Альманах «Российский колокол» № 4 2015
Слово редактора
Кто верить сам в себя умеет, тот и другие доверьем овладеет
Гете (с).Анастасия Лямина,
журналист, публицист
Подошел к концу 2015 год. Для кого-то он стал продуктивным, кому-то принес новые впечатления, а кому-то, наоборот, разочарования… Но человек – сам творец своей судьбы. Жизнь дается лишь раз, и каждый в силе сделать ее такой, какой хочется самому! Нужно только помнить об этом, верить в собственные силы и возможности, видеть цель и не видеть препятствий на пути к ее осуществлению!
И пусть этот новый год станет для каждого началом нового пути. И мы в этом можем помочь.
Начну с себя! Для меня альманах № 4 стал моим дебютом в роли шеф-редактора! В этот альманах я вложила частичку себя. Это и переживания о том: а получится, справлюсь ли, завоюю ли доверие у совершенно незнакомых людей… Это и радость от того, что у меня в итоге все получилось и что некогда незнакомые люди доверились мне, поверили в меня и сейчас искренне желают мне успехов на новом поприще! А еще во время подготовки альманаха долго не отпускало чувство удивления: оказывается, вокруг столько талантливых людей, которые в нынешнее порой непростое в материальном плане время сохранили интерес к творчеству и рады на бесплатной основе делиться им с окружающими! И за это им большое спасибо!
А каким же образом альманах № 4 поможет его авторам повлиять на их будущее?
В новогоднем выпуске альманаха мы решили дать возможность новым авторам обрести новых почитателей их творчества, возможность стать узнаваемыми и поделиться сокровенными мыслями, переживаниями и успехами, которые они изложили в своих произведениях. Ведь все-таки как здорово, приятно и весьма полезно – быть услышанным и понятым.
На страницах альманаха вы также встретите и давно полюбившееся творчество наших постоянных друзей: Олёны Ростовой, Натальи Бедной, Юрия Штенникова, Ланы Аллиной, Марка Бойкова и многих других.
Желаю, чтобы новый год принес вам творческого вдохновения, материальных благ, крепкого здоровья и везения. А нашему изданию (и самой себе в том числе) пожелаю обрести новых авторов и сохранить крепкие дружеские отношения с давно полюбившимися писателями и поэтами.
Вместе, я уверена, у нас получится воплотить эти пожелания и мечты в реальность.
С Новым годом!
Современная поэзия
Татьяна Алексеева-Никулина
Татьяна Александровна Алексеева родилась в декабре 1950 года. Живёт в городе Остров Псковской области. Член АРСИИ, член РСП, кандидат ИСП.
Рождественская ночь
По чёрному бархату жемчугом звёзд Узоры искусные ночь вышивала. Мир в царство чудесных и сладостных грёз Спокойно и мягко она погружала. Рождественской ночью под звёздным шатром, Где сказка сплеталась с прекрасною былью, Брели наугад мы с тобою вдвоём По улице, устланной звёздною пылью. Снежок под ногами чуть слышно скрипел, Пощипывал щёки морозец несильный… То ль я не смогла, то ли ты не сумел Понять колдовство этой полночи дивной. А может быть, робость, плеснув через край, Молчаньем уста нам с тобою сковала? Эх, синяя ночь! За обоих решай, Чтоб ты или я на судьбу не пеняла! И ночь рассудила: так пусть Рождество Подарит нам счастье – не боль, не разлуку. И в том было нежной любви торжество, Как бережно ты целовал мою руку!«Мела пурга в Татьянин день…»
Мела пурга в Татьянин день, Всё свирепела… И в шапке, сбитой набекрень, Гуляла смело. А в комнате – тепло-тепло И свеч свеченье… Ложились тени на стекло Прикосновеньем. Признанье нежное, как дар Из губ карминных… И разгорался сердца жар И жар камина. Струился шёлк с лилейных плеч Тугим каскадом. Но святость складочек беречь Уже не надо! И не стыдились наготы На стенах тени, Упав от этой теплоты, Сломив колени…Ухарь-княжич
Наигрыш гусляр рассыпал звонко — Игрище созвало молодцов. Княжич юный, показав сноровку, Облачко взвихрил из-под подков, Ладу подхватил – заждалась тройка! Алому закату вперерез Юзом, юзом сани мчатся бойко… Девственно красив притихший лес… Ёкает сердечко: явь иль снится — Месяц серебро свивает в нить? Инеем курчавятся ресницы… Некому коней остановить — Ухарь-княжич в счастье мчит девицу!Александр Анайкин
Родился в 1948 году в Самаре, где безвыездно прожил всю жизнь, не считая срочной службы. Служил в Московском военном округе в строительных частях в качестве инструктора передовых методов труда. Говоря обычным языком – работал преподавателем штукатурного дела, потому что имел строительное образование. Читал лекции по субботам, в остальные дни читал и писал статьи в ротную стенгазету и боевые листки. После службы окончил плановый институт. Работал на заводах Самары и на стройках.
Писал больше для себя, чем для публикаций. Печататься начал после развала СССР в местных изданиях и даже выпустил сборник стихов под названием «Глаза кошачьи». В данный момент на пенсии.
Печатается в социальных сетях. Был принят в Союз писателей. Творческим стимулом является семья. Очень много стихов посвящено жене. Написано большое количество детских рассказов, весьма весёлых, которые хорошо воспринимаются детьми.
«Огоньки притушили на ёлке…»
Огоньки притушили на ёлке, И петарды затихли в ночи. Ты устало отбросила чёлку И сказала: «Давай помолчим». Слишком бурное было веселье, Слишком бурная ночка была, Аж в глазах всё плывёт каруселью. Я впервые всю ночь не спала. Я впервые без папы, без мамы, Я как взрослая леди всю ночь Танцевала, мне всё было мало. Не ругайте, родители, дочь. Не ругайте, прошу, не ругайте. Темперамент ведь просто такой. Лучше дочке своей пожелайте, Чтоб всегда был любимый со мной.«На каждый карниз, на каждый этаж…»
На каждый карниз, на каждый этаж Природа кладёт из снежинок коллаж, Чтоб улицы были как выставки зал, Чтоб каждый понятье прекрасного знал И мог отличить без усилий, легко Мазки классицизма и стиль рококо. И лепит метель с упоеньем коллаж На каждый карниз, на каждый этаж.«На фоне лазури морозного дня…»
На фоне лазури морозного дня Гроздья рябины ярче огня. Рубиновой россыпью, словно салют, Радуют улицу, радуют люд.«Луна бела как снег…»
Луна бела как снег, И снег под цвет луны. Но аномально пег Наш мир средь белизны. Чернеет колея На сумрачном шоссе. Дорога, как змея, Пестрит во всей красе. И даже фонари, Как жёлтые поганки, Желтеют до зари На чёрных сваях-палках. Весь мир, как в той игре, Поделен на два цвета, В полночном январе До красного рассвета.«Мокрый снег красотою пудовой…»
Мокрый снег красотою пудовой На деревьях, кустах как оковы, Гнёт и ломит со страшною силой. И жестокость бывает красивой, Утверждает природа примером, Засыпая округу без меры Леденящей студёнистой ватой, От которой народ словно в латах, Словно рыцари в белом обличье, Растерявшие в шквале величье.После первого снега
Холмы надели камуфляж, И маскхалат накинул пляж. И, чтобы избежать позора, Прикрылась первым снегом флора. Лишь Волга катит чернотой И бьёт о белый край волной. Но тщетны, тщетны все усилья. И сила знается с бессильем. Уж скоро мощь свинцовых вод Смирит из льда тяжёлый свод.«Лёгкий мороз вперемежку с туманом…»
Лёгкий мороз вперемежку с туманом, Мир в нём расплывчат, глядится обманом. Лишь воробьёв неумолчные стаи Нам говорят, что сей мир обитаем.Татьяна Бакуева
Татьяна Игоревна Бакуева родилась 17 октября, в день Святой Вероники. Член Российского Союза писателей с 2014 года. Первая проба пера состоялась в возрасте 14 лет. Образование высшее – юридический институт. Работала в кадровых аппаратах государственных учреждений. Первые стихи опубликованы в издании «Тайна Жизни» в 2011 году, в том же году издан сборник стихов «Свет Аркаима». Стихи публиковались на сайте «Stihi.ru» с октября 2011 года. Номинант национальной литературной премии «Поэт года – 2014», «Наследие – 2014», «Наследие – 2015». Стихи опубликованы в сборниках РСП в 2014 году, книга вторая и третья – в 2015 г. В настоящее время пишет стихи, путешествует, фотографирует, занимается психологией. Познает себя и окружающий мир.
С Новым годом, мир, друзья!
С новым годом, мир, друзья! Пожеланья шлю вам я! Радуйтесь, женитесь, Ну, хотя б – влюбитесь! Чувства обновляйте, Радость проявляйте! Зарядитесь сказкой все! Дед Мороз уж на дворе! Пусть прекрасным будет год! К счастью вас он приведёт!«Дед Мороз в свои владенья…»
Дед Мороз в свои владенья Поспешает в звёздный час! Лес уснул, и спят деревья, До весны их сон подчас. Спят берёзы, спят осины, Ёлки, сосны – веселятся! Краснощёкие рябины, В вихре ягоды кружатся! Не страшны снега, морозы! Нам – любые холода! Дед Мороз торопит годы И спешит к нам, в города.Новый год – любимый праздник!
Новый год – любимый праздник! И не только для меня! Он всегда собою дразнит, Колокольчиком звеня! Дед Мороз принёс подарки! – Ух, устал, как старый дед! – Ой! любимые фиалки! — Он их спрятал… в бороде!Наталья Бедная
Наталья Владимировна Бедная – поэт, публицист, литературный сотрудник журнала «Невский альманах», член Московской областной организации Союза писателей России, кандидат Интернационального Союза писателей, автор четырёх книг. Родилась и живёт в Краснодаре.
«Метель всю ночь. И боль…»
Метель всю ночь. И боль. И мысли-клочья. А утром помолюсь — и вновь привычный бег. Глубокие следы как многоточья, И обжигает руки мне горячий снег. Поэзию ищу в житейской прозе: «Плоды шиповника пылают в белизне…» Дыханье замирает на морозе, Но Светлый Ангел не даёт озябнуть мне.«Серебряный крестик…»
Серебряный крестик на шёлковой нитке В метельный лиловый рассвет Нашла на снегу возле нашей калитки, Дыханьем моим он согрет. А кто обронил? Ни следов, ни прохожих. Хотела у неба спросить… Чтоб крестик найдённый в сиянии ожил, В собор понесла освятить. Оставила крестик под старой иконой, И в храме душа моя стала спокойной.Инна Бирман
Родилась 1 августа 1989 года в г. Горький, который позднее стал зваться Нижний Новгород. Окончила НИУ-ВШЭ, бакалавриат по специальности «Мировая экономика» и магистратуру – «Венчурный менеджмент», но всегда тяготела к гуманитарным наукам. Все герои стихотворений вымышлены, эмоции искренние, все строки написаны с любовью.
«Зорко одно лишь сердце…»
Зорко одно лишь сердце, Знают об этом звёзды, В Мире так мало места, В Мире так много пошлости. Слова не нужны пониманию, Слова – словно лишний трепет, Тебя призываю к сознанию На нашей ничтожной планете. В Мире нет совершенства, Мы ходим по тонкому краю, В Мире, где «умерло» детство, В Мире, где свет умирает. Дай мне напиться водою Из сказочного колодца, В Мире, где мы с тобою В Долине безмерного солнца. Побудь немного «Принцем» И стань внутри настоящим, Хочу тобой насладиться, Рассказов твоих не бояться. Открою тебе астероид И назову «Ракета», Там скрыться можно от боли, Там магия лунного света…«Причал несбывшихся желаний…»
Причал несбывшихся желаний, Пора замерзших подо льдом надежд, Гнилая вера в покаяние За множеством «святых» одежд. Пустая трата чувств и мыслей, Клеймо на собственной тени, И голоса все в воздухе повисли, Остались мы с тобою. Я и ты На суд у вечной пустоты. Я знаю, снова будет больно, Такое видел же и ты не раз, Расправить крылья и парить над Миром вольно, Сию секунду! Сей же час! Познать глубины слову «счастье» И «бабочек» внутри себя ловить, Когда за тонкой гранью власти Проскальзывает новая – любить, Всего тебя в себе открыть… И кто же автор этой пьесы, Когда я не расправлю крылья вновь? Быть может, как в «Ромео и Джульетте»: И вознесёт лишь смерть нашу любовь? Быть может, было всё напрасно, И жизнь живёшь ты не свою, Но быть так хочется причастной К одной из тех, что наяву, Ту настоящую… Твою… Слепая участь разочарований, Разбитых вдребезги сердец, Причал несбывшихся желаний, Пора замерзших подо льдом надежд…«Я больше не рифмую строчки…»
Я больше не рифмую строчки, В них больше мне покоя не найти, Я думала, святые книги Помогут мне путь жизненный пройти. Я думала, в краю далёком Средь Храмов светлых, у Стены Средь шума, гама, суеты Помогут снять мне кандалы. Я думала, родные души, Что прикрывать готовы тыл, Что и на море, и на суше Помогут мне набраться сил… Я больше не рифмую строчки, В них больше мне покоя не найти, Я больше не вернусь к возвратной точке И буду жить во имя или вопреки…Татьяна Бирюза
Автор творческого проекта «Добрые стихи для всей семьи», главной частью которого является блок «Добрые стихи для детей» (1.06.2014 г.). По образованию – экономист, окончила Московский государственный университет управления. Живет в Москве. Кандидат Интернационального Союза писателей. Член Российского Союза писателей. Номинирована на соискание национальной литературной премии: «Наследие – 2015», «Поэт года – 2014».
Публикации:
1. Первая публикация творческого проекта «Добрые стихи для всей семьи» – в журнале «Современная литература России» (издательство «Перо», 2014 г.);
2. Российский Союз писателей: публикации в альманахах: «Поэт года – 2014», «Дебют —
2014», «Детская литература – 2014», «Наследие – 2015».
3. Интернациональный Союз писателей:
– публикации в альманахах: «Российский колокол» № 3, «Спецвыпуск «Украина» – раздел «О мире», «Болгарский сборник» (материал передан для публикации);
– ноябрь 2014 г. – выпуск радиоальманаха «Бумажный ранет» на волнах «Московской правды», посвящённый творческому проекту «Добрые стихи для всей семьи» и «Добрые стихи для детей».
В июле 2015 – первая книга проекта «Добрые стихи для всей семьи»: «Добрые стихи для детей. Счастливые детки» и аудиокнига «Добрые стихи для детей. Счастливые детки».
«Через стихи передаю всем детям и взрослым частички добра, любви, тепла и позитива, которые так необходимы сегодня в этом жестоком мире. Мира вашему дому и счастливого долголетия!»
За всё спасибо! Спасибо, Господи!
Спасибо, Господи, Что дал ты мне так много, Что можно жить, творить, дышать! И в жизни есть всегда дорога, Что манит в путь, и хочется бежать! Спасибо, Господи, Что дал мне столько силы — Не оставаться на краю дорог, Всегда идти, искать и быть счастливой День ото дня, из года в год! Спасибо, Господи, За всё, что я имею: За слёзы, смех, за радость и печаль, И ни о чём я в жизни не жалею, Что от тебя пришлось мне испытать! Я тихо стану на колени пред иконой, И помолюсь… покатится слеза… За то, что не было – отдельное спасибо, Что уберёг от многого меня!!!Тройка с бубенцами
Новый год – вновь надежда на чудо, Будто сказка стучится к нам в дверь, Заметает былое пусть вьюга, Будет счастье, ты только поверь! Новый год – вновь красавица ёлка Огоньками вдруг вспыхнет в душе, И летит с бубенцами к нам тройка, Новый год на пороге уже! Пусть поёт свои песни и вьюжит За окном вновь старуха-метель, А надежда снежинкой пусть кружит, Сердце любит пусть жарче, сильней! Пусть пылает душа огоньками, Сердце бьётся, как звон бубенцов, А душа мчится тройкой за снами, Где опять поселилась любовь! И снежинки пусть тихо накроют Белым пухом дорожку к мечте, И по чистому белому снегу Счастье снова шагает ко мне. Снова тройка летит с бубенцами, Старый год пролетел – не поймать, Новый год на пороге, он с нами Будет новое счастье встречать!Давайте оставим всё в прошлом
Давайте оставим всё в прошлом: Раздоры, обиды и грусть! Обнимем друг друга покрепче И станем в большой мирный круг! И будем кружить хороводы, Подарки друг другу дарить! Давайте оставим всё в прошлом, Что нам так мешает л ю б и т ь!!!Да, мир вокруг несовершенен…
Да, мир вокруг несовершенен, Царит предательство и зло, Но я прошу, молюсь смиренно, Спасет лишь… Господа Любовь! Она согреет наши души, И напоит святой водой, И музыку научит слушать Любви священной, неземной!!!Елена Бушмелева
Родилась 6 января 1960 года в городе Перми, где и проживает в настоящее время. Закончив учебу, работала в Пермской Государственной Публичной библиотеке имени Максима Горького. Занимала должность библиотекаря, старшего библиографа. Сейчас находится на заслуженном отдыхе и занимается любимым делом – пишет стихи.
И смоет дождь твои следы…
И смоет дождь твои следы… Залижет, как собака, раны. В том, что расстались, – полбеды… Беда – расстались слишком рано. Не разглядев, не распознав любви в той суете извечной, — решили оба, что одни мы заживем с тобой беспечно… И хлопнет, словно выстрел, дверь, и вздрогну, будто от удара… Что разлюбила я – не верь, и время потеряла даром… Закончится сезон дождей, и листопадом боль умчится. Оставлю незакрытой дверь… А вдруг любовь к нам постучится?«А мы с тобою, как ожоги на коже…»
А мы с тобою, как ожоги на коже… А мы с тобою чем-то очень похожи. Нашли друг друга в виртуальном пространстве И там «зависли», чтобы вместе остаться. Мы потеряли счет часам и минутам, Остановилось с нами время как будто. Два одиночества, две странных души… Не исчезай, со мною вместе дыши! А я дышать уже одна – не умею. Тебя не вижу – замираю, немею… На мониторе по ночам – только точки. И ты в ответ мне не напишешь ни строчки. А мы с тобою, как ожоги на коже… А мы с тобою друг на друга похожи. И удалим свои страницы из Се́ти… Зачем играть?! Ведь мы с тобою не дети…«Как мне приручить тебя, упрямого?!..»
Как мне приручить тебя, упрямого?! Как мне научить тебя летать?! Вот нашла – единственного, самого, О котором не могла мечтать… Вот опять, как в юности, бессонница, До утра открытые глаза… Нежность, что в душе, На волю просится, И какие, к черту, тормоза?! Грешная, опасная, счастливая, Не живу, а в облаках парю… За любовь за позднюю, красивую, Господи, тебя благодарю!«Мы все в этой жизни – «подранки»…»
Мы все в этой жизни – «подранки»… И если взглянуть осторожно, у каждого в сердце – ранки, и вылечить их невозможно… Улыбку надев как маску, живем без любви, суетливо. Чужим отдавая ласку, глаза отводя стыдливо… Надеясь в душе на чудо, ночами молимся Богу… Клянемся, что так – не будем, к любимым найдем дорогу. Мы все в этой жизни – «подранки». Да только признаться – больно… Залижем тихонько ранки И делаем вид, что довольны. И жить продолжаем дальше, с душою своей в разладе… Укутавшись в кокон фальши, укрывшись от чувств в засаде…«Я – женщина… И этим я права…»
Я – женщина… И этим я права… Стихи плетутся, словно паутинки. Я, как мозаику, беру слова И складываю в яркие картинки. За пазлом – пазл, и вот уже строка, Стихов моих – рождение, начало… И поплывут по небу облака, И музыка негромко зазвучала. И дальше будет простенький сюжет — Рассказ о счастье или о разлуке… Ночь незаметно перейдет в рассвет, И за окном слышней движения и звуки… А новый день как маленькая жизнь. В нем будет все – и снег, и непогода… И снова прикажу себе: «Держись! Ты сильная… Какие наши годы!»Cевиндж Гейдарова
Родилась в Баку. С детства проявляла интерес к поэзии. С 1986 года была участницей семинаров заслуженного деятеля искусств Азербайджана, поэта и переводчика Владимира Кафарова, с 1988 года – литературного кружка «Хазар», руководимого поэтом-переводчиком Дмитрием Дадашидзе. С 1992 по 2009 год печаталась в журнале «Литературный Азербайджан», также «Литературной газете СПА». Автор поэтического сборника «Знаки солнца» (2002).
С 2002 года занимается также переводом поэзии с азербайджанского языка на русский. Автор переводов на русский пьесы в стихах поэта-драматурга Теюба Гурбана «Судьба дольше жизни» (2014), поэм в стихах «Краски и музыка времён» (2005) поэта Эльчина Искендерзаде и других. Подготовила и издала при финансовой поддержке СПА сборник стихов и малой прозы о природе бакинских поэтов XX–XXI веков (2010).
«Как, осыпавшись с белой сирени…»
Как, осыпавшись с белой сирени, Снежинки кружат надо мной! Их придумал какой-нибудь гений. Не хочу я сегодня домой! Небо сыплет на землю с утра Каждый миг и покой, и движенье. В этот час всевоссоединенья Мир един: рознь лишь ад и рай. Снег таинственнее Таис — Нет прекрасней такого мгновенья!.. Где-то там, высоко, притаилась Светлым пятнышком мысли комета. И лежат на ресницах моих Невесомые таинства света.Московский снег
Московский снег, о чудо! На весу, Раскачиваясь, падают снежинки — Те на капот автомобиля, те – на сук, Другие залегают по ложбинкам. У каждой свой полёт и настроение, Своя история, своя судьба паденья. Те, на суку, продержатся до марта, А эти, что на шапках у ребят, Сегодня угодят, скорей, на парты Или у печек школьных возгорят. Но сей пейзаж так нежен и спокоен, Что, несмотря на час короткий их, Я отдала б оставшийся мой срок, Чтоб быть не женщиной. Одной из них…Быль и сказка о ветре
Ветер встречный – зануда-любитель — Сквозь одежду меня обнимал. Если б с ветром меня ты увидел, То, наверно бы, приревновал. Я совсем уже заледенела. Он меня, подхватив, унесёт Во дворец с колоннадой белой И уложит в хрустальный грот. Я – холодная плотная масса, То ли мёртвая, то ли во сне. Если дальше всё будет как в сказке, Ты прискачешь за мной на коне. В грот войдёшь, красив и отчаян, Рассекая клубящийся пар, Поцелуешь меня, я оттаю И очнусь, твой почувствовав жар… Ветер стал… В десяти, может, метрах Ты – напротив, на улице – с ней! Так закончилась Сказка о ветре, Королевич ты мой, Елисей…Мария Дрюпина
Родилась 14 апреля 1992 года в г. Томске. С 1999 по 2007 год обучалась в Томской гуманитарной гимназии. В результате привития любви к литературе матерью – Дрюпиной И.И. и раскрытию литературного таланта в гуманитарной гимназии с раннего детства писала стихи.
Средь улиц, площадей, дорог изданий
Средь улиц, площадей, дорог и зданий. Среди толпы, спешащей по своим делам. Средь одиночества и разочарований. Закон один – «Идти по головам». Где искренность души уже не в моде. Где доверять, любить и помогать – табу. Где ветеран войны в подземном переходе Просит копеечку, ссылаясь на судьбу. Здесь полуголые нетрезвые девчонки На все согласны, лишь бы принца отыскать. А принцев мало, и встречаются подонки. Всегда расклад один: вино, клуб и кровать. Не существует больше гордости и чести. Здесь ограниченны возможности души. Погрязли в низости, коварстве, мести. Где каждый хоть куда-то, но спешит. Средь улиц, площадей, дорог и зданий. Среди толпы, спешащей по своим делам. Закон всегда один без оправданий. Так сложно жить, но каждый выбрал сам.Полночь
Снова полночь уже. За окном темнота. По дороге скользят легковые машины. И чуть слышно вдали, как стучат поезда. А в них люди из дома бегут на чужбины. И ведь правда, но как-то уж странно звучит. Среди тысяч людей все же быть одиноким. Может кто-то, как я, этой ночью грустит… И, как я, с чемоданом стоит у порога.Инна Еремеева
Инна Евгеньевна Еремеева. Родилась в Твери в 1963 году. Живет в Москве. Окончила Конаковский энергетический техникум и Литературный институт им А.М. Горького. Публикации в Твери: «Литературная
Тверь», «Вече Твери», «Смена+». Публикации в Москве: «Юность», «Литературная учёба».
В 1998 вышла первая книга стихов: «Деревья сняли ботинки».
С 2007 по 2011 гг. работала в отделе поэзии журнала «Юность». Возглавляет студию литературного творчества «Муза» в Центре эстетического воспитания детей.
Октябрьский вечер
Качают березы сказку, А синь всё темней и черней. Туман поднимается вязкий, А золото блещет сильней. И пусть его мало осталось, Но дни ещё так же теплы. В звенящих засохших травах Шуршат, увядая, миры.«Ха-ха-ха – хоть не до смеха…»
Ха-ха-ха – хоть не до смеха: Три зеленых петуха Разодрались, расклевались, Гармонист порвал меха! Пляшет резво оборванец, Чтоб согреться, не простыть. Брошу звонких три монеты, Чтоб ему поесть, попить. Оглушительное счастье, Знобно, страшно за него! Разодранец, голодранец Не имеет ничего. Мы имели, не имели, Как Емеля на печи, В рот судьбе своей смотрели, Ели с перцем калачи.«О, не надо весны такой!..»
О, не надо весны такой! Не будите, ручьи, покой! На Снегуркино хрупкое тело Упадет обжигающий зной! О, не надо весны-красны, Там закаты, как кровь, красны, Там черна от слезы щека, Серый снег и твоя тоска.Татьяна Еремеева
Татьяна Михайловна Еремеева родилась 14.06.1976 г. в Северо-Казахстанской области. Живет в г. Рассказово Тамбовской области. По образованию юрист. Замужем, воспитывает троих детей. Член Российского Союза писателей.
Лунная дорожка
Из бледного свечения луны На воды опускается дорога, По ней плывет изящная пирога И ловит свет… сквозь призму темноты. По волнам гравитации и звука, Из ясного в неведомое дню, Как будто неизбежная разлука Не беспокоит мертвую луну. Дорожка серебристого забвенья Мерцает, отражаясь в темноте, Гипнозом монотонного виденья, На волнах, возникающих извне.Осенний лес
Святилище чудесного творения, Осенний лес в изящной позолоте Волнует тихим шелестом забвения И восхищает листьями в полете. Купается в веселом листопаде И греется под теплыми лучами, В багряном и оранжевом наряде Он тихо умиляется мечтами. Поклонами вечнозеленых сосен В хитоне простоты и благородства Встречает, не скрывая и юродства, Дождливую, безудержную осень.Дарья Жарова
Дарья Александровна Жарова. 22 года. Москва. Окончила ИЖПТ. Студентка ФИИ РГГУ. Публиковала стихи в литературном альманахе «Ключ» (2010 и 2015), «Журнале ПОэтов» (2013), альманахе «Академия поэзии» (2014) и театральные рецензии в журналах «Музыка и время», «Страстной бульвар» и на интернет-портале «Культурные новости столицы».
«Воздухом плевалось окно…»
Воздухом плевалось окно. Я сидел, покрываясь пылью В комнате, меня продуло Время, бежавшее мимо. С полки льется кошка, Книг касалась хвостом, Стирала имена с обложек, Проструилась в дверной проём. Книгам лежать на полке. За окном маршируют машины, Уносит гладь моей кошки На хвосте памяти паутину.«Морская пена меня заметает…»
Морская пена меня заметает, Вылезает начало дня, Я нарочно оказался в этом крае, С берегами умытого камня. Я старался быть всем доволен, Но в мокрой соли я потонул. Может, и я, как серые волны, Брошусь в тоске на скалу. Надвигается тумана поток, Вбирая вздохи шторма; Зачем затевался поход? Я хотел быть вдали от дома… Дождь стучится в море, Наступает время возврата. Может, и меня он омоет, Из дома буду стремиться обратно.«Пляши под грохот моего имени!..»
Пляши под грохот моего имени! Я самый громкий в городе звук! В том вечере меня вспомни, Я пел, когда ты был глух. Меня нет, но ты меня выдумай. Зовя тебя, срываю я голос. Что будет носить моё имя? Строчка одна или эпос? Я хочу быть тобою создан! Я устал быть в твоем сознанье! Я согласен на твое условье, Что обо мне никто не узнает… Но моё имя для тебя не звук, Я никогда не узнаю полета. Я ведь надеялся, что ты не глух, Что когда-нибудь ты станешь поэтом…(иллюстрация – Люкманова Виктория)
Вадим Зайцев
Поэт и прозаик, член Российского Союза писателей, родился в 1968 году в Новокузнецке, где и проживает по настоящее время. Начал писать стихи в начале 90-х. В 1994-96 гг. обучался на двухгодичных курсах «Поэт-минимум» в заочной литературной студии «Россияне» при одноименном журнале. Ведущим секции стихосложения был член СП России Геннадий Крылатый.
Публикуется с 1995 года. Неоднократно публиковался в новокузнецких газетах «Кузнецкий пенсионер», «Седьмой день» и «Наш университет», а также в журнале «Озарение» (Новокузнецк) и конкурсных альманахах «Поэт года», издаваемых в Москве. Автор поэтического сборника «О счастье и несчастий земном, о счастии ином» (Новокузнецк, 2008).
«Сегодня снег – сиянья неземного!..»
Сегодня снег – сиянья неземного!
И ветерок хмелит мою главу! —
Как долго ждал я, чтоб увидеть снова
Улыбку милой – сказку наяву!
Увижу снова в тамбуре вагона
Аквамарины ласковых очей…
И на стоянке тесного перрона
Твоя любовь прильнёт к груди моей…
Дни промелькнут как легкое «вторженье»
Цветущих чувств – в безмолвие зимы:
И звонкий смех, и нежное волненье,
И слезы счастья – ей подарим мы!
А наслаждаясь в ласковых объятьях,
Я озарен чудесною мечтой:
Ты серебришься в белоснежном платье
С роскошною летящею фатой!
Ты молвишь мне пред жрицей Гименея
Божественное, радужное «да»,
И по воздушной розовой аллее
Мы улетаем к звездам навсегда!
И высоко поднявшись над землею…
Я вдруг вернусь из сказочной мечты,
И наяву – улыбкой неземною
И светлою – меня встречаешь ты!
Скорей бы май позеленил оконце,
Ты – ласточкой! – вернешься навсегда!
И засияет радостнее солнце,
Когда друг другу мы подарим «да»!
«Блажен, кто знал Духовный голод…»
Блажен, кто смолоду был молод, Блажен, кто вовремя созрел… А.С. Пушкин Блажен, кто знал Духовный голод И чувств своих не иссушал; Кто и аскета Алый холод, И страсть высокую познал. Кто после мёда наважденья, Не веря юности своей, Познал и смурые сомненья, Когда становишься взрослей. Блажен, кто жизнь не начал «тризной» И был любим одной судьбой; Кто, терпелив к ее капризам, Не уходил в глухой запой… Кто не спускал собак из мести, Мог шуткой сгладить ярый шум; Кто дорожил, как Богом, честью И высотой душевных дум; Свой ум в эпоху всекрушенья Ввергал не в скорбь мирских забот, Но в наивысши сокровенья, Святых Писаний вечный мёд! Кто в жизнь вошел, Неся не холод, – творить добро не для похвал… И став мудрей, душой остался молод — И ближе к Богу сердцем стал.Борис Коба
Борис Анисимович Коба родился в мае 1945 года в селе Галущина Гребля Новосанжарского района Полтавской области в Украине. По специальности – экономист, за призванием – чиновник, и почти половину своего трудового стажа отработал в администрациях городов Полтава, что в Украине, и Пыть-Ях, Сургут Ханты-Мансийского автономного округа, Югра Тюменской области. В течение творческой жизни стал автором около полутора десятков поэтических сборников, в большинстве на украинском языке, в «Полтавском литераторе» под литературной редакцией поэта Владимира Александровича Тарасенка, в Саратовском издательстве «Десятая муза». Пишет музыку. Был участником Всероссийского музыкального конкурса «Нашим героям. К 70-летию Великой Победы» с песней «Благодарение».
Не жалей себя во имя жизни
Не жалей себя во имя жизни, Прославленья Бога и Отчизны, Нашей славной, гордой и великой, С белою березой, елью пикой. Если ты устал в дороге очень, А вокруг – лишь степь в разливе ночи, Припади к земле многострадальной, Ласковой и милой, Богом данной. И услышишь ты ее дыханье, Шелковистой травушки лобзанье, Необъятной, близкой и любимой, Несравненной, трепетной России. Как же я люблю твои просторы, Скатерти-луга, леса и горы, Шепот моря в синеве безбрежной, Санные пути зимою снежной! Я горжусь тобою, о Россия, Избранной для славы и мессии! Путь твой яркий выделен богами, Чтоб Планету прославлять веками.Людмила Коняхина
Людмила Николаевна Коняхина (Бевз) родилась 6 ноября 1959 г. в Крыму. В четырёхлетием возрасте родители перевезли её в село им. Сатпаева Баянаульского р-на Павлодарской области. С 1966 живёт в г. Павлодаре.
В 1979 г. окончила Павлодарское музыкальное училище им. П.И. Чайковского (хоровое отделение, класс Мироновой И.В.), в 1987 г. – Павлодарский педагогический институт (филологический факультет). В 1991 г. стала победителем конкурса «Учитель года», впервые проведённого в г. Павлодаре.
В 2000 г. приняла участие в работе X международной сессии ЮНЕСКО «Права человека, культура мира – содержание и методы обучения» в г. Москве. Воспитала двух призёров республиканских конкурсов (1998 и 2003 гг.). В разные годы работала заместителем директора по воспитательной, учебной, научной работе, инспектором учебного отдела ПаУ (ИНЕУ). Стаж трудовой деятельности составляет более 35 лет.
В городе Павлодаре ведёт активную общественную работу. Отмечена грамотами Славянского культурного центра, Дома-музея Н.Г. Шафера, областного управления образования, городским акиматом. Является автором песен и стихов. Печаталась в газетах «Весёлые ребята», «Звезда Прииртышья», «Магистраль», «Обозрение недели», «Устаздар».
В настоящее время работает преподавателем в образовательном центре «Развитие», является членом правления Славянского этнокультурного центра и координатором Клуба авторской песни «Серебряные струны».
Является автором двух сборников стихов и одного прозаического сборника (сказки).
Новогодняя песенка
В вальсе в вальсе, в вальсе снежинки над нами кружатся. Снегом, снегом, снегом припорошены шубы. Новый, Новый, Новый, Новый год приближается. С праздником, люди, с праздником, люди! – мои напевают губы. Где-то, где-то, где-то, а где-то в просторном небе Звёзды. Звёзды, звёзды нашу судьбу читают. Скоро, скоро, скоро раскроют свои секреты. С праздником, люди, с праздником, люди! – мои напевают губы. Сердцу, сердцу, сердцу, а сердцу так хочется песен! Белым, белым снегом они надо мной летают. Новый, Новый, Новый, новый год так чудесен! С праздником, люди, с праздником, люди! – мои напевают губы.Дед Мороз (детское)
С палицей серебряной – весь в снежинках нос — В гости к нам пожаловал добрый Дед Мороз! Валенки широкие, шуба до земли, А в мешках подарки нам прячет он свои. Хлопнет рукавицею – ёлка засияет, Огоньками тёплыми ярко заиграет! В хороводе весело – весь в снежинках нос — Топает с ребятами добрый Дед Мороз!Татьяна Копыленко
Татьяна Копыленко родилась в Севастополе в 1966 году, уже много лет живет в Карелии. Профессиональная пианистка. С 1998 года пишет для региональной карельской прессы, изданий Москвы и Петербурга на темы экономики, культуры, образования, вступительные статьи к нотным сборникам. О своих героях Татьяна говорит так: «В людях я больше всего ценю благородство, верность и способность любить… Таковы и герои моих произведений: любовь и самопожертвование – вот их жизненный выбор… такова судьба… таково счастье…»
Вальпургиева ночь (Каприз Лилит)
Дай руку мне, мой друг, – с собой тебя возьму я, Туда, где колдовство – забава для меня. И в эту ночь чудес, пока тебя люблю я, Твой жребий меж людей достоин короля. Ты смел и ты красив, душа твоя пылает Желанием одним – последовать за мной. Мой черный ворон – тот, что нас сопровождает, На утренней заре умчит тебя домой. Дай руку мне, мой друг, – увидишь чудеса ты, Каких никто нигде не видел на земле. Туда домчались мы, где звезд моих караты Тихонечко звенят на вороньем крыле. Уж слугам дан приказ гостей вином забавить, Подругам прикажу тебя развеселить. На королевский трон я шабаш сяду править, И буду колдовать, и поцелуй твой пить. Дай руку мне, мой друг, – нам время расставаться, По утренней звезды прозрачному лучу Ты быстро доскользишь, тебе нельзя остаться. Нельзя, не умоляй! Прощай, я так хочу! Когда проснешься ты – одни воспоминанья О празднике моем, как сны, возникнут вновь… Сейчас я повторю ведьмачьи заклинанья, Чтоб в сердце ты унес запретную любовь!Алексей Корчин
27 лет. Родился в Воронеже. Два высших юридических образования, не женат. Увлекается кино и музыкой. Есть публикации в журнале «Современная литература России» и журнале «Автограф».
«Моя молодость пенится и обжигает паром…»
Моя молодость пенится и обжигает паром. Время убирает излишки пены. Соперник пара – мускулистый холод времени. Он вечный победитель. У меня на шее шнурок с компасом и часами. На конце стрелки компаса стоит мой дом. На стрелках часов разложены ожерелья Из миражей неуверенных попыток, Из валунов, глины и земли, Из намеков, отзвуков и приближающихся заморозков. А что потом?«Вкус слез – горечь печали…»
Вкус слез – горечь печали. На острых шипах ночи пылают огни звезд. Мой дом оплетен терновником одиночества, Под его крышей лютует стужа пустоты и бродят тени равнодушия. В сверкающем ледяном гробу былого похоронены пестрые вихри осколков моей судьбы. Но я здесь – на пороге родного дома. Конец моим скитаниям у его дверей. За ними – начало очередного пути. Шаг первый, второй и третий — Я создам новый мир.Максим Котельников
Родился и живет в городе Туле. Обучается в 11-м физико-математическом классе лицея № 2.
Увлечение литературой пришло еще в детстве. Пишет прозу малых размеров и стихи. На творчество повлияли такие авторы, как Майкл Джира, Владимир Набоков, Чарльз Буковски и Иосиф Бродский. Увлекается художественной фотографией. Поклонник артхаусного кинематографа. Любимый режиссер – Ларе фон Триер. Из музыкальных предпочтений выделяет прогрессивный и арт-рок, в частности – Marillion, Lacrimosa, Swans. Посещал курсы журналистики на базе Тульского Бизнес-лицея под руководством Олега Эсгатовича Хафизова.
Звезда
Сорвал звезду – нашпиговал тоскою. Она кололась, и все кричали: «Брось!» Но слушать я не стал и правою рукою Метнул обратно в небо, чтоб где-то взорвалось. Иссохшая листва слетала вниз с деревьев, И где-то за кустами визжал бездомный кот. И то была вся жизнь, а может быть, мгновенье, Которое вонзилось в кристальный небосвод. И все мои друзья, и все мои подруги Сводили счеты с ночью, повисшей на губах, А я стоял один, не пряча свои руки И блеска алой крови не пряча на руках. Захлопнулись аптеки, на трассах – пустота. Что начиналось с крика – кончалось в тишине. Я шел по бездорожью – навстречу красота: Мигающая лампа в распахнутом окне. А после трупы, трупы – до самых южных вод… И девушки, и дети, и взрослые мужчины. Их кровь полировал трепещущий восход, Который не вставать не усмотрел причины. И кто-то, но с другой неведомой планеты, Схватил меня рукою – бежать не удалось. Метнул меня в другое неведомое небо, А я кричал безумно: «Не надо! Лучше брось!»Всплеск
Нет, это не волна, пожалуй, только всплеск. Ты любишь кабаре, мне нравится бурлеск. Ты детство провела в предместьях Парижа. Я жил через Ла-Манш, а мог бы жить и ближе. Ты говоришь: в Европе не как в России – тесно. Я видел, как боролись за в очереди место. Ты выросла на джазе, потом пришел нью-вейв, А я плевал на это – мне нравится Ник Кейв. Пока ты покоряла в Европе где-то сцену, Я возле школы ждал свою подругу Лену. Мы нежно обнимались, клялись в святой любви И за полночь гуляли, нам гасли вслед огни. Она была ребенком невымышленных бед. Родителей не знала; и ела на обед Картошку и тушенку, ну, может быть, компот, А ты через Ла-Манш клала оливки в рот. Мы медленно живем, но быстро забываем, Чем жили день назад, к чему упорно шли. Я Лену проводил до красного трамвая, Она исчезла где-то за бортом суеты. Тебе так не идет ни пасмурное небо, Ни эти остановки, ни узкие мосты. Ты кажешься себе довольно-таки смелой, А я кажусь таким, какой казалась ты. Все это не напрасно: ты любишь веселиться, А я люблю, когда под боком тихий смех, И я мечтал всегда в кого-нибудь вселиться. А может быть, в тебя? Ну почему же нет? Не думал, что таким быть может декаданс. Изгибы твоих ног – вот лучшие друзья, А ночью мы играем под деньги в преферанс, Ты ставишь на победу, я ставлю на тебя. Ты улетишь, однако, а я останусь здесь. Пусть на земле так много прекрасных дивных мест, Я так люблю сезон заплаканных небес. Нет, это не волна, пожалуй, только всплеск.Галина Кочергина
Кочергина Галина Валерьевна. По образованию учитель иностранных языков (в разной мере знает 7). Стихи и прозу пишет с детства, делает литературные переводы произведений любимых зарубежных авторов. Любит путешествовать. Член Российского Союза писателей.
Преддверие праздников [авторская песня)
Белый снег лежит в полях. Город скрыт пушистой шубой. Скоро в гости снегири прилетят уже. Дед Мороз спешит в санях, где подарки пёстрой грудой, Ждут и взрослых, и детей, волшебство неся душе. Припев: Хвои смолистый запах, конфеты, свечи, Пламя камина. На ёлке огромный шар. Мягким теплом твои вновь обнимет плечи Дух Рождества, зимней сказки полночный дар. Ткёт канву зимы метель, со снежинками играет, С ветром водит хоровод, пляшет во дворе. Словно добрый менестрель, гимны под свирель слагает. Город дремлет, весь в огнях, в блёстках, в яркой мишуре. Припев: Новый год уже в пути. Попрощаемся со старым. Пусть с собой он унесёт беды, зло и страх. Бой курантов. Отпусти всё, что было вздорно-малым. Пусть шампанское пьянит, тая на твоих губах.Новый год (Джанни Родари, перевод с итальянского)
Один стишок под Новый год я помню с детских лет. В нём пожеланий полон рот – конца и края нет. Хочу январь я, как апрель, чтоб солнце грело здесь. Июль с прохладой, март, капель: всего не перечесть. Хочу без вечера я день и море без штормов. Хочу я хлеб всегда иметь. Хлеб мягкий, без комков. Хочу, чтоб старый кипарис вдруг персиком расцвёл. Хочу летать и вверх, и вниз, как птицы за окном. Но если многого опять хочу под Новый год, Тогда не нужно ничего. Лишь радость пусть цветёт!Владислав Лебедько
Лебедько Владислав Евгеньевич родился в 1966 г. В 1989 г. окончил Ленинградский институт точной механики и оптики по специальности «Квантовая электроника». В 1992 году окончил СПбГУ по специальности «Практический психолог». В середине 90-х создал метод групповой краткосрочной психотерапии «Магический Театр и Архетипические Технологии». С тех пор основал научную школу по этому методу, выпустил более 100 учеников и последователей, защитил в 2009 г. диссертацию доктора философии в области психологии Ph.D. Организовал кафедру Архетипических Исследований при Международном Университете Фундаментального Обучения, является профессором и заведующим этой кафедрой. Опубликовано более 20 книг (с соавторами) по психологии и культурологи и более 100 статей. Прозу и стихи писать начал с юности. В 1999 году вышла художественно-публицистическая книга В. Лебедько «Хроники российской саньясы: из жизни российских Мастеров и Учеников 1970-90-х», принесшая автору известность в кругах любителей эзотеризма.
К настоящему моменту издано 3 художественных романа В. Лебедько – «Медитации на Джокере», «Великая Ересь», «Василиск: странная повесть о сексе и Dasein», готовится к изданию повесть «Живые души, или Похождения Лебедько».
Обрывки памяти в тишине майской ночи
Я там, где берег Стикса, Смотрю глазами Сфинкса На всех, кто мне приснился За сотни тысяч лет, Кто несся в колесницах И в мраморных гробницах В пустых Её глазницах Неразличим их след. Я молча улыбаюсь Встречаясь и прощаясь И к тайне обращаясь К той, что за гранью слов, В моей улыбке странной Блаженной, покаянной Сочувственной, желанной, Вне Кроноса оков — Падение империй, Простор степей и прерий, Моца́рта и Сальери Последний разговор, И Одиссея драма, И Пиковая дама, Лилит, что от Адама Бежит наперекор Любви и опьяненью, И лунное затменье, И что бродило Тенью По замку Эльсинор, Меч, вынутый из ножен, Натянутые вожжи, Жак де Моле, тревожно Всходящий на костер, И тела Клеопатры жадность, И матери Иисуса жалость, И Агасфера липкая усталость, И Вальсингама гимн чуме, И голос Командора грозный, Марии Магдалены слезы, И рыцаря над златом грезы, И символы души во сне… Я улыбаюсь, понимая, Что не постигнуть мне и края Того, как сам же я, играя, Творю подлунные миры, И время превращаю в вечность, Страдания и смех – в беспечность, — Спасающая памяти увечность Не обнажит секрет Игры…Алина Лихота
23 года. Родилась и выросла в Ставрополе. Юрист. Замужем, воспитывает дочь.
«Ветер стих. Боль остыла…»
Ветер стих. Боль остыла. Моя борьба продолжается. Добро добрым аукнется, Злому пора покаяться. На Бога надеются, На пророков равняются. Прежней душа остается, Привычные схемы меняются. Дилеммы рушатся. Кто должен – расплатятся. Мое Добро побеждает! Врагу разрешаю откланяться. Головы кружатся. Память стирается. Я – Истина… Вовсе забыла представиться.Виорэль Ломов
Ломов Виорэль Михайлович. Родился в 1946 году в Москве. В 1969 году окончил Московский энергетический институт. Работал на предприятиях и в организациях Минатома России (Новосибирск, Москва), в редакции журнала «Сибирские огни» (отв. секретарь) и др.
В «Роман-газете», журналах «Сибирские огни», «Октябрь», «Крещатик» (Берлин) и др., а также отдельными изданиями в Москве, Новосибирске, Ногинске и т. д. опубликовал романы, повести, очерки, эссе, стихи. В 2008–2014 годах в издательстве «Вече» вышли в свет шесть книг из серии «100 великих»: биографии русских и зарубежных писателей, меценатов и филантропов, великие романы, научные достижения России, судебные процессы.
Лауреат ряда литературных премий: 1-го Всероссийского конкурса стихотворений хайку (1998); Большой премии «Русского переплета» (МГУ) за роман «Мурлов, или Преодоление отсутствия» и «Русские трехстишия» (2007); I премии «Писатель года – 2013»; I и 3 премии «Народный писатель – 2014» и т. д.
Три времени года (Русские трехстишия)
* * *
Новый год наступил. Еще на год моложе Стал мамин портрет.* * *
Щупленький дирижер Из глыбы воздуха высек Вагнера в полный рост.* * *
Прекрасны как Деревья, искривленные Судьбой!Весна
С запахом яблонь смешался белый туман с журчаньем ручья.* * *
О, как прав он, Считая, что его лишь земля. Червь земляной!* * *
Коршун в небе Чертой вертикальной Чью-то жизнь зачеркнулДоска объявлений
Меняю юг души на север можно меньше плюс вид на счастье.* * *
Ни мух, ни пауков В углу заглохшем сада. Лишь в паутине снег.* * *
Как муха, бьется В серой паутине веток Лампа фонаря.* * *
Кто же знает, Где начало степи, где конец? Может, души солдат?* * *
К небу вздымает Свои черные руки Брошенный листьями клен.* * *
Кому, Господь, В ночи при блеске молний Показываешь мир?Император Павел на прогулке
Возглас в парке: «Император идет!» Курносые ели.* * *
Смокинг на свалке! Жалеет бродяга: Размер не его.Колокола звон
Мягко, беззвучно Сыплет пион лепестки. Колокола звон.* * *
Бабочку на цветке Солнечный луч пронзил. А ей хоть бы что!* * *
Птичий крик у озер. О чем, поэты, поете вы? Все спели птицы.О чем крик цикад
О чем крик цикад В летнем саду под луной? О конце света?* * *
Как пленителен запах Травы свежескошенной — Запах боли её.* * *
Мимо поезд летит. Отчего же душа Разрывается с телом?* * *
Свет трамвайной дуги Душу высветил мне. Там такой же трамвай.* * *
Река, а в реке Одни лишь глаза, вон и вон… Лягушки поют.* * *
В реке облака. В небе коршун проплыл. Снова стою один.Павший на поле боя
Глаза впервые Обратились к небу, но в них Нет глубины.* * *
Что пережил ты, Желтый лист на земле? Ведь только июнь.* * *
Как прямо стоят Сухие стебли травы! Рыцари осени.* * *
К восходу солнца Всю ночь березы ткали Черные кружева.* * *
Ворона кричит, Снег роняя с ветвей. Иероглиф зимы.* * *
Я бросил ружье. Утки раненой взгляд! Мамины глаза.* * *
По китайской легенде, человек уснул у костра, на котором варил
себе бобовую похлебку, и во сне увидел всю свою будущую жизнь.
Увидел я сон, Пока бобы варились: Варю всю жизнь бобы.* * *
В саду птицы поют. Заиграли Шопена — Некстати.* * *
Куда плывут Над безымянными полями Облака без имен?* * *
Кто там зовет Меня в неведомую даль? Ты, что ли, эхо?Почти как у Бонтё
Роща вдали Обратилась в сумрак вечерний, А потом в луну.Приметы времени
В газетах любых Непролазная грязь. Выборы скоро.* * *
Собаки лают так, Как будто их избрали В парламент.* * *
Слогом высоким Гуси пишут о чем-то Строка за строкой.* * *
Две бабы привычно В машину бросают мешки. Ходит важно петух.* * *
– О земля! — Оду читает поэт Землепашцу.Молодожены идут по первому снегу к часовне
Не верится мне, Что под белым покровом Лежит черная грязь.* * *
Море шумит. – Кто сказал, что море вечно? — Спросила луна.* * *
Упругий ветер, Потопив корабль Улисса, Завернул в мой дом.Память
Камень тяжкий, Что за пазухой нес, В изголовье стоит.Усмешка над вечным
Старый пруд. Лягушка прыгнула в воду. Рыбак сладко зевнул.* * *
В склон каменистый Корнями вцепились деревья. Жизнь поймали свою.* * *
Ах, какая судьба! Вечно падать и не упасть В горах водопаду.* * *
О, как неумело Шьет белым зигзагом Бабочка шелк голубой!* * *
Про детей своих — «Нет быстрей их на свете!» — Улитка всем говорит.* * *
Осветило мой дом Заходящее солнце. Как не вовремя!* * *
Света сколько В темных водах любви, Когда тонешь…* * *
Когда б взглянуть На городской пейзаж… Глаза слепы.* * *
Этот полустанок, Склон и две березы — И есть моя жизнь?* * *
За мной бежит тень, Отставая всё дальше. Солнце садится.* * *
Как ясно видна Тень одиночества При полной луне!Путь через реку
Лед до самого дна. Подгоняет порывистый ветер Легонького старика.На смерть отца
У фортки открытой Не курит отец. Но нечем дышать!На могиле родителей
Скажите, часто ли Друг с другом вы ведете Беседу ни о чем?Вечером поздним на кладбище
В сумраке тени, Голоса, шаги. «Вер-рь, вер-рь», — Стрекочут сверчки.Вечный покой
Только листва, унесенная ветром, находит покой.* * *
Когда бросаешь Все на полпути, Что в путь возьмешь?Мимолетность
В желтой мимозе Есть что-то осеннее. Вот я и старик.* * *
Девушки возле кафе. Загорелись глаза старика: Пахнет рыбой!Старик со щенком
Старик со щенком. Где-то дети? Где внуки? А щеночек у ног.Заброшенный дом
С темного крыльца Ворон взлетел к небесам. Скрипнула дверь…* * *
Умолк волчицы вой. Умолк гусиный крик. Но не смолкает Рим.Всемирный потоп
Торопится жук, В свой залитый ливнем дом Спешит со всех ног.* * *
Все же в памяти, А не в этой ракушке Спрятан шум моря.Nevermore
Когда покинешь Ты, Черный Ворон, меня? Nevermore?* * *
Дни все короче, А последний длиной Во всю мою жизнь…* * *
Конечно, лепесток, Лягушка, бабочка, ручей… А где же я?* * *
Беззвучная Бессмертная БезднаНесовременные стихи
* * *
Я многих любил, никого не жалея. Я многих жалел, никого не любя. Так годы прошли, и о том лишь жалею, Что годы прошли без тебя, без тебя…* * *
Куда я спешу? Что там, в мире ином? Может, ты, моя радость, с прекрасным вином? Я, не веря глазам, прикоснусь к тебе тихо, А ты не растаешь, не окажешься сном…* * *
Привиделся мне сон, что будто бы гроза И льет, как из ведра… А воздух свеж и мягок. И босиком идет, прекрасна и свежа… …Не помню, жаль, лица.* * *
Глаза твои наполнились слезами — Две карих лужицы растаявшего льда. И боль, что столько дней, как лед, была меж нами, Оттаяла от слез, от теплоты стыда.* * *
Глядишь с укором, дрожат губы, Глупые губы кусаешь зубами. А у меня в ознобе зубы… Глупые губы целую губами.* * *
Где слова вдохновенные, пылкие речи, Каламбуры изящные, трепетный стих, Удивительный взгляд, бесподобные плечи, Где он, все отравивший, этот сладостный миг?..* * *
Для простого счастья надо В жизни выбрать из всего Каплю меда, каплю яда, Каплю времени всего.* * *
Все пребывают на земле — Политики, купцы, актеры… Всех предадут – и просто, и земле, И на поминках будут разговоры.* * *
Ночь настала. День куда-то канул. Я читаю Данте. Дождь идет. Я спокоен. Я никем не стану. Жизнь моя, как этот дождь, пройдет.* * *
От мгновенья рождения до мгновения смерти Проходит не больше мгновенья, поверьте. А годы печалей, годы мучений Длятся не дольше, чем миг озарений.* * *
Пахнет палым листом за высоким забором. Этот запах листвы – не осенний, не летний — Запах павших надежд, запах правды и сплетни, Запах жизни короткой пред вечным простором.* * *
Звук дождя монотонный в саду просветленном Мне напомнил меня, уж почти позабытого… Глухо в прошлое шлепают капли дождя, Размывая меня, без того уж размытого.* * *
Луч золотой умирает: Миг – и как не бывало. Счастье – оно бывает? Иль он в слове «бывало»?* * *
Ночная мгла и ветра вой, И леса треск и шум печальный, Как два оркестра – духовой, И тише чуть – инструментальный.* * *
Мой путь кремнистый под луной, Он серебрится средь провалов, Теней, уступов, перевалов, Холодный, как клинок кривой.* * *
Мне когда-то цыганка сказала, Что самое страшное – это Родиться с душою поэта. Улыбнувшись, цыганка сказала.* * *
Три школьницы бегут через дорогу. Движенья их так музыкой полны, Что вдруг молитву посылаешь Богу: Спаси их, Бог, спаси и сохрани!Послевкусие жизни
Я на жизни своей, оглянувшись назад, Вижу легкие тени чугунных оград, Свет от окон, от глаз, от ночных фонарей, Слышу крики людей, слышу скрипы дверей… Пятна света на всем, и во всем голоса — Растворились во мне, поднялись в небеса…Прожил еще я четверть века…
… И состав прогремел. На пустынном перроне Пес бездомный из лужи лакал и лакал, И летела луна, и фонарь в чахлой кроне Ветру в такт то и дело дребезжал и мигал. На мгновенье все стихло, пронзительным криком Женским – взрезалась вдруг до небес тишина… И опять над землей всепрощающим ликом, Женским ликом скользила бесшумно луна.Куда в России ни пойди… (Стихи из романа «Архив»)
Куда в России ни пойди, повсюду север, холмы, туман, тоска в груди, ковыль да клевер. И что в России ни скажи: в глаза, на ветер — вернется сторицею лжи уже под вечер. И правда есть всего одна — у сбивших ноги, она валяется в ногах да на дороге.* * *
Белый полдень, Красный вечер, Ночь темным-темна. Сходят в вечность с алых сходней Жизнь моя и я. Ну а там, на крае сходней, Средь густой травы, Нас неведомый Господень Встретит: «Вот и вы». И ромашковое утро Золотой водой Смоет там, где легкой пудрой Лег мой путь земной.Юрий Максудов
Родился в 1955 году в Москве. Окончил Московский институт нефтехимической и газовой промышленности имени И.М. Губкина. Работает по специальности.
Склонность к литературным занятиям передалась от родителей и обнаружилась в далекой теперь уже романтической юности. Юность ушла, увлечение осталось.
Составитель сборника стихов своей матери, Анны Максудовой «Все, что дорого и свято! Семейные хроники». Автор сборника стихов «Торговая война». Публиковался в «Литературной газете», в альманахах «Российский колокол», «Литературная республика», а также в других изданиях.
Награжден медалью «За развитие русской мысли» имени И.А Ильина, памятной медалью в честь 70-летия Победы в Великой Отечественной войне, медалью имени А. Мицкевича. Член Интернационального Союза писателей, Союза писателей-переводчиков России.
Новогоднее
Ваяет неба нимб создатель созвездий праведной рукой, Но время – тайный покупатель, крадет у вечности покой. Так, словно вор и поджигатель, подкравшись тенью по земле, Чужого счастья пожиратель уносит звезды в черной мгле. Летит по кругу резвый всадник за призом в гоночном аду, Ему успеть на званый праздник, меняя маски на ходу. Проходит год под грозный цокот, в огнях пылающий проспект, И сын ошибок прошлых – опыт хранит печальный свой конспект. Рекордов баррель показатель ведет на ринге бой с собой. Питает смыслами писатель путь, предназначенный судьбой. Снежинок в воздухе круженье, узрев в узорах искры след, В борьбе могучего движенья для достижения побед! Свет пожелания терпенья, любви, и веры, и надежд! Над мрачной лживостью внушенья речей воинственных невежд. Дано поэтам озаренье стреножить время строк уздой, Воздав дарами поздравленья в ночь под Рождественской звездой!Египетские ворота
Африки границы сдвинул Ганнибал, Рима колесницы мчат на пьедестал. Пирамид молчанье, Нил Неве родней. Рифмы окончанье в суффиксах корней. В пелене раздумий правил фараон, Саркофаги мумий вскрыл Наполеон, Уравненье с Иксом, бродит между парт, Пострелять по Сфинксу вздумал Бонапарт. Варварам незнанье, тренинг для мозгов, Учит в назиданье розгами снегов. Древнего Египта виден створ ворот, Шрифтом манускрипта пишется исход. Надписи истерты, из песка слова, Правит в царстве мертвых пёсья голова. Зов пустынной лиры, слышен гул веков, С ладаном и миррой смешан лязг оков. Прошагав полмира от жрецов бичей. К Северной Пальмире в белизну ночей. Блеск дворцовых зданий Царского Сельца, Ценят цели знаний русского певца! Загремели пушки, заклубился дым, Ай, да славный Пушкин, ай, да сукин сын!Поэты – это дети (Александру Гриценко)
В потемках по планете блуждают до зари Премудрые ацтеки, а также дикари. На входе у аптеки качнулись фонари, Поэты – это дети, но больше – бунтари! В тиши библиотеки, где Ирия сады, С обрыва сбросят реки словесности воды. Слова из нитей сети, сплетая в словари, Подбросит в небо ветер, где кружат сизари. Из выстрелов хлопушек стихами конфетти, С верховьев гор макушек, что мимо не пройти! Быть может, снова к дому тебя направит даль, Продаст таблетку брома провизор Борменталь. И вновь откроешь веки, держась за Пустоту, Дождей потоки реки, измерив высоту. По свету в эстафете неси во все концы, Поэты – это дети, но больше мудрецы!2015 г.
Марина Маслякова (Бубнова)
Маслякова (Бубнова) Марина Александровна. Родилась в городе Ершове Саратовской области 29 мая 1982 года, но всю жизнь живу в Энгельсе. Стихи начала писать с 10 лет. Есть 4 изданные книги. В 18 лет – «Лирические мотивы моей души», в 20 лет – «За небесной серебряной кромкой…», в 26 лет – «Дорога в вечность…», в 31 год – «Загляни в мою душу…»
Член Российского Союза писателей, номинант на литературные премии «Поэт года – 2012», «Писатель года – 2012», «Наследие – 2015», «Русь моя», «Наследие – 2016», «Поэт года – 2015», «Наследие – 2016». Занимаюсь собственным духовным развитием и работаю психологом по личным, семейным вопросам, вопросам профессиональной ориентации, закончила курсы по астрологической психологии, получила ряд посвящений. Моя любовь к жизни, близость к Богу, развитие души и многообразие человеческих судеб приводят меня к созданию моих стихотворений. Меня ведет Господь, и именно открытое, распахнутое сердце и согласованный с ним разум помогают творить!.. Я хочу от всей души поделиться творчеством с вами, мои дорогие читатели!
Остаться человеком!
В делах своих несите больше света, Любовь растите в сердце, как в саду. Не опускайтесь ниже человека, А будьте им и в радость, и в беду! Все ценное в его созреет всходах — В поступках, совершенных им самим. И цель – не растерять его в невзгодах, А постоянно оставаться им! Остаться им в различные минуты В своей навечно и в другой судьбе, Остаться им тогда, когда кому-то Ты нужен даже больше, чем себе. Остаться в миг, когда с собой не дружен, Когда не веришь счастью своему, Остаться им тогда, когда не нужен Ты, кажется, на свете никому. Остаться им, не осуждая строже, Не отвернувшись, чтоб хотелось жить. Остаться им и быть еще дороже, И кем-то еще больше дорожить. Остаться им с любовью и, как прежде, Когда родился ангелом на свет. Остаться им тогда, когда надежды, Казалось, ни на что уж больше нет. Остаться им, не опускаясь ниже, И в миг, когда другой к тебе жесток, Остаться им и стать лишь только ближе К тому, кто от тебя был так далек. Любую разделить на свете новость, Добром друг в друга снова жизнь вдохнуть. Остаться им и даже через пропасть, Прощая снова, руку протянуть. В своих делах несите больше света, Всегда добра желайте вы другим… Не опускайтесь ниже человека, А непременно оставайтесь им!Галина Мешковская
Педагог, поэтесса, переводчица. Окончила Магнитогорский педагогический институт, факультет иностранных языков. Первые пробы пера появились в возрасте восьми лет. В творчестве есть также стихи и песни на французском языке и поэтические переводы с французского языка. В 2014 году вышел поэтический сборник «Подбираю слова». Награждена медалью «Московской литературной премии».
Я вам желаю счастья!
Когда листок последний Календарь уронит, И стрелки встретятся в ночи, Запенится шампанское в бокалах, И бой курантов прозвучит, Зажгутся ёлки новогодние, Огнями засверкав во мгле, Я, отпустив Сегодня И встречая Завтра, произнесу: «Я вам желаю счастья, люди, Всем людям на большой Земле!»«Ароматом морозным…»
Ароматом морозным Пахнет воздух рассветный, И ступает на Землю День торжественно-светлый. Новогодние ёлки Посреди площадей, Их мохнатые ветви Смотрят вдруг веселей, Пробираясь сквозь сети Разноцветных огней. Вечер дарит сиянье, Всё сверкает вокруг. Как красив он и ярок,Этот праздничный круг!
Это всё придумала зима!
За окном зима Сыплет тихо снегом, Превращая в сказку Ночи волшебство. Хоровод снежинок Бесконечно кружит, Я пытаюсь взглядом Уловить его. Нити проводов Инеем покрыты, Словно ожерелье Свадебных невест. А вдали я вижу Необыкновенный Сказочно красивый Затаённый лес! Кто же сотворил Вокруг такое чудо: Свет ликует, Отступила тьма! Кто же сотворил Вокруг такое чудо? Это всё придумала зима!Тася Мейерхольд
Елена Кордикова (псевдоним Тася Мейерхольд) родилась в Краснодаре. Поэт, писатель, учёный, переводчик с европейских языков; выпускница МГУ, КазПТИ; кандидат геолого-минерал. наук (с 1992 г., Москва); доктор геологии и палеонтологии (с 2001 г., Бонн, Бад Годесберг); член литактива Союза Российских писателей (с 2014 г.); член творческого союза Кубанских художников (с 2011 г.).
Живу на светлой стороне
Живу на светлой стороне, Где озарение мгновений — От счастья, творческих стремлений, От оптимизма, что во мне; Живу на светлой стороне, Где жизнь пронизана делами, Творящими добро сердцами, И всем, что греет разум мне; Живу на светлой стороне, Где легче обтекать преграды, Менять наряды и награды И познавать жизнь в новизне; Живу на светлой стороне, Где жизнь младая безупречна, Не без любви, безумной, вечной, Но мужества хватает мне; Живу на светлой стороне, Весенним внемля ароматам, Я переменам к счастью рада, Пусть Новый год желает мне Жить вновь на светлой стороне, С железным нервом, тонкой кожей, Далёкой, близкой, непохожей На ту, живущую в себе, На светлой тёплой стороне.Валерий Могильницкий
Буквально с первых книг Валерий Михайлович Могильницкий заявил о себе не только как публицист, прозаик, но и как поэт-лирик. Его художественно-документальные книги «Сарыарка», «На земле Сатпаева», «Выстрел Александра Фадеева», «Черные розы маршала», «Звезды Гулага», «Академик Абылкас Сагинов», «Наш Назарбаев», «Верность призванию», «Люди Победы», «Не склонив головы» и другие хорошо известны многочисленным читателям.
В книгах поэзии «Говорите нежные слова», «Строки любви», «Свет окна», «Лирика» В.М. Могильницкий утверждает гуманизм, дружбу и любовь на земле. В них вошли стихи, сочиненные на Дальнем Востоке и на Дону, а также в Казахстане. Многие из них публиковались в журналах «Дальний Восток», «Дон», «Простор», «Нива», газетах «Комсомольская правда», «Труд», «Казахстанская правда».
Произведения Валерия Михайловича Могильницкого переводились на английский, украинский и казахский языки. На многие его стихи местные композиторы написали песни и романсы. По версии «Mail.ru» он признан одним из лучших поэтов XXI века.
В.М. Могильницкий отмечен московской литературной премией, международными наградами «Святая София», «Интеллект нации», казахстанской медалью «За трудовое отличие». Он – член Союза журналистов СССР и РК с 1965 года, академик Международной Академии информатизации, почетный гражданин Жезказгана. В 2015 году вступил в Интернациональный Союз писателей (г. Москва).
Мой снег густой – моя Россия
Тебя совсем не понимаю И слов твоих не принимаю О том, что жизнь мрачна, как снег, Так мало любишь, человек! Во всем, что есть, на что гляжу, — Я смысл счастливый нахожу. Ложится снег на тротуар, Он для тебя немил и стар. А для меня холодный снег — И свежесть дня, и детский смех. Под снег в тайге я танцевал С любимой вальс, мой первый вальс. Костры горели, как огни. И вспоминал наш мастер дни, Как, замерзая от снегов, Он брал Кронштадт, он шел на Львов. И, побеждая, он кричал: «Пусть будет снег!» и целовал Снежинки, пальцами ловя. Какие мудрые слова: «Пусть будет снег!»… Я помню шторм. Семь дней на катере в пути. И мы остались без воды. Кряхтел натуженно мотор. Он нас, как бес, тянул домой. Но нет воды — беда бедой. У капитана сохнет рот. Во флягах пусто: капли нет. Но вот светлеет небосвод И шлет нам снег, пушистый снег! Его хватали котелками, И целлофаном, и руками… И, как в войну, старпом кричал: «Пусть будет снег!»… Потом был чай, Тот теплый снежный кипяток — Он как воды святой глоток. Мой белый снег — мое спасенье, Души уставшей вознесенье. Я столько лет не видел мамы, Истосковался так по ней! Когда обнял ее, над нами Пошел январский тихий снег… Мой снег густой — моя Россия, Любовь, что в песню перешла. Идут снега с небес косые, Идут прямые — жизнь светла. И я тебя не понимаю. И слов твоих не принимаю О том, что жизнь мрачна, как снег. Люби сильнее, человек!Благодарность
Маме моей С.П. Колчиной
Софья Павловна, Софья Павловна, Дорогая мама моя, Стала кудри твои опаливать Неразумная седина. И трубят над тобою осенью Гуси-лебеди в вышине. Пусть я сам уж шагаю озимью — Молодой ты живешь во мне. Молодой, красивой отчаянно. С детства виделось мне в окно: Всё красивое – это мамино, Всё прекрасное – от нее. И к тебе любовь незабвенная В сердце мальчика перешла И на башни Кремля алостенные, И на русские колокола. На березы, что пляшут весело, На стога, что в степи тихи. И, поняв это, как-то вечером Ты шепнула: «Пиши стихи». Софья Павловна, Софья Павловна, Дорогая мама моя, Мне надежду твою оправдывать, Пока жизни горит маяк. Было трудно мне в море, больно. И под Южным Крестом, кляня Непутевую качку, я помнил: Софья Павловна есть у меня! Софья Павловна — значит, мама, Значит, Родина, отчий дом. И тоска моя, как ни странно, Исчезала под грохот волн. Ты писала: «Не бойся смерти. Переборешь штормов накал. Вспомни, сын, как ты в сорок третьем В лазарете стихи читал. Как в глазах бойцов в лазарете Свет великой веры не гас. Как они говорили: «Дети — Пусть живут они лучше нас». Софья Павловна, Софья Павловна, Дорогая мама моя, Тебе тоже было несладко ведь, Ты прости за это меня! Помню хлеба с ладонь, не больше, На большую нашу семью, Помню суп, что полыни горше, Телогрейку мужскую твою… Помню, как говоришь саперу, Обожженному в ноги войной: «Выйдешь в сад ты весенний скоро, Потерпи немного, родной!» Помню всё! Как идешь ты пашней С похоронкой в дрожащих руках. Как спросил я: «От дяди Саши? Почему же ты, мама, в слезах?» Непонятное стало памятным. В Сталинграде в весенний день Рядом с Волгой высоким памятником Поднялась дяди Саши тень… Только что я о трудном детстве? Всё проходит, как дым в бою. Не старушкой – красивой невестой Помню больше маму свою. День Победы – огни во Львове. Фейерверк салюта в Москве. Нет уж боле военной боли. Черных красок нет в синеве. Как ты счастлива, что не дремлют В тучах ласковые сады, Что не пули – роса на землю Тихо падает с высоты. Чувством радости, счастья жизни Ты мой мир наполнишь сполна. И работать во имя Отчизны Ты, как всех, призовешь меня. И уйду я в поля иные, Чтобы где-то в приморской тайге, Воспевая дела земные, Вспоминать под гармонь о тебе. И, когда станет полдень хмурым, Мать чужая с другим лицом У далеких сопок Амура Угостит меня молоком. Как вы, матери, в главном схожи! И в привычку вошло у меня Перед каждой старушкой-прохожей Непременно кепку снимать. И приветствовать: «Мир вам, мамы!» И один их кивок головой Придает мне отваги в самый Тяжелейший час огневой. Да и нынче сыны на парады Редко ходят, а больше – в бой. И, как прежде, всему мы рады, Что напомнит о маме родной. Ну а больше мы почте рады. Отправляйте же, мамы, нам Чаще письма, как хлеб и снаряды, Что в войну помечали: «Сынам!» Ты мне нежно всегда писала. И приятно сегодня сказать, Что беда за бедой отступала, Начинал лишь те письма читать. Я на стройках сейчас Джезказгана. И не ною от смертной тоски. Согревают в морозы, мама, Твои теплые шарф и носки. Что мне ветры, ненастье, осень? Здесь в родимом краю глухом Мы живем ради новых весен, Ради новых строек живем. И когда полетят сквозь годы По гудящим путям поезда, Вновь меня увезут пароходы В боевую страну Труда. Будут сниться мне вновь в разлуке Твои руки, что пахнут землей. Бронзовелые нежные руки, Как над степью закат золотой. Я твой облик свяжу с небосклоном, С хлебной нивой совсем неспроста. Дочь крестьянина, ты непреклонно Отдаешь всю земле себя. И волнует меня, как рыданье, Сад, что вырастила в степи. Не бесследно твое дарованье — У народа об этом спроси! И пройтись твоим садом славно нам! В нем я встречу новых друзей. И мне скажут они: «Софья Павловна? Да побольше б таких людей!» Да, побольше бы! Чтобы сыну, Сыну каждому осознать, Что, как солнце, необходима Нам до смертного часа мать! Мы в долгу всегда перед нею, Ты без матери – сирота. И пусть голос твой онемеет, Коль обидишь ее когда. Так беречь нам ее седины. Целовать ладони ее. Как она постоит за сына, Постоим, сыновья, за нее. Софья Павловна, Софья Павловна, Дорогая мама моя, Никогда я не буду оплакивать И считать все твои года. И за то, что не ходишь согнутой, И за то, что жива, и в бою, И в дни горя, тревог не дрогнула, — Благодарность прими мою!Москве
Не забыть мне Кремлевские башни И огни над Москвою-рекой. Подмосковья широкие пашни И березовых рощиц покой. Улиц добрых и ласковых руки. И размах у Кремля площадей… Ты со мною, Москва, в разлуке, До заката последних дней. Я запомнил аллеи парков И улыбки родных москвичей. Полыхают на небе ярко Звезды синих твоих ночей. И с собой увезу я навечно Расставания грусть по Москве. Пусть шумят над тобой беспечно Тополя в серебристой траве. Пусть народ не забудет тропы К бронзе Пушкина проложить. Пусть на зависть большой Европе Продолжает Россия жить!Ах, все проходит
Ах, все проходит, все проходит, И часто в прошлое уводит Людская память. И молва. Но не о том мои слова. Пусть все проходит, все проходит. Но живы, как на пароходе, Огни над нами, синева, И плещет в борт опять волна. И свежий ветер поднимает В душе желанье вдаль смотреть. Кто это знает, понимает, Тому, поверьте, не стареть.Поле Гагарина
Шагал мальчишка через поле. В загаре руки, как в смоле. И от жары песчинкой соли Пот становился на земле. В пшенице пела перепелка. Просила небо: «Пить, пить, пить…» Семь километров до поселка. И даже губы не смочить. Босые ноги в пыль тропинок Вплели уверенно следы. Мальчишка думал: «Без ботинок Смогу ли я до звезд дойти?» И чтоб проверить силу воли, У родника «забыл» попить… Гагарин в детстве через поле Любил без устали ходить. И в день полета, на планету Взглянув с заоблачных высот, Он вспомнил вдруг дорогу эту, Что в космос мальчиков ведет. И посветлел лицом Гагарин. И восхищался мир не раз, Как улыбнулся русский парень, Легко и просто, – в трудный час.Бывшему другу
Всю жизнь спешишь? Зачем? Мгновенье Останови хоть раз в году. Для новых дум и дел рожденья Ты подведи всему черту. Как будто завтра умираешь. И не вернутся никогда Жена, которой изменяешь, В беду попавшие суда, Друзья, которых не приветил, Враги, которым бил поклон. Переосмысли все на свете, Включи щелчком магнитофон. Магнитофон, что на привале В тайге, подернутой дымком, Твои товарищи включали, Рот обжигая кипятком. Чему клялись? Каким хотели Они тебя увидеть, друг? Не все ведь годы пролетели. Еще не замкнут жизни круг.В апреле
Я вернусь домой в апреле, Чтоб приветствовать капели, Шум движения снегов И цветение лугов. Только в месяце апреле Мать-и-мачеха желтеет, На рассвете ледоход Завершает свой поход. За оврагом, где бормочут Воды талые средь пней, Лось трубит призывно ночью: Не проспите новых дней! И с утра по бездорожью, По распутице, урча, С семенной пшеницей, рожью Едут в села трактора. Солнце брызнет – сев начнется. И гляжу я на паром: Скоро ль он опять вернется, Привезет в родимый дом?В Каскелене
У гор Алатау в долине В селении Каскелен Я вспомнил оранжево-синий, Сверкающий солнцем день. Реки Каскеленки журчанье И юрты села Чемолган, Объятья, навеки братанье Казахов и русских, армян… Мне было лет пять от роду. И многое не понимал. С годами единство народов И дружбу их осознал. Дружба – она не подводит, Спасает от муки любой. Кто же сейчас заводит Кривду о розни злой? Нет, не было этой годины! Обиженные судьбой, Мы хлебом питались единым, Единой чистой водой… И, плугом к земле припадая, Пахали, растили зерно. И, радуя нас урожаем, Блестело на солнце оно. Война обошла стороною. Но в каждом селенье – беда. Стояли в слезах над рекою Невесты погибших солдат. Мы выжили! Слово ПОБЕДА Осталось в сердцах навсегда. Кто в жизни тот праздник изведал, Тот знает и цену труда. Журчит Каскеленка в долинах, Где маки цветут в тишине. Родимые выси! От сына Примите поклон по весне. Я снова вернусь в эти дали, Где слышится птиц перезвон. Тут звезды о счастье шептали. Тут каждый для дружбы рожден!Горсть смородины
Не ходил я вокруг да около, А ходил я всегда напрямик… С детства кони за окнами цокали И шептал за калиткой родник. С детства я крепкий обруч сваривал, Как заправский мастеровой. И, хваля, батя мне говаривал: «По прямой ходи, по прямой. Чем прямее путь – благороднее. Люди нам, сынок, не соврут». И протягивал горсть смородины Мне в награду за малый труд. С той поры не гляжу на сторону, Хоть с несчастьем-бедой знаком. Все с людьми разделяю поровну. Прямиком иду, прямиком!Говори мне нежные слова
Говори мне нежные слова. Сердце будет биться учащенно. И травой покажется листва, Что упала с прошлогодних кленов. Говори мне нежные слова, Ведь они – как лебеди над речкой. И отвечу песней соловья, И в объятьях проведем весь вечер. Говори мне нежные слова. Грубых от людей наслышан вдоволь. И ночная улетит сова. И притихнут зеленя на поле. Говори мне нежные слова. Я без них – как нищий на погосте. Я без них – как вялая трава, Что зовет дождя все лето в гости. Говори мне нежные слова. Я окрепну, будто клен могучий. Упадет под утро синева, И она навеки нас обручит.Поклониться земле
Мне уже шестьдесят. И пора оглянуться Хоть немного назад И чуть-чуть улыбнуться Тем, кто помнит меня. Золотистым закатам. И полям, и морям. И в степи сайгачатам. Поклониться земле. Ее травам и высям. Они даже во мгле Нашу душу возвысят. Потому к суете Жизнь свою не причислил. Нет величия тем, Кто спешил и не мыслил. Я сегодня уйду В сад, от вишен красивый. Утешенье найду — Видеть их переливы. Буду слушать берез Я высокое пенье. И среди алых роз Вдруг придет вдохновенье. Песни снова слагать Я готов до рассвета. Что мне близкий закат? Полон день еще света. И со мною, что шла Сквозь любые ненастья. И рябина цвела, Предвещая нам счастье.Ответит осень
Придут года, быть может, спросят: Ты грешен был? В долгах ты жил? Пусть за меня ответит осень, Каким я был и с кем дружил. Перебирая жизни даты, Ответят листья, чуть шурша: Он с детства был как все ребята, Он шел, свободою дыша. И, напрягая до предела Свои глаза, вместить хотел В них ширь степей, чтоб сердце пело, Чтоб круг друзей не поредел. Да, грешен был, как все в округе, В долгах не жил, но высший долг — Служить Отчизне, маме, другу — Он пронести сквозь бури смог. И без любви не оставался. Теряя близких и родных, Опять с рассветом поднимался, Чтоб воспевать в стихах живых. И отмывала раны летом Роса прозрачная в степях. Он просто в жизни был поэтом, И Бог ему лишь судия. И если так ответит осень, То сброшу тяжесть грусти дня. Начну сначала, будто проседь Еще не тронула меня.На сопке Алтыншокы
Край родной – курганы, степи И пустыни без теней… И вдали в пути нам светит Россыпь желтая огней. Я в поездках утомляюсь, Но на сопку выхожу — Будто снова возрождаюсь, Лучезарно вдаль гляжу. Что за чудные долины К горизонту пролегли, А на них арбузы, дыни — Всем подарки от земли. И от сопки войск Тимура, Словно выстроившись в ряд, Вглубь степей Жетыконура В небе лебеди летят. По колено травы – диво, Бьют ключи – и каждый люб… Всюду жизнь меня носила, Но влюбился в мир я тут!В Турции
Радость каждого дня – лишь свидания с вами, Из Анталии дальней на вас я смотрю. Не страшны мне сегодня ни шторм, ни цунами, Я приветствую жизнь и над портом зарю. Здесь стоят корабли, все туманом объяты. Паруса их готовы с ветрами плясать. Турки возят туристов в залив Клеопатры, Чтоб песок из Египта нам всем показать. Они нас удивят криком чаек над морем, Апельсинов садами и пальм тишиной. Лица их не покрыты несчастьем и горем, Они – дети морей, и омыты волной. А турчанки прекраснее волн бирюзовых. Это таинство неба, загара и звезд. Тут Луна светит всем как на счастье подкова, Я сюда из России поклоны привез. Нет земли благодатнее милой Антальи. Но остаться навек мне там Бог не велит. Ждать свиданья с любимой глаза уж устали. Потому так печален турецкий залив.Снег и морозы придут
Алые гроздья рябины, Шелест высоких берез, Запахи спелой малины, — Август все это принес. Лето пройдет быстротечно. Осень с дождем отберет Все, что казалось так вечно, Все отойдет, отцветет. Черными станут дороги. Глина измажет порог. И как положено в сроки, Птицы покинут Восток. Все опустеет на даче. Снег и морозы придут. Будет ли снова удача? Встречу ль тебя я в саду?Осеняя жизнь крестом
Я еще живой. Не умираю!
Не спешите хоронить меня.
Нет еще в просторах наших рая,
Нет златокопытного коня.
Жизнь – не сказка, а удел бесстрашных. И в водовороте разных дел Только тот живет, кто любит страстно, Кто всем сердцем женщину воспел. Преклонись пред матерью седою, Подари ей аленький цветок. Краской блещет нежно-золотою Церковь у развилки двух дорог. Там на паперти горит икона — Мать Мария с молодым Христом. Я еще живой. И бью поклоны, Осеняя жизнь свою крестом.Кремль стоит, не падает
Ночь. Тишина. Снега, снега. И льется свет луны. И льды вдали блистают. И проплывает по небу с метлой в руках Яга. И гроздьями рябины созвездия свисают. В моей деревне спят, все так вокруг темно. И только каплет воск на блюдце со свечою. И ты глядишь печально в замерзшее окно. И вьюга бьет в калитку белесой кочергою. Мы в этом мире лишние, забытые совсем. И жизнь покалечена прегорькою судьбою. Сошлись в избе мы временно без всяких хризантем. Довольствуемся хлебушком с холодною водою. Я околдован девичьей твоею красотой. И утром этим благостным, и далью, снегирями… Готов в Москву я ехать, любимая, с тобой На русской тройке песенной с кибиткой, бубенцами. Москва нас примет славная под колокольный звон, Хоть мы не постояльцы ей, а гости полудикие. Тяжел земель российских всех многоголосый стон. Но Кремль стоит, не падает, как в век Петра Великого!Да пребудет вечною весна
Скоро, скоро на любовь и счастье И, конечно, к сердцу своему, Я увижу сквозь пургу, ненастье Колокольчик ландышей в саду. Скоро, скоро белым-белым цветом Засияет яблонь стройный ряд. И грачи загомонят с рассветом, Лишь на пашни с юга прилетят. Ветерком повеет теплым снова. И скажу любимой после сна Только три простых заветных слова: «Да пребудет вечная весна». Хорошо, что солнце тучи гонит, Что огонь надежды не потух. И приветствует своей ладонью У забора выросший лопух… И смеются в огороде дети. И березы к небу поднялись. И живет Любовь на этом свете, Провожая пасмурные дни.Вся жизнь – строка
Запыленный букетик сирени. И ночами туманная мгла. И у Бога прошу всепрощений За потоки людского зла. И зачем же меня посещает Память горьких прошедших дней? И откуда во тьме прилетает Ангел тяжкой любви моей? Он опять говорит: «От Бога. Мирно встретитесь в вышине». И читаю зимой я Блока И Ахматову по весне… Да, идет это все от Бога. У поэтов вся жизнь – строка, Хоть терниста их путь-дорога, И судьба, как полынь, горька.Валентина Молодовская
Валентина Молодовская – екатеринбурженка. Окончила факультет журналистики Уральского государственного университета имени А.М. Горького. Член Союза журналистов России с 1978 года. Лауреат литературной премии имени П.П. Бажова, отмечена рядом наград за творческий труд в СМИ. Автор и соавтор книг, вышедших в разное время в уральских издательствах. Работает в жанрах литературной публицистики, пишет стихи и прозу. Год литературы в России отметила изданием поэтического сборника «Письма о любви», который вышел в июне 2015 года в издательстве «Уральский рабочий». Уходящему Году литературы в России посвящает также и предлагаемую вашему вниманию подборку стихов «Пока люблю».
«С праздником новогодним!..»
С праздником новогодним! Счастья, покоя души! Новый и благородный Год наступает в тиши. Будет отрадным утро, Будет хорошим день, Злое пусть всё отступит, Доброе – сбросит тень. Утром, хмельной и белый, Снег развернёт крыла, Бог воздаёт по вере, В правилах мироздания Круг замыкает круг Радостью ожидания Животворящих рук.Пока люблю
Пока люблю, мне нет преград на свете,
Сквозь время вижу, верю и лечу.
Чтобы обнять, как лёгкий летний ветер,
Осенним дождиком притронуться к плечу.
Чтобы снежинкой лечь на жёсткие ладони
И там растаять вешнею водой,
Чтобы ты вспомнил, – помнил, помнил,
Как я летать умею над тобой.
Октябрь
Обожжённые листья И пылающий сад, Будто жаркие искры Прямо в сердце летят. Повторяется искус Всех концов и начал, Сладко-горечный привкус, И восторг, и печаль.«Ну полетай! Как этот снег…»
Ну полетай! Как этот снег, — Светло, бесстрашно, невесомо! Ну отпусти на волю смех И всех, кто видит смертный грех В твоём полёте за особой, Которой имя ты не знал, Но от которой ты бежал, На тыщу лет забыв себя, В дань суете, не пригубя Глубин души и шири неба. Ты так давно собою не был! Ну полетай! Как эта боль, Что под ребро ребром уколет, И раздвоит, и заневолит, И назовёт себя – Любовь. Ей имя – Жизнь. Ей место – Воля. Ей время – как Тогда. Но Вновь. Ну полетай! Не опоздай! Ещё погода благоволит.«Ах, холода!..»
Ах, холода! Мне стыть Без рук твоих. Постой! Не разводи мосты Между моей землёй И той землёй, где ты! Не разводи мосты!Не формат
Неистов снег кануна января! Кому – полёт, кому – диван в квартире. А я кричу – не падай с алтаря! Без высоты твоей беднее станет в мире. О, Алтари! В наивности высокой Я столько создала высот! Я столько растворила окон В надежде на тепло и на полёт. А мир был зол. Реальность воплощая, Ломился в окна снегом и дождём, И не смотрел, что вышла без плаща я, И так студил, как сам был обожжён. Я отпущу полёт! – Пусть легче будет Живущим перед запертым окном. И остаюсь подобием сосуда С созревшим, но не выпитым вином. Дневник судьбы, прошитый наспех, Поверхностно расскажет обо мне. А жизнь души – в сосуд, – под айсберг, На семь восьмых сокрытый в глубине. О, Алтари! Когда-нибудь, когда земле теплее будет, Растает лёд и вытолкнет сосуд, И то вино прекраснейшие люди За Алтари! — В прекрасные бокалы разольют.«Через шум дорог..»
Через шум дорог В тишине дождя Этой парой строк Обниму тебя, Как бы ветры дней Не студили рук, Я давно сильней Всех разлук…Надежда Бек
Родилась я в Ивановской области, где пыльные дороги, окаймленные елками, вездесущие березки и голубой лен; низкие обложные тучи и ласковое солнце; добрые люди и изобретательные на игры дети. Отсюда исходит мое вдохновение, где бы я ни жила. Сюда я мечтаю всю жизнь возвратиться.
Стихи пишу с юности – сначала тексты без рифм, про которые лишь сама могла сказать, что это стихи… затем – с соблюдением общепринятых норм.
Печаталась в газетах, сборниках, альманахах и журналах.
2001-й – год издания моей книги стихов «Мост». В 2013 г. вышла моя книга «ЭлектроЦарь и Иван Царевич», куда вошли повесть и рассказы в жанре «фантастическая реальность». В этом году издана книга-сказка в стихах для детей «Ищет Африку Считарик». Готова к изданию фантастическая повесть для детей «Три витка украденного лета», киносценарии для полнометражного фильма-ужастика «Нукакгрибочек» и сценарий для детского мультфильма про приключения мишки с зонтом.
Хоть в последнее время все больше пишу в прозе – с поэзией у меня особые отношения.
Мне как-то сказали: «Зачем писать стихи? Ведь гениальней строчки «Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит…» – уже не напишешь». Я посмотрела вокруг – был прекрасный солнечный морозный день, как сто лет назад, – и не нашлась, что ответить… Но стихи писать не бросила. И когда перестаю, «изменяю им с прозой», снова молюсь о том, чтобы начать. Потому что стихи – это состояние души, и от этого никуда не денешься. В прозе невозможен умопомрачительный полет в высших сферах, как в поэзии, даже в минуты роковые. Человек болеет, когда не звучат стихи в душе. Это знают лишь поэты, потому что нельзя знать того, чего не испытал… Поэзия лечит душу, как бы возвращая ее к своим пенатам.
Опять мороз
Люди как люди. Весна как весна — Нет отголосков кошмарного сна. Пташек небесных прочерк живой — Нет гильотины над головой. Скоро июнь. Зазудят комары — Нет нисхожденья в тартарары. Вот уж ноябрь. На пороге зима — Нет ощущения судного дня. Нет и не будет. Вот это курьёз — В щёлки опять задувает мороз!«Последние листочки на веточках дрожат…»
Последние листочки на веточках дрожат, На клумбу опадая, цветочками горят; Пытаются тельцами прикрыть земли просвет — Весомости бывалой уже в помине нет. И нагло, не стесняясь, сквер голенький стоит. Своих детей теряя, являет бледный вид. А мне его не жалко – я маленький листок, Который все качался, но выдержать все смог: Деревьев охлажденье, вой вьюг издалека… Последнее дыханье соседнего листка… Я слышу голос тайный, ведь он меня зовет В последний, триумфальный, немыслимый полет. Тут каркнула ворона – и, с ягодкой сращен, Увидел лик нескромный – и не случаен сон!.. От дерева плутовка меня оторвала И в сторону далёко, далёко понесла…«Поумничать – что за резон!..»
Поумничать – что за резон! — Приникла к свету… Déjà vu![1] Смотрю во двор и вижу сон — Смешенье с явью! – наяву. Замерзла, высохла земля И неприкрытою лежит… По ней людская толчея Спешит в январь — и не скользит! О небывалый катаклизм — Зима без снега, безо льда! В унынии карниз повис, И по щеке струит вода… Ладошкой детскою согреть Земли мне хочется лицо, Но остаётся лишь скорбеть, Сжимая рук полукольцо. Рябинки ствол и серость стен Не будят прежние мечты… Бесследно смыты – только кем? — Природы свежие холсты… Бесстыдный хаос, беспризор… Безвкусный, блеклый макияж… Полотнища линялых штор… Стаканов выпитых трельяж… Метель-тоска, завьюжь, завей Останки сброшенных одежд! В бокалах высуши скорей Слезинки выжатых надежд! Морщинки грустному лицу Разгладьте, белые снега; Весёлым недругам к крыльцу Не дай пройти, пурга, пурга…«Мой друг – белый снег, колыхатель куртин…»
Мой друг – белый снег, колыхатель куртин; Торжественный свет, нисходящий с вершин. Мелькай меж дерев, мелькай промеж глаз, Бесплотный посев, примиряющий нас! Кружась, ты твердишь, что так будет всегда: Усохший камыш, неживая вода… Летишь с высоты – не достанешь рукой, — Чтоб в мир принести долгожданный покой. Лежать будешь горбом в сугробе большом — Таинственным гробом в овраге крутом. И, думою полон, те были хранить, Что, каркая, ворон не смог раструбить. Легко буду верить в преданья твои, В исчезнувший берег, в слезу без любви. Но луч разудалый в господстве твоём Родится – и талый взорвёт окоём. С воронки бесснежной начнёт благодать Подснежником нежным весну привечать. И я, может быть, снов порушу поветь, На свет божий выйду, чтоб верить и петь.Мария Панина
Родилась 2 июля 1984 года в Москве. В 2006 году окончила филологический факультет МПГУ по специальности «Преподаватель русского языка и литературы», в 2013-м второй университет – РГГУ по специальности «Лингвист-переводчик» (английский и испанский языки).
Пишет стихи и прозу, но публиковаться начала недавно, с 2014 года. В том же году вышел в свет первый поэтический сборник – «Стихотворения», в который вошли стихи, написанные за последние годы.
С июня 2015 г. – кандидат Интернационального Союза писателей.
Звезда
На небе в ночном полумраке Сияет, горит и пылает. Одна в опустевшем бараке Мечтанья в душе пробуждает. И путнику в дальних скитаньях Дорогу отыщет, подскажет. В излюбленных миру страданьях Всю истинность-ложность докажет. И люди, родившись под нею, Покой обретут и удачу. И я от восторга робею, Смотря, как мерцает все ярче. В воде отражаются блики, И отблеском медным всегда, Как будто божественны лики, В величие светит звезда.Неизвестно
Что будет завтра – неизвестно. Сегодня дождик, завтра снег. Плохие, добрые ли вести, Или наступит новый век. А может быть, мы не проснемся, А может быть, мы будем жить И вновь с главою окунемся В привычный нами всеми быт. Мы не бредем до края света, Поскольку такового нет. Читаем новые газеты Про несколько ушедших лет. Так будет век, за годом год, Сменяться будут наши вести, Но что же будет с нами под… Под сводом неба – неизвестно.«Друзья! Помиритесь с теми…»
Друзья! Помиритесь с теми, Кто обидел вас уже давно. Выньте ногу наконец из стремя, Вам ступить на землю суждено. Горд один, другой, а как же счастье? Где любовь зарыта, подскажите, Кто спасает вас среди ненастья? И кого порой вы сторожите? Без взаимопониманья и поддержки Невозможно счастья удержать. Вам бросает жизнь свои издержки, Ну а вы должны их подбирать. Не ругайтесь никогда, не ссорьтесь, Ибо жизнь живем лишь только раз. Утром ледяной водой умойтесь, Смойте горести, обиды с глаз.«Полночным звоном раздается…»
Полночным звоном раздается В тиши волнующая даль. Луна на небе улыбнется, А значит – не видать печаль. И, значит, все вокруг знакомо: В земле травинка и листок, И небо смотрит невесомо В твои глаза и на восток. Земля, возрадуйся со мною, Свои ворота распахни. С тобою я чего-то стою, Прошу, меня ты не гони. Река блестит в лучах янтарных, В ней тихо плещется карась. А где-то отзвук струн гитарных… Природа, жизнь мою раскрась! Хочу, чтоб жизнь переливалась Таким же цветом, как река, И чтоб невзгоды все умчались И был покой наверняка. Ну, а пока в объятьях неги И в сонных отзвуках природы Восходят новые побеги Наипрекраснейшей породы.«Трещит замерзшая кора…»
Трещит замерзшая кора В камине, в пламенном огне. Мне уходить домой пора, Чтоб сжечь все письма о тебе. В них есть порывы нежности, А также буйство душ, Что в состояньи смежности Не побоялись стуж. Теперь метель туманная Запорошит тот лист, В котором речь обманная Пронзит, как гулкий свист. Строфа, сменяясь строками, Протяжна и скудна, И ударяют токами Слова, что я одна. Я выйду. За воротами Уж ждет меня другой. Чернила писем стертые Не бередят покой. Но все ж золу бумажную Развеет вихрь ветров, Твою любовь отважную Застелет снега кров.«Мне ничего не жаль в пути моем прошедшем…»
Мне ничего не жаль в пути моем прошедшем, Ведь многое еще мне совершить дано. Страданья и печали за собой повлекши, Все ж счастья много было суждено. Я не жалею, просто незачем жалеть, Тем боле чувство то не из прелестных. Возможно, предстоит немало одолеть Еще мне высей, далей неизвестных. Но безудержна молодость моя, Пока играет кровь, бушуют чувства. Стремиться буду пересечь поля, Раскрыть и для души полезные искусства. Не буду зарекаться, может быть, Мне уготовили совсем иную долю, Но что бы ни случилось, буду плыть В бескрайнем море, закаляя волю.«А времени осталось мало…»
А времени осталось мало, Совсем чуть-чуть. И шумны старые кварталы — Мне не уснуть. Колючий ток струится По проводам, И будет долго виться Ночной туман. На черном полотне небесном Видны огни, Но как-то слишком пресно Горят они. Стирает думы, мысли Слепая мгла И очень скоро выси Сожжет дотла. Когда придут рассветы, Нам не узнать. Они витают где-то — Их не догнать. И торжество смиренья Нас захлестнет, От ветра дуновенья Застынет лед.Нина Плаксина
Плаксина Нина Викторовна. 1938 г. р., село Загаринка Кустанайской области. Высшее образование получила в Краснодарском пединституте, заочно. Член Межнационального Союза писателей Крыма (2001 г.), Союза писателей Республики Крым (2014 г.), Российского (2014 г.) и Интернационального (2015 г.) Союзов писателей. В 2012 году приглашена к сотрудничеству в Общество «Skruv», которое осуществляет творческие связи Швеции, России, Украины, Белоруссии в области культуры.
Автор девяти книг, составитель восьми коллективных сборников, участник многих изданий: (Крым, Россия, Казахстан, Украина, Швеция).
Многие стихи переведены на шведский, болгарский, украинский и крымско-татарский языки.
Создатель литературного объединения «Свирель» (1994 г.), у руководства которого была двенадцать лет. В 2003 году работа ЛИТО «Свирель» отмечена дипломом Федерации Ассоциаций, центров и клубов ЮНЕСКО России.
Организатор фестиваля «Казантип поэтический» (2001 г.), который проводится ежегодно. Имеет многие награды, среди литературных – медаль лауреата Пушкинской премии (2010 г.)
Более сорока лет работы в школе, преподаватель русского языка и литературы, награждена медалью «Ветеран труда», учитель-методист, отличник народного образования. Имеет статус «Дитя войны».
Сверкающий покой
Пленит хрусталь. Сверкающий покой. И не узнать оцепеневших склонов. Подвесками позванивают кроны. А корка льда сползает под рукой. Искусно за ночь нарядил мороз, Красою землю удивил сегодня. На стёклах – пальмы и букеты роз — Сияет праздник посленовогодний. Отогреваю «бисер» на кустах, Но капля, не стекая, снова стынет. О, как проста такая красота!.. А ты с ресниц сцеловываешь иней.Татьяна Провоторова
Татьяна Провоторова родилась в городе Чернигов, волею судьбы (или благодаря событиям новейшей истории?) переехала в посёлок городского типа Щигры Курской области, ныне проживает в городе Орел.
Хрустальные люди
Хрустальные окна, Хрустальные люди. Звенит отдаленно Хрустальный ручей. Серебряный полог, Рубиновых платьев Взлетает, как пламя Сгоревших идей. Зеркальные ставни, Запутанных судеб Потрачены перья На записи лет. Пергамент как камень, Деревья как люди. Забавно, что знаешь, Что выхода нет.Ирина Ра
Ирина Валентиновна Сарофских (творческий псевдоним – Ирина Ра) – поэт, прозаик. Родилась и проживает в Ярославле. Окончила факультет русской филологии и культуры в ЯГПУ им. К.Д. Ушинского, позже – там же факультет дефектологии. В процессе многолетней деятельности исследует русский язык в движении от глубин сознания к внешнему проявлению и творческому выражению.
Пишет стихи, песни, прозу. Несколько лет работала в журналистике. Организовала фестиваль авторской песни и поэзии «Созвучие». Издала несколько книг малым тиражом: «Радуга во вселенной», «Ищу любовь», «Жизнь есть», «Мультяшки для взрослых» – стихи, «Великолепная колибри» – стихи и проза.
Публикуется в творческих проектах «Золотая строфа», «Поэт года», «Автор Рунета», «Стихи. ру», «Автограф» и других. Лауреат международного конкурса малой прозы «Белая скрижаль». Кандидат Интернационального Союза писателей.
Накрывает счастье…
Накрывает счастье белым снегом, Как хозяйка накрывает стол. Я сегодня с высочайшим Небом Праздную за день, что просветлен. Счастье раскидалось, развалилось По дорогам, по лесам, полям И по улочкам засеребрилось, Прилипая к лапам и ногам. Я шагаю по широкой жизни, Тихо-тихо напевает снег… Иль молчит… Иль тает, чтобы с Выси Счастьем напитать Весь белый свет.In vino veritas!
Остановились между нами поезда. Хоть светел день и сине-золотое небо, И ночью та же яркая звезда Восьмью лучами празднует победу Над пропастью далеких городов И тех морей, что в темно-синей дали Всегда зовут на поиск берегов, Забывшихся под властию печали… Остановились между нами поезда, И машинисты вновь на пьяной вахте «In vino veritas!» – горланят до утра И впечатляются на новом брудершафте.«Прикрой окно, зажги свечу…»
Прикрой окно, зажги свечу, И крылья сердца Распрями в надплечьях. Послушай мост Из мира в тишину… Он укрепляется в наречьях.Хотел бы ты, чтоб так тебя любили?
Хотел бы ты, чтоб так тебя любили, Не требуя ни капельки взамен? Не то чтоб поняли, а разом все простили, Не ожидая резких перемен. Хотел бы ты, чтоб так тебя любили, Что отпустить могли б на край Земли, И ждали встреч, и путь благословили, Приняв как есть все выборы твои? Хотел бы ты, чтоб так тебя любили? А может, есть, кто б так тебя любил?.. Быть может, это просто позабыли Тобой заброшенные мельницы ветрил.Что дашь мне в крылья?
Что дашь мне в крылья? Жар любви Иль пепел разочарований? Монеты ль златые свои Иль горечь льда немых молчаний? Что дашь мне в крылья? Может, страсть Иль шар с повторами событий? Иль посох, дабы не упасть Средь непредвиденных открытий? Что дашь мне в крылья? Ты скажи иль помолчи, Но все ж словами. Отвечу я: «Все забери! Ведь я лечу! Маши крылами!»Чашка кофе для Вселенной
Мелю зерна в кофемолке, кофемолочке моей, раз за разом против стрелки поворот ручных мощей. Как Венера планетарно против стрелочки идет, так и я по женской сути ставлю все наоборот. Обернись, повернись, ты, кофейное зерно, в пере-мо-лото-е, заварись, превратись в черно-зо-ло-то…Олёна Ростова
Потомственная вольная донская казачка. Родилась и выросла на берегах славного тихого Дона, в нашей южной столице – Ростове-на-Дону. Поэтесса, публицист и прозаик, актриса, педагог, ведущая и фотомодель. Окончила Ростовский государственный педагогический университет, Северо-Кавказскую Академию государственной службы при президенте РФ, Школу телерадиовещания «Останкино» и Высшую школу рекламы, кино и телевидения «Киношанс». Исключительно творческая натура. Мой девиз: «Будь активна и верь в удачу!»
Проходила практику на радио – «Радио-7» в качестве редактора, разрабатывала программы о туризме. Осуществляла аудио– и видеозапись курсов «Английский разговорный» на базе аудио-видео-курса «Intellect».
Я живу миром искусства, моя сфера – кино, театр, музыка… без него жизнь скучна и однообразна. Люблю путешествовать, знакомиться с историей, культурой, обычаями и традициями разных стран, встречаться с новыми людьми, общаться, совершенствоваться и получать жизненный опыт.
Являюсь актрисой и моделью Актёрского и модельного агентства Александра Кошеля Artcasting.tv.
Принимала участие в конкурсе «Стань лицом Kolber в России!», проводимом журналом «Самая. Женские советы» и компанией Rochas. Завоевала титул «Мисс зрительских симпатий».
Играла в спектаклях: «Три мушкетёра» по роману А. Дюма – роль Миледи, «Красотка и семья» – роль Миссис Шаттлуорт, «Верная жена» – роль Констанс – пьесы С. Моэма, «Хождение по мукам» по роману А.Н. Толстого – роль Кати, «Вешние воды» по роману И.С. Тургенева – роль Леоноры Розелли, «Блэз» – комедия К. Манье – роль Мадам Карлье, «Фабричная девчонка» по пьесе А. Володина – роль Ирины, «Несчастливые люди» по произведениям Дж. Даррелла – роль Жозефины.
Подробнее обо мне и о моём творчестве можно узнать из интервью на портале «Субкультура»: -28755197_10886
С 2011 года принимаю участие в международных конкурсах-проектах альманахов «Золотая строфа» и «Дом стихов», также моя поэзия публикуется в различных сериях и выпусках данных альманахов.
2011 год – публикация стихов в альманахе «Золотая строфа. Стихи о любви – 3», «Золотая строфа. Стихи о любви – 4» и альманахе «Золотая строфа. Выпуск № 7».
2012 год – публикация в альманахе «Дом стихов: новая поэзия».
2012 год – публикация в альманахе «Золотая строфа. Стихи для детей».
2012 год – дипломант международного поэтического конкурса «Золотая строфа» в номинации «Стихи для детей».
2014 год – публикация в альманахе «Золотая строфа. Лучшее». Выпуск № 4.
2014 год – публикация в альманахе «Дом стихов: лучшее».
2014 год – публикация в альманахе «Дом стихов: стихи о прекрасной даме».
2015 год – публикация в сборнике «Атланты», посвящённом творчеству Михаила Светлова.
2015 год – публикация в сборнике «Атланты», посвящённом 70-летию Победы в Великой Отечественной войне.
С 2014 года активно сотрудничаю с Интернациональным Союзом писателей, являюсь кандидатом ИСП.
Также в 2014 году мои произведения прозвучали в программе «Соучастник» на волнах радио «Московская правда».
С отдельными моими поэтическими произведениями вы можете познакомиться, например, на страницах альманаха «Российский колокол» – выпуск № 3 (2014 год), спецвыпуска «Новогодний», спецвыпуска, посвящённого лауреатам премии имени Адама Мицкевича, спецвыпуска, посвящённого 70-летию Победы над гитлеровской Германией, спецвыпуска «Тепло моей души», спецвыпуска, посвящённого лауреатам Московской премии (2015 год), альманаха «Российский колокол» – выпуски № 1, № 2 и № 3 (2015 год), а также на портале «Стихи. ру».
По итогам 2014 года была награждена Международной медалью имени Адама Мицкевича.
2015 год – публикации публицистики в спецвыпусках альманаха «Российский колокол»: «Украина и Россия после Майдана» и «Клуб публицистов Премии имени Владимира Гиляровского».
2015 год – публикация в рукописном сборнике «Автограф».
Принимала участие в создании аудиоальманаха – приложение к журналу «Российский колокол», выпуск 1–2 за 2015 год.
В скором времени увидят свет сборники «Антология (Италия)», «Антология (Болгария)», где также можно будет познакомиться с моими поэтическими работами.
Участница проектов ИСП и Союза независимых авторов и издателей: «Поздравительные открытки к 70-й годовщине Победы в Великой Отечественной войне и ко Дню России».
За вклад в российскую литературу отмечена почётной медалью города Москва (2015 год).
Лауреат международного литературного конкурса «Любви все возрасты покорны – 2015 (январь – март)».
Член Академии русской народной поэзии.
2015 год – публикация в альманахе «Яснополянские зори» – том № 4.
2015 год – публикация в томе № 6 Антологии русской народной поэзии XXI века.
Участница II Международного литературного конкурса «Верлибр» в Ульяновске – 2015 год.
Участница литературного конкурса, посвящённого 125-летию со дня рождения Б. Пастернака – 2015 год.
Автор книги стихов «Пусть строчки так легки» в серии «Новые поэты России» – 2015 год.
С рецензией на поэтический сборник «Пусть строчки так легки» вы можете познакомиться на портале «Субкультура»:
-28755197_10808
…а также на страницах газеты «Литературная Россия» № 31 от 11.09. 2015.
Автор поэтического сборника «Автограф» в серии «Библиотека журнала «Российский колокол» – 2015 год. Сборник был удостоен приза читательских симпатий.
С рецензией на поэтический сборник «Автограф» – «Дарить долгожданную влагу» – вы можете познакомиться на страницах «Независимой газеты» № 216 от 08.10. 2015 года.
Автор аудиокниги «Узнай меня» – 2015 год.
Участница конкурса «Автор Рунета» (2015 год):
Автор поэтической книги «По осколкам» в серии «Современники и классики» – 2015 год.
Автор книги «Путешествие в Наш Крым!» в серии «Премия имени Владимира Гиляровского представляет публициста» – 2015 год.
Участница «Круглого стола» в Крыму в городе Ялта в октябре 2015 года.
Поэтические сборники «Пусть строчки так легки» и «По осколкам», а также книга «Путешествие в Наш Крым!» были представлены на стенде Содружества современных литераторов и на объединённом Российском национальном стенде на Франкфуртской книжной ярмарке в октябре 2015 года.
Участница концерта-слёта в честь Дня народного единства РФ в Центральном Доме Литераторов (ЦДЛ, город Москва) 3 ноября 2015 года, награждена дипломом «Часовые Памяти».
Готовится к выходу в свет книга «Мгновения…» в серии «Таврида».
Дорогие читатели!
От всей души хочу поздравить всех вас с Новым 2016 годом! Наступающий 2016 год по восточному календарю – год Огненной Красной Обезьяны. По европейскому Зодиаку управитель 2016 года Обезьяна ближе всего к солнечному знаку Лев. А это означает вот что: если веселье – то широкое, так сказать, с размахом и до утра, а если званый ужин – то непременно богатый и изысканный, это касается и кушаний, и напитков, и общения. Как известно, обезьяна – животное умное, непоседливое, любопытное, довольно эксцентричное. Обезьяны любят эпатировать, быть в центре внимания и играть на публику. Тем не менее, ещё с древних времён обезьяну считали символом проницательности, мудрости, бережливости и необыкновенной расчётливости. Поэтому если в Новый год вы войдёте с ясным умом, здравомыслием и светлыми помыслами, тогда это удивительное животное поможет обрести вам мудрость и создать благоприятные условия для всего нового в вашей жизни. Вам будут гарантированы авторитет, жизненно верные и важные шаги и неизменный успех во всём. Тот, кто будет взвешенно и осмотрительно принимать верные судьбоносные решения, а также тот, кто будет работать в сферах, связанных с умственной и творческой деятельностью, будет владеть аналитикой, – без сомнения, окажется на вершине пика карьеры.
Но, независимо от всех прогнозов и гороскопов, пусть этот год будет счастливым и безоблачным, пусть он принесёт мир, покой, добро и благоденствие. Пусть счастье и радость поселятся в ваших домах и больше никогда их не покинут. Пусть ваши близкие и родные всегда будут здоровы, пусть ангелы небесные хранят их и оберегают от всех бед и напастей. А ещё обязательно мечтайте и следуйте за своей мечтой, тогда она обязательно осуществится. Мысли материальны, поэтому живите и думайте позитивно!
И никогда не изменяйте своей мечте! А я буду рада дарить вам своё творчество, а вместе с ним и частичку своей души! С Новым Годом!!! С Новым Счастьем!!!
С самыми наилучшими пожеланиями всего
самого светлого, доброго и прекрасного,
Олёна Ростова.
Пожелание
Самая яркая в небе звезда Пусть освещает дорогу жизни, Рядом живёт вечная красота, Росы искрятся на сочных зелёных листьях. Дивную сладкую песнь соловей поёт, Розы чаруют своим ароматом дивным, Звонкая речка лентой прозрачной Мимо уступов плавно течёт и течёт, И будет небо мирным, А воздух – будто кристаллы – чистым.Рождество!
Рождество тихонько наступает, Ангелы летают в небесах. Сказка в воздухе волшебная витает, А снежинки тают на губах. Магия царит во всей Вселенной, Даже звёзды ярче и луна. И звучит рождественская песня, Из души рождаются слова. Всё мерцает, светится, кружит в прелестном вальсе, Оживает то, что до сих пор спало. Это чудо снова совершается, Таинство святое – Рождество!В День Ангела
Пусть невесомое белое облако С Ангелом светлым к вам прилетит. Пусть чудеса происходят и таинства, И теплотою пусть будет согрет каждый миг. Пусть благодать в вашем доме навеки поселится, Пусть не страшны ему будут дожди и ветра. А ваше сердце всегда пусть живёт и надеется, И всё на свете пускай победит доброта!Перепутанность
Перепутанные дни, перепутанные ночи, Перепутанные мысли в перепутанные головы. Перепутанный рассвет с перепутанным закатом Перепутывает утро перепутанным туманом. Перепутанные сны в перепутанном сознании, И безудержная страсть перепутанных желаний. Перепутанный полёт перепутанных мечтаний Отправляется на взлёт, а посадку запрещает. Перепутанные звёзды в перепутанных созвездиях Перепутанной земле дарят свет со всей Вселенной. Перепутанных дождей перепутанные нити Перепутанной грозе шепчут: «Тише – тише – тише…» Перепутанных ветвей перепутанные листья Перепутанным ветрам шлют восторженные письма. Перепутанных сердец учащённое биение Перепутанной любви отправляет вслед своё благословение…О тебе
Мне о тебе прошепчут сосны И ветер в поле просвистит. Мне о тебе расскажут звёзды И от луны неброский блик. На небе прогрохочут громы, И меткой молнии разряд, Дождём прольются струны-слёзы, Подымет шорох листопад… На колокольне чистым звоном Прольётся сладкий благовест, И будет сказкой околдован Со всех сторон дремучий лес. И заиграет на свирели Златоволосый пастушок, Ему ответит дружно стадо, Подавши громкий голосок. Мне водопад подарит рокот, Сорвётся сокол камнем вниз, И чей-то слабый-слабый шёпот Промчится по откосам крыш. Мне образ твой раскроет вечность, Собрав из глубины веков. И будет мне теперь не страшно Одной под тяжестью оков.Мне хочется
Мне хочется в обрывках снов Твоё увидеть отраженье, Бродить под кронами дубов И времени ловить мгновенья. Мне хочется средь сотен глаз Твои узнать и утонуть в них, И вновь, и вновь из тысяч фраз Ловить мелодий звук подлунных. Мне хочется в живых ветрах Вдруг уловить твоё дыханье, Забыть о бренности всего И слушать сердце мироздания. Мне хочется сквозь мглу и дождь Бежать к мечте за облаками, И за потоками из слёз Потрогать счастие руками. Мне хочется лететь стрелой Судьбе навстречу ясноокой И растворяться как мираж В любви торжественно высокой…Другая
Другая жизнь, другие сны, Подруги и друзья другие, Другие судьбы и мечты, И невозможности – другие. Другая сказка о любви И нелюбви – другие страсти, Другого времени часы И ключ совсем другого счастья. Другая яркая весна И лето тёплое – другое, Другая неба синева, Другие реки и озёра. Другие тропы средь лесов И солнца луч другой на землю, Других чудес волшебный зов, Другого дня преображение. Другая чайка над волной, Другой луны подруги-звёзды, Другое зарево костров, Другие радужные грёзы. В чужом саду другой цветок, Другая песнь ласкает ухо, Другой двери стальной засов Другой слуга раскроет глухо. Другая вечность настаёт, Другой эпохи лихолетья… И только мудрость лишь всегда одна, Её ростки пробьются сквозь столетья.Святое Рождество!
Стучится в дверь Святое Рождество, Откройте, благодать в свой дом впустите. Пусть радостью наполнится душа, А ангелы подарят счастья крылья. Добра и мира, света и тепла, И духа бодрости на долгие мгновенья. Любви, надежды, веры в чудеса. Встречайте Рождество! Дай Бог вам жизни вечной на столетья!Старый Новый Год!
Раз – вареник, два – вареник, Вот – монетка, значит, денег Будет вдоволь целый год, Мы их пустим в оборот. Три – вареник, и – четыре — Сахарок, как мы просили, Будет сладким этот год, Как любимый с кремом торт. Пять – вареник, шесть, и – семь — Пуговицу чуть не съев, Понимаем, что обновы Ждут нас снова очень скоро. Восемь, девять, вот – десятый — Нитка – ждёт дорога, значит, Мы поедем отдыхать, Славно за морем гулять. Вот – одиннадцать уже, Ах, орешек, надо же! Ждёт богатство до небес, Может, сказочный дворец?! И – двенадцать, и – тринадцать, Невозможно оторваться! Заблестело что-то вдруг, То – колечко, милый друг. Будет свадьба по весне, Видно, в самом том дворце! Добрый Старый Новый Год Всем удачу ниспошлёт!Рождественское гадание
Я в ночь под Рождество гадать присяду, На воду вылью воск, чтобы узнать, Уж долго ли в невестах жить да поживать мне, Сколь много лет да суженого ждать?! Я карты разложу по масти красной — Червовая любовь или – бубновый туз, Свидание, король, и – разговор манящий, Большие хлопоты в дорогу позовут. Свечу зажгу, и зеркальце поставлю, И буду долго в даль зеркальную глядеть, Покуда не увижу силуэт иль – профиль, А может, имя тайный голос назовёт. В гаданья можно верить иль не верить, У всякого на то своих причин не счесть. Но говорят, что чудеса случаются лишь с теми, Кто ощущает, что они на белом свете есть!Мгновения…
Исчезают мгновения, тают секунды, Время мчится стремительно, убегают минуты… Канут в Лету империи, государства, державы, И барханы засыплют очень жаркие страны. Ледники превратятся в царство волн океана, И ветра будут дуть на просторах туманных. Всё уйдёт в неизвестность, в начало заката, Но однажды, поверь мне, всё вернётся обратно. И планета Земля в лабиринтах Вселенной Будет вновь расцветать, возвращая мгновения!..Вера Салагаева
Родилась в Сибири в 1956 году, в провинции, в посёлке, получившем сейчас статус российского горнолыжного курорта. Окончила среднюю школу, Кемеровский университет, получила профессию «Педагог-дошкольник, логопед». Стихи пишу давно, с юности, но серьёзно начала писать шесть лет назад. Публикую на литературном портале Stihi.ru, творческая единичка Российского Союза писателей. Предпочитаю писать грустные стихи, хотя по жизни человек весёлый, не лишённый чувства юмора.
Мир изменился в течение ночи
Воздух холодный, трава в серебре.
Мир изменился в течение ночи:
Снег первый робкий упал в сентябре,
Землю раскрасив в хрусталь многоточий.
Лесу зелёному надо желтеть,
Бабьему лету водить хороводы,
Гроздьям рябиновым спеть и гореть,
А у зимы преждевременно – роды.
Стал ещё ближе домашний уют.
Я посмотрю из окна спозаранку,
Как удивлённые птицы клюют
В травах сентябрьских снежную манку.
Снег созрел на ветках ели
Снег созрел на ветках ели. Время сбора – Новый год.
От мороза захмелели. От вина веселье жжёт.
Тянешь лаковые губы к моим клюквенным рукам
И лоскут овечьей шубы стелешь к пляшущим ногам.
Собирали снег руками – зим серебряных янтарь.
Замороженными ртами ели кликали январь.
Мне много не надо
Ты спишь. Осторожно на угол плеча
Прилягу, молитву чуть слышно шепча.
Я в ней попрошу не о вечной любви,
О том, чтобы путь свой мы вместе прошли,
Чтоб дети отца пережили и мать
И жизнь дала то, что нельзя потерять.
Мне много не надо: к чему лишний вес,
Ещё тяжелее становится крест.
Мне хватит того, что вмещает ладонь:
Оставь мне его, кров, очаг и огонь.
Оставь мою душу, Отчизну мою,
А всё остальное врагам отдаю.
Натюрморт из фруктов сочных
Натюрморт из фруктов сочных на столе.
Нет эффектов, нет побочных в тишине,
Если спрятался от мира от всего,
И над ухом шепчет Лира про него,
И часы считают дни уже назад,
И упало солнце в гору, на закат,
Только пальцы – крылья раненые птиц,
Бьются, крошат карандаш в белок страниц.
Хочется пить и плакать
Хочется пить и плакать. Душу раздеть донага,
Душу, что можно лапать и не отсохнет рука.
Стопки, пожалуй, мало. С кружки есть риск запеть.
Сердце, одетое в сало, сразу не разглядеть.
Плакала крупной солью, мелким глотком пила
Ёмкий сосуд с любовью, каплями разлила.
Что же осталось? Слово. В глотке застряв немой,
Выкатится и снова ляжет на лист строфой.
Ты
Ты в сердце и в мыслях. Ты в клетках и тканях,
И в датах и в числах, в осипшей гортани.
В утрах, вечерах и в полуденном дне.
Ты всюду, как воздух. Ты кровью во мне.
Ты голос, дыханье. Ты крик мой и стон,
Моё увяданье и юности сон.
В недугах душевных и в здравом уме,
Нас – двое и тленных и оба – во мне.
Лучше гривенник в кармане
Лучше гривенник в кармане, чем серебряник в душе.
Ложь, она всегда обманет; правда сказана уже.
Жить, как жить? Вопрос хороший: тростью быть, поводырём
Или стать прыщом на коже и зудящим волдырём.
Пусть мне рай не завещали, шатки лестницы к нему.
Я врагам пообещаю: мы не встретимся в аду.
Анна Сиднева
Анна Сиднева – молодой начинающий автор. Пишет стихи и прозу. Родилась и проживает в городе Ульяновске. Помимо увлечением литературой, Анна прекрасно поет, рисует, увлекается исследовательской деятельностью, играет на фортепиано.
Белые птицы
Зима подошла очень рано, Октябрь, а снег уж лежит. Натянув сапоги из кожзама, Я выйду на улицу вмиг. Красиво-то как! Прямо сказка! Искрится снежок на траве, Здесь белые птицы кружатся, Летят прямо на руку мне. Взмахнувши густой шевелюрой, Я их отпущу навсегда, Пусть радуют птицы детишек, Не тают весной никогда! А я подойду ближе к церкви, Увижу – блестят купола. С вершин льется звон серебристый, Наполнена чаша добра. Глаза прикрывая от солнца, Бегу со всех ног я в закат. Сверкающий мир усмехнется, И птицы со мной улетят.Алексей Сиразетдинов
Родился и вырос в г. Пермь. Выучившись на геолога, пошёл работать по специальности, ездил с командировками сначала по Пермскому краю, затем в 2012 г. перебрался в г. Минусинск, где и работает по любимой профессии по сей день. Писать стихи начал лет с восьми, также на досуге рисует.
Я дочь лесной нимфы
Маме
«Я дочь лесной нимфы, древесной Орнель. Родной мой отец королевских кровей, чей мраморный замок средь гор и лесов как вечная память отцов…» Однажды под вечер король молодой уснул под узорчатой кроной густой. Привлек он внимание нимфы лесной своей непорочной душой. Явилась правителю в сказочных снах младой серебристою ланью она. К огромному дубу звериной тропой его повела за собой. Король вспомнил сон свой спустя пару дней. Отстал на охоте от свиты своей и к дубу-гиганту, питомцу веков, вдруг вышел тропою жрецов. Он голову поднял и встал обомлев. Не видел на свете прекраснее дев, чем та, что искристо смеялась в ветвях, златистую прядь теребя. Они были вместе не день и не два. Уж слух породила людская молва, что пал их правитель от вепря клыков, а царство его – в стране снов. Народных волнений тревожный накал прознал хитрый враг и внезапно напал. Но вскоре король возвратился домой и стал собираться на бой. С дружиной и войском ушел на войну, ушел защищать свой народ и страну. За ту, что всем сердцем успел полюбить — сражаться и насмерть разить. Три года тяжелых лишений прошли, немало страданий они принесли. В последнем сражении насмерть сошлись враждующих стран короли. Умолкли мечи под закатным венцом, Владельцы их спят серым каменным сном. Ушли они биться в мир мертвый, иной, войну уведя за собой. Вернулся правитель домой на щите. Рубином застыла слеза на щеке, и желудь разбитый на нитке льняной — как память о самой родной. Когда погребли предводителя прах, малышку нашли с веткой дуба в руках, двух лет от рожденья, гола, как птенец. Её отнесли во дворец. Та девочка в замке с прислугой росла. В предгорных долинах скотину пасла, к столу пекла хлеб и стирала белье… Нелегкое было житье. Но все же, на тяготу дней несмотря, она расцветала как в небе заря. Черты короля, что погиб на войне, народ стал угадывать в ней. С годами она становилась мудрей. Судьба подарила ей двое детей. А муж (он в театре художником был) Жил бедно, но все же любил. Её отличала к природе любовь. Как будто бы кто-то шептал вновь и вновь, что здесь её дом, в этих дивных лесах, где боль исчезает и страх. «…Я простолюдинка, и в жизни моей вся радость, вся суть в воспитаньи детей. Почти каждый год с наступленьем весны мне снятся чудесные сны. Как будто иду я звериной тропой, и лань серебристая рядом со мной ведет меня к дубу, туда, где мой дом, где каждый листочек знаком. В ветвях исполина смеется Орнель, негромко играет пастушья свирель, танцуют деревья и птицы поют. Я знаю, что здесь меня ждут».23.04.2013 г.
«Что такое снега в горах?..»
Что такое снега в горах? Это отдых детей природы, Иероглиф сна на её устах, Знак скорости горной породы. Разгоряченные бегом лета, Мы вдруг вспоминаем мудрость зимы. И, глядя на сизые тучи эти, Я воскрешаю мечту стать иным.Александр Стоянов
Александр Иванович Стоянов родился в 1967 году в городе Краснодаре. Потомок терских казаков. Член Российского Союза писателей. Кандидат Интернационального Союза писателей. Автор поэтического сборника «Ревущая тишина» (2012 год). Автор поэтического сборника «Театр радуги» (2014 год). Автор аудиокниги «На пороге солнца», выпущенной в 2014 году при поддержке Интернационального Союза писателей и газеты «Московская Правда».
Ностальгия
Сезонные распродажи листьев заканчиваются. Ранние алмазы на ветвях тополей туманны. Подводные лодки из желудей готовы к отплытию в нежное небытие распускающего света. На белых гитарах озёр пальцы деревянных теней перебирают струны пустынных аккордов. Каждый аккорд наполняет и опустошает, раскрашивая перья нахохлившейся тишины. Забвение опускается на поля серыми простынями. Просторы становятся одинокими, как забытые песни родных и совсем незнакомых, ушедших людей. Колокольни как рубки кораблей в витражном море, над которым с пронзительным криком летят журавли, оставляя в сердце сухую фигурку сгорбленной тоски, рассыпающейся на строки самой древней мелодии приближающейся белой и бесконечной вьюги.Трансцендентальность
Не видно, когда появился. Не ясно, откуда ушёл. Выходящий за рамки принцип — скрытый простором шов. Увиденное не влезет в форму. Услышанное не обретёт берега. Непьющий не знает норму. Не знает английский Баба-Яга. Пространство беременно временем. Весь свет – червивый пирог. Просчитано прошлое гением, что будущее сберёг. Трансцендентальность выпитого стакана в неотразимости бытия: От невоспитанности учёного таракана до необузданности человеческого дитя. Не выйти нам за пределы пространства. И времени не заглянуть в глаза. Не развязать пуповину транса. Не разомкнуть нейронные тормоза.Атлантида
Я видел и знал Атлантиду как себя, но забыл. По большой воде и по отмелям мой корабль плыл, и земля, словно дракон, улыбалась мокрому мне. Азбуки всего мира жили, не участвуя в войне. Слова и музыка перетекали от головы к голове. Мы – были свободными творцами зелёной страны. Большие и великодушные мы видели пёстрые сны. Не было в городах одиночества и не было тюрем. Мы понимали и любили солнце и снежные бури. Помню походы к звёздам и комнату с облаками, взгляд любимой и глаза, не стареющие веками. Тогда мы посадили Секвойю и древнейшее Гинко. Наши хроники в кодах ДНК и в царстве Инка. В стране Росы хранятся золотые воспоминания, но не дотянуться до них и с Радужного моста Скандинавии. Это мы изобрели формулу повторяемости бесконечной, иероглиф любви и руны гармонии вечной.Самурай
Там меч самурайский висит под стеклом, пугают доспехи детей. Фонарик потухший о чём-то молчит, и запах минувших дней. Под древней крышей минимализм, лишь карп оживляет пруд. Когда-то предок сменил свой плуг на саблю и ратный труд. В бою на картине теперь самурай, в лице благородство и честь. В надёжном месте седой сюзерен и тучам луну не съесть.В воронёной реке
Люди покидают города в поисках своего «я», но находят лишь отражение луны в воронёной реке.Николай Тимченко
Тимченко Николай Николаевич родился в 1950 году в д. Мульга Красноярского края. Службу в Советской Армии проходил в Приморском крае. По окончании Красноярского пединститута до 2000 года работал учителем физики в школах Кежемского района Красноярского края.
Стихи и проза печатаются с 2013 года в литературно-художественном журнале «Страна Озарение», литературном журнале «ЛитОгранка», поэтическом сборнике «Поэзия без границ» – все издательства «Союз писателей» г. Новокузнецк; в альманахе «Чувства без границ» издательства «Оверлей» г. Москва; альманахах «Енисей», «Новый Енисейский литератор» (НЕЛ) и детском приложении к альманаху НЕЛ – «Енисейка» – все издательства г. Красноярск. Автор двух сборников стихов (изд-во «Союз писателей» г. Новокузнецк). Тимченко Николай Николаевич лауреат межрегионального конкурса им. Игнатия Рождественского (г. Красноярск) за 2014 год в поэтической номинации «Я себя не мыслю без Сибири».
Новогодние подарки (рассказ первоклассника)
Новогодним утром ярким Взяли мы свои подарки. Дед – машинку заводную, Мама – лодку надувную, Братец мой – кольцо с сапфиром, А сестрёнка – атлас мира. Для бабули – жвачки пачку, Мне, увы, – крутую тачку, Папа взял букетик роз. Вот напутал Дед Мороз! Мы крутили всё, вертели — Получить не то хотели. Папа ждал крутую тачку, А сестрёнка рада жвачке, Мне б машинку заводную, Деду – лодку надувную, Маме – то кольцо с сапфиром, Брату нужен атлас мира, Бабушке – букетик роз. Всех уважил Дед Мороз!Волнушонок
Средь травы лесной опушки Приютились две подружки. И совсем не безделушки, А прекрасные волнушки. И стоят на крепких ножках, Подбоченившись немножко. Бархат шляпки покрывает — У волнушек так бывает. А под ними, мал и тонок, Еле виден… волнушонок.О Лошадке
О Лошадка! Ты игрива. Как густы и хвост, и грива! Не увидеть в них просвет. Нет, Лошадка, не про свет, Про тебя, всю ночь тоскуя, Не могу унять тоску я.В клетке
Закрыли в клетке какаду. В ней без свободы как в аду. Печально смотрит он на нас, Не мил ему и ананас.Белочка
Домик белочки – сосна. Ей сегодня не до сна. Принесла сорока весть, Что мальчишки будут здесь. Если громко закричат, Напугают всех бельчат.Заболела кукла Зина
– Папа, Зина заболела. Не пила она, не ела, Глазки закрывать не может. Ждёт, что папа ей поможет. – Подлечу, ведь доктор папа. Будет глазки закрывать. Вот… что надо, я прокапал. Можешь с ней ты лечь в кровать. … Смотрит папа – кукла спит, Рядом доченька сопит.Ласточка
У ласточки гнездо под самой крышей. По-мастерски построено, добротно. Травинки сплетены на диво плотно. А в том гнезде мы писк птенцов чуть слышим. И мы сидим тихонько, еле дышим — Все ждём прилёта ласточки охотно. У ласточки гнездо под самой крышей. По-мастерски построено, добротно. Она летает, насекомых ищет, А прилетев, отдаст птенцам… да что там, Весь день-деньской не может без работы. Для ласточат полна забот о пище — У ласточки гнездо под самой крышей.Улей
В пчелиный улей влез медведь Полакомиться мёдом. Ой, как пришлось ему реветь, Пока бежал он в воду! В защиту дома своего Семья большая встала, А жал пчелиных для него Не показалось мало. … Каким бы ни был страшным зверь, Мой друг, пожалуйста, поверь: Прогнать его мы можем, Друг другу лишь поможем.О волке
Решил медведь мораль зверью прочесть Про долг, про такт, достоинство и честь. Но волк-задира сквозь толпу продрался И с барсуками тут же он подрался. Порядку волка прежде чем учить, Его, быть может, надо приручить? … Среди людей такие волки есть, Им бесполезно назидать про честь.Сорочья правда (логопедическая разминка)
Сорока – страстная трещотка, Горазда правду разносить. Свою работу знает чётко: Расскажет всё, ты лишь спроси. Орехи прячет где кедровка, Где бурундук отрыл нору. У волка вредная сноровка — Баранов резать поутру. Лисица – рыжая хитрюга: Ворует куриц со двора. Не рада рыжей вся округа — Поймать её давно пора. Мне удружила без секретов Сорока пёстрая рассказ. А я оформил в рифму этот Сорочьей правды пересказ.Флейтистка
Малышка Лена – милое создание — Игру на флейте собралась освоить. Немного позже ей пришлось усвоить, Что мало для игры иметь желание. Чтоб развивать умения и знания, Соседей приходилось беспокоить, Готовых ей порой скандал устроить, Чем принести немалые страдания. Но час настал… достигла, что хотела. Ей покорилась флейта и запела! Всем по душе пришлось её звучание. А было время – всем всё надоело, Казалось Лене безнадёжным дело, Но может чудеса творить старание.Обновление мира
Словно хлопья ваты белой Закружили во дворе. Выходи, снежки поделай Днём ненастным в сентябре. Ничего, что с крыши каплет, Не беда, что тает снег. Всё равно зимою пахнет, И грустить причины нет. Будто белых парашютов Приземляется десант — Осень с нами мило шутит, Снег – осенний экскурсант. Снег ложится на дороги, И газоны, и кусты; Без сомнений и тревоги, Не спеша, без суеты. Белизна к лицу деревьям С позолоченной листвой, Обновляет мир наш древний, Мир прекрасный – мой и твой.Людмила Тымчук
Родилась 11 января 1952 года в поселке Урмары Чувашской АССР, окончила Казанский медицинский институт им. С.В. Курашова в 1975 году. Кандидат медицинских наук, отличник здравоохранения Российской Федерации, заслуженный работник здравоохранения Удмуртской Республики. Работает заместителем директора Территориального фонда обязательного медицинского страхования Удмуртской Республики. Тымчук Л.Д. имеет публикации в альманахах
«Наследие» (2014, 2015), «Поэт года» (2014, 2015), «Российский колокол» (2014), «Георгиевская лента» (2014), в каталоге современной литературы (2014, 2015). Тымчук Л.Д. является номинантом литературной премии «Наследие» (2015), национальной литературной премии «Поэт года» (2014, 2015). Организацией Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры – ЮНЕСКО Людмила Дмитриевна награждена медалью им. Адама Мицкевича за вклад в области литературы(2015).
Последний лист календаря
Последний лист календаря Сегодня с грустью я срываю. Ночь на пороге января Пускай желанья исполняет. Взмывают пробки к потолку, Искрясь, шампанское играет. Пусть будет все, как я хочу, Чего и вам, друзья, желаю. Здоровье пусть не иссякает, Счастливым будет каждый день. В душе пусть музыка играет, А за окном цветет сирень. Ну а сегодня пусть хлопушки Нам возвещают Новый год. На елках светятся игрушки, И новогодний снег идет. Уже сияет на востоке Вифлеемская звезда, И ангелы трубят на елке О дне Христова Рождества.Валерий Тытенко
Валерий Тытенко, военный пенсионер, проживает в Чите. Член Союза журналистов России. Литературной деятельностью занимается с 1999 года. Руководитель Забайкальского литклуба. Член Интернационального Союза писателей (с ограниченными правами). Произведения (проза и стихи) опубликованы на интернет-порталах, а также в личном блоге «Валерий Тытенко. ру» и печатных изданиях.
Зун-Торей
Жёлтый песок. Белая наледь. Сопки, торосы. Лёд и снега. Вечность застыла. Древняя память Тенью прозрачной в поле легла. Дзерены чутко слушают небо. Виснет над степью белый туман. И облака, как обозы хлеба, — Словно плывущий над ней караван. Между холмами дорога в обитель. След до границы – снежный накат. Домик, как маршал и охранитель. Столбики – взвод деревянных солдат. След кочевой в объятиях пастбищ. Бродят отары в синих снегах, Корм добывая из крепких лапищ. …Рыщет меж сопок злая пурга. Жёлтый песок. Белая наледь. Сопки, торосы. Лёд и снега. Вечность застыла. Древняя память Тенью прозрачной в поле легла.«К Тореям мчит табун коней…»
К Тореям мчит табун коней… Блестит ковыль рассветный… Горит в малиновом огне Заря. В ней тает лето.Анастасия Фанина
«Шершавый белый шум…»
Шершавый белый шум Скребется в моих мыслях, Мешая понимать Поступки и слова, И скучный гул машин И тихий шепот листьев, Сливаясь воедино, За ним слышны едва. На паузу поставь Стремительные числа, В покое скрыта мудрость, Любовь и чистота. Я прославляю сталь, Чей росчерк так неистов, И алый отблеск букв, Стекающих с листа.Кофе
Кофе с дальних плантаций — Африка, Куба, Бразилия — Весь шёпот южных ночей Под коричнево-серой бумагой И пеньковой тонкой верёвочкой: Заворачиваю посылку, Представляя, как ты Посередине долгой, чёрной зимы, Или, может быть, осенью Зароешься в эту обёртку, Шелестящую, хрупкую, А потом будешь пить кофе В ореоле золотистого света, Внимая, как за его пределами Колышутся тени И пляшут резные маски, И слышится бой барабанов, И может быть, даже Вспоминать Обо мне.«Парус, ветер, оранжевый зной…»
Парус, ветер, оранжевый зной, мне улетать не больно, только часов бы не слышать бой, ну и с меня довольно. А мачта сломалась, компас разбит – это всё пустяки, ввысь иглою идёт бушприт, и крылья мои легки. Солнце рыжее апельсином, мне бы дольку и раскусить, отрывая от бригантины горизонта тугую нить. Курс для начала на Южный Крест, а дальше решу, куда; звёзды светят бортов окрест и им-то всё ерунда. Так что я распрямляю спину, думаю, что там ждёт, ветер взбил облаков перину, и теперь снежный пух идёт…
«Когда-то, давным-давно…»
Когда-то, давным-давно, Он лежал в колыбели, и так ему пели: «Спи, моя радость, усни, Глазки скорей сомкни…» — И мир исчезал вдали. По ту сторону дрожанья ресниц Ему являлась страна без границ, Ему являлась страна чудес, И он мчался дорогой птиц, Уходя в чистоту небес. «Спи, мой милый, усни…» И, как листья, падали дни. И вот Вдаль унёсся который год, Всему своё время; теперь время забот, Тяжесть его гнетёт. И он снова хочет в страну чудес, Туда, где поёт сиреневый лес, Туда, где дышится так легко, Где желанья имеют вес. Ах, расправь же крылья, Икар! Тебя доконал бензиновый пар, Лёгкие жжёт; Очнись и в полёт, Если он тебя не убьёт…«Там соловей. Холодный ветер по щекам…»
Там соловей. Холодный ветер по щекам Сквозь форточку; Сквозь мрак закрытых глаз Ко мне приходят призраки, и птицу Бессовестно обкрадывает ветер, Созвучье звонких нот разъединяя.«День покатился на спад…»
День покатился на спад, Прощай, душный чадящий смрад Дневных магистралей и автострад, Прощай, пыльный столичный ад, Я поднимаю взгляд — Небо. Звёзды горят.Наталья Чердак
Родилась и выросла в Санкт-Петербурге, закончила журфак в университете Кино и Телевидения, организовывала музыкально-поэтические вечера в кафе, барах и арт-пространствах, сняла короткометражный фильм, который попал на телевидение, выпустила и успешно продала 4 книги, уехала жить за границу.
«Трамваи мелкой рысью в никуда…»
Трамваи мелкой рысью в никуда. Отправимся туда, где нет застывших лиц, Вырванных из жизни глав и страниц, Где люди не стреляют ради забавы в птиц? К звездам вспорхнем без страха разбиться, Ножницами распилим вековые провода. Тот, кто на смерть обречен, вновь не родится. Рожденный летать не почувствует дна. Дети – плоды разврата. Вместо жизни видят сны. Брат предает брата, не ощущая от поступка вины. Квартирки грязны и тесны. Клоповники 21 века. Давай улетим? Здесь каждый с детства калека. Будем в танце кружиться до конца времен, Слушать тишину вместо телефонной болтовни. Перестанем фальшивить, избавимся от имен. Я буду петь, пока не исчезнут моря и все корабли. Трамвай безликий умчится к звездам. Дай же ответ! Люди тянутся к теплым гнездам. Не потерплю бездушного «нет». Я до дрожи в коленях боюсь темноты. Мне нечего делать среди пустоты в мире, где забыто слово «мы». Без тебя увянут цветы, потухнут костры. Никогда не будет весны. Спрячемся от суетных душ, противных характеров и жестокости? Я на краю пропасти. О чем ты думаешь, Великий Господи, когда дети доходят до последней черты и с небоскребов камнями вниз? Я выполню любой твой каприз: покрою поцелуями с головы до пят, Назову дочь твоим именем, станцую на бис за тихое «да» и один только взгляд, Забуду всех прошлых фальшивых актрис. Огни ночи для тебя отныне горят. Любовь моей жизни, выйди из-за кулис! Мир рвется на части, пока все мирно спят. Робко, как безгрешная дева улыбаешься, поднимая к небу ресницы. Ты теперь моя королева, звездной ночи волшебной царица. Летим, летим! В мир без снов! Где вечное лето и нету снега. Там всем хватает хлеба. И люди живут без оков.Андрей Шаргородский
Шаргородский Андрей Вадимович родился и вырос в городе Ухта, Россия. Жил и работал в Тюменской, Орловской, Винницкой и Харьковской областях. Автор трёх книг, которые издавались в России, Украине и Канаде. Его произведения опубликованы в десятках литературных изданий и сборников. Неоднократный лауреат и дипломант различных международных конкурсов. Шаргородский А.В. – член Российского и Интернационального Союза писателей, член Международного Союза писателей «Новый Современник». Награждён медалью Московской литературной премии.
Пусть Новый год нам не приносит новых бед
Я жду гостей, накрыт уж стол, сверкает ёлка, И в тишине вдруг подступила к сердцу грусть, Прошедший год, как книги том, кладу на полку, Не сбылось много, но твержу я – ну и пусть. Всего хватало – слёз, улыбок, встреч, прощаний, И тишины на речке утром на заре, Обид ненужных и ненужных обещаний, Жары июльской и морозов в январе. И поцелуев, и объятий, и свиданий, Подарков много и цветов, и тостов вал, Сбылось побольше даже тех всех ожиданий, Каким значения всерьёз не придавал. Но почему-то вспоминается не это, И грусть того, что навсегда покинул друг, Болезни близких, и вопросы без ответов Меня пронзают, как неведомый испуг. Я от души желаю снова всем здоровья, Пусть Новый год нам не приносит новых бед, И не прошу себе и вам других даров я, А тем, кто болен, – над болезнями побед!Юрий Штенников
Родился в 1945 г. в Моздоке, Северная Осетия, теперь Алания. Когда учился в школе, одновременно закончил музыкальную школу по классу скрипки и детскую спортивную школу (1 разряд по легкой атлетике, баскетболу, волейболу). Проходил срочную службу в Германии (выполнил норматив мастера спорта по легкой атлетике).
В 1974 г. окончил медицинский институт в г. Орджоникидзе (ныне переименован в медицинскую академию Владикавказа). После окончания прошел в Саратове интернатуру по судебной медицине и работал в Пензенском бюро судебно-медицинской экспертизы в должности судебно-медицинского эксперта, потом заведующего межрайонным отделением СМЭ. В 1983 году был переведен в Крымское бюро СМЭ. С 1996 года – помощник депутата Верховного Совета Крыма. Сейчас пенсионер. Живет в Ялте.
Стихи писал с 9 класса, многие из них были опубликованы в газетах и журналах. Юрием Штенниковым создано более 500 стихов, которые опубликованы на литературном портале «Стихи. ру». Издано 6 книг стихов. Был номинирован на литературную премию в альманахах «Поэт года» (2014), «Лирика», «Наследие» (2015). Также стихи печатались в альманахах «Георгиевская лента», «Российские писатели» (2014), в 8 книгах крымского альманаха «Планета друзей», в спецвыпусках «Российского колокола» – «70 лет Победы» и «Украина и Россия после Майдана».
Награжден дипломами «Поэт года» (2014), «Наследие» (2015), международного музыкально-поэтического фестиваля «Ялос» и издательства альманаха «Планета друзей» и др.
Елочка
В лесу родилась елочка, В лесу она росла, Во всей округе елочка Красавицей слыла. Припев: Шептали повсюду, что елочка чудо, Красива, но уж очень горда. И молодой кудрявый клен По ней грустил всегда. И вот тропой с дурманами Шел путник молодой. На нем штормовка рваная, На нем рюкзак большой. Припев: Он к елке нагнулся, Он ей улыбнулся, Он елку королевой назвал, И на прощанье лапку ей Мохнатую пожал. С тех пор влюбилась елочка В парнишку с рюкзаком, И днем и ночью елочка Мечтала лишь о нем. Припев: Мечтала, страдала Повсюду искала, Искала на тропинках лесных, Пока зима не скрыла их В сугробах голубых. Когда тайгу могучую Совсем окутал снег, Пришел однажды к елочке Какой-то человек. Припев: И там, у завала, где елка стояла, Он голову на снег опустил И возле самой елочки Он задремал без сил. А человек под елочкой Не слышит ничего, Как елка лапкой шелковой Ласкала лишь его. Припев: Ласкала, страдала, ласкала, ласкала, Забыл он про мороз и пургу, И, тонкий ствол обняв ее, Навек уснул в снегу.Написано мной и Яном Токоревым из г. Прокопьевска 1965, ГДР/Еберсвальде, 81 м/с полк. Отзовись, Ян.
Василий Гурковский
Гурковский Василий Андреевич – публицист, поэт-песенник. Кандидат экономических наук, профессор, академик. Член Союза писателей России; член творческого объединения композиторов и поэтов-песенников Подмосковья. Автор нескольких сборников прозы и поэзии, а также около ста разноплановых песен (слова и музыка).
Новый год
Оторвешь ты листок календарный, Пред собою тихонько положишь. Помолчишь и вздохнешь благодарно: «Слава Богу, что год мною прожит». Может быть, не такой, как хотелось, И не все, что задумал, – сбывалось. Но успел все же многое сделать, И родные все рядом остались. Были радости, были потери, И не нужные вовсе разлуки. В год грядущий распахнуты двери, И судьба протянула нам руки! Неизвестно, каким будет новый, Пусть он станет добрее и лучше. Не несет испытаний суровых, Отведет от нас грозные тучи! Новый год – не шампанского брызги, Не гостей многоликих кортежи. Новый год – это есть праздник жизни, Праздник веры и доброй надежды!Современная проза
Лана Аллина
Светлана Князева. Ее писательское, творческое имя – Лана Аллина.
Родилась в Москве, в семье еще советской интеллигенции. Родители – ученые, научные работники в области общественных наук (история, политические науки), профессора двух крупнейших вузов Москвы – МГУ и МГИМО. Светлана окончила среднюю школу с углубленным знанием английского языка, исторический факультет МГУ, затем аспирантуру одного из московских институтов Академии наук, защитила кандидатскую диссертацию по профилю истории и современности Италии. Однако научная деятельность не стала главным направлением ее деятельности: с детства она пробовала себя на ниве сочинительства, хотя в основном писала «в стол».
Сейчас Светлана Князева – писатель, лектор, аналитик, публицист, автор ряда публицистических статей в журналах научного и научно-популярного профиля («Вестник Европы», «Знание – сила» и др.). Много лет работает доцентом крупнейшего московского вуза – РГГУ (Российский государственный гуманитарный университет), преподает политические науки, историю и теорию международных отношений, европейские взаимосвязи.
Помимо лекторской работы занимается творчеством. Это ее любимое занятие.
«Я – писатель, автор романов «Воронка бесконечности» и «Вихреворот сновидений». Недавно стала членом Российского Союза писателей, а также принята кандидатом в члены Интернационального Союза писателей. В 2014 г. была номинирована на соискание национальных литературных премий – «Писатель года» (2014), в начале 2015 – «Писатель года» (2015) и «Наследие» (2016), а также на премию имени Сергея Есенина «Русь моя» (2016).
Роман «Воронка бесконечности» издан в 2013 году. Роман «Вихреворот сновидений» сейчас полностью закончен и выходит из печати в издательстве «Чешская звезда» (Карловы Вары, Чехия) сразу после рождественских и новогодних каникул в январе 2016 года. В центре моих романов – судьба думающего творческого человека в современной России, его радости и горести и, конечно, любовь. Мои миниатюры уже опубликованы в альманахах «Писатель года 2014», «Романтика», альманахе Российского Союза писателей (РСП, 2015), «Наследие 2015», в журнале «Мост» (Санкт-Петербург), «Чешская звезда (Прага – Карловы Вары) и др.», – рассказывает Светлана о своём творчестве.
Зимняя сказка под музыку Вивальди
… Поздним вечером он провожал ее домой.
На улице потеплело. И ветер больше не злобствовал, не кашлял хрипло, надрывно, не свистел, не сипел. Ветер сменил гнев на милость, подобрел, смягчился.
Медленно, словно призрачный сонный корабль, плыл им навстречу кобальтово-синий вельветовый вечер. Неужели пришла, наконец, зима? Какая гулкая торжественная тишина вокруг! Зима, еще юная, почти девочка, застелила землю белым бархатным ковром с коротким нежным ворсом и белоснежными, нисколько не покрасневшими на холоде тонкими пальцами аккуратно поправила его, пригладив даже самую крошечную складку. Как жаль наступать на этот снежный ковер: натопчешь еще – грязные следы ведь останутся, ой, как неопрятно! Великолепно чистый, первозданный – библейский [или в библейской истории так жарко, что снега там не может быть?), белоснежный ковер.
А сверху, с высоты ночного свода небес, – на небе ни луны, ни звездочки – кто-то щедрой рукой отрывал от ватно-снежного рулона много-много крошечных пушистых комочков, бросал их вниз – и они летели, кружились, словно пушистые парашютики, кораблики из ваты. Эти ватно-снежные хлопья сбивались в пары, танцевали, бесшумно кружились в танце, в полутемном, освещаемом лишь их собственным, отраженным лучистым светом, небесном зале, исполняя безмолвный торжественный вальс-бостон, который медленно перетек в мелодию «Зимы» Антонио Вивальди, – а затем медленно падали и ложились на землю.
Деревья стояли торжественные, очень прямо, величественные, одевшись в новенькие белоснежные шубы.
Полыхало зимним вечерним звоном высокое низкое декабрьское небо.
Кто это так щедро сыпал снег с этой головокружительной высоты?
Потом ветер стих совершенно, и пришла оглушительная тишина. Неясным размытым пятном выглянула из-за вьюжной хмари тусклая луна, окрасила мягкий бархатный ковер в матовый молочно-желтый, затем молочно-голубой лунный цвет, и снежные хлопья вдруг тоже стали голубыми. Декабрьская ночь озарилась нежным голубым светом. Все теперь отливало голубым: и снежный ковер на земле, и летящие снежинки, и небо, и волшебная, полная страсти музыка Зимы из «Времен года».
О чем напоминало ей это молочно-голубое сияние? О чем-то очень счастливом, но далеком, давно ушедшем, забытом…
Тот огромный, в длинном, до пят, черном пальто и черной шляпе с широкими полями, неведомый некто расшалился: свернул лист бумаги в несколько раз, вырезал половинку фигурки, затем развернул – и получилась целая вереница одинаковых зимних ночей. Ночь разрасталась, как множество раскрашенных в темносиний цвет и вырезанных из бумаги куколок – одна за другой… Ночи-близнецы взялись за руки и устроили веселый зимний хоровод.
Пришла к ним звонкая пушистая голубая зима. Зима… Времена года… Музыка Вивальди… Немного кружилась голова. От пахнущей слегка арбузом, чуть-чуть дыней, а больше всего – хрустким твердым антоновским яблоком, брызжущим соком холодной зимней свежести. От льющейся откуда-то – непонятно откуда, может быть, с небес? – торжественной музыки. От юности, радости. От счастья. Их переполняла, кипела, переливалась через края душераздирающая жажда жизни.
А из небесной выси тот неведомый некто щедро поливал их счастьем. На них потекли ручьи, нет, целые реки счастья. На них проливалась, обрушивалась сама жизнь. Жизнь – живая, звенящая, кипящая, переливающаяся через края – сама жизнь жила, пела, бурлила, разливалась морем-океаном без края в ней, в нем, в них, вокруг них.
Они влюблялись друг в друга снова и снова. Каждую минуту.
Звенела тихая призрачная ночь. Звенело счастье.
* * *
А впереди расстилалась дорога, и путь лежал совсем не близкий. И бежали перед ними километры – тысячи и тысячи километров, отмеченных несущимися навстречу дорожными столбами.
Наталья Бедная
Три желания
Порой необдуманная мысленная установка на какое-либо желание может изменить жизнь так, что потом остаётся только удивляться, как можно было просить то, что выпросил.
Желание первое
Через полтора месяца после рождения дочери я заболела гриппом.
Высокая температура и головная боль лишили меня всяческих сил. Всё это осложнилось ещё и тем, что жили мы тогда с родителями, и отношения у нас не складывались, к тому же супруг был в длительной командировке. Я была в полубессознательном состоянии, но отчётливо помню невыносимую тяжесть и напряжённую обстановку вокруг. Очень хотелось спрятаться от всех и отдохнуть. Мысленно просила: «Господи, спрячь меня куда-нибудь!». Про себя говорила именно эти слова, повторяя просьбу как молитву.
Тяжёлое состояние продержалось три дня. Потом как-то сразу температура спала, головная боль прекратилась, и я была уже на ногах: дочка требовала к себе внимания – болеть было некогда. Подняться-то я поднялась, но зрение ухудшилось настолько, что не видела даже кончиков пальцев рук.
Обратилась к окулисту, и меня в тот же день госпитализировали. И я ровно два месяца пролежала в больнице. Там я отдохнула, так отдохнула! Но это было только началом исполнения моего необдуманного желания. Осложнения после гриппа привели к тяжелейшему заболеванию. И я по нескольку раз в год ложилась в больницу. А через шесть лет у меня уже была первая группа инвалидности.
Получается, что формально моё желание, просьба были выполнены.
Конечно же, я хотела спрятаться не в больнице и не в ней отдыхать. Тем не менее просьба моя была выполнена, как бы мне ни хотелось с этим не согласиться. А ведь жизнь и состоит из наших желаний.
Дорогие читатели, если вы вспомните, чего вы когда-то желали, то поймёте: желания ваши чаще всего исполнялись. Но каким образом и в какие сроки – это уже другой разговор. Хочется, чтобы каждый знал, что надо быть очень осторожным со своими мыслями-желаниями. А для примера расскажу ещё об одном случае из своей жизни, который подтверждает, что прежде чем желать чего-либо, надо хорошо подумать.
Желание, второе
Однажды мне очень захотелось заняться плаванием. Я знала, что это необходимо для восстановления здоровья, да и разряд по плаванию имею, занималась этим видом спорта в юности. И желание моё было таким сильным, что мысленно я уже рассекала прозрачную воду бассейна, пахнущую хлоркой. Я уже разрабатывала план реализации этой замечательной идеи: плавать – и всё! Но чтобы попасть в бассейн, мне нужны были сопровождающий, машина, медицинская справка, кое-что надо было купить. Ничего этого на тот момент у меня не было. Требовалось время. Помечтала-помечтала да на том и остановилась.
А на следующий день у меня была большая стирка. Я загрузила стиральную машину-автомат и ушла готовить обед. Вдруг звонок в дверь.
Только я сделала шаг из кухни, как ноги погрузились в воду! Комнаты были затоплены. Прибежали соседи с нижнего этажа. Оказалось, что сливной шланг стиральной машины был неправильно закреплён, и вода текла на пол. Ужас! Воды было столько, что я бегала по щиколотку, не зная, за что хвататься. Паласы в комнатах промокли, а ковровая дорожка в коридоре просто плавала. И когда я увидела её, просто ахнула: она напоминала дорожку плавательного бассейна! Неожиданно я расхохоталась: «Вот тебе и бассейн!».
Моё желание было выполнено, для этого мне даже не понадобилось выходить из дома. Но теперь я знаю, что нужно быть ещё и готовой принять то, чего просишь. Благодаря работе с психологом я поняла: чтобы выздороветь, надо всегда хотеть именно этого, но…
Приведу ещё один очень яркий пример.
Желание третье
Как-то вечером вышла на улицу погулять. Тогда я ходила с палочкой.
Сделала несколько шагов и почувствовала, что сил нет, да и нарушение координации движений давало о себе знать: идти дальше не могла. Вернулась к подъезду и продолжала «гулять», держась за ручку двери. Стою, а сама думаю: «Если бы было у меня две палки, я смогла бы идти. Да с двумя палками я куда угодно дошла бы». Немного постояла – и домой.
Подумала я о второй палке, и вот что из этого получилось. Всю ночь снились палки, палки, палки. Мне их давали, я их теряла, затем искала. Не ночь, а кошмар! Проснулась с головной болью. Ничего не могу понять.
Хорошо, что была возможность спросить у психолога. И я сразу же позвонила Людмиле Анатольевне, которая со мной работала.
Я рассказала ей обо всём, попросила помочь разобраться. И сразу же слышу:
– Наташа, чего ты просишь?
– Я прошу ещё одну палку. Опираясь на две палки, я смогу ходить, – отрапортовала я.
– Чего ты просишь?! – в недоумении переспросила Людмила Анатольевна. – Ты просишь палку. Будет у тебя палка. Всё, чего просишь, будет. Но палка – это опора. Тебе дадут опору – палку, а потом к ней обязательно дадут другую опору – коляску, а потом третью опору – постель. Опора требуется больному человеку, значит, ты будешь болеть и болеть, а мы работаем с тобой на выздоровление! Наташа, о чём ты думаешь?
Я была в отчаянии. Думала, что желаю себе добра, а оказалось, совсем наоборот. Психологом со мной была проведена большая работа, которую мы так и назвали – «палки». Установку на желание иметь вторую палку, чтобы ходить, изменили на желание ходить без какой-либо опоры. И теперь я прошу для себя хорошего самочувствия и силы, чтобы реализовать и другие свои желания.
Известно, что прежде чем что-либо сделать – надо подумать, прежде чем что-либо сказать – тоже подумать; добавлю, что прежде чем подумать – необходимо подумать. Думать надо всегда!
Марина Байрос
Марина Байрос – член ИСП и РСП. Лауреат «Золотого пера» в национальной литературной премии «Писатель года-2014». Дипломант международной литературной премии «Наследие-2014» и международного фестиваля киносценариев «Настоящее-2014». Президент Фонда музея «Пушкинский Дом на Кавказе».
Музыка
Музыка – основа меня. Ощущение присутвия Музыки постоянно в сознании моем – в каждом звуке шагов, стихии природы, дыхании звезд…
При первом касании пальцами холодных клавиш рояля я сразу погружаюсь в музыку всем вспыхнувшим искрами звуков существом, растворяясь в потоке призрачных волн, окатывающих фантасмагоричным многоцветием. Стремительной кометой я уношусь в бездну пустоты на сакральный брег Вселенной, где, впитывая в кровь тонкие вибрации мистических звуков, постигаю нечаянную радость и грусть, резонируя с расцветшим в душе бутоном еще не виданной благодати, неведомого совершенства чувств. А оторвавшись от клавиш и потеряв связь с потоком, я сижу какое-то мгновение на крошечном островке круглого стульчика наполненная и обновленная далеким светом, дрожащая от еще не растаявших на мне блестящих росинок – звуков, расцвечивающих все мое пылающее естество космической магией гармонии.
Музыку нельз я играть, ибо игра, даже виртуозная, всегда – фальшь, и музыкальный исполнитель не имеет права быть «игроком» в храме Духа. Музыкой необходимо дышать, и с первым же звуком вдохнуть в свое сердце, как веру с первым словом молитвы. Только тогда музыка, завибрировав в сосудах, словно в трубах органа, проникнет в душу – камертон космической гармонии. Раскаленные светом звуки божественной любви, обжигая души, пробуждают сердца.
С последним выдохом у человека заканчивается жизнь, но в вечности останется навсегда музыка его души и его молитва.
Белый свет
Когда в Москве был Белый Снег, слово «экология» еще не знал Народ.
Когда в Москве был Белый Свет, храмовая территория Кремля была общедоступной частью города, – открытым для Народа «Сердцем» России, а не охранной зоной для «избранных». Чтобы прикоснуться к благодати «Сердца» в эпоху демократии, Народ платит немалую мзду за билет, желая приблизиться к русским святыням веры…
Когда в Москве был Белый Свет, для Народа было присуще только непосредственное Человеческое общение. Заведено было запросто наносить визиты к родным и друзьям, посещать салоны по интересам, балы, народные гулянья, ярмарки, общественные собрания и всем семейством наслаждаться прогулками в парки и на катки с духовым оркестром.
Когда в Москве был Белый Снег, следом приходила Белая Весна. Зацветали ароматными сугробами сады, а к пасхе стены храмов и усадеб покрывали белой известью. Полицмейстеры обряжались в белую форму и белые перчатки, гимназистки – в белые блузы и банты, студенты надевали белые картузы, офицеры щеголяли в белых мундирах, дамы прятались под белые кружева зонтиков и шляп, а торговки рядились в белые платочки и передники.
Когда-то Белый Свет сменялся Золотым. После Белой Весны наступало Золотое Лето. От зари до заката над Москвой полыхали тысячи золотых куполов, в тенистой зелени двориков сновали золотые пчелы, а к «Спасу» город пронизывал аромат золотого меда. Золотое Лето перетекало в Золотую Осень. Рыжела и золотилась листва многочисленных парков и скверов, которые золотыми стрелами рассекали золотое Садовое кольцо бульваров. Москва по золотые маковки погружалась в дурман зрелых запахов золотых яблок, груш, слив. А над золотыми от загара лицами горожан среди золотистых облаков, впитавших золото пашен и лесов, уносились клин за клином златоголосые журавли в золотую Даль. И вновь на Москву опускался Белый Снег.
Прошло лишь сто лет – сто белых снегов, а перемены в цветовой дифференциации с галактику… Москва – одна из прогрессивных столиц Мира. В ней есть все инновации, присущие цивилизационному обществу. Столица очень старается не отставать в развитии от «прогресса». Но Москва сейчас серая. Серые будни и праздники, серые лица, зарплаты, судьбы, мечты… Несмотря на обвал яркой рекламы, каскад иллюминаций и пестроту фасадов зданий, Москва перестала быть живым городом, потеряв свой неповторимый запах и цвет. Почему Москва серая? Почему не стало в Москве Белого Света? Может, в Народе пропало милосердие, доверие и гордость за Отечество, потому что Народ не имеет доступа к «Сердцу» России в эпоху верховенства гражданского общества? «Избранники», верните Народу Кремль! Верните Народу Сердце! Сердце вернет Москве Белый Свет…
Николай Бершицкий
С раннего детства и вплоть до настоящего момента фантазирование и сочинительство занимает ведущую позицию в жизни. Создавать свой собственный фантастический мир начал еще в детстве, рисуя в тетрадях и иногда сопровождая рисованные истории текстом. Первым произведением, написанным на компьютере, стал роман «Вечная Битва: Семь дней Апокалипсиса» (работа над романом началась в 2003 году), созданный по мотивам сочиненной вселенной, носящей такое же имя. Книга изначально получилась с большой «примесью» Библии, которая тогда повлияла на мировоззрение автора. Тогда же в сферу основных увлечений попали мировые религии, мифологии и философские учения, немало повлиявшие на дальнейшее творчество.
Писался первый роман во время обучения в педагогическом колледже, на первом его курсе в том же 2003, после которого, в 2006 году, автор поступил в институт на факультет психологии. И, хотя работа практического психолога особого интереса не вызвала, обучение дало хороший толчок в сторону изучения психологической и также религиозно-мифологической литературы. В этот период появляется идея вкладывать в книги более глубокий смысл, что-то говорить читателю через свое творчество.
Таким образом, основной идеей большинства произведений является борьба извечных сил Света и Тьмы, животного и разумного начал в человеке. Также большая часть работ вращается вокруг вселенной Вечной Битвы, повествуя об основных событиях периода прихода Зверя и Эпохи Хаоса с их последствиями, либо о различных сторонах и легендах вселенной.
Каждая новая работа вписывает очередную страницу в историю Вечной Битвы, но есть и другие направления. В частности, миниатюры и рассказы с рассуждениями и мыслями по поводу тех или иных аспектов жизни человека. Фантастика – лишь первый этап на пути к новым горизонтам.
За время писательской деятельности выходил в финал нескольких конкурсов и имеет несколько наград. С 2015 года член Интернационального Союза писателей и Союза независимых авторов и издателей.
«Один день в «безумном мире» (фрагмент) – один из моих ранних рассказов студенческой бытности, можно сказать – автобиографический. Лично я горд им, но здесь есть один момент: из-за того, что выложен он не полностью, может утратиться контекст Писал я его максимально откровенно с самим собой, описал все ощущения и мысли, а также их ход и изменение в процессе проживания этого необычного дня. Но со стороны, особенно если судить по отрывку, может показаться, будто я циничный… хм, нехороший человек, что вовсе не так. Повторюсь, я опять же хотел быть искренним и не рисовал себя в идеальном виде.
Один день в «безумном мире»
Как-то раз мне довелось по долгу учебы побывать в специальном учреждении для детей с особенностями в развитии. Об этом я и хочу повести свой рассказ. От института [а учился я тогда на психолога) нас отправляли на практику в вышеупомянутое учреждение, название которого я указывать не стану (также изменю все имена, дабы не затронуть ничьих интересов). Суть была проста – один день поприсутствовать в группе детей, в основном наблюдать, ну или помочь, чем потребуется. Я вызвался проходить практику первым, по обыкновению. Я вообще не люблю затягивать такие дела и на экзаменах, к примеру, тоже старался проскочить скорее, чтобы не сидеть и не мытарить себя. А теперь к главному…
Был первый день весны, с крыш свисали сочащиеся водой сосульки, снег еще лежал громоздкими ватными сугробами, хотя начинал подтаивать. Светило солнце, но я не отважился расстегнуть куртку, поскольку меня смутил прохладный ветер. Я стоял на пороге под навесом и все думал о предстоящем дне. Мне не очень хотелось идти внутрь, я с трудом представлял содержание предстоящей деятельности и, честно признаться, я не очень люблю детей. Не то чтобы я их на дух не переносил, просто имел неприятный опыт общения с ними во время обучения в педагогическом колледже (даже не спрашивайте, как меня туда занесло]. И к тому же, как мне кажется, до любви к детям надо дорасти. Нет, скорее до желания их иметь, а затем уже и любовь придет. Да и не в этом суть. Значит, стою я на пороге и никак не нажму на кнопку домофона. Решил взглянуть на время – половина двенадцатого. Опять раньше прибыл. У меня такое частенько бывает: все время боюсь опоздать, а в итоге оказываюсь на месте примерно за полчаса. С другой стороны, это не самая вредная черта. Собрался с мыслями, нажал на кнопку. Дверь открылась сразу же. Я ожидал, что меня спросят, к кому я пришёл, но этого не произошло.
Я был здесь уже во второй раз (в первый проходил инструктаж], однако восприятие изменилось в корне. Если вчера я приходил просто посидеть минут сорок и послушать вводную речь, то сегодня у меня были совсем другие цели. Переобувшись, как требовали правила учреждения, и водрузив косуху на крючок в раздевалке, находившейся сразу за входом, я присел на кресло рядом с окном и двумя аквариумами. Руководитель – назовем ее просто Марина, – должна была встретить меня на первом этаже, в этом самом маленьком зале. Времени оставалось целое море, и я решил потратить его на осмотр вестибюля. Напротив меня какой-то кабинет, позади консьержка болтает с одной из работниц. По левую сторону диванчик для ожидающих, упирающийся в вешалки. Вдали доносятся детские визги. Ощущение, доложу я вам, словно в приемной психбольницы. Мне, слава богу, не доводилось там оказываться, но могу предположить, что чувствовал бы себя так же.
Входная дверь снова открылась. Вошла мама с ребенком. Тот что-то невнятно бормотал и все время порывался убежать, но мать останавливала его. Пока происходило переодевание, из левого прохода вышла молодая женщина. Она поговорила с мамой и, взяв ребенка за руку, повела его в группу. Мне стало как-то не по себе. Я до тех пор не сталкивался ни с чем подобным, максимум – видел на улице или в транспорте странноватых людей, умственно отсталых, иногда сумасшедших (да кто их не видел]. Но чтобы выходить с ними на контакт – такого точно еще не бывало. К тому же нас (студентов] заранее «пугали» предупреждениями, что, мол, детишки могут запачкать чем, дернуть за волосы (у меня они как раз длинные], а также стащить часы или мобильный телефон (!] и, цитирую: «…зайти в Интернет и начать качать оттуда всякое…» Помню, еще удивился, как в наше время с мобильником управиться может даже ребенок с какими-либо трудностями в развитии. Оптимизма после встречи с одним таким ребенком, пусть это был просто визуальный контакт, не прибавилось. Так прошло еще несколько родителей. Кто приводил свое чадо, кто забирал. Дети бегали, кричали… Некоторые, казалось, вообще находятся в другой реальности, а одна девочка показалась мне вполне нормальной. Успокаиваться помогали разноцветные рыбки, безмятежно порхающие в зеленой воде за мутноватым стеклом аквариумов.
Время шло, а вот Марина – нет. Я подождал наступления условленного часа и пошел искать ее сам (она на всякий случай назвала кабинет, где может находиться]. Пройдя коридорчиком, в котором шумной компанией сидели ожидающие родители, давно друг с другом перезнакомившиеся, я миновал игровую комнату. Дверь кабинета, где проходят уроки, была открыта. Над столом склонилась Марина. Она приводила в порядок свои бумаги (материалы к уроку, как мне кажется]. Я даже не удивился, что она не вышла в вестибюль меня встречать. С такой нелегкой работой у любого голова кругом пойдет.
– Здравствуйте, это студент-практикант прибыл, – представился я.
Марина меня сразу узнала (надеюсь, не из-за той глупой шутки, которую я ляпнул в адрес практики одному товарищу].
– Да-да, проходите в игровую. Я сейчас подойду.
И вот я стою на пороге игровой. Осталось только повернуть ручку и сделать шаг, и начнется этот длинный-длинный день.
В игровой стоял гвалт. Детишки бегали, вопили, метали игрушки. Особенным буйством отличался самый старший из группы мальчик в очках. Все, что ни попадало в его руки, летело в стену, а как он голосил! В отличие от остальных он внятно разговаривал и воспринимал речь, но здесь явно не обошлось без СДВГ [синдром дефицита внимания и гиперактивность). Что порадовало, я оказался в этом хаосе не один. В игровой находились три девушки-студентки, присматривавшие за детьми. То ли они были волонтерами, то ли пришли на практику из другого института, только на их долю перепала работенка, которую я не решился бы выполнять. Хотя выглядели они вполне счастливыми.
«Ну, – думаю, – теперь и расслабиться можно». А что, вся основная работа с группой досталась тем девушкам, на ковер к детям меня совсем не тянуло, а пока на студенток полюбоваться можно (одна так особенно мне приглянулась). Отошел я к дальней стене, чтобы мне не зазвездили игрушечным телефоном промеж глаз, сел на стул и принялся наблюдать (тем паче, что это я делать как раз люблю). Происходящее вокруг меня казалось чем-то странным, непривычным.
«Да уж, занесло меня в безумный мир», – подумал я.
А куда деваться, надо – так надо. В конце концов можно и вытерпеть три часа. И только я для себя так решил, один мальчик, закончив валяться на полу и толкать остальных, направился в мою сторону. Я, ясное дело, не знаю, каким образом нужно себя вести в таком случае, поэтому просто сижу да гляжу на него. Мальчик деловито подвинул стул, сел напротив меня и залепетал какие-то нечленораздельные слова, среди которых я мог разобрать только «я». Сидит, смотрит на меня и бормочет.
– Чего? – говорю ему. А он все свое.
У меня проклюнулась легкая улыбка.
– Ну, чего случилось-то? – спросил я еще раз. При этом у меня вышла довольно суровая поза. Не то чтобы я пытался отогнать мальчика специально, просто волнение таким образом сказалось.
Как бы то ни было, мальчик встал со стула и отправился скакать на диване. Чуть позже он вернулся ко мне, но после почти аналогичного первому диалога вновь удалился на ковер с игрушками. Вскоре в «игровой» появилась Марина. На ковре выстроился круг из стульев, в который она с помощью девушек собрала детей. Для начала группа стала перечислять присутствующих по очереди. Забавный был процесс. Далее дети хором читали стишки, повторяя за Мариной.
Через пару минут в комнату вошел молодой мужчина из числа служащих и девочка из другой группы. Ее родители задерживались, и потому ее привели в «игровую» подождать их. Далее произошло такое, чего я никак не мог ожидать. Тот самый мальчик, постоянно подсаживающийся ко мне, Ваня, подскочил со стула, подбежал к девочке, обхватил ее за шею и чуть не приложил об пол. Вовремя вмешались находившиеся рядом взрослые. Я, надо отметить, был шокирован таким поворотом событий. Правда, по необычному спокойствию девочки можно было предположить, что и вовсе ничего не стряслось. Однако история на этом не закончилась. Девочку усадили в круг и подключили к совместному прочтению стихов и распеванию песенок. Но видимая гармония длилась недолго: Ваня, непредусмотрительно посаженный рядом с Аней (дадим ей такое имя], не удержался, да как толкнет ее в плечо. Словно по цепной реакции вскакивает Петя и со всего разгона ударяет Ваню так, что тот валится со стула.
– Правильно Петя вступился за девочку, – укорила Ваню Марина.
Дети вернулись в круг, а я с непонимающим видом и улыбкой вылезшего из своей норы из глубин души внутреннего бесенка на лице смотрел, как дети мирно поют бок о бок, точно напрочь забыли о событиях, произошедших каких-то десять секунд назад. Тем не менее, баталии прекратились, а детям предложили по очереди подержать свечу. Я даже испугался, и не столько за себя, сколько за самих детей. Они и так норовили друг другу наподдать, а свеча может превратиться в опасное оружие в их руках. Зажечь свечу бурно порывался Кирилл, тот старший мальчик в очках. Как ни странно, никто не пострадал, и уже вскоре после процедуры держания свечи зазвенел колокольчик, свидетельствующий о прохождении получаса. Теперь дети должны были отправиться на урок.
Мы все перешли в соседний кабинет. Я, как обычно, занял наиболее удобную для наблюдения позицию – крайнюю парту возле двери. Чуть поодаль от меня расположились две девушки-студентки и тот бритый мужчина с добрым лицом, приводивший Аню. Дети по команде Марины достали пеналы и тетради. Марина давала им задания (пожалуй, я не стану вдаваться в их суть], а они выполняли их с достаточным рвением, во всяком случае, большинство из тех восьми человек. Хотя отвлекались они очень легко и нередко им на помощь приходили взрослые (ну я, как вы понимаете, воздерживался от вмешательства, позволяя процессу идти своим чередом]. В целом урок проходил спокойно, до тех пор, как безо всяких на то причин Петя сорвался с места и вышиб из-за парты Витю, скорее всего аутиста, почему-то все время пребывавшего без штанов, в одних чулках. И, как и прежде, оба возвратились на места с завидным безразличием к происшедшему. Я же не смог удержать улыбки и легкого смеха. Нет-нет, я не садист и не потешаюсь над чьими-либо недугами, меня позабавил не сам факт насилия, а его бессмысленность, отсутствие всякого содержания и реакции со стороны потерпевшего Вити. Такое впечатление у меня сложилось, будто он не почувствовал ни боли, ни агрессии, словно его просто ветром сдуло. Хотя это даже не поворачивается язык назвать насилием. Скорее это походило на игру двух щенков, которые кусают друг друга за уши и бьют лапами, не понимая, что могут причинить таким образом боль, да и неизвестно, причиняют ли ее.
Помимо пары подобных потасовок меня позабавило, как тот же Витя мог посреди урока спокойно встать и выйти из кабинета. Я и сам придержал его от этого дважды. Урок подошел к концу, и группа отправилась на физкультуру.
Марк Бойков
Бойков Марк Васильевич. Родился 12 сентября 1938 г. в селе Писцово Комсомольского района Ивановской области. Учился в городах Иваново, Горький (Н. Новгород), в Москве. Воинскую службу закончил в Одессе. Профессиональное образование получил на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова. Работал затем преподавателем философских дисциплин в вузах г. Волгограда и Москвы. Ветеран труда.
Детдом
Я пишу, чтобы добрые взрослые люди воевали не друг с другом, а вместе – против войны. Я пишу правду, чтобы взрослые, молодые и старые, знали, что ждет их в случае войны, чтобы они знали также, что ждет их детей, маленьких и больших. Это несколько иной ряд событий, исполненный чувствами и переживаниями, отличный от хроникального ряда, запечатленного мастерами художественной обработки. Война пронизывала всю жизнь, отворачивая ее силы в смерть.
Наша с мамой жизнь пошла под откос, как я уже намекал, когда сгорела самая высокая в Писцове колокольня, а под ней – хлебопекарня. Колокольня была наблюдательным пунктом за пролетающими в небе самолетами. И когда дежурная с биноклем определяла, чей летит самолет, она звонила куда следует и отмечала факт в журнале. Это было системой оповещения.
Сгорела, собственно, не колокольня, она и сейчас стоит на месте. Выгорели опоры и лестница, ведшие на пост. Выгорели из-за пожара на хлебопекарне, в основании колокольни, после чего хлеб начали возить из Комсомольска.
Ни улучшения, ни ухудшения люди от этого не почувствовали, но мы, поскольку мать лишилась и заработка, и возможности хоть иногда прихватывать буханку хлеба, попали в беду. У матери, кроме нас с Борей, была еще своя старенькая мать и свой младший брат, подросток лет 14, которые, как и мы, тоже были голодны. И однажды их троих схватили за какой-то неблаговидный поступок. Мать отпустили: как-никак мы были у нее малые дети. А другую половину семьи отправили в заточение.
Но тем дело не кончилось. Из квартиры в добротном каменном доме в самом центре села [сейчас его уже нет) нас выгнали и поместили в заброшенном доме вместе с беженцами, о котором я рассказал в первой новелле «Сто граммов».
Однако и здесь мы прожили недолго. Мать опять попалась на чем-то. И нас поместили в одну из часовен между колокольней и церковью, где в далекие-далекие времена держали покойников перед отпеванием. В часовне были двухъярусные полати, хорошо притоптанная земля вместо пола и железная чудо-печка с дровами впридачу.
Приближалась зима. Время от времени выпадал и таял чистый белый снег. В эту пору мы любили с Бориской выбегать из нашего жилища босиком и с визгом напечатать много-много следов, чтобы люди изумлялись.
Конечно, давно все, что мы принесли с бабой Маней из наших скитаний по миру, было съедено. Сама баба Маня у нас не появлялась. Синяк под мышкой на руке у меня сошел. И память о моей спутнице легла на дно души и не тревожила меня.
К нам подкрадывались новые испытания. Мать подобрала ключ к складу, который размещался в церкви за маленькой боковой дверью. И он подпитывал нас. Я помню из него морковь, соленые огурцы и… щи, сваренные из одной капусты. Мать была осторожна: ходила только ночью, без огня, приносила чего-нибудь по чуть-чуть. Но на всякую осторожность оттачивается чужой глаз. Следы-то она все равно оставляла. Не такие, как наши с Борькой.
Разрешилась ситуация совершенно поразительным образом.
В один из дней, пока еще было светло, мать послала нас к бабушке с дедушкой [по отцу), которые жили на краю села, за Акуловской ямой. Пройти к ним можно было либо по дороге на кладбище, либо через центр мимо лабаза, вверх, в обход Акуловской ямы. Мы больше любили этот, второй путь. Здесь было интереснее. Мальчишки, которые побольше, на крутых склонах ямы рыли пещеры, и мы любили в них заглядывать, воображая себя в отдельном домике.
Как и пообещала мама, дедушка с бабушкой приняли нас охотно. Покормили. И, когда начало вечереть, проводили обратно.
Без особых задержек, вроде тех, когда хочется пободаться с козленком на привязи или погоняться за петухом-крикуном, мы вернулись домой. Но мамы дома почему-то не было. Топилась печка. На дворе сгущались сумерки. Мы стали чаще выходить, на улицу, озираясь по сторонам. Но мамы все не было.
Бориска заревел первым. Маленькие острее чувствуют неладное. Заревел и я. Не из солидарности, а из тошнотворного чувства неопределенности, неясности, смутного предчувствия беды. Меня действительно подташнивало, и слабость разливалась по телу.
В дом свой, где печка погасла, мы уже не заходили, только кружили вокруг часовни и ревели, призывая: «Мама, ма-ма».
Перед входом уже собирались взрослые. Судачили между собой, пытались нас успокоить. А мы, остановившись, всякий раз рассказывали, что мама послала нас к бабушке с дедушкой, а когда вернулись, ее все нет и нет.
– А не велела она вам остаться на ночь у бабушки?
– Нет, мы всегда спим с мамой, – отвечал я на подобные вопросы.
Тут еще кто-то подошел и сказал, что видел Авдотью на выходе из села в сторону Сорохты. Одна была, с узелком. Мы не понимали с Бориской, что из этого могло следовать. Но одна из женщин взяла Борю на руки, меня за руку – другая, и через центр, мимо лабаза мы опять направились к бабушке с дедушкой.
Так мать оставила нас, а может, скрылась от грозящей ответственности. И мы впервые переночевали у родных дедов. Несколько дней мы жили у них, то и дело спрашивая: «А когда придет мама?»
Приходили родственники. Всё – женщины (мужчины, семеро наших дядей, – воевали), тетки и старшие, уже некоторые взрослые двоюродные сестры. Они помогали дедам. Один из таких приходов (куда-то водили Бориску) буквально спас меня, угоревшего вусмерть.
Дед закрыл задвижку раньше, чем прогорели дрова, и улегся на печи. А я валялся-валялся на кровати, слушая радио, особенно почему-то любил скрипичную музыку, и заснул. Бабка хлопотала по хозяйству, видимо, радуясь, что я не мешаю. Пришла Тамара Федоровна, дочь старшего из бабки-дедовых сыновей. С улицы-то угарный газ сразу улавливается. Все поправили как надо, а потом уж и на меня обратили внимание. Давай меня шевелить, а я никакой.
Будили-будили, трясли-трясли. Поставили на ноги, а ноги подкосились – я и повалился.
Усадили на полу – голова у меня не держатся, в глазах все расплывается, а тут еще что-то глотку изнутри сдавило. Я начал задыхаться, судорога пошла, в горле зашевелилось что-то. Я рукой в горло полез, инстинктивно, и, ухватившись за кончик у самого неба, вырвал наружу. Оказалась длинная-предлинная аскарида.
Мне сразу полегчало. Я начал всех видеть и всему радоваться. Меня завернули в старый дедушкин тулуп и вынесли в прохладные сени подышать. Тамара сидела со мной и что-то рассказывала. Оживая, я снова заснул. Вот как бывает! А мог вообще не проснуться и… стать могилой для глист.
Нас определили в детский дом, детдом. Сейчас он имеет № 17. Там были группы приводных детей (ведь огромное количество матерей работали на фабрике) и одна постоянно круглосуточная.
Это я знаю потому, что когда однажды ночью зимой случился небольшой пожар, нас быстро подняли, одели и вывели во двор, и никаких других групп там не было, хотя днями они резвились в разных уголках в достаточном количестве.
Детский дом располагался недалеко от прачечной, где работала наша бабушка. И иногда на воскресенье она забирала нас по одному или сразу обоих к себе домой. Я помню: дедушка сотворил чудо-санки, накрыл их кожухом из фанеры – получилась маленькая кибитка с окошечками по бокам, – ив сильные морозы забирали меня одного. Я особенно любил, когда бабушка роняла меня в этой кибитке на неровностях дороги и сердилась. Тогда она говорила: «Ох, несчастье ты мое». А я заливался от смеха.
Бывало, что меня по уговору забирал кто-нибудь другой и вел к бабке в прачечную. Там в теплой, влажной духоте за почти непроницаемой стеной мятущегося пара едва угадывались под низкими тусклыми лампочками полуголые, в полупрозрачных мокрых холщовых рубахах, с подоткнутыми подолами, разновозрастные тела работающих вручную женщин. Эта картина и сейчас в подробностях стоит перед моими глазами. Где-то сбоку подсвечивали горящим пламенем квадратные, с мой рост, печи, на которых стояли котлы с греющейся водой. Если бы Гюстав Доре побывал в писцовской прачечной моего детства, его картины дантова ада были бы еще более живописны. А тогда… это был просто труд на победу. Здесь она начинала коваться, именно женскими руками.
Чьи-то матери и жены, сестры и дочери отстирывали нательное солдатское (подштанники и рубахи) и постельное госпитальное белье от крови, дерьма и грязи, чтобы в нем было легче воевать и быстрее выздоравливать. А потом, чтобы придать белью свежесть, шли к речке и в мытилке (небольшой домик с настилами) или прямо в проруби полоскали его в ледяной воде. Боже ж ты мой, если ты существуешь, – как же тебе их не было жалко? Как же тебе не стыдно за твое равнодушие к ним, если ты все видишь? Почему ты устраиваешь ад хорошим людям еще при жизни?
Когда я вспоминаю эти картины, меня до сих пор охватывает дрожь. До чего ж тяжелой ценой далась нам победа [и нашлись люди, которые сдали ее). Я абсолютно уверен, что большая доля ее легла на плечи женщин, что гораздо легче было выйти на поле боя и погибнуть, чем вынести это. Но моя бабушка шла и работала. Ежедневно. Ворочала тонны измызганного добра, чтобы вернуть его к жизни, чтобы увеличить сыновьям, и не только своим, счастливый шанс вернуться домой.
Разговоры бабушки с дедушкой я не очень понимал, но уловил, что к матери нашей они относятся отрицательно. Особенно горячился дед, употребляя при этом всяческие бранные слова. Бабка в таких случаях говорила: «Не шуми при ребенке».
Но маму я продолжал любить. И ждал, когда она вернется и заберет нас с Борькой к себе. Но время шло.
Мы с братом сравнительно быстро обжились в группе. Вероятно, потому, что нас не разлучили. Хотя я не сказал бы, что мы всюду были рядом или постоянно вместе.
Первая любовь
В детдоме я познал первую любовь. Девочка была, видимо, чуть постарше меня. Поведение ее было смелым, а взгляд – прямым и открытым. Не таким, как у некоторых, – стеснительно-жеманным. Она была премиленькая. И когда ловила на себе мой назойливый взгляд, а больше я ничем не мог выразить свое поклонение, она спрашивала:
– Бойков, я тебе нравлюсь?
Я отвечал:
– Да! – и она сразу отходила к другим мальчикам.
Но однажды к нам в группу пришла новая воспитательница. Длинноволосая русая девушка с огромными глазами в пушистых ресницах и ангельским, почти детским ротиком. Словом, красавица. Все дети – и мальчики и девочки – в нее влюбились, за ней ходили гурьбой, ее любили слушать, у нее добивались расположения. Конечно, послушанием.
Я заметался: кому отдать предпочтение? Девочка мне нравилась. Но воспитательница была готовой принцессой из читаемых ею сказок.
Как-то раз, уже по весне, когда мы гуляли в боковой от садика части двора, мальчики соревновались, кто дальше пописает. А моя «маленькая любовь» сказала, что она так тоже умеет. Поднялась на крыльцо, которым обычно, вынося ведрами грязную воду, пользовались нянечки, сняла запросто трусики и, глубоко-глубоко присев, пустила вверх струю. Да такую сильную, да так далеко! Все мальчишки, и я в том числе, просто остолбенели.
Не знаю, что со мной случилось, но с этого момента я стал чаще оказываться под рукой любимой воспитательницы, оттесняя других, получая ее покровительственные поглаживания по голове и плечам или напрашиваясь на ее ласковые слова.
Во время послеобеденного сна – а надо сказать, что моя кровать стояла рядом с ее рабочим столом, – я частенько подслушивал ее шептания с няней или гостьей из другой группы о чем-нибудь таком. Конечно, о парнях, об отношениях с ними, подругами, о любви и изменах. Я, разумеется, ничего не понимал в деталях, но отмечал по настроению, хорошо или как обстоят дела у моей воспитательницы. И однажды, когда она в сердцах сказала, что не пойдет даже провожать своего Петра, я открылся и позвал ее шепотом к себе. Я попросил ее наклониться ко мне и также шепотом сказал: «Милена Владимировна (назовем ее так), вы, пожалуйста, замуж не выходите. Подождите, пока я вырасту!»
Потом, конечно, из многих литературных источников я узнал, что не был оригинален. Многие дети влюбляются в своих воспитателей (или учителей) и просят о том же. Но незабвенная Милена Владимировна поставила меня тогда в трудное положение. Она склонилась к моему уху еще глубже и, приятно придавив меня своей упругой грудью, шепотом же ответила: «Хорошо, я согласна. Но тебе надо будет перестать писаться».
Я решил сразу же начать следить за собой. Я искренне верил, что раз другие могут, то получится и у меня. Я только не знал еще, что не все зависит от воли.
Результат, однако, опрокидывал все мои надежды, и скоро я убедился в тщетности своих попыток.
Но любовь моя не умерла, она просто затихла, перестав тревожить несбыточными желаниями и поменяв выражение. Любовь вообще не умирает, если это любовь. Вот и сейчас она воскресла как память. Надо все же отдать должное, что Милена не ругала и не корила меня за плохую выдержку, но… кровать мою переставили в другое место… Чтобы, вероятно, я крепче спал.
Горбушка
Насколько я любил Милену Владимировну, настолько не любил Юрию Львовну [так назовем другую воспитательницу). Милена, говоря проще, была не очень правильной, но человечной. А эта была занудистой и сухой. Милена не воспитывала нас, а просто жила с нами. А эта шлифовала на нас свои приемы. Милена продержалась около года, и, расставаясь, мы едва не плакали о ней. Юрия Львовна впоследствии руководила воспитательницами и зыркала на нас маленькими озлобленными глазками. Мне досталось однажды от нее по самые некуда.
Подготовка к обеду была для нас самым волнующим моментом. Более волнительным, чем самый обед. Запах свежих щей и подливки к картошке, которые вносились в огромную нашу залу в ведрах и кастрюлях воспитательницей и няней, сразу же поднимал нас от любых игр и занятий, и мы сбивались в кучу чуть поодаль от столов и жадно следили, как разливаются щи и много ли гущи попало в твою тарелку. Это нетрудно определить, когда переворачивается черпак.
Если была теплая погода, нас на этот момент уводили на веранду и отделяли дверью, припертой стулом. Тогда подглядеть раздачу удавалось немногим, тем, кто ростом был повыше, доставал глазами до дверных стекол или заранее вооружался стульчиком.
Как вы поняли, место за столами у каждого было свое и то, что попадало в тарелку, которая ставилась одна за другой, заранее становилось твоим. Независимо оттого, много в ней было или мало, густо или жидко. Но предметом наших мелких раздоров и стычек некоторое время оставался хлеб. Его строго по количеству едоков за столом складывали кусочками в одну большую тарелку.
Когда давалась команда садиться, мы бросались по местам, кто скорей, и каждый стремился побыстрее оказаться возле общей тарелки с хлебом и захватить либо горбушку, либо кусок потолще.
Не подумайте, что мы были плохими детьми. Просто мы были голодны. Пайки уменьшались всем. Постоянное недоедание, маленькие порции вынуждали каждого быть порасторопнее. А то, что мы были нормальными детьми, доказывалось тем, что никто никогда не брал больше одного куска. Борьба возникала естественно, где разница уже не бралась в расчет, но ее улавливали наши глаза, ноздри, наши животы.
Горбушка к обеду становилась предметом наиболее желанным, потому что она была потяжелее, поплотнее и сытости давала больше. А уж если в тарелке было жидко, то половинку ее можно было покрошить так, чтобы она заменяла гущу.
Но однажды за одним из столов легкая схватка закончилась ревом и пролитым супом. На нашу беду, а может, и счастье, к нам заглянула, проходя мимо, заведующая Прасковья Яковлевна. Она никогда не хмурилась, не бранилась, не трепала за плечо. Мы почитали ее. И, может, именно поэтому испугались ее появления.
Но ничего особенного не произошло. Выяснив, в чем дело, она велела рассадить спорщиков за разные столы и долить пролитый суп из того, что найдется на кухне. Там кушали наши воспитатели: ведь они дежурили сутками. Но с тех пор порядок раздачи хлеба поменялся. К каждой тарелке вместе с ложкой прикладывался и кусочек хлеба. Теперь вся порция была заранее предопределена.
Прошло некоторое время. Воспитателям стало спокойнее. Но наше волнение переместилось в спор за дежурство. Раньше в этом была очередность. Теперь она поломалась. Претендентов на желанные обязанности двух помощников всякий раз оказывалось больше. Воспитатели радовались такому соперничеству, принимая его за рвение, и часто из поднятого леса рук на вопрос: «Кто дежурный?» – выбирали просто тех, кто оказывался пошустрее.
Но мы-то знали, почему мы старались не пропустить мимо ушей этот вопрос. Дежурный помощник имел возможность рядом со своей тарелкой положить горбушку, да еще потолще других. И это право никем не оспаривалось. Оно даже считалось заслуженным: ведь помогали. Вот только возможность заслужить его для некоторых сильно убавилась. И однажды, когда Прасковья Яковлевна в очередной раз к нам заглянула, чтобы посмотреть, как идет подготовка к обеду, она громко удивилась:
– Что это ты, Петя, опять дежурный? Ты ж, по-моему, три или четыре дня назад был помощником?
– Да он всегда лезет, – раздалось несколько голосов в подтверждение сделанного замечания.
Прасковья Яковлевна удивилась теперь этой дружной себе поддержке. Она оглядела ребят. Почувствовалось, что тревога передалась и ей. Она только не угадывала ее смысла. Сама чуткая к несправедливости, она, как и дети, насторожилась.
– Значит, я не ошиблась, ребята, что Петя недавно был дежурным?
– Не-е-ет! – ответили мы дружным хором.
– А чья сегодня очередь?
В ответ вскинулось несколько рук тех, которые давно уже пропустили свою очередь и каждый день считали для себя очередным.
Прасковья Яковлевна, видать, не ожидала и этого. Она молча постояла, потом повернулась к воспитательнице и спросила:
– Кто сегодня по списку?
– Сейчас посмотрю…
Кажется, впервые Прасковья Яковлевна нахмурилась. Затем сказала:
– Пожалуйста, впредь без любимчиков! Следите за очередностью, чтобы дети росли спокойными. Надорвать ребенка можно быстро, вот поправить потом – долго.
Вряд ли Прасковья Яковлевна поняла всю подоплеку того происшествия. Скорее всего, педагогическое чутье или жизненный опыт подсказали ей правильный ход, правильный – в смысле сохранения равенства детей перед общим порядком. Но так состоялась маленькая победа более слабых, объединивших свой крик, над более сильными, выскочками.
Когда я сегодня вспоминаю и осмысливаю этот эпизод, я нахожу его потрясающе ценным… для общества. Да, да, общество должно учиться на примере детей. Этот пример показывает, что самотек ведет к конфликтам. Люди ведь разные уже с детства. Одни приемлют общие правила, другим они поперек горла, и собственная потребность толкает их к нарушению порядка ради своего преимущественного удовлетворения. Самотек – это борьба. А если самотек происходит в утяжеленных условиях, это – борьба вдвойне. Великая Отечественная поэтому переходила в войну и междоусобную, даже на уровне детей.
Не улыбайтесь! Люди борются всегда. И чтобы эта борьба не превратилась постепенно в горячую войну между классами или государствами, самотек и стихию надо обуздывать. Борьба за видовое выживание произвела нас в люди. Борьба за лучшую жизнь для себя превращает нас в конкурентов и соперников, порой более жестоких, чем звери. И отменить это нельзя. Весь вопрос в том, на чьей стороне власть, кого она поддерживает. Власть – это заведующая, распорядительница. Хорошо, когда там есть Прасковья Яковлевна [это не вымышленное, реальное лицо). А коли там подвизается «отец народов» или «президент всея Руси»? Вот и получаются тогда массовые репрессии по доносам или разграбление народного богатства шустрыми выскочками. Если хотите понять общество, почаще вглядывайтесь в поведение детей. Борьба за горбушку продолжается. Только на другом уровне. И конца этому не видно.
А мне тогда пришлось напрямую схлестнуться с этим Петькой.
В свои шесть лет Петя был уже довольно нахальным и пронырливым малым. Я числил его своим недругом, поскольку не раз был им бит. Даже после того, как его остепенила Прасковья Яковлевна, он не угомонился и нашел новый способ добиваться себе преимуществ, то бишь горбушек. После команды садиться он в общей сутолоке все-таки успевал оказаться возле своего стола чуть раньше и, высмотрев, кому поблизости досталась горбушка, быстро менял ее со своим куском хлеба. Я не раз замечал его за этим действом, но не знал, как поступить самому. Ябедничать не умел, а придумать что-нибудь не получалось. А потом и забывалось быстро. Дети ведь живут в непосредственности, и сознательная установка, даже когда обещают не писаться, весьма неустойчива.
Но на этот раз он схватил себе и поменял мою горбушку. Ему даже пришлось за ней тянуться. Я едва не задохнулся от возмущения. Но быстро нашелся, что сделать, и, выхватив из-под его руки свою горбушку, его кусок хлеба бросил ему прямо в тарелку с супом.
Я ожидал схватки или тычка, но горбушку не выпускал из руки. К величайшему изумлению, Петя в драку не полез, а начал ябедничать, да еще плаксивым голосом, которого я за ним раньше не замечал:
– Юрия Львовна, а чего Бойков хлебом в тарелку кидается?
Воспитательница подошла к столу и, увидев, что Петин донос соответствует факту, поставила меня в угол.
Мне до слез было обидно. Но, зная Юрию Львовну, ее легкость на быстрые решения, слез я не хотел показывать. Ни ей, ни всем, ни Пете. Обидно мне было и то, что Петя не стал драться, а сделал виноватым меня одного.
Мало-помалу я успокоился в углу и тайком уплел свою горбушку. Но оттого, что все уже от макарон переходили к киселю, аппетит мой разыгрался. А надо вам поведать, что Юрия Львовна позволяла покинуть угол только тогда, когда провинившийся во всеуслышание просил у нее прощения.
Передо мной встала трудная задача. Просить прощения, хотя я был не виноват. Либо, глотая слюну, смотреть, как другие уже поднимаются из-за стола, а мой обед остывает и на него поглядывают многие.
– Ну, и что будем делать? – спокойно спросила Юрия Львовна, обратившись ко мне. – До вечера так будем стоять? Или как?.. Есть-то, поди, хочется?
Я облегченно вздохнул: мне показалось, что сейчас все хорошо закончится.
– Ладно, Марик, проси прощения и садись.
– Юрия Львовна, простите, я больше так делать не буду.
– Да ты не передо мной извиняйся, а перед Петей! – это был совершенно неожиданный поворот дел, новый ход, который она, видимо, придумала, пока ожидала, как я подчинюсь. Ей всегда и во всем хотелось казаться очень умной. Мы знали это по ее говорливости.
Я растерялся. Опять я пожалел, что между мной и Петей не случилось драки, которая сделала бы нас виноватыми обоих.
– Юрия Львовна, простите, я так больше не буду! – повторил я.
– Не хитри, Бойков. Я же сказала русским языком – перед Петей.
Я глянул на Петю: он сиял.
– Не буду! – буркнул я.
– Может, нам отнести твой обед на кухню?.. Или отдать кому-нибудь? – с неприятной иронией заговорила Юрия. Она, видимо, видела во всем этом шалость или упрямство и не хотела понять, что за этим стоит борьба.
Я отвернулся в угол и заплакал. От бессилия. Я чувствовал стоящих за спиной ребят и был уверен, что многие из них, вовсе не по злобе на меня, молчаливо ждут вопроса от Юрии Львовны «Кто хочет?», чтобы сразу поднять руку. Я и сам уже стал ждать этого вопроса как неотвратимой кары за свою неуступчивость.
Но Юрия Львовна не унималась в жажде своей воспитательской победы и спросила:
– Может, Пете отдадим оставшийся обед? А, ребята?..
Ребята стояли молча, тревожно поглядывая друг на друга.
– Я не буду, я не хочу, – отозвался Петя.
Я уже был согласен на все, лишь бы уйти из этого проклятого угла и в играх забыться до ужина.
– Ну чего ты измываешься над мальцом? – глухо обратилась к воспитательнице старая нянечка. – Эка невидаль – хлеб в супе. Ты спроси сначала, чего он его туда бросил, а потом уж и наказывай.
Воцарилось продолжительное всеобщее молчание.
– Ладно, – высказалась Юрия Львовна, – раз Бойков извинился, значит, он все понял. Можем его простить.
Комок, застрявший у меня в горле, сильно мешал есть. Все было холодным. Казалось, я и сам застыл. В животе подсасывало, но елось без аппетита.
Убирая посуду, нянечка погладила меня по голове и украдкой положила мне под руку тоненькую горбушку. Я оторопел. Человек, которого я почти не замечал, принял во мне участие. Мне захотелось прижаться к нянечке. Я едва не заплакал вторично, но сумел-таки сдавленным голосом сказать ей: «Спасибо!» И снова начал оживать. Как раненый.
Петя долго еще был моим недругом, но никогда уж после этого не подменивал свой хлеб на чужой. Ни у кого.
Праздник
Среди будней выпал нам однажды и праздник. Радостный, но с горьким привкусом, поскольку был подарком от войны. Случился он под Новый год. Потому что, пока он длился, в зале у нас стояла елка.
Игрушки на нее мы делали сами. Особенно они удавались благодаря выдумкам Милены Владимировны. Тут висели и домики с высовывающимися из окошек рожицами, и баба-Яга качалась на метле, и разбегались по ветвям зверюшки. Дед Мороз стоял под елкой на заснеженной ватой крестовине, а Снегурочка была подклеена к его посоху, будучи вырезанной из какой-то большой растрепанной книжки.
Все это я помню смутно. Но ясно и ярко помню внесенные в зал коробки, из которых под руководством и присмотром Прасковьи Яковлевны начали появляться, как из волшебного ларца, пачки печенья, коробочки и кульки конфет, мешочки с пряниками и сухофруктами. Мандарины вдруг вырвались из порвавшейся сетки, рассыпались по столу и мячиками запрыгали по полу. Многое, как и все дети, я видел впервые.
Тогда же впервые я услышал слово «трофейные». Эти подарки, как говорила Прасковья Яковлевна, прислали детскому дому белорусские партизаны, самолетом – в Иваново, что подтверждало мои глубокомысленные догадки, что главные военные действия происходят под Ивановом. Однако все надписи на подарках состояли из русских букв. Судя по всему, как я теперь думаю, «трофейность» их была весьма условной: скорее всего, партизаны отбили у немцев то, что те отняли у нас и посылали к Новому году своим семьям.
Дальше состоялась дележка. На кучки по числу детей, нянек и воспитательниц. У всех на виду!
Вот это была демократия! Я знаю, как сейчас делятся миллионы. Втайне от тех, кто их заработал или кому они выделяются.
Как заходят они не по адресу, нецелевым образом и прочими подло-«законными» путями. И никто ни за что не отвечает. О времена! О нравы! Прасковья Яковлевна не училась демократии. Но у нее была совесть! И она сознавала, что процесс раздачи должен быть памятен и чист.
Мы действительно стояли завороженные. В воздухе витали запахи незнакомые, в глазах рябило от многоцветья упаковок и ленточек. Мир приближался к нам неожиданной стороной, а мы не знали – за что.
Мы подходили по одному – и каждому вручался довольно увесистый набор в наволочке, обычной наволочке от подушки, с разнообразными гостинцами. Прасковья Яковлевна, уходя, напоследок всем сказала громко:
– Ребята, не ешьте все сразу. У нас, как всегда, будут и ужины, и завтраки, и обеды. Растяните свое удовольствие.
Но где там! Мы ходили и ели непрерывно. Обмениваясь, пробуя друг у друга, съедая в первую очередь то, что нравилось больше.
К ужину многие уже не притронулись, а кое-кто мучительно страдал от рвоты. Нянечка и воспитательница сбились с ног, не успевая отслеживать все круговерти этого переедания. Желудки наши оказались к этому не готовы. Попытки образумить или даже отнять что-либо, хотя б на время, приводили лишь к тому, что дети стремились, наоборот, скорее затолкать лакомства в рот и давились от сухомятки.
Да, мы были бездомны, а некоторые – сиротами. И как бы о нас ни заботились, психика наша была уже искривлена, а понятливость еще не наступила. Мы страдали теперь от переедания не меньше, чем от недоедания.
Меня тоже подташнивало. Но я избежал более серьезной кары лишь потому, что неудачно спрятал свои остатки, к которым намеревался прикладываться позже. Я сложил их в шкафчик для одежды, в угол. И совершенно простодушно завалил их тем, что должно было висеть. А это сразу указывало на то, что там что-то припрятано. Конечно, я был расстроен, даже пожаловался воспитательнице. Но она только развела руками. На этом мой праздник кончился.
А вот через два-три дня в нашу детдомовскую группу привели четырех ребятишек: одну девочку и трех мальчиков. Они были настолько истощены, что большее время сидели на стульчиках. Их особенно не тревожили, давали привыкнуть. По-русски они не говорили и почти ничего не понимали. Они были из того же белорусского самолета. В Иванове, видать, решили: кому подарки – тому и детей. Ну а как же иначе?
Мало-помалу ребята вживались. Когда они не знали, что делать, мы просто брали их за руки и вели за собой, будь то в хороводе, на прогулку или в туалет. Но с одним из них – он был длиннее всех нас на голову, но слабее каждого – выходила наибольшая морока: он не успевал за движениями, ноги его заплетались, он падал, его рвало. И, в конце концов, его отнесли (не отвели даже) в писцовскую больницу, где он через некоторое время умер. Организм его не принимал пищу и не хотел жить. Смерть – это не момент, это тоже процесс. Пришедшее спасение оказалось опоздавшим.
Когда с небольшой группой детей, вместе с Прасковьей Яковлевной, Юрией Львовной и девочкой из Белоруссии (она, видимо, была сестренкой умершего) я побывал в морге больницы, то уловил от мальчишки, лежащего голым, все тот же остро-пряный запах, который исходил от него еще в группе. Это был запах трупного разложения. С тех пор я угадывал его мгновенно, как и запах угарного газа.
Война беспощадна. Особенно к детям. Потому что преследует их даже тогда, когда, казалось бы, их вытащили из нее. Страна защищала нас от нее, но не могла стереть все ее следы. Когда я смотрю сегодня на самодовольные рожи новых хозяев, мне памятны белорусские дети. Никто после немцев не воевал с нами с такой жестокостью, как собственные ворюги и хапуги. Если это и есть либерализм, то что такое война с собственным народом?
Восстание
Была у нас в группе девочка моего [или чуть старше) возраста. Я к ней – как к девочке – относился равнодушно, но дружил с ней, потому что она любила гулять с моим Бориской, что-то говорить-рассказывать ему, взяв его за руку, прогуливая по нашему детскому пространству. Обычно она спрашивала у меня на то разрешение, зная, что я его старший брат, и возилась с ним как мать с ребенком. Вплоть до того, что застегивала на нем пуговицы и завязывала шнурки. Она сама выбрала себе эту роль и не просто играла, а опекала его. Она никогда не вспоминала о своей матери, и в ней, видимо, просыпался собственный материнский инстинкт. Не в игровой – с куклами, а в реальной жизни. Так часто бывает: то, что недополучает ребенок, он начинает проявлять сам. Я не возражал, потому что это облегчало мою жизнь, и я становился свободнее в выборе игр и занятий.
Какое-то время мы с Бориской сидели за одним столом. Потом его пересадили. Но он оказался по левую руку от своей опекунши, Маши. Возможно, что она упросила какую-то из воспитательниц, чтобы помогать ему кушать.
Этот ее материнский инстинкт сыграл историческую роль в нашем детском саду. Каковую, в сущности, он всегда и везде играет на протяжении всей человеческой истории, проявляясь как в лучших мужчинах, так и женщинах. Ведь мы начали свое восхождение собственно с матриархата. Именно он всегда служил толчком к добрым переменам в мире.
После одного из обедов Маша оставила Борю и подошла ко мне:
– Марик, сегодня опять почти ничего не было в супе. Борик пил его прямо из тарелки.
– Как это? – удивился я, мысленно соглашаясь, что суп был действительно жидкий.
– А так: голову наклонил в тарелку и губами схлебывал. А потом две картошины рукой подобрал. У него с ложкой плохо получается.
Я хотел было сразу пойти к воспитательнице, не зная еще, что скажу. Но девочка резко удержала меня, вцепившись в рукав:
– Что ты? Не ходи, не сейчас! Ты заметь, когда Зоя Фадеевна дежурит, суп всегда такой. Когда она разливает в тарелки, за ведром у нее стоит зеленый бидон. И гущу она туда опускает, а потом по чуть-чуть из чайника подливает. Вот попроси сейчас попить, воды-то там не будет.
У меня кровь ударила в голову. Теперь зная так много, я растерялся от незнания, что делать. Но Маша мудро посоветовала:
– Не торопись!
Зоя Фадеевна – это еще одна из наших воспитательниц. Не молодая, не старая, рыжеволосая; не очень опрятная, не очень умная и совсем не добрая. Она пришла к нам из группы сверху – видно, некому было за нас заступиться. Можно сказать, она была не столько воспитательницей, сколько смотрительницей: действовала окриком и одергиванием. Никому из нас она не нравилась. А тут еще такое!
Я начал опрашивать ребят, не заметили ли они, что суп был совсем жидкий. Оказалось, что многие это уже замечали и, чаще всего, в дежурства Зои Фадеевны. Более остроглазые отмечали и зеленый бидон, который потом ставился под стол и накрывался тряпкой, и чайник, который пополнялся водой через некоторое время после обеда.
– Что это ты, Бойков, ко всем сегодня пристаешь? – спросила за моей спиной Зоя Фадеевна.
Я съежился, думая, что сейчас буду схвачен за шкирку. Я почти онемел: врать я еще не научился, но понимал, как рискованно сейчас говорить правду. Выручила меня Маша:
– Марик, а Боря пошел в уборную.
Я до сих пор восхищаюсь этой девочкой. Она, видимо, дольше была сиротой, чем мы с Борькой, быстрее поумнела и могла уже отвечать не только за себя. Вот в кого следовало влюбляться. Я, естественно, пошел в туалет для мальчиков и нашел Борю в раздевалке за игрой с какими-то фантиками. Опасность на этот раз пролетела мимо.
На следующее утро дежурной была Милена Владимировна.
Уже до ее прихода мы были возбуждены и, как только она вошла, сразу же окружили ее, наперебой пытаясь рассказать, что мы знаем и чего хотим. Милена долго ничего не могла понять, но кто-то ей подсказал, что Марик Бойков лучше расскажет все. Так общее недовольство вывело меня на переднюю линию начинающегося восстания.
Я рассказал почти без запинки, как ворует гущу из нашего супа Зоя Фадеевна, поведав и про бидон, и чайник, и даже тряпку для бидона. Поскольку мне говорили об этом многие, я повторял с полной уверенностью, будто все видел сам. Милена, сначала улыбавшаяся от бурного выражения наших эмоций, скоро вытянулась в лице и спросила:
– Все так Марик рассказал?
– Да-а! – почти хором ответили ребята.
За завтраком мы были тихи и сосредоточенны. Мы ждали, сами не зная чего, но важного. Я волновался, пытаясь предположить дальнейший ход событий. Больше всего мне хотелось, чтобы Милена сходила за Прасковьей Яковлевной. В группе мне было бы легче. Мне не хотелось быть первым или главным, да я и не считал себя таковым. Я как бы помогал Маше.
Но Милена Владимировна не торопилась. Завтрак уже кончился, и, против обыкновения, вместо занятий с нами она помогала нянечке убирать посуду. Наконец она оторвалась от дела, отыскала меня среди ребят, подошла, подсела на уровень моей головы и, глядя мне в глаза, спросила:
– Ты можешь все это рассказать Прасковье Яковлевне?
Я в нерешительности пожал плечами, но сказал:
– Наверно, смогу…
– Хорошо, – отозвалась Милена Владимировна и взяла меня за руку. – Будь смелее!
Мы вышли под провожающие взгляды ребят. Остановившись перед дверью заведующей, Милена опять подсела и, обняв меня за плечи и сама волнуясь, почти шепотом проронила:
– Марик, ты только не волнуйся. Зато потом будет лучше.
– Ладно, – согласился я, тоже начиная волноваться.
Постучав в дверь, мы вошли. Прасковья Яковлевна надевала свой рабочий халат. Она была довольно крупной, в приличных летах, седеющей женщиной. Для нас она была воплощением справедливости, то есть именно тем, чем и должна быть заведующая. Она не бранилась по пустякам, не злопамятствовала, прощала и крупные проступки, если видела, что у ребенка срыв и он раскаивается. Говорила она громко, уверенно, не сердясь, не впадая в истерику или злобность. А ведь дети – такой народ: довести могут кого хочешь…
Однажды девочки пожаловались на меня Юрии Львовне, как я прыгал на кровати без трусиков после отбоя [а отсутствие трусиков на мне, поскольку я писался по ночам, как и наличие клеенки под простыней, были для меня обязательны. Не обязательны были прыжки с демонстрацией чего-нибудь]. Юрия Львовна, поделом отругав меня, для вящего воздействия повела еще к Прасковье Яковлевне.
Прасковья Яковлевна посмотрела мне в глаза и спросила:
– Марик [детдомовских она знала по именам], скажи-ка, девочки просили тебя прекратить это безобразие?
– Да, – искренне ответил я.
– Ну и…
– Мне было смешно смотреть на мою тень на стене.
– И многие смеялись? – спросила Прасковья Яковлевна.
– Да.
– И девочки тоже?
– Да.
– А как закончилось это безобразие? Ты сам остановился?
– У меня простынка вся скомкалась и клеенка порвалась.
– Значит, матрас твой сегодня весь мокрый. Ужас! Видишь, как плохо кончается безобразие?
– Простите, Прасковья Яковлевна, я больше так делать не буду.
Вспоминая этот эпизод, я думаю: до чего ж часто воспитание шуршит по поверхности, реагируя лишь на следствия, и потому оказывается малоэффективным, и как редки такие таланты, как Прасковья Яковлевна. Матрас тогда мне высушили, клеенку заменили. И, главное, я больше уже не выкомаривался. Здесь сказались и оценка, и поучение, и забота. Все сразу. Все в одном.
А сейчас, запахиваясь в халат, Прасковья Яковлевна, видя нашу робость, первая поздоровалась с нами и спросила:
– Что случилось, дорогие мои?
Милена Владимировна поставила меня впереди себя и сказала:
– Вот Марик Бойков хочет вам что-то сказать.
Я замялся и, главное, снял с плеча руку Милены.
Прасковья Яковлевна отреагировала быстро:
– Милена Владимировна, говорите сначала вы. Что произошло?
Милене, видать, тоже было нелегко. Она с минутку помолчала, покашляла и, невольно снова кладя мне руку на плечо, выдавила из себя:
– С утра сегодня… ну, как только я вошла, дети меня обступили. И… кто громче, кто поддакивая, пожаловались, что… Зоя Фадеевна… суп их отливает в свой домашний бидон. Вот Марик может подтвердить.
Прасковья Яковлевна от неожиданности так и села, не успев застегнуть халат и бросив руки на рабочий стол. Я заметил, что она побледнела, а глянув на Милену, увидел, как она покраснела.
Меня удивила перемена в их лицах. И почему-то вспомнились ругань и слезы в доме беженцев, когда из него изгонялась женщина с грудничком. Подумалось, что Зое Фадеевне, наверно, тоже придется несладко. Зоя Фадеевна мне не нравилась, но я не хотел, чтобы она убивалась так же, как запомнившаяся мне женщина.
Мне хотелось только, чтобы она не вылавливала гущу из нашего супа, чтобы у нас все было, как с другими воспитательницами.
– Отливает, говорите, – как бы в размышлении проговорила Прасковья Яковлевна и, повернувшись не лицом, а всем корпусом в нашу сторону, спросила: – И часто так бывает?
– Часто, – вступил я в разговор. – Когда она дежурит, суп всегда жидкий, почти без гущи. У нее есть зеленый бидон: она – черпак туда, черпак – сюда. А в ведро с супом подливает воды из чайника… чтобы всем хватило.
– Ты сам это видел? Ну, вчера, например.
– Не один я, – ответил я и покраснел, потому что мне вспомнилась Маша, первой открывшая мне глаза.
– Марик, – продолжала спрашивать Прасковья Яковлевна, – а еще кто-нибудь из воспитателей или нянечек делал что-нибудь такое же? Юрия Львовна, например, или вот Милена Владимировна?
– Милена Владимировна сроду ничего не брала, – сказал я таким тоном, будто обиделся на допустимость подобной мысли.
– Хорошо, Марик. Идите к себе. Только прошу, никому больше ничего не рассказывайте.
Когда мы вернулись в группу, о нас уже все забыли и каждый занимался своим делом. Я чувствовал себя уставшим. Нашел Бориску. А увидев на его ботинках болтающиеся шнурки, грубо заметил ему: «Ну когда ты сам научишься завязывать шнурки?». На что Бориска тут же расплакался.
Подошла Маша.
– Ну что? – спросила она, завязывая шнурок на Борином ботиночке.
– Я про тебя ничего не сказал, – ответил я. – Мы с Миленой все рассказали, а про тебя ничего.
Маша поцеловала меня в щеку. И это был первый поцелуй моей сверстницы. Добрый и заслуженный.
На другой день после дежурства Милены было дежурство Юрии Львовны. Против обыкновения, она много раз выходила из группы, стреляла в меня взглядами. Но день прошел буднично, если не считать того, что Прасковья Яковлевна ни разу не появилась у нас. По этим приметам я начал догадываться, что что-то собирается быть.
Пришел день дежурства Зои Фадеевны, нашей обидчицы. После завтрака, когда уже все было убрано, в группу заглянула уборщица со второго этажа и позвала за собой Зою Фадеевну и работающую с ней няню. Через некоторое время она же пришла и за мной.
Мы в это время, оказавшись без присмотра, уже куролесили: шумели, бегали друг за другом, толкались, – словом, были радостно возбуждены. Возбуждение приходило всегда, когда мы оставались одни. Но сегодня оно вызывалось ощущением общего успеха, возможностью лучшей жизни в нашем доме. Я чувствовал себя при этом на положении маленького героя. Меня легко принимали в игры, не отказывали в том, чтобы выслушать; охотно считались с моим мнением. Это было приятно.
Я пошел за уборщицей с этим радостным чувством, угадывая за спиной поддержку и испытывая некоторую горделивость, приданную мне похвалами ребят и девочек группы.
В кабинете заведующей было непривычно много народу. И первое, что я обнаружил, – присутствовали все три наши воспитательницы и три нянечки. Горделивость с меня сразу слетела. Не зная, к кому идти, я остался у двери.
– Марик, не жмись там! Иди сюда. Встань со мной рядом.
Прасковья Яковлевна поднялась мне навстречу и стоя, положив руку мне на плечо, продолжила обращение, уже ко всем:
– Вот, дорогие мои, второе ЧП у нас в доме. Первое вы помните: жалобы в третьей группе. От мамаш. Пропадали свертки с едой, которыми они подкармливали своих детей. Это не в наших правилах, но это – их право. Когда мы перевели Зою Фадеевну, жалобы прекратились, потому что они случались именно в ее дежурства. А теперь что? У этих сироток… – она отвернула голову к окошку и некоторое время молчала. Потом развернулась ко всем и посмотрела на меня. – Вот Марику спасибо! Спасибо, что не побоялся сказать… Я ведь когда про других у него спросила, он, как большой, ответил: «Сроду ничего не брали». Правильно я говорю, Марик?
– Да, – ответил я, подтвердив и кивком головы.
– Заметьте, – продолжала Прасковья Яковлевна, – не на ушко, не как ябеда, а открыто, как мужик.
Такая оценка в мой адрес, конечно, была завышена. Но я думаю, что хороший воспитатель часто авансом отмечает в детях лучшие качества, помогая их самоосознанию в нужном направлении.
Разумеется, дорогой читатель, я привожу все речи не в безусловной точности. В ощущениях сохранилась достоверность, а не дословность. Она-то и дорога. Мне не приходится придумывать. Помню всего я гораздо больше, чем описываю. Я выбираю то, что обусловливалось войной и производилось ею в моей судьбе.
Прасковья Яковлевна что-то говорила еще, важное с ее точки зрения, а потом напрямую обратилась к Зое Фадеевне:
– Кстати, а какого цвета у тебя бидон?
– Нет у меня никакого бидона, – был ответ.
– Не крути, Зоя, хуже будет, если следователя позовем.
Зоя Фадеевна что-то хотела сказать, да осеклась. Губу прикусила. Прасковья Яковлевна тогда потихоньку выпроводила меня:
– Иди, Марик, в группу. Мы тут без тебя поразмыслим.
Время в группе близилось к обеду. Вся она пребывала в какой-
то немоте и россыпи по два-три человека. И не сразу заметила мое появление.
Я подошел к Маше с Бориской и сказал:
– Во как! Там все воспитатели собрались. Прасковья Яковлевна обещала что-нибудь придумать… Маш, у тебя нет какой-нибудь корочки?
Она, случалось, оставляла на потом, для Бори, а у меня от волнений разгулялся аппетит.
– Нет, мы ее уже съели, – ответила Маша.
Скоро пришли сразу три наши нянечки и занялись подготовкой к обеду, никого из нас не приглашая помочь. Мы сгрудились в центре зала, ожидая, когда придет дежурная и даст желанную команду.
– Ребятишки, идите пока руки помойте, – сказала одна из нянек.
Кое-кто пошел и сделал это. Не всегда у нас проверяли руки на чистоту. Чтоб не попадаться, не задерживать себя в важный момент, дети сами приговаривали себя к мытью рук.
– Руки-то помыли? – сурово спросила вошедшая Зоя Фадеевна. Удивительно, но никто ей не ответил: так насторожились дети.
– Помыли, – почти хором ответили за нас нянечки.
– Садитесь, – последовала команда.
Без привычной суеты ребята расселись по местам.
– Всем взять ложки и приступить к еде. Кроме Бойкова!
– Какого Бойкова? – спросила Маша.
– Старшего!
Услышав это, нянечки, кроме напарницы, вышли из зала. У меня сжалось сердце от предчувствия какого-то предстоящего испытания. И верно… Зоя Фадеевна подошла к столу, за которым я сидел, и прямо из-под носа забрала мою тарелку со щами.
Я замер. Это не могло быть похожим на наказание: нас никогда не лишали пищи. Но я и не мог представить, что это могло означать. Все, однако, разрешилось быстро.
Зоя Фадеевна вернулась с моей тарелкой, теперь переполненной до краев. В щи было порядочно покрошено кусочков нарезанного отварного мяса (такое мясо мне было знакомо по нашим с бабой Маней скитаниям по миру). То, что она, видимо, принесла для себя, нарочито отдала мне. Все мои ближайшие соседи уставились в мою тарелку. Даже за другими столами дети привставали и смотрели в мою сторону.
Я съежился, а Зоя Фадеевна дышала мне в спину.
– Ешь, – отрезала она злобно и тут же масленым, вкрадчивым голосом добавила: – Ах, извини, к таким щам полагается и хлеба побольше.
И она принесла толстый большой кусок хлеба.
Я вобрал голову в плечи, руки зажал меж колен. Ребята – кто сочувственно, кто с завистью – поглядывали на меня, молча продолжая обедать. Мне сильно хотелось есть. И страшно было притронуться к этой переполненной тарелке. Она уже была не моя, потому что была не такой, как у всех. В один миг мне захотелось опрокинуть ее. Но я не знал, что мне будет за это. К тому же я понимал, что ребята в любом случае не одобрят такой поступок. Пища была для нас выше всякого упрямства, капризов и своеволия.
– Ешь! – угрожающе повторила Зоя Фадеевна. – Не то за шиворот вылью.
– А чего вы мне больше других налили? – ответил я, готовясь заплакать.
– Это награда тебе за твое ябедничество.
Вмиг из заступника, как мне показалось, я был обращен в негодяя.
– Я хотел как лучше, – ответил я искренно, полагая, что буду понят. О, святая простота! Мне шел только пятый год. Я еще не знал, что взрослые воюют. И не только с врагами.
Тем временем обед заканчивался. Тогда детей не надо было уговаривать. Съедали и подчищали все мигом. На столах и крошки не оставалось. Только я в постигшей меня ситуации не знал, что мне делать. Съесть и признать себя неправым, как того хотела Зоя Фадеевна, или настоять на своем и остаться голодным по собственной воле. Ребята уже покидали обеденную площадку зала. И Зоя Фадеевна, очевидно, чувствуя их сопереживание ко мне, придумала всем выходить за дверь на веранду.
Мне становилось плохо и одиноко. Вспомнился случай с горбушкой, когда я схлестнулся с Петиной наглостью, а Юрия Львовна попыталась ради показного порядка подавить во мне праведный протест. Как часто воспитатели, не очень умные, конечно, хотят именно сломить, а не понять сопротивление воспитуемого. Так обычно поступает любая власть.
Когда зал опустел, Зоя Фадеевна сама ушла к детям на веранду, оставив меня самому думать, как выйти из положения. Однако она то и дело сновала за дверью с одной стороны на другую.
Няня, слегка сгорбленная и слегка хроменькая женщина, собирала посуду. Когда очередь дошла до моего стола, она сказала:
– Поешь, родимый. Что ты с ней воюешь? Поешь.
– Не буду, – глухо ответил я. – За что она мне своего накрошила?
– Ладно, давай я тебе помогу, – няня взяла мою тарелку, отнесла ее к столу раздачи и вернулась с обычной порцией в ней. – Поешь, миленький, не надрывайся, горемыка!
Она погладила меня по голове и тем как будто отомкнула затвор моего внутреннего напряжения: я заревел. Навзрыд, судорожно, захлебываясь воздухом. Няня обняла меня, прижала, запричитала:
– Что ты? Что ты?.. Не реви, милый, а то нам обоим попадет.
Зоя Фадеевна была уже рядом.
– Слушай-ка, кикимора, – цыкнула она на няню, – знай свой шесток.
Няня сразу отошла. Вид столь желанной и ненавистной мне тарелки вызвал у меня рвотный позыв. Внутри у меня все клокотало, но в животе было пусто. Меня дергала судорога, но изо рта ничего не выходило. Я плакал, но с глаз не катились слезы. Я вскочил и бросился в ближайший угол, закрываясь в него ото всех.
Так кончилась героика нашего детского восстания. Я был сражен, почти уничтожен. В войнах вообще чаще погибают хорошие люди, а плохие становятся еще хуже. Участники событий, как правило, не помнят их начало, не ведают их пружин, не сознают взаимосвязи. Истинные виновники событий обычно скрыты в их последующем нагромождении. Так и я заслонил собою тихо мерцающий бриллиант. Не я был подлинным героем восстания, я был только его мучеником. Фактический же толчок праведному взрыву дала неприметная Маша. Сама нуждавшаяся в материнской заботе, она выразила ее на моем брате. Отсюда все проросло. А дальше – и пошло и поехало.
Однако Зои Фадеевны я больше не видел. Мы защитились! Но она, очевидно, ушла в другие места свои дела делать. А что же еще?
Ссылка
В один из тихих зимних дней наша детдомовская группа возилась и кувыркалась на площадке перед зданием, отгороженной от внешнего мира довольно высоким разреженным дощатым забором. Юрия Львовна сидела на скамейке перед игрушечным домиком, подняв лицо к солнцу и закрыв глаза. У нее были свои любимчики и почитатели, но не так много, как у Милены Владимировны. Поэтому группа рассыпалась по площадке в беготне и столкновениях, создавая и тут же разрушая шумные игры с визгом, смехом и криками.
В большинстве случаев я сторонился таких игр, но тут заметил, что мой недруг Петька нет-нет да и заденет нашу с Борей подружку Машу: то навалится, то плечом толканет. Конечно, я уразумел в этом не враждебность, а симпатии к ней. Дети выражают их обычно не в прямой, а парадоксальной форме: дергают за косички, щиплются, порой обзывают или пачкают чем-нибудь – словом, не могут сдержать знаков своего пристрастного внимания. Заметив эти Петины знаки, я немножко взревновал Машу и старался защитить ее, как она защищала моего Бориску. Поэтому я отслеживал телодвижения Пети и в нужный момент оказывался между ним и Машей, чтобы основной толчок принять на себя. Маше это нравилось – она улыбалась.
Если бы взрослые были еще и умными или, по крайней мере, почаще вспоминали бы себя в этом нежном возрасте, то они поняли бы, что за внешней хаотичностью детских игр и забав выстраивается весьма последовательный строй межличностных отношений, используя который, можно было бы избежать многих эксцессов, конфликтов, проступков и… неоправданных наказаний. Дети по-настоящему живут в играх, тогда как взрослые в жизни зачастую играют. Несерьезный народ – эти взрослые. Они – те же дети, только испорченные.
– Марик, Марик, – услышал я вдруг сквозь неровный детский шум приглушенный, но твердый призыв.
Я узнал этот голос сразу. И нервы сразу напряглись во мне. Это был голос мамы. Я мгновенно выключился из игры, и для меня как бы наступила тишина. Я завертелся, оглядываясь по сторонам. Но во внутреннем дворе мамы не было. И вот снова раздался зовущий и волнующий меня голос. И я увидел за дощатым забором силуэт женщины. Не обращая ни на кого внимания, я бросился к забору.
Это была она – мама, мамочка! Моя, наша любимая мамочка. Ожидание ее спряталось куда-то глубоко-глубоко, но чуть искра коснулась уснувшей было боли, как произошло мгновенное воспламенение всех эмоций, пошедших на вылет от внутреннего давления.
– Мама, мама, где ты? Ты придешь за нами? Возьми нас, пожалуйста!
– Марик, родной ты мой! Погоди, успокойся. Я сейчас не могу. Я вас потом… Я вас не забыла. Я мимо иду, посмотреть хотела… Как ты? Как Боря?
Я не понял вопроса и говорил свое:
– Мама, ты зайди. Вон и Боря играет. Зайди – у нас хорошо.
Я побежал вправо. Там в углу были раздвижные доски, и я надеялся через дыру попасть к маме в объятия.
Она боком пошла в том же направлении. В глазах у меня зарябило от ритмики чередующихся досок. А сзади уже послышался голос Юрии Львовны:
– Бойков! Марик, сейчас же вернись.
Но я уже высунулся головой: мама стояла передо мной. И когда она встала передо мной, она оказалась немножко не такой, какой я помнил ее. Мамой, но какой я еще не видел.
Она была в фуфайке, изрядно потертой, какого-то усредненного цвета, в юбке мышиного отлива, с ногами, обернутыми шарфами, в черных резиновых калошах. Но, главное, лицо ее было напряженным, без улыбки, а глаза – тревожными. Ее вид и сейчас стоит перед моими глазами, как фотографический снимок, который потом я много-много раз разглядывал как реальный. Это странно. Но дело, думаю, не в зрительной памяти, а в эмоциональной вспышке, разрядившейся у меня изнутри. Такие «снимки», в отличие от фотографических, никогда не блекнут.
Мама подошла ко мне вплотную, неловко опустилась на одну коленку и поцеловала меня в щеку, глаза, нос, еще куда-то. Сзади чувствовалось приближение Юрии Львовны.
Мама засуетилась, достала из кармана маленький сверточек, развернула его – там были два кусочка сахара. Она тут же их опять завернула, сунула мне в карман пальтишка, поднялась:
– Марик, я еще приду. Возможно, скоро. Береги Бореньку. Ты у меня умница.
Сзади подошла Юрия Львовна. Под ней противно скрипел снег, и под этот скрип она сказала:
– Гражданка, вы кто? Почему нарушаете порядок?
Полуобернувшись в ее сторону, я возмутился:
– Она не гражданка. Это моя мама.
Пока я отвечал Юрии Львовне, моя мама повернулась и, ни слова не говоря, пошла прочь.
Я отвернулся от Юрии Львовны и пошел искать Борю. Пережитая радость и острая досада боролись во мне и мучили меня.
Скоро я разыскал Борю: он играл с Машей в прятки. Отдал ему кусочек сахара. А другой, откусывая по чуть-чуть, мы съели с Машей. Сахар был сладкий, гораздо слаще дававшегося нам чая или киселя. Маше он очень понравился, и я остался доволен собой.
Через два дня, а может, неделю со мной и Бориской случилось из ряда вон выходящее событие. Нас с ним растолкали ночью, сводили в туалет, переодели во все чистое и вывели во двор. Было безветрие, но с крепким морозцем, светло от луны и искрящегося снега.
Делалось все тихо и без дополнительного света. Таинственность происходящего дополнилась большой черной лошадью, стоящей у парадного входа, запряженной в широченные сани с большим ворохом сена. Могучий мужик в огромном тулупе прохаживался рядом, держа длинные провисшие вожжи.
Мы не понимали, что с нами делают, и никто ничего не объяснял. Но когда вышла Прасковья Яковлевна в своем обычном пальто внакидку, я успокоился. Видимо, так было надо. Она отдала мужику какие-то бумаги, свернутые в трубочку. Он снял с себя огромный тулуп, оставшись в другом, поменьше, уложил его на сено, нас – на тулуп. Прасковья Яковлевна помогла нас хорошенько завернуть в него, выделив щелочку для глаз и дыхания, и, не проронив ни слова, отпрянула от нас, оставив наедине с небом.
Лошадь тронулась, сани заскрипели. Глядя в звездное небо, я углубился в себя. Вспомнил маму, недавно появившуюся возле нашего детского дома. Дом удалялся и становился не нашим. Но там оставалась Маша. И тут меня, точно Петька пнул, осенило: «А как же мама придет, если нас там не будет?»
Я заворочался. Но возница прикрикнул на лошадь – и она побежала трусцой. Я понял, что говорить уже нечего и некому.
Бориска, как и положено маленькому, быстро заснул, а я поглядывал по сторонам, по крышам и деревьям узнавая, где мы едем. Когда проезжали мимо центральной колокольни, к нам присоединилась, замыкая сзади, еще одна лошадь с санями. Возницы обменялись приветствиями, и мы пошли вместе. С неба мой взгляд упал и уткнулся в лошадь, шедшую следом. Когда после небольшого отставания она догоняла нас под окрики своего хозяина, то непременно пыталась дотянуться своей мордой до сена на наших санях. И я побаивался, как бы по ошибке она не прихватила и меня.
Но глаза у нее были нехищные, а попытки совсем не удачные. Повторяющееся однообразие вскоре усыпило и меня.
Проснулись мы с Бориской на двух кроватях по соседству. Нас, видимо, по прибытии решили не будить: так, одетыми, но без пальто и валенок, положили прямо на одеяла.
Таким вот образом мы оказались в громадном по территории, с несколькими одно– и двухэтажными деревянными зданиями, с общей столовой, клубом и баней, детском круглогодичном лагере. Теперь я догадываюсь, что здесь был когда-то лагерь для ссыльных или заключенных, который в связи с войной попросту перепрофилировался. Я вспоминаю, что, когда нас выстраивали на торжественные линейки, нас было очень много: разновозрастных и разнополых. Маленькие дети жили вместе, а постарше и большие – разведены.
Места вокруг лагеря были чудные. Дорога, упиравшаяся в поселок, дробилась на тропки и замирала у дверей. Снизу поселок огибала река, питавшая баню водой. Поверх крыш высились покатые, разновысокие, как бы рождающиеся друг от друга холмы, убранные лесами. За рекой тоже леса, до самого горизонта, без единой колокольни или заводской трубы. Словом, девственная природа.
Приняли нас хорошо. В группу, в два-три раза большую, чем в Писцове. Дети здесь были более сытые и жизнерадостные. Но что поразительно: при таком количестве детей память о событиях, связанных с собственной жизнью, сохранила очень мало сцен, эпизодов, происшествий. Мы как бы были на одно лицо, и распорядок упрощал наши судьбы. Но за этим крылось одно очень важное обстоятельство: надорванные в личных судьбах, мы здесь выздоравливали. Страна, вопреки войне, хотела жить и берегла нас. В отличие от нынешних доброхотов, могущих запросто отключить в подобном поселке электричество, отопление или воду, и все при этом будут делать вид, что не знают, что делать.
Кое-кто, конечно, может со злорадством съехидничать: мол, вот, заключенных заменили детьми. Но я назвал эту главку «Ссылка» вовсе не потому, что нас с Борькой туда якобы «сослали».
Лагерь был преотличный. А потому, что нас элементарно спрятали от матери. Чтобы не дергала, не рвала сердце. Нас и увозили-то ночью, тайком, по той же причине, по которой сама мать однажды ранехонько отправила меня с бабой Маней «по миру», чтобы никто не видел, никто не знал, ничего никому не мог сказать. Да, много несуразного было в нашей истории, но были и люди в наше время. Настоящие! «Не то, что нынешнее племя»…
Первое, что мне навсегда врезалось в память по прибытии, – баня. В Писцове нас мыли редко. Мыли нянечки, по одному, в какой-то плохо приспособленной комнате. А здесь, поскольку детей было много, баня работала почти постоянно.
Воспитательница, молодая симпатичная женщина, собрала всех мальчиков из группы, посчитала по головам и гурьбой повела в баню. С опозданием. Обычным, поскольку, когда мы пришли на место, предыдущая группа только-только выходила. А надо сказать, что детей было трудно загнать в баню, а потом, когда они входили во вкус (шалили, брызгались, обливались], еще труднее было их выгнать.
Я был новенький. Естественно, мне было отдано большее внимание. У всех смотрели больше на руки, уши, ноги. За меня воспитательница в длиннополой полотняной рубахе, живописно прилипающей на лучших выступах тела, взялась с головы, попутно рассказывая, что и как, в какой последовательности надо делать, чтобы стать чистым и розовым.
Воспитательница мне нравилась, и я притворился, будто ничего этого совершенно не ведаю, позволяя прохаживаться по всем частям моего тела. И вдруг, когда она притронулась мочалкой к тому, что у меня было между ног, мне стало не щекотно, как с бабой Маней, а слегка неловко, поскольку оное оказалось в несуразном виде: торчком. Женщина остановилась, посмотрела мне в глаза и широко-широко улыбнулась. Потом сказала: «Ну, а ноги ты сам потри», – и, вручив мочалку, с нежностью обняла меня.
К сожалению, я не помню ее имени, а чужим назвать не хотелось бы, но в контакте с нею у меня впервые проснулся мужской инстинкт, за который она меня не устыдила, не укорила, не надсмеялась. И это было хорошо!
Детство наше, несмотря ни на что, оставалось детством. Но в душе мы были бойцами, готовящимися выступить на своей стороне по первому зову. И в играх присутствовало много военной тематики. Все мы были вооружены до зубов самодельными из дерева ружьями, пистолетами, шашками. И то и дело шли большие и мелкие «сражения» со стрельбой «пух-пых», фехтованием, с «ранеными», за которыми охотно ухаживали медсестры-девочки. У больших мальчишек, у которых были школьные занятия, такие игры организовывались по правилам военного искусства: с командирами, строевой подготовкой, походами. У них были даже хорошо выструганные пулеметы на колесиках. Их называли мужским именем «Максим».
Но больше всего однажды мое воображение поразил огромный, по моим меркам, корабль, построенный из толстенной доски, который несли на плечах двое высоких и крепких ребят, с трубами и пушками на платформе, с красным флагом посередине и звездами по бокам. Его несли испытать на пруду. Носильщиков сопровождала следом и по сторонам большая ватага ребятишек разного возраста. Примкнул и я.
Достигнув пруда, ребята осторожно спустили корабль на воду.
– А где капитан линкора? – спросил один из них.
– Да вон Настя уже несет!
Капитаном оказалась кошка Мурка в маленькой, из бумаги, бескозырке. Все это было страшно интересно. Кошку пустили на корабль и тут же его оттолкнули от берега.
Все, возможно, было бы хорошо, но ребята в восторге закричали: «Ура-а-а!». И кошка, перепугавшись, заметалась туда-сюда. Корабль накренился, грозя перевернуться, – и кошка спрыгнула в воду. Она не поплыла, как можно было ожидать, а исчезла в воде. Только бескозырка осталась наплаву. Крик наш тут же сник. Мы замерли в ожидании. Кто-то сказал, что кошки плавать не умеют, и из этого следовал очень печальный вывод.
Корабль, осиротев, застыл на середине пруда, и ребята начали думать, как его оттуда достать: доской или веревкой. Как вдруг прямо-таки стрелой кошка вылетела из пруда и, обезумевшая, на той же скорости полетела к поселку. И вслед ей опять, но уже с большей радостью полетело: «Ура-а-а!»
Так вот мы дожили до лета. Потом прожили еще зиму, весну – и 9 Мая 1945 года к нам пришла долгожданная Победа. Общая, наша, всеми выстраданная! Над непрошеными, над захватчиками.
Она вошла к нам с улыбкой любимой воспитательницы. Закрыв за собою дверь, против обыкновения, что мы сразу почувствовали, она сказала тихо, полушепотом, как бы боясь потревожить наш не оконченный еще сон, но с нестерпимым желанием:
– Ребята, кончилась война. Мы победили!
Что тут началось! Ребята повскакали с кроватей. Того, кто не услышал, тормошили, сталкивали с постели. Кто-то кричал: «Ура, ура!» Другие бились и бросались подушками. Летали перья, майки, рубашки. Кто-то запел. Девочка – недалеко от меня – сидела и плакала, вертела головой и все спрашивала:
– Значит, я скоро папу увижу?
Я подошел к ней, как Маша когда-то подходила к Бориске, и с уверенностью, положив ей руку на плечо, сказал:
– Конечно. Раз война кончилась, все папы вернутся. И твой, и мой. Вот увидишь!
Девочка неожиданно привстала и слабенькими ручками обняла меня, долго не отпуская.
Уже летом нас с Бориской вернули в Писцово. В тот же самый детский дом, где мы жили прежде.
Но война не кончается даже Победой. Города можно восстановить, промышленность – воссоздать. Невосполнимый урон она наносит человеческим судьбам. Здесь ее длительность безмерна, жестокость изломов непоправима.
Владимир Вделба
Родился в 1946 году в г. Сухуми, Абхазская АССР.
Публикуется в качестве литератора – прозаика, поэта, эссеиста – в различных СМИ Москвы, Абхазии, США. Член Союза литераторов России, Союза писателей XXI века, Ассоциации писателей Абхазии. Автор четырех книг.
В 2012 году в Москве издан сборник рассказов «Сухумский стереоскоп».
В 2013 году в Москве издана книга «Амра, галеон юности моей».
В 2014 году в серии «Визитная карточка литератора» издан сборник «Тетрис: синестезия в стиле стакатто-джаз».
В 2015 году в Москве издана книга «Апсны, обитель души моей».
Книги презентованы в Сухуме и Москве.
Дипломант 26-й Московской международной книжной выставки-ярмарки 2013 г. Государственный стипендиат 2014 г. в номинации «Выдающийся деятель культуры и искусства России». Лауреат Международного конкурса «Живая связь времен» 2014 года. Первое место в номинации «Творческий поиск».
Красный день календаря
В тот праздничный день с утра зарядил мелкий, противный дождь, а вернее, шел он уже вторые сутки, воздух был сырым, липким и непривычно холодным. После обязательной «демонстрации трудящихся» улицы моментально опустели, праздник ушел в дома, в жарко натопленные комнаты к накрытым столам.
После обеда родители ушли отдыхать к себе, я же, настроив старенький «Телефункен» на турецкую музыкальную передачу, взял книжку и удобно устроился в кресле у окна.
Сквозь слегка запотевшее стекло просматривалась часть поднимающейся в гору улицы, мощенной булыжником. Улица была пуста.
Из приемника сквозь неспокойный эфир негромкими синкопами прорывалась незнакомая джазовая мелодия, на страницах книги отважные британские корсары брали на абордаж корабли коварных испанцев, сражались на шпагах и получали в награду плененных волооких красавиц и сундуки с золотыми пиастрами и дублонами.
Из этой романтической неги меня, к моему неудовольствию, вернуло в реальность увиденное боковым зрением некое изменение в статичной картинке улицы.
Вниз по улице шла… нет, слово «шла» не подходит. Двигалась, передвигалась, перемещалась необычная и странная живописная пара. Мужчина и женщина средних лет крепко держались друг за дружку и казались слипшимися в одно целое. Они оба были мертвецки пьяны.
На даме – оранжевый плащ, кепка в сине-желтую «шотландку» и белые китайские кеды. Мужчина одет в расшитую косоворотку навыпуск, воинские штаны-галифе и кирзовые сапоги. Подпоясана его рубаха была позолоченным шнуром от знамени, причем оба ее болтающихся впереди конца заканчивались массивными декоративными кистями.
В свободной руке женщина держала, на удивление ровно, длинное древко с промокшим красным флагом. Судя по всему, именно оно совсем недавно было украшено тем самым декоративным шнуром, который теперь служил поясом ее кавалеру.
Глаза у парочки были закрыты, и что за навигатор вел их в тот праздничный день по горбатой улочке, так и осталось загадкой для потомков. Алгоритм же их перемещения был, казалось, четко рассчитан и запрограммирован.
Выглядело это так – быстрым шагом, даже не покачиваясь, слипшийся «тандем» двигался по тротуару параллельно бордюру.
Затем он неожиданно замирал, будто невидимый режиссер разворачивал парочку и резко бросал спинами на ближайшее строение. Спины непонятным образом пружинили, и героев нашего сюжета переносило через улицу наискосок на противоположный тротуар, где все действия повторялись как по шаблону, только в зеркальном отражении.
Но через несколько таких пересечений, когда парочка как раз находилась напротив моих окон, в программе произошел сбой, что-то, видимо, вмешалось извне.
И это был банальный физиологический позыв. Мозг мужчины получил сигнал от переполненного мочевого пузыря. И сигнал этот, судя по активной работе лицевых мышц, был подан в критический момент.
Наш герой, стоя лицом к улице, не открывая глаз, попробовал расстегнуть ширинку одной рукой, но запутался в косоворотке. Тогда он с трудом отцепил от подруги вторую руку и тут же пустил ее в дело.
Несколько секунд женщина стояла ровно и уверенно, как ранее в связке, затем произошло смещение центров тяжести, и тело женщины, как толстая фанера, не сгибаясь, плашмя улеглось на тротуар. Флаг же в падении развернулся и аккуратно укрыл, как бывает только в кино, красным кумачом распростертое тело.
А теперь постарайтесь представить эту картинку воочию.
Праздник Октябрьской Революции. На пустынной улице под красным знаменем лежит тело, возможно, героя-революционе-ра, убитого подло врагами, а рядом над телом клянется отомстить товарищ по борьбе, в косоворотке, со страдающим лицом и сцепленными в муке натруженными руками пролетария! Чем не идея для скульптора?
На самом деле мужчина, не открывая глаз, все так же вел неравный бой, но уже двумя руками, с деталями своей одежды, укрытыми лихой косовороткой. А страдающее выражение его лица обозначало, что силы организма на исходе и возможен конфуз.
Развивался этот драматический сценарий в деталях и подробностях на моих глазах. Я, естественно, переживал за героя, но помочь ему был не в состоянии.
Но вот, о радость, у того в конце концов получилось!!! Руки, очевидно, справились с одеждой, извлекли наружу то, что следовало извлечь, и ПРОЦЕСС ПОШЕЛ!
Глядя на лицо мужчины, можно было поверить великому Фрейду, который, как говорят, ставил удовольствие от вовремя отправляемых физиологических потребностей человека даже выше сексуального. Лицо же нашего героя сияло, причем уровень восторга и удовольствия повышался постепенно, по нарастающей, и скоро достиг состояния неземного блаженства.
Взгляд мой, как беспристрастный объектив камеры, фиксирующей все детали, переместился ниже пояса мужчины.
Крепко, но бережно, я бы даже сказал, с некоторой элегантностью, наш опорожняющийся герой сжимал обеими руками… ЗОЛОЧЕНУЮ КИСТЬ шнура, висевшего на его поясе, перемещая ее медленно из стороны в сторону, как будто направляя подальше от ног воображаемую струю!!!
А дождь все шел и шел, мелкий, осенний, противный…
Людмила Денисова
Кандидат химических наук. Писать стихи и прозу начала относительно недавно. Участвует в литературных конкурсах на разных литературных сайтах, а также публикуется в коллективных сборниках, выпускаемых этими сайтами. Есть публикации в журнале «Союз писателей», в газете для детей «Школьник». Номинант премии «Поэт года – 2014» от сайта «Стихи, ру».
Белый лебедь
Стрелки на часах уже показывали 11. В комнате стояла тишина, прерываемая лишь лёгким посапыванием уснувших малышей: брата и сестрёнки да доносившимся из-за стенки весёлым смехом. Это жильцы их дружной коммунальной квартиры праздновали Новый год.
Людочка любила этот праздник, и не только потому, что это Новый год, но и за то, что 1 января у неё был день рождения. К ней всегда приходили её подружки, и она получала много подарков. Мысль, что завтра ей исполнится уже 8 лет, наполнила её гордостью. Она посмотрела на стоящую в углу сверкающую зажжёнными лампочками ёлку. Родители, уходя к соседям, не стали её выключать. Они посчитали, что детям будет не так страшно оставаться одним в комнате, пока взрослые встречают Новый год.
Взгляд Людочки остановился на висящем на нижней ветке белом лебеде, сделанном из ваты и покрытом искусственным снегом, отчего тот искрился всеми цветами радуги. Нахлынувшее приятное воспоминание заставило Людочку улыбнуться. Сегодня утром мама водила их в Оперный театр на балет «Лебединое озеро».
Людочка обожала балет. Вот уже два года она вместе с сестрёнкой посещала танцевальный кружок. По этому поводу мама сшила им из старого куска синего бархата балетные тапочки. Они, конечно, были хорошие, но Людочка мечтала о пуантах – настоящих балетных тапочках, в которых танцуют на сцене балерины. У них в танцевальном кружке пуанты называли тапочками на пробке. Сегодня, когда Людочка посмотрела этот потрясающий балет – «Лебединое озеро», когда увидела грациозных девушек-лебедей, танцующих на пальчиках в изумительных белых пачках, – это желание вспыхнуло у неё с новой силой. О, если бы она верила в Деда Мороза, она бы попросила у него такую же замечательную белую пачку и особенно – такие же чудесные тапочки на пробке! Но она уже была большая девочка и знала, что на самом деле никакого Деда Мороза не существует.
Людочка тяжело вздохнула и ещё раз посмотрела на белого ватного лебедя. И то ли от её печального взгляда, то ли от того, что просто-напросто оборвалась нитка, лебедь вдруг сорвался с ветки и плюхнулся на пол, да не просто на пол, а в какую-то лужу. «Откуда тут вода?» – удивилась Людочка. И вдруг на её глазах эта лужа каким-то чудесным образом превратилась в озеро, а ватный лебедь оказался самой Людочкой. «Вот здорово, – обрадовалась она, – я, наверное, Одетта – королева лебедей». Она медленно вышла на берег и в тот же миг превратилась в прекрасную девушку в воздушной белой пачке. Со всех сторон, мелко перебирая ножками, обутыми в тапочки-пуанты, к ней спешили другие, такие же, как она, балерины в белых пачках. Откуда-то сверху полилась тихая, очень знакомая музыка. «Да это же тот самый вальс, который звучал сегодня утром в балете», – вспомнила Людочка. Девушки, взявшись за руки, начали танцевать, медленно и грациозно.
У Людочки от счастья закружилась голова, она посмотрела наверх и неожиданно заметила мелькнувшую среди еловых веток какую-то чёрную тень. «Это, наверное, злой волшебник, который нас заколдовал, – испугалась она. – Но держись, волшебник, сейчас придёт прекрасный принц и всех нас спасёт. Кстати, а где же он, почему не идёт? – Людочка заволновалась. – Может, он не идёт, потому что я не танцую?» И она присоединилась к другим девушкам, пытаясь повторить те же па, что и они. Увлёкшись танцем, она подняла ножку, чтобы сделать «арабеск», и в ужасе замерла. На её ногах красовались не пуанты, а эти неуклюжие тапочки из синего бархата, которые им с сестрёнкой сшила мама.
«Боже мой, – расстроилась Людочка, – теперь я понимаю, почему принц не идёт. Он увидел мои уродливые тапочки. Он понял, что я не настоящая Одетта». Ей стало очень стыдно, она закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Всё видение куда-то исчезло, а издалека, постепенно нарастая, приближался весёлый смех. «Это, наверное, смеётся принц», – с горечью подумала она, почувствовав себя ужасно несчастной.
Продолжая плакать, Людочка открыла глаза. В комнате уже было светло, лампочки на ёлке не горели, а под ней, весело смеясь, ползали её брат с сестрой в поисках подарков от Деда Мороза. Увидев, что их старшая сестра проснулась, они позвали её:
– Люда, иди сюда, для тебя тоже есть подарок!
Ещё не совсем придя в себя после перенесённых переживаний, Людочка посмотрела на ёлку. Белый лебедь из ваты по-прежнему висел на нижней ветке, а под ёлкой на полу она увидела такое, что заставило её стряхнуть все остатки сна и быстро соскочить с постели. Под ней, как раз под той самой веткой, на которой висел лебедь, лежали, сверкая в лучах пробивающегося в окошко слабого утреннего солнца, атласные розовые пуанты – тапочки на пробке. Людочка схватила их и прижала к груди.
В комнату вошла мама.
– С Новым годом, дети, – поздравила она всех. – С днём рождения, Людочка! Тебе понравился подарок, который принёс Дед Мороз?
– Очень, – ответила Людочка, в этот раз снова поверив, что Дед Мороз существует. – Мамочка, когда Дед Мороз снова придёт, передай ему от меня большое-большое спасибо. Я обязательно стану балериной, обязательно буду белым лебедем!
…Прошли годы. Людочка балериной не стала. Эта розовая мечта так и осталась её самым заветным желанием в жизни. Она до сих пор хранит в шкафу эти атласные пуанты – тапочки на пробке – как кусочек новогоднего чуда, происшедшего с ней много лет назад.
Незваный гость
Зелёная красавица уже стояла в углу комнаты, распространяя вокруг себя потрясающий аромат хвои, который мы так любим вдыхать накануне Нового года. Ёлку установил дедушка ещё утром, тогда же он повесил на неё гирлянды разноцветных лампочек. А вот украшать дерево ёлочными игрушками – всегда было приятной обязанностью Светланки. Не далее как вчера у них в школе закончилось первое полугодие, и у Светланки начались четвёртые в её жизни зимние каникулы. Она уже предвкушала всевозможные развлечения и праздники, которые ожидали её впереди. А пока девочка стояла на стуле и аккуратно прилаживала на ветках зелёной красавицы сверкающие ёлочные украшения, которые ей подавала бабушка, вынимая их из стоящей рядом коробки. Бабушка тоже очень любила Новый год, и ей доставляло огромное удовольствие помогать внучке наряжать ёлку.
– А знаешь, бабушка, – неожиданно произнесла Светланка, вешая очередную игрушку, – нам на каникулы задали написать сочинение про тебя.
– Как это про меня? – удивилась та.
– А вот так. Сочинение называется «Моя бабушка». Только я не знаю, о чём писать. Расскажи мне что-нибудь про свою жизнь, а я об этом напишу в сочинении.
– Ну, даже и не знаю, что тебе такого рассказать… – бабушка задумалась, машинально достав из коробки очередную игрушку. Она мельком взглянула на неё и осеклась. Что-то далёкое, но такое волнующее вдруг нахлынуло на пожилую женщину. В руках она держала сверкающего стеклянного тигра. Игрушка была довольно старая, местами краска облупилась. Повертев тигра в руках и вдоволь им налюбовавшись, бабушка медленно продолжала: – Ну, разве что эта история, которая произошла много-много лет назад как раз в канун Нового года. Я тогда была такой же маленькой девочкой, как и ты. Если тебе интересно – слушай…
…Метель бушевала всю ночь. Даже старожилы едва ли могли припомнить такого обилия снега в канун Нового года. Амур – кормилец их небольшого села – покрылся льдами в этом году неожиданно рано. Сейчас, после непрекращающегося всю ночь снегопада, занёсшего и ведущую к нему единственную в деревне улицу, река напоминала огромную снежную пустыню.
Гутя проснулась от громкого шума, как-то сразу наполнившего их дом: хлопали дверями, громко разговаривали мужчины, обсуждая что-то очень важное, бегали уже соскочившие со своих лежанок многочисленные ребятишки – братья, сёстры, племянники. В тридцатые годы в тех краях ещё было принято жить одним большим семейством, благо, просторный дом, построенный в конце 19-го века переселенцами из Вятской губернии, это позволял.
Гуте очень не хотелось покидать свою постель на уютной, ещё не остывшей печке, но любопытство взяло своё, и девочка, продолжая зевать и потягиваться, неохотно спрыгнула вниз, обратив внимание на то, что комната освещена каким-то странным светом.
– Ну, ты и соня! – к Гуте подбежал Альчик, её племянник. – Ты пропустишь самое интересное!
– Что случилось? – недоумённо спросила Гутя.
А случилось вот что.
Бушевавшая всю ночь метель занесла их дом почти до самой крыши. Отсюда и необычное освещение комнаты, так удивившее девочку. Рано утром мужчины не смогли открыть главную дверь, выходившую во двор. Ветер дул с этой стороны, и снегу намело так много, что шансов попасть на улицу практически не было. Но в доме имелся ещё и чёрный вход – прямо на огороды. Для Гути эти огороды тогда казались необъятными. Они тянулись до самого горизонта, где синела полоска уссурийской тайги.
С этой стороны дома, казалось, снега было меньше, но открыть вторую дверь тоже не получилось. И тут Гутин дядька Спиридон решился на смелый шаг – вылезти наружу через окно второго этажа, ведь гора снега внизу была достаточно высокой. Спустившись, Спиридон с удивлением обнаружил, что сугроб возле двери напоминал нечто вроде пещеры. Страшный рык оттуда заставил дядьку с быстротой кошки снова взлететь на второй этаж и вернуться в дом. Там он рассказал о случившемся. Стало ясно: в сугробе прячется уссурийский тигр. По-видимому, бедное животное прибилось сюда ночью, спасаясь от бури. Прижавшегося к двери зверя завалило снегом, и он стал невольной причиной заточения людей в их собственном доме. Столь неожиданное появление дикого зверя и вызвало шум в их доме, разбудивший Гутю. Домочадцы громко обсуждали возникшую проблему и выдвигали разные идеи, как же выманить тигра из его убежища и заставить уйти в лес. Будучи охотниками, они даже и не помышляли о том, что зверя можно просто застрелить. Они чтили обычаи живших недалеко от их села нанайцев и знали, что уссурийский тигр для их соседей – священное животное.
Наконец, план действия был составлен. Вооружившись рогатинами и шумовыми инструментами типа металлических вёдер с колотушками, а также захватив на всякий случай пару ружей, мужчины двинулись на второй этаж. Напуганные женщины заперли своих детей в комнате первого этажа, чтобы не мешались под ногами и ненароком не вылезли на улицу, а сами также последовали наверх и прильнули к окнам, чтобы созерцать, как же будет происходить изгнание тигра с их территории.
В этой суматохе Гуте удалось ускользнуть от внимания взрослых. Ведь она была сиротой, и про неё просто-напросто забыли. Когда взрослые уже были наверху, девочка тихонечко последовала за ними. С трудом протиснувшись между тётками Дуней и Анисьей, Гутя прижалась к стеклу и, затаив дыхание, тоже стала наблюдать за происходящим на улице. Все четверо её дядей расположились по двум сторонам от этого злополучного сугроба. Спиридон первым ударил колотушкой по ведру и начал громко кричать. В ответ тигр издал страшный рык, от которого все тётушки, прильнувшие к окнам, вскрикнули. К Спиридону присоединились и другие мужчины: они отчаянно били в вёдра и кричали, но животное только рычало и не хотело покидать своего убежища. Но когда дядька Игнат сделал из ружья два выстрела в воздух, зверь выскочил из своей норы и, под громкие улюлюканья людей и грохот металлических вёдер, побежал по снежной целине в сторону тайги.
…Днём выглянуло солнце. Дом уже откопали, вокруг почистили дорожки. Гутя вышла на улицу и увидела глубокие следы, оставленные убегающим зверем. Они тянулись далеко к горизонту, где синела полоска тайги.
«Бедный, – вздохнула девочка, – ему, наверное, было холодно, и он пришёл к нам, чтобы погреться, а мы его прогнали». Девочке стало жалко полосатого хозяина тайги, и по её щекам покатились крупные слёзы.
…И почему в жизни всегда так? Самое хорошее заканчивается, не успев начаться. Вроде только что встретили Новый год, и вот уже и каникулы пролетели. Начались Светланкины школьные будни. В один из таких дней, придя из школы домой и едва стряхнув у порога снег, она громко, на всю квартиру, закричала:
– Бабушка, а сегодня учительница прочитала перед классом моё сочинение. Помнишь, ты рассказывала мне про тигра? И вот я про это написала.
Бабушка вышла из кухни, держа в руках кухонное полотенце, которым она протирала чашку.
– Я очень рада за тебя. И что, ребятам понравилось?
– Да, только некоторые девочки плакали: им было жалко тигра. Мне его тоже жалко. Но ведь он не замёрз, не умер в лесу?
– Нет, не волнуйся. Уссурийские тигры до сих пор живут на Дальнем Востоке, – успокоила внучку бабушка.
И та, довольная ответом, быстренько скинула пальтишко и, подхватив портфель, побежала в свою комнату.
Катя Иванова
Заяц Екатерина Николаевна, родилась в 1962 году, выросла и окончила школу в Казахстане – Кустанайская область, село Тарановское. Более 30 лет живет в городе Троицк Челябинской области. Образование высшее – Троицкий Ветеринарный институт. Замужем, две взрослые дочери и трое внуков. Первые романы о любви начала писать в апреле 2014 г. На данный момент вышли два сборника: «Любовные романы» и «Романы о любви, детективы, мистика» для взрослых и сказки для детей. Размещает свои работы на многих сайтах в Интернете. Пробует писать стихи о любви, детские стишки для внуков, детские сказки. Ее работы печатаются в журналах: «Чешская звезда», «Бульвар зеленый», «Три желания» и др.
Боярыня Зима (миниатюра)
Боярыня Зима пришла в теплой серебристой шубке. Она всегда была тепло и нарядно одета. Ее шубка, такая невесомая и белоснежная, переливалась блестками в лучах холодного белого зимнего солнца, слепила глаза своей красотой.
Окутав деревья и покрыв все вокруг пушистым искристым снегом – «навела белизну в округе». Она и про себя не забывала, меняла свои одежды с помощью снежинок – ежедневно. То – в белоснежной ажурной паутинке, то – в тяжелой светло-голубой толстой шубе, то – в ослепительно белом, расшитом серебром, легком жупане.
Ее сестры – Метель и Вьюга, братья – Ветер и Мороз, следовали за своей сестрицей, старались догнать ее, не отстать ни на шаг.
Вьюга стремительно неслась вдогонку Боярыне Зиме и выла страшным звериным воем, пугая все живое – будь то люди, звери или птицы… Все живое старалось спрятаться в теплое место и не встречаться с ней. Вьюга с братцем Морозом беспощадной Белой Ягой летела, превращая мгновенно в лед все живое.
Метель с дюжей мощью – мела, поднимала снег с земли и крутила, закручивала его в воздухе. Сквозь густую и белую пелену не видно было белого света – пустота и серая мгла вокруг. Переносила сугробы с места на место… добавляя их размер, наметая снегом все выше и выше.
Ледяной и мощный ветер щипал щеки прохожих, срывал с них головные уборы и старался свалить с ног, завалить в холодный сугроб. Лица покрывал белой и холодной маской из колючего снега.
Звери и птицы быстро хотели улизнуть, убежать, улететь от него – спрятаться в тепло.
Трескучий лютый мороз затягивал стекла окон плотным узором. Старался проникнуть в каждую щель, будь то окно, дверь или одежда людей. «Застудить, заледенеть все вокруг, превратить в лед я хочу!» – звонко скрипел он.
Студеный ветер нещадно стучал в стекла окон, крыши домов. Срывал все, что плохо прибито, приколочено, прикручено – вывески рекламы, тонкие провода электричества, пытался уронить в снег старые столбы, деревянные заборы, ставни домов. Залетая в печные трубы, тащил за собой братца-Мороза, и вместе они выгоняли тепло из изб, квартир, домов.
«Успокойтесь, братья и сестры, – сказала ласково Боярыня Зима, – усните… Отдохните от своей работы, дайте отдохнуть от ваших проделок ВСЕМУ ЖИВОМУ». Махнула она широким рукавом, и стало светло и тихо зимним днем.
Запоздалый праздник. Рассказы о детях
Первое января, пятнадцать часов дня
«Какое красивое зимнее солнце, – думал десятилетний Сашка, смотря в окно. – Новый год наступил, а Дед Мороз так и не заглянул к нам, а его так ждал братишка, выучил стишок. Ждал подарка от него. Даже родители подарки не подарили нам, что мне, главное – братику бы подарок купили. Пришли ночью, когда мы спали, сквозь сон слышал, и ушли рано утром, «детей не тревожили».
Четырехлетний малыш сладко посапывал на кровати возле окна. В стекле отражалась небольшая елка, украшенная мамой еще за неделю до праздника. Старший брат с улыбкой наблюдал за спящим малышом, переводя взгляд с окна на брата.
Сашка – он большой, знает, что Деда Мороза в жизни не бывает, это все переодетые в карнавальные костюмы люди. Но на всякий случай загадал желание и «держал» его в голове и мысленно повторял много раз: «Я хочу, чтобы мои родители перестали пить водку и всегда были трезвые!»
Они, мама с папой, – хорошие, когда трезвые. Но трезвые бывают редко: две недели трезвые – заботливые и любящие меня с братиком, а две недели в запое, тогда им никто не нужен.
Подросток со вчерашнего утра не видел родителей. Утром мама собрала Ваню в садик, Сашка его отвел. А в час дня – забрал, короткий день в детсаду. А у него уже каникулы в школе начались. Привел домой малыша, залил кипятком лапшу «Роллтон», больше ничего подходящего не нашел, – накормил.
Мама позвонила поздно вечером и заплетающимся языком сообщила сыну, что они с отцом задерживаются, праздник у них на работе.
Весь вечер тридцать первого декабря дети сидели в доме – развлекали друг друга. На улице сильный мороз, на прогулку не выйдешь. Смотрели в окно на торопливо пробегавших прохожих людей, высматривали в них родителей – может, и они торопятся домой. Когда сильно стемнело и в замерзшем окне плохо стало видно силуэты, смотрели телевизор – новогоднюю программу.
«Десять вечера, а родителей все нет. Праздник у них на работе, забыли о нас. Правду бабушка с дедушкой говорят, не нужны мы им! – вертелось в голове у мальчишки. – Надо мне чем-нибудь накормить братика».
Пошел на кухню, открыл холодильник – яйца сырые, сало, мясо, булка хлеба. Пожарил яичницу. Нарезал хлеб, толстым слоем намазал его вареньем. Со дна банки ложкой достал остатки и смешал с водой.
– Ванька, иди сюда, будем встречать Новый год. Я тебе вкусную еду приготовил и компот налил.
– А мама и папа где?
– На работе, – грустно произнес мальчик.
– Водку пьют? – растягивая слова, проговорил малыш.
– Не знаю. Ешь давай.
– Пойдем к бабе, – тихо произнес малыш.
– Нет, уже на улице темно. И мы только пять дней как дома. Ей тоже с нами тяжело.
– Пойдем к бабе, – хныкал малыш, медленно жуя хлеб с вареньем.
– Завтра пойдем, когда светло будет. А то мы уйдем, а Дед Мороз придет.
– Ура! Ура! Дед Мороз придет, подарки принесет! – весело кричал малыш.
Сашке неудобно было идти и даже звонить бабушке и дедушке. Он понимал, что пенсионерам тяжело справляться с мальчишками. Они и так до этого жили у них две недели: бабушка водила брата в детсад, на елку новогоднюю, купила им обоим новогодние костюмы: младшему – «Принц», там была шпага и большая круглая шляпа. В этом костюме Ванька был такой взрослый и красивый. Подросток на новогоднем вечере хвастался красивым костюмом «Ковбоя» и новыми кроссовками под цвет костюма.
Саше хорошо у бабушки, хоть и спит он на раскладушке, а Ванька с бабушкой на кровати. Она всегда готовила внукам завтрак, встречала из школы, помогала с уроками. И говорила: «Как родители запьют, сразу идите к нам или звоните, мы придем и вас заберем».
Так и уснули мальчишки – с работающим телевизором, на диване, не раздеваясь.
«Скоро на улице темно станет, – взгрустнулось мальчишке, – а родителей до сих пор нет».
Тут затрещал сотовый телефон – звонила бабушка, спрашивала: как у них там?
– Бабуля, у нас все хорошо, – грустно произнес Сашка.
– Как родители?
– Не знаю, – еще тише прошептал внук.
– Собирайтесь, мы сейчас за вами придем, – громко и настойчиво произнесла она.
– Ванька, Ванька, вставай! Смотри в окно, Дед Мороз к нам идет, – тормоша братика за руку, радовался Саша.
– Где? – тихо, потирая глаза кулачком, спрашивал малыш. – А что, он поздно идет?
– Пока всех детей обошел, всем подарки раздал, вот и к нам пришел, – радостно сообщил старший брат. – Пошли его встречать!
Сашка узнал Деда Мороза – это был переодетый дедушка.
– Здравствуйте, дети, я пришел к вам с подарками. Долго я шел, шел и пришел. Много детей я поздравил с праздником. А ну, расскажите мне стишок или песенку спойте! – громко сказал Дед Мороз.
Ваня стоял с удивленно широко раскрытыми глазами – первый раз он видел, чтобы Дед Мороз к ним в дом зашел.
Через несколько минут зашла бабушка:
– Здравствуйте всем! Ой, у вас тут гости?
– Я – Дед Мороз, принес подарки этим хорошим и послушным мальчикам, – смеясь в ватную бороду, произнес дедушка.
– Я вас всех приглашаю ко мне домой. Дедушка Мороз, пойдемте к нам в гости, у нас елка наряженная стоит, стол блюдами вкусными накрыт, гостей ждет! – весело зазывала гостей бабушка.
– А где дедушка? – тихо спросил Ваня.
– Так он нас дома ждет. Ваня, зови Деда Мороза в гости к нам. Будем у нас праздновать Новый год! Будет весело.
– Все, мы быстро одеваемся. Все идем в гости к бабушке, – строго, но радостно сказал Сашка.
Анатолий Изотов
Родился летом 1940 года в Калужской области. Первое и самое яркое путешествие состоялось осенью 1944 года, когда семья переезжала из г. Горшечное в Крым. Мы жили с селе Бахчи-Эли (ныне Богатое), что под Белогорском.
Но юность закончилась, и в 1959 году я поступил в Новочеркасский политехнический институт (НПИ), чтобы приобрести специальность гидрогеолога.
После окончания института в 1964 году проработал почти десять лет в Уч-Кудуке, где обеспечивал дренажные работы на рудниках и карьерах, занимался подземным выщелачиванием урана и добычей пресной воды для питьевых нужд Уч-Кудука. Там я прошел высшую производственную практику инженера-гидрогеолога и начал заниматься научными исследованиями.
Потом, как опытный горный инженер-гидрогеолог, я был откомандирован в Чехословакию в качестве советского консультанта по оказанию технической помощи горнодобывающему предприятию Гамр, что в Северной Чехии. Там я проработал десять лет.
После Чехословакии проработал более тридцати лет в институте ВИОГЕМ г. Белгород, дослужившись до главного инженера. И, начав свою биографию с путешествия и открытия своей Родины, должен сказать, что по служебным делам, то есть благодаря своей профессии, я расширил границы познания мира, побывав в таких странах, как Нигерия и Чад в Африке, США (Западная Вирджиния и Атланта), Вьетнам, Кампучия, Израиль, в Центральной и Восточной Европе. И каждое место, пройденное мной на этой земле, так или иначе оставило след в моем литературном творчестве.
В настоящее время работаю в Белгородском Государственном университете в качестве доцента кафедры прикладной геологии и горного дела. Думаю, мне удалось зажечь не одно юное сердце любовью к своей профессии, именуемой «горный инженер-гидрогеолог».
Рождественская встреча в Северной Чехии (отрывок из романа «Галактика Магдалена»)
Последние дни перед приездом Магды я, как и первый раз, много вычислял, тщательно обдумывал и планировал всевозможные варианты ее встречи и нашего проживания, чтобы все это время царил только праздник…
И вот он наступил, долгожданный день, когда вновь прилетела моя любимая женщина! Самолет прибыл вовремя, и минут через двадцать я увидел пассажиров берлинского рейса, входящих в зону таможенного досмотра. Магда была одета в короткую белую шубку и с непокрытой головой. Издалека в ней невозможно было признать беременную женщину, и у меня даже возникли сомнения. Но когда мы обнялись, я почувствовал тугой живот и услышал, как там что-то встрепенулось, будто обрадовавшись встрече со мной.
Я никак не мог насмотреться в глаза любимой и надышаться ароматом ее волос. Теперь, видя перед собой дорогое лицо, я находил в нем уйму признаков, указывающих на скорый приход материнства, и это теплым чувством отзывалось в моей душе. Мне было так хорошо и так радостно, что, забыв про всякую осторожность, я прямо у выхода обнял Магду и крепко и нежно целовал. А она, мой лидер и мой вождь, вдруг расплакалась – это было впервые – и начала прятать лицо в отворот моей куртки. Я гладил ее волосы и успокаивал как мог, а у самого к горлу подступал комок.
Через некоторое время она перестала всхлипывать, и в этот миг я вдруг заметил несколько седых ниточек в ее черных прядях. Седины, как и положено, шли от виска, где выделялись наиболее ясно и рассеивались и терялись в нижней части длинных локонов. Я замер, невольно коснувшись губами ее седин, и тут же услышал взволнованный голос:
– Милый, я не знала, что счастье может быть таким тревожным!
– О чем ты?
– О том, что у меня появились седые волосы, и ты только что их увидел.
– У тебя не может быть седых волос! Они, как у меня, то вырастают, то исчезают. Я помню, мать обнаружила их на моей голове в раннем детстве и связывала это с моими переживаниями в послевоенные годы. Потом эти волосы исчезли и вдруг прорезались в десятом классе. А сейчас, когда мне за тридцать, нет даже и признаков седины!
– А ты правда меня любишь?
– Маг, да что с тобой? Вся моя жизнь – сплошное ожидание тебя! Каждую ночь я вижу тебя во сне, только недавно перестал писать тебе письма и дышу лишь тобой!
– И у тебя нет любовницы, какой-нибудь Ярославы?
– Нет! Нет! Нет! И никогда не будет!
– Но ты… Такой любвеобильный…
– Для тебя! Ладно, пора в путь! Я плохо езжу по зимним дорогам, поэтому нам желательно завидно быть на месте.
– Где?
– Конечно, на даче у Петра. Я натопил там еще с утра и приготовил все остальное.
– Мне очень не хватает твоей и чешской кухни!
– Вскоре все будет перед тобой! Как ты перенесла дорогу?
– Нормально, но много волновалась, – казалось, что ты меня не встретишь, что в этот день у вас будет проходить чрезвычайное партийное собрание, что вам ужесточили режим и за тобой ведут слежку.
– Формально режим ужесточили, но я тебя встретил, и мы два дня не будем расставаться ни на час! Потом, разумеется, мне придется пойти на партийное собрание по итогам года, зато после него мы заполним наше время рождественскими и новогодними праздниками, а между ними я буду приезжать к тебе каждый день после работы, да и в рабочее время!
– А где будем на Сочельник?
– Здесь.
– Давай переедем в Либерец!
– Я не готов ответить, но подумаю. А вот накануне Нового года мы поселимся в уютной гостинице в горах, где и встретим его приход…
– Я очень рада, и хотя боялась, но надеялась, что все будет именно так!
– Знаешь, я ведь невольно научился жить по жесткому расписанию и постоянно прокручиваю многовариантные схемы своих действий, поэтому у нас должно все получиться. По-другому в здешних условиях не выходит! Например, тридцать первого мне надо обязательно явиться в наш клуб и встретить Новый год в коллективе советских специалистов. И что я придумываю? А то, что в этот вечер показываю сироткам в детском доме развлекательные мультфильмы и участвую в праздничном концерте! Но дальнейшие события развиваются так: в девять вечера я звоню своему начальнику и сообщаю, что «по просьбе администрации» задерживаюсь в детском доме на час, затем по тому же телефону тому же начальнику звонит директор детского дома с просьбой разрешить мне участвовать в церемонии поздравления сирот с наступающим Новым годом, – отказа не последует! А в час ночи я сам поздравляю по телефону всех своих советских коллег уже с наступившим Новым годом, извиняюсь за задержку в гостеприимном чешском заведении и предупреждаю, что оттуда сразу еду домой… Сложно? Только на первый взгляд! На самом деле это элементарная игра, обставленная соответствующими атрибутами. Но и это не все. На следующий день я «свершаю» традиционное восхождение на гору Ештед и, разумеется, после столь тяжкого подъема на километровую отметку «буду спать, как убитый»! Таким образом, я не только развяжу себе руки и проведу два праздничных дня с тобой, но и заработаю очки для характеристики.
– Но тебе надо появиться у сироток!
– С тобой, милая, да еще в таком прекрасном месте!
– В этом есть много романтичного, но лучше, чтобы ты праздновал в полном спокойствии и только со мной!
– Это самый оптимальный ход, какой я мог придумать, но финалом является свобода для нашего праздника!
– Как хочется увидеть тебя домашним: я сильно по тебе истосковалась. Иногда не верится, что ты вот так, постоянно, что-то выдумываешь, придумываешь… В Союзе ты тоже прибегал к подобным уловкам?
– Извини за такой ответ, а что об этом говорят линии?
– Хитрец! Все сваливаешь на меня. А линии говорят то, что я стала похожа на тебя еще больше: вот рожу и угомонюсь, а затем снова начну хлопотать, как поскорее вызволить тебя из Мировой социалистической системы.
В «нашем» доме было тепло и пахло сосной. Я долго растирал ноги своей любимой, и нам обоим эта процедура была приятной. Когда кожа на ее ступне, икрах и пальчиках стала равномерно теплой, я накрыл свою дорогую гостью мягким одеялом, а сам пошел заваривать чай. Минут через десять я вернулся с двумя большими чашками (мне тоже хотелось ощутить бодрящий аромат обжигающего напитка, но больше – составить компанию Магде) и увидел, что она спит и легонько похрапывает. Тут только до меня дошло, как устала моя любимая tehotna[2] женщина, совершив бросок через Атлантику и несколько стран с тяжелым неснимающимся «рюкзаком». Я наклонился, тихонько поцеловал ее в щеку и принялся растапливать камин. Вскоре дрова разгорелись, и в комнате повеяло уютом костра. Я подготовил праздничный стол, вышел во двор и долго расчищал от снега дорожки к гаражу и палисаднику. Потом вернулся в дом, согрел воду для ванны, а Магда все не просыпалась и не меняла позы, в которую уложила ее глубокая усталость.
Я любовался ею и балдел от счастья. И вдруг вспомнил самое прекрасное время в своей жизни – детство, когда мальчишкой весело и беззаботно проводил со своими друзьями все лето на зеленом берегу горной речки. Мы часами лежали под высоким крымским небом, о чем-то говорили, что-то выдумывали и решали какие-то проблемы. И нам не хотелось уходить домой. Так проходило три месяца. Наш мир был ограничен узкой долиной и ребячьими заботами, но мы были бесконечно счастливы, даже не подозревая об этом. И вот я, один из тех сверстников, оказался за тысячи километров от Крыма, в центре Европы, с женщиной с другого конца света, с которой меня сближали и сводили уже тогда какие то загадочные линии на ладонях, о коих я даже не подозревал, которая ждет от меня ребенка и дарит такое же спонтанное счастье, каким оно было в детстве. Мог ли я и мои товарищи предугадать тогда хоть один миг из сегодняшней моей жизни, ничуть не похожей на ту и оказавшейся так близко к ней?! И где вы теперь, мои друзья? Куда забросила вас судьба? И какие женщины рожают от вас детей?
Магда проснулась утром следующего дня, и комнату словно озарил ее звонкий и родной голос:
– Я только что увидела сквозь щелку глаз твое лицо и обрадовалась, как в счастливом детстве, когда сбывалась моя сокровенная мечта. И мне хочется есть, пить и гулять!
– Все давно тебя ждет, даже горячая ванна.
– Нет, это лучше вечером, сейчас приму прохладный душ.
– Конечно.
После завтрака мы пошли побродить по заснеженным горам. На «Жигулях» нам удалось подняться почти к началу скоростной лыжной трассы. Я запарковал машину у последнего домика горной деревушки и подал Магде руку со словами:
– Выходи, моя золотая, здесь почти тысяча метров над уровнем моря. Мы хорошо погуляем, подышим и даже позагораем. Вообще я мечтал подняться с тобой на Снежку – это вон та вершина. Но нам бы потребовалось значительно больше времени, соответствующая экипировка и мое умение водить машину по скользкому снегу.
– А как же сейчас?
– Главное – заехать сюда, а назад – вниз да вниз – это у меня получается без проблем. Я пойду чуточку впереди, а ты шагай за мной, но не напрягайся. Будем идти медленно, глубоко дышать и широко смотреть.
– И крепко целоваться!
– Ты так нежно это говоришь, что у меня захватывает дух…
И мы стали потихоньку взбираться по узкой тропинке, протоптанной в глубоком снегу. Было около пятнадцати градусов мороза. На небе – ни единой тучки. Свежий снег лежал мягким и пушистым ковром и искрился голубоватыми огоньками. Деревья, окружавшие широкую поляну, теснились, словно гигантские игрушки, укутанные в серебристые одежды, и напоминали одновременно приплюснутые шахматные фигуры, космонавтов в пухлых скафандрах и эскимосов, танцующих возле сказочных яранг. На склоне противоположной горы виднелись зубчатые ели. Они стояли ровными рядами вдоль широкой трассы как солдаты, и под их пухлыми «ватниками» угадывались стройные «тела». На вершине горы деревья рассеивались – там гордые великаны превращались в низкорослых невзрачных карликов.
С северной стороны поляну постоянно пересекали лыжники. Казалось, будто они вырывались на большой скорости из недр широкой сопки, а на самом деле лыжники поднимались по скрытой в просеке канатно-кресельной дороге, подходившей к вершине горы с противоположного склона, и оттуда начинали свой разбег.
Мы благополучно обогнули лыжную трассу и углубились в сказочный лес. Недалеко от перевала я увидел, что Магда запыхалась, и остановился. Она повернула ко мне лицо: а где же обещанное море поцелуев? Я снял с ее рук перчатки и стал нежно согревать холодные пальчики, а потом, когда она отдышалась, обнял ее голову и поцеловал в губы. И вдруг с замиранием сердца почувствовал, что от Магды исходит глубинная свежесть, словно дышит весной наша еще не родившаяся дочь. Я не удержался и воскликнул:
– Маг, я чувствую, как пахнет Александра: твоей сливой, но с более тонким оттенком!
– У тебя, родной, обостренное обоняние. Я же сейчас острее всего ощущаю гравитацию!
Солнце слепило глаза и даже припекало. Правда, последнее ощущалось на крошечных полянах, окруженных плотным скоплением деревьев, создающих затишья, – на них можно было увидеть раздетых людей, загорающих, лежа на перевернутых лыжах.
– Милый, хочешь промчаться вниз, как те ребята?
– Мне безумно хорошо с тобой!
– Я чувствую, как тебя волнует скорость этого чудного скольжения, – ты наверняка обожаешь кататься на горных лыжах?
– Да, хотя у меня не такая пижонская, как у них, экипировка.
– Ты часто приезжаешь сюда?
– Редко, потому что мне удобнее ездить на Ештед. От моего дома можно домчаться трамваем прямо к подъемнику и всего за двадцать минут, а сюда требуется добираться на машине почти два часа! Представляешь, часто бывает так, что в Либерце туман и слякоть, а на Ештеде – мороз и солнце, как здесь! Так что в сырую погоду я иногда «полощу» легкие сухим горным воздухом.
– А когда ты ходишь на охоту?
– В августе и декабре.
– Этой зимой еще не охотился?
– Нет. Меня приглашали на тридцатое декабря, на день закрытия охотничьего сезона.
– И что?
– Не пойду.
– Почему?
– Не хочу!
– Хочешь!
– По правде говоря, да.
– Но не пойдешь из-за меня?
– Мне с тобой в сто раз лучше, чем на любой охоте! И как вообще можно терять столь драгоценное для нас время ради забавы убивать зверьков?
– Тридцатое совсем близко. Ты сходишь, принесешь дичь, а я приготовлю фазана по-итальянски.
– Это как?
– Как у Гомера: «О том, как я буду готовить прекрасное блюдо, увидишь ты собственноглазно».
– Мы лучше купим фазана у Ирки, он любит делать kseft, то есть выгодные махинации, и ты зажаришь птицу на свой вкус!
– А можно мне пойти с тобой на охоту?
– Да ты что! Четверть суток на ногах по горам, по долам, а в завершение – грандиозная пьянка! Тебе просто не выдержать! Нет, мне куда приятнее все эти дни провести с любимой женщиной и осязать и ощущать ее на трезвую голову, а охотники не терпят абстинентов!
– Я посижу в каком-нибудь ресторанчике, пока ты будешь бродить с ружьем, а на вечеринку пойдем вместе – со мной ты много не выпьешь!
– Эта публика споит кого угодно!
– Женщина не должна лишать мужчину его любимого занятия!
– Мое самое любимое занятие – любить тебя!
– Давай позагораем, а потом продолжим этот разговор. Считай, что мы уже решили вдвоем идти на охоту!
– Давай не будем рисковать! Я доверяю солнечным лучам, но не настолько, чтобы бросить тебя голяком в сугроб.
– Посмотри: всюду голые!
– И нет ни одной на восьмом месяце! Да и мне нельзя простуживаться – не хватает на Vanoce, то есть Рождество, слечь в постель! Не надо нам никаких случайных болезней, а здесь – умышленный риск!
– По многим признакам ты любитель рискованных приключений!
– Только не сегодня! Мне-то что? Поднимусь пешком на гору Ештед, и из меня вся простуда вон, а ты?
– Я – закаленная, и горный загар нам просто необходим! Так что как хочешь, а мы раздеваемся!
– За бесполезностью спора побегу вниз и принесу спальный мешок.
– Ничего не надо! Лучше выбери укромную полянку, ну хотя б вон в той седловине.
– Я уже нашел: чуть ниже, справа от нас, скопились молодые елочки, они, как в русской сказке, ведут хоровод.
– Это же рядом! Пошли скорее!
Я раздвинул деревца, и мы оказались в белом замкнутом пространстве, где лишь сверху полыхал диск яркого солнца.
– Миленькая моя, становись вот на эту куртку и раздевайся! – скомандовал я.
– А ты помнишь, как я предстала перед тобой голенькая в отеле?
– Еще бы!
– А знаешь, как меня трясло?
– Я был потрясен твоим хладнокровием!
– Ты был невнимательным, потому что смотрел куда-то в потолок, а не на меня!
– Сейчас я это компенсирую!
– Я тебе не понравлюсь в таком положении, поэтому и волнуюсь!
– Ты будешь самой красивой женщиной, даже в восемьдесят лет!
– Почему в восемьдесят?
– Точно не знаю, но думаю, Пушкин в «Пиковой даме» описывает отвратительную наготу именно восьмидесятилетней графини, представшей взору молодого Германа. Ты уже прочитала это произведение?
– Еще не дошла.
– Советую не ложиться и не садиться, а все время стоять. Выдержишь?
– Выдержу! Видишь, какая я толстая?
– Вижу, какая ты прелестная! Тебе, как девушке в осьмнадцать лет, идет все! Я снова почти цитирую нашего великого поэта!
– Ты, наверно, знаешь его стихов в десять раз больше, чем Хьюза?
– Ошибка, как минимум, на два порядка.
– И ты сможешь мне все прочитать?
– С удовольствием, но позже.
Солнечные лучи пронизывали воздух и не только окрашивали, но и слегка согревали кожу. Главное, чтобы не было ни малейшего дуновения ветерка, тогда тепло от лучей проникает в мышечную ткань и разносится по телу. Но все же зимнего солнца недостаточно для обогрева теневой стороны туловища, поэтому во избежание переохлаждения надо равномерно подставлять им разные части тела, что мы и делали в течение полутора часов, пока светило не перевалило за естественную белую стену. Когда одевались, я не уловил на наших кожных покровах следов высокогорного загара, но, несомненно, он должен проявиться в ближайшие дни…
Спускаться с горы было совсем легко, потому что снег еще недостаточно утрамбовали малочисленные туристы, и нога, становясь на него, формировала естественную ступеньку и не скользила и не проваливалась. Через двадцать минут мы сели в машину и благополучно вернулись на дачу.
Дома я приготовил самые эффективные и самые вкусные согревающие напитки, и мы пили их, пока не вспотели. Лишь после этого я успокоился и перестал думать, что Магда могла простудиться.
А вечером я долго и блаженно «говорил» Александре много нежных и возвышенных слов. Дочь была уже большой, но я все время боялся сделать какое-нибудь неосторожное движение и толкнуть ее. Это был мой ребенок! И хотя я не испытывал к нему отцовских чувств, таких, как к Настеньке, все равно любил его, потому что он рос в чреве моей золотой и любимой Магды, потому что находился ежесекундно с ней, питался ее соками и создавал с ней единое и самое благодатное на земле поле.
И вдруг я глубоко осознал, что ребенок этот родится совсем в ином мире, за несколько тысяч километров от меня, и там он будет усваивать незнакомую мне речь, приобщаться к иной, неизвестной мне жизни и культуре. Может, уже сейчас дочь не понимает меня и поймет ли когда-нибудь? Мы, ее родители, по сути, выходцы с разных планет. И наш ребенок, плод нашей любви, вырастет не космополитом, а станет принадлежать той цивилизации, которая его воспитает. Если мне не принимать в этом участие, то у моего человечка не возникнет ко мне никаких чувств, и я останусь для него чужим, по крайней мере до тех пор, пока у него не появится естественной потребности поиска своих корней… Значит, уже идут, несутся и крушат нашу жизнь невосполнимые потери!
От волнения я не мог выразить нахлынувшей горечи, да и не понимал, как это сделать, чтобы не задеть Магду, и тихо произнес:
– Маг, а ведь Александра не знает моего языка…
– Пока в этом нет трагедии. Сейчас она «изучает» русский одновременно со мной, а когда воссоединится наша семья, освоит нормальную русскую речь и письменность, и все остальное. Я ведь наполовину уже разговариваю с тобой по-русски и пою ей: «Байю, байюшки, байю», а это откладывается у нее!
Мне хотелось много сказать Магде, но я боялся, что это будет звучать как претензия или намек остаться жить со мной в чуждом ей и опасном для меня, бросившегося в запретный вихрь любви к иностранке, обществе, именуемом Советский Союз. Видимо, мне суждено и с любимой женщиной еще долго жить врозь, и не ощутить в полной мере всю радость развития плода и появления на свет живого человечка…
Неожиданно я подумал с восхищением об ином и обратился со своим открытием к Магде:
– Представляешь, какой совершенной гидравлической системой должна быть простая пуповина, связывающая сейчас Александру с тобой? В ней должно находиться не меньше двух самостоятельных каналов – для свежей артериальной крови, поступающей от тебя, и венозной – от нее. Твое кровяное давление должно оставаться более высоким, чем ее, в артерии и более низким – в вене. При этом должна функционировать и набирать силу ее собственная система кровообращения… То есть эти «трубопроводы» имеют запрограммированные переменные параметры плавного перехода от общей гидравлической системы к автономной и последующего саморазрушения, не позволяющего преждевременно дать течь, но постепенно ослабевать до такой степени, чтобы его отмирание не вызвало осложнений в обоих организмах. И далее в эту сеть совершенных трубопроводов должна вписываться другая, сверхсложная система очистки жидкости. И все это должно безотказно функционировать! Например, в моих гидравлических завесах одним из самых сложных элементов является узел регулирования давления, – оно постоянно меняется. Мы разработали компьютерное обеспечение регулировки подачи жидкости, но оно требует внедрения дополнительных технических решений и больших капитальных затрат. Мне нужна твоя пуповина с ее кажущейся простотой и скрытым совершенством!
– Судя по количеству нагнетательных скважин, тебе нужна заячья пуповина.
– Ты угодила не в бровь, а в глаз!
– А представь, что разумная жизнь на Земле – это некоторое подобие крошечного зародыша во Вселенной, которая беременна человечеством всего несколько миллионов лет – мизерный по ее меркам срок? Кто зачал эту жизнь? Кто бросил семя в благодатную почву Солнечной системы? Пока об этом ничего неизвестно, как неизвестны таинства пуповины, связывающей нас с остальным миром. Пока мы можем представить, что сосудом, по которому движутся жизненные соки к Земле, является Великая пустота, а основным питательным веществом – энергия Солнца, ибо все наши движения, мысли, любовь, мечты о прошлом и устремление в будущее – это лишь видоизмененные солнечные лучи.
Мы можем что-то сказать о прямой связи: Вселенная – Человек, но совершенно не ведаем о том, какая имеется или будет обратная связь: Человек – Вселенная. Мы не знаем, когда созреет плод и приобретет автономную систему жизнеобеспечения, каким он родится, как будет расти и развиваться? Можно весьма приближенно представить, как должно быть, угадать пару каких-то микрошагов, не больше, потому что плод еще слишком мал и слаб, у него нет никакого опыта и не хватает фантазии. А с другой стороны, в нем заложено много зла, и нет уверенности, что эмбрион не погубит сам себя, задушившись собственной пуповиной, захлебнувшись околоплодными водами, отравившись меконями… Я глубоко убеждена, что вероятность гибели нашей цивилизации от внешних факторов мизерна, ибо – помнишь стихи? – у планеты Земля имеется щит!
– Знаешь, я иногда в этом щите вижу нечто иное: агрегатное состояние материи, оказавшейся наиболее приспособленной к конкретным внешним и внутренним условиям. Материя во Вселенной с ее холодом, пустотой, тяготением, радиацией, термоядерными взрывами и прочими силами приняла те формы, которые смогли быть устойчивыми под воздействием всех этих факторов. Все остальное разлетелось, рассыпалось, сгорело, притянулось, испарилось, поглотилось. Здесь проявляется известный нам закон джунглей: выживает наиболее приспособленный. Мы видим сейчас то, что в течение миллиардов лет притиралось, обкатывалось, просеивалось, пока не приобрело совершенные формы именно для существования в конкретных условиях нашей Галактики. Поэтому у нас возникает изумление, что в этом мире все так строго и красиво уложено, рассортировано, упаковано и защищено. На самом деле это лишь остатки хаотической материи, прошедшей через жесткое «сито» сурового климата Вселенной. На многих конкретных примерах житейского масштаба можно проследить, как иногда в установившуюся систему влетает что-то новое, и тут же начинается процесс обламывания, притирания, приспособления, пока не появится нечто более совершенное. Плод, именуемый Человечество, есть субстанция высшего порядка и более сложная, чем неорганизованная материя. Одним из условий успешного развития разумного общества является опора на опыт прошлых генераций, иначе это невозможно, как немыслим научно-технический прогресс на необитаемом острове. Но это – почти нерегулируемый процесс, потому что в человеке заложено столько качеств, столько потребностей, столько разума и безумия, что управлять ими в масштабах планеты, вероятно, не может и сам Творец. Каждое поколение свершает свои ошибки, их число накапливается, приближаясь к критической массе, за которой последует библейский апокалипсис. Но в нем должны сгинуть только грешники, в то время как, например, с омертвением океана исчезнет все живое на Земле. Я уже от кого-то слышал, будто Создатель, бросивший семя жизни на Землю, не имеет права вмешиваться! Похоже, так оно и есть, а значит, ты совершенно права, говоря о возможности самоуничтожения плода.
– Твоему продарвинскому рассуждению об эволюции материи есть даже теоретическое обоснование и соответствующее математическое решение. Что касается разума, то Творец поступил мудро: Человечество должно пройти само все стадии созревания, чтобы приблизиться к Нему.
– Я в математике слаб, но у меня возник к тебе, изучающей Космос, вот какой вопрос: есть ли у нашей Галактики настоящее имя?
– Галактика…
– Это как человек – Человек, река – Река, город – Город!
– Тогда – Млечный Путь!
– Млечный Путь – всего лишь малая часть Галактики! Я помню еще из школьной астрономии, что слово «галактика» происходит от греческого galaktikos, то есть «молочный». Наша звездная система, в которой насчитывается около двухсот миллиардов звезд, называется Галактикой. С Земли мы видим ее «ребро» по имени Млечный Путь. Во Вселенной существует множество галактик, состоящих, подобно нашей, из звезд, газовых туманностей, космической пыли… Следовательно, наша Галактика имеет формальное имя, отражающее лишь ее световой эффект, наблюдаемый в пределах планеты Земля, и не имеет имени настоящего, которое выделяло бы ее среди других галактик, было бы красивым, несло соответствующую смысловую нагрузку и подчеркивало ее главную особенность: разумную жизнь. И я хочу дать ей такое имя!
– Узнаю в тебе подданного Великой Моравской Империи!
– Без твоей любви я бы об этом даже не подумал! Если Бог, Творец, Создатель – мужские имена, то вместилище его творения, та самая «утроба и плацента», в которой зародилась жизнь и зреет загадочный плод, именуемый Человечество, родное дитя Создателя, призванное вырасти и стать подобием своего Отца, должно носить женское имя!
– И какое?
– МАГДАЛЕНА! Это самое красивое и великое слово на Земле, потому что оно символизирует Женщину, дающую начало жизни, той самой, что преобразит эту галактику и выделит ее среди всех остальных в самую чудную звездную систему! Это имя дал нашей галактике я, неизвестный мужчина, но тот, кто нашел в своей любимой женщине по имени Магдалена счастье, такое же бесконечное, как сама Вселенная. От их союза пошли уфоны, которые устремятся в направлении Туманности Андромеды… И теперь во всех астрономических справочниках будет написано: «Галактика Магдалена» – звездная система… А далее будет следовать информация: такие-то координаты, такой-то тип, столько-то звезд, на таких-то есть жизнь, столько-то парсеков до центра, такая-то масса…
Наш переезд в Либерец вполне оправдался: я почувствовал себя намного спокойнее и снова подумал о дальновидности Магды. Она вроде бы подтолкнула меня на рискованный и дерзкий шаг: творить под носом у моих надзирателей то, что по советским меркам являлось тягчайшим преступлением. Конечно, это могло быть ее подсознательным желанием, – ведь именно здесь летом мы ощутили настоящее спокойствие, проведя до этого в относительном напряжении почти две недели нашего «медового месяца». Возможно, ей была по душе формула: «Мой дом – моя крепость», и инстинкт материнства прятал ее за эти стены. Однако скорее всего Магда все взвесила и пришла к выводу, что сейчас нам нужно глубокое спокойствие, которое должно исходить прежде всего от меня, а дома оно обеспечивалось наилучшим образом. Во всяком случае, кажущийся риск жить с иностранкой из империалистического лагеря засекреченному советскому человеку на виду у нашего коллектива, помешавшегося на бдительности и моральной муштре, был куда меньше, чем прятаться с ней в отдаленных районах, потому что я обязан был докладывать руководству о поездках за пределы Либерца, а по сути – отпрашиваться и обязательно докладывать о возвращении.
«Как хорошо, что в нашей стране официально не празднуют католическое Рождество! – восхищался я, – и как замечательно, что мы работаем по чешским законам, то есть не работаем на рождественские каникулы! Если все это соединить с выдумкой, изобретательностью и риском, то получается неплохой вариант по обеспечению нам достойных условий для празднования самых прекрасных праздников!»
На Stedry vecer[3], когда уже был накрыт стол и остались позади все хлопоты, я зашел в спальню и, загримировавшись по полному варианту, показался Магде. Она ахнула, но присмотрелась и сказала:
– Твои губы, руки, глаза и походку я узнаю под какой угодно маской, но грим глубокий, и ты можешь выступать в нем в любом качестве.
– Это я и делаю. Сия маска есть инструмент моего более широкого познания мира, шапка-невидимка, с помощью которой я преодолеваю многие запреты, предписанные мне нашим государством. Она дает мне дополнительную степень свободы в тоталитарной стране и учит искусству клоуна, холодного наблюдателя и игрока. Если хочешь, мы, представители враждующих держав, завтра вместе спокойно погуляем меж моих идейных соотечественников, посмотрим в лицо сверхбдительному начальнику, пройдемся под пристальными взглядами жен моих сослуживцев, даже заглянем в «Русский клуб», где все демонстрируют липовую сплоченность коллектива советских специалистов. Мы потреплем по щечкам их милых деток, поговорим на немецком языке с супругой нашего парторга, – она единственная, кто может связать два нерусских слова…
– Потрясающая идея! Меня никто не знает, а тебя никто не узнает, и мы можем на глазах у твоих надзирателей свободно гулять по улицам, тасоваться меж твоими соотечественниками, ходить по ресторанам, ездить по стране… Немедленно включаюсь в твою игру. И я начинаю кое-что подозревать… Так вот где скрывается твое второе лицо?
– Да. Но странно устроен человек: еще недавно мне доставляло удовольствие такое переодевание… А теперь… впрочем, об этом позже.
Мы вышли из дома. Стояла тихая морозная ночь. Непривычно пустынные улицы были покрыты пушистым снегом и инеем. В просветах между крышами домов виднелись звезды и черная межзвездная бездна, которая рассеивалась в тусклом городском освещении. Город был окутан легким искрящимся шлейфом, состоящим из прозрачных микроскопических льдинок – они разноцветно искрились и поглощали все звуки. Скрип снега под ногами отдавался внутри тела и не распространялся ни на сантиметр дальше собственных каблуков, – это я обнаружил, специально остановившись и не услыхав шагов своей попутчицы. Окна многих домов озарялись разноцветными всполохами гирлянд на рождественских елочках. Там, в квартирах, сидели за праздничными столами люди, они, наверное, о чем-то беседовали, что-то делали, вставали, ходили, но создавалось впечатление о полном их отсутствии, потому что наружу оттуда не проникало никакого движения. И эта особая изоляция имела смысл уловить в божественной тишине приход светлого Праздника Рождества Христова.
Татьяна Кондрашева
Родилась в Узбекистане, в Ташкенте в 1968 году. В 2002 году переехала в Подмосковье. Никогда не была связана с литературой. Волею судеб около года назад попала на работу в частный журнал внештатным корреспондентом. С детства записывала понравившиеся истории из жизни, смешные и грустные, обычные и странные… Это одна из них.
Портки
Утро, маленький Подмосковный городок. На скамеечке возле подъезда молча сидят три бабульки. Зябко, но бабушки намертво прилипли к скамейке. Наконец они дождались своего звездного часа: в пустынном дворе появилась их соседка – Надежда Филипповна.
– Надежда, – вкрадчиво позвала одна из них, – иди сюда.
– Чего тебе?
– Куда ходила такая нарядная? В поликлинику, что ли?
– Это вы все по поликлиникам, а я к своему – на рынок ходила, у него там бизнес!
Бабушки как по команде сделали круглые глаза.
– Как к своему?! Он же у тебя полгода как на кладбище? Царство ему небесное!
– Другой у меня теперь! Ясно?
– А зачем он тебе, Надь? Портки стирать, что ли? Может, скучно тебе? Так ты к нам, на лавочку приходи.
– Еще чего, буду я тут с вами кудахтать! Я вот вчера вечером с ним поругалась – всю ночь сердце ныло. С утра мириться ходила. Портки…
– А сколько тебе лет, Надежда?
– А тебе какое дело?
– Да ладно, скажи, тут все свои.
– Семьдесят четыре. И что? Старая? Это ты старая! Прилипла задницей к скамейке – не оторвешь! Портки… Они у меня каждый божий день на веревке в ванной сохнут! А ты – завидуй! Мужик в доме!
Тетя Надя с раздражением отвернулась и пошла по своим делам.
– О-о! Портки стирать пошла, – зашептались бабульки.
Юрий Кузнецов
Кузнецов Юрий Николаевич, автор нескольких книг для детей и подростков, изданных в России и Германии.
Родился в г. Анжеро-Судженск Кемеровской области в 1950 году. В 1972 году окончил Горьковский политехнический институт по специальности «Радиотехника», более 30 лет жил и работал в г. Ярославле. С 2010 года проживает в г. Реутов Московской области.
Автор 20 изобретений, 50 научных и 30 художественных публикаций. Член ИСП, МГП и СП России, лауреат ряда литературных международных и российских конкурсов, премий и наград.
Вредины [Новогодняя сказка Волшебной страны]
Эота вполне устраивала своя физиономия: злобный оскал заранее предупреждал любого, кто осмелится приблизиться к нему: «Осторожно, злой клоун!». Зато не нужно лицемерить и притворяться добреньким, как медведь Топотун. Его шкура, набитая опилками, служила прикроватным половичком Джюсу до того, как Урфина угораздило оживить её, а он преданно, верой и правдой, стал служить хозяину.
После поражения Урфина Джюса во Второй войне против Изумрудного города деревянному клоуну Эоту Лингу удалось в суматохе благополучно затеряться в высокой траве. Ему вовсе не улыбалось стать слугой Страшилы и, как дуболом, носиться по его поручениям с вечной улыбкой на лице. Найдя себе убежище в глухой чащобе, клоун внимательно следил за судьбой Джюса, подслушивая, о чём судачат сойки да сороки. Так он узнал, что одновременно с ним покинул хозяина и Топотун.
«Своя шкура ближе к телу! – одобрил Линг. – Не дожидаться же, когда из тебя снова коврик сделают!»
Эот надеялся, что вот-вот Джюс затеет очередную войнушку и снова пригодятся его острые глаза и чуткие уши. Каково же было удивление клоуна, когда он узнал, что Урфин стал до омерзения порядочным, заделался огородником и даже опустился до поставок овощей в Изумрудный город, ко двору Его превосходительства Страшилы Трижды Премудрого.
«Эк как судьба-то его скрутила! – сокрушался Линг. – А ведь дважды был Правителем Волшебной страны. Эх, если бы не помощнички Страшилы из Большого мира, всякие там Элли да Чарли… Не иначе, как Урфина кто-то околдовал! – решил он. – Не поверю, что человек может так перемениться по собственной воле. Был-был плохим, а потом вдруг – раз, и стал таким хорошим, что даже смотреть противно!»
Деревянный клоун вдруг припомнил, что один из шипов оживляющего растения до крови уколол Урфину палец…
«А вдруг это заражение крови добротой! – осенило клоуна. – Вот бы найти снадобье, которое смогло бы снова сделать Джюса злым и завистливым. Рассказывал же филин про какого-то мальчишку, Кая, кажется, которому Снежная королева смогла осколком льда так заморозить сердце, что ему на всех стало наплевать, даже на самых родных и близких».
– Вот только где найти такое колдовское мороженое в нашей Волшебной стране, здесь же вечное лето? – вздохнул Эот.
– В Снежном поле! – вдруг услышал он в ответ.
Это было настолько неожиданным, что Линг чуть не свалился с пенька под дубом.
Подняв голову, клоун разглядел в ветках филина Гуамоколатокинта.
– А ты откуда здесь взялся, Гуамо? – поинтересовался Эот, хотя хорошо знал, что филин терпеть ненавидит, когда его называют вместо полного имени каким-то огрызком.
– Не Гуамо, а Гуамоколатокинт! – огрызнулся филин.
– Ладно, ладно, – пошёл на попятную Эот. – Будь хоть Гуамоколато-Шоколато, мне не жалко! Что, сбежал от добренького и сладенького Урфина? Противно стало?
– Ты же знаешь, я летаю сам по себе! – отозвался филин. – С кем выгодней, с тем и живу. Просто у Урфина стало слишком уж чисто и светло, а мы, филины, любим, где темно да сыро. Вот я и решил переселиться в лесную чащу, в дупло старого дуба. Я же в нём после Первой войны прятался!
– Живи где знаешь! – не стал возражать Эот. – Так что ты там проухал?
– Лёд, говорю, можно найти в Снежном поле! – проворчал филин. – Ты чем слушаешь? Впрочем, чего с тебя взять: у тебя ушей-то нет.
И филин горделиво встряхнул шикарными кисточками ушей.
– Мой прадед Каритофилакси рассказывал, что в Большом мире есть Страна Ква, где времена года не следуют одно за другим, как им положено, а располагаются одно подле другого…
– Как-как это? – недоверчиво воскликнул Эот.
– Что ты раскаркался, как Кагги-Карр! – проворчал Гуамоко. – Помнишь ворону, которая вечно возле Правителя Изумрудного города крутилась? Ты не поверишь, Страшила её Министром связи сделал. А ведь во время войны с менвитами я первым сообщил, что мыши уснули, когда вся её птичья почта сбежала в Жёлтую страну, испугавшись взрыва «Диавоны»!
«Так вот почему филин сбежал, – сообразил клоун. – Приятно узнать, что и старина Гуамо подвержен такому приятному чувству, как чёрная зависть!»
– Там ты сможешь, например, прямо из весны вернуться в зиму! – продолжил филин.
– Здорово! – воскликнул Линг. – Вот только подействует ли лёд на Урфина?
– Еще как! – уверил его филин. – Правда, для этого снег должен быть прошлогодним, а добыть его нужно в канун Нового года!
– Ну, допустим, – по своей вредной привычке продолжал сомневаться Эот. – А как его в Волшебную страну доставим? Растает же по дороге!
– Нужно спрятать в опилки! – не полез за словом в карман Гуамоколатокинт.
– Где же мы в Снежном поле опилки достанем? – воскликнул Линг. – Там, наверно, от холода весь лес сожгли…
– Есть у меня и на этот счёт мыслишка! – довольно ухнул Гуамоко. – Тут совсем недалеко Топотун себе берлогу соорудил, после того, как от хозяина сбежал…
– Топотун – берлогу? – недоверчиво протянул Эот. – Медведи же летом не спят! Да он и не настоящий, просто шкура, набитая опилками…
Клоун осёкся.
– Ах ты, Гуамоколатокинтище! – восторженно завопил Линг. – А почему Топотун от хозяина сбежал? Он же ему был предан как собака, верхом на себе позволял ездить…
– Да, как и ты, испугался, наверно. Медведь же не таким уж белым и пушистым был! Помнишь, как дуболомам направо и налево оплеухи раздавал?
– А как мы заставим его с нами в Снежное поле идти? – продолжал сомневаться Линг.
– Да ты пораскинь мозгами-то! – филин раздражённо махнул крылом на деревянного клоуна. – Ух, совсем забыл, ты же из породы дуболомов, откуда у тебя им взяться?
– Ну-ну, полегче на поворотах! – огрызнулся Эот.
– Скажем Урфин попросил, – усмехнулся Гуамо, – погреб для хранения фруктов оборудовать.
– Какой же ты умный! – восхитился Эот.
– Да, мы, филины, такие! – не стал спорить Гуамоколатокинт. – Ну, что, полетели? Садись на меня!
Минут через пятнадцать он приземлился возле кучи хвороста, откуда доносилось причмокивание.
– Лапу сосёт, косолапый! – проухал Гуамоко. – Никому не известно, почему медведи сосут лапу. Одни считают, что скусывают старую огрубевшую кожу с подошвы. Другие – что привычка осталась с детства, когда мамку сосали. Зоопсихологи расценивают это как поведенческую патологию…
Эот уставился на Гуамо как на сумасшедшего: «Ну и зачем, спрашивается, мне мозги? Чтобы такую вот околесицу нести?»
Филин взгромоздился наверх берлоги и… закукарекал.
«Ну, точно, сбрендил! – окончательно уверился в своих мыслях Линг. – А ведь мне с ним в Снежное поле идти…»
Куча хвороста зашевелилась, вздыбилась. «Петушок» едва успел перепорхнуть на соседнее дерево, как из-под обломков берлоги восстал громадный бурый медведь. Он протёр лапой глаза, помотал головой и проревел:
– Кому не спится в ночь глухую? Подходи по одному!
Его взгляд остановился на филине.
– А, Гуамоколатокинт! Ты от хозяина? Я ему понадобился? – с явной надеждой в голосе поинтересовался он.
«Рыбка клюнула! – обрадовался Гуамоко. – Осталось только подсечь!»
– Хозяин попросил тебя сходить в Снежное поле и принести льда для погреба! – выпалил Гуамоко.
– Урфин не забыл про меня! – обрадованно проревел Топотун. – А мне уж показалось, что хозяин никогда не простит, что я его бросил…
– Да ты что! – воскликнул филин с обидой в голосе. – Как ты мог так подумать?
– Да это я сгоряча брякнул, – смутился Топотун.
– Так что выручай хозяина, дружище! – покровительственно похлопал Гуам крылом медведя по холке, безбоязненно усевшись ему на плечо. – Похоже, последнее время хозяину нездоровится, жалуется, что его в жар бросает, – прошептал филин. – Мой прадед Каритофилакси считал, что в таких случаях лучше всего лёд помогает. Если его к сердцу приложить, всю хворь как рукой снимет! Так что мы, добыв лёд, одним ударом двух зайцев убьём…
– Может, Урфину нужна помощь? – встрепенулся Топотун, опускаясь на четыре лапы и намереваясь немедленно бежать к хозяину.
– Не волнуйся, ему есть кому помочь, – добил медведя Гуамо. – Страшила дуболома выделил…
– Дуболома… – растерянно пробормотал Топотун. – Ну, значит, мне там делать нечего!
– Лучшей помощью будет, если ты выполнишь просьбу Урфи-на, – продолжал уговаривать медведя хитрый филин.
– И чего тогда стоим, кого ждём? – возмутился Топотун.
– Меня! – воскликнул Эот Линг, выскакивая из кустов, как чёртик из коробочки.
Медведь даже отшатнулся от неожиданности.
– Ты-то откуда здесь? – удивился он. – После того как Марраны и Мигуны прогнали хозяина, тебя и след простыл…
– Ты, верно, забыл, кто во время войны с Мигунами самым лучшим разведчиком был? – насмешливо воскликнул Эот. – Я просто спрятался до лучших времён, когда Урфин новую войну затеет! Да, видно, не дождусь…
– Мы с хозяином решили больше не воевать! – подтвердил Гуамоколатокинт. – От этого одни неприятности! То ли дело огородничество. Знаешь, какая капуста нынче уродилась?
– Ты что, с мышей на овощи перешёл? – не упустил случая вставить шпильку Эот. – Может, и тебя вместе с Урфином лечить пора?.. Ну что, по коням? – воскликнул он, увернувшись от оплеухи филина, и по-хозяйски запрыгнул на спину Топтуна. – Вперёд, в Снежное поле!
Игорь Лавриненко
Родился в 1964 году в Москве. Окончил в 1990 году МГУ им. М.В. Ломоносова (юрфак). Работал в Верховном Совете СССР, Верховном Совете РСФСР (до самого расстрела), в Совете Федерации, в Государственной Думе. Член Союза писателей России с 2000 года. Произведения: сказочный роман-эпопея
«Чаша Добра» (1998); сборник сказочных детективов «Город Изгнанников» (2012); публикации рассказов и сказок в различных детских журналах, а также публицистических и научных статей в журналах и газетах, в том числе в «Независимой газете». Женат. Имеет троих детей (две дочки и сын) и двух внуков. Увлекается лодочными походами и парусным спортом. Специалист по завязыванию морских узлов (наузистика). Член Российского философского общества при РАН. Живет в Переделкино.
В настоящее время у автора уже готовы ещё два сказочных романа-эпопеи, продолжение «Чаши Добра», а также готовится второй том сборника сказочных детективов.
Также есть множество различных рассказов и сказок, из которых не все публиковались. Пишет баллады и стихи. В настоящее время переводит «Хоббита» на украинский язык в стихах сонетами.
Волчья зима
Снег падал мягкими пушистыми хлопьями. Он покрыл уже всю спину медленно бредущего по лесу одинокого волка. Когда особенно пушистый комочек снега попадал на его мокрый нос, волк фыркал, показывая своё возмущение бесцеремонным поведением этого природного явления. Он не любил этот сырой липкий снег. Его лапы глубоко проваливались в рыхлую снежную массу, мешающую идти. Плохое время для охоты! То ли дело весело бежать за добычей по твёрдому насту, который ломается под тяжёлыми копытами добычи, а затем режет ей ноги. Мороз после оттепели – вот лучшее время для охоты!
Хотя в одиночку даже в благоприятную погоду поймать добычу очень трудно. Нужна стая! Но в стаю его не приняли… Не приняли! Обида острым когтем полоснула по сердцу. И, главное, почему… Впрочем, сам виноват! Не так повёл себя при встрече с вожаком. Слишком уверенным в себе показался он, Серебристый, этому Черноухому. Не так подставил шею… Не так сильно прижал хвост… И тот сразу почуял соперника. И, кстати, был прав.
Серебристый две зимы водил стаи вдоль заснеженных горных склонов. Две зимы! Такие как он уже никогда не склоняют своей головы так, как это могут другие. Любая неудача вожака, небольшая оплошность, – и всё! У стаи новый вожак, а старому придётся уйти. Или возможен раскол стаи. Не хотел этого Черноухий. Очень не хотел! Знал он и то, что в его стае есть пара волков из бывшей стаи Серебристого. Той, которую прошлой зимой положили двуногие. Последние двое… Выжили только они и он, их бывший вожак…
Дёрнулись было волки за Серебристым, но не пустил их Черноухий. Стае нужны клыки! Но не длиннее тех, что показывает вожак. Вот и разделил их, отогнав волка-одиночку. И теперь он, Серебристый, должен брести один по этому снежному болоту, пробавляясь время от времени неосторожной мышью. Его гордость была уязвлена. Но он шёл вперёд, словно чувствовал, что там, впереди, его ждёт и удача, и добыча. Но пока перед ним было лишь гадкое снежное крошево. Крошево?! Ноздри Серебристого дёрнулись. Наконец-то! Наступала ночь, снег подмерзал. Мороз начинал стелить перед ним дорогу.
Волк поднял голову, и в просвете тусклых облаков мелькнула почти полная красноватая луна. Охотничья луна. Сразу повеселело на сердце. Снег уже не залеплял глаза, а сыпал сухими острыми снежинками. Ветер, которого он ждал, начал рвать облака над лесом. Тёплый воздух, поднимаясь снизу, вдруг превращался в союзника Северного Властелина, зимнего друга волков.
Но неожиданно в ноздри пахнуло теплом и дымом.
«Двуногие!»
Серебристый на мгновение остановился.
«Посёлок!»
Обычно он обходил их стороной. Ему были непонятны эти существа, живущие странной, какой-то неестественной жизнью. Волчье проклятие! Волчья напасть! Соперники! Непонятные двуногие существа! Что им надо от нас? Что им делать в наших лесах? В наших полях? В наших горах? Зачем им олени и лоси, созданные для нас, волков? Разве нет у них таких же странных четвероногих животных, которых они прячут в странных деревянных логовищах? Зачем им ещё и наша добыча?
Что ж… Если они охотятся на нашу добычу, будет только справедливо, если волки будут охотиться на их добычу! На их странных животных, пахнущих двуногими! Это будет просто справедливо!
И Серебристый, выбравшись к опушке леса, стал не спеша спускаться вниз к замёрзшей реке, на берегу которой двуногие прячут своих странных животных в деревянных логовищах.
Волк обошёл посёлок с запада, с подветренной стороны, чтобы его не почуяли собаки, эти грязные мохнатые волкоподобные существа, предавшие свободу ради изнеживающего тепла и пойла двуногих, которое лишь в насмешку можно назвать пищей.
Серебристый выбрал крайнее деревянное логово, построенное двуногими для своих животных. Ни одна собака пока не почуяла его. Прыжок – и дыра в стене, затянутая странной льдинкой, легко разбилась от несильного удара плеча волка, и Серебристый влетел внутрь.
Лохматые животные, только внешне похожие на сильных горных баранов, сразу бросились от него прочь, давя друг друга, прыгая по головам и обгаживая тех, кто оказался под ними. Трусливое блеяние заполнило их странное деревянное логовище, из которого не было выхода.
Ударом лапы Серебристый швырнул ближайшую овцу на грязный пол и сразу полоснул по её шее клыками. Дымящаяся кровь фонтаном брызнула вверх, наполняя спёртый воздух дурманящим ароматом. Волк приник к ране и принялся жадно рвать куски мяса, заглатывая их вместе с хлещущей из раны кровью.
Охвативший овец ужас от произошедшего заставил их отчаянно блеять и метаться ещё больше прежнего по тесному помещению. Крайние овцы попытались пролезть глубже в овечью толпу, выталкивая тех, кто был послабее. Одну из овец оттолкнули так сильно, что она покатилась по полу прямо к ногам волка.
«Ещё добыча!» – в затуманенном кровавыми испарениями мозгу мелькнула мысль Серебристого.
Через мгновение перед ним лежало ещё одно трепещущее тело. Остановиться он уже не мог. Овцы одна за другой падали наземь с разорванными глотками. Кровь лилась рекой, дурманя и так уже замутнённый разум волка.
Но в этот миг распахнулась дверь, и на пороге появился двуногий с длинной палкой, с громким шумом выпускающей злобно жалящих и убивающих свинцовых ос.
«Двуногий!»
И сразу громыхнул гром. Больно обожгло плечо. Но Серебристый всё же прыгнул вперёд. Мощным ударом лап он опрокинул двуногого и полоснул по открывшейся шее так же, как делал это с овцами.
Он не хотел убивать двуногого. Это двуногий хотел убить его! За что? За то, что он был голоден и хотел есть? Но разве виноват он в том, что просто хочет есть? Разве виноват он в том, что двуногие охотятся на его добычу и убивают его оленей и лосей? Разве виноват он в том, что двуногие такие жадные? И разве виноват он в том, что двуногие запирают своих животных в тесные клетки, в которых запах пролитой крови дурманит и заставляет убивать ещё и ещё? Если бы эти овцы жили так же свободно, как горные бараны, то он не смог бы убить больше одного животного. Остальные разбежались бы. Не он строил эти тесные клетки, из которых нет выхода. Их построили двуногие!
Оказавшись снаружи, Серебристый сразу заметил несколько теней, с захлёбывающимся лаем отступивших при виде волка к ногам спешащих к овчарне двуногих, тоже держащих длинные громыхающие палки. Дважды грохнули выстрелы, но Серебристый был уже за оградой. Он мчался вперёд, широкими мощными махами бросая своё длинное гибкое тело в сторону спасительного леса за рекой. Гремевшие ему вслед выстрелы не причинили ему вреда, хотя пара свинцовых ос и свистнула над самой его головой.
Они не смогли победить его! Они не смогли защитить свою добычу, своих странных животных, хотя на их стороне было преимущество в силе и количестве! И он ушёл! Отец-Волк и Мать-Луна хранили его. Спасительные деревья скрыли Серебристого.
Оказавшись под защитой леса, волк остановился и поглядел назад. Чёрные точки двуногих и их собак суетились на засыпанном снегом льду реки. Но он знал, что утром за ним начнётся охота. И тогда Серебристый свернул к северу. Он сделал это специально. Потому что стая Черноухого была южнее. А он не хотел наводить двуногих на своих сородичей. Пусть даже они и не приняли его. Но сначала Серебристый вылизал рану на плече. Пуля лишь рассекла шкуру, но необходимо было остановить кровь. Он немного потоптался на месте, дожидаясь пока рана подсохнет, а затем неспешной рысью отправился дальше.
Он шёл всю ночь, оставляя за собой длинную цепочку волчьих следов… оставляя сзади странные селения двуногих и их странных животных… оставляя стаю Черноухого… оставляя позади себя кусочек своей волчьей жизни.
Несколько раз он пересекал тропы двуногих. Но волк не придавал этому значения. Это были другие двуногие. Он не сделал им ничего плохого. Он не охотился ни на них, ни на их странных животных. Он не вёл с ними войну. Он шёл своим волчьим путём.
Однако утром, когда Серебристый после долгого перехода вышел к отрогам гор, ощущение опасности вдруг заставило его резко остановиться. Маленькая летающая смерть яростно впилась в твёрдый наст прямо перед его мордой, швырнув ему в глаза ледяную крошку. Чуть позже раздался гром.
«Двуногий!»
Серебристый рванул в сторону, под прикрытие торчащих из снега чёрных скал. Немного обождав, он стал быстро перебегать от скалы к скале, и над его головой несколько раз свистнули пули. Однако волк быстро вышел под защиту каменного гребня и стал подниматься вверх по заснеженному склону.
Он помнил, что где-то выше должен быть узкий проход в долину, за которой его ждал лес, его родной лес. Надо было лишь пройти этим узким ущельем через перевал. И Серебристый шёл. Шёл всё выше и выше. Шёл не спеша, иногда останавливаясь и замирая в тени чёрно-белых заснеженных скал. Вот и площадка, с которой начинался спуск вниз…
Острый запах человеческого пота и чего-то палёного резко ударил ему в ноздри.
«Двуногий!»
Так вот откуда он стрелял! Отсюда и вправду открывался прекрасный вид на низину, по которой он подошёл к горам.
Человек резко повернулся. Увидев волка, он от неожиданности сделал неловкое движение и поскользнулся на обледенелом камне. Нелепо взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие, он растопырил пальцы и выпустил из рук свой карабин. Оружие ударилось о скалу, упало на снег и заскользило вниз по склону, набирая скорость. Человек растерянно наблюдал, как оно уносится прочь, а когда оно рухнуло вниз с высоты пятидесяти футов, беспомощно обернулся.
Он стоял, расставив руки, и в его глазах нарастал ужас и ожидание смерти. Волк с лёгкостью мог убить его. И двуногий это знал. Знал это и Серебристый. Двуногий не смог бы даже воспользоваться своим ножом, потому что тот лежал у рюкзака рядом с нарезанной ветчиной.
Но волк открыл пасть и высунул длинный красный язык. Он смеялся. Смеялся над этим нелепым двуногим, который без своей громыхающей палки и блестящего клыка в руке превратился в дрожащего кролика. Волку не нужна была смерть этого жалкого двуногого. Он не охотился на двуногих. Он убивал их только тогда, когда двуногие хотели его смерти. Этот двуногий тоже хотел его убить. Но это было раньше. Сейчас он просто хотел жить. Двуногий был больше не опасен ему.
Серебристый демонстративно отвернулся от двуногого, источающего флюиды страха, и, слегка махнув хвостом, спокойно направился к выходу из ущелья. Вскоре он уже скрылся за поворотом.
Покинув горы, Серебристый подремал немного в укрытии до наступления темноты, а затем начал долгий переход через долину. Но глубокой ночью он остановился. Полная луна ярко светила в ночи, маня своим единственным волчьим глазом. И Серебристый завыл. Долгий вой одинокого волка разнёсся по долине, ушёл в высоту и серебряной изморозью украсил сверкающие звёзды. Вой шёл из самой глубины волчьего сердца. Он дарил ему силу и укреплял его волю. Вой наполнял волка чувством единства с Луной и звёздами, с бескрайними снежными равнинами и таящими тайны тёмными лесами; но, главное, он дарил волку чувство единства со всем волчьим племенем, как бы далеко ни разбросала волков их волчья судьба.
Неожиданно он услышал далёкий, словно пришедший с другого конца земли, вой. Выла волчица. Одинокая волчица. Она была одинока и голодна. Она была потеряна и забыта всеми. И чтобы поддержать её, Серебристый отозвался, вложив в свой вой всю свою силу. А затем широкой рысью продолжил путь к далёкому лесу.
Утром лёгкий пушистый снежок припорошил твёрдый наст и был хорошим подспорьем в охоте. Следы всех обитателей были видны издалека. Однако всю его пищу за сутки составил заяц, себе на беду вылезший из сугроба, когда Серебристый пробегал мимо. Да ещё пара мышей-полёвок, потерявшихся на просторах снежной равнины.
Когда солнце перевалило за полдень, волк наконец достиг леса. Едва войдя под своды тёмных елей, Серебристый почувствовал на себе чей-то взгляд и повернул морду. Из-за кустов на него смотрела волчица. Он сразу понял, что это та самая волчица, с которой он переговаривался ночью. Неспешно он приблизился к ней, и они коснулись носами. Она тоже поняла, что это тот самый волк. Они обнюхались, приветливо помахивая хвостами. У волчицы, несмотря на серый мех, хвостик был необычного белого цвета. И волк сразу назвал её Белохвостой. Белохвостая была очень худа. Видно, что ей несладко пришлось одной в зимнем лесу.
Не сговариваясь, они побежали рядом, принюхиваясь и присматриваясь друг к другу, а также к окружавшему их лесу. Спустя некоторое время они набрели на следы косуль. Обменявшись только взглядами, Серебристый и Белохвостая побежали по следу. Скоро они вышли в редколесье и увидели вдалеке пять косуль, объедавших тонкие ветви деревьев. Дул лёгкий западный ветерок, и волки неспешной рысью стали обходить косуль с восточной стороны. Пройдя немного, Серебристый оставил волчицу, а сам по широкой дуге стал обходить косуль с юго-востока.
Дождавшись, когда Серебристый займёт выгодную позицию, Белохвостая крадучись стала приближаться к маленькому стаду. Одна из косуль, почувствовав было опасность, подняла голову, но, не заметив ничего подозрительного, продолжила объедать ветки и сдирать с молодого деревца сладкую кору. В этот миг волчица рванула вперёд. С опозданием заметив приближающегося зверя, косули бросились бежать. Самые сильные и быстрые сразу вырвались вперёд. Белохвостая, напрягая все силы, старалась мчаться наравне с ними, забегая при этом то справа, то слева. Это заставляло косуль менять направление. Но долгой погони голодная волчица выдержать не смогла бы. Не было стаи! Не было тех, кто мог бы, помогая друг другу, срезать углы, приближая к себе добычу. Но у неё был иной план. Выгнать косуль к засаде!
Вот и высокие кусты, за которыми ждёт Серебристый. Однако три косули уходили в сторону. Ещё две косули отставали, но и они с каждым шагом удалялись от Белохвостой, совсем выбившейся из сил.
И тут вылетел Серебристый. Он мчался, делая огромные прыжки. Косули заметили новую опасность и резко изменили направление, но волк неумолимо приближался. Свежие силы давали ему небольшое преимущество. Ещё три прыжка… Ещё пять… Косули уже рядом… И вдруг из-за поваленного дерева почти навстречу им выскочил незнакомый бурый волк. Две отставших косули метнулись в сторону, и Серебристый прыгнул, сбивая плечом одну из них, одновременно впиваясь клыками в её горло. Другая отставшая косуля снова резко бросилась в сторону, пройдя совсем рядом с Бурым. Волк попытался достать её и сделал отчаянный прыжок. Но его клыки схватили пустоту. И косуля ушла. Догнать её уже не было ни сил, ни возможности. А вот её более неудачливую спутницу уже рвали Серебристый и Белохвостая.
Бурый волк стоял поодаль, переступая лапами на месте. Теперь было хорошо видно, что это уже старый волк. И, скорее всего, он прятался за деревьями с безумной надеждой, что косули, возможно, приблизятся к нему настолько близко, что ему удастся схватить одну из них. Выскочив навстречу косулям, он стал невольным участником загона, но сейчас не решался подойти к добытой косуле, которую на его глазах рвали другие волки, по сравнению с ним полные сил и уверенности в себе. И поэтому он ждал, поглядывая на могучего волчару, завалившего эту косулю.
Серебристый поднял окровавленную морду и посмотрел на Бурого. Он мог и один завалить косулю. Её судьба была предрешена. Просто пришлось бы сделать лишних несколько прыжков. И Бурый понимал это. Это понимал и Серебристый. Поэтому поднял взгляд на Бурого не раньше и не позже, чем был должен для вожака.
Бурый заметил внимание к своей персоне и, вильнув хвостом, опустил голову, но краем глаза наблюдал за поведением Серебристого. И Серебристый повёл мордой, приглашая его присоединиться к трапезе. Не заставляя себя долго ждать, Бурый жадно набросился на ещё тёплое мясо и внутренности косули, заедая их комками снега, наполненными её кровью.
Когда первый, да и второй голод были утолены, от косули осталось совсем немного: кости с остатками мяса, куски шкуры, жилы… Это они оставили на утро. А сейчас волки, освещаемые заходящим солнцем, сытые и удовлетворённые, прилегли у ближайших зарослей.
Выждав время, Серебристый встал и, подойдя к Белохвостой, коснулся её морды, благодаря за проделанную работу. Белохвостая отозвалась ему. Затем волк подошёл к Бурому. Тот немедленно вскочил на ноги. Серебристый слегка толкнул его плечом, и Бурый сразу признал его вожаком, подставляя шею. Ритуал был соблюдён, и они обнюхались. Вышло так, что в охоту на косулю вступили два почти одиноких волка, а из неё они вышли маленькой, но стаей.
Ночь они провели возле добычи. И когда взошла полная Луна, их вой огласил окрестности, объявляя их собственностью новой стаи. И он был услышан. Утром к ним присоединились ещё два молодых волка, родившиеся только прошедшей весной и оставшиеся без родителей по вине двуногих. Волки были приняты. И новая стая отправилась на исследование теперь уже их территории.
Отныне и до весны всё, что окружало их, принадлежало им. Их ждали новые погони, новые приключения… И они были свободны!
Весной Серебристый и Белохвостая заведут семью. И следующей зимой их подросшие волчата тоже войдут в стаю, возглавляемую их отцом, чтобы так же, как это делали их волчьи предки, вновь и вновь идти своим волчьим путём и бросать вызов своей волчьей судьбе.
Ольга Ланская
Ольга Ланская – член Российского Союза писателей. Образование высшее, профессия – журналист. Работала в газетах «Полярная правда», «Советская Литва». Член Союза журналистов.
Автор более десятка сборников прозы («Последний шаман», «Поле в Хибинах», «Малахитовая жизнь», «Солдатские вдовы», «Фасеточные глаза ночи», «2014» и др.), многочисленных очерков, эссе, публицистических и поэтических произведений. Интервью с этим незаурядным автором было опубликовано на портале для соотечественников «Русский век», который, как и одноименный журнал, выходит в свет при поддержке Министерства иностранных дел РФ в 114 странах мира.
Бабушкины сказки
Золотая Ящерка
Жила-была на свете Ящерка.
Была она поначалу как все ее сестрицы и подружки. Быстрая, юркая, на одном месте не стояла – все бегом да кувырком, да все ладненько.
А времена были такие, что хоть и на свет не являйся.
О временах тех лучше не знать, а будет случай, я тебе расскажу про них. Потому что, хоть про них лучше бы и не знать не ведать, а придется; вдруг повторятся когда-нибудь. И надо быть ко всему готовым.
Ну, чего ты рот-то раскрыл, не кушаешь? Ты ешь-ешь, все, что на тарелке, – съедай, врагу силу не оставляй… Да и спать скоро.
– Хорошо, Ба, ты дальше читай. Про Ящерку-то.
– Не читаю я тебе, а рассказываю, чего никто еще не написал. А ты ешь, не перебивай, запомнишь все и в книжечку запишешь. И будут читать и детки твои, и детки деток, и так-то вырастут они не разлей вода. И никто им не страшен будет, кто бы на нашу землю русскую ни наворотился – ни Змей Тугарин, ни злой хазарянин, ни дурак Хлеб-не-сей… Да много кого на землю-то нашу испокон веку зарилось…
– И?
– Что «и»? Пообкусали нас со всех сторон по форме Ящерки той золотой, словно к скале ее пригвоздили. А дальше не могут. Не пускает она их дальше-то…
– А как так не пускает, если пригвоздили? Неживая она теперь, получается. И ничего не может.
– Ишь, умник ты у меня какой. А слушать не научился. Дело в том, что Ящерка хоть и была как все, секрет один знала. То ли мать ей передала, то ли бабушка… Только знала она тайну одну…
А тайна простая была, у всех на глазах пребывала-то. Только забыли о ней. Потому что из-за войн и голода много людей на Руси поумирало до срока… И секретов нужных молодым передать не успело. Да и те тоже долго не жили.
Вот я и говорю: страшнее нет тех времен, когда стар да мал уходит до срока. Тогда-то народ и теряет главную свою силу, тогда-то и забывает, как перед любым врагом устоять и как землю да людей от гибели сберечь…
Есть для этого разные средства. И первые среди всех – вода родниковая, живая, а второе – травы. Слышал небось, растут у нас особые травы.
– Какие?
– Да все разные. Одна, например, травой забвения называется, а другая – разрыв-травой… А есть еще у нас в России сон-трава. Каждую травинку, силой своей особенной наделенную, люди знали. Помнишь, маленький ты совсем был, босиком бегал и ногу порезал? Я тебе тогда к ране травку приложила и травкой обмотала?
– Да! И все зажило!
– А помнишь, как трава та называлась?
– Подорожник!
– Правильно. Так вот, в старые времена, когда и меня еще на свете не было, многие на Руси всё про травы знали. Одни травы раны лечат, другие кровь поправляют, третьи клады указывают, что в земле зарыты. А иные могилы раскрывают…
– Зачем, Ба?
– Я тебе об этом в следующий раз расскажу. А сейчас ко сну готовиться и – спать. А то я тебе про Золотую Ящерку начала рассказывать да не договорила…
…А дело в том, что когда я была такая, как ты – ну, примерно того же возраста, жили мы далеко-далеко от Петербурга. И вообще далеко от всех городов. Настолько, что это трудно здесь сейчас тебе даже представить.
Хотя на самом-то деле, городов на земле не так уж много, как кажется. А в основном земля заселена деревьями, травами, цветами и грибами-ягодами. Да всяким зверьем.
Знала я это и вроде бы всех зверей, в тайге живущих, повидала.
А зимой я очень любила на медвежьей шкуре лежать и в огонь смотреть.
Знаешь, когда в камине дрова уже прогорят, остаются одни чистые угли. Как золото живое. Так и в печке-голландке. Когда синие огоньки на углях затихали, мама открывала дверцу, и мы с ней этим жаром и любовались, сидя на медвежьей шкуре.
– А шкура откуда у вас взялась?
– Подарил кто-то. Нам много неожиданного дарили. Маме однажды оленью шубку. Красоты небывалой!.. Да… Всяких зверей я знала. Охотники ведь вокруг-то жили. И сохатого, и русаков, и соболей, и белок повидала. Ну, и букашек всяких.
– Божью коровку, например.
– А чего смеешься? Да, божьи коровки там тоже водились. Но я больше слоников любила. Они обычно сидели на теплой стороне лиственниц. И сами были теплые от солнца. И шершавенькие. Цепкие они были, не нравилось им, когда их со ствола-то снимали. И хоботок у них был. За это и звали их слониками.
Слоников мы любили.
Но букашки – это птичье хозяйство, и я ими не очень-то интересовалась. Всё мне хотелось Золотую Ящерку найти.
Говорили, что живет она на склоне Первой Горы, в траве вокруг малинника.
И увидеть ее можно только однажды, когда травы на горе от жары пожухнут и малина созреет так, что ее есть уже можно…
Но вот ведь беда-то!
Детям строго-настрого запрещалось за поселок выходить. И кольцо запрета начиналось с Первой Горы.
А что в поселке интересного? Только рудник – на руду золотую поглазеть. Да еще ручейки весной.
Представляешь, когда снега в горах начинали таять, то от них ручейки растекались по всему поселку, как шитье драгоценное.
Потому что у каждого на дне столько красивых горящих каменьев высвечивалось, что часами можно было стоять и смотреть, как струи плетутся, кружевами щепочку иную выкрутят и помчат вниз, к Аллаху.
– Куда помчат?
– К Аллаху. Река так у нас в Аллах-Юне называлась. И шла она от самых вершин золотых гор Джугджура до Алдана. Потому – «Аллах» по-якутски. Верхняя, то есть.
Вода в ручьях чистая, прозрачная, а на дне такие камешки красивые – не передать.
Видишь, вода вещь особая. Она и кусочек кирпича так обкатает и обмоет, что он как яшма смотрится.
Пока в воде-то, под струями всё – драгоценность.
Нет, конечно же, были там и камни драгоценные, и золота много, да нас это не интересовало. А вот Ящерка всех интересовала.
С ней легенда была связана. А может, и просто небылица.
Но говорили, кто Золотую Ящерку в рыжей траве увидит, тот уж половину счастья своего узнает. И оно ему никогда не изменит. Полжизни будет с ним.
Полжизни!
А если изловчиться да Ящерку за хвост-то поймать, она хвост свой сбросит. И убежит. Новый отращивать. Они это умеют… А ты держи его крепче и домой беги, да за порог спрячь, под нижнюю ступеньку.
И тогда счастье-то ко всем в доме перейдет, никого не бросит. И на всю жизнь.
И очень уж хотелось мне у той Ящерки хвост-то отобрать.
Глупая была, а по глупости чего не бывает?
Вот лежу я однажды у самого склона. Отдыхаю. Устала потому что.
Знаешь, у гор свойство такое есть – от людей бегать. Нет, правда, ты не смейся.
Чем ты ближе подходишь, тем она дальше от тебя. И так долгодолго. И нужно много терпения, чтобы до склона дойти.
Я дошла. Сижу, жду. День тихий. Солнечный. Мягкий. Осень…
Сидела-сидела. Потом прилегла. А сама глаз с травы не спускаю. Она пожухлая уже. За лето-то загорела.
Сколько я так прождала, не знаю. Но вот и день, чувствую, кончается, а Ящерки нет.
И только подумала я уходить – а то мама хватится, а меня нет нигде, – как в это самое время смотрю, словно лучик золотой в траве-то жухлой сверкнул.
Вспыхнул и исчез. А потом снова сверкнуло было что-то и быстро так вверх, прямо к малиннику, словно золотая паутинка протянулась, а по ней – лучик солнечный пробежал.
Удивилась я. Села, чтобы получше рассмотреть, а она возьми и обернись!
Я и замерла.
Смотрит на меня Ящерка, а глаза у нее не то синим, не то зеленым посвечивают, не то золотым…
Я про хвост вообще забыла.
А она помолчала так, посмотрела на меня строго и юркнула себе к малиннику.
Я – кубарем домой. Хочется маме рассказать. А что там рассказывать? Что в траве Ящерку увидела?
Взрослые только посмеются. Вот, мол, невидаль. Лучше б трав пособирала – осенние травы особые…
– А счастье, Ба? Дала Ящерка тебе счастье?
– А как же! Вот оно, моё счастье. Лежит, глазами хлопает и не засыпает! Самое лучшее в мире счастье!
– А травы? Ты про травы расскажешь?
– Обязательно, но не сейчас. Поздно уже. Спи сладко!
– Ручки под щёчку! – смеется.
Дразнится, значит. А я думаю: главное, что настроение хорошее. Как раз для легких снов.
Страхи недетские
День рабочий к концу подходил, когда раздался телефонный звонок и в трубке прозвучало родное:
– Здравствуй, Ба! Это я.
И голосок какой-то странный. Неуверенный, что ли. Я сразу и не поняла.
– Здравствуй, Лёсик! Что-нибудь случилось?
– Да ничего особенного не случилось…
А голосок еще тоньше и дрожит в нем какая-то странная, незнакомая мне прежде струнка. Что-то не так, думаю. Что-то не так.
А он говорит дрогнувшим голосом:
– Вот мама в магазин уехала… За продуктами… Надо же человека чем-то кормить, а тут всё кончилось.
– Мама так сказала?
– Ну, да…
– И ты один в доме?
Отвечает едва слышно:
– Да.
Что-то напугало, думаю, ребенка. Отчего-то ему страшно, раз звонит сам да еще на работу, и, похоже, с трубкой телефонной расставаться не собирается.
Что может испугать человека в три года? Что угодно. С разбега не догадаешься.
– Ты чем занимаешься сейчас? – спрашиваю.
– С тобой разговариваю.
– Понятно.
Значит, для него это сейчас главное занятие.
Я присела в кресло, махнула коллегам: мол, пока!
– Ну, – говорю. – И что там у тебя в доме происходит?
Помолчал немного, потом говорит:
– Некоторые непонятные вещи происходят.
– Какие? – спрашиваю.
– Ну, как тебе сказать… Понимаешь, он такой быстрый!
– Кто – быстрый?
– Ну, этот, он у них главный. Его в ведро бросят, крышкой накроют, а он уже из дымохода выглядывает. И рожицы строит. Ба! Почему он все время рожицы строит?
– Сейчас разберемся, – говорю. – Ты рассказывай, что он там у тебя еще вытворяет?
– Ты понимаешь, я даже не всегда успеваю за ним. Он то на полу, то уже под потолком. То пролетит через всю комнату и снова в ведро. А то из крана вдруг выскакивает!
– Из какого крана?
– С водой. Как он туда попадает, скажи? Это же невозможно?! Ой, бабушка, мама пришла! Ты извини, я потом тебе позвоню.
И только «би-би-би» – занято, значит.
Ну, раз мама пришла, разберутся.
А через несколько дней опять звонок. Такой же. И всё про главного и какую-то дикую команду кривляющихся громил. А вскоре – опять.
– Спрашиваю:
– Мама опять в магазин ушла?
– Да, – говорит. – Сказала, что скоро вернется. Ба, а этот, ну, главный у них…
И примерно час рассказа, от которого мне самой страшно стало. За психику ребенка. Целый час ужаса, за которым следовало счастливое:
– Мама вернулась!
И трубка отключилась.
На этот раз я сама позвонила дочери. Не сразу, конечно. Приехала домой, отдышалась, сварила кофе, звоню:
– Как дела, как сын?
– Да ничего, – говорит. – Нормально. А что?
– Ты его психоаналитику показывала?
– Нет, Ма. Но ты права, что-то с ним происходит в последнее время. С тех пор как мы переехали сюда, ребенок бояться стал. Мы же с Борей свои комнаты объединили – ты знаешь, переехали сюда. Но какая-то квартира плохая, что ли. И район этот мне совсем не нравится.
– Ты своди ребенка-то к психологу. Прости, Малыш, но мне за его психику страшновато. Ты его одного часто оставляешь?
– Да ты что! Я только в магазин – он тут рядом, и бегом назад. Но, Ма, понимаешь, ты права. Не нравится мне эта квартира. Плохая она какая-то. А к психологу мы с Лёсиком сходим, обещаю.
Хожу я, хожу, думаю – неужели с ребенком что-то? Неужели? А сама всё звонка жду. Мне уже страшно от одного того, что постесняется позвонить…
Позвонил.
И рассказывает продолжение приключений этой странной команды, которая оккупировала его сознание. Часа полтора так рассказывает.
– Лёсик, – говорю я. – Вот всё, что ты мне рассказываешь по телефону, – это же целая книга. Ты их не бойся. Ты все их приключения в тетрадку записывай! Это будет твоя первая книга.
– Хорошо бы, – говорит малыш. – Только, Ба, я писать еще не умею. Папа начал меня учить, а мама сказала, что «в три года рано» и «не лишай ребенка детства».
– Это мама так сказала?
– Ну, да.
– Тогда ты просто рисуй. Делай книжку из картинок. Раз ты все это видишь, ты всё это и рисуй! Классная книжка будет. А я тебе потом помогу с подписями, и мы ее издадим.
– Во здорово! И мама пришла! – воскликнул Лёсик и положил трубку.
Не помню, сколько времени прошло, звонит наша дочь-командирша:
– Ма! Мы квартиру поменяли. Запиши адрес.
– Хорошо. А как Лёсик?
– Ой, Ма, это целый анекдот. Пришли мы, как ты велела, к психологу. А – ты не знаешь, наверное? – Лёсик-то весь в тебя. Книгу стал писать! Писать-то он не умеет, так картинками. Три тетрадки изрисовал.
Я ему говорю:
– Ты свою книжку возьми с собой, покажем психологу, а то долго рассказывать.
– Хорошо, – говорит.
Пришли в поликлинику, в очереди посидели. Заходим. Ну, врач, как всегда: что у нас приключилось?
Я начала было говорить про «плохую» квартиру, про то, что ребенок в ней и на минутку оставаться боится, чего раньше никогда не было… А врач говорит:
– Покажите-ка мне, что вы с собой принесли.
И – хвать Лёсины тетрадки. Листает, листает, потом хихикать начал.
Ну, думаю, попали мы.
А он как захохочет!
– Выкиньте! Немедленно выкиньте все кассеты с этими мультиками! Небось все 20 серий про этого Джерри закупили?
– Ну, – говорю.
– Не «ну», – говорит. – А вон. Все 20 вон! – и к Лёсику: – Ты ведь не против?
– Нет, – говорит. – Я – за. Они страшные. А книжку я уже написал.
И стали они – наш мелкий с врачом – Лёськины тетрадки рассматривать. Да еще и хохочут вместе.
А я стою дура дурой. И почему я этот папанин подарок сама не посмотрела, думаю. Ну, вот почему?!
Солнечные поляны
Лесные поляны разные бывают.
Вот как нынешние-то говорят? «Давай поляну накроем!»
А что это значит? Жратва да пьянка, прости меня, Господи.
В старые времена так не говорили. И не делали.
Раньше народ стол столом называл. Ел и пил за столом. Уважали и себя, и пищу. Не по бедности, а по обычаю. Потому и говорили: стол – в доме престол.
А поляны… Они разные, Малыш. Бывают светлые, как летний день. А бывают такие, что ступишь шаг-другой – и уже не вернешься.
– Почему, Ба? Почему не вернешься?
– Ты много-то не расспрашивай, ручки под щёчку и засыпай. А я тебе тихонечко про них и расскажу. Чтобы в лесу не ошибся, знал, куда ступить можно, а куда – нет.
…Был со мной такой случай. Сколько мне тогда лет было? Пожалуй, как тебе. Может, чуть побольше. И жили мы в глухом таежном поселке, вокруг которого на много километров никого из людей не было. Шутили по этому поводу: тайга большая, места много, а идти некуда. Это взрослые детей предупреждали: в тайгу – ни шагу! Строго-настрого было запрещено.
– Почему?
– Потому что потеряться в тайге легко. Зайти просто, а вот назад выйти…
Тут особые секреты надо знать. Меня им дед-эвенк обучил потом, после этого случая.
А дело было так.
День уже к вечеру шел. Как под горку. Замечал? Сначала снизу, с провалов, из оврагов тени выползают. И поначалу они цветные. Значит, солнце еще не село.
А потом тени густеют, темнеют, поднимаются выше и выше, словно ищут солнышко-то, а его нет. Вот они чернеют от досады, темнеют, сливаются с небом, и начинается ночь.
Но не сразу.
Есть такой короткий промежуток между вечером и ночью, когда вроде бы день на дворе, а про ночь еще и вспомнить надо, а она уже на пороге.
Притаилась…
В этот час всё особенное.
Звуки появляются, каких днем не услышишь.
Гукает на краю тайги странная птица. И голос у нее не поймешь откуда – то ли сверху, то ли из-под земли.
Кто говорил, что это выпь так гукает, а кто так и про лесные чащобы говаривал: мол, там в болотах неотпетые души стонут…
Всякое говорили.
Бежала я в такой вот час домой от подружки и гуканье-то это услышала.
И остановилась.
Потом присела. Смотрю, как цветы на ночь закрываются, и выпь слушаю.
На озере белые цветы лепестки свои в кулачок сжали, сомкнулись, и красную звездочку, которая, как драгоценный рубин, в самой сердцевинке весь день горела, от всех глаз спрятали.
И желтые кувшинки к этому времени закрываются, и жарки…
Опытные люди знают: пять часов вечера наступило. Домой пора…
Это опытные.
А дети заиграются, и время их не трогает, мимо бежит. Оглянулся – темно. Звёзды на небе. И надо бы дома уже быть…
Так вот, в тот вечер, как я тебе уже сказала, я к подружке в гости ходила. Было у нас так принято – в гости ходить. У нее была роскошная кукла. Ей бабушка из тряпочек сшила.
А у меня бабушки уже не было. Я ее никогда не видела. Мама говорила, что она-то меня видела, когда я родилась. Но она уже слабая была, болела. И умерла скоро.
– Почему?
– Ты спи-засыпай… Все умирают. Кто от чего… Сначала не стало моего дедушки. И бабушка стала сильно тосковать. После того, как его не стало, несколько лет только и прожила. Истосковалась, ослабла.
Да, дедушки не стало, а вскоре и война началась.
Их – наших с тобой родных, меня еще на свете не было – эвакуировали в Новосибирск.
Это я по маминым бумагам знаю. Она однажды хороший совет мне дала: показала свои бумажки с печатями, подписями разными и говорит: береги, деточка, все документы, каждую бумажку береги. А почему – не сказала. Но этот совет я всю жизнь помнила. И он пригодился мне не однажды.
Так вот, началась война, и бабушка пошла работать в госпиталь. Работала, пока могла. И мама моя помогала ей. Она была уже взрослой девушкой, все умела и никакой работы не боялась.
А перед самой войной мама моя – твоя прабабушка – вышла замуж за красивого и умного человека. Это был мой папа. Ты на него очень похож.
– Мой дедушка?
– Прадедушка, мой папа…
– А я его не видел?
– Нет… Я тоже видела его только на фотографиях. Потому что, как только началась война, он, как и все, кто мог, ушел на фронт.
И поначалу приходили от него письма. Мама их всю свою жизнь хранила.
Все ждала, наверное.
Но так уж случилось, что весь выпуск их летного училища ушел на фронт. Весь. И никто не вернулся…
– Никто?
– Да. Все остались на фронте. Ты знаешь, у нас в первом классе было 29 ребятишек. Так вот, на первом уроке учительница попросила поднять руки тех, у кого отцы с фронта вернулись. Не погибли, значит.
Мы молчим всем классом. Переглядываемся. И вдруг смотрю, три руки поднялись. Мы так и обомлели от радости за них. У троих отцы с фронта вернулись!
Мы смотрели на них как на ангелов. Может, кто из их отцов с кем-нибудь из наших встречался. Там, на фронте, до его гибели…
– И мой прадедушка? Тоже погиб?
– Да, я уже говорила тебе. Погиб он. Красивый, как ты. Ты на него очень похож. Волосы у тебя, как у него, белые, а глаза карие и ресницы в пол-лица!
Но отвлеклась я. Про что это я рассказывала?
– Про выпь.
– А что – выпь?
– Ухала.
– Да, ухала. Низким таким, не птичьим голосом. Как из-под земли. И редко так. Подождет-подождет – гукнет. И снова замолчит.
Из-за этого-то я и засиделась на краю леса.
Точнее-то сказать, не совсем на краю. Потому что между мной и тайгой была огромная зеленая-зеленая поляна.
Ровная, как бархат! И даже на вид такая же нежная.
Вот сижу я, выпь – не выпь ли – слушаю. И вдруг вижу, что недалеко от меня – ну метрах так в двух-трех – цветочек. Да такой красоты! Я таких и не видывала!
Дай, думаю, сорву для мамы. Она цветы любила очень.
Вскочила, бегом на зеленый бархат…
А я быстрая была, легкая. Все говорили: в чем душа держится, а быстрая, как ветер.
Да…
И вот бегу я к цветочку красоты несказанной и вдруг чувствую, земля-то под моими босыми ногами колыхнулась. Тяжело так, волной пошла…
И тут я вспомнила, что никакая это не поляна, а марь, и ходить к ней запрещено строго-настрого. Оттуда, говорили, еще никто не возвращался…
Я развернулась и бегом к берегу. А зелень-то эта бархатная прогибается под каждым шагом моим и вот-вот прорвется.
Но до берега я успела добежать.
Оглянулась вокруг. А тени! Уже и домов почти не видно.
Я бегом домой.
Мама спрашивает:
– Что случилось, ты где была? – У Тамары, – говорю.
Мама аж руками всплеснула:
– Так они у самой мари живут!
Я молчу. Ничего сказать не могу.
– Ты, – говорит мама, – никогда туда одна не ходи. А к мари и не приближайся!
Я головой киваю.
А она на мои ноги взглянула – да только ахнула. Чуть не по коленки зеленая тина на моих ногах, чуть не по коленки.
Взяла меня мама на руки:
– Пойдем-ка купаться. – А сама смеется: – К русалкам потянуло небось? Пойдешь еще?
– Нет, – говорю. – Никогда больше не пойду!
– Вот и славно, – смеется мама. – Вот и хорошо.
А на следующий день соседский дед-эвенк зашел к нам. Был он скрипач. А скрипичному мастерству учился в Петрограде. Удивительный был дед. Белый совсем, седой. А глаза пронзительные, черные. Насквозь видят.
Посидели взрослые, чаю попили.
А дед говорит мне:
– Я по тайге часто хожу. Хочешь, возьму тебя с собой?
Я обрадовалась – это не одной по марям шастать!
– Ну вот, – говорит, в следующее воскресенье и пойдем. Хочешь жемчуг повидать?
– Хочу! – говорю.
– Ну и договорились.
И много раз ходили мы с нашим петроградским скрипачом-эвенком в тайгу.
Много он мне показал. И как, прежде чем в лес углубиться, примету позади себя запомнить и с того же места приметить впереди, докуда дойти можно. Ну, то ли раздвоенная макушка лесины, самая высокая, которую отовсюду видно, то ли еще что.
Объяснял, куда и откуда какая речка ведет и как по ней к людям выйти.
А сколько жемчужниц мы повидали! Вычищенные, горкой сложены. Только на раковинах изнутри перламутр всеми цветами переливается. А уже ни устриц, ни жемчуга.
Дед только головой качал.
Наука его очень мне пригодилась. Однажды целый геологический отряд спасла.
– Как?
– Да ты еще не спишь? Я уже тебе полсвитерочка связала! Ну, последний рассказик и спать, спать, спать!
– Хорошо, Ба. Только у меня один вопрос будет, можно?
– Ну, если только один.
– А где сейчас этот дедушка-скрипач?
– Как где? Много лет ведь прошло. Умер он.
– Почему?
– Видишь ли, Малыш, так всегда происходит. Человек рождается, растет, потом становится взрослым и умирает. Так всегда бывает. Ну, спокойной ночи! На сегодня хватит.
И собралась я было уже уйти: весь лимит времени мы перебрали, и ребенку давно пора спать.
– Ба! А обязательно становиться взрослым?
– Что? Как ты сказал?
– Можно не становиться взрослым?
Я вернулась, присела на краешек кровати, подоткнула со всех сторон мягкое пуховое одеяло.
– Нельзя, Малыш.
– И я должен стать взрослым?
– Да! Ты не хочешь быть взрослым?
Он помолчал и спросил внезапно:
– А ты… Ты могла бы перестать быть взрослой? Ну, стать, как я?
– Я плохая бабушка?
– Нет! Ты лучшая в мире!
Он солнечно улыбался. Потом сказал:
– Дело не в этом… Раз я должен стать взрослым, мы могли бы расти вместе!
Тут уже засмеялась я:
– А мы ведь и так вместе растем. Мы всегда вместе, правда? И… это так интересно – быть взрослым! Представляешь, когда ты вырастешь и станешь взрослым, ты прочитаешь все эти книги!
И повела я рукой в сторону стеллажей, наполненных книгами от пола до потолка. Их было очень много.
– Все-все, Ба?
– Все! – и тоже засмеялась. – Ну, вот, заговорил ты меня. Я ведь тебе про лесные поляны рассказать хотела! Знаешь, Малыш? Они всегда-всегда солнечные – лесные поляны. Всегда.
Малыш улыбнулся, чуть слышно прошептал:
– Здорово!
И в следующую секунду он уже спал, и в уголках губ его теплела улыбка.
А я стояла в полумраке детской комнаты и чувствовала, как трудно мне сегодня уйти из нее…
Ика Маика
Родилась в г. Магнитогорске, часть детства провела в Киргизии, городе Фрунзе, часть в г. Свердловске. Писала стихи, печаталась. Поступила и закончила в Университете г. Уфы факультет филологии, отделение журналистики. Несколько лет работала автором и редактором телепередач на телевидении, выпускающим редактором журнала. Писала всегда, но в разное время разное и по-разному. Сейчас пишу фантастику.
Койот
Есть хочу, хочу жрать. Голод высосал меня почти целиком, оставив только морду и лапы, последнее средство, последнюю надежду, что я извлеку ими хоть что-то из этой плачущей пустой ночи. Вокруг – никогошеньки. Асфальт там, где его выхватывают из синюшной тьмы фонари, – бурый, вздутый, словно изъеденный пустотами живот, и весь покрытый сухими листьями. Я один – черен, как дыра в холсте вон той картины, что корчится в помойном контейнере. Сквозь эту дыру только что прошмыгнул толстый рыжий кот. Я черен, как бездонный алчущий мрак, готовый выскочить из меня, наброситься на все это и уволочь за собой, в себя… Тихо! Я слышу, как испускает стон железная дверь в одной из высоток. Кто-то выходит из подъезда наружу. И он не один. Сначала женщина. Она так уверенно направляется к арке, что я даже не сразу соображаю, что выскочивший следом мужчина – ее спутник. Женщина оглядывается, пропуская выезжающий со двора автомобиль, и, убедившись, что мужчина идет следом, останавливается вполоборота, как бы нехотя дожидаясь его. Однако настигнув ее, он продолжает идти мимо, не сомневаясь, что силой созданного энергетического вихря повлечет ее за собой. Да! Точно, их двое!
Мужчина и женщина. О, этот запах! Запах страстей! Благодарю и еще раз благодарю всех своих богинь и богов за шанс, предоставленный мне сейчас. Женщина на ходу цепляется за рукав мужской куртки, и они исчезают в темном проходе. Я рядом. Я во тьме, и невидим. Как только парочка выныривает из темной арки на ярко освещенный проспект, ветер обрушивается на них. Барышня сгибается, пряча лицо от ветра. Оба смотрят себе под ноги и… молчат. Мужчина при ходьбе далеко выбрасывает вперед обутые в изношенные кроссовки ноги, ничуть не заботясь о том, что она едва поспевает за ним. Ее ботинки на высоком каблуке семенят рядом короткими шажками, стараясь не споткнуться. Закручивая воронки, ветер выдувает все лишнее на своём пути. Опустошенные его настойчивыми домоганиями, они, кажется, оба сейчас подлетят вверх, раскинув руки и ноги, вместе с листьями и рваными полиэтиленовыми пакетами, потом вихри, изловчившись, выметут из них и это последнее мучительное бессмысленное молчание. И тогда они, схватившись за руки, обнимутся от страха, от мысли о том, что могло бы произойти… Все это мои стариковские фантазии, конечно же, которые с годами становятся чересчур сентиментальными. Долго я плетусь следом в предвкушении, что кто-нибудь из них обронит ну хоть какой-нибудь намек пусть на крохотное желаньице. Голод продолжает высасывать мои силы. Нужно что-то делать. Нужны решительные меры. Но какие? «Отсечь все лишнее, прежде всего!» – подсказывает мне ветер. Тут же планета, по которой идет моя парочка, сжимается настолько, что на ней помещаются только я, старый черный койот, он, мужчина в изношенных кроссовках, она, женщина в ботинках на высоком каблуке, и фонарь. Тротуар замыкается на себе самом, превратившись в экватор. Вот это то, что мне нужно! Сегодня боги явно на моей стороне, и сила моя со мной, хоть я и голоден. Раз за разом наш дуэт проходит мимо одного и того же фонаря, по одному и тому же тротуару, мимо одних и тех же декораций, и совершенно ничего не замечает. Всё, на что я рассчитываю, оказывается тщетным. Спасибо дружищу-ветру, он, как всегда, в курсе всего и решает вмешаться, закружив листья со звездами воронкой у них под ногами. Дамочка, не удержавшись, ударяется носком своего ботинка о бордюр и, залетев на газон, падает. Поднявшись, вздыхая, с колен, она замечает вышедшую из-за туч луну и вдруг видит меня. Я тут же поспешно исчезаю, растворяясь во тьме. Отряхиваясь, она продолжает всматриваться в то место, где только что мы встретились с ней глазами. На тротуаре стоит ее спутник, закуривая следующую сигарету, за все это время, кстати, ни разу не обернувшийся к ней. Сделав несколько неуверенных шагов, женщина вновь спотыкается, теперь уже серьезно ударившись о какую-то корягу. Бедняжка начинает плакать, но тут же глотает слезы, опасаясь потревожить тишину воздвигнутого между ними молчания. Все это время я прожигаю ей спину взглядом. Она чувствует его, оборачивается, и я позволяю луне вновь осветить не только блеск моих глаз, но и зубов. Я голоден, страшно голоден. Женщина понимает это и отчаянно, словно моля о помощи, тоже обращает свое лицо к Полноликой, будто зная, что та – единственная, кто может ей посочувствовать и помочь. Да… у меня с этой дамочкой много общего! Окинув взглядом крохотную планету под ногами, окольцованную тротуаром, сутулую спину своего спутника, меня, фонарь и вспененный вокруг звездный океан, она зажмуривает глаза, полагая, по-видимому, что я намерен сейчас разделаться с ней. Но я продолжаю сидеть спокойно, не двигаясь. Жду. Мужчина по-прежнему ничего не видит. И вот тут-то в ее руках что-то вдруг начинает копошиться. Женщиной овладевает удивление и раздражение одновременно. Ей кажется, что это трепещущее нечто рвется совершенно некстати. Несколько секунд она отчаянно борется с ним, в конце концов её руки ослабевают, и ей ничего не остается, как выпустить это наружу. Вначале я думал, что она теребит платок, который она доставала давеча, когда еще оттряхивалась, но оно внезапно вырывается из ее ладоней и взмывает ввысь. Вот! Наконец-то! Желание! Это – ее желание! То, что мне нужно! Оно белой птицей летит в мою сторону. Ну и я – тут как тут. Набрасываюсь и натягиваюсь чулком на мечущееся тельце в перьях, вовремя успев сомкнуть челюсти. Луна окончательно обозначает все свои бока, становясь абсолютно полной, а я возношу ей свой ликующий благодарный вой. Женщина с побелевшим от ужаса лицом, стоя на коленях, слышит его! Она до смерти напугана, но я продолжаю петь, лаять, выть, называйте как хотите. Это не изменит сути ее желания и силы моего заклинания, благодаря которым к нам начал приближаться гигантский лунный диск. Я-то сразу понял её! От отчаяния женщина пожелала унестись на луну. Точно! Таким было ее желание. Можно лишь догадываться, чем или кем оно было вызвано. Но тем не менее мой голод утолен. Теперь я сыт. И мой долг, моя работа – исполнить ее волю. Итак, диск луны движется прямо на нас. Он останавливается так близко, что, кажется, я могу легко, подскочив, запрыгнуть на него. Повиснув над нашими головами, луна приподнимает хрупкую женскую фигурку над планетой и медленно притягивает её к себе. Моя песня, сопровождавшая весь этот магический процесс осуществления желания, услышана самой Вселенной. Фонарь, ветер с замученными листьями, звезды, тьма, – все смотрят на нее. Все, кроме него, ее спутника с сутулой спиной, который по-прежнему ничего не видит и не слышит. Он продолжает строить вокруг себя свои невидимые стены. Почти растворившись в ослепительном сиянии луны, едва уже заметный силуэт моей подопечной внезапно оборачивается назад. Женщина видит далеко от себя шарик, весь усыпанный осенними листьями, величиной с теннисный мяч, освещенный с одной стороны нервно подмигивающим фонариком, малюсенького человечка, смотрящего себе под ноги и неустанно стряхивающего пепел на тротуар. Она видит, как ветер, собрав абсолютно все листья планеты, опавшие и только что сорванные, пытаясь пробить нерушимый барьер, обрушивает их на ссутулившегося ещё сильнее мужчину. Внезапно женщина вновь оказывается рядом с ним. Но зачем возвращаться? Я ничего не понимаю. Ведь желание её исполнилось?! Ну, что ж! Воля, как говорится, ваша. Что касается меня, то этого достаточно, чтобы перестать и вовсе интересоваться ими обоими и пойти наконец-то выспаться. Земля, закружившись быстрее, расширяется до своих естественных пределов и становится такой, как прежде. Растерянная и озадаченная луна нехотя и медленно возвращается на свою орбиту. Перед вознесенной и ее ухажером зажигаются фонари. Много фонарей, мимо которых им предстоит еще пройти, прежде чем они попадут к себе домой. Вот, казалось бы, и все. Но между его изношенными кроссовками и ее ботинками на каблуках неожиданно проносятся чьи-то бойкие казачки, потом сапоги на шпильках, потом еще непонятно какие непонятного пола «прощай молодость», затем людские ноги уже текут бурным потоком, вернее, в два потока – один в одну сторону, другой – в противоположную. Я мечусь между ними. Всего за несколько секунд мои герои оказываются на таком расстоянии, будто между ними ничего и не происходило вовсе и они все это время только бежали друг от друга в разные стороны как ошпаренные. Я не тот койот, что носится по пустыне в поисках падали. Таких как я, порожденных нескончаемым процессом эволюции, становится все больше. Я поедаю человеческие желания. Для меня город – гигантская помойка. Помойка мыслей и желаний. Ими я и питаюсь. Не должно быть хороших или плохих, все желания равны, согласно нашему кодексу. Тогда только их хватит на всех моих собратьев. Но иногда я позволяю себе расслабиться и предаться наслаждению, ведь я старый койот, знаю вкус и цену каждого человеческого желания. А вот для людей этот так называемый мусор может стать роковым. Кто-то благодаря нам восхвалит Создателя, а кому-то – заказывать панихиду. Никто не виноват, – сам пожелал! Чем больше нашего брата, тем быстрее осуществляются людские мечты, какими бы они ни были. Мне понравилось её внезапное желание унестись на луну, и я сделал всё, что было в моих силах, чтобы оно осуществилось. Но она сама же и отменила свое решение. Женщина может. Я, честно скажу, был не совсем рад этому. Сосредоточившись на ней, я не заметил, как тот сутулый тоже успел выпустить своё желание наружу.
Но кто из пожирателей успел проглотить и переварить его грандиозный замысел, отдающий чесноком и жареным луком? Я мечусь в чаще ног, пытаясь разыскать своего собрата. Бесполезно. Ног – все больше и больше, и моей единственной заботой теперь становится спасти свои лапы и хвост. Я уже не в состоянии звать луну и не могу больше глотать какие бы то ни было пожелания, пусть даже они во сто раз вкуснее прежних. Спасти свою шкуру – вот моя задача! И я, честно говоря, хочу забыть про какую-то там женщину и ее хахаля. Плевать! Пусть выпускают свои страстишки, хотения там всякие направо-налево! Мне что за дело?! Вдруг земля под ногами раскалывается. Я оглядываюсь, чтобы понять, что происходит. Оказывается, та тьма народу, которая движется в одну сторону, тащит за собою одну часть планеты, а другая часть толпы тянет ее в обратную. Мне удается, с перепугу оттолкнувшись от чьего-то затылка, взлететь на несколько мгновений над людскими течениями. Я тут же бросаю свой взгляд в то место, где оставил свою парочку. Оно оказывается на отколовшейся половине планеты. А там сидит… Кто бы вы думали? Тот самый кот, рыжий жирдяй, облизывающий невозмутимо свою заднюю лапу и хвост. Мое презрение к этому виду собратьев-пожирателей не позволило мне тогда еще приглядеться к нему получше. И вот результат.
Я не могу просто взять и уйти! Мне почему-то важно знать, что с ними будет. То, что я вижу в следующем прыжке, меня радует, но и заставляет поволноваться. Я скулю, потом прыгаю ещё и ещё. Я продолжаю подпрыгивать вверх, пока есть силы. Я вижу, как в это время они оба пытаются продраться сквозь толпу. Несколько раз массы людских тел растаскивали их в разные стороны. Наконец им удается сцепить свои ладони, а затем и вытащить друг друга из враждебно настроенных потоков обстоятельств, людей, мыслей и прочей чепухи на образовавшийся тут же островок под их сцепленными над пропастью руками. Толпа исчезает так же неожиданно, как и появилась. Вот они стоят, обнявшись, под тем же расплывающимся в сиянии фонарем. Этот рыжий кот наглеет настолько, что трется у них под ногами. Мои глаза выдают меня, не позволяя раствориться во тьме целиком, потому что из них катятся эти дурацкие собачьи слезы. Старый стал. Сутулый видит меня и, нагнувшись, треплет за ухом.
Аспирин
Виктору Анатольевичу Воробьеву неделю назад исполнился сто сорок один год. А сегодня он впервые за восемьдесят девять лет добросовестного труда в Межгалактической промышленной корпорации, расположенной на одной из самых удалённых планет Вселенной, не пошёл на работу. Воробьев лежал на плавающей в воздухе кровати и не мог пошевелить даже пальцами. Виктор Анатольевич с трудом приоткрыл тяжёлые веки, не понимая, кто он, и что здесь делает. Воробьеву казалось, что он должен вспомнить что-то очень важное, но его мозг стал рыхлым и сырым, как эта подушка, наполненная морской ватой. Вскоре его сильно залихорадило, и Виктор Анатольевич почувствовал себя так, словно с него содрали кожу. Всё же ему удалось подняться с постели, накинуть халат, надеть мягкие тапочки и пройти на кухню за таблетками аспирина, помогавшими ему всегда и в любой ситуации. Он смочил тряпку, протёр ею стол, а затем достал стеклянный стакан и налил в него кипячёной воды из чайника. Оторвав кончик пакетика, он выдавил таблетку в воду. «Как весело она подпрыгивает, словно живая! Вся её жизнь сейчас пройдет перед моими глазами и продлится ровно столько, сколько слой за слоем будет сползать с неё и растворяться кислота, составляющая её суть и ценность. Все эти акробатические трюки она делает лишь для того, чтобы заполнить собой раствор, который я сейчас выпью… Уменьшить мои страдания – вот в чём её предназначение. Наверняка она себе вообразила, что я любуюсь её танцем, глупышка. Ладно, пусть себе думает, а пока я посмотрю на это представление из пузырьков и хореографических па». Так рассуждал Воробьев, сидя скрючившись на табурете, и заворожённо смотрел, как живо подпрыгивает шипучий белый диск в прозрачном стакане с водой, которую он время от времени помешивал чайной ложечкой. Наконец, Виктор Анатольевич поднёс стакан к губам. Он даже прикрыл глаза, предвкушая приятное тепло и нисходящую волну облегчения, но резко поставил его обратно на стол, поразившись мысли, промчавшейся сквозь его сознание: «Что в малом, то – ив великом!» Бегущая строка с этой фразой безостановочно мигает над входом в его цех. «Боже всемогущий! А что если и моя беготня и суета тоже Кому-то жизненно необходимы, чтобы… меня в итоге выпить? А время моей жизни Им исчисляется как время растворения Виктора Анатольевича Воробьева. Ему крайне важно дождаться конца этого представления, чтобы в итоге обрести некое облегчение от какой-нибудь болезни, а возможно – просто захмелеть.
Интересно, означает ли это, что я стану Им, когда Он выпьет меня?! – эта идея понравилась Воробьёву. – Именно моё осознание, мой ум и могут явиться тем уникальным природным элементом, способным оказать оздоравливающее воздействие на Его организм. Ну не мясо же и кости мои Он станет грызть! – господин Воробьёв посмеялся этому глупому предположению. – Мои мысли, мои победы и поражения, всё, о чём я думал, страдая и сталкиваясь со всевозможными жизненными препятствиями, – всё это образует особый концентрат, эликсир, бальзам, если можно так выразиться. Интересно было бы знать, какой же именно? Не хотелось бы мне, чтобы моя жизнь послужила Ему в качестве слабительного или просто для опохмелки. Фу! Что за бред!» Мечтая, Воробьёв затянул туже пояс халата и закинул ногу на ногу. «Уж Он-то точно знает, в чём заключается моё предназначение. Хоть бы подал знак, шельма! Ой, прошу меня простить! Да, я понимаю: ведь в том-то и заключается весь смысл бытия, чтобы разгадать эту загадку самому. Какого рода средством, с каким вкусом окажется твоя жизнь, раз уж так устроен механизм круговорота жизней в нашем Мироздании. Наверняка Он сейчас смотрит на меня и посмеивается над моими попытками разгадать эту тайну. Странно, что я раньше не мог до этого додуматься. Да и додумался ли кто-нибудь вообще?! Теперь мне понятно, не зря управляющий приводил меня в пример как самого ценного и благонадёжного, – Воробьёв подскочил на месте. – Вот! Это оно! Я нашёл, я разгадал свойство моей настоечки! До чего же всё просто и гениально! Господи! От этих мыслей хочется жить! Только что я обрёл мой смысл. Теперь я точно знаю, что Он верит в меня, иначе бы…» Не успела счастливая улыбка сойти с его лица, как тут же следующая мысль заставила его содрогнуться и соскочить с табурета. «Если таблетка оказалась бы не той, что мне нужна, я бы, не задумываясь, вылил ее в канализационное отверстие. Зачем же я буду себя травить ею?! Так Он и поступит со мной, если я сделаю что-то не так, как необходимо Ему! Что тогда?» – Воробьёву стало плохо, его затошнило, вновь стало лихорадить, а руки затряслись. Он вспомнил вчерашний день. Вчера вместе с друзьями они отправились взглянуть на прибывшее новое космическое судно из соседней звёздной системы. Зашли в их ресторанчик, для пробы пропустили несколько рюмок инопланетного вина… «Почему я здесь стою? Почему я в халате? – запаниковал он. – Где моё рабочее снаряжение? Что я здесь делаю?» Вдруг всё вокруг резко встряхнулось и понеслось. Воробьёв подлетел сначала к потолку, а затем описал несколько кругов по комнате, сбивая на ходу болтающимися ногами развешанные цветочные горшки. Медленно под ним проплыли стол, холодильник, два табурета, стакан с раствором аспирина и чайной ложечкой внутри. Затем комната закружилась ещё быстрее, Воробьёв зажмурился и застонал: он уже не различал предметы вокруг себя. И тут Виктор Анатольевич вспомнил! Сегодня обычный рабочий день, и он впервые в жизни пропустил его! Ноги и руки словно увязли в чём-то. Воробьёву показалось, что стены стали прозрачными, и перед глазами возникло Его лицо, расплывчатое, как гигантское розовое пятно, на котором, тем не менее, чётко виднелись глаза, нос и рот. Лицо вглядывалось сквозь стены, как в стакан, пытаясь рассмотреть, что же там внутри происходит. Воробьёв инстинктивно начал отползать в противоположную сторону, насколько это было возможно в несущемся потоке. Но на самом деле его ноги и руки лишь бессмысленно дрыгались в разные стороны. Случайно он поддел проносящийся мимо стакан с растворённой таблеткой аспирина. Стакан выскользнул из общего течения, упал на пол и разбился вдребезги. Круговорот тут же прекратился. «Нет! Нет! – запричитал Воробьёв, рухнув на колени перед осколками. – Нет, только не так! Я не хочу, чтобы всё закончилось именно так!» Он оплакивал разлитую по полу целебную настойку, пытаясь сгрести ее ладонями. Внезапно некая догадка заставила его подскочить и побежать за тряпкой, которой он до этого протирал стол. Воробьёв начал тщательно промокать ею лужицу, а затем выжал содержимое тряпки в чашку. Убедившись, что ни на полу, ни в тряпке не осталось ни капли, он залпом выпил всё, что ему чудом удалось спасти. Почувствовав себя намного лучше, Воробьёв сбросил халат и облачился в свой силиконовый потёртый, со шрамами и царапинами, но родной, прослуживший ему ровно восемьдесят девять лет, трудовой биокомбинезон. Он отправился в четырёхсоттысячный цех конгломерата по производству ацетилсалициловой кислоты, который располагался в самом центре промышленного монстра, плавающего посреди кислотного моря на краю Вселенной.
Анатолий Мерзлов
Мерзлов Анатолий Александрович родился 15 ноября 1948 г. в семье военнослужащего в Аджарии, г. Батуми. С 1961 г. – воспитанник музвзвода в Батумской мореходке. С 1966 г. – курсант мореходного училища. В 1971 г., после окончания, работа на судах Новороссийского морского пароходства в качестве судового механика дальнего плавания. В составе флота участник вьетнамской войны, событий на Ближнем Востоке, на Кубе. С 1988 перешел на береговую работу в плодовый совхоз. В этом же году направлен на учебу в Высшую школу управления сельским хозяйством. В связи с развалом совхоза после окончания школы стал предпринимателем. В первый раз проба пера состоялась в г. Батуми в газете «Советская Аджария» (8 класс школы). До 2007 г. писал «в стол», систематизируя материал. В 2007 г. – первое издание книги «Платановая аллея» в издательстве «Советская Кубань». Участник литературных конкурсов им. И. Бунина, «Ясная Поляна» (лонг-лист), «Дары волхвов».
Врожденный порок
Парусная яхта, в сто пятьдесят регистровых тонн водоизмещения, плескалась на рейде в пределах близкой визуальной досягаемости скалистого берега, обильно поросшего реликтовой растительностью. В глянцево-белых бортах отражались искрящиеся блики полуденного солнца. Голые мачты невыразительными столбами понуро покоились в палубных крепежах, отдаваясь власти стоящего в зените светила. Такелаж, свернутый по-стояночному на промежуточных реях, белел безжизненными парусиновыми скатками. Деревянный штакетник палубы под жаркими лучами сгущал марево, отчего воздух еще больше насыщался концентратом йодистого запаха моря. На палубе начали образовываться пятна высыхания, это означало полную готовность к приему гостей. Еще немного, и подсохшая палуба осветлилась тщательно выдраенным, мореного тона деревом. Водная поверхность морщилась легким бризом – ничего не предвещало скорой перемены погоды. Небесная голубизна отражалась в воде, без определяемых границ сливалась на горизонте, превращаясь там в необъятную таинственную бесконечность.
Он лежал на баке яхты лицом вниз, свесив голову к воде: блаженствовал после выполненной работы и любовался ее отраженным именем. В играющей солнечными бликами воде, запечатленное на скулах яхты художественной вязью, ее имя извивалось, преломленное тремя стихиями. «СЕСИЛИЯ» превратится сегодня из образного персонажа в реальность. Обтертая временем мичманка белым чехлом кверху лежала неподалеку. Она считалась непременным атрибутом. Он не успел ее надеть, лишь перемял в руках с окончанием работы. Почерневший тем же временем капитанский краб желал обновления, но был дорог ему юношескими воспоминаниями. «И вообще, какой прок в обновлении декораций? – рассуждал он. – Они как архаизмы морской символики, сродни азбуке мореплавания. Историю не исправить и наверняка не исказить». Старая мичманка – лучшее дополнение к его просоленной биографии.
На траверзе Зеленого мыса яхта бросила якорь не только от ностальгии по субтропической идиллии. Мы не откроем аксиомы – это общеизвестно: родные места и с виду не совсем привлекательные, дорогие по воспоминаниям далекой юности, притягивают магнитом, особенно через много переосмысленных лет. В них ты видишь себя Того, не обремененного ошибками, еще не зараженного тленью бессмысленных лет; ты видишь Ту свою чистоту, привязываешь ее к своему нынешнему телу, настоящим своим разумом пытаешься повернуть вспять прошлую историю. Хотя и существуют печальные примеры подобного романтического казуса, разум твой и прошлое предполагают здесь единоличный компромисс.
Итак, герой истории – Тристан. Так захотели назвать его родители. Он появился на свет сорок пять лет назад в этих самых сказочных краях. Существует толкование, основанное на некоей мудрости: имя твое предопределяет твою судьбу. Верить тому или воспринимать, как надуманное сочетание звуков – судить каждому самобытно.
В членах экипажа у него, капитана «СЕСИЛИИ», один матрос – очень важный персонаж. Без него уж совсем не появилась бы на свет наша показательная история. С ним они успели обкатать яхту – пересекли туда и назад Атлантику; сходили на Кубу, проверили мореходные качества элегантного с виду плавсредства. На обратном пути попали в приличный шторм, дрейфовали без парусов – пообтрепались, и вот, удовлетворенные путешествием, достаточно оценив ходовые качества яхты, бросили якорь в пределах близкой видимости одного из красивейших мест на всем побережье. Несколько потускневшая в переходах, после ряда авралов, яхта приобрела достойный вид.
В матросах человек по прозвищу Пятница, думающий и далеко не глупый индивид, в большей степени доморощенный философ, но типаж совершенно не приспособленный к нынешней неустоявшейся жизни. Он имел множество красивых умственных задумок, так и не ставших воплощенными в жизнь теориями. До самостоятельного внедрения в реальность любой из них могло дойти лишь при наличии волевого толчка. Вовсе не лентяй, но если услышать заключение прагматика – незаменимый Второй номер. Пятницей его прозвали еще в то, далекое от нынешнего, школьное время. Тогда он таскал своему Первому номеру портфель, случалось, прикрывал от оплошностей юности. Потом они расстались. В период становления личности, определяющей будущность биографии, даже во время вспыхнувших политических катаклизмов, он оставался на месте: жил тихо, осторожно философствовал – наверное, о чем-то мечтал. Тристан успел окончить мореходку, дошел в морской иерархии до второго помощника капитана. Во время кардинальных политических перемен, подстегнутый открывшимися большими возможностями, флот покинул. Тристан занялся бизнесом. Удалось мно-огое! Без криминала – на одном напоре.
Тристан поднялся на палубу, надел мичманку. В полукабельтове отвесно в голубизну воды уходили необыкновенные изваяния скал. Густо заросшие хитросплетением субтропической зелени, преломленные водной гладью, они дробились на отвесные пирамиды. Под основным монолитом одной из них, в ее монументальной тени, затаилась игрушечная песчаная отмель. Бриз с периодичностью размеренного волнения накатывал на ее живую поверхность игрушечные волны. Тристан обласкал глазами склоны и не нашел никакой возможности, откуда бы мог туда, со стороны берега, проникнуть человек.
Пятница после аврала спустился в прохладу кубрика, но через полчаса всклокоченная голова его появилась над комингсом люка.
– Мастер, когда прикажешь готовить лодку?
– Отдыхай, раньше восемнадцати жара не спадет. Что, тоже в поджилках судорога?
– Скажешь, почитай восемь месяцев не был дома.
«Сколько же я отсутствовал?» – задумался Тристан.
– Каково мне? Прямо жжет: как Сесилия изменилась вживую?
– За-абегали ее глазки при твоем первом появлении в полном морском параде у нас во дворе, – потянулся томно Пятница.
– «Твой друг уж не тот, что был вчера»… Двадцать лет другая жизнь: у меня – у нее. Скромна, говоришь, как прежде?!
– Полным аскетом я бы ее не назвал – были отношения… с очень влиятельным человеком – довольно долго. В самый пик большого дележа помер – сердчишко не выдержало. Говорят, правильный был. Если бы не этот чрезвычайный факт, кто его знает? Возможно, в Лос-Анжелесе, где обосновалась большая масса наших успешных земляков, искали бы мы твою пассию. Не «гудела», но устраивала свою жизнь без тебя. Что взыграло в тебе через много лет?
– Дурик, разве не помнишь, она моя первая любовь. Я пережил ее первое увлечение.
– Что ты мне рассказываешь? Помню все до последней записочки. Не ты ли передавал их через меня?!
Пятница подтянулся на руках, вылез из внутреннего проема, попытался устроиться на узкой балясине трапа.
– Жарит, однако, сегодня. Давай окунемся?
Не раздумывая, он тут же начал снимать шорты.
– Ты давай недалеко, – сразу среагировал Тристан. – Хочу сплавать на во-он тот миленький пятачок, размагничусь чистотой.
Пятница, рисуясь бицепсами, спустился за борт по кормовому трапчику без особого эффекта. Тристан мельком сфокусировал его ладную фигуру, шлепнул ладошкой по своему наметившемуся брюшку и с высоты форштевня тяжело вошел в воду головой вперед. Вода мгновением сотворила чудо: сняла засевшее в теле напряжение, из головы ушли тревожные мысли. После нескольких взмахов кролем – перешел на размеренный брасс. Мягко, по-крокодильи, выполз на нежную поверхность песчаной отмели. В сторону от него кособоко смешно шуганули, пуча стекляшки-глаза, потревоженные крабы.
С яхты монолит скалы не казался таким устрашающим – здесь он коварно завис над тобой, готовый скатиться, не минуя тебя, в пучину моря. Большую часть отвесной стены украшала аппликация из буйного папоротника. На открывшейся залысине он разглядел надпись. Истертая временем, она все же сохранила оригинал: Мерико+Вахто=любовь, 19.. г. Тристану стало обидно до слез: «И здесь он явно не пионер».
Он вспомнил Сесилию, представил сегодняшнюю встречу. Сердце при воспоминании о ней всегда ускорялось от живого ощущения ее близости. В школьное время за партой она не сторонилась его, дворового пацана, не всегда прилично и чисто одетого. Он до сих пор помнил ее особый запах – это был запах ее дома. Тристан думал, что так может пахнуть только живущий среди цветущих растений. Во время раннего цветения, в марте, он захотел дополнить букет ее ароматов: он украдкой положил ей в парту пушистую веточку мимозы. Она с укоризной посмотрела на него: «Я не люблю мимозы…»
А вслух произнесла:
– Мои цветы – лилии.
Испугавшись разоблачения, он в страхе недоуменно пожал плечами.
Она была участлива с ним, всегда приветлива, но часто молчалива.
С чего началось – Тристан сомневался, он очень давно носил прозвище Робинзон. Может быть, с тех пор, как опрометчиво высказался в своем школьном сочинении на вольную тему в чрезмерных эмоциях о мужестве Робинзона Крузо. Главное – Сесилия в отличие от большинства (иногда прозвище превращалось в оскорбительный фарс), звала его только по имени, чем дополняла особый статус в их однобокой особенности.
На яхте глухо брякнула рында.
Тристан незлобно отмахнулся.
Солнце медленно смещалось в сторону от знойной позиции – оно осветило темные закоулки прибежища. Вода сочилась искрящимися слезами, стекая по папоротникам, вцепившимся в отвесные стены со страстностью скорпионов.
– Как, должно быть, хорошо здесь вдвоем. Прощайте, Мерико и Вахто, – это ваше место.
Тристан вздрогнул от прикосновения к поручням трапа – он не заметил, как доплыл.
– Мастер, ты какой-то смурной сегодня. Я под тентом накрою, ага? У нас суп-рататуй с греческими оливками. В маслинке крошка рыбки. Наша рыбка не получилась: донка зацепилась – бычок, паразит, увел приманку под булыжник. Пообедаем – сгоняю на дно.
Тристан безразлично кивнул.
– Не печалься, будет она вся твоя с потрохами, – шепнул Пятница доверительно, брякнув по столу алюминиевыми мисками, – возвращаемся в реальность, ау…
Тристан неожиданно для себя взорвался:
– Просил тебя не опошлять мои чувства?!
– За одно имя на борту такой ласточки, как твоя яхта, не одна угандийская принцесса отдаст свой субпродукт, именуемый сердцем, любая разумная баба – твоя навек.
– Откуда у тебя столько цинизма к женщинам?! – успокаиваясь его добродушным видом, смягчился Тристан.
– Прости, мастер, это врожденный порок. Помнишь нашу комнатку, в какой тесноте мы жили с матерью? В этой комнатке у меня пап перебывало штук…, напрягаться надо. Постельные сцены вот в эти уши с пятилетнего возраста засевались, а к пятнадцати вызрели вот в этом самом мозжечке, – он выразительно ткнул себя в темечко. – Если подлянку мужикам гнала собственная мать, чего можно было ждать от других? Хорошие мужики проскакивали, кажется, влюблялись. Кидала их всех интеллигентно. Натешится и бросит. Взрослые «сопли» видел не раз. Красотой брала да развращенностью. Откуда, понимаешь теперь, моя философия? С малых лет познал взрослые противоречия.
– Окстись, Пятница… Ольга Петровна – твоя мама?!
– Хотел бы я для согласия с тобой не понимать высоких категорий с прослабленными местами, мой мастер.
– Сесилия другая!
– Давай супец похлебаем, что-то запершило в горле. Ничего особенного – такая же, как все.
Мгновенная ярость проснулась в Тристане: он неуправляемо вскочил и сжал на шее Пятницы шнурок медальона. Образок впечатался в побагровевшую кожу.
– Придушу болтуна за необоснованные обвинения.
– И задушишь – мир не перевернется, – прохрипел тот задыхаясь. – Отпусти, с такелажем одному не сладить… Жена твоя бывшая – тому не лучшее дополнение? И дочь, глядя на нее, примет определенное правило: «Бери от жизни все, пока берется»… Ты в морях совсем оторвался от действительности. Тебя, романтика, принимаю только я, потому что сам из того же измерения. К примеру, о заскорузлости кавказцев… Молодые грузинки, те, которых ты наблюдал и восхищался, мужиков нравственностью подкупают теперь? Юбчонки до беспредела, обтяжки всякие, изощренности, одна мысль – самца в тебе разбудить. Гражданский брак – по сути, разрешенное б…ство. Отпусти руки и угомонись. Просто возьми Сесилию как самку – за красивое имя, за формы или там за томный взгляд, утешься призрачной победой и оставь другим.
– Приведи аргумент, несчастный, – просвистел сорвавшимся голосом Тристан.
– Аргумент у меня пониже пояса… – зло пыхнул ему в лицо запунцовевший Пятница.
– Злодей, ты умрешь прямо здесь, ты – примитивный циник!
– Я тобой слишком дорожу, чтобы так похабно изгаляться над чувствами, – хрипел Пятница, почти не сопротивляясь. – Жил я с ней – понял, да?
У Тристана опустились руки.
– Подобрал ее в трудное время – думал, ты гений чистоты, разглядел в ней что-то особенное. Жил с ней, пока не убедился в ее настоящем месте, в общем строю со всеми. До сих пор думал: смогу молчать. Нам троим на одном плавсредстве будет слишком тесно. Но молчать буду, если прикажешь. Ты приподнял меня над самим собой, ты дал мне новую жизнь, я стал полезен самому себе и еще кому-то, – я у тебя за это в большом долгу. И я слишком ценю нашу дружбу – молчать смогу, но лгать глазами не обещаю. Это американцы со своими бывшими «уси-пуси» могут, а в глаза – хоть ссы. Хау, мастер, я все сказал.
– К черту обед, подавай лодку – я на берег…
В груди Тристана застряло тупое, холодное, устойчивое убеждение своей особенной правоты: «Хочу сам все увидеть в ее глазах».
Усатый таксист-грузин лихо несся в потоке машин, лавируя и небрежно обгоняя.
– Эсли громила, значит, думает, всие можьна. Ми его галавой возмлем, – сказал и нагло нырнул под вой клаксонов в узкий просвет между машинами.
Тристан зажмурился.
– Испугался, дарагой? Не боись, Анзори знает весь район: лучше миня нет вадителя. За харошие денги будишь ранше всех.
– Плачу не за скорость. Пусть будет безопаснее, – квакнул возбужденный Тристан.
– Как в песне вашей: «Не спеши, когда спешить нелизя?» Все спешат – ты не баишся апаздать?
– Опоздал уже, генацвале…
– Зачем тогда ехать? Вон, хароший рестаран. «Пашли в кабак – залием жиланья», так, да?
– Хочу посмотреть вслед поезду, который увез ее…
– Красивых женщин и очен умних людей – даром везу. Эдем бистрей, ми могу догнать поэзд.
– Тогда, мой покровитель, цветочков бы надо купить.
– Знаю типерь – разбитый лубовь.
– Первая любовь, – уточнил Тристан.
– Эта савсем плоха…
Мотор зверски рыкнул. Быстрее замелькали балясины приморского бульвара. Магнолии благоухали цветами. Полицейский на стыке улиц назидательно помахал водителю пальцем.
– Ревазик, сын маэво харошево друга. Сопли вытирал ему, когда маленький бил.
Тристан восхищенно смотрел на знакомые, мелькающие за стеклом строения…
– Сто лет не бывал здесь, но точно помню: за поворотом будет улица Гогебашвили, рядом с драмтеатром 9-этажный дом – мне туда.
– Цветы надо, дарагой?
– О, да…
– Риадом ест всиакие харошие.
Рядом нужных не нашлось. Купленные лилии источали слащаво-дурманящий аромат. От их близости у Тристана закружилась голова.
– Настоящий женщина должен бить не такой, другой: нежный, тихий, скромный, как иа – фиалка по-вашему. От такой, как у тибя, будит всегда галава балеть.
Тристан словно очнулся.
– Ты как считаешь, генацвале, врожденный порок – это приговор?
– Поясни, да, какой часть тела балит? – заглянул ему в глаза удивленный таксист.
– С генами связано – с червячками такими невидимыми в голове.
– Паслущи, ты не хади вокруг да около, скажи, у кого балит?
– У меня, дорогой, у меня…
Тристан дружески тронул водителя за плечо – попросил остановить машину, сунул цветы в ближайший мусорный бак.
– Паслущи, поворачивай назад, генацвале. За скорость плачу! Ты простой, но мудрый человек, благодаря тебе я вспомнил другую мудрость, ее Пифагор сказал: «Великая наука жить счастливо состоит в том, чтобы жить только в настоящем».
– Паслущи, кацо, этот Пифагор твой друг?
– Нет, дорогой, он Великий, а друг у меня Пятница.
– Пятница, суббота – ты такой умный, аж боюсь. Бензин па-жег, но денги не надо.
Морской бриз принес запах жареной рыбы.
– Э-гей, на яхте-е!
Тристан видел, как засуетился, спуская шлюпку, Пятница.
Наутро малый кливер неспешно повел их яхту в открытое море, все дальше от экзотического берега, туда, где небесная и водная стихии стали одним целым. И, кто знает, возможно, они найдут то место на земле, где рождается новая эпоха людских пониманий.
Сергей Русаков
Сергей Александрович Русаков родился в 1962 году в маленьком селе Алтайского края, где его родители работали учителями в сельской школе по распределению после Рязанского пединститута. Однако детство Сережи прошло на Рязанщине, в десяти верстах от родины его великого земляка Сергея Александровича Есенина. Во времена детства Сережи Русакова была такая мода: назвать сына Александром, чтобы его сына назвать Сергеем, дабы тот стал полным тезкой поэта…
Как бы то ни было, но в судьбе Сергея Александровича Русакова определенно отметились и педагогический талант в своих родителей учителей, и неодолимая тяга предавать мысли письменной речи. Сергей Александрович Русаков преподает менеджмент в Российской академии народного хозяйства и пишет научно-фантастические романы, пытаясь языком сказки передать сложные материи мироздания.
С тех пор одно другому не мешает, а даже наоборот. По дороге на лекции Сергей Александрович Русаков придумывает разные истории в пример к теме занятий, а возвращаясь домой, пишет главу своего очередного научно-фантастического романа, замечая, что сюжет уклонился под влиянием преподанной студентам темы. Его часто можно видеть в вагоне метро с блокнотом и авторучкой – так рождается новое художественное произведение.
Пожалуй, писать сказки и научно-фантастические романы – единственное занятие, приносящее автору истинное наслаждение. Ни одного дня не проходит без рукописного письма. Однажды Сергей Александрович Русаков начал свой очередной научно-фантастический роман 1 декабря и закончил 31 декабря в канун Нового года, написав 31 главу.
Читать произведения Сергея Александровича Русакова легко. Они захватывают воображение и погружают читателя в особые миры, да так, что после прочтения остается легкая досада, что история закончилась. Читайте научно-фантастические романы и просветительские сказки писателя Сергея Александровича Русакова.
Искра Божья (Рождественская сказка)
Оба они любили эти долгие минуты одиночества вдвоем. Особенно в такой день. Был канун Рождества.
Впереди двенадцать километров лесной дороги, и снегу в этом году навалило столько, что было странно. В столице снега не было и в помине, а в стороне, в пятидесяти километрах к югу, снег лег еще в прошлом году и был по-настоящему зимним. Сани легко скользили по снежной колее.
Кирилл Петрович стоял в санях и уважительно держал в руках вожжи, которыми не столько правил, сколько соединял себя в пару со своим другом. Конь не бежал, но шел ходким шагом. Годы уже не те. Кстати, у обоих.
Отслужив свое в известном мосфильмовском кавалерийском полку, он в звании старшего прапорщика уволился на пенсию. В это же время был списан и один состарившийся конь. Из уважения к первому Кирилла Петровича оставили работать при части водовозом. Из уважения ко второму коню нашли работу и напарника. Они подружились.
Конь имел громкую кличку Росинант, из-за чего водовоза Кирилла Петровича стали звать Дон Кихотом. Были тому и особые причины. Оба они были бессемейными, хотя, наверное, где-то определенно подрастали их дети. Каждый год в канун новогодних праздников Кирилл Петрович на сбережения от своей военной пенсии покупал в лесхозе большую елку, елочные игрушки и подарки, чтобы отвезти все это в один подмосковный детский дом неподалеку.
Узнав об этой волонтерской инициативе, сослуживцы стали давать старику и свои деньги для детишек, а его самого стали звать Дон Кихотом. Правда, неизвестно, любил ли детей герой Сервантеса. Кирилл Петрович детишек любил.
Новый год миновал, и сегодня, в канун Рождества, Кирилл Петрович вновь запряг Росинанта в сани, облачился в одежды Деда Мороза и вез в детский дом еще одну партию игрушек. На этот раз он участвует в небольшом театральном представлении для детей, доставая из мешка игрушки в обмен на рассказанный стишок или спетую песенку.
Дети любили Кирилла Петровича и звали его «Дед Киря». Росинанта они назвали ласково «Растишка». Ни тот, ни другой не обижались на это и не поправляли шалунов. Дети ждали сегодня Деда Мороза – Деда Кирю и его верного коня Растишку. Кирилл Петрович и Росинант, хоть и держали скорость размеренной, но все же в душе торопились на встречу с несчастными малышами.
По дороге, чтобы скоротать время пути, они любили поговорить. Беседа эта была определенно необычной. Кирилл Петрович думал о чем-то своем, будто вел диалог с Росинантом, и тот, словно понимая друга, то согласно кивал головой, то мотал ей в стороны, не соглашаясь. Бывало, что они спорили.
На этот раз они снова спорили о смысле жизни – их любимая тема. Кирилл Петрович считал, что настоящий смысл жизни заключается в служении человечеству, и чем больше человек сможет охватить своей заботой других людей, тем полнее исполняется смысл его жизни.
Росинант в принципе не возражал, но всегда имел свою точку зрения. Служить можно и одному человеку, что в его случае больше подходит коню. Служить одному человеку, двум, двумстам или миллионам – одинаково верный способ наполнить свою жизнь смыслом. Более того, в погоне за масштабом искренность и самоотдача службы человеку может пострадать.
Они спорили, приводили в доказательство самые разные доводы, даже цитировали кого-то из великих. Кирилл Петрович настаивал, что если просыпаться и начинать каждый день своей жизни с мыслей о человечестве, то это заставляет жить и дает жизненные силы исключительно потому, что в такой жизни есть смысл.
Росинант помолчал какое-то время, подыскивая ответ, и ответил неожиданно, задав собеседнику вопрос о том, будет ли жертва своей жизни во имя жизни человека поступком, соответствующим пониманию смысла жизни. Кирилл Петрович не сразу догадался, какой именно пример смерти во имя человека имеет в виду его друг. Канун Рождества.
Они уже подъезжали и решили отложить продолжение интересной дискуссии на обратную дорогу. Оба предвкушали сладкий душ детских искренних восторгов, повисших на шее и коня, и старика смелых мальчишек, не послушавшихся нянечек и выбежавших встречать Деда Кирю и Растишку.
Они оба сразу поняли – что-то не так. У крыльца детского дома стояла медсестра. На руках она держала завернутого в пальтишко малыша. За ее спиной из двери выглядывали испуганные и встревоженные мальчики и девочки. Кирилл Петрович подбежал к медсестре. На ее руках был пятилетний Кирюшка – его тезка и любимец. Мальчик страшно с присвистом дышал, вернее задыхался, перемежая приступы астмы страшным лающим кашлем.
Из короткого рассказа медсестры Кирилл Петрович понял, что очередной приступ астмы Кирюшка переносит слишком тяжело. Ингаляторы и лекарства не помогают. «Скорую» вызвали уже час назад, и вот только что врачи позвонили и сказали, что заблудились в лесу.
Кирилл Петрович забрал мальчика с рук медсестры к себе на руки, сел боком в сани, приноравливаясь, чтобы оставить одну руку для вожжей, но Росинант понял его и, развернувшись, поехал. Здесь недалеко, и оба знали эту дорогу, всего километрах в трех есть маленькая воинская часть – связисты, и у них есть медсанчасть, где врачом служит друг Кирилла Петровича. Он хороший врач и обязательно поможет. Да и медоборудование недавно им закупили современное.
Росинант вез сани именно той дорогой. Он постепенно разгонялся, переходя на рысь. Его, словно шпорами, хлестал кашель больного мальчишки. Кирилл Петрович все время хотел попросить друга не бежать так быстро, но молчал, вздрагивая от кашля Кирюшки. На такой скорости они быстро преодолели три километра.
Солдат на проходной знал Кирилла Петровича и, узнав знакомых старика и его коня, распахнул ворота, догадываясь, что тормозить их контрольно-пропускными формальностями сейчас нельзя. Росинант прямиком притрусил к крыльцу медсанчасти. Кирилл Петрович вбежал в здание. Загорелось несколько окон. Все нормально. Сейчас Кирюшкой займутся врачи.
И врачи сделали свое дело. Мальчик пришел в себя. Задышал все спокойнее и чище. Спазм был снят. Кирилл Петрович и врач вышли из палаты на первом этаже, выключили свет и оставили Кирюшку полежать, а то и поспать. Друзья прошли в дежурную комнату. Врач, улыбаясь, предложил снять стресс каплей медицинского спирта. Да и человека спасли все-таки.
Двое пьют спирт. Мальчик отходит после приступа астмы в палате. У крыльца дожидается своего друга его верный конь Росинант. Он тоже мог бы гордиться, что спас человека. Но уже не мог… Уже минут через пять после того, как он высадил Кирилла Петровича и Кирюшку у дверей медсанчасти, Росинант умер.
Сердце остановилось. Еще бы – такая нагрузка. Не по годам. А тут бег рысью. Росинант упал на колени передних ног и завалился бы набок, но оглобли упряжи не дали. Он затих, вытянув голову к светящемуся окну, где сейчас были его Кирилл Петрович и Кирюшка, и оставил глаза открытыми, умирая.
Рождественская ночь. Где-то восходила одна звезда. Здесь другая звезда зашла. Такова жизнь. И все же, вышло хорошо – Росинант оказался прав в своем споре о смысле жизни. Как же это здорово – отдать свою жизнь за жизнь человека! Смерть – слишком большая плата, но она стоит того. Стоит жизни…
Двое пили спирт, празднуя спасение жизни маленького человечка. В дворе остывал, коченея, конь, отдавший свою жизнь за маленького человечка. У окна первого этажа стоял тот самый маленький человечек – Кирюшка. Он смотрел на Растишку и не понимал, почему тот лежит, смотрит на Кирюшку, но не моргает и не отвечает на его приветственное помахивание ладошкой.
Еще минута, и Кирюшка уже на улице. В накинутом пальтишке и в валенках он стоит возле Растишки и уже понимает, что произошло. Кирюшке уже знакома смерть – осенью от такой же, как у него, болезни умерла девочка из его детского дома. Они дружили. Растишка тоже умер. Кирюшка присел возле морды коня и заплакал. Безмолвно. По-мужски. Его слезки иногда попадали в немигающие глаза Растишки, и казалось, что в них появляется жизнь.
Кирюшка протянул к глазам коня ладошку, чтобы закрыть их. Вдруг от пальчика короткой змейкой щелкнула искорка. Так бывает, если походить в валенках по линолеуму, а потом поднести руку к батарее отопления. Маленькая электрическая искорка немного напугала Кирюшку и отвлекла от печальной реальности.
Он посмотрел на свой пальчик, затем снова протянул ручку, чтобы закрыть глаза коню, но… Тот смотрел на мальчика. Вот глаза Растишки моргнули, повернулись в одну сторону, в другую. Конь приподнял морду, шумно, раздувая бока, вздохнул и стал подниматься. Кирюшка бросился ему помогать, неуклюже обхватив ручонками оглоблю. Конь встал, переступил с ноги на ногу и ткнулся мордой в личико мальчика.
На крыльце распахнулась дверь. С заботливым возмущением запричитал врач. К нему с такой же заботой присоединился Кирилл Петрович. В костюме Деда Мороза он был забавен. Кирюшку загнали в медсанчасть, завели в палату и попытались уложить, но он упорно тянулся к окну. Стоя у окна, он все махал и махал ладошкой коню Растишке.
Кирилл Петрович вышел к Росинанту. Поддавшись необъяснимой нежности, словно они не виделись не полчаса, а целую вечность, старик поцеловал своего коня в его лошадиную щеку. Пора ехать. Можно больше не торопиться. Дело-то сделано. Спасен человек. Не шутки. В канун Рождества чудеса случаются.
Говорят, что в Рождественскую ночь каждый маленький мальчик имеет силу Бога…
Наталья Толстая
Наталья Толстая – популярная российская писательница, журналист, современный практикующий психолог и врач-психотерапевт. Известна своими работами по самосовершенствованию и семейной психологии.
Родилась в Ростове-на-Дону. Окончила Ростовский государственный медицинский университет, факультет педиатрии, но поняла, что ее призвание лежит в области психологии. Продолжила обучение по этому направлению в РУДН и получила специализации по психотерапии, психиатрии и наркологии.
Первая книга Натальи – «Мужские измены» – вышла в 2006 году. С тех пор Наталья написала уже более 15 книг суммарным тиражом более миллиона экземпляров.
Красота – путь к новой жизни
Жизнь в одночасье переменить невозможно. Сколько бы вы перед сном ни произносили заклинаний: «Завтра начинаю новую жизнь!» – привычки, привязанности и образ мысли возвращают «на круги своя»! Для того чтобы ее начать по-новому, необходимо четко и ясно понять – ЧТО вас не устраивает в вашей «старой», проанализировать шкалу ценностей и определить приоритеты.
Активные, здоровые, живущие в гармонии с собой и миром, счастливые и благополучные – такими мы хотим видеть себя и близких, а сегодня нам хочется еще и красоты! Нас притягивают стильные вещи и дизайнерские интерьеры, мы ездим по всему миру в поисках новых впечатлений, все хотим любить и быть любимыми.
Ко мне на прием приходят люди, успешные и не очень, счастливые и увязшие в депрессии, благополучные и терзающиеся своим неуспехом, часто приходится слышать: «Мне бы похудеть… стать моложе… найти престижную работу… удачно выйти замуж…» и тому подобное. Все они хотят счастья, здоровья и достатка, а я нередко вижу, что их неудачи и беды становятся следствием недовольства собой и своей внешностью.
Кому-то важно научиться думать по-другому, кому-то следует успокоиться или начать лечиться, а некоторым необходимо просто преобразиться. Современная медицина располагает огромным ассортиментом средств, позволяющих продлить активную жизнь, тем более что у многих людей биологический возраст не совпадает с физиологическим – именно эстетическая хирургия и разрешает это противоречие! Драмы от появления первых морщин заменяются стимулом к самосовершенствованию, а психотерапевт поможет выбрать его, этот стимул, созидательным и позитивным.
Сегодня именно внешность человека стала одной из составляющих его успеха, и не важно в чем – в карьерном росте или в личной жизни.
Нынешний стереотип восприятия современного человека изменился – сегодня недостаточно оставаться только умным и успешным, важно еще и быть привлекательным, подтянутым и здоровым. Недаром говорят: «Чтобы добиться успеха, нужно уметь нравиться людям»! Мир конкурентен, и в авангарде оказываются те самые «белозубые и улыбчивые», подтянутые и активные люди.
Приведу пример. У меня на приеме рыдала дама средних лет. Она – классный экономист, но вот уже в третьем банке ей отказали в трудоустройстве, отдав предпочтение более молодой. «Что ж мне теперь – идти счетоводом на фабрику и внуков нянчить?
Зеркало не обманешь!» – плачет моя клиентка, а самой еще нет и пятидесяти! Она уже чувствует себя старой и никому не нужной и, конечно, плохо спит, жалуется на сердечные и желудочные боли, настойчиво выискивая у себя все новые доказательства старости. Ее физическая непривлекательность настолько прочно сливается с психологической некрасивостью, что ей действительно не разорвать этот замкнутый круг! Ей неприятно смотреть в зеркало, ей кажется, что мир состоит из молодых длинноногих красоток и ей в таком мире уже ничего не светит.
Конечно, я сумею поработать с ее психикой и внутренним миром, но изменить ее внешне – мне не под силу, изменения должны быть «и в форме, и в содержании». Пока она позволяет себе быть некрасивой – все наши совместные усилия сводятся к нулю. Совсем иной результат появляется, когда с такой дамой работают несколько специалистов. Объединенные усилия диетолога, психотерапевта, стоматолога, косметолога и пластического хирурга приносят стабильные положительные результаты гораздо быстрее, чем только одного психотерапевта. Женщины после прохождения антивозрастных процедур начинают ощущать себя настолько обновленными и привлекательными, что порой решаются на радикальные перемены в своей жизни. Они меняют работу, спокойнее и правильнее решают личные проблемы, получают другую профессию, легче справляются с депрессиями и переносят стресс. Даже после тяжелого развода или похорон близкого человека «обновленные» женщины (и мужчины) быстрее приходят в душевное равновесие, иногда решаясь на коррекционную пластику вместо того, чтобы жить в страхе из-за возраста своего более молодого супруга. Как говорит статистика, однажды решившись на пластическую операцию или курс по омоложению, более 60 % пациентов начинают новую жизнь: расстаются с зависимостями и комплексами, активнее занимаются спортом и даже решаются на рождение детей. Это ли не замечательный результат? Быть красивым, то есть молодым и здоровым, стало не только модой, но и приличием!
Кстати, клиентка, о которой я рассказывала, еще и дантиста посетила. И каким-то современным премудростям экономическим обучилась – теперь руководит направлением солидного банка.
Старая истина: человек, не уделяющий внимания себе, – невнимателен к другим. Он способен только обслуживать и служить, но не созидать; он не щадит себя и не дает спуску другим, его сознание страдает и от этого непременно будут страдать окружающие.
Всем нужно понять, что красота – не цель, а всего лишь одно из средств достижения счастья! Когда мы научимся любить себя и будем выглядеть на все сто, то, скорее всего, психолог сумеет довершить результаты работы пластического хирурга, научив преобразившегося человека жить в ладу с собой и миром. Качественное преображение внешности придает уверенности, убирает психологические комплексы, например, страх публичных выступлений, повышая самооценку. С лица не сходит улыбка, глаза сияют – лекарства заменяются витаминами, а депрессия растворяется в криосауне или бассейне. Похорошевшая женщина становится солнцем, от которого тепло и коллегам, и близким. Вот он – самый важный результат проделанной работы: повышается качество жизни, а вместе с ним и настроение!
Красота становится ценностью! Люди стали значительно более информированными, знают, чего хотят и что могут себе позволить. Не стыдно в 50 выглядеть на 35, гораздо хуже услышать в свой адрес «У нас не работают седоволосые» или «Мы полных на работу не принимаем». А такие фразы сегодня не редкость…
Сегодняшняя многоцветная и стремительная жизнь со всей очевидностью уже предполагает подкорректировать известную фразу «Как важно быть серьезным», добавив еще одно слово – «…и красивым»!
Юрий Тупикин
Юрий Григорьевич Тупикин родился 09.04.1936. После окончания средней школы в 1955 г. призван на службу в Воздушно-десантные войска, где окончил годичную полковую школу младших командиров. После этого поступил в Алма-атинское Воздушно-десантное училище, которое окончил уже в Рязани, куда было переведено училище. В течение 20 лет служил в полках ВДВ на офицерских должностях.
В 1962 – 67 г.г. заочно окончил философский факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. В 1978 году окончил академические курсы по специальности «Философия». 11 лет преподавал марксистско-ленинскую философию в высших военных училищах (в училище связи – в Томске и в политическом училище – в Новосибирске). Полковник в отставке. После увольнения со службы начал осуществлять мечту всей своей жизни – писать художественные произведения. Главная работа – историко-философская реконструкция устоев Руси: ЯЗЫЦЫ сыну-деду, сыну-отечу и сыну-внуку по причту рода родовичей русичей. ЯЗЫЦЫ определили тему художественного исследования язычества, которому посвящены роман-трилогия «Язычники. Вкушение целомудрия» и роман «Выборы». Остальные произведения так или иначе затрагивают или усиливают проблемы нравственности и устоев российского общества.
Сорок Капель, или Тринадцатый подвиг Геракла (новелла) 18+
В бухгалтерском отделе малоизвестной строительной организации жизнь протекала буднично и рутинно. Бухгалтерию представляли четыре бухгалтера, из которых одна – главбух, другая – зам и две рядовые бухгалтерши, все молодые приятные женщины. Все они обладали неуловимым сходством между собой.
Одинаковые причёски, одинаково красные губы. И все формировались в эпоху реформ Гайдара – Ельцина. Поэтому в психологии бухгалтеров разница в возрасте не имела значения. Круг интересов их совпадал с общей комнатой, в которой они работали, с одной и той же помадой на ярких фигурах их губ, с относительно большой зарплатой бухгалтеров и с общей заботой о любимых детях. Как бы в подтверждение общности их характеристик, у них были созвучные имена. Бухгалтеров звали Леля и Нинеля, главбуха – Неля. Лишь заместительницу главбуха звали Кралей. Очевидно, то было не имя, а кличка. Обилие одинаковых именных окончаний на «ля», очевидно, тоже сближало. «А мужей? – случайно спросил у них их же сотрудник. – Мужей-то вы любите?» Они ответили одинаково: «Какая любовь, так просто…». Однако любовь неуничтожима, как и душа. Она может лишь быть придавленной, притупленной, униженной или зачерствелой. Червь её где-то скрывается в виде элементарной частицы. Свойство этой частицы таково, что она в один прекрасный момент может внезапно вырасти до размеров Вселенной. А иногда она не дорастает и до огурца.
Но наступило косное время, когда не до любви. А как же это произошло? А незаметно и, как всегда, шиворот-навыворот. В «прошлой жизни» Неля была завучем средней школы, Леля – преподом математики в вузе, Нинеля – экономистом райисполкома, а Краля была где-то психологом; и все они были комсомолками и коммунистками… А их нынешний предводитель-директор был первым секретарём обкома ВЛКСМ. Ныне они, подобно атеистам, ставшим верующими, сменили свою «религию» на денежное безбожие бухгалтеров и бизнесменов.
Спрятавшийся червячок любви размером с элементарную частицу в этот раз выглянул из-за их персональных компьютеров. Червячок инстинктами предполагал, что речь может пойти о любви. Так бывало не раз, когда женщины балдели за своими компьютерами. Тогда они и начинали…
– А вот говорят, что Геракл в своём тринадцатом подвиге за одну ночь лишил девственности сорок дев… Правда ли?.. – сказала главбух Неля. На её слова вначале не обратили внимания. Но недолго не обращали. Тема вечнозелёная, неиссякаемая, даже тогда, когда любви нет, а так просто. Откликнулась та, которая была всех белее, всех милее и красивее, – Краля.
– Будь я среди сорока дев, на мне бы он точно остановился и дальше бы не пошёл… – сказала она. Очень смелые слова, не хуже, чем у той девицы, которая сулилась родить царю богатыря. Её бы слова да в чьи-то уши!
– Миф всё это. Сказка. Тринадцатого подвига вообще не было. Их было всего двенадцать. Мой муж с одного раза засыпает, и будить его бесполезно… – включилась в беседу бухгалтер Леля, математик, всё знает в счёте. Тоже понятно, почему и у неё «так просто».
– Нет, ну в медовый месяц бывало кое-что похожее… – не осталась в стороне бухгалтер Нинеля, бывший экономист. Женщины рассмеялись и как бы забыли интригующую присказку. Червячок любви свернулся в элементарную частицу. Видно, сегодня не тот день… Но пока бухгалтеры тыкали златокольцными пальцами в цифры клавиатуры, возникали новые мысли. А мысли рождают темы. Новая тема счастливо ознаменовала опять цифру «сорок».
– А правду говорят, что если пить каплями через определённое время, то через сорок капель будешь пьяная? – снова начала беседу главбух Неля. Видимо, и в школе у завуча Нели было много своих идей и тем.
– Да ну! – в один голос не согласились бухгалтерши.
– Мужики хлещут по сорок стаканов неделями, и им подавай хоть сорок бочек, – обосновала скепсис Леля. Возобновилась беседа.
– Это стаканы, а капли якобы действуют более сильно… – настаивала главбух.
– В конце концов, это мы могли бы проверить и сами… То есть без мужиков… – внесла свежую мысль Краля. Эти слова её тоже были заметными и услышанными.
– Канешна. Им лишь покажи каплю, вынут стаканы… – высказала общую мысль неопределённо кто.
– Нечего молоть. Хотели проверить – давайте проверим! – решительно высказалась Нинеля, у которой в медовый месяц было нечто похожее…
– Кто сбегает? – как бы спросила, но как бы распорядилась Неля, главбух. Самой молодой была та, кто белее и милее. Ту и послали. Та и сбегала. Краля, «канешна». Даже откуда-то пипетка обнаружилась, хотя за ней не посылали. Началась выработка регламента. Регламент согласовали таким. По пять капель через десять минут. Перед обедом. Не запивая, не заедая и не выплёвывая. Впрыскивание и сглатывание капель под общим контролем. С тем расчётом, чтобы сорок капель по пять из них выпить через каждые 10 минут восемь раз. То есть через 80 минут, или час двадцать минут. Как раз к 13 часам, к обеду… Всё чётко, как в бухгалтерии.
Эксперимент начался.
После первых пяти капель никакого эффекта не обнаружилось. Даже губы не обожгло. Хотя чем там обжигать было? Но пили по очереди и следили за тем, чтобы впрыскивание и сглатывание без выплёвывания происходило на самом деле. Больше смеха, чем дела. И с некоторым нетерпением поджидали истечения десяти минут. Работу лишь обозначали. Выпили по второй… Все. Методом впрыскивания и сглатывания без симуляции. Тот же эффект – никакого эффекта. Однако после третьей порции капель женщины почувствовали изменения. Но изменения были ничтожными, о них бы и не говорить. Но ведь шёл эксперимент. Говорить приходится о любой малости. Поэтому и разговоры фиксируются.
– Наливай!..
Выпили по четвёртой порции. И только тут стало заметно, что женщины повеселели. Хотя в словах это не было высказано. Просто шутить стали чаще.
– С этих капель ни дать ни взять… – сказала главбух слова, всем известные. В них и смысла уже не слышалось, обкатались слова. Но тут все дружно вспыхнули смехом, словно затёртый смысл вдруг открылся заново.
– Вот опьянеем, случай будет учить мужей. Купим «мерзавчика» и выставим на стол, с пипеткой… Несколько лет можно пить из декоративного флакончика… А главное, пробудим к себе интерес мужей. Не как у Геракла, но хоть понедельно… – размечталась бухгалтер Лёля, та, у которой муж засыпает быстро, не добудишься… Коллеги хихикали.
– А всё же сомнительна эта история Геракла с девственницами… – возобновила с подачи Лели начальную тему завуч, то бишь главбух. Элементарная частица любви сразу насторожилась, то есть приподняла голову или крылышки… Не исключалось, что именно сейчас и начнётся… И крылышки и головка стали расти, обретая формочку куклы со всеми чертами и очарованием девочки.
– Далась эта тема! А впрочем… Я поняла, что ошиблась на трезвую голову… Тринадцатого подвига, думаю, не пропагандируют по нравственным соображениям… Но, как психолог, я поторопилась со своим заявлением… – говорила молодая женщина Краля. Тело выдавало в ней царевну. Оно этак царственно потянулось, задрожало и хрустнуло, плечи жарко дрогнули под своими ладонями. Наоборот, показалось, что «на трезвую голову» она была права, от неё мог и не отойти Геракл… От момента преображения Крали стала наливаться царскими кровями бессменная частица любви. Но тут весь коллектив оживился так дружно, что сквозь смех пробивалось желание каждой высказаться в свете «открывшихся обстоятельств». Права оказалась «частица» и стала наращивать мускулы женской красоты и очаровательной силы.
– Я тоже ошиблась, – заявила Леля. Условно говоря, событие с Гераклом надо рассматривать в целом, делённом на части… – бывшему математику не дали далее говорить, то есть перебили.
– Я вам так и клонила, что это было организованное мероприятие. У Геракла должны были быть много помощников, дело, возможно, было в каком-то дворце, где размещались красавицы в комнатах… – развивала свою идею главбух, завуч школы. Но и ей не дали развить. Тоже перебили.
– Я вам сразу давала намёк, что в медовый месяц возможно… А Геракл-то герой… – успела втесниться в дискуссию Нинеля.
– Стоп, стоп! – закричала Краля. – Мы забыли о каплях…
Она начала «раздавать» или разносить пипетку. Женщины быстро глотали пятую порцию, всем хотелось сказать слово. Едва утёрли губки, как с места в карьер начали спорить. Все с высшим образованием, нельзя забывать.
– Я, как психолог…
– Я, как математик…
– Я, как экономист…
Некоторый вразумительный итог подвела главбух, бывший завуч.
– Я представляю, какое это было интересное событие. На этот подвиг могли съехаться окружающие цари и иные герои. Была создана неподкупная ревизионная комиссия… Я представляю себе и царей и могучего Геракла… Права Леля. Геракл, подобно нам, разделил число «сорок» на восемь порций, то есть групп, по количеству часов в состязательной ночи. В каждой группе их оказалось по пять девственниц. Психолог исправилась в том, что увидела в каждой группе не пять, а четыре плюс одну… Этой одной ей и хотелось бы стать на трезвую голову…Нинеля была права в том, что даже обыкновенный мужик может в хорошем случае любомиловать и любоимывать жену в ночи без счёта, но не уступая героям… Она убеждена, что её муж, при нашем раскладе, тоже бы справился с задачей, а он у неё не Геракл…Что оставалось Гераклу? Восемь девственниц для него – это семечки. Он без всякого интима дефлорировал четырёх девственниц, на что ему требовалось мало времени, а на пятой он испускал дух и гены… То есть он поступал «просто так», «так просто». То есть так глубоко мы опустились?
А потом почти целый час отдыхал с нею, как хотела Краля, пока была трезвой… По окончании часа он шёл в другие комнаты и делал своё статистическое, а не героическое дело, пока не подходила нужная комната. В ней повторялось главное действие. Он спал или отдыхал там неполный час, набираясь сил… Таким образом…
Главбуху не дали подвести полный итог, вышло время для шестой порции… Под общий хохот слизнули капли и потребовали по седьмой. Желание было санкционировано главбухом, и последовательно «выпили» по седьмой порции из пяти капель. В запасе оставалась всего одна порция, и тогда следовало подводить итог собственному эксперименту. Но случилось вот что. Выросшая на зашоренных глазах бухгалтеров частица любви во все свои прекрасные открытые глаза с интересом наблюдала происходящие действия. Бухгалтеры её даже не видели. А она была уже размерами взрослой женщины, лишь превосходящей даже Кралю своей девственной свежестью. Именем Люба или Любовь. Ей тоже хотелось участвовать… в неподкупной ревизионной комиссии при подвиге Геракла.
Едва снова отёрли губки, как главбух запела:
– Расцвела у окошка белоснежная вишня… – женщины дружно подпели. В сущности, можно было и не подводить итогов, всё было ясно. Но на пение женщин в их комнату почти сразу явилось несколько любопытных сослуживцев. Среди них были директор строительной организации, то есть бывший обкомовский секретарь ВЛКСМ, его заместители и прорабы.
– Что здесь происходит?! – грозно потребовал объяснить директор. А что надо было объяснять при виде незаметно початой бутылки и обмякшей пипетки рядом с нею?
– Да мы тут хотели по сорок капель в связи с днём рождения Крали… – хотела приврать главбух.
И что сделал директор? Он деловито подошёл к кулеру, взял из него несколько бумажных «стаканов» и передал прорабу. Прораб ловко разлил «остаток» бутылки по «стаканам» и все мужики дружно выпили. Пипетку небрежно смахнули в мусорную корзину.
– С днём рождения вас, уважаемая нами Краля! – поздравил директор «именинницу», и все пошли в столовую обедать. Люба ахнула. Её не пригласили с собой пообедать. Её даже не заметили. То был один коллектив новой формации производителей денег, главного стимула и идеала нового строя России. За столами то и дело слышались взрывы смеха. Интимная тайна двух экспериментов, видимо, стала явной… Им было невдомёк, что в новый мир они позабыли взять с собой Любу-Любовь. Если при Ельцине «просто так», то чего же ожидать при развитом капитализме?
А червь любви, испытав уже телесные муки женщины, с уходом компании свернулся в элементарную частицу и прикорнул где-то под клавиатурой Крали. Это была придавленная, зачерствелая, притупленная и униженная частица, способная лишь во время бесед о любви пытаться расправлять свои крылышки. До размеров Вселенной и даже до размеров огурца она уже давно не дорастала. Девица-то царю родила богатыря. А Любушку загнали под клавиатуру капитализма. Ерошь их ежи, кто загонял.
Галина Федорова-Косарева
Галина Федорова-Косарева – прозаик, поэт, член Союза журналистов и Союза писателей России.
Родилась в 1940 году в городе Челябинске в семье учителей. Отец – ветеран Великой Отечественной войны, орденоносец Сергей Павлович Федоров, мать – Антонина Васильевна Евсеева, труженик тыла, отличник народного просвещения.
Галина училась сначала в средней школе № 37, где работали родители, затем в школе № 47, которую и окончила с золотой медалью в 1957 году. Затем факультет журналистики Уральского государственного университета имени Максима Горького (г. Свердловск, 1957–1962 гг.). Галина работала в редакциях газет Архангельска, Свердловека-Екатеринбурга, Кондинского района Ханты-Мансийского округа – Югры. Побывала в Арктике и на островах Командора, на финской границе и на Амуре…
Участница движения клубов ЮНЕСКО, автор нескольких книг прозы, поэзии, публицистики, многочисленных журнальных публикаций.
Воспоминание… про Новый год (сказочка для взрослых)
Давным-давно, когда небо еще было голубым, а деревья – зелеными, жил на свете маленький мальчик. У тебя вот нет мамы, нет папы, ты дитя из пробирки, и я, старый робот, твой воспитатель и твой сказочник. А вот у этого мальчика, его звали Даниэль, были и мама, и папа, и дедушка, и даже две бабушки. Слишком много, на твой взгляд? Да нет, Дэни было вполне комфортно, его все любили. Ты не знаешь, что значит любить?
Это когда смеются вместе и вместе играют, и нетрудно что-нибудь сделать друг для друга – еду там приготовить или нарисовать на память елку. Зачем рисовать елку? И что такое елка? Как бы тебе объяснить? Давным-давно… Ну, конечно, ты прав, все это было давным-давно. Однако тогда на земле были зеленые леса, и на Новый год в домах ставили елку. Это деревце такое, оно пирамидкой росло, с иголочками вместо листиков на ветках-лапах, вечнозеленое. У нас как раз сегодня наступает Новый год, планета Земля пошла на следующий круг. Но теперь отмечают другие праздники. А тогда наряжали елку, вешали бусы… И всем было весело. Ну вот, ты заинтересовался.
У вас есть праздник – день рождения. Общий на весь отряд. Так и подразделения формируют – по дате появления малышей на свет. И еще вы празднуете день рождения страны. И весь ваш отряд в эти дни собирается – именинникам дарят подарки, и всем вам устраивают экскурсию по планете. В специальных аэроскафах. Вы в восторге. Посмотреть хоть два раза в год, хоть через стекло, где вы, в сущности, живете. А то все искусственное освещение и подземные залы, переходы, дома.
Так вот, в Новый год – ты понимаешь, у нас с тобой урок истории и мы изучаем праздники прошлого. Понял?! Так вот, у нас в доме ставили елку.
Почему я сказал – у нас в доме? Да, видишь ли, когда-то в меня ввели программку старую – воспоминания этого самого Даниэля. Его уж и кости сгнили, а мальчишеские воспоминания все живут во мне. Программу давно закрыли, все было стерто, но вот сегодня – под Новый год – почему-то вспомнилось… Утром, проснувшись, мы находили подарки под елкой, веселились, водили хороводы и танцевали. И пели песенки, и наряжались в костюмы зверей. Что такое звери? Да в давние-давние времена жили такие существа на поверхности земли. Их было много. И они были разные. Медведи, лисы, зайцы, волки… Это животные. И птицы, они летали по воздуху. Орлы, совы, соловьи… Знаешь, вас в этом году поведут в зоосад – там чучела стоят – поглядишь… Их больше нет, как нет ни лесов, ни травы зеленой на поверхности планеты. И дышать там нечем.
Ты плачешь? О чем ты плачешь? Вы не умеете плакать!…не должны… вы права не имеете плакать! Ну вот, и надзиратель прибежал! Господин надзиратель! У нас урок истории. Вы слышите, истории! Все! Теперь меня накажут…
Старого робота отправили в переплавку. В тот же день.
Трамплин
Васек больше всего на свете – конечно, зимой, – любил кататься на лыжах. Хотелось научиться прыгать с трамплина. И еще спускаться, как настоящие горнолыжники, с самых высоких заснеженных гор. Отец снисходительно выслушивал Васины пожелания, он-то умел кататься! Но обычно ему было некогда, он всегда куда-то спешил. Да и дома бывал редко. Работа! Ну, а мама… Мама и слышать ни о каких-таких трамплинах не желала. И никак не соглашалась отвести сына хотя бы в лыжную секцию. Говорила, что это опасно. Тем более что и гор-то высоких в окрестностях нет.
Но вот в последнее декабрьское воскресенье отец согласился-таки съездить с сыном в парк, полюбоваться на красавицу-елку и походить на лыжах. Мама, разумеется, осталась дома, готовить обед.
Елка в парке, на его центральной аллее, и в самом деле была необыкновенной. Высоченная. До неба. И игрушки на ней были совсем не такие, как на маленькой елочке, что накануне Вася и папа украшали дома. Никакого сравнения. На могучей ели висели огромные золотистые, серебристые шары, фонарики, сказочные фигурки. Васе особенно понравилась лыжница в ярко-красном наряде, которая приподняла одну палку в приветствии.
Он подошел совсем близко и вдруг увидел, что игрушка улыбнулась ему, подмигнула и сказала:
– Пошли, покатаемся. Ты же побегать на лыжах сюда пришел. Я тебе тут такую горку покажу, закачаешься…
– Да ну! А что, тут разве есть горки? – удивился Вася. И тотчас согласился. Про отца, который тоже в это время с интересом разглядывал зеленую новогоднюю красавицу, он и не вспомнил.
Встал на лыжи и понесся вслед за лазерным лучиком, который указывал дорогу. Красная Шапочка, как он называл про себя лыжницу, мчалась рядом.
– Коньковым ходом, осваивай! – хохотала она.
Лыжня вывела их на просеку и тут пропала. Идти по глубокому снегу стало тяжело, к тому же начался крутой подъем. Вася вдруг затосковал. Разозлился на себя. И чего он увязался за этой всезнайкой в лесную глушь? Подумаешь, задавака! Домой пора, не заплутать бы тут! Он остановился и с силой ударил палкой по ветвям, гнущимся от пушистого снега. Сосна застонала. Вихрь белых снежинок опустился на лицо и шапочку девочки. Она не обиделась, а погладила ствол дерева и сказала понимающе:
– Еще немного, потерпи. Сейчас придем. А сосны тут живые, не надо их обижать…
И лыжница показала, как можно легко подниматься, если ставить лыжи елочкой или лесенкой.
Но вот и вершинка. Внизу – седое море тайги, и горы как волны…
– Сейчас будет спуск! Во!
Вася остановился, отдышался. Только теперь понял, что на нем не узкие беговые, а настоящие широкие лыжи для прыжков с трамплина. И он, школьник Вася Петров, настоящий летающий ас, он сможет! Бесстрашно. Как птица.
Красная Шапочка легко коснулась его плеча.
– Вперед! Смелее!
Перед ним был спуск, гладкая дорожка огромного трамплина, какие он не раз видел по телеку, когда показывали соревнования где-нибудь в Альпах. Вася решительно оттолкнулся палками, и тотчас его понесло вниз. Скользил легко и бесстрашно, как будто сто раз уже прыгал с такой высоты. Поток воздуха вбирал его в себя, и это было слиянием с ветром, горой, лесом. И вдруг…как-то совершенно неожиданно твердая опора резко ушла из-под ног… Он очутился в воздухе, прямо дух захватило. Тело само изменило угол наклона, оно умное, тело, и все знало наперед. Настоящее счастье крылом птицы коснулось его… Новое, никогда не испытанное ощущение восторга охватило его. Он летел! И приземлился аккуратненько, ровнехонько, не покачнувшись, и еще долго несся вперед на лыжах и улыбался.
Красная шапочка почему-то уже ждала его внизу. Встречала. И как успела?!
– Молодец! Ну, а теперь пора возвращаться. Твой папа, наверное, уже волнуется…
– А, ничего…Здорово-то как! – он уже не жалел, что отправился в лес в компании веселой лыжницы. Новая подружка показалась ему сейчас даже не Красной Шапочкой, а бажовской Огневушкой-поскакушкой или маленькой ученицей лесной феи. И никакая она не задавака.
Как раз в эту минуту зазвонил сотовый в кармане у мальчика.
– Ты где болтаешься? – отец, видно, рассержен не на шутку. – Дозвониться не могу.
– Отвечай, что ты у елки, на качелях, – тихонько подсказала Красная Шапочка.
– Я тут, на качелях, у елки, – повторил наш герой, успокаивая отца.
Сунул в карман телефон и поднял голову. Он действительно стоял уже не у трамплина, а снова в парке, на той же площади, недалеко от елки, около качелей. Лыжи, обычные беговые, домашние, держал в руке. Отец бежал к нему, лицо его было взволнованным, но не сердитым, а почему-то совершенно счастливым.
А вот Красной Шапочки нигде не было видно.
– Слава Богу, нашелся беглец, а то я тебя совсем потерял! – сказал отец и тотчас засобирался назад, домой. Но сын еще раз хотел посмотреть на елку, вернее, попрощаться с Огневушкой, маленькой феей. Вася увидел ее, и Красная Шапочка снова улыбнулась ему, и мальчик услышал слова, которые звучали будто шелест снега:
– До свидания. Мы еще встретимся. Ты вырастешь, и однажды на соревнованиях в Сочи…
Вася помахал ей. Отец крепко взял его за руку, и они торопливо зашагали к остановке маршрутки.
Мальчик почему-то знал, что все так и случится. Или почти так. Он будет заниматься спортом, как всегда мечтал, станет известным лыжником, ему покорятся высота и скорость. И еще. Однажды он встретит ее. А почему нет?! Ведь чудеса, которые случаются в Новый год, не могут заблудиться во времени. А значит, все это будет в его жизни. И триумфальные прыжки с трамплинов – и вот такие девушки, о которых можно только мечтать.
– Ну что, хорошо было в парке? Покатались? – спросила мама, когда отец и сын вернулись домой, и, не дожидаясь ответа, скомандовала: – А теперь обедать!
Только домашняя елочка, точно знала все-все, что произошло в лесу, прошептала тихонько Васе: «Все будет, как ты задумал. Только помни и верь». Гирлянды ее весело засверкали.
Андрей Юрков
Рассказы и очерки автора публикуются в газете туристов, альпинистов и путешественников «Вольный ветер» (тираж 25000 экз.). Рассказ «Первый горноспасатель» удостоен поощрительного приза. В 2007 г. в издательстве «Меморис» издана книга «Горные байки». Дипломант конкурса прозаических произведений «Герой нашего времени» Московского отделения Союза писателей России (2013 г.).
Ужин в ресторане
Написали на менеджера донос. Из-за коммерческих интересов. Даже скорее не из-за коммерческих интересов, а от обиды… Любопытная получилась история…
Был бизнес эпохи перестройки. Какие-то бизнесмены купили остановившийся завод. Купили бизнесмены завод, и тут же начали раскручивать бизнес. То есть устроили презентацию для будущего заказчика своей продукции – весьма известной и крупной компании. Во время презентации «бизнесмены» показали красивые картинки и пообещали, что они утрут нос немцам:
– Давно пора развивать российский рынок!
– Да кто против? Ребята, давайте! – услышали они в ответ.
– Надо помогать отечественному производителю!
– Давайте попробуем.
– Коллеги, мы всех этих нерусских за пояс заткнем!
– Ну… давайте, попробуйте.
– Коллеги! Мы же свои! Если не мы, то кто? Кто, если не мы?
– Давайте, давайте…
Менеджера из технического департамента крупной компании послали на завод. Он осмотрел остатки некогда налаженного производства. Подивился, что в подсобных помещениях какие-то смуглые люди фасуют порошок коричневого цвета в банки с этикетками «Nescafe Gold Premium». В отзыве он отметил, что восстановить производство можно, и написал осторожное положительное заключение.
Однако бизнесмены для покупки завода брали кредит. Чтобы отдавать кредит, надо было продавать продукцию, которую уже и забыли, как делать, да еще и по высоким ценам. Коммерческий департамент крупной компании предложение бизнесменов отверг.
А срок отдачи кредита подходил. Коммерсант – руководитель закупок крупной компании сказал, что цены слишком высоки даже для пробной поставки, а менеджер не очень доволен качеством продукции.
Завод опять выставили на торги. Команду бизнесменов разогнали. Напоследок они написали отчаянное письмо, что никто не поддерживает отечественную промышленность. Все только и делают, что лоббируют иностранные компании, а особенно один менеджер крупной компании. Письмо написали руководителю крупной компании – чтобы уволил зловредного менеджера, копию письма – в Государственную Думу, а третью копию – зачем-то Чубайсу.
Менеджеру повезло. Та копия письма, что была адресована руководителю, попала в руки помощника, который менеджера знал и подозревал, что менеджер взятки не берет. Помощник написал резолюцию: «Просьба разобраться». Начальник менеджера все понял, вызвал менеджера и весело сказал ему: «Пиши ответ!». Вежливый и осторожный ответ на эту копию письма ушел. У менеджера хватило ума не указывать себя в качестве исполнителя ответа.
А вторая копия долго блуждала по Государственной Думе. Вызвала массу дискуссий – о том, как надо поддерживать отечественную промышленность. Комитет по промышленности, строительству и наукоемким технологиям посвятил целое заседание письму бизнесменов. Поговорили о несовершенстве законов. О том, что межпартийная борьба мешает возрождению промышленности, что «Союз Правых Сил» готов развалить всю страну, а ЛДПР вообще о промышленности не думает. И на всякий случай переадресовали это самое письмо, но уже с резолюциями руководителей ведущих фракций Думы, руководителю компании, где работал менеджер.
Так письмо опять попало в компанию. Через Департамент по связям с общественностью письмо спустилось к коммерсанту – руководителю закупок. Он давно законтрактовал все, что надо, и с интересом разглядывал витиеватые формулировки руководителей фракций Думы.
Позвонил тому самому менеджеру из технического департамента, который оказывал коммерсантам помощь при заключении контрактов, и попросил зайти. Напустил на себя очень важный вид. Строгим голосом сказал:
– В компанию направлен очень важный документ, и вы, уважаемый, являетесь фигурантом событий, описываемых в этом документе. Что делать будем?
Лицо у него было серьезное, но чертики в глазах играли. И менеджер аккуратно спросил:
– А какие события описываются в этом письме?
– События серьезные. Можно сказать, события государственной важности.
– А я-то тут при чем? – искренне воскликнул менеджер.
– Вот вы занимаетесь лоббированием иностранных компаний.
«Вроде бы шутит», – подумал менеджер и медленно потянул: – Я-а?!!
– Вы, уважаемый! Вы тормозите развитие отечественной промышленности!
– Боюсь, что вы переоцениваете мои возможности.
– Есть люди, которые уже оценили ваши возможности, – сказал коммерсант. И показал письмо.
Официальную часть коммерсант решил закончить и больше не играть. Теперь они стали изучать записи руководителей думских фракций на письме вместе.
– Да… сильно завернуто. И ведь не поленились такое письмо написать.
– Не поленились. Душу вкладывали.
– О козлы!
– Козлы-то козлы, а тут указано, что к нам в компанию копия тоже отправлена.
– Отправлена. Месяц назад пришла.
– И что?
– Отписались. Слава богу, письмо к нормальному человеку попало.
– То есть на него уже ответили?
– Да. Сейчас копию принесу.
– Не надо сейчас. Завтра закинь. Главное, что ответ ушел 2 месяца назад. И обратного ответа не было?
– Не было.
– Супер! То есть все чисто… Тогда есть предложение это дело отметить. Потому что повезло тебе!.. Сильно повезло! Тебе и проставляться!
– Ну-у, давай.
– Да ладно, насчет проставляться – это я пошутил. Наоборот, можно сказать, я рад знакомству со знаменитым человеком. Не каждому человеку депутаты Государственной Думы посвящают целое заседание!
– Да я-то тут вообще ни при чем!
– Рассказывай, рассказывай! С людьми, отмеченными такой благодатью, нечасто приходится встречаться.
– Ладно, пошли в пивной ресторан. Тут неподалеку открылся. Я недавно был – там хорошо.
В немецком пивном ресторане было уютно! Простые деревянные скамейки, деревянные некрашеные столы. На фотографиях веселые баварцы в клетчатых шортиках играют на трубах. Сразу стало понятно, что беспокоиться не о чем.
Милой официантке в клетчатой юбочке они сразу сказали:
– Девушка, у вас какое пиво есть?
– Вам «Кромбахер», «Паулайнер», «Хольстен»?
– Давайте «Паулайнер».
– Вам по ноль пять кружки?
– Да. Вы нам сразу пиво принесите. А потом мы вам закажем, что нам надо.
Официантка оставила меню, убежала и очень скоро вернулась с двумя запотевшими, отсвечивающими золотом кружками.
– Что вам к пиву?
– Не торопите нас. Греночек принесите, и мы вас через 5 минут позовем и сделаем заказ.
– Конечно, конечно!
– Все-таки молодцы немцы. Хорошо пиво варят!
– Да они не только пиво хорошо варят. Они вообще продукцию качественную производят.
– М-да… Когда же мы-то начнем?
– Эх! Не при этой жизни, видимо. Чтобы и качественно, и недорого…
– …да еще и без подметных писем… Ведь это ж надо – письмо в Государственную Думу отправить!
– А эти деятели в Думе, похоже, обрадовались.
– И не говори. Как будто ждали. Одна формулировка: «Все демократические начинания разбиваются о неподготовленность нашего населения к демократическим реформам!» – чего стоит!
– А кто такое выдал?
– «Яблоко», – сказал коммерсант, доставая из портфеля копию письма.
– Эти могут. Эти могут и не такое.
– Девушка, нам еще пива, гренок. А что вы нам еще посоветуете?
– Хотите ребрышки? Или колбаски?
– Хотим.
– А я хочу свиную ногу. Свиную ногу можно приготовить?
– Обязательно приготовим. Вы сделали очень хороший заказ. Вы не зря пришли в немецкий пивной ресторан. У нас очень хорошо готовят и ребрышки, и колбаски, и свиную ногу, и гренки.
Клетчатая юбочка упорхнула, а коммерсант продолжал:
– Союз Правых Сил добавил: «Только либерализация экономики выведет нашу страну из экономического тупика!»
– М-да… Ты знаешь, мне кажется, я их немного понимаю.
– Кого ты понимаешь? Тех, кто на тебя написал? – Нет, наших властителей судеб в Думе. Ведь им кажется, что они многое делают для развития промышленности. Они болеют за судьбы страны. Правда, очень по-своему и специфично.
– Насчет специфичности – это точно. Вот и коммунисты тут оставили свою точку зрения: «Демократические реформы убивают промышленность!» Ну и ЛДПР тут как тут: «Ужесточить ответственность за дачу взяток при оформлении заказов!»
– …вот любопытно, кто ужесточать будет.
– Вероятно, все разом. Ну это ж надо – посвятить целое заседание рассмотрению этого документа. Совсем им, что ли, делать нечего?
– Так это вроде как их работа и есть – печься о судьбах страны. Вот и пекутся.
– За наши деньги, между прочим.
Подошедшая официантка промурлыкала:
– Вам, может быть, еще пива принести?
– Да, пожалуй.
– Ой, простите, пожалуйста, вам, может быть, еще гренок или другой закуски принести? Креветочек?
– Н-да…. креветочек. Да и гренок… Да, давайте, – благожелательно сказал коммерсант, отпуская официантку.
– Гренки! С чесночком! Ароматно пахнут, но не воняют. Хрустят, а не жесткие! Простая вещь. А как хорошо к пиву идут! И много ума не надо, чтобы сделать.
– Много не надо.
– Наши-то не делают!
– Значит, ум все же нужен. Или не ум. Может быть, умение.
– А ум?
– Да что такое ум? Умный – не умный?
– Умный – не умный. Кто ж разберет?.. Вот ведь какой парадокс нашего бизнеса. Можно ли сказать, что доступ к сырьевым и энергетическим ресурсам страны на волне приватизации получили самые умные люди?
– Экие ты вопросы стал поднимать после третьей кружки. Да и не скажешь. Впрочем, тут надо определиться, что такое умный человек. Первые сливки при дележе страны сорвали самые… не сказать умные, скорее самые шустрые да проворные. Если мы определим, что умный человек – это человек, который опережает других в борьбе за кусок хлеба и в драке за богатство – тогда, может быть, и да.
– Значит, «умные» люди получили во владение сырьевые и энергетические ресурсы богатой страны. Чуть менее умные завладели металлургией и перерабатывающими предприятиями…
– Вот и эти наши «коллеги»… что на тебя написали. Сказать, что они дураки, – не скажешь. Умными тоже вроде не назовешь…
– Умными не назовешь. Ошибки хрестоматийные. Небось вся маркетинговая проработка сводилась к тому, что попросили кого-то сделать запрос по ценам. Немцы этого кого-то не знали и цену завернули приличную. А эти козлы, ничего не проверяя, эту цену взяли как базовую, по которой можно продавать у нас в стране.
– Скорее всего так и было. К тому же завод стоит, работяги разбежались, технологов нет, а они посчитали, что стоит им подписать контракт, и конкурентоспособная продукция сразу же начнет выпускаться.
– А… говорить даже про них не хочется. Умными их точно не назовешь.
– А кого назовешь? Профессоров в университетах, которые гроши получают – вроде не назовешь. А нынешних хозяев – тоже.
– Да, вопрос… У меня есть приятель – психолог. Недавно он рассказывал, что одна из модных тем современной психологии в Америке – это то, что богатые чаще жульничают.
– Да ты что!
– Исследований много проводили. Богатые склонны обманывать по своей природе. По результатам одного эксперимента хозяева дорогих автомобилей чаще подрезали другие машины и пешеходов реже пропускали. А в другом испытании более состоятельные участники чаще жульничали с лотерейными билетами, чтобы получить небольшие призовые деньги.
– Ты смотри!..
– В другом университете проводили схожее исследование – проанализировали поведение человека в обществе, учитывая его достаток, образование и престижность работы. Оказалось, что богатые люди чаще жульничают, врут и нарушают закон. Общий вывод – это вызвано жадностью и эгоизмом.
– Так что же, что войны по разделу собственности между отморозками – это все предопределено природой человека?
– Выходит, что так.
Помолчали. Официантка принесла две очередных кружки.
– А помнишь, что творилось, когда приватизация только началась?
– Лучше не вспоминать. А то опять настроение ухудшится.
– Да, совсем недавно это было. Сейчас у нас почти цивилизованные рыночные отношения.
– Ну, прямо скажем, несколько специфические, – сказал менеджер.
– Специфические, конечно. Но ведь уже не убивают! На тебя всего лишь навсего телегу накатали. Да и то, это разве ж донос… Так, почти эпистолярный жанр.
– Да, сейчас намного лучше, – повторил менеджер. – Смотрите на мир сквозь кружку пива, и он покажется вам золотым! – призадумавшись, он повторил: —… богатые люди чаще жульничают, врут и нарушают закон… Слушай, а давай мы этот документ сохраним!
– Зачем?
– М-м-м… ну для потомков…
Коммерсант засмеялся. Он смеялся негромко и пьяненько, но не мог успокоиться.
– Да они не поверят!
– Поэтому давай и сохраним!
– Те потомки, которым ты передашь этот документ, тебя за полного дурака примут!
– Так это будет не сейчас.
– И что, кому-нибудь документ о бредятине, в которой мы живем, понадобится?
– Да ладно, понадобится – не понадобится! Ты его не выкидывай! Ну глянь, сколько на нем красивых завитушек! И даты стоят.
– Ладно, держи. Храни! Леонардо, только ты объясни, зачем тебе это!
– Да я и сам сейчас не понимаю… после четвертой кружки. Ну… действительно, для истории. Может быть, через 200 лет историки начнут изучать, что заставило руководство страны делать столь отчаянные глупости. Будут проводить анализы, отчего таких исключительных людей занесло в руководство страны… И тут этот документик!
– Ладно, храни.
Менеджер Леонард опьянел и говорил почти вдохновенно:
– Вот ты не поверишь. А я тебе больше скажу. У меня есть и другие документы эпохи. Например, есть план научно-технического развития, подписанный авторитетным вором в законе. Реликвия!
– Такого быть не может! Зачем ему это? Я не настолько пьян!
– Может! Ты вспомни, как этот авторитет был председателем правления совета директоров. Ну и подписал… Его годом позже посадили. А есть план социального развития, подписанный объявленным в федеральный розыск оппозиционером. Сейчас несколько стран добиваются его выдачи. Он получил убежище в благополучной стране и говорит, что его преследуют по политическим мотивам. А состояние-то он сколотил, пока его не начали преследовать… Социальным развитием занимался, хе-хе! А у меня документик с его подписью!
– Леонардо, ты даешь! Не страшно тебе такие документы коллекционировать?
– Страшновато. Но время, время какое! Надо сохранить! Будущие писатели будут собирать материал о наших современниках! Будущие поэты будут поэтизировать наших героев!
– И наших деятелей Госдумы тоже? – коммерсант пьяненько хихикнул.
– Их тоже. Будут слагать поэмы о наших олигархах!
– Да… Эк тебя понесло! – коммерсант задумался. – Завел ты меня, впрочем. Действительно, время интересное. Почти эпоха Помпея и Октавиана Августа в Риме.
– Так и я про то же! Будут потомки изучать, почему пал Помпей…
– Это ты, что ли, Помпей? – коммерсант захихикал.
– Да какой я Помпей! Смеешься, что ли? Впрочем, и ты не Август. Вернее, не ты, а эти козлы, что на меня написали – не Августы точно! Я скорее про тех, кто это сделал. Ведь живем в бреду!!! Но эпоха! Какая эпоха! И наше время потомки будут поэтизировать!
– Да чего там поэтизировать? И кого? Правителей? Олигархов?
– Будут поэтизировать! Романы напишут!
– Романы напишут? Пусть про меня не пишут!
– Да я не про тебя. Я про наше время! Ведь сейчас время потрясений. Есть и Октавиан, и Марк Антоний, и Помпей. Клеопатры!
И фраза: «И ты, Брут!» – актуальна… А уж Цицеронов вокруг нас… Цицеронов просто пруд пруди.
– Все демократические начинания разбиваются о неподготовленность нашего населения к демократическим реформам!
– Да черт с ними со всеми. Наша-то с тобой задача – уцелеть между всех этих Помпеев, Цезарей, и прочих Августов! Тут бы выжить! Да детей накормить!
– Эх, жизнь! Девушка! Нам еще по маленькой, и счет.
– Вам понравилось у нас?
– Да. Спокойно. Цивилизованно. Пиво хорошее.
– Приходите к нам еще!
– Обязательно придем!
– Ой, вы так интересно про политику говорили! Я прямо вживую почувствовала, что вокруг нас великие события происходят! Та-ак интересно! Приходите, пожалуйста!
– Придем, придем!
Уже выйдя из ресторана, они продолжили:
– И ты знаешь, зачем-то третью копию подметного письма «коллеги» написали Чубайсу!
– А он ответил?
– Нет.
– Мучается, наверное. Думает, что ответить.
– Да, ночами не спит. Все о будущем страны переживает.
– Ну, пусть попереживает.
И менеджеры, проникнутые своей сопричастностью к ходу Истории, в хорошем настроении разошлись по домам.
Владимир Фалин
Родился в Москве 2 июля 1941 г. в простой рабочей семье. Будучи несовершеннолетним, пошел работать на стройку, доучивался в вечерней школе. С самого детства занимался гимнастикой и акробатикой. Три года служил в армии. После армии пошел работать на завод. Стал мастером спорта СССР по гимнастике и акробатике. В возрасте 30 лет, имея хорошую физическую подготовку, ушел работать в цирк. Стал воздушным гимнастом, лауреат 2 Всесоюзного конкурса артистов цирка. Разработал методику физического, духовного и эмоционального развития детей через искусство цирка. Занимается педагогической деятельностью. Имеет более 50 учеников, которые работают почти все за рубежом. Окончил Институт культуры. Написал две книги рассказов: «Паяцы» и «Красный карьер».
Монолог
Цирк не театр, он не имеет своей труппы. Если в репертуаре театра 15 спектаклей, то только потому, что актёр выражает свои чувства в словах, и он может играть во всех 15 спектаклях. Способность говорить имеет одну природную суть. Отработать все существующие трюки, являющиеся основой циркового искусства, не представляется возможным, потому как это связано с физической деятельностью. Произнести слово или встать на руки – это не одно и то же.
Трюк – физическое действие, недоступное и ненужное для обычного человека, а значит, не обязателен к обучению. Это выразительное средство циркового искусства. Навыки эти можно приобрести в спортивных школах. Тело каждого человека от природы имеет своё предназначение и предрасположенность к определённой физической деятельности. Чтобы обучиться трюку, требуется большое количество правильных повторений, а значит, сопряжено с большими энергозатратами. Произношение слов таких затрат не требует. Физическому действию обучают ребенка, когда он учится ходить, это необходимо. Всем другим хитростям обучают в специализированных школах. Танцу – в хореографическом училище, спорту – в спортивных школах, музыке – в музыкальной школе. Что интересно, даже вокальное искусство ограничивается репертуаром певца. Казалось бы, голосу подвластно всё, однако это не так.
Многие считают, что физическая деятельность человеку не обязательна. Без гимнастики можно прожить, утверждают они, как и без бега, и лишь немногие находят в нём смысл жизни. Умственная деятельность для таких людей – главная цель в жизни. Цирковая деятельность предполагает большой физический труд. Даже в одном жанре невозможно освоить всех трюков. Врождённая особенность тела каждого индивидуума вступает в конфликт с обучением. Одним удаются одни трюки, другим иные. Невозможно с одинаковой степенью мастерства освоить и исполнять все трюки. Цирк – это здание, цирковое искусство прямого отношения к нему не имеет. Номера можно демонстрировать и на любой другой площадке. Специфика цирка как здания – это 13-метровый в диаметре круглый манеж, удобный для конных номеров. Это стандарт для всех цирков мира. Там, где нет конных номеров, круглый манеж не обязателен. Цирковое здание – это наиболее удобная площадка для демонстрации номеров, связанных с риском для жизни, где особенно ценится культ силы, смелости, красоты.
Когда узнавали, что я артист цирка, мне очень часто говорили нелицеприятные слова, желая обидеть и даже унизить:
– А вы знаете, мы так не любим цирк, у вас ведь там не пойми что творится.
На что я никогда не обижался, в ответ лишь говорил:
– Вы и оперу не любите.
– А как вы угадали? – удивлялись они.
Я действительно угадал, но если вам в цирке всё понятно, то в опере вам не понятно ничего, вот вы и отвергаете две крайности. Это противоположные друг другу виды искусства. Меня никогда не обижало и более резкое отношение к цирку, и к нам, артистам.
Примечания
1
Déjà vu!* (фр.) – чувство, что это когда-то уже было.
(обратно)2
беременная – (чешский)
(обратно)3
Сочельник (чешский)
(обратно)
Комментарии к книге «Российский колокол, 2015 № 4», Альманах Российский колокол
Всего 0 комментариев