«Все началось с бейсбола»

Джеймс ЯНГ:

ВСЕ НАЧАЛОСЬ С БЕЙСБОЛА

© «Фантакрим MEGA» № 1, 1995

В нашей жизни всегда есть место не только подвигу, но и фантасту. В том числе и фантасту американскому, чья жизнь в стране победившего социализм капитализма — самый что ни на есть подвиг: это мы с вами привыкли к очередям, нечищенным тротуарам и бытовому хамству, а для него наша реальность — что-то вроде сна и вымысла. «Никак не могу адаптироваться к русской жизни,— жалуется Джим Янг и наливает себе в стакан для утешения импортного «Будвайзера»,— Все время кажется, что очутился в каком-то фантастическом романе. Иногда жизнь похожа на Хайнлайна, иногда — на Бестера».

А, может быть, это еще не написанный «Московский роман» Джима Янга?

Джим прежде всего — писатель-фантаст. За его плечами — тридцать с хвостиком, несколько больших романов, несколько повестей, вагон и маленькая тележка коротких рассказов и стихов, включение во множество номинаций на премии Хьюго, Небьюла, Кэмпбелла. За плечами другого Джима Янга, музыканта, — работа в нескольких рок-группах, а потом — эпоха безмозглого диско, попсы, естественный скепсис и уход из мира звуков («рок-н-ролл мертв, а я еще жив»). И есть в этой компании третий, который, как и в России, в Америке лишним не бывает — господин Джеймс Янг: дипломат, сотрудник посольства США в Москве, успевший до Спасо-хаус поработать и в Африке, и в Германии.

«MEGA»: Джеймс...

ЯНГ: Джим. Джеймс — это я в посольстве, на работе. В фэндоме я есть и буду Джим. Вы пришли в гости к своему знакомому. Разве вы обратитесь к нему «Василий Петрович»? Нет, просто Вася. Вы пьете чай с таким же фэном, как и вы сами, только с американским паспортом. То есть с Джимом Янгом. Ему и задавайте вопросы. Джеймса Янга здесь нет. Наверное, вышел погулять.

«MEGA»: У нас фантастами становятся просто. В детстве и отрочестве читают всяческую белиберду, в юности белиберду пишут, и, подползая к сорока, становятся обладателями одной-двух тоненьких книжечек и одного-двух десятков публикаций в журналах и сборниках. А как в Америке стать Джимом Янгом, Айзеком Азимовым, Клиффом Саймаком?

ЯНГ: Прежде всего надо много и бессистемно читать. Я, например, читал все подряд: стихи, детективы, юмористику, фантастику. В наших библиотеках для таких оболтусов есть специальные стеллажи с табличкой «книги для подростков». Я прочитал все с таких стеллажей.

Кроме круга чтения еще очень важно, в каком месте Америки вы живете. Мне повезло, я родился и вырос в самом фантастическом месте Америки, штате Миннесота, в городе, который как ни один город моей страны способствует развитию воображения — в Миннеаполисе. Точнее, в самом богемном его квартале под названием Динки-таун. Сравнить Динки-таун не с чем, разве что с Гринич-Виллидж в Нью-Йорке и Латинским кварталом в Париже. Богемное, в общем, место, богемное не совсем по-американски: в этом квартальчике селились эмигранты из Европы, в основном немцы и чехи, выходцы из Богемии; их было подавляющее большинство и свой квартал они назвали по-богемски — Огородник, а уже потом американцы переиначили чешское имя на свой лад: получился Динки-таун со всеми вытекающими последствиями — жизнь там вполне по-европейски протекала в литературных кофейнях, а не в пабах, но в этих кофейнях говорили об американской литературе под звуки рока и джаза. Кстати, именно там, в Динки-Огороднике, начинали такие знаменитые певцы, как Боб Дилан, Джоан Баэз.

Я был заворожен жизнью богемско-американской богемы, музыкой, литературой, не начинавшейся Кафкой и не кончавшейся на Фолкнере, гремучей смесью урбанизма огромного города, англосаксонского рационализма, немецкого мистицизма и суховатого чешского юмора. Для меня, нормального американского юноши из добропорядочной американской семьи, обстановка Динки-тауна была совершенно фантастичной, казалось, она перекочевала сюда из какой-нибудь книжки со стеллажа «для подростков». Странно, если бы, поварившись в этом литературно-музыкальном котле, не начал писать фантастику. Помню, мы втроем — я и мои миннеаполисские приятели Горди Диксон и Пол Андерсон — пошли на бейсбольный матч между местными командами «Нанкс» и «Гипс». Мы не «болели» ни за одну команду, в обеих играли наши знакомые, за «Нанкс» — немцы и скандинавы, за «Гипс» — чехи-богемцы. Игра была фантастическая! Например, Диксон говорил: «Сейчас «Нанкс» возьмут очко» — и тут же очко выигрывали «Нанкс». Через минуту Андерсон предполагал: «Гипс» отойдут на пятую линию» — и тут же «Гипс» отходили. Я в бейсболе понимал плохо, но в середине матча вдруг сказал, что сейчас игрок с битой промахнется по мячу, а игрок другой команды его поймает — так и произошло. Я был ошарашен. Фантастика была совершенно реальна. Через несколько дней я сел и написал свой первый фантастический рассказ.

Совершенно правильно, редакция журнала «Гэлакси» его отклонила — слабенький был рассказ. Но остановить меня было уже невозможно. Я опять писал и писал, фэнствовал, ездил на конвенты, вступил в «Миннеаполисское общество научной фантастики» — это был самый удачный шаг в моей жизни, потому что там я познакомился с великим Клиффом Саймаком. Не уверен, что я сумел бы «выйти в люди» без его помощи.

Саймак — дедушка миннеаполисского фэндома. Он создал стиль и интонацию «миннесотской школы» в американской фантастике, привнеся в них многое из Европы — сумасшедший чешский юмор, тихую печаль, элементы фэнтези — во вполне технологичную «сайенс фикшн».

Когда фантастоведы говорят о «новой волне конца 60-х — начала 70-х», о Харлане Эллисоне, Томе Дише, Нормане Спинраде и других, взбунтовавшихся против безудержного оптимизма «старичков», как-то забывают, что все эти ребята по существу были вызваны к жизни великим саймаковским романом «Город», от пророчеств которого у меня до сих пор мороз по коже. Вы можете себе представить, что я чувствовал, прочитав «Город» во 2-м классе школы? Думаю, нет.

«Город» перевернул мои детские представления о будущем. Мои представления о литературе перевернул трехнедельный неформальный семинар, который устроили Гордон Диксон и Клиффорд Саймак в Миннеаполисе в 1967 году для молодых писателей, вроде меня. Именно этого семинара мне и не хватало, чтобы стать профессионалом. Кто знает, что бы со мной произошло, не попади я в руки Клиффа и не имей возможности обсудить чуть ли не каждое слово из моих многочисленных опусов и из опусов моих «со-семинарников» с таким потрясающим мастером? Может быть, до сих пор бы фэнствовал, писал чепуху, посылал бы ее в «Гэлакси» или еще какой журнал — и заслуженно получал отказы. Когда уже много позже в Вашингтоне я брал уроки русского у одного эмигранта из СССР, физика по профессии, мы с ним разговорились об американской литературе и он сказал: «Я очень люблю американских писателей, особенно Саймака, а еще Хайнлайна и Азимова. У вас в Америке есть еще пара неплохих авторов, эти, как их... Хемингуэй и Стейнбек». И тогда я подумал, что Клифф и остальные наши великие фантасты много сделали не только для меня и других американских писателей в жанре НФ — они подняли волну интереса к жанру и в Европе, и в России. Ведь я разговаривал с обычным физиком, совсем не литературным критиком! А у нас в Америке среднестатистический профессор американской литературы в среднестатистическом университете при упоминании имен Саймака, Хайнлайна, Азимова, Бестера только удивится: «А это еще кто такие?» Правда, Саймака он все-таки может знать — «Город» до сих пор переиздается не реже одного раза в год.

«MEGA»: Хорошо быть Саймаком, чьи давние романы издает одно издательство за другим, хорошо быть официальным фантастом в советской стране, чьи книги вставляют в план каждый квартал, а твое писательское дело — вовремя получать гонорары и заседать в президиумах на отечественных и зарубежных конвенциях. Но в постсоветской империи фантаст более чем фантаст — он еще вынужден «служить», подрабатывать, ведь на гонорары не проживешь. Наши писатели воспринимают эту необходимость как крушение основ, коммерциализацию литературы, как нечто мешающее творчеству...

ЯНГ: Это они зря. Совершенно нормальное явление. Если тебе в сложной обстановке не хочется писать — лучше не пиши. Займись чем-то другим. Но если по вечерам тебя все еще тянет записать на бумаге придуманный днем на службе сюжет, если несмотря ни на что в голову приходят диалоги, фразы, описания, почему бы не сесть к компьютеру?

Я живу на свете недавно, но уже сменил множество профессий. Работал специалистом по маркетингу в одной небольшой компании, читал лекции в университете с почасовой оплатой — и при этом играл в имевшей успех рок-группе, писал романы, которые охотно печатали. Одно другому не мешало. В 80-е у меня появился кое-какой вес в издательской среде, два новых романа были куплены издательствами, я писал третий, но все равно не счел для себя позорным подать заявку в специальную компанию, занимавшуюся наймом на временную работу — они ищут людей, готовых кое-что напечатать на компьютере, перевести текст, убрать чужую квартиру, посидеть с чужими детьми, купить продукты в супермаркете для инвалида... Точно так же в Америке подрабатывают и очень многие известные авторы, тот же много издающийся Гордон Диксон, например.

«MEGA»: У нас это называется «подхалтурить».

ЯНГ: А вот этого не надо. Если ты делаешь любое дело не очень хорошо, хуже, чем мог бы, в тебе что-то меняется к худшему. Ты занят работой, которая тебе не по душе? Найди другую, которая нравится, но делай ее честно. Деньги на каждый день — рядовая писательская проблема, и каждый, кто всерьез приходит в литературу в демократическом обществе, должен быть готов честно ее для себя решить, тем более, что в фантастике надо непрерывно писать лет 10, чтобы сделать себе серьезное имя на книжном рынке. У этой проблемы есть и оборотная сторона — приходится писать очень много, ты вынужден издаваться непрерывно, чтобы издательство не разорвало контракт, а делать это все время на очень высоком уровне не всегда удается. В конце концов, профессионал — это человек, который умеет компенсировать свою усталость от литературы, плохое настроение, недостаток новых идей, потерю вдохновения одним — работой.

Жизнь профессионального литератора в США достаточно тяжела. Но еще тяжелее, когда ты долго обдумываешь сюжет, работаешь над словом, стилем, выпускаешь роман, а он имеет успех много меньший, чем чья-нибудь дешевенькая серийная имитация, сляпанная за пару недель. К сожалению, в последнее время читатель стал непритязателен. Это представитель генерации, которую я назвал «я-поколение» — у этих людей очень простые желания, их интересуют только секс, еда, новости, разные игры в достаточно убогих вариантах. В частности, из-за этой публики мне пришлось уйти из «большого рока» — наступила эпоха диско, а я эту, с позволения сказать, музыку не буду играть ни за какие деньги.

«MEGA»: А в американской фантастике «эпоха диско» еще не наступила?

ЯНГ: НФ-диско было, есть и будет, но «чтиво» пока не доминирует. Как направление в американской НФ доминирует киберпанк. Вы слышали что-нибудь о киберпанке?

«MEGA»: Лично от Брюса Стерлинга.

ЯНГ: Но имейте в виду, что главная фигура американского киберпанка — Билл Гибсон. Его рассказы в «Омни», появившиеся в конце 80-х, и особенно роман «Невромант» имели бешенный успех во всей Америке. Это не была революция сюжета или приема — это была революция в стилистике. Так еще никто и никогда не писал. А вслед за Гибсоном пошли остальные — Стерлинг, Лу Шайнер, Пэт Кэдиган, Джон Ширли, Руди Ракер... О них публика узнала благодаря отличной антологии «Зеркальные очки», но в ней каждый из них был представлен одной-двумя небольшими вещами. И даже в «Зеркальных очках» тон все равно задавал Гибсон. Сначала был его блистательный стиль, а уже потом — идеология, которую под стиль подогнали Стерлинг и остальные.

Идеология эта достаточно интересна. Чтобы адекватно понять ее, надо учитывать, что буквально каждый из киберпанковых романов — шпионский триллер. Таким образом противоречия эпохи «холодной войны» просто продолжены в будущее. Грубо говоря, киберпанк — проецирование «мирового заговора» на ультратехнологическое общество. Откройте любую киберпанковую новеллу — да там одни шпионы, только не «красные», а «желтые» или еще какого цвета. «Желтый» шпион крадет технологический секрет, а шпион «полосатый» при помощи технологичных же способов и машин этого нехорошего «желтого» наказывает.

Есть у нас в Америке такие особые газеты — таблоиды. Если перевести на русский, то они посвящены «жареным новостям». Среди таблоидов есть совсем низкопробные издания, а есть те, которые делаются артистично, где новость придумывается и стилизуется — так произошло, например, с не очень давней сенсацией, о которой говорила вся Америка: мол, на Луне сфотографирован американский бомбардировщик Б-52, невесть как там очутившийся. Это было хорошо сфабриковано, сделаны отличные фото, но это было еще и подано первоклассно, со стебом, вкусно — американцы потом очень сильно сами над собой смеялись. И все равно, зная, что газета новости высасывает из пальца, продолжали ее читать. То же и с киберпанком: читатель сознает, что ему подсунули старый добрый шпионский триллер про будущее, но в лучших романах триллер сделан так здорово, так красиво придуман язык, автор так использует литературные эффекты, что ты читаешь и восхищаешься, даже если шпионские триллеры терпеть не можешь.

Киберпанк — это новое направление в андеграунде. В начале 60-х культура битников умирала. Она была несовместима с американской утопией. В эти годы в стране начался экономический подъем, практически исчезла безработица, каждый работающий имел возможность купить себе дом, машину, проводить в путешествиях по полгода. В этой ситуации для «я-поколения», которое заняло ключевые места в обществе, культура вообще не существовала. К ней обратились позже, когда начались нефтяной кризис, инфляция. Молодежь опять потянулась к религии, и стали популярны новые формы буддизма. Но на вопросы «как жить?» и «что делать?» культура ответов дать не могла — это была нигилистическая культура. Ее единственным ответом на все вопросы были слова «все суета сует». Киберпанк сделал шаг вперед. Гибсон и остальные достаточно убедительно показали, что будущее — это не новая идеология, а просто жизнь, где место идей займут технологии. Основа будущих технологий — компьютеры, создаваемая ими виртуальная реальность. Стерлинг представил себе, что нынешние компьютеры — только примитивная форма машин, которые появятся лет через 200, и попытался создать «виртуальную литературу». Я не спорю, ему это удалось, но, оценивая вклад киберпанков в развитие научной фантастики, надо учесть, что технологические романы Стерлинга возникли не на пустом месте — до него в этом направлении поработали и Лем с придуманной им в «Сумме технологии» фантоматикой, и Альфред Бестер, много лет бывший «белой вороной» в американской НФ. Когда мы говорили о литературе вообще и о фантастике в частности, надо отдавать себе отчет в том, что ничто не возникает на пустом месте. «Тигр, тигр!» Бестера был для своего времени революционной книгой, но ведь она — новый пересказ «Графа Монте-Кристо» Дюма...

«MEGA»: Какое же место на карте КНФША — Киберпанковых Научно-Фантастических Штатов Америки — занимает Джим Янг?

ЯНГ: Киберпанк — это далеко не вся НФ-Америка. Дай Бог, один, в лучшем случае, два штата. Остальные вполне традиционные. Литературные направления мне очень интересны, но все же личности мне еще интереснее. Да, Гибсон — великий мастер. Его абсолютно непереводимый пиротехнический язык сравнить не с чем, разве что с языком Бестера. Кроме этого, Гибсон открыл, что конец традиционного общества означает и конец традиционных социальных типов, поэтому в текстах киберпанков действуют и принципиально новые люди, если их вообще можно назвать людьми — странные, холодные, неуловимые характеры. Во многом это эффект стилистический, он достигается феноменальным контролем автора над текстом, но требовательного читателя, вроде меня, это немного отталкивает: когда я читаю Гибсона и Стерлинга, я ежусь от холода, будто у меня в доме зимой отключили отопление. Чуть теплее мне при чтении Кэдиган и Ракера, но температура все равно ниже комнатной. Подобный холод гуляет еще только по романам Ван Вогта, которого Дэймон Найт в своей отличной книге, где собраны эссе о фантастике, не без сарказма назвал «пигмеем, катающимся на скейтборде гигантов».

Я снимаю шляпу перед Ван Вогтом: его роман «Мир Анти-А» — краеугольный камень в здании американской НФ. Но милее мне Саймак и его линия, которую с большей или меньшей степенью похожести на то, что делал Клифф, сегодня продолжают очень талантливые люди. Ведь технология — не самое интересное из того, что есть в будущем. Меня потрясает воображение Нэнси Кресс, а сочетание классики и авангарда у Конни Уиллис... Мне очень близок Джеймс Патрик Келли — он ухитрился продолжить хайнлайновскую линию, хотя, вроде бы, мэтр «закрыл тему»; оказалось, не совсем — если приглядеться, то у Хайнлайна из романа в роман кочуют одни и те же слегка подгримированные герои. Келли это понял и научился писать «по-хайнлайновски», давая в каждом новом рассказе, не говоря уже о романах, целый спектр новых типов героев, как главных, так и второстепенных.

Я уважаю киберпанк. Мне интересно влияние технологий на человека. Но в этой паре мне интереснее человек. Что с ним будет завтра? Как он изменится? До какой степени он способен измениться? Где та технологическая граница, которую переходить можно, а где та, которую нельзя? Чем человек отличается от не совсем человека? Этим вполне саймаковским темам посвящен мой последний роман, который скоро выйдет в Америке, их же я на разные лады обдумываю в романе, который дописал до середины, и в последнем моем коротком рассказе, который могут сейчас прочесть читатели «MEGA». Он о том, что сегодня называют биотехнологией, точнее, генной терапией. Это посткиберпанковая тема. Генная терапия? Отлично. Но меня занимают не ее тонкости, а последствия, не в последнюю очередь нравственные. Вы меняете что-то в сознании смертельно больного человека на генном уровне, но до какого момента вы можете быть уверены, что защитный механизм сработает? И останется ли он после этого собой? Если бы я написал рассказ «Mikrode-City» об одном-единственном человеке, то рассказ можно было бы смело отправить в корзину для ненужных бумаг. Но я писал не о человеке — об обществе в целом...

«MEGA»: Наше общество в целом тоже сегодня переживает изменения на генном уровне. Капитализация социалистических отношений — сложный, болезненный и неоднозначный процесс с плохо предсказуемыми последствиями. Где тот генный порог, перейдя который социум перестанет быть собой?

ЯНГ: Имейте в виду, что я отвечу сейчас как писатель-фантаст Джим Янг, а не как сотрудник Госдепартамента Джеймс Янг, ладно?

В Восточной Европе происходит революция — тут я не открою ничего нового. Простой человек, совершенно не склонный к героизму, вынужден стать героем в героическое время — в качестве примера можно сослаться на великие имена Вацлава Гавела или Андрея Дмитриевича Сахарова. Но весь фокус нынешних восточноевропейских социальных изменений состоит в том, что революция проходит одновременно на нескольких уровнях, которые совершенно не сопоставимы друг с другом.

Прежде всего, это революция в психологии людей. Они легли спать в одном мире, а проснулись в другом. Но люди-то остались собой, со своими старыми привычками и представлениями, и с этими представлениями им приходится жить в совершенно другой жизни. Осознать это — уже непросто. А приспособить свое сознание к «новому прекрасному миру» за такой короткий период времени практически невозможно.

На этом фоне в обществе одновременно происходит информационный взрыв, коммуникационная революция. Общество, еще не привыкшее к понятию «частная собственность», поставлено перед фактом: самое ценное в мире — это собственность на информацию.

Короче говоря, нынешняя Россия — идеальный материал для литератора-фантаста, а потом уже — для историка, философа, политолога, социолога. Впрочем, так всегда было в России, когда писатель замечал такие глубокие особенности мира, в котором живет, что лишь спустя много лет ученые в монографиях научно определяли то, что он сумел запечатлеть в нескольких фразах.

Я не очень хорошо знаю русский, поэтому читал далеко не все и не всех. Но то, что удалось прочесть и понять, убеждает меня в том, что фантастика в вашей стране — наиболее продуктивный литературный прием, позволяющий очень глубоко понять и показать жизнь. В 30-х годах это сумел сделать Булгаков, которого я очень люблю и который недооценен на Западе: там его благодаря отличному переводу «Мастера и Маргариты» на английский считают автором фэнтези. Атмосферу 70-х удалось великолепно передать Стругацким. А о сегодняшнем дне наиболее интересно пишет Виктор Пелевин. Западные издатели это поняли и сейчас очень активно его переводят...

Расспрашивали Вл. ГАКОВ и Мих. ДУБРОВСКИЙ

Создано программой AVS Document Converter