«Авиация и космонавтика 2013 02»

Авиация и космонавтика 2013 02

ФЕВРАЛЬ 2013 г.

На первой странице обложки фото Александра Гольца

Истребитель Су-27

Павел Плунский, Владимир Антонов, Вячеслав Зенкин, Николай Гордюков, Ильдар Ведретдинов

Продолжение. Начало в АиВ 10-11/2012 г., 1/2013 г.

Изменения в концепции

Первое заседание НТС МАП по теме ПФИ состоялось уже в конце марта 1971 года, и проводилось оно «в узком кругу», т.е. пока без приглашения представителей заказчика. Команду ОКБ Сухого для участия в этом совещании формировал лично Генеральный конструктор, в нее вошли: сам Павел Осипович, И.Е. Баславский, М.П. Симонов и О.С. Самойлович. На НТС были заслушаны доклады заместителя начальника ЦАГИ Г.С. Бюшгенса и заместителя начальника НИИАС А.М. Баткова, изложивших видение проблемы с точки зрения отраслевых НИИ МАП. При этом со стороны НИИАС на основании анализа путей развития авиации за рубежом впервые была официально озвучена идея создания двухтипового парка истребителей, состоящего из легкого и тяжелого ПФИ. В «прениях» выступили представители всех трех ОКБ – участников конкурса.

ОКБ Микояна докладывало первым. Заместитель Генерального конструктора Глеб Евгеньевич Лозино-Лозинский, являвшийся в этот период руководителем темы, представил проект самолета под условным наименованием МиГ-29. Предварительные изыскания по тематике перспективного истребителя велись здесь уже 2 года, при этом рассматривались самые разные варианты самолета. На начальном этапе работ проект МиГ-29 даже отдаленно ничем не напоминал ныне хорошо известный истребитель с одноименным названием. Это был, скорее, перехватчик, рассчитанный на практический потолок 23 км, максимальную скорость полета 3000 км/час на большой высоте, 1500 км/час у земли и практическую дальность полета на крейсерском режиме 2500 км. Взлетная масса составляла 25,4 т при запасе топлива 7 тонн. Соответствующим образом формировался состав бортового оборудования и исходные требования к силовой установке. После получения от военных ТЗ, проект был переработан в сторону уменьшения размерности – взлетную массу самолета уменьшили до 19 тонн. С точки зрения компоновки, представленный на заседании НТС МАП новый вариант представлял собой истребитель классический схемы типа МиГ-25, оснащенный двумя двигателями класса тяги АЛ-21Ф-3, с боковыми регулируемыми воздухозаборниками совкового типа.

Вторыми на совещании докладывали «суховцы». Павел Осипович доверил выступить начальнику отдела проектов О.С. Самойловичу, который представил комиссии проект Т-10 интегральной компоновки. Олег Сергеевич сделал краткий анализ программы создания самолета F-15, как основного конкурента ПФИ, затем подверг критике ряд необоснованных положений ТТЗ ВВС и сформулировал суть подхода ОКБ к созданию нового самолета. Отдельно им было озвучено несогласие ОКБ с позицией НИИАС о необходимости двухтипового парка самолетов-истребителей. В качестве обоснования приводился следующий довод: «Мы считаем, что нашими основными противниками на арене воздушного боя будут самолеты F-14 и F-15, обладающие сравнительно большими дальностью и продолжительностью полета. … Поэтому…, наряду с характеристиками маневренности, отечественный ПФИ должен иметь продолжительность полета не менее, чем самолет F-15. В дуэльной ситуации маневренного воздушного боя выход из боя практически невозможен. Если летчик по причине нехватки топлива прекратит маневрирование и попытается выйти из боя, то он попадет под пушечный огонь (или под атаку ракет ближнего боя) противника, либо будет атакован ракетами "воздух-воздух" дальнего действия. Разрыв в дистанции при резком форсировании скорости при выходе из боя вряд ли сможет превысить дальность управляемого снаряда…». Вывод был таким: при заданном уровне ТТХ для реализации проекта ПФИ критически важным является обеспечение минимально возможной полетной массы. Для этого необходимо обеспечить: минимально необходимый и достаточный состав БРЭО, разработку двигателя нового поколения с минимальной удельной массой и строгое выдерживание весовых лимитов но всех уровнях кооперации – не только при создании самолета, но и всех его систем. В представленном проекте Т-10 при выполнении установленных граничных условий (удельная масса двигателя 0,11, масса готовых изделий БРЭО 1,225 т, масса боевой нагрузки 1,1 т, запас топлива 6,6 т) и выполнении заданных ЛТХ по ТТЗ, декларировалась взлетная масса самолета 21,9 т.

От ОКБ Яковлева выступал сам Генеральный конструктор, который представил проект истребителя Як- 45И. Первоначальный вариант этого самолета был разработан годом ранее, к июлю 1970-го сразу в двух основных вариантах – штурмовика и легкого фронтового истребителя. Компоновка машины являлась дальнейшим развитием схемы, отработанной в ОКБ еще в середине 60-х для сверхзвукового перехватчика Як-33. Аэродинамическая схема этого самолета – нормальная, с фюзеляжем круглого сечения и большого удлинения; крылом сложной формы в плане, с большой стреловидностью в корневых и малой в концевых консольных частях; однокилевым оперением и цельноповоротным стабилизатором. Двигатели типа Р53Ф-300 устанавливались в двух изолированных мотогондолах круглого сечения, размещаемых под крылом в местах излома стреловидности крыла. Воздухозаборники – внешнего сжатия: осесимметричные, регулируемые, с коническим центральным телом. С точки зрения концепции применения, Як-33 представлял собой предельно облегченный, с минимально возможным составом БРЭО истребитель, предназначенный «для обеспечения защиты наземных войск от штурмовой авиации противника и уничтожения истребителей противника… при визуальной видимости», с нормальной взлетной массой около 10 тонн при запасе топлива 2,9 тонны.

Переработанный к 1971 году под ТТЗ ВВС вариант истребителя, о котором докладывал А.С. Яковлев, был обозначен как Як-45И. Теперь самолет предназначался «для ведения воздушного боя с истребителями противника и уничтожения его ударной авиации … в любых метеоусловиях, днем и ночью». В связи с этим на самолете вырос состав целевого БРЭО, соответственно вырос в размерах и сам самолет: нормальная взлетная масса составляла 13,5 тонны при запасе топлива около 4 тонн.

Рисунок Су-27 (Т10-1), представленный на НТС МАП в 1971 году

В целом, заседание носило, скорее, совещательный характер, и, естественно, никаких выводов на нем сделано не было, т.к. соответствующие работы во всех трех ОКБ еще только начинались.

Через полтора месяца, в мае 1971 года состоялось второе совещание, посвященное тематике ПФИ. Вот как описал это мероприятие О.С. Самойлович: «Через полтора-два месяца состоялось второе заседание НТС. Я только немного уточнил состав плакатов, а фирма МиГ успела подготовить новый вариант компоновки. Это была уже интегральная схема, очень похожая на ныне существующий самолет МиГ-29. Что интересно, фирма МиГ получила авторское свидетельство на интегральную компоновку самолета-истребителя раньше КБ П.О. Сухого. Впоследствии нам пришлось затратить немало сил, чтобы получить авторское свидетельство на самолет Су-27.

По итогам двух заседаний КБ Яковлева выбыло из конкурса, и встал вопрос о проведении третьего тура, который не был нужен ни фирме МиГ, ни фирме Су – эта постоянная нервотрепка, попытка узнать, что делается на той, "другой" фирме».

Здесь мы вынуждены немного поправить автора: ОКБ Микояна действительно вышло с предъявлением варианта интегральной компоновки МиГ-29, но это случилось несколько позже – во второй половине 1972 года. Самое главное: никаких официальных решений по поводу сокращения числа участников на том совещании принято не было, и конкурс аванпроектов продолжался в прежнем составе «конкурсантов». Конечно, возможно что в МАП на неофициальном уровне ОКБ Яковлева уже никто не воспринимал в качестве фаворита и, тем более, в качестве победителя конкурса, но исключать его из участников на этом этапе не имело никакого смысла. Выбор должен был сделать сам заказчик.

В конце лета истекал установленный приказом срок разработки аванпроекта. Если судить по существующим документам, то ОКБ Сухого успело к назначенному сроку: к концу сентября 1971 г. была, в основном, закончена подготовка аванпроекта по Т-10 и предварительные материалы направили в МАП для последующего предъявления ВВС. Вскоре состоялась коллегия МАП, на которой рассматривалась готовность материалов всех трех ОКБ для предъявления их заказчику.

Заседание коллегии вел лично министр авиационной промышленности П.В. Дементьев. По воспоминаниям сотрудника 30 ЦНИИ МО А.В. Асташева, который присутствовал на этом заседании в качестве помощника начальника института А.П. Молоткова, к этому времени у них в институте также уже успели ознакомиться С предварительными материалами, предъявленными ОКБ: «Следует отметить в виду, что МиГ-29, представленный в аванпроекте был в ином облике, чем известный в настоящее время самолет МиГ-29. В аванпроекте он отличался от Су-27 незначительно – практически проекты Су-27 и МиГ-29 были два одинаковых самолета. А вот Як- 45 отличался от Су-27 и МиГ-29 значительно. …

Докладчики от ОКБ Микояна, Яковлева и Сухого рассказали о своих самолетах, представленных в аванпроектах, и ответили на вопросы. Главные вопросы, которые задавал министр докладчикам – это уровень маневренности самолета: скороподъемность, время разгона от 600 до 1100 км/ч на высоте 1000 м, располагаемые перегрузки. Что касается вопросов по оборудованию и вооружению, то на них практически за всех ответил первый докладчик.

В процессе ответов на вопросы был особенно примечателен один эпизод. Министр задавал всем докладчикам один и тот же первый вопрос: "Какая скороподъемность у Вашего самолета?". Докладчик от ОКБ Микояна ответил: 360 м/с. Докладчик по Як-45 – 450 м/с. Докладчиком по Су-27 был Олег Сергеевич Самойлович. Я невольно ожидал от него ответа – более 500 м/с, потому что отвечать, что скороподъемность Су-27 ниже, чем у Як-45 было бы, на мой взгляд, неразумным. Олег Сергеевич вышел из этого положения блестяще. Он сказал: «В нашем ОКБ принято считать, что скороподъемность не может быть больше скорости полета. Поэтому скороподъемность Су-27 – 300 м/с». Надо было видеть лица докладчиков и представителей ОКБ Микояна и ОКБ Яковлева.

На коллегии было принято решение, суть которого сводилась к следующему: аванпроекты по всем трем самолетам выполнены в соответствии с ТТЗ и в полном объеме, остается предъявить аванпроекты ВВС».

Формально такое решение коллегии являлось основанием для предъявления подготовленных материалов ВВС, но фактически после этого совещания в ходе работ возникла некая «оперативная пауза», которую каждый из участников конкурса использовал по-своему. Объяснения задержки работ сводилось к необходимости доработки материалов аванпроектов ОКБ, и такая работа на самом деле имела место. Но фактически, все объяснялась тем, что, заказчику в лице ВВС со стороны МАП неофициально было предложено разделить работы по созданию ПФИ на два отдельных направления: легкого и тяжелого истребителей. Теперь уже трудно (и столь ли уж важно?) сказать, кому именно, принадлежала инициатива в выдвижении этого предложения. В том или ином виде оно уже не раз выдвигалось руководством НИИАС на различных уровнях обсуждения проблемы, причем под него была подведена и соответствующая теоретическая база. Е.А. Федосов писал: «Проработав в институте этот подход, мы создали концепцию двух самолетов – тяжелого и легкого. Первый должен был иметь значительный запас топлива, увеличенный радиус применения и нести большую боевую нагрузку, чтобы сопровождать ударные группировки наших самолетов и прикрывать их при выполнении налетов во всей глубине фронтовой полосы. …

А легкий самолет должен был бы работать как фронтовой истребитель, ведущий противовоздушную оборону поля боя, прикрывая свои войска от ударов авиации противника.

…Мы также подсчитали, какой удельный вес должен иметь в авиационных группировках каждый из этих самолетов. Оказалось, что их соотношение должно составлять 70% легких самолетов и 30% тяжелых. С самого начала мы исходили из того, что тяжелый самолет будет дороже. При этом мы опирались на линейную зависимость между весом машины и ее стоимостью, что, забегая вперед, скажу, не оправдалось.

Ко всем этим нашим обоснованиям присоединились специалисты из 30-го института ВВС, которые провели исследования, аналогичные тем, что сделали мы, и пришли к сходным выводам…».

По словам О.С. Самойловича, инициатива этого предложения принадлежала ОКБ Микояна: «КБ МиГ вышло с радикальным предложением – разделить тему на две подтемы: тяжелый ПФИ – анти-F-15 и легкий ПФИ – анти-F-16». В остальном изложение событий у Олега Сергеевича совпадает с тем, что приведено в воспоминаниях академика Е.А. Федосова: «В ГосНИИАС и 30 ЦНИИ АКТ было организовано математическое моделирование с целью определить целесообразность создания смешанного парка самолетов. Расчеты, проводившиеся из условия соотношения стоимостей Су-27 и МиГ-29 не менее 2:1, показали, что смешанный парк является наиболее оптимальным при условии, что он должен состоять на треть из Су-27 и на две трети из МиГ-29».

Предложенный вариант устраивал руководство МАП. Очевидно, что неофициально в министерстве к этому моменту времени уже было решено, что программа будет разделена между ОКБ Микояна и ОКБ Сухого. В этом случае решение о параллельной разработке двух самолетов вместо одного являлось гарантией одновременной занятости сразу для двух ОКБ и основанием для запросов о гораздо большем объеме капиталовложений для выполнения всей программы. Таким образом, этот вариант устраивал почти всех.

Заключительное заседание НТС МАП, посвященное тематике ПФИ, проводилось в ЦАГИ 23 декабря 1971 года, и было оно весьма представительным. Делегацию Заказчика на нем возглавлял зам Главкома ВВС генерал-полковник А.Н. Ефимов. От промышленности на совещании присутствовало руководство МАП во главе с министром, представители от головных институтов МАП, самолетостроительных ОКБ (Микояна, Сухого и Яковлева) и разработчики ракетного вооружения – ПКПК «Молния» и М3 «Вымпел».

Первым выступил А.Н. Ефимов. Его доклад содержал элементы теоретической постановки задачи воздушного боя и общие требования к ПФИ.

Со стороны промышленности с докладами выступили: зам. начальника НИИАС А.М. Батков, зам. начальника ЦАГИ Г.С. Бюшгенс и зам. начальника ЛИИ АД. Миронов, а также представители самолетных ОКБ и «ракетчики».

В выступлениях представителей МАП явно присутствовали тезисы ведущейся дискуссии о типаже парка истребительной авиации. К примеру, А.М. Батков в своем докладе сначала довольно подробно остановился на анализе основных тенденций развития вооружения и прицельных систем за рубежом, и о связанном с этим процессом изменении характера воздушного боя. А затем, со ссылкой на выполненные в институте исследования, вновь заявил о том, что «…для борьбы с перспективным парком истребителей противника оптимальным с точки зрения эффективности при фиксированных затратах, является парк фронтовых истребителей, который должен включать два типа: легкий фронтовой истребитель (10 – 14 тонн) и тяжелый фронтовой истребитель (20 – 25 тонн).

Легкий фронтовой истребитель является массовым дешевым истребителем, действующим над своей территорией и имеющим высокую эффективность в ближнем (визуальном) воздушном бою. Основным ракетным вооружением этого самолета являются легкие ракеты с тепловыми ГСН и ракеты ближнего воздушного боя. Возможно также наращивание мощности оружия этого самолета путем применения ракет средней дальности с радиолокационными и тепловыми головками самонаведения.

Тяжелый фронтовой истребитель является основным истребителем завоевания превосходства в воздухе, действующим как над своей территорией, так и над территорией противника при сопровождении штурмовиков. Основным ракетным оружием этого самолета являются ракеты средней дальности, а оружием наращивания – дальние (тяжелые) ракеты с радиолокационными ГСН».

Г.С. Бюшгенс в своем выступлении сформулировал основные критерии маневренности ПФИ и в самом общем плане охарактеризовал средства обеспечения этих показателей с точки зрения аэродинамики. Выводы его доклада гласили, что основные требования ВВС к истребителю воздушного боя вполне могут быть выполнены при величине взлетного веса 14 т., при этом потребуется некоторое сокращение функций, возлагаемых на спецоборудование и вооружение так, что суммарный вес полезной нагрузки не должен превышать 3,0-3,5 т.

Самолет-истребитель малого размера 14 т. по сравнению с истребителем весом 23 т. обладает рядом преимуществ в боевых условиях и имеет существенно меньшую стоимость.

Как видим, специалисты ЦАГИ в своих выводах пошли еще дальше НИИАС и рекомендовали вообще ограничиться созданием только легкого варианта перспективного истребителя. С подобной точкой зрения явно контрастировала позиция заказчика, который устами А.Н. Ефимова, еще в самом начале заседания заявил следующее:

«Кто дальше видит и дальше бьет, тот и имеет бесспорное преимущество – таков закон. С самолетом F-15 может бороться только самолет анти-F-l 5. Вот что нам требуется в первую очередь».

При этом по поводу возможного типажа (системы типов) истребителей зам. Главкома ВВС выразился вполне определенно: «Рациональный выбор такой системы предполагает соответствующее разделение задач и условий, в которых каждый тип истребителя наиболее эффективен. Это определяет специализацию типов … по разновидностям воздушных боев.

Так, если от более оснащенного фронтового истребителя (типа F-15) следует требовать успешного ведения всех видов воздушного боя, причем особыми преимуществами он должен обладать в воздушных боях с применением средств поражения дальнего действия, то более легкий фронтовой истребитель должен по крайней мере быть способен вести воздушный бой с применением средств поражения среднего и ближнего действия с любыми самолетами противника. По своему оснащению и предназначению новый самолет должен быть наступательного типа, а второй в основном должен использоваться для решения задач оборонительного характера. … Однако все же заметим, что подменить самолет типа F- 15 только легким самолетом с оружием средней и малой дальности в принципе невозможно».

Таким образом, позиция заказчика определилась: ВВС были готовы согласиться с предложением о параллельной разработке двух машин – тяжелой и легкой, но получить взамен полноценного ПФИ только один легкий истребитель было неприемлемо в принципе.

Итоги обсуждения подвел начальник ЦАГИ Г.П. Свищев: «Из материалов докладов и их обсуждения на совещании следует, что целесообразно рассматривать два типа самолетов-истребителей: "легкий" для прикрытия войск на поле боя и в прифронтовой полосе и "тяжелый", решающий все остальные задачи, в том числе перехват и уничтожение противника ночью и в сложных метеоусловиях. Такой истребитель может быть использован и для целей ПВО.

…Для дальнейшего развития работ по истребителю воздушного боя необходимо ОКБ в соответствии с указанием Министра и Главкома ВВС в ближайшее время передать в НИИ аванпроекты разработанных вариантов. После этого НИИ МАП и ВВС следует совместно рассмотреть эти предложения и прийти к согласованным ТТТ. Желательно также ускорить реализацию указания Главкома о создании предварительных ТТТ ВВС для легкого истребителя».

В результате началась разработка нового, дополнительного проекта ТТЗ на легкий ПФИ (ЛПФИ), но работы, как это часто водится, затянулись, и официально документ был готов лишь к лету 1972-го, когда Судьба программы ПФИ была, по сути, уже решена. В связи с этим становится очевидно, что проработка в ОКБ Микояна альтернативного варианта истребителя меньшей размерности велась заранее, еще до официального решения о разделении программы на два направления и выдачи дополнительного ТТЗ, иначе трудно объяснить тот факт, что аванпроект самолета под обозначением МиГ-29А в весовой размерности 13 – 14 т. был предьявлен заказчику уже в марте 1972-го.

В ОКБ Яковлева поступили по другому: оценив текущую политическую конъюнктуру, там приняли «соломоново решение»: представить заказчику на аванпроекте не один, а сразу два варианта самолета – и «легкий» и «тяжелый». Причем для ускорения работ было решено на обоих вариантах использовать единые компоновочные решения: новый, тяжелый вариант самолета, получивший обозначение Як-47, был, по сути, масштабирован из «легкого» варианта истребителя Як- 45И. Весовая размерность истребителя составляла около 23 т.

Только ОКБ Сухого осталось на своих прежних позициях, продолжая разработку проекта самолета в прежней размерности (порядка 18 т). Оформление материалов аванпроекта было полностью завершено в 1 квартале 1972 г., после чего, как и положено, он был разослан для получения заключений в соответствующие отраслевые институты МАП и для рассмотрения заказчику – ВВС.

Аванпроект был выполнен в 4-х книгах. В первой содержались основные данные: краткие сведения о разрабатываемом самолете и его ЛТХ, обоснование размерности самолета, перечни устанавливаемого оборудования, некоторые данные по боевым возможностям и общая концепция, положенная в основу при его разработке. Во второй книге приводились данные о составе специального оборудования и вооружения, в третьей – сведения об аэродинамике, а в четвертой – о конструкции и бортовых системах самолета.

Приведенные в аванпроекте результаты параметрических расчетов градиентов изменения взлетной массы обосновывали необходимость строгого выдерживания весовых лимитов при проектировании нового самолета. К примеру, было установлено, что увеличение массы БРЭО только на 1 кг увеличивает взлетную массу самолета в среднем на 9 кг, для двигателя этот градиент был равен 4 кг, а для самолетных систем – 6-7 кг. В связи с этим подчеркивалось, что проведение жесткой весовой политики при создании ПФИ должно стать обязанностью не только Генерального конструктора, но и главных конструкторов всех систем самолета, на всех уровнях кооперации.

Материалы аванпроекта включали результаты проработки обоих вариантов компоновки самолета интегральной и традиционной. Исходными данными, общими для обоих вариантов компоновочных схем, являлась величина взлетной массы 18 т, установленная ТТЗ, и, выбранные исходя из анализа требуемого уровня ЛТХ, величины параметров стартовой (взлетной) тяговооруженности, равной 1,15 и удельной нагрузки на крыло 350 кг/мг . Обычно, в связи с длительным циклом изготовления моделей и трубных испытаний, на этапе аванпроекта в материалах приводились данные, полученные лишь на основе расчетов аэродинамических характеристик. В данном случае, расчет ЛТХ для обоих вариантов компоновки базировался уже на данных, полученных в результате продувок моделей в АДТ ЦАГИ.

Интересно отметить, что все ЛТХ самолета рассчитывались для варианта с «урезанной» боевой нагрузкой в составе 2 ракет средней дальности и 6 ракет малой дальности, что объяснялось сложностью выполнения требований ТТЗ по дальности полета.

Полное вооружение Су-27, в соответствии с рекомендациями НИИАС, включало до 6 УР класса «воздух-воздух» средней (типа К-25 или К-23) и до 6 УР малой (типа К-60) дальности в различных возможных сочетаниях и встроенную пушку АО-17А с боезапасом 250 снарядов.

Общее число точек подвески – 8. При этом 6 из 8 точек на обоих вариантах компоновки Су-27 размещалось одинаково – по три на каждой консоли крыла. Оставшиеся 2 точки подвески на варианте Т10/1 располагались по внешним нижним углам воздухозаборника, причем рассматривались два варианта их конструкции: традиционный, с установкой УР на стандартных подвесных катапультных установках и альтернативный – с подвеской ракет на катапультных установках, встроенных в конструкцию фюзеляжа. В этом варианте предполагалось существенно снизить суммарную массу подвески и уменьшить сопротивление размещенной на нем ракеты. На варианте Т10/2 две оставшиеся точки подвески размещались под средней частью фюзеляжа.

Ракета К-25 представляла собой безлиценционное воспроизводство трофейной УР средней дальности AIM-7E «Sparrow», осуществлявшееся в СССР на М3 «Вымпел» МАП в период 1967-1975 г.г. на основе изучения ракеты, полученной из воюющего Вьетнама.

Как альтернативный вариант, предусматривалась возможность применения на Су-27 УР средней дальности типа К-23, разрабатывавшейся на М3 «Вымпел» для истребителя МиГ-23, и оснащавшейся двумя типами ГСН: тепловой или радиолокационной.

Ракета К-60 разрабатывалась с 1968 года в ПКПК МАП под руководством М.Р. Бисновата, как специализированная УР ближнего воздушного боя. ТТХ УР К-60:

Авиационная пушка АО-17А разрабатывалась в Тульском КБ приборостроения (КБП) МОП, и представляла из себя линию дальнейшего развития чрезвычайно удачной по конструкции двухствольной авиационной пушки АО-9 (ГШ-23). Пушка АО-17А имела калибр 30 мм, скорострельность 3000 выстр./мин. Масса пушки – 115 кг.

Иптострация по T10-2 из аванпроекта Су-27

По мнению ОКБ, изложенному в аванпроекте, состав вооружения перспективного истребителя подлежал дальнейшему уточнению. Предлагалось, в частности, форсировать работы по созданию нового авиационного вооружения: УР средней дальности К-27 с комбинированным методом наведения и УР ближнего воздушного боя К-60М.

Итак, в феврале 1972-го аванпроект Су-27 был предъявлен для рассмотрения в инстанции. Свои предложения представили и другие участники конкурса.

ОКБ Микояна сделало выбор в пользу самолета меньшей размерности. Проект легкого истребителя МиГ-29А предусматривал, в соответствии с рекомендациями ЦАГИ, создание самолета нормальной схемы с крылом умеренной стреловидности, плоскими боковыми регулируемыми воздухозаборниками и двумя двигателями Р67-300 с тягой на форсаже по 7500 кг. Нормальная взлетная масса самолета со сдаточным вариантом вооружения (2 УР средней дальности типа К-25, 4 УР малой дальности типа К- 60 и боекомплект пушки 150 снарядов) составляла 13750 кг, при этом обеспечивалась стартовая тяговооруженность 1,1.

Проекты истребителей Як-45И и Як-47, как уже упоминалось, различались лишь по размерности, компоновка обоих самолетов была практически идентичной. На Як-45И предусматривалась установка двух двигателей Р53Ф-300 с форсажной тягой по 8200 кг, а на Як-47 – двух двигателей Р57Ф2-300 с тягой на форсаже по 12500 кг. Нормальная взлетная масса со сдаточным вариантом вооружения для Як-45И составляла 13900 кг, а для Як-47 – 22800 кг, стартовая тяговооруженность – 1,17 и 1,1 соответственно.

Выводы военных по аванпроекту Су-27 гласили:

«1. Летно-технические характеристики самолета Су-27, заявленные в аванпроекте, в основном, удовлетворяют ТТЗ ВВС к перспективному фронтовому истребителю за исключением дальности полета. Заявленная дальность полета у земли без подвесных баков (800 км вместо требуемой 1000 км) недостаточна для успешной борьбы за завоевание господства в воздухе над территорией противника и сопровождения самолетов ударной авиации на оперативную глубину (до 300 – 350 км).

2. Оборудование и вооружение самолета Су-27 для действий по воздушным целям по составу и характеристикам, в основном, соответствует предложению межведомственной комиссии МО, МАП, МРП и МОП по комплексу оборудования и вооружения перспективного фронтового истребителя (ПФИ).

3. Аванпроект самолета Су-27 может быть одобрен в качестве основы для дальнейшей разработки перспективного фронтового истребителя при условии доведения дальности полета у земли без подвесных баков до заданной по ТТЗ ВВС 1000 км. …

4…Предлагаемая в аванпроекте самолета Су-27 этапность в освоении новых двигателей, конструкционных материалов, оборудования и вооружения может быть допущена только в опытном строительстве. Серийные самолеты по составу и характеристикам оборудования и вооружения и летно-техническим характеристикам должны полостью соответствовать требованиям ВВС».

Соответствующие заключения были подготовлены и по проектам остальных участников конкурса. Проект МиГ-29А был оценен, в целом, положительно, а вот в отношении самолетов ОКБ Яковлева эксперты высказали существенные опасения относительно возможности парирования разворачивающего момента на взлете с одним отказавшим двигателем. Этот аргумент для военных стал самым веским доводом в пользу того, что проекты Як-45И и Як-47 так и не получили положительных рекомендаций. В отношении выбора между МиГ- 29 и Су-27 не было сказано в категоричной форме, какой самолет является более предпочтительным, право окончательного выбора ученые предоставили комиссии ВВС.

Обобщенное заключение ЦАГИ по проектам всех трех ОКБ было подписано 29 июня 1972 года. Рискнем предположить, что столь поздний срок выдачи заключения был связан с тем, что МАП и ВВС необходимо было окончательно согласовать между собой все детали соглашения о разделении программы ПФИ на два отдельных направления. Сложность здесь заключалась в том, что поскольку никаких официальных решений по этому вопросу принято еще не было, то формально, итоги конкурса необходимо было подводить на основании существующего ТТЗ ВВС, а оно предусматривало создание лишь одного самолета, размерность которого, исходя из заданных требований, определялась никак не меньше, чем у F-15. Поэтому, с формальной точки зрения, для того чтобы рассматривать проекты самолетов меньшей размерности, необходимо было, как минимум, дождаться от ВВС официального выпуска ТТЗ на легкий ПФИ. Это ТТЗ было окончательно подготовлено лишь в июне, и 28 числа его разослали по инстанциям. Поэтому, именно к этому сроку и было выдано заключение ЦАГИ.

Заключение содержало сравнительный анализ по двум группам самолетов: «тяжелых» истребителей, выполненных по ТТЗ ВВС от марта 1971 г. и имеющих полный комплекс вооружения и оборудования, и «легких», удовлетворяющих ТТЗ при сокращенном составе оборудования и вооружения. Ясно, что к первой были отнесены Су-27 и Як-47, а к последним относились МиГ-29А и Як-45И.

Общие выводы ЦАГИ гласили: «1. Материалы аванпроекта легкого фронтового истребителя МиГ-29А и аванпроекта тяжелого фронтового истребителя Су-27 следует рекомендовать для дальнейшей проработки. Оба самолета при наличии двигателей нового поколения с удельным весом 0,1 – 0,11 и удельным расходом горючего 0,7 кг/кг.час по предварительным оценкам могут обеспечить основные контрольные параметры ТТЗ ВВС по летным данным и маневренности и успешно вести воздушные бои с перспективными истребителями вероятного противника.

2. Материалы предложений ММЗ "Скорость” по легкому истребителю Як-45 и тяжелому Як-47 нуждаются в дальнейшей доработке по линии уточнения аэродинамической компоновки…».

Как мы видим, позиции экспертов со стороны промышленности и заказчика практически совпадали и почва для принятия решения была полностью подготовлена. Интересно отметить, что свою лепту в этот процесс внес и «вероятный противник» в лице США: с января 1972 года там, в добавление к F-15, началась программа разработки легкого истребителя LWF, итогом которой, как известно, стало создание истребителя F-16. Этот факт стал еще одним существенным доводом в пользу предлагаемого решения о двухсамолетном парке истребителей.

Выкатка первого опытного F-15

Первый полет F-15, 1972 г.

26 июня 1972 года руководство фирмы «McDonnel Douglas» провело в США первую официальную «презентацию» истребителя F-15 во время церемонии «выкатки» самолета из сборочного цеха. Самолет был впервые открыто продемонстрирован на публике, и это событие довольно широко освещалось в зарубежной прессе. Естественно, что вскоре об этом стало известно и в СССР.

Вполне возможно, что руководство МАП, «подстегнутое» этим известием, вспомнило, наконец, о необходимости завершения конкурса по ПФИ, а возможно, что это просто случайное совпадение, но, так или иначе, подведение итогов конкурса состоялось в июле 1972 года. Сделано это было чисто формально: никаких победителей при этом названо не было. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что в Приказе МАП от 13 июля 1972 г., озаглавленном «О подготовке предложений по созданию перспективных самолетов-истребителей», было задано: «…С целью дальнейшего развертывания работ … Генеральному конструктору М3 "Кулон" т. Сухому и Генеральному конструктору М3 "Скорость" т. Яковлеву … продолжить работы по разработке ПФИ с учетом общего заключения НИИ МАП по аванпроектам, имея в виду применение на обоих самолетах единых двигателей, системы вооружения и оборудования. В целях сокращения сроков создания и отработки самолетов … предусмотреть как предварительный этап, возможность установки существующих двигателей, систем оборудования и вооружения. … Совместно с ММЗ “Сатурн" и ТМКБ "Союз", ЦАГИ, ЦИАМ, ЛИИ и НИИАС подготовить и до 01.09.1972 представить предложения… о дальнейших работах по созданию ПФИ и план НИР и ОКР…»

Внимательный читатель обратит внимание на то, что в тексте этого приказа не было ни слова о третьем участнике конкурса, и это не случайно. Продолжение работ для ОКБ Микояна было задано отдельным Приказом по МАП от 7 августа 1972 года, которым предусматривалось задание на разработку новой редакции аванпроекта – для легкого ПФИ, по уточненным ТТТ от июня 1972 года.

Два варианта компоновки самолета, представленные в аванпроекте Су-27, 1972 год

Характер графиков площадей поперечных сечений для обоих вариантов

Как известно, в рамках конкурса аванпроектов, предполагалось выбрать не только самолет, но и двигатель, и системы БРЭО. Участниками конкурса среди «двигателистов» стали моторостроительные ОКБ, специализировавшиеся на разработке ТРДФ для самолетов фронтовой авиации: КБ под руководством С.К. Туманского (М3 «Союз»), КБ, возглавляемое А.М. Люлькой (М3 «Сатурн»), и Пермское МКБ под руководством П.А. Соловьева. Конструкторские бюро Туманского и Люльки относились к разряду признанных «мэтров» советского двигателестроения. Первое из них выставило для рассмотрения на конкурсе обширный модельный ряд двигателей под шифрами Р53Ф-300, Р57Ф2-300, Р59Ф-300 и Р67Ф-300 в диапазоне форсажной тяги от 6,6 до 13 тонн. ОКБ Люлька подготовило проект двигателя под обозначением АЛ-31Ф с тягой на форсаже около 13 т. Столь высокое значение тяги было задано первоначальными требованиями, выдвинутыми для «двигателистов» ОКБ Микояна, и объяснялось тем, что на первом этапе работ, как мы помним, ими рассматривался самолет несколько большей размерности.

КБ Соловьева ранее двигателями для истребителей не занималось, но с середины 60-х по заданию МАП здесь приступили к разработке на базе газогенератора Д-30 форсажного варианта двигателя Д-30Ф. Основной задачей, при этом, являлось создание двигателя, предназначенного для установки на новый перехватчик ОКБ Микояна Е-155МП (впоследствии МиГ-31). Но в рамках этих работ в ПМКБ пошли несколько дальше первоначального задания и смоделировали целый ряд модификаций базовой конструкции, в классе тяги от 11 до 16 т. Проект этого двигателя под обозначением Д-ЗОФ-9 также был предложен на конкурс по ПФИ.

По комплексу показателей, лучшим из всех являлся АЛ-31Ф, но основным недостатком двигателя являлась его переразмеренность по отношению к самолету. В результате, по просьбе «суховцев» в ОКБ Люлька срочно переработали материалы. А весной 1972 года в ОКБ Сухого пришли скорректированные исходные данные по АЛ-31Ф, которые предусматривали разработку ТРДЦФ с расчетной тягой на форсаже 12 т.

В качестве главного эксперта при подведении итогов конкурса у «двигателистов» выступал ЦИАМ. Выводы по большинству проектов были положительные, характеристики ТРД были признаны технически реализуемыми. По воспоминаниям конструкторов из ОКБ А.М. Люльки, на самом деле, конкурс по двигателю также был довольно формальным мероприятием, поскольку официально «победителя» так и не назвали, что, очевидно, также было связано с принятием решения о разделении программы ПФИ на два отдельных направления. В результате, выбор конкретного типа двигателя для полномасштабной разработки откладывался на более поздний срок, и давались лишь общие рекомендации о необходимости дальнейшей углубленной проработки проектов.

И хотя указания о продолжении работ выдавались для всех ОКБ, вряд ли при этом всерьез рассматривалась возможность продолжения конкурса вплоть до уровня постройки двигателей «в металле».

Видимо, в отношении моторостроителей, в руководстве МАП, действовал тот же протекционистский подход, что применялся и по отношению к «самолетчикам»: разделить программу разработки для исполнителей по различным классам силовых установок, и проектировать два разных двигателя. А в качестве фаворитов здесь выступали ОКБ А.М. Люльки и С.К. Туманского. По крайней мере, на Су-27, по воспоминаниям проектировщиков из ОКБ Сухого, всерьез никогда не рассматривалась возможность установки каких-либо других двигателей, кроме изделий А.М. Люльки. Таким образом, после 1972 года вопрос с двигателем для Су-27 решился «сам собой»: в ОКБ А.М. Люльки приступили к работам по проектированию газогенератора для будущего ТРДЦФ

Совмещенные плановые проекции истребителя F-15 ВВС США и вариантов самолетов, участвовавших в конкурсе по ПФИ

А вот в рамках конкурса проектов по силовой установке для «легкого» истребителя МиГ-29, появилась дополнительная интрига, т.к. кроме ОКБ С.К. Туманского с проектом Р67Ф-300, с 1972 года в нем довольно неожиданно появился новый участник – Ленинградское моторостроительное КБ под руководством С П. Изотова (бывшее ОКБ-117). Оно выступило с проектом двигателя ТР9-117 и, что интересно, сумело выиграть этот конкурс у более именитого соперника! В результате, с 1973 года началась полномасштабная разработка этого двигателя, получившего вскоре официальное обозначение РД-33.

Аванпроект по бортовому комплексу оборудования и вооружения для ПФИ разрабатывался в 1971 – 72 годах НКО «Фазотрон» совместно с ЦКБ «Геофизика» и «ракетчиками» (М3 «Вымпел» и ПКПК «Молния»). Разработанные материалы были основаны на существующем в этих организациях научно-техническом заделе в части разработки РЛС, тепловизионных систем и ракет соответственно. К примеру, предложения НКО «Фазотрон» включали создание БРЛС для ПФИ путем модернизации существующей станции типа «Сапфир-23». Материалы этих организаций были включены в соответствующие разделы аванпроектов самолетостроительных ОКБ. Правда, реакция военных на эти материалы была не столь оптимистичной. Они считали, что на самолете необходимо предусмотреть установку более перспективной РЛС, а также оптико-телевизионного визира обзора задней полусферы, требуемого по ТТЗ ВВС.

Продолжение следует

Су-17 эксплуатация

В.Ю. Марковский, И. В. Приходченко

Су-17 (зав. № 90-24) на вечной стоянке музея ВВС в подмосковном Монино

(Продолжение. Начало в №5-7,9,10-12/201 1, 1,4-8,10/2012г., 1/2013 г.)

Поступление первых Су-17 в строевые части шло параллельно с их освоением в Липецке, поэтому переучивание летного и технического состава приходилось проводить непосредственно на заводе, где была организована теоретическая подготовка, ознакомление с конструкцией в заводских цехах и практические занятия на летно-испытательной базе. Инструкторами выступали летчики-испытатели завода и суховского ОКБ, достаточно часто появлявшиеся в ЦБП и частях ВВС. Результаты были вполне приемлемыми и не раз впоследствии бывало, что при загрузке учебной базы 4-го ЦБП и ПЛС, лётный состав из полков направлялся для прохождения учебного курса на завод. Для техников же учеба в Комсомольске была обычным делом. Нередко переучивание очередной части проводилось на базе соседнего полка, успевшего наработать опыт эксплуатации Су-17.

Первым полком, начавшим освоение Су-17, стал 523-й апиб из дальневосточной Воздвиженки. Полк с богатой боевой историей был сформирован в начале Великой Отечественной войны в качестве истребительного, некоторое время воевал в качестве истребительно-разведывательного, отличился в сражениях Курской битвы и Витебско-Оршанской операции, закончив войну со звучным титулом Оршанский Кранознаменный орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского. После войны полк в составе 303-й Смоленской Краснознаменной истребительной авиадивизии был перебазирован в Приморье и, летая на МиГ-15, принимал участие в боевых действиях в Корее.

Выбор части в качестве лидерной на новой технике основывался не только на славной истории и боевых традициях: в 1960 году полк первым в ВВС получил самолеты Су-7 (еще в первоначальной модификации фронтового истребителя), а затем и истребители-бомбардировщики Су-7Б, имея к началу перевооружения на Су-17 наиболее богатый опыт эксплуатации данного типа.

Наличие десятилетней школы службы на Су-7, доскональное знание устройства и особенностей в обслуживании и пилотировании «су-седьмого», с которым новая машина имела немало общего, послужило весьма уважительным фактором в принятии решения. При известной преемственности с предшественником, от которого Су-17 унаследовал силовую установку, мало изменившееся шасси, управление и многие системы, включая арматуру гидравлики, электрооборудование, радио и навигационную аппаратуру, переучивание на новый тип становилось не более сложным, чем при освоении новой модификации, Сохранилось также размещение большинства агрегатов на привычных местах, монтажи и подходы к оборудованию, а большое количество эксплуатационных лючков способствовало удобству работы техсостава.

Имели место и другие резоны: близость завода-изготовителя позволяла рассчитывать на скорую организацию обучения технического и летного состава, тем более что изучать матчасть кроме как в заводских цехах больше было пока что негде. Соседство с заводом способствовало также оперативному решению вопросов со снабжением и заменой агрегатов и комплектующих, ресурс которых на машинах первых серий был ограниченным, а заводская бригада, сопровождающая эксплуатацию, при необходимости могла оказаться на месте едва ли не в тот же день. Даже доставка новой техники в часть могла производиться своим ходом, благо до Воздвиженки был от силы час лету, тогда как в большинство других полков машины отправляли воздушным транспортом, привлекая самолеты ВТА, для чего груз требовалось разбирать на составляющие агрегаты. Отправлять самолеты с завода можно было и по железной дороге, для чего предусматривалось размещение разобранного Су-17 на паре четырехосных железнодорожных платформ, но в этом случае требовалось озаботиться упаковкой и обеспечением охраны секретной техники, путешествие которой по просторам страны растягивалось на недели. Получение самолетов с завода в расстыкованном виде имело еще и те неудобства, что сборка их в части обычно сопровождалась всякого рода проблемами. На этот счет был даже разослан норматив времени и трудозатрат, отводивший на выгрузку, сборку и облет Су-17 привлечение бригады из 12 человек разных специальностей и 35 часов рабочего времени с общим расходом 272 человеко-часа. Однако при работе с незнакомой матчастью на месте обычным образом выявлялись различные вопросы, начиная от ошибок в сборочных и монтажных схемах и прочей эксплуатационной документации и до возникавших после сборки дефектов и рекламаций (известно, что даже после разборки и сборки бытовой техники запросто могут остаться лишние детали). Имевшие опыт в этом деле доброхоты советовали для сборки тонкой авиационной техники первым делом обзавестись кувалдой побольше и «монтажным ломом» для посадки на место несговорчивых узлов. После сборки и установки оборудования непременным этапом была регулировка и настройка самолетных систем и аппаратуры, что требовало времени и усилий. Очевидным образом получение самолета, отлаженного и «доведенного до ума» в заводских условиях, было куда привлекательнее, нежели его прибытие «россыпью».

В Воздвиженку первые Су-17 прибыли 8 октября 1970 года. Полк получил самолеты 87-й и 88-й заводских серий. Освоение новой техники не сопровождалось особыми проблемами, и возникавшие вопросы решались самым оперативным образом, в противовес массе трудностей, возникших в свое время при переходе на Су-7, памятных многим служившим в части техникам и летчикам. Надежность техники была на уровне, число отказов оценивалось небольшим, и вступление в строй Су-17 происходило достаточно гладко, позволив полку в скором времени рапортовать о достижении боеготовности. В дальнейшем, по мере поступления Су-17 в ВВС, в Приморье образовалась целая группировка, включавшая шесть полков на самолетах этого типа, и переучивание личного состава соседних частей в иных случаях проводилось с участием того же лидерного 523-го полка.

По штату, в составе истребительно-бомбардировочного авиаполка трехэскадрильного состава находилось 56 летчиков и 40 самолетов, из расчета по 12 машин в эскадрилье плюс звено группы управления вместе с командирской машиной. Такой расчет позволял иметь соотношение в три летчика на два самолета, рекомендуемое с учетом нахождения в строю подготовленных летчиков и поддержания летной нагрузки, при котором летчики могли сменять друг друга на самолетах при выполнении задач (соотношение поддерживалось с учетом рекомендаций авиационной медицины, по-простому формулируемых словами «самолет выдержит – он железный, а вот летчику передышка нужна»). Обычным образом в частях наличествовало количество машин, отличное от штатного из- за задержек с получением с завода, отхода самолетов в ремонт, потерь в результате аварий, не всегда восполняемых, передачи своей техники соседям (или, в свою очередь, получения из других частей), причем иногда наличие авиатехники могло даже превышать положенное по штату и в полку насчитывалось за полсотни самолетов. Ввиду отсутствия «спорок» непременным образом в полках оставались двухместные Су-7У, служившие для проверки летных навыков, вывозных полетов и восстановления после перерывов в летной работе. Во многих частях имелись даже несколько МиГ-15УТИ, использовавшихся при аналогичных задачах, для разведки погоды и «слепых» полетов под шторкой. «Утенок», конечно, самым малым образом походил на Су-17 поведением и даже арматурой кабины, однако был привлекателен экономичностью и простотой, позволяя отрабатывать некоторые упражнения Курса боевой подготовки в основных элементах техники пилотирования и самолетовождения без привлечения боевой машины.

Су-17 из состава 43-го опиб в арочном укрытии на аэродроме Чойбопсан в Монголии. Хорошо заметно отличие носовой части после ремонта, вызванного столкновением с другим самолетом на стоянке

Су-17 из состава 806-го апиб перед вылетом на учения. Самолеты еще не доработаны и имеют одностороннюю установку ПВД. Луцк, 1974 год

В дальневосточной 1-й Краснознаменной Воздушной Армии следом за 523-м полком новый тип самолета освоил соседний 26-й гв. апиб под Хабаровском. Образованный в 1938 году полк принимал участие в Зимней войне с Финляндией, а затем был включен в систему ПВО Ленинграда, отличился в боевых действиях Великой Отечественной войны и был отмечен гвардейским званием. К концу войны в его составе насчитывалось 14 Героев Советского Союза. В начале 60-х годов полк был передан ИБА и, в период ухудшения отношений с Китаем перебазирован из Ленинградского военного округа на Дальний Восток, где служил в качестве отдельного на МиГ-17. Полк привлекался к событиям на острове Даманском в марте 1969 года, будучи переброшенным к месту конфликта, однако ввиду скоротечности имевших место боевых действий непосредственного участия в них летчики не принимали; противник был разгромлен силами пограничников и Сухопутных войск, а применение авиации ограничилось разведывательными и предупредительными вылетами. С 1972 года 26-й гв. опиб вместе с другими здешними частями вошел в 83-ю смешанную авиадивизию, объединявшую истребительную и ударную авиацию.

Очередной частью на Су-17 стал 806-й дважды Краснознаменный ордена Суворова апиб в Луцке, которому также отводилась роль лидерного с тем, чтобы наработанный в части опыт эксплуатации самым широким образом использовался при переходе на новый самолет других частей и соединений в европейской части страны. Прежде полк летал на Су-7Б В дальнейшем на базе луцкого полка проводились некоторые этапы войсковых испытаний, учебные сборы и переучивание личного состава. Полк был сформирован в апреле 1942 года под Сталинградом в качестве штурмового, и к началу 70-х годов входил в 289-ю истребительно-бомбардировочную авиадивизию со штабом здесь же в Луцке, подчинявшуюся львовской 14-й ВА. Здешний полк пользовался доброй славой и привлекательностью еще и потому, что квартировал непосредственно в областном центре, по- украински щедром и изобильном, где служить было достаточно комфортно по сравнению со многими гарнизонами, часто затерянными вдали от населенных мест, где единственной приметой цивилизации была разве что железная дорога.

Ко времени оснащения части новой техникой в ее составе служили преимущественно достаточно опытные летчики, как минимум с 1-м и 2-м классом, и новичков из училищ в полк не посылали (как говорили, причиной было благоволение к луцкому полку Кутахова, распорядившегося сделать лидерную часть образцовой). Вместе с тем полк пополнялся не только за счет перевода летчиков высокой квалификации из других частей, но и летным составом с ДОСААФовской выучкой, дававшей хорошие навыки пилотирования. В части продолжали служить и летчики с весьма почтенным стажем и опытом еще военного времени. Одним из первых на Су-17 пересел замкомэска подполковник Карл Артамонов, начавший летать еще в 1938 году и прошедший войну, у которого в летной книжке значилась запись о последнем боевом вылете, сделанном 11 мая 1945 года над Прагой. Несмотря на возраст за пятьдесят, летчик отличался отменным здоровьем, из года в год без замечаний проходил летные медкомиссии, снайперски работал на полигоне, и успел затем освоить появившиеся в полку Су-17М2.

Тем не менее, луцкий полк остался единственным к западу от Урала на «простых» Су-17, и те прослужили в Луцке всего четыре года, вскоре будучи смененными более совершенными «двойками». По всей видимости, командование достаточно трезво оценивало возможности первых Су-17, считая их боевую эффективность неудовлетворительной для действий против весьма сильного вероятного противника на западноевропейском направлении.

По правде говоря, «прохладное» отношение командования ВВС к Су-17 было вполне обоснованным. Желаемого роста боевых возможностей самолет не обеспечивал, обладая все тем же ограниченным радиусом применения и будучи неприспособленным ни к действиям ночью, ни в сложных метеоусловиях. Лучшего оставляли желать боевая нагрузка и ассортимент вооружения, мало отличавшиеся от предшественника, а в части прицельного оборудования самолет и вовсе оставался на том же месте. Фактически Су-17 обеспечил лишь улучшение взлетно-посадочных качеств с сопутствующим положительным изменением картины безопасности полетов, что было приветственным, но от боевого самолета нового поколения по праву хотелось большего.

Этот Су-17 стал "учебной партой"для курсантов одного из технических училищ ВВС

Выполнение регламентных работ на Су-17 34-го апиб в ТЭЧ полка

Заправка Су-17 из состава 34-го апиб с аэродрома Кировабад. Под крылом самолет несет контейнер с помеховой станцией "Сирень"

По всей видимости, с учетом изложенного, большая часть поступавших в ВВС машин первой модификации направлялась в дальневосточные и забайкальские части, где вероятный противник был им больше «по зубам». Само перевооружение здешних частей ИБА на новую технику производилось прежде всего с учетом противостояния с крайне недружелюбным тогда Китаем. Сдержать неприятеля с его поистине бесчисленными армадами на здешних малообжитых просторах с крайне слаборазвитой инфраструктурой в случае военных действий возможно было лишь с применением ракетных и авиационных ударов, позволявших остановить его на достаточном удалении, не допуская перехода к ближнему бою, заведомо невыгодному с учетом колоссального численного превосходства противника. Китайская армия, при всей внушительности, располагала мощнейшими людскими ресурсами (на что и полагалась), однако в отношении технической оснащенности была далека от современного уровня. То же относилось и к наличию войсковых средств ПВО, представленных исключительно зенитной артиллерией и пулеметными установками. В борьбе с таким противником вооружение и оборудование Су-17 выглядели вполне достаточными, да и выживаемость ударной авиации при противодействии ПВО подобного уровня оставалась приемлемой.

В целом положение дел в Дальневосточном военном округе оценивалось как удовлетворительное и здешняя авиагруппировка всегда относилась к одной из наиболее сильных в отечественных ВВС – иначе и быть не могло, поскольку на этом направлении требовалось противостоять потенциальным противникам в лице Японии и Южной Кореи вместе с дислоцированными на тамошних базах американскими войсками и бороздившими тихоокеанские воды авианосными группировками 7-го флота США.

Много сложнее выглядела обстановка в Забайкалье. За годы недавно еще декларированной Китаем «вечнозеленой дружбы» здешний военный округ привыкли считать «тыловым» и оснащению, по понятным причинам, уделялось куда меньшее внимание, нежели ДальВО и войсковым группировкам на западном направлении, на переднем крае противостояния с НАТОвской Европой. В период добрососедских отношений с «братским Китаем» располагавшуюся здесь 45-ю Воздушную Армию поспешили расформировать решением от июля 1957 года, подчинив оставшиеся части управлению ВВС военного округа, а приказом от 9 июля 1964 года и вовсе сократили до незначительного «отдела авиации ЗабВО». Как показали дальнейшие события, с декларированными тогда миролюбивыми инициативами «поэтапного решения проблемы разоружения и одностороннего сокращения советской стороной своих Вооруженных Сил» поторопились. Недавний дружественный сосед превратился в откровенную угрозу, непредсказуемую и агрессивную. Обладавший ядерным оружием и армией в несколько миллионов человек, Китай уже успел проявить свои намерения, спровоцировав пограничные вооруженные конфликты и, не особенно церемонясь в выражениях, продолжал выступать с нападками в адрес СССР. Свидетельством горячности намерений Пекина служили трансляции по радио выступлений китайских должностных лиц, призывавших «разбить собачьи головы советским ревизионистам».

Тревожно складывавшуюся ситуацию пришлось исправлять мерами самого решительного и скорого характера. Помимо усиления армейского контингента в Забайкалье, оборудования укрепрайонов и развертывания специально формировавшихся для китайского направления пулеметно-артиллерийских дивизий, предназначенных для борьбы прежде всего с живой силой противника, принялись за восстановление авиационной группировки. Задача была тем более сложной, что на китайском направлении требовалось прикрыть границу на протяженности более чем в 2500 км, что при здешней слаборазвитой инфраструктуре возможно было сделать исключительно с участием авиации. Уже с января 1966 года началась переброска авиационных частей из европейской части страны, причем в первую очередь в Забайкалье направлялись ударные силы бомбардировочной и истребительно-бомбардировочной авиации.

Камуфлированный Су-17 в перегоночном ворионте с подвесными топливными баками под крылом и фюзеляжем самолета. Самолет запечатлен но аэродроме Семипалатинск при перелете к новому месту службы

Курсант Ейского училища у самолета Су-17 с патронной лентой, снаряженной 30-мм осколочно-фугасно-зажигательными снарядами для пушек НР-30

Подвеска на подфюзеляжном держателе самолета Су-17 разовой бомбовой кассеты РБК-500-225, снаряженной противотанковыми бомбами ПТАБ-2,5

Подвеска практической авиационной бомбы П-50-75 под правый падфюзеляжный держатель БДЗ-57М самолета Су-17

Ровно через десять лет после расформирования прежнего авиационного объединения, в соответствии с директивой Минобороны СССР от 22 июля 1967 года и приказом Главного штаба ВВС от 29 июля 1967 года на территории округа была образована 23-я Воздушная Армия, а управление авиацией ЗабВО преобразовано в управление армией под началом генерал- майора авиации В.Ф. Хохлачева.

В кратчайшие сроки было сформировано мощное авиационное объединение в составе четырех авиадивизий и шести отдельных авиаполков, разместившееся но аэродромах Забайкалья и Монголии. Начинать службу приходилось в крайне непростых условиях: помимо сурового климата, знойного летом и морозного зимой, прибывающие части встречались с неподготовленностью аэродромов, а зачастую и полным отсутствием бытовых условий, из-за чего жить приходилось в бараках и землянках. Обустраиваться приходилось уже на месте, зачастую своими силами доводя до приемлемого состояния жилье и служебные постройки. То же относилось к продовольственному снабжению, сплошь привозному, из-за чего рацион обычным образом состоял из вечных макарон с тушенкой, неудобоваримой сушеной картошки и такого же лука. Даже формой воспитания провинившихся в ЗабВО была «ссылка» в части на территории Монголии с еще более спартанскими условиями, в свою очередь, оттуда наказанных отправляли в забайкальские гарнизоны, лишая «зарубежной» получки в монгольских тугриках. Служба в Забайкалье, тем не менее, не приравнивалась к нахождению в особо сложных условиях и выслуга здесь шла обычной, из-за чего при направлении в удаленный округ само наименование ЗабВО читали как «Забудь о Возврате Обратно». Монголия и вовсе не считалась полноценной «заграницей» – для направления туда военнослужащим даже загранпаспорта не требовалось.

Образование 23-й ВА стало явлением беспрецедентным в своем роде – развернутое в таких масштабах авиационное объединение было единственным, вновь сформированным в послевоенное время. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 января 1974 года «за заслуги в боях по защите Родины, успехи в боевой и политической подготовке» армия была награждена орденом Красного Знамени (упоминание о «заслугах в боях», правда, звучало авансом, поскольку ни в каких боевых действиях недавно образованная армия не успела отличиться).

Отличительной особенностью 23-й ВА было преобладание ударной составляющей, имевшее вполне очевидную подоплеку: при задействовании противной стороной своих ВВС, с их уровнем середины 50-х годов выглядевших маломощными и в техническом плане, и организационно, справиться можно было даже имевшимися силами истребительной авиации, тогда как для отражения выступления сухопутных войск с их многократным численным превосходством требовалась по возможности мощная ударная авиагруппировка. Соответственно, в составе 23-й ВА к началу 70-х годов насчитывалось три истребительных полка и восемь истребительно-бомбардировочных и бомбардировочных полков. Части ИБА в объединении к этому времени летали на МиГ-17 и Су-7.

В составе 23-й ВА самолетами Су-17 были оснащены части со славной историей и богатыми боевыми заслугами: 6-й Краковско-Берлинский орденов Суворова и Кутузова апиб, 21-й Витебский дважды Краснознаменный ордена Кутузова апиб и 43-й Севастопольский Краснознаменный ордена Кутузова апиб. Все они несколькими годами ранее в ходе формирования армии прибыли из военных округов на европейской части СССР. 6-й полк был переброшен из Прибалтики на станцию Степь, войдя в состав сформированной в декабре 1970 года 30-й истребительнобомбардировочной авиадивизии. Во время перевооружения на Су- 17 командиром полка являлся подполковник Э. Кондратенко. Первыми в полку Су-17 освоили военные летчики 1-го класса В.И. Штурбин, И В. Никитченко, С.Н. Красноперое и А.А. Жудов. 21-й полк вместе с еще несколькими частями перевели с Кавказа, разместив на аэродроме Джида; некоторое время он сохранял статус отдельного, а с мая 1981 в ходе дальнейшего усиления армии вошел во вновь сформированную 21-ю авиадивизию. Во время освоения Су-17 полком командовал полковник С.С. Дружинин. 43-й полк сменил «прописку» в Латвии, в июне 1968 года перелетев из Тукумса на монгольский аэродром Чойбалсан (площадка Байн-Тумен Восточного аймака МНР, знаменитая еще со времен боев с японцами на Халхин-Голе). На новом месте полк вошел в состав 29-й авиадивизии.

При перевооружении частей на новую технику общим правилом было оснащение каждого из полков в авиадивизии (в 23-й ВА на тот период они были двухполкового состава) «своим» типом машин, из-за чего соседние части в соединениях, помимо Су-17, получали микояновские истребители-бомбардировщики, поначалу МиГ-23Б, а затем и МиГ-27. «Унитарный» состав соединения на самолетах одного типа, представлявшийся выгодным с точки зрения обеспечения и снабжения унифицированной техники, был привлекательным разве что в эксплуатационном отношении, однако наличие в дивизии самолетов различных моделей, отличавшихся возможностями, обеспечивало гибкость применения и планирования боевых задач. Немаловажной являлась также возможность «подстраховки» на случай возникновения проблем с эксплуатацией одного из типов, то и дело проводившихся доработок или приостановки полетов, вводившейся на время разбирательства после летных происшествий. Имели место и вполне объективные причины, учитывавшие возможности авиапрома: промышленность при имевшихся объемах производства не могла обеспечить одновременное перевооружение множества частей исключительно самолетами определенного типа. Комсомольский завод, загруженный еще и экспортным заказом, давал ВВС порядка 150 – 180 самолетов в год, распределить которые следовало по многим объединениям, из- за чего параллельно приходилось пополнять их и продукцией других предприятий.

Работы по техническому обслуживанию истребителя-бомбардировщика Су-17 на площадке перед арочным укрытием для самолетов. Самолет доработан с симметричной установкой ПВД

Первое время на Су-17 переводились исключительно части с опытом эксплуатации Су-7. По мере распространения Су-17 в ВВС на них стали перевооружать и полки, ранее летавшие не только на «сушках», но и на других типах самолетов (обычно это были распространенные в ИБА МиГ-17). Поскольку «спарки» для Су-17 все еще не было, потребовалось организовывать переучивание с машин, порядком отличавшихся характеристиками и особенностями в пилотировании.

Не нашлось ничего лучшего, как использовать для этого двухместные Су-7У, позволявшие выполнить ознакомительные полеты с инструктором и дававшие какое-то представление об особенностях «сушки». Тем самым летчику на пути к Су-17 приходилось осваивать еще один тип самолета, более сложный по сравнению с боевым, зато при переходе на истребитель-бомбардировщик проблем с техникой пилотирования не возникало (как говорили, «кто выучился летать на Су-7, способен летать на чем угодно»).

43-й апиб, перевооружение которого началось весной 1974 года, получил Су-17 последних серий, завершавших производство этой модификации на заводе, пополнившись также за счет передачи машин из Луцка и других частей, переходивших на новые модификации. Командиром полка являлся полковник П.Г. Иванов, вскоре ушедший в морскую авиацию и смененный подполковником В Брыковым. Помимо летчиков-выпускников военных училищ, в полку было много пришедших из ДОСААФ и имевших неплохой летный стаж, причем ко времени перехода на Су-17 добрая треть летного состава в полку была представлена новичками, только что выпустившимися из учебных заведений. Ко времени поступления Су- 17 в полк в училищах началась и подготовка технического состава на этот тип самолета, уважительно называемого в частях «академиками» (прежде далеко не все из техсостава проходили краткую стажировку на заводе, и машину осваивали все больше прямо на месте, благо через руки опыт приходил быстрее, чем с помощью лекций на теоретических занятиях).

Обустроить успели и аэродромы, оборудовав стоянки капонирами и железобетонными укрытиями; помимо защиты техники, сооружения представляли немалое удобство в обслуживании машин, позволяя работать не на ветру, под дождем и снегом, а при некотором подобии комфорта. Здесь же под рукой находились средства подготовки машины, а также первый боекомплект и набор подвесных баков. Самолет можно было полностью подготовить непосредственно в укрытии, там же производя запуск двигателя и вырулить для взлета.

Аэродром Чойбалсан даже по здешним меркам мог считаться передовым – от китайской границы его отделяла какая-то сотня километров. На аэродроме были приняты все меры по усилению защищенности авиатехники и личного состава: посреди степи возвели закрытые убежища для самолетов, на все полагавшиеся по штату машины – на каждую эскадрилью по двенадцать рассредоточенных по стоянке арочных укрытий и, в дополнение, еще четыре укрытия для самолетов дежурного звена. Тут же при убежище находились укрытые толщей земли помещения для летчиков и техников и сооружения для хранения боеприпасов, также укрытые земляной засыпкой и соединенные с самолетными укрытиями патернами. Среди прочих аэродромов Забайкалья база Чойбалсан выделялась еще и позывным словом «Кожемит», никому неведомым (по мнению здешних старожилов, если уж свои его не знают, то китайцы, даже подслушав, и подавно не поймут).

Еще одним полком, получившим Су-17, стал 217-й апиб в составе среднеазиатской 73-й ВА. В полк поступили машины заводских серий с 90-й по 93-ю. Нетрудно заметить, что и в этом случае самолеты были направлены в объединение «второй линии». Дислоцированный в туркменском Кизыл-Арвате полк в качестве «потенциального противника» имел разве что соседний шахский Иран, проявлявший вполне нормальные соседские отношения, не говоря уже о дружественных тогда Ираке и Афганистане. Зато служба в Туркмении изобиловала полным набором обещанных присягой тягот и лишений, от проблем с водой и желудочных заболеваний до среднеазиатского климата с иссушающей летней жарой и промозглой сырой зимой, некоторой компенсацией которым было разве что здешнее фруктовое изобилие (по крайней мере, после не очень сытного Забайкалья). Даже полеты в полку в летнее время с температурами под +40..+50°С старались проводить преимущественно ночью, да и в обычные дни рабочий день начинали спозаранку, стараясь завершать к наступавшей дневной жаре. Летать приходилось над пустынными просторами Кара-Кумов, местности трудной в ориентировании и навигации. Самолет и здесь, однако, показал себя вполне надежной машиной, заслужив признательность летчиков за «летучесть» и легкость в управлении.

Отработка боевого применения включала бомбометание с разных видов маневра, пуски НАР и стрельбу из пушек. Бомбили как с пикирования и горизонтального полета, в зависимости от задачи и условий, так и с кабрирования, используя специальный бомбардировочный прицел ПБК-2КЛ, с помощью которого производилось прицеливание в горизонтальном полете или в крутом наборе высоты.

Выгодным удар с кабрирования оказывался и при противодействии ПВО. Практически все зенитные средства и, в особенности, ЗРК, не могли вести стрельбу отвесно вверх («в зенит»), обстреливая воздушную цель лишь при некотором склонении. Над зенитной позицией наличествовала непростреливаемая «воронка», находясь в которой атакующий самолет мог избежать поражения. Соответственно, и возможность выполнения энергичных вертикальных маневров над целью при нанесении удара повышала эффективность атаки и снижала уязвимость.

Фото на память: техник перед Су-17, оснащенным парой ПТБ и четырьмя пусковыми устройствами АПУ-68У. 217-й апиб, аэродром Кизыл-Арват

Укладка тормозного парашюта в контейнер истребителя- бомбардировщика Су-17 Ейского ВВАУЛ

Ориентиром для построения кабрирующего удара служила сама цель или расчетная вынесенная точка, в момент пролета которой и запускался прицел с устройством, подобным таймеру, выдававший команду звуковым сигналом и загоранием лампочки на ввод самолета в крутой вертикальный маневр. В наборе высоты летчику требовалось точно выдерживать скорость и угол кабрирования, а в нужный момент устройство автоматически сбрасывало бомбы, после чего самолет можно было вывести из атаки продолжением полупетли или переворотом, уходя с разгоном на снижении, пока бомба шла к цели. При использовании прицела и САУ в режиме «Маневр» система автоматически выводила самолет на кабрирование, без вмешательства летчика выдерживая траекторию и перегрузку, сбрасывала бомбы и также «в автомате» завершала фигуру выполнением полупетли. Однако этот режим был принят не сразу, и продолжительное время по соображениям безопасности рекомендовалось бомбометание с кабрирования выполнять в ручных режимах, сохраняя привычное управление самолетом.

Стрелковый прицел АСП-ПФМ-7, стоявший на Су-17, уже ко времени разработки машины не был последним словом в оборудовании боевой машины. Дальность до наземной цели, определяющую в решении прицельной задачи, летчику приходилось вводить самому, прикидывая визуально, или полагаться на ввод самим устройством расчетным образом, по данным высотомера и угла тангажа (прибор использовал методику не сложнее курса школьной геометрии). На ровной местности результаты были более-менее приемлемыми, однако при пересеченном рельефе, холмистой или, в совсем уже крайнем случае, горной местности показания высотомера запаздывали, и ошибки в прицеливании достигали 250 – 270 м. Нормативная точность стрельбы реактивными снарядами типа С-24 и С-5 с использованием прицела в автоматическом режиме составляла 0,4 – 0,6 % от дальности (другими словами, при пуске С-5 с дальности эффективной стрельбы порядка 800 – 1200 м круговое вероятное отклонение составляло 5 – 8 м); при бомбометании с пикирования нормативная точность равнялась 20 м и с горизонта – 60 м.

Другим недостатком гироскопического прицела была чувствительность к перегрузкам при выполнении боевых маневров. Подвижная прицельная марка уходила из поля зрения летчика уже при перегрузке 1,8 – 2,0 и «успокоить» ее, удерживая на цели нужное для прицеливания время, не было возможности, что препятствовало точной стрельбе по воздушным целям, особенно в маневренном бою.

Устраняя недостатки прицела, ввели режим фиксированной дальности, рассчитанный на удаление 300 м, что уменьшило подвижность марки. Стрельба теперь могло вестись в расчете на некоторое осредненное расстояние и, при известном навыке, была эффективнее, чем при прежних ошибках прицеливания. Для уменьшения систематических ошибок при стрельбе по наземным целям ввели осредненные значения угловых поправок, учитывавшиеся прицелом, что также упростило работу летчика в полете.

Другой доработкой, внедренной на Су-17 в 1975 году по образцу Су-17М, стала установка на ручке управления второй боевой кнопки, специально предназначенной для управления бомбометанием, тогда как первая служила для стрельбы из пушек и пуска ракет. Прежде использование любого из видов вооружения, будь то стрельба из пушек, пуск НАР или сброс бомб, осуществлялось одной кнопкой, а переключение на нужный вид оружия производилось на отдельном щитке системы вооружения, что отвлекало летчика. Раздельное управление оружием позволяло сэкономить нужные в атаке секунды и было весьма удобным (к слову, аналогичное решение было уже внедрено на МиГ-27, откуда, по всей видимости, его и позаимствовали).

Свои особенности имела стрельба реактивными снарядами: поскольку Су-17 нес до шести ракетных блоков или тяжелых снарядов С-24, их залповый пуск мог создать опасность помпажа двигателя, захлестываемого шлейфом горячих пороховых газов от сходящих ракет. Особенно ощутимый эффект возникал при стрельбе С-24, дававшими заброс температуры газового следа до 400°С. Для предохранения от воздействия горячего потока, прямиком шедшего в двигатель и грозившего не только помпажом, но и пережогом силовой установки, самолет оборудовался системой КС-1, на пару секунд уменьшавшей подачу топлива в двигатель. Тем не менее, даже при этих мерах разрешалось выполнять пуски С-24 только при выводе двигателя на режим малого газа и стрелять залпом и серией только С крыльевых точек, удаленных от воздухозаборника, и не более четырех ракет за раз. Залповому пуску полного комплекта С-24 сопутствовал даже заброс перегрузки из-за попадания самолета в газовый след сошедших ракет; при скоростях порядка 1000 км/ч перегрузка подскакивала до «четверки» безо всякого вмешательства летчика, если же он при этом брал ручку на себя, начиная вывод из пикирования после атаки, то суммарная перегрузка могла достичь запредельной. Помимо прочего, ракеты с мощным пороховым двигателем давали копотный след, плотным зеленым налетом оседавший на остеклении, и отмыть его стоило большого труда. Избавиться от этих напастей помогло появление ракет С-24Б, отличавшихся пороховым зарядом с менее вредными свойствами и пониженной температурой газового следа, что позволило снять ограничения и выполнять пуски практически с любых режимов. На новые пороховые заряды перевели и «малокалиберные» ракеты типа С-5, а также более мощные С-8. Однако же на снабжении оставались в больших количествах и ракеты прежних образцов, требуя от летчиков повышенного внимания при стрельбе с учетом особенностей снаряжения самолета.

Посадка истребителя-бомбардировщика Су-17 из состава 963-го уап после выполнения учебного полета

Техник выпускает в полет Су-17. Аэродром 963-го уап Ейского ВВАУЛ

Подвижные пушечные установки СППУ-22 на Су-17 оказались ограниченно пригодными. Следящий режим, при котором стволы оружия при пролете над целью оставались бы направленными на объект атаки и вели его непрерывный обстрел, из-за ограниченных возможностей того же прицела и бортового оборудования на Су-17 не использовался. Применять установки можно было только с пикирования, в качестве обычного неподвижного оружия, или с горизонтального полета с фиксированным углом наклона стволов в режиме «поливного огня». Считалось, что такая стрельба может быть выгодной при атаке протяженных и площадных целей типа колонн противника на марше или транспортных обьектов. Однако летчики резонно замечали, что при этом самолет нужно вести строго в горизонтальном и прямолинейном полете, все это время оставаясь над целью и воздерживаясь от каких-либо маневров, без малейшего крена и тангажа, уводивших очередь, что могло только приветствоваться вражескими зенитчиками (иное дело – атака с использованием обычного оружия, будь то пушка, бомбы или ракеты, занимающая считанные секунды и позволяющая тут же выйти из-под огня противозенитным маневром, выполнение которого у летчиков воспитывалось едва ли не на уровне рефлексов).

Помимо прочего, при описанном пролете в горизонте с наклоненными к цели стволами прицел АСП- ПФМ-7 не обеспечивал точного огня из пушечных установок, поскольку принятый фиксированный угол наклона оружия в 15° (не говоря уже о заложенной в конструкции СППУ-22 возможности отклонения до 30°) не соответствовал характеристикам прицела. Марка прицела просматривалась летчиком только до угла 6 – 7°, «садясь» на нос самолета, из-за чего прицельная стрельба толком не обеспечивалась. Цель уходила под нос самолета и открывать огонь приходилось вслепую. По направлению захода нормативная точность огня из СППУ-22 в таком режиме составляла 55 – 200 м, а по боковому отклонению «гуляла» до 23 м, что, как замечалось, «исключало возможность поражения малоразмерных и точечных целей».

У группы вооружения к СППУ-22 были свои претензии: установка требовала особо тщательной укладки патронной ленты, грозя отказами в стрельбе (причем перезарядка была проблемой, тогда как у бортовых НР-30 задержки устранялись «передергиванием» сжатым воздухом без затруднений), после стрельбы нередко терялись экраны и прочие детали довольно нежной конструкции. В 43- м полку при первой же попытке использования СППУ-22 дело пошло через пень-колоду: не имея опыта обращения с хитроумным устройством, уже при подвеске сломали электроразъемы одной установки; заменили ее на исправную, но в полете вышли из строя обе подвесных пушки, у которых из-за поломки кинематики нормально стрелял только один ствол, а затвор второго крошил набивавшиеся в него патроны, ломая заодно собственные детали. На СППУ-22 проводили ряд доработок, однако те искомого улучшения не давали и установки все равно периодически отказывали, то по причинам конструктивного характера, то из-за недостаточно качественного обслуживания.

Обычным образом СППУ-22, если и применялись, то на показах и всякого рода демонстрациях современного вооружения. Впечатление стрельба из четырех стволов подвесных установок производила внушительное: «При отстреле в тире бьют они здорово, гильзы просто льются на землю, а бруствер впереди натурально кипит от снарядов». В иных частях о наличии такого оружия и вовсе не имели представления, в других установки время от времени использовали, и даже для несения боевого дежурства, снаряжая ими самолеты, подготовленные для борьбы с воздушными нарушителями (такие меры практиковались в Забайкалье, где прикрываемая граница была весьма протяженной, а число «настоящих» истребительных частей невелико). Пушечные подвески при этом служили для усиления бортового артиллерийского вооружения, поскольку ракет воздушного боя Су-17 не имел.

Чаще упражнения с использованием артиллерийского вооружения отрабатывали, обходясь привычными НР-30, за простоту и надежность в обиходе прозванными «колотушками». При стрельбе по наземным целям из пушек следовало выдерживать условия эффективного огня с углом пикирования 20 – 30°, устраняя скольжение машины и удерживая центральную марку прицела на объекте. Открывать огонь рекомендовалось с расстояния порядка 1300 м по шкале индикатора дальности или загоранию лампочки «Пуск», поправки на ветер и перемещение подвижной цели вводились вручную. В одной атаке можно было применять пушки и реактивные снаряды, последовательно открывая артиллерийский огонь и, затем, переключив выбор рода оружия, без задержки производя пуск НАР (или наоборот, благо баллистика снарядов и НАР была близкой). При подвеске СППУ-22 можно было одновременно стрелять из всех пушек, встроенных и подвесных, нажимая на гашетку боевой кнопки при задействованном управлении огнем пушечных подвесок.

Подготовка к вылету Су-17 из состава 34-го апиб на стоянке аэродрома Кировабад, 1978 год

Су-17 учебного полка Ейского ВВАУЛ. Самолет в строю прошел доработку с установкой датчика углов атаки ДУА-ЗМ, обтекатель которого перекрывает знак "Отличный самолет", нанесенный на фюзеляж еще до доработки машины

В качестве истребителя Су-17, подтверждая определение «многоцелевого средства», сохранял хорошие скоростные и динамические качества, обладая неплохой маневренностью. Правда, уровень его при выполнении истребительных задач оценивался достаточно трезво и в курсе тактики можно было прочесть о том, что «самолет в меру возможностей приспособлен для борьбы с воздушными целями» (в другом источнике и вовсе тактично говорилось о «возможности проводить воздушные бои с авиацией противника»). Понятно, что при встрече с современным истребителем машина, лишенная ракетного вооружения и радиолокационного прицела, имела минимальные шансы, однако для борьбы с бомбардировщиками и другими маломаневренными самолетами Су-17 мог применяться вполне успешно (в качестве довода обычно приводили в пример вьетнамский опыт, где МиГи-17, даже уступавшие по летным данным, достаточно результативно воевали с самой современной американской техникой).

Рассматриваемый в качестве вероятного противника F-4E «Фантом» II при сходной с Су-17 удельной нагрузке на крыло имел значительно большую тяговооруженность – у земли без подвесок она составляла, соответственно, у Су-17 величину 0,535 и у «Фантома» 0,865. По этой причине F-4E в горизонтальном разгоне и при перегрузках до «тройки» имел преимущества в маневренности перед нашей машиной. Выигрыш противнику обеспечивали также большие допустимые маневренные перегрузки, обусловленные прочностью конструкции – до +8 у «Фантома» и +5 у Су-17 с крылом в положении «маневренной» стреловидности 45°. Однако, с учетом лучшего коэффициента подъемной силы и несущих свойств Су-17, у которого аэродинамическое качество на дозвуке было на единицу выше, чем у противника, на небольших и средних скоростях при установившихся маневрах с увеличением перегрузки в пилотажных пределах Су-17 приобретал преимущества, проявляющиеся в лучшей вертикальной скорости и разгоне. То же относилось и к форсированным маневрам, которые рекомендовалось выполнять со скоростями не более 900 км/час, а по возможности – до 600 км/час, затягивая противника на перегрузку за «тройку».

При сложенном крыле Су-17 возможности добиться каких-либо выгод в маневренном бою не усматривалось, правда, отмечалось, что при отрыве или на догоне «при стреловидности крыла 63° в прямолинейном разгоне, особенно в диапазоне чисел М=0,9-1, самолет уступает F-4E значительно меньше, чем при стреловидности крыла 45°» (не очень понятно, о какой возможности уйти или догнать противника при указанном преимуществе «Фантома» в тяговооруженности и динамических качествах могла идти речь, но, как говорится, спасибо и на этом).

Применительно к «Мираж» III в качестве противника в воздушном бою положение Су-17 выглядело посложнее. «Мираж» славился своей маневренностью, обусловленной малой нагрузкой на крыло и высокими несущими качествами. Возможности «Миражей» в воздушном бою были известны на примере ближневосточного опыта, где их жертвами стало немало МиГ-21 и Су-7. На этот счет предполагалось, что «указанное сочетание характеристик маневренности этого самолета требует для достижения победы над ним избегать маневров с большими перегрузками, необходимо стараться перевести бой на горки, прямолинейные разгоны с торможениями горкой и другие маневры с малыми углами атаки». В целом же при сопоставлении утешительно отмечалось, что «самолеты относительно друг друга имеют сравнительно небольшое преимущество и грамотное пилотирование может привести к успеху в бою над противником, имеющим преимущество в характеристиках маневренности».

При использовании для истребительных задач предполагалось наведение Су-17 с земли или визуальное обнаружение воздушного противника, возможное только в простых метеоусловиях. Для поражения воздушных целей использовались пушки и блоки НАР, залп которых с дистанций прицельной стрельбы позволял накрыть вражеский самолет градом ракет. Ракетную атаку рекомендовалось выполнять по неманеврирующей цели, производя пуск с расстояния порядка 600 м; число ракет в залпе компенсировало отсутствие их наведения, обеспечивая неплохую вероятность накрытия цели. Воздушные мишени не использовались, и на практике при отработке воздушного боя обходились собственными силами, для чего вылетавшие парой Су-17 расходились в зоне, производя попеременно перехваты напарника. Иногда в роли противника «подыгрывали» соседи, на перехват которых поднимались истребители-бомбардировщики. Во избежание поражения «мишени» управление вооружением отключалось, стрельба была условной и открытие огня лишь обозначали, оценивая при помощи фотоконтрольной приставки, фиксировавшей картинку прицела.

Су-17 и Су-7У из состава 34-го апиб на аэродроме Чирчик перед сдачей самолетов на авиаремонтный завод № 315

Су-17 из состава 217-го апиб в трехцветном камуфляже на рулежной дорожке аэродрома

Для оценки результатов боевого применения существовали всякие методики, учитывавшие разброс и количество уложенных в мишень (или рядом…) бомб и ракет, однако всякий летчик старался добиться прямых попаданий, выглядевших зримой заслугой и показателем мастерства. Со временем, научившись стрелять, многим удавалось добиться поражения цели первой же бомбой или несколькими снарядами. Неиспользованные боеприпасы привозили домой и те копились на стоянках и лежали по углам укрытий, Сдать их на склад было довольно хлопотно, поскольку служба боепитания списывала их по факту выдачи и те формально числились израсходованными. В 43-м полку возле одного из укрытий залежавшаяся «пятисотка» валялась добрых полгода – убрать как-то все не доходили руки, да и заниматься перетаскиванием полутонной чушки желающих не было, и на лежавшей на виду бомбе для отвода глаз написали «учебная». В конце концов начальство обратило внимание на «ничейную» фугаску: заглянув внутрь, обнаружили в «учебной» бомбе наготове детонаторные шашки, от греха подальше велели вывезти в степь и взорвать. В 1975 году по округам даже работала комиссия ВВС, присматривавшая за ликвидацией неучтенных и подлежащих возврату боеприпасов. Впрочем, по факту их наличия особо не ругали – как-никак, «сэкономленные» бомбы и снаряды говорили о неплохой боевой подготовке «виновников».

Со второй половины 1970-х годов самолеты начали камуфлировать (до того все Су-17, включая «эмки», «двойки», и даже первые серии «троек», шли с завода без маскировочной окраски). К этому времени блестящая дюралем обшивка выглядело не только непрактично, но просто вызывающе, делая самолет, что называется, заметным за версту. На этот случай разработчиком были подготовлены схемы с несколькими десятками вариантов камуфляжа, от «европейского» в зелено-коричневых тонах до «пустынного» с преобладанием серого и желтого песчаного цвета; предусматривались также зимние схемы, сочетавшие белый цвет с темными пятнами «проталин». Правда, с реализацией указания о внедрении защитной окраски не все заладилось: если на заводе быстро оборудовали оснащение малярного цеха, перейдя с очередной производственной серии на сдачу машин в оговоренном заказчиком камуфляже, то с их поступлением в округа порядок не всегда соблюдался и соответствие окраски характеру местности будущей службы зачастую было достаточно условным, из-за чего самолеты в «зеленом» камуфляже оказывались весьма приметными среди туркестанских песков или степей Забайкалья, а перекрашивать их на месте, подгоняя камуфляж под местные условия, разумеется, никто и нигде не собирался.

Для уже находившихся в строю самолетов без маскировочной окраски предписывалось внедрять камуфляжное покрытие согласно разосланным схемам в ходе проведения плановых работ на ремонтных предприятиях, где регламентом прямо предусматривалось «восстановление лакокрасочного покрытия» и имелось соответствующее покрасочное оборудование. До реализации этого указания дошло спустя еще несколько лет, по мере поступления самолетов в ремонт, и в итоге оснащение Су-17 маскировочной окраской затянулось до начала 80-х годов, а некоторые машины так и остались в нарочито-блестящем виде.

Ремонтами Су-17 занимался авиаремонтный завод № 558 в белорусских Барановичах, специализировавшийся прежде на Су-7 и «по наследству» ставший ведущим предприятием по ремонтам новой машины как для нужд советских ВВС, так и зарубежных эксплуатантов. По мере распространения Су-17 в ВВС понадобилась организация ремонта и в удаленных округах, поближе к месту службы. Один только перелет самолета с Дальнего Востока на белорусское предприятие обходился в копеечку, требуя десятков тонн керосина, непроизводительного расхода ресурса и изрядного времени, поскольку аэродромы по маршруту могли закрываться по погоде, возникали прочие непредвиденные причины и командировка летчика-перегонщика затягивалась до месяца. Застопорившись на какой-то из точек по маршруту, летчик оказывался в самом нескладном положении – брошенным на милость судьбы, в одном только комбинезоне и летной куртке, без денег и самых необходимых вещей, разве что с зубной щеткой в кармане, из-за чего сидящего в гостинице перегонщика с его незавидной судьбой всегда узнавали по небритости и отрешенному виду. По этой причине чаще самолеты возили в разобранном виде при помощи ВТА, благо транспортник с его навигационным оснащением и штурманом на борту меньше зависел от погодных условий и достаточно быстро доставлял свой груз к месту назначения.

Соответственно дислокации частей на Су-17 ремонт техники был налажен на Дальнем Востоке в Воздвиженке и в ТуркВО в Чирчике. Переборкой и ремонтом двигателей АЛ-21Ф-3 занимались предприятия-изготовители, а также ремзаводы Минобороны в Челябинске и в Луцке.

Сама подготовка машины к ремонтным работам включала разборку и процедуру полного удаления прежней краски и прочих покрытий (грунтовки, антикора и иного) как для обеспечения подготовки к новой свежей покраске, так и, прежде всего, выявления скрывающихся под слоем краски дефектов, повреждений и коррозии. Этим занимались специалисты-дефектовщики, забиравшиеся со своим оборудованием в самые укромные места конструкции и способные «унюхать» даже невидимые глазом неполадки, затаившиеся поломки и скрытые трещины. Машину перед разборкой мыли согласно оговоренной процедуре горячей мыльной водой со специальным зеленым мылом, содой, олеиновой кислотой и оттирали щетками для удаления следов топлива, потеков масла и наслоений въевшейся пороховой копоти. Старую краску и грунт смывали спецрастворителем с фосфорной кислотой, очищая самолет, что называется, до блеска.

С самой покраской ладно получалось не всегда и предписанные нормы защитного покрытия, «гладкие на бумаге», на деле больше оказывались зависящими от тщания работников малярного цеха (как известно, качество покраски зависит не только и не столько от прописанных в инструкции нормативов, но и от «легкой руки» и даже настроения труженика малярно-художественного цеха, причем обычным образом в малярке трудились склонные к методичности и аккуратности женщины, у которых даже расход краски получался более экономным). Соблюдением заданных схем камуфлирования в большинстве своем не озабочивались, обходясь без трафаретов, и ту же краску мешали на глаз, так что самолеты в одном ряду заметно различались даже с виду – посветлее те, что красились пораньше, и темнее – крашеные под конец (причиной таких вариаций был оседавший на дно емкостей с краской пигмент, достававшийся крайним машинам).

В некоторых частях в соответствии с командой камуфляж наносили прямо на месте, руководствуясь все больше собственными представлениями о художественном ремесле и обходясь безо всякой смывки и подготовки, причем кое-где красили обычными кистями, по-простому размазывая краску по борту. В 43-м апиб камуфляж и вовсе получил единственный самолет: «Покрашен был только борт 15 из первой эскадрильи. Его раскрасили на ремонте в Барановичах. Тамошние труженики нарисовали, как на зебре, ровно метровые желтые и тёмно-зелёные полосы вокруг фюзеляжа и такие же на крыльях. Видно его было но стоянке, по словам летчиков, километров с сорока. Вскорости он начал облезать и стал серебристо-желто-зелёным. Так и летал пегим, будто тропическая рыба, пока полк не пересел на Су-17МЗ. После такого безобразия с бортом 15 другие самолёты камуфлировать не стали, а краску для этого дела, обильно поставленную в полк, использовали для хозяйственных нужд».

Вылет на полигон. Су-17 дальневосточного 523-го апиб несет пару подвесных боков и два блока НАР УБ-16-57УМ

Служба Су-17 в большинстве строевых полков была недолгой. Самолет рассматривался руководством ВВС в качестве временной меры и при появлении новых модификаций «простые» Су-17 тут же заменяли более современной техникой, сдавая прежние машины в учебные части, благо те обладали все еще большим запасом ресурса и могли послужить во вспомогательных целях. В Луцком 806-м полку их сменили на Су-17М2 менее чем через пять лет эксплуатации, столько же прослужили самолеты первой модификации в 43-м апиб, в дальневосточном 26-м гв. опиб Су-17 находились всего три года. В 6-м апиб по мере поступления новых «эмок» старые машины вывели a 3- ю эскадрилью, занимавшуюся подготовкой молодых летчиков, а соседний 21-й апиб с мая 1980 года вообще сменил профиль, став бомбардировочным на Су-24. Задержались Су-17 в лидерном дальневосточном 523-м полку, летавшем на них вплоть до поступления «троек» в 1978 году. Дольше других на Су-17 нес службу туркестанский 217-й апиб, продолжавший летать на них больше пятнадцати лет; похоже, что про часть просто забыли – авиацию округа неоднократно реформировали, наращивая ударные силы и перевооружая здешние полки самой современной техникой, и только в Кизыл-Арвате самолеты «без буквы» оставались вплоть до расформирования части в сентябре 1989 года.

Значительное число первых Су-17 оказалось в Ейском авиационном училище, готовившем летчиков по профилю ИБА. До середины 70-х годов училище продолжало готовить летчиков на Су-7Б, все еще преобладавших в строевых частях, однако достаточно интенсивное перевооружение ИБА новой техникой сделало необходимым выпуск личного состава, подготовленного на Су-17. К 1974 году число находившихся в строю «су-семнадцатых» подходило к трем сотням, в полки полным ходом шли «эмки» и готовилось поступление «двоек». Молодых летчиков, тем не менее, еще несколько лет продолжали готовить по прежней методике на тип самолета, служить но котором становилось все меньше шансов, и по выпуску из училища уже в строю приходилось тут же заниматься их переучиванием.

Весной 1974 года Главком ВВС П.С. Кутахов дал указание провести эксперимент по ускоренному освоению новой техники прямо в училище, «пересадив» на самолет с изменяемой геометрией курсантов, освоивших полеты с инструктором на «спарке» Су-7У и начавших самостоятельно летать на Су- 7Б. Двенадцать наиболее грамотных курсантов после интенсивного теоретического курса в июне 1974 года выполнили первые самостоятельные вылеты на новой машине (правда, использовать пришлось Су-20 экспортного исполнения из соседнего Краснодарского училища, занимавшегося подготовкой иностранных летчиков, поскольку своих машин нового типа в Ейске еще не было). Поначалу не обошлось без проблем, садились с промахом до полосы и выкатывались за ее пределы, но уже через пару дней молодежь начала летать вполне нормально, удостоившись личной похвалы Главкома, привыкшего лично контролировать исполнение своих замыслов и прилетевшего посмотреть на реализацию инициативы.

Однако же и в последующие годы из-за отсутствия «спарки» Су-17 обучение продолжали строить поэтапно, с перебором нескольких типов самолетов, после первоначальной программы на Л-29 1* вылетали на двухместном Су-7У, с четвертого курса училища переходя на боевой Су-17, на котором осваивали технику пилотирования и боевое применение. Су-17 служили в двух учебных полках Ейского училища: 959-м уап в самом Ейске и 963-м уап в Таганроге, где летали также с летнего лагерного аэродрома Миллерово. К чести молодых летчиков следует отметить, что при всем различии в поведении машин этих типов и новизне Су-17 освоение техники проходило практически без летных происшествий и даже серьезных поломок. Основаниями для этого называли ту самую хорошую «закалку», полученную при начале летного обучения на «суседьмых», и хорошие пилотажные и, особенно, взлетно-посадочные качества Су-17, способствовавшие безопасности полетов (впрочем, аварийность вообще была низкой и в других училищах – сказывался высокий уровень мастерства инструкторов и постановка методики обучения, не допускавшая выпуска в воздух плохо подготовленного «молодняка»).

1* – С I974 года в авиационных училищах их стали сменять Л-39, однако в Ейске использование Л-29 продолжалось вплоть до середины 80-х годов.

Су-17 на взлетной полосе аэродрома Миплерово.

Су-17 садился на скоростях куда ниже, чем у освоенной уже «спарки» Су-7, а двухкупольная тормозная парашютная система позволяла увереннее себя чувствовать даже при промахе с расчетом посадочного захода. Показательным был случай в Таганроге, когда выполнявший один из первых своих вылетов на Су-17 курсант С. Моловичко, промазав с расчетом, сел с перелетом за центр полосы уже на второй ее половине и после небольшого пробега нормально остановился без выкатывания за пределы бетонки, вопреки ожиданиям наблюдавших. Посадочная скорость у Су-17 была настолько непривычно небольшой, что при нормальной посадке с расчетным касанием в начале ВПП тормозной парашют не торопились выпускать, прибегая к нему в ходе пробега уже на середине полосы, иначе самолет замедлял скорость так быстро, что приходилось добавлять обороты, чтобы дорулить до конца бетонки. Разрешалось даже не задействовать тормозной парашют, экономя время на его установке на место при подготовке к повторному вылету, что категорически не допускалось на Су-7, где тормозник был настоящим «спасательным кругом».

Су-17 из состава 963-го уап с парой 600-литровых ПТ6 на взлетной полосе аэродрома Миллерово. Лето 1982 года

На аэродроме Миллерово курсанты-летчики летают но сдачу госэкзаменов. 963-й уап, лето 1982 года

По этой причине уже в процессе производства на Су-17 двухкупольную парашютно-тормозную систему заменили на однокупольную, со вполне эффективным парашютом вдвое меньшей площади. Новшество было приветственно встречен техниками: прежние парашюты в своей упаковке были довольно увесисты и установить объемистый тюк было затруднительно, буквально забивая в контейнер, для чего требовались усилия двух человек. После этого требовалось перебраться на стабилизатор и закрыть замок серьги крепления и сам контейнер. Однокупольный парашют входил в контейнер свободно и устанавливалась в одиночку. Находились умельцы, обходившиеся без стремянки, для чего приходилось балансировать, стоя на стабилизаторе, и стараясь одной рукой втиснуть массивный мешок на место.

Уже при обучении летчики получали представление о доставшейся в наследство от Су-7 ограниченной дальности: вылетая на отработку боевого применения на полигон, лежавший в ста километрах от училищного аэродрома, в обязательном порядке приходилось брать подвесные баки, иначе даже с парой блоков УБ-16-57 и двумя легкими практическими бомбами П-50- 75 запаса топлива хватало лишь на один – два захода.

Благодаря простоте Су-17 в управлении и доступности даже летчику-новичку в Ейском училище 16 марта 1988 года благополучно завершился инцидент, казалось, полным ходом шедший к потере машины. При вылете на полигон после стрельбы из пушек машина полностью обесточилась. Самолет был далеко не новым, находился в строю более полутора десятка лет и после сотрясений отдачи от пушечной очереди но нем отлетел токоведущий поводок регулятора электросети. Следом отказы посыпались настоящим потоком: отказали основные и аварийные источники электропитания и, следом, перестали работать бортовые агрегаты, системы и приборы в кабине. Пилотировавший самолет курсант 4-го курса О. Суин «действовал без паники, четко и хладнокровно, установил обороты 90%, перевел крыло в положение 30°, доложил руководителю полетов о случившемся, включил сигнал «БЕДСТВИЕ» и, заняв резервный эшелон, вышел на аэродром; при заходе на посадку шасси и закрылки выпустил аварийно, однако над ближним приводом в процессе дросселирования двигателя возник помпаж; курсант продолжал действовать уверенно, выключил двигатель и благополучно произвел посадку на ВПП без каких-либо повреждений самолета».

Учебные полки имели ту особенность, что в них насчитывалось куда больше самолетов, чем в строевых частях, значительно выше была и интенсивность полетов, особенно в горячую летнюю пору, когда нужно было справляться с учебной программой и вывозить курсантов, далеко оставляя позади привычную для строевых полков нагрузку летных смен (обычно в неделю в «боевых» частях назначались два, от силы три дня полетов, включавшие пару летных смен по плану день- ночь). Скученность на аэродроме Таганрога летом 1988 года стала причиной вывода из строя сразу нескольких Су-17: стоявшие в ряд машины ожидали начала полетов, кабины по летнему времени были открыты, и руливший мимо Ил-76 консолью разбил фонари четырем самолетам. Будь те закрыты, крыло транспортника прошло бы без препятствий и все обошлось, но поднятые вверх фонари «большой» снес один за другим («крылья у Ил-76, как назло, вниз приопущены, так что смёл он те фонари, как крошки со стола, только стекла посыпались»). С ремонтом машин возникли немалые проблемы: Су-17 «без буквы» к этому времени уже пятнадцать лет как не выпускались, деталей для них было не сыскать, а фонари требовали индивидуальной подгонки с заменой вывороченных узлов навески.

Еще одной учебной частью на Су-17 стал 34-й апиб в Кировабаде, лежавшем в азербайджанской части Большого Кавказа. По совпадению носившая тот же номер, что и объединявшая здешние авиационные силы 34-я ВА, часть являлась кадрированной и служила базой для подготовки летчиков. В силу учебного характера полк никогда не имел современной техники, и на его комплектование обычным образом шли уже послужившие машины. До 1977 года полк летал на МиГ-17, нос» статус отдельного учебно-тренировочного, при перевооружении прежняя матчасть была сдана на переоборудование в воздушные мишени и вывезена на полигоны в качестве наземных целей. При переходе на Су-17 часть стала «нормальным» образом именоваться авиаполком истребителей-бомбардировщиков, однако отличалась увеличенным штатом, насчитывая четыре эскадрильи по 12 боевых самолетов с общим числом 48 боевых Су-17 и десять «спарок» Су-7У (затем полк, как и прочие апиб, стал трехэскадрильным, но их перевели на штат из 16 самолетов в каждой). Командиром 34-го апиб стал полковник М. Гержановский, пришедший с аналогичной должности из «монгольского» 43-го апиб.

Технику полк получал из других частей, преимущественно из Воздвиженки, где долетывали Су-17 самых первых серий, пополнив штат также небольшим числом машин поновее. Самолеты были уже порядком «поношены» и их вскоре начали отправлять в ремонт, где машины, до того летавшие в цвете натурального металла, начали получать камуфляж. Летчики и техники переучивались на базе соседних частей ИБА и в Васильковском авиоционно-техническом училище. Туда же, в лежавшие по соседству грузинские Шираки, 34-й апиб перебазировался годом спустя на время ремонта и удлинения ВПП, оказавшейся тесноватой и куцей для новых машин. К тому же Кировабад являлся аэродромом совместного базирования с полком ВТА, летавшим на Ан-12 и готовившимся к переходу на Ил-76, и для грузных транспортников также требовалась полоса побольше.

Тем не менее, и обновленная бетонка не выручила одного из молодых летчиков, разбившего Су-17, едва успев на него переучиться. 10 января 1983 года при заходе на посадку по команде руководителя полетов включить посадочные фары он перепутал находящиеся рядом переключатели и нажал на выпуск тормозного парашюта. Находившийся на порядочной высоте над ближним приводом самолет разом лишился скорости, «клюнул» носом, провалился и с большой вертикальной скоростью плюхнулся на асфальтовый край полосы. Поломав шасси, самолет на брюхе пополз по земле и загорелся. Пока до машины добирались пожарники, в огне начали рваться патроны пушечного боекомплекта и подойти к пожарищу для тушения уже не было возможности. Наполовину сгоревший самолет остался лежать у полосы. Сам виновник не пострадал, выскочив из самолета и спрятавшись за ближайшим капониром.

34-й апиб пролетал на Су-17 «без буквы» до 1989 года, когда было принято решение о его расформировании. Личный состав полка по большей части был переведен в бомбардировочную авиацию, пройдя переучивание на Су-24.

Смена поколений: истребители-бомбардировщики Су-17 из состава 34-го апиб и штурмовики Су-25 на стоянке аэродрома Чирчик

Один из первых выпущенных истребителей-бомбардировщиков Су-17 (зав. № 86-01), установленный в качестве памятника в Ейске

Интересной была судьба некоторых самолетов первых выпусков, биография которых оказалась богата приметными событиями, сочетая и участие в испытательной работе, и строевую службу с завершением карьеры в учебных частях и залах авиационных учебных заведений, где по ним изучали конструкцию будущие авиаторы. Так, самолет с заводским номером 86- 01, из трех первых серийных, отличавшихся беспереплетными панорамными козырьками фонаря, начав службу в Липецке, уже в ноябре 1970 года был возвращен ГНИКИ ВВС и задействован в госиспытаниях, на нем до лета 1975 года проводились многие программы отработки вооружения и спецоборудования, летали знаменитые летчики-испытатели. После прихода на смену более современных модификаций самолет оказался в учебной части Ейского ВВАУЛ. Его соседи по серии, машины с номерами 86-02 и 86-03, после службы в липецком центрё весной 1974 года попали в строевую часть и продолжали летать в 43-м апиб, где на одном из них отличавший от других панорамный козырек в конце концов заменили на обычный. В 1979 году обе машины также передали в Ейское училище, где они еще ряд лет служили для подготовки молодых летчиков. Изо всей тройки самолетов к сегодняшнему дню сегодня сохранился первый серийный экземпляр с номером 86-01, встретивший свое сорокалетие практически в первозданном виде в качестве памятника в одном из кварталов Ейска.

Продолжение следует

Советские дымовые авиационные приборы 1930-1940 гг.

Владимир Котельников

Идея спрятаться за завесой дыма возникла у людей давно. Еще в древности воины пробовали скрытно перемещаться, используя дым пожаров или костров. Чтобы сделать дым плотнее, в огонь подбрасывали мокрую солому или сырую траву. Но специальная техника для постановки дымовых завес (как на суше, так и на море) стала применяться только в годы Первой мировой войны. Пионерами здесь стали немцы. Тогда появились дымовые снаряды, мины, гранаты, шашки, морские дымовые приборы. В авиации дымовые приборы внедрили позже.

Командование ВВС РККА постоянно следило за новинками военного дела. Применение дымовых завес явно имело большие перспективы. За дымом можно было скрыть перемещение войск, передвижение боевой техники. На море дымовая завеса могла затруднить стрельбу корабельной или береговой артиллерии. Прячась за дымом, противника неожиданно могли атаковать торпедные катера или самолеты. Дымовая завеса давала возможность скрытно применить химическое оружие. Дымом можно было «ослепить» и вражеских зенитчиков.

В 1920-е гг. прошлого века отношения между Советской Россией и Германией были очень неплохими. Оба государства активно сотрудничали, в частности, в военной области. Неудивительно, что за помощью советская сторона обратилась к немцам. В конце 1929 г. советский военный атташе в Берлине тов. Путна начал переговоры с различными фирмами на предмет создания авиационных дымовых приборов для ВВС РККА. У немцев образцы таких устройств уже имелись. Путна ездил по разным городам, смотрел образцы и чертежи, знакомился с данными немецких приборов. Например, известно, что в апреле 1930 г. он побывал в компании «Иффа минимакс». Договор тогда заключили с фирмой «Ганзеатише аппаратебау гезельшафт» из Киля. Она взялась сделать по советскому заказу два унифицированных авиационных прибора, отличавшихся емкостью бака.

ДАП-Д-100 немецкого производство но разведчике Р-5. Прибор установлен по первоначальному варианту под фюзеляжем, с выводом трубы под хвостовое оперение

Бомбардировщик ТБ-1 с двумя ДАП-Д-200

ДАП-Д-200 под центропланом ТБ-1

Немецкие приборы имели сварной резервуар из листового железа (в виде цилиндра с передней полусферической крышкой и задней – конической) и систему вытеснения дымообразующей смеси сжатым воздухом, включавшую баллон и редуктор. Смесь выбрасывалась под давлением через насадок, конфигурация которого обеспечивала те или другие характеристики разбрызгивания. Прибор Г-1 имел емкость 100 л, а Г-2 – 200 л. Оба были рассчитаны на применение смеси рецептуры S-IV (у нас ее обозначали и как С-4) на основе серного ангидрида. При выбрасывании из резервуара смесь реагировала с воздухом и создавала плотный белый дым.

Фирма поставила в Советский Союз комплект документации и небольшую партию приборов, каждый из которых обошелся в 1100 марок. У нас немецкий образец именовался ДАП-Д, а его варианты, соответственно, ДАП-Д-100 и ДАП-Д- 200. Позже стали писать Д-100 и Д-200, а еще позже – ДАП-100 и ДАП-200.

Уже летом 1930 г. немецкие приборы опробовали в ходе Гороховецких учений. Они устанавливались на самолетах Р-5, ТБ-1 и ЮГ-1.

Эти машины ставили дымовые завесы над полем «боя» и достигли неплохих результатов.

Освоение производства дымовых приборов поручили заводу «Промет» в Москве. Их начали делать в больших количествах с 1932 г. Советский ДАП-100 имел рабочий объем 85 л и вес 155 кг. Смесь выходила из него за 23-30 с. Внешне наше изделие можно было отличить по передней крышке, которую сделали не полусферической, а почти плоской. Эта копия Г-1 обходилась гораздо дешевле немецкого оригинала – 350 рублей (правда, цена рублю тогда была другая). Позже, с 1934 г., выпуск ДАП-200 начали на другом московском заводе – «Компрессор».

На Р-5 первоначально монтировался один ДАП-100: резервуар со смесью размещался под фюзеляжем, а баллон со сжатым воздухом (на 25 л) – слева под нижним крылом. Выпускные трубы прибора шли через фюзеляж и выходили под хвостовым оперением. ТБ-1 нес два ДАП- 200 под центропланом, а два воздушных баллона по 37 л размещались в задней кабине. Трубы выводились под стабилизатор. На трехмоторном бомбардировщике ЮГ-1 – два ДАП-200 подвешивали под фюзеляжем.

По планам намечалось оснастить дымовыми приборами истребитель И-5 (один ДАП-100) и летающие лодки С-62Б и ДВ («Валь») – на обеих по одному ДАП-200, На «Вале» прибор хотели крепить сверху на фюзеляже под мотоустановкой, баллон уложить внутри лодки у задней турели, а трубы вести поверх палубы лодки к стабилизатору. На С-62Б ДАП-200 собирались крепить сверху на нижнем крыле, под мотором.

Оба варианта дымового прибора выпускались заводом «Промет» в больших количествах и стали обязательным элементом комплектации многих типов самолетов. Но вот размещение их на машинах сильно отличалось от первоначального. От проводки труб к хвосту самолета повсеместно отказались. Так, в 1931 – 1933-х гг. спроектировали несколько вариантов подвески ДАП- 100 под разведчиком Р-5. Но окончательно утвержденного варианта довольно долго не было. Поскольку приборы уже направлялись в строевые части, то там поступали по-своему, множа количество вариантов. То же происходило и с другими типами самолетов.

Так, в ВВС Балтийского флота по-своему оснастили летающую лодку С-62Б. Два ДАП-100 подвесили под нижним крылом на держателях для 250-кг бомб с помощью тросовых бандажей. Два баллона сжатого воздуха по 24 л держались на деревянных кронштейнах на полу лодки за местами пилотов. Редукторы закрепили на шпангоуте.

На Черном море «Валь» стал нести два ДАП-200. Подробности конструкции этого варианта выяснить не удалось, но он проходил испытания в Севастополе осенью 1934 г. Летал экипаж пилота Михайлова. Результат оказался неудовлетворительным: завеса оказалась неустойчивой, ее маскирующие свойства – плохими.

Для Р-5 в конце концов остановились на подвеске двух ДАП-100 на поясной подвеске под нижним крылом (на большинстве машин – на Дер-7, на поздних сериях – на Дер-31), а общий баллон поместили под местом летчика на кронштейнах. Редуктор монтировали в задней кабине. Ни фюзеляж, ни оперение при этом смесью не забрызгивались. Открывание осуществлялось тросами. Можно было задействовать один ДАП-100 или оба сразу. При необходимости прибор сбрасывался в полете. На штурмовике ССС (ЗС), являвшемся развитием Р-5, место в фюзеляже было занято бомбоотсеком. Поэтому баллоны (у каждого ДАП-100 – свой) перенесли под крыло, расположив их ближе к оси самолета. Этот вариант опробовали в мае 1935 г. и сочли удовлетворительным. А вот на поплавковом Р-5а один ДАП-100 крепился на держателях Дер-7 под фюзеляжем. Такой способ опробовался на испытаниях в октябре 1934 г. в Севастополе. В том же году испытывался и вариант с двумя ДАП-100, аналогичный применявшемуся на сухопутном Р-5.

ДАП-100 стал самым массовым авиационным дымовым прибором довоенной поры. Больший по емкости ДАП-200 применялся на бомбардировщиках ЮГ-1 и ТБ-1, но они довольно быстро «сошли со сцены» и были переданы в транспортные подразделения. Дольше продержался «Валь», но и их все сняли с вооружения к концу 1937 г. Далее ДАП- 200 не применялись вообще.

ТБ-1 ставит дымовую завесу на учениях под Гороховцом, пето 1930 г.

Подвеска ДАП-100 под правым нижним крылом штурмовика ССС (ЗС). Сам прибор – на поясной подвеске на бомбодержателях, баллон со сжатым воздухом – ближе к оси самолета.

ДАП-100 под фюзеляжем поплавкового разведчика Р-5а. Севастополь, октябрь 1934 г.

ДАП-100. установленный на летающей лодке С-62Б по схеме, использовавшейся в ВВС Балтийского моря, 1933 г.

Два ДАП-100 под центропланом дальнего бомбардировщика ДБ-3. НИИ ВВС, 1936 г.

А вот ДАП-100 служили долго на многих типах самолетов. С лета 1933 г. их приспособили к подвеске на «крейсере» Р-6. Некоторые проблемы создавало то, что балки Дер-7 на нем стояли укороченные, но с этим благополучно справились. Дымовые приборы несли как Р-6 и КР-6 на колесах, так и Р-ба и КР-ба на поплавках. В 1937 г. монтаж ДАП- 100 запланировали на разведчике Р-10. Этот же прибор входил в первоначальный комплект химического вооружения бомбардировщика ДБ-3, испытывавшийся в НИИ ВВС в августе 1936 г. Два ДАП-100 подвешивались под центропланом на балках Дер-19. Для этой машины они были маловаты, и военные потребовали сменить их на ДАП-200, но этого так и не сделали.

Два ДАП-100 нес под фюзеляжем запущенный в серийное производство, но так и не принятый на вооружение штурмовик БШ-1 (лицензионный Валти V-11GB).

ДАП-100 пытались сделать универсальным прибором. В ноябре 1934 г. собирались заправить его горючей жидкостью и попробовать поливать ей мишени с Р-5. Неизвестно, было ли это сделано в действительности.

ДАП-100 в ходе серийного производства не оставался неизменным. Его приспособили к работе с электробомбосбрасывателями, усовершенствовали крепления и разработали новые носадки, менявшие характер распыления. Насадки к нему создавали в ГЭИ и НИХИ. Некоторые из них, в частности, испытывали в Щелково в марте 1935 г.

Приоритет в комплектации дымовыми приборами отдавался войсковой авиации (корпусным отрядам, позже – эскадрильям), далее следовали штурмовики и легкие бомбардировщики. По нормам, утвержденным 31 января 1939 г., в войсковой авиации комплекты дымовых приборов выдавались на две трети самолетов, штурмовому полку полагалась треть, а легкобомбардировочному – четверть. Но существовали также особые химические бригады (позднее – полки), где все машины имели комплекты дымовых и выливных приборов. От использования же дымовых приборов на двухмоторных бомбардировщиках постепенно отказались.

В первой половине 1930-х гг. появилась концепция применения дымовых завес тяжелой авиацией. Дымом собирались скрывать соединения тяжелых бомбардировщиков от истребителей и зенитчиков противника. Возникла даже идея оснащать бомбовозы «баллонами самообороны» для создания за хвостом дымовой завесы, причем ядовитой. Например, в проект десятимоторного гиганта Г-1 был заложен «ДАП самообороны» на целую тонну смеси. Но эти идеи ушли вместе с теорией тихоходных многомоторных бомбовозов, от которой отказались во второй половине того же десятилетия.

Дымовые приборы в обращении были значительно безопаснее выливных, снаряжавшихся растворами отравляющих веществ. Но определенную опасность для технического состава они все-таки представляли. Сернистый ангидрид, соединяясь с водяными парами, дает серную кислоту. Ее мелкие капельки могут создать химический ожог.

ДАП-100 и ДАП-200 раннего выпуска имели плохую герметичность. Кроме того, заправляли их первые годы ведрами и лейками, так что пролить смесь ничего не стоило.

Постановку дымовых завес с воздуха осуществляли на многих учениях армии и флота. Так, на первых совместных маневрах минно-торпедной авиации и флота, проводившихся на Балтике в октябре 1933 г. летающие лодки С-62Б прикрыли дымом подход к кораблям-целям торпедоносцев ТБ-1а.

Нередко с помощью дымовых приборов имитировали химическое нападение авиации противника. Вот здесь надо было соблюдать осторожность. При большой концентрации дым мог раздражать глаза, поражать кожу. Могли пострадать лако-красочные покрытия, в частности, полотно на крыльях и оперении самолетов, пропитанное лаком. Были случаи, когда по ошибке удар наносился совсем не по той воинской части или даже по гражданским лицам.

ТБ-3 ставит дымовую завесу с помощью приборов ДХ-3 на Центральном военно-химическом полигоне в Шиханах.

Прибор конструкции Н.А. Лукино под тяжелым бомбардировщиком ТБ-3.

Прибор ДХ-3, подготовленный к подвеске под ТБ-3. На заднем плане видны два прибора, уже подвешенные под центропланом.

7 ноября 1934 г. в Омске проходили традиционные военный парад и демонстрация. Над городом летали самолеты. Кому-то пришла в голову идея «оживить» представление и поставить над центром Омска дымовую завесу. При проходе десятки Р-5 два из них отделились и включили дымовые приборы на высоте 500 м над улицей Фрунзе, по которой как раз шла колонна демонстрантов. Концентрация оказалась опасной, четыре человека получили ожоги. Паника смешала ряды людей, и потребовалось время, чтобы выстроить колонну вновь. Командира бригады обвинили во вредительстве, но он отделался выговором.

Немецкие приборы ДАП-100 и ДАП-200 не во всем удовлетворяли требованиям наших военных. Они были громоздки и тяжелы. С 1932 г. приступили к разработке отечественных авиационных дымовых приборов. Этим занимались в ЦАГИ, а также в химгруппе при заводе №39, которую позже влили в 4-ю бригаду Центрального конструкторского бюро, размещенного на этом же предприятии.

Так, на Р-5 немецкий прибор хотели заменить на Х-2 (ДХ-2), тоже подвешивавшийся под нижним крылом и близкий к ДАП-100 по рабочему объему. Выглядел он как большая металлическая капля. 200-литровый ДХ-3 исходно создавали под «крейсер» Р-6, но столкнулись с тем, что он не проходит по грузоподъемности машины. Тогда его предложили использовать на самолете ДБ-1 (военном варианте РД), но и там ему места не нашлось. В конечном счете, остановились на четырехмоторном ТБ-3. Этот бомбардировщик нес четыре ДХ-3 на держателях Дер-25 и Дер-26 под центропланом. Такой комплект испытывали на полигоне в Шиханах в июле 1935 г. Качество завесы получилось неудовлетворительным. Прибор предложили доработать и выставить на испытания повторно, а затем сделать серию из 20 штук для войсковых испытаний.

Годом позже ДХ-3 установили внутрь бомбоотсека одного из опытных образцов бомбардировщика СБ, выведя трубу наружу через прорезь в створке люка.. По заданию, никакого химического вооружения для этой машины вообще не предусматривалось, это было чистой самодеятельностью руководства ЦАГИ. Этот вариант даже не испытывался.

Развитием ДХ-3 стал прибор ДХ-23, отличавшийся способом крепления (на свободной подвеске ЦАГИ) и небольшими доработками насадка. Он также испытывался на ТБ-3 (самолет нес четыре прибора под центропланом). Вес снаряженного комплекта составлял 1701 кг. Но ДХ-23 также не был запущен в производство. Испытания показали, что завеса получалась неравномерной, да и управление прибором признали ненадежным. Цех особых заданий ЗОК ЦАГИ изготовил всего одну партию для испытаний. Но основе ДХ-3 намеревались создать универсальный прибор ХУП, но о нем толком ничего не известно.

Не более удачным оказался прибор конструкции Н.А. Лукина. Он состоял из двух больших сигарообразных резервуаров и подвешивался под центропланом. Конструктор получил выигрыш по весу в 123 кг по сравнению с ДАП-200, отказавшись от выдавливания смеси сжатым воздухом. Каждый резервуар имел свой эжектор, работавший по принципу трубки Вентури. Разрежение подсасывало смесь из баллона. Прибор Лукина неоднократно испытывался на ТБ-3. Первый раз это имело место в ноябре 1934 г. Из-за плохих характеристик дымовой завесы его забраковали. Усовершенствованный вариант опробовали в мае 1935 г. сначала в Щелково, а затем на Переяславском полигоне. Плотность завесы опять окозалась неудовлетворительной, а расход смеси – слишком велик. Кроме того, явно не устраивало и то, что для подвески прибора Лукина под центропланом требовалось снять бомбодержатели. Не предусматривался и аварийный сброс устройства. Прибор Лукина тоже забраковали.

Для ТБ-3 предназначался и прибор Г-61, проектировавшийся в Экспериментальном институте НКТП в 1934 г. Два больших цилиндра крепились на общей раме под «брюхом» бомбардировщика. Этот прибор задумывался как универсальный: в него можно было заправлять дымовую смесь, растворы отравляющих веществ, зажигательные жидкости (смесь нефти и бензина с добавкой фосфора) и даже штаммы болезнетворных бактерий в воде. Реально даже настоящего проекта этой штуки не подготовили.

Одним из основных недостатков немецких дымовых приборов считалось вытеснение смеси сжатым воздухом. Советские конструкторы постоянно пытались использовать другие принципы подачи, чтобы обойтись без громоздкого и тяжелого баллона и редуктора.

Как уже говорилось, Лукин для этой цели использовал эжектор. В 1933 г. П.И. Гроховским был предложен прибор Г-50. У него смесь вытеснялась скоростным напором, как в выливных приборах, заправлявшихся отравляющими веществами. Г-50 включал два бака, общий вес его оценивался в 1500 кг. На ТБ-1 его хотели разместить внутри бомбоотсека, подвесив на кассетных держателях, на Р-6 – снаружи. Проект выглядел явно нереальным. ТБ-1 мог унести полторы тонны только при значительном облегчении, а для Р-6 груз был совершенно неподъемным.

В августе 1936 г. в НИИ ВВС испытывали прибор С-80, созданный на заводе Nq 39. Он работал от скоростного напора и был совершенно реальным. Крышки открывались тросовым механизмом. С-80 имел несколько меньший объем, чем ДАП-100 – 78 л, но за счет отказа от баллона получился гораздо легче – 88 кг. Это позволило Р-5 брать не два, а четыре прибора. Все они вешались на балках Дер-31 под нижним крылом. Но вся смесь выбрасывалась из С-80 всего за 8-10 с. Кроме того, из-за малого давления плотность завесы получалась неравномерной, в ней имелись просветы. Прибор забраковали.

А вот прибор ДАП-Ц, созданный на заводе «Промет», использовал насадок с центробежным разбрызгиванием. При установке насадка в разное положение менялась величина расхода. Подвешивался ДАП-Ц на бомбодержателях Дер-7 под крылом биплана Р-5. Прибор тоже получился легче и компактнее, чем ДАП-100, но характеристики завес не удовлетворили испытателей. Горизонтальная завеса получалась неравномерной плотности, с окнами, вертикальная формировалась медленнее, чем у ДАП-100. Кроме того, встретились с забрызгиванием смесью крыла. Прибор испытывался в 1935 г. дважды, но довести его не смогли.

Р-5 с четырьмя дымовыми приборами С-80 на испытаниях в НИИ BBC. Август 1936 г.

В НИИ ВВС в первой половине 1930-х гг. работали также над двухкомпонентным (бинарным) дымовым прибором, в котором рабочая смесь образовывалась после слияния жидкостей из двух резервуаров. Но никаких сведений о постройке опытного образца найти не удалось.

Особняком стоит импортный дымовой прибор фирмы «Бритиш инструменте». Фактически это был трассер, оставлявший за самолетом хорошо видимый след, державшийся 3-5 мин. Дым мог быть красным, оранжевым, белым или зеленым. Наши рассчитывали рисовать им в ребе разные эмблемы и даже со временем научиться писать пропагандистские лозунги. В октябре 1935 г. английский прибор испытывали в НИИ ВВС на истребителе И-5. Прибор стоял на крыле слева. Вытеснение осуществлялось воздухом, нагнетавшимся помпой с ветрянкой, и давлением от термической возгонки смеси. Последняя нагревалась выхлопными газами, отбиравшимися от коллектора мотора.

Резервуар имел емкость 50 л, общий вес устройства – 40,5 кг (вместе с помпой). Оказалось, что на пилотирование истребителя прибор практически не влияет, лишь немного пострадала устойчивость. Но оценка британского «чуда» оказалась невысока: громоздок и неудобен, смесь перед заправкой надо предварительно подогревать, до конца она не расходовалась (в баке оставался остаток), слить ее при необходимости было невозможно. Неизвестно, использовали ли на воздушных праздниках или парадах эту покупку.

В конце 1930-х гг. дымовые приборы начали вытесняться универсальными приборами серии УХАП, в которых смесь вытеснялась пороховыми газами от специальной шашки. В 1939 г. в серию запустили УХАП-250 и УХАП-500, которые могли как подвешиваться снаружи, так и размещаться в бомбоотсеке. Эти приборы создавались в основном как выливные для разбрызгивания растворов отравляющих веществ, но по прямому назначению их признали непригодными. Зато как дымовые они были вполне работоспособны и в итоге полностью вытеснили ДАП-100.

Альтернативой всем дымовым прибором являлись устройства, разбрасывающие дымовые шашки (стандартные, используемые сухопутными войсками, и специальные). Так, в 1935 г. в НИИ ВВС испытывали прибор конструкции Бродского, над которым работали с 1933 г. В специальных кассетах под нижним крылом Р-5 нес шашки, сбрасывавшиеся на парашютах с заданными интервалами. Перед выбросом их поджигали электричеством. Но результаты оказались невысокими и конструкцию забраковали.

В марте 1936 г. там же опробовали кассеты Баранова. Каждая кассета вмещала 32 стандартные цилиндрические шашки. Они располагались в четырех стальных коробах, по восемь в каждой. Все это закрывалось фанерным обтекателем, сзади которого имелась металлическая крышка с замком. Последний открывался тросиком от бомбосбрасывателя Сбр-8. Крышка откидывалась вверх пружиной, и шашки начинали сползать по направляющим под собственным весом. Перед сбросом они воспламенялись от терочного запала. Р-5 нес две кассеты Баранова, каждая весом по 87,5 кг.

Результаты испытаний на полигоне, оказались лучше, чем у прибора Бродского, но не намного. Р- 5 производил сброс с высоты 50 м. Шашки вываливались неравномерно: кассета тряслась, крышка качалась. Падение было хаотическим, не все шашки падали рабочей стороной вверх; загоралось лишь около трети сброшенных. Свой вклад в это вносили быстро изнашивавшиеся терки. Добавлял проблем и довольно глубокий снег на полигоне: некоторые шашки проваливались в него на глубину до 40 см. В результате дыма было мало, завеса получалась недостаточной плотности, с «окнами».

В 1939 г. работали над сбросом шашек ДМ-1 (их дым, ко всему прочему, был еще и ядовитым) из так называемых «ведер Онисько» – цилиндрических бомбовых кассет.

Шесть «ведер» устанавливались вертикально в бомбоотсеке бомбардировщика СБ.

За рубежом авиация применяла еще и дымовые бомбы. В нашей стране они появились сравнительно поздно. Первую такую бомбу, ДАБ-25 (позже переименованную в ДАБ-25-30Ф), начали разрабатывать в 1937 г., а на вооружение приняли в 1941 г., когда она уже устарела. В 1940 г. приступили к проектированию ДАБ-100 (ДАБ-100-80Ф). Ее производили серийно, но широкого распространения этот боеприпас не получил.

В годы Великой Отечественной войны советская авиация применяла для постановки дымовых завес приборы серии УХАП. После широкого внедрения радиолокации ценность дыма для военных целей резко упала, но для тактических целей различные устройства для постановки завес применяют и сейчас. В настоящее время используют дымовые бомбы (включая кассетные) и устройства для сброса дымовых шашек с вертолетов.

Истребитель И-5 с английским дымовым прибором в НИИ ВВС. Октябрь 1935 г

ФОТОАРХИВ

Истребители МиГ-29 ВВС Польши и Словакии

Фото Александра Гольца

Четвертый летный образец Т-50

17 января 2013 г. четвертый летный образец перспективного авиационного комплекса пятого поколения Т-50 прибыл на аэродром Летно-исследовательского института им М.М. Громова в подмосковном Жуковском. Самолет впервые совершил длительный перелет с авиационного завода в Комсомольске-на-Амуре, совершив промежуточные посадки. Пилотировал Т-50 заслуженный летчик-испытатель Российской Федерации Герой России Сергей Богдан.

Фото Андрея Страхова, Максима Скрябина и Михаила Путникова

Вертолет Ми-8 в окраске, необычной для ВВС РФ

Фото Ильшата Товабилова

Сборка опытного самолета «73» (прототипа Ту-14). Самолет выполнил первый полет 20 декабря 1947 г.

Фотографии из фондов Научно-мемориального музея Н.Е. Жуковского (г. Москва)

Отважные аэронавты

(Окончание. Начапо в №9-11/2012 г., 1/2013 г.)

Геннадий ЧЕРНЕНКО

Катастрофа с капитаном Л. М. Мациевичем 24 сентября 1910 года Зарисовка очевидца

«Спасительный зонт» для авиаторов

Только самые проницательные современники видели в опасных выступлениях братьев Древницких практическую значимость. Большинство же считало их полеты и прыжки с парашютом лишь рискованным зрелищем, акробатическими «кунштюками», щекочущими нервы публики.

Газета «Донская речь» писала о полетах Станислава Древницкого: «Все эти воздушные подъемы с опусканием на парашютах, хождения по канату и другие головоломные номера, сопряженные с опасностью для жизни 'штюкмейстеров', должны быть запрещены».

Ростовской газете вторили «Тамбовские губернские ведомости» в статье о полете Юзефа Древницкого: «Не уподобляется ли подобное зрелище битве гладиаторов в Древнем Риме, бою быков в Испании, осуждаемом всем цивилизованным миром, или нашим кулачным боям».

Так писали многие газеты разных городов. «И то сказать, – рассуждал 'Виленский вестник', – какое практическое или научное значение могут иметь эти полеты на миткалевых монгольфьерах? Ровно никакого. Это, так сказать, абсолютно бесполезный спорт».

Совершенно не представляя ощущений парашютиста в момент прыжка, газетные репортеры пугали, что у него от стремительного падения «останавливается дыхание, теряется сознание», что человек может даже «расстаться с жизнью еще в воздухе». И только изредка прорывались другие мнения, в которых признавалось, что прыжки с парашютом имеют «особый интерес» для безопасности полетов.

Применить парашют на аэростатах было не так уж сложно. Но воздушные шары оказались летательными аппаратами довольно надежными. Поэтому воздухоплаватели летали без парашютов, считая их лишней обузой. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в 1897 году справедливо утверждал: «В настоящее время парашюты, как спасательное средство, почти вышли из употребления».

В самом начале XX века произошло событие чрезвычайной важности: родилась авиация. Достижения ее росли из года в год. Аэропланы летали все выше, дальше, быстрее. Однако прогресс авиации достигался высокой ценой. Число катастроф быстро увеличивалось.

В 1908 году погиб один человек, американский лейтенант Томас Сельфридж – опытный воздухоплаватель, летевший пассажиром на аэроплане братьев Райт. Машиной управлял Орвилл Райт. В полете обломок разрушившегося пропеллера перебил тросик управления рулем. Аэроплан накренился и упал с высоты 20 метров. Пилот был серьезно ранен, но выжил. А пассажир (сорвавшийся мотор размозжил ему голову) скончался, не приходя в сознание.

Сельфридж стал первой жертвой моторной авиации. В 1909 году разбились трое авиаторов. В 1910 во всем мире – тридцать два. В 1911 – восемьдесят два, а в следующем, 1912 году, – уже сто двадцать восемь пилотов.

В начале 1910 года погиб знаменитый рекордными полетами на скорость французский авиатор Леон Делягранж. Он летел над аэродромом вблизи Бордо. Внезапно левое крыло его моноплана отломилось у самого основания – аэроплан упал и погубил пилота.

Три месяца спустя произошла катастрофа с авиатором Леблоном, соотечественником Делягранжа. Он совершал полет над бухтой в испанском городе Сан-Себастьяне. С берега видели, как аэроплан, подхваченный ветром, круто пошел вниз и упал в море. Леблон погиб.

Но, пожалуй, самой трагической была смерть французского пилота Шарля Вахтера летом 1910 года, на знаменитой «Реймской неделе». Его самолет находился на высоте нескольких сот метров. Вдруг крылья машины отогнулись вверх, затем полностью оторвались. Бескрылый фюзеляж с Вахтером камнем рухнул на землю и превратился в груду обломков.

Гибель не миновала Чарльза Рольса, английского авиатора, который первым перелетел через пролив Ла-Манш из Англии во Францию и обратно. Погиб француз Шавез, совершивший героический перелет через вершины Альп.

«Авиация, – писала 'Петербургская газета', – становится каким- то безжалостным Молохом, который требует все новых и новых человеческих жизней».

Но как ни удивительно, авиаторы мирились с таким положением вещей. Считалось, что риск в авиации неизбежен, и с этим, мол, ничего не поделаешь. Еще в 1909 году петербургский журнал «Библиотека воздухоплавания» опубликовал интервью с видными французскими деятелями авиации. Им был задан один и тот же вопрос: как избежать воздушных катастроф?

«Необходимо иметь тщательно построенный аппарат», – был ответ Дика Фармана (брата известного авиаконструктора). «Мы будем иметь еще много несчастных случаев, потому что они принимают самые разные формы», – заявил Габриэль Вуазен, конструктор и пилот. А Морис Фарман, опытный и смелый авиатор, ответил так: «По моему мнению, важно одно – быть предельно осторожным».

О парашютах ни авиаторы, ни авиаконструкторы почти не вспоминали. А если и вспоминали, то лишь для того, чтобы сказать: парашют в авиации вряд ли применим.

К счастью, по числу воздушных происшествий русские авиаторы «отставали» от зарубежных. Когда в других странах в общей сложности разбились насмерть более двадцати пилотов, в России никто из авиаторов еще не погиб. И вот – авиационная катастрофа на Комендантском поле, первая жертва русской авиации – капитан Лев Мациевич.

Эта трагедия дала повод заговорить о парашютах для летчиков. В «Петербургской газете» была напечатана беседа с председателем комиссии по расследованию причин катастрофы с Мациевичем полковником В.Ф. Найденовым. На вопрос, применим ли парашют к аэропланам, этот видный специалист в области авиации заявил категорически: «Нет, парашют к аэропланам не применим».

Юзеф Древницкий имел на этот счет совсем другое мнение. Уж ему- то были хорошо известны возможности «спасительного зонта». Сотни раз доверял он парашюту свою жизнь, прыгая с аэростата. С появлением авиации, с ростом числа катастроф не мог не задумайся он и над устройством парашюта для летчиков.

По воспоминаниям его близких, Юзеф Маврикиевич не раз обсуждал возникшие у него идеи с авиатором Сергеем Уточкиным. В частности, мысль создать парашют, купол которого укладывался бы в шлем авиатора, «парашют-шляпу». Любопытно отметить, что точно такую же идею вынашивали тогда американский изобретатель Уильмер и наш Котельников. Но идея оказалась нереальной.

В дни, когда тяжелые впечатления от гибели капитана Мациевича были еще очень сильны и отчетливы, газеты обращались к Юзефу Древницкому с просьбой рассказать о его взглядах на авиационный парашют.

В беседе с корреспондентом «Петербургской газеты» он сказал, что еще до гибели Мациевича задумывался над тем, как спастись авиатору в случае смертельно опасной аварии в воздухе. «В этом случае парашют – незаменим)» – с уверенностью заявил он.

Дал Древницкий интервью и газете «Ялтинский вестник». С горечью говорил он о косности руководителей русского воздухоплавания, видевших в прыжках с парашютом лишь одни акробатические упражнения. «Они никак не могут уразуметь, – упрекал аэронавт этих недальновидных деятелей, – что даже при полном завоевании человеком воздушной стихии потребуется спасательный прибор. Таким прибором на будущих воздушных кораблях может быть и будет только парашют».

А во время полетов в Виннице летом 1912 года в газете «Винницкий голос» он опубликовал небольшую статью, в которой снова ратовал за применение в авиации «старого, но вполне испытанного спасательного прибора – парашюта».

В то время еще оставался открытым вопрос: что целесообразнее – спасать при аварии только пилота или вместе с ним всю машину? Уже упомянутый изобретатель Глеб Евгеньевич Котельников разработал авиационный ранцевый парашют. Не отвергая идею индивидуального средства спасения для летчиков, Древницкий, тем не менее, создал проект парашюта для всего самолета. Он назвал его «механическим».

К сожалению, до сих пор не найдены ни чертежи, ни описания этого изобретения. Патента на него Древницкий не взял. Поэтому трудно судить, каким был этот парашют.

Древницкому советовали ехать в Севастополь и там показать свой проект. В Севастополе действовал местный аэроклуб, а кроме того, вблизи города, на реке Каче, создавалась «школа практической авиации» с большим летным полем и аэропланами различных типов. Из Петербурга были откомандированы в качестве инструкторов военные авиаторы, имевшие уже опыт полетов.

Трагическая гибель капитана Мациевича несколько изменила отношение авиационных деятелей к парашюту как спасательному средству. Поэтому надежда Древницкого на внимательное и профессиональное рассмотрение в Севастополе его проекта имела основание В Крыму Юзефу Древницкому уже довелось летать осенью 1899 года, и эти полеты он сом считал «на редкость удачными». С тех пор утекло много воды. 24 октября 1910 года газета «Крымский вестник» сообщила, что в Севастополь прибыл из Петербурга «участник авиационного праздника, известный аэронавт-парашютист Ю.М. Древницкий».

Два дня спустя Юзеф Маврикиевич дал интервью корреспонденту этой газеты. Он говорил, что цель его приезда не только коммерческая – совершить публичные полеты, а более широкая. «Я желаю, – объявил он, – воспользоваться переводом в Севастополь школы авиаторов, чтобы получить возможность продемонстрировать и испытать на деле изобретенный мною «механический» парашют для монопланов «'Блерио», «Антуанетт» и других».

Организация авиационной школы шла полным ходом. Сообщалось, что занятия в ней начнутся 1 ноября 1910 года, что уже прибыли заведующий аэродромом полковник А.З. Макутин, инструктор поручик Е В. Руднев, смелые полеты которого Древницкий видел в Петербурге, а также механики и первые ученики-офицеры.

Древницкий тоже не терял времени зря. Его первый полет был назначен на 31 октября с Приморского бульвара. Но из-за сильного ветра полет пришлось перенести на 4 ноября. И опять непогода помешала подняться в воздух. Это было сделано лишь два дня спустя.

Открытое ветрам место на бульваре оказалось малопригодным для подготовки полета. По этой причине монгольфьер хорошо наполнить не удалось. Высоко подняться он не смог и вскоре начал опускаться над серединой бухты.

Древницкий все же решился на прыжок. Парашют раскрылся не полностью (не хватило высоты), и аэронавт на повышенной скорости упал в море. «Не было подготовлено ни катеров, ни спасательных лодок, – возмущалась газета 'Крымский листок', – и летуну пришлось принять продолжительную холодную ванну, пока на помощь к нему не подошел катер»

В полете аэроплан «Блерио XI»

И это был не самый плохой исход прыжка. «Если бы не вода, – справедливо отметила газета, – то дорого бы обошелся Древницкому этот прыжок».

11 ноября в торжественной обстановке состоялось официальное открытие севастопольской школы авиации. На аэродроме ее начались полеты, с каждым днем все более частые. Особенно замечательным выдалось 14 ноября.

Ранним утром ученики школы под наблюдением инструкторов начали тренировки. Целый день с курсантами летал Михаил Ефимов.

И в этот же день, снова с Приморского бульвара, поднялся в воздух Юзеф Древницкий. Полет завершился прыжком с очень красивым спуском и приземлением чуть ли не в самом центре взлетной площадки.

«Коммерческая» цель приезда Древницкого в Севастополь была достигнута. Но куда больше его радовало, что проект «механического» парашюта был рассмотрен в авиационной школе, признан интересным и значимым, а Севастопольский аэроклуб принял постановление, в котором авиаторам капитану Комарову и лейтенанту Дорожинскому поручалось подвергнуть «аппарат-парашют» Древницкого испытаниям. Особенно важными являлись заключительные слова постановления: «Если аппарат-парашют окажется действительно отвечающим своему назначению, то применить его к аэроплану аэроклуба Блерио XIV.

Подверглось ли изобретение Юзефа Древницкого испытаниям и каким образом они проводились? А если подверглось, то оправдал ли парашют возложенные на него надежды? Никаких документов об этом пока не найдено. Во всяком случае, практического применения в авиации парашют Древницкого не получил.

В конце ноября аэронавт покинул Севастополь. Два полета он совершил в Евпатории, еще один – в Симферополе, а в середине декабря прибыл в Ялту.

«Наконец-то ялтинцам удастся увидеть летающего человека», – писал корреспондент газеты «Русская Ривьера». Первый полет Древницкого состоялся 19 декабря из Городского сада. Шар взвился под звуки оркестра. Аэронавт, держась одной рукой за кольцо со стропами, другой бросал вниз листовки с рекламой торговой фирмы.

К слову сказать, ему и раньше приходилось таким же образом рекламировать для заработка то пьесу местного драматурга, то эстрадную певицу, то какое-нибудь вино. Иногда он сбрасывал листовки с объявлением о своем очередном полете.

В Ялте Юзеф Маврикиевич задержался надолго. Продолжению полетов мешала скверная, ненастная погода с ветром и даже снежной метелью. Второй раз удалось подняться только уже в новом, 1911 году, в начале января.

Послушный купол

Древницкие, поднимаясь из городских садов, с ипподромов или велотреков, не могли улетать далеко за город, поскольку «платные» зрители не увидели бы самый интересный и драматический момент: прыжок с парашютом. Поэтому прыгать приходилось прямо над городом – улицами, домами, дворами. Случалось опускаться в море (в приморских городах), реки и озера. Прыгая в Дудергофе, под Петербургом, Юзеф Древницкий приводнился в большом озере и увяз ногами в илистом дне. Он утонул бы, не подоспей вовремя помощь. В Екатеринославе во время необычайно широкого разлива Днепра Древницкий вместе с шаром опустился на середине реки. К несчастью, на нем не было спасательного пояса. Спас аэронавта монгольфьер, послуживший ему своеобразным поплавком. Но чаще всего доводилось «приземляться» на крыши домов, а то и высоких зданий, рискуя быть стащенным на землю раскрытым парашютом. Бывали посадки во дворах, в огородах, на деревья, электрические провода и даже на кладбища. В Баку Юзеф Древницкий опустился на крышу железнодорожного вокзала. В Казани – приземлился на территории военного штаба. В Харькове – во дворе Института благородных девиц, а в Нижнем Новгороде угодил прямо на печную трубу. Иногда это выглядело комично. Например, как- то в Риге парашют опустил Юзефа Древницкого на крышу высокого дома. Хозяин его куда-то отлучился, и аэронавту пришлось бы долго сидеть на крыше, не проезжай мимо сам рижский полицмейстер, действительный статский советник Нилендер. Видя, в каком затруднительном положении находится аэронавт, он распорядился открыть чердачное окно, и только тогда Древницкий благополучно спустился вниз.

Нередко такие «приземления» заканчивались ушибами, ранениями, а то и переломами. Подобный случай произошел после полета Станислава Древницкого в Вильне, весной 1894 года.

Оболочка его нового шара, еще не пропитавшаяся сажей, сильно пропускала нагретый воздух. Монгольфьер смог подняться на высоту двух-трех десятков метров, не больше, и, быстро теряя подъемную силу, начал снижаться. Он опустился на трехэтажный дом. Древницкий успел вовремя соскочить с трапеции, однако при падении на крышу сильно поранил себе лицо и руки.

Нечто подобное, только со счастливым финалом, произошло с Юзефом Древницким в Тамбове в 1895 году. На высоте двухсот метров его монгольфьер лопнул и с большой скоростью пошел вниз. «Я не мог отцепить парашют от падающего шара, и мне оставалось разбиться вдребезги, – рассказывал Юзеф Маврикиевич корреспонденту газеты. – Но случилось так, что, упав на дом, шар оказался по одну сторону крыши, а я – повис по другую, причем, на удивление всех, совершенно невредимый».

Но, пожалуй, самые большие неприятности происходили, когда волею случая аэронавты опускались на крестьянские поля с посевами. Это была беда! Вот только один пример.

Летом 1909 года в Казани Юзеф Древницкий поднялся из Панаевского сада. Монгольфьер, колыхаясь в воздухе, набрал высоту, и тысячи зрителей с волнением ждали той устрашающей секунды, когда аэронавт оторвется от шара и стремглав понесется вниз.

Однако прыжок не состоялся. Из- за неполадок с парашютом отделиться от шара не удалось. Монгольфьер, постепенно остывая, начал опускаться и приземлился вместе с воздухоплавателем у деревни Ометьево, в окрестностях Казани, на поле, засеянном гречихой.

Набежавшая толпа крестьян потребовала за потраву посевов огромную сумму в тысячу рублей, а при несогласии угрожала применить силу.

Напрасны были доводы Древницкого, что повреждения незначительны, помято не более сажени. Крестьяне отказывались отдать шар, продолжая угрожать расправой. В течение спора собралось еще больше народа, и тогда гречиха оказалась в самом деле сильно потоптана.

Только с помощью полиции шар удалось отобрать, а хозяина посевов уговорить на возмещение в размере пяти рублей вместо тысячи.

После рассказанного становится понятным желание Юзефа Древницкого сделать парашют управляемым, способным по воле парашютиста двигаться в нужном направлении, к удобному и безопасному месту посадки.

Впрочем, приобретя опыт прыжков, Древницкий пытался управлять даже своим обычным парашютом и, как отмечали очевидцы, действительно «лавировал им». Однажды, прыгая в Казани, он оказался над огромным озером Кабан. Не желая принимать холодную ванну, и к тому же не имея спасательного пояса, Древницкий, как писала газета, «движением рук и корпуса отклонил парашют» и сумел опуститься на суше. Однако он мечтал о еще большей управляемости, а для этого требовался парашют особого устройства.

О том, что такой парашют им создан, Древницкий объявил весной 1911 года. И тогда же в Тифлисе он совершил свой первый прыжок с управляемым парашютом.

Конструкцию его Юзеф Маврикиевич совершенствовал несколько лет. Закончил он эту работу к осени 1913 года и в тот же год в причерноморских городах продемонстрировал прыжки с усовершенствованным управляемым парашютом.

О его полете в Новороссийске 1 декабря газета «Черноморский край» писала: «Управляемый парашют – изобретение Ю.М.Древницкого – является последней технической новостью в деле воздухоплавания. До сего времени парашютисты с момента отделения от шара предоставляли себя на волю ветра и не могли опуститься там, где хотели бы.

Изобретение г. Древницкого позволяет парашюту двигаться против ветра по всем желаемым направлениям и опускаться в заранее избранном месте. Оно одобрено Всероссийским аэроклубом. Принцип его работы крайне интересен».

После полета в Баку Древницкий, рассказывая зрителям об устройстве своего «послушного» парашюта, заметил, что он нужен не только воздухоплавателям, но в будущем окажется необходимым и авиаторам.

Подробного описания этого парашюта, тем более чертежей, к сожалению, не найдено, и пока можно лишь строить догадки о его конструкции. Конечно, при спуске надо было воздействовать на купол. Сам Древницкий говорил: «Моим парашютом можно править в воздухе, как парусом на лодке». Быть может, он додумался даже до купола, создававшего реактивную силу, как это происходит в современных парашютах.

Последние полеты

В Москву летом 1911 года Юзеф Древницкий приехал с юга после очень успешных полетов в курортных городах Пятигорске и Кисловодске, а до того – в Баку, Тифлисе и Владикавказе. Но в Белокаменной зыбкое «воздухоплавательное» счастье изменило ему.

Нет, сначала все обстояло совсем неплохо. Древницкий получил несколько предложений от владельцев увеселительных садов. Он остановился на «Фантазии», саде, расположенном в Петровско-Разумовском, дачной местности в окрестностях Москвы. Оттуда 14 августа и состоялся первый полет, завершившийся для Древницкого огромной потерей.

Аэронавт поднялся на высоту четырехсот метров и опустился с парашютом здесь же, в Петровском парке. Монгольфьер, не истративший еще до конца свою подъемную силу, подгоняемый ветром, полетел дальше, в сторону Дмитровского шоссе, и упал в поле, в нескольких верстах от Москвы.

Был воскресный день. Жители соседней деревни, многие из которых были навеселе, увидев неожиданно свалившийся с неба шар, набросились на него. «Моментально собралась толпа, и тут же началось зрелище, вполне достойное Алеутских островов, – описывал эту дикую расправу корреспондент московской газеты «Русское слово».

– Шар был разорван в клочки. Управляющий Древницкого застал на месте самое неприглядное веселье: прыгали, смеялись и с каким-то торжеством драли на части тысячи аршин материи. Просто веселились. И затем разбежались по лесу, унося с собой куски полотна.

Несчастный аэронавт потерял все свое состояние, а вместе с ним и всю свою "трудоспособность". Работать без шара он уже не может. В Москве у г. Древницкого было заключено несколько контрактов. Здесь он надеялся заработать на постройку своего аэропланного предохранителя от падений. И вот теперь эти надежды растащены по кускам. Нет и виновных, не с кого спрашивать, как будто и в самом деле весь этот «свободный полет» состоялся на Алеутских островах».

Такое варварство Юзефу Древницкому было знакомо. Его шар, случалось, рвали и раньше. Но в этот раз это выглядело особенно дико. И хотя потеря была очень большой, руки он не опустил. Из остатков оболочки и прикупленного материала, наняв нескольких швей, начал спешно изготавливать новый шар. Работая почти круглосуточно на шести машинках, удалось справиться с этим за считанные дни.

Уже через неделю после происшествия с шаром Древницкий смог опять совершить полет, но уже в другом месте, из сада при Алексеевском народном доме в Грузинах. Он радовался, что снова имеет шар и может продолжать полеты. Однако радость его оказалась недолгой.

На время Древницкий уехал в Торжок. Там но 31 августа было назначено его выступление. И все повторилось почти точь-в-точь, как под Москвой. Древницкий благополучно опустился с парашютом, а монгольфьер упал в районе деревни Выгуково. Вслед за шаром помчались два стражника и служащие Древницкого, словно ожидая очередного варварства. Так и случилось: толпа крестьян рвала оболочку. «Стражники хотели забрать хотя бы остатки шара, – писала газета, – но грозная толпа с вилами и косами прогнала их».

Ночью в деревню был отправлен целый отряд стражей порядка во главе с урядником. Они произвели в избах крестьян повальный обыск. «И почти в каждой избе, – сообщала «Московская газета», – были найдены куски злополучного шара. Деревня привлекается к уголовной ответственности».

«Грех попутал, – оправдывались крестьяне, – полотно уж больно хорошее». Стоимость шара определили в тысячу пятьдесят рублей. «Аэронавт окончательно разорен», – сочувственно писала газета.

Но «выбить из седла» отважного воздухоплавателя оказалось не так-то легко. Наверное, пришлось опять залезть в долги, потуже затянуть пояс, чтобы снова выйти из тяжелого положения. Это тем более было необходимо, поскольку Юзеф Маврикиевич собирался принять участие в предстоящих состязаниях авиаторов, в так называемой «второй авиационной неделе». Ее устраивало Московское общество воздухоплавания.

«Авиационная неделя» началась в воскресенье, 11 сентября, на Ходынском поле. В этот день Тверская улица уже с утра была забита экипажами. Трамваи уходили переполненными. Казалось, что «вся Москва» решила отправиться на полеты. «У извозчиков – бенефис, – писала газета «Московская весть». – Заламывают такие цены, что доже у плешивых волосы становятся дыбом».

Столь большой интерес к «неделе» был оправданным. В качестве участников ее записались известные авиаторы: братья Михаил и Тимофей Ефимовы, Адам Габер- Влынский, Борис Россинский и другие. Их имена уже были на слуху.

Программа состязаний тоже привлекала: полеты на высоту, продолжительность и скорость, эволюции в воздухе, планирующие спуски, погоня за аэростатом и даже «диверсия» с аэроплана, когда требовалось совершить посадку у «порохового склада», взорвать его и успеть улететь до захвата авиаторов казаками, мчавшимися к месту «диверсии» во весь опор.

Предусматривались также прыжки с парашютом. Совершать их должен был, конечно же, Юзеф Древницкий, который тут, как и на Всероссийском празднике воздухоплавания в Петербурге, был единственным парашютистом.

Первый день «недели» прошел удачно, но без участия Древницкого. Второй день состоялся 13 сентября. Погода резко ухудшилась. Моросил дождь, похолодало. Зрителей на трибунах значительно поубавилось. Но едва небо чуть прояснилось, полеты начались.

Юзеф Древницкий тоже приступил к наполнению шара, но из-за ветра подняться ему не удалось. И лишь на третий день «авиационной недели», 18 сентября, несмотря на холод и облачное небо, Древницкий решил лететь во что бы то ни стало.

Шар наполнялся необычно долго (мешал холод), так что выпустить его удалось лишь к вечеру. Что произошло потом, так и осталось до конца не выясненным.

На высоте трех-четырех метров аэронавт оторвался от шара (возможно, он сделал это намеренно, заметив какие-то неполадки с монгольфьером) и вместе с нераскрытым парашютом, как писала газета, «всей тяжестью тела грохнулся об землю, ударившись еще и головой о столб». Дымящий и быстро терявший форму шар понесся низко над землей и бесформенной массой упал у самых ворот аэродрома.

Люди, находившиеся на летном поле, бросились к упавшему аэронавту, но тот быстро вскочил на ноги. «Ну, что там… Разве это со мной в первый раз1», – успокаивал он окруживших его. Действительно, воздухоплаватель был в порядке и даже не получил травм. Судьба снова пожелала сохранить его.

Третий день «недели» стал последним. По причине непогоды состязания были объявлены закрытыми. Самый большой приз – около пятисот рублей – завоевал авиатор Адам Габер-Влынский, позже прославившийся своими рекордами и «мертвыми петлями». Неудачный полет Юзефу Древницкому был засчитан, и как участник авиационной недели он получил сто рублей.

Древницкий оставался в Москве до первых чисел октября, успев совершить еще два публичных полета, а затем отправился на юг, в теплые края.

Авиационная неделя в Москве

Участник Московской авиационной недели, мастер «фигурных полетов» Адам Гобер-Влынский

Снова в Петербурге

Снова приехать в Петербург Юзефу Древницкому удалось лишь весной 1912 года. В этот огромный город он прибыл после того, как побывал в маленьких городах западного края России – Бердичеве и Житомире, где его полеты собирали тысячные толпы.

Сразу после приезда Древницкого столичные газеты сообщили, что полеты его будут совершаться с территории Зоологического сада, куда «известный пилот» приглашен дирекцией «на несколько гастролей», и что первый полет состоится 24 мая.

Столичный Зоосад был основан на Петербургской стороне в 1865 году супругами Юлиусом и Софьей Гебгардт. При следующем владельце сада Э.А. Росте коллекция животных насчитывала более тысячи различных видов. Чтобы увеличить доходы, в саду была сооружена большая эстрада для оркестра, устраивались цирковые представления, концерты, красочные феерии.

В 1912 году новым хозяином петербургского Зоосада стал драматический артист и театральный антрепренер Семен Никодимович Новиков. В то время Зоосад переживал серьезный кризис. Доходы его падали. И вот для привлечения в сад публики у Новикова возникла мысль пригласить на полеты аэронавта- парашютиста Юзефа Древницкого.

Они познакомились в 1910 году в Ялте, когда Древницкий совершал там полеты, а С.И. Новиков возглавлял ялтинский городской театр. И как уже говорилось, аэронавт, «простаивая» из-за ненастной погоды, даже принял участие в одном из спектаклей этого театра. Подготовить место для взлета в Зоологическом саду к объявленному сроку не успели. Полет Древницкого состоялся двумя днями позже, 26 мая, и не на шутку обеспокоил многих жителей столицы.

На следующий день после полета «Петербургская газета» так описывала это событие: «Несколько тревожных минут пережили вчера петербуржцы, сделавшиеся свидетелями стремительного падения человека с высоты нескольких сот метров. Около десяти часов вечера высоко над Петропавловской крепостью летел воздушный шар. Вдруг, как всем показалось, от шара отделилась гондола и стремглав полетела вниз.

Крики ужаса вырвались из груди наблюдавших за полетом. 'Несчастье! Катастрофа! – раздались крики. – С шара упал человек!'. Со всех сторон народ кинулся к месту предполагаемого падения. Велико было, однако, удивление всех, когда на крыше одного из домов по Пушкарской улице они увидели… живого г. Древницкого, совершившего свой первый полет с увеселительной целью из Зоологического сада и спустившегося с парашютом». Удивительно» что этот полет и прыжок всполошил не только обывателей, но и военных аэронавтов. Кто-то из встревоженных петербуржцев позвонил в Учебный воздухоплавательный парк на Волковом поле и сообщил о катастрофе воздушного шара, пролетавшего над центром Петербурга, и гибели находившихся на нем людей, якобы упавших с большой высоты.

Недоразумение скоро выяснилось, катастрофа, конечно, оказалась мнимой. Но второй полет Древницкого, состоявшийся 27 мая (то есть на следующий день после первого), и вправду едва не закончился трагедией.

При подъеме шара из Зоосада аэронавт попал ногами в электрические провода, тянувшиеся невдалеке от взлетной площадки. При этом стропы парашюта закрутились. Не раскрутив их, покидать шар было нельзя: парашют мог не раскрыться.

К счастью, Древницкому во время полета удалось, как писала газета, «распутать веревки», совершить прыжок и благополучно опуститься на Троицкой площади, по соседству с Невой и Петропавловской крепостью. Монгольфьер после прыжка Древницкого далеко не улетел. Оболочка его, обогнав аэронавта, упала здесь же, на Троицкой.

Интересно отметить, что почти одновременно с Юзефом Древницким в столицу, тоже на полеты, приехал авиатор Сергей Уточкин. Слава его, «короля воздуха», уже начала меркнуть. Выступления Уточкина в Питере оказались неудачными, а при попытке взлететь с Невы авиатор столкнулся с лодкой и едва не утопил свой «Фарман», снабженный вместо колес поплавками.

Юзеф Маврикиевич дружил с Уточкиным и, безусловно, знал о неудачах некогда успешного авиатора. Невезение преследовало и самого Древницкого. Следующий его полет был назначен на 29 мая. Газеты объявили, что на этот раз аэронавт поднимется значительно выше, чем раньше, – на высоту не менее тысячи метров. Намерение это, однако, не осуществилось. Городская администрация, узнав о воздушном приключении Древницкого 27 мая – столкновении с электрическими проводами запретила полеты с территории Зоосада. Пришлось Древницкому искать другое место для взлета, за пределами города.

Такое место ему удалось найти в дачном поселке Озерки на северо-западной окраине Петербурга, в живописном районе Суздальских озер. В летнее время там жили высокопоставленные чиновники, предприниматели, деятели культуры, известные ученые.

Древницкий со своим шаром обосновался в саду при озерковском театре С.В. Брагина. Полет был объявлен на 7 июня. Как назло, этот день выдался дождливым и ветреным. Наполнение монгольфьера в такую погоду всегда затягивалось. Только чуть ли не к полуночи (благо, была пора белых ночей) удалось закончить эту трудоемкую процедуру.

Никто уже не верил, что аэронавт так поздно и в непогоду рискнет подняться в воздух. Но Древницкий отменять полет не стал и отдал команду пустить шар. Мокрый, отяжелевший монгольфьер подняться на безопасную для прыжка высоту не смог. Оказавшись над Нижним, самым большим, озером, шар как бы застыл в воздухе, а затем быстро пошел вниз.

Стало очевидным, что приводнение неизбежно. Боясь оказаться в воде под шаром, Древницкий на высоте нескольких метров отцепил парашют и упал в озеро, подняв целый фонтан брызг. «Еще миг, – писала петербургская газета 'Вечернее время', – и аэронавт ушел под воду».

На помощь Древницкому поспешила спасательная лодка, дежурившая на озере. Мокрого и едва не захлебнувшегося воздухоплавателя доставили в ближайший ресторан, где он отогрелся и отдохнул.

Больше в Петербурге Юзеф Древницкий в воздух не поднимался. Из столицы он снова уехал в западный край. Летал в Виннице и Каменец-Подольске. Затем отправился на Волгу – в Казань и Самару, а осенью через Оренбург (где 7 октября состоялся его полет) – в Среднюю Азию.

Авария с Юзефом Древницким в Озерках 7 июня 1912 года. Рисунок из газеты «Петербургский листок»

В небе Туркестана

В каких только городах – больших и малых – ни летал Юзеф Древницкий. Но все это в европейской части России. В Средней Азии летать ему еще не доводилось. Впервые в Ташкент он прибыл в середине октября 1912 года. Ташкентцы уже видели летающих людей, российских авиаторов Михаила Кампо-Сципио и Александра Васильева, демонстрировавших здесь полеты на аэропланах весной 1911 года. Васильев вскоре прославился как победитель труднейшего перелета Петербург – Москва. Из девяти претендентов на победу только ему одному более чем за сутки, с промежуточными посадками удалось преодолеть этот путь.

Незадолго до приезда Древницкого в Ташкенте было создано Туркестанское общество воздухоплавания, планировавшее открыть местную школу для подготовки авиаторов. Одним словом, авиация проникла уже и сюда, на окраину России. Другое дело, невиданное в Ташкенте зрелище – полет на монгольфьере и прыжок с парашютом.

Полет Юзефа Древницкого был назначен на 28 октября с бывшего скакового поля, превращенного в аэродром Общества воздухоплавания- «На аэропланах у нас уже летали, – писала газета "Туркестанский курьер". – Подъем на аэростате – это уже новость для ташкентской публики».

И в назначенный день, он был воскресным, ташкентцы потянулись на окраину города, чтобы увидеть «прыжок с неба» отважного аэронавта. На аэродром прибыл даже сам туркестанский военный губернатор, командующий войсками округа, генерал от кавалерии А.В. Самсонов, а с ним – и все «высшие начальствующие лица».

День спустя «Туркестанский курьер» писал о полете Юзефа Древницкого: «Под шумные аплодисменты многочисленной публики шар плавно поднялся ввысь, почти вертикально, унося смелого воздухоплавателя. Полет представлял собой очень красивое зрелище и произвел сильное впечатление. Шумными криками "браво!' и несмолкающими рукоплесканиями г. Древницкий был встречен публикой, хлынувшей волной к месту спуска».

Во время пребывания Древницкого в Ташкенте, здесь открылась первая в Туркестане авиационная школа. Понятно, что торжество по этому историческому событию не могло пройти без показательных полетов, тем более, что в Ташкенте уже появился свой первый авиатор, бывший авиамеханик Шидловский. В тот праздничный день он летал на «Фармане» с офицерами, беря их в полет по одному в порядке очереди.

Возможно, что тогда впервые поднялся на аэроплане в качестве пассажира и Юзеф Древницкий. Это было 4 ноября, а девять дней спустя он стал очевидцем тяжелой аварии с Шидловским. Во время полета с пассажиром у аэроплана разрушился пропеллер. Авиатор попытался совершить посадку планирующим спуском, но «Фарман» упал и, как писали газеты, «разбился вдребезги». Пассажир чудом отделался лишь испугом, а пилота подняли без чувств с переломами ноги и ранами на голове.

Смелые полеты Древницкого понравились ташкентцам. Высказывались пожелания, чтобы он совершил в Ташкенте еще один полет, причем поднялся бы в воздух не с аэродрома, далеко расположенного, а из городского сада. Но аэронавта уже ждали в Скобелеве, как стала называться Фергана, переименованная в честь знаменитого генерала М.Д. Скобелева.

В этом небольшом городе Древницкий задержался тоже лишь на один полет. Вынуждаемый непогодой, он перебрался южнее, в Асхабад (ныне Ашхабад) и здесь встретил новый, 1913 год.

Первый полет в Асхабаде был объявлен на 6 января, но капризная среднеазиатская зима распорядилась по-своему. Задул холодный ветер, зарядили дожди. Древницкий уже начал сожалеть, что поехал в этот далекий, незнакомый край. Полет пришлось перенести на 20 января, надеясь на улучшение погоды. Чтобы привлечь будущих зрителей, было обещано заснять их кинематографическим аппаратом и затем показать эту киноленту в местном цирке.

Увы, в ночь на 20 января выпал обильный снег. «Не везет летчику- парашютисту Древницкому, – сочувствовала аэронавту газета 'Асхабад'. – Назначенный на 20 января полет, как и в первый раз, вследствие неблагоприятной погоды, не состоялся. Если так будет и дальше, то не позавидуешь положению Древницкого».

Следовало набираться терпения и ждать. Это состояние неопределенности, неясности за много лет воздухоплавательной жизни стало для Древницкого привычным. Успехи его полетов зависели от множества причин: капризов погоды, технических неполадок, поведения толпы, самодурства местных властей и прочего, и прочего…

Наконец, и Древницкому, казалось, улыбнулась природа: день 3 февраля выдался теплым и тихим. Но стоило лишь начать наполнение шара, как, откуда ни возьмись, налетел сильный ветер, и, скрепя сердце, пришлось отменять полет. Вот она, воздухоплавательная доля!

Но не могла же непогода длиться вечно, и Древницкому в конце концов удалось-таки в Асхабаде подняться в воздух. Это произошло 17 февраля в удивительный, словно по заказу, ясный, солнечный, без малейшего ветерка, день. «Нельзя сказать, что это досталось Древницкому легко, – рассуждала газета 'Асхабад'. – Топько подумать – семь неудачных покушений на полет, неудачных не по его вине, а – стихии».

Зрителей, уже заждавшихся полета, собралось много. Они плотно окружили взлетную площадку и, напирая все больше и больше, вот- вот могли смять солдат, державших готовый к полету монгольфьер. Видя это, Древницкий скомандовал: «Пустить шар!». Монгольфьер вместе с воздухоплавателем броском вырвался из живого кольца и через считанные секунды был уже далеко, далеко вверху…

Полет удался. Древницкий приземлился с парашютом во дворе начальника Закаспийской области. Генерал радушно встретил неожиданного гостя, опустившегося с неба, и поздравил с удачным завершением полета.

Толпа, не верившая, что Древницкий, наконец, в самом деле полетит (ведь сколько раз бывали отмены!), на руках отнесла отважного летуна до экипажа. «Уж так всегда, – заметила газета, – безумству храбрых поем мы песню».

В конце февраля Юзеф Маврикиевич покинул Асхабад. Известно, что он совершил еще полет в Катта-Кургане – городке, расположенном в семидесяти километрах от Самарканда. Возможно, по пути выступал и в других среднеазиатских городах.

Его надежды на Туркестан не оправдались. Древницкий приехал в этот край без лишнего гроша в кармане, таким же и уехал. В середине мая 1913 года он уже летал в Ростове-на-Дону.

Роковой «Бенефис»

«Едет Древницкий! Едет Древницкий!». Это краткое объявление появилось в «Нижегородском листке» в начале августа 1913 года. Афишки с тем же лаконичным извещением были расклеены по всему Нижнему Новгороду. По поводу лаконичности газета «Нижегородец» иронизировала: «Он просто – Древницкий. Сказать "знаменитый Древницкий" так же смешно, как написать "более или менее известный в провинции писатель Н.В. Гоголь". Гоголь даже без имени – Гоголь. И Древницкий – тоже».

Но ирония – иронией, а краткого извещения, и в самом деле, было вполне достаточно. Юзефа Древницкого здесь, как и в других волжских городах, хорошо знали по прежним полетам.

Надо сказать, что первый полет 15 августа закончился не совсем удачно. Уже в воздухе «заел» механизм – замок (он был изготовлен фирмой «Катык»), прикреплявший купол парашюта к шару, и Древницкий был вынужден опуститься вместе с монгольфьером среди могильных плит и крестов Канавинского кладбища.

Второй полет состоялся 16 августа, и снова неудача, причем более неприятная, чем в первый раз: монгольфьер не смог набрать нужной высоты и свалился на деревья вместе с аэронавтом, даже не вылетев за пределы Лубянского сада.

Только в третьем полете пришел успех. Древницкий продержался в воздухе шесть минут и совершил прыжок с высоты более тысячи метров. Эффектным был и четвертый полет 20 августа, когда отважный аэронавт, оставив шар на большой высоте, камнем пролетел половину расстояния до земли!

В пятом полете при спуске парашют так сильно бросало из стороны в сторону, что стало страшно за жизнь аэронавта. «Большая смелость нужна, – произнес кто-то из зрителей, глядя, как раскачивается парашют, – того и гляди со смертью встретишься».

На 27 августа было назначено прощальное, «бенефисное», выступление Древницкого. Погода с порывистым ветром спокойного полета не обещала. Шар наполнялся медленно и плохо. «Публика уже начала сомневаться в возможности полета, – писала газета "Волгарь". – В толпе были слышны иронические замечания. Это нервировало пилота».

Солдаты, прильнув к земле, постепенно суживали нижнее отверстие монгольфьера. Долгое наполнение в конце концов завершилось, и тридцать солдат, подняв шар на высоту двух метров от земли, ждали последней команды.

А зрители по-прежнему шумели и подшучивали. Возможно, поэтому Древницкий поспешил и, не оценив силу ветра, подал команду: «Пустить шар!». Все, что произошло вслед за этим, запомнилось очевидцам как настоящий кошмар.

Резкий порыв ветра бросил шар на телеграфные провода, протянутые в несколько рядов около садового театра. На мгновение шар остановился. Было видно, как он с неимоверной силой тянет за собой аэронавта, застрявшего в проводах. Затем монгольфьер оторвался и улетел вместе с парашютом, а Древницкий, отброшенный на крышу театра, скатился с нее и упал на землю. Встать сам он не смог. Его подняли и на извозчике отвезли в купеческую больницу, открытую при ярмарке.

Все газеты России поместили сообщения о катастрофе в Нижнем Новгороде. Газета «Волгарь» писала о повреждениях, полученных Древницким: «В результате – кровь, перелом берцовой кости, сильные ушибы, ссадины. Замертво летчика на носилках унесли из сада. Первую помощь оказали случившиеся в саду врачи». Поздно вечером из больницы сообщили, что смертельной опасности нет, но положение разбившегося аэронавта тяжелое.

Об аварии и ее причинах Древницкий рассказывал корреспонденту местной газеты так: «Несчастье со мной случилось главным образом потому, что я не уловил момента между сильными порывами ветра, и меня бросило на провода. Я был привязан к парашюту ременным поясом. Один, тонкий, провод я оборвал туловищем, но тут же попались два очень прочных, в которых я накрепко запутался. Между тем, шар тянул меня за собой, и я почувствовал, как пояс режет мое тело.

После смертельной боли я, наконец, оторвался, так как лопнула веревка, на которой можно было слона повесить и которая прикрепляла меня к парашюту».

Юзеф Маврикиевич жаловался корреспонденту: «Главное, перелом в таком месте, где нельзя наложить необходимую перевязку. Доктор по этому поводу шутит: «Больной вы для нашей больницы необыкновенный, и переломы у вас необыкновенные. Но шутка шуткой, а месяца на два, самое меньшее, я – не работник.

Лечиться надо, покой, массаж…».

Древницкий с трудом поднялся с койки и, волоча больную ногу, медленно прошелся на костылях по палате. «Что с моим шаром?» – спросил с беспокойством. Он еще не знал, что монгольфьер упал за городом, и хулиганы обрезали у него веревки. Хотели даже разрезать оболочку, но вовремя подоспевшие солдаты отобрали шар и отвезли его в Лубянский сад.

«Говорят, – продолжал аэронавт, – 7 сентября больницу закрывают. Перееду к себе в номер на несколько дней. Потом переберусь в Москву. Несчастье расстроило все мои планы и поставило в материальном отношении в самое безвыходное положение. Теперь все пошло прахом, и на нынешнюю зиму я остаюсь больной и решительно без средств. Придется перебиваться как-нибудь литературным трудом».

С окончанием ярмарки больницу действительно закрыли. Древницкий, как и собирался, уехал в Москву. Газета «Раннее утро» писала в середине сентября: «На днях из Нижнего Новгорода привезен в Москву потерпевший катастрофу популярный авиатор Древницкий. У него перелом правой ноги и сильное кровоизлияние. За отсутствием необходимых средств пострадавший авиатор до сих пор не помещен в больницу». Как жил в эти дни отважный аэронавт, где лечился, никто теперь рассказать не сможет. Известно только, что уже 5 октября того же, 1913 года, он летал и прыгал с парашютом в Вильне. Это менее сорока дней спустя после катастрофы! А затем в поисках заработка и благоприятных погодных условий для полетов отправился в турне по южным городам России и проехал от Одессы до Баку

Юзеф Древницкий в больнице после аварии в Лубянском саду

Пятьсот прыжков с монгольфьера

Юзеф Маврикиевич поселился в Москве. Авария в Нижнем Новгороде сильно подорвала его здоровье, однако он не сдавался. Летом 1914 года организовал свои полеты из сада «Ренессанс» в Замоскворечье. Последний, шестой, полет состоялся 13 июля, а четыре дня спустя вышел Высочайший указ о мобилизации. Кайзеровская Германия объявила войну России. На стороне последней выступили Франция, Великобритания и ее доминионы. Первая мировая война началась.

По словам О.И. Гребнер, во время войны Юзеф Маврикиевич работал в каком-то Обществе помощи беженцам. В середине 1915 года он решил отправиться в новую поездку со своим шаром и парашютом. Он чувствовал, что это будет его последнее турне, да и зрелищные полеты в условиях войны выглядели не ко времени.

В июне Древницкий прибыл в Курск. Он совершил здесь два полета из сада Купеческого собрания и убедился, что еще остались у него силы, а зрители все так же восторженно его принимают. «Гром аплодисментов встретил смельчака-авиатора, – писала газето 'Курская быль', – когда после прыжка он возвратился в сад».

Следующей была Туло. Прыгал он с управляемым парашютом, и газеты это отметили.

Война была в разгаре. С фронта приходили тревожные вести о применении немцами отравляющих газов. В стране шла кампания по заготовке защитных марлевых повязок, масок, пропитанных особыми веществами. На фронт отправлялись десятки тысяч таких «противогазов». Общество Красного Креста организовывало мастерские, изготавливавшие противогазовые повязки, устроивало спектакли и концерты, сборы с которых шли на закупку марли и других материалов.

Юзеф Древницкий в Туле тоже внес свою лепту в это благородное дело. Было объявлено, что треть сбора от второго полета (он состоялся 12 июля) будет передана на изготовление «противогазов».

Лихолетье чувствовалось во всем: в подавленном настроении людей, в нехватке самых необходимых товаров, росте цен и снижении качества продуктов. Так было во всех городах России.

Далее Юзеф Древницкий летал в Калуге, Иваново-Вознесенске, Ярославле и Вологде. В сентябре он был в Вятке, а затем, в завершение своей поездки, посетил Пермь. Осенняя непогода заставила его возвратиться в Москву. После 1915 года он уже не летал, многолетняя воздухоплавательная деятельность бесстрашного аэронавта-парашютиста закончилась.

Сколько же совершил он за свою жизнь полетов и прыжков? Точно ответить на этот вопрос невозможно. Приезжая в тот или иной город, Юзеф Маврикиевич иногда сам объявлял о количестве совершенных им ранее подъемов в воздух. К августу 1895 года, по сообщению нижегородской газеты, у него насчитывалось двести пятьдесят полетов. К концу лета 1897 года – триста. Рубеж в четыреста полетов он преодолел в 1909 году. А в июне 1912 года в Виннице выполнил свой пятьсот пятый полет. После этого, как удалось подсчитать, он совершил еще не менее сорока пяти полетов. Автору этих строк удалось собрать достоверные сведения о ста семидесяти четырех воздушных путешествиях Юзефа Древницкого. Из них сто пятьдесят три окончились прыжками с парашютом.

Прыжков было несколько меньше, чем полетов, так как, по разным причинам, аэронавту подчас приходилось опускаться вместе с монгольфьером. По числу прыжков с парашютом, совершенных в те далекие годы, с Юзефом Древницким никто не мог сравниться не только в России, но, вероятно, и за границей. По количеству же лет, отданных этому опасному делу, ему уж точно не было равных нигде.

С 1910 года первые русские авиаторы, подобно братьям Дрееницким, начали совершать турне по России и демонстрировать полеты на аэропланах, казавшиеся тогда удивительными. Случалось, что выступления Юзефа Древницкого проходили одновременно с авиационными. Например, в Киеве он летал одновременно с авиатором Кузминским, в Петербурге – с Уточкиным.

Юзеф Маврикиевич понимал, что проигрывает авиаторам. В общественном мнении они олицетворяли собой победу человека над воздухом, свидетельствовали о начале новой эры. Его же подъемы на закопченном монгольфьере выглядели совсем иначе. По этому поводу пятигорская газета «Кавказский край» в июне 1911 года писала: «Тому, кто видел полеты на 'Форманах', 'Блерио' и других аппаратах, подъем на воздушном шаре кажется уже анахронизмом».

Древницкий и сам с интересом относился к авиации, был знаком со многими русскими летчиками. Некоторые его газетные публикации касались авиации, ее истории. Нередко перед полетом он рассказывал зрителям о воздухоплавании, и разговор неизменно заканчивался сообщениями о достижениях авиации. Как уже ранее говорилось, Юзеф Маврикиевич мечтал стать авиатором, хотел научиться летать на аэропланах и получить «бреве» – диплом летчика.

Листовка о полете Юзефа Древницкого в Вятке осенью 1915 года

Но мечте этой осуществиться было не суждено. Здоровье Юзефа Маврикиееича ухудшалось с каждым годом. Сказались не только многочисленные аварии, но и колоссальная нервная нагрузка, которую он испытывал в течение многих-многих лет. В 1917 году Юзефа Маврикиееича положили в Сухаревскую больницу, в психиатрическое отделение. Там он и умер то ли в июле, то ли в сентябре. Похоронили Юзефа Древницкого на Ваганьковском кладбище. Со временем могила была забыта и потеряна.

Одним из тех, кто знал Юзефа Древницкого, встречался с ним, был пионер русской авиации Борис Илиодорович Россинский. Вспоминая смелые полеты Древницкого, он писал автору этой статьи: «На меня его эксперименты производили неизгладимое впечатление. Я бы сказал, что это была своего рода 'подкормка' развивающегося во мне стремления быть летающим человеком. Ю.М. Древницкий был тогда очень популярным деятелем воздухоплавания, и его гастроли по городам России, конечно, разжигали страсти молодого поколения, наподобие меня. Когда в 1910 году я начал летать на 'Блерио' на Ходынском поле в Москве, то встречался с Древницким уже как авиатор, и он говорил, что необходимо применять парашют для спасения летчиков. Он горел на своем любимом деле и, несмотря на получаемые увечья, не бросал его, как и мы, энтузиасты того времени».

Прототип RF-5E, на котором петап Суад Хамзич (фото Northrop Grumman Corporation)

Тигриные глаза Красной авиации

Светозар ЙОКАНОВИЧ

Специфическое военно-политическое окружение, в котором развивалась социалистическая Югославия, в сочетании с занимаемым страной стратегически важным положением, сделало возможным принятие на вооружение боевой техники как восточного, так и западного производства. Югославия вошла в число немногих стран мира, в ВВС которых крылом к крылу летали американские «Сейбры» и русские «МиГи». Становым хребтом противовоздушной обороны СФРЮ долгое время являлся истребитель МиГ-21. В 1962 – 1986 гг. на вооружение югославских ВВС поступил 261 самолет этого типа модификаций Ф-13, ПФМ, М, МФ, Р, бис, У, УС и УМ. Легкий микояновский истребитель идеально соответствовал концепции боевого применения истребительной авиации вооруженных сил Югославии: небольшой, скоростной, маневренный, простой в эксплуатации. К тому же он был в 2-3 раза дешевле западных аналогов. Однако опыт локальных войн показал возрастание значения воздушных боев на дистанциях, превышающих дальность прямого видения – в таких боях американские самолеты обладали явным преимуществом. Впрочем, в части маневренного боя считалось, что старая «Двадесец'единица» будет удерживать первое место еще долго.

В Югославии еще в 70-е годы задумались и о приобретении нового истребителя, который не заменил бы, а дополнил МиГ-21. Положительного отклика требования военных не получили в силу эконмических причин и, в большей степени, политических разногласий.

МиГ-21бис-САУ, вооруженный британскими кассетными бомбами BL-755 (архив Светозара Йокановича)

Внутриполитическая ситуация в Югославии в то время была сложной. Совсем недавно стихла буря, спровоцированная «Пражской весной», затем, в начале 70-х годов, хорваты устроили собственную «весну», обострившую национальный вопрос. После долгих колебаний, вызванных страхом перед советской интервенцией, Тито «замирил» (но не подавил) это движение. С точки зрения экономики страна пребывала в отнюдь не идеальном состоянии, хотя многие югославы по сей день вспоминают то время как период благосостояния.

На международной арене Тито боролся за право быть лидером неприсоединившихся стран, балансируя на небольшом пятачке между двумя враждебными военно-политическими блоками и стараясь ни одному из этих блоков не оказывать явного предпочтения. «Вечный» президент Югославии (по конституции Тито обладал «мандатом без ограничения» на власть в стране, то есть смерть не лишала Тито должности президента!) последнее десятилетие своей жизни провел в страхе, что чрезмерное сближение с СССР обернется военной интервенцией США и наоборот. Хотя экономическое сотрудничество с СССР развивалось очень успешно, в политике Тито держал дистанцию и особо не доверял генералам из своего окружения, подозревая некоторых из них (как «просоветских людей», способных угрожать его власти).

В таком свете, в частности, рассматривались пожелания отдельных генералов закупить в СССР, по примеру Ливии, истребители МиГ-23 и МиГ-25. Формальным отказом от закупки послужила «высокая стоимость этих самолетов и сложность конструкции, из-за которой эксплуатация в сравнении с МиГ-21 значительно усложнялась». Таким образом, Югославия осталась приверженницей 21-го «МиГа» – в августе 1977 г. на вооружение поступили первые самолеты новой модификации: МиГ-21бис-САУ (югославское обозначение Л-17). Последние из 46 заказанных Л-17 поступили в эскадрильи ВВС Югославии за несколько месяцев до кончины Тито.

Товарищ Тито скончался 4 мая 1980 г., после чего в стране быстро обострились внутренние противоречия, возникли угрозы иностранной военной интервенции и распада СФРЮ. Руководство Югославией взял на себя коллективный политический орган. В политических и военных верхах страны всерьез ожидали военной интервенции, результатом которой мог стать переход под контроль НАТО западной части СФРЮ – Словении и большей части Хорватии, в то время как Советы установили бы контроль над большей частью Югославии. Такие оценки подтверждала информация о передислокации советской 35-й мотострелковой дивизии из словацкого Зволена в Венгрию и усиление группировки сухопутных войск переброской частей по железной дороге из Украины Тревожное настроение усилила информация, переданная начальником Генерального штаба Венгрии Иштваном Олахом югославскому генералу Бранку Мамули об усилении войск Варшавского Договора на венгерской территории. Олах обещал сообщить о дате напедения, отметив, что венгерская армия, конечно же, тоже примет участие в операции. Похожая информация поступала от спецслужб Запада, а в Болгарии стали обвинять Югославию в том, что она опять попала под тлетворное влияние Запада.

Реагировать требовалось быстро. В США направили делегацию, которая заверила президента США в верности Югославии идеям движения неприсоединения, а в качестве конкретного доказательства продолжения курса на сотрудничество с Западом делегация проявила интерес к новейшей американской военной технике. Случайно или нет, но в области авиации американцы предложили югославам самолет, главным конструктором которого являлся их соотечественник – серб Велько Гашич (Welko Е. Gasich). Речь шла об F-5.

МиГ-2 IP на учениях «Подгора 72д> (фото Суада Хамзича)

МиГ-21бис-СА У (фото Мирчета Йокановича)

Переговоры с США не означали отказа от получения военной техники с Востока. Желая продемонстрировать преемственность политики Тито, в СССР была заказана новая партия (45) МиГ-21 – теперь уже МиГ-21 бис-Лазурь (Л- 17K). Рост количества «бисов» позволил довести число эскадрилий, вооруженных этими истребителями, до шести и снять с вооружения все уцелевшие Л-12 (МиГ-21 Ф-13). По своим маневренным качествам новые МиГ-21 полностью отвечали требованиям югославских ВВС. Бортовое оборудование новых МиГов по своим возможностям значительно превосходило БРЭО МиГ-21 более ранних модификаций, хотя и уступало БРЭО самолетов вероятных противников. Дальность обнаружения воздушных целей РЛС РП-22СМА составляла всего 30 км, выделять цели на фоне земли радиолокатор не мог. Вооружение обеспечивало уничтожение воздушных целей на дальности не более 15 км и только при пуске из задней полусферы. Самым серьезным недостатком считалось отсутствие аппаратуры радиоэлектронной борьбы.

Параллельно в верхах югославских ВВС изучался вопрос обновления парко разведывательных самолетов, поскольку разработка разведывательного варианта «Орла» (HJ-22) сильно отставала по срокам, его оборудование уже не удовлетворяло требованиям, а двенадцати МиГ-21 Р (Л-14И) с контейнерами аэрофотосъемки «Д» и радиотехнической разведки «Р», приобретенным в 1968 – 1970 гг. (б/н 26101 – 26112), требовалась модернизация. На самом деле Л-14И всегда ценились как отличные самолеты (хотя их РЛС могли обнаруживать цели на дистанции не более 20 км), на обработку информации относительно старого разведывательного оборудования требовалось слишком много времени. Особенно проблематичным являлось использование контейнеров «Р», так как при выполнении полетов вдоль границ на разведку сопредельных территорий эти контейнеры мешали работе собственных, югославских, радиолокаторов. Интересно, что данные контейнеры югославские ВВС начали использовать в 1969 г., хотя СССР из-за чехословацкого кризиса отказался от обучения югославов методике их применения. В Югославии разработали собственную тактику ведения разведки с контейнерами «Р». В 80-е годы невозможность точного определения координат РЛС противника, равно как и типов РЛС, рассматривалась в качестве главного недостатка МиГ-21Р. С целью модернизации в 1978 г. в СССР закупили новые контейнеры «Н», благодаря которым были расширены возможности самолета в части аэрофотосъемки.

Вепько Гашич (слева) – «отец» семейства F-5

Авиационную делегацию с задачей испытания самолета-разведчика RF-5E «Tiger Еуе» (глаз тигра) сформировали меньше чем через четыре месяца после похорон Тито. В случае положительной оценки разведчика планировалось начать переговоры о возможности закупки истребительного варианта (одна эскадрилья разведчиков и две эскадрильи истребителей-бомбардировщиков). Из летного состава в делегацию включили майора Суада Хамзича, опытного летчика МиГ- 21, который на заре своей карьеры летал на «Тандерджете» и «Сейбре». Хамзич служил в дислоцированной в Бихаче 352-й разведывательной эскадрилье, совсем недавно летчик прошел курс переподготовки в колледже ВВС Великобритании. Конечно, более логичным был бы выбор летчика-испытателя из Опытного авиационного центра (Ваздухопловни опитни центар), но там не нашлось летчиков со знанием английского языка и опытом полетов на сверхзвуковых истребителях.

Перед летчиком стояла задача оценить летные данные самолета, разведывательное оборудование и боевую эффективность. Судьба распорядилась так, что автор статьи говорил с полковником Хамзичем летом 2011 года. У полковника нашлось время ответить на мои вопросы. Первое же высказывание Суада удивило меня чрезвычайно: «На МиГах, всех модификаций, которые имелись в СФРЮ, я выполнил более 2000 полетов, а на F-5 всего десяток… Но если бы меня кто-нибудь среди ночи, сонного, поднял криком: «Вставай, война… Лети на задание», а на стоянке были бы МиГ-21 и F-5 (оба подготовлены для выполнения задания), то я бы полез не в МиГ, а в F-5!

Первые МиГ-21Ф-13 (наш Л-12) обладали великолепной маневренностью, но имели очень скромное оборудование и вооружение. Все последующие варианты становились все сильнее за счет лучшего оборудования и вооружения, но потеряли в маневре».

Кое-как я пережил удар по любимому с детства самолету, после чего мы начали «смотреть кино с первого кадра»…

В сентябре 1980 г. в Америку отправился и инженер майор Ратко Обрадович, выбранный лично Хамзичем. Перед Обрадовичем стояла задача оценить самолет на предмет пригодности эксплуатации в ВВС Югославии.

На Белградском аэродроме Сурчин (ныне «Никола Тесла»), перед посадкой в DC-10 авиакомпании «JAT», военный атташе США в Югославии Джон Перхаузер лично вручил летчику и инженеру аккредитационные письма и другие сопроводительные бумаги. Конечной точкой маршрута значилась авиабаза Вильямс в Фениксе, шт. Аризона, которую американцы охарактеризовали как «самую большую истребительную авиабазу в мире». База предназначалась, в том числе, и для обучения иностранных летчиков.

На авиабазе «Вильямс» Хамзича и Обрадовича встретила делегация фирмы «Нортроп». С самого начало стало ясно какое значение американцы придают маркетингу во всех его проявлениях: гостям из Югославии предоставили генеральские апартаменты!

К реализации намеченного плана приступили уже на следующее утро. После краткого знакомства с командиром эскадрильи была представлена программа, составленная представителями ВВС США и фирмы «Нортроп»: ознакомление с самолетом, его конструктивными особенностями, бортовыми системами, эксплуатационными нормами… Следующий день посвятили курсу выживания. Американцы оказались столь дотошными, что Хамзичу пришлось очень быстро запомнить всех ядовитых змей и другие опасности пустынь Аризоны и Нью-Мексико. Четвертый день отвели на «10-42» – так у американцев называлась проверка состояния здоровья летчика (от лабораторных анализов до теста на гипоксию и взрывную декомпрессию в барокамере). Только на пятый день Хамзич получил возможность выполнить полет но F-5F с инструктором Джимом Робю. Степень ответственности Хамзича можно оценить по одному из условий югославско-американского соглашения: всю материальная ответственность за пробный полет несла югославская сторона!

С утра был запланирован экзамен на действия летчика в чрезвычайных ситуациях, связанных с самолетом. Этот краткий тест Хамзич прошел успешно, его тревога оказалась напрасной. То была всего лишь формальность, после выполнения которой стало наконец-то возможным выполнить первый полет.

Достоинства F-5F стали очевидными уже в первых полетах. Хамзич вспоминал: «Полеты продолжались 60 – 70 минут в зависимости от удаленности рабочей зоны от аэродрома и характера работы в самой зоне. Посадка обычно выполнялась с остатком топлива 400 – 500 литров. Интересно, что емкость топпивных баков МиГ-21 и F-5 одинакова – примерно 2760 л, но продолжительность попета МиГа в два раза меньше из-за большего расхода топлива и большего аварийного остатка».

Но американском истребителе стояли два двигателя J-85GE-21A, однако на безопасность полетов данный факт никак не влиял. После четвертого полета на F-5F Хамзичу разрешили выполнить самостоятельный полет на F-5E «Tiger» II. В воздухе Хамзича сопровождал второй самолет, выполнявший функции контролера и спарринг-партнера при имитации воздушных боев. На F-5E была выполнена имитация ближнего воздушного боя и проверена работа силовой установки на разных режимах.

«На маршруте к зоне, расположенной в непосредственной близости от границы с Мексикой, чтобы •не гладить» воздух просто так, я несколько раз переводил РУДы от «малого газа» до «полного форсажа», выключил один двигатель, потом запустил, а затем проделал то же самое со вторым двигателем.

Оставшееся время полета до зоны посвятил маневрированию – лететь в горизонтальном полете я не любил никогда, даже ночью.

Бочку, резкие виражи, полупереворот, боевой разворот, переворот, петлю и иммельман, думаю, нет нужды описывать. Если коротко, то: УДОВОЛЬСТВИЕ от танца с прекрасной дамой. На перегрузках от О до 7g F-5E очень сильно напомнил мне Л-12 (МиГ-21Ф-13), который был у нос на вооружении и но котором я летал с начала 1968 г. до июня 1969 г., после чего пересел на Л-14 (МиГ-21ПФМ) с более совершенным БРЭО, но менее маневренный. Мне стало ясно, почему этот самолет, F-5E, выбрали для так называемой «эскадрильи агрессоров», имитирующей действия «МиГов» на учениях ВВС США.

Вскоре рукой я подал сигнал Джиму о начале проверки стабильности работы двигателя. Перевел самолет в пикирование с углом 30 град, но номинальном режиме работы двигателя. Скорость начала очень быстро расти. На высоте порядка 2000 м и скорости более 600 миль/ч (965 км/ч) вывел двигатели на режим полного газа и перевел самолет в режим вертикального набора высоты (угол тангажа 90 град). Я старался как можно точнее контролировать горизонт визуально, потому что авиагоризонт начал вращаться и стал бесполезным. Стрелка на шкале высотомера наматывала круг за кругом, а стрелка скоростемера склонялась к нулю. Показания оборотов, процентов тяги и других приборов контроля работы двигателей оставались постоянными. На высоте около 15 ООО м скоростемер показал 0. Я ощутил, как самолет застыл, после чего начал медленно скользить но хвост. Двигатели работали стабильно на режиме полной тяги, органы управления находились в нейтральном положении – я хотел увидеть в какую сторону самолет начнет валиться. Долго ждать не пришлось. Через пару секунд самолет опустил нос, прошел горизонт и, слегка вращаясь относительно продольной оси, вертикально устремился к земле (Хамзич выполнил колокол – фигуру ныне хорошо известную и которую без проблем выполняют Супергалеб Г-4, МиГ-29, «Мираж 2000». Но колокол на F-5E – не управляем: невозможно предсказать, в какую сторону самолет свалится). Сдвинул РУДы слегка назад, а когда скоростемер показал 250 миль/ч (402 км/ч,) отклонил ручку от нейтрали и слегка добавил тяги.

Суад Хамзич непосредственно перед первым полетом на RF-5E

Тигр с биноклем – эмблема первого прототипа RF-5E, перед самолетом стоит Суад Хамзич

После перехода в режим набора высоты, Джим показал мне, что берет командование на себя и добавил тяги. Набрали мы примерно 4500 м. Инструктор дал знак занять положение для ведения воздушного боя, после чего сразу начал маневрировать, постепенно увеличивая перегрузку. На дистанции 150 – 200 метров, вне зависимости от маневрирования «оппонента», я держал прицельную марку на фюзеляже его самолета, а точнее – на кабине, на белом ЗШ летчика. На перегрузке 4 – 4,5д я начал отставать, и самолет Джима «убежал» из сетки прицела. Восстановить положение я не смог, несмотря на все усилия. Сказал об этом Джиму. Ответ был кратким: «Закрылки – в маневренное положение».

Я установил трехпозиционные закрылки в среднее, маневренное, положение. Самолет подкинуло относительно поперечной оси. Через несколько секунд светлая точка марки автоматического прицела AN/ASG-31 снова лежала на белом шлеме моего инструктора. До перегрузки 7д прицельная марка не выходила за пределы его кабины! Стало ясно, что мой любимый МиГ- 21 дуэль с применением пушки на дозвуковых скоростях с F 5 проиграет!

А итог разговора был таким: оба самолета – небольшие, идеальны для ближнего воздушного боя, но «Тигр» обладает лучшим обзором из кабины (хотя и худшим в сравнении с F-16, F/A-18, МиГ-29) и меньшим радиусом виража. С другой стороны, у МиГа лучшие разгонные характеристики, выше скороподъемность, больше максимальная скорость, а с ростом скорости преимущество МиГа увеличивается. МиГ вооружен мощной 30-мм пушкой, но «Тигр», благодаря двум 20-мм пушкам М39, имеет большую «плотность» огня. Ракетное вооружение примерно одинаковое, за исключением МиГ-21 бис, способного использовать УР Р-60, более эффективные в ближнем маневренном бою. Дальность обнаружения целей американской РЛС Emerson AN/ APQ-153 составляет 18 км, что несколько меньше, чем у РП-21 и значительно меньше, чем у установленной на «БИСе» РЛС РП-22СМА. Очевидно, что преимущество МиГа, особенно «бис», которые начали в те годы поступать на вооружение югославских ВВС, будет увеличиваться пропорционально увеличения дистанции воздушного боя. Американский истребитель мог получить преимущество в случае установки на него РЛС AN/APQ-159, дальность обнаружения целей которой на 7 – 8 км больше, чем у РП-22СМА. Данный вывод сделан на основе паспортных данных производителей РЛС, поскольку воздушный бой на большой дальности не имитировался по одной-единственной причине: югославы прибыли для изучения не истребителя, а разведчика. Необходимо отметить, что «Тигр» оказался более простым в пилотировании и был более предпочтителен с точки зрения безопасности полетов; последний фактор для разведчика особенно важен. Югославских летчиков данная информация не удивила – и сегодня в ходу поговорка: «Кто может летать на МиГ-21, тот сможет летать но любом другом истребителе».

Носовая часть фюзеляжа разведчика (фото Northrop Grumman Corporation)

Сертификат, подтверждающий полет Суада Хамзича и испытания разведывательного оборудования на первом RF-5E

После полета летчики обменялись пилотскими знаками. В тот же день югославская делегация улетела на принадлежавшей фирме «Нортроп» Цессне 402 в Лос-Анжелес, где предстояли осмотр завода и знакомство с особенностями разведывательного варианта самолета. Гостей из Югославии разместили в отеле категории «люкс», но югославам пришлось оплатить 10% стоимости номера (38 долларов) – такое антикоррупционное правило ввели после нашумевшей в те годы «аферы Локхид». На следующий день из Лос-Анжелеса перелетели на базу Эдвардс, расположенную в очередной американской пустыне, на сей роз – Мохаве. Рейс Лос-Анжелес – Эдвардс выполнялся ежедневно, югославская делегация смогла с воздуха посмотреть на Беверли-Хиллз с его роскошными виллами, самолет прлетел прямо над знаменитой надписью «Hollywood».

Окрашенный в привлекательный синий цвет прототип RF-5E (первый полет этот вариант выполнил в январе 1979 г.) во всех отношениях являлся ультрасовременным разведчиком, оснащенным самой современной фотоаппаратурой и инфракрасным сканером. «Нортроп» только готовилась начать серийное производство разведчика. Визуально RF-5E было легко отличить от F-5E по удлиненной на 1,22 м носовой части фюзеляжа, в которой разместили разведывательное оборудование, сняв РЛС и одну пушку. После полета на разведчике летчик не нашел отличий в пилотировании самолета от F-5E. Истины ради, югославские МиГ-21Р (с полным комплектом оборудования) значительно уступали в характеристиках перехватчику: максимальная скорость была не выше М-1,3, потолок не более 14 ООО м (облегченный самолет набирал 15 000 м), снизились дальность полета (1130 – 1600 км) и маневренность. Значительно большая, чем у МиГа, кабина F-5E позволила разместить органы управления и контроля разведывательного оборудования без ущерба для обычного истребительно-бомбардировочного оборудования. Самолет мог нести разнообразную боевую нагрузку массой до 3200 кг (для сравнения – масса боевой нагрузки МиГ-21Р – 1000 кг, МиГ-21 бис – 1300 кг и «Орао» 2800 кг). Американский самолет имел на два пилона для подвески внешних грузов больше, но еще важнее факт универсальности пилонов, за счет чего было возможно комбинировать нагрузку в широких пределах. Одна эскадрилья таких самолетов могла за раз поднять большую боевую нагрузку, чем половина всех самолетов ВВС и ПВО СФРЮ!

Однако МиГ-21Р и RF-5E являлись концептуально разными самолетами. Микояновский разведчик имел ярко выраженные истребительные корни: на начальном этапе эксплуатации в Югославии самолет чаще использовался как истребитель (70% выполняемых заданий были «истребительными», в том числе и задачи обеспечения отдыха товарища Тито на Ядранском море). Американский же разведчик претендовал скорее на выполнение бомбардировочных задач, и, хотя самолет обладал отменной маневренностью, отсутствие РЛС не позволяло эффективно использовать его как истребитель (вооружение для самообороны включало две УР «Сайдуиндер» и одну 20-мм пушку с боекомплектом 280 патронов). Достоинством американской машины являлось наличие большого количества аппаратуры активной и пассивной защиты. Недостатки системы защиты МиГа югославские летчики впоследствии ощутили на своей шкуре – два МиГ-21 Р (б/н 26109 и 26111) в 1991 – 1992 годах, во время Гражданской войны, были сбиты ПЗРК «Стрела-2М».

Югославам самолет представил летчик Даглас И. Корелл (погиб в 1988 г. при выполнении демонстрационного полета на F-20). Хамзич в своем полете выполнил фотосъемку десятка различных объектов с разных высот различными камерами и их комбинациями, различными способами. Результаты впечатлили, но это, впрочем, неудивительно: разведывательное оборудование было на 10 лет моложе оборудования советских МиГ-21 Р и на 25 лет моложе американских RT-33A, состоявших в то время на вооружении югославских ВВС.

«Десятки аэрофотоснимков и сотни метров пленки вместе с подробной документацией о самолете, его модификации и оборудовании в одном огромном чемодане доставили в Югославии и передали по назначению».

Первичный анализ проводился в Авиационном техническом институте (Ваздухопловни технички институт) Жарково.

«Начальник авиационно-технической службы ВВС и ПВО СФРЮ генерал Златко Рендулич заявил на заседании военно-технического совета Генерального штаба ЮНА: «О самолете F-5 знаем больше, чем о МиГ-21, который состоит у нас на вооружении уже почти 20 лет!» Генерал сделал такое заявление после ознакомления с документацией, упакованной американцами в тот самый огромный чемодан».

Все было совершенно иначе, чем в марте – июне 1968 г., когда четыре югославских летчика и десять техников в Краснодаре проходили переучивание на МиГ-21 Р. Тогда все было «секретно». Очевидно, американцы знали о советской «концепции» и постарались продемонстрировать радикально иной подход.

«Мы имели возможность спрашивать о чем угодно и на всякий вопрос получали ответ. Ничего или почти ничего не являлось тайной. Американцы никогда не колебались с ответами, даже на секунду, отвечали на любые вопросы. Рассказывали о том, о чем не спрашивали. Так, один из представителей фирмы рассказал мне о типах активных и пассивных радиотехнических средствах зашиты, которые могли быть установлены на самолет. Одобрил бы или нет конгресс США продажу Югославии суперсовременных (и секретных) систем – это совсем иное дело, но мы узнали о возможностях использования RF-5EJ Пребывание в Испытательном центре ВВС США и NASA, на авиабазе Эдвардс, не носило туристического характера, но нам никто не запрещал свободно перемещаться, смотреть налево и направо… нас даже предупреждали – не пропустите того или этого… А на базе Эдвардс просто глаза разбегались. Ваза выглядела одновременно и как музей авиации и как декорация к фантастическим фильмам. Видел несколько «Тандерджетов», TV-2, F- 86Е, даже В-70 «Валькирию», В-1 и один совершенно мне незнакомый аппарат, на мой взгляд, даже более интересный, чем В-2: это был «Шаттл» на Боинге 747».

Первый прототип RF-5E среди индонезийских F-5E/F «Tiger» II (фото Northrop Grumman Corporation)

Интересной представлялась не только «военно-туристическая» деятельность. Югославы получили возможность прикоснуться к «американскому образу жизни» от Аризоны до Калифорнии и Нью-Йорка. Не исполненным осталось одноединственное желание Хамзича – «прокатиться» верхом на механическом мустанге. Хозяева предложили этот аттракцион отложить до следующего раза: случись травма… и полетов «нема ништа»! Гости быстро поняли, что стоимость их трехнедельного «отпуска» в США примерно равноценна денежному довольствию за пять лет службы! Тоже показатель того, насколько американцам было важно возобновить поставки своих самолетов в Югославию. Югославы тогда не ничего не знали о состоявшихся несколькими годами ранее оценочных испытаниях трофейных F-5E в СССР и Польше.

МиГ-21 в базовом, истребительном, варианте стоил 3,5 – 4 млн. долл., самолеты часто оплачивались бартером – встречными поставками изделий югославских заводов и продукцией сельского хозяйства. Американская техника была дороже: за F-5E просили 5,5, за F-5F – 6,2, а за RF-5E – невероятные 12,7 млн. долл., причем оплату требовали производить в валюте! Поэтому не стоит удивляться массовости МиГ- 21: МиГов было построено во много раз больше, чем F-5. С точки зрения ресурса предпочтительнее смотрелся американец: ресурс МиГ- 21 Р составлял 3600 ч, МиГ-21 бис – 2400 ч, а ресурс F/RF-5 – фантастичные 8000 часов! Ресурс двигателя General Electric J85-21 составлял 2400 ч, намного больше 400 – 500 часов Р11Ф2С-300 или Р25-300. Стоит напомнить, что опыт эксплуатации МиГ-21Р в ВВС Югославии, без скидки на ресурс, оценивается очень позитивно. В отдельные года самолеты налетывали до 110 ч на борт, а общий налет разведчиков за все время эксплуатации составил 21 108 ч при средней исправности 89,5%! В летных происшествиях было потеряно три самолета (б/ н 26102, 26106 и 261 10), ни в одном случае причиной не являлся отказ техники. МиГ отличался очень прочной конструкцией, что доказал ряд аварийных ситуаций, типа посадки с убранным шасси на контейнер «Д» без последствий как для летчика (Слободан Чургуз), так и для самолета.

Другой пример: командир эскадрильи Родолюб Рочко Гайич, летевший на высоте 2 метра, сбил разведывательным контейнером дорожный знак без каких бы то ни было последствий для самолета.

Самой интересной особенностью бортового оборудования RF-5E являлись фотокамеры для боковой съемки с больших высот, поэтому командование ВВС СФРЮ пришло к логичному выводу о покупке такого оборудования и установке его на существующие разведчики. Окончательную точку в истории с идеей закупки RF-5E поставили в 1981 г., когда началась эксплуатация системы LORAP (The long-range aerial panoramic photographic system), основой которой являлся аэрофотоаппарат КА-112А. В отличие от русских АФА с классическими объективами, в КА-112А использовалось параболическое зеркало с гироскопической стабилизацией. Стоила эта аппаратура «символические» 3,5 млн долл.

Однако, в духе высокого профессионализма, фирма «Нортроп» 2 февраля 1983 г. направила подполковнику Суаду Хамзичу письмо следующего содержания: «Дорогой полковник Хамзич, первый серийный тактический разведывательный самолет Нортроп RF-5E «Тайгер Ай» выполнил первый полет 15 декабря 1982 г. Сейчас самолет проходит сертификацию ВВС США перед поставкой ВВС Малайзии, намеченной на третий квартал 1983 г. Гордимся «Тайгер Ай» и ожидаем, что самолет станет важным элементом обороны многих стран мира. Поскольку ваши ВВС принимали участие в программе демонстрационных полетов, посылаем вам этот фотоальбом, как знак благодарности за проявленный интерес. С уважением Рой П. Джэксон».

Птица от «Нортроп» оказалась дорогой не только для Югославии: построили всего 12 самолетов, приобретенных Малайзией, Саудовской Аравией и Сингапуром. Югославы летали на своем «тигрином оке». Специальный подфюзеляжный контейнер (контейнер «Л»), в котором разместили оборудование американского производства, изготовила западногерманская фирма «Мессершмитт». Аппаратура контейнера позволяла выполнить с высот в диапазоне от 8000 до 15000 м 550 снимков, в идеальных условиях; «дальность действия» фотоаппаратуры составляла 150 км. Такие система ранее (в 1978 г.) закупил Пакистан для Mirage VPA, а позднее Китай – для нескольких своих J-8.

Югославский завод «Змай» и Авиацион-ый опытный центр в Батайнице в 1983 – 1984 гг. доработали под установку контейнера «Л» четыре МиГ-21МФ (б/н 22865 – 22868). Новые самолеты, предназначенные для ведения стратегической разведки, модернизация каждого из которых обошлась примерно в 4,5 млн. долл., получили обозначение Л-15М.

В отличие от русских контейнеров, западный контейнер смотрелся космическим изделием, но но практике дела обстояли по другому. Из-за огромных размеров контейнера жесткая посадка исключалась. В полете самолет с контейнером не отличался стабильностью, управлять разведчиком требовалось нежно и точно. Сам контейнер обладал тремя крупными недостатками. Во-первых, германская фирма совершила ошибку, установив обогреватель в опасном месте, из- за чего в длительных полетах могло произойти возгорание контейнера, чреватое потерей самолета. Этот недостаток исправил техник эскадрильи.

МиГ-21МФ – LORAP на испытаниях (фото Ваздухолловни опитни центар Бата/ницо)

Во-вторых, из-за недостаточной прочности контейнера максимальную скорость полета пришлось ограничить величинами 850 - 1004 км/ч в зависимости от высоты полета.

Наконец, в-третьих, защитное покрытие контейнера было столь непрочным, что отлетало от возникавших в полете вибраций. Перед каждым полетом температуру внутри контейнера требовалось стабилизировать на значении +21,5 град, на что уходило два часа. Были проблемы со шторками, закрывавшими окно объектива. Если кратко: немцы поставили контейнер, непригодный для эксплуатации в войсках.

Для обеспечения устойчивости в полете подкрыльевые баки приходилось подвешивать, даже если характер выполняемого задания этого не требовал. Само фотооборудование не давало тех результатов, которые оно демонстрировало в американских пустынях. В условиях климата Балкан дальность действия фотоаппаратуры была значительно меньше 50 км, что совсем не соответствовало заявленным производителем 150 км. Процесс обработки фотоматериалов ускорило использование мобильной фотолаборатории.

Л-15М являлись «чистыми» разведчиками, не способными выполнять другие боевые задачи, так как с них демонтировали РЛС и пушки. При выполнении заданий над водной поверхностью практиковались полеты на высоте 2 – 3 м до расчетной точки, в которой разведчик резко набирал высоту 10 ООО м (МиГ-21МФ с контейнером «Л») или 5000 м (МиГ-21 Р с контейнером «Р»), откуда велась аэрофотосъемка и радиотехническая разведка вероятного противника (порты Италии и Албании, корабли американского 6-го флота). Уместно отметить, что проблем с эксплуатацией русских контейнеров, имевших более скромные возможности, никогда не было – они были рассчитаны на самые экстремальные условия эксплуатации. Поставленная с контейнером техническая документация была достаточно детальной, а запасные части покупать не требовалось – их можно было изготовить самостоятельно, но потребности в этом не возникло.

Один югославский техник так вспоминает о тех временах: яКонтейнер «Р» имел обычные часы, с помощью которых на пленке отмечалось время съемки. Это были обычные мужские механические наручные часы. Работали они точно, без ошибок, тридцать лет. А вот в контейнере «Л» стояли часы на батарейке определенного типа. Когда батарейка садилась, а садилась она быстро, найти новую – мука».

Югославия купила четыре контенера «Л», но опыт эксплуатации показал, что требовалось не менее десяти по причине неприемлимого количества отказов.

Летчики 352-й разведывательной эскадрильи с аэродрома Желява в окрестностях Бихача, наученные печальным опытом эксплуатации МиГ- 21 МФ как платформы для LORAP, в начале 1992 г. предложили доработать в разведчик единственный отремонтированный МиГ-23МЛ ВВС Ирака (борт 23269, один из десяти, направленных в Югославию на ремонт с августа 1989 г. по 17 января 1990 г.). В этом случае ВВС Югославии могли получить стратегический разведчик, способный с высоты 14 ООО м просматривать на скорости М-0,82 территорию противника на расстоянии до 150 км от самолета. Доработку самолета были готовы выполнить специалисты завода «Мома», имелся и летчик с допуском на МиГ-23 – Омер Авдаквоич. Однако командование ВВС и ПВО зеленого света на реализацию данного плана не дало. Самолет перебазировали в Батайницу, где он выполнил еще один полет, после чего занял прочное место на стоянке, где находится до сих пор. В начале 90-х годов Саддам Хуссейн был готов все свои самолеты, находившиеся в ожидании ремонта в Югославии или уже отремонтированные (10 МиГ-23МЛ и 10 МиГ-21 бис), передать в счет оплаты государственного долга Ирака.

Согласно Венского договора о сокращении вооружений, все четыре Л-15М уничтожили в 1997 г., а их сложное оборудование отправили на склад. В 1998 г. один МиГ-21М (б.н 22823) дороботали в носитель системы LORAP.

Как еще одно следствие испытаний RF-5E необходимо вспомнить установку на самолет HJ-22 «Орао» линейного ИК-сканера, вооружение истребителей-бомбардировщиков J-22 американскими бомбами МК-82, МК-82К «Snake-eye» и УР «воздух- поверхность» AGM-65 «Maverick». Был приобретен драгоценный опыт изучения новой американской техники. Совершенно неожиданным оказался факт преимущества новых американских истребителей перед МиГ-21 в ближних маневренных воздушных боях. Этот опыт во второй половине 80-х годов отразился в формулировании технических требований к новому истребителю иностранной конструкции и, в конечном итоге, привел к принятию но вооружение МиГ-29.

Пуск УР AGM-65 «Майверик» с F-20

Кабина F-20 «Tigershark»

Американцы до самого конца существования «второй» Югославии не теряли надежды продать ей какой-нибудь вариант F-5. В середине 80-х годов появился легкий однодвигательный маневренный истребитель F-5G «Tigershark» (позже обозначение изменили на F-20), развитие F-5. То был самолет с максимальной скоростью полета М=2, предназначенный для поставок в государства, которым по политическим соображениям конгресс США отказывал в продаже F-16. На истребителе установили цифровое приборное оборудование кабины, улучшивший обзор фонарь, конструкция планера была выполнена с использованием композитных материалов, установлено крыло с корневым наплывом.

Ракетный арсенал был расширен введением в ассортимент боевой нагрузки УР «воздух-воздух» средней дальности AIM-7 «Sparrow». Будучи однодвигательным, самолет стал более дешевым в эксплуатации, с меньшим расходом топлива, хотя тяга двигателя на 60% превышала тягу двух двигателей, установленных на F-5E. Дальность полета увеличилась на 10%. Увеличение площади крыла и стабилизатора, изменение обводов носовой части фюзеляжа, наряду с изменением центровки и установкой двухканальной электродистанционной системы управления значительно повысили эффективность самолета в ближнем маневренном бою.

Американцы рассчитывали лицензионным производством (которое включало и двигатель F404) торпедировать разработку истребителя «НА» («Нови Авион»), которая велась в югославском авиационно-техническом институте под влиянием «Рафаля», «Грипена» и «Лови». Югославскую сторону в наибольшей степени интересовали двигатель, помощь в разработке ЭДСУ и РЛС для «НА». Когда Франция пообещала поддержку в работах по югославскому сверхзвуковому самолету, проект которого на тот момент представлял собой фактически «Рафаль» в варианте с одним двигателем, то немедленно появились заявления генералов ЮНА и инженеров на тему устарелости F-5G (F-20), не способного вывести авиапромышленность страны на новый технологический уровень. На самом деле, едва ли не единственным недостатком F-5G являлась его история, корни которой уходили в 60-е годы. Конечно, сыграл свою роль и «простоватый» внешний облик истребителя, в то время как проект западноевропейского самолета смотрелся ток футуристично… Кроме того, югославские генералы отмечали, что F-5G не принят на вооружение ВВС США и интересовались почему США не предлагают Югославии F-16? Ответ на этот вопрос был простым: югославская промышленность была намерена поставлять самолеты на экспорт, чего конгресс США в случае с F-16 не разрешил бы никогда. Сделка с США не являлась «игрой в одни ворота»: американцев интересовал выпуск по лицензии Г-4 «Супергалеб» (вариант SOKO/ General Dynamics получил обозначение Г-5) для замены Т-38 «Talon». Кроме того, США обещали продвижение «Супергалеба» в Турцию. Мог ли данный амбициозный план, будь он реализован, изменить судьбу всей Югославии – сказать сложно.

В настоящее время над просторами бывшей Югославии продолжают летать МиГ-21. Нет среди них уже славных разведчиков Л-14И и Л-15М, некогда нервировавших соседние с СФРЮ страны. Последние МиГ-21 Р сняли с вооружения в 2003 г. МиГ-21 М LORAP списали в 2006 г. Два МиГ-21 бис (б/н 17407 и 17409) Сербия модернизировала (летные испытания были начаты в 2004 г.) в вариант «бисР», установив из-за несовместимости с системой LORAP более скромную фотоаппаратуру, размещенную внутри доработанного подфюзеляжного контейнера: РП-В-Д (Reccoinsanse Pod Vinten – Dnevno izvijanje).

«Сердцем» контейнера являются плановая камера Vinten 880 и панорамная камера Vinten V753A, позволяющие вести фотосъемку в диапазоне высот от 50 до 10 000 м на скоростях до 1000 км/ч. Вместо экрана РЛС в кабине установлен блок управления УК-АФИ-М, из-за чего самолет серьезно потерял в боевой эффективности как истребитель, став при выполнении перехвата почти полностью зависимым от наведения с земли. Сброс контейнера в полете, в отличие от подфюзеляжного топливного бака, исключен – пиропатроны демонтированы. Предусмотрена возможность замены контейнера при выполнении других, неразведывательных, заданий обычным ПТБ. Решение о замене системы LORAP на более старую «Vinten», которая использовалась на разведчиках «Орао», оказалось провидческим, так как количество исправных истребителей с годами резко сократилось.

Хотя на вооружении ВВС и ПВО Сербии состоят МиГ-29, боевое дежурство несет пара МиГ-21 бис – так будет продолжаться до марта 2013 г. По необходимости, из-за нехватки исправных самолетов, боевое дежурство в настоящее время несут и два «бисР», вооруженные УР Р-60. Резон в использование МиГ-21 есть как экономический, так и практический: МиГ-21 способен подняться в воздух через 7 минут после получения приказа, в то время как МиГ-29, «Грипену», F-16 и другим современным истребителям времени на это требуется в два – три раза больше! В выполнении заданий в мирное время, в духе «воздушной полиции», данное качество зачастую является важнейшим.

Сербия ищет партнеров для продления ресурса МиГ-21 бис, календарный 30-летний ресурс которых истрекает в марте 2013 г. (самые новые два МиГ-21 бис, которые несут боевое дежурство, изготовлены в марте 1983 г.). Завод «Мома» самостоятельно ремонтирует спарки МиГ-21 УМ (на вооружении ВВС и ПВО Сербии помимо 21 МиГ-21 бис состоят семь «УМ»).

Несколько МиГ-21 бис охраняют небо Хорватии. Их основным оружием является пушка ГШ-23, так как у ракет Р-60 истек календарный ресурс. Хорватская дежурная пара, как и сербская, не использует РЛС, потому что румынская фирма «Аэростар» не способна выполнить квалифицированные ремонт РЛС. Хорватия, вместо закупки новых истребителей, скорее всего, отремонтирует семь МиГ-21 бис/УМ и купит на Украине восемь МиГов, ранее состоявших на вооружении в Йемене. Однако, согласно опубликованной в конце декабря 2012 г. в хорватских СМИ информации, совместная работа с Украиной не только стала предметом внутриполитических дискуссий, но и запрещена НАТО.

Подвеска разведывательного контейнера на МиГ-21бис (фото Ваздухопловни опитни центар)

Фото Петра Никольского и Светозара Йокановича

Новости мировой авиации

США

П рограмма создания самолета огневой поддержки AC-130J

Самолет огневой поддержки Локхид Мартин AC- 130Н «Спектр»

Фирма «Локхид Мартин» приступила к работам по переоборудованию первого из 14 самолетов MC-130J «Коммандо» II в самолет огневой поддержки «Ганшип» AC-130J, предназначенный для Командования специальных операций ВВС США (AFSOC). Он призван дополнить самолеты аналогичного назначения АС-130Н (самолет АС-130Н, принятый на вооружение в 1968 г., имеет взлетную массу 69 т и вооружен двумя 20-мм пушками «Вулкан», одной 40-мм автоматической пушкой Бофорс L-60 и 105-мм гаубицей М-102. Продолжительность его барражирования в зоне составляет шесть часов. Возможна дозаправка самолета в воздухе) и АС-130U (17 самолетов огневой поддержки AC-130U были закуплены ВВС США в 1990-е годы. Самолет несет аналогичный комплекс вооружения, но 20-мм «вулканы» заменены 25-мм автоматической пушкой GAU-12/U. Система управления вооружением способно сопровождать уже более одной цели одновременно). Планируется, что самолеты АС-130J достигнут первоначальной оперативной готовности в 2015 г.

С поступлением на вооружение АС-130J число самолетов огневой поддержки в составе AFSOC должно вырасти с нынешних 25 единиц до 33 (с учетом списания устаревших самолетов АС-130Н).

Кроме того, силы AFSOC должны пополниться самолетами MC-130W «Комбат Спир» с модульной целевой нагрузкой. В варианте «Ганшип» данный авиационный комплекс получил обозначение «Дрэгон Спир» (этот самолет со взлетной массой 70 тонн оснащен спутниково-инерциальной навигационной системой, навигационно-метеорологической БРЛС AN/APN-241, спутниковой системой связи, усовершенствованным тепловизионным обзорно-прицельным датчиком AN/AAQ-38, а также автоматической системой управления бортовым комплексом вооружения. Имеется бортовой комплекс РЭБ, а также система дозаправки в воздухе).

Переоборудование самолетов MC-130J в AC-130J осуществляется на заводе «Локхид Мартин Мариетта» (шт. Джорджия) и заключается в установке комплекса вооружения PSP (Precesion Strike Package). Компания «Локхид Мартин» отказалась сообщить подробности о составе нового комплекса PSP. Однако известно, что в авиационном комплексе AC-130J использованы технологии, примененные при создании PSP для самолета «Дрэгон Спир».

Ранее в СМИ сообщалось, что новый комплекс вооружения будет включать один 30-мм автомат Мк.44 «Бушмастер-2» и высокоточные боеприпасы, специально разработанные для применения в конфликтах малой интенсивности, в которых велика вероятность причинения ущерба мирному населению.

В пусковых установках «Ганслингер», рассчитанных на 10 пусковых труб, подвешиваемых под крылом самолета AC-130J, могут размещаться УПАБ Special Operations Precision Guided Munitions (SOPGM) – вариант GBU-44 «Вайлер Страйк». Боеприпас представляет собой планирующий ЛА с длиной 90 см, диаметром 13 см (с крылом в сложенном положении) и массой 20 кг, имеющий лазерное полуактивное самонаведение. Боеприпас оптимизирован для использования в городских условиях. Он несет БЧ массой 1,8 кг. Среди потенциальных целей для УПАБ SOPGM – малоразмерные объекты, такие как отдельные автомобили или стрелковые ячейки.

Самолет Локхид Мартин МС- 130W «Комбат Спир»

Главным высокоточным вооружением самолета АС-130J являются УР Рейтеон «Гриффин». Ракета была разработана специально для командования Сил специальных операций США (SOCOM) и предназначена для замены ранее прекращенного проекта многофункционального ракетного комплекса NLOS-LS (Non Line-of-Sight-Launch System). Ее длина составляет 1,1м, диаметр – 14 см, стартовая масса – 15,6 кг. Ракета оснащена комбинированной (инерциальной + GPS + полуактивной лазерной) системой наведения. Боевая часть имеет массу 5,9 кг. Дальность УР «Гриффин» составляет 4 км, что представляется вполне достаточным для авиационного комплекса типа «Ганшип».

Кроме того, самолет может нести ракеты AGM-114 «Хеллфайр», а также КАБ малого диаметра (Small-Diameter Bombs – SDB) GBU- 39 калибра 110 кг.

Стоимость одного авиационного комплекса типа AC-130J оценивается в 100 млн. долл. Самолет имеет максимальную взлетную массу 79 000 кг, максимальную скорость 644 км/ч, практическую дальность, на 40% большую, чем у самолета АС-130Н, на 25% большую полезную нагрузку, а также значительно более высокую экономичность (при большей на 29% мощности двигателей расход топлива должен быть уменьшен на 15%). К достоинствам новой платформы относится и упрошенная процедура наземного обслуживания.

Замена старых самолетов типа «Ганшип» на новые авиационные комплексы происходит в рамках общего «омолаживания» парка самолетов типа С-130 «Геркулес», предусматривающего замену 122 J1A этого типа, произведенных в 1964 – 1965 гг. на новую платформу C-130J «Геркулес» II.

Италия – США

Программа многоцелевого самолета MC-27J

Рисунок самолета Аления Аэрмакки MC-27J в варианте штурмовика типа «Ганшип»

Итальянские фирмы «Аления Аэрмакки» и «АТК» объявили о том, что в ближайшее время начнутся испытания тактического многоцелевого самолета, созданного на базе легкого BTC C-27J «Спартан», получившего индекс MC-27J. В зависимости от установленного на его борту комплекта целевой нагрузки, самолет сможет решать задачи воздушного командного пункта, ретранслятора или самолета огневой поддержки («Ганшип»), Работы по программе MC-27J проводятся с учетом потребностей Сил специального назначения (SOCOM) США.

Самолет MC-27J должен нести быстросменный, выполненный на стандартизованных грузовых паллетах, комплект с оборудованием воздушного наблюдения, разведки и слежения (ISR), или комплект оборудования огневой поддержки, включающий 30-мм автоматическую пушку GAU-23 «Бушмастер», а также систему управления огнем, включающую оптико-электронную и тепловизионную аппаратуру. Орудие, как и на американских счмолетах семейства АС-130, будет установлено в левом борту фюзеляжа под углом 90° к направлению полета в проеме левой задней грузовой двери. Монтаж орудия должен производиться менее чем за четыре часа. Для ведения огня могут использоваться все типы 30-мм снарядов НАТО, а также новейшие боеприпасы Super 40. Сообщалось, что в перспективе, помимо пушечного вооружения, самолет может оснащаться ракетами AGM-114 «Хеллфайр» и ПУ с 70-мм ракетами.

Первоначально работы над вариантом самолета огневой поддержки, выполненным на базе C-27J «Спартан» и известным под названием АС-27J «Стингер» II, начались в 2008 г. по заказу американцев. Дело в том, что BTC C-27J тогда стали поступать на вооружение ВВС США. Самолет АС-27J «Стингер» II предназначался для Сил специального назначения U.S. Air Force Special Operations Command (AFSOC) и создавался в рамках концепции АС-ХХ (замена самолетов типа АС-130 на более легкую и дешевую платформу). В общей сложности, командование AFSOC планировало закупить 16 самолетов АС-ХХ.

АС-27J «Стингер» II должен был нести 30-мм или 40-мм автоматическую пушку, а также высокоточные боеприпасы типа Viper Strike. На авиабазу ВВС США «Эглин» (шт. Флорида), в исследовательскую лабораторию ВВС США, даже был направлен один С-27.1для установки на него артиллерийского вооружения.

Однако в мае 2009 г., после сокращения общего заказа ВВС США на самолеты C-27J, программа АС-27J была прекращена Задел по ней, вероятнее всего, и был использован в программе многоцелевого самолета МС-27 J, презентация которого состоялась на международной выставке в Фарнборо в июле прошлого года.

По оценкам специалистов «Аления Аэрмакки» и АТК, в течение ближайших 20 лет различным странам мира может быть поставлено приблизительно 50 самолетов МС-27 J. Самолет может использоваться в войнах ограниченной интенсивности как средство непосредственной поддержки войск, а также для патрулирования государственной границы и для борьбы с морским пиратством. Поставка новых самолетов МС-27J заказчику может быть начата через два года после подписания контракта, а доработка уже имеющихся в строю самолетов C-27J в вариант МС-27 J займет не более 12 месяцев.

Исходный BTC C-27J был разработан международным консорциумом LMATTS (Lockheed Martin Alenia Tactical Transport Systems). Его первый полёт состоялся в 1999 г., а строевая эксплуатация началась в 2006 г. Стоимость одного серийного C-27J составляет 53 млн. долл.

В настоящее время BTC C-27J «Спартан» состоит на вооружении:

– Австралии (в мае 2012 г. был подписан контракт на поставку 10 самолетов C-27J);

– Болгарии (3 самолета);

– Греции (8);

– Италии (12);

– Литвы (3);

– Марокко (4);

– Мексики (заказаны 4 самолета);

– Румынии (2);

Самым крупным заказчиком самолета C-27J являются США: по состоянию на 2012 г. был заказан, в общей сложности, 21 самолет этого типа (из них 12 уже было поставлено, четыре проходили испытания, а пять находились в производстве). Первоначально командование ВВС США намеревалось заказать 145 C-27J, однако в 2009 г. заказ был сокращен до 38 единиц, а в начале 2012 г. программа вообще была закрыта из-за намерения МО США снизить суммарные оборонные расходы.

Самолет C-27J оснащен двумя ТВД Роллс-Ройс AE2100-D2A (2x4640 л.с.) и может перевозить до 11500 кг груза или 60 пехотинцев с полной экипировкой. Максимальная взлетная масса самолета – 30500 кг, максимальная скорость – 602 км/ч, дальность полета с 6000 кг груза – 4260 км, а перегоночная дальность – 6000 км.

Фото Михаила Никольского и Ильшата Товабилова

Фото Дмитрия Остоича

Оглавление

Истребитель Су-27

Су-17 эксплуатация

Советские дымовые авиационные приборы 1930-1940 гг.

ФОТОАРХИВ

Отважные аэронавты

Тигриные глаза Красной авиации

Новости мировой авиации Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg