«Литературная Газета, 6636 (№ 12/2018)»

Литературная Газета, 6636 (№ 12/2018) (fb2) - Литературная Газета, 6636 (№ 12/2018) 1674K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Литературная Газета

Опустела без него Земля

Опустела без него Земля50 лет назад не стало Юрия Гагарина

Общество / Первая полоса / Настоящее прошлое

Фото: Павел Барашев / ИТАР-ТАСС

Теги: Юрий Гагарин

Феликс Чуев

…Тихо, люди. Наступает это.

Он уходит за особенный порог.

Все военные, все лётчики планеты,

козырьки надвиньте – и под козырёк.

Наступает, надвигается минута.

Площадь Красная – туда не подойдёшь.

Только залпы слышу главного салюта,

дрожь земли и тихий первый дождь.

Не какого-то Икара-фаталиста,

не безудержно-слепого игрока –

мы сегодня провожаем коммуниста

в завоёванные подвигом века.

Всё естественно, по мнению летящих.

Авиация нещадна, как война.

Только солнечно-красивых, настоящих

забирает, ненасытная, она.

Плачет мама.

Сын не ступит за калитку,

не порадуется с батькой на поля.

Озарённая Гагаринской Улыбкой,

голубая, будет вечно плыть Земля!

Плачет Валя, будто в чём-то виновата, –

не отвадила от неба, не смогла.

…Русый парень, по-гагарински крылатый,

улыбается на плоскости крыла.

1968

Продолжение темы на стр. 4-5

День поэзии – XXI век. 2017 год

День поэзии – XXI век. 2017 год

Книжный ряд / Первая полоса / Книга недели

Теги: День поэзии – XXI век. 2017 год

День поэзии – XXI век. 2017 год. Альманах: стихи, статьи. Москва: издательство «Вест-Консалтинг», 2018, 296 с.

Готовился альманах, как и во все последние годы, под эгидой ассоциации «Лермонтовское наследие» (Михаил Лермонтов) и литературного фонда «Дорога жизни» (Дмитрий Мизгулин). Главный редактор издания – поэт Андрей Шацков.

Это, пожалуй, самый объёмный за 10-летие после своего возрождения сборник, собравший под обложкой, украшенной портретом А.К. Толстого, более 200 авторов, предварив их стихи вступительным эссе Виктора Линника о 200-летии великого русского поэта.

В альманах вместе с неувядающими патриархами отечественной поэзии – Владимиром Костровым, Юрием Ряшенцевым, Александром Кушнером, Евгением Рейном, Юнной Мориц – включены также стихи известных и всеми признанных поэтов Геннадия Русакова, Сергея Мнацаканяна, Александра Боброва, Надежды Кондаковой, Анатолия Аврутина, а также более молодых, но сохраняющих верность «великому русскому слову» Кирилла Козлова (Санкт-Петербург), Андрея Шевцова (Тюмень), Дмитрия Мурзина (Кемерово).

Отдельным разделом даны стихи студентов и выпусников Литературного института им. А.М. Горького.

Как всегда интересен и познавателен постоянный раздел альманаха «Критика и литературоведение», посвящённый памятным литературным датам и представленный эссе Льва Аннинского, Натальи Гранцевой, Вадима Крейда, Максима Замшева, Михаила Тарковского и др.

Вокруг красной линии

Вокруг красной линии

Политика / События и мнения / Эхо события

Суздальцев Андрей

18 марта 2018 года. Москва, Манежная площадь

Фото: ИТАР-ТАСС

Теги: Владимир Путин , выборы президента

Путин победил. Но будет нелегко «отработать» авансы

Владимир Путин вступает в свой шестилетний президентский срок, заявив сразу после избрания, что Конституцию пока менять не намерен. Его внушительная победа долго будет оставаться важной темой политологических и социологических исследований. Лично у меня фактически нет сомнений, что невольную, но весомую поддержку Путину оказали при переизбрании… лидеры стран Запада.

Антироссийские информационно-пропагандистские кампании, которые регулярно и системно разворачивались в Вашингтоне, Лондоне, Берлине, Париже, Варшаве и т.д., помимо решения задачи глобального «сдерживания» России, обязательно были нацелены на дискредитацию «главного источника зла» – Владимира Путина. Исключительно скандальной стала кампания западных властей и медиа в связи с «отравлением» в Великобритании бывшего полковника ГРУ С. Скрипаля и его дочери. Главный удар, по сути без утайки, наносился явно по «злому» Путину.

На Западе, видимо, не хотели или не смогли учесть политические, идеологические и социокультурные особенности нашей страны. Поэтому столь слаженный и агрессивный наезд на Путина не мог не способствовать консолидации российского электората вокруг него. А параллельно в сознании людей шло виртуальное перемещение наиболее активных оппонентов действующей власти в зону «национальных предателей». Вообще-то результат голосования 18 марта вряд ли кого на Западе удивил, но свою роль в успехе В. Путина Д. Трамп или Т. Мэй, думаю, вряд ли увидят… Но они добавили ему процентов!

Антизападный контекст выборов не означает, что президент России решил загонять российско-западные отношения на путь жёсткого противостояния. Но он твёрдо обозначил красную линию. А многие западные аналитики прогнозируют эскалацию напряжённости буквально по всем основным внешнеполитическим проблемам, где интересы России и прежде всего США пересекаются. Это не только украинский кризис, Сирия или задача координации борьбы с международным терроризмом, а прежде всего вопросы контроля над стратегическими наступательными вооружениями, системами ПРО, нераспространением ядерного оружия, окончательной ликвидацией химического оружия. На самом деле список проблемных тем гораздо длиннее, но даже по сокращённому варианту у России и США диалога нет, и пока не предвидится.

Совершенно очевидно, что США по-прежнему считают: для вступления в равноправный диалог Россия должна пойти на глобальные уступки, включая, например, возврат Крыма Украине. Путин же не раз за последнее время подтверждал: ресурс уступок Россия исчерпала. В таких условиях мы можем попасть в «стратегический тупик», который совсем не нужен как символ нового президентского срока Путина.

Помимо этого во взаимоотношениях с Западом Россия сталкивается с целым комплексом политических и экономических вызовов, включая и региональные, но все они не могут перевесить проблему неуклонной эскалации противостояния и пусть и асимметричной, но от этого не менее затратной гонки вооружений.

Наверняка вопросы национальной безопасности будут в приоритете у президента в 2018–2024 годах, но следует понимать, что ощутимый успех разрешения или хотя бы ослабления острейших внутренних проблем во многом зависит от возможности его администрации выработать новый алгоритм взаимоотношений между Россией и Западом. И тогда мы сможем в перспективе выйти из «стратегического тупика». Иначе для всех настанут совсем плохие времена.

Фотоглас

Фотоглас

Фотоглас / События и мнения

Первым лауреатом национальной премии имени Распутина, вручённой в Иркутске в день рождения Валентина Григорьевича, стал Анатолий Байбородин за книгу рассказов «Деревенский бунт». Ему вручён памятный знак с барельефом В.Г. Распутина и 500 тыс. руб. Финалисты А. Донских, М. Попов, А. Семёнов и В. Хайрюзов получили по 100 тыс. руб.

«Распутин представлял собой русскую совесть», – сказал президент Российского книжного союза Сергей Степашин.

Без иллюзий

Без иллюзий

Колумнисты ЛГ / Очевидец

Рыбас Святослав

Теги: выборы , Путин , Сталин

Выборы президента России вынуждают вспомнить некоторые эпизоды прошлого, как подсказки Истории. Российское (советское) государство и его лидеры Николай II, Керенский, Ленин, Сталин (и далее везде) на критических перекрёстках (смена режима, лидера, выборы) оказывались в сложных ситуациях. Например, как свидетельствуют донесения французской военной разведки, в феврале 1917 года британский посол Дж. Бьюкенен «не покидал кулис» государственного переворота. Участие англичан в «мятеже» генерала Корнилова общеизвестно. Борьба американского банковского капитала за доминирование в послереволюционной России тоже не секрет. Ослабление российской центральной власти вело к тяжёлым кризисам.

А теперь об англосаксонской политической доктрине, выраженной после выборов в Верховный Совет СССР более 70 лет назад.

9 февраля 1946 года Сталин выступил в Большом театре с речью в связи с выдвижением его в депутаты. Это было внутреннее послание, в нём подводился итог важнейшему периоду истории и ставились задачи будущего развития. Но в Вашингтоне почувствовали в ней угрозу.

Сталин в речи объяснил причину возникновения войн в капиталистическом мире: «Развитие мирового капитализма в наше время происходит не в виде плавного и равномерного продвижения вперёд, а через кризисы и военные катастрофы, идёт борьба за сырьё и рынки сбыта, которая циклично обостряется».

Конечно, Сталин – не Путин, но тем не менее можно сравнивать.

Советский лидер объявил, что «в ближайшее время будет отменена карточная система», расширено производство товаров народного потребления, снижены цены на все товары. Ставя задачи, Сталин сказал, что в ближайшие три пятилетки надо поднять уровень экономики втрое по сравнению с 1940-м. «Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей».

В США большинство посчитало тогда, что «это объявление третьей мировой войны». В 2018 году, после выступления В. Путина перед Федеральным Собранием, ситуация повторяется.

22 февраля 1946 года временный поверенный в делах США в Москве Джордж Кеннан направил в Госдепартамент аналитическую записку, которая известна как «Длинная телеграмма». В документе предельно чётко определена перспектива неизбежного противостояния США и СССР. Важное место занимала проблема передачи власти после ухода Сталина, т.е. борьба за пост лидера и избрание нового, которая, вероятно, будет сопровождаться потрясениями.

Сталин в речи 9 февраля поставил задачу новой индустриализации и самообороны, а Кеннан ответил: не уступать нигде.

5 марта бывший премьер-министр Англии У. Черчилль выступил с речью «Мускулы мира» в Вестминстерском колледже города Фултон (штат Миссури) в присутствии президента Трумэна. Главная мысль недавнего союзника была такой: «Общаясь в годы войны с нашими русскими друзьями и союзниками, я пришёл к выводу, что больше всего они восхищаются силой и меньше всего уважают слабость, в особенности военную. Поэтому мы должны отказаться от изжившей себя доктрины равновесия сил, или, как её ещё называют, доктрины политического равновесия между государствами. Мы не можем и не должны строить свою политику исходя из минимального преимущества и тем самым провоцируя кого бы то ни было померяться с нами силами». Холодная война началась...

Вот о чём я вспоминал в день выборов 18 марта 2018 года. Россия вступает в трудный период. Путин снова избран президентом, но это будет уже «другой Путин», президент, лишённый иллюзий. К этому можно добавить мысль российского генерала Алексея Вандама (Едрихина): «Хуже войны с англосаксами может быть только дружба с ними». О внутрироссийских «подсказках» – разговор отдельный.

Антикультура как часть замысла

Антикультура как часть замысла

Общество / Новейшая история / Мнение

ХХI век: мир, описанный Оруэллом, преодолел границы 1984 года

Теги: общество , культура , политика

Когда наступает Новый мировой порядок

Деградация мировой и российской культуры стала делом привычным, но некоторые проявления всё же поражают. Недавно одна из московских газет сообщила, что у памятника Маяковскому состоялся рэп-баттл, в котором исполнители, выступая от имени А. Ахматовой(!) и Н. Гумилёва(!), вещали следующее: «Коля, у меня от тебя горе, похоже, мы скоро расстанемся с тобою, ты делал мне предложение четыре раза, и только на четвёртый я согласилась, но, увы, это что-то сдвинутое с головой случилось». Выслушав сегодняшнюю Ахматову, сегодняшний Гумилёв отвечал: «Думаю только о тебе, дорогая жена. Четыре раза предложение? Вот тебе на! Это очередное доказательство, что с первого раза тебе непонятно. Поэтому повторяю, постоянно удерживать тебя мне неприятно». Вроде бы обошлось без мата.

Человечество перестаёт мыслить

Прочитав, подумал, что даже представить себе не могу, как отреагировал бы на такую «перекличку поэтов» мой отец – он всегда восхищался Н. Гумилёвым и в 30-х годах чуть не пострадал из-за этого: работая в горьковском пединституте, в своей лекции он прочитал любимое гумилёвское стихотворение «Мои читатели» и лишь волей случая избежал наказания – бдительный студент написал в НКВД, что Б. Рюриков пропагандирует контрреволюционных поэтов.

Чуть позже пришла мысль: это не только «перекличка поэтов» – это, увы, перекличка времён. Вспомнил свой долгий прошлогодний разговор с украинским литературоведом о ситуации в литературе и культуре в целом. Общаясь с профессионалом, я понял, что, работая над книгой под названием «Времена Зверя» о наступлении НМП, зловещего Нового мирового порядка, упустил немаловажную тему – влияние этого проекта на человеческое сознание и современную культуру. Ведь НМП – не только войны и госперевороты. Заказчики и исполнители проекта тратят огромные средства на переделывание сознания человечества – как бы незаметно, постепенно дебилизируют людей, вытесняют складывавшуюся тысячелетиями цивилизацию. Человечество, теряющее умение мыслить, ведут в новую жизнь, в которой управление окажется в руках единой всемирной власти, а стоящий за ней олигархат будет править вечно.

Мировая антикультурная революция – на марше. Строительство очередного светлого будущего продвигается, культура и искусство перерождаются – всё больше уходят от реальности, перестают служить духовности, созиданию, превращаются в средство отупляющего развлечения. Главный критерий ценности произведения – кассовый сбор. О творцах, которые ещё полстолетия назад поднимали острейшие экзистенциальные проблемы, мучительно искали истину, побуждали людей к добру, мало кто вспоминает. В последние годы новаторы взялись за «осовременивание» классики: великие творения модернизируются бессовестно и отвратительно, но всем как будто всё равно – протестов против этого почти не слышно.

Это не злобная фантастика

Культура – не единственный фронт революции сознания. В последнее время под знамёнами прав и свобод человека коренной переработке подверглись система среднего и высшего образования, взаимоотношения между полами и в семье, развернулись сексуальная, наркотическая, ювенальная, гендерная и прочие мирные революции. Реформаторство зародились не вчера – в знаменитом романе «1984», вышедшем в 1948 году, Дж. Оруэлл, знакомый с идеями британских глобалистов, описывал их цели: «…завоевать весь земной шар и навсегда уничтожить возможность независимой мысли… Атмосфера мышления станет иной… Мы искореняем прежние способы мышления – пережитки дореволюционных времён… Мы разорвали связи между родителем и ребёнком, между мужчиной и женщиной, между одним человеком и другим. Никто уже не доверяет ни жене, ни ребёнку, ни другу. А скоро и жён, и друзей не будет… Не будет искусства, литературы, науки... Не будет различия между уродливым и прекрасным».

В наши времена многое из того, что 80 лет назад было воспринято читателями как злобная фантастика, уже воплощено или воплощается, а о многих сегодняшних реалиях дерзновенный антиутопист даже додуматься не мог. На Западе (в зависимости от «продвинутости» стран) формально или де-факто разрешены продажа и употребление наркотиков, где-то стали, где-то вот-вот станут законными однополые браки; в политике, законодательстве и СМИ – приоритет интересов «воинства» ЛГБТ; в некоторых странах Европы происходит де-факто легитимизация педофилии и зоофилии. Всё меньше молодых людей хотят заводить семьи – зачем эти хлопоты, считает молодёжь, гораздо интереснее пребывать в виртуальном пространстве. В развитой по линии искусственного интеллекта Японии, да и в Европе, появились публичные дома с куклами-секс-роботами, спрос на этот хай-тек развивается, есть случаи регистрации браков людей с куклами. На экранах кино и гаджетов – всё больше фэнтези, жестокости, монстров, пришельцев. Это – не считая айфонных синдромов. При такой жизни какая там культура, какое искусство, какие высокие мысли и страсти?!

Встречайте цифровую глобализацию

Новые порядки внедряются вроде бы успешно, но некоторое время назад держатели акций НМП поняли – отсталый мир, особенно строптивая Россия, противится НМП, продвижение к «светлому будущему» не гарантированно, хотя сил на переделывание сознания потрачено немало. Однополярность не состоялась, суверенитеты государств не исчезают, мирового правительства нет и близко. Решили открыть новый фронт: в начале нулевых в бой вступили хорошо подготовленные энтузиасты-цифровики (под «цифровиками» в данной статье подразумеваются не те, кто развивает реальную цифровые технологии, а те, кто пытается использовать такое развитие в интересах НМП). Ставка сделана на глобальную цифровую революцию, которая, по замыслам, продвинет НМП больше, чем силовые операции, геополитика и «цветные революции», вместе взятые, и к 2045 году дарует людям всеобщее вечное счастье.

По планам цифровиков, к 2045-му люди превратятся в чипизированных биообъектов-трансгуманоидов, мозг станет интерфейсом беспрерывной связи биообъекта с электронными инфоцентрами, все заживут радостно и долго, наслаждаясь возможностями реального и, главное, виртуального миров – цифровые технологии обеспечат счастье всем и каждому.

Об организации жизне­устройства – власти, экономики, политики, прав человека, морали и т.п. поясняется кратко: когда оцифруем всё, электроника поведёт дела гораздо лучше, чем биообъекты. Совсем как реформаторы 90-х годов с их лозунгом «иного не дано». О деловой части замысла – молчок, хотя с точки зрения бизнеса она гениальна: хозяева цифр будут постоянно загружать людям (пардон, биообъектам) и их гаджетам новые программы, а это – ежедневные платы всех биообъектов до конца жизни! Библейское «В начале было Слово» сегодня понимается как «В начале было Слово, в конце будет Цифра». Уже возникло движение, в том числе и в России, «Глобальный мир 2045», с филиалами, фондами, лоббистами. Российские проводники цифровизации говорят, что «всеобщая чипизация в России – дело ближайшего будущего», что «нашей идеоло­гией должна стать технология», а инновации – внимание! – требуют модернизации социальных отношений и политики, а также изменений в идеологии, ценностях и принципах, перемен в политической этике, общественной морали и гуманитарной составляющей жизни в целом. Никто не говорит, каких перемен, но и так ясно. Видно, именно эти моменты имел в виду В.В. Путин, когда не так давно предупреждал, что, развивая цифровые технологии, нужно смотреть, чтобы они не попали не в те руки.

Пытаясь развалить Россию, США и Европа устраивают ей противостояние на фронтах Украины, Сирии, продвигают НАТО к российским границам. Запад за полтора года перевёл Россию из статуса соперника в статус противника. Внутри страны сторонники НМП, опираясь на достигнутое, продолжают своё дело – стараются изменять сознание и поведение людей. Вызовы крайне серьёзные.

Останется ли мир человеческим, или перейдёт в состояние постчеловечества, зависит и от российской культуры – если её деятели и, что немаловажно, российские власти отстоят своё предназначение и не позволят превратить великую российскую культуру в антикультуру.

Дмитрий Рюриков

Дмитрий Борисович Рюриков – советский и российский дипломат; выпускник МГИМО; специалист по Среднему Востоку; в 1991–1997 гг. – помощник по международным вопросам президента Б.Н. Ельцина; работал чрезвычайным и полномочным послом РФ в Узбекистане и Дании; отец Дмитрия Рюрикова – Борис Сергеевич Рюриков (1909–1969) – главный редактор «Литературной газеты» в 1953–1955 гг.

У нас только один Юра!

У нас только один Юра!

Общество / Настоящее прошлое / Эпоха

Барашев Никита

«С шасси всё в порядке?» Контроль перед очередным полётом

Теги: Юрий Гагарин

50 лет назад погиб Гражданин планеты

Тогда мне было тринадцать лет, но тот день – 27 марта 1968-го я до сих пор помню. Обыкновенный рабочий день, как и в нынешний год – вторник. В то время мы жили на Беговой и с младшим братом только что пришли из школы. Мама по какой-то причине тоже оказалась дома, а не на работе. И вдруг, чего раньше никогда не случалось, из редакции не поздно вечером, как обычно, а сейчас, вернулся отец. Мрачный, растерянный, убитый.

– Паша, что с тобой? – спросила мама.

– У нас есть что-нибудь выпить?

– Нет…

– Тогда собирайтесь, по­шли! – буквально приказал отец.

– Куда?

– В ресторан, раз дома нет ни грамма!

Причину похода отец не объяснил.

Ближайший от нас ресторан был на Бегах. Огромный зал с высоченным потолком и круглыми массивными столами, покрытыми белыми скатертями. В это дневное время он был почти безлюден. Отец сразу заказал объёмистый графин с водкой и лимонад для нас, детей.

Когда принесли водку, отец в одиночку начал опрокидывать рюмку за рюмкой, не дожидаясь закуски.

– Да что случилось? – снова тревожно спросила мать.

– Наш Юра разбился!

– Какой Юра?

– У нас только один Юра! Гагарин!

– Как?! – воскликнула мама так громко, что редкие посетители оглянулись.

Отец уткнулся лицом в ладони и молчал. Больше говорить он ни о чём не хотел. Или не мог.

В те часы о трагедии страна ещё не знала.

В ресторане мы пробыли до вечера и там же, если не ошибаюсь, услышали по радио официальное сообщение о гибели Юрия Алексеевича Гагарина и Владимира Сергеевича Серёгина.

А вот что пишут из Японии...

Помню, что тогда по-детски никак не мог осмыслить: как же так, ведь дядя Юра буквально несколько дней назад был у нас дома, мы с ним весело играли, и он даже чинил нашу сломавшуюся японскую машинку, которую вместе с папой выбирал и покупал нам когда-то в сверкающем далёком Токио.

Что ж, теперь дядю Юру мы больше никогда не увидим?!

29 марта 1968 года был опубликован материал отца «Сын Земли». Понятно, что в то время тринадцатилетним подростком я не читал никаких газет, а вырезку эту нашёл уже только сейчас, разбирая семейный архив. Приведу из неё несколько выдержек.

«Его не стало, а этому трудно, невозможно поверить… Потому что с того солнечного апрельского утра тысяча девятьсот шестьдесят первого года, когда мы узна­ли его, он всегда был с нами. Был нашей гордостью и нашей любовью, был такой неотрывной частью каждого из нас, что эта утрата особой болью будет жечь наши сердца до тех пор, покуда мы будем жить сами».

«Всего семь лет прошло со дня, когда имя его превратилось для людей Земли в символ самых дерзновенных и самых трудных дел, на которые способен человек, взлетевший к звёздам на крыльях великого разума и мужества».

«Для нас, его современников и сограждан, Юрий Алексеевич сразу же стал мерой того, на что способен наш народ, мы с тобой товарищ… Для людей Земли, живущих на других материках и континентах, в его светлом образе воплотился зримый пример того, к каким высотам могут подняться люди, уверенно шагающие по пути к заветным мечтам человечества».

«…Передо мною – кипа фотографий. На них чужие города и чужие страны, люди разных цветов кожи, незнакомые, всякие. Но их объединяет одно – радостные лица, рвущиеся навстречу космонавту ладони, ждущие его крепкого рукопожатия. И солнечная улыбка Гагарина… И будто оживают немые снимки, и сюда вот, в комнату, где сейчас так трудно писать эти строки, врывается многоголосый ураган сердечных приветствий и всплески аплодисментов, которыми Земля встречала своего Сына всюду».

«Я знаю – сжались сегодня от горя миллионы сердец в Чехословакии и Англии, в Финляндии и Японии, на вечнозелёном Цейлоне, в Канаде и в Бразилии. Ведь куда бы он ни прилетал, с какой бы страной ни встречался, он всюду сразу же становился желанным гостем, посланцем мира, нашей социалистической Отчизны»

«Помню… С Бразилией тогда у нас ещё не было дипломатических отношений. Но в Рио-де-Жанейро к Гагарину прорвалось, буквально прорвалось через полицейские кордоны, более ста тысяч человек. Восторженная толпа на руках вынесла с аэродрома массивный «кадиллак», присланный за космонавтом, и так передавала из рук в руки».

«И так же его встречали шахтёры Польши, и молодёжь Кипра, и лётчики Египта, и президенты Мексики, Индии… Простые люди Земли делали это не только потому, что отдавали дань его смелости и его подвигу, – они видели в человеке из нашей страны, могучей и свободной, сделавшей первый шаг к Звёздам, своё будущее. Юрий Алексеевич покорил их ещё и другим – своим добрым сердцем и светлой улыбкой, своей человеческой теплотой, жизнерадостностью, верой в жизнь».

«Любя жизнь, веря в людей, он всегда был и оставался ЧЕЛОВЕКОМ, и сегодня Земля с бесконечной скорбью роняет цветы на могилу своего Сына».

Да, в той комнате и в то время, когда отцу было трудно писать эти строки, он забыл упомянуть, что и в других странах, где они побывали с Гагариным, люди тоже скорбели.

В Австрии, Болгарии, Греции, Германии, Дании, на Кубе, в Либерии, Норвегии, Франции, Швеции...

Да что там говорить! Я абсолютно уверен, что тогда везде скорбели все земляне, услышав весть о гибели Юрия Гагарина – Гражданина планеты.

А тем, кто молод и не застал советские времена, хочу объяснить, кем был мой отец Павел Барашев.

Он был одним из самых ярких репортёров того времени. Старшее поколение это, наверное, помнит.

Отец первым из журналистов участвовал в экспедициях на Северный и Южный полюсы, в Антарктиду, давил арктические льды в испытательном рейсе атомного ледокола «Ленин», на долгие месяцы уходил под воду на только что сошедшей со стапелей секретнейшей атомной подводной лодке, покорял на истребителе сверхзвуковой барьер и первым написал о Гагарине, о его полёте, и потом колесил с ним по белу свету, опубликовав об этом не только десятки репортажей, но и сделав в Болгарии, в Софии, самый известный снимок в мире – Гагарин с белым голубем.

Они с Юрием Алексеевичем были настоящими друзьями. Наверное, именно поэтому, когда не уезжали вместе за границу или по Родине, Первый космонавт часто бывал у нас дома, на Беговой. Для отца и мамы он был просто – Юра, а для нас с братом – дядей Юрой.

И нередко, в выходные, обеды за разговорами, рассказами и весёлыми байками плавно переходили в ужины, а, бывало, затем и в завтраки.

– А помнишь, Юр, – говорил отец за одним из застолий, – когда мы скучали в гостинице в… (к сожалению, я забыл страну и город. – Н.Б. ), ожидая очередного официального приёма, что ты сказал, накинув китель? Ты сказал: «Паш, а давай выйдем, «по улицам слона поводим».

Вот так Гагарин умел с лёгким юмором отнестись к собственной безмерной славе.

Конечно, у них всегда было о чём вспомнить, о чём поговорить. Нас же, малолеток, чуть ли не за полночь родители буквально силой выдворяли из столовой в детскую комнату спать. А ведь мы тоже очень хотели посидеть с дядей Юрой до утра, послушать рассказы!

Как мы его любили!

Да что там мы! Его любила вся детвора мира.

В доказательство приведу отрывок из письма, которое пришло отцу из Японии 10 июня 1962 года. Сейчас я его держу в руках. Письмо, написанное на тонкой рисовой бумаге и по-русски. К сожалению, не понятно, кто автор, поскольку в конце письма есть только роспись, но понятно, что это женщина, с которой отец и Гагарин познакомились в Японии.

Вот что она писала. Стиль я сохраняю.

«Приезд Гагарина в Японию произвёл не только большую сенсацию. Нет, это только внешняя сторона. Он не только покорил всех японцев своей простотой, сердечностью и обаянием, но оставил неизгладимый след, особенно у детворы и молодёжи. Они его буквально обожествляют, я бы сказала даже больше. Приведу пример. Сын Хидзикары (переводил на 10-тысячном митинге в Токио) не даёт матери сдать в чистку костюм, к которому Гагарин приколол значок только потому, что он прикасался к нему и остались следы его пальцев. Он бережно повесил этот костюм со значком в гардероб и не только сам время от времени любуется им, но и даёт посмотреть своим друзьям, которые с благоговением смотрят на него и говорят: «Да… на нём остались отпечатки пальцев Гагарина!»

«Гагарин оставил о себе светлое тёплое чувство, как весенний праздник. А настоящих праздников у трудового народа не так уж много. Словом, Гагарин будет жить в японском народе долго. Ещё трудно даже сказать о результатах его приезда. Они будут всё время сказываться. Одно можно с уверенностью сказать, что он, как никто другой до него, сделал многое для завоевания симпатий к Советскому Союзу у простых и высокопоставленных лиц Японии… Об этом говорят все».

«Меня многие спрашивают, какой он не на людях. Я же говорю, такой же, каким вы его видели по телевизору и по фотографиям, и мне все верят».

А я ещё раз повторю, что любили мы его просто неимоверно. Доходило даже до курьёзов.

Вспоминаю, как к нам домой, только что вернувшись из полёта на орбиту, в первый раз приехал Герман Титов. В военной форме со звездой Героя Советского Союза. Мы, мальчишки, побежали открывать дверь. И когда младший брат увидел на пороге Титова, а не Гагарина, вдруг по-детски разбушевался.

– Уходи! – сердито размахивая ручонками, надулся Роман. – Я сейчас дяде Юре позвоню!

Титов, рассмеявшись, добродушно сказал: «Дяде Юре я сам скажу, что побывал в гостях у тебя и Никиты. Ну что, пустишь? Мы же – друзья!»

И протянул руку. Брат смягчился, но всё равно насуплено и молча удалился в детскую комнату.

И такая вот была история. Но это уже совсем другая наша история со вторым космонавтом…

Никита Барашев , собкор «ЛГ», Рим

Фото Павла Барашева и из семейного архива.

«До скорого!»Павел Барашев (второй справа) приехал в отряд космонавтов навестить захворавшего друга. «Да не волнуйтесь, всё в порядке!»

Либерийцы угощают Гражданина планеты своим национальным тортомЮрий Гагарин с Павлом Барашевым в отпуске на Черноморском побережье

Духовные звуки

Духовные звуки

Книжный ряд / Настоящее прошлое / Библиосфера

Теги: Ф. Н. Глинка , Молись , душа!

Ф. Н. Глинка. Молись, душа! Составитель и автор послесловия В. П. Зверев, М.: Пашков дом, 2017. 743 с.: ил. 500 экз.

Издательство «Пашков дом», опубликовав сборник стихотворных сочинений Фёдора Николаевича Глинки, подарило читателям уникальную возможность познакомиться с прекрасными произведениями и по-новому взглянуть на художественное творчество незаслуженно забытого поэта. Несомненным достоинством книги является то, что в ней впервые представлена антология духовного наследия писателя, не переиздававшаяся с XIX века! Книга представляет собой научное издание, великолепно оформленное художником В.В. Покатовым.

Отрадно, что именно художественное наследие Ф.Н. Глинки (1786–1880), публициста, прозаика, офицера, участника Отечественной войны 1812 года, глубоко духовного человека, становится объектом исследования доктора филологических наук, профессора, академика Международной академии наук педагогического образования, писателя Виталия Прохоровича Зверева. Название сборника сочинений «Молись, душа!» дано составителем и, как он сам отмечает, «символично для Глинки как для поэта, в творчестве которого молитвенное начало является сущностным и определяющим, так и для человека, ведшего благочестивый образ жизни и духовно-очистительно влиявшего на общавшихся с ним православных людей».

Молись, душа моя, молись!

И за молитвой возносись, –

Оставя грусть и смуты долу, –

Туда, к надзвездному престолу,

Отколе веет сила сил

И свет неведомых светил

Струями чистыми стремится…

Безусловный интерес для читателя представляют стихотворные труды Глинки: сборники «Опыты Священной поэзии», «Духовные стихотворения», религиозная поэма «Иов. Свободное подражание Священной книге Иова», а также ранее неизданные произведения.

В «Предуведомлении» к сборнику «Опыты Священной поэзии» Глинка объясняет: «Долгом поставляю предуведомить, что предлагаемые здесь стихотворения не следует считать буквальным преложением, ниже близким подражанием Священным псалмам. Я брал иной общий смысл, иногда только некоторые стихи из целого псалма и выражал мысли и чувства мои сообразно расположению, в котором находилась душа моя».

В послесловии «Небесная арфа Фёдора Глинки» Зверев представил наследие поэта в контексте православной традиции русской литературы первой половины XIX века. Это ценное и уникальное в своём роде исследование, убедительное, новое. Прочувствованное, стройное, логичное повествование проникнуто искренним религиозным переживанием, изложено выразительным научным языком. Составителем была удачно найдена стройная композиция, объединяющая единство замысла книги: Глинка – глубоко верующий человек, в его творчестве много религиозных размышлений, созерцаний и переживаний, автор предстает в своих сочинениях с сокровенными думами и глубокими душевными, духовными переживаниями. В поэзии Глинки человек «исключительно духовен и представительствует своей душой и духом, а не телесной своей оболочкой, утверждается духовным религиозным чувством, а не плотскими страстями». Своим творчеством Глинка выражал то понятие духовности, которое закрепилось в русском сознании испокон веков и обусловливалось «естественной и первобытной географией русской души».

Несмотря на то, что Глинка был образованным и просвещённым человеком, имевшим глубокие познания в области религиозной литературы, поэт, по мнению Зверева, следовал народному духовному принципу при создании своих сочинений на религиозные сюжеты и темы. Именно поэтому духовное поэтическое наследие писателя по высоте священного звучания, нравственной чистоте содержания и по своей эстетике сближается с русским народным духовным творчеством. Высокая богодухновенность Глинки делает его поэзию родной и близкой душе верующего человека:

Хвалите Господа, языки!

Хвалите, небеса чудес!

Источник силы и чудес,

Благословен наш Бог великий!..

Поэзия Глинки проникнута молитвенным чувством, восхвалением и радостным благодарением Бога:

Я знаю: всех блаженств дороже

Тобою жить, любить Тебя!

Глинка, именовавший свои творения «духовными звуками», человек глубоко религиозный, «с душою полной веры и любви», он был «певцом Бога и духовного мира», считавшим невозможным решение земных проблем без Божьего участия, понимал всю пагубность мира страстей.

Наследие Глинки – самобытное явление отечественной словесности первой половины XIX века, его поэзия «подобна непрерывному молитвенному покаянию и умилению автора». Книга «Молись, душа!» – это огромный вклад в русскую литературу и литературоведение. Она привлечёт внимание специалистов-филологов, преподавателей, учителей, а также будет полезна и интересна любителям словесности.

Галина Черешнева

Об авторе

Черешнева Галина Павловна – кандидат филологических наук, преподаватель русского языка и литературы ГБПОУ г. Москвы «Государственное училище (колледж) духового искусства», член Ассоциации учителей русского языка и литературы Московской области

«Октябрь» на волнах перемен

«Октябрь» на волнах перемен

Литература / Библиосфера / Штудии

Огрызко Вячеслав

Леонид Леонов и Михаил Храпченко, 1960 г.

Теги: Леонид Леонов

Какие уроки даёт работа в нём Леонида Леонова?

Весной 1954 года в Кремле приняли решение снять с работы главного редактора журнала «Октябрь» Фёдора Панфёрова.

Поводов для этого было немало. Во-первых, Панфёров слишком часто уходил в пьяные загулы, во время которых стал утрачивать чувство реальности и позволять себе брань с обслуживающим персоналом. Дело дошло до того, что в пьяном бреду он начал допускать политически ошибочные выкрики.

Одно из застолий в Татарстане закончилось жалобой руководства республики в Москву. Узнав об этом, Панфёров бросился в ЦК КПСС каяться.

«Товарищ Маленков! – писал он 12 апреля 1954 года. – Года три назад я дал Вам слово – не пить. Я выполнил своё слово, и всё это время не пил. За последние годы я очень много работал. Я написал романы «Борьба за мир», «В стране поверженных», «Большое искусство» и «Волга-матушка река». Сейчас я вчерне заканчиваю вторую книгу последнего романа.

При этом мне приходилось много работать по редактированию журнала «Октябрь», а также в связи со своими депутатскими обязанностями и рядом мною опубликованных очерков и статей.

Вероятно, я переоценил свои силы и в результате неимоверно устал. Да и вообще со здоровьем, скажу прямо, стало плохо.

И вот в таком состоянии я поехал в Чистопольский округ на встречи с избирателями. Я и там работал очень много, ездил по колхозам, провёл около 20 собраний, всюду выступал, почти не спал.

И там я сорвался – выпил. Не хочу оправдываться, но местные работники обижались, когда я отказывался от традиционных «встреч» и сопутствующей стопки. В результате я допустил два раза, будучи навеселе, грубые, нетактичные и, несомненно, глупые шутки. В этом я повинен и за это готов нести ответственность.

Но я хочу, Георгий Максимилианович, чтобы Вы знали, что эти неуклюжие шутки местные работники использовали и обратили против меня потому, что они были задеты тем, что я резко критиковал их серьёзные ошибки в работе и открыто порицал их за эти ошибки. Так, меня особенно затронуло, что по их вине татары-колхозники почти ничего не знают о сентябрьском Пленуме ЦК и его исторических решениях. Я не мог не реагировать на это со всей остротой.

Я очень искренне и тяжело переживаю то, что случилось. И я хочу, чтобы Вы знали о том, что независимо от решения, которое будет принято в связи с этим, я никогда больше не прикоснусь к водке. Хватит!

Простите меня, Георгий Максимилианович, и за то, что случилось, и за то, что я отнимаю у Вас время этим письмом».

В иной ситуации власть Панфёрова бы и простила. Но настали другие времена. Пришедший к власти тандем Хрущёв–Маленков, провозгласив новый курс, хотел любыми путями отмежеваться от бывшего вождя. Неслучайно они начали зачистку кадров в разных сферах, в том числе и в сфере культуры и литературы. Так Панфёров угодил, что называется, под раздачу. Это второе.

Официально же Панфёрова убрали из «Октября» за публикацию неугодной властям критической рецензии Петра Вершигоры.

Панфёрова Кремль заменил на бывшего председателя Всесоюзного комитета по делам искусств Михаила Храпченко. Естественно, новая метла сразу взялась за обновление редколлегии журнала.

Судя по всему, кто-то сверху настойчиво порекомендовал Храпченко обратить внимание на Леонида Леонова. Отношения этих двух людей складывались непросто. В довоенном 40-м году Храпченко санкционировал постановку в московских театрах пьесы Леонова «Метель». Однако Агитпроп ЦК ВКП(б) нашёл в спектакле идейные изъяны, и Храпченко чуть не вылетел с работы. После этой скандальной истории чиновник резко охладел к писателю, и их отношения потом стали носить большей частью формальный характер.

Вскоре после войны Леонов с личного одобрения Сталина и тогдашнего главного партийного идеолога Андрея Жданова был включён в редколлегию реформировавшейся «Литгазеты». Правда, ни при Владимире Ермилове, ни при Константине Симонове он сильно не высовывался. Он прекрасно понимал, что его шансы на формирование редакционной политики минимальны. Неслучайно писатель периодически уходил как бы в себя, то полностью отдаваясь работе над пьесой «Золотая карета», то сосредоточиваясь на замысле нового романа «Русский лес».

Понятно, что Симонову позиции Леонова никогда не были близки. Но он долгое время терпел его в редколлегии, ожидая удобного случая избавиться от неугодного литератора. Такой момент, по мнению Симонова, настал в начале 1953 года, когда власть в стране уже вовсю перетекала из сильно ослабевших рук Сталина к другим людям. В феврале генсек Союза советских писателей Фадеев и главред «ЛГ» Симонов предложили новому секретарю ЦК КПСС по пропаганде Николаю Михайлову вывести Леонова, а также Николая Грибачёва из редколлегии газеты, введя в редколлегию критиков Виталия Озерова, Николая Шамоту, специалиста по театру Аркадия Анастасьева, литфункционера Семёна Евгеньева и поэта Степана Щипачёва.

Власть почти все предложения Симонова одобрила. Правда, совсем в обиду она Леонова не дала, выдвинув писателя вскоре вместо Анатолия Софронова на должность председателя Литфонда. Впрочем, Леонов в Литфонде с самого начала выполнял функции свадебного генерала. Реально же всеми финансами и дачами распоряжались совсем другие люди.

Вводя Леонова в конце 1954 года в редколлегию «Октября», Храпченко полагал, что писатель будет служить лишь некоей ширмой, а в дела журнала сильно влезать не будет. Но он ошибся. Леонов вдруг увлёкся этим изданием. Об этом можно судить по сохранившимся протоколам заседаний редколлегии «Октября» за 1955 год.

Отчасти рвение Леонова было вполне объяснимо. Именно в «Октябрь» он в конце 1954 года передал рукопись своей пьесы «Золотая карета», которая до этого почти пять лет находилась, по сути, под запретом.

Будучи членом редколлегии «Октября», Леонов внимательно прочитывал все присылаемые ему вёрстки, особенно прозаические вещи. И о каждом прозаическом произведении у него было своё мнение. Так, 29 января 1955 года он высказал на заседании редколлегии свои замечания о шедшей во втором номере повести Елены Ржевской. «Повесть, – заметил художник, – можно печатать, хотя имеются в ней некоторые прозаизмы, сухость».

20 мая 1955 года, когда редколлегия «Октября» обсуждала вёрстку шестого номера, Леонов подробно остановился на рассказе Меркулова «В полёте». «Рассказ неплохой, – заявил писатель, – автор, видать, человек не без таланта, печатать рассказ можно. Однако автор мог бы, безусловно, улучшить рассказ, если бы мог поработать над ним».

Выслушав Леонова, Храпченко отметил: «Замечания Леонида Максимовича, бесспорно, правильные. Рассказ можно бы ещё улучшить, а конкретные замечания по тексту, безусловно, следует принять и внести в вёрстку исправления. Что же касается доработки рассказа, то это сложно, автор не сможет этого сделать хотя бы потому, что времени для этого не осталось, номер сдан уже в производство на сверку, да и трудно сказать – сумеет ли автор улучшить рассказ. Я считаю, что можно печатать рассказ в том виде, в каком он сдан в набор».

Позже в редакции «Октября» много споров вызвала рукопись романа Виталия Закруткина «Сотворение мира». Но если большинство членов редколлегии готовы были этот роман признать чуть ли не классикой, то Леонов был другого мнения. Он считал, что над рукописью ещё следовало работать и работать.

Приведу фрагмент из стенограммы редколлегии «Октября», которая состоялась 23 августа 1955 года:

«О романе В. Закруткина «Сотворение мира».

Тов. Ерёмин. Прочитал внимательно, на мой взгляд, роман удался. Ярко показано становление и развитие нового, советского мира. Интересен зачин произведения. Отмечу недостатки: автор в ряде случаев допускает публицистические отступления, скучные рассуждения там, где следовало бы нарисовать картину художественным словом. Я прочитал и кусок, который пойдёт в № 9. Вижу, что редактор т. Дроздов и автор многое учли из замечаний редакции и многое сделали в улучшении произведения. Произведение будет незаурядное! Я за печатание романа!

Тов. Первенцев. Согласен с тов. Ерёминым, не буду повторяться!

Тов. Леонов. Не хочу перечислять достоинства романа, они бесспорно имеются, скажу свои замечания по тексту произведения, а прочитал не весь роман, но из прочитанного видно, что следовало бы ещё поработать автору над отдельными кусками, особенно над языком. Язык Силыча излишне цветаст, надо умерить, отдельные слова и выражения не верны, придают повествованию грубоватый тон, например, слово «вьюшка»; медуница не бывает сине-голубая. Странички об Ара – уязвимые места, лучше их убрать: ну вот прочитают в Америке и скажут – а вы брали, ели». Вообще, когда автор касается чужого, заметна нарочитость очернить. Рапалло (я был в нём) – очень красивое место, не обязательно автору его чернить. Совсем не обязательно памятник Вильгельму называть «тяжело-грубоватым» – это натяжка. Что касается чужих людей, они даны грубоватыми. Об одном буржуазном деятеле говорится: «Что делал? – пил рабочую кровь». Не уместно выражение, хотя и в устах белогвардейцев, «красная сволочь». Во многих случаях автор любит приводить голые факты, часто они звучат неубедительно. Факты надо спрятать, заменить интересной выдумкой, публицистические отступления – картиной. В отношении женщин чужого лагеря немало выражений: «распутные девки» – здесь тоже чувствуется натяжка. В первой части есть выражение: «сидел хромой старик». Откуда видно, что он хромой, раз сидел? Совсем слабо написано о ку-клукс-клане, на уровне сухой публицистики – нужна живая речь, а не газетное изложение. Если обращаться к публицистике, то надо писать очень ярко, там, где нужно – с тонкой иронией, с блеском, без пены на губах. Я так же не очень уверен, что нужно упоминать в романе о деле Бейлиса. Рассказ о вскрытии мощей надо дать сильно или совсем не давать. В первой главке, где речь идёт о смерти старика, я бы рассказал умереннее, без вычурных слов.

Тов. Закруткин. Я уже больше месяца слушаю критические замечания о романе и нахожу, что все они в основном совпадают. Мнения редакции и писателей для меня очень важны. Я ещё всю книгу не осилил, знаю, что нужна большая дополнительная работа. Когда я продумываю написанное – самому многое не нравится. Сейчас я ряд мест вычёркиваю, изменяю, добавляю, любовные, публицистические вещи устраняю. Все замечания Леонида Максимовича очень ценны для меня. Я старался убрать «пену на губах», но очевидно ещё не всю убрал. Думаю, что дальше роман будет развиваться лучше. С большой благодарностью принимаю замечания редколлегии и постараюсь их учесть.

Тов. Храпченко. Из тех замечаний, что высказаны сегодня, многое совпадает с тем, что указывалось автору редакцией, когда она впервые познакомилась с романом. Роман улучшается. По-моему, следует его печатать».

Кстати, на том же заседании редколлегии зашла речь и о рукописи «Золотой розы» Константина Паустовского. Леонов в целом этой вещью был доволен. «Мне книга понравилась, – признался он, – много в ней интересных моментов, описаний, наблюдений, высказываний о писательском труде. Меньше понравились рассказы о Шометте, Андерсене. Они в книге выглядят инородными. В частности, неправдоподобно в Шометте собирание золотой пыли. Но книга в целом интересная, я за печатание».

Стоит отметить, что Леонов внимательно читал в вёрстках не только прозаические разделы. Ему интересна была и поэзия. Выступая на редколлегии 28 марта 1955 года, он решительно не согласился с А. Прямковым, который отверг новую подборку Ксении Некрасовой, высказавшись за отбор 3–4 её стихотворений.

Зато в другой раз – 30 мая 1954 года – Леонов предложил отложить рукопись Маргариты Агашиной. Ему не совсем понравилось стихотворение «Варя». Он отметил, что «в стихотворении Агашиной «Варя», хорошем по существу, слабо выражено авторское отношение к поставленной проблеме. Автору следует ещё поработать над стихами». Правда, Леонова тогда попытался поправить завотделом поэзии журнала Евгений Винокуров: мол, Агашина – «такой автор, что переделывать не умеет и не любит, у неё вылилось стихотворение стихийно». Но Леонов в ответ решительно заявил: «И в данном случае, и наперёд я бы хотел посоветовать отделу поэзии не преклоняться перед стихийностью, это ведёт к зазнайству, к нежеланию авторов кропотливо работать над улучшением своих стихов. Совсем не так поступали великие таланты русской и советской поэзии».

Кстати, чуть позже Винокуров сдал в набор свою собственную подборку. Но Леонов, когда прочитал вёрстку, предложил: «Надо бы поправить стихи в ряде мест, например, в стих. «Работа» говорится, что мозоли после носки вёдер с водой год не сходили с ладоней – неверно, сильно преувеличено. Стих. «Хлеб» – надо переделать строки, где говорится, что непропечённый хлеб к дёснам «прилипал», «отлипали его языком».

В конце 1955 года выяснилось, что Храпченко слишком быстро устал от редакторства. Он стал появляться в редакции «Октября» всё реже. Соответственно, начал угасать и журнал.

Видя это, Панфёров бросился в Кремль. 25 мая 1956 года он отправил в Президиум ЦК КПСС своё обращение.

«Дорогой Никита Сергеевич! – писал Панфёров. – С тех пор как мне за мой антиобщественный поступок партия вынесла строгое осуждение, прошло более двух лет. Тогда на Секретариате ЦК я, выслушав Вашу критику в мой адрес, сказал:

– Брошу пить и приложу все силы для того, чтобы своим трудом заработать доверие партии.

За это время я не только бросил пить, но даже и не выпиваю, что могут подтвердить сотни товарищей, знающих меня.

За это время я упорно и много работал:

Закончил вторую книгу романа «Волга-матушка река»,

Переработал пьесу «Когда мы красивы»,

Написал «Повесть о прошлом»,

Доработал комедию «Скорпион»,

5. Закончил редактуру пятитомника («Бруски», «Борьба за мир», «В стране поверженных» и «Большое искусство»), дописав при этом не менее десяти печатных листов,

6. По просьбе Госполитиздата написал брошюру в 3 печ. листа на тему о директивах ХХ партийного съезда.

Работал я много и упорно, стремясь доказать, что критику со стороны партии я воспринял положительно, что мобилизовал в себе все имеющиеся силы, дабы сказать, что я всеми мерами стремлюсь исправить свою ошибку. Но, как это ни странно, я очутился перед какими-то «закрытыми воротами»: куда бы я ни обращался со своими рукописями, я всюду получал одно и то же – сначала благоприятное, а следом за этим мне рукописи возвращают (кроме Госполитиздата).

Поверьте мне, Никита Сергеевич, я не из тех людей, которые при первой же беде склоняют голову, но в то же время та обстановка, какая сложилась около меня, становится невыносимой, и без помощи партии я устранить её не смогу.

Не могу умолчать и вот о чём.

Я понимал и понимаю, что меня надо было освободить от обязанностей главного редактора журнала «Октябрь», несмотря на то, что я бескорыстно двадцать пять лет руководил этим журналом и за эти годы нам удалось не один десяток молодых талантливых писателей ввести в литературу (Б. Полевой, М. Бубеннов, А. Первенцев, Т. Сёмушкин, А. Коптяева, Н. Грибачёв, Е. Мальцев, Н. Шундик, А. Андреев и т.д.). Но я не понимаю вот чего: при журнале «Октябрь» мы сколотили хороший коллектив писателей, ежемесячно собирали этот коллектив, обсуждали на нём самые животрепещущие вопросы и, несмотря на то, что нас обвиняли в групповщине, не сдавались, сознавая, что делали полезное партийное дело, – так почему же не безызвестный Вам М. Храпченко порушил этот коллектив?

У нас в работе находилось около сорока произведений молодых талантливых писателей, разбросанных по Советскому Союзу, и из них мы ежегодно вводили в литературу новые имена, так почему же М. Xрапченко порушил всё это и погнался за такими «классиками», как Катерли?

Мне на это могут сказать:

– Не твоё дело. Ты тут можешь быть необъективным.

Допустим.

Но факты-то ведь говорят сами за себя.

Поверьте, Никита Сергеевич, лично для меня освобождение от работы в журнале только выгодно: ни за кого и ни за что не отвечай и не трать время на читку рукописей. Но ведь во мне есть сознание долга, и потому я не могу спокойно относиться к тому, что с молодёжью журнал «Октябрь» прекратил воспитательную работу.

Меня не допустили до голосования в Правление Союза писателей, даже в Правление Московского отделения, даже в Бюро секции прозы (заявили: Панфёров стар. Хотя избрали людей гораздо старше меня, как, например, Никулин и Паустовский).

Устранив меня отовсюду, ныне некоторые руководители Союза писателей утверждают:

– Панфёров устранился и зализывает раны.

Что я, искусанный волк, что ли?

И ещё я осмеливаюсь сказать:

– Не пора ли нам вернуть журнал «Октябрь», дабы восстановить его традиции, заложенные ещё когда-то Дм. Фурмановым.

Конечно, у нас в журнале было немало ошибок (если только их и подсчитывать), но ведь М. Храпченко сам – весь сплошная ошибка.

Я готов работать сколько угодно, сколько потребуется, но прошу Вас помочь мне.

Сердечный привет

(Ф. Панфёров)

Р.S. Куда я обращался с рукописями, где и что мне ответили – прилагаю.

25 мая 1956 г.»*

Но Панфёров на тот момент оставался ещё в немилости. Первый секретарь Союза писателей Алексей Сурков, получив соответствующие указания в Отделе культуры ЦК КПСС, официально на пост главного редактора «Октября» выдвинул недавно вернувшегося из ГУЛАГа Бориса Сучкова, который уже успел развернуться в качестве первого заместителя Вадима Кожевникова в журнале «Знамя». Этому воспротивился, как говорили, секретарь ЦК КПСС Пётр Поспелов.

Потом была мысль назначить в «Октябрь» Твардовского. Якобы к этому склонялась, в частности, Екатерина Фурцева. Но тут заартачился уже Твардовский. После четырёхлетнего руководства «Новым миром» идти в «Октябрь» ему показалось несерьёзно. Он не воспринимал этот журнал. Не тот масштаб. «Октябрь» был для него мелковат.

Агония «Октября» продолжалась ещё целый год. Лишь в конце лета 1957 года секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов решил вернуть в журнал давно уже раскаявшегося Панфёрова. Но это не понравилось Леонову, который всегда считал автора «Брусков» малограмотным человеком. Неудивительно, что сразу после очередного прихода Панфёрова в «Октябрь» Леонов подал заявление о выходе из редколлегии этого издания. Секретариат Союза писателей СССР удовлетворил это желание писателя 13 сентября. Ну а Панфёров вскоре попросил секретаря ЦК КПСС Поспелова утвердить другую редколлегию «Октября», включив в неё М. Шолохова, С. Бабаевского, А. Первенцева, Л. Шейнина, А. Андреева, С. Васильева, Г. Воробьёва, А. Глазачева, А. Дроздова, Н. Замошкина, В. Озерова и И. Падерина.

К слову: в 1958 году власть решила ввести Леонова в редколлегию новой писательской газеты «Литература и жизнь». Но писатель уже успел отвыкнуть от журнально-газетной рутины и в дела этого издания глубоко не вникал. Побыв какое-то время в роли свадебного генерала, он потом попросил по-тихому вывести его из редколлегии. Мало от него оказалось толку и в редколлегии журнала «Москва». Он больше служил в качестве своеобразного знамени, но не в качестве рабочей лошадки, при этом разрешая охранителям использовать своё имя в политической и литературной борьбе.

______________________________

* Все тексты стенограмм и других документов цитируются по материалам РГАЛИ и РГАНИ.

«Упуская время, жил счастливо…»

«Упуская время, жил счастливо…»

Литература / Библиосфера

Гачева Анастасия

Теги: Георгий Гачев

вечер памяти Георгия Гачева 24 марта 2018, 16-00

Дом-музей Булата Окуджавы

(Городок писателей «Переделкино». ДСК «Мичуринец», ул. Довженко, д. 11)

«Мир ловил меня, но не поймал» — такую надпись завещал высечь на своем надгробии Григорий Сковорода. Любомудр Георгий Гачев, чем-то неуловимо похожий на этого философа-странника, однажды сочинил себе эпитафию «Упуская время, жил счастливо». Философ, литературовед, культуролог, автор 50 книг и больше 500 научных статей, создатель теории ускоренного развития литературы и масштабной серии «Национальные образы мира», оставивший огромное архивное наследие, действительно, не торопился, не гнался за временем, не стремился урвать и успеть. Его интересовало не «злободневное», назавтра становящееся уже ненужным, а «доброгоднее» — вечное. Что, впрочем, не отменяло интереса к текущей истории, к повседневности, из которой он черпал свои опыты жизни и мысли, создавая свою философию быта как бытия.

К 10-летию со дня кончины Георгия Гачева Дом-музей Булата Окуджавы проводит вечер памяти мыслителя. Последние пятнадцать лет жизни Гачев был переделкинским жителем. Каждое утро, садясь у окна за пишущую машинку, по-пришвински писал свой дневник, внутри которого помещал свои трактаты и исследования, не разделяя в себе человека мыслящего и человека живущего. Многие старожилы писательского городка помнят его на переделкинской аллее размахивающим руками в своей молитве-зарядке или бегущим на лыжах по уходящей в глубины леса лыжне.

Каким был Георгий Гачев? Почему так стремился раздвинуть рамки цехового мастерства, стремясь к синтезу в культуре, соединяя филологию и философию, перепрыгивая из гуманитарности в естествознание, сопоставляя, казалось бы, несопоставимые вещи: электромагнетизм и романтизм, психоанализ и строение вещества? Почему противопоставлял разделяющему «возмущенному разуму» «Разум восхищенный»? И чем был его сорокалетний творческий союз со Светланой Семеновой, о котором он говорил так: «Женясь на молодой филологине, думал себе заполучить секретаря, а получил – Сократа»? На эти вопросы в живом диалоге со слушателями попытаются ответить друзья, родные, коллеги Георгия Гачева. Гости увидят уникальные фотографии и видеозаписи из архива семьи Гачевых.

На вечере речь пойдет не только о личности Георгия Гачева, но и о его книгах. В Переделкино Гачев писал большую работу «Образы Божества в культуре: Национальные варианты». Отданная в издательство «Академический проект» за 2 недели до трагической гибели философа, она будет представлена в рамках встречи. Будет представлен и проект собрания сочинений Георгия Гачева, начало которому планируется положить в 2019 году — к 90-летнему юбилею мыслителя.

Кстати, о Булате Окуджаве, в Доме-музее которого пройдет мемориальный вечер, Георгий Гачев написал яркий этюд «Склад Окуджавы и склад его песен». Его фрагменты, как и другие тексты философа, также прозвучат на этой встрече .

Драматург из Петербурга

Драматург из Петербурга

Литература / Библиосфера / Юбиляция

Теги: Юрий Ломовцев

Известному российскому драматургу Юрию Ломовцеву исполнилось 60 лет.

На сегодняшний день Ломовцеву принадлежит более двух десятков пьес, причём все они не похожи друг на друга. Это кредо автора – в каждой из своих работ он разрабатывает не только новые темы, но ищет новые театральные приёмы.

Его пьесы ставились и ставятся в России. Некоторые из них переведены и поставлены за рубежом. А с 2014 года Юрий Ломовцев ведёт большую и полезную работу в качестве председателя Гильдии драматургов Санкт-Петербурга. По его инициативе проводятся эскиз-спектакли и читки пьес, издаются сборники произведений петербургских драматургов, созданы сайты Гильдии.

С момента образования Гильдии драматургов России Юрий Ломовцев вошёл в состав его президиума, став заместителем председателя этого творческого общественного объединения.

Мы желаем Юрию Олеговичу Ломовцеву, талантливому автору, драматургу новых творческих удач!

Нестандартный срез

Нестандартный срез

Книжный ряд / Библиосфера / Новая поэтическая серия

Теги: книгоиздание , поэзия

Дело было так. В 2008 году уральскими поэтами Арсением Ли, Аллой Поспеловой, Алексеем Евстратовым и Андреем Пермяковым было основано Товарищество «Сибирский тракт». За прошедшие десять лет Товарищество провело множество литературных акций, направленных на ознакомление российских любителей поэзии с творчеством авторов из самых разных городов и весей. А позже, в 2015 году появилось издательство «СТиХИ» (Сибирский Тракт и Хорошие Индивидуальности). Главная цель этого издательства – представление читателю качественной современной литературы.

Книги поэтической серии «Срез» – попытка создания объективной картины нынешней российской поэзии, в которой бы присутствовала как традиционность, так и непременная оригинальность. Заложенную концепцию подчёркивают и сами томики серии. Форма книг довольно необычна: их верхний обрез скошен от корешка под незначительным, но заметным углом.

Алла Поспелова, главный редактор издательства «СТиХИ»

Родом из народа

Максим Жуков. Как полный… Сборник стихотворений. М.: издательство «СТиХИ» (+Белград (Сербия), издательство «Agnosta»), серия «Срез» (книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»). 2018 84 с. ил.

Жуков известен читателям «Литературки» – здесь выходили его стихо­творные подборки, рецензировались некоторые из его книг. Нужно сказать, что и в последнем своём сборнике он остался верен себе, тексты его всё так же брутальны, так же насыщены энергетикой, автор по-прежнему наблюдателен и ироничен:

Тот человек – в большом был да и в малом –

Одновременно: жертва и злодей;

Считал себя, конечно, либералом

И не любил, как следствие, людей.

Удивляет лишь, что в книге довольно много старых стихов, входивших ещё в предыдущие сборники. Впрочем, новые тексты у автора не сильно отличаются от старых по содержанию:

Под этот вальс в родном краю –

Чего бы ни хотел –

Я сорок девять лет курю

В сторонке не у дел.

Жукова к оптимистам никак не отнесёшь. Любимая его тема – это кризис среднего возраста и осознание своей ненужности в мире. Да и мир в его описании тоже выглядит далеко не радужным:

Среди лая жучек и трезоров,

Ночью, по дороге на вокзал,

Мастерицу виноватых взоров

Кто-то проституткой обозвал.

Кому-то эти тексты могут показаться чрезвычайно мрачными, лишёнными катарсиса и вообще навевающими тоску. Но жизнь состоит не из одних лишь радостей, поэтому трудно обвинять поэта в том, что он не хочет веселиться. Жуков представляет определённый слой нашего общества – это обычные люди за 40, не сделавшие карьеры, – охранники, водители, рабочие, – вкусившие все «прелести» перестройки и «лихих девяностых», пережившие безденежье, безработицу и многое другое. Это если и не озлобленная, то крайне пессимистичная масса, которая отмахивается от громких лозунгов и не верит в светлое будущее. В этом смысле поэзия Максима Жукова является любопытнейшим документом, рассказывающим о нашей эпохе так, как видит её «простой, но умный человек».

Парит, где хочет

Игорь Караулов. Конец ночи. Сборник стихотворений. М.: издательство «СТиХИ», серия «Срез» (книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»), 2017 88 с. ил.

В аннотации сообщается, это четвёртая книга московского поэта и переводчика Игоря Караулова, в которую вошли стихи 2015–2016 гг. Основу настоящего сборника составили верлибры и вольные стихи, хотя вообще-то Караулов больше известен как автор силлабо-тонических текстов. Во всяком случае, в «нулевые» годы силлабо-тонические стихи Караулова были достаточно популярны. Теперь же автор, не мудрствуя лукаво, записывает свои воспоминания и размышления, освободившись от строгих правил стихосложения:

А я

был первым учеником,

слова словесницы ловил на лету,

был обожаем химичкой,

всезнайствовал, получал по морде.

Влюблялся в одних отличниц.

Зачитывал до дыр «Книгу юного атеиста»,

в библиотеке брал альманахи

научной фантастики.

Вполне возможно, что тем, кто помнит старые стихи Караулова, этот сборник не очень понравится. Но автор, судя по всему, меньше всего думал о реакции читателей. Куда важней для него собственные мысли и наблюдения:

Счастлив живущий возле хлебозавода,

ему не нужно ходить за хлебом,

он питается жертвенным ароматом

саечек, и в этом подобен богу,

и божественно строен.

Афористичность автора здесь не искусственная, а, что называется, от природы. Караулов умеет несколькими строчками написать вполне отчётливую картину, которая будет вспоминаться, даже если забудется само стихотворение:

Всё решают огромные батальоны,

жадные увесистые стволы,

в своей прямоте уже содержащие

выстрел.

Рифмованных стихов в книге почти нет. А те, которые встречаются, плохими не назовёшь. Но и не сказать, чтоб они были выдающимися:

Мне приснилась она, мне приснилась она,

молодая Мария Живаго

в обрамлении белого полотна,

как на скатерти белого флага.

В целом, конечно, это сборник на любителя. Или для очень горячего поклонника Караулова. От человека с именем в литературе всегда ждёшь чего-то неординарного, прыжка над планкой, новых откровений, да просто таких текстов, которые захочется перечитывать. А ему самому, как видим, хочется порой совсем другого…

Между небом и землёй

Рафаэль Мовсесян. По праву зрения. Сборник стихотворений. М.: издательство «СТиХИ», серия «Срез» (книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»). 2017 74 с. ил.

Как пишет в предисловии к книге Алексей Алёхин, главный редактор журнала «Арион», Мовсесян – «это новое в нашей поэзии имя». Что ж, новых имён в нашей литературе всегда было с избытком. Но далеко не каждое в ней осталось. Как нельзя точнее о Мовсесяне-поэте скажет его собственное стихотворение:

земля замёрзла до костей,

на небеса глядит.

и под её спиной, под ней

ещё земля лежит.

и мальчик ковыряет снег

ботинком у сосны,

чтоб птице мёртвой был ночлег

хотя бы до весны.

Первая строфа довольно слабая, с грубоватой рифмой глядит-лежит и с невнятными третьей и четвёртой строками. Понятно, что именно хотел сказать автор, но ему явно не хватило усидчивости (или мастерства?) довести текст до ума. А вот вторая строфа стихотворения хороша. Тут трудно к чему-то придраться – всё на своих местах. И чувствуется некоторая досада оттого, что автор не до конца отшлифовал стихотворение.

Это первый поэтический сборник Мовсесяна. Тексты неровные, неравнозначные. Порой раздражает небрежная рифмовка: раньше-наше, утру-наверху, луны-полыньи, замерзнут-вёсла, нынче-неприлично и т.д. Банальные образы также имеют место: «выпал снег: волшебный город…» И всё это можно было бы с полным основание поставить в укор автору, когда бы в сборнике отсутствовали талантливые стихи. А они там есть. Вот, например, стихотворение «Идиллия»:

охотники спускаются с холмов,

неся добычу, к озеру и дому.

там женщины рыбачат. Их улов

барахтается в сумках до излома.

вокруг деревни невысокий тын.

и мальчики бегут отцам навстречу,

и женщины выходят из воды,

как лишние слова из нашей речи.

Здесь у автора всё получилось. И если бы сборник состоял в основном из таких текстов, Мовсесяна можно было бы поздравить. Однако и ругать его не за что.

Николай Синицын

Тоска по красоте

Тоска по красоте

Книжный ряд / Библиосфера / Объектив

Теги: Александр Сорокин-Ильинский , К земле небес

Александр Сорокин-Ильинский. К земле небес. Избранное. Издательство «Академика» 2017, 216 с. 1000 экз.

В сборнике Сорокина-Ильинского «К земле небес» несколько тематических разделов: «К России», «К женщине», «Наедине с природой», «Родителям, наставникам, друзьям», «К жизни». По признанию самого поэта, эти темы неотступно волновали его в разные периоды жизни. Целью Сорокин-Иль­инский видит оправдание своего призвания, служение русскому слову, а подлинную поэзию определяет как перевод «с языка небесного на русский».

Люблю её, большую, малую,

зову её: Святая Русь.

Никто у сердца не украл её –

ни швед, ни немец, ни француз.

Образ России раскрывается в творчестве Сорокина-Ильинского как образ Руси «небесной», которую невозможно представить без правления князя Владимира, святых Сергия и Серафима, без великих рек, народных песен и праведных войн. Поэт бесконечно любит свою отчизну, образ которой тесно связан с русской культурой, в частности, с именами Пушкина, Блока, Толстого. Россия для поэта – особенная страна. И, несмотря на то, что она предана и продана, автор оспаривает это в своих стихотворениях, веря в силу русского народа и в справедливость миро­устройства:

Кто сказал, что Россию продали,

по кускам растащили всю?

Просто мы обходными тропами

заблудились в родном лесу.

Разучились во тьме аукаться,

вот и кажется – день придёт

и повсюду распустит щупальца

нечисть самых глухих болот.

В мире, где нелегко жить («живём мы не в раю»), где приходится преодолевать множество трудностей, глотком свежего воздуха становится для Сорокина-Иль­инского любовь к женщине.

Тайна тесного слиянья

двух сердец, объятых дрожью,

словно двух вершин сиянье,

неразлучных у подножья.

Образ женщины и земной любви у автора неотделим от образов природы: неба, облаков, солнца и непогоды. Мир земной для поэта невозможен без соприкосновения с природой. Это соприкосновение – почти священнодействие. В масштабах планеты человек – лишь маленькая частица мира, обладающая, однако, огромной, могучей силой, способной вернуть даже солнечный свет:

Срок настанет – и вынырнет рыба

золотистого нового дня.

Непогода в глазах твоих, ибо

ты в других не находишь меня.

Так бывает, поверь, так бывает:

мир простужен и холодно в нём,

солнце долгие тучи скрывает…

Мы вернём наше солнце, вернём!

Сорокин-Ильинский внимателен к каждому шороху и движению природы, он говорит с ней «на языке капели», делает центральными персонажами своих произведений бабочку, муху, кузнечика, улитку. Пение кузнечика он сравнивает с серенадой Брамса, фалды крылышек мухи – с фраком...

В стихотворении «Мы будем все занесены» поэт, осознавая, что жизнь – конечна и временна, с горечью и уверенностью говорит: «Но я так просто не отдам всего, чем нынче сердце живо». Предлагает смотреть на всё вокруг «глазами сердца», «в житейское не окунаясь море». Особую ценность представляют для автора любимые, близкие люди, на которых он также смотрит через призму чувств. В своих строках поэт просит бабушку Анну помолиться за блудного внука, вспоминает о матери и отце и подчёркивает: «Мы все – небесная семья с земной семьёю – вместе».

Жизнь – это всего лишь секунда, ускользающий миг. Её не успеть почувствовать, попробовать на вкус: «Всё мне в жизни знакомо… Кроме жизни самой». Рождение в мире – это «удивительный шаг». И люди, очутившись в мире земном, идут «неведомой дорогой», чтобы вернуться в мир небесный. Смысл своего творчества Александр Сорокин-Ильинский видит в постижении мира небесного с помощью поэзии:

В судьбой ниспосланном труде,

как в песне недопетой,

меня тоска по красоте

вела по жизни этой.

Звала в глубины заглянуть

и дали открывала…

Уже немалый пройден путь

и сказано немало.

А жизнь всё тот же тёмный лес.

И я пытаюсь снова

постичь грамматику небес

через земное слово.

Юлия Скрылёва

Жизнь умнее нас

Жизнь умнее нас

Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд

Теги: Светлана Кедрина , Только под этим небом

Светлана Кедрина. Только под этим небом. Стихи разных лет. М. ИПО «У Никитских ворот», 2018, 256 с.

В новый сборник Светланы Кедриной «Только под этим небом» вошли стихо­творения, написанные за почти шесть десятилетий: с 1958 по 2017 год.

Особое место в лирике Кедриной занимает тема детства, которое для поэта становится олицетворением земного рая. Уютный тихий дом, полный солнечного света, и счастливые, нежно любящие друг друга и детей родители – эта идиллическая картинка воссоздана во многих стихотворениях о детских годах. И конечно, особенно ярко выписан в этих произведениях образ отца – поэта Дмитрия Кедрина:

В моих ушах всё песенка звенит,

Её отцовский чижик напевает.

Мне говорят: «Отец твой знаменит»,

А я вот помню – клумбу он копает.

Сияет в палисаднике ковёр

Из ярких маков – их отец посеял.

В этих незамысловатых деталях – посаженных цветах, живущих в доме птицах, скрипе пера – неизбывная тоска по отцу, которого поэтесса так рано потеряла. Мотив сиротства, дочерней тоски тоже отчётливо прослеживается как в ранних, так и в более поздних стихах: даже смерть для лирической героини – это в первую очередь возможность встречи с отцом.

Много в книге и философских размышлений о жизни в целом: для чего человек должен испытать потери? Почему любовь причиняет порой страдания? Что ждёт нас за роковой чертой? Многое испытав в жизни, лирическая героиня не утрачивает веру в жизнь и приходит к мудрому оптимизму:

Пусть жизнь ведёт,

Она умнее нас,

За руку взяв

Строптивых и несчастных,

Жизнь хочет,

Чтоб огонь в нас

Не погас,

Но ей в пути мы

Так мешаем часто.

Но иногда звучит глобальная усталость от жизни и её треволнений, словно этот мир – слишком тяжёлое бремя для хрупких женских плеч:

То ль стих мой потерялся,

То ли я,

А ночь молчит

И чёрным оком смотрит.

Я – нынче от телеги

Колея,

Которая под ливнем

Мокнет.

Но спасательным кругом в океане судьбы для лирической героини всегда была поэзия, понимание которой досталось ей в наследство от отца. И к письменному столу она всегда идёт за утешением, чтобы горести и радости поведать в стихах, излить на бумагу и отпустить на волю.

Мила Яковлева

Соль земли

Соль земли

Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд

Галкина Валерия

Теги: Мария Гурова , Цветы нации

Мария Гурова. Цветы нации. Таганрог, Нюанс, 2018, 95 с. – 500 экз.

«Цветы нации» – второй поэтический сборник Марии Гуровой, и посвящён он… войне.

Что заставляет молодого поэта снова и снова обращаться к такой сложной – во всех отношениях – теме? На этот вопрос автор отвечает в предисловии к книге: «Для верности хочу уточнить, что само явление войны я, безусловно, прекрасным не считаю. Но я убеждена, что на фоне эпохальных событий раскрываются такие характеры, которые мы годами ищем в мирной жизни. Я нахожу их в заполненном госпитале Хиросимы, на раскуроченных полях Вердена, под Дебальцевом… Меня успокаивает мысль о том, что герои были всегда, что они есть сейчас».

Но поэзия Гуровой – не просто ода героям. В её стихах к восхищению примешиваются горечь и печальное удивление непреложности сурового закона жизни, согласно которому эти люди – самые отважные, честные, преданные – всегда стоят первыми в очереди за смертью.

Полевые гвоздики, забитые в ящик.

Избраны лучшие из настоящих.

Собраны ране по миру жнецом,

Собраны ныне на поле одном.

Сорваны, чтобы увянуть такими

Красивыми, вереском в Абердине.

Ветки сирени, отверженно падающие

Под сапоги победивших товарищей.

Лютики, в китель укутаны, дремлют,

Перегноем наутро идущие в землю.

Земля сама себя перепашет.

Завёрнуты в форменную рубашку,

Серпом подкошенные

Из резервации,

Нежные, брошенные

Цветы нации.

Стихотворения чередуются в книге с небольшими эссе. Особого внимания заслуживает совсем небольшое (всего страничка), но от этого не менее трагичное «Эссе о невстречах»: «Есть у меня такая горькая привычка или скорее фатальная установка – интересоваться людьми, которых я встречала, с которыми жила на одной улице или находилась на расстоянии «двух рукопожатий», только после их смерти». Кажется, подобная «фатальная установка» присуща человечеству в целом, и в этом кроется глубокая трагедия: «цветы нации», особенно заметно прорастающие на выжженной войной почве, погибают первыми, увы, не только в военное время.

Так что отчасти эта книга – тревожный сигнальный огонь в руках молодого поэта, высоко поднятый над головой, чтобы напомнить: как много вокруг сильных, мужественных, настоящих. Людей с большой буквы. Тех, кто – если, не дай бог, придёт беда, – первым поднимется и закроет грудью свою Родину. И пока они есть – ничто не страшно.

«У вашей земли закончится нефть,

У вашей земли закончится газ,

У вашей земли закончится блеф,

Охрипнет и голос народных масс.

У вашей земли не хватит молитв,

От вашей земли останется ноль».

Да Бог бы с ним, только б у этой земли

Всегда была её соль.

Главный герой должен по-настоящему полюбить

Главный герой должен по-настоящему полюбить

Литература / Библиосфера / Юбиляция

Теги: Сергей Казначеев

Известный писатель, литературовед, профессор Литературного института имени А.М. Горького Сергей Казначеев рассказывает о своём новом романе.

– Сергей, самый естественный и напрашивающийся вопрос: почему, собственно, Разин?

– Да всё очень просто: Разин – мой земляк, в том смысле, что много лет провёл на Волге. У нас в селе даже рыбацкий колхоз носил имя Степана Разина. И много легенд, слухов, домыслов ходит вокруг личности атамана. Таинственная, неординарная личность. Одни историки говорят: предводитель народной войны, другие – разбойник, вор и государственный преступник.

– Но ведь о Разине писали много раз: Степан Злобин, Алексей Чапыгин, Василий Шукшин… Тема достаточно раскрыта и изучена. Что тут можно найти нового?

– Соглашусь с вами: тема не новая. Я внимательно изучил их книги. Они очень качественные. Но где вы видели совсем новые темы? Большинство названных вами писателей создали впечатляющий тип и характер бунтаря, вольного казака, рубаки-парня. Меня же заинтересовал тот период жизни этого человека, когда он хочет подвести некоторые итоги, понять самого себя, разобраться со своей исторической ролью. Что он думал о своей жизни, в чём раскаивался, чем гордился. И где, наконец, его клады, богатство, сокровища? Убедительного ответа нет до сих пор.

– Сильная личность всегда интересовала писателей. Но вы выносите в заглавие такое слово, как зипуны. В нём есть что-то материальное, овеществлённое.

– Да, конечно, но материальные ценности являются зримым воплощением человеческой карьеры. Чего он добился, достиг. Обогатился или наоборот – раздал своё имущество людям. Вот и у меня Разин мучается этим вопросом. Он накопил много добра. А что с ним дальше делать? В могилу-то его не унесёшь.

– И как же выйти из этого замкнутого круга?

– Да я тоже не знаю. А вот народ давно разобрался с этим делом.

– Каким образом?

– Как поётся в песне про персидскую княжну: «И за борт её бросает в набежавшую волну…»

– Но княжну-то жалко…

– Согласен с вами. Но это же художественный образ. У меня Разин никого за борт не бросает. А, наоборот, хочет по-настоящему полюбить. Но это не всегда и в не полной мере получается.

Беседу вела Анастасия Ермакова

Зипуны Степана Разина

Фрагмент из романа

Сергей Казначеев

На высоком берегу

Пройдясь по пологому берегу и разминая затёкшие ноги, Разин с удивлением обнаружил под ногами не обычный песок и не светлый ил, из которого в основном состояли здешние берега, а мелкую каменную крошку.

– Что это, – спросил он есаула Серебрякова. – Откуда?

– Доставили и насыпали для твоего удобства, Тимофеич! – с гордостью ответил тот. – С Захарьевского рудника. Чтобы ты, батюшка, сапог не исхавозил.

– А не попадётся эта подсыпка на досужий взгляд?

– Наоборот, это для отвода глаз. Мы же будем копать там, поодаль.

– Ну ладно, будь по-твоему. Но если что выйдет не так – строго с тебя спросим.

Есаул молча кивнул и отвёл глаза, зырк­нул в сторону, глядя, как выгружают сундуки, и сказал Разину:

– Атаман, пока они будут ковыряться, поднимемся на обрыв, там уже щерьбу [1] готовят. Ты, небось, оголодал.

– Айда.

И они стали подниматься по тропинке на крутой склон между густо разросшимися кустами лещины. Разин вспомнил, как мальчишками они любили ходить за орехами. Нагибали орешник, дотягивались до верхних веток, срывали растущие по три-четыре-пять орехи в терпко пахнущих пушистых манжетках. Торбы наполнялись быстро, а потом, сев на опушке леса, ребята начинали вылущивать орехи, и их объём прямо на глазах уменьшался в разы. Но зато голые орешки приятно перекатывались в ладошке и на дне торбы. Ребятня старалась похвалиться друг перед другом, кто больше собрал. Измерялась добыча специальной деревянной чаркой, единой для всех. Но и тут продолжались споры: «А вон у тебя там порченые. А вон – с червоточиной!..» Когда приходили домой, родители скептически смотрели на принесённое, но ссыпали орехи в мешочек и укладывали его на печку. Там они будут медленно дозревать, становиться вкуснее и слаще. Надо только подождать. Но зато потом, зимой, так приятно извлечь из мешка горсть орехов и на пороге кованым молотком колотить по твёрдой скорлупе. Она разлеталась по всей хате, часто и само ядрышко укатывалось под лавку или в щель. Дети старались отыскать его, ползали на животе по полу, а бабки, взяв веник, мели скоблёные полы и потихоньку ругались на внучков.

Наконец поднялись на высокий бугор. Там уже горел, пощёлкивая и выстреливая искрами, костерок; на жёрдочке висел объёмистый котелок, в котором булькала кипящая волжская вода. Вокруг хлопотал приземистый желтолицый кашевар и длинной деревянной ложкой снимал накипь, сливал её в кусты. Когда вода прочистилась и просветлела, в неё кинули морковь, картошки, пшенца. А уж под конец – рыбу и пучок зелени. Вначале кидали рыбью мелочь в тряпошном кульке: ершей, окуньков, плотву. Когда она отдавала все соки и вкус, её вынимали и без сожаления отбрасывали в сторону. После этого добавляли белорыбицу: леща, судака, щуку. А уж под самый конец добавляли царскую рыбу: осетра, стерлядку... Это называлось тройной ухой.

Атамана усадили на ладное брёвнышко, отполированное волжской волной. Он взглянул на бахилы и увидел, что во время подъёма они всё-таки измазались глиной.

На мелководье что-то сильно плеснуло по воде.

– Что это? – встрепенулся и побледнел Степан, а про себя подумал: «Какой же ты, Стенька, стал пужливый! Раньше ничего не боялся, а ныне... Это всё от странствий и штурмов. А может, годы своё берут...»

– Не боись, батько, это судак хвостом мальков глушит, – успокоил его есаул.

– А, язви его мать! Я думал, это шеганашки [2] .

– Не! Тем на Большой Волге не житьё, оне на Свияге плескаются.

– Ну, пущай!..

Экспозиция

Войдя из сияющего дня в глухой музейный сумрак, журналист Никаноров словно ослеп и только щурился безо всякого толку. Как видно, посетителей сегодня не было, и верхний свет не включали. Это здание – старинный купеческий дом – было выстроено со стенами толщиной в метр, поэтому зимой тут тепло, а сейчас, в июне, зябко и сыро. Никаноров сделал несколько неуверенных шагов. Зрение понемногу возвращалось; где-то в дальнем углу слышалось приглушённое бормотание. Приглядевшись, Никаноров увидел Валеру, который тихо разговаривал по мобильнику. Валера махнул гостю рукой, мол, подожди, я сейчас. Журналист прошёлся по музею, миновал вставшего на дыбы и оскалившего зубастую пасть звероящера и подошёл к витринам, стал от нечего делать просматривать экспозицию. Снимать тут без хозяина музея было бессмысленно.

Внимание Никанорова привлёк стенд, посвящённый революции в Воскресенском. В основном всё тут сводилось к разграблению и экспроприации помещичьего и купеческого имущества. Пришедший к власти комитет бедноты составлял подробные протоколы и списки отобранного богачества. В числе наделённых сельхоз­инвентарём он нашёл и своих родственников: «Фёкла Никанорова – борона; Иван Никаноров – два хомута...» Он всё же сделал несколько снимков.

– Да-а, – задумчиво пробормотал потомок. – Про это написать что ли? Да вряд ли поймут. И не моё это дело.

И он вернулся к однокласснику, закончившему разговор. Валера работал в здешней школе учителем географии, а его жена Настя – библиотекарем.

– А где Василий Трофимович?

– Дома. Баню топит.

– Ну вот! – огорчился журналист. – А мне до выходных надо материал про музей сдать.

– Напишешь. Да поехали к нам. В баньке попаримся. Жена будет рада.

– Ты думаешь?

– Уверен. Как раз к обеду поспеем.

– И для меня порция найдётся?

– Обижаешь! Настя всегда готовит как на Маланьину свадьбу!

– Повезло тебе – ты, как Трамп.

Они вышли из музея. Валера запер дверь. Сели в никаноровский «опель» и поехали на улицу Чехова, в другой конец села, рядом с домом отдыха «Серебряная роща».

У костерка

Кашевар в очередной раз снял пробу, довольно крякнул и с помощью есаула снял котелок с огня. Его поставили под кусток и прикрыли чистым полотном. В это время всё тот же расторопный молодой казак подволок к трапезе бочонок водки, ловко выбил пробку и наполнил три чарки.

– А себе? – строго спросил Разин.

– Не смею, батько Степан Тимофеевич, – юноша потупился и покраснел, как юница.

– А ты не робей! Ты что, не казак что ли? Тебя как кличут-то?

– Игнатий он, – ответил за того есаул. Он у нас тихой.

– Тихой!.. Тихоня что ли? А в бою?

– В бою не подводил пока. Лихо сражается. Ты пей давай, – скомандовал есаул. – Тебе атаман великую честь оказал, а ты морду воротишь.

Игнатий наполнил ещё одну чарку, торопливо махнул её, утёрся рукавом и поспешил вниз, где вовсю кипела работа – ямы были вырыты уже напо­ловину.

Узкоглазый повар подал Разину плошку с ухой. Она немного подостыла. Атаман зачерпнул полную ложку, поднёс было к губам, а потом стал дуть на неё.

– Ты что, Тимофеич? – удивился Серебряков. – Не горячо ведь уже.

– Видишь ли, какое дело, есаул. Последнее время я горячего не переношу. По младости лет кипяток мог глотать. А теперь жду не дождусь, покамест каша остынет. Отчего так?

Серебряков пожал плечами.

– А ты не знаешь, кашевар?

Тот молча покачал головой.

Разин вздохнул и начал хлебать уху.

– Ты стерлядку, стерлядку цепляй, что-то юшку цедишь, – подсоветовал ему есаул.

– Мне лекарь сказал: больше хлебай жидкого. Мол, твёрдое – не по здоровью, а жёсткое не по зубам. Кстати, где он сам-то, лекарь?

– Бог его знает, может в бега пустился.

– Поймаю, за муде подвешу. Ну ладно, вздрогнули, едрёна вошь!

Тем временем кашевар водрузил на костёр железный таганок, подкинул сухих дровишек и поставил на огонь до времени припрятанный чугун.

– А это чего? – с удивлением воззрился Степан.

– Это, бачка-атаман, будет плов. Вы, русские, любите похлёбку. А что в ней? Одна вода. Настоящему мужчине надо мясо, ну и рис.

В разогретый казан плеснули алея и высыпали мелко нарезанную баранину. Она сразу зашкворчала, забулькала, забрызгала. Кашевар несколько раз перевернул мясо и спросил:

– Атаман, позволь слово молвить… По нашему обычаю, когда мясо поспевает, это зервачок называется, обязательно надо чарку поднять. А то плов не удастся.

– Я что, против? Наливай!

Есаул исполнил обязанность кравчего. Он поступил по-простому: от щедрот налил водки в медную ендову, чтобы каждый мог зачерпывать когда и сколько возжелает. Все трое смачно выпили в предвкушении сытного кушанья.

«ЛГ» поздравляет нашего давнего друга и постоянного автора с 60-летием и желает крепкого здоровья и высокого вдохновения!

[1]  Щерьба, щерба (волжский говор) – уха, приготовленная на природе

[2]  Шеганашки – русалки

Восторги и страх первобытных эмоций

Восторги и страх первобытных эмоций

Литература / Библиосфера / Поэзия

Теги: Майя Шварцман , поэзия

В конце минувшего года закончился конкурс «Кубок Балтии» на лучшее стихотворение, в котором участвовали сотни поэтов со всех уголков земного шара. Нашу газету в жюри конкурса представлял спецкор «ЛГ» Евгений Минин. Сегодня мы публикуем стихи финалистов – победительницы Майи Шварцман из Бельгии и серебряного финалиста – Романа Ненашева из Самары.

Майя Шварцман

Родилась в Свердловске (Екатеринбурге), окончила музыкальную школу-десятилетку и консерваторию, скрипач. Работала в театре оперы и балета, публикуется с 1984 года, из России уехала в 1990-м. Пишет стихи, а также рецензии и статьи о классической музыке. Автор нескольких книг. Живёт в Генте (Бельгия), работает в оркестре Европейской филармонии и в камерном ансамбле «Papageno».

* * *

На солнце щурясь верхними

окошками мансард,

встаёт из спячки, нехотя

потягиваясь, март.

Телята в пятнах Роршаха

задумчиво следят

за таяньем прогоркшего,

слежавшегося льда.

Им всё в новинку: пялятся

на глинистый откос,

на сумрачные палицы

обрезанных берёз.

Остолбенев, таращатся,

как дым солодяной

полупрозрачной кашицей

струится над трубой.

В нём, как в парной, купается

новорождённый взрыв

роящегося паюса –

летучей мошкары.

Снуёт жуков-навозников

рабочая артель.

Трава стремится к воздуху,

прокалывая прель.

С детвой* воркует пасечник.

С рассвета допоздна

вычерчивают ласточки

кардиограммы дня.

И в ознаменование

закрытия поста

везде граффити пряные

вскипевшего кота.

------------

* Детва – личинки пчёл.

* * *

Моему сыну

В назначенный час

библейского утра,

сиявшего солнцем и воздухом ультра-

мариновым, внятная речь началась.

Пред взором Адама

текли вереницей

орлы, куропатки, гепарды, куницы,

улитки, – овамо

и семо, ползком, и нырком, и летая,

стада, косяки, караваны и стаи,

и каждый шагал с подобающей дамой

(хотя кое-кто попадался двупол).

Никто не додумался «паспортный стол»

сказать, безыскусно мычали да выли,

явились как есть получать имена,

кто чистый и гладкий, кто в глине и в иле,

и шли терпеливой толпой дотемна.

Попутно слова

рождались другие:

могла ж на Адама напасть аллергия

на тех, например, у кого голова –

начало хвоста, как положено змию.

Но надо сперва

подробности тела

подметить умело,

названия членам придумать, а там

добавить эпитет

(что позже похитят

потомки – подмогой к банальным стихам).

Кто станет навеки прекрасным, кто гадким –

для всякого молвь находилась с осадком

рефлекса, что вызвала каждая тварь.

Восторги и страх первобытных эмоций

срывались, лились с языка как придётся.

И ширился ежесекундно словарь.

Но главного, первого, тёплого слова –

молочно-беззубого, первоосновы

рожденья и речи –

безродный, увечный

Адам, называвший зверьё свысока,

не мог и представить,

был просто не вправе:

что мог он сказать, человек без пупка?

Его произнёс, прорыдал ли, пропел –

обжёгшись, поранивши палец, упавши,

боясь темноты ли, размазавши кашу, –

первейший из первенцев, шкодник, пострел.

Залюблен, заласкан и с рук не спускаем,

как все до поры, кто любовью храним, –

он был нераскаянным грешником, Каин,

но первое слово осталось за ним.

Всюду тайны

Всюду тайны

Литература / Библиосфера / Поэзия

Теги: Роман Ненашев , поэзия

Роман Ненашев

Родился в 1976 году в Куйбышевской области, живёт в Самаре. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького (выпускник семинара Геннадия Красникова). Работает в информационно-аналитическом агентстве.

* * *

Этой ночью, пожалуй, смиряешься с мыслью о том,

что Господь – это снег – бесконечное ровное поле.

И молчит человек, и сказать ему нечего, что ли,

онемевшим, зашитым суровыми нитками ртом.

А вокруг – красота, в чёрном воздухе белые реки,

вязнет клён по больное колено в пушистом снегу.

Что, как автору, мне о молчащем сказать человеке,

если имя ему я никак подобрать не могу...

Был бы повод иной, так придумал бы сказку иную,

где с надеждой глядит человек в белоснежную тьму.

И Господь наклоняется сам к человеку вплотную.

И не видит его. И не любит его потому.

* * *

Казалось, целый день до сентября,

И жизнь моя длинна и безголова.

И если я выдумываю слово,

То Бога нет, нечестно говоря.

Десятый год. Седьмое января.

Весь день – воспоминание былого.

Наутро смерть приятеля Крылова.

Метель. Цветы. Лицо из янтаря.

* * *

Таракана, ползшего по брюху,

взял и… не прихлопнул сгоряча,

из ладони комнатную муху

выпустил, проклятий не ворча,

нищему в протянутую кружку

опустил тяжёлый кошелёк,

тихую печальную старушку

речью элегантною развлёк,

смастерил качели для детишек,

покормил воробушка с руки,

алкогольный выплеснул излишек

жгучему желанью вопреки,

никаких разборок и дебошей,

никаких скандалов не чиня.

Господи, какой же я хороший!

Жаль, что ты не смотришь на меня...

* * *

Всюду тайны, замочки с секретами,

Ноет память, как свежий нарыв.

Постоишь у ларька с сигаретами

И не выдержишь, пачку открыв.

Стукнет сорок – и вот она, истина,

В синем небе блестит как медаль,

Можешь дальше разглядывать пристально

Бесконечную светлую даль.

Можешь дальше с собой разговаривать,

Заварив крепкий чай со слоном.

Можешь и ничего не заваривать,

Чей-то опус открыв перед сном.

Кьеркегоры, Набоковы, Бродские –

Каждый с истиной близко знаком…

Да вдобавок фамилии броские,

Только ты всё дурак дураком

Прожигаешь пространство на глобусе,

Легкомысленно куришь, пока

Синеглазая смерть на автобусе

Догоняет тебя у ларька.

Особенное

Особенное

Литература / Библиосфера / Поэзия

Минин Евгений

Теги: Евгений Минин , пародии , поэзия

Но тревожат меня облака –

Вы таких облаков не видали.

Владимир Алейников

Я во многое верю с трудом –

Вот задумчиво пью цинандали,

А Москву заливает дождём –

Вы подобных дождей не видали.

Нам стихии за наши грехи,

Мне вникать не годится в детали,

Но мои почитайте стихи –

Вы такого нигде не читали…

Заметное

думаю – не заметят

думаю – пронесёт

те или эти?

нечёт или чёт?

Вячеслав Харченко

сочинил на рассвете

небольшой стишок.

думал – не заметят

этот грешок

даже родные не знали

ни одной из строк

напечатал в журнале…

а пародист засёк!

Геройское

Душе противно повторенье.

Жизнь невозможно перешить.

И написать стихотворенье –

как будто подвиг совершить.

Валерий Лобанов

Под крепкой книжною обложкой

стихов беснуется пурга.

Писать стихи – как под бомбёжкой

ползти незримо в стан врага.

Мне перевяжет раны муза,

представят к Золотой Звезде.

И буду я Герой Союза

писательского… и т.д.

Доительное

Кто в Голливуд, кто в лес, кто на завод,

А я иду доить свою корову…

Виктор Коврижных

В поэзии кто в лес, кто по дрова.

Я ж ёмкость прикупив семилитрову,

По вечерам дою свою корову,

Все ж доят музу – та едва жива.

Но по ночам, улёгшись на кровать,

Я после дойки сам рифмую слово.

Боюсь, чтоб не проведала корова,

А то мне век парного не видать.

Райская встреча

Маленький, прозрачный и неброский

Там, в раю, давно абориген,

Встретил он меня, Иосиф Бродский,

И спросил негромко: «Помнишь, Ген?»

Геннадий Кацов

Я гулял спокойно и степенно

В стройном поэтическом строю.

Бродский подошёл:

– А что ты, Гена,

Делаешь у нас тут в литраю?

Между нами и тобою пропасть,

Зря здесь местный топчешь анемон!

В общем, отобрал Иосиф пропуск,

Взял под локоток и вывел вон.

Игра на поражение?

Игра на поражение?

Искусство / Искусство / МельпоДмена

Кузнецова Анна

По инициативе Олега Табакова несколько лет назад в столице появились бронзовые фигуры отцов-основателей Художественного театра – Константина Станиславского и Владимира Немировича-Данченко. Автор памятника – скульптор и архитектор Алексей Морозов.

Фото: РИА Новости

Теги: Анна Кузнецова , театр , театральная жизнь , проблемы , дискуссия

Небесспорные размышления в канун Международного дня театра

Дожились… Доигрались… Эпицентр самых ярких театральных событий окончательно переместился со сцены в ток-шоу, на страницы полицейских протоколов, в залы судебных заседаний.

Перетрясены все несвежие простыни, исследованы все замочные скважины… У кого из знаменитостей ещё остались незаконнорождённые дети? Как поделены наследства? Лидер успеха, конечно же, Армен Джигарханян со своей Виталиной, ещё женой? Или уже не женой? Вся страна последние месяцы неотрывно следит по всем каналам за многосерийной мыльной оперой о народном артисте СССР.

В самих театрах и на всех сценах теперь гораздо менее интересно, чем в сплетнях и скандалах. Вопреки расхожей информации про будто бы театральный «бум», часто оказываюсь в полупустых зрительных залах. Даже на премьерных спектаклях в «Сатириконе» ли, в Театре сатиры, или совсем уж стыдно, когда на выходе после спектакля странные люди впихивают тебе чуть ли не бесплатные бонусы во множество других театров, только приди! «Люди гибнут за металл» поют в опере «Фауст»…Гибнут театры, оказавшись во власти рынка, в погоне за прибылью, в борьбе за власть и деньги.

Разменной монетой оказываются сами театры, заметьте государственные, хозяевами которых по-прежнему пока являются не владельцы, а директора, не более того. Тому же Театру Джигарханяна давно не до творчества. Кому он достанется? Кто кого победит? А разве не рейдерский захват произошёл в другом театре, шесть лет назад, по воле сверху, по приказу власти, тогда в столичной культуре, осуществляемой Сергеем Капковым, теперь, по моим сведениям, исчезнувшим из страны, когда в одночасье известный в Москве Театр имени Гоголя стал «Гоголь-центром», внутри которого вскоре появилась ещё одна крыша – «Седьмая студия»?! Именно тогда прежнего руководителя, режиссёра, народного артиста Сергея Яшина, автора многих талантливых спектаклей, выгнали вместе с его коллективом на улицу. Ну, вышли на Гоголевский бульвар попротестовать несколько сот обиженных и сочувствующих.

А в общем-то рейдерский захват произошёл с молчаливого согласия, с попустительства театральной тусовки, с просчитанной выгодой немалого числа заинтересованных лиц. Неужто же это и есть та самая желанная свобода творчества, о которой привычно болтают иные из театральных деятелей? В данном случае под прикрытием красивых слов оказались, судя по всему, просто воровство и безнаказанность.

Чуть ли не в последний день своего пребывания в начальственной должности тот же Капков успел назначить актрису Ирину Апексимову на освободившуюся после Юрия Любимова должность руководителя знаменитой Таганки. Апексимова вместо Любимова! Отняли театр у всемирно известного отечественного режиссёра Анатолия Васильева…

Зато у всех «звёзд» шоу-бизнеса, как известно, особенно приближённых к власти, – «всем сестрам по серьгам»: у Бабкиной, Кадышевой, Винокура, проще сказать, у кого нет по своему театру. С некоторых пор владение театром, хотя бы директорство, стало желанной прибыльной добычей. Жёны, любовницы, друзья, родственники, дети и любимые ученики рвутся в директора. И становятся ими. Опять же чиновникам – это «золотой парашют». В последнее время в директора «рванули» многие актёры, как бы возмещая свою многовековую профессиональную зависимость от директоров и режиссёров.

Но актёрское ли это дело? У них другое образование, другие знания и привычки. Из актёров в режиссёры по делу – путь нечастый. Ещё совсем недавно, когда труппа, потеряв или не найдя художественного руководителя-режиссёра, «выбирала на царство» лучшего из коллег-актёров выдающихся – Ульянова или Лаврова, те принимали это как крест, как тяжкую ответственность,объясняли, что это временная мера, вынужденная. Опыт давно организованных актёрских театров по имени своего первого артиста, будь то Джигарханян или Калягин, вряд ли себя оправдал, ибо серьёзного творческого успеха им так и не удалось достичь. Но всё равно теперь многие актёры ринулись вслед за первыми. По крайней мере самые активные, самые энергичные, близкие к власти, отнюдь не по принципу профессиональных способностей. И на сегодняшний день самыми успешными, будь то Ленком, Вахтанговский театр, «Сатирикон» или «Современник», остались коллективы с двуединым руководством, творческим и административным, с преимущественными правами творческого лидера, режиссёра. Директор по этой схеме лишь обеспечивает условия для работы художественному руководителю. Именно в России ХХ века со времён Станиславского и Немировича-Данченко утвердилась эта форма руководства и стала великой обретённой особенностью русского репертуарного театра. Этому учился у нас весь мир. И театры наши с прошлого века всегда были известны не по наименованиям, а по именам творческих руководителей: Станиславского, Мейерхольда, Вахтангова, Таирова, Михоэлса. Ещё совсем недавно надо было обязательно попасть на спектакли режиссёров-лидеров в товстоноговский или любимовский театры, к Эфросу, Фоменко, Завадскому, Плучеку, Анатолию Васильеву. И на провинцию хватало режиссёров, способных вести, руководить театрами.

Было время великих ярославского Фирса Шишигина, самарского Петра Монастырского, нижегородских Покровского, а потом Меера Гершта, выдающихся провинциальных режиссёров. Позднее плеяду талантов и подвижников пополнили Бухарин, Соколов, Дроздов, Пахомов, Сорокин, Черменёв, Попов, Степанцев, Виноградова. Они начали уходить один за другим в мир иной с 90-х, почти все в возрасте от 60 до 70, не дожив до старости. Так начался трагический исход режиссёров не только из театров, из жизни. Недавно мы простились с оставшимися от поколения нижегородским Симакиным и самарским Гвоздковым. На днях не стало последнего из «могикан» Отара Джангишерашвили в Волгограде, талантливого лидера, сильного, властного худрука своего театра «НЭТ». Они как бы подвели черту под тем, другим, подцензурным, разруганным, но прекрасным театральным временем ярких личностей, выдающихся спектаклей, талантливых режиссёров-руководителей. Их выжили, выморили. И они ушли. Уступив временам смутным, кризисным для театров, всё менее отмеченных успехами, всё больше скандалами и разборками.

Режиссёрский театр уступил место директорскому. А место директоров заняли не те, кто способен, а те, кто сумел захватить власть, переведя бывших лидеров в разряд обслуживающего персонала, наёмных «разовиков». Режиссёры не выдержали навязанной ими директорами борьбы. Уступили место «прыткачам», «всадникам», бизнесменам всех мастей. Бизнесмены и в искусстве победили, а поражение потерпел целиком театр.

Бал правит нынче «директорский театр».

Его разрушительные последствия налицо. Затянувшийся на годы скандал вокруг «Седьмой студии» Кирилла Серебренникова – это тот случай, когда и режиссёр может стать бизнесменом, и скандал происходит не по творческим причинам, а сводится к миллионам, сколько и кем украдено. Отнюдь не к творчеству, не к спектаклям. Обсуждаются бухгалтерия, воровство, мошеннический бизнес.

А ещё директорский театр – это значит, что во всех городах, на всех сценах репертуар будет одинаковым. Как у многих, как у других. Талантливых спектаклей не будет. Их заменят. Уже заменили. Кассовые, модные, ремесленные поделки. Ну почему же нас так плохо учит история, огромный российский театральный опыт? Был Большой театр Покровского, Григоровича. Но никогда он не будет театром Урина, каким бы успешным менеджером он ни был. Спасибо, что ещё сохраняется Мариинка Гергиева.

Сегодня оставшиеся творческие руководители в одной только столице уже очень немолодые люди, почти всем около 80, а то и больше. И замены им нет. Кадровым резервом никто не занимается. Но Россия никогда не скудела талантами. Даже навскидку сразу же вспоминаются и сегодня работающие известные мне талантливые режиссёры: Александр Огарёв, Валерий Саркисов, Александр Кузин, Клим, Валерий Сторчак, которые есть, но все без театров, без постоянной работы, перебиваются случайными заработками, а от театров отставлены всевластными директорами и ревнивыми актёрами.

Всё, что происходит на сценах, что предлагается зрителям, всегда опосредованно самим зрительным залом, его социальным, нравственным состоянием, его потребностями, ожиданиями и тем человеческим багажом, который выносят с собой на сцену актёры, режиссёры, творцы, создающие искусство. При отечественном «капитализме» разрушительная власть денег над театром всё усиливается. Этот разрушительный процесс ещё можно остановить. Это надо успеть сделать.

Приглашаем всех заинтересованных лиц высказаться по затронутым в статье темам. Ждём откликов по адресу: klv2004@bk.ru

Если судить по-христиански

Если судить по-христиански

ТелевЕдение / Телеведение / Позитив

Кондрашов Александр

Елена Жосул и Александр Щипков

Теги: Александр Щипков , канал «Спас» , телепередача

На канале «Спас» уже полгода идёт авторская программа «Щипков»

Передача эта проста и традиционна по форме: беседа журналиста – в последних выпусках вела эфир Елена Жосул – на насущные темы с гостем – первым заместителем председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, доктором политических наук, социологом, философом и публицистом, давним автором «ЛГ» Александром Щипковым.

Но вполне традиционный канон интервью позволил произносить не вполне традиционные речи. Действительно, мы так привыкли на нашем ТВ к спикерам, экспертам, ньюсмейкерам в многочисленных политических ток-шоу, что они даже несколько поднадоели, а новым и неожиданно интересным оказываются не полемические эскапады и темпераментные филиппики журналистов, а высказанное спокойно и просто мнение христианина. И его «тихие суждения о громких событиях» политической и общественной жизни отличаются от многих громогласных, высказанных на основных каналах.

Например, о скандальных высказываниях Алексея Серебрякова. Во-первых, Щипков удивился, почему им придают такое значение. Актёр, при всём уважении, это – человек, который в кино или на сцене произносит кем-то другим написанные тексты, он не обязан быть философом, мыслителем, праведником, проповедником, это очень зависимые люди. А о конкретном актёре, выглядящем не очень хорошо, молиться надо, а не обсуждать «его междометия». Всё – и тема закрыта. Действительно, в профессии актёра заложено желание понравиться. Публике, но главное – режиссёру, продюсеру, фестивальным жюри, к тому же живёт актёр в Канаде, а там известно, как к России относятся. Так что тут обсуждать?!

Один выпуск был посвящён так называемому застою. «Оболганной эпохе» 70–80-х. Тоже были высказаны неожиданные суждения: Щипков считает, что придумали «застой» именно те, кто впоследствии предал и продал страну. Никакого застоя в культуре, искусстве, науке, промышленности не было, да, была стагнация в руководстве страны, в советской идеологии, и настоящими антисоветчиками были не православные диссиденты, а кагэбэшники, которые их допрашивали и упрекали в непатриотизме, как когда-то самого Щипкова. Партийные руководители «откровенно сливали оте­чество», они ни во что не верили, а хотели денег и «сращивания с горпищеторгом». Вот кто настоящие предатели, а в культуре застоя не было, напротив, расцвет.

Неожиданны были высказывания о диссидентах, которые были очень разными. Были, конечно, среди них бессребреники, которые голодали и погибали за свои идеи, но были и совсем другие. Так сказать, элита, которая странным образом пересекалась с другой элитой, цековскими жёнами и детьми, приезжавшими на «Чайках», например, на закрытый показ выставки Глазунова и с удивлением обнаруживавшими там каких-то пёстро одетых диссидентов. Среди тех и других были такие, для кого Россия – рашка.

Щипков считает, что надо говорить о «русской плахе». То есть о непрекратившемся геноциде русского народа. Начался он в Галиции в 1914 году, где были уничтожены сотни тысяч русинов только за то, что они не хотели отказываться от своей русскости, потом 20 миллионов невоенных потерь во время войны, и теперь – Донбасс, уничтожение тех, кто не считает Бандеру своим героем. И если холокост для евреев ушёл в историю, геноцид русских продолжается. «И сейчас мы находимся в состоянии войны и разделённости».

Очень много тем, волнующих зрителей, и не только православных, и каждый день происходит что-то, что нужно понять и объяснить. Александр Щипков, как и многие, полагает, что против России, Русской православной церкви ведётся война, в том числе информационная, идеологическая. Встречать противника нужно во всеоружии.

Мхатовская пауза

Мхатовская пауза

ТелевЕдение / Телеведение / Телепрощание

Кондрашов Александр

Фото: РИА Новости

Теги: Олег Табаков , МХАТ , прощание

Первый канал всю субботу 17 марта посвятил памяти Олега Табакова

Когда уходит такой человек, всё второстепенное, мелкое исчезает, остаётся главное – созданное им. Театр, роли, ученики. Его фильмы, показанные в этот день с плашкой «Любимый и народный», смотрелись совсем не так, как раньше.

Оказалось, что Искремас из «Гори, гори моя звезда» не просто роль романтика-режиссёра, а роль-клятва, роль-судьба. Табаков не сыграл, а прожил её, он создал театр, создал целую школу, воссоздал МХАТ – какие-­то спектакли могли раздражать и даже возмущать, но он в очень трудное время поставил перед собой цель – вернуть зрителя в театр – и сделал это.

Когда Олега Павловича называют лицедеем, комиком с каскадом, всероссийским Матроскиным, это снижает его образ как великого артиста русского психологического театра. Да, он был безмерно, а иногда чрезмерно щедр в выразительных средствах, иногда «тянул одеяло на себя», но тот, кто в эти дни пересмотрел «Обломова» или вспомнил его роли в «Полётах во сне и наяву» или в «Случае с Полыниным», подтвердит, что Табаков был тончайшим, уникальным актёром мхатовской школы проживания.

«Без сострадания нет артиста», – говорил он своим ученикам. И Табаков не только играл, сострадая своим героям, он и в жизни действовал сообразно этому принципу. Потрясло то, что рассказала актриса МХТ Евгения Добровольская в посвящённом Мастеру выпуске «Сегодня вечером». Оказывается, он не только не ругал забеременевших артисток, так как они срывали планы постановок, но, напротив, делал доплаты работникам театра, имеющим детей. Такого нет ни в одном театре, да и на каком предприятии России это возможно? Табаков не только «стимулировал рождаемость», он материально поддерживал мхатовских стариков, как, например, Киру Николаевну Головко, которая прожила почти 100 лет. Он создавал театр-семью, где всё по справедливости.

Когда Олег Павлович за несколько лет до кончины очень серьёзно произносил пушкинское «Весь я не умру», он имел в виду, что продолжится в учениках, к которым относился как к своим детям. Воспитать столько замечательных артистов – подвиг великого театрального педагога.

Будем надеяться, что они достойно продолжат дело Учителя.

Выдающиеся мошенники на «Культуре»

Выдающиеся мошенники на «Культуре»

ТелевЕдение / Телеведение / Премьера

Теги: «Великие мистификации» , документальный цикл

17 марта стартовал еженедельный цикл документальных программ «Великие мистификации»

Цикл посвящён самым известным, самым громким, самым остроумным аферистам, обманщикам и мистификаторам в истории человечества. Что ими двигало? Какие инструменты психологического воздействия они использовали? Что имел в виду Гёте, когда писал «нас никогда не обманывают, мы обманываемся сами»?

Каждая из программ цикла помогает лучше понять не только историческое время, но и природу человека – как самого мистификатора, так и тех, кто доверился ему и был жестоко обманут. Первый выпуск цикла «Алмазы из Вайоминга» уже показан, он был посвящён двум американским Чичиковым (Филиппу Арнольду и Джону Слэку), которым в 1872 году удалось обмануть десятки солидных бизнесменов Сан-Франциско и Нью-Йорка и провести грандиозную многоходовую комбинацию, давшую им возможность «заработать» сотни тысяч долларов (теперь это были бы десятки миллионов). Они за басно­словные деньги продали большой участок, якобы чрезвычайно богатый алмазами (а на самом деле лишённой каких-либо полезных ископаемых), земли в штате Вайоминг. Им удалось обмануть даже легендарных столпов американского бизнеса – финансиста Фердинанда Ротшильда, ювелира Чарльза Тиффани и управляющего крупнейшим банком Калифорнии Уильяма Ралстона.

На чём основан был успех мошенников, которые так и не были наказаны, хотя мошенничество было вскрыто? На тонком расчёте и понимании психологии людей и обстановки, когда все бизнесмены были заражены идеей быстрого обогащения – в конце ХIХ века в Америке делались огромные состояния, правда, и разорялись часто и быстро – золотая лихорадка оказалась опасным заболеванием.

В этом выпуске (автор сценария Марина Собе-Панек, режиссёр Юлия Маврина) принимали участие специалист по драгоценным камням Михаил Орлов и заведующий кафедрой психологии личности МГУ им. М.В. Ломоносова Александр Асмолов.

В следующих выпусках «Великих мистификаций» – грандиозная афера в сфере американского книжного бизнеса, фантастическое воцарение в Андорре русского эмигранта Бориса Скосырева и история хранившейся в Лувре бесценной, золотой тиары скифского царя Сайтаферна, оказавшейся подделкой.

Олег Беляков

Мина, заложенная Максом Фасмером

Мина, заложенная Максом Фасмером

Общество / Гуманитарий / Версии

Величие и мощь русского языка отнюдь не в количестве заимствований

Фото: Виталий Подвицкий / fishki.net

Теги: Макс Фасмер , словарь , русский язык

Или на каком же языке мы говорим

С чего начинается Родина? Поэт утверждает: «...с той песни, что пела нам мать». Но на каком же языке она пела? А её мать ей – на каком… А неандертальская женщина на каком языке пела песню своему малышу?

Сегодня вполне серьёзно утверждается, что русская речь произошла из огромного ряда заимствований. Русского языка как бы не было, пока не понабрали слов из других языков. Взять хоть ту же нашу, воспетую мамами и поэтами, берёзку. Если заглянуть в основополагающий для российской науки «Этимологический словарь русского языка» Макса Фасмера, то выясняется, что русские не знали, как назвать это дерево, пока им не «подсказали»: от др.-инд. Bhūrjas, а также от алб. Bardh «белый», гот. Baírhts «светлый, блестящий». В Индии нет берёз? Ну и что? Они ведь белые!

Сегодня мы говорим о замещении импорта в технологиях, в продуктах питания и в лёгкой промышленности, даже культура, скрипя, начала поворачиваться к отечественным темам. Но говорим-то мы, как утверждает Российская академия наук, на чужом языке! В исследовании истории возникновения русского вот уже шесть десятилетий «царём доказательств» остаётся «Этимологический словарь русского языка» Макса Фасмера. А у него даже «лапоть» может быть от лтш. lãps «заплата». Ясно ж, русская обувь – из заплат.

Словарь Фасмера – идеологическая диверсия, гуманитарная бомба, осколки которой долетели до наших дней и укоренились в сердце российского языкознания. Кто он, заложивший эту мину продлённого действия? Немец, родившийся в Санкт-Петербурге и имигрировавший после революции.

Сам создатель этимологического словаря утверждает, что идея эта родилась в Америке, в Колумбийском университете, где он работал в 1937–1938 годах. И вернулся он в гитлеровскую Германию, как утверждается, потому, что в США ему жилось не слишком комфортно в бытовом смысле. Такое объяснение вызывает недоверие уже потому, что дела со снабжением населения продуктами питания в Германии были в ту пору далеко не блестящи, уже в 1939 году у него на родине были введены продуктовые карточки. В домах не хватало тепла, а уж о репрессиях и концлагерях для инакомыслящих даже говорить не приходится. Фашистское мракобесие встало в полный рост. Но Фасмер возвращается.

Буквально накануне отъезда в Америку Фасмер издал глобальное исследование, в котором отмечал, что большинство географических наименований, топонимов Германии, происходят от… славянских названий этих мест. Это доказывает, что немцы – пришельцы на чужой, славянской земле. Это никак не совпадало с теорией высшей расы, проповедуемой министром пропаганды Геббельсом, кстати, филологом по образованию. За гораздо меньшие провинности бдительные идеологи арийской исключительности могли упечь в концлагерь. А тут – такое…

Понятно, что от возможных неприятностей проще всего укрыться за океаном. Но Фасмер возвращается. И фашистская Германия встречает возвращенца ласково. Его Институт славянских языков продолжает работать, выпуская даже газету о проблемах славянского языкознания. В этой газете публиковались статьи учёных-евреев (под псевдонимами), о чём дураки из СС не догадывались. У Фасмера был не только университетский кабинет, но и прекрасный дом в центре Берлина с великолепной библиотекой, вывезенной ещё из революционной России. Но, главное, созданы все условия для работы над… этимологическим словарём русского языка.

Можете себе представить этот высший пилотаж фашистского гуманизма: страна воюет с русскими, а в центре её столицы некий учёный работает над историей языка «недочеловеков». Причём ему предоставлены двое помощников-студентов, активных членов нацио­нал-социалистической партии Германии.

Более того, он хлопочет о польских учёных, заключённых в концлагере Заксенхаузен, и нацистские власти идут ему навстречу. Когда Фасмер узнаёт, что в Бухенвальде содержится славист Борис Унбегаун, он не просто добивается освобождения коллеги, но и устраивает его к себе на кафедру. Интересная деталь: Унбегаун продолжает числиться узником Бухенвальда до самого конца войны, между тем он вместе с Фасмером трудится в концлагере Нойбранденбурга.

Научная работа строилась так. Например, Фасмер спрашивает: как на вашем языке слово «палка»? Заключённый-украинец отвечает: паáлка, пáлиця; болгарин: пáлица; серб: пáлица; зэк из Словении: pálica; чех: раliсе; словак: раliса; поляк: раɫа, раɫkа, раliса и т.д. Унбегаун это всё фиксирует. Потом, уже дома, в кабинете, словарную статью дополняют: Возм., родственно д.-в.-н. sраltаn «раскалывать», др.-инд. spháṭati «раскалывает», sphuṭáti «разрывает», sphāṭáyati «раскалывает», phálakam «доска», phálati «лопается, трескается». Насколько корректны факты языка, полученные на допросах узников концлагеря, – вопрос научной чистоты, о нравственной же чистоте говорить не приходится. Да и древне-верхне-немецкие и др.-индийские отсылки за уши притянуты.

Переворачивать всё с ног на голову – сверхзадача не научная, а политическая. У многих биографов Фасмера нет сомнений, что он трудился под прямым патронатом Геббельса. Однако более вероятно благорасположение «отца концлагерей» и мистического общества Аненербе (института «Наследие предков») Гим­млера. Необходимость создания специального тайного лингвистического отдела в Аненербе обосновал лингвист Шмидт-Рор: «Имеется значительное количество задач, которые вызваны к жизни сутью языка как политической величины… сделает победу нашего оружия величайшим триумфом в мировой истории».

В самом начале Второй мировой вой­ны Шмидт-Рор предлагал провести «лингво-политическую фрагментацию русской империи». Он призывал подорвать российское единство изнутри, выбрав в качестве первой площадки для реализации пробной программы Украину. Шмидт-Рор настаивал на: сотворении литературного украинского языка; создании украинской письменности и специального украинского алфавита; формировании искусственной украинской лексики.

Учитывая небольшое количество лингвистов-арийцев Германии, можно смело допускать, что это был круг друзей белокурого Макса Фасмера. И его «Этимологический словарь русского языка» вполне укладывается в схему, обрисованную выше.

Сегодня российская наука продолжает дело Фасмера. Хотя есть новые интересные исследования протолингвистики, новые этимологические исследования. Но академики, получившие свои степени на компаративистике, делают вид, что ничего этого нет. Не пора ли нашей официальной лингвистике заговорить по-русски?

Владислав Писанов,

Челябинск

Потерянный рай

Потерянный рай

Книжный ряд / Гуманитарий / Книжный ряд

Теги: Виктор Петров , Золотой век человечества – что было , то и будет

Виктор Петров. Золотой век человечества – что было, то и будет. Психологическое исследование, 2-е изд., пер. и доп. М:. ИПО «У Никитских ворот», 2018. 464 с. Тираж не указан

Книга Виктора Петрова – это сложное, но увлекательное чтение. В аннотации сказано: «Реальность существования золотого века рассматривается в книге с учётом множества находок археологов, а также свидетельств древних мифов и легенд разных народов мира». Огромная работа автора (одних отсылок к источникам – около двухсот) будет интересна не только специалистам, но и рядовому читателю.

Издавна тема золотого века человечества будоражила сознание поэтов, философов, историков. Кто-то полагал, что времена золотого века давно миновали, кто-то считал, что они ещё не наступили, а кто-то был уверен в том, что живёт в эту благословенную эпоху. Петров анализирует массу исторических документов, разбирает мифы и легенды, вспоминает о памятниках архитектуры, созданных, казалось бы, вопреки возможностям человечества на том или ином этапе его исторического развития. По его мнению, золотой век пришёлся на стародавние времена, а все поздние отсылы к нему (например, «золотой век Екатерины») являются лишь ностальгическими фантазиями, попытками при­украсить новейшую историю и как-то приблизиться к благословенной эпохе.

При этом он старается выявить и объяснить причины, по которым золотой век прекратил своё существование. Гибель наступает именно тогда, когда цивилизация достигает своего расцвета – сначала она переживает духовный кризис, а вслед за ним и функциональный.

В конце книги автор приходит к парадоксальному (но если задуматься, то вполне логичному) выводу: «Становится очевидным, что утопающий во лжи, насилии, несправедливости мир не может сам себя преобразовать к лучшему, как и не может сохраняться вечно. Нам поистине необходима Великая мировая революция (или Страшный Суд)… Наверное, только через такие радикальные события – путь к спасению хотя бы части человечества».

Вероятно, подобный прогноз не может обрадовать читателя. Однако Петров и не собирается рисовать радужную картину будущего. Для него, как для учёного, важно проследить процесс становления цивилизации, её подъём, гибель и возрождение. Возрождение – через возвращение человека к духовности, к нравственности, через пробуждение главного этического мерила – совести.

Николай Синицын

Ощути купеческий уют

Ощути купеческий уют

Ул. Пятницкая, 33. Неожиданный для современного лица нашего города цвет фасадов этого строения легко, словно хамелеон, меняет свою насыщенность в зависимости от погоды

Теги: Москва , особняки , история

К свету и знаниям в лиловых тонах

Замоскворечье – район необычайно колоритный, район, где всё ещё витает дух той старой, купеческой Москвы. По здешним извилистым улочкам и переулкам, среди старинных церквей, корпусов бывших фабрик, элегантных особняков, не стоит передвигаться бегом, а иначе не прочувствовать атмосферы и ритма царившей здесь когда-то жизни.

Давайте и мы прогуляемся не спеша от станции метро «Новокузнецкая» по Пятницкой улице. Название своё она получила по церкви Великомученицы Параскевы Пятницы (стоявшей до 1935 года как раз на месте наземного павильона метро). С незапамятных времён здесь вёлся оживлённый торг, а святая Параскева считалась покровительницей торговли. Неудивительно поэтому, что уже с конца XVII века Пятницкую стали заполнять дворы людей зажиточных и богатых. Впоследствии многие из них, стараясь перещеголять друг друга, нанимали самых известных архитекторов и строили настоящие городские усадьбы.

А вот и цель нашей сегодняшней прогулки – особняк под современным номером 33. Хотя старые столичные путеводители его не упоминают, им можно долго любоваться. Асимметричная композиция, пышно декорированный фасад, покрытый чешуйками купол над эркером. Но, главное, здесь всё же цвет: лиловый. Нигде в столице вы больше не встретите жилых зданий XIX столетия, окрашенных именно в такой тон. Любопытно и то, что, в зависимости от погоды (пасмурной либо солнечной), цвет этот меняет свою насыщенность.

Предтечей особняка были несколько небольших деревянных усадеб. Во время великого пожара двенадцатого года все они погорели, и немного позже обширная территория до угла Пятницкой и Старого Толмачёвского переулка стала собственностью купца Головина. Потом земля была ещё раз поделена, но впоследствии всё здесь берёт в свои руки почётный гражданин города Москвы, купец Трифон Иванович Коробков.

Новый хозяин принимает логичное решение перестроить доставшийся ему от прежнего владельца дом и с этой целью приглашает видного представителя московского модерна Льва Кекушева. Тот берётся за дело основательно: помимо основного корпуса появляются флигеля для сдачи в наём, служебные постройки, ограда с изящной кованой решёткой.

Декор фасадов включает в себя ряд интереснейших деталей. Например, кадуцей – жезл бога Меркурия, покровителя торговцев и предпринимателей. Это явный намёк на деятельность хозяина дома – он занимался бумажным производством. Обратите, кстати, внимание: помимо привычного своего облика, жезл ещё и зажжённый. Очевидно, Т.И. Коробков обладал не только деловой хваткой, но и был просвещённым человеком, ибо похожий на факел кадуцей – символ стремления к свету и знаниям.

Ну и, конечно, мэтр Кекушев не забыл оставить свой фирменный знак в виде львиных масок. А между окнами как грозные стражи восседают каменные грифоны опять-таки с головой льва.

В 1899 году архитектор С.А. Шуцман произвёл расширение особняка в длину, при этом вся внешняя отделка, спроектированная Кекушевым, была бережно сохранена.

По фасаду, расположенному по Пятницкой улице, находятся парадные помещения – зал, гостиная, будуар; в пристроенной части – столовая, кабинет, детская, зимний сад и буфетная с кухней.

Все комнаты второго этажа расположены анфиладой, их можно обойти по кругу.

Семья Коробковых принадлежала, безусловно, к наиболее образованной части русского купечества. В своём особняке на Пятницкой они принимали многих именитых гостей . Однажды Владимир Гиляровский привёл с собой молодого живописца Александра Герасимова. Для последнего подобное знакомство оказалось весьма полезным – он неоднократно получал от Коробковых заказы, гостил летом в их загородной усадьбе. Герасимов написал, между прочим, портрет хозяйки, Ольги Петровны Коробковой, и женские маски над окнами первого этажа очень напоминают лицо с этого полотна. Наверное, неслучайно…

К Ольге Петровне дом перешёл по кончине Т.И. Коробкова. Здесь она обитала вместе с двумя детьми, Ольгой и Сергеем. Дочь, окончив театральную студию, играла впоследствии на сцене Театра имени Е. Вахтангова. Сын же с детства увлекался изобразительным искусством и избрал для себя стезю художника.

Национализация, развернувшаяся после Октябрьской революции, коснулась, естественно, и этого здания. Сюда въехали детский приют и детская столовая. В 1930–1940-х годах здесь проживали видные советские учёные: геолог А.Н. Карпинский, географ и ботаник, академик В.Л. Комаров. Оба они были последовательно президентами Академии наук.

После войны особняк перешёл к Институту истории искусств АН СССР. В ведение ГлавУпДК при МИД России он был передан в начале XX века. Как и многие другие красивейшие здания Москвы, находящиеся в хозяйственном ведении Главного управления, особняк максимально сохранил свой исторический облик.

А с 1960-х и вплоть до 2013 года бывшие коробковские владения занимало посольство африканского государства – Республики Танзания.

Пять лет назад силами и средствами ГлавУпДК удалось начать комплексные ремонтно-реставрационные работы по всему домовладению.

«Фасадам был возвращён тот самый уникальный лиловый цвет, отреставрированы лепной декор и статуи, воссозданы утраченные металлические элементы на кровле», – рассказывает о проведённых работах главный архитектор ГлавУпДК Георгий Орлов. Особое внимание уделили интерьерам парадных комнат второго этажа. «Удалось, например, сохранить шпалеры с набивным рисунком и деревянную облицовку стен и потолка столовой. Кстати, при Коробковых часть её была отделена большим прозрачным стеклом, за которым цвели чудесные тропические растения зимнего сада», – отметил он.

А восстановление отделки кабинета (здесь в своё время применена была живопись альфреско, имитирующая натуральное дерево) вообще сравнимо с ювелирной работой.

Очищена от загрязнений чрезвычайно богатая лепнина с изображением музыкальных инструментов и масок сатиров в помещении гостиной. А сколь красив витраж, устроенный на стене вдоль главной лестницы! Он подсвечен натуральным светом с обратной стороны – из эркерного окна. На витраже представлены цветы гвоздики, листья чертополоха и жук, ползущий по стеблю растения.

Добавим только, что благородные усилия максимально приблизить одну из жемчужин Замоскворечья к изначальному, «кекушевскому», виду оценили по достоинству: за лучшую организацию ремонтно-реставрационных работ ГлавУпДК удостоено приза «Московская реставрация – 2015» в номинации «Городские усадьбы», а также стало победителем конкурса на лучший объект реставрации на портале «Активный гражданин» в том же году.

Александр Алиев

И дикий Енисей штурмует берега

И дикий Енисей штурмует берега

Спецпроекты ЛГ / Энергия будущего / Путевые заметки. Глава 6

Погрузка переработанного угля в вагоны

Теги: Хакасия , уголь , добыча

Хакасия – край самобытный во всём

В Хакасии расположены сразу несколько угольных разрезов СУЭК: Восточно-Бейский, Изыхский и самый большой – Черногорский, а также шахта «Хакасская». Эта республика – один из старейших угледобывающих регионов России.

Визит в Хакасию отмечен условной точкой на карте, потому что на самом деле таких точек оказалось как минимум несколько: столица республики – город Абакан, Черногорск – город угольщиков. Удалось побывать на Восточно-Бейском разрезе и даже несколько раз пересечь Енисей по Братскому мосту, соединяющему Алтайский район Хакасии и Минусинский район Красноярского края. Название моста символично не только потому, что построили его два брата Александр и Алексей Лебеди, возглавлявшие эти соседние сибирские регионы. Красноярская и хакасская земли действительно братские. Жители Хакасии считают себя такими же сибиряками, как красноярцы.

Горы, которые то приближались, то отдалялись, но неизменно виднелись на горизонте – Саяны. Птицы, летающие вдоль дорог, – снегири и сороки (они существуют не только на картинках!). Пегая собака, бегущая по белому полю, оказалась лисой. Минусинская картошка – самой вкусной в России, да простят меня другие края.

В Сибири всё настоящее, и в первую очередь люди, которые, как и в других регионах, оказались главным открытием.

Всё же отмечу главной точкой на карте Черногорск, второй по величине город Хакасии. Примечательно, что основала его женщина, выпускница Бестужевских курсов в Санкт-Петербурге, учёный и предприниматель Вера Арсеньевна Баландина. Ей принадлежали первые в этих краях шахты, возле которых в 1907 г. началось строительство посёлка Черногорские копи, превратившегося в 1936 г. в город Черногорск. Теперь памятник Баландиной украшает главную улицу города.

С момента зарождения угольной истории Черногорска прошло больше века, а женщины и по сей день играют здесь важную роль. Терпеливые жёны горняков обеспечивают тыл мужьям, ставящим мировые рекорды, – город угольщиков славен своими династиями. На разрезе есть женщины-водители многотонных БелАЗов, управляющиеся с горной техникой зачастую лучше мужчин, что подтверждается олимпиадами профессионального мастерства СУЭК.

В центре Абакана стоит памятник святым покровителям семьи Петру и Февронии, вокруг – деревца, увешанные замками в знак верности молодожёнов. Верность – вот одна из ключевых черт сибирского характера. Хакасия и встреченные мной люди – все они верны своей семье, своему выбору и пути, своему делу, а значит – самим себе. Пожалуй, это главное для человека.

Отцы и дети

Мы уже рассказывали про «Клуб миллионеров», сложившийся на Харанорском разрезе в Забайкалье в 80-е годы. Одним из его ярких представителей был Владимир Иванович Попов, сын которого ныне возглавляет Восточно-Бейский разрез.

С каждым новым регионом всё явственнее раскрывается смысл слов «семья СУЭК». Когда интервью «ЛГ» даёт горняк-отец в Забайкальском крае, а спустя пару недель горняк-сын в Хакасии, понимаешь, что горнодобывающая отрасль в стране не просто возродилась, она, как и раньше, стала важнейшей частью промышленности великой страны – со своими традициями и династиями, как повелось с прошлых веков.

На спартакиаде побеждает дружба

На спартакиаде побеждает дружба

Спецпроекты ЛГ / Энергия будущего / Образ жизни

Теги: Хакасия , Николай Валуев , День здоровья

На этот раз праздник День здоровья превратился в настоящую спартакиаду для сотрудников предприятий «СУЭК-Хакасия».

Для того чтобы участие в соревнованиях могли принять все желающие, мероприятие прошло в выездном формате. Автобусы доставили горняков и членов их семей в загородный санаторий, в котором всё было организовано так, чтобы каждый нашёл занятие по душе: баскетбол, футбол и даже биатлон.

Гость спартакиады Николай Валуев общался с детьми и взрослыми, участвовал в награждении победителей и, разумеется, провёл автограф-сессию, которая никогда не ограничивается отведённым временем. Как всегда, ни один любитель спорта не ушёл без автографа чемпиона мира, что сделало спартакиаду ещё более значимой: любительский спорт поддерживают во многих крупных компаниях, но проведение цикла массовых спортивных мероприятий под эгидой одного из самых известных спорт­сменов страны – явление единичное, а оттого уникальное. 

Предчувствие рекорда

Предчувствие рекорда

Спецпроекты ЛГ / Энергия будущего / Твои люди, СУЭК

Яроши – супруги с настоящим горняцким характером, который здорово помогает и в труде, и в семейной жизни

Герои нашего времени видят удивительные сны

«Сибиряки отличаются душевными особенностями», – писала Екатерина Великая, отмечая ум и смекалку населяющих таёжный край подданных. Народ в Сибири особый – гостеприимный, хлебосольный, отзывчивый. Широта души сибиряка словно компенсирует суровость природы… В том, что это не расхожие фразы, я смогла убедиться, побывав в гостях у семьи Ярош в городе угольщиков Черногорске.

Шахтёрская династия

Наталья и Виталий родились в одном городе, учились в одном классе и, казалось, знали друг о друге многое. У обоих деды – шахтёры: Наташин дед был мастером на шахте, дед Виталия по отцовской линии работал горноспасателем, затем выгрузчиком породы на отвалах, дед по материнской линии – взрывником на разрезе.

Фамилия Ярош в Черногорске вообще известная – отец Виталия Владимир Григорьевич Ярош всю жизнь работал машинистом карьерного экскаватора. Мама – заведующая детским садом. В небольшом городе, вся жизнь которого связана с угольной отраслью, особых секретов друг от друга у людей нет.

Словом, чего Наталья могла не знать о своём будущем муже Виталии, с которым познакомилась в первом классе? Знала всё, но один пробел всё же был, и обнаружился он прямо на церемонии бракосочетания в загсе.

Она уже взяла ручку, чтобы поставить подпись, скрепляющую их семейный союз, но прочитала то, что предлагалось подписать, и в недоумении подняла взгляд на жениха.

– Виталя, а Виктор Ярош – это кто? Я такого не знаю!

– Это я, – признался Виталя.

– То есть ты не Виталий, а Виктор?

– Я и тот, и другой. Главное, что это – я. Ведь ты за меня выходишь!

Наталья поставила подпись и, уже став женой, узнала тайну имени Виталия-Виктора, которая крылась ни в чём ином, как в… горняцком характере.

Родители выбрали для мальчика имя Виталий, а регистрировать его рождение отправилась бабушка, у которой было своё мнение о том, как надо назвать внука. Конечно, в честь деда. Так Виталий получил официальное имя Виктор, но не стал им в полной мере.

Горняки – народ упрямый. Родители не сдались и продолжили называть сына Виталием, тогда как бабушка нянчилась с внуком Витей. Родные, друзья, школьные товарищи, даже учителя, – все звали мальчика Виталием, а чаще просто: Виталя. Он даже первые в жизни права на мотоцикл умудрился получить на имя Виталий.

Так и теперь обращаются к машинисту экскаватора Komatsu РС4000 № 44 разреза «Черногорский», ставящему мировые рекорды. Все – от жены и друзей до товарищей по работе. Давайте и мы не будем исключением!

Культ семьи

Виталий и Наталья удивительно похожи. Он – коренастый, основательный, немногословный. Она – худенькая, подвижная, общительная. Казалось бы, внешне полные противоположности, но внутреннее единство настолько сильно, что видишь в них единое целое.

Пока мы с Виталием разговариваем, Наталья накрывает на стол. Но настоящая беседа начинается тогда, когда и она присаживается рядом с мужем. Удивительное дело, говорить может начать Виталий, а подхватить и закончить историю Наталья, и наоборот.

Кажется, она знает о работе мужа всё и даже больше. То, что для него обыденно и привычно, – как ремонтировали экскаватор в мороз, как поднялся хиус (так в Сибири называют резкий, холодный, зимний, внезапно налетающий ветер), а им деваться некуда, замёрзли так, как никогда в жизни не замерзали – для неё памятно, будто пережила всё сама. Да так, наверное, и есть. Действительно, пережила – в ожидании и тревоге, что ещё тяжелее, чем на трудовом посту.

Столь же увлечённо, как Наталья о его работе, Виталий рассказывает о любимом санатории жены – на Алтае, в Белокурихе, куда ездят каждый год.

Наталья, как и мать Виталия, педагог дошкольного образования, работает заведующей детским садом в Черногорске. На своём посту она тоже участвует в развитии угольной отрасли. Вот недавно воспитанница садика стала одной из победительниц детского конкурса «Угольные сказки», проведённого «СУЭК-Хакасия» к 70-летию Дня шахтёра. Итогом стала красивая, качественно изданная книга с иллюстрациями, в которую вошли 43 сказки и стихотворения, а всего в проекте участвовало более 100 юных черногорцев.

Разговор о разрезе, рекордах и детском творчестве внимательно слушает четвёртый участник застолья – восьмилетний шарпей Булыч. Правда, больше его занимают лежащие на столе блины и начинка к ним: красная икра и варенье. С вареньем он уже пробовал, теперь не прочь отведать икры.

У Ярошей взрослый сын, который живёт и работает в Москве. Конечно, скучают, ездят в гости, а пёс Булыч «отдувается» за себя и хозяина: сын оставил Булыча родителям, и теперь тот купается в любви за двоих.

– Не удивляйтесь, у нас, как у многих сибиряков, культ еды, – признаётся Наталья. – То, что сейчас на столе, – это вам перекусить. А вообще ещё полная пароварка мяса, и баранья нога скоро поджарится.

– Да вы шутите! – обвожу глазами стол, на котором ещё стоят торт, пирожки, конфеты. Даже если мы с Булычем будем очень стараться, вряд ли осилим.

Услышав про мясо, шарпей всей своей складчатой китайской мордой расплывается в умильной улыбке, устраи­вается у ног в ожидании вторых блюд, и я понимаю: не шутят.

Наталья рассказывает, что вкусно кушать – не значит набирать килограммы. Вот Виталий захотел и похудел, ну и она помогла – внесла изменения в рацион. Слушаю и понимаю: у Ярошей не культ еды, скорее культ семьи, которому не поклоняются, а творят сами – отношением к жизни и друг к другу.

5 кг пельменей до мирового рекорда

За спиной успешного мужчины всегда стоит сильная и мудрая женщина – ещё одна аксиома, которую Виталий и Наталья подтверждают на практике. Кажется, они даже мировые рекорды совершают вместе.

Осенью 2015 г. на разрез «Черногорский» пришла новая машина – экскаватор Komatsu РС 4000. Для его сборки бригаду Ярош подбирал сам, за каждого члена экипажа мог поручиться, как за себя. За 28 лет работы на разрезе разбираться в людях научился:

– Человека сразу видно. Халтурить у нас невыгодно. Бывает, студент на практику приходит, и я уже понимаю, что по окончании учёбы готов взять его в бригаду.

Всего через пару месяцев работы, в декабре 2015 г. бригада Яроша установила мировой рекорд по отгрузке вскрышных пород в автосамосвалы в объёме 1072 тыс. куб. метров. Этот результат стал наивысшим достижением для машин данного класса, работающих на угольных разрезах мира. В следующем месяце бригада Яроша побила свой же рекорд, отгрузив 1075 тыс. куб. метров за январь 2016 г.

Впрочем, рекорды команда Виталия Яроша ставит и на других фронтах работ. Например, осенью 2017 г. на ежегодный плановый ремонт экскаватора было отведено 22 дня, а выполнили его за 8 дней: выходили в две смены, вели работы круглосуточно, понимая, что простой никому не выгоден.

Сухие цифры статистики звучат совсем по-другому, когда о них рассказывает Наталья. Особенно ей памятен первый мировой рекорд мужа на новом экскаваторе, установленный в ночную смену.

На излёте той ночи Наталье приснился сон, в котором Виталий сетует жене, что до рекордной планки им не хватает…

– Сколько не хватает? – спросила Наталья.

– Пяти.

Цифра «пять» отчётливо маячила перед глазами Натальи.

– Не волнуйся, уж пять килограммов пельменей я тебе налеплю! – воскликнула она и взялась за работу.

Утром Виктор вернулся со смены. Она рассказала ему свой сон, как лепила пельмени для бригады:

– Чего только не приснится!

– Знаешь, а нам ведь и вправду под утро не хватало пяти тонн, – ответил он. – Но мы поднажали и справились.

Горняк и голуби

Владимир Григорьевич Ярош, отец Виталия, отработал на разрезе «Черногорский» 45 лет. Ещё в школе он решил, что станет машинистом экскаватора. Его машиной был ЭКГ-4,6. Личный рекорд Яроша-старшего – более 20 лет его экскаватор проработал без капремонтов – так следили за техникой. Первые награды получил ещё в советское время – орден Трудового Красного Знамени, орден Трудовой Славы… Когда пришло время прощаться с разрезом, выйдя с последней смены, заслуженный шахтёр РФ Владимир Ярош обнял железного друга за гусеницу.

Сейчас на разрезе трудится целая династия Ярошей: два сына, племянник, внучка. А Владимир Григорьевич может всецело посвятить себя любимому хобби: с пяти лет он разводит голубей. Северокавказские, бакинские, турманы и самые любимые – николаевские, летающие как бабочки.

Мария Ануфриева

История болезни, или Дневник здоровья

История болезни, или Дневник здоровьяГлава IV (Окончание)

Литература / Однажды с Алисой Даншох / Библиосфера

Даншох Алиса

Фото: ECHO24.CZ

Теги: Алиса Даншох , проза

Глава IV (Окончание)

«Орион» помнит «старые времена» и с удовольствием угостит супом. В меню есть не только консоли (бульон) с клёцками из печени или с тонко и длинно нарезанным блинчиком, но и куриная лапша, и крем-суп из шампиньонов (скорее всего, из пакетика), и картофельный супец с чесночком, и густое варево с кислой капустой и кусочками копчёной свинины. С хрюшей в меню прекрасно уживаются и другие виды мяса: каре ягнёнка, шницель по-венски и просто бифштекс с кровью или телятина на косточке. А по мне, нет ничего вкуснее свиных рёбрышек. Когда-то мне очень нравились в «Орионе» представительницы птичьего мира: жирная уточка с яблочным пюре или курочка по-чински, то есть по-китайски. Кроме названия и присутствия риса, никакого отношения к китайской кухне курица не имела, но порция поражала своими размерами. Пристрастия меняются, и пернатые теперь меня не соблазняют. Я перешла на «смарженный» (жареный) сыр гермелин с брусникой. Под его хрустящей корочкой прячется нежная вязко-плавленая кремовая начинка со вкусом пикантного французского камамбера, которому идеально подходит ягодный кисло-сладкий брусничный акцент. Само собой разумеется, калорийность гермелина высока, и, как это ни грустно, нагрузку на печень жирных продуктов в течение одного вечера всё же надо рассчитывать и выбирать между свиньёй, уткой и сыром.

А как же быть в таком случае с соблазнительным десертом crêpes Susettes (блинчики имени неведомой Сюзетт)? Его обязательно надо попробовать, но лучше не в «Орионе», а в ресторане «Променада», расположенном вблизи набережной. Там при заказе этого десерта разыгрывается целое представление. К вам подъезжает компактная газовая плитка на колёсиках. На ваших глазах на разогретую блестящую медную сковородочку бросается кусок сливочного масла, на котором пассируется свежая малина. К ароматной ягоде добавляется всплеск не менее ароматного апельсинового французского ликёра «Grand Marnier». На тонкий, слегка загорелый блинчик, сложенный аккуратным конвертиком и побывавший в сладком ягодно-алкогольном сиропе, выкладывается малиновая начинка. Сверху сюзетки посыпаются сахарной пудрой и обильно удобряются миндальной крошкой. Конструкция завершается шапочкой из взбитых сливок, а рядом с crêpe на тарелке появляется шарик ванильного мороженого.

Если ресторан «Променада» претендует на эксклюзивность и намекает, судя по ценам, что мог бы заполучить, если бы захотел, мишленовскую звёздочку, то его коллега «Эмбасси» ведёт себя демократичнее и пользуется расположением нашего сына, утверждающего, что утка тамошнему шефу удаётся на редкость хорошо. Да и лесные дикие грибы там жарятся так, что не можно рот закрыть от удовольствия. Пожалуй, я с сыном соглашусь: водоплавающая подруга селезня у них неплоха, да и грибы получаются вкусные. Но сердцу не прикажешь, и «Козелу-Ориону» я храню верность и стараюсь изменять ему как можно реже.

Ресторану «Эмбасси» мы с нашими московскими друзьями, ставшими, как и мы, верными поклонниками Карловых Вар, обязаны не столько радостью общения с национальной кухней, сколько чётким высказыванием обслуживающего нас официанта по поводу гостей из России. Как-то после долгой прогулки по лесным дорогам мы спустились на променад и, соблазнённые ласковым солнечным днём, решили променять диетический «империаловский» обед на трапезу в «Эмбасси». Мы заняли столик на мосту через Теплу, радуясь погоде и возможности нарушить однообразие полезной еды. Официант пообещал принести пиво и бутылку Mattoni – прекрасной местной минералки, экспортируемой по всему миру, а в залог оставил меню в роскошном кожаном переплёте. Опьянённые лесным воздухом, от которого к тому же оголодали, мы принялись азартно его изучать и обсуждать, на что ушло минут десять. Выбор был сделан, но официант не возвращался. Надежда на получение прохладительных напитков таяла с каждой минутой, а раздражение и недовольство росли с каждой секундой. Мы постепенно превращались в персонажей знаменитой пьесы абсурда «В ожидании Годо». Через полчаса, вконец разъярённые, мы решили встать и уйти. Не тут-то было: именно в этот момент появился поднос с вожделенным пивом и водой. В ответ на наши гневные упрёки официант недоумённо пожал плечами и выдал афоризм, которым мы пользуемся последние двадцать лет: «Вы, русские, такие странные – вам надо всё и сразу». Что правда, то правда, в отличие от европейцев мы нетерпеливы и даже не пытаемся скрыть отрицательные эмоции, считая, что кто платит деньги, тот и музыку заказывает. Официантское замечание нас развеселило, сняло напряжение, и мы остались на обед. Этот официант до сих пор работает в «Эмбасси», он повзрослел на два десятилетия, стал гораздо расторопнее и мудрее, потому что хочет получить от вас чаевые.

Честно говоря, любую карловарскую трапезу в общепите надо бы запивать несколькими стаканчиками водицы из источника, отвечающего за ускорение пищеварительного процесса, то есть делать мини-промывание желудка, не дожидаясь почечных или каких других колик. Я искренне завидую людям, рассказывающим, как лихо они сплавили в Карловых Варах несколько лишних кэгэ. Как же им было нелегко! Ведь во всё время пребывания на курорте они сновали вверх-вниз по крутым городским улочкам, тщательно избегая встречи с кружкой пива или свиной рулькой, не говоря уже о блинчиках со взбитыми сливками. Думаю, в качестве сувениров эти люди уложили в чемоданы красиво оформленные пакетики с карловарской солью. Своим друзьям я вожу в подарок либо «оплатки» (тонкие вафли с разной начинкой в форме канувших в небытие долгоиграющих пластинок), либо чудодейственный «конский» шампунь. «Конский» подразумевает первую часть названия плода дикого каштана. Эти деревья по осени усеивают городские улицы и парки тёмно-коричневыми гладкими блестящими «ягодами», невероятно похожими на мелкие аккуратные какушки лошадей. В первый наш приезд я восхитилась любовью к порядку местных жителей, которые от мала до велика ходят с пластиковыми пакетами, наполняя их упавшими с деревьев каштанами. «Какие молодцы, – думала я, – они не ждут дворников и убирают сами коварный для пешеходов древесный урожай». Позже выяснилось, что я несколько переоценила заботу населения о безопасности тротуаров. Взрослые и дети набивают сумки конскими каштанами для их последующей сдачи за скромное кроновое вознаграждение в приёмные пункты, откуда их доставляют на фабрику по изготовлению лечебно-косметической продукции из полезного бесхозного сырья.

Гуляя по парку у гостиницы «Ричмонд», я любуюсь его живописностью и восхищаюсь его ухоженностью. Обязательно подбираю несколько самых красивых плодов, упавших с гигантских каштанов, видевших за свою долгую жизнь немало великих людей. Некоторым из знаменитостей в парке поставлены бюсты, и я непременно раскланиваюсь с Бетховеном.

Город всегда трепетно относился к гостям. С австрийско-немецкой пунктуальностью он фиксировал всех приезжающих и убывающих, публикуя их имена в местной прессе. О прибытии очень-­очень известных и важных персон – королевских и императорских особ, например, – власти оповещали город приветственными фанфарами с галереи замковой башни Карла IV. Просматривая список именитых посетителей Карлсбада, я невольно вспоминала весенний бал полнолуния в нехорошей квартире на Садовом кольце. Тогда всесильный Воланд собрал в Москве массу «выдающихся» людей. Сегодня интернет со своим помощником Гуглом могли бы составить повелителю теней сильную конкуренцию и развлечь всех желающих программой «Виртуальный бал знаменитостей, посетивших Карловы Вары за последние три века», естественно, в формате 3D.

Только представьте себе увеличенный до гигантских размеров торжественный зал гранд-отеля «Пупп»! Глаза разбегаются в поисках знакомых по портретам и фотографиям людей. Какие попадаются утончённые и благородные лица! Пламя тысяч натуральных свечей отражается в бриллиантовых украшениях самых красивых, богатых и знатных красавиц Европы. А как элегантны мужчины во фраках и мундирах! Поскольку основатель Карловых Вар император Карл IV из-за подагры не смог прибыть на мероприятие, то на почётном месте восседает несколько тучная, не очень молодая мать шестнадцати детишек и благодетельница Карлсбада австрийская императрица Мария Тереза. Злые языки поговаривают, что она скуповата и самолично штопает чулки себе и своим многочисленным чадам, а в оставшееся от рукоделия время управляет государством. Однако ни прижимистость, ни дырки на пятках не мешали ей помогать любимому бальнеологическому городу-курорту. Она дала денег на новое здание Млынской лечебницы, на строительство не дошедшего до наших дней Гейзерного зала, на восстановление после пожара башенных часов и колокола храма Марии Магдалины в стиле позднего барокко.

Обмахиваясь дорогостоящим веером, преподнесённым ей благодарными подданными, императрица благосклонно взирает на хорошенькую жену своего венценосного внучатого племянника Франца Иосифа. Вообще-то все с удовольствием смотрят на Сиси – и греческий король Отто, и польский Август, и прусский Вильгельм, и саксонский Альберт, да и русские цари Пётр I с Александром II удостоили красотку вниманием. А вот бразильский император Педру II отдал предпочтение герцогине Доротее Курляндской. Она оказалась дамой разборчивой. Доротея решительно отвергла ухаживания величайшего любовника, искателя приключений и писателя Джакомо Казановы, остановив выбор на влюблённом в неё графе Клам-Галласе. Ещё бы! Граф не только много лет декларировал свои чувства, но и подкреплял слова делом. Он дарил даме сердца дорогие подарки, а однажды в её честь построил симпатичную беседку в стиле классицизма. С тех пор тысячи влюблённых назначали свидание у «Доротеи», откуда и по сей день открывается дивный вид на Карловы Вары.

Политической элите не до танцев. Она собралась в кружок и обсуждает глобальные проблемы бальнеологии. Канцлер Меттерних не согласен с Бисмарком. Он считает, что воду надо пить из источника «Свобода» под номером одиннадцать, а не из пятого «Рыночного». Своё долдонит генсек Брежнев про «Русалочный прамен». К разговору смешливо прислушивается русско-финский генерал со шведскими корнями Карл Густав Маннергейм. Мудрый Мустафа Кемаль Ататюрк делает вид, что ни по-немецки, ни тем более по-русски не понимает, поэтому дипломатично выставляет замечания на французском.

Ни один из величайших музыкантов, испивших живительной влаги у речки Теплы, не отказался от виртуального выступления в «Пуппе». Им всегда нравилась карлсбадская публика, умеющая по достоинству оценить классическую музыку и исполнительское мастерство. На протяжении трёх столетий в Карловых Варах аплодировали и Фредерику Шопену, и Ференцу Листу, и Никколо Паганини, и Давиду Ойстраху. Слушатели благодарно принимали произведения присутствовавших на вечерах авторов: Иоганна Себастьяна Баха, Людвига ван Бетховена, Дворжака, Сметаны, Арама Хачатуряна и других. За дирижёрским пультом не раз блистали отец и сын Штраусы...

Наши карловарские балы дают возможность пообщаться самым разным творческим людям. Вот поэты стоят в стороне, где «Дунайские волны» не так заглушают возвышенную беседу мастеров слова. Среди них Жуковский, Батюшков, Мицкевич, Шиллер, ну и, конечно же, Гёте, сетующий на любовную неудачу в Мариенбаде. Можно услышать, как о прогулочных маршрутах спорят Гоголь с Тургеневым, Шатобриан с Цвейгом, Гашек с Чапеком и Кафкой. Вот Владимир Набоков рассказал про какого-то своего знакомого, который жаловался, что в Карлсбаде теперь совсем не то, что раньше:

– Пьёшь воду, а рядом с тобой король Эдуард – прекрасный, видный мужчина, костюм из натурального английского сукна...

В ответ писательница Тэффи поведала историю своего персонажа:

– Я каждое лето провожу в Карлсбаде, там у нас чудесная вилла! Её так и называют – «вилла русских аристократов».

– Это кто же аристократы-то? – с деланой улыбкой спрашивают слушатели.

– Как кто? Мы, конечно: я с мужем, сестра мужа с мужем, моя сестра с мужем и мадам Булкина!

В дальнем углу русский физиолог Павлов рассказывает родоначальнику психоанализа Фрейду о влиянии углекислых ванн на условный и безусловный рефлексы. Оба в изумлении поглаживают свои бороды, взирая на неожиданно появившуюся из стены третью. При ближайшем рассмотрении оказывается, что она принадлежит Карлу Марксу. Уподобляясь вызванному им к жизни «призраку коммунизма», который никак не может угомониться и до сих пор бродит по Европе, Маркс с материальной помощью Энгельса тренируется в прохождении сквозь стену времени. Перед исчезновением Карл успевает выкрикнуть, что все люди равны перед минеральными источниками – богатый или нет, больной или не очень, каждый волен совершенно бесплатно реализовывать установку «пей – не хочу». Главное – не забывать, что всё бесплатное – враг полезного. Как бы лечебная вода нам не наделала вреда!

За поздним временем гости разъезжаются по своим столетиям. Но они не исчезают, потому что о них помнят. Трогательно, немного тщеславно карловарцы увековечили их имена в названиях улиц, домов, отелей, ресторанов, парков, дорог, троп и тропинок. Мы, отдыхающие гости курорта, проходим мимо домика Петра Первого, по улице короля Иржи к беседке Бетховена, а потом по тропе Гоголя и тропинкам Мицкевича, Тургенева и других через парк Моцарта-сына идём к выхладке Карла Четвёртого или смотровой площадке Гёте, оставляя позади милые приятные названия: турбаза «Лесное благочестие», Послеобеденная тропа или тропа Совы, а также Русалочья тропа и многие другие.

В каждый свой приезд я обязательно захожу в русскую православную церковь Святых апостолов Петра и Павла, построенную на средства верующих, спасавшихся на здешних водах. Церковь, воздвигнутая в начале ХХ века, очень хороша собой. Она нарядна, весела, элегантна. Одним словом, она прелестна. За что спасибо архитектору Видерману, использовавшему нереализованный проект академика Ухтомского. Прославленному русскому зодчему нравились московские и ярославские храмы ХVII века, что, безусловно, отразилось на облике карловарской красавицы. Между церковью и домом-теремом священника несколько лет назад установили памятник протоиерею Николаю Рыжкову работы московского скульптора Сергея Бычкова.

Николай Рыжков был настоятелем храма с 1901 по 1914 год. Когда началась Первая мировая война, он отказался служить молебен за победу австро-венгерского оружия. Власти обвинили его в шпионаже и приговорили к смертной казни. Три года он провёл в камере смертников, и только в конце войны его удалось освободить, обменяв на пленного австрийского генерала. Вернувшись в родной Петербург тяжелобольным человеком, протоиерей Николай Рыжков вскоре скончался. Глядя сегодня на благородное, мужественное и мудрое лицо запечатлённого в бронзе священнослужителя, понимаешь, что невозможно сломить дух и истинную веру русского человека, какие бы испытания ни выпадали на его долю.

С русской православной церковью в Карловых Варах мою семью связывают очень важные события: в этой церкви была крещена я сама, а несколько лет назад настоятель храма отец Николай крестил в ней нашего внука. Теперь я чувствую себя в какой-то степени родственницей и культового сооружения, и города, который оно украшает. Меня радует, что и внук полюбил это место и с нетерпением ждёт августа, спрашивая примерно раз в неделю на протяжении всего года:

– А мы поедем туда, где меня крестили?

– Обязательно поедем.

– А скоро?

– В августе.

– А август скоро?

– Скоро, дружочек. Время летит быстро. А что тебе нравится в Карловых Варах?

– Вафли с шоколадной начинкой.

– А что ещё?

– Там в лесу вкусно пахнет и много ценных минералов.

– А ещё что? – спрашиваю я в надежде услышать что-то необычное.

– Бабушка, ты только никому не говори, ладно?

Я обещаю молчать как рыба. Но не писать я слово не давала.

– Мне нравится ресторан.

– Какой? – искренне удивляюсь я.

– Ну, такой, под землёй. Там ещё рыбки в аквариуме, коридоры длинные – бегать можно. А ещё там бочки, много-много. А в них вино. Кто выпьет целую бочку, тот станет сильным-сильным. Когда я вырасту, я бочку выпью и буду самым сильным в школе.

– И кто же тебе такое сказал? – спрашиваю я.

– А дядя с подносом и в белом фартуке.

Я решила не заострять внимание ребёнка на вреде алкоголя, а обратить интерес к вину на пользу растущему организму.

– Отлично. В этом августе начнём с тобой подготовку. Чтобы выпить целую бочку, нужно расти крепким и решительным. Больше за столом ты не будешь капризничать – «это я не буду, это не хочу». И вообще ты должен превратиться из мальчика «Нет» в мальчика «Да». Каждое утро зарядка. Грудную клетку будем развивать в бассейне, а ноги укреплять прогулками по горам. А ещё у нас пинг-понг, велосипед, боулинг и мини-гольф. Награду за наше с тобой хорошее поведение получим в кондитерской «Пуппа», а дух переведём на концерте органной музыки в церкви Марии Магдалины. Спать мы будем ложиться рано, а перед сном читать мне вслух. Ну как, согласен?

Прикидывая выгоду от моего предложения, внук долго колебался. В конце концов он решил с бабушкой не спорить и не ссориться (и правильно сделал) и с каким-то тягостным сожалением выдавил из себя нерешительное «да». И тут же добавил:

– А на лошадях с перьями меня покатаешь?

– Всенепременно!

– А в ресторан с бочками пойдём?

– А как же, ведь надо крестиком отметить ту бочку, которую ты когда-нибудь выпьешь.

На том и порешили. Я не стала разочаровывать ребёнка и открывать ему правду. Дело в том, что винная тара подземного ресторана «Карл Четвёртый» в «Бехерев-Плаза», что на Масарика, давно опустела и служит лишь декором. Когда-то на этом самом месте процветало предприятие по производству мною ранее упомянутого волшебного ликёра-дижестива «Бехеровка». Теперь напиток делают за городом, а помещение, располагающееся в самом центре города, перестроили в торгово-едальный комплекс.

Надеюсь вам, уважаемый читатель, как и нашему внуку, в ресторане «Карл Четвёртый» понравится, особенно если вы любите свежесваренное пиво самых разных сортов. Но, как говорится, пиво без водки – деньги на ветер, поэтому можно смело под вкуснейшую тлаченку выпить рюмку-другую словацкой «Боровички» (крепкая, 40 градусов, несладкая настойка на ягодах можжевельника) или стопку местного «Масловца» из бутылки, украшенной портретом немолодого мужчины с большим носом характерного для пьющих людей цвета. Даже после второго пришествия в Чехию капитализма «Масловец» сохранил за собой прозвище «социализм с человеческим лицом». Несмотря на иронию, многие возрастные чехи с ностальгией вспоминают «льготный» режим времён Варшавского договора, обеспечивавший достойную старость, а также доступные для всех образование и медицину. И главное – пиво было дешевле.

Всем есть о чём пожалеть. И Карловы Вары – не исключение. О, где те счастливые дни, когда под пристальным контролем советской курортологии пациенты не менее 24 дней после тщательного обследования пили правильно и индивидуально рекомендованную лечебную водицу, ощущая, как им «хорошеет» с каждым глотком? А чтобы было ещё лучше, без устали гуляли по холмам-горкам, поросшим лесами, где недоставало лишь красивенькой таблички «Заповедник образцового содержания». Что ж, за прошедшие годы постбархатореволюционного периода уровень ухода за кислородообразующими богатствами упал, но целебный воздух остался.

Так что милости просим, добро пожаловать в Карловы Вары! Дышите глубже и пейте целебную воду. Всё в меру.

Начало в № 45–46,48–50 за 2017 г.,

№ 5, 10, 11  за 2018 г.

Фотошип

Фотошип

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев

В якутском аэропорту из Ан-12, следовавшего рейсом в Красноярск, частично прямо на взлётно-посадочную полосу, частично за её пределами вывалилось несколько тонн золотых слитков.

Якутия – страна чудес.

Там полюс холода, алмазы,

Там слитки падают с небес –

По двадцать килограмм, заразы!..

А тут, в столице, лишь

Одни сосульки с крыш…

Аристарх Зоилов-II

Поливалютная корзина

Поливалютная корзина

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев / Интеллигенты "Клуба ДС"

Пугачёв Сергей

Умом Илья Григорьевич не обделён: сбережения хранит в рублях и в иностранной валюте. Так, к концу прошлого года он накопил 8200 рублей, 120 долларов США, 90 евро и 50 швейцарских франков.

Ум Ильи Григорьевича проявляется и в том, где он хранит сбережения. Воришки могут отдыхать: в бачке над унитазом, в морозильнике, под матрасом супружеской постели – ни копейки. Истинные места хранения денег выбраны с большой фантазией; ежемесячно схема их расположения меняется и в зашифрованном виде хранится в памяти компьютера.

Что ещё известно о нашем герое? Илья Григорьевич окончил с отличием технический вуз, был оставлен при кафедре аспирантом; за неполных 25 лет защитил кандидатскую и докторскую диссертации. В свободное от занятий наукой время учёный разработал уникальную схему хранения денежных средств в типовой двухкомнатной квартире. Однако от попытки патентования схемы его отговорил знакомый криминалист.

В последнее время поливалютную корзину Ильи Григорьевича пополнила некоторая сумма в японских иенах. Подобное приобретение отражает веру учёного в надёжность и эффективность экономики Страны восходящего солнца.

P.S. По понятным причинам, имя и отчество нашего героя изменены, величины сбережений в рублях и иностранной валюте округлены. К тому же, окончил Илья Григорьевич не технический, а гуманитарный вуз... Наконец – чего скрывать! – не японские иены приобрёл он, а валюту другого, быстро развивающегося государства, без разнообразной продукции которого нельзя сегодня представить современный мир.

Разговорчики

Разговорчики

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев

– Какая гармония! Какая лёгкость! Как устремлены ввысь эти ажурные вертикали, словно бросающие вызов земному притяжению!..

– Петрович, хорош любоваться арматурой! Сейчас бетон привезут, а у нас ещё опалубка не готова!

Владимир Ушаков,  Москва

– Вы слышали про собаку, несущую яйца?

– Бред какой-то! Как это собака может нести яйца?!

– Как, как… Отнимает у кур и несёт хозяину.

Александр Брюханов,  СПб

Вакхические виностишия

Вакхические виностишия

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев / Мир наших увлечений

Воронков Владимир

Выпивал с поэтом Аполлон,

И свалился первым на пол он.

Что истина содержится в вине,

Никак я не могу вдолбить жене.

Я часто вспоминаю, словно сказку,

Как в Кишинёве потерпел фетяску.

В обширном санкционном списке

Стоит на первом месте виски.

Отхлебнув ликёра кюрасао,

Стал косить Акиро Куросава.

Оркестр, опустошив ведро сливянки,

Урезал марш «Прощание славянки».

По вечерам заходит в бар маньяк

И кровожадно хлещет арманьяк.

На море никогда не пейте граппу.

А то сойти не сможете по трапу.

Тяге к выпивке – не потакаю.

Так, пройдусь иногда по токаю.

Завязывая с алкогольной эрой,

Пишу роман «Прощание с мадерой».

Администрация «Клуба ДС» предупреждает: чрезмерное потребление алкоголя не доводит до добра.

Издержки мыслительного процесса

Издержки мыслительного процесса

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев

Антонов Валерий

● Оказывается, в комплект к русской версии «Барби» входят игрушечный конь и подожжённая избушка.

● После каждого мозгового штурма тараканы в голове пребывают в состоянии лёгкой контузии.

● Требуете, чтобы неукоснительно соблюдались ваши конституционные права? Да вы, батенька, экстремист!

● Активно хлопая ушами, вы предотвращаете перегрев мозгов.

● Воздушный поцелуй следует считать не предварительной лаской, а преднамеренной отмазкой.

● Цыпочки – это курицы лёгкого поведения.

● Камасутра – полное собрание сочленений хомо сапиенс.

● Прародина червячка сомнения – плод с древа познания.

● Даже ведя двойную жизнь, не забывайте, что выход из обеих всё равно один.

● Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Может, оно и к лучшему…

Читалка "Клуба ДС"

Читалка "Клуба ДС"

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев

Администрация «Клуба ДС» приняла историческое решение присвоить саратовскому писателю ЗЕВСу (Запяткин Евгений Викторович Саратовский) звание «писатель-герой». Шутка ли – сороковая книжка! Тут одну порой лет десяток вымучиваешь, а он их – как из пулемёта...

Кто не в курсе, большая часть этих сорока заполнена «ЗЕВСограммами» – рифмованными высказываниями на все случаи жизни. Вот хотя бы о той же жизни, например:

Жизнь идёт сейчас и тут

без дурацкой квоты:

По инструкции живут

только идиоты.

Скажете, и вы можете так? Ну, допустим. Одну. Ну, десять. Ну, сто... А у ЗЕВСа-то их – несколько десятков тысяч! Чувствуете разницу? Поэтому сидите и не рыпайтесь; всё одно 0а вам не переплюнуть. Поговаривают, будто он сочиняет даже во сне, но чего не видели, того не видели, врать не будем.

Очень хочется дожить до 50-й книжки ЗЕВСа. А то и (эх, мечтать так уж мечтать!) до сотой. И тогда придёт к нему, наконец, всенародное признание, и воздвигнет ему памятник нерукотворный наш самый читающий в мире народ, а президент вызовет его в Кремль и вручит орден за выдающиеся заслуги в рифмовании всего и вся. Что, нет такой номинации? Ничего, специально для ЗЕВСа введут.

Что бы это значило?

Что бы это значило?

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев

«А не возродить ли нам нашу старую добрую рубрику?» – подумала как-то администрация «Клуба ДС». – Повсюду возврат к традициям; чем мы, спрашивается, хуже? К тому же и читатели, кто покреативней, о ней тоскуют.

Сказано – сделано. Можете приступать. Условия не забыли? Короткий остроумный комментарий к фотке. Одна строчка. Максимум две. Если уж видите, что совсем шедевр получился – то четыре. Ответы шлите на адрес:

lgz.satira@yandex.ru С пометкой «на конкурс». Лучшие, естесссно, будут опубликованы. 

Некролог

Некролог

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев

Поэзии неведомы границы,

Неведомы погоды, дни в году...

Поэты умирают, словно птицы,

Убитые судьбою на лету.

Мы не знаем, когда и в связи с чем написал эти строки Антон Макуни, лауреат премии «Золотой телёнок» и весёлый человек. Но оказалось, что написал о себе. «В расцвете сил и во цвете лет» – есть такое избитое выражение. Увы, это опять про него. Прощай, Антон; полёт твой был не очень долог, но в стае ты пользовался авторитетом. С тем и сохранишься в памяти.

Администрация

Афиша

Афиша

Клуб 12 стульев / Клуб 12 стульев

В последний раз напоминаем, что 3 апреля с. г. в 19.00 в Центральном доме работников искусств пройдёт вечер памяти Виктора Веселовского, первого Главного администратора «Клуба ДС».

Приглашены авторы и друзья Клуба всех поколений, а также сочувствующие.

Билеты можно приобрести в кассе или на сайте ЦДРИ

Юмор – дело серьёзное

Юмор – дело серьёзноеВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Нетелефонный разговор

Теги: литературный процесс

Чем его больше, тем здоровее нация

Башкирский писатель-сатирик Леонид Соколов считает, что юмор вполне может привести к катарсису, но при этом не довести до инфаркта.

– Леонид Алексеевич, вы представитель юмористического направления в литературе. Какую сверхзадачу себе ставите? И писали ли когда-нибудь серьёзные вещи?

– Юмор считаю серьёзным делом. Но, если даже пытаюсь писать что-то серьёзное, получается как раз наоборот. Сверхзадача – сохранить юмор в натуральном, экологически чистом, настоянном на добрых традициях виде. Иногда кажется, что мы просто перестали в нём нуждаться. Не выходит журнал «Крокодил», тираж которого доходил до 10 миллионов, из газет и журналов фактически исчезла юмористическая рубрика. Единственное, что утешает мою сатирическо-юмористическую душу, так это 16-я полоса любимой «ЛГ» и её клуб «12 стульев». Он был и остаётся самим собой!

– Согласны ли вы с психотерапевтическим эффектом смеха? И можно ли, на ваш взгляд, создав комическую вещь, привести читателя к катарсису?

– Чем больше юмора, тем здоровее нация, её дух. Знаю человека, который просто выбросил все лекарства и стал поглощать большими дозами юмористические произведения. И что вы думаете, давление пришло в норму, он напрочь забыл, что такое ишемия сердца, исчезли и другие букеты болезней. Вместо них на столе появились букеты цветов и новые книги всё того же жанра. Так что юмор вполне может привести к катарсису, но при этом не довести до инфаркта.

– А если говорить о современной литературе Башкирии в целом, то какова она? Какие особенности развития? Есть ли молодые талантливые юмористы?

– Литература нашей республики всегда отличалась своей гражданской позицией, историческим осмыслением прошлого, высоким художественным уровнем. Она продолжает богатые традиции Кул-Гали, Акмуллы, Салавата Юлаева, Мажита Гафури, Мустая Карима. Лицом сегодняшней литературы республики являются народные писатели Башкортостана – Гайса Хусаинов, Нугуман Мусин, Анатолий Генатуллин, Азат Абдуллин. В прозе активно развивается жанр романа как исторического, так и на современную тему. Из произведений, изданных недавно, большую популярность получил роман-пенталогия Тансулпан Гариповой «Бурёнушка». Его действия охватывают весь XX век с его трагическими событиями. К числу романов на современную тему относится тепло принятый читателями роман Гульнур Якуповой «Женщины», ставший бестселлером. Её героини – достойное продолжение женских образов, созданных классиками башкирской прозы, – Хадией Давлетшиной, Зайнаб Биишевой, Тансулпан Гариповой.

Филигранным мастером прозы называют Рината Камала. В журнале «Агидель» начал публиковаться его роман «Башкирская армия», повествующий о периоде создания Башкирской республики, 100-летие образования которой будет отмечаться в 2019 году. Этой же актуальной теме посвящён новый роман Галима Хисамова «Февральский буран».

Самыми престижными литературными премиями России и Башкортостана отмечен роман уфимского писателя Камиля Зиганшина «Золото Алдана», о котором В. Ганичев отозвался так: «Роман уфимского прозаика Камиля Зиганшина, на наш взгляд, является не просто успехом этого писателя, а является подлинным достижением современной российской художественной литературы. Не так много у нас сейчас книг, которые бы на таком высоком духовном и языковом уровне повествовали о самых главных вопросах жизни человека на земле...».

Большой литературной премии России удостоена книга прозы Амира Аминева «Китай-город», в которой описывается конфликт отцов и детей. Обогащает и поднимает башкирскую литературу на новый уровень проза Флюра Галимова. Герой его трилогии «Покаяние Распутника» проходит через массу испытаний, ищет выход из кризиса и находит его в вере.

К 200-летию с начала Оте­чественной войны 1812 года при­урочена книга Спартака Ильясова «Колой кантон», куда вошли очерки, исторические повести автора. Его роман «Беглый» по своей тематике и композиционному строю полон новыми приёмами.

Творческие искания писателей Башкортостана очень разнообразны и продуктивны. Это подтверждает проза Сабира Шарипова, Расуля Сагитова, Дамира Шарафутдинова, Гульсиры Гиззатуллиной, Ралиса Уразгулова, Мунира Кунафина, Михаила Чванова, Игоря Фролова, Игоря Савельева, Юрия Горюхина, Светланы Чураевой, Дениса Лапицкого, Эдуарда Байкова, Всеволода Глуховцева и многих других; драматургия Наиля Гаитбаева, Ралифа Кинзябаева, Салавата Абузарова, Мунира Кунафина, Владимира Жеребцова, Мудариса Багаева, публицистика Марселя Кутлугаллямова, Зайтуны Шариповой, Ахмера Утябаева, Бориса Павлова, Аллы Докучаевой.

Теперь о поэзии. Есть образец высокой словесности, к которому стремятся писатели. Это творчество великого башкирского поэта Мустая Карима, которое опирается на лучшие традиции народного творчества, в них прослеживаются мотивы восточной и европейской национальной литературы. Их синтез даёт интересные формы. Так появились поэмы Раиса Туляка с использованием кубаиров, философские рубаи Равиля Бикбаева, Фарита Ахмадиева. Жанровое многообразие характерно для творчества поэтов разных поколений: это в первую очередь народные поэты Равиль Бикбаев, Марат Каримов, Кадим Аралбаев, Гульфия Идельбаева, Факия Тугузбаева, Хасан Назар, а также Гузаль Ситдыкова, Тамара Ганеева, Лариса Абдуллина, Салават Абузаров, Фания Габидуллина, Тамара Искандерия, Танзиля Давлетбердина, Зульфия Ханнанова, Раис Туляк, Фаниль Буляков, Азамат Юлдашбаев, Георгий Кацерик, Роберт Паль, Николай Грахов, Владимир Денисов, Александр Шуралёв, Сергей Янаки и многие другие. Есть на кого опереться, растёт талантливая смена. Даже в глубинке люди тянутся к слову. Открываются новые имена. Среди них, например, Эвита Гайнет, девушка из посёлка Инзер, ставшая победителем республиканского поэтического молодёжного чемпионата. Конечно же, дело не в количестве. Главным критерием был и остаётся талант, а ему, как известно, надо помогать. С приходом нового председателя СП РБ Заки Алибаева это стало особенно заметно. Молодым помогают в стенах Союза писателей, в творческих секциях, семинарах, многочисленных литературных объединениях, кружках, клубах, в журналах «Агидель», «Бельские просторы» и в газете «Истоки». В издательстве «Китап» ежегодно выпускается пять книг в серии «Голоса молодых».

И, наконец, о юморе. На страницах прессы он публикуется на последней странице, как бы на закуску. Но с этой «закуски» чаще всего и начинают чтение. К сожалению, юмористов стало до смешного мало. И всё-таки они были и есть! Это наши аксакалы Марат Каримов, Марсель Салимов, Риф Мифтахов, а также Марат Аминев, Владимир Кузьмичёв, Александр Шуралёв (он поэт и прозаик, пишущий в разных жанрах, а также переводчик)…

– Что касается перевода, как обстоит дело в этой сфере? Трудно ли башкирскому автору найти хорошего переводчика на русский? И наоборот – с русского на башкирский?

– Интерес к художественному переводу всегда был и остаётся. Ещё в начале 20-х годов прошлого века появились переводы на башкирский язык наиболее значимых произведений отечественной и зарубежной литературы. Высокий уровень переводов достигнут известными поэтами Р. Нигмати, Г. Рамазановым, Р. Гариповым, К. Киньябулатовой, Р. Бикбаевым, Х. Назаром, С. Алибаевым и другими. Р. Нигмати перевёл на башкирский язык «Слово о полку Игореве». А Г. Шафиков донёс до русского читателя башкирские эпосы – «Урал батыр», «Акбузат», «Идукай и Мурадым», «Юлай и Салават» и другие легенды и предания.

Примеров замечательных переводов можно привести множество. В переводе Амира Аминева дошло до башкирского читателя большинство книг А. Генатуллина, популярные произведения А. Платонова и К. Зиганшина, рассказы В. Распутина, В. Белова. Переводы на башкирский язык романов «Остров сокровищ» Р. Стивенсона, «Айвенго» В. Скотта, сделанные Маратом Аминевым, пользуются большой популярностью среди юношеской и детской аудитории. Гузэль Хамматова перевела на русский язык четыре произведения своего отца, крупного романиста Яныбая Хамматова, а также повести Фанида Исхакова, Барыя Нугуманова, Гульнур Якуповой, Рифа Туйгунова и других. А её дочь переводит на башкирский язык мировую классику для детей.

Среди поэтов-переводчиков хотелось бы отметить известных поэтесс Гузаль Ситдыкову и Тамару Ганееву, активно в этом направлении работают Светлана Чураева, Айдар Хусаинов, Алсу Хамматова, Сергей Янаки, Кристина Андрианова-Книга, Любовь Колоколова, Валентин Осадчий. Об уровне перевода говорит и тот факт, что книга «Алиса в стране чудес» Л. Кэрролла, переведённая на башкирский язык Гузаль Ситдыковой, издана в Ирландии.

В настоящее время готовится к публикации антология поэтов Башкортостана. Уникальность её в том, что произведения каждого автора будут представлены на двух языках – русском и башкирском. Хороший роман, хороший перевод – это точное попадание в наши литературные журналы «Бельские просторы» и «Агидель», откуда путь открыт и на федеральный уровень.

Беседу вела Анастасия Ермакова

"ЛГ"-ДОСЬЕ

Леонид Соколов родился в 1953 году в Уфе, писатель, член правления Союза писателей Башкортостана, старший литературный консультант, заслуженный работник культуры РБ, лауреат премии «Золотой телёнок» «Клуба 12 стульев» за 2017 год и других, автор 9 книг.

Крошки насущного хлеба

Крошки насущного хлебаВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Башкортостана

Теги: Поэзия Башкортостана

Александр Шуралёв

Родился в 1958 году в селе Кушнаренково в Башкирии. После окончания педагогического института прошёл трудовой путь от сельского учителя до профессора БГПУ им. М. Акмуллы в Уфе. Доктор педагогических наук, член Союза писателей РФ и РБ, автор книг и многочисленных статей по литературоведению, поэтических сборников. Стихи публиковались во многих литературно-художественных изданиях в Москве, Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге, Симферополе, Уфе, Ярославле и др. Лауреат многих международных литературных конкурсов.

Светлой памяти моих родителей Михаила Александровича и Валентины Михайловны Шуралёвых

Предрассветное

В бессонной постели от ночи

отщипывая по клочочку,

как нить в лабиринте отточий

нащупать пытаемся строчку…

Так крошки насущного хлеба

мы птицам бросаем порою,

а солнце в рассветное небо

карабкается за горою,

и самые дальние выси

на крошечные наши мысли

слетаются к нам, словно птицы,

чтоб с нами и петь, и молиться…

Знак

Дождь и ветер стучат в лобовое стекло,

и бензина осталось чуть-чуть.

На спидометре цифрой –

всё то, что прошло

и уже никогда не вернуть.

Я заплечной подругой возил суету,

подгонял под ответы вопрос

да на знаки смотрел, веря в их правоту,

а дорога неслась под откос.

Хлопну дверцей машины и, сняв башмаки,

через бездной сквозящий овраг

доберусь до истока молочной реки,

прозревая невидимый знак.

Искупавшись, в чём мать родила, в молоке

и кисельным бредя бережком,

докумекаю: были ответы не те

и вопросы совсем не о том…

Я к машине вернусь, натяну башмаки,

снова сяду за брошенный руль,

при негаснущем свете молочной реки

разгляжу на спидометре нуль.

Ромашки

В будней толкучке у входа в метро,

где в разноречном верченье пестро

липнут со всячиной всякой торгашки,

тихой молитвой белеют ромашки.

Их светлоликость на тёмном асфальте,

как чистый звук в какофонии фальши,

словно сквозняк от щемящей вины

и возвращение в детские сны,

где отмываешь себя от стыдоб

и из парилки ныряешь в сугроб...

Дорожная философия

От ясеней, ив и до сосен

под лакомой песни мотив,

от осеней, зим и до вёсен

проносится локомотив.

Куда же, куда же, куда же,

зачем же, зачем же, зачем

мы едем по свету с поклажей

из вечных забот и проблем?

Из вечных обид и болячек,

из вечных несбыточных грёз

и в стужу, и в зное палящем

под стук метронома колёс…

Попутчицей, чтоб всю дорогу

в душе берегла благодать,

даётся нам вера в подмогу –

кручину-печаль коротать.

А с верой в купе, как ведётся

по мудрым законам Земли,

надежде местечко найдётся

и лучшее место – любви.

А если ещё потесниться

и лишние вещи не брать,

то счастье в углу притулится

и будет тихонько дремать.

Альпинистский треугольник

Я в бильярд на скалистом сукне альпенштоком играл.

Залетали в ущелья, как в лузы, шары-облака.

А под вечер кокетка гитара, украсив привал,

подставляла с игривым бесстыдством для ласки бока.

Потакал ей в желаниях нежных и страстных, как мог,

исторгала она то ли вздох, то ли стон, то ли звон.

Мне завидовал брошенный на ночь дружок альпеншток:

по темляк был он тайно в певунью-шалунью влюблён.

А наутро туда, где отвесные скалы – стеной,

верный друг альпеншток нас привычно тащил на подъём.

Про утехи молчала она, прикорнув за спиной,

наготу прикрывая до будущей ночи чехлом…

Спит в чуланной пыли беспробудно старик альпеншток,

видит сны о возлюбленной как о далёкой звезде.

Позабыла она быстрых пальцев ласкающий ток

и повесилась в том же чулане на ржавом гвозде.

Дверь

Построил дом рыбак, отмерив

с походом фору на прилив.

Вода, как червь, точила берег,

змеёю подползал обрыв.

Улов в посёлке близлежащем

до первых солнечных лучей

в подарок незнакомкам спящим

клал анонимно у дверей.

Век коротал собственноручно:

латал лодчонку, штопал сеть.

То с вьюгой, то с дождём созвучно

приноровился песни петь.

Состарились и сгнили снасти,

дни новые устав ловить.

Дверь ветром распахнуло настежь,

и некому её закрыть…

Глаза незабудок

Крик души или кряк диких уток?

За калиткою – дворик родной.

Расплескались глаза незабудок

по дорожке, ведущей домой.

Угольками, мечтами, мостами

догорает закат за спиной.

Возвращаюсь, как птица, кругами,

обрастая, как лунь, сединой.

Подаяньем цветение мая

безмятежно роняет пыльцу.

Спотыкаясь, петляя, хромая,

возвращаюсь к родному крыльцу.

Там все живы, в весёлой светлице

с ними я, озорной карапет…

Как ни вывернись, не возвратиться,

не протиснуться в прошлое… нет.

Крик души или кряк диких уток,

да кресты средь кладбищенских трав…

Как пройти по глазам незабудок,

их не ранив и не растоптав?

Молчание

В створ неба вставив кроны,

как вещие ключи,

при нас природа скромно

о вечности молчит…

Камертон

Время толкает нас в гору –

и над враждой, и над злом.

Кладбище в давнюю пору

кто-то вознёс над селом.

Видно с любого крылечка,

как над скопленьем домов

крыльями тянется в вечность

тихая стая крестов.

Так повелось на планете

нашей земной испокон:

птицы не певчие эти –

каждому дню камертон.

Крошки

Гоняться мне за собственною тенью

по свету не однажды довелось

и собирать счастливые мгновенья,

как крошки со стола ссыпают в горсть.

Но крошки те не утоляли голод,

и безучастно ускользала тень…

Я был тогда неопытен и молод,

ещё не ведал горестных потерь.

Безмолвно у надгробий попрощался

с любимыми, которых не сберёг…

Клюют с ладони птицы крошки счастья,

и тень дежурит верным псом у ног.

Возвращение огня

Испил печаль за упокой,

съел поминальный хлеб до крохи,

забил досками накрест вздохи,

побрёл, гонимый пустотой…

На кругосветке прямиком

пространство исчерпал годами,

в промёрзший, тёмный, сирый дом

вернувшись, печь разжёг… стихами.

А в них вложил всего себя –

всклень, без корысти и остатка…

Корёжилась в печи тетрадка,

тепло и свет производя.

Дом, побеждая стужу-боль,

поскрипывал и согревался.

Седой старик смотрел в огонь

И, как ребёнок, улыбался.

Молитва

Тщета и блажь – карьера, деньги, власть,

слепая страсть, фанфарная дорога,

удача в играх, столованье всласть…

Я о другом молю всечасно Бога.

Вновь хочется по-детски рассмеяться,

вернуться к самым первым светлым дням

и крепко-крепко навсегда прижаться

к сияющим родительским щекам.

Зерно веры

Поле окрест – сухмень.

Ризы – из суровья.

Тёмен прогорклый день

тучами воронья.

Рвётся ростком зерно

из тесноты оград,

чтоб распахнуть окно

створками в райский сад.

Будет ли виден свет,

иль поглотимся тьмой?

Ждёт приговор-ответ

там, за чертой земной…

Облака детства

Облака плывут по небу –

иллюзорное наследство –

и зовут меня не в небыль,

а в моё родное детство.

Ждёт меня оно украдкой

там, где меж полей – просёлок,

словно цвет акаций, сладко

и пушисто, как котёнок.

Детство спряталось в початок

Иван-чайного мечтанья,

в отпечаток шалых пяток,

смявших мачты молочая,

в махонький пчелиный взяток

ароматного венчанья…

«Эй! Ау! Ну хватит пряток!»

А в ответ, увы, – молчанье…

Я кричу ему истошно

и зову его всечасно.

Неужели слишком поздно

я вернулся и напрасно?

Вдруг душа затрепетала:

вот оно бежит гурьбою!

Мимо, мимо пробежало.

Это не моё – чужое…

В нос ударило полынью.

Передёрнуло знобинкой.

Для головушки повинной

небо выстлалось овчинкой.

Покреплюсь, чтоб не заплакать…

С облаками-парусами

буду обучаться плавать

над полями и лесами…

Дар отавы

На свет прорываться извечное право,

как дар, утверждает природный устав:

на месте покоса взрастает отава,

своим жизнелюбием тленность поправ.

У слова «отава» – славянские корни,

связующие с давнею древностью нас:

в них горняя высь и родные просторы

сливаются в отчий священный наказ. 

В них – песнь материнская над колыбелью,

как солнышко – в сладком младенческом сне,

и след, не стираемый лютой метелью,

ведущий сквозь стужу к желанной весне.

В них – тайного первого чувства горенье

зелёным огнём на ожившей земле

и судеб чудесное соединенье –

травинка к травинке в растущей семье.

В них – дух возрожденья несломленной силы,

венец вдохновенья, терпенья, труда

и путь несгибаемой в бедах России,

несущей весь мир на плечах сквозь года. 

Ключ

Машинка «Зингер», как штурвал линкора,

в коробочке – конструктор «Сделай сам»,

манящих книг нечитаные горы…

(Я в каждом сне бываю снова там.)

Там первый задушевный звук баяна

и «Эврика!» – победный детский крик,

и, словно бы в глубинах океана,

медузой в трёхлитровке – чайный гриб.

Там всё волшебно: фильмоскопа лучик,

калейдоскоп из стёклышек цветных…

(Они смартфонов нынешних покруче,

и интернетом не заменишь их.)

Там цел и сладок леденец надежды,

и все невзгоды где-то далеко.

Там папа с мамой живы, как и прежде,

а с ними – так надёжно и легко.

Из ночи в ночь тропой воспоминаний

туда меня ведёт привычно сон...

Так безотчётно носят ключ в кармане

от дома, что бульдозером снесён.

Посвист

Открываются старые раны,

как земля – от надреза сохи.

Посвищу, чтоб проветрить карманы

от бумажной и медной трухи,

чтобы вещая Бурка-Каурка,

словно лист пред травой-муравой,

у криницы родного проулка

встала силой и славой былой

из бурьяна, дурмана и пепла

как святая и вечная Русь…

Колоколя колодезной цепью,

чистым небом умоюсь, упьюсь…

Улыбка невидимки

В тот самый мир, где был рождён однажды

и бередил до откровенья грусть,

я, может быть, когда-нибудь вернусь,

хоть в ту же речку и не входят дважды.

Пройдут года, века, тысячелетья,

но будет круглой, как всегда, Земля.

На ней, родной, возникну снова я,

свободный и порывистый, как ветер.

Меня никто, конечно, не заметит,

о полную безвестность обожгусь

и, может быть, стерплю и улыбнусь,

став невидимкой на бескрайнем свете.

«ЛГ» поздравляет нашего постоянного автора Александра Шуралёва с 60-летием и желает здоровья, многих радостей и высоких творческих свершений!

Сковорода с бриллиантами

Сковорода с бриллиантамиВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Башкортостана

Теги: Проза Башкортостана

Расуль Сагитов

Родился в 1964 году в деревне Набиево Бурзянского района Башкирии. Член Союза писателей России. Автор семи книг на башкирском и русском языках. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Заслуженный работник печати и массовой информации Республики Башкортостан. Лауреат премии Правительства республики им. Ш. Худайбердина. Член Общественной палаты Республики Башкортостан. Живёт в Уфе, работает руководителем отдела общественно-политических программ радиоканала «Юлдаш» ГУП ТРК «Башкортостан».

Арслангужин поступил в больницу. Долго сопротивлялся уговорам жены, требованию врачей и вот сломался. Решил, что провериться, а заодно и отдохнуть, видимо, и действительно стоит. С мыслями разобраться тоже не помешает. Время от времени их тоже надо приводить в порядок. Это как генеральная уборка в квартире, в рабочем кабинете, в машине: что-нибудь потерянное найдёшь, порадуешься, ненужное выкинешь, облегчишь груз, дашь помещению больше воздуха.

Но не тут-то было: в первый же день начались визиты – стали приходить друзья, партнёры по бизнесу, родственники. Хорошо, что жена, понимающая душа, пожалела – перенесла себя по графику на завтра.

Завалили продуктами, холодильник готов уже лопнуть. Приходится раздавать – медсёстрам, санитаркам. Хоть бы сосед был на подмогу. Нет, один он в этой дорогой платной палате. А сам виноват, хотел же в уединении полежать, подумать, тишину послушать. Без соседа, к которому вечно приходят близкие, что-то дружно обсуждают, активно говорят по телефону, долго не уходят. А тут сам остался почти в таком положении. Громко, конечно, никто себя не ведёт, но посетителей чересчур много.

И тут ему вспомнился друг молодости. В который уже раз.

Однажды тот попал в больницу с чем-то незначительным. Да и не болел он никогда – даже после крепких посиделок в студенческом общежитии. Арслангужин утром лежит, еле дышит, сердце бьётся через раз, глаза не может открыть. Но нос чует! Он остро ощущает из общей, на секцию из шести комнат, кухни запах жареной вермишели в томатном соусе. Мозг совсем ничего не соображает, однако память-то на каком-то сложном там своём уровне жива – и она подсказывает, что это, как обычно, друг орудует на плите. Весь такой жизнерадостный, с казённым вафельным полотенцем на плече. Ещё и напевает позитивную модную песенку.

Скоро он, со сковородой, где жизнью дышит простая, но милая душе еда, энергичной походкой вернётся в комнату, осторожно поставит посуду на стол, сходит за чайником и начнёт будить «агонизирующего» товарища:

– Давай вставай, кушать будем! – Сам нетерпеливо потирает руки, будто нашёл целую сковороду бриллиантов и собирается начинать их делить пополам. А как же – всегда всё поровну у них.

А Арслангужину – какое там подняться, остаться бы вообще в живых.

Вот такой он: и не слабак, нет, наоборот, спортсмен, можно сказать, в лёгкой атлетике за вуз выступает, но в состязаниях с алкоголем всегда проигрывает. То ли «тренировок» мало, чего не скажешь в отношении друга, то ли технику не всю знает, то ли ещё что-то.

– Надо-надо, – не унимается приятель каким-то взрослым, даже мужицким тоном, – здоровье поправить. – Слышен спешный звон посуды.

– Не... могу… – Голос Арслангужина слабый, дрожащий.

А вчера как мощно песни он пел под гитару! Вся общага плакала от жалости к хорошему, но бедному парню, отвергнутому красавицей с каменным сердцем.

– Можешь-можешь… – Я уже – во! – указательным пальцем щёлкнул по шее сбоку, очень предметно получилось. – Сделал. И знаешь, как хорошо стало?! Красота!

Знает, конечно, больной, видел не раз. Тот много раз приводил в пример для подражания своего покойного отца, бывшего человеком, по его рассказам, не очень положительным, а попросту говоря, пьянчугой, но большим оптимистом. А ещё научил сына такому вот утреннему способу самолечения, где главным принципом является вышибание одного клина другим.

В конце концов сын оптимиста добился своего – поставил на ноги и Арслангужина.

…Как уже было сказано, лёг однажды друг в стационар. Ну как лёг: да свободно он там находился – ежевечерне, совершенно бессовестно, ходил на танцплощадку.

Там виделся со знакомыми девчонками и прямо заявлял:

– Я в больнице... – на лице изображал некое подобие чахлости, ладонь его тут же находила область печени. Даже кожей желтел. Артист!

Девушки, по природе жалостливые, заботливые, сердобольные, тут же велись на это, узнавали номер клиники и палаты. Дальше встречались другие, и с ними происходил примерно такой же печальный разговор. С разницей лишь в том, что свидания назначались в разное время. И приходили. Гостинцы таскали. Они ведь народ такой: стипендию получают такую же и не подрабатывают, а без копейки не остаются.

Навещал и друг, но с ношей намного скромнее. По правде говоря, лишь с единственной бутылкой газировки. Больной понимал. А что ему не понимать, когда сыт, когда простодушные девчонки, видевшие его каждый вечер на танцах, совсем не хворого, а ровным счётом наоборот, совершенно не брали в счёт сие обстоятельство и приносили много чего, вплоть до супов с мясом и пельменей.

Да нравился он им, вот что! Вроде и не красавец особо, но цеплять сердца без лишнего старания, между прочим, как-то самопроизвольно – видимо, оптимистическое отцовское наследство проявлялось, умел и мог.

Арслангужин бутылки с газировкой помогал опустошать и сам.

И сколько было таких случаев, когда всё делили честно. Кроме девушек, это уже – принципиально.

Нет сейчас того друга, давно нет. Пропал. После института уехал к себе, в маленький городок. Женился. Арслангужин, к тому времени уже тоже не один, гуляли и на его свадьбе.

Занялись мелким предпринимательством. Когда приезжал в столицу, останавливался у Арслангужина. Уже совсем не употреблял, ни капли. Хоть и не был конченым пропойцей, внезапно бросил. Как дошедший до последней черты и какой-то высшей силой возвращённый назад алкоголик.

Так и казалось, что что-то случилось с ним. И глаза сейчас не такие. Алчные, что ли… Будто жаждет получить, насильно вырвать у судьбы сковороду с настоящими бриллиантами. Серьёзный какой-то был сейчас, даже зло­вещий...

Несколько раз, так, по мелочи, совершали совместные сделки. В последний раз позвонил и сказал, что весь товар реализует сам, а попутные расходы покроет из суммы, полагающейся Арслангужину.

– Хорошо, – согласился тот. Так было и ему проще.

Через неделю товарищ привёз деньги. Хотел их прямо в машине передать, но хозяин уговорил зайти в квартиру – хоть чаю попить.

За столом гость вёл себя неспокойно. Вертелся, как мальчишка, торопящийся играть, а мама заставляет кушать ненавистную кашу. Всё время смотрел на часы на пейджере – средстве связи, который могли позволить себе тогда лишь обеспеченные люди.

Деньги отдавал заметно дрожащими руками. Их было намного меньше, чем ожидалось. Начал сбивчиво объяснять причину. Хозяин не стал требовать каких-то бумаг в подтверждение, даже не успел об этом подумать – тот ретировался. Ушёл, пряча глаза.

Да всё бы ничего, но Арслангужину потом, спустя примерно полгода, совершенно случайно, попались счета, про которые говорил друг, где в расходах цифры стояли раза в три меньше, чем те, которые он озвучил. Получилось даже не пополам, как было совсем недавно, в студенческое время.

Вот так и потерялся. Без вести пропал, можно сказать.

Слышал, конечно, Арслангужин, что он живёт там же, в своём родном городке, магазины держит, но, сколько там был, пешком прогуливался, никогда его не встречал. При желании найти по нынешним временам – раз плюнуть, но считал это делом неправильным, не хотел выглядеть мелочным.

А ведь простил его давно Арслангужин. Обида в самом начале была, которая усугубилась в результате обнаруженной документальной информации, но время потихоньку затянуло рану. Мог, конечно, друг и правду сказать: что деньги позарез нужны на развитие, потом отдал бы. Нет, так тоже не беда. Зато не скрывался бы, а смотрел на товарища прямо.

Когда воспоминания дошли до этого места, мягко постучали в дверь.

– Да, открыто! – хозяин палаты с сочувствием глянул на холодильник, и впрямь уже какой-то надутый, как переевший после работы на даче у преподавателя студент. Тот дёрнулся и стих, будто тяжело вздохнул от мысли об очередном неминуемом уплотнении – понял и он: снова пришли с толстыми пакетами.

Арслангужину захотелось, чтобы за дверью стоял тот его товарищ – именно тогдашний, оставшийся в юности, бескорыстный. Со сковородой дешёвой слипшейся вермишели, но обязательно – в томатном соусе из простой стеклянной банки.

Прошёл бы в палату, поставил сковороду на стол. Искренне, добродушно, щедро улыбаясь, сказал бы:

– Подплывай, друг, здоровье твоё поправлять будем!.. 

В ладу с собою – живи заботой

В ладу с собою – живи заботойВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Башкортостана

Теги: Поэзия Башкортостана

Фаниль Буляков

Родился в 1980 году в селе Имангулово Учалинского района Республики Башкортостан. После окончания БашГУ в 2000 году начал свою трудовую деятельность в детской телерадиостудии «Тамыр» в Уфе редактором телевидения. Вёл передачу «Тай-тулак». В 2006 году окончил ИПК работников ТВ и РВ в Москве по специальности «телерадиожурналистика». В 2012 году получил диплом БАГСУ по специальности муниципальное управление. Работал корреспондентом, директором МБОУ СОШ с. Имангулово. С 2011 года по настоящее время – глава сельского поселения Имангуловский сельсовет. Творчеством занимается со студенческих лет. В 2009 году вышел сборник стихов «В поисках точки отсчёта».

* * *

Раскаты грома – небес рыданье…

Зачем в испуге стремишься прочь? –

Ты молний властных страшись молчанья,

Живых и смертных влекущих в ночь.

Не доверяйся людской стихии –

Мятежным силам, порой, под стать,

Невзгод встречая глаза сухие,

Своей надежде не дай пропасть.

Как омут хищной грозит зевотой,

Так жизни бренной – водоворот.

В ладу с собою – живи заботой,

И тихий берег тебя найдёт.

Всё преходяще, мой друг, всё зыбко,

Все наши судьбы одних кровей…

И мимолётной твоей улыбкой

Роса на жухлой блеснёт траве.

* * *

Сгорал закат. Душа смирялась с тьмой.

Уснуло тело, только ей не спится.

И колют мысли острою иглой,

И сон украденный – во мгле таится.

Чернеет ночь… Полна волненья грудь.

Осколками души – мои итоги.

Но верую, что вновь когда-нибудь

Мне поутру роса омоет ноги.

Я пробегусь по травам в серебре

И золотых лучей коснутся руки,

Вчера я заблудился сам в себе,

Но завтра – всё! – конец моей разлуки.

Ночь коротка… Ещё душа бодра,

И мысль меня счастливо озаряет:

Надежда, ты, как мать, ко мне добра,

Не вечна ночь.

Гляди, – заря пылает!

* * *

Земля очнулась от живительных лучей,

От ласк желанных и от чувственных речей.

И сквозь сугробы пробиваются ручьи

И вторят нам: «Мы не твои, зима, – ничьи!»

Дыханье вешнее. Над пашнями пары.

И за ночь выткались зелёные ковры.

Земные запахи мою вздымают грудь.

Весна бежит. И я за ней. И лёгок путь.

Веселье в сердце! Что наделала весна!

И я от счастья в двух шагах, и не до сна.

Вот так бы взмыть на крыльях высоко,

Судьбу и ветер чувствуя виском.

* * *

Пусть отдохнут…

Стреножу лошадей.

Остудит ветер взмыленный их стан.

Богаче станет завтра иль бедней,

Я раб его владений или хан?

Сечёт губу коням степной ковыль,

И ноздри фыркают над сон-травой.

Ночь коротка и день остыл, как пыль,

И тьма меня укрыла с головой.

Как будто меч рассёк кромешный мрак,

Искрится звёзд сверкающая соль.

Устало сердце и не знает как

Унять души немеркнущую боль.

Насторожились кони на лугу…

О чём их думы? Кто их сон украл?

А вдруг заря споткнётся на бегу,

Седою мглой накрыв седой Урал?..

Но вот восход! Встаю на стремена,

Судьбе навстречу птицею лечу.

О новом дне радеть – не скакунам,

Мысль о стране –

Мужчинам по плечу.

* * *

Черёмухи листочком – соловей

Коснулся нежно сердца моего.

Не цветики пьянят, – вина хмельней –

От песни замираю заревой.

И как не разорвётся – ты спроси –

Сердечко птахи певчей на заре?

Сладчайший звон, целебнее росы,

Врачует грудь мою, любви скорей.

На крылышках мелодия парит,

Из клюва изливается, как пар,

И дышит лист предчувствием зари,

И соловьиный славит чудный дар.

Волнуется черёмуховый цвет,

И соловьём душа моя поёт,

И в голубую высь берёт разгон,

Где лодка лучезарная плывёт.

* * *

Крошáтся зубы…

Тщетно. –

Сталь крепка.

Закалкой мечен в кузнице капкан.

Алеет кровь на лапах вожака.

Его связал отчаянья аркан. 

В глазах у зверя не сыскать мольбы…

Оставьте псам – вилять хвостом врагу.

Свободы дань одна у голытьбы –

Кровавый след на искристом снегу.

Желты клыки. Грозит бедою пасть.

Меня встречает яростный оскал.

О, волчий дух! О, дикой воли страсть!

Что с молоком волчицы он всосал.

От этих глаз пощады не видать.

В них гордый ум, он от неволи злей…

Любой душе – свободы благодать

Всего превыше будет на земле.

Бери её, неси, коль по плечу,

Через глухой, нехоженый урман…

И я бреду и душу волочу,

Попавшую ко Времени в капкан.

* * *

Не верю, нет, мы не меняемся,

Изверилась вера моя,–

С надеждою первой прощается,

Последнюю горечь храня.

Не верю, что завтра с рассветом

Судьбу разгадаю свою

И, значит, счастливым поэтом

Я новую песню спою.

И книгу замыслю такую,

Какую никто не читал…

За то ли я жизнью рискую,

Что людям любви недодал?

Я верю – от белой пелёнки

Я прежний,– как Бог спеленал,

И счастлив, как кто-то далёкий,

Что ближнему душу отдал.

Хоть верь, хоть не верь, но в страданье

Мы сущего смысл познаём…

И ангелы наши деянья

Очиненным пишут пером.

Перевод Сергея Янаки

Мост памяти

Мост памятиВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Башкортостана

Теги: Поэзия Башкортостана

Альфия Асадуллина

Родилась в 1959 году в деревне Утеймуллино Аургазинского района Башкортостана. Поэтесса, переводчик. Член Союза писателей РФ и РБ. Заслуженный работник печати и массовой информации РБ (2010). Лауреат литературной премии им. Галимзяна Ибрагимова.

Отрывок из поэмы

Лицо войны, о как же ты жестоко,

Всё шрамами боёв испещрено,

Глазницами пустых разбитых окон

Тревожно на меня глядит оно…

Вдруг из-под стен, войною опалённых,

Средь груды развороченных камней

Я услыхала звуки, крики, стоны,

В огне сгоревших заживо парней…

Багровыми предстали краски лета,

Вмиг голуби взметнулись в высоту

И деда своего Валиахмета,

Я голос различила ясно тут.

Да, это он, я сердцем слышу это,

Тот голос принимаю всей душой.

Раздался он со мною рядом где-то

Дед говорит приветливо со мной:

«Ну, здравствуй, здравствуй, внучка дорогая,

Знал, что придёшь когда-нибудь сюда,

И я к тебе стремился сквозь года,

О встрече той десятки лет мечтая!

Вот только жаль – не видишь ты меня,

Погибшего в атаке от снаряда.

Я из дождя, из ветра, из огня,

Из пепла, из тумана и из града,

Из облаков, из солнечных лучей,

Из радуги, из ночи и заката,

Из птичьей стаи, ивовых ветвей

Мечтал, что ты придёшь ко мне когда-то!»

«И я тебя искала много лет,

Вот только не могу промолвить слова,

Ведь я твоя кровиночка, мой дед,

Как будто бы тебя я вижу снова!

Увидела сквозь копоть и сквозь дым,

Лицо твоё родимое такое,

Остался ты навеки молодым,

Остался ты несломленным героем!

Конечно же, тебя я узнаю.

Тебя, мой дед, всем сердцем принимаю,

Ношу я фотографию твою

Как талисман, что в жизни помогает!

А время мчит и в новом вираже

Всё ближе, видно, к финишу подходит,

Сама теперь я бабушка уже

И внученьке любимой будет годик…

Неправда, что тебя на свете нет,

Мы – это ты, – твои родные дети,

Ты радужным лучом нам всюду светишь

Наш дорогой, непобедимый дед!

«Тебе спасибо, внучка Альфия,

Спасибо за детей твоих и внуков,

За добрые, хорошие дела

Как бы хотел пожать всем крепко руку!

Я верю в вас, я верю в свой народ,

Желаю вам всего-всего добиться,

Тот побеждает, кто идёт вперёд,

Кто знает цель и к цели той стремится!

А если будет трудно вам идти,

То среди ночи иль больших сугробов

Я буду с неба звёздочкой светить

И вам всегда указывать дорогу!

Тебе спасибо, внученьке родной!

Тебя люблю я и тобой горжусь я.

Знай, дорогая, с новою весной

Со стаей журавлей сюда вернусь я!»

«И я сюда приеду снова, дед,

Приеду всей семьёй своей большою,

И мы пройдём путём твоих побед

И снова повстречаемся с тобою!»

Перевод Леонида Соколова

Природа милосердна…

Природа милосердна…Выпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Башкортостана

Теги: Поэзия Башкортостана

Гузаль Ситдыкова

Родилась в 1952 году в посёлке Инзер Белорецкого района Башкирии. Окончила Челябинский государственный институт культуры. Писатель, переводчик, общественный и политический деятель. Заслуженный работник культуры РБ, лауреат Государственной литературной премии им. Хадии Давлетшиной. Награждена серебряной медалью Евразийского литературного фестиваля «ЛиФФт». Участвует в международном волонтёрском движении Викимедиа. С 1995 года член Союза писателей РФ и РБ. Работает в разных литературных жанрах (поэзия, проза, эссе, детская литература). На мемориале «Скорбящая мать» в Уфе высечены стихи в переводе Гузаль Ситдыковой. Издано более десятка книг, а также переводов зарубежной классики. В 2017 в Ирландии вышел перевод на башкирский язык сказки Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес».

Тепло друга

Бездонный космос – над притихшим лесом.

Кострище тлеет в темноте ночной.

Под звёздным чуть мерцающим навесом

охотники устроили постой.

Как будто древний фолиант листая,

запечатлевший тайны ремесла,

прокручивает память, засыпая,

былой охоты славные дела.

Калачиком свернулись в сладкой дрёме.

Всё замерло, и ружья тоже спят…

Лишь чуткий пёс один – всегда на стрёме,

настороже и слух, и нюх, и взгляд.

Услышит шорох и в одно мгновенье

предотвратит грозящую беду,

своим самоотверженным служеньем,

являя путеводную звезду.

Весь день он вёл охотников по следу,

их охранял и ободрял в пути,

лап не щадя, удачу и победу

усердно помогал им обрести…

Когда хотите бранными словами

за зло кого-то заклеймить больней,

не называйте недостойных псами.

Пёс – это самый верный друг людей.

Мужчины не плачут

Душа мужчины – это поле

с высокой сочною травой,

где конь пасётся удалой,

предназначаемый для боя.

С любой бедой мужчина бьётся,

как богатырь на том коне,

на суше, в море и в огне

и трудностям не поддаётся.

А в этом поле, словно в сказке,

есть неприметный закуток,

там, в шалаше спит малышок –

любитель нежности и ласки.

Проходят месяцы и годы,

седеют у мужчин виски,

на лбу морщины глубоки,

но не стареет тот ребёнок.

Ты не увидишь, чтоб мужчина,

терпя житейскую грозу,

пролил хотя б одну слезу,

какой бы ни была кручина.

А за горами и лесами

в никем не виденном краю

малыш не терпит боль свою

и плачет детскими слезами.

Никто о тех слезах не знает,

от мира тот шалаш сокрыт,

но каждая слеза обид

травинкой в поле вырастает…

Прячусь в небесах

Нет, не только в мире красочном Шагала,

но и в повседневной жизни, наяву

я неоднократно тоже наблюдала,

как взлетают люди в неба синеву.

Радость дарит людям крылья вдохновенья

и паренье птичье в солнечной дали,

ну а мне в такие светлые мгновенья –

ближе и желанней твердь родной земли.

А когда печали грозовою тучей

застилают солнце в сердце и в глазах,

сразу забираюсь на седые кручи

и за облаками прячусь в небесах.

Чтоб никто не видел скорби выраженье

и гримасу боли на лице моём,

спрятавшись на небе, тихо льюсь на землю

не слезами горя, а простым дождём.

Без отцов

Любовь рассеялась, как дым.

Им вместе жить неинтересно

и через дверь одну двоим

входить в квартиру стало тесно.

Расторгли брачный свой союз,

всецело заняты собою.

А на пороге карапуз

ручонки тянет к ним обоим.

Но встал отец к нему спиной,

как будто нет его на свете.

Жить рядом с матерью одной

так горько привыкают дети.

Когда их сверстники, смеясь,

проходят мимо них с отцами,

они, самих себя стыдясь,

глотают слёзы за углами.

А руки и слова отца

нужнее крыши в непогоду.

Кто будет закалять мальца

мужским примером год от года?!

Не голод, не война, не мор.

Но нет в родителях согласья.

Развод крадёт как подлый вор

у бедного ребёнка счастье.

Да, вот такие времена.

Сироты нынешнего толка.

Одет и сыт малыш сполна,

но вся душа его – в осколках.

В далёкий год тридцать седьмой,

сдержав рыданья через силу,

отец мой ждал отца домой…

Потом искал его могилу.

Мечтал найти, над бугорком

промолвить тихо: «Папа, здравствуй!»

С невыплаканных слёз комком

ушёл из мира в день ненастный…

Среди печалей есть одна.

Она идёт за мной по следу.

Я с детства ей наделена,

тоскуя по живому деду.

Детская присказка

Когда застигнет страх врасплох и погрозит отчаяньем,

заставит руки опустить в нежданный трудный час,

«Ой, мамочки, ой, папочки!» – слетает с губ нечаянно

наивною молитвою, оберегая нас. 

Уже я стала бабушкой и нянчу внуков бережно,

но не забыла присказку далёких детских лет.

Мы те слова волшебные храним в душе с надеждою.

Лекарства чудодейственней от бед, наверно, нет.

И даже сиротинушки, родителей не знавшие,

как неосуществимую заветную мечту,

в скитаньях неприкаянных продрогшие, уставшие,

бывает, шепчут трепетно в сердцах молитву ту.

Для тех, кто рос без матери, в ней скрыта нежность мамина.

Для тех, кто безотцовщина, в ней – мужество отца…

«Ой, мамочки, ой, папочки…» – среди снегов проталина

с росточками подснежника – весеннего гонца.

Дом крепок и фундаментом, и крышею, и стенами.

Когда все вместе близкие, легко дела идут.

Детей помилуй, Господи! Пусть жизнь их будет цельною,

пусть с мамами и папами подольше проживут.

Старость

Природа милосердна: неторопливой кистью

творит следы старенья на лицах и телах.

Мы равно принимаем желтеющие листья

и то, что наблюдаем с годами в зеркалах.

Захочется подпрыгнуть, но против поясница,

и ноги не позволят бежать, как в детстве, вдаль.

Слова не вылетают звонкоголосой птицей.

Изрядно затупилась былого взгляда сталь.

Увы, из нас не каждый доходит до вершины,

где старость – как награда за долгий трудный путь.

Примите благодарно седины и морщины,

неспешно постигая подарков этих суть.

Птенец

Я устала быть сильной, не знающей страха

и нести на плечах груз бессчётных забот,

без возможности в чью-то жилетку поплакать,

проходя реки жизни бурлящие вброд.

Я устала мести сор сует повседневных

и скрывать уязвимость от вражеских стрел.

В испытаниях воли нещадно безмерных

силы женской моей ощущаю предел.

От всех мыслей мне хочется освободиться.

Ты единственный можешь мне в этом помочь.

Я хочу в двух ладонях твоих приютиться

беззащитным пушистым комочком на ночь.

Я в ладонях твоих буду спать безмятежно,

как малютка-птенец, приручённый тобой…

А наутро проснусь сильной, стойкой, как прежде,

чтоб до будущей ночи нести скарб земной.

Запах родного дома

Ранней утренней порою

мама вкусный хлеб печёт.

В кружки молоко парное

из бидончика течёт.

Озорные наши лица

отражает самовар.

Источает чай с душицей

сладкий и душистый пар.

Там, где стол отцовский тесно

к книжным полочкам приник, –

запахи чернил чудесных

и серьёзных умных книг.

Запах вымытой посуды

и капустного вилка,

побеждающий простуды

острый запах чеснока.

Запах сада и овина,

детских радостей, обид,

лампового керосина

память бережно хранит.

Распашонки и пелёнки

пахли счастьем малышат.

Дети выросли, вдогонку

внуки повзрослеть спешат.

Запах сбруи и уздечки,

праздничных семейных дней,

дров трескучих в жаркой печке,

золотых родных полей.

Гор хребты щитом-завесой

над деревней вознеслись,

а на склонах пахнет лесом,

устремляющимся ввысь.

С лип цветущих носят пчёлы

в ульи ароматный мёд.

Ульем дружным и сплочённым

был всегда наш дом и род.

Память – доброе наследство.

Вновь меня который год

утром будит запах детства,

будто мама хлеб печёт…

Перевод Александра Шуралёва

Сказание о дырявой ложке

Сказание о дырявой ложкеВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Башкортостана

Теги: Проза Башкортостана

Флюр Галимов

Родился в 1958 году в деревне Старый Калкаш Стерлибашевского района Башкирии. Член Союза писателей РФ и РБ, лауреат премий газет и журналов, заслуженный работник культуры РБ. Его роман «Новый башкир» признан республиканской газетой «Башкортостан» романом года, а трилогия «Покаяние над пропастью» названа газетой «Йэшлэк» произведением года. Этим книгам посвящены около 120 мероприятий: сняты и показаны несколько телепередач, озвучены десятки радиопередач, проводились читательские конференции, круглые столы, встречи с читателями, опубликованы более 50 статей и интервью, написаны курсовые и дипломные работы, защищены диссертации.

Отрывок из трилогии «Покаяние над пропастью»

История рода трёх братьев драматична и причудливо пересекается с родословными множества людей. Прямого предка прозвали Кашык1, братьев его – Волк и Китаец. Родные братья почему-то разительно отличались друг от друга: Волк – белолиц и светловолос, Кашык – чёрный, почти как африканец, а Китаец был узкоглазым и желтолицым. Волк во время Гражданской войны сражался за красных, а Китаец – на стороне белогвардейцев. После поражения белых он увязался за ними в Китай. Когда вернулся на родину, ему дали прозвище Китаец. Кашык получил свою кличку после того, как в ауле организовали колхоз и во время полевых работ начали питаться из общего котла. Оказывается, с целью выловить из жиденькой похлёбки что погуще, он проделал дырочки на донышке большой деревянной ложки, которую всегда носил в кармане. Конечно, аульчане быстро узнали о его уловке и прилепили хитрецу соответствующее прозвище. А Волка прозвали так за волчат, пойманных им в лесу. Он вырастил зверей, потом забил и сшил себе тулуп из их шкур.

Жители аула давно позабыли настоящие имена трёх братьев. Волк и Китаец, несмотря на близкое родство, люто ненавидели друг друга. Кроме того, что один воевал за красных, а другой – за белых, как говорят французы, «шерше ля фам» – между ними встала женщина. Их отец, на наречённой для Волка девушке, непонятно почему, взял да женил Китайца. Вот и усилилась вражда ещё больше.

А Кашык в раздрае братьев не участвовал, он так сокрушался о вынужденно сданной в колхоз хилой лошадёнке, что заболел от горя и малость тронулся умом. Однажды, в момент обострения помутнения, повесил ту ложку с дырками над окошком, вырубленным в сторону киблы2, и принялся неистово биться головой об пол перед этой деревяшкой. Долбал башкой до тех пор, пока не свалился в обморок в благоговейном экстазе. Очнувшись, и семью заставил поклоняться дырявой ложке.

Когда про странное верование семейства узнали люди, председатель сельсовета вызвал Кашыка в канцелярию и учинил допрос: «Ты почему на дырявую ложку молишься, контра?!» И стал нещадно материться. Кашык почему-то не растерялся, задал встречный вопрос: «А кому нам теперь поклоняться? Сказали, что Бога нет и сбросили с мечети минарет. Мы же должны на кого-то молиться?» Начальник долго молчал, почёсывая узкий лоб. Затем открыл ящик стола, покрытого кумачовым ситцем, и бережно достав оттуда, торжественно вручил ему изображения Ленина и Сталина, строго-настрого наказав: «Смотри у меня, Кашык, коли не перестанете поклоняться дырявой ложке, показывая контрреволюционный пример всему аулу – внесу в список кулаков и сошлю в Сибирь! С нынешнего дня молитесь на отцов народов – Ленина да Сталина!» Однако Кашык, хотя при свете дня, на людях, бил челом перед портретами вождей, по ночам поднимал семью и продолжал тайком поклоняться дырявой ложке. Верно говорят, что запретный плод сладок, спустя время большинство жителей аула стали последователями Кашыка – тоже начали молиться на дырявую ложку…

Дети, а затем внуки и правнуки Волка и Китайца, хоть и были родственниками, также цапались меж собой как кошки с собаками. Трещина, случившаяся между братьями во времена Гражданской войны, привела в пятидесятых годах к трагедии. Сын Китайца Ахметгали, когда-то возвратившийся с Великой Отечественной войны весь в орденах и медалях, был избит и повешен в сарае сыновьями Волка. Убийцы заранее договорившись, дружно заявили в милиции: «Мы его не вешали, только побили. Устыдился, что не смог нас одолеть, вот и повесился». И душегубов посадили всего на пару лет.

После сего братоубийства потомки Волка в каждом поколении стали лишать жизни хотя бы одного из мужчин – отпрысков Китайца. Несмотря на это, род Китайца множится год от года. Каким-то чудом, на место одного убиенного рождаются по семеро мальчиков. Число же потомков Волка, напротив, почему-то уменьшается, и на глазах хиреет их род. К тому же в последние времена у них рождаются одни девочки.

Верно подмечено, если кому беспрерывно твердить: «Ты свинья!», он и сам не заметит, как захрюкает. Похоже, от постоянных возгласов аульчан: «Китайцы! Китайцы! Китайцы идут! Вот придут китайцы…», у них и впрямь сильнее сузились глаза, лица ещё пуще пожелтели. В общем, стали точь-в-точь как китайцы. И общаются меж собой, будто китайцы, – грубыми окриками и резкими жестами, словно бранятся. Да и телами обмельчали: мужики чуть больше полутора метров будут, а женщины – ещё ниже.

Непримиримой вражде потомков Китайца и Волка через два года исполнится целый век. Они уже знать не знают корни и причины непрекращающейся междоусобицы, однако и поныне живут в раздоре. Право, и рассказывать неудобно, причины последних скандалов – просто курам на смех… Недавно, принарядившись в праздничный день, всем аулом пришли в клуб. А там какая-то собака наложила на крыльцо очага культуры огромную кучу… Люди столпившись, постояли некоторое время в растерянности. Затем кто-то из «волчат» поковырял собачий навоз ивовым прутком и с серьёзным видом резюмировал: «Сразу видно, это дерьмо наклал кобель по кличке Актырнак, подросший щенок хромой суки Актапей, поводыря слепой колдуньи Бибисары из рода старика Китайца, троюродной тётки Ахмета. Этот Актырнак – настоящий разбойник – весной утащил нашего одноглазого петуха Пирата…» Ахмету, разумеется, не понравился столь глубокомысленный вывод, и он ощерился, точно китаец: «Чаво-чаво? Тоже мне, спец по собачьему дерьму… Иди лучше в лес, покопайся в волчьем помёте». Слово за слово, окрик за окриком, и китайско-волчья война, тлеющая в ауле на протяжении века, снова разгорелась, словно пламя от порыва ветра. Кровные родственники опять раздрались в пух и прах, крепко отдубасили друг друга, попутно вымазавшись в том злополучном собачьем дерьме…

Для выяснения причин вражды много раз созывали большие сходы и малые курултаи. Но… так и не докопавшись до истины, каждый раз доходили до всеобщего мордобоя и понаставив друг другу шишек на лбу и синяков под глазами, повыбивав зубы и пересчитав рёбра, расходились ни с чем по домам…

Правда, прошёл слух, что сын старика Кашыка – Кашыкбаш, давно разменявший девятый десяток, с подобострастием уставившись на дырявую ложку, оставленную ему как великий аманат3 и священный предмет культа, поблескивая вытаращенными глазами, шлёпая толстыми губами, торжественно поклялся поведать внукам и правнукам Китайца и Волка причину войны между ними. Тем не менее особо подчеркнул, что расскажет об этом 7 ноября 2017 года. Оказывается, именно так ему было завещано отцом, стариком Кашыком.

К сожалению, Кашыкбаш не смог донести до потомков священное слово – неожиданно отошёл в мир иной, прижав к груди драгоценное наследство – дырявую ложку. Рассказывают, предчувствуя скорую кончину, Кашыкбаш начал было что-то чёркать на обрывке туалетной бумаги… Но успев написать лишь: «Вот что поведала дырявая ложка – не сто лет назад, а ещё с пещерных времён…», бессильно повалился на пол… Таким образом, причины столетней войны остались нераскрытой тайной, погребённой в глубине веков.

В ауле шушукались по секрету, что старик Кашыкбаш, лишившийся перед кончиной дара речи, тщетно пытался сообщить что-то важное собравшимся у смертного ложа родственникам. Но, сколько бы ни мучился, ничего не объяснил, только мычал. Когда сыновья попросили кого-нибудь из них назначить главным хранителем священного тотема, старик сильно разозлился, несколько раз ударил себя дырявой ложкой по лбу, притиснул её к груди, красноречиво показал потомкам средний палец правой руки и навечно закрыл глаза.

Три дня и три ночи поломав голову в попытках растолковать, что он намеревался сказать перед смертью, наследники решили провести внеочередной курултай. Но мероприятие не помогло раскрыть великую тайну. Как обычно, все переругались, передрались, с тем и разошлись.

Всё же после скандального курултая дырявая ложка торжественно перешла к старшему сыну покойного Кашыкбаша – Кашыкбаю.

Нынче дырявой деревяшке поклоняются потомки не только Кашыка, но и почти все отпрыски Китайца и Волка. Продырявленные деревянные ложки висят на почётном месте во многих домах. Только до сих пор непонятно: раз большинство из них боготворят одно – ложку с дырками, почему же кровные сородичи продолжают в пух и прах ссориться и драться меж собой? Но никто из них не может дать ответа на этот вопрос… 

________________________________

1 Кашык – ложка, небольшая поварёшка.

2 Направление в сторону священной Каабы в г. Мекке.

3 Аманат (араб.) – в данном случае распоряжение, наставление последователям, завещание потомкам, сохраняемое и чтимое ими.

Своею избранной тропой

Своею избранной тропойВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Башкортостана

Теги: Поэзия Башкортостана

Фания Габидуллина

Родилась в Дюртюлинском районе БАССР. Член Союза писателей и Союза журналистов РФ и РБ. Лауреат литературных премий Мажита Гафури, Фатиха Карима, Назара Наджми. Заслуженный работник печати и массовой информации РБ. Автор трёх поэтических сборников. На её стихи написали десятки песен композиторы – Азат Хусаинов (Татарстан), Мударис Мурзаханов, Муфтадин Гилязов, Рим Хасанов, Забих Мамалимов (РБ) и др.

Одноклассникам

И вас ветра не пожалели,

И вас коснулся их обман –

Они погладят еле-еле,

А в волосах стоит туман.

Морщинки возле глаз?

Не страшно!

То солнца детская игра.

Но кудри мальчиков вчерашних

Украли наглые ветра…

О, как хотелось нам когда-то

Во взрослую податься жизнь!

Из детства ринулись ребята,

Так загораясь, что держись.

Зажглись!

И зашагали ноги

Своею избранной тропой.

Теперь обратно нет дороги,

Как песни грустные ни пой.

И вот по улице друзья,

Вновь взявшись за руки, шагают,

Но ветры по земле скользят

И вспять вернуться не пускают.

Лето

Снова лето, снова жарко,

вновь – душистая пора,

и ему цветов не жалко

для пушистого ковра.

От июльского елея

снова девушки цветут,

словно бабочки хмелея

над цветами там и тут.

Ослепит берёз свеченье,

клён в серёжках до бровей,

и на ивовых качелях

раскачался соловей.

Здесь от солнечного диска

тает изморось души,

здесь по радуге росистой

так прогулки хороши.

Здесь наешься духом сочным,

зрелых ягод не губя,

каплет с липовых листочков

мёд, с ума сводя тебя.

Вдоль речушки – брежу что ли? –

детство давнее бежит,

и в груди моей, как в поле,

чудо-марево дрожит.

Пора ушедшего цветенья

Прекрасна наша жизнь!

За годом год

В нас эти мысли, как ростки, сажали.

Что вот, мол, осень щедрая придёт,

Мы доброго дождёмся урожая.

Цвела отчизна!

Этот аромат

Был каждому знаком ну прямо с детства.

Но только ароматом не наесться,

Покуда твой желудок пустоват.

Кичась богатством, для гостей своих

Цветы срывали в бешеном веселье,

Как пьяные от щедрости своей…

И вот пришло осеннее похмелье.

Страна цвела,

И нет теперь смешней,

Чем горевать, как плачущий садовник:

Кто до поры цветы сорвал с полей?

Кто разоренью этому виновник?

Кто виноват, что пусто на столе

И что цветенья минула эпоха?

Кто виноват, что на моей земле

Теперь цветут кусты чертополоха?

Запоздалая молния

То ль неуверенно,

то ли намеренно

ты постучишься ко мне,

только вся горница

светом наполнится,

словно при ясной луне.

То ли нечаянно,

то ли в отчаянье

слёзы твои потекли,

только, как порохом,

молнии сполохом

душу мою рассекли.

Ах, эта молния,

словно напомнила,

что мы с тобой старики,

и в бесконечное

чувство сердечное

верить уже не с руки.

Что же блестишь ты мне,

молния бывшая?

Ты заблудилась, ответь?

Слёзы всё катятся,

в летнее платьице

осень мою не одеть.

Осиротевшая струна

Памяти певицы Фариды Кудашевой

Соловьи тепло уносят,

зная, что не навсегда.

Унесла певунью осень.

– Ты вернёшься? – сердце спросит.

И поверится, что – да.

Не останется без песни

лес, застывший в холода.

По весне зальют окрестность

птицы гомоном чудесным

в ожидании гнезда.

Струнам сердца вновь поётся,

но одна, печаль тая,

словно скоро оборвётся,

всё дрожит – не дозовётся

верной трели соловья.

И запомнила до дрожи

соловьиный перелив,

и забыть уже не может,

на прощание похожий,

твой угаснувший мотив.

Далёкое солнце моё

Как будто было всё вчера –

черёмуховые вечера

и наше первое свиданье.

Их память верная хранит,

и тем дороже мне они,

чем отдалённее прощанье.

И вот вам чудо поздних дней –

чем ближе мы, тем холодней,

спокойней чувства и резонней.

И только первая любовь

нас обжигает вновь и вновь,

как солнце из-за горизонта!

Как те цветы

Ненастны дни и неясны

среди, казалось бы, весны.

Лицом к стеклу приник-прилёг

на подоконнике цветок.

Как в ожиданье нежных чувств

томится мой цветочный куст,

душа, надеешься и ждёшь,

когда ж весенний хлынет дождь.

– Пусть грянет вешняя гроза! –

мне говорят цветов глаза.

Я, как они, тянусь к теплу,

лицом приникшая к стеклу.

Кто виноват?

Нектар любви, на капли раздробя,

я не пила, я оказалась лишней.

Не ты ли виноват, неполюбивший?

Не я ли, не влюбившая в себя?

О как прекрасно вместе пелось нам!

Слова легки – мотиву не помеха...

Но разлетелись вдруг по сторонам

два голоса. И не дождаться эха.

Нектар любви – он слаще, чем любовь,

когда не выпит ни одним влюблённым.

Как терпок он, не поданный тобой!

Как опьяняющ, мной не пригублённый!

Не полюбил!

Теперь один живи!

Мы встретимся...

Но я не жажду мщенья.

Тебя своей лишившая любви,

я виновата, и прошу прощенья!

В ожидании нежности

Среди тяжёлой зимней стужи –

весна иль осень...

Кто поймёт?

То под ногами плещут лужи,

то снова наступает лёд.

Снег плачет, словно горько запил,

и влага с крыши потекла,

но от летящих сверху капель

ты не почувствуешь тепла.

И мне, не чаявшей согреться,

под этим ветром ледяным,

зачем обманываешь сердце,

капель, журчанием иным?

Вода скользит по льду, как в сказке,

но я-то знаю, боль тая –

не принесёт весенней ласки

капель, обманщица моя...

Мамино письмо

Из вороха бумаги снежной

письмо случайно достаю.

К нему я прикасаюсь нежно,

знакомый почерк узнаю.

Страницы помутнел орнамент,

края потрескались не вдруг,

как будто редкостный пергамент

прошёл через мильоны рук.

Глаза бегут по тропкам строчек,

то спотыкаясь, то смеясь.

Так мама неразумной дочке,

как шаль, тепла соткала вязь.

Вот я в конце, и вновь в начале

читаю, видя между тем –

напившись маминой печали,

святой пергамент пожелтел.

О, как права была ты, мама,

но мне не ставила в вину,

что путь мой не проляжет прямо,

что я не раз с него сверну,

что мне достанется от близких

несправедливого огня.

И лишь твои святые письма

спасали всякий раз меня.

Вот так всю жизнь идёшь в сраженье,

любовь и молодость губя,

чтоб посмотрели с уваженьем

чужие люди на тебя.

И наконец тебе понятно:

лишь мамы щедрая любовь

и бескорыстна, и бесплатна,

в письме прочитанная вновь.

Каждою весной

Я в деревне успокоюсь

под ручейный перезвон.

Снега в городе по пояс,

только молча тает он.

Здесь же ветер вольный дышит

ароматом стройных ив,

здесь и только здесь услышишь

стай гусиных перелив.

Мчит скворчиная позёмка

так, что сердце ёк да ёк,

горожанину-ребёнку

это счастье невдомёк.

Гуси ждут пушистых деток…

Вот бы с мамою сейчас

набросать им в гнёзда веток

и соломы про запас.

Что ж я душу-то мочалю,

если каждою весной

дом пустой меня встречает

и замочек навесной.

Возвращенье земляка

Под жаворонка песню раскачались

И расшумелись добрые хлеба.

Шагал крестьянин, тем хлебам начальник,

Ему земля – и счастье, и судьба.

Но в чёрный день к полям его Отчизны

Фашистских полчищ ринулась орда,

Свободу вырывая вместе с жизнью,

Как будто ломоть хлеба изо рта.

Поверженным врагам куска не жалко,

Пусть поедят с натруженной руки,

Но с теми, кто на землю смотрит жадно,

Готовы насмерть биться земляки.

Недавно серп державшими руками

Винтовки взяли, но страшна война:

Гляди, как на могильном белом камне

Кровоточат погибших имена.

Мой добрый край не ранили гранаты,

Не рвали землю бомбы на куски,

Но в наших душах мёртвые солдаты

На память завязали узелки.

Они кровоточат, не заживают…

Как будто духи предков из огня

Взывают к тем, кто их не забывает,

И совестью, и разумом храня.

Мы кланяемся славными делами

Герою, что в сраженье уходил –

Вот он с горы любуется полями,

Которые в бою освободил.

И смотрит вдаль отцовскими глазами,

Уставшими от ратного труда –

Он уходил, земли своей хозяин,

Как памятник вернулся навсегда!

Перевод Айрата Еникеева

Остро пахнут мгновенья весны

Остро пахнут мгновенья весныВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Башкортостана

Теги: Поэзия Башкортостана

Наталия Санникова

Родилась в деревне Васильевка Ермекеевского района Башкирской АССР. В 1998 году окончила отделение журналистики БашГУ. Автор и ведущая программ на «Радио России – Башкортостан». Публиковалась в журналах «Бельские просторы», «Рижский альманах», в литературном интернет-журнале «Русский переплёт». Живёт в Уфе.

Явление

Первыми в нашем дворе из-под снега

являются трое:

шестиногая лавка,

предынсультная Лида,

Муська на поводке.

Позже бывший бог математики

материализуется из запоя,

серое морщит лицо, мычит

на математическом языке.

Муська с хозяйкиных острых колен

наблюдает брезгливо,

как призывно вопит нестерильный,

набухший, текущий мир.

Бледноликая Лида

капает Муське в миску

небесных сливок –

от стресса. Экс-небожитель корчится,

будто что-нибудь защемил.

Ощупывает карманы, щурясь,

считает мелочь.

Невесомая Лида укоряюще смотрит.

Взгляд – прозрачней воды.

Пепельнолицый сын её вздрагивает,

становится белым-белым.

А потом долго курит,

по привычке в сторонку

рукой отгоняя дым.

Ясам

Решительный бог Ясам стоит

посреди Вселенной.

Повелительно топнет –

разлетаются брызги галактик,

мириады миров – топать не лень ему –

осыпаются в грязь и чуть-чуть –

на мамино платье.

Мама не видит – отвернувшись,

щебечет по телефону

с подружкой о том, о сём,

что сынок упрямый,

непослушный, неугомонный,

всё – по слову его: «Я сам, мама!»

Любознательный бог Ясам измеряет,

где глубже.

На разлившейся улице

под умиленные взгляды прохожих

самозабвенно топчется в луже,

сапожки полны весны.

Вот и мама зовёт: «О, боже!»

Три мгновения весны

* * *

После программы «Время»

вместе чаёвничала семья:

Папа, Мама, Кошка,

Макс Отто фон Штирлиц да я.

Чёрно-белый «Рекорд» волновался,

рябил, шумел.

По-другому он не умел.

Папа курил у печки.

Мама довязывала носок.

Кошка глядела на спицы.

Закипал берёзовый сок

за нашим окном

и в прифронтовом лесу.

Штирлиц спал безмятежно.

Мне верилось – всех спасут.

Сердце сжималось сладко,

как от сгущённого молока…

И время не замечало нас.

Свысока.

* * *

Остро пахнут мгновенья весны

отсыревшим порохом,

раньше пахли берёзовым соком,

теперь – за сорок нам,

тем, кому первой детской любовью

был Штирлиц-Тихонов.

Раньше время посвистывало шутя,

теперь как-то грозно тикает.

Ждал полжизни мгновения – этого? –

что ж, смотри.

В детстве лучше всегда.

И оно до сих пор звенит

глубоко внутри,

под большими снегами, как водится.

В птичьей груди его

не умолкает музыка Таривердиева.

* * *

Нет, у кошки, у собачки –

не боли,

улетай скорей подальше

от Земли,

из когтей своих добычу

отпусти,

сизым облаком лети

античастиц

к неизвестным, небывалым

берегам,

антиснегом на краю

останься там,

где в туманности Ракитовый Кусток

спит волчок небесный с огненным хвостом.

Не отпустила

Не отпустила. Грозилась повеситься.

Он остался.

Больше любила, наверно.

Был весь в отца.

Первый. Старший.

Батю не помнили фотокарточки.

Спит пехота

где-то под Курском, лежит вповалочку.

Беззаботно.

Здесь – лебеда, трудодни да пахота.

Сон короткий.

Быстро взрослелось

в чёрной рубахе той.

Бесповоротно.

Ближе к земле – проще выжить,

казалось бы.

Он и выжил.

Ниже к земле без единой жалобы –

небо ближе.

Небо держалось, скрипело на избах трёх.

И устало.

Вкрадчиво, как проступает на камне мох,

ела старость.

В том году засуха выгрызла дочерна

всё живое.

Мать отправлял к городской её дочери.

Под конвоем.

После до света курил под окошками.

Выла псина.

И тишина ртом немым перекошенным

голосила.

Всех поминала, кому не по возрасту

жмёт землица.

И не ослабить тесного ворота.

Не откреститься.

Мать хоронили за тысячу вёрст. И он

не поехал.

Вязла деревня в осени островом

по застрехи.

Жар ледяной оседал в крови спорами,

белым сором.

Спрашивал землю и небо, скоро ли?

Вышло скоро.

В город свезли против воли. На химию.

Врач в палате

детям сказал: он не помнит имени,

неадекватен.

Всё повторяет: откройте ставни, мол,

света мало.

И для чего ты меня оставила

..................................................

Последний

В печке не пляшет, а старчески шамкает.

Слышишь, не дышит кромешная стынь.

Нет ни принцесс, ни драконов,

ни замков тут –

остовы чудищ, а может, кусты.

Шепчут шаги невесомые чуткие

на чердаке – домовой стережёт

наше сокровище позднее, шутка ли,

счастье на старость. Месит снежок

тощая тень под худыми окошками,

чтобы волчок тебя в лес не унёс.

Слышишь, из ковшика

звёздными крошками

запорошило медведице нос.

Глухо крест-накрест

зашиты окрестности.

Не прошмыгнёт ни одна из дорог.

Много легло здесь, умаявшись,

без вести.

Ты постарайся выспаться впрок.

Спи и не слушай, как сердце колотится.

Будет бессонница – крёстная мать.

Доля студёней водицы колодезной –

мёртвой деревне глаза закрывать.

Дайпузырёк

тень монотонно

качается под окном

руки за спину

виновато прячет

позабытый на подоконнике

полупустой флакон

клянчит длинноволосый

и бородатый мальчик

серебрится на солнце ландыш

а может краснеет мак

Дайпузырек раскачиваясь сильней

шевелит губами

дурачок что возьмёшь

не приобрёл ума

так вышло едва родился и сразу

замер

(здесь тень отца является в образе

пьяного пастуха,

говорят, впал в горячку

и над колыбелью кого-то проклял,

масштаб трагедии невелик:

деревенский хам

и сын его, от которого никакого проку,

по дворам собирает бьющееся ничто,

сам в припадках бьётся

до смертной пены,

протрезвевший папаша гонит сына

домой кнутом

под древнерусские матерные напевы)

на стекле как живой

играет закатный блик

приглядишься глаза дурачка

пронзительно голубеют

вдруг будто вспышка

строгий иконный лик

и снова качает земля

полуспящего

в колыбели

Хлеб с росой

Во времена, когда был мир не чёрств,

проснёшься утром – мама хлеб печёт,

из маленьких окошек льётся свет

такой, что ярче в целом свете нет,

с ним птицы заливаются в окно

весёлым переливом чистых нот.

Нетерпеливо тявкая, щенок

зовёт гулять. Не чуя лап и ног,

с гуляния примчимся с ним домой,

разделим сахаром посыпанный ломоть,

широкий, будто папина ладонь,

он орошён колодезной водой,

искрится счастьем сладкая роса...

Рецепт волшебный надо б записать –

беспечно детство. А теперь, увы,

сплошное сито – вместо головы.

Хлеб покупаю белый, высший сорт,

хочу как раньше, чтобы был с росой...

Но – нет. Обычный сахарный песок.

* * *

Душно в хрущёвских скворешнях до хруста рёбер.

Глубже вдохнёшь – у соседей колышутся шторы.

К форточке приникаю дурной амёбой –

всем телом дышать бы, но смог забивает поры.

Воздух давно не роднится со словом «свежий».

И в декабре на окнах – узоры пыли.

Лучше дышать поверхностно и пореже

шлейфом промзоны и гарью автомобилей.

Но я-то хотя бы помню, как дышат вольно,

что воздух бывает прозрачен, душист и светел,

сладок от снега или пропитан солью,

и, как дыханье младенца, невинен ветер.

Ты осторожно городом дышишь тесным,

пугающей астматичной свободой века.

Я научилась слышать сквозь сон и стены,

птиц отгоняя от бронхиальных веток.

Их привлекает страх и пугает море.

Давай загадаем – пусть море ночами снится,

и воздух – проветрен, прогрет, просолен...

А утром пусть за окном распевают птицы.

Оглавление

Опустела без него Земля День поэзии – XXI век. 2017 год Вокруг красной линии Фотоглас Без иллюзий Антикультура как часть замысла У нас только один Юра! Духовные звуки «Октябрь» на волнах перемен «Упуская время, жил счастливо…» Драматург из Петербурга Нестандартный срез Тоска по красоте Жизнь умнее нас Соль земли Главный герой должен по-настоящему полюбить Восторги и страх первобытных эмоций Всюду тайны Особенное Игра на поражение? Если судить по-христиански Мхатовская пауза Выдающиеся мошенники на «Культуре» Мина, заложенная Максом Фасмером Потерянный рай Ощути купеческий уют И дикий Енисей штурмует берега На спартакиаде побеждает дружба Предчувствие рекорда История болезни, или Дневник здоровья Фотошип Поливалютная корзина Разговорчики Вакхические виностишия Издержки мыслительного процесса Читалка "Клуба ДС" Что бы это значило? Некролог Афиша Юмор – дело серьёзное Крошки насущного хлеба Сковорода с бриллиантами В ладу с собою – живи заботой Мост памяти Природа милосердна… Сказание о дырявой ложке Своею избранной тропой Остро пахнут мгновенья весны Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg