«Авиация и космонавтика 1995 09»

Авиация и космонавтика 1995 09 (fb2) - Авиация и космонавтика 1995 09 2915K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Журнал «Авиация и космонавтика»

Авиация и космонавтика 1995 09

Авиация космонавтика за август-сентябрь /№№ 8–9/ 1995 г. Выпуск 9

Подготовлен научно-мемориальным музеем Н. Е. Жуковского в Москве

Научно-популярный журнал ВВС

Дорогие читатели!

Перед Вами уникальный выпуск журнала с публикуемыми впервые материалами. Они заставят вас пересмотреть свои взгляды на историю отечественной авиации. Вы получите информацию из первых рук о рождении и становлении Дальней Авиации Военно-Воздушных Сил. Участники первой мировой войны Михаил Николаевич Никольской, старший механик эскадры тяжелых кораблей «Илья Муромец» Всеволод Дмитриевич Солнцев, бортмеханик «Илья Муромец»-4, в свое время написали о событиях тех лет. Они предпринимали многочисленные попытки издать свой труд, однако советская историография следовала идеологическим штампам. Главный из них — императорская авиация не имеет места в летописи Отечества. Разве что просачивались скупые сведения. Благо еще: попала замечательная рукопись на хранение в Научно-мемориальный музей Н. Е. Жуковского, что на улице Радио в Москве. Здесь ее хорошо приняли и правильно оценили специалисты. Обработкой материалов занималась старейший научный сотрудник музея Нина Михайловна Рукопись была подготовлена в качестве отчета для внутреннего пользования.

И только теперь появилась возможность познакомить всех с замечательным документом. Рукописи в свою очередь, основательно доработали и уточнили научные сотрудники Виктор Павлович Куликов и Михаил Александрович Маслов. Они закончили свой труд к 80-летию эскадры, в конце прошлого года. Однако, в чем вы убедитесь, научные доработки ни в коей мере не повредили колориту языка тех дней, стилистике и стилю изложения в начале XX века. Вы услышите живые голоса людей.

А. П. Красильщиков, директор Научно-мемориального музея Н. Е. Жуковского

"Илья Муромец" в боях

«Илья Муромец — Киевский». Заводской № 12. Лето 1914 года.

М. Н. Никольской В. Д. Солнцев

Зарождение тяжелой авиации

В конце XIX столетия появилась в Риге небольшая ремонтная мастерская, выполнявшая различные мелкие работы по ремонту вагонов. Впоследствии мастерская была куплена группой активистов, организовавших акционерное общество под названием: «Русско-Балтийский вагонный завод в Риге» (РБВЗ). Продукция нового завода быстро завоевала хорошую репутацию. Он выпускал комфортабельные пассажирские вагоны и прочные товарные. Вскоре завод стал получать заказы не только русских железнодорожных компаний и казенных дорог, но и заказы из заграницы.

К 1906 г. завод расширил свою деятельность и открыл филиал, выпускающий сельскохозяйственные машины и оборудование. Однако при чрезмерных госпошлинах завод не мог конкурировать с американскими фирмами, которые забили русский рынок своими сельскохозяйственными машинами, и, понеся большие убытки, вынужден был закрыть этот филиал.

Через некоторое время на РБВЗ приступили к организации производства автомобилей. Приняв за образец автомобиль итальянской фирмы «Фиат», завод начал выпускать очень выносливые и удобные машины, закупаемые преимущественно Военным ведомством для снабжения войсковых частей.

По инициативе заместителя Председателя правления завода Михаила Владимировича Шидловского было решено открыть еще один филиал, предназначенный строил» аэропланы отечественной конструкции. Шидловский долго выбирал человека, который мог бы возглавить новое дело. Он ознакомился с десятком разных людей, но не мог ни на ком остановить своего выбора. Наконец ему сообщили, что в Киеве живет студент Сикорский: он ездил во Францию учиться, сам построил планер и удачно летает на нем. Кроме этого построил геликоптер, но, не имея достаточно средств, не смог приобрести мотора соответствующей мощности. Выбор пал на Сикорского, и Шидловский вызвал его в Петербург для переговоров. Сикорский приехал, и они долго разговаривали, после чего Шидловский решил пригласить Сикорского на должность главного конструктора и доложил об этом на правлении. Правление завода не возразило, и приглашение Сикорского состоялось.

Фюзеляж «Ильи Муромца» тип Б. В иллюминаторе — ближайший помощник И. И. Сикорского А. А. Серебренников.

Авиационное отделение РБВЗ было построено в Санкт-Петербурге на Строгановской набережной. В новое помещение завезли и установили новейшие деревообделочные станки, завезли необходимый материал, а из Риги были приглашены лучшие столяры-краснодеревщики, работавшие на облицовке пассажирских вагонов. В 1912 г. завод впервые выпустил первый аэроплан Сикорского — биплан с мотором «Аргус», 80 л. с. В разобранном виде аэроплан был перевезен на Корпусной аэродром, там его собрали, и Игорь Иванович впервые полетел на своем аэроплане. Через несколько недель Сикорский демонстрировал свою машину перед военной комиссией и показал хорошие ее летные качества. После этого полета завод получил первый заказ на партию таких аэропланов.

Перед выполнением этого заказа на завод были приглашены в качестве пилотов-испытателей и сдатчиков известные в то время пилоты, обучавшиеся в авиационной школе во Франции — Алехнович и Янковский. В том же году Сикорский построил второй тип аэроплана — моноплан, который также был принят военной комиссией, и завод получил новые заказы. После этого Алехнович специализировался по испытанию и сдаче бипланов (Сикорский-10), а Янковский — по монопланам (С-12).

Шидловский, будучи инициатором приглашения на завод Сикорского и, видя в нем талантливого конструктора, всячески помогал ему в работе. Однажды он вызвал его и предложил идею такого аэроплана, вернее воздушного корабля, на котором он мог бы со всей семьей пролететь над Петербургом. Сикорский сначала отказался, но Шидловский предложил вернуться к этому вопросу через несколько дней. Придя к Шидловскому через три дня, Сикорский сказал, что можно попробовать. Были отданы соответствующие распоряжения, и работа закипела. В помощь Сикорскому был приглашен студент Политехнического института Серебренников, который основательно помог ему в сложных расчетах. Затем работа перешла в заводские цеха. Были приостановлены работы по постройке легких аэропланов, и все силы были брошены на постройку огромного самолета.

Пассажирский салон первого экземпляра.

Запуск мотора «Аргус»

«Илья Муромец — Киевский» тип Б. № 128. Перед перелетом Петербург — Киев. Комендантский аэродром. 1914 год.

На комендантском аэродроме был арендован ангар воздухоплавательной роты, к нему привозили отдельные детали самолета и там производили сборку. Наконец ранней весной 1913 года из ангара выкатили огромный блестящий аэроплан с двумя моторами на крыльях. Это был первый в мире тяжелый воздушный корабль «Гранд». Шла последняя проверка регулировки корабля. Готовить самолет к полету помогали Сикорскому регулировщик Фурсов и механик Панасюк. О величине аэроплана можно судить по следующим данным: вес корабля доходил до 3-х тонн, на нем стояли 2 мотора «Аргус» мощностью по 140 л. с., размах крыльев — 31 м, длина самолета — 17 м, общая площадь несущих плоскостей — 150 кв. м.

Мартовским утром, при хорошей погоде с легким морозцем самолет вывели из ангара. В самолет вошли Сикорский и еще три человека. Заработали моторы, постепенно наращивая обороты, корабль тронулся и плавно покатился, увеличивая скорость. Оторвавшись от земли и оставляя легкий дымный след работающих моторов, самолет стал подниматься. Корабль набрал высоту и, сделав большой круг, стал приближаться к аэродрому. Спуск прошел благополучно, у самого ангара Сикорский выключил моторы, и корабль остановился. Это был подлинный триумф.

На следующий день сменили колеса на лыжи, и «Гранд» стал легче отрываться от земли. С этого дня начались систематические полеты, во время которых Сикорский подмечал все особенности корабля в полете и делал для себя выводы. Шидловского не было в Петербурге, вернувшись, он настоял на смене иноземного названия: самолет был сконструирован русским инженером, строился из русских материалов и русскими рабочими. После этого разговора было решено переименовать корабль в «Русский витязь». Спустя некоторое время Сикорский, сделав небольшой перерыв в полетах, поставил на самолет еще два мотора «Аргус», мощностью по 80 л. с., чем значительно улучшил полетные качества корабля. В течение всего лета Сикорский, летая на «Русском витязе», поставил рекорды по грузоподъемности, продолжительности полета и набору высоты с большим грузом.

12/25/февраля 1914 года Сикорский совершил полете 16 пассажирами на борту. Вес поднятого груза — 1290 кг

Особый интерес представлял внешний вид корабля, который постараемся описать. Длинный фюзеляж приблизительно на одну треть был открыт спереди, и на эту часть была поставлена кабина, в которой находилось кресло пилота, рычаги управления кораблем, необходимые приборы и каюта для пассажиров, где стояли соломенные кресла. Впереди находился балкон, на который можно было выходить в полете. Сзади кабины находилась закрытая часть фюзеляжа, оканчивающаяся большим стабилизатором и рулями направления и высоты. Под самым концом фюзеляжа находился костыль, снабженный амортизатором. Нижняя плоскость была значительно короче верхней. Между плоскостями имелись стойки, закрепленные растяжками из стальной проволоки. Крайние подкосные стойки были расположены между последней нервюрой нижней плоскости и серединой выступающей части верхнего крыла. Нижняя часть фюзеляжа опиралась на продольные балки-лонжероны нижнего крыла, а верхнее крыло было выше кабины. Между кабиной и верхним крылом помещались бензиновые баки, соединенные с моторами бензопроводом, в котором находились фильтры, отстойники и краны. На передней кромке нижнего крыла были установлены моторы. Балкон и часть кабины выступали несколько вперед за линию винтов моторов.

В распоряжении пилота имелся целый ряд приборов: альтимер-высотомер, указатель скорости, довольно своеобразный креномер — металлический шарик, помещенный в стеклянную трубку, имеющую точно рассчитанную кривизну. Рядом с креномером помещался горизонт (стойка с делениями). С левой стороны кресла пилота находился сектор управления моторами. На нем были смонтированы четыре акселератора, позволяющие регулировать обороты каждого мотора в отдельности, но, двигая общий рычаг вверх или вниз, можно управлять всеми все моторами одновременно. На этом же секторе были смонтированы четыре выключателя (для каждого мотора) и один общий рубильник, позволявший включать или выключать зажигание всех моторов одновременно. На каждом моторе были установлены счетчики оборотов.

Плоскости и фюзеляж были деревянной конструкции со стяжками из стальной проволоки. Снаружи все было обтянуто тканью, покрытой аэролаком. Несущий стабилизатор был монопланной конструкции, по величине не уступающий крылу легкого самолета. Шасси состояло из ряда стоек и стяжек, и было снабжено сдвоенными колесами. В зимнее время можно было колеса заменять лыжами.

Успех Сикорского не остался незамеченным официальными властями, самолет посетил царь Николай II, а Государственная дума постановила наградить Сикорского за его изобретение премией в 75 000 рублей. Военное ведомство наградило русского конструктора орденом Св. Владимира 4 степени и дало заказ на 10 кораблей.

Перед Сикорским открывались заманчивые перспективы реализовать свои конструкторские замыслы.

В конце сентября 1913 г. «Русский витязь», приготовленный к полету, стоял около ангара. Его экипаж, ожидая прихода Сикорского, стоял, разговаривая, недалеко от ангара. Погода была прекрасная, и в воздухе было несколько аэропланов, производивших обычные тренировочные полеты. Вдруг с шумом и свистом пролетело что-то черное, и раздался треск ломающегося крыла «Русского витязя». Подбежавшие люди были страшно удивлены, найдя в обломках крыла еще горячий мотор и обломки винта. Недоумению не было конца, как вдруг заметили снижавшийся аэроплан, пролетевший над ангаром. Как выяснилось, этот мотор отвалился у аэроплана Меллер, на котором летал известный пилот Габер-Влынский. Потеряв мотор, пилот не растерялся, выровнял свой аэроплан и благополучно сел на аэродром. Удивительно было совпадение, что именно при полете Габер- Влынского над «Русским витязем» у него оторвался мотор и упал на крыло корабля. Так нелепо закончилось существование первого в мире тяжелого воздушного корабля. Корабль не стали ремонтировать. Сикорский говорил, что он взял от него и изучил все его положительные и отрицательные свойства. Остатки «Русского витязя» были перевезена на завод.

Сикорский решил построить новый воздушный корабль, и на заводе началась усиленная работа. Постепенно на аэродром перевозились готовые детали. В ангаре собирались плоскости. Однажды ночью провезли через весь город огромный фюзеляж, установленный на шасси и поставили в ангар. Сборка корабля подходила к концу. Сикорский лично проверял каждую мелочь, а особенно затяжку стальной проволокой готовых частей. Наконец привезли моторы, и в течение двух дней они были установлены. Корабль был собран. Новому самолету дали название «Илья Муромец» в честь легендарного русского богатыря. Он значительно отличался от своего предшественника как внешним видом, так и внутренним устройством. На «Муромце» фюзеляж был полного профиля и оканчивался застекленной головной частью, благодаря чему обзор вперед и в стороны был открыт. Высота фюзеляжа позволяла свободно, не сгибаясь, ходить внутри человеку среднего роста. Сверху над центропланом помещались два бензобака (в первом варианте вмещающие бензина на 3,5 часа полета). Сзади бензобаков был сделан балкон, обнесенный поручнями. Для выхода на балкон был сделан люк, к нему приставлялась легкая лесенка, по которой можно было подниматься на балкон в полете. С левого борта находилась сдвижная дверь с подножкой для подъема внутрь аппарата. Внизу между стойками шасси помещался нижний передний балкон, куда можно было спуститься через передний люк. Все оборудование — сиденье пилота и приборы — находились в том же порядке, как и на «Русском витязе», а с правой стороны кресла был установлен морской компас шлюпочного типа. На крыльях были установлены в ряд 4 мотора «Аргус» по 140 л. с. (по два мотора с каждой стороны), на каждом моторе были установлены счетчики оборотов, которые были хорошо видны командиру. Ввиду глубокого снежного покрова колеса шасси были заменены лыжами. До февраля Сикорский производил облет корабля и ввел некоторые поправки в регулировке, а в феврале уже начал производить систематические полеты и ставить новые рекорды по грузоподъемности и продолжительности полета с пассажирами.

К началу мая все неполадки были устранены, и Сикорский начал готовиться к перелету Петербург — Киев и обратно. Для этого он обучал полетам на «Муромце» своего товарища военно-морского штабс-капитана Пруссиса. Одновременно принимал участие в полетах и пом. начальника Гатчинской авиашколы штабс-капитан Г. Г. Горшков. Лавров дополнительно выполнял функции штурмана. За работу моторов отвечал бортмеханик Сикорского — Панасюк. Были предусмотрены необходимые запасы инструментов, запасных частей к моторам, теплой одежды и необходимого продовольствия. Все это имело свои определенные места на корабле и несколько раз проверялось в полетах. К 20 июня все приготовления были закончены. Бензобаки, вмещавшие бензина на 6 часов полета, а также масляные баки были заполнены. Все имущество уложено по местам, и экипаж был в полной готовности. Нагрузка корабля в общем была около 100 пудов.

В ночь с 20 на 21 июня 1914 г. около 1 час. 30 мин. ночи Сикорский, имея на борту лейтенанта Лаврова, штабс-капитана Пруссиса и механика Панасюка, покинул Комендантский аэродром и взял курс на юг. По плану перелета первая посадка для пополнения запаса бензина и масла намечалась около г. Орши. Погода благоприятствовала первому этапу перелета, и около 6 часов утра Сикорский приземлился в выбранном пункте. Долго провозились с заливкой бензина и масла и только в 14 часов могли вылететь из Орши. Минут через 20 полета произошла авария с третьим мотором, чуть не перешедшая в катастрофу. У него лопнула бензотрубка, полился бензин, мотор остановился, а вытекающий бензин загорелся. Лавров и Панасюк, схватив огнетушители, выскочили на крыло и погасили огонь. Дальше, конечно, лететь было нельзя, и Сикорский посадил корабль на первую попавшуюся площадку, оказавшуюся вблизи местечка Копысь. После посадки бензиновая трубка была поставлена на место, надежно припаяна, и все остальное приведено в порядок. Корабль снова был готов к полету, но из-за позднего времени и сильной болтанки в воздухе решили заночевать и продолжать полет рано утром.

22 июня на рассвете они вылетели, взяв курс на Киев. Утро было замечательное, лететь было приятно без всякой качки, но около 7 часов утра по курсу корабля встретилась значительная облачность. В течение 3 часов, меняя высоту от 2500 м и спускаясь до 400 м, летчики боролись с болтанкой. Сквозь прорывы облаков около 5 часов утра они увидели Днепр и уже позади — Киев. Развернув корабль на обратный курс, Сикорский приземлился на Куреневском аэродроме. Закончился первый этап перелета.

Немного отдохнув, Сикорский с Лавровым произвели несколько полетов над Киевом. Штабс- капитан Пруссис должен был уехать раньше, и на корабле остались всего три человека (Сикорский, Лавров и Панасюк). На рассвете 23 июня Сикорский покинул Киев и вылетел обратно в Петербург. Погода была хорошая, в воздухе было сравнительно спокойно, и около 11 часов утра сели в районе Новосокольников для заправки. В 12 часов 30 минут вылетели по направлении к Петербургу. В то время стояла сухая и жаркая погода. В воздухе было неспокойно. Сильные восходящие потоки чередовались с воздушными ямами, что вызывало сильную качку во все стороны с ударами под крылья. Управлять кораблем было утомительно.

По неизвестным причинам вокруг Петербурга с 26 июня возникли лесные пожары. Удушливый дым поднимался на большую высоту в виде черной тучи и частично стелился по всему городу. В это время возвращавшийся корабль, летя на высоте около 2000 м, принужден был войти в эту тучу. Качка перешла в невероятную болтанку, ходить в корабле было невозможно. Можно было пробираться туда и сюда только ползком. Оба пилота сменялись каждые 15–20 минут, обливаясь потом, и только к 6 часам вечера Сикорский посадил корабль на свой аэродром.

14 часов полета с одной посадкой для пополнения запаса бензина воздушный корабль «Илья Муромец» под управлением конструктора и пилота И. И. Сикорского и пилота лейтенанта Лаврова совершил при трудных условиях, перелет Киев — Петербург протяженностью 1200 км. Этот перелет показал, что мощные корабли, снабженные сильными моторами, способны преодолевать неблагоприятные метеоусловия, при которых аэропланы того времени были не в состоянии летать.

Нужно заметить, что четыре мотора «Аргус» по 140 л. с., на которых был совершен перелет, служили всю войну на боевом корабле и закончили свое существование в 1918 году (были сожжены с кораблем при приближении немцев).

Яблонна. Организация эскадры боевых воздушных кораблей «Илья Муромец»

Съем мотора «Сальмсон» со II-го корабля. Заводской номер 136. Июнь 1915 года.

28 июня 1914 г. в 7 часов вечера Сикорский закончил свой знаменитый перелет Киев — Петербург, а через 17 дней Германия объявила войну. В конце июля приказом по Военному ведомству учреждались боевые отряды воздушных кораблей «Илья Муромец». По этому приказу надлежало построить и укомплектовать 10 боевых кораблей. Главному управлению авиации предписывалось разработать временный штат и положение о «Муромцах». Начальнику Гатчинской авиашколы полковнику Ульянину поручено организовать комплектование отрядов летным и техническим составом из имеющегося состава аэрошкол.

Необходимо было поспешить, чтобы такое грозное оружие, как тяжелые бомбардировщики, своевременно выступили бы в помощь нашим войскам. Для нового типа самолетов нужны были специальные авиабомбы и стрелковое вооружение, поэтому Главному артиллерийскому управлению был дан срочный заказ. Предполагалось, что каждый корабль будет приравнен к боевому отряду со всеми положениями и штатами. Все отряды были подчинены Полевому Генерал- инспектору авиации и воздухоплавания Великому Князю Александру Михайловичу Романову. Предполагалось, что отряды «Муромцев» будут придаваться штабам фронтов или армий. Что будут делать корабли на фронте — оставалось проблемой, и решили, что штабы совместно с командирами кораблей разберутся на местах.

По штату боевой отряд воздушных кораблей возглавляется командиром, военным летчиком. Отряд делился на две части: летную и наземного обслуживания. Летная часть состояла из командира отряда и корабля, его помощника — военного летчика, артиллерийского офицера, механика, трех летчиков легких аэропланов, четырех старших мотористов, одного старшего моториста для обслуживания приданных легких аэропланов, семи младших мотористов, двух стрелков-пулеметчиков и лаборанта-фотографа.

В персонал наземного обслуживания входила рота аэродромного обеспечения, походная мастерская, гараж с одним легковым и двумя грузовыми автомобилями, походная фотолаборатория, метеостанция, походная кладовая для ГСМ. На вооружении отряда находились один воздушный корабль «Илья Муромец» с запасными частями и три легких аэроплана для тренировки и связи.

На должности командиров отрядов назначались военные летчики из числа инструкторов авиашкол. На должйости помощников командиров назначались офицеры, окончившие авиашколы и имеющие звание «военный летчик». При этом отдавалось предпочтение офицерам, которые во время обучения не имели ни одной аварии. На должности артофицеров (штурманов) назначались преимущественно офицеры, имеющие артиллерийское образование. На должности механиков могли быть назначены лица из числа мотористов авиашкол, имеющие хорошие аттестации.

Комплектование отрядов было поручено начальнику Гатчинской авиашколы полковнику Ульянину, который передал все полномочия своему помощнику штабс-капитану Г. Г. Горшкову. К середине августа были намечены комплекты экипажей семи кораблей, утвержденные приказом Главного управления авиацией. Этот список летного состава боевых отрядов воздушных кораблей представляет несомненный интерес и приводится ниже.

Илья Муромец 1. Командир — штабс-капитан Руднев, пом. командира — штабс-капитан Ильинский, механик из вольнонаемных — Шидловский М. Ф.

Илья Муромец 2. Командир — поручик Панкратьев, пом. командира гвардии штабс-капитан Никольской С. Н., арт. офицер прапорщик Звонников, механик Кулешов и старший моторист Ушаков.

Илья Муромец 3. Командир — штабс-капитан Бродович, пом. командира — штабс-капитан Спасов, артофицер — поручик Гагуа, старший моторист Фогт.

Илья Муромец 4. Командир — штабс-капитан Фирсов, пом. командира — поручик Политковский, артофицер — штабс-капитан Барбович, второй пилот — поручик Шаров.

Илья Муромец 5. Командир — поручик Алехнович, пом. командира — поручик Констенчик, артофицер — штабс-капитан Журавченко, вольнонаемный механик Кисель.

Илья Муромец 6. Командир — штабс-капитан Головин, пом. командира — поручик Мирное, артофицер — штабс-капитан Иванов.

Илья Муромец 7. Командир — штабс-капитан Горшков, пом. командира — поручик Башко, артофицер — штабс-капитан Наумов, механик-унтер- офицер Лавров.

Все указанные выше командиры и их помощники имели звание «военный летчик». Артофицеры Журавченко, Иванов и Наумов окончили Артиллерийскую академию с оценкой «отлично». Для указанных экипажей были построены воздушные корабли, но не хватало моторов. Следует отметить, что все перечисленные летчики, командиры и их помощники, кроме поручика Алехновича, не летали на «Муромцах», что вызвало необходимость переучивания их управлению на воздушных кораблях. Было решено, что Сикорский выпустит Горшкова, а тот будет вывозить остальных командиров. После обучения Руднев вылетел самостоятельно на третьем полете, легко овладев управлением корабля. Панкратьев уже 4-ю посадку делал самостоятельно. Бродович, будучи дотошным человеком, — задержался, но все же на 5-6-м полете вылетел самостоятельно. Шаров вылетел на 3-м полете, а Головин и Фирсов были выпущены последними. Для переучивания летчиков завод предоставил в распоряжение Гатчинской авиашколы корабль, летавший в Киевский перелет. В дальнейшем Горшков получил этот корабль в командование, и за этим кораблем и его экипажем сохранилось название «Илья Муромец Киевский».

Тренировки командиров шли довольно успешно, но в сентябре 1914 г. произошло небольшое происшествие. В одном из вывозных полетов с инструктором Горшковым летело 6 человек экипажа. Уже сделали 3 круга (взлет, набор высоты 500 м и посадка) и корабль пошел на четвертый, как вдруг остановились все моторы. Горшков немедленно сменил стажера и попытался включить моторы, но это ему не удалось (кончился бензин), и он стал планировать на аэродром. Ранее считалось (и так думал сам Сикорский), что «Муромец» не может планировать. Между тем корабль летел вполне нормально. Для посадки на аэродром надо было пролететь над небольшой березовой рощицей. С обеих сторон находились постройки, и единственное направление посадки было через рощу. Высота убывала быстрее, чем рассчитывал Горшков, и корабль неминуемо тянуло на рощу. Вдруг раздался треск ломаемых деревьев, что-то ломалось, валилось и вдруг стихло, а корабль повис в воздухе, опираясь на поломанные березки. Широкая дорога поломанной зелени вела к кораблю, и на ней лежали срезание деревья. На проложенной дорожке лежало 18 березок различной толщины (от веток до стволов 1-12 см). Беглый осмотр корабля не обнаружил серьезных повреждений, люди отделались ушибами и царапинами. К полудню корабль сняли с деревьев, демонтировали моторы, подвели новое шасси, и к вечеру перевезли корабль к ангару. В течение недели все повреждения были устранены, и корабль снова полетел.

Тип В с 25-пудовой бомбой. Лида 1915 год.

Муромец на поплавках

Третий, выпущенный с завода корабль, был установлен на поплавки по заказу Морского ведомства и отправлен в разобранном виде по железной дороге в район Риги. Его командиром был назначен участник Киевского перелета военно-морской летчик лейтенант Лавров, штурманом — мичман Шокальский. В середине июля корабль со всем имуществом был доставлен к месту сборки, собран и опробован лейтенантом Лавровым в полете. О своем пробном полете Лавров писал Сикорскому, что «Муромец» легко оторвался от воды, показал нормальную управляемость, но медленно набирает высоту, и ему не удалось поднять корабль выше 1500 м. Лавров считал, что надо сменить моторы «Сальмсон» на «Аргус». Морское командование рассчитывало использовать «Муромец» для наблюдения за морем, и не согласилось на перестановку моторов, тем более, что немецкие «Аргус» с началом войны стали недоступны. Лаврову было приказано перелететь на остров Эзель.

Вскоре Лавров прибыл на остров и, найдя приготовленный ангар-палатку, приказал завести корабль и установить связь с береговыми постами наблюдения. Однажды, 20 июля, при низкой облачности и моросящем дожде южный пост донес, что видит 4 миноносца противника, идущих вдоль берега в северном направлении. Из-за плохой видимости Лавров не смог вылететь и приказал усилить наблюдение за морем. Было 10 часов утра, когда в неясной дымке появились два миноносца.

Была объявлена тревога, команда, вооруженная пулеметами и винтовками, заняла прибрежные окопы.

Миноносцы приближались, за ними показались еще два.

Передний корабль открыл огонь, но снаряды ложились с большим перелетом. Когда второй миноносец стал стрелять. Лавров ввиду опасности высадки десанта и захвата «Муромца» приказал открыть бензиновые краники и поджечь корабль. Немцы наблюдали большой пожар, окончившийся взрывом бензобаков, и донесли, вероятно, о взрыве склада боеприпасов. Так неудачно кончился опыт с гидросамолетом «Илья Муромец». Впоследствие установка «Муромцев» на поплавки не повторялась.

1-ый и 2-ой

В начале августа 1914 г. авиационное отделение Русско-Балтийского завода закончило постройку еще двух кораблей «Илья Муромец» и ремонт одного поврежденного. Сикорский приступил к их заводским испытаниям. Никаких дефектов не было выявлено, и самолеты были сданы Главному авиационному управлению. При испытании требовалось при полезной нагрузке 80 пудов, запасе бензина и масла на 3 часа полета и с экипажем из 4 человек (один из которых был членом приемочной комиссии), набрать за 1 час высоту 2000 м при скорости 100 км/час. Во время взлета запускался пишущий высотомер, запечатанный приемочной комиссией, после полета бланк самописца прилагался к протоколу.

Первый испытываемый корабль был снабжен моторами «Аргус» 140 л. с., общая мощность моторной установки 560 л. с. При сдаточном полете корабль набрал высоту 2000 м за 55 минут и показал скорость 105 км/час на высоте 500 м. Он был принят комиссией без возражений. Его командиром был назначен штабс-капитан Горшков, и кораблю было присвоено название «Киевский».

Следующий корабль был снабжен моторами «Сальмсон», 130 и 200 л. с., общей мощностью 660 л. с. Высоту 2000 м корабль набрал за 1 час 10 минут, показав скорость 95 км/час. После некоторых пререканий корабль был принят комиссией. Его командиром назначен штабс-капитан Руднев.

Такая разница в полетных данных кораблей происходила из-за технических качеств моторов: у «Аргуса» 6 цилиндров, расположеных в ряд, имели меньшее лобовое сопротивление нежели звездообразные двигатели «Сальмсон». Третий корабль тоже с моторами «Сальмсон» показал те же качества, что и второй. Его командиром был назначен поручик Панкратьев, сформировавший 2-й боевой отряд. Вновь назначенные командиры получили задание перелететь на передовые базы — Рудневу во Львов, Панкратьеву — в Двинск. Руднев должен был действовать против австрийской крепости Перемышль, осажденной нашими войсками, а Панкратьев — в зависимости от указаний штаба 7- й армии.

Закончив все приготовления и погрузив имущество отряда в целый эшелон, Руднев 12 сентября 1914 г. при пышной обстановке с молебном и водосвятием вылетел на фронт. С перелетом Рудневу не повезло — сначала он попал в сильный встречный ветер, и запаса горючего хватило долететь только до Луги, где ему пришлось приземлиться недалеко от города. Через День ветер стих, и Руднев, пополнив запас бензина и масла, полетел дальше по направлению к г. Белостоку. Не долетев до него, корабль был встречен огнем железнодорожной охраны и, получив несколько пулевых пробоин, сел близ Белостока.

Штаб армии пытался использовать корабль Руднева для глубокой разведки, но Руднев отговаривался необходимостью ремонта, и вскоре вылетел во Львов, куда прилетел только в ноябре и присоединился к войскам, осаждающим крепость. Было известно, что крепость Перемышль вооружена устаревшей артиллерией (часть орудий была еще бронзовой), не приспособленной для стрельбы по аэропланам. Наши летчики отваживались пролетать на «Фарманах» над крепостью на высоте 500–600 м и благополучно возвращались. Руднев же не рисковал приближаться к оборонительной системе крепости и с высоты 1000 м издали производил наблюдения. В своих донесениях Великому Князю он сообщал, что корабль не брал боевой высоты.

Второй корабль под командой поручика Панкратьева вылетел из петрограда 23 сентября и благополучно долетел до Пскова. На следующий день ранним утром экипаж вылетел в направлении г. Режицы.

До Режицы они долетели благополучно, но погода портилась, и Панкратьев решил садиться. Во время посадки корабль попал на нисходящий склон холма с кочками. Шасси не выдержало и подломалось, корабль накренился на правое крыло. Обшивка и часть крыла, а также винты обоих правых моторов были поломаны. После беглого осмотра Панкратьев решил ремонтироваться своими средствами, но во время разборки поломанных частей корабля обнаружилось, что шасси надо менять целиком, выписав новое с завода. Панкратьев решил обратиться за помощью к заводу с просьбой выслать необходимые запасные части и материалы. Перед вылетом из Петрограда Панкратьев отправил эшелон с корабельным имуществом в Двинск. Поломка в Режице заставила отозвать этот эшелон, который прибыл через неделю. Сразу же выгрузили ангар-палатку, ее собрали и туда завели самолет.

Долго тянулись переговоры с заводом и Главным авиационным управлением, пока разрешили все вопросы. Завод выслал шасси в разобранном виде, комплект нервюр, готовых стяжек, немного проволоки и даже прислал двух сборщиков, чем оказал большую помощь. Только в середине ноября корабль был отремонтирован, но оба правых мотора сильно вибрировали, и о перелете нечего было и думать. При неудачной посадке носки валов были погнуты, нужно было заменить хотя бы один из моторов в 200 л. с.

Выправить валы в Режице было невозможным, и Панкратьев обратился к заводу с просьбой заменить моторы, но там их не было. Тогда Панкратьев решил перебазироваться в Брест-Литовск, где находился большой авиапарк. Там он рассчитывал достать новый мотор или отремонтировать имеющийся. Как и следовало ожидать, парк не мог помочь, и Панкратьев вторично попросил правление завода о присылке моторов. Скоро он получил ответ: «Мотор есть. Пришлите приемщика». На следующий день в Петроград был отправлен старший моторист Ушаков. Приехав на завод, предъявил свои документы, и ему показали мотор «Сальмсон» 200 л. с., поставленный на станок для опробования. Ушаков, видя, что мотор поставлен на станок для мотора «Гном» 80 л. с., просил дать ему этот мотор без испытаний. Администрация завода отказала, так как ни одного мотора без пробы они не имеют права отпускать. Запустили мотор, на малых оборотах он работал хорошо, на средних — еще лучше, но когда дали полный газ, станок опрокинулся, и мотор разбился. На заводе больше моторов не было.

Эскадра воздушных кораблей и её начальник

К ноябрю 1914 г. общая обстановка показала, что «Муромцы», отправленные на фронт, предоставленные сами себе, без твердого руководства и технической помощи, не приспособлены для боевых действий, а сложное и громоздкое хозяйство затрудняет надлежащую работу командиров. Не было никакой надежды на боевые действия обоих кораблей. Создалось очень тяжелое положение, и Великий Князь Александр Михайлович посылал в ставку Верховного Главнокомандующего телеграммы и рапорты о непригодности «Муромцев» для боевой работы. Свои жалобы он подтверждал донесениями штабс-капитана Руднева, который неоднократно сообщал, что «Муромцы» не могут подниматься на боевую высоту, неся необходимое количество бомб. Экипажи сформированных боевых отрядов «Муромцев» находились в тылу без аппаратов и этим задерживали без дела лучших летчиков, так необходимых на фронте.

Заместитель председателя Правления Русско- Балтийского завода М. В. Шидловский, видя, во что выливается титаническая работа завода и как гибнут лучшие надежды на боевое применение такого мощного оружия, решил поднять свой голос в защиту «Муромцев» и послал письмо Верховному Главнокомандующему с просьбой лично доложить по вопросу использования «Муромцев» в условиях боевой деятельности. В середине ноября Шидловский получил вызов из Ставки и немедленно выехал в Барановичи. Доложив о положении боевых отрядов, он доказал, что командиры, хоть и лучшие летчики, но, предоставленные сами себе, без руководства, защиты и технической помощи, не справились со сложной техникой и обречены на бездействие, а «Муромцы» — к ликвидации. Он показал, что причина этого заключается в неправильной организации боевых отрядов. Единственной мерой, способной вывести все это дело из создавшегося тупика, — это немедленно расформировать боевые отряды, и на их месте учредить эскадру, наподобие эскадры морских кораблей.

С самого начала организации боевых отрядов «Муромцев» они подчинялись в общем порядке полевому Генерал-Инспектору авиации и воздухоплавания Великому Князю Александру Михайловичу. Он не уделял достаточного внимания новейшей технике, тем более русской, полагая, что дело о «Муромцах» раздуто и является авантюрой Шидловского. Кроме этого он отдавал предпочтение иностранной технике, не доверяя русским конструкторам. Такая точка зрения командующего всеми авиационными силами привела бы к неминуемому провалу всего дела «Муромцев». Эта точка зрения Александра Михайловича была известна в Ставке, так как он не скрывал своего недоверия к возможностям боевой работы «Муромцев», и оставлять их в подчинении Великого Князя было просто нелепо.

Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич согласился с доводами Шидловского и приказал расформировать Боевые отряды воздушных кораблей «Илья Муромец» и на их месте организовать Эскадры воздушных кораблей (ЭВК) десятикорабельного состава. Личный состав и имущество расформированных Боевых отрядов решено было обратить на формирование эскадры. ЭВК подчинить дежурному Генералу Ставки Генерал-лейтенанту Кондзеровскому. Этим приказом авиация делилась на тяжелую, подчиненную Главному командованию, и легкую, подчиненную войсковым соединениям. Одновременно был разработан временный штат эскадры, по которому надлежало содержать 10 боевых кораблей и два учебных. После утверждения штата стал вопрос о начальнике эскадры. Обсужцались некоторые кандидатуры, и было решено, что наиболее подходящим кандидатом является М. В. Шидловский. Он, будучи связан с Сикорским и с правлением завода, может поставить дело «Муромцев» и довести его до боевого применения. Верховный Главнокомандующий утвердил кандидатуру Шидловского, и в приказе по Армии и Флоту было объявлено о присвоении звания Генерал-майора военного времени Шидловскому и назначении его начальником ЭВК.

Вынужденная посадка штабс-капитана Е. В. Руднева по пути на фронт в сентябре 1914 года.

«Аргус» 140 л. с.

Для базирования эскадры было назначено местечко Яблонна близ Варшавы.

Это было близко от фронта, и защищено с севера Ново-Георгиевской крепостью, с запада — позициями по реке Бзуре и с юга — Варшавской оборонительной системой. Кроме того, в Яблонне находилась платформа, связанная с Варшавским железнодорожным узлом. Вблизи от платформы находилось обширное и ровное поле, годное под аэродром. К этому времени было сформировано 7 экипажей, из которых три получили корабли и 4 ожидали очереди, находясь в Петрограде. Командиры двух, ранее отправленных на фронт кораблей, не спешили присоединяться к эскадре, считая себя автономными.

«Илья Муромец» поручика Панкратьева А. В. (первый слева). Яблонна, май 1915 года.

Артиллерийское вооружение эскадры

Главным вооружением ЭВК были бомбы, которыми наши корабли громили железнодорожные станции, скопления войск и техники, а особенно артиллерию. Стрелковое вооружение корабли несли с целью защиты, но часто применяли Для поражения наземных целей (по батареям, резервам и окопам). В 1913 г. в Главном артуправлении Сикорскому сообщили, что на российских заводах изготовляются специальные бомбы системы Орановского трех назначений: фугасные, осколочные и зажигательные. Вес полностью снаряженных бомб был принят: для фугасных 10 и 25 фунтов (фунт = 453,6 г), 1, 2, 5, 10, 15 и 25 пудов (пуд = 16 кг); для осколочных — 1,1 1/2 и 3 пуда; для зажигательных 20 фунтов. Фугасные и осколочные бомбы снаряжались толом, а зажигательные — термитом и снабжались специальным воспламенителем. Взрыватели системы Грановского содержали тетрил, они ввинчивались в донное отверстие бомбы и снабжались тремя предохранителями: первый, ветрянка — это был стальной стержень с нарезной нижней частью, ввинчивающейся в тело ударника, снабженный с нижней стороны острым жалом. В верхней части стержень был снабжен четырьмя винтовыми лопастями. Будучи ввинчена в ударник, ветрянка не дает ему опуститься, и взрыв бомбы был невозможен. Второй предохранитель — это пружинка, помещаемая сверху капсюля, которая не дает жалу ударника наколоть капсюль. При ударе о землю ударник сжимает пружинку и накалывает капсюль. Предохранительная вилочка закреплена в верхней части взрывателя, и не дает ветрянке вращаться, когда бомбы подвешены в корабле, вилочки у всех бомб отгибаются, и при падении бомбы ветрянка начинает крутиться, стержень ее вывинчивается и выпадает, а ударник садится на пружину. При ударе ударник сжимает пружину, жало прокалывает капсюль, и бомба взрывается.

Осколочные бомбы изготовлялись из корпусов фугасных бомб. К очку взрывателя приваривалась зарядная камера, в которой помещались взрыватель и 1,5–2 фунта тола. Пространство между корпусом бомбы и зарядной камерой заполнялось обрезками железа, залитыми расплавленным толом. В носке бомбы ввинчивался штырь-ускоритель длиной около 50 см. Бомба, ударившись штырем о землю, взрывалась, не долетев до поверхности, чем достигался настильный разнос осколков.

Корпус зажигательной бомбы был отлит из термита и снабжен запальной камерой, воспламенителем и зарядом гудрона. При ударе воспламеняется запальный заряд, от которого загорается термит, развивающий температуру до 3000 градусов, и одновременно расплавляется корпус бомбы. Гудрон под действием высокой температуры разлагался, выделяя большое количество газа, которым разбрасывает расплавленный и горящий термит.

На самолете «Илья Муромец» бомбы подвешивались в специальных кассетах, вмещающих по 5 бомб весом от 10 фунтов до 3 пудов. К правому борту были закреплены легкие рельсы, по которым можно было передвигать кассеты. В полу находился люк, закрытый застекленной крышкой. Над люком помещался курок, при помощи которого открывались замки на кассетах с подвешенными бомбами. Когда кассету продвигали вперед, и бомба оказывалась точно над люком, откидывался замок и бомба летела к цели. Чтобы не сбросить бомбу при закрытом люке, был сделан предохранитель, не позволяющий продвигать кассету. Двигая кассету, можно было сбрасывать по одной или несколько бомб. Когда брали больше 5 бомб, то ставили две кассеты одну за другой. Осколочные бомбы со штырями не помещались в кассетах, и их клали на пол и сбрасывали через дверь. Бомбы весом более двух пудов подвешивались под фюзеляжем.

Поплавковый вариант, тип Б. Июль 1914 года.

Прицельный прибор для бомбометания системы Сикорского определял момент сбрасывания бомбы с учетом скорости самолета. Угол прицеливания Сикорский предлагал определять опытным путем, его величина определялась высотой, скоростью и курсом полета. Два года экипажи «Муромцев» применяли этот метод и достигли хороших результатов, особенно отличились «Илья Муромец Киевский» — командир штабс- капитан Башко, 2-й корабль — командир штабс- капитан Панкратьев, 3-й корабль — командир штабс-капитан Озерский и 10-й — командир поручик Констенчик.

Конструкция прицела была довольно простая: на колонке, установленной на борту бомбового люка, была подвешена рамка с делениями и двумя стрелками. В верхней части стойки сделан визир- кольцо с перекрестием нитей. Все наблюдения проводились через этот визир и соответствующее деление в рамке. Недостатком этого способа было непременное условие точно соблюдать тот режим полета, при котором произведена пристрелка.

Второй прицельный прибор системы Толмачева был прислан из ГАУ. Это обычный визир, к которому прилагались таблицы углов прицеливания, но так как таблицы содержали много ошибок, то наши артиллеристы применяли этот прибор редко.

В процессе работ по повышению меткости бомбометания были предложены прицелы других систем: штабс-капитанов Иванова, Наумова и Журавченко. После проверки эффективности каждого из них остановились на проекте Иванова-Наумова. С помощью этого прицела можно было производить бомбометание и с боковым ветром. В развитие и дополнение прицела Иванова штабс-капитан Журавченко построил ветрочет, при помощи которого можно было определять направление и скорость ветра. В конце 1916 г. эскадра получила баллистические таблицы профессора Ботезата для бомбометания с разных высот при разных скоростях полета и разных калибров бомб, но только в плоскости ветра.

В дальнейшем в эскадру присылали различные прицелы и приборы для бомбометания. Все эти приспособления были основаны на полном незнании существа дела, они тщательно изучались и браковались без всяких рекомендаций.

Стрелковое вооружение Муромцев

С самых первых дней существования «Муромцев» начались различные эксперименты со стрелковым оружием. Для борьбы с немецкими «Цеппелинами» на «Муромце» типа «Б» был установлен впереди над шасси балкон, на который установили морскую 37-мм пушку на лафете с мягким откатником. Из этой пушки пробовали стрелять в полете. Пушка стреляла нормально, и корабль не развалился, как некоторые предсказывали. Однако эта установка была далека от практического применения: при весе б пудов и скорострельности 10 выстрелов в минуту она требовала обслуживания двух человек — наводчика и подносчика снарядов. Запас снарядов 15 штук, их разлет достигал 200–250 м. т. е. прицельные данные были плохими и эффективность этого оружия тоже. Однажды из ГАУ прислали безоткатную пушку системы полковника Гельвига. Необычность конструкции этой пушки состояла в наличии добавочного ствола прямо противоположного главному. При заряжении главный ствол заряжался боевым снарядом, а добавочный — пыжом. При выстреле из пушки одновременно вылетали: в одну сторону снаряд, в другую — пыж, что исключало откат ствола. Однако эта пушка была неприемлема для «Муромцев», и от нее отказались. В дальнейшем от пушек отказались ввиду их большого веса, малой скорострельности и эффективности стрельбы.

Проблема стрелкового вооружения заставляла серьезно думать об обороне воздушных кораблей. К тому времени из легкого оружия имелись винтовки и карабины, пистолеты «Маузер» и «Парабеллум» и ружье-пулемет «Мадсен» на 25 патронов. Это оружие, особенно пистолеты, для воздушного боя были малопригодны. В полет брали винтовки, карабины и ружье-пулемет «Мадсен». Последний особенно «грешил» задержками в стрельбе из-за утыкания гильзы и поломками.

Использование пулемета «Максим» требовало приспособлений в виде специальных чехлов и заливки в кожух незамерзающей смеси для нормальной работы оружия. В начале 1915 г. эскадра получила пулеметы «Льюис» с обоймами на 40 патронов. После испытаний этот пулемет показал хорошие качества, и на кораблях стали устанавливать по 3–4 пулемета в разных местах. В 1916 г. в эскадру были присланы английские пулеметы «Виккерс» с обоймами на 60 патронов. По силе боя, темпу стрельбы эти пулеметы были подобны «Максиму», но охлаждение на них было воздушным. В том же году получены американские пулеметы «Кольт», но они были тяжелее «Виккерсов» и менее удобны в обращении.

Установка пулеметов на «Муромцах» была почти круговой, и немецкие истребители боялись близко подходить к нашим кораблям. Из-за этого некоторые экипажи легкомысленно отказывались от пулеметного вооружения, в боевой полет брали один карабин и «Мадсен». За такие ошибки приходилось горько расплачиваться.

Флотооборудование

Ввиду субъективности визуальной разведки и недостаточной ее достоверности снижалось значение воздушной разведки. Штабы войсковых соединений, не имея разведданных, не могли опираться на донесения летчиков. Для того чтобы поставить дело воздушной разведки на должную высоту, по эскадре был объявлен приказ, по которому каждое донесение, а особенно результаты бомбардировок, должны сопровождаться фотоснимком. Благодаря такой мере сведения о противнике отличались особой точностью. Штабы войсковых соединений требовали в первую очередь разведки, поощряя за них экипажи наградами. Тогда как начальник эскадры требовал в основном бомбардировок, попутно связывая их с разведкой. В этих условиях летный состав стал предпочитать разведку в ущерб бомбардировочным действиям. Генерал Шидловский подчеркивал значение глубокой разведки, которую осуществляли только «Муромцы». Примером может служить полет штабс-капитана Горшкова в Восточной Пруссии, пролетевшего в 1915 г. около 600 км над территорией противника.

Самолеты «Илья Муромец» были снабжены фотоаппаратами системы Поте-Ульянина. Это большая камера с размером снимка 13x18 см, шторным затвором и хорошим «цейсовским» объективом. Этот аппарат состоял из двух разъемных частей: собственно фотокамера с постоянным фокусным расстоянием, объективом и шторным затвором и второй части — съемной кассеты, заряжаемой двенадцатью резаными пленками, перематывающим механизмом, счетчиком и отметчиком. На всех боевых фотографиях часть пленки не засвечена, и на ней расположены два круга с делениями. Левый круг фиксирует время в момент съемки, правый — показывает высоту во время фотографирования. Кроме этого на свободной части пленки во время проявления пишется наименование корабля, число и месяц. Например, «К 23/3» означает: Киевский 23 марта. Фотоснимки, отправляемые с донесениями, печатались полностью — с кругами, прочие — без отметок. В эскадре фотографированию придавалось большое значение, поэтому на каждом корабле был штатный фотограф, а в отряде — фотолаборант.

При штабе эскадры было специальное картографическое отделение, которое снабжало картами корабли и боевые отряды. В этом отделении был смонтирован план укрепленной позиции австрийцев на реке Стрыпе, что положило начало аэрофотосъемке.

На корабле фотоаппарат помещался в специальном люке с правого борта рядом с бомбовым люком. Рамка, в которую вставлялся фотоаппарат, была ориентирована относительно продольной оси корабля так, что продольная сторона снимка параллельна оси и отметчик приходился сзади.

Таким образом по фотографии можно было точно сказать, куда летел корабль в момент съемки.

После боевого полета артофицер корабля вынимал фотоаппарат, отделял кассету и отправлял ее с фотографом в лабораторию, где происходила проявка. После проявки командир корабля делал нужные пометки или составлял легенду и вместе с донесением отправлял в штаб эскадры и штаб армии. В особых случаях эти материалы отправлялись Дежурному Генералу ставки.

Особенно тщательно обрабатывались снимки с результатами бомбометания, которые являются документом, доказывающим исключительную меткость бомбардировок воздушных кораблей. На снимках проставлялись регистрационные номера, при этом первым номером обозначался снимок данного полета, вторым — фотолаборатории отряда. Когда донесение с фотоснимками поступало в штаб эскадры, то после изучения они укладывались в дело «Дневник боевых действий ЭВК».

Корабль V, тип Б. Заводской № 143. С двигателями «Сальмсон». Яблонна, январь 1915 года.

Метеорологическое обеспечение

Одним из ответственных отделов эскадры была метеорологическая служба (служба погоды). Начальник эскадры уделял особое внимание этой службе. Учитывая значение прогнозов для планирования всей работы и возможность оповещения предупреждений штормов и других подобных явлений, он добился назначения научного сотрудника Пулковской обсерватории М. М. Рыхачева на должность начальника центральной метеостанции эскадры. Организуя эскадренную метеостанцию, Рыкачев добился снабжения ее приборами, установления телеграфной связи с Пулковской обсерваторией и получения ежедневных метеосводок. Под его непосредственным руководством были организованы метеостанции отрядов и установлена прямая телеграфная связь с ними. Отрядные метеостанции снабжались такими приборами: барометр, анероид, барограф, флюгер метеорологический и вымпел-рукав аэродромный, комплект шаров-пилотов для определения высоты, скорости и направления движения облаков, дождемер, прибор Море ля для определения скорости ветра на земле, психрометр и термометры. Каждая метеостанция снабжалась баллонами с водородом, таблицами и бланками для записи наблюдений.

Центральная метеостанция должна была ежедневно к 8 часам утра представлять в штаб метеосводку, а в случае утренних полетов — сокращенную сводку с прогнозом погоды дежурному по аэродрому за полчаса до начала полетов. При сложной метеообстановке наблюдения производились каждые 2–3 часа или по требованию командиров, готовящихся к вылету. При нормальной обстановке дежурный по аэродрому, получив сведения о погоде, приказывал поднять на мачте «рукав» — конус, сшитый из крупнополосатой материи белого и синего цветов. Поднятый конус означал разрешение полетов.

Эскадра собирается

Учебная 25-пудовая бомба. В центре — Киреев, Никольской, Сикорский, Панкратьев, Шидловский.

Михаил Владимирович в новой должности начальника эскадры воздушных кораблей «Илья Муромец» вернулся из Ставки в начале декабря 1914 г. И очень активно взялся за организацию Эскадры.

Им был отдан приказ по Эскадре — всем Командирам Кораблей (3-му, 4-му, 5-му, 6-му и 7-му — «Киевскому») немедленно отправить в Яблонну квартирьеров, палатки-ангары, сформировать и отправить туда роту аэродромного обслуживания. Туда же отправить грузовые автомобили и запас горючего. По указанию квартирьеров установить палатки, приготовить все для приема Кораблей в разобранном виде, также подготовить помещения для летного и обслуживающего состава. Командирам Кораблей приказывалось разбирать Корабли и, по мере подачи эшелонов, грузить их на платформы и отправлять в Яблонну. По их прибытии выгружать и сразу же перевозить в палатки, где начинать сборку. По заводу было отдано распоря жение организовать «бригаду помощи», в которую включить несколько человек сборщиков и регулировщиков под общим руководством заводского инженера Бондарева и направить их в Яблонну.

Б конце декабря генерал прибыл в Яблонну вместе с конструктором И. И. Сикорским, приглашенным в качестве консультанта.

В это же время был сформирован штаб Эскадры, и начали прибывать вновь назначенные офицеры, которых Шидловский затребовал из разных частей. На должность Помощника Начальника Эскадры прибыл профессор инженерной Академии полковник Найденов В. Ф. — выдающийся специалист по воздухоплаванию. Из Ставки прибыл адъютант поручик Косилов. На должность старшего механика Эскадры прибыл из Балтийского Флота лейтенант Никольской М. Н. — специалист по моторам. На должность старшего метеоролога прибыл научный сотрудник Пулковской Обсерватории прапорщик Рыкачев М. М. На должность зав. фотолабораторией прибыл прапорщик Максимов. На должность старшего врача прибыл надворный советник Финне. На должность коменданта аэродрома — прапорщик Берг. На должность командира строевой роты был назначен поручик Шебаршин, и из Ставки был прислан на должность зав. хозяйством и финансами коллежский ассесор Орешков.

Первый справа — командир второго корабля поручик А. В. Панкратьев.

Учебный, тип В (В-11, заводской № 157) с двумя моторами «Сальмсон 200 л.с. Корабль VI.Яблонна, весна 1915 года

Рота аэродромного обслуживания была разделена на две части: одна работала на вокзале по приему и разгрузке привозимого имущества, а вторая часть — по планированию аэродрома и устройству бензохранилища. Все автомашины были сведены в общий центральный гараж Эскадры.

Эта мера вызвала целую бурю неудовольствий со стороны командиров кораблей, лишавшихся персональных машин. После некоторых переговоров с Начальником Эскадры им было отдано дополнительное распоряжение оставить персональные машины командирам Кораблей в их личное пользование. После этого распоряжения создавшееся недоразумение закончилось.

К 1 января 1915 г. Эскадра, кроме двух Кораблей (1 — го и 2-го), уже вся была в Яблонне. Оставить эти два Корабля в отдельном «плавании» не имело никакого смысла, тем более, что командир Воздушного Корабля 1-го штабс-капитан Руднев вел себя вызывающе, не признавая подчинения Начальнику Эскадры.

Начальник Эскадры приказал отправить Рудневу предписание: «Немедленно донести, почему до сих пор не начата боевая работа, которая от Вас ожидалась». Дальше предписывалось немедленно начать боевые полеты по заданиям штаба осаждающих войск.

Одновременно было послано предписание Панкратьеву — донести о состоянии Корабля. Если ремонт закончен, то перелететь в Яблонну, если же корабль не исправен, то разобрать его и отправить по железной дороге со всем имуществом и персоналом.

Вскоре были получены ответы. Руднев писал: «Воздушные Корабли типа «Илья Муромец» для боевой работы НЕ ПРИГОДНЫ. Они не обладают необходимой скоростью, грузоподъемностью и высотой. Ввиду совершенной непригодности Корабля к боевой работе прошу откомандировать меня в легкую авиацию. Оставляя вместо себя помощника поручика Ильинского — убываю». Такой ответ был неожиданным и странным, т. к. Руднев считался одним из лучших летчиков, быстро освоил пилотирование Кораблем, и все ожидали от него хороших боевых действий, тем более, что Перемышль был вооружен устаревшей артиллерией, не способной вести огонь по аэропланам. Руднев мог безнаказанно бомбардировать главные узлы обороны и штаб крепости, чем ускорить ее сдачу, но вместо этого он предпочел бесславный конец.

Приказом по армии штабс-капитан Руднев был отстранен от командования Кораблем и откомандирован в тыл без права занимать командные должности на фронте.

Панкратьев, находясь в Брест-Литовске и не получив просимой помощи от авиационного парка, решил в конце декабря попытаться еще раз добиться помощи и послал помощника гв. штабс- капитана Никольского С. Н. в Варшаву к Командующему Варшавским военным Округом генерал- лейтенанту Каульбарсу с просьбой о помощи. Каульбарс ответил, что у него нет технических средств и возможности оказать просимую помощь, и ничем не может помочь, но ему известно, что в Яблонне формируется какая-то авиационная Эскадра, и советовал обратиться туда. По возвращении Никольской доложил Панкратову о своей поездке, а через несколько дней получил запрос из Эскадры о состоянии Корабля.

Панкратьеву не хотелось присоединяться к Эскадре, он надеялся на возможность самостоятельного существования. Рассудив здраво, Панкратьев считал, что можно было бы перейти в легкую авиацию, но это не сулит тех перспектив, какие могут открыться перед «Муромцами». Он послал ответ начальнику Эскадры, донося, что Корабль отремонтирован, но два мотора, поврежденные при посадке в Режице, требуют капитального ремонта. Идти в перелет с такими моторами нельзя, и поэтому он просит о присылке двух запасных моторов «Сальмсон» в 220 и 130 сил. Получив такой ответ, Начальник Эскадры послал в Брест- Литовск старшего механика Эскадры для обследования положения, в случае возможности полета перелететь вместе с Кораблем. Если же положение ненадежное, то предложить командиру Корабля немедленно разобрать Корабль и отправить его по железной дороге. Предварительно нужно сказать, что как командир, так и остальные члены экипажа по каким-то, не совсем понятным причинам, не желали присоединяться к Эскадре, все время оттягивая этот момент. Они надеялись, что им пришлют моторы, и они будут самостоятельно действовать против неприятеля.

С большим неудовольствием командир встретил старшего механика, который в результате обследования, выяснил, что оба правых мотора так сильно бьют, что трясет Корабль, и идти в перелет на таких моторах слишком рискованно.

Корабль пришлось разобрать и отправить в Яблонну с экипажем в полном составе и всем имуществом.

По прибытии в Яблонну разгрузили Корабль и перевезли на аэродром, поставили палатку, вдали от остальных, и там приступили к сборке Корабля.

Получив ответ Руднева, Начальник Эскадры послал срочное донесение в Ставку Верховного Главнокомандующего о поведении Руднева и самовольном оставлении Корабля, и сейчас же послал телеграмму поручику Ильинскому — срочно разобрать Корабль и со всем имуществом и личным составом перевезти в Яблонну.

По особому ходатайству Начальника Эскадры перед командующим Флотом военно-морской летчик лейтенант Лавров Г. И., будучи уже награжденным за боевые заслуги Георгиевским Крестом, командирован в Эскадру Воздушных кораблей и, по прибытии, назначен Командиром «Илья Муромец- 1». Личный состав и имущество Корабля было передано лейтенанту Лаврову, а корабль был собран и испытан на аэродроме.

В испытательном полете участвовали Сикорский, лейтенант Лавров, поручик Алехнович и механик Шидловский, на Корабль было погружено 80 пудов, в том числе бензина и масла на 3 часа полета, пишущий высотомер, два пулемета и разные приборы. Эта нагрузка была запротоколирована. За 1 час 10 минут полета Корабль набрал высоту 2000 метров, и никаких ненормальностей в полете не наблюдалось.

После полета бланк самописца и полный отчет комиссии были отправлены дежурному генералу Ставки с подробным донесением.

Таким образом, Эскадра была в полном сборе, и началась деятельная подготовка к боевой работе. Очень интенсивно проводилось обучение работе в боевых условиях. Проводились стрельбы из пулеметов для обучения экипажей.

Сборка II корабля в Яблонне, июль 1915 года.

Трудности и препятствия

Организация и развитие Эскадры Воздушных Кораблей «Илья Муромец» встречала на своем пути большие трудности и неожиданные препятствия.

Недостаток технического развития отечественной промышленности, зависть, неверие в свое отечественное изобретение стояли на пути развития Эскадры.

Все препятствия можно расценивать как материальные, основанные на технической отсталости нашей промышленности, и на моральные, корни которых остаются неразгаданными. Сюда еще нужно добавить недостаточную обученность летного состава, прибывающего на пополнение.

Материальные трудности в основном заключались в отсутствии специальных легких малогабаритных авиационных моторов большой мощности, малых габаритов и не очень большого веса. До появления «Муромцев» надобность в специальных моторах не ощущалась. Поставка французских аэропланов с моторами полностью удовлетворяла требованиям военного ведомства, но для «Муромцев» эти моторы не годились — они были слабы, и их габариты были слишком велики. Подходящие моторы строились в Германии для дирижаблей. Моторы «Мерседес», «Даймлер-Бенц», «Аргус» и другие мощностью более 1 SO сил по своим данным наиболее подходили для установки на «Муромцах», но немцы продавали только «Аргусы-140», которыми были оборудованы всего два Корабля. Французы снабдили нас моторами «Сальмсон» мощностью по 130 и 200 сил. Эти моторы были тяжелы и громоздки, но по необходимости пришлось их ставить на Корабли. Эти самолеты значительно уступали в летно-технических качествах Кораблям с «Аргусами».

Представилась некоторая возможность закупить через одну дружественную страну хорошую партию «Аргусов», но «высочайшим повелением» эта сделка была запрещена. Некоторые затруднения завод испытывал, применяя стальную проволоку отечественного производства. Она была способна растягиваться больше нормы, чем ослаблялась затяжка основных узлов и нарушалась регулировка Корабля, которую постоянно нужно было контролировать. В течение довольно долгого времени шли переговоры, а потом заказы французским и шведским фирмам, которые стали поставлять подходящую проволоку только в конце 1915 года. Моральные трудности в виде клеветы и вредных слухов были более серьезны, тем более, что обнаружить их источники было почти невозможно и, пожалуй, это было бы даже бесцельно.

Некоторым людям не давало покоя сознание, что Сикорский успешно осуществил свое изобретение, и даже организуется целая Эскадра его Кораблей. С целью дискредитирования Сикорского был пущен слух: Сикорский недоучка, продукция его работы вообще безграмотна, и все его аэропланы обладают такими дефектами, которые ведут к неминуемой катастрофе. Особенно «специалисты» упирали на недостаток прочности шасси и всего корабля, причем уверяли, что фюзеляж настолько длинен и тонок, что при крутом вираже не выдержит крутящегося момента, создающегося мощными рулями, обязательно сломается и гибель всего экипажа будет неизбежна. Расстояние между верхним и нижним крылом настолько мало, что будут образовываться вихревые потоки, порождающие вибрацию всего корпуса, а ввиду недостаточной его прочности корабль развалится в воздухе. Моторы, поставленные на передней кромке крыла, создают такое лобовое сопротивление, что большая часть их мощности будет растрачена на преодоление этого сопротивления, а из-за этого корабли не смогут дать расчетную скорость. Шасси, стойки и стяжки создают сопротивление, еще больше уменьшающее высоту и скорость корабля. Плоский профиль крыла не обладает той подъемной силой, какая будет при толстом крыле.

Запугивание личного состава не ограничилось только якобы «научной» критикой конструкции «Муромцев». Эти «специалисты» уверяли, что размеры Кораблей, их скорость и недостаточная высота полета (2000 м) создают главную опасность, так как стрельба по ним из любого оружия будет без промаха, и всякий корабль, перелетевший за линию обороны наших войск, будет неминуемо сбит. Подобные доводы часто обсуждались летным составом и оставляли некоторые следы. Так, например, почти все командиры кораблей избегали крутых виражей.

Командир Корабля «Киевский» штабс-капитан Горшков для того, чтобы опровергнуть версию о недостаточной прочности Корабля, посадил всю свою команду на стоящий на земле Корабль, распределив людей равномерно на нижней и верхней плоскостях. Всего было 24 человека, если считать в среднем вес каждого человека 80 кг — получается общая нагрузка, добавленная к собственному весу Корабля — 1920 кг. Эту нагрузку выдержало шасси, лонжероны крыльев и фюзеляжа.

Одним из самых острых вопросов, который неоднократно дебатировался среди летного состава — был вопрос пилотирования «Муромца» в случае остановки мотора, и можно ли планировать при остановке всех моторов. В этом отношении интересные показательные полеты провел командир 3-го Корабля штабс-капитан Бродович. Он выключал в полете последовательно один, два, три и, наконец, все четыре мотора, переходя на кратковременное планирование. Таким образом он показал, что «Муромец» является хорошим планером и может без снижения высоты лететь при выключенном одном и даже двух моторах. (Ранее возможность планирования была доказана Горшковым при его вынужденной посадке в Петербурге).

Обычно во время аэродромных полетов весь состав Эскадры собирался на аэродроме во главе с Начальником Эскадры и Сикорским и тут же проводился летучий разбор. В один из таких дней Бродович показал спуск корабля при всех выключенных моторах, однако, боясь совсем заглушить моторы, он временами их включал, Так снижаются легкие аэропланы «на тыркалке». Это безопасно, когда включается один мотор в 60–80 сил, но когда включаются моторы порядка 400–500 сил, то получается основательный рывок, что не рекомендуется делать.

Большую дискуссию вызвал вопрос о посадке. Практиковался один способ — посадка'с большой скоростью и с поднятым хвостом при дальних заходах на посадку. Корабль при работе моторов почти на полном газу выводился на прямую против ветра, снижение доводилось до 5-10 м. В момент пролета кромки аэродрома выключались моторы, и Корабль проваливался до упора колесами. Получался удар, вследствие которого Корабль подпрыгивал и снова ударялся колесами и опять подпрыгивал (давал козла), пока не становился на колеса. Опуская хвост, он ударялся костылем, происходили затухающие колебания, и Корабль, промчавшись через весь аэродром, останавливался. Вскоре Алехнович при тренировочном полете подвел Корабль немного выше обычного и при первом же ударе колесами снес шасси, и Корабль сел «на брюхо». Через несколько дней штабс-капитан Головин при такой же посадке, садясь на учебном двухмоторном Корабле, ударился колесами о небольшую кочку и тут же скапотировал так, что фюзеляж поднялся трубой вверх и так и остался. Отмечалось, что в обоих случаях экипаж не пострадал. Некоторые командиры возражали против такой посадки и доказывали, что нужно подводить корабль к земле на наименьшей скорости, что позволяет производить посадку на три точки без всяких «плюхов» или «козлов». При такой посадке командир имеет в резерве регулировку газом, позволяющую исправить возможную ошибку в расчете. Такую посадку показал командир 2-го Корабля поручик Панкратьев. При виде этой посадки Начальник Эскадры был очень доволен и похвалил его, сказав: «Вот это инструкторская посадка!»

Так поднимали хвост самолета перед его установкой в палатку. (Тип Яблонна. 1915 год.

При обсуждении вопроса о посадке было решено, что нужно сажать Корабли с наименьшей скоростью и на три точки (оба колеса и костыль), для чего требуется очень внимательно следить за скоростью, так как потеря ее влечет за собой неминуемое сваливание, а при очень малой высоте это сопряжено с аварией.

Такой случай произошел со штабс-капитаном Фирсовым. При посадке, стараясь сесть на три точки с малой скоростью, он упустил скорость и Корабль скользнул. Высота не позволила вывести Корабль из скольжения, и он был разбит. Фирсов был ранен и отправлен в госпиталь. После выздоровления он подал рапорт об откомандировании, так как летные свойства Корабля влекут аварии и катастрофы. Фирсов был откомандирован, а вместо него был назначен командиром 4-го Корабля поручик Шаров.

Три аварии подряд на протяжении недели послужили новым поводом к убийственным доводам противников «Муромцев».

Можно было бы на этом закончить описание встречавшихся трудностей, но мимо еще одного факта пройти нельзя.

В Москве при ВТУ был организован кружок авиаконструкторов, возглавляемый инженером Слесаревым. Этот кружок при широкой рекламе решил построить большой аэроплан, в котором будут устранены все погрешности, допущенные Сикорским при конструировании «Ильи Муромца». Слесарев, чтобы избежать подкосов и лишних стоек, принял одинаковые размеры верхнего и нижнего крыла, что значительно уменьшало количество стоек и растяжек. Профиль крыла был выбран толще, чем на «Муромце». Расстояние между верхним и нижним крылом сделано больше, чем на «Муромце». Фюзеляж — короче и шире, два мотора по 200 сил («Сенбимы», присланные из Эскадры по личной просьбе Слесарева) установлены внутри фюзеляжа, а к винтам были приделаны приводы. Бензобаки помещались внутри фюзеляжа впереди и несколько выше моторов. Шасси было совершенно оригинальной конструкции — два огромных колеса монтированы на особых подвесках, минуя лишние стойки и стяжки, в изобилии находившихся на «Муромце». Название этому аэроплану было дано «Святогор». По договору данные корабля должны быть следующие: при скорости 114–139 км/час и полной нагрузке 6,5 тонн, полезная нагрузка 3 тонны, потолок 3000 м. Некоторые специалисты считали, что аэроплан построен на строго научной основе и, по сравнению с «Муромцем», будет иметь большую скорость, потолок и грузоподъемность.

Эта группа конструкторов была очень недовольна решением Технической комиссии ГВТУ под руководством профессора Кирпичникова, в котором она высказалась против предоставления инженеру Слесареву государственной денежной помощи в размере 100 тысяч рублей (профессор Кирпичников доказал, что корабль слишком перегружен и рассчитан по завышенным коэффициентам).

В конце 1915 года постройка «Святогора» закончилась, и нужно было испытать его в полете. Для испытания «Святогора» Слесарев обратился к Начальнику Эскадры с просьбой прислать опытного летчика, летавшего на тяжелых аэропланах. Генерал послал капитана Горшкова, имевшего к тому времени уже с десяток боевых полетов. Горшков приехал в Москву и явился к Слесареву в ангар, который находился на Ходынском поле. Поговорив со Слесаревым, он осмотрел корабль, при нем опробовали моторы, и условился об испытании, К назначенному сроку все было готово. В корабль вошли Горшков, Слесарев, механик и моторист. Моторы заработали и Горшков повел машину. Сделав безуспешно четыре пробега (против ветра и по ветру) и не сумев не только оторвать корабль от земли, но даже подпрыгнуть, Горшков подвел машину к ангару, выключил моторы, вышел и, по своей прямоте и резкости, заявил Слесареву: «Ваша Корова не полетит», простился и уехал в Яблонну. Дальнейшая судьба «Святогора» общеизвестна.

Неожиданный гость

Это случилось 21 января 1915 г. В то время, как было сказано выше, всей легкой авиацией командовал Великий князь Александр Михайлович. Он был очень недоволен, что Эскадра организована без его участия и была подчинена не ему, а дежурному генералу Ставки Верховного Главнокомандующего. Получая от Руднева донесения о непригодности «Муромцев» для боевой работы, он настойчиво требовал ликвидации Эскадры, отнимавшей у легкой авиации лучших летчиков и многочисленный технический персонал. Наконец, он добился, что в Ставке принципиально был решен вопрос о ликвидации «Муромцев» и аннулировании заказов на постройку таковых. Великий князь был уверен в блестящих качествах строящегося «Святогора», которые сулили крупные «специалисты». Судьба Эскадры висела на волоске. В этот момент и приехал в Яблонну Великий князь «знакомиться» с Эскадрой. Обратившись к Начальнику Эскадры, он просил показать ему Корабли и сказал, что ожидает боевой работы, как только позволят обстоятельства. Под конец осмотра Кораблей князь просил Шидловского собрать летный состав, с которым он хочет познакомиться. Генерал распорядился собрать летный состав, а сам удалился. Когда все мы собрались, дежурный доложил Великому князю, что весь летный состав собран. Великий князь, войдя в комнату, поздоровался и сказал: «Мне вас жалко. Вы молодые люди, лучшие летчики нашей авиации и вы лишены возможности отличиться, получить чины и ордена. Война не бывает каждый день, и вы просидите в тылу без всякой пользы. Я предлагаю вам переходить ко мне в легкую авиацию. Я вам гарантирую назначение командирами отрядов, где вы сможете проявить все свои таланты. Для этого сегодня вечером подавайте мне докладные записки с просьбой о переводе в легкую авиацию. До утра останется здесь мой адъютант, можете ему передавать докладные записки». Попрощался и уехал. Каково же было состояние Великого князя, когда ни он, ни его адъютант не получили ни одной записки.

Я настолько был возмущен этой речью, что помню ее почти дословно и, по всей вероятности, никогда не забуду. К чести нашего летного состава нужно сказать, что он блестяще выдержал искушение. Несмотря на панические слухи о качестве Кораблей, сманивание со стороны такой крупной фигуры, как Великий князь, никто даже не дрогнул. Только один командир 1-го Корабля Руднев, несмотря на самые благоприятные условия для боевой работы, не оценил обстановки, смалодушничал и, вместо легкого заработка «чинов и орденов» добился позорного конца. Поведение Руднева было весьма странным: оба Корабля 1-й и 2-й были сданы заводом военному приемщику, и Корабли с полной нагрузкой по 80 пудов должны были за 1 час взять высоту 2000 м, иначе Корабль не принимался и не оплачивался. Руднев участвовал в приемо-сдаточном полете, и с его стороны возражений не было. Когда он вылетел на фронт, то сразу начались самые невероятные явления. По его докладу, он встретил сильный встречный ветер и за три часа полета смог долететь только до г. Луги, т. е. скорость ветра должна была быть около 95 верст в час — ураган особой силы. Не долетая Белостока, его обстреляли ополченцы, и после этого Руднев несколько месяцев чинился. На требование штаба дивизии произвести разведку он заявил, что Корабль не поднимается на боевую высоту вследствие плохой конструкции, и он эту разведку произвести не может. Донося Великому князю о чрезмерной перегрузке Корабля, Руднев, по распоряжению Великого князя, всячески облегчал Корабль (вплоть до снятия пулеметной установки), и все же выше 1300 м он взять не мог.

Перечислять все фокусы Руднева просто не стоит, но нужно заметить, что боязнь боевого полета он заменял ссылками на крупные недостатки «Муромца». Великий князь пользовался его донесениями, на их основании плел свои интриги, и к февралю 1915 года судьба Эскадры почти была решена.

Вынужденная посадка на «брюхо».

Эскадра спасена

После визита Великого князя летный состав Эскадры с виду был спокоен, но разговоры невольно возникали о предстоящей работе, и все же тень недоверия сопровождала каждый вопрос. Особенно смущал вопрос о недостаточной боевой высоте и о некоторых неполадках в самих Кораблях (неподходящие винты, сложное и ненадежное шасси и слишком большое количество стяжек). Распорядок дня диктовался штабом Эскадры. О боевых полетах говорили мало, потому что часть Кораблей была в сборке, а Корабли с моторами «Сальмсон» не пользовались особой популярностью. В тот момент были боеготовы только два Корабля — «Киевский» и 3-й, которые свободно брали боевую высоту 2500 и больше метров. По ситуации последних недель было ясно, что боевой полет был совершенно необходим. Начальник Эскадры выбирал, на кого из Командиров он мог положиться для выполнения такого ответственного задания как боевой полет. Приходилось выбирать между двумя командирами штабс-капитанами Горшковым и Бродовичем. «Киевским» командовал штабс-капитан Горшков, опытный и активный командир, третьим — штабс-капитан Бродович, более склонен к экспериментам. Шидловский пришел к заключению, что Горшков является наиболее подходящим кандидатом для первого боевого полета. Он считал, что приказать лететь он мог, но это не то, что собственный почин, и подолгу разговаривая с Горшковым, исподволь подводил его к самостоятельному решению.

19 февраля Горшков вылетел с утра и летал над аэродромом в течение около трех часов на большой высоте. После посадки осмотрели весь Корабль и поставили его в палатку. Горшков прошел к генералу и долго с ним беседовал, а вечером приказал штабс-капитану Наумову приготовить 5 двухпудовых фугасных бомб и одну пристрелочную.

На рассвете 21 февраля 1915 г. воздушный корабль «илья Муромец Киевский» под командой штабс-капитана горшкова вылетел в западном направлении и, набирая высоту, скрылся из глаз наблюдавших. Из штаба Эскадры передали по телефону в штаб Новогеоргиевской крепости, что вылетел наш Корабль на боевое задание и просят предупредить форты не открывать по нему огня.

Генерал, Сикорский и адъютант провожали Корабль, и когда он скрылся, генерал приказал дежурному установить наблюдение за воздухом и объявить по Эскадре о вылете штабс-капитана Горшкова в боевой полет. Часа через два весь летный состав был на аэродроме. Вскоре с передового наблюдательного поста сообщили-«летит»! И, действительно, приближался «Муромец» на приглушенных моторах, Горшков прекрасно сел и подрулил к своей палатке. Выйдя из Корабля, Горшков отрапортовал генералу о выполнении задания. Он доложил, что станцию Вилленберг он не нашел и, сообразуясь по времени, решил, что они пролетели станцию, и он повернул обратно. Генерал немного пожурил штабс-капитана Наумова за легкомыслие и сказал, чтобы впредь весь экипаж корабля досконально изучал маршрут к цели и обратно с отметками на карте и с расчетом времени полета.

Тем временем собравшиеся у Корабля тщетно искали пробоины по всему Кораблю, но не нашли.

Весьма интересно было слушать рассказы участников полета не только как вообще рассказ о диковинке, а как хороший урок, к которому нужно прислушаться и сделать соответствующие выводы. Моторист Чучелов рассказывал следующее: «Мы вылетели около б часов утра. Погода была замечательная. Ветра почти не было. Командир сделал два круга над аэродромом и, набрав высоту 1800 м, лег на прямой курс. Мы прильнули к люку и смотрели вниз. Солнце было еще очень низко, и тени от различных предметов были непривычно длинны. Мы видели форты Новогеоргиевска как нарисованными, высмотрели даже как и где стоят пушки. Несколько поодаль по нашему курсу заметили окопы, на которые нам показал Наумов. Какие-то зигзаги, а за ними начиналась «война». В это время помощник командира работал с картой и компасом. Наумов вызвал меня к пулемету, и мы были готовы открыть огонь по врагу. Все было тихо. Моторы работали отлично. Ну, теперь начнут убивать! Мы над противником, Состояние неважное, когда приходится изображать утку, по которой целится охотник. Но нас не убивали. Да где же война? Внизу все тихо. Пролетаем над железной дорогой, видно хорошо. Пролетели небольшую станцию. Все тихо и мирно, ни пуль, ни снарядов не видно и не слышно. Стали храбрее, уже не ждали, когда будут убивать. Я пошел смотреть, как работают моторы. Вернулся, говорю — отлично. Пролетели уже две станции, видели идущий поезд. Наумов приказал его заснять. Мы летели уже более часа, а Вилленберга нет. Командир повернул обратно, и мы полетели над теми же местами. Опять забрался холодок страха. Вот-вот начнут убивать! Возможно, что в нас, стреляли, но мы не слыхали и не чувствовали, и незаметно шло время. Командир сбавил газ, мы пошли на снижение, и тут опять заметили рисунки фортов крепости. Стало совсем легко. Пошли к командиру и спрашиваем, что делать с бомбами. Поручик Башко прямо схватился за голову, посмотрел на бомбы и сказал: «Ну, будем садиться с ними». А дальше все известно — «не убили».

Штабс-капитан Горшков был очень смущен неполным выполнением задания, и решил на следующее утро, по секрету от всех, повторить полет. 22 февраля Корабль снова вылетел и полетел по уже знакомому направлению.

Станция Вилленберг была под Кораблем. Уже никто в этом не сомневался. Никакой стрельбы с земли не было заметно, и Горшков спокойно сделал три захода: на первом Наумов произвел пристрелку, на втором он сбросил пять бомб, одну за другой (серию) и на третьем фотографировал станцию, окутанную дымом разрывов. После этого Горшков лег на обратный курс.

На аэродроме опять ждали возвращения Корабля, и когда он сел, то Горшков отрапортовал генералу, что задание выполнено, все бомбы сброшены на станцию Вилленберг, попадания были хорошие, среди подвижного состава, разрывы бомб сфотографированы. Корабль дважды попадал под ружейно-пулеметный огонь над фортами Новогеоргиевской крепости, но попаданий в Корабль не было.

Этими двумя полетами началась боевая работа Эскадры. В тот же день было послано донесение в Ставку Верховного Главнокомандующего о произведенных полетах и приложены фотоснимки.

Вынужденная посадка штабс-капитана Головина. Пострадавших не было. Яблонна. Март 1916 года.

Интересно привести подробный рассказ об этом полете поручика Башко. «Следующим утром, еще раньше, мы никого не будили, а запустили моторы и полетели. Под нами все так же мирно жили поселки. Но вот впереди увидели большую станцию. Я показал Наумову. Он приказал открыть бомбовый люк и снять с бомб предохранительные вилочки, а Чучелову взять фотоаппарат и крикнул: «Снимай только разрывы!». Станция приближалась. Наумов поднял руку, крикнул: «Приготовиться!», опустил руку — «одну бросай». Бомба легко сорвалась с замка, но струя воздуха ударила по стабилизатору, и бомба два раза перевернулась через голову, закачалась, но быстро провалилась вниз. Было видно как вылетела ветрянка, и бомба исчезла. Но вот она снова появилась и побежала над самой землей. Исчезла, блеснул огонь, и вырвался клуб дыма. Недолет метров сто или даже больше. Очень трудно ориентироваться. Командир повернул обратно и, отлетев от станции километра три-четыре, снова повернул прямо на станцию и приказал приготовить остальные пять бомб к сбрасыванию. Все было готово, и Наумов опять приказал: «Бросай!». Мы быстро продвинули обе кассеты вперед, и одна за другой бомбы срывались в люк. Сбросив последнюю, мы припали к люку, а Чучелов к фотоаппарату. Каково было наше удивление и восторг, когда огромные клубы дыма от взрывов бомб поднялись вдоль всей станции, и только последний взрыв ушел в сторону. Это были первые в мире бомбы сброшенные с воздушного корабля. Горшков крикнул: «Сняли?». Чучелов подбежал к командиру и доложил, что все бомбы рвались на станции, и он заснял. «Теперь сними станцию в дыму», и повернул опять на станцию. Действительно, станция была почти закрыта дымом разрывов. Повернули обратно. Под нами снова проплывали мирные поселки. Железная дорога с маленькой станцией. Вот впереди и окопы. Теперь мы видели даже артиллерийские позиции и, наконец, командир сбавил газ, передал мне управление, а сам пошел по Кораблю. Вдруг какие-то удары. Под нами рвется шрапнель. Опять стрелял Новогеоргиевск. Прибавили газ и миновали стреляющие батареи. Следовало бы их угостить пулеметным огнем, но решили этого не делать. На аэродроме ждали. Народу набралось очень много. Когда Корабль остановился, подъехал на автомобиле генерал. Тут Горшков отрапортовал: «Задание выполнено, по станции Вилленберг сброшено пять двухпудовых бомб. Замечены хорошие попадания, которые засняты». Эскадра была спасена. Генерал поздравил участников полета с блестящими результатами и сказал, что будет послано представление об их награждении.

Боевая работа эскадры

25 февраля «Илья Муромец»-Киевский третий раз вылетел в боевой полет с заданием бомбардировать станцию Вилленберг и пролететь до станции Нейденбург, произведя разведку. На Вилленберг опять было сброшено пять двухпудовых фугасных бомб. Разрывы были засняты, и по снимкам можно судить, что попадания были хорошие. Противодействия с земли опять не было замечено. Пролетев до станции Нейденбург, сбросили пять осколочных бомб и вернулись обратно. Противник в нас не стрелял (а может быть и нечем было стрелять), но зато, пролетая мимо фортов Новогеоргиевской крепости, Корабль снова был обстрелян огнем своих же войск и батарей. Несколько пуль попало в Корабль, но повреждений не было. После посадки штабс- капитан Горшков подробно отрапортовал о боевом полете и доложил, что форты Новогеоргиевска вновь его обстреляли. Сейчас же была послана телеграмма Коменданту крепости генерал-лейтенанту Бобырю с категорическим требованием не стрелять по «Муромцам», которые, возвращаясь с боевых заданий, снижают высоту.

Конец февраля и начало марта сопровождались неблагоприятной погодой. В течение всего месяца штабс-капитан Горшков сделал три полета, бомбардируя станции Вилленберг, Нейденбург, Млава и Сольдау.

6 апреля вылетели два Корабля: капитан Горшков и штабс-капитан Бродович. До станции Вилленберг они летели вместе, там сбросили бомбы. Бродович полетел обратно, а Горшков еще раз бомбардировал.

Однажды они оба попытались разрушить мост через реку Вислу у города Плоцка. Была сброшена Горшковым одна бомба в десять пудов, но в мост не попала, после чего еще было сброшено пять двухпудовых, которые тоже в мост не попали.

После этой попытки бомбардировать малоразмерные цели наши корабли избегали, не желая бесцельно тратить бомбы.

Немецкое командование не могло примириться с тем фактом, что у русских имеются тяжелые самолеты, и они бомбят железнодорожные станции Восточной Пруссии. Но факты заставили их, наконец, принять меры противодействия «Муромца». На станции Вилленберг поставили одну 120 мм гаубицу для стрельбы по аэропланам.

Перебежчики, допрошенные в штабе 1-й Армии, сообщили, что по немецким войскам был отдан приказ о том, что доносящий о пролете русских многомоторных самолетов будет отдан под суд за распространение ложных панических слухов. У русских нет и не может быть больших аэропланов! Этим до некоторой степени объясняется очень медленное наращивание способов противодействия нашим Кораблям.

Проводимые боевые действия Воздушных Кораблей побудили высшее командование пересмотреть ранее намеченную ликвидацию Эскадры. Эскадра была спасена. Вновь были утверждены штаты, но уже не на 10, а на 20 Кораблей, и завод, не работавший в течение 143 дней, получил дополнительные заказы.

В течение марта и апреля железнодорожные станции Восточной Пруссии подвергались частым нападениям «Муромцев», наносящих разрушения постройкам, убивавших и калечащих войска и станционных работников. Примеры боевых полетов Горшкова и Бродовича вызвали стремление прочих командиров включиться в боевую работу, несмотря на то, что их Корабли были снабжены моторами «Сальмсон» и их боевая высота не превышала 2200 м. Первым последователем был поручик Панкратьев, командир «Ильи Муромца 2-го», и поручик Шаров, командир «Ильи Муромца 4-го».

Несмотря на недостаточную высоту (2200 м), Корабли выполняли свою боевую работу, бомбардируя ближайшие железнодорожные станции Восточной Пруссии, и невредимыми возвращались обратно. В общей сложности к концу апреля было четыре боевых Корабля и готовился еще один (поручика Алехновича).

При появлении этих Кораблей на немецких железнодорожных станциях возникала паника.

Немецкое командование, не учитывая свершившегося факта — наличия у нас тяжелой бомбардировочной авиации — крайне медленно организовывало меры противодействия. Так, Горшков доносил, что только на четвертом его полете было замечено у станции Вилленберг одно стреляющее по Кораблю орудие (по немецким данным 120 мм гаубица), при этом снаряды рвались метров на 800 ниже Корабля и далеко сзади. Наши артиллеристы понимали, что немцы упорно считали размах крыла «Муромца» не более чем у «Альбатроса», т. е. четырнадцать метров, и их дальномеры по этой причине давали высоту почти вдвое меньше действительной.

В одном из полетов был обнаружен аэродром у местечка Санники, и в первых числах марта к нам на аэродром прилетел «альбатрос» сбросил три небольшие бомбы над поселком и, сделав над аэродромом круг, посыпал нас стрелами и улетел. Подобрав несколько таких стрел, мы их рассмотрели. Это были железные стержни длиной пятнадцать сантиметров, на одну треть они были цилиндрические, а на две трети выфрезерованы, что получалось вроде стабилизатора. На этих гранях написано по-немецки: «изобретение французское, а изготовление немецкое». Про особую пробивную способность этих стрел стали рассказывать небылицы: будто попавшая во всадника пробивает насквозь человека и лошадь, но никто этого не видел. У нас же одна стрела залетела в палатку и вонзилась в верстак, облицованный оцинкованным железом. Железо было пробито, но стрела торчала, углубившись на три-четыре сантиметра в доску верстака. Все же это оружие казалось нам весьма неприятным, и одну стрелу отвезли в Варшаву, заказав тысячу таких стрел (без надписей), а вторую такую же найденную отправили в ГАУ с просьбой снабдить нас такими. Вскоре мы получили варшавский заказ и, выдав «на три Корабля («Киевский», 2-й и 3-й) по 250 стрел, «отвезли» их на станции Вилленберг, Нейденбург и Сольдау. На следующий день капитан Горшков вторично посыпал станцию Сольдау стрелами, так как там заметил скопление войск.

Вскоре получили из Петрограда несколько тысяч стрел разных форм: со вставленным жестяным стабилизатором, были такие же, как немецкие, и чугунные шары диаметром три сантиметра — картечь.

К началу марта штаб 1 — й Армии стал несколько нервничать и настойчиво просил произвести разведку по всей линии фронта. Там были уверены, что немцы что-то затевают, и чтобы избежать повторения Самеоновского поражения, все свои надежды возложили на Эскадру.

Разведывательный полет

16 марта в Яблонну прибыл из штаба 1-й армии начальник разведывательного отдела капитан Генерального штаба Герц и предъявил генералу отношение командующего армией с просьбой произвести глубокую стратегическую разведку немецких тылов. Для этого командируется капитан Герц.

Генерал вызвал капитана Горшкова и разъяснил задачу.

18 марта «Илья Муромец Киевский» под командой капитана Горшкова при артиллерийском офицере Наумове, капитане Генштаба Герце, помощнике командира поручике Башко и механике унтер-офицере Лаврове, имея запас бензина и масла на б часов полета и 5 мелких бомб, вылетел из Яблонны в 5 часов утра по маршруту: Вилленберг — Нейденбург — Страсбург — Торн — Плоцк — Млава — Нейденбург — Вилленберг — Варшава — Яблонна. В общей сложности этот маршрут был протяженностью около 600 верст. Тщательно осмотрев все интересующие пункты и сделав до 50 фотоснимков, Корабль благополучно прилетел на свой аэродром.

Таких полетов до сих пор авиация не могла предпринимать, раньше из-за несовершенства аэропланов, а позднее из-за противодействия противника (истребительная авиация и зенитная артиллерия). Эту разведку вели штабс-капитан Наумов и капитан Герц.

Обстоятельства этого полета были исключительно благоприятные: в начале полета Горшков взял высоту 3200 м и совершенно случайно попал в сильную струю попутного ветра, благодаря чему скорость полета сильно возросла. Долетев до Торна, Горшков повернул обратно и, чтобы лучше просматривать систему обороны (и не встречая никакого противодействия), сбавил высоту до 2400–2200 м, и снова попал в сильную струю попутного ветра. Благодаря этому путь протяженностью более 600 верст был проделан менее чем за 5 часов. Таких благоприятных случаев за всю войну не повторялось.

Этим полетом было еще раз доказано, какими исключительными свойствами обладают наши «Муромцы».

В начале апреля получили из Ставки Верховного Главнокомандующего приказ о награждении экипажа «Илья Муромец Киевский» за беспримерной полет 18 марта с выполнением стратегической разведки.

«Командир корабля военный летчик капитан Горшков производится в подполковники и награждается за храбрость Золотым оружием (темля на георгиевской ленте и золотой эфес), артофицер штабс- капитан Наумов (производивший разведку и фотографирование) производится в капитаны и награждается золотым оружием и орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, помощник командира военный летчик поручик Башко производится в штабс-капитаны и награждается Золотым оружием, механик старший унтер-офицер Лавров награждается Георгиевским Крестом 4-й степени (солдатским) и производится в прапорщики. Приказом по Эскадре подполковник Горшков назначается старшим офицером Эскадры, а штабс-капитан Башко — командиром Воздушного Корабля «Илья Муромец Киевский».

Помощником командира назначается военлет поручик Смирнов, капитан Наумов и прапорщик Лавров остаются на прежних местах.

Этот полет и особенно награждение всего экипажа оказали большое влияние на психологию летного состава всей Эскадры. К этому времени удачно получилось так, что стали прибывать новые Корабли, снабженные новыми моторами «Сенбим» в 150 л. с. Первый пришедший Корабль был дан поручику Панкратьеву, который через несколько дней совершил свой первый боевой полет. Почти одновременно впервые бомбардировал немецкие тылы лейтенант Лавров, а за ним поручик Шаров на Кораблях, получивших новые моторы. В апреле вылетел поручик Алехнович на старом Корабле. Летал он не далеко, бомбардируя артиллерийские позиции противника.

В это время прибыл еще один Корабль. Приказом по Эскадре был сформирован экипаж «Илья Муромец-10» под командованием поручика Констенчика, помощником был назначен поручик Янковиус, арт. офицер поручик Шнеур и пулеметчик вольноопределяющийся Касаткин, он же механик. Таким образом, в эскадре стало восемь боевых Кораблей + два учебных. Поручик Констенчик начал тренировку в начале мая. Нужно было освоить новый Корабль с новыми моторами, а главное, слетаться экипажу. В это время на Корабль был назначен старшим мотористом Марсель Пля (полуфранцуз, полунегр), его прислал кто-то из высокопоставленных лиц, у которого он служил шофером. Он быстро окончил курс моторного класса, показал хорошую успеваемость, изучив две системы моторов «Сальмсон» и «Сенбим», хорошо стрелял из корабельного оружия, и отличался особой исполнительностью.

В начале апреля два корабля — «Киевский» и «Илья Муромец» 3-й производили замечательные боевые полеты, так, например: шестого апреля Башко бомбардировал станцию Млава. Заметив скопление поездов и большое количество повозок и людей у разгрузочной платформы решил их бомбить. У него с собой было одиннадцать бомб по одному пуду и шесть бомб по двадцать пять фунтов. Все бомбы капитан Наумов сбросил за четыре захода, хорошие попадания были засняты. Сразу же после взрывов первых бомб было замечено, как на станции началась паника, люди бежали в разные стороны. Засняв последние взрывы, Наумов повернул обратно. На следующий день Башко бомбил станцию Сольдау и, пользуясь полной безнаказанностью, он сделал шесть кругов-заходов и сбросил пять двухпудовых бомб и двенадцать по пять фунтов. Поезда и станция окутались черным дымом. Через два часа эту же станцию бомбил «Илья Муромец-3» под командой штабс-капитана Бродовича, и станция фактически была превращена в груды мусора. Бродовичу был назначен новый арт. офицер поручик Гагуа, который быстро освоил прицел для бомбометания и добился очень метких попаданий, что было подтверждено фотоснимками.

Ранее было указано, что некоторые «специалисты» пугали наш летный состав тем, что размеры «Муромцев» настолько велики, что Корабль будет сбит при первом же появлении над противником. Памятуя это, командиры Кораблей старались набирать высоту более 3000 метров, но не встречая противодействия противника и добиваясь лучшей видимости сооружений противника, стали летать на высоте 2200–2400 метров. Это было возможно до тех пор, пока немцы не организовали противовоздушную оборону.

11 апреля опять вылетели два Корабля. На этот раз решили бомбить станцию Нейденбург, где ожидали встретить поезда. Башко нагрузил одну пятипудовую бомбу и одиннадцать пудовых бомб, Бродович — пять двухпудовых и десять пудовых. Оба Корабля кружились над станцией, пока не сбросили весь запас бомб, и благополучно вернулись в Яблонну.

На следующий день немцы пытались отомстить «Муромцам», и над аэродромом появилось шесть немецких аэропланов. Они сбросили двадцать мелких осколочных бомб. В результате был поврежден один Корабль — ремонтирующийся старый поручика Алехновича, осколком одной бомбы был пробит радиатор на первом Корабле, и одна бомба попала в сарай с пустыми бочками. В крыше сарая была пробита небольшая дыра, а внутри пять или шесть железных бочек пробиты. Эта пробоина была заснята. На следующий день после этого налета весь состав Эскадры, не связанный с полетами, вооружившись лопатами и кирками, копал траншеи вблизи палаток. В общем реванш оказался слабоват.

Один почтенный генерал, узнав о налете немецких аэропланов на наш аэродром в Яблонне и слыхавший о подвигах капитана Горшкова, сказал ему: «Вот, капитан! Если Вы хотите заработать георгиевский Крест, то он будет лежать на немецком аэродроме в местечке Санники. Если Вы туда с летаете и поднимете этот крест то он будет Ваш!» Горшков ухмыльнулся и сказал: «Если Вы, Ваше Превосходительство, лично положите его туда, то я согласен».

14 апреля лейтенант Лавров и поручик Панкратьев бомбардировали аэродром в Санниках фугасными и осколочными бомбами. Судя по дыму и пыли, поднявшимся на аэродроме, можно предположить, что там мало что могло уцелеть. После этого «воздействия» немцы над Яблонной не появлялись.

К началу мая стали поступать тревожные сведения с Галицин с кого направления. Не хватало снарядов у артиллеристов, они возили пустые зарядные ящики, а в пехоте не хватало винтовок. Из Ставки пришло приказание отправить во Львов сколько возможно боевых Кораблей. Начальник Эскадры приказал срочно перелететь во Львов Воздушным Кораблям «Киевскому», под командой штабс-капитана Башко и 3-му — штабс- капитана Бродовича.

Этим приказом было положено начало организации 1-го Боевого Отряда.

К 20 мая выяснилось, что дела на фронте плохи, Варшаву отстоять не удастся, и эскадра накануне эвакуации. Тяжелое имущество, запасные палатки и прочее уже начинают подготавливать к погрузке. Немцы повели наступление по всему фронту. Оставшиеся «Муромцы» ежедневно вылетали бомбить ближайшие станции и скопления войск, но Кораблей было слишком мало, чтобы оказать основательную помощь своим войскам. Начальник штаба Новогеоргиевской крепости генерал- майор Елчанинов доносил в Ставку: «Если бы было еще пять таких Эскадр «Муромцев», то вряд ли германские войска могли бы вести наступление. «Муромцы» Эскадры действуют доблестно, но их, к сожалению, очень мало, чтобы повлиять на развитие операции». Фактически это был голос «вопиющего в пустыне», и никого не тронуло катастрофическое положение Новогеоргиевска. По распоряжению из Ставки план эвакуации был утвержден и приступили к его выполнению. Эскадра должна была перебазироваться в Белосток.

Эвакуация

К 20 мая в Яблонне остались только Корабли, бензин для них, большое количество мелких осколочных бомб, которые следовало бросить на немецкие войска, а прочее имущество было погружено в поданые эшелоны и отправлено в Белосток.

В это время я был командирован в Варшаву для приобретения станков и инструмента из мастерских и учреждений, эвакуируемых из Варшавы. Для выполнения этого приказания мне были даны три грузовика.

Подвезя последние остатки имущества к полустанку и забрав четырех мотористов, я выехал в Варшаву. Там мне сказали, что бои ведутся на подступах к фортам Новогеоргиевска.

В течение трех дней мне удалось получить: два токарных станка, сверлильный, фрезерный с набором шарошек, целую инструментальную железнодорожной мастерской и, самое главное, компрессор для сжатого воздуха с давлением более 200 атмосфер. В Эскадре такой компрессор был необходим, так как запуск моторов производился сжатым воздухом, подаваемым в баллонах. Мы получали баллоны с накаченным воздухом из Селеэей, что было очень неудобно, так как использованные баллоны мы должны были отправлять обратно, там накачивать до 150 атмосфер и привозить в Эскадру. Теперь же, когда установим компрессор, мы можем получать сжатый воздух на месте.

Погрузив приобретенное имущество, я во главе маленькой колонны из трех машин выехал из Варшавы по направлению Белостока. По дороге нам сообщили весьма неутешительные сведения: говорили, что северные форты Новогеоргиевска уже захвачены немцами, и крепость накануне падения. Мы с трудом пробивались через обозы отступающих войск. Даже в районе местечка Малкино попали под огонь немецкой артиллерии, но благополучно пробились и только на четвертый день прибыли в Белосток, но Эскадру там не застали, и нас направили в Лиду. Переночевав в Белостоке, наутро выехали.

Оказывается, в Белостоке произошел небольшой инцидент: командиры Кораблей, слыша о быстром наступлении немецких войск, просили разрешения вылететь шестью Кораблями и разгромить одну из группировок наступающих войск. Начальник Эскадры запросил Ставку по прямому проводу, но получил ответ с приказанием перевести всю Эскадру в Лиду, где находился огромный каменный ангар для дирижабля, а перед ангаром — хорошая площадка для аэродрома.

Последнюю ночь перед эвакуацией эскадре посчасливилось, ночью прилетал «Цеппелин» и набросал бомб, которые не взорвались. Пять бомб были подобраны, и артиллерийский офицер 5-го Корабля штабс-капитан Журавченко со своим мотористом обезвредили их. Бомбы были шаровые, снаряженные тротилом, и весили по 100 кг каждая. Они не взорвались по оплошности экипажа «Цеппелина». На всех бомбах были включены предохранители взрывателей, и они не могли сработать.

В Белосток перелетели Корабли: 1-й, 2-й, 4-й, 5-й и 6-й. За Кораблями 8-м, 10-ми двухмоторным учебным выехали в Яблонну лейтенант Лавров, поручик Панкратьев и Сикорский.

Прилетевшие докладывали, что когда они вылетали из Яблонны, то канонада артиллерийской стрельбы была слышна очень близко.

К концу мая в эскадре было 10 кораблей, из них 8 прилетели в г. Лиду, а 2 корабля «Киевский» и 3-й находились в местечке Влодава.

В начале июня все 8 Кораблей прилетели в Лиду из Белостока, где 3 Корабля были поставлены в ангар, а остальные — в палатки.

В это же время в Эскадру прибыли командированные из Ставки Верховного Главнокомандующего генерал-майор Войнилович-Няньковский в качестве заместителя Начальника Эскадры по строевой части и капитан Генерального штаба Витковский на должность старшего офицера.

Как было сказано выше, помощником Начальника Эскадры был полковник Найденов В. Ф. Перед самой эвакуацией из Яблонны он заболел и был эвакуирован в Петроград. Выяснилось, что он заболел крупозным воспалением легких и в конце июня скончался.

В Лиде при ангаре находилось помещение ремонтной мастерской, все оборудование которой было заранее увезено, и мы получили только йустое помещение.

Ввиду недостатка технических сил с согласия поручика Алехновича был переведен в моторную мастерскую механик Корабля чиновник военного времени Кисель.

Комплектуя моторную мастерскую, туда был назначен вольноопределяющийся инженер Солнцев.

6 июля вечером получили телеграмму от подполковника Горшкова из Влодавы о нападении немецких истребителей на «Илью Муромца Киевский», ранении штабс-капитана Башко и сильных повреждениях самолета.

8 июля из Риги прислали 4 новых мотора мощностью по 150 л.с., которые являлись хорошей копией немецких моторов «Даймлер-Бенц» и были построены под руководством инженера Киреева.

В это же время из Петрограда привезли новый Корабль с помоторными рамами для двигателей «Сенбим», которые тут же пришлось передеатъ.

Командиром нового самолета был назначен штабс- капитан Панкратьев.

20 июля Панкратьев впервые вылетел на нем и, сделав круг, сел для проверки узлов (регулировки).

Все было благополучно, и все части Корабля работали нормально. Нужно сказать, что всегда, смотря на посадку Панкратьева, генерал говорил: «Вот посадка по-инструкторски — на три точки с малой скоростью, но не с потерей ее». Вот в этом и состояла особенность посадки Панкратьева.

21 июля Корабль был в воздухе более часа. На нем взята высота 3400 м за 1 час 16 минут.

На следующий день Панкратьев испытал Корабль. Высоту в 2000 м он взял за 40 минут. В это время из ГАУ прибыл макет 25-ти пудовой бомбы. Если ее наполнить сухим песком (что и было сделано), то ее вес будет 25 пудов. Сикорский указал, где должна быть подвешена такая бомба, чтобы не нарушалась центровка корабля. Мотористы под руководством механика Ушакова и штабс-капитана Никольского приспособили подвеску с открывающимся замком. Перед подвеской бомба была сфотографирована среди большой группы офицеров, в которой участвовали генерал Шидловский, поручик Панкратьев, И. И. Сикорский, капитан Витковекий, гвардии штабс-капитан Никольской М. Н., поручик Косилов, инженер Киреев и другие. Тут же эта бомба была подвешена под Кораблем и Панкратьев вылетел.

Набрав высоту около 500 м, Панкратьев приказал сбросить бомбу на дальней границе аэродрома. Все ожидали, что Корабль подбросит в момент отделения такого веса. Панкратьев скомандовал: «Сбросить», но сразу это не вышло, что-то заело. Ушаков быстро исправил неполадку, и бомба была сброшена. Интересно то, что об этом не сказали командиру, и он все время ожидал этого момента и начал кричать, чтобы сбросили бомбу. Тут ему показали жестами, что бомба уже лежит на земле. Панкратьев был очень обрадован тем, что Корабль не реагировал на мгновенное изменение нагрузки.

Упавшая бомба образовала глубокую и широкую воронку, уйдя в землю больше чем на четыре метра.

Собравшиеся у воронки офицеры пытались представить себе тот эффект, который получился бы, если бы бомба была снаряжена толом, но это, конечно, сделать было трудно. Фактически эта бомба предназначалась для либавского ковша, где базировались немецкие подводные лодки. Взрыв такой бомбы в ковше повредил бы все суда, находящиеся там, силой гидростатической волны, но наши войска отступили уже так далеко, что расстояние до Либавы стало слишком велико, и «Муромцы» с такими бомбами могли бы долететь туда и полдороги обратно с посадкой лишь в районе противника, а идти на такой риск желающих не нашлось.

Три снимка (группа с бомбой, бомба подвешена под фюзеляж Корабля и воронка) были отправлены в Ставку, где произвели сильное впечатление, и только тогда там схватились за голову, но было уже поздно, и не было средств для восстановления упущенного. Совершенно справедливо говорили некоторые сторонники развития «Муромцев», что все эти великие князья и «спецы» запели бы другую песенку, если бы такие Корабли были бы у немцев. Немцы настроили бы сотни две таких кораблей, и плохо было бы и нам, и нашим союзникам. А мы еле добились неполного десятка Кораблей и, несмотря на очевидные боевые их качества, «спецы» не переставали травить Эскадру. Великий князь Александр Михайлович уже не знал, как и чем донять Эскадру, и негласно распорядился посылать в качестве пополнения для формирования новых экипажей Эскадры летный состав, отчисляемых от школ и строевых частей, офицеров, не способных к летной службе. Этих офицеров приходилось тут же возвращать обратно. Ввиду такой ситуации Начальник Эскадры был вынужден организовать свою летную школу и выбирать учеников из состава самой Эскадры.

В это время по рекомендации подполковника Горшкова в Эскадру прибыл из воздухоплавательной роты (в связи с ее ликвидацией) штабс- капитан Нижевский Р. Л. и представился Начальнику Эскадры. Начальник приказал зачислить его в летную школу Эскадры. Через 3 или 4 полета на «Муромце» Нижевский вылетел самостоятельно.

В Лиде школа начала работать интенсивно. Были приняты четыре ученика, но вскоре пришлось прервать занятия, так как снова предстояла эвакуация. Крепость Гродно была взята почти без сопротивления. На Вильно надеяться было трудно, и нам предстояла дальнейшая эвакуация «вглубь страны». Опять дневная и ночная погрузка. Большие трудности пришлось преодолевать при затребовании вагонов и составлении эшелонов. Было приказано к 12 августа приготовиться к перелету на новую базу около г. Пскова.

Перелетом в Псков совершенно исключалась возможность помощи «Муромцами» отступающей армии, и командиры настаивали на бомбардировках пятью боевыми Кораблями наступающих войск противника в районе Вильно. Мы считали, что этими действиями мы можем не только облегчить положение Вильно, но даже спасти его. Развивая дальше эту тенденцию, поручик Панкратьев был отправлен на Корабле для отыскания передовой базы, с которой можно было бы эффективно и быстро действовать в районе Вильно. Панкратьев перелетел в Дивны (район Скиделя на Немане), где подыскал подходящую посадочную площадку.

Тут нельзя обойти молчанием чрезвычайно интересный и комичный эпизод. Один из участников рассказывал: «Летим отыскивать посадочную площадку. Садимся в одном месте — осматриваем и перелетаем на другое. Наконец выбрали хорошую площадку достаточной величены. Осматриваем и Панкратьев уходит знакомиться с местностью. Вдруг видим, что по направлению к Нам ползком, делая перебежки, подбирается цепь человек 12 ополченцев. Оказывается, со стороны станции Скидель выслали воинскую часть захватить опустившийся неприятельский аппарат. Цепь залегла шагах в тридцати от Корабля. Я иду навстречу и спрашиваю — что собственно они тут делают? Не маневры ли у вас в этом месте? Старший в цепи унтер-офицер мирно со мной разговаривает. Говорит: «Послан захватить аппарат». Я говорю: «Аппарата мы не дадим», и предъявляю свое удостоверение. Он говорит, что это все равно, и аппарат мы захватим. «Ну — говорю, — коли будете захватывать — то я вас всех перестреляю, и ничего мне за это не будет. У нас два пулемета, а вас слишком мало. Идите обратно за подкреплением и тогда приходите, потому что полетим мы отсюда обратно только к вечеру, и вы успеете все сделать, что вам нужно». «Да нет — говорит, — у нас больше народа нет». «Ну — говорю, — тогда ваше дело табак. Ушаков, поставь-ка пулемет «на верхнюю площадку». Ушаков появляется наверху с пулеметом. Цепь, также ползком начинает осаживать назад. Унтер чешет себе затылок, не зная, как быть. «Ну что? — говорю, — видите, что наша взяла?» Унтер отвечает: «Ну что с вами делать? Приказано вас взять, а вы не даетесь. Смотрите, мы вас окружили». «Смотрите, мы вас уже окружили,» — говорю я и показываю на подходящего сзади из леса самым мирным образом Панкратьева. Унтер смутился окончательно. Тогда я расхохотался и говорю: «Погоди, сейчас покажем предписание с печатью». Панкратьев показал предписание. Унтер долго вертел его, наконец согласился, что мы русские и даже выставил охрану, послав на станцию уведомление, что аппарат «свой». Вечером мы улетели обратно в Лиду».

Прилетев на свой аэродром мы получили категорическое предписание перелететь во Псков. Получив согласие штабс-капитана Панкратьева лететь в составе его экипажа, я отправил с моторной мастерской свой чемодан, а сам налегке присоединился к экипажу «Илья Муромца-2». В этом полете меня интересовала работа новых моторов, а кроме того помощник командира гвардии штабс-капитан Никольской С. Н. являлся моим братом.

14 августа 1915 года корабли поодиночке стали покидать гостеприимный аэродром в Лиде. День был пасмурный, высота облачности не превышала тысячи метров. Мы вылетели в 6 часов 30 минут утра по направлению на Псков. На корабле находились: командир штабс-капитан Панкратьев, помощник командира гвардии штабс-капитан Никольской С., старший механик Эскадры лейтенант Никольской М., артофицер поручик Павлов, за механика корабля инженер Киреев и моторист от завода.

Первое время полет протекал нормально, но около восьми часов мы встретили низкую облачность с моросящим дождем. Панкратьев попробовал пробить облачность вверх, но толщина облачности была слишком большая. Тогда он решил идти вниз. Нужно сказать, что артиллерист с помощником, не доверяя компасу, шли по ориентиру — железнодорожной линии. Когда мы входили в облака, то они потеряли землю и с нею ориентир, а когда опять увидели землю, то ориентира не могли найти. Панкратьев, видя, что с ориентировкой получается что-то неладное, начал нервничать и требовать указания местонахождения Корабля. Наконец, видя, что ориентировка окончательно потеряна, приказал искать площадку для посадки и кричал; «Так вы и к немцам заведете!» Выбрали площадку, командир хорошо посадил Корабль и отправил нас в разведку. Пройдя с полхилометра, мы подошли к каким-то постройкам, где нам сказали, что это Новосвинцяны. Вернувшись к Кораблю, доложили о месте нахождения. Панкратьев успокоился и, найдя на карте наше место, сказал, что как только облачность немного поднимется, перелетим в Двинск.

Мы с братом пошли знакомиться с окрестностями и зашли в симпатичный лесок с елочками и осинками. Только что вошли на опушку, как увидели целые полянки роскошных рыжиков. Между ними виднелись огромные яркие шапки подосиновиков. Вот такой контраст: там, откуда мы прилетели, грохочут пушки, люди, оторванные от своих насиженных мест и семейств, с оружием в руках идут убить таких же людей, а тут такой безмятежный мир и тишина, но рядом стоит творение рук человеческих, готовое в любой момент подняться в воздух и, донеся свой смертоносный груз до каких-то рубежей, высыпать его на не ожидавших ничего плохого людей… Ладно! Немножко отдохнули, а теперь снова за работу.

К полудню облака стали светлее и выше. Приготавливаемся вылететь. Осмотрев полянку, на которой мы сидим, Панкратьев решил перевести Корабль для более удобного взлета метров на SO. Для этого запустили два мотора и все, кроме командира, впряглись в Корабль и потащили его на выбранное место, запустили еще два мотора, все вошли в Корабль и полетели. Но теперь никаких ориентиров перед нами не было, и до самого Двинска мы должны были лететь по компасу. Около 13 часов увидели большую реку — Западную Двину, и вскоре показался большой город. Как мы обрадовались, когда на поле вблизи окраины города увидели три наших Корабля. Сделав круг, мы увидели разложенный костер, показывающий направление ветра. Панкратьев приземлился.

Ночевали мы в Кораблях. Проснувшись, увидели, что дождя нет, и облачность стала повыше. Решили лететь. Первым вылетел Головин (ИМ 6-й). за ним Шаров (ИМ 4-й). потом Констенчик (ИМ 10-й), потом полетели мы (ИМ 2-й) и за нами сотник Лобов (ИМ 8-й).

Двухчасовой полет обошелся без всяких приключений, и около 8 часов утра мы приземлились в Запсковья — там где мы садились в 1914 г. Рядом с нами уже стояли два Корабля, а остальные сели где-то в другом месте. Часов в 10 к нам подъехал автомобиль с адъютантом Начальника Эскадры и сообщил, что мы сидим не на своем месте. Наш аэродром в 3 км от города, у Варшавского шоссе.

Из всех Кораблей первым прилетел Лавров. Он сразу пробил облачность и по компасу и счислению пути, без посадки, пролетел до самого Пскова. Алехнович (ИМ S-й), не долетев до Пскова, увидел хорошую площадку и рядом большое имение и тут же сел. Экипаж был радушно принят хозяевами, переночевал и наутро, набрав полные корзины грибов, перелетел в Псков. Штаб Эскадры уже прибыл, но еще разгружался.

Тут мы узнали, что Новогеоргиевская крепость почти не оказала противодействия наступающим немецким войскам и, продержавшись 3–4 дня, прекратила сопротивление. Зная «свирепость» коменданта крепости генерал-лейтенанта Бобыря, совершенно непонятно, как он мог так быстро сложить оружие.

Разные эпизоды

В апреле активность боевых действий Эскадры возрастала довольно быстро. Железнодорожные станции в Восточной Пруссии почти ежедневно подвергались разрушительному действию «Муромцев». Штабы соседних армий были информированы о действиях немецких войск на глубину до 50 верст. Такое положение не могло нравиться немцам. Их артиллерия, приспособленная для стрельбы по аэропланам, оказалась настолько немощной, что не могла противодействовать налетам «Муромцев». Тогда они решили организовать аэродром в сорока верстах от фронта в местечке Санники. Наши Корабли обнаружили этот аэродром, но только после первого посещениям «Альбатросом» аэродрома в Яблонне впервые бомбардировали немецкий аэродром. Немцы вскоре прилетели с ответным визитом, и в дальнейшем, как только «Муромец» набросает бомб где-либо в Восточной Пруссии, через час или два над нашим аэродромом появляется «Альбатрос», сбрасывает 4 маленьких осколочных бомбы и посыпает стрелами. На одном из новых Кораблей осколком был пробит радиатор, несколько человек ранены, в поселке были убитые, а дома стояли без стекол. Однажды под бомбы попал генерал и группа офицеров с Сикорским, но все обошлось благополучно. Тут же было решено принять меры защиты и противодействия.

Около палаток стали рыть траншеи, установили дежурство кораблей с пулеметами, а из крепости прислали батарею полевых орудий, приспособленных для стрельбы вверх. Кроме этого, штабс-капитан Бродович, набрав 20–25 осколочных бомб, бомбардировал немецкий аэродром. На другой день два Корабля, 2-й и 4-й, с интервалом в два часа вторично бомбардировал Санники. Немцы прекратили налеты.

Однажды, в конце апреля, производились тренировочные полеты. В воздухе был «Илья Муромец-6» — штабс-капитана Головина. Высота была около 1500 метров. Как всегда, с аэродрома следили за полетом. Вдруг видят, что к «Муромцу» приближается «Альбатрос». Все замерли в ожидании нападения на «Муромца». На Корабле не было даже личного оружия, а на земле — средств предупредить Корабль о наличии опасности. Кроме того, экипаж был так занят полетом, что не обратил внимания на немца, приближающегося сзади к Кораблю. К нашему счастью, немец оказался не из храбрых и вряд ли слыхал о геройском поступке капитана Нестерова, сбившего, тараня, австрийский самолет. Немец сделал крутой вираж, сбросил пару бомб и улетел. Самое ужасное было то, что не было связи с Кораблем в воздухе, и мы были бессильны предупредить об опасности. Этот урок послужил нам на пользу: было приказано в каждый полет брать с собой пулемет и вменить в обязанность артофицеру следить за воздухом и аэродромом. На аэродроме — сделать полотнянную стрелу, которую выкладывать в сторону появившегося противника.

В начале мая стало тревожно: с Бзуры все явственнее доносились звуки канонады. Немцы наступали.

Корабли вылетали даже по два раза в день, но остановить наступление не было сил. Передовые укрепления Новогеоргиевска уже вели бои. В это время вылетел поручик Алехнович для разведки обстановки перед крепостью. Вдруг штабс-капитан Журавченко, ведущий разведку, увидел, что немецкая артиллерия огнем отсекает одну нашу полевую батарею, которая не в силах была даже отбиваться. Он доложил о бедственном положении батареи Алехновичу, который решил попытаться спасти ее. Бомб было много и, развернувшись на боевой курс, Журавченко сбросил первую партию бомб на немецкие батареи. Сейчас же Алехнович развернулся и пошел на второй заход. Бомбы рвались среди немецкой артиллерии. Там началась паника, и огонь по нашей батарее прекратился, а Алехнович зашел в третий раз, и снова дымом застлало артиллерийскую позицию немцев. В это время наши артиллеристы подтянули передки и благополучно отошли под прикрытие фортов. Батарея была спасена.

Интересна некоторая подробность о последних днях Новогеоргиевской крепости. В ней находилась воздухоплавательная рота с аэростатами наблюдения. В этой роте служил в качестве пилота прапорщик Юрьев Б. Н. (будущий профессор). Накануне сдачи крепости, когда надобность в аэростатах отпала, он собрал знамена частей гарнизона и на рассвете, пользуясь попутным ветром, на привязном аэростате из крепости пролетев верст 100 с лишним, он благополучно приземлился, и этим спас знамена. Прапорщик Юрьев часто бывал в Яблонне, приезжая к Сикорскому, интересуясь «Муромцами» и их работой.

Необходимо вспомнить случай, омрачивший весь личный состав Эскадры своей бестактностью и несправедливостью. Трудно сказать, по какой причине, но в бытность Эскадры в Лиде (июнь) из Ставки Верховного Главнокомандующего прислали офицера Генерального штаба подполковника Витковского на должность старшего офицера Эскадры, т. е. на место подполковника Горшкова, который был столько времени исполняющим эту должность.

Наш эскадренный герой, дважды спасший Эскадру от ликвидации, прекрасный боевой летчик и хороший товарищ, конечно, был кровно обижен такой несправедливостью, и решил уйти из Эскадры. Генерал Шидловский прекрасно учитывал, что уход Горшкова вызовет большое недовольство среди командиров Кораблей и отразится на боевой работе. Генералу стоило больших трудов уговорить Горшкова остаться. Горшков согласился, но при условии назначения его командиром 1-го боевого отряда, и уехал во Влодаву.

Летный состав недоброжелательно встретил нового старшего офицера, хотя его вины никакой не было, но не зная психологии летного состава того времени, он повел дело, игнорируя сложившиеся обычаи. Можно иллюстрировать это следующим примером. Панкратьев, получив новый корабль с новыми моторами (Русско-Балтийского завода — РБЗ-б) облетывал его. Однажды, это было на аэродроме в Лиде, Корабль был готов к полету, когда подошел Витковский. «Я лечу с вами», — заявил он Панкратьеву. Тот ответил: «Пожалуйста, но у нас аэродромный полет». Моторы заработали, и Корабль взлетел. Набрав высоту 3S00 м, они попали в облака и потеряли аэродром. Снизившись под облако, они не могли найти его. Поручик Павлов, ведущий ориентировку, потерял аэродром и доложил командиру, что ориентировка потеряна. Панкратьев сделал большой круг, но аэродрома не нашли, и он решил сесть и восстановить ориентировку. Выбрав подходящую площадку, он посадил корабль, а Павлов побежал в соседний фольварк узнать, где они находятся. Сначала его приняли за немца, и ему с трудом удалось выяснить у хозяина, где находится Лида. Оказалось, что до Лиды всего 30 верст. Панкратьев взлетел, и минут через 20 увидели свой ангар.

После посадки Витковский обратился к Панкратьеву и сказал: «Капитан, делаю Вам выговор за халатное отношение к полету. У Вас в Корабле не было даже карты».

Вообще, в истории Эскадры такой выговор был впервые. Панкратьев выслушал Витковского безмолвно и только приложил руку к козырьку. К вечеру вся Эскадра знала об этом выговоре.

После нескольких подобных случаев среди летного состава установилось мнение, что Витковский приносит несчастье.

Нужно прямо сказать, что несчастье он принес только один раз, о чем подробно буцет описано дальше. Конечно, эти случаи можно отнести скорее к суевериям, к которым летчики того времени не были безразличны. В данном случае большую роль играло излишнее высокомерие подполковника.

Эвакуация из Лиды в Псков

Мотор РБЗ-6 на испытательном стенде. Сарапул.

После отлета кораблей из Лиды штаб эскадры деятельно приступил к эвакуации. С большим трудом получен вагон, в котором разместились начальник эскадры, вся документация строевой и хозяйственной частей с финансовым отделом, и вагон был отправлен в Псков. В Лиде остался заместитель начальника генерал-майор Войнилович, который, имея распоряжение ставки, с величайшим трудом сформировал три эшелона. В одном из них были запасные части к самолетам и разобранные учебные самолеты. Во втором эшелоне размещены мастерские, запасные моторы и цистерны с бензином и керосином. Третий эшелон был самым опасным — оружие и боеприпасы эскадры. Погрузка происходила днем и ночью, и только на третий день удалось отправить первый эшелон. Однако самым сложным оказалось отправить третий эшелон, так как железнодорожники долго не соглашались с тем, что в состав с боеприпасами включили вагон для личного состава — строевой роты, аэродромной команды и сводного взвода мотористов. До прибытия первого эшелона корабли находились под открытым небом.

Хвостовая пулеметная установка на самолете серии Г-бис

По приказу верховного главнокомандующего администрация г. Пскова должна была позаботиться о размещении эскадры. После различных вариантов и договоренности с прибывшим начальником экскадры было решено отвести под эскадру сельскохозяйственное училище, личный состав которого эвакуирован за Волгу. Помещения училища пустовали, оно представляло собой большое двухэтажное здание, в котором нижний этаж занимали классы и большая столовая, а верхний — общежитие. Помимо этого было несколько двухквартирных домиков для преподавательского состава. Училище располагало обширными машинными сараями, которые не передавались эскадре, находилось в 5 км от города и соединялось с ним шоссейной дорогой, которое пересекало Варшавское шоссе. Самый большой класс на нижнем этаже главного корпуса отвели под моторную мастерскую. В соседнем помещении хранили запасные моторы, а на дворе перед этими помещениями были установлены два станка для испытания моторов. Строевая рота и аэродромная команда были расположены в соседних помещениях. Летный состав занял второй этаж главного корпуса. Там же находилась квартира начальника эскадры. Все помещения располагались с левой стороны от Варшавского шоссе, а с правой находились опытные поля. Это была низина, частично заболоченная, с ирригационными показательными сооружениями. С началом войны поля не обрабатывались и заросли травой. Все это поле отводилось под аэродром. С прибытием эшелонов корабли были установлены в палатки.

Командиры кораблей опасались мягкого грунта аэродрома, но он держал самолеты хорошо. На аэродроме построили караульное помещение, привезли самолетные ящики (любимое устройство наших экипажей). Здесь же установили помещение метеостанции и хранилище водородных баллонов. Поставили мачту с флюгером и подняли традиционный полосатый рукав.

Спустя некоторое время на аэродроме в Пскове собрались 8 боевых и пара учебных кораблей, после чего аэродром стал тесен. Держать такое количество боевых кораблей вдали от фронта было нецелесообразным. Вскоре было получено приказание из Ставки о направлении боевого отряда на Северо-Западный фронт в район 1-й армии на Рижском направлении. В 30 верстах южнее Риги на железнодорожной линии Петроград — Рига в местечке Зегевольд было выбрано место для стоянки отряда. Там была найдена хорошая площадка для аэродрома с жилыми и складскими помещениями. Вдали от жилья сделали бомбохранилшце и установили цистерны для горючего.

20 сентября 1915 г. приказом начальника эскадры было объявлено о формировании 2-го боевого отряда в составе семи кораблей: 1-й — лейтенант Лавров, он же командир отряда; 2-й — поручик Панкратьев, 4-й — поручик Шаров, 5-й — поручик Алехнович, 6-й — штабс-капитан Головин, 8-й сотник Лобов и 10- й — поручик Констенчик. 22 сентября в Зегевольд были отправлены палатки, запасы горючего, бомбы, инструмент, запасные части, аэродромная рота и походная метеостанция. Через два дня корабли перелетели в Зегевольд.

После отлета кораблей работа во всех подразделениях эскадры протекала очень активно. Готовился еще один боевой корабль, 9-й, командиром которого был назначен штабс-капитан Нихевский, а для школы готовились два учебных корабля, оснащенные двумя моторами Сенбим 200 л. с. Кроме этого нужно было произвести полное планирование аэродрома, заровнять канавы и установить аэродромные ограничительные знаки.

Развитие эскадры после утверждения новых штатов в двадцать боевых кораблей настоятельно требовало пополнения инженерно-техническим и летным составом. В мобилизационные пункты крупных городов были высланы уведомления о необходимости отбора и присылки в эскадру различных специалистов: слесарей, кузнецов, шоферов, машинистов и механиков. Часть прибывших офицеров на летные должности оказались отчисленными из авиашкол по неспособности, их сейчас же откомандировывали обратно. Другая часть была зачислена в летную школу эскадры, где обучение велось на самолетах Фарман-б, Фарман- 16, Вуазен и С-16. После успешного обучения офицеры были зачислены в эскадру, среди них поручик Козьмин — помощник командира воздушного корабля «ИМ-5», поручик Демичев-Иванов, гвардии поручик Грек, поручик Кованько, Рощин, барон Фигингоф-Шель, Романов. Под руководством поручика Алехновича самостоятельно (без окончания летной школы эскадры) вылетели штабс-капитан Озерский, командир воздушного корабля «ИМ-3», и поручик Макшеев — командир 16-го корабля. На должности командиров кораблей были присланы штабс-капитан Иньков и поручик Городецкий, которые до весны находились в школе. Школа при эскадре воздушных кораблей была предназначена для переучивания офицеров, имевших звание летчика, полетам на Муромцах, но ей не дано было права обучать офицеров, не имеющих звания летчика. По этому поводу были неприятности из-за назначения не имеющего летного звания штабс-капитана Нижевского командиром корабля. Начальник эскадры был обвинен в превышении власти. Однако несмотря на это Нихевский самостоятельно выполнял успешно боевые полеты, о чем доносилось в Ставку Верховного Главнокомандующего. Только после четвертого или пятого его боевого вылета он был удостоен звания военного летчика. После этого школа эскадры получила право присваивать выпускникам звание «военный летчик».

В конце 1915 г. прислали из Петрограда новые корабли типа «Г». По сравнения с предыдущим вариантом — типом «В» их конструкция была несколько изменена — корабль имел меньший вес, носовая часть фюзеляжа сделана острой, и он оснащался моторами «Сенбим» мощностью 150 л. с. Новые самолеты при испытании показали несколько большую скорость: 110–115 км/час и при полезной нагрузке 80 пудов (1280 кг) поднимались на высоту 2000 м за 40–45 минут. В условиях наступающей зимы приходилось снимать радиаторы с моторов и уносить их в помещение. На корабли были выданы теплые чехлы, но все равно приходилось треть масло и воду на кострах. Для моторов выдали незамерзающую смесь, но запуск остался трудным и сложным. Приходилось пропускать горячую воду через радиатор и прогревать каждый мотор несколько раз, прежде чем удавалось запустить все. Были случаи, когда по этой причине приходилось отменять полет. Такое положение заставляло искать выход. Сначала пришла мысль сделать электрогрелки. В Пскове подача электроэнергии была проста, но на фронте в отрядах это нереально. Выход был найден после изготовления бензиновой 1релки, наполненной платинированным асбестом. Особая конструкция грелки (немецкий патент) позволял держать положительную температуру 3–8 градусов под чехлом мотора. После этого в моторной мастерской было сделано 40 1релок на 10 кораблей, которые были разосланы в боевые отряды и на учебные корабли с подробным описанием применения. Забот при запуске моторов при морозе больше не было.

Мотористы — народ предприимчивый, и через несколько дней на грелках варили яйца, кипятили чайники и даже пытались печь. Приказом по эскадре было категорически запрещено применять грелки для бытовых целей.

В мастерской эскадры лежали без применения части неисправных моторов «Сальмсон». Нам пришла мысль использовать эти части для изготовления движков для динамомашин, предназначенных для фронтовых отрядов эскадры, которые бедствовали без освещения. Летом был собран и опробован первый движок, показавший хорошие результаты. Он был отослан во второй боевой отряд старшему лейтенанту Лаврову. Всего сделано 4 таких движка, которые использовались для освещения общежития и для ночных работ в ангарах.

Зимой колеса кораблей тонули в глубоком снегу, поэтому их поставили на лыжи. Сразу стало легче взлетать и садиться. Однажды при небольшом морозе лыжи примерзли. Не помогла и раскачка корабля наземной командой при работающих моторах. Полет пришлось отменить, выписывать лыжную мазь.

7 апреля 1916 г. в Зегевольде на учебном корабле при пуске произошел взрыв баллона со сжатым воздухом. Погиб моторист ефрейтор Краюшкин, а куском баллона был перебит продольный лонжерон корабля, и он разломился пополам. Корабль признали не подлежащим ремонту.

Школа эскадры спешно готовила командиров кораблей. Один за другим успешно кончали школу летчики Клембовский, Луц, Рощин, Иньков.

У штабс-капитана Инькова были проблемы с посадкой, и он решил тренироваться ежедневно. Однажды, это было 16 мая 1916 г. утром, учебный корабль совершил несколько полетов. Иньков был на очереди. В экипаж корабля вошли вольноопределящийся Насонов, механики-стажеры Ковальчук и Моор, летчики поручик Полетаев и штабc-капитан Вольвачев. Погодные условия для полета были отличные. Корабль взлетел, набрал высоту 1200 м, и Иньков пошел на круг. Сделал всего полкруга, как выключились моторы. Иньков развернул корабль на аэродром, отдал штурвал вниз и застыл. В это время опять заработали моторы, но Иньков, крепко вцепившись в штурвал, оставался неподвижен. Корабль быстро приближался к земле. Все старания окружающих вырвать управление из рук Инькова были напрасны. Пока шла борьба, Насонов, видя неизбежность катастрофы, полез в хвост и, добравшись до третьего узла, почувствовал страшный удар и потерял сознание.

Из всех членов экипажа в живых остался только Насонов. Расследование этого дела показало, что у Инькова были уже три операции после аварий различных степеней тяжести. После одной из них отверстие в черепе было заделано золотой пластинкой. Инькова признали негодным к летной службе. Как он попал в эскадру, установить не удалось, но в результате аварии погибли четыре человека, и был разбит корабль.

Учебный двухмоторный «Илья Муромец» с толкающими винтами.

С весны 1916 г. по новым штатам в эскадре должно было быть 20 кораблей и 4 боевых отряда, однако в реальности было 2 отряда и 10 кораблей, полностью укомплектованных и ведущих активную боевую работу. К тому времени некоторые боевые корабли отслужили свой срок и требовали замены новыми. Отслужившие корабли в разобранном виде отправлялись в Петроград на Центральный авиационный склад (у нас называли на «кладбище»). На некоторых фюзеляжах экипажи делали поучительные надписи, одну из которых можно привести: «Воздушный корабль Илья Муромец 2-й. Налет около 10.000 верст. Сброшено 300 бомб общим весом до 400 пудов».

Сведения о боевой работе эскадры вызвали целое паломничество различных организаций и миссий. Началось это паломничество с посещения Великого Князя Александра Михайловича еще в Яблонне 21 января 1915 г. 9 сентября эскадру посетил генерал Рузский. В Пскове эскадру посетил командующий Северо-Западным фронтом генерал Куропаткин 25 сентября 1915 г. 30 сентября в эскадре побывала миссия союзников — французы, англичане, японцы. Генерал Брусилов неоднократно посещал боевые отряды, базирующиеся на Юго-Западном фронте. Иностранным делегациям всегда оказывался радушный прием. Им показывали воздушные корабли и альбом фотографий боевой работы эскадры. В офицерском собрании устраивался завтрак для почетных гостей.

В ходе подготовки боевых кораблей в июне 1916 г. в эскадру был прислан с завода корабль новой конструкции общим весом около 7 тонн, на котором установлены 4 мотора Рено мощностью 220 л. с. К июлю корабль был собран, отрегулирован и подготовлен к заводским испытаниям. Испытания проводил сам Сикорский, в составе экипажа были штабс-капитан Нижевский, поручик Алехнович, подпоручик Кованько и два моториста. Вылетели около 10 часов утра после небольшого прогрева моторов. Набрав высоту 1000 м, Сикорский передал управление Алехновичу. Когда корабль достиг 3000 м, Нижевский сменил Алехновича и продолжал набирать высоту с целью достичь максимума. На высоте 3600 м вдруг остановились все моторы. Высланные мотористы доложили, что нет бензина. Корабль перешел в планирование и совершил благополучную посадку несмотря на сильную болтанку. Этот полет в трудных атмосферных условиях показал замечательные качества корабля нового типа «Е».

Военным приемщиком был назначен поручик Алехнович, который должен был определить практический потолок при боевой нагрузке (намечалось 95 пудов). В дальнейшем приказом по эскадре он был назначен командиром этого корабля. Одной из особенностей нового корабля было наличие хвостовой пулеметной точки со специальной тележкой на редьсах для перемещения из центральной кабины в хвост. Другая модификация «Ильи Муромца» тип Г-бис, оснащенная двумя моторами Рено и двумя РБВЗ-6, развивала значительную скорость, но была значительно строже в управлении и не пользовалась симпатиями летного состава.

Эскадра существовала уже более года. За это время сменилось три варианта штатов и выяснился характер боевого применения кораблей, что дало возможность в штабе Верховного Главнокомандущего составить положение об эскадре воздушных кораблей. В нем были предусмотрены те операции, которые будут возлагаться на эскадру в боевой обстановке. Было выработано временное Положение об эскадре, где отражалось ее назначение, состав, принципы управления и подчинения.

Боевая работа первого отряда ЭВК

Корабль — II штабс-капитана Панкратьева. Январь 1916 года.

В начальный период боевая работа ЭВК велась исключительно по инициативе командиров кораблей, которые имели полную свободу действий. Они доставляли в штабы армий ценные разведданные, подтвержденные фотоснимками. Самостоятельным был и выбор целей для бомбометания. При такой самостоятельности командиры кораблей, болеющие душой за порученное дело, в полной мере могли показать свои способности и проявить свой талант. Боевой опыт приобретался всем экипажем.

21 февраля 1915 г. был совершен первый боевой полет «Ильи Муромца Киевского» под командованием штабс-капитана Горшкова. Этим полетом открыта боевая летопись эскадры. 1 мая того же года по указанию ставки Верховного Главнокомандующего сформирован первый отряд для юго- западного фронта. В его состав вошли корабль «Киевский» под командованием поручика Башко и корабль «3-й» под командованием штабс-капитана Бродовича.

Базой отряда был избран Львов, где в бывшем австрийском эллинге удалось разместить самолеты. 1-й отряд ЭВК обслуживал штаб 3 армии, который возлагал на «Муромцев» прежде всего задачи дальней разведки. Первоначально местом дислокации стал Люблин, однако там аэродром оказался неудачным, и в 20-х числах мая отряд сосредоточился на аэродроме в районе Владавы. Некоторое время ушло на устройство базы, доставки бензина, боеприпасов и планировку аэродрома. 12 июня утром Башко впервые вылетел для ознакомления с районом. Имея на борту небольшой груз бомб, он полетел в направлении Красностава, осмотрел небольшие железнодорожные станции, которые почти все были забиты подвижными составами. Как правило, у станций находились скопления транспорта и людей. По этим скоплениям с корабля открывался пулеметный огонь, а в одну из наиболее загруженных станций были сброшены бомбы с высоты 2400 м. В течение всего полета (2,5 часа) штабс-капитан Наумов вел детальную разведку, фотографируя наиболее интересные объекты.

На следующий день оба корабля 1-го отряда ЭВК вылетели на бомбардировку этих станций, каждый имел на борту по 15 пудовых бомб. Бомбардировка была удачной, скопления противника обстреливались также из пулеметов. Наши корабли не встретили противодействия истребителей противника и его артиллерии. Эффективность разведки «Муромцев» и их ощутимые бомбовые удары вызвали большую заинтересованность в штабе армии. До конца июня были произведены систематические разведывательные полеты в районе Люблина, по результатам которых была разгромлена группировка противника и захвачено около 15 000 пленных с артиллерией и обозами.

Размах верхнего крыла 29,8 м

— *- нижнего 21 м

Длина 17,1 м

Площадь крыльев 125 м²

Вес пустого 2900 кг

Полная нагрузка 1500 кг

Вес взлетный 4400 кг

Самолет «Илья Муромец» тип В. (корабль Киевский)

1. Визирное устройство 2. Штурвальная колонка 3. Сдвоенные колеса шасси 4. Пулемет «Льюис» 5. Бензиновый бак 6. Ружье пулемет «Мадсен». 7. Стол навигатора 8. Пудовая (16,4 кг) авиабомба 9. Кассета с кронштейнами для внутренней подвески авиабомб 10. Кавалерийский карабин 11. Пулемет «Максим» — облегченный на подвижной каретке 12. Двигатель «Аргус» 13. Сдвижная дверь (только с левого борта) 14. Водорадиатор 15. Маслобак

Скорость у земли 120 км/ч

Скорость посадочная 75 км/ч

Потолок практический 3500 м

Продолжительность полета 5,3 ч

Дальность полета 630 км

Разбег 250 м

Пробег 200 м

Другим заданием штаба армии было обследование района реки Сан и железной дороги, расположенной вдоль этой реки. 14 июня в 6 час. утра Башко вылетел по направлению р. Сан к юго- западу от Владавы. Примерно через полтора часа корабль достиг реки у г. Лежайска. На станции в тот момент находилось два состава, один из которых был с паровозом. Сбросили две бомбы, Башко решил пролететь вдоль железной дороги. На следующей станции насчитали 6 железнодорожных составов. Это была узловая станция Пржеворск, через которую шли пополнение и резервы войск противника. При первом заходе Наумов сбросил три пудовые бомбы, попавшие между поездами.

При взрыве на станции вспыхнул пожар, дым от которого разнесло ветром на несколько верст, Наумов сбросил еще двухпудовую бомбу в конце станции. При очередном заходе на станцию была видна огромная дымовая полоса, накрывающая соседние селения. На четвертый заход Башко не рискнул, так как до своего аэродрома было около 160 верст, и горючего могло не хватить. Вслед за «Киевским» вылетел Бродович, который бомбардировал железнодорожные станции по маршруту полета. Башко был в воздухе более 4 часов, Бродович 2 час. 35 мин. Двумя кораблями было сброшено 15 бомб общим весом 300 кг. Через несколько дней пришло сообщение из штаба армии об удачной бомбардировке станции Пржеворск. На ней было уничтожено более 30000 артиллерийских снарядов, несколько тонн взрывчатых веществ и большое кодичество ружейных и пулеметных патронов. Пожар продолжался два дня.

Станция была полностью разрушена и выведена из строя.

В это время обстановка на фронте 3 армии обострилась. Как никогда требовалась усиленная работа кораблей эскадры. Их бомбардировки дезорганизовывали работу железнодорожного транспорта, а точная разведка с фотографирование м была большой помощью для штаба армии. В этот напряженный момент боевой работы штабс-капитан Бродович подал рапорт с просьбой об откомандировании в легкую авиацию. Он был вызван в штаб эскадры и после беседы с генералом Шидловским был отстранен от командования кораблем, как не справившийся со своими обязанностями и откомандирован в Гатчинскую авиашколу. Вместо Бродовича командиром «3-го» корабля был назначен недавно прибывший из Гатчинской авиашколы инструктор штабс-капитан Озерский. Он начал летать на «Муромце» под руководством поручика Алехновича и уже на втором полете мог вести корабль. Следующий полет он провел самостоятельно и прекрасно управлял кораблем. Бродович воевал в малой авиации, в 1917 г. он был командиром истребительного отряда и погиб на юго-западном фронте, будучи сбит австрийским истребителем.

20 июня два корабля под командованием Башко и Озерского в 5 час. утра вылетели на Парчув. Каждый корабль нес по 15 пудов бомб (5 пудовых, а остальные осколочные), бензина и масла на 3 часа полета и по 2 пулемета. Над Парчувом не было ничего подозрительного, и они полетели к Демблину. Там были обнаружены поезда и скопление противника. Сделав по два захода, корабли сбросили часть фугасных и осколочных бомб с высоты 2300 м. По скоплениям противника был открыт пулеметный огонь. Далее корабли пролетели до Пулавы и вышли к реке Висле, где по переправе и скоплению войск за три захода был сброшен весь остаток бомб. После съемки переправы они направились к Люблину. Перелетая позиции над г. Струв, корабли обстреляли пулеметным огнем войска противника. Общая протяженность маршрута была около 230 км. Попытки артиллерийских батарей обстрелять наши самолеты были безуспешными, так как дистанционные трубки не давали возможность поражать цели, находящиеся на высоте более 2500 м.

После этого полета Озерский вылетал почти ежедневно, соревнуясь в смелости своих полетов с Башко. Боевая работа двух кораблей была настолько активна, что немецкое командование решило покончить с этим, перебросив с западного фронта несколько истребителей асов. Специальным приказом по немецкой авиации назначалась большая награда летчику, сбившему «большой русский самолет Сиксорского».

Первая встреча «Муромца» под командованием капитана Горшкова с истребителями произошла 6 июля в 40 км южнее г. Холм. На высоте 3200–3500 м корабль был атакован тремя немецкими истребителями. Первый из них замечен в нижний люк на дистанции 50 м. Он быстро обогнал наш самолет и оказался метров на 50 выше с правой стороны спереди. С этой позиции противник открыл огонь по кораблю. Штабс-капитан Наумов ответил противнику из ружья-пулемета «Мадсен», а старший моторист младший унтер-офицер Лавров стрелял из карабина.

При первой атаке пулеметным огнем неприятельского самолета были пробиты оба верхних бензобака, фильтр правой группы моторов, радиатор второго мотора, перебиты обе бензопроводные трубки левой группы моторов и был ранен в голову и ногу командир корабля поручик Башко. Поврежденный корабль продолжал полет на двух правых моторах. Вторая атака немецкого истребителя последовала с левого борта, но встреченный пулеметным и ружейным огнем с корабля, он резко перевернулся направо и с креном быстро пошел на снижение по направлению Замостъя.

После перевязки Башко вновь стал управлять кораблем. Вслед за первым аппаратом тотчас же появился второй, который пролетел только один раз выше корабля слева и обстрелял его из пулемета, причем был пробит масляный бак второго мотора. На линии передовых позиций корабль был обстрелян из пулемета третям немецким самолетом на высоте 1400–1500 метров. Корабль совершил вынужденную посадку в 5 верстах от г. Холм возле аэродрома 24-го авиационного отряда на болотистом лугу. После первой атаки корабль представлял собой летающую мишень с двумя поврежденными моторами, и только случайность и боязнь немецких летчиков спасли экипаж от гибели. С поврежденного «Киевского» были сняты моторы, а сам он отправлен в Петроград.

8 июля экипаж штабс-капитана Озерского взял на корабль б пулеметов и двух добавочных стрелков и вылетел по тому же маршруту, по которому летел двумя днями раньше Башко, с намерением вызвать на бой немецких истребителей. На немецкий аэродром у м. Янув было сброшено несколько мелких бомб, но немцы не отреагировали на этот вызов. После отправки «Киевского» при 7 армии остался только один корабль Озерского, который нес большую боевую нагрузку, вылетая почти ежедневно, иногда по два раза в день. Экипаж Озерского выполнял глубокие разведывательные полеты продолжительностью 5–6 часов.

В начале августа 1915 г. были получены сведения о наградах 1-го отряда ЭВК. Офицеры из экипажей кораблей «Киевского» и «3-го» были награждены орденом Св. Георгия 4 степени и Георгиевским оружием, многие из них произведены в следующий чин вне очереди. Нижние чины экипажей «Муромцев» Лавров и Фогт были награждены Георгиевскими Крестами 4 степени и чином прапорщика.

Убедившись в трудности уничтожить «Муромцы» в воздушных боях, немцы решили усилить зенитную артиллерию.

Заметив, что корабли пролетают линию фронта примерно над одним и тем же местом, они сосредоточили там большое количество батарей. Однажды экипаж Озерского, при вылете на боевое задание, был сильно обстрелян огнем зенитной артиллерии. Возвращаясь обратно и предвидя повторение обстрела немецкими батареями, Озерский приказал при приближении к ним открыть огонь из трех пулеметов. Это оказало должный эффект, и Озерский, пользуясь растерянностью немцев, благополучно пересек линию фронта и сел на своем аэродроме. Ясно было, что нужны меры противодействия. В следующий раз Озерский, вылетая на боевой вылет, уклонился от привычного маршрута вправо на 6 верст и спокойно пересек линию фронта. Этот прием расстроил планы немецкого командования.

Напряженные ежедневные полеты продолжались одним кораблем Озерского, которому выпала вся тяжесть боевой работы. Особым вниманием пользовалась станция Беджец в 22 верстах к югу от Люблина. Под массированным огнем зенитной артиллерии корабль бомбил станцию, заполненную эшелонами. В середине сентября 1915 г. наши войска оставили Брест-Литовский, оставаться во Владаве было рискованно и Озерский перебазировался в район г. Слуцка. Небольшой перерыв при переходе на новое место стоянки был использован для чистки моторов, Озерский надеялся этим повысить скорость корабля.

В октябре экипаж Озерского возобновил боевую работу с нового аэродрома. Объектами его бомбардировок были Барановичи, Картуз-Береза, и близлежащие железнодорожные станции. Каждый полет сопровождался сильнейшим зенитным огнем, и корабль возвращался с повреждениями. 2 ноября во время бомбардировки станции Барановичи корабль подвергся сильному зенитному обстрелу, Озерский, сбросил 8 бомб, попытался повернуть обратно, но, почувствовав неисправность в управлении, развернул корабль почти без крена с большим радиусом. Без хлопот долетели до линии фронта и начали снижение. Неожиданно корабль клюнул носом и почти тотчас же перешел в плоский штопор. Все старания командира выровнять корабль не удались, и самолет врезался в землю вблизи м. Прилуки. Почти весь экипаж погиб при падении. Комиссия не могла установить точную версию случившегося, но вполне вероятно, что управление было повреждено во время обстрела.

Остатки корабля были отправлены в Петроград, а моторы в Псков в моторную мастерскую. Так закончилась работа 1-го боевого отряда «Муромцев».

В конце 1915 г. из Риги в экскадру были доставлены б моторов, из которых 4 были установлены на корабль «Илья Муромец 20-й». По настоятельным требованиям командующего 7 армией было приказано кораблям 2-му и Киевскому перебазироваться в Галицию и расположиться в м. Колодзиевка в районе Тарнополя. 1 января 1916 г. 2-й корабль в разобранном виде был погружен на платформы и отправлен из Зегевольда в Колодзиевку, где был оборудован аэродром и помещения для всего состава отряда.

Через три дня 2-й корабль под командой штабс- капитана Панкратьева прибыл на место, а 12 января подошел эшелон с кораблем «Киевским» под командой капитана Башко. Однако после сборки корабли не смогли сразу приступить к боевой работе, так как дожди размочили землю на аэродроме настолько, что взлет стал невозможен. Однако немецкие самолеты, несмотря на те же условия, летали почти ежедневно. Причину этого удалось вскоре установить Панкратьеву 29 января. Накануне было сухо и утром подморозило, что дало возможность произвести нормальный взлет.

Забрав запас горючего на 3 часа полета и 10 пудов бомб, Панкратьев рано утром вылетел на бомбардировку м. Денисув и далее Монастержиско. Возвращаясь, с корабля увидели, что на немецком аэродроме разведывательной авиации находится мощеная досками взлетная полоса.

После полета Панкратьев немедленно сообщил начальнику штаба армии о наличии у немцев специально оборудованных взлетных полос и просил сделать такие же на нашем аэродроме. На следующий день прибыла саперная рота, привезли бревна и доски, и через 3 дня у нас была готова прекрасная взлетная полоса.

Третьего февраля новую полосу опробовал Башко, вылетев для бомбардирования укреплений Бучача, а попутно сбросил 3 пудовых бомбы на немецкую взлетную полосу. Две бомбы исковыряли ее, одна ушла в сторону. Нужно сказать, что «Киевскому» вообще везло на всякие неожиданности. Так было однажды, когда сбрасывая бомбы по расположению тяжелой артиллерии, случайно одна двухпудовая попала в какой-то дом, и он был разрушен. Не придавая значения этому попаданию, Наумов даже не отметил его в донесении, а через два дня из штаба армии сообщили, что бомба попала в офицерскую столовую, убив 25 и ранив много человек.

В течение февраля оба корабля несколько раз бомбардировали укрепления в районе Бурканова. Однажды утром выпала пороша, и два корабля вылетели на фотографирование укреплений. Получились замечательные снимки — все оборонительные сооружения противника будто нарисованы тушью на белом фоне. Совершенно отчетливо можно было рассмотреть не только окопы и ходы сообщений до самых землянок, но и всю систему проволочных заграждений.

19 марта австрийский аэроплан, пролетев над аэродромом, сбросил 3 бомбы. Осколком одной из них был убит военный летчик поручик Павлов, второй помошник штабс-капитана Панкратьева.

Кабина с пробоиной в нижней правой части.

25-го марта произошел воздушный бой. Корабль штабс-капитана Панкратьева с немецкими истребителями. В тот день они бомбили укрепления в районе г. Монастержиско. После сброса первой серии из четырех двухпудовых бомб внезапно раздалась пулеметная очередь, посыпались стекла и полетели какие-то щепки. Все бросились на свои места и открыли огонь, но было поздно: противник отошел и готовился к новой атаке. На этот раз его встретили огнем из трех пулеметов. Не успев даже выстрелить, он перевернулся и стал падать. В это время наш самолет атаковал второй, на этот раз его встретил огнем из верхнего люка старший моторист Ушаков. Он выпустил из Льюиса почти в упор только 8 пуль, и немец был сбит, но и сам Ушаков был ранен и упал на палубу, обливаясь кровью. Ранен был и поручик Федоров. Остались невредимыми командир корабля и его помощник.

Командир повернул к своему аэродрому. Первый немец больше не стрелял и скрылся на запад. В районе Бучача корабль обстреляла немецкая артиллерия, но ей не удалось добить поврежденный корабль, и он благополучно долетел на свой аэродром. Раненый в бою Ушаков вскоре скончался, посмертно он был награжден Георгиевским Крестом 4-й степени.

Осмотр подбитого корабля показал, что противник стрелял разрывными пулями, но, несмотря на многочисленные попадания, командиру удалось довести самолет до аэродрома.

В середине апреля штабс-капитан Башко получил новый корабль с моторами «Аргус», которые раньше были на самолете Озерского. После ремонта моторы работали хорошо. Однако на первом же пробном полете корабль при взлете вдруг перешел в плоский штопор и ударился крылом о землю, в результате чего самолет был разбит. К счастью, люди не пострадали, остались целы и моторы.

Разбитый корабль вместе с моторами был отправлен в Псков. Моторы установили на новый корабль, Башко его благополучно опробовал и остался доволен. Вскоре он был назначен командиром 3-го Боевого отряда и перелетел в Станьково, в 45 км к югу от Минска. К тому времени наши войска, отступавшие с Карпат, получив подкрепление, остановили австрийцев и сами перешли в наступление. Австрийцы организовали оборонительный рубеж по реке Стрып с опорными шихтами Бучач, Монастыржско, Язловец и т. д. Успешному ведению боевых действий 7-й армии значительно содействовали два «Муромца» — «Киевский» и «2-й», громившие эти рубежи и доставлявшие в штаб армии точные сведения о противнике. Работа была столь напряженной, что корабль «Киевский», изношенный в этих полетах, пришлось заменить новым. Отъезд Башко за новым кораблем перенес всю нагрузку на «2-й» корабль Панкратьева, которому приходилось часто вылетать на боевые задания по два раза в день.

9 апреля 1916 г. штабс-капитан Панкратьев получил задание штаба 7-й армии произвести разведку с фотографированием укрепленного рубежа по реке Стрып и м. Язловец, бомбардировать резервы и артиллерийские позиции противника. Полет был выполнен успешно, и истребители противника не атаковали.

В конце апреля в 3-й отряд прибыл новый корабль «Илья Муромец 13-й» под командованием военного летчика штабс-капитана Соловьева В. А. В состав экипажа входили помощник командира военный летчик штабс-капитан Жигайлов, артиллерийский офицер штабс-капитан Ивановский, старший моторист и механик старший унтер- офицер Левин. Первые вылеты корабль «13-й» совершал в составе отряда, а позже начались самостоятельные рейды по тылам противника. Для нанесения сильных бомбовых ударов корабли вылетали парами, обычно в этом случае немецкие истребители не «приставали» к копяблям.

Немецкие артиллеристы стали применять бризантные снаряды большого калибра для обстрела воздушных кораблей. В одном из полетов корабль штабс-капитана С. Н. Никольского подвергся сильному обстрелу зенитной артиллерии и с трудом долетел до аэродрома.

После полета в корабле насчитали больше сотни пробоин, последствия обстрела устраняли в мастерской отряда три дня. Командирам кораблей пришлось применять разные способы маневрирования, чтобы избежать поражения от зенитной артиллерии: больше трех раз не пролетать одним и тем же маршрутом, при бомбежке цели при каждом заходе менять высоту, доводя ее до 3500 м. Время полетов меняли в течение дня, вылетая один день утром, в другой — во второй половине дня.

Из штаба армии приехал офицер для поручений и сообщил, что благодаря хорошей работе кораблей удалось установить слабые места в обороне противника, куда и были направлены удары наших войск. Австрийцы не выдержали, и начался отход по всему фронту. Штаб просил продолжать наблюдение за отходящими войсками и бомбить подходящие резервы. Кроме того он сообщил, что на летный состав обоих кораблей послано представление к наградам. После этого в течение нескольких дней корабли вели особенно напряженную работу, следя за отходом войск противника, поражая подходящие резервы бомбами и пулеметным огнем.

Командиры дивизий, корпусов и армий с их штабами доносили в ставку ВГК о достигнутом успехе и указывали на исключительное значение «Муромцев», настоятельно требуя их пополнения. Там, где работали корабли, успех наших войск обеспечивался хорошей разведкой, подавлением артиллерии противника, разрушением резервов и коммуникаций в тылу противника.

Командование 7-й армии по заслугам оценило работу 1-го Боевого отряда ЭВК, наградив военного летчика штабс-капитана А. В. Панкратьева орденом Св. Георгия 4-й степени, а весь офицерский состав разными орденами (Приказ по 7-й армии от 6.10.16).

В конце 1916 г. Панкратьев был отозван в штаб ЭВК в Винницу для замены потрепанного корабля на новый.

Боевая работа второго отряда эскадры

IX корабль Нижевского. Зима 1916 года.

Во второй половине июля 1915 года обстановка на фронтах складывалась не в нашу пользу: под натиском превосходящих сил австро-германских войск наши войска отходили. Пали такие крепости, как Новогеоргиевск, Ковно, Гродно и даже Осовец, который считался неприступным. В это тяжелое время эскадра в составе 5-ти боевых и 2- х учебных кораблей находилась в Лиде, и летный состав был готов к необходимым действиям, но был получен приказ об эвакуации в Псков.

Во второй половине августа на Псковском аэродроме стало тесно, там в палатках-ангарах разместились корабли 1, 2, 4, 5, 6 и 10. В стадии сборки было два учебных корабля. Держать в бездействии такую боевую силу было нецелесообразно, и в ставке пришли наконец к решению сосредоточить боевые корабли на северо-западном фронте.

Первого сентября 1915 г. был отдан приказ по эскадре, согласно которому учреждался 2-й боевой отряд. Командиром этого отряда назначался военно-морской летчик лейтенант Лавров Г. И., он же был командиром 1-го корабля. В состав второго отряда вошли также корабли 2-й, 4-й, 5-й, 6-й, 8-й и 10-й. Восьмой корабль был на стадии формирования команды.

Для дислокации 2-го боевого отряда был выбран аэродром у станции Зегевольд в 30-ти километрах от Риги по железной дороге Псков-Рта. Через несколько дней после приказа в Зегевольд были отправлены палатки-ангары, бензин, масло, боеприпасы, моторы и все необходимое для боевой работы. Когда аэродром и вспомогательные службы были готовы, 15 сентября прибыли первые корабли, а уже через два дня корабль второй под командованием поручика Панкратьева и корабль четвертый под командованием поручика Шарова вылетели на разведку. Оба корабля сначала взяли курс на Митаву, где самолет Панкратьева сбросил бомбы по железнодорожному мосту. Летевший следом экипаж Шарова видел, что железнодорожный мост взорван и лежит в реке на боку. Потом оба корабля повернули на Бауск, на станции которого были обнаружены железнодорожные составы. Бомбы попали в цель с первого захода. После Панкратьева станцию бомбил Шаров. Всего было сделано пять заходов на бомбометание. Оставшиеся 25-фунтовые осколочные бомбы были сброшены по батареям в районе линии фронта. О проделанном боевом вылете составлено донесение в Ставку и начальнику Эскадры. Так началась боевая работа второго отряда.

Для защиты аэродрома «Муромцев» была прислана зенитная батарея под командованием капитана Кузьминского, ее расположили на наиболее вероятном направлении подхода противника.

Очередной боевой вылет состоялся 25 сентября. Это была бомбардировка станции Тауркален, находящейся в 75 км, силами трех воздушных кораблей. (Пятый Алехновича, второй Панкратьева и шестой Головина). Бомбовая нагрузка 5-го и б-го кораблей состояла из 15 пудов (одна кассета с пятью двухпудовыми и одна кассета с пятью пудовыми бомбами) для каждого. Второй корабль нес 25 пудов бомб (две кассеты по пять двухпудовых и одну кассету с 4 пудовыми бомбами, а также россыпью три 10-фунтовых осколочных). Корабли вылетели в 7 часов утра с интервалом в 15 минут. Первым бомбы сбросил экипаж Алехновича. Над целью каждый корабль сделал по три захода. После каждого захода корабль делает разворот влево, а по окончании бомбометания вправо — это правило. Попадания были удачными, станция окуталась клубами дыма.

22 сентября во второй отряд прилетел штабс- капитан Башко. После ранения б июля в бою с немецкими истребителями он лечился в петроградском госпитале. В Пскове он получил новый корабль с отремонтированными «Аргусами». Через пять дней из Пскова прилетел штабс-капитан Нижевский на «9 корабле», в его экипаж входили помощник командира подпоручик Пошехонов, артиллерийский офицер прапорщик Федоров, механик прапорщик Таллако и моторист-пулеметчик рядовой Канон. Сам Нижевский раньше был командиром дирижабля «Астра» и не имел звания военного летчика. Он прошел тренировку сначала в Гатчинской авиашколе, а затем в школе эскадры под руководством самого Сикорского и был назначен командиром боевого корабля. Этот факт послужил причиной недовольства Великого Князя Александра Михайловича, который упрекал начальника эскадры генерала Шцдловского в своеволии и самоуправстве, считая, что школа эскадры не имеет права давать звание военного летчика.

Первого октября из Ставки прибыл полковник Генерального штаба Гаслер со специальным заданием на глубокую стратегическую разведку на Рижском направлении. По агентурным сведениям через станцию Шавли шли поезда с войсками и боеприпасами. Нужно было проверить эти сведения и разрушить станцию. Расстояние до цели 170 км. Такой полет мог выполнить только «Илья Муромец Киевский» под командой штабс-капитана Башко. Корабль был подготовлен к полету, загружено 10 бомб общим весом 15 пудов. Однако погода позволила вылететь только 3 октября. В состав экипажа входил полковник Гаслер. Вылетели в б час. 40 мин. утра. Для отражения атак истребителей на корабле было три пулемета Льюис и один Виккерс. Артиллерийский офицер Наумов и полковник Гаслер вели наблюдение у бомбового люка, закрытого стеклянной крышкой, оба делали пометки на картах. Перед станцией сбросили две бомбы в имение, которое показалось Наумову подозрительным. Как потом оказалось, бомбы попали в штаб немецкого генерала фон Бюлова, который в условиях чрезвычайной секретности готовил крупную операцию на Рижском фронте. Благодаря двум бомбам с «Муромца» попытка прорыва у Двинска не удалась, наше командование успело подтянуть на передовые позиции свежие части сибирских стрелков.

Полет продолжался. На станции были обнаружены три состава на главных путях и один около пакгаузов. Наумов приказал готовить серию из четырех пудовых бомб и выбрал цель на середине станции. Первый заход был поперек станции, разорвавшиеся бомбы подняли к небу языки пламени и клубы дыма. Второй заход Башко сделал вдоль станции, были сброшены оставшиеся двухпудовки. Попадания были удачными, загорелись вагоны, на станции началась паника. Расстояние на обратный путь до своего аэродрома было велико, тратить бензин и время для третьего захода было слишком рискованно, и Башко повернул обратно. После успешного окончания полета было составлено срочное донесение в штаб армии, ставку ВГК и штаб эскадры.

Экипаж корабля Киевского был награжден, а полковник Гаслер за эту операцию получил орден Св. Георгия.

В тот же день, минут на 20 позже Башко, вылетел лейтенант Лавров с заданием бомбардировать железнодорожную станцию Тукум, где по сведениям штаба армии наблюдалось скопление поездов. До цели было около 100 км, на корабль было загружено 15 пудов бомб, 3 пулемета с запасом патронов и горючего на 3 часа полета. На станции при подлете к цели было обнаружено два состава, которые стояли рядом. При первом заходе получился перелет — бомба взорвалась среди привокзальных домиков. На втором заходе летели вдоль станции и сбросили серию из четырех пудовок. Затем зашли еще раз и сбросили серию из пяти двухпудовою Попадания были хорошие. Одна бомба взорвалась рядом с паровозом, у которого повредили котел. На обратном пути, пролетая позиции, постреляли из двух пулеметов по артиллерийским позициям и по окопам. Весь полет длился 2 час. 20 мин. Было составлено донесение, один экземпляр которого вручили полковнику Гаслеру. Ко всем донесениям приложили фотоснимки.

По данным штаба армии на станции Фридрихсгоф немцы организовали крупные склады боеприпасов. Было решено произвести массированный налет тремя кораблями 5-м, 2-м и 9-м. Вылет состоялся в 7 час. утра. Первым поднялся Алехнович, через 20 минут вылетел Панкратьев, а еще через 20 мин. должен был вылететь Нихевский. Пятый и девятый корабли взяли по 15 пудов бомб (пять пудовых и столько же двухпудовых). Второй корабль нес одну бомбу bIS пудов (около 2S0 кг), две двухпудовых, одну пудовую и две 10-фунтовых осколочных. Горючего взяли на 3 часа полета, каждый корабль был вооружен также тремя пулеметами.

Во время бомбометания на корабле Панкратьева загорелся третий мотор. Пришлось сбросить бомбы и остановить горевший мотор. Так на трех моторах и полетели домой. Корабль летел снижаясь, позиции прошли на высоте 1200–1300 м. До аэродрома долетели благополучно, после осмотра мотор пришлось сменить. Тем не менее 15-пудовая бомба была сброшена экипажем корабля Панкратьева. К сожалению, бомба дала перелет и попала между домами, которые разлетелись как щепки, и начался пожар. Нихевский летел вслед за Панкратьевым и при первом заходе сбросил серию пудовок. Только одна бомба попала в станцию. Зашли вторично, опять промахнулись в станцию, но последняя бомба из этой серии попала в цистерну с бензином, и начался пожар. Экипаж Нихевского благополучно возвратился домой. Это был его первый боевой вылет, и на офицерском собрании чествовали Нихевского, поздравляя его и весь экипаж с боевым крещением.

Успех первого полета на Шавли Башко считал недостаточным и настоятельно требовал повторного налета. Такой повторный полет состоялся 6 октября. Когда истек срок полета, корабль не вернулся на аэродром. Все стали волноваться, тем более, что «Киевский» был лучшим кораблем в эскадре, а его экипаж — наиболее опытным и популярным. Лишь в S часов вечера получили телефонограмму из штаба армии, что в районе местечка О лай упала огромная машина. Это был корабль Башко. Только успели получить это сообщение, как услышали шум моторов корабля, и «Киевский» благополучно сел. Всему экипажу в офицерском собрании была устроена торжественная встреча.

Когда страсти улеглись, Башко рассказал, что произошло с ними. Сначала полет проходил нормально. За час полета набрали высоту 3200 м, пролетели Митаву, как вдруг, не долетая Бауска, стали чихать и давать перебои все четыре мотора. Два левых остановились. Пришлось развернуться на обратный курс и планировать. Вскоре выяснилось, что оба отстойника замерзли, в них скопилась вода из-за плохой фильтрации бензина, и она замерзла. Правые моторы работали с перебоями. Пытались отогревать левый отстойник, но тщетно. Пришлось спустить воду из левых моторов. Лететь предстояло около 60 км, высота уменьшалась довольно быстро и, чтобы удержать аппарат, пришлось сбросить бомбы, слить половину бензина, выбросить запас патронов и даже пулеметы, фотоаппарат, инструменты и запчасти к моторам. Наконец выбросили все, что можно было отвинтить или отвязать. В самый критический момент, когда все были готовы к вынужденной посадке в тылу противника, показались окопы. К позициям подошли на высоте 450 м. В этот момент удалось согреть отстойник, и моторы заработали, но это продолжалось всего несколько минут. Когда корабль был над немецкими окопами, моторы остановились. Была слышна ружейная стрельба по нашему кораблю. Вдруг моторы снова заработали, и самолет развернуло налево. С трудом перетянули рощицу на высоте 20 м и сели на небольшой лужок. Самолет был окружен сибирскими стрелками, которые приняли их за немцев. Недоразумение было улажено, и пехота оказала помощь: принесли воды, перетащили корабль на 100 м к месту старта. Лишь к 4 часам вечера все было готово для взлета. Минут 20 провозились с моторами и, благополучно взлетев, вернулись на свой аэродром.

Немецкое командование было раздражено дерзкими налетами «Муромцев», и в ночь на 7 октября выслало «Цеппелин» для уничтожения базы кораблей. Однако ночь была темная, огней не зажигали, и противник цели не нашел, сбросил бомбы в госпиталь на станции Легат.

Для отражения подобных налетов прибыл взвод прожектористов, было решено устроить ложный аэродром в 5-ти верстах за железной дорогой. Это изобретение не пришлось применить из-за окончательно испортившейся погоды.

К середине октября погода несколько улучшилась, и 15 октября Алехнович решил лететь. Набрав 10 пудов мелких осколочных бомб, он вылетел около 10 часов утра. Через 40 минут он был над батареей противника и сбросил первую серию бомб. Потом, найдя следующую батарею, сбросил на нее очередную серию бомб. Так он бомбил 4 батареи и не заметил приближения фронта с низкой облачностью. Сбросив куда попало оставшиеся бомбы, он хотел пробить облачность резким снижением, земля показалась лишь на высоте 200 м. Выбрав место посадки, Алехнович удачно посадил корабль. Однако для взлета надо было развернуть корабль, что сделать только силами экипажа было невозможно. Пришлось пойти по окружающим деревням, народ удалось собрать, но уже стемнело, и было решено ночевать, изредка прогревая моторы. В это время над аэродромом была нормальная погода, которая вскоре испортилась, и пошел снег. Алехновича к 12 часам не было, стали рассылать телеграммы по штабам войсковых соединений, но до вечера ответа не было.

Утром решили начать поиски силами второго и четвертого кораблей. Однако вылететь не могли, так как облачность была на высоте 100 м. К 10 часам она поднялась до 2000 м, и Панкратьев решил лететь, но в это время появился корабль Алехновича.

Так благополучно завершилась эта неприятная история. Погода испортилась окончательно, и отряд был обречен на бездействие. Вынужденный простой использовали для подготовки стрелков из мотористов, а при малейшем улучшении погоды проводили тренировочные полеты. В тех редких случаях, когда высота облачности достигала 200 м и выше, корабли вылетали на бомбардировку вражеской артиллерии. Немцы несли большие потери в результате этих налетов и применили организацию ложных батарей. Кроме того они прекращали стрельбу при приближении нашего корабля, чем основательно затрудняли поиск. В результате много бомб сбрасывалось бесцельно. Тогда артиллерийские офицеры эскадры связались со своими коллегами на позициях и попросили засекать расположение немецких батарей. В первый же полет и немцы перешли к системе кочующих батарей. В первый же полет с такой картой батареи были разгромлены и немцы перешли к системе кочующих батарей.

Зимой 1915 года наступил перерыв в полетах, Нижевский и Алехнович были отозваны в Псков для обучения прибывающего летного состава. Башко и Панкратьев приказом по эскадре были переведены на юго-западный фронт 26-го декабря После их отправки погода в Зеговольде окончательно испортилась, пошел снег. 2-го января 1916 г. начался шквальный ветер, и начало рвать палатки. Командир отряда приказал снять палатки и разворачивать корабли против ветра хвостами. Снегу было уже столько, что для работы приходилось объединять команды нескольких кораблей и постепенно разворачивать корабли один за другим.

Ночью 3-го января шквальный ветер усилился, все корабли, кроме 6-го, были уже развернуты. В это время налетевшим шквалом 6-й корабль развернуло с приколов, подняло в воздух и перевернуло через хвост. В этот же момент рядом был перевернут истребитель С-16. К утру буря стихла. С S-го января пришлось производить раскопки. Ряд кораблей был незначительно поврежден, что можно было исправить своими силами, а вот 6-й ремонту не подлежал. Его остатки были отправлены в Псков. В результате во втором отряде осталось четыре корабля: 1-й, 4-й, 8-й и 10-й. К 10 января повреждения на кораблях были устранены, но погода не позволяла летать. Она лишь к началу февраля установилась. Луна была уже близка к полнолунию, когда командир отряда лейтенант Лавров решил попробовать полетать ночью. По его указанию были заготовлены костры-светильники на санках. С вечера намечалась посадочная полоса в соответствии с направлением ветра и расставлены костры. По сигналу с наблюдательного пункта костры должны зажечь, они должны были гореть около 15 минут. Считалось, что этого времени должно хватить для посадки корабля с учетом повторного захода. Лавров решил опробовать взлет и посадку в полнолуние сначала без освещения. Для сигнализации он взял с собой ракетницу и приказал зажигать костры, когда даст ракету. Пришлось делать освещение приборов на корабле при помощи маленьких лампочек и батареек. Наконец все было готово.

7-го февраля Лавров вылетел. Сделав два круга над аэродромом, он дал ракету, и костры загорелись. Посадка получилась отличная. Лавров рассказал, что сверху видимость замечательная, огни населенных пунктов видны далеко. На следующий день экипаж Лаврова вылетел на ночную бомбардировку, взяв с собой 5 бомб, 2 пулемета и запас горючего на 3 часа полета.

В ночных условиях трудно пользоваться обычным прицелом, чтобы были одновременно видны и нить прицела, и цель. Бомбы сбросили по освещенной станции в районе Митавы, огни которой погасли сразу после взрывов бомб.

После бури 3 января 1916 года (ветер до 30 м/с) II корабль Головина и С-16 лейтенанта Лаврова.

Посадка при свете костров была совершена удачно, через несколько дней выяснилось, что немцы, избегая дневных разведок наших кораблей, стали совершать перевозки по ночам. В ночь налета Лаврова на станции Митава прибыло 5 составов, из которых четыре были изрядно повреждены.

Огонь немецкой зенитной артиллерии становился все более эффективным, и корабли стали привозить с боевых заданий большие пробоины. Ночная бомбардировка окончательно вывела из терпения немецкое командование, и оно решило уничтожить «Муромцы» на аэродроме. 3-го апреля 1916 г. около S часов утра на большой высоте замечено три неприятельских самолета, летящих по направлению к нашему аэродрому. Было сброшено 12 бомб. Вскоре появилось 4 самолета, и опять посыпались бомбы. Наша артиллерия открыла огонь, но все семь самолетов улетели беспрепятственно. После осмотра было установлено, что 4-й корабль сильно поврежден, впоследствии отправлен в Псков для замены, а летное поле изрядно избито — там насчитали 28 воронок. Необходимо было снова планировать аэродром, а это заняло 3–4 дня хорошей летной погоды.

Вскоре боевые полеты были возобновлены — корабли летали на бомбардировку станции Фридрихспггадт и Даудзевас. 13 апреля 10-й корабль под командованием поручика Констенчика совершил повторный налет на станцию Даудзевас. Над станцией корабль был встречен ураганным огнем зенитной артиллерии.

Зенитный огонь приблизился вплотную к кораблю при повторном заходе. Несмотря на это, Констенчик повел корабль на третий заход и сбросил последнюю серию бомб. В это время две шрапнели разорвались перед самым кораблем, и командир откинулся навзничь, потянул за собой штурвал, и корабль взмыл. В следующий момент корабль потерял скорость, свалился на крыло и начал падать. Помощник командира корабля поручик Янковиус не растерялся и взял управление на себя. Включили моторы и, потеряв 900 м высоты, продолжили полет. Три мотора работали нормально, а четвертый был поврежден, лопасти его винта оказались раздроблены в щепки. Примерно через час Янковиус посадил корабль на свой аэродром. При посадке правое крыло с треском обвисло, задело за землю и развернуло корабль.

Раненого командира перевязали еще в полете, а после посадки отправили в Ригу в госпиталь.

В корабле насчитали до 70 пробоин, одна из которых была основательной — почти перебит передний лонжерон правого крыла, которое отвалилось при посадке.

За этот полет Констенчик произведен в чин штабс- капитана и награжден орденом Св. Георгия 4 степени, награждены также остальные члены экипажа.

Вскоре стали известны и результаты налета. Последняя серия бомб, сброшенная артиллерийским офицером 10-го корабля поручиком Шнеуром, накрыла поезд с боеприпасами, станция была почти полностью разрушена.

Появление истребителей с синхронным пулеметом существенно изменило положение — немецкие летчики нащупали уязвимое место кораблей, и стали атаковывать их сзади. Обычно противник набирал высоту метров 200 выше корабля, пикировал прямо на него, открывая огонь. Проскочив корабль, летчик задирал самолет и расстреливал корабль снизу. Успеху этого приема способствовала беспечность нашего летного состава, который был излишне самоуверен после двух-трех удачных случаев и считал, что немецкие летчики боятся атаковать «Муромцев».

В течение лета отряд нес боевую работу в интересах штаба армии, бомбардируя ближайшие станции и разъезды, батареи и скопления противника. Стычки с истребителями проходили безрезультатно для обеих сторон. В конце августа моряки начали жаловаться Лаврову, что немецкие гидросамолеты сильно мешают работе эсминцев и тральщиков. Их база находилась на озере Ангерн в 70 километрах от Риги.

Для разведывательного полета 18 августа вылетел 8-й корабль под командованием сотника Лобова. Корабль имел 12 осколочных бомб по полтора пуда, 4 пулемета с запасом патронов. База была осмотрена с воздуха и сфотографирована. За два следующих захода были сброшены все бомбы, замеченные гидросамолеты обстреляны из пулеметов. На обратном пути поднявшиеся неприятельские гидросамолеты окружили корабль, но не подходили ближе 300 м. Как только противник приближался, по нему открывался огонь из трех пулеметов. Немцы пытались атаковать 7 раз, но каждый раз, получая отпор, уходили в сторону. Так, с эскортом неприятельских гидропланов, корабль долетел до своего аэродрома.

После этого Лавров принял решение совершить групповой налет на базу Ангерн в составе четырех кораблей: 1-го, 5-го, 6-го и 8-го. Каждый нес по 10 пудовых и по 5 осколочных бомб в полтора пуда. Кроме этого взято в ящиках по 1500 металлических стрел. Ровно в 6 часов утра взлетел Лавров, через 10 минут Головин, за ним Лобов и последним Алехнович. После набора боевой высоты 3000 м направились к цели. Лишь после второго захода кораблей, когда внизу все было в дыму разрывов, немецкая артиллерия открыла огонь. Тут впервые экипажи встретились с обстрелом трассирующими снарядами. Моральный эффект получился довольно сильный, близкие трассы мешали нормальному прицеливанию.

Третий заход Лавров начал издалека, отлетев на 10 км от цели. Нужно было время, чтобы рассеялся дым, и можно было найти цели. По зенитным батареям был открыт пулеметный огонь, и обстрел почти прекратился. К 9-ти часам все корабли вернулись на свой аэродром без повреждений.

В результате налета сброшено 40 фугасных пудовых бомб, 20 осколочных полуторапудовых и 6000 стрел. Примерно через неделю из штаба армии сообщили, что по агентурным сведениям в результате налета «Муромцев» уничтожено 7 гидросамолетов, несколько повреждено осколками, убито пулеметным огнем и стрелами до 25 человек, значительное количество ранено.

К началу сентября база на Ангерне была восстановлена, и немцы возобновили полеты. На разведку 10-го сентября вылетел 6-й корабль под командованием Головина. В целях скрытности подошел к базе со стороны Рижского залива, чем и была достигнута внезапность. Опомнившись, немцы открыли зенитный огонь только тогда, когда были сброшены бомбы после второго захода.

На обратном пути экипаж расслабился, собрался в кучу и решил сыграть в преферанс. На горизонте уже была видна Рига и дым ее фабричных труб, когда безмятежный покой прорезала пулеметная очередь. Все бросились по своим местам. В этот момент помощник командира штабс-капитан Лойко был ранен в ногу, этой же пулей в ногу был ранен и командир корабля Головин. Артиллерийский офицер Иванов схватил «Виккерс» и кинулся к окну, но в этот момент пуля ударила в магазин пулемета, и он был разбит. Поручик Луц схватил «Льюис» бросился к верхнему люку и увидел прямо перед собой противника. Он не растерялся и выпустил в истребитель всю кассету с дистанции 10–15 метров. Иванов, схватив ружье-пулемет «Мадсен», успел сделать всего два выстрела и получил перекос патрона. Черный истребитель с крестами на плоскостях провалился вниз и больше не показывался. Раненый Головин посадил корабль на аэродром легкой авиации и потерял сознание. Всех, кроме Лутца, увезли в рижский госпиталь.

Через два дня прилетел лейтенант Лавров с мотористами и перелетел на корабле в Зегевольд, где произвели подробный осмотр корабля. Всего найдено около 300 пробоин, главным образом в обшивке. Вскоре выяснилось, что в этом бою немецкий истребитель был сбит на нашей территории. Раненый летчик лейтенант Гаммер попал в плен и был помещен в Рижский госпиталь, где скончался на шестой день.

После этого полета был получен приказ по эскадре, в котором говорилось, что впредь до распоряжения запрещаются боевые полеты одиночных кораблей на расстояния больше 30 км в тыл противника.

В последнее время осложнились отношения с командующим фронтом генералом Куропаткиным и его штабом: задерживались наградные листы, данные воздушной разведки стали проверяться агентурными сведениями. Куропаткин требовал подчинить отряд командованию фронта и использовать по своему усмотрению. Из ставки ВГК ему напомнили, что эскадра подчиняется Дежурному генералу ставки и никаких переподчинений не будет. Куропаткин в свою очередь отказался от отряда. Все эти неурядицы значительно осложняли нелегкую боевую работу ЭВК.

Через несколько дней после воздушного боя 6- го корабля лейтенант Лавров отправил начальнику эскадры рапорт, в котором ставил вопрос о необходимости защиты корабля сзади. Пока же решили производить боевые полеты парами кораблей, чтобы один мог наблюдать за хвостом другого.

В июле эскадра перебазировалась в Винницу, ще были обсуждены меры по усилению обороноспособностей кораблей. Конструктор Игорь Сикорский решил переделать учебный корабль, разместив сиденье стрелка в хвостовой части фюзеляжа.

Переделка была закончена и начались испытания по наземным целям с высоты 500 м. Выполнялось по 4 захода, после чего осматривали полотнища, разложенные на кромке аэродрома. После испытания хвостовой установки на учебном корабле, такую же сделали на 5-м, Киевском, 1-м и 4-м кораблях.

В Зегевольде во 2-м отряде первым встретился с немцами экипаж лейтенанта Лаврова. Стрелком в хвостовой установке был назначен моторист Марсель Пля, «черный» француз. Вооруженный пулеметом Виккерс, он во время боя с тремя истребителями противника сбил одного из них. Противник не ожидал стрельбы с хвоста и как обычно атаковал корабль сверху сзади. Второй истребитель повторил попытку первого, но также был подбит и не выходя из пикирования скрылся из виду. Третий противник не стал испытывать судьбу и удалился восвояси.

Получив донесение об удачных боях кораблей с новыми хвостовыми установками, начальник эскадры приказал все так переделать. Сикорский внес необходимые изменения в конструкцию оперения, открыв обзор для стрелка в стороны и вниз.

На кораблях типа «Д» для хвостового стрелка были сделаны тележка и рельсы. Стрелок ложился на тележку и, перебирая руками, катился в хвост тогда, когда этого требовала обстановка.

X корабль поручика Констенчика после боевого вылета на станцию Даудзевас. 13 апреля 1916 года.

Боевая работа 3-го отряда

Будучи в Колодзиевке, капитан Башко получил в начале мая новый корабль, взамен потрепанного в боях старого. Моторы «Аргус» в 140 л.с., снятые со старой машины, были просмотрены, промыты и испытаны. Они работали нормально и установлены на новом корабле.

При первой пробе Корабль был разбит. О случившемся Башко донес Начальнику Эскадры. На следующий день он получил ответ, в котором приказывалось всему экипажу выехать в Псков в штаб Эскадры. Забрав уцелевшие приборы, моторы и остатки Корабля, их погрузили в вагоны и выехали в Псков.

В Пскове Начальник Эскадры предложил капитану Башко совершенно новый Корабль с моторами «Аргус», прошедшими капитальный ремонт после катастрофы Оэерского.

Башко с некоторым предубеждением относился к моторам, прошедшим ремонт, но проба на земле показала вполне хорошие качества. Все же только после основательной пробы Корабля в полете Башко согласился принять машину.

Передняя часть кабины.

После всех испытаний Башко доложил Шидловскому о готовности лететь на фронт, тогда генерал предложил ему принять в командование вновь формируемый 3-й боевой отряд, предназначенный для работы в районе Минска. После этого отдан приказ о формировании 3-го боевого отряда в составе: воздушного корабля «Киевский» — под командованием капитана Башко, воздушного корабля 15-го — под командованием штабс-капитана Клембовского, 16-го — поручика Макшеева и 18- го — штабс-капитана Демичева-Иванова. Для базирования отряда выбрано м. Станьково, расположенное в 45 км к югу от Минска.

В Станьково отряд расположился хорошо. Обширный и ровный аэродром благоприятствовал тренировке молодых летчиков, а жилые помещения позволяли разместить весь персонал отряда с наибольшими удобствами. Горючее, боеприпасы, запасные части, инструмент прибыли в течение июня, и можно было развернуть мастерскую, метеостанцию и фотолабораторию, а для аэродромных работ — оборудовать ящики.

Первым вылетел в боевой полет командир отряда капитан Башко, взяв несколько пудовых бомб, 3 пулемета, фотоаппарат. Он пролетел севернее Молодечно и заметил небольшую ж/д станцию, на которой стояли два состава, решил бомбить ее и за 2 захода сбросил все бомбы. На станции возник пожар. На обратном пути были обстреляны пулеметным огнем окопы противника. Продолжительность полета 2 ч.40 мин.

В течение июля и августа корабли, выполняя задания штаба армии, производили разведку, пролетая на расстояния до ISO км вглубь расположения противника и наносили бомбовые удары по различным объектам.

При позиционной войне большой трудностью является обнаружение объектов бомбардирования. Бомбы брали, главным образом, для тренировки, и к августу добились хороших результатов. Особенно хорошие попадания получались при использовании вновь полученых таблиц профессора Ботезата. Для нахождения угла прицеливания при помощи этих таблиц нужно было в зависимости от баллистики бомбы, высоты полета при сбрасывании, технической скорости аппарата, скорости относительно земли (с учетом скорости и направления ветра) найти в таблице величину искомого угла, установить визир прицельного прибора на этот угол и сбросить бомбу в момент наблюдения цели через установленный визир. Под руководством капитана Наумова артофицеры кораблей овладели техникой применения этих таблиц и добились особо метких попаданий. По смелости действий и настойчивости в выполнении заданий отличался командир 16-го корабля поручик Макшеев. Зная, что в любом полете он может встретить немецких истребителей, он брал с собой 4 пулемета с запасом патронов, распределяя их: один для артофицера, другой для помощника командира, третий для механика и четвертый — запасной.

При позиционной войне главной задачей ставилась разведка ближних тылов и наблюдение за малейшими действиями войск противника. Периодически корабли получали задания на разведку узловых пунктов в глубоком тылу противника с расстояниями в 100–150 верст. В таких случаях брали с собой 4-S пудов бомб и лишнего пятого человека с пулеметом. При полетах на ближние расстояния корабли брали 8-10 пудов бомб и сбрасывали их по расположению артиллерийских позиций, по резервам и, возвращаясь обратно, обстреливали окопы из пулеметов.

В это время наши корабли громили близлежащие узлы коммуникаций, резервы и артиллерию противника. Производя одновременно разведку, корабли не замечали каких-либо угрожающих перемещений войск противника, если замечали движения на ж/д станциях, то немедленно туда направляли один или два корабля с бомбами.

Главное командование, намереваясь организовать крупную наступательную операцию в районе Барановичей, стало подтягивать ближе к фронту боеприпасы, артиллерию и все виды снабжения войск. Эти действия держались в строжайшей тайне, и отряд получал задания на подавление разведывательной авиации противника на аэродромах.

При выполнении этих задач приходилось встречаться с истребителями, защищающими свои аэродромы. Целый ряд воздушных боев почти всегда оканчивался сбитнем или повреждением немецких истребителей, но и корабли часто привозили пробоины и раненых из состава экипажа, но тяжелых повреждений не было.

Неуверенность в донесениях командиров кораблей о сбитых или поврежденных истребителях противника объясняется особой трудностью наблюдения за истребителями, выходящими из боя, тем более, что нужно отражать атаки других истребителей и одновременно следить за машинами, выходящими из боя.

Могут быть такие случаи:

1) убит летчик или разбит мотор, перебиты средства управления аппаратом — аппарат падает, как без управления;

2) воспламенение бензина — аппарат падает, оставляя струю черного дыма. Падение кончается ударом о землю и взрывом;

3) летчик получил ранение и выходит из боя, расстреляв все патроны — он скользит на крыло, пикирует или переходит в штопор, лишь бы скорее выйти из-под огня пулеметов с корабля.

Наблюдая за таким аппаратом, можно довольно точно определить причину прекращения боя истребителем, но во время боя с несколькими аппаратами-истребителями заниматься наблюдениями некогда, и это служит причиной неуверенности в донесениях. Командиры показывают в своих донесениях только безусловно сбитые аппараты противника.

Особенно частые бои происходили при полетах в сторону Барановичей, где резервы противника и части, отводимые на отдых, располагались в теплых казармах, оставленных нашими войсками при отступлении. Выполняя задания командования армией, наши корабли бомбардировали эти казармы, пролетая туда и обратно около 200 км и часто с боями.

Командир отряда был информирован о намечавшемся главном ударе в районе Барюовичей и, чтобы отвлечь внимание противника, было приказано организовать большую авиационную группу в состав которой включили весь 3-й боевой отряд, 12 «Вуазенов» и 2 отряда истребителей «Моран». Все эти аппараты должны лететь в одной группе под прикрытием истребителей. Как должна была лететь эта группа, в каком порядке и как они должны были построиться, приближаясь к цели, чтобы не сбиться в кучу, совершенно не разработано, и участники предстоящего полета не ознакомлены с задачами каждого подразделения.

Вылет намечался на утро 12 сентября 1916 г. Вся «армада» должна была разместится на трех аэродромах в районе Минска. «Муромцам» отводился аэродром у м. Мясота в 60 км от Станьково. 11 сентября отряд перелетел в Мясоту. Туда же перелетели 4 «Вуазена» для связи. Истребителям отводились передовые аэродромы. Задачей этого налета было уничтожение м. Боруны, находящегося на середине расстояния между г. Сморгонь и озером Крево. Там находился штаб немецкой резервной дивизии.

Еще с вечера отряд готовился к предстоящему полету. Было погружено: бензина и масла на 3 часа полета, бомб по 10 пудов на корабль, по 2 пулемета с запасом патронов, а на «Киевском» 4 пулемета и 2 пулеметчика. Одним из пулеметчиков летел начальник разведотделения штаба армии подполковник Бранд, одновременно являясь руководителем всей группы.

12 сентября в 7 часов утра корабли начали вылетать и строиться в одну колонну над аэродромом. Набрав 2500 м, Башко взял курс на цель. Ни истребителей, ни «Вуазенов» не было видно. Отряд продолжал лететь тем же курсом. Примерно на середине пути корабль 16-й Макшеева вышел из строя и полетел обратно. Заметили, что один винт стоял.

Подлетая к цели, корабли попали под сильный огонь зенитной артиллерии, но несмотря на это, сделав 2 захода, сбросили все бомбы й повернули образно. Деревня горела. Немецкие артиллеристы все так же плохо вели огонь, и корабли не получили ни одной пробоины.

С кораблей видели, как поднимались в воздух немецкие истребители, и ожидали атаку, но немцы воздержались и улетели в сторону.

Через несколько минут встретили Макшеева, летевшего к цели. По-видимому, справились с неполадками мотора и теперь летели для непременного выполнения задания. Дальше встретили двух «Вуазенов», которые повернули и полетели вслед за отрядом. Перед самыми передовыми позициями отряд был встречен целой тучей наших истребителей, кружащихся на одном месте.

Перелетев линию фронта, отряд взял курс на Станьково и около 10 часов произвел посадку на своем аэродроме. Ждали Макшеева, но до 12 часов его не было. Запросили по телеграфу Мясоту, но и там его не было. Тогда Башко распорядился срочно готовить корабль к полету: погрузить 10 пудовых бомб, установить 3 пулемета «Виккерс» и запасной «Льюис», бензина и масла на 3,5 часа полета. В полет также идут 2 моториста-пулеметчика. Когда корабль был готов к полету, Башко телеграфировал в штаб армии: «Вылетел на поиски Макшеева».

Макшеева он не нашел. Прилетев беспрепятственно до Борунов, он 15 минут кружился над местечком, сбрасывая бомбы. Убедившись, что местечко разрушено и горит — повернул обратно. Артиллерия молчала. Истребителей не было видно, и Башко благополучно вернулся на свой аэродром. После посадки он телеграфировал Начальнику Эскадры и дежурному генералу Ставки о том, что корабль 16-й не вернулся с боевого полета.

13 сентября нам сообщили из штаба армии, что была перехвачена немецкая радиограмма такого содержания: «25/9 (нового стиля) наш отряд истребителей в районе местечка Боруны после непродолжительного боя сбил большой русский аппарат Сикорского. После удачной пулеметной очереди с одного из наших истребителей русский аппарат загорелся и рухнул на землю. В аппарате найдены 4 обгоревших трупа офицеров-летчиков. В этом бою мы потеряли одного истребителя».

Через несколько дней из штаба армии передали из одного из полков, находившихся на передовых позициях, немецкую газету, подброшенную из окопов. В газете помещен снимок могилы, над Которой стоит крест с надписью: «Здесь похоронены 4 русских летчика, сбитых в воздушном бою 25.09.1916». У подножья креста поставлены обгоревшее колесо от «Муромца» и радиатор мотора «Сенбим». В газете было написано: 25/9 в воздушном бою с нашими истребителями был сбит и сгорел в воздухе большой русский аппарат Сикорского. Погибших храбрых авиаторов похоронили в общей могиле с воинскими почестями.

Из немецкой информации видно, что корабль сгорел в воздухе, и его остатки разбились при ударе о землю. Трупы экипажа были найдены среди обломков. Это свидетельствует об отсутствии бомб, которые были сброшены до пожара, иначе они должны были взорваться. Почему в момент гибели корабля на нем не было бомб? Догадки могут привести к двум вариантам: зная поручика Макшеева, можно утвердительно считать, что бомбы были сброшены по цели и за два захода, а когда корабль повернул на обратный курс, то был атакован несколькими истребителями, из которых один был сбит. По другому варианту Макшеев приказал сбросить все бомбы, когда наметилась атака истребителей. Но этот вариант менее вероятен, т. к. все были заняты отбитием атаки, и было не до бомб.

Конечно, о том, что происходило на корабле, сказать трудно, но мы потеряли храбрый боевой экипаж, гибель которого больно отозвалась на общем состоянии летного состава не только отряда, но и всей Эскадры. Поручик Макшеев, подготавливаясь к полетам на «Муромцах», успешно прошел курс летной школы Эскадры, хорошо овладел пилотированием корабля и был представлен на должность командира корабля, минуя стажировку помощником. В боевой обстановке храбро вылетал в далекие и опасные рейды. Его помощник поручик Рахмин также успешно окончил школу и полностью соответствовал своему командиру. Артофицер поручик Гаибов был вдумчивым и серьезным артиллеристом и добился высокой меткости бомбометания, в совершенстве овладел техникой разведки, доставляя точные данные о противнике. Корнет Карпов, будучи стажером, готовился к должности артофицера корабля. Он успешно выполнял соответствующие задания, вместе с тем выполняя обязанности пулеметчика, стреляя спокойно и метко. Оценивая экипаж в целом, нужно сказать, что Макшеев сумел объединить вокруг себя — своего помощника, артофицера, механика (инженер Кочергин) и мотористов в дружный коллектив. Их слетанность в течение не особо продолжительной боевой работы позволяла понимать друг друга с полуслова. Такое ценное качество экипажа боевого корабля не всюду было достигнуто, и там, где слетанность не получалась, замечалась частая смена персонала. В этом отношении примерным экипажем нужно считать экипаж «Киевского». Когда им командовал штабс-капитан Горшков, то его помощником был поручик Башко, артофицером штабс-капитан Наумов. В таком составе они вышли на войну, совершили первый боевой полет. Горшков получил повышение и передал корабль Башко. Капитан Наумов остался у него артофицером, и они настолько слетались в процессе боевой работы, что между ними ни разу не было разногласий. У Башко менялись помощники, которых он выдвигал на должности командиров кораблей. Можно также указать на экипажи кораблей: 2-го, 4-го, 9-го, 10-го и 14-го.

Будучи командиром отряда капитан Башко своим примером показывал командирам кораблей его отряда, как нужно летать в боевых условиях.

Неудачу предпринятой операции смешанным отрядом нужно расценивать как суммарное действие трех причин: 1-я причина чисто административная — план операции не был разработан, а те предложения, которые были положены в организацию этого налета, не были доведены до понимания своих задач участниками этой операции. Поэтому «Ваузены» не улетали дальше передовых позиций, а истребители, вместо сопровождения бомбардировщиков, кружились над «Ваузенами». Кроме этого истребители не имели даже представления о технике сопровождения аппаратов с малой скоростью. Нужно прямо сказать, что само начальство, включая Великого князя, считало, что нужно приказать, а хорошие летчики сами решат, как лучше сделать; 2-я причина заключалась в том, что вся операция совершенно не была подготовлена. Репетиций и поверочных учений не производили, из-за чего бесцельная толчея в воздухе оказалась неожиданностью для начальства. Один из главных исполнителей — начальник разведотдела армии летел на «флагманском» корабле-Киевском, считая, что этим все остальное устроится.

3-я принципиальная причина заключается в том, что не имея никакого представления об организации полета смешанной группы с различными тактическими данными — командование было уверено, что если «Вуазены» полетят вслед за «Муромцами», то они выполнят задачу и сбросят бомбы на немецкий штаб.

В результате необдуманных действий командования мы потеряли корабль со всем экипажем и «Вуазена», а немцы одного истребителя.

Совершенно независимо от организации этой группы только «Муромцы» достигли цели и разрушили местечко Боруны. О судьбе штаба немецкой дивизии сведений не поступало.

Встретившись с неудачной попыткой полета смешанной группы, Великий князь организовал комиссию для выработки инструкции по действиям смешанных групп. В ней «Муромцам» отводилась роль сопровождающих группы «Вуазенов» и «Бреге». Сами «Муромцы», будучи тихоходными и неповоротливыми, но хорошо вооруженными, были пригодны (по смыслу инструкции) только для сопровождения легких бомбардировщиков. Основная тенденция этой инструкции заключалась в желании за счет «Муромцев», уже покрывших себя боевой славой в войсках, добиться хороших боевых успехов для всей группы. Несмотря на эти тенденции командующие армиями настойчиво требовали присылки только «Муромцев». Получив сведения о разработке этой инструкции, Начальник Эскадры подал Дегенверху доклад о несостоятельности этой инструкции.

К началу сентября закончился переезд остатков Эскадры из Пскова в Винницу.

Через несколько дней после гибели Макшеева корабли отряда продолжали боевые полеты вдоль всего фронта, отыскивая немецкие аэродромы разведывательной авиации, и наносили им большие потери. Воздушные бои происходили почти в каждом полете, но немцы не решались открыто приближаться к кораблям и ограничивались стрельбой с дальних дистанций.

В октябре погода испортилась, наступила ранняя осень с моросящими дождями. Мы сидели на своем аэродроме и приводили свою материальную часть в полный боевой порядок. Раза два в неделю прогревали моторы, следя за их регулировкой. Немцы тоже не показывались и спокойно сидели на своих аэродромах. В это время начальник Эскадры вызвал в Винницу капитана Башко для замены корабля. Как только позволила погода, Башко перелетел из Станькова в Винницу (расстояние около S00 км). Начальник эскадры предложил заменить его старый корабль на новый, недавно прибывший, на который были поставлены моторы «Бедмор» по 160 л. с. — перебранные, перемытые, отрегулированные и опробованные на станках.

Башко вообще с недоверием относился к работе моторной мастерской, и поэтому задумался: брать ли этот корабль или взять с «Сенбимами». Этот корабль прельщал его наличием хвостовой установки пулемета и очень красивыми моторами. На этих моторах были сделаны медные водяные рубашки на каждом цилиндре, вычищенные в моторной мастерской до зеркального блеска, и теперь просто горевшие на солнце.

Кроме таких привлекательных новшеств корабля мощность его моторов при малой лобовой поверхности сулила много хорошего впереди. Он решил испытать корабль на земле и в воздухе. Проба моторов на земле ему понравилась, тогда он испытал корабль в полете и летал в течение сорока минут, достигнув за это время высоты 2000 м, опустился пологой спиралью на малом газе. Эта проба ему понравилась.

На следующий день Башко приказал нагрузить полную боевую нагрузку до 120 пудов (шесть человек и мешков с песком до 90 пудов). Погода была хорошая, и в 10 часов утра Башко вылетел. Дав моторам полный газ, он набрал 2000 метров в течение 17 минут. Корабль хорошо шел вверх, 3000, 4000, 5000 м остались внизу. Пошло на 5100 м, стало трудно дышать и Башко, сбавив газ, пошел на снижение. В 12 часов 40 минут он посадил корабль.

Моторы и корабль пришлись ему по вкусу, и он, довольный, пошел к Начальнику Эскадры с докладом. Во время доклада Наумов принес барограф- высотомер и Шидловский, вызвав Сикорского, сам распечатал прибор.

Барографы-высотомеры брались на корабли при всех ответственных испытаниях и в боевые полеты. Записи этих приборов, заверенные командирами отрядов, прикладывались к донесениям и хранились в дневнике боевых действий Эскадры.

Просмотрев барограмму, генерал обратился к Сикорскому и сказал: «Вот, Игорь Иванович, что нам надо! Если бы было десятка два таких кораблей, то Эскадра воевала бы веселее, — нужны такие моторы!»

В середине октября при первой же подходящей погоде Башко перелетел в Станьково. В полете была измерена скорость, оказалась 135 км/ч.

Как только позволила погода, Башко в паре с Клембовским пролетели до Барановичей и встретив на пригородной станции 2 поезда, сбросили на нее более 20 пудов бомб. В донесении Башко пишет, что когда корабли приближались к станции, то один паровоз, оставив на вокзале свой поезд, спасался бегством (клубы пара стелились по земле). Разрывы многих бомб замечены среди вагонов. Противодействия с земли и в воздухе не было.

В начале ноября Башко решил опробовать свою хвостовую установку. Для этого он приказал взять бензина и масла на 3,5 часа полета, 10 пудов мелких осколочных бомб и 3 пулемета в центральной части и на хвост — «Виккерс» с запасом патронов. В полет назначил военлета поручика Федорова, капитана Наумова, моториста Буробина и стрелка ст. унтер-офицера Соколова, получившего предварительную тренировку в стрельбе из хвостового пулемета. 5 ноября около 9 часов утра Башко вылетел по направлению г. Сморгонь, где он рассчитывал встретить аэродром немецкой истребительной авиации. До Сморгони он долетел без всяких приключений и, найдя аэродром, на котором было десятка два палаток, сделав два круга, сбросил пять бомб. Наумов заметил взлетающие «Фоккеры».

Немцы не выдержали такого внезапного визита и решили проучить гостя. В воздух поднялись 5 истребителей, они вытянулись в одну линию и, набирая высоту, догоняли корабль. Башко нарочно подставлял им хвост. Корабль был готов к бою: в верхнем люке расположился поручик Федоров с пулеметом «Льюис». Поручик зарекомендовал себя отличным стрелком в предыдущих схватках с «Фоккерами», Соколов уже приготовился к бою, он был в деле впервые. Капитан Наумов и Буробин с «Льюисами» были у окон.

Устранение неисправности мотора в полете.

Первый «Фоккер» пошел в атаку. Быстро догоняя корабль, он сделал горку метров на 500 и перейдя в пикирование, открыл огонь с дистанции около 100 м. Федоров выцелил немца и стал стрелять. Сейчас же открыл огонь Соколов. Очевидно были хорошие попадания, т. к. немец прекратил огонь, его аппарат зарылся носом и почти отвесно промчался мимо корабля. Сейчас же бросился в атаку второй «Фоккер», но, встреченный, огнем двух пулеметов, закачался и свалившись на крыло, стал падать. Третий «Фоккер» очень долго выходил на позицию, а когда начал пикировать, то был срезан очередями из 3-х пулеметов: стрелял Буробин. Четвертый аппарат просто повернул и улетел. Пятого не видели.

Башко сделал еще заход и приказал сбросить все оставшиеся бомбы. После этого он повернул домой и благополучно сел на своем аэродроме. При осмотре было найдено несколько пулевых пробоин в обшивке. Так кончилось испытание хвостовой пулеметной установки. До самого 1917 г. немецкие истребители не пытались атаковать корабли.

После тщательных поисков в архивных делах были найдены отрывочные-сведения в виде копий телеграмм от капитана Башко в Дегенверх.

«30 января 1917 г. в Ставку генералу Кондзеровскому из Станьково. Киевский в составе капитанов Башко и Наумова, штабс-капитана Бойс, прапорщика Лаврова и моториста Буробина совершил полет в районе Крево — Боруны — Богданов — Заберезина. Сброшено 10 пудов бомб в селение Вишнев, замечены отличные попадания. Движений нет, отмечены некоторые батареи. Произведены снимки. Башко».

«13 февраля 1917 г. в Ставку генералу Кондзеровскому из Станьково. 13 февраля Киевский корабль в составе капитана Башко, штабс-капитана Бойе, прапорщика Сперанского, ст. унтер- офицеров Буробина и Соколова совершил боевой полет в районе Делятичи — Кореличи. Сделаны фотоснимки. Сброшены 10 пудов бомб в мызу Негневичи. Башко».

«19 февраля 1917 г. 19 сего февраля корабль Киевский в составе капитанов Башко и Наумова, штабс-капитана Бойе, ст. унтер-офицера Суворина и ефрейтора Андреева совершил боевой полет на Барановичи. Бомбы — 10 пудовых и 3 10- фунтовых сброшены по казармам в восточной части Барановичей. Все разрывы замечены среди построек. Барановичи обстреляны из пулеметов. Произведено фотографирование позиций противника к западу от деревни Ляховичи. При набирании высоты у ст. Койданово корабль имел перестрелку с неприятельским «Альбатросом». Во время бомбометания отбиты две атаки немецких истребителей, причем старший унтер-офицер Суворин, ведя энергичный огонь из пулемета, отморозил пальцы обеих рук. После отбития атаки Суворин, несмотря на помороженные руки, вылезал на крыло для устранения неисправностей в левой труппе моторов и только после окончания работы вернулся в кабину. Разводка сообщена в Штаэап. В корабле есть пробоины от разрывных пуль. Башко» «27 февраля 1917 г. Сего числа Киевский в составе капитанов Башко и Наумова, штабс-капитана Бойе, ст. унтер-офицера Шкудова, мл. унтер- офицера Григорьева и ефрейтора Андреева совершил боевой полет с целью разведки и фотографирования позиций. Результаты разведки сообщены в Штазап. Башко».

«11 марта 1917 г. Киевский в составе капитана Башко, ст. унтер-офицера Шкудова и Соколова, ефрейтора Померанцева 11 марта совершил боевой полет в районе Кареличи — Заречье — Малуниц. Сброшены бомбы. Произведено фотографирование позиций. Башко».

Мы вернемся несколько назад и проследим за последствиями неудавшейся попытки применения смешанной авиационной группы в операции против штаба немецкой дивизии в м. Боруны.

Великий князь, чтобы как-то смягчить впечатление от происшедшего провала рекламированной операции, решил создать комиссию с целью разработки инструкции по боевому применению таких смешанных авиагрупп. Кто участвовал в этой комиссии, мы не знаем, но проект этой инструкции был прислан в Эскадру для ознакомления и руководства. Становилось совершенно очевидным, что не только для руководства настряпанными фразами, но и просто для обычного понимания этот проект не мог быть принят. Такие грубейшие ошибки, как полное непонимание тактического назначения тяжелой авиации, просто аннулировало значение да и смысл этой, так называемой инструкции.

Летом 1916 года.

Начальник Эскадры, ознакомившись с проектом, подал дежурному генералу при Ставке докладную записку, копию которой приводим по данным архива:

«Секретно. Спешно. Дегенверху. Рапорт Начальника Эскадры Воздушных Кораблей. 8 декабря 1916 г. Представляя при сем переписку об издании инструкции для групповых полетов, куда включены и Воздушные Корабли, доношу Вашему Превосходительству, что как выработанная инструкция для групповых полетов с целью бомбометания, так и заключение комиссии о порядке проведения в жизнь этой инструкции за отсутствием какого-либо опыта в этом деле в авиационных частях, основаны лишь на теоретических соображениях и пожеланиях и, несомненно, должны будут претерпеть существенные изменения при практическом их осуществлении. Полагаю, что только опыт докажет какие изменения долхшы быть внесены в эти инструкции для приведения их в соответствие со свойствами участвующих в налете летательных машин со степенью подготовленности командного состава и имеющимися техническими средствами (связь-сигнализация). Существенное влияние на эти инструкции несомненно будет оказано также организацией и характером боевой работы авиачастей противника.

Не входя в отвлеченные рассуждения о целесообразности отдельных положений этой инструкции, считаю долгом доложить, что при намеченной в ней организации групповых полетов, даже при условии точного, стройного и совершенного выполнения своей роли всеми участвующими в налете аппаратами, район действий или количество сброшенных бомб для каждого отдельного аппарата уменьшится в полтора-два раза, сравнительно с самостоятельным полетом того же аппарата, т. к. полет на сборный пункт, ожидание там слета других аэропланов, ожидание на сборном пункте, где после выполнения задачи маневрированне во время полета для сохранения своего места в общем строю — все это требует значительно большего времени, а следовательно и расхода горючего, сравнительно с прямым полетом по тому же заданию.

Обращаясь к разделам инструкции, касающихся участия в групповых полетах воздушных кораблей, представляю на усмотрение Вашего Превосходительства нижеследующие соображения: главным и почти единственным преимуществом групповых полетов является несколько большая для участвующих в таких полетах аппаратов бомбометателей, безопасность от нападения неприятельских истребителей. Отводя воздушным кораблям в групповых полетах место среди малых аппаратов бомбометателей, выполняющих задание под охраной истребителей, комиссия очевидно исходила из ошибок представления о свойствах «Муромцев» и упустила из виду коренное различие между задачами, доступными воздушным кораблям и аппаратам-бомбометателям.

Из содержащихся в инструкции соображений видно, что комиссия считает «Муромцев» тихоходными, плохо защищенными, неповоротливыми машинами, превосходящими малые бомбометные аппараты лишь своей грузоподъемностью и более метким бомбометанием, тогда как современные корабли, обладая значительной скоростью (от 120 до 135 км) и серьезным вооружением, дающим возможность обстрела неприятеля в любом направлении одновременно из нескольких пулеметов, являются мощными самостоятельными боевыми единицами. Задача «Муромцев» — работа в глубоком тылу противника, недоступном для малых бомбометателей и истребителей. Конечно, если боевая обстановка вызывает необходимость бомбометания по целям, расположенным в ближнем тылу врага, то «Муромцы» с успехом могут выполнить эту задачу, не нуждаясь в охране истребителями, подобно слабо защищенным малым бомбометателям.

Присутствие истребителей при ближних налетах «Муромцев» в районах многочисленных авиационных частей врага всегда желательно, но как добавочная боевая сила, а не охрана кораблей.

Содержащиеся в инструкции соображения о том, что под защитой истребителей в групповых с малыми аппаратами налетах корабли возьмут больше бомб за счет сокращения числа пулеметов — не могут иметь места.

Таким образом, единственным основанием участия кораблей в групповых полетах с малыми самолетами могло бы быть предположение о возможности привлечь корабли к защите малых бомбометателей от истребителей противника, но едва ли желательно использование кораблей для выполнения задач, которые с большим успехом могут быть выполнены специальными машинами-истребителями.

Наконец, предложенная в заключении комиссии организация совместных с малыми аппаратами упражнений кораблей в групповых полетах при настоящем положении вещей может дать лишь отрицательные результаты. Такие упражнения могли бы иметь место или в школе Эскадры, или в районах расположения боевых отрядов Эскадры воздушных кораблей.

В первом случае это сильно затруднит и без того не легкую работу школы эскадры по подготовке летного состава для вновь формируемых кораблей, а, во-вторых повлечет за собой уменьшение продуктивности боевой работы кораблей, вследствие быстрого изнашивания и в особенности их моторов.

Во всяком случае, прежде чем соединить в одну боевую группу столь различные по характеру боевой работы корабли и малые аппараты, надлежит выработать не теоретически, а практически приемы групповой борьбы в нашей малой авиации, и только после этого возможно приступать к совместным групповым полетам. Правильность такого заключения подтверждается печальным примером единственной до сего времени попытки совместного полета, организованного штабом западного фронта 12-го сентября с. г., когда эскадра впервые понесла за все время существования тяжелую потерю воздушного корабля 16-го. Думаю, что и в будущем возможны не совместные, а одновременные налеты группы малых аппаратов и отрядом воздушных кораблей по одному заданию. При этом характер и способы выполнения этого задания будут всегда отличаться приемами и вытекающими из различия свойствами воздушных кораблей и малых аппаратов.

Вот почему казалось бы необходимым дополнить выработанную комиссией инструкцию определенным указанием, что таковая распространяется лишь на малые аппараты и что корабли выполняют данную задачу самостоятельно, под руководством и ответственностью начальников боевых отрядов Эскадры воздушных кораблей.

В случае работы в ближнем тылу противника участвующие в совместном с кораблями налете — истребители получают соответствующие распоряжения от начальников боевых отрядов воздушных кораблей.

Подлинный подписал генерал-майор Шидловский.

Адъютант — Есаул Попов.

Цель и задача создания этой инструкции заключается в смягчении последствий «налета» смешанной группы на местечко Боруны. В ней ясно видна тенденциозность, направленная к неумной попытке дискредитировать не только самою Эскадру, а вообще родившуюся тяжелую бомбардировочную авиацию. Непонимание значения и роли тяжелой авиации вызвали наличие элементарных ошибок «великих тактиков и стратегов» того периода, тяжелых потерь и бессилия легкой авиации, подавленной авиацией противника. Только «Муромцы» не особенно считались с этим господством и доблестно на страх врагу выполняли свои задачи, при этом наносили ощутимые потери господствующей немецкой авиации.

Тип В с мотором «Санбим».

Над Псковом и Винницей

Почти половину года Эскадра провела в Пскове. Несмотря на крупные успехи и удачные боевые действия отрядов, положение Эскадры все время колебалось. Были люди, которым Эскадра стояла поперек горла. Они всеми способами портили дело боевого развития Эскадры. Несмотря на требования командующих фронтами, Эскадра на могла дать большего количества кораблей, т. к. не хватало моторов. То присылали «отборных» летчиков, непригодных в авиаотрядах, или даже отчисляемых из авиашкол, при этом указывали, что у ЭВК имеется своя летная школа, и в ней должны обучать летчиков для себя. В тоже время с величайшим трудом приходилось получать легкие самолеты для обучения и тренировки, вместе с тем говорили, что Шидловский отнимает от легкой авиации лучших летчиков. В процессе ознакомления с поступающими в школу Эскадры офицерами выявлялись люди, совершенно неспособные к летной службе, и их откомандировывали с крупными неприятностями со стороны Августейшего командующего авиацией.

Создавшееся положение вынудило расширить условия приема обучаемых. Первым офицером, не имевшим летного звания, был штабс-капитан Нижевский, который был назначен командиром 9-го корабля. Только после нескольких боевых полетов Нижевский был «удостоен» звания военного летчика, а генерал Шидловский был обвинен в партизанщине. После длительной переписки было дано право Эскадре предоставлять звание военного летчика офицерам, успешно окончившим школу и назначаемым на корабли.

Территориальная близость к штабу генерала Куропаткина только мешала нормальной работе Эскадры присылками различных организаций и отдельных лиц для ознакомления с «Муромцами». Среди посетителей была даже Великая княгиня Мария Павловна в сопровождении двух врачей. Несмотря на запрещение, она добилась полета на «Муромце 9-м» со штабс-капитаном Нижевским.

Мария Павловна была несказанно рада участием в полете, но врачи были крайне недовольны этим обстоятельством.

Подобные экскурсии никак не гармонировали с необходимостью подготовки кораблей к боевой деятельности, и было признано необходимым перевести Эскадру поближе к фронту. Выбор пал на Винницу, откуда корабли могли перелететь на базы боевых отрядов, расположенных в пределах Юго-Западного и Румынского фронтов.

Железнодорожная станция г. Винницы находилась на ж/д линии Киев — Казатин — Винница и далее на Жмеринку. Город был расположен к северу от вокзала на расстоянии 2 км и сообщался с ним трамваем. К югу от станции находился большой завод очистки, сортировки и селекции семян сахарной свеклы. С начала войны завод не работал, оттуда вывезли все оставшиеся семена, и в 1916 г. все строения были переданы Эскадре. Со станцией завод сообщался ж/д линией и шоссейной дорогой, обсаженной тополями. К югу-востоку от шоссе находился ряд домиков, за которыми расстилалось обширное и ровное поле — почти готовый аэродром. По другую сторону дороги располагался завод. У шоссе в одну линию находились 3 больших и хорошо оборудованных каменных сарая, накрытых железной крышей. Внутри сараев был настлан плотный деревянный пол, а посреди оборудована вагонетка на рельсах, кроме того сделаны переборки и стеллажи с многочисленными полочками и шкафчиками. Сверху все это было накрыто потолком.

Первый сарай оборудовали под моторную мастерскую, склад новых моторов и моторный класс. Второй — под общую мастерскую и установили деревообделочные станки. Третий отвели под окрасочную. Около первого сарая установили станки испытательной станции. Ж/л ветка подходила к сараям, и можно было грузить с вагонетки прямо в вагон, или, разгружая вагон, передвигать грузы прямо в вагонетку и катить в отведенное место.

Несколько в стороне были 2 дома — первый в 2 этажа, другой в 3. В первом доме разместили главный склад Эскадры, где хранились запасные части к кораблям — винты, костыли, шасси и прочее. В одной комнате расположили оружейную мастерскую, склад оружия и расходную часть боеприпасов к пулеметам. В соседней комнате устроили хранилище аэронавигационного оборудования, счетчики, компасы, указатели скорости и т. п.

Во втором трехэтажном доме разместили строевую роту и аэродромную команду в нижнем этаже. На втором — мотористов и техническую — команду, а на третьем этаже — летный состав. Еще дальше в парке находился двухэтажный дом, в котором было устроено собрание и, на втором этаже, квартира начальника эскадры, Сикорского и адъютанта. Рядом был дом конторы, там поместили штаб Эскадры.

Вдоль шоссе, по краю аэродрома, установили палатки-ангары, между которыми поставили аэропланные ящики, в которых оборудовали корабельные мастерские, метеостанцию, караульное помещение и фотолабораторию. На противоположном краю аэродрома сделали подземное хранилище для горючего и несколько поодаль — склад боеприпасов. К этим хранилищам была проведена ветка от станции. Бомбы, патроны и взрывчатые вещества хранились в ящиках, в подземных хранилищах.

Помимо описанных строений было несколько одноэтажных домиков, в которых были размещены чины постоянного состава (помощник начальника, механики, инструкторы школы и др.).

Описанное расположение строений и размещение в них личного состава и служб способствовало продуктивной работе, и дело подготовки боевых кораблей шло быстро.

Наиболее ответственной работой являлась подготовка моторов для установки на корабли.

Моторы мы получали с завода или из ГВТУ в заводской упаковке. Вагон с ящиками подавался прямо к моторной мастерской. Там ящики сгружались на вагонетку и отвозились в отведенное помещение. При этом новые моторы устанавливались с одной стороны, а прошедшие ремонт или перечистку — с другой. Если нужно выдать мотор на какой-либо корабль — то ящик с мотором выкатывался в мастерскую и там сдавался механику корабля, при котором вскрывался ящик, вынимался радиатор, коробка с инструментом и запасными частями и составлялась опись. Мотор вынимался из ящика, тщательно проверялась регулировка и общее его состояние. При отсутствии замечаний мотор ставился на испытательный станок и проверялся в работе. После этого мотор считался сданным, ставился на подвозку и перевозился прямо к кораблю.

Однажды прибежал ко мне моторист и доложил, что вскрыли ящик с каким-то неизвестным мотором. Я тотчас пошел в мастерскую и увидел, что в ящике стоит новенький шестицилиндровый «Сенбим». Этот мотор значительно отличался от предыдущих количеством и расположением цилиндров. Тут было шесть, расположенных в рад. Блоки по два были снабжены общей рубашкой, покрытой эмалью. На каждом цилиндре стояло по две свечи, а сзади смонтированы два магнето, спереди был такой же редуктор, как на обычных «Сенбимах». Мотор упакован так же тщательно и аккуратно, как и все прочие. Отдельная сумка с инструментом, ящик с запасными частями и паспорт, в котором значилось, что мощность мотора при 1000 оборотах винта или 2000 оборотах на валу достигает 160 л. с., но при увеличении числа оборотов винта до 1200 — мощность мотора будет 170 л. с. Мотор поставили на станок и проверили в работе. После этого я подал рапорт о необходимости заказа таких моторов не менее сотни, с расчетом на 20 кораблей с запасом. (Только в 1917 году были доставлены в Эскадру 4 таких, но было уже поздно).

Представитель завода «Сенбим» мистер Гай очень хвалил эти моторы и говорил, что при их конструировании учтены все недостатки, указанные нами. Трудно сказать, насколько удачно завод ввел эти изменения, но внешний вид, тщательность выделки деталей моторов и хорошая работа его на станке давали надежду на хорошие его качества и более выгодную установку на кораблях.

В это время от командиров отрядов и кораблей стали поступать требования об увеличении скорости вновь строящихся кораблей.

Замена «Сенбим» на «Руссобалты» несколько увеличила скорость кораблей, но моторов не было, и их не скоро можно было ожидать. Тем временем немецкие истребители получили новейшие аппараты, скорость которых превосходила 200 км/ч (они почти вдвое были быстроходнее, чем наши корабли).

В результате необходимости увеличить скорость «Муромцев» завод выпустил два опытных корабля, на которых были поставлены два мотора «Рено-220» и два крайних — «Руссобалты», но за неимением таковых «Руссобалты» были поставлены только на одном корабле, а на другом поставили «Сенбимы-150». С этими моторами корабли показали несколько большую скорость — по 135 км/ч.

В связи с увеличением мощности моторов (740 л. с.) значительно изменился расход бензина и масла, из-за чего корабли уменьшили радиус действий, или нужно было уменьшать бомбовую нагрузку.

Один из кораблей был дан в командование ст. лейтенанту Лаврову, а другой — штабс-капитану Шарову (1-й и 4-й корабли).

Лавров писал Сикорскому: «Новый корабль мне нравится, он основательно прибавил в скорости, но стал строже в управлении, и придется сбавлять бомбовую нагрузку, так как расход бензина значительно увеличился (мощность силовой установки возросла до 740 л. с.). Скорость корабля на высоте S00 м была промерена и оказалась 142 км/ч».

Часть летчиков уверяла, что эту скорость показали с «прижимом» (прижим — это способ ведения самолета на полной мощности моторов, и вместо стремления корабля вверх, прижимали его рулями для горизонтального полета, и скорость, конечно, увеличивалась).

Шаров тоже хвалил корабль и говорил, что корабль стал приятнее в управлении. Получив новые корабли, командиры их перелетали в Зегевольд и продолжали прежнюю боевую деятельность, нападая на различные объекты Рижского направления, где встречались с увеличивающейся активностью немецких истребителей.

В одном из первых боевых полетов нового корабля «Илья Муромец 4-й» вдруг командир корабля заметил взрыв бомбы на земле, когда корабль еще находился над своей территорией. Он вызвал Барбовича для объяснения, но тот сам, не понимая в чем дело и что произошло и почему сорвалась бомба, пошел к бомбовому люку, а там его встретил механик Солнцев и показал ему ветрянку, вывинтившуюся из бомбы. Солнцев объяснил, что он, проверяя положение бомб, под одной из них нашел валяющуюся ветрянку, посмотрел, а в бомбе ветрянки нет, т. е. бомба стала опасной и в случае небольшого толчка могла разорваться и уничтожить корабль со всем экипажем. Учитывая грозившую опасность, он осторожно снял бомбу с крючка бомбовой кассеты и опустил ее в бомбовый люк, невзирая на местность, над которой они пролетали. За такое внимательное отношение механику Солнцеву была объявлена благодарность в приказе по отряду.

В начале сентября 2-й отряд получил предписание начальника эскадры заканчивать операции на Северо-Западном фронте и перебазировать весь отряд в Винницу для осмотра и ремонта кораблей, после которого отряд будет переведен на Галицинский фронт, в связи с подготовкой к решительному наступлению наших войск под командованием генерала Брусилова. Это грандиозное наступление предполагалось начать весной 1917 года. Для этого подготавливались войска, обильно снабженные артиллерией всех калибров, пулеметными ротами и были приготовлены к действию химические команды. В процессе подготовки Брусилов уделял большое внимание тяжелой авиации, требуя от Ставки возможно большего числа кораблей в действующих армиях.

Начальник эскадры решил собрать все, что мы имеем на Галицинском и Румынском фронтах — отряды: 1-й боевой отряд, которым командовал ст. лейтенант Лавров, 2-й боевой отряд — капитан Панкратьев, 3-й боевой отряд — подполковник Башко, и вновь сформированный 4-й боевой отряд под командой штабс-капитана Нижевского. Для этих отрядов были намечены аэродромы: для 1-го боевого отряда — в местечке Микулинце (в районе г. Тернополя). Для 2-го боевого отряда — в местечке Ягельница. Для 3-го боевого отряда — аэродром в Колодзиевке и для 4-го отряда — в р-не г. Белград в местечке Болгарййка. По мере готовности кораблей отряды должны были перелетать на эти аэродромы, и общее количество кораблей довести до 12.

Юянваря 1917 г. поручик Алехнович при посадке, после своего тренировочного полета, разбил корабль типа «Е», к счастью, без человеческих жертв и увечий, но это была большая потеря для Эскадры, т. к. таких кораблей было всего два, и в скором времени ожидать поступление новых с завода не приходилось. После этой аварии Алехнович был командирован в Петроград для участия в работах завода.

В начале января начали поступать новые корабли типа «Г-бис», на которых были установлены по два мотора «Рено» и два «Сенбима», при этом завод сообщал, что в ближайшем будущем «Сенбимы» могут быть заменены «Руссобалтами» или «Аргусами» своего производства.

По-видимому, Ставка основательно нажала на снабжающие органы, т. к. в Эскадру стали поступать новые моторы «Сенбим» 160 л. с., имеющие значительные преимущества перед существующими. Они отличались от старых наличием двойного зажигания и свечей в цилиндрах, благодаря чему главный недостаток прежних «Сенбимов» 150 л. с. — замасливание свечей — отсутствовал.

Революция

27 февраля 1917 г. из Ставки была получена телеграмма об отречении царя и просьба сохранять спокойствие и порядок до соответствующих распоряжений.

Среди офицерского состава наблюдалась некоторая растерянность, т. к. до этого времени все офицеры были воспитаны на лозунге «За веру, царя и отечество». Вера осталась только в обрядностях. Царь был дискредитирован слабостью своей власти и полным разложением двора. Оставалось только отечество, за которое, в сущности, стоило воевать. Поэтому часть офицеров твердо решила остаться на своих постах и защищать народ и свою Родину. Другая часть офицеров, хотя и продолжала работать, но чувствовалось, что растерянность их продолжается, и они не видят перед собой никаких перспектив.

Узнав о телеграмме из Ставки, я немедленно отправился в моторную мастерскую, приказал построить всю свою команду и, поздравив их, объявил об отречении царя и о том, что с сегодняшнего дня мы стали свободными. Это накладывает на нас совершенно определенные обязанности: сохранять спокойствие и порядок. Команда кричала: «Ура!» и тут было решено, что будем по- прежнему продолжать работу. Эта весть разнеслась по всей Эскадре и вызвала ликование. Дня три или четыре бурно праздновали это событие, а затем принялись за работу.

Интересно заметить, что спешно и инкогнито из Эскадры уехали помощник начальника Эскадры генерал-майор Войнилович-Няньковский, который не славился хорошей репутацией среди солдат, и боясь каких-либо эксцессов, под видом командировки, выехал в неизвестном направлении. Ему последовал подполковник Генерального Штаба Виткове кий, который с семьей, на следующий день после отречения царя, выехал в Москву, тоже в «командировку». Остальные продолжали работать.

В ночь с 5 на 6 марта в Главном складе Эскадры возник пожар. Все старания его потушить ни к чему не привели. Пожар разгорался все больше и больше. Солдаты, особенно мотористы, и многие офицеры старались спасти наиболее ценное имущество — винты и оружие. Люди бросались в горящие помещения и выбрасывали в окна все что попадало им под руки. Когда огонь дошел до помещения, где хранились пулеметы и патроны, пришлось поставить караул и не допускать людей в склад. Это было сделано своевременно, т. к. начали рваться патроны. Главное, было обидно за то, что только что получили партию патронов с разрывными, зажигательными, бронебойными и трассирующими пулями. Значительную часть их удалось все-таки спасти, но большая половина этого сгорела.

Сгорели винты, запасные части к кораблям, несколько сложенных палаток-ангаров и много прочего материала из сухого специального леса и готовых стоек. Пожар продолжался двое суток. Убытки были неоценимы рублями, т. к. сгорело имущество, большая часть которого была получена из-за границы. Самое ценное — моторы — остались невредимыми, т. к. находились в мастерской.

Проведенным расследованием ничего нельзя было установить. Причины возникновения пожара, а также и виновники остались неизвестными.

По мнению многих, причиной пожара мог быть только поджог. После организации Временного Правительства Военным Министром был назначен Гучков (вместо Сухомлинова). В одном из отношений к генералу Алексееву (зам. верховного Главнокомандующего) Гучков указывал, что Эскадру Воздушных Кораблей необходимо сохранить в полной боевой готовности, а начальника эскадры генерала Шидловского, считая его деятельность вредной, отстранить от занимаемой должности и уволить в отставку.

Генерал Алексеев приказом по Армии и Флоту объявил, что по «личной просьбе» Начальник Эскадры Воздушных Кораблей генерал-майор Шидловский увольняется в отставку с мундиром и пенсией.

Таким образом, человек, обеспечивший создание первого в мире тяжелого Воздушного Корабля, охранявший творческий труд Сикорского и создавший единственную в мире Эскадру Воздушных Кораблей отечественной тяжелой бомбардировочной авиации, доведенной им, несмотря на все препятствия и трудности, до боевого применения, принужден был бесславно выйти в отставку, так как Гучков объявил его деятельность вредной. Тем же приказом Начальником эскадры назначался полковник Горшков.

Получив письмо генерала Алексеева об ожидающемся приказе о его увольнении, Шидловский 5 мая 1917 года сдал командование Эскадрой полковнику Горшкову и, собрав личный состав эскадры, распростился с ним и вместе с Сикорским уехал в Петроград.

Тем временем Брусиловское наступление было тщательно подготовлено, и наши боевые отряды получали задания на разведку и в основном на фотографирование позиций и резервов противника. Немцы, предвидя широкое использование Отрядов Тяжелой Авиации, стянули в район Стрыпы, где наблюдалась большая активность наших кораблей, значительные силы зенитной артиллерии и истребительной авиации.

В середине марта войска, еще не почувствовавшие влияния произошедшей революции, сражались, как им внушалось — «до победного конца».

После назначения полковника Горшкова Начальником Эскадры произошли значительные изменения в личном составе Эскадры: помощником Начальника Эскадры назначен капитан Панкратьев (впоследствии подполковник). Командирами боевых отрядов утверждались:

1-го Боевого отряда — старший лейтенант Лавров;

2-го Боевого Отряда — гвардии капитан Никольской С.;

3-го Боевого Отряда — подполковник Башко и

4-го Боевого Отряда — капитан Нижевский.

Соответственно Командирами Кораблей утверждались:

1-го — старший лейтенант Лавров,

2-го — поручик Романов,

3-го — штабс-капитан Жигайлов,

4-го — капитан Шаров,

5-го — штабс-капитан Алехнович,

6-го — поручик Луц,

Киевского — подполковник Башко,

8-го — сотник Лобов,

9-го — капитан Нижевский,

10-го — штабс-капитан Середняцкий,

11-го — гв. поручик Грек,

12-го — поручик Кротков,

13-го — поручик Беляков,

14-го — гв. капитан Никольской С.,

15-го — штабс-капитан Демичев-Иванов,

16-го — поручик Кованько.

После гибели ст. лейтенанта Лаврова командиром 1-го корабля был назначен поручик Плешков, а командиром отряда — штабс-капитан Середняцкий.

В середине апреля были отозваны в штаб Эскадры штабс-капитан Алехнович и штабс-капитан Соловьев. Вместо Алехновича назначен штабс- капитан Федоров, а вместо Соловьева — поручик Беляков.

Из Винницы прилетел в Ягельницу капитан Нижевский на роскошном корабле «Илья Муромец» тип «Е». Нижевский очень беспокоился о своем корабле и, не зная аэродрома в Болгарийке, куда он с новым 4-м отрядом был назначен, просил дать ему «Вуазен», чтобы слетать в Болгарийку для осмотра аэродрома. Аэродром оказался вполне пригодным, но Штаб Армии не успел подвезти бензин, масло и бомбы. Мотористы, аэродромная команда, метеорологи и запасные части с инструментом были уже высланы эшелоном из Винницы. Ожидались еще два корабля. Для выяснения обстановки на Румынском фронте Нижевский посетил Штаб Фронта. В беседе с Начальником Штаба он выяснил, что Штаб нуждается в разведке, и он уверен, что при помощи «Муромцев» удастся уточнить общее положение на фронте. Кроме того, его беспокоят непроверенные сведения о действиях противника на станции Троян и прилегающих железнодорожных станциях. Нижевский решил сначала произвести разведку, познакомиться с обстановкой и в случае встречи с истребителями испытать свою хвостовую пулеметную установку.

20 апреля готовясь к полету, корабль имел на борту: бензина и масла на три часа полета, 10 пудовых фугасных бомб, 6 пулеметов (в хвосте установлен Виккерс), запас патронов и фотоаппарат. Экипаж корабля состоял: командир корабля капитан Нижевский, помощник Военлет поручик Пошехонов, артофицер прапорщик Федоров, механик прапорщик Таллако, пулеметчики — старшие унтер-офицеры Золотарев и Якимович.

В семь часов утра корабль вылетел по маршруту: аэродром Болгарийка, Измаил — Тульча — Исакча — Лунгавица — Тульча и обратно Болгарийка. Погода была хорошая и видимость прекрасная.

Пролетели Измаил и не обнаружили ничего интересного. В 7.45 были над портом Тульча, засняли портовые сооружения и, заметив какие-то барки и скопление людей на причалах, сбросили пять бомб, из которых две попали в сарай на берегу, а тремя промахнулись. Пролетев дальше не обнаружили интересных объектов и на обратном пути сбросили оставшиеся пять бомб по причалам Тульчи. По возвращении послали донесение в Штарм с приложением фотоснимков.

В середине апреля обстановка на Галицийском и Румынском фронтах усложнилась, участились встречи с немецкими истребителями преимущественно типа «Фоккер» и, при пролете над неприятельскими позициями, корабли попадали под сильный зенитный огонь. Кроме того, внутри отряда было не совсем спокойно, — были случаи подметных писем, примерно с таким содержанием: «Не советуем вылетать в боевой полет — вы не вернетесь». Эти письма, конечно, нервировали летный состав, но, несмотря на это, боевые полеты продолжались.

Еще 27 марта из Станькова (из 3-го боевого отряда) прилетели в Колодзиевку «Илья Муромец 4- й» под командой штабс-капитана Шарова и «Илья Муромец IS-й» штабс-капитана Клембовского. В течение апреля были боевые вылеты отдельных кораблей с заданиями подавления артиллерии противника на различных участках фронта и разведка с

Генерал Брусилов в Виннице. Ноябрь 1916 года.

фотографированием этих участков. Были встречи с немецкими и австрийскими истребителями, но они не отваживались вступать в бой с кораблями и не подходили близко, но зенитная артиллерия зачастую свирепствовала, и молодые экипажи не выдерживали этого огня, поворачивали и улетали.

24 апреля было получено задание из штаба армии: согласно агентурным разведкам в фольварке Хуциско находится штаб 22-й турецкой дивизии — необходимо его уничтожить.

Для этой операции был выделен «Илья Муромец IS-й, военлета штабс-капитана Клембовского при экипаже: помощник военлет поручик Демичев-Иванов, 2-й пилот военлет штабс-капитан Федоров и моторист ст. унтер-офицер Голубец.

На корабле было взято бензина и масла на 4 часа полета, 6 пудовых фугасных бомб и 4 пулемета (1 «Виккерс», 1 «Льюис» и 2 «Мадсена»).

25 апреля в 5 ч. 30 мин. утра корабль вылетел по маршруту Ягельница — Монастержиско — перелет линии фронта — Липеца — Дольная — ф. Хуциско

— (два или три захода со сбрасыванием бомб) — Липеца — Дольная — Монастержиско — Ягельница. В р-не аэродрома корабль набрал высоту 2600 м и, взяв курс на Монастержиско, скрылся из вида.

Уже прошло 2,5 часа — корабля нет и, наконец, на высоте 400–500 м показался корабль и прямо с хода произвел посадку. Еще корабль не сел, а уже были видны пробоины в рулях, стабилизаторе, среди которых была видна фигура штабс-капитана Федорова, стоящего с пулеметом и придерживающего его при посадке. Когда аппарат остановился — встречавшие бросились к нему, желая помочь раненым. Но раненых не оказалось, только у моториста Голубца была перевязана голова, но он сам выскочил из корабля и полез к мотору. Оказалось, что все винты избиты пулями, у двух моторов пробиты карбюраторы, а из картеров течет масло. На одном моторе пробито магнето и последнюю сотню метров Клембовский тянул на одном моторе. Федоров рассказывал: «После бомбардировки Хуциско видел начало пожара в трех или четырех домах. Две бомбы разорвались в поле, но дальше наблюдать результаты бомбометания было невозможно, т. к. приближались немецкие истребители. Я насчитал их четыре, но уверен, что их было больше. Первый самолет, привлекший внимание, открыл огонь с очень близкого расстояния. Я тщательно выцеливал его, но огня не открывал. Немец осмелел и, не видя противодействия, пошел в атаку. Я его подпустил шагов на SO и, рассмотрев пилота, дал короткую очередь. Оказалось для него довольно, он взмыл, повернулся на крыло и исчез где-то внизу. Некогда было смотреть за ним, подходил второй и так нахально просто лез на пулемет, что я не выдержал и немного раньше срока открыл огонь. Немец тотчас перевернулся через крыло и рухнул вниз. Пока я отбивал атаку второго немца, слышу: с левой стороны трещит немецкий пулемет, и что-то случилось с моторами — они заглохли. Я моментально перекинул пулемет и, как говорят, «влет» ударил немца почти в упор, и немец исчез. В это время вижу; четвертый истребитель выбирает позицию для атаки. Я решил его пугнуть и дал две или три коротких очереди с большого расстояния. Не знаю, попал ли я в него или нет, а может он сам испугался результатов атак своих товарищей, но повернул и скрылся быстро снижаясь. Из-за этого немчуры я так и не видел своих трофеев — жалко.

Говорили, что первый упал в районе окопов, а третий, самый злой, причинивший нам много вреда, упал в нашем расположении — летчик был убит».

Осмотрев корабль, приходилось удивляться как Клембовский дотянул на одном моторе до своего аэродрома. Трудно себе представить, что молодой командир корабля, доблестно выполнивший свою задачу, так мастерски справился с кораблем.

Из штаба фронта нам сообщили, что на штабс- капитана Клембовского послано представление о награждении его Георгиевским крестом 4-й степени. Штабс-капитан Федоров, поручик Демичев- Иванов, капитан Ивановский были награждены золотым оружием, а унтер-офицер Голубец — Георгиевским крестом 4-й степени.

При осмотре корабля обнаружилось, что не только моторы пострадали в этом бою, но и корабль был изрядно избит, а главное, были пробиты в нескольких местах лонжероны правого крыла и продольный лонжерон фюзеляжа с левого борта. После тщательного осмотра командир отряда признал самолет негодным для боевых полетов. Требовался капитальный ремонт. Корабль был разобран и отправлен в Винницу.

28 апреля 1917 г. — один из наиболее печальных дней Эскадры. Погиб над своим аэродромом (м. Микулинцы) военно-морской летчик командир «Муромца 1-го», участник знаменитого перелету Сикорского С.-Петербург — Киев и обратно, старший лейтенант Георгий Иванович Лавров и с ним: помощник военлет поручик Витковский, штурман лейтенант Шокальский, артофицер подъесаул Отрешко, пулеметчик прапорщик Балашов, и ст. моторист ст. унтер-офицер Сафронов.

Обстоятельства катастрофы были следующие: получив задание штаба армии подвергнуть бомбардировке резервы противника в р-не Галича 28 апреля утром, имея на борту 10 25-фунтовых осколочных бомб, 4 пулемета, 2 ящика стрел, запас горючего на 4 часа полета, Лавров вылетел на задание. Ввиду большого количества немецких батарей, которые усиленно обстреливали корабли, приходилось набирать высоту более 3000 м над расположением наших войск. В частности Лавров набирал высоту вблизи своего аэродрома. Мотористы, наблюдавшие за полетом корабля, видели, что с ним что-то случилось, он вдруг стал пикировать и перешел в отвесный штопор при невероятном гудении моторов. Они видели, как от корабля стали отделяться какие-то куски, стойки и корабль разваливался. В этот момент моторы перестали гудеть, но корабль стремительно падал до самой земли, а после удара образовалась груда обломков.

Все, кто был на аэродроме, бросились к месту катастрофы. Из местечка прибежали какие-то люди, образовалась громадная толпа, подъехала машина с фельдшером и подоспевшими мотористами (это было версты полторы от аэродрома), и приступили к разборке обломков, надеясь найти живых людей. Толпа любопытных окружила обломки корабля, чем затрудняла его осмотр. Один из мотористов догадался как избавиться от любопытных — он крикнул «Берегись! Бомба!» и, действительно, началось бегство и толпа отхлынула. В это время прибыли офицеры с других кораблей и фотограф, и началась систематическая разборка груды обломков, из-под которых стали вынимать трупы убитых летчиков. Первым нашли поручика Витковского, в передней части корабля около изуродованного штурвала. Вторым вытащили труп лейтенанта Шокальского, третьим — командира и далее остальных. Все были мертвые.

Была создана летучая комиссия, которая зафиксировала фотоснимками эту кучу обломков, оставшихся от корабля.

После подробного обследования комиссия пришла к заключению, что причиной гибели корабля явилась недостаточная опытность или даже растерянность поручика Витковского, труп которого был найден у штурвала. Очевидно, поручик вел корабль, и на вираже допустил скольжение, растерялся, не выключил моторов, и корабль вошел в штопор. Скорость быстро возросла, и конструкция корабля не выдержала. Первая вылетела подкосная стойка, что и видели мотористы с земли. После этого корабль постепенно стал ломаться. Кто-то все-таки сумел выключить моторы, но это уже не помогло. Судя по расположению трупов, Лавров не мог добраться до управления и спасти корабль. Из-за того, что были выключены моторы дело обошлось без пожара и интересно то, что бомбы все оказались целы, хотя у некоторых были помяты стабилизаторы. По-видимому, этих бомб кто-то боялся, потому что на снимке, недалеко от обломков корабля, на берегу ручейка, были уложены в ряд эти злосчастные бомбы. Это было хорошим доказательством качества предохранителей.

Лавров был прекрасный летчик, хороший боевой командир корабля и отряда и прекрасный человек и товарищ. Будучи на Рижском фронте в Зегевольде, он настигал своими бомбами немецкие войска в самые неожиданные для них моменты, не считаясь с расстоянием от своего аэродрома. Он показывал пример боевой активности своим подчиненным и множил славу «Муромцев». Лавров был награжден Георгиевским крестом 4-й степени и всеми орденами за боевые заслуги. Вне очереди был произведен в старшие лейтенанты.

Лавров первым произвел ночной полет, бомбардируя ст. Митава.

Шесть гробов было привезено в Винницу и торжественно погребено. Над похоронной процессией летали 2 «Муромца», «Вуазен» и 3 С-16, провожая в последний путь дорогих товарищей.

Через два или три дня такой же случай произошел с «Ильей Муромцем 4-м» под командой штабс- капитана Шарова. Совершенно так же при наборе высоты над своим аэродромом за штурвалом сидел помощник командира поручик Политковский и так же на вираже допустил скольжение, и корабль начал переходить в штопор, но Шаров, находясь рядом с Политковским, успел выключить моторы, схватить управление и вывести машину из штопора. Выровняв корабль, включил моторы и, прекратив боевой полет, благополучно сел на своем аэродроме.

Эти два случая тяжело отразились на летном составе Эскадры, так как еще до катастроф командиры весьма подозрительно относились к новой комбинации моторов (2 «Рено» и 2 «Руссобалта»), считая, что моторы «Рено» слишком тяжелы, и нарушена основная центровка корабля. Под давлением общественного мнения у Шарова и на вновь прибывших кораблях сняли «Рено» и заменили их «Сенбимами» по 160 л. с. Эта перемена моторов значительно улучшила качество кораблей, как в отношении управляемости, так и грузоподъемности. После этого командиры кораблей успокоились, и снова уверенность в своих машинах была восстановлена.

S мая мы чуть не лишились еще одного корабля — «Ильи Муромца» типа «Е» под командой капитана Нижевского. Обстоятельства этого происшествия еще раз показали, какими преимуществами были одарены «Муромцы», а типа «Е» особенно.

В этот день рано утром «Илья Муромец 9-й» вылетел с аэродрома в Болгарийке с заданием уничтожить ж/д станцию Троян.

Из записок капитана Нижевского

«В этом полете участвовали: мой помощник военлет подпоручик Пошехонов, артофицер подпоручик Федоров, механик прапорщик Таллако, моторист вольноопределяющийся Капой и стрелок-моторист ст. унтер-офицер Иванов. На корабле было 10 пудовых бомб, 6 пулеметов (в хвосте *Виккерс» с тремя запасными кассетами), бензина и масла на 3 часа полета.

Взяв высоту 3000 м над своим аэродромом, я направил корабль прямо на цель, считая, что встречные пункты мало интересны даже для разведки при данной ситуации. Минут через 20 полета над противником вдруг с разных сторон корабля появились разрывы снарядов. Я приказал немедленно открыть пулеметный огонь по батареям, которые были хорошо видны.

Конечно, нужно было бы сманеврировать, но я надеялся, что проскочу и, не обращая внимания на удары рвущихся снарядов, вел корабль прямо. Один из очередных снарядов разорвался впереди корабля и несколько осколков застучали по обшивке крыла, и вдруг я вижу, как над третьим мотором потекла струйка бензина и вспыхнула. Мотор захлебнулся и замолк, а бензин продолжал течь, и пламя разгоралось. Начала уже гореть обшивка крыла. В этот момент Иванов, а за ним Капон с огнетушителями выскочили на крыло и в течение двух-трех минут потушили огонь и заглушили трубку, через которую лился бензин. Оказалось, что один из осколков снаряда перебил бензиновую трубку, ив результате произошел пожар.

Я был так увлечен случившимся, что совершенно не заметил, что развернул корабль, а разрывы снарядов продолжали бухать, но где-то в стороне и сзади. Я выровнял корабль и взял курс, приблизительно на свой аэродром. Но у нас были бомбы, возвращаться с которыми мне очень не хотелось, но и зря бросать их тоже не стоило. Я приказал Федорову отыскать артиллерийские позиции противника и их бомбить. Найдя батареи, Федоров хорошо нацелил корабль и мы, сделав два захода, сбросили все 10 бомб, из которых заметили хорошие попадания только трех бомб, но главное мы избавились от этого не совсем приятного груза. Все-таки ориентировку мы частично потеряли и пришлось найти сначала город Белград, и от него уже прямая дорога была на Болгарийку, где мы благополучно сели на своем аэродроме.

За находчивость под огнем противника ст. унтер-офицер Иванов был награжден Георгиевским крестом 4-й степени, вольноопред. Капон произведен в прапорщики».

К концу апреля в Виннице были получены новые моторы «Рено» 220 л. с., РБЗ-6, «Сенбимы» 160 л. с. и «Аргусы» Петроградского отделения РБВЗ.

В это время в Винницу прибыла комиссия под председательством профессора Фан дер Флита с предписанием начальника ГВТУ полковника Яковлева произвести обследование надежности воздушных кораблей «Илья Муромец» типа «Г». Сам профессор и персонал ГВТУ заочно считали, что катастрофа Лаврова произошла из-за недостатка прочности корабля типа «Г». Комиссия нашла полеты на этих кораблях «опасными».

Вновь полученные моторы распределялись так: «Рено» было решено отправить на завод для установки на готовящиеся корабли типа «Е». Четыре мотора «Сенбим» 160 л. с. срочно поставили на 15-й корабль под командой штабс-капитана Клембовского, у которого в бою были повреждены все четыре мотора. Корабль преобразился — увеличилась скорость до 13 5 км/ч, потолок доходил до 4500 м, увеличилась грузоподъемность. В Ягельницу прилетели корабли 14-й Никольского, 10-й Середницкого, 4-й Шарова, 11-й Грека, и еще ожидались корабли из Станькова.

В семи верстах от Ягельницы был расчищен аэродром, на котором разместилась группа истребительной авиации под командой капитана Казакова, состоящая из трех отрядов. В р-не Бучача они организовали передовой аэродром с дежурством истребителей. На другой день после прилета этой группы Казаков лично сбил трех немцев (одного истребителя и двух корректировщиков). Подполковник Башко организовал совещание командиров кораблей с участием капитана Казакова. На нем был разработан порядок взаимодействия истребителей с «Муромцами».

11 июня из Штарма нам сообщили, что противник подвозит свежие войска, необходимо их разыскать и бомбить.

12 июня назначен вылет двух кораблей — 10-го капитана Середняцкого и 14-го гв. капитана Никольского. В воздухе над Бучачем их должны нагнатъ 4 истребителя для сопровождения. Капитан Никольской записывает в дневнике: «У Середняцкого не заладились два мотора, и вылетаю я один. Лечу с набором высоты к м. Ковалювка и вызываю истребителей. Сделал два круга и полетел по курсу на Липецу, думая, что истребители догонят, долетел почти до самой Липецы-Дольней, но истребителей нет. Вдали заметили двух немцев на нашей высоте, которые быстро ушли со снижением. Думаю — нужно ждать атаки, а у меня, как на зло, в корабле все молодежь. Под огнем были только поручик Гаврилов и механик Юшкевич. Решаю — что там будет — все равно. Иду на Липецу. Зову Юшкевича и показываю цель. «Извольте разбомбить». Сделал два круга и спрашиваю Юшкевича: «Все бомбы?» — «Нет, остались две». — «Извольте сбросить по батареям», а в это время немцы открыли такой огонь, что корабль затрясло. Повернул домой, обернулся и увидел, что Липеца-Дольняя окутана клубами дыма. Говорю Юшкевичу: «Две бомбы по батареям». Лечу дальше. Немцев не видно, но артиллерия свирепствует. Юшкевич хорошо угостил одну батарею, обстрел ослаб, и мы благополучно прилетели на свой аэродром. При беглом осмотре корабля увидели, что вся задняя часть фюзеляжа буквально избита осколками, а в правом руле направления такие две дыры, что свободно проходил кулак, но, к счастью, нервюры целы. Завели корабль в палатку, и я приказал срочно все зачинить. Об этом полете послал донесение в штаб армии, предупредив, что фотосъемка не производилась.

Утром 18 июня опять собираюсь лететь туда же. От Башко идет корабль Шарова. Я вылетаю после Шарова минут через 10 и должен догнать его при перелете передовых позиций. Начинаю разбег. Вдруг правый крайний «Сенбим» зафыркали остановился. Развернул корабль опять в исходное положение.

Завели этот мотор, и он работает прекрасно. Начинаю разбег — мотор снова останавливается. Третий раз попробовал — опять картина такая же. Тогда я приказал завести корабль в палатку, а Юшкевичу — чтобы к вечеру приготовить корабль. Шаров улетел один. Не знаю, вылетели ли на его сопровождение истребители или нет, но он не вернулся, и только к вечеру по телефону передали, что корабль сел в районе Бучача. Беру «Вуазена» и лечу к месту посадки Шарова, и что я вижу: корабль пустой, остался только механик, все же остальные увезены в госпиталь, а механик докладывает, что корабль выдержал бой с немецкими истребителями и все офицеры ранены и находятся в полевом госпитале.

Я немедленно отправился туда, застал штабс- капитана Шарова без сознания, подполковник Барбович мне рассказал, как и что было:

«Отряды Казакова не вылетели для нашего сопровождения, а Шаров решил выполнить задание, и мы полетели на Липецу-Долнюю. Я сбросил пять бомб и, ввиду того, что вокруг немецких истребителей не было, а батареи вели слабый огонь, — пролетели до Липецы-Горной, и там я сбросил остатки бомб. После этого Шаров уклонился к западу, и в это время мы были атакованы тремя немецкими истребителями. Эта атака стоила немцам двух сбитых самолетов, но вслед за ними появились еще 4 истребителя, которые попарно атаковали нас с разных сторон, и вот тут нам попало. Шаров, Политковский и я были ранены и кровью залили весь пол. Отстреливались, еле держа пулеметы. Оставались ие ранеными поручик Луц и механик, который находился в верхнем люке и никакие мог перевести «Виккерс» из заднего положения в переднее и поэтому почти в отбитии атаки не участвовал. Луц сменил Шарова и вел корабль домой, а Шаров, обливаясь кровью, лежал тут же. Когда корабль подлетел к Бучачу, высота была около 500 м, и мы решили садиться окало аэродрома истребителей. Одной из последних очередей немецкого истребителя был ранен и Луц, и перед самой посадкой он заявил, что ои посадить корабль не может и потому за посадку ие ручается. Тогда Шаров, преодолевая боль от ран, сменил Луца и, посадив корабль, лишился сознания. Я уже не помню, как все дальше получилось, но мы четверо оказались в лазарете. Шаров ие приходил в себя, я очнулся после полудня, а Политковский и Луц, хотя и имели по нескольку ранений, но сознания ие теряли». Луц говорит, что ои лично из пулемета «Льюис» сбил не меиее трех немецких истребителей. Барбович заявил, что их атаковали семь истребителей — три в самом начале и четыре в конце, из которых было сбито, по меньшей мере, четыре, а может быть пять. Во всяком случае, в этом бою немцы потеряли значительно больше чем мы, но в каком состоянии мы оказались? В тяжелом состоянии был Шаров. Он ранен в живот и левую йогу, — ранение опасное для жизни».

13 июня около 10 часов вылетел «Илья Муромец 11-й» гвардии поручика Грека, но был встречен таким градом снарядов, что не выдержал и, сбросив бомбы, повернул, получив массу пробоин, одна даже — цельным снарядом.

15 мая с аэродрома Болгарийка вылетел «Илья Муромец 9-й» под командованием капитана Нижевского с задачей бомбардировать станцию Троян. Туда корабль летел почти без противодействия, и над станцией было сделано четыре захода и сброшено двадцать пудовых бомб. В результате этого бомбардирования станция горела, и на ней рвались поезда со снарядами. На обратном пути немцы не трогали корабля, но когда мы ухе были над своей территорией верстах в тридцати от аэродрома, корабль подвергся атаке двух истребителей, которые внезапно подошли сзади и открыли огонь. В это время прапорщик Таллако, находившийся у хвостового пулемета, решил, что все кончилось, и на тележке переправлялся к центральной кабине. В этот момент немцы начали атаку, и Таллако был ранен в ногу. Моторист старший унтер-офицер Янкевич, находившийся в заднем люке с пулеметом, был смертельно ранен в область живота разрывной пулей, но успел выпустить по этому истребителю целую обойму патронов. Первый истребитель ушел безнаказанно, потому что по нему не успели открыл» огонь, а по второму истребителю стреляли из трех пулеметов, но что с ним произошло, неизвестно. В это время пришлось выключить второй и третий моторы, так как были пробиты радиаторы, и вода хлестала из этих пробоин — пришлось их остановил», продолжать полет на двух крайних моторах и благополучно довести корабль до своего аэродрома. Сейчас же затребовали санитарную машину, иЯнкевича, и Таллако отправили в госпиталь. Донесение о происшедшем бое и результатах бомбардировки станции Троян были доставлены в Штаб Армии, где по личному докладу капитана Нижевского старшего унтер-офицера Янкевича удостоили награждением Георгиевским Крестом 4-й степени. Получив эту награду, Нихевский отправился в госпиталь и приколол крест на грудь умирающего Янкевича.

Через несколько дней выяснилось, что командир одной из батарей на передовых позициях вцдел, как большой аэроплан бомбардировал одну из железнодорожных станций, над которой повисла черная туча дыма. Станция горела, и были видны взрывы, хотя аэроплана уже давно над ней не было. По агентурным данным сообщили, что на станции Троян были взорваны 3 поезда со снарядами. Во всяком случае этот налет дорого обошелся нам, но и противнику не дешевле.

17 июня три корабля: «Киевский», 14-й и 15-й предприняли групповой полет в район станции Липецы. Первым полетел 14-й, пулеметным огнем подавляя огонь зенитной артиллерии. Группа сопровождалась четырьмя истребителями и благополучно сбросила бомбы на станцию Липеца-Дольняя, уничтожив все, что там находилось, и благополучно вернулась на свой аэродром. Завтра летит в первый раз Середницкий с заданием бомбардировать оборонительные сооружения в районе Брхеэаны, вслед за Середницким вылетаю я на случай необходимости его поддержать. Пока он будет кружить над Брхезанами, я пойду глубже в тыл.

Из воспоминаний Никольского

«Итак 19 июня утром вплетаем.

19 июня утро что-то неважное. Какие-то высокие облачка. Середняцкий вылетел первым. Я за ним, так как я быстроходнее, и когда он наберет высоту, то я ухе успею пройти позиции, пострелять по артиллерии. Когда мы подлетели к передовым позициям, то увидели над противником сплошные облака. Середницкий поворачивает назад, ну и я тоже. Сажусь первым. За штурвалом Гаврилов. Он делает посадку ухе четвертый раз и довольно уверенно. Вижу, что аэродром затянуло туманней. Мне это не понравилось. Говорю Гаврилову: ^Давай, я сяду за штурвал и буду садиться со стороны леса». Гаврилов очень просил не сменять его, говорил: «Я посажу». Я почему-то согласился на это. Садимся. Вдруг туманен раздуло, и я вижу, что мы мажем прямо в деревья. Поворачивать поздно. Остается давать полный газ и идти на перетяжку. Дали полный газ, но поздно, видно, что пере тянуть не успеем. Перед самыми верхушками деревьев Гаврилов затягивает сколько можно корабль. Скорость ухе 75. Верхушки деревьев хлещут по кабине. Треск. Тишина… конец.

Немного очнувшись, кричу назад мотористам: «Держи бомбы!» и больше ничего не помню. В памяти остался только треск и грохот. Следующий момент врезался мне в память: Гаврилов лежит комочком в разбитых стеклах. Я лежу на обломках стула и грудью упираюсь в исковерканный штурвал. Дотронулся до Алеши — он мертв. Оглядываюсь направо и вижу крыло над землей. Мелькает мысль: где мы? И в этот момент замечаю зловещие огни у левых моторов. Горит бензин у карбюраторов. Вскакиваю и кричу. «Огнетушители1» Кабина стоит наклонно вперед идо земли не дошла метра полтора. Ясно слышу журчание бензина, текущего из разбитых баков. Помогаю подняться мотористу, придавленному свалявшейся бомбовой кассетой. В это время со страшным гулом взвивается пламя вокруг кабины. Внутри пламени еще нет, и путь к дверям свободен. Один за другим спрыгиваем из дверей на землю. Верхняя площадка ухе в огне, и начинается стрельба пулеметных патронов. Вспоминаю про бомбы и кричу «Удирайте все! Сейчас начнут взрываться бомбы!»

Наши бросились бежать, и я сними. Отбежав шагов 60, чувствую, что задыхаюсь. Пошел шагом. Подбегает моторист и берет меня под руку. Мы делаем еще несколько шагов и оказываемся на краю какой-то ямы. Я просто свалился туда и потянул за собой моториста. Оба лежим. Вдруг страшный грохот, и над нами проносятся какие-то куски деревьев, обломки, и опять все стихло. Но вот начинают сыпаться сверху какие-то обломки. Когда дождь обломков прекратился, мы выползли из ямы и попробовали идти, но я не могу, задыхаюсь окончательно. Сажусь и кашляю сгустками крови. Сколько я просидел, не знаю, но ко мне подошли какие-то три человека, подняли меня и потащили к аэродрому. В это время со станции подъехал Костя Смирнов. Видя мое состояние, он приказал поднять меня на руки и перенести в машину. Я очутился в Черткове в госпитале. Так закончилась моя служба на «Муромцах». Потом я узнал, что Середняцкий тоже подломался.»

Продолжение главы

Вскоре началось общее отступление наших войск. Оно было настолько поспешным, что авиационные части, находившиеся впереди, были принуждены уничтожить все имущество, которое не смогли вывезти, а летный состав сумел перелететь в более глубокие тылы. В Ягельницу вдруг прилетел французский отряд, потерявший все свое имущество при поспешном отходе. Удалось спасти только большую часть аппаратов и летный состав. По приказанию подполковника Башко было эвакуировано в Проскуров все запасное имущество, а в Ягелышце оставались только три корабля и необходимые запасы для возможных полетов. Но оставаться в Ягельнице было рискованно, и три корабля перелетели в Проскуров, где оказались еще четыре и половина отряда Казакова. Для того чтобы остановить беспрепятственное наступление немцев, командование потребовало боевых действий «Муромцев», и вот последний аккорд из всей эпопеи кораблей: вылетает весь отряд полностью — 7 кораблей во главе с подполковником Башко, и по сторонам отряда идут 26 истребителей сопровождения — всего в воздухе 33 аппарата. Об этом давно мечтали, но сделали поздно. Само собой разумеется, что к такой эскадре не посмел приблизиться ни один немецкий истребитель, а зенитчики разбрасывали свои снаряды по всему небу. Градом сыпались бомбы на подходившие войска противника, среди которых поднялась паника. Избрав полосу фронта в 30 верст длиною и 15 в глубину — истребили на ней все, что имело мало-мальски военное значение, после чего военные действия прекратились. Часть кораблей улетела в Винницу, а Башко с двумя кораблями (Грек и Насонов) в Станьково, но и там было не тише. Начали наступление немцы, и наши войска быстро отходили. Пришлось перелетать. Грек в Киев, а Башко в Бобруйск, но там он попал в руки 1-го Польского корпуса под командованием генерала Довбор- Мусницкого. Другой «Муромец» под управлением вольноопределяющегося Насонова сел в Борисове и при приближении немцев был сожжен.

На всех фронтах революция протекала одинаково. На Северном и Северо-Западном бурно развивалось братание. Несмотря на принимаемые меры, в широких масштабах. Вслед за братанием началось движение «домой». Солдаты оставляли окопы и шли и ехали на восток. Дольше всех держались Юго-Западный и Румынский фронты, но и там наступление наших войск приостановилось, и солдаты с винтовками и полными вещевыми мешками за плечами уходили с фронта.

Основной заботой было срочно вывезти дорогое имущество отрядов в Винницу, но большие трудности с вагонами, заторы на дорогах создавали такие препятствия, что удалось вывезти только частично дорогое оборудование. Австрийские войска, перейдя в наступление, быстро продвигались к старой государственной границе, и то имущество, которое нельзя было вывезти, было под угрозой захвата этими войсками. Поэтому то, что не успели вывезти — жгли.

В этот период в Виннице — центральной базе Эскадры, работа и жизнь протекали в планомерном порядке. Были выбраны отрядные и эскадренные комитеты, а в эскадренный комитет делегировались депутаты отрядных. Таким образом комитет ведал всеми делами самой эскадры и отрядов.

Установка моторов РБЗ-6.

В этих комитетах рассматривались вопросы повседневной жизни, связанные с быстро меняющимися моментами. Постепенно возникали политические вопросы, и работа комитета часто бывала довольно бурной, а особенно при решении вопроса о ведении войны. Часть депутатов высказывалась за продление «до победного кошта», а часть довольно активно доказывала, что необходимо закончить войну «без аннексий и контрибуций» и пора перестать проливать кровь рабочих и крестьян в интересах капиталистических держав, которым, конечно, было выгодно продолжение войны за наш счет.

Вторым вопросом стояла выборная система начальников и командиров. Для нас этот вопрос представлял большие трудности, так как по характеру деятельности наши командиры кораблей не могли быть не избранными в связи с тем, что их работа исключала систему выборности (за штурвалом мог сидеть только летчик). Начальник Эскадры, старший механик, адъютант (есаул Попов) — были выбраны единогласно, а остальные командиры (строевой роты, аэродромной команды, команды мотористов) избраны простым большинством голосов.

Только справились с этим вопросом, как возник новый: центром рекомендовалось всему офицерскому составу снять погоны. Большинство офицеров сами сняли погоны, но были случаи эксцессов, — правда, без каких-либо тяжелых последствий, но эскадренному комитету приходилось разбирать эти случаи.

В августе в Москве был организован 1-й Всероссийский авиационный съезд, куда были делегированы от Эскадры представители эскадренного комитета. Возглавлял эту делегацию председатель эскадренного комитета старший механик Эскадры Никольской М. Н.

Съезд постановил организовать Коллегию, куда должны были войти делегаты от разных авиационных частей. От Эскадры мы избрали моториста 2-го боевого отряда ст. унтер-офицера Дубенского (заместителя председателя эскадренного комитета).

Съезд, рассматривая вопросы организации авиачастей, разделился на два лагеря — большевиков и сторонников Временного Правительства. Обе группы претендовали на самостоятельность, и разгорались длительные споры, и так этот спор затянулся, без каких-либо видимых результатов до самой Октябрьской Революции, после которой группа сторонников большевиков была узаконена как Авиационная Коллегия, а сторонники Временного Правительства как-то растворились: частично несколько человек перешли на сторону большевиков, а остальные исчезли.

В это время в Виннице дела осложнились. Наступление германских войск было довольно быстрым, и над Эскадрой нависла угроза захвата. Конечно, это допустить было невозможно, и были приняты меры для эвакуации Эскадры в Харьков. Вагонов не давали, да и по существу их и не было. Имущество оставалось на произвол судьбы. Тогда же в Эскадре образовались две группы, причем одна, в которой участвовали подполковник Панкратьев, ст. лейтенант Никольской М. Н., штабс-капитан Алехнович и несколько мотористов из состава эскадренного комитета, были отстранены от своих должностей и уволены из Эскадры, после чего мы, все уволенные, уехали в Петроград.

Что происходило после нашего отъезда в Эскадре, до сих пор неизвестно, так как архивного материала не сохранилось. От мотористов, которые постепенно прибывали в Петроград, было слышно, что все оставшееся имущество, чтобы не попало в руки немцев, было сожжено.

Технические данные моторов, находившихся на снабжении Эскадры Воздушных Кораблей «Илья Муромец»

Наименование мотора Число и расположение цилиндров Мощность л.с. охлаждение вес мотора без воды, кг расход бензина в час, кг расход масла в час, кг Аргус 6 в ряд 140 вод. 170 30 2,1 РБВЗ-6 6 в ряд 150 вод. 195 34,5 3,7 Бердмор 6 в ряд 160 вод. 190 36,8 4 Сенбим 8 в 2 ряда 150 вод. 180 36 3 75 Рено 12 в 2 ряда 220 вод. 285 50,6 5,6 Сальмсон 14 звезда 200 вод. 265 50 5

Расход бензина и масла кораблями

В час кг В 3 часа кг 1 Киевский — 4 «Аргуса» 120/8 360/24 2. 2-й — 4 РБВЗ-6 138/14,8 444/43 3. 6-й — 4 «Сенбима-150» 144/15 432/45 4 Киевский — 4 «Бедмора» 147/16 441/48 5. 1-й — 2 РБВЗ-6 и 2 «Рено» 170/15 510/45 6, 9-й — 4 «Рено» 200/15 600/45

От северной группы до дивизиона воздушных кораблей

Северная группа. Весна 1918 года.

Тяжело было расставаться с тем делом, в которое было вложено столько труда и надежд на блестящее боевое будущее Эскадры, доведенной до сформированных 4-х боевых отрядов, высланных на передовые аэродромы Юго-Западного и Румынского фронтов. В это время я получил предписание об увольнении меня из Эскадры и откомандировании в распоряжение Главного Морского Штаба. Неизвестность будущего страшила. Тут, в Эскадре я знал людей, и они знали меня, а теперь нужно явиться в Главный Морской Штаб, откуда пошлют в неизвестном направлении.

В середине октября я выехал в Петроград. После невероятной сутолоки и беспорядка на железной дороге прибыл. Там на вокзале — проверка документов. Битых два часа пришлось доказывать, что Эскадра Воздушных Кораблей существовала и воевала с немцами. Проверявший заявил, что сухопутной Эскадры не знает, документы мои неблагонадежны, и он должен меня задержать. Наконец удалось уговорить товарища справиться по телефону у более высокого начальства — была ли такая Эскадра и что со мной делать? По- видимому, ответивший по телефону начальник, зная о существовании этой Эскадры, приказал меня освободить. В Морском Штабе мне предложили отправиться в Архангельск на должность командира тральщика в Белом море или выйти в отставку. Я избрал последнее.

Положение ухудшалось. Деньги, которые я получил при отставке — иссякали. Заработка не было никакого. В это время я узнал, что организовано общество офицеров-фронтовиков. Я отправился туда, и действительно помощь оказывалась: можно было прийти пообедать и в этой же столовой узнать, где имеются и какие вакансии для поступления на службу. С первого взгляда все было хорошо, но на третий мой приход выяснилось, что вербуют офицеров для отправки на юг. Мне это показалось подозрительным, и я перестал туда ходить.

В конце 1917 г. в Петроград приехали уволенные из Эскадры бывшие офицеры и с ними бывший помощник Начальника Эскадры военлет А. В. Панкратьев. Будучи приверженцем «Муромцев», на которых он работал всю войну, Панкратьев не терял надежды на восстановление Эскадры при Советской Власти.

В начале 1918 г. Панкратьев предпринял шаги для выяснения возможностей организации ячейки «Муромцев» с включением их в состав Рабоче- Крестьянской Красной Гвардии. В отношении личного состава можно было собрать людей, бывших в Эскадре, в количестве, достаточном для формирования двух-трех кораблей, но было полное отсутствие материальной части и неизвестность задач, которые будут даны этой ячейке. Для выяснения этих вопросов Панкратьев написал докладную записку в Коллегию Авиации и Воздухоплавания (в дальнейшем переформированную в Главное Управление Авиации Рабоче-Крестьянской Красной Армии). В Коллегии отнеслись благожелательно к этому проекту и передали его на рассмотрение в Совнарком. Туда был вызван Панкратьев и на основании личных переговоров и ходатайства Коллегии 22 марта 1918 г. был издан декрет, утверждающий организацию Северной Группы Воздушных Кораблей (СГВК) в составе 3- х боевых единиц. Панкратьеву было предложено составить штат этой группы и представить список людей, которые могли быть назначены в эту Группу.

В конце марта все было утверждено, а в Группу входили: Начальник Группы А. В. Панкратьев, летчик-испытатель и сдатчик на заводе военлет Г. В. Алехнович, бывший старший механик Эскадры Никольской М. Н., летчики-наблюдатели Всеволжский, Георгиевский и Анучин. Из Главного Управления Авиации и Воздухоплавания перешли Девель, Гончаров, Канишев и другие. Из боевых отрядов прибыло несколько мотористов, были люди и из легкой авиации.

Решено было комплектовать два боевых корабля, набрать полный комплект служащих и иметь в запасе 3–4 корабля с тем, чтобы подготовить личный состав для них на случай аварий. Был утвержден временный штат, подготовленный Панкратьевым, с включением всего списка личного состава на паек и денежное довольствие.

Одна часть организации Группы была закончена, но оставалось самое главное — у нас не было материальной части и базы. Для выяснения возможностей и условий получения кораблей, запасных частей к ним, моторов, инструмента и материалов, мне было поручено согласовать эти вопросы с авиационным отделением Русско-Балтийского завода, на котором я работал до войны. Отправившись туда, я встретил самое благожелательное отношение. На заводе оказались недостроенными б или 7 кораблей, и завод согласился закончить достройку нужного количества их и обеспечить запасными частями, материалом и инструментами, если будет получено ими разрешение и заказ от Совнаркома.

На моторном отделении завода, где строились моторы типа «Аргус», также пошли мне навстречу, и завод обещал выделить нам часть инструмента и запасных частей к моторам.

База была выбрана самим Панкратьевым на Корпусном аэродроме, где находился ангар, переданный в 1913 г. РБВЗ для сборки 1-го корабля («Гранда»), При этом ангаре была небольшая мастерская. Эти постройки могли быть также переданы Группе.

Таким образом, к апрелю выяснилась полная возможность организации Группы. Тогда встал вопрос о характере ее деятельности. Отправлять Группу на фронт было невозможно из-за быстрой подвижности фронтов и невозможности базирования кораблей на летучих аэродромах. Кроме того, вопрос снабжения горючим был настолько сложным, что отправка Группы куда-либо в провинцию была немыслима.

В это время в Петрограде организовывалась экспедиция адмирала Вилькицкого для выяснения возможностей эксплуатации Великого Северного Пути, который только еще был открыт, но мало исследован. С открытием навигации корабли должны быть переброшены к берегам Новой Земли, где летая над проливами, могли следить за движением льдов, давая экспедиции сведения на протяжении 200–300 верст. Эти наблюдения имели громадное значение в деле освоения Великого Морского Пути.

В начале апреля, когда решался вопрос, где быть и что делать вновь формируемой Северной Группе Воздушных Кораблей, завод начал подвозить на аэродром части заказанных кораблей, и началась их сборка. Для этой работы был привлечен весь персонал Группы. Привезли моторы и установили их на первом корабле. «Муромец» стал похож на себя. Произошла неожиданная задержка с бензопроводкой, и доставка приборов производилась с большим опозданием. Наконец все неполадки были устранены, и 24 апреля Панкратьев опробовал корабль в полете. Все оказалось нормальным и, на следующий день, набрав человек 10 пассажиров, он летал 1,5 часа и поднимался до 2500 м. На этом ограничилась сдача заводом и приемка Главным Управлением нового корабля. Через месяц совершенно также был принят второй корабль и собирался третий.

По каким-то соображениям экспедиция Вилькицкого была отложена до будущего года, и для Группы снова наступила неопределенность.

СГВК была переведена на Волгу. Первым пунктом была назначена Казань.

Началась разборка кораблей, упаковка ценного имущества. Особенно трудное положение создалось при требовании вагонов и платформ. Получалось так, что нужно было формировать сразу два эшелона.

В начале июля Группа была направлена к месту назначения. Перед самой отправкой несколько человек-рабочих завода подали заявления о зачислении их в Группу. В их числе два замечательных высоквалифицированных регулировщика Журавлев и Палочкин.

Подъезжая к Арзамасу, командир Группы получил телеграмму о занятии Казани белыми, и было решено, добравшись до Нижнего Новгорода, временно задержать там эшелоны, и немедленно послать квартирьеров для подыскания надежной базы, достаточно отдаленной от районов действий белогвардейцев.

2 сентября в Нижний Новгород приехал военлет Иосиф Станиславович Башко, улетевший из польского плена при обстоятельствах, описанных в прилагаемой выписке из архивного материала:

Тип Г-3. В снежном плену Липецкого аэродрома (ст. Стрелецкая). Декабрь 1918 года.

«Российская Федеративная Советская Республика Н. К. по В. и М. Д. Главное Управление Рабоче-Крестьянского Красного Флота. Главному Начальнику Снабжения.

30 (17) июня 1918 г. № 1535. Бывший начальник 3-го боевого отряда Эскадры Воздушных Кораблей военный летчикБашко, будучи при оккупации немцами Западного края в Бобруйске и имея намерение покинуть местность, вылетел в ночь на 23 мая на захваченном Польским корпусом Воздушном корабле «Илья Муромец* из Бобруйска, направляясь с Москву.

Вместе с ним вылетели состоявшие на службе в Польских войсках Петр Иванович Скуратович, Евгений Викторович Тромшинский и Иван Осипович Выржиковский, которые, по словам Башко, и подготовили возможность использования аппарата для намеченного по взаимному соглашению вылета.

Вследствие остановки левой группы моторов Башко вместе с названными пассажирами вынужден был опуститься в Юхнуезде у д. Желанья. При посадке все опустившиеся лица были подвергнуты задержанию местными жителями, принявшими их за немцев, и отправлены в Юхновский Уездный Совдеп.

Последним было сделано распоряжение об оставлении Воздушного Корабля под охраной местной милиции и об отобрании всего оружия, после чего все задержанные были отправлены под конвоем в Штаб Московского Военного Округа, откуда при сношении оперативного отдела Народного Комиссариата по Военным делам сего июня за № 1641 направлены в Главное Управление Рабоче-Крестьянского Красного Военного Воздушного Флота, причем оперативный отделе этом сношении выразил благодарность указанным лицам за доставленные сведения.

За сим Главное Управление приняло меры к вывозу оставшегося в распоряжении Юхяовского уездного Совдепа аппарата «Илья Муромец» и находившегося на нем вооружения (2 пулемета «Льюис»,3 револьвера «Наган», 1 пистолет «Маузер»).

Для выполнения этой задачи был командирован на место вынужденного спуска корабля военный летчик Башко.

подписал: Начальник Главного Управления Соловов

верно: и. д. Начальника отделения Дергачев»

2 сентября Башко приехал в Нижний Новгород и привёз приказ РВСР от 29 июля за № 21, который гласил: СГБК расформировать, а под командой И. С. Башко восстановить старую Эскадру Воздушных Кораблей «Илья Муромец» по тем хе штатам и положениям, по которым она существовала до революции. Начальник хе Северной Группы военлет Панкратьев назначался помощником командира Эскадры В. К. Ввиду того, что Северной Группой было собрано много ценного имущества и достаточное количество летного состава — все имущество обратить на формирование Эскадры, создав ее 6-ти корабельного состава с общим числом обслуживающих не более 200 человек.

Этот приказ, конечно, не внес существенных перемен в дело воссоздания «Муромцев», тем более, что атмосфера, сгустившаяся тогда на Волге, не допускала спокойного творчества. Дальность расстояний от главных снабжающих центров и, вообще, весьма неудовлетворительное снабжение «Муромцев» сильно тормозило работу. Вся сложившаяся обстановка не сулила плодотворной работы Эскадры, а тем более скорого боевого ее применения. Обсудив все эти вопросы, пришли к заключению, что нужно незамедлительно менять место стоянки Эскадры. Для этого была выбрана комиссия, которую возглавил А. В. Панкратьев, выехавший десятого сентября в направлении Воронежа. Дней через десять комиссия вернулась и доложила, что наиболее подходящим местом для стоянки Эскадры они рекомендуют Липецк. Там имеется хороший аэродром, помещения длл* мастерских и личного состава. Главное Авиационное Управление утвердило доклад Панкратьева, и Эскадра приступила к переезду.

Башко отправил в Липецк всю материальную часть, а сам с двумя кораблями остался в Нижнем, намереваясь перелететь, как только позволит погода, но погоды долго не было, и корабли были разобраны и отправлены по железной дороге.

6.10.1918 года по прибытии в Липецк все имущество Северной Группы передавалось вновь формируемой Эскадре Воздушных Кораблей. Прибывшие корабли срочно собирались. В порядке помощи центральные органы приняли меры для командирования в Эскадру летчиков и мотористов, служивших в старой Эскадре. Прибыл военный летчик В. А. Романов. Летчик Шкудов прибыл с кораблем, несколькими мотористами и некоторым количеством запасных частей.

Тогда же два корабля были выделены на передовой аэродром в Эртил — в направлении Воронежа. Отсюда должны были совершаться боевые полеты против белогвардейцев группы Мамонтова.

Через некоторое время при портящейся погоде оба Корабля вылетели в Липецк но, встретив низкую облачность, вернулись и сели в Этили на разных площадках, расстояние между ними около 10 километров.

Желая подтянуть Корабль Романова к своему, Алехнович 30/11 приехал к Романову и приказал подготовить его Корабль к перелету и часов в десять вылетел на нем. Облачность была на высоте 150–250 м. На высоте не более 100 м. Алехнович летал над посадочной площадкой в течение 20 минут, не решаясь сесть. По неизвестным причинам вдруг на высоте около 70 м Алехнович дал штурвал вниз и с моторами, работавшими на полном газу, по-видимому, стал делать посадку, но находившиеся в кабине летчик Романов и моторист Иванов, видя неминуемую гибель, приняли некоторые меры, но вывести Корабль на пологую посадку они не смогли. Ударившись об снег лыжами-шасси, Корабль сильно подскочил вверх, свалился на правое крыло, потом на левое и в результате обратился в труду обломков, под которой оказались все бывшие в Корабле. Когда некоторые из экипажа несколько оправились от таких ударов и начали искать остальных, то нашли Алехновича, лежащим под мотором, обломками винта которого ему пробило грудь и голову, и его вытащили уже мертвым, остальные отделались ранениями.

После этой катастрофы, унесшей одного из самых старых и опытных летчиков и уничтожившей один вполне исправный Корабль, положение в Эскадре стало весьма тяжелым, так как могли самостоятельно летать только А. В. Панкратьев и В. А. Романов, силы и нервы которых были сильно издерганы всеми работами по формированию части, громадным количеством препятствий и несуразностей, которые тормозили работу, унося драгоценные силы. Романов некоторое время не мог летать после ранения и ушибов, полученных им при катастрофе с Алехновичем.

Обстановка, в которой теперь находилась Эскадра, позволила в кратчайший срок произвести выгрузку имущества и начать работы по сборке Кораблей. До этого Северная Группа была как-то в тени, о ней мало знали и, следовательно, мало заботились. Теперь картина резко переменилась — в Эскадру начали поступать старые работники, посылаемые центральными органами. Так в Липецк прибыли летчик Насонов, летчик Бойков и инженер-механик Носов. Последний был назначен старшим механиком Эскадры. Начали поступать мотористы даже из легких отрядов. Прибыл летнаб Сперанский, метеоролог Горшков и работать, конечно, стало много легче, чем до этого времени, но все-таки отсутствие снабжения и, главное, мастерских давало себя сильно чувствовать. С помощью местных средств и благодаря энергичной работе своих специалистов, была организована маленькая мастерская, состоящая из кузницы, столярной и слесарно-моторной мастерской с одним токарным станочком. Эта мастерская сильно облегчила дело сборки Кораблей, и к ноябрю работы по сборке новых шли уже по намеченному плану.

К началу декабря все Корабли были сгруппированы в Липецке, и было решено, как только позволит погода, немедленно начать дело подготовки новых командиров, а тем временем попытаться организовать мастерскую, отправив за оборудованием инженера Носова в Москву.

До этого времени экипажи Кораблей формировались без учета необходимых функций каждого члена экипажа. Теперь мы приступили к переформированию экипажей на более правильной основе.

4 декабря 1918 года был получен приказ о переформировании Эскадры Воздушных Кораблей «Илья Муромец», начальником которой назначался Красный Военный Летчик В. М. Ремезюк, человек с большим запасом живой энергии, но не имеющий ничего общего с тяжелой авиацией, в частности, с Муромцами.

Наиболее тяжелое положение создавалось в авиагруппе из-за снабжения ее плохим горючим. Вместо бензина отпускали суррогат, состоящий из смеси спирта, эфира и, в небольшом количестве, моторного масла. Горение этой смеси сопровождалась выделением большого количества копоти, засорявшей свечи и способствовавшей возникновению перебоев. Несмотря на это, как только были собраны Корабли, были начаты учебные аэродромные полеты для выпуска новых командиров.

В силу атмосферных условий пришлось приостановить полеты, из-за чего не успел вылететь самостоятельно Насонов — у него был перерыв в полетах больше года. Бойков вообще не летал самостоятельно на «Муромцах», Шкудову нужно было сделать несколько проверочных полетов после большого перерыва.

1 мая 1919 года. Учебный самолет в Липецке.

Январь 1919 года выдался особенно снежным. На аэродроме намело большие сугробы, и пришлось приостановить полеты, тем более, что мотористы и механики не могли справиться с неполадками в работе моторов на спирто-эфирной смеси, которая давала самые неожиданные эффекты, и особенно при низкой температуре. Иногда удавалось составить смесь так, что моторы работали прекрасно, а другой раз при той же пропорции эфира и спирта моторы давали такие перебои, что о полете нечего было и думать. Все работы этого времени сводились к очистке палаток-ангаров от снега.

В феврале 1919 года, несколько подлечившись от язвенной болезни, я с семьей прибыл в Липецк в авиагруппу, и к вечеру, не успев явиться, свалился с очень высокой температурой, заболев возвратным тифом. Только в начале апреля смог начать работать, и был назначен начальником мастерской-склада.

В марте прибыл всем известный моторист Антонов, а через несколько дней поступил в группу инженер Пахолков. Через некоторое время появился инженер Киреев, выдававший себя за конструктора моторов РБВЗ-6 (это точная копия немецких моторов Даймлер-Бенц). Когда начали его расспрашивать и добиваться объяснений, почему произошло такое поразительное сходство его мотора с немецким, он уехал, по его словам, в Москву. Через несколько дней он снова появился, но куда-то скрылся, а на следующий день арестовали Панкратьева.

Весь личный состав группы во главе с партийной организацией заступился за Панкратьева и его освободили, передав на поруки партячейке.

Что же оказалось причиной ареста? Киреев, желая навредить авиагруппе и, зная, что Панкратьев видный и нужный работник, решил его погубить, но самому остаться в стороне. Для этого он написал в особый отдел донос, якобы Панкратьев намеревается перелететь к белым и набирает себе единомышленников. Сам же, пробыв в Группе пару дней и узнав об аресте Панкратьева, переметнулся к белым. Конечно, мы его больше не видели. Еще в старой Эскадре Киреев вызывал недоверие и подозрительность. По поводу его авторства в отношении конструкции моторов РБВЗ- 6 говорили, что он сумел достать чертежи этого мотора и продать их заводу. Во всяком случае, он сделал большое дело, доставив на завод краденые чертежи.

После этого инцидента все дела группы пришли в нормальное состояние. Летная часть продолжала вывозные полеты новых летчиков. Товарищ Ремезюк пытался научиться пилотированию Муромцем, но у него это получалось плохо, и после нескольких вывозных полетов он прекратил попытки овладеть кораблем. Помощником начальника Авиагруппы был назначен Панкратьев, а Башко, по его просьбе, был назначен начальником технической части, Романов — инструктором-летчиком. Мне удалось завести в складе инвентарные книги и добиться приказания выписывать со склада необходимые материалы.

В мае все опять нарушилось: со стороны Воронежа появилась конница Мамонтова, которая угрохала Липецку.

Тогда Панкратьев, имея на борту Корабля нового начальника части Военлета Ремезюка, совершил боевой разведывательный полет, уточнив расположение и количество белогвардейских частей, чем способствовал ликвидации их наступления. Но ввиду невозможности перебросить на новый фронт достаточных сил, нависла угроза захвата белыми Липецка, — был получен приказ эвакуировать группу в Сарапул (на Каме).

Пришлось работать днем и ночью. Мы сохранили тару, в которой было привезено имущество, благодаря чему удалось очень быстро упаковать ценное имущество и без промедления погрузить его в вагоны. На всякий случай было поставлено передовое охранение, вооруженное тремя пулеметами. К первому эшелону прицепили специально один вагон для семей служащих, которых нельзя было оставлять в Липецке.

Через пару часов вышли еще два эшелона с разобранными Кораблями. В Белеве нас задержали на целую неделю, так как перетаскивать три эшелона в неизвестное место было рискованно, и для выяснения обстановки отправили квартирьеров в разные места и в том числе в Сарапул. На окраине города находился спирто-водочный завод, который не работал ухе два или три года. Рядом было ровное поле, поросшее ковылем. На территории завода находились хорошие помещения под склады, мастерские и для расквартирования всего личного состава. Остальные обследованные места оказались менее пригодными и мы поехали в Сарапул.

Для расквартирования была назначена комиссия под председательством Башко, вновь прибывшего моториста-механика Горелова и комиссара Косенко, которые, осмотрев помещения, распределили их.

Примерно через неделю все пришло в норму, поставили палатки и приступили к сборке кораблей.

В конце декабря в Сарапул прибыли: военлеты Еременко, Моисеенко, электротехник Дворников, мотористы Милованов, Грошев, Буробин, комиссар Полевой.

В середине августа из Главного Управления прислали на должность пом. начальника Авиагруппы Когутова Ивана Львовича, а Панкратьев был отозван в Москву на должность начальника оперативного отдела Управления Военно-Воздушных Сил.

Мы, служившие в старой Эскадре Воздушных Кораблей, иногда собирались в техчасти у И. С. Башко и вспоминали некоторые эпизоды из боевой деятельности «Муромцев». Вспоминая прошлое, мы просили Башко рассказать, как и при каких обстоятельствах ему удалось перелететь к нам.

Однажды при хорошем настроении он нам рассказал:

«Участвуя в наступления Брусилова, мы оказались свидетелями того, как войска, оставляя фронт, бросились по домам. Мы тогда не осознали происходившего процесса и, выполняя приказания Командующего фронтом, пытались остановить наступающие австрийские войска и впервые осуществили давнишнюю мечту группового полета. 7 кораблей в сопровождении истребителей под моей командой обрушили весь свой запас бомб на наступающих австрийцев. Вернувшись на аэродром, мы застали приказ срочно эвакуироваться из Ягельницы, где мы стояли. Я приказал своим командирам Греку и Насонову готовиться к перелету в Станьково с одной посадкой. Шаров (4-й корабль) лежал раненый в госпитале. В Станьково прилетели мы вдвоем, Грек остался. В Сганькове мы узнали, что немцы наступают и без сопротивления уже подходят к Минску. Было необходимо спасать корабли. Приказав сжечь самое ценное имущество, мы вылетели по направлению Бобруйска. У Насонова незаладился мотор, и он сел в Борисове, а я долетел до Бобруйска и хотел пополнить запас бензина и масла и лететь дальше, на восток. Бензина я достать не смог, так как он находился на ближайшей станции, и я попусту переговаривался с железнодорожниками, которые, как нарочно, тянули до самого прихода поляков — «Войско-Польско». Полагая, что поляки будут содействовать моему перелету подальше от немцев, я просил скорее снабдить меня горючим. Вместо этого они, пригнав вагон с бензином на ст. Бобруйск, арестовали моих мотористов и предложили мне перейти на их сторону. Для охраны корабля начальство послало 4 человек. Они караулили корабль и, от нечего делать, разговаривали со мной. Сначала они интересовались кораблем, дальше — больше, перешли на политику. Тут я немного испугался, думая, что они подосланы нарочно, чтобы выпытать мое мнение и намерения. Скоро я убедился, что ребята говорят истинную правду, и я решил их проверить. Сначала я поговорил с Тромшинским о возможности побега на корабле. Он поговорил с Выржиковским и сказал мне, что тот согласен помочь в сборах и даже будет рад лететь. Скуратов сам заговорил об этом, и мы решили бежать. Самое трудное было достать бензин. Нужно было запасти для такого перелета не менее 30–35 пудов. Сначала они приносили в день не более пуда. Мне удалось достать документ на 1,5 пуда для прогонки моторов. По этому документу мои «орлы» сумели получить 3 пуда, и так по бидонам мы натаскали пудов 20. Нужно было еще хоть 10 пудов. Они мне говорили, что поляки становятся подозрительными, и нужно торопиться.

Немцы опять начали наступление. Мои помощники приуныли, и у них появилось сомнение в возможности бегства. Помню: 20 мая прибежал ко мне Выржиковский и сияющий сказал на ухо, чтобы никто не слышал, что они завтра привезут пудов 5 бензина, а через пару дней еще 15, но нужно суметь его быстро слить. Это нам удалось, и мы назначили отлет на 22 мая. Сутра 22-го числа была низкая облачность, няне решался лететь. К вечеру погода улучшилась, и я решил рано утром 23-го лететь. Утром был небольшой туман. «Бердморы» взяли с пол-оборота. Ребята быстро вскочили в корабль и, не дожидаясь прогрева моторов, я дал полный газ, и мы взлетели.

Только теперь мои компаньоны сознались, что кроме бензина и масла они успели «приобрести» 2 пулемета «Льюис», «Маузер» и 3 «Нагана».

Погода нам благоприятствовала: на высоте 2000 м мы вошли в полосу тумана, скрывшего нас от глаз с земли. На высоте 500 м над нами было голубое небо и светило яркое солнце. Моторы работали отлично. Сидя за любимым штурвалом, я наслаждался этим звуком. На высоте 1500 я несколько приглушил моторы, чтобы сэкономить бензин. Те волнения, три последних ночи без сна и риск бегства стали сказываться — я засыпал за штурвалом и, чтобы избежать катастрофы, приказал одному из компаньонов сесть рядом со мной и подбадривать меня, если я начну дремать. Так мы летели часа три, и я уже чувствую, что больше не могу. Как по команде оба левых мотора чихнули и остановились. Начало заворачивать корабль. С этим я уже не смог бороться и почти заглушил правые моторы. Немного придав себя, я сознавал, что посадка необходима, иначе разобью машину. Перевел корабль на планирование и, всматриваясь в землю, искал место для посадки. На мое счастье недалеко увидел хороший лужок, а рядом пахота. Вообще, я лужков не люблю, очень часто такая зелень, хоть и очень привлекательная, бывает обманчива — под ней болото. В данном случае я решил рискнуть, подвел корабль к земле; выключил правые моторы и на предельном режиме коснулся земли. Лужок оказался твердым, и мы, прокатившись до самой земли, остановились. Что дальше произошло, вы знаете.

Это был последний полет в жизни Башко. Он стал бояться полета. Ну, если подсчитать сколько он налетал в боевой обстановке, когда нужно было ожидать внезапных встреч с истребителями неприятеля или нарваться на целый сноп разрывов артиллерийских снарядов, то станет ясным то, что он выполнил свой долг перед Родиной полностью.

Узнав, что разрешается репатриироваться, он выхлопотал себе разрешение и уехал в Латвию к своей семье. На этом, вообще, кончается знакомство с Башко, доблестно поработавшим во славу первой в мире нашей отечественной Тяжелой Авиации.

После отъезда Башко начальником Технической Части Авиагруппы был назначен Г. В. Антонов.

Бои гражданской войны. Лето 1919 года

Летная часть усиленно готовила новые корабли для предстоящей боевой работы. Романов был назначен командиром корабля и боевого отряда.

Можно вспомнить, как работали наши люди при встрече с разными неполадками. Было установлено, что моторы очень плохо заводятся на спирто-эфирной смеси. Иногда приходилось по полчаса запускать один мотор, а особенно на холоде. Два моториста (Буробин и Горелов) предложили запускать моторы на бензине. Для этого требовалось 5 кг на корабль. Когда мотор заработает, то включать спиртовую смесь. Попробовали и, конечно, получилось хорошо. Тогда стали просить Главное Управление снабдить нас небольшим количеством бензина.

Главное Управление согласилось, и нам выслали 100 кг бензина 1-го сорта, а наши мотористы приспособили маленький бачок для бензина и переделали бензокраники у моторов. Для пуска мотора нужно было присоединить пусковой бачок к бензокранику, закрыть доступ спирта, открыть бензопровод и нормально запустить мотор. Дав ему поработать минут 5, переключить его на спирт, выключить бензин, и когда мотор заработает, перейти для пуска следующего. В течение 20–30 минут все бывали запущены.

Собирали новые корабли, на них ставили русские «Аргусы». Одно время была тенденция ставить 2 «Рено» и 2 «Аргуса», но летный состав запротестовал, — тогда стали ставить 2 «Сенбима- 160» и 2 «Аргуса».

С моторами было очень трудно. Оба отделения РБВЗ страдали из-за отсутствия коленчатых валов и клапанов. Сделанный запас иссякал. Было получено распоряжение Главного Управления об отсылке аварийных моторов на завод. В лучшем случае из трех битых моторов можно было сделать два хороших. Все дело заключалось в степени повреждения коленчатых валов. Клапанов хватало с избытком.

В конце 1919 г. и в начале 1920 г. в Авиагруппе находились вполне готовые летчики: Романов, Еременко, Насонов, Шкудов и почти готовый Рятсеп. Отдельно с вполне исправным кораблем находился при 16-й армии Туманский. К весне можно было ожидать еще двух летчиков, готовящихся на должности командиров. Все поступающие в Авиагруппу корабли были построены по последним вариантам «Ильи Муромца» типа «Г- бис» с разнесенными рулями и хвостовой установкой пулемета. На всех кораблях были накрашены красные звезды.

Серия Г с мотором «Руссо-Балт». Третий слева Когутов. Сарапул. 1920 год.

В 1920 г. в Авиагруппе был организован класс мотористов и механиков, который успешно подготовил необходимые кадры для развития Авиагруппы. Деятельное участие в этом деле принимал помощник начальника Авиагруппы Панкратьев. В мае 1921 г. он был переведен в Главное Управление Авиации.

Панкратьев начал свою карьеру на «Муромцах» в августе 1914 г., будучи переведенным из Гатчинской Авиационной Школы, где он был инструктором- летчиком, и получил назначение на должность командира 2-го Боевого отряда Воздушных Кораблей «Илья Муромец». Он до 1921 г., т. е. в течение 7 лет, активно работал по развитию и боевому применению отечественной Тяжелой Авиации. С 1915 г. показывал пример храбрости в неоднократных боях с немецкими истребителями и зенитной артиллерией.

В бытность начальником оперативного отдела Штаба Авиации Рабоче-Крестьянской Красной Армии был одним из авторов организации Гражданского Воздушного Флота и разрабатывал проекты авиалиний.

Одновременно он не бросал летной работы, осваивая новые типы тяжелых самолетов (Виккерс- Вернон, Юнкере и др.). Получив одномоторный самолет Юнкере, он летал со слушателями Военной Воздушной Академии имени проф. Жуковского. При последнем тренировочном полете со слушателями трагически погиб в результате авиационной катастрофы. Так закончил жизнь и бурную боевую деятельность один из выдающихся командиров- летчиков Эскадры Воздушных Кораблей.

В апреле начали подготавливать корабли к боевой работе. Мотористов кораблей обучили обращению с пулеметами, провели первоначальный курс стрельб, выверили компасы. Помощников командиров и артиллеристов научили основным приемам аэронавигации и разведки.

Нам удалось сохранить черновик (2-й экземпляр) рапорта командира боевого отряда тов. Романова В. А., который приводим полностью:

Из документов:

Р.С.Ф.С.Р.

Командир 1 отряда Дивизиона Воздушных Кораблей «Илья Муромец» Раб. Крест. Кр. Возд. Флота

По части строевой

Февраля 6 дня 1922 г. № 353

г. Орел

Командиру Дивизиона В. К. «Илья Муромец»

Представляю при сем выписку из приказов о полетах в отряде за 1920 и 1921 годы, а также данные о перебросках отряда.

Командир отряда Красный военный летчик Романов Адъютант Фридланд

1 мая 1920 г. Отряд выехал на фронт из Сарапула.

12 мая Прибыл в г. Новозыбков и начал сборку кораблей.

3 июня Командиры кораблей, оставшиеся в Сарапуле для учебных полетов, прибыли в отряд.

6 июня Оба корабля испытаны в воздухе.

На боевое задание. 1920 год.

12 июня Корабли вылетели в Могилев. Согласно распоряжению Штавоэдух Флота 16-й армии, а также третий отряд. Первый корабль, после нескольких вынужденных посадок, благополучно прилетели Могилев, второй же заблудился по дороге и попал в Брянск, откуда прилетел в Могилев только 6 июля.

23 июня Было выделено боевое звено в г. Старый Быхов, но боевых полетов не состоялось ввиду неисправности мотора

1 июля Боевое звено вернулось в Могилев.

2 июля Было снова выделено боевое звено в мест. Белыничи и оттуда красновоенлетомТуманским

9 июля Было произведено 2 боевых полета. Первый на г. Бобруйск, второй на ст. Осиповичи.

24 июля Боевое звено из мест. Белыничи перебазировалось на ст. Славное.

28 июля 1-й корабль при посадке на ст. Жодино — разбился. Через несколько дней разбился и 2- й корабль.

15 августа Прибыло бойзвено на ст. Славное.

16 августа Отряд выехал на фронт по маршруту: Могилев — Бахмач.

18 августа Отряд получил дальнейший маршрут в г. Харьков в распоряжение Штавоздух Юго-Западного фронта, куда и прибыл 19 августа. В Харькове отряд получил дальнейшее назначение на ст. Синельниково в распоряжение Штавоздух 13-й армии Отряд выехал на ст. Синельниковой 21 августа прибыл туда 23.08. Разгрузившись, немедленно прнступлено к сборке кораблей.

31 августа Выбыло боевое звено отряда в г. Александровой под командованием командира отряда.

30 августа

3 сентября Вылетел на фронт 1-й корабль.

3 сентября 20 г. Вылетел на фронт 2-й корабль.

Обоими кораблями было произведено 8 боевых полетов на 20 сентября рию, занятую белыми.

По случаю наступления Врангеля на Александровой отряд выбыл в г. Харьков, куда прибыл 23 сентября и поступил в распоряжение 23 сентября Штавоздух Юго-Зап.

При перелете в г. Харьков один корабль потерпел аварию на аэродроме г. Харькова и был выведен из 6 октября строя.

11 октября Бойзвено слилось с отрядом.

Отряд получил дальнейшее назначение на ст. Користовка в распоряжение Штавоздух 2-й Конной Армии, куда прибыл 15 октября и 10 ноября приступил к сборке кораблей.

Выделено бойзвено на ст. Апостолове, но корабли не могли вылететь на фронт из- за неблагоприятной погоды.

30 ноября Бойзвено вернулось на ст. Користовка, где отряд поступил в распоряжение Штавоздух Юж., которым было отдано распоряжение отряду разгрузиться в Користовке, но по ходатайству Комотряда его перевели в г. Александровск.

Особые случаи: Во время боевого полета Красно — военлета Туманского произошла встреча с неприятельским аппаратом. Во время перестрелки был ранен Красновоенлет т. Кузьмин.

Во время боевого полета Красновоенлет Шкудов был обстрелян с земли, во время обстрела был раней в голову осколком снаряда Красновоенлет Горшков Иван».

«За боевые полеты и удачное выполнение заданий награжден орденом Красного Знамени Красновоенлет Туманский. Представлены к орденам Краслетнаб Горшков Иван и остальной 2-го корабля.

Экипаж 1-го корабля представлен к ценным подаркам.

Копия подписана: адъютант Фридланд.

7/11-22 г».

Укрытие для самолета — это гигантская палатка.

Еще в начале июня 1921 года был получен приказ Главвоздухфлота о переименовании Авиагруппы в Дивизион воздушных кораблей «Илья Муромец» и о перебазировании в г. Орел. При формировании Дивизиона В. К. я был назначен начальником учебной части.

В июле началась упаковка имущества и погрузка в вагоны. По причине неосторожного обращения с огнем в складе вспыхнула банка с эфиром. Моторист, который зажигал в этот момент паяльную лампу, бросил ее и, будучи несколько обожженным, выскочил во двор. Кладовщик последовал за ним и стал тушить тлеющую одежду моториста. Тем временем огонь распространился на приготовленные ящики, и начался пожар. Вызвали городскую пожарную команду. Пока она приехала, склад горел. Недоставало воды, огнетушители были в горящем помещении и поэтому отстоять что-либо не удалось, несмотря на самоотверженный труд наших мотористов. Сгорели в основном запасные части к кораблям.

В Сарапуле в это время находились 2 корабля, оставленные в качестве учебно-тренировочных аппаратов. Их разобрали и погрузили на платформы. Получилось три эшелона: один с двумя кораблями, второй с имуществом и мастерской и третий с ангарами-палатками, аэродромным имуществом и людьми. В начале августа начали отправлять эшелоны. Первым отправили эшелон с людьми и к нему был прицеплен вагон для Штаба со всеми бумагами и архивным материалом. По прибытии в Орел эшелон разгрузили и приготовились для разгрузки следующего. К прибытию последнего на аэродроме были поставлены палатки, и корабли перевозились с платформ прямо на свои места.

С фронта начали возвращаться корабли, состояние которых было ниже всякой критики. Частые разборки и сборки, погрузки на платформы с креплением грубой проволокой, нахождение в полевых условиях под открытым небом настолько растрепали корабли, что они потеряли некоторую часть прочности и летных качеств. Лонжероны почти на всех покоробились, частично рассохлись, а частично набухли, и такие корабли уже не были пригодны для полетов. Их осматривали и отправляли в Ленинград в Центральный Авиационный Склад. Оттуда они уже не возвращались. Моторы отправляли на завод. При Дивизионе удалось оставить два корабля, но и то неважного качества.

В течение зимы 1921 г. все технические силы были брошены на ремонт кораблей, но как ни старались, двух кораблей не удалось собрать. Ограничились тем, что один привели в хорошее состояние, а второй разобрали на запасные части.

Весной 1922 г. встал вопрос о целесообразности ради одного корабля содержать весь аппарат Дивизиона и, согласно постановлению Совнаркома, было приказано расформировать Дивизион Воздушных Кораблей «Илья Муромец», а личный состав передать в Высшую Школу Воздушной Стрельбы и Бомбометания, находящуюся в Серпухове.

В штат этой Школы был введен экипаж последнего «Муромца». Командиром был утвержден Еременко, летчиком-наблюдателем Лилиенфельд, стажером Анчутин. Мотористы — Фридрихов и Оймас. Я был назначен главруком по бомбометанию, Антонов — преподавателем по моторам и заведующим учебными пособиями, Романов — начальником отделения курсантов. Остальные военнослужащие расформированного Дивизиона получили разные назначения, и в Школу не попали.

Начальником Школы был назначен В. И. Чекалов. Он очень внимательно отнесся к «Муромцу», как к учебному кораблю. Когда были организованы классы бомбометания и воздушной стрельбы, выяснилось значение «Муромца» как летающего класса-лаборатории.

Для практического обучения курсантов бомбометанию и стрельбе был организован полигон, начальником которого был назначен старый артиллерист П. Л. Марков. После соответствующих занятий в классе 5–6 курсантов отправлялись на аэродром, где проходили практику по подготовке корабля к боевому полету, после чего садились в него и вылетали на полигон, где сбрасывали учебные бомбы, произведя все нужные манипуляции (промер скорости, нахождение и установка угла прицеливания и т. д.).

В те дни, когда не требовались специальные полеты, проходили тренировочные и ознакомительные полеты летных инструкторов Школы.

Однажды, следя за полетом «Муромца», я был поражен исключительной смелостью полета. Глубокие виражи с такими кренами, о которых даже не мыслили командиры кораблей старой Эскадры. «Муромец» в руках неизвестного мне пилота с такой легкостью производил эти виражи, как легкий самолет. Этот полет произвел на меня такое впечатление, что я пошел на аэродром узнать, кто летал. После этого я старался приходить на аэродром или выходить на открытое место, чтобы полюбоваться таким смелым полетом. В Эскадре я вццел хорошие образцы пилотирования, летал со многими командирами, но такого полета я никогда не видел.

Часто я сожалел, что наши лучшие командиры — Горшков, Бродович, Панкратьев, Нижевский не видели такого полета, а в особенности приходится сожалеть — сам конструктор И. И. Сикорский, который предпочитал во всех случаях полет «тарелочкой» без резких разворотов и кренов.

Это летал выдающийся летчик-испытатель нашего времени Борис Николаевич Кудрин.

Кроме учебных целей «Муромец» выполнял некоторые специальные задания. В один из июньских дней 1922 г. Еременко получил задание выбросить боевую бомбу весом 160 кг в районе полигона. Борис Николаевич, узнав об этом задании, решил сам лететь, дабы проверить корабль в полете при изменении нагрузки. Набрав высоту 2000 м, он зашел на центр полигона и скомандовал сбросить бомбу. Лилиенфельд, который ведал этой работой, нажал рычаг сбрасывания, но бомба не оторвалась — зависла. Садиться с такой невозможно, она разорвалась бы непременно. Кудрин сделал несколько кругов над полигоном, но несмотря на все старания Лилиенфельда отцепить бомбу, она висела. Тогда он лег на пол, высунулся в бомбовый люк (Анчутин держал его за ноги) и после некоторого усилия отцепил бомбу, но это было уже близко от железной дороги, и бомба разорвалась метрах в 50 от насыпи. Выкопала огромную воронку, но насыпь не пострадала. По поводу этого взрыва было много неприятностей, а главное, было трудно доказать, что бомбу сбросили из-за неполадки. В момент отделения бомбы корабль не изменил режима полета, но при взрыве его основательно тряхнуло.

Через несколько дней — в середине июля на корабле производили тренировочные полеты. Во время одной из посадок летчик промахнулся мимо посадочной площадки и сел в капустник на берегу р. Нары. Пока корабль катился по твердому грунту, все было нормально, но как только колеса попали на вспаханную полосу — почти на самом берегу реки, колеса погрузились по ступицы в мягкий грунт, корабль остановился, хвост задрало вверх, подломались шасси, и винты работавших моторов разлетелись в щепки. Прибежавшие люди опустили хвост и обнаружили поломку переднего лонжерона крыла. Дальнейшим осмотром корабля было выяснено, что он потерял регулировку, часть стяжек найдена оборванными, и корабль подлежит списанию.

Так закончилась исключительная эпопея отечественной тяжелой бомбардировочной авиации комплектованной первыми в мире воздушными кораблями «Илья Муромец».

Пока верстался номер

Музей H. Е. Жуковского продолжал поиск, в результате которого удалось найти фотографии авторов публикации в этом номере. На первом снимке — Валерий Дмитриевич Солнцев, ниже — Михаил Николаевич Никольской. Уточнены факты их биографий. Солнцев (1887–1983) из Петербургского политехнического института 1 мая 1915 года ушел добровольцем на фронт. Назначен на должность механика в эскадру. Затем — заведующий моторным классом, бортмеханик, после войны — инженер. Участвовал в 40 боевых вылетах, награжден Георгиевским Крестом. Никольской (1888–1971) с 1 января 1915 года старший механик эскадры. С 1917 года — штурман Северной группы кораблей. В высшей школе воздушной стрельбы и бомбометания был главным руководителем по бомбометанию, начальником учебной части. Преподавал в академиях им. Н. Е. Жуковского и М. В. Фрунзе. В годы войны назначен в Липецкую авиашколу по подготовке летного состава. Уволился полковником в 1946 году.

Оказалось также, что еще по этой теме есть немало неизвестного ранее материала. Поиск продолжается, а коллектив музея приглашает читателей принять в нем участие.

Опытный дальний разведчик и бомбардировщик Гатчинская школа С-22 "Илья Муромец" (корабль Киевский) № 128 1914 г.

Дальний разведчик и бомбардировщик С-22 "Илья Муромец" тип 6 14-го корпусного авиаотряда 1914 г.

Дальний разведчик и бомбардировщик С-2 В ”Илья Муромец” тип В (корабль Киевский) № 150. Эскадра воздушных караблей 1914 г.

Учебный дальний разведчик и бомбардировщик С-23 ”Илья Муромец” тип В № 157 с двигателем ’’Сальмсон” 1915 г.

Дальний разведчик и бомбардировщик С-23 ”Илья Муромец” тип В № 165 2-го отряда эскадры воздушных кораблей. Двигатель ’’Санбим” 1915 г.

Дальний разведчик и бомбардировщик С-24 ’’Илья Муромец” тип Г-1 № 128 1-го отряда эскадры воздушных кораблей.

Экипаж штабс-капитана И.С. Башко 1915 г.

Разведчик и бомбардировщик С-24 "Илья Муромец" тип Г-1 № 192 3-его боевого отряда эскадры воздушных кораблей 1916 г.

Разведчик и бомбардировщик С-24 "Илья Муромец" тип Г-3 № 243 1916 г.

Разведчик и бомбардировщик С-25 "Илья Муромец" тип Д-1 № 223 2-го боевого отряда эскадры воздушных караблей 1916 г.

Разведчик и бомбардировщик С-26 "Илья Муромец" тип Е-2 дивизиона воздушных кораблей РККА 1918 г.

Разведчик и бомбардировщик С-26 "Илья Муромец" тип Е-1 № 266 4-го боевого отряда эскадры воздушных кораблей. Экипаж штабс-капитана Г.В.Алехановича 1916 г.

Оглавление

"Илья Муромец" в боях

Зарождение тяжелой авиации

Яблонна. Организация эскадры боевых воздушных кораблей «Илья Муромец»

Муромец на поплавках

1-ый и 2-ой

Эскадра воздушных кораблей и её начальник

Артиллерийское вооружение эскадры

Стрелковое вооружение Муромцев

Флотооборудование

Метеорологическое обеспечение

Эскадра собирается

Трудности и препятствия

Неожиданный гость

Эскадра спасена

Боевая работа эскадры

Разведывательный полет

Эвакуация

Разные эпизоды

Эвакуация из Лиды в Псков

Боевая работа первого отряда ЭВК

Боевая работа второго отряда эскадры

Боевая работа 3-го отряда

Над Псковом и Винницей

Революция

Из воспоминаний Никольского

Продолжение главы

От северной группы до дивизиона воздушных кораблей

Бои гражданской войны. Лето 1919 года

Пока верстался номер Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg