«Коронный разряд»

Ильин Владимир Алексеевич Напряжение: Коронный разряд

Напряжение: Коронный разряд

Ссылка:

Автор: Ильин Владимир Алексеевич

Жанры: Приключения, Фантастика, Фэнтези

Аннотация:

Кратко: двадцать первый век, магия, автомобили, самолеты, университет, Максим и его путь к известной цели :-)

Следующие обновления будут размещаться на сайте Author.Today в рамках платной подписки.

По завершению подписки, текст будет выложен тут целиком и бесплатно.

Крайнее обновление: Эпилог от 17.04.2018г. (на АТ).

Начата бесплатная выкладка

Размещен: 19/03/2017

Изменен: 17/04/2018

Напряжение: Коронный разряд

Пролог

Зимний вечер выстуживал огромный зал через приоткрытое окно, бесцеремонно врывался внутрь, рассыпая на драгоценный паркет хлопья снега и торжествующе завывал от собственной безнаказанности. Потому как некому выгнать расшалившуюся погоду обратно на улицу — слуги куда-то запропастились, а гостям малого императорского дворца не пристало заниматься самоуправством в чужом доме.

Тем более, что в этом месте не бывает случайностей, и раз окно открыто, а на столике резного дерева чайные чашки, с аккуратно разложенными дольками лимона на ложечках, но без единой капли воды, разумнее распознать в этом высокое недовольство и быть готовым к непростой беседе, а не пытаться выкликивать обслугу — потому как ее отсутствие тоже символ.

Впрочем, гости — юная леди и ее отец — вовсе не страдали от холода, чувствуя себя великолепно под теплыми соболиными накидками. Под мехом проглядывали торжественные наряды: классическое платье на девушке, исполненное в серых тонах с серебряным шитьем, с акцентом в виде массивного браслета из крупных самоцветов на руке. Мужчина предпочел черную рубашку с красным узором герба перед сердцем, заменой же статусным украшениям служила серебряная княжеская тиара Юсуповых, опоясывающая лоб.

— Ну и зачем? — Спросил мужчина, с укоризной посмотрев на дочь.

Он возвышался над столиком, смотрясь великаном даже в массивном дворцовом кресле. Чайная чашка вполне уместилась бы на его ладони.

— Рано. — последовал безмятежный ответ.

— Мы могли бы задержаться на улице или перенести визит на завтра.

— Поздно.

Оставалось только горестно вздохнуть в ожидании, когда совесть дочери процарапает стену показного равнодушия, и она сама пожелает объяснить отцу, зачем и по какой причине она навлекла великокняжеский гнев.

Несмотря на радушие свитского, попросившего ожидать пару минут, князь Юсупов подозревал, что ждать им в этом холоде не менее часа. Но если ожидание затянется и на больший срок, он все равно будет рад, что их вовсе не выставили за порог, демонстративно, с глухим звуком затворив тяжелые дубовые ставни за спинами.

Есть определенные правила, этикет, регламент поведения. Даже ему, хозяину необъятных земель на северо-востоке страны, для которого Император — не хозяин, а всего лишь первый среди равных, положение не застило глаза настолько, чтобы говорить правду августейшей фамилии. Особенно ту, которую слышать не хотят.

Еще он достаточно хорошо воспитал дочь, чтобы и она не позволяла себе столь скверного поведения. Тем не менее, его Ксения позволила себе обронить пустяковую фразу под конец церемониального приветствия с дядей императора. Тому шел шестой десяток лет, и как полагается в его возрасте, политика и власть занимали его внимание куда сильнее, чем житие супруги, третьей по счету и потому слишком молодой, чтобы иметь общие темы для беседы. Оттого, поговаривают, беседовали с нею иные люди, соблюдая в тайне высокоинтеллектуальные визиты от ревнивого супруга.

Надо сказать, когда Великого Князя искренне поздравили с тем, что он скоро станет папой, он даже обрадовался на мгновение. Потом, видимо, сопоставил даты, и долгожданные гости отправились в застуженное помещение вместо приемной Императора. Не по статусу крохотное, без слуг, в дальнем конце дворца, но...

'Других бы точно выставили', — меланхолично кивнул своим мыслям князь.

Легкомысленная фраза смотрелась прямым оскорблением — особенно в адрес влиятельного мужа, привыкшего считать себя всеведущим и всезнающим, а жен — кроткими и верными под его рукой. Даже усомниться в этом — означало обвинить в измене не только супругу, но родине и присяге. А тут даже не сомнение, а искренняя радость за грядущее прибавление в императорском доме. Счастливое, нежданное и настолько удачное событие, что будущему отцу даже от дел государевых отвлекаться не пришлось.

К счастью, Великий Князь встречал их лично, оставив свиту позади. В противном случае, его реакция неизбежно последовала бы с оглядкой на общество.

За слова детей, как полагается по традициям, ответ держать отцу. С учетом прежних заслуг и некоторым послаблением относительно возраста дочери, наверняка последовало бы августейшее повеление о нежелании видеть княжеский род в Москве. Но это — за слова обычных детей, чей длинный язык есть признак недалекого ума и небрежения воспитанием.

Ксения же обычной называться не могла с самого детства. Не повезло родиться с даром пророка.

Семнадцать лет назад признаки великого дара посчитали за чудо; сходили с ума в попытках усилить талант, жертвуя ради шанса увидеть будущее слишком многим, в гордыне своей полагая любую плату уместной. Сейчас же пришло понимание, что все это было не то что напрасно, но переоценено столь сильно, что невольно разводишь руками. У клана просто не было настолько великой цели для такого дара. Даже без таланта Ксении, род бы жил и процветал. Зато любую нынешнюю победу семьи тут же с иронией привязывают к прозрению будущего, а не мастерству управленцев.

Тайну сохранить не удалось — слухи неведомо как вышли в народ, и любые попытки их опровергнуть только подогревали интерес. Правда, по сей день все серьезные игроки полагали дар Ксении достаточно слабым, чтобы игнорировать его или воспринимать на уровне случайной погрешности. Этих зубров от аналитики даже убеждать не пришлось — ведь клан в самом деле не стремился свергнуть Императора с престола, захватить земли врагов (более, чем обычно) или разграбить финансовые рынки точными прогнозами. То есть, клан не делал то, что сделали бы они, имея пророка. А значит, никакого пророка нет — так, видимость. Логично и достоверно, да к тому же изрядно всех успокаивало.

Одно тревожило князя на фоне этих рассуждений: в самом деле, полагали бы дочь слабой ведуньей, выставили бы... Или нет, и причиной милости — все же высокий статус гостя? Но когда он удерживал семью императора от того, чтобы громко хлопнуть дверью даже перед лицом самых родовитых и демонстративно ввергнуть в опалу, особенно столь несерьезную по своей сути... Что для Юсуповых неделя, максимум месяц без Москвы? Всего-то — Москва станет ездить к Юсуповым, а не наоборот.

Сомнения подогревал пустяшный мотив для приглашения во дворец. Было бы нечто серьезное и важное для короны, гнев железно отложили бы на потом, а то и вовсе оценили его в звонкой монете, предложив списать в часть оплаты за будущую услугу. Но цель визита выглядела довольно обыденно. Даже слишком — впору брать пару-тройку консультантов и вычеркивать половину дня из расписания, пока будут сходиться мнения профессионалов под одобрительные кивки господ. Так и было бы, если не вскользь оброненная фраза, что на встрече будет великая княжна Елизавета, младшая дочь императора и 'погодка вашей очаровательной Ксении, им как-нибудь надо обязательно познакомиться, не считаете?'. Намек полностью менял тему визита, переводя ее из финансово-экономической в светское русло, впрочем, все так же несерьезное по своей сути. Разумеется, на все рекомендации можно было плюнуть с высокой колокольни, и заявиться со свитой финансистов, но дипломатия предписывала делать легкие уступки просьбам равных.

Хотя некоторое недоумение осталось. С чего бы дочь решили представить Его Величеству за месяц до новогоднего имперского бала? В последний день года, князь все равно подведет дочь к трону, представит ее августейшей фамилии и передаст через нее подарки. Этого более, чем достаточно. Никакой дружбы Ксении с принцессой рода Рюриковичей не планировалось.

И уж тем более, будущая встреча двух девчонок не являлась настолько важной причиной, чтобы Великому Рогоносцу пренебречь болезненной гордостью и оставить обидную правду без наказания.

Разумеется, если для него Ксения — именно девчонка, пусть и княжеских кровей, а не прорицательница. Но если иначе...

Место, где они сейчас находились, вполне укладывалось в концепцию благодарности за своевременное предупреждение и одновременный гнев за манеру подачи ценных сведений. Ведь там, где есть вера словам, должна быть и уверенность в их источнике. А слабому пророку веры у такого человека, как Великий князь, быть не может. Вот с сильной ведуньей — ссориться нельзя, но на место следует поставить. Сходится?

— Они знают? — Уточнил князь у дочери.

— Давно, — поднялся на него взгляд зеленых глаз. Как у матери.

— Имею в виду... — Замер он в середине фразы, внимательно посмотрев на дочь.

Понятно, что о даре его дочери самый сильный клан в Империи знал, и наверняка раньше остальных. Вопрос в понимании истинной мощи дара.

— Давно. — Терпеливо повторила Ксения.

'Вот же...' — Чертыхнулся про себя князь, не выдав и движением своих чувств, которые можно было бы увязать с сутью вопроса.

Мало ли, кто на них сейчас смотрит — в завитках резьбы на карнизах, в углах зала, в лепнине стен наверняка множество камер и микрофонов. Особенно, если император действительно знает и желает об этом сегодня говорить.

Аналитики, просчитывая визит, отдавали этой версии малый шанс, прагматично сходясь на более простых версиях. Например, на огромном приданом, которое постараются стребовать за брак Ксении и дальнего родственника императорской фамилии. В обмен — немного власти и небольшой рост статуса клана в общей иерархии. Другое дело, что кем-кем, но Ксенией князь торговать бы не стал, оттого изначально воспринимал этот визит без энтузиазма, надеясь максимально сократить его благодаря отточенному умению улыбаться и не понимать намеки.

Значит, знают. Давно знают — не верить дочери нет смысла. Раз молчала, то это не повредит клану и роду — так она говорила, некогда поставив перед фактом отца, что подобные решения были и будут. Хорошая, красивая формулировка, от которой хочется разбить кулаком стол. Потому что понимание вреда у семнадцатилетней девушки, какой бы умной она ни была, может быть недостаточным для сложной реальности.

И если Ксения чувствовала себя совершенно безмятежно, опираясь на знание светлого будущего, у князя заворочался под солнечным сплетением ком дурных предчувствий. К цели ведут множество путей. Прорицая светлый терем, ладные одежды и богатый стол, можно пропустить кровавую резню за час до этого и не заметить пропитанные кровью бинты под плотной рубахой. А ведь дар дочери — всего лишь узенькое окошко в будущее, время в котором идет, как обычно... Много ли останется вне ее внимания? Созерцая светлый терем, полный добра, увидит ли врагов, что притаились до поры на чердаке? Или чумных крыс во тьме подвала? Или ядовитый металл на дне колодца, который отравит воду и убьет болезнями?

-Ксюша, — с тоской выдохнул князь Юсупов. — Предлагаю вернуться домой и все обсудить.

За тяжким выдохом — горечь от осознания, что все взаимоотношения с императорским родом придется просчитывать заново. Очень не хватало помощи от аналитиков, но на территории дворца для гостей не было связи, так что хитрый механизм-транслятор, сокрытый в княжеской тиаре, не мог доставить толковые советы и помочь владельцу на ходу сформировать новую линию поведения.

А вести игру в одиночку против императорского рода князь Юсупов не собирался. В этом была мудрость шестого десятка лет, пока недоступного его дочери.

-Нет необходимости, — без паузы отреагировала его дочь.

-Все, что ты знаешь об этой семье, — надавил он тоном на предпоследнее слово и повел взглядом, намекая на владельцев дворцовых палат. — Все, что ты про них могла узнать. Это все даже в малой степени не даст тебе даже крохотную картину их возможностей. — встал он с кресла. — Мы уходим.

Рисковать дочерью, отчего-то решившей поиграть с короной, он не собирался. Плевать, что запланированный визит не состоится. На все плевать, кроме родной крови. Пророков за историю империи было во множестве, но род Рюриковичей всех их пережил. Даже самых сильных, даже тех, кто встал против них, полагая знание следующего дня залогом победы. Всех уничтожили. Своей Ксении он в это влезть не позволит.

— Будущее невозможно изменить. — Поднялась дочь вслед за ним и поправила соболиную накидку. — В этом большом театре, что делает человечество, я не могу менять его судьбу. Они и я это знаем.

— Не следует объединять свои мысли и то, о чем думают в этом дворце. — Со скрипом задвинул князь Юсупов кресло к столику и предложил дочери локоть опереться.

Девушка положила ладонь на сгиб его руки и направилась вместе с ним к массивной двери покоев.

— У нас разная точка зрения на это знание, — согласилась Ксения. — Они считают, что могут приготовиться к любому будущему, как талантливый режиссер с труппой к любой постановке.

— Дочь... — Строго произнес князь Юсупов.

— Я же просто выбираю для нашей семьи лучшие места на этом представлении.

Дверь распахнулась одновременно с тем, как отец протянул к ней руку.

По ту сторону стояли трое богато разодетых свитских, почтительно согнувшихся в поклоне, стоило соприкоснуться взглядами.

-Император ожидает князя и княжну в алмазной палате.

Ксения сжала локоть отца, на мгновение опередив вежливый отказ со ссылкой на недуг дочери.

-У каждой истории есть множество начал, — прошептала она ему на ухо, приподнявшись на носочках. — Но только одно завершение.

-Оно будет хорошим? — Замешкался отец.

-Пойдем, — со смешинкой потянула она его за собой. — Наши места в первом ряду.

Глава 1

Жаркое солнце середины июня спряталось за высоткой главного корпуса университета, накрывшего широкой тенью площадь перед ним. Под глубоким темно-синим небом звенел смех, царила радость и волнительное предвкушение счастливого будущего, полного новых знакомств и сбывшихся надежд. Период вступительных экзаменов начнется всего через неделю, но к тому времени надо собрать списки желающих, подтвердить способности оригиналами аттестатов, а намерения — солидной суммой залогового взноса или же подписью в гербовом контракте с княжеством, готовым платить за самых перспективных в обмен на службу.

Разумеется, документы можно подать в любой день только-только начавшейся недели, но в таком серьезном деле, как собственное будущее, большинство предпочло прийти сразу, разумно страхуясь от возможных накладок.

Оттого народу на университетской площади, обрамленной пешеходными улицами и трехэтажными зданиями университетских корпусов, было особенно много. Молодежь занимала самый ее центр, оставив край площади степенно прохаживающимся родителям, зорко поглядывающим за поведением и первыми знакомствами своих чад. Когда-то нынешние отцы и матери тоже стояли в центре, полагая себя по-настоящему взрослыми, а родителей — слишком старыми, чтобы прислушиваться к увещеваниям и строгим наставлениям. Вскоре они вырастут, и станут отговаривать уже своих детей от собственных ошибок и промахов.

'— Но те им тоже не поверят' — хмыкнул своим мыслям Александр Ефремович Ферзен, ректор имперского университета княжеского города Шуйск, отдавая должное крохотной чашке с ароматным кофе.

Зеркальные окна от пола до потолка огораживали высокий подиум кафетерия от оживленной летней улицы. Взгляд сверху вниз и непрозрачность стекол со стороны тротуара где-то даже оживляли аппетит, добавляя вдумчивому потреблению пищи сочную картину жизни, не замечающей пристального внимания.

Заведение находилось на первом этаже дома для преподавателей, примостившимся у левого края площади, сразу за небольшой парковкой для персонала. И хоть оно и было открыто для всеобщего посещения, но высокие цены и тяжелый взгляд профессуры, видящей все долги студентов насквозь, давно уже сделали его заведением 'для своих'. Хозяев кафе, впрочем, это не вводило в убыток, судя по тому, что работало оно уже пятый год и не собиралось закрываться.

А конкретно это место — на подиуме, отделенном от общего зала отдельным проходом, за годы стало лично его, ректора. Всякий раз за столиком его дожидалась табличка 'заказано', а персонал будто предугадывал его визиты — иначе и не сказать, если от времени заказа до расставления на столе пышущих ароматом и жаром блюд проходило от силы пару минут. Затем наступало время крохотной чашки кофе, запиваемой стаканом воды, и вдумчивое наблюдение за жизнью подопечных. То, что наверняка не увидеть из окна его кабинета.

Складывались пары, обозначали общие интересы группы студентов. Порою доносились отрывки фраз и сплетен. Нет, человеку его статуса подслушивать даже в мыслях не было, но не уши же закрывать за обеденным столом? Все в рамках приличий и без урона дворянской чести. В конце концов, милостью государя, именно он, Александр Ефремович, поставлен хозяином университетских корпусов и начальником преподавателей, ему полезно знать, что на самом деле волнует студентов и подчиненных. Ведь на кону вполне может оказаться преуспевание университета и лично его должность.

Пересекли площадь преподаватели, степенно вышагивая к парковке через пугливо раздавшуюся толпу. Новички пока не знают своих наставников в лицо, но достаточно вида парадного мундира гражданской службы, чтобы ощутить должную степень робости и уважения. В чем-то форма преподавателей схожа с военной: хоть и лишена знаков различия, но наградные медали и планки, пусть те и выданы исключительно по мирным поводам, придают вид внушительный и грозный. Пусть сразу видят, что тут тоже идет война — за светлые умы, против тьмы невежества!

Ректор разглядел лица коллег и погасил порыв попросить у обслуги добавить кресел к столу и принести дополнительные меню. Вряд ли кто из них присоединится к нему за обеденным столом — то люди семейные, предпочитают обедать дома. Это он, ректор, один. От позднего брака осталась только дочь. Сердце потеплело от законной гордости — с отличием закончив консерваторию, родная кровинка сейчас покоряла своим талантом столицу и даже пару раз показалась на центральном телевидении, пока, правда, мельком, на втором плане. Но даже эти короткие записи он трепетно хранил. Жаль только — поделиться с ними не с кем. Супруга отошла в другой мир десять лет назад, а новые отношения даже сейчас ощущались изменой той самой истинной любови, что бывает раз в жизни.

Тем временем, профессура раскланялась меж собой и предсказуемо разошлась по машинам. Дорогим, к слову, автомобилям, не старше года каждый.

Учитель физики Аристарх Игнатьевич, любитель дорогих костюмов и модных галстуков, прикрыл дверцу своей 'Импалы', пронесся под басовитый рев двигателя по улочке, распугивая зазевавшихся гостей, и лихо вырулил за знак 'стоп', 'только для персонала'. Следом куда спокойней вырулили 'Порше' и 'Сеат' профессоров кафедры высшей математики, а заверил процессию совсем не скромный 'Балто-Русс' проректора Овсянова, стоивший как бы не дороже первых трех автомашин вместе взятых.

Не бедствовали преподаватели имперского университета, что скрывать. Сам ректор, правда, всегда находил, куда потратить деньги — в основном, на подарки дочери. Но разве ему много нужно было? Квартиру ему подарил университетский фонд пять лет назад, тогда же предложил выделить машину на выбор, но тут он постеснялся и остался при своей 'Волге', которой тогда шел всего второй год. Да и зачем менять? Скорость Ферзен не сильно любил, а добираться до дома всего с десяток минут пешком. На машине — так и вовсе смех.

В общем, грех жаловаться, право слово. Что вне работы, что в стенах университета, блиставшего свежим ремонтом, пятым за пять лет, все у ректора ладилось.

А тут еще, незаметно подкравшись, комплемент от повара подали, добавив 'в счет заведения', и мысли вовсе обрели радужный тон.

'В столицу махнуть на выходные, что ли? За свои деньги, разумеется'.

Хотя у университета был собственный самолет. Небольшой, на пятьдесят пассажиров, но, поговаривают, даже у многих столичных такого не было. Ведь небо — только для аристократов, а как бы не любило государство высшие учебные заведения, но такая роскошь, как бесконечный лимит на топливо, любые маршруты над страной и два дежурных пилота, выходила за всякие рамки. Самолет — князя Шуйского, предоставленный в аренду за одну копейку в год.

Редко кому так везет с сиятельными владетелями земель. Обычно они те еще скряги, дико ворчливые от необходимости каждый год платить за имперский университет на своих землях. Дорого им, видите ли. А специалистов им выдай наилучших! При этом, те же ворчливые князья в то же самое время хороводы вокруг Москвы водят с просьбами открыть еще один храм науки и выделить преподавателей. Однако стоит добиться успеха и перерезать красную ленточку — тут же начинается вечное недовольство тратами. Но это они, наверное, от прошений и университетских просьб страхуются. К таким скрягам идти на поклон — никакого желания, проще в столицу написать.

Не всем достается такое счастье, как Александру Ефремовичу, ой не всем.

'А может, на университетском самолете и махнуть? Вон, как раз экскурсия по Кремлю намечается у стипендиатов, можно всего на один день сместить график вылета и... Хотя нет, нагловато'. — Все же решил ректор добираться на имперских авиалиниях.

К доброму отношению следует относиться бережно. Будто в пику его мыслям, величаво вырулил с парковки покрытый золотом 'Эскалайд' преподавателя по русскому языку.

Не у всех, правда, это понимание есть... Но да их дело.

— Александр Ефремович?

— Да-да? — Повернулся он, встрепенувшись от знакомого голоса.

Рядом с его столиком замер в почтительном поклоне хозяин заведения самолично, отчего-то накинув белоснежное полотенце на сгиб локтя, будто обычный официант. Впрочем, остальная его одежда — жилетка в крупную клетку поверх белой рубашки, ничем не отличалась от формы остального персонала. Облик смотрелся целостно, выдавая немалый стаж руководителя на низовой должности.

'Но с чего бы такой вид?' — ворохнулось любопытство. — 'Решились обслужить самолично? Приятно, безусловно, но нет времени на новую перемену блюд'.

— Александр Ефремович с вами желают переговорить. Окажите милость, всего пять минут вашего внимания. — Обозначил самую радушную улыбку ресторатор, добавив толику вины во взгляд.

Ферзен поджал губы и укоризненно посмотрел на мужчину.

Никто не любит нежданных визитеров, особенно разрушающих таинство послеобеденного отдыха. А тут еще назревает явный проситель — наверняка, с весьма предсказуемой просьбой пристроить нерадивое чадо на первый курс. Столь же предсказуемый (для тех, кто ректора знает) отказ наверняка попортит им обоим настроение. Словом, дело неприятное, но видно, неизбежное.

— Прошу вас, Александр Ефремович, — молитвенно сложил хозяин заведения и искренне добавил еле слышным шепотом то, что тут же, с великим изумлением, заставило сомневаться в его истинном статусе. — Иначе меня уволят.

— Приглашайте, голубчик, — скорбно выдохнул Ферзен, складывая руки на груди и демонстративно отворачиваясь к окну.

В конце концов, ему тут еще завтракать, обедать и ужинать, а возможная смена администратора может принести отрицательные изменения в привычный распорядок дня. Пусть холуй выслуживается, от Александра Ефремовича не убудет сказать 'нет' еще раз. В его университете не будет кумовства!

Стол тут же очистили от посуды, вернув через половину минуты графин с водой и два пустых стакана. За этим делом все хлопоты, в общем-то, завершились, а вот обещанного просителя не наблюдалось. Но раз у него одолжили ровным счетом пять минут — ректор демонстративно поднял левую руку и приподнял рукав пиджака, чтобы посмотреть на циферблат часов — еще три минуты, и он отсюда уходит.

Чтобы озвучить данную мысль, Александр Ефремович грозно оглядел зал в поисках администратора, но с удивлением обнаружил отсутствие как обслуги, так и иных посетителей. В кафе кроме него — никого.

Солидный звук автомобильных моторов дернул нервную струну, заставив резко повернуться к окну.

'Коллеги вернулись?' — Немного нелепо смотрелась мысль при виде кавалькады из трех незнакомых автомашин, втекших на университетскую парковку, игнорируя знаки и ограничения. Впрочем, если обратить внимание на имперский герб на двух авто в арьергарде — они имели на то право. Вот только первый автомобиль, слегка потрепанный временем темно-синий 'опель' с обычным гражданским номером, совсем не гармонировал с черными квадратами внедорожников сопровождения. Но именно к невзрачному автомобилю бросился ресторанный служка от входа в заведение, торопясь открыть дверь. Не успел — из задней двери уже вышагнул молодой парень лет семнадцати в бежевых брюках и белой безрукавке. Мельком огляделся, игнорируя суету вокруг него, и шагнул к двери кафетерия.

'Две минуты', — нервно дернулся взгляд Ферзена к циферблату часов.

Мелодично тренькнул входной колокольчик, возвещая о прибытии нового гостя. Крайне необычного, по всей видимости.

'Да что с того?' — Раздраженно дернул плечами Александр Ефремович, подняв взгляд к горделивому полотну с двуглавым орлом на шпиле университетского здания за окном, дарующему абсолютную защиту от сильных мира сего. — 'Да хоть князь!'

Краем глаза ректор отметил силуэт в белой рубашке подле стола и еле слышный звук от положенной на скатерть папки с бумагами.

— Добрый день, Александр Ефремович, — вежливо поздоровался с ним молодой голос, уже приобрётший некую толику бархатистости и глубины, свойственную старшему поколению.

Ферзен вновь сложил руки на груди и недовольно покосился на говорившего.

— И вам доброго дня, юноша.

Совсем молодой, как те, что занимали сегодня университетскую площадь, ожидая своего времени для подачи документов. Между прочим, честно ожидали и не пытались через знакомства пробиться к ректору лично!

Парень напротив внимательно посмотрел на него, умудрившись-таки зацепить взглядом серо-синих, словно штормовое небо, глаз. Глубоких, завораживающих кажущейся подвижностью радужки, будто медленно вращающейся... и тускло мерцающей сотнями еле заметных огоньков в самой ее глубине, если приглядеться. Но ведь так быть не может...

— Александр Ефремович?

— А? — Спохватился ректор, осознав, что пропустил обращенные к нему слова.

— Мне нужно завершить ваш университет, — терпеливо повторил юноша, стукнув пальцем по укладке документов в раскрытой папке перед собой.

— Не смею препятствовать. Поступайте обычным порядком, отучитесь положенные пять лет, и я лично вручу вам диплом, — расправил плечи Ферзен, возвращая привычную уверенность.

Все же, самый обычный проситель, а он уже надумал себе...

-Я уже поступил, — парень взял первый лист сверху и переложил на половину стола ректора. — Отучился и получил все положенные отметки, — следом за первыми, легли новые бумаги с выкопировками из приказов и зачетных книжек, ведомостей и прочей канцелярщины, сопровождающей студентов на всем пятилетнем пути.

-Разрешите поинтересоваться, — хмуро глянул на юношу Александр Ефремович, придвигая к себе листы. — Самойлов Максим, из свободных граждан.

Он не помнил такого имени. Безусловно, ректору огромного учреждения и не положено знать всех учеников поименно, но за пять лет он обязан был зацепить взглядом, оставив в памяти хотя бы легкое чувство узнавания. Пусть даже не самого ученика, но такую свиту из машин он наверняка не упустил бы из виду. Вернее, знал бы точно, кого в стенах его заведения так опекают.

— Год рождения... Принят в Имперский Университет города Шуйск в две тысячи... Хм... В тринадцать лет?! — Невольно в огромном изумлении распахнулись глаза. — И вы пришли ко мне с этой подделкой?! Молодой человек, я немедленно вызываю полицию!

— Они подлинные. — Абсолютно спокойно отнесся к угрозам Самойлов. — Оригиналы документов в двух экземплярах, первая часть в вашем архиве, вторая у меня здесь, — вновь щелкнул он по оставшимся бумагам в папке. — Будет много ненужных вам вопросов, не считаете?

— Не считаю! — Взвился с места Ферзен, опершись руками о край стола и нависая над самозванцем. — Я вас в университет не принимал!

— Такое право есть у проректора, в ваше отсутствие, — столь же меланхолично отреагировали по ту сторону стола и положили еще один лист из бумажной укладки поверх остальных.

Очередная подделка!

Обличительная фраза, уже готовая сорваться с уст, разбилась сорванным на выдохе словом и надсадным кашлем, стоило вновь наткнуться на взгляд гостя. Завораживающий и холодный, словно поверх оружейного прицела. Но не того, что ведет дичь, а что заставляет смотреть на охотника, не позволяя шевельнуться — от которого желание кинуть бумаги в лицо наглецу обернулось непонятной робостью, а правильный и очевидный поступок с вызовом представителя службы безопасности университета подменился порывом разобраться во всем самостоятельно. Даже сама поза ректора показалась настолько неуютной, что Ферзен предпочел медленно вернуться в кресло и присмотреться к подделке внимательней.

Стоило отметить, что бумага выполнена безупречно и украшена положенным количеством печатей.

'Подпись зама, росчерк пера, все сходится', — с досадой кусал он губы — 'Номер приказа!'.

Набрать на сотовом номер телефона приемной — секундное дело, даже с неприятным мандражом в кончиках пальцев. Зачитать заветный номер, услышать ответ от секретаря...

— И он посмел пойти на подлог?!

— Александр Ефремович, в моей зачетной книжке более тридцати подписей и печатей, проставленных не одномоментно, а с полным соблюдением всех сроков и регламентов. Ни одна проверка не выявит нарушений.

— То есть, все они? Все мои коллеги? — С некой растерянностью вымолвил Ферзен, переводя взгляд от странного гостя на документы и обратно.

Растерянность, впрочем, тут же сменилась законной яростью

— Все они продались за моей спиной?! — Вцепился ректор в копии бумаг и грозно потряс ими над столом.

— Все, — отчего то с некоторым сочувствием кивнул парень. — И даже вы.

— Я-я?!! — Прогремело в здании кафе.

— Квартира, ежемесячные поступления, оплата счетов. Все они проистекают из того же источника, что у остальных.

— Я! Никаких! Денег! Не! Брал! Убирайтесь из моего университета и ждите повестки в суд, молодой человек! — Грозно указал ректор перстом на дверь, вновь взвившись с места.

— Университетский фонд, — даже не дрогнуло лицо у юноши, а вся гневная речь будто относилась не к нему, а к той же двери, на которую все еще указывал Александр Ефремович. — Вам знакомо это наименование? И сядьте, будьте так любезны.

В последней фразе было достаточно воли и жесткости, чтобы Ферзен предпочел выслушать продолжение этого нелепого разговора сидя. Он все равно немедля отправится к главе особого отдела, а тот пока все равно на обеде, так что можно потешить себя выслушиванием всяческих нелепостей.

Но ком недобрых предчувствий, заворочавшийся под солнечным сплетением, настаивал совсем на иных мыслях, которые даже про себя произносить было боязно.

— Какое отношение Имперский университетский фонд имеет к вам, молодой человек? — Едко поинтересовался ректор.

— А вы знаете, что за употребление слова 'имперский' в именовании полагается годовой сбор в два миллиона рублей? — Неожиданно поинтересовался Самойлов. — За пять лет сумма вышла довольно значительной. Я бы, к слову, с куда большим энтузиазмом потратил бы их на вас, но вы бы не стали брать деньги и ценности от фонда с другим наименованием, верно?

Александр Ефремович побуравил взглядом собеседника и категорично мотнул головой.

— Вздор.

— Неужели ни разу не интересовались у коллег из иных городов уровнем зарплат и привилегий? — Приподнял бровь юноша. — Не заметили несоответствий?

Замечали, но предпочитали не озвучивать и не вызывать зависть. Казалось вполне разумным, что фонды от княжества к княжеству разные, а поддержка профессуры может значительно отличаться от результата работ. Свою работу высший руководящий и преподавательский состав университета считал безупречной, оттого не удивлялся ни секунды щедрым поощрениям.

— У вас есть иные доказательства, кроме этой вашей наглости и слов? — Попытался надавить едким ректор тоном, с коим обычно распекал подчиненных.

Получалось плохо — гость даже к спинке стула не отодвинулся, продолжая сидеть ровно и прямо. Тут уже неудобство почувствовал сам Ферзен и предпочел позу скептика, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди.

— Документы, — невозмутимо качнул плечами Самойлов. — Но моим вы ведь не поверите, верно? Посоветую вам поинтересоваться учредителями фонда в иных источниках.

— Там я увижу вашу фамилию, смею думать?

— Владельцем будет фонд 'Наука — развитие'.— Отрицательно качнул тот головой. — А уже его владельцем — офшор на Кипре. Так что, даже обратись вы в полицию, мало чего добьетесь. А вот к вам уже будут вполне определенные вопросы, ведь принимать деньги от заграничного предприятия, пусть даже опосредованно...

— Вы смеете мне угрожать? — Прошипел ректор.

— Ни в коей мере, — поднял руки юноша, отмахиваясь от обвинения. — Я уже говорил: все, что я хочу — завершить обучение.

— Так шли бы к этому вашему Овсянову, век бы его не видеть! — Хлопнул он рукой по скатерти.

— Как оказалось, документы о присвоении диплома могут быть только с вашей подписью.

— И что будет, если я не подпишу? Вы станете шантажировать меня своим фондом?

— Александр Ефремович, слово даю — никакого шантажа. — Приложил Самойлов руку к груди. — Ни шантажа, ни денег, ни квартир, ни машин, каждая из которых в найме у фонда. Ведь это было так удобно — переложить налоги и ежемесячные платы на фонд.

— И вы говорите, не шантажист? — Иронично хмыкнул Ферзен, которого новость о лишении привычного жилья кольнула тоской даже через ярость и гнев на молодого наглеца.

— Всего лишь, мне больше незачем будет вас добровольно поддерживать. Все эти расходы, ремонты университетских корпусов, оплата самолета...

— Самолет — княжеский! — Ухватился ректор.

— Александр Ефремович, — укоризненно глянул на него взгляд необычных темно-синих глаз. — К чему слова? Самолет уже сегодня перестанет вас принимать. И не следует на меня смотреть столь гневно. Да, парад роскоши последних пяти лет завершится, но я же не забираю у вас ничего лично вашего, верно?

— Я ничего не подпишу, слышите?! — Заставив себя не думать о том, что станет с единовременно выкинутыми из домов преподавательскими семьями, и какой разразится скандал, произнес ректор. — Катитесь к черту со своим фондом!

— То есть, 'спасибо' за эти пять лет мне тоже не услышать, — вздохнул Максим Самойлов. — Не мое это — хорошие дела.

— Вы нас обманывали все эти годы!

— Меня бы кто так обманывал... Александр Ефремович, приношу извинения. Жаль, что разговор не задался. Признаюсь, совсем не хотел вас волновать и уж тем более, испытывать столь сильные эмоции. Вашей дочери вовсе не понравилось бы, случись что с вами. — Сложив бумаги обратно в папку, приподнялся парень из-за стола.

— Стоять! — Рявкнул Ферзен, стукнув кулаком по столу. — Что ты там сказал про мою дочь, щенок?!

Сейчас он был даже не главой вуза, а зверем куда страшнее — любящим родителем.

— Говорю, что Александра Ферзен моя знакомая. — Поднялся на него хмурый взгляд. — Не более того.

— Если с ней хоть что-то... — Пророкотал он, комкая скатерть в кулаке.

— Все у нее будет хорошо, — вновь прижал к полу его эмоции холодный тон. — Никто не тронет.

— Откуда ты ее знаешь? — Сглотнув комок из ярости и злости, ректор предпочел прислушаться к чутью и поумерить тон.

— Саша работает на моем канале. — Видимо, убедившись, что старик не сорвется на него с кулаками, Самойлов стукнул пару раз ребром папки о стол, выравнивая бумаги.

— Лжешь! Это канал князей Долгоруких!

— Долгорукого Игоря, угу, — вздохнул парень, с грустью взглянув на циферблат своих часов.

Ректор невольно повторил его движение — уже на три минуты больше, чем планировалось. А нервов выжгло — на целые месяцы.

— Только я не вру, но вам это будет проверить еще сложнее, — потер он задумчиво переносицу и повернулся к двери. — Спросите у дочери, ей вы наверняка поверите.

— Постойте, — не удержался Ферзен от оклика, стоило парню уверенно двинутся на выход. — А... Карьера Александры?

Он просто хотел услышать ответ, неважно какой. Пусть будет плохим, это уже не испортит день — но даст железное обоснование вернуть дочь обратно, прямо сейчас. Предварив звонком и обязательно — личным визитом. Отчего-то про владельца канала верилось. Хоть и быть такого не могло, что представитель славного рода Долгоруких на кого-то мог работать!... Вернее, Александр Ефремович раньше не встречал никого, кто соответствовал бы такой невообразимой начальственной должности.

— Пять лет счастья завершены. — Задержался юноша, с полной серьезностью посмотрев на него. — Я не собирался и не собираюсь забирать у вас ничего. Не стану возвращать обратно, как великую милость, и требовать за это платы. Всем вам придется жить дальше, с тем, что имеете, и с теми силами, что при вас.

— То есть... — заволновался ректор за дочь.

— Роли перестанут падать с неба, если говорить условно. — Пожал тот плечами. — Но все, что она заработает сама, своим талантом и трудом — никто не отнимет. Даю слово. Она способная, я вас уверяю. Лет через десять, вот увидите...

— Мы не могли бы вернуться к столу? — Дала трещину воля пожилого человека.

Десять лет — это много. Для юной звезды потом будет уже старость и четвертый десяток лет...

Поэтому сейчас, вернув Самойлова и вновь сев с ним за стол, Ферзен был готов подписать любую бумагу.

Но медлил, с тоской ощущая собственное бессилие над событиями, желая их хотя бы немного отдалить. Например, хотя бы соблюсти церемониал от начала до самого конца — принять его в вуз... Изобразить в своем воображении экзаменационные вопросы и ответы на них... Словом, совершить весь этот фарс для себя лично, чтобы утихомирить разболевшуюся совесть. Ведь есть же экстерн, верно? Для гениев... Этот был определенно гений, пусть талант его был предгрозовой тьмой, от которой хотелось сбежать или отвести от себя и близких в сторону.

— Итак, Самойлов Максим, — скрывая волнение, начал Александр Ефремович, перебрав папку с бумагами юноши и положив перед собой школьные аттестаты, характеристику и заявление на поступление. — Завершил школу номер сто пять. Оценки превосходные, — распахнул он красную книжку аттестата за одиннадцатый класс.

Уже — неплохо. Уже не придется мучать себя тем, что подписал диплом бездарности.

— Аттестат за девятый, для сравнения. Хм-м. 'Восемь' по русскому языку? — Невольно поднял ректор брови и посмотрел на Максима.

А тот — о удивление! — изволил проявить смущение!

— Это досадная техническая ошибка, — отвел юноша взгляд в сторону. — Вы понимаете, базы данных, электроника... Там должно было быть пять с плюсом.

— Плюс в аттестат не проставляется. — С некой веселостью отреагировал ректор на эмоции Самойлова.

Вернее — с облегчением от соответствия поведения гостя возрасту! Мальчишка, странный, опасный — но мальчишка! Человек!!!

— Кто ж знал? — Пробурчал тот и поднял ладони вверх. — Уверяю вас, просто недоразумение.

— Допустим, — хмыкнул Александр Ефремович и переложил документ с характеристикой наверх. — Так... 'Теперь это ваша проблема'. — Вновь взмыли брови вверх от удивления.

— Разрешите посмотреть? — Возмутился юноша и приподнялся на месте, довольно споро, судя по движению зрачков, читая текст вверх ногами. — Нет такого!

— Так вот же, если позволите. — Начал чтение ректор, указывая кончиком ручки на заглавные буквы предложений. — 'Терпелив и внимателен к учебе. Если требуется помощь другу — непременно окажет. Положительно показал себя в видах спорта... Ежегодно...'.

— Достаточно, — нахмурился Самойлов и откинулся на спинку стула. — А я им теплоход подарил...

— Не стал забирать? — Едко уточнил ректор.

— И это тоже. — Вздохнул юноша и махнул рукой на документы. — Ладно. Давайте сделаем так, чтобы эта проблема перестала быть вашей, — чуть грустно произнес он.

Александр Ефремович внимательно посмотрел на гостя по ту сторону стола. Пожалуй, у него были причины ненавидеть Самойлова. Определенно, находились поводы опасаться и избегать. Да и в целом, вся эта беседа, от ее начала до сей минуты — не имела в себе ни малейшей крупинки для того, чтобы испытывать к парню хоть малейшие положительные эмоции. Но было что-то в последней фразе, отчего Ферзен неожиданно для себя обнаружил сочувствие.

А еще — желание разобраться в некоторой нестыковке, в несоответствии размаха замысла, возраста гостя, ожидаемых дивидендов...

— Скажите, — замерев с ручкой над приказом о выдаче диплома, решился поинтересоваться Александр Ефремович. — Зачем вам это все? Все эти траты, манипуляции, — внимательно смотрел он на собеседника. — Неужели было не проще завершить заочно?

— Видите ли, — после некоторой задумчивой паузы, вздохнули с того края стола. — Есть у меня одна книжка... — Из укладки папки, самого ее низа, показался добротно прошитый кожаный переплет, размером в тетрадь.

Судя по характерным полоскам, внутри и была обычная тетрадь в клетку, отчего-то украшенная и защищённая столь дорого и надежно.

— Вернее, свод правил, — еще раз вздохнул юноша. — Свод, которого я обязан придерживаться, пока не завершу очное отделение имперского университета.

— Позвольте поинтересоваться, а кто составитель этого документа? — Осторожно задал вопрос Ферзен.

— Один человек, — сухо отозвался Самойлов.

Не отец, не дед... Ведь просто 'человеком' не назовешь родного... Странно и довольно сильно будоражит любопытство.

— Еще раз прошу прощения за назойливость, этот человек был вам важен?

— Он за меня как-то умер. Чудом остался жив. Вернее... Она.

К его удивлению, гость пошел на откровенность. А значит, он может задать еще один вопрос?..

— Смею полагать, она желала вам самого лучшего, вручая этот свод правил?

— Именно так.

— Как считаете, вот это условие по завершению очного отделения университета... Оно содержало в себе доброе пожелание?

— Безусловно, — автоматически вымолвил юноша.

— Можем ли мы сойтись на мысли, что в очном обучении, год за годом, от экзамена к экзамену, она видела для вас пользу?

— Допустим, — уже настороженно вымолвил Самойлов.

— Не ради корочки, а для самих знаний и процесса их получения, поставлены условия. — Подводил Ферзен его к мысли.

Правильной, единственно верной мысли, принятие истинности которой поможет и юноше и если повезет, то и ему...

— Вы не понимаете, я не успеваю. — Взорвался раздраженной эмоцией Самойлов. — У меня два контейнеровоза застряли на границе, фуры стоят под Орлом, а мороженое тает!

— Тогда вам точно следует получить нормальное высшее образование. — решительно постановил Ферзен.

— Но где я найду столько времени!

— Неужели у вас нет подчиненных? — удивился ректор.

— Есть, как и проблемы от их ведения дел. — Парень выложил на стол три простеньких кнопочных сотовых телефона, один из которых мерцал вызовом в беззвучном режиме. — Первый — это проблемы, которые требуют незамедлительного решения. Как вы видите, — демонстративно указал он на иллюминацию звонка. — Проблемы есть всегда.

— А второй телефон, простите за назойливость?

— Катастрофа.

Словно уловив внимание к себе, телефон вжикнул вибровызовом.

Впрочем, сам Самойлов позволил себе только досадливо поморщиться, но не стал бестактно прерывать беседу на вызов.

— Не будете отвечать? — С опаской посмотрел на аппарат ректор

— Сегодня это не моя катастрофа, — равнодушно отмахнулся юноша.

Любопытство подсказывало уточнить характер катастрофы и ее владельца, но Ферзен удержался.

— Третий телефон? — Поднял взгляд на гостя ректор.

— Семья. Редко тревожат, только когда действительно важно.

— Семья — это всегда важно, — веско отметил Александр Ефремович. — Что будет, если вы не снимете трубку?

— Убытки.

— Давно вы работаете на первые два телефона? — С сочувствием уточнил ректор.

— Я работаю на себя. — Отреагировали непониманием с того края стола.

— Тогда почему они не дают вам получить нормальное образование? Они перестанут платить вам деньги и вы помрете от голода?

Юноша, к удивлению ректора, не стал спорить, а просто задумчиво посмотрел на одинаковый пластик сотовых.

— Ваш фонд, все эти квартиры, машины и гонорары... Вы настолько дорого оценили пять лет свободы от университета. Я удивлен, что у вас не хватает средств заплатить за свою свободу от чужих ошибок.

— Это довольно дорогие ошибки, — поднял Самойлов взгляд.

— Но не смертельные, верно? Купите себе молодость и образование, юноша. Пусть финансовые потери будут тому платой, но взамен вы наверняка обретете знания, как их избежать в будущем и уберечь подчиненных.

— Наверное, вы правы, — подумав, гость взял в руки первый телефон и отключил его. — Если долго не отвечать, эти проблемы решаются сами собой. Не так хорошо, но решаются. — Будто уговаривал он себя.

— Вот видите! — Даже обрадованно всплеснул руками ректор.

— Образование нужно получить, — теперь Самойлов смотрел на свой 'свод правил'. -Если она этого хотела, то так будет правильно.

— Я рад, что мы вместе пришли к этому решению. — Довольно улыбнулся Александр Ефремович. — Только у меня к вам будет одна просьба. — Завершил он, стараясь не выдать дрожь в голосе.

— Если в моих силах, — кивнул парень.

— Поступайте куда угодно, но не в мой университет, — убрав улыбку, смотрел на него ректор. — Езжайте в Москву, мой вам совет. Там таких, как вы, много.

— Таких, как я? — Нейтрально уточнил юноша, вновь глядя равнодушным взглядом надвигающейся грозы.

Но ректора уже было не остановить.

— Вы чудовище, — Сбился он на гневную дрожь. — И я не хочу, чтобы такое чудовище училось в моих стенах, среди моих чистых и наивных учеников! Езжайте к таким же монстрам, как вы сам!!!

Напряжение в установившейся тишине ощущалось туго натянутым тросом, готовым разорваться. И горе тому, кто окажется рядом.

— Не был бы я, как вы говорите, чудовищем, стал бы кто со мной разговаривать, — устало провел Самойлов ладонями по лицу.

А Александр Ефремович ощутил, что может осторожно и тихонечко выдохнуть.

Вскоре дверь за гостем закрылась, оставив ректора с мыслями о том, что неплохо бы завершить рабочий день прямо сейчас. Накатить для успокоения нервов и прогуляться пешком до дома. Заслужил — хотя бы тем, что не дал совершиться тому, за что долгие годы грызла бы совесть... А дочка — получит блестящую карьеру, сама и честно. Ферзен так захотел, а Самойлов напоследок пообещал сломать ноги любому, кто захочет поставить ей подножку. Ну, тоже приятный компромисс между собственной честью и осознанием прагматичной реальности...

За окном немелодично зашумел двигатель Опеля, ушедшего на разворот. Следом за ним отъехала одна машина сопровождения. Вторая, отчего-то, не торопилась продолжать путь — напротив, из задней дверцы показался кряжистый человек в строгом пиджаке, застегнутом на белой рубашке без галстука. Он мельком оглянулся в сторону отбывших машин и тут же направился к двери кафетерия.

— Забыл что-то? — Вслух произнес ректор.

Огляделся — и действительно, один из телефонов Максима остался на столе. Но, при этом Ферзен отчетливо помнил, как все три телефона, фигурировавших в беседе, отправились обратно Самойлову в карман...

— Александр Ефремович? — Уточнил вошедший мужчина, стоя возле столика.

Был он основателен, собран и уверен в себе. Возрастом за пятый десяток лет — но судя по бицепсам, проступающим под складками рукавов, явно задержится в этом облике до семидесяти — восьмидесяти лет. Слегка полноватая фигура, правда, выдавала сидячую работу, явно составляющую большую часть рабочего дня в последние годы. Дополняли образ след перелома на носу, грубая кожа лица и слегка поломанные уши. Внешность борца, а если добавить осанку — то человека, имеющего определенное отношение ко службе. Только взгляд какой-то странный, блеклый, гуляющий будто — никак не удавалось его поймать. Будто смотрит через человека, чуть выше переносицы.

— Да, вот, — указал ректор подбородком на телефон у края стола и принялся выглядывать администратора.

Все же мысль о коньячке и завершении рабочего дня оформилась.

— Разрешите представиться, Борис Игнатьевич. Полковник имперской стражи, — достав из внутреннего кармана и махнув на мгновение раскрытым удостоверением, в котором почудилось слово 'генерал', с шумом отодвинул мужчина стул и сел напротив, сцепив руки в замок и положив их на стол. По телефону он лишь скользнул взглядом, проигнорировав. — Как полагаю, вы уже познакомились с нашим... опекаемым?

— Простите, что? — Не расслышал Ферзен, с удивлением вглядываясь в собеседника.

— Беспокоиться не о чем. Вы не первый, кого этот молодой человек запугивает и шантажирует, вынуждая нарушать закон. Нам приходится сопровождать этого негодяя, оберегая спокойствие честных граждан. Сейчас мы зафиксируем ваши показания, и он безусловно направится за решетку. — Вернув удостоверение обратно в пиджак, полковник демонстративно достал оттуда же крохотный диктофон и положил на стол.

— Да о чем вы вообще?!

— Вам совершенно незачем беспокоиться. — Успокаивающе поднял ладони Борис Игнатьевич. — Вы находились под давлением и являетесь свидетелем, а не соучастником. Особенно, пока сотрудничаете со следствием, — включил он прибор и чуть переместил его поближе к центру стола. — О чем вы с ним говорили?

— Я категорически не понимаю...

Громко прозвенела мелодия 'забытого' телефона, прерывая нервную беседу. Полковник выжидательно посмотрел на ректора, а ректор — на него, а затем растерянно на окно, будто Самойлов должен там обнаружиться. И только посмотрев на аппарат и заметив имя абонента, ректор взял его в руки. Звонил 'Ответьте, будьте так любезны'.

Подняв трубку и выслушав пару фраз, Ферзен протянул аппарат через стол.

— Тут вам хотят напомнить о том, что у вас осталось четыре дня.

Полковник заторможено принял трубку, приложил ее к уху. А затем смял хрупкий пластик могучей ладонью. Громко вздохнул и медленно выдохнул, откладывая обломки аппарата в сторону.

— Итак, Александр Ефремович, что этот человек от вас требовал?

— Ничего. — Сложил руки на груди ректор.

— Молчите... Все молчат. Вы понимаете, что этот... останется на свободе из-за вас? Мы бессильны без вашей помощи!

— Вся государственная машина, институт расследования и дознания? — Скептически приподнял бровь Ферзен.

— Вы представить не можете, какие у него покровители! — Поднял голос Борис Игнатьевич, но тут же перешел на куда более мягкий тон. — Но вы под защитой государя, вам незачем бояться. — Вкрадчиво увещевал полковник и продолжил после многозначительной паузы, демонстративно выключив диктофон. — Просто скажите, что он замыслил на этот раз?

— Я скажу, что Максим будет делать, — ответил Александр Ефремович, глядя в вспыхнувшие злорадством и радостью глаза.

Может быть, Самойлов был чудовищем.

— Он будет учиться, — с железной уверенностью продолжил ректор.

Но, пожалуй, это было самое правильное чудовище в мире.

Глава 2

Клацнула крышка телефона, выщелкнулся аккумулятор, а вслед за ним — сим-карта. Небольшой ящик, до того зафиксированный под автомобильным креслом, проглотил останки телефона, сыто щелкнув плотной пластиковой крышкой с двумя клавишами и таймером на ней. Включить на пару минут, и все электронное с гарантией обратится бесполезным куском кремния.

— Где-нибудь возле урны притормози, — бросил я взгляд в сторону водительского сидения.

— А где 'пожалуйста'? — буркнула сестра, демонстративно вздохнув на эдакую бестактность.

— Пожалуйста, — терпеливо произнес, развернувшись к багажнику и подтягивая габаритный пакет с угловатыми ящиками внутри.

Движение, и в руках коробка с новым телефоном, абсолютно таким же, как и прежние. Только партия разная, как и город приобретения. Обычный кнопочный, дешевый, надежный, с солидной батареей, которую мы сейчас установим, сняв изоляционные наклейки с клемм. Сим-карта там же, в коробке — оформлена на мелкую фирму-однодневку где-то во Владивостоке. Но тариф международный и предоплаченный, так что никого это не волнует.

Осталось отбить смс на короткий номер, добавив пару дополнительных цифр вместе с кодовым словом, и телефон вновь подключен к информационной системе.

— Система Проблем и Катастроф, — невольно вырвалось, стоило экрану засветиться входящим вызовом.

— Школу вспоминаешь? — Отозвалась Тоня, с серьезной моськой выруливая на соседнюю полосу.

Половину дороги заняла дорожная бригада, занятая крайне важным делом — превращением круглых дыр на асфальте в квадратные.

— Вспоминал десятком минут раньше. Хочешь посмотреть, как теплоход тонет?

— Не особо. У нас поход перед первым сентября на нем. — Мельком глянул на меня встревоженный взгляд через центральное зеркало. — Что-то не так?

— Характеристику испортили, — пожаловался сестре. — И что я им сделал?.. Эй, что за тишина? Где родственная поддержка? — Возмутился я, когда пауза затянулась.

— Вспоминала, что ты им сделал.

— Но хороших дел...

— Тихо! Я еще не все вспомнила! — Шикнула она.

— В следующий раз с Катей поеду, — строго постановил, налагая санкции на Тоню в пользу сестры.

Им, близнецам, по тринадцать, и водить без присмотра старших не положено. Раньше уговаривали отца сесть за руль, а как я получил права, то стали категорично требовать от меня того же. Иногда отказаться не удавалось, потому что в обмен предлагались вовсе немыслимые ценности — вроде мытья посуды на месяц вперед или выгула Брунгильды в пятом часу утра.

С собакой бегать нравилось, но делать это одновременно с деловыми разговорами, на ходу — означало высокий шанс испугать собаку грозным тоном и мчаться потом за ней под тридцать километров в час, пытаясь успокоить. А потом успокаивать тех, у кого прихватило сердце от вида несущегося им навстречу четырехлапого монстра. Брунгильда — собака габаритная. Где-то даже волшебная, если учесть съеденное еще щенком кольцо Силы, которое извлекли только через год, когда игривая Бруня принесла в зубах задний бампер от убегавшей машины, и папа заподозрил что-то неладное. Бегать за бамперами отучили, но мчаться на выгуле — есть суть собачьей природы, и участковому, со всеми его жалобами, по сей день приходится довольствоваться этим фактом.

— Мой брат не станет манипулировать любовью к вождению! Мой брат — самый лучший на земле! — Попыхтев от возмущения, выдала Тоня, вполне разумно пытаясь замириться.

— Вот.

— И не важно, что он взорвал школу! Он все равно для нас пример!

— Это было давно и неправда. И я извинился. И так делать не хорошо, — буркнул, скармливая второй использованный телефон системе очистки.

В современном мире, со всей его техникой и системами контроля, крайне вредно звонить из заведомо известного противнику места. После такого полезно менять телефоны и номера, иначе в любых последующих разговорах будет как минимум три участника.

А насчет школы — всего лишь вскрыл перекрытие, добираясь до сервера со школьными отметками. Ну, переборщил немного, но стена ведь не несущая. Тем более, все потом аккуратно зашпатлевал обратно, а свидетелей ночному происшествию не было. В общем, если бы не 'восемь' по русскому, образовавшегося из-за ошибочной прибавки 'пяти с плюсом' к 'тройке', никто бы и не догадался.

Машина вильнула к тротуару на остановке, притормозив так, чтобы остатки телефонов можно было выбросить метким броском в корзину с мусором, и резко дернула с места, под визг шин вклинившись во вторую полосу.

Разумно удержался от комментария вождению, спасая язык. Глянул назад — один из джипов тут же прижался к остановке, на пару секунд опередив молодого человека в шортах и майке, первым разглядевшего ценный хлам. А вот второй джип, уже догнавший нас в медлительном потоке, продолжил преследование. Один, конечно, не два, но сбросить такой хвост у Тони наглости вождения не хватит. Так что пусть себе ползет следом. Скоро эта проблема решится сама собой. Через четыре дня, если быть точным.

— Что у нас сегодня по графику? — Перевел я разговор.

— Тебя бросает девушка.

— Отлично, — откинулся я на кресло машины, с некоторой обескураженностью постучав пальцами по коже сидения. — Информация достоверная?

— Мы, между прочим, не просто так 'А' класс! А — аналитика! — Важно заключила сестра.

— Ну, вы только восьмой, — усомнился я.

— Тебе ее финальную речь дать почитать? Гарантирую совпадение на восемьдесят процентов! Спорим? — Азартно повернулась Тоня.

— На дорогу смотри.

— Ой, — пискнула она, оттормаживаясь перед безликим микроавтобусом мелкой фирмочки по ремонту сельхозтехники.

А потом и вовсе вдавила педаль тормоза, когда машина впереди встала. Резко прозвучал клаксон нашего авто под неодобрительные слова Тони.

— Чтобы такого я от тебя не слышал. Дома язык с мылом помоешь. — Одернул сестру, и на всякий отцепил свой ремень безопасности.

— Но... — заканючила она.

— Кольца активируй сейчас же. — Оборвал я, заметив, как распахнулась откатная дверь фургончика.

Капризы кончились моментально, а от Тони по салону повеяло волной Силы, еще не оформившейся в видимую форму защитных щитов, но уже готовую принять любой удар.

— Отбой, — выдохнул я напряжение, стоило разглядеть парня, вышагнувшего на асфальт.

Как-то неправильно на него лето действует. Солнышко, витамин 'Д' — это я понимаю, но если сравнить нынешнего Артема Шуйского с тем щуплым пареньком, которым он был в первый день нашей встречи, выходило, что распирает его раза в полтора за год. В общем, если быть объективным, Артем не вышагнул из минивэна, а выкарабкался из него. Стянул с себя.

А затем жизнерадостным прямоугольным объектом, два метра диагональю, зашагал к нашей машине, распугивая машины со второй полосы.

Был он одет в пеструю майку, будто сшитую из государственного флага какой-то африканской республики, снятого собственноручно с флагштока перед тамошним правительством. Две разросшиеся пальмы ног прикрывали белоснежные шорты, а сандалии казались разорванными внутренним давлением кедами. Ну и, конечно же — улыбка, искренняя и чистая, чтобы горожане от такой харизмы не стали разбегаться в разные стороны.

— Превед, медвед.

— Привет, — спотыкнулся он заготовленной фразой и наклонился к окошку. — Ты почему трубку не берешь?

— Здравствуйте, — ангелочком пропела Тоня.

— Привет! — Отреагировал на нее Артем, ослепив отраженным от зубов солнечным светом. — У тебя сегодня крутой водитель, а?

— Ага. Правила соблюдает, посередине дороги не встает.

— Слушай, мы тебя еле в городе отыскали, — с укоризной отреагировал он. — Всех постовых подняли, чуть ли не план перехват. А у тебя вон, телефон вызовом мерцает. Почему не отвечаешь?

— Я тебя в последний раз видел два года назад, — Повернулся я по направлению движения машины и добавил холодно. — И ты был очень занят для меня.

— Максим! — Жалобно простонала крыша Опеля от возмущенного движения руки Артема. — Дался тебе этот момент!

— Это был очень важный хоккейный матч, и ты должен был стоять на воротах!

— Да я в эти ворота еле залазил!

— Ты был идеален для этой миссии, — согласно кивнул я. — Без тебя, мы чуть не проиграли.

— Так, стоп! — Поднял он руки. — Но не проиграли ведь, верно?

— Да, без тебя.

— Так в чем дело?!

— Вы тоже справитесь без меня.

— Да там твой родственник в аэропорт приехал! — Воскликнул Артем, теряя терпение. — Рухнул с неба на взлетку без разрешения, попробуй его выкинь теперь, 'виртуоза' чернобородого! У нас аврал, эвакуация! Сорок рейсов возвращены, две тысячи человек кое-как устроили по всем гостиницам!!!

Мимо, объезжая нас, пытались прислушиваться к экспрессивной речи другие водители, но неведомо откуда взявшийся регулировщик быстро оживил движение. Даже двух наших попутчиков на джипах тоже прогнали вперед.

— Грустно вам. — Покачал я головой.

— Да он тебя требует, Максим! Тре-бу-ет! У меня в княжестве!!! — Чуть ли не рычал Артем, от гнева сжав ладони в кулаки.

— Совсем грустно. Сочувствую.

— Да есть в тебе хоть капля понимания?! — Посмотрел он хмуро, вновь кладя лапищу свою на крышу машины. Сталь ощутимо прогнулась, но убирать руку он не стал.

Я бы, наверное, предложил ему присесть, если бы хотел. Но так — была дружба, а стало 'я занят' и 'я очень сильно занят', быстро сменившееся в 'Артема нет' голосом камердинера. Отец говорил что-то про его статус, а по мне так — статус друга, он всегда выше.

— А ты мне прикажи? — Холодно предложил я ему.

Вообще, может. На его земле живем, хоть и присягу не давали. Под его защитой стоит дом. Правда, я спас ему жизнь, но за это они уже откупились парой построек и княжеским самолетом с бесконечным топливом.

— Ты сам-то как? — После паузы и досадливого закусывания губы, обратился он.

— С универом не получилось. На работе проблемы. Девушка бросает. Тонь, точно бросает?

— Ага.

— Вот. Как выпускной? — Не дал я ему время проявить эмоции.

— Да там, — махнул он рукой, глядя на дорогу. — В лес пошли, до родников. Все клещей наловили — слезы, сопли, истерика, предсмертные признания в любви. Никакой водки не надо, полный комплект. Вообще по лесу ходить не умеют. А у вас?

— Ресторан хотели нанять, так в последний час решили на теплоходе. Удачно вышло, на первом этаже здания в тот вечер сберкассу грабили, в зале людей постреляли.

— Да, слышал. Ищут гадов, обязательно найдут.

Я чуть наклонился вперед, выглядывая черные джипы. Недалеко, возле магазинной парковки перед поворотом стоят.

— Остается пожелать удачи.

— С университетом помочь? — Искренне, как показалось, спросил Артем.

— Нет, в Москву поеду. Три дня, чтобы документы подать. Успеваю.

— А может и правильно, — согласился он. — Я бы, веришь, сам махнул. От этого всего, — указал он на город. — Хотя бы лет на пять.

— Сложно это, дорого. — Посочувствовал уже искренне.

Ведь его бизнес — размером в княжество. И тут даже не две тревожные трубки вводить надо, а даже не знаю, как и быть.

— Но у тебя же получилось? — Неожиданно произнес Артем.

— У меня в аэропорту не сидит непонятно кто.

— Ой, не трави душу. Ладно, не бери в голову. Разберемся, — вздохнул он. — Извини, что попытался тебя в это дело притянуть. Я ведь понимаю...

Для Артема вовсе не секрет, что у меня есть только одни родственники — те, что живут в моем доме. Иные, кто считают меня своим вне моей воли, мне чужие. И мне все равно, что они там хотят.

Но, откровенно говоря, любопытно, для чего нужно делать из нашей встречи шоу на всю страну. Даже настолько любопытно, что...

— Артем.

— А? — Повернулся к нам уже отошедший к своей машине парень.

Мелькнула на секунду надежда. А может — просто вера в меня.

— Заеду в аэропорт на пару минут.

— Спасибо!

— А вы не могли бы этих дяденек не пускать за нами? — Похлопала ресницами Тоня, указывая Артему на джипы.

— Это кто? — Сурово вопросил Артем, прицениваясь к объектам. — Обижают? Хамят?

— Трогать не надо. — Пресек я самодеятельность сестры. — Люди на службе, документы в порядке.

— Как они появились, Максим дельфинов к Шуваловым отправил, — все же поделилась горестью сестра. — В школу через секретный ход ходим.

— Максим? — Внимательно посмотрел на меня Шуйский.

— Это не проблема, — успокоил я его. — Верь мне.

— Допустим, — осторожно кивнул он.

— Удачи, — попрощался я, велев Тоне выруливать за город, к аэропорту.

— Мы закроем дороги всем, кроме вас, — наклонился напоследок к окошку Артем и шагнул вбок, занимая для нас вторую полосу.

Вышло очень удобно. По эффективности регулирования движения, пожалуй, я бы поставил его в рейтинге на первое место, прямо перед бетонным блоком. Потому что если кто-то в бетонный блок врежется, тот не даст сдачи.

— Максим, — тихо спросила сестра, когда мы проехали парковку магазина, и черные внедорожники снова пристроились за нами. — А все-таки кто это?

— Это те, кто уже упал, но отчаянно пытается вылезти из закрытой банки.

Глава 3

Громада международного терминала застыла на конце длинной дороги, будто не приближаясь, не смотря на мелькавшие по сторонам столбики километровых отметок. Вокруг — скошенное поле травы, редкие ленты высоких деревьев, останавливающих разогнавшийся ветер. На трассе никого, кроме нас — преследователей остановил блокпост на повороте. Те, как я успел заметить, пытались отмахнуться от постовых красными корочками, но вместо этого дорогу им заградил БТР охранения, встав на все три полосы движения к аэропорту, а документы унесли на проверку. Ничего незаконного, в самом деле — свяжутся с отделением внутренней стражи в княжестве, проверят, извинятся и, козырнув, пожелают счастливого пути. Но к этому времени мы вернемся.

Тоня выжимала максимум из машины, уронив стрелку спидометра вправо, но скорость ощущалась так себе. Наверное, если открыть окна, то ворвавшийся ветер подсказал бы, каково это — под две сотни километров в час, однако я запретил. Да и погода изрядно испортилась, собираясь грозовыми тучами над головой.

— Снижай скорость, — попросил я, заметив первую каплю дождя, тонкой полоской разлетевшегося по дверному стеклу.

Машина послушно сбросила газ. И, будто дождавшись этого, силуэт аэропорта скачком стал ближе. Много стали и зеркального стекла, ныне тусклого из-за нависавших над ним темных облаков. Силуэты самолетов, крошечных на фоне терминала, пустые прямоугольники гостевых парковок, алые капли пожарных машин и скорых. Некоторое скопление автомобилей у самого входа, заехавших по бордюру прямо к стеклянным дверям.

— Нам к ним? — скорее утверждая, произнесла Тоня, глянув на меня в центральное зеркало.

Подтвердил ей коротким кивком, бросив взгляд на 'рабочий' телефон, выключенный после недавнего разговора. Сложно удержаться и не включить, вновь встав в центр всех решений и ответственности. Тут даже не работа, не бесстрастные цифры, отсчитывающие прибыли и убытки на расчетных счетах, а ощущение заботы за выстроенное самим собой. Наверное, с некоторых пор действительно избыточное. Справятся, выдержат, пойдут дальше и шагнут на новую высоту, иначе какой из меня руководитель, если бы все дышало только одновременно со мной, думало только моими мыслями. Надеюсь, через пять лет мне достанется гордость за них, а не сожаление, что выбрал не тех и поставил не на то. Уверен, что будет только гордость.

Кризисный телефон тоже молчит, Шуйские уже в курсе. Артем, конечно, не хозяин тут всему — над ним есть отец. Но решают и думают они семьей, высказывая свой гнев и свое 'я' за всех вместе. Если позволить себе немного гордыни, вполне может получиться, что именно из-за меня Артем упросил отца не вышвыривать нежданного гостя, всякий раз пытаясь ко мне дозвониться. Просто потому, что тот приехал ко мне.

А они могут вышвырнуть кого угодно, скорее, даже должны были так сделать для поддержания своего статуса и чести. Не смотря на то, что в результате этого скорее всего придется отстраивать новый терминал. 'Виртуоз' стихии огня — это очень много разлитого солнца по бетону взлетных полос, по этажам терминала, по его крыше и в воздухе вокруг. Солнца, что не радует мягким теплом и бежевым светом, но плавит до черной пыли. Эту стихию практикует Амир, названный брат моего биологического отца. Других чернобородых виртуозов я среди той семьи не помню. Разве что дед решит сменить облик, как он это умеет... Но тогда Шуйским действительно лучше договариваться.

Так получилось, что своего отца я не знаю вообще, а деда — единственного, с кем из рода знаком лично — впервые встретил четыре года назад, когда тот устроился в нашу семью преподавателем, под чужим именем и личиной. Невысокий старик с умными глазами и располагающей улыбкой, бороздами импозантных морщин на лбу и длинными пальцами пианиста, он представлял собой образец честности и профессионализма, компетентности и еще десятка восхваляющих слов, благодаря соответствию которым ему передали заботу о доме (вместе с повышением оклада) и стали пускать за общий стол, внимательно прислушиваясь к советам.

После ряда важных событий в моей жизни, я выяснил, что мое желание называть его дедом совпадает с реальностью, данной от рождения. То, что он может быть частью довольно известной фамилии, не тревожило — ведь в цепочке родства той семьи больше тысячи человек, и она точно не обеднеет, если дед станет частью нашей.

Узнал же я, кто он на самом деле, тремя месяцами позже, после его стремительного отъезда 'по делам'. Узнал из новостной передачи.

Надо сказать, деду очень шел строгий костюм с серебряным шитьем, мрачным алым гербом у сердца и тяжелой золотой цепью поверх груди. Пожать руку старому князю Юсупову, 'вернувшемуся из долгого путешествия', выстроилась целая очередь из желающих, умудряясь даже при солидном росте заглядывать снизу вверх в глаза не самому высокому человеку, в поисках его внимания и милости. А говорили, что он погиб давным-давно...

Передачу в нашем доме смотрел не я один.

Этим же вечером, все его вещи в доме были собраны отцом и высланы в ближайшее представительство Юсуповых, вместе с запиской о расторжении контракта, тщательно подсчитанной суммой полагающихся отступных и требованием никогда более не появляться на пороге нашего дома.

Моя нынешняя семья стала таковой пять лет назад. Хорошая семья из папы Михаила, отличного мастера-ювелира и великого сердца человека; веселых и никогда не унывающих сестер-близняшек Тони и Кати, начинающих аналитиков и автокаскадеров; самого лучшего на свете брата Федора, настоящего и будущего гения артефакторики. Одновременно с этим, моя семья очень скромна и вовсе не требует от мира чего-то особенного. Счастье для них — просто в том, чтобы не падали с неба снаряды, а соседние дома не горели в огне. Нет семьи более жизнерадостной и веселой, чем мои новые родичи в последние пять лет.

Пять лет и два месяца назад, те снаряды, которых боится Федор, которые снятся по ночам сестрам и что разрушили старый дом отца, посылались по слову князей Юсуповых.

Только вот в те времена 'могиле' деда уже было с два десятка лет, и никакие новостные издания, даже самые желтые, не сомневались в его смерти от старости. Выходит, не было его вины в той войне? Семья считала иначе, а я теперь — часть семьи.

Следующим днем, дед стоял у калитки за воротами, не замечая льющегося с небес дождя и заходящейся громом грозы. В том же самом костюме виденном по телевидению, перед черным лимузином, с распахнутой задней дверцей, он требовал от отца меня. Было не похоже, что просто поговорить.

Папа Михаил тоже стоял под дождем, по нашу сторону забора, и чуть наклонив голову, звучно поцокивал тяжелыми зачарованными перстнями на пальцах рук. Он уже успел ему отказать.

Между ними, на металле ограды, был охранный знак княжества Шуйских — в знак того, что никто не смеет угрожать этому дому без гнева хозяина окрестных земель. За спиной отца, над дверью, тускло смотрелась охранная калита Древичей — символ защиты дома могучим и закрытым воинским объединением. Для кого-то иного — достойные знаки судьбы, чтобы развернуться и молча уйти. Но дед не из их числа.

— Уходи. — для этого слова мне все же пришлось выйти из дома к нему на встречу.

Дождь быстро пропитал рубашку и брюки, растрепал прическу и закапал с подбородка. Я стоял рядом с отцом, глядя на обретенного было, но навсегда потерянного деда.

— Пойдем со мной, — надавил Юсупов голосом и протянул ко мне руку. — Я отведу тебя к отцу, матери и сестре.

Я отрицательно повел головой. Потому что семья — она тут. Даже дед — и тот мог бы стать настоящим дедом, принятым в семью. Но для этого ему не следовало возвращать старую фамилию.

Небеса вспыхнули сетками молний и взревели громом гнева человека, стоящего напротив.

— Тогда я заберу тебя сам. — Принял он решение и шагнул вперед.

Второй шаг он сделал по ярко освещенной солнцем траве. Даже шагнул третий, до того, как остановиться и недоуменно посмотреть в небеса над собой.

Там, где быстро расходились в стороны грозовые тучи, ведомые моей волей.

— Навсегда уходи, — отвернулся я от него и, бережно взяв отца за руку выше запястья, повел его обратно домой.

Когда мы дошли до калитки, позади хлопнула дверь лимузина, а шелест колес обозначил разворот машины.

Пять лет с тех пор прошло. Забыл ли дед про меня? Как видите, вспоминает иногда.

Авто лихо забралось на бордюр и подкатило ко главному входу. К машине тут же метнулся мужчина лет тридцати, с видом озабоченным и обрадованным, будто все его проблемы сейчас же будут решены. На его белой рубашке красовался бейджик с эмблемой аэропорта и неопределенной должностью 'Старший супервизор' чуть ниже имени 'Семен'.

Дверь 'опеля' с моей стороны попытались вежливо открыть и недоуменно посмотрели через окно, когда это не получилось.

— Медведь, блин, — проворчал я, тоже предприняв попытку распахнуть створку.

Заклинило, и тут явно замешана тяжелая рука моего товарища. Пришлось выбираться с другой стороны и смотреть на ненатурально-счастливую улыбку встречающего, в глазах которого уже было некое сомнение. Потому что спасение редко приезжает на потрепанном Опеле.

— Максим Михайлович? Очень рад, — заключил он мою ладонь в две своих и энергично пожал. — 'Гость' на втором этаже терминала, я вас лично провожу до эскалатора. — Открыл он дверь и ожидаючи посмотрел на меня.

Я же не торопился и внимательно осмотрел лица всех 'встречающих' со стороны Шуйских, заглянул в окна их машин и неспешным шагом вернулся обратно. Никого из главных семей рода. Свита Артема, все до единого — охранение, консультанты, солдаты.

Остановился напротив Семена и приподнял бровь, ожидая комментариев.

Тот изрядно занервничал и упустил дверь в терминал, тут же распахнув ее вновь.

— Они же не внутри, верно? — и речь тут совсем не о гостях.

— До прибытия Старших рода сорок минут, — посмотрел он нервно на наручные часы.

— Значит, не будем медлить, — вздохнул я и обернулся к нашей машине. — Тоня, езжай-ка ты обратно, — посмотрел я на иссиня-черное небо над головой, в которое успела превратиться непогода с легким дождем.

— Что-то не так? — Тревожно спросила она, заводя-таки мотор.

— Все будет нормально. — С улыбкой попрощался я и зашагал внутрь терминала.

Перед Артемом надо будет извиниться. Может, даже ящик меда заказать, или что там ему нравится. Через сорок минут тут будет война — и будет она вне зависимости от того, есть я тут или нет. Потому что так правильно, когда на твою землю приходит чужак и не подчиняется твоим законам. Тут не до денег и возможного ущерба.

Но шанс поговорить друг мне подарил. Звонил, уговаривал, нашел в городе и приехал ко мне сам. Нужен ли он мне, этот шанс? С моего места не очевидно, но рядом с троном Шуйских вид гораздо лучше.

Путь шел через гигантские залы, пустые и обесточенные. Кое-где остались чьи-то рюкзаки, нелепо замерли посередине зала тележки. Эскалаторы стоят, смотрят табло черными прямоугольниками со стен. Только аварийные выходы подсвечены тусклым красным светом автономных батареек.

— Нам налево, — обернулся на меня Семен и заспешил вдоль зеленой полосы на полу.

Поддавшись моменту, перешел на легкий бег, а сопровождающий будто того и ждал, тут же рванул еще быстрее. Необъятные пространства терминала уместились в десяток минут, а время до конца света в отдельно взятом месте уменьшилось на четверть.

— Вы уж как-нибудь... — Пытаясь отдышаться и с тревогой глядя внутрь второго этажа, замер Семен на вершине эскалатора. — Поговорите, а?

Речь, понятно, не о встрече и обмене слов.

Мне от Артема — шанс что-то услышать. Ему от меня — наверное — сохранение аэропорта и уважение от семьи за это. Только Артем рискует гораздо больше, потому как шансов на мирное решение не слишком-то и много. Для этого нужно, чтобы извинялись Юсуповы, а они это делать давно разучились. Но свое я наверняка получу или услышу.

— Поговорим, — согласно кивнул. — Попробуем.

Дальше я пошел один, выглядывая в секторах кресел нежданных гостей. Нашел, минут через пять — на диванчике возле окна, лицом к свету.

Одинокая фигура восточной внешности в белоснежном европейском костюме и контрастирующей черной бородой, с декоративной тросточкой светлого металла. Все-таки, не дед.

Мельком оценил вид из окна — беготня по терминалу вывела нас на место над самим входом. Как на ладони видна магистраль до аэропорта, с замершим вдали 'Опелем'. Если приглядеться, где-то там точка блокпоста — и именно оттуда к аэропорту приедут хозяева этих земель, вершить закон и сравнивать тут все с землей.

— Я пришел, — вместо приветствия обозначил себя, встав поодаль и чуть сбоку от Амира, не загораживая ему вид.

Поговаривают, страшный человек, знающий любовь и милосердие только к своей семье. Но выглядит вполне обычно, лицо не хранит жутких шрамов, а руки, что на трости, чисты и ухожены. Впрочем, если есть знакомый Целитель, то внешний вид зависит только от настроения.

— Твой дед сказал передать тебе это, — неспешно запустил он руку во внутренний карман и достал плотный конверт с чем-то объемным внутри. — Кем бы ты себя не считал.

Чтобы забрать, шагнул ближе. А затем и вовсе присел рядом, с интересом просматривая документы, оказавшиеся внутри.

— Самойлов Максим, — открыл я чуть потрепанный паспорт, лежавший сверху. — Из мастеровых...

— Хочешь называться Самойловым — твой выбор. Называться простолюдином — тоже. — Оценил мою реакцию Амир, чуть скосив на меня взгляд. — Но родился ты у нас, в нашем княжестве, и так будет записано в твоем документе. — Постановил он мощным, хорошо поставленным голосом без намека на акцент.

— Тут написано, день рождение — сегодня? — Поднял я удивленный взгляд.

— Это правда.

— Но — девятнадцать дет? — Усомнился я.

Совсем недавно праздновали семнадцать.

— Неправда, — согласился Амир. — Тебе семнадцать. Но эта неправда защитит твою мать и сестру. Тебе ведь все равно, верно?

— Как им — на меня.

— Некрасиво, — укорил он. — Не нужно так думать о семье.

— Я где-то не прав?

— Твоя сестра заботится о тебе. — Вздохнул он. — С самого детства. Ты не знаешь этого, но в том твое счастье.

— Никогда ее не видел. — с равнодушием, слегка припорошенным любопытством, произнес я.

— Не старался. — Пристукнул он тростью о пол. — Дед к нему едет, он его с порога гонит...

— А мама? — Проигнорировал я ворчание.

— Виктория Павловна работает у вас? — Спросил он неожиданно.

— Английский вела до прошлого года. — Припомнил я автоматически знакомое имя.

— Вот. — Буднично постановил он.

А у меня холодная волна, прокатившаяся по телу, сменилась жаром, а затем недоверием и надеждой, в которой было намешано столько всего...

— Она? — Робко уточнил я.

Самая любимая учительница, так добро и с любовью улыбающаяся классу... Или только мне?

Не заметил, как кусаю губы и верчусь тревожно, не зная куда деть руки. Из эмоций — желание бежать в город. Да, она уже уехала, год назад, но остались фото в фойе школы. Память — крепка, но вдруг выветрилась хотя бы малость?

— Она. Не думай о семье плохо, — усмехнулся Амир. — Знаю, ты считаешь, твоя семья — тут. Это правда, но только часть ее. Теперь у тебя две семьи.

— Как я могу защитить мать и сестру? — Собрался я, обуздав эмоции. — Что им угрожает?

— Главная угроза — это ты. — Повернулся ко мне дальний родич. — Нельзя, чтобы вас считали родней. Опасно для них. Но ты — наш, и это тоже важно.

— Но, зачем тогда, — посмотрел я на документы, в которых не было намека на происхождение.

Даже город, улица и дом с квартирой — и те обыденные, просто находятся в княжестве Юсуповых.

— Самолеты, завернутые домой. Тысячи людей, которые не могут вылететь и прилететь. Не все из них, но самые важные и влиятельные спросят — почему? Что задержало и нарушило их планы, кто повинен? Те, кто обладают деньгами, узнают обо мне. Те, кто обладают властью и умом, об этой встрече. Узнают о тебе, а этого достаточно. — Внимательно смотрел на меня Амир. — Род признает тебя, Максим. Таким, какой ты есть. Сыном своего отца, но увы — не матери. Братом сводных братьев, но без родной сестры. Называйся Самойловым, но Юсуповым ты от этого быть не перестанешь.

Под паспортом — свидетельство о рождении... Затем медкарта — тоненькая, сложенная пополам, но подлинная. Всего три документа, считая паспорт. Но главное — подлинный день рождения. И знание, какие фотографии следует поднять, чтобы увидеть маму снова, запомнить ее облик, даже если она переоденется, восстановить в памяти походку и тембр голоса, если ее поведут к Целителю... и искать.

— Это о хорошем, — вздохнул он и вновь посмотрел вперед, в окно.

— Я слушаю? — Подобрался я.

— Вне зависимости, примешь ты эти документы или оставишь их здесь. — Начал он и замер на длинную паузу. — Кое-что будет с тобой всю жизнь. Ответственность за то, кто ты есть. Ответственность за то, кем станут твои дети. Потому что ты — наша кровь, и дети твои — будут нам родичами.

Я промолчал, давая ему досказать свою мысль.

— Выбирай свой путь сам, — поднял он примирительно руку. — Но выбирая пару, наше одобрение ты получить обязан. — Жестко завершил он. — Наш род — река, и нечего пачкать ее воды...

— Амир, — сухо прервал я его, уловив недобрый намек.

Одновременно, гроза над аэропортом произнесла его имя двумя раскатами грома.

— Елена Белевская тебе не подходит, — продолжил он тем же тоном. — Прими это и постарайся больше не ошибаться.

— Вы посмели?! — Потонули гневные слова в грохоте расшалившейся стихии, припомнив слова сестры и сопоставив.

— Это был ее выбор, — посмотрел он на меня равнодушно и переложил серую папку с места слева от себя мне на колени. — Читай, пока есть время.

Привстал он с места и посмотрел вперед, на шоссе, где показались пока еле видимые точки машин.

Я меланхолично полистал бумаги досье со знакомой фотографией на первой странице в углу, ловя текст целиком, не вчитываясь, но выделяя самое главное. Всего шесть листов крупным шрифтом. Немного, познавательно.

— Не надо считать сокровищем мира то, что можно купить. — Болезненно донеслось до сознания, а затем холодный тон сменился состраданием. — Больно?

— Нет, — ощутил я внутри себя холод и сотни образов и картин общей с ней памяти, выцветающие пустотой.

— Это хорошо, — одобрил он. — Может, выйдет из тебя толк. Было бы неплохо. А то смотри, на чем ездишь, — презрительно хмыкнул он. — Даже дверь не открывается. Водителя нет, свиты нет, все деньги призовые потерял, как воду в песок пролил. Твоя сестра — изумруд, сапфир по сравнению с тобой, недостойным!

— Всего доброго, — мельком глянул я на него, забирая папку по Елене и новые документы.

Первое — потому что личное. Второе — потому что это поможет матери. С сестрой я не знаком, но похвала родни в ее адрес настораживает.

— Такси лучше заказывать из города. Тут дорого, — напоследок махнул я рукой и направился на выход из терминала.

А скептический взгляд Амира проигнорировал. Не нравятся ему деньги, пролитые в песок Каймановых, Сейшельских островов и Кипра — его дело. А то, как выглядеть и жить, не совсем от меня зависит.

Давит на плечи кодекс правил. Правило о том, что машина должна быть скромна и неброско выглядеть. Правило о том, что нельзя превышать скорость, разговаривать за рулем, ездить без ремня безопасности... Правила общения с другими людьми... Правила о ведении бизнеса... Много правил, которые я обещал и буду соблюдать.

Как и правило не захватывать мир до получения высшего образования. Но эти пять лет мы и мир как-нибудь перетерпим.

***

— Господин? — Обратился к Амиру вышедший из глубины зала слуга, со взволнованным видом прижимая к себе трубку спутникового телефона. — В самолете вся электроника выгорела! Не можем взлетать!

Тот скривился, будто лимон разжевал.

— Характер отвратительный, как у деда. Что Шуйские?

В данный момент кавалькада автомобилей с гербовыми номерами княжества замерла на середине дистанции до терминала, остановившись около Опеля, уже забравшего своего владельца.

— Молчат, — недоуменно повел он плечами.

Конфликт, в общем-то, Юсуповым был не нужен, так что в последний момент было передано предложение разойтись мирно. То есть, Юсуповым — воздушный коридор, Шуйским — целый аэропорт и символические подарки. Хорошее решение проблемы с сохранением лица всех сторон, на которое уже давно должно было поступить согласие.

Между тем, вся кавалькада машин резко повернула обратно в город.

— Не понял? — Изумился Амир, подойдя к окну.

— Господин, тут вас к телефону, — с несколько обескураженным видом вновь подошел слуга.

— Наконец-то. — Хмыкнул он, принимая трубку. — Шуйские? — Уточнил зажимая ладонью динамик.

— Н-нет, — замотал тот головой и округлил глаза. — Смотритель крепости Биен.

Амир так же отреагировал удивленным выражением лица — с чего бы ему звонить...

— Милый мой ученик, — раздался в динамике до боли знакомый ворчливый голос.

От которого тело резко приняло стойку смирно, а недостойная армейского распорядка трость глухо хлопнула, отлетев куда-то в сторону.

— Ты там совсем страх потерял, ребенку день рождения портить? — Спросили Амира вкрадчиво — да так, что поднялись стоймя волосы на спине.

— Я-я... — растерялся тот.

— А НУ МАРШ ИЗ АЭРОПОРТА!

— А у нас самолет не работает, — обескураженно оправдался он.

— Такси возьми! Все!

Последовали короткие гудки.

Амир с видом дикого удивления и опаски посмотрел на трубку, а затем перевел взгляд на трассу.

— Жил бы себе и жил, зачем его трогать, а?

Глава 4

Кавалькада машин выдерживала стабильные сто десять километров в час по безлюдной трассе, пронесшись сквозь спешно разведенные барьеры поста, и с той же скоростью повернула на городские улицы.

Впереди вручную переключали светофоры на зеленый, освобождали полосы и блокировали прилегающие выезды знаками регулировщиков, приветствуя череду машин с флагами княжества на капоте и гербом на номерах.

Редкое дело — выезд первых лиц княжества, оттого не сильно раздражающее простых людей. Отношение к промелькнувшей кавалькаде, как к экипажу скорой помощи или пожарной службы — и это недалеко от истины, если объединить оба процесса в нечто единое. Только под угрозой всякий раз здоровье целого княжества и целостность его стен, которые коварный враг то и дело норовит поджечь. Вечером телевизор расскажет, что произошло, а до того — остаются слухи и пересуды. И невероятное удивление от вида обнаглевшего микроавтобуса строительной фирмочки и старенького опеля, затесавшихся в конец кортежа.

— Ох и попадет им, — хлопнет кто-то по рулю, с долей одобрения глядя на лихачей.

А кто-то решит повторить маневр, и будет тут же прижат к обочине черным джипом сопровождения, до того момента, как подъедет машина патрульной службы, и рамный внедорожник не рванет с места вдогонку к остальным.

Вскоре кавалькада разделилась, своей мрачной и сурово-представительной частью свернув к старому городу. Остались микроавтобус, да иностранная легковушка, отвернувшие к малоэтажному пригороду. Правда, тут же от первой группы, вильнув зигзагом на все четыре полосы, резко отвернули две машины сопровождения и заторопились им вслед.

Остановилась вторая группа возле высокого кованного забора частного дома: микроавтобус и легковая возле самой калитки, а охранение предпочло закрыть корпусом всю дорогу на отрезке в пять сотен метров, с той и другой стороны. Движение в этом районе полусонное, так что жаловаться на неожиданную преграду оказалось некому.

Я еще раз подергал заклинившую дверь, махнул на нее рукой и выбрался из противоположной.

— Нормально все? — наклонился я к водительскому окошку.

— Это было невероятно, — с бессмысленной улыбкой произнесла, сжимая руль и глядя куда-то вперед, Тоня. — Сорок минут на зеленый! Кате ничего не говори!

— Почему? — Заинтересовался я.

— Она меня убьет, если узнает, — повернулась сестра ко мне, сияя, как забытая в одной комнате с Брунгильдой тарелка из-под торта.

— Ладно, — качнул я плечами. — Давай пока в дом, гараж открывай.

— Хорошо, только я к Катьке сбегаю сначала, и откроем!

— А как же?

— Если промолчу, меня саму разорвет! — Унеслась она в сторону дома.

— Вот, логика, — указал я на сестру подошедшему от микроавтобуса Артему.

— Это нормально, — махнул он рукой. — Мне вон мама панамку передала, чтобы голову не напекло. Мне! — Возмутился он, проведя по густой шевелюре.

Так то у него в загривке пуля застревает, поговаривают. Очень необычный молодой человек.

— Отказался? — С интересом глянул на него, предполагая ответ.

— Нет, почему, — смутился он. — Надеваю. Только я же в фургоне этом, а на улицу всего на пару минут.

А иначе и быть не могло. Матери у них в семьях, это... Ну, я ни одну из них не видел, это не смотря на то, что жизнь ему спас, и нас вместе с крыши княжеского дворца снимали.

Зато мы дали имена всем пяти будущим соколятам.

— Домой к нам зайдешь? Есть мороженое. Много. Можно с медом.

— Нет времени, — виновато развел он руками. — Я поблагодарить хотел, — протянул он навстречу свою лапищу и убедительно потряс мою руку в рукопожатии.

Аэропорт остался целым, без войны и неприятной дипломатии, когда от тебя вытирают ноги, а ты улыбаешься и приглашаешь заходить еще. Его родня высоко это оценит, а уж зрелище отъезжающего из аэропорта Юсупова Амира со свитой, на вишневых девятках начинающих свой путь в соседнее княжество, обещали заснять со всех ракурсов и прислать копию. Попросту других машин такси внезапно НИГДЕ не оказалось. Все занято, бывает. Тут главное руками виновато разводить и не смеяться глазами слишком сильно.

— Тебе тоже спасибо, — ответно пожал я крепкую руку.

— Да ладно тебе... А что хотели то? — Полюбопытствовал-таки Артем. — Если не секрет, конечно.

— Да какой секрет, — пожал я плечами. Скоро сами догадаются. — Признали, дали документ о том, что на два года старше. Дату дня рождения поправили на настоящую. Плюс еще мелочи, — грустно посмотрел я на дом и почти сразу отметил любопытствующее лицо Лены за занавеской второго этажа.

— Сильно, — положил он пятерню на свой затылок и принялся массировать умственную деятельность. — Фамилию свою дали?

— Нет, оставили эту. — не стал я делать секрета.

— Значит... — Замялся он.

— Бастардом, наверное, — подсказал я ему то, что он не хотел произносить.

— Не так плохо, если подумать, — скрывая скепсис, произнес Артем. — Права те же самые. Герб можно носить, хотя, если честно, я бы не советовал, — вздохнул он, откидывая напускной энтузиазм. — Я думал, в семью возьмут.

— Старые мои документы они аннулировать не могут?

— Нет конечно.

— Значит, вообще без разницы, — пожал я плечами. — Что он приехал, что нет.

— Тогда за что 'спасибо'? — Удивился он.

— За то, что посчитал это важным для меня, — признательно посмотрел на него. — Нашел, придержал родных и все организовал.

— Я ведь ради аэропорта, — засмущался друг.

— Да кого ты обманываешь, топтыгин? Ты же знать не мог, зачем он приехал, — усмехнулся я его алым пятнам смущения на щеках. — Если бы Амира по другой причине прислали, мы бы там все до фундамента снесли.

— Ну, я не думаю, что было бы все так... остро, — отвернулся он чуть в сторону. — Я верил, что вы договоритесь в любом случае.

— В общем, спасибо, — хлопнул я по плечу этой громадине. — За веру — тоже. Будет тебе подарок. Правда, хотел к дню рождения, но... — Махнул я рукой с улыбкой.

— Да не надо... — Засобирался он. — На день рождения — приглашаю! Завтра — жду! Встретимся еще! — Попятился он к машине.

— Присядь пока в мою, — указал я на опель. — Или панамку надень, печет.

И спокойно повернул к дому. Позади, конечно, пытались извиняться и сообщали, что вот-вот уедут, но обязательно позвонят. Однако, как ожидалось, ни шума мотора, ни звука шин отъезжающего микроавтобуса не было. Артем — весьма культурный и приличный молодой человек, и даже некогда носил очки. Он так не может.

— Привет! — Махнула рукой Лена с дивана гостиной. — Артем Шуйский зайдет? — С интересом смотрела она за окошко.

Я приветственно качнул головой и тут же повел отрицательно, обозначая ответ.

Заготовленный подарок оказался на своем месте, в огнеупорной ячейке потайной секции шкафа. Увесистые папки, которые пришлось нести обеими руками, предварительно замотав в праздничную ткань и обвязав шелковой лентой. Разве что одна бумажка, слегка потрепанная, осталась наверху — хрустящая, с записями, пропущенными через копировку, оттисками нескольких печатей и нечитаемыми закорючками росписи. Но главное — все на ней отлично читалось. Ну и еще кое-что прихватил и положил вместе с остальным во вместительную холщовую сумку.

— Вот, — потеснив Артема на заднем сиденье своей машины, сел я рядом и положил папки из сумки пока что между нами, украсив бумажкой-копией.

Осталось только загадочно посмотреть и дожидаться реакции.

Артем, правда, делал вид вежливого, но очень опаздывающего гостя — то есть, смотрел на часы, тоскливо посматривал на микроавтобус, да и вообще...

— Это что? — Заинтересовался он, мощно вдыхая воздух, будто принюхиваясь.

А бланк-то сверху знакомый, угу.

— Ничего не напоминает? — Подбодрил я его, указав взять хрустящую бумагу железнодорожной накладной в руки.

— А должно? — Посмотрел он на меня чуть настороженно, внимательно вчитываясь и хмурясь.

— Емкости с фенолом. Сошли с рельс позавчера в двадцати километрах под Шуйском, разбились и упали в мелкую речку — приток Шуи.

Артем вздрогнул и вцепился в бумагу так, что та стала расползаться под пальцами.

— Район оцеплен войсками, бригады МЧС осуществили ликвидацию, движение поездов приостановлено на шесть часов, блокированы проезды двух близлежащих поселений, на объекте за зоной оцепления работали четыре бригады скорой помощи и два вертолета пожарной службы.

— Ты обещал подарок, — глухо отозвался Артем, пока еще не пуская свой рык наружу.

— Там не было фенола. — Вздохнул я, грустно улыбнувшись. — Это мои цистерны. Проблема в том, что министры вооруженных сил, министры МЧС, транспорта, экологии, здравоохранения и дорожного движения — твои министры. А ты ничего не знаешь, — указал я пальцем на накладную, уже почти порванную его руками.

— Я ничего не понимаю, кроме того, что ты мне пока еще друг, — наклонил он голову и хмуро посмотрел исподлобья.

Я поудобнее сел на кресло машины и посмотрел вперед, разрывая контакт взглядов. Иначе точно заведется.

— Это работает как фильтр. Берешь большую груду денег и ставишь на самый верх. Внизу должно оказаться столько же, ведь деньги чистые и без криминала. Но, знаешь, прилипает и существенно, где-то там, внутри механизма.

— Ты будешь рассказывать, как купил моих чиновников? — прогудел Артем.

Я укоризненно посмотрел на него и задержал взгляд на десяток секунд, пока тот не смутился и тоже устроился, чуть сгорбившись, смотреть по направлению машины.

— Так вот. Чистые деньги прилипают к грязным лапам, дело обычное. Иногда прилипает мало, иногда больше, иногда страшно много. Ведь все зависит от того, чьи деньги. А я, вроде как, простолюдин, и все мои компании тоже зарегистрированы на самых простых ребят. Таких каждый считал законной добычей, и не гнушался обидеть, забирая больше разумных пределов.

— Бедняги, — хмыкнул Артем, сложив руки на груди и параллельно о чем-то внимательно думая.

— Затем я ждал, пока деньги потратят. Недолго, к удивлению. Любую сумму можно потратить очень быстро, как оказалось. Дома, яхты, квартиры, машины, драгоценности, картины...

— Не играй на нервах.

— Да, собственно и все. — Пожал плечами. — Попросил одного из моих друзей назвать эти деньги своими, а меня — поверенным.

— Ты давал право аристократам на свои деньги? — Изумился Артем. — Они же никогда от них не откажутся.

— Не аристократам, друзьям, — подчеркнул я. — Затем шел к этим министрам и от имени поверенного просил все вернуть.

— Это же подстава.

— Я просил их воровать мои деньги? — Позволил я жесткости в голосе. — В общем, не вернуть деньги мне и не вернуть какому-нибудь древнему гербу — это ситуации очень разные.

— Шантаж?

— Да что вы весь день с этим шантажом, — возмутился я. — Просто верните то, что не ваше. Без процентов! Без огласки! Была яхта — отдай яхту, в чем вопрос? Была вилла — так отдай виллу? Я даже готов терять деньги на трансферте, ведь даже если вещи месяц, ее не продашь, как новую. И знаешь, что?

— Догадываюсь, — скрежетнул зубами Артем.

— Чиновник, у которого нет денег, отчего-то предпочитает отдать немного родины, но не собственных палат.

— Короче, ты всех купил. У меня дома!!!

— Да тихо ты, — отмахнулся я от его ярости. — Я между прочим, всегда выслушивал твои поздравления, и так не реагировал.

— Я, между прочим, всегда желал тебе только хорошего.— Едко отозвался он. — И всегда защищал от отца и родных!

— Вот. Ты не дослушал, — терпеливо повторил я.

— Слушаю, — взял он себя в руки после длинной паузы и яростного дыхания.

— Беда в том, что кроме меня, все они уже были кому-то проданы. Вперед моих вагонов запускали опломбированные составы, фурам закрывали проезды по ряду трасс ночью и много других мелочей из других ведомств, которые списывали мой долг своими услугами и брали деньги сверх того. Я, признаюсь, открывал те, чужие, вагоны.

Артем дернулся от паузы и внимательно на меня посмотрел.

— Оружие с ваших складов, взрывчатка, герметичные контейнеры... люди. Состав с людьми сошел с рельс, упал в реку. Все живы, разумеется, захочешь поговорить с этими несчастными, которых везли куда-то на границу — всегда пожалуйста. В полицию, извини, сдать их не мог. Для проверки попросил в ночь крушения у армии и полиции людей, помочь по мелочи с разгрузкой, так не дали ни человека. Всех на поиски подняли, но потом признали утонувшими. Поднимать состав не стали, он все равно запечатан.

— Это... Все еще плохой подарок, — сглотнул он и поиграл желваками.

— Артем, почему в твоем княжестве происходит нечто, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия? — Внимательно посмотрел я ему в глаза. — Почему все эти службы не спешат заложить друг друга, когда наступает кризис? Я же не случайно 'разбил' ту бочку с фенолом. Беда не в том, что они взяли у меня деньги и закрыли глаза на трагедию регионального масштаба. А в том, что все они, все до единого отработали тихо. Хотя, казалось бы, какой легкий способ обнулить обязательства передо мной и даже получить медали, если поднять шум. Но ты ведь так и не узнал о существовании этой накладной. — Указал я на листок.

— Я не занимаюсь разработкой преступлений такого уровня, — дернул подбородок Артем. — Мне могли не докладывать.

— А кто должен был доложить? — Мягко уточнил я.

— Дядя Элим.

— Элим Шуйский. Глава вашей разведки?

— Да. Там большая машина, у нас. Все потоки со всех камер, компьютеров, вся связь, интернет, письма. Все в ком и к нему. Если мы нужны — он призовет. А так — сам справляется. Думаю, он этих... К ногтю. А тебе тогда в Москву точно ехать надо, — упрямо наклонил он голову. — Я, конечно, прикрою, но Элим очень жесткий, даже среди всех нас.

— И прав на престол, у него, наверное, никаких?

— Он никогда не претендовал. Он с отцом, как правая и левая рука. Незачем ему.

— Что же тогда он эти вагоны своим именем через границы тащит? — Мягко уточнил я.

Артем резко дернулся, и неловким движением снес подголовник переднего сидения.

— Тебе потребуются очень веские доказательства, — почти прорычал он.

Осталось только посмотреть с иронией и произнести самые главные слова.

— Когда-то я обещал подарить тебе княжество. Пока, — хлопнул я по 'подарку' ладонью, — я дарю тебе твое собственное. Там все бумаги, изучай. Пока вас не разорвали на множество мелких медвежат.

Парень хотел возмутиться, но, поймав мой взгляд, как-то сник и, хоть и тронул укладку с документами, но будто даже развернуть упаковку и глянуть, что там — сил не имел.

— Максим, это... — потерянно произнес тот.

— Правда, угу. На бумаге, потому что сам понимаешь, — пожал я плечами. — Эта ваша большая и очень секретная электронная машина...

— Зачем это ему?!

— Запрещенный товар? Или очень быстро много денег за него? Или тишина с отсутствием проверок?

— То, есть, действительно...

Не знаю, что он хотел сказать.

— Ну и если подарок не зайдет, вот, резервный вариант, — выудил я из сумки трехлитровую банку меда.

Артем только страдальчески поморщился.

— Ты смотри, с пчелой внутри, — пощелкал я по стеклу ноготком. — Производитель лицом и жалом! Знак качества, как мне сказали!

— Максим, хватит, — сжал он виски руками и с силой помассировал.

— Да что ты голову ломаешь? Вон, с отцом советуйся. И банку открой, сладкое оно для нервов хорошо.

— С отцом, верно, — услышал он только начало фразы.

А затем выпрямился, как пружина, которую долго сжимали, и произнес уверенным, спокойным голосом.

— Надо деда звать.

После чего вышел в свою дверь, ближнюю. Ту которую он сам же и заклинил парой часов раньше до уровня не открывания. Короче, с дверью вместе вышел.

— А и забирай, если она тебе так понравилась, — лихо махнул я рукой.

Суровость и грозность на его лице сменилась неким смущением и непониманием, куда деть дверь. Даже к проему примерил, будто приклеится она обратно.

— Мед заберешь — дверь прощу.

— Ладно, давай, — вздохнул он покаянно и с показной неохотой подхватил в одну руку первой подарок, а в другую — мед. — Да не ем я его, сколько говорить можно! — возмутился он напоследок.

— Ты главное, бумаги не заляпай, — обеспокоенно посоветовал я. — Вон, бумагой оберточной вытирайся, там как раз внутренняя часть шершавая.

Тот, подхватив мою эмоцию, оценивающе оглядел упаковку, но через секунду спохватился, нацепил прежнюю невозмутимость и пошел к своему автобусу.

Ну-ну. А то я не знаю этого сладкоежку. Да что он, ложку не найдет? Хотя, говорит, лапой вкуснее... Это если она пролезет еще.

Посмотрел на джипы в разных концах улицы и невозмутимо отправился к себе домой.

В тех машинах гвардия, а не стандартное охранение. Эти — не предадут никогда.

У меня таких людей мало. Но я счастлив, что такие есть.

Я остановился и посмотрел на приветливую улыбку Елены Белевской, махнувшей из-за окна.

И я счастлив, что иных все меньше.

Глава 5

В просторном зале на два этажа, обрамленном красным деревом лестниц, было много света. Окна гостиной частного дома редко зашторивались, открывая вид на яблоневый сад, за листьями которого угадывалась высокая решетка ограды. Ставни наверху светили теплым оттенком штор. Темно-алым пламенем горел огонь в массивном камине напротив входа, отражаясь алыми искрами в сотнях граней массивной люстры, окрашивая оранжевым ткань дивана, мерцая в глазах замершего на нем юноши. Даже бежевые платья двух близняшек тринадцати лет, что замерли с блокнотами у балюстрады второго этажа, тоже будто бы светились.

Но во всем этом сиянии была одна длинная тень, что металась от края до края зала, заставляя нервно подергиваться даже невозмутимое пламя. Она вышагивала перед диваном, пытаясь пробить каблуком мягкий ворс ковра и цокнуть особенно громко. Она задевала краем серого рукава юношу, опираясь на спинку дивана за его спиной. Но время шло к полудню, и скоро ей суждено навсегда пропасть.

Для юноши мир звучал классической музыкой из незаметных наушников-вкладышей. Приятные мелодии, хоть и прослушанные бесчисленное число раз. Но если снять наушники — вряд ли там тоже будет что-то новое, и уж наверняка — ничего хорошего. Он готов спорить. И этот спор, что характерно, даже приняли два раза.

— 'Подлец', было, — сосредоточенно чиркнула на втором этаже одна из девушек-сестер карандашиком по листку.

— 'Бесчувственная сволочь', — хмыкнула вторая. — Тоже есть.

— Сама такая! — Отреагировала ее сестра, поджав губы после особо едкой фразы.

Но все же, пробежавшись по списку взглядом, убедилась, что брат такое уже слышал.

Сцена расставания на первом этаже гремела повышенными тонами, колкими и обидными выражениями с акцентом на каждом слове, но исполнялась всего на один голос.

И, по всей видимости, именно равнодушие другой стороны бесило гостью еще сильнее. Можно понять — столько подготовки, отчетливо видимой по укладке волос и профессиональному макияжу; по дорогому платью, хоть и строгих тонов, но столь соблазнительно очерчивающему формы девушки; со вкусом подобранным украшениям; изысканной парфюмерии, от которой кружит голову; высокой платформе туфель, благодаря коей осанка обрела особенно женственный вид.

Словом, все для того, чтобы расставание непременно обернулось бы штормом эмоций, стоило юноше оценить весь масштаб грядущей потери. Но он молчал, глядя на огонь и удерживая левую руку в мягкой шерсти кота, расположившегося клубком в глубине дивана, рядом с бедром хозяина.

В общем-то, шторм был запланирован еще на вчерашний вечер, и шел по плану, от тихого недовольства прогулкой к эмоциональным обвинениям с предсказуемой развязкой.

Однако фраза 'Ну наконец-то! Всего наилучшего!' под конец прогулки никак не планировалась. Как и хлопок дверью в сантиметре от носа. А ведь она его так любила! Ну, до того, как решила прекратить отношения. Возмущение, конечно же, было тут же экспрессивно высказано по телефону, после звукового сигнала автоответчика, но ощущения все равно были не те.

— 'Сволочь!'. Второй раз за минуту, — цокнула одна из девушек на лестнице, с волнением отметив, что гостья уже выдыхается.

Потому расставание было решено провести повторно, на этот раз по всем правилам. Но по ответной реакции выходило, что бросили ее, и это крайне болезненно било по самолюбию прекрасной графини. Настолько, что словарного запаса крайне не хватало. По крайней мере, не более сказанного автоответчику и тщательно законспектированному адресатом в двух копиях.

— Какая банальность, — вздохнули на лестнице, для порядка подчеркнув третий раз слово на букву 'к'.

— Может, подсказать ей?

— И потом язык с мылом мыть? Ну уж нет, — буркнула сестра.

И тут же насторожилась, заслышав начало особо забористого эпитета, высказываемого напряженно застывшей гостьей в спину юноши.

— О-о... — протянула она, даже не сразу обратившись к заполненному листочку.

— А это надо делить по словам или как одна фраза? — С азартом вычитывала список подруга.

— Точно не было такого! Точно говорю! — Блестели триумфом глаза рядом.

С первого этажа донесся резкий звук с силой захлопнутой двери — даже стекла задрожали, хрусталики люстры запели тихим звуком, а в углу гостиной, у камина, заполошно подпрыгнула с места дремавшая до того собака.

Скандал, что характерно, собаку пробудить не смог. То ли мелковат был конфликт для двухметровой, если встать на лапы, немецкой овчарки (ну или смеси овчарки с чудовищем из болот Дартмура). То ли привыкла за эти дни к набегам суетливой особы, пахнущей волнением, тоской и решимостью. А сон — он важнее людских чудачеств!

— Нет, точно не было! — победно завершила девчонка, подпрыгнув у лестницы. — Катька, приз наш!

— Еще бы было, — хмуро закрыла блокнот ее сестра после подтверждения победы, но отчего-то не желая поддерживать веселье.

— Тонь, Максиму расскажем? — Зеркально отразила ее настроение Катерина, вспомнив про наушники в ушах брата.

Речь о концовке экспрессивной фразы, произнесенной перед тем, как хлопнуть дверью. Как оно обычно и бывает, напоследок гостья не удержалась от шаблона. Так уж воспитал телевизор — уж если все потеряно, то надо обязательно рассказать о коварном плане, о собственном уме и чужой глупости. Или хотя бы о последних двух.

— Можно. Но, думаю, он знает, — подумав, произнесла Антония, убирая выданный братом листок и заодно придумывая, где она его 'потеряет'.

В ее планах на жизнь — роковой роман, Париж, расставание и случайная встреча под свистом вражеских пуль. Ну, это не сейчас, после школы и университета. Но обширный перечень емких выражений еще определенно понадобится!

— Почему так решила? — Посмотрела на сестру Катерина, вопросительно подняв бровь.

Старшая выразительно посмотрела вниз, на диван. Где фигура их брата за все это время будто не сдвинулась ни на миллиметр.

Сестра была не особо-то и старшая, всего на пару минут. Но в этой паре близнецов именно она занимала титул 'умной'. Кате достался титул 'самой красивой', щедро отданный ей сестрой-двойняшкой.

— Лучше бы покричал на нее. Или домой не пускал, — с сочувствием прокомментировала поведение брата Катя.

— Зачем? — Смотрела вниз Тоня. — Ее ведь нет.

— То есть?

— Наверное, уже шестнадцать часов, как не существует. — Прикинула Тоня время от встречи в аэропорту до этого момента.

Отношения распадаются по разным причинам, и бывает сложно определить момент, с которого расставание стало неизбежным. Но не в данном случае. Тут дата определенно была, только — в будущем. Дата помолвки графини Елены Белевской с весьма перспективным юношей из древнего и очень влиятельного рода. На его фоне парень из мастеровой семьи, за заслуги пущенной присматривать за особняком, машинами и гигантским аквариумом с дельфинами здешнего князя, совершенно не смотрелся. Во всяком случае, юноша был ей представлен именно так. А фраза, сказанная ею напоследок, как раз соизмеряла два социальных статуса и их перспективы на будущее — это если убрать слова, никак не красящие леди.

— Как он там? — Вынырнул из своего кабинета папа-Миша, осторожно подкрался к ограждению, чтобы выглянуть за него на мгновение, и с тревогой обернулся на дочерей.

— Думаю, Максим еще не осознает всю величину потери, — серьезно произнесла Тоня.

— Такая трагедия, ведь он ее так любил, с первого взгляда, я же видела, — смахнула несуществующую слезу Катя. — Как он теперь без нее?

— Досадно, — вздохнул отец. — Может, Максиму стоило рассказать о себе чуть больше?

— Не, — возмущенно отмахнулись обе. — Не про нее речь.

Уж точно — не про графиню, по невероятной глупости своей променявшей их брата на какого-то аристократишку.

— А про что? — Запнулся папа и недоуменно посмотрел на дочерей.

— Максим!!! — Хором выдали обе.

Внизу гостиной сонливо приподнялась собака и засеменила в сторону выхода. Потому что все грандиозные (и тревожащие сон) события в этом доме начинались именно с этого имени.

— Мы выиграли!!! Где ключи от 'Феррари'?!

***

Черно-красный пластик брелока взлетел в воздух и медленно, словно нарочно дразня, описал дугу в вершине полета, целя в распахнутые ладони девчонок на втором уровне гостиной.

Доставка счастья: от легкой тревоги, что оно может не состоятся; недоверия, что за обещанными 'ключами' скрываются железки в пластиковом боксе; через панику, что электронный ключ рухнет и обязательно сломается, но в отчаянной надежде, что все будет хорошо. И вот — ключ в руках, а тело наверняка наполняет ликование и восторг, предвкушение басовитого рокота мотора и скорости.

Доставленный утром на эвакуаторе 'Феррари', с праздничной лентой поперек капота, открыткой и подписью 'Почти столь же быстрая, как вишневая девятка', обрела новых хозяек. Мне такой подарок без надобности, так что передарить сестрам, у который точно такой же авто красуется на больших настенных постерах, в радость. Столь же искреннюю, что у них самих — знающих, насколько это ценно, ответственно и не должно врезаться в яблоню. Уверен, предложи им кто иной сейчас что-то другое на обмен, пусть даже дороже и роскошней, они откажутся. Потому как это — мой подарок, а это уже не измерить порядком нулей, и без разницы что считают другие.

Но есть люди, эмоции которых вне их. Графине Елене Белевской, выросшей в сытости и благополучии родового поместья, очень хотелось, чтобы ее считали счастливой со стороны. Не важно, насколько вкусно мороженое в твоем стаканчике, но главное — яркость этикетки и восторг в глазах окружающих. Сложно объяснить человеку, что он счастлив с рождения, а тот блеск во взгляде тех, кто на нее смотрит — часто не восторг, а зависть и пожелание беды. Для этого надо быть рядом не только в высокогорных восхождениях и спусках по реке, во тьме шахт и под толщей воды затопленных пещер, но и на светских раутах и приемах, бесконечно скучных и далеких, чтобы тратить на них время. Но, как оказалось, именно там Елене сообщали, что 'она была счастлива', голосами подруг. И все у нас ладилось, до поры.

Со временем у Елены вырастут требования к тем, кто должен выступить индикатором счастья. В эксперты будут призваны высокопоставленные родственники и сиятельные знакомые, которые по тем или иным причинам сообщат ей грустный факт: 'Вы несчастливы, милочка', 'Вы, в своих странствиях, потеряли единственную ценность бытия — замужество за титулованным господином', 'Ваши подруги, увы, счастливы не вашими свершениями, а частым отсутствием конкурентки', и, многозначительное: 'А ведь вам почти двадцать один год'. Радость сменится мигренью, и начнутся поиски 'истинного счастья'. Уже начались, месяцем ранее, и даже успели закончиться, как выяснилось из бумаг. Как полагают окружающие, а значит и сама Елена — успешно.

В общем-то, все это — не главная ее проблема. Ума Лене вполне достаточно, чтобы при желании и дружеской помощи отделить свое мнение от чужого. Можно забрать ее от подруг и от родни, увезти достаточно далеко, где титулы ничего не стоят, а землям вокруг хозяин свирепый медведь.

Проблема графини Елены Белевской в том, что она не нравится моему деду.

Графиня Елена Белевская выходит замуж за Виктора Юсупова, младшего сына двоюродного дяди самого князя. Невероятная честь и явный мезальянс для Юсуповых, поговаривают. И, разумеется, настоящее счастье (или тщательно скрываемая ненависть) на лицах всех, кто наблюдает за Еленой в эти дни. А значит — и ее счастье.

Можно ли переубедить ее в этом? Не в том случае, когда в супружестве — интерес всего графского рода Белевских, и уже не только ее воля, но долг перед семьей. Но даже если взыграют эмоции, то всегда будет, кому напомнить, что отказ от невероятной чести можно трактовать, как оскорбление. А в таких трактовках и манипуляциях ими, мой дед большой мастер.

Можно ли все исправить? Достаточно принять ненавистную моей семье фамилию и стать тем, для кого Виктор Юсупов — человек из очереди на прием. Этот способ легкий, есть иные, куда сложнее, но столь же эффективные. Вопрос в другом — действительно ли стоит об этом переживать и стоит ли за это бороться, если о проблеме я узнаю из третьих рук. Сомнения, вызванные переданными документами, подкреплялись фрагментами из памяти.

Вот принято решение отправить моих дельфинов к Шуваловым, на время. Следующим днем Елена прошла мимо грани пустующего бассейна, щебеча столичные сплетни. Момент, когда она чуть не села на кота, пожаловавшись на шерсть на новом платье. Хотя, в самом деле, пустяки. Но ведь можно сделать проверочное испытание? Дать ей высказаться, например, показным равнодушием царапнув по нервам.

Высказалась, и вместе с поставленной в пику моим подозрениям машине, исчезла и девушка. Но, в итоге, определенность стоила того, а несостоявшиеся метания и резкие шаги, которые присущи сомнениям, вышли бы всяко дороже любого автомобиля. То, что мне было важным, не стало таковым для нее. А значит, стоит ли ломать все остальное, что делает меня собой? Может, лучше убрать из памяти то, что не станет ее частью?

В мире стало на одного человека меньше, добавляя пустоты скамейкам и тропинкам, местам и путешествиям в моей памяти. Слишком много пустоты для того, чтобы оставаться в этом городе.

И без того — ощущение последнего пассажира в автобусе, подходящего к конечной станции, без уверенности, что именно этот маршрут — твой. Пусть даже пять лет пути за спиной.

Первым этот рейс покинул Пашка, примерив черного орла над своим гербом и навсегда исчезнув в столице. Говорят, обида его на меня настолько сильна, что его личные вещи забирали чужие люди. Сам он не пожелал навестить некогда родной город, ставший местом падения свободного рода Зубовых. Его отец перевозил наркотики, за что всю его семью должны были колесовать. На самого Пашку охотились бандиты, желая выбить с его отца деньги за потерянный груз. Его отец жив, Пашу спас я с друзьями. Но вышло так, что началом всех его бед и гибельной огласки стала случайность, вышедшая из под моей руки. На человека, который помешал славному роду возить гибельную химию по реке, разозлился друг. А у меня вместо него образовалась первая пустота в этом городе.

Чуть позже исчез дед, предпочтя стать князем Юсуповым ради новой войны, денег и власти. В старости это отчего-то особенно важно — отправить за грань побольше молодых, будто выгадывая себе место в конце общей очереди.

Война гремела всего пару-тройку месяцев, долетая до моего дома отголосками слухов и мельком отмеченных газетных заголовков у людей на улицах. У меня к тому времени был уже свой телеканал и свои газеты, которые возглавил Долгорукий Игорь, мой друг. Если остальные каналы смаковали чужое горе, изображая участие из теплых кабинетов и дорогих костюмов, то мы предпочли дать детям — детские мультфильмы после школы, а взрослым после работы — кино для расслабления, а не топливо для переживаний. В наших новостях были достижения и радость. Даже неизбежно касаясь войны — речь шла о спасенных и их светлом будущем, которое телеканал обещал устроить. Потому что эта война, как и все предыдущие, не зависела от обычных людей ни на сколько, и мы решили не множить печали. Расчет обернулся расширением аудитории и ростом прибыли — на которую можно было делать новые добрые дела.

Через месяц уехала бабушка. Вера Андреевна Прибрежная, внезапно и по неведомому волшебству оказавшаяся княгиней Борецкой Лидией Андреевной, держалась этот месяц из упрямства и нежелания подчиниться воле деда. Тот требовал от нее покинуть наш дом сразу же, из вредности ли или ввиду приготовлений по возвращению княжеского титула последней из рода Борецких. Точно не могу сказать — этот момент слегка потерялся на фоне общей грусти и предчувствия расставания навсегда, пусть даже и были сказаны разные слова о скором возвращении и даны самые искренние в том заверения. Но каждое из них непременно завершалось 'если смогу' и 'постараюсь'. Верный признак того, что обещанию не суждено сбыться.

Если бы бабушка оставалась обычным учителем на пенсии, по неведомой причине очнувшейся без памяти на берегу речки возле деревеньки 'Заречное' восемнадцать лет назад, то все еще была бы с нами, наверняка отогнав холод пустоты и одиночества волнительными ароматами выпечки, а грустные мысли — умным советом. Но с нее новой-старой этого требовать было неправильно. Ведь 'последняя из рода' — это в первую очередь долг и путь длиной в целую жизнь, чтобы найти других членов своей семьи. Говорят, погибли все — но ведь она жива? И может ли она задерживаться у нас, если где-то ждет ее помощи родной человек?

Мы отпускали ее с грустью, а Федор и сестры — со слезами. Даже Брунгильда жалобно ластилась к руке, то и дело прятала по дому ее ботинок. Но отпустить было нужно — и это понимали все.

Бабушка же ощущала вместе с грустью — вину, и отчего-то передо мной одним. Говорят, аристократы не могут просто так дать обещание, а затем его нарушить. А ведь она обещала стать мне бабушкой — пусть и под другим именем и с иной памятью. Чтобы сгладить этот момент, мне было предложено взять виру и вернуть обещание назад. Я бы и так вернул, на самом деле. Но не воспользоваться моментом и не полюбопытствовать у хозяйки Борецких земель о том, что скрывается за оградой с черепами, на которую мы наткнулись в ходе турнира... Я спросил. Меня попросили заменить виру, пусть та и будет в два раза больше. Пожав плечами, ответил честно — ничего страшного, узнаю сам, и уже приготовился к новому вопросу... Только тогда мне ответили. Окинули внимательным взглядом, увели в мою комнату и, плотно заперев дверь, тихим голосом начали долгий и подробный рассказ, заставляя запоминать, выписывать на листок и сжигать цифры, бессмысленные строки, координаты и десятки имен. Тайна длиной в шесть часов, которой обязали не пользоваться, пока не придет крайняя необходимость. Но, одновременно — тайна, в которой не было солидной части, без которой быть ей просто легендой, будоражащей фантазию и тщательно оберегаемой всего двумя людьми во всем мире, считая меня теперь. Но бабушка, как я видел, полагала ее бесполезной, сказочно-красивой, оттого допустимой, чтобы ею поделиться. Все-таки, это гордость целого клана и рода. То, что должны были знать ее внуки, переполняясь радостью от сопричастности к общему и великому. А я, вроде как, на пару дней — и есть ее внук...

После девятого класса исчезла Светлана, столь же стремительно, как появилась в восьмом. Успехи в танцах потребовали профильного образования, а последовавшие за ним гастроли более никогда не посещали наше княжество, крайне редко оказываясь даже в столице, предпочитая радовать публику других стран. Наверное, там у нее появился иной телефон, с другим номером. Старый более не отвечал. В память осталась тетрадка 'правил', исполнять которые я обязался. Хотя обещания прямого не было, просто некая смесь осознания правильности рекомендаций, вреда собственных действий им вопреки, уважения к той, что готова была пожертвовать жизнью ради меня... И тихая надежда, что исполняя эти правила, Светлана вновь появится в моей жизни. Мог бы разыскать ее сам, но правило 'не искать' — было тоже...

Два года назад покинул дом Федор, мой брат. Все началось с неразделенной любви — он влюбился в нее с первого взгляда, а она оказалась актрисой модного телесериала. Собственно, на экране он ее и увидел, после чего написал пламенное признательное письмо, для верности отправив заказным с уведомлением.

Любовь всей жизни не ответила, возмутив уже меня. Пришлось ехать лично, подключив Игоря и телеканал. Девушка искренне поверила в то, какой Федор замечательный и чудесный, и даже бралась написать ответное послание, объясниться по телефону или по видеосвязи. Выбрали третий вариант, потому что иначе Федор бы не поверил, что актрисе на десять лет больше, чем ее персонажу в телесериале, а красивый псевдоним скрывает фамилию мужа, принятую в браке. Расстаться с супругом тоже не особо вариант — у них уже двое детей, и те не поймут.

В общем, Федор ударился в меланхолию. Оттого с нездоровым энтузиазмом воспринял предложение по обмену учащимися с неким румынским княжеством, куда и отбыл после пятого класса.

Как отец отпустил его одного — до сих пор не понимаю. Вернее, мне сообщили про гарантии безопасности, данные ну очень влиятельным человеком, но я после турнира словам и обещаниям не сильно-то верю.

Я честно пытался отговорить брата и даже подсунул попугайчика в качестве взятки. Теперь пернатый тоже проживает в Румынии и умеет говорить фразу 'Попугая не красть!' на четырех языках. Надеюсь, меры безопасности этим не ограничиваются.

Но, вроде, Федор там действительно счастлив, а это главное. Только в доме без него пусто. И вновь — я не могу требовать от него отдать свою радость ради моего счастья. Ведь я за ним тоже не поехал. До одиннадцатого класса жизнь моя была накрепко привязана к помещениям безликого заводского корпуса, примыкающим к самой обычной школе. Об этом даже родным знать не следует, но папа все равно догадался сам.

Ничего не бывает бесплатно и просто так. За каждым шагом и поступком следует плата, взятая временем или счастьем. Откупиться деньгами — за радость. Но их редко берут, когда дело доходит до действительно важного.

— Как ты? — Присел отец рядом, с правильного относительно кота края.

— Отлично, — снял я наушник и переложил во внутренний карман костюма, взамен взяв оттуда фотокарточку. — Вот кстати, узнаешь?

— Кажется, твой преподаватель по английскому? — Сбился он поначалу, но потом вгляделся и осторожно добавил. — Виктория Павловна, если не путаю?

— Красивая? — Внимательно следил я за его взглядом.

Имя помнит — уже хороший признак.

— Весьма обаятельная дама. — Тактично ответил папа, чуть смущенно отведя взгляд.

— Скоро познакомлю, — увидев, что хотел, довольно подытожил я, отправляя фото обратно, во внутренний карман рядом с сердцем.

— А? — Поднял он глаза недоуменно.

— Не в этом месяце, правда. — С некоторой досадой прикинул я время. — С планированием пока беда, тут еще восемнадцать часов до вступительных экзаменов... Но до конца года...

— Максим! Какое еще знакомство! Стоп. Какие экзамены? — Не понимая, наклонился он чуть вперед.

— Москва, университет Ломоносова. В девять часов начало.

— Неожиданно, — закусил он нижнюю губу и обернулся было в сторону лестницы, но сестер там и след простыл. — А документы?

— На месте, — я указал пальцем под кота, на кожаную папку черного цвета.

Кот уловил внимание и неспешно перетек чуть дальше по дивану, позволив мне положить прямоугольник кладки, обтянутый кожей, на колени.

— Что скажет князь? — Осторожно уточнил отец.

Там, где особые отношения — непременно будет ряд требований.

— Им сейчас будет не до меня.

— В Москве вы можете встретиться с Леной вновь. Зачем бередить сердце? Может, останешься? У нас ведь тоже хороший университет.

— Не встречу. — Скупо гарантировал я.

Линии, по которым идет студент среднего достатка и высший свет, не пересекаются. Я не стану их пересекать. А если встречу, то не вижу большой беды. Это, наверное, отец за меня переживает больше меня самого.

Во дворе резко взвыло спортивным двигателем и тут же завизжало тормозами, сменившись мгновением тишины и ликующим воплем.

— Девочки! — Изменился лицом отец и тут же выбежал из дома.

Забрал документы и вышел следом, уже зная по тихим пискам оправдания и громовым раскатам голоса отца, что сестры наверняка целы и здоровы, но ключи у них забрали.

— Может, заберешь с собой? — Качнул Михаил брелоком в сторону машины.

— Статус простого студента не совместим с этой маркой гоночного авто. — Тактично отказался я.

Вернее, будет действовать, как яркая тряпка на всех, кто видит чужое и слабозащищенное — своим.

Вот Хонда Одиссей, подогнанная к дому с утра, вполне соответствует. Это Артем извинился так за слегка поломанный Опель, а я отказываться не стал. Да и в самом деле — посмотрел я на солнце и вновь на машину, мне, пожалуй, пора.

— Я поехал, удачи, — улыбнулся семье, хлопнув папкой с документами по бедру.

— Надолго? — Поинтересовалась Катя, подозрительно глядя снизу вверх.

— Лет на пять, — честно ответил ей, тут же пообещав. — Но на длинные выходные обещаю приезжать!

Тут бы быть граду обвинений и шантажу на слезах, но рядом с ними все еще выразительно отливал красным Феррари, на фоне которого любые заявления 'ты нас не любишь!' с их стороны смотрелись бы крайне неубедительно.

— Ты это специально подстроил, — буркнула старшая сестра, смахнув слезу.

Уклонился от ответа, прижал их обеих к груди и строго рекомендовал вести себя прилично.

Там и Брунгильда подошла, уловив тревожный настрой. И кот Машк внезапно оказался около ног. Животных тут же обняли сестры в целях успокоения.

— Да уже в субботу буду, — буркнул я на немую сценку и повернулся спиной.

А то ведь действительно не уеду.

Я дошел до машины в одиночестве, оставив замершего на полдороги к калитке мужчину. Завел мотор, махнул напоследок сестрам и отцу.

Впереди были пять лет, наполненные предвкушением и неопределенностью, от попытки вглядеться в которую любопытство захлестывало с головой.

Но на переднем плане всего этого все еще оставалась малая часть загадки, оставленная после себя Борецкими, которую тоже следовало решит. Малая — потому что все эти годы я не сидел на месте.

По всем расчетам, столица для того подходила наилучшим образом.

Глава 6

Подарки Артема основательные, как он сам. Кто-то вряд ли зашел бы дальше ключа в замке зажигания, полного бака и документов на переднем сидении. Артем же перенес всю обстановку прошлой машины в новую. За козырьком над рулем обнаружилась топливная карточка и мои пропуска, в бардачке — разнообразная полезная мелочь, о которой редко задумываешься, пока в ней не настанет нужда. Под сидением — тайник, абсолютно такой же модели, как был раньше. Проверил старый пароль — подходит, а содержание идентично. Значит, вырезали за ночь целиком из Опеля и перенесли в Хонду. Приятное ощущение старого уюта в новом, свежем.

Даже зеркала настроены под меня. Кое-что новое, разумеется — в аптечке новые медикаменты, но того же самого ассортимента. Не хватает вещей на дорогу, но их даже в старой машине пришлось бы покупать.

Вырулил на дорогу, стараясь не оглядываться назад, однако краем глаза все равно поймал силуэты родных. Грустно, но тем приятней будет новая встреча.

На следующем повороте, позади столь же привычно возобновилось преследование угловатыми внедорожниками. Теперь все именно так, как было в последние дни.

Хотя, метров через шестьсот перестроений по трехполосному шоссе, в процессе осваивания характера, возможностей нового авто и его динамики, оказалось, что все не совсем обычно. Но это, в общем-то даже неплохо.

Придорожный универмаг позволил обновить запасы привычной, местной продукции. Дальше, за границей княжества, будут уже другие вкусы. Не моего производства, а значит наверняка хуже.

Со звучным щелком открыл алюминий банки со сгущенкой, пару раз крутнул в руках, позволяя аромату растечься по салону, и поставил на заднее сидение, внимательно и с интересом наблюдая за пространством позади через центральное зеркало.

Через пару минут в багажнике заворочались, а еще мгновением позже над вторым рядом сидений поднялась хмурая и заспанная физиономия Артема, прикрытая темным пледом.

— Издеваешься, да?

— Охота на медведя — крайне волнительное мероприятие. — Доложил я ему доверительно.

— Никто не должен меня видеть! — Шикнул он, на пару сантиметров приседая вниз, но при этом не отрывая взгляда от содержимого банки.

— Так ложись обратно, — подсказал я ему, заводя мотор.

— Там это... Сгущенка на сиденья прольется. Кожа испачкается. — Деланно невозмутимо произнес он.

— Можешь ее спасти.

В зеркале невообразимо быстро метнулось серое пятно. И, понятное дело, через мгновение ни пятна, ни Артема, ни банки.

— От чего прячешься? — Вырулил я на трассу.

Легкая тревога царапнула душу — как бы не опоздал я с подарком.

— Мы решили, что я уеду из княжества на время. — С легкой укоризной ответили мне.

Мол, не могут люди их рода и крови прятаться, не по чину. Вот путешествия и отъезд по делам...

Закинул назад еще одну банку со сгущенкой в качестве извинений. В зеркале вновь мелькнуло нечто серое, а голос Артема стал гораздо добрее:

— Тем более, дедушку не сегодня-завтра в город приведут.

— Значит, проблем у вас через пару дней не будет? — Отметил я краем глаза перечеркнутую табличку 'Шуйск' и прибавил в скорости.

— Проблемы только начинаются, — вздохнув, заерзали позади.

А затем, будто решившись, мощная рука товарища согнула задний ряд кресел вперед, а сам он, через десяток тихих чертыханий и движений корпусом, перебрался из багажника в салон.

— Дед меня не помнит, — выдохнув и огладив челку, произнес Артем, глядя в на меня через центральное зеркало. — Есть опасность, что конкурента может во мне увидеть и убить. Дядя сбежал. Отец в ярости.

— А я как всегда виноват, — продолжил за него.

— В общем, вовремя ты уехать собрался, — все же кивнул он, признавая, что такое мнение существует. — Не беспокойся. Ты, вроде как, меня из города увозишь.

— Не безопасней самолетом в Австралию?

— В столице нормально. Я так решил. — Жестко постановил Артем, но потом добавил чуть мягче. — Хотя отец тоже настаивал на Австралии, но я достаточно взрослый, чтобы решать сам.

— У тебя сгущенка на левой щеке осталась.

— Да? — Суетливо стер он запястьем.

— Теперь нормально.

— Спасибо. В общем, заодно университет посмотрю. — Улыбнулся Тема, глядя в окошко. — Все равно теперь дед и отец на правлении. Может, даже оставят на пару лет, отдохну, — с легкой грустью продолжил он. — Не было счастья, да несчастье помогло.

— Бывает, — выдал я задумчиво, окинул взглядом циферблат часов и присмотрелся к километровым отметкам на трассе.

Скорость — чуть ниже.

— Мог бы и раньше сказать. — Попенял мне Артем.

— Сложно отличить, где заговор, а где бизнес. — Нейтрально отозвался я.

— Да какой еще бизнес, если люди в вагонах?!

Осталось только плечами пожать, не желая развивать тему.

— На какой факультет решил идти? — Поинтересовался я.

— Да погоди ты с факультетом!

— Всякое едет по железнодорожным трассам. — Терпеливо произнес я. — Некоторое сходит с рельс. А потом диву даешься, какие люди требуют все найти.

Артем примолк, переваривая фразу.

— Отцово что-нибудь было?

— Вон, все княжество твоего отца. — Вновь обратил я внимание на время и столбики. — Пойди, угадай, от кого пришел чиновник и за кого просит.

— Максим!

— Лично твой отец никогда не контролировал грузы. Не слышал о таком. Нет его интереса в перевозках, — наблюдая в зеркало, как с каждой фразой отпускает напряжение товарища, добавил я.

— Ясно...

— Так что с факультетом?

— Да управления кем-нибудь, чего-нибудь, — равнодушно отмахнулся друг.

— Там конкурс на место знаешь какой?

— Я же княжеский сын, — пожал он плечом и махнул рукой в сторону багажника. — Грамота, патент, документы — все там. Нет, я конечно, итак сдам! И ты сдашь. Так что чего время терять?

— Я — не княжеский сын.

— Так ты свитой пойдешь за мной вместе, — охотно добавил Тема. — Мне по статусу можно двоих без конкурса провести. Вместе будем, а?

— На робототехнику хочу. — Емко отказался я. — Федор схемы оставил перед отъездом. Надо пробовать.

— Не надо пробовать! — Категорично заявил Артем, чуть придвигаясь на кресле вперед и хватая рукой оголовье пассажирского сиденья спереди.

— Схемы — доработанные. — Со всей ответственностью отметил я.

— А в тот раз кто обещал, что все проверил?!

— Федор.

— Мы три дня тот склад тушили!!! — Застонало пластиком оголовье под ладонью Артема.

— Федору было очень стыдно, — поделился я с ним. — Зато он спор выиграл с тем майором.

— Каким еще майором? — быстро успокоившись, как бывает после давным-давно пережитой эмоции, устало выдохнул Тема, откидываясь на сидение.

— Который полковником был.

— А, этот... Помню. Стыд и срам без фуражки и удостоверения... На что спор? — Слабо заинтересовался Артем.

— Что мы дострелим до склада боеприпасов.

— А мне сказали, случайное попадание, — хмыкнул княжич. — Приз какой?

— Фуражка и удостоверение.

— То есть, вы ему еще жизнь сломали. — Тяжело вздохнул Артем.

— Федору было очень стыдно, — помедлив, подчеркнул я. — А у майора нормально все. Он ведь в тот вечер вообще лейтенантом стал.

Потом я ему немного помог. Потом его дядя Артема завербовал, как обиженного князем, и на новый склад поставил. А дальше из склада уходило чуть больше, чем просил его новый покровитель... Но и приходило на склад — тоже больше, хотя смысл в этом круговороте найдется далеко не сразу...

— Ладно, строй, что хочешь. — Отмахнулся товарищ. — Москва чужой город, не жалко.

— Да доработанная схема! — Возмутился я.

— Верю. Только год хотя бы подожди, достопримечательности дай посмотреть...

Но это он шутит, настроение хорошее возвращается. Наверное.

— Дядя твой точно не достанет в Москве?

— За меня не переживай. Вон, о себе бы подумал лучше, — обернулся Артем назад, выглядывая сквозь тонированный задний полукруг сопровождение, где как приклеенные продолжили сопровождение внедорожники. — Я уточнял, это не самые последние люди. Из столицы, причем. А мы как раз туда едем. — Со значением завершил он.

— Что еще уточнил? — Отслеживал я его жесты через зеркало.

Дорога спокойная, маневров нет. Знай, держись за фургоном спереди на почтительном расстоянии и изредка поглядывай то на часы, то на километровые столбики.

— Не сильно много. Командировка с открытой датой, как основание визита — защита свидетеля. То есть, тебя.

Последовала выразительная пауза, использовать которую я не захотел — промолчал.

— Только есть мнение, что их желания противоположны.

— Правильное мнение, — согласился я с товарищем.

— Им ты тоже денег дал и назад попросил?

— Нет, — пожал я плечом. — Деньги их начальству предназначались. Вернее, дорогой подарок.

— А они, так понимаю, себе забрали?

— Пытались подарить от своего имени. Не самое умное решение, так как их шефы знали что и откуда должно прийти. Удивились неслабо, — хмыкнул я. — В итоге, эти получили нагоняй и в нагрузку поручение оказать мне услугу.

— Какую? — Заинтересовался Артем.

— Ту самую, за которую был вручен подарок. — Уклонился я от ответа, а друг понятливо не стал повторять вопрос.

На самом деле, поручение так или иначе передоверили бы им, этим хозяевам внедорожников за спиной. Не дело сиятельным, стоящим во главе, заниматься лично, каким бы ни был дар.

Но сама постановка задачи, основанная на собственной ошибке, сформулированная криком и матом высокого начальства, выводила исполнителей из себя. Била по нервам и болезненно царапала фактом, что их поймали за руку. До сих пор успокоиться не могут.

— Я как понимаю, они не хотят тебе помогать? — Вновь оглянулся Артем назад.

— Им срок поставлен, личные желания никого не интересуют.

— Тем не менее...

— Тем не менее, — повторил я за другом. — Посадить им проще и привычней, чем сделать дело.

— Сильно ты их обидел.

Я только головой покачал, не желая спорить. Всех отчего-то обижает, когда не получается что-то отнять у меня.

— А как их шефы отнесутся, если тебя посадят?

— Да никак, наверное, — пожал плечами.

— Но подарок...

— Если за дело — им все равно будет, думаю. Никакой подарок не спасет. Разве что проверят все обстоятельства дела, чтобы успокоить честь и забыть обо мне навсегда. Но если во время проверки не найдут оснований для заключения под стражу, то выходит, что уже их подчиненные нарушают приказ, уклоняясь от порученного. Вот это уже серьезный проступок.

— Странно у них там все.

— Кто бы говорил, — хмыкнул я в ответ, вновь посмотрев на часы. — В общем, потому катаются за мной.

— Лучше бы работали...

— Они уже не успевают до срока, — отвернул я в сторону, на асфальтовое ответвление под железным навесом 'Грузовые ворота'. — Одна надежда — убедить меня дать еще неделю.

— Могут ведь и подкинуть чего, — переживая за меня, добавил Артем, не обратив за разговором внимания на смену маршрута.

— Так подкидывали, — пожал я плечами. — Представляешь, тормозят меня на посту, не дают выйти из-за руля, а через пять минут 'откройте багажник'. В багажнике внезапно — упаковки белого порошка россыпью, килограмм под десять. В общем, твой Коперфильд отдыхает. И позади как на зло целый автобус с туристами в качестве понятых.

— Шутишь, что ли? — Усомнился друг.

— Честно говорю, так и было, — медленно рулил я через лес по избитой колдобинами дороге. — Даже есть многочисленные свидетельские показания, как багажник при них открывали и обнаружили криминальный груз.

— Тогда почему ты здесь?

— Оказалось, что в автобусе были пациенты сумасшедшего дома. Все до единого. В итоге, двадцать подписей под протоколом осмотра признаны недействительными. Кроме этого, во внутренней части багажника обнаружена сорванная пломба с гербовой печатью, подписью и датой скрепления. Выходит, что груз подбросили. Постовых всех под суд, а они потянули за собой тех, кто был выше и отдавал приказы. В общем, замяли по итогу. Эти, которые позади нас, получили первое и последнее предупреждение.

— Как-то складно у тебя выходит, — провел задумчиво ладонью по волосам Артем. — За что не берешься, все один к одному.

— Помнишь эти часы? — Поднял я руку, демонстрируя циферблат.

Около пяти лет назад они пришли в подарок, неведомо от кого и откуда. Стерильная упаковка, стерильное содержимое и корпус без клейма производителя.

— Ну. Которые слегка сломанные?

Это он про то, что табло, которому положено показывать день недели, отчего-то в самом начале показывал цифру пять, медленно ползущую к четверке... Очень медленно — для этого понадобился год.

— Отлично работающие. — Встряхнул я часы, отметив, что единицу и цифру ноль в том необычном табло отделяет всего пара месяцев. — Просветили начинку, там все именно так и задумывалось. Механизм все это время отсчитывал пять лет наоборот. Понимаешь, что это значит?

— Что-то должно случиться совсем скоро? — Неуверенно предположил он.

— Это значит, что кто-то умеет планировать на пять лет вперед, — въехал я за открытый шлагбаум, и, стоило шлагбауму опуститься вновь, через небольшой тамбур — в открытые железные ворота, тут же сомкнувшиеся за спиной. Притопил педаль газа, отметив, как гневно гудят джипы преследователей, требуя дорогу. — Значит, я обязан уметь делать это на десять лет.

Впереди и на сотни метров вперед земля была расчерчена линиями железной дороги, объединенных съездами и стрелочными улицами. Справа, возле видимого горизонта, замерли до поры грузовые вагоны. Более счастливые их товарищи гремели сцепками, формируя новые эшелоны. Сновали вокруг группы люди, перекликаясь на уровне крика. Грозно ревели локомотивы, вдали шумела сварка, высоко взлетали звуки металла о металл и соло одинокой болгарки. Вся эта симфония звуков, до того сокрытая лесной преградой, одномоментно ударила в уши, слегка шокируя моего пассажира. Следом, через приоткрытые окна, пришли запахи мазута и масла, наполняя волнением и предчувствием дороги под перестук колес.

— Мы где? — позабыв обо всем, придвинулся вперед Артем, во все глаза рассматривая открывшуюся картину.

— Железнодорожное депо, — пояснил я, набирая скорость и пыля по грунтовке рядом с рельсами.

Асфальтовая дорога тоже была, но она вела в иную сторону.

— А зачем мы здесь? — Почувствовалось недоумение в его словах.

Вместо ответа, я вывернул руль влево, подъезжая к распахнутому настежь вагону в уже сформированном составе со вторметом, единственно пустому из двух десятков. Стоило подъехать, как пара жилистых мужиков в спецовках приладили к краю вагона пандус из двух железок, по которому машина осторожно загрузилась внутрь.

— Едем в Москву, — нашел я время пояснить другу, отклоняя кресло назад и удобно в нем располагаясь.

— Максим, тут что-то тащат к нам, — затормошил он меня за руку.

Я лениво покосился в сторону — там погрузчик вез нечто железное, свитое из лома металла и перевитых обрезков арматуры, общей площадью с прямоугольник грани вагона. Позади угадывались еще два таких же массива, но их неспешно нес на своем крюке кран, слегка раскачивая при движении.

— Все идет по плану, — отрегулировал я его кресло, невольно заставляя отклониться в сторону. — Направо не смотри, зрение испортишь.

Лист металлолома приладили к грани и принялись шустро сцеплять его с полом и потолком вагона сваркой. Через десяток минут так же закрыли другой бок, а затем и закрыли от нас небо, приварив металлический хлам сверху вагона. Но мы еще успели увидеть, как загудевший парой минут ранее рядом грузовой вертолет неуклюже проходит чуть в стороне над нами, забрав с собой красный сорокафутовый контейнер.

— Конечно, я немного виноват, что не предупредил о своем визите, — спокойно рассуждал Артем, отклонившись на свое кресло. — Но тебе не кажется, что кое-что нужно пояснить?

К этому времени наш состав уже рывком двинулся с места, передвигая в сторону Москвы двадцать вагонов металлического лома по товарно-транспортной накладной, в том числе наш, который никак не отличался от остальных внешне. Там, конечно, не Урал, но есть кому переплавить металл и извлечь из этого прибыль.

— У нас экзамены завтра, надо выспаться, — прикрыл я глаза. — Не всю же ночь рулить.

— Максим!

— Ты про этих, из Москвы? Да пусть дергаются и паникуют. Зря что ли тот контейнер в красное покрасили и вертолетом подняли. Пусть подключают знакомых в авиации, тратят нервы, деньги и время. — Сонно произнес я.

День вышел длинным и сложным — таким же, как и прежние два.

— Пусть занимаются чем угодно, но не мешают мне спать.

— Ясно, — поерзал на своем месте Артем, тоже собираясь ко сну.

Но потом нечаянно пнул пакет с едой, заинтересовался и принялся хрустеть под ухом.

— Слушай, там, чтобы я выспался, войсковая операция уже наверное проводится, — включив верхний свет, недовольно посмотрел я на его лицо, уже укусившее шоколад.

— Понял, я просто нервничаю, — шустро дожевал друг и успокоился. — Но вообще, на самолете было бы быстрее и точно спокойнее.

— На самолете — не то.

— Значит, тебе нравятся поезда?

Я вздохнул, но решил, что можно выкрасть пару минут от сна на ответ.

— Помнишь, мы на поезде ехали на турнир?

— Ага. Яркое воспоминание.

— Тогда меня поразило то, что где бы мы ни были, наш вагон всегда был территорией нашего княжества. Не важно, сколько бы мы ни ехали, мы всегда были дома.

— Да, для гербовых поездов это так, — подложил он руку под голову, слегка проехавшись локтем по обивке потолка.

— Не только для них. Но да, мне понравилось.

— Спокойной ночи, — отозвался Артем, зевнув. Сказывалась темнота в вагоне. Доступ воздуха все равно был, но сама конструкция прятала от постороннего взгляда.

Вся территория государства, планеты, расчерчена границами владений и государств. Нет на земле свободной территории, все имеет хозяина.

Но есть вагоны поездов, растянутые на тысячи километров на железнодорожном полотне. Их суммарные размеры достигают площади небольшого города. И они — сами по себе, неподвластные местным князьям и герцогам, над которыми стоит закон о неприкосновенности транзитных составов. Моих составов. Моей маленькой империи, граничащей со всеми княжествами разом.

— Спокойной ночи.

Глава 7

Город, собранный широченными лентами автомобильных дорог вокруг монструозных высоток с гербами на шпилях. Город, в котором серые цеха заводов и складов могут занимать пространства до горизонта, а за дымом теплоцентралей не видно неба. Но одновременно — с парками не меньших размеров, разбитых в самом центре, на драгоценной земле, квадратный метр которой стоит больше, чем обычный человек заработает за всю жизнь.

Город-государство с населением в двадцать миллионов человек. Сердце, качающее по артериям банковской системы финансовые потоки. Ум страны, ее голос и твердая рука, открытая для рукопожатия и сжатая в кулак для драки.

— Почему в наш вагон загрузили танк? — Бестактно прервал романтику сравнений Артем, подозрительно глядя с пассажирского сидения.

— Потому что это технически возможно, — дипломатично ответил я.

Мы неслись по трассе в шесть полос с положенными сто двадцати километрами предельной скорости, разумно выбрав крайнюю справа полосу, чтобы не мешать отчаянно опаздывающему городу. Ракетами проносились мимо одиночки и богатые кортежи. Камеры фиксации нарушений никого не смущали — тут все были готовы платить. Десяток минут ценился дороже штрафа, единого на всю страну, потому смешного для столицы. Стандартные расходы, вроде бензина.

— Допустим, — набрал Артем воздуха в легкие и медленно выдохнул. — А почему тогда его заварили той же самой маскировкой из металлического хлама?

— Тебя очень сильно волнует этот танк? — Присмотрелся я к указателям будущей развязки.

— Очень.

— Ну вот, — спокойно констатировал я. — А так люди его не увидят и волноваться не будут.

— Максим!

— Что? — Невозмутимо уточнил я, съезжая на нужную ветку трассы.

— Ладно, — махнул он на меня рукой. — Вот поймают тебя с этим танком, сам все расскажешь.

— Это металлолом по документам.

— Танк?! Да он своим ходом на платформу залез!

— Ну, он же из металла, — пожал я плечами. — Плюс разумный процент включений, пластик там, резина. Идет по пятнадцать копеек за килограмм, если интересуешься.

— М-м, он хоть стреляет?

— Металлом-то? — С усмешкой уточнил я.

— Тогда ладно, — успокоился Артем.

— Конечно стреляет, — вырулил я к башне из стекла и бетона в двенадцать этажей.

Все, что выше — запрещено к строительству тем, у кого нет герба. Небо — для аристократов.

Рядом подавился фразой товарищ и закашлялся.

— Снаряды по сорок копеек за килограмм. Цветмет, сам понимаешь.

— Но это же страшно дешево! — Удивление даже перекрыло возмущение.

— Зато ты бы знал, как дорого порою стоит перевозка негабарита, — цокнул я, с улыбкой выбираясь из машины на асфальт парковки. — Да успокойся, груз принадлежит одной фирме, перевозит вторая по заказу третьей, а та на комиссии у четвертой. Я там вообще ни при чем.

— Доиграешься, точно говорю, — буркнул товарищ, выходя из машины со своей стороны. — Надо ли так рисковать из-за одного танка?

Там их полтора десятка. Но эдак он еще сильнее переживать начнет... И это еще без вертолетов, которые по тридцать копеек за кг — меди и серебра много.

— На университет не похоже, — скептически озвучил Артем, вслед за мной двигаясь с тонированным дверям из стекла.

Никакой рекламы или наименования на здании не было. Обычная безликая коробка, органично влившаяся в ансамбль похожих зданий по обе стороны улицы, с литерным адресом на адресной табличке. Что это за место можно было прочитать только на небольшой золоченой эмблеме возле входа.

— 'Индивидуальные механизированные перевозки', — прочитал друг и скользнул взглядом на лозунг чуть ниже. — 'Единые решения автоматизированной транспортировки объемных ресурсов'. Кучеряво.

Я молча вдавил неприметную кнопку слева от входа и придержал для Артема распахнувшуюся дверь:

— Прошу.

Тот со странным выражением оглядел меня и шагнул на мраморный пол широченного зала, вдали которого угадывалась стойка, на данный момент пустая, и серебристые двери четырех лифтов позади нее.

— Что-то немноголюдно, — цокнул Артем, разглядывая окружающую пустоту.

Стоило закрыть дверь, отрезая уличный шум, и наступила приятная тишина — разве что шепот системы кондиционирования, наполняющей помещение приятной прохладой, звучал под перестук наших шагов — я уверенно шел к лифтам, а Артем за мной.

— Еще скажи, это тоже твое, — как-то серьезно, даже без иронии спросил он.

— У меня, если честно, ничего нет. — Признался ему, нажимая кнопку вызова у второго справа лифта. — Веришь, Юсупов Амир за это родственником признавать не хотел. Говорит, не достоин.

— Но ты ему объяснил? — Постарался заглянуть в глаза друг.

— Зачем? — Недоуменно глянул я на него, перед тем, как войти в лифт.

— Чтобы относились уважительно.

— Эм, а зачем? — Вновь не разобрался я.

Где в этом уважении деньги, прибыли и интерес? Вот желание назвать своим чужое и попытаться навязать свою волю — оно неотрывно с этим уважением.

— Нудный ты, — фыркнул Артем. — И скрытный. Ничего про все это не говорил, — обвел он рукой сверкающий металл кабины лифта.

— Когда ты в последний раз у меня о чем-то спрашивал? В девятом классе? — Вышел я на нужном, десятом этаже.

— Ладно, прости, — пробурчал он. — Родители посчитали твое общество слишком опасным, — признался он напоследок. — Я был против.

— Это после какого случая? — Заинтересовался я.

Мы шли по длинному светлому коридору, украшенному дверьми с обеих сторон. Ни на одной из них не было таблички, даже врезки замка не отыскать, не говоря о ручке — чистая, гладкая поверхность, окрашенная под дерево.

— По совокупности деяний, — засопел он, явно вспоминая насыщенное лето перед старшей школой.

Нас тогда отправили из города в местный летний лагерь, с отбором на основании социального статуса родителей. Артем был под маминой фамилией, и для всех — не княжеским сыном, а так — почти как я, из простых, хоть и приближенных. В общем, с остальными ребятами мы сразу не поладили, а классические методы решения проблемы блокировало торжественное обещание не применять Силу и не драться. 'Вы должны научиться решать проблему без этого!' — благородным посылом был выстлан наш путь.

На третий день, после объявления войны в виде соленого компота на нашем столе и слитного гогота за соседним, в ночь мы слили с трактора солярки и залили ее в выставленный на подиуме при въезде в лагерь Т-34 времен второй мировой. Добротная техника завелась, пронзив ревом спящий лагерь. Ну а мастерство вождения позволило снести только домики неприятелей. Люди, разумеется, не пострадали — весь лагерь был предупрежден рокотом дизеля и с благоразумно бежал в лес. Наивные. Через какое-то время особенно отмороженные недруги повстречали в чащобе гигантского медведя. С тех пор характер их изменился, став робким и заикающимся.

'Я имел ввиду совсем не это!' — Кричал потом на нас человек, что брал обещание, а мы грустно кивали головой. — 'Я говорил про дипломатию!'

В общем, во вторую летнюю смену, уже в другом лагере мы-таки освоили все таинства дипломатии. Оказывается, любой конфликт можно решить словами, если они звучат, как 'ребята, у нас есть танк'. Особенно после подтверждения, что те два отмороженных парня в дрожащем ночном видео на ютубе, снятом на бегу, неслучайно похожи на нас.

Дипломатия — это, как оказалось, вообще мое. Главное правило в дипломатии, чтобы танк действительно был, и продолжение беседы выходит позитивным и дружественным.

Ну а у Артема отчего-то любая затея с танками теперь ассоциируется с неприятностями. Индивидуальная реакция, причем ошибочная, я считаю — механик-водитель он от бога.

— Тебе в третью дверь направо. Там душ, сменная одежда. Твой размер найдется.

— Это еще зачем? — Возмутился Артем.

— Ты же не хочешь вызывать стойкие ассоциации с поездом и долгой дорогой? Выйдешь раньше — постучись в дверь напротив, я там.

— Откуда в офисах душевые? — С сомнением пробурчал он, подходя к своей створке двери, но не решаясь ее открыть.

— Не за всякой дверью то, что написано на табличке.

— Тут вообще ни одной таблички нет!

— Значит, там может быть вообще все, что угодно. — Распахнул я свою дверь, входя в уютную комнату с панорамным остеклением и запирая за собой.

Артем уж наверняка справится и зайдет самостоятельно.

А передо мной был обычный гостиничный номер, из лучших — с широкой постелью, холодильником, офисным столом и ноутбуком. По правую руку дверь шкафа прикрывала полноразмерную гардеробную комнату, по левую же за зеркалом спряталась душевая и прочие удобства. Весь этаж предназначался для командированных, а так же для персонала, привычного к ночным вахтам. Страна большая — иногда нужно ночевать на работе, чтобы позвонить во Владивосток и застать их 'восемь утра'.

К слову, в коридор я вышел первым, поправляя серый костюм, надетый поверх классической белой рубашки с красной бабочкой.

Вежливо постучал в противоположную дверь и покосился на достаточно скромные часы на левой руке. Пока в графике.

— Тут сорочка не застегивается! — Отчетливо проворчал Артем на мой стук.

— Это называется 'мода', — чуть повысив голос, подсказал я.

Резко распахнулась дверь, и из комнаты на меня хмуро посмотрел товарищ. Был он в островерхих бежевых туфлях, брюках им в тон, застегнутых строгим ремнем с достаточно вычурной серебряной пряжкой. Мускулистый торс закрывала шелковая сорочка с крупным, но почти незаметным по цвету орнаментом, а мощную шею даже и не думал закрывать достаточно широкий и непослушный ворот, пуговицы на котором были исключительно декоративными.

— Почему там нет ничего нормального на мой размер? — Хмуро произнес он. — Я проверил. Два пиджака на спине порвались. Кстати, извини, — добавил он с оттенком вины, чуть умерив тон.

— Это сейчас — самый шик, — доверительно доложил я ему.

К тому же, с пиджаком такое не носят.

— У нас за такое бы побили. — Тронул он ворот.

— Тебя?

— Не меня, а вообще!

— Через год перестанут. Мода распространяется со скоростью выхода новых сериалов. Тут снимают сейчас, у нас покажут потом. Да нормально все, точно тебе говорю! Между прочим, кучу денег вещи стоят. — Постарался я быть убедительным.

— А ты почему выглядишь нормально? — Смотрел он на меня с легкой завистью.

— Так провинциал, — развел я руками и выдал убедительную улыбку.

— А я, значит... — Как-то нервно оглядел себя с ног до головы Артем, подбирая приличное слово.

— Респектабельный аристократ, — уважительно высказал мнение и вовремя повернулся к лифту.

— Ладно хоть карманы нормальные, бумажник и нож переложить можно, — Проворчал он мне в спину, заходя в кабинку.

— Это под новую модель сотовый телефон. — Нажал я на две кнопки лифта сразу — седьмую и вторую.

— Все-то ты знаешь, во всем разбираешься, — тихо шумел рядом явно недовольный товарищ.

— Ботинки жмут?

— Нет!

— Тогда в чем дело? — Вышел я на новом этаже, пронзенной ниткой абсолютно такого же коридора, прошелся чуть дальше и остановился возле очередной типовой двери, пятой по счету от лифта.

Пока Артем формулировал свое недовольство, приложил ладонь чуть сверху и слева от центра, дождался щелчка автоматики и шагнул внутрь, на паркет крупного кабинета, залитого столичным светом.

— Максим, — подхватился с места друг Димка, блеснув радостью сквозь линзы дорогих очков, и тут же быстро зашагал навстречу, протягивая руку.

Пиджак индивидуального пошива, шелковая сорочка, сверкающие штиблеты и сияющие белизной ровные зубы — так теперь выглядел мой давний приютский друг. Деньги изменили его внешность, сделав лучше, но не тронули душу — потому как там и раньше все было отлично. Ум, верность, доброта для своих и жесткость для окружающих — именно характер позволял зарабатывать деньги, а вид был пропуском в мир крупного капитала.

— Хочу представить, мой помощник и хозяин этого здания, Дмитрий, — представил я его Артему. — А это Шуйский Артем.

— Очень рад знакомству, весьма наслышан, — осторожно пожал Димка руку моего товарища двумя ладонями. — Присаживайтесь, у меня все готово.

Он указал на длинный С-образный стол, заставленный папками, к которому было примкнуто три кресла с одной стороны и одно начальственное внутри дуги. Но присел Димка не за свое рабочее место, а в кресло рядом с нами.

— Вот, ознакомься, — тронул он корешок папки рядом. — Это досье на преподавателей, это на их семьи, тут у нас материалы на секретариат деканата, — касался он папки за папкой. — Это материалы по аспирантам.

— Максим, что происходит, — вклинился громким шепотом в перечисление Артем, тронув за локоть.

Димка из вежливости остановил перечисление.

Я тоже приподнял бровь, ожидая продолжения от Артема.

— Сбор информации о государственных служащих — это нарушение закона! — Грозно тряхнул он непослушным воротом рубашки.

— Мы когда поступать будем, анкету заполняем, верно?

— Ну, — напряженно глядя, подтвердил он.

— Благодаря нашим анкетам, преподаватели с нами знакомятся, — благожелательно продолжил я. — Будет правильным, если мы тоже немного узнаем про них.

— Максим, но не в таком же объеме! — Пододвинул он папку и распахнул на случайном месте. -Тут даже кличка кота!

— Хорошо, я тоже напишу, что моего кота зовут Машк. — Терпеливо кивнул я. — Это ведь будет честно?

— Да тут не только клички, — в некотором смятении листал бумаги в папке Артем. — Тут вся личная жизнь, привычки, интересы!

— Согласись, все это мы узнаем во время учебы.

— 'Федор Семенович, высшая математика, сорок семь лет, женат, есть любовница, смотри приложение шесть. Любит выпивать'. — Продекларировал Артем. — Максим, пойми, должны быть какие-то пределы! Адекватные рамки, за которыми тебя не схватит за шкирку Имперская Безопасность и не потащит на висельницу!

— Что, так и написано? — С недоверием переспросил я. — 'Любит выпивать'?

— Именно! — Хлопнул Артем по бумагам ладонью.

— Димка, — с укором повернулся я к другу.

Тот виновато хмыкнул и отвел взгляд.

— Почему не написано, что именно любит выпивать? — Покачал я головой. — В каких количествах? Где? С кем? По каким дням недели?

— Мало времени для разработки, — дернул Димка плечом, но тут же встряхнулся и куда увереннее выудил из внутреннего кармана черный смартфон, положил на стол и слегка подвинул в мою сторону. — Вот, тут все базы в электронном виде. Все то, что есть в этих папках на данный момент. Будьте уверенны, обновление направим в самое ближайшее время.

Артем ссутулился и недовольно покачал головой.

— Максим, ты в моей свите, если тебя с этими знаниями поймают...

— Спасибо Дим, отличная работа, — похвалил я расцветшего улыбкой друга и обратился к Артему. — Пойдем, поругаешь меня по пути.

— А мне дадут такой же телефон?

— Нет.

— Но почему? — Возмутился Артем в голос. — У меня, вон, и карман подходящий...

— Потому что ты вечно против любого приключения, но искренне возмущаешься, когда оно проходит без тебя. — Похлопал я его по спине, вызывая лифт. — Не беспокойся, мы ведь рядом, так какая разница, в чьих руках телефон?

— Если нет разницы, почему не в моих?

— Так он без моего отпечатка взорвется. — Невозмутимо пояснил я ему, нажимая на кнопку последнего этажа.

— Это да, аргумент, — нехотя признал Артем. — И вообще, ты мне должен многое рассказать. — Произнес он, вновь оглядывая пустынный холл.

Я только плечами пожал. Два года хотел рассказать — да он слушать не хотел. А тут — всего одно здание и немного информации.

— Сейчас в универ, — обозначил я другу планы, и вместе с ним вышел из здания на улицу.

Туда, где эвакуатор загружал на платформу мою припаркованную перед зданием хонду.

— Кем бы ты себя не считал, Москва тебя сожрет, — с неким довольством произнес Артем, положив мне руку на плечо.

Эвакуатор тем временем неспешно отчалил. А вслед за ним подъехал еще один — принявшийся сгружать с себя белоснежный 'Кадилак Эскалейд'.

— Это что за? — Удивился друг вслух.

— Княжич Шуйский не может приехать в университете на старенькой хонде, — прищурился я на блеск хромированных дисков. — Давай за руль, мне такой авто водить нельзя.

Артем с изумлением посмотрел на меня.

— Поехали, твоя светлость, — подмигнул я ему. — Я покажу дорогу.

Глава 8

Особое мастерство сюрприза — вызвать неподдельное восхищение на лице получателя.

В машине, подаренной мне Артемом, все вещи были на своих старых местах, подчеркивая внимание и уважение к привычкам. Я постарался угодить не в меньшей мере.

— Слушай, даже регулировка сидений и зеркал под меня, — наслаждался Артем вождением, с удовольствием поворачивая с тесной улочки, заставленной машинами, на автостраду.

Моя подколка забылась, а пейзаж вокруг сменился обзорными видами Москвы — с высоты поднятых над землей путепроводов и развязок. Столица — она очень разная: красивая и тоскливая, богатая и бедная, в сверкании позолоты и облезшей с ржавчины грунтовки. Смотря куда смотреть и откуда. Чем выше и ближе к центру, тем больше красоты — как уже наверняка приметили хозяева сотни невероятно высоких клановых башен, видимых практически из любой точки города. Разных башен, индивидуальных в своем величии, мастерстве архитекторов и богатстве, выставленном напоказ. Но все они едины в одном — из каждой башни отчетливо виден Кремль, далеко не такой высокий и помпезный. Можно сказать, скромный в своем облике белых стен и молодой зелени островерхих башен. Но смотрят на него с княжеских высоток пристально и очень насторожено.

— Документы твои тоже переложил на положенные места, — между тем, прикрыл я глаза, принимая похвалу.

— Руль-то какой удобный, все как в моей парадно-выездной машине! А мне говорили — редкость, — продолжал Артем восторгаться, любовно проводя рукой по бежевой коже. — И герб на номерах как у меня, — слегка задумчиво продолжил он, а затем отчего-то напрягся и откинул солнцезащитный козырек. — Максим.

— Ау? — Откликнулся я, лениво глянув, как товарищ цепко смотрит на укладку документов, подцепленных в специальный кармашек.

Документов, которые он точно не брал с собой в Москву.

— Ты спер мою машину. — Утвердительно и как-то спокойно произнес он, отчетливо скрежетнув зубами.

— Совершеннейшая неправда, — открестился я. — Чья машина? Твоя. Кто за рулем? Ты.

— Ты спер мою машину!!!

— Доставил к тебе в Москву. — тактично поправил я.

— Да ты знать не знал, что я с тобой поеду!

— Позвольте, — возмутился уже я. — У меня было сорок минут, пока мы ехали по трассе. Ты что, считаешь, что я настолько бездарен, что не способен ничего организовать за это время?! Ну знаешь, я считал тебя другом, — скрестил я руки на груди и демонстративно отвернулся к окошку.

— Да постой ты, — с досадой отозвался Артем. — я не это хотел сказать... Стоп! Ты мне зубы не заговаривай!

— Ну что мне, тот красный контейнер на вертолете порожняком в Москву гонять? — Примирительно произнес я. — Зато сейчас на колесах. Ну что тебе не нравится?

— Мне не нравится, что она сейчас наверняка в угоне!!!

— Так документы же на руках? Отзвонись да и сними угон.

— Максим, — снова скрежетнули его зубы, но он все же не сорвался на новый вопль. — Мне очень не желательно звонить домой.

— Досадно, — потянулся я почесать затылок, но спохватился и оставил руки лежать на коленях.

— И это все, что ты можешь сказать?!

— Если бы ты мог позвонить домой, наверняка был бы доволен. — Вздохнул я в ответ. — Команду на доставку я дал еще до посещения универмага.

— На 'доставку', — фыркнул Артем. — Да как тебе в голову пришло такое поручить?! С охраняемой стоянки, джип на княжеских номерах!

— Ой, ключи все равно в замке зажигания.

— Конечно в замке зажигания! Назови мне человека, который станет угонять княжеский джип! Хотя погодите, я же его знаю!

Но говорил Артем уже без прежней ярости, скорее ворчливо. Он вообще — отходчивый и при этом очень умный, так что редко злится на то, в чем видит логику и доброе пожелание.

— Да, я немного виноват, — признал свой недосмотр. — Думал, ты просто сбежал из дома под шумок больших событий. Дед точно еще лет пять власть не отпустит, время у тебя — море.

— А просто спросить? — покосился он.

— Что спросить?

— Спросить, — терпеливо повторил он. — Стоит ли перевезти мою машину сюда?

— Так какой же тогда будет сюрприз, — хмыкнул я.

— Максим!!! Я в угнанной, но при этом в своей машине, еду по столице под десятками камер! Где-то там уже наверняка грузится в автобусы спецназ, объявлен план-перехват! Да нас заблокируют на следующем же съезде!!!

— Главное — не спорить и спокойно дать уложить себя на асфальт, — поспешил я с дельным советом. — Там люди вообще без чувства юмора.

Кожа на руле отчетливо скрипнула под руками Артема.

— Мне кажется ты просто нервничаешь перед университетом. — Заметил я мудро.

Тот каменной физиономией медленно повернулся ко мне — благо, хоть дорога впереди прямая, так бы точно влетели куда.

— Ай, да ну тебя, — расслабляя мышцы, безнадежно махнул Артем рукой, дотянулся до портфеля с документами на заднем сидении и принялся выуживать документы, выкладывая их на торпеду над рулем.

Чтобы, значит, при проверке под рукой были.

— Ты паспорт после четырнадцати лет менял? — Заинтересовался я.

— Нет, зачем? — Продолжал он манипуляции с бумагами.

Значит, на фотографии в паспорте — скромный парень интеллигентного вида в очках. А не обретший волю и мышцы шкаф.

— Не признают, — цокнул я скептически. — Ты с этими документами из разных эволюционных ступеней.

Артем замер, затем взглянул на права, лежавшие на стопке бумаг сверху, и хмуро всмотрелся в улыбающуюся и худенькую физиономию. Права мы тоже получили в четырнадцать.

— Да что б тебя... — Произнес он с тоскливым надрывом, а затем заприметив что-то в зеркала уже откровенно взвыл. — Я же говорил!

Крякнув дикой уткой, позади пристроился мерседес с полицейской расцветкой и игриво мигнул сине-красной люстрой.

— Вон там остановиться можно, — с заботой подсказал я ему, указывая на кармашек после знака 'место стоянки'.

— Молчи, просто молчи, — категорично отозвался Артем, снижая скорость и выруливая одной рукой, другой же лихорадочно тасуя документы так, чтобы сверху был просто княжеский патент.

Внешний вид и форма серебристой гербовой бумаги 'Его светлости' пережили уже два столетия без серьезных изменений, оттого и сейчас она не украшалась фотографией. Но и подделать ее было не под силу обычному жулью, так как в сути своей патент представлял собой артефакт, охотно отзывающийся визуальными эффектами по требованию настоящего владельца, будучи в его, и только в его руках. У Шуйских серебро бумаги проходило жемчужными волнами, складываясь в силуэт стремительно взлетающей чайки — мне как-то показывали, опасаясь, что я решу проверить эффект самостоятельно и все сломаю. Возмутительное предубеждение.

Занятно, что именно чайка — в роду-то прирожденных медведей-оборотней. Быть может потому, что второй облик Шуйских — довольно серьезная и тщательно оберегаемая тайна. У них из-за этого и родовое оружие — пистолеты, огнестрельное оружие, а родовая стихия — огонь. Абсолютные антагонисты медвежьей природе — чтобы даже краем мысли не связали огромные следы в дремучих заповедниках княжества с теми элегантными и солидными людьми, что обитают в родовой крепости. В общем, тайна настольно деликатная, что подшучивать над Артемом никогда не становится скучно. Понятное дело, что допустимо это только средь своих, посвященных и уже успевших на нем прокатиться. Но если без шуток — большой кровью может огласка обратиться. Никто не любит чуждого, нелюдского — под искоренение коего (и попутный грабеж) всегда можно найти союзников. Хорони их потом...

— Так, документы есть, руки на руле, Максим молчит, все будет в порядке, — между тем успокаивал себя княжич, останавливаясь на краю дороги.

Я только фыркнул и отвернулся, но краем глаза продолжал наблюдать в центральное зеркало, как из остановившегося позади автомобиля, уже не сверкающей 'люстрой', с пассажирского сидения с солидной неспешностью выбрался мужчина в возрасте, поправил мундир с богато расшитыми и звездными погонами и принял от кого-то в салоне фуражку, размещая ее на голове козырьком ровно вперед мастерски и с изрядным опытом. Последним из салона показался продолговатый футляр орехового дерева сантиметров сорок в длину, десять в ширину и пять в высоту, принятый вышедшим офицером бережно, двумя руками. И столь же деликатно, неспешно, он понес его к нашей машине, двигаясь со стороны водителя.

Артем явно удивился, но виду не подал. Кнопкой опустил стекло рядом с собой, позволяя звукам оживленной трассы ворваться в салон. Следом пришел запах разогретого асфальта и бензина, а парой секунд позже — тонкие нотки хорошего одеколона.

Из-за высоты машины, взгляды Артема, все еще дисциплинировано удерживающего руки на руле, и подошедшего господина, оказались на одном уровне.

Седина на висках, морщины под глазами и холодный, цепкий взгляд, за равнодушием которого чудилась ярость и обреченность, запрятанные настолько глубоко, что уловить их можно было только зная, что произошло.

Артем понятия не имел, оттого встретил офицера радушной улыбкой и простодушным вопросом.

— Что-то случилось? — Произнес мой друг легко и спокойно, щурясь от заглянувшего в открытое окошко яркого солнца.

Офицер ощутимо вздрогнул, подавившись заготовленной фразой. Но довольно быстро собрался и четким, выверенным движением протянул футляр Артему.

— Приношу извинения, Артем Евгеньевич, за доставленные неудобства. Неизбежные в профессии накладки. Виновные будут строго наказаны. Прошу принять от всего сердца.

Артем подарок принял, умудрившись не выдать обескураженности на лице и не озвучить вертящиеся на языке вопросы.

— Честь имею, — резко качнул головой офицер, по-уставному повернулся через левое плечо и отправился к своей машине чуть ли не чеканя шаг.

Надо сказать, следующие свои слова Артем произнес уже после того, как позади вновь замерцало синим, и ведомственный авто, потребовав себе начальственным покрякиванием место в вечно спешащем потоке, вновь вырулил на магистраль. И даже после этого события прошло не менее пяти минут.

— Максим, что происходит? — Коротко выдохнул он, продолжая смотреть вперед через лобовое стекло.

Футляр продолжал лежать на его коленях нераскрытым.

Я изобразил пантомимой, что вообще-то мне настрого запретили что-то говорить.

— Не пясничай. Можешь говорить. Итак? — Рубленными и строгими фразами потребовал он ответа.

— Позволь выразить искреннее возмущение этим безальтернативным тоном, который накрепко связывает меня с происшедшим. Эта тенденция во всем винить именно меня, раздражает еще со школы. Какая-то вечная презумпция виновности!

— Но это ведь ты, да? — Не сменил тон Артем.

— Я, но...

— Максим!

Один из случаев, когда слово приобретает новое значение. Было имя — а стало нечто обвинительное и требующее немедленного раскаяния вместе с расшифровкой всех планов.

— Ладно... Твоя машина, как я уже сказал, была контейнере. Вертолет с контейнером летел в Москву. Мои недоброжелатели задействовали свои связи в штабе ПВО столицы и посадили вертолет. Вскрыли контейнер, сорвали пломбы. А там твой джип. Княжеский, то есть.

— Краденный... — Глухо отозвался Артем.

— Ну кто ж станет красть княжеский джип! Да кому такое в голову придет!

Артем молча сложил руки на руле и уперся в них лбом.

— Вот и получается, что местного генерала подставили, заставив посадить вертолет с имуществом наследника княжества Шуйских. А тот даже не аристократ, ему твой гнев, переданный через отца, всю карьеру сломать может. Вот, разыскал нас и пришел лично приносить извинения.

— Так что у тебя в Москве есть первый должник, — бодро завершил я, уже со скепсисом предчувствуя, что благодарностей не дождусь.

— Максим, а мне он нужен? — Выпрямился товарищ и строго посмотрел на меня.

— Ну, дело ведь хорошее. Не в этом году, так через пару-тройку...

Артем поднял стекло, завел машину и молча вырулил на магистраль. Смотрел он вперед холодно и равнодушно, сконцентрировав все внимание на дороге. А подарок офицера, так и неоткрытым отправился на заднее сидение, вместе с документами, собранными одним движением с приборной панели.

— Что, даже что в футляре, не посмотришь? — Осторожно поинтересовался я, заерзав от его реакции.

— Нет.

Я невольно покосился назад.

— А можно я посмотрю?

— Нет.

Тревожное ощущение и некая неустроенность, как у кота перед дверью, за которой кто-то шуршит, поселилась в душе.

— Я одним глазком?

Артем вобрал воздух для очередного категоричного отказа, но выдохнул с некой обреченностью и отмахнулся рукой.

Быстро перегнулся через кресло, приподнял крышку, мазнул взглядом по содержимое, закрыл и удовлетворенно вернулся на место. Ощущения — как будто прохладный ветер подул на зачесавшееся место.

— И что там? — Полюбопытствовал все-таки Артем, пусть и прежним равнодушным тоном.

— Наградной кортик, выданный в честь завершения офицерских курсов. Категорически не рекомендуется терять, вещь сугубо индивидуальная и где-то даже ритуальная.

— Зачем он мне?

— В том-то и дело, что незачем! — Старался добавить я эмоциональности в тон, чтобы перебить его равнодушие. — Поэтому спокойно можешь вернуть его назад. Более того, с твоей стороны это будет правильно и красиво. Но так как это подарок возвращенный, то вместо него тебя попросят выбрать что твоей душе угодно: вещь или услугу. Это обычная ситуация, когда неизвестна плата, которую затребуют, но по умолчанию согласны на любую.

— Я же не для себя... — Произнес чуть смущенно, так и не дождавшись ответа или какой-либо реакции.

И вновь тишина.

— Мы же просто ехали учиться, — произнес он, не выдержав, сквозь зубы.

— Тебе не кажется, что просто ехать — невероятно скучно?

— Поэтому надо манипулировать, использовать чужой герб и имущество, сталкивать лбами генералов и тревожить систему обороны столицы?!

— У меня все точно и запланировано на несколько ходов. — Уверил я его. — В конечном итоге, ты главный выгодоприобретатель, без малейшего для себя риска.

— А ты?

— Я — в легком плюсе, — добавил я тоном скромного хорошиста.

На этот раз молчание длилось несколько минут. Я уже собрался выдать что-нибудь примирительное, когда Артем вновь заговорил — тоном усталым, но с оттенком заботы. Как отчитывают тех, кто бесспорно дорог.

— Скажи, почему с тобой все так сложно, а? Какие-то танки, вертолеты, контейнеры, генералы...

Набрал было воздуха, чтобы отделаться шуткой, но, поразмыслив, решил, что так будет неправильно. Крепко дружили мы достаточно давно, так что теперь многое друг о друге не знаем. При этом, в памяти моей, Артем — он все еще прежний, будто не прошло и одного дня с момента последней встречи. И для Артема, наверняка, я остался там, в конце девятого класса.

Забавно, но отвечая на его вопрос, не придется искать отметку, с которой все изменилось, после которой со мной стало 'все так сложно'.

— А что мне было делать тогда, два года назад? Ты телефон не берешь, Федор уехал, скучно. — Спокойно ответил я, не допуская и намека на иронию.

Артем покосился, но встретив абсолютно серьезный взгляд, задумчиво хмыкнул и надолго замолчал. Поглядывал, правда, будто ожидая улыбки или продолжения истории. Но она, история, вся целиком такая и есть.

Новый съезд вернул нашу машину в тесные объятия города. Тут, ближе к центру, свободной земли было отчаянно мало, оттого теснились по обеим сторонам дороги дома: старые и новые — древние панельки времен завершения войны, когда жилья требовалось много, дешево и быстро; там же, плечо к плечу к ним высились молодые красавцы из кирпича и гранита. Иногда казалось, будто не здания, а отцы и дети стоят плечом к плечу. И виделась в этом даже не смена поколений, а подвиг, которые старики, пусть ветхие, но все еще горделиво и осанисто стоящие на мощных фундаментах, через бедность и надрыв сил совершили для того, чтобы росли рядом молодые, богатые и счастливые.

Медленно приближался центр города через традиционные пробки, куда быстрее росли цены за квадратный метр на рекламных баннерах, а Артем все молчал, обдумывая что-то свое.

Университет, в общем-то, далеко не в середине города — корпуса и общежития вынесены ближе к северо-востоку, забирая от столицы добрый десяток квадратных километров. Просто навигатор, который Артем пробудил в машине, вел нас напрямик через центр, не признавая сложности передвижения по перегруженной транспортом столице. Вернее, вел он правильно со своей точки зрения — ведь для княжеского авто допускалась куда большая свобода по правилам дорожного движения. Те же выделенные полосы со значком 'А' — для автобусов, но Артему можно читать и для 'аристократов'. Только вот после новости о сложном статусе машины — толи в угоне она, толи нет — двигался он по дороге с осторожностью пенсионера, у которого на день просрочена страховка, в багажнике тело случайно сбитого оленя, а сам он немного нетрезв в связи с поминками по сохатому. А вокруг, как бы, столица страны...

— И ты занялся танками? — Произнес наконец Артем недоверчиво

— А что ты мне предлагаешь делать в такой ситуации? Начать курить?! — Отозвался я на его недоверие.

Он только головой покачал.

— Ладно, замяли, — буркнул Артем, уступая нагло влезшей из соседнего ряда 'мазде'.

'Мазда' моргнула габаритами 'спасибо'. Потом, видимо, присмотрелась к княжеским номерам, и замигала 'спасибо' совсем уж отчаянно...

— Ну мы едем, нет?! — Рыкнул товарищ и длинно бибикнул.

Впереди сорвались вперед, обгоняя движение через две сплошные.

— Вот же сумасшедшие, — отозвался Артем, набирая скорость в, наконец-таки, приободрившемся потоке машин.

Дорога стремительно расширялась, уходила витками в высь, падала под землю, пронзая ее на протяжении доброго десятка минут, потом вновь взметнулась на широкий мост, открывая вид на изгибы спокойной реки, к которой вплотную подступал лес — настоящая чащоба, тут, все еще почти в самом центре... А на вершине лесного склона, шедшего к реке, горделиво смотрели в небо шпили главного корпуса МГУ, цвета платины и алебастра, с темно-алым кантом у карниза. Если приглядеться, виделась и свита из университетских корпусов — невысоких, максимум в пять этажей, окруживших главное здание. К слову, частенько перестраиваемых практически с нуля — нервные студенты, обладающие Силой, в период сессии иногда срывались...

— Мы будем там учиться, — спокойно произнес Артем, не сомневаясь ни мгновение.

— Разумеется, — кинул я, неотрывно глядя вперед.

Дорога повернула вправо под зеленую стрелку светофора и завершилась перед бетонным блоком с крупной и убедительной схемой, как выбраться на парковку. За бетонным же блоком кипела пешеходная жизнь — по асфальту, по тротуарным дорожкам уже расхаживали сотни людей самого разного возраста — от тех, кому предстояло сегодня сдать или не сдать экзамены, с группами поддержки из друзей и родни, до праздных зевак, кому дни поступления в центральное учебное заведение год от года служило неплохим шоу.

— Вот сюда поверни, — указал я на полностью заставленную 'восьмерку' парковочных мест, ближнюю ко входу в главный корпус.

— Там все занято. — Отметил очевидное Артем, вытягивая шею в поисках свободного места.

Гигантская, без шуток, парковочная площадка была заставлена полностью и переплетена медленно двигающимися машинами, занятыми тем же самым, что и Артем — выглядыванием тех, кто-то может отъехать.

В цепочке гражданских машин бесшумно сверкали синими люстрами постовые автомобили, зорко пресекая через громкоговорители попытки запарковаться вторым рядом. В общем, многие, проехав всю парковку насквозь, выбирали обратный путь в город, потеряв всякую надежду. Благо, еще можно было оставить железного коня у станции метро и вернуться по персональной ветке до университета.

— Поверни, — добавил я просительно и мягче.

— Ладно, сделаем круг, — проворчал он, выруливая и медленно двигаясь вдоль заставленных с двух сторон рядов.

Неожиданно в двух метрах от нас ожил двигатель габаритного белого микроавтобуса и выехал, освобождая нам место.

Отличное место, надо сказать — в сорока метрах от главного входа. От такого чуда, кто-то даже выскочил из машины, надеясь занять место собственным телом. Но, углядев номера на машине Артема, с досадой остановился.

— Хочешь сказать, у тебя все распланировано? — Покосившись на меня, запарковался Артем.

— Смею на это надеяться, — ответил я ему улыбкой.

— То есть, вообще все? Куда нам идти? Как, к кому? — Не отрывая от меня взгляда, открыл дверь со своей стороны друг.

— Есть такое, — выбрался я из машины.

— Раньше ты любил неопределенность.

— В спокойствии и размеренности есть свои преимущества. — Прищурился я на солнечный свет и повернулся. — Документы не забудь.

— А твои где? — Достал он из машины укладку бумаг.

— В приемной комиссии, разумеется.

— Ну-ну, все просчитано, все учтено, — хмыкнул он. — Сколько у нас еще времени? — Мурлыкнул дважды брелок в руках Артема.

Никогда он ее на сигнализацию не ставил — и вот...

— Полтора часа.

Полтора часа — это до момента открытия регистрации на первый экзамен. Статус Артема позволял его там же и 'сдать', как и все остальные, которые будут позже. Но общего порядка никакой титул не менял.

— Быстро мы. — Повернулся Артем в сторону площади и посмотрел с высоты роста на деловитую и чуть нервную суету абитуриентов. — Могли бы что-нибудь посмотреть интересное по пути.

— Вон, смотри, — указал я на площадь. — Самое интересное в Москве — это москвичи. — Произнес я убежденно.

И смотреть действительно было на что. Наверное, когда прическа может стоить со среднюю заработную плату в нашем княжестве, так и должно получаться — необычный вид, необычные одежды, стили, цвет волос, бижутерия, линзы в глазах. У парней. И почти то же самое, но при этом — длинные, ниже колен и почти до пола, летние платья у девушек с красными, синими, золотистыми и зелеными волосами, причудливыми браслетами и сверканием каменьев в ожерельях и сережках.

И все они — с книгами, конспектами, стоя, на ступенях, на брусчатке площади, привалившись к стенам, на траве, на парапете. Ощущение возбужденного предвкушения и легкомысленной радости последним теплым дням лета. А еще — флер причастности к этому могучему зданию, чтобы охватить взглядом которое приходилось задирать голову.

— Да ну, и обычные есть, — увидев ту же самую картину, явно впечатлился Артем, и невольно искал привычное.

— Приезжие, — с гарантией в голосе отреагировал я.

— Спасибо тебе, Максим, — отчего-то искренне произнес он.

— А?

— На фоне их, я нормальный. — Мельком и явно с довольством оглядел себя княжич.

— То-то же.

— Давай хоть пройдемся, — тронув затылок, шагнул он к зданию.

— Где машина стоит, запомнил?

— Так напротив парадного входа? — Не понял Артем.

— Мы сейчас вообще сбоку. — Хмыкнул я, глядя на чудо архитектуры, обладающее удивительным визуальным эффектом. — Справа.

— Да ну? — скептически огляделся он, и предложение лично в этом убедиться принял, как розыгрыш.

Но, в общем-то, убедились, повздыхали над красотами, полюбовались девушками (' — В длинных платьях — местные, запомнил?') и уже с видом бывалым повторили круг по сторонам здания.

— Ощущение, как будто на открытку смотрю, — выдал сложные и противоречивые чувства Артем. — Как ненастоящее. И день такой же ясный, как на фото. Надо внутрь зайти, руками стены и перила потрогать.

— Наша очередь через двадцать минут подойдет, — глянул я на часы. — Вернее, нам уступят место, — уточнил я на вопросительный взгляд. — Но можно и сейчас. Ты, к слову, где жить собрался? Если тебе домой звонить нельзя, то в клановой башне, выходит, тоже не желательно появляться?

— Найду жилье, — отмахнулся Артем. — Я взрослый и самостоятельный мужчина.

— У тебя шнурки развязались. — Обратил я внимание на важное.

— Ага, спасибо, — жестом попросил он подержать свои бумаги и опустился на корточки. — В общем, ерунда. Объявления есть, деньги тоже.

— Ты там только не дай себя обмануть, — уже механически посоветовал я, поймав краем глаза движение в нашу сторону.

Целенаправленное, напряженное и наполненное силой — оттого пропустить его не было никакой возможности.

Резко собравшись, без труда определил и вектор движения угрозы, волноломом движущейся сквозь скопление людей у лестницы главного входа. А затем с невероятным недоумением и искренним удивлением узнал в быстро приближающемся силуэте человека — давным-давно не виденного, уже более трех лет. И тем не менее — забыть которого нельзя да и совсем не хочется.

— Ника? — С удивлением и радостью признал я в остановившейся напротив рыжеволосой девушке старую знакомую.

В изумрудном платье, удивительно ей шедшем, памятная знакомая виделась даже лучшей версией самой себя, которая оставалась в моей памяти. Да и сейчас, запыхавшаяся от быстрого движения, оттого румяная и с глубоким дыханием, слегка поднимающим плечи — была совершенным очарованием. Только вот взгляд ее отчего-то совсем не соответствовал кажущейся радости момента.

— Так, — звонко и сухо произнесла она без малейшей улыбки. — Самойлов.

— Привет, Ника, — вновь улыбнулся я.

— Ты не будешь тут учиться. — Произнесла она строго и с тихой яростью.

— Что? — Признаться, недопонял я, и упустил момент, когда Ника аккуратно и ловко перехватила бумаги из моих рук.

А девушка одним невероятно сильным движением разорвала все документы напополам, после чего гордо и с вызовом подняла подбородок.

— Это были его документы, — указал на шокировано стоящего рядом товарища.

Артем со смятенным непониманием перевел взгляд с разорванных бумаг и патентов на Нику.

— Я, я, — сбилась Ника от взора княжеских очей.

В которых непонимание заклубилось яростью и гневом.

— Хочу еще представить, если вы успели друг друга позабыть, — галантно повел я рукой в сторону товарища. — Наследный княжич Шуйский Артем Евгеньевич. А это у нас, разумеется, Еремеева Ника, — улыбался я доброжелательно. Ника, вам не составит труда передать разорванные документы об образовании и удостоверения личности их владельцу?

— Я, я, я...

— Ох, давайте я вам помогу. Вот так... А теперь, беги, Машенька, — добавил я с искренней заботой, наблюдая, как поднимается тьма Ночи Охоты в глазах урожденного Шуйского.

— Я, я, н-не М-маша... — Пробормотала Ника, одновременно вполне разумно пятясь назад.

Инстинкт самосохранения — великая вещь!

Наконец, она повернулась спиной и опрометью и явно применяя Силу рванула в сторону корпуса.

— М-м-мак-с-сим-м, — провибрировал низким рокотом искаженный голос друга.

Люди с хорошей интуицией поспешили расчистить круг в радиусе двадцати метров.

— Да ну, почти не порвались, — успокаивал я его, вручая документы. — Вот, видишь? Если совместить две половинки...

— М-максим-м...

— Что Максим? — Проворчал я. — Я вообще не понимаю что происходит! Это — не я!

Артем крепко зажмурил глаза и глубоко вздохнул. А когда выдохнул — был прежним, старым, от которого не удаляются спешно люди и не рвут поводки, пытаясь сбежать, случайно оказавшиеся на их руках декоративные собачки.

— Та-ак. Твоя подруга?

— Я ее три года не видел! — Честно ответил я.

— Что ты ей сделал?!

— Ничего! — Попытался припомнить я все свои прегрешения и искренне развел руками. — Она мне жизнь спасла, я ей отослал письмо с благодарностями и ящик мороженого. Она не приняла. Я отправил нашего общего друга Игоря Долгорукого с новым письмом и подарочным тортом. И все!

— Точно?

— Да точно! — Всплеснул я руками. — Ну, я ее еще вроде в реку столкнул...

— Ах, в ре-еку!

— Да не записываю я! И вообще, я столкнул ее до того, как она спасла мне жизнь. — Воззвал я к логике.

— Иногда спасают для того, чтобы лично свернуть шею. — Как-то недобро посмотрел он ниже моего подбородка.

— Ящик мороженого! Торт! — Привел я веские аргументы этого не делать.

И не абы какой торт, а вышедший из под рук лично главы клана и рода Юсуповых. Как говорили знающие люди, за тысячелетия подковерных интриг род достиг настоящего мастерства в создании ядов и токсинов, убивающих медленно и быстро, маскирующихся под болезнь и спящих в ожидании катализатора, наполненных Силой и без малейшего ее следа. Но порою, крайне редко, побочными результатами поиска очередной отравы оказывались настоящие кулинарные шедевры, секреты приготовления которых, впрочем, охранялись столь же строго.

В общем, торт Юсуповых — это квинтэссенция Счастья в шоколадной глазури. У меня один такой оставался после турнира — да и наверное во всем мире в тот миг он был один. И я понятия не имею, как за него можно не простить.

— Так, — обратил Артем внимание на документы в своих руках. — Вот по этой части документов я Артем. — Качнул он левыми обрывками бумаг с патентом наверху. — Вот по этому — Шуйский.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем! — Выдал я оптимистично и бодро. — Немного прозрачного скотча, и ты снова княжеских кровей!

Артем поднял на меня хмурый взгляд и покосился на часы на главной башне.

Там, где до регистрации на первый вступительный экзамен оставалось десять минут.

Глава 9

Сквозь массивные очки с плюсовыми диоптриями на нас смотрели тысячелетние мудрость и понимание, сокрытые в глубине карих глаз, но приближенные мощной оптикой. А грудной голос, исполненный уважения, осторожно уточнил по второму кругу:
— Так значит, бумаги ваши порвали? — Поправила оправу легким движением руки Эльза Леонидовна, председатель приемной комиссии, и обозначала искреннее внимание к ответу.

— Именно так, — с горячностью кивнул Артем.

Мы стояли перед массивным столом, брустверами по обе стороны которого высились личные дела абитуриентов, а в центре, освобожденному по такому случаю от бумаг, лежали наши документы, тщательно изученные и на данный момент мягко, но надежно зафиксированные к столешнице левой рукой Эльзы Леонидовны.

Ну а кабинет, в котором мы были, разумеется, был самым-самым — где, как нам пообещали все прошлые наши собеседники, очарованные моими увещеваниями и запуганные хмурым выражением лица Артема, обязательно решат нашу небольшую, хоть и крайне щекотливую проблему.

Проблема в том, что порванный княжеский патент не хотел 'оживать' в руках Артема.

— И вы, юноша, княжеских кровей, — женщина мельком взглянула в бумаги перед собой, искусно скрепленные скотчем. — Шуйский Артем Евгеньевич?

— Абсолютно верно.

— И мы должны зачислить вас без конкурса? — Мягко улыбнулась она.

— И его тоже, — указал Артем на меня. — Он в моей свите.

— Очень интересно, — чуть повернула она голову, чтобы посмотреть на меня, и вновь вернулась к Артему. — Так-так-так. А патент ваш не работает, потому что был порван.

— Да!

— Тогда спешу поздравить вас, молодые люди, — положила она руку на бумаги и добавила обаяния в голос. — Вы в этом году — первые!

— Уф-ф... — на секунду отлегло у Артема от сердца.

— Первые в этом году жулики с убедительными документами, — пожурила она нас пальчиком. — Порвали бумаги, надо же, — фыркнула она со смешинкой. — У нас такие мастера в прошлом году были — даже патент звездой Туркменского ханства сиял! Столько труда и времени потрачено! А вы, ребята, совсем без фантазии. Ай-яй-яй.

— Н-но, — сбился Артем.

Нет, он бы гаркнул — точно вам говорю. Просто атмосфера кабинета весьма напоминала директорский, а память об одиннадцатом классе была еще настолько свежа в сердце, что невольно накатывала некая робость. Даже у меня — нам в школу после девятого класса такого директора поставили, что ух... Никакого педагогического образования, но ранг 'виртуоз'. Официально вел в школе французский. И скажу я вам, в школе французский с той поры знали все, даже трудовик...

— И документы, документы вы посмотрите! Какой милый мальчик на фотографии! Хрупкий, изящный! — Взяла Эльза Леонидовна в руку заклеенный паспорт Артема и дальнозорко отставила его в руке. — Совсем на вас не похож, молодой человек. — Переведя взгляд на Артема, с укором добавила она.

— Я просто хорошо кушал, — напряженно произнес Артем, играя желваками.

На Артема было страшно смотреть (это для понимающих — а для посторонних он белозубо улыбался), так что следовало выводить его отсюда.

— Легенда, ребята, у вас не настолько и плоха, — вновь поправила она очки и посмотрела на нас тем же добрым и чуть задумчивым взглядом, словно у сытой кошки возле аквариума. — Шуйские крайне редко появляются в столице, а уж об учебе в столичных университетах и не слышала ни разу. Домоседы, известные затворники. Так что личных знакомств и разоблачения вы действительно могли не опасаться... Но! — Веско обозначила она паузу.

Да так, что даже Артем преисполнился внимания.

— Не любят в столице Шуйских, ребята. А вы куда собрались? На 'Мировую политику', — грустным тоном листнула она документы, заглянув в наше заявление. — Там одних кровников и злопыхателей... — Печально закачала она головой. — Вас бы, милые мои, в первые же дни на тот свет отправили. Так что, считайте, жизнь вам спасаю.

— Мы вас поняли, спасибо, — холодно ответил Артем. — Разрешите забрать мои документы. — Сделал он шаг вперед.

— Куда? — Цепко убрала к себе бумаги Эльза Леонидовна. — Это — я забираю! В наш музей подделок!

— И все же, я настаиваю на их подлинности и прошу вернуть.

— Ребята, — Обрел строгость ее взгляд. — Вы же понимаете, что подними я шум, вас вульгарно повесят? Да, будет суд, рыдания ваших матерей, прошения на высочайшее имя и может, если повезет, просто каторга... А если это дойдет до Шуйских? Да вы просто исчезнете, и никто вас никогда не найдет! Скажите спасибо, что я не хочу ломать вам жизнь и даю шанс исправиться. Пойдете в другой университет с этой подделкой — там ведь может оказаться человек не такой и понимающий. — Добавилось угрозы и предупреждения в ее голос.

— Мы поняли, спасибо. Мы уходим, — взял я руку Артема и потянул назад.

Тот вроде замер (и я уже смирился с тем, что придется его буксировать), но вроде отмер и дал себя повести к двери.

А ведь мои документы тоже остались на столе. Впрочем, всегда есть возможность вернуть все тихо и без скандалов.

— Не вешайте нос, абитуриенты. Еще есть время сдать экзамены честно! — Веско произнесла Эльза Леонидовна нам вслед.

То ли воздуха не хватало, то ли хотелось простора, но добрели мы в молчании до самого выхода, остановившись на ступенях университета, да там же и присев — с левого края, в пространстве весьма вежливо и чутко расступившейся толпы. А иначе бы их Артем растоптал, не заметив...

— Положение интересное, — улыбнулся я радуге, образовавшейся в высоком пении центральных фонтанов.

— Можно же что-то сделать. Может, я Силу Крови им покажу... — От безысходности предложил Артем.

— А учиться мы где будем? — Скептически поднял я бровь. — На развалинах?

— Максим! Ну ты же планировщик, ты же можешь что-то придумать!

— Могу.

— Ну?!

— Вариантов море. Но все равно развалины университета получаются.

Мы вместе горестно вздохнули. Было бы время — я бы председателю комиссии зрение наладил, о проблемах семьи побеспокоился. Досье на нее в телефоне было, но из очень сложного и трудозатратного случая, когда объект живет честно и спокойно. Никаких возможностей для давления и манипуляции. Ну а просить моих знакомых убедить председателя в том, кто такой Артем... Тут ведь не звонить нужно, а приезжать лично, при полном параде. И ради кого — ради Шуйского Артема, которого большинство из них знать не знает, а другая часть счастлива самолично уничтожить... Они же мои друзья, не его. Не вариант.

— А может, оно и к лучшему для тебя? — Пробормотал я. — Сам же слышал, какая обстановка на факультете.

— Я никого не боюсь, — категорично отозвался Артем. — Ну, может быть, тебя немного. — Добавил он чуть неуверенно. — Побаиваюсь. Изредка. Но ты же за меня?

— За тебя.

— Тогда вообще ничего не боюсь. Слушай, а тот кортик, который мне офицер подарил? — Припомнив, воспрянул Артем, загоревшись азартом. — Можно же попросить, чтобы он как-то вмешался, посодействовал?

Звонить домой он категорически не хотел, а я не желал настаивать.

— Можно, — поддакнул я, прикинув. — У меня на Сортировочной две самоходных гаубицы стоят. Попросим нашего общего знакомого чуть приспустить 'зонтик' ПВО над столицей и прямой наводкой по кабинету с документами всех абитуриентов. Нам с с нашими только двумя половинками еще завидовать будут!

— Максим...

— Нет, разумеется, для начала мы дождемся сигнала ГО ЧС и общей эвакуации из здания. — Поспешил я уточнить на его тон.

— То есть, ты сейчас серьезно? — Внимательно посмотрел на меня Артем.

Я только руками развел — нормальный же вариант.

— Вот потому я тебя и побаиваюсь... — Положил он ладони на виски. — Охо-хо... Первый день в Москве. Без документов, машина в угоне. Ладно хоть деньги есть.

— Еще не вечер. В смысле, все еще наладится!

— Слушай, ну что на тебя эта Еремеева взъелась, а? — Глянул он из под руки.

— Тоже интересно, — поддакнул я и потянулся за сотовым, вызывая забитый в памяти номер. — Сейчас узнаем. Але? Дима, слушаешь? Ставлю задачу...

— А просто найти ее и спросить? — Скептически произнес Артем по завершению вводной и нажатия на кнопку завершения вызова.

— У меня целый отдел аналитиков на неплохой зарплате. — Буркнул я. — Пусть копают. А как накопают — вот тогда и спрошу.

— Так смысл?

— В том, что если ответы не совпадут, то это уже будет очень важный результат, — поучительно качнул я трубкой в руках и положил ее обратно в карман. — Просьба будет, до этих вот ответов ты ее извини, наверное? — Пробормотал я чуть неуверенно.

Размер проблем, которые создала пусть и родовитая, но аристократка из простых целому наследному княжичу, тянул на то, что не зажиться ей на свете. А при особом невезении, то и всей ее родне. Не потому, что Артем такой плохой и злопамятный, ужасный и кровожадный. Он, в общем-то, скорее добрый, просто статус такой — немного людоедский. Так что не пойдет в счет то, что девочка, что глупая, что не хотела и не знала, что ошиблась, и вообще... Не повезло — вот и весь разговор, печальный, как бывает после бедствий стихийных и нелепых случайностей.

Только вот Ника спасла жизнь мне. А я, в свой черед, спас жизнь Артему. Так что есть у меня возможность и даже обязанность за нее просить. Но вот Артем уже ей совсем не обязан, и жизнь ее, без усмешек, в его когтях. Да и передо мной за его долг жизни Шуйские откупились давнехонько...

— Ладно, — проворчал он.

Показалось — даже с облегчением.

— Спасибо, — искренне поблагодарил его.

Я ведь — за свой долг Нике так и не оплатил.

Никто не предъявит его, не поставит на картотеку требованием в банк, ни один суд не возьмётся его взыскивать. Но он есть, и я о нем знаю, даже если она решит позабыть.

— Но с тебя решение нашей проблемы, — строго добавил Артем.

Ну а как же — за каждое послабление он просто обязан требовать платы. Пускай из разряда тех, что я все равно бы стал делать.

— Вообще без проблем. Я же все документы твои в машину переложил. Так что твой второй комплект, где ты не Шуйский, а Архипов, там тоже есть. — Легко отмахнулся я. — У меня вон, тоже второй комплект от Юсуповых с собой, правда я там постарше на пару лет... В общем, сдадим, поступим, проблема что ли?

— И ты молчал?!

— А вдруг ты бы на залп по университету согласился. — Качнул я плечами невозмутимо.

— Ну, знаешь! — Задохнулся возмущением Артем.

— Зато никто в истории так громко и отчётливо не стучался в эти двери! — Добавил я солидно и ловко увернулся от подзатыльника товарища.

Но потом он начал читерить, и пришлось с важным видом поспешать интересоваться расписанием экзаменов. То есть — скрываться в толпе.

Пока изучал схему проведения вступительных испытаний для 'людей из народа' и занимал новую очередь, прошло минут двадцать — а Артем все еще не появился. Появилось даже подозрение, что захомутали-таки его вместе с ворованной машиной (в нынешней его бытности Архиповым), но разгадка исчезновения оказалась более благополучной и очевидной — Артем переодевался. Неведомо где он нашел в окрестностях магазин готового платья и неведомо сколько заплатил денег на подгонку по фигуре, но сейчас он лучился счастьем, пребывая в обычном бежевом костюме и белой рубашке. В общем, громадный такой объект с повышенной светоотражающей способностью — даже девушки в комиссии его не признали (в прошлый раз он был хмурым и злым), и даже немного влюбились в эдакое яркое солнышко с чуть наивной и простоватой улыбкой. Во всяком случае, искреннее:

— Ой, ребята, на 'Мировую политику' шестьдесят человек на место! — Абы кому не говорили.

Остальных просто и без эмоций вписывали в число смертников.

— Может, вам на химфак? Там два человека на место. — Смотрели они по-прежнему на чуть погрустневшее светило.

— Мы сдадим, — уверенно произнес он.

— Он сдаст, — поддакнул я. — Но дайте нам минуту.

Чуть развернул товарища к себе и предложил дельное:

— Предлагаю поступить на роботехнику, там четыре человека на место. Потом восстановишь документы и переведешься на 'Мировую'. Как план?

— К чему эти маневры? — Нахмурился Артем.

— К тому, что тут любая запятая в экзаменационных работах будет трактована против тебя. А если ты не поступишь?

— Поступлю, — уперся друг. — Понимаешь.... Я поступлю, — стал его взгляд очень-очень скверно отрешенным.

Нет, понятно, что он оценивал риски и отдавал себе отчет, что высокий конкурс — это не просто огромное количество желающих на одно место, но и не меньшее желание их родителей, для которых цель удачно 'поместить' чадо в свиту какого-нибудь княжеского ребенка может быть превыше любых денег. Так что в некоторых 'мешающих' конкурсных работах вполне могут появится дополнительные ошибки, а в ряде 'своих' — исчезнуть. Очень сложный факультет — оттого и процедура попадания на него не менее 'особенная'. Чтобы, значит, сразу привыкали...

Только вот для урожденного аристократа пообещать себе и отступиться — то же самое, что пообещать и не сделать, не соблюсти зарок, обойти прямо данное обещание... В общем, сильный удар по тому, что именуется честью и составляет фундамент Силы, определяет ее ранг.

Еще пару часов назад обещание Артема 'поступить' на конкретный факультет не было из числа тех зароков, что хоть как-то отразятся на Силе — в самом-то деле, прием по княжескому патенту без экзаменов трудным и близко не назвать. Но как только обещание скакнуло в новую степень сложности, то и ставки стали столь же высоки. 'Пустячное' внезапно стало 'невероятным' по своему достижению — а ведь обещание все еще в силе, и пойти против него — сломать себя. И как бы даже очень основательно сломать в плане способности пользоваться своей Силой...

Сложно все у аристократов, порою голова раскалывается, когда пытаешься просчитать моменты, когда это 'сложно' может взбрыкнуть вновь, казалось бы, на ровном месте. Вот как сейчас.

— Да, но риск... — Взывал я к его разуму.

В конце концов, он же все равно переведется на нужный факультет, а значит утерянные способности вернутся, пусть с небольшим штрафом... А так, чую, лишится и силы, и времени... Ведь кто в Москве Артем Архипов... Один из пятидесяти девяти.

Иногда надо просто максимально снижать возможный ущерб, если шансы на победу крайне невелики.

— Вы можете подать заявление на оба факультета, — тихонько пискнула девочка за столиком регистрации.

Внимательно посмотрели на нее. Скромная брюнетка с собранными в хвост волосами, уложенных на плечо в белой блузке; в крупных, ныне модных очках, за диоптриями которыми прятался чуть усталый взгляд карих глаз.

— Только часть экзаменов идет одновременно, не со всеми факультетами получится, — добавила она. — И сдавать придется не два экзамена в день, а иногда даже четыре... Но зато будет еще один шанс... Вот... — Потупилась она под нашими внимательными взглядами. — Этим редко кто пользуется, сложно...

Она, наверное, не понимала, сколь важной эта информация для нас была.

— Что будем дарить? — Подхватил мою мысль Артем.

— Девушка, а как вас зовут?

— Вера, — смутилась она.

— Вера, у вас есть мечта? — Со всей серьезностью уточнил я.

— Але, очередь будет двигаться?! — Испортили весь момент позади.

— А ну цыц! — Рявкнул Артем, и позади поняли, что не спешат.

— Мечта есть! — Рикошетом зацепил рявк и девушку, заставив выпрямиться и отрапортовать. — Квартиру хочу. Хотя бы однокомнатную, — отвела она взгляд испуганно-смущенно.

— Так, деньги тоже до вечера не дожили, — пригорюнился Артем, залезая в карман пиджака.

Ну а сколько может стоить потенциально сохраненный ранг силы? Вот то-то же... А за чудо, поговаривают, надо платить полную цену.

— Да ладно, пополам же, — выложил я свою часть наличности из кармана.

Потому что, судя по увиденному, Артем не совсем понимает сколько стоят квартиры в этом городе.

— А хотите, я вам все документы сама заполню? — Задрожал голос девушки после того, как два столбика 'красненьких' заняли позицию перед ней на столе. — А может вам ручки нужны, тетрадки?

— Очень хотим.

— Очень нужны.

В общем, разобрались. И расписание оказалось не самым страшным — сегодня вон всего три экзамена. Нормально.

Первый проходил в корпусе химического факультета — совсем рядом с главным корпусом, в пятиэтажном здании, исполненным в том же стиле, что и главенствующая над местностью высотка. Не смотря на направленность факультета, принимали там 'экономку' — в том ее виде, которую следует знать чистым и наивным школьникам, со сказками о том, что предложение не может вызывать спрос (а губернаторам не хочется продавать грошевое барахло втридорога), ну а 'невидимая рука рынка' обязательно отрегулирует цены там, где за место под солнцем надо пролить море крови.

Руководствуясь знаками и подсказками волонтеров, добрались на второй этаж. Только вот аудитории нам достались разные — но оно и понятно, Архипов и Самойлов в разных частях алфавита, вот и распределились даже не в соседние кабинеты.

— Вечером увидимся, — не стал напутствовать меня Артем.

— Вечером — праздничный салют, — предупредил я его о подготовленном сюрпризе и приободрил улыбкой.

Тот ответил чуть вяловато, а затем добавил еще одну фразу перед тем, как зайти в свою дверь.

— Ты там насчет Еремеевой постарайся побыстрее уточнить, — ответил он без особенных эмоций.

Все же, подвела она его очень сильно — покачал я головой. И ведь даже не поняли, поначалу, насколько...

Рассадили по аудитории — по одному за парту, в шахматном порядке. Кабинет, впрочем, не сильно большой, но уместил аж четыре ряда по пять парт в глубину. Тесно, хоть и не душно — сквозь открытые окна ветер раскачивал чуть потускневшие жалюзи. Под массивным и редким сетчатым узором белого потолка висели плафоны освещения, в центре комнаты пауком свисал проектор, а безжизненный тускло-желтый цвет стен добавлял неуверенности моим конкурентам.

Сам же я занял место возле окна, потому как вошел одним из первых, да и в общем-то, без разницы.

Минута, когда экзамену положено было начаться, не принесла новых событий, кроме как недоуменного гула почти двух десятков поступающих. Но вот минут через пять в помещение вихрем ворвались три дамы в возрасте и парадно-экзаменационных нарядах, раскидали запечатанные конверты заданий по партам, проконтролировали их вскрытие, объяснили, что и где заполнять, пожелали ни пуха, ни пера и удалились в неполном составе — одна из них так и осталась в кабинете, в углу возле двери. Надо понимать — грозно надзирать за всеми нами.

Проглядел задания — ерунда, но галочки вместе с ответами проставить все же надо. Чем и занялся, не особо и спеша. До поры до времени.

— Самойлов! — Раздалось за окном знакомым девичьим голосом. — Ты тут?!

Ручка в руке дрогнула.

— Телефон не работает! В шестом задании ответ 'б'!

— Так, это кому подсказывают?! — Встрепенулась женщина-контролер.

— Восемь — 'цэ'!

— Я закрою окно, — сыграл я на опережение и быстро закрыл створку, а затем и соседскую.

Мельком глянул за шторку жалюзи. Ника!!! Под окнами! Но за парту вернулся абсолютно невозмутимым.

— Кто из вас Самойлов? — Грозно произнесла наш куратор.

Но, не дождавшись ответа, как операционная система вновь ушла в спящий режим.

А я лихорадочно и крайне быстро писал ответы. Потому что беда не приходит одна.

— 'Двадцать второе — В-ээ' — Загудело по системе вентиляции усиленным и огрубленным голосом.

— Так, Самойлов, немедленно сдать работу и выйти из аудитории!

Недоуменно повернулся на класс, якобы пытаясь вместе со всеми найти виновника. В конце концов, мы тут все на 'С'! Должны быть совпадения. Но на меня внимательно и с подозрением смотрели девятнадцать пар юных и одна пара умудренных глаз. Категорически мне не верящих. И изначально не собирающихся обсуждать, какой мне толк от совершенно случайных ответов.

— Сдавайте, или я вообще ее не приму! — Пригрозила куратор.

Пришлось с видом лорда, которого обвинили в краже серебряной вилки, покинуть сие помещение.

Потому что спорить против девятнадцати конкурентов не вариант — тут все из группы смертников, и 'минус один' в интересах каждого. Ну а объяснять преподавателю, что случайные ответы действительно случайны — вообще бессмысленно. Что она в этой экономике понимает? А если понимает — то, выходит, ей придется решать задания за меня, чтобы убедиться в неправильности надиктованных 'ответов'. В общем, шум, скандал и не наш метод.

Ну а в душе надрывно кипела только одна фраза, чуть-чуть не вырываясь в полный голос, чтобы воплем искреннего непонимания заполнить пустующие коридоры.

'За что?!'

Глава 10

Лестницы, как известно, нужны, чтобы по ним подниматься. Ступени мелькали под ногами, касаясь подошв разве что на третий счет. Широкие перила из лакированного дерева выдерживали рывки рук, благодаря которым удалось буквально пролететь со второго на четвертый этажи. Затем по гремящей железном лестнице на чердак. Ударом плеча выбить хлипкую дверцу, клацнувшую мощным навесным замком, но бессильно всхлипнувшую за спиной слабыми петлями. Оставив позади оседать чердачную пыль, медленно вихрившуюся в солнечном свете, выбраться на покатую крышу, набранную крашенным под серую черепицу металлом. Цепко оглядеть конусы воздуховодов, в два ряда проходящих вдоль всей крыши по самому ее центру. Много их тут — для каждого кабинета выведен отдельно. Но никого возле них не было.

Планы, как я искренне полагал, строятся так, чтобы по ним пройти спокойно и размеренно, обнаружив в конце пути очевидный и нужный результат. За спокойствием и размеренностью, правда, будет огромный ресурс потраченных сил и средств, обеспечивающих 'легкость' и 'волшебство' совпадений, удачных 'стечений обстоятельств' и то самое, про что со стороны скажут 'повезло'. В лабиринте вероятностей, для ключевых персонажей будут заботливо подготовлены правильные решения, а за случайностями внимательно проследят опытные специалисты. Не так оно и сложно, если знать про человека чуть больше, чем он знает о себе — стены лабиринта уже окружают его, выстроенные обществом и им самим, надо только повернуть всё верным образом и идти по получившимся коридорам. Цель окупит все расходы.

Если, разумеется, не случится нечто дикое и невозможное — такое, знаете ли, что совсем не хочет жить, не думает о завтра, о родне, о подругах. Словом, если не случится Ника.

— Да за что?! — Искренне повторил я вопрос, от которого уже ощущался стойкий скрип песка на зубах.

Должна же быть в основе ее действий хоть какая-то логика! Ну или диагноз...

Задумавшись, прошелся по крыше, поглядывая вниз в поисках знакомого зеленого лоскута платья в толпе. Но ближнюю перспективу закрывали кроны яблонь, росшие вдоль корпуса, а вдали все сливалось в единую пеструю картину людского моря — чуть поредевшую с началом первых экзаменов.

Я подошел к сломанной мною двери, присел рядом, оценивая масштаб работ по ремонту (потому что по правилам Светы нельзя ломать и не чинить... Да и не только по этому). Приподнял створку, ставя ее вертикально и занялся погнутыми от удара петлями.

— Ладно, разберем все с самого начала. — Вместе с монотонной и несложной работой пришло спокойствие. — Ника порвала документы. От гнева Артема спас ее я. Но если бы документы были моими, кто бы спас ее от меня?

Возможно, в голове ее виделась определенная картина моих действий... Хотя я не особо представляю иных путей, как выключить ее точным ударом в подбородок; громко и честно сообщить народу, что девушке плохо; расчистить место, дождаться экипажа скорой, которых тут около десятка дежурит; представиться ее знакомым и взяться сопроводить до клиники, только вот не до городской, а своей, где девушка пару дней проспит на особенном внутривенном (безусловно оздоровляющем) питании до приезда отца, с которым и можно будет обсудить мотивы ее поступка и сколько его последствия будут стоить. Она же мне жизнь спасла — так что просто деньги. Разумеется, до прибытия ее родни я бы спокойно сдавал экзамены (а если он затянется — то и учился) по второму комплекту документов...

Допустим, Ника предполагала, что бить ее сразу не будут и для начала хотя бы спросят сакральное 'за что?'. Кстати, за что, а?! Спокойствие... Только спокойствие...

Вот она говорит свое 'Самойлов! Ты не будешь тут учиться!', рвет мои документы, и я действительно понимаю, что не смогу (забываем про второй комплект бумаг и иные варианты). Пожалуй, единственное, что позволит ей удалиться с гордо поднятой и целой головой в такой ситуации — это и есть мой долг жизни... Только его списать придется подчистую.

Нахмурившись, шагнул вглубь чердака, установил петли к железной раме дверного проема и яркой вспышкой электричества от рук намертво приварил конструкцию.

Выходит, Ника готова списать долг жизни, лишь бы меня тут не было. Более того, зная, как влетела с Артемом, все равно пытается мне воспрепятствовать. И это вместо логичной в таком случае паники, попытки вымолить у Шуйского прощение и эмиграции в другую страну вместе со всей родней... Все бросает на чашу, лишь бы мне навредить. Да как так то?

Тут уже мое собственное любопытство не даст спать спокойно, пока не выясню причин.

Проверил обновление телефона — пришли контактные данные Ники, домашний адрес, координаты съемной квартиры, наименование ее банка, номер и марка машины вместе с реквизитами удостоверения личности.

Тут же набрал Никин номер, выслушал сначала длинные, а затем короткие гудки. Перенабрал и убедился, что добавлен в черный список. Шикарно, просто шикарно...

— Действительно, зачем экономить мое время. — С легким раздражением проворчал я. — Вот мои партнеры всегда тактично сообщали, почему я не должен жить. А тут детство какое-то...

Отряхнувшись от налипшей на чердаке паутины, зашагал вниз по лестнице, через тишину волнительно притихшего здания.

Посмотрел на часы и вбил по памяти одиннадцать цифр, за которыми в это время можно было услышать Диму.

— Есть ответ на мой вопрос?

Тот самый, самый острый и многажды в последние часы повторяемый...

— Пока нет, — замялся старый товарищ.

— Что, и подруг у нее нет, которых можно осторожно расспросить? С кем-то же она общается? Социальные сети, фотографии с раутов. Где-то же она принята? При каком дворе, в чьей свите, кто покровительствует? — Подсказал я очевидные пути поиска информации.

— Там ситуация выходит странная... Ощущение, что нигде не принята. — Произнес он осторожно, как бывает у специалистов на вымученное трудом и потом 'ничего не найдено'. — И ни с кем не дружит...

— Димка, ей двадцать один год. Красивая девушка из хорошей семьи, — усомнился я.

А в ответ тишина — будто недоуменно плечами пожали.

— Дим, она Целитель. — Почувствовал я легкое раздражение. — Не может она прозябать в безвестности. Да после турнира, о ней вся страна знает!

— Стоп... Как Целитель? — Удивились на том конце провода, и послышался звук спешно перелистываемой бумаги. — Она же на обычном медфаке учится. Вот, сейчас снова анкету поднял. Никакой ошибки — кафедра хирургии, четвертый курс.

— Чего? — Протянул я после некоторой паузы.

Нет, есть любители забивать гвозди микроскопом, этого у нашей страны не отнять. Но Целитель ранга Ники, даже если взять ее уровень трехлетней давности, это примерно как светило хирургии с двадцатилетним стажем... Да ей хватило бы краткой методички с парой цветных изображений 'сюда лечи, туда не лечи', чтобы человека с того света достать (разумеется, при наличии грамотных ассистентов и оборудованной операционной). Хотя меня она вообще вытащила без каких-либо медикаментов — а, я говорят, был уже пару минут, как не совсем живой...

— Вот что, Дим, — произнес я во внимательную тишину. — Начинай собирать слухи, любые.

— Принято, — чуть растерянно ответили мне и отключились.

Убрал телефон и привалился к стене. Родителей бы ее расспросить... Но это уже не уровень Димкиной структуры — даже такие аристократы в пыль его сотрут за расспросы о родне. Тут самому нужно.

С Никиным факультетом действительно бред какой-то. Учиться при ее таланте на простого хирурга... Ну разве что ей просто нравится резать людей — пришла отчего-то тревожная и обеспокоенная мысль.

Вновь взгляд на часы — вроде как, еще половина часа до конца экзамена.

День подходил к четырнадцати часам, промелькнувшим суетливо и напряженно. И быть ему с таким же характером до самой вечерней поры — еще два экзамена: математика и информатика. Для тех, кто претендует на элитный факультет, все на сегодня завершится уже в шестнадцать тридцать. Остальным же придется подождать с отдыхом и прогулками по вечерней столице.

Зато завтра у всех выходной перед очередным штурмом. Отдыхать вряд ли кто станет — предварительные оценки должны вывесить, так что толкотни и очередей возле списков будет достаточно.

Настроение слегка испортилось — экономику, благодаря одной персоне, я успешно завалил. Положение смягчает то, что на 'Мировую политику' и не стремился, да и не даст обучения там практической пользы — какой смысл пять лет общаться с сыновьями влиятельных фамилий, если полезнее вести дела с их родителями... Но если мне и математику так провалят — сцепил я ладони в кулаки и зорко огляделся.

Ники, разумеется, рядом не было. Но это не беда — для любого деятельного зла у нас найдется интересное занятие.

Быстрым шагом обошел парковки, выглядывая красный трехдверный 'ауди' с обозначенным в досье Ники номером. Обнаружил у левого крыла здания, прижатой между массивным черным 'бмв' и серебристой 'ладой' в очередном кольце 'восьмерки' парковочных мест.

— Отлично, просто отлично, — потер я руки, откашлялся и с невозмутимым видом подошел ближе.

Правая рука легла я на ручку двери, из под ладони вырвалась череда крохотных электрических звездочек, почти невидимых в солнечном свете, и автоматика двери с приятным звуком деблокировала замки.

Теперь — одним движением распахнуть створку, снять ручник и закрыть все обратно, вернув блокировку дверей. И напоследок — небольшое дружеское подталкивание, чтобы машина тихонечко сдвинулась с места вперед, в направлении припаркованной напротив машины — а если повезет, то и двух...

При здешнем уклоне дороги, получилось диво как хорошо — вот всего пару секунд, и глухой звук металла о металл сменился громким и возмущенным воплем трех сигнализаций. Да тут еще и желающие встать на Никино место (отсутствие водителя в машине их не смутило) умудрились въехать ей в крыло и разнообразили окружающее пространство разъяренным звуком клаксона.

— Какая дивная, должно быть, должна получиться схема ДТП. — Вдохнув полной грудью, мечтательно произнес я. — Часа на три-четыре.

— Это что-тут? — Поинтересовался обеспокоенно подошедший слева мужчина.

— Машину на ручник не поставили, — осуждающим тоном пояснил я ему.

— Ай-яй-яй. Сразу видно — женщина за рулем.

— Совершенно безответственные и легкомысленные создания, — поддакнул я ему и с довольным видом отправился обратно.

Неплохо бы еще Артема перехватить перед математикой. Дружеское участие и, опять же, алиби — никогда не бывает лишними.

— Как твои успехи? — Умудрился я перехватить друга прямо возле выхода из здания.

Математику принимали в противоположном корпусе физического факультета, позволяя размять ноги и подышать воздухом в движении от кабинета в кабинет.

— Все написал. — Уверенно кивнул он. — Последнее задание — в трех вариантах, с учетом сезонного колебания температур и отрицательной конъюнктуры рынка. Пусть видят, как я подготовлен. Как я сосредоточен. Как остр мой ум.

— Как мощны твои лапищи, — поддакнул я.

— А это они узнают, если моя оценка будет меньше ста баллов, — поднял он палец ввысь. — У тебя-то, наверное, все по плану? — Поскучнел он.

— Да как сказать... — Не удержал я кислого выражения на лице.

— Да неужели, — остановился Артем на шаг впереди и с интересом заглянул мне в глаза. — Великий планировщик пролетает мимо экзамена?

— Там форс-мажор, — вяло отозвался я, обошел его и двинулся дальше.

Жаловаться на девчонку? Вот еще...

— Подожди. Или ты специально решил меня оставить одного на 'Мировой политике'? — Помрачнел он. — Бросить друга! Подумать только!

— Да дорешаю я эти задачи. Приду ночью и дорешаю, — тяжко вздохнув, уверил его.

— То есть, тебе времени не хватило? И что значит, ночью приду?! Там же охрана, вооруженный пост!

— Если охраннику позвонят из дома и скажут, что они заливают соседей, какое ему будет дело до каких-то там работ? — Покосился я на Артема, продолжая идти дальше. — Все будет нормально. Никто не пострадает.

А ремонт я им как-нибудь косвенно компенсирую. Люди верят в страховые службы...

— Так что случилось-то?

— Выгнали с экзамена.

— Ха!

— То есть, твою работу мне на всякий случай проверять не надо? Вдруг тебе там помарочку какую поставили, штрихом замазали правильный ответ...

— Это было очень сочувственное 'ха', — тут же поправился Артем. — Преисполненное негодования и соболезнования.

— Ну-ну...

— Ты, кстати, не увиливай от ответа. За что выгнали?

— Неучтенный фактор. — Безо всякой охоты произнес я. — В общем, Ника...

— Она что, бессмертной себя считает? — Нахмурился Шуйский. — Знаешь что, я тут подумал и решил ко всем чертям порвать их герб.

Было ли в том уже продуманное решение, или злость за содеянное в мой адрес наложилась — не поймешь. Скорее, второе: есть в Артеме такое собственническое, хоть и не афишируемое открыто — мол, его я человек, и никому меня обижать не дозволено... Я, в общем-то, тоже грешен и искренне считаю, что это мой медведь...

Но наказание страшное — свести род из аристократов в обычные мещане. Если никто не вступится — а кто же вступится за свободный род — быть беде...

— Тебе же дома лучше не появляться? — Хотел было взять я паузу на обдумывание.

Только вот ответа не дождался. Глянул в его сторону и уловил спокойный и уверенный взгляд княжича — такой, с каким идут вперед своими силами, не оглядываясь на родню.

— Серьезно? — Не удержался я от восклицания.

Тот, подтверждая, прикрыл глаза.

Оставалось только головой покачать, не разменивая на слова (тем более, в толпе) прошедший беззвучный диалог.

То есть, на всех Еремеевых, со слугами, союзниками и наемниками, ныне одного Артема хватит... Это как так то?

Три года прошло с тех пор, когда он был в ранге 'ветеран'. Вернее, этот ранг Артем получил еще до турнира, на котором прошел через смерть, но пережил своих врагов. По результатам таких событий, в его новом ранге 'учитель' не было никаких сомнений. Невероятный, к слову, для его тогдашнего возраста, близкий к гениальности. Но — и все. От 'учителя' до 'мастера' была пропасть в десятки лет — либо ряд новых подвигов, в которые надо было умудриться влезть с риском для жизни и как-то выжить без посторонней помощи. В обычной же ситуации такой путь не проходят за три года. А ранг 'учитель' — это, конечно, здорово, но глава Еремеевых именно в этом ранге и обретается, имея вдобавок немалый жизненный опыт и свиту, которая не станет просто смотреть, как убивают господина. В общем, самоубийственная затея.

Но если предположить, что там, на турнире, Артем пережил не один подвиг, а несколько...

Тогда становится понятно, почему директором нашей школы поставили 'виртуоза'. Я, к гордыни своей, искренне полагал, что это из-за меня и моего проекта строительства новой ГЭС на реке. Тем более, что директор появился сразу после пробных взрывов для изменения русла (тогда и познакомились, вместе сочтя электрогенерацию региона достаточной).

А оно вот как — из-за Артема... Есть такие техники Силы, которыми может обучать только 'виртуоз' — единственный, кто может проконтролировать, чтобы обучаемый не убил себя в процессе и не уничтожил все вокруг... Техники ранга 'мастер' и выше.... В общем, никто ему на этом модном факультете ничего не сделает, скажу я вам. Подавятся.

— Просьбу помнишь мою? Не торопись пока. — Попросил я Артема искренне.

— До каких пор? Пока она тебя не убьет?

— Нет. Просто, ней что-то непонятное... — Выдал я чуть сумбурно.

— Это я заметил, — вздохнул он. — Особенно с ее головой... Ладно. Вот сейчас сорвет тебе еще один экзамен, еще раз поговорим, — зашел он в здание, к которому мы успели подойти, первым.

— Да не должна, — оглянулся я в сторону парковки.

Пострадавшие авто в сторону быстро оттащат, а вот оформление бумаг — дело не быстрое. Никто просто так не отпустит виновницу, пока протокол не будет подписан. Разве что она бросит все, нарвавшись на огромный штраф, лишение прав и эвакуацию машины. Но кто нормальный на такое согласится?

— Вот блин, — тут же почувствовал я неладное. — Артем, я догоню! — Крикнул я другу вдогонку, а сам принялся лихорадочно набирать Димкин номер.

— Максим, хорошо, что ты позвонил! Тут такое дело... — начал он было чуть взбудоражено.

— Это потом. Ставлю задачу: мне нужно срочно знать, где находится эта Еремеева. Вплоть до метра. Технически решаемо?

— Можно подтянуть передвижной комплекс. Сейчас уточню, где он... — Зашелестели в трубке нажатия клавиатурных клавиш. — Минут двадцать. И уже отправил, — опередил он меня.

— Сойдет, — кинул я взгляд на часы. — Отбой.

Выйдет почти один в один с началом экзаменов. Вряд ли эта сумасшедшая начнет раньше.

Ожидать решил отойдя в тень парковых деревьев, цепко выглядывая подозрительную особу в зеленом платье. Ясное дело, не с пустыми руками ожидал — успел купить букет роз возле главного корпуса и замаскировать в его центре железный прут (потом приварю обратно в ограду). Это в целях самообороны — мало ли отмахиваться придется от бешеной... Кулаками даму — оно как-то не особо по джентельменски, а вот букетом где-то даже красиво, плюс дополнительная дистанция.

Не дождался — техника подъехала раньше. Обычный белый микроавтобус фирмы 'фольксваген' — старый, но чистенький, без каких-либо надписей. Если не заметить, как сбился на секунду значок интернета в сотовом телефоне, сообщая о потере связи, а потом снова вернулся в том же объеме — и не догадаешься, что в сети сотовых операторов неожиданно появилась новая базовая станция — с очень сильным и стабильным сигналом, подсоединиться к которому ринулись все устройства в ближайшей округе. Правда, им тут же отказали в обслуживании, и они подключились обратно.

Вернее, отказали в обслуживании всем, кроме одного-единственного сотового телефона, сигналы которого бережно перекинули к настоящей базовой станции, выступая даже не шпионом-ретранслятором, а в роли вполне легальной усиливающей антенны. Никакого криминала — только вот микроавтобус, продолжая медленно передвигаться по перегруженной парковке, довольно быстро триангулировал сигнал и скинул координаты абонента.

Софт в моем телефоне привязал полученные координаты к местности и отобразил искомый сотовый мерцающей точкой в объемной диораме комплекса МГУ.

И не на парковке, как я искренне рассчитывал. И даже не чуть в стороне, в машине инспектора. Какого-то демона Ника находилась в подвале здания, в котором должен проходить мой следующий экзамен. Никакой ошибки — возле мерцающей точки горела красным минусовая отметка местности, заданная относительно моего местоположения. А я, между тем, продолжал находиться в саду перед зданием.

— На пять минут опоздаю, ничего страшного, — еще один взгляд на часы и на здание передо мной.

Не сказать, чтобы я прямо рванул внутрь — для этого надо бы ориентироваться в здании, в которое попал впервые в жизни. В телефона была только схема, по которой вход в подвал располагался с тупиковой лестницы первого этажа в правом крыле здания. А вот огонек пеленга был слева, царапая интуицию. Понятно, что бешеной лисе сто верст не крюк, и добраться ей туда ничего не стоит. Но лазить по подвалам девушке — непременно испачкать платье и прическу. А ужасный внешний вид ну никак не сочетается с женской местью. Вон, когда Ленка меня в последний раз бросала, на одних визажистов с парикмахерами, по оперативной информации, угрохала среднегодовой доход обычной семьи. В общем, если совесть Ники и подсказывает грядущее покаяние за ее выкрутасы, то поверьте — в ее воображении, даже лежа шеей на колодке палача, у нее приталенное платье и идеальная укладка волос. Короче, у меня две сестры, я примерно разбираюсь...

Поэтому свернул влево, и почти добежал до конца коридора, когда краем глаза отметил некое несоответствие возле крашенной в серое двери с надписью 'огнеопасно!' под желтым треугольником с восклицательным знаком внутри. На вход в подвал не похоже, но косяк двери явно вдавлен внутрь, а сама дверь слегка приоткрыта...

А вот за осторожно приоткрытой створкой оказался уже вполне себе привычный спуск вниз, набранный из рифленых металлических ступеней вдоль коридора с бело-зелеными стенами.

Над головой по низкому потолку уходили вниз трубы, замотанные в серую от пыли изоляцию. Где-то там, ниже, монотонно гудело механизмами. А я тихонько крался вниз, подняв букет в замахе.

Спуск венчала еще одна дверь, немного приоткрытая. И характерный запах природного газа, сочившегося в проем, оцарапал обоняние, перебивая уже привычные запахи сырости и пыли.

— Совсем рехнулась?! — Бросился я вперед, резко влетел вовнутрь и вопросом пригвоздил отшатнувшуюся и попятившуюся назад Нику.

Девушка стояла в длинном подвальном помещении, большую часть которого занимали протянувшиеся вдоль правой стены желтые трубы, украшенные белыми манометрами и массивными черными вентилями. С низкого потолка светили три закрытые под толстое стекло круглые лампы, освещая серый бетон пола и замершую фигурку девушки на нем.

— Поздно, — пропал мелькнувший в глазах Ники страх, сменившись злым торжеством, а из пальцев картинно проявился лепесток огня.

Но еще раньше я оторвал верхнюю пуговицу от пиджака, наполнил ее Силой и метнул вперед. Артефакт, замаскированный под обыденную вещицу (потому что перстни мне нельзя), звонко упал на бетон пола, немного прокатился по нему и замер возле дальней стены. А пожара — его не было. Хоть газ все еще чувствовался, а колдовской огонь по-прежнему горел в руке Ники.

Где-то наверху заревела сигнализация — умные датчики наконец-таки сработали то ли на утечку, то ли на огонь...

Осознав, что ничего не получилось, Ника, как подломленная, стекла по правой стене на пол, обхватив колени руками и уперевшись в них лбом.

Быстро оглядевшись, завернул вентиль, манометр возле которого нервно дрожал стрелкой. Сумасшедшая!

— За что? — Нашел я в себе силы спросить спокойно.

Букет упал на землю, рассыпавшись розами и гулко прозвучав стальным прутом — плечи девушки вздрогнули.

— Ты не будешь тут учиться. — Произнес тихий голос.

— Это я уже слышал. — Шагнул я в ее сторону, но замер после того, как она попыталась отползти от меня назад.

— Я не хочу видеть тебя тут каждый день.

— Для этого ты решила меня взорвать?

— Тебя не убьешь, — послышалось с горьким сожалением. Затем она взметнула голову и с яростью посмотрела мне в глаза. — Ты не представляешь, как бы я этого хотела.

— Н-но, за что? — Получилось совсем растерянно.

— Потому что ты чудовище. — Ярость сменилась дрожащими нотками близких слез. — Ты мне всю жизнь испортил. А я, я... Я ведь тебе жизнь спасла! — И в этом вопле было столько отчаянного непонимания и обиды, что на этот раз на шаг отступил я сам. — Это я должна спросить, за что?!

Сверху послышался звук распахнутой двери и спешные звуки шагов по ступеням.

— Подожди, но я же ничего тебе не сделал, — искренне развел я руками за миг до того, как на спину навалились чьи-то руки, приказывая стоять на месте не двигаться.

Желания сопротивляться не было — просто какой-то ступор навалился. Настолько горьким и искренним было обвинение, вины в которое я в себе не находил. А мне не так часто спасали жизнь, чтобы быть к нему равнодушным.

Краем глаза отметил, как Нику довольно грубо поднял с места полицейский, рявкая на нарушительницу. Не услышал, что она ему ответила — но через секунду вел он ее вполне обходительно, смущенно отшагнув назад. Мои же руки пытались заломать куда как более активно, но что-то у них не выходило.

— Это он во всем виноват, — произнесла Ника строго, остановившись напротив меня.

Тогда-то и отпустило ошеломление. Аккуратно вернул себе руки, повернулся и подбородком указал возмущенно пыхтящему лейтенанту на угол комнаты.

— Там валяется артефакт в виде пуговицы. Отключится — взлетим все на воздух. Принесите его мне. — А когда уловил сомнение в его глазах, спокойно ответил на взгляд и добавил. — Стоит полмиллиарда. Пропадет — знаешь, с кого спрошу?

И чтобы избежать лишних вопросов, лениво крутанул вокруг себя цепь из звездочек.

Вроде как, проняло — и к пуговичке метнулся пулей, подняв ее с великой осторожностью. Газом-то еще как тянет, а жить-то хочется.

Пуговицу принял небрежно, отделавшись благодарственным кивком.

— Эта тут пожар решила устроить, — указал я взглядом на Нику. — Хотела сорвать экзамены. Я ее диверсию пресек. Девку в околоток и высечь.

Хотя нет, физические наказания века два, как отменили. А зря-я!

В свете подвального помещения вспыхнули яростью девичьи глаза.

— Вы кому верить собрались, городовой? — Прозвенел злостью ее голос. — Я, кажется, ясно сказала свою фамилию?!

Лейтенант громко прокашлялся и демонстративно хрустнул подошвой по стеблям рассыпанных на полу роз.

— Вот что, ваши милости, — переглянувшись с подчиненным и понятливо улыбнувшись (да что б он понимал?!), произнес старший по званию, до того опекавший Нику. — Мы в ваши дела лезть не собираемся, но порядок для всех один. Просим проследовать в отделение, а там пусть начальство разбирается. Хорошо? — Потянул он просительно, а затем построжел голосом. — А упираться будете — я мигом Его Сиятельство попрошу вмешаться. Пинком под зад из Москвы оба улетите!

— Может, раз трагедии не случилось, разойдемся миром? — Мягко улыбнувшись, не согласился я с таким развитием событий. — Утечка устранена, опасности больше нет, а героям — заслуженную награду? — обозначил я ладонью движение к карману брюк.

— А я не против проследовать в отделение и дать показания, — отчего-то стала смирной Ника и даже глазки потупила.

— А у меня экзамены, — понял я ее коварство и нервно дернул кистью. — И нет времени на формальности.

— Преступник всегда торопится бежать с места преступления, — поделилась она мнением с лейтенантом бархатным голоском.

А тот и млеет, скотина.

— Впрочем, — добавила она. — Я не против дать показания одна. — И посмотрела на меня с торжеством.

Знаю я ее показания. Сейчас там и террористический акт будет, и приставания к целомудренному газовому вентилю...

— Вы бы, перед тем, как ей верить, проверили списки розыска госавтоинспекции, — одернул я лейтенанта голосом.

— То есть это тоже ты, чудовище?!

— Так! — Гаркнул старший. — Оба пойдете! Развели мне тут театр! Тут, между прочим, физфак! Тут люди спортом занимаются, а вы дурью маетесь! А ну пошли, оба! Пожалуйста! Ну будьте добры, а? — Добавил он с досадой.

И мы были добры, что б эту Нику об колено и ремня пожестче...

Глава 11

До отделения дошли неспешным шагом — словно приятели или знакомые, безо всяких пошлостей вроде наручников, заломленных рук и даже положенной на плечо руки. Взяли с нас честное слово, что бежать не будем, и устроили совместную прогулку — городовой в центре, мы от него по бокам, и позади нас, присматривая на всякий случай, лейтенант.

Неприметная светло-коричневая каменная коробка, расположенная почти тут же — с левой стороны главного корпуса университета, возле самой ограды — по внешнему виду казалась еще одним учебным корпусом, пусть и лишенным множества окон и одноэтажным. И даже три патрульные машины, разместившиеся на парковке рядом, тоже не служили явными маркерами его предназначения — много их тут сегодня, почти на каждом повороте дежурят. Табличка же с обозначением номера отделения смотрелась весьма скромно и на расстоянии совсем не воспринималась. В общем, пока не подойдешь — не разберешься. Или пока не приведут...

— Подождите минутку, будьте любезны, — остановил нас городовой за десяток метров, словно забыл о чем-то, а потом вспомнил, и поспешил внутрь отделения, чуть-чуть не переходя на бег.

— Чего это он? — Повернулся я к конвоиру, но тот только плечами качнул.

Разгадка появилась через пять минут, в виде потока хмурых мужских и женских персоналий разной степени опьянения, потрепанности и побитости, под громкие окрики в спину выгоняемых из отделения.

— Освобождают номер-люкс, — невозмутимо пояснил я, ни на кого не смотря.

Слева звучно хмыкнули.

Но на этом наше ожидание не закончилось — более того, внутрь отделения срочно призвали нашего конвоира, оставив нас вообще в одиночестве. Беги — не хочу. Нике нельзя — Честь и прочие заморочки. А я действительно не хочу, потому как предоставляется удобное место для разговора, откуда ей точно не сбежать. Надо было ее на площади перед зданием университета задержать, наверное, и сразу все выяснить... Хотя нет, ее бы тогда Артем, опомнившись, лапой приложил, и хана котенку. Так что все правильно сделал — ответы я бы так или иначе получил, пусть позже.

— Заходите, будьте добры, — утирая пот со лба, выглянул из отделения городовой.

— Ба, да они полы помыли, — с интересом повел я головой, разглядывая помещение изнутри.

И, наверное, даже протерли пыль на широких подоконниках у забранных в решетку окнах. Хотя общего настроения отделения это не изменило — есть такой шедевр дизайнерской мысли, единый на всю страну, преисполненный отчаяния и равнодушия, собранный из серого бетона, зеленой краски и отваливающейся с потолка побелки; из неровного света люминесцентных ламп и обшарпанных столов с серым картоном папок 'ДЕЛО' на них и хмурыми сотрудниками на стульях за ним. Словом, то самое сочетание, побывав в атмосфере которого человек постарается не повторять такой визит и обходить это место десятой дорогой. Может, на это и расчет.

В дальнем же конце широкого помещения размещались две клетки обезьянника, отделенные друг от друга бетонной стеной. Створка той, что была подальше, была любезно открыта, а городовой, стоящий рядом, указывал широким жестом на длинную лавку вдоль стены, укрытую свежей газетой.

— Не серчайте, ваши милости, но порядок один на всех.

— А можно нам разные... комнаты? — Подняла подбородок Ника.

— Так, ваша милость, а бандитов нам куда сажать? Нет, ежели вы не согласны, то отделим, только к вам кумушек придется подсаживать. А они зело неприятными на запах могут оказаться, — равнодушно пожал он плечами. — Жара, многих тошнит с устатку.

Ника молча прошла в дальнюю клетку.

— И документики, документики ваши, будьте добры! Телефоны, опять же. Колюще-режущее, оружие? Нет — и отлично.

Передав вслед за Никой паспорт и сотовый, я проследовал внутрь, задержавшись только на самом пороге.

— Будьте так любезны, не найдется нитка с иголкой? — Указал я на свой пиджак и пуговицу в руках.

— Не положено, — промямлил он, но просимое мне все-таки принесли.

Нитка, конечно, не в цвет ткани, однако чем богаты.

Расположились на лавке — я в центре, пиджак на коленях разместив и пошивкой занимаясь. Ника — с самого краю. Поначалу отвернулась было демонстративно, в стену уставившись, но там такая пошлость понаписана, что пришлось ей гордо смотреть перед собой. Собственно, перед ней тоже была стена коридора.

— Рассказывай, — мельком глянув на нее, предложил я.

— Про что?

— Как я тебе жизнь испортил.

— Даже сейчас решил поиздеваться?

— Я, между прочим, абсолютно серьезно пытаюсь во всем разобраться.

Девушка окатила уничижительным взглядом, встала с места и подошла к решетке.

— У меня же есть право на звонок? — Звонко спросила она дежурного.

Наши старые знакомые — городовой с подчиненным — сообщив, что начальству доложили, почти сразу отделение покинули. Оно для чувства самосохранения верно и понять их можно — вдруг аристократы на них жаловаться начнут. Так что остались мы в компании хмурого типа, который от нашего присутствия тоже не испытывал ни малейшего удовольствия.

— Сейчас, — прошагали к нашей клетке с массивным телефоном, провод которого волочился за дежурным по полу. — Набирайте. — Предложили Нике трубку и четыре ряда кнопок для набора.

Сервис, однако.

— У вас связи нет, — попыталась девушка набрать первые цифры, пару раз нажала на сброс, но явно ничего не получилось. — Шорохи какие-то и шелест.

— Только что работал, — недоверчиво посмотрел дежурный на нее, забрал трубку, проверил сам и вынужденно согласился. — Не работает.

После чего ушел обратно на свое место.

— Подождите, а можно мой сотовый!

— Не положено, — канцелярски ответили ей.

— Итак, будем говорить? — отряхнул я пиджак и набросил себе на плечи, застегнув.

Оглядел — нормально пуговица встала: на одной линии с такими же, способными защитить от наводнения с камнепадом и от падения с высоты. Кого-то дома одевают, чтобы не простудился. Меня — чтобы выжил.

— Не о чем с тобой говорить.

— Сержант, а можно мне тоже позвонить? — Решил я заодно с возвратом иголки и остатков нити.

Дежурный специально проверил, работает ли связь, и еще раз дотащил аппарат до решетки.

Я же набрал номер Димки, сообщил диспозицию и то, что на основной телефон пока лучше не звонить. Неведомо когда придет обещанный нам уполномоченный человек, так что лучше оставить координаты.

— Можно мне тоже звонок? — стоило завершиться вызову, рядом оказалась Ника.

Взяла в руки трубку, постучала пальчиком по рычажку отбоя и разочарованно констатировала. — Как так? Опять шум. Опять не работает?

— Сбой на линии, наверное, — не проявил сочувствия дежурный и забрал телефон обратно.

— Значит, это ты, чудовище, — присев на свое место, констатировала Ника причину проблем со связью.

— Пока не поговорим, никто отсюда никуда не уйдет.

— Что ты хочешь услышать? Что посмаковать? — Едко отозвалась она.

— Все с самого начала, — проигнорировал я подначку.

— Пять лет назад я спасла одного неблагодарного человека. — После длинной паузы начала она.

— Так, уже очень хорошо. — Обрадовался я конструктиву. — Дальше?

— А дальше с нами оборвали связи все Старшие семьи страны. Приглашения отозваны. Все переговоры прерваны.

— Причина?

— Издеваешься?

— Нет, — ответил я очевидное. — Представь, что я действительно не в курсе. Не веришь, так хоть попытайся представить.

Ника посмотрела недоверчиво, но препираться не стала. Вздохнула и продолжила обреченным голосом.

— Кто мы такие для Старших семей, чтобы нам говорить причины? Мы спрашивали, мы дарили подарки и пытались узнать через влиятельных друзей. А пока узнавали, от нас начали отворачиваться все остальные.

— Но у них-то можно узнать?

— Причина одна, — горько улыбнулась она. — Если Старшие семьи не хотят нас видеть, то Старшим семьям виднее. Остальные повторяют за ними.

— Бред какой-то.

— Страшно идти против течения. Все хотят жить, — не согласилась она.

— Так где в этой истории я? — Недоуменно поднял я бровь. — Случится могло всякое.

— Но случился именно ты. — Жестко ответила Ника. — Через год всеобщей изоляции, мы решились пойти под руку Щепиных. Сил уже никаких не было, бюджет рода трещал по швам — никто не хотел у нас покупать, никто не хотел нам продавать. Но мы все еще были достаточно богаты, чтобы быть интересными великим князьям. Нам отказали с таким видом, будто мы сумасшедшие и требуем невероятного. Еле-еле удалось убедить, что в нашем желании нет оскорбления, а только непонимание и отчаяние.

— Щепины — это под Ростовом княжество?

— Они, — кивнула Ника. — Тогда нам сказали, что у нас уже есть хозяин. А то, что даже не знаем о таковом и бедствуем — то недоволен он нами, раз забыл и не заботится. Кое-как вытянули, что хозяева объявились у свободного рода... Отец еле удержался, чтобы не вспылить.

— Так кто же? — Отчего-то разозлился я.

Хозяева какие-то, ишь чего.

— Говорят, все видели, кого ваша дочь защищала. Из-за кого на восьмого наследника Голицыных с ножом пошла. На княжеский род! С ножом! — Всхлипнула Ника. — А мне что было делать?! Они бы всех вас убили, я же слышала!

— Там ведь не один я был. — Нахмурился я. — Артема ты, получается, тоже защищала.

— Но Шуйские не признали нас своими. А Голицыны сказали, что там был кто-то еще, кто-то страшнее наследника Шуйских, про которого он им сказал, но не представил.

— 'Кто-то еще'? — Переспросил я недоверчиво. — То есть, все они, эти семьи, посчитали вас под 'кем-то еще' и решили прервать взаимоотношения? — Усомнился я в их мудрости.

— Какие взаимоотношения могут быть с чьей-то вещью? — Глухо произнесла она. — Даже если не известно, чья она.

— Слушай, но это же бред какой-то... Ну какая вы вещь?

— Твоя вещь, — произнесла она безжизненно. — Которой ты поиграл и выкинул.

— Да я знать не знал! Я тебе мороженое присылал! — Воззвал я к ней.

— И торт.

— Да, и торт!

— Который принес запуганный и трясущийся от страха Игорь Долгорукий. Курьером. Княжеский внук.

— Как это влияет на качество торта?!

— О да.... — Протянула она. — Я никогда не забуду этот торт. Плесневелый, с отпечатком огромной лапы, выдравшей из его центра самое сочное, — уронила она лицо в ладони. — Только потом я поняла этот глубокий символизм...

— Блин. ИГОРЬ! — Прорычал я.

— Попрошу без шума! — Отозвался дежурный.

— П-поставил волка охранять овец, — хлопнул я рукой по колену, сопоставив внешний вид товарища и состояние торта.

— Ты еще скажи, что ничего не знал.

— Не знал, — выдохнул я, играя желваками.

— И поручение не проконтролировал? — Скептически произнесла Ника.

— Да он трубку уже пять лет, как не берет. — Отмахнулся я. — И я, кажется, знаю, почему...

— Так как тогда вы общаетесь?

— Я ему смски шлю.

— А он?

— А он никогда не спорит! Это, знаешь ли, удобно. — Проворчал я.

Надо будет к нему в Останкино съездить. Там как раз окна не открываются на его этаже — так что никуда не денется, все расскажет.

— Вот так и оказалось, что уже пять лет моя жизнь превратилась в ад, без друзей, без подруг и без перспектив, — тускло завершила Ника.

— Это просто недоразумение.

— И за пять лет у тебя не нашлось и минутки, чтобы узнать, как дела у спасшей тебе жизнь? — Безо всякой веры в мои слова произнесла она.

— Пять лет назад я дважды пытался тебе сказать спасибо. Ты дважды проигнорировала, а я, знаешь ли, человек понятливый. К тому же мне было тринадцать лет, а у тебя ни лошадей, ни дельфинов. Зачем мне вообще было тобой интересоваться? Вообще, если такая трагедия вокруг, почему ты сама ко мне не приехала?

— Я приехала, — эхом ответила она. — Увидела тебя счастливым с этой... Графиней... И уехала обратно к себе, в свою кладовку. Ждать, пока о нас вспомнят. И молиться, чтобы не вспомнили никогда. Но ты все равно появился. Я, как тебя увидела, сразу поняла, что жизни мне не будет.

— Чем бы тебе мои порванные документы помогли? — Отклонил я голову назад, уперевшись затылком в холодную стену.

Одновременно — размышляя, как это ситуацию решить. Выходит, сам того не зная, но за пять лет ее изгнания ответственен именно я. Хорошую же плату я плачу за собственную жизнь...

— Захотелось хоть немного, но разрушить твою идеальную жизнь. Чтобы понял, каково это — когда все твои мечты летят в пропасть. — Призналась девушка. — Хотя бы чтобы ты тут не учился. Чтобы я не встречала тебя случайно в коридорах. Вон, в МГИМО иди. Там, говорят, в этом году любимый сын каннибала и диктатора Юго-Западной Африки поступает. Подружились бы.

Посмотрел на часы — второй экзамен за этими разговорами уже кончился и начался очередной, последний на сегодня... А обещанного офицера все не было.

— Все, что ты себе надумала — не верно. Про твои проблемы не знал, постараюсь исправить. Последствия твоей ошибки с документами Артема Шуйского тебе ясны?

— Да. Из-за тебя в моей жизни все станет еще хуже, — уверенно произнесла она, прикрыв глаза.

— Да нет же, — чертыхнулся я, но вместо объяснений просто махнул рукой.

Если она верит в то, что верит, то для них даже разорванный герб — просто очередная неприятность в длиной черной полосе. Скверно.

— Он ведь тебе шею мог свернуть.

— Твоей вещи? Шею?

— Ненормальная, — вздохнул я и надолго замолчал.

Психолога ей нанять, что ли...

— Почему на обычный факультет пошла? — Подал я все же голос примерно через час.

В небольшом окошке над нами уже темнело, рабочий день подходил к концу, а перспектива остаться тут на ночь вырисовывалась в полный рост. Может, это и есть самое страшное наказание для аристократов? Или припугнут, но все же выпустят...

— Потому что больше не могу лечить талантом, — просто ответила Ника.

А это уже большая беда, раз внутри нее что-то сломалось от пережитого. Что же я пять лет назад не поинтересовался-то...

— Но лечить буду. Буду спасать жизни нормальных людей не смотря ни на что. И ты, чудовище, этому не помешаешь.

Если ее Артем раньше не прихлопнет. Хотя кого я обманываю... Пальцем не тронет, пока я не разгребу то, что было наворочено, пусть и косвенно, но из-за меня. Да и устал я слушать это 'чудовище' раз за разом...

Неожиданно от всей этой ситуации заболела голова. Какая-то трагедия возрастом в пять, сломанные судьбы, изоляция, придуманная месть, сорванные экзамены, отделение полиции — и это в то время, когда мои враги спят и видят на чем же меня подловить...

— Боже, я же просто хотел спокойно завершить университет и захватить мир, — склонив голову, принялся растирать я ладонями виски и не заметил, как произнес фразу в слух.

— Да ты сумасшедший, — с каким-то даже удивлением констатировали девичьим голосом.

Я хмуро глянул в ее сторону.

— В твоих интересах не сопротивляться, когда я буду возвращать счастье в ваш дом.

— Может, ты просто уедешь, а? — С надеждой произнесла она.

— Все наладится. Все мечты сбудутся. — Не согласился я с таким малодушием. — Вот увидишь.

— Все, о чем я мечтаю, чтобы ты оказался далеко-далеко... — Раздалось в ответ тихо, словно шептали действительно искреннее пожелание.

Когда-то так говорила и Света — больно и обидно кольнуло в сердце.

— Дежурный, можно телефон?

Пора выбираться отсюда. И уйти нужно чисто, забрав с собой все бумаги, в которое попало мое имя. Так что адвокаты не пойдут — желательно что-то калибром выше. Тут опять сложности: уж больно мелкая проблема, чтобы с ней обращаться к высокопоставленным друзьям и знакомым. Это как не уметь завязать себе шнурки и прилюдно в этом признаться. Значит, надо, чтобы попросили в моих интересах, разговаривая о ситуации в целом, но без упоминания имени. Короче, нужен Артем.

Позвонил Диме, повелел встретить Шуйского после третьего экзамена и обрисовать ситуацию. Через какое-то время старый аппарат прозвенел сам и вежливо попросил со мной соединить.

Но сообщение было не из тех, которым радуешься — Артем, как выяснилось, работу уже сдал и ныне находился неизвестно где. Сотового телефона у него нет. Как найти человека в таких условиях?

— Алеу, агентство? Нужны рекламные площади по всей Москве, на один день, деньги не проблема. Очередь на месяц? Нет, боюсь, столько ждать я не могу... — Вернул телефон и принялся расхаживать по предоставленной площади.

В общем, не знаю, как найти. Артем радио не слушает, а пролет дирижаблей над Москвой запрещен.

В соседнюю клетку, между тем, никого так и не поместили. Вообще никого, кроме нас и дежурного не было — словно наступила эпоха мира и благоденствия, и никто не нарушает закон. Хотя вероятнее всего всех задержанных переводили куда-то в другое место. Мало ли отделений в округе...

Ладно, не найдется Артем — выкручусь как-нибудь иначе. Пока же присел на лавку и постарался прикинуть варианты, как вернуть слабый и всеми забытый род Еремеевых обратно в мир уважаемой аристократии. Может, войну с их участием устроить? Демонстрация силы, трофеи, опять же — самое то, чтобы общество приняло их обратно в свой круг. Покосился на Нику и, со вздохом, вычеркнул этот вариант. Не поймет. Можно по более медленному варианту — дать возможность зарабатывать, включив их предприятия в собственные и дружественные цепочки производства. А там, где деньги, со временем прибавится все недостающее, вместе с друзьями и светскими раутами.

Только все же было ощущение неполноты в этих рассуждениях. Мысли, в целом, правильные, только что делать с тем, что меня все равно продолжат считать чудовищем? Все сломал, все починил — завтра снова сломает...

За окном прогремели первые залпы салюта — заказанного мною в честь успешного, как я тогда искренне полагал, завершения первого дня экзаменов. Отсюда его не увидеть никак — окошко высоко. Разве что на потолке отражались отсветы красочных переливов праздничных огней.

Пока прислушивался к раскатам феерверка, для порядка подсчитывая реальное и оплаченное их число (сошлись), понял, что мнение Ники будет для меня поважнее благополучия всего ее рода. То есть, пусть перестанет считать меня монстром — это важно, а ее семья идет прицепом. И никак иначе. Найти бы, к кому обратиться по этому поводу с советом...

— Дежурный, про нас забыли, да? — Подала голос Ника, когда салют завершился, и наступила глухая тишина.

— Начальство в курсе, ожидайте, — пробурчал он, перебирая листки очередного дела.

Телефон зазвенел минут через сорок, заставив встрепенуться нас обоих.

— Это вас, — принес ко мне трубку сержант.

Не соврал — по ту сторону отыскался бодрый и неунывающий голос Артема.

— Да я сразу заподозрил неладное, когда салют смотреть пришел. Как так — тут все взрывается, а тебя рядом нет. Никогда такого не было! — Охотно поделился он источниками своей интуиции. — Сразу к этому твоему Диме поехал.

— Это очень и очень хорошо, — согласился я. — А ты не мог бы поднять свои связи и попросить, чтобы человека из вот этого вот отделения выпустили, не забыв отдать ему все оформленные на него бумаги? Тут еще пугают каким-то должностным лицом не из простых, которое должно подойти. С ним бы тоже очень хорошо все уладить. А если тот проведет беседу с тем городовым и лейтенантом, которые меня задерживали, и убедит, что они ничего не видели — то вообще замечательно!

— Издеваешься? — Произнес Артем после паузы.

— Что значит издеваюсь? — Возмутился я. — Это квест!

— Что вообще у тебя случилось? Твой Димка ничего не знает.

— Утечка газа, угроза взрыва, но все отлично, и никто не пострадал.

— Экзамен — сдал?

— М-м, нет. — Признался я.

— Знаешь, в этот раз ты сам во всем виноват! — Неверно сопоставил он события.

— Да ты все неверно понял!

Щелкнула трубка, и раздались короткие гудки.

— Шикарно, просто шикарно, — горя возмущением, присел я обратно на лавку.

— Что говорит? — Полюбопытствовала Ника.

— Что я сам во всем виноват!

— Верные вещи говорит, — одобрила она.

Я только рукой махнул. Нашел у кого искать сочувствия...

В общем, минут через пятнадцать Артем приехал, о чем-то поболтал с дежурным, предложив ему переговорить с кем-то по уже набранному номеру сотового телефона, и еще через пару минут я стоял на улице, вдыхая прохладный вечерний воздух, наполненный свободой. В руках была укладка серой бумаги, которой суждено в самом скором времени сгореть.

Следом вышел Артем, уверенным шагом направляясь к серебристому мерседесу.

— У подчиненного твоего попросил на время, — кивнул он на машину. — На своей машине без документов страшно ездить...

Сел с ним в машину, рядом с водителем, щелкнул ремнем безопасности, выдохнул и решил не пересказывать свои чувства за прошедшее после его звонка время. Подумать только, и этого человека я кормил с рук!

— Как провел вечер? — Спросил я вежливо, пока он выруливал с парковки.

— Сдал экзамены. Выхожу с информатики — а там Вера, та девчонка из комиссии, сверток с деньгами мне вернуть пытается, представляешь? Главное, обернула в пакет из супермаркета, тянет их ко мне и дрожит. Кое-как убедил, что это действительно ее и действительно никто не попросит назад, — покачал он головой.

Для Артема понятие 'карманные деньги' — это примерно сколько умещается в кармане крупными купюрами. Но цену деньгам знает, в общем-то — что не отменяет обязанность делать дорогие подарки в ответ на помощь. Чтобы княжич, да остался в долгу...

— В общем, провожать пришлось до дома, — подытожил он с довольным видом. — Иначе страшно ей с такой суммой одной. А там, представляешь, двенадцатиэтажные дома, один за одним, сплошной стеной на целый километр вдоль улицы! Одинаковые — только по табличкам и разобраться можно. Как они там живут, а?

— Нормально живут. Лучше многих.

— Ну, может быть. — Не стал он спорить. — Вера, кстати, с твоей роботехники аспирант. Приглашала завтра на выставку достижений их технического центра.

— А что, вариант хороший, девушка симпатичная. — Одобрительно кивнул я. — Опять же — с квартирой в Москве.

— Чего? — Протянул Артем.

— Говорю, вот тут притормози, — убедившись, что мы отъехали достаточно далеко, указал я на обочину под густыми деревьями. — Спасибо. Я быстро.

Стоило машине остановится, отстегнул ремень, выбрался на улицу и, не обнаружив случайных свидетелей, рванул обратно в сторону отделения, прикрывая свой бег от дороги деревьями и кустарником.

Затормозил, когда коробка отделения стала видна отчетливо. Потянулся к Силе и плотно зажмурил глаза, когда яркая вспышка молнии в оглушающем грохоте снесла ко всем демонам правый край стены, обнажив внутреннюю обстановку помещения — вместе с прутьями решетки и силуэтом девушки в зеленом, ошеломленно выглядывающей на улицу сквозь образовавшуюся трещину.

— За твою и нашу свободу! — Проорал я в сложенные ладони, стараясь сделать голос непохожим. — Смерть тирану!

Тут же девичью фигурку снес в броске силуэт дежурного, азартно призывая не двигаться не оказывать сопротивления.

— Эка он неаккуратно, — возмутился я, собираясь поворачиваться.

— Ты охренел?! — Тут же дернул меня за плечо Артем, видимо, бежавший следом.

— Что? Зато я точно буду знать, где она находится в ближайшие несколько дней! У меня еще шесть экзаменов, между прочим!

— Да вы оба больные! Валим отсюда!

Добежали почти мигом.

— Ты не поверишь, что я узнал. — Вновь пристегнулся я в кресле, когда машина резко дернулась с места. — Оказывается, у нее действительно есть мотивы меня не любить.

Артем резко нажал на тормоз, аж вперед качнуло.

— Да неужели? — Процедил он.

— Ага. Я ей, вроде как, действительно всю жизнь испортил, хоть и сам не знал. Но я торжественно обещаю, что все исправлю. — Сообщил я соответствующим тоном.

— Максим, — смотрел на меня непонятным взглядом Артем. — Ты только что натравил на нее Имперскую Службу Безопасности.

— Да, но потом-то то я все исправлю. Я же обещал.

— Максим, очень тебя прошу, никогда мне не помогай. — Покачал головой княжич и вновь повел машину вперед.

— Что за чушь? Ты мой лучший друг! — Возмутился я.

— Очень тебя прошу. — Настаивал он. — Или, ради всего святого, хотя бы скажи мне, как собираешься помочь. Обещаешь?

— Обещаю, — буркнул я на такую несправедливость. — И, Артем... Тоже просьба есть. Ты прости ее, Нику эту. Совсем прости.

— Да щ-щас.

— А я буду должен, — такие легкие слова всегда давались с трудом.

Поэтому, наверное, произносил их всего пару раз. Словно что-то важное отдаешь в этот миг...

— Ладно, — почему-то согласился он почти не раздумывая и даже отчего-то подобрел лицом.

Как сто рублей на улице нашел...

— Что у тебя с жильем? — Не стал я разбираться в его подозрительных эмоциях.

— Все отлично. С минуты на минуту уже должны позвонить, — мельком глянул он на циферблат на приборной панели.

— То есть, позвонить? Кто позвонит? — Не понял я.

— Так насчет квартиры.

— Так а ключи где, адрес, договор?

— Знаешь, не надо меня так опекать. Я взрослый человек, и с таким пустяковым вопросом уж поверь, легко справлюсь сам. Вот договор, — движением, преисполненным величия, открыл он бардачок. — Сверху. С квитанцией!

— Очень интересно, — заглянул я в текст и пробежался по абзацам. — Сколько заплатил?

— Рыночную стоимость. Не больше! Ну и вперед на один месяц. И еще один месяц обеспечительного платежа.

— Ага. А они позвонят?

— Ну да. — Запнулся он. — Подходящую мне только-только сняли, но есть даже лучше и к метро ближе. Вот как ключи старые съемщики сдадут, сразу мне позвонят.

— У меня есть две новости, — завершил я чтение. — Плохая и очень плохая.

— То есть? — Нахмурился Артем.

— Это договор на информационные услуги.

— Ну и?

— По нему ты им деньги за три месяца, а они тебе точное московское время. — Пояснил я, протягивая ему договор. — Не читал, когда подписывал?

— Бред какой-то, у них офис почти в центре, люди солидные, — но по тексту он пробежался глазами цепко. — Та-ак...

Машина взяла вправо, притормозив у парковочного кармана. Артем прикрыл глаза и расслабил сжавшиеся на руле руки.

— А какая очень плохая новость? — Спросил он голосом, в котором слышалось характерное рычание.

— А она не для тебя, она для них очень плохая, — улыбнулся я располагающе, в ответ получив такой же белоснежный оскал.

Взгляд невольно зацепился за надпись на баннере с социальной рекламой чуть дальше по направлению дороги.

— Вон, видел, что написано? — Обратил я внимание соседа на него. — 'Вместе сделаем наш город светлее и чище'. А ты чего ждешь? Поехали.

Глава 12

В среде разного рода мошенников есть свои профессиональные риски. У нечестного автоинспектора — попытаться стребовать взятку с генерала в штатском. У нечистого на руку таможенника — арестовать груз, принадлежащий через фирмы-прокладки своему же начальству. Так и у жулья, с радостью забравшего деньги у розовощекого крепыша из провинции, есть шанс нарваться на княжеского сына.

Закон больших цифр говорит, что рано или поздно сбудется любое событие, имеющее ненулевую вероятность. Но, как полагают многие, не с ними. Да и много ли принципиальных генералов за рулем в бесконечном потоке машин? А 'особенных' вагонов, к которым никто высокопоставленный не пожелает явно указать свою причастность?

Если же посчитать процент встречи с аристократом, приехавшим в числе двух миллионов человек, ежедневно прибывающих в столицу из страны и области, то цифра выйдет и вовсе мизерной. Пусть даже состоится та встреча — одного взгляда на паспорт хватит, чтобы жулик вежливо ответил 'свободных квартир нет, приносим извинения'.

Документы Артема были насквозь гражданские, без герба на обложке — такие же, к слову, как и у меня самого. Выбирал он агентство по рекламе, по внешнему виду офиса и цене, полагая кассовый аппарат гарантией честности. Быть может, привык к тому, как ведут дела у него дома. Но там, на родине, не было постоянного притока новых людей, в котором кое-кто научился отлично кормиться.

Говоря о профессиональных рисках, надо не забыть упомянуть про последствия. Придет черный день, и инспектор вылетит в отставку без пенсии. Таможенник — получит срок. А вот участь тех, кто обидел Артема, никак не регламентируется. Более того, нет такого потаенного страха, который наверняка посещал каждого жулика, способного описать то, что будет, если... Потому что во всех этих страхах все в любом случае завершается. И мир не превращается в кромешный ад.

Реальность, построенная на личной Силе, не терпит малодушия. И оскорбление такого порядка в нем — есть малая война, которая уже началась. Война, на которую Артем опаздывал, судя по изменившейся манере вождения — агрессивной, наглой, не признающей разметку, а сигналы светофора признающей исключительно в рекомендательном плане. Конец рабочего дня, пробки — иначе тут можно встать на несколько часов...

— Когда они закрываются? — Вновь взял я в руки договор.

— В восемь, — сухо ответил друг, выкручивая руль и уклоняясь от машины на встречном направлении.

Справа, подвинутые неожиданным маневром из полосы, гневно прогудели клаксоном.

— Адрес в договоре совпадает с реальным? — Глянул я на часы.

Еще тридцать пять. Вроде как, успеваем.

— Совпадает. Я проверял, — буркнул он.

Пожалуй что, гнев его был изрядно усилен уязвленной гордостью — так хотел казаться самостоятельным человеком...

— Хорошо. — Мельком глянув на товарища, набрал я новый номер в телефоне. — Родион Геннадьевич? Вечер-вечер, но не добрый. Шумно будет между четвертым и пятым Смоленским переулком, вы уж войдите в положение. Увы, но буквально в течение этого получаса. Очень крепко уважаемого человека обидели. Да, как обычно. Спасибо, Родион Геннадьевич, и вам крепкого здоровья.

— Это вот что сейчас было? — Рыкнул Артем.

— Как говорил папа, общество должно знать причины драки до того, как она начнется. — Убрал я телефон. — Да не сверкай ты глазами. У этого города тоже есть свои хозяева. Мы проявляем должную вежливость и учтивость, ставя их в курс дела.

— А если там всех эвакуируют?

— Зачем? Ничего же еще не произошло.

— Но он же знает, что произойдет.

— Артем, вот представь, ты в доме услышал очень громкий и характерный звук на улице. — Терпеливо принялся я пояснять. — Это запросто может быть выстрел, дальний разрыв снаряда или детская шалость с сильной петардой.

— Да причем тут это...

— При том, что в третьем случае ты не станешь поднимать гвардию, вводить чрезвычайное положение, перекрывать улицы и поднимать в воздух вертолет.

— То же мне, шалость, — фыркнул он гневно.

— Ну, от петарды тоже может оторвать пальцы, выбить глаз и вспыхнуть дом. — Развел я руками, признавая неочевидность сравнения. — Как рачительный хозяин, разумеется, ты проследишь, чтобы этого не случилось.

Что бы не подумал так и не ответивший мне Шуйский, но в узком проулке справа от здания торгового центра нас уже дожидалась пожарная машина и скорая, помигивая синими огнями спецсигналов. А стоило выйти из машины и подойти к ним, обозначив себя, из черной 'камри', прятавшейся до того за пожарным 'КамАЗом', вышагнул усталый на вид господин средних лет в клетчатом костюме, удерживая в руках подшитую папку бумаг с плотным основанием, развернутую так, чтобы на ней можно было писать стоя и на ходу.

— А это кто? — Шепнул Артем, пока господин неспешно к нам приближался.

— Чиновник. — Пожал я плечами. — Будет фиксировать и оценивать сопутствующий урон. В том числе погнутые фонарные столбы, испорченное благоустройство улиц, и не дай тебе бог — разбитую тротуарную плитку. Ее только в этом году уложили.

— Ага. А платить, значит, за все это — мне? — Цепко следил за движением чиновника Артем.

— За скорую, пожарных и чиновника — тоже. По тройному тарифу, — согласно кивнул я. — Москва — очень дорогой город. Воевать тут тоже очень дорого. Да не переживай, из трофеев оплатишь.

— Я, как бы, за местью пришел. — Хмуро прокомментировал Артем.

— Теперь и про деньги не забывай. — И первым шагнул к представителю города. — Добрый день, меня зовут Самойлов Максим.

— Андрей Алексеевич, — пожал он мою руку, а затем улыбнулся Артему.

— Шуйский Артем Евгеньевич, — коротко кивнул он.

— Весьма рад знакомству и чести с вами поработать. — Не усомнился тот ни на секунду в его личности. — Суть конфликта? — Направил он острие обычной ручки на первую линию чистого листа.

— Посягательство на личную собственность. — Ответил Артем. — А именно...

— Этого достаточно, — вежливо и с поклоном обозначил полноту ответа Андрей Алексеевич и с какой-то тоской оглядел довольно симпатичное строение делового центра.

Пять этажей, красивый ажурный стиль постройки, формирующий фасад здания из крашеного в белый бетона и высоких окон, закрытых в зеленые рамы. Даже вывески особо его не портили — аккуратные, выполненные из букв, закрепленных так искусно, будто висели в воздухе. Солидно — с этим я с Артемом был согласен.

— Так полагаю, к собственникам здания тоже будут претензии? — Приподнял он бровь.

— В рамках, ограниченных ущербом строению, — ответил я за друга и посмотрел на него.

А Шуйский, подумав, согласно кивнул.

Если хватит ума не жаловаться на нанесенный ущерб, то обойдутся без скользких вопросов на тему, знали ли, что тут ограбили целого княжича. И ответ 'не знали', на их беду, будет в корне неверным — за аренду деньги брали, кто тут обитает, знали. Но, опять же, Артему пока нужны не они.

— Тогда внутренний осмотр не требуется, — констатировал чиновник и посмотрел на часы. — Мы отъедем, и через пять минут начинайте.

— Со мной не ходи, — после того, как мужчина удалился к своей машине, произнес Артем, хмуро глядя на здание.

— И не собирался, — отгородился я категоричным жестом. — Тоже отъеду, мало ли...

— Да я аккуратно, — хрустнул тот костяшками пальцев и пошел за угол, направляясь к главному входу.

Машину я оставил рядом с нашим сегодняшним сопровождением (те злостно нарушали, встав на проезжую часть, но вряд ли эвакуатор посмотрит в их сторону), и на всякий случай вернулся обратно, полюбопытствовать.

Ровно через пять отведенных нам минут по зданию прокатился глухой звук ударной волны, от которой тревожно зазвенели стекла, а ряд припаркованных в проулке машин нервно заистерили сигнализацией, призывая хозяев убрать их куда-нибудь подальше.

— Нормально, — кивнул я своим мыслям.

Начать — оно самое сложное. Дальше втянется.

Ну а у меня были свои проблемы, которые тоже следовало решать. Потому вернулся в машину и взялся за телефон, звонок за звонком формируя представление о положении дел Еремеевых, их финансовом состоянии и производственном потенциале. Раз обещался помогать, то откладывать такое дело не стоит.

Выходило, что события пятилетней давности довольно болезненно ударили по небольшой промышленной империи, специализировавшейся на проектировании и производстве крупных электродвигателей. Весьма нишевой продукт, который почти не интересует частного потребителя, внезапно оказался никому не нужен. Отсутствие новых заказов ожидаемо привело к простою мощностей и сокращению персонала. Некоторое время предприятия держались на поставке ремонтных комплектов, но вскоре их стали теснить и там. Заказчики отчего-то стали предпочитать оригинальным запасным частям — аналоги, пусть и более дорогие. А там, где срок работы механизма подходил к концу, конкурсные комиссии выбирали поставку двигателей другого производителя.

Казалось бы, все скатывалось к тому, что станочное оборудование в самом скоро времени будет продано, квалифицированные инженера — уволены, а имеющиеся площади сданы в аренду. Но род умудрился сохранить производственную базу, пусть и ужавшись раза в три от первоначального размера, и сейчас гнал свой продукт за границу, подкупая качеством и ценой. Поговаривают, поначалу такой ценой, что еле окупала производство — и зарубежные покупатели просто не смогли удержаться. Какие-то слухи про запреты и возможные кары меркли в сиянии трехсот процентной прибыли. У новых заказчиков, знаете ли, тоже были свои аристократы и своя гордость — тем более, что никто с претензией за пять лет к ним так и не пришел. В общем, кадры, технологию и производство Еремеевы сохранили, за что честь им и хвала. Вытаскивать в свет ларечников-арендодателей было бы гораздо сложнее...

— Дима, ты вот этому Еремееву Сергею Олеговичу назначь-ка встречу от имени одного из наших фондов. Найди поблагозвучней и не связанного с.... Ни с чем не связанного.

— Хорошо, — приняли по ту сторону провода. — Какая будет повестка дня?

Я потер переносицу, пытаясь представить, как мы можем с ними сотрудничать на данный момент. Расширение производства на отечественный рынок? С их-то печальным опытом — вряд ли. Очень сложно будет убедить, а уж тем более уверить, что это не очередная подстава. Что-то им заказать? Так они полностью закольцованы на зарубежье — даже сырье, металл берут из-за границы. Им проще отказать, чем ломать свою специализацию. Организовать им продажу дешевого отечественного сырья? Несерьезно, так как не увеличит сбыт.

— Вот что, предложи им денег под совместный проект. Много денег, под любой проект. Их доля — пятьдесят один процент, все расходы наши. С них — управление, персонал, технологии... Скажи, что инвестиционный фонд, и заинтересовались их успехами. Дима, еще важно — мы зарубежный фонд! — Добавил я, спохватившись. — У нас есть такой?

— Есть.

— Отлично, — успокоился я. — Старайся выглядеть очень респектабельным и очень жадным. И да, финансовую отчетность фонда нарисуйте такую, чтобы опытный специалист, покопавшись, увидел легкий налет нелегальности источника средств, иначе ни в жизни не поверят в таких красивых. Повторяю: легкий, житейский! Как-будто кто-то за рубежом хапнул откат, а теперь хочет деньги легализовать. Иначе вечно эти аристократы морды воротят.

— Максим, — укорил меня друг голосом.

Мол, не в первый же раз...

— Ладно, — подобрел я голосом. — Тогда по Нике. Что она сегодня в университете вообще делала? — Полюбопытствовал я вопросом, который не успел уточнить ранее.

Раз не специально меня там поджидала.

— Так медицинский, четвертый курс, — пожали плечами по ту сторону провода. — Они же каждое лето на практике.

— Так-так-так, — заинтересовался я. — А где у нас практика?

— Сейчас уточню, — озадачился он.

— Перезвоню, — завидел я приближающегося к машине Артема и положил трубку.

Друг шел с невозмутимым выражением лица, удерживая в левой руке завязанный у горловины мешок из занавески, набитый чем-то объемным, но явно легким.

Первым делом он распахнул заднюю дверь машины, закинул туда мешок. Затем столь же неспешно — как из магазина вышел — сел за руль, пристегнулся.

— Жилинский Эдуард Ростиславович, не слышал о таком? — Спросил Артем. — У него еще казино и с десяток таких же вот контор, — кивнул он в сторону невидимого отсюда бизнес центра.

Кстати говоря, вместе с открывшейся водительской дверью, с того направления отчетливо потянуло гарью. Вон, даже мотор пожарной машины позади ожил, а сама она в сопровождении скорой отправился любоваться результатами частного посещения княжеской персоны отдельно стоящего здания (до того целого и невредимого).

— Сейчас узнаем, — хмыкнул я в ответ и спросил ответ у интернета. — Похож? — Повернул я к нему дисплей телефона.

Тут даже фото было — обычного лысоватого мужика с автозагаром на открытии того самого казино. И адрес заведения, разумеется, тоже присутствовал.

— Я откуда знаю, — буркнул он, заводя машину.

— Господа, — вежливо постучался в окошко знакомый чиновник, тоже подошедший со стороны делового центра. — У вас все на сегодня?

— Если бы, Андрей Алексеевич, — виновато развел я руками. — Но на этот раз уже не в вашем районе.

— Сочувствую вашим хлопотам. Соизволите рассчитаться? — Предложил он листок, заполненный убористым почерком с крупно обведенной суммой в самом низу.

— Так, — взял бумагу Артем в руки и сосредоточенно вгляделся. — Уборка территории, вывоз мусора, нарушение санитарной зоны по сжиганию изделий из дерева и пластика.. Шум в общественном месте, обесточивание газопровода, разрыв газопровода, восстановление линии газопровода... Суммарный сопутствующий ущерб сторонним организациям... Компьютеры, принтеры, куртки замшевые — три ... Дежурство спецтехники и экипажа... Деревья липовые, старше десяти лет, пять штук. Сколько?! — Наконец, возмутился Артем. — То есть, я хотел сказать, там не было ни единого дерева!

— Родион Геннадьевич очень бы хотел, чтобы они там появились.

— Плати, — кашлянул я в руку.

— Ладно, — неохотно произнес Шуйский, поняв, что за этой строчкой скрывается неизбежная плата за беспокойство. — Но плитка! Да я не то, чтобы на нее кого-то кидать с высоты, дышать боялся на эту плитку! Честью клянусь! — Задохнулся он от возмущения.

— Все бы так о ней заботились, — с уважением кивнул Андрей Алексеевич. — Значит, так было до вас. Вычеркивайте. Итого, за вычетом... — Как по волшебству появился в его руках калькулятор, быстро произведя операцию по вычитанию. — Соизволите ознакомиться. — Повернул он к нам циферблат.

Артем с сомнением посмотрел на мешок на заднем сидении. Что-то мне тоже показалось, что как бы не пришлось доложить своих.

Но обошлось — деньги выложили на багажнике, быстро пересчитали (у чиновника оказалась с собой специальная машинка), выдали положенное, а скудный остаток положили сверху в качестве чаевых.

— У меня такое ощущение, что их грабил не я, а город, — передернул Шуйский плечами, выезжая из проулка.

Я изобразил поддакивание. Так-то оно приятней думать, чем если бы город грабил лично вас.

— Зато у тебя осталось моральное удовлетворение.

— Еще нет. Надо к этому... Ростиславовичу.

— Значит, я звоню дальше, — констатировал я.

И вновь — мои сочувственные ноты в адрес человека, настроение которого явно не в восторге от излишнего шума в его районе. В ответ же — грустное понимание неизбежного, но вместе с ним вежливый призыв не горячиться и действовать на холодную голову.

— Знаешь что, — скептически смотрел Артем на переливающееся огнями заведение, к которому мы подъехали уже в пол десятого вечера.

Некоторые пробки не победить — особенно на выезде из города, а тут край Москвы, его восточное направление, да еще усугубленное очередным ремонтом.

— Ау?

— Я вообще не хочу туда идти. Опять что-нибудь сломаю, плати потом...

Заведение казино было прижато двумя довольно старыми постройками, пусть и выглядящими довольно бодро. Некогда между ними наверняка был скверик или широкий двор, но кто-то посчитал, что лучше там быть 'магазину товаров хозяйственного назначения'. Через какое-то время магазин съехал, а на освободившиеся площади заехало казино. На возмущения жильцов наверняка последовал косметический ремонт их домов — и все успокоилось.

— Плитки тут нет, — успокоил я его.

— А эти вот два здания по бокам от казино? Вдруг они повышенной культурной и исторической ценности, а? И эти газовые трубы по фасаду. Тут их три! Ты видел во сколько они ремонтные работы оценивают? Ты видел?! — Искренне возмущался товарищ. — А если тут позади липы рассажены!? Вдруг там целый парк?!

Возле здания, между тем, уже дожидалась знакомая троица машин: из пожарной, скорой и серого форда рядом, понятно кому принадлежавшего. Охрана казино, кстати говоря, первой подошла к пожарной, явно искренне удивляясь, зачем они тут. Ничего же не горит. Пока.

— На твое счастье, все предусмотрено могучим ураганом, — кивнул я в сторону черного 'Ленд-ровера', ничем не отличавшегося с виду от иных машин на длинной парковке вдоль улицы.

— И кто там? Силовая поддержка? — Со скепсисом отреагировал Артем.

— Лучше, — веско заявил я и поднял палец правой руки ввысь. — Грамотный юрист и нотариус.

— И чем же...? — Осекся он на полуслове.

— Благородное искусство собирания трофеев давно вышло из пещерной эпохи, — тоном лектора произнес я. — И уже не ограничивается мешком из занавески, куда сваливается то скудное, что оказалось в поле зрения добытчика. Честное слово, я так с тобой и твоей местью в долги влезу. В прошлый раз еле-еле хватило, сам же видел.

— Все-все, не выноси мне мозг.

— Так что громи, ваше сиятельство. Только владельца оставь целым и невредимым, в здравом уме и твердой памяти.

— Не гарантирую. — открыл дверь со своей стороны Шуйский, выбираясь из машины.

— Сойдет целая правая рука. — Последовал я за ним.

В первую очередь, конечно, побеседовать с представителем хозяина этой части столицы — проговорить рамки, условия и мотивы нашего поведения. Впрочем, после сообщения личности княжича, все пожелания свелись к единственному:

— Просим не повреждать несущие конструкции. На здание есть виды. — Обозначил чиновник интерес своего господина к постройке.

Интерес, который не подразумевал, что бывший владелец останется в живых. Как и намек, что здание себе забрать не получится.

А далее Артем пошел ко входу, я — к машине, а люди с развитой интуицией — подальше отсюда.

Собственно, в помощь иным людям почти сразу, как Шуйский зашел в здание, заревела пожарная сигнализация, призывая эвакуироваться побыстрее. Скорая и пожарная включили сирены, добавляя аргументов даже последним скептикам бросить игру и спасать свою жизнь.

Но даже после того, как выбежал крайний посетитель — по извечной народной привычке остановившись рядом со зданием и с интересом наблюдая за тем, что будет дальше — никакого яркого и сильного шума так и не донеслось. Впрочем, местные порядки и цены быстро учат решать свои проблемы тихо и без лишних разрушений.

— Дмитрий? — Вздохнул я в которой раз в трубку. — Что удалось найти?

Обсуждать Нику при Артеме не было желания, так что разговор удалось продолжить только сейчас.

— Еремеева проходит практику в частной больнице в Ельниках. — Обрадовал товарищ конкретикой. — Хирургия, как и ожидалось.

— Хорошо, мы можем эту больницу купить? — Прикрыл я веки.

А там — и идеальные условия можно устроить, владея административным ресурсом.

— Боюсь, нам ее не продадут. Больница в собственности князей Панкратовых. Заведение считается элитным, с собственной охраняемой территорией и парком.

— Закрытое заведение? — Напрягся я.

Если только для членов клана — то дело приобретает неприятный оборот. Абы кого лечить 'своих' тоже не поставят.

— Общедоступное, — позволил выдохнуть ответ. — Для всех, у кого достаточно денег.

— Так... — Задумался я.

Попросить у Панкратовых я ничего не могу. Точек соприкосновения нет, интересы пересекаются весьма косвенно. Разве что я участвовал в том же турнире, где погиб его сын — но это даже не повод начать разговор. Так что без вариантов подхода к больнице с этой стороны. Во всяком случае, на данный момент.

— Может, как-то зайти туда через подрядчиков или поставщиков? Я имею ввиду, зайти мне и оказаться на том уровне, где разговаривают начальники.

— Можно перекупить кого-то из нынешних, — чуть неуверенно заключил Дима. — Только тебя придется шефом делать. — Намекнул он на нарушение негласного правила, на этот раз установленного мной самим.

Из всего, что у меня было, я не владел прямо ничем. Раньше это обусловливалось возрастом, позже — несомненными преимуществами анонимности и распределения бизнеса по стране. Да и к сотне малых предприятий отношение куда более спокойное, чем к одному крупному. Во всяком случае, меньше желающих взять и отобрать все разом.

— Делай, — подумав, согласился я. Ничего страшного в этом все равно нет -если ударят по мелкой фирме, желая навредить мне, то ущерб ничего не будет значить. — На новые документы оформляй. Где мне девятнадцать.

— Сделаем, — заверил друг перед тем, как отключиться.

Оставалось скучать, поглядывая на выход из казино. Особенного шума так и не услышал — так, прозвучало что-то гулко, но всего один раз. Посетители, не дождавшись сообщения об отмене тревоги — а пожарная сигнализация призывала покинуть здание до сих пор — принялись расходиться.

Минут через двадцать на пороге объявился Артем — один, без сопровождения. Устало махнул мне рукой, призывая подойти. Я же по пути сделал знак представителям юридической службы выдвигаться к нам.

— Как успехи? — Полюбопытствовал я, заглядывая в темноту за входной дверью.

Вроде как, целым все выглядит — и даже запаха гари нет.

— Так себе. Услышал еще одно имя, — ответил он без энтузиазма, кивком здороваясь с подошедшими и вежливо вставшими чуть поодаль юристом и нотариусом — солидными людьми в возрасте, в костюмах, с увесистыми кожаными папками в руке и тусклыми перстнями на пальцах.

— Этот Жилинский что-то вроде администратора высшего звена. Все деньги уходят выше.

— Не врет? — Для порядка уточнил.

— Я был очень убедителен, — свернул Артем глазами, но тут же успокоился. — Сколько там их еще сверху может быть?

— Как говорится, главное в таком деле не выйти на самих себя! — Важно изрек я прописную истину, но не заметив энтузиазма в ответ, добавил честно. — Как повезет. Казино уж точно само по себе просто так существовать не может. Думаю, еще одну-две ступеньки пройти осталось. И делать это надо сегодня, пока все сидят на местах.

— Я так до утра не усну, — пожаловался Артем.

Впрочем, без особых эмоций. Война — это тоже работа.

— Со временем действительно проблема, — посмотрел я на часы. — Так. Одиннадцатый час, плюс тебе еще тут оформляться, плюс дорога. Артем, мне в университет бы заглянуть, свои дела решить, — перевел я на него взгляд.

— Езжай. Я тут справлюсь. — правильно понял он не заданный вопрос.

— Следующий адрес где? Предупрежу хоть. — Почувствовал неловкость.

— Самый центр, высотки на Пресненской набережной.

— Часа через два там тебя встретят. Позже и я подъеду, — похлопал я его по плечу. — Машина вон, у юристов.

Затем, на всякий случай, отметился вместе с ним у чиновника, с интересом изучавшего трещины в асфальте.

— Но ведь даже легкого толчка не было, — пожурил Артем представителя города, обескураженно наблюдая, как напротив строчки с описанием повреждения оказывается кругла сумма.

Наверное, он старался.

— Так или иначе, город должен становиться красивее, — наставительно ответил он. — Люди приезжают и приносят городу проблемы. Вы, молодой человек, отличаетесь от них в лучшую сторону, поэтому мой господин с пониманием относится к происходящему. Но если продолжите только чинить вами сломанное, так и останетесь приезжим.

— То есть, если я закатаю всю эту улицу от края до края в идеальный асфальт?.. — Уточнил Шуйский.

— Значит, поступите так же, как ваш уважаемый друг с двенадцатью другими улицами столицы, — пожал он плечами. — А если облагораживанием парков займетесь... За остальных не ручаюсь, но моему господину вы точно сможете звонить самостоятельно, — доверительно продолжил он.

— Понятно, — покосился на меня Артем и отчего-то решил проводить меня до машины.

— Что-то не так? — Уточнил я у него.

— Слушай, а что за хозяева города? — Спросил он, покосившись назад.

— Так кто тут у всего хозяин, — сел я в машину, а Артем облокотился на крышу и дверь. — Местный император.

— Он же один, а хозяева — множественное число.

— Один, но родни у него много. Вот одному внуку — один округ, второму — другой. А иногда, представляешь, — произнес я шепотом и сделал знак, чтобы Артем чуть нагнулся ко мне. — И внучке!

— Да ну тебя, — фыркнул он.

— Раздаст и смотрит, как Рюриковичи со своими районами справляются. Как с князьями и их вольницей управляются. Говорят, очень внимательно смотрит. У кого-то округ отберет, кому-то отдаст. А там же, без шуток, больше миллиона человек в каждом живет и работает.

— М-да? — Задумался Артем.

— Ага. Только если ты дорогу тут в асфальт закатаешь, то на тебя уже дома косо посмотрят. Вон, музеям помогай, если денег много.

— Да мне расположение Рюриковичей как-то без надобности, — пожал он плечами.

— Тем более. А если что, у тебя есть я. — Ободрил товарища, завел мотор и жестом показал, что дверь надо закрыть.

— А если б не ты, что бы мне было? Ну, если бы я один пошел решать тут со всеми этими...

— Я же сказал, — терпеливо повторил другу, на пару секунд придержав дверь перед тем, как ее закрыть. — Наверху очень внимательно смотрят, как наследники управляются с княжеской вольницей.

Глава 13

Как говорит народная мудрость, если вы платите вашему охраннику мало, то найдётся тот, кто будет платить ему достаточно.

— Доброй ночи, Роман Вениаминович, — постучался я в резную дверь центрального входа университета, заглядывая сквозь толстое стекло узорных окошек внутрь холла.

В приятном полумраке, подсвеченном желтой лампой, справа от входа шевельнулась тень, прозвучали семенящие шаги, а еще через пару секунд дверь отворилась, выпуская приятное тепло в прохладу августовской ночи.

— Максим Михайлович, — искренне обрадовался пожилой смотритель университета, распахивая дверь. — Заходите быстрее! — Осторожно выглянул он наружу и посторонился, пропуская меня внутрь.

В темно-красной жилетке поверх желтоватой рубашки, седой и с массивными очками на носу, от которых тянулась серебристая цепочка к шее, Роман Вениаминович напоминал скорее профессора, чем ночного сторожа. Схожесть объяснялась очевидно — когда-то он действительно вел тут философию, но с достижением пенсионного возраста оказалось, что ставки преподавателя для него больше нет. Зато отыскалось место ночного сторожа, кое-что добавившего к неплохой, в общем-то, пенсии.

Но на мечту, увы, денег все равно не хватало. Хотя кто бы мог подумать, что у стариков остались мечты.

Вот и те, кто ставили смотрителя на эту должность, посчитали его проверенным и досконально понятным — вдовец, трое детей, восемь внуков, идеальный послужной список и никаких амбиций. Поэтому ему доверили ключи, порядок взаимодействия с сигнализацией в главном здании и оставили доживать на этом месте последние дни.

Между тем, страница Романа Вениаминовича в социальных сетях пестрила огромным количеством фотографий самого лиричного свойства — берег моря, небольшое бунгало и одинокий мужской силуэт на пляже с удочкой в руках. Иногда вместо моря была река, а бунгало сменял добротный дом-трехстенка. Но моря там было больше — теплого, светло-синего, подернутого рябью легким ветерком.

Дорогая мечта, на которую с его восьмым десятком лет никак не накопить.

Я мельком повернулся к пустующей парковке, въезды на которую к ночи перегородили цветочными клумбами — чтобы не баловали на машинах под окнами. Никого — разве что утопали в темноте дальние части площади на контрасте с яркостью мощных прожекторов, высвечивающих статный силуэт здания.

Зашел внутрь здания на пару шагов, давая сторожу закрыть двери на засов, и огляделся, привыкая к мрачноватой темноте, собранной из угловатых силуэтов рамок металлоискателей, прямоугольников объявлений и схем на стенах и нескольких дверей в конце помещения, которые скорее угадывались, чем были видны.

Неожиданно темнота в дальнем углу шевельнулась и выступила вперед в виде моложавого охранника, небрежно придерживающего правой рукой укороченный автомат, зацепленный ремнем на плечо.

— Вы кто такой? — Грозно прозвучал слишком молодой, оттого звонкий и нестрашный голос.

Который даже самому владельцу, по всей видимости, не понравился — иначе бы руки и тело его не заискрились бы пленкой 'Щита Духа', показывая довольно серьезный для возраста боевой ранг. 'Воин', надо же.

— Коля, это ко мне, — выступил вперед меня Роман Вениаминович, отмахиваясь от него небрежным жестом руки.

— Но ведь не положено же, — возмутился парень, но без прежнего напора..

— Чай мой пил? Печенья мои ел? — Недовольно проворчал сторож. — Не положено ему.

— Да я для порядка, Роман Вениаминович, — пошел тот на попятный, добавив в голос виноватые нотки. — Если к вам, то ладно.

— Все в порядке, офицер, — продемонстрировал я в воздух удостоверение, в котором не было ни слова правды (и которое было точно не разглядеть). — Я с ночной проверкой.

— Ежели так, то совсем хорошо, — подобрел молодой охранник с облегчением отступил обратно в темноту.

Да и обращение мое ему явно понравилось.

Понятное дело, охрана такого огромного здания не могла быть возложена на одного старика. На подряде у университета находилось несколько охранных контор полным составом, обеспечивающих как физическую защиту руководства и территории, так и поддержку видеонаблюдения с сигнализацией. И понятное дело, никому из этих охранников университет не мог и не хотел доверить шкафчик с ключами от аудиторий. А вот бывшему преподавателю — мог. Естественно, изрядно напугав перед этим ответственностью и карой самого князя Воронцова, наследовавшего почетное, хоть и сомнительное право тратить уйму денег на покровительство университету.

Заодно, разумеется, кара настигла бы с самого верха — университет все же был государственный и принадлежал императорской фамилии, со всеми из этого вытекающими последствиями. Но двух смертей не бывать, а Воронцовыми пугать было проще и безопаснее.

Однако есть такой возраст, когда тягостное ощущение невозможности что-то изменить бросает человека то на покупку лотерейных билетов в надежде на призрачный шанс, то на изменение некоторых жизненных принципов.

Вот и наш смиренный сторож, получив два дня назад в полную его собственность участок на побережье в Феодосии со скромным домиком в два этажа, решил, что без принципов будет теплее зимой и определенно полезнее для здоровья во все остальные сезоны (морской воздух, опять же — при его хроническом бронхите). Тем более, что сделка была прикрыта весьма искусно, а дом с землей принадлежали даже не ему, а фирме, от которой он неожиданно получил сто процентов акций на предъявителя. Короче говоря, есть за что поскучать тут еще два года, изредка выполняя некие поручения.

— Все в порядке? — Спросил я шепотом, когда Роман Вениаминович дошел до своего столика, скрытого за большим трюмо, и зашебуршал в верхнем ящике стола, что-то в нем выискивая.

— Как сказать. Сегодня у нас шумно и многолюдно, — так же тихо отозвался он, выразительно посмотрев наверх. — Проректоры, заведующие кафедр, всем не спится. И, представляете, камеры совсем не работают. — С лукавой улыбкой указал смотритель на черные прямоугольники мониторов на его столе, которые укрывались деревянной стойкой от постороннего взгляда.

А вот это уже не я. Кто-то иной позаботился.

— Где они? — Собрался я, прикидывая варианты.

— Так ключ ищут, — простовато посмотрел на меня Роман Вениаминович, похлопав ресницами. — От аудитории, где все работы лежат. Всем туда отчего-то нужно. Кто телефон забыл, кто паспорт: 'им на секундочку'. А я говорю — не было ключа! Вон, журнал посмотрите. — Тронул он толстенный и наполовину исписанный гроссбух, лежавший на столе справа и открыл его там, где закладкой была поставлена ручкой. — Не сдавал никто. Ищите, кто из преподавателей был последним. А может, он домой его с собой забрал? Или на кафедру унес и там оставил?

— Как думаете, найдут? — Улыбнулся я.

— Вот этот вот ключ? — Появилась в его глазах хитринка, а на стол из его ладони легла длинная железка с рядами зацепов-секреток. — Навряд ли.

— Одолжу на пару часов?

— Максим Михайлович, обижаете, — пододвинул он ключ ближе и добавил выражению лица просительный оттенок. — Вы уж не сочтите за труд, по завершению дел выкиньте его куда-нибудь в темный уголок, чтобы с утра его техничка нашла.

— Может, его в ординаторской какой оставить? — Усомнился я.

— Максим Михайлович, чем проще, тем лучше, я вас уверяю. Вы бы знали, сколько ключей и от каких кабинетов теряются тут каждый месяц. — Покачал он головой уже с искренним осуждением. — А ведь уважаемые люди, доктора наук. Словом, удачи вам.

— С ним точно не будет проблем? — На всякий, легонько кивнул я подбородком назад, где в темноте кемарил на стульчике молодой охранник (отсюда его было видно отчетливо).

Меня, разумеется, еще днем уверили, что никаких сложностей не ожидается. Оттого (да и по недостатку времени — никак не планировал, что придется сюда вламываться ночью) конкретно на этого человека заготовок не было. Пришлось верить — цейтнот, форсмажор, Ника.

— Думать забудьте, — отмахнулся сторож. — Я вас, на всякий случай, как нашего молодого завкафедры химии в журнал запишу и время проставлю, вы с ним одинаковой комплекции, в темноте тут все равно не видно. Тем более, он тут тоже где-то бродит. Да и не будет Слава ничего говорить, Максим Михайлович! А станет, так кипятка лишу, паршивца!

Для вежливости кивнул и улыбнулся незамысловатой шутке.

— Как там охранник у дверей? — Для порядка поинтересовался я.

Разумеется, сакральную в этот день аудиторию охранял персональный страж. Вернее, должен был.

— Гена ушел, проблема у него дома. Я обещал посмотреть, чтобы никто лишний в кабинет не входил, — веско ответил Роман Вениаминович.

Я, понятное дело, лишним даже близко не считался. В общем, чистая и прямая дорога уже ожидала того, кто приложил немало усилий по ее созданию. Как оно обычно и бывает.

В памяти была схема движения, номер аудитории легко читался на гравировке ключа, а темнота, без шуток, огромного здания не звучала чужими шагами. Дорогу освещали две звездочки, парившие кругами чуть впереди, да отсветы с улицы, ложившиеся на низкий потолок тусклыми размытыми прямоугольниками.

Не смотря на полумрак, воображение достраивало величественную красоту коридоров, подсказывая невидимые глазу детали по памяти утреннего посещения. Дерево и бархат стен с ростовыми портретами, тяжелый алый ковер на мраморе пола и стремительные легкие линии лепнины над головой, придававшие низким и давящим потолкам легкости. Несколько лет назад университет всерьез стали перестраивать и ремонтировать, найдя управу на невероятную тягу студентов к разрушению — банально установив камеры практически повсюду. Злые языки полагают, что сделано это было не только из желания превратить внутренний интерьер здания в чуть ли не храм с самыми натуральными фресками — пусть и с ликами ученых вместо святых. Но главным образом из желания знать, о чем могут говорить иные студенты.

По мне так, было в этом нечто среднее — и Воронцовым хотелось покровительствовать чему-то действительно уникальному и прекрасному не только снаружи, но и изнутри. И отдельная служба университета нуждалась в возможности разбирать склоки родовитых и не очень студентов.

Заодно, в ходе реконструкции, снесли все общежития, так же бывшие некогда внутри здания, заменив новыми кабинетами с потолками высотой в два прежних этажа. Жить же приезжим студентам ныне предлагалось где-нибудь еще и за свой счет. Желательно дома, желательно учась в своем княжестве и сюда не приезжая — в общем, характерное столичное гостеприимство.

Коридор с заветным кабинетом оказался на удивление безлюден — видимо, ключ-таки искали, но не здесь. На двери висела грозная табличка в виде тетрадного листа бумаги с надписью 'Не входить!' синей ручкой. И никаких характерных блоков сигнализации, настроенных на размыкание; никаких датчиков движения и отдельной линзы автономной камеры. Быть может, потому что за дверью находилась обычная потоковая аудитория для проведения лекций, и специально охранять ее было незачем.

Я открыл дверь, нащупал в темноте справа от входа выключатель и слитно щелкнул обеими доступными клавишами. Сверху замерцали прямоугольные лампы, освещая довольно большой и уходящий ступенями вверх лекториум. Слева, ближе к окнам, забранными тяжелыми фиолетовыми шторами, располагалась кафедра и стол преподавателя. Там же, слева, всю стену закрывали шесть прямоугольников учебных досок с хитрыми механизмами поднятия и опускания. Ну а всю остальную часть помещения занимали ряды парт, амфитеатром поднимаясь вправо и ввысь, с широкими проходами в центре и по краям.

А на столах этих весьма плотно громоздились сотни картонных коробок, доверху — а где и с горкой — забитые работами поступающих... Все результаты за первый день, в одном месте — чтобы удобнее было охранять (не удержался от ухмылки) и обрабатывать. Вот последнее — из-за того, что итоговые протоколы будут подписывать только завтра утром. Они, в общем-то, готовы, эти протоколы — закрыв дверь за собой и оставив в замке ключ, прошел я к преподавательскому столу и с интересом посмотрел на стопку заполненных бумаг формата 'а три', где напротив отпечатанных фамилий в таблицах уже стояли баллы, написанные от руки.

Дело в том, что преподаватели, проверявшие труд сотен абитуриентов, завершили в десятом-одиннадцатом часу вечера. Протоколы же надо, во-первых, перепечатать в чистовом виде на компьютере. Во-вторых, на финишных протоколах должна быть подпись руководителя университета и представителя попечительского совета. Собственно, в это время секретари университета спят. И руководители с попечителями — тоже спят. В общем, все замерло до утра. А ночью, вдобавок, просыпается 'в-третьих' и начинает бродить по университету в поисках ключа...

Все же, поразительно, как паника, нервы, всеобщие хороводы толп людей вокруг результатов днем превращаются в тишину и одинокого охранника ночью.

Но да ладно — взялся я для начала за результаты, разыскивая и отделяя в сторону листы с оценками Артема и своим одним-единственным баллом, да к тому же основательно Еремеевой подпорченным...

— Так, Архипов Артем. Экономика — сто, ну кто бы сомневался. Математика — девяносто девять. Информатика — восемьдесят два.

Набрал сотовый номер юриста, уточнил, что они пока в дороге и попросил передать трубку Артему.

— Позор своих родителей, ай-яй-яй! — С осуждением заявил я на его 'алло'.

— Что не так? — Спросили нервно и взволнованно.

— Восемьдесят два балла. — Добавил я скорбно.

— К-как восемьдесят два? — Спросил он внезапно охрипшим голосом. — По математике? Я так и знал, что надо было через производную...

— По информатике, — добавил я, выдержав трагическую паузу. — Экономика — сто. Математика — девяносто девять.

— Уф... Погоди, почему девяносто девять? — возмутился Артем через секунду.

— Да ты зажрался, — с негодованием завершил я вызов.

Еще и потому, что на руках был собственный результат за первый экзамен. Самойлов Максим — шестьдесят пять. Блин. Убил бы. Но не могу.

Тихая трель звонка — юрист перезванивает.

— Алоу?

— Узнай, почему девяносто девять. — Раздался настойчивый голос друга.

— Страдай и мучайся теперь, неуч. — Положил я трубку.

Так, теперь надо было дорешивать свои задачи. Встал, прогулялся по рядам, нашел укладку с фамилией на букву 'С', а там и незавершенную работу. Затем отыскал эталон с тем же вариантом и проверил уже выполненное — без единой ошибки.

— Нормально, — подобрело настроение.

Выставил в телефоне время, которое оставалось мне до завершения экзамена днем, и собрался уже приступить к ответам — все честно, никуда не подглядывая — как от дверей донеслось подозрительное шебуршание.

Для начала — поскребывание в замке, словно отмычкой механизм царапали, и почти сразу — звучное удивление в голос. Это они полоску света под дверью наконец-таки разглядели, не иначе.

— А ну отошли от двери! — Рявкнул я строгим голосом.

Шум — как тараканы разбежались.

Но в темноте иные существа весьма храбры, так что не прошло и пары минут, как в дверь требовательно застучали.

— Вы кто и что вы там делаете?!

Я хмуро посмотрел на запущенный таймер, неумолимо отсчитывающий секунды до конца экзамена. Да что за день-то такой!

— Работу охраняю, — ответил я чистую правду, припомнив обещание Артему.

— Вы охранник? — Обсудив мой ответ между собой, сделали коллективный вывод доценты и доктора наук.

— Допустим.

— Откройте! Это из деканата! — Вернулась уверенность в голосе говорившего.

И даже немножко — нотки превосходства.

— Пароль? — Хмуро уточнил я.

— К-какой пароль? — Растерялись там.

— Без пароля стреляю на месте, — грозно предупредил.

И пока они обсуждали новую вводную, взял в руки телефон и нашел в интернете звук оружейного затвора.

— Послушайте, ну что за бред...

Я оскорбился и включил найденный звук на максимум громкости.

С учетом эха, созданным аудиторией, вышло весьма убедительно — пару человек за дверью поспешили быстренько попрощаться с коллегами и покинуть их общество. Остальные упорствовали.

— Послушайте, Геннадий, Верно? А давайте мы вам денег дадим? — Прорезался новый голос, более ворчливый и недовольный.

— А давайте я вам денег дам? — Простонал я еле слышно и с тоской запустил пальцы в шевелюру.

Как же их прогнать-то? Так, а чего они могут бояться?

— Геннадий, пять тысяч рублей вас устроят? — Покровительственно продолжил тот же господин.

Угу, штрафы хотя бы заплачу, которые сегодня Артем наездил по Москве... Хотя нет, не хватит.

— Десять тысяч, Геннадий! — Добавили с тихим торжеством, восприняв мое молчание за тягостное раздумье.

Вместо ответа, включил звук с телефона на повтор.

— Вы же видите, он сумасшедший! — прошипели тихо и отчетливо, и поспешили покинуть остальных.

— Геннадий, сорок тысяч! — В этот раз голос звучал куда нервознее и суше.

Да сколько же вас там?!

— Хорошо, я открою дверь! — принял я решение и произнес громко и отчётливо.

— Замечательно, просто замечательно! Ваши деньги уже вас ждут... — И чуть тише, явно не мне. — Скидываемся господа, скидываемся...

— Вы не будете против, если я сделаю это на камеру? — Добавил я чуть скучающим тоном. — Назову видео 'Ночь результатов в МГУ', как вам?

— Н-но зачем, ведь сорок тысяч...

— Так я ее телеканалу потом продам, — доверительным тоном пояснил им.

— Вам столько никто не заплатит, бросьте!

— Точно... Тогда — 'Кровавая ночь результатов', — зло рассмеялся я под очередной звук затвора и громко затопал к двери.

Дрогнули даже самые стойкие.

— Вот и отлично, — хмыкнул я, прислушиваясь к поспешному отступлению, а затем — к благостной тишине.

Вернул таймер, вернулся к работе.

В дверь деликатно застучали.

Да что с ними не так...

— Пароль?!

— Геннадий, тысяча извинений, — донесся мягкий и чуть растерянный голос. — Вы меня очень обяжете, если возьмете трубку телефона. Я ее сейчас положу под дверь и легонько толкну к вам. Будьте так добры, уважьте старика, мне не так и просто даются эти наклоны...

— Спасибо, но у меня есть свой.

— Нет-нет! Я не в этом значении. С вами очень хочет поговорить князь Галицкий, он уже на проводе.

Со вздохом поднялся и подошел к двери. Действительно — виднеется часть довольно простой белой кнопочной трубки сотового, и синеватый экранчик отсчитывает пятую минуту вызова.

— Ладно, — буркнул я, поднял телефон и вернулся за стол. — Алло, Яков Савельевич? Узнали? Приятно, честное слово, — потеплел я улыбкой. — Богатым буду? Вот уж пять лет, как не жалуюсь, Яков Савельевич. В деньгах ли счастье. Вот решил результаты друга проконтролировать, тот переживает сильно. Вам ли не знать главное правило — не доверять самое важное подчиненным. А бывает ли что-то важнее, чем дружба? Яков Савельевич, как можно — нашей с вами дружбой искренне горжусь. Как-нибудь обязательно заеду — я в столице надолго, дела-дела. Решил вот совместное предприятие с Еремеевыми основать. Совет? От вас — приму конечно... Яков Савельевич, уверяю — сейчас с ними работать уже можно. Это абсолютно проверенная информация. А у вас сын поступает, Дима, верно? Конечно, не затруднит. Сейчас посмотрим его работу...

И еще минут двадцать на громкой связи с князем, его сыном и супругой (очаровательная женщина по уму и красоте), чтобы разобрать его задания за два экзамена. Кстати говоря, больше восьмидесяти баллов за каждое — да и то из-за каких-то досадных ляпов и ошибок, которые Дима с изумлением (а иногда неверием в собственную оплошность) исправлял тотчас, схватывая задания на слух и тут же выдавая ответ, а я переносил на бумагу истинный уровень его знаний. Ведь для этого и нужны экзамены.

— Волнение, незнакомая обстановка, со всеми бывает, — успокоил я дружное и очень влиятельное семейство. — Сейчас девяносто пять и девяносто три балла.

— Максим Михайлович, вы не представляете, как нас обязали! — С искренним облегчением выдал князь.

В занятную и беспроигрышную игру 'поступить своим умом, будучи княжичем' играли многие. Потому как победа в таком деле легонько — чуть-чуть — могла приподнять ранг. Риска же никакого — это только Артем у нас так вляпался.

— Пустое, Яков Савельевич. Я с большой радостью присутствовал при торжестве правды. И, Яков Савельевич, поймите меня правильно — не мог бы наш разговор и мое тут присутствие оставаться в тайне?.. Приятно говорить с понимающим человеком.

Завершил вызов, прошел к двери и вернул телефон таким же образом, как получил.

— А вы не могли бы принять еще один вызов? — С паузой и каким-то сомнением произнесли из-за двери.

— Если абонент ниже графа — нет. — Категорично ответил я.

С этими разговорами и суетой итак уже почти половину часа потерял. А мне еще решать и решать — два экзамена впереди, кошмар...

— Вы же не охранник, верно? — Чуть замявшись, все же произнес старческий голос. — Не Геннадий?

— Не Геннадий. — Признал я.

— Кто вы, юноша? Меня зовут Юрий Александрович, я проректор по административным вопросам, — спохватился он и представился первым. — Признаюсь, мне очень понравился ваш вариант решения довольно щекотливой просьбы, к которой ко мне обратились, — завершил он чуть виновато, то ли всерьез демонстрируя, что возня вокруг результатов ему неприятна, то ли делая вид. — Иногда отказать нет никакой возможности...

Я обернулся, словно разыскивая ответ на весьма опасный вопрос. Говорить свое имя тому, кто может быть потенциально страшно зол на срыв собственных планов, не хотелось. На глаза невольно попала коробка, маркированная по первой букве моей фамилии.

— Зовите меня господин С.

— Господин С.? — Повторил он с сомнением, будто прислушиваясь к имени, но затем повторил куда спокойнее. — Господин С, быть может, мы сможем поговорить с вами по одну сторону от двери?

— Вы действительно хотите познакомиться со мной так рано? — Вкрадчиво произнес я.

— Я думаю, мы могли бы договориться. — Произнес куда более нервный голос.

— Договориться — со мной? — Погасил я свет, тронув выключатель, и аудитория погрузилась во тьму.

Теперь был виден яркий полукруг от фонарика в его руках, пробивавшийся отсветом под дверью.

С рук стекли звездочки, пролетели под створкой. Тишина вздрогнула звоном лопнувшей фонарной лампы, и это крыло здания полностью погрузилось во мрак.

— Пожалуй, что нет. — Легонько дрогнул его голос. — Вы правы, наше знакомство преждевременно.

За дверью раздались удаляющиеся шаги — такие, которые хотели бы слышаться степенно и неспешно, но что-то выбивалось из ровного ритма — словно тщательно гасимое желание перейти на бег... А еще — звук ладони, которой на ходу держались за стену в темноте, касаясь деревянных панелей интерьера и бархата обивки, чтобы не упасть.

Подождав пять минут, включил свет и обреченно вздохнув, посмотрел на таймер — двадцать минут мне оставили на завершение экзамена. Ужас.

Но уложился за пятнадцать, без малого.

— Девяносто два балла, — вздохнул я на результаты, сверившись.

Да, можно было схитрить, но себе врать — последнее дело. С неверными ответами я был не согласен, но для того, чтобы их оспорить, в этом государстве следовало получить высшее образование, защитить кандидатскую диссертацию, стать доктором наук и написать учебник за собственным авторством, а затем сделать так, чтобы по нему стали учить. Слишком большой путь для восьми баллов.

Оставалось внести оценку в промежуточный протокол — а именно взять лист и провести над старой оценкой небольшой медной пластинкой с запечатанными в слое металла камнями. Секунда, и то, что было написано ручкой, исчезло без следа и потертостей, оставив разве что легкий отпечаток контура двух цифр. Но если записать поверх них новые, то уже никак не отличить. Хотя на нижней половине листа оценку правили обычной замазкой — все мы люди, рука могла дрогнуть, и результат был исправлен сотрудником. При наличии вопросов, все равно ведь можно поднять работу и удостовериться в правильности отметки, а протокол перепечатают...

— Так, а с математикой и информатикой что делать? — Хмуро констатировал я, не найдя ни одного чистого бланка.

Ника даже начать работу не дала...

Но, подумав и прикинув варианты, все же справился и с этой нелегкой задачей и к четвертому часу ночи был абсолютно свободен.

На всякий случай, заварил внутренности механизма замка, чтобы исключить неожиданности, а ключ выкинул в темноту под цветочной клумбой.

— Как наши успехи? — Отзвонился я юристу.

— Есть сложности, — обтекаемо пояснил он. — Ваше присутствие будет не лишним.

Пришлось ехать.

Высотки в центре города, названные помпезно и с большим значением, несмотря на видимое величие и внешний вид космических кораблей, словно приземлившихся посреди малоэтажной застройки центра, по сути своей являлись настоящим парадоксом. Как и все здания выше определенной отметки, строились они под аристократическим гербом, и в этом не было особой загвоздки — разве что земля под зданиями так и осталась в собственности императорской короны. Так, в общем-то, делать не принято — строить на чужой земле аристократу, это неплохой такой шанс в один момент получить предложение взять свое здание и идти с ним на все четыре стороны.

Но это меркло перед тем, что род Глинских, выстроивших все пять высоток, принялись банально сдавать построенные площади в аренду.

То есть, сдавать исконное право на высоту всем, у кого окажется достаточно денег. Для большинства старых семейств это было настолько же дико, как отдать в аренду иные священные права, как ту же кровную месть или свободу от налогов. То, что достигалось потом и кровью поколений предков, теперь можно было купить — и это шокировало, не на шутку.

Те же, кто родился без герба над детской кроваткой, приходили от такой высоты в священный восторг, полагая возможность занять хоромы на самом верху — способом сравняться с аристократами. Да что там сравняться, стать выше иных из них — далеко не каждый род мог позволить себе строить здание в столице. Фактически, овеществленное представление высшего успеха в жизни.

Третья сторона этого противоречия между обществом и аристократами — император — не давал прямых комментариев. То есть, не соглашался с аристократами, что такой позор нужно снести, а Глинских наказать. Опять же, император не выступал и в их пользу, как-либо защищая. Защита, правда, Глинским и не была нужна — с такими деньгами, которые они гребли, род мог позволить себе нанять сильнейшие отряды одаренных наемников и выйти на уровень средних князей по силе.

Говорят, императору было просто интересно, кто из его подданных забирается на самый верх башни. А там и налоговую декларацию можно поднять — ведь лезут же бездумно, как мотыльки на свет... Так же говорят, что иных вознесшихся на вершины, но не запятнавших репутацию слишком грязными деньгами, император, присмотревшись, вполне мог одарить гербом... Но это по тем слухам, которым не было ни единого реального подтверждения. То ли Глинские их оплатили, то ли ИСБ...

И где-то там, в центральной башне под названием 'Созвездие' должен был быть Артем.

— Мне на двадцать восьмой этаж, — обратился я к консьержу у входа.

Машину оставил на парковке перед зданием, а сам прогулялся до парадной.

— Секундочку, — степенно ответил мужчина в форме английского лакея и взялся за трубку домофона.

Я же оглянулся вокруг, констатировав, что представление о роскоши, приличествующей аристократической высотке, у дизайнеров, которых наняли Глинские, не имеет ничего общего со спокойной и антикварной реальностью. Хотя, быть может, так и было сформулировано техническое задание — стекло, позолота на пластике, колоннады из гипса поверх железобетонных свай. Ампир и дорого-богато.

— Вас ждут, прошу проследовать к лифту, — указал он с полупоклоном направление ладонью.

— У нас может быть шумно, — нашел я секунду, чтобы предупредить.

— Предыдущие гости поставили в известность, — после чуть нервной паузы сообщил он. — Они были достаточно убедительны, чтобы я об этом не забыл.

— Вот и славно, — проследовал я в железный короб лифта, мягко подхвативший за подошвы и понесший вверх.

Нужный номер апартаментов был сообщен заранее, оттого не было заминки с поиском двери. Да и та оказалась не запертой.

Потянув на себя ручку, зашел в ярко освещенную прихожую, откуда отлично просматривалась скромная кухня, с которой приветственно качнули руками мои сотрудники, не прерывая поздний ночной перекус наспех сделанными бутербродами за белым столом под аляповатого вида хрустальной люстрой. На вид, конечно же, они были усталыми, но пока успешно отгоняли сонливость кофейными ароматами, шедшими из больших кружек. Что поделать — ненормированный рабочий день. Вот когда дело дойдет до премиальных, вспомнят о нем с теплотой...

Я же проследовал в гостиную, прячущуюся до времени за бежевой межкомнатной дверью. Больше комнат в апартаментах все равно не было — 'высоту аристократов' было выгодно нарезать однушками, продавая скорее статус и вид из окна, чем удобную площадь для проживания. Хотя, разумеется, были даже пятикомнатные хоромы, причем гораздо выше этажом — но масштаб нашего мошенника вряд ли потянул бы тамошние космические цены.

Распахнул дверь, вежливо поздоровался с Артемом, сидящим на диване вместе с каким-то мужиком под сорок — сорок пять лет.

Был тот мужчина в одной белой майке и серых семейных трусах, на босу ногу — визит явно застал его спящим. Вон и широкая постель возле окна расправленная — хотя белье скорее скинуто на пол, а матрас перекошен, как от рывка. Да и прочий интерьер выглядел весьма неопрятно, будучи свален большей своей частью на ковер. Разве что огромная плазменная панель, будучи закрепленной на стене перед кроватью, этого избежала.

Но Артема, который своей огромной рукой придерживал мужика за плечо и сейчас укоряюще указывал на бумаги, разложенные перед ними на журнальном столике, окружающий бардак нисколько не смущал.

— Пан Янковски, ну как же так, — мягко пенял ему Артем, кивнув мне. — Опять ваша подпись сама на себя не похожа. Мы уже пятый раз перепечатываем договор, ну что вы как ребенок.

— Я из Свиты князя Ружинского, — бормотал тот потерянно, глядя перед собой, а рука его с сжатой в пальцах ручкой дрожали. — Я не собираюсь ничего подписывать. Я требую, чтобы вы уведомили князя Ружинского.

— Что-то не так? — Спросил я.

— Врет про князя, — категорично произнес Артем. — Врет и сам верит.

— Понятно, — я присел на диван с другого края от пана из соседней дружественной державы.

Тот сильно вздрогнул, среагировав на голос и ощущение от промявшегося дивана — глазами он меня до этого явно не увидел, да и приветствие не услышал. Эка его Артем перегрузил.

— Я свитский Ружинского, — повернулся он ко мне и произнес чуть истерично. — Как вы смеете меня трогать!

— Знаете, пан, — поймав его взгляд и подождав, пока он сфокусируется на мне, произнес я мягко. — У меня есть танк.

От такого взгляд его немного прояснился — быть может, удивление прорвало закольцованные в голове мысли про свитского.

— Так вот, пан. Там стоит пушка калибра сто двадцать пять миллиметров. И если закрепить напротив нее коровью тушу, а потом выстрелить, то эту горемычную тушу распыляет на атомы. Ни единого следа не остается. Ни единого. Представляете?

Тот механически кивнул.

— Давайте подпишем документы и пойдем спать, — заверил я столь же спокойным и доброжелательным голосом.

— Я подпишу, — дернулся он и с испугом отодвинулся к Артему, бросив на него жалобный взгляд, словно в поисках защиты. — Где подписать?

— Работайте. Но если что — я рядом, — одобрил я его энтузиазм и направился на кухню.

Есть хотелось страшно — с утра маковой росинки во рту не было.

— Получилось, Максим Михайлович? — Осторожно спросил юрист, наливая воды в протянутый мною стакан.

— Дипломатия — это мое, — довольно кивнул я.

В общем, в гостиной справились, пока я завершал поздний ужин.

Нам достался пакет подписанных и заверенных документов, ключи, кредитные карты и деньги; пану — одежда.

Все вместе, уже договорившись, что нет между нами больше конфликта, спустились вниз на лифте. Вышли из здания, попрощались и направились по своим делам.

Только вот пана Янковски больше не пустили обратно внутрь парадной.

— Подождите, но я здесь живу! — Негодовал он в голос, что было слышно и нам.

— Ваш ключ и карту жильца, будьте любезны. — Настойчиво спросил охранник.

— Эти забрали, — оглянулся он на нас. — То есть, я хотел сказать, я потерял! Номер пять тысяч двести тридцать! Изволите проверить!

— Одну минуту... Но номер только что сдан обратно.

— Я передумал!

— В таком случае, будьте любезны оплатить за проживание.

— Я уже заплатил! За месяц!

— Но вы сдали апартаменты в неподобающем виде, который был компенсирован за счет остатка средств по аренде. Пункт договора шесть — двенадцать.

— Это какое-то мошенничество!

— У вас есть еще вопросы, господин?

— И где мне теперь жить?!

— Не могу решать за вас, господин.

Мы с Артемом понимающе переглянулись и, попрощавшись с юристами, направились к мерседесу.

Длинный день и ночь подходили к концу, хотя просто так его нам завершить не дали.

— У вас будут проблемы с Глинскими, — сочувственно произнес представитель хозяина этой части города, принимая свою долю в виде документов на одну из фирм с солидной суммой на счету.

Условно, пришлось отдать половину всего, что удалось выбить из скользкого и откровенно мерзкого упыря, который до сих пор бесновался перед порогом высотки.

— Мы могли бы помочь с их решением, — добавил чиновник со скрытой досадой, заметив откровенное равнодушие в ответ на его предложение на моем лице и столь же яркое проявление чувств у Артема.

Явно на вторую половину от награбленного у грабителя нацелился.

— Глинские — очень сильный род, им очень не понравится, что с одним из их клиентов можно сотворить... Справедливость без их участия, — тщательно подобрал он слово. — Для репутации рода и бизнеса будет вредно, если они оставят все так, как есть. Мой господин не хотел бы, чтобы такие достойные люди, как вы, пострадали.

— Благодарим, но в вашем содействии нет необходимости. — Нашел в себе Артем силы на вежливость.

— Я полагаю, вам следует уточнить, что хотел бы ваш господин, — вежливо попенял я чиновнику. — Заодно спросите господина, как она относится к земле под этими высотками. Быть может, она хотела бы построить на ней что-другое? До завершения нового строительства будет шумно, но результат может оправдать временные неудобства. В ином случае, давайте вместе наслаждаться красотой построек и помнить, что окружающая тишина зависит от каждого из нас.

— Я передам это моему господину. — Коротко поклонился он и ушел к своей машине (кстати, чистокровный роллс-ройс), прижимая папку с бумагами.

— Я не понял, — после паузы, хмурясь и явно обдумывая, произнес Артем. — Почему она, если 'господин'?

— Как фирма называлась, на которую мы часть денег перекинули и отдали?

— ООО 'Роза'.

— Дарите девушкам цветы, — важно поднял я перст ввысь.

Артем фыркнул и повел машину. Понятное дело, никаких Глинских он не боялся просто по происхождению.

Мне же было настолько наплевать на род, который ведет себя настолько нагло и вызывающе, прикрываясь силой охранного сообщества Древичей... Что становилось даже неловко, как представишь, что с ними будет, если Древичи внезапно расторгнут контракт. Впрочем, до этого не дойдет — местная хозяйка сама урезонит недовольных аристократов хотя бы из-за участия в этом деле князей Шуйских. Это ж какая радость будет древнему роду подхватить прямой намек на войну и с чистой совестью снести символ попрания их прав и вольницы... А ведь высотки хозяйке нравятся, не захочет она их терять — хотя бы потому, что нет в стране иного места, где так болезненно и демонстративно щелкают по носу представителей древнейших родов.

— У тебя можно будет заночевать? — Спросил Артем.

— Конечно.

— Максим... — Произнес он уже после того, как мы доехали до моей высотки, но еще не вышли из машины. — Не сочти за наглость и не обижайся. Хочу стребовать твой долг, — помрачнел он, явно без особого удовольствия произнося эти слова.

— Говори.

— Так сложилось, что у меня нет под рукой моих людей. — Сосредоточенно говорил он, глядя перед собой. — Мне тут не на кого опереться, и я благодарен тебе за помощь.

У Артема дома есть все, что и у меня, в общем-то. Только больше, лучше, дороже, сильнее и многочисленнее, с огромным количеством верных людей. Один аэропорт если вспомнить — там же все лично его были...

Так что эти его слова не признание слабости, а просто обстоятельства. Сегодня информацию и специалистов ему поставляю я. Но если дома у него все успокоится, то уже у меня появится повод по-доброму завидовать мощи и возможностям княжеского рода. Слишком много у них скопилось за поколения, пусть и работает не без осечек.

— Есть еще одно дело, которое нужно сделать. — Он опустил руку во внутренний карман пиджака и достал сложенные два раза листочки обычной тетрадной бумаги, исписанные знакомым почерком — его, Артема, почерком. — Тут списки людей, которые непосредственно виновны и замешаны в преступлении, сотворенном против меня. Все эти квартирные жулики и те, кто за ними.

Я взял протянутые мне листки, повертел, увидев фамилии в том числе на обороте, и вопросительно посмотрел на друга.

— Я хочу, чтобы они страдали. Чтобы за этим проследили.

— До конца жизни? — Приподнял я бровь.

Артем сцепил ладони в кулаки, но потом выдохнул и ответил расслабленно.

— Пусть будет год. Если кто-то сможет исправиться...

— Пребывая на самом дне? — Усомнился я в возможности подобного.

— Если кто-то додумается самостоятельно пойти в полицию и покаяться. Если кто-то уйдет волонтером в туберкулезные диспансеры и хосписы для обреченных. Если кто-то завербуется в охрану границы. Я прощу.

— Хорошо, — забрал я листки себе в карман. — Будет сделано.

— Твой долг закрыт, — буднично подытожил Артем.

— Пойдем спать, — ободряюще пригласил я его, указав на вход в здание. — Тебя пустят и проводят в номер. Я машину запаркую позади здания и тоже спать.

— Спокойной ночи.

Оставил машину, вышел в посветлевшую уже у горизонта ночь, потянулся руками вверх. Хрустнули листочки, переданные Артемом, во внутреннем кармане. Равнодушно поправил их и шагнул в сторону здания. Где и замер на полушаге.

Быть может, была тому причиной усталость, выкристаллизовавшая разум до чистоты. А может — холодный ветер, налетевший и пробравший до озноба. Или же хруст той бумажки со списком обречённых людей стал последним звеном в цепочке мыслей, до поры таящихся в подсознании. Слишком часто и искренне мне это повторяли в последние дни.

— Я действительно чудовище, — произнес еле слышно, констатируя факт.

И эта мысль потянула тоской другую — напомнив свое же обещание доказать одной бедовой девушке, что это совсем не так... Доказать неправду?

Требовался совет, но на пустой парковке не было никого. Хотя, наверное, не было никого даже в целом городе, к кому бы я прислушался. А вот дома...

Сопоставил время — у них уже восемь часов, проснулись.

— Алло? Тонь, Катю позови и громкую связь... Мне помощь нужна. Пришла? Привет, Кать. В общем... Что там за звуки?

— Тут Брунгильда прибежала на твой голос и хочет зализать телефон, — со смехом ответили мне.

— А еще Машк пришел и ходит кругами, — прыснула Катя. — Так что хотел?

— Ну-у... — Смутился я от того, что в такой момент улыбаюсь, представив собаку и кота. — В общем. Ваш брат чудовище...

— Конечно, чудовище! Только сейчас позвонил! А мы, между прочим, волнуемся!

— Да нет... Я действительно чудовище. Я аморальный человек, готовый на все.

— Ради семьи и друзей, — поддакнули мне одобрительно.

— Разве это нормально? — Усомнился я. — Меня тут со слезами обвиняли, что нет...

— Кто тебе там такую чушь рассказывал, а? — Разгневанно произнесли в трубку на оба сестринских голоса.

— Да вот... Я тут жизнь целому роду испортил, вроде как...

— Так. Ага. А в прошлый раз тебя Паша Зубов в этом обвинил.

— Да это не то! — Попытался возмутиться я.

— Помним-помним. — Проигнорировали меня. — Они тогда всем родом как раз хотели на виселицу, а ты им все испортил. А ну говори, кто там плакал и что вообще случилось? И знай, что если ты действительно чудовище, то мы тебя вылечим! А если не вылечим, то твой чешуйчатый хвост достанется мне!

— Нет, мне!

— А ну тихо там! Ладно, слушайте... — Вздохнул, посмотрел на алеющий рассвет и понял, что в ближайший час сон мне не светит точно.

Глава 14

Из тысяч путей, находящих свое начало в городах и весях огромной державы, только малая часть не позволит достигнуть столицы. Так устроены империи, что все дороги стремятся к центру, словно малые ручьи вливаясь для начала в реки, и в составе их вод достигая моря-океана.

В отличие от природы, главные дороги государства могут быть не столь полноводны и величественны, ибо всерьез зависят от жадности и достатка хозяев земли, через которые они проходят.

Так, широченные и залитые светом магистрали Казанского ханства, призывающие к лихачеству и скорости на радость мытарям, притаившимся с радарами в кустах, вдруг ужмутся ближе к Нижнему Новгороду до двухполосного недоразумения, не освещенного даже в ночную пору. Все потому, что князья Городецкие, владеющие той землей, не сильно рады высочайшему повелению, разрезающему их вотчину пополам скоростной трассой, оттого без особого энтузиазма относятся к поддержанию чужой воли. К Владимиру дорога нехотя станет трехполосной, демонстрируя с обочин виды полузаброшенных деревянных изб и покосившихся заборов с облезшей краской. Тут просто бедны — той честной бедностью, от которой сам главный город будет чист и спокоен по ночам, но в праздники не расцветет тысячами салютов. Старое в этом княжестве старится без внимательного присмотра бульдозеров и экскаваторов, как в столице, а новым считается хорошо окрашенное старое. Не повезло князьям Владимирским с ресурсами на родной земле — один песок, торф, да гравий с щебнем. А еще Честь, которая не позволяет отнять недостающее у соседей, не дает стать наемниками или 'союзником' за хорошую плату. При такой-то дикой силе, унаследованной от предков. Но на жизнь им хватает, и на три полосы дороги — тоже.

Ближе к подмосковным владениям трасса, конечно же, расцветет многоуровневыми развязками, величественными эстакадами и иными признаками императорского домена, собравшего нити всех финансовых потоков страны. Но стоит пути перетечь по кольцевой автостраде на другой край города и удалиться от столицы, вновь начнутся бесчисленные истории, почему этот отрезок широк и прекрасен, а иной — тянется направлением без знаков и указателей через заброшенное поле.

В иной раз и не поймешь, что за дорога под ногами, и в каком направлении будет стольный град. Однако есть надежный признак, по которому легко и без посторонней помощи можно определить, к столице ли ведет путь, и насколько вы к ней близки. Достаточно сравнить стоимость кофе на двух заправках — ближе к Москве будет дороже.

На больших расстояниях наценка почувствуется не слишком сильно — процентов на десять-пятнадцать за сотню километров. Близость к Подмосковью умножит цену вдвое, а на въезде в Балашиху за эти деньги вам уже перестанут улыбаться. Потому что улыбка это сервис, и он оплачивается отдельно. Внутри третьего транспортного кольца стоимость возрастет повторно, и не перестанет этого делать до самого центра города, заодно уменьшая порцию напитка.

Из окна ресторана, в котором мне довелось встретить десятый час этого утра, были видны белые стены Кремля. А мое кофе в крошечном стаканчике из белой керамики стоило таких денег, что невольно представлялось, как много полезного и хорошего можно взять на эту сумму в другом месте. По старой памяти пересчитал в порции мороженого — выходило четыре коробки, и от этого накатывала светлая грусть.

Но в ином месте такие встречи провести не получалось. Потому что по другую сторону овального стола расположился Милютин Борис Игнатьевич, бывший генерал-майор имперской стражи собственной персоной.

У Бориса Игнатьевича была серьезная проблема. Месяц назад ему поручили несложное задание, а он его провалил. Этим предложением легко подытожить историю, как-то рассказанную Артему в упрощенном виде.

Но даже если развернуть ее целиком, то она вряд ли прибавит в деталях: я пожелал купить одну пустяковую услугу в руководстве ИСБ, а Борис Игнатьевич посчитал, что его руководство слишком занято для моей просьбы, так что плату за нее он лучше прикарманит и преподнесёт в виде подарка от себя лично. Мол, не было никакого Максима Самойлова, а есть щедрый и внимательный к интересам начальства подчиненный, который засиделся без повышения на своей высокой должности. Там, глядишь, и звездочкой на погонах станет больше, на худой случай — орден какой перепадет. А если все пройдет гладко, то в конце пути ожидает личное дворянство и немного землицы за верную службу. Так он и сделал, отделавшись в мой адрес фразой 'в просьбе отказано'. Действительно, как я проверю, что мне не отказали, забрав положенную плату?

На беду Бориса Игнатьевича, положительное решение уже давно было получено без его участия, плата обговорена, а он играл роль высокопоставленного курьера. Курьера, который украл груз.

Разнос, который прогремел в высоких кабинетах, был настолько суров и яростен, что потряхивало — уже полковника — пару дней кряду. Поручение повесили на него, пригрозив вышвырнуть из кресла, если не справится. Тут уже старые заслуги взяли свое — не убирают с таких должностей просто так, да и память о старых 'подарках' Милютина еще не выветрилась из памяти сиятельного начальства. Уж не знаю, какого свойства были эти подарки, но на свою должность Борис Игнатьевич восходил не за один год, пробившись в столицу аж из северо-восточной части Сибири, где курировал интересы государства на золотых приисках.

Ему бы, в самом деле, выполнить порученное, да забыть о собственном промахе — глядишь, к очередному юбилею государя вернулось бы звание с очередной медалькой за выслугу лет.

Но характер бывшего генерал-майора, уже привыкшего за годы к власти и благолепному страху окружающих, взыграл. Борис Игнатьевич за свою жизнь ломал судьбы, держал за глотку мелких аристократов, разрушал концерны и приказывал губернаторам. Мысль, что он должен, как нашкодивший ребенок, заниматься унизительным заданием какого-то мальчишки без роду и племени, заставляла его яриться и строить планы. Планы, как ломать судьбы, держать за глотку, разрушать и приказывать — он умел и иные вещи, но от приятного и привычного сложно отказаться. По итогу замысла, должно было выйти так, что я сам откажусь от просьбы, возместив все его финансовые и моральные неудобства. Еще было бы хорошо представить меня-наглеца преступником и моральным уродом, о котором высокому начальству даже вспомнить было бы неловко — не то, что о личном знакомстве. Все это было бы идеальным решением ситуации с его, Милютина, точки зрения. Выполнять же порученное честно — означало проиграть и остаться вульгарным вором.

Беда в том, что раньше Борис Игнатьевич всегда действовал с оглядкой на высшее руководство. А вот в этот раз об этом позабыл.

Теперь же, после того, как его 'желание сломать' разбилось об охранную калиту Древичей, брать за глотку отца — наткнулось на личное неудовольствие князя Шуйского, разрушать предприятия — завершилось гневными звонками начальству от совладельцев, в чьих титулах были слова 'природный князь', а единственная, уже истеричная попытка приказать директору школы свидетельствовать о моем аморальном поведении с младшеклассницами (не дождутся) — на торжествующе-довольную фразу 'ну наконец-то!', произнесенную под спешно закатываемые рукава и разминаемые пальцы всамделишного 'виртуоза', заскучавшего на липовой должности...

И никакой, никакой возможности прикрыться интересами государства... Как надавить на Древичей, если их шефы сидят в его же ведомстве, но бесконечно для него высоко? Как договориться с Шуйскими — первыми и главными поставщиками беспилотных аппаратов министерства обороны, утверждающими, что благодаря ювелиру Самойлову последняя, закрытая серия изделий не видна ни на одном вражеском радаре? Каким шизофреником надо быть, чтобы убеждать сиятельных князей, что проверяют не их часть предприятия, а исключительно юного совладельца? Да и как привлечь к ответственности за нападение приглашенного из другой страны 'виртуоза', по неведомо какой причине занимающего ставку директора? Он что, сумасшедший?!

В общем-то, с присущим ему упорством, Борис Игнатьевич пытался осуществить каждый из этих пунктов. И всякий раз получал такой отлуп, что под конец отпущенного ему месячного срока выглядел КМСом по боксу, с удивительной стойкостью пережившего аж четыре раунда против профессионала-тяжеловеса. Он все еще был на ногах, но в голове кружилось, а в руках чувствовалась расползающаяся от позвоночника слабость.

Теперь же Борис Игнатьевич боялся — тем самым страхом, что у людей на его должности прорывается безумной ненавистью. Боялся настолько, что вполне мог решиться на штурм и захват ресторана, если бы он находился где-то подальше от центра, от радостных толп туристов из других держав и от чуткого уха Императора, который прямо сейчас находился внутри кремлевских стен. Словом, если кофе был бы дешевле.

Потому что срок, отведенный ему, вышел, а он ничего не сделал. И сегодня об этом узнает его руководство, порядком раздраженное шумом и проблемами, им созданными. Никакое золото мира не стоит дороже спокойствия этих людей. Золото им и так принесут.

В отличие от меня, Борис Игнатьевич определенно спал в эту ночь, но вряд ли в своей постели. Темно-синий костюм выглядел характерно помятым, на крае рукава белой рубашки проглядывало мелкое пятно от еды, а в мощный запах дорогого одеколона нет-нет да вплетался характерный запах перегара.

— Я рад приветствовать, — прогудел он низким басом, глядя куда-то в середину стола, застеленного белой скатертью.

Мирный голос, даже с оттенками радушия. В прошлую нашу встречу он бесновался и орал, грозя всеми возможными карами. Еще один, жестоко разочарованный тем, что чужое брать нельзя.

Вместо ответа, я обозначил улыбку и приподнял в руках чашку, пригубив. Кофе оказался горьким и сытным. Но за эти деньги, лучше бы его было просто много.

Прошлый день обошелся без сна, а надежда вздремнуть этим утром разбилась о суровое предупреждение сестер 'мы перезвоним, оставайся на связи'. Так и не перезвонили, к слову...

— Вот, документы, — Борис Игнатьевич повернулся к стулу, приставленному рядом с ним и скрытому столом, взял оттуда укладку пожелтевших документов, распирающих прозрачную пластиковую папку, и положил рядом с собой на стол, а затем неловким движением двинул их в мою сторону.

Взгляд он так и не поднял.

Очень характерное поведение — как у студента, переписавшего в свой ответ все, что есть у него в голове, в надежде, что преподаватель сам выберет оттуда верные данные.

— Вы принесли мне то, что вам поручили? — Не притронулся я к предложенным бумагам.

Тот гневно повел плечами, изображая ярость от недоверия, поднял лицо, но под моим взглядом поник и спросил голосом, в котором проступали болезненные ноты от похмелья и ситуации в целом.

— Что вы хотите?

— Не более объема, вам порученного.

— Там этого нет. В архивах ничего нет. Я провел там всю ночь. — Постарался он быть убедительным.

Всего одну ночь из тридцати ему отведенных.

— Вы не нашли, — поправил я его.

— Недостаточно времени.

— Достаточно, если заниматься только поисками, — дернул я краем губ, вспомнив тот вал неприятностей, что принесла мне его структура. Вернее, та его часть, что находилась под его рукой.

— Что вы хотите? — В этот раз его тон был примирительным в надежде на иной мой ответ.

Потому что, как и в прошлый раз, наказывать его буду не я.

— Не более того, что вам было поручено. — Не отклонялся я от обозначенных рамок.

Ведь так легко записать разговор и попытаться представить суть беседы банальным шантажом. К слову, я тоже его записывал, но всегда важно, кто обратится первым — тот и формирует основную версию событий.

— Послушайте... — Взялся Борис Игнатьевич за свою кружку и осушил одним глотком, а затем поморщился, глянув на ее дно, явно недовольный крошечной порцией.

— Внимательно, — обозначил я максимальный интерес словом и осанкой.

— Меня подвели исполнители. Они получат заслуженное наказание. Ваша просьба не может быть удовлетворена в оговоренные сроки. Но я предлагаю найти компромисс. Возможно, вам требуется нечто иное?

— Не требуется, — я отвечал спокойно, несколько отстраненно, не показывая ни намека на издевательство и подтрунивание.

Иначе сорвется на нервах, и все пойдет прахом.

— Мы с вами взрослые люди, — произнес он слитной фразой, говоренной не единожды, но еле удержался, чтобы не чертыхнуться от предпоследнего слова. — Давайте вы сформулируете свое решение нашей проблемы?

— У меня нет общих с вами проблем.

Вот своя проблема имеется — покосился я на свой телефон, ради беседы поставленный на беззвучный режим. Но сестры все равно не звонили.

— Помогите мне решить мою проблему, — дрогнул голос Милютина. — Мне нужно, чтобы вы позвонили руководству и сообщили, что порученное выполнено. Что я должен для этого сделать? — Перешел он уже на прямой текст, без многозначительных намеков.

Припекло. Как бы не судьба его решается в этот день — замечу, обратно на прииски его вряд ли отправят. Да и начальственной должности такого же уровня, вероятней всего, тоже не видать.

— Я думаю, что мы ограничимся моей просьбой. — Произнес я, но успел добавить до его нервного восклицания. — Если вы не нашли время на поиски, то пусть ими займутся мои люди. В ваших архивах.

— Исключено, — ответил Борис Игнатьевич без малейшего промедления.

— Тогда у меня нет иных вариантов. — Развел я руками.

— Это невозможно, — добавил он, нервно облизав губы.

Однако же потеря категоричности чувствовалась на слух и не могла не радовать.

— Поиски без применения записывающей аппаратуры, в пределах общего архива, без доступа в закрытые секции. Десять человек на неделю. На таких условиях, я сообщу вашему руководству, что продлеваю исполнение вашего обязательства по собственной инициативе.

— Просто дайте мне эту неделю! — Вцепился он в скатерть пятерней.

— У вас был месяц и сотни людей под началом, — парировал я.

— Это были плохие сотрудники, я же вам сказал. — Привстал он со стула, чтобы тут же рухнуть на жалобно скрипнувшую мебель.

— Гарантирую высокий профессионализм моих сотрудников. — Приподнял я бровь.

— Послушайте, я не могу провести в архив десять посторонних. Это от меня не зависит! Приказ о допуске на такое число лиц не пропустит внутренний отдел!

— Тогда мы возвращаемся к началу нашей беседы, — не показал я разочарования.

Борис Игнатьевич глубоко вдохнул и выдохнул, сцепил руки перед собой и сосредоточенно на них посмотрел.

— Максим Михайлович, давайте вместе подумаем и решим, как нам быть. Десять человек — это много, — упрямо повторил он, а затем поднял взгляд. — Десять — много. — Повторил он иной интонацией, обладающей слегка другим смыслом.

— Так может быть, шесть? — Улыбнулся я.

— Вот если бы один специалист по вентиляционным системам. У нас там, кажется, повышенная влажность.

— Один — никак не справится, — категорично отозвался я. — На такой объект нужна бригада с оборудованием.

— Оборудование излишне, достаточно визуального осмотра. — Нахмурился Милютин.

— При условии, что специалистам никто не будет мешать и вмешиваться в работу. — Пошел я на уступку. — Бригада из шести...

— Трех.

— А в особой секции тоже есть проблемы с влажностью? — Наклонил я голову.

Тот насупился и уперся взглядом. Я не отводил свой в сторону, убрав улыбку. В его воображении он наверняка сладко душил меня, вырывая хрипы из пережатой глотки. В моем воображении на его месте была пыль, которую унесет дуновением сильного ветра. Ветер приближался — в окружающей тишине и напряжении это ощущалось особенно остро.

— Ничего такого, с чем не справятся два квалифицированных техника за день, — отвел он взгляд первым.

И не говорите мне про пропуска и допуски. Внутри структуры, созданной, чтобы создавать и ломать правила, не было такого закона, который руководитель его уровня не мог обойти своей волей и именем.

— За сутки для одной секции и вторые сутки — для следующей, — подытожил я разговор. — Без оборудования, без записей, только осмотр. Без постороннего присутствия и препятствования работе.

— Мне нужны их имена, паспортные данные. — Подумав, хлопнул по столу Милютин, так же подтверждая результат переговоров.

— Извольте ознакомиться, — не дал я ему права на техническую паузу и со спокойным видом выудил из внутреннего кармана сложенные вчетверо листы.

Выбрал из десяти цветных ксерокопий две верхние и положил на стол перед Борисом Игнатьевичем.

— Калмыки? — Уже приподнявшись было из-за стола, тот вернулся обратно на место и без особого желания посмотрел на четкие и яркие отпечатки.

— Там так написано, — подтвердил я, глянув на фото с характерной восточной внешностью. — Фото на удостоверение можно вырезать из листов. Техники могут приступить к работе прямо сейчас. Я действительно опаздываю, — слегка развел я руками и примирительно улыбнулся. — Вы ведь не верите, что надо мной никого нет?

И зря не верит.

— Я понимаю, — кивнул он. — Будет правильным начать завтра с утра.

— В сутках все равно двадцать четыре часа. Не будет проблемы начать сегодня же, — поднялся я с места, с невозмутимым видом забрав со стола укладку принесенных им бумаг под левый локоть, и протянул ему правую руку.

— К шестнадцати часам. Жду. — Посмурнев, крепко пожал он ладонь.

Иначе за ночь он все просто уберет. Сейчас же на это просто не будет времени. Тем не менее, у него все еще есть шесть часов на то, чтобы подготовить пакость — скрыть самые ценные материалы, вынести часть стоек, подмешать фальшивок, поставить стену-перегородку и отделить часть архива. Оттого Борис Игнатьевич спокоен — надо просто доехать каких-то семь километров до ведомства на Нагорном тупике и дать соответствующие распоряжения, оставив меня с носом.

Он еще не представляет масштаба пробки, которая готовится возникнуть на таком незначительном участке дороги.

— Всего наилучшего, — остался я допивать остывший кофе и оплачивать счета.

Далекий звук взвизга шин и глухого удара металла о металл раздался почти сразу, как Борис Игнатьевич сел в служебную машину и выехал на главную дорогу. Короткий взгляд в окно — какая досада, 'Камаз' поливальной машины врезался в невзрачный 'Форд' лохматого года, неведомо как пропущенный внутрь садового кольца. Повреждений особых нет, но из-за маневра грузовой машины, пытавшейся избежать столкновения, перекрыты все полосы — как на зло, с односторонним движением, даже не развернуться. Вон, Борис Игнатьевич встрял аккурат после белого опеля, выезжавшего с парковки перед ним, и подперся почти под бампер машиной, спешащей позади.

Попивая напиток, я смотрел, как его ведомственный 'мерседес' пытается распугать машины мигалкой и звуковыми сигналами — а те отчего-то не расступаются, да и некуда им. Надолго это — а ведь дорога едва-едва началась... После этой аварии его ждут еще две, усугубленные деятельным ремонтом дороги (то есть, брошенным среди ограждающих конусов экскаватором) — и каждая будет с тем обманчивым чувством присутствия движения, когда машина едет, но все ее рывки — из ряда в ряд, и не более того...

Я сделал знак официанту принести счет и поднялся с места.

Сегодня Борису Игнатьевичу предстоит узнать, что иногда семь километров можно ехать аж целых пять часов. Не самые приятные ощущения — посочувствовал я безо всякой искренности, вкладывая крупную купюру в книжку со счетом и засобирался на выход.

Вот людей, которые застрянут вместе с ним, безусловно жалко. Правда, большинство из них мои сотрудники...

Я вышел на парковку и сел в машину — светло-серый ауди — на пассажирское сидение. Впереди чуть повернул голову водитель, ожидая отмашки на начало движения.

— Давай через Каменный мост. Сам видишь, какая тут засада случилась, — пристегнувшись, с неким довольством посмотрел я на стремительно формирующийся затор.

Конечно же, Борис Игнатьевич может пойти пешком или на метро. Но есть ставка один к ста, что он не покинет салон кондиционированной машины — особенно сейчас, когда над головами начал собираться дождь, грозясь пролиться натуральным ливнем с грозой, заплутавшим по небесам как бы не с мая-месяца. Иного бы не смутил и дождь, и пешая прогулка сквозь него, но тут типаж такой — начальственный и легко предсказуемый, живущий собственным статусом и уверенностью в личном могуществе. Весьма для меня удобный типаж.

Разве придет такому в голову, что просьба, за которую оплачены огромные деньги, с самого начала не имела никакого решения? Даже если бы он взялся за него со всем пылом и старанием — все равно бы не успел за месяц... Даже за год.

Дело не в сроках. Я был изначально уверен, что Милютин поведет себя именно так, как он в итоге поступил. Мне было важно, чтобы он не нашел ответ сходу, случайно, из-за гениального сотрудника или невероятной удачи — а это могло быть гарантированно только, если ответа не существует вообще, если в основе задачи — фикция, не существующая в реальности, но тщательно мною сфабрикованная и раскиданная частями и фрагментами по региональным отделениям ИСБ. Так, чтобы у головного подразделения не появилось и сомнения, что странное событие, детали которого требовалось уточнить, на самом деле произошло.

Я позволил себе легонько улыбнуться и откинулся на сидение, мысленно вспоминая усилия прошлых двух лет. Именно столько потребовалось, чтобы вызвать у серьезного ведомства чувство 'дежавю' — чувство уверенности, что ответ существует вообще, и они имеют к нему доступ.

Тронул папку, которую подготовили для меня, достал часть листков и развернул веером.

— 'Ну да, знакомые все материалы', — фыркнул, узнавая то самое, что сам некогда подкладывал в региональные архивы службы безопасности.

В княжествах порядки чуть проще, и проникнуть туда — задача выполнимая, хоть и сложная. Тем более, что необходимо было именно подкинуть, а не вынести что-то важное или снять на микропленку. Зря, что ли, нас учили столько лет...

Отложив бумаги в сторону, нажал на клавишу в подголовнике перед собой. Откинул часть дивана рядом, открывая доступ к портативному утилизатору, и закинул бумажки туда. Вспомнив про копии невостребованных ксерокопий, оставшихся в кармане пиджака, достал и их, закинув следом.

— Калмыки, да, — хмыкнул, разглядывая узкие разрезы глаз на фотографиях неулыбчивых мужчин.

Были такие уважаемые чиновники при Императоре Поднебесной, почетной миссией которых являлось хранить слова и мысли, изреченные живым богом на земле, дабы донести его мудрость до подданных без искажения, во всей полноте смыслов. Были эти чиновники все то время, пока существовала сама империя, сменяясь поколение за поколением, передавая знания и навыки своим детям, чтобы те тоже продолжали свой долг подле трона. Род рос и богател в сиянии императора, получая за служение милости и награды. Вскоре император посчитал, что честью помнить слова и мудрые речи можно жаловать избранных чиновников и вельмож — а те от счастья, что стали немного похожи на бога, одаривали род не менее щедро. Богатой и влиятельной получилась фамилия по истечению столетий, уважаемой и респектабельной.

А потом произошла техническая революция, с их диктофонами, камерами, телевидением, и они стали не нужны.

Вернее, род полагал, что традиции Поднебесной сильнее техники и изменений. Но на их беду, они были слишком богаты — в собственности находились не только накопленные за века сокровища, но огромные территории, пожалованные за службу, вместе с аж пятью многолюдными городами в их пределах

Поэтому, с одобрения мудрого Императора, его секретная служба, небезосновательно полагающая конкурентами род, который слушает разговоры чиновников и императора, раскрыла заговор с их участием. Заговор, которого на самом деле не существовало, предполагал смерть правителя Поднебесной и его семьи, вместе со сменой династии. За такое полагалась смерть. А еще за такое полагалось изъятие всех земель и имущества, лишение герба и казнь всех до единого представителей слабого, ныне никому не нужного рода, не способного себя защитить. В мире Силы очень опасно таковыми быть.

Император наверняка оправдал себя тем, что пресек войну за земли и города, спас тысячи жизней подданных ныне мертвого семейства. Император наверняка похвалил себя, что успел отнять добро и земли первым, серьезно и бескровно расширив свой домен и получив дополнительный бюджет на интриги и подкуп собственной имперской аристократии.

То, что думали чудом выжившие представители тщательно уничтожаемого рода, никого не интересовало. Собственно, они и не собирались сообщать никому свое мнение, вложив все силы и средства, чтобы как можно быстрее покинуть бывшую родину, пока до них не добрались убийцы.

На востоке их ждала Япония и смерть, на юге — тщательно охраняемая граница и смерть, на западе — наркоторговцы, нукенины Тибета и смерть. На севере же были бестолковые соседи-варвары, которые не отличали их на лицо, оттого относились ко всем с одинаковым покровительственным и обидным дружелюбием — как к младшему брату, шумному, задиристому, но такому забавному.

Спаслась в основном молодежь, что и стало главным фундаментом дальнейшего выживания. Потому что старики не помнили, не умели и не желали бы работать, полагая физический труд унизительным для своих прежних титулов и приближенности к правителю Поднебесной. А вот молодые — не чурались.

Мертвый род, единственной силой которого была память, моментально выучил язык и вжился в дальневосточные реалии. Собственно говоря, кроме памяти и двух (уже) языков, они ничего не умели — но этого было достаточно, чтобы работать вокруг границы, помогая поездам и грузам преодолевать языковой барьер двух наций. Еще они умели рявкнуть на китайского чиновника так, как может только аристократ, не предполагающий ни капли сомнения в своем на это праве. Действовало отменно и решало огромное количество проблем. Ну а того крошечного количества Силы, которое к своей беде род не культивировал от поколения к поколению, оказалось достаточно, чтобы остаться без постороннего влияния и принуждения 'работать на кого-то' за гроши. Желающих, к слову, было достаточно.

Там, где грузы и поезда — там, через какое-то время, появился и я.

Нельзя сказать, что наша встреча была случайным совпадением. Просто я задал вопрос, сформулировав проблему, а мне посоветовали к ним обратиться. Мне были нужны логисты, способные направлять грузы по стране — логисты, готовые помнить не только всю номенклатуру с правилами перевозки. Важным было иное — помнить, что НА САМОМ ДЕЛЕ едет в вагоне, и куда ему следует прибыть вне зависимости от того, что указано в транспортной накладной. И не доверять эти данные никакому компьютеру. Желательно — не доверять даже бумаге.

Мне порекомендовали китайцев. Мы встретились, обговорили задачу. Мне продемонстрировали их возможности по запоминанию информации — я впечатлился. В ответ продемонстрировал им масштабы, объемы перевозок и обозначил номенклатуру. Сотни составов: танки, вертолеты, ракетные дивизионы, средства РЭБ, артиллерия, вагоны с оружием и боеприпасами — все, что покупалось и продавалось, но на те дни, недели, месяцы, пока груз шел от продавца к покупателю, по всем документам было лично моим. Моя личная армия — сроком от дня до месяца, которая постоянно обновлялась, за хранение и перевозку которой мне доплачивали, и которую я мог развернуть в любой момент, в любой точке страны, посадив за штурвалы и орудия дружественные наемные подразделения. Китайцы встали в ступор на десяток минут. Затем предложили свои услуги буквально за еду.

Просто потому, что тут их дар — глупый, слабый, бесполезный дар идеальной памяти был необходим. Потому что мое представление — Император — встреченное тщательно скрытыми смешками и затаенными в уголках губ ухмылками, обрело смысл. А значит, они продолжали линию своей династии — запоминая то, что нужно трону.

Сейчас же их служение получит новую награду, а дар — новую, бесценную грань. Двое лучших из рода попадут в одно из самых охраняемых хранилищ Российской Империи и будут листать документы, окидывая каждую страницу взглядом на какое-то мгновение — до того, как перелистнут на новую, а затем еще одну, пока все листы и все подшивки с ними не кончатся. И станут делать так двое суток, переходя от стеллажа к стеллажу, ничего не разыскивая и не делая приоритетов. Мимолетного взгляда будет достаточно, чтобы запомнить все, а потом восстановить в памяти и перенести обратно на бумагу.

В мире, где люди наделены удивительными талантами, странно бояться записывающей техники и артефактов, но не бояться людей, владеющих зрением и слухом. Нет ничего совершенней человека, и недооценивать его, даже самого слабого, станет огромной ошибкой.

Император Поднебесной наверняка даже не понял, что он потерял. А потерял он в первую очередь верность некогда преданных ему людей — людей, в сути которых помнить и никогда не забывать добро и заботу.

'Мы многое можем рассказать про родину...' — эхом прозвучало в памяти голосом старшего моих китайских друзей, с которых слетели все прежние клятвы верности в миг лишения герба.

Родители начали учить их с самой юности и немало успели передать. Не зря же император так методично их выкашивал, желая, чтобы знания рода ушли с ними в могилу. И ведь почти получилось — от семейства, в котором насчитывалось под тысячу человек, их осталось всего двенадцать.

Впрочем, тут бы с местными тайнами разобраться. ИСБ — структура запасливая и методичная. Знаний и аналитики про местных князей, графов и влиятельных людей наверняка накоплено немало.

Упаси высшие силы использовать их в шантаже — реакция на такое предсказуема и не предвещает ничего хорошего тому, кто рискнет манипулировать высокородным. Так что мелкие и крупные грехи меня не интересуют.

Куда важнее иная грань, на которую я всерьез рассчитывал. А именно — дружба.

Есть мнение, которое я всецело поддерживаю, что подружиться с князем или сильным аристократическим родом невозможно. Движимые благом для чужого рода, все ваши чаяния совсем скоро обернутся либо тем, что вы станете им слугой, либо вас используют в ответ на ваш благородный порыв. В лучшем случае — получится честная сделка, где вы отдаете и получаете что-то взамен.

Но есть один нюанс, который редко рассматривается. Ведь аристократ — неразрывен со своим прошлым. Все деяния его предков — в его крови, и вся честь рода — состоит из эха деяний в истории.

И вот во всем, что касается прошлого — уже нет месту торгу, коварству и сделке. Это настолько свято, что если прийти к аристократу и сделать одолжение не ему, а его прошлому — эмоции и ответ будут самыми честными.

Но для этого надо знать об аристократе нечто большее, чем знает о себе и былом он сам. То, что наверняка накопило за годы и знает ИСБ, но никогда не будет использовать — потому что этим вполне хватает и шантажа, с таким прикрытием от гнева и мести, как император самолично.

— Приехали, Максим Михайлович, университет, — вывел меня из рассуждений водитель.

— Спасибо, — поблагодарил я его и выбрался из салона.

Место встречи с Артемом мы обговорили заранее — возле входа, справа.

Собственно, там он и обнаружился, скучая в одиночестве на свободном от людского моря пятачке — такую массивную фигуру все предпочитали обходить заведомо.

— Привет, как дела? — Спросил он до неприличия бодрым голосом.

Вот кто сегодня спокойно спал.

-Я готовлюсь стать другом очень многим людям. — Честно и размеренно ответил я и тут же возмутился. — Что ты так смотришь подозрительно? Что ты за голову-то схватился? Что опять не так?!

Продолжение текста выкладывается в рамках платной подписки на площадке "Ауторс.Тудей".

Ориентировочная периодичность обновлений: раз в неделю.

Количество запланированных глав: 24+Эпилог.

По завершению подписки, книга будет выложена тут целиком и бесплатно.

UPD: Начата бесплатная выкладка

Ссылка на обновления:

Лист обновлений:

Глава 13 — 10.01.2018г.

Глава 14 — 18.01.2018г.

Глава 15 — 27.01.2018г.

Глава 16 — 05.02.2018г.

Глава 17 — 11.02.2018г.

Глава 18 — 18.02.2018г.

Глава 19 — 01.03.2018г.

Глава 20 — 05.03.2018г.

Глава 21 — 12.03.2018г.

Глава 22 — 19.03.2018г.

Глава 23 — 08.04.2018г.

Глава 24 — 15.04.2018г.

Эпилог — 17.04.2018г.

Оглавление