«Могильщик. Чёрные перчатки»

Геннадий Башунов Могильщик. Чёрные перчатки

Глава 1. Могильщик

Холодно… Очень холодно. Промозглый ветер пробирал до костей, от чего ломящие, как от холодной воды, зубы начинали стучать так, что, казалось, сейчас разобьются друг о друга. Если, конечно, не выпадут раньше, вымороженные из дёсен.

Пошёл дождь. Медленно, нехотя. Ледяные капли стекали по лицу, по шее, но за шиворот, слава богу, пока не попадали — мешал шарф. Но и он скоро промокнет и начнёт обвивать шею холодной тяжёлой змеёй.

После первой же попавшей под ноги лужи захлюпало в правом сапоге. Ещё через пару минут вода попала и в левый, значит, и он прохудился. Гадкое чувство от сырых портянок раздражало. Но этому раздражению деться было некуда: вокруг никого, на кого можно было бы его выплеснуть. На обочине дороги даже не росло ни единого дерева, которое можно было бы пнуть, только низкий колючий кустарник. Если как следует приложить куст ногой, то придётся долго вынимать мелкие и острые колючки из штанов, так что пинки по кустарникам были пройденным делом. Других дел, кроме как шагать, к сожалению, нет.

Что это? Усталость? Старость? Не ясно…

В этот день Велион проснулся необычайно рано для себя, ещё до рассвета. Долго валялся, кутаясь в плащ, в ожидании первых лучей солнца. Но оно не появилось. Звёзды постепенно меркли, светлело, вот-вот должен был разгореться рассвет, но небо на востоке заволокло плотными тучами свинцового цвета. Опасаясь дождя, странник двинулся в путь в надежде найти какое-то укрытие, но редкий ржавый лесок закончился, началась равнина, покрытая низким кустарником, от которого пахло магией, слабой, но неприятной. Гадкое место…

Велион ждал, что дождь пойдёт ещё утром, но вместо дождя задул пронизывающий ветер, от которого резко похолодало. А ему даже съесть было нечего, последний кусок размокшего, уже покрытого плесенью хлеба он сжевал ещё вчера в обед. Голод обычно не сильно докучал ему, за двенадцать лет скитаний он привык голодать, но холод будто бы усиливал сосущее ощущение в животе. Велион пил, стараясь заглушить его, но холодная вода уже не помогала. Всё холодное, мерзкое, мокрое… Листья кустарника, плотно растущего по обочинам дороги, были горькими, он съел один, а после долго отплёвывался — их сок, не похожий по вкусу на сок обычной листвы или травы, мог оказаться ядовитым. Впрочем, его доконало бы обычное расстройство желудка — странник не ел толком уже больше двух месяцев. Тощий и раньше, он отощал так, что кости выпирали даже сквозь рубаху. А вот теперь дождь начался… хуже не бывает? Наверное. Хуже только смерть. Тихая, спокойная смерть от переохлаждения…

«Это было бы проще, — неожиданно подумал Велион. — Вот так лечь и умереть».

Он вздрогнул от собственной мысли. Нет, это всё-таки старость. Или погода. Нет, и то, и другое. Путник постарался выбросить эту мысль из головы, но у него не вышло. Когда молчишь, поневоле начинаешь думать. А молчал он почти всё время. Он путешествовал один, в города или деревни заходил редко, общение с живыми людьми для него уже стало дикостью. Перекупщики не в счёт: они не люди. Хотя сейчас он бы поговорил даже с перекупщиком, но в радиусе двадцати миль вокруг не было ни единой живой души способной поддержать беседу, поэтому Велион просто шагал по размокшей дороге, не известно когда и не известно кем проложенной, и думал о смерти.

Дёрнул же чёрт ему сунуться сюда. Город Имп никому не принесёт богатства. Город Имп убивает девятерых из десяти осмелившихся сунуться в него. Город Имп…

А есть ли там вообще город? Все твердят только одно — на юго-востоке, на самом побережье Ядовитого моря находятся руины огромного города. Город, чьи стены возвышаются на высоту десяти человеческих ростов. Город, развалины которого простираются на мили побережья. Город, где были единицы. Да и то они добрались только до стен… те, с кем можно было поговорить, другие вернувшиеся были полубезумны. Но это могло быть и простым бахвальством, делом среди могильщиков обычным. «Я был в Импе и вернулся живым», «Да я этот амулет в Илленсии нашёл»… Так что можно было сказать с уверенностью только одно — на побережье Ядовитого моря находится Нечто. Нечто страшное. И каждый, услышав Велиона, повторял только одно «Сунешься туда — сложишь голову».

Но Велион пошёл. Ему нужны были деньги. Прошлые находки он либо не продал вообще, либо толкнул по дешёвке — что-то оказалось обычными безделушками, а на две вещицы — вазу и ожерелье — были наложены проклятья. Велион загнал их полузнакомому магу, но за гроши. Перед самым уходом он слышал, что этот маг погиб. Что ж, сам виноват, нечего покупать проклятые вещи.

В общем, с финансами были проблемы. Жил впроголодь весь следующий поход, как попало питался три недели, что торчал в городе, пока продавал собранное, и уже неделя ушла на поход к Импу. Наверняка, голод и пробудил отчаянье, которое заставило его рискнуть.

Дождь сменился на мелкую морось, а ещё через четверть часа кончился. Только ветер продолжал донимать отощавшее тело. Вот так пост, не оказался бы он последним. И пусть жрецы Единого твердят, что смена обжорства житьём впроголодь полезна, одинокий путник предпочёл бы питаться нормально.

Чёрт, лучше бы он заложил перчатки…

Путник одёрнул себя во второй раз. Заложить перчатки для могильщика, коим Велион и являлся, означало продать себя в рабство, а он был человеком с принципами. Перчатки, которые, теоретически, строят огромных денег, защищают от проклятий, специально или случайно наложенных на разные вещи. В перчатках можно снять практически любую ловушку, даже не снять — просто разорвать чары, и тогда они не разорвут тебя. Перчатки могут защитить даже от боевого заклинания, если, конечно, успеешь подставить руку. Но их никто не купит. Даже так — человек в здравом уме их и бесплатно-то не возьмёт. Всё дело в том, что на эти перчатки наложено проклятье: надевший их однажды, станет могильщиком или, в более образованных кругах, тотенграбером — человеком, обречённым на одиночество, удел которого бродить по заброшенным городам и пустырям, оставшимся от прошедшей десятки лет назад магической войны. Некоторые могильщики говорят, что всё это бред, мол, нет никакого проклятья, всё это вымыслы, просто перчатки, вещи, безусловно, магические, попадают к тем людям, у которых в заднице шило, к тем, кому милее одиночество, скитания и голод, руины и скелеты, чем уют, тёплые мягкие жёны и общение. Велион не знал, кто прав. Но одно он знал по своему опыту — любой могильщик вернётся за своими перчатками, выкупит их, найдёт на дне реки, отыщет в самой грязной канаве в самую тёмную ночь, но найдёт. Наверное, не было ни одного могильщика, который не пытался бы выкинуть свои перчатки. Не удалось ни одному. Перчатки выбрасывали, отдавали, даже отсылали на кораблях до Островов Щита, а потом искали, резали глотки, продавались в рабство и всё только ради того, чтобы заполучить их обратно. Перчатки притягивали к себе, делали жизнь бесполезной, стоило только оказаться от них на каком-то расстоянии. Жизнь могильщика без перчаток и могильников невозможна, в этом и заключается проклятье. Благодаря этому их и можно было заложить, и любой заёмщик знал, что перчатки будут выкуплены.

Свои перчатки Велион нашёл в пятнадцать лет, и больше никогда с ними не расставался… больше, чем на несколько часов. Он даже и снимал-то их редко, в основном в городах, всё-таки многие побаивались их обладателей. Нужда в них была только в пустырях, но он носил их везде. Наверное, он могильщик до мозга костей… до такого замёрзшего мозга костей. Перчатки стали его кожей, кожей его рук, грубой, чёрной, шершавой кожей, снимать которую было так же неприятно, как сдирать настоящую.

Говорят, обладателей перчаток не больше тысячи, и эта цифра постоянна. Некоторые перчатки исчезают вместе с хозяевами, но сразу же появляется новая пара. Откуда — не знает никто. Новую пару можно отличить по особому хрусту — их кожа при сжатии скрипит немного более громко, чем у старых, но на вид их отличить невозможно: перчатки не снашиваются, не мараются, даже краску можно было просто смыть с них, не рвутся и не режутся. Благодаря тому, что перчатки не рвутся, порезать руки было невозможно. Впрочем, от сломанных или раздробленных костей они не спасали. Велиону достались уже старые перчатки, но он находил в этом свою прелесть — старые, значит, послужили многим могильщикам, спасали им жизнь сотни раз. А если однажды и не спасли, ну что же, такова судьба, когда-нибудь и ему не посчастливиться. О том, что кто-то из прошлых обладателей его перчаток умер в постели от старости, Велион и не думал — такого просто не могло быть.

А вот ещё о чём он не думал, так это о том, что учует запах дыма. Этот запах шёл откуда-то из-за кустов, которые, если присмотреться, дальше от дороги становились выше и не такими густыми.

Желудок Велиона заурчал так, что содрогнулся весь живот, наверное, знал, что дым — это огонь, огонь — это костёр, а костёр — это, вероятнее всего, еда. Могильщик раздумывал недолго. Умирать, так умирать, тем более, меч на его поясе висит не для красоты. А если получится поесть…

Странник плюнул на осторожность и свернул с дороги, сопровождаемый холодным ветром и урчанием желудка. Что докучало ему больше, сказать было трудно.

Второй удивительной вещью была тропинка в зарослях кустарника. Даже не тропинка — тропа, широкая, когда-то утоптанная, теперь же медленно, но верно зарастающая травой.

Третьей — запах съестного.

Желудок голодного путника возмутился ещё сильней, чем пару минут назад. Могильщик сглотнул слюну, поправил на поясе меч — длинный, немного изогнутый, с гардой в виде сплошной овальной пластины небольшого диаметра у основания лезвия — и зашагал по тропе. Кто мог готовить еду в таком месте, Велион даже и не думал. Еда и еда. Готовится и готовится. Мало ли бродяг на свете? В случае чего, он владеет мечом и владеет неплохо. Галлюцинацией это определённо не было — уже был виден поднимающийся дымок, а судя по запаху, на костре жарился копчёный свиной окорок. Такое просто не могло быть галлюцинацией. Ловушкой каких-нибудь магических тварей — да, но не мороком. Просто не могло быть… Могильщик очень на это надеялся.

Кустарник, плотно обступивший тропу, становился всё выше и гуще. Эти заросли определённо были населены — странник увидел несколько мелких птах, пару мышей. Птицы были ужасны на вид — будто искорёженные, с чёрно-коричневым оперением, кривыми клювами с уродливыми шишкообразными наростами и холодными умными глазами. Они не щебетали, не летали по своим делам, просто садились на ветви кустарника, который уже практически достигал высоты деревьев, и смотрели на человека. Их взгляд вызывал беспокойство, даже страх, но могильщик был пуганым и более крупными и страшными тварями. Мыши, к счастью, бегали самые обычные, они боялись человека, а не хотели напугать.

После трёх десятков шагов тропа свернула. Велион вышел на большой пустырь, в центре которого стояло нечто похожее на беседку — крыша и несколько камней, подпирающих её, а на дальнем конце торчал полуразрушенный идол — уродливая статуя с трёмя парами клыков. Но в первую очередь могильщик увидел костёр под навесом, рядом с которым на небольшом камне сидел человек, женщина. И эта женщина целилась в него из небольшого арбалета.

— Я хорошо стреляю, — предупредила она. Голос был хрипловатый, но молодой, немного неприятный.

— Верю, — отозвался Велион. Он поднял руки, раскрытыми ладонями вперёд. Показать, что они пусты, было не главным. Главное, чтобы женщина, сидящая у костра, увидела чёрные перчатки, потому что рядом с ней лежала очень похожая пара.

— Знаешь, — медленно произнесла обладательница перчаток, так и не опустив арбалета, — я считаю, что могильщики — обычные люди, хотя люди, называющие себя обычными, так не считают. А это значит, что ты можешь оказаться ворюгой, убийцей или насильником, а может, и всем вместе.

— Не думаю, что многое можно своровать у человека, который идёт в Имп, — пожал плечами стоящий под прицелом могильщик.

— И откуда ты знаешь, что я только иду в Имп, а не возвращаюсь?

— Твой рюкзак практически пуст.

— А ты внимательный, — хмыкнула женщина. — Но убить могут и за пару грошей, которые валяются у меня в кармане. Или, например, за этот прекрасный обед из жареной свинины, сухарей и кипятка. А может, ты всё-таки насильник?

— Я не собираюсь тебя насиловать, — сказал тотенгрибер, рассудив, что если бы эта могильщица захотела его прогнать, то не стала бы с ним разговаривать. — А за этот прекрасный обед я хочу тебя всего лишь отблагодарить. Если ты, конечно, поделишься. И, предупреждаю, бесплатно: денег у меня нет.

— Посмотрела бы я на того придурка, что пошёл бы в Имп, имея деньги… Хрен с тобой, иди сюда. Но меч оставь.

Велион снял ножны с пояса и отбросил их как можно дальше назад. Однако пока он медленно шагал к костру, женщина-могильщик продолжала в него целиться. Арбалет она опустила только, когда тотенграбер уселся напротив неё, с другой стороны костра и протянул к огню ладони.

Запах дыма и свинины были просто божественны, а тепло костра чуть не заставило прослезиться.

— Замёрз? — усмехнулась женщина.

— Да.

Пол-лица собеседницы Велиона закрывал капюшон, так что разглядеть её удалось только с близкого расстояния. Она была довольно симпатичной, худощавой, но эта худощавость не переходила в измождённость, как у большинства могильщиков, лицо её было молодым, она явно младше Велиона, и в прядях, свисающих на лицо, волос было мало седины. Значит, девушка вполне успешна. Или только-только начала свои странствия. Скорее всего, второе — молодёжь часто суётся в такие места, которые предпочитают обходить даже бывалые и очень жадные до добычи могильщики. Обычно могильщик и становится бывалым благодаря тому, что в молодости не совал нос, куда не следует. Тех, что обожглись раз, и больше не пробовали, были очень мало. Их обычно можно было отличить по жутким шрамам, незаживающим ранам и другим уродствам. Но каждый из них по праву считал, что ему в своё время повезло — другие бывшие на их месте умерли.

— А ты прожжённый, — сказала могильщица после непродолжительного молчания.

— Что? — переспросил Велион.

Девушка молча кивнула в сторону рук Велиона. Могильщик усмехнулся. Он грел руки, не снимая перчаток. Тотенграбер стянул их и поднёс голые руки к огню. Кожа рук была очень бледной, с резко выделяющимися синими прожилками сосудов. «Надо постричь ногти», — мелькнула короткая мысль.

— И пальцы длинные и тонкие, — продолжала могильщица. — Говорят, с такими проще, чем с короткими. Как думаешь?

Велион пожал плечами. Он считал, что разницы почти никакой. Главное — осторожность. А когда сдетонировавшее заклинание отрывает тебе пальцы, нет разницы длинные они или короткие. К тому же, чаще всего пальцы отрывает вместе с руками выше перчаток. Бывали случаи, и Велион был свидетелем одного такого, когда могильщику, орущему от боли в руках, снимали перчатки, а в перчатках оставалась каша из костей и плоти ладоней.

— Главное это то, что у тебя их десять, — продолжила говорить могильщица. — Это комплимент.

— Спасибо, — усмехнулся Велион.

— А ты не разговорчивый.

— Да.

— Я - Элаги.

— Велион.

— Подожди, вода немного подогреется, и будем есть.

— Хорошо.

Элаги усмехнулась. Тотенграбер смущенно развёл руками, будто говоря «ну, вот такой молчаливый тебе попался собеседник».

Через несколько минут могильщица заглянула в котелок с водой, потом вытащила из лежащего рядом рюкзака оплетённую бутыль. Когда Элаги откупорила бутыль, Велион учуял запах самогона, крепкого и чертовски хорошего — сивухой от содержимого бутылки практически не пахло. Девушка плеснула порядочно жидкости в воду, перемешала и сняла палкой котелок с костра. Велион молча вытащил из своего рюкзака стакан, деревянный, отделанный костью. Он стоил прилично, но так был и последней памятью о старике Халки.

— Красивая штучка, — заметила Элаги. — Можешь не отвеча… Ах, мать твою дери! — могильщица зашипела и затрясла обожжённой рукой. — Привыкла, что сама всё время в перчатках, а тут вот чего-то сняла, — пояснила она.

Велион молча надел свои перчатки, пересел и принялся разливать воду с самогонкой по стаканам. Элаги, не обращая внимания на боль в обожженных пальцах, уже набивала рот кусками окорока и активно хрустела сухарями. Велион вежливо взял небольшой кусок и начал его есть, предварительно глотнув из стакана. Горячая жидкость прогрела его до самых пяток, тем более могильщица не жалела самогона.

— Ешь нормально, — пробубнила Элаги. — Я что-то до хрена нажарила, наверное, предполагала, что ты придёшь. Судьба, а, могильщик?

Велион молча улыбнулся и последовал совету своей сотрапезницы: небольшой кусок окорока только разжёг голод.

Наконец, Элаги сжевала последний кусок и допила уже подстывшее варево из своего стакана.

— Ты парень молчаливый, — произнесла она. — А я, знаешь ли, поболтать люблю. И ты расплатишься со мной разговором.

— Согласен, — кивнул Велион. Он немного захмелел, да и вообще был не прочь поболтать. Завтрашний день может стать последним, почему бы и не поточить языком. — Удачный поход? — спросил он, кивнув в сторону бутыли с самогоном.

— Дорогая штучка, а? — усмехнулась Элаги. — Нет, прошлый мой поход был неудачным, едва ноги унесла. И не в проклятьях и прочей магии дело. На меня напали какие-то гады, невысокие, заросшие, клыкастые, похожи на здоровенных крыс, вставших на задние ноги. Знаешь таких?

Велион не знал.

— Хорошо, что у них оказались кривые и короткие лапы, — продолжала могильщица. — Так что я смогла сбежать, но не без потерь. — Девушка откинула с головы капюшон. Её правую скулу уродовал кривой шрам. — Камнем залепил гадёныш. А откуда деньги на самогон? Я, знаешь ли, девочка домашняя, после каждого похода возвращаюсь домой, в Харм. Мой отец — купец. Не скажу, что он очень уж богат, но денег достаточно. А я его младшая дочь. Так что, когда я нашла свои перчатки (купила у какой-то ведьмы), никто очень-то не горевал — наследство останется моему старшему брату, а меня не надо выдавать замуж, значит, не надо и лишаться приличного куска денег в качестве приданного. У купцов, знаешь ли, главное — это деньги, а мне всегда это не нравилось. Но папаша по-прежнему рад меня видеть: я рассказываю интересные байки, а я дома могу подлечиться, взять немного денег и идти дальше.

— Повезло.

— Да, повезло, — усмехнулась Элаги. — У тебя, конечно, всё не так. Когда последний раз ел?

— Вчера днём.

— Ещё хочешь?

— Не откажусь.

Девушка принялась раздувать костёр, а Велион нанизывать куски окорока на палочки.

Вновь начавший моросить с полчаса назад дождь кончился. Немного расчистилось небо, но солнце, уже практически склонившееся к горизонту, так и не выглянуло. Становилось всё холодней.

— Не нравится мне этот идол, — произнёс Велион, вспомнив о том, что обещал Элаги беседу.

— Он вроде бы безопасен, — махнула рукой девушка. — Да и сюда, знаешь ли, я попала не случайно — я здесь сижу с двух часов пополудни. До Импа четыре часа ходу, а я не хотела подходить к городу перед закатом.

— Откуда знаешь расстояние?

Прежде, чем ответить, Элаги откупорила бутыль и, улыбнувшись, плеснула в стаканы понемногу жидкости. Велион улыбнулся в ответ и глотнул самогона. Горло перехватило, из глаз брызнули слёзы. Тяжело дыша, могильщик принялся грызть сухарь. Его собеседница перенесла выпивку куда легче.

— Я, знаешь ли, говорила с одним из могильщиков, — сказала она отдышавшись. — Бедняга остался без левой руки и потерял перчатку, так что он сейчас побирается. Но хочет вернуться сюда, чтобы погибнуть, так он сказал. Он рассказал мне об этом месте, пояснил, как безопасно пролезть через стену в город. Но он не сумел зайти глубоко, засыпался на первой же куче добра. Но я, знаешь ли, хочу пролезть подальше, не из-за сокровищ, нет. Мне просто любопытно, — она замолчала и плеснула в стаканы ещё выпивки.

— А мне нужны деньги.

— Знаю. — Элаги снова усмехнулась.

Они ещё раз поели, пару раз выпили, о чём-то болтали… о чём-то… о могильниках. Кто где был, кого знал из «своих». Оказалось, что никого — Элаги большую часть времени проводила дома, а не на обочине дороги или во вшивом трактире, знакомиться с другими могильщиками ей было негде. Когда совсем стемнело, они начали готовиться ко сну.

Велион, порядком захмелевший, завернулся в плащ и улёгся спиной к костру, чтобы не видеть, как ложится Элаги. Нет, он был не прочь посмотреть, но это могло смутить могильщицу.

Девушка шуршала довольно долго. Наконец, успокоилась. Велион закрыл глаза, намереваясь уснуть, но неожиданно услышал её голос:

— Велион…

— Что?

— Иди ко мне.

Тотенграбер повернулся к девушке. Обхватив себя руками, она стояла коленями на своём плаще, в одних коротких нижних штанах. В тусклом свете костра Велион видел её стройное тело, плоский живот, тёмную впадинку пупка. Коротко остриженные волосы, даже не достигавшие плеч, были зачёсаны направо, чтобы не было видно шрам. Глаза Элаги поблескивали, дыхание было прерывистым. Она дрожала.

— Ну, мне, знаешь ли, холодно.

Велион поднялся со своего плаща, быстро скинув одежду, шагнул к ней, обнял, чувствуя прикосновение небольшой груди. Он склонил голову и поцеловал девушку в губы.

— Я таких тощих, знаешь ли, не люблю, — шептала Элаги на ухо Велиону. — И вообще не привыкла так вот сразу, только… — она застонала, крепче прижалась к нему, впиваясь пальцами в спину. — Но завтрашний день может стать…

Могильщик закрыл её рот поцелуем.

Холодно и одиноко…

Бесконечные скитания по дорогам, покрытым снегом, мелким, как пыль.

Дует ветер.

Этот ветер заметает снегом следы, оставленные одиноким путником. Стоит путнику обернуться и посмотреть, он уже не видит следов и забывает, откуда и куда шёл. Путник не знает, где он был, а где не был, ведь его следы блекнут, равняются, исчезают. И он продолжает идти.

Одинокий путник иногда сворачивает, а порой идёт назад, не зная, был ли он когда-то в этих местах или нет. Он видит всё новые и новые места, вещи. Но ему кажется, что всё это уже было, только истлели его воспоминания. Он не знает смеяться или плакать. Поэтому он продолжает идти.

У него нет цели. Если она когда-то и была, он её не помнит. Вокруг только холодная бесконечность снега. Но он продолжает идти.

Чувствуя только холод и одиночество…

Велион открыл глаза.

Всё ещё было темно, настолько, что он не мог различить идола, стоящего всего лишь в полутора десятках шагов. Костёр уже погас, но, несмотря на то, что воздух ещё не начал греться под лучами солнца, было тепло. К нему прижималось тёплое тело Элаги.

Тотенграбер закрыл глаза.

Элаги… Девушка, которую он знает всего несколько часов. За эти несколько часов она стала ему настолько близкой, насколько потом станет чужой. Если они не погибнут сегодня, их дороги разбегутся, и так, поодиночке, они будут скитаться по этому миру, может быть, иногда вспоминая о существовании друг друга во время ночёвки в одиночестве. А потом погибнут, каждый в свой час и день, там, где им суждено.

И всё время они будут чувствовать холод и одиночество.

«Что за хандра?» — сонно подумал Велион. Поворочавшись пару минут, он заснул.

Они двинулись в путь рано утром, позавтракав и ещё раз занявшись любовью. Перед уходом Элаги предложила оставить припасы на месте, а с собой взять только немного воды, несколько сухарей и пару кусков свинины, столько, чтобы хватило пообедать.

— Не надо ничего такого говорить, — твёрдо сказал могильщик. — Мы обязательно вернёмся вместе.

— Знаешь ли, могут быть разные варианты, — усмехнулась Элаги. — Но в любом случае идти и лазать по развалинам налегке будет куда проще.

С этим Велион спорить не стал.

Почти все вещи — сумку, одеяло и плащ, принадлежащие Элаги, а так же полупустой рюкзак Велиона просто оставили рядом с догорающими углями костра. С собой взяли только оружие и немного еды и воды.

Несмотря на то, что утро было пасмурным, через три часа после рассвета немного потеплело, задул приятный ветер, а ближе к полудню солнце наконец-то показалось из-за туч. Элаги сказала, что это хороший знак, Велион молча кивнул, соглашаясь. Ещё через час небо окончательно расчистилось, стало почти тепло — настолько, насколько это возможно в конце октября. Тотенграбер скинул плащ, а его спутница наполовину расшнуровала свою куртку.

Раскисшая дорога была практически прямой, только изредка виляла, изгибалась, как змея, но вскоре вновь распрямлялась. Кустарник становился всё выше и гуще, превращаясь в непроходимую колючую стену. Солнце выманило наружу жителей зарослей — уродливые птицы, которых Велион видел вчера, появлялись всё чаще, а в корнях кустов начали мелькать жутковатые твари — ящерицы, которые больше смахивали на рыб без чешуи с зубастыми пастями, занимающими полголовы. Птицы вяло охотились за рептилиями, хотя охота скорее напоминала драку — если двум-трём птицам удавалось убить одну из тварей, они собирались кучкой у тельца и неторопливо его расклёвывали. Если же гибла одна из птиц, а другим не удалось забить своими клювами чешуйчатого гада, то обедала ящерица — откусывая от тушки огромные куски и медленно их пережёвывая, тупо глядя выкаченными глазами куда-то в никуда. Но большая часть птиц охотой не занималась — уродцы садились на тонкие ветви кустарника и своими умными и злыми взглядами провожали людей.

Других представителей местной живности видно не было, даже мышей, которых Велион видел вчера. Могильщик был этому рад: мало ли какие твари здесь могут обитать.

На привал остановились после полудня, когда до Импа осталось не более часа ходьбы. Пообедали вяло, даже не съев половины из того, что взяли с собой. Аппетита не было. Зато всё больше и больше росло беспокойство. Причём это не было обычным беспокойством. Казалось, что на мозг кто-то давит, а воображение в свою очередь играет с чувствами, заставляя сердце биться сильней, потеть ладони и трястись поджилки.

— Нечего рассиживаться, — сказал Велион, поняв, что уже минут пять тупо пялится в медленно горящий костёр, и начал собираться.

Элаги не спорила, хотя по её виду было ясно, что она ощущает давление извне куда сильнее, чем Велион. Или, быть может, он просто лучше владел собой.

Последний час пути тянулся бесконечно долго. Казалось, что двое могильщиков топчутся на месте, шагая по подсыхающей дороге. Солнце зависло на небосклоне, птицы замерли на своих местах. Время остановилось.

И, замерев, казалось, окончательно, резко рванулось с места.

Заросли кустарника кончились так неожиданно, что Велион первые несколько секунд даже не понимал этого. Дорога тоже кончилась, они ступали по гладкой, выжженной когда-то магией глине. Но и она вскоре пропала. Всё вокруг покрывал туман, нет не туман — зловонные испарения, хотя тотенграбер мог поклясться, что не чувствовал никакого запаха. Эти испарения лезли в рот, ноздри, цеплялись за одежду, застилали глаза. Велиону казалось, что у него нет ног — он не видел ничего ниже поясницы, туман закрывал всё, появлялось ощущение того, что тело само плывёт в этой белой каше.

Давление извне усилилось стократно. Оно практически приобрело вещественность — казалось, что над ухом пищит комар, под одежду залез паук, а во рту шевелится скользкая гусеница. Туман застилал глаза, закладывал уши. Это начинало сводить с ума.

— Велион, — прошептала Элаги, хватая могильщика за руку. В её голосе был ужас, настоящая паника, но Велион, слыша всё предельно чётко, слабо различал интонации, так, будто она говорила в подушку.

— Нормально. Это магия, а у нас есть перчатки.

«Слабое утешение, — думал Велион. — Перчатки… Но это и вправду всего лишь магия, даже не магия, а её остаточные эманации, как запах выдохшегося пива в пустой кружке. И если ты не сможешь напиться этим запахом, значит, запах магии нам не повредит».

Он сейчас жалел, что разучился говорить вслух. После стольких лет одиночества это было не удивительно. Могильщик попробовал выразить свою мысль Элаги, но она то ли его не слушала, то ли не понимала, а может, он просто не мог выразить свою мысль. Или, скорее всего, он так и не произнёс ни одного слова вслух.

«Надо было оставить её в лагере, — мелькнула мысль. — Нет, она не согласилась бы. Не зря она пошла сюда. А Имп не хуже и не лучше других мест, где сложили головы или сошли с ума десятки могильщиков прошлых лет. Быть может, достаточно будет дойти до окраины города и вернуться?»

«Нет, не достаточно».

Велион продолжал шагать, сжимая руку Элаги. Но это прикосновение не дарило тепла — оба они были в перчатках. Перчатки были непреодолимой преградой теплу, чувствам, преградой тому, что делало человека человеком. Они будто бы сажали в банку, в которой помимо могильщика были только холод и одиночество. Как хотелось сейчас, да, да, прямо сейчас скинуть их, прижать к груди тело девушки, которую он знал только меньше дня, почувствовать её тепло, прикосновение её тёплой и мягкой груди к своей коже, чтобы её горячее дыхание касалось шеи, а его губы её губ. Чувствовать, как бьётся её сердце. Чтобы она чувствовала его сердцебиение. На миг стать людьми.

Но перчатки приросли к его рукам. Мёртвой хваткой сжали сердце, заморозили его, сделали холодными губы, а язык деревянным. Эти перчатки дёргали его за верёвочки, тело шевелилось, даже не понимая, что им управляют. Чёртова кукла, которая может мыслить, понимать, что она не принадлежит самой себе. И от этого становилось ещё горше.

Ему оставалось только шагать.

Тёмная кладка стены выступила из тумана, отогнав страх, сняв напряжение, мир стал обычным. Полуразвалившаяся от старости стена казалась спасением. И от этого спасения веяло могильным холодом.

Велион собрался, очнулся от мыслей. Тело подчинялось только ему, каждый мускул, каждый нерв приготовился к тому, чтобы работать. Чувствовать кожей магию, уворачиваться от потоков огня или обычного кирпича, который может свалиться на голову.

«Наверное, я старею», — подумал могильщик, вспоминая свои недавние мысли. Сердце уже почти не ныло.

Или он не хотел чувствовать то, что чувствовал ещё несколько секунд назад.

Элаги тоже приободрилась, встряхнулась, из глаз ушёл тот вселенский ужас, что был в них недавно. Её губы кривились в ухмылке, руки перестали дрожать, только лицо всё ещё оставалось бледным, будто принадлежало трупу.

— Здесь можно пролезть в город, — сказала могильщица, кивая в сторону стены. — Как раз про этот пролом мне говорил тот безрукий.

Велион кивнул и подошёл ближе к стене. Доверяй, но проверяй, он не сунется в пролом, пока не сам не убедится в его безопасности.

Пролом в стене действительно был. Дыра начиналась на уровне пояса и доходила до самого верха стены, так будто кто-то вырвал из кладки треугольный кусок. В проломе, как и везде, не рос мох, выступы не покрывал плющ, даже сухих нитей лишайника не было. Велион видел такое не в первый раз, порой боевая магия убивает жизнь так, что та не может оправиться от удара и спустя десятилетия. Но увиденное его сильно беспокоило — места, где нет никакой живности, были на редкость паскудными.

Могильщик провёл руками над кладкой, так близко, что со стороны казалось, будто он её касается. Но он даже на долю секунды не прикоснулся к крошащемуся кирпичу — любой контакт с магией может привести к быстрой и болезненной смерти или увечью, что ничуть не лучше. Но покалывания пальцев, как это обычно бывает, не чувствовалось. Значит, здесь действительно можно было пролезть.

Велион кивнул Элаги и одним махом запрыгнул в проём.

Приземлился он неудачно — наступил правой ногой на что-то шарообразное. Тотенграбер пошатнулся, потерял равновесие, но титаническими усилиями устоял на ногах. Падение могло означать верную смерть.

— Осторожней, — сказал он, обернувшись. И, наконец, посмотрел под ноги.

Вокруг его ног валялись кости, а рядом с пяткой сапога лежал череп, на который он и наступил во время приземления. Могильщик сглотнул слюну. Груды костей, размытые дождём и разбросанные ветром. Он часто видел такое, но… не в таких количествах. И что-то ещё смущало его. Что-то…

К горлу подступил ещё один комок. Сначала могло показаться, что некоторые кости валяются беспорядочно, но если всмотреться, то можно было определить, что определённый порядок существовал — отдельные группы костей лежали вместе, руки, тазобедренная часть вместе с берцовой костью. Велион часто видел такое — этого могильщика или простого мародёра разорвало на части, причём не так давно.

Стоило могильщику отвести взгляд чуть дальше, как он увидел ещё несколько скелетов, часть из них напоминала тот, что лежал под ногами, у некоторых не хватало только конечностей. Но большая часть костей всё-таки валялась беспорядочно — разорванные, раздробленные, обгоревшие.

А ещё здесь было много магии, тяжёлой и злой. Перчатки дают могильщикам способность чувствовать чары, кому-то в большей, кому-то в меньшей степени. Велион же, который мог чуять заклинания ещё в детстве, обладая перчатками, практически становился на одну ступень с магами. Однако управлять магической энергией он не мог, только разрушать связующие, чтобы снять заклятья — это была основная часть работы могильщика.

— Ну что там? — раздался позади неуверенный голос Элаги.

— Всё в порядке, — помедлив, произнёс Велион. — Прыгай.

Могильщица ловко запрыгнула в щель. Ей повезло больше — она приземлилась на единственный свободный от костей участок земли. Оглядевшись, девушка сильно побледнела. Тоже не сразу.

— Здесь есть что-нибудь ценное? — облизнув губы, спросила она.

— Нет. Только кости.

— Перчатки?

Велион вслушался в себя. Да, определённо, здесь лежало несколько пар перчаток — он чувствовал их. Перчатки «пахли» не так, как другие магические предметы или предметы, на которые наложили чары. Различить этот запах было просто — если магия пахла чем-то, то от перчаток шёл запах пустоты. Не абсолютной и безграничной пустоты, а как будто местом, где только что что-то было, но исчезло. Запах пустой кружки из-под пива. Запах тумана. Это звучало глупо, но лучшего объяснения могильщик не находил. Да и как объяснишь словами чувство?

— Две или три пары, — медленно произнёс Велион. — Остальные, видимо, были обычными мародёрами. Но зачем тебе?

— Я сдаю их в ломбард, — усмехнулась Элаги.

Тотенграбер удивлённо приподнял бровь.

— Знаешь ли, так можно обманывать ростовщиков — они свято веруют в то, что могильщик вернётся за своими перчатками. Но перчатки-то не мои. Если сильно не жадничать, то за тобой никто в погоню не пошлёт. Да и редко когда могильщикам дают в заём крупные суммы. Однако, две-три марки за пару — хороший прибыток, две-три недели прожить можно. Только не нужно ходить к одним и тем же перекупщикам.

Велион усмехнулся. У него тоже был один трюк, такой же простенький, но действенный, которым он отчего-то не воспользовался, прежде чем идти в Имп. Обмануть ростовщика — святое дело и идея, в принципе, не плохая. А две марки — порядочные деньги, крестьянин может жить на них около года. Но крестьянину не нужно платить за постой в трактире, с него не дерут втридорога за еду. Велиону обычно хватало этих денег на месяц. Интересно, многие ли знают про этот обман? Вряд ли… Ростовщики обычно не любят распространяться о том, что их обманывают, а могильщики, проворачивающие такое, вряд ли станут делать это часто — всё-таки за две марки могут и убить. С другой стороны, могильщик, заложивший перчатки пропадал, и ростовщик мог решить, что он погиб, так и не найдя денег. Да и в любом случае, могильщики обычно живут недолго, так что нет ничего удивительного, что он впервые слышит про этот трюк. Надо будет запомнить…

— Пойдём, — предложил он вслух.

— Сначала перчатки, — покачала головой Элаги. — Возможно, они будут единственным нашим заработком, такое бывает.

Такое действительно бывало. Они разошлись искать перчатки.

Велион отдёрнул руку и выругался. Плотный комок змей или червей — нити заклинания — прекратили дрожать, одна нить, та, что чуть не обвила могильщик руку, успокаивалась дольше всех, но и она затихла. Велион тяжело выдохнул и поднялся с коленей.

Всё бесполезно. Слишком мощная магия буйствовала здесь десятилетия назад. Они с Элаги уже прошли мимо шкатулки, наполненной золотом, мимо груд позолоченных подсвечников и тарелок, мимо валяющихся на земле украшений. Металлы, особенно золото, хорошо впитывают в себя магию и задерживают её надолго, в том-то и основная проблема могильщиков — на самых ценных вещах самые сильные заклинания и проклятья. Проклятье, брошенное в человека, попадает в золото или другой металл на теле. Когда человек умирает, остаточная сила заклинания после смерти жертвы прицепляется к металлу. Когда-то здесь было столько магии, что заклинания и проклятья плотным комком змей гнездились в предметах, валяющихся среди груд костей и обломков. Кажется, три найденные пары перчаток на окраине города и ещё две ближе к центру действительно будут единственным хабаром. Перчаток было как минимум в два раза больше, но подобраться к ним возможности не было. Десять марок на двоих — пять на одного. Зиму прожить можно, если хорошенько затянуть пояс. Но когда он в последний раз шиковал?

Велион поднял голову. Холодное осеннее солнце через пару часов зайдёт за горизонт, значит, они здесь уже не меньше трёх часов. Но на обратную дорогу уйдёт всего-то минут тридцать, не больше, так что можно порыскать ещё некоторое время. Даже если соблюдать все меры предосторожности, всё-таки магии здесь столько, что от страха иногда сводит челюсти, они выйдут из города через три четверти часа. Хотя лучше не рисковать, мало ли на что она напорются, если пойдут дальше. Если бы не опыт и умение Велиона, они бы не зашли так далеко вглубь города, даже ничего не трогая — слишком много магии было здесь.

Впрочем, никаких ужасов, из-за которых по слухам здесь погибло столько могильщиков, не было. Да, очень много магии, даже слишком много, так что могильщики поопытней и поумнее даже не сунулись бы сюда — слишком опасно, а прибытка ноль. Никаких тварей, которые порой селятся в пустующих городах, тоже не было, а порой именно они представляли наибольшую опасность. Обычные развалины — частично обрушившиеся дома, улочки, через мостовую которых местами пробивалась трава. И — следы не то битвы, не то паники, не то бегства. Или и битвы, и паники, и бегства. Груды белеющих костей, как человеческих, так и животных, ошмётки одежды, ржавое оружие и доспехи, рассохшаяся утварь, телеги. Ничего сверхъестественного, если не считать туман на подступах к городу. Неужели все эти слухи из-за тумана? Не может быть, они же прошли без особых потерь… Да и другие проходили дальше, иначе здесь не валялось бы столько свежих костей.

Только крысы ни одной не встретилось. Ни крыс, ни мошкары, ни ящериц, короче — никаких обычных для могильников представителей фауны. Это смущало, внушало чувство опасности, но никакого вреда ведь от этого не было… пока.

И всё равно пора было уходить.

— Элаги, — произнёс Велион, оборачиваясь. — Пора…

Он не закончил.

Элаги, которая вертелась в нескольких шагах позади около горстки украшений, стояла с широко раскрытыми глазами и побледневшим лицом. Её руки были свободны, значит, она никуда не вляпалась и не подхватила какую-то гадость. Или?..

Могильщик в два прыжка подлетел к ней, быстро осмотрел тело и, ничего не обнаружив и не почувствовав, ничего не понимая глянул в ту же сторону, куда смотрела могильщица.

Девчушка лет, наверное, девяти-десяти медленно брела по улице. Одна её рука была отрублена, половина тела обгорела, а кожа с подбородка сорвана так сильно, что было видно кость. Она брела, наступая прямо в сгустки чар, но те не причиняли ей вреда.

— Велион, — прошептала Элаги.

Велион молчал. Он вообще не понимал, как девочка с такими ранами может всё ещё двигаться. Даже если они её подберут, то она наверняка не выживет… да и не надо ей было жить с такими уродствами.

Неожиданно из-за поворота выскочил какой-то мужик. В его руках был здоровенный рожон, изо рта стекла слюна, а лицо было перекошено ненавистью и безумием. Он за несколько прыжков догнал девочку, с размаху всадил ей в спину дрын. Девочку пробило навылет, она пошатнулась, но продолжала идти, хотя из её живота торчало острие рожна. Мужчина опрокинул её на землю, вырвал из тельца своё оружие и принялся наносить удары, как дубиной, один за другим, по голове, по бокам, втаптывая детское тельце в землю, пиная. Это длилось долго, очень долго. Всё вокруг было в крови девочки, она плескала в стороны, струилась по мостовой.

И всё это происходило без единого звука.

Наконец, мужчина остановился. Он постоял, сгорбившись, над тем, что когда-то было десятилетней девочкой, а потом бросился вперёд, прямо на могильщиков.

— Велион!

Тотенграбер сбросил оцепенение, которое владело им всё это время. Он выхватил меч, сделал три коротких шага вперёд, краем глаза глядя под ноги, чтобы не наступить в какую-нибудь гадость.

Мужчина с колом налетел на него. Велион двумя быстрыми движениями отвёл занесённый над его головой кол, рубанул мужчину по груди…

Хотел сделать это. Меч будто бил по воздуху. Мужчина налетел на него… и пробежал сквозь. Велион, который даже не успел зажмуриться, тяжело вздохнул. Это было приведение. Вот уж никогда бы не поверил, что существуют привидения.

Могильщик повернулся назад. Элаги сидела на мостовой, обхватив голову руками. Мужчина исчез. Велион ещё раз перевёл дыхание и посмотрел в ту сторону, где лежало изуродованное тело девочки. Его тоже не было. Вот только…

По улице брела девочка. У неё была отрублена рука, а половина тела обгорела.

Тотенграбер почувствовал страх, даже не страх — животный ужас. Он с трудом удержался от того, чтобы бежать назад сломя голову. Могильщик отвернулся: мужик с колом уже выбегал из подворотни.

Велион аккуратно вернулся к Элаги, с трудом поднял её на ноги. Девушку трясло, она рыдала. Могильщик что-то шептал ей на ухо, рукой закрывал ей глаза, но она не успокаивалась. Надо было возвращаться, немедленно.

И в этот миг на него обрушилось то же чувство, что и на подходе к городу. Писк давил на мозг, от него сводило зубы. Казалось, что его сущность начинает раздваиваться. Это сводило с ума. Велион зажал уши ладонями, но это не помогло. Оставалось только шагать вперёд, крепко держа рыдающую Элаги за руку.

Но это оказалось не так просто. Улица, прежде пустая, была наполнена людьми. Нет, их было не много, человек двадцать, но…

Трое горожан в отрепьях, среди них молодая девушка лет пятнадцати, распинали на позорном столбе молодого паренька в хорошей одежде. Парень беззвучно открывал рот, но даже если бы это было не привидение, двое могильщиков мало бы что услышали — у парня был вырван язык. Наконец, парень затихал, и всё начиналось с начала — ему, окровавленному, загибали руки за столб, начинали прибивать огромными гвоздями.

Ещё двое избивали палками бородатого тощего старика в смешном колпаке.

А четверо…

— Не смотри, — шептал Велион. — Не смотри…

Женщина. Молодая красивая женщина в дорогущем платье. Она держала в руках младенца. И четверо грязных мужиков.

Двое выдирали из её рук малыша, совсем грудничка, другие уже начинали стаскивать с женщины платье. После короткой борьбы мужланам удалось вырвать младенца. Один из них, широко размахнувшись, размозжил голову ребёнка о мостовую, а трое других уже сорвали с женщины платье, один пристраивался между её ног.

Велион тяжело дышал, глотал слюну, но слюны не было — во рту пересохло, ноги подгибались. Элаги рыдала в голос, рвалась из его трясущихся рук, бормотала что-то. Что? Могильщик старался вслушаться в её слова, но не мог, он слышал всё, но не понимал, что она говорит. Кажется, просила отпустить, шептала что-то о том, что им надо помочь, что это надо остановить. Велион долго не мог понять — что. А поняв, долго не мог вымолвить ни слова — глотку затыкал спазм, лёгкие будто были заполнены пустотой, а слова… слова были удручающе бессмысленны, бесполезны.

— Это привидения, — буквально простонал тотенграбер, хотя казалось, что он не сможет выдавить из сведённого спазмом горла ни звука.

Девушка на миг замерла в его руках, Велион немного ослабил хватку. И получил тяжелейший удар в пах. Могильщик отпустил руки, ноги подкосились, он упал на колени, тяжёло раскрывая рот, чтобы вдохнуть. Но вдохнуть не получалось, боль была ужасной, она занимала всю его сущность, на время уняв комариный писк, который стал оглушающим.

Могильщица закричала в голос. И рванулась вперёд.

— Нет! — закричала она. — Стойте!

Велион, наконец, вобрал в лёгкие воздуха, но крикнуть Элаги так и не успел.

Она пробежала несколько шагов вперёд и прыгнула вперёд, как раз в этот миг мужлан размахивался, чтобы разбить голову младенца. Несколькими секундами раньше один из них свернул голову насилуемой женщине, всё опять повторялось.

— Нет… — выдавил Велион из глотки. Но всё было без толку. Его охватило какое-то оцепенение, он будто бы не владел своим телом. Мир сузился для него до вернувшегося комариного писка, стоявшего над ухом, и бегущей вперёд Элаги. Он бы мог догнать её… если бы бросился за неё несколько мгновений назад. А теперь…

Могильщица, вытянув руки вперёд, прыгнула на мостовую. Она намеревалась смягчить удар, который стоил жизни младенцу, поймать его тельце перед самой мостовой. Но этот удар был совершён десятки лет назад…

Голова ребёнка прошла сквозь её руки, но больше Велион ничего не видел — жуткую сцену загородило тело Элаги. Она упала всем телом на мостовую…

Могильщик взвыл.

… как раз на то место, где лежала та злосчастная шкатулка с монетами.

Раздался тяжёлый, тягучий звук. Вспышка света.

В лицо Велиону брызнула кровь, настоящая кровь, кровь человека, не призрака, в ноги что-то ткнулось. Могильщик перевёл взгляд вниз. Это была кисть Элаги. Чёрная перчатка даже не была запачкана кровью. Тотенграбер закричал ещё раз.

Как Велион выбрался из города и добрёл до вчерашнего места стоянки, он не помнил. Голову застилал туман, мысли ворочались с трудом. Кажется, он полз на четвереньках с закрытыми глазами, нашаривая дорогу руками. Это продолжалось долго, очень долго. Могильщик открывал глаза, но если видел кого-то, сразу же закрывал их. Это было слишком тяжело. А может быть, он просто никуда не смотрел, кроме как под ноги.

Очнувшись, тотенграбер понял, что сидит перед костром. Пахло подгоревшим мясом. Было темно, несмотря на то, что луна уже давно вышла из-за горизонта. Но идола, щерившего клыки на конце поляны, могильщик видел отлично. Божок щерил клыки, красные от света костра.

Велион вытащил из огня палочку с мясом и принялся механически жевать. Что-то солёное попало ему в рот. Облизав губы, он понял, что на них налипла солоноватая корка. Могильщик прикоснулся к своему лицу, но руки были шершавыми. А ещё они пахли кровью. Он посмотрел на свои ладони и понял, что его перчатки покрыты засохшей кровью. Тотенграбера передёрнуло, он принялся яростно срывать со своих рук перчатки, сорвав, снова прикоснулся к лицу и понял, что и оно в засохшей крови. В крови был плащ, куртка, штаны…

Велион снял с пояса фляжку с водой, натянул перчатки, и умылся, остервенело растирая лицо ладонями. Вода была отвратно ледяной, она стекала по шее на грудь, но могильщик не останавливался. Холод воды немного привёл его в себя.

Но стало только хуже. Пришли воспоминания об Импе.

Могильщик вспомнил, что видел ещё несколько ужасных картин расправы. Детали он не помнил, да и не хотел вспоминать. Но одно он помнил хорошо — у каждого убиваемого на шее висела семиконечная звезда, древний символ магии. Четыре стихии, животные, растения и люди. Сейчас маги носили восьмиконечные звёзды, к семи старым символам добавился ещё один — смерть.

Прошлое приоткрыло одну из своих тайн. В той жуткой войне, оставившей сотни мёртвых городов, убивали магов. Причины были неясны, но последствия можно было увидеть на каждом углу.

Одним из этих последствий был Велион — проклятый могильщик.

И перчатки. Они всё ещё лежали в его рюкзаке.

Даже не запачканная кровью перчатка, которая когда-то была тёплой от кожи Элаги. Эта перчатка убила её… как и сотни других могильщиков. Зачем он принёс их с собой?

Или, быть может, так было только в этом городе? В других могильниках не было таких сцен, сцен, в которых были запечатлены смерти магов. Эти сцены повторялись и повторялись на протяжении десятилетий.

Если бы они повернули назад раньше… до начала той резни…

Другой причины, по которой всё началось только к вечеру, Велион не видел.

Могильщик подобрал с земли кусок мяса, начал его жевать, будто бы это могло помочь. Он жевал, рвал зубами куски, яростно их глотал, чувствуя, как крупные куски тяжело проходят по горлу. Лучше не становилось, не становилось, только хуже, хуже, хуже…

Он сидит и жрёт мясо. Одинокий, как всегда.

Если бы они вернулись… Если бы они вернулись, то ели бы вместе, пили самогон, потом, наверняка, занялись бы любовью. А назавтра двинулись в путь вместе. Вечное одиночество на миг ушло бы, отодвинулось… Они бы расстались, конечно, расстались бы, по-другому быть не могло. Но не сегодня.

Нет, могильщик не сетовал на судьбу. Он знал, что его удел — быть одному до самой смерти. Перчатки предопределили его судьбу. Но как хотелось, чтобы это одиночество хоть на несколько коротких дней сменилось на компанию Элаги.

Велион взял сумку погибшей могильщицы и принялся рыться в ней. Он хотел взять что-нибудь на память. Но ничего подходящего не нашёл. Зато могильщик нашёл увесистый кошелёк. Велион расшнуровал завязки и, высыпав деньги на землю, пересчитал их. Шестнадцать крон серебром.

Тотенграберу казалось, что он заплакал, но когда он прикоснулся рукой к своему лицу, слёз не почувствовал.

Зачем Элаги шла в Имп? Что толкнуло её на этот безумный поступок? Он не узнает этого никогда. Могильщица говорила, что ей просто интересно, но это не могло, не должно быть единственной причиной.

Велион хотел выбросить эти деньги, но здравый смысл взял верх над чувствами. Элаги хотела, чтобы в случае её гибели деньги достались ему, значит, он заберёт их. Возможно, кто-то другой в следующем году или через пять лет нашёл бы этот кошелёк, может, он бы взял этот кошелёк и ушёл бы, и это спасло бы ему жизнь. Если бы это спасло жизнь Элаги…

Велион сунул кошелёк себе в карман и взял свой рюкзак. Уже через минуту он вытащил ворох перчаток, принадлежащих когда-то могильщикам. Тотенграбер поднялся с земли и, подойдя к идолу, принялся копать яму.

Через четверть часа могильщик закопал яму, в которой вечно будут лежать пять пар перчаток. Возможно, это спасёт жизни пятерым…

Когда Велион вернулся к костру, он увидел в его неверном свете, что перчатки всё ещё на его руках. В них он просто не мог почувствовать, бежали ли по его щекам слёзы или нет. Но ему лучше и не знать этого. Он — могильщик, а могильщики…

Не люди.

Глава 2. Цена покоя

— Я хочу, чтобы вы взяли меня на работу, — повторил парень. — Я неплохо владею мечом. Никакой платы я не прошу — согласен сторожить ваш караван за еду. Когда дойдём до своротка на Эзмил, я уйду.

— Но Эзмил — мёртвый город, — медленно произнёс Альх — глава каравана, купец средней руки.

— Я владею мечом, — снова сказал парень. — А еда — не самая большая цена за покой.

Альх ничего не ответил. На разбойника парень не походил, но кто его знает… выглядел-то он жутковато. Весь в чёрном — сапоги, штаны, даже плотно зашнурованный новомодный плащ (с рукавами, а не в виде обычной накидки с капюшоном, и полами ниже колен) был сделан из чёрной плотной кожи. И волосы не просто тёмные — чернущие, такие, что даже воронье крыло при сравнении будет казаться серым, как сажа. Волосы у незнакомца были длинные, стянутые в конский хвост, так что высокий лоб был открыт. Глаза тоже чёрные, даже зрачка почти не видно. Не тёмно-коричневые, а насыщенного цвета агата. Красивые глаза… но жутковатые. Альх был твёрдо уверен, что таких глаз у человека быть не может. Ан, нет… Лицо наоборот — бледное, худое, горбоносое. И неестественно бледные руки с длинными тонкими пальцами. Сам парень — хотя, какой парень, на вид ему уже лет двадцать пять — немного нескладный. Высокий, плечи довольно широкие, но худющий, как двенадцатилетний крестьянский пацан, так что одежда на нём сидит, как на пугале. Странный парень.

Но, кажется, не опасный. А если он тот, кто нужен купцу…

А-а, чёрт с ним.

— Цена-то, конечно, не очень большая, — сказал Альх вслух. — Имя хоть своё назови.

— Велион.

— Ну что ж с тобой делать, Велион, прыгай вон на край той повозки, чего пешком-то идти. Есть-то хочешь?

— Хочу, — сказал черноволосый, благодарно кивнув.

Альх распорядился дать чего-нибудь пожевать новому охраннику, а сам, оседлав своего коня, направился во главу обоза — пора было выходить. Вот так остановились на обед, и теперь в обозе вместо шестнадцати человек — семерых возниц, восьмерых охранников, кашевара и самого Альха — семнадцать. Ну, чего уж там, прибыток — не убыток. Да и от чего-то купец верил парню… ну, тому, что меч у него не просто так на поясе висит точно. Из леса-то… даже не леса — леска, чёрный появился так тихо, что перепугал всех чуть не насмерть — думали разбойники. Но сейчас уже думать нечего, коль согласился взять парня в караван. Подозрения, конечно, не ушли… но купец отбросил их. Если парень окажется тем, кто ему нужен… Боги! Хоть бы это было так!

— Поехали, — рыкнул Альх, махая рукой вознице головной телеги.

Возница поплевал на руки, что-то сказал одному из трёх стражей, сидевших рядом, и тронул коней. Заскрипели колёса, зафыркали кони, послышался цокот копыт о дорогу. Дорога была старой, довоенной, мощёной булыжником. Хорошие дороги тогда делали, до сих пор дюжат, по таким обозы гнать — одно удовольствие, не то что нынешние просёлки — дерьмо раскисшее.

К Альху подъехал Свирог — сержант, руководящий стражей. Вообще-то он действительно был стражником — с конца осени до начала весны, а потом нанимался в охранники к купцам. Альх не первый раз нанимал его, но раньше со Свирогом был как минимум десяток солдат, теперь же только семь — прошлой зимой в королевстве разгорелась серьёзная эпидемия чахотки. Чахотка эта была странной, быстротекущей, так что люди умирали за несколько недель. Поговаривали, что сказались ветра, почти всю осень дувшие с Ядовитого моря.

Купец закряхтел. Что-то он опять задумался. А Свирог-то молчит, хоть и подъехал.

— Надо чего-то? — благодушно поинтересовался Альх.

— А как же, надыть, — просипел сержант, щеря крупные жёлтые зубы. — Не нрацца мне ентот… чернявый. Дюже шустрый да тихий. Гляди, разбойников наведёт…

— Не наведёт, — почти уверенно ответил купец. — Мог бы уже навести.

— Чего это мог?

— Когда из леса вышел. Нас бы тёпленьких взяли.

— Деньгу лишнюю потребует.

— Если всё будет нормально, я и сам ему заплачу, — пожал плечами Альх. — Он мне не раб за еду работать.

— Ну, как хошь, — сплюнул стражник, пришпорив коня.

«Конечно, как хочу, — подумал Альх. — Я — глава обоза, так что…

Одно меня смущает — какого хрена парень этот идёт к мёртвому городу? Хоть бы я оказался прав…»

Велион, развалившись на мягких тюках с кожами, грелся на тёплом весеннем солнце. Было тепло, так как может быть тепло только в апреле — грело мягкое солнце, но воздух, пахнущий талым снегом, был ещё прохладным. Местами снег сошёл ещё не до конца, но по довоенной дороге обоз шёл хорошо, хотя не стоит ждать такой благодати от новых дорог, наверняка ещё не просохших.

На деревьях уже начали распускаться почки, тотенграберу даже казалось, что он чувствует их запах.

— Куды путь-то держишь? — раздался над ухом голос возницы.

— Эзмил.

— А чаво тама делать-то, а?

— Сверну, — солгал Велион.

Конечно же, он не собирался сворачивать, его целью был Эзмил.

Эзмил — хоженый перехоженный могильщиками и обычными мародёрами город. Когда-то к нему вёл крупный торговый тракт, по участку которого сейчас двигался обоз. Так получилось, что уже после войны люди начали тянуться к этому тракту, строить на нём города и сёла. Где это было возможно, конечно. Старый торговый тракт стал новым, только теперь шёл в обход города. Благодаря хорошей дороге могильщики слетались к городу, как мухи на мёд. Но город был не из простых, как и большинство крупных могильников, так что вероятность найти что-то ценное всё ещё существовала. Велиону же, просидевшему на месте почти четыре месяца, нужна была тренировка, иначе первый же действительно серьёзный могильник может стать для него последним. Да, чёрт возьми, это моветон, но если не подстёгивать себя такими мыслями, можно расслабиться и тогда… Тотенграберы никогда не говорили про могильники «Не он первый, не он последний».

Конечно, после Импа любой могильник может показаться простым…

Велион задушил в себе мысли о Импе. Всё. Он выжил. Элаги… Элаги — нет. Могильщик часто думал о ней. Что толкнуло её на тот шаг? На её глазах убивали младенца. Быть может, то, что она сама никогда бы не смогла стать матерью? Настоящей матерью, не кукушкой. Даже родив, могильщица не смогла бы воспитывать ребёнка: проклятье всё время тянуло бы её прочь из дома.

Поговаривают, что сильные эмоции порой перебивают тягу к могильникам, но сильные эмоции проходят быстро, а проклятье живёт столько же, сколько сам могильщик. Кой чёрт дёрнул его идти в Имп? Был же у него фокус, были могильники пусть и более далёкие, но куда более простые, но он пошёл в Имп. И виной тому проклятье. Некоторые даже из числа могильщиков не верят в него, но Велион теперь знал точно — оно есть. Именно проклятье заставило его идти в Имп, застлало глаза, затуманило разум и подтолкнуло в этот самоубийственный подход. Чёрт возьми, если он даже не задумывался о том, что ему не хватит еды на обратную дорогу…

На губы выползла горькая усмешка. Задушил в себе все мысли о Импе? Велион пытался сделать это всю зиму. У него не получалось, слишком… страшно было там. И слишком страшно забыть об этом.

Оставалось только идти вперёд. Вернее, ехать кверху пузом. Велион за зиму нарастил десятка полтора фунтов мяса, отрастил бороду, которую сбрил только перед выходом на большак. Короче — засиделся. Так что он не прочь был бы и пройтись пешком, могильщика, как и волка, ноги кормят. Если не можешь двигаться в достаточном темпе от одного города-призрака к другому, сдохнешь от голода по дороге. Но кто пойдёт пешком, когда можно ехать на повозке, лёжа, да ещё и с набитым брюхом?

Вообще, всё начиналось довольно удачно — Велион и не думал, что его подберёт первый же обоз, да ещё и согласятся кормить. Возможно, причиной тому было то, что он снял перчатки. Денег у него осталось столько, что можно было считать, будто их вообще не осталось — на дне кошеля катались, не встречаясь друг с другом, три медяка. Весной, когда еды было меньше всего, на эти деньги можно было бы запастись только сухарями из желудёвой муки. Да и то, вряд ли бы их хватило на недельный переход. С обозом тотенграбер вряд ли преодолеет расстояние до Эзмила быстрее, чем пешком, зато о еде можно не думать. Так что всё просто великолепно.

Велион почувствовал, что начинает задрёмывать. Что ж, можно и поспать… пешему такого не удастся — так, чтобы заснуть, а проснуться через несколько вёрст…

Когда к нему кто-то подсел, могильщик решил не просыпаться. Но когда кто-то осторожно тряхнул его за плечо, Велион резко сел, глядя широко раскрытыми глазами на подсевшего к нему человека. Им оказался сам Альх — имя купца тотенграбер выведал у возницы.

Когда Велион сел, купец отшатнулся, но его испуг прошёл быстро.

— Что-то случилось?

— Мог бы и не пугать, — пробормотал Альх, пожевав губами.

— Я спал.

— Да уж спал, — протянул купец, внимательно изучая могильщика.

Альх долгое время молчал, Велион тоже помалкивал, ожидая, что купец скажет ему. Даже если выгонит… ну и что? Поел, проехался, так что жалеть не о чем.

— Ты идёшь в Эзмил, — сказал, наконец, купец.

— Не в Эзмил, — снова солгал могильщик. — Я сверну к горам.

— Зачем к горам?

— Там, говорят, каждый меч на счету — горцы всё больше и больше наглеют.

— Говорят, что не они наглеют, а что их гонят с гор.

— И кто же, интересно? — хмыкнул Велион. Он окончательно расслабился — Альх пришёл просто поболтать. Поболтать… вернее, перекинуться парой-тройкой фраз могильщик был не прочь.

— Чудовища, — неуверенно произнёс владелец обоза. — Горные чудища, — сказал он более уверенным тоном. — Ещё говорят, что в горах всегда неурожай, так что горцам просто приходится воевать с королевскими пограничниками.

— Я иду воевать за деньги, — продолжал Велион свою легенду. — До причин войны мне разницы нет.

— Ну-ну, — протянул купец, отворачиваясь. Могильщик заметил, что взгляд его собеседника стал задумчивым и… немного разочарованным что ли.

— Значит, в горы, — сказал Альх после короткой паузы.

— Да.

— Ну, спи тогда.

Глава обоза спрыгнул с телеги и на ходу запрыгнул на плетущегося рядом коня.

Велион некоторое время смотрел купцу в спину. Что-то его беспокоило. Альх хотел что-то спросить, что-то ещё. Но не спросил. Значит, не судьба.

Не судьба?

Новоиспечённый наёмник завалился на спину. Сон больше не шёл. Голубое небо, облачка, весна, тепло, качается телега, поскрипывают колёса.

Могильщик заснул и даже не заметил этого.

Ему снилась лодка, в которой он ехал по пруду. С ним сидела какая-то девушка, но её лица разглядеть могильщик не мог. По пруду шла лёгкая рябь, которая раскачивала лодку. Велион хотел спросить у девушки, кто она, но неожиданно в борт ударила большая волна, лодка перевернулась. Спутница Велиона закричала…

Вот только голос был грубый, мужской, а выкрикнутая фраза содержала столько матов, что уши заворачивались в трубочки.

Сначала могильщик решил, что передняя телега наехала на корягу. Или попала в рытвину, которые всё-таки иногда встречались на дороге. Такое случалось два или три раза за те три дня, что Велион путешествовал с обозом Альха. Хотя, «путешествовал» сказать было трудно — он ел и сутками дрых на повозке. Всё было так хорошо, что казалось сказкой.

Но когда Велион увидел четверых вооружённых людей, высыпавших из леса, он понял, что сказка кончилась.

Типичная картина — срубленное дерево, перегораживающее дорогу, трое разбойников атакуют в лоб, четверо уже бегут на подмогу из леса. Скорее всего ещё двое или трое атакуют задние телеги. Может, в лесу засел…

Стрела пролетела около его лица и с мягким звуком воткнулась в один из тюков. Тотенграбер, выругавшись, схватил свой рюкзак и перевалился через борт телеги так, чтобы телега прикрывала его от стрелка. Значит, в лесу всё-таки есть лучник. Но раздумывать об этом времени не было. Могильщик расшнуровал завязки и принялся выгребать из рюкзака вещи. Перчатки лежали на самом дне. Они защитят его руки в драке и…

И будет то, что будет. Витать в облаках времени не было.

Натянув перчатки, могильщик выхватил меч и, пригнувшись, рванул в лес. Ему вслед неслись звон оружия и вопль Свирога.

— Гнида! — прокричал командир стражи.

«Сам урод», — раздражённо подумал Велион, поворачивая направо.

Он пробежал с десяток шагов и ещё раз повернул. Теперь он бежал в обратном направлении, но на расстоянии пятидесяти шагов в сторону от места драки. Проскочив дорогу, могильщик снова повернул, надеясь на то, что он заметит лучника прежде, чем тот заметит его. Велион умел двигаться по лесу быстро и бесшумно. Больше ни на что надежды не было.

Могильщику повезло — он заметил лучника первым. Кроме того, тот только что спустил тетиву и доставал очередную стрелу из колчана, висевшего за плечом. Эту стрелу Велион пустить ему уже не дал — наскочил с боку, быстрым ударом проткнул шею и бросился к обозу, оставив истекающего кровью лучника корчиться на земле. Велион не стал дорезать того специально. Возможно, это было излишней жестокостью… а возможно, наказанием за нападение. Последним уроком в жизни — кровь из шеи разбойника хлестала так, что чуть не забрызгала могильщику куртку.

Когда Велион выскочил из леса, ему сразу стало ясно, что дело дрянь. Нападающих было около десятка, один, тяжело раненый, валялся на земле, испуская последние проклятья, тонувшие в крови, обильно сочащейся изо рта. У обороняющихся из строя выбыло двое, причём один из них явно был мёртв. Впрочем, второй, тяжелораненый — у него из спины чуть выше поясницы торчала стрела — тоже ничем бы не смог помочь. Учитывая то, что Альх залихватски, но без какого-то толку размахивал своей саблей, семеро стражников, зажатые между двух головных телег, сражались против десяти… нет, одиннадцати нападающих. Возницы и кашевар куда-то смылись. Впрочем, на то они возницы и кашевар, чтобы в случае чего делать ноги. В противном возниц и кашеваров в этом мире было бы катастрофически мало. Надо было бежать… но Велион бросился в драку. Он не хотел предавать людей, которые бескорыстно приютили его, стали, хоть и на три дня, его компанией, даже — компаньонами. Плевать на неприязнь стражников, могильщик хотел вытащить хотя бы Альха, который находясь в седле, вместо того, чтобы дать дёру, дрался. Конечно, он мог защищать своё добро и больше ничего, но…

Велион наскочил на одного из нападающих. Тот успел заметить его приближение и развернулся, чтобы отразить атаку. Тотенграбер ударил наискось, намереваясь распороть противнику живот, но разбойник подставил свой меч, раздался лязг. Могильщик отскочил и правильно сделал — его противник напал достаточно прытко, меч едва не зацепил ему куртку. Велион скривился, начал заходить противнику в левый бок, но разбойник не дал этого сделать, резко переместившись вправо, так что оказался у Велиона практически за спиной, и атаковал. Могильщик успел отразить атаку, контратаковал, но безуспешно, его меч пронёсся в дюйме от рукава разбойника, а сам он получил тяжёлый удар в бедро, едва успев увернуться от лезвия противника. Велион отступил, тяжело наваливаясь на ногу, разбойник, видя это, ощерился и бросился добивать казалось бы обречённого противника.

«Три удара и я труп, — спокойно подумал могильщик. — Мужик, конечно, молодец… почти».

Велион отразил излишне торопливый удар меча противника, подставив свой меч самым основанием лезвия, и, продолжая движение, задрал меч высоко над головой. Он делал это излишне медленно. Разбойник, видя, что оппонент открылся, атаковал со всей скоростью, на которую был способен. И наткнулся на тяжёлый удар носком сапога, угодившим в солнечное сплетение. Разбойника согнуло пополам, он выронил меч и начал падать на колени. Велион резко опустил свой высоко поднятый меч, развалив затылок противника на две части. Конечно, бить ногой из такой позы было дико неудобно и очень рискованно… но разбойник действительно был силён, так что идти на риск было жизненно необходимо. Если бы его противнику кто-нибудь поспешил на помощь…

Велион мысленно скривился. Смерть в драке — не худший удел, далеко не худший.

— Убейте его! — зарычал кто-то незнакомым голосом. Могильщик поднял глаза от трупа. Вполоборота к нему стоял бородач немного похожий на его противника. У него было самый хороший меч из этой компании. Атаман? Наверняка. А это, судя по всему, труп его брата.

На могильщика бросились двое. Дело к этому времени было уже совсем плохо: Свирога ранили в руку, так что сержант оборонялся скорее для вида, прока от него было мало. Его, несмотря на то, что ещё один разбойник валялся в быстро растекающейся на камне луже крови, с остальными уже прижали к одной из телег, вот-вот и их добьют.

Значит, придётся рискнуть.

Велион отразился атаку одного из своих противников и пинком отшвырнул его как можно дальше. А под удар меча второго он просто подставил раскрытую ладонь левой руки.

Перчатка, конечно же, выдержала. Это было неприятно, даже больно — удар был достаточно сильным, рука Велиона на миг онемела. Но уже в другой миг могильщик крепко сжал лезвие меча. Разбойник рванул меч на себя, но не очень уверенно, в его глазах было всё нарастающее удивление.

Ещё через миг это удивление заменилось испугом. Испуг перешёл в ужас, дикий, животный. Глаза разбойника выскочили из орбит, рот раскрылся.

— Могильщик! — крикнул он. И второй раз, панически, истерично: — Могильщик! Мы прокляты!

Велион растянул рот в самой паскудной ухмылке, на которую был способен, и что-то зашипел. Разбойник отпустил меч и с воплем испуга бросился наутёк. Спина его компаньона уже скрылась за деревьями. Другие тоже побежали, кто-то быстрее, кто-то медленней, но бежали все.

Кроме одного, того, что приказал убить Велиона. Он обзывал своих подчинённых трусами, приказывал вернуться, но его быстро успокоил Альх, располосовав лицо саблей. Стражники свалили его на землю и добили несколькими ударами.

Велион скривил губы и, вогнав меч в ножны, быстрыми шагами направился к телеге, на которой оставил свой рюкзак. Надо уходить и быстро, иначе может получиться так, что стражники, которых он, по сути, спас, запросто закидают его камнями, опасаясь проклятья могильщика. Или, того хуже, их страх будет не так велик, как у разбойников, но достаточен для того, чтобы убить его. Так, на всякий случай.

Могильщик обошёл телегу и принялся засовывать в рюкзак свои вещи — свёрнутый плащ, вторые портянки, стакан и миску. Жаловаться было нечего, как-никак три дня на халяву жрал и путешествовал, лёжа на брюхе.

— Думаю, Свирог немного разочарован, — произнёс Альх, подъезжая к нему. — Но только благодаря тебе он вообще может испытывать это чувство. До сих пор может.

— Я рад за него, — пробурчал Велион, уже практически зашнуровавший свой рюкзак.

— Куда ты собрался… могильщик?

— Боюсь, как бы все твои стражники не бросились бежать от моего вида. Или того хуже.

— Они не настолько суеверны, — усмехнулся Альх. — Ты можешь остаться. Нет. Ты должен остаться.

Велион, не веря своим ушам, поднял глаза. Купец довольно усмехался. Но в этой его усмешке была и толика горечи.

— Кроме того, у меня к тебе есть дело, — добавил он. — Но о нём позже. Ты, случаем, не умеешь шить раны?

Велион пожал плечами. Пару раз ему приходилось штопать других могильщиков, ни один из них, правда, не выжил, но здесь раны немного другого рода, оторванных конечностей, по крайней мере, не было.

Стражники уже стащили тела поверженных разбойников и своего товарища к обочине. Свирогу заматывали тряпкой руку, а второго раненого положили навзничь на телегу. Он стонал и испуганно таращил глаза, не моргая даже из-за пота, который обильно тёк по его лицу. Велиону хватило короткого взгляда, чтобы понять, что случай безнадёжный.

— Стрела засела в почке, — сказан он глухо. — Парень скончается через несколько минут. Если вырвать стрелу — быстрее.

Раненый коротко взвыл, но сразу замолчал, закусив губу. Он плакал, крупные слёзы бежали по побледневшему лицу. Велион пожалел, что сказал это громко. Жаль, что раненый находится в сознании, а не отключился от боли, когда его затаскивали на телегу.

Могильщик поднял глаза. Стражники боязливо отводили от него взгляд, но никто, опасаясь сглаза, не закрывал лицо руками, не делали знаков, отпугивающих нечисть.

— Я сам сделаю это, — тихим голосом проговорил Свирог. — Потом, твою мать, замотаешь! — Он оттолкнул стражника, бинтующего ему рану, подошёл к повозке, на которой лежал раненый.

— Прости меня, Гарст, — всё так же тихо сказал сержант. И вырвал стрелу.

Гарст молча дёрнулся и потерял сознание. Из закушенной губы текла кровь. Он скончался через две минуты.

Когда это произошло, Свирог посмотрел на могильщика и произнёс:

— Ты тоже извини, парень. За то, что не верил тебе.

Велион кивнул, давая понять, что извинения приняты.

— Ну, ничего, — сказал Альх, спрыгивая с коня. — Разбойники убежали далеко, я только что проверил, вернуться вряд ли. Шумели они сильно, так что возницы скоро должны будут вернуться, они всегда возвращаются, сукины дети. Похороним своих и в путь.

— Ты говорил о каком-то деле, — сказал ему тотенграбер.

— Ты отведёшь меня Эзмил, могильщик. И проведёшь по городу. Мне надо там кое-что найти.

— Это неприемлемо, — в который раз за день повторил Велион. — Слишком опасно.

— Я заплачу тебе пятнадцать крон, — сказал Альх. В прошлый раз было двенадцать, в первый — десять.

— Нет. Пойми, я не набиваю цену, я отказываюсь тебя вести.

Купец недовольно засопел, сверля могильщика взглядом.

Солнце зашло уже пару часов назад, но никто ещё не спал — Свирог сетовал на боль в руке, орал на дружинника, которого поставили на часы. Остальные дружинники пили вино, поминая погибшего. Альх и Велион сидели у костра, медленно переговариваясь короткими фразами. Толку от этих переговоров продолжающихся, по большому счёту, уже весь день, не было никакого.

— Я могу дать двадцать марок, — произнёс Альх. — Но только после того, как реализую товар. Двадцать марок, могильщик, большие деньги. Огромные.

— Согласен, деньги большие, — хмыкнул Велион. — Но — нет. Пойми, эти двадцать марок ты платишь даже не за свою жизнь, а за смерть. Ты просто погибнешь.

— Ты меня выведешь.

— Может быть. Но вероятность этого невелика.

— Двадцать пять марок.

— Я не набиваю цену.

Альх снова засопел. Сопел он довольно долго, иногда что-то бормотал себе под нос, копаясь пальцами в бороде. Наконец, кашлянул и заговорил:

— Не думай, что это блажь. Хотя, можешь думать и так. Я ведь не говорил, что я собираюсь искать в Эзмиле?

Велион покачал головой.

— Я собираюсь найти тело своей дочери. Или то, что от него осталось. Она была могильщицей. Может быть, ты её знал? Её звали Элаги.

Ощущение было похоже на то, когда камень прилетает в голову — яркая вспышка, после которой всё поплыло, затуманилось, стало одновременно огромным и маленьким. Несмотря на это, внешне Велион не отреагировал, не дрогнул ни один мускул на его лице. А если и дрогнул, то вряд ли Альх заметил это в неверном свете костра.

— Нет, — солгал могильщик после короткой паузы. — Откуда ты знаешь, что она пошла в Эзмил?

— Она сама сказала. Она… — Альх замолчал на несколько секунд. — Знаешь, я, наверное, расскажу всё с начала, хочется поплакаться старику… тем более, ты могильщик, а значит, поймёшь Элаги. Попробуй понять и меня.

Велион молчал. Его пальцы время от времени сжимались, хоть он и пытался себя контролировать. Это могло показаться подозрительным, но Альх должен был привыкнуть к тому, что могильщик отмалчивается в ответ. А его пальцы не видно. Да и мало ли из-за чего он может нервничать.

— Элаги была моей младшей дочерью, — сказал купец. — Мы с женой всегда потакали ей, хотя этого и не было видно, давали больше свободы, чем старшему сыну. На самом деле она была любимой дочерью. Мы с женой накопили прилично добра, чтобы выдать её замуж за купца или даже мелкого дворянина. Когда ей исполнилось шестнадцать, она отказалась выходить замуж, хотя партия была более чем приличная. Сына-то я женил в пятнадцать на двадцатилетней дочери рыцаря, с которой переспал весь папенькин замок, а замок-то был не маленький… Но ничего, он у меня хват, этой зимой жена скончалась, оставив крепенького карапуза, которому уже стукнуло четыре, а он даже насморком ни разу не болел. Заболела она, сам понимаешь, этим жутким туберкулёзом. Я-то тело видел только на похоронах, но один из слуг сына по секрету сказал, что туберкулёз прошёл очень остро, так остро, что на животе образовалась рана. Впрочем, это только слухи, на теле во время похорон ничего заметить было нельзя, да и тесть, ети его мать, ничего не хотел видеть, у него были долги… до смерти дочери. Сын, кстати, уже нашёл невесту, тоже дворянку, ведь его положение уже это позволяло. Но мы сейчас не о нём.

Четыре года назад на своё восемнадцатилетие Элаги купила эти… перчатки. Я к тому времени уже начал конкретно намекать ей на то, что стоит присмотреться к двум парням… Но она решила сделать всё по-своему. Когда она принесла эти чёртовы перчатки мне и сказала, что она теперь могильщица, я посмеялся, сказал, что всё это сказки, что никакого проклятья на перчатках нет, никуда её не потянет. Но на самом деле я испугался. Так испугался, что решил нанять мага, чтобы тот снял с неё проклятье, если оно на самом деле окажется на перчатках. Но маг отказался работать, даже аванс вернул. Сказал, что моя дочь обречена. Тогда я решил закрыть её дома, но жена настояла на том, чтобы отпустить её. «Девочка перебеситься», сказала она мне. Ну что ж, подумал я, пусть перебеситься, пройдёт пара месяцев, и я насильно выдам её замуж, а там уже ей будет не до могильников. Пусть будет несчастна, зато будет жива. Но Элаги не перебесилась. Через две недели она собралась со мной в деловую поездку. Я тогда обрадовался, как раз в том городе жил один из потенциальных женихов… Я и не знал, что она взяла с собой перчатки. Она убежала во время одной из ночных стоянок, там был небольшой могильник — наполовину сгоревший город. Меня тогда разбудил охранник… я думал, что убью его. Всю оставшуюся ночь я думал, что сойду с ума от страха. Но Элаги всё-таки вернулась, как раз в то время, когда я уже сам собирался идти на её поиски. Она была чумазой, взмыленной… и счастливой. В тот раз она приволокла пару каких-то безделушек, которые удалось продать за две с половиной марки. Она гордилась этим заработком.

После этого она начала уходить сама. Иногда не появлялась по три-четыре месяца, и каждый раз мы думали, что она больше не вернётся. Но она приходила. Отъедалась, лечилась, пару недель отдыхала, нянчилась с племянником… И снова уходила. Мы с женой поседели за эти четыре года. Но мы радовались тому, что она хотя бы возвращалась к нам, а не проводила всё время в своих странствиях.

А прошлым летом она пришла из очередного похода раненой. Рана не была серьёзной, ей повредило чем-то лицо. Тогда я решил, что больше не отпущу её никогда… но отпустил. Она ушла осенью, в октябре, сказав, что идёт в Эзмил. Плёвое дело, исхоженный вдоль и поперёк могильник, нечего беспокоиться, сказала она. В конце ноября она пообещала вернуться. Ещё сказала, что проживёт с нами всю зиму. Я радовался, как ребёнок, думал, что за зиму, может быть, она остынет, решит остаться, найдёт себе молодого вдовца. Но…

Она не вернулась. Мы с женой чувствовали ещё с ноября, что случилось что-то страшное. Всю зиму я ждал известий, всю зиму… Каждое утро просыпался и говорил себе, что сегодня-то она обязательно придёт, обязательно вернётся к обеду, к ужину, ко сну… Элаги не приходила. Я потерял всякую надежду, когда начался январь. И тогда я решил пойти в Эзмил. Жене, конечно же, ничего не сказал. Если я не смог уберечь Элаги… то должен хотя бы похоронить её прах. Одна мысль о том, что её тело сейчас расклёвывают птицы или пожирают крысы… — Альх замолчал, уже не в первый раз за весь рассказ, но эта пауза была самой длинной. Велион был уверен, что купец сейчас разрыдается. Но Альх справился со слезами. А когда продолжил говорить, его голос звучал твёрдо и уверенно: — Я должен оказать ей хотя бы последние почести.

А ещё я хочу испытать то, что испытала она. Попасть в могильник, увидеть все эти ловушки и заклинания, увидеть тварей, которые живут там. И… меня гложет чувство вины. Элаги думала, что нам на неё наплевать, и мы вели себя так, будто бы она действительно предоставлена сама себе. Мы не хотели стеснять её, заставлять что-то делать, навязывать чувство долга… Но сделали это слишком… слишком неудачно. Я должен искупить свою вину. Как сделать это по-другому я не знаю. Поэтому я пойду в Эзмил. Если ты откажешься, я пойду один. Иначе я никогда не обрету покой.

Альх замолчал, уставившись в землю.

Велион тоже молчал. Мысли бегали в голове, путались, терялись. Он не знал, что делать. Но решение принял. Положительное решение. Могильщик чувствовал себя виноватым. Нет, не в смерти Элаги и уж тем более не в том, что поведёт Альха в город, где купец может погибнуть. Может, в том, что он солгал? Сказать Альху, что знал Элаги? Что она пошла не в Эзмил, а в Имп? Нет, никогда. В этом случае купец захочет пойти в Имп, начнёт уговаривать, а Велион не сможет отказать… после этой истории… после того, как понял, как Элаги ошибалась в своих родителях, он поведёт купца в Имп. А это верная смерть.

Быть может, он чувствовал себя виновным в этой лжи? Во лжи, которая, может быть, поможет обрести покой Альху, но никогда не позволит обрести покой самому могильщику.

Старый опытный могильщик, который видел столько смертей, столько неправды, столько несправедливости из-за чего ему казалось, что он настолько зачерствел, перестал быть человеком и чувствовать по-человечески, испытывал муки совести. Он чувствовал себя лжецом и трусом. Пусть его ложь и трусость спасут человека, вот этого купца, отрастившего себе приличное пузо и нажившего полголовы седины, даруют ему покой… Это ничего не меняло. Велиону казалось, что он совершает подлость перед Альхом, перед памятью о Элаги. Но вести купца на верную смерть он не мог.

— Я отведу тебя в Эзмил, — сказал тотенграбер. — Сам не знаю почему. Твоя дочь… — он замолчал. — Твоя дочь здесь не причём. Пойдём налегке. Наступаешь туда же, куда наступаю я. Руками что-то трогать только после моего разрешения. Все мои приказы выполнять беспрекословно. И знай. Цена, которую ты заплатишь за покой, может оказаться слишком высокой.

— Я готов к этому, — твёрдо сказал Альх.

«Ждать нас до заката. Если не появимся к этому времени, уходите. Если Велион придёт один, заплатите ему десять марок (Велион запросил эту сумму) и проводите до жилых районов, если, конечно, захочет. В этом случае весь товар ваш», — такие указания дал Альх Свирогу. Командир охраны ответил, что будет ждать до утра. Впрочем, вряд ли кто-то решит двигаться в дорогу после заката. С другой стороны, стражники, относящиеся ко всему связанному с мёртвыми городами (Велион стал счастливым исключением: все понимали, что если бы не он, то крысы начали бы глодать их кости ещё до полуночи) с большой опаской, могли дать дёру. Ещё, конечно, существовала вероятность того, что стражники могут смыться сразу, прихватив товар, но когда Велион высказал эту мысль Альху, купец усмехнулся и туманно намекнул на то, что его руки достаточной длины.

Из лагеря Велион и Альх выдвинулись на самом рассвете. Всю еду и воду могильщик нёс сам в своём рюкзаке, куда он надеялся набрать хоть немного ценностей. Купец шёл налегке, на поясе висела только баклага с водой, Велион полагал, что так будет проще и безопасней. И меньше вероятность того, что съестное погибнет вместе с купцом. Он не собирался возвращаться в одиночку: может быть, охранники не сбежали бы, но уж бродягу-могильщика за десять марок они прирезали бы без разговоров, и плевать, что он спас их шкуры во время того нападения. Всё-таки в людскую благодарность могильщик верил мало. Куда больше в алчность.

Утро было довольно прохладным, всё-таки ещё только середина апреля, пусть днём тепло, пожалуй, для апреля даже жарковато, но ночи ещё были холодными. Благодаря этой утренней прохладе могильщик и купец двигались довольно быстро — холод подгонял Альха, отвыкшего передвигаться пешком, Велион же порой за день проходил до полутора десятков миль, медленно шагать он просто не умел. До Эзмила надо было добраться как можно быстрее — Велион предпочитал работать днём, когда всё видно, к тому же до заката гады, обитающие в могильниках, появляются куда реже. Обозники отказались приближаться к городу, поэтому пришлось вставать лагерем в том месте, где начинался объезд, а это добрых полторы мили до города. Ко времени, затраченному на этот переход, ещё стоило прибавить пару часов на проход по окраинам, где вряд ли найдётся что-то ценное, ещё какое-то время на поиски мест, куда раньше не заходили другие могильщики, так что работа начнётся самое лучшее в обед. А ещё надо возвращаться назад: город опять же желательно покинуть засветло.

Обдумывая это, Велион мысленно кривился. Вряд ли он много заработает на этом походе. Хотя бы будет десять марок, которые заплатит ему Альх. А надо бы купить новый плащ, как следует наточить меч у какого-нибудь кузнеца… Хоть сапоги, прохудившиеся ещё прошлым летом, починил, до осени должны продержаться. А до осени ещё много что может произойти.

Дорога, по которой шли двое «тотенграберов», была довольно хорошей — всё та же трасса, сделанная из плотно пригнанных друг к другу камней. Правда, первые несколько сот футов были довольно неприятными: дорогу пытались разобрать, скорее всего, безуспешно, но ощущение было таким, что каменное полотно дороги пережевали, да так, что иногда ямы приходилось даже перепрыгивать. Видимо, люди, обитающие неподалёку, решили приспособить ровный неиспользуемый камень для своих нужд, но очень давно, наверное, сразу после того, как проложили объездную дорогу, то есть около пятидесяти лет назад. Если всю дорогу до Эзмила ещё не растащили, значит, камень плохо отковыривался. Или транспортировался — камни были большими, два фута в ширину и длину и около пятнадцати дюймов в толщину. А может, своё сыграли какие-то другие причины, крестьяне легко верят в такие вещи, как, например, проклятые камни Эзмила. Если какой-нибудь из воришек заболеет или погибнет при странных обстоятельствах или несчастного случая такие слухи появляются быстро. Тем более, иногда они вовсе не были бредом и выдумками.

Но раздолбаная дорога быстро кончилась, ям становилось всё меньше, и вскоре Велион и Альх шагали по ровной и прямой дороге. По обочинам росли деревья и кусты, было видно, что это искусственные насаждения: ряды аллей были ровными, все растения располагались на равном удалении от обочины. А в полумиле от городских ворот обычные берёзы, клёны и рябины сменили яблони, грушевые деревья, вишнёвые кусты, черёмуху, сирень, смородину, шиповник, росшие чёткими прямоугольниками, пересекаемые аллейками, выложенных камнями и заставленных скамейками. Ещё аллеи были заставлены скульптурами, высокими фонарями, и каждая вторая расширялась вдали, выходя на фонтаны со сложными скульптурными композициями, причём, каждый раз разными. Заросли, несмотря на то, что их не обрабатывали уже около восьмидесяти лет (так в последнее утверждало большинство магов) практически не одичали, только кое-где росла крапива. Наверняка, сад был заколдован.

Когда до города осталось совсем мало, в этом цветущем саду начали появляться следы войны. Сначала Велион увидел выгоревшую проплешину, которая так и не заросла за столько лет, потом — ржавое железо и кости. А когда до городских стен осталось рукой подать, во всё чаще и чаще появляющихся следах пожара, среди валяющихся там костей и стали, начали прослеживаться следы магии — слабо светящиеся печати, змеи ловушек, пропасти магических капканов.

— Такую красоту загадили, — сказал Альх. Это были первые слова, произнесённые за те полчаса, что они двигались по дороге.

— Угу, — мрачно ответил Велион. С Альхом он действительно был согласен. Такой красоты в мире больше не создавали. А этот сад, окружающий Эзмил, был далеко не самым прекрасным из тех мест, что видел могильщик.

— И ведь что интересно, — продолжал купец. — Уничтожены только города. Нет, и деревням досталось, но так, будто походя. Ты знаешь хоть один населённый город, который был построен до войны?

Велион не знал. По крайней мере, населённый людьми.

— Вот, и ты не знаешь. И маги не знают… никто не знает, — купец собирался сказать что-то ещё, но замолчал, угрюмо глядя перед собой. — Хрен с ним с садом, — наконец произнёс он. — Но сколько погибло людей… и сколько продолжает гибнуть, — с горечью добавил он. — А всё из-за этой чёртовой магической войны.

Могильщик промолчал. «И я тоже когда-нибудь погибну из-за этой войны, — мелькнула мысль. — Как погибла Элаги и тысячи других».

Ворота в город были сорваны с петель. Часть обгорела, металл оковки местами оплавился. Около ворот громоздилась груда костей, уже старых. Открывшаяся взгляду часть улицы тоже была завалена костями. Всё как обычно.

Велион подошёл к куску одного из створов, валяющегося прямо на дороге, потрогал рукой. По руке прошла дрожь, железо немного нагрелось, но больше ничего не произошло — боевое заклинание, засевшее когда-то в металле, исчерпало свои силы. Возможно, именно оно послужило причиной смерти многих хозяев белеющих рядом костей. Велион представил, как первый мародёр, рискнувший пойти в Эзмил, присел отдохнуть на этот обломок, или просто прикоснулся к нему, или наступил… Исход один — он погиб. Когда-то такие мысли пугали его. Теперь… теперь заставляли задуматься. И быть осторожней.

— Ещё не поздно свернуть назад, — сказал тотенграбер, выпрямляясь. — Никто не будет смеяться. Твои люди…

— Нет, — отрезал Альх. — Я иду с тобой в город. И дело не в храбрости, я боюсь до усрачки, но я не вернусь, пока не побываю в могильнике.

Велион кивнул. Он ожидал такой ответ, но не предложить вернуться не мог. Если купец даст слабину в городе, возможно, будет уже поздно. Он сказал это вслух.

— Я всё равно пойду, — твёрдо ответил купец. — Поверь, после смерти Элаги я не так уж и сильно дорожу своей жизнью.

Могильщик снова кивнул и перебрался через обломок.

Эзмил был богатым городом, это было видно сразу. Захламлённая улица была широкой, халуп для бедноты не было совершенно — сразу начинались двухэтажные каменные постройки. Часть погорела, часть обвалилась, ещё часть была разрушена ещё во время войны, могильщик привык к такому. А вот Альх вертел головой, разглядывая улицу и постройки.

— Под ноги смотри, — недовольно сказал Велион. Нужды в этом пока не было, но напоминание было необходимо — дальше такая невнимательность могла стоить жизни. Здесь вообще многое могло стоить жизни, не смотря даже на то, что город действительно был исхожен вдоль и поперёк — тотенграбер не чувствовал вблизи ни одного серьёзного заклинания.

Купец закивал, но крутить головой так и не перестал.

Велион двинулся вперёд, Альх за ним. Два квартала прошли без проблем и быстро. Когда начался третий квартал, могильщик почуял магию, а костей вокруг стало куда больше. Под ногами появлялось всё больше и больше хлама, которого не было с начала — латунные, медные, бронзовые побрякушки, ржавое оружие. Видимо, с окраины города вытащили всё, что было можно. Вынесут когда-нибудь и отсюда, когда мародёры завалят своими костями каждую из валяющихся здесь вещей.

Вдали городскую улицу перекрывало какое-то нагромождение, Велион остановился, чтобы рассмотреть, что там, но так и ничего не понял. Что ж, будем решать, что делать дальше, когда доберёмся.

— Велион, — тихо позвал Альх.

Могильщик быстро обернулся, но опасности не было. Купец показывал рукой на одну из распахнутых дверей здания, судя по вывеске бывшего когда-то таверной. В проёме лежало тело. Свежий труп, которому наверняка не было и недели. Труп оборванного мальчишки лет двенадцати, сжимающего в окоченевшей руке посеребренную тарелку. Нижней половины у тела не было, а в полутьме помещения можно было разглядеть чёрную запёкшуюся кровь.

— Может его похоронить? — тихо предложил купец.

— Нет, — холодно сказал Велион.

— Но…

— Никаких но. Хочешь лечь с ним рядом?

Альх тяжело вздохнул и, с сожалением посмотрев на тело, двинулся вслед за уже шагающим по улице могильщиком.

Четвёртый квартал ещё больше пах магией. Свежих костей, напротив, стало куда меньше. Значит, досюда доходили уже немногие. Вот вам и перехоженный вдоль и поперёк город. Велион даже остановился около трёх окон более богатых зданий, долго всматривался в полутьму, надеясь увидеть что-нибудь ценное. Но безрезультатно. К тому же, перчаток он не чувствовал, значит, другие могильщики проходили дальше, что в свою очередь означало, что действительно ценных вещей здесь не было. А может, и были, но искать их было слишком долго, а времени и без того было немного: всё-таки апрель ещё не лето, когда можно работать почти весь день напролёт. Да и работа в помещениях — не самая приятная вещь: полутьма, спящие в подвалах или на чердаках твари…

— Пойдём дальше, — сказал Велион. — Здесь будь осторожней, не наступай ни на что, только на мостовую.

Сразу же на подходе к пятому кварталу они наткнулись на ловушку, рядом с которым лежал плащ, скрывающий кости. Из-под рукавов плаща можно было увидеть чёрную кожу перчаток. Перчаток могильщика. Ловушка была сложной — несколько змей заклинаний, немного отличающихся по цвету друг от друга. Приблизившись, Велион увидел, что под клубком змей лежит золотой перстень с крупным рубином. Такая вещь могла стоить дорого, но не дороже жизни. Поэтому Велион, стараясь не потревожить кости, снял с кистей скелета перчатки и сунул их себе в рюкзак.

— Неужели вы и вправду заражаете людей проклятьями? — ужаснулся купец, когда тотенграбер повернулся к нему.

— Что? — недоумённо спросил могильщик.

— Ты снял перчатки, — пробормотал Альх, делая шаг назад.

Велион сухо усмехнулся. Одна из легенд про могильщиков гласила, что те специально ловят мальчишек и «заражают» их проклятьем, заставляя носить перчатки. Это могло быть бредом, но среди могильщиков, как и среди обычных людей, встречаются разные индивиды.

— Это для ростовщика.

Теперь пришла очередь недоумевать купцу.

— Что? — спросил он.

Могильщик пояснил. Выслушав, Альх искренне рассмеялся. Наверное, ему как купцу не раз приходилось брать займы под грабительский процент. Наверняка, в Элаги, подсказавшей Велиону этот метод заработать, была торгашеская жилка отца.

Велион, вспомнив Элаги, скрипнул зубами и обронил:

— Пошли.

Продолжающий хихикать купец последовал за ним.

Солнце уже взошло довольно высоко, через пару часов будет полдень. Велион начал взмокать под своим плотным плащом. Он стянул с шеи шарф, скрутил его и сунул в рюкзак, расстегнул плащ. День будет тёплым, хорошим, работай и работай. Если бы на небе появились тучи, пришлось бы повернуть назад: одна молния, ударившая рядом с проклятьями, и любое из них может сдетонировать.

Нагромождение, которое видел Велион, располагалось на широкой улице, отделяющей пятый квартал от шестого. Здания, стоящие на этой улице, были обвалены, дорога раскурочена, большие, как у старого тракта, камни мостовой были разбросаны, некоторые валялись даже на крышах. Причиной этому были деревья. Уродливые, кривые, с острыми вершинами и ещё более острыми ветвями, напрочь лишёнными листвы, они росли из-под мостовой, некоторые даже насквозь пробивали камни, ветви торчали из окон домов, часть крыш были пробиты верхушками. Самое неприятное было то, что на одной из вершин был насажен панцирь, пронзённый насквозь. Наверняка остальная часть доспехов уже отвалилась вместе со скелетом. От деревьев пахло магией так, что у могильщика закружилась голова. Порой деревья впитывают магию не хуже, чем металлы, чего уж говорить о деревьях волшебных, выращенных при помощи магии. Но деревья живые. Хоть они и впитывают магию, но коверкают её, рушат связующие заклинаний, корёжат сами компоненты. Скорее всего, эти деревья разрушили все заклинания и проклятья, которые могли быть наброшены на них. Но рисковать и пробиваться сквозь эту рощу всё равно не стоило. Возможно, среди костей, валяющихся между торчащими из земли уродливыми корнями, не было ни одной свежей, однако…

— Сворачиваем, — приказал Велион.

— Да уж, чего-то не хочется мне сюда лезть, — поёжившись пробормотал купец. — Я аж нутром чую, что хреновое здесь местечко, хотя способностей к магии у меня шиш.

Велион отошёл чуть назад и повернул в узкий переулок. И сразу наткнулся на ещё один труп могильщика. Этот был довольно свежим — мягкие ткани разложились не до конца, кожа обтянула череп, как у мумии, пахло разложением. Наверняка этот бедолага погиб поздней осенью.

— Это… — севшим голосом начал Альх.

— Нет. Мужик.

Велион носком сапога перевернул тело. Причиной смерти было заклинание, наложенное на небольшую шкатулку, инкрустированную полудрагоценными камнями. На крышке шкатулки зловещим красным тлели пять магических печатей. Могильщик ругнулся. Заклинание было самовосполняющимся, энергия, ушедшая на импульс, убивший его предшественника, восстановилась, благо магии вокруг было полно. Если бы заклинание было обычным, сейчас проблем было бы меньше, а может, и вообще не было, Велион просто бы подобрал шкатулку. Теперь придётся потеть. Заклинание можно было бы снять, и тотенграбер знал как. Значит, можно рискнуть.

— Стой сзади и молчи, — бросил он через плечо.

Альх кивнул и снял с пояса баклажку с водой.

Велион низко склонился над шкатулкой. Пять слабо светящихся печатей. Чтобы снять заклинание надо прикоснуться к каждой в определённом порядке. Что ж, начнём…

Могильщик осторожно приблизил указательный палец к первой печати. Палец дёрнуло, по кисти разошлось тепло. Не она. Ко второй. То же. Он опробовал каждую, но результат был один — дёрганье и покалывание в пальце. Значит, надо попробовать по-другому. Велион прошёлся пальцами по печатям слева направо, как по клавишам рояля. И резко отдёрнул руку — заклинание чуть не сработало. Вперемешку. Тот же результат.

Велион засопел, облизнул пересохшие губы. На виске выступила капля пота. Он приблизил к печатям пять пальцев одновременно, три правой руки и два левой. Сопротивления не было. Могильщик тяжело вздохнул и так же, пятью пальцами одновременно, нажал на печати. Печати погасли, шкатулка с тихим щелчком отворилась. В ней лежало пять золотых монет достоинством в две марки, два кольца, одно с печатью, на которой был изображён вычурный герб, другое с небольшим изумрудом и несколько пожелтевших листков, исписанных мелким убористым подчерком. Всё чистое, без заклинаний или проклятий. Велион сунул в карман всё. За письма могли заплатить старьевщики, торгующие довоенными книгами, или графоманы, ищущие вдохновения для своих опусов в довоенных записках, письмах или книгах. Многие просто переписывали книги или перепевали песни, выдавая их за свои. Некоторым из этих сочинений люди были обязаны Велиону. Впрочем, большая часть из них была вполне достойной. Существовали ещё библиофилы, но они платили меньше и покупали по большей части специфическую литературу.

— И всё? — слегка разочарованно спросил купец, когда Велион выпрямился. — И вот это — работа могильщика? Потыкал пальцами, попотел, и всё сделано?

— В основном, — сухо отозвался тотенграбер, делая глоток воды из своей фляжки. — Идём дальше.

Но дальше далеко они не ушли — Альх увидел, что в открытых дверях одного из домов лежит кошелёк, из которого вывалилось несколько золотых монет. Велион осторожно приблизился к кошельку, недоумевая, почему его никто не подобрал, ведь заклинаний на монетах не было, как не было и сторожевых ловушек ни на дверях, ни на пороге.

«Что-то здесь не так, — подумал он, трогая монеты носком сапога. — Что-то…»

Из полутьмы помещения будто что-то выстрелило, щиколотку могильщика оплело какой-то плетью и рвануло за неё так резко, что он тяжело упал на спину, даже не успев среагировать. Велион выругался, хватаясь за рукоять меча, но тут плеть рванула ещё раз, затаскивая могильщика в помещение. Тот заорал, дёрнулся, рванулся, но сила, тянувшая его, была огромной. Второй хлыст оплёл другую ногу, и тут тотенграбер понял, что это не хлысты. Это были щупальца, омерзительно поблёскивающие болотно-зелёным мертвенным цветом. На щупальцах были присоски… не только. В ногу могильщика сразу в нескольких местах вонзилось что-то острое — каждая присоска имела острый шип или клык.

Велион ухватился руками за косяки дверного проёма, стараясь остановить движение, щупальца рванули его за ноги в третий раз, одна рука сорвалась.

Бестолково верещащий что-то Альх ухватил могильщика за подмышки, поволок на улицу.

— Не лезь! — рявкнул Велион. — Не лезь! Отойди!

Но купец не слушал его, старался вытянуть из проёма.

— Ты тоже погибнешь! Беги!

— Иди на хрен!

Щупальца потянули в четвёртый раз, затаскивая Велиона в комнату. Альх, потеряв равновесие, бестолково упал прямо на тотенграбера, задрыгался. Могильщик выругался, спихнул с себя купца, выхватил из ножен меч. Если бы щупальца тянули всё время, он был бы уже мёртв.

Пятый рывок втащил могильщика в помещение полностью. Ему удалось наконец разглядел тварь, тянувшую его. И совершенно не к месту его вырвало.

Гадина занимала половину комнаты. Омерзительная колышущаяся масса того же цвета, что и щупальца. Тварь, напоминавшая разжиревшего осьминога, громоздилась в дальнем конце комнаты, часть коротких толстых щупалец цеплялись за потолок, стены, шевелилась на полу. Воздух в помещении, несмотря на то, что двери были открыты, был спёртым и вонючим, это вызвало второй приступ тошноты, который могильщику едва удалось сдержать.

Но самым жутким в этой твари были глаза. Они были беспорядочно натыканы на лицевой части бестии, Велион при первом же взгляде насчитал не меньше двадцати штук. Глаза относительно тела гада были небольшими, лишёнными ресниц и век, разноцветные — карие, серые, зелёные. Они смотрели на могильщика не мигая…

Умным взглядом, полным боли и страданий.

Эти глаза были человеческими.

Могильщик застонал, чувствуя, как ужас и отвращение охватывают всю его суть, сковывают движения.

Человеческие глаза. Кошелёк, который явно служил приманкой, что говорило о разуме твари… Это было настолько ужасно, что кровь стыла в венах. Причём, это не было фигурой речи — сердце Велиона, казалось, остановилось.

Где-то над ухом рвало Альха, глаза твари смотрят в глаза, вонючий воздух с хрипом врывается в лёгкие… Почему он ещё жив?

Потому что щупальца его уже не тянут. Почему? Могильщик сел. Щупальца, опутывающие его сапоги, рванули обратно к твари. Они извивались, мелькая у глаз чудовища… Велион понял, что старается сделать «осьминог» только через несколько секунд. Разумная гадина старалась закрыть глаза щупальцами от отвращения к себе. Эти отростки будто бы кричали «Не смотри на меня! Не смотри!». Могильщик застонал. Страх перед чудовищем сменился жалостью.

Тотенграбер поднялся и, пошатываясь и хромая, приблизился к твари.

— Что ты делаешь? — орал позади Альх, но могильщик его не слушал.

— Хочешь, я убью тебя? — спросил могильщик, внимательно глядя в глаза животине.

«Да», — сказали ему глаза, истекающие мутной жижей. Может, это были слёзы?

Велион поднял меч, но его остановило щупальце. Оно осторожно, но с силой, опустило руку могильщика, оплело перчатку, мягко вынуло рукоять меча из ладони и отбросило его к дверям.

— Так тебя не убить?

«Да».

— Пошли, — сказал могильщик более или менее успокоившемуся Альху и повернулся спиной к чудовищу.

— Зачем?

— Нарубить дров.

Выйдя на свет, Велион первым делом снял сапоги, в которых хлюпала кровь, и осмотрел свои ноги. Портянки были рваные, пострадали и штаны, но ранки были неглубокими, а шипы, если он ещё жив, не отравлены. С другой стороны раны сильно кровоточили и причиняли сильную боль. Но это можно было перетерпеть. Могильщик плотно замотал ноги, обулся и отправился на поиски того, что могло сгодиться для работы дровосека.

Тотенграбер нашёл подходящий топор с железной рукоятью достаточно быстро. Вообще-то это был боевой топорик довольно ржавый, но ещё крепкий. Купец бестолково мотался за его спиной. Шок оказался для него слишком сильным.

— Как оно могло сохранить разум? — бормотал купец. — Там же куча людей…

— Магия — страшная вещь, — буркнул Велион, рубя топориком рассохшийся стол, который вытащил из соседнего дома. — Страшная и странная. В могильниках можно увидеть и не такое.

— Но… — купец не закончил. Тяжело вздохнув, он принялся собирать щепу.

Набрав охапку дров, купец зашёл в здание, сбросил горку щепы на пол. Чудовище содрогнулось, щупальца начали обшаривать разбитое дерево, перекладывая его с места на место. Альх, чувствующий скорее страх и отвращение, чем жалость, поспешил выйти.

Через полчаса Велион решил, что дров достаточно. Они с купцом сели на мостовую, перекусили и немного отдохнули. Солнце сильно припекало, так что во время работы пришлось снять плащи. После Велион зашёл в здание, где сидела тварь, начал складывать костёр. Альх, не рискнувший ещё раз войти в комнату, остался ждать на улице. Хоть не мешал и не пытался отговорить могильщика, и на том спасибо.

Велион сложил около чудовища большой костёр. Вытащил из кошеля огниво, из кармана — стопку писем. Пробежал взглядом по первому листу. «Возлюбленная моя Амелла, пишу вам очередное письмо, которое так и не решусь отправить…». Могильщик скомкал листы и сунул в костёр. Продавать эти письма графоманам было бы подлостью и к Амелле, и к любящему её человеку, а пускать на растопку… будто совершить заочные похороны и писавшему, и Амелле.

Старые сухие листы загорелись от первой же искры, языки пламени принялись лизать тонкую щепу. Могильщик подождал, пока огонь разгорится, как следует, и кинул в огонь ножки стола. Чудовище ёжилось, стараясь сильнее прижаться к стене, но никакого сопротивления не предпринимало. Велион отвернулся от костра, подобрал кошелёк и направился к выходу. Но остановился в дверном проёме, обернулся.

— Прощай, — сказал он.

Глаза чудовищного и несчастного создания слезились не прекращая. Противно пахло его горелой плотью. Наверное, так же пахла бы лягушка, которую кинули в костёр, потому что на запах горелого животного это зловоние не было похоже.

Велион вышел из здания, немного постоял, глядя на всё усиливающийся огонь, и плотно закрыл дверь. Дверь сильно скрипела, но подалась легко.

— Зачем? — спросил Альх, зажимающий нос рукой.

— Гораздо менее мучительно задохнуться в дыме, чем сгореть в огне, — ответил могильщик, направляясь прочь от дома.

Альх поспешил за ним.

— А раньше не пытались сжечь могильники? — спросил он через некоторое время.

— Пытались, — сказал Велион. — Но многие заклинания таким способом снять не удалось, хотя кое-какой прок от этого был. И испортились многие вещи, поэтому от этого решили отказаться.

— Ясно… — пробормотал купец. — Слушай, я всё время хотел спросить дочь, но забывал, почему могильщики путешествуют от города к городу, а не занимаются поисками ценностей в одном городе?

— Из целей безопасности, — неуверенно ответил Велион. Он и сам не раз задавал себе этот вопрос. Многие, говорящие о шиле в заднице, приводили как раз этот пример, как основополагающий в их теории. Поэтому могильщик решил дать самый распространённый ответ их оппонентов: — Если жить на одном месте, некоторые могут понять, что наше проклятье не действует на других людей, и тогда возвращающегося с добычей могильщика могут прихватить разбойники.

— Но некоторые могут знать о проклятье и без этого, — возразил Альх.

— Но ведь никто не знает, когда и где появиться могильщик, так? Или идёт ли он с добычей, а не пустой. К тому же, сидеть на одном месте скучно.

— Ясно.

— Стой, здесь что-то есть…

— Только близко не подходи, это может оказаться какая-нибудь тварь, — предостерёг купец, сам оставаясь от могильщика на приличном расстоянии.

Велион усмехнулся и склонился над кучкой шевелящихся змей.

Часа два как перевалило за полдень. Стало по-настоящему жарко.

Велион, у которого в рюкзаке уже было два позолоченных подсвечника, небольшая картина необычайной красоты и ещё с пяток безделушек, решил возвращаться. Купец, так и не нашедший тело дочери, не сопротивлялся, хотя вид у него был расстроенный. К тому же их сильно беспокоили дымы, валящие из того района, где могильщик поджёг дом. Наверное, дверь прогорела, и начался пожар. Это могло сулить большие неприятности.

Несмотря на возможность пожара, Велион пошёл обратно той же дорогой. Всё-таки другой путь мог оказаться опасным, к тому же пару раз они натыкались на выжженные полосы пропитанные магией, и ещё раз на полоску леса.

— Пошли, пошли, — торопил могильщик Альха. Купец пыхтел, клял пивной животик, но не отставал.

Но они всё равно опоздали.

Сухая погода и время сделали своё — деревянные основания крыш и полы вспыхнули, как серная спичка. Полыхало уже десятка полтора домов. Это был огромный погребальный костёр для несчастных исковерканных магией людей, возможно, единственных переживших войну. Их смерть была не менее мучительной, чем последние восемьдесят лет существования.

Велион свернул на соседние улочки, но две уже горели, а другие пересекал тот самый лес, в который соваться не стоило. Видимо, полоски леса ветвились, охватывая эту часть города, может, и весь город. Велион был в Эзмиле впервые и город не знал, иначе рискнул бы пропетлять по кварталам. Но в любом случае это могло занять много времени, а пожар разгорался быстро.

— Что делать? — облизывая пересохшие губы, спросил Альх.

Велион несколько секунд помолчал, раздумывая. Огонь не был таким сильным в одном из проулков, хотя здания занялись с обеих сторон. Но горело только пара домов… Можно рискнуть.

— Побежим через огонь, — сказал могильщик. — Надень плащ.

Они вернулись в тот переулок. Огонь быстро расходился, перекидываясь на соседние здания.

Велион вытащил из рюкзака свой шарф, взвесил его в руке. Подумав, вытащил из кармана одну монету.

— Орёл или решка? — спросил он.

— Что? — переспросил купец.

— Шарф можно будет облить водой и замотать голову, чтобы не обжечь лицо. Орёл или решка?

— Это твой шарф, — сказал купец, впрочем, не очень-то уверенно.

— Орёл, — констатировал Велион и подбросил монету.

Выпал орёл.

— Это твой шарф, — повторил купец. В его глазах появилась решимость.

Велион обмотал мокрый шарф вокруг головы, оставив только щелку для глаз. В них тут же попала вода, но могильщику удалось быстро проморгаться. Поправил рюкзак и промычал купцу, что пора бежать. Фраза из-за шарфа, закрывающего рот, получилась неразборчивой.

— А? — глуповато сказал купец.

Велион махнул рукой и рванул в огонь. Альх побежал за ним.

Два здания, около восьмидесяти футов. В плаще и с рюкзаком, с ранеными ногами потребуется около десяти секунд. Купцу придётся хуже, он опалит волосы и, скорее всего, обожжёт лицо.

Велион, не оборачиваясь, бежал вперёд. Сразу стало жарко. Очень жарко, как на сковородке или в очаге. Могильщик услышал, как начинает трещать одежда, шарф начал быстро нагреваться, запарил, но лицо пока не жгло. Но это было лучше, чем если бы шерстяной шарф загорелся.

Купец, бегущий позади, закричал от боли. Велион быстро обернулся. Нет, Альх не упал и не остановился, не бросился назад, он, вопя от боли, продолжал бежать. Могильщик видел, как начинают съёживаться волосы на его голове, кучерявиться борода. Ничего, они пробежал уже половину расстояния, всё пройдёт нормально.

И тут произошло то, чего он опасался больше всего — начали рушиться чары, наложенные на двери и прочую горящую ерунду. Справа что-то тяжело гукнуло, огонь будто бы вспучился, вскипел. Велион успел проскочить. Альх — нет. Но могильщик не оборачивался.

Пламя кончилось неожиданно. Тотенграбер пробежал по инерции ещё футов двадцать, остановился. И принялся как можно быстрее разматывать горячий, как свежий суп, шарф. Он едва успел скинуть с лица шарф, как мимо него, чуть не сбив с ног, с воплями пробежал Альх. Его плащ полыхал.

Велион выругался, быстро сбросил с себя плащ, в несколько прыжков догнав купца, сбил его с ног и принялся сбивать огонь. Альх, хвала богам, не стал дёргаться, сжался в комок и замер.

Но пламя не сбивалось.

Могильщик ещё раз выругался, бросил плащ и полёз в огонь рукой. Было чертовски больно, но Велион продолжал шарить по плащу. Наконец, он ухватился за что-то, плотный полыхающий комок. Тотенграбер отодрал его от плаща, пламя окутало его руку, но перчатку, естественно, не жгло. Могильщик с воплем швырнул комок в сторону, затряс рукой, сбивая пламя с рукава. Это помогло. Тогда он вновь поднял плащ и начал молотить им по спине купца. Пламя удалось сбить через несколько секунд, от плаща поднимался только едкий дым.

Велион грубо схватил стенающего от боли купца и принялся стаскивать с него тлеющий плащ. Когда это удалось, могильщик увидел, что на спине у купца большой ожог с три или четыре ладони величиной. Тотенграбер сорвал с пояса фляжку с водой и вылил остатки на ожог, больше помочь было нечем. Купец застонал.

— Надо уходить, быстрее, — хрипло сказал Велион, поднимая Альха на ноги.

Они добрались до бивака, который устроили прошлым вечером, через два часа после заката. Альх шёл с трудом, его приходилось постоянно поддерживать, несмотря на то, что обожженная рука могильщика сильно саднила, да и сам он, охромевший, едва шагал.

Когда они, наконец, выбрались из города, за их спиной багровело пламя пожара. Судя по скорости, с которой разгорался город, он будет уничтожен через пару дней, если, конечно, не пойдёт дождь. Хотя, вряд ли дождь затушит такой пожар.

Стража обоза встретила их радостными криками — они были сильно обеспокоены пожаром. Купца бережно переняли с рук Велиона и отнесли на повозку. Альху несказанно повезло — вечером к лагерю подошёл странствующий лекарь, а солдатам удалось уговорить его заночевать с ними.

Через час, когда ожоги и Альха, и Велиона были обработаны мазью, купец с трудом подошёл к могильщику, сидящему у костра и баюкающему на коленях обожженную руку, сел рядом.

— Знаешь, — после продолжительного молчания сказал купец. — Лекарь запросил за помощь такую цену, что у меня, с вычетом зарплаты охранникам, не останется ни гроша. Тебе придётся подождать, когда я реализую товар.

— Я собрал в городе достаточно, — ответил Велион. — В мои планы не входит путешествие с вами, я иду в горы. К тому же, ты так и не нашёл дочь.

— Ничего страшного. Я понял, как трудно быть могильщиком… и рад, что потерял дочь только прошлой осенью, а не на четыре года раньше. А ещё, — купец слабо улыбнулся, — охранники теперь уважают меня ещё больше.

Велион хмыкнул. В левой, не обожженной, руке он держал старый кусок бумаги — письмо, одно из тех, что забрал из шкатулки. Наверное, оно отвалилось от общей кучи и поэтому осталось в кармане. Могильщик думал выбросить письмо или оставить. Его глодало обычное человеческое любопытство.

— Могильщик… — произнёс купец после долгой паузы.

— Что?

— Я благодарю тебя. Ты помог мне обрести покой. Возможно, только на время, но… — Альх замолчал. — И этот ожог — не самая большая цена за покой. Я думал, что она будет непомерной… и была бы, но ты спас меня. Спасибо.

Велион кивнул и, повертев в руках письмо, сунул его в карман.

Сколько же ему придётся заплатить за свой покой?

На губы выползла горькая усмешка. Он уже давно знал цену.

И эта цена — жизнь.

Глава 3. Неотправленное письмо

Велион давно не был в этих краях, почти восемь лет. Причиной, по которой ноги сами понесли его в эту деревню, было письмо, вынесенное им из Эзмила. Из любопытства тотенграбер всё-таки прочитал его. Потом ещё раз и ещё, и понял, что не продаст никому. Сейчас он жалел об этом, но было уже поздно. Клок пергамента разбудил в нём старые, казалось, забытые напрочь чувства и воспоминания.

«Дорогая моя Амелла, — говорилось в письме, — прошло долгих три недели с нашего расставания. Я впервые решился написать вам… Вы знаете, что мои родители не приемлют отношений дворянина с волшебницей. Я поражаюсь их глупости, а так же глупости многих других, считающих, что магия — зло. Поспешу вас успокоить, сообщив, что моё отношение к магам более чем тёплое, и дело вовсе не в моих чувствах к вам. Магия помогает решить нам многие проблемы, на магии стоит наша великая Империя…

Впрочем, я бы не хотел обсуждать сейчас эту тему. Я пишу вам, дорогая моя Амелла, чтобы выразить глубину своей неподдельной любви и сообщить о том, как соскучился по вас. Я вспоминаю наше прощание каждый день, каждую ночь, каждый миг, миг, растянувшийся на тысячелетия, ведь жизнь без вас, моя возлюбленная, кажется мне бессмысленной. Однако моё сердце не останавливается, несмотря на то, что от разлуки с вами оно беспрестанно болит. Я продолжаю жить, чтобы когда-нибудь встретиться с вами, узнать, что все слухи о том, что магия навсегда меняет человека — ложь завистников, которые не были благословлены бесценным даром. Долгих десять лет обучения в академии… Мне уже будет двадцать пять, вам — двадцать шесть… Наверное, у меня к этому времени будет двое или трое детей, вы же… Я надеюсь, что вы не изменитесь. Я тоже постараюсь не меняться, останусь таким же…

Я знаю, моя возлюбленная, что вы никогда не получите это письмо. Это запрещают ваши правила… десять лет изоляции — это очень тяжело. Но ведь и я не смогу отправить его: если мои родители узнают о нём, наказания не миновать. Я пишу это письмо в надежде, что мне станет немного легче, ведь я никому не смогу рассказать о моих страданиях. Когда-нибудь, после долгих месяцев, а может, и лет, разлуки, я прочту это письмо, чтобы вспомнить о моих чувствах к вам, освежить их… Время ведь лечит? Наверное… Но мне кажется, что оно не лечит, оно заставляет забывать… нет, нет, не насовсем!.. заставляет вспоминать реже, истирает чувства. Но моя любовь к вам перенесёт это испытание временем, я уверен в этом.

Пожалуй, пора заканчивать это моё первое письмо к вам, моя возлюбленная Амелла. Боюсь, оно утомило бы вас, если бы попало когда-то к вам в руки. Поэтому откланиваюсь.

Моей возлюбленной Амелле

От герцога Вестенского».

Велион клял себя за то, что прочитал это письмо. Что проснулось в нём? Тоска. И злость. Злость обманутого и обиженного человека. Наверное, те же чувства испытывал юный герцог Вестенский, когда узнал, что многие слухи о магах вовсе и не слухи, а истинная правда: то, что человек, прошедший обучение в академии магов, возвращается абсолютно другим. Аскетизм и одиночество в обычные дни чередовались с оргиями, шабашами и наркотическими трансами по праздникам — в дни йоля. Магов на стадии обучения подвергали страшным и отвратительным вещам, многие из которых до сих пор держатся в строжайшем секрете. Доказаны были только умерщвления младенцев, жертвоприношения, поедания человеческой плоти. Но слухи о магах ходили ещё более жуткие, причём, зоофилия и некрофилия звучали достаточно обыденно и казались мелкими шалостями. Маги становились людьми с изменённой психикой. Когда Вестенский встретил свою возлюбленную Амеллу, его постигло жестокое разочарование.

Ну а Велион нахрена сюда пришёл? Чтобы не разочароваться в женщине, в которой разочаровался почти восемь лет назад? Чтобы узнать, что за эти годы ничего не изменилось? А что если изменилось? Может, она все эти годы ждала его? Нет, невозможно, восемь лет — долгий срок… Слишком долгий. Могло случиться всякое. Боялся ли он разочароваться в ней ещё раз, как тогда, годы назад? Разочароваться, но всё равно любить… как когда-то…

Велион сплюнул. Подумав, стянул с рук перчатки, сунул их в карман и открыл калитку.

Будь что будет…

Ему навстречу выскочила мелкая кривоногая псина. Дворняга яростно облаяла могильщика, потом залилась звонким и более дружелюбным лаем, а затем, яростно крутя хвостом, приняла прыгать вокруг ног, напрашиваясь на ласку. Велион наклонился и погладил собачонке голову. Та, высунув язык, завалилась на землю, продолжая сучить хвостом. Улыбка сама выползла на губы могильщику. Он когда-то любил собак… Грозных сторожевых псов школы, способных разорвать человека, но таких добрых к ученикам.

Во дворе многое изменилось — стоит новый забор, поправлены когда-то полузавалившиеся сараюшки. Чувствовалась мужская рука. Это порадовало могильщика. С другой стороны, у этого дома мог оказаться новый хозяин… Велион решил пока не думать об этом и продолжил тискать собачонку. Кому это доставляло большее удовольствие, тотенграберу или дворняге, сказать было сложно.

Рядом послышался быстрый топот ног. Складывалось ощущение, что бежит ребёнок. Продолжая улыбаться, Велион поднял голову. Улыбка медленно сползла с его губ.

По тропинке, ведущей от крыльца небольшого дома к калитке, бежал мальчуган, лет шести-семи. Мальчишка был тощий, чумазый и загорелый, с исцарапанными коленями. Обычный деревенский ребёнок. Но смутило Велиона не это.

Его смутили волосы — чёрные, как смоль. И возраст. Если мальчишке лет семь…

— Здравствуйте, — вежливо сказал мальчишка. — Вы пришли к папе?

У Велиона пересохло в горле. Наверное, он выглядел сейчас, как живой мертвец.

— Нет, — сипло сказал он. — Можно воды попить?

Велион, пошатываясь, плёлся по дороге. Жутко раскалывалась голова, перед глазами плыло, ноги подкашивались. Болел живот, рёбра, правая лопатка. При каждом шаге сильной болью отдавалось правое колено.

Его закидали камнями. Десять или одиннадцать человек, среди них женщины и дети, даже один старик. Это произошло ещё утром, когда тотенграбер проходил по центральной улице одной из соседних деревень. Кто-то понял, что за чёрные перчатки надеты на его руки. Понял, и не убежал, не спрятался, опасаясь проклятья, а поднял из дорожной пыли камень.

— Выродок! Исчадье преисподней!

— Гнилое семя! Порождение тьмы!

— Сучий потрох! Гнида!

Они кричали и швыряли камни. Велион брёл по улице, зажимая рукой разбитую голову, а они шли следом, выкрикивая оскорбления, плюя ему в след, закидывая камнями и сухими конскими яблоками.

— Грязный могильщик! Пришёл грабить могилы наших родителей! Могильный червяк!

— Черви ковыряются в дерьме, получи-ка кусочек!

Велиону в затылок прилетело что-то липкое, в ноздри ударило зловоние. Позади раздался дикий и злой хохот. Он прикоснулся к затылку, поднёс ладонь к лицу. Перед глазами плыло, но он понял, в чём измазана перчатка. В коровьем дерьме.

Могильщик обернулся. Его преследователи ухохатывались, показывая на него пальцами. Мальчишка лет двенадцати вообще валялся на пыльной дороге, покатываясь от хохота. Его руки были вымазаны в свежем дерьме.

Девчушка, на вид ей было не больше десяти, зачерпнула из свежей коровьей лепёшки полную горсть и швырнула в Велиона. Силёнок у неё было мало, но она стояла всего в десяти шагах от могильщика, а плотное коровье дерьмо было неплохим снарядом — ему попало прямо в лицо, залепило глаз, смешавшись с кровью, потекло по щеке. Это вызвало новый приступ издевательского хохота.

Что произошло дальше, Велион помнил плохо. Помнил девчонку и мальчишку, чьи лица возил из стороны в строну в той самой куче коровьего дерьма, из которой они брали свои «снаряды». Помнил старика, извивающегося на земле в луже собственной крови. Женщину орущую благим матом, она пыталась отползти, одновременно сжимая руками ногу, отрубленную по колено. Вторая женщина, совсем ещё молодая, визжала, зажимая ладонью лицо, ещё щека была рассечена, глаз вытек, половина зубов выбита. Двое мужчин, лежащие в пыли, не кричали, они были мертвы. Другой, обмочившийся, умолял пощадить его, взывал к человеческому милосердию, звал на помощь. Велион пинал его, избивал рукоятью меча, втаптывал в землю, пока тот не затих. Четвёртый мужчина хрипел и булькал, пытаясь зажать ладонями перерубленное горло. Это сделал Велион, но как, он даже не помнил.

Двое других, видимо, сбежали. Тотенграбер не стал догонять их, просто повернул в ту сторону, куда шёл раньше, и побрёл дальше, стараясь оттереть лицо от дерьма. Ему вслед доносились вопли. Крики страданий. Но это не доставляло могильщику удовольствия, хотя несколькими секундами раньше он был уверен, что крики страданий его мучителей будут казаться ему божественной музыкой.

Всё это Велион вспомнил, когда старался отмыться от дерьма и крови — своей и чужой — в холодном ручье. Злость, ненависть, кровавый туман, застилающий глаза, крики раненых и умирающих. Воспоминания путались, мешались, мельтешащую в голове картинку будто что-то застилало. Состояние самого могильщика не способствовало улучшению памяти — жутко щипало рану на голове, саднило всё тело. Ледяная вода размыла корку спёкшейся крови на голове, по щеке и шее снова потекла кровь, разбавленная водой. Тотенграбер вспоминал последствия той расправы, но то, как он убивал, не отложилось в голове. И могильщик был рад этому. Он надеялся лишь на то, что не убил детей, проклинал себя за то, что сорвался. Его ведь уже не в первый раз закидывали камнями… Наверное, достаточно было всего лишь снять перчатки, прежде, чем показываться на людях, но он не снимал их. Наверное, из-за того, что ему было всего лишь двадцать, и он верил в свою исключительность, а перчатки были вещью, подчёркивающую её. Вот и доподчёркивался…

Кое-как отмывшись, Велион пошёл дальше. Могильщик опасался погони, но её не было. Наверное, крестьяне испугались, решили, что мстить будет себе дороже. Но тотенграбер продолжал упорно шагать, чтобы уйти как можно дальше от этой деревни. Чем больший кусок дороги будет отделять его от места кровавой расправы, тем меньше останется воспоминаний, так думал могильщик в те часы. Но лица убитых и покалеченных крестьян возвращались, каждый раз немного меняясь. Через некоторое время Велион был абсолютно уверен в том, что убил детей. Потом он вообще перестал думать, просто шагал, как кукла, которую потянули за верёвочку. Картины кровавой расплаты стали просто кошмарным сном.

Вечером, уже после заката, Велион, совершенно обессилев, упал на дорогу. Полежав некоторое время, он попробовал проползти дальше, но ничего не вышло. Некоторое время могильщик отлёживался, потом, наконец, смог отползти с дороги на обочину и опереться обо что-то спиной. С трудом оглядевшись, он понял, что находиться на окраине какой-то деревеньки, лежит, прислонившись спиной к покосившемуся плетню. Удивительно, но это его даже успокоило.

«Сейчас они соберутся, — подумал могильщик. — Соберутся в толпу и начнут кидать в меня камнями, выкрикивать оскорбления… и я умру… не в могильнике, как собирался, а забитый камнями деревенскими уродами. Да и чёрт с ним».

Наверное, после этого он задремал. А может, просто не слышал, как к нему кто-то подошёл. Этот кто-то довольно долго стоял за забором, глядя на лежащего с закрытыми глазами бродягу, а потом со скрипом открыл калитку и подошёл вплотную. Могильщик почувствовал, как его с большим трудом взваливают на плечо и куда-то волокут. Он пробовал брыкаться, что-то мычал, но его упорно пёрли дальше, сначала по тропе через огород, потом подтащили к крыльцу.

Дальше воспоминания обрывались. То ли могильщик дёрнулся, то ли у тащившего его человека всё-таки не хватило сил затащить его на крыльцо, в общем, последствия были таковы: тотенграбер грохнулся всем телом о ступеньки, всё тело резкой вспышкой пронзила боль, и он потерял сознание.

Очнулся Велион уже под утро. В кровати, под тощим одеялом, совершенно голый. Поняв, что его никто не собирается забивать камнями, он мгновенно уснул.

— Сейчас позову папу, — сказал мальчишка и развернулся.

— Всё в порядке, Велион, я уже здесь, — раздался рядом мужской голос. — Добрый вечер, путник.

Могильщик, находившийся в полубессознательном состоянии, два раза кивнул.

Её сын — Велион? Надо уходить, немедленно надо уходить. Но где она сама?

— В конце огорода бьёт небольшой родник, — сказал мужчина. — Вы можете попить свежей воды. Просто пройдите по этой тропе. Но, если хотите, я могу принести и из дому, — в голосе говорившего послышалась насмешка.

— Нет, — ответил Велион, сглотнув слюну. — Я сам.

У вышедшего к нему навстречу мужчины по колено не было правой ноги, её заменяла грубо выструганная и потемневшая от времени деревяшка. Могильщик сразу понял, что мужчина — бывший солдат: татуировки на тыльных сторонах ладоней и пальцах, обветренное лицо, не сходящие мозоли на скулах от ношения шлема, да эта культя. Солдат, которого вышвырнули из армии после увечья. Она часто давала приют таким, как он. И таким, как Велион — униженным, брошенным, никчёмным. Как она сама.

Тотенграбер обогнул дом и зашагал по тропе, ведущей через огород вниз, в небольшую ложбину, где из-под камня бил небольшой ключ. Спускаясь, он слышал, как за его спиной шагает одноногий ветеран. Это смущало и немного злило могильщика, но он не подавал виду.

Ямка, которую когда-то вымыла вода из ключа, теперь была выложена галькой, хотя раньше здесь был только слой размокшей глины, которая, взбаламучиваясь, набивалась в бурдюк для воды. Теперь такого не будет. Рукастый Свише попался ветеран… Камень, из-под которого била вода, уходил глубоко под землю, в воде, зеленея, отражался мокрый склизкий мох.

Велион склонился над родником и, ополоснув руки, зачерпнул пригоршню воды. Вода была ледяной, ломила зубы, приятно холодила горло, проваливаясь глубже комком чего-то мягкого и приятного. Напившись вволю, могильщик поднялся с коленей и повернулся к хозяину.

— Благодарю.

— Да не за что, — усмехнулся калека. — Хороша водичка?

— Прекрасная.

Хозяин снова усмехнулся.

— Откланиваюсь, — сказал Велион и быстро зашагал вверх по тропе. Не дай бог встретиться с ней сейчас. Он и так вёл себя, как сумасшедший. Зачем показывать свою морду, если всё и без него нормально? Это только причинит ей боль.

Хозяин — новый хозяин — дома поравнялся с могильщиком и, сильно хромая, зашагал с ним плечом к плечу. Велион из вежливости сбавил шаг, чтобы калеке было проще идти.

— Решил заночевать в таверне? — неожиданно спросил ветеран.

Велион, задрав голову, посмотрел на солнце. Закат будет где-то через час, сумерки весной долгие.

— Наверное, в следующей деревне, — медленно сказал могильщик.

— Можешь остаться у меня, — предложил хозяин. — На богатея ты не похож, а я тебя бесплатно в сарай спать уложу.

— Не откажусь, — неожиданно сам для себя ляпнул могильщик. Только что же собирался сматывать удочки как можно быстрее…

— Аргамер, — представился калека.

— В… Валлай. — Валлаем звали первого и единственного друга Велиона, ещё со школы убийц. Могильщик слышал, что тот погиб ещё десять лет назад во время какого-то мятежа крестьян.

— Ужинать будешь?

— Конечно. Двух грошей хватит?

— Не надо денег, — скривился Аргамер. — Понимаешь… сегодня три года как умерла моя жена. Помянём, а то одному… сам понимаешь.

Велион вздрогнул, стиснул зубы. Сердце сделало два гулких удара и будто бы замерло.

Умерла… Свиша умерла…

Очнувшись, могильщик долгое время не мог понять, где находится, и что случилось. Он лежал на жёсткой кровати, укрытый тощим одеялом, совершенно голый. Болела голова, ломило всё тело.

Велион попробовал подняться. В голове будто что-то взорвалось, в глазах мелькнула яркая вспышка. Зашипев сквозь зубы, он уронил голову на твёрдую подушку. Полежав несколько секунд, могильщик осторожно открыл глаза. Это получилось.

Он находился в затемнённом помещении — два маленьких окна давали слишком мало света. Обстановка была бедной, если не сказать нищей — стол, два табурета и циновка на полу. На столе стояли покрытый копотью горшок, тарелка и деревянный стакан. Больше ничего. Потемневший от времени потолок нависал практически над головой, сама комнатка была крохотной.

В соседней комнате, судя по всему прихожей, послышались шаги, и через несколько секунд в комнату, наклонившись, чтобы не задеть низкий косяк двери, вошла женщина. Она не была красивой, но всё же довольно приятной. Невысокого роста, широкобёдрая, плечистая, с крупным бюстом. Круглое лицо с большим ртом, полными губами, на небольшом курносом носу россыпь веснушек, собранные в толстую косу волосы. На вид ей было за двадцать.

— Очнулся, — констатировала она, кинув быстрый взгляд на Велиона. — Есть хочешь?

Тотенграбер хотел покачать головой, но это отдалось такой резкой болью в виске, что изо рта вырвался короткий стон. Наконец, облизнув пересохшие губы, он сказал:

— Воды.

— Сейчас, — кивнула хозяйка и вышла.

Вернулась она через минуту, держа в руках деревянный ковш. Чтобы напоить раненого Велиона её пришлось поддерживать ему голову.

Вода была холодной и приятно ломила зубы.

— Есть хочешь? — повторила женщина, когда могильщик не в силах больше пить снова откинул голову на подушку.

— Нет.

— Тебе надо поесть.

— Не хочу, — сказал тотенграбер. Подумав, он добавил: — Не думаю, что смогу есть.

— Сможешь, — отрезала его спасительница.

Она встала с кровати, подошла к столу, некоторое время шумела там. Могильщик почувствовал запах тушёной со шкварками капусты. Несмотря на то, что он терпеть не мог капусту, в животе заурчало.

— Помоги мне сесть, — попросил он, когда женщина подошла к кровати с тарелкой в руках.

Посадить Велиона оказалось трудным делом — рёбра отдавались парализующей болью, кружилась голова. Тем не менее, ему удалось принять полусидячее положение, опираясь на стену, у которой стояла лежанка. Женщина принялась кормить могильщика с ложки. Жевал он с трудом, каждое движение челюстями причиняло боль. Съесть много он так и не смог, но самочувствие немного улучшилось.

— Как тебя зовут? — спросила женщина, оставляя тарелку.

— Велион.

— А я Свиша, — представилась хозяйка. Помолчав, она спросила: — Тебя побили камнями?

— Да.

— Я так и думала. Ничего, выживешь.

В комнате снова повисла тишина.

— Знаешь, — медленно проговорил Велион после долгой паузы. — Я могильщик. Проклятый выродок. Поэтому меня и закидали камнями.

— И что?

— Зачем ты меня подобрала?

— Мне стало тебя жаль.

Тотенграбер отвернулся, кривя губы в горькой усмешке.

Ей стало жаль. Жаль его, могильщика. Когда его в последний раз кто-то жалел? Наверное, никогда. Что-то дрогнуло в его груди, зашевелилось, будто бы проснулось.

— Спи, — сказала Свиша, поднимаясь с кровати. — Спи… проклятый выродок.

Проклятый выродок заснул.

Велион встал на ноги через три дня. Сотрясения мозга, которого он так опасался, не было. Сломанные рёбра всё ещё болели, но уже не так сильно, рана на виске начинала подживать.

Пока он валялся в постели других дел, кроме как болтать с хозяйкой, не было. Вот они потихоньку и узнали многое друг о друге.

Свиша была вдовой. Ей было двадцать шесть лет, но она так и не смогла снова выйти замуж. Жила одна. Теперь с ней жил Велион.

Окончательно могильщик набрался сил спустя неделю. Начал помогать Свише по хозяйству. Таскал еду свиньям, чистил стайки. Делал это неумело, он никогда не жил в деревне, но старательно. Хозяйка дома не гнала его, а главное не боялась. И Велион не уходил. Сначала он думал, что должен отблагодарить женщину за то, что она его подобрала. Но потом понял, что его держит что-то ещё. Что-то старое и прочно забытое.

Чувство того, что он дома. И что он кому-то нужен.

Заканчивался восьмой день проживания Велиона у Свиши. Могильщик старался починить стул, у которого во время ужина сломалась ножка. Велион, как раз в это время сидевший на этом стуле, грохнулся на пол, вывалив себе на живот полтарелки горячей каши.

Ножка отломилась у самого основания крышки, Велиону нужно было как-то вытащить её основание из сидения. Чем и как это сделать, он представлял плохо. Это бесило его ещё больше.

Вернулась куда-то ушедшая пару минут назад Свиша. В её руках была крынка.

— Подожди, — сказала хозяйка дома, подсаживаясь. — Надо приложить холодное к ожогу.

— На одежду попало, — пробормотал Велион, разглядывая сидушку. — Ожога нет, только кожа, наверное, покраснела.

— Всё равно надо приложить холод.

Свиша отняла у могильщика сидушку и протянула руку к рубашке, намереваясь её расстегнуть. Велион отшатнулся, чувствуя, что его щёки розовеют.

— Да не волнуйся, — произнесла Свиша изменившимся голосом. — Я уже видела тебя. И не только живот.

Тотенграбер покраснел ещё сильней, но дал расстегнуть рубаху. Ожог был несильным, после каши осталось только покраснение, да немного саднило кожу. Свиша прижала к животу могильщика крынку, наполненную водой из родника. Крынка была ледяной, но это было даже приятно.

— Лучше? — спросила Свиша, улыбаясь.

— Угу, — промычал Велион.

— Дай посмотрю.

Она отняла от живота могильщика холод.

Велион краснел всё сильней. И всё сильней чувствовал возбуждение. Ему не нравились такие женщины, как Свиша — чуть полноватые, грудастые, с по-деревенски грубоватыми лицами. У неё были грубые мозолистые ладони и сутуловатая от тяжёлой неженской работы спина. Но тело реагировало на неё, как на писаную красавицу. В тот миг он хотел её, но стеснялся этого, не зная, что делать. У него были женщины раньше, но трое из четырёх были проститутками, а первая, наставница по ядоварению, совратившая его в буквальном смысле, была старше его вдвое и мало чем отличалась от проститутки, разве что «давала» бесплатно.

Подняв глаза, Велион понял, что Свиша тоже хочет его. Он сглотну слюну, протянул руку…

Но она всё поняла сама. И сделала тоже всё сама.

Отставила крынку с водой, быстро и уверенно сняла с Велиона рубаху, через голову сняла с себя платье. Могильщик увидел её полную грудь, живот, бёдра. Подался к ней навстречу, сжал ладонью грудь, поцеловал. Её шершавые руки прошлись по его спине…

А после… После был вечер, ночь… Время блаженства, экстаза и — счастья.

Могильщик, проклятый выродок, и молодая вдова были счастливы. В тот миг они были вместе. И были нужны друг другу.

Они лежали вместе, едва умещаясь на узкой лежанке. Он гладил её голову, лежащую на его груди. На сердце было радостное, опустошающее спокойствие.

С того дня они засыпали и просыпались вместе. Работали в огороде, на небольшом поле, управлялись со скотиной. Время катилось быстро, дни мелькали один за другим, едва успевая поменять закат на рассвет.

Это длилось две недели.

— Новый хахаль, — повторила бабка. — Тощий, чёрный, как ворона. Ага. То пацанов всё наших да мужиков, тьфу, мать её, бесстыдница себе под юбку пускала, а теперича всё бродяг в постель ташшыть.

— Кого? — переспросила вторая, такая старая на вид, что удивительно было, как дух всё ещё держится в тщедушном теле.

— Солдатов говорю. В прошлом месяце да ищо в позапрошлом солдатики у неё жили. Один старый уже, а второй молоденький, да только руки у него не было. А теперича бродяга какой-то, я его вчерась в огороде видела. Ой, как глянул на меня, как глянул! Глаза чернущие, рожа злая. Колдун, как пить дать, али оборотень какой. То-то он к ней, потаскухе, и пришёл, самая пара колдун и потаскуха.

— Кого?

— Да Свиша, говорю тебе…

Велион ушёл, пока бабки его не заметили. Он был зол на себя за то, что остановился, когда в первый раз услышал имя Свиши.

Тотенграбер ходил за солью в таверну. Да ещё купил немного пива и свежей рыбы. Денег у него было немного, всего пятнадцать грошей, он приберёг их для того, чтобы дойти до следующего могильника, но сегодня решил не жаться. Тем более после того, как Свиша достала откуда-то три позеленевших и измятых медяка и сказала, что пойдёт за солью. Тогда он вызвался сходить сам, а вдова его не хотела пускать, несла какую-то околесицу. Но могильщик достал деньги и пошёл. Велион бы и раньше их достал, но до этого момента он был уверен, что крестьяне живут только за счёт своего труда, и деньги им особо не нужны, ведь даже налоги можно было выплачивать зерном или мясом — в городах частенько не хватало еды. Оказывается, нет. Велион впервые задумался о том, что всё куда сложнее, чем кажется ему… когда-то казалось. Крестьяне живут за счёт своего труда, но кто добывает им соль, делает орудия труда? Велион, идущий в таверну, казался смешным Велиону из таверны возвращающемуся. Может, он начинал взрослеть?

Чёрт возьми, он даже на себя начал примерять роль крестьянина…

Колдун и деревенская потаскуха. Нет, могильщик и деревенская потаскуха, какая пара, а? Выродок без кола и двора и вдова, у которой под юбкой перебывала половина села. Отлично, просто прекрасно. Будь здесь кто-нибудь поумнее местной быдлоты, надорвал бы животик от смеха. Да самому Велиону уже почти хотелось смеяться, уже во второй раз за день. Смеяться… сквозь слёзы. Это тоже этап взросления. Он ведь понимал, что здоровая женщина не сможет прожить без мужика. Не только в физическом плане. Это же деревня. Ей иногда требуется мужская помощь, ведь есть вещи, которые она сделать просто не в состоянии. На бескорыстную помощь в наше время рассчитывать нельзя, прошли послевоенные времена, когда каждый был готов помочь каждому, благодаря чему человечество выжило и почти восстановило прежний уровень жизни. Теперь за всё надо платить. А чем могла заплатить Свиша?

Ну нахрена он сам пошёл в деревню?

Нет-нет, это не было его первой встречей с деревенскими, тотенграбер видел нескольких, но в центр деревни зашёл впервые. И теперь жалел об этом. Умом он понимал, что всё когда-нибудь вскрылось бы, правда имеет обыкновение выскальзывать шилом из мешка в самый неподходящий момент. Но всё его естество твердило о том, что если бы он не пошёл сюда, то всё было бы хорошо. Всё было бы хорошо. Здесь и сейчас. А что случилось бы потом — плевать. Хотя, может быть, всё было бы куда хуже… а куда хуже? Бы… Халки говорил, что история не знает слова «бы».

Велион брёл по узкой пыльной дороге, глядя себе под ноги. Ему казалось, что все жители деревни сейчас смотрят на него. Смотрят и смеются, презирая.

На дороге, около самого большого дома в деревне стояли трое мужиков. Они что-то яростно обсуждали. Когда могильщик приблизился к ним, они, замолчав, начали пристально его изучать.

«Меня обсуждали, — мелькнула в голове злая и горькая мысль. — А когда я пройду мимо, продолжат. Будут смеяться надо мной, хихикать, подшучивая над тем, как я ночую с подстилкой. Если бы у меня сейчас был меч, я бы заткнул им глотки, да так, чтобы они никогда больше не смогли…»

Он ужаснулся своей мысли. Ужаснулся… и понял, что убийство действительно погасило бы злость в нём. На время, но… Но никого убивать он не собирался. Этого просто нельзя было допустить. Прошло то время, когда убийство не значило для него ничего. Он заставил себя измениться, и не собирался возвращаться в те мрачные и кровавые дни.

Когда Велион поравнялся с мужиками, один из них, высокий, седобородый, окликнул его.

— Что? — угрюмо спросил Велион, приостанавливаясь.

— Я Гаран, голова этой деревни, — произнёс седобородый, подходя к могильщику поближе. — А вас как звать, милсдарь?

— Велион.

— Мы здесь, — прокашлявшись, начал говорить голова, — обсуждали случай, произошедший две недели тому. Какой-то могильщик убил несколько человек в соседней деревне. Они забрасывали его камнями, но он продолжал идти, как бы и не реагируя на всё это. И тогда один из них, мальчишка, зашвырнул в могильщика дерьмом. Ну а чем кончилось, я уже сказал. Вот мы и думали, вы, милсдарь, человек бродячий, может чего слышали? Или бывали в той деревни?

— Ага! — раздражённо вставил один из стоящих невдалеке собеседников головы. — А тамошний староста даже погоню не выслал. Вот если бы ты чего видел, уж мы бы…

— Заткнись, — холодно оборвал его Гаран. — Хотя это правда. Тамошний староста действительно не стал высылать за могильщиком погоню, хотя многие требовали расплаты за содеянное бродягой.

— Староста сказал, — снова вмешался тот же собеседник старосты (второй помалкивал, ковыряя носком сапога кучу коровьего дерьма с видом человека, которому всё до фени), — что сами виноваты.

— Заткнись. Действительно, староста так и сказал, присовокупив к этому то, что дети не пострадали, только порядком наелись из той же кучи, из которой брали дерьмо, чтобы кидать в могильщика.

Молчаливый собеседник головы тупо хихикнул.

— И при чём здесь я? — пробормотал Велион. Он испытывал облегчение от того, что дети остались живы. Но голова Гаран его смущал.

— При том, что, может быть, вы пришли с той же стороны и знаете об этом больше? Я же уже говорил, милсдарь. Или у вас со слухом проблема какая?

— Нет, я пришёл с другой стороны.

— Хорошо, — сказал староста. Велион почувствовал, как начинает краснеть. Он выдал себя с головой. Староста теперь точно знал, что Велион и есть тот могильщик, догадаться было не сложно. Гаран на протяжении всего разговора смотрел на бледные ладони могильщика, на заживающий шрам на виске, ещё плохо скрытый волосами. Голова был неглуп, на то он и голова. И Гаран сразу догадался, что Велион понял то, что он всё знает. Это было ясно по тому, как он напрягся. Гаран понимал, что могильщик опасен. Но зачем тогда пошёл на этот разговор? Надеялся, что в случае чего втроём справятся? Вряд ли… в той деревне насмешников было десять, трое из них мужчины, но они так ничего и не смогли предпринять.

— Хорошо, — повторил Гаран. — Просто я вижу, что вы воин. Люди ходят всякие, знаете ли, и я хотел бы удостовериться в том, что вы человек законопослушный и никого убивать не будете.

— Не буду, — сказал Велион, твёрдо глядя в глаза голове. Это была его первая искренняя фраза за весь разговор. — Можете быть уверены, что я не буду никого убивать. А тому могильщику… если бы, конечно, я его встретил, я бы кое-что разъяснил. Что убивать крестьян не стоит. Хотя староста соседней деревни был прав: конечно же, виноваты они сами.

— Ну вот и славненько, — натянуто улыбнулся Гаран. — Рад был познакомиться.

Велион кивнул и пошёл дальше. Всё время он чувствовал на спине взгляд головы и двух крестьян, наверняка, лучших в драке на кулаках из всей деревни. Но если его отпустили, зачем об этом думать?

Когда он вернулся к Свише, она взволнованно спросила, случилось ли что-нибудь.

— Ничего, — сухо ответил могильщик, усаживаясь за стол. — Просто очень хочется пива.

Сейчас могильщику хотелось чего-нибудь покрепче. Он сидел за столом, наблюдая за тем, как играет Велион-младший. Мальчишка скакал на деревянном коне, весело размахивая грубо выструганной саблей.

— Я ему хотел сделать хорошую саблю, — сказал Аргамер, входя. На его губах блуждала слабая улыбка. — Но он заявил, что справится сам.

Велион улыбнулся в ответ, едва приподняв уголки губ. Он всё ещё не мог придти в себя.

Хозяин водрузил на стол плоскую тарелку с пирогами, небольшой горшочек со сметаной, поставил оплетенную бутыль и уселся на стул, с кряхтением расправляя культю.

— Ах, чёрт, забыл стаканы, — встрепенулся Аргамер.

— Я принесу, — сказал Велион, быстро поднимаясь. — Где они?

— На полке.

Могильщик принёс стаканы и поставил их стол, хозяин сразу наполнил их. Самогон был плохим, он буквально застрял где-то в середине горла, не желая проходить дальше и не давая вдохнуть. Велион сунул в рот пирог и, практически не жуя, проглотил.

— Крепкий, с-сука, — прохрипел Аргамер, вытирая выступившие слёзы.

— Угу, — промычал Велион, запихивая в рот второй пирог.

— Может, браги?

— Угу.

— Велион! Сбегай-ка за брагой.

Мальчишка недовольно засопел, но послушно поскакал на своём деревянном коне на улицу.

— Слез бы с коня, когда по лестнице в погреб будет спускаться, — рассмеялся Аргамер.

— Слезет, поди, — просипел могильщик, который только-только восстановил дыхание.

— Да уж, поди, догадается. Что слышно в большом мире?

— Всё по-старому, — пожал плечами могильщик. — Короли и князьки грызутся, маги роют носом, стараясь раскопать что-то из прошлого, могильщики таскают им разные штуковины, разбойники иногда пытаются их поймать, чтобы ограбить, но чаще им, конечно, попадаются купцы и обычные люди. В мире ничего не меняется.

— Говорят, сгорел могильник Эзмил?

— Сгорел. Дотла.

— От чего?

— От пожара, — усмехнулся тотенграбер. — Поджог, наверное, кто-то.

— Может, маги? — предположил Аргамер.

— Не исключено. Как только город догорел, они бросились на пожарище искать древние магические артефакты. Говорят, погибло с десяток магов и втрое больше обычных людей — маговых помощников и простых мародёров.

— А могильщики были? — продолжал расспросы хозяин.

— Может, и были. Они не очень любят соваться на пожарища.

— Почему?

— Наверное, опасно.

— Не понимаю.

— Я тоже, — в который раз солгал могильщик. Он привык лгать в разговорах. Лгать, юлить, недоговаривать, говорить не всю правду всем, кого видел. Всем, кто не видел чёрных перчаток на его руках.

«Прискакал» сын Свиши. Он грохнул о стол бурдюк с брагой так, что содержимое чуть не разлетелось в разные стороны.

— Не балуй, — строго сказал Аргамер.

— Хорошо, пап.

— Набрал из угловой бочки?

— Ага.

— Ну, скачи.

— Ага.

— Бойкий мальчуган, — произнёс Велион, когда мальчишка ускакал на своём бутафорском коне вести свою воображаемую войну.

— Все в его возрасте бойкие, — улыбнулся Аргамер. — Я с одной ногой едва за ним бегаю, а он и не понимает, что мне тяжело.

— Он ещё совсем маленький.

— Да уж, конечно, — пробормотал Аргамер, разливая по стаканам брагу.

Они, не чокаясь, выпили.

Брага была приятной на вкус, крепость, и не малая, даже не чувствовалась — угадывалась. Велион выпил махом половину стакана и поставил его на стол.

Здесь многое изменилось. Другая мебель, добротная и не кособокая, новым деревом сверкали потолок и стены. Нищета, что была раньше, исчезла. Аргамер умел работать руками. Велион вспомнил свои убогие попытки починить мебель и горько усмехнулся про себя.

«Надо надраться, — подумал он, доедая пирог и одним глотком допивая брагу. — Надраться до чёртиков. Хвала богам, Аргамер не разговорчивый собеседник, вопросы задаёт только из вежливости, даже не зная, как поддержать разговор.

Надо надраться до чёртиков».

— Шлюха! — заорал мальчишка лет четырнадцати и запустил в Свишу камнем. — Проблядовка!

Свиша охнула и, выронив туесок с земляникой, схватилась руками за ушибленный крестец — мальчишка кидал камни метко, видимо, хорошо натренировался на белках и воронах. Вдова бросила затравленный взгляд на тотенграбера и, видимо, прочитав что-то в его глазах, попробовала схватить его за рукав, но было поздно. Велион в два прыжка подлетел к мальчишке, ухватил его за руку, в которой уже был зажат второй камень, и встряхнул. Парнишка взвизгнул, когда могильщик начал ему выворачивать руку из сустава. Этого Велион и ждал.

— Кинь в меня, — прошипел он, приближая своё лицо, исковерканное ненавистью, к побледневшему от боли и испуга лицо мальчишки. — Осмелишься кинуть в меня, а? В меня, более сильного, чем ты? Нет? Боишься получить сдачи? Ну?! Кинь! Или скажи — боишься?

— Велион, отпусти его! — с испугом в голосе крикнула Свиша.

— Сейчас, — холодно проговорил могильщик. Он встряхнул орущего благим матом паренька, услышал, как трещат его связки и отпустил. Мальчишка получил серьёзное растяжение, зато теперь он не сможет кинуть ни в кого камнем, хотя бы какое-то время. Может, этого времени ему будет достаточно, чтобы понять что-то. Если нет… если нет, то он рискует кончить так же, как те жители соседней деревни.

— Зачем ты это сделал? — со слезами в голосе крикнула вдова. — Зачем?

Велион промолчал. Он был зол. Зол на себя, на этого дрянного мальчишку, на Свишу. Зол, потому что опять не сдержался, зол, потому что мальчишка оскорблял его женщину, зол, потому что эти оскорбления были правдой. Но злость быстро уходила, оставляя место лишь горечи. И — уверенности.

Он стоял и смотрел, как Свиша собирает трясущимися руками выпавшую из туеска ягоду.

— Пойдём домой, — устало сказал он, когда вдова собрала последние раздавленные ягоды.

Они возвращались в тишине сгущающихся сумерек. Шли молча, даже не глядя друг на друга. В те минуты Велион чувствовал, насколько Свиша ему чужая. Да это и было так. Они слишком разные. Их чувства вскипели, меняя и ломая устоявшийся для каждого из них порядок вещей. Могильщик думал о том, что может стать крестьянином. Крестьянка… о чем думала крестьянка? Возможно, что всё изменится и в её жизни.

Любовь не ушла, но у неё появились новые привкусы, другие оттенки. Привкус злости, замешанный на презрении. Оттенок отчуждённости, полученный из смешения правды с обидой. Пока они ничего не меняли, любовь кипела, горели чувства. Но любовь начнёт остывать, чувства превратятся в выгоревшую золу, и тогда всё кончится. Возможно, у них получится ещё какое-то время пробыть вместе, ведь можно согреться и у остывающего костра, зарыться в ещё тёплую золу, но от этого будет только хуже.

Велиону жутко, судорожно захотелось на большак. Топтать дорожную пыль, спать в стогах сена или на мокрой лесной траве… бродить по могильникам, рушить проклятья руками, распутывать ловкими пальцами нити заклинаний.

Надеть перчатки. Почувствовать их грубую, но такую привычную кожу, ставшую кожей его рук. В тот миг могильщику казалось, что эта кожа всё ещё сохранила его тепло, напиталась им, и теперь готова поделиться, отдать ему всё…

Могильщик отворил покосившуюся калитку, пропустил вперёд Свишу и зашёл следом сам. Медленно прошёл по дорожке, вдыхая запахи лета. Уже середина июня, скоро йоль… А это значит, что он здесь уже почти три недели. Время пролетело быстро, будто в горячке. Хотя, так оно, наверное, и было на самом деле. Но горячка всегда проходит, уступая место трупному холоду или здоровому теплу.

А Велион приближения холода не чувствовал.

Свиша быстро вошла в дом, могильщик ускорил шаги, заскочил за ней следом, но на веранде её уже не было. Он прошёл в комнату и увидел её.

Она плакала. Тихо и жалко плакала, как маленький ребёнок, которого чем-то обидели. Могильщик почувствовал жалость, к которой была примешана самая капля презрения. Капля, толика, доля… могильщик чувствовал, что в каждый следующий раз эта доля будет расти, полнеть, пожирая всё остальное.

Он шагнул к ней, попробовал обнять за плечи. Свиша неожиданно энергично вырвалась, отбрасывая руки могильщика, повернулась к нему. В её лице не было ничего жалкого, наоборот, губы были искривлены злостью, глаза мерцали.

— Как будто ты не знал! — крикнула она. — Как будто не знал, а?

— Успокойся, — тихо сказал Велион, делая вторую попытку обнять Свишу, но та вновь отбросила его руки.

— Ну что, господин могильщик? — в голосе молодой вдовы появилась насмешливая злость. — Что? Замарался? Запачкал ручонки? Связался с деревенской блядью? Небось, пока трахал, думал, что я сидела и ждала тебя? Думала, когда же это придёт мой суженый могильщик? Побитый, как собака, с дыркой в голове. Придёт, поживёт, поглядывая, потом начнёт трахать, а потом нос кривить, как узнает, что не только муж у меня до него был. Что думаешь, не поняла я, что ты всё узнал, когда пришёл с таверны? Думаешь, не вижу, как смотришь на меня, изучаешь, будто у меня лбу написано, сколько народу меня оттрахало, куда и как? Скажу тебе, благородный господин могильщик, много! И туда же, куда и ты, думаешь, один такой выискался? Всё я делала до тебя…

Велион подскочил к Свише, схватил её за плечи, встряхнул.

— Что не нравится? — закричала вдова, брызжа слюной в лицо могильщику. — Не нравится? А ты послушай, как меня в стогу сена трое солдатиков всю ночь…

— Заткнись! — взревел Велион. — Заткнись немедленно!

Это подействовало. Свиша замолчала и уже через секунду обессилено повисла в его руках, всхлипывая от слёз.

— Прости меня, прости… — едва различимо шептала она.

— Мне плевать на всё, — солгал Велион. — Плевать на всех.

Сердце болело. Пожалуй, могильщик впервые понял, что это такое — сердце, сжимаемое болью. Жалость, злость, боль, любовь, обида, презрение, — все эти чувства смешались в нём и теперь бурлили, стараясь вырваться наружу. Хотелось ударить кого-то, что-нибудь сломать, разнести в дребезги…

Он сидел на полу, обнимая рыдающую Свишу.

— Останься, пожалуйста, не уходи… Я люблю тебя…

— Не уйду, — вновь солгал могильщик. — Успокойся.

«Завтра йоль», — подумал Велион.

Он сидел на крыльце и смотрел на звезды. Свежий ночной воздух пах травой и цветами.

Но больше всего воздух пах дорогой. Пылью, потом, усталостью. Затхлостью могильников, кровью, своей или чужой, человеческой или животной. Воздух пах рассохшимся деревом, размокшими плесневелыми сухарями и магией. Сточными канавами, в которых разлагаются тела нищих, крысами и торгашами.

Воздух пах кожей чёрных перчаток.

Он пах этим уже неделю.

Когда первая волна чувств схлынула, Велион решил, что всё пройдёт. Пройдёт злость и обида, презрение улетучится, и всё станет по-старому. Практически так оно и было… они не вспоминали ни того мальчишку, ни истерику Свиши, улыбались друг другу, любили друг друга ночами, засыпали под тонким одеялом, просыпались в предрассветной прохладе и снова любили друг друга.

Но запах дороги не отпускал могильщика ни на миг.

Днями тотенграбер слонялся по дому или двору, иногда надев перчатки, иногда — нет, но в любом случае он думал о могильниках и дороге. Скука начала докучать ему так сильно, что он готов был залезть на стену. Крестьянская работа, к которой Велион уже почти привык и даже начинал выполнять её с удовольствием, начала вызывать острые приступы тошноты.

Ему пора было идти.

Велион поднялся с крыльца, накинул на плечи плащ, перекинул через плечо сумку на лямке. Надо будет купить заплечную сумку, как её там… рюкзак… она не мешает при работе над заклинаниями, чем обычная сумка, и поэтому её не придётся бросать на окраине могильника. А это дорогого стоит — можно брать крупные вещи, а не только мелочь, которую можно растолкать по карманам.

Луна была почти полной, света её хватало, чтобы спокойно идти по дороге. К тому же, уже перевалило за полночь и до рассвета осталось совсем недолго, ведь завтра йоль…

Могильщик тихо сошёл с крыльца, но тут же остановился, услышав позади шум. Уже зная, что случится через несколько секунд, обернулся. Он не хотел прощаться, просто тихо уйти. Но если не получилось, улепётывать, спасаясь от тяжёлого прощания, он не будет.

Силуэт Свиши появился в дверном проёме быстро, появился и замер тенью, в которой не угадывалось человеческих черт.

— Уходишь? — тихо спросила тень.

— Ухожу… — согласился Велион, опуская голову, как нашкодивший ребёнок.

— Не можешь остаться… — констатировала тень.

— Нет.

— Тебя тянет дорога… — едва слышно прошептала тень, но уже через секунду её голос окреп: — Тогда уходи. Уходи, не оборачиваясь и без лишних прощаний, как и хотел. Уходи… но только вернись, пожалуйста, вернись ко мне…

— Вернусь, — твёрдо и уверенно солгал могильщик.

— Я буду ждать, — солгала Свиша. Её тень растворилась во мраке.

— Я тебя люблю… — запоздало сказал могильщик.

Но тень его не слышала.

Могильщик поправил сумку и зашагал навстречу запаху дороги.

Несчастная одинокая женщина рыдала, закусив кулак, чтобы уходящий не услышал её. Иначе он, не дай бог, решил бы вернуться.

И больше никогда не был бы счастлив. Как и она.

Несчастная женщина не знала тогда, насколько сильно она ошибается.

Повзрослевший и многое потерявший за эти годы могильщик пошатываясь брёл проспаться в хлев.

«Я пьяный в хлам, — мрачно подумал он, завалившись на бок прямо на грядку. — Мертвецки пьян…

В ту ночь я тоже был как пьяный. Мне шагалось легко, я радовался дороге, радовался ночи… Чёрт возьми, я был счастлив. А Свиша наверняка плакала…».

Велион с трудом поднялся, пошатываясь, направился к углу дома, где стояла вкопанная в землю бочка, приспособленная для сбора дождей воды. Свиша всегда стирала водой только из этой бочки. Что ж, сейчас он постирает там свою пьяную рожу.

Тотенграбер склонился над бочкой, зачерпнул тёплой воды. Ночь была довольно прохладной, но вода всё ещё была тёплой. Её согрели солнечные лучи, её грела земля…

«А кто согреет меня? Быть может, сын?»

— А ты уверен, что это твой сын? — спросил кто-то рядом.

Велион резко обернулся, чуть не потеряв равновесие, прищурившись, начал всматриваться в темноту. Никого не было.

«Причудилось».

— Нет, не причудилось. Смотри внимательней, могильщик.

Велион прищурился, пытаясь сосредоточиться, вгляделся во тьму. И увидел.

Он замычал сквозь сжатые зубы, отшатнулся. Перед ним стояла смерть. Невысокий скелет, на котором болтались полусгнившие тряпки.

— Смотри внимательней, могильщик, — с насмешкой в голосе сказала смерть.

Могильщик всмотрелся внимательней. И вздрогнул. Вместо скелета перед ним стояла Свиша. Чуть похудевшая, сильно постаревшая. Свиша…

— Узнал? — презрительно спросила бывшая хозяйка этого дома. — Узнал, могильщик, узнал. Ну что, я сильно изменилась?

Велион утвердительно качнул головой.

— Ты тоже, — на губах Свиши появилась усмешка. — Ты тоже… Озлобился, постарел… перестал чувствовать. Не удивляйся, могильщик. Ты стал ходячей деревяшкой. Тощая рожа, бледные губы… краше в гроб кладут, — она горько рассмеялась.

— Ты не Свиша, — прохрипел Велион.

— И да, и нет. Часть Свиши живёт теперь во мне… — голос смерти изменился. — И эта часть просит тебя: не приближайся к моему сыну. Оставь его. Он… он не заслуживает такой судьбы.

— Какой?

— Которой ты ему хотел. Ему не нужны перчатки могильщика, ему не нужна твоя судьба.

— Но я…

— Не хотел? — прервала его смерть. — Может быть… но ты готов забрать его с собой. Прошу, не надо.

— Обещаю. Так значит… — могильщик запнулся. — Так значит, это мой сын…

— Я тебе этого не говорила.

— Но…

— Я назвала его своим сыном. Ты не имеешь к нему никакого отношения. Уходи.

— Но…

— Ты хочешь знать, твой ли это сын? — спросила смерть изменившимся голосом. Теперь перед Велионом стояла Элаги. — А какая тебе разница?

— Верно, — пробормотал могильщик, опустив голову, чтобы смерть не увидела выражения его лица, говорящее об обратном. — Никакой.

— Вот и хорошо. Иди, иди вперёд, продолжай свой путь в поисках смерти, в поисках меня. Иди. И никогда не возвращайся. Прощай, могильщик.

— Прощайте…

Велион поднял голову, чтобы посмотреть в последний раз на Свишу, но перед ним уже никого не стояло.

Он тяжело вздохнул и направился в сторону хлева.

Тотенграбер быстро шагал по дороге. Несмотря на вчерашнюю попойку, телу было легко, иногда могильщику даже казалось, что он летит, а не идёт.

С Аргамером и Велионом он распрощался рано утром.

— Никаких денег, — улыбнулся Аргамер, когда могильщик попробовал сунуть ему в руку две серебряных монеты. — Мой дом не трактир.

— Спасибо, — пробормотал тотенграбер, стыдливо пряча монеты в карман.

— Дядя Валлай уже уходит? — звонко спросил Велион-младший, мельтешащий в ногах у отца.

— Уходит, — сказал Велион, копаясь в рюкзаке. — Только сделает тебе маленький подарок…

Он вытащил из рюкзака небольшую статуэтку, изображающую рыцаря на боевом коне. Статуэтка была серебряной и стоила не мало, но мальчишке об это знать не обязательно. Так же как и то, откуда она у «дяди Валлая». Он нашёл её очень давно больше, чем десять лет назад в одном из могильников, ещё на пути своего становления могильщиком. Наткнулся в комнате, в которой лежали три скелета — два принадлежали взрослым людям, третий ребёнку, именно в его ладони лежала эта статуэтка. Велион не смог продать её тогда, слишком уж сильно на него повлиял этот маленький скелетик, сжимающий в ладошке фигурку. Он представлял, как мальчишка с родителями прячутся в углу, как он тискает рыцарька в руке, будто может найти в нём спасение. Или просто сжимает в руке свою любимую игрушку и гибнет, прикрытый телами родителей… После, отрастив более грубую шкуру, Велион продавал вещи и с более трагической судьбой, но этот рыцарёк, почти уже забытый, завалялся в сумке.

Вот и пригодился…

— Спасибо! — обрадовано поблагодарил мальчишка. — Папа, можно?

— Можно, — улыбнулся Аргамер.

Велион, радостно смеясь, убежал.

— Весь в мать, — тихо проговорил Аргамер. — Только волосы мои, — сказал он с гордостью, приглаживая чёлку.

У его волос был иссиня-чёрный цвет. Цвет вороного крыла, ничуть не светлее, чем у тотенграбера.

— Прощай, — сказал могильщик, закидывая рюкзак на спину.

— Будешь в этих краях, заходи, — произнёс Аргамер, протягивая руку.

Велион крепко сжал его ладонь.

— Обязательно, — солгал он.

Ноги будто бы поедали дорогу, как длинную макаронину. Шагалось легко, но, казалось бы, чего-то не хватало, как будто он что-то забыл. Забыл какую-то очень важную вещь, из-за чего в нём поселилась пустота, как в пустом кармане, который всегда раньше оттягивала тяжесть. По привычке суёшь туда руку в поисках вещицы, хранящейся там всегда, а встречаешь пустоту. Он думал о том, что даже не узнал, от чего умерла Свиша, что не разузнал толком, как рос Велион… Не узнал ничего из того, что ему хотелось бы, только разбередил воспоминания. Но на душе стало лучше.

Увидев подходящий камень, Велион свернул с дороги и расположился на нём. Нет, он не устал. Просто ему кое-что ещё надо сделать.

Он долго копался в рюкзаке. Наконец то, что он искал, нашлось. Велион извлёк на свет перо и чернила, выудил из кармана плаща смятое письмо, перевернул на чистую сторону, разгладил. Долго думал, как начать, и, не придумав ничего лучше, написал кривым подчерком:

«Дорогая моя Свиша…».

Глава 4. Сердце Озера. Призрак надежды

В небольшой городок Кремь могильщика привёл слух. Слух настолько нелепый, что не проверить его было просто невозможно.

Велион брёл по узкой улочке. Эта кишка, пролегающая между обшарканными домами, была грязной, кривой и воняла рыбой. Да и сам городок был мелким, вшивеньким, нищим. Сотни полторы зданий ютились за невысокой стеной, огораживающей город с суши. С четвёртой стороны городская стена выходила на Лельское озеро, по слухам, самое большое на материке, площадь которого превышала пятнадцать тысяч квадратных миль. Уже за стеной располагался порт и с десяток мелких рыбацких деревень, которые официально относились к городу.

Всё это тотенграбер узнал ещё полтора часа назад, когда неожиданно для себя прошёл город насквозь. Побродив по порту с час, он, надышавшись пахнувшим озером ветром, вернулся в город и принялся искать цель своего посещения Креми — трактир с глупым названием «Рыбацкий хвост». Трактир этот располагался в трущобах, в которых проживали в основном рыбаки и работники рыбоперерабатывающих заводов — больших коптилен и прочих построек, где с рыбой происходило такое, о чем могильщик не мог и предположить. Здесь делали даже — о чудо! — рыбное тесто. Велион услышал технологию производства этого странного кулинарного изыска (или же наоборот — отрыжки кулинарии) из уст двух пьяненьких мужичков, которые обсуждали, вяленую рыбу какого вида лучше растирать в муку — плотву или ещё какую-то, название которой могильщик уже не слышал. Проблема заключалась в том, что трущобы занимали три четверти города, а оставшаяся четверть была занята пятью поместьями крупных рыботорговцев — двух графов и трёх купцов. Остальные полторы сотни домов, одно- и двухэтажных, деревянных и каменных, понастроенные, как попало, оказались в состоянии породить столько улочек и переулков, что Велион окончательно заплутал.

Наконец, выйдя к какому-то торговому ряду, он услышал разговор двух бабок-торговок.

— Ой, срамцы, ой срамцы, — бубнила одна, перекладывая на узком прилавке свежих сазанов.

— Исчадья ада, — вторила ей другая. Она занималась потрошением сома, тянувшего фунтов на двадцать, не меньше. — Собрались и водку жрут.

— Да баб, говорят, трактирных в подворотнях охаживают, охальники…

— И водку жрут… Ах, мать твою же в рыбью харю! — взревела бычьим голосом бабулька, роняя склизкого сома с прилавка. Могильщик вздрогнул от неожиданности. Эта бабка весила самое большее пять таких сомов, а согнута была как рыболовный крючок, и как её тщедушная грудь выдала такой звук, совершенно не понятно.

— Не надыть про этих гадов говорить, — заявила бабка, занимающаяся с сазанами. — Это проклятье ихне. Ходють, глазишшами сверкають, перчатками своими, тьфу, гадость, всё лапают…

— Ага, ага, — кивала вторая, плюя на ладонь и оттирая этой же ладонью грязь с сомовой чешуи. — Срамотины!

Велион свернул к прилавкам, держа руки в карманах, как делал это всегда, когда находился в людных местах. Бабки заметили его сразу и, предполагая в нём потенциального покупателя, начали суетиться. Первая принялась перекладывать сазанов ещё активней, вторая начала натирать перепачканного сома с такой силой, что казалось, будто она сейчас протрёт его чешую до дыр.

— Свежие сазаны, — затянула одна, вторая помалкивала, всё ещё стараясь предать своей рыбине товарный вид.

— А скажите-ка, бабушки, — проникновенно начал могильщик, пристально разглядывая сазанов, — где живут эти срамотины, про которых вы рассказывали?

— Знамо где, — сплюнула на рукав бабулька с бычьим голосом. — В «Рыбацком хвосте».

— Свежие сазаны…

— А как пройти к этому «хвосту»? — продолжал Велион. Его взгляд буквально терзал сазанов на куски, жарил их на углях и поглощал.

— Касатик, купи свежих сазанов, внучёк утром наловил.

— Знамо как, — старуха почти уже оттёрла рыбину рукавом и как могла старалась отвлечь внимание потенциального покупателя от конкурентки. — Налево, потома до коптильни и направо. А ты, касатик, разогнать их, поди, пришёл?

— Руки им надо повыдёргивать, — добавила первая бабка, забыв на время о свежих сазанах.

— Повыдёргиваю, — согласился могильщик, на его губы выползла сдержанная улыбка. — Ты, бабушка, здесь забыла оттереть. — Он вытащил из кармана руку в чёрной перчатке и ткнул указательным пальцем сома.

Бабка открыла от неожиданности рот, да так и осталась, забыв закрыть. Вторая мгновенно юркнула под прилавок, прячась за грудой сазанов. Велион усмехнулся и, отвернувшись, зашагал в указанном направлении. Однако, едва сделав пару шагов, он получил тяжёлый удар в затылок. Вещь, ударившая его, была склизкой и воняла рыбой. Могильщик весело выругался и расхохотался, держась за бока. Под ногами валялась тушка сазана, тянувшая фунта на два. Отбросив пяткой рыбину назад, тотенграбер зашагал дальше.

Найти дорогу всё же оказалось не так просто: понять, которое из зданий — коптильня, было довольно сложно. Рыбой воняло от любого дома в этом городке, да и разнообразностью архитектуры дома не отличались. Пришлось снова выспрашивать дорогу, и на этот раз его руки были глубоко засунуты в карманы.

Наконец, могильщик наткнулся в каком-то очередном закутке на вывеску, на которой было размалёвано какое-то страховидло с рыбьим хвостом. Наверняка, это и был тот самый хвостатый рыбак, который дал название трактиру. Трактир, судя по всему, занимал не всё здание, только малую его часть на первом этаже, второй этаж был жилым. По крайней мере, об этом говорили развешанные в окнах портки и прочие предметы одежды. К тому же, на первом этаже со стороны дороги была вторая дверь с другой вывеской, настолько облупленной, что разобрать, что на ней, было просто невозможно.

Около единственного окна толкалась стайка мальчишек лет пяти-шести. Но они не играли в пыжа или не носились по дорожной грязи. Наоборот, вели себя, мягко говоря, пришибленно. Они шушукались, пихались, но тихо. Могильщик понял, что пацаны делают, только понаблюдав за стайкой пару минут. Неожиданно мальчишки замолчали, из плотной их кучки вышел чумазый паренёк лет шести. Он, с трясущимися коленками, начал очень медленно приближаться к окну, но, остановившись в двух шагах, расхныкался и бросился бежать. Велион ожидал услышать крики и насмешки, но пацанята только ещё больше прижухли.

Значит, в таверне находится что-то, а вернее — кто-то, настолько ужасный, что даже страшно взглянуть. Никто, кроме проклятых могильщиков, не мог вызывать у голытьбы такого ужаса. Ну, разве что, в трактире остановился на постой дракон. Но драконов не существует.

Тотенграбер подошёл к двери и, постучав, вошёл в помещение.

Внутри было темно, могильщику пришлось даже остановиться в дверях, чтобы глаза привыкли к темноте. Наконец, присмотревшись, он разглядел внутреннее убранство трактира. Мягко говоря, убогое.

Помещение оказалось маленьким, едва на две жилые комнаты. В крохотном помещении едва теснились пяток столов, сделанных из бочек, к крышкам которых были приколочены скрепленные между собой доски. Около каждого стола стояли по две, не менее грубо сделанные, скамьи. Потолок и стены, покрытые копотью, темнели чёрными провалами.

Посетителей было мало, всего-то пять человек. Четверо из них сидели за столом, расположенным дальше всего от чадящего камина, они, тихо переговариваясь, поглощали самогон, да с такой скоростью, что казалось странным их нахождение в вертикальном положении.

Пятый сидел в одиночку. Он тоже пил, но вино. Велион не мог разглядеть ни его лица, ни рук. А вот одиночка узнал могильщика сразу.

— Велион, сукин кот, жив! — крикнул он пьяным и не очень-то обрадованным голосом. — Иди-ка сюда.

Велион приблизился к столу, за которым сидел говорившей. Голос был знаком, но могильщик узнал его только когда приблизился. Узнал скорее по запаху, чем на вид. Устойчивому и неприятному запаху гноя и разложения.

— Карпре, — медленно произнёс Велион, садясь и прислоняя свой меч к стойке. — Жив.

— Жив, Велион, жив. Сколько лет, а?

— Три. Вернее два с половиной, — уточнил Велион, нахально глотая вино прямо из кувшина. — Первый и последний мой поход зимой.

— Могу сказать то же самое, — хмыкнул Карпре. — Значит, ты всё-таки жив…

— К тебе это утверждение относится в большей степени.

Карпре, криво ухмыльнувшись, поправил выбившуюся из-под грязной рубахи ещё более грязную повязку.

Раньше эта повязка закрывала ему только живот. Теперь, кажется, всё туловище и руки. Карпре заразился в одном из могильников странной и страшной формой проказы, которую не мог вылечить никто, даже самый именитые маги, которых несчастный, могильщик более чем успешный, нанимал когда-то. Велион не слыша о нём уже более года, и думал, что Карпре погиб на могильнике или умер от этой болезни или, скорее, проклятья. Что ж, значит, он всё-таки жив…

— Присоединяйся, — сказал Карпре, щуря пьяные шальные глаза.

— Смотря к чему ты предлагаешь присоединиться, — сдержано ответил Велион.

— Пока — к обеду.

— С удовольствием.

Старая, затасканная служанка с пустыми глазами шлюхи принесла и поставила на стол поднос с едой. На подносе лежали три жареных на открытом огне цыплёнка, запечённая в тесте щука и горка вяленой очищенной рыбной мелочи, да ещё стоял кувшин, от которого пахло староватым тёмным элем.

— Притащи ещё кружку и эля, — буркнул Карпре, хлопая служанку пониже спины. Та ответила деревянным смехом.

Велион тем временем уже засовывал в рот куриное крыло.

— Гашиш? — предложил прокажённый, вытаскивая из-за пазухи небольшой свёрток. — Скоро принесут кальян.

— Вот это нет.

— Не балуешься?

— Нет. Именно поэтому я до сих пор жив.

Карпре рассмеялся, зло, неестественно. Его глаза болезненно слезились, зрачки закрывали почти всю радужку, из-за чего глаза казались чёрными дырами на фоне бледной кожи.

— И алкоголем не злоупотребляешь? — ехидно спросил он.

— Только зимой.

Карпре снова сухо каркнул, пытаясь выдавить из горла смех.

«Ему крышка, — понял Велион. — Ещё поход или два и ему конец. Руки трясутся, координация движений нарушена… и он знает, что ему конец. А ведь он был хорошим могильщиком, лучшим из тех, кого я знал… Но вот человек из него — говно».

— Что здесь делают эти сопляки? — сухо спросил могильщик, стараясь увести тему разговора.

— Я собрал, — хмыкнул Карпре. — Хочешь перейти сразу к делу?

— А что, у тебя ко мне есть дело?

— У меня есть дело ко всем здесь присутствующим. Приходили, правда, ещё двое, но они отказались. Эти — нет. Надеюсь, согласишься и ты, Чёрный могильщик.

— Соглашусь на что? — раздраженно буркнул Велион, наливая в только что принесённую кружку эля. Напиток был холодным, сладковатым и крепким, на удивление неразбавленным и даже почти не старым. Своё прозвище, полученное благодаря цвету преобладающим тонам в одежде, а так же цвету волос и глаз, он проигнорировал. Кажется, его придумала одна знакомая могильщица, Крами, заявив, что чёрный не только цвет его перчаток, но и души. Впрочем, парень, которому он вскрыл глотку, был обречён.

— Идти со мной, — икнул прокажённый, отвлекая Чёрного могильщика от размышлений. Он уже раскуривал кальян, принесённый служанкой.

Велион презрительно скривился, чувствуя неприятный запах.

— А ты ни капли не изменился за эти годы, — завил Карпре сквозь зажатую в зубах трубку. — Такой же черноволосый, молодой, даже, кажется, морщин вокруг глаз не добавилось.

— А ты, Карпре, похож на засохший кусок дерьма, и сам это прекрасно понимаешь. Какое у тебя ко мне дело? Говори, или я уйду.

Наркоман глухо рассмеялся. Потом его смех перешёл в идиотское хихиканье. Это не первый кальян за сегодня, — понял Велион.

— Я всегда любил твоё чувство юмора, черноволосый засранец. Даже в тот момент, когда ты валялся со сломанной ногой, придавленный балкой и заваленный снегом. Ты шипел, что убьёшь меня, когда выползешь. Убьёшь, если я тебя брошу. Но я тебя не бросил, а? И даже отдал половину добычи, помнишь?

— Худшую половину, — холодно произнёс черноволосый могильщик. — Да и спас ты меня только потому, что не видел, как я на самом деле владею мечом.

— Может быть, — не стал спорить Карпре. — Но ведь спас, а? Тебе хватило денег на лечение ноги, ты дожил до следующей весны. Как-никак, ты обязан мне жизнью.

— Дерьмовое обязательство.

— Какое есть, — твёрдо сказал прокажённый, казалось, он даже немного протрезвел и согнал с себя наркотический угар. — Я плыву на остров, торчащий посреди этого гигантского корыта с водой, чтобы добыть Сердце Озера. Ты мне нужен, Велион. Может, и не именно ты, но другого выбора нет. Мне нужен старый, опытный могильщик, а не эти сопляки, которые сейчас кичатся друг перед другом тем, что вытащили из хоженых-перехоженых могильников пару медяков и бронзовый подсвечник. Я обращался к двум опытным ребятам, но они отказали. Остальные из тех в ком я уверен мертвы. Если не хочешь идти сам, хотя бы подскажи ныне здравствующего могильщика, которого знаешь больше двух лет, да что там, больше года. Знаешь таких?

— Только тебя, — честно признался Велион. — Репей, вроде бы, погиб прошлой осенью, Крами осталась без ног и теперь содержит бордель, с деньгами она всегда умела обращаться. Это всё. Остальные гибли или на моих глазах, или на руках, в случае остальных… в их смерти я тоже не сомневаюсь.

— Твою мать…

— Ты что-то говорил о Сердце Озера, — напомнил Велион.

— Да, — кивнул прокажённый. — Мне нужно Сердце.

— Зачем?

— Один маг… — Карпре замолчал, всасывая в себя дым из кальяна. — Один маг, — продолжал он, выпуская из губ тонкую струйку дыма, — пообещал мне, что рискнёт меня вылечить, если я принесу ему Сердце Озера. А ты не выглядишь удивлённым, могильщик.

— Потому что ты меня не удивил… могильщик. Я удивился, когда услышал, что в мелком городке, стоящем на Лельском озере, собралась орава могильщиков. Когда выяснилось, что это правда, связать этот факт с тем, что на острове посреди Лельского озера располагается один из крупнейших могильников, жемчужиной которого является кристалл под названием Сердце Озера. Так что причина меня не удивляет. Меня удивляется твоя тупость. Многие хотели добыть Сердце, но все остались ни с чем, Карпре, — Велион на миг замолчал, запивая свою речь элем. Он наговорился уже на год, горло пересохло, мысли немного путались. Возможно, виной этому был эль и тошнотворный запах курящегося гашиша. — А что до того мага, — продолжал он, напившись, — то я бы ему не поверил. Даже если ты добудешь Сердце, в чём я сильно сомневаюсь, то он просто прикончит тебя, а кристалл заберёт.

На удивление Карпре ответил не сразу. Он долго молчал, куря и лакая своё вино. Наконец, отрыгнув, старый могильщик сказал:

— Мне плевать, Велион.

Велион вздрогнул. Он не ожидал услышать в голосе собеседника столько боли, столько тоски и безысходности.

— Мне плевать, — повторил прокажённый. — Ты не понимаешь. Я готов умереть… нет, я знаю, что умру. Неужели ты не видишь? Мне конец. Моё тело болит, не переставая, кожа и плоть гниёт. Я не трахался уже два года. Чтобы заглушить боль, я пью каждый день, курю эту дрянь, но, даже упившись и накурившись до полусмерти, я не могу спать ночами из-за боли. Да если этот маг меня убьёт тихо и безболезненно, я его в жопу поцелую. Если он меня вылечит… даже если у него получится… Я не знаю, смогу ли я остановиться пить, а особенно накуриваться. Но если у меня есть хоть шанс, хоть мизерный шанс на то, что проснувшись, я не почувствую этой боли, я готов рискнуть.

Велион кивнул. Он уже знал, что согласится. Да, чёрт возьми, он испытывал жалость к этому человеку. К человеку, который был готов бросить его тогда на том могильнике. К наркоману и алкоголику, который наверняка не увидит этой осени, к конченому человеку.

— Ну, что скажешь?

— Я согласен, — сглотнув слюну, сказал Чёрный могильщик.

— Я знал, — усмехнулся Карпре. — Пойдём, познакомлю тебя с ребятками.

Велион молча встал и проследовал за прокажённым.

Первого звали Халм. Ему было восемнадцать лет, он не знал свою мать и сильно сомневался в отцовстве мужчины, воспитывающего его. На его правой руке не было большого и указательного пальца — парень дважды попадался на мелком воровстве. Два года назад прибился к шайке ему подобных, они обдирали бродяг и занимались браконьерством. Первый раз надел перчатки три месяца назад, на спор. Говорил, что был в десяти могильниках. Четыре из десяти были вымышлены. В трёх других сопляк не прожил бы и десяти минут.

Второй назвался Хромым. На вид ему было за сорок, может и меньше, но плохие зубы, большие залысины и морщины у глаз и в углах рта сильно старили его. Перчатки нашёл два года назад. Первые полтора года бродил по сёлам и, пугая крестьян перчатками, вымогал пищу. Потом его поколотили так сильно, что он едва не умер, после этого и решил «заняться работой по специальности». Работал два месяца, был в трёх могильниках, но из двух «драпал так, что пятки колотили мне в затылок».

Третий и четвёртый назвались сложно запоминающимися именами. Заявили, что они братья, хотя ни капли не были похожи друг на друга. Акцент говорил о том, что они приплыли из-за Ядовитого моря с островов Щита. По их словам они были опытными могильщиками. Велион, глядя в их рожи, сказал бы, что они опытные убийцы. После вопроса о количестве могильников, в которых они побывали, островитяне начали наперебой называть названия мёртвых городов, успокоились только когда набрали с два десятка. Велион не знал ни одного из перечисленных могильников и решил, что южане лгут.

Пятому было лет шестнадцать, он был худым и бледным, с длинными сальными волосами, обрамляющими болезненное лицо с тонкими чертами. Пацан выглядел перепуганным до усрачки, хотя делал уверенную мину и жрал самогон со всеми, как заправский пьяница. Естественно, он окосел первым. Назвался Кермегом, сказал, что сбежал из дому, а перчатки нашёл случайно. Честно признался, что не посетил ни один из мёртвых городов.

«Сброд, — мрачно думал Велион, пожимая ладонь каждому из них. — Просто сброд. Салаги, сопляки, хотя старшему уже за сорок. Они сдохнут, просто сдохнут, а Карпре, эта старая обожранная сука, пройдёт по их трупам. Но они сами на это согласились.

Ублюдок, — думал он, возвращаясь вместе с Карпре за их стол. — Грязный ублюдок, конченый наркоман… Я презираю его и жалею одновременно. Больше всего сейчас мне хочется уйти. Скинуть перчатки, которые будто бы связывают меня с этим слизняком, и уйти, поселиться в другой трактир, купить там себе пива и смотреть, как пьют и жрут обычные люди. Я их тоже ненавижу, но хотя бы не жалею.

Но я этого не сделаю. Почему?»

— Отказы принимаются ещё два дня, — весело хихикая, заявил Карпре, усевшись за стол. — На третий мы садимся на баркас и плывём к острову. Баркас и так стоит денег, а к острову приблизиться рискнёт не каждый рыбак, так что стоимость нашей поездки составит сорок грошей, больше марки. Поделим на шестерых и, с учётом вашего проживания здесь, получим две марки, то есть по десять грошей с каждого. С тебя — семь, ты мой старый друг, — прокажённый расхохотался. Смеялся он долго, постанывая, утирая слёзы и сморкаясь на пол. — Конечно, ни у кого из этих засранцев могильщиков, кроме моего, — истеричный смешок, — старого друга Велиона, нет таких денег, поэтому за всё эти ребятки заплатят со своей доли, я думаю это справедливо, тем более, доля будет большой, очень большой. Сто марок, двести! Вы впятером получите весь хабар, а я заберу Сердце Озера. Велион, старый хер, как ты думаешь, это справедливо? А у тебя есть семь грошей, а, Велион?

— Я отдам все десять и сделаю это сейчас, — сухо отозвался могильщик, единственный настоящий могильщик в этой своре. — Не хочу быть тебе должным.

— Это хорошо, — Карпре снова рассмеялся.

— Вот только я не понимаю, — продолжал Велион, не обращая внимания на смех, — зачем тебе напарники? Для того чтобы пройтись по их трупам?

— Нет, дорой мой друг, не для этого. А для того, чтобы выжить. Да-да. Если нас будет много, мы выживем. А знаешь почему? А? Молчишь? А я всё равно тебе скажу. Нас шестеро, рыбаков на баркасе — а нужен серьёзный баркас, чтобы проплыть сто миль до острова, ведь на этом озере бывают настоящие штормы — будет пять, может, тоже шесть. Мы заплатим деньги за то, чтобы они нас отвезли… и вот тогда начнутся проблемы. Если бы я — или ты — был один, они просто прирезали бы меня, а деньги вытащили из карманов. Зачем куда-то плыть, если можно получить всё и сразу? Или, если командир рыбаков был бы рисковым человеком, он бы отвез меня — или тебя — на остров и подождал, пока я или ты вернулся бы с добычей. И чтобы он бы тогда сделал с тобой, или со мной, или с тем парнем, которого зовут Кермег?

— Прирезал бы.

Карпре расхохотался.

— Ты прав, друг мой Велион, прав. Я уверен, что могильник на острове не так уж и опасен, а большая часть погибших на нём погибли от рук нанятых ими же рыбаков. Если нас будет шесть, рыбаки побоятся убить нас, они же не солдаты и даже не пираты. А ты неплох на мечах, так, а?

— Может быть.

— Может быть? Но как ты меня пугал тогда, а?

— Но ты же так и не увидел, каков я в деле, так?

Карпре выпучил глаза с большими, как блюдца, зрачками. В этих глазах можно было разглядеть ненависть, хотя, казалось бы, ничего, кроме дурмана, там не было. Он молчал некоторое время, играя желваками и надувая щёки. А потом расхохотался, зло и неестественно.

— Да ты шутник, друг мой Велион, — сказал он, резко обрывая смех. Голос был пьяным и злым. — Шутник и выдумщик.

— Не худший, чем ты, Карпре.

— Был в Импе? — неожиданно спросил прокажённый могильщик, видимо, решив сменить тему разговора.

Велион вздрогнул, слишком сильно, чтобы это не осталось незамеченным, этого вопроса он не ожидал.

— Был, — констатировал Карпре. — Был в Импе и ещё не менее чем в полусотне других могильников на всём материке. Знаешь, о тебе ходят слухи, которые уже можно назвать легендами, причём не только в нашем кругу, но и среди обычных, но небедных людей, ещё — магов. Бледнорожий могильщик с чёрными глазами, Велион, Чёрный могильщик. Да-да, это тот, что был в каждом могильнике по всему свету. Да-да, именно он вытащил так много своих раненых товарищей, вернее — коллег, из мёртвых городов, благородный могильщик, который никогда не бросит в беде. Теперь у тебя ещё и есть шанс поучаствовать в походе за Сердцем Озера. Знаешь, я начинаю завидовать. Но что это? Тень гордости за себя на бледном и таком мужественном лице? Нет? Конечно — нет! На этом лице не написано ничего, кроме безразличия. Что же такое случилось в Импе, что ты так отреагировал только от упоминания об этом городе, раз уж весть о собственной славе, пусть и в узких кругах, не вызвала в тебе никаких чувств?

— Ты пьян и мелешь чепуху.

— Да что ты? А, по-моему, я достаточно трезв, чтобы говорить об этом. А-а, или ты мне не веришь? Думаешь, я лгу тебе? Нет, дорогой мой друг, я не лгу. Эти сопляки тебя не узнали, потому что они не знают ни хрена. Им ничего не сказало твоё имя только потому, что они в этой жизни ни черта не знают, особенно — каково это, быть могильщиком. Ведь они обычные отбросы общества, которые нацепили на свои грабли чёрные перчатки, и считают теперь, что мир падёт к их ногам, а бабы будут стелиться перед ними сотнями. Они… — Карпре подавился слюной и закашлялся. Велион только сейчас понял, что его собеседник уже почти перешёл на крик, но никто из их «компаньонов» не обращает на это внимание. Наверное, уже привыкли. — Они, — взревел прокажённый, наконец, вернув себе возможность говорить, — не знают, что жизнь могильщика — это увечья и смерть! Вот что такое жизнь могильщика! — он рванул на себе повязку. Велион увидел, как ткань пропитывается чем-то тёмным. Запахло гниющей плотью, причём не гноем, сочащимся из фурункула или раны, а смрадом разлагающейся плоти.

Истерика Карпре кончилась неожиданно. Он обессилено упал на стул и зашёлся в сухом плаче. Велион продолжал сидеть с каменным лицом, готовый оглушить истерика в любой момент. Но Карпре, кажется, успокоился. Его рыдания начали становится тише, интервал между всхлипами и вздохами становился всё длинней. Наконец он успокоился окончательно. Успокоившись, сразу потянулся за кувшином с элем.

— Пустой, — прохрипел он почти нормальным голосом. — Эй, вина сюда. А моему другу ещё эля!

— Я больше не буду, — сухо сказал Велион, отстраняя пустую кружку.

— Эй, могильщик, успокойся, — насмешливо произнёс Карпре. — Завтра не в дорогу. Выпей, отдохни.

— Я достаточно отдохнул.

— Вот в этом ты весь, Велион, мой старый друг. Ты не отдыхаешь. Ты не умеешь отдыхать. Ты переходишь от могильника к могильнику только для того, чтобы переходить от могильника к могильнику. Действие ради действия. Ты мало пьёшь, бабы тебя интересуют постольку поскольку… Ты существуешь, а не живёшь. Ты как собака, одни инстинкты. Я могильщик, и я буду ходить по могильникам, думаешь ты. Не ради денег, не ради баб. Мне не надо ничего, даже славы. Я просто хожу по могильникам, потому что я могильщик. Я мало пью и не употребляю наркотики, чтобы моя реакция не стала хуже, чтобы руки не тряслись, когда я буду ковыряться в очередном магическом куске говна. Я наберу себе чуточку, ровно столько, сколько мне надо, чтобы на выручку дойти до следующего города. Подкоплю немного денег к зиме, потому что зимой по могильникам лучше не ходить, да и не пройдёшь ты по могильнику зимой. И зимой всё изменится. Я буду жить в какой-нибудь халупе, где всё пропахло клопами, и жрать. Два месяца, ну или пока хватит денег. Жрать самый дерьмовый эль, упиваясь ежедневно, валяясь на полу, выблёвывая свой желудок. Я буду себя ненавидеть, жалеть, начну думать о самоубийстве… Но к марту всё это закончится. Пройдёт неделя или две, я приду в себя, ведь скоро апрель, а в апреле я снова выйду на большак и буду бродить от могильника к могильнику, от одного могильника к другому могильнику, от тысячного могильника к тысяча первому, и кончится это только в тот момент, когда я, наконец, постарею, и моя дрожащая рука сделает неверное движение, или меня прирежет за пару медяков в моём кармане троица разбойников.

Ты не человек, Велион, ты собака. Я, кажется, уже это говорил? Может быть. Я повторю ещё раз: ты собака, Велион. Собака, которая сидит на цепи, радуясь помоям, которые ей вываливает хозяин, радуясь дырявой конуре, в которой только гнилая солома, настолько набитая блохами, что кажется, что она шевелится. Собака может порвать цепь, загрызть хозяина, сбежать в лес, где будет охотиться и спариваться с суками. Но собака даже не думает об этом. Твоя цепь — перчатки. Эта цепь ограничивает лишь слегка, чуть-чуть, просто иногда надо заходить в могильники. Но в остальном — свобода! Вино, женщины — настоящая жизнь! Но ты, как и собака, этого не понимаешь.

Ну что, Велион, я прав?

— Прав, — сказал Велион коротко.

— И ничего не хочешь мне сказать?

— Хочу. Сказать, что ты, по-моему мнению, похож на человека ещё меньше, чем я. Что ты грязное животное ещё хуже, чем я. Что ты только тешишь себя свободой, которая весьма и весьма относительна.

— И ты прав, дорой мой друг. Будешь пить? Притронешься хотя бы к этой, малой свободе?

— Нет.

Велион встал, нацепил на пояс меч.

— Куда ты? — усмехнулся прокажённый.

— Прогуляюсь к озеру, — ответил Велион, снимая с рук перчатки и бросая их на стол.

— Это тоже лишь относительная свобода, — сказал Карпре ему в спину. — Перчатки никогда тебя не отпустят, ты лишь тешишь себя, думая, что снимая их, ты освобождаешься.

— Я знаю. И я снимаю их очень редко.

Озеро пахло тиной и рыбой. Если отойти подальше, запах рыбы пропадёт, и озеро будет пахнуть озером, а не рыбьими кишками. Но идти куда-то дальше совершенно не хотелось. Поэтому Велион сидел на гальке, покрывающей берег, и морщился, ощупывая своё лицо и шею, на коже которых одиночными волосками или даже клочками оставалась плохо пробритая щетина. Ничего удивительного, что в этом городишке не оказалось ни одного приличного брадобрея, но побриться хотелось жутко.

Могильщик оглядывал окрестности, хотя оглядывать было практически нечего. Порт представлял собой несколько причалов, объединённых одним деревянным помостом. К каждому причалу были пришвартованы по нескольку суден — от утлых лодчонок до, в принципе, добротных баркасов, на которых действительно можно было проплыть те сто миль, что отделяли остров от берега. На берегу в нескольких ста футов от причала даже стоял портовый кабак — небольшенькое зданьице с покосившейся крышей, но большой популярностью он, судя по всему, не пользовался — за тот час, что могильщик сидел на берегу, в него вошли всего два человека, причём, одним из них была старая проститутка. Наверное, ещё не время. А может быть, здесь всегда «не время». Велион слышал, что в нескольких милях к юго-западу, там, где из Лельского озера вытекает река Крейна, впадающая дальше на юге в Ядовитое море, стоит настоящий город-порт. Ничего удивительного в этом не было: Крейна — полноводная река, местами достигающая ширины в три мили, имея длину всего-то в пятьдесят, могучая в своей неторопливости, ведь Лельское озеро располагалось на небольшой высоте относительно уровня моря. Вот там, наверное, настоящие портовые кабаки. А если идти вниз по течению и добраться до дельты Крейны, начнётся мёртвая зона — множество могильников, когда-то бывших портовыми городами. Говорят, там прекрасное место для жизни, когда-то там наверняка ловили рыбу. Но теперь во время приливов Ядовитое море травит всё на десять миль от берега. Велион никогда там не был. Наверное, после похода, вернее — плаванья, за Сердцем Озера надо будет сходить в те края.

Невдалеке на мелководье плескалась кучка ребятни разных возрастов, чуть дальше — люди повзрослее. Солнце уже клонилось к западу, но до заката ещё было далеко, так что вода в озере сейчас тёплая. Могильщику жутко захотелось искупаться. Поразмыслив, он поднялся с гальки и направился в сторону озера.

На него косились, признавая чужого, иногда тихо перешёптывались, но меч на поясе могильщика говорил сам за себя. К тому же мужчин среди купающихся было немного — большинство сейчас, скорее всего, ещё рыбачило или коптило рыбу, или солило, или мололо вяленую мелочь для того самого рыбного теста. И некоторые из женщин смотрели вполне недвусмысленно, но пока могильщик хотел только купаться.

Велион скинул одежду, оставшись только в нижних штанах, сложил вещи в кучку, а сверху положил пояс с мечом. Потом медленно направился к воде.

Озеро прогрелось ещё недостаточно, всё-таки даже начало июля — рановато, чтобы купаться в таком водоёме, но вода всё равно оказалась вполне терпимой. Раздражало только то, что у берега был слабый откос, хотя это позволяло привыкнуть к прохладной воде постепенно. Могильщик прошёл с сотню футов, но вода поднялась только чуть выше пупка. Но, сделав ещё один шаг, он ушёл под воду с головой. Вынырнув, тотенграбер долго отплёвывался и фыркал, потом, наконец, поплыл дальше от берега.

Могильщик загребал воду руками машинально, так же машинально поворачивал то в одну сторону, то в другую, чтобы не отплывать слишком далеко от берега — утонуть от судороги, схватившей ногу, ему не хотелось.

«Я не человек».

А чему здесь, собственно, удивляться? Он уже почти тринадцать лет не считал себя человеком. Проклятый, не от мира сего, другой, и сам с радостью подчёркивает это. Та выходка с бабками-рыботорговками была не единственной. Он носил перчатки в городах, при каждом удобном случае показывая их людям, говоря «я другой, я не такой, как вы». Смеялся над людьми, сидящими в четырёх стенах своего дома, не высовывающими носа за пределы городских стен, людьми, распахивающими поле или шившими обувь. Посмеиваясь, поглядывал на них свысока, размышляя о том, что он — лучше, они же глупы и предсказуемы, они — обычные. Но всё не так. Их жизнь имеет хотя бы какой-то смысл, а для него мир — всего лишь череда могильников. Его жизнь — бродяжничество и распутывание магических ловушек. Могильщик — одинокий волк, гуляющий там, где хочется. Нет, само по себе это не повод кончать жизнь самоубийством в очередном могильнике. Пусть он проклят, пусть. Проклятье перчаток — цена за его отличие от других. И он считал, что сможет заплатить эту цену. Нет, тотенграбер помнил что-то из того, о чём думал перед тем, как войти в Имп. Но это было давно. Это был морок, минутная слабость, глупость.

Но одинокий волк становится дворнягой на цепи. Лес вокруг превращается в забор. Проклятье — в цепь. И это волк сидит на этой цепи, радуясь, что он будто бы другой, но если присмотреться, то ничем не отличается от других собак. Вот только в нём есть толика волка, но волка, которого сломили, из-под воль придав иллюзию свободы, толику чуждости, которые он так пестовал и лелеял, выставляя всем на показ. И волк даже этого не почувствовал, не понял. Поэтому он ненавидит других дворняг, а те ненавидят его. Но большой разницы между ними нет, кроме той, его отпускают с цепи побегать за забором, а их — нет.

Так зачем же он, волк на привязи, плывёт с Карпре? Всё-таки потешить своё тщеславие? Хочет быть причастным ко всем «подвигам» могильщиков, которые вошли бы в века? Нет. Ему просто интересно? Тоже нет. Конечно, интерес есть, но не такой сильный, чтобы рисковать своей шеей. Денег у него достаточно, десять марок золотом и ещё десятка два серебряных грошей. Может, из жалости к Карпре? Да, Велион его жалеет, но и ненавидит одновременно, ненавидит ещё с первой минуты знакомства. Такая жалость, пожалуй, доведёт его убийства «старого друга». Так зачем? Нет ответа, нет. Или он не хочет признаться даже себе?

Велион повернул к берегу, краем глаза увидев, что около его вещей кто-то сидит. Меч, оставленный для устрашения, остаётся всего лишь мечом, сам по себе он никого не ударит. А если что-то украдут, догнать воришку в незнакомом и таком запутанном городишке будет непросто. Хорошо, что сумку с кошельком оставил в трактире.

Но человек, сидящий у вещей могильщика, не собирался бежать, наоборот, ждал его. Когда могильщик подплыл ближе к берегу, он понял, что это женщина. Она сидела, наблюдая за его приближением.

— Как водичка? — спросила она, когда Велион вышел не берег.

— Ничего, — ответил могильщик.

— Любишь купаться?

— Иногда.

— А ещё что любишь? Женщины-то нравятся?

— Иногда, — усмехнулся Велион. Проститутка… что ж, можно раскошелиться и на проститутку, чтобы избежать длительного воздержания. Тем более, шлюха была довольно молодой и не выглядела затасканной. У неё было приятное лицо и большая грудь. Почему бы и нет…

Проститутка молчала, видимо, не поняв ответ Велиона.

— Сколько? — спросил он, развеивая её сомнения.

— Два гроша.

— Мои деньги остались в трактире.

— Ещё за грош прогуляемся и до трактира, — пожала плечами проститутка.

— Трактир называется «Рыбацкий хвост», — медленно произнёс Велион.

— Удвой цену, и мне будет плевать, как называется трактир и кто в нём остановился на постой, — и не моргнув глазом, ответила проститутка.

Вот уж действительно кому наплевать могильщик ты или свинопас. Деньги на бочку и никаких проблем.

— Пойдёт, — кивнул могильщик.

Шлюха сально улыбнулась и поднялась с гальки. Она продолжала улыбаться всё время, пока они шли до трактира. Кажется, она даже гордилась таким клиентом. «Ничего не напоминает, а, могильщик?», — всю дорогу билась в голове Велиона мысль.

Когда они вошли в помещение трактира, то застали только спящего под столом в луже собственной рвоты Кермега. Четверо других куда-то ушли. Карпре тоже спал в неестественной позе — сидя на скамье, уперевшись лбом в стену.

Велион выспросил у трактирщика, на вид беспробудного пьяницы, где можно переночевать. Тот за два гроша уступил могильщику и проститутке свою комнату, прилегающую к внутреннему двору.

Когда они уже были полуголыми, Велион услышал взрыв пьяного смеха и различил фальшивые женские стоны. Он выглянул в окно и увидел остальных могильщиков, которые, видимо, по очереди трахали во внутреннем дворе, рядом с кучей конского навоза, трактирную служанку. На лице женщины было выражение полного безразличия к происходящему.

«Пусть я животное, а не человек, — подумал могильщик. — Но кто тогда они? Или разница только в обёртке?»

— У меня есть просьба, — сказал он вслух, начиная раздевать проститутку.

— Какая? — томно спросила та.

— Стони, пожалуйста, естественней, чем она. Чтобы обёртка была красивей, — пояснил он, видя непонимание в глазах шлюхи.

— Завтра в путь! — почти весело гаркнул Карпре и, залпом допив кружку вина, грянул ею о стол.

— В путь! — нестройно заголосили могильщики.

Велион, сидящий отдельно, криво усмехнулся. В путь. Молодцы, не боятся. А чего бояться? Тем более что они не трезвеют уже который день. Кажется, они вообще не успевают трезветь — так проще жить. Пить, чтобы не бояться, чтобы не думать о том, что твои дни сочтены. Даже если они выживут в походе за Сердцем Озера, долго всё равно не проживут. Ещё один запой и ещё один могильник — максимум. Может два, но этот сброд обречен в любом случае. В Карпре, этом наркомане, больше жизни, чем в них. Он хотя бы настоящий могильщик.

Дверь в трактир неожиданно отворилась. Велион даже вздрогнул от скрипа дверных петель. Все тотенграберы находились в помещении, служанка тоже была здесь, трактирщик пьяный валялся за стойкой. Неужели ещё один желающий поучаствовать в походе?

Но в зал вошёл не могильщик. Это был старик, обычный пилигрим или странствующий сказитель. Лысый, бородатый, в ободранной одёжке. И старый. Он остановился в проёме, щуря глаза, чтобы те скорее привыкли к царящей в трактире полутьме. Велион понял, зачем помещение так сильно затемнено — чтобы сидящие в трактире посетители успели рассмотреть вошедшего быстрее, чем тот рассмотрел бы их. Очень полезно для скрывающихся преступников.

— Да ты, старик, кажется, совсем оголодал, — насмешливо сказал Карпре, разглядев вошедшего, — если решил придти в этот проклятый трактир. Здесь обитают могильщики, старик, беги, пока не поздно.

— Странствия многому меня научили, — медленно произнёс старик. Голос у него был чистым и звонким, молодым. Значит, это странствующий сказочник или бард. — Я знаю, что слухи порой бывают лживы. Особенно — слухи, касающиеся могильщиков.

Карпре расхохотался.

— Ну что ж, входи, — сказал он. — Ты храбрый старик, и мы угостим тебя. Но и ты нас чем-нибудь накормишь, а, старик? Например, историей?

— Можно, — достойно согласился старик, подсаживаясь к могильщикам. У него была прямая спина и ясный, пронзительный взгляд. Настоящий сказочник. Велион был уверен, что такие встречаются только в сказках, которые рассказывают сами сказочники — тощие, ободранные, больные. — О чём вы хотите историю? — спросил сказитель, накладывая в тарелку еды. — О войне? Древние легенды?

— Расскажи нам о Сердце Озера, — попросил Кермег. Его глаза сверкали, ноздри раздувались. Кажется, он обрадовался появлению сказителя больше других. Впрочем, ничего удивительного — мальчишке было всего шестнадцать лет.

— Почему бы и нет, — усмехнулся Карпре. — Рассказывай о Сердце, старик.

— Сначала еда. Рассказывать с набитым ртом — портить историю. Жующий сказитель выглядит непристойно. Сказитель живёт ради того, чтобы рассказывать, а не зарабатывать на еду. Но и без еды никак, — усмехнулся старик.

— Ешь, — благосклонно сказал Карпре. — А мы пока выпьем.

— Я бы тоже выпил вина.

— Ну так выпей.

— Благодарю.

Сказитель ел и пил неторопливо, хотя наверняка был очень голоден. На вид ему было под шестьдесят, но руки не тряслись. У него было мало зубов, но он не ронял на бороду крошки и ошмётки еды. Его одежда была старой и оборванной, но довольно аккуратной, конечно, насколько это было возможно. Велион наблюдал за ним и чувствовал уважение. В детстве он хотел стать странствующим сказочником, но был слишком молчалив. Да и судьба распорядилась по-другому. Из странствующего сказочника в нём только странствия. Хотя бы наёмным убийцей не стал, и то хорошо…

Наконец старик доел. Он вытер ладонью бороду, поблагодарил. И замолчал, закрыв глаза. Пауза была достаточно длинной, Карпре уже начал проявлять нетерпение, но старик, наконец, начал:

— Есть в Лельском озере остров. Когда-то, сотни или даже тысячи лет назад, на этот остров прибыли поселенцы, решившие построить на острове город. Долго шла их стройка, но город, наконец, был достроен. Это был огромный город-порт с тысячами кораблей, стоящими у причалов. К этому времени сотни поселенцев превратились в тысячи, а к ним всё продолжали прибывать новые люди со всех краёв материка, и вскоре город занял весь остров.

О, это были жирные времена. Рыбацкие лодки возвращались полные рыбой, трюмы кораблей купцов ломились от товаров…

— А потом грянула война, и всё стало херово, — прервал старика Карпре. — Мне уже надоели эти песенки. Поверь, старик, мы, здесь присутствующие, никто иные как могильщики, и мы ощутили на своей шкуре последствия войны куда более сильно, чем все остальные, живущие сейчас на всех краях этого ёбаного материка.

— Вообще-то, — спокойно и тихо ответил старик, на удивление заткнув Карпре, — моя легенда о Сердце Озера. Она кончается за сотни, а может, и тысячи лет до того, как грянула война. Мне продолжать?

— Извини, старик, — примиряющее сказал могильщик. — Просто так же начинается каждая легенда о войне. О, это были жирные времена, бла-бла-бла, но вот началась война, бла-бла-бла… Продолжай, старик, я буду молчать.

— Но у этого города не было названия. Все называли его просто — Город на острове…

— А остров как назывался? — встрял Кермег.

— Заткнись, — шикнул на него кто-то.

— А остров назывался Остров в озере, — терпеливо объяснил сказочник. — И не было у этого города названия, хотя стоял он на берегах острова уже десятки лет. И тогда на землю спустился бог и сказал:

«Чада мои, ваш город не имеет названия. Обрушься на него буря или землетрясение, и вы все исчезнет бесследно, и никто не сможет вам помочь».

«Почему же?» — вскричали люди.

«Нет названия — нет города, нет народа. А как я могу помочь тому, чего нет?».

Бог ушёл, оставив людей думать.

Что делать? Как назвать город? Не знал никто. Люди начали придумывать разные названия, но ни одно из них не подходило городу, не могли жители придти к единому мнению. Если одним нравились одно название, то другим — другое. Люди обращались к совету мудрецов, но и те ничем не могли помочь, ведь и они принадлежали к разным народам.

— Спросили бы короля, — вставил Кермег.

— У островного народа не было короля, — строго сказал старик. — Иначе каждому народу пришлось бы выбирать своего короля, и как бы этим городом правили десять королей?

— А как правили десять мудрецов?

— Кермег, заткнись, — буркнул Карпре.

— Но мне интересно.

— Короли — не мудрецы, — терпеливо пояснил сказитель. — Мудрецы скорее договорятся между собой, да так, чтобы каждому народу было хорошо. Впервые между ними не было единства. А знаешь почему? Потому что не было достойного названия из предложенных.

Годы шли эти споры, но так и не нашлось хорошего названия. И тогда случилось страшное — один из демонов, прознав, что у города нет названия, решил его уничтожить. «Города нет, — решил демон. — Но люди есть. А мне нравится убивать людей». И тогда демон собрал на одном конце озера множество воды, слепил из неё огромную волну и отправил на город. Эта волна, — пояснил старик, видя, что мальчишка снова открыл рот, — по мере движения к городу собирала в себя всё больше и больше воды. — Кермег, довольный, закрыл рот. — Долго шла эта волна, и никто её не видел. Но вот она приблизилась к острову, и заслонила солнце, и поняли люди, что это наказание за то, что не смогли они дать достойного названия своему городу. Ужас поселился в их сердцах и не оставил и крошки места для надежды, ведь никто не мог помочь им.

А огромная волна была уже рядом. От её огромной тени стало темно, как ночью, хотя едва перевалило за полдень. На пенистом её гребне громоздились сотни кораблей, бывших на озере. От отчаянья пали все люди ниц и начали молиться.

И тогда вышел в центр толпы мальчик. В руках он нёс Нечто. Это Нечто помещалось в его ладонях, но исходило из него столько света, что рассеивал он тьму.

«Что это?» — спросили люди у мальчика.

«Это камень, — отвечал мальчик. — Я нашёл его, когда потерялся в одной из прибрежных пещер. Долго блуждал я по этой пещере в кромешной тьме, и силы покинули меня. Тогда, потеряв всяческую надежду, я упал на колени и начал плакать и молить о спасении. Боги услышали меня, и я увидел в конце пещеры свет. Подойдя ближе, я увидел камень, прекраснейший камень на свете, он и испускал из себя свет. Вновь вернулась ко мне надежда, и пошёл я, освещая себе дорогу светом этого камня. И вскоре вышел наружу».

«Надежда и нам сейчас бы не помешала», — сказал мальчику один из мудрецов… по чистой случайности оказавшийся рядом, — буквально прошипел сказочник, испепеляя взглядом открывшего рот Кермега. — И спросил мудрец:

«Как ты назвал этот камень?»

«Я не один день блуждал по пещерам, — отвечал мальчик, — и решил, что достиг самой середины нашего острова. И назвал я камень Сердце Озера».

«Вот оно! — вскричал мудрец. — Боги послали тебе этот камень, дабы вселилась в твоё сердце надежда. И дали нам подсказку! Мы назовём наш город Сердце Озера!»

Как только прозвучали эти слова, разверзлись небеса и спустился на землю тот бог, что предупреждал людей годы назад.

«Дети мои, — сказал он. — Вы нашли то, что искали. Отныне ваш город будет называться Сердце Озера, и в самом его центре будет лежать камень, названный так же».

И тогда засверкал камень под названием Сердце Озера так ослепительно, что осветил каждый уголок острова, дал каждому человеку чуточку своего тепла. И рассеялась огромная волна, и вновь на небе стало видно солнце. Город был спасён.

А мальчик, нашедший камень, стал первым королём острова. Он правил мудро, и жили все долго и счастливо. А камень, по чьему имени назвали город, стоял в самом его центре, и свет его вселял надежду каждому, — сказитель замолчал, переводя дыхание, и глотнул немного вина.

— Хорошая сказка, — кивнул Карпре. — Вот только одно мне интересно — много ещё таких камней нашли в той пещере? Не знаешь, старик?

— Сотни алчущих богатства людей бросились на поиски камней в ту пещеру, но нашли только самый обычный кварц.

— А что, — просил неугомонный Кермег, — Сердце Озера не помогло людям во время войны?

— Во время войны не помогало ничего, — грустно покачал головой сказитель. — Жалкой горстке людей удалось убежать из города, но им не удалось забрать камень. Именно беглецы с Сердца Озера построили этот город и деревни.

— Вот оно что, — хмыкнул Карпре. — Ну что ж, может, мы поможем найти им надежду. А ты, старик, расскажи что-нибудь ещё.

Сказитель начал другую историю, но Велион уже не слушал его.

«Поможем найти надежду, — думал он. — Одно упоминание о камне вселило надежду в Карпре. И не только в него. Я тоже начал на что-то надеяться, хотя и не понимал этого.

Пусть эта надежда окажется не ложной. Хоть бы она…».

Чёрный могильщик резко встал и направился прочь из общей залы.

Он знал, что его надежды несбыточны. Но это не мешало ему надеяться, хоть и сам не знал на что именно.

Глава 5. Сердце Озера. Кусок кварца

По озеру шла мягкая приятная волна. Если лечь на спину и закрыть глаза, можно представить, что находишься в колыбели, которую очень осторожно раскачивают.

Велион не знал, была ли у него когда-нибудь колыбель, но представлять её ему ничего не мешало. Это было даже приятно. Будто бы он доживал моменты детства, которого у него не было.

Если открыть глаза и встать к борту, начинает казаться, что ты находишься в центре голубого кристалла — над головой было небо, под ногами озеро, а где-то далеко впереди их голубизна сливалась в единое целое.

«Старею, — подумал могильщик, отворачиваясь от борта. — И одновременно впадаю в детство, как старик, который разучился снимать штаны, чтобы сходить по нужде».

Приятный ветерок, приятная волна. Холод, идущий от воды, ослаблял жару. Прекрасная прогулка. Миг тишины и покоя перед могильником. Вот только рыбой от палубы несёт. Моряки хотели рыбачить по дороге, но Карпре, морща нос, запретил, доплатив сверху прежней цены за провоз пять грошей. Велион, которого тоже не прельщала перспектива сидеть среди живой рыбы, был ему благодарен. Так что, если дышать ртом, можно было спокойно наслаждаться погодой и прогулкой.

Но радовались далеко не все. Карпре с мрачной миной бродил по палубе, он не пил второй день и, судя по всему, ему сильно докучала боль. Кермега рвало. Над бортом торчала только его задница. Трое рыбаков и остальные могильщики резались в кости, время от времени взрываясь руганью, когда кости перекатывались от крена палубы.

— Если на воду смотреть ещё хуже, — буркнул Хромой Кермегу, отвлекаясь от костей.

— А ты хочешь, чтобы этот гадёныш наблевал мне на палубу? — ворчливо сказал Крун — загорелый крепкий мужик, хозяин баркаса. Судя по его виду, человек, которого тошнило от малой волны, не вызывал у него ни малейшего уважения.

— Убрал бы, — пожал плечами Хромой.

— И снова бы начал блевать, — скривился «капитан». — Его желудок сейчас любое дерьмо перевернёт. Ничего, хорошо идём, часа в два пополудни уже на месте будем, так что недолго ему осталось мучиться.

— Да это разве волна, — встрял другой рыбак. — Вот мне дед рассказывал, когда они с острова-то бёгли такая волна была, что из ста кораблей, вёзших беглецов, один только до берега и дошёл.

— Так что, ваши предки с острова? — удивился Карпре, на миг прекратив своё метание по палубе.

— А то. Все, кто выжил, основали наш городишко и деревни на несколько миль по берегу озера.

— Да уж, действительно мало кто выжил, — хмыкнул прокажённый. — Да и из нас мало кто до завтрашнего обеда доживёт. Можно сказать, Халм сделал правильный выбор, сбежав прошлой ночью.

— Не каркал бы, — поморщился один из братьев с трудно запоминающимся именем.

— Я не каркаю, я констатирую факт.

— Так не коста… Заткнись, короче.

— Молчу-молчу. Велион, уж не тошнит ли тебя?

— Нет, — не раскрывая глаз отозвался Чёрный могильщик.

— А чего валяешься с закрытыми глазами?

— Просто так.

Карпре подошёл к Велиону и уселся рядом. Тотенграбер, недовольно сопя, открыл глаза и отодвинулся от прокажённого, вызвав у того кривую ухмылку. Заразиться он не боялся, просто ему была неприятна кампания старого знакомого.

— Как ты думаешь, Велион старый друг, почему устное народное творчество пережило войну, а факты, занесённые на бумагу — нет? — весело произнёс Карпре. — Ведь мы слышали за последние дни столько легенд, о Сердце Озера, о тех ужасных волнах, из-за которых погибло столько людей, легенд, которые нам рассказывали малообразованные люди. В то время, когда эти легенды ходят по народу, столько учёных мужей бьётся над проблемой раскрытия тайны войны и ничего не могут добиться? Мы ведь знаем так мало о довоенных временах, а любой ребёнок, живущий на каком-нибудь отдалённом хуторе, слышал десятки довоенных легенд.

— Легенды не горят.

— Что?

— Легенды не горят, — повторил Велион, садясь. — Рукописи, архивы, дневники, вот они — горят. Все довоенные города превратились в могильники, библиотеки и архивы недоступны. А легенды знает любой старик.

— А как же воспоминания учёных мужей? — не унимался Карпре. — Ведь что-то они должны были знать. Куда подевались люди, стоявшие у истоков войны? Где все, кто знал хоть что-то? Неужто все погибли семьдесят лет назад? Неужели никого не осталось?

— А ты-то знаешь об этом что-нибудь?

— Нет, — покачал головой прокажённый. — Я думал, что, возможно, что-нибудь знаешь ты, могильщик, побывавший в сотнях могильников.

— Если бы я что-то знал или вытащил какой-нибудь архив, в котором что-нибудь об этом говорилось, я бы давным-давно выкупил бы себе замок с кучей слуг и ходил в могильники для развлечения, а не из нужды.

— Ты думаешь тебе бы столько заплатили? — с проснувшимся интересом спросил собеседник Велиона, поправляя повязку на руке.

— Мне столько предлагали за то, чтобы я вынес всю библиотеку из Халлуи.

Карпре рассмеялся. Халлуи, предположительно, когда-то являлся столицей одного из довоенных королевств. Этот огромный город, по размерам превосходящий даже Имп, но уступающий легендарной Илленсии, был набит магией настолько, что даже бывалые могильщики расковали заходить только на окраину. Библиотеки же обычно строились в центре городов, а туда сунуться мог только самоубийца.

— Не хочешь ли ты, глубокоуважаемый и такой опытный могильщик, провести мастер-класс для нашей молодёжи? — сказал Карпре, отсмеявшись. — Возможно, это кому-то спасёт жизнь.

— По-моему нашей молодёжи плевать, — буркнул Велион, кивая в сторону Кермега.

— Я говорю и про могильщиков не столь опытных как ты.

— И что я им сейчас покажу?

— Не хочешь, — тяжело вздохнул прокажённый. — Или, быть может, твои познания в теории не так велики как мои?

Чёрный могильщик пожал плечами.

— Что ж, — издав второй картинный вздох, произнёс Карпре, — тогда я кое-что расскажу, и да поможет этот рассказ скоротать нам дорогу. Кермег, твою мать, возьми вон ту пустую бадью и садись сюда. Она, конечно, пахнет рыбой, но тебе, по-моему, уже просто нечем блевать.

Все могильщики, в том числе Кермег, чьё крысиное личико светилось прямо-таки травяной зеленью, и даже рыбаки собрались около Карпре.

— Чаще всего, — начал прокажённый, — в могильниках встречаются четыре вида магии: остаточные эманации боевой магии, за свой вид в кругах могильщиков именуемые змеями, проклятья, ловушки и сторожевые заклинания. Начну со змей… Кермег, ты боишься змей?

Кермег, чья голова исчезла в глубине бадьи, отозвался невнятным мычанием.

— А чего ж тогда тебя от одного упоминания о них начало полоскать? — насмешливо сказал Карпре. — Не волнуйся, это не настоящие змеи. Так вот, змеи — остаточные э… хм… вряд ли вы знаете, что такое эманации. В общем, это остатки боевых заклинаний, применяемых когда-то. Если эти заклинания попадут в камень или землю, их мощь рассеется. Но в том случае, если они попадают на металл, особливо — благородный, то укореняются в них, становясь эдаким запутанным энергетическим комом. Снять это заклинание — проще простого, надо просто распутать комок, и заклинание разрушится. Но делать это надо аккуратно, иначе можно остаться без рук, а то и без головы. Если неосторожно порвать хотя бы одну змейку или неаккуратно на неё нажать, сила кома высвободится, скорее всего — на тебя. Проблема змей в том, чтобы именно разорвать связующие части, иначе энергия заклинания не рассеется. Делать это надо аккуратно и обязательно в тех местах, где змея имеет наименьшую толщину. Впрочем, особо слабые змеи рассеиваются, стоит их распутать. Если же они слишком толстые и слишком перепутались между собой, то браться за такую работу — самоубийство.

Проклятья уже серьёзней. Их могильщики чаще всего снять не могут, — лицо Карпре скривилось. — Те, кто пробовал, поплатился. Действие проклятий самое различное — от мгновенного иссыхания на месте, до длительного по своей продолжительности гниения всего тела. Эти проклятья когда-то бросали в людей, но, видимо, не попадали. Чаще всего они сидят на благородных же металлах или на драгоценных каменьях, имеющих, по слухам, упорядоченную структуру. Проблема в том, что проклятья стараются как бы перепрыгнуть с вещицы, которую ты держишь, на тебя. Скорее всего, они делают это при приближении любого живого существа. Но есть способ уберечься от этого — просто не прикасаться к этим вещам голой кожей. Взял в руки, на которые надеты перчатки, замотал в тряпочку и пошёл продавать какому-нибудь придурку, чаще всего — магу, решившему, что он сможет это проклятье снять.

Про ловушки рассказать можно многое, но я скажу коротко — в них лучше не попадать. Хвала богам, их позволяют нам увидеть перчатки. Так что не стоит соваться ни в капканы, ни в лассо, пусть даже в центре этого капкана лежат такие богатства, что и королям не снились.

Сторожевые заклинания похожи на ловушки. Чаще всего они стоят на дверях, ими запечатываются шкатулки с драгоценностями и прочая хрень. Чаще всего они снимаются ключевым словом или простенькой головоломкой, вроде печатей, на которые надо нажать в определённом порядке, или паззла, который надо собрать. Но встречаются и вещи посложнее. Их лучше не трогать. А ключевое слово можно угадывать до посинения. Так что мы боремся в основном со змеями.

Есть ещё, конечно, проклятые леса, животные и люди, исковерканные магией, твари, которые когда-то эта магия вызвала, а они вместо того, чтобы сдохнуть, начали размножаться. Бывают видения, появляются призраки. Выделяются ядовитые газы, лава… чего только не бывает. Но — это редкость, бывает не везде, чаще всего — в крупных могильниках, где бушевала наисильнейшая магия.

— А могильник, к которому мы сейчас плывём, относится как раз к таким, — буркнул Велион.

— Поэтому я всё это и рассказываю, — неприятно усмехнулся прокажённый.

Могильщики и рыбаки сидели с мрачными лицами. Кермега согнул приступ рвоты.

«Крупный могильник — крупные неприятности, — подумал Велион. — А мы крупные кретины. Но отступать уже некуда».

Слабый тёплый ветерок неожиданно затих, а ещё через миг на баркас налетел сильный холодный порыв, который вновь сменился лёгким бризом. Люди, плывущие на рыбацком баркасе, одновременно подумали, что это предвещает неприятности, но никто не произнёс ни слова.

Карпре усмехался, он тоже не собирался отступать.

— Вот это… — пробормотал Хромой.

— Ага, — пробормотал Карпре. — Велион, старый друг, видел когда-нибудь такое?

Велион покачал головой. Нет, такого он действительно не видел.

Остров они заметили уже давно. Но только приблизившись к нему на расстоянии мили или полутора, можно было понять, насколько грандиозный могильник им предстояло исследовать.

Город имел просто гигантские размеры. Наверняка когда-то здесь жило не менее сотни тысяч человек. По центру острова располагался каменистый холм с плоской вершиной, к которой вело множество пандусов, лестниц и серпантинов. Сам холм занимала многоуровневая застройка, делящаяся на шесть или семь улиц, опоясывающих его. Иногда они пересекались аллейками с множеством скульптур и памятников. Дома, стоящие на этих улицах, были в большинстве своём многоэтажные, с вычурными разноцветными крышами. Из-за многоуровневой застройки казалось, что весь холм покрыт весёлой разноцветной черепицей, стен и окон практически не было видно.

У подножья холма располагалась основная часть города — кварталы посерее да победнее. Не кварталы бедноты, а именно кварталы победнее. Мощная трёхэтажная застройка, пересечённая широкими улицами, складские помещения, отделанные орнаментами, цеха, крыши которых покрывали барельефы. Эти окраинные кварталы выглядели богаче, чем многие центральные в послевоенных городах.

Прямо по курсу виднелся залив, в котором и располагался порт. Этот порт стал могильником кораблей, прекрасных бригантин, яхт, каравелл. Даже рыбацкие лодки выглядели грациозно, а пузатые купеческие корабли напоминали лебедей, собравшихся в стаю. Всё это теперь громоздилось грудами рассохшегося и гниющего дерева, держащегося на плаву только из-за того, что часть кораблей утонула и теперь подпирала днища других.

Но больше всего поражала глаз застройка, покрывающая вершину холма. Купеческие и графские поместья были просто дворцами. Тонкие шпили в глубине вершины, пузатые башенки ближе к краю, зубчатая стена — всё это представлялось единым целым, одним огромным замком, в котором, наверное, могли жить боги или демоны.

Даже разруха не бросалась в глаза, руины зданий и выжженные аллеи, казалось, прикрывались другими зданиями и свежей зеленью разросшихся парков.

— Нет маяка, — удивлённо сказал один из братьев с островов Щита. Второй, менее разговорчивый, закивал.

— Есть, — сказал Карпре изменившимся голосом. Голосом, полным восторга, желания и надежды. — Есть. Смотри в центр холма.

— Все и так туда смотрят, — хрипло сказал Крун.

По центру холма располагалась самая высокая башня, кажущаяся невесомой из-за своей тонкости. Её вершина немного расширялась, образуя небольшую площадку. На как раз солнце набежала небольшая тучка, и собравшиеся на палубе баркаса люди увидели слабое в свете дня мерцание.

— Иногда по ночам его и с берега видно, — заворожено поделился владелец баркаса.

— Сердце Озера там, — алчно облизнув губы, сказал Карпре. — И клянусь, я его достану. Мы просто должны его достать. Капитан, правь левее, в порту мы не встанем, напоремся ещё на какую-нибудь затонувшую посудину.

— Не учи отца… — ответил Крун, впрочем, ничуть не раздражённо. Кажется, вид Сердца Острова поглотил его полностью. Впрочем, как и других.

— Я хочу туда, — прошептал Кермег, который, казалось, забыл про свою морскую болезнь.

— Попадёшь, — восторженно пообещал прокажённый могильщик. — Попадёшь, сопляк, я тебе это обещаю.

Кермег посмотрел на Велиона. Чёрный могильщик усмехнулся и ободряюще ему кивнул. Мальчишка вновь направил свой горящий взгляд на Сердце Озера, город, где он, скорее всего, сложит голову.

— Теперь я верю, что это не обычное для легенды преувеличение, — сказал Карпре, оглядывая корабли в порту. — Что не утонул только один корабль. Иначе, как бы столь великий народ мог построить вшивый городишко, как Кремь?

— Экий ты образованный, — буркнул Хромой. — Даже чересчур, мать твою. Емонация, ксанатация, преувеличения обычные для легенды, больно мудрёные слова знаш. У нас бы за такое морду разбили, чтобы не выпендривался.

— Шесть лет в церковной приходской школе, — усмехнулся прокажённый, ничуть не испугавшись. — Мне обещали, что я стану превосходным проповедником, но найденные мною перчатки помещали сделать это. А ты, Велион, знаешь мудрёные слова?

— Может быть, — сухо отозвался Чёрный могильщик. — Уж что такое «эманация» — знаю.

— Тоже монахи воспитывали?

— Нет. — На губы Велион выползла неприятная усмешка. — Далеко не монахи. Хотя, смотря с какой стороны посмотреть.

— А кто же тогда?

— А вот это не твоё дело, проповедник.

— И всё же?

— А ну от борта, сухопузые, — прервал их Крун. — Мранти, мать твою, правь налево, там заливчик хороший есть.

— Ну вот, почти и приплыли? — подмигнул Карпре Велиону. — Разомнёмся, а, могильщик?

Велион презрительно скривил губы. Разминка обещала быть смертельно опасной. Но от этого только интересней.

Черноволосый могильщик спрыгнул с баркаса, его сапоги по щиколотки погрузились в воду. Карпре, соскочивший с борта следом, весело произнёс:

— Берег черепов.

— Угу, — буркнул Велион, оглядываясь.

Действительно «берег черепов», по-другому не скажешь. Песчаный откос, ведущий к воде, был усыпан костями. Кости покрывали даже дно залива, видимо, менее подверженное приливам, чем морское.

— О, боже, — прошептал Кермег. — Что здесь произошло?

— Как и везде — резня, — усмехнулся Карпре. — Ничего, насмотришься ещё в других могильниках.

— Одежды нет, — встрял Хромой. — Ни обрывков одежды, ни доспехов, ни оружия. Такое ощущение, что их сюда привели голыми.

— И казнили, — докончил Велион. — Скорее всего. Тут мы ни хрена не найдём, надо идти в город.

— Конечно, в город, — скривился прокажённый. — Сердце Озера ждёт нас именно там.

— Я бы не советовал, — игнорируя Карпре, сказал черноволосый могильщик, усевшемуся на корточки и ковыряющемуся в костях Кермегу, что вызвало у парня жуткую панику. — Ничего, — усмехнулся он, — останки, кажется, чистые.

— Но ведь нельзя так, — пробормотал Кермег. — Надо их похоронить… Не хорошо ведь. Да и усопшие могут за такое проклясть…

— Похоронить? — насмешливо переспросил Карпре. — А как ты собрался идти на могильник? Как ты будешь зарабатывать деньги? Парень, у тебя вся жизнь уйдёт на то, чтобы похоронить всех погибших здесь. Впрочем, можешь оставаться здесь с рыбаками и закапывать кости сколько твоей душе угодно.

— Нет, я пойду в город.

— Так и не ной тогда. Тебе придётся работать с костями, шевелить их, разбрасывать, наступать, чёрт, даже иногда спать на этих костях, мы делали это ни раз, и никакого проклятья усопших ни на кого не пало. Я даже задницу костью как-то вытирал, лопух, видишь ли, на некоторых могильниках не растёт. Мы и так прокляты, мать твою, так что можешь ничего не бояться. Но делай это только в том случае, если ты абсолютно уверен в том, что под какой-нибудь из костяшек не завалялось куска железа, способного впитать в себя проклятье или удержать парочку змей. Ты уверен, что в этих нагромождениях нет таких? Вот и не лезь своими ручонками куда не следует, просто иди по костям. А с тобой, Велион, — Карпре повернулся к черноволосому могильщику, сидевшему на песке, — я хочу поговорить наедине.

Велион, только усевшийся на пустой участок берега, пожал плечами и поднялся с песка.

Они начали подниматься по береговому откосу, отбрасывая ногами полузанесённые песком кости. Велион обратил внимание на то, что скелеты в основном были женскими, а детских не было совершенно. Он вспомнил Имп. Наверняка здесь казнили магов, вернее — магичек.

Два могильщика забрались по берегу и вышли на дорогу. Здесь костей было ещё больше. Размытые дождями и разбросанные ветром скелеты валялись кругом, среди них уже можно было увидеть ржавое оружие, одежду. И появились первые видимые змеи заклинаний.

— Мать твою, — ругнулся Карпре.

Велион усмехнулся. Слишком много магии. Слишком давит атмосфера того, что произошло здесь. Соваться в город не стоило, ой, не стоило.

— Мухи, — сказал он вслух.

— Что — мухи? — спросил Карпре.

— Мухи летают, — пояснил Велион.

— И что? Твою мать, говори нормально.

— Я и так говорю. Летают мухи, вон пробежала ящерка. Здесь есть живность, значит, место не такое страшное.

— Не такое страшное, как Имп? — резко спросил прокажённый. Чёрный могильщик в ответ кивнул. — Хвала богам. Значит, шанс есть.

— Не думаю, — сухо сказал Велион. — Здесь вообще нечего делать, слишком опасно. Я не сунусь в центр.

— Почему?

— Потому что я не самоубийца. Смотри, разрушений очень много, вблизи это видно лучше, чем с баркаса. Здесь была настоящая бойня, а значит, остаточных эманаций магии здесь много. К центру будет ещё больше, так в каждом могильнике. В общем, я не сунусь дальше второй улицы.

— А как же Сердце Озера?

— Оно нужно тебе, Карпре, мне — нет. Если хочешь его получить, иди один. С тобой пойдут только добровольцы, я не отпущу ни одного из этих сопляков на верную смерть с тобой, если они этого не захотят.

— Ты идиот! — взорвался Карпре. — Кретин! Как я без тебя дойду туда, а? Ты мне был нужен, а не они! Опытный, бывалый могильщик! — Он подскочил к Велиону, схватил его за грудки. — Не бросай меня! — его перекошенное лицо приблизилось к лицу черноволосого могильщика, слюна брызгала на куртку. — Сукин ты сын! Это бунт! Я тебе…

Велион резким движением отстранил прокажённого от себя.

— Это всё, что ты хотел сказать? — спросил он.

— Нет, — зло ответил прокажённый. — Я хотел обсудить с тобой то, как мы дойдём до этого маяка. Эти придурки пусть бродят по окраине.

— Обсуждения не будет. Я в центр не пойду.

Карпре был готов взорваться ещё раз, это было видно, но он сдержался. Набросил на лицо фальшивую улыбочку и, поправляя куртку, пропел елейным голоском:

— Я всегда уважал в тебе осторожность. Что ж, не хочешь идти — не надо, пойду с другими.

— Только с теми, кто захочет.

— Не ты здесь командуешь, Велион. Да они бросятся за Сердцем за мной.

— И погибнут.

— Они могильщики, друг мой, все могильщики рано или поздно гибнут. Работа, знаешь ли, такая.

— Знаю. Но предпочитаю поздно, а не рано.

— Как знаешь.

Велион пожал плечами и, развернувшись, пошёл в сторону берега.

Другие могильщики ждали своих опытных товарищей с напряжёнными лицами, понимали, что их судьбу, фактически, будут решать эти двое. Но оба выглядели спокойно, что немного успокоило других.

— Я буду ходить по окраине, — сказал Велион сразу как подошёл к остальным. — Карпре идёт в центр. Кто куда?

— Мы с тобой, — сразу сказал один из братьев.

— Я тоже, — помедлив, произнёс Хромой.

Велион перевёл взгляд на Кермега. Тот не знал, что делать. Мальчишка смотрел то на Карпре, то на Велиона. Он боялся. Но в его взгляде кроме страха была ещё и решимость. Решимость любопытного ребёнка, решившего заснуть голову в костёр, чтобы посмотреть на красоту углей вблизи.

— Я с Карпре, — сказал он, наконец.

— Ты подписываешь свой смертный приговор, парень, — тихо проговорил Велион, стараясь сделать голос как можно более убедительным.

— Я - могильщик, — гордо вскинул подбородок Кермег.

Чёрный могильщик пожал плечами и отвернулся, едва успев заметить самодовольную ухмылку Карпре. Ему было жалко парня. Молодой глупец… наверное, решил, что Карпре один не справится, что тому нужна его помощь. Но парень захотел идти сам, оставалось надеяться только на то, что ему повезёт.

«Если Карпре вернётся один, я его убью», — зло подумал Велион.

— Приступаем, — сказал он вслух, закидывая рюкзак за спину и поправляя перчатки. — Мы идём вдоль берега, посмотрим, где лучше войти в город. После заката встречаемся здесь.

Дождавшись приближения братьев и Хромого, тотенграбер кивнул им и зашагал по песчаному берегу.

Им вслед, совершенно неожиданно для всех, послышалось:

— Удачи!

Велион удивлённо обернулся и увидел, что Крун, пожелавший им удачи, машет рукой. Могильщик несколько секунд думал, что ему сделать, слишком неожиданным был этот жест рыбака. Неожиданным и совершенно забытым.

— Спасибо, — крикнул он, наконец, и тоже помахал в ответ рукой.

Хромой пробормотал:

— Охренеть. Как ему пришло в голову пожелать удачи могильщикам?

— Может, это Сердце Озера так на него повлияло? — предположил второй, молчаливый, брат. — Или мы всё-таки люди, если и с нами по-человечески?

Первый брат молча смахнул с лица набежавшую слезу.

— Не трогай! — рявкнул Велион на Хромого.

Хромой отшатнулся от позолоченной тарелки так резко, что даже сел на задницу.

— А чего? — спросил он, поднимаясь и отряхивая штаны.

— Слишком много узлов, тебе бы руки оторвало, если бы порвались, — пояснил Чёрный могильщик, подходя к нему. — Вот гляди, узел, узел, здесь вообще два спутанных. Как змея, пожирающая свой хвост.

— Ты только что такой же распутывал, даже порвал чуток.

— Не такую же, слабее.

— Ну, тогда спасибо, — сконфуженно поблагодарил Хромой. Но уже через секунду на его губы выползла усмешка. — А эту можешь?

— Могу, — сказал Велион, подумав.

— Покажешь?

— Покажу.

Тотенграбер склонился над тарелкой, вгляделся. Вообще-то, он бы никогда не стал трогать таких змей — тарелка была недорогой, а риск слишком велик. Но если это когда-нибудь спасёт Хромому жизнь, он готов был рискнуть.

Могильщик протянул правую руку к тарелке, аккуратно прикоснулся к одной из змей. Кончики пальцев занемели, как будто по ним чем-то ударили. Терпимо. Но если бы силы в заклинании оказалось больше, ощущение было бы такое, будто ему по пальцам прошлись молотком, а то и вовсе заклинание рвануло бы даже от этого лёгкого прикосновения.

Велион тяжело вздохнул и пробежался пальцами по самой толстой змее, аккуратно взялся за неё второй рукой. Медленно, практически ласкающе, растянул её, чувствуя, как напряжение змей растёт, взялся за другую, двумя быстрыми движениями выпутал её с одного конца, ещё двумя с другого, ухватил третью. Вторая тем временем медленно начала растворятся, выделяя в воздух энергию. Тотенграбер тихо перевёл дыхание, готовясь сделать заключительное движение, которое должно собирался распутать комок и разорвать уже практически растворившуюся связующую змею.

Но понял, что сейчас сила высвободится, слишком сильно растянул её. Или, быть может, баланс сместили начавшие растворяться другие змеи.

— Хромой, — тихо сказал Велион, облизав пересохшие губы, — сваливай.

— Что?

— Беги, мать твою.

Хромой понял. Он быстро отскочил и, сделав ещё несколько прыжков в строну, спрятался за стоящую невдалеке телегу.

— Давай! — крикнул он из укрытия.

«Чего давать-то?», — раздражённо подумал замерший Велион.

Он пару раз глубоко вздохнул и начал аккуратно возвращать на место змей. Напряжение выросло ещё немного, могильщику даже начало казаться, что в воздухе запрыгали искры. Это было плохо, очень плохо…

Велион выматерился и, резко отбросив змей, прыгнул назад, пополз задом. Змеи на миг будто сжались и энергия высвободилась. Полыхнуло зарево, Велион зажмурился, прикрыл голову руками, одновременно подтягивая к груди ноги…

Ничего не произошло. Он аккуратно выглянул из-под рук. Тарелка растеклась небольшой лужицей, мостовая рядом немного почернела — и всё. Взрыв был локальным. И если бы Велион продолжал аккуратно складывать змей, то остался бы без рук. Как минимум.

— Всё нормально! — тяжело переведя дыхание, крикнул он.

Хромой осторожно вылез из-за телеги.

— Ну, ты меня и перепугал, — пробормотал он.

— Я сам испугался, чуть рук не лишился.

— Зато я теперь знаю, что к таким штуковинам лучше не лезть. Вот так, наверное, и кончают большинство наших?

— Не всегда, Хромой, не всегда. Вспомни Карпре.

— Да уж… — протянул Хромой. — А где братья-то?

— В таверну полезли, — напомнил Велион. — Криков вроде не было, так что всё должно быть нормально.

— Возвращаться пора, через час закат.

— Пора, — кивнул Велион.

Действительно, до заката остался час, максимум — полтора. Значит, они ходят по городу около пяти часов. Как быстро идёт время за работой…

Город Сердце Озера оказался хорошим могильником, нехоженым и богатым, просто мечта. Хотя, мечта довольно опасная. Большую часть времени приходилось искать обходные пути, стараться зайти поглубже в город, но слишком часто дорогу преграждали целые завалы, многие улицы были заполнены магией под завязку, так что, если выйти на чистый от магии берег, окажется, что они прошли едва больше мили. Впрочем, того, что они находили на «бедной» окраине вполне хватало — Велион подобрал несколько золотых монет, пару колец, ожерелье. Хромой тоже не уйдёт без добычи, хотя большую часть времени он тратил на сущую ерунду.

Карпре и Кермег скорее всего погибли, это было вероятнее всего. Хотя, может, у Карпре всё-таки хватило мозгов, чтобы свернуть с дороги. Вряд ли, конечно, но всё же…

— Эге-гей! — заорал совсем рядом один из братьев, тот, что разговорчивее. — Смотрите, что мы нашли!

Велион обернулся на голос. Братья шли с довольными улыбками, хотя у одного из них, молчаливого, на лице, помимо счастливой мины, были свежие ожоги, впрочем, лёгкие. Он-то и тащил, потряхивая, в руках сумку, из которой слышался звон монет.

— Тут выручка за год, наверное, — со смехом продолжал разговорчивый. — В основном, конечно, медяки, но и золота с серебром хватает, на вид марок сорок, не меньше.

— Поздравляю, — улыбнулся Велион.

— Ага, К'хиистропхаку только рожу опалило, а так ничего, — могильщик из-за Ядовитого моря произносил звуки имени своего брата вычурно, чуждо.

— Ну чего, пойдём? — спросил Хромой.

— Пошли, — кивнул Велион, поднимая с земли свой рюкзак, который оставил на земле, чтобы не мешал.

Пока могильщики возвращались к лагерю, который должны были разбить рыбаки, большую часть времени они спорили. Братья предлагали уходить уже завтра с утра, Хромой возражал, Велион в основном помалкивал. Хромой бурчал, что у него слишком мало добычи, это братья много заработали. Те в ответ посмеивались над Хромым, предлагали поделиться, конечно же — медью, а то больно тяжело её тащить. Хромой ворчал, что медь на хрен ему не нужна, если завтра он сможет набрать золота. Тем более, говорил он, Карпре будет против. Карпре — труп, твердили братья, это факт, могильщик слишком опасный, не дошёл Карпре до центра, сдох. А если и жив, чёрт с ним, пусть хоть до конца дней своих живёт здесь, рыбаков можно перекупить. Не хотите заработать ещё, сидите на своих жопах на берегу, бубнил Хромой, а я буду колотить деньги, да столько, что вам придётся помогать мне тащить мешок. Братья смеялись и говорили о синице в руке, к тому же трупам ни золото, ни медь, ни даже алмазы вместе с Сердцем Озера не помогут, да, Велион? Велион говорил, что видно будет, что делать дальше, когда они вернутся. Не помогут, повторяли братья, а Карпре трупак, можно даже поспорить, никто не хочет? Никто не хотел.

Но когда четверо могильщиков вернулись к лагерю, братья, которые уже почти уговорили Хромого поспорить с ними на всё заработанное ими за сегодня золото (оказывается, помимо выручки трактира они насобирали приличное количество украшений), что прокажённый мёртв, заткнулись. Потому что Карпре, совершенно живой, сидел с рыбаками у костра, на котором болтался котелок, и ржал в голос. Но сколько Велион не вглядывался в берег, Кермега он не видел.

— Эй, могильщик, чего-то ты мрачнеешь, — настороженно сказал молчаливый брат.

Велион промолчал, но, кажется, все и так всё поняли.

— Ого, братья могильщики! — весело заорал Карпре, когда увидел приближающуюся четвёрку. — И с добычей! Да и я не с пустыми руками!

Братья и Хромой вяло поприветствовали его, Чёрный могильщик промолчал, продолжая пытливо всматриваться в черту берега.

Могильщики подошли к костру, начали раскладывать вещи. Велион сбросил свой плащ и рюкзак поодаль от других, отцепил ножны с мечом от пояса и сел, слушая самодовольные разглагольствования Карпре. Тот, оказывается, пройдя два квартала совершенно остановился, оказавшись в тупике. Долго мыкался туда-сюда, но дорога была только назад.

— И тогда я нашёл подземный ход, — рассказывал прокажённый. — Просто увидел магическую завесу, решил проверить. И наткнулся на хорошо освещённый подземный коридор, почти даже пустой, всего-то несколько скелетов, а магии и вовсе не было. Тогда я пошёл по коридору, шёл долго, пока не увидел выход на поверхность, хотя коридор шёл ещё дальше. Я поднялся по лестнице и оказался, как вы думаете где? Прямёхонько за стеной, ограждающую вершину холма. Время было позднее, и я пока решил вернуться. Прошёл до берега, как по прямой дороги, без всякой магии. Так что, ребята, завтра я найду Сердце, это я вам говорю, — Карпре замолчал и глотнул немного сидра.

Велион сидел молча, угрюмо глядя на прокажённого, остальные могильщики тоже помалкивали. Карпре медленно цедил сидр, изредка косо поглядывая на своего черноволосого коллегу, он заметно нервничал, так нервничал, что решил положить на колени принадлежащие ему ножны с саблей.

"Не надо торопиться, — думал Велион. — Не надо…"

Прошло ещё несколько минут. Все угрюмо продолжали молчать. Рыбаки, чувствуя напряжение, один за другим удалялись от костра. Наконец, Велион, взяв в правую руку ножны, поднялся на ноги и медленно направился к остальным могильщикам.

— Где Кермег, Карпре? — сухо спросил он, подойдя к костру.

— Я ему не нянька, — нервно сказал Карпре.

— Я спрашиваю — где Кермег?

— Умер, — рыкнул прокажённый, яростно тиская рукоять своей сабли. — Знаешь, Велион, это случается.

— Знаю, — всё тем же холодным тоном произнёс Велион. — Отведи меня на место его гибели.

— Зачем?

— Чтобы я посмотрел, как он погиб.

Карпре задёргался ещё сильнее, вскочил на ноги, подлетел к Велиону, оттолкнул.

— Он получил тяжёлую рану, — зашипел он. — А я решил его добить, чтобы парнишка не мучился. Не смотри на меня так, Велион, так и было, можешь меня не пугать своей каменной рожей, пуганый я. И клинок с которой стороны брать тоже знаю.

— Быть может, знаешь, — процедил Велион. — Но и я кое-что знаю. Знаю, что ты лжёшь. Парень получил не тяжёлую рану, а ты его добил, чтобы не терять время, чтобы не тащить сюда. Или просто ушёл оставив его умирать. Ведь он не мог тебя напугать, как я тогда, а, Карпре, не мог? Все знают, что ты бросаешь товарищей с большей лёгкостью, чем деньги. Так что, Карпре, я прав?

"Прав, — мрачно себе ответил за коллегу Чёрный могильщик. — По глазам твоим гадским, ублюдок сраный, вижу, что прав".

— Да пошёл ты, — прошипел Карпре.

Велион не ответил, просто вытащил из ножен меч, отбросил ножны в сторону. Остальные могильщики отошли к морякам, освобождая им дуэлянтам место для драки. Карпре не очень-то любили, да и не за что было его любить, это становилось ясно сразу, без раздумий, и никакой причины к этой нелюбви, кроме самого его существования, не было.

Велион сделал шаг вперёд, поднял свой меч в атакующее положение. Карпре выругался и обнажил свой клинок — сильно изогнутую саблю, лёгкую и, на вид, очень острую. Он и атаковал первым, видимо поняв, что словами это дело уже не решить. Черноволосый отбил его удар, сам сделал острожный выпад, который прокажённый отразил с лёгкостью.

Отразил и бросился в яростную атаку. Велиону пришлось отступить на три шага, он едва не получил порез бедра, но, в общем, ушёл целым, хотя и не ожидал, что Карпре окажется настолько ловок. Черноволосый тотенграбер сам пошёл в атаку, размашисто, крестя мечом перед собой, заставляя отступить противника или силой проломить его защиту. И, чуть не получив клинок в живот, отступил. Карпре плевал на его размашистые атаки, легко уходил от меча и проводил тонкие, направленные контратаки.

— Карпре, сука, если убьёшь Велиона, мы тебя завалим толпой, — крикнул Хромой, братья поддержали его одобрительным ворчанием.

— Заткни пасть, падаль, — прошипел ему прокажённый, не оборачиваясь. — Ну что, Велион, не ожидал? А я тренировался.

— Чтобы бросать других могильщиков, не опасаясь возмездия? — презрительно бросил Велион.

— Да пошёл ты, падлюга, — рявкнул Карпре и атаковал, это, кажется, его зацепило. Велион ушёл от атаки, начал кружить, стараясь зайти за спину противнику, но тот, естественно, не пускал. Чёрный могильщик начал проклинать себя за то, что так плохо занимался фехтованием в детстве.

Карпре, почувствовав себя уверенней, снова пошёл в атаку, сделал несколько резких выпадов, тыча саблей то в живот, то в лицо Велиону, который снова начал медленно пятиться назад. Прокажённый опять пошёл вперёд, его лицо кривилось в весёлой ухмылке. Черноволосый могильщик понял, что если будет отступать дальше, то ему рано или поздно придёт конец. Он атаковал, яростно, быстро, беспорядочно перемещаясь из стороны в сторону, делая выпады с разных сторон и под разными углами, чтобы сбить противника с толку, вывести из равновесия, но это оказалось сложно, прокажённый чувствовал себя очень уверенно, от выпадов Велиона либо уходил, либо отбивал их, сам выбивая противника из темпа. Но Велион не отступал, продолжая атаковать.

И ему повезло. Он легко, практически неощутимо, зацепил противника за живот острием меча. Это была не рана — царапина, но Карпре даже не закричал от боли — завизжал, съёживаясь, и начиная пятиться назад. Велион сделал ещё один выпад, прокажённый отразил его неуверенно, так, будто боль сковывает его движения. Он перешёл в вялую атаку, хотя было видно, что его руки сильно трясутся и едва держат оружие. Велион отбил его удар, отшвырнул пинком неуклюже двигающегося Карпре, тот коротко взвизгнул, сжался, роняя саблю на песок. Чёрный могильщик в один прыжок приблизился к противнику и чётким, безжалостным движением с хрустом вогнал свой меч ему в грудь.

Карпре захрипел и упал на спину, пытаясь зажать рану руками. Он лежал так долго, две или три минуты, истекая кровью, всё больше и больше бледнея, кровь пузырилась на его губах, стекала по подбородку. Велион стоял над умирающим не предпринимая никаких действий, добивать поверженного противника он не собирался.

Наконец, глаза Карпре начали стекленеть. На его губы выползла кривая усмешка.

— Боли… нет боли, — простонал он. — Её нет…

Он умер.

Велион сплюнул в сторону, вытер меч о рукав и двинулся к рыбакам и могильщикам.

— Скончался гнилой, — констатировал К" хиистропхак, когда оставшиеся расселись у костра. — Да и хрен с ним, я бы с ним в могильник не пошёл. Завтра, значит, сваливаем отсюда.

— Нет, — произнёс Велион, помедлив. — Завтра я иду за Сердцем Озера.

Велион проснулся сразу после рассвета. Умывшись прохладной после ночи озёрной водой, он раздал угли и позавтракал остатками вчерашней, уже порядком опостылевшей за последние дни, ухи. К тому времени успели проснуться все остальные.

— Может, всё-таки поплывём в город, — неуверенно сказал Хромой, подсаживаясь к костру.

— Нет, — обрезал Велион. — Я вернусь к обеду, и тогда поплывём. Крун, — обратился он к старшему рыбаку, — ты помнишь, откуда вчера пришёл Карпре?

— Я покажу.

— Тогда показывай.

Крун отставил свою миску и кивнул могильщику. Велион натянул на руки перчатки, помедлив, отцепил от пояса меч, рассудив, что там, куда он собрался, ему оружие не пригодится.

Вдвоём могильщик и рыбак двинулись по берегу.

Крун молчал, хотя по его простецкой роже было видно, что он хочет чего-то спросить, только не знает с чего начать. Велион рассудил, что если у рыбака есть к нему что-то важное, он обязательно спросит, а если нет, то нечего и разглагольствовать, поэтому не торопил своего провожатого.

— Слушай, — сказал Крун, видимо, созрев. — Почему ты вчера не добил этого гада?

— Он этого заслужил, — пожал плечами могильщик. — Некоторым стоит сдохнуть… — он на миг замолчал. Не как людям? Они и так не люди. — По-собачьи, — докончил он.

— А зачем пошёл за Сердцем Озера?

А действительно, зачем? Карпре мёртв, Велион убил его, Сердце Озера не нужно больше никому. Вернее, не было нужно, сейчас-то он хочет заполучить его. Но зачем? Неужели в нём заговорили гордость и тщеславие? Нет. Просто ему казалось, что это правильно — пойти сейчас за камнем.

— Наверное, — после паузы сказал могильщик, — чтобы смерть Кермега не была бессмысленной. Да и смерть Карпре тоже.

— А, — протянул рыбак, хотя по его лицу было видно, что он не понял ни черта.

Они прошли по песчаной косе, миновали кучку костей — наверное, здесь погибло человек пять, мелочь, по сравнению с тем, что творилось на берегу в паре сотен шагов позади — и начали приближаться к небольшому возвышению, ограничивающему небольшой заливчик. Издали оно казалось земляным, но по мере приближения можно было заметить скалы, торчащие из-под зелени.

Крун остановился. Велион тоже замедлил шаг, недоумённо повернулся к рыбаку.

— Он пришёл от этих скал, — проговорил рыбак. — И был по пояс мокрым. — Он помедлил. — Дальше я не пойду, — признался он, наконец. — Не то это место, чтобы я туда ходил.

Тотенграбер пожал плечами и зашагал дальше.

— Удачи, — сказал ему в спину Крум. Могильщик, не оборачиваясь, поднял руку и помахал рыбаку тыльной стороной ладони.

Приблизившись к скалам, Велион остановился, чтобы внимательно их осмотреть. Скалами это возвышение можно было назвать с натяжкой, слишком уж заросли, но основа явно у возвышенности каменная. Значит, пещера где-то внизу. Где? Если Карпре был мокрым по пояс, значит, ему пришлось идти по воде. Тем не менее, прежде чем лезть в озеро, Велион как следует обошёл скалу по берегу, но действительно не нашёл ничего похожего на лаз. Ругнувшись, он принялся стягивать с ног сапоги.

Сунув сапоги с портянками под мышку, могильщик шагнул в воду. Это было даже приятно, хотя за ночь вода остыла порядочно. Тотенграбер двинулся вдоль скалы. Поначалу вода едва доходила до колен, но чем дальше он шёл, тем глубже становилось, зубы могильщика начали выбивать дробь. Чёрт, озеро всё-таки не река, вода здесь прогревается плохо, да и то только на поверхности, а за ночь быстро остывает. Лишь бы ноги сводить не начало, свалиться в такую воду с головой не хотелось бы.

Пройдя несколько десятков шагов, могильщик, наконец, увидел лаз — довольно узкую дыру в скале, наполовину погружённую в воду. Всё-таки такое большое озеро подвержено приливам. Но ждать отлива Велион не собирался. Стараясь держать сапоги над водой, он полез в дыру.

Оказалось, что кусок скалы просто нависает над водой, могильщик сразу оказался в мало освещенном помещении, резко повышающийся пол которого был покрыт песком. Значит, пока придётся пройтись босиком, чтобы песок не попал в сапоги. Босиком, так босиком. Велион бодро зашагал по сухому.

Под скалой был настоящий коридор, причём, никакого человеческого вмешательства не было видно, только естественно округлые закутки и повороты. Впрочем, идти было легко, так что наплевать, кто делал этот проход — природа или человек. Наверное, когда-то здесь тёк подземный поток, впадающий в озеро, могильщик слышал о таком. Удивило тотенграбера другое — воздух в пещере был свежим, хотя сквозняка не чувствовалось, само помещение хорошо освещалось, хотя никаких дыр в потолке и стенах тоннеля не наблюдалось. Магии Велион не чувствовал, но никакого другого объяснения этому быть не могло. Ещё в туннеле не оказалось никакой живности, и это тоже хорошо, нарваться здесь на какого-нибудь ядовитого ползучего гада могильщику не улыбалось.

Вскоре Велион увидел грубо вытесанную лестницу, ведущую вверх. До центра города около двух миль, могильщик же прошёл не более полутора тысяч ярдов, значит, здесь Карпре спустился в пещеру. Если бы Велион сейчас поднялся наверх он, возможно, нашёл бы тело Кермега, но подниматься он не собирался. Огромный богатый могильник — лучшее надгробье для мальчишки. Его убийца забросан песком — никто даже не потрудился вырыть ему могилу. Да и желающих прикасаться к телу, которое начало гнить и разлагаться прямо на глазах, не было.

Ещё через четверть часа пол начал повышаться.

А ещё через несколько минут на могильщика накатило знакомое ощущение. Он не испытывал его несколько месяцев, оно было немного другим, но не узнать его было невозможно.

В ухо будто начал вкручиваться длинный червь, во рту забегал паук, в ноздри кто-то сунул по перу и начал шевелить, по телу будто прошлись грубой мочалкой.

Велион остановился. В глазах плыло, горло свело спазмом. Он вспоминал Элаги, призраков Импа. Стало плохо, сердце защемило, заныло, кто-то будто начал рвать его на части. Могильщик тяжело опустился на каменный пол пещеры.

"Карпре вернулся не потому, что было поздно, — понял тотенграбер. — Он испугался, испугался и вернулся, чтобы попробовать уговорить меня пойти с ним… А я… я не переживу второго Импа… впрочем, здесь призраков может не быть".

Голова кружилась, тёмных кругов перед глазами стало ещё больше, но Чёрный могильщик видел, что в десятке метров впереди пещера начинает расширяться. Наверняка, выход за стену там. Но идти дальше совершенно не хотелось, Велион испугался, наверное, впервые в жизни испугался до полусмерти. Его посетила трусливая мысль отойти назад, отсидеться где-нибудь до обеда, а потом вернуться и сказать, что у него ничего не вышло.

Но помимо страха появилось ещё и другое чувство. Что-то, что не давало могильщику покоя. Призрак той надежды, которая пришла к нему, когда он услышал легенду о Сердце Озера.

С трудом поднявшись, Велион зашагал вперёд. Его шатало, сердце рвалось в груди, но он шёл, всё быстрее и быстрее, скрипя зубами, сжимая кулаки, он шагал, как кукла которую тянут за ниточку.

Но когда он вошёл в пещеру, никакого подъёма наверх не было. Были только несколько ответвлений, ведущих в разные стороны да груда наваленных камней в самом центре. Велион, не раздумывая, по наитию, повернул в правый тоннель.

Этот тоннель прокладывали более грубо, местами громоздились груды осколков камней, несущих следы зубил и ломов. Пол резко начал идти вверх лишь через несколько десятков шагов. Велион, спотыкаясь и шатаясь как умалишённый, брёл вперёд. Обрывки мыслей бестолково бились в голове. Наверное, это черви в ушах их спутали, решил тотенграбер. Он остановился и долго стоял, ковыряя в ухе, чтобы вытащить червя, но тот не давался, продолжая ввинчиваться в ухо и дальше. Два других, покрытые усиками, вызывающими жуткую щекотку, полезли в ноздри, заткнули нос. Мысль о том, что это иллюзия пришла потом, она тяжело вползла в голову и крепко засела там, раздувшись настолько, что могильщику начало казаться, что всё здесь — морок.

Спустя ещё какой-то промежуток времени Чёрный могильщик буквально ввалился в пещеру. Здесь следы деятельности человека были заметней всего — у стен валялись груды вывороченных камней, пол покрывала мелкая крошка и булыжники покрупнее, складывалось впечатление, что некоторые валуны буквально разбивали в крошку. Велион, с трудом сосредоточив зрение на одной точке, увидел, что во многих валунах были кварцевые включения.

А ещё он увидел тонкую украшенную вязью лестницу, ведущую наверх.

Велион, чувствуя, что его сердце вот-вот разорвётся, поднялся, едва передвигая ногами, добрёл до этой лестницы и начал подъём.

Стало ещё хуже. Сейчас, сейчас придут те мысли, страшные, вгоняющие в пот, тот бред, что могильщик нёс сам себе по дороге в Имп…

Но было ещё хуже.

— Что это за народ без имени? — грянул кто-то сверху. — Нет имени — нет народа!

— Я назвал его Сердце Озера, — неуверенно произнёс тонкий мальчишеский голосок.

— Их надо было уничтожить, зачем ты полез, брат? — с яростью в голосе гремел кто-то огромный, хищный. — Нет имени — нет народа. Я должен был их уничтожить!

— У этого народа появилось имя, — насмешливо возразил первый голос. — А я недурно заработал на приношениях, представь себе. Не переживай, они потеряют своё имя.

— Когда? Сколько можно ждать?

— Сколь нужно, брат. Посмотри на них. Жалкие существа, копошащиеся в земле…

— В земле? Ты не брезгуешь вещами, которые эти черви добывают из земли!

— Не брезгую, но за эти вещи можно приобрести то, что нам надо — их жизни, их страдания, их смерть. Их души. Они готовы продать своих детей за несколько грошей, за ещё меньшую сумму готовы убить соседа. Они убивают даже просто из любопытства, исходя из своего желания. Убивают, мучают, насилуют. Заживо сжигают детей и стариков, насаживают на колья братьев. Матери душат своих детей, чтобы сожрать лишний кусок хлеба, дети бросают голодать своих стариков ради того же…

— Этого мало! Мало, мало, мало!!!

— Они развязывают войны ради денег, собственной прихоти или клочков земель. В войнах гибнут сотни и тысячи людей. Ни в чём не повинных людей, брат. А те ублюдки, что развязывают эти войны, в которых погибли ни в чём неповинные женщины и дети, пользуются огромным почётом, купаются в славе и уважении. Мужчины, способные благодаря своей силе или умению убить множество врагов, называются героями. Пойми, брат, тебе нужна сила, а я их ненавижу. Ненавижу настолько, что меня не удовлетворит гибель одного вшивенького народца. Я хочу, чтобы они все легли в землю, предварительно подвергнутые таким мучениям, что наша мощь возрастёт в сотни раз.

— И кто же их уничтожит, брат?

— Они сами и сделают это.

— Ты бредишь! Кто заставит их сделать это?

— Они сами, брат. Нет имени — нет народа. Они потеряют своё имя, имя человека. И тогда…

Два голоса, от звука которых Велион чуть ли не падал на колени, ушли. Могильщик, остановившийся посреди невысокой лестницы, двинулся дальше. Голоса исчезли, но лучше не стало. Тотенграбер поднялся наверх, отворил люк — петли даже не скрипнули — и оказался в небольшом по площади здании, но очень высоком. Ни дверей, ни окон здесь не было, только спиральная лестница. Не имея другого выбора, могильщик начал подъём.

— Ты животное, — сказал ему Карпре. — Грязное животное, Велион. Но, чёрт возьми, животные не убивают из мести. А ты убил меня. Так и кто ты теперь?

— Удачи, — сказал Крум.

— Зачем тебе Сердце Озера? — спросил Карпре. — Ты убил меня, чтобы достать его? Это по-человечески, Велион, а ты не человек. Мстить — тоже по-человечески, но ты ведь не человек. Кто ты, могильщик?

— Может, мы тоже люди, если и с нами по-человечески? — тихо сказал К" хиистропхак.

— Грязный могильщик! Пришёл грабить могилы наших родителей! Могильный червяк! — кричали селяне.

— Черви ковыряются в дерьме, получи-ка кусочек! — взвизгнул мальчишеский голос.

— Ты не человек, Велион. Зачем ты их убил? Зачем ты убил меня? Это по-человечески — убивать без причины или из прихоти.

— Вы потеряли своё имя, люди, гнить вам в земле.

— И ты сгниешь, Велион, старый друг. Где-нибудь на какой-нибудь узкой улочке какого-нибудь могильника. Твои руки начнут трястись, глаза потеряют зоркость, реакция ухудшится, и тогда ты сдохнешь. Твоё тело такое же слабое, как у человека, но ты не человек. Хотя, умирать бесцельно или даже ради денег — это так по-человечески.

— Ты обманул меня, — процедил Альх. — Цена, которую я заплатил за покой, оказалась не той, что мне была нужна. Я платил ракушками вместо монет. Но ты ещё заплатишь свою цену, могильщик, заплатишь.

— Зачем тебе сын? — спросила Свиша. — Хочешь сделать его таким же, как ты?

— Ты меня ненавидишь, Велион? Ненавидеть — это так по-человечески.

— Тебе плохо, Велион? — тихо, сочувственно спросила Элаги.

— Стони, пожалуйста, естественней, чем она. Чтобы обёртка была красивей.

— Ты любил? Ты — любил? Ни за что не поверю, мой старый друг могильщик. Любить — это так по-человечески. Ты страдаешь? Ха-ха-ха! Ты меня уморил, могильщик. Ты думаешь, что ты человек, если испытываешь все эти чувства? Ты ошибаешься. Ведь ты могильщик, а…

… могильщики — не люди…

— Уходите! — взвыл Велион, хватаясь рукой за стену. — Уходите! Я не хочу вас!

— Ты меня не хочешь? — горько спросили хором Свиша и Элаги. — Ты меня не любишь?

— Ты меня не хочешь? — расхохотался Карпре. — Поверь, старый друг, я тебя тоже. Но ты убил меня, как я теперь от тебя отстану? Я тебя тоже ненавижу, — его голос сорвался, стал плаксивым. — Мне сулили прекрасную карьеру проповедника, а я стал могильщиком.

— Уходите!

— Ты меня гонишь? Но я любила тебя…

— Ты гонишь меня? Я хотела получить лишь каплю тепла…

— Ты гонишь меня? После того, как обманул? Нет, могильщик, ты заплатишь мне за смерть моей дочери. Я хотел лишь понять то, что чувствовала она, испытать то же, что она…

— Я не уйду, старый друг. Я хотел лишь, чтобы боль ушла… Но ты помог мне в этом, Велион, и за это я ненавижу тебя ещё больше.

Лестница кончилась неожиданно. Слишком высоко задрав ногу, Велион упал на пол. Голоса ещё кружились в его голове, но их будто что-то отодвинуло, будто кто-то повесил занавеску на дверь, и стоны страданий стали глуше.

Могильщик вздрогнул. Воспоминание было ярким, но он не видел ни обстановки, ни лиц, ничего, только слышал эти стоны.

Овладев собой, Чёрный могильщик с трудом поднял голову. Он лежал на каменном полу в небольшом круглом помещении, где стены были замещены каменными столбами. Глаза резало, как от света, голова кружилась, но тотенграбер понял, где он.

На маяке. А значит, вещь, находящаяся в центре комнатки — Сердце Озера. И оно светилось, светилось так ярко, что ничего нельзя было различить.

Велион поднялся на ноги, сделал два шага в сторону Сердца. Его свет становился всё ярче, но не слепил глаза, не было и рези, как бывает, когда смотришь на солнце. Могильщик боялся, что его обожжёт, но и тепла тоже не было. Он сделал ещё два шага, ещё один. Вот оно Сердце Озера, стоит протянуть руку и…

Голоса ушли, будто их вымели из головы, червей в ушах тоже уже не было, голова перестала кружиться, мысли прояснились. Сердце Озера, без сомнений, благая вещь, значит, её можно взять в руки. Магии могильщик тоже не чувствовал. Значит, можно. Только протянуть руку и — всё.

Прежде, чем взять Сердце Озера, у могильщика мелькнула мысль "Как же под таким чистым и белым светом могла произойти такая жуткая резня?", но он уже взял рукой то, что стояло на небольшом постаменте, который только что рассмотрел.

Это был кристалл, настоящее Сердце Озера, только кристалл мог быть таким угловато-бесформенным. Могильщик чувствовал, как острые грани врезаются в его руку сквозь перчатку. Камень был большим, размером с хорошее яблоко. Сколько же он может стоить?

Велион выбросил эти мысли из головы и поднял камень с постамента.

— Ты нашёл Сердце Озера? — спросил Хромой с борта, когда Велион подошёл к баркасу.

— Нет.

— Тогда залазь на борт, — сказал Крум с лёгким разочарованием в голосе. — Мы без тебя чуть не уплыли, если бы ни твои товарищи, мы бы отплыли с час назад.

Чёрный могильщик послушно полез в воду.

Когда баркас уже отплыл на приличное расстояние от острова, один из братьев-могильщиков обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на маяк острова. На его вершине ничего не сверкало, но он решил, что это из-за слишком яркого света солнца.

На берегу их встречала целая процессия. Хромой завидел толпу людей ещё издалека и сказал об этом остальным, только начавшим спускаться с борта баркаса.

— Что-то дерьмовые у меня предчувствия, — холодно сказал К" хиистропхак.

Крум, не торопящийся покидать лодку, сделал вид, что не слышит его.

Могильщики молча спустились на причал, проследовали к берегу навстречу процессии. Хромой нервно тискал свой дрянной мечишко, остальные вели себя спокойней. Группа, спустившаяся с баркаса, и горожане остановились на расстоянии двух десятков шагов друг от друга. Рыбаки толпились где-то позади, стараясь не приближаться к могильщикам. Из толпы горожан вышли несколько крепких вооружённых мужчин, в их главе шёл высокий статный старик в священнической рясе. Велион узнал его сразу. Это был тот самый "бродячий сказитель", что рассказывал им в таверне легенду о Сердце Озера. Он и заговорил первым.

— Вы нашли Сердце Озера? — резким и властным голосом спросил священник. Относительно первой встречи в таверне он сильно изменился, даже будто бы вырос.

— Нет, — коротко ответил Велион за всех.

— Он ходил за Сердцем, но не нашёл, — глухо сказал Крум. Обернувшись, Чёрный могильщик увидел, что хозяин баркаса смотрит куда-то в сторону.

— Обыскать всех, — приказал священник. — Вам лучше не сопротивляться, — сказал он могильщикам. — Мы не воры, нам нужно только Сердце Озера, оно подарит нам надежду.

— Мы не будем сопротивляться, — сухо произнёс молчаливый островитянин. — Но оружие я не отпущу.

— Идёт, — так же сухо ответил священник.

Десяток мужиков быстро обшарили сумки могильщиков, потом взялись за них самих.

— Это было запланировано с самого начала, — глухим от ярости голосом констатировал К" хиистропхак, кажется, забывший о своей молчаливости. — И твоя легенда, и всё остальное.

— Конечно, — сухо сказал священник. — Ищите, братья, ищите.

— Удачи, — рявкнул К" хиистропхак, передразнивая Крума.

Велион посмотрел ему в глаза. Не обыск разозлил могильщика с островов, а лживые напутствия, подарившие на надежду на то, что… Что? Их будут считать людьми? Бред… Но Чёрный могильщик его понимал.

— Нашёл! — заорал один из мужчин, обыскивающих Велиона. Все, в том числе и остальные могильщики, ахнули.

Черноволосого тотенграбера тряхнули, сунули кулаком в бок, наверное, за ложь, и принялись вытряхивать карманы его штанов. Наконец, один из обыскивающих могильщика громил трясущимися руками извлёк на свет небольшой свёрток.

— Дай! — резко приказал священник, в его голосе появились восторженные нотки.

Громила отдал ему свёрток. Священник махом развернул свёрток и вознёс руку, сжимающую его содержимое, вверх. Но вместо восторженных воплей толпа издала стон разочарования.

Священник сжимал в руке обычный обломок кварца.

— Что это? — рявкнул он, глядя на Велиона.

— Кусок кварца, — попробовал пожать плечами могильщик, но держащие его руки мешали. Тут же ему вставили ещё одну зуботычину.

— Что это? — повторил священник.

— Кусок кварца, наверное, из той пещеры, в которой тот мальчик из легенды нашёл Сердце Озера. Я взял его в качестве сувенира.

— Ты попал в ту пещеру, но не добыл Сердце?! — взревел священник.

— Это было слишком сложно, — сказал Велион, глядя ему в глаза.

— Это всё? — заорал старик на мужиков, обыскивающих могильщиков.

— Да, — ответил один из них. — Ещё деньги и драгоценности.

— Плевать на них, мы не воры, — разочарованно сказал лжесказитель, бросая кристалл кварца в песок. — Бросьте их, братья, пойдёмте домой.

Могильщиков оставили на берегу. Хромой ругался, что-то под нос себе бубнили братья, Велион молча сидел на песке, вертя в руках привезённый им с острова кристалл.

— Что-то не хочется мне ночевать в этом городишке, — сказал черноволосый, засовывая камень в карман. — Тем более, половина жителей знает, что мы при деньгах, некоторые могут оказаться не такими… благородными, — он буквально выплюнул последнее слово, — как этот священник-рассказчик.

— Поддерживаю, — пробурчал Хромой.

— Мы тоже.

— Эй! — неожиданно крикнул К" хиистропхак. — А это никак наш капитан Крум.

Действительно, хозяин баркаса всё ещё стоял на берегу. Он мялся у своего судёнышка, помалкивая.

— Чего тебе? — враждебно спросил Хромой.

— Ну, это… — замялся Крум. — Если чего, я могу отвезти куда надо.

— Пошёл отсюда, — захрипел на него К" хиистропхак. — Обойдёмся без твоей помощи.

Рыбак кашлянул, но не заставил повторять дважды. Он обогнул группу могильщиков по большой дуге и направился в сторону города.

— Удачи, Крум! — презрительно крикнул ему в след К" хиистропхак.

Хозяин баркаса вжал голову в плечи и ускорил шаг.

— Какой совестливый и понимающий, — с презрением бросил не такой уж и молчаливый островитянин.

Велион слабо улыбнулся в ответ. На душе было погано.

"Что это? — думал могильщик, развалившись на стуле. — Шутка? Издевка? Издевка судьбы или какого-то мага с извращённым чувством юмора? Сердце Озера — обычный кусок кварца, который не продашь и за пару медяков и которому на протяжении сотен лет поклонялись миллионы людей. И этот кусок перестал светиться, как только я снял его с постамента. В нём нет даже никакой магии".

Братья и Хромой, уже порядком пьяные, ходили гоголем перед шлюхами, рассказывая, как они бродили по городу Сердце Озера. Шлюхи ахали и охали, вполне натурально, хотя дела до этого им не было никакого, их, конечно же, интересовали только деньги, выпивка получше и фрукты посвежее. Что ж, вот и у остальных появились деньги на красивую обёртку.

— Извините, — сказал кто-то рядом.

Велион поднял голову. Перед ним стоял сутуловатый тощий парнишка с бледным лицом и синими кругами под глазами, на вид — помощник писаря, слишком уж его пальцы и одежда были перемазаны в чернилах. Наверное, зашёл выпить, хотя у помощников писарей обычно денег на выпивку не достаточно.

— Чего тебе?

— Мог бы я попросить глубокоуважаемого господина могильщика продать мне этот кусок кварца?

— Тебе зачем? — спросил тотенграбер, поперхнувшись.

— Понимаете, — просяще сказал парнишка, — у него такое хорошее плоское дно, а я как раз потерял свой держать для бумаг. Я заплачу вам… — он задумался, видимо пересчитывая оставшиеся у себя деньги.

— Бери бесплатно, — ответил могильщик и протянул парню Сердце Озера. — Почему бы и нет? Тебе хоть на что-то сгодится.

Глава 6. Не люди

Велиону захотелось порыбачить. Порой на него нападала подобная блажь. То ему хотелось посидеть с удочкой в теньке, то побродить с луком по лесу, а иногда он сворачивал с дороги и по нескольку дней жил в шалаше. На самом деле в подавляющем большинстве случаев это блажью не было, а диктовалось абсолютно прагматичной причиной — нехваткой денег. В данный момент у могильщика деньги были, поэтому ничем, кроме блажи, свою рыбалку он не объяснял. Чёрт возьми, ему пришлось тратить деньги на эту рыбалку — сначала покупать удочку, лесу, блесну и крючки, потом овощи на уху, дать медяк деревенскому парнишке, который накопал ему червей, а потом ещё один за то, что тот отвёл его к реке.

Место мальчуган показал хорошее — небольшой глиняный обрыв над омутом, спрятанный в тени деревьев, что было замечательно — день обещал быть жарким. От деревни было далеко, и народа не было совершенно. Так что Чёрный могильщик расположился на обрыве, достал бурдюк с пивом и, забросив удочку, начал слушать лес. Ветер тихонько шумел в деревьях, затянула свою бесконечную шарманку кукушка. Хорошо. Никто не гибнет из-за ублюдочного засранца вроде Карпре, не бубнят на ухо чьи-то голоса. Нет ни костей, ни магии, ни развалин, наоборот, всё живёт и цветёт. Тихо и спокойно…

Велион встрепенулся. Чуть не заснул. Наплевав на рыбу, он отбросил удочку, разделся и запрыгнул в омут. На поверхности вода была тёплой, если нырнуть поглубже, становилось даже холодно. Могильщику захотелось нырнуть до самого дна омута, но он побоялся. Во-первых, там могли бить холодные ключи, во-вторых… страшновато было заплывать в такую тьму. Тотенграбер в который раз в жизни признался себе в том, что боится глубины больше, чем могильников, и выбрался на берег. Подумав, он всё-таки забросил во второй раз удочку. Рыбу лучше ловить на рассвете, сейчас уже почти полдень, но ведь он получает удовольствие, а не рыбачит ради еды.

Когда бурдюк опустел наполовину, а солнце начало клониться к западу, но на траве по-прежнему не лежало ни одной рыбки, Велион задремал.

Разбудила его чья-то ругань и треск веток. Могильщик протёр глаза и, придвинув поближе ножны с мечом, начал наблюдать за лесом. Некто, ломящийся через лес, шёл в его сторону. Судя по всему, неместный — в сотне шагов к югу к реке вела отличная тропинка, а этот пёр через густой подлесок и кусты. Вор или разбойник вряд ли стал бы так шуметь, так что бояться, скорее всего, нечего, но откладывать меч Велион не стал. Пусть уж лучше его бояться.

Из леса выскочил невысокий сухощавый мужчина, сжимающий в руке обломанную удочку. Нервно оглядевшись, он уставился на Велиона. На его губы неожиданно выползла весёлая ухмылка.

— Ну, чего, Велион, тоже жрать захотелось? — буркнул он, помахивая сломанной удочкой.

— Репей? — ошалело произнёс тотенграбер.

— А кто, мать твою, ещё? — буркнул Репей, приближаясь. — Гадство сплошное. Своровал, понимаешь, удочку, а она старая оказалась, сломалась об первого же олуха из тех, кто за мной побежал. Меня поэтому даже ловить не стали, а так бы, ей богу, отлупили.

Велион поднялся с земли и сжал коллегу в объятьях.

— Жив, могильщик.

— Жив, Репей, жив.

Нельзя сказать, что они с Репьём были друзьями, просто пару раз вместе ходили в могильники. Но встретить тотенграбера, которого последний раз видел позапрошлой осенью — большая удача. Тем более, если учесть, что слышал о его гибели, а эти слухи в среде могильщиков обычно оказывались правдивыми.

Репей был тощим сутулым типусом с колючими глазами. Любил подколоть, а если тот, кого он подколол, обижался, то прицеплялся к нему, как настоящий репей к штанине. Причиной того, что Велион не узнал его сразу, была короткая светлая, будто выгоревшая, щетина, покрывавшая не только щёки и подбородок, но и топорщившаяся на том месте, где люди обычно носят волосы. Репей был одним из тех людей, которые, приходя к брадобрею, просят обрить всю голову.

— Плохие времена? — спросил Велион, выпуская знакомого из объятий.

— Ничего не говори. У тебя, гляжу, тоже?

— Нет. Просто… развлекаюсь. Жрать, поди, хочешь?

— О, ещё как, брат.

Чёрный могильщик усмехнулся и начал рыться в рюкзаке. Вообще-то он рассчитывал на уху, поэтому из съестного у него было только две луковицы, сухарь и зачерствевший кусок сыра, три пучка зелени и морковку можно было не считать. Но рыбу, если её, конечно, удастся поймать, можно и зажарить.

Репей за пару минут сжевал всё, что ему дал Велион, запивая еду пивом.

— Спасибо, — буркнул он, доев. — Давай удочку, порыбачу хоть. Червя давно смотрел?

— Давно, — признался черноволосый, передавая удочку.

— А хер ли сидишь? Его, поди, сожрали сто лет назад. Ладно, сейчас сменим. Я в рыбалке удачливый, так что скоро будем жрать жареную рыбу. Я как-то во-от, такую, мать твою, — ругнулся Репей, поднимая выпавшую из рук удочку. — Короче, здоровую щуку поймал. Это, Велион, ты бы сходил пока за дровами, а то рыбу-то жарить на чём-то надо.

— Хорошо.

Когда Чёрный могильщик вернулся с дровами, его ожидал сюрприз, и приятный, и неприятный одновременно. Рядом с Репьём лежало пяток окуней приличного размера, хотя Велион отсутствовал не больше четверти часа. Это немного зацепило его самолюбие… зато будет что поесть.

Молча тотенграбер развёл костёр, почистил рыбёшек — которых уже было шесть — и, выстругав палочки, надел на них рыбу и воткнул их вокруг костра.

— Хватит пока? — спросил Репей. — А то что-то не клюёт…

— У меня весь день не клевало… Смотри сам, я есть не очень хочу.

— Тогда хватит. — Белобрысый могильщик уселся рядом с Велионом. — Как дела-то?

— Нормально. Как сам?

— А ты не видишь? Я опустился до того, что ворую удочки у крестьян, так как, по-твоему, у меня дела?

— Не очень, — усмехнулся Велион.

— Вот-вот. Но есть у меня одно дельце… Знаешь, Велион, мне кажется, что меня судьба с тобой свела. Но о делах потом, сначала пожрём.

— Как знаешь.

Смачно сопя забитым носом, Репей поднёс раскрытую ладонь к одной из рыб. Видимо не удовлетворившись температурой, он вытащил палочку из земли и воткнул её поближе к костру.

— Слыхал, появился король-могильщик? — спросил он.

— Это лучший могильщик на материке?

— Нет, это младший принц короля Горлива. Надыбал где-то перчатки и начал бродить по тамошним могильникам в сопровождении охраны из пятидесяти человек и вдвое большей свиты. Причём, в свите было не меньше десятка настоящих могильщиков. Так они сначала расчищали принцу дорогу, а тот потом шёл по готовенькому и собирал все ценности. Что подороже-то, конечно, они себе в карманы клали, так принц им ещё и доплачивал, так что парни не в накладе были. А если какие-нибудь чудища появлялись, то принц отправлял вперёд солдат, чтобы те с ними расправились.

— Недурно устроился. Для могильщика, конечно.

— Не очень-то. Говорят, его прирезали солдаты. Он их, мол, в какой-то особо опасный могильник отправил, они отказались, а он их немилостью пугать начал. Так они его закололи, вещи растащили и разбежались. Вот они-то неплохо и устроились. Получили шанс пожить подольше, да ещё денег в придачу. Хотя, говорят, многих уже поймали. Но это ведь лучше, чем в могильнике погибнуть, так не считаешь?

— Несравненно лучше, — слабо усмехнулся черноволосый могильщик. — Вот только нам эта лучшая смерть не светит. Не думаю, что меня перед смертью колесуют или четвертуют.

— Ну да, ну да…

— Что ещё слышно?

— Да по мелочи… Карпре собирался плыть к Сердцу Озера, видел его недели три назад. Не знаю, выгорело или нет.

— Выгорело, — зло усмехнулся Велион. — Только не для него. — Он кратко рассказал, что произошло. Когда он закончил, Репей задумчиво сказал:

— Ну что я тебе скажу, Карпре давно был в могиле, а то, что ты ускорил процесс, ему даже на пользу пошло. И не только ему. Я сам его как-то чуть не продырявил, но он у меня как раз выиграл в кости меч, а до этого полмарки медью. — Белобрысый рассмеялся, Велион сухо улыбнулся в ответ. — Ладно, — буркнул Репей, отсмеявшись, — пожалуй, расскажу тебе о деле, как раз рыба приготовится. Слушай внимательно. Четыре дня назад встретил я одного типуса. Знаешь, такой типичный пузан, который трахает маленьких девочек. Денег у меня не было, а он как раз был в жопу пьяный и предложил проставиться. Умерла у него, понимаешь, любимая зверушка. Ну и так, слово за слово, выведал я у него всё. Оказалось, что этот пузан — владелец передвижного цирка, знаешь, которые из города в город ездят, и работают за медяки, которые им толпа бросает. Поначалу дело у него шло ни шатко, ни валко, хотя всё было как надо — и утренние представления для детишек, и вечерние для взрослых, когда атлет с акробатом трахают танцовщицу и клоунессу, и проституцией вся эта четвёрка занималась вместе с поварёнком-дрессировщиком и одиннадцатилетней дочерью самого владельца, и даже крысиные бега. Но таких цирков полно, так что денег у пузана было немного. К тому же, танцовщица заболела сифилисом, что резко снизило прибыль — она была посимпатичней клоунессы, да и когда двое мужиков оприходывают одну бабу интересно далеко не всем, а друг друга трахать они отказывались напрочь, хотя акробат, вроде бы, был и не против. И, когда всё, казалось бы, пошло насмарку, хозяину цирка впервые в жизни улыбнулась удача: какой-то могильщик продал ему за три марки карлика, напоминающего помесь человека и крысы. Слышал о таком?

— Крысолак из Хельштена, — кивнул Велион, с трудом сдерживая горькую улыбку. Элаги заработала свой шрам именно в этом могильнике. — Умные, говорят, твари.

— Поэтому в Хельштен никто и не ходит. Ладно, продолжу. Крысолак был диким, но с помощью сладостей и кнута быстро поддался тренировке. И тогда в цирк пошли деньги. Детишки ходили смотреть, какие уродец выдаёт кульбиты с кольцами, как пытается подражать человеческой речи, взрослые не отставали, а к их услугам было ещё и вечернее юмористическое и эротическое шоу — крысолаку было по барабану кого, а клоунессе кто. Когда клоунесса утомлялась, уродцу подкладывали собак, коз, овец, но аудитория в этом случае была, сам понимаешь, поменьше, но зато платили больше. Великолепие это длилось пять лет, а потом крысолак издох, наверное, был уже старым, а может, они долго не живут. Вот его-то кончину и заливал водкой хозяин цирка. Этот хрен долго плакался мне, как бы достать второго такого, желательно — детёныша. Ну, я не дурак, знаю, что в Хельштене опасно, сижу, помалкиваю. А этот продолжает рыдать, рассказывает, что даже узнал, что это за тварь, предлагал дело трём могильщикам, но те отказались. Я сижу сочувственно киваю, ну, думаю, если трое отказались, то и мне нечего даже заикаться о том, что я могильщик, а то ведь не отстанет. Но когда он заявил, что заплатит за уродца тридцать марок, я, уже будучи подвыпившим, неожиданно сам для себя как духу выкладываю, что я могильщик, показываю перчатки и соглашаюсь притащить ему крысолака.

— Идиот, — прокомментировал Велион.

— Конечно, — совершенно серьёзно кивнул Репей. — Но это я понял только, когда протрезвел. Но было уже поздно. Отказывать неудобно… да и тридцать марок, знаешь ли…

— Знаю, большие деньги.

— И ты, наверное, уже знаешь, что я хочу тебе предложить?

— Половину этих денег.

— Вдвоём шансов больше.

— Знаю, — сухо сказал Велион. — Но ещё я знаю, что некоторые маги говорят, что крысолаки — это исковерканные магией люди. А то, что они разумны не подвергает сомнению никто.

— Другие говорят, что исковерканные магией крысы, — пожал плечами светловолосый могильщик. — Да и в любом случае, они УЖЕ не люди. Или ты жалеешь цирковых животных? Так я могу тебе сказать, что в неволе они дольше живут, лучше питаются. Или ты жалеешь крысолака за то, как над ним потешаются, когда он трахает бабу?

— Нет. Просто мы тоже не люди.

— Что?

— Мы не люди, — зло повторил Чёрный могильщик. — Мы такие же выродки, рождённые войной. По крайней мере, так говорят те, кто считает себя людьми.

— Перегибаешь палку.

— Возможно.

— Так ты отказываешься?

— Нет, — сказал Велион, подумав. — Пятнадцать марок — большие деньги.

— Вот и хорошо. Давай есть рыбу. Всё-таки крысолак — животное, пусть и разумное. А мы когда-то были людьми.

Черноволосый могильщик усмехнулся и протянулся за едой. Горячая рыба совершенно не жгла руку, если брать её в перчатке. Репей перчаток не носил. Может, думал, что так он больше похож на человека?

— Нужна верёвка, — пробурчал Репей, засовывая в рот парящий кусок рыбы. — И деревянные щиты. Говорят, эти засранцы нехило швыряют камнями.

— Ты же не с боем продираться будешь, — хмыкнул Чёрный могильщик. — Хватит одной верёвки. Прокрадёмся днём в город… попробуем своровать детёныша… Они вообще чем занимаются днями?

— Кто бы знал… Говорят, они там даже что-то выращивают, хотя землю не обрабатывают. Думаю, как обычные крысы копошатся в помойке.

— Столько-то лет?

— Да не знаю я, как они живут! — раздосадовано буркнул белобрысый, бросая в огонь рыбьи кости. — Знал бы, не думал что да как делать!

— Неужели их никто не исследовал? — продолжал допытываться Велион. — Как живут, чем питаются? Не думаю, что разумная раса ни разу не привлекла внимания. Уж если я про неё слышал… Или ты ничего не пытался узнать?

— Да как же не пытался, пытался, — собеседник Велиона потёр жёсткий ёжик волос на макушке. — Но без толку. И маги, говорят, пытались, граф Ульский, здешний хозяин, снаряжал экспедицию лет семь назад. Из экспедиции не вернулся никто, сгинули в городе. Он тогда взъярился, хотел сравнять могильник с землёй, но быстро успокоился. Во-первых, это привело бы к ещё большим потерям. Во-вторых, из-за крысолаков здесь слоняется меньше шушеры вроде нас, могильщиков, и обычных мародёров. Так что всё оставили как есть.

— И ничего не известно?

— Практически.

— И что же ты собираешься делать? С верёвкой вломиться в город, похитить детёныша и драпать?

— Не знаю, — Репей тяжело вздохнул. — Не знаю. Может, понаблюдать сначала. На месте разберёмся.

Велион угрюмо кивнул. Предприятие нравилось ему всё меньше. Сгинуть от лап (или рук?) разумных не то зверей, не то почти людей, потом, скорее всего, оказаться в их желудках, вот как этот жареный окунь…

Пятнадцать марок — большие деньги. Но достаточно ли пятнадцати марок для того, чтобы рискнуть своей жизнью?

Могильщик скривил рот. "Вполне достаточно, — сказал он себе. — Рисковал и за меньшие деньги. И, быть может, зверёнышу и впрямь будет лучше в цирке".

— Надо купить верёвку, — повторил Репей. — Твою мать, — буркнул он, щупая бурдюк. — Пустой. Больше нет?

— Нет.

— Значит, надо идти в деревню. Не знаешь, ближайшая близко?

— В миле, — улыбнулся Велион.

— Я туда не пойду.

— Отдадим в замен украденной тобой мою удочку, я её купил. Да и поедим нормально, а то я этой рыбы только ещё больше есть захотел.

Репей подумал несколько секунд и кивнул.

— Ладно, — буркнул он. — Но если меня побьют, виноват будешь ты.

— Виноват будешь ты, — усмехнулся черноволосый могильщик. — И никто более.

Велион облизал пересохшие губы. Солнце палило неимоверно. Слишком уж жаркое выдалось лето, слишком… Четыре дня пути под тяжёлым удушающим зноем по степи, лишь изредка перемежающейся редкими лесками. И это при абсолютном отсутствии даже лёгкого ветерка. Ночевать приходилось, не разжигая костёр, чтобы хоть под утро почувствовать живительную прохладу. Из-за жары просыпались во время рассвета, когда палящие лучи солнца только касались земли. Чёрный могильщик мог поклясться, что ни разу за эти четыре дня не видел росы на пожухлой степной траве. Днями Репей расхаживал голый по пояс, Велион, бледная кожа которого на солнце сразу обгорала, не снимал лёгкую рубаху.

— Почему кончился лес, — бурчал белобрысый могильщик, обтирая покрытую потом грудь. — Сколько мы шли по лесу, а, Велион?

— Три дня.

— А по степи сколько идём?

— Четыре.

— Твою мать, мне кажется, что прошёл месяц. Может, это и есть ад, которого так боятся молящиеся Единому?

— Просто слишком жарко.

— Кстати, недавно я разговаривал с одним стариком, так он говорил, что не помнит такого жаркого лета, как прошлое. А это ещё жарче. И уже четыре года так.

— Старики ни хрена не помнят, — буркнул Велион. — Им бы лишь бы поболтать, да поплакаться. Во время их молодости и трава была зеленее, и разные ублюдки, типа могильщиков, по дорогам не шастали. И то, и другое — ложь, сам знаешь.

— Не скажи, — покачал головой Репей. — Я тебе тоже могу сказать, что последние четыре года очень жаркие. И сильных морозов зимой я припомнить не могу. А рыбаки, живущие у Ядовитого моря, говорят, что его уровень поднимается.

— Ну и что? — устало возразил черноволосый. — Четыре года были жаркими, четыре будут холодными. Поднялось море, упало море. Причём тут жара?

— Говорят, на дальнем юге, за остовами, простирается большой ледник, и нет ему ни конца, ни краю. Так вот, говорят, что этот ледник очень быстро тает в последние годы, поэтому уровень моря…

— Похоже на сказку, — прервал Репья Велион. — Ты сам-то этот ледник видел? Нет? Ну а чего тогда собираешь бабкины сказки? Я слышал, что в Клиненге — это на востоке, рядом с Лысыми горами — живёт дракон.

— И что?

— Был я в Клиненге, нет там дракона, но могильник поганый. Там комаров слишком много — болото рядом. Может, их за дракона приняли?

Репей рассмеялся.

— Ладно, — сказал он. — Не хочешь, не верь. Но, знаешь, ещё пару недель назад я думал, что крысолаки — такой же вымысел. А теперь мы идём ловить детёныша крысолака.

— Бывает, некоторые приукрашают правду, но она при этом остаётся правдой. А драконы, бескрайние льды и бредни стариков — это вымысел, ни на чём не основанный.

— Я надеюсь, что разум крысолаков тоже вымысел, — угрюмо сказал белобрысый. — Или хотя бы очень большое преувеличение.

— Я тоже, — усмехнулся Велион. — Об этом мы узнаем через пару часов, если судить по этому указателю, — он ткнул пальцем в замшелый указательный камень, поставленный здесь ещё до начала войны. Иначе, какой бы разумный человек указывал на могильники? Одна из надписей, расположенная под превосходно выгравированной стрелкой, указывающей налево, гласила: "Хельштен, 5 миль".

— Мне всё время интересно, как они так точно расстояния узнавали? — произнёс Репей.

— Магией, наверное, пользовались.

— Наверное. Так, нам налево… А где поворот?

Велион огляделся. Поворота не было видно. Желто-зелёная равнина, лишь вдалеке начинающая горбатиться пологими холмами, прятала не хуже леса. Хотя нет, видно дорогу, резко загибающую вправо. Раздолбанная, пыльная, она была явно послевоенной постройки. Но поворота налево по-прежнему не было видно, а основная дорога шла прямо.

— Что за чёрт? — пробормотал себе под нос Чёрный могильщик.

— Может, морок? — предположил Репей.

— И кто его наложил? Крысолаки?

— Ну а чего бы и нет…

— Ладно, пойдём дальше, может, увидим свороток.

Белобрысый неуверенно кивнул и зашагал за Велионом, отмеряющим дорогу длинными худыми ногами. Но черноволосый могильщик неожиданно остановился, не пройдя и двух десятков шагов.

— Репей, — сухо сказал он. — Надень-ка перчатки.

— Что-то чуешь? — обеспокоенно спросил Репей, нагоняя его.

— Магия, — коротко ответил Велион.

Он стоял, вглядываясь в дорогу. Идеально ровные прямоугольники камней шли прямо, никуда не сворачивая. Но в сотне шагов впереди над каменным полотном дороги воздух будто извивался, поднимаясь тонкими струями, сгущаясь. Такое бывало на жаре, но сейчас дело было в ней.

Велион повёл носом и хрустнул пальцами. Определённо, впереди морок. Но кто его наслал? Он кивнул Репью и медленно зашагал вперёд. Парящий участок дороги приближался, если бы это была просто иллюзия, она бы двигалась вперёд вместе с могильщиком. Струи начали напоминать туман, глаза слепило, как от набежавшей слезы. Могильщик замедлил шаг ещё сильней, в двух шагах позади сопел Репей, похрустывая кожей перчаток.

— Ну что? — нетерпеливо спросил он после продолжительной тишины.

— Морок.

— Ни черта не вижу… только дорогу. У тебя что, способности к магии?

— Да, слабые.

— Повезло.

— Наверное.

Велион остановился прямо перед поднимающимися струями воздуха. Опасности, вроде бы, не было, обычный морок, но мало ли что может быть за этими струями… Он аккуратно протянул руку вперёд, коснулся одной из струй. По ладони прошла дрожь, но того напряжения, которое обычно бывает перед тем, как заклинание высвободит энергию, не было. Чёрный могильщик тяжело перевёл дыхание и сунул руку прямо в струю. Снова дрожь и ничего боле.

— Если меня разорвёт на части, возвращайся, — криво ухмыльнулся Велион и шагнул вперёд.

Горячий воздух, понимающийся от брусчатки, скрёб тело, поднимая полы длинной рубахи. Глаза будто кто-то залепил рыбьим клеем, хоть вытаращивай, хоть жмурь — не видно ни черта, руки била лёгкая дрожь, но никаких других негативных воздействий не было. Тотенграбер выругался сквозь зубы и пошёл наугад.

— Что там? — раздался позади искажённый голос Репья. Ощущение было такое, будто он говорил, засунув голову в деревянную бочку.

— Пока ничего! — крикнул Велион в ответ.

— Ничего не слышу!

— Иди сюда!

— Велион! Я тебя не слышу! И не вижу! Ты живой? Велион!

"Как потерявшийся ребёнок", — раздражённо подумал могильщик. Но останавливаться он пока не собирался. То, что он не чувствовал никакой другой магии, кроме этого морока, раздражало ещё больше. Так вот наступит, куда не надо бы… Хотя, до могильника ещё далеко, ничего опасного здесь быть не должно. С другой стороны, морок же не мог взяться из ниоткуда.

Велион шёл вперёд аккуратно, слепо нащупывая дорогу ногой, с вытянутыми вперёд руками. Он напрягал зрение, силясь рассмотреть хоть что-нибудь, но по-прежнему кроме извивающихся струй воздуха ничего не было видно, лишь где-то дальше маячили смутные тени. Что-то похожее видишь, опуская руку в быстрый мутный ручей с каменистым дном, создающим ещё большее мельтешение струй воды.

Неожиданно, несмотря на все предостережения, могильщик врезался во что-то лбом. В глазах, буквально пылающих от горячего ветра, мелькнула яркая вспышка. Велион неуклюже отшатнулся назад и, запутавшись в собственных же ногах, тяжело рухнул на дорогу, отшибив себе копчик и локти. Боль была ужасная. Корчась на дорожном камне, он злобно выругался.

И тут кто-то налетел на него, наступил на ухо, вдавливая голову в дорогу, и рухнул сверху. Могильщик заорал благим матом, стараясь сбросить с себя сучащее ногами тело. Колено упавшего запечатало ему рот, ударив в зубы. Велион замычал и, вспоминая прошлую науку, вывернулся из-под тела и из злости два раза ударил его пяткой в рёбра. Упавший заорал знакомым голосом, хватая одной рукой сапог, а другой стараясь ударить его в промежность.

— Репей, ты? — рявкнул Велион. Звуки его голоса будто разнеслись по округе бесконечным эхом, то удаляясь, то оглушающе приближаясь.

— Велион? — заорал белобрысый. — Это ты?

— Да, я, — буркнул могильщик тише. — Не ори так.

— Что за херня? Где мы?

— Кто бы знал… Встать можешь?

— Могу. На хера ты меня лупил?

— Думал, ты крысолак, — солгал черноволосый. — Давай руку.

Они поднялись, держась друг за друга. Репей охал, хватаясь за рёбра, Велион плевался кровью из разбитой губы. Два верхних зуба шатались, нещадно саднило ухо, а в копчик кто-то будто вбивал гвоздь.

— Откуда здесь такой сильный морок? — пробормотал Репей.

— Наверное, крысолаки наложили, — съязвил Велион. — Хотя, куда им, они же животные.

— Быть может, это маги Ульского?

— И на кой хер бы им там корячиться? Чтобы пробегающим мимо детишкам руки-ноги в Хельштене не поотрывало? Или о могильщиках с мародёрами беспокоиться? Мало ли, вдруг среди них налогоплательщики найдутся.

— Да хрен бы знал.

— Ладно, пошли дальше, хотя охоты у меня никакой.

Осторожно, держась за руки, как дети, они двинулись вперёд. Левую руку Велион держал на уровне лба, чтобы больше ни во что не врезаться. Сделав буквально два шага, он услышал, как ойкнул Репей.

— Тут стена, — услышал Чёрный могильщик. — Кажется, дом.

— Дом?

— Ага. Пошли вдоль стены, я держусь за неё рукой.

Могильщики медленно шли дальше. Велион делал яростные глотательные движения, стараясь собрать хоть немного слюны в пересохшем рте. Горящие глаза беспрестанно слезились, но слезы сразу сдувало поднимающимися струями воздуха. С каждым шагом они смещались всё левее. Потом Репей неожиданно остановился.

— Стена кончилась, — хрипло сказал он. — Идём наугад?

— А ты можешь предложить что-то другое?

— Можно вернуться…

— Нет уж! Теперь я точно заберу эти чёртовы пятнадцать марок! Пошли!

Репей неуверенно двинулся вперёд, Велион за ним.

И буквально через десяток коротких шагов морок пропал. Струи воздуха опали, обзор прочистился. Могильщики стояли посреди небольшого, но когда-то богатого посёлка. Тракт, резко забирающий влево, видимо, был центральной улицей этого посёлка.

Они стояли между двумя каменными двухэтажными домами, прямо у угла переднего. Велион обернулся, но не увидел ни струйки воздуха, только один длинный дом с низко прибитой вывеской у одной из дверей. За этим зданием было видно только уходящую вдаль дорогу и далёкий указательный камень.

— Прекрасно, твою мать, просто прекрасно, — буркнул Репей, снимая с пояса фляжку с водой. — Этот морок огораживает посёлок только с той стороны.

— И это только подтверждает то, что его могли наложить только крысолаки.

— Смеёшься?

Велион в ответ только усмехнулся. Он отцепил от пояса свою фляжку и глотнул из неё. Вода стала горячей, как свежий суп, даже пить неприятно, хотя пару секунд назад тотенграбер готов был отдать за глоток воды левую руку.

— Здесь были мародёры, — сказал Репей, кивая на дорогу. Велион кивнул.

Действительно, на улице царил такой же бардак, как и в городах-могильниках, начинающийся сразу после участка, защищённого мороком. Но никакой магии не чувствовалось. К тому же, было ясно видно, что этот хаос не был вызван бегством или паникой. Кто-то методично вытаскивал из домов мебель и инструменты, слишком крупные бросал, а мелкие уносил. Среди всего вываленного на дорогу хлама не оказалось ни одного предмета одежды, ни единого ножа, ни тарелки. Зато подсвечники, картины, шкатулки, гобелены и прочая ерунда, которую мародёры растаскивают в первую очередь, беспорядочно валялась среди раскуроченной мебели. Велион заметил, что на дороге даже осталось несколько брошенных монет, пусть и медных.

— Не обычные здесь работали мародёры, — нервно произнёс Репей.

Чёрный могильщик кивнул и приблизился к шкафу, лежащему на боку. У шкафа были отломаны дверцы и вытащены все ящики. Но главным было то, что его углы носили чёткие следы когтей.

— Это крысолаки, — произнёс могильщик, отступая от шкафа. Он повернулся к Репью. — И что же ты о них знаешь? Или о Хельштене? Не думаю, что сюда в последнее время заходил кто-то, кроме крысолаков.

Светловолосый долго молчал, нервно облизывая пересохшие губы.

— Есть ещё одна дорога, — ответил он, наконец. — Она подходит к Хельштену с запада, со стороны Лельского озера. Но по ней уже не ходят несколько лет — говорят, рискнувшие пройти по ней пропадают.

— Великолепно, — ухмыльнулся Велион. — Просто прекрасно. Какого же размера твоя жадность, если ты решил идти на верную смерть? И меня потащил с собой, убеждая, что крысолаки — всего лишь умные зверушки. Твои умные зверушки умеют колдовать, заблокировали обе дороги, ведущие к ним, пользуются некоторыми инструментами, если я правильно понимаю полное отсутствие ножей и молотков на дороге. Смотри, брат-могильщик, вот раскуроченный скворечник, в нём нет ни одного гвоздя, хотя дырки есть. Тебя это не беспокоит? Меня лично беспокоит, ещё как. Беспокоит до усрачки, я бы сказал даже так. Что будем делать?

— Повернуть назад? — предположил Репей.

Велион промолчал. Да, повернуть назад. Самое разумное решение. Драпать, пока крысолаки не наделали в их телах дыр украденными ножами и не прибили к какому-нибудь столу гвоздями вот от этого шкафа, валяющегося на земле в разобранном виде. Но…

Они могут прикоснуться к этой тайне. Посмотреть, как живут другие разумные существа, созданные когда-то человеческой магией. Разгадать ещё одну тайну — что-то много ему в этом году их выпало — этой проклятой войны.

— Мне нужны эти тридцать марок, — жёстко сказал Репей. — Если хочешь, можешь возвращаться.

— Нет, — покачал головой черноволосый могильщик. — Я с тобой.

"Возможно, моё любопытство выроет мне могилу, — подумал он. — Но я просто не могу повернуть назад, пока всё не выясню".

Велион сделал ещё один глоток воды из фляжки и, поправив рюкзак, зашагал дальше по дороге. Репей облегчённо вздохнул и двинулся следом.

За ними следили. Уже полторы мили.

Репей, шагающий рядом, и в ус не дул, не замечая ни хрена. Велион пока ничего ему не говорил. Да и мало ли кто может шевелить высокую степную траву против ветра. Мало ли кто может мелькать быстрой тенью у дороги. Мало ли… Дальше слежки пока дело не доходило, но у могильщика сложилось чувство того, что они идут в раскрытый капкан. Но он по-прежнему молчал. Ну, не чувствовал он опасности, не чувствовал и всё. А в таких случаях могильщик обычно полагался на чутьё.

Хельштен уже виднелся вдали. Острые шпили башен, торчащие из-за полуобрушенной стены, всё приближались. Они напоминали Велиону надгробья, которые могильщики увидели, когда вышли из разграбленной крысолаками деревни. Увиденные ими надгробья не были похожи на те, что Велион раньше видел на могильниках. Изъеденный временем камень говорил о том, что этот погост куда древнее, чем другие. Вероятно, именно из-за этого древнего памятника тракт шёл так странно: вёл сначала к погосту, а затем резко поворачивал к Хельштену, могильнику, насколько слышал Велион, очень крупному. Быть может, этот погост был местом паломничества? Или просто дань памяти? Памятник жертвам какой-нибудь древней войны? Кто знает…

Могильщики взобрались на довольно крутой холм и увидели Хельштен во всей его мрачной красе. Расстояние до могильника ещё превышало милю, но его было прекрасно видно. Хельштен подвергся разрушениям куда сильнее, чем большая часть других довоенных городов. Городская стена местами была снесена под чистую, за этими дырами шли полосы чудовищных разрушений, будто кто-то проехал по домам на огромной повозке, снося всё на своём пути. В центре могильника возвышался холм явно не естественного происхождения. Казалось, что земля просто вздыбилась прямо со всеми домами и центральной крепостью. Хотя, от зданий, расположенных там, мало что осталось.

Но главным было не это.

По обеим сторонам тракта прямо перед воротами, ведущими в могильник, стояло не менее полутора сотен небольших грубых задний. Эти постройки оказались такими маленькими, что походили на полуземлянки. Между домишками копошились едва заметные маленькие фигурки, что казалось, будто это настоящая деревня, только расстояние до него не миля, а две-три.

— Да у них там целый город, — ошеломлённо прошептал Репей. Он перевёл взгляд на черноволосого могильщика, в его голосе появился восторг: — Велион, целый город! Ты мог себе такое представить?

— Мог, — сухо ответил Чёрный могильщик. — Вытащи меч.

Репей понял, сразу. Выхватил меч, резко разворачиваясь назад. Велион уже держал в вытянутых руках свой клинок. Он водил им из стороны в сторону, оглядывая траву. Несколько секунд назад он слышал шорох минимум десятка ног. Твари, устроившие слежку близко, очень близко.

И они напали.

Семь тварей едва двух футов ростом высыпали на дорогу, в могильщиков полетели камни. Велион повернулся боком, скользнул вперёд, намереваясь располосовать напополам ближайшего крысолака, держащего в руках грубо заострённую кривую палку. И остановился в шаге от него, опустив меч.

Две палки, три тупых столовых ножа и драные тряпки, видимо, изображавшие пращу. Камни, летевшие в них, бросали слабые ручонки. Это были дети, которые решили поиграть, Велиону хватило секунды, чтобы понять это.

Но Репей не понял. Он проскочил мимо черноволосого могильщика, коротким ударом перерубил шею одному из крысолаков, тяжёлым пинком отшвырнул другого обратно в траву и только тогда остановился, поняв, что ему даже никто не оказывает сопротивления. Его окровавленный меч опустился, он повернулся, с ужасом посмотрел на напарника.

— Это… — прошептал он. — Это… дети?

— Да, блядь! Дети! — взорвался Велион. — Что-то не так? — он шагнул к Репью с искажённым от злости лицом. Могильщик многое хотел высказать. Хотя бы о том, что прежде, чем что-то делать, надо думать. О том, что он не видел принципиальной разницы в убийстве и похищении, лишении свободы, не видел. Но остановился. Что он сам тогда делает здесь? Такой благородный, не замаравший ручки в крови ребёнка, не видящий разницы между убийством и похищением? Ведь в этом случае Велион сам был готов на убийство, на убийство за деньги. Он ведь думал, что отказался от этого двенадцать с лишним лет назад. Но ничего не поменялось. Пусть это всего лишь детёныш крысолака, сейчас тотенграбер считал, что никакой разницы между этим уродцем и человеческим ребёнком не было.

Велион замер на месте, глядя на Репья. Ему казалось, что всё замерло в тот момент, когда его напарник убил крысолака. Но всё было не так.

Крысолаки, ошеломлённые убийством друга, пришли в себя быстрее, чем люди. Один из них разинул пасть и с громким звуком втянул воздух в лёгкие, наклонил голову… и завыл.

В могильщиков ударил резкий порыв ветра. Репья, стоящего ближе к вопящему детёнышу, сбило с ног и проволокло по дороге несколько футов. Велиона отшвырнуло назад, он упал, но быстро вскочил. И тут, после ветра, пришёл звук. Нет, могильщики слышали крик и раньше, но теперь он вонзился в уши, будто бы взорвавшись там. Велион закричал, зажимая уши ладонями, упал на колени. Репей извивался, его рот был широко раскрыт, но крика Чёрный могильщик не слышал.

А детёныш крысолака снова втягивал воздух в лёгкие. Велион, совершенно оглохший, всё-таки успел сориентироваться. Он схватил валяющийся на земле меч и швырнул его в уже разинувшего пасть уродца рукоятью вперёд. Меч, конечно, не самое лучшее метательное оружие, но могильщика отделяло от крысолака всего-то десять футов. Рукоять ударила детёныша прямо в лоб. Уродец повалился на спину, суча кривыми ножонками, из его рассечённого лба на дорожный камень закапала кровь.

Велион с трудом поднялся с колен, пошатываясь, подошёл к Репью и помог подняться ему. Светловолосый морщился, открывая рот, как рыба, из его левого уха текла кровь, наверное, лопнула барабанная перепонка. Чёрный могильщик прикоснулся к своей щеке, но сразу отдёрнул руку. Во-первых, он в перчатке, и просто ничего не почувствует. Во-вторых, пока лучше оставаться в неведенье. К тому же, у Репья кровь шла только из одного уха, а он стоял куда ближе к орущему крысолаку.

Делая зевательные движения, Велион подобрал свой меч. Крысолак всё ещё валялся, из рассечённого лба по-прежнему текла кровь. Ничего, выживет. Остальные детёныши копошились около оглушённого крысолака, пострадавшего от пинка Репья. Наверное, у уродца сейчас переломаны все рёбра, вряд ли его кости отличаются большой крепостью.

Его кто-то дёрнул за рукав. Велион обернулся. Рядом стоял Репей, он указывал куда-то в сторону могильника, беззвучно разевая рот. Вид у него был на редкость озабоченный. Черноволосый тотенграбер проследил взглядом направление и выругался про себя: к ним приближались десятка два всадников. Наверняка, это крысолаки. Вот только на ком они ехали? Могильщик вгляделся во всадников получше. И порядочно струхнул.

Наверное, это мечта любого рыцаря — хищный скакун, куда более умный, чем лошадь. Крысолакам с их ростом эту мечту удалось воплотить в жизнь — они ехали верхом на собаках.

Велион выругался уже вслух, хотя толку от этого было мало — всё равно никто ничего не слышал, и, сунув меч в ножны, бросился бежать прочь от могильника. Он не верил в возможность удрать от собаки, особенно в том случае, когда убегать надо почти четыре мили. Четыре мили под палящим солнцем, с рюкзаком на плечах, к которому привязаны свёрнутые одеяло и плащ. Велион умел бегать на длинные расстояния, но так же прекрасно знал то, что волк может удирать от погони на протяжении нескольких дней, а собака — тот же волк. Но на спинах этих собак всадники, и у могильщика было около тысячи ярдов форы, значит, попробовать можно. Если, конечно, среди догоняющих его крысолаков нет колдунов… Чёрный могильщик заставил себя не думать об этом. Он драпал с такой скоростью, на которую был способен. О Репье он не слишком беспокоился, раз убежал от крестьян, значит, тоже хорошо бегает. Но, как только могильщик подумал о Репье, его посетило неприятное предположение. Он на ходу обернулся.

Всё было так, как он и подумал: белобрысый пёр под мышкой извивающегося детёныша крысолака, с каждой секундой отставая от напарника всё больше и больше. Велион, сбавив шаг, принялся яростно жестикулировать.

— Брось! — орал он, не слыша самого себя. — Брось!

Репей понял его. И замотал головой. Велион прочитал в его глазах решимость.

"Да иди ты в жопу, — зло подумал черноволосый могильщик. — Не буду я из-за тебя дохнуть". Но шага не прибавил.

Велион не слышал своё дыхание, но знал, что оно вырывается из горла с тяжёлыми хрипами. Дышал он поверхностно, не полной грудью. Это было ещё хуже. Если бы черноволосый тотенграбер не ждал Репья, то давно бы выдохся окончательно, и его бы сцапали. И всё из-за жары. Воздух жёг горло, делал слюну тягучей. Могильщик уже всерьёз задумывался о том, чтобы бросить рюкзак. Возможно, придётся бросить даже кошелёк, с каждой минутой оттягивающий пояс всё сильней. А там двадцать марок. Надежда была на то, что за пределами морока их преследовать не будут. Если Репей не бросит крысёныша, шансы на это меньше, но коллега Велиона, кажется, даже и не думал об этом, продолжая упорно переть на себе уродца.

До ближайших домов было с полмили. Репей бежал в двадцати ярдах позади. В ста пятидесяти или ста восьмидесяти футах за ним — собаки. Расстояние между ними сокращалось всё быстрей. Велиону казалось, что он уже практически слышит их лай, хотя взявшие след собаки обычно не лают.

Дома приближались мучительно медленно. Могильщик даже был рад, что ничего не слышит: смерть придёт к нему бесшумно. Вот он бежит, а вот уже валяется на земле, истекая кровью, а в его спине торчит копьецо. Или его затылок превратился в кровавую кашу от броска пращи. Или собака терзает его загривок. Велион хотел упасть и умереть, но эти мысли подгоняли его, вселяя силы бороться. Он опустил голову и уставился на дорогу, чтобы не видеть, сколько осталось до окраины деревни. Всё равно много, а преследователи слишком близко.

Чёрный могильщик бежал, сцепив зубы. Это погоня длится бесконечно долго, а он бежит слишком медленно. Так медленно, что преследователи нагоняют его, они уже так близко, что он чувствует взмокшей спиной дыхание из собачьих пастей. Слишком близко, чересчур… Наверное, собаки оббегают столы и стулья куда лучше и быстрее, чем это делает Велион. Но он может перепрыгивать некоторые преграды, собаки с всадниками вряд ли могут это делать. Хотя, собаки крысолаков — наверняка специально выведенная порода, возможно, они достаточно сильны, чтобы прыгать, пусть и невысоко…

Велион тяжело выдохнул. Он в деревне, до него только дошло. Но что ему это принесёт?

Многое. Тотенграбер увидел железную вывеску трактира. Если подпрыгнуть, он ухватится за неё руками, заберётся на второй этаж, с него на крышу, она достаточно плоская, чтобы на ней можно было удержаться стоя. Улочки, отходящие от тракта самые обычные, деревенские, не шире семи-восьми футов, он сможет прыгать с крыши на крышу. Только бы вывеска не проржавела настолько, чтобы сломаться от веса его тела.

Велион бросил быстрый взгляд назад. Репей отстал ещё сильней. Он так и не бросил чёртова уродца, в кровь изгрызшего его предплечье, идиот. А преследователи, практически нагнавшие их в тот момент, когда могильщики забежали в деревню, теперь отставали: осёдланные собаки с трудом бежали по захламлённой улице. Это шанс.

Велион как мог ускорил бег, подлетел к вывеске, моля о спасении, подпрыгнул и ухватился руками за вывеску. Та заскрипела, но выдержала. Выдержала! Могильщик сделал движение, которое в школе называлось "силовой выход", забрался на вывеску, ухватился за подоконник и ввалился в окно второго этажа. Подскочив, он высунулся из окна, чтобы в случае чего помочь Репью взобраться. Тот уже практически добежал до вывески. Но белобрысый по-прежнему держал в руках детёныша крысолака.

"Бросай!", — беззвучно закричал ему Велион.

"Лови!", — так же беззвучно ответил Репей.

"Бросай, говорю тебе!"

"Лови!"

Репей остановился под вывеской и подбросил детёныша вверх. Велион высунулся из окна чуть не на половину тела и машинально поймал уродца. Ему в нос ударил тяжёлый противный запах мочи, видимо, крысёныш обмочился от страха. Репей даже как-то умудрился на ходу связать ему руки. Чёрный могильщик отбросил крысолака назад и снова высунулся из окна.

Но было уже поздно. Репей потерял драгоценные секунды на то, чтобы забросить крысолака наверх. Он успел подпрыгнуть и ухватиться руками за вывеску, но тут на него налетела собака, ухватила его за сапог и потащила назад. Светловолосый брыкнулся, но без толку, а его вторую ногу уже терзали ещё две собаки. Велиону показалось, что он даже услышал крик боли своего компаньона.

Но главное, что он успел сделать, так это увидеть, что один из крысолаков поднимает руку, в которой было зажато что-то, напоминающее кривой посох с набалдашником. Могильщик машинально отшатнулся от окна, и вовремя. В окно ударил взлетевший с дороги шкаф, к счастью, слишком крупный, чтобы попасть внутрь, полетела щепа.

Велион вскочил с пола, подхватил детёныша крысолака и, оглушив его, бросился искать лестницу, ведущую на чердак. Репью уже не помочь, а высовываться в окно черноволосый не собирался. Во-первых, собаки убивают отвратительно. Во-вторых, в него опять могли швырнуть чем-нибудь, а камень, брошенный из пращи, убил бы его ничуть не хуже, чем, например, стул, запущенный с помощью магии.

Лестница нашлась быстро, но люк, ведущий на чердак, оказался закрыт. Велион потратил несколько драгоценных секунд, выковыривая из петли проржавевший крючок. За это время дом дважды содрогнулся, будто в него ударяли чем-то тяжёлым. Наверное, маги упражнялись в метании предметов мебели посредством магии. Велион, казалось бы, был в безопасности, но стены здания, за которым не ухаживали десятки лет, не очень хорошая защита, поэтому могильщик торопился.

Он выбрался на чердак, оттуда на крышу и рванул вперёд. Прыжок. Секунда полёта, падение на соседнюю крышу. Тотенграбер не удержался на ногах, покатился вниз, но умудрился удержаться чуть ли не на самом краю крыши, придавив крысолака. Почему он его всё ещё не бросил?

В могильщика полетели камни. Один больно ударил в плечо, но сила всё-таки была не такой, как если бы пращу раскручивал человек. Велион подскочил и, подхватив крысёныша, бросился бежать дальше.

Крысолаки по чём зря швыряли камни, стулья, обломки мебели. Крыша и стена частично защищали могильщика, а бросаться вещами при помощи магии, видимо, было утомительно — обломки становились всё мельче и мельче, да и точность падала.

Прыжок!

На этот раз Велион приземлился удачней, хотя и упал на колени. Ноги отдались болью, но не настолько сильной, чтобы он не смог продолжить бег.

Снова короткая пробежка по крыше и ещё один прыжок. Ещё одна крыша. Ещё, ещё.

А потом дома кончились. Велион понял это уже в момент прыжка.

Он успел сгруппироваться в полёте, тяжело упал в высокую траву, покатился, умудряясь даже делать это так, чтобы не слишком сильно придавить крысолака. Земля и трава сделали падение не таким тяжёлым, но у могильщика всё равно перехватило дыхание. Велион корчился на земле несколько секунд, стараясь вздохнуть, но у него ничего не выходило. Он уже приготовился к смерти от клыков собак.

Но его никто не преследовал.

Велион лёг спать сразу после заката. Отъевшись, напившись воды из лёдяного родника, он чувствовал себя вполне сносно, хотя у него всё ещё сильно гудело в ушах, а голова буквально раскалывалась. Зато он слышал.

Чего нельзя было сказать о Крысёныше, как его назвал могильщик.

Тотенграбер рассмотрел уродца вблизи только когда оказался на приличном расстоянии от деревни, закрытой мороком. Двух футов ростом, с кривыми ножками и ручками, оканчивающимися небольшими острыми коготками. Личико уродца скорее напоминало ежовое, чем крысье. Чёрный влажный носик, грубая серая щетина над вполне человеческим лбом, маленькие чёрные глазки. Существо, определённо было плотоядным — наряду с ярко выраженными резцами грызуна у него были клыки хищника. Крысолаком его назвали, наверное, из-за длинного голого розового хвоста, торчащего из дыры, специально вырезанной для него в рваных детских штанишках.

Весь день Крысёныш отказывался есть. Он только что-то бормотал и плакал. Его слова были вполне осмысленными, а слёзы человеческими. Одно из слов, которое он повторял всё время, слишком сильно напоминало "мама". Это слово было первым, что вообще услышал могильщик за несколько часов. У Велиона щемило сердце, но… тридцать марок — большие деньги, а Репей пару дней назад рассказал ему, как найти тот цирк.

К вечеру у детёныша крысолака появился жар. Ощупав его, Велион понял, что у него сломано несколько ребёр. Но это не смертельно, через несколько недель будет как новенький… Новенький дрессированный уродец на потеху публики. Тотенграбер гнал эти мысли, успокаивал себя всё теми же доводами о лучшей еде и, вероятно, более долгой жизни, но они всё не шли из его головы.

Перед тем, как отойти ко сну, Велион привязал Крысёныша к дереву. Засыпая, могильщик слышал, как он плачет.

Чёрный могильщик проснулся от шороха. Кто-то крался к нему.

Велион резко сел, хватая рукой нож, которым обычно разделывал мясо. Ночь была довольно светлой, и могильщик увидел того, кто разбудил его.

Это был крысолак. Судя по двум небольшим выпуклостям на груди — самка. Или, скорее, женщина. Она стояла рядом с человеком, опустив голову и не предпринимая каких-либо попыток напасть.

— Ма… ма… ма-ма… а-а… — зарыдал проснувшийся Крысёныш.

Велион сидел, опустив голову.

Это его мама. Как она оказалась здесь, в шести милях от границы их владений? Как… Её привела материнская любовь. Она прошла столько миль, чтобы спасти своего сына, вернуть его домой. Ей было плевать на опасность, которой она подвергалась. Мать пришла за своим ребёнком.

"Где была моя мать? — думал могильщик, глядя на пришелицу. — Где были мои родители? Быть может, меня точно так же похитили, как и его. А может, мои родители были мертвы, и поэтому я никому не был нужен. Я был одинок, меня некому было спасти, никто не мог придти и забрать меня. И тогда меня забрал Халки. Но я… я… остался один…"

Могильщик поднялся с одеяла и, приблизившись к Крысёнышу, перерезал верёвки, которые держали его. Он не видел, как мать прижимает своего ребёнка к груди, только слышал их плач и бормотание.

— Мама… — шептал Крысёныш… нет, не Крысёныш, так его назвал Велион, на самом деле его зовут по-другому. А кто дал имя ему, могильщику? Говорил ли он кому-то это слово — мама? Был ли кто-то готов вот так рискнуть своей жизнью ради него? Не известно. Да и какая разница? Результат уже известен — он могильщик, не человек, выродок. Он обречён всю жизнь скитаться в одиночестве, так и не познав любви, тепла, ласки… И порой ему это даже нравится. Но почему тогда сейчас так болит сердце?

Могильщик навзничь лёг на землю, слушая, как уходят крысолаки.

Глава 7. Гнёт воспоминаний

И всё-таки Велион не любил города, особенно такие крупные, как Ариланта.

Ариланта являлась столицей Коросского королевства, на западе и юге охватываемого своей территорией Ядовитое море, граничащего с Горливом северней Лельского озера, а на востоке упирающегося в Голые горы. Велион, хорошо знавший географию и постоянно изучающий карты, посчитал, что площадь королевства около полутора миллионов миль, почти треть из них — незаселённые из-за могильников, земель, отравленных приливами с Ядовитого моря, и десятка пустырей, куда никто соваться не хотел. Тем не менее, королевство имело очень приличные размеры. А значит, столица просто не могла быть маленьким городом.

Она и не была.

Ариланта — настоящий людской муравейник, по слухам имеющий население в тридцать, а то и сорок тысяч жителей. Если добавить торговцев, прибывающих на четыре рынка города, бродяг, наёмников, разбойников, пилигримов, проповедников, музыкантов и нищих, то число жителей вполне могло перевалить и за пятьдесят тысяч человек.

Велиону, привыкшему к обществу вещей, а никак не людей, нравится это просто не могло.

Ему и не нравилось.

Могильщик продирался сквозь туловища, ноги, руки и головы, которые просто не могли принадлежать людям, они будто бы вырастали внутри тела чего-то огромного и до ужаса шумного, причём этому ужасному существу до покоя было очень далеко. Наверное, то же самое у могильщика происходило в животе во время несварения. Уж точно в его животе так же несло дерьмом, как и здесь. Дерьмо было повсюду, им разило из-под ног, откуда-то сбоку, сзади, спереди, изо ртов людей, от животины, детей, кур, домов, канализации. Чёрт, да весь этот город являлся одной сплошной канализацией, человеческим нутром, чревом, где нечистоты двигались хаотично, без цели. Нет, не хаотично. Это чрево извергало нечистоты в себя, будто бы боясь потерять хоть каплю, множа всё это дерьмо в себе. И дерьмо бурлило, пенилось, воняло, разносясь по улочкам, выплёскиваясь при первой же возможности. Вот мама посадила опорожниться своё пятилетнее чадо посреди толпы, и никто даже не замечает, будто это в порядке вещей, наоборот, семь или восемь человек пытаются затоптать детёнка, потому что он занимает слишком много места. Всем плевать. Все рвутся вперёд, казалось бы, бесцельно, но это всё-таки не так: люди бегут жрать, продавать, покупать, но итог всего этого один — потоки дерьма.

Всё-таки, на кой чёрт его понесло на базарную площадь в выходной день?

— Сыр! Домашний сыр!

— Колбаса! Домашняя колбаса!

— Трава! Трава из-за Ядовитого моря!

Велион ругнулся и попробовал оттиснуться от лотков, к которым его прибило толпой. Куда там… Он даже поразиться тому, что вот так, в открытую, продаётся наркотик, запрёщённый везде, кроме, кажется, островов за Ядовитым морем, успел только когда ему удалось пробиться к одной из улочек, ведущих прочь от площади. На этой улочке он передохнул (почти передохнул, здесь народу тоже было не мало, да и лотков с торговцами хватало) и, держа базарную площадь точно за своей спиной, рванул вперёд. Ну, не совсем рванул, но перестал, по крайней мере, двигаться со скоростью мухи, плавающей в меду.

Минут через пять, когда количество человек на одном квадратном ярде перестало превышать цифру десять, могильщик остановился и впервые огляделся. Улица короля Гризбунга по прозвищу Волосатые Пальца пропала бесследно, а ведь он едва нашёл её после получасовых скитаний по городу, а потом ещё почти час продвигался по ней, дивясь, откуда же столько народу прёт в ту же сторону, куда и он. Когда тотенграбер понял, что идёт в сторону базара, вместо того, чтобы, как неглупый человек, обойти его, он решил срезать. Вот и досрезался. Слава богам, что остался живым, не стал калекой или нищим.

Вспомнив, что в такой сумятице можно остаться нищим даже ничего не покупая, Велион проверил кошелёк. Тот оказался на месте. Вот теперь можно было облегчённо перевести дыхание, что могильщик и сделал. Переведя дыхание, он начал раздумывать о том, как добраться до улицы имени Гризбунга Волосатые Пальцы. Возвращаться к базару не хотелось, бродить по малознакомому городу тоже. Могильщик вздохнул и, скрипя сердце, решил возвращаться на большак. В случае чего можно попробовать по прямой пройти город насквозь, а потом обойти пригороды кругом. Сколько на этого требовалось времени, страшно было представить, но возвращаться в тот ад Велиону не хотелось. Можно, конечно, попробовать обойти рынок, но где-то в этом городе должны были находиться ещё три…

Сплюнув, Чёрный могильщик уверенно зашагал вперёд. И только после этого его посетила мысль о том, что можно у кого-нибудь выспросить дорогу. Он принялся высматривать более или менее прилично одетых горожан, встречающихся по дороге. Наконец, его выбор остановился на двух молодых рыцарьках, пьяных в хлам, несмотря на довольно ранний час.

Рыцари шли в полном облачении — на поясе меч, на гордо выпяченной груди, облачённой в лёгкую кольчугу, герб, под мышкой шлемы с развевающимися разноцветными плюмажами. Лёгкие кольчуги говорили о довольно скромном достатке рыцарей — те, что побогаче или поуспешней носили куда более дорогостоящие панцири, зарабатывать на которые порой приходилось очень долго, чаще всего их дарили рыцарям сюзерены. Но и эти двое парней вполне могли подойти — всё-таки не голытьба, да и по виду им было куда меньше двадцати, так что, возможно, они частенько посещали места, подобные тому, что искал могильщик.

Вообще, Велион верил в те разговоры, которые иногда вели другие могильщики, о том, что до войны в тяжёлых доспехах ходили даже простые солдаты. Но те времена давно прошли. Магия липнет к стали пусть и хуже, чем к драгоценным металлам, но всё же липнет, а железо куда более подвержено коррозии, чем даже медь, да и какой бы идиот решился бы тащить на себе полный доспех, весящий не менее двух пудов, через могильник? Так что железо восполнялось куда хуже, чем то же золото, если, конечно, учесть их соотношение. Рудников же по добыче такого нужного металла всё ещё было немного, так что даже рыцарям благородного происхождения приходилось носить всего лишь лёгкие кольчуги. Огромные двуручные мечи, которых Велион видел в могильниках множество, тоже ушли в историю. Впрочем, обычные солдаты, которые когда-то могли позволить себе носить доспехи, теперь выходили в бой чаще всего в кожаных дублёных куртках, имеющих по железной пластине на каждом плече и несколько блях на груди.

Но рыцари в любом случае были людьми не самыми бедными, и могли знать, где находится бордель Крами, насколько Велион слышал, далеко не дешёвый. Поэтому, недолго думая, тотенграбер направился наперерез рыцарям. Те, завидев это, приостановились.

— Достопочтенные господа рыцари, — как можно вежливей обратился к ним Велион, — не могли бы вы оказать мне честь…

— Что? — встрепенулся один, с длинными, но по-юношески мягкими усами. — Оказать честь? Дуэль? Дуэль так дуэль, доставай меч.

— Дуэль это хорошо, — икнув, сказал второй, волосы которого были стянуты в длинный конский хвост. Пока Велион обращался к ним, он не сводил взгляда с меча могильщика. — Кто первый, я или он? — он пихнул своего спутника локтём в бок.

— Нет, не дуэль, — замахал руками Велион. Мальчишек он не боялся, особенно, таких пьяных, но убивать их просто так не хотелось, да и прикончить двух рыцарей — не то же самое, что прибить, например, карманного воришку. — Я просто хотел спросить у вас дорогу.

— Пся крев, — ругнулся тот, что с конским хвостом. — А я-то обрадовался…

— Ничего, — буркнул усатый, — мы и дорогу подскажем. Куда надо?

— В бордель "Мягкая постель". Просто я долго бродил по городу, но потерял улицу имени короля Гризбунга…

— А ты бы не попал в "Мягкую постель", если бы продолжил ходить по Ариланте, — сказал усатый. — Улица Гризбунга — длинная улица, и бордель находится в самом её начале, ещё в предместьях столицы. Тебе надо…

— Погоди, — оборвал его второй рыцарь. — Мы же собирались в бордель, так почему бы не прогуляться до "Мягкой постели"? Покажем нашему новому другу наёмнику дорогу, и сами куда надо попадём. Тем более, местечко там хорошее.

— Согласен. Пошли, друг наёмник… как там тебя…

— Велион.

— Пошли, Велион, мы тебя отведём в бордель. Там выпьем по стаканчику, потом возьмём по бабёнке и…

— Дойди сначала, — пробурчал "конский хвост".

— Ничего, пока дойдём, протрезвим. Пошли, пошли, Велион, разворачивайся, ты шёл не в том направлении.

— Там базарная площадь по дороге, лучше обойти, — сказал могильщик, пристраиваясь сбоку от целеустрёмлённо двинувшихся вперёд рыцарей. Переубеждать их в том, что он не наёмник он не собирался, раз уж не поняли, что за перчатки у него на руках, то пусть пребывают в дальнейшем неведенье.

— Ничего, — рявкнул усатый, — срежем, пройдём прямо по площади. А может, всё-таки дуэль? Ну как хочешь.

Хоть бордель "Мягкая постель" и располагался в пригороде, не огороженном городской стеной, выглядело его здание просто прекрасно. Вероятно, ограбить бордель, пользующийся славой и незащищённый городскими стенами, а, следовательно, и городской стражей, хотели бы многие шайки разбойников.

Хотели бы, если бы сам бордель не являлся крепостью.

Наверное, раньше это был дом какого-то купца или мелкого дворянина — большое трёхэтажное здание с покатой крышей и мрачноватыми барельефами. Такой дом ограбить вообще проблематично — на нижних окнах, помимо ставен, открывающихся внутрь, стояли решётки, окна второго и третьего этажа больше напоминали бойницы, пролезть внутрь через которые не смог бы и ребёнок. Здание опоясывала высокая каменная ограда, почти стена, с единственными обитыми железом воротами. Если прибавить к этому шестерых охранников, стоящих у ворот (и то это были только те, кого Велион успел увидеть), то выходило, что бордель можно использовать в стратегических целях. Так что вряд ли бы нашлась шайка разбойников, решившая напасть на "Мягкую постель".

За стенами располагался широкий двор с конюшней. Кроме нескольких конур с сидящими на цепях волкодавами здесь ничего не было, даже вездесущих попрошаек и нищих, которых гнали взашей отовсюду, но те продолжали появляться, не уменьшаясь в числе.

Несмотря на внешнюю мрачность и неприступность внутреннее убранство борделя оказалось просто превосходным, иначе он бы не пользовался такой популярностью. Сразу за кованой дверью располагалась обширная прихожая, заставленная небольшими диванчиками. Здесь сидело двое охранников и симпатичная полуголая девушка, принимающая заказы. Заказы принимались самые разные, сюда можно было придти просто поесть, сыграть в кости или карты, ну и, конечно, заказать девочку, мальчика, козочку, в общем, кого душе угодно. Прежде, чем пройти дальше, надо было снять верхнюю одежду (гардеробщицами, конечно же, оказались полуобнажённые девушки), оставить оружие и, подойдя к девушке, сказать цель своего визита. Если таковой не было, можно просто некоторое непродолжительное время отдохнуть на диванчике, а после продолжать путь.

В прихожей Велион скинул плащ, а рыцари с недовольным, но беззлобным ворчанием сняли кольчуги, под которыми у них были надеты потёртые стёганые рубахи. В этих рубаха рыцари выглядели так, будто собрались в бой, но ещё не успели одеть доспех. Или как два проигравшихся солдата.

Втроём они подошли к улыбающейся девушке.

— Господа, — поприветствовала она их с обворожительной улыбкой на губах. — Пришли развлечься?

— Сначала отдохнуть, — буркнул "конский хвост". — Чёртов базарный день, мне все ноги на хрен оттоптали. Сначала вино, и только потом девочки.

— Пройдёте в общую комнату или сразу по отдельным?

— Сначала в общую.

— Вам налево по коридору.

— Да уж знаем, — весело проворчал усатый. — Пошли, друг наёмник, выпьем.

— Сейчас, — отозвался Велион. — Я подойду попозже. Девушка, — обратился он к полуголой красотке, — я бы хотел увидеть госпожу Крами.

— Она просила не беспокоить, — продолжая улыбаться, ответила проститутка.

— Скажите ей, что её спрашивал Велион. Только обязательно.

— Хорошо. Проходите.

Могильщик и рыцари зашли в коридор.

— Ты что, знаешь хозяйку борделя? — с интересом спросил усатый.

— Да.

— А ты полезный знакомый, — с прорезавшимся уважением в голосе сказал "конский хвост".

Тотенграбер усмехнулся.

По коридору пройти нужно было всего несколько шагов. За первым же поворотом их встретила красавица, на сей раз совершенно голая. Она поприветствовала посетителей и проводила их в общий зал.

Обстановка общего зала оказалась настолько крикливо роскошной, что многие богатые купцы почувствовали бы себя здесь не в своей тарелке. Мягкие ковры на полу, превосходные гобелены на стенах, резные столики, стоящие у мягких диванов. И женщины, полностью обнажённые, полуголые, одетые только в украшения. Их было с полдюжины, они разносили выпивку и лёгкие закуски. Ещё трое сидели с редкими пока, время-то обеденное, клиентами, развлекая их беседой или просто своими прелестями.

— Вот он — рай, — расхохотался усатый.

— Не расходись, — поморщился "конский хвост". — В прошлый раз я оставил здесь полторы марки, цены здесь совсем не райские.

— Плевать, я при деньгах, так что радуемся, друг. И ты, друг наёмник, не стесняйся.

— Я тоже при деньгах, — сухо ответил могильщик, занятый исключительно разглядыванием прелестей проститутки, приближающейся к ним с широкой улыбкой на губах.

— Вон-вон, — замахал на неё руками усатый рыцарь. — Я не такой гигант, хотя рассказываю о себе многое. Пока вина, копчёной курицы и сыра с плесенью, девочек потом-потом.

Проститутка поклонилась и, повернувшись к ним спиной, направилась к бару, расположенному в противоположном конце комнаты. И могильщик, и рыцари проводили её долгими взглядами, направленными чуть ниже положенного. Хотя, о каких приличиях можно говорить в борделе?

— Да, — сказал усатый. — Я уже тоже пожалел, что прогнал её. Ну да ничего, здесь таких больше двух десятков.

Могильщик и рыцари уселись на свободный диван, дождались выпивку и закуски, и произнесли первый тост, конечно же — за прекрасных дам. Разговор клеился только у рыцарей, Велион в основном помалкивал. Да и разговоры были об одном — о бабах. Впрочем, обстановка располагала. Чёрный могильщик время от времени поглядывал на выход из комнаты, ожидая Крами.

Крами всегда была успешной могильщицей и, как оказалось, ещё более успешной предпринимательницей. Велион знал её почти четыре года, и все эти года она не просаживала добычу бездумно. Чаще всего Крами вкладывала хабар в банк, иногда кое-что перепродавала и никогда не спихивала добычу первому же попавшемуся старьевщику или магу, как это чаще всего делали остальные могильщики. Ну вот, и накопила на безбедную старость… Могильщики, ставшие инвалидами, обычно кончали быстро. Велион, скорее всего, кончит так же, так что Крами он мог только позавидовать. Впрочем, вряд ли здесь обошлось без дополнительных капиталовложений…

— Велион! — раздался низкий, приятный женский голос. — Старый хрен, живой!

Чёрный могильщик непроизвольно улыбнулся и повернулся в сторону дверного проёма.

Крами сильно изменилась. Под глазами появились морщинки, она немного огрузнела. Впрочем, лишние фунты вполне приятно распределились по округлостям бывшей могильщицы, которая и раньше отличалась отличной фигурой. Но лицо, кажется, даже стало ещё красивей, наверное, из-за косметики. Новоявленная бордельмадам стояла в дверном проёме, опираясь на костыли, и улыбалась.

— Здравствуй, Крами, — сказал Велион, поднимаясь с дивана и подходя к Крами. — Ты ходишь сама, — непроизвольно удивился он.

— Не сама, на костылях, — улыбнулась Крами, смачно целуя могильщика в губы. — А ты чего думал?

— Я слышал, что ты потеряла ноги…

— Не ноги, — поморщилась сутенёрша. — Ступни начисто снесло. Хорошо, что компаньоны ничего попались, вытащили, а там я кровь уже сама остановила, бывшая травница, как-никак. Ну, чего стоять, давай присядем.

— Извини.

— Да ничего, мне полезно стоять на своих четырёх, видишь, округлилась. Дай-ка, обопрусь на тебя.

Велион подставил Крами плечо и, приобняв за плечи, повёл её к диванчику, на котором сидел раньше.

— Это с тобой? — спросила бордельмадам, кивая в сторону рыцарей.

— Да.

— Друзья?

— Они меня сюда проводили.

— Тогда пошли на другой диванчик, хочу поговорить с тобой наедине. Эй, — окликнула она одну из служанок, — мне с другом вина и закуски, а этим двум лучших девочек, и всё за полцены, ясно?

Служанка, та самая, что встречала могильщика с рыцарями, поклонилась и упорхнула куда-то, рыцари восторженно взревели. Велион довёл Крами до дивана, третьего от того, на котором могильщик располагался раньше. Он бы сел и поближе к рыцарям, они не были ему неприятны, но коль Крами хотела поговорить наедине.

— Ну, нравится здесь? — спросила бывшая могильщица, тяжело бухнувшись на диван.

— Ничего, — сухо ответил Велион, присаживаясь на уголок, но его тело буквально утонуло в диване, вызвав чувство беспомощности.

Крами искренне рассмеялась.

— Вот в этом весь ты, Велион, — сказала она, отсмеявшись. — Сухой, неэмоциональный, молчаливый. Чёрт, многие из моих посетителей не захотели бы играть с тобой в карты — хрен поймёшь, что ты думаешь.

— Возможно.

— Ну, так что, говори, нравится? — повторила Крами вопрос.

— Конечно, — пожал плечами тотенграбер.

— Хочешь долю?

— А это возможно?

— Конечно, чёрт возьми, для тебя здесь нет ничего невозможного. — Крами придвинулась к могильщику, прижалась грудью к его плечу. — Даже трахнуть владелицу борделя, отметь, совершенно бесплатно.

— Я бы не отказался, — усмехнулся Велион. — Но, помнится, хозяйка борделя в то время, когда она была ещё обычной могильщицей, отвергла меня. И что за слово из уст прекрасной дамы?

— Ну, ты и зануда, — хихикнула Крами, ничуть не обидевшись. И ничуть не отстранившись. — Видишь ли, в борделе немного отвыкаешь думать о сексе, как о чём-то тайном и запретном. А на счёт того случая… Много времени утекло с тех пор, могильщик. К тому же, ты, безусловно, помнишь того молодца, что был с нами. Какие мышцы, какое тело, — мадам усмехнулась. — А в постели пшик. Я даже пожалела, что не пошла спать к тебе. Но былого не вернуть. А те мышцы остались как раз в том могильнике, куда мы собирались идти, ибо ничего кроме мышц там не оказалось, даже грана мозга. Помнишь, могильщик?

— Ну, это я тебе напомнил о том случае. Да и как не запомнить… парня ведь я добил.

— Много времени утекло, — повторила сутенёрша. — Так как на счёт доли? — спросила она, отстраняясь от Велиона и устраиваясь на диване поудобней.

— Я не против.

— Деньги есть?

— Конечно.

— С собой? Хотя, чего я спрашиваю, ты всё время таскал их с собой. Можешь внести любую сумму, через год она вырастит в полтора раза, бордель, знаешь ли, дело прибыльное. Внесёшь марок двадцать, и зиму сможешь прожить на проценты. Если, конечно, в другие бордели ходить не будешь.

— Мне и здесь нравится, — улыбнулся Велион. — Вот только не пойму я, какая тебе от этого выгода?

— Прямая, — хмыкнула Крами. — Во-первых, половина этого борделя и, следовательно, половина девочек принадлежат банку, клиенткой которого я являюсь. Ты же не думаешь, что я сама накопила на такие хоромы? И это хорошо, потому что раньше моей была только треть. Года через три надеюсь завладеть борделем полностью, хотя проценты грабительские. Если ты внесёшь определённую сумму, я по старой дружбе пущу их в оборот: вино, еда, короче — сам всё понимаешь, а я отдам часть от ежемесячного процента со своих. Твои же денежки вернутся с лихвой, будь уверен. Ну а если, не дай Единый, ты погибнешь, деньги просто останутся у меня. Ну, так что, есть деньжата? — хозяйка борделя подмигнула могильщику.

— Тридцать марок, — поразмыслив, ответил Велион.

— Золотом, серебром?

— Золотом. Ещё полторы марки серебром, но это мелочь. К тому же, мне ещё надо дойти до следующего могильника.

— Понимаю, — с горечью в голосе сказала Крами. — Но вернёмся к нашим баранам. Хорошо, что деньги в золоте, иначе пришлось бы взять с тебя процент за обмен — моя доброта не безгранична. Серебро резко теряет цену, слышал?

— Я думал только медь, — удивился могильщик.

— Медь вообще в заднице. Раньше марка серебром по стоимости равнялась половине унции золота, то есть за золотой старой чеканки давали пятнадцать грошей, полмарки…

— У меня с собой пять монет достоинством в две марки, могу показать.

— Это редкость, но ты меня не удивил. Твою мать, кто сейчас будет расплачиваться двухмарочной монетой? Ты слушай, не перебивай. Сейчас за старый золотой дают уже восемнадцать грошей. Но золота-то в могильниках почти не осталось, серебра тоже всё меньше и меньше, так что могильщики сейчас в основном таскают медь. За серебряный грош, весящий полноценные пол-унции, дают не восемь, а десять осьмушек меди, так что она уже не осьмушка, а десятая. Медь катится к чертям.

— А я о чём.

— Но и доля серебра стала больше, — напомнила Крами. — Вот и прикинь. Унция золота раньше стоила две марки, то есть пятнадцать унций серебра и шестьдесят меди. Теперь же отношение золота к серебру один к восемнадцати, а меди и вовсе один к восьмидесяти.

— Медь подешевела на треть, а серебро только на одну пятую, — подсчитал могильщик.

— Не мелочись, — поморщилась его собеседница. — Когда ты последний раз считал медяки?

— Буквально в начале этой весны.

— Удачное лето, да? Ладно. Короче, молодец, что деньги держишь в золоте, хотя, лучше всего, конечно, в камушках, они дорожают быстрее, чем золото, но всё равно молодец. Вложишь золото, получишь больший барыш. Продукты, выпивка и, — хозяйка борделя хохотнула, — бабёнки подорожали всего на десятую часть, так что золото — выгода. Крестьяне, продающие продукты, радуются, что получают больше меди, но, решив купить, например, плуг в цеху, понимают, что медь не стоит нихрена, и начинают жаловаться. И это только пока медь упала так сильно, скоро будет хуже — количество денег растёт, а значит, их стоимость падает.

— Не думаю, что в этом виноваты могильщики, винить, скорее, надо первого герцога Ульриха, построившего в свих владениях два рудника по добыче меди.

— И то, и другое сыграло свою роль, — не стала спорить Крами. — Но знающие люди поговаривают, что могильщики и мародёры вместе вытаскивают из могильников до тысячи пудов меди в год и не больше пуда золота, вот так-то. А-а, — обрадовалась она, завидев служанку, несущую им поднос, — вот и выпивка.

Служанка поставила поднос на столик. Велион, почувствовав запах фруктов и сыра, чуть не захлебнулся слюной — с завтрака времени прошло уже много. Крами, завидев это, усмехнулась и сказала служанке:

— Пусть приготовят свинины на углях. Будешь, Велион?

— Конечно, время обед.

— Я тоже, пожалуй, поем. Хм… Жульен? Пожалуй, жульен с курицей. Мигом.

— Да, госпожа.

Служанка ушла, а Велион начал наполнять бокалы вином.

— Дрогнем.

— Дрогнем, могильщик.

Крами выпила, дождалась, пока выпьет Велион, и смачно поцеловала его пряными от вина губами. Тотенграбер ответил на поцелуй, чувствуя, что возбуждается, хотя больше, казалось, уже не куда — количество голой женской плоти вокруг зашкаливало. Так можно и вообще обессилевшим стать, если не выпустить пар.

— Не побрезгуешь калекой? — прошептала Крами.

— Не говори ерунды.

— От кого ты услышал о борделе?

— От другого могильщика, — ответил Велион. — Забыл, как зовут. Парнишка рассказывал о борделе, в котором хорошо относятся к могильщикам. Мол, он только зашёл отдохнуть, а хозяйка борделя, завидев его перчатки, накормила и выделила девку на ночь, причём всего за пару медяков. Описал её, я узнал. А с неделю назад оказался рядом, решил зайти.

— Правильно решил. Помню, кстати, мальчишку, это пару месяцев назад было, да?

— Ну, я его с месяц назад видел, хотя, пожалуй, полтора. Да, полтора, как раз за три дня до того, как встретил Карпре и за четыре недели до того, как похоронил Репья.

— Репей погиб? — вскинула брови бывшая могильщица. — Как?

— Пожадничал, — поморщился Велион, не желая вдаваться в подробности. Рассказывать про Хельштен и Крысёныша ему совсем не хотелось, но Крами явно нуждалась в пояснениях. Поэтому он солгал: — Обычный могильник, обычный кошелёк с монетами, а вот заклинание на этом кошельке сидело серьёзное. Я мимо прошёл, думал, что он не полезет, не мальчик ведь, а этот придурок сунулся. Я даже не понял ничего, когда что-то сзади ухнуло. В результате мне пришлось собирать то, что от него осталось в его плащ и хоронить в каком-то подвале. Впрочем, собрал я немного.

— Ясно, — протянула Крами. — Кого ещё, говоришь, видел из общих знакомых?

— Карпре больше месяца назад.

— Жив, гнилой, — скривилась хозяйка борделя.

— Нет. Я его прикончил.

— Если ты, значит, было за что. Ладно, пусть земля им будет пухом… а Карпре камнем. Выпьем.

Велион глотнул вина, вдохнул его запах из пустого бокала. Аромат был превосходным, это вино оказалось куда лучше и крепче, того, что он пил с рыцарями. Впрочем, ничего удивительного, в любом, даже самом дорогом, заведении вино разводят. Чем чёрт не шутит, может, вложить свои тридцать марок в этот бордель? Наверняка, Крами в месяц выплачивает банку не меньшую сумму, но и они пригодятся. В худшем случае, достанутся старой знакомой, а не останутся лежать в кармане плаща, когда он погибнет. А если он станет инвалидом, процентов хватит на безбедную старость. Хотя, в этом лучше будет сразу сдохнуть, чем гнить в этом… раю. Всё-таки покой не для него.

Один из посетителей расхохотался, громко, заливисто. Велион вздрогнул и повернулся на звук. Смех казался знакомым.

Так же, как и лицо смеющегося. Тотенграбер узнал его, несмотря на то, что не видел тринадцать лет. Узнал, постаревшего, опустившего усы, наголо остриженного. Узнал его, единственного человека, которого за все свои двадцать восемь лет жизни считал другом. Валлая.

Могильщик сам не понял, как оказался на ногах. Он шагал к диванчику, на котором сидел Валлай, медленно, как во сне, на плохо гнущихся ногах. Крами, оставшаяся на диване, что-то удивлённо говорила ему, но он ничего не слышал.

— Валлай, — прохрипел, наконец, Велион, останавливаясь посреди комнаты. — Валлай, мать твою.

Валлай поднял голову, на его лице читалось лёгкое удивление. Но уже через секунду это удивление сменилось дикой радостью. С вытаращенными глазами он вскочил с дивана, бросился к могильщику.

— Велион!

— Велион! — повторил мальчик, насупившись. — Меня зовут Велион, а не козявка, козявка в носу растёт, а я Велион! И мне четыре года!

— Ишь ты, — удивлённо сказал мужчина с холодными, стальными глазами, выпрямляясь, — даже считать козявка умеет. Халки, на кой хрен ты его сюда притащил? Умеет считать, одежда хоть и рваная, но видно, что не дешёвая. Ты не думаешь, что его будут искать?

— Не думаю, — сухо сказал Халки — старый, тощий мужчина со шрамом во всю щёку. — Вряд ли кто-то будет искать ребёнка, который подыхал от голода в сточной канаве, какая бы дорогая одежда у него не была. Не выёбывайся. Мальчишка крепкий, ничем не болеет, шёл всё время сам, не жаловался. Хоть одежда и хорошая, жрёт то, что дадут, и не пищит. К тому же, он весьма смышленый, я показал ему, как сворачивать голову крысам, так он с первого раза всё усёк. Вот и скажи мне, Аргил, какая на хрен разница, родила его шлюха на дороге или богатая матрона на шёлковых простынях?

— Никакой, — сдался Аргил. — Всё равно сдохнет скоро. Ладно, веди в комнату к салагам. Ильгин, мать его, притащил троих, придурок, так двое скончались прошлой ночью от какого-то дерьма.

— Может, им просто шеи свернули?

— Когда мальчонка дохнет от свёрнутой шеи, его тело не порывает коричневая сыпь с нагноениями, а изо рта не идёт зелёная желчь. Блядский род, мы бы ничем не заболели.

— Не скули. Третьего пацана посадили на карантин?

— Какой на хер карантин, дежурный кадет ему башку свернул и в костёр вместе с трупами выбросил. За это Ильгин сломал ему ногу и выбил половину зубов.

— И поделом.

Тот, кого дядя Халки назвал Аргилом, снова наклонился над мальчиком. Тот спрятался за ногой Халки. Он сразу испугался Аргила. Почему — он тогда не знал, но дядя Халки со страшным, изуродованным лицом казался ему куда менее страшным. Да и не мог быть страшным человек, который покормил его, а потом повёл куда-то. А какие интересные истории он рассказывал…

— Ну что, Велион, — сказал Аргил, дохнув на мальчика чесноком, — не боишься умереть? А вот этих черепов на частоколе не боишься? Они страшные, они принадлежали людям.

— Нет! Папа и мама умерли, я не боюсь умереть, я попаду к ним, когда умру!

— Хороший мальчик, — оскалил Аргил зубы.

— Я же говорил.

После мальчика, которого звали Велион, отвели в небольшую землянку, где, кроме него, жили почти двадцать мальчиков в возрасте от трёх до шести лет. В землянке было сыро, холодно и очень тесно. Велион уснул, прижавшись к какому-то комку лохмотьев, который на утро оказался мёртвым мальчиком.

Но тесно было недолго.

Уже на следующий день начали их, как, мерзко ухмыляясь, говорил Аргил, "подготовку". Их подняли ещё перед рассветом. Поднимали их наголо бритые подростки с чёрными повязками на предплечьях. После подъёма заспанным хныкающим мальчикам дали поесть — ломти чёрного хлеба и комки холодной каши. Порция у каждого была одинаковая, но Велион остался без половины "завтрака" — есть быстро он не умел, и у него отобрали остатки еды. Впрочем, скоро он научился съедать всё в один присест, запихав в рот всю еду за один раз, и даже порой умудрялся частично это пережевать. А ещё через некоторое время он научился драться.

После завтрака их выгнали на "разминку". Плачущих и сопротивляющихся детей гнали затрещинами и пиками. Потом долго гоняли по деревне, мрачной, убогой, застроенной каменными домами с решётками на окнах. Бегали долго, до рвоты, упавших заставляли подняться, тех, что не могли уносили куда-то. Некоторых вернули, некоторых — нет.

Когда подростки решили, что пробежка закончена, пришли четверо мужчин. Один из них ворчал что-то про дерьмовый материал, другой говорил, что сам он дерьмовый материал, остальные двое молчали. Оставшихся после пробежки детей, их было восемь (до десяти Велион умел считать), начали тренировать на гибкость — растягивать руки и ноги, выворачивать, сгибать, мять, до хруста суставов, до потери сознания. Дети плакали, умоляли отпустить их, но всё это продолжалось. Тот, что жаловался на материал, рассказывал Велиону, что лучше это делать сейчас, пока суставы ещё гибкие, чем потом, потом было бы больше отходов. Хотя, какого хрена я тебе рассказываю, сопля, вырастешь, поймёшь. Если, конечно, вырастешь, ха-ха-ха-ха! Велион хотел сказать, что он всё понимает, но не мог выговорить и слова — мешали слёзы.

Вскоре, или, быть может, через сотню лет, пришёл ещё один мужчина, старый, с взлохмаченными волосами, он осмотрел всех детей, влепил одному из мужчин оплеуху, сказав, что тот перестарался.

— А этого — на свалку, — холодно сказал он, указывая на ребёнка, которым только что занимался тот, что перестарался. — Вечером сожжём, там уже четверо накопилось. Дерьмовый материал.

Велион тогда не знал, что такое "свалка", но очень быстро понял, что туда лучше не попадать. Не надо быть "дерьмовым материалом". Надо быть хорошим, так мама говорила.

— Этого что ли Халки приволок? — спросил страшный старик, грубо хватая Велиона за руку.

— Ага, — осклабился тот, кто первым говорил о дерьмовом материале.

— Какой нежный. Впрочем, Халки таскает детей редко, но метко, он не такой неисправный альтруист, как Ильгин.

— Иди на хер, Ургрин, — буркнул тот мужчина, говоривший "дерьмовому материалу", что он сам "дерьмовый".

— Если кто-то из этих детишек скончается от лихорадки, ты, Ильгин, будешь бегать вместе со всеми. Ладно, кончайте. Покормите этих крысёнышей, потом пусть отдохнут, надо чтобы хоть кто-то выжил до наркотиков и ядов.

Выживших оказалось мало. Уже через полгода, к середине осени, осталось только семеро детей. Их стали лучше кормить, мясом, горячими супами и свежими овощами, поместили в другое, отапливаемое, помещение. Но тренировки только ужесточились. Впрочем, к этому времени выжившие дети уже могли сгибаться так, что умещались в ночном горшке, только голова не входила, как любил шутить Дерьмовый Материал.

А потом, не известно почему, они начали умирать в страшных мучениях один за другим.

— Я, пожалуй, поднимусь, — сказала Крами. — Счета, счета, дела. Я уже приказала подать вам еды и вина в комнату для сделок, вас туда отведут, чтобы вы могли поговорить наедине. Велион, я жду тебя хотя бы к ночи.

— Я поднимусь, — кивнул тотенграбер.

— Ладно, я пошла.

Крами, тяжело опираясь на костыли, поковыляла к выходу из общей комнаты. Могильщик повернулся к Валлаю, сидевшему на диванчике. Вид у старого друга был слегка очумелый.

— Пойдём? — предложил Велион.

Валлай кивнул.

Служанка, та самая, с отличной задницей, проводила их в низкую комнатушку. Стол был уже накрыт, в углу горела лампа, но помещение всё равно было затемнено. Друзья молча уселись за стол, Велион принялся молча есть, а Валлай налил себе вина.

— Я думал, ты мёртв уже многие годы, — сказал он после долгой паузы.

— Если честно, про тебя я думал то же самое.

— Чем ты занимался всё это время?

Велион пережевал кусок мяса, налил себе вина, запил, потом долго сидел, угрюмо глядя в одну точку.

— Я могильщик, — сказал он, наконец. — Все эти годы я был могильщиком. По специальности, — он ухмыльнулся, — я не работал ни разу. А ты?

— А я работал как раз по специальности. Поиск и казнь убийц в основном, я решил, что быть охотником за головами куда благородней, чем наёмным убийцей. Благородней-то оно благородней, но и денег меньше. За смерть какого-нибудь мальчишки наследника не очень богатого рода платят куда больше, чем за насильника или убийцу. Конечно, за больших шишек платили хорошо, но в одиночку к таким не подобраться, а если делить награду, много тоже не выйдет. Если честно, я пожалел, что так долго учился владеть мечом. Ты бы зарабатывал очень много денег, ушёл бы через несколько лет на покой, открыл таверну.

— Перчатки могильщика куда благородней отравленного кинжала, — усмехнулся Велион.

Валлай коротко и зло хохотнул.

— Знаешь, — сказал он, — я долго думал о нашем ученичестве в школе убийц. Вспоминал те муки, которые мы перенесли, те нечеловеческие условия, в которых нас поместили. И понял, что всё это было сделано специально, чтобы мы перестали быть людьми, чтобы цена человеческой жизни для нас стала меньшей, чем цена сухаря. Чтобы такие слова, как "честь" или "благородство" стали для нас пустыми звуками. Мы прошли все этапы обучения, ну, в твоём случае почти все, и наша жизнь стала только чередой сделок. Деньги — смерть, деньги — смерть. Может, наша смерть, может — чужая, но всё равно смерть, только о цене надо договориться. Мы должны были убивать за деньги, и я делал это последние двенадцать лет, но мы сейчас сидим и рассуждаем о таких вещать, как благородство. Глупо, тебе не кажется?

— Несколько раз я убивал за деньги, за добычу вернее, — медленно проговорил Велион, облизав губы. — В порядке самообороны, когда мои напарники хотели забрать мою долю хабара с могильника. Так что, чему-то нас научили. Нам приходилось ставить на весы жизни людей и деньги, и мы склонялись к деньгам. И знаешь, я не жалею, потому что это были хорошие деньги и дерьмовые люди. Вот только причину твоих самокопаний я что-то не понимаю.

Валлай горько усмехнулся.

— Я иду в школу, — сказал он после паузы, — чтобы стать преподавателем.

Умер пятый, Игист, самый рослый и самый крепкий из мальчишек. Велион и Валлай, два последних ребёнка, видели, как тащат его тело на костёр. После этого они два дня сидели каждый в своём углу и отказывались от еды. Но их накормили насильно и выгнали на тренировку.

А ещё черед два дня заболел Велион.

Когда мальчик проснулся и попробовал подняться, он понял, что не может этого сделать. Тогда он остался лежать и ждать, когда придёт Дерьмовый Материал и пинками поднимет его с лежака, чтобы он бежал на тренировку. Но пришёл не Дерьмовый Материал, а дядя Халки. Он поднял Велиона на руки и понёс куда-то. Только в этот момент мальчик понял, что такое уже происходило — каждый из пяти умерших мальков утром начинал жаловаться, что он не может встать, потом приходил кто-то из старших и забирал его. А через день или два Велион видел, как тело заболевшего тащат на костёр. После этого заболевал следующий.

"Значит, скоро я увижу папу и маму", — подумал Велион, прижимая к груди дяди Халки. А потом его сознание будто оборвалось.

Шёл дождь, серый, тягучий и холодный осенний дождь. Халки сидел в хорошо отапливаемом помещении, но одного взгляда в окно было достаточно, чтобы начать мёрзнуть. Наверное, это старость, ему недавно перевалило за сорок. И, чёрт возьми, из-за старости он сейчас жрёт крепкий эль, распуская слюни. Иначе быть не могло. Только из-за старости он стал таким сентиментальным.

Мальчишка умирал. Это продолжалось уже трое суток, дольше, чем обычно, но его организм всё никак не мог справиться с отравой. И, кажется, уже не справится. Утром у него появился сильный жар, но кожа была абсолютно сухой, значит, организм абсолютно перестал бороться. Утром Крепл сказал, что мальчишка не протянет и до обеда. Но уже поздний вечер, а он всё ещё жив. Так, быть может, ещё есть шанс?

Чёрт, это же не первый и, гадство, не первый умерший ребёнок у Халки. Но почему он так распустил сопли? Может, достаточно? Хватит таскать в школу брошенных детишек, хватит их мучить на тренировках, хватит накачивать наркотиками и противоядиями, с которыми могут справиться единицы, а остальные умирают в жутких мучениях. Если бы не Овилен…

Халки шмякнул о стол кружкой. Об этом лучше не думать.

В дом вошёл Крепл. Он скинул мокрый плащ, потёр ладони и, усевшись за стол к Халки, налил себе эля.

— Ну как? — угрюмо спросил Халки.

— Хер его знает, — буркнул Крепл. — Жар спал, но он, чёрт возьми, холодный, как этот грёбаный дождь, который идёт уже второй день. Однако пульс прощупывается. К утру ему крышка, попомни мои слова, такое уже бывало, не выживал никто.

— На третий день?

— Да хоть на десятый. Кранты твоему сопляку. Жаль, конечно, но так оно и будет. Дерьмовый материал в этом году.

Халки неожиданно тихо рассмеялся.

— Чего ржёшь? — сухо поинтересовался Крепл.

— Ты знаешь, как тебя называют детишки?

— Не-а.

— Дерьмовый Материал.

— Ха-ха, твою ж мать. Ну да я им языки повыдёргиваю потом…

— Если хоть кто-то выживет. Двое осталось, — напомнил Халки.

— Да, — мрачно протянул Дерьмовый Материал. — Ещё десять лет назад из десятка выживало не меньше четверых.

— Ещё десять лет назад нашу школу финансировали графы и короли, желающие иметь у себя под боком двух или трёх наёмных убийц экстра-класса, которых в этом грёбаном королевстве могла обеспечить только наша школа. Ещё десять лет назад нам, преподавателям, не приходилось выходить на большак и брать заказы, чтобы купить хоть какие-то наркотики и противоядия, которые нам требуются для школы. Нам присылали детей, а теперь мы их таскаем сами, больных, оголодавших, поэтому они и дохнут как мухи зимой. Десять лет назад мы могли позволить себе травить детей постепенно, а не конскими дозами, могли обеспечить им лучшую кормёжку, лучшие условия. Вот так было десять лет назад, но теперь пришло другое время. И эти детишки будут умирать в страшных мучениях, чтобы хоть один или два из десятка могли доучиться в школе и убивать за деньги. Вот такая у нас жизнь, Крепл, а ты что, не знал?

— Что-то ты разбухтелся, Халки, — поморщился Крепл. — Старость что ли начинается, а?

— Кажется. И, наверное, поэтому я продолжаю надеяться, что Велион выживет.

— Да помрёт он, Халки, помрёт.

— Когда мы шли сюда, я дал ему волчьего глаза. Его только два раза пронесло и всё.

— Волчий глаз — просто-таки позавчерашний суп по сравнению с тем, что мы ему дали сейчас, и ты это прекрасно знаешь.

Халки открыл уже рот, чтобы что-то ответить, но его прервали. В дом залетел один из старших учеников. У него были совершенно ошалелые глаза, руки тряслись.

— Мальчишка… бредит, — выдавил он. — Бредит, мать его ети!

— И что? — скривился Крепл. — Ты тоже бредил, когда валялся…

Ученик яростно замотал головой.

— Карган, с которым мы следили за пацаном, обосрался от страха, да и я чуть в штаны не напрудил. Я видел, как бредят дети, которых отравили, но такого, чёрт возьми, я не видел никогда.

— Я проверю, — обеспокоенно сказал Халки, поднимаясь.

— Да и я, мать его, схожу, — проворчал Крепл. — Я учил Каргана. Чтобы напугать его до усрачки… я даже представить себе такого не могу.

— И что же, будешь мучить и травить детей? — скривился Велион.

— Я хочу стать учителем по фехтованию, — поморщился Валлай. — На такое у меня духу не хватит. Так же, как и заниматься самыми маленькими…

— Думаешь, что ни в чём не будешь виноват? — взорвался могильщик. — Будешь дрочить тех, кто прошёл все отборы до этого? Будешь долбить десятилетних пацанов и спокойно смотреть, как на костёр таскают насмерть замученных детишек, думая "это не я их убил, это не из-за меня они погибли"? А сам будешь выходить на дорогу и притаскивать в школу таких же пацанов, но твоя совесть будет чиста, не ты же их убиваешь, их убивают другие преподаватели и алхимики, так, Валлай?

— Да! — рявкнул головорез, вскакивая. — Да, мать твою, так! У меня рука не повернётся мучить ребёнка! В нас хотели убить всё человеческое, но не убили! И я никогда не буду заниматься самыми маленькими! Никогда не понесу ребёнку накачанный наркотиками и ядами комок холодной каши! Понял меня?

Велион тоже вскочил на ноги. Ему хотелось ударить Валлая, единственного друга в его жизни, друга, которого не видел столько лет. Но он сдержался.

— Это твой выбор, — сказал тотенграбер, садясь.

— Конечно — мой. Ты, кстати, тоже его когда-то сделал. Когда своровал что-то у Халки и сбежал. Скажи, это не было трусостью?

— Да, это было трусостью. Я не хотел убивать ни в чём, условно, конечно, не повинных людей. Особенно так, как у меня это лучше всего получалось — отравленным кинжалом в спину. Я не хотел красться в темноте, резать глотки спящим женщинам и детям. К тому же, я боялся умереть. И когда я нашёл перчатки, я понял, что это мой шанс.

— И где ты их нашёл? Неужели…

— Да, это перчатки я украл у Халки и сбежал. Я боялся, что меня будут преследовать, но погоня меня не достала.

— За тобой вообще не было погони, — неожиданно сказал головорез. — Я видел, как карают дезертиров, да и ты видел, но тебя никто не искал. Вообще никто. Когда ты сбежал, Крепл сказал, что бог всё-таки есть. Нам этого не показывали, но тебя боялись.

— Почему? — удивлённо пробормотал могильщик.

— Да кто его знает, — ответил Валлай. — Но тебя боялись все, кроме Халки.

Мальчишка лежал на деревянном ложе, обитом кожей. Руки и ноги были прикованы к ложу кожаными ремнями — во время горячки многие дети сильно дёргались и корчились. Но сейчас Халки показалось, что эти ремни защищают их, а никак не мальчишку.

— МОГИЛЬЩИК!!! — гремел жуткий, загробный голос. Голос чудовища, не человека. И самое страшное было в том, что эти звуки издавал мальчуган, которому не исполнилось ещё и пяти лет. — ПЕРЧАТКИ! МНЕ! НУЖНЫ! ЧЁРНЫЕ ПЕРЧАТКИ!!!

— Твою мать, — прошептал Крепл, прижимаясь к стене. — Халки, мать твою, кого ты приволок?

— Не знаю, — прошептал Халки. Он был бледным, как полотно. — Не знаю…

Пятилетний мальчуган смотрел на убийц, стоящих на максимально возможном расстоянии от ложа. Его глаза были потустороннего чёрного цвета, зрачки, казалось, заполняли всю радужку. Халки показалось, что он провалился в них, едва заглянув.

— ХАЛКИ!!! ПЕРЧАТКИ!!! МОГИЛЬЩИК!!!

— Твою мать… — бормотал Крепл, делая знаки отрицания нечисти, но без толку, наоборот, мальчишке становилось только хуже.

— ХАЛКИ!!! МНЕ!!! НУЖНЫ!!! ЧЁРНЫЕ ПЕРЧАТКИ!!! ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ХАЛКИ???!!!

— Халки, ответь ему что-нибудь! — взвыл Дерьмовый материал.

— Что?

— Да что угодно! Он же тебя зовёт!

— ХАЛКИ!!! ЧЁРНЫЕ ПЕРЧАТКИ!!! ПОМНИ!!!

Старый убийца закрыл глаза и, тяжело переведя дыхание, рявкнул:

— Я найду тебе перчатки! Клянусь!

В домике воцарилась необычайная тишина.

— Затих, — пробормотал Крепл. — Помер?

Халки осторожно подошёл к мальчику, спокойно лежащему на лежаке, пощупал шею.

— Жив. Температура поднялась, сердцебиение немного учащённое, но в пределах допустимого. Его организм победил наркотики и яд, теперь у него иммунитет.

— Мне кажется, что наркотики и яд победил не его организм, — нервно ответил Крепл.

— Тем более мне придётся найти для него чёрные перчатки.

Велион был пьян и зол.

С Валлаем они толком так и не поговорили, просто сидели друг напротив друга и пили. Да и говорить было не о чем, слишком долго они не видели друг друга, слишком многое пережили порознь. А вспоминать тот ад, который они прошли в школе убийц, не хотел ни тот, ни другой. Единственное, что Велион узнал о Валлае, так это то, что на прошлом заказе его порядочно порезали, а выздоровев, он решил стать учителем. Чтобы прожить дольше. Валлай сильно изменился, стал трусом. Наверное, виной тому было то, что он пережил, будучи наёмным убийцей. Велион возненавидел его за это.

А ещё могильщик злился на Халки. Те перчатки, видимо, он нашёл не случайно. Чёрт, конечно, не случайно — они лежали в одной сумке с ядами, которые ему приказал принести в класс для учеников среднего уровня сам Халки. Но, мать вашу, почему учителя так хотели избавиться от него? Нет ответа. Нет!

Велион поднялся на второй этаж, с трудом нашёл комнату, в которой жила Крами, вошёл. Бордельмадам сидела полуобнажённой на кровати и что-то писала на листок пергамента, лежащий на небольшой деревянной доске, которую она держала на коленях. Тотенграбер подошёл к кровати и тяжёло лёг, не раздеваясь.

— Крами, — сказал он глухо.

— Что?

— Когда ты потеряла ступни, как ты справилась с желанием идти в могильник?

— Само собой прошло. Просто расхотела и всё. Я даже перчатки одеваю иногда, но в дорогу не тянет.

— Ясно.

— Как встреча с другом? — спросила Крами, откладывая письменные принадлежности и подползая на коленях к могильщику.

— Отвратительно. Мы стали слишком разными.

— Надеюсь, я тебя не разочарую, — хихикнула бывшая могильщица, начиная стягивать с Велиона штаны.

— Я тоже на это надеюсь. Секс — лучшее лекарство от всего.

— Конечно.

"Велион, ты как кусок говна. Скорость отличная, мышцы есть, а дерёшься на мечах, как сраный регулярный военный".

"Сходи, принеси мне яды, они в сумке у меня в домике".

"Ты так хорошо знаешь ядоварение, мальчик, поэтому у меня для тебя сюрприз".

"Ногу тяни, тяни ногу, мать твою".

"Меня зовут Валлай. А только мы выжили?"

Картинки сменялись одна за другой. Но обучение в школе убийц стало постепенно уходить на второй план. Велион видел собак, самых разных, от мелких дворняг до огромных серых волкодавов. Они кусали его, терзали и рвали на части, куда-то тащили. Куда? В могильник. Страшный могильник, почти полностью разрушенный, Велион никогда не видел такого.

А потом могильник и собаки исчезли. Появилась улица, светлая, солнечная улица, наполненная детьми, которых никто не мучает.

А ещё он видел мужчину, высокого худого. У него была жёсткая улыбка, едва виднеющаяся из-под длинных, до груди, усов и большие грубые ладони. Но эти ладони источали такое тепло… Рядом с мужчиной стояла женщина, невысокая и стройная, такая тёплая и нежная. Любящая, такая же, как и мужчина.

Это были…

Могильщик бежал по дороге, расталкивая редких ещё прохожих.

Он проснулся ещё до рассвета. И сразу понял, кого видел во сне. И где находится эта улица. В городе под названием Ариланта, рядом с базарной площадью. Вчера тотенграбер проходил мимо этого дома дважды.

Солнце взошло ещё не слишком высоко, а могильщик уже был в центре города. Прохожих становилось всё больше, повылазили даже бабки, которые весь день напролёт будут трещать о разной ерунде. Наверняка, одной из тем их разговоров будет парень в чёрном плаще, несущийся, как угорелый по улице, расталкивая людей.

Вот он.

Дом изменился, постарел, на окнах другие ставни. Но это был именно тот дом, могильщик был уверен в этом. Передняя дверь была открыта и Велион, забыв обо всём, ворвался в неё.

Он не узнавал ничего. Другая мебель, ковры, картины. Наверное, здесь сейчас жил купец, а может, рыцарь. Какая разница? Велион проскочил переднюю, сбив с ног женщину, видимо, служанку, побежал дальше, к двери, занавешенной плотной шторой, из-за которой слышались тяжёлые стоны умирающего. Его отца.

Он не помнил ничего, кроме этих стонов и двух едва угадывающихся образов его родителей. И ничего не мог вспомнить, даже находясь в этом доме. Впервые за всю жизнь могильщика посетила мысль о том, почему он не помнит ничего до того дня, когда он очнулся после отравления ядами. Халки говорил, что ему отшибло память, такое, мол, бывало, но тогда Велиону на всё это было плевать. А сейчас он не верил Халки, хотя никаких причин сомневаться в словах учителя не было. По крайней мере, лишать памяти в школе убийц не умели.

Служанка визжала позади, кто-то зашумел на втором этаже, но могильщику было плевать, он метался по дому в поисках той двери. И он, наконец, нашёл её. Сейчас здесь висела другая штора, а может, он просто не мог вспомнить. Чёрный могильщик стоял, тяжело дыша и стискивая кулаки, и не думал ни о чём, просто не мог. В голове крутились два образа, в ушах стояли стоны.

Его схватили, поволокли на улицу, но он даже не сопротивлялся, только смотрел на штору, занавешивавшую дверной проём, за которым когда-то умирал его отец.

Велион очнулся только, когда его выволокли на улицу. Тащили его трое — пузатый мужчина, тощий парнишка и здоровый детина в дорогой одежде. Тотенграбер вывернулся из их неумелого захвата, пнул в колено пузана.

— Я ошибся домом, — сказал могильщик, отряхиваясь. Но его не послушали, бросились драться. Тогда Велион отпрыгнул как можно дальше назад, сбил с ног пацана, который оказался самым прытким, и выхватил меч.

— Я ошибся домом, — повторил он. — Я извиняюсь.

Блеск стали остановил атакующих. Но пыла не сбавил.

— Я вызову стражу! — взвизгнул пузан, одетый в одну ночную рубашку, наверное, только проснулся.

— Вызывай, — кивнул Велион. — Но если сделаешь это, тебе не жить. Поверь, страже, чтобы добраться досюда потребуется куда больше времени, чем мне.

Пузан понял, что могильщик не шутит. И решил ретироваться. Последним сбежал детина, тяжело хлопнув дверью.

Велион спрятал меч в ножны, огляделся. Наконец, он увидел, кого искал — двух бабок, спрятавшихся за угол соседнего здания. Из-за каменной кладки торчали только их носы.

— Бабушки, я вас не обижу! — крикнул могильщик и направился к ним.

Бабки поверили, почему, хрен знает, но поверили, и Велион был этому рад. Они дождались его.

— Бабушки, — сказал тотенграбер, — вы не знаете, кто жил в этом доме двадцать четыре года назад?

— Как же не знаем, знаем, — сказала одна бабка. — Рыцарь здесь жил. А как звать его не помню, давно дело было.

— Рыцарь, рыцарь, — подтвердила вторая. — Хороший был человек, благородный, потому и бедный, без замка.

— А детей у него не было?

— Был мальчишка, — после долго раздумья сказала первая бабка. — Чернявенький такой, симпатичный. А жена рыцаря была самой красивой женщиной на этой улице, как есть помню, а как звать их, хоть убей, милок, вспомнить не могу.

— А вы не знаете, что с ними случилось? — с замиранием сердца спросил Велион.

— Знаем, знаем, — закивала первая бабка. — Рыцаря-то ранили тяжело, он и помер. Говорили, что братец его двоюродный или сводный ли постарался. Он потом и дом себе к рукам прибрал, и жёнушку рыцаря-то того хотел, да она, говорили, с собой покончила, а кто и говорил, что это братец постарался. А мальчишка сбёг.

— А как звали того брата, не помните? — сквозь зубы спросил могильщик.

— Давно дело-то было, — тяжело вздохнув, ответила вторая бабка. — Да и быстро он дом-то продал, купцу, Гришу, который тебя из дому-то своего сейчас выставил. А ты, чего, знал их? Молодой же совсем…

— Можно сказать и так, — тихо сказал Велион. — Можно сказать и так. Спасибо, бабушки.

Он ушёл, оставив бабок шушукаться.

Долго брёл по городу, чувствуя, как сжимается его сердце. Его прошлое, о котором он практически никогда не задумывался, настигло его и схватило за глотку.

"Кем были мои родители? Почему никто не забрал меня из той канавы, где меня нашёл Халки? Кем, чёрт возьми, был тот самый брат, что свёл моих родителей в могилу? Жив ли он сейчас? Быть может, у меня есть и другие родственники, и они искали меня когда-то?".

Велион остановился и тяжело опёрся на стену какого-то дома. Сердце щемило.

Но он знал ответ.

— Не важно, — вслух сказал могильщик и, сунув руки за пазуху, нашарил перчатки.

Глава 8. Простой заказ

Порой тракт бывает людным местом. Дело, конечно же, в путешественниках, торговцах, пилигримах, нищих, дезертирах, проститутках, гонцах, разбойниках и, в меньшей степени, могильщиках. А кто ещё окажется на дороге?

Нет, кое-кого Велион забыл. Тех, кого не любил больше всего — странствующих проповедников.

Религий на континенте было множество — какие-то призывали поклоняться единому богу, другие множеству, некоторые, самые мрачные, боготворили демонов. Некоторые религии, в основном языческие, просто существовали, не требуя поклонения всего мира. Другие призывали огнём и мечом истребить "еретиков" и "святотатцев". Обычно именно люди, проповедовавшие такие религии, и встречались могильщику на тракте.

Велион, старающийся не лезть в религиозные дела и не собирающийся поклоняться какому-то богу или, если на то пошло — богам, не любил этих проповедников. Во-первых, за фанатизм в глазах. Во-вторых, за попрание чужого мнения, то есть — чужих религии. Конечно, порой встречались забавные дедки, рассказывающие занимательные истории про своих богов, но такое случалось весьма редко. К тому же, проповедник, голова которого маячила над сгрудившейся вокруг него толпой в пятьдесят-шестьдесят человек, был молод, даже чересчур — тотенграбер оценил его возраст лет на тридцать. Обычно проповедниками становились люди за сорок — по мнению людей, они знали, что такое жизнь, были умудрены опытом, а длительные скитания — или отшельничество — помогли найти им путь к истине. Но этого, кажется, молодость не смущала.

— … и когда моя мать, старающаяся закрыть своим телом нас с сестрой, погибла, пронзённая мечом, — громыхал над трактом мощный голос проповедника, — я понял, что мне конец.

Велион сунул руки в карманы и приблизился к толпе, расположившейся на развилке, рядом с указательным камнем. Праздное любопытство, больше ничего. Но и могильщик может его испытывать, ведь и он когда-то был человеком.

— Давно? — поинтересовался тотенграбер у стоящего в хвосте толпы наёмника.

— Не-а, — буркнул тот. — Только начал.

— Рассказал только о том, как толпа солдат ворвалась в его деревню, — прошептал стоящий рядом мужичёк, по виду возница. — Ему тогда было шесть.

— Ага, — коротко ответил Велион.

— Но боги, тогда мне казалось, что боги, благоволили мне, — с чувством продолжил проповедник. — Солдат, убивший мою мать, схватил мою сестру и начал срывать с неё одежду.

— Вот так везуха, — прокомментировал кто-то в толпе. На него недовольно зашипели, но кто-то всё же хихикнул.

— Я, не понимая, что происходит, бросился бежать прочь из дома. Я выпрыгнул из окна и побежал через горящую деревню. Я видел, как убивают и насилуют моих соседей, как жгут их дома, ворую скот, растаскивают вещи. "Боги, — думал я, — за что вы обрушили на нас такое наказание?". Но боги молчали. По их попустительству резня продолжалась. Они испытывали нас, и мы не смогли пройти это испытание. Вот какие мысли мелькали тогда у меня в голове.

Я сумел выбежать из деревни. Воины, занятые насилием и грабежом, не замечали мальчишку, да и зачем он им? Я бежал, стараясь найти своего отца, кузнеца, подковывающего лошадей странникам. Он, отец, должен был изменить происходящее, защитить меня, мать и сестру. Но он не мог. Я нашёл его в луже крови на окраине деревни, с рассечённой головой и вывалившимся из глазницы левым глазом, по которому уже начали ползать мухи. В руках он сжимал свой кузнечный молот, но я думаю, что он просто не успел бросить его, чтобы просить пощады. — В толпе недовольно загудели, оскорбление отца для многих было недопустимо. Но, поворчав, слушать продолжили. — Но я не бросился к его телу, повинуясь желанию найти защиту, а побежал дальше. Меня будто кто-то толкал дальше, выводил из горящей деревни.

И я вышел.

Не помню, что было со мной в первые дни. Самое важное, что меня не разорвали волки и не загрызли шакалы. Я бродил, голодный и уставший, не способный добыть себе хоть немного съестного. Я шёл, а после полз по нищей степи, где из воды можно найти только солончаки, не понимая, что делаю. Но я продолжал двигаться вперёд, призывая богов помочь мне. Но боги молчали.

"Боги! — кричал я. — Помогите мне!". Но боги молчали.

"Боги! — рыдал я. — Спасите мою деревню!". Но боги молчали.

Я полз, страдая от жажды и голова, и призывал богов, в которых родители учили верить меня с самого детства. Но те не откликались. Боги живут в каждом камне, в каждой песчинке, в капле дождя, и каждое из них и есть частица бога. Но бог, ни один бог, не откликался. Он не видел меня, не слышал, хотя даже во мне должен был жить гран бога. Я рвал ногтями грудь, надеясь, что моё страдание поможет достучаться до них. Я стенал, валясь в горячем суглинке, надеясь, что громкий голос поможет докричаться до них. Я даже разгрыз себе вены на руке, уповая на то, что жертва призовёт их, но всё без толку.

Боги не отзывались.

"Боги, где вы?", — кричал я, но ответа не следовало.

— Повторяется, — тихо вставил кто-то рядом с Велионом. — Дилетант.

— Как есть дилетант, — со знанием дела сказал рябой возница, сморкаясь на плащ стоящего впереди него пилигрима. — Стиль истории смешанный, ага. То из сказаний про Единого, то былина, то сапожник-алкаш байки травит.

— Я протягивал руки к небу, рыл пальцами землю, стараясь добраться хоть до одного бога. Но я не мог. И тогда я начал сомневаться.

"Боги благи, — думал я, — и всегда помогают людям. Но они не помогли ни мне, ни моим родителям, ни моей деревне. Боги наши братья, первые из равных, но кто же не поможет братьям? Боги спускаются на землю и говорят с достойными, но почему же я не достойный, ведь я не нарушил ни одной их заповеди?". Я продолжал ползти, иногда вставал и, пошатываясь, брёл, а боги всё не приходили. Я заламывал руки, моля милости, падал на колени, ползал на животе и целовал землю, но всё безуспешно. Я даже не видел ни единого их знака, только скудную степь.

Вскоре силы покинули меня, и я упал. Я лежал на горячей земле, и лишь какой-то засохший куст давал мне тень. Солнце нещадно жгло мою кожу, а горло было суше бедной земли, на которой я лежал. Я умирал, страдая, и ожидал помощи и милости богов. Но боги молчали. Не знаю, сколько это продолжалось, я видел рассвет и закат, но понял всё, когда солнце стояло высоко и жгло мою кожу.

"А может, — посетила в тот миг меня кощунственная мысль, — боги не существуют?".

Я сжался и зажмурился, ожидая кары небесной. Но её не последовало. И тогда я перестал бояться этой мысли.

"Богов нет", — подумал я твёрдо. И вновь небеса не разорвала карающая молния, а земная твердь не разверзлась подо мной. "Богов нет", — едва слышно прошептал я пересохшим горлом. И только после этого я увидел вспышку света. — Толпа, предвкушающая манны небесной и внеземных откровений, ахнула. А проповедник выдержал паузу и, всё более громогласно и чётко, продолжал свой рассказ: — Но передо мной стоял не бог. — Толпа ахнула ещё раз. — Это было существо с двумя руками и двумя ногами. Ростом оно было с человека, да и вообще практически не отличалось от нас с вами. Но! — Проповедник задрал вверх палец, а толпа в третий раз ахнула. — Вместо головы у него была крысиная морда. — Четвёртый "ах", более громогласный и смешанный с недовольными выкриками. — "Ну что, человечишка, — сказала мне Крыса, — хочешь жить?". — "Хочу", — сказал я, ибо понял, что помощи от богов уже не дождаться. — "Тогда, — сказала мне Крыса, — ты кое-что должен сделать". — "Что же?" — спросил я у Крысы. — "Стать могильщиком, — ответила Крыса. — Можешь подумать, но времени мало, ты вот-вот сдохнешь". — "Нет, — ответил я твёрдо, хотя ужас и отвращения охватили всё моё естество. — Я никогда не стану могильщиком". — "Дело твоё", — сказала мне Крыса и исчезла, а я, лишившийся всякой надежды, остался умирать.

— Богохульник! — заорал, наконец, кто-то. Но проповеднику было плевать. Он повысил голос, хотя и так его слышала вся округа, его глаза светились яростным огнём, лицо перекосила фанатичная уверенность.

— Я не знаю, сколько я лежал, умирая, — мрачно и торжественно продолжал проповедник. — Мне посчастливилось — меня подобрал караван торговца. Возницы выходили меня, хотя я вставал на ноги долго. И пока я лежал, пришло ко мне откровение… — он выдержал паузу. Толпа, начавшая было бушевать, тоже притихла, видимо, откровение интересовало всех. — Откровение, — рявкнул проповедник, — моё просто: я проклят. И все прокляты! Вы, вот вы, купцы, — он начал яростно тыкать пальцем в толпу, — пилигримы, нищие, наёмники, — все мы прокляты. Ибо верим мы в то, чего нет. Все ваши боги — человек с крысиной головой, и мессии их — проклятые могильщики, разворовывающие могилы наших предков. И дабы вернуть миру нашему чистоту, обязаны мы уничтожить, сжечь, вырезать скверну эту, именуемую могильщиками! Наказать грязных магов, потакающих им! И да вернётся довоенная чистота в наши дома и наши страны! — Проповедник замолчал.

Толпа бушевала. Кто-то швырял камнями в оратора, кто-то начал драться. Люди грозились повесить говорящего, но тому было плевать, он стоял и улыбался, глядя на четвёрку путешественников, придвинувшихся ближе к помосту. Они поверили.

Велион стоял спокойно, его губы кривила ухмылка. "Конечно, — думал он, глядя на вопящую толпу, — виноваты могильщики, кто же ещё? Их надо уничтожить, закидать говном, камнями и грязью, и жить счастливо. Мать твою в душу, хорошо, что я сунул руки в карманы, прежде чем подойти сюда, меня вполне могли разорвать на части".

— Ну что, — внезапно ткнул его кто-то в бок, голос был странно знакомым, — единственная здравая мысль в этой проповеди — это предложение уничтожить могильщиков и наказать магов, а?

— Конечно, — улыбнулся Велион. — Жив, К" хиистропхак.

— Жив, Велион, — усмехнулся могильщик с островов. — Но зови меня лучше Истро, у тебя ужасный акцент.

— Извини. А где твой брат?

— А" глепсхонен? Вернее, Епсхо, запомни. Сидит в лесу, ждёт, когда эта гнида свернёт с дороги. Он всегда так делает, мы следим за ним уже пяток дней, и, знаешь, не везде его проповедь встречают с таким негодованием.

— Вы хотите?..

— Конечно, — обрезал Истро. — Конечно, хотим. Но за ним ходит с десяток "последователей" — крепких мужиков со здоровенными дубинами… Так, он пошёл, давай за ним, — он принялся подталкивать Велиона в спину. Чёрный могильщик раздумывал всего секунду. Вдвоём могильщики принялись ломиться через толпу. Впрочем, большого сопротивления они не встречали — толпа была занята спором и выяснением отношений путём мордобоя. Чего бы не хотел этот проповедник, одного он добился точно — толпа была шокирована.

— За ним идут, — бросил Велион.

— Конечно, — нервно отозвался Истро. — За ним всегда ходят, принимают причастие или вроде того. Но зарубить тройку нищих проще, чем лезть на вооружённых дуболомов. К тому же, мне посчастливилось встретить тебя, а ты недурно дерёшься. Помалкивай, свидетели нам не нужны — убийство на тракте карается смертью.

— Ты говоришь больше меня.

— Волнуюсь. Всё, молчок, работай лучше руками.

— На мне перчатки.

— Мать твою…

Могильщики прорвались сквозь толпу и свернули с дороги к лесу, туда, где исчезли спины проповедника и его новых "последователей".

— Быстрее, — прошипел Истро.

— Догоним, — коротко отозвался Велион.

Они вломились в кустарник и увидели пять спин. Напротив последователей новой веры стоял Епсхо. Он с улыбкой что-то говорил проповеднику. Велион выругался про себя — у двоих из пяти на поясах висели мечи.

— Господин проповедник! — громко сказал Истро. — Мы бы хотели…

Черноволосый могильщик выругался в полголоса и, выхватив меч, рванул вперёд. Конечно же, проповедник почуял неладное, он обернулся и, увидев двух вооружённых людей, принялся блажить. А на что похожа ситуация, когда тебя кто-то встречает в лесу, а сзади появляются ещё двое? На засаду, как пить дать, на засаду.

— Кретин! — рявкнул Велион, оборачиваясь. Но Истро уже понял свою ошибку — обнажив свой меч, он бежал за товарищем.

Смекнули и наёмники, следовавшие за проповедником, они уже наседали на Епсхо, который едва обивался от их атак. Двое бродяг удирали, хвала богам, которых проповедник недавно попрал, не в сторону дороги, а дальше в лес. Значит, вопящая толпа на тракте не узнает от них о происходящем убийстве, а склоку в лесу никто не услышит. Велион очень на это надеялся…

Чёрный могильщик, наконец, добежал до места встречи Епсхо и безбожников. Он наскочил на проповедника, попробовал сбить его с ног, но тот оказался не промах — в его руке мелькнул кинжал, который чуть не оказался в животе могильщика. Велион отступил, сделал осторожный выпад, но противник легко уклонился от меча и даже попробовал атаковать сам, несмотря на то, что его оружие было куда короче, но сразу отступил. Могильщик провёл ещё два удара, в плечо и пах, но проповедник ушёл и от них, даже не пуская в дело кинжал. Справа от Чёрного могильщика пролетел Истро. И тут в атаку рванул проповедник, видимо, решив, что Велион отвлёкся на пробегающего товарища. Он зашёл за левое плечо могильщика и сделал выпад кинжалом. Велион, естественно, не отвлёкшийся на Истро, сделал вид, что пропустил атаку, но перехватил своим мечом кинжал у самого своего бока, схватил левой рукой запястье проповедника и коротким движением заломил его. Проповедник, вскрикнул от боли, выронил кинжал и, видимо, только почуяв, что дела обстоят совсем плохо, заорал: "На помощь!".

— Поздно, сука, — прошипел Велион ему в лицо.

— Помоги… — снова начал проповедник, но могильщик заткнул его ударом колена в пах. Проповедник упал, беззвучно разевая рот, скрючился в позе эмбриона и замер.

Велион, убедившись, что противник не встанет, повернулся в сторону дерущихся братьев, но те уже заканчивали своё дело — один из наёмников валялся в луже собственной крови, второй, прижатый спиной к дереву, едва отбивался левой рукой, правая была ранена и висела хлыстом. Наконец, Истро поймал момент и хлестнул его по груди саблей. Наёмник начал медленно оседать. Братья двумя ударами завершили своё дело.

— Аха, Велион! — радостно заорал Епсхо, оборачиваясь. Левой рукой он зажимал окровавленную щеку. — Дружище, без тебя бы мы не справились!

— Мы ещё не закончили, — жёстко сказал Истро. — Велион, он жив?

— Да, только детей теперь заведёт вряд ли.

— А, яйца болят? Пусть болят, пусть хоть что-то у этого гада поболит, а то придётся кончать дело быстро, слишком велик риск. А так бы он у меня поорал. — Островитянин быстро подошёл к проповеднику, который уже порывался встать. — Ну что, блядский выродок, пришла пора посмотреть, что у тебя внутри?

— Вы кто такие? — простонал проповедник, падая на землю.

— Мы кто такие? — невнятно переспросил Епсхо, видимо, раненая щека сильно ему мешала. — Братец, да ты кое-что забыл!

— Конечно, конечно, — прошипел Истро, яростно шаря в карманах. — Сейчас ты, падаль паскудная, поймёшь, кто мы. Ага! — он выудил из кармана перчатки. — Понял, кто мы, а? Исчадья зла, грязь этого мира. — Он натянул перчатки и снова схватился за саблю. — А помнишь паренька, которого не далее, как три дня назад толпа разорвала на части? Пацану было лет пятнадцать, не больше, а вы его растоптали только за то, что у него на руках были надеты чёрные перчатки, вот такие же. И что, я спрашиваю, он тебе сделал, а? И который он уже был по счёту? Отвечай! Ну, чего молчишь?

— Сгинь, — коротко отозвался проповедник. Он даже не пытался сопротивляться.

— Сгинешь ты, — осклабился Истро и пригвоздил проповедника к земле саблей. Жертва задёргалась, изо рта на грудь хлынула кровь. Но Истро не торопился, несмотря на обещание. Он вырвал меч из груди проповедника, вонзил его повторно, но уже в область живота, и принялся медленно проворачивать его, одновременно опускаясь к пупку. Проповедник извивался на земле, хрипя и захлёбываясь кровью, его глаза постепенно стекленели. Наконец, он затих, но Истро продолжал потрошить его ещё некоторое время. На губах островитянина играла улыбка.

— Всё, Истро, уходим, — произнёс Епсхо. — Нас могли слышать. А мне надо рожу ещё заштопать.

— Конечно, — весело сказал Истро, выпрямляясь. Улыбка будто прилипла к его губам. — Велион, ты с нами?

— Почему бы и нет.

— Хорошо. У нас тут есть интересное и прибыльное дельце, потом расскажем.

— Тем лучше.

Могильщики расположились на постоялом дворе в паре миль от места убийства. Епсхо отправился к коновалу, а Истро с Велионом заплатили за три спальных места в общей комнате и отправились в зал для столующихся.

— Вообще-то мы шли в Крено, — сказал Истро, заказав у грудастой официантки горшок ухи и бутыль самогона. — Но из-за этого ублюдка пришлось отклониться от маршрута. Знаешь, после того, как мы увидели толпу, растерзавшую того сопляка, меня взяла злость. Ах, ты, думаю, козлячья морда, сколько народу-то наших из-за тебя погибло. Тогда мы решили проследить за ним, а когда уже хотели напасть, нарвались на десяток дуболомов, этот гад с ними ходил, представляешь? Ну всё, думаю, кто-то серьёзно озлобился на могильщиков, если финансирует такую херню. Ну, вот мы и решили за этим гадом походить, надеясь, что получится где его подловить в одиночку. Скоро мы узнали, что эта паскудина по дорогам почти не ходит, в основном по лесу, видимо, ради безопасности, и в окружении телохранителей. Но на "проповеди", — могильщик буквально выплюнул последнее слово, — он выходит на дорогу, а охрана его ждёт в лесу. Пока мы ждали подходящего момента, пришёл ты, — Истро зло хохотнул.

— Ага, — сухо констатировал Велион. — Вообще-то я всё это уже понял.

— Ага, — беззлобно передразнил товарища Истро. — Мне надо потянуть время, пока не придёт Епсхо. Как у тебя дела?

— Вложил деньги в бордель.

Островитянин рассмеялся.

— Ого, а ты ещё умнее, чем я думал, — произнёс он сквозь смех. — И как доход?

— Пообещали пятьдесят процентов в год.

— Ни хрена себе. Что за бордель такой?

— "Тёплая постель".

— В Ариланте? Наслышан, наслышан. И что же, сделаешь скидку по дружбе?

— Там скидка любому могильщику: владелица сама бывшая могильщица. Но если скажешь, что хорошо знаешь меня, можешь обслужиться бесплатно.

— Ого, — Истро снова усмехнулся.

— Ого. А в Крено я с вами не пойду.

— Ага. А чего так?

— Это самоубийство, — коротко ответил Велион, надеясь, что на этом разговор и кончится, но Истро не собирался отставать:

— А чего так?

Чёрный могильщик тяжело вздохнул. Нет, он был не прочь поболтать с Истро, но если разговор продолжится, он, скорее всего, плюнет на безопасность и пойдёт с братьями. Чёрт возьми, да он уже почти пошёл с ними. Ну, и почему же он такой идиот?

— Погоди, — остановил его островитянин, — Епсхо идёт.

Действительно, Епсхо уже шёл. Правда, узнать его можно было только по одежде — почти вся голова была замотана тряпкой, из-под которой торчали только глаза и рот. Велион от такого вида Епсхо прыснул, Истро тоже начал хихикать, а потом, не удержавшись, заржал в голос.

— Да идите вы на хрен, — пробубнил из-под повязки Епсхо, чем вызвал ещё один приступ смеха у брата и Велиона. — Не коновал, а мясник, мать его в душу, так штопал, что я чуть от боли не обосрался. Ему сразу могильщиком надо работать, ядрит.

— Не могильщиком. — Брат Епсхо поднял вверх указательный палец. — Ты выражаешься неполиткорректно и оскорбляешь чувства людей. Правильно говорить не "могильщик", а "служащий кладбища".

— Где это ты такой ереси нахватался? — удивлённо спросил Велион.

— Слышал разговор двух магов в таверне, у нас ещё, — скривился Истро. — Они, кажется, ещё преподавателями какой-то академии назвались, когда с них за водку деньги потребовали, но скидку им не дали. Они говорили о том, что слово "могильщик" уже фактически является оскорблением наряду с термином "чёрный копатель", обозначающим… кого он там обозначает?

— Мародёров не могильщиков, — ответил Велион.

— Вот и мародёр — тоже оскорбление. Ладно, хрен с ними с оскорблениями, нам несут уху и водку.

— Самогон, правильно пользуйся терминологией, — вяло улыбнулся черноволосый тотенграбер.

— Водку, — покачал головой Истро. — Здесь её гонят превосходно и потом чем-то очищают, мы вчера здесь останавливались.

— Ага.

Могильщики сделали по глотку водки и набросились на рыбную похлёбку. В ухе плавала щучья голова и множество тушек более мелкой рыбы, лук и репа, к тому же в уже готовый суп были вбиты два яйца. Короче, было вкусно, даже Епсхо закидывал ложку за ложкой, хотя повязка сильно осложняла процесс. Разговаривать о делах времени пока тоже не было.

— Велион хотел рассказать нам о Крено, — сказал Истро, отложив, наконец, ложку.

— О, хорошо, — оживился Епсхо, — а то мы, чёрт возьми, на материке ещё ни хрена не обвыклись.

— Поэтому вы туда и идёте, — буркнул Велион. — Идти в Крено малой группой — самоубийство, да и большой никто не пойдёт.

— Это почему же? — насторожился Истро. — Такой сложный могильник, как Сердце Озера, да?

— Нет. Крено — небольшой могильник, едва на пяток тысяч населения, да и, предположительно, бедноватый, как и все мелкие могильники.

— Чем меньше могильник, тем проще с проклятьями и ловушками, — вставил Епсхо. — Да и вообще магии мало.

— Угу, — кивнул Истро, разливая водку по стаканам.

— Дело и не в магии, — пожал плечами Велион.

— А в чём же? Велион, мать твою, говори всё сразу, а то информацию по частям из тебя всё время вытягивать надо.

— Собаки, бродячие собаки. — Чёрный могильщик замолчал, но, поймав себя на этом, сразу продолжил: — Никто не знает, откуда они взялись, но, сколько себя помню, могильщики говорили о них, так что, думаю, они поселились там сразу после войны. Они охотятся в лесах, как волки, иногда выходят на тракт и нападают на людей, зимой, наверное, жрут друг друга. Но проблема не в стаях, собака она и есть собака, хоть и одичавшая, пусть даже она опасней волков: волки на людей не нападают, только зимой, да и то редко. Но и от одичавших собак в случае чего отбиться можно. Дело в вожаках. Это те же собаки, только огромные. И чертовски умные. Наверное, их исковеркала магия, может, кто-то сделал это специально во время войны. Но если кто-то встретил стаю, которую ведёт огромный вожак… — Велион сделал выразительную паузу. — Не стоит туда соваться, поверьте мне.

— Вот уж и простой заказ, — промямлил Епсхо. — Мы же не сами туда пошли.

— Угу, — кивнул Истро. — Хоть рассказ и был весьма бессвязным, я всё понял. Нам дал заказ граф Олистер, его люди искали могильщиков и, судя по всему, долго. А купились мы, заморские придурки. Если говорить кратко — ему нужна геральдическая хренотень, любая — перстни, герб, щит… Короче — что угодно, лишь бы на нём изображался василиск, пронзённый копьём. Насколько я понял при встрече, граф — не обыкновенный придурок, помешанный на геральдике, значит, он, наверняка, хочет отхапать себе землицы у соседей.

— Вполне вероятно, — кивнул Велион. — Сунет в морду королю перстень с гербом, какой-нибудь исторический документ, который раскопали могильщики, и, по праву наследника, потребует землю. У многих, даже неглупых, дворян есть такой бзик — они хотят доказать свои права таким путём. Мол, вон мы какие благородные, раз у нас предки ещё до войны владели землёй и городами. Учтите ещё, что король Гризбунг сам добился короны, сунув столичным дворянам под нос туманные доказательства своего родства с почившим во время войны королём Корлегом. Так что отплеваться в такой же ситуации от вашего графа Олистера он просто не сможет. Впрочем, у Гризбунга в то время было три тысячи лучников… и, говорят, именно он пришил семью прошлого короля.

— У Олистера людей до жопы, мы уже кое-что о нём узнали, — усмехнулся Истро. — Не меньше полутысячи мечников, но просто так войну с соседями он развязать не сможет, это, как я понимаю, карается королём, у вас с этим всё сложнее… А вот если у него буду доказательства вместе с этой полутысячей… короче, план Олистера мы, судя по всему, разгадали. Дело в другом. Втроём будет безопасней, Велион.

— Так ты не передумал…

— Нет, не передумал. Нам пообещали сто марок.

— И сколько-то ещё мы сможем заработать на могильнике, — вставил Епсхо.

— Вас проще зарезать, чем заплатить сто марок, — заметил Велион. — Вы — никто, обычные могильщики.

— У нас уже есть эти сто марок, мы подстраховались. Они на нашем счету в банке, мы сможем их забрать после того, как предадим в банк подлинные вещи с гербом.

— А на выходе вас зарубят. Или банк принадлежит самому Олистеру, и вам ничего не дадут, заявив, что вещи — подделка.

— Тогда он не сможет ими воспользоваться, — пожал плечами Истро. — Мы молчать не будем, а защиту нам дадут соседи, у которых Олистер захочет отхватить земель.

— Тем меньше причин оставить вас в живых. Не лезли бы в это дело, ребята. Политика не для могильщиков.

— Мы рискнём, — твёрдо сказал Истро. — Ты с нами? Если не хочешь идти к графу, не ходи, мы отдадим тебе всю остальную добычу, а к ней ещё десять с половиной марок, оставшихся ещё с Сердца Озера.

Велион тяжело вздохнул. С ним у братьев больше шансов выжить. Да и, чёрт возьми, может быть, они вообще ничего не найдут.

— Да, я с вами.

— Вот и хорошо, — заулыбался Истро. — Выпьем за успех!

— Выпьем! — с энтузиазмом поддержал его Епсхо.

Чёрный могильщик ещё раз вздохнул. Их энтузиазма он не разделял. Но…

Вдруг у него появились новые друзья? Пусть он будет видеть их раз в год, пусть они даже погибнут, но их жизни дороги ему, и он, возможно, не разочаруется в них, как в Валлае. Кто знает?

Пусть Велион толком не знает ни Истро, ни Епсхо, только то, что они выдают себя за опытных могильщиков и братьев, и то, что более болтливый Епсхо несёт всякую чушь, а молчаливый Истро говорит только по делу. Пусть. Просто появились люди, за чьи жизни он беспокоится и готов ради малейшего шанса на их спасение поставить под угрозу свою жизнь. Возможно, это и есть дружба. Ради Валлая когда-то он был готов на то же. Но Чёрный могильщик, да и братья, вряд ли доживут до того момента, когда смогут разочароваться друг в друге.

Велион не знал почему, но ему сильно полегчало.

Епсхо потянулся за бутылкой, когда дверь трактира с грохотом открылась и в помещение ввалилась троица вооружённых людей.

— Хана нам, — тихо прокомментировал Епсхо. — Это телохранители…

— Завались! — резко зашипел на него Истро. — Помалкивай!

Велион заёрзал на стуле, незаметно придвигаясь к мечу, стоящему другого края стола. Да уж, на погоню никто не рассчитывал. Да и какая погоня? Телохранители смотались бы, найдя труп охраняемого — платить за его охрану уже никто не будет. Значит, это не просто телохранители? Приверженцы? Или им просто головы снимут, если они не принесут своим настоящим хозяевам головы убийц проповедника? Хотя, какая разница зачем они прибежали? Зарубить троицу мужиков, по виду способных на убийство…

А потом найти перчатки в их рюкзаках, и убедиться в своей правоте, да и убедить человека, ради которого они сейчас ищут убийц. Твою мать…

Бывшие телохранители проповедника остановились у дверей, рыская взглядами по трактиру. Возможно, они просто посмотрят и уйдут. Но мотанная-перемотанная башка Епсхо…

Один из телохранителей коротко что-то сказал другим и ткнул в сторону стола, за которым сидели могильщики. Истро тихо, очень тихо, выматерился.

Велион сглотнул слюну и начал разглядывать идущих к ним людей. Сразу видно — профессионалы, по крайней мере, вид устрашающий. Могильщик надеялся, что только вид. Здоровые, с угрюмыми минами, с устрашающим оружием… Только устрашающим. Велион усмехнулся про себя и развалился на стуле, скрестив руки на груди. У одного на поясе висела дубина, усеянная шипами. Такой хорошо проламывать головы, ломать рёбра, да делать что угодно. Только не фехтовать. Дубинами можно драться против безоружных людей, либо вооруженных вилами, такими же дубинами, но с мечом в достаточно умелой руке ей не сделать ничего. Бывают, конечно, самородки, способные и вилкой заколоть закованного в броню человека, но обладатель дубины на такого не походил. У второго в правой руке был клевец или, как его называют на юге, чекан — новомодная штучка, которой, говорят, удобно проламывать доспехи. Кости, наверняка, ломаются ещё лучше, но против меча вещь тоже довольно бесполезная. У третьего на поясе красовался меч, устрашающего вида бастард, но тяжеловатый, таким удобно драться в чистом поле, когда рядом нет столов, стульев, людей и прочей ерунды, встречающейся в трактирах. Да и потолок, пожалуй, низковат, будет цеплять четырёхфутовый клинок.

Телохранители подошли к столу могильщиков. Центральный, тот, что с бастардом, обшарил взглядом каждого. Его глаза остановились на бледных руках Велиона с неостриженными ногтями.

— Чем можем помочь? — нагло ухмыляясь, спросил Велион. — Может, чего-нибудь купить хотите? Есть прекрасные вещи с Эзмила, и… — он понизил голос, — я могу предложить вам великолепный артефакт — Сердце Озера…

— Мы хотим знать, как ваш друг получил эту рану, — медленно произнёс владелец бастарда.

— Напоролся на сук, — ляпнул Епсхо.

— Напоролся на сук? — переспросил, сощурившись, телохранитель. Двое других явно напряглись.

— Да, пьяный напоролся на сук, — испепеляя брата взглядом, сказал Истро. — А что, какие-то проблемы?

— Напоролся нас сук, — повторил телохранитель. — А может, получил рану в драке?

— А что где-то была драка? — с интересом спросил Велион. — Убили вашего друга?

— Не твоё дело. Ребята, — бывший телохранитель кивнул на Епсхо, — размотать.

Двое его подручных шагнули к раненому могильщику. Заметив краем глаза, как побледнел трактирщик (конечно, побледнел — шестеро вооружённых здоровяков, если начнётся драка, без убытков не обойтись, а два сжавшихся у входа вышибалы сделать ничего не смогут), Велион встал из-за стола и наполовину обнажил меч. Епсхо и Истро тоже вскочили со стульев, но оружие пока не доставали. Бывшие телохранители проповедника отступили на шаг, но, судя по помрачневшим лицам, дело намеревались продолжить.

— По какому праву? — рявкнул Истро. Его голос немного дрожал, но петуха могильщик не дал.

— Я клиента в обиду не дам, — рыкнул Велион, обнажая меч до конца.

— Хер вам! Я только повязку сменил! — заорал Епсхо, хватаясь за голову.

Телохранители, уже подавшиеся вперёд с оружием, остановились, видимо не ожидая такого отпора. Главный тоже выхватил меч, но вперёд пока не лез, предпочитая скрываться за спинами товарищей.

— Без крови! — пискнул трактирщик откуда-то из-под прилавка.

— Крови не будет! — резко сказал Епсхо. — Вам надо снять повязку, чтобы убедиться, что я напоролся на сук?

— Да, — деревянным голосом ответил главарь телохранителей. Похоже, он трусил не меньше могильщиков.

— Хорошо, — коротко сказал Епсхо. И принялся разматывать повязку.

"Вот идиот, — простонал про себя Велион. — Что он делает? Когда телохранители увидят рану, они поймут, что он не напоролся на сук, и тогда… А у Епсхо заняты руки, мне надо будет перепрыгнуть стул, Истро придётся обороняться одному…".

Епсхо снял повязку. Велион и Истро напряглись, телохранители стиснули в руках оружие.

Вместо почти хирургического разреза, нанесённого легкой саблей, на левой щеке Епсхо была красная мешанина из ниток и неровно сшитых мяса и кожи.

Телохранители расслабились и опустили оружие.

— Извиняемся за беспокойство, — пытаясь сохранить лицо, сказал главарь и склонил голову. Потом он кивнул подручным, и троица буквально испарилась.

Велион тяжело бухнулся на стул. Истро сел медленнее, а Епсхо пытался замотать голову.

— А" глепсхонен, — медленно произнёс Истро, — ты, конечно, кретин безмозглый, но, чёрт возьми, сегодня ты был великолепен.

— Надо будет доплатить коновалу, — пробурчал Епсхо, продолжая заматывать лицо. — Хотя, хрен ему, у меня такой шрамина останется.

Велион рассмеялся и потянулся за водкой. Рука немного дрожала. От страха ли? Конечно — нет.

Могильщики тронулись в путь четвёртого августа, через два дня после убийства проповедника. Шестого свернули с главного тракта в сторону дельты реки Крейны, вытекающей из Лельского озера. До самой дельты, где Крейна распадалась на несколько тихих, но широких потоков, им не нужно — Крено был в двух днях пути от неё. Дельта Крейны слыла дурным местом, хотя когда-то здесь был благодатный край — несколько заселённых островов, множество городов и посёлков на берегах, но Ядовитое море сделало своё: его приливы выгнали оттуда даже беглых каторжников. Эти каторжники рассказывали жуткие истории о полуразумных полулюдях, пьющих воду из Крейны, но многие им не верили. Велион, повидавший в могильниках столько такого, во что обычные люди не верят, к этим историям прислушивался.

Приливы с Ядовитого моря до Крено никогда не доходили. Но люди там всё равно не жили.

Первые следы запустения появились как раз шестого числа. Могильщики через пару часов после полудня миновали крупную деревню, собираясь заночевать в другой, расположенной, если судить по карте, раздобытой где-то Истро, в трёх часах пути от этой. Но вместо деревни они увидели лишь кучку обуглившихся печей. Деревня эта сгорела давно, минимум зимой, это можно было определись по растительности, буйно разросшейся на пепелище, но Велиону удалось раскопать несколько обгоревших костей. На черепе, принадлежащем ребёнку, хорошо были заметны следы звериных зубов.

— Волки, — сухо констатировал Велион, показывая череп братьям. — Или, вернее, бродячие собаки.

Епсхо ощутимо побледнел.

— В двух днях пути? — пробормотал он, озираясь.

— Ну, — пожал плечами Истро, — собаки движутся быстрее, чем мы, так что у них это заняло всего-то один переход, ничего страшного здесь не вижу. К тому же, сейчас лето, добычи много… — он не договорил, только пристально посмотрел на Велиона. Тот безразлично пожал плечами, хотя был порядком раздосадован — кости он выкапывал специально, чтобы предостеречь братьев, но Истро, судя по всему, поворачивать назад не собирался.

— Велион, — проговорил Истро, заметив досаду друга, — я очень рад такой твоей заботе, и я даже не думаю о том, что это твоя трусость, и поэтому даже не буду тебе предлагать свернуть. Уйдёшь — дело твоё, твой выбор, при следующей нашей встрече я даже косо на тебя не взгляну, а с радостью поприветствую. Но, если честно, за последние трое суток твои предостережения меня в конец задрали. Мы не маленькие, головы на плечах есть и свои, так что не стоит продолжать заниматься этим. Да, — он перевёл взгляд на Епсхо, — деревня сгорела зимой, и причиной этому послужило, скорее всего, нападение тех самых диких собак. Но сейчас лето, и, повторяю, жратвы у них куча — козочки, оленюшки, вепри там, кто ещё в лесах на материке живёт? Собака есть собака, на людей нападать просто так нет будет.

— Ты не знаешь этих собак…

— Велион!

Чёрный могильщик снова пожал плечами и отвернулся.

— Тогда пошли дальше, — буркнул он. — По дороге есть ещё пара деревень.

— Даже если и есть, не думаю, что они выглядят лучше, чем эта, — хмыкнул Истро. — Епсхо, пошли!

Епсхо угрюмо кивнул и поковылял за братом. Вид у него был порядком испуганный, Велион это видел. А значит, если надавить на него… Тотенграбер раздражённо дёрнул плечом. Даже если он убедит… чёрт, да он уже убедил Епсхо вернуться, но Истро упёрся, Епсхо же брата не оставит… А Велион не бросит их обоих, значит, продолжать давить на них — только провоцировать новые склоки.

Чёрный могильщик тяжело вздохнул, сплюнул в пепел и, поправив рюкзак, зашагал за братьями.

Но, в итоге, им повезло — через два часа, перед закатом, они наткнулись на заброшенную деревню. Причём, заброшенную не так давно, год, максимум — два. Больших разрушений издали не было видно, хотя дорога порядком заросла. В зарослях лежали кости со следами зубов. Человеческих костей среди них было мало, в основном здесь гибла домашняя скотина. Велион обратил внимание на то, что даже собачьи кости несли на себе следы клыков. А вот огромный собачий скелет, настоящей горой возвышающийся посреди дороги, никто даже не тронул.

— Это вожак, — сказал Велион, присаживаясь к скелету. — Смотрите, он был размером с телёнка.

— Мог бы и не говорить очевидных вещей! — неожиданно взорвался Епсхо.

— Да ты знаешь слово "очевидный", — натянуто весело сказал Истро. — Ладно, давайте быстрее найдём, где переночевать, а то, кажется, дождь собирается: у меня весь день кости ломит. Да и духота ужасная.

— Может, чего поискать? — предложил Епсхо. — Тут, наверное, куча добра брошено.

— Не будь обычным мародёром, братец. Но поискать, конечно, можно. После того, как найдём место ночёвки.

— Предлагаю трактир, — сказал Велион, с трудом отводя взгляд от лежащего на земле скелета.

— Велион, — уже с меньшей натяжкой усмехнулся Истро, — ты мыслишь слишком узко и банально. Зачем трактир? Что, в трактирах мало спал? Думаю, здесь был какой-нибудь голова или зажиточный сборщик мёда и прочей лабуды. Вот у него дома наверняка постели будут мягче, чем в трактире, не думаешь?

— Думаю, — улыбнулся черноволосый могильщик. — Значит, ищем самый большой дом.

Найти самый большой дом оказалось несложно. Располагался он на деревенской площади прямо напротив трактира. Костей в помещениях не наблюдалось вовсе, хотя на площади валялось несколько человеческих скелетов. Так же в доме не было половины мебели, кухонных предметов и прочей мелочи. Но три перины и дрова на камин отыскать удалось. А в подвале могильщики даже нашли нераспечатанную бочку с вином и соленья. Грудинку и копчёное сало есть не рискнули, а вот вино, оказавшееся вполне себе ничего, употребили с большим удовольствием, хотя Епсхо весь вечер собирался сходить поискать чего-нибудь ценного. Его успокаивал брат, говоривший, что деревня бедноватая, а уходили отсюда не слишком спешно, значит, ценностей мало. Окончательно же алчного южанина успокоил дождь, начавшийся через час после наступления темноты.

Наутро в дорогу не вышли — снова шёл дождь. Поначалу Истро издевался, говорил, что они могильщики, а не лёд, не растают, но выйдя на улицу, отсутствовал всего пару минут, а потом забежал, насквозь мокрый.

— Подождём до вечера, — буркнул он.

Но выйти удалось только следующим утром, в набирающую силу жару, и шагать, обливаясь потом, через парящий лес. На следующий день стало легче, хотя бы лес просох, но жара стояла удушающая. "Идём в ад", — натянуто гоготал Истро. Велион молча с ним соглашался.

Переночевали в паре часов ходьбы до Крено. Встали до рассвета и сразу двинулись в путь. Даже позавтракали на ходу и холодное — Истро, отводя глаза, предложил это сразу по пробуждении. "Не стоит лишний раз… — островитянин запнулся, — греть мясо, — докончил он, косясь на Велиона. — А то пахнет…". Чёрный могильщик кивнул, не позволив и тени улыбки выползти на свои губы. Понимающей улыбки, не насмешливой. К тому же, лишний раз дёргать судьбу за хвост, вернее — собаку за нос, действительно не хотелось.

В низкие городские стены Крено могильщики уткнулись носами, продравшись через заросли, бывшие когда-то дорогой. Епсхо при этом громким шипением требовал, чтобы Истро и Велион, чёртовы громилы, были тише. Истро шипел на брата, требуя тишины от того. Велион помалкивал, надеясь, что те заткнутся сами. Поджилки тряслись, а зубы постукивали у каждого. Все ежесекундно озирались и хватались за рукояти мечей.

Завидев стену, Епсхо тихо крякнул и схватился за меч.

— Не мечи икру! — рыкнул на него Велион. — Собаки сейчас в лесу, понял? Что они будут жрать в городе, мёртвом уже не один десяток лет?

— Да, он прав, — поддакнул Истро, отпуская рукоять своего меча.

— Так, — черноволосый надул щёки. — Срать на барыш. Дерём в темпе рожающей крольчихи по городу, ищем поместье с нужным нам гербом. Если гербы на зданиях не сохранились, просто заходим в любое поместье, городок маленький, их не должно быть много. Подбираем только то, что попадается по дороге. Думаю, управимся к обеду. Как такой план?

— Идеально.

— Отлично.

— На том и порешили. Ищем, как войти в город.

В Крено могильщики вошли, поразительно, через разбитые ворота. И сразу, прямо на входе, натолкнулись на груду собачьих и человеческих костей. Некоторые кости были свежими, но цельных фрагментов скелетов не было. Складывалось такое чувство, что их сюда стаскивали специально, и стаскивали по кусочкам. Велион живо представил, как собаки — собаки со злыми, не собачьими глазами — носят в зубах сюда окровавленные части человеческих тел.

— На человеческих костях следы зубов, — тяжело сглотнув, сказал Истро. — На собачьих нет. И все они слишком крупные.

— Могила? — простонал Епсхо.

— Скорее жертвенник, — глухо сказал Велион. — И жертвы явно предназначались не умершим людям, а наоборот.

— Ну не такие же они умные, — нервно произнёс Истро.

— Возможно именно такие умные, — обрезал Чёрный могильщик. — А раз так, надо заканчивать как можно быстрее.

Островитяне яростно и на редкость слажено, прямо как настоящие братья, закивали.

Могильщики аккуратно, бочком, стараясь не потревожить даже косточки, обошли могилу — или, мать его, жертвенник — и двинулись дальше.

Сильных следов разрушения в городе не было. Горстка проклятий, даже змей почти не виднелось — железа на улицах валялось мало. И какие-то странные едва светящиеся лужицы. Увидев на дороге уже пятую, Велион плюнул на осторожность и свернул в её сторону.

— Стоять, мать твою! — рявкнул на него Истро так громко, что Велион подпрыгнул. — Не видишь, ссанина демона?

— Что? — туповато переспросил черноволосый, стоя столбом.

— Моча демона. Лужа вот эта. Не видел ни разу что ли?

— Нет.

— Как так? — удивлённо спросил Епсхо. — У нас на островах в каждом могильнике есть.

— А стоит рассказать про неё на материке, тебя поднимают на смех, и считают вруном, который не был ни в одном могильнике, — поморщился Истро. — Друг Велион, ты, наверное, тоже так думал, а?

Велион промолчал и отошёл от лужицы.

— А что будет, если залезть в неё? — спросил он, когда могильщики продолжили движение по городу.

— А в неё не надо лезть, — зло ответил Истро. — Она сама на тебя прыгнет. Это что-то вроде проклятий, но, как змеи, цепляется к металлическим предметам. Если подойти слишком близко, собирается в комок и прыгает, а потом от человека остаётся только груда кишок и костей.

— А собачки умные, аккуратно ходят, — заметил Епсхо.

— Угу, — промычал Истро. — Если они жертвенники делают…

— Не хотел бы я с ними…

— Не каркай!!!

Епсхо притих. Велион, который сам только что чуть не заорал на него, только скрипнул зубами. Дальше шли молча.

Тотенраберы шли как по тракту, только изредка обходя лужицы "мочи демона". Проблема была в другом — нет магии, значит, нет чего-то ценного. Даже костей было мало. Велиону начало казаться, что город перед войной успел разбежаться. А если это и не так, то брать здесь всё равно было нечего — город оказался слишком бедным и маленьким. С другой стороны они быстрее найдут нужное поместье.

И могильщики нашли его уже через полчаса, достигнув центральной площади. Поместье было небольшим и располагалось рядом с капитолием — сереньким, частично обрушившимся двухэтажным зданием. На искорёженных заржавленных железных вратах поместья могильщикам удалось различить петушиную голову с палкой, торчащей изо рта, остальная часть оказалась оторванной, но не надо иметь слишком богатое воображение, чтобы дорисовать картину.

— Оно! — обрадовано крикнул Истро. — Махом, ребята.

Могильщики перелезли через ворота и трусцой пробежали по дорожке, ведущей к крыльцу поместья… нет, не поместья, а большого дома, единственная башня которого служила только украшением, слишком уж она была мала.

Врата дома оказались закрыты, могильщикам пришлось выламывать ржавую решётку и выбивать полусгнившие ставни, чтобы пролезть в окно. В помещении был затхлый и пыльный воздух. Сильно мешала темнота, но после коротких поисков факел найти не удалось. Выбивать ставни в каждом окне не было ни времени, ни желания, и могильщики начали искать в полутьме.

Многих вещей из поместья вынесли, что говорило о неторопливом и вдумчивом бегстве, но поместье дворян есть поместье дворян, и через полчаса у братьев в карманах лежали две печати с гербами, перстень и, на всякий случай, щит, а Велион набил кошелёк и мешочек монетами из найденного им в простеньком тайнике сундучка. Там в основном была медь, видимо, поэтому сундучок и бросили, но могильщик набрал не меньше семи марок серебром и даже выкопал две золотые монеты достоинством в марку. Ещё он умудрился выудить из груды тряпья, которое, наверное, когда-то было роскошными платьями, браслет, сделанный из мелких изумрудов. Судя по весу, браслет тянул никак не меньше, чем на тридцать-тридцать пять марок. Если продавать его перекупщикам, Велион выручит марок двадцать-двадцать пять. Хотя, если отдать его Крами… "Отдам Крами", — решил Велион, запихивая браслет в карман.

— Ну что, двигаем? — весело спросил Истро. — Или ты, Велион, мало чего нашёл?

— Я выручил не меньше тридцати пяти марок, — усмехнулся Велион, у него настроение тоже поднялось. — Так что я не в накладе.

— Значит, уходим, — решил островитянин. Епсхо весело рассмеялся.

Но когда могильщик выскочили из окна, желание радоваться пропало. Прямо напротив ворот сидели три тощие ободранные собаки.

— Твою мать, — буквально простонал Епсхо.

— Это всего лишь три старые собаки, вожака здесь нет, — спокойным голосом сказал Истро. — Только мы к ним подойдём, они разбегутся. Да, Велион?

— Конечно.

— Тогда пошли.

Велион кивнул и, вытащив из ножен меч, зашагал к воротам. Конечно же, он не думал, что собаки разбегутся. И, конечно, их не три. Волки охотятся стаями, а одичалые собаки — те же волки. Только злее, наверное, тому виной люди, приручившие их, а после бросившие. Даже люди иногда едят людей, почему бы этого не делать собакам? Но об этом Чёрный могильщик думать не хотел.

Стоило Велиону приблизиться к воротам, собаки, поджав хвосты, убежали.

— Твою ж мать-то, а, — прошипел он и зашагал дальше.

Но собаки не убежали далеко. Они мелькали то слева, то справа, иногда забегая вперёд, а иногда оказываясь сзади. Вскоре они примелькались Велиону так, что он даже начал их различать. И тогда черноволосый тотенграбер понял, что их не три, а не меньше пяти, причём, две, появившиеся позже, были явно помоложе и покрепче. Но собаки пока не предпринимали попыток напасть, и Велион помалкивал.

Скоро собак стало семь, потом не меньше десяти, а вскоре Велион потерял им счёт. Истро тоже заметил, что собак стало больше, но и он пока молчал, только переглянулся с товарищем с материка и вытащил из ножен саблю. Но собаки по-прежнему не нападали.

А когда Велион понял причину, стало слишком поздно.

— Стая, — простонал он сквозь зубы.

— Что? — переспросил Истро.

Чёрный могильщик молча указал вперёд. Истро понял.

Стая. Кто-то загоняет зверя, кто-то добивает. Но зачем загонять людей, ведь у них и так нет ни одного шанса сбежать. Значит, собакам просто нужно было, чтобы люди пришли туда, куда им надо. Но их даже заворачивать и подгонять не нужно: собакам надо, чтобы люди пришли к жертвеннику — груде обглоданных человеческих костей и костей усопших вожаков. Кто будет жертвой в этот раз, становилось понятно сразу. Да и в прошлые разы жертвы были те же — люди. Велион на миг представил, как собаки гонят сюда женщин и детей из близлежащих деревень, и ему стало плохо.

— Вожаки, — прошипел Истро. — Вон, двое. Заворачиваем Велион?

— Пожалуй… — Велион не закончил, резко развернулся и хотел уже бежать назад, но ему не дали. Не меньше десятка псин выскочили из разных углов и, утробно рыча, медленно начали приближаться к людям.

— Ну не пойдём же мы к вожакам! — буквально взвыл Епсхо. Наверное, и он уже догадался. Или не догадался, а просто очень сильно боялся вожаков, но какая, к чёрту, разница?

— Мы пойдём к вожакам, — твёрдо сказал Велион. — Быть может, удастся завалить хоть одного.

— Нас задерёт стая, — буркнул Истро, яростно мотая головой в поисках спасения.

— Если бы нас должна была задрать стая, куски наших тел уже бы стаскивали к вожакам. Вперёд.

Могильщики медленно и неуверенно двинулись вперёд. По бокам тоже появились собаки, теперь могильщиков окружало не менее полутора десятков здоровых псин, некоторые из которых явно были полукровками. Что ж, поживёшь в лесу, снюхаешься и с волками. А может, и с вожаками… да какая, мать его, разница, с кем? Им каюк. Хотя, и об этом думать смысла нет, все пути к бегству отрезаны.

Собаки начали показывать признаки нетерпения. Время от времени то одна, то другая псина выскакивала вперёд, яростно лая и лязгая зубами. Могильщики ускорили ход, но на бег срываться не стали — это могло подзадорить хищников.

— Пятьдесят шагов до вожаков, Велион, — сквозь зубы процедил Истро. — Может, пора что-то предпринять?

— Когда останется двадцать, может, нам удастся обогнать собак на короткой дистанции.

Но на расстоянии двадцати шагов им приблизится не дали. "Эскорт" могильщиков остановился где-то в тридцати пяти шагах от вожаков. Велион обернулся, оценил расстояние до "эскорта" и понял, что до вожаков добраться они не сумеют. Может, занять оборону? Удастся убить пару собак, добежать до дома, запереться там… А потом сидеть до посинения, ожидая пока собаки не уйдут… Но они не уйдут, и вообще, скорее всего, появится вторая стая, и тогда… "Что тогда? — зло подумал могильщик. — Нам конец? Да нам уже конец! Что же делать, что делать… что?".

— Велион, они приближаются, — панически зашептал Епсхо. — Что нам делать?

— Ждать.

— Чего? — взорвался Истро. — Божественной благодати?

— Ждать, — тихо повторил Велион. — Чего-то ждать. Но меня так просто не убьют.

Вожаки приближались медленно и величественно, они по праву чувствовали себя здесь королями. Они остановились в нескольких шагах от могильщиков, будто давая им разглядеть себя. А посмотреть было на что. Огромные, с полугодовалых телят, с великолепной лоснящейся на солнце шерстью, мощными лапами и широкой, как у быка, грудью. Вид этих зверей даже ненадолго отодвинул у могильщиков страх перед смертью, заменив его удивлением и восхищением. Огромные карие глаза пристально смотрели на могильщиков, влажные ноздри втягивали их человеческий запах, длинные белоснежные клыки едва виднелись из-под чёрных губ. Пока вожаки не подавали никаких признаков агрессии.

Если только не смотреть в глаза. Почти человеческие глаза, в которых светилась ненависть.

— Может, они нас не видят? — предположил Епсхо.

— Не будь идиотом большим, чем ты и так являешься, — зашипел на него Истро. — Если и не видят, то чуют и слышать, тебя-то точно.

— Может, они видят только движущиеся предметы, мне так говорили, — не унимался Епсхо.

— Заткнись!

"Видят, конечно, видят, — подумал Велион. — Слышат, чуют и, главное, ненавидят. Но не нападают. Почему?". Он заглянул одному из вожаков в глаза. Нет, сон это не напоминало. Это была собака, пусть более умная, чем другие, но всё равно она смотрела на него снизу вверх, и дело было не в том, что глаза Велиона находятся выше. Выше находился сам могильщик, так же, как и в случае с собакой во сне. С настоящей собакой, не той, что с человеческим телом. Велион вспомнил её, в тех деталях, что успел разглядеть за доли секунды. Но ненависть и холод во взгляде того урода он вспомнил полностью.

А потом что-то произошло. Глаза вожака исчезли. Велион легонько потряс головой, будто приходя в себя, и огляделся. Вожаки ушли с их дороги. Может, это ловушка? Но как не старался тотенграбер поймать взгляда вожака, он не мог этого сделать.

— Что происходит? — прошептал Истро.

— Идём вперёд, — шепнул Чёрный могильщик. — Медленно.

Они начали медленно шагать вперёд, стараясь не смотреть на начавшую рычать ещё громче стаю. Велион чувствовал спиной их тупую злобу, но они не нападали. Почему? Может, это действительно ловушка? Или вожаки как-то могут управлять обычными собаками? Вероятно. Но люди всё равно выше вожаков, поэтому они так ненавидят людей? Или причина в другом? А вообще, какого хера он, Велион, решил покопаться в психологии умнейших в мире собак?

Позади будто что-то сорвалось, как верёвка лопнула. Велион инстинктивно понял, что одна из собак напала, но его рефлексы были медленней инстинктов. Он только начал оборачиваться и ставить меч в защитную позицию, думая только одно "всё-таки ловушка", как сбоку что-то мелькнуло. Тотенграбер развернулся, поднял меч, а его тело уже будто терзали клыки. Клыки… которые его не терзали. И тогда Велион, наконец, увидел вожака, того самого, которому смотрел в глаза. Вожак держал в зубах за холку собаку, уже мёртвую, видимо, у неё был сломан позвоночник, братья стояли невредимые рядом, а стая собак, кроме вожаков, разбежалась. Велион встретился взглядом с вожаком и прочитал в нём приказ, нет не приказ, просьбу, смысл которой не понимал, но уже успел подумать, что выполнит её. И только тогда почувствовал, что мир снова ожил, перестал быть киселём, который медленно перетекает из одной кружки в другую.

— Уходим, — всё ещё ошалело произнёс Чёрный могильщик. — И очень быстро.

За последние три дня только и было разговоров, что про случившееся в Крено. Епсхо строил идиотские догадки, Истро допытывал Велиона, а тот и сам не понимал, что же произошло. Но эти три дня прошли, могильщики вышли на тракт, и пришло время расставания.

— Не лезли бы вы в это, — сказал Велион на прощание. — Я могу поделиться.

— Нет уж, — покачал головой Истро. — Сто марок — слишком большие деньги, чтобы мы не попробовали рискнуть. Может, хватит на то, чтобы открыть свой бордель и уйти на покой.

— А ты действительно этого хочешь?

— А кто же не хочет? — удивлённо спросил могильщик с островов.

Велион не ответил.

— Что ж, — вздохнул Истро. — Нам в сторону Ариланты. Свидимся, могильщик.

— Свидимся, — улыбаясь, сказал Велион. "Я на это надеюсь".

Могильщик вошёл в душное помещение трактира уже под утро — чертовски не хотелось спать на улице. Да и сейчас он мог себе это позволить.

Усевшись за стол, Велион вытянул ноги и расслабился. Возможно, от вечерней трапезы что-нибудь осталось — засидевшихся посетителей было всего двое.

Заспанная служанка приволокла ему кружку эля и буркнула:

— Кроме яиц ничего ещё нет. И деньги вперёд.

— Пойдёт, — кивнул Чёрный могильщик и расплатился.

Тотенграбер глотнул из кружки и непроизвольно вслушался в разговор пьяниц.

— Могильщиков, глухой ты пень, — почти неразборчиво бубнил пьяный в дребезги детина на своего собутыльника, то ли разбойника, то ли дешёвого головореза. — Жрецы Единого ищут трёх могильщиков. У одного разорвана морда, второй весь чёрный, как ворона, а третий без особых… примет, во.

Слабо улыбаясь, Велион отставил кружку, поднялся из-за стола и тихо вышел из таверны.

Братьев ему не остановить, Истро доказал это, пойдя ради сотни марок на практически верное самоубийство. А это значит, что надо спасть свою шкуру.

Выйдя из деревни, могильщик свернул как можно дальше от тракта. Что дальше делать, он представлял слабо.

Глава 9. Другой берег

Выругавшись, могильщик скользнул под скамейку и ударил по ногам бородатого пирата, наседающего на Иргура. Бородатый коротко вскрикнул от ярости и повалился на палубу. Велион выскользнул из-под скамьи и схватил пирата за сапоги, мешая тому подняться. Тем временем Иргур рубанул противника по животу. Хлынувшая кровь брызнула могильщику в лицо, пират задёргался в предсмертных муках, угодив каблуком вцепившемуся в ноги Велиону прямо в нос.

— Вставай, северянин! — гоготнул Иргур, утирая буквально залитую слюной бороду. — Вставай, ещё есть кому выпустить кишки!

"Сраные южные берсеркеры…", — угрюмо подумал Велион, с трудом поднимаясь на ноги. Голова кружилась, из носа хлестала кровь, от чего в глазах плыло ещё больше, и трудно было дышать. "На кой ляд я сюда попёрся?".

Но бой действительно ещё не кончился. Иргур сунул могильщику в руки меч поверженного соперника. По мнению Велиона этот клинок, с коротким широким и толстым лезвием, практически несбалансированный, скорее напоминал заострённое железное полено, но деваться было некуда. Тем более, его меч сломался после первых двух ударов такого же "железного полена", и могильщик лишь чудом умудрился заколоть противника оставшимся огрызком.

Матерясь во всю глотку, Велион стиснул рукоять двумя ладонями и, пошатываясь, бросился в бой, окончательно переместившийся на корму. Хорошо, что про искусство владения мечом здесь слышали немногие, и драка представляла собой бессмысленный обмен ударами. Впрочем, чего ждать от рыбаков и крестьян, из которых на три четверти состояли команды кораблей.

На могильщика налетел здоровенный детина в тулупе из овчины. Его борода, скрывающая почти всё лицо, была залита кровью, беспрестанно сочащейся из рассечённого лба. "Да мы с тобой как братья", — угрюмо подумал тотенграбер и отразил мощный удар противника. Но пират наседал, нанося всё новые и новые удары, пусть довольно неуклюжие, но сильные, и Чёрный могильщик отступал, не в состоянии пока приноровится к непривычному клинку. Но время работало на него — голова постепенно прочистилась, а противник наоборот атаковал всё неуверенней из-за заливающей глаза крови. Велион уже собирался атаковать, как под его ноги услужливо прыгнула та самая скамейка, под которой с минуту назад прыгал могильщик. Вскрикнув от неожиданности, он начал заваливаться назад, хотя и всеми силами старался удержать равновесие. Его противнику хватило остатков зрения, чтобы понять, что происходит, и он бросился вперёд, замахиваясь мечом. Но расстояние рассчитать пирату всё-таки не удалось, и он тяжело врезался в могильщика, завалившись на палубу вместе с ним.

А тут уж бывшему наёмному убийце равных не было. Извернувшись, он оказался на своём противнике, заливая его окровавленное лицо кровью из своего сломанного носа, и нанёс несколько тяжёлых ударов лбом по переносице пирата, чем окончательно выбил его из равновесия. Пират бестолково замахал руками, стараясь сбросить вцепившегося в него могильщика. Что тому и было нужно. Велион впился скрюченными пальцами правой руки противнику в кадык и резко вывернул. Пират захрипел, его глаза вылезли из орбит, изо рта хлынул кровь. Чёрный могильщик дёрнул ещё раз и ещё и только тогда успокоился. Он тяжело поднялся с агонизирующего противника и поднял меч, чтобы добить его: захлебнуться в собственной крови, льющейся потом в горло из разорванных связок — слишком тяжёлая смерть даже для пирата, зарабатывающим себе на жизнь тем грабежом. Но его кто-то схватил за локоть. Велион резко остановился и дёрнул локтём, намереваясь сбить атаковавшего ударом локтя в лицо.

— Пусть подыхает, как собака, — буркнул Иргур, уворачиваясь от удара могильщика. — Это я.

— Я уже понял, — тяжело вздохнув, прогундел Велион. — Мы победили?

— А то, — хохотнул капитан корабля, утирая лицо от крови обслюнявленной бородой. — Жалкие псы, думали напасть на Иргура, хотели забрать его добычу. Но Иргур не слабак, он показал, кто здесь самый сильный.

— Да, Иргур самый сильный, — кивнул могильщик, усаживаясь прямо на залитую кровью палубу. Когда южане говорили о себе в третьем лице, надо было делать то же, чтобы получилось некоторое подобие саги, которую Иргур будет потом рассказывать своим внукам. Если, конечно, доживёт до их появления, что дело на юге весьма редкое. — А что Иргур будет делать с пленными? — кивнул тотенграбер в сторону сбившихся в кучку обезоруженных пиратов.

— Если они пиратствуют давно, их убьют. А уж если кто-то поклялся им отомстить… Они в любом случае не жильцы. Тех, кто занимается грабежом кораблей недавно… — Иргур на миг задумался, опираясь на рукоять своего бастарда. — Привезу домой и заставлю работать десять лет, потом отпущу, если захотят, конечно. Иргур считает, что воин обязан иметь мягкое сердце, не все враги остаются врагами на всю жизнь.

Сначала Велион хотел промолчать, но, поближе изучив пленных, всё-таки решил высказать свою мысль:

— Думаю, вряд ли кто-то выкупит эти отребья.

Ярл рассматривал пленных долго, изучая их рваную одежду и заросшие неухоженными бородами лица. Его глаза, пусть ещё и налитые кровью, приобретали более или менее человеческий вид: зрачки сузились до почти нормальных размеров, а глазные яблоки, раньше выкаченные из орбит чуть ли не на половину, потихоньку уходили внутрь черепной коробки.

— Будут работать, — пожал плечами Иргур. — Не будут — сдохнут.

— Думаешь, будут?

— Не будут — сдохнут, — повторил ярл, хотя уверенности в его словах было всё меньше.

Тем временем из группы моряков подчинённых Иргуру отделилась невысокая бочкообразная фигура. Это был Гиран — правая рука капитана, служивший ещё его отцу. Гиран был стар по меркам южан — ему перевалило за сорок, а мощные пласты жира на животе и боках, казалось бы, делали его жизнь невозможной для воина. Но старик владел своим коротким мечом так виртуозно, что могильщику иногда становилось завидно. Да и "железное полено" в его руках выглядело как небольшая шпага.

— Дерьмо, — коротко охарактеризовал пленных Гиран. — Каторжники с материка, дезертиры, воры и убийцы, беглые рабы. Двенадцать человек и все такие. Но никого из них не узнали, значит, режут глотки недолго.

— Пусть ими займутся рыбы, — поморщился Иргур.

— Согласен, — кивнул старый воин и ушёл.

Расправа прошла быстро — связанных пленных буквально искрошили ударами мечей и выбросили трупы за борт.

— Богам больше нравится, когда жертва ещё живая, — пояснил происходящее Иргуру. — Но слишком уж они дёргаются, когда ещё живы, так что куда проще отмыть палубу от крови.

— Ты зуб сломал, — сказал ему Велион.

— Боевой транс — штука такая, — скривился южанин. — Хорошо, что в нашей семье техника для входа в состояние берсеркера требует укусы за край щита, некоторым семьям приходится колоть себя мечом или, того хуже, грызть кончик меча. Я раз видел одного воина с разрезанными в клочья ртом и щеками, — Иргур коротко хохотнул.

Могильщик из вежливости улыбнулся. Всё-таки юг — край варваров.

И на кой чёрт он решил плыть на Острова Щита?

Но полтора месяца назад вопрос стоял не так.

Практически осень, зиму и начало весны он провёл в Храме Мёртвой Матери — мрачном местечке, полном ведьм, делающих приворотные зелья и эликсиры, предотвращающие беременности. Это, конечно, были не все их источники дохода, но в чёрные ведьмовские делишки Велиону не хотелось. Главным было то, что Единого в Храме мягко говоря недолюбливали, а могильщик как-то уже проводил там зиму, придя туда едва живой от огромных чирьев, которые подцепил в каком-то могильнике. В качестве платы, кроме звонкой монеты, он на время отдал бесполезные зимой перчатки, да пару раз Марва — настоятельница храма — брала для опытов его кровь. Конечно же, все опыты были бесполезны. То, что с настоятельницей надо было ещё и спать, могильщик за плату не считал, хотя красотой Марва не отличалась. Зато и не сдерживала его, а в Храме помимо неё было ещё два десятка ведьм, большая часть которых отличались весьма и весьма аппетитными формами и миленьки личиками.

Велион надеялся, что за зиму жрецы Единого поутихнут, но Марва приносила лишь плохие вести — ни одного из убийц, по счастью, так и не нашли, и награда за их головы лишь росла. Впрочем, жрецы добились кое-чего другого — охотники за наградой убили десятки, если не сотни, ни в чём не повинных тотенграберов.

Велиону уже надо было выходить на большак, а страсти всё кипели. Он уже подумывал обрить голову, но Марва предложила другой выход.

— Могу посадить тебя на корабль, — сказала она в начале марта. — Мы торгуем с Островами Щита, и у меня есть проверенный капитан.

Не зная, что делать, могильщик согласился.

Полтора месяца спустя он угрюмо наблюдал за тем, как моряки Иргура обирают корабль потерпевших поражение пиратов. На большую добычу никто не надеялся — мало кто плавал торговать с материком в конце зимы (а зима длилась на островах до апреля) — но надежда хоть на какие-то крохи была. И, как оказалось, надежды окупились с лихвой.

— Там вино! — радостно заорал кто-то из моряков, отправленных для разведки в трюм. — Горливское! И… етить его колотить! Бабы! Семь баб! Рабыни! Тоже горливские!

— Гиран, — коротко сказал Иргур.

Толстяк кивнул и с неожиданной для своего веса ловкостью перепрыгнул на борт корабля, принадлежащего пиратам. Могильщик прекрасно понимал капитана: моряки были в плаванье уже две недели, ещё не меньше месяца требовалось для того, чтобы добраться до острова, принадлежащего семье Иргура и расположенного на юго-западе огромного архипелага с общим названием Острова Щита. Да и сам тотенграбер, как и моряки привычный к длительному воздержанию, мог терпеть долго, но только не в присутствии прекрасного пола. А рабыни из Горлива обычно бывали очень и очень красивыми женщинами, иначе торговля ими становилась бы просто не выгодной: от границ Горлива до островов более двух с половиной тысяч миль, а это месяцы пути.

Невольниц вывели на палубу первыми. Чумазые, худые, одетые в драные платья они выглядели довольно жалко. Но даже это жалкий вид не мог скрыть их красоту. Золотисто-смуглая кожа, виднеющаяся из-под лохмотьев и грязи, чёрные и тёмно-русые волосы, отличные фигуры практически не скрытые разодранными платьями.

— Дамы! — громогласно объявил Иргур. — Вас сейчас отведут в трюм, дадут вам еду, одежду и принесут воду для того, чтобы вы смогли омыть свои прекрасные тела. Но ещё месяц придётся посидеть под замком. Как вы понимаете, это для вашей же безопасности. Когда же мы приплывём ко мне на остров, вы сможете жить как свободные люди. Если захотите — сможете даже заработать денег на обратную дорогу.

Девушки (а самой старшей из них по прикидкам могильщика было не больше шестнадцати лет) не роптали, хотя они должны понимать, что заработать на обратную дорогу практически невозможно: место на корабле стоило пять марок, а деньги на островах стоили куда больше, чем на материке. Но жизнь свободных островитянок куда лучше рабства у какого-нибудь островного вельможи, которые выбросит любую из них для развлечения своих солдат сразу после того, как она забеременеет. Да и прожить ещё месяц взаперти куда лучше, чем этот месяц ублажать два с половиной десятка моряков.

А люди Иргура тем временем перебросили через борт две плахи и принялись катать по ним большие бочки. Всего бочек было двенадцать, каждая вместимостью в два анкера.

Владелец корабля мрачно наблюдал за происходящим. Когда все бочки были спущены в трюм и надёжно закрыты вездесущим Гираном, Иргур приказал ему собрать всех людей на корме.

— Двадцать один человек, считая меня и нашего пассажира, — констатировал Иргур. — Трое убиты, четверо ранены. Не так уж и мало, но и не много, если учесть, что нападавших было три с половиной десятка. — Он повысил голос: — И плевать, что мы бились не с воинами, а ворами и убийцами, это была славная победа! И в честь этой победы, в честь наших погибших товарищей сегодня никакой больше гребли! Пусть парус несёт нас домой с попутным ветром, а мы… а мы хорошенько выпьем, хоть я и противник пьянства во время плаванья! Я лично открою бочку прекрасного горливского, захваченного нами сегодня!

Моряки радостно заорали, к ним с большим удовольствием присоединился и Велион. У него тоже не было во рту ни капли последние две недели. А если прибавить к этому времени ещё месяц путешествия с обозом из храма Мёртвой Матери, во время которого он лишь единожды перехватил кружку кислого пива, разбавленного практически до полной прозрачности, он не пил уже полтора месяца. Марва тоже не одобряла пьянства во время путешествия.

— Ещё бы бабу одну распечатал, — гоготнул один из моряков, когда Иргур выбил из выкаченной на палубу бочки затычку, но встретив пристальный взгляд Гирана, говорун умолк и тихонько встал в очередь за выпивкой. Могильщик встал за ним, надеясь, что одной бочки вина морякам не хватит.

Так и произошло.

— Люблю готовить, — сказал Иргур, вываливая в котёл трёх выпотрошенных уродцев, которые именовались здесь рыбой. — Особенно рыбу. Знаешь, друг Велион, готовить, скажем, уху — большой риск. Чуть-чуть не доварил в первый или второй раз — а рыбу из Ядовитого моря надо варить два раза — и всё, труп, причём смерть неумехи будет долгой и болезненной — колики в животе, обожженная глотка, заворот кишок… Но если рыба приготовится, как следует… — островитянин понюхал варево, — ощущения непередаваемые. Один знакомый маг пояснил почему — магические эманации, оставшиеся в рыбе, раздражают вкусовые рецепторы на языке, создавая непередаваемые оттенки вкусов. Никогда не ел рыбу, которая сначала становится сладкой, потом кисло-солёной, а после себя оставляет великолепный острый привкус? Не говори, знаю, что нет, на материке не умеют готовить рыбу из Ядовитого моря. — Капитан посолил будущую уху и прикрыл котёл крышкой. — Ну всё, через полтора часа будет готово. Соль здесь, кстати, только для бульона, рыбе ни соли, ни специй не требуется.

— А ты не будешь варить её во второй раз? — обеспокоенно спросил могильщик, глядя на тонкие струйки пара, вырывающиеся из-под крышки котла.

— Она уже сварена. Варилась как есть, с чешуёй и кишками, чтобы та магическая гадость, которая содержится в рыбе, ушла в них. Если потрошить рыбу сразу, можно получить сильный ожог руки, а эманации из мяса оседают на чугунном котле, что, сам понимаешь, неприятно. Они и так оседают, но куда меньше, по крайней мере, когда берешь котёл, не возникает ощущения, что тебе по пальцам долбят молотками.

— Ясно, — кивнул Велион.

— А ты в этом разбираешься? — прищурив глаз, спросил Иргур.

— Нет, конечно. Откуда бы?

Владелец корабля рассмеялся.

— Не думай, что я дурак, — произнёс он, уняв смех. — Меня забавляют ваши купцы, перекупщики… чёрт, да любой человек с материка, узнав, что я с островов, пытается меня обмануть, думая, что я ни хрена не знаю в жизни. Все вы думаете, что мы глупые и дикие варвары, которые только дерутся, пьют и трахают баб. Частично, конечно, вы правы, но и среди вас, сухопутных, есть такие же люди, причём, их число куда больше, чем образованных людей. Ты согласен?

Могильщик кивнул. Чувствовал он себя неудобно.

— И вот, что я скажу тебе, друг Велион, — вкрадчиво продолжил Иргур, открывая котёл и начиная медленно помешивать варево половником. — Я человек образованный. Думаю, куда образованнее тебя. От роду мне двадцать пять лет, так что жизнь я тоже видел. Конечно, увидев меня в боевом трансе, ты сильно засомневался в моей способности здраво мыслить, но ты ошибался. Я вижу твои неестественно бледные кисти рук и неумело остриженные чуть ли до мяса ногти, заметил твою привычку держать руки в карманах. И, кстати, в трансе соображал я куда быстрее, чем сейчас…

Неожиданно на бурлящей поверхности будущей ухи вырос пузырь размером с кулак. На миг застыв и сверкнув всеми цветами радуги, он взорвался, разбрызгивая в разные стороны кипяток. Велион инстинктивно отшатнулся назад, прикрывая лицо ладонями, но наткнулся на стену и сильно ударился затылком — скамья, на которой он сидел, была прибита к стене для устойчивости.

— Ну а я о чём говорил? — хмыкнул ярл, дуя на обожженную кисть. — Перчатки не спасут твоё лицо от ожогов, могильщик, потому что они сейчас лежат где-нибудь на самом дне твое рюкзака.

— Удивлю, — буркнул тотенграбер, поднимаясь со скамьи. — Они при мне.

— Прожжённый, значит, — добродушно произнёс островитянин. — И куда ты собрался?

Велион остановился и скривил губы в усмешке. Действительно, куда? Кругом море, Ядовитое море, вода которого убивает медленно и болезненно, а твари, живущие в нём, каким-то образом приспособились к магии, превратившись в машины для убийств. Причём, не только хищники, прикосновение к любой даже нехищной рыбе может вызвать ожоги и колики, а в худшем случае — смерть.

— Знаешь, — продолжил Иргур, глядя могильщику в глаза, — двадцать лет назад рыбу из Ядовитого моря есть было нельзя. Не помогало ни двойная выварка, ни даже тройная. А ещё за двадцать лет до этого любого человека, у которого находили неразрушимые чёрные перчатки, подвешивали на ближайшем дереве кверху ногами, вскрывали живот и засовывали ему в кишки перчатки. Причём, живот вскрывали очень аккуратно, вот здесь, — моряк провёл по животу чуть ниже пупка, — как во время ритуального самоубийства, так чтобы у могильщика вывалились кишки, а он всё ещё был жив. Когда же он всё-таки умирал, его хоронили вместе с перчатками.

Но это было сорок лет назад. Сейчас многие островитяне понимают пользу могильщиков, задарма продающих им произведения искусства и украшения, поэтому казни были отменены. Конечно, некоторые до сих пор недолюбливают и побаиваются могильщиков. Но для некоторых кланов, особенно расположенных рядом с могильниками, вы — желанные гости.

— Потому что вы можете скупать у нас упомянутые тобой произведения искусства и украшения, — утвердительно произнёс Велион. — Конечно же, задарма.

— Тебя не обижу, — рассмеялся ярл. — Или ты уже обиделся?

— Нет, — совершенно искренне покачал головой тотенграбер. — Но, как я понимаю, твоим морякам лучше не знать, что я могильщик?

— Ты прав. По крайней мере, до тех пор, пока мы не прибудем домой. Многие верят, что могильщики приносят лишь неприятности. А самая большая неприятность здесь, на Ядовитом море, это шторм. Или пираты. Но пиратов я не боюсь. Ты же уже обратил внимание, что каждый из моих моряков — профессиональный воин?

— Я думал, это в порядке вещей.

— Пожалуй, ты прав, любой моряк с Остовов Щита более-менее сносно умеет владеть оружием. Но мои люди именно профессионалы. И, кстати, пятеро из них могут входить в транс, а для воспитания берсеркера нужны большие деньги. Но моя семья достаточно богата. Да и торговля с храмом Мёртвой Матери приносит нам неплохую прибыль: своим я могу втридорога продавать некоторые травы, которые не растут на архипелаге из-за слишком холодного климата, и получаю приличные деньги за растения, которые у нас не использует никто. Я вижу, ты заинтересовался… А знаешь, я покажу тебе кое-что, когда мы прибудем на Стол.

— Хорошо, — кивнул могильщик. Столом назывался остров, принадлежащий семье Иргура.

— Вот поэтому ты мне и нравишься, — усмехнулся Иргур. — С тобой можно поговорить, но ты не задаёшь лишних вопросов, предпочитая слушать. Можешь не волноваться, ты единственный образованный собеседник на этом корабле. Всё-таки мои люди больше любят выпить и подраться. Ладно, пойдём на палубу, с ухой уже ничего не произойдёт. Видишь ли, если бы рыба была плохо выварена в первый раз, эманации могли бы разбрызгать всё содержимое котла. Хотя, кому я объясняю?

— Что-то я расхотел есть эту уху, — хмыкнул Велион. — Не разбрызгалось бы оно в моём желудке.

— Не беспокойся, теперь-то всё точно будет в порядке.

Радуга, появившаяся на чёрном ночном небе, была странной. Размазанная и искорёженная, она постоянно меняла свою форму, извиваясь и дрожа, будто дождевой червь, брошенный на проклятую вещь.

Могильщика передёрнуло. Он принялся озираться, ожидая паники, но моряки вели себя спокойно. Кажется, они ничего не видели. Стоит им сказать? Или эта вещь безобидна? Какой вред может принести радуга?

Но, чёрт побери, это не обычная радуга.

Мысленно кивнув самому себе, Велион поднялся со шкуры, расстеленной на палубе, и направился на поиски Иргура.

Но радуга оказалась куда ближе, чем это казалось могильщику. Корабль буквально ворвался под её арку, и всё осветилось всеми цветами. Воздух стал густым и тягучим, как вода, в нос вонзился густой и мощный запах. Тело перестало слушаться, каждый мускул будто передёрнуло, кровь, вскипев за миг, горячими струями потекла по телу.

Дрожали перчатки, припекая кожу даже сквозь ткань внутреннего кармана. Такое было лишь однажды, когда Велион по глупости забрёл на Шавлонский пустырь — место, пользующееся в среде могильщиков и магов самой дурной славой. "Радуга" имела магическую природу, причём, в это заклинание была влита такая прорва энергии, что волосы начинали шевелиться на голове.

"Мы пропали", — мелькнула у могильщика короткая мысль, и он остановился. Всё было потеряно…

И тут ему в ухо вонзили иглу. Прошлись по глазным яблокам металлической щёткой. Вылили на кожу расплавленный свинец, залили его в глотку, а в нос вонзили раскалённые крюки. Это ощущение превосходило в десятки раз то, что могильщик испытывал в Импе или Сердце Озера. Оно было куда мощнее… но и куда менее враждебным. Сердце не останавливалось, не потерялась способность мыслить и воспринимать происходящее.

А происходило… безумие. Яркая пляска огней, окрасивших всё, даже воздух. Цвета менялись, переходя все пределы яркости, вонзаясь в мозг.

— Останови их! — взревел кто-то рядом. Его низкий голос срывался на визг, придававший ему жутковато-истеричные нотки.

— Но там люди! Женщины! Дети!

— Останови их! Эти женщины и дети терзали наших братьев! Жрали их заживо, собираясь забрать силу! Мучили наших сестёр! Останови их! Никто не уплывёт с этого проклятого архипелага!

— Нет! Ты ранен, остановись! Брат, у тебя же руки нет!

— Плевать мне на руку, я и так скоро сдохну. Дай мне шар, если не хочешь делать это сам!

— Нет, брат! Пусть уходят! Это женщины и дети! Я буду воевать с мужчинами, но это же женщины! Жёны и дочери магов!

— Вспомни, что делали эти маги с нашим кланом! Как они забирали наших детей, всю нашу родню, потому что мы избранные Владыками для этого! Как они приносили их в жертву! Как жрали их сырую плоть! Дай мне шар! ДАЙ! МНЕ! ШАР!

— Нет…

— Тогда сдохни…

В голове могильщика будто что-то взорвалось, но уже через миг всё продолжилось. Мужчина с истеричным голосом начал читать заклинание, причём он делал это рядом, всего-то стоило протянуть руку. Его голос звучал торжественно и злобно. Так мог бы говорить человек, который всю свою жизнь потратил на месть, а теперь вершил её, медленно, с удовольствием, наслаждаясь агонией умирающих.

Заклинание кончилось неожиданно. Второй вспышкой, в тысячи раз более мощной, чем прежняя. Потоки сжигающего света обрушились на могильщика сверху, погребая под собой… Но всё это буйство света не было ненаправленным, наоборот, оно жгло и уничтожало всё, но только на определённой территории.

А когда оно кончилось, потоки отравленной и исковерканной воды начали бурлить, растекаясь в разные стороны, травя всё, что попадало под её потоки. Мужчина с истеричным голосом жаждал крови, но лишние жертвы ему были не нужны. Последним усилием воли он остановил эти потоки, на последнем издыхании он поставил преграду, окружающую отравленную воду с трёх сторон. С четвёртой располагался материк.

Все оборвалось. Велион сидел на палубе, тараща ошалевшие глаза. Цвета пропали, море было спокойно.

— Ну вот, мы и преодолели границу Ядовитого моря, — весело сказал Иргур, он стоял рядом с могильщиком. — И наш пассажир оказался уж очень чувствителен к магии. Что увидел, друг Велион? Привидение?

— Можно сказать и так, — прохрипел могильщик. — Можно сказать и так…

Позёвывая и кутаясь в плащ, Велион сидел на палубе и скучал.

Густой туман, лёгший на воду утром, застилал всё вокруг, приглушая голоса моряков и превращая их фигуры в тени. Эти тени будто бы жили в другом мире, время от времени входя в мир Велиона. Это происходило, когда тени приближались к нему, приобретая цвета.

Уже второй день моряки были словно сами не своими. Они не орали по вечерам песен и не клянчили у Иргура выпивки, а бродили по кораблю, время от времени принюхиваясь или заглядывая за борт. Могильщик, заинтересовавшийся их поведением, несколько раз сам выглядывал за борт, но кроме небольшой ряби на поверхности моря Льда ничего не заметил. На любой вопрос моряки отвечали недовольным бормотанием, сводящимся к одному: "Молчать, сухопутный", порой, правда, выраженном в более грубой форме.

Объяснил всё сам Иргур, выбравшийся, наконец, из своей каюты, где уже три дня занимался тем, что считал прибыль от торговли на материке. И, судя по его виду, барыш был неплохой.

— Пираты подарили нам не меньше десятка новых бойцов, — сказал владелец корабля, игнорирую вопрос могильщика. — А это значит, что я смогу потребовать у одного из соседей часть налогов, который он собирает с рыбаков. А если он откажется, я этих рыбаков ограблю, — островитянин коротко хохотнул, сверкнув белыми крупными зубами.

— Так что творится с моряками? — буркнул Велион уже и не надеясь получить ответ.

Молодой ярл довольно долго молчал, пристально глядя на Чёрного могильщика, но всё же заговорил:

— Ты не островитянин, и это сразу видно по тому, как ты себя ведёшь. Потому, наверное, мои люди тебя не отлупили и не засунули в трюм в ответ на твой вопрос. Но я не столь суеверен, как они, и скажу: поменялась форма волны, появились чайки, а ветер кроме запаха моря начал приносить другие ароматы, хотя это, скорее всего, иллюзия.

— Мы почти приплыли? — обрадовано спросил могильщик. Нет, он радовался не тому, что приплыл в незнакомое место, где его, возможно, ждали одни опасности. Его обрадовала возможность встать на что-то твёрдое, понюхать траву… Короче — оказаться на земле, пусть и не родной. Уж если бывалые моряки заскучали за последние недели, то чего уж говорить о тотенграбере, который всю жизнь провёл на суше.

Иргур тяжело вздохнул.

— Да, мы над шельфом, — сказал он. — А это значит, мы приплыли до архипелага. Если бы не туман, ты бы уже видел другие острова, а через… некоторое время мы приплывём на Стол. Но говорить о суше и, тем более, доме и времени прибытия — самая дурная примета, которая вообще существует. Считается, что эти разговоры может услышать морской бог и забрать болтунов к себе в качестве жертвы. Понял?

— Молчу.

— Вот и помалкивай. Тем более, все и так знают, когда прибудут домой… — ярл запнулся. — Кроме тебя, — добавил он и тяжело вздохнул. — Пойдём, покажу карту.

Островитянин и могильщик спустились в трюм и прошли в единственную — если не считать кладовой, кухни и корабельной "тюрьмы", где сейчас сидели бывшие пленницы пиратов — каюту. Обиталище Иргура скорее напоминало большой шкаф — здесь едва умещались небольшой стол и стул, над которыми висел гамак. Тотенграбер подумал о том, что ночевать на палубе или в плохую погоду на второй палубе (напоминающей скорее ящик под возвышающейся над первой палубой кормой), как это делал он и остальные моряки куда лучше, чем ютиться в этой каморке.

Иргур, некоторое время порывшись в выдвижном ящике стола, извлёк на свет карту. Велион с интересом уставился в неё.

На карте изображался архипелаг Щита и прибрежная линия материка, которую практически полностью занимало Коросское королевство, и лишь на западе небольшую полосу земли занимали Пустоши — практически дотла выжженная магией земля, где никто не жил. Карту Коросса могильщик видел не раз, Пустоши его не интересовали, и он принялся пристально изучать острова Щита, отметив лишь, что некоторые мелкие города на материке расположены немного неправильно. Впрочем, когда ему впервые попалась "точная карта Островов Щита" ситуация была противоположная — часть материка изображалась неправильно, а архипелаг… Если бы Велион сравнил эти две карты, то сделал бы вывод, что на первой Острова Щита рисовали наугад, определив лишь границы да и то — очень приблизительно.

В архипелаге сосредотачивалось не менее полутора сотен островов (против двадцати на карте, виденной могильщиком раньше), которые можно было поделить на три группы — северную, южную и восточную. Между этими группами пролегали широкие проливы до сотни миль в ширину. Самой крупной группой была северная, имеющая четыре больших острова и около семидесяти маленьких. Самой маленькой и наиболее сгруппированной — восточная, куда сейчас и плыл корабль. Крупных островов здесь не было вообще, а два с половиной десятка малых располагались вокруг центрального, самого большого, но не превышающего площадь в тысячу квадратных миль. И, что самое интересное, здесь не было ни одного города, только полтора десятка могильников, изображённых в виде разбитых и разрушенных стен и башенок. То же было и с южной группой — две разбитые башни располагались на восточном и северном краю крупнейшего, площадью в четыре с половиной тысячи миль, острова, наиболее приближенного и к северной, и к восточной группе. А дальше на юг была лишь сероватая пустота бумаги, на которой красовалась надпись "Ледяной Щит".

— Карта старовата и немного не точна, — сказал Иргур, проследив взгляд тотенграбера. — В Южном архипелаге куда больше островов, но все они пустуют. На юге вообще мало кто живёт, лишь на Кремне — это самый крупный остров с двумя могильниками — несколько рыбацких деревень да небольшая мануфактура по производству кремней. У тебя есть кремень? Ну вот, он родом с Кремня.

— А Восточный архипелаг? Здесь есть что-нибудь?

— Только могильники и деревни. Мы много воюем друг с другом, устраиваем набеги на Северный архипелаг, ловим рыбу… Для того, чтобы прокормить несколько десятков тысяч человек, проживающих на архипелаге этого достаточно. Пшено и рожь у нас не растёт, не успевает вызреть, а ячменя хватает лишь на пиво да хлеб на праздники — места, сам понимаешь, маловато… — Иргур на миг замолчал, прислушиваясь, и неожиданно заулыбался. — Впрочем, расскажу потом. Я, как глава клана, приглашаю тебя в гости, друг Велион.

— В гости? — переспросил могильщик.

Островитянин ещё раз улыбнулся и ткнул пальцем в небольшой островок, почти самый крайний на Восточном архипелаге, под ним красовалась короткая подпись "Стол".

— Мы приплыли. Вот так обогнули основную часть архипелага, держась близко к шельфу, чтобы в случае шторма уйти из открытого моря, проплыли между этими двумя островами (они, кстати, тоже мои) и уткнулись прямо в Стол. Если бы не туман, ты бы увидел эти острова раньше.

— Твою мать, — пробормотал Чёрный могильщик, почесав щеку. Он даже привык к корабельному быту, и столь неожиданное прибытие на родной остров Иргура выбило его из равновесия.

— Пошли, — сказал сквозь улыбку Иргур.

Велион поднялся за ним на палубу.

Команда корабля уже таскала на едва выглядывающий из тумана причал ящики с вываренной на один раз рыбой из Ядовитого моря. Ликующа толпа из нескольких десятков человек выглядела куда более уныло, чем это могло показаться по издаваемым ею крикам. Возможно, причиной тому был этот мозглый туман, возможно — суровые нравы. Когда же на палубе появился один из раненых в бою моряков, а Иргур громогласно отдал приказ вытаскивать из трюма тела (в море сбрасывали только трупы врагов, мёртвые товарищи не могли быть жертвой), вопли поутихли, а на лицах некоторых женщин появилось напряжённое выражение.

Могильщику не хотелось смотреть на рыдания женщин над погибшими мужьями, и поэтому он спрыгнул на причал. На него с любопытством смотрели, да и сам Велион чувствовал себя немного неуютно, находясь в центре толпы незнакомых людей, но его спас Иргур, появившийся на причале. На его могучей груди висели три девушки сразу, причём сразу две из них лобызали его далеко не по-сестрински. Третья, которой едва исполнилось четырнадцать, вела себя скромнее. Велион отметил, что её профиль один в один похож на профиль Иргура.

— Твой дом — мой дом! — громогласно объявил хозяин Стола, приближаясь к тотенграберу. Одновременно он пытался стряхнуть хоть одну из пышногрудых красавиц, повисших на нём. — Подданные, поспешу вам представить Велиона, могильщика с материка и моего хорошего друга!

На тотенграбере сразу повисли две явно незамужние девушки, а в правую руку кто-то сунул бурдюк с вином.

"Что ж, — весело подумал могильщик, отпивая из бурдюка, — другой берег встречает меня куда лучше, чем провожал родной".

Велион окунул опухшее лицо в корыто с ледяной водой. О том, что не далее как пять минут назад он наблюдал, как из этого корыта поят овец, могильщик вспомнил только в тот момент, когда уже намеревался попить. Застонав от отвращения, Чёрный могильщик наугад поплёлся через туман примерно в ту сторону, откуда пришёл. Судя по звукам, доносящимся оттуда, несколько воинов, заночевавших прямо под пиршественными столами, уже начали опохмеляться.

Разгрузка корабля продолжалась довольно долго. Причиной тому послужили невольницы: Иргур внимательно рассматривал каждую, стоило им оказаться на причале. Потом несколько доверенных людей во главе с Гираном таскали сундуки с печатью храма Мёртвой Матери, потом начали разгрузку бочек с вином…

В общем, к пиршественному залу могильщик добрался уже порядком навеселе, тем более, услужливые руки, принадлежащие неизвестно кому, всё время подсовывали ему баклажки с вином.

Потом начался пир. Куча выпивки и еды, девки, таскающие между столами вдобавок к первому и второму свои полуголые прелести… Впрочем, Велиону было не до девок. Он что-то рассказывал Иргуру про могильники, успевая только опрокидывать себе в глотку кружку за кружкой, причём едва ему удавалось ополовинить одну, рядом с ним появлялась другая, совершенно полная. Затем…

Могильщик почесал щёку. Что было? Кажется, он попробовал эту жуткую рыбу из Ядовитого моря. И это было ужасно. Взбунтовавшиеся от магии вкусовые рецепторы заставили его желудок вывернуться наизнанку. После он вернулся к столу (вернулся не с улицы и не из отхожего места, а из-под стола) и снова начал заливать опустошать вечно полные стаканы. Борьба была нечестной, и Велион совершенно неожиданно проснулся на крыльце дома Иргура, жутко замёрзший и с ужасной головной болью.

До крыльца, на котором он спал, могильщик добрался беспрепятственно, а ещё после четверти часа блужданий нашёл зал пиршеств. Здесь уже сидело с десяток поданных Иргура, они вяло пили и ещё более вяло доедали остатки со вчерашнего праздничного стола, совершенно не обращая внимания на снующих туда-сюда девок. Впрочем, девок тоже интересовал лишь опохмел.

Велион нашёл непочатый бочонок с пивом и налил его в первую попавшуюся кружку. Когда кончилась вторая кружка, он захотел поесть, а на исходе третьей одна из сидящих рядом девиц показалась ему очень даже симпатичной. Но только до тех пор, пока её глаза не закатились, а тело не сползло под стол, откуда выбралось едва ли полчаса назад. "Значит, не судьба", — подумал тотенграбер и налил себе четвёртую кружку. Но тут кто-то настойчиво потряс его за плечо. Подняв голову, Чёрный могильщик увидел Иргура. Хозяин выглядел немного помято, но куда бодрее остальных.

— Надо поговорить, — блекло сказал ярл. — Мы скоро вернёмся, — добавил он, увидев печальный взгляд могильщика, брошенный на бочонок с пивом.

Велион кивнул и, пошатнувшись, поднялся из-за стола. Иргур махнул рукой и направился прочь из залы. Могильщик, непроизвольно испустивший тяжёлый стон, последовал за ним.

Но идти оказалось действительно недалеко: они прошли по длинному коридору мимо жилых комнат, спустились в подвал, а потом через потайной люк, замаскированный под бочку, откидывающуюся в сторону, ещё ниже. Едва оказавшись в затемнённом помещении с низкими потолками, Велион протрезвел. И разозлился.

В комнате, где они с Иргуром оказались, стояло четыре лежака с ремнями, предназначенными для захвата рук, ног и головы. В дальнем конце помещения стоял стол, забитый склянками, к которому был притиснут небольшой книжный шкаф с двумя ящиками внизу. Если бы на месте могильщика оказался кто-то другой, он бы мог подумать, что это пыточная. На самом деле, так оно и было, люди здесь страдали, но назначение комнаты было абсолютно другим.

Подвальная комната являлась лабораторией. Точно такая же была в школе убийц, которую так и не закончил Велион. А когда-то он умирал точно на таком же лежаке, притянутый к его плоскости ремнями.

— Кажется, ты знаешь, где мы находимся, — с лёгким интересом в голосе сказал Иргур.

— Я… — Велион замолчал и облизнул губы. Но, подумав, всё же продолжил: — Я когда-то был наёмным убийцей. И не обычным охотником за головами, а профессиональным скважечником. Меня травили противоядиями и наркотиками точно в такой же комнате.

— Угу, — кивнул островитянин. — Но я здесь не наёмных убийц делаю. И количество выживших на десять человек не меньше пяти, а никак не двое.

— Берсеркеры? — спросил могильщик, тяжело садясь на один из лежаков.

— Рассказывай.

— Я видел твой транс. Вряд ли такой эффект достигается одним лишь самовнушением и простыми мухоморами. Скорее всего, тебя подвергали наркотическим трансам и гипнозу. Я прав?

— Абсолютно. Только есть ещё одна деталь — гипноз сопровождался не только наркотическим трансом, но и воздействием магических эликсиров, ингредиенты для которых я покупаю у сестёр Мертвой Матери. И, кажется, ты уже догадался, зачем я тебя сюда позвал.

— Книги, — пожал плечами могильщик, — рецепты, формулы. Как я понимаю, ты хочешь, чтобы я принёс их из могильника, расположенного рядом.

— Правильно понимаешь, — ярл тяжело присел к Велиону. — Берсеркеры — сила. Возможно, ты видел, как я дрался на корабле, но мой транс был мелочью, видел бы ты настоящих берсеркеров… Меня не травили сильнодействующими наркотиками, не вгоняли в самый глубокий транс — шанс выжить пятьдесят на пятьдесят. Я даже разговаривать во время боевой ярости могу. Единственный наследник клана, сам понимаешь. А настоящие берсеркеры…

Ты думаешь, все эти острова были моими, когда я десять лет назад похоронил отца? Чёрта с два. У меня был только Стол, подвал, в котором мы находимся, четыре десятка воинов и желание. И на свой страх и риск я решил торговать с материком, потом приютил двух могильщиков, которые принесли мне некоторые формулы и немного золота… Через пять лет у меня было шестьдесят воинов — мелочь, у бывшего хозяина Горки было в полтора раза больше — и семь берсеркеров. Настоящих. Не тех пускающих слюни сопляков, нажевавшихся сушёных мухоморов, а бешеных волков, не страшащихся ран, бьющихся до последнего, разрывающих руками глотки. Конечно, трое погибли, ещё двое стали на всю жизнь инвалидами, но хозяин Горки пал, а я получил то, что хотел: золото и ещё десяток берсерков. Сейчас мне двадцать пять, подо мной ходит полторы тысячи человек — баб, рыбаков, детишек. У меня всего сто двадцать человек дружины, которые, сам понимаешь, не только машут мечами, но и рыбачат, пашут, пасут овец, но даже самые сильные соседи боятся меня до дрожи в коленях, а южане народ непугливый. А всё из-за того, что двадцать два из ста двадцати моих воинов — берсеркеры. Последнее плаванье было очень удачным, а если бы совесть позволила мне продать тех невольниц… Но не будем об этом. Так вот, плаванье было удачным, и я смогу подвергнуть трансу ещё двенадцать человек, пять или шесть из которых смогут выжить, а это ещё один остров в моём подчинении, причём не мелочь, а самый из сильных моих соседей. Но сначала я хочу, чтобы ты, друг могильщик, принёс мне как можно больше книг, каких — я покажу. Если ты откажешься, я не обижусь, ты даже сможешь гостить у меня…

— Я не откажусь, — усмехнулся Велион. — Я же могильщик, и могильники — моя работа.

— Я на это надеялся, — улыбнулся Иргур, поднимаясь. — Выпьем?

— С удовольствием, — тихо ответил могильщик.

— Пир будет идти ещё два дня…

— На третий выйду.

— … так что через неделю сможешь выйти, — продолжил Иргур, не обращая внимания на слова тотенграбера.

— Выйду на третий, — сухо сказал Велион.

Праздничное настроение у него пропало совершенно.

Голод или жажда? Нет, в десятки раз сильнее.

Велион хватал всё, что попадалось под руку: подсвечники, тарелки, шкатулки. Плевал на золото и драгоценности, украшающие иссушенные кости скелетов, если на них не было магии, чуть ли не бегом бросаясь к какому-нибудь зачуханному серебряному колечку, на котором красовались разноцветные змеи заклинаний.

Больше половины собранного он выбрасывал или вообще не подбирал. Больше всего его интересовала работа, которую он должен был начать ещё месяц назад. Могильщику казалось, что он слышит хруст закостеневших пальцев, сладко поскрипывали перчатки, которые будто бы покрывала пыль, хоть это и было невозможно.

Ближе к обеду, немного успокоившись, Велион остановился на отдых.

Могильник Ошто, расположенный на Столе, не был большим. Идеально круглой формы, диаметром всего-то в полторы мили, окружённый стенами, разбитыми насколько, что Велион проник в город просто перепрыгнув кладку. Архитектура Ошто отличалась от всех виденных им раньше мёртвых городов: практически каждый дом оканчивался шпилем, а в центре одна башенка громоздилась на другой, будто центральные районы представляли собой один большой замок. Но, приблизившись, могильщик понял, что это отдельно стоящие башни, целые улицы и кварталы из башенок, часовен (хоть на храмы здания и не походили) и шпилей. Кажется, когда-то Ошто был городом магов.

Потому и рушили его с огромнейшим упоением.

Тотенграбер пробирался к центру по восточным улицам — западные представляли собой сплошную мешанину из камня, железа и магии — но и здесь разруха порой принимала просто устрашающие масштабы: некоторые здания едва торчали над искорёженной мостовой, часть камней была даже не разбита, оплавлена, канализацию наполняли потоки железа, из который иногда торчали обгорелые кости. И при всём этом могильник оказался достаточно простым. Видимо, колдовали здесь не беспорядочно, как в других городах, а бросали заклинания целенаправленно, уничтожая целые армии нападающих. И нападающие не оставались в долгу, ровняя с землёй целые дома, сжигая библиотеки, уничтожая лаборатории и музеи.

Пообедав сушеной рыбой, хлебом и целым бурдюком слабого пива (рыба оказалось чересчур солёной), Велион развернул карту, которую ему выдал Иргур. Впрочем, картой этот огрызок пергамента с изображением Ошто, нарисованным от руки, назвать было сложно. Четыре трапециевидных квартала он прошёл, осталось ещё два, последний из которых, примыкающий к центральной площади, был ему нужен. Центральная площадь и часть нужного квартала были обведены красными чернилами, а поверх них красовалась короткая надпись из больших букв "ВЕРНОЯ СЪМЕРТ". Туда-то Велион и хотел зайти прежде, чем идти в библиотеку, обведённую синими чернилами. Другим могильщикам, пусть они и не отличались особой грамотностью, он верил, но любопытство гнало его туда.

И не только любопытство…

Велион не помнил те дни, когда его травили противоядиями и эликсирами, но он прекрасно помнил вопли страданий мальчишек из младшей группы. Помнил их трупики, покрытые кровью и слизью, сведённые судорогой мускулы, изогнутые ручки и ножки. Возможно, Иргур подвергает испытанию токсинами взрослых мужчин. Пусть могильщик никак не мог этому помешать, даже наоборот — помочь, принеся лучший рецепт. Но чувство отвращения это не притупляло. Так же как и бессильной злобы.

Тяжело вздохнув, тотенграбер свернул карту и, закинув рюкзак за плечи, двинулся дальше по улице. По дороге он уже ничего не собирал: размялся он прилично, да и рюкзак отягощали два ожерелья, три перстня и полдюжины золотых монет достоинством в марку. Простая и прибыльная работа… если не идти в библиотеку.

На мостовой начали всё чаще попадаться обломки каменной кладки, выкрашенные с одной стороны в кроваво-красный цвет. Домов с такой краской рядом не было, и происхождение обломков оставалось неизвестным. Велион даже поднял один из кусков кладки и внимательно рассмотрел, но толку это не принесло никакого — ни орнаментов, ни букв на нём не было, только краска, вызывающая неприятную ассоциацию с кровью. Отбросив кусок, могильщик зашагал дальше.

Добравшись до последнего квартала, тотенграбер отсчитал пять домов и остановился у шестого, библиотеки. Всё-таки сначала надо добыть книги, возможно, возвращаться за ними времени уже не будет. Решив так, Велион тщательно проверил приоткрытую тяжёлую дверь, обитую позеленевшей от времени медью, и, не найдя ни одной ловушки, нырнул в щель. Здесь было темно и сыро, пахло влажной гниющей бумагой, но библиотека оказалась совершенно чиста. То есть, ни единого заклинания, ни одной завалящей змейки. Ругнувшись сквозь зубы, могильщик пошёл на второй этаж, скучающе насвистывая себе под нос.

Найти нужные книги оказалось просто — на каждом стеллаже красовались мерцающие таблички с надписями. Найдя раздел "Алхимия", Велион быстро отобрал четыре книги и сунул их в рюкзак. Этого было достаточно — Иргур обещал по пять марок за книгу, предупредив, что золото здесь ценится куда выше, чем на материке, поэтому выдаст их серебром, а двадцать марок — это больше десяти фунтов, которые всё время придётся таскать с собой. Выбравшись из библиотеки, могильщик с тем же скучающим видом двинулся к центральной площади.

Но скучал он недолго. Сделав буквально два шага за черту, обозначенную на карте, Велион почувствовал сильное давление извне. По инерции он сделал ещё один шаг и…

— Тебе придётся сделать это, — с издевкой произнёс приятный женский голос. — Предательство карается.

— Но это значит, что… — тихо ответил ей мужчина, осёкшись на середине фразы.

— Это значит, нам нужны настоящие жертвы, — резко сказал другой мужчина. — Жрать детишек крестьян — бессмысленно. Это крысы, не люди. А дети настоящего мага, как ты, вознесёт наших избранных учеников на такие высоты, что нам и не снилось. Сожрать равного, значит стать сильнее, выше, отторгнуть себя от других и возвышаться над ними. Десять поколений твоих потомков, большего мы и не просим. Потом — свобода, никаких обязательств. Но до тайн магии не будет допущен ни один из твоих потомков — эта цена, которую ты понесёшь за предательство. Соглашайся, другого выбора нет. Или ты предпочтёшь сдохнуть здесь и сейчас вместо того, чтобы жить ещё десятки лет в роскоши, которую тебе обеспечили шпики с материка?

— Нет… нет! Я не хочу умирать!

— Я знаю это, — вкрадчиво произнесла женщина. — Никто не хочет умирать. А какое тебе дело до людей, которых ты никогда не увидишь? Твоё согласие даст нам права на твоих потомков, даже король не сделает ничего. Соглашайся. Последний шанс. Говоришь "да" и ты свободен. "Нет" и ты будешь казнён, причём, в казни будут участвовать не обычные палачи, а наши. Колесованием и четвертованием дело не закончится, ты же знаешь. Ты будешь умирать часами, с самого полудня и до заката. Так да или нет?

И мужчина ответил, не задумываясь:

— Да.

— Они сожрали нашу сестру, — резко произнёс другой мужчина. Его голос был знаком могильщику. — Если наших дядюшек и тёток, бабок, дедов, всех наших пращуров на протяжении полутора сотен лет. И сейчас у нас появилась возможность отомстить. Я присоединюсь к восстанию, и они заплатят за это. Не зря же я так долго изучал магию по крупицам, не просто так, нет-нет. Они заплатят! Ты осуждаешь меня?

— Нет, — прошептал Велион, не понимая, что этот мужчина его не слышит. — И да.

Он стоял на краю центральной площади посреди красных обломков. В центре площади была пустота, будто что-то взорвалось там, разметав на куски обломки… обломки красной башни, могильщик видел её.

— Она выкрашена кровью наших предков, — простонал маг-самоучка. Он умирал, и прекрасно знал это. — За предательство лишь одного… Так пусть она сгинет вместе со мной, последним потомком… — маг не договорил, поняв, что его никто не слышит. — Брат… прости… я убил тебя, но… Так даже лучше. Наш проклятый род… сгинет. И наступит свобода…

Одно движение, взрыв. В лицо могильщику ударил ветер, он упал на колени, едва не угодив целый ворох змей. Но ветер утих, и Велион поднялся на ноги. Он не видел ничего, кроме красного камня, уничтожившего флот магов и башню. Камень нужен ему. Зачем?

— Это застывшая кровь, наша кровь, нашей семьи. У каждой из шестидесяти шести жертв была взята капля крови. В этом камне скрыта огромная сила, проклятый, но ты его уничтожишь.

Могильщик кивнул. Не думая, он чуть ли не бегом бросился к самому центру площади, добрался до большой груды камней и принялся яростно её разгребать, плюя на опасность. Это длилось долго. Велион ломал ногти, даже под перчатками обдирал кожу с пальцев об острые края камней. Но, наконец, поиск принёс плоды. По пальцам что-то ударило, могильщик отпрянул и тут же набросился на кучу обломков с утроенной силой, нашёл что-то округлое и вытащил его на свет.

Камень. Красный, как кровь. По ладоням тотенграбера будто стучали кузнечными молотами, но он не отпускал его. А потом начал мять в руках, хотя это было бессмысленно. Удары молотов сотрясали всё его тело, боль вонзалась в самое сердце, казалось, могильщик вот-вот умрёт…

Но камень поддался первым. Будто что-то лопнуло в нём, в ладони Велиону будто вонзились раскалённые иглы… И камень рассыпался на множество отдельных кусков. Считать их не было времени и нужды — могильщик знал, что их шестьдесят шесть. Он сжал их в руках, и они начали рассыпаться в прах, как обычная свернувшаяся кровь.

Велион пришёл в себя нескоро. Долго разглядывал красную пыль под своими ногами, а после, сплюнув в сторону, повернулся к ней спиной. С севера медленно плыли тучи, они прольются дождём и похоронят все шестьдесят шесть жертв.

А ему надо как-то выбираться из этого хаоса из камней и магии.

Другой берег встречал могильщика по-братски, так будто он никуда и не уплывал.

Глава 10. Моральное право

Велион пригвоздил противника мечом к деревянному настилу моста и провернул лезвие. Нападавший коротко вскрикнул, забив ногами в предсмертной агонии, его на миг вылезшие из орбит глаза начали закатываться. Могильщик не торопился выдёргивать клинок из тела, угрюмо наблюдая, как его противник умирает. Наконец, островитянин затих.

— Кретины, — угрюмо буркнул тотенграбер, вытирая меч об одежду поверженного противника.

Это уже был четвёртый убитый им за два дня. Первому он слишком долго смотрел в глаза, второй и третий приняли его за воина из другого клана, а с этим он случайно столкнулся локтями, не разминувшись на узком мосту, и вместо того, чтобы извиниться и опустить глаза, раздражённо рявкнул "Куда прёшь?". Иргур предупреждал могильщика о царящих на Северном архипелаге нравах, но всё-таки Велион не думал, что здесь настолько любят драться.

В принципе, общественный строй на Северном архипелаге не слишком отличался от строя Восточного: никакой централизованной власти, каждый мелкий островок принадлежал клану, крупные делили между собой несколько семей. Вот поэтому на крупных островах так часто происходили вооружённые столкновения, причём, в основном дуэли: таким образом воины из кланов выясняли отношения между собой. Воины, часто побеждающие в драках, становились военачальниками или, что было ещё более престижно, учителями в школах меча, причём, недостатка в школах не было — у каждого клана была своя, а у особо крупных и по две-три. Чем сильнее учитель, тем престижней школа, тем больше в эту школу стягивалось учеников, тем, следовательно, сильнее становился клан, а сильным кланам принадлежало больше земель и налогоплательщиков. Но слишком много силы не давали накопить ни одной семье: многие понимали, чем это грозит, и в этом случае против такого клана объединялись двое или трое соседей, тем самым соблюдая баланс. Конечно, некоторые были сильней, чем другие, но на рожон никто не лез, предпочитая давать ученикам выяснять отношения между собой. Такой странный строй, к тому же, приучал людей, носящих мечи, к вежливости, но весьма своеобразной, и могильщик к ней ещё не привык. Впрочем, задиры, провоцирующие других на поединки, судя по всему, встречались очень часто.

Что ж, теперь Велиону надо стараться держаться от вооружённых людей подальше — вероятность встретить не вспыльчивого сопляка с мечом, а серьёзного противника росла с каждым разом. Да и ни с того, ни с сего лишать жизни абсолютно незнакомых ему людей могильщику совершенно не нравилось. К тому же, Иргур говорил, что воин, убивший несколько человек, уже становился серьёзным мечником, и его начинали искать другие сильные противники. Впрочем, Велион предпочитал не называться, как это делали другие, и дрался, по счастью, не на людях, хотя у первой его драки, случившейся ещё в порту, была пара свидетелей, но вряд ли моряки кому-то о нём расскажут. Во-первых, они скоро должны были отправиться в обратный путь на восточные острова. Во-вторых, драка вышла не очень блистательной: противник могильщика был пьян в дрова. По крайней мере, Чёрный могильщик очень надеялся на это.

Оглядевшись в поисках возможных свидетелей и никого не заметив, Велион оттащил тело с моста на берег и выбросил его в реку. Обшаривать карманы убитого ему не хотелось: деньги есть, да и вряд ли у шестнадцатилетнего паренька (а убитый выглядел именно на столько) карманы забиты золотом. Могильщик несколько секунд наблюдал за тем, как течение уносит тело паренька, а затем уселся на крупный камень и развернул карту.

Настроение было откровенно поганым: утром дождик, причём, ледяной, как в октябре, теперь вот эта драка с сопляком… Что-то не заладилось ещё с приезда на Истро (так назывался самый крупный остров Северного архипелага). Быть может, уплыть? Но куда? Епсхо? Аргро? Нет, куда лучше мелкий остров, принадлежащий одному клану. Но, чёрт побери, что будет, если его примут за воина из другого клана, прибывшего, чтобы помериться силой с местными?

Велион выругался и сунул карту обратно в сумку. Плыть обратно на восток ему не хотелось совершенно: там можно со скуки свихнуться. Конечно, Иргур примет его обратно. Чёрт, он даже обещал выдать за могильщика свою младшую дочь, когда подрастёт, конечно (ей через три месяца должен был исполниться год), а когда Велион отказался, подарил ему великолепный меч, лёгкий, но способный выдержать удар местных "железных поленьев". Но слишком уж мало там могильников… Однако, местные нравы могли вынудить и не к таким действиям.

Почесав нос, могильщик снова достал карту и принялся вглядываться в острова Северного архипелага. Собственные названия имели только крупные острова, остальные именовались куда проще — Валун, Гроб, Быстроречка, Горка и так далее. Кстати, братья К'хиистропхак и А" глепсхонен, как понял Велион, братьями не были, либо родились на разных островах и в разных кланах: в действительности именем собственным служил только первый слог, К" хи и А" гл, остальная часть складывалась из названия острова, где родился человек, и названия клана, к которому рождённый принадлежал. Впрочем, имена К" хи и А" гл для материка звучали смешно, так что ничего удивительного, что могильщики с островов назвались Велиону как Истро и Епсхо. Впрочем, в последнее время здесь предпочитали называть детей так же, как и на материке, местный же диалект знали лишь жрецы, поклоняющиеся каким-то двум древним богам, да и то самые старые и очень плохо.

Тяжело вздохнув, Велион отбросил мрачные мысли о братьях. Наконец, его выбор остановился на острове Гроб. Это был довольно крупный кусок суши, оказавшийся способным вместить в себя небольшой могильник Шнок. Гроб находился всего-то в пяти милях от юго-восточного побережья Истро, до которого могильщику было рукой подать — не больше семи или восьми миль. Свернув карту, тотенграбер поднялся с камня и вышел на дорогу, которая как раз вела на юго-восток. Коль до места назначения всего тринадцать миль, надо оказаться там завтра утром, да и то только из-за того, что вечером вряд ли кто-то решит переправить его до другого берега.

"Чёрт, — мелькнуло в голове могильщика, — сколько же у меня будет других берегов?"

Велион услышал грохот и, не думая, нырнул под стол, опрокинув слабенькое пиво, которым давился уже с час, но выливать это дерьмо, стоившее ему дороже самого лучшего пива на материке, не давала жадность. В другое время он бы не стал так делать, но здесь его запросто могли с кем-то перепутать и вовлечь в драку. Чёртовы острова…

Дело к драке шло уже довольно давно. Троица моряков за соседним столиком обсуждали с высоким мрачным типом перевозку на Гроб. Судя по всему, дело было непростое, моряки требовали три марки, высокий пытался сбить цену. Да и по его виду нельзя было сказать, что у него может быть три марки. Сначала они просто срывались на ругань, потом начали орать и хвататься за ножи, но отступать никто не хотел и вот результат.

Посетители таверны реагировали примерно так же, как и могильщик — кто нырнул под стол, кто разбежался по углам, но всё же нашлись люди, кто с удивительной быстротой раздвинул столы, освобождая место для драки. Видимо, такое здесь происходило нередко. Хотя, чему удивляться? По счастью, стол, за которым сидел тотенграбер, не тронули, и на том спасибо.

— Две с половиной марки и ни грошом меньше! — заорал один моряков.

— Хера лысого! Полторы!

— Ах, ты падлюга!

Коротко зазвенела сталь, послышался топот, потом снова лязг и звук падения тела на деревянный пол. Велион тяжело перевёл дыхание и начал выползать из-под стола, но тут же снова нырнул вниз — снова залязгала сталь, кто-то выматерился, ещё кто-то заулюлюкал. Мат неожиданно прервался на половине слова, зазвучал дикий вибрирующий визг, сорвавшийся в бульканье. Но и этим дело не кончилось. Снова звуки ударов мечей и снова через несколько секунд раздался вопль. И в воздухе повисла тишина.

Велион выбрался из-под стола, уже зная, что увидит. В ноздри бил резкий запах дерьма, перемешанного с кровью. Запах смерти.

Три трупа. Один вскрыт от паха до грудной клетки, второй покоился на своих разорванных мечом кишках, у третьего не было руки и половины головы. И над всем этим стояла высокая ссутулившаяся фигура убийцы, опирающаяся на окровавленный фламберг.

Велион тяжело сглотнул слюну, но не от отвращения, он видел и не такое. Человек, убивший троицу моряков, был действительно страшен. Он убивал жестоко и профессионально, так, чтобы даже раненый противник скончался от полученных увечий. Сутулый высокий человек, стоящий посреди залы таверны был профессиональным убийцей, а вернее, охотником за головами — даже у оставшегося без половины головы трупа можно было опознать лицо, чего обычно требовали наниматели. Порой приобретённые когда-то привычки не уходят никогда.

— Здесь есть коновал? — хриплым голосом спросил убийца, медленно обводя посетителей таверны взглядом. Могильщик только сейчас заметил, что у охотника за головами сильно распорот рукав куртки, а по опущенной кисти обильно течёт кровь.

На его вопрос долго не было ответа, видимо, молниеносная расправа одного над троими поразила даже видавших виды местных. Наконец, очнулся владелец трактира, угрюмо поглядывающий на трупы из-за стойки:

— Сначала заплати десять грошей за погром и похороны этих засранцев. Потом сменишь трактир, и мне плевать, что другого здесь нет — за этими ублюдками придут их дружки, а мне не хочется, чтобы мои люди вытаскивали отсюда кишки ещё двух-трёх упырей, среди которых уже будешь ты.

— Я не могу заплатить, — сухо произнёс убийца, стискивая зубы и зло щуря глаза.

— Коль хотел плыть на другой берег, сможешь, — обрезал трактирщик. — А будешь брыкаться, ребята тебя махом успокоят. — Он кивнул на трёх вышибал, толпящихся у входа. Вид у тех был скорее кислый, всё-таки противник их ожидал не промах, но самый крупный всё-таки покивал и поправил пояс, на котором висел устрашающих размеров кистень.

Велион прочистил горло и коротко сказал:

— Я заплачу.

— С чего бы это? — усмехнулся убийца, пристально глядя на могильщика холодными карими глазами чужака с континента — большая часть островитян отличалась голубыми, серыми и зелёными глазами. Да и темноват он был для того, чтобы его можно было перепутать с бледными и светловолосыми местными.

— Потом, — ответил Велион. — За коновала так же плачу я. И набейте-ка сумку побольше едой и выпивкой, — добавил тотенграбер, сверкнув в руке золотой монетой достоинством в полмарки.

Они молчали всё время. Не перемолвившись ни словечком, добрались до удалённого утёса на берегу, молча собрали дрова, не издав не звука, нанизали выпотрошенную рыбу на тонкие палочки, кивнув друг другу, выпили самогона и набросились на немного недожаренные морепродукты, от которых могильщика уже порядком тошнило.

— Ненавижу рыбу, — сухо произнёс охотник за головами, выбрасывая кости в костёр.

— Угу, — кивнул Велион.

— Ты не местный.

— Ты, как я вижу, тоже.

Убийца пожал плечами и снял с костра ещё порцию рыбы.

— Скважечник? — так же неэмоционально спросил он.

Скважечниками называли убийц, работающих кинжалом и ядом, а не "честной" сталью. "Ночные убийцы женщин и детей", — поговаривал Халки. "Трусливые ублюдки, — кивал Дерьмовый материал. И добавлял: — Но талантливые".

— Угадал.

— Стренле.

— Велион.

И снова оба замолчали, набивая рот рыбой и зелёными луковыми перьями. Наконец, Стренле отложил палочку с недоеденным куском и придвинул поближе бутылку с самогоном.

— Здесь только выпивку из рыбы не делают, — сказал он, разливая самогонку по стаканам. — Тесто, десерты, даже, блядь, приправы из рыбы. Я бы правую руку отдал за жаркое из свинины, но разводить свиней на островах слишком дорого, практически по весу серебра. Поэтому свинину жрут только очень богатые кланы. То же и с говядиной. А козлятина достала не меньше, чем рыба. Молоко у коз вонючее, мясо жёсткое — им приходится скакать по скалам, чтобы добыть себе пожрать — и тоже воняет. На востоке, говорят, разводят ещё и баранов, но баранина мне не нравится ещё с материка. Хотя, сейчас я бы много заплатил и за баранину. Много, но всё же не ту цену, что назначена за неё в трактирах. Зато как мы отъедаемся мясом, когда птицы летят на острова, чтобы отложить яйца… Беги отсюда, Велион, беги, если есть возможность. Поверь, отвратная местная жратва далеко не худшее, что может быть на Островах Щита. Зима здесь начинается в октябре, а заканчивается в апреле. Чуть западней легче, на те острова сильно влияет Большое Южное течение, но туда лучше вообще не соваться — местные повёрнуты на состязаниях между кланами, любой человек, имеющий меч, рискует остаться где-нибудь на обочине с выпущенными кишками. А чего стоит их ритуальные самоубийства? Нет, скважечник, беги, здесь делать нечего. Я бы давно убрался отсюда, но не могу, слишком много золота стоит моя голова в Короссе и Горливе.

— Я тоже не могу бежать, — произнёс могильщик, когда Стренле замолчал, чтобы выпить самогон.

— Тебе же хуже. Не думай, что я сумасшедший, просто ты единственный, кто может меня понять: местным не пожалуешься на рыбу, они жрут её с рождения и до самой смерти. Они привыкли к холодному влажному ветру, к вечным туманам и дождям, к слабому вонючему пиву… — Охотник за головами снова на миг замолк, чтобы выпить. — Даже самогонка здесь слабая, а бабы плоские и холодные. Чёрт. Вот такое место — Острова Щита. И нет среди всех островов кучки камней поганей, чем Гроб. Особенно — последние три года. Зачем ты хочешь попасть туда?

— А ты зачем?

— Я там живу.

Велион кашлянул, раздумывая, стоит ему открыться или нет, и всё-таки решил рискнуть. Он молча вытащил из кармана свои перчатки и бросил на камни. На обычно бесстрастном лице Стренле неожиданно отразилась буря эмоций — слегка раздулись ноздри, дёрнулась правая бровь, а губы сжались так плотно, что превратились в ниточку.

— Как удачно сложились обстоятельства, — чуть дрожащим голосом произнёс охотник за головами. — Я прибыл на Истро, чтобы найти могильщика. Ты же хочешь посетить Шнок?

— Ну, если там есть другие могильники… — натянуто усмехнулся Велион. Его немного беспокоила реакция собеседника.

— Нет, других могильников там нет, — жестко сказал Стренле. — И я готов предложить тебе десять марок за то, чтобы ты проводил туда меня и ещё несколько парней.

"Вот ведь вляпался", — угрюмо подумал тотенграбер, беря стакан с выпивкой.

— Рассказывай, — коротко сказал он вслух.

Убийца опустил голову, видимо, раздумывая с чего начать. А может, рассказывать всё или нет. Пауза затянулась надолго, но он всё же заговорил:

— Всё началось лет пять назад, я тогда ещё вовсю принимал заказы от разведки Гризбунга, устраняя ненужных людей и шпионов. Остров Гроб тогда ещё был богат, на нём жило более трёхсот человек, занимающихся рыбалкой и разведением коз. Школа меча не отличалась особыми размерами, там обитало всего-то около двадцати учеников, но была довольно крепкой, даже с Истро прибывали желающие учиться, но брали далеко не всех. В общем, полная идиллия на небольшом отдельно взятом кусочке суши. Да и Р" коистрохонн, глава клана, тогда ещё оставался довольно крепки стариком в свои пятьдесят три года, это сейчас он пускает слюни и пытается оттрахать десятилетних девочек, по счастью нечасто и безрезультатно, иначе ему давно бы уже отвернули лысую башку. А ведь он — младший брат одного из самых могущественных людей на Истро… — Стренле неожиданно замолк и коротко хохотнул. — Люблю болтать, — сказал он. — Я даже стихи писал между заказами. Но сейчас не об этом.

Пять лет назад произошёл первый случай. Двое парней отправились к Шноку, чтобы выследить потерявшуюся козу. Шнок уже тогда был табу для обитателей Гроба, но пацаны на все запреты срали, сам понимаешь. В общем, потерялись они вместе с козой. За ними на свой страх и риск хотели отправить несколько мужиков, но Р" коистрохонн запретил. Позже он признался, что знал обо всём и раньше… Ладно, до этого ещё дойдём. Мальчишки не появлялись в деревне уже три дня, народ роптал, Р" коистрохонн орал на всех, но запрещал куда-либо идти. В сказку про злых духов, обитающих в могильнике, уже никто не верил, людям нужны были либо тела мальчишек, безусловно погибших, или голова Р" коистрохонна, всё-таки его за своего никогда не принимали, хоть он и вёл дела так, что я бы лично вручил ему герцогство.

Но всё разрешилось само собой, когда мальчишки вернулись, причём с козой. Вопли радости, слёзы родителей, пьянка… Р" коистрохонн знал, что всё плохо уже тогда, но помалкивал: сам понимаешь, если бы он приказал сжечь чудом вернувшихся пацанов, его бы на месте разорвали. О том, что что-то не так поняли через неделю, когда оба вернувшихся ни с того ни с сего убили козу и начали жрать мясо сырым. При этом они забрались в бадью с водой, которую предварительно выставили на самый солнцепёк. Парни при этом будто начисто лишись памяти, не реагировали на оклики и напоминали скорее растения, поставленные в горшок. Когда одного из них насильно вытащили из бадьи и отобрали мясо, он не задумываясь пробил своему отцу шею растопыренными пальцами и набросился на него с целью продолжить трапезу. Пока его оттаскивали от трупа, кто-то повредил ему руку. Кровь парня была прозрачной, как берёзовый сок. Тут пацаны, вроде бы очнулись, начали нормально разговаривать, но, наконец, появился Р" коистрохонн, он и рассказал остальным о Шноке.

Оказалось, что табу установили не просто так: лет за сорок до этого на Гроб заплывал могильщик. Из могильника он вернулся через три дня, хотя обещал, что управится до вечера, а вернувшись, набросился на девушку, но не для того, чтобы оттрахать… — Убийца приостановился и прочистил пересохшее горло.

— Да я догадался, — вставил Велион, пихая рассказчику в руку стакан с самогоном. Сам он во время рассказа уже трижды приложился к бутылке и, с учётом выпитого ранее, порядком захмелел.

— А вина нет? — спросил Стренле, выпив.

Могильщик пошарив в сумке, которую ему дали в таверне, и действительно извлёк бутылку вина, хотя и не заказывал из выпивки ничего, кроме самогона.

— Я стащил, пока коновал меня заштопывал у стойки, — пояснил убийца. — А потом сунул тебе в сумку. Хорошее вино, с материка. Хотя, местная брага не так уж и плоха, но вином её всё-таки не назовёшь. Это в качестве благодарности.

— А раньше-то сказать не мог? Островное пиво — дерьмо полное, брагу пробовать я не рискнул, а вино с материка, которым я бы и ноги не мыл, стоит четыре марки, потому я и взял самогон — он везде одинаковый.

— Всё равно самогон на материке лучше.

— Выпьем.

— Выпьем. — Стренле одним глотком осушил стакан и, проглотив, поцокал языком. — Хорошее, зараза.

Велион кивнул, хотя вино было посредственным. Впрочем, через пару лет и он будет ценить даже такое дерьмо только за то, что его делали из винограда, а не из клюквы или одуванчиков.

— На чём я остановился? — спросил бывший охотник за головами.

— На могильщике, — ответил Велион, вздрогнув. Оказывается, они снова довольно долго молчали, думая о своём. "Наверное, Стренле вспоминал материк", — подумал тотенграбер.

— Точно. Так вот, когда могильщик набросился на девушку, все сбежались на крики. Но оказалось, что тот уже ободрал её лицо — голыми руками ободрал — и жрёт. Его попробовали убить, но на удары мечей он срал. Прежде, чем его изрубили в щепки, он успел прикончить троих, и всё ещё шевелился, хотя от его головы не осталось практически ничего, наконец, его догадались сжечь, и горел "могильщик" как сырое дерево. Дело потом забылось, но каждый следующий глава клана передавал своему приемнику эту историю, и табу соблюдалось.

Р" коистрохонн рассказал это людям, растений, принявших человеческий облик, сожгли и об этом деле забыли, только теперь к могильнику никто не совался. Но забыли только до следующего лета.

На этот раз тоже пропали два пастуха, но уже на большом удалении от Шнока. Вернулись они опять через три дня. Рассказали что-то о том, что один из них провалился в какую-то яму… Но Р" коистрохонн им не поверил и приказал проверить. Конечно же, вернувшиеся уже не были людьми. Их сожгли, но в этот раз народ не успокоился, ведь весь остров стал опасен. Нападения учащались, причём, как ты понимаешь, теперь они происходили на любом уголке острова, и, наконец, об этом прознали люди извне. Гроб в одночасье стал островом изгоев, больше с жителями никто не торговал, в школу меча перестали проситься ученики с Истро, хотя в этот момент учителя были готовы брать каждого желающего… Как раз в это время и я приплыл туда, наверное, с последней лодкой торговцев. Видишь ли, меня нашли даже здесь, и Гроб показался мне отличным вариантом… Что ж, в чём-то я был прав: убийцы меня не достали.

Теперь на острове живёт сто двадцать человек. И каждый из этих людей вот-вот сойдёт с ума: приходится проверять каждую козу в стае, охотиться и рыбачить группами по семь-восемь человек. Р" коистрохонн фактически обезумел, потеряв единственного сына, с его делами управляюсь я.

И две недели назад я решил рискнуть. Собрать всех крепких мужчин и идти на могильник, чтобы покончить с этой заразой… или чтобы она покончила с нами. Но чтобы увеличить шансы на успех я решил нанять могильщика. Сюда-то меня отвезли свои, но ребята потом едва унесли ноги, как только местные узнали, что они с Гроба. Я едва ушёл от погони и начал искать могильщиков. Я встретил троих, но двое отказались, а третий потребовал пятьдесят марок, причём, обязательно вперёд. Я его убил. Да и не походил он на настоящего могильщика.

Стренле замолчал, давая понять, что рассказ окончен. Велион тоже помалкивал, катая по небу вино. Наконец, бывший убийца сказал:

— Может, ты встречал эту гадость раньше?

— Встречал ли я разумные растения, которые могут принимать облик людей вместе с воспоминаниями? Поверь, я видел многое, но о таком даже не слышал, а уж слышал я столько… — тотенграбер снова замолчал.

— Ты согласен ехать завтра со мной на Гроб? Правда, тебе придётся заплатить половину цены за лодку, но когда дело будет сделано, я возмещу все расходы.

— А если я погибну, деньги мне не понадобятся, — усмехнулся Велион. — Я согласен, хоть я и понимаю, что это самоубийство. Так что давай-ка допьём вино, а потом примемся за бутылку самогона.

Стренле расплылся в абсолютно искренней улыбке.

Дождик моросил, не прекращая, от чего Велиону время от времени приходилось вычерпывать скопившуюся на дне лодке воду. И дело было не в том, что утлое судёнышко могло пойти ко дну — дождевой воды для этого всё-таки набиралось недостаточно — а в том, что единственная скамья досталась гребцам, а сидеть с мокрым задом не хотелось совершенно. Впрочем, он и так промок и, кажется, навсегда провонял рыбьими кишками.

Стренле тихо насвистывал что-то себе под нос, с тоской глядя на приближающийся остров. Велион и сам довольно долго рассматривал берег, тёмный лес, начинающийся практически сразу за полосой песка, и возвышающиеся в центре острова скалистые холмы, но ничего необычного не увидел. Обычный кусок суши, кажущийся мрачным из-за плохой погоды. Хотя, дело было, к сожалению, не только в дожде. Тотенграбер не знал, чего ждать от этого берега. Кажется, не знал этого и бывший головорез. Чего ждать ему? Надежду на жизнь или полный провал? Судя по всему, Стренле уже считал этот остров своим домом, а дом… всегда остаётся домом. Возможно, этот жалкий и одинокий кусок суши дал ему то, чего он был лишён всю жизнь — очаг, который можно считать родным, и людей, которых можно назвать семьёй и друзьями.

Могильщик поёжился, кутаясь в плащ. "Да, чёрт возьми, — угрюмо подумал он. — Я завидую человеку, которому вряд ли вообще можно позавидовать. Впрочем, у него есть шанс сохранить свой дом, а у меня…". Велиону совершенно не к месту вспомнились робкие руки Виллиты, её горячее дыхание на его коже, её тихий смех и тёплый, ласковый взгляд. Но если раньше воспоминания вызывали тоску и глухую от его бессилия ярость, сейчас Велион ощущал буквально физическую боль в сердце, которое, как ему когда-то казалось, замерло навсегда. "Мой дом, какой он? — тоскливо спросил себя Чёрный могильщик. — Это не школа убийц… а больше я нигде и не жил дольше четырёх месяцев. Нет… не правильно. Каким бы я хотел видеть свой дом? Огромный замок с башнями или небольшой домик на опушке леса? Много ли там живёт человек, что происходит там вечерами? Был бы я счастлив, находясь в нём? Или же наоборот, я не любил его, но всегда возвращался, потому что это дом, мой дом, мой… родной дом, где я знаю каждый уголок, и куда я могу вернуться в любой момент, и меня там примут. Я завидую Стренле? Конечно. Он видит свой дом, знает его. А я даже никогда об этом не думал.

И сейчас уже поздно…"

— Почему остров называется Гроб? — спросил тотенграбер у Стренле, чтобы отогнать тоскливые мысли.

— А кто его знает… — пробормотал тот, не отрывая пустых глаз от береговой линии. — Название, наверное, ещё довоенное. Быть может, из-за бухты на противоположном берегу, там есть залив, над которым нависает скала, и в этой скале пещера, формой напоминающая гроб. Когда-то туда приходили корабли с Восточного архипелага, но сейчас эти места недосягаемы — слишком близко Шнок. Я там даже ни разу не был.

— Ещё побываешь, — попробовал подбодрить бывшего убийцу Велион, который, казалось, совсем раскис, но тот лишь усмехнулся.

— Не стоит, брат. Я не загадываю наперёд и уж точно не питаю призрачных надежд. Если мне суждено там побывать, то так оно и будет. Просто надо приложить к этому максимум усилий.

Могильщик кивнул, не зная, что ответить.

— Усё! — неожиданно гаркнул один из гребцов, бросая на дно лодки весло. — Хер я дальше поплыву.

Второй выпускать весло из рук не торопился, но судя по виду, он всей душой поддерживал своего компаньона.

— Уговор был до Гроба, — напомнил перевозчикам Велион. — И мы заплатили вперёд всю сумму, как и было оговорено.

— Я не дебил, и копыта отбрасывать не собираюсь, — буркнул лодочник. — Хочите на Гроб — давайте вплавь. Я…

Договорить ему не дал Стренле. Бывший головорез ловко подпрыгнул на ноги, не качнув при этом лодку, и, выхватив из ножен фламберг, сунул его гребцу под нос. Но тот даже и не шелохнулся.

— Дальше я не поплыву, — с угрозой в голосе сказал лодочник. — А хочите драки, получите, — добавил он, похлопывая по тесаку, прислоненному к скамье.

Велион выругался про себя, лихорадочно раздумывая, что делать. Лодка была слишком маленькой, чтобы махать на ней длинными мечами, да и любое неверное движение могло раскачать её слишком сильно, а оказаться в одежде со всем снаряжением в воде ему не улыбалось — до берега ещё было около полумили.

Но всё решил Стренле. Он просто сделал шаг вперёд и снёс голову первому перевозчику, а после и не успевшему отреагировать второму.

— Как ты понял, это было ограбление, — сухо произнёс головорез, отирая кровь с меча. — Жертвам предлагают добираться до места назначения вплавь, что со всей поклажей сделать невозможно. Думаю, они бы легко нас убили, если бы я промедлил: драться на таком мелком судне слишком неудобно, а эти два парня явно в этом поднаторели. Что ж, придётся дальше грести самим, думаю, три марки хорошая цена за полмили.

— Ты и раньше собирался это сделать? — спросил могильщик, глядя на сухую и неприятную ухмылку, выбежавшую на губы Стренле.

— Я сразу понял, что они замышляют. Это твои деньги, брат, я ими распоряжаться не могу, по крайней мере, отдавать их двум проходимцам вроде этих. Бери весло, скоро будем дома.

Могильщик вынул весло из окоченевших рук второго лодочника и столкнул его тело со скамьи. Последнее слово, произнесённое Стренле, резало его сердце не хуже ножа.

Гружёные всем скарбом, что удалось найти на лодке и снять с трупов, могильщик и убийца вышли к высокому частоколу, окружающему деревню. Велион выдохнул и, сбросив на землю поклажу, уселся на свой рюкзак. Стренле предупреждал, что слишком активные попытки попасть за ограду могли привести к залпу из луков. Дождь продолжал моросить, но тотенграбер радовался и такому отдыху: сначала довольно долго пришлось грести, потом тащить за собой лодку, которую Стренле не хотел бросать из чисто меркантильных соображений, потом эту лодку разворовывать, раздевать трупы и, наконец, гружёным под завязку плестись около полумили до деревни. Поселение Стренле называл коротко — Плёс, видимо из-за местонахождения — оно располагалось между двумя пересекающимися потоками, которые здесь называли реками, могильщик же два ручья шириной менее двадцати шагов за реки не считал, но действительно крупные потоки здесь встречались только на крупных островах, но и они по ширине не превышали и четверти Крейны.

— Долго ждать? — устало спросил могильщик, угрюмо глядя на высокий частокол. Усталость его была связана скорее не с физическими нагрузками, а поганой погодой.

— Нас уже увидели, — буркнул Стренле. — Когда они выйдут, не рыпайся, даже если будут тыкать копьём в живот.

— Нас будут осматривать?

— Да. Если будешь вести себя спокойно, всё закончится пробой крови.

— Пробой? — переспросил Велион, но убийца не успел ему ответить. Деревянные ворота раскрылись и на утоптанную полянку, расположенную напротив ворот, высыпалось около десятка вооружённых мужчин. Помимо оружия у каждого было ещё и по факелу.

— Стренле, ты? — осторожно спросил один из мужчин.

— А кто ещё? — хмыкнул бывший головорез.

— Кто с тобой?

— Могильщик.

— Покажи кровь.

Стренле тяжело вздохнул и, вытащив из кучи добра коротки нож, провёл лезвием по тыльной стороне ладони. Убедившись, что его кровь имеет красный цвет, тот же мужик кивнул в сторону могильщика:

— Теперь он.

Велион молчком взял у Стренле нож и повторил процедуру.

— Красная, — облегчённо произнёс глава отряда. — Стренле, это правда могильщик? У нас действительно появился шанс?

— Правда, — буркнул Велион, поднимаясь с рюкзака. — Промокший и голодный могильщик, который жутко хочет выпить. А если он этого не сделает, шансов у вас нет никаких.

— Теперь ты гость, — усмехнулся Стренле. — Последний за долгое время, так что выпивки будет море, да, Цурон?

— Выпивка и лучшие блюда, — кивнул тот мужчина, что вёл переговоры. — Чёрт возьми, у нас действительно появился шанс. Ребята, забираем шмотки.

Велион отдал свой рюкзак суетливо протянувшему руки мужику. "Появился шанс, — угрюмо подумал он, глядя на явно взбодрившихся и повеселевших островитян. — Хотел бы я сказать так же".

За воротами стояла настоящая толпа, хотя могильщик и не понимал, как такая уйма народа, среди которого были ещё и дети, смогла собраться так тихо, что он не услышал. Велион, озираясь, шёл сквозь толпу. Усталые испуганные лица, тусклые глаза… Могильщику будто бы передалась тоска и безысходность, исходящая от каждого из жителей Плёса. Когда же по толпе прошёл говорок о том, что спутник Стренле — могильщик, глаза некоторых начинали гореть огоньком, на лицах начала появляться надежда, движения, скованные и исполненные усталой обречённости, становились более живыми.

Но самому тотенграберу, впитавшему в себя безысходность, от этого легче не становилось. В жителях Плёса проснулась надежда, и это надеждой был он, могильщик, от чего ему становилось ещё хуже. Он не верил, что оправдает эту надежду.

Чёрт возьми, а зачем он тогда сюда плыл? Чтобы погибнуть? Чёрта с два! Он выбирался из таких передряг, что самому не верилось, и приплыл на Гроб, чтобы подарить надежду этим людям, дать им шанс выжить. Разве стоит раскисать сейчас?

"Это усталость, — угрюмо подумал могильщик, твёрдо глядя в глаза пятилетнему мальчишки, наблюдающим за ним с раскрытым ртом. — Поганая погода и смертельная усталость. Ничего, мальчишка, всё будет хорошо и у меня, и тебя, ведь твоя мама только что сказала тебе, что этот дядя пришёл спасти вас, значит, так и будет".

— Пива, вина! — орал позади могильщика Стренле. — Самых жирных козлят! Сегодня пируем!

Велион повёл плечами и поднял голову. Тучи на севере рассеялись, пропуская сквозь себя солнечный свет. Пусть ещё холодно, пусть идёт дождь, но солнце вот-вот выйдет. Возможно, Стренле, приведший в Плёс могильщика, был для этих людей солнцем, ещё не вышедшим, но готовым сделать это.

Пусть будет так. А могильщик сделает всё, что возможно в его силах, чтобы это солнце взошло.

Велион с головой окунулся в бадью, чувствуя, как горячая вода поглощает его, разгоняет тоску и разогревает всё тело. Возможно, причиной этого разогрева была бутылка самогона, выпитая им со Стренле перед баней, но купаться в горячей воде всё равно более чем приятно.

Могильщик вынырнул и, отерев мокрое лицо ладонью, расселся в бадье. Стренле молча кивнул в сторону раскалённых камней, спрашивая поддать ещё пара или нет.

— Не надо, — сипло ответил тотенграбер. — Уже достаточно.

— Не любишь горячую баню?

— Не очень.

Головорез кивнул и, усмехнувшись, сказал:

— Я бы позвал кого-нибудь из незамужних или овдовевших женщин для тебя, но моя жена — дочь Р" коистрохонна, так что люди не поняли бы. К тому же, она ещё и редкостная ревнивица, а звать её сюда… сам понимаешь. Но ночью я пошлю к тебе кого-нибудь посимпатичнее.

— А здесь много вдов? — спросил Велион, благодарно кивнув.

— Довольно много. В деревне сейчас живёт около ста двадцати человек, из них здоровых мужчин в возрасте от шестнадцати до сорока пяти всего восемнадцать человек. Женщин в том же возрасте почти сорок. Остальные — старики и дети, в основном старики, да ты и сам видел. Сейчас не время рожать, но всё-таки иногда случаются и роды. Рожают в основном вдовы и незамужние, причём, мне пришлось долго убеждать замужних женщин, чтобы те не оставались без внимания мужчин. Многие всё равно не согласились, нравы здесь строгие, но благодаря этому парни, которым лет по четырнадцать, рады-радёшеньки — больше некоторым вдовам идти некуда. Так что ты без бабы не останешься.

— Да я не об этом. Ты говорил, что здесь жило около трёхсот человек. Неужели все остальные погибли?

— Гибли в основном подростки, отправившиеся на охоту или за грибами. Дело в том, что три года назад народ бежал отсюда семьями. Бежал бы и дальше, но один из беглецов вернулся, он и рассказал, что выходцев с Гроба вешают и сжигают, не разбираясь, люди они нет. Это прекратило бегство…

— Это было правдой? — прервал собеседника тотенграбер.

— Практически, — пожал плечами Стренле, на его губы выползла неприятная усмешка. — Несколько семей, сбежавших на Истро, действительно казнили. С другими, особенно теми, что бежали в самом начале, всё нормально, но… сам понимаешь, мне нужно было остановить людей, хотя бы для того, чтобы оставшиеся здесь старики смогли жить. Тем более, сейчас бы беглецов убили немедля. На Гроб можно попасть, и за большие деньги, но выбраться отсюда… Но тогда дело было не только в этом: ещё меня испугало поведение некоторых. Понимаешь, клан — это не просто деревня, это что-то вроде большой семьи. Мы делим урожай и добычу на всех, причём, делим честно. Если человек из-за несчастного случая стал инвалидом, о его семье заботятся, кормят его самого. Осиротевших детей берут к себе желающие, причём, желающие всегда найдутся. Здесь нет богатых и бедных, все живут одинаково. Конечно, воинам достаётся больше, но на то они и воины. Учителя получают больше, но всё-таки вряд их можно назвать богатыми среди бедных, а скорее лучшими среди равных. Не слышал такое выражение?

— Нет. Кажется бредом, но если это работает…

— Работает. Не так хорошо, как звучит, но всё же. Когда же началось всё это… Люди, которые десятки лет жили пусть и не душа в душу, но как единое целое, стали вести себя… как люди на материке. Каждый стал за себя, стариков и сирот побросали, спасая свою шкуру… Из-за этого возникло много проблем. Когда работников стало меньше, появились проблемы с пищей… Две зимы назад от голода погибло больше двух десятков детей, сирот в основном, но людьми они этого не перестают быть, ведь так?

— Конечно.

— В общем, я это остановил. Сейчас всё немного утряслось и, думаю, мы сможем встать на ноги, когда удастся уничтожить причину наших проблем. Но всё равно пройдут годы, прежде, чем нам удастся заявить об этом, иначе остров захватят. Я уверен, что найдётся какой-нибудь предприимчивый глава клана, который решит, что ему не помешает лишняя сотня рабочих рук.

— Ты не собираешься меня отсюда выпускать? — медленно спросил могильщик, глядя в глаза Стренле.

— Брось, — махнул рукой бывший головорез. — Выбросим тебя ночью где-нибудь подальше от портов, да и всё. Если ты, конечно, не захочешь остаться.

— Не захочу, — покачал головой Велион.

— Выбор твой. Что, пойдём пировать? Кажется, всё уже готово.

— Подожди. Ты говорил, что кто-то сбежал, кто-то погиб… Но кого тогда вы боитесь? Кто ворует людей? Кто их убивает? Ведь, как я понял, та… штука, что меняет людей, из могильника не выползает? Тогда вам просто не надо приближаться к Шноку?

— К сожалению, некоторые просто пропали. Чёрт его знает, кто был первым, но в итоге, после того, как мы сосчитали погибших и бежавших, вышло восемь человек, трое парней и пять девушек. Всем в то время было до шестнадцати лет. Это значит, что есть кто-то ещё, но не думаю, что их больше дюжины. Наших сил должно хватить для того, чтобы покончить с ними и сжечь ту тварь, что сделала их такими. Теперь всё?

— Да, пошли.

Велион выбрался из бадьи и облил разгорячённое тело прохладной водой. В голове, затуманенной самогоном, наступила кристальная ясность. Могильщик почувствовал зверский аппетит, несмотря на то, что он меньше часа назад сжевал приличный кусок солонины.

— Пива? — спросил Стренле, заглядывая в дверь. Он, уже одетый в нижние штаны и рубаху, стоял в предбаннике. — Кто-то принёс жбан.

— Не откажусь. Посидим здесь? Что-то я перегрелся.

— Да, посидим. К тому же, столы ещё не накрыты.

Велион выскочил в прохладу предбанника и, одевшись, уселся на скамью. Головорез протянул ему кружку, аппетитно прикрытую шапкой пены. Пиво было слабеньким, но хоть прохладным, большего пока могильщику и не надо было.

— Всех запомнил? — спросил Стренле.

— Р" коистрохонн — лысый старик, Е" сиистрохонна — твоя жена, парень, что проверял у нас кровь, кажется, Цурон. Больше никого не знаю.

— Этих троих тебе и надо запомнить. С остальными познакомишься на пиру, а с бабой в постели. Цурон, кстати, очень толковый парень, моя правая рука.

— Запомню.

Дверь предбанника отворилась, и в щель просунулась голова мальчишки.

— Госпожа Еси просила передать, чтобы вы одевались, стол скоро будет, — протараторил паренёк и смылся, оставив дверь приоткрытой.

— Уф, — тяжело выдохнул Стренле. — Пойдём, брат.

Велион кивнул и, допив пиво, поднялся со скамьи. Пиво никак не приглушило сосущее чувство в животе, так что мальчуган прибежал вовремя.

Могильщик тяжело грохнулся на кровать прямо в одежде и принялся стягивать сапоги. То, что ему выделили целый дом, вряд ли можно считать роскошью — слишком много пустых чёрных окон он видел на короткой улочке. Возможно, когда-то и в них загорится свет, но надеяться на это в ближайшие годы бесполезно.

С трудом стянув сапоги, Велион снова повалился на кровать, намереваясь спать в одежде. Всё-таки он порядком перебрал, и одежда для него сейчас была просто непреодолимым препятствием.

Пир, мягко говоря, был убог — рыба, козлятина и овощи. Зато выпивки было предостаточно. Стренле объяснил это тем, что пить было просто некогда: взрослые мужчины постоянно работали в поле, рыбачили и охотились, помимо этого им постоянно приходилось стоять на часах, особенно ночью. Велион познакомился с женой Стренле, сухощавой, но симпатичной женщиной с сильным характером, и, конечно, главой клана — Р" коистрохонном, выжившим из ума стариком, свалившемся под стол к собакам после первого же стакана браги. Впрочем, жители Плёса посчитали это за удачу. Главу клана не ненавидели, а скорее презирали, как блаженного или маленького ребёнка. Впрочем, таковым Р" коистрохонн и был уже пару лет.

Плевать… не ради него Велион пойдёт в могильник, а, например, ради той рыженькой, которая недвусмысленно предложила ему во время пира придти к ней в гости и осмотреть спальню. Вспомнив, что Стренле обещал ему женщину, тотенграбер уселся на кровати, стараясь сосредоточить взгляд на двери. Вот так, сидя на кровати, он и заснул.

Проснулся могильщик ещё затемно. Пошевелившись под одеялом, он понял, что рядом кто-то есть. Видимо, этот кто-то раздел и уложил его спать.

— Проснулся? — раздался рядом тихий и приятный женский голос.

— Угу, — неуверенно промычал тотенграбер, облизывая пересохшие губы. — Долго я спал?

— Пару часов. Зажечь свет?

— Угу.

Девушка выскользнула из-под одеяла и некоторое время шуршала у стола, видимо, разыскивая огниво. Когда зажёгся свет, Велион понял, что перед ним не та рыженькая, что предлагала ему посетить её спальню. Девушка, стоящая в свете лампы, была светловолоса и невысока, но неплохо сложена, несмотря на юность.

— Сколько тебе лет? — спросил Велион, садясь на кровати.

— Семнадцать.

— И ты…

— Да, я, — немного резко ответила девушка. Но, как могильщик понял, эту резкость вызвали скорее страх и волнение, чем неприязнь. — Здесь нет мужчин, подходящих мне по возрасту, и мне уже почти два года приходится ждать, пока кто-то из парней достигнет совершеннолетия.

— Не бойся. Если ты не хочешь…

— Я сама пришла сюда, — твёрдо ответила девушка.

— Как тебя зовут?

— А тебе есть до этого дело?

— Есть.

Островитянка склонила голову. Могильщику показалось, что она сейчас заплачет. Но девушка подняла голову и тихо сказала:

— Илея. — Она подошла к кровати и села, прижавшись своим плечом к плечу Велиона. — Хочешь пива? Господин Стренле сказал принести тебе жбан.

— Да, пожалуйста.

Илея поднялась с кровати. Велион тяжело сглотнул. Он чувствовал, как дрожало плечо девушки. Она его боится? Но почему тогда не уходит? Чёрт бы побрал Стренле, приславшего ему эту девушку, лучше бы отправил ту рыжую. Но Илея говорит, что она здесь добровольно…

Тем временем островитянка уже налила пиво и, протянув могильщику кружку, глотнула из своего стакана. Велион молча смотрел на неё, утоляя жажду. От пива он снова почувствовал опьянение, но всё же не такое, как это было вечером.

— У меня нет жениха, а возможно и вообще не будет, — неожиданно произнесла Илея. — Вряд ли кто-то возьмёт в жены… пользованную. Но… скажи, ты действительно веришь в то, что всё наладится?

— Да, — солгал могильщик, чтобы хоть немного успокоить девушку.

По щеке девушки побежала слезинка.

— Моих родителей убил один из… этих, — сказала она. — Три с половиной года назад. И больше всего на свете я хочу, чтобы вы сожгли их, сожгли всех. И если это поднимет твой боевой дух или сделает нас для тебя не чужими, то я готова всю жизнь ходить в девках.

— Подожди… — пробормотал Велион. Он чувствовал себя идиотом. Совсем не таких разговоров он ожидал перед сексом. Но Илея уже шагнула к нему, прижалась всем телом и поцеловала, неумело, но жарко. Её руки прошлись по спине могильщика, а после скользнули под одеяло.

Месть… жизнь… Велиону стало плевать на всё. Он обнял Илею и опрокинул её на кровать.

Два жгута обвили ноги могильщика, ещё два схватили руки. Его лицо будто окунулось в свежую пахучую траву, но из травы неожиданно выскочили три присоски, две из них проникли ему в ноздри, а третья старалась влезть в рот, но могильщик, крепко стиснувший зубы, не сдавался.

Его ноздри буквально разрывались, в глубине головы горячей смолой разливалось нечто, лишающее сил и подчиняющее своей воле. Велион замычал сквозь стиснутые зубы и задёргался, но без толку. Рядом глухо вопил и дрыгался кто-то ещё, тотенграбер чувствовал это так, будто они были единым целым.

Но это продолжалось недолго.

Продолжающий борьбу человек, наконец, остановился, и Велион почувствовал, что силы покидают и его.

Рот медленно раскрылся и что-то твёрдое, но гибкое проникло ему в глотку.

Он умирал, медленно, но верно. Что-то высасывало его силы, одновременно накачивая чем-то чуждым его организму. Тело сопротивлялось, жижа, которой его накачивали, лилась изо рта, ноздрей, не до конца запечатанных присосками, даже ушей, не говоря уже о местах, что были ниже пояса.

Жизнь мелькала перед ним бесконечной чередой картинок.

… Карпре нагло усмехался ему в лицо…

… Элаги резко выгнулась и застонала, сжимая его бёдра своими…

… Альх выл, извиваясь от боли, причиняемой ему горящим комком…

… ловушка, которую он неудачно дёрнул, взорвалась, опаляя лицо. На него сверху упали балка, ногу пронзила боль…

… над ним стояли, склонившись, собачья морда, свиное рыло и лошадиная голова…

… Губы Илеи были мокрыми и солёными от слёз. Велион легонько оттолкнул её и, улыбнувшись, легонько щёлкнул её по носу. Девушка тихо хихикнула сквозь слёзы, утирая лицо ладонью.

— Пошли, — с натянутым весельем произнёс Стренле.

Кто-то из собравшихся баб, не в силах больше сдерживаться завыл в голос, прощальная церемония сразу стала похоронной.

— Я вернусь, — коротко сказал могильщик Илее. Та спрятала лицо в ладони и, разрыдавшись, убежала. "Вот дурёха, — угрюмо подумал тотенграбер, поднимая с земли связку сухого хвороста. — Неужели влюбилась? Глупышка, она же должна была понимать, что я не останусь в любом случае… А если не понимала?".

Велион сплюнул на землю и поправил плащ. На душе скребли кошки, сердце тяготили дурные предчувствия. Да ещё этот чёртов бабий вой…

— Ну, выходим? — угрюмо сказал он, оглядываясь на остальных. Ему в ответ глянули пять пар мрачных глаз. Нет, не с таким настроением идут в поход. Но это понимал не только могильщик.

— Пошли, — рявкнул Стренле. — Отлипли от бабьих юбок и пошли! Чёрт возьми, вы как в боевые плаванья выходили?

Его послушали, пусть и нехотя. Отпустили баб, начали подбирать охапки хвороста и бочонки с маслом, перевязанные ремнями, чтобы их можно было нести за плечами. Велион, ещё раз сплюнув на землю, вышел из раскрытых ворот, не дожидаясь остальных. За ним сразу последовали Стренле и Цурон, который вообще-то должен был оставаться в деревне.

— Может, мне всё-таки с вами? — угрюмо спросил он уже в двадцатый раз за утро.

— Нет, дружище, ты нужен здесь, — в двадцатый раз ответил ему Стренле. — Мало ли сколько нас не будет. В случае чего… — Убийца замолчал, опустив голову. Глядя в землю, он похлопал Цурона по плечу и догнал могильщика, который медленно ковылял по тропе, ведущей на восток, к Шноку. Головорез некоторое время шагал рядом молча, но наконец заговорил: — Вчера ты ничего не сказал про наш план.

Велион усмехнулся краем рта.

— Я мало что знаю, так что вряд ли моё мнение что-то значит.

— И всё же?

Могильщик тяжело вздохнул.

— Добраться до твари, разлить вокруг масло и насыпать пересушенного хвороста, а после поджечь, — медленно проговорил он. — Я должен провести вас до места, ждать вашего возвращения и вывести из могильника. Мне этот план кажется полным дерьмом. Но, повторяю, я не знаю ни хрена.

— Думаешь, мы знаем? — хмыкнул Стренле. — Быть может, это большое дерево, но, мать его, такое дерево может запросто оказаться весьма прытким, так что план я составлял для них, — он мотнул в сторону плетущихся позади островитян, — а вообще я собирался сориентироваться на месте. Такой план тебе подойдёт больше?

— Я это предполагал. Так что от этого твоего плана несёт дерьмом не меньше.

— И что же ты предлагаешь?

— В том-то и дело, — тяжело вздохнул Чёрный могильщик. — В том-то и дело…

… - Шире надо глотку вскрывать, понял? Вот смотри, так ты лишь резанул ему по кадыку. Он, конечно, умрёт, но будет делать это долго, да ещё и брыкаться. Режь от уха до уха, чтобы зацепить артерии вот здесь и здесь. Возьми другой труп и повтори. Что, кончились? Тогда сбегай к Халки, он выдаст кого-нибудь из обречённых в младшей группе. Ну, оглох что ли? Давай-давай, да пошустрей…

… Вкус молока на губах, что-то большое и родное прижимает его к себе, их сердца бьются в унисон. Кто-то другой, тоже большой и родной, гладит его по голове, ему хорошо и спокойно…

… - Карпре, сука! Я тебя из-под земли вытащу, если ты меня не заберёшь!..

… - Блядь! Шустрый, попался. Смотри, Велион, кровь мне пустил. Мне, Валлаю, лучшему из лучших охотников за головами!..

… Ноги вязнут в холодной грязи, дует холодный ветер. Он одинок, пуст, как всё вокруг, но продолжает бесцельно брести вперёд…

… - Дерьмо, — бурчит он, поднимаясь с колен. — Могильник пуст, сняты все ловушки, но золото валяется, вот смотри.

— Вижу, — кивнул Стренле. — Как ты думаешь, что это значит?

— А сам-то как? — хмыкнул Велион, пиная рассохшуюся балку. — Кто-то очищал себе выход к деревне. Причём, не стесняя себя в средствах: вот эта груда мяса, судя по костям была человеком, но больше костей коз, зайцев, лис. И, как я понимаю, эти животные лезли на рожон как будто бы по своей воле, хотя уж кто-то, а животина магию обычно стороной обходит за милю.

— Думаешь, с ними произошло то же, что и с людьми из Плёса?

— А уж это не мне решать, — усмехнулся могильщик. — Но предчувствие…

— Про предчувствия лучше помолчать, — резко оборвал его головорез, кивая в сторону приближающихся деревенских. Они всю дорогу плелись позади, а когда Велион и Стренле вошли в ворота могильника, вовсе затормозились. В общем, боевого настроя никто из них не выказывал, тотенграбер уже начал жалеть, что с ними не пошёл толковый и шустрый Цурон…

… - Велион, не шали! Беги сюда, мама даст тебе яблоко…

… струйка слюны изо рта Марвы стекает по его плечу. Ведьма крепко спит уже часа два, а саму Велиону не спится.

… преподаватель по ядоварению изгибается на столе, он неумело тискает её небольшую грудь, не зная, что делать дальше, но она начинает сама…

… Солнце угрюмо краснеет, заходя на закат. Стренле и остальных нет уже с четверть часа. Выругавшись, могильщик начинает спуск в подвал раскуроченной башни.

Судя по всему, эта тварь здесь. Пусть сюда вели все следы, но Велион всё же сомневался. Чёрт, что он делает? Если мужики не справились вшестером, то куда он один-то прёт?

Могильщик стиснул зубы и продолжил спускаться по лестнице. Здесь было темно и сыро, но слишком тепло для подземного помещения. Велион глубже втянул воздух. Пахло гнилью и… свежей кровью. Куда он, мать его, прёт?

Что-то неожиданно ударило его в спину. Как раз в этот момент тотенграбер поднял ногу, чтобы шагнуть, и ему не удалось удержать равновесие. С коротким криком Чёрный могильщик повалился на лестницу и покатился в низ. Боль пронзала его тело, но он даже не старался ни за что ухватиться, иначе, запросто переломал бы руки. Поэтому Велион продолжал скатываться вниз, сжавшись в комок.

Наконец, он тяжело грохнулся о пол. Сжавшись, могильщик некоторое время лежал, а после попробовал подняться. Удивительно, но это вышло, хотя в голове порядком шумело. Пошатнувшись, Велион шагнул вперёд, вглядываясь в полутьму комнаты, в которой он оказался.

Два жгута обвили ноги могильщика, ещё два схватили руки…

… Свиша, Элаги, Карпре, Истро, Епсхо, Илея…

Картинки начали меняться с головокружительной скоростью. Тело яростно пытало исторгнуть из себя нечто, медленно копошащееся в нём, горечь во рту стала просто непереносимой… Неожиданно картинки начали меркнуть, уходить, их заменяло что-то иное, чужие мысли, воля…

… Его не понимают, не слушают… Слепцы. Жалкие растяпы. Как они могут верить в то, что всё будет хорошо, что это всего лишь единичные очаги, и всё скоро образумится? Идиоты. Имп уничтожен, телами магов увешаны все деревья на дороге от Эзмила до Хельштена, Сердце Озера изолированно, оттуда нет никаких вестей уже больше восьми часов. Это конец. Конец магии, конец всего мира. Впрочем, чему удивляться? Это рано или поздно произошло бы, слишком много силы маги пытались сосредоточить в своих руках, слишком громко начали говорить о днях Йоля. Если бы местные узнали о тех экспериментах, которые он, Нолоон, проводил, то его бы растерзали вместе со всеми лаборантами. Быдло. Уроды. Кто они такие? Жалкие людишки, низшие существа. Материал, годный только на эксперименты. Трава под ногами.

Позади слышатся вопли. Кажется, догнали И" рлистропхака. Но глупый старикан не дастся просто так, слишком много крови на его руках, а значит, время ещё есть.

Перед глазами проносится череда ступеней. Бегущий толкает дверь и оказывается в лаборатории. Под ноги с тихим писком бросается Пёс. Тварь щерит клыки, протягивает руки с короткими коготками. Мерзкая тварь. Неудачный эксперимент. Швы до сих пор не зарастают, не помогает даже магия, человеческая плоть не приживается к собачьей. Со свиньёй было проще, но какой солдат их химеры, созданной из человека и свиньи?

Пинок отшвыривает Пса куда-то к пробиркам с мёртвыми зародышами, напоминаниями прошлых неудачных экспериментах, оставленных им. Сколько сил ушло на это… Но сейчас не до них. Не до четырёхруких людей с увеличенными мышечной массой и количеством серого вещества. Раздутые головастики с атрофированной второй парой рук, ни один из них не прожил дольше четырёх месяцев, а как раздражали их крики мук… Остался только один, последний, эксперимент. Но материала нет…

Мысль приходит быстро, и Нолоон понимает, что это неотвратимо. Что ж, так тому и быть. Он учёный, благодетель, несущий просвещение в мир, улучшающий его. А значит, жертвы неизбежны.

Надо сделать всё быстро. Запечатать вход. Хорошо, что ему удалось собрать в биологическом материале достаточно энергии (этот скот, именующий себя людьми, только на это и годен, пожалуй, энергетический ёмкости из кусков человеческой плоти — его единственный бесспорный успех), её хватит, чтобы сдержать любую атаку. Он окажется запечатанным здесь на несколько десятков лет, но это даже лучше, к этому времени всё утрясётся, его встретят в новом мире как благодетеля. О, как долго он этого ждал и как долго придётся ждать ещё. Но этого того стоит.

Короткие пассы руками. Дверь оказывается запертой непреодолимым энергетическим барьером. Печать получилась даже слишком сильной, за неимением центра скопления, которыми обычно выступают драгоценные металлы, она рассеется, но процесс будет долгим… Плевать.

Бегом, к дальней комнате подвала, туда, где стоят инъекции, где в питательном растворе живёт ЕГО зародыш. Раздеться, встать ногами в раствор, сделать большой разрез в животе. От магии, помогающей ему не отключится, подташнивает, боль прорывается через все наложенные барьеры, но он продолжает. Надрезы в кишечнике, печени, почках, сердце, лёгких. Копаться в своих внутренностях не так удобно и не так приятно, как в чужих, но сойдёт и так. Чёрт, нет времени вытереть от крови руки, всё скользит, кишки свисают чуть ли не до колен, но он стоит, магия действует. Вырвать глаз, оголяя зрительные нерв. Осколки линзы монокля колют пальцы, но боль, к счастью не чувствуется. Оправа вдавилась в глазное отверстие, но сейчас не до этого. Стесать щёку, кожу со скулы, виска, пробить височную кость коротким ударом. Хвала богам, что он такой искусный маг-медик, иначе это было бы невозможно. Последним движением перерезать спинной мозг между вторым и третьим поясными позвонками. Падение в тёплую вонючую жижу, боль, наконец, находит способ прорваться через все установленные барьеры, но всё уже почти закончено. Слабеющей рукой Нолоон хватает плавающую в питательном растворе тварь, отдалённо напоминающую осьминога, но имеющую растительное происхождение, и сажает себе в живот. Та сразу присасывается к внутренним органам, начиная перестраивать его тело.

Последний эксперимент оказался успешным. О, боги, как давно он этого ждал… Но работа ещё не завершена, у него есть база, есть оборудование. Он доведёт дело до конца.

И человечество будет облагорожено…

… Резкий рывок, потом второй.

Велион упал на колени, его вырвало кровью и чем-то горьким, по вкусу напоминающим сок одуванчика, потом ещё раз, а после начало рвать беспрестанно. Жутко заболел живот, но желудок продолжали терзать колики, руки сводило, в голове было пусто. Но он всё ещё жив.

— Да кто ты такой? — глухо взревел незнакомый голос. — Что ты?

Голова стала будто деревянной, из надорванных ноздрей хлестала кровь, ныли мгновенно затёкшие от сильного сжатия мышцы. Могильщик силился вдохнуть, но его горло каждый раз пронзала боль.

— Тварь! Что ты такое? — не унимался голос, в нём появились истеричные нотки.

Могильщик угрюмо смотрел на три безжизненно лежащие перед ним присоски. Они выглядели так, будто на них пролили кислоты.

— Тоже самое могу спросить у тебя, — с трудом поговорил Велион, с трудом поднимаясь на ноги. Но, выпрямившись, он сразу же упал на колени, извергая из себя очередной поток рвоты.

— Что ты? — уже тише повторило нечто, выползая из темноты.

— Могильщик…

— О-о, могильщики, от вас дурно пахнет. Пахнет чуждой кровью. Ну ничего, я найду как управиться и с тобой.

Велион молчал, изучая подвал, в котором он находился. Вокруг лежали нагромождения корней, уходящие в проломы в полу. Часть их шевелилась, опутывая три лежащие рядом фигуры. Ещё чуть дальше громоздилась куча изуродованных трупов. Их тела были изорваны буквально в клочья, головы некоторых лежали отдельно, измочаленные в кашу топорами, других фактически размазаны по полу и разорваны на куски. Оторванные руки, вырванные внутренности и совершенно неузнаваемые куски плоти, валяющиеся кругом, несли чёткие следы зубов. Боги, какой же должна быть ярость существ, сделавших всё это голыми руками?

Узнать кого-то в этой мешанине было просто невозможно. Пахло нечистотами и кровью, змеи кишок, растянутые по полу, перемежались зелёно-коричневыми корнями.

А рядом с ним…

— Не понимаю, о чём ты, — пробормотал тотенграбер, стараясь незаметно запустить руку в карман, где лежало огниво. Он поднял голову, но, увидев своего собеседника, сразу опустил её.

Нечто, разговаривающее с ним, видимо когда-то было человеком. Его голый торс, оплетённый чем-то вроде лиан, возвышался перпендикулярно земли, ниже пояса же чудовище представляло собой бесконечную мешанину корней и тех же лиан, между которыми слабо шевелились двое из команды могильщика. Их оплетали тёмно-зелёные щупальца, на концах которых располагались присоски, прижимающиеся к рваным ранам, источающим нечто вроде гноя. Тотенграбер готов был поклясться, что тварь питается, заживо переваривая людей. Кожу на плечах и шее монстра будто когда-то рвали на куски, но вместо красной человеческой плоти из ран торчала гниющая лоза, по форме напоминающая человеческие мышцы и артерии, медленно источающие гниль. Когда эта тварь была человеком, она лишилась половины лица — правые скула и часть лба были деревянными, глаз отсутствовал, а в дерево навечно вросла золотая оправа монокля. Часть черепа твари была скальпирована, из трещин в черепе извиваясь торчали мягкие зелёные отростки, на конце каждого из которых находилось нечто вроде бутонов ярко-фиолетового цвета.

— Ну, ты и урод, — пробормотал могильщик, твёрдо глядя в левый, совершенно человеческий, глаз твари.

— Смотря что понимать под уродством, — оскалил зубы монстр. — Для меня урод ты, проклятое дитя. Твоя кровь гнила и не поддаётся моему влиянию. Твои руки грязные, как будто ты демон, мучающий грешников в аду. Так кто ты, могильщик? Разве ты человек?

"Побольше, чем ты…". Его руки нашарили то, что он так долго искал.

— Говорю тебе в первый и последний раз, отпусти их! — рявкнул Велион, вытаскивая из-за пазухи огниво и поднимая его над горкой бересты, лежащей в луже масла, вылившегося из разбитой бочки.

— Нет! — взвизгнула тварь, неуклюже отпрянув назад. — Не делай этого!

— Опусти их.

Удивительно, но тварь послушалась. Корни, оплетающие три тела, отпрянули. С облегчением Чёрный могильщик узнал в одном из них Стренле. Головорез закашлялся, извергая из своего нутра кровь, разбавленную чем-то светло-зелёным. Велион заметил ранку около его уха, в ней что-то шевелилось. С нарастающим отвращением могильщик следил, как из отверстия выползает мелкая тварь, напоминающая человека. Его голова была того же цвета, что и бутоны на "волосах" чудовища.

— Стоять! — рявкнул тотенграбер просто так, тряхнув огнивом. Позади что-то отчётливо зашуршало, удаляясь. — Что ты хотел с ним сделать? — буркнул он, переводя взгляд на тварь. Надо тянуть время, пока кто-нибудь не очухается. Хотя бы Стренле, видимо, он находился под воздействием твари меньше времени, чем другие — они не подавали вообще никаких признаков жизни.

— Хотел сделать своим ребёнком, — словоохотливо ответило чудовище. В его голосе послышались убеждающие нотки. — Видишь ли, мне нужны дети, ведь я хочу создать свой мир. Пусть на этом маленьком островке, но он будет моим. Понимаешь, дитя с гнилой кровью, я хочу обеспечить существование моего вида. Я прочитал в твоих мыслях о крысолаках, так вот я хочу того же. Тихо и спокойно жить, и чтобы мне никто не мешал. Но эти людишки меня не понимают. Что для них этот остров? Что для человечества сто с небольшим человек? Десятки тысяч живут на этих островах и в десятки раз больше на материке. Что такое этот клочок вшивой земли? Отложи огниво, могильщик, умоляю. Подумай, что ты уничтожишь целый вид! Вид более сильный и могущественный, чем люди! Вот посмотри, — тварь осторожно схватила своими корнями одно из тел и ловко потащила к себе. — Я усиливаю каждую кость очень крепкой и гибкой древесиной. Эти люди остаются собой, могильщик! Их разум не тронут, всего лишь добавлено моё присутствие. Вот и всё. Я просто хочу жить, понимаешь? А это мои детишки…

— Которые жрут людей.

— Всем хочется кушать. Вот сегодня ты съел козлика, хи-хи, а завтра скушаешь рыбку. А они чем хуже? Убери огниво, дитя с гнилой кровью, и я тебя отпущу. Тебя и вот их. И вы просто уберётесь с этого острова, ведь это так просто. Быть может, кто-то погибнет, но разве стоит смерть нескольких жалких людишек выживания целого нового вида? Не ты создал меня, могильщик, я сделал это, и я буду решать, умирать мне или нет! Я создал себя! Создал своих детей! — изо рта твари, уже сорвавшейся на визг, начала брызгать слюна, смешанная с коричневой, почти переваренной, сукровицей. — Какое ты, жалкий человечишка, имеешь моральное право решать жить мне, высшему существу, или нет? Я облагодетельствую этот мир, принеся ему новую, куда более приспособленную к жизни расу! Сгинь с глаз моих, и я дам уйти этим людям, иначе…

Велион не ответил, он просто высек искру из огнива. Яркие красные звёздочки густо упали на разворошённую бересту, которая мгновенно полыхнула красным. Лицо могильщика опалило, он отшатнулся от разгорающегося огня, выхватывая из ножен меч. Два щупальца, метнувшиеся к нему, он практически инстинктивно разрубил, вывернув руку под практически немыслимым углом. Отступив, тотенграбер пнул в огонь ворох хвороста, сразу ему пришлось броситься вбок, уворачиваясь от нескольких корней, спешащих ухватить его за ноги. Чудовище взвыло, неуклюже отступая. Несколько его корней попало в огонь, что вызвало ещё один бешеный и истеричный крик. Корни рванули назад, монстр снова подался назад и рухнул, не удержав равновесия. Могильщик бросился в огонь и пнул полыхающий ворох хвороста в сторону твари. Связка развалилась, не долетев до твари, но горящие ветви упали на второй бочонок масла и другие кучи хвороста, разбросанные по полу. С шипением те занялись, завоняло горелой кровью. Тварь продолжала визжать, неуклюже извиваясь на каменном полу, её переломанные от паления корни, торчащие из щелей пола, подёргивались. Велион бросился вперёд, обжигая руки, ухватил две занявшиеся связки хвороста и бросил их на чудовище, с удовлетворением наблюдая, как медленно разгорается нижняя часть его туловища. Всё-таки дерево есть дерево…

Неожиданно что-то с диким воем налетело на него сзади, сбив с ног. Велион тяжело упал на пол, его дыхание перехватило. Извиваясь на полу, он заметил, как нечто, бывшее когда-то человеком, бестолково мечется рядом со своим прародителем, стараясь затушить всё сильнее разгорающийся огонь, причём, само оно этого огня боялось, как смерти. Восстановив дыхание, могильщик попробовал подняться на ноги, но бывший человек наткнулся на него, снова повалив на землю, тяжело ударив в челюсть ногой в изодранном сапоге. В глазах тотенграбера померкло, он тяжело задышал, чувствуя, как вонючий дым проникает в его лёгкие. Тяжело закашлявшись, Велион согнулся в клубок. Он умирал…

Рядом мелькнула ещё одна фигура. Мощным замахом меча с волнистым лезвием она снесла поднимающееся дитя твари, а после, бросив меч, подняла бочонок с маслом, уже окутанный огнём, и бросила на верещавшего монстра. Подняв меч, человек разрубил бочку, масло, разгораясь, разлилось по телу твари большой лужей. Сунув меч в ножны, человек подбежал к могильщику и, грубо закинув его на закорки, потащило прочь из подвала…

Велион пришёл в себя не сразу. Саднила обожженная кожа, досаждало неприятное чувство от мокрых штанов, кружилась голова. Тяжело сев, он огляделся.

Рядом сидел Стренле. Он угрюмо смотрел в красный от полыхающего огня проход в подвал.

— Уже с четверть часа, как перестало орать, — сказал головорез, смерив могильщика косым взглядом. — Долго мучилось. Впрочем, оно это заслужило.

— Угу, — тяжело промычал тотенграбер.

— Думаю, в обратный пусть отправимся завтра. Не хочу я обделавшийся возвращаться. Да и ночь уже скоро.

— Угу…

— Если хочешь, можешь остаться у нас навсегда. Мы тебе обязаны. Да и Илея будет рада… Не останешься? — последний вопрос из уст Стренле звучал скорее как утверждение.

— Нет. Но я останусь на некоторое время погостить, если ты не против.

— Конечно, нет. Мы тебе обязаны жизнью. Может, передумаешь?

— Нет.

Стренле угрюмо кивнул и снова перевёл взгляд на дыру в подвал.

— Я уж думал, что ты уйдёшь, — сказал он после паузы. — Больно складно эта тварь говорила про вид… и моральное право.

Могильщик сухо рассмеялся. Моральное право? Выживание вида? Ему было плевать на всё это.

— Я ждал, когда ты очнёшься. И… — Велион замолчал, не договорив.

"Я просто испугался", — закончил он про себя.

Глава 11. Песнь берсеркера. Старый учитель

Могильщик заворожено следил за тем, как точильный круг высекает из снопы искр из заготовки, которая уже через пару часов станет кривым кинжалом.

Его прибытие на Епсхо ничем не отличалось от первых дней на Истро: в двух стычках с местными задирами он одержал верх, а вот третья кончилась куда хуже — пьяненький старик, потребовавший у него уступить дорогу, хотя вокруг было довольно много пространства, оказался мастером драки на мечах. Быстро заработав рваную рану щеки, могильщик дал дёру. К счастью, старик оказался слишком пьян, чтобы гнаться за улепётывающим тотенграбером, да и свидетелей постыдного бегства не было, иначе убийство могильщика стало бы святым долгом каждого местного воина, но неприятный осадок на душе остался. Поэтому Велион решил заказать себе кинжал, которым умел управляться куда лучше, чем мечом. Всё-таки он скважечник, а не охотник за головами.

Вообще-то, кинжал уже почти был готов — рукоять, само лезвие, кузнецу осталось только наточить клинок. Велион мог бы уйти, чтобы устроится в таверне, но всё-таки продолжал следить за работой кузнеца: он заказал особую заточку лезвия, благодаря которой кинжал будет "гулять" по плоти, оставляя рваные раны, вызывающие гангрену. На эту идею его натолкнула та стычка со стариком — спустя неделю с момента драки рана на щеке едва-едва затянулась, хотя сильного воспаления и гноя пока не было. Могильщик надеялся, что и не будет, иначе дело обернулось бы гангреной, которая при местном климате могла свести его в могилу.

Сначала Велион хотел заказать панцербрехер, но, припомнив свои драки и кое-что подслушав, понял, что это бесполезно: несмотря на обилие железа на островах, в межклановых стычках один на один островитяне редко использовали доспехи, предпочитая драться "честно". Могильщик считал эти драки блажью, ещё большим идиотизмом был отказ от доспехов, но… что-то в этом было. Мрачное благородство, которое всё равно оставалось блажью. Но эта блажь может спасти Чёрному могильщику жизнь — кривым кинжалом он пользовался куда лучше, чем панцербрехером, всё-таки скважечников не слишком-то обучают к драке с закованными в латы рыцарями. Конечно, вероятность этого существовала, например, во время задания в каком-нибудь замке, но в этом случае облажавшийся скважечник, скорее всего, погибал, поэтому наставники большее внимание уделяли тренировкам, предназначенным для того, чтобы убийца не облажался. Вот поэтому Велион и остановил свой выбор на кривом обоюдоостром кинжале с длиной лезвия в две пяди.

— Хороший кинжал, — неожиданно сказал кузнец, это была его первая фраза после того, как он назначил цену за работу. — Собираешься кого-то убить?

— Такое ощущение, что это меня собирается кто-то убить с тех пор, как я прибыл сюда, — усмехнулся тотенграбер.

— А, ты с материка… — протянул мастер. Во время разговора он глядел исключительно на кинжал. — Давно прибыл?

— Давненько.

— И всё ещё жив?

— А чему ты так удивляешься?

Кузнец рассмеялся.

— Шучу я, — примирительно сказал он. — Видишь ли, не часто здесь встречаются пришельцы с материка. Я лично за всю свою жизнь видел четверых. Один из них, говорили большая шишка, ходил с кучей охраны, но он всё равно сказал что-то неприятное кому-то из местных шишек, так что его вынудили принять дуэль, в которой он, конечно же, погиб. Двух других я видел уже мёртвыми. Так что ты, считай, единственный живой. Хорошо дерёшься?

— Не дурно, — сухо отозвался могильщик. Разговор всё меньше и меньше ему нравился.

— И рассказать некому? — продолжал расспросы мастер.

— Не понял?

— Кто-нибудь из бросивших тебе вызов выжил?

— Нет, — и не моргнув глазом, ответил Велион.

— Это тоже не очень хорошо. Хотя, думаю, ты уже об этом знаешь. Чем сильней воин, тем больше других хотят потягаться с ним. Знаешь, — кузнец на миг перестал жать на педаль, приводящую в движение точильный круг, — я бы потягался с тобой, но у меня правило — не драться с клиентами… до тех пор, пока работа не закончена.

— Шутишь? — угрюмо буркнул могильщик. Драться с кузнецом ему не хотелось совершенно.

— Нет. Но больно меч у тебя хороший, такой просто так не достанется, а значит, ты крупная шишка, хоть и с материка. Ходишь один, значит, никого не боишься. А крупная шишка с материка, которая ещё никого и не боится… Даже не знаю. Скорее всего, ты матер меча, нанятый кем-то из местных глав клана, чтобы изучить новые приёмы ведения боя. Так что откровенно признаюсь тебе, что немного побаиваюсь. Или, быть может, ты хочешь со мной подраться?

Велион, клянущий на чём свет стоит щедрость Иргура и свою тупость, покачал головой.

— Вот и хорошо, — разочарованно протянул кузнец. — Но, подожди… — он на миг задумался. — Я признался тебе в своей трусости, значит, ты должен меня убить, чтобы смыть позор с себя.

— С себя?! — взорвался тотенграбер. Он опасался такого оборота ещё с самого начала разговора.

— Ну да… а, ты же с материка… Так вот, ты должен меня убить, чтобы смыть оскорбление, которое я тебе нанёс. Или покончить жизнь самоубийством, распоров себе живот, в качестве поблажки мне, ведь я могу ещё исправиться… — Кузнец неожиданно покраснел, а потом всё-таки не сдержал смеха. — Шучу я, — выдавил он сквозь смех, глядя на кислую физиономию могильщика. Во время этого приступа гомерического хохота кинжал в его руках не сдвинулся ни на йоту относительно вращающегося точильного круга. — Хотя, на самом деле ты бы убил меня, или нанёс бы мне тяжёлое оскорбление, которое пришлось бы смывать кровью, твоей кровью, всей моей семье. Трус, решившийся взять меч в руки, должен быть мёртв. А над тобой я шучу, к тому же, у вас на материке другие порядки. Но, кстати, ты мог бы избежать дуэли, если бы, например, у тебя было ранение, не позволяющее тебе драться. Щека не подойдёт.

— Кстати, — буркнул Велион. — Совсем забыл. Есть здесь приличный коновал?

— А что такое?

— Чирей, — скривился могильщик. — Пока сижу, забываю, а во время ходьбы болит ужасно. Чёрт, не понимаю, никогда этой гадостью не болел, а тут на половину ляжки вылез.

— Здесь более влажный климат, — кивнул мастер. — Того шишку, по-моему, оскорбили за уродливое лицо: он весь чирьями покрылся, с ног до головы. Оскорбление, сам понимаешь, надо смывать кровью. А где у тебя выскочил?

— На внутренней стороне правого бедра. А почему ты спрашиваешь?

— Вообще-то, я хотел стать лекарем, но отца покалечили, старшего брата убили, и мне пришлось следить за кузницей. Так что я помогу тебе, как только закончу с кинжалом. Ты пытался что-нибудь с ним делать?

Велион снова скривился.

— Печёный лук не помог, поэтому я пытался вскрыть и выдавить его сам…

— Но боль была дикая, — закончил за него кузнец. — Понимаю. Хорошо, что на лице не выскочило ещё несколько.

— Их там и так штуки три, да ещё по нескольку чёрных головок.

— Плохо. Но поправимо. Как только закончу кинжал, сразу возьмусь. Дам ещё горшочек с мазью, будет наносить на рану. Это будет стоить восемь грошей.

— Да хоть марку.

— Вот и славненько. А пока сходи и устройся в таверну, если честно, я терпеть не могу, когда смотрят, как я работаю.

— Хорошо, — усмехнулся могильщик, поднимая с пола свой рюкзак.

— Через два часа жду.

Операция прошла довольно болезненно, но всё же куда больнее было бы ждать, когда чирей нарвёт без чужого вмешательства. Кузнец, который так и не пожелал назваться, наложил могильщику на ногу плотную повязку и действительно дал ему баночку с мазью настолько вонючей, что у Велиона чуть не выступили слёзы.

Натянув штаны и расплатившись, тотенграбер забрал кинжал, распрощавшись, вышел из кузницы. Нога немного побаливала, но боль не сковывала движения, а по сравнению с ощущениями, которые возникали, когда штанина начинала натирать нарыв, это был просто рай.

Наверное, потому Велион не сразу заметил мужчину, стоящего напротив выхода из кузницы. Но, заметив, сразу узнал, чувствуя, как кровь отливает от лица.

Напротив выхода из кузницы стоял тот самый старик, который чуть не пришил его неделю назад. В его правой руке тускло поблёскивала дайкатана, выглядящая при свете дня весьма устрашающе.

— Он может драться? — хрипловатым голосом спросил старик, глядя могильщику куда-то за спину.

— Да, сейчас может, — раздался голос кузнеца. — Рана не будет сковывать движения.

— Отлично, — сухо сказал мечник. Он перевёл взгляд на могильщика и усмехнулся: — А ты молодец, что убежал, иначе мне пришлось бы кончать жизнь самоубийством: для матера меча убить на дуэли небоеспособного противника — позор. Хотя, ты драпал так, что я бы не сказал, что тебе что-то мешает.

— Угу, — хрипло ответил Велион, глядя на своего престарелого противника исподлобья. Вокруг собралось уже с полдюжины жителей деревни, даже если бы он сбежал, его жизнь не стоила бы и ломаного гроша — его бы искали и здесь, уже ищут в Короссе…

— Хорошо, что мы двигались в одном направлении, — продолжал разглагольствовать старик. — И хорошо, что У" киепсхоголг узнал тебя по описанию. Начнём?

— Начнём, — кивнул могильщик, вынимая из ножен свой меч и сбрасывая рюкзак на землю.

Боялся ли он старика? Да, боялся. Умирать не хотелось совершенно. Но если этому суждено случиться сейчас, что ж, да будет так. Смерть в бою — далеко не худшая участь. Если бы Велион остался ключником, он закончил бы на дыбе или эшафоте, колесованный или четвертованный, гибель в могильнике могла бы оказаться не менее мучительной. Смерть в бою же придёт быстро. Велион надеялся, что у старика хватит милосердия добить его, если он будет тяжело ранен.

Противники сошлись на расстояние трёх шагов и сцепились на мечах. Велион хотел атаковать первым, но сразу же отступил, едва отбив два молниеносных выпада противника и с трудом увернувшись от третьего. Но старик наседал на него, со свистом разрубая воздух своим мечом. Дайкатана буквально парила в его руках, появляясь то слева, то справа. Могильщик отступал всё быстрее и быстрее, стараясь зайти противнику за спину, резко меняя направления движения, но тот всё время смотрел ему в глаза, повторяя движения тотенграбера, как тень. Меч в руках Велиона стал практически бесполезен, он едва успел реагировать на выпады противника, в основном уворачиваясь или опасно отклоняясь назад, рискуя потерять равновесие. А старик тем временем всё атаковал, хоть и не в полную силу. Велион не понимал, зачем мастер меча сдерживается. Если он едва стоя на ногах от выпитого с третьего удара распорол могильщику щёку, то почему тянет сейчас?

Тотенграбер с трудом отклонил дайкатану противника своим бастардом и понял, что следующая атака будет последней. Нет, у него не запутались ноги, не сломался меч, но смерть буквально заглянула ему в глаза. Но старик вместо того, чтобы добить могильщика, отступил.

— Ты очень хорошо двигаешься, — задумчиво сказал он. Порядком запыхавшийся тотенграбер с завистью отметил, что дыхание старика не сбилось. — Но мечом владеешь отвратительно. Кто же ты такой?

— А разве тебе есть до этого дело? — прохрипел Велион, используя передышку, чтобы достать из ножен свой новый кинжал.

— Ты не достоин своего меча, — сухо сказал мечник. — И я хочу понять, как он тебе достался.

— Подарили. Доволен?

— Нет. Продолжим.

Старик рванул вперёд с устрашающей скоростью. Велион с трудом ушёл влево, но недостаточно быстро — ухо пронзила боль, по шее сразу побежала кровь. Выругавшись про себя, он вслепую ткнул своим кинжалом за спину примерно туда, где должен был находиться противник, но промахнулся. Пробежав несколько шагов вперёд, Чёрный могильщик резко развернулся вокруг своей оси.

Чтобы увидеть, как ему в лицо летит острие меча старика.

Изогнувшись под каким-то немыслимым углом, Велион умудрился увернуться от удара, но, не удержав равновесия, упал-таки в дорожную пыль. Сделав над собой титаническое усилие, он умудрился выпрямиться, чтобы прямо смотреть смерти в лицо.

Но дайкатана старика остановилась, самым кончиком проколов могильщику кожу на переносице.

— Ты великолепно двигаешься, — медленно произнёс мечник. — И ещё слишком молод, чтобы умирать. Теперь ответь мне: кто и за какие услуги подарил тебе этот меч?

— Иргур, владелец острова Стол, — ответил тотенграбер, стараясь сдержать дрожь в голосе.

— И за что же он желает тебе смерти?

— Не понимаю о чём ты. Я оказал ему услугу, и он подарил мне этот меч.

— И отправил сюда, чтобы мы встретились?

— Нет, я сам сюда приплыл. Что вообще происходит-то?

Старик тяжело вздохнул, опуская свой меч.

— Мы уже обнажили свои мечи, — медленно произнёс он, — и должна пролиться кровь, иначе сталь будет оскорблена. Тебе придётся стать моим учеником, незнакомец, тогда этот бой будет признан тренировкой, проведённой на людях в целях демонстрации силы. В противном случае я тебя убью.

— Я согласен, — выпалил Велион. — Вот только есть одна загвоздка: я могильщик.

— Да хоть наёмник, — буркнул старик. — Следуй за мной.

Могильщик поднялся из пыли, решив, что ему следует держать язык за зубами — если у местных воинов такое презрение к наёмникам, то о том, что он когда-то мог стать скважечником вообще не стоит даже заикаться.

Тотенграберу не спалось. Он ворочался на кровати, угрюмо пялясь в стену, и думал, сколько же ему осталось спать. И дело было вовсе не том, что солнце уже который день, едва зайдя за горизонт, снова появлялось, превращая ночь в короткий промежуток полутьмы между закатом и рассветом. Просто у него чертовски ломило все мышцы и, возможно, даже кости — ощущение, забытое, казалось бы, навсегда. Но если в детстве, поворочавшись пару часов, он всё-таки умудрялся заснуть, то сейчас сон не шёл совершенно. Хотя, возможно, дело было в том, что его тянуло в могильник. Не важно в какой, не важно как далеко он будет, просто хотелось сорваться и броситься к цели. Но это ввиду обстоятельств невозможно. Поэтому могильщику оставалось только ворочаться под тонким одеялом и считать сучки в стене и полотке.

Но долго Велион не выдержал. Резко поднявшись, он оделся и вышел из своей каморки. Если не получается поспать, то лучше заняться делом. Хотя бы отработать "атаку акулы" — зубодробильный боевой приём, который всё не давался новоиспечённому ученику школы боевых искусств. Изюминка этого приёма заключалась в том, чтобы во время атаки меч имел зигзагообразную траекторию. "Меч должен быть продолжением руки", — твердил ему когда-то Халки, а сейчас новый учитель — К" лееспсхоголг. Но для Велиона клинок всегда был не продолжением руки, а неприятной помехой, затрудняющей сближение с противником, а уж в тесном контакте ему не было равных. Буквально вчера, взъярившись из-за носа, разбитого в десятый раз за три дня, могильщик хотел сблизиться к К" ле, чтобы как следует навалять старику в рукопашной, но, к счастью (или сожалению) не смог.

Пройдя по короткому коридору, стены которого были утыканы дверьми комнат, напоминающих скорее большие шкафы, Велион вышел на улицу. Уже совсем рассвело, значит, сейчас часа два ночи. Несмотря на поздний час, бодрствовал не только тотенграбер — помимо пяти часовых на внутреннем дворе крепости находилось ещё шесть человек, один из учителей и пять учеников примерно одного возраста. Судя по тому, что все пятеро учеников беспрестанно отжимались, а учитель ходил по их спинам, наступая куда-то в область лопаток, ребята отрабатывали наказание. Прислушавшись, могильщик различил фразы, которые мастер бросал ученикам. Кажется, он читал парням лекцию о воинском благородстве, повторяя в основном одни и те же фразы, практически каждая из которых кончалась"… не хер трахать женатых баб, особенно если их муж имеет большие связи". Велион усмехнулся. Он слышал о том, что неделю назад несколько учеников отличились тем, что во время поездки за провиантом поимели какую-то жирную корову, оказавшуюся женой поставщика рыбы. Дело замяли, да и поставщик особо не сопротивлялся, видимо ему хватало любовниц помоложе и похудее, но парни, оказывается, до сих пор получали по полной.

— Велион, — склонил голову в приветствии мастер.

— У" нг, — кивнул могильщик, с трудом припомнив имя учителя. Статус старшего ученика, полученный благодаря возрасту и "имения основных навыков", как сказал К" ле, позволял ему обращаться к учителям коротким именем. Да и слишком уж он коверкал местное произношение.

— Присоединишься? — спросил У" нг, кивая на отжимающихся, он даже остановился на спине второго от могильщика наказанного.

— Пожалуй, откажусь, — вежливо ответил Велион. У" нг едва доставал ему макушкой до плеча, да и весил раза в полтора меньше, вряд ли наказанные смогли бы отжиматься под его весом.

— Не спится? — продолжил мастер расспросы.

— Не привык к местным "ночам".

— Это не материк. Ничего, скоро привыкнешь. В крайнем случае, отоспишься зимой, когда день будет длиться пару часов. Ты же первый год на островах?

Могильщик слабо улыбнулся шутке. Им интересовались все. И дело было даже не в том, что он уроженец материка или выделяется чёрными волосами среди местных, сплошь рыжих и белобрысых. Интерес вызывал ученик К" ле, непревзойдённого мастера меча, который уже четыре года никого не тренировал. Но о причинах этого все упорно отмалчивались.

— Да, первый, — сказал Чёрный могильщик вслух. — И, кажется, мне придётся здесь задержаться.

— Будем рады. Многих интересует то, как ты отделал позавчера трёх старших учеников в рукопашной.

Велион снова слабо улыбнулся. К" ле ставил его в пару с другими учениками, но могильщик не победил ни в одной дуэли на мечах. Потеряв одной из таких драк меч, он, увлёкшись, бросился на противника с голыми руками. Парню хватило удара локтём в солнечное сплетение и подсечки. И тогда наблюдающий за дракой К" ле скомандовал двум другим атаку. Когда могильщик повалил и их, мастер буркнул что-то на счёт большого потенциала и ещё большего нежелания и приказал своему великовозрастному ученику десять раз оббежать вокруг крепости.

— Я покажу, — сказал Велион вслух. — Конечно, когда разрешит мастер.

— Надеюсь, это произойдёт как можно скорее.

Могильщик кивнул и повернулся спиной к У" нгу, давая понять, что разговор окончен. Отойдя подальше, он достал свой меч и принялся отрабатывать "атаку акулы". Его настроение только ухудшилось. Вероятно, из-за того, что эти пятеро мальчишек напомнили ему младших учеников в школе убийц. Конечно, расхождения были, и большие, но всё же. Популярность местных школ меча была просто громадной — ежегодно весной, после сева, в каждую приходило до сотни мальчишек десяти-двенадцати лет. Не важно, к какому сословию они принадлежали, шансы, пусть и мизерные, имели все. Из этой оравы отбирались самые крепкие и способные парни, их число обычно не превышало десяти человек, после чего начинались тренировки (куда входили и все дела по хозяйству) по своей жестокости не уступающие тем, что Велион прошёл в школе убийц. Разница была только в двух вещах — не прошедших мальчишек не убивали, а прошедших после не травили ядами и наркотиками. Следующей весной оставшимся давали наконец в руки деревянные мечи и учили фехтовать, хотя упор по-прежнему делался на физические упражнения. Так что ничего удивительного в том, что пятеро наказанных отжимались с учителем на спине, не было. Далее количество физических упражнений постепенно снижалось, ученики всё больше обучались искусству владения мечом, пока через пять лет после начала обучения их не возводили в статус старших учеников. У старших учеников было два выбора — остаться в школе, чтобы помогать в обучении младших и параллельно оттачивать своё боевой искусство, либо отправиться в путешествие по острову, чтобы опять же самосовершенствоваться во владении мечом и зарабатывать славу себе и своей школе. (Узнав об этом, могильщик понял, насколько ему повезло встретить во время странствий учеников других кланов, но не клана Голг, славящегося своими мастерами.) Фактически, на этом обучение и заканчивалось, далее старшие ученики занимались сами собой. Многие воины до самой своей смерти так и оставались в этом звании, и лишь единицы, достигшие наибольших успехов в обучении других или странствиях, становились мастерами, которые, фактически, обладали дворянскими привилегиями.

Обучение чаще всего проходило в, как их здесь называли, школах меча, на самом же деле каждая такая школа была настоящей крепостью, имеющей важное стратегическое значение. Здесь складировались запасы пищи и оружия, помещения для учеников напоминали казармы, большая часть которых пустовала, но содержалась в чистоте, а сама крепость была построена на пересечении торговых путей. В школе, где сейчас находился могильщик, могло разместиться не менее двухсот человек, хотя сейчас здесь находилось не более семи десятков учеников, среди которых почти двадцать являлись старшими, и шесть мастеров. Каждую школу окружала круглая каменная стена высотой более двадцати футов. В общем, эта крепость могла использоваться как в оборонительных целях, так и в качестве плацдарма для вторжения на земли других кланов. Но в мирное время всё-таки основной целью крепости являлась тренировка безродных воинов.

Совершенно другой путь был у детей мастеров и аристократов. Мальчишек начинали тренировать с трёх лет, что в итоге позволяло им чувствовать себя на голову выше других воинов клана. Аристократов обучали в родовых поместьях, детей мастеров тренировали в школах, но на других условиях. На каких — Велион так и не выяснил, здесь таких не было. Могильщик только разузнал, что наиболее успешным выделялись личные мастера из лучших. Так что он не имел никаких прав на такую привилегию, как личный учитель, но К" ле здесь чуть ли боготворили, поэтому старый мастер имел право на эту блажь.

"Блажь, не блажь, а я пользуюсь здесь уважением, — думал тотенграбер. — К" ле что-то скрывает. И, чёрт его дери, зачем я ему нужен? Что такого в мече, который подарил мне Иргур? Если он знал, что я попаду на Епсхо…". Чёрный могильщик усмехнулся. А что он сделает? Убьёт его? Не мыслит ли он, могильщик, другими, не свойственными ему, стандартами? Возможно. На материке его жизнь не стоила практически ничего. Сейчас её ценность упала до нуля. Он, одиночка, тотенграбер, бывший наёмный убийца, которого разыскивают на родине, обязан жизнью старику, которому что-то от него требуется, но что — не понятно. Велион оказался в странной зависимости от этого старого спивающегося вояки. За это могильщик ненавидел своего мастера. А ещё — за то, что вновь заставил вспомнить школу убийц. Ненавидел и уважал одновременно, а уважать К" ле можно хотя бы за то, что его боготворят в этой школе.

— Дерьмого получается, — раздался рядом сухой скрипучий голос.

Велион вздрогнул и резко повернулся назад. Буквально в двух шагах позади него стоял К" ле, а могильщик даже не услышал, как он приблизился.

— А вот за трудолюбие хвалю, — продолжал мастер. — Решил, что всё-таки стоит научиться держать меч с того конца?

— Я и так это знал, — огрызнулся Чёрный могильщик.

— А почему же тебя тогда побеждают пятнадцатилетние сопляки, мастер меча? Вот сколько тебе лет? Двадцать пять? Меньше?

— Около того, — туманно ответил Велион, вкладывая свой бастард в ножны, чтобы сделать поклон, но К" ле остановил его едва заметным движением руки. — Не спится, мастер?

— Я сплю четыре часа в день. Если выпил. Когда постареешь, поймёшь. — Старик сплюнул на песок. — Вообще-то я шёл будить тебя, — сказал он, растаптывая плевок носком сапога. — Мы должны совершить небольшую прогулку. У тебя есть четверть часа, чтобы собраться.

Ученик поклонился и отправился в свою каморку. Затея ему не нравилась совершенно, но перечить мастеру… Велион тяжело вздохнул и осторожно почесал нос.

"Чревато перечить мастеру, мать его ети", — угрюмо подумал он.

— Ты же сюда так стремился? — сухо спросил мастер. Голос К" ле вообще редко отличался эмоциональностью.

Скривив губы в ухмылке, Велион уселся прямо на указательный камень. Под напускным презрением он с трудом скрывал сильнейшее возбуждение.

— Что это значит, учитель? — стараясь говорить как можно ровнее, буркнул могильщик.

— Ничего, — K" ле пожал плечами. — Ты ведь проклят, я прав? Значит, тебе нужно посетить могильник.

— И вы действительно отпустите меня туда?

— А чего бы и не отпустить? — выгнул бровь старик. — Что-то я тебя не понимаю, могильщик.

Велион выдержал паузу, подбирая слова. Делать это, находясь в непосредственной близости от полуразрушенных стен мёртвого города, было сложно. Чёрт, он не был в могильнике уже несколько недель. И проклятье давало о себе знать. Во время похода могильщику стало немного легче, но лишь немного — он и не думал, что конечной целью их путешествия станут развалины.

— Это опасно, — выдавил, наконец, тотенграбер. — А мне кажется, что я вам зачем-то нужен, мастер.

— Не ты, — покачал головой К" ле. — Твой меч. И если ты откинешь копыта, то я смогу его забрать.

Могильщик уже открыл рот, чтобы сказать, что это не логично — оставлять ему жизнь и брать в ученики, ведь его можно было просто прирезать и забрать меч, но всё-таки промолчал. С мастером не спорят. Тем более, если К" ле передумает…

— Я вернусь через пару часов, — буркнул Велион, поднимаясь.

— Меч оставь.

Чёрный могильщик пожал плечами и, отстегнув ножны от пояса, направился по разбитому практически в пыль булыжнику дороги к могильнику.

Что-то было не так. Что-то… Кому принадлежал этот меч? Ну, по какой причине всеми уважаемому мастеру меча цацкаться с могильщиком, да ещё и чужестранцем? И, наконец, на кой хрен Иргур подарил ему этот меч? Конечно, вероятность того, что Велион встретит К" ле, была минимальной, но меч ведь узнал кузнец. Неужели это ловушка?

Тотенграбер сплюнул и выругался вслух. Слишком много вопросов и ни одного ответа. Творится какая-то чушь. И, коль понимания происходящего нет, нужно просто сделать свою работу.

Безымянный могильник не отличался ни высотой стен, ни размерами. Обычный городишко с населением в несколько тысяч человек. Большой торговый тракт, пересекающий остров, даже не сворачивал к воротам города, от него отходила неширокая дорога, по которой сейчас и шагал Чёрный могильщик.

Если рядом тракт, то могильник, скорее всего, исхожен вдоль и поперёк. Но Велион шёл сюда не с целью обогащения. Просто ему нужно размяться, снять напряжения, побаловать взбунтовавшееся проклятье. Обычная работа. Хотя, в любом случае пара мелочей и несколько медных монет пригодятся всегда.

Велион выудил из-за пазухи перчатки, одел их, сжал кулаки, вслушиваясь в тихий хруст кожи. Великолепно. Только перчатки. Ни ветра на коже рук, ни воды. Ушли холод и жар, не чувствуется натёршей мозоли рукояти. Чёрт возьми, как он по этому соскучился. Мелкие камушки разбитой в гравий дороги тихо шуршали под подошвами сапог, рядом ни одного человека. Сплошная благодать. Можно побыть самим с собой и самим собой одновременно. Подумать. Вспомнить. И всё это не отрываясь от работы… И как он мог жаловаться на судьбу могильщиков?

Под подошвой что-то хрустнуло. Велион резко остановился, осторожно наклонившись, посмотрел на дорогу под ногой. И, усмехнувшись, зашагал дальше. Обычная рёберная кость, серая от пыли. Наверняка лежит здесь с самой войны. Отвык уже, пугается от каждого шороха… Но неосторожный могильщик очень быстро становился мёртвым могильщиком. Можно только порадоваться, что он услышал хруст и среагировал, как должно, а не шагнул дальше по инерции.

Спустя четверть часа Чёрный могильщик вышел на относительно ровный участок дороги. Судя по всему, заклинания, разгромившие дорогу, толи бросались вдогонку отступающим, толи наоборот преграждали путь атакующим. Если учесть, что стены города были практически целы, скорее второе. Тотенграбер ругнулся сквозь зубы. Если так, то город покинули без спешки, забрав большую часть ценных вещей, так что на добычу можно не рассчитывать вовсе. Да и на работу с заклинаниями тоже. Но в любом случае ему полезно иногда побыть в одиночестве.

Ворота могильника были раскрыты наполовину. Быстро оглядев их, Велион сделал вывод, что их ломали топорами и кувалдами, а не тараном. Неужели город практически не затронула война? Костей на подходах к городу практически нет, участок улицы, виднеющийся в воротах, чист… Велион прикоснулся к разбитому засову. Покалываний нет. Чувствуя лёгкое разочарование и, пожалуй, даже досаду, могильщик прошёл в ворота.

И резко остановился. На его шею будто набросили удавку, но не стали душить, а затянули только чуть-чуть, чтобы помучить. Магией здесь не пахло. Она была везде. Повернув голову, тотенграбер увидел груды костей в крестьянской одежде. Рядом со скелетами валялись топоры и кувалды, но сколько бы могильщик не вглядывался, он не видел ни перчаток, ни ценностей. Вся эта свора из трёх или четырёх десятков человек умерли мгновенно, причём, Велион не мог заметить ни одного намёка на то, что могло бы убить их. Складывалось впечатление, что люди, ворвавшись, в город просто умерли. На них не бросали чары, не дробили кости, их не жрали чудища. Каждый из скелетов был полным, не отсутствовало ни одной косточки.

"Что за хрень?", — раздражённо подумал Велион, утирая выступивший на лбу пот. Несмотря на, казалось бы, полное отсутствие угрозы, он продолжал стоять в воротах, как вкопанный. Страха не было, только уверенность. Уверенность в том, что первый же шаг дальше по улице убьёт его.

И что же тогда делать?

Могильщик глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Надо найти причину их смерти. Просто посмотреть внимательней, вслушаться, принюхаться, наконец… Велион медленно обвёл взглядом правую груду костей. Почему нет ни одного трупа прямо перед воротами? Все лежат на обочине. Значит…

Тусклое свечение под плотным слоем костей и пыли было очень сложно заметить, но могильщику это всё-таки удалось. Поняв, что это, тотенграбер тихо ругнулся. Золото. Тонкий слой драгоценного металла покрывал мостовую до самых домов.

Всмотревшись внимательней, Велион увидел ещё кое-что. Слабо светящиеся лужицы "мочи демона". Могильщик выругался ещё раз. Кажется, здесь устроили ловушку для мародёров. Выложили груды драгоценностей и наложили на них проклятья. Город действительно покидали не в спешке, а значит, таких ловушек может быть множество.

Усмехнувшись, Чёрный могильщик поправил плащ и поднял ногу, чтобы шагнуть дальше. Вряд ли маги, устроившие ловушку, рассчитывали на появление здесь профессионального могильщика. А такие "склады" драгоценностей, запечатанные магией, можно будет учуять куда лучше. Работать будет очень просто, а сколько он заработает…

Все эти мысли пронеслись в голове Велиона за то время, пока его ступня опускалась. А когда она коснулась мостовой, что-то произошло.

Раздался звук рушащейся стены. Что-то полетело ему в лицо. Пыль, мрак и боль. В который раз перед глазами могильщик промелькнула вся жизнь. А потом наступила тьма.

Очнувшись, Велион долго лежал с закрытыми глазами, стараясь превозмочь жуткую головную боль. С трудом открыв глаза, он увидел только кажущийся серым в полутьме камень. Нет, он и был серым от толстого слоя пыли и мелкой крошки раствора, скрепляющего булыжник мостовой. Что за чёрт? Где он?

Могильщик приподнял голову, с трудом преодолев головокружение и слабость, отжался от камня и кое-как принял сидячее положение. Ярко-голубое небо над головой и каменная кладка по сторонам — всё, что тотенграберу удалось увидеть. Ну, кроме серых пятен и всполохов, прыгающих перед его глазами.

Как же болит голова… Велион осторожно ощупал голову. Когда его пальцы коснулись правой стороны лба, боль стала просто невыносимой. Отнеся руку от головы, тотенграбер увидел на коже перчаток бурую грязь. Кровь и пыль. Но стоит только вытереть пальцы об одежду, перчатка станет чистой и чёрной, в то время, как такие же пятна на вороте рубахи придётся долго и упорно застирывать.

Чёрт, и почему никто не придумал шапки из такой же чёрной кожи? От рассечения это, конечно, вряд ли бы помогло, но ссадины всё равно не было бы. Почему только перчатки? Пригодились бы сапоги, штаны, куртка. В этом случае могильщики стали бы просто неуязвимыми. Но об этом некто, придумавший перчатки и постоянно пополняющий их запас, наверное, не подумал. И кто же этот некто? Никто не знает. Вероятно, могущественный маг. Или даже не человек. Никто не раскрыл секрета перчаток, не смог даже снять с них проклятье, не говоря уже о том, чтобы сделать новые. Перчатки просто появились, судя по записям, около пятидесяти лет назад. Люди не знали их до войны, ничего не узнали сейчас и, вероятно, ничего не будут знать и в тот день, когда из последнего могильника вытащат последнюю латунную дверную ручку.

Размышляя о перчатках, Велион немного пришёл в себя. Оглядевшись более трезвым взглядом, могильщик понял, что произошло. Он просто провалился с участком мостовой в коллектор городской канализации. Что ж, случалось и не такое.

Но это происшествие, кажется, станет для него последним. Глубина канализации оказалась больше двенадцати футов, не слишком много, но достаточно для того, чтобы, подпрыгнув, нельзя было дотянуться до края. Мостовая рухнула единым пластом, лишь по краям валялось немного камней, слишком мелких, чтобы из них можно было сложить что-то вроде помоста, с которого можно будет дотянуться до пресловутого края коллектора. Две решётки по бокам канализационного тоннеля оказались всё ещё крепкими, ни пятнышка ржавчины.

Побродив из стороны в сторону, могильщик тяжело улёгся на камень. Надо окончательно придти в себя, полежать, чтобы придумать, как выбраться из коллектора.

Чёрт, К" ле, наверное, его бросит… Ну и ладно. Не полезет же старик в могильник. Пусть идёт и уносит свой меч, это только к лучшему. Могильщик выберется отсюда и потихоньку куда-нибудь уплывёт. Лучше на мелкий островок с могильником, можно вернуться на тот же Гроб или вообще на северный архипелаг, обычаи крупных островов ему уже осточертели.

Да, лучше маленький остров, к знакомым людям. И к женщинам, конечно. Сколько он уже спал один? Долго… слишком… Могильщику вспомнилась Виллита, её губы, тонкие пальцы, белоснежная кожа…

Предавшись грёзам, Велион не заметил, как задремал.

— Велион. Велион! Могильщик, мать твою! Старший ученик!!!

Велион вскочил на ноги и рванул куда-то. Он опаздывает на тренировку. Мать вашу, Халки снова устроит ему взбучку. Или К" ле начнёт длинную лекцию о том, что настоящий убийца должен спать так чутко, что даже комар, усевшийся на кровать, должен разбудить его. Или наоборот? Плевать. Всё из-за этого сраного солнца, которое не желает заходить за горизонт, да и Валлай опять звал ловить крыс, чтобы закинуть их преподавательнице по ядоварению.

Окончательно проснувшись, могильщик протёр лицо ладонью и недовольно выругался сквозь зубы. Время, наконец, вернуло свой ход. Он на Южном архипелаге Островов Щита, угодил в канализационный коллектор и заснул. А тёмное пятно, частично загораживающее солнце — это К" ле, который какого-то хрена забрался в могильник.

— Живой? — поинтересовался мастер сверху.

— Как видишь, — буркнул Велион, приставляя ладонь козырьком, чтобы разглядеть старика получше — может, это галлюцинация, на могильниках и не такое бывает. Но мастер меча выглядел вполне реально, и ещё более реальной было раздражение, написанное на его лицо.

— Не можешь выбраться?

— Как видишь.

— А пробовал?

Тотенграбер пожал плечами. Мысли всё ещё путались в его голове, и он точно не мог сказать, пробовал ли выбраться из ямы. Наверное, пробовал, иначе не уснул бы, разлёгшись в тёмном уголке. Велион ещё раз внимательно оглядел стены и арки коллектора, но так и не увидел ни лестницы, ни чего-то другого, подходящего для того, чтобы взобраться наверх. Но сюда же должны были спускаться люди… Наверное, и лестница сейчас оказалась под слоем брусчатки.

— Кидай ремень, — коротко сказал К" ле.

Велион повиновался.

Уже через минуту он, жмурясь, стоял на ярком солнце и отряхивал от пыли одежду. Старый мастер стоял рядом, стараясь не шевелиться. Судя по его напряжённому лицу, он побаивался даже находиться в непосредственной близости от могильника.

— За воротами нечего бояться, — произнёс Чёрный могильщик. — Спасибо.

— За что? — сухо поинтересовался К" ле, стараясь принять более расслабленную позу. Выходило у него плохо.

— За то, что спас меня. Рискнул идти в могильник…

— Я не спасал твою жизнь! — раздражённо буркнул старик. — И сам бы выбрался. И в могильник я не заходил. Свою сраную благодарность… — К" ле замолчал, сжав кулаки.

Что-то злило старика. Или смущало. Но Велион не собирался останавливаться.

— Тебе же нужен только меч, — продолжал он. — Ты же мог спокойно забрать его и уйти. Почему же тогда решил проверить меня?

— Мастер не должен бросать своего ученика. Да и мне нужно было убедиться, что ты мёртв.

— Лжёшь, — пожал плечами тотенграбер. — Брешешь, как сивый мерин. Что тебе нужно от меня, старик?

К" ле наклонил голову, сопя, как бык. Некоторое время он раздумывал, потом, наконец, немного успокоился.

— Пошли, расскажу тебе в лагере, — вздохнул мастер.

Могильщик кивнул. Он жутко хотел есть, наверное, провёл в яме куда больше, чем ему показалось, но определить что-то по солнцу было сложно — оно почти всегда болталось на небосклоне высоко.

К" ле бросил все вещи на дороге — рюкзаки, мечи, даже свой кошелёк. Когда могильщик буркнул что-то по поводу его беспечности, граничащий с безумием, мастер сухо сказал:

— Посмотрел бы я на того, кто рискнул бы взять мои вещи. Здесь лежат мечи, — пояснил он недоумевающему тотенграберу. — Значит, на привал остановились воины, уверенные в своих силах, если своровать что-то у них… Сам понимаешь, чем это может кончиться. В лучшем случае нас бы ожидало здесь парочка таких же вояк, но, выразив почтение, они, скорее всего, смылись бы: меня ни разу ещё никто не одолел на мечах.

Велион пожал плечами и почти с головой залез в рюкзак в поисках пищи. Пообедав — или поужинав, а, может, и позавтракав — сушёной рыбой и позавчерашним хлебом, он вволю напился разбавленного пива.

— Рассказывай, — буркнул он, мелкими глотками допивая тёплое пиво из бурдюка.

— Рожу сначала умой. Там есть родник.

Кляня — про себя, конечно — старика в том, что не догадался сунуть пиво в родник, Чёрный могильщик отправился в указанном направлении. Кое-как отмыв кровь с лица и плаща, Велион всё-таки напился, несмотря на то, что в животе у него уже булькало от жидкости. Вернувшись, он уселся напротив К" ле, всем своим видом давая понять, что собрался слушать.

— Наверное, надо было тебе раньше рассказать, — медленно произнёс старик, выдержав долгую паузу. Его голос дребезжал от старости, а мгновенно осунувшееся лицо, казалось бы, постарело лет на десять. — Ты парень неглупый, а я старался сделать из тебя дурака… Старею, наверное. — К" ле перевёл дух. — Сначала мне действительно был нужен твой меч. Когда я увидел его впервые, вместо того, чтобы поговорить с тобой, я бросился в бой… Понимаешь, этот меч я выковал сам. Выковал и подарил его своему единственному сыну, У" ри, в день его двенадцатилетия. У" ри был способным мальчиком, настоящей моей надеждой, я любил его больше всего на свете… Я сам учил его с шести, и он показывал такие успехи, что завидовали многие старшие ученики. Он стал бы великим воином. Если бы четыре года назад его не убил молодой вождь Иргур. Убил мальчишку четырнадцати лет от роду…

В тот день, когда нас удалось выкупить пленных, не увидев среди них своего сына, я чуть не сошёл с ума. Я имел большое влияние на главу клана, но даже мне не удалось его уговорить отправить на Северный архипелаг карательный отряд. Глава, Н" доеспсхоголг, плевал на меня, на других возжелавших мести… Битва была бы невыгодна, куда проще оказалось сделать набег на соседей, чтобы покрыть убытки. Вернувшись из того похода, я впервые за долгие годы покинул Лепесток Вишни — крепость главы клана и одновременно самую большую школу меча на острове — и отказался брать учеников. Меня уговаривали, мне грозили, но я плевал на всех. Наконец, от меня отстали. Был бы это кто-то другой, не я, скорее всего, его бы убили. Четыре года я пил, ввязывался в драки, как молодой воин, но смерть не приходила ко мне.

Когда же я увидел этот меч в твоих руках… наверное, я сошёл с ума во второй раз. Но ты, к твоему счастью, оказался прытким парнем. Я искал тебя, послал вести во все стороны и, наконец, напал на след. Если бы ты даже не остановился у кузнеца, я бы догнал тебя. Но ты остановился. Я надеялся, что ты убил этого ублюдка Иргура… Но оказалось, что он предал тебя…

— Он меня не предавал, — прервал старика могильщик. — После посещения Стола я отправился на Истро. Иргур всячески отговаривал меня не плыть на Южный архипелаг. А меч… меч он мне подарил по пьяни, за то, что я оказал ему одну услугу, связанную с работой могильщика. Я могу вернуть его тебе.

— Нет, — покачал головой К" ле. — Тебе не удастся вернуть мне этот меч, если ты даже захочешь. Так же как и покинуть этот остров до того, как ты закончишь ученичество. Ты мой ученик, и это твой меч, мне он не нужен. Я взял бы этот меч только для того, чтобы своими руками отомстить за смерть сына, но это невозможно. Если бы ты… — Старик замолчал и испытующе посмотрел Чёрному могильщику в глаза.

Велион отвёл взгляд. Говорить мастеру, что Иргур, в общем-то, не чужой ему человек он не хотел. Так же как и давать пустую клятву.

— Да, — кивнул К" ле, в свою очередь опуская глаза, — не стоит давать мастеру невыполнимых клятв. Тем более, если не хочешь их выполнять. Но я надеюсь, что ты ещё переменишь своё отношение к этому… делу.

— Значит, мы возвращаемся в школу? — спросил Велион после долгого молчания.

— Нет, — покачал головой старик. — Забыл тебе сказать. Н" до заинтересовался тобой. Дело в том, что я пару лет назад отказался тренировать его младшего сына, а сейчас взял себе в ученики какого-то бродягу с материка… В общем, мне пришло от него письмо с настойчивой просьбой посетить с учеником Лепесток Вишни, чтобы поучаствовать в ежегодном турнире…

— Где меня, скорее всего, прикончат, — буркнул могильщик, потирая переносицу. — Весело.

— Смерти на турнирах редки… но я такую возможность не исключаю. Но у нас ещё есть три недели до начала боёв.

— А отказаться мы не можем?

К" ле вытаращил глаза так, будто только что его ученик произнёс ужасное святотатство. Наконец, совладав с собой, старик буркнул:

— Совсем забыл, что ты с материка. От приглашения на турнир не отказываются. Если же глава клана не пригласил, а ПОПРОСИЛ поучаствовать в турнире…

— Всё ясно.

— Я не хотел, чтобы всё так обернулось, — извиняющимся тоном сказал К" ле.

— Ничего страшного, — хмыкнул Велион. — На материке угроза моей жизни куда более значительна. Да и весь ваш остров — арена для непрекращающегося турнира.

— Хорошо, — кивнул старик. — Я рад, что ты понял.

Могильщик натянуто улыбнулся. На самом деле он испытывал куда большее беспокойство, чем хотел это показать. Но… бросить своего старого мастера не мог.

Глава 12. Песнь берсеркера. Лепесток вишни

Расстояния всегда представлялись могильщику не количеством дюймов между двумя точками на карте, а чем-то совершенно другим. Одно и то же путешествие могло быть для него как коротким, так и длинным. Всё зависело от количества хабара, который он нёс с собой, располагаемой им суммы и пустоты — или полноты — брюха. Так два дня пешего хода могли показаться увеселительной прогулкой или наоборот едва преодолимым препятствием. А количество преодолённых шагов он давным-давно перестал считать. Какой смысл?

Если, конечно, нет чётко поставленных целей, как это было почти год назад.

И сейчас у него была определённая цель: добраться до Лепестка Вишни за четыре дня, чтобы успеть представиться главе клана Н" до. Как Велион понял, представление будет настоящей церемонией, с перечислением подвигов и поверженных им и его учителем противников, а так же длительным представлением заслуг перед народом, совершённых Н" до. Естественно, вторая часть будет более долгой, но как-то же надо заставить ученика чувствовать гордость за человека, которому принадлежит его жизнь? Могильщик считал это полнейшим бредом, но помалкивал. Тем более, К" ле явно относился к предстоящей церемонии с большой серьёзностью.

Но какие бы сроки не были поставлены перед могильщиком, он не торопился. Да и кто спешит навстречу практически верной смерти? К тому же, вряд ли ему дадут жить спокойно дни до турнира, мастер предупредил об этом. Скорее всего, его будут задирать, провоцировать на драки и так далее, как никак, ученик лучшего в клане мечника. Если добавить к этому могильщика с материка… В общем, как можно быстрее попасть в Лепесток Вишни Чёрный могильщик не стремился.

Поэтому Велион шагал так медленно, как мог, по дороге заглянул в один из могильников, который оказался полностью выпотрошенным, и старался спать не меньше, чем по восемь часов в день. К" ле, в это время готовящий речь, не сопротивлялся. К сожалению, старик вышел из школы меча, имея приличный запас времени, а именно два дня. Так что, как бы Велион не тянул время, они добрались до замка Н" до ночью третьего дня. Узнав, что они практически добрались до Лепестка Вишни, Могильщик хотел остановиться в таверне и сидеть там как минимум до обеда, но на сей раз К" ле непреклонно заявил, что они должны попасть в замок как можно раньше. Посему наскоро поужинав в таверне, путники уже под полночь вышли в дорогу.

В сгущающихся сумерках, которые вот-вот должны были превратиться в короткую, едва ли часовую, ночь, Велион увидел несколько ярко горящих огней. Когда он сказал это учителю, тот коротко кивнул и буркнул:

— Огни на центральной башне замка.

— Она довольно высокая, — заметил могильщик, всматриваясь в темнеющее на севере небо.

— Да, почти сорок ярдов. К тому же, стоит на холме. За холмом порт, принимающий почти половину всех грузов, приходящих с материка. На эту крепость в своё время покушались многие, но наш клан контролирует её уже почти сорок лет.

Велион кивнул. К" ле гордился своим кланом, несмотря на то, что о Н" до он говорил весьма холодно.

— А город где? — поинтересовался тотенграбер. "Что-то я разболтался сегодня", — запоздало подумал он. Но обычно молчаливый К" ле, кажется, сегодня тоже был в настроении поболтать.

— Какой город, могильщик? — хмыкнул мастер. — Если бы сюда пускали купцов, как думаешь, сколько денег утекло бы из лап Н" до? Нет, Велион, здесь никакого города нет, только крепость. В Лепестке Вишни, правда, проживает почти двести человек, половина из которых воины, и ещё половина от этого патрулирует побережье на двух ладьях, но городом это назвать нельзя. Иногда Н" до пускает сюда купцов, устраивает ярмарки… Но чтобы попасть сюда, надо заплатить ему взятку да ещё и выкупить у него товар, чтобы начать торговлю. Вот почему товары с материка стоят здесь так дорого. Впрочем, ситуация на других крупных островах примерно такая же. Кстати, через неделю должна придти очередная партия товара, и Н" до хочет устроить после турнира ярмарку. Зато нам удастся попить настоящего вина и поесть пшеничного хлеба.

От слов "пшеничный хлеб" рот могильщика наполнился слюной. К" ле, заметив, как Велион изменился в лице, усмехнулся.

— О да, ученик мой, настоящее вино, пшеничный хлеб и ломоть говядины с кровью. Я тоже давно об этом мечтал.

Тотенграбер кивнул. Ему казалось, что он вот-вот разрыдается от счастья. Отвратная копчёная рыба, которую он с трудом запихал в себя за ужином, теперь казалась ещё ужасней. Она будто бы ожила в желудке и начала там шевелиться. Ничего, скоро её заменит настоящая еда.

"Чёрт возьми, за это стоит умереть", — весело подумал Велион.

Широкий тракт, ведущий к замку, резко нырнул в низину, но уже через сотню шагов начал подниматься. Вместо поросшего редким кустарником поля слева и справа всё чаще начали появляться группки невысоких деревьев. Постепенно эти чернеющие в ночи островки невысокой поросли становились всё больше, расстояние между ними сокращалось, пока, наконец, не превратились в плотные стены. Несмотря на кажущуюся дикость этих зарослей, здесь чувствовалась человеческая рука. Причём, за деревьями ухаживали и после войны.

— Вишня, — сказал К" ле. — Здесь её много. Именно эти заросли дали название крепости.

Могильщик икнул, представив, как намазывает на белый тёплый хлеб вишнёвое варенье, но следующие слова старика убили все его надежды:

— Цветёт красиво, а вот плодов не приносит. Говорят, здесь слишком холодно, хотя в последние лет шесть-семь порядочно потеплело. Но, чёрт возьми, я помню, как в детстве таскал с деревьев мелкие и кислые ягодки. Впрочем, они сгнивали на ветках до того, как успевали созреть.

— Наверное, действие заклинания закончилось, — разочарованно предположил Велион.

— Да, наверное. Но цветёт всё равно красиво, хоть и всего неделю.

Довольно долго могильщик и мечник шагали молча. Что-то в словах К" ле обеспокоило Велиона, но он не мог понять что. Наконец, ему удалось смутно вспомнить свой прошлогодний разговор с Репьём.

— Ты говоришь, в последнее время сильно потеплело, — сказал могильщик. — А острова в море не тонут?

— Как не тонут, тонут — хмыкнул мастер. — Даже Епсхо кое-где по берегам начало подтапливать, а островок рядом с Лепестком Вишни совсем исчез, но там никто не жил, да его и во время приливов прилично подтапливало. Но острова не только тонут. Рыбаки, заходящие далеко на юг, говорят, что ледник отодвинулся не меньше, чем на три мили, а кое-где и на десяток. И местами виднеется земля, даже, пара новых островов появилась, но голых, как камень. А вот на юге наоборот кое-что начало расти. И не только мох с лишайников да деревья по колено высотой. Я слышал, что несколько семей хотели переселяться на Южный Архипелаг, мол, там и рыбы больше, и золото там находили…

— И что?

— Не знаю, — пожал плечами старик. — Даже если на юге сейчас и можно что-то выращивать, не думаю, что зимой они жрут что-то кроме рыбы.

— Ясно.

— Я слышал у вас там на материке засуха и неурожай?

— Не знаю, — покачал головой Велион. — Жарковато летом, зимы стали теплее. Но я же не крестьянин, чтобы в неурожаях разбираться. Хотя, еда стала немного дороже. Но, говорят, дело в обесценивании денег.

— В ком? — удивлённо переспросил К" ле. — Деньги могут обесцениваться?

— Именно. Деньги могут становиться дешевле. И чем они дешевле, на них всё меньше и меньше можно купить что-то.

— А, — буркнул мастер. Он довольно долго молчал, а после пробурчал: — Напридумывали деньги дешевле делать, а у нас кусок хлеба хрен купишь.

— Ну, это же естественные процессы, — пожал плечами тотенграбер. Почему-то ему было немного неудобно перед стариком.

— Хера лысого, — обрезал К" ле. — Естественный процесс — это когда кто-то кого-то захватывает и сыплет деньгами во все стороны, одаряя своих воинов. Или когда поле ячменя сжигается или вытаптывается. Вот тогда да, еда становится дороже денег. Но на следующий год всё приходит в норму. Когда я родился, бушель ячменя стоил три гроша, сейчас мне пятьдесят, а бушель ячменя по-прежнему стоит три гроша. Ну и где, спрашивается, твоё обесценивание?

Чёрный могильщик попробовал объяснить старому фехтовальщику процессы, происходящие на материке, упоминал два новых рудника по добыче меди и влияние могильщиков, но К" ле стоял на своём, утверждая, что всё это чушь, которую придумали на материке, чтобы дороже продавать пшено и вино. Совсем утомившись, Велион перестал спорить с матером. Видимо, здесь, на островах, такого не происходило, а К" ле, хоть и был далеко неглупым человеком, ни черта не понимал в товаро-денежных отношениях, даже простейших.

Пока шёл спор, ночные путники выбрались на плоскую вершину холма. Теперь Лепесток Вишни предстал им во всей красе. Могучие стены замка возвышались не менее, чем на тридцать футов над землёй, а две башни достигали вдвое большей высоты. Дальняя, круглая и, несмотря на большую высоту, кажущаяся приплюснутой, выполняла так же и функции маяка — на её вершине горел мощный фонарь, освещая, кажется, половину острова. Ближняя, квадратная и более тонкая, тем не менее имела на своей вершине обширную площадку, ощетинившуюся тремя баллистами. И всё это, помимо маяка, освещалось бесконечным числом факелов и ламп. Замок будто полыхал в пожаре.

— Делать не хер, вот и жгут, — недовольно ответил К" ле на вопрос Велиона. — Да маслом с материка дешёвым хвастают. Ночь-то короткая. А зимой снова с лучинами сидеть придётся. Маяк, к тому же, зимой без надобности — море замерзает. Вернее, раньше замерзало, а сейчас наполняется айсбергами. В общем, всё равно по морю зимой не плавает никто.

Кстати, Лепесток Вишни — весьма странный замок. По сути, вот эти две башни и есть замок, их связывают подземные переходы. Там же, под землёй, и склады оружия и товаров. В башнях живёт Н" до с семьей, а так же расположены казармы. Ну и баллисты, конечно. Ты сейчас видишь четыре, но на самом деле их больше дюжины, и половина из них контролирует порт. А челядь живёт в пристройках. Ну и летний дом Н" до, к которому примыкает арена для драк. Мы, как и остальные участники, будем жить там. — Матер на миг замолчал, озираясь, а после кивнул вправо: — Давай свернём. До рассвета нас в замок всё равно не пустят, а здесь есть беседка.

— И на кой хрен мы шли ночью? — возмутился могильщик, впрочем, сворачивая вслед за учителем — перечить мастеру чревато.

— Так надо, — отрезал К" ле. — Мне надо сосредоточиться перед тем, как идти к главе клана, а этот вишнёвый сад — лучшее место.

Тотенграбер ругнулся, про себя, конечно, но вслух ничего не сказал.

"Хорошее место для медитации, ха, — угрюмо думал Велион, пробираясь сквозь густые заросли вишни. — Да здесь такие как Марва шабаши проводят…".

Чёрные в темноте ветви деревьев цепляли путников за рукава и плечи, норовили ткнуть в лицо своими скрюченными пальцами, а сухие тонкие под ногами зловеще хрустели под ногами. Как К" ле определил, что рядом беседка, Чёрный могильщик не понимал совершенно — никакой тропы здесь не было в помине. Однако старик продолжал уверенно проламываться сквозь заросли.

И его усилия увенчались успехом — совершенно неожиданно вишнёвая роща оборвалась, открывая взгляду людишек, осмелившихся проникнуть в неё, широкую, ярко освещённую лунным светом, поляну. Посередине открытого участка стояла небольшая, но высокая беседка, круглая крыша которой покоилась на тонких колоннах. В ярком лунном свете могильщик увидел высокую статую, стоящую в центре беседки. Статуя изображала странное четырёхпалое существо, голову которого венчала огромная корона из неестественно разветвлённых рогов. Он не в первый раз видел похожий монумент, но имени этого бога не встречал нигде. Единственное, что он знал, так это то, что божество было, определённо, благим — капища ему строились в местах светлых, а груды костей, в большинстве своём женских и детских, около каждого из них говорили о том, что у статуй этого бога искали защиты. Статуя отбрасывала длинную тень, которая заканчивалась как раз под ногами ученика и учителя. И эта тень показалась могильщику благословением. Длинные кривые лапы превратились в ухоженные ветви вишни, а зловещие тени, отбрасываемые ими, теперь казались прекрасными застывшими на серебристой в лунном свете траве изваяниями.

— Сядем, — хрипловато сказал К" ле, нарушая тишину. Велион кивнул, ловя себя на том, что он уже с минуту стоит на месте, поражённый представшем ему зрелищем. Впрочем, мастер, бывший здесь не в первые, точно так же стоял на месте с отвисшей челюстью.

Могильщик сделал шаг вперёд, наступая на тень. Это показалось ему кощунством, но кара небесная не постигла его, и тогда он зашагал по короткой прямой траве уверенней. Прекрасный сад вокруг с каждым шагом становился всё волшебней. В шорохе листьев на слабом ветерке слышалось пение маленьких фейри. Звёзды будто подмигивали могильщику, как это было в детстве, когда он висел на вывернутых руках для лучшей гибкости жил, и только это мигание помогало ему выдержать жуткую боль.

Наконец, ученик и учитель вошли под крышу беседки. Велион тяжело выдохнул и помотал головой. Наваждение спало. Вероятно, виной тому были разрушения, которым время подвергло изваяние, и лишайник, покрывавший его лицо.

— Здесь хорошее место сосредоточения, — таким же хриплым голосом произнёс К" ле, устраиваясь на каменной скамье. — Ты ещё слишком молод и неумел, чтобы сосредоточиться, как следует, но всё же посиди здесь и подумай. Мне же надо медитировать, слишком расшатались мои нервы в последнее время… слишком много потрясений… но я успокоюсь…

Голос старика звучал всё тише и тише, становясь сонным, потом превратился в невнятное бормотание, пока, наконец, не затих совсем. Могильщику показалось, что мастер заснул, но прямая спина и вздёрнутый подбородок говорили об обратном. Тяжело вздохнув, Велион скучающе огляделся, а после закрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Как назло в голову лезла всякая чушь, после превратившаяся в картинки короткого счастья с Виллитой, навеянные довольно длительным воздержанием.

А после… Лицо Виллиты изменилось. Её истончившиеся и почерневшие губы искорёжила презрительная ухмылка, щёки впали, на них появились сочащиеся гноем дыры, глаза вытекли, а в пустых глазницах начали кишеть черви. Вздрогнув, Велион открыл глаза. Но стало ещё хуже. Фейри, так мило певшие недавно, рвали друг друга на части, пожирая вырванные клоки мяса и оторванные конечности. Кривые руки оживших вишен сеяли в рядах крылатых тварей опустошение, но зубастых и окровавленных фей становилось только больше и больше. Искомканные и раздавленные трупы оживали и бесконечным потоком ползли к статуе, которая сгребала тварей своими четырёхпалыми руками и заталкивала в рот, где красовались достойные хищника клыки. С каменных губ постамента стекала кровь, изо рта валилось не дожёванные куски плоти, но тварь продолжала жрать.

Что-то сдвинулось в окружающем мире. Наваждение прошло. Велион повернулся к К" ле. Учитель сидел по-прежнему прямо, но теперь его голова была повёрнута к могильщику, а глаза открыты.

— Могильщик загулялся, — произнёс старик незнакомым голосом. — Загулялся и забыл о своей цели. Пора напомнить ему.

— Мы напомним, — сказал К" ле. — Напомним.

— Его руки по локоть в крови, но скоро крови будет ещё больше, — кивнул мастер.

— Пора вернуться могильщика домой, — захихикал старик. — Дома его заждались.

— Острова — не слишком гостеприимное место, и находятся слишком далеко от цели, — снова закивал К" ле. — Слышишь, могильщик, надо возвращаться. Мы поможем.

— Да, мы поможем… — задумчиво согласился старый мастер. — Как тебе это нравится, могильщик? Ты же соскучился по дому. Тебе же надоели эти места, этот сырой воздух и это солнце, которое почти никогда не заходит за горизонт. Что-что? Ты привязался этой развалине? Ну что ж, у нас не остаётся выбора, тем более, времени всё меньше и меньше. Пока, могильщик, до скорого.

— Мы ждём тебя, — будто бы хором произнёс К" ле.

Велион замычал сквозь сжатые губы и подался вперёд. Он тяжело грохнулся со скамьи и задёргался. Руки и ноги с трудом его слушались, но он умудрился кое-как вскочить на ноги, собираясь бежать. Но остановился.

Статуя стояла на месте, вокруг не было ни одного фейри, а солнце уже поднималось над горизонтом. Тяжело выдохнув, Велион вытер холодный пот, струящийся с его лба, и повернулся к К" ле. Старик сидел в той же позе и пристально смотрел на могильщика.

— Уже утро, — сказал мастер весёлым голосом. — Хорошо помедитировал, давно так не получалось. А у тебя вышло сосредоточиться, ученик? Или ты уснул и свалился со скамьи?

— Скорее второе, — устало сказал тотенграбер. — Ты закончил?

— Да, уходим.

Велион облегчённо кивнул. Уходя, он ни разу не обернулся. Ему казалось, что если он сделает это, то увидит, как статуя пожирает окровавленных фейри.

Могильщик тяжело выдохнул и сунул меч в ножны. Кажется, ему наконец-то удалось более-менее удачно провести "атаку акулы". Но голос К" ле снова был недовольным:

— Слишком медленно. Когда ты был медленным, могильщик?

— Зато всё чётко, — огрызнулся Велион. Похвалы он, конечно, не ждал, но… Чёрт, Халки относился к нему мягче. В обычной жизни они начали прекрасно ладить с мастером, но как только дело доходило до тренировок… Тотенграбер дёрнул плечами. К" ле хотя бы перестал бить ему в нос и на том спасибо.

— В таком темпе и младенец бы всё сделал чётко, — фыркнул мастер. — А чего это ты меч в ножны сунул? Как только удар получился впервые, надо продолжать его повторять, чтобы мышцы запомнили.

Тотенграбер скривил губы и, вытерев пот, капающий со лба, вытащил меч. Сегодня даже было почти жарко, несмотря на прохладный ветер, дующий с моря.

— Как тебе место? — продолжал расспросы К" ле.

— Хорошее, — сквозь сжатые зубы ответил могильщик.

Место действительно было отличным — небольшая низина, заросшая невысокой травой. В сотне шагов позади крепостной двор, на таком же расстоянии в противоположном направлении — пристань. Никто не смотрит, никто не мешает. Будущие участники турнира ревниво оберегали свои секреты. Велиону, в принципе было плевать, тем более, никаких секретов у него не было, но К" ле сказал, что они будут тренироваться здесь, а не на предназначенной для этого площадке. По его словам некоторые из участников, выразив своё почтение, уйдут в рощу. "Я делал так же", — добавил он утром.

Могильщик продолжал отрабатывать приём, взвинчивая темп. Пот градом лился с его лица, струился по хребту, а желудок неприятно напоминал о том, что в нём ничего не было с утра. Пристальное наблюдение К" ле раздражало Чёрного могильщика, но мастер продолжал вертеться рядом. Кажется, его что-то беспокоило.

— Как тебе Н" до? — спросил он.

— Ты мне мешаешь, — буркнул Велион.

— Да брось ты эту чёртову тренировку, у нас ещё почти три недели.

Сдержав облегчённый вздох, могильщик сунул меч в ножны, вытер пот подолом рубахи и уселся на траву.

Он медлил с ответом. Гипертрофированное почтение старшим воспитывалось здесь с детства, поэтому, оскорбив Н" до, он спокойно мог схлопотать пару футов стали в брюхо от самого К" ле. Но одно воспоминание о встрече с главой клана Голг вызывало тошноту. Надменное выражение на жирном потном лице, трясущийся тройной подбородок, розовые толстые пальцы, засовывающие жирный рот обрезки копчёного мяса, и колышущееся от каждого движения необъятное брюхо. Н" до весил, наверное, фунтов шестьсот. При этом его рост достигал шести с половиной футов, но из-за непомерного веса он выглядел просто великаном. Но самой отвратительной чертой Н" до были глаза. Маленькие, практически потерявшиеся в жире, они были цепкими, умными и жестокими. Глава клана Голг смотрел на всех свысока. Он презирал и ненавидел всё и вся. Н" до был неприятным человеком, и он даже не пытался этого скрыть.

— Думаю, он следить за фигурой каждого из своих подчинённых куда лучше, чем за своей, — сказал, наконец, могильщик. На завтрак ему досталась пригоршня варёного зелёного горошка, варёная морковка, два лоскутка жёсткого копчёного мяса, небольшая краюха позавчерашнего хлеба и полкружки кислого местного пива. После всего великолепия, которое ему наобещал учитель, этот завтрак выглядел просто скудно. Но хотя бы рыбы не было.

— Когда я видел его в последний раз, он весил на пару сотен фунтов меньше, — задумчиво проговорил К" ле. — И в несколько раз менее чванливо. Ублюдок зажрался. И стал ещё хуже, хотя его и раньше нельзя было назвать приятным человеком.

— Угу, — промычал Велион. Ему было плевать на Н" до. Он хотел есть, а ещё больше пить. — Может, пойдём в крепость?

— Нет. У меня тут встреча со старым другом. Он принесёт пиво и пожрать, не волнуйся.

— Я в последнее время и член-то свой с трудом в руках держу, а ты говоришь "пиво принесёт", — раздался сверху насмешливый голос.

Велион поднял глаза. В низину на костылях сутулый спускался хромой старик. На правой кисти у него не хватало всех пальцев, кроме большого, а правую щеку "украшал" чудовищный шрам, исковеркавший плоть. В двух шагах позади него шагала длинноволосая девушка, скромно опустившая голову. Она-то и несла бурдюк и небольшой мешок.

— Г" ра, — улыбнулся К" ле, поднимаясь навстречу калеке. — Чертовски рад тебя видеть.

— А я чертовски ненавижу спускаться, — буркнул хромой. — Но, мать его, это куда лучше, чем подниматься на лестницу. Твой сраный ученик достаточно силён, чтобы вынести меня отсюда? Эй, чёрный, я не люблю, когда трясёт, понял меня?

Два старика обнялись — вернее, К" ле обнял Г" ра — и спустились в низину.

— Это Велион, мой ученик, — сказал мастер.

— Знаю я, как зовут этого сопляка, — пробурчал Г" ра, тыча в могильщика костылём. — Я думал, что Н" до кого-нибудь точно прибьёт, когда он узнал, что у тебя ученик. Он хоть знает, какой стороной меча в людей тыкать?

— Знает, — поморщился К" ле. — А это твоя старшая внучка? — кивнул он в сторону девушки, скромно стоящей поодаль. — Настоящая красавица.

— Младшая, — ворчливо ответил хромой. Но, не смотря на тон, в его голосе слышалась гордость. — Ты тут сто лет не был. Старшая уже замужем.

— За кем? — сумрачно спросил мастер. Его и без того жёсткое лицо стало ещё более мрачным.

— Какая разница? Не за твоим сыном, и я жалею об этом. У" ри, дай-ка бурдюк, помянем хорошего человека.

Девушка поднесла бурдюк всем по очереди. Когда она протягивала ёмкость могильщику, он отметил, что она красива. Стройное тело, белая кожа, тонкое лицо с высокими скулами и огромные голубые глаза. В бурдюке оказался прекрасный крепкий эль, и Велион с трудом отнял его ото рта. Глаза от девушки, скромно смотрящей в землю, он отвести так и не смог. Давно у него никого не было… Но сейчас не до этого. Да и мало ли что с ним может произойти, если?..

Тотенграбер выбросил эти мысли из головы и отдал У" ри бурдюк. В конце концов, кто помешает ему просто любоваться красивой девушкой?

— У" ри, дай нашим друзьям поесть, — приказал Г" ра, тяжело усаживаясь на траву.

— Дай ему, — кивнул в сторону могильщика К" ле. — А ты, хромоножка, лучше скажи какие новости?

— Какие новости? — переспросил калека. — Дерьмовые, дружище, дерьмовые! Этот жирный уёбок отправил в неоплачиваемый отпуск две трети гарнизона и распустил команды трёх из четырёх патрульных кораблей, которые должны сторожить бухту и порт! "Кто осмелится напасть на мою крепость, когда в ней живут семьдесят лучших на острове мастеров меча?", — сказал он. А я скажу, что он зажал деньги. Люди вернутся после ярмарки, то есть через месяц! А что будет, если кто-то решит напасть?

— Но здесь же семьдесят лучших мастеров меча, — улыбнулся К" ле.

— Да срал я на твоих мастеров меча! Вот я был лучшим после тебя, и что со мной случилось, когда я попал в настоящую драку, где полсотни мужиков хотели искромсать друг друга на части? У меня нет половины левой ступни, правая нога сломана в трёх местах, а на правой руке остался палец, слишком толстый, чтобы им можно было хотя бы поковырять в носу! Твои мастера меча хороши, когда вокруг много места, а напротив только один противник! А парни из гарнизона учились работать вместе. Дерьмо, хочу я тебе сказать. Давно пора обучать людей так, как это делают на материке. Команда побеждает в битве, команда. А свора заносчивых ублюдков, которые готовы вырвать друг другу глотку за то, чтобы узнать, кто из них сильнее. Вот твой Велион по виду воин, скажет, что я прав.

К" ле сухо откашлялся, глядя куда-то в сторону, а могильщик поперхнулся луковым пером.

— Что, он не воин? — удивлённо спросил Г" ра. — А кто же тогда? И на кой хер ты его тогда учишь? Он вообще, как здесь выжил?

— Кое-что я умею, — туманно ответил Велион, глядя куда-то в сторону.

— Да, кое-что умеет, — обрезал К" ле. — А причины, из-за которых я взял его в ученики я расскажу тебе за кружкой вина. И, спрашивая какие новости, я просил рассказать тебе о том, какие здесь настроения. Или Ш" зр?..

— Ш" зр всё передал, — кивнул калека. — И я могу тебя порадовать: твоего ученика никто убивать не собирается. Ты нанёс Н" до оскорбление, а теперь он нанесёт его тебе.

— Ясно, — угрюмо выдохнул старый мастер.

— А мне не ясно, — буркнул могильщик, который всё это время занимался тем, что набивал свой рот и пялился на внучку Г" ра. Слушать разговор стариков это ему не мешало.

— Кто-то из учеников нанесёт мне оскорбление. Мне и моему мастерству. Со своими обычно так не делают, но Н" до, кажется, не считает тебя своим. На поединке тебя изуродуют. На твои боевые качества это не повлияет, но пользоваться популярностью у девушек ты точно не будешь. Тебе отрубят ухо, нос, щёку, выбьют глаз, располовинят подбородок, выбьют зубы — что угодно.

— Мне достаточно этого, — угрюмо сказал Велион, прикасаясь к подживающему шраму на щеке.

— Поэтому я тебя и тренирую, — отрезал К" ле. — И чтобы без нытья и вздохов, как ты это любишь.

— Угу.

Могильщик склонил голову, случайно заметив, что У" ри бросила на него беглый взгляд. Её бледные щёки немного порозовели. Почему-то захотелось расправить плечи и, гордо выпятив подбородок, сказать, что он ничего не боится, но Велион промолчал. Всё-таки он уже далеко не юноша.

— Он умнее, чем кажется, — хмыкнул Г" ра. — Я думал, он начнёт бахвалиться, что ничего не боится. — Он глубоко вдохнул приятный ветерок, пахнущий морем. — Я бы здесь заночевал, — сказал он. — Всё равно в замке сегодня сумятица — все приезжают пожрать на халяву. А потом перенёс место тренировок подальше — вы привлекаете слишком много внимания. И ты, чёрный, — он перевёл взгляд на могильщика, — я бы не советовал тебе появляться здесь до турнира, а то может случиться что-нибудь такое, что помешает тебе участвовать в нём. Это будет куда хуже, чем уродство. У" ри будет носить тебе еду… В общем, разберёмся. — Он на миг замолчал и потянулся, вытягивая ноги. Могильщик услышал жуткий хруст суставов. — А сегодня я хочу нажраться со старым другом и его учеником, — весело продолжал калека. — И прекрасная нимфа будет подносить нам еду и вина. Ты слышала, У" ри? Подносить еду и вино, а не пялиться на черноволосого пришельца с материка! К тому же, скоро пялиться будет не на что.

Могильщик сглотнул слюну, заполнившую его рот. Перспектива быть изуродованным его не прельщала, но прекрасная нимфа, подносящая ему вино, на миг давала позабыть даже об этом. Тем более, У" ри действительно походила на нимфу. А если она ещё и будет носить ему в лес еду…

Велион снова попробовал выбросить эти мысли из головы, но то ли прекрасный эль, то ли великолепная погода не позволяли ему сделать это. Ему казалось, что он захмелевший шестнадцатилетний идиот. Кажется, он чувствовал такое только когда был со Свишей. Но, чёрт возьми, прошло уже столько лет…

Приближающаяся опасность только усугубляло сходство.

"Да, чёрт возьми, — угрюмо думал Велион, до боли выворачивая правую руку, чтобы отбить выпад К" ле. — Прекрасная нимфа носит мне в лес еду, мы с ней болтаем о мелочах и целуемся под вишнёвым деревом".

Но нимфа оказалась слишком стеснительной и появлялась трижды в день, чтобы отдать могильщику еду и сразу же уйти. Зато дед нимфы, старый ворчливый калека, обосновался с ним и учителем в лесу, так что всё своё время Велион проводил с двумя стариками, которые давали ему втрое больше зуботычин и гоняли вчетверо сильней, чем К" ле в одиночку.

Уже неделю могильщик спал по пять часов в день, а тренировался по двенадцать. Так же за день он должен был пробежать не менее десяти миль и сделать две сотни отжиманий. Его мышцы сводило в судороге, голова стала тяжёлой, а ночью его мучили кошмары, в которых он тренировался. Когда Велион просыпался, эти кошмары становились явью. Так он не уставал даже в школе убийц. А если вспомнить, что тогда он был на двадцать лет младше и восстанавливался куда быстрее, то теперь эти тренировки просто убивали его.

Но могильщик терпел. Больше делать всё равно было нечего. Его даже начинали радовать мысли о том, что он умрёт от усталости. В этом случае его мучения кончатся, и его лицо никто не изуродует.

Об этом и говорил Г" ра:

— Думаю, его отсеют на первом же поединке. Вряд ли Н" до даст ему шанс пройти хоть сколько-нибудь далеко. Конечно, судьбу пар будет решать жеребьёвка, но её проводит сам Н" до. Да и дерётся он, гляжу, как кусок говна, но Н" до этого не знает. Поэтому, скорее всего, твой ученик будет драться с кем-то из сильнейших.

— И кто это, по-твоему, будет? — задумчиво спросил К" ле. Кажется, разговор с другом ничуть не мешал ему гонять могильщика по всей поляне и награждать его мягкие места тяжёлыми шлепками плоской стороной тренировочного меча.

— Может, У" ст, а может, К" го.

— Не знаю ни того, ни другого.

— Конечно, не знаешь, ты не был здесь слишком долго. У" ст — ученик Х" ло. Здоровый парень семи футов ростом, но вёрткий, как я в лучшие годы. А К" го тренировал И" ше. Родители не наградили его такими физическими данными, но фехтует парень великолепно. Ему, кстати, обещают твою славу.

— Рад за него, — угрюмо буркнул К" ле, невообразимо быстро заходя за спину могильщика и всаживая ему в копчик носок сапога. — Может, поговорить с их учителями? Я знаю их обоих.

— Поговорить? — хмыкнул калека. — Ты совсем из ума выжил? Да любой из учителей желает побить тебя хотя бы посредством победы над твоим учеником.

— Да, мать твою. Эй, могильщик, вставай!

Велион, свернувшийся в клубок на земле от боли в копчике, встать не мог. Он не смог даже выругаться.

Зато выругался Г" ра.

— Могильщик? — переспросил он, щуря глаза. — Могильщик? Ты совсем из ума выжил?! — его голос сорвался на крик. — А если кто-то узнает? Да вас обоих на воротах в замок распнут!

— Если не будешь так орать, никто не узнает, — поморщился К" ле. — И в каком кодексе сказано, что в ученики нельзя взять… человека этой профессии?

— Нигде, — буркнул калека уже тише. — Но то, что ты выжил из ума — это дело решённое. Это просто меч, К" ле, железяка. Да, ты подарил её сыну, но это не значит, что ты должен тащить в замок любого проходимца…

— Лучше не говорить об этом, — резким голосом прервал друга К" ле. — Мне плевать, кто он. Могильщик, свинопас или педераст. Мне важно, чтобы этот меч вонзился в сердце Иргура, и чтобы этот меч держала рука моего ученика. И если ты хоть раз ещё раз об это скажешь, я убью тебя, наплевав на то, что ты калека, и я знаю тебя с пелёнок. Ты меня понял?

— Да, — недовольно ответил Г" ра. — Эй, Велион, ты чего разлёгся?

— У нас гости, — сказал могильщик, не вставая. Боль утихла и он наслаждался каждой секундой бездействия.

Его даже не беспокоило то, что на краю поляны стояла У" ри. Её нижняя челюсть отвисла, а в широко раскрытых глазах читался беспредельный ужас. И её взгляд был направлен на Велиона.

Наверняка рыбный бульон был вкусным — У" ри отлично готовила. Но могильщик без особого аппетита выпил бульон, а теперь жевал жирные куски сёмги, не чувствуя вкуса. У" ри, дожидающаяся, пока он освободит тарелку, сидела поодаль, вжав голову в плечи и даже не глядя в строну столующегося тотенграбера. Она вела себя так уже четвёртый день. Раньше девушка хотя бы болтала с К" ле или дедом, но сегодня вместе с обедом она принесла приказ Н" до явиться старикам в замок.

А что он, чёрт возьми, хотел? Грязный могильщик, разрывающий могилы её предков, бесчестный торгаш и, возможно, каннибал, насильно заставляющий детишек надевать чёрные перчатки. Разве он к этому не привык? Девушки улыбаются ему только до тех пор, пока не увидят на его руках перчатки. Перекупщики льстят и заискивают, пока не увидят их чёрную кожу, после чего либо приказывают убираться, либо смотрят на него, как на дерьмо, но всё-таки берут вещи по самой низкой цене. Стражники гонят прочь из города, трактирщики зовут вышибал, а деревенские увальни тянуться за камнем, валяющимся на дороге. Сердобольные хозяюшки закрывают лица фартуками и хватают в охапку детей, чтобы не заразиться проклятьем. Торговцы убирают с прилавков товар, а то испортится.

В какие, чёрт возьми, игры он играл? Как мальчика прыгал с тупым мечом, слушал мастера, почти поклялся отомстить за его сына. Улыбался милой девушке, краснеющей и опускающей глаза едва завидев его…

Но всё это ложь. Фикция. Это не его жизнь. Он здесь чужой. Его место в мёртвых городах среди груд скелетов и магии. Одному. Без друзей, без семьи, без врагов. Просто бродить от могильника к могильнику, гадая в каком же из них его кости останутся навсегда. Вот так должен жить тотенграбер.

Чёрный могильщик вспомнил о других людях. Он даже был им нужен. Иргуру и Стренле. Репью и Карпре. Епсхо и Истро. Иргур избавился от него, как только заполучил нужные рецепты. Стренле стал чужим после того жуткого могильника. Да, они предлагали ему остаться, но и это было ложью. Всего лишь вежливость, возможно, они даже чувствовали себя обязанными могильщику, так хорошо знающему своё дело. Но именно это позволяло им стать такими гостеприимными: могильщики не предназначены для обычной жизни. Велион не мог остаться, и они прекрасно это знали. А после того, как он ушёл, наверное, жгли по углам благовония и переворачивали отвёрнутые к стенам зеркала. Могильщики использовали его в своих целях, пусть даже один погиб от его руки, а трое других подохли от своей жадности, один-то точно.

К" ле пощадил его, даже позволил сходить на могильник, но всё это только для того, чтобы он смог отомстить за убитого годы назад сына. Г" ра просто развлекался во время тренировок. У" ри… А что У" ри? На что он надеялся?! Сколько ещё он будет совершать эту ошибку?

Велион с отвращением бросил в миску последние обглоданные рыбные кости и поднялся с травы. Когда он приблизился к девушке, та испуганно сжалась.

— Не укушу, — сухо сказал тотенграбер, ставя рядом с ней миску. — И проклятьем не заражу. Мы обычно не делаем это с симпатичными девушками. Чаще всего они идут на ужин.

У" ри вздрогнула и подняла голову. В её глазищах стояли слёзы.

— Почему ты такой злой? — дрожащим голосом спросила она. — Почему ты смотришь на меня как на червяка?

— А… — тупо произнёс могильщик.

— Ты меня презираешь? — всхлипнула девушка. По её щекам потекли первые крупные слёзы. — За что? Что я тебе сделала?

— А…

— Я стала плохо готовить? Ты ешь так, будто тебе в тарелку навалили помоев! Или слишком глупая и наивная для тебя? Конечно, могильщик с материка, повидавший все красоты этого мира! Какое ему дело до простушки с островов? Мог бы тогда и не притворяться раньше! Мог бы… — У" ри разразилась рыданиями.

— Вообще-то, я повидал все скелеты этого мира, — пробормотал Велион, садясь рядом с девушкой.

Он чувствовал себя идиотом. Почему У" ри стала его избегать? Из-за того, что узнала, что он могильщик? Или потому, что могильщик встречал её с гордо вздёрнутым подбородком и презрительной ухмылочкой на губах?

Любуйтесь на меня, я могильщик! Вы меня презираете? Что ж, я отвечаю вам тем же. Одиночка, брошенный всеми. Или бросивший всех идиот, лелеющий своё раздутое самомнение? Он ушёл от Свиши, фактически бросил Крами. И всё это время Чёрный могильщик чувствовал себя всеми покинутым. Конечно, во всём виновато проклятье, оно не позволяет ему сходиться с людьми. Но почему к нему ни разу не пришла мысль о том, что в этом есть и часть его вины? Да, есть те, кто при виде перчаток тянется за камнем, но ведь есть и другие люди.

— Ты меня просто растоптала, — пробормотал Велион, вызвав тем самым очередную порцию рыданий.

Не зная, что делать, могильщик протянул руку и приобнял У" ри. Девушка прижалась к его груди и разрыдалась ещё сильней, хотя это, казало бы, было невозможно.

— Прости меня, — неуверенно сказал Велион. — Просто… — он на миг замолчал. Думал, что ты меня презираешь? Зачем это говорить сейчас? — Просто я дурак.

У" ри подняла голову и, утирая тыльной стороной ладони распухший от рыданий нос, посмотрела могильщику в глаза. Велион неуверенно улыбнулся. Ему захотелось поцеловать её, но вместо этого он протянул руку и так нежно, как мог, вытер указательным пальцем сбегающую по щеке девушки слезинку. Её кожа была нежной.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — всхлипывая, произнесла У" ри. — Я тоже слишком долго была одна… после того, как мои родители погибли…

Велион икнул и чуть отстранился. Если бы не последняя фраза, он бы накинулся на У" ри, и кто знает, что было бы дальше. Чёрт возьми, не все такие испорченные, как он. Да и девчонка почти в два раза младше него.

— Поможешь мне помыть миску? — неуверенно спросила девушка.

— Угу.

Кажется, она попробовала строить ему глазки, но покрасневшие веки, распухший от рыданий нос и всё ещё не прекратившиеся всхлипывания не сильно-то к этому располагали. Тем не менее, Велион улыбнулся, хотя его ответ звучал довольно мрачно. У" ри улыбнулась в ответ и, забавно шмыгнув носом, поднялась.

— Мы идём?

— Конечно.

"Всеми покинутая… Такая же, как я…".

— Если меня не будет, это не значит, что тренировки прекратились, понял меня? — бурчал К" ле, складывая одеяло. — Дня через три попробую вернуться.

— Почему Н" до тебя вызвал? — спросил Велион. Он старался сохранить серьёзное лицо, но идиотская улыбка сама выползала на его губы. "Хера с два я буду тренироваться".

— Хрен его знает, — скривился мастер. — Какая-то идиотская у него причина. Думаю, просто не хочет, чтобы я как следует подготовил тебя к турниру. Но я вернусь. К тому же, Г" ра и У" ри буду к тебе приходить и контролировать. Так что не ленись. — К" ле выпрямился и, мрачно поглядев на могильщика, тяжело вздохнул. — У" ри тебя проконтролирует, угу… Прискакала в замок с улыбкой до ушей. Если обидишь…

— Как вы можете, мастер…

— Молодость, мать вашу, — буркнул мастер и отвернулся. Но Велион успел увидеть, что он улыбается.

Возможно, это позволит ему задержать могильщика при себе дольше, чтобы убедить отомстить. Возможно, он просто радовался. Какая разница?

Отсмеявшись, Велион утёр выступившую в уголке глаза слезу. У" ри сидела рядом, забытое грязное блюдо стояло у весело журчащего родника. Мизинец девушки едва касался мизинца могильщика, но это прикосновение вызывало дрожь ещё более сильную, чем змеи, когда держишь их в перчатках.

— А ты знаешь какие-нибудь смешные истории? — спросила У" ри.

Тотенграбер на миг задумался.

— Как-то мы с двумя другими могильщиками пошли в один очень неприятный могильник. Один из них начал работать с ожерельем со змеями, лежащем… — Велион замолчал.

Да, Жжёный очень смешно прыгал, брыкался и тряс совей обожженной ещё в детстве головой, когда какая-то мелкая тварь выпрыгнула из-под камня и вцепилась ему в нос. Велион и второй могильщик, имя которого он уже и не помнил, смеялись, как идиоты. До тех пор, пока Жжёный не угодил ногой в груду железа, и обоих его товарищей окатило его кровью, дерьмом и кусками плоти. А потом погиб и второй могильщик. Велион, бросив хабар тащил его на себе, а вынеся из города понял, что он уже не дышит, но всё равно попробовал откачать. Его руки провалились в грудь мертвеца — у того были раздроблены все рёбра. Руки тоже — когда Велион потащил его в яму, они оторвались, плоть сгнила так, будто могильщик был мёртв уже несколько недель. А у самого Чёрного могильщика после этого по всему телу пошли чирьи, которые ему удалось вылечить только в храме Мёртвой матери.

Но почему в памяти возникла только картинка того, как Жжёный, матерясь, скакал по улице и размахивал руками.

— Вообще-то это не очень смешная история, — сказал, наконец, могильщик.

— Вспомни что-нибудь другое.

Велион почувствовал лёгкую злость.

— Как-то крестьяне закидали меня дерьмом и камнями, они очень смеялись. Наверное, это был самый уморительный момент в моей жизни. Но я не смеялся, даже после того, как вырезал половину этих ублюдоков, а их детей накормил дерьмом, которым они в меня швыряли.

У" ри поднялась и, отряхнув платье, отошла от могильщика. Она остановилась у ближайшего вишнёвого дерева и обняла его. Велион поднялся на ноги. Он чувствовал себя идиотом, что раздражало его ещё больше. Но лёгкая злость по отношению к собеседнице у него прошла.

— Не подходи, — тихо сказала У" ри, даже не поворачиваясь к могильщику. — Ты дурак, — произнесла она после паузы. — Ты думаешь, что в моей жизни были только старые козлы, запрыгивающие в предбанник и начинающие прыгать на девушек? Я тоже могу вспомнить, как дед пил, когда мои родители погибли, попав в шторм. Как пьяный Г" ра швырялся вещами, а потом засыпал. Как он просыпался в куче собственных испражнений и рыдал от ненависти к себе, не в силах подняться самостоятельно. Ты думаешь, я хочу это вспоминать? Но я вспоминаю, каждый день, когда вижу его. Вспоминаю, как он пьяный чуть не изнасиловал мою старшую сестру, и только прибежавший на крики К" ле остановил его и избил до полусмерти. Как Г" ра рыдал и умолял простить его, но, едва встав на костыли, снова напился, и мы с сестрой вытаскивали его из петли, а он кричал, что бесполезен, что даже не может повеситься. Но я вспоминаю смешные истории. Ты так не можешь?

— Мне… — пробормотал могильщик, приближаясь к девушке. — Я не хотел… — Он протянул руку и взял У" ри за плечо. — Мне жаль.

У" ри плакала. Тихо, безнадёжно. Тотенграбер отнял её руки от дерева и, повернув лицом к себе, обнял. Он будто бы чувствовал её боль. И раскаивался в том, что расстроил её. Но запах волос У" ри, её тёплое дрожащее тело в его объятиях, кожа, которую он ощущал под мягкой тканью платья будто отодвигали эту боль. Чёрт возьми, Чёрный могильщик был счастлив, сжимая У" ри в объятьях. Что-то сладкое, какой-то ком поднимался от его сердца к горлу, растекался по его жилам, вызывая лёгкую дрожь. Его голова была пуста, воздух, ставший таким лёгким и вкусным, кружил её, вызывая лёгкую эйфорию.

Последний раз он чувствовал подобное со Свишей. Но что-то будто изменилось. Злая и тёртая жизнью Свиша. Печальная и кроткая У" ри. Они были совершенно разными. И чувства, которые испытывал Велион к ним, разнились, хотя они описывались одним словом.

— У" ри… — прошептал Велион.

Но девушка мягко высвободилась из его объятий. Она отвернулась от могильщика и вернулась к вишне. Могильщик последовал за ней. Когда он догнал У" ри, она нырнула в его объятья и уткнулась ему в плечо.

— Жаль, что вишня не цветёт, — сказала она. — Когда распускаются цветы здесь много, много красивей. А если смотреть с башни замка на сад, кажется, что выпал снег. Такой тёплый бело-розовый снег. Это очень красиво. Может быть, ты увидишь это в следующем году.

— Может быть… — прошептал могильщик.

У" ри подняла голову и посмотрела на него. На её розовые губы выползла ехидная улыбка. Велион наклонился и поцеловал У" ри в губы. Нежно, ласково. Девушка отвечала на поцелуй какое-то время, а потом неожиданно вывернулась из рук могильщика.

— Мне пора домой, — весело сказала она. — До завтра.

У" ри убежала, а Велион остался смотреть ей вслед. Его сердце бешено колотилось в груди.

Наконец, тяжело переведя дыхание, он поднял с травы тарелку. Надо же кому-то её помыть.

У" ри тихо застонала, когда рука могильщика сжала её мягкую грудь. Велион закрыл её губы поцелуем, нежно лаская пальцами отвердевший сосок. Их прерывистое дыхание, казалось, было слышно в Лепестке Вишни. Мешок с обедом валялся на земле, часть еды рассыпалась. Плевать на обед…

Велион провёл левой рукой по спине девушки, опустил ниже, но У" ри сразу испуганно отстранилась.

— Не надо, — прошептала она. — Не… сейчас…

— Хорошо, — тяжело сглотнув, сказал могильщик.

— Встречай меня так каждый день, — улыбаясь, произнесла внучка Г" ра.

— Даже когда здесь твой дед и мой учитель?

— Как будто они ничего не подозревает, — хихикнула У" ри. — Вчера дед долго говорил мне о том, как, по его мнению, себя должна вести приличная девушка. Кажется, ты ему нравишься.

Тотенграбер хмыкнул. Кажется, на островах действительно к людям его профессии относились более мягко, чем на материке. Или дело не в этом?

— Ешь давай, — шутливо проворчала У" ри, собирая обед.

Могильщик послушно взял у неё кусок солонины и краюху хлеба. Есть ему не хотелось совершенно, но от еды он отказываться не привык.

— Что-то здесь довольно много, — сказал Чёрный могильщик с набитым ртом.

— Это ещё и на ужин. К тому же, я с другими девушками ушла на западный фьорд за моллюсками… — У" ри хитро улыбнулась и, открыв фляжку, извлечённую из сумки, сделал маленький глоток. — Хочешь? Вообще-то, это мне, но я могу поделиться…

В ноздри могильщика проник приятный запах виноградного вина. Он принял фляжку и сделал глоток. Да, вино с материка, вполне сносное. К" ле запретил ему пить во время тренировок, и это чертовски раздражало. Велион сделал ещё глоток и протянул фляжку У" ри, отметив, как раскраснелись её щёки и заблестели глаза. Она выглядела очень…

— А что, моллюсков едят? — буркнул Велион, стараясь отвлечься от этих мыслей.

— Конечно. Иногда даже сырыми. Ты так далеко жил от моря, что даже этого не знаешь?

— Нет, мне доводилось бывать на берегу моря, — хмыкнул могильщик. — Ядовитого моря. Моллюсков с его берегов не едят. Иногда они едят людей.

— Правда? — Глаза У" ри удивлённо расширились.

— Шучу, конечно, — солгал Велион. Впрочем, может, и не солгал: о берегах Ядовитого моря, особенно о дельте Крейны, ходило слишком много небылиц, и слишком мало людей возвращалось, чтобы рассказать правду. Но могильщик познал на своей шкуре, что часть этих небылиц на самом деле жестокая реальность. Возможно, расскажи он о кое-каких своих приключениях, и его бы сочли лжецом.

У" ри тем временем ещё раз глотнула из фляжки. Причмокнув, она провела языком по влажным губам и улыбнулась.

— Покажи мне перчатки, — попросила она с горящими от любопытства глазами.

Велион пожал плечами и полез за пазуху. Лицо У" ри было таким забавно-испуганным, что он чуть не рассмеялся. Но, когда могильщик достал перчатки, небо не рухнуло, море не поднялось, чтобы затопить остров, а солнце не померкло, и на лице девушки отразилось лёгкое разочарование.

— Можно потрогать?

— Конечно. Только не надевай, иначе нам придётся искать в каком-нибудь могильнике вторую пару.

У" ри осторожно прикоснулась к одной из печаток и сразу отдёрнула руку. Велион испытал странное чувство, похожее на ревность. Никто раньше при нём не трогал его перчатки. Но это было даже… Могильщик кашлянул. Он не знал, как назвать это чувство. Что-то вроде совращения.

— Грубые, — прошептала У" ри. — Они не натирают тебе руки? И поскрипывают. Можно ещё?

— Только не надевай, — повторил Велион. — Изнутри они очень мягкие. Знаешь… как будто надеваешь свою кожу. Или… будто бы всё время ходишь голым, а потом одеваешься… Странное чувство. Но если не носить их слишком долго… Желание надеть их просто непреодолимое.

— Это и есть проклятье? — задумчиво спросила У" ри. Она уже тискала перчатку в правой руке и заглядывала внутрь. — Я ничего не чувствую. Только… — Девушка ещё раз облизала губы. Её будто лихорадило. Она бросила на могильщика полубезумный взгляд.

И, растопырив пальцы левой руки, двинула к ним перчатку.

Велион открыл сундук Халки и принялся искать яды.

Конечно, уже осень. Пора травить детишек. Подмешивать им в еду яды и наркотики, а потом хладнокровно наблюдать, как они умирают в жутких мучениях. Велион таскал их трупы в "отвал" и сжигал уже пару лет. Ему было противно каждый раз, особенно от осознания того факта, что когда-то он сам мог оказаться таким же окоченевшим тельцем, распространяющим отвратный запах горящего мяса и волос. Но сегодня ощущение было немного другим. Как будто он сам будет убивать их, хотя, конечно, его до этого не допустят.

Велион убрал какие-то тряпки и запустил руку в сундук.

Будущий скважечник чувствовал раздражение уже несколько недель. Как будто что-то в нём поменялось. Он уже не смеялся вместе с Валлаем, подсчитывая трупы, и не гордился тем, что у него жертв оказалось на одного больше. Да и прошлая облава, которую юный убийца ждал уже несколько месяцев, не принесла удовлетворения.

О, как трепетало его сердце, когда он предвкушал её. Двадцать заключённых только для них двоих. И они были вооружены, причём, не как в прошлый раз ржавыми ножами и найденными по дороге палками, а по-настоящему — кинжалами и дубинками, у двоих даже были мечи. Но им не помогло и это.

— Мы самые сильные убийцы, — хохотал Валлай, размахивая своим окровавленным мечом. Он всегда любил убить ещё парочку воображаемых противников после того, как кончал настоящих. — Ничто не укроет преступника от правосудия, когда за ним гонится парочка на "В". А, Велион? — Валлай повернулся к нему. По лицу друга стекала чужая кровь. Одежда была покрыта ею, а к плечу прилип кусок скальпа с клоком волос.

— Да, конечно, — пробормотал тогда Велион.

Когда он сидел в засаде, его сердце яростно стучало, но не от страха, а от возбуждения. Он выскальзывал из укрытия, приближался к жертве и, зажимая ей рот, вскрывал горло от уха до уха. Хлестала кровь, жертва дёргалась, а Велион чувствуя удовлетворение, ждал, когда всё ещё живой, но уже обречённый человек, истечёт кровью, потом бросал его и кидался бежать за следующим с сердцем, сладко колотящимся в груди. Сегодня всё было по-другому. Нет, он работал так же, как и всегда, даже, пожалуй, лучше. Но как-то механически. Вскрывал глотки, протыкал сердца, потрошил кишки. Чётки и вымеренные движения. Но уже не интересные.

— Ну, как счёт? — не унимался Валлай. — Я убил десятерых, так что ты меня не обсчитаешь в этот раз, ха-ха!

— Девятерых. Эта притворяется.

В доказательство своим словам Велион с силой наступил на ладонь черноволосой девушки, неподвижно лежащей на траве. На её боку виднелась рана, неглубокая, но очень кровавая.

— А, не ври мне, — помахал рукой Валлай. — Видишь, не шевелится.

Велион пожал плечами. Он наклонился над телом, сунул скрюченный указательный палец в рану и провернул. Девушка вскрикнула.

— Вот видишь.

— Не убивайте, — прошептала девушка, извиваясь на земле. — Молю. Я ничего не сделала! Я попала на каторгу за долги вместе с отцом! Молю, пощадите! Сделайте со мной, что хотите, но только отпустите.

— Шлюха, наверное, или воровка, — раздражённо сказал Валлай. Он снова проиграл, его это постоянно злило. Впрочем, если прибавить к его настоящим жертвам пару воображаемых, счёт равный. Но кто считает воображаемых врагов? — Кончай её.

— Нет, молю. Пожа…

Фраза оборвалась на половине, превратившись в бульканье, когда будущий скважечник вскрыл ей глотку.

— Хотя, надо было её трахнуть сначала, — задумчиво проговорил Валлай. — Симпатичная.

Велион сухо кивнул. Ему было плевать.

Копаясь в сундуке, ученик школы убийц вспоминал вчерашнюю резню. Ему даже стало немного противно. Почему-то ему казалось, что не этого он хотел от жизни.

Как-то раз Валлай сказал ему, что у них не очень-то благородная работа. Велион тогда ответил другу, что он прав, хотя сам смеялся про себя. Тогда Валлай предположил, что они смогут жить по-другому, когда уйдут из школы. И снова Велион согласился, хотя не представлял, как это "по-другому". Но сегодня эта идея не казалась ему такой уж глупой.

— Склянки, склянки, скляночки, — задумчиво бормотал Велион, шаря в сундуке. Но ядов там не оказалось.

Выругавшись скорее от облегчения, чем от досады, воспитанник Халки начал засовывать все вытащенные им вещи в сундук. Когда в его руках оказался свёрток, он увидел край чего-то чёрного. Кажется, Халки хотел спрятать эту штуку. Велион быстро огляделся и, изнывая от любопытства, развернул тряпки.

Из горла ученика вырвался тихий вздох. Он слышал о могильщиках, Халки часто любил рассказать об этих "проклятых трупожёрах" и "чокнутых трупоёбов", но, чёрт возьми, откуда у него тогда чёрные перчатки?

Велион облизнул губы. Чёрная кожа перчаток манила его.

Ещё раз быстро оглядевшись, он пробормотал:

— Жить по-другому, да, Валлай? — И надел перчатки.

Тотенграбер вырвал перчатку из рук внучки Г" ра и затолкал её за пазуху. Потом так же быстро и вторую. Его трясло. От вспыхнувшей ярости он чуть не ударил У" ри, но сдержался. И дело не только в том, что она могла заработать проклятье. Когда её пальцы были на грани того, чтобы оказаться внутри перчатки, его будто пронзило молнией. Вот это можно было назвать приступом яростной ревности.

Чёрт, как он мог забыть об этом непреодолимом желании? Конечно, неприятные воспоминания, зачем они? Это было так давно… Он изменился. Возможно, не в лучшую сторону, но изменился. И допустить такую ошибку…

Велион выругался и грубо сказал:

— Никогда больше не делай так, поняла?!

— Прости, — прошептала У" ри. В её глазах стояли слёзы. — Я не знаю, что на меня нашло.

— Это я виноват, — пробормотал могильщик. — Ты меня прости.

Он был зол. На себя, на У" ри. День, обещавший стать великолепным, разбудивший в нём надежду, будто он сбросил лет двадцать, был безвозвратно испорчен.

Но уже через полчаса они валялись под деревом и потягивали вино. Всё плохое просто исчезало, когда У" ри начинала улыбаться.

— У тебя было много женщин?

— Ну, — Велион замялся. — Пожалуй… А это так важно?

— Мне просто интересно, — протянула девушка.

— Нет, не то чтобы много, — солгал Чёрный могильщик. С другой стороны, можно ли считать проституток его женщинами? — А ты…

— Я целовалась с… не важно с кем. Даже два раза. Он всё время хотел залезть мне под платье, и так смешно при этом сопел… Он чуть не плакал, когда я ему отказывала. Но он мне никогда не нравился, как…

— Как кто? — улыбнулся Велион.

— Как К" ле. Он такой мужественный. — У" ри рассмеялась. — Мою сестру в этом возрасте уже выдали замуж, но дед почему-то держит меня при себе. Говорит, нет подходящих женихов.

— Как я ему за это благодарен.

У" ри улыбнулась и хитро сощурилась.

— А я красивая? — спросила она.

— Самая красивая на свете.

— И почему ты говоришь мне это, только когда я спросила?

— Не знаю. Теперь говорю: ты самая красивая.

— А у меня… красивая грудь? Сестра всегда смеялась надо мной, у неё такие… — У" ри не договорила, сделав жест, показывающий "какие" у её сестры.

— Я её ещё не видел, — прошептал Велион. Он уже с трудом сдерживал желание.

Девушка огляделась и, скользнув языком по губам, ловким движением расшнуровала платье. Могильщик заворожено смотрел, как её белая кожа открывается перед ним. Скользил взглядом по мягким округлостями и напряжённым розовым соскам.

— Ты первый, кто её видит… — пробормотала У" ри. Её руки дрожали, дыхание лихорадочно вырывалось из груди. — И ты первый, кого я… — Она замолчала, тяжело сглотнув.

— Я люблю тебя, — прошептал Велион.

Он двинулся к девушке, поцеловал её, лаская ладонью мягкую упругость груди. У" ри что-то прошептала, что-то неразборчивое, но такое ласковое. Велион помог высвободиться ей из платья, гладя живот, лаская губами шею, грудь, живот… У" ри тихо постанывала, лихорадочно гладя его по спине, впиваясь пальцами в волосы и ещё крепче прижимая его голову. Когда могильщик остановился, она тяжело всхлипнула. Могильщик не продолжал, хотя это стоило ему титанических усилий. Он слышал о строгих нравах на островах.

— Это любовь, да? — шептала девушка. — Любовь? Ты правда любишь меня?

— Правда.

— Я люблю тебя. Только не уходи, мне так… так плохо без тебя. Как я жила раньше?

Велион снова поцеловал её в губы, лаская руками бёдра. Когда его губы оторвались от губ У" ри, она зашептала:

— Люблю, люблю… Как это сладко…

— Я тоже люблю тебя.

— Можно ещё раз? — спросила У" ри. Её губы дрожали, глаза поблёскивали. — Мне было так хорошо.

Велион снова начал ласкать У" ри. Но на этот раз самообладание отказало ему. С тихим рычанием он начал раздеваться.

— Не надо, пожалуйста, не сегодня, не сейчас… — шептала девушка, даже не оказывая попыток сопротивляться.

И это случилось. Сладостное ощущение единения. Мягкая кожа, горячее влажное дыхание, тихие стоны боли, перешедшие в сладострастные всхлипывания.

Могильщик был счастлив и знал, что У" ри тоже испытывает это чувство. Пусть это будет лишь очередной краткий миг. Пусть ему когда-нибудь придётся уйти. Это того стоит. Это стоит жизни. И только ради этого стоит жить.

У" ри с раскрасневшимся от смущенья и удовольствия лицом надевала платье, а могильщик потирал прикушенную ей губу.

Кто сказал, что ему придётся уйти?

Глава 13. Песнь берсеркера. Предсмертный плач

— Это будет У" ст, — скороговоркой произнёс К" ле, приближаясь к могильщику. — Мне удалось посмотреть список. Ваша дуэль будет первой.

Велион пожал плечами и снова принялся помахивать непривычным тренировочным мечом. Ему было плевать, кто это будет. Главное, чтобы его не изуродовали слишком сильно, иначе У" ри будет плохо. Она и так чуть не рыдала вчера, когда они прощались.

"Хорошо, что её не будет среди зрителей, — угрюмо подумал Велион. — Пусть будет рыдать, накладывая мне повязку, это лучше, чем смотреть, как её мужчину уродуют. Что это будет? Глаз? Ухо? Пожалуй, лучше ухо. И уж точно не подбородок".

Последние дни промелькнули чередой тренировок с вернувшимся К" ле, коротких свиданий с У" ри, во время которых они обменивались лишь улыбками и взглядами, да бессонных "ночей", во время которых могильщик вспоминал те два дня, что он от самого утра до вечера провёл с любимой.

"Хорошо, что её не будет", — повторил могильщик про себя.

Хотя зрителей его позора будет предостаточно. Семьдесят мастеров и их учеников и ещё почти полсотни воинов. Часовые покинули свои посты, а командам патрульных кораблей разрешили пришвартовать корабли в порту, сами моряки сидели в задних рядах. Даже грузчикам, два дня напролёт разгружавшим прибывшие с материка корабли, разрешили посмотреть на схватки. Они толпились у входа на арену.

— Волнуешься? — буркнул К" ле, потирая подбородок.

Велион снова пожал плечами. Чего волноваться? Сорок мужиков в одних штанах с тренировочными мечами в руках сидели отдельно, совсем рядом с могильщиком. На него бросали взгляды, больше любопытные, чем враждебные, но могильщик не собирался вставать к ним. В любом случае он здесь лишний. Ненависть сквозила только в глазах Н" до, расположившего своё жирное тело в огромном кресле с укреплёнными ножками. Толстые пальцы главы клана беспрестанно извлекали из большой глубокой тарелки ягоды клубники и засовывали их в рот. Вино и более серьёзные закуски пока были отставлены. Наверное, до того момента, когда выскочка с материка умоется своей кровью.

Чёрный могильщик сплюнул на песок.

— У" ст сильный и быстрый, — начала говорить К" ле. — Куда лучше владеет мечом, я видел одну его тренировку. Старайся сократить расстояние, но на рожон сильно не лезь…

— А смысл? — буркнул Велион.

Старик поморщился.

— Действительно, — сухо сказал он. — Но постарайся не опозориться слишком сильно, хорошо? Иначе тебе придётся смывать позор кровью…

— Которую мне и так сегодня прольют, — резко прервал мастера могильщик. — Поэтому, конечно же, я постараюсь сильно не позориться.

Он тяжело вздохнул. Ему казалось, что сейчас перед ним совершенно другой народ, нежели люди, с которыми он познакомился на Столе. Нет, они не слишком отличались по внешнему виду. Такие же высокие и светловолосые, преимущественно со светлыми глазами и бледной кожей. На Епсхо, правда, встречалось куда больше темноволосых, наверное, виной тому относительная близость материка. Но почему, чёрт возьми, так отличаются нравы? Честь, слава, доблесть — на юге эти слова не имели смысла. Тот, кто выжил, тот и прав. Поэтому Иргур не гнушался грабить корабли. Все, кто не с ним — чужие, а с чужими можно делать что угодно. Здесь же… Сколько ограничений усложняли жизнь этих людей?

Жаль, что ни одно из них не запрещало сейчас изуродовать черноволосого незнакомца, выглядевшего среди собравшихся вороной, случайно залетевшей к голубям. Могильщик ощущал себя примерно как эта ворона.

Н" до облизал красные пальцы и громко хлопнул в ладоши. Звук был такой, будто два бегемота столкнулись посреди реки.

— Все мои дорогие подданные в сборе! — звучным голосом произнёс Н" до. Наверное, когда-то этот голос великолепно звучал в драке, заглушая даже звон мечей и вопли раненых. Люди с такими голосами просто должны были вести за собой людей. Голос — это последнее, что осталось у него от воина и предводителя. — Конечно, лучшая их часть — наши великолепные воины! Мастера меча! Лучшие на островах! И сегодня вас ждёт развлечение. Лучшее для мужчины. Бой! Звон мечей и шорох песка под сапогами, прерывистое дыхание и пот, заливающий глаза. Песня стали бьющейся о сталь! Это лучшая песня на этом свете… Конечно, если не считать вопли убиваемых врагов, — на жирные губы главы клана Голг выползла улыбка. — Но сегодня этой песни, увы, нам не услышать. Потому что в бою будут участвовать друзья, братья по оружию, семья. Но и в семье бывает разное, — короткий взгляд на могильщика, — так что, думаю, кто-то сегодня прольёт кровь и закричит от боли. В ближайшие дни мы узнаем, кто же лучший среди равных. Чей меч будет петь песнь смерти врагам впереди других. Ведь наградой за победу в турнире будет звание капитана на новом корабле "Бессмертный"!

Зрители, поутихшие во время речи, разразились такими воплями, что заглушили даже звучный голос Н" до. Глава клана улыбаясь делал успокоительные жесты руками, но зрители затихли ещё не скоро.

— Да, — хмыкнул К" ле. — Действительно, отличная награда. А больше всего оптимизм внушает то, что новым кораблём, рассчитанным на восемьдесят солдат, будет командовать сопляк, едва ли хоть раз участвовавший в настоящем бою.

— Вообще-то, — рявкнул Н" до, сумев, наконец, перекричать трибуны, — вообще-то, я уже закончил. Хотел сказать только одно… — он выдержал паузу. — Да начнётся турнир!

Ещё один взрыв воплей, на сей раз, правда, более тихий и менее долгий. Пока толпа кричала, глава клана взял у стоящего рядом мужчины — единственного безоружного здесь — золочёный свиток.

"Как будто не знает имена первой пары", — зло подумал Велион. Его колени уже начали свою пляску. Что тому виной, предвкушение драки или страх, могильщик даже не думал. Конечно же, страх. Пусть его жизнь в безопасности, когда тебя уродуют — это не очень приятно. Но больше всего его беспокоило то, как поведёт себя У" ри, когда ему отрубят нос или щёку.

На арене воцарилась гробовая тишина. Собравшиеся сидели в ожидании потехи.

— Первая пара, — объявил Н" до. — У" степсхоголг, учитель Х" лоепсхоголг, и Велион, учитель К" леепсхоголг.

— Это бой на мечах, — бубнил рядом К" ле. — Удары кулаком, подножки, пинки — можно всё, но до мордобоя не опускаться, это бой на мечах.

Велион не слушал мастера, он был занят — судорожно старался сглотнуть слюну, которая мгновенно исчезла из его рта. Тем более, правила он знал. У" ст тоже слушал наставления учителя. Наверное, тот говорит ему, что лучше отрубить этому выскочки с материка.

Выругавшись в полголоса, могильщик ступил на песок арены. Прямоугольная площадка, имеющая почти сотню шагов в длину и сорок в ширину, вдруг стала очень маленькой. Буквально, она сузилась до размеров одного огромного детины, вышагивающего сбоку от тотенграбера. Велион едва-едва не дотягивал до шести футов, но по сравнению с противником он выглядел просто цыплёнком.

На негнущихся ногах могильщик вышел на середину арены и повернулся к У" сту. Несмотря на устрашающий вид, ему не было ещё и двадцати. Шрамы от прыщей на щеках, лбу и подбородке, едва пробивающаяся и неумело выбритая мягкая бородка, чистые мальчишечьи глаза. Могильщик чувствовал себя старым и опытным по сравнению с противником. Но его опыт ничто по сравнению с мастерством мальчишки. Если бы не дурацкие правила…

— Приветствую! — напыщенно произнёс У" ст. — Рад чести драться с учеником самого К" ле.

— Приветствую, — буркнул Велион. "Чести изуродовать меня, так ты, наверное, хотел сказать". Подумав, он добавил: — Рад чести драться с учеником известного мастера Х" ло.

— Начнём, — весело крикнул Н" до. В его правой руке уже был бокал с вином.

И У" ст начал. Он двинулся в бок, мягко, по-кошачьи ступая босыми пятками по песку. В его движениях чувствовалась сила и скорость. Чувствовалась даже больше, чем об этом говорил Г" ра. Могильщик немного отступил, чтобы увеличить расстояние от противника, и тоже пошёл вбок. Конечно, ему хотелось закончить всё поскорее, но пропустить первую же атаку, значит, опозориться.

И что, чёрт возьми, делать?

У" ст первый показал могильщику, что делать. Он перешёл в атаку быстро, сбивая Велиона с толку великолепными вымеренными движениями меча, и уже через секунду оказался рядом. Слишком рядом. Велион двинулся чуть вбок, намереваясь отбить выпад меча и продолжить сближение, чтобы ткнуть локтём противнику в печень. Грязный приём, но преимущество сейчас не на его стороне.

Но удар оказался таким сильным, что могильщик чуть не выронил меч и, потеряв равновесие, упал на одно колено. Его зубы клацнули с такой силой, что чуть не вылетели. Велион каким-то чудом умудрился отбить два последующих выпада и, кое-как поднявшись, начал отступать, но меч его противника, казалось, был везде сразу. Отступая, тотенграбер скакал по песку как угорелый, стараясь обойти У" ста, но его непомерная длина рук и хорошая скорость не позволяли сделать этого — на пути могильщика всё время возникал то меч, то торс противника. Зрители яростно орали, подбадривая дуэлянтов. Велион вспотел, отступая спиной вперёд, он рисковал потерять равновесие и упасть, но к счастью песок арены был чистым.

"Чистый, пока моя кровь на него не пролилась, — угрюмо подумал могильщик. — А это произойдёт скоро".

Выругавшись про себя, Чёрный могильщик решил атаковать. Бегать по арене можно долго, всё-таки в скорости противника он превосходил. Но всё это бесполезно. Проигрывать, так проигрывать.

Велион атаковал. Не сдерживаясь, на всей скорости, которую мог из себя выжать. Если атака пройдёт, то У" ст рисковал лишиться жизни.

Но, конечно же, атака не прошла. Меч могильщика со звоном улетел куда-то к трибунам, а сам он неуклюже ткнулся лицом в голую грудь противника. У" ст сориентировался мгновенно. Бросив меч, он схватил Велиона в могучие объятия.

"Неужели я проиграл и не остался уродом?", — облегчённо подумал тотенграбер, даже не пытаясь сопротивляться.

Но У" ст сжимал могильщика всё сильнее, а Н" до не спешил объявлять победителя. Велион услышал, как начинают трещать его рёбра. Дыхание спёрло, в глазах потемнело, а долгожданной команды закончить поединок всё не было.

— Это не по правилам! — услышал могильщик крик К" ле.

— Ну, мы же здесь не в игрушки играем, — насмешливо ответил ему Н" до. — Это же мужчины, не дети! Или ты совсем размяк, а, К" ле?

Послышались редкие смешки, но их почти сразу заглушило недовольное гудение. Кажется, мнение главы клана разделяли немногие.

— Мне жаль, — с искреннем сожалением в голосе произнёс У" ст и сжал могильщика ещё сильней.

— Мне… тоже… — прохрипел Велион.

Удар пяткой в ступню. Это чертовски больно, если ударить, как следует, а могильщик бил как следует. Противник слегка ослабил объятья. Этого было достаточно, чтобы Велион выпрямился. И нанёс три удара головой в челюсть У" ста. Громила отшатнулся назад, стараясь задрать голову как можно выше. Из его разбитых в кашу губ лилась кровь. Могильщик вывернулся из его ослабевшей хватки. Теперь дело за малым. Подсечка. Противник начал неуклюже заваливаться назад, но Велион не позволил ему сделать это, схватив за правую руку.

— Мне правда жаль, — сухо сказал он и мощным движением выбил руку У" ста в локте.

Парень взвыл, падая на колени. Велион, ссутулившись, стоял рядом, вытирая кровь, струящуюся по его лицу. Кажется, он рассёк лоб. Плевать. Н" до продолжал бы поединок до тех пор, пока могильщик не проиграл бы. Теперь, когда У" ст не может продолжать поединок, толстяку придётся объявить его поражение.

— Что случилось? — рявкнул Н" до, вскакивая с кресла, его щёки тряслись от ярости. Вино расплескалось из бокала, запачкав одежду.

— Кажется, у одного из противников вывихнута правая рука, и он не может продолжать поединок, — насмешливо ответил ему Г" ра. Калека с довольным видом сидел по левую руку от Н" до. — Придётся объявить победу Велиона.

— У" ст! — рявкнул глава клана.

Но стоящий на коленях громила ничего не ответил. Кажется, вся его сила воли уходила на то, чтобы не закричать и не разрыдаться. Но по его побледневшему лицу, перепачканному потом и кровью, и так всё было видно.

— Объявляю поединок аннулированным, — прохрипел толстяк, наоборот, краснея, как помидор. Когда зрители разразились недовольным воплями, он лишь обвёл трибуны тяжёлым взглядом и продолжил: — Из-за нарушения правил с обеих сторон. Двое лучших из проигравших далее составят им пары.

Могильщик кивнул. Его ноги подгибались от усталости. Но вместо того, чтобы покинуть арену, он приблизился к У" сту.

— Давай руку.

Громила закусил распухшую и окровавленную нижнюю губу, но протянул правую руку. Велион аккуратно взял её и, улыбнувшись, чтобы отвлечь парня, резко дёрнул. У" ст вскрикнул от боли, но на его лице почти сразу появилось выражение облегчения.

— Ещё раз извини, — сухо сказал могильщик.

Когда он подошёл к К" ле, мастер даже не улыбнулся. Велион встал рядом, чувствуя косые взгляды.

— Теперь будет ещё хуже, — буркнул мастер. — Конечно, ты выиграл у одного из главных претендентов на победу, но, чёрт возьми, тебя одолеет здесь почти каждый. И уж точно твой следующий противник не допустит такой ошибки.

— Жирный уёбок, — сухо выразил могильщик своё мнение.

— Согласен. Но он здесь главный. У тебя есть ещё день, чтобы хоть чему-то научиться, так что пошли-ка в лес.

Но уйти им не удалось. Когда раскрасневшийся Н" до объявил вторую пару, у входа на арену возникла какая-то суматоха. Сквозь толпу грузчиков прорвался невысокий мужичок, по виду пастух.

— Тревога! — завопил он, выбегая на песок. — Тревога! Южане!!! Десять кораблей южан у бухты!

— Вот и отпустил две трети солдат отдыхать, — хмыкнул К" ле. Его голос едва пробивался через шум суматохи, воцарившейся на арене. Он не выглядел испуганным, наоборот, его глаза блестели от возбуждения. — Десять кораблей… Четыре-четыре с половиной сотни. Надеюсь, среди них Иргур.

Велион выругался. Он надеялся, что как раз Иргура-то там и нет.

И надежды одного из них оправдались.

— …Лосось — герб ярла Сторва. Лодка с пятью вёслами — герб ярла Ивара. Весло скрещенное с мечом — герб ярла Громана. Стол, пронзённый мечом… — У" ст на миг замялся и перевёл взгляд на своего учителя, стоящего сбоку от могильщика. — Иргур?

— Иргур, — кивнул Х" ло. — Но ни в коем случае не произноси это имя при К" леепсхоголге. Давай дальше.

"При мне тоже это имя произносить не стоит", — угрюмо подумал Велион, сжимая кулаки. Выругавшись вслух, он отвернулся от залива и пошёл прочь со стены. Эту вспышку ярости никто не заметил — больше половины стоящих на стене людей практически беспрестанно ругались, кто в полголоса, а кто и в полный.

Рассечённый лоб саднил, отсутствие меча, который К" ле забрал у него, пока У" ри заматывала ему голову, вызывало ещё большее раздражение, и, наконец, в полное бешенство его приводила дюжина кораблей, скопившаяся у входа в залив. По ним пробовали стрелять из баллист, повёрнутых к морю, но ни один камень не долетел до цели, а пара или тройка снарядов даже попала в один из двух дозорных кораблей. Впрочем, никакого вреда это не принесло — у южан на ладьях тоже были баллисты и зажигательные снаряды, и дозорные корабли Н" до уже с час бодро горели у причалов, а половина оставшегося в крепости гарнизона старалась сделать так, чтобы не загорелся и сам причал, заливая его морской водой.

Шагая по стене, Велион угрюмо наблюдал за копошащимися в прозрачных клубах пара, поднимающегося от воды, фигурками. Всё бесполезно. Пусть уж лучше этот причал горел. Лучше сгорело бы всё. Могильщик нырнул в люк, ведущий во внутренние помещения крепости. Здесь было пусто — часть защитников Н" до сконцентрировал на стенах ближней к морю башне, другая должна была оборонять ворота в крепость. Но и это бесполезно. Две сотни человек оказались в огромной каменной мышеловке.

Когда корабли южан подожгли дозорные ладьи защитников крепости, Н" до отправил десяток конных во все концы владений клана Голг, чтобы те собрали силы для обороны Лепестка Вишни. По словам К" ле у Н" до было около четырёх с половиной сотен старших учеников и мастеров, причём, сотня располагалась совсем недалеко. Возможно, главе клана удастся дождаться помощи от других кланов, которые через несколько дней приедут на ярмарку. Но могильщик сомневался и в этом. Защитников слишком мало, чтобы выдержать так долго. А восемь из десяти посланников перехватили южане, высыпавшие им навстречу из рощи. Их было не так много, около полусотни, но выводить сейчас часть гарнизона, чтобы отбить их, слишком рискованно. Да и толку? Придут новые. А ещё эти полсотни южан у ворот замка мешали вывести из крепости женщин и грузчиков. Впрочем, два десятка грузчиков вооружили, несмотря на протесты, и в сопровождении десятка мастеров заставили патрулировать границы вишнёвых зарослей, от которых их отделял только невысокий частокол — мало кто угрожал замку с суши. А если и угрожал, то не с такими силами…

Велион выругался сквозь зубы и вошёл в комнату, где теперь располагался. С ним в комнате жили К" ле, У" ри и Г" ра. Чёрный могильщик предпочёл бы жить только с У" ри, но этого ему никто бы не разрешил. Впрочем, лучше всего было бы, если бы девушку вывели из замка. Но Н" до, этот жирный ублюдок, не хотел рисковать замком ради жизней трёх десятков женщин и детей, что сейчас здесь находились. Сейчас в комнате располагались все три его сожителя. У" ри была бледна, как полотно, тотенграберу показалось, что она всё время пыталась спрятаться за спину К" ле — Г" ра был в стельку пьян и посапывал на своей лавке.

— Как дела в заливе? — сухо улыбнувшись, спросил мастер. Он был напряжён, тотенграбер видел это. Напряжён, но и обрадован.

"Этому старому ублюдку плевать на всё, — угрюмо подумал могильщик, — лишь бы отомстить". Вслух он сказал:

— Прибыли ещё два корабля, наверное, их команды сейчас прячутся в лесу.

— Вот именно — прячутся, — раздражённо произнёс старик. — Я ещё пять лет назад говорил, что роща разрослась и её надо вырубить до старых границ, но Н" до меня не послушал. А теперь все наши баллисты, повёрнутые на сушу бесполезны.

— Пригодятся, когда южане пойдут в атаку, — пожал плечами Велион, глядя только в испуганные глаза У" ри.

— Н" до тогда ответил мне примерно так же.

— Что он собирается делать?

К" ле фыркнул.

— Что-что? Жрать и пить, пока не подойдут основные силы. Он уверен, что башни южанам взять не удаться. Зато спалят частокол и летнюю усадьбу, но сейчас его, кажется, это не беспокоит, только его жирная задница.

"Всё могло бы быть по-другому, — устало подумал Велион. — Я мог бы остаться у Иргура. К этому времени мне бы уже наскучил один-единственный могильник на столе, и он предложил бы мне пограбить более крупные могильника острова Епсхо. Только сначала мы бы взяли штурмом неизвестный мне замок Лепесток Вишни. Что лучше — быть домашним могильщиком молодого и амбициозного ярла, который внушат страх и уважение, или погибнуть, воюя за жирного ублюдка, которого ненавидят даже свои?". Тотенграбер не знал ответа. Он пытался найти его в морщинистом лице К" ле и больших светлых глазах У" ри, но ответа так и не было. "По крайней мере, я умру, защищая её". Нет, он не был в отчаянье, наоборот, надежда, пусть она ускользающее мала, теплилась в нём. Возможно, во время битвы могильщик наткнётся на людей Иргура, тогда ему удастся сдаться и спасти У" ри. Пусть его называют трусом, пусть проклинают, он упросит ярла Стола, чтобы он позволил им остаться. Или уплыть на материк — предательства не прощают ни здесь, ни на юге. Но это спасёт У" ри… Велион почувствовал непреодолимое желание прижаться к ней, поцеловать её мягкие губы, стиснуть нежную грудь и остаться так навсегда. Чтобы она тяжело дышала ему на ухо и постанывала, что-то неразборчиво бормоча, а он жадно целовал её.

Всё рухнуло.

— Схожу на стену, — кашлянув, сказал К" ле. Они с могильщиком встретились взглядами. Старый мастер улыбался. — Г" ра спит крепко. — Он вышел.

Велион перевёл взгляд на У" ри. Девушка поднялась сама и, быстро приблизившись, рухнула ему на колени. Могильщик сжал её талию, прижался губами к щеке…

У" ри разрыдалась ему в плечо, и тотенграбер сидел на своей лавке, баюкая её. Глухая чёрная тоска, захлёстывающая Чёрного могильщика, стала просто непреодолимой. Отчего-то ему вспомнился рогатый демон, пожирающий фейри.

Он не знал, сколько это продолжалось. Возможно, минуту, а может, час. Но сквозь рыдания У" ри и пьяный храп Г" ра прорезались другие звуки из коридора. Ласково поцеловав девушку, которой признавался в любви, Велион осторожно ссадил её с колен и, прошептав что-то успокоительное и чмокнув в щёку, вышел из комнаты.

— Что случилось? — спросил могильщик, хватая пробегающего мимо У" ста за здоровую руку.

— Переговорщики от южан у ворот, — буркнул громила, — требуют Н" до. Все бегут туда.

— Они не нападут с моря, пока все у ворот?

В ответ могильщик получил полный недоумения и удивления взгляд. Кажется, переговоры здесь — святое. Не то что на материке…

— Он с материка, — проворчал подошедший К" ле. — Южане высылают переговорщиков со своей стороны. — Пояснил он своему ученику. — Если их условия устроят Н" до, возможно, обойдётся без крови. Если нет — у нас есть сутки до нападения. Ну, и у Н" до есть сутки, чтобы передумать… Но я бы на это не надеялся. Но посмотреть всё равно стоит, может, на него удастся повлиять… Так что не стой.

Тотенграбер кивнул и последовал за мастером. Несмотря на невысокий рост, К" ле умел ходить очень быстро, и могильщик едва поспевал по ним. Именно благодаря этому они и успели к началу переговоров.

У ворот уже скопились все защитники замка — жалкая горсть людей численностью в четырнадцать десятков. Когда они услышали о нападении, многие были напуганы — а чего ещё ждать от людей, половина из которых мальчишки пятнадцати лет и обычные работяги, не привыкшие к постоянному кровопролитию? — но сейчас в их глазах появилась надежда.

"Пусть Н" до подарит её им… — молил могильщик. — Им, мне и У" ри". К" ле, кажется, только сильней разволновался. Тотенграбер вздрогнул про себя, поняв, что мастер будет уговаривать Н" до не сдаваться, а не наоборот, как он думал раньше. Что ж, как К" ле и сказал, на главу клана Голг повлиять будет сложно.

Ворота замка растворили, из них высыпалась примерно половина защитников Лепестка Вишни, другая половина заняла более удобные позиции для наблюдения на частоколе. Велион и К" ле оказались в самом хвосте толпы у ворот, но, как здраво рассудил могильщик, на переговоры можно и не смотреть, главное слышать. Поэтому он не стал работать локтями, чтобы пробраться вперёд. К тому же, это было практически бесполезно.

— Н" до уже там? Уже там? — вопрошал К" ле, стараясь подпрыгнуть и заглянуть выше голов высокорослых учеников и солдат, как ребёнок. Картина была презабавная, но Чёрному могильщику смеяться не хотелось совершенно.

— Там-там, — откликнулся, наконец, кто-то. — Сейчас сойдутся.

Сойдутся? Значит, никаких шансов услышать разговор…

И тут зазвучал громкий голос переговорщиков южан. Велион вздрогнул, узнав его. Это был Иргур.

— А ты похудел, Н" до, — насмешливо прокричал ярл Стола. — Или просто так съёжился от страха.

Ему в ответ послышался гогот и вопли южан.

— Зелен ты ещё, — не менее зычным голосом ответил ему глава клана Голг. — Мужская стать не в мышцах, а в мозгах.

Теперь начали орать уроженцы Епсхо. Значит, переговоры здесь что-то типа драки на словах. Здесь у более опытного Н" до, возможно, больше шансов, но, в любом случае, всё упирается в условия, которые предложит Иргур.

— Мозги у человека в голове, а не в брюхе. Да и мозгов больше со временем не становится, а мышц… — Послышался рёв южан. Наверное, ярл хвастал мышцами. — И уж точно их не будет больше от сидения за стенами.

— За стенами мудрость и правда, скрытая в книгах. А в море вода и дохлая рыба. То-то я гляжу штаны у вас мокрые, а запах… Или это не рыба?

Дружный гогот защитников крепости поддержали даже южане.

— Смотри, чтобы твои штаны не стали мокрыми от каменной сырости, — ответил Иргур, но реакции не последовало. — И тем более от моего предложения.

— Что же ты мне предложишь? Пустить всю вашу ватагу во двор, чтобы штаны подсушить? Боюсь, нам никаких дров не хватит.

— Хватит двух горящих в порту кораблей! — заорал ярл, едва перекрикивая вопящих людей Н" до. — Но моё предложение не такое. Я предлагаю поединок.

У ворот замка стало тихо, как в гробу. Все знали, что Иргур скажет дальше.

— Я и ты, Н" до, — продолжал южанин в воцарившейся тишине. — Завтра на рассвете, на мечах, голые по пояс. Победишь ты — мы уберёмся восвояси. Если выиграю я — мы разграбим твой замок, но не тронем твоих людей, нам не нужна кровь, мы пришли за товарами с материка. Если же ты откажешься… Мы вырежем всех, от мала до велика, изнасилуем женщин и сожжём крепость.

— И как же ты, интересно, собрался взять крепость, которую никто когда не мог покорить? — прошипел Н" до. Весь его пыл утих так же быстро, как и крики защитников замка.

Велион выругался сквозь зубы. Он знал, что ответил Н" до. Знал это и К" ле. На губах старика играла улыбка.

— Ты подарим мне её, старик. Когда распустил солдат, чтобы не платить им. Когда позволил патрулям причалить. И даже ещё раньше, когда запретил двум моим друзьям, ярлам Увару и Сторву, приехать на ярмарку. Подумай, жирный старик. Погибнуть и спасти жизнь всем своим людям, оставить своим сыновьям наследство и оставаться сильнейшим кланом на Епсхо. Или отказаться и лишиться наследников, лишить сотен своих людей всего — жизни и чести. Подумай!

— Я отказываюсь. Вы сломаете свои жёлтые зубы о стены моей крепости, а обо мне будут вспоминать как о величайшем победителе южных ярлов. Ваши кости в морской воде будут глодать рыбы и крабы, а я буду есть мраморную говядину и запивать её нежным вином с материка. Убирайтесь! Вы прослывёте трусами, но свою жалкую жизнь сохраните!

— У тебя есть время до рассвета, — насмешливо сказал Иргур. — Но, думаю, ответ не изменится. Приготовьтесь к смерти, люди труса!

Царила такая же напряжённая тишина. Могильщику казалось даже, что он слышит яростную одышку Н" до. Но тут К" ле снова принялся проталкиваться вперёд.

— Это я вызываю тебя на поединок, трус! — заорал он. — Я! Слышишь?!

— Кто это там блеет? — расхохотался ярл. — Ребёнок?

— Нет! — Н" до, наконец, прорвался через толпу. — Нет! — повторил он, задыхаясь от ярости. — Ты знаешь меня, детоубийца!

— Уважаемый мастер К" ле, — учтиво проговорил южанин. — Это честь — скрестить с тобой мечи, и ты в своём праве. Но как я, свободный ярл, могу позволить вызвать себя на поединок слуге какого-то труса, отказавшегося ценой своей жизни спасти всех своих людей? Не бывать тому. Вот если бы Н" до согласился драться со мной, после этого поединка можно было бы сразиться с тобой. Но…

— Плевать! Встретимся на поле брани! Помни, что я жду тебя!

— Помню. И тоже жду со всем уважением.

Велион тяжело вздохнул и сжал кулаки. В бою они могут не встретится, а вот если Н" до согласится…

Возможно, у всех собравшихся здесь появился призрачный шанс на жизнь.

К" ле, исчезнувший сразу после переговоров, не появлялся до утра. Не в силах уснуть, Велион бродил по комнате из угла в угол, вслушиваясь в пьяный храп Г" ра и тихое прерывистое посапывание У" ри. Калека просыпался один раз, уже ночью, когда высокое южное солнце клонилось к горизонту. Но, проснувшись, Г" ра выдул ещё половину штофа вина и снова заснул.

— Я не могу защищать свой дом, — бубнил он, напиваясь, — поэтому лучше мне сдохнуть во сне.

Что ж, это по крайней мере позволило могильщику и У" ри насладиться последней, такой короткой, ночью. Два бокала вина после любви помогли ей уснуть, но тотенграбера секс и выпитое только взбодрили, приведя в то лихорадочное состояние, когда сон вроде бы и идёт, но сил закрыть глаза нет. Возможно, ему тоже стоило напиться. Плевать на то, что придётся драться с похмелья, во всеобщей мясорубке, которую пообещал защитникам Лепестка Вишни Иргур, от него толку всё равно будет мало. Но взявшись за штоф, могильщик мгновенно передумал. Возможно, твёрдая рука и крепкие ноги спасут им с У" ри жизнь.

Старый мастер ввалился в комнату уже через два часа после рассвета. Он был пьян и, судя по выражению лица, доволен.

— Н" до решил сдаться? — угрюмо спросил Велион, глядя как старик стягивает сапоги.

— Хера с два, — хмыкнул К" ле. — Этот жирный ублюдок решил оборонять ворота, а не запираться с гарнизоном в крепости. Я пытался его убедить, что так мы дольше продержимся, но он визжал, как огромный боров, когда его старший сын предположил какими будут расходы, если эти южные варвары спалят летний замок и пристройки. А они сделают это. После того как разграбят, конечно.

— Ты, кажется, не выглядишь расстроенным.

Старик рухнул в пастель и рассмеялся.

— Я с половиной гарнизона пойду на ворота, — пояснил он. — И буду командовать их обороной. Встречусь в драке с Иргуром и отомщу за сына. Зачем мне горевать? Если мы продержимся до обеда, придёт подкрепление из полутора-двух сотен человек, тогда никто — никто! — не сможет взять Лепесток Вишни, даже если бы здесь стояла пятитысячная армия.

— Так, значит, план — дождаться подкрепление? — сумрачно спросил могильщик. Он не слишком-то рассчитывал на это. Если половина гарнизона замка погибнет на воротах, у них не хватит людей, чтобы оборонить обе башни. А если к этому времени успеет подойти флот…

К" ле снова рассмеялся.

— Нас просто так не взять. У Иргура от силы полторы сотни человек, просто так он ворота не возьмёт. Корабли мы встретим баллистами, баллисты же обеспечат южанам кровавый подход к стенам башен. Здесь много арбалетов и камней, слуги ещё с вечера развели на вершинах башен костры и кипятят масло и морскую воду. А если мы продержимся до полудня…

— Ты забываешь про берсеркеров. Они…

— Они бездумные животные, — жёстко прервал могильщика старик. — Да, они не боятся боли и дерутся, пока не умрут, но с отрубленной головой может бегать только курица, не человек. Спи, трус с материка.

— Я не трус, — сухо сказал Велион, наливая себе вина. На самом деле слова К" ле немного его успокоили. Но он предпочитал учитывать всё, что можно учесть. "И когда шёл в Имп всё учёл? — насмешливо спросил у себя могильщик. — И в Хельштен, и в Крено? Нет. Я шёл умирать. Все три раза. Но, чёрт возьми, могильщик должен сложить кости в могильнике, а не в крепости, защищая её от людей человека, которого с натяжкой мог назвать другом". — "Нет, сейчас всё по-другому, — сказал себе тотенграбер, пристально глядя на спящую У" ри. — Не так, как было раньше. Просто сейчас я слишком сильно хочу жить".

К" ле, видимо проследил его взгляд. Старик усмехнулся и, поднявшись с кровати, похлопал Велиона по плечу.

— Ты останешься в башне и будешь защищать её, я договорился с Н" до, убедив его, что от тебя всё равно слишком мало толку в бою, а победа в поединке — всего лишь случайность. Береги её крепко, ученик, и постарайся сделать так, чтобы шальная стрела или тупой берсеркер тебя не свалили.

Договорив, старик лёг на кровать и практически сразу уснул. Могильщик ещё глотнул вина, но сразу отставил полупустой бокал. Всё-таки твёрдые руки и крепкие ноги нужные ему больше, чем успокоение в вине. Раздевшись, Велион лёг в кровать, намереваясь отдохнуть хотя бы с открытыми глазами, но практически сразу провалился в сон.

Ему снились фейри. Они устилали траву. Их оторванные крылья поблёскивали в крови, залившей всю землю. У половины не было голов, а вторая половина тянули к нему свои окровавленные ручки. Те, у которых они были.

Могильщик шагнул назад, но, услышав писк, остановился и поглядел вниз. Фейри с оторванными ручками и ножками устилали землю, сколько видел глаз. И он растоптал не меньше десятка, когда отступил назад.

Пошёл снег. Падая на землю, он пропитывался кровью и прикрывал покалеченные тельца фейри. Переведя дыхание, могильщик развернулся и бросился прочь.

Теперь на фейри наступать было куда проще.

Выбравшись из вишнёвой рощи, могильщик понял, что это был не снег, а лепестки вишни. Он вспомнил У" ри, её слова о том, как здесь прекрасно, когда вишни цветут. И могильщик был с ней согласен: когда лепестки опадают, можно не думать о том, что на земле может быть что-то ещё.

Позади раздался шорох. Обернувшись, тотенграбер увидел демона. Его рога походили на оленьи, но в пасти торчали клыки. Чётырёхпалые лапы демона загребали лежащих на земле фейри и отправляли их в рот. Демон улыбался, когда жрал, и покалеченные тельца вываливались из его рта. "Я доберусь до тебя", — будто бы говорили его глаза. И тогда могильщик снова побежал.

Но дорогу ему преградил Лепесток Вишни. Башни замка были обрушены, а от частокола остались лишь обугленные пеньки, покрытые кровью. Около башен лежали груды тел. Вспомнив об У" ри, тотенграбер побежал к башням.

Но все были мертвы. Он видел К" ле с распоротым животом, видел У" ри в оборванной и окровавленной одежде. Её груди были отрезаны, а горло будто грызли собаки. Но это сделали не собаки. Повернувшись, могильщик увидел Иргура. Его глаза вылезли из орбит, а изо рта текла кровавая слюна. Брюхо ярла вздулось, но он продолжал пожирать чью-то жирную ногу.

Это нога Н" до, — понял могильщик.

— Кажется, Иргур заглотил слишком много, а, друг могильщик?! — крикнул с набитым ртом молодой ярл. Он тоже был мёртв — из его брюха торчал меч, когда принадлежавший могильщику. Из раны в животе вываливались куски тела Н" до — целый глаз, обглоданные пальцы, ломти окровавленного жира. — Но Иргур сожрёт этот кусочек! — весело продолжал Иргур и снова принялся вгрызаться в ногу бывшего главы клана Голг.

"Здесь одни трупы", — понял могильщик и побежал дальше.

Но кто-то схватил его за ногу. Пытаясь вырваться, он посмотрел вниз. Это была У" ри. Её окровавленные губы растягивались в улыбке.

— Возьми меня с собой, — невнятно проклокотала она своим разорванным горлом. — Я же люблю тебя.

— Ты мертва, — пробормотал могильщик.

— Разве это помешает нам любить друг друга? Поцелуй меня, любимый. — Её губы раскрылись, по ним пробежал язык. Могильщик увидел, что половина языка девушки откушена. — Поцелуй. Да, у меня нет груди, но есть всё остальное.

— Убей его! — взревел К" ле, поднимаясь. Он шагнул к могильщику, но ноги запутались в собственных кишках, и мастер упал. — Убей его! Я — твой учитель! Отомсти за моего сына!

— Он мёртв! — закричал могильщик. — Ты убил его! А он убил тебя! И ты мертва! — крикнул он в лицо У" ри, но та старалась снять с него штаны и тянулась губами к паху, одновременно задирая себе юбку и стимулируя себя пальцами. Её вагина была разорвана чуть ли в клочья, по внутренней стороне бёдер обильно стекала кровь, но мёртвую это не останавливало.

— Если мы мертвы, то почему мы ещё двигаемся? — спросил Г" ра. Он вышел из башни, держа половину наискосок срубленной головы в руках. Вторая половина ещё покоилась на плечах. Глаза, один снизу, второй сверху, пристально смотрели на могильщика. — Если мы мертвы, почему ты с нами разговариваешь? Просто уйди. Или тебе нужны лепестки вишни, чтобы ты наступил на нас?

— Нет… — прошептал могильщик, глядя на У" ри. Она, поднявшись на ноги и склонившись, уже практически завладела его членом, продолжая ласкать себя, но тотенграбер резким движением высвободился из её хватки и подтянул штаны.

И тут его догнал демон. Но чудовище, не обращая внимания на тотенграбера, схватило К" ле и принялось его поедать.

— Ты нам не нужен, — сказал Г" ра и пошёл навстречу демону.

— Иргур тебе не друг, — сказал Иргур и пошёл навстречу демону.

— Я тебя больше не люблю, — сказала У" ри и пошла навстречу демону.

Закричав, тотенграбер побежал прочь, стараясь не оборачиваться. Но он слышал, как смеются трупы. Бросив взгляд назад, он увидел их в пасти чудовища. У" ри совокуплялась с Г" ра, Иргур продолжал поедать ногу Н" до, а К" ле одной рукой душил ярла, второй — себя.

Отвернувшись, могильщик увидел, что он уже на берегу моря. Он огляделся в поисках корабля, чтобы уплыть прочь, но ничего пригодного для плаванья на берегу не было.

— Значит, ты готов, — рассмеялся кто-то сбоку.

Это была странная тварь с человеческим телом и собачьей головой. Она казалась тотенграберу смутно знакомой, но где бы он видел такую тварь? За плечами Собаки маячило ещё несколько фигур, но могильщик не мог их различить.

— Мне надо убежать, иначе демон сожрёт меня, — сказал могильщик.

— Он жрёт только мёртвых. Но что ты потерял на материке? Кто ты?

— Я - Велион, — вспомнил тотенграбер. — Бывший убийца. Возлюбленный У" ри. Ученик К" ле. Любовник Марвы, Свиши, Элаги, Крами и других женщин, чьи имена не помню. Враг Карпре. Друг Епсхо и Истро. Друг Валлая.

— Неверный ответ, — покачала головой Собака. — Может, поищешь другой?

— Я - Чёрный могильщик. Проклятый выродок. Могильный червь. Мародёр, вор и убийца.

— А вот это правильно, — рассмеялась Собака. — Ступай.

— Но как…

— Иди по воде. Она тебя выдержит.

Чёрный могильщик шагнул в воду, но она поглотила его с головой. Но теперь это была не вода, а прах.

Что-то передавило его горло. Дёрнувшись, Велион почувствовал что-то мягкое. Оно лежало на нём. Могильщик панически задёргался и высвободился, лежащее на нём существо свалилось с него, с мягким звуком грохнувшись на пол. Послышался сонный стон, но Велион не обратил на него внимания, он судорожно вдыхал вожделенный воздух.

Царила удушающая жара, непривычная для островов. С него градом катился пот. Дурной знак, — понял могильщик.

— Чего дерёшься? — пробормотала У" ри. Её голова возникла у бедра тотенграбера, и он дёрнулся, вспоминая сон. Но крови на губах девушки не было, а маленькие грудки были на месте, они проступали через ночную рубашку. Велион почувствовал возбуждение, но сон ещё был слишком рядом, он впивался в его мысли, вызывая тошноту. И возбуждение пропало так же быстро, как и возникло.

— Дурной сон, — пробормотал могильщик в ответ. — Просто дурной сон.

Но объяснение это напугало У" ри.

— Что ты видел? — прошептала она.

"Смерть", — чуть не сорвалось с губ Чёрного могильщика, но он с трудом выдавил из себя усмешку и сказал:

— Мне снился козёл, который забежал в мужскую баню, и принялся на всех прыгать.

Она не поверила, но со страхом, кажется, справилась.

— Оденусь и принесу тебе завтрак, — сказала девушка, поднимаясь и оправляя рубаху.

— А где остальные? — спросил Велион, оглядывая пустую комнату.

— Ушли. Дед, наверное, напивается, а К" ле на воротах. Скоро полдень, они не велели тебя будить, пока не начнётся бой — К" ле сказал, что ты долго не мог уснуть.

"Южане тянут себе на погибель", — подумал Велион, но сам себе не поверил — сон был ещё слишком близко.

— Драться на пустой желудок, — ещё раз улыбнулся он, на этот раз более уверенно и искренне. — Спасибо им за это.

— Пока южане штурмовали бы ворота, ты бы поел. И… — на щёки У" ри бросилась краска… — не только.

Она нуждалась в успокоении, пусть даже таком слабом. Но могильщику хватило сил только на то, чтобы обнять её и поцеловать в щёку.

— Когда всё закончится, мы поженимся, — прошептал он. — И будем делать всё, что нам захочется, и когда захочется.

У" ри с надеждой улыбнулась в ответ и, одевшись, вышла. Через четверть часа она принесла завтрак — вино с материка, говяжью отбивную, ломти пареной репы и кусок пшеничного хлеба. Наверное, Н" до хотел поднять этим боевой дух защитников. Что ж, по крайней мере, это подняло боевой дух могильщика. Он поделился с У" ри завтраком и почувствовал себя другим человеком. Сон будто бы ушёл. Поев, Велион усадил У" ри себе на колени и долго целовал, а после оделся и ушёл на стену.

Южане пока не торопились, и это вселяло всё больше и больше надежд. "Если мы продержимся до обеда, придёт подкрепление из полутора-двух сотен человек, тогда никто — никто! — не сможет взять Лепесток Вишни, даже если бы здесь стояла пятитысячная армия", — сказал ему вчера К" ле. Значит, всё будет просто прекрасно.

Велион уверил себя в этом.

А когда со стороны ворот послышался зов труб, он рассмеялся.

— Наши! — крикнул кто-то рядом, и ему в ответ зазвучали радостные крики.

Защитники башни бросились на другую сторону крыши, чтобы увидеть, как подходит подкрепление.

— Эти южные ублюдки сдались, даже не вступив в бой, — рычал незнакомый могильщику мальчишка лет пятнадцати. — Чёртовы трусы, только могли что хвастать.

Велион улыбнулся про себя. Наконец, он пересёк крышу башни, протолкнувшись к зубцам, уставился на ворота. Тишина, воцарившаяся на башне, ему не нравилась, но стяг клана Голг — ветвь вишни на белом фоне — на миг вселил ему надежду. Которая растаяла, едва Чёрный могильщик разглядел, что стяг изорван и покрыт кровью. А две сотни людей, шествующих за знаменем, явно были южанами — слишком бородаты и растрёпаны.

— Они разбили подкрепление, — прошептал тот самый паренёк, что обвинял южан в трусости. Он побледнел так, что его светлые волосы стали практически рыжими на фоне зеленоватой кожи.

— Им надо бежать с ворот к башням! — крикнул кто-то.

— Если они сейчас побегут, их вырежут на подходах…

Слова говорящего заглушили вопли. Дикие, нечеловеческие. Долгий продолжительный вой, вибрирующий и жуткий, срывающийся то на визг, то на низкий рёв.

"Берсеркеры, — мелькнуло в голове могильщика. — А это их песнь".

К двум сотням южан, вышедшим к воротам, присоединились ещё полторы сотни из рощи. Со скрежетом распрямились баллисты, повёрнутые в сторону острова, но несколько камней, пусть и угодившие в самую гущу атаковавших, даже не сломали ряды.

— Нам крышка, — едва слышно прокричал островитянин, стоящий рядом. Все звуки глушили вопли берсеркеров.

Могильщик бросился к противоположному концу башни. Корабли по-прежнему стояли вне зоны досягаемости баллист, даже не пытаясь сдвинуться. Это ловушка. Отвлекающий манёвр, настолько глупый, что даже никто о нём не подумал. Южане не хотели штурмовать замок с моря, как это делали обычно. Благодаря тому, что Н" до отменил патрули, они высадились на остров, разбились на два отряда. Один встал у ворот, второй разгромил подходящее к замку подкрепление. Глава клана Голг сам сдал свой замок. Бежать некуда — с берега им преграждают путь основные силы южан, с моря — корабли. Им действительно крышка. Только если не попробовать пересечь частокол с флангов и затеряться в роще… Наверняка, там патрули — Иргур обещал вырезать всех обитателей замка, но шанс есть.

Велион снова бросился к противоположному концу крыши. Ворота рухнули, остатки защитников были окружены, а большая часть двигалась к башне. К башне, на крыше которой сейчас стоял могильщик. К" ле поместил их сюда, думая, что башня, расположенная ближе к морю, куда опасней. Как он ошибся.

Выругавшись, могильщик бросился к люку. Плевать на всех. К" ле мёртв. Надо спасаться самому и спасать У" ри. Чёрный могильщик буквально свалился с лестницы и бросился к своей комнате.

В дверях он столкнулся с пьяным вдрызг Г" ра. Калека стоял, опираясь на свой костыль.

— Счастье, — сказал он и икнул. — Счастье, — повторил он, — было так близко. Беги, могильщик, беги.

— Заберу У" ри и убегу, — резко произнёс Велион, пробуя пройти мимо старика, но тот загородил дверь.

— Ты её не заберёшь. Её никто не заберёт.

— О чём ты?! Пусти!

— Ты не знаешь, что эти сволочи делают с женщинами, — сказал Г" ра.

Велион вздрогнул.

— Что?.. — прошептал он.

— Насилуют, едят заживо, отрезают…

Могильщик оттолкнул калеку и ворвался в комнату. Г" ра упал на пол и с руганью копошился сзади, а Велион стоял в дверях, не в силах шагнуть в комнату.

У" ри лежала на скамье. Её глаза были широко раскрыты, изо рта вытекала струйка крови. Но больше всего крови вылилось из перерезанного горла.

— Я оказал ей услугу, — пьяным голосом проговорил Г" ра. Он с трудом поднялся и стоял, опираясь на косяки. — Ты не знаешь, что эти сволочи…

Он не договорил. Ему помешал меч, разваливший его голову пополам. Г" ра обрызгал его кровью, и завалился назад. Кусок мозга калеки вывалился из обрубка головы, и могильщик наступил на него, выходя из комнаты. Он бил наискосок не специально, но сон вернулся к нему.

Выйдя из комнаты он столкнулся с белобрысым пареньком, которого так напугало нападение. Увидев могильщика и тело Г" ра, он открыл рот, чтобы закричать, но Велион заткнул его, вонзив в открытый рот меч. Кто-то бросился на него с мечом, но Чёрный могильщик даже будто не заметил этого. Он ушёл от удара и, выхватив из-за пояса кинжал, разделал нападавшему живот. Когда Велион переступил его, он увидел перебинтованную руку. Это был У" ст.

Больше ему никто не встретился. Наверное, остальные всё-таки остались защищать крышу. Или уже убежали. Могильщику было плевать на это. Он хотел убивать. Вцепиться в глотку Н" до или Иргура, другие жертвы его бы не успокоили. На крайний случай подошёл бы К" ле.

На лестнице, ведущей на второй этаж, шёл бой. Велион видел спины обороняющихся, но их было слишком мало — всего-то пятеро. Ещё двадцать должно было лить кипячёное масло и морскую воду с крыши. Интересно, человеческое мясо пахнет так, как и та говядина, что он съел на завтрак? Надо выйти и понюхать.

Но эта пятёрка мешает ему.

Чёрный могильщик… нет… убийца Велион вонзил меч в спину одного из них, стоящего позади всех. Спину жертвы прикрывала кольчуга, но меч прошёл сквозь неё, как через растопленное сливочное масло. Второму убийца смахнул голову, третьему вонзил в затылок нож. Кровь, хлынувшая ему в лицо, попала в рот. Она казалась сладкой и горячей. Как та, что мальчик Велион пил в детстве, когда после пятидневных блужданий по лесу и болотам всё-таки догнал свою первую жертву.

Убийца рассмеялся. Да, это не похоже на работу ключника, но приносит ему куда большее удовлетворение.

А их больше, чем пять. Отступая, защитники показали ещё три спины. Что ж…

Он не успел додумать. Один из защитников с воплем отлетал назад и врезался в него. Ловко высвободившись из-под тела, Велион сел. Но только для того, чтобы поймать на меч второго падающего. Его голова представляла собой сплошную мешанину из кости, крови и мозга.

И тут в его уши ворвался дикий вопль, ещё более громкий в замкнутом помещении. На второй этаж ворвалось окровавленное нечто, однорукое, с рассечённым лицом, но сжимающее в правой руке огромную булаву. Взревев ещё раз, оно обрушило булаву на последнего оставшегося на ногах защитника, а после бросилось вперёд, на могильщика.

Нет, не на могильщика, на того, что он держал на своём мече. Берсеркер обрушился на него сверху с такой силой, что Велион ударился о пол затылком.

В глазах померкло. Но окончательно из него выбил дух и желание сопротивляться раздавшийся вопль чудовища.

"Песнь берсеркера", — мелькнуло в затуманенном разуме полу оглохшего тотенграбера. Что-то надавило на него сверху, а после нечто твёрдое чиркнуло ему по виску. В правом глазу взорвались искры, после чего наступила тьма.

Голоса…

— Дохлый?

— Нет, живой. Давай добью.

— Стой-стой… Что-то у него лицо больно знакомое.

— Может, к нам на Стол ездил, чтобы выебнуться своим мастерством владения меча?

— Нет. Погоди, не трогай, надо показать ему Иргуру. Может, это наш информатор?

— Да и хрен с ним, предателю так и надо.

— Нет! Покажем Иргуру. Если что он сам его казнит. Хватай за руки…

Тьма…

Очнулся могильщик в кресле. Его голову стягивала повязка, но даже она не помогала от боли, пронзившей всю правую сторону черепа. Перед глазами плыло, но тотенграбер умудрился различить лицо, стоящего перед ним.

— Иргур… — прошептал Велион. За это короткое слово он поплатился вспышкой головной боли.

— Положите его.

В голову вбили гвоздь, и Чёрный могильщик снова погрузился во тьму.

Опять то же кресло. Запах мочи, дерьма и рвоты.

— Тебя почистят, — сказал Иргур.

Он всё ещё сидит напротив? Что в его руках? Меч?

Велион выдавил из себя смешок. Да. Бастард, который ярл подарил ему.

— Зачем? — прошептал он. — Ты же меня казнишь…

— Зачем? — переспросил ярл. — Ты оказался в ненужном месте в ненужное время. К тому же, ты убил несколько человек Н" до. Это ведь бы ты?

— У" ри… — прошептал Велион, не слушая Иргура. — Г" ра убил её… — Эти слова причиняли ему боль, но куда большие муки он испытывал, когда вспоминал её окровавленное лицо и отрезанные груди. Или это было в другой жизни? Могильщик перевёл взгляд на Иргура. Тот хмуро смотрел на него. — Ты должен пожирать Н" до. Он слишком толстый, тебе надо постараться.

— Да, — хмыкнул ярл. — Я его и пожираю. Пожираю его товары. И ты прав, кусок слишком большой, несмотря на то, что мне придётся делиться с другими.

— Что с ним?

— Его сыновья убили его и вынесли тело. Они надеялись, что это спасёт им жизнь. Но берсеркеры, шедшие в первых рядах моего… нашего войска думали иначе.

— К" ле?

— Тот старик? Я убил его. И, чёрт побери, я бы не справился, если бы у него в животе не было дырки. Но я её расширил. Откуда у него твой меч?

— Это меч его сына… Ты… — Велион не договорил. Его вырвало желчью, а вспышка боли в голове вновь чуть не лишила сознания.

— Да, я убил паренька, только что вспомнил. Кто был тебе К" ле?

Прежде, чем ответить тотенграбер закрыл глаза. Стало немного легче. По крайней мере, лицо ярла перестало кружится перед ним.

— Учитель. Он не убил меня, и решил учить…

— … чтобы ты убил меня. Так?

— Я отказался… У" ри…

Иргур долго молчал. Велион сидел с закрытыми глазами, чувствуя дурноту. Но молодой ярл, наконец, заговорил:

— Ты оказался в ненужное время в ненужном месте. Можно сказать, что ты дрался против меня, хотя я считал тебя своим другом. Но ты не лжёшь, и, как я помню, тоже немного привязался ко мне. Думаю, У" ри мертва. И в этом виноват именно ты. Те два десятка берсеркеров, что брали замок, были сделаны благодаря тебе. И это достаточное наказание за то, что ты стал жертвой обстоятельств. Но на островах тебе места нет. Тебя убьёт любой. За то, что предал меня. За то, что убивал своих. Ты бешеная собака, могильщик, и убьют тебя как собаку. Поэтому, в благодарность за этот лакомый кусочек, что я не смог заглотить, я отправлю тебя домой. Тебя довезут живым до материка. Знаю, что ты бежал оттуда, но там у тебя есть хотя бы шанс выжить. Впрочем, это можно считать так же отсроченной казнью, если твои проблемы так велики, как мне расписывала Марва. Уведите его.

— Зачем ты так долго ждал? — прошептал могильщик, когда его подхватили за руки. — Ждал напротив?

— Хотел увидеть твои глаза.

— И что ты увидел? Предательство?

— Нет. Бешеную собаку, лишившуюся хозяина.

Пока его вели к бухте, он открыл глаза лишь раз. Чтобы увидеть тело У" ри, выброшенное из окна. Её платье превратилось в лохмотья, юбки были задраны, груди отрезаны, а горло растерзанно. Но это не было сном — из ран на груди и между ног не текла кровь.

Потом, спустя вечность, его швырнули на что-то твёрдое и принялись обливать тёплой солёной водой. Когда это прекратилось, он остался в темноте.

Но даже сюда до него долетал непрекращающийся нечеловеческий вой.

Песнь берсеркера. Песнь смерти.

— Больше не останавливайся, или ты знаешь, что будет, — сказал ему кто-то.

Глава 14. Чёрные перчатки. Старый свиток

Чёрные перчатки. Грубая кожа, широкий раструб основания, поднимающийся выше кисти на четыре-пять дюймов. Плотно охватывает ладонь, будто бы сделана на заказ. Если сжать руку в кулак, можно услышать тихий скрип кожи. Каждая перчатка звучит по-своему, и чем она старше, тем этот скрип глуше, но никто никогда не видел, как перчатки рвутся, они неразрушимы. Никто не знает, откуда они появились, но все знают, кому они принадлежат. Их владельцы — могильщики, каста мародёров, грабящих древние довоенные города. Эти перчатки помогают могильщикам в работе — на них не действует никакая магия. Но есть у этих перчаток один существенный минус — на них наложено проклятье. Надев их всего один раз, навсегда становишься могильщиком, мародёром, которому до конца жизни суждено бродить по земле, собирая вещи в могильниках. Кто-то доживает до тридцати лет, кто-то гибнет в первом же городе, но судьба у всех одна — свежей порцией костей лечь в мёртвом городе. Даже если могильщик выживет при несчастном случае, лучше лечь и умереть — магия оставляет их инвалидам, а тотенграбер без руки или ноги — труп.

Но сейчас перчатки Велиону были нужны не для того, чтобы снять с горстки монет или позолоченного подсвечника проклятье или магическую "змею". Они служили фактором, который повлечёт за собой сделку, выгодную для него и невыгодную для другого человека. Найти такого человека на постоялом дворе вечером обычно не составляло труда. Нет, нельзя сказать, что все они выглядели одинаково, но что-то общее было у всех. Что-то такое, после чего сразу понимаешь, что человек не прочь что-нибудь купить, продать или перепродать, причём, содрав с тебя кучу денег, но никто жаловаться не будет, ведь ни у кого, кроме этого человека, купить то, что тебе надо, нельзя.

Вот и на этом постоялом дворе нашёлся такой человек. И даже не один, а два. Первый, которого увидел Велион, был уже в возрасте, о чём говорила здоровенная лысина и проседь в короткой бородке. Он сидел прямо во дворе, у одного из костров и вяло переговаривался с полупьяным бардом, пытающимся играть на лютне, которая, наверное, служила ещё его деду. Другой сидел в помещении, за угловым столом, так, чтобы его лицо не было видно входящим в трактир. Когда глаза могильщика попривыкли к полутьме, он увидел, что это молодой парень, едва двадцати лет, надутый, как индюк, и попивающий дороге вино. К нему-то Велион и пошёл.

— Ничего не подаю, — резко произнёс парень, когда Чёрный могильщик сел к нему за стол.

— А мне ничего и не надо, — сухо ответил тотенграбер. Он вытащил из кармана четвертую, крупную медную монету, стоимостью в четверть гроша (хотя, уже в одну пятую, если не меньше), и постучал по столу. Трактирная девка подошла быстро.

— Яичница со шкварками и кружка вина, — сказала она.

— Ещё хлеб. И лучше две кружки эля.

Девка кивнула и, забрав монету, ушла. Всё равно цена была просто грабительской. Но ничего не попишешь — слишком уж жарким и засушливым было лето, причём, уже третье по счёту. Хотя, пока никакого дефицита продуктов не было, да и не известно будет ли вообще, но цены на продукты взвинтили везде: и в трактирах, и на рынках.

Перекупщик явно нервничал, отчего всё сильнее и сильнее надувался, как индюк. Сопляк. Одет хорошо, наверное, сын купца, решивший пожить на вольных хлебах. Что ж, это послужит ему хорошим уроком.

Велион положил руки на стол. Рассмотрев его перчатки, перекупщик вздохнул и тяжело выдохнул. Видимо, с могильщиками он дела ещё не имел и, как и большинство людей, побаивался. Но и сильно заинтересовался.

— Есть чего продать?

— Есть, — усмехнулся Велион.

— Подсвечники и картины мне не нужны. Лучше мелкие вещи. Кольца, письма, книги.

Велион ещё раз усмехнулся и выложил на стол вторую четвёртую. Перекупщик ждал, могильщик, которому ситуация доставляла истинное удовольствие, помалкивал.

— Ну, — сказал, наконец, перекупщик.

Тотенграбер молча кивнул на монету.

— И чего? Ещё пива хочешь? — раздражённо спросил парень.

Велион кивнул на приближающуюся девку. Та поставила на стол глазунью из четырёх яиц, две кружки эля и положила приличную краюху белого хлеба.

— Монета, — пробубнил с набитым ртом могильщик, когда официантка ушла. — На ней проклятье. Можно за приличные деньги продать магу, три марки, не меньше.

— А сам чего не продашь? — подозрительно спросил перекупщик.

— Зима скоро, надо деньги, — совершенно честно ответил Велион. — И добраться до ещё одного могильника хотя бы. Я в этих местах не бывал раньше, кому продать не знаю.

— Заходишь в первый попавшийся город, находишь мага и продаёшь.

— Как хочешь, — пожал плечами Велион и потянулся к монете.

— Подожди! — резко сказал индюк. — И сколько ты за неё хочешь?

— Не будешь дураком, выторгуешь у мага три, а то и четыре марки. Так что с тебя половина этого.

— Если ты говоришь, что выторгую четыре, значит, получу не больше двух. И хрен тебе, а не половина, четверть. Пятнадцать грошей.

— Не пойдёт, — покачал головой Велион. — Если я говорю, что выторгуешь четыре, значит, выторгуешь четыре, я честный могильщик, а не сраный торгаш и никого не обманываю. Полторы марки, не меньше. И серебром.

— Ох, ты какой умный, серебром. Нет у меня серебра.

— Тогда сделка отменяется. Во дворе сидит другой перекупщик, пойду к нему.

— Марка. Хрен с тобой, серебром.

— Марка и десять грошей.

— Марка и пять.

— Пойдёт.

Перекупщик протянул руку к монете, но Велион ударил его по пальцам.

— Не советую тебе её брать голыми руками, — с улыбкой сказал он.

— Проклятье, оно что, ещё работает? — возопил парень.

— Конечно, иначе она стоила бы четверть гроша.

— Твою мать! Ты мне что продал?

— Монету с проклятьем, очень сильным. Просто не бери ещё голыми руками. Заверни в пергамент или тряпочку, и ничего не произойдёт. Деньги гони.

— Тьфу на тебя, — буркнул перекупщик. — Держи. — Он отсчитал марку и пять грошей.

Велион принимал деньги, улыбаясь. Выгодная сделка — продать четвёртую монету больше чем за марку. За последние две недели он превратил две такие монеты, последние, оставшиеся от продажи барахла, что нашёл в мелком, но чертовски загаженном могильнике, расположенном далеко от тракта, в три с половиной марки. Он пытался провернуть двенадцать таких сделок. Трижды ему рассмеялись в лицо и предложили по добру по здорову уносить ноги. Пять раз не сошлись в цене — большая скидка вызвала бы подозрение. И вот, четвёртая сделка. Хорошо, что первая сделка тоже была удачной — когда могильщик зашёл в трактир с лицом человека, имеющего как минимум замок, на одну монету он купил еды, а другую попробовал продать. Но теперь надо завязывать, обманутые барыги могли мстить.

— Выпьем, — предложил Велион.

— Выпьем, — кивнул перекупщик. Кажется, он тоже был доволен сделкой. Что ж, одна монета стоимостью в четверть гроша смогла осчастливить двоих. Одного, правда, ненадолго.

В небольшой городок под названием Гильс Велион зашёл по дороге. Второй причиной посещения этого клоповника был его знакомый Квален.

До Гильса Велион добрался двадцатого октября, через два дня после того, как он надул на постоялом дворе перекупщика. Слишком много времени он потратил на путешествие от побережья Ядовитого моря по дерьмовым западным дорогам. Когда островитяне пришвартовались, могильщик надеялся доехать с ними до Храма Мёртвой Матери, но моряки отчётливо дали ему понять, что в обозе ему не место. Они не любили его и дали это понять ещё во время плаванья, хорошо хоть приказ Иргура выполнили беспрекословно, и довезли до другого берега в целости и сохранности. А после выбросили на берегу, как мусор. За это тотенграбер стащил у них кинжал и горсть медяков.

План могильщика был прост — перезимовать недалеко от границы с Горливом, а весной пересечь границу и начинать обшаривать все могильники, которые попадутся по дороге, благо места здесь, на севере, были густо заселены и сейчас, и до войны. Велион был здесь дважды, семь и одиннадцать лет назад, но границу с Горливом не пересекал ни разу. Большинство могильников здесь были достаточно хорошо изучены, другие слишком опасны. Но ещё опасней было оставаться в центральных районах Коросского королевства — трёх могильщиков, убивших проповедника уже не искали, но Велион слышал о том, что центральные дороги буквально увешаны трупами "чёртовых выродков". На юге материка делать было совсем нечего — мало могильников, мало городов. И Острова слишком близко.

Обитал Квален в небольшом особняке на окраине Гильса. Над дверью в его дом висела табличка, гласящая "Магические услуги", под этой надписью, выполненной крупными буквами, была и вторая надпись, мелкая — "Скупка и продажа магических артефактов, вещей с проклятьями. Сотрудничество с могильщиками". Именно из-за последней фразы Велион и зашёл к Квалену впервые. И, конечно же, был обманут, за что во время второго посещения дал магу в морду. Квален не обиделся и, посмеявшись, поставил на стол крынку с элем.

Вывеска до сих пор висела над дверью порядком обветшавшего за последние годы дома, а значит, эксперименты с проклятьями не загнали мага в могилу. Или загнали, но совсем недавно.

Велион поднялся по короткой, всего из четырёх ступенек, лестнице и постучал в дверь. Никто не ответил. Могильщик постучал ещё раз. На этот раз в ответ раздалась неразборчивая ругань, переходящая в отборный мат. Дверь резко отворилась, чуть не ударив тотенграбера, и в проходе возник Квален.

— Кого на хрен черти принесли? — брызжа могильщику в лицо слюной, заорал маг.

— И тебе добрый день.

— Велион, — понизив голос, произнёс маг. — Жив.

— Жив. Впустишь?

— Конечно, мать твою, впущу.

Квален посторонился, пропуская Велиона. В доме у мага, как всегда, был бардак. Хлам громоздился на толах, валялся под ногами, даже торчал из шкафов. Шмотки, канделябры, тарелки, мечи, — короче всё, что могильщики тащили из мёртвых городов.

— Твою мать, — с чувством сказал маг, отшвыривая ногой подсвечник. — Не ожидал, не ожидал. Ладно, пошли в лабораторию.

Велион усмехнулся. Квален всегда принимал гостей и партнёров в лаборатории, там хотя бы можно было найти, куда присесть, не рискуя повредить копчик. Но когда Чёрный могильщик вошёл в лабораторию, он был удивлён до глубины души: здесь царил просто идеальный порядок.

Могильщик уселся за стол, на котором обычно Квален держал вещи с проклятьями из тех, что были магу не по зубам, хозяин дома сел напротив.

Квален сильно изменился. Когда Велион увидел его впервые, магу уже было за тридцать. Высокий, коренастый, с огромными ручищами и грубым лицом, он больше напоминал головореза. Сейчас, через одиннадцать лет, он выглядел на все пятьдесят. Практически седая голова, морщины, мешки под глазами. Перегар и сильная дрожь рук. И как он, чёрт возьми, умудряется работать с проклятьями? Магические пассы, которые обычно надо было свершать, чтобы снять с вещи проклятье, требовали предельной чёткости, иначе проклятье могло сдетонировать, а это обычно кончалось очень плохо. Маги, работающие с проклятыми вещами, в этом сродни могильщикам, только могут управлять силой. И, конечно же, у них нет перчаток.

— Как дела? — осторожно спросил Велион.

— Херово, — сухо отозвался Квален. — Представляешь, неделю назад ко мне припёрся сопляк — он мне тебя в молодости, кстати, напомнил — и приволок бронзовый подсвечник. А на подсвечнике, представь себе, сидел "Рог демона". Купи, говорит, за три медяка, вот кретин.

— А ты что? — поинтересовался Велион, хотя предполагал, какой ответ получил молодой могильщик. Отборный мат и, вероятно, пинок под зад — "Рог демона" был на редкость зловредным проклятьем, которое при срабатывании оставлял в теле человека, потревожившего его, несколько сквозных дыр.

— Купил за четвёртую, — ответил Квален. — Посмеяться. Где ты видел подсвечники с "Рогом"? Обычно он на доспехах или дико дорогих штуковинах.

Велион рассмеялся.

— Так дело движется? — уточнил он.

— Какое там, — скривился маг. — Дерьмо дело, могильщик, дерьмо. Все более или менее безопасные могильники исхожены вдоль и поперёк и уже не только могильщиками, но и обычными деревенскими мародёрами. В опасные места соваться кишка тонка. Я уже полгода не снимал проклятья с дорогих вещей. Так что пью. Вот глянь, — маг протянул дрожащие руки, показывая могильщику. — Даже если бы кто что и принёс… — Он вздохнул. — Это, кстати, не только убивает таких, как я, но и таких, как ты. Скоро вам хана, Велион, поверь. Тощие, голодные, вы таскаете дешёвки или гибните в первом же городе… А украшений всё меньше… Когда-то я покупал безделушки из могильников за гроши, а после того, как снимал проклятье, продавал в несколько раз дороже. Теперь за чёртово кольцо с рубином приходится платить шестьдесят, а то и семьдесят процентов от его рыночной стоимости. А мне ведь ещё надо снять проклятье, рискуя своей жизнью, между прочим.

— Могильщики тоже рискуют жизнью, чтобы добыть это кольцо.

— Кто ж спорит? Но вас, как грязи… Было. До прошлого года. Но ты, думаю, в курсе куда лучше меня… О чём я? А! Да я бы и не жаловался, если бы мне приносили что-то стоящее чаще, чем раз в полгода. Например, вот, вчера и ещё за два дня до этого ко мне приходили перекупщики, не маги, обычные барыги, и попробовали втюхать мне четвёртую за четыре марки, мол, на монете очень сильное проклятье. Я до слёз смеялся, а потом ему морду набил… первому, что был три дня назад, кстати, тоже, у него тоже была четвёртая с проклятьем. Во-первых, проклятья там никакого не было. Во-вторых, на кой хер мне медяк с проклятьем, если я эти проклятья снимаю, чтобы перепродавать вещи уже без проклятий? Вот если бы что-то новое… Но что-то новое я лично ни разу не находил, да и никто из моих знакомых — тоже. Короче, пока я лупцевал второго, тот всё проклинал какого-то могильщика, который ему эту монету продал. Я, кстати, что-то припоминаю такое же, лет десять назад, как раз ты…

Квален замолчал на полуслове и широко открытыми глазами уставился на тотенграбера. А потом начал дико хохотать.

— Велион, сукин сын, — простонал он сквозь смех, — это ведь ты, да?

— Угу, — мрачно кивнул могильщик, что вызвало ещё один бешеный приступ хохота.

— Мать твою, — простонал маг, утирая слёзы. — Ну, ты и жук. А я ещё им морду набил, думал они меня надуть хотят, особенно второму — взбесился я конкретно. Найдут тебя и зарежут на хер, могильщик.

— Не найдут.

— Может, и не найдут, тогда же не нашли. Отличный жизненный урок ты им преподал, братец, особенно молодому.

— Угу.

— Ладно, — Квален хлопнул себя по ляжке. — Пожрать бы надо. И выпить. Будешь?

— Конечно.

— А когда ты отказывался? А я тебе кое-чего интересного расскажу. Это, кстати, к тебе относится напрямую.

Маг и могильщик прошли на кухню. Здесь хозяин дома нашёл две относительно чистые тарелки, бросил на них по куску варёного мяса, разул угли в камине, подбросил туда пару поленьев и поставил прямо тарелки прямо них. Потом вытащил из буфета кусок копчёного свиного сала, несколько луковиц, большой ломоть хлеба и оплетенную бутыль.

— Самогон, — прокомментировал маг. — Коли не хочешь, в подвале, кажется, был небольшой бочонок эля. Если я не выпил, конечно.

— Лучше схожу и посмотрю.

Велион вернулся через пару минут с полуполным бочонком объёмом в полторы кварты. Судя по тому, с какой яростью Квален грыз луковицу, он могильщика решил не ждать. Велион кое-как нашёл кружку (в который раз поражаясь, как такой разгильдяй может выполнять такую кропотливую работу, как снятие проклятий) и, наполнив её, глотнул эля. Напиток оказался прохладным, и это было единственным его достоинством — эль был очень крепким и явно перестоял в подвале. Но пить было можно.

— Мясо, наверное, разогрелось, — буркнул Квален, поднимаясь из-за стола. — Возьми самогон, а я принесу тарелки, в этом гадюшнике жрать не буду. Всегда отец говори не срать там, где жрёшь. Никогда его не слушал. Он меня на предсказателя хотел отправить учиться к какому-то деревенскому самородку, представь?

Тотенграбер ничего не ответил.

Квален шипя и матерясь вытащил тарелки с мясом из огня и пошёл в лабораторию, Велион следом. Расположились они за тем же столом.

— Жив, могильщик, — сказал Квален в качестве тоста.

— Жив, маг.

— Бл… яд, как есть яд, — прорычал маг, утирая слёзы.

— Ты что-то хотел рассказать, — напомнил ему Велион.

— Помню, помню. И сейчас расскажу.

Но прежде, чем начать рассказ Квален ещё раз выпил. Отдышавшись, он заговорил:

— Маги раскопали, как и из-за чего началась война.

Маг замолчал, наверное, ожидая всплеска эмоций, но Велион помалкивал, уставившись в одну точку. Сердце щемило. Элаги, Епсхо, Истро, те духи прошлого и два демона. "Война, — думал могильщик. — Геноцид, а не война, если вспомнить Имп или Сердце Озера, причём, геноцид взаимный. Предположений много, но ни одно из них не нашло подтверждения. Но и у меня есть только предположение, а Квален так уверен в том, что говорит. Что ж, интересно узнать точно, благодаря кому и по каким причинам погибло столько людей тогда, и до сих пор продолжают гибнуть могильщики".

— Тебе не интересно? — с удивлением спросил Квален.

— Продолжай.

— Воспоминания, а? Сколько друзей ты потерял в могильниках?

— По пальцам одной руки можно перечесть. Знакомых — десятки. Продолжай.

— Ох, ладно. Начну сначала. С месяц назад ко мне пришёл Кан, знаешь его? Нет? Плевать. Херовый маг, но неплохой алхимик. Короче, не знаю, как и с помощью чего — магии или алхимии — он сумел восстановить дневники одного старого мага. В основном там были жалобы и прочее нытьё, которое этот старикан считал наследием, что он оставляет потомкам… Хотя, какого хера я рассказываю, он же мне оставил несколько переписанных страниц. Лучше прочитать или всё-таки рассказывать? Читать дольше.

— Лучше прочитаю.

— А ты умеешь читать? — выпучил глаза Квален.

— Конечно, умею. А чем ты так удивлён?

— Ну, — маг смутился. — Могильщик, перекати-поле, сирота, как я помню. При храме каком-нибудь учился?

— Почти, — усмехнулся Велион.

— Ага. Ну, подожди тогда.

Квален поднялся из-за стола и направился к шкафу, стоящему в углу комнаты. Велион, припоминая вечный бардак, царящий у мага, уже приготовился к долгому ожиданию, но тот нашёл листы быстро. Нет, в шкафу всё было перепутано и свалено в кучу, просто эта куча была небольшой. У Квалена действительно были плохие времена. Маг вернулся к столу и бросил Велиону на колени несколько пергаментных листов, исписанных кривым почерком. Могильщик коротко кивнул и уткнулся в текст.

"… хотел я донести до потомков правду словом, но некому меня было слушать: города лежат в руинах, деревни переполнены беженцами и мародёрами, леса кишат разбойниками и несчастными, у которых и выхода-то другого нет, кроме грабежа. Не пройти по нашей стране ни пешему, ни конному — убьют и ограбят, последнюю одежду заберут, чтобы согреть себя этой страшной, возможно — последней, зимой. Но самое страшное магам. Вместо почтения, коим мы раньше повсеместно пользовались, лишь ненависть мы вызываем. Скажи только, что ты маг, и чернь, вместо знаков почтения и челобитий, норовит на кол тебя посадить и ограбить, а что с женщинами творят, я и говорить не хочу. Приходится прятаться, не носить знак магический, чтобы выжить… да и кто выжил? Не знаю даже… Может быть, за последние два месяца только один я и остался…

Уже седьмую неделю скитаюсь я по деревням в поисках братьев моих по силе, но без толку. И насмотрелся я ужасов за эти дни… Уже начался голод, сотни и тысячи людей лежат по краям дорог, распухшие от голода, почерневшие… Не знаю долго ли им осталось до того, чтобы есть умерших… надеюсь, этого ещё не произошло. Деревни окружены частоколами, те, что не успели — уже сгорели. Люди стараются найти защиты у дворян, но те засели в своих замках и поместьях и не пускают никого, поэтому, я думаю, их и жрут. Но что делать? Один придёт просить кусок хлеба и миску воды, второй придёт отобрать последнее. Ужасно, ужасно…

Скитания по стране не привели меня ни к чему, и я отправился в горы. Но остановился, не достигнув и Эзмила. Горцы, магов у которых было мало, наверняка их быстро перебили, а теперь спускаются к нам, чтобы грабить и убивать. И даже никто не пытается им противостоять… Я имею в виду осмысленное сопротивление. На деле отряды горцев, снабжённые едой и оружием, просто рвут на части. Даже женщины, дети и старики. Гибнут сотнями, но отбирают еду. Хаос, настоящий хаос. Я видел, как матери бросают своих детей, я видел, как… О, боги! Я даже не могу об этом писать, слёзы наворачиваются на глаза мои. И ради этого столько лет я выращивал свои великолепные сады? Ради этого? Что же теперь с ними стало? Наверняка, сожжены, если не заражены чудовищной боевой магией… Хотелось бы мне, чтобы хоть один пережил эту войну, особенно тот, у Эзмила, ведь я потратил на него семь лет… Но до Эзмила я не добрался. Да и что там останется? Резня началась именно там. Мой сад погиб, а ученики убиты. Зачем я жил?

И вот, насмотревшись на все эти ужасы, я сижу здесь и, глотая старческие слёзы скорби, пишу эти строки. Мёртвый город станет местом моей смерти, и я даже не смогу передать свои записки другому человеку. Но я верю в то, что человечество переживёт эту войну, маги снова станут тем, кем должны — творцами и повелителями, а не "демонами" или "выродками, предавшими свою человеческую натуру", как нас называют в последнее время, и эти записки найдут. Нет, я не умаляю нашей вины перед случившимся. Если бы мы приняли замыслы этих безбожных выродков и вовремя их устранили, то погибли бы несколько десятков человек, и в стране царил бы мир.

Что ж, пожалуй, пора начать свою повесть. И начну я её с имён тех, кто начал эту бессмысленную войну. Герцог Армон Вестенский в Эзмиле, герцог Велион из Крено, граф Хувен, властвующий в Сердце Озера, а так же графы Ульский и король Гризбунг Гвидский в Импе, родственник императора. Даже в Импе, городе, где царил мир и покой, который обеспечивал Имперский Магический Университет! А в Илленсии король всего-то и сделал, что ввёл комендантский час, продлившийся два дня, до тех пор, пока озверевшая толпа не достигла города. Я уверен, что король просто хотел отсидеться, не собирался вводить войска, чтобы избежать резни. В итоге армия и город взбунтовались, и последняя надежда на покой была потеряна. Король погиб, а Илленсия, столица Империи… Не знаю, что стало с Илленскией. Но уверен, что братья, желавшие уничтожить столицу, не сделали это, а просто выбросили город из нашей реальности, и сейчас там царит мир и покой.

Но я вернусь к сути произошедшего два месяца тому назад. Вестенский несколько лет назад собрал вокруг себя кучку единомышленников — военных офицеров, купцов, учёных. Их объединяло лишь одно — ненависть к магам. Магам! Людям, на чьих плечах зиждиться достаток нашей страны. Магам, людям, которые обеспечивают хорошую погоду и урожай, строят города, выращивают прекрасные, божественные сады, лечат людей и животных. Я не знаю причин этой ненависти, но они и не важны, ибо, кроме последствий уже ничего и не важно. А они ужасны. Мы знали об этом… "ордене", как они себя называли, но ничего не предпринимали: людям свойственна ненависть, а уж ненависть, основанная на зависти, ведь ни на чём другом она просто не могла быть основана, дело самое обычное. "Сосед, завидующий красоте жены другого, не идёт и не жжёт дом того, кому завидует", так сказали наши старшие и приказали выбросить Вестенского из головы. Как они ошибались… В течение двух лет "орден" вырос до полусотни человек, влиятельных и богатых. Теперь отдел "ордена" был в каждом крупном городе страны. Но дальше бессмысленных сборов членов этого ордена и попыток антимагической пропаганды дело не заходило.

До тех пор, пока в "орден" не вступил молодой герцог Велион, ещё даже не получивший фамилии по месту рождения, из только что отстроенного города Крено. Он считал, что маги должны служить людям, а не повелевать ими, говорил, что у магов слишком много власти, ведь даже король родился у четы со способностями. Я считаю, что причиной этих его взглядов была самая обычная зависть, как и у других. Предки Велиона были магами-изгнанниками, сделавшими себе имя в политике, что и позволило отцу Велиона стать герцогом. Говорят, он сам когда-то хотел стать магом, но способности у него были слабенькими, а изгнание из Ордена Магов, пусть даже его причины забылись, остаётся изгнанием, а оно бессрочно. Самое страшное в том, что Велион был единственным из тех, кто не ненавидел нас… и сделал так много для нашей гибели. Если Вестенский требовал нашего уничтожения, то герцог из Крено предлагал силой принудить нас "к службе народу и государству". Бывший военный, Велион проталкивал свои идеи и идеи "ордена" в военные верхи, находил там всё больше сподвижников. В то же время их переговоры стали тайными, раньше Вестенский, Ульский и остальные выставляли свою ненависть на показ. Это не обеспокоило наши верхи, тайны и шифры для магии ничто, к тому же мы на всякий случай направили туда шпионов. Опасения появились только в тот момент, когда члены ордена договорились о дне переворота. Он должен был свершиться двадцатого ноября. Глава Ордена Магов отправил протест королю, попросить приструнить бунтарей. Это случилось двенадцатого ноября… роковой день не только для нас, но и для всей страны. Вестенский узнал о письме и решил действовать.

Днём двенадцатого ноября герцог Армон Вестенский при поддержке городской стражи ввёл свою дружину числом более тысячи человек в Эзмил и, взяв штурмом эзмильскую башню магов, учинил самосуд. Магов и все их семьи просто уничтожили. Женщин и девочек насиловали, мужчин и мальчиков пытали и убивали. Но некоторые наши успели дать знать об этом другим… что и послужило причиной продолжения резни, ведь о происходящем в Эзмиле узнали не только маги. Вечером началась резня в Сердце Озера и Импе. Последние вести из этих городов были "Мы не знаем, что происходит, нас просто убивают. И мы будем защищаться". Я даже не знаю, что случилось с моим другом, Альситом, ректором Университета, но я не верю, что Альсит, прозванный Повелителем Иллюзий, погиб.

После этих сообщений в Илленсии был объявлен комендантский час. Глава Ордена Магов оказался в затруднительном положении: наших братьев убивали, а король ничего не делал. И тогда, не зная масштабов происходящего, Глава разослал приказ обороняться, заявив при этом, что лучшая оборона — это нападение. Маги должны были атаковать любого человека, показавшегося ему подозрительным. Так же мы должны были уничтожить, цитирую, "насквозь прогнившую знать". Вероятно, он обезумел, ведь именно этот приказ погрузил нашу страну в хаос, в котором каждый убивал каждого. Именно из-за этого приказа через два дня после начала войны к Илленсии подошла армия общей численностью более чем в двадцать тысяч человек, требующая крови магов. И король согласился выдать толпе магов… Выжившие братья не могли такого простить, но я всё-таки надеюсь, что армия была уничтожена, а наши братья из столицы всё ещё живы и, казнив предателя, сейчас восстанавливают порядок.

Всё кончилось через неделю. Зачинщики бунта в большинстве своём были мертвы, погиб даже Велион, который в ужасе от происходящего отрёкся от сообщников и всеми силами пытался защищать магов, приказав покинуть Крено не только своим людям, но и всему населению. Всё-таки нашлись маги не побоявшиеся совершить над ним праведный суд, пусть его загробная жизнь будет ужасной. Что творится на юге страны, я не знаю, но до меня доходили бредни от беженцев, что вода в Клиосском заливе отравлена, флот уничтожен, а от Крено движется, уничтожая всё на своём пути, жуткая собачья стая.

Всего-то неделя… За эти короткие семь дней мир рухнул. Города уничтожены, деревни пылают…".

На этом текст обрывался.

— Дальше всё повторяется, — сказал Квален, заметив, что Велион закончил. — Нытьё сплошное, я же говорил.

— Я бы тоже ныл, если бы был очевидцем всего этого. Это… — "… даже страшнее того, что я видел в Лепестке Вишни".

— Да уж…

Велион отложил листы и глотнул эля. Значит, всё-таки заговор. Геноцид. Он был прав. И, кажется, он знал причины ненависти Вестенского к магам. "Дорогая моя Амелла…". Вот так. Первая юношеская любовь кончилась войной. Амелла разочаровала герцога. Что ж, весьма поучительно. На миг у Велиона в голове мелькнула мысль о том, что письмо Вестенского к Амелле сейчас можно было бы загнать за приличную сумму, но он отбросил её. Письмо Свише того стоило. И ведь не один этот маг решил оставить память о происходящем на века… Повелитель Иллюзий, а. Но если рассказать сейчас об этом Квалену, это приведёт к новым жертвам, ведь туда бросятся маги и могильщики.

Скотство… несправедливость. Вся та война — большая несправедливость. И ведь ничего не сделаешь. Остаётся только скрежетать зубами и бессильно сжимать кулаки… зная о том, что эта война даже через десятки лет погубит и тебя.

— Сады этого мага пережили его, — произнёс после паузы Велион.

— Сады у Эзмила? Да, я тоже обратил внимание, что этот засранец больше жалеет произведения своих рук, чем смерть учеников. Кстати, не обратил внимания на то, что эти дневники вылезли очень вовремя?

— О чём ты?

— Герцог Велион, твой тёзка. Если верить этим записям, Олистер его потомок. Это…

— Я знаю, кто такой Олистер. И я приложил руку к тому, чтобы он стал герцогом.

— А, ты знаком с делом даже лучше, чем я. Может, ещё знаешь, кто эта троица, убившего влиятельного служителя Единого? Нет? Ну и ладно. Я о другом. Ты представь, что было бы, если бы эти записи дошли до столицы? В Кане-то я уверен, да и ты болтать не станешь, но если бы это прознал кто другой? Авторитет Олистера был бы подорван. И не только его. Ульского, короля… Потомки зачинщиков войны, потомок безынициативного короля…

— Не лез бы ты в высшие идеалы политики, — скривился Велион.

— Да я и не лезу. Так как тебе записи?

— Весьма поучительно, — холодно произнёс могильщик. Если бы маг знал, сколько за этой холодностью скрыто эмоций. Если бы он знал то, что знает Велион… Но надо молчать, скрипеть зубами, но молчать. Потому что молчание — это даже не золото, молчание — жизнь. Жизнь для старого спивающегося мага с трясущимися руками.

— Поучительно? — недоумённо переспросил Квален.

— Ну да.

— Чёрт возьми, Велион! Это же всё объясняет! Мёртвые города и существующие до сих пор столетние деревни! Разная школа магии — разные ловушки. Змеи, проклятья, моча демона! Собаки с интеллектом человека, живые мертвецы, движущиеся растения! Бесполезность большинства нынешних магов: у них просто учителей не осталось! Ядовитое море!

— Так ты бесполезен? — усмехнулся могильщик.

— Сейчас ещё выпью и стану. Представь, маги, выстроившие благополучие погибли. Это предательство, геноцид. Архитекторы, провидцы, лекари…

— Которые нехило бросались боевой магией. Если бы цивилизацию уничтожила армия или взбунтовавшаяся голытьба, я бы сейчас с тобой не сидел. Вернее так: не было бы ни меня, могильщика, ни тебя, мага, специализирующегося на перепродаже вещей из могильников.

Квален кашлянул.

— Наверное, ты прав, — сказал он после паузы. — Но я всё-таки не могу сказать, что виноваты маги. Можешь считать это профессиональной солидарностью.

— Я считаю, что виноваты все. Но больше всего меня интересует не это. Илленсия. Я раньше думал, что этот могильник — легенда.

— Я тоже, — кивнул маг. — Но как видишь, мы оба ошибались. А кто бы мог об этом подумать? Илленсия — легендарная столица довоенной Империи, объединяющей Коросское королевство, Лысые горы и Горлив. Город-призрак, который видели единицы, ведь по легенде он вырван из нашей реальности и возвращается сюда только раз в году в тот день, когда началась война… Или скорее через два дня после её начала, а мы даже знаем дату. И всё это — правда. И знаешь, могильщик, ты пришёл очень вовремя…

— Нет, — резко сказал Велион. — Не продолжай.

Квален сжал губы и, сощурившись, пристально посмотрел на могильщика. Смотрел он долго, но, наконец, откинулся на спинку стула и кивнул.

— Лучше напьёмся, — сказал маг, наливая себе самогона.

— Поддерживаю, — сухо отозвался Велион.

Велион сидел за столом и, не понимая, что происходит, тупо вглядывался в полутьму комнаты, моргая глазами.

Болела голова. Обрывки мыслей с гулом метались внутри черепной коробки. Или это языки огня? Да, кажется огонь. Прыгающие в камине языки пламени, создающие на стенах и предметах мебели. Груды магического и обычного мусора отбрасывали жутковатые тени. Велион смотрел на их дикую пляску, изгибы, прыжки. Это походило на шабаш ведьм или демонов.

Или оргию в любой школе магии. Наверное, эти оргии на дни йоля — единственное, что осталось совершенно неизменным с довоенных времён. Велион видел фрески в некоторых могильниках. Фрески, вызывающие жуткую страсть, наверное, на них тоже была наложена магия. Интересно, во время этих оргии использовалась любовная магия? Какая разница? Когда-то возлюбленная Вестенского, Амелла, так же танцевала в танце страсти, совокупляясь с первым попавшимся, не важно — мужчиной или женщиной. Именно этого Вестенский не мог простить ей? Или он просто не узнал во встреченной им магичке ту скромную девушку, которую когда-то любил?

— А какая тебе разница, могильщик? — раздался рядом грубый голос Квалена.

Велион повернул голову. Да, Квален сидел напротив. Он же, кажется, ушёл к себе? Или нет? Наверное, не дошёл, он был чертовски пьян. Да и сам могильщик порядком наклюкался.

— Мне конец, Велион, разве не видишь? — сказал Квален и одним махом опрокинул в рот стакан самогонки. Его рука дрожала. И не только. Кожи на пальцах не было, она болталась на костях вместе с обрывками жил. Такое бывает, когда проклятье сработает…

— Чего молчишь? — продолжил маг. — А, могильщик?

— Ничего, — тяжело сглотнув, ответил Велион.

— Ничего, так ничего. А хочешь, чтобы этого не было?

— Чего?

— Этого.

Квален махнул рукой. На лицо тотенграберу упали несколько крупных капель крови. Он увидел, что у Квалена на руке не хватает мизинца, а от безымянного осталась только одна обломанная фаланга. Но плоть была сорвана не только с кисти. Ошмётки мяса болтались, практически доходя до локтя, как разорванный рукав рубахи, виднелись брызжущие кровью вены.

— Квален… — прохрипел Велион.

— Что Квален? — ехидно бросил маг. — Что? Ты лучше скажи: не хочешь, чтобы это произошло?

— Квален, что с тобой?

— Я сплю пьяный в умат наверху. А ты что думал?

— Кто ты?

— Я? Квален. Вернее, то, что будет Кваленом через пару-тройку месяцев. Как ты думаешь, могильщик, я сумею перетянуть руку жгутом и доползти до ближайшего лекаря? Или истеку кровью, отрубившись от болевого шока?

— КТО ТЫ!? — взревел могильщик, пытаясь вскочить с кресла, но ноги его не слушались.

— А кого ты хочешь? — спросил Квален. — Элаги? — Маг исчез, голос тоже переменился, теперь перед Чёрным могильщиком сидела Элаги. — Или, быть может, Карпре? Свиша? Халки? Твой отец? Мать? Крами?

Велион хрипел, стараясь отвернуться или хотя бы закрыть глаза, но у него не получалось. Вереница лиц и голосов мелькали перед ним.

— Наверное, Крами лучше, — сказало Нечто голосом безногой могильщицы. — У" ри не такая красивая, хоть ты её и любишь больше. Хочешь меня, могильщик? — "Крами" напротив распахнула балахон, обнажая грудь, потом провела ладонью провела по белой коже, начав с шеи, опуская всё ниже, на миг её пальцы сомкнулись на соске, а потом двинулись всё ниже и ниже, по живу, и, наконец, остановились где-то внизу под столом. Нечто застонало голосом Крами и изогнулось в сладострастной позе. — Хочешь? — повторило оно.

— Иди к дьяволу!

— Конечно, уйду, но попозже — мы не договорили. Я знаю, что ты хотел бы видеть У" ри, но мне нравится тебя злить. К тому же, ей не суждено быть принесённой в жертву.

— Жертву?

— Не обращай внимания. Продолжим…

— Жертву!? — взревел могильщик.

— Заткнись. А я повторяю свой вопрос: ты хочешь спасти Квалена? И, кстати, не только его, но и себя.

— Какую, на хуй, жертву?

— Заткнись! — рявкнуло Нечто голосом Крами, но изменившимся, ставшим более низким. Рот могильщика будто запечатало, теперь он не мог произнести ни слова, как и двигаться дальше. — Ну, вот и молодец, — сказала "Крами" обычным голосом. — Мне неприятно находиться здесь: слишком много магии, пусть и слабой. Мне-то ничего не будет, но если пара проклятий сдетонирует, то вам с этим магом-алкашом каюк. Так что я перейду к делу: ты должен идти в Илленсию. Точка. Хочешь что-то спросить? Только по делу, хватит истерить. Нет, это не я приходил к тебе во дворе у Свиши, это было создание куда менее приятное, чем я, хотя тебе сейчас так и не кажется. Да, это я… вернее мы встречались с тобой на островах. Нет, не спрашивай, я не отвечу. Успокойся… О, молодец, взял себя в руки! — Крами щёлкнула пальцами. — Говори!

— Как я могу спасти Квалена? — спросил Велион, едва шевеля онемевшими губами и языком.

— Ты пойдёшь в Илленсию, достанешь там то, что нужно мне, а потом уйдёшь, целый и невредимый. Если сможешь, конечно.

— Как это спасёт Квалена?

— О, я сразу верну тебе это, а оно озолотит и тебя, и его. Ну, или любого другого мага, с которым ты захочешь сотрудничать, но ты, конечно, выберешь Квалена, я даже не сомневаюсь. А знаешь что ещё?

— Что? — буркнул Чёрный могильщик, стараясь пошевелить пальцами. Кажется, большой палец на ноге начал двигаться. Ещё чуть-чуть, немного и, быть может, начнёт шевелиться ступня, потом нога…

— Тебе кажется, — сказала Крами. — На тебе заклинание, разве не чувствуешь? А, да ты же пьян. Ладно, расслабься и слушай. — Крами наклонилась над столом, так, что её соски коснулись дерева, язык похотливо облизывал полуоткрытый рот, выскакивая лишь на миг. — Если ты добудешь то, что нужно мне, ты спасёшь не только Квалена, ты спасёшь и себя. Знаешь как? Ну, говори, предположи хотя бы. Не хочешь? Ладно, я сегодня добрый, скажу. Ты перестанешь быть могильщиком.

Если бы Велион мог, он бы вздрогнул.

Он перестанет быть могильщиком? ПЕРЕСТАНЕТ БЫТЬ МОГИЛЬЩИКОМ??? Как? Как это возможно? Перестать быть могильщиком. Недостижимая мечта многих его товарищей по цеху, но он даже не задумывался об этом. Он был могильщиком, и свыкся с той мыслью, что он умрёт могильщиком. Истечёт кровью с оторванной рукой или ногой. Обгорит. Будет поражён скоротечной болезнью. Да разлетится на куски от магической вспышки, наконец. Или, в конце концов, будет растерзан чудовищами. Но умереть дома от старости в своей постели в окружении близких… Это невозможно, это не для него. Он, опять же, даже не примерял на себя такую роль. Так же, как и роль крестьянина или наёмного убийцы. Как он будет зарабатывать на жизнь? Будет сидеть на месте, а не скитаться по стране в поисках очередного могильника или одного из бесконечной череды перекупщиков в надежде продать добытое барахло хотя бы за несколько грошей, чтобы дотянуть до очередного могильника или, в лучшем случае, отложить пару грошей на починку одежды, или на зиму, или на трактирную шлюху, у которой ноги и жопа вечно в дерьме. Он перестанет быть могильщиком… Станет обычным. Станет человеком, в которого не будут швырять камнями, от которого не будут бежать при одном только виде. Которому будут улыбаться люди. Улыбаться и не бледнеть после первого же взгляда на руки. Пусть сейчас к могильщикам — если не вспоминать недавние события в центральных землях Коросса — всё больше и больше привыкают, но отношение обычных людей изменилось не очень сильно. Больше не будет могильщика Велиона, будет человек Велион. Обычный человек.

Что, чёрт возьми, он вообще будет делать?

— Что хочешь, — сказала Крами. — Если захочешь, останешься могильщиком. Но проклятье будет снято. Ты сможешь выбросить перчатки и уйти не оборачиваясь. Теоретически. Видишь ли, Велион, ты могильщик до мозга костей. Как наркоман. Твоя психологическая зависимость от перчаток куда сильней проклятья. Ты, наверное, не задумывался об этом, но тебе всегда нравилось быть другим, не таким как все. Бледные ладони, нестриженные ногти, скрытые под чёрной кожей перчаток. Эти перчатки будто отгораживают тебя от других людей, подчёркивают твою чуждость. И тебе это нравится, поэтому ты почти никогда не снимаешь перчатки, только в крайних случаях, как учёба владению мечом, например. Возможно, этим ты пытался скрыть свою сущность, как наёмного убийцы. Скольких ты прикончил за последние два года обучения? Куда больше, чем за последующие тринадцать лет, это точно. Нет, я не пытаюсь копаться в твоей человеческой головке, мне на тебя плевать, хоть ты и любопытный экземпляр, Собака не зря тебя выбрала, хотя она тогда даже и не знала, насколько ты любопытен. Что ж, ей повезло. Тебе — тоже. Но не будем об этом, а то что-то мы заболтались. Ты, конечно, молчишь, но мне достаточно той гаммы эмоций, которую ты испытываешь. Особенно вожделения, ты так страстно желаешь это тело, хотя любишь другое. Всё-таки вы, люди, странные существа. Странные и страшные. Но и об этом не будем. Спрашиваю в последний раз: ты согласен идти в Илленсию?

— А у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда. Например, ты можешь сейчас со мной потрахаться, мне-то плевать, но у тебя ощущения будут незабываемые. Хотя, мне довольно любопытно, может зайти к кому-нибудь посговорчивей и лишиться… хм… девственности? Или ты согласишься? Сможешь считать это задатком, ведь твой вопрос, по сути, и есть ответ. Ты всегда скрываешься за этим вопросом. Ты говоришь "А у меня есть выбор?" и идёшь, будто просто ответить "Да!" нельзя. Ты будто перекладываешь ответственность с себя на других или на судьбу. А уж в этом случае ты тем более боишься сам принять решение. Как так, ты останешься без перчаток. Поэтому тебе удобней думать, что тебя заставили сделать это, на самом же деле ты весь день думаешь только о Илленсии. Ты человек, и тщеславие тебе не чуждо. И ты тешишь его, как можешь, а единственное, что ты можешь делать хорошо — ходить в могильники. Ты пошёл в Имп от безнадёги? У тебя хватило бы денег дойти до другого могильника, может, ты бы заработал там мало, но всё-таки. Ты же предпочёл практически самоубийственный поход в Имп. Ты отправился с Карпре в Сердце Озера из-за того, что пожалел его? Чёрта с два! Тебя тянуло на остров. Ты хотел оказаться там. Именно ты желал получить камень. То же и с Илленсией, ты думаешь, что у тебя нет выбора, не в состоянии признаться себе, что хочешь завоевать славу первого могильщика, побывавшего в этом городе и вернувшегося живым. Что ж, пусть будет так. Ты идёшь в Илленсию, или твой друг маг и другие дорогие тебе люди погибнут. Точка.

Крами отвернулась, будто бы собираясь встать со стула. Позёрский жест, Велион был уверен, что гость мог бы просто раствориться в воздухе.

— Подожди! — крикнул тотенграбер, вскакивая. Удивительно, но это получилось, хотя тело слушалось плохо.

— Таки решил заняться со мной любовью? — спросило Нечто оборачиваясь. Его грудь, нет, грудь Крами призывно колыхнулась, треугольник волос прикрыла рука, нащупывая что-то там пальцами.

— Нет! Как я доберусь до Илленсии?

— Квален знает, иначе он не предлагал бы тебе идти туда.

— А как я узнаю вещь, которая нужна тебе?

— Узнаешь, — усмехнулась Крами. И исчезла, сделав странное движение рукой.

Велион упал на колени и застонал, хватаясь за промежность.

— Чёртов извращенец, — прошипел он сквозь зубы, немного придя в себя. — Чёртов… сукин сын. Твою мать…

Велион тяжело бухнулся на кресло, в котором сидел раньше. Что происходит? О каких жертвах говорила эта тварь? Что за вещь в Илленсии нужна ей? Причём тут, мать вашу, он и его проклятье могильщика? Что вообще на хуй происходит? Чёрный могильщик взревел от ярости и стукнул кулаком по столу. Глупый детский жест, но боль немного привела его в чувство, хотя и не принесла облегчения.

А ещё он услышал шаги сверху. Могильщик обернулся. В мерном свете огня камина (и когда огонь успокоился? наверное, когда исчез гость) с лестницы на второй этаж спускался Квален, живой и здоровый. Вот только шатало его так, что огонь будто бы и не успокаивался. Правой рукой, той самой, ещё несколько минут назад белевшей голыми костями и брызжущей алой густой кровью, он почёсывал себе задницу.

— Тоже не спишь? — сквозь зевок спросил маг, остановившись около стола.

— Ага.

— Эль остался? У меня сушняк жуткий.

— Вот бочонок.

— Угу.

Квален взял со стола бочонок с элем, поболтал, проверяя если ли там ещё что-то, и, услышав бодрое бульканье, присосался прямо к бочонку. По подбородку и волосатой груди мага потекли тонкие струйки. Завтра будет материться, спрашивая, какого хрена у него всё липнет.

— Налей мне тоже, — попросил Велион.

— Угу, — промычал Квален, не отнимая губ от бочонка.

Наконец, маг отлепился от бочки и, крякнув, поставил её на стол, едва не опрокинув.

— Сам налей, — буркнул он. — Я, наверное, чего покрепче, а то что-то выспался. Хотя чего, мы ещё засветло отрубились. Огонь ты разжёг?

— Не знаю.

— Насрать.

Велион налил себе эля, глотнул. Напиток нагрелся и стал совсем поганым, но могильщик продолжал пить. У него, оказывается, тоже пересохло в горле. Впрочем, ничего удивительно здесь не было.

— Квален.

— Ась?

— Я иду в Илленсию.

— Ну и хорошо. Завтра покажу остальные копии записок, которые у меня есть. Выпьем… э… за твой удачный поход. Наверное, последний. Мы же озолотимся.

— Выпьем.

"Да, — подумал могильщик. — Я иду в Илленсию. Хотя бы для того, чтобы спасти тебя, старый алкоголик. Хотя, может быть, Гость и был прав. Но что мне нужно там на самом деле?".

Велион допил эль и грохнул стаканом о стол. Ответа не было. Но чувство того, что он должен сделать это, не пропадало.

Глава 15. Чёрные перчатки. Проклятье пустыря

— Столицу уничтожили четырнадцатого ноября, — прохрипел Квален. — Через два дня после начала войны. По легенде Илленсия появляется в нашей реальности раз в год в день начала войны, но я уверен, что происходит это в день уничтожения столицы. Хотя, лучше бы тебе добраться до могильника двенадцатого, на всякий случай.

— Угу, — блекло ответил Велион, отбрасывая ворох пергамента, который ему час назад вручил маг. В записках мага-садовода он практически не разобрался: корявый, но читаемый подчерк переписчика из-за головной боли и всеобщего похмелья плыл перед глазами, сосредоточиться было просто невозможно.

— Может, выпьешь? — усмехнулся маг. Он-то выглядел вполне бодро.

— Нет, — буркнул могильщик.

— Что-то понял?

— Нет.

— Ладно, хер с тобой, расскажу. — Квален тяжело перевёл дыхание, потом почесал нос, видимо, раздумывая с чего начать. — Да ничего там путного нет, — сказал он, наконец. — Нытьё по погибшей цивилизации, особенно, конечно, жаль ему сады. Предположения о том, что будет дальше… если человечество, конечно, само себя не уничтожит. Это на протяжении всех этих листов. Кроме этих двух.

Квален выбрал из вороха пергамента два листа и положил их перед могильщиком. Велион уставился на пергамент. Один из листов он, как мог, изучил, это была довольно грубо нарисованная карта. Именно нарисованная — Велион видел немного карт, хотя и знал страну с востока от Крейны, как свои пять пальцев, но даже виденного ему было достаточно, чтобы понять, как ужасно выполнен рисунок. Пропорции полуостровов были не соблюдены, Лысые горы располагались почти впритык к Лелльскому Озеру, хотя расстояние между ними превышало пятьсот миль. Ориентироваться по такой карте было просто невозможно.

— Фуфло, — выразил Велион своё мнение по поводу карты.

— Сам ты фуфло! Да, не спорю, карта нарисована дерьмово, но посмотри сюда. Илленсия находится рядом с озером Шавлон…

— А Лысые горы рядом с Лелльским озером, которое почти в два раза больше Ядовитого моря.

— Да помолчи ты! Хотя, какого хрена, я тебе уже всё сказал. Что находится рядом с Шавлоном?

— Граница с Горливом.

— Не пытайся казаться глупее, чем ты на самом деле есть.

— Да я не… — начал было Велион, но осёкся, вытаращив глаза.

— Вот-вот, — усмехнулся Квален. — Шавлонский пустырь.

Могильщика затрясло. Теперь ясно, почему Илленсия до сих пор была легендой. Шавлонский пустырь. Плоский, как сковородка, покрытый мелким чёрным песком. Шавлонский пустырь, место, на котором начинает трясти каждого мага, стоит тому только ступить на этот песок. Нет, там нет ничего страшного, ни магии, ни чудовищ, вообще ничего, кроме этого песка, мелкого, напоминающего пыль, но очень твёрдого. Но любой, оказавшись рядом, поймёт, что это место проклято. Но больше всего боялись этого места маги и могильщики. Маги из-за того, что у них есть дар. Могильщики… Велион однажды приближался к пустырю, в тот год, когда впервые оказался в этих краях. Если честно, он здесь и оказался из-за этого пустыря… Могильщик скрипнул зубами, вспоминая Гостя и его слова о тщеславии… Только завидев край пустыря, он сбежал. Драпал так, что очухался только на расстоянии двух миль от него. А дело был в том, что его перчатки начали нагреваться и дрожать. Так же дрожит рука, стоит приблизить её к змее или проклятью. Но в тот миг у могильщика дрожали не руки.

Чёрт, а раньше не мог догадаться? Сам-то думал, куда собрался идти? Но он пойдёт… Плевать, пусть причиной будут его раздутые самолюбие и гордыня.

— Считается, что площадь пустыря больше, чем площадь Ариланты примерно в двадцать раз, — сказал тотенграбер вслух. Да, чёрт возьми, он трусил. Идти к Шавлонскому ему не хотелось. — Были же предположения, что это был город, их опровергли.

— Что такое Ариланта? — хмыкнул Квален. — Столица вшивенького послевоенного королевства. Илленсия же была центром огромной густозаселённой империи. Так что ничего удивительного, что там жило полмиллиона человек. Был у меня разговор с одним учёным. Так вот, он предполагал — хрен знает, как он всё это высчитал, чего-то там с размерами могильников и их расположением связанно — что в империи жило около ста миллионов человек. По его предположениям в войне погибла пятая часть. Ещё столько же в первую зиму. Потом на протяжении пятнадцати-двадцати лет население материка сократилось ещё в двое из-за постоянных войн за ресурсы и прочую лабуду. Сейчас по его подсчётам в шести государствах вместе с Лысыми горами и островами за Ядовитым морем живёт около пятидесяти миллионов человек, причём в Короссе почти треть, столько же в Горливе. То есть мы имеем около пятнадцати миллионов человек, обитающих на задворках бывших центров цивилизации. И чему же ты удивляешься, говоря, что Илленсия была в двадцать раз больше Ариланты?

— Уже ничему.

— Вот и хорошо, что ты меня понимаешь. До Шавлонского пустыря десять дней пути, сегодня только двадцать первое октября, так что у нас… у тебя в запасе больше трёх недель, и это тоже хорошо.

Ладно, перейдём ко второму листу. Здесь в основном никчёмные стоны нашего ботаника. Кроме двух предложений. Суть их сводится к стенаниям по поводу, дословно, "черепа низвергнутого демона". Пропал, мол, такой могущественный артефакт, который сам-то по себе из себя ничего не представляет, но может быть хранилищем бессметного количества энергии. Вот этот "череп низвергнутого демона" нам и нужен.

"Не только нам", — устало подумал Велион. Вслух он сказал:

— Полезная вещь.

— Полезная, — кивнул Квален. — И оч-чень дорогая. Этот череп находится в капище какого-то довоенного божества. Храм находится в центре города. На этом всё… хотя, половина этой страницы посвящена этому черепу, но остальное полная чушь.

— Например? — праздно поинтересовался могильщик.

— Да, например, того, что герцог Велион является потомком этого демона… сильная чёрная кровь… Говорю — чушь. Интересно, Олистеру бы понравилось быть потомком демона, которого в наказание сделали человеком?

— Думаю, его бы это не заинтересовало. — "Ересь какая".

— Ну что ж, цель ясна, — произнёс маг. — Остаются организационные моменты. Деньги есть?

— Три с половиной марки. Ни меча, ни припасов, надо чинить сапоги…

Квален пожевал губами.

— Ладно, — сказал он. — У меня есть деньги. Десять марок хватит?

— Трёх хватит, — прикинул могильщик.

— Вот и хорошо. Мою долю в предприятии определишь сам.

— Половина смерти, — усмехнулся Велион.

Маг снова пожевал губами, почесал голову, вздохнул, а потом мрачно спросил:

— Думаешь, там так страшно?

— Город, на который обрушилось заклинание, вышвырнувшее этот город из нашего мира? Нет, думаю, что это как два пальца.

— Тебя никто не заставляет.

— Я знаю.

— Я бы хотел с тобой… — начал маг.

— Нет, — резко оборвал его Велион.

— Ты всё равно идёшь? — помолчав, спросил Квален.

— Конечно, — ответил могильщик после паузы. — Но больше меня беспокоит не сам могильник, а твой друг алхимик.

— А он-то тут причём? — ошарашено пробормотал маг.

— У него есть та же информация, что и у тебя. Вероятно, информации у него даже больше, чем у тебя. И ты думаешь, что он не сможет собрать парочку магов и столько же могильщиков? Конечно, мало кто из магов или могильщиков согласился бы пойти на Шавлонскую пустошь. С другой стороны, обещанный куш слишком велик, чтобы от него просто так отказаться. И ты думаешь, что они потерпят конкурента?

— Думаю, нет, — медленно произнёс маг.

— Поэтому я и собрался немедленно покупать меч, — улыбнулся могильщик. — Разбойников я бы распугал перчатками. Если они, конечно, не пуганные. — "В противном случае моё тело болталось бы на какой-нибудь берёзе".

— Ясно. Ладно, думаю, мы закончили. Выпьем?

— У меня есть ещё три недели. Конечно, выпьем.

Велион принял у Квалена стакан, глотнул самогона. Пойло было гадостным. Но это даже радовало. Потому что на душе было ещё хуже.

Могильщик рыдал. Пальцы скребли снег в поисках занесённых следов, но тщетно. Он вертел головой, вытирая локтём глаза, забитые смесью растаявшего снега и слёз, но огонька не было.

Лишь тень.

Угрюмая, мрачная. Страшная. Серый призрак, замерший где-то впереди. Куда бы он не сворачивал, хоть спиной к тени, хоть боком, его следы терялись. Тогда тотенграбер начинал искать их, но не находил. Единственное, что он видел — тень.

Жуткая, молчаливая, кривляющаяся. Она давила на него, тянула к себе, манила. Одинокий могильщик боялся идти к тени, хотя понимал, что другого выбора просто нет. Он уже знал, что пойдёт к этой тени, хотя бы для того, чтобы всё это кончилось. Он боялся и хотел. Страх, любопытство и чувство обречённости… нет, не совсем обречённости, скорее предрешённости… снедали его. И тогда могильщик решился.

Он поднялся с колен, вытер лицо и зашагал.

Быть может, он не был обречён до этого момента. Вероятно, именно это спасёт его, прекратит его скитания. Плевать, как всё кончится, просто это произойдёт.

С каждым шагом становилось всё легче. Слёзы высохли на холодном ветру, плечи расправились. Он чувствовал себя человеком, а не кротом, выброшенным на камни и слепо ползущим вперёд. Его судьба предрешена. Пусть что-то осталось позади, он уже потерял это. Пусть всё станет только хуже. Просто всё кончится. Мосты сожжены, старые цели потеряны, осталось только одна.

Могильщик просто шёл вперёд.

— Не ходи туда! — прошипела тень.

Велион дёрнулся, просыпаясь. Сон и реальность смешались. Тень, маячившая впереди, будто бы уже стояла прямо перед ним, но он быстро понял, что это уже другая тень. И он уже её видел.

— Не ходи туда, могильщик! — зашипела тень, хватая его костлявой рукой за плечо. В голосе этой тени одновременно звучала мольба и приказ, страх и угроза.

— Кто ты? — прохрипел Чёрный могильщик, стараясь сбросить руку со своего плеча, но костлявые пальцы держали крепко.

— Это я, Велион, — прошептала тень голосом Свиши. Но плечо могильщика по-прежнему держал скелет.

— Ты умерла.

— Я знаю, Велион. Это ничего не меняет.

— Зачем ты пришла?

— Чтобы ты не ходил туда.

— Куда?

— В Илленсию.

— Какая тебе разница?! — рявкнул Велион, снова начиная тщетно вырываться из хватки. — Ты мертва! Какое тебе может быть дело?

— Пусть я умерла, — прошептала Свиша. — Но ты жив. Ты… и он.

— Он — это Велион? — истерично спросил могильщик. Он тяжело дышал, страх душил его, выступая потом на лице и спине, заставлял сердце яростно колотиться в груди, а тело дёргаться, бороться. Но эта борьба была бессмысленной. Он никуда бы не сбежал, даже если бы смог вырваться из мёртвой хватки. Действительно мёртвой. От Свиши, пришедшей в образе скелета, пахло смертью.

— Пока это не твоя смерть, могильщик, — сказала Свиша… нет, уже не Свиша, что-то другое. Нечеловеческое. Страшное. Страшное настолько, что могильщик замер, сжавшись в постели. — Я пришла к тебе уже во второй раз. И приду в третий, и последний. Свиша, он выбрал свой путь. Он обречён дойти его до конца, но конец ещё не предрешён. Заканчивай, Свиша.

— Да, — сказала первая настоящая любовница могильщика, будто бы Смерть и не вмешивалась в их разговор. — Он — это Велион.

— Так он всё-таки мой сын? — прошептал тотенграбер. Он был ошарашен и обрадован одновременно.

— Да! — крикнула Свиша. — Он твой сын! Но тебе нет до этого никакого дела! Ты бросил меня беременную в канун Йоля, потому что соскучился по дороге и могильникам! Потому что ты — могильщик, а не человек! Ты оставил меня, даже не задумываясь о том, что я могу носить твоего ребёнка!

— Если бы я знал… — начал Велион, но сразу же замолчал. Он не мог произнести эти слова. Потому что знал, что это ложь. Он бы ушёл. Может быть, позже, через год или два, но ушёл бы. Его бы не остановило ничто.

— Было бы ещё хуже, — произнесла Свиша, в её голосе слышалась горькая насмешка. — Но хуже может стать теперь. Если ты не справишься, они заставят сделать это его.

— Я справлюсь! — горячо сказал тотенграбер. — Справлюсь. Потому что если это мой сын, то я должен защитить его. Я знаю, что не имею на него никакого права, я знаю, что я чужой ему. Но хотя бы это я могу сделать.

Свиша долго молчала. Велион пытался заглянуть ей в лицо, но не мог — мешал низко сдвинутый капюшон из серой мешковины. Серая тень молча зависла над могильщиком, и он чувствовал запах смерти, ещё отчётливей, чем в могильниках.

— Ты просто обязан справиться, — произнесла наконец Свиша. — Потому что если ты не справишься… и, не дай бог, выживешь… ты пожалеешь об этом.

Тихо скрипнула половица, лицо могильщика обдал холодный порыв ветра. Тень исчезла.

Велион тяжело выдохнул, сел на кровати. Его трясло, во рту пересохло, по телу наоборот струился холодный пот. Это не было сном. Та встреча в доме Свиши не была пьяным бредом, хотя он так хотел верить в это.

Синяки на плече говорили об этом лучше, чем воспоминания, обрывками вертящиеся в затуманенной голове.

Плащ на плечи поверх вязаной кофты, на голову широкополую утеплённую шляпу, шею замотать шарфом — на улице уже холодно. Меч в ножны, ножны на пояс, пояс затянуть покрепче. Еду — свежий хлеб, сухари, копчёный окорок, сушёные овощи и две бутылки самогона — в рюкзак, рюкзак за плечи. На ноги, уже замотанные тёплыми портянками, новые сапоги — старые, как оказалось, чинить смысла уже просто не было. Вот и все сборы. Осталось только натянуть на ладони чёрные перчатки, но это после, когда городские ворота останутся за спиной.

Квален стоял рядом, угрюмо глядя на короткие сборы могильщика. Наверное, жалел, что не может идти с ним. А может, прощался со старым знакомым.

— Ладно, — произнёс Велион, стараясь сделать голос бодрым. — Я, пожалуй, пойду.

— Давай, — кивнул Квален. — Сильно не спеши, сегодня только тридцатое.

— Дойду, как получится. Если разыграется буря, могу потерять время.

— Может, проводить тебя до городских ворот?

— Обойдусь. Давай, удачи. Не пей слишком много.

— Иди на хер.

Велион обнял Квалена и, похлопав его по спине, вышел за дверь.

Он не знал, что видит мага в последний раз. Не знал, что первого декабря Квален, едва отошедший от запоя, попробует снять проклятья с кольца, купленного одиннадцать лет назад у молодого черноволосого могильщика. Это кольцо маг отбросил как безнадёжное ещё тогда. Слишком сильно тряслись у него руки, когда он выполнял магические пассы, слишком сильным и неустойчивым было проклятье. Но его это не остановило.

Мага нашли через две недели могильщики, пришедшие продать проклятые вещи, он лежал у своего рабочего стола. Никто так и не выяснил, пытался он спасти себя или умер, не приходя в сознание. Вызванный лекарь заявил, что, скорее всего, Квален в сознание не приходил. Или просто лежал и истекал кровью, хлещущей из изуродованной руки, даже не пытаясь помочь себе. Но в этом случае это был на редкость изощрённый способ самоубийства, сказал лекарь, уходя.

Холодно… Очень холодно. Промозглый ветер пробирал до костей, от чего ломящие, как от холодной воды, зубы начинали стучать так, что, казалось, сейчас разобьются друг о друга. Если, конечно, не выпадут раньше, вымороженные из дёсен.

Пошёл дождь.

Кажется, всё это уже было? Два года назад, когда он шёл в Имп. Нет, разница всё же была. У него был полный желудок, а в сапогах было сухо. Хотя чувство обречённости было то же. Пожалуй, даже сильнее. Но это снова ничего не меняло.

Сегодня одиннадцатое ноября, а могильщик так и не добрался до Шавлонского пустыря, но он исправит это сегодня. Два дня он потерял из-за бури, весьма странной для начала ноября. Ливень шёл, не прекращая, ветер дул резкими порывами, гремел гром, хотя молний не было. В трактире, где могильщик останавливался на эти два дня, в полголоса бормотали о проклятье Илленсии. Велион слушал внимательно, но ничего так и не выяснил, узнал только, что здесь в Илленсию верила большая часть населения, в то время как в других районах королевства единицы. Наверное, сказывалась близость с проклятой столицей довоенной Империи.

Ещё день Велион потерял из-за сезонных облав на разбойников, разбредающихся на зимовку. Пришлось весь вечер, следующий день и следующую ночь отсиживаться в полуразрушенном сарае, опасаясь даже разжечь огонь — солдаты били всех бродяг без разбору. Его могли заколоть копьём ещё до того, как он покажет перчатки, такое однажды чуть не случилось. К счастью, резня, устроенная могильщикам в королевстве, здесь прекратилась быстро, ещё в прошлом году.

Когда могильщика чуть не убил патруль, он понял, что большая часть из повешенных разбойников — обычные бродяги, и задумался о том, от кого же Гризбунг приказал очищать осенние дороги: от разбойников или просто нищих, зимой стягивающихся к городам и дохнущих там, как мухи. Тела нищих практически не убирали, в лучшем случае сваливали в канавы, а по весне они начинали гнить, притягивая мух и крыс. А где мухи и крысы, там и до эпидемии недалеко.

На рассвете, едва двинувшись в путь, Велион всё-таки наткнулся на конный разъезд, но толи солдаты были слишком уставшими, толи уже заработали свои награды, в общем, перед тем, как напасть, у могильщика спросили, кто таков. Тотенграбер поднял руки, показывая перчатки, и солдаты уехали, сплёвывая в его сторону, отводя глаза и тыча пальцами, сложенными козой, чуть ему не в лицо. Один даже слез с коня и помочился в его сторону — всем известно, что соль отпугивает призраков и снимает проклятья.

Но Велион всё-таки должен был добраться до Шавлонской пустоши в срок. Осталось только свернуть с новой дороги и пройти по прямой три мили. Дорогу могильщик помнил прекрасно… да и как её забудешь. Но это будет только завтра, сегодня лучше переночевать около поворота.

Здесь нет трактиров, постоялых дворов, даже кособоких сараев, построенных специально для того, чтобы там ночевали путники. Их можно было встретить раньше, но только не рядом с Шавлонским пустырём. Путники обычно планировали своё путешествие так, чтобы не ночевать рядом с этим проклятым местом. А если ночь и застигала их у поворота на пустошь, то многие предпочитали продолжать своё путь даже ночью. Хоть в ночь, хоть в бурю, больной и старый, раненый и охромевший — никто и не под каким намёком не останавливался заночевать рядом с поворотом на Шавлонский пустырь. Даже разбойники не хоронились здесь от облав, хотя укрытие было просто превосходным — солдаты сюда тоже предпочитали не соваться.

Велион мерил дорогу широким шагом и вспоминал У" ри и К" ле. Больше, конечно, У" ри. Миг любви и радости. Он тосковал, тосковал очень сильно, так, будто разлука с ней заставила его любовь только разгореться. Со Свишей всё было по-другому. Нет, он не забыл о ней, но о своих чувствах к ней забыл очень быстро. Эта частичка тепла и ласки была не для него. Сейчас ему казалось, что с У" ри всё было бы по-другому… Но жизнь распорядилась так, что это опять был лишь миг. Но этот миг он вспоминал каждый день, и будет вспоминать ещё очень долго…

А может, и не долго, если его жизнь закончится завтра или через три дня.

Могильщик брёл по дороге и вспоминал Имп и Элаги. Миг теплоты и ласки перед кошмаром. Та же погода, то же настроение. Вот-вот мелкий холодный дождь смениться снегом, вот-вот осень этого года уйдёт, давая дорогу зиме, и всё замрёт до следующей весны. Могильники будут стоять, засыпанные снегом, и лишь горстки совершенно отчаявшихся тотенграберов будут лезть в них на лыжах, надеясь наткнуться под снегом на что-то ценное, а не на проклятье или клубок змей.

Могильщик подумал о том, что всё это началось два года назад. Последний поход. Если всё повторялось, то сейчас он кого-то встретит, случайно наткнётся на костерок, и его не прогонят, а пригласят присесть.

Глупость. Если он кого-то и встретит, то его попытаются убить, чтобы не делить с ним награду.

Подбитые железом сапоги могильщика чеканили по дорожному камню, могильщик вспоминал этот год. Альх и Эзмил. Весть о смерти Свиши и Аргамера. Велиона… его сына. Сердце Озера и Карпре. Мальчишку, чьё имя он уже и не помнил, Епсхо и Истро. Элаги и детство. Истро, Епсхо и Крено. Иргура и Стренле. У" ри и К" ле. Квалена. Эти два года были прекрасными и ужасными. Эти два года… Просто были, а теперь прошли, оставляя после себя воспоминания и пустоту. У Чёрного могильщика было странное ощущение того, что всё возвращалось на круги своя, только в другое время и другом месте. Это началось позапрошлой осенью, а закончится этой.

Велион встряхнулся, повёл плечами. Всё-таки он постарел. Хватит хандрить. Он продолжает двигаться вперёд, заглядывать назад незачем. Что было, то прошло. И злость, и ненависть, и страх, и любовь. Вперёд, вперёд, вперёд, и никогда не останавливаться. Надо спасти Квалена, надо стать первым могильщиком, вернувшимся из Илленсии, выполнить приказ Гостя и спасти своего сына, сына, которого он потерял, не приобретая. Ничего не повторяется.

— Ничего не повторяется! — громко сказал могильщик вслух, чтобы уверить себя в этом. Всё равно здесь никого нет, нечего боятся того, что кто-то посчитает его сумасшедшим.

Велион сделал ещё несколько шагов и увидел узкую раздолбанную дорогу, сворачивающую к небольшому бору.

И только тогда почуял запах съестного и увидел огонь большого костра.

Могильщик резко остановился и рванул назад. Без разницы кто это, обнаглевшие разбойники или маг-алхимик Кан с товарищами, ему не жить: разбойники обчистят и убьют, Кан прикажет устранить конкурента. Надо уносить ноги. Потом всю ночь прятаться некоторое время где-нибудь глубже в лесу, а на утро попробовать незаметно подобраться к Илленсии. Если город не появится завтра, ждать ещё два дня в лесу. Вот и все дела, всё пройдёт успешно.

Откуда-то вышел человек. Просто появился прямо перед лицом, будто из воздуха. Велион выругался про себя и повернул в бок, но его уже окружили. Вот и все дела. Могильщик принял непринуждённую позу и принялся разглядывать окруживших его людей, даже не ложа руку на рукоять меча — быстро вытаскивать оружие из ножен он умел и умел куда лучше, чем драться. Даже К" ле не смог сделать из него стоящего бойца, но хотя бы одного или двух из этой компании он постарается забрать с собой.

Окружившие могильщика люди были добротно одеты, да и вообще на разбойников походили мало. Их лица скрывали капюшоны, но в их позах не было той готовности убивать, которую когда-то учили распознать юного скважечника.

Но для могильщика разницы не было никакой, разбойники это или нет: двое из них держали в руках мечи, третий небольшой арбалет, а у четвёртого в руках было пусто. Он-то и беспокоил Велиона больше всего. Скорее всего, это был маг.

— Действительно он один, — сказал человек с пустыми руками. — Зря бучу поднимали.

— Вот только что он здесь делает на ночь-то глядя? — буркнул арбалетчик.

— Он могильщик, — произнёс тот, что стоял сзади. — У него на руках перчатки.

— Ага, — сказал маг. — Значит, могильщик. Действительно, на руках перчатки. И куда же достопочтенный могильщик, так любящий разговаривать сам с собой, направляется?

— Мимо, — как можно спокойней ответил тотенграбер. — Подальше отсюда.

— Что-то не верится, — продолжил маг, делая короткий шаг вперёд. Велион только сейчас заметил, насколько маленький у него рост. — На ночь глядя оказаться около своротка к Шавлонским пустошам. Ай-ай-ай, это может быть опасно, ты этого не знал, могильщик?

— Я бы успел миновать пустошь, — процедил Велион зыркая глазами по сторонам.

— А не к пустоши ли ты направлялся? — вкрадчиво спросил маг.

Чёрный могильщик напрягся. Слишком заметно.

— Значит, к пустоши, — констатировал маг. — И я даже догадываюсь зачем. У кого был? У Кромеля? Ханри? Греше? Квалена?

Велион скривился при имени Квален — сложно владеть лицом в такой ситуации, маг это, конечно же, заметил.

— Ладно, ребята, опускаем оружие, — сказал он, демонстративно засовывая руки в карманы. — Квален — мой хороший знакомый, и подослать убийцу просто не мог. Жрать-то хочешь, могильщик?

Капли дождя тихо стучали по навесу, скатывались с брезента и шипели, попадая на угли костра. Дождь усиливался. Ветер, раньше порывами налетающий то с юга, то с востока, теперь задул в одну сторону, немного окрепчав. Оставалось надеяться только на то, что этот ветер унесёт тучи, тяжело повисшие над головой плотной чёрной пеленой, а не притащит новые.

Но под навесом было тепло и пахло дымом и едой. Всегда бы так сидеть под дождём. Раньше Велион думал, что все эти навесы и палатки чушь, только лишний вес на себе таскать, лучший выбор — ночевать у костра, завернувшись в плащ, чтобы уберечь тепло. Теперь ему так не казалось.

— Не вижу смысла делить шкуру неубитого медведя, — бубнил Кан с набитым ртом. — Доберёмся до святилища, заберём череп, а уж потом глотки друг другу будем резать, если, конечно, так не договоримся. И вообще, мать его, — маг на миг замолчал, глотая, и продолжил: — И вообще, мать его, надо хотя бы добраться до этого чёртова святилища. Правильно я говорю?

Велион молча кивнул. Он всё ещё немного нервничал, но, кажется, его действительно не собирались убивать. А делать это после кормёжки уж точно никто не будет.

Кан явно был потомком степняков, его выдавал разрез глаз, темноватая кожа и невысокий рост. Велион слышал о степняках всякое, но алхимик и маг Кан выглядел вовсе не устрашающе, скорее наоборот, располагал к себе.

Его сопровождало восемь человек — ещё один маг, четыре могильщика и троица крестьян, нанятых в качестве носильщиков. За большим костром, который могильщик заметил так поздно, сидели только маги и могильщики, крестьяне предпочли отдалиться, видимо опасаясь и тех, и других. К тому же, было видно, что они панически боятся пустыря. Как Кан заставил присоединиться их к отряду, Велион не понимал. Наверное, наобещал золотые горы. Или припугнул.

— Да и вообще тебя никто убивать не собирался, — добавил второй маг, Антид, во время засады он сидел в кустах и "контролировал ситуацию". — Только припугнуть хотели, мало ли кого на дорогах встретишь.

— Угу, — усмехнулся Велион. — Хреновую вы засаду устроили, друг друга бы поубивали. Так, Агарен?

Агарен, бывший разбойник, заулыбался и закивал бритой наголо головой. Он был нем.

— Да всё это понятно, — усмехнулся Кан. — Антид говорит же, что мы только и хотели что напугать. Но в любом случае у меня был усыпляющий амулет, так что ты бы просто очнулся где-нибудь в миле отсюда связанный, грязный, но выспавшийся.

— Или умер бы от долгого сна, — ухмыльнулся Шех, тощий и нескладный молодой парень с вороватым взглядом. В ответ на его сомнительную шутку заржал только Лещ. Смех у него был жутковато-тупой. Ещё он открывал рот, как рыба, выброженная на сушу. Наверное, так бы она при этом и смеялась, если бы могла. Но сейчас его тупая рожа только навевала какую-то тоску… или опасение.

— Не каркай, а то тебя усыпим — хмыкнул Ульгре, старый и опытный могильщик с изуродованной правой щекой.

— Вообще, лучше было бы, если бы вы оба заткнулись, — сухо произнёс Кан. Агарен снова закивал. Разговоры о смерти перед посещением могильника предвещали дурное, и, видимо, Кан это знал. Хотя, чему удивляться, не просто же так ему в руки попали те архивы. Скорее всего, он сотрудничал с могильщиками уже долго, скупая или заказывая книги по магии и алхимии.

Повисла мрачная тишина. Даже Лещ перестал тупо хихикать. Помалкивали и крестьяне, расположившиеся в сотне футов слева. Кажется, пару минут назад они пили самогон и ржали в голос, чего же замолчали?

Агарен замычал, громко, панически. Велион почувствовал беспокойство, хотя и не понимал его причины. Что-то происходило. Что-то страшное. Что-то… холодное, как смерть.

— Ветер дует с пустоши, — произнёс Кан помертвевшим голосом. — Накаркали, уё… — он не закончил ругательство и замолчал. Велион видел в неверном свете костра, как он побледнел.

— А ветер с пустоши… — произнёс Чёрный могильщик, тяжело сглотнув.

— Ничего страшного, — ответил Кан. — Жутковато только. И, говорят, дурная примета.

Ветер неожиданно усилился, дождь наоборот, ослаб. Зашумели верхушки деревьев, роняя в костёр тяжёлые капли. По навесу неожиданно хлестнул сильный порыв ветра. Брезент затрепыхался, оглушающе хлопая краями. На костёр будто кто-то сел, огонь опал, остались только небольшие тёмно-алые язычки пламени, едва освещающие собравшихся под навесом людей.

Могильщики и маги сгрудились под навесом, прижимаясь друг к другу, как маленькие дети. Велион отчётливо слышал, как стучат зубы Леща.

Налетел второй порыв ветра. Он будто нанёс что-то в костёр. Неуверенно трепыхающиеся язычки пламени начали яростную пляску. Велион уже видел такое в доме Квалена. Но сейчас, вблизи Шавлонского пустыря, было ещё страшнее. В темноте дождливой ночи, освещаемой только тусклым светом огня, мир сжался до размеров их узкого круга, навеса и костра, вокруг была пустота, в которой осталось только бешеное завывание ветра.

— Прах с пустоши, — едва шевеля губами, прошептал Шех. — Мы прокляты…

— Ты уже давно проклят, могильщик, — яростно прошептал Кан. — Заткнись!

Снова замычал Агарен. Велион вздрогнул от этого истеричного звука, заозирался. И увидел её.

Это была тень. Нет, не та из сна, другая, совершенно другая. Та тень была чужой, нечеловеческой, от этой пахло чем-то знакомым, своим. Так выглядит человекообразное существо с дальнего севера, обезьяна. В ней нечто человеческое только угадывается, но эти черты, присущие, казалось бы, только людям, внушают отвращение и даже страх, подобный тому, что вызывает взгляд на урода, которому при рождении зачем-то оставили жизнь. Так и с этой тенью. Она когда-то была человеком, но стала лишь чем-то человекоподобным очень давно. Тень была по ту строну. По ту сторону чего — не понятно. Смерти, мира, морали, самого мироустройства.

Тень приблизилась к костру, на миг замерла, сжалась, а после снова резко приобрела прежнюю форму поднимающегося теста. Тень качнулась влево, вправо, вперёд, снова влево, перетекла через костёр, но не стала приближаться к людям, зависла рядом, будто вглядываясь в их лица. Раздался жуткий завывающий хохот, разлетевшийся в стороны и снова бросившийся в лица, как эхо, проникший через уши в голову и засевший там, гудя в голове, то затихая, то становясь громче с каждым ударом сердца. Тень снова переметнулась на противоположную сторону костра и закружила вокруг, меняя форму, колышась, как желе, в дикой пляске. Ветер затих, на навес упали последние капли дождя, и наступила мёртвая тишина. Пляска тени в наступившей тишине была ужасна, уродлива. Велион едва сдерживал рвотные позывы, чувствуя, как на голове шевелятся волосы. Могильщики и маги молчали, не отрывая глаз от этого зрелища. Жмущегося к Велиону Шеха трясло, Ульгре не сдержал рвоты.

Огонь костра вспыхнул, заискрил. Искры сыпались рядом с ногами людей, перемешивались с чем-то чёрным, налетевшим, наверное, при тех двух порывах ветра, и эта красно-чёрная мешанина задёргалась, закружилась, из неё начали вырастать карикатурные фигурки, постоянно меняющие свои формы. Фигурки начали кружение вокруг костра, копируя формы тени, а та, как дирижёр, возвышалась над ними, задавала темп, управляя этой пляской. Полутьма, скрывающая всё вокруг, расступалась у границы, очерченной светом костра, и не позволяла пропустить ни одной детали этой пляски.

А танец тени, казалось, достиг своего апогея. Она беспрестанно меняла форму, так быстро, что её части начали отрываться, падая на землю. Их подхватывали мелкие фигурки, всё тускнея и тускнея, но не прекращая танца. Агарен зашипел, заикаясь, дёрнулся, но сидевший рядом с ним Лещ ухватил его, сдерживая порыв. Велион сам с трудом сдерживая желание бежать, сломя голову. Самое страшное было в том, что перчатки начали греться, хотя до пустоши было не меньше трёх миль.

Тень задёргалась ещё быстрее, мелкие фигурки начали терять свою форму, распадаясь, но по-прежнему двигаясь, свет костра становился всё темнее, он был уже не алым, а тёмно-бардовым. Сейчас всё кончится, понял Велион. Заворожённый этим зрелищем, он был не в состоянии даже утереть холодный пот, разъедающий глаза.

Тень замерла, застыли фигурки у костра, снова раздался дикий хохот. Велион заскрипел зубами, сжался под навесом в приступе бессмысленного животного страха.

Тень распалась, осела и исчезла. Костёр медленно, нехотя, начал разгораться, от задувшего снова ветра зашумели вершины деревьев, роняя на мокрую землю последнюю листву. Мир снова жил.

— Все живы? — хрипло прошептал Кан.

— Кажется, — ответил за всех Велион, едва разлепив губы.

— Что с носильщиками?

— Кажется, сидят, — шепнул Антид. — Бьюсь об заклад, что они ни хрена не видели, иначе их бы уже и след простыл.

— Что это бы за нахрен? — простонал Ульгре. Его куртку покрывали потёки рвоты.

— Кто его знает… — сказал Кан. — Лещ, тащи самогонку, без неё я сегодня не усну. Все будут?

Велион кивнул. Вообще, он перед делом не пил. Но сегодня…

— А я, по-моему, вообще не усну, — тихо сказал Шех. Агарен замычал в ответ, давая понять, что считает так же.

Глаза слипались. Велион брёл, опустив голову и тупо глядя себе под ноги, хотя нужды в этом не было никакой — начавшийся с полмили назад тракт, был ровным и широким, как стол. Эту довоенную дорогу растаскивать по камням никто не пробовал, могильщик не увидел ни одной выбоины. Люди боялись пустоши.

Было пасмурно. Серые тучи закрывали серый свет солнца, делая мир таким же серым. Слякоть, в носу мокро, ногам холодно. Уж лучше бы началось похолодание, и выпал снег. Мокрый снег, который, тая, оставлял после себя чёрные проплешины грязи, мешался с этой грязью и становился серым, скучным. Серо-чёрно-коричневый мир, вызывающий зевоту. Холодное болото, в которое окунаешься с головой и тонешь в его в трясине не в силах вырваться…

Велион с трудом разлепил веки и потряс головой. Мир приобрёл краски, пусть и тусклые. Виноват сон, сон затягивал его в себя, казалось, он уснул бы прямо здесь, упав в лужу и зарывшись головой в мокрую опавшую листву.

Слова Шеха оказались пророческими, ночью не уснул никто, не помог даже самогон. Выпивка только немного разогрела, а это сбросило остатки сонливости. До рассвета так никто и не уснул, а когда стало более или менее светло, глаза уже начали слипаться. Но в это время они увидели, что земля у костра покрыта черным горелым песком, и сон снова пропал. Велион видел этот песок раньше, на Шавлонском пустыре. Этот песок напомнил о тени и её пляске, вернул пережитый страх. Поэтому-то к пустоши на разведку решили отправить только Кана и Чёрного могильщика, остальные спали.

Теперь же, через три часа после рассвета, выпитое только накладывалось на бессонную ночь, усыпляя на ходу. Поговаривали, что опытные солдаты умудрялись спать во время марша. Что ж, теперь могильщик верил этим сплетням. На миг он даже задумался, как это хорошо, заснуть на ходу, а проснуться через несколько миль. Прямо как тогда, прошлой весной, когда он ехал на повозке с Альхом. Заснул-проснулся, а куска дороги уже нет, заснул-проснулся, а куска дороги уже нет, заснул…

Велион снова с трудом открыл глаза, широко зевнул, вдохнул холодный и влажный воздух, швыргнул носом.

— Кан! — окликнул могильщик мага хриплым голосом. — Не спишь?

Кан промычал в ответ что-то невразумительное, помотал головой и посмотрел на могильщика осоловевшими глазами.

— Засыпаю, — буркнул он. — На ходу, аки конь. — Он зевнул. — Давай хоть поговорим что ли? А то до пустоши ещё миля, а потом идти назад… уснём же.

— Угу. Знаешь, я уже даже хочу, чтобы Илленсия появилась послезавтра: с такого недосыпа в могильники лучше не соваться.

— Не говори. И нам туда-сюда бродить не придётся.

— Угу.

Разговор не складывался. Слушали друг друга в пол уха, из-за непрекращающейся зевоты говорили с трудом. Но как только разговор прекращался, трясина сна снова начинала затягивать их в себя.

— Где вы нашли те записки? — спросил Велион.

Этот вопрос будто бы разбудил Кана.

— Представь, не в могильнике, — ухмыльнулся он. — Мы шли с Агареном из Эзмила, хотели проверить, что осталось от города после пожара. Большая часть проклятий рассеялась, там стало безопасней, но и библиотеки погибли, так что через полстраны шли зря. Да, кстати, мы ходим по могильникам с Агареном постоянно, я встретил его два года назад. Могильщик-то он хороший, но вот немота подводит, с трудом продаёт вещи, он ведь даже писать не умеет. А теперь он выполняет мои заказы, я ему за это плачу, да ещё и реализую хабар. Взаимная выгода.

Так вот, в июле возвращаясь с пожарища Эзмила, мы остановились переночевать в какой-то хибаре ещё довоенной постройки. Наверное, раньше это был свинарник: помещение было небольшим, круглым с деревянной основой, замазанной глиной, такие делают, чтобы свиньи не разрывали. Во время ночёвки я совершенно случайно перестелил циновку и нашёл слабенькую магическую печать. Хоть она и была слабой, снять её я не мог. Знаешь, я больше алхимик, чем маг… — Кан замялся.

— Квален говорил.

— Ага. В общем, без Агарена я бы не справился. Он снял печать, да умудрился сделать это так, что ничего не сгорело. Там нашлись эти свитки, в хорошей сохранности, но некоторые слова различить было всё-таки невозможно. Мне ещё два месяца пришлось провозиться, чтобы смешать состав, который осветлил бы бумагу, не уничтожив при этом чернила. Вот так, все тайны открываются совершенно случайно.

— А Квален говорил о каком-то заговоре, о том, что бумаги всплыли очень вовремя… — хмыкнул Велион. Он плохо помнил о чём там действительно говорил Квален.

Кан совершенно серьёзно кивнул.

— Только это не заговор, — сказал он. — Я верю в то, что всё происходит в своё время. И только так сохраняется истинный ход вещей. Хотя, быть может, кому-то это и выгодно. Кому-то… свыше… и я говорю не о человеческом мире и власти. Сейчас это выгодно мне, но, быть может, и кому-то ещё? Но пока я не достану Череп Низвергнутого Демона, про эти бумаги не узнает никто, кроме тех, кому я могу доверять. Копии, кстати, я оставил только Квалену. Потом я их продам.

— И это тоже произойдёт в своё время и сохранит порядок вещей?

— Я надеюсь, что это не приведёт к такому же беспорядку, как восемьдесят лет назад. Однако если это и произойдёт… я уже ничего изменить не смогу. Если даже я и не стану продавать записки, произойдёт то же самое. Немного раньше, немного позже, без разницы. Но всё равно всё это будет вовремя. Немного запутано, да? Ладно… Вот ты, например, нашёл перчатки в то самое время, когда тебе было надо.

— Мне или кому-то свыше… — угрюмо сказал Велион, вспоминая гостя. Он не был дураком, и понимал, что стал могильщиком не случайно. Кто-то подгонял его сюда, заставил уехать с островов. Причин пока не понимал… хотя, какие могут быть причины? Он должен достать Череп Низвергнутого Демона, вот и все причины.

— Именно, — бодро подтвердил Кан. — Вот когда ты их нашёл?

— Украл у… у учителя четырнадцать с небольшим лет назад.

— Так вот, это произошло не случайно.

"Ещё как не случайно, — зло подумал могильщик. — Халки отправил меня в свою комнату, чтобы я принёс из его сундучка яд для младших учеников, но яда там не оказалось, зато я нашёл перчатки. И я их взял. Взял, потому что я не хотел резать глотки спящим, травить женщин и детей, колоть кинжалом в спину. Конечно, всё это было не случайно. Халки хотел вышвырнуть меня из школы, чтобы избавиться от меня, ведь меня считали проклятым".

— Представь, — продолжал тем временем Кан, — что ты включён в чей-то план… нет, не так. Представь, что ты деталь какого-то механизма. Например, спусковой крючок арбалета. Без тебя арбалет не выстрелит, так же он не выстрелит без приклада, тетивы и так далее. Можешь себе такое представить?

— Ещё как, — зло буркнул Велион.

— Вот и хорошо. Так вот, у арбалета есть стрелок, та сила свыше, и он должен выстрелить в чётко определённое время. Вот так и в жизни.

— Ага. Я понял.

Сон как рукой сняло. Могильщик злился.

"Кан прав, — думал он. — Ещё как прав. Жизнь — чей-то план, а я пешка, которой можно пожертвовать. Если я выполню то, что мне предназначено, я стану не нужен. Как сломавшаяся игрушка. Перестану быть могильщиком. А какое место отведено остальным в этом плане? Не только Кану, Агарену и остальным, но и тому проповеднику, Епсхо и Истро? Может, я был бы и не нужен, если бы кто-то смог сделать мою работу за меня? Запасная деталь. Но если что-то сломается, я могу и пригодиться".

Ответа на эти вопросы не было. Понимая — тоже. Но Велион был уверен, что всё связано. Могильщики, человек с крысиной головой, человек с собачьей головой, тот проповедник, война, Илленсия, Череп…

Ветви деревьев начали сгущаться, смыкаясь над головой и закрывая небо даже без листвы. Значит, они приближаются к пустоши. Велион чувствовал магию в деревьях, но угрозы, кажется, не было.

— Чуешь магию? — неожиданно спросил Кан. — Ты задёргался, — пояснил он, когда Велион недоумённо на него посмотрел.

— Да. К тому же, деревья сгустились.

— Это сделано специально, — кивнул алхимик. — Чтобы город предстал во всём своём великолепии внезапно. Я прочитал это в записках тот мага-садовода. В его словах чувствовалась такая ностальгия…

— Сейчас нам во всём великолепии предстанет Шавлонский пустырь.

— Уже был здесь?

— Да.

— И как оно? Я здесь ещё не бывал.

— Сам увидишь. Уже через пару минут.

Дальше шли молча. Сонливость слетела совершенно, и могильщик, и маг были напряжены. Хоть Велион уже и был здесь, страх прочно угнездился в его сердце. Нет, ему было страшно, именно потому что он здесь во второй раз. Перчатки начнут греться и дёргаться только в момент, когда он ступит на выжженный песок пустыря, пока бояться нечего… Но могильщик боялся. Боялся повторения ночного кошмара, боялся увидеть мёртвые стены Илленсии. Он действительно хотел, чтобы города не было и сейчас, и послезавтра. Уйти, сбежать, спрятаться, а через год вернуться… или не возвращаться вовсе. Жить, ходить по могильникам в поисках своей смерти… Но только не сейчас, не здесь, не в этом проклятом городе.

Могильщик, непроизвольно сбавивший шаг, сжал кулаки и зашагал твёрже и быстрее. Не надо бояться, надо идти вперёд. Назад пути нет.

Деревья расступились резко, и перед путниками открылся вид на…

Пустошь. Чёрный выжженный песок, распростёршийся во все стороны. В нескольких милях чернота песка сменялась свинцово-серой гладью озера, переходящей в свою очередь в небесную хмарь того же цвета. Зрелище было грандиозным в своей уродливости, убогости и пустоте абсолютной смерти, оно завораживало и отталкивало, слепило глаз своим холодом и отчуждённостью.

— Мерзость, — прошептал Кан.

— Ещё какая. Вернёмся послезавтра.

— Да, послезавтра. Этот день решит всё.

Велион усмехнулся. Да, этот день решит всё. Может быть, он что-то узнает. Если вспомнить Сердце Озера и те голоса, те ощущения, которые он испытывал в Импе… Вероятно, он узнает всё. Но хочет ли он этого?

Конечно — хочет.

— Могильщик, не спи, возвращаемся.

Велион перевёл взгляд на Кана. Маг был напряжён и нервничал, даже не пытаясь этого скрыть. Ему не хотелось здесь оставаться. Что будет, когда Илленсия вернётся в этот мир?

— Поворачиваем, — блекло улыбнулся могильщик. — Надо поспать.

На обратной дороге алхимик начал что-то рассказывать про какие-то сферы, но кроме того, что их три и они каким-то образом соединены между собой в одной точке, Чёрный могильщик ничего не понял и не запомнил. Кажется, он спал, как солдат на марше.

Ветви деревьев расступились, и Илленсия предстала перед ними.

Тёмные обгоревшие стены были частично разрушены. Складывалось впечатление, будто что-то обрушилось на город сверху. Велион воображал потоки огня с расплавленными камнями, беспрестанно бьющие с неба в центр города и расплёскивающиеся по сторонам. Порывы ветра… нет, порывов ветра не было. Только поток огня. Всеуничтожающий вихрь. Когда-то здесь был ад, теперь осталась только выжженная чёрно-серая оболочка.

В городе паники не было, все погибли мгновенно. Люди, животные, деревья. Только некоторое время держались здания, но и они пали под этим потоком. Погибло всё, оставив после себя только расплавленную магму, как при извержении вулкана, устояли лишь стены, защищённые магией. Перед ними был абсолютно пустой и мёртвый город.

Остался только последний рывок, последнее действо, заклинание, искореняющее всё, чтобы даже памяти о таком городе, как Илленсия не осталось. Жест, и город исчезает, оставив после себя бурю огня, выжигающую землю и песок.

Велион тяжело сглотнул. Видение было чётким, реалистичным. Он посмотрел на других, но те, кажется, ничего не видели. Хотя, по их угрюмым и напряжённым лицам практически ничего нельзя было прочитать.

— Ну что, двигаемся? — неуверенно предложил Кан. — Любой может отказаться и идти к носильщикам, до них всего миля.

— Конечно, двигаемся, — буркнул Шех. — Поздно уже сворачивать. Надо спешить: до города-то, смотри, ещё топать и топать, мили две. Наверное, здесь был большой пригород, не окружённый стеной.

— Вероятно, — кивнул алхимик. — Но нам до этого дела нет, нам надо в центр города.

Могильщики и маги медленно двинулись вперёд. Велион ждал момента, когда на пустырь начнут реагировать перчатки, но ничего не происходило. Он так сосредоточился на этом, что даже не заметил, как зашагал по выжженной дороге. Они были на пустыре, но эффекта от этого не было никакого. К добру ли это?

Жалкая группка людей шла мимо выжженных домов, от которых остались только стены и печные трубы. Эти дома провожали их взглядом чёрных провалов окон. Ничего, кроме остовов жилья и дороги, перемежающихся квадратами пепла и камня. Откуда дома? Пару минут назад, когда они стояли на окраине пустыря, домов, кажется, не было. На стене соседнего дома проступил выжженный человеческий силуэт. А вот через выжженную канаву перекинулся полукруглый мостик. Велион только что думал о том, как перебираться через эту канаву, а теперь здесь мост… Что происходит?

На его безмолвный вопрос ответил Кан.

— Город оживает, — нервно, с надрывом, сказал он.

И алхимик был прав.

Глава 16. Чёрные перчатки. Могильник для могильщиков

Ворота Илленсии оказались раскрыты. Впереди виднелась прямая, как стрела, улица, заваленная грудами обгоревшего хлама. Здесь тоже была паника.

Велион тяжело перевёл дыхание и сделал шаг вперёд. Ему в лицо ударил порыв ветра, поднявший тучу пепла, которая на миг сложилась в знакомую фигуру.

— Мы вас предупреждали, — сказал Пепел. — Но вы всё равно пришли.

Велион дёрнулся, отступая, но вихрь пепла уже исчез.

— Надо бежать, — просипел Лещ. — Бежать, мать вашу!

— Лещ, закрой пасть! — рявкнул Кан. — Они нас предупреждали, а мы пришли. Что дальше? Вчера нам ничего плохого не сделали, значит, сегодня тоже ничего не случится. Вперёд.

Лещ как конь замотал головой, отступил назад, но натолкнулся на Агарена. Немой могильщик тихо зашипел на ухо трусу и сунул ему под нос обнажённый стилет. Всё было понятно и без слов. Лещ хрюкнул, но закивал и сделал шаг вперёд.

— Я слежу за тобой, — угрожающе сказал Кан.

— Я понял, понял, — прошептал Лещ. На лице у него было написано то, что он даст дёру при первой же возможности.

— Пошли, — резко произнёс Велион и шагнул вперёд. Ветра не было. Не было ничего. Могильщик едва слышно вздохнул от облегчения и более уверенным шагом двинулся дальше.

Покрытые пеплом изуродованные дома торчали, как скелеты. Город не ожил, он превратился в огромное надгробие. Вернулись тени домов, искорёженные фонарные столбы, мостики и пандусы, перекинувшиеся через улицы на уровне второго и третьего этажей. Но здесь не виднелось и следа жизни.

Лещ свернул к остову телеги, в котором лежал ворох частично сгоревшего барахла. Могильщик склонился над этой кучей и принялся шарить в ней рукой. Через пару секунд он болтал ониксовым ожерельем перед глазами других.

— И никаких проклятий, — сказал пучеглазый, поднимаясь с корточек. На его лице сияла улыбка.

— Мародёрство на обратном пути, — сухо произнёс Кан. — Сначала Череп.

— Ладно, ладно, — пробурчал Лещ, засовывая ожерелье в карман.

— А может, разделимся? — предложил Шех, его глаза алчно сверкали. — Кому нужен Череп, пусть идёт вперёд, а мы здесь поживимся, а?

— Мы договаривались добыть Череп, — отрезал Кан. — Мародёрством займётесь на обратном пути.

Никто не стал спорить. Группа людей двинулась дальше.

— Не чувствую никакой магии, — облизывая губы произнёс Антид. — Кан?

— А я-то чего? Ты маг лучше, чем я. Кто-то что-то чувствует?

Велион пожал плечами. Он чувствовал только смерть. Смерть была в каждом доме, в каждом камне мостовой. Она зависала над головой под личиной мостиков, маячила в скульптурах, в засыпанном пеплом фонтане, видневшимся вдали. Присутствие смерти давило, угнетало, навевало апатию. Чёрный могильщик тупо шагал, стараясь смотреть только под ноги. Нет, это не Имп, здесь куда хуже. Илленсия — серый от пепла надгробный камень на могиле, в которой покоится куда больше людей, чем в Импе или Сердце Озера. Обгоревший и изуродованный могильный камень. Не стоило его шевелить, чтобы заглянуть в могилу. Но они уже сделали это.

Перед глазами Велиона что-то мелькнуло. Могильщик остановился, оглядываясь, но больше ничего не было видно.

— Велион? — с беспокойством окликнул его Кан.

— Ничего, — прошептал могильщик. — Ничего. — Слова давались с трудом, горло пересохло, на губах словно был какой-то налёт. Велион прикоснулся к губам и посмотрел на свои пальцы. Ничего. Почему ему кажется, что пепел, покрывающий всё в этом городе плотным слоем, налип на его губы, язык? Каждый вдох вгонял в его лёгкие очередную порцию серого порошка. Но это были лишь морок.

— Велион? — повторил Кан.

— Я говорю, ничего! — рявкнул могильщик, оборачиваясь. Его обуяла злость. Убить их. Всех нарушивших покой этого места. Они стоят совсем рядом. Невысокий Кан, Антид, за спиной которого торчит голова Шеха, тупо моргающий Лещ, внешне спокойные Ульгре и Агарен.

"Они были правы. Мы черви, копошащиеся на могилах наших предков, — проносилось в его голове. — Мы оскверняем весь этот мир, нарушая покой пращуров. Мы копаемся в могилах своими грязными ручонками, затянутыми в чёрную кожу перчаток, и даже не понимаем этого, считая обычных людей суеверным скотом. Но скоро всё прекратится. Мы позарились на святое, и мы за это заплатим".

— Велион, — в третий раз повторил Кан. Он сутулился под взглядом черноволосого могильщика, становясь ещё меньше. Жалкий человечек, никудышный маг. Зачем он раскопал этот архив? Зачем?!

Чёрный могильщик тряхнул головой. Нет, злость не прошла, она стала холодной, как лёд, что было ещё страшнее. Но он снова владел своими чувствами. Почти всеми.

— Ничего, — повторил Велион. — Плохая аура у этого места.

— Ты прав! — прогремел рядом хор голос. — А мы вас предупреждали!

Тотенграбер резко обернулся. Пепел, покрывающий всё в этом месте, перестал быть просто пеплом. Он шевелился, скручивался в жгуты. Они извивались и ползли по стенам домов, мостовой, протягивались через улицу, перегораживая дорогу.

— Мы вас предупреждали, послевоенные выродки! — сказал Пепел. — Но вы не послушали! Вы пришли, чтобы потревожить нас! Пришли копаться в нас!

Лещ закричал и рванул назад.

— Верни то, что украл у нас! — громыхнуло над его головой.

Лещу перегородил путь плотный вихрь Пепла. Могильщик завизжал ещё раз и рванул в сторону улочки, отходящей от основной, его спина скрылась за углом одного из домов.

В центре вихря образовалось уродливое отверстие, оно коверкалось, шевелясь и дёргаясь, но пока не издавало никаких звуков. Это продолжалось с минуту, потом отверстие резко сжалось и расширилось, громыхнул голос:

— Иди, потомок проклятого! Иди и заплати за грехи своих предков!

— Кому это он? — прошептал Антид.

— Мне, — коротко ответил Велион.

Чёрный могильщик отвернулся от вихря и уверенным шагом двинулся дальше по улице. В голове было пусто. Единственное, что он осознавал, так это то, что он оказался прав. Его цель снова замаячила впереди, чуть дальше, в самом центре города. Тонкий шпиль храма, нелепым цветным пятном торчащий среди серо-чёрного мрака.

Позади послышались крики, но Велион даже не обернулся.

Лещ сидел, свернувшись в клубок и уткнув лицо в колени. Его никто не преследовал, но могильщик продолжал вжиматься в закуток, образованный оградой и углом дома. Было страшно, как в детстве, когда он один ночевал в лесу. Вокруг, как и тогда, была только тьма, в которой угадывалось шевеление. Во тьме бродили тени и призраки, они пришли, чтобы забрать его. Он всегда боялся темноты.

Подул ветер. Слой пепла на мостовой закружился, образуя небольшие завихрения. За ним пришли.

Лещ заскулил и сжался ещё сильнее. Он не выйдет отсюда, не выйдет никогда.

Щупальца Пепла извернулись, приняв причудливую форму, и рванули вперёд, позади басил Вихрь. Кан резко развернулся и швырнул в самый центр Вихря пороховой заряд, усиленный заклинанием. Громыхнул взрыв, Вихрь опал, развалившись на несколько бьющий вверх фонтанов Праха, но они продолжили движения, снова собираясь в единое целое. Кан выругался и рванул вслед за убегающими товарищами.

Неожиданно что-то рвануло его за правую ногу. Алхимик упал на мостовую, неуклюже выставив руки вперёд. По ноге что-то поползло, поднимаясь выше и выше. Кан закричал, но его крик мгновенно оборвался — в рот хлынул поток чего-то сыпучего. Он пару раз дёрнулся, делая рвотные движения, но они не помогли. Ещё через пару секунд его тело окончательно замерло.

Они остановились, забежав в какую-то подворотню. Агарен привалился к стене, с громкими звуками ловя воздух ртом, по его перепачканному пеплом лицу стекал пот. Антид остановился рядом, уперевшись ладонями в каменную кладку стены.

— Что с Каном? — спросил Антид, с трудом восстанавливая дыхание.

— Отстал, — буркнул Ульгре.

— Шех?.. Шех?!

— Нет Шеха, — зло сказал могильщик. — Ни Шеха, ни Кана, ни Леща. И этого сукина сына нет. Блядь, шёл как ни в чём не бывало…

— Потомок проклятого… — прошептал Антид. — Что бы это значило?

— Какая на хрен разница? Закрой рот, нужно восстановить дыхание и бежать. Сколько ещё до окраины?

— Не знаю… по-моему, нас только загнали ещё дальше в город.

— Твою мать, — простонал Ульгре. — Что этому существу от нас надо?

— Вашей смерти, — ответил тяжёлый, мрачный голос.

Ульгре отскочил от стены, повернулся, выхватывая меч, но было уже поздно. Дорогу из подворотни закрывал Вихрь, по стенам с крыш, извиваясь, ползли серые щупальца.

— Потомки деревенщин! — громыхнул Вихрь. — Вы пришли копаться своими грязными ручонками в наших могилах! Как крысы вы растаскиваете всё, что плохо лежит. Ходите по нашим телам, тащите наши вещи, наши знания. Вы даже не думаете о том, что не заслужили их! Ваша цивилизация, построенная на наших костях, всего лишь жалкая пародия на мир. Вы как опарыши, копошащиеся на теле поверженного волка. Неужели нельзя оставить умершим покой? Разве мы этого не заслужили? Теперь ваши трупы станут частью нас, а после и весь ваш мир присоединиться к нам, умершим. — Вихрь качнулся вперёд.

Антид поднял руки и, что-то прошептав, резким движением опустил их. Восьмиконечная звезда на его шее вспыхнула, раздался грохот. Вихрь разметало на несколько частей, на миг они потеряли форму, но тут же собрались в десяток небольших роёв и рванули к магу. Антид произнёс второе заклинание, из мостовой выросла стена, рои Пепла, натолкнувшись на неё, разбились, мёртво опадая на камень мостовой. Маг повернулся к Ульгре, но того не было видно. Он поднял голову, и тут же его глаза чем-то запечатало, что-то ударило в голову, сбивая его с ног. В глаза, ноздри, уши, рот полезло что-то сыпучее, оно уже копошилось под одеждой. Маг задёргался, стараясь сбить это с себя, но без толку. Он ослеп и оглох, не осталось ничего, кроме этой щекочущей пытки. Но она длилась не долго.

Агарен сидел, припечатанный к стене двумя щупальцами, неожиданно появившимися сверху. Он что-то тихо мычал от страха, из глаз катились слёзы. Немой могильщик даже не успел вытащить меч, когда серое щупальце схватило Ульгре и уволокло наверх. Теперь его тело серым мешком валялось рядом, растекающаяся в разные стороны кровь пропитывала Пепел. Антид уже не дёргался.

К Агарену приблизился Вихрь. В его медленном кружении не было агрессии, наоборот, его хаотичное движение даже будто бы успокаивало. Немой могильщик закрыл глаза и приготовился к смерти. Тень, упавшая на его лицо, была её предвестником.

Пепел кружился у ног могильщика, но он продолжал идти вперёд, не обращая на это внимания.

Всё повторялось, всё. И это повторяется уже не первый год. Шестерёнка механизма, часть чьего-то плана. Он — никто, но без него всего остановится. Он стоит ему сделать шаг вперёд, и мир качнётся вслед за ним.

Тонкий шпиль башни нависал над его головой. Ещё шаг, и могильщик оказался на большой площади. Здесь пепла было куда больше, Велион проваливался в него по щиколотку. Ему пришлось замедлить ход, но он шагал вперёд, глядя вперёд пустыми глазами, как кукла, которую потянули за верёвочку.

Это был сон. Его сон, сон могильщика, не человека. Он шагает по праху и не видит, куда ступал раньше. Оставался лишь путь вперёд.

Щекочет в ухе, режет в глазах, свербит вносу, рот пересох, по телу скребут жёсткой щеткой. Всё это уже было. Надо просто идти вперёд.

— А ты думал, я ждала тебя все эти годы? — насмешливо спросила женщина.

— Амелла… — пробормотал мужской голос, тихий и униженный, как у ребёнка, которому незаслуженно дали взбучку.

— Герцог, если вы прикажете, я раздвину ножки, как сделала это вчера, но не думайте, что это от любви к вам. Прошло слишком много лет, я изменилась. А если вы все эти годы ждали меня, то мне вас жалко.

— Но я люблю тебя, Амелла…

— Любите? Это смешно. Чувства того мальчишки и той девчонки давно прошли, они канули в лету ещё в тот миг, когда меня забрали в академию. Я согласна спать с вами, ничто человеческое мне не чуждо, но если вы думали, что после того предложения, которое вы мне сделали, я упаду ниц к вашим ногам, рыдая от счастья, вы ошибаетесь.

— Ты заплатишь за это, — прошипел мужчина. — Заплатишь за мои чувства, которые растоптала. И они заплатят за то, что сделали с тобой.

— Кишка не тонка, герцог?

— Велион…

Могильщик вздрогнул. Но голос был незнакомым. Обращались к другому Велиону.

— Да, — ответил незнакомый мужской голос.

— Ты уверен, что хочешь продолжать? Это погрузит мир в хаос…

— Если мы не сделаем это, мир погрузится в хаос. Маги развалят Империю, если оставить всё так, как есть. Это неправильно, когда графам и герцогам приходится унижаться перед кучкой педофилов, нимфоманок и педерастов, чтобы те прогнали засуху, которую заказал у них же соседний граф-завистник. Маги должны служить людям. Мы виноваты в том, что вручили им в руки бразды правления, теперь мы самостоятельно должны забрать их. Пусть будут жертвы, без них не обойтись, но мир в конечном итоге станет лучше.

— Я боюсь, Велион. Боюсь за тебя и за детей.

— Всё будет хорошо.

Могильщика шатало, каждый шаг давался всё труднее и труднее, ноги проваливались в пепел уже до середины икры, а до кристально-чистых ступеней храма оставалось ещё с полсотни шагов. Голоса кружились в его голове, то затихая, то становясь невыносимо громкими, обрывки фраз не несли в себе никакого смысла.

И снова другое время и другое место. Он не видел их, но чувствовал. Несколько мужчин, сидящих в большой комнате. В Сердце Озера всё было не так, он не чувствовал присутствия, только слышал голоса, теперь же он подобрался ближе к сути всего происходящего.

— Нет! Магов мы уничтожать не будем, — произнёс тот же мужской голос, Велион. — Геноцид нам не нужен. Зачем убивать корову, которая может принести молока? Мы просто припугнём их, это будет просто. Времена войн давно прошли, боевую магию давным-давно позабыли, сейчас они специализируются на абортах и хорошей погоде. Устроим погром в Импе, Сердце Озера и ещё нескольких крупных городах, сравняем с землёй их академии и университет, возьмём заложников, а после начнём торги. Во-первых, пусть платят налоги в казну…

— Всё это выглядит прекрасно, — насмешливо произнёс первый голос, тот, что разговаривал с Амеллой. — Но обычное сторожевое проклятье убьёт не хуже наступательного заклинания. Я предлагаю тотальное уничтожение или, как выразился герцог Велион, геноцид. Чтобы некому было мстить нам. Через двадцать-тридцать лет нам удастся возродить их школы, и эти школы будут подконтрольны нам. Если оставить жизнь большинству магов сейчас, магов, которые помнят обо всём том, что у них было, мы получим группу людей, способных управлять силами нам неподвластными. Социальная напряжённость в обществе, которое предлагает глубокоуважаемый герцог, способна высечь ту искру, от которой всё вспыхнет. И тогда прольются моря крови, ведь чтобы разучить подзабытые боевые заклинания много времени не потребуется.

— Поддерживаю Вестенского…

— Я знал, что вы умный человек, граф Ульский.

— Подождите, герцог, не перебивайте. Я вас поддерживаю, и поддерживаю нашу кампанию. Но есть одно но, и зовут его Гризбунг. Как поведёт себя король, когда мы нападём на магов?

— Герцог Велион? Это было вашей обязанностью, как-никак вы боевые друзья, вместе гоняли по лесам разбойников и обнищавших крестьян.

— И этому мы обязаны магам, Вестенский. Иначе я бы усмирял бунты или отстаивал границы нашего королевства от соседей, а не поддерживал порядок в единой Империи. Что до короля, я говорил с ним. Официально он осудит наши действия. Не официально он нас поддерживает. В итоге же он будет сидеть и ждать, пока кто-то не начнёт одерживать верх, а после присоединится к победителям. Гризбунг всегда был осторожен, а взойдя на трон, стал ещё более сдержанным. Но мы получим под командование два полка числом в тысячу семьсот человек, специально подготовленных для боёв на улицах.

— Это лучше, чем ничего.

— Вы бы получили больше, Вестенский?

— Не время ругаться, многоуважаемые герцоги. Я предлагаю решить вопрос об уничтожении магов голосованием. Я, Вестенский и Ульский за, Велион — против. Три против одного. Господа.

— За, нам вообще эти улблюдки не нужны.

— Против. Эти трусы поднимут лапки к верху сразу как увидят кровь.

— Против. Уж извините, господа, но без магии нам никуда, а ещё двадцать лет я не проживу. Без магии — точно.

— Против.

— Поддерживаю прошлых ораторов.

— Я - за! Надо преподать этим сукиным детям урок.

— Тогда это будет последний урок. Я против.

— Шесть против пяти. Мы проиграли, Вестенский, но ничего не попишешь.

— Так тому и быть. Обсудим время выступления в каждом городе. И, кстати, кто вообще сколько людей сможет выставить?..

Могильщик наступил на первую ступень лестницы, ведущей к храму. Облегчения это не принесло, наоборот, стало ещё хуже. Голоса в голове загремели, причиняя боль. И на сей раз это были знакомые голоса, он слышал их тогда, в прошлой жизни, в Сердце Озера. Что он там делал, он не помнил. Он даже не знал, как его зовут. Но чёрные перчатки на руках ясно говорили ему о том, что он могильщик, и он может двигаться только вперёд, чтобы выполнить предначертанное.

— Потомок Креона подарит нам столько душ, сколько нужно, — говорил один из них, несдержанный. — Дело завершено, мы покинем этот вшивый мирок.

— Не торопись, брат. Потомок Креона — наш лейтенант, он лишь донесёт до рядовых то, что нужно делать. Но лейтенант без генерала на поле битвы бесполезен. Если всё пустить на самотёк, душ не хватит.

— Но что ты предлагаешь? Мы не можем влиять на действия людей, напрямую это закон! Наши жрецы сами не справятся!

— Напрямую не можем. Но ты недооцениваешь наших жрецов. И нашего лейтенанта. К тому же, можно просто намекнуть, что делать дальше. Если что-то пойдёт немного не так, как запланировали дорогие наши людишки, этот мир погрузится в хаос.

— И что ты хочешь сделать?

— Если бы ты не был таким несдержанным, всё было бы ещё проще. Но твои послушники практически полностью уничтожены, а мои проповедуют официальную религию, которая, мягко говоря, осуждает магов, ведь вся их магия — грех. Если главный жрец поговорит с Вестенским и пообещает ему поддержку, а потом скажет магам о том, что им грозит серьёзная опасность…

— Что будет-то?

— Подожди, брат мой, и всё увидишь. Гвахаал! Собаки готовы?

— Готовы, господин.

— Вот и хорошо. Пойду-ка я осчастливлю своим посещениям моего главного человеческого ученика…

Тотенграбер упал на верхнюю ступень. Он долго лежал, стараясь придти в себя. Казалось, голова сейчас лопнет, перчатки жгли руки. Надо было идти дальше, дальше, дальше… ДАЛЬШЕ! Он с трудом поднялся и, шатаясь, двинулся вперёд.

Чёрный могильщик не видел практически ничего, кроме мрамора с золотыми узорами под ногами, но продолжал шагать. Он знал, что идёт к своей цели, чувствовал нутром. Нет… его вели перчатки. Они раскалялись всё сильнее и сильнее, причиняя боль, но всё это прекратится, когда могильщик возьмёт в руки то, за чем пришёл. Да, всё кончится, когда он выполнит предначертанное, и ему плевать, что кто-то распорядился об этом за него. Он просто…

Просто всё кончится. И это принесёт облегчение.

Гниющее тело с выпущенными наружу кишками.

— Ты сделал это, друг мой, — сказал Карпре. — Мы все погибли не зря.

Нечто бесформенное, лишь отдалённо напоминающее человека.

— Велион, вернись! — умоляла Элаги. — Ты погибнешь!

Похудевшая женщина с чёрным горлом.

— Ты обязан спасти нашего сына! — говорила Свиша. — Сделай это!

Иссохший мужчина с неестественной восковой кожей.

— Сделай это, и присоединись к моей дочери, могильщик, — прорычал Альх. — Мы с ней встретим тебя! Да, я мёртв, могильщик, тот ожёг доконал меня через две недели после того, как мы побывали в Эзмиле!

Женщина со сломанной шеей и вырезанной надписью на лбу "Могильная шлюха".

— Остановись, Чёрный могильщик! — резко сказала Крами.

Три мужчины, у двух перерезаны глотки, в животе третьего небольшая рана.

— Велион, дружище, не ходи туда! — умоляли в три голоса Епсхо, Истро и Валлай.

Девушка с разорванным зубами горлом и отрубленными грудями.

— Вернись ко мне, умоляю…

— Уйдите, — прошептал могильщик. — Уходите…

— Мы не уйдём, — сказали они хором. — Мы ждём тебя! Кто-то раньше, кто-то позже, но всё равно ждём. Ты наш!

— Я всё ещё жив…

— Это ненадолго, — захихикал Карпре. — Давай, дружище, осталось только протянуть руку. Не зря же я погиб!

— Карпре, я тебя ненавижу, уйди хоть ты…

— Нет, дружище, не уйду, после этих слов точно не уйду! Давай, Велион, протяни руку! Сердце Озера ничто по сравнению с этим! Протяни руку!

— Элаги…

— Нет, Велион! Нет! Не надо! Я прошу тебя… сделай это ради…ради неё, ради памяти У" ри! Уйди, умоляю тебя…

— Свиша…

— Кто важнее для тебя, могильщик? Старый спивающийся маг или родной сын? Сделай это! Спаси его!

— Не делай этого, любимый. Мы же так хотели жить в маленьком доме с вишнёвым садом, хоть и не понимали этого.

Могильщик стоял на месте. Что остановило его? Он оторвал взгляд от пола и увидел это. Высокий алтарь, на вершине которого на золотом постаменте возлежал череп без нижней челюсти, инкрустированный драгоценными камнями. Череп выглядел вполне человеческим. Но это был он, Череп Низвергнутого Демона, раскалённые перчатки ясно говорили об этом.

Тотенграбер шагнул к алтарю. До Черепа дотянуться было нельзя, алтарь возвышался не меньше, чем на десяток футов. Значит, придётся лезть.

— Нет! — раздалось в его голове.

— Да! Давай, могильщик, сделай это! Вперёд!

Могильщик ухватился за какие-то выступы, подтянулся, с трудом нашёл, куда наступить ногой, ещё раз подтянулся, нашёл выступ повыше для другой ноги, зацепился за что-то. Его подбородок оказался над постаментом, пустые глазницы Черепа смотрели в его глаза. Получше ухватившись правой рукой, могильщик протянул к Черепу левую…

Вспышка. Боль в руке…

Они стояли в заиндевевшей пыли. Мрачные фигуры с мёртвыми глазами, угрюмо смотрящими на него из чёрных провалов глазниц.

Пошатнувшись, он шагнул вперёд. Левая рука жутко болела, но, казалось бы, никаких внешних повреждений не было, даже крови на бледной коже. Было холодно, чертовски холодно. Он поёжился, сделал ещё шаг, но приближаться к людям не стал, к ним нельзя, они были по ту сторону… Чего?

— Где я? — спросил он у людей, стоящих перед ним. Но те молчали.

Серые неподвижные тучи закрывали весь небосклон, вокруг царил полумрак, под ногами была только пыль. Ни деревца, ни камня, ничего, даже лёгкого движения ветра.

— Где я? — повторил он. — Кто я? Как я здесь оказался?

Люди молчали. Они не шевелились, казалось, даже не дышали, только беспрестанно смотрели на него. Он не видел ни одного знакомого лица… он даже себя не помнил, о каких знакомых лицах можно говорить… Но он продолжал вглядываться в их лица, мужские и женские, старые и молодые, бородатые, лысые. Здесь стояло даже несколько детей, причём, самому младшему на вид было не больше семи.

— Кто вы такие? — спросил он, всё ещё надеясь на ответ. Но все по-прежнему молчали.

Резкий порыв ветра чуть не сбил его с ног, но люди перед ним даже не шевельнулись. Выражение их лиц не изменилось ни на йоту, только глаза поднялись к верху. Он повернулся назад, задрал голову.

В их сторону шагала огромная фигура, её голова практически касалась туч. Гигант напоминал карлика. Длинные, как у обезьяны, руки сжимали косу, на уровне гниющей необрезанной пуповины, чёрный плащ безвольно висел, изорванные полы волочились по пыли. При каждом шаге несоразмерно коротких и кривых ног тело гиганта раскачивалось. Плоть великана прикрывал лишь плащ, хотя скрывать тому было нечего — существо оказалось бесполым. Но самым ужасным было его лицо — несоразмерно огромная плешивая голова, оттопыренные уши, низкий лоб, вдавленные виски. Глаз был лишь один, чёрная точка на огромной бесформенной голове, на месте второго зияла огромная гноящаяся рана. Из угла улыбающегося толстогубого рта бежала струйка слюны, по центру торчало несколько кривых гнилых зубов. У гиганта имел лицо дебила, выражающее жестокую радость, он предвкушал забаву.

Могильщик чувствовал страх и отвращение, его трясло…

Могильщик? Он — могильщик? Кажется, да… но где же тогда его перчатки? Что было до того, как он стал тотенграбером? Воспоминания не хотели возвращаться, кружились только их обрывки. Пытки, муки, голод, жар, бред… Собака, свинья, конь. Они разговаривали с ним. Что за бред? Причём тут животные? Они что-то хотели от него, предлагали ему. Что?

Голая ступня гиганта опустилась рядом с ним. Зловоние чуть не заставило потерять могильщика сознание. Миг он видел перед собой обломанный грязный ноготь большого пальца, бородавки на жёлтой нездоровой коже, гноящиеся струпья. Потом ступня поднялась. Тотенграбер повернулся к людям, чтобы предупредить их, будто бы они ничего не видели. Но люди стояли.

Гигант на миг остановился, улыбка на его губах стала ещё шире, слюна запузырилась на губах. Он удобней перехватил косу и, широко размахнувшись, опустил её.

Кровь била фонтаном из перерубленных тел, впитывалась в ледяной песок и испарялась густыми белыми клубами. Гигант размахнулся ещё раз, вновь раздался свист, брызнула кровь. Могильщик с диким воплем упал на колени, зажимая уши, но это не помогло, звук третьего удара косы чуть не разорвал ушные перепонки. А люди, часть которых ещё стояла перед гигантом, молчали, тупо глядя на убивающего их гиганта.

Удар косы, потоки крови, ещё удар. Кровь пропитала пыль, сделала её тёмно-красной. Пятно крови растекалось, уже практически достигнув колен могильщика. Его затрясло, он отшатнулся, упал на пыль, начал неуклюже отползать назад, по-прежнему зажимая руками уши… Руками? Левая рука не шевелилась. Почему? Почему? Что произошло? Где он? Как он сюда попал? Что с ним? Кто эти люди? Кто этот гигант с лицом идиота? Что вообще происходит???!!!

— Одна тысяча четыреста пятьдесят три души, — сказал кто-то рядом. — На сто восемнадцать душ больше, чем в прошлом году, не так плохо.

— Это значит, что мы сможем оставить себе только пятьсот-шестьсот душ. Останется ещё… хм… почти сто восемьдесят тысяч из требуемых нам двухсот тысяч. Двадцать тысяч душ за восемьдесят три года. Предлагаешь ждать ещё семьсот пятьдесят лет? Да эдак ни одного могильника не останется. А следующем году душ будет ещё меньше — нынче быть могильщиком опасно.

— Конь, не паникуй. Наш дорогой друг Велион, который сейчас валяется в полубессознательном состоянии, снял печать с Черепа, а это значит, что нам удастся его перетащить сюда… не в следующем году, конечно, барьер-то остался, но года через четыре мы его заполучим.

— Думаешь, на это уйдёт так много времени, Медведь?

— Думаю, да. Собака, мои аплодисменты. Волк, ты проиграл спор.

— Собаке повезло. Но мой могильщик ещё жив, и, возможно, доберётся до Илленсии, может, ему удастся нам помочь…

— Волк, это бессмысленный разговор. Череп всего лишь заберёт его душу… О, да нашему другу лучше. Может, он очнётся?

Могильщик поднялся, опираясь на правую руку. В голове шумело так, будто его ударили чем-то тяжёлым, в глазах плыло. Пошатываясь, он стоял, тупо вглядываясь куда-то вдаль. Ничего не было, ничего. Под его ногами только пыль, его ноги хлюпают не в крови, а перед ним никого.

— Привет, могильщик! — радостно сказал ему кто-то знакомым голосом. — Ты-таки добрался! Но не могу сказать, что рад за тебя. Ну да ничего, увидимся в следующем году, когда ты будешь стоять по ту сторону.

Тотенграбер не отвечал. Ответить означало поверить в этот бред, признаться себе в том, что он на самом деле здесь, это ему не снится.

Бочкообразное туловище говоривших качнулось, шипастый хвост мёл по пыли, пропитанной кровью. Когтистые пальцы лап сжимались в кулаки, возбуждённое дыхание вырывалось из их глоток.

— Видишь ли, Велион, — начал Медведь, но сразу осёкся. — Ты ни черта не помнишь?

— У него болевой шок, — сказала Обезьяна. — Может, помочь? Он нам помог… да и не с кем нам поболтать, кроме Вусуулома.

— Можно, можно… — пробормотал Медведь.

С глаз будто кто-то снял пелену, голова прочистилась. Боль в левой руке наоборот резко усилилась, но к нему вернулась память. И пришло понимание того, что это не бред.

Гигант ползал рядом, отбросив косу. Он погружал пальцы в мешанину из пыли, крови и человеческих внутренностей, а после, даваясь, обсасывал их. Сукровица струилась по его подбородку, капая на руки, пуп тащился за ним.

Напротив Велиона стояло нечто другое, такое же неестественное и уродливое. Бочкообразное туловище, из которого на уровне плеч торчало несколько шей с головами разных животных, скалящими клыки хищников.

— Видишь ли, мы были помощниками, — сказал Медведь. — Наши хозяева не могли управлять миром людей сами, поэтому пришлось создать нас. Мы были созданы, чтобы помогать людям, а младшие братья людей — звери. Мы — самые важные в жизни человека животные. Я Медведь — царь зверей.

— Обезьяна — пародия на человека.

— Волк — первый враг.

— Собака — первый друг.

— Кошка — домашний друг.

— Крыса — вредитель.

— Лиса — хитрый вредитель.

— Свинья — одежда и пища.

— Овца — одежда и пища.

— Корова — мясо и молоко.

— Лошадь — мясо и транспорт.

— Как будто вернулся на уроки чтения к Дерьмовому Материалу, — ухмыльнулся Велион. — И, кстати, как же коза?

— Что — коза? — поинтересовалась Корова.

— Она тоже даёт мясо и молоко.

Обезьяна укоризненно покосилась на Корову.

— Нет-нет, всё в порядке, с Козой дело решено, она не в обиде, — оскалила клыки Корова. Раздался хоровой хохот твари.

— Мы едины, — сказал Медведь, — и абсолютно разные. Как человек, в котором бушует множество эмоций. Жадность Свиньи, верность Собаки, хитрость Лисы… Наверное, могу не продолжать. Так вот, мы были обязаны помогать людям, чтобы те лучше размножались. А когда их число достигло нужного количества…

— Ваши хозяева затеяли войну, — прошипел могильщик.

— Не нравится — не слушай, — строго сказала Обезьяна. — Ты не захотел заняться со мной любовью, так что я на тебя в обиде. Учти, это твой последний разговор, наслаждайся им.

— Что?..

— Ты, кажется, остался без руки, — пояснила Собака. — Мне жаль тебя, как подопечного, но ничего поделать не могу. К тому же, я долго ждал, когда твоя душа окажется у нас.

— Не мешайте, — буркнул Медведь. — А ты, человек, слушай. Нашим хозяевам нужны были жертвы, души людей. Видишь ли, души людей — прекрасный источник энергии… даже не так: души людей и есть энергия. Вы… как домашние животные. Нет, хуже, как репа на огороде, ведь даже домашние животные могут сбежать от хозяев. Репа же не убежит. Так вот, вы, люди, репа, а ваш мир — грядка, на которой эти репы растут. Наши хозяева устраивали войны, карали людей, чтобы существовать за ваш счёт, одновременно один из них представлялся благим богом. Его послушники устраивали бойни неверных, приносили жертвы. А хозяева потом развязали войну и, собрав достаточное количество душ, ушли в свой мир, бросив здесь меня и бедняжку Вусуулома. Не знаю, что с ними стало. Главное, они бросили нас. Вусуулом, кстати, твой дальний родственник.

— Ты не умеешь рассказывать, — прервала Медведя Обезьяна. — Надо было начать с того, что около трёхсот лет назад люди достучались до мира демонов, вместе с тремя заинтересовавшимися создали это пространство, междумирье, в котором могли жить демоны и души людей. Но потом одного из трёх демонов низвергли за интрижку с человеческой женщиной. У него родилось два сына, один из них — Вусуулом, а второй — Креон. Ах, какая история! Креон убил своего папаню за какие-то детские обиды, а люди сделали из его черепа бескрайнее вместилище энергии.

— Которое и было нужно нашим создателям, — встряла Корова.

— А теперь нужно нам, — добавил Волк. — Потом Креон где-то затерялся и каким-то образом завёл потомство, которое в третьем поколении всплыло, как Велион Завоеватель, объединивший разрозненные королевства в Империю. Другим был его сын, Велион Мудрый, создавший современную школу магии, но уже его внук был отречён от школы, кровь демона в его жилах была слишком жидкой, он уже практически не мог колдовать. А его внук был тем самым Велионом, который и, по сути, начал войну. Но кровь демона становится всё жиже, вас, его потомков всё больше… Собаке повезло, что она нашла одного с достаточно сильной кровью.

— И, кстати, вас всех звали Велион, ха-ха, знаешь, что это значит? Нет? У этого имени два значения — "проклятый" и "обязанный выполнить уговор". Хотя, в принципе, это одно и тоже, — Собака снова захихикала. — А ты поможешь нам, что погрузит мир…

— С предысторией покончено, — рявкнул Медведь, прерывая Собаку. — И вообще, я здесь говорю! После войны хозяева собрали нужное количество душ и смылись. Остались мы. Вусуулом, бедняжка, слишком глуп. А я не знал, что делать. Видишь ли, я всего лишь существо, сделанное демоном, хоть и на основе демонической крови. Я же, как и любое другое разумное вещество, хотел больше власти. Я хотел стать демоном. И для этого мне понадобились души.

— И тогда мы придумали могильщиков, — захихикала Свинья.

— Да, тогда мы придумали могильщиков и перчатки. Нам нужна была энергия, чтобы стать демоном, а ещё требовалось вместилище, способное собрать достаточное количество душ. Но по приказу наших повелителей Илленсия была вырвана из этой реальности, при этом они ещё и наложили на Череп Низвергнутого печать и поставили барьер. Печать мог снять только человек, причём, ценой своей жизни. Тебе повезло больше, ты снял печать, но пока жив, наверное, те крохи крови демона, что текут в твоих жилах, сказались. Но пока не о тебе. Мы придумали могильщиков, убив тем самых двух зайцев. Во-первых, погибая, они давали нам души, которые нужны для нашего существования. Во-вторых, они искали Череп, хотя и не знали это.

— В Илленсию должен был попасть опытный могильщик, — добавил Волк. — Как ты, например.

— И двадцать пять лет назад у нас появился план, — продолжала за Медведя Собака. — Раньше могильщики получали перчатки как попало, кому, как говорится, повезёт. Теперь же мы вручали перчатки избранным. Наёмным убийцам, как ты.

— Проповедникам, как Карпре, — сказала Свинья.

— Травницам, как Крами, — произнесла Кошка.

— Магам, как Керлан, — закивал Волк.

— И так далее, — буркнул Медведь. — И больше на "К" никого не было. Нам нужны были не простые ворюги или дезертиры, а люди обученные. И вот, ты сделал то, что нужно нам.

— Так значит, мы всего лишь жертвы? — прошептал Велион. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди, правая рука тискала рукоять меча.

— Вообще-то ты нас убить не сможешь, — примиряющим тоном сказал Медведь. — А на счёт твоего вопроса… не только вы, могильщики, но и перекупщики, маги, снимающие проклятья, простые дезертиры, короче — все, кто так или иначе связан с могильниками или погиб на могильнике.

— И проклятье…

— Проклятье нужно, чтобы вы всю жизнь бродили по могильникам, пока один из вас не нашёл нужное нам. Могильщик-инвалид избавлялся от проклятья, да и зачем оно ему, но ни один из них не умер от старости, уж мы-то постарались, кое-чем в вашем мире мы управлять можем.

— И твоя Крами не умерла от старости, — хихикнула Кошка. — Хотя, она, казалось бы, так хорошо устроилась.

— Он уже в курсе, — хмыкнул Медведь. — К нему приходила… Проводница. Или, как её называют люди, Смерть.

— Паскуда… — прошипел могильщик. — Ты обрёк всех на смерть…

— Ты бы помалкивал, могильщик, — зло сказал Медведь. — Ты просто не представляешь, сколько раз мы тебя спасали. Ты думаешь, ты вышел бы из Импа? Элаги, куда более уравновешенная и менее закомплексованная, чем ты, сошла с ума и бросилась спасать младенца, который погиб десятки лет назад. Что случилось бы с тобой? Я не человек! Бла-бла-бла! Как мне плохо, меня никто не любит, в меня кидают камни и говно! И как мне хорошо от этого, как хорошо быть другим, как прекрасно отличаться от этого быдла! А в Эзмиле? Кто вернул каплю разума той твари, что тебя не сожрала? Если уж говорить о сумасшествии, то именно она должна была сойти с ума первой. Двадцать человек в одном теле, с объединённым разумом. Если бы они могли, они бы покончили с собой раньше, но они не могли, они стали просто чудовищем, которому нужно было жрать. Берсеркер промахнулся по твоей голове благодаря нам. А моряки не выбросили тебя как предателя, потому что я приснился капитану и сказал, что ты должен приплыть на материк. Думаешь, они бы послушали Иргура? Хрен! Для предателей у них дорога одна. Я уж не говорю о том, что ты должен был загнуться от той отравы, которой тебя напичкали в школе убийц.

— Только собаки оставили тебе жизнь по собственной воле, — сказала Собака. — Они учуяли в тебе кровь их повелителя. И попросили отомстить. Отомстить мне, ведь я сделал их такими.

— Ты жил только благодаря нам, — оскалила клыки Обезьяна. — Смог трахаться, зарабатывать деньги. Ты жил так, как хотел, только потому, что мы дали тебе перчатки.

— Ах да! — воскликнула Крыса. — Совсем забыла! Мы убили трёх зайцев, а не двух — из кожи могильщиков, вымоченных в крови Вусуулома, получаются такие прекрасные перчатки. — Она расхохоталась. — Проклятые перчатки, — сквозь смех простонала она. — И чем дальше, тем проклятье сильней, из кожи проклятых могильщиков перчатки лучше, чем из кожи магов.

Остальные десять голов тоже смеялись, дико, истерично.

— Ты просто чудовище, — прошипел Велион.

— Да, мы чудовище, — с хохотом ответил Медведь. — Но ничуть не страшнее, чем вы, люди. Ты думаешь, я сам дьявол? Нет, ты ошибаешься. Нет над человеком другого дьявола или бога, кроме самого человека. Ты знаешь, на чём основывается ваша магия? Да на тех же душах, только своих. Во время обучения маги лишаются души, и только после этого они способны подчинять себе природу. И в этом виноват твой предок. Он придумал все эти оргии на Йоль, пытки и аскетизм, чтобы душа лучше покидала тело, и её энергией можно было управлять. Ваши маги просто сумасшедшие, а он был ещё сумасшедшей. Мне интересно, как он это придумал? И много ли людей согласились бы стать магами, узнав это? А, по-моему, я знаю ответ. Согласился бы каждый, только предложи. И ты тоже. Но ты слишком слаб.

— Заткнись, — прошипел могильщик. — Заткни пасть!

— А что, сейчас заткну, — кивнул Медведь. — Твоё время выходит. Ты умираешь. Но перед смертью я тебе ещё кое-что скажу. Видишь ли, твоё имя означает "заключивший договор". То же самое означает имя твое сына. И разу уж ты почти умер…

Велион выхватил меч и рванул вперёд. Но что-то схватило его сзади так, что затрещали рёбра, отшвырнуло назад.

— Кровь демона вытекает из твоего тела, ты уже не можешь находиться в междумирье. Прощай, человек.

Велион закричал.

Велион закричал. Дикая боль пронзила его левую руку. Могильщик дёрнулся назад и, потеряв равновесие, свалился с постамента. От падения ему перехватило дыхание. Тотенграбер долго лежал, пытаясь вдохнуть, а когда ему это удалось, он попробовал встать, но у него не вышло. Тело стремительно слабело.

Могильщик поднял левую руку. Кисть безвольно болталась, будто кто-то выкрутил её и перемолол кости. Хлестала кровь. Причём, не только из-под перчатки, но и из самой перчатки, будто её чёрная кожа стала собственной кожей могильщика. Велион попробовал сжать кулак, но у него не вышло, только усилилась боль в руке. Пахло горелым мясом.

Чёрный могильщик ещё раз закричал.

Бывало хуже, хуже. Он выберется из города, только бы успеть до заката, только бы успеть. Не думать о том, что ему предстоит преодолеть десять миль… А уже почти вечер… Надо спасти сына… стать человеком… завести дом с садом…

Велион пополз вперёд. Сознание гасло с каждым следующем толчком крови, неимоверная боль вонзалась в мозг при каждом движении. Надо было остановиться, найти в рюкзаке марлю, перетянуть руку, чтобы остановить кровь, но он даже не подумал об этом.

Спустя вечность могильщик выполз их храма, пополз к лестнице. Когда тело повисло над верхней ступенью, он дёрнулся, стараясь ползти дальше, но верхняя половина туловища перевесила, и тотенграбер покатился вниз по лестнице. Велион не чувствовал боли от ударов о твёрдые края ступеней, только боль в руке, когда он падал на неё. По щекам текли слёзы, он подвывал. Когда, наконец, он упал в пыль, то долго лежал в ней не в силах шевельнуться.

Разум покидал его вместе с сознанием, исчез даже инстинкт самосохранения. Он просто лежал и умирал. Это приносило успокоение. Ушли все волнения, он забыл даже о сыне. Не было Свиши, Элаги, У" ри… была только медленно гаснущая боль и кровь, пропитывающая пыль. Сил бороться не осталось. Да и зачем? Пути вперёд нет. Он перестал быть могильщиком… Жизнь кончена.

Солнце медленно садилось за крепостную стену, видневшуюся вдали. Так далеко… Свет солнечного диска резал глаза. Он поднял правую руку, закрывая глаза. Чёрная кожа перчатки поглотила солнце. Поглотила его. Принесла тьму.

Оглавление

Глава 1. Могильщик

Глава 2. Цена покоя

Глава 3. Неотправленное письмо

Глава 4. Сердце Озера. Призрак надежды

Глава 5. Сердце Озера. Кусок кварца

Глава 6. Не люди

Глава 7. Гнёт воспоминаний

Глава 8. Простой заказ

Глава 9. Другой берег

Глава 10. Моральное право

Глава 11. Песнь берсеркера. Старый учитель

Глава 12. Песнь берсеркера. Лепесток вишни

Глава 13. Песнь берсеркера. Предсмертный плач

Глава 14. Чёрные перчатки. Старый свиток

Глава 15. Чёрные перчатки. Проклятье пустыря

Глава 16. Чёрные перчатки. Могильник для могильщиков Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg