Savva Одинокие сердца
=== Глава 1 ===
Полдень, Пятница, 10 Июня 2005 года.
Гермиона Грейнджер сидела в своём кабинете в Министерстве и пыталась понять, что происходит. Очередная попытка сосредоточиться и взяться за работу провалилась: непонятный страх весь день не давал покоя и сбивал с мысли. С той самой секунды, когда она утром поцеловала Рона, собиравшегося на службу, в груди тупой иглой заворочалась тревога. Сначала Гермиона успокаивала себя тем, что не выспалась, переутомилась или, возможно, переволновалась, но к полудню легче не стало. Наоборот, необъяснимое беспокойство и ноющая боль в сердце совсем измучили её.
«Это невыносимо. Не понимаю, что происходит и откуда эта тоска на душе? Что не так?»
Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился Гарри. Несколько секунд он просто стоял, молча глядя на неё подозрительно блестящими глазами.
— Гарри, ч-что с тобой? Ты меня напугал!
Гермиона не узнала свой голос: он был каким-то чужим и скрипучим, в горле неожиданно застрял жёсткий ком, мешающий дышать.
— Гермиона, совершено нападение, — хрипло, еле выдавливая из себя слова, произнёс Поттер. — Они… Это произошло слишком неожиданно… Он… Она… Мы не знали… Всё так неожиданно… Он послал патронуса за подкреплением, но мы опоздали…
Затем Гарри резко умолк, глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха, и посмотрел ей прямо в глаза.
— Понимаешь… Рон…
— Нет, не понимаю… Что ты имеешь в виду? Можешь толком объяснить?..
Волнуясь всё сильнее, Гермиона никак не могла уловить, о чём речь: биение сердца, отдаваясь в ушах, просто оглушало, а виски, казалось, вот-вот лопнут от давления пульсирующей крови.
В эту секунду со стуком открылось окно, и влетевшая сова выронила на стол какой-то свёрток. Это был специальный выпуск «Ежедневного Пророка», на котором Гермиона и попыталась сосредоточиться. Буквы прыгали перед глазами, но в конце концов она кое-как смогла разглядеть заголовок:
«Экстренные новости: Совершено злонамеренное безжалостное нападение. Предполагаемые преступники — Пожиратели смерти. Жертвами трагедии стали два человека».
Строки окончательно расплылись, и дочитать текст Гермиона уже не смогла. Встретившись взглядом с Гарри, она открыла рот, попытавшись что-то сказать, но раздались два громких хлопка аппарации и в кабинет буквально ворвались Люциус Малфой и его сын. В мгновение ока Малфой-старший припёр Гарри к стене, схватив за горло. Его платиновые волосы торчали во все стороны, и выглядел он совершенно дико. Гермиона никогда не видела у Малфоя такого яростного, налитого кровью лица.
— Ты! Ублюдок! Задушу тебя! Я даже не буду использовать магию! Просто убью тебя голыми руками! — заорал Люциус.
— Отец! Отец! Отпусти Поттера! Успокойся, пожалуйста! — Драко безуспешно пытался оттащить его прочь.
Люциус стряхнул его руки одним резким движением плеч, и сын, в отчаянии застонав, отступился.
— Малфой, — сдавленно просипел Гарри, всё ещё пытаясь вырваться из захвата.
— Ваша чёртова охрана должна была защитить её! ТЫ должен был защитить её! А теперь она мертва! ЕЁ НЕТ! Ты это понимаешь? Никчёмный ублюдок! ОНИ УБИЛИ ЕЁ!
С этим отчаянным криком он ослабил смертельную хватку на горле Поттера, и тот наконец смог вздохнуть всей грудью. От малфоевских пальцев на шее у него уже начали проступать зловещие красные пятна.
— Как и моего лучшего друга! — заорал Гарри в ответ.
Гермиона с каким-то странным всхлипом судорожно втянула воздух.
Несколько минут единственным звуком, раздающимся в комнате, было тяжёлое дыхание мужчин.
— Сожалею о вашей утрате, мистер Малфой. Потому что сегодня я потерял лучшего друга, а Гермиона — мужа. Обещаю: мы найдем их. Я лично сделаю всё, что в человеческих силах, чтобы найти этих ублюдков и запереть их в Азкабан на всю оставшуюся жизнь.
До сих пор Гермиона наблюдала за шокирующими событиями как-то отстранённо, словно её это никоим образом не касалось. Но услышав слова Гарри, почувствовала, что сознание медленно покидает её. Последнее, что отпечаталось в памяти до того, как тьма поглотила её, был пронзительный, душераздирающий вопль.
— Её больше нет, Поттер! — Люциус Малфой кричал, как смертельно раненый зверь. — ЕЁ НЕТ!
А в следующий миг, даруя покой, Гермиону поглотила спасительная темнота. Увидев, как она оседает, Гарри бросился, чтобы поддержать, и опустился на пол с отяжелевшим бессознательным телом.
Первое, что увидела Гермиона открыв глаза, были рыжие волосы Джинни. Медленно оглядевшись, она поняла, что всё ещё находится в своём кабинете — лежит на маленьком диванчике в углу. Гарри и Драко что-то тихо обсуждали, сидя за столом. Люциус исчез.
— С возвращением, — сказала подруга тихо.
— О, Джинни, — прошептала Гермиона и, приподнявшись, обняла её.
Они смотрели друг на друга. Слов не было (да они и не нужны были), лишь слёзы катились из глаз. Через несколько минут подошёл Гарри и крепко обнял обеих.
Позже вечером всё волшебное сообщество Лондона читало о случившемся в «Вечернем Пророке»:
«Смертельная атака Пожирателей».
Чудовищно жестокое и трусливое нападение было совершено сегодня около 10 часов утра. Пять Пожирателей смерти напали на Нарциссу Малфой, когда та покинула Малфой-мэнор по делам и, следовательно, была уязвима.
В начале этого года, после того как семейство Малфой получило несколько писем с угрозами, миссис Малфой поместили под министерскую программу защиты.
Аврор Рональд Уизли сегодня был на дежурстве и героически сражался, пытаясь защитить Нарциссу Малфой. В неравной схватке с превосходящим по численности врагом аврор Уизли смог убить трех Пожирателей и серьёзно ранить четвертого. Однако, так как нападение было внезапным и яростным, ему не удалось сразу же послать патронуса, чтобы вызвать подмогу. Поэтому с тяжёлым сердцем сообщаем, что к тому времени, когда на место происшествия подоспела помощь, Рональд Уизли и Нарцисса Малфой были мертвы. Авроры арестовали раненого нападавшего, но ещё одному злоумышленнику удалось бежать.
Департамент магического правопорядка открыл экстренное расследование под руководством Гарри Поттера. Люциус Малфой поклялся оказывать следствию всяческую помощь.
По нашим данным, нападавшие были частью группировки «Наследники Тёмного Лорда». В настоящее время Отдел обеспечения магического правопорядка не имеет достоверной информации об этой банде, однако авроры надеются получить необходимые сведения от задержанного Пожирателя.
Невозможно поверить, что спустя семь лет после окончания войны призрак прошлого так жестоко оборвал жизни полных сил и возлюбленных членов волшебного общества. Мы не забудем их.
Скорбим и посылаем наши глубочайшие соболезнования семействам Малфой и Уизли.
Персонал «Ежедневного Пророка»
=== Глава 2 ===
Следующую неделю Гермиона находилась словно в забытьи. Всё это время она жила у Гарри и Джинни, потому что вернуться в свой разом опустевший дом не было сил, а двухлетний Джеймс хоть как-то отвлекал от ужасной апатии, в которую она медленно, но верно соскальзывала. Ребёнок был единственным, кому удавалось вызвать улыбку на её лице.
Рона похоронили в четверг утром, рядом с могилой Фреда.
Нарцисса Малфой была похоронена в пятницу в семейном склепе.
Субботним утром Гермиона решила, что готова вернуться домой. Гарри, конечно, пытался настоять, чтобы она осталась чуть дольше, но в конечном итоге сдался, вытребовав, правда, обещание, что она позволит ему или Джинни постоянно навещать себя, а в случае чего пришлёт сову.
Первые выходные в одиноком теперь доме вынести оказалось крайне тяжело. Здесь всё напоминало о Роне, словно насмехаясь над ней и их общими мечтами и планами, которым уже никогда не суждено сбыться. К ночи воскресенья она всё же смогла взять себя в руки. Ведь она Гермиона Грейнджер как-никак — гриффиндорка, храбрая и сильная — прирождённый боец.
В понедельник утром Гермиона, серьёзная и собранная, была готова к работе. А душевная боль и пустота… Они заняли свой тёмный уголок в самой глубине её души.
Спеша по коридорам Министерства в рабочий кабинет, она столкнулась с взволнованным донельзя другом.
— Гермиона, я не могу поверить… Эта подлая сволочь!..
— Что случилось, Гарри?
— Вчера вечером Джагсон совершил самоубийство! Помнишь, раненый Пожиратель, которого мы взяли под стражу? Малфой опознал его. Рон успел здорово задеть этого гадёныша, и тот был слишком слаб для допроса. Он пришёл в сознание всего два дня назад, и сегодня я собирался устроить допрос. Нам так нужна была эта информация! Малфой меня убьет! Хотя нет, прежде я сам себя заживо сгрызу!
Гермиона видела, как тёмная аура вины с каждым днём всё сильнее отравляет друга. Конечно, новость огорчила её, но, почувствовав насколько Гарри нуждается сейчас в поддержке, она сказала:
— Не волнуйся, мы их всё равно поймаем. Всех их. Я по-прежнему верю в тебя.
Они обнялись, и друг, тяжело вздохнув, отправился к себе.
После ланча в том же коридоре она столкнулась с Люциусом Малфоем. Он был безукоризненно одет и аккуратно причёсан. Сейчас уже ничего не напоминало о том, что именно этот человек совсем недавно с взъерошенными волосами и диким взглядом пытался задушить Поттера, ослеплённый яростью после нападения и гибели жены.
Люциус держался со своим обычным высокомерием и приветствовал её привычным холодным тоном:
— Миссис Уизли.
Последовал лёгкий поклон.
Всё было как всегда, и в то же время что-то в нём изменилось. Появилась какая-то странность, которая и привлекла внимание Гермионы. Не сразу, но она поняла, что именно не так. Глаза. Глаза полностью выдавали Малфоя. На этот раз они отражали истинные чувства, а не обычное сверхконтролируемое безразличие. Неистовая, необузданная ярость, что бушевала в его серых глазах, поразила Гермиону. Она словно из полного штиля с головой окунулась в клокочущее, штормящее море.
Уже дома, вспоминая эту встречу и сама себе удивляясь, она почувствовала некую долю сочувствия к этому человеку. Так или иначе, их постигло одинаковое испытание. Судьба жестоко обошлась с ними, не разбирая, кто прав, а кто виноват.
Вечерами в коттедже было холодно и пусто. Но Гермиона предпочитала оставаться в одиночестве, чем гостить у друзей. Находиться в тяжёлой атмосфере скорби, исходящей от Молли и Артура в «Норе», было невыносимо. А Джинни снова была беременна, и подруга шестым чувством ощущала, что помешает им с Гарри.
«Значит, — решила Гермиона. — пришла пора изучить оригинал „Сказок барда Бидля“».
Теперь её вечера и разум были наполнены, обеспечивая необходимую отдушину и на какое-то время отвлекая от тоски.
Следующие несколько дней Гарри навещал Гермиону на работе каждый вечер. Он делился всем, что выяснялось в ходе расследования, но новостей было крайне мало. К концу недели стало понятно, что следствие топчется на месте и без новых улик на раскрытие дела даже надеяться не стоит. Это бесило, и скоро чувство, переполнявшее Гермиону, очень сильно напоминало ту самую ярость, что клокотала в глазах Малфоя.
В четверг утром, войдя в свой кабинет, миссис Уизли крайне удивилась, потому что обнаружила там Люциуса Малфоя, степенно сидящего на стуле для посетителей возле её стола.
— Малфой! Вы что здесь делаете? — ошеломлённая Гермиона даже подумать не успела о соблюдении приличий.
Люциус Малфой лишь молча смотрел на неё. Так взрослый разглядывает невоспитанного ребёнка, ожидая, когда же тот поприветствует его подобающим образом. Было что-то чрезвычайно возмутительное в этом неожиданном вторжении в её кабинет. И особенно в том, как он, не говоря ни слова, нагло пялился.
— Какого чёрта! — пробормотала Гермиона вполголоса.
Неловкое молчание продолжалось, поэтому она поинтересовалась ещё раз:
— Вам что-то от меня нужно, мистер Малфой? Или просто нравится изображать нерукотворный памятник самому себе именно в моём кабинете?
Люциус надменно вскинул бровь и протянул:
— И вам доброе утро, миссис Уизли. Я смотрю, вы сегодня не в настроении?
Гермиона чуть не взвыла от досады. Не желая показывать, что сама обеспокоена реакцией на его появление, она решила начать всё сначала.
— Доброе утро, мистер Малфой. Чем могу быть вам полезна? — она сверкнула фальшивой улыбкой, глядя прямо ему в глаза.
Люциус, не теряя зрительного контакта, выпрямился и, отзеркалив гримасу, ответил:
— Я хотел предложить вам кое-что, миссис Уизли.
Гермиона была искренне заинтригована. Какого рода предложение ей может сделать Люциус Малфой?
— С каких это пор вы что-то предлагаете людям моего сорта, мистер Малфой?
Поведение его сразу же изменилось. Улыбка исчезла, её сменила привычная холодность.
— С той позорной пятницы, когда ваш дорогой друг и любимый муж не выполнили свой долг, — угрожающе прошипел Малфой.
Гермиона вскочила и бессознательно потянулась за палочкой. Люциус оказался на ногах одновременно с ней, на лице его была всё та же холодная грозная маска. Несколько долгих минут они смотрели друг на друга, обдумывая следующий ход.
Однако после глубокого, словно успокаивающего вздоха, Малфой ухмыльнулся.
— Вот только не надо драм. Их и так было достаточно, а последние две недели вообще для всех нас выдались очень сложными. Пожалуйста, миссис Уизли, присядьте и выслушайте меня. Я уверен, вы заинтересуетесь моим предложением.
«Угрюмый придурок», — подумала Гермиона, садясь за стол.
Гнев ещё кипел в ней, но любопытство оказалось сильнее.
— Так и быть, я слушаю. Даю вам три минуты, мистер Малфой.
Люциус устроился поудобнее в кресле и начал:
— Думаю, что вам, как и мне, хорошо известно, что расследование, так блестяще начатое знаменитым Гарри Поттером, было так же блестяще им провалено. Меня эта ситуация не радует, да и вы вряд ли довольны таким исходом дела. Я прав?
Малфой терпеливо подождал ответа, но заметив, что Гермиона не собирается как-то реагировать на его тираду, продолжил:
— Я знаю, что происходит в головах этих негодяев. Сейчас они ищут новую жертву. Видите ли, сами они не настолько сильны, чтобы добиться чего-либо значительного или впечатляющего. Значит, они будут искать кого-то уязвимого, чьё убийство к тому же будет иметь символический смысл. Понимаете?
На этот раз она всё же кивнула.
— Как думаете, кого они могут выбрать следующим? — Люциус испытующе смотрел ей в глаза.
— Драко, — выдохнула Гермиона.
— Ну, не совсем. Но вы недалеки от истины. Драко не настолько уязвим, как им хотелось бы. К тому же они уже потеряли многих соратников и не захотят рисковать ещё больше. А вот Астория — идеальная мишень. Особенно сейчас, когда она ждёт ребёнка.
Знакомая необузданная ярость полыхнула в глазах Люциуса.
— Это был бы конец династии Малфой. Представляете, как символично получилось бы? Именно поэтому я спрятал их в безопасном месте, где они останутся до тех пор, пока весь этот кошмар не закончится.
— Понятно. Но чего вы хотите от меня? — спросила Гермиона.
— Терпение — явно не ваша добродетель, миссис Уизли. Я подхожу к главному. Теперь, если убрать со счетов моего сына и невестку, как думаете, кто у бандитов первый на очереди?
Ужасное озарение мгновенно вышибло из лёгких весь воздух, и Гермиона внезапно охрипшим голосом произнесла:
— Джинни…
— В яблочко! Браво, миссис Уизли! Конечно, до жены мистера Поттера нелегко добраться, но при желании можно. Обладая терпением и настойчивостью, они в конечном итоге обнаружат её уязвимое место и ударят именно в него. Тем более что миссис Поттер тоже беременна, я ведь не ошибаюсь?
Гермиона кивнула ещё раз.
— Ага! Ну вот мы и добрались до самой сути моего предложения… Миссис Уизли, я правильно предполагаю, что вы ни в коем случае не захотите подвергать миссис Поттер даже малейшей опасности?
— Конечно!
— Так я и думал… А вам хотелось бы хоть на мгновение поймать в прицел вашей палочки убийцу мужа?
Гермиона обожгла его взглядом, но спустя минуту её осенило.
— Вы хотите использовать меня как приманку!
Люциус усмехнулся и пробормотал:
— Умница.
Затем он встал.
— Благодарю, что уделили мне время и внимание, миссис Уизли. А сейчас я оставлю вас наедине с возникшими вопросами. Пожалуйста, хорошенько обдумайте мой план и сообщите решение, когда будете готовы. До свидания.
Малфой повернулся, готовый уйти.
Гермиона отлично сознавала, что Люциус Малфой (чёрт бы его побрал!) манипулирует ею и вполне способен серьёзно исказить факты на пользу себе. Понятно, что ему глубоко наплевать на благополучие Джинни и Гарри. Единственной его целью была месть. Но не смотря на все эти доводы рассудка, Гермиона твёрдо знала, что готова на всё.
— Я согласна, — сказала она.
Малфой обернулся, чтобы взглянуть на неё. На мгновение что-то мелькнуло в его глазах.
— Отлично, миссис Уизли. Жду вас в Мэноре в воскресенье в полдень. Нам нужно многое обсудить. Я оставлю камин открытым для вас.
=== Глава 3 ===
Старинные часы пробили одиннадцать раз.
«Через час она будет здесь», — подумал Люциус Малфой.
Он, уже одетый и позавтракавший, ожидал гостью возле открытого камина.
В пятницу Малфой ходил на кладбище и снова разговаривал с Нарциссой. Когда Люциус первый раз поймал себя на том, что беседует с мраморной могильной плитой, он почувствовал себя до ужаса неловким и жалким. Но одиночество и необходимость хоть с кем-то поделиться, вынуть из груди этот тяжёлый камень горя и сомнений затмили все доводы его холодного рассудка.
Теперь он разговаривал с покойной женой регулярно. Рассказывал ей о Драко и Астории, о ходе расследования и о его совместном плане с этой самоуверенной девчонкой.
Гермиона Уизли оказалась необыкновенным человеком. Люциус точно знал: если он правильно преподнесёт факты, то вынудит её сотрудничать, однако та лёгкость, с которой она сказала: «Я согласна», заставила его почувствовать восхищённый трепет.
По большому счёту, Люциусу Малфою было неважно, что именно побудило её согласиться: тревога за безопасность подруги, глупая бравада, жажда мести или просто привычка бороться за то, что она считала правильным. Пожалуй, влияние оказала гремучая смесь из всего вышеперечисленного. Но отвага, с которой Гермиона Уизли приняла решение в считанные секунды, поразила Люциуса.
Поэтому он не смог удержаться и невольно задумался, как бы Нарцисса поступила в подобной ситуации. Согласилась бы она? Скорей всего нет. Его жена сто раз бы всё рассчитала и перепроверила, обдумала и переосмыслила и в конце концов, (Люциус был почти уверен в этом) предоставила бы кому-то другому справляться с проблемой, отодвинув все чувства в сторону.
Вот именно… «Чувства»… Вот что было главным отличием между этой девчонкой и его женой (и всем его ближайшим окружением, если уж на то пошло). Нарцисса никогда не показывала чувств, если они выходили за рамки поведения, принятого в высшем обществе. Люциус знал, что она любила Драко, но насчёт себя у него никогда не было уверенности.
«Любила ли жена по-настоящему? Любил ли я её во всём полном смысле этого слова? На протяжении прожитых вместе лет мы с Нарциссой были прекрасными и верными спутниками. Конечно, разделяли и моменты страсти, уважали друг друга, обожали и лелеяли сына. Но никогда, ни разу за время нашего брака, даже речи не заходило о том, существует ли между нами любовь».
Гермиона Уизли, конечно же, вышла замуж по любви, и эти самые «чувства» были тому причиной. Вот чем можно было объяснить огонь в её глазах. Она потеряла человека, которого любила, и Люциусу это сразу стало понятно.
Огонь же, горевший в глазах Люциуса, имел совсем другую причину — жажду мести. Ему нужна была возможность наказать тех, кто посмел уничтожить его собственность. Вину, терзавшую его, необходимо было переложить на кого-то другого, пока угрызения совести не разорвали его душу и сердце на части.
На публике обвинять Поттера или Уизли было очень легко. Обманув всех, преподнести ситуацию так, чтобы создавалось впечатление, что именно авроры допустили ошибку. Однако наедине с самим собой эта история выглядела совсем по-другому. Обманывать себя так же легко, как обманывал других, у Люциуса Малфоя не получалось. Он понимал главное: это ЕГО бывшие соратники убили его жену и паренька Уизли. Но хуже всего было то, что Драко тоже знал. Во время похорон Люциус заметил это в его глазах: сын винил отца в случившемся. Единственный способ избавиться от гложущего чувства вины Люциус видел в том, чтобы заставить ублюдков заплатить за всё. И тут он готов был принять помощь от кого угодно, даже если этой кем угодно окажется (о, ирония!) Гермиона Уизли.
Часы снова начали бить, и с двенадцатым ударом Гермиона вышла из камина. Люциус быстро окинул её взглядом, отметив растрёпанные каштановые кудри и простое летнее платье.
«У неё что, нет более изысканной одежды кроме двух хлипких кусков ткани, сшитых вместе? Цисси всегда так элегантно одевалась».
— Миссис Уизли. Пунктуальны, как всегда, — он кивнул. — Пожалуйста, следуйте за мной.
Люциус направился в библиотеку, гостья последовала за ним, так и не произнеся ни слова. Войдя в комнату, они расположились в креслах у журнального столика. Малфой заметил намёк на некоторую нервозность в лице Гермионы и вспомнил, что её последнее посещение Мэнора прошло не очень… приятно. Поток воспоминаний захлестнул его. Сейчас, когда он вспоминал прошлое, все события казались такими нереальными. Тем не менее это именно они послужили толчком для вполне реальных и драматических последствий в настоящем.
«Сможет ли девчонка довериться мне?»
— Итак, миссис Уизли, как поживаете?
— Не думаю, что вас на самом деле интересует, как я поживаю, мистер Малфой. Пожалуйста, не стоит изображать светскую беседу. Давайте обсудим интересующий нас обоих вопрос, чтобы иметь возможность дальше заниматься своими делами.
Во взгляде Гермионы сверкнула открытая неприязнь.
«Ясно, она не расположена к приятной беседе».
Малфой смотрел на неё с интересом. Если всё сложится так, как он задумал, то они станут своего рода партнёрами. И ему просто необходимо узнать об этой женщине как можно больше. Конечно, основное и так было известно: рождённая маглами, она училась в Гриффиндоре, соперничала с Драко в Хогвартсе, была мозговым центром Золотого Трио и в достаточной мере одарённой ведьмой.
— Как скажете, миссис Уизли. Полагаю, вам всё же интересно узнать, в чём именно состоит наш маленький план?
— Иначе я бы не сидела здесь, мистер Малфой, — раздражение так и выплёскивалось из неё.
Этот заносчивый тон выводил Люциуса из себя, и ему понадобилось приложить усилия, чтобы не рявкнуть в ответ что-то грубое и неуместное. Он проглотил предсказуемо резкий ответ и произнёс спокойно и чётко:
— Конечно, нет. Скажите, миссис Уизли, вы посещаете могилу мужа? Поверьте, я спрашиваю не из праздного любопытства, — поспешил добавить, заметив, что гостья готова вскочить на ноги.
— Каждую пятницу.
«Какое совпадение», — мысленно отметил Малфой.
— Нам необходимо обсудить порядок действий, миссис Уизли. Мы должны заставить мерзавцев поверить, что существует определенное место, где вы находитесь одна, без охраны и поэтому уязвимы. Думаю, что ваши еженедельные посещения кладбища подходят идеально. Я буду находиться там же, рядом с вами, каждую пятницу под дезиллюминационным заклинанием, конечно. Надо определиться со временем посещения. Когда вам удобно? Для меня, чем позже, тем лучше, миссис Уизли, — Люциус наконец взглянул на неё.
Она на секунду задумалась и ответила:
— В семь вечера будет лучше всего.
— Значит, в семь. Да, ещё несколько важных моментов: у могилы мужа вы должны находиться в одиночестве. Помимо работы и кладбища вы не должны бывать больше нигде, сократите все визиты до минимума. И последнее: я надеюсь, вы понимаете, что не стоит говорить о нашем маленьком проекте кому-либо, а особенно Поттеру? — протянул Люциус не терпящим возражений тоном.
— Да, Мистер Малфой. Надеюсь, вы закончили с констатацией очевидного? — Гермиона с явным пренебрежением закатила глаза.
«Закатила глаза! Ну, сейчас эта ведьма получит то, чего давно добивалась!»
Люциус вскочил и, вплотную приблизившись, угрожающе навис над ней, опёршись обеими руками на подлокотники кресла. Он с удовлетворением заметил, что зрачки мелкой нахалки расширились от страха: ему удалось поймать её врасплох.
«Отлично!»
— Теперь слушай меня внимательно, наглая девчонка! Это не игра. Тебя убьют, если пропустишь мимо ушей то, что я говорю. Можешь ты своим маленьким самоуверенным мозгом понять это? Они убили твоего мужа и мою жену, и они с удовольствием убьют тебя, если дашь им такой шанс.
Лихорадочно вздымавшаяся грудь Гермионы привлекла его внимание. Он прекратил агрессивный натиск и вернулся на своё место.
Несколько мгновений царила тишина, пока Гермиона старалась отдышаться, а Люциус возвращал свою обычную невозмутимую маску.
Когда напряжение между ними спало, она с явным беспокойством произнесла:
— У меня вопрос… Что если жертвой выберут всё-таки Джинни? Как мы можем быть уверены, что с ней ничего не случится? Или ещё с кем-то, неважно? И каков план действий, если они не клюнут на приманку?
— Позвольте мне разобраться со всем этим, миссис Уизли. Я постараюсь действовать так, чтобы мы могли быть уверены в безопасности миссис Поттер. Что же касается кого-то ещё… Миссис Уизли, хоть раз поверьте в себя. Кто следующий в очереди на символичность, кроме вас? Я бы сказал: только сам Поттер, но уж поверьте на слово, к нему ублюдки точно не сунутся. Они ведь не более чем кучка никчёмных трусов, в конце концов.
С этими словами Люциус встал.
— При всём желании, сейчас бесполезно обсуждать план наших действий в случае, если нападение на самом деле будет совершено. Это произойдёт не скоро — такие акции требуют проработки. Так что об этом поговорим при следующей встрече. Я буду следить за вами в министерстве и по пятницам на кладбище и, когда сочту нужным, дам о себе знать. Если случится что-то важное или необычное, пожалуйста, не стесняйтесь прислать мне сову или, если что-то очень срочное, используйте каминную сеть, чтобы добраться сюда. Для вас я оставлю её открытой.
Люциус Малфой проводил миссис Уизли до камина, а сам вернулся в библиотеку, открыл бар, налил хорошую порцию двадцатипятилетнего огневиски и вздохнул. Он чувствовал себя одиноким уставшим стариком.
Главное, Люциус никак не мог решить, что его утомило больше: стервозное поведение девчонки или её возмутительно прозрачное, не имеющее оправданий, летнее платье. Взяв с собой выпивку и устроившись за столом, он принялся за работу: в понедельник Гарри Поттера ждал сюрприз.
=== Глава 4 ===
Понедельник, 27 Июня.
Две недели и три дня после нападения.
Гермиона с трудом пробиралась сквозь спешащую утреннюю толпу в коридорах Министерства, стараясь попасть в свой кабинет вовремя. Непонятно почему, но сегодня она не могла избавиться от чувства, что чужая здесь, словно выпала из общего стройного потока, в котором плыла раньше. Чьи-то лица мелькали рядом, люди наталкивались на неё, одаривая равнодушными улыбками и кивками. Все вокруг продолжали жить, как ни в чём не бывало. Никого из них уже не волновало то, что произошло совсем недавно. Они всё забыли.
Внезапно толпа пёстрым пятном завертелась у Гермионы перед глазами, и её накрыла волна нестерпимой тошноты. Едва успев добраться до ближайшего туалета, она попрощалась там со своим завтраком.
«Это всё нервы», — подумала Гермиона и, чувствуя облегчение не только в желудке, но, как ни странно, и на сердце, продолжила свой путь. Наконец, спустя несколько минут она добралась до своего кабинета.
День тянулся своим чередом. Где-то около полудня, когда Гермиона была поглощена работой, маленькая бумажная бабочка влетела в её кабинет и уселась прямо на папку с отчётом за месяц.
Она расправила пергамент, на котором нетерпеливым почерком Гарри было нацарапано:
«Гермиона, пожалуйста, зайди ко мне в кабинет как можно скорее. Появились очень важные новости. Г.».
Мгновенно бросив все дела, над которыми работала, Гермиона поспешила к другу. Сердце колотилось от страха и, ощущая жуткую панику, уже скоро она не просто шагала, а практически бежала по коридору.
— Спокойнее, дорогая, спокойнее, — пробормотала Гермиона, пытаясь прийти в себя, а затем добавила, истерически хихикнув: — Не торопись. Спешка нужна лишь при ловле блох.
Когда она открыла дверь в кабинет, Гарри сидел за столом и массировал виски пальцами. Услышав, что кто-то вошёл, он вскочил на ноги.
— Гермиона, это ты! Слава Богу! — друг обнял её и без дальнейших предисловий положил перед ней письмо. — Вот. Получил сегодня. Оно лежало в «Ежедневном Пророке», который мне приносят по утрам. Выглядит в точности, как те послания, которые получало семейство Малфой.
Гермиона тут же просмотрела содержание письма. Оно было написано очень доходчиво. В нём просто заявлялось: Гарри Поттер должен иметь в виду, что «они» наблюдают за ним и его женой — предательницей крови.
Волны тошноты снова нахлынули на Гермиону, и ей пришлось сделать глубокий вдох. Судорожно сглотнув, она негромко спросила:
— Ты сказал Джинни?
— Нет.
— И что собираешься предпринять?
— Я разговаривал с Артуром, мы решили не говорить ни Молли, ни Джинни. Все братья в курсе. Будем по очереди дежурить около неё. Чарли тоже приедет.
— Думаешь, она не заметит, что кто-то из вас всегда рядом?
— Надеюсь, что нет. Обычно она редко остаётся в одиночестве. И я уверен, Джордж придумает правдоподобное объяснение.
Друзья пристально вглядывались друг в друга. Зелёные глаза встретились с медовыми: оба отчаянно пытались найти что-то, что удержало бы их на краю, не дало сорваться, и оба думали об одном и том же:
— «Когда же это закончится? Наступит ли конец этой страшной, кровавой бойни?»
— Мне нужно идти. Будь осторожен, Гарри, и держи Джинни в безопасности. Хорошо?
— Хорошо.
Когда Гермиона вернулась к себе в кабинет, ей потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Затем, зачерпнув горсть летучего пороха, она шагнула в камин и прошептала:
— Малфой-Мэнор.
Люциус Малфой сказал, что она должна связаться с ним в экстренной ситуации, и Гермиона решила, что наступил как раз такой момент. Несколько секунд спустя она вышла из камина Мэнора.
— О, чёрт, — проворчала она, когда заметила, что вся её светло-бежевая мантия выпачкана в саже.
«По-моему, хуже уже просто некуда… Хотя, не уверена…»
— Добрый день, миссис Уизли. Какой сюрприз.
Люциус Малфой неслышно появился в тускло освещенной прихожей и сейчас с интересом разглядывал взъерошенную гостью.
Его беззвучное появление из темноты коридора напугало Гермиону. А ещё она снова заметила искорки любопытства в его серых глазах.
«И почему он всегда меня рассматривает, словно какое-то необычное насекомое под микроскопом?» — подумала она.
В прошлое воскресенье Гермиона не могла не заметить, как Малфой разглядывал её платье — со смесью раздражения и повышенного внимания.
«Придурок».
Люциус жестом пригласил Гермиону следовать за собой и повёл в кабинет. К тому времени, когда они добрались до него, Гермиона чуть не откусила себе язык, пытаясь не проболтаться раньше времени о тревожных новостях. Наконец Малфой обосновался за письменным столом и окинул её насмешливым взглядом.
— Итак, миссис Уизли, выкладывайте. Я слышу, как скрипят ваши зубы, сдерживая поток информации. Так что выкладывайте, пока вас не разорвало.
— Сегодня Гарри получил письмо. Они снова угрожают. Ему и Джинни. В основном Джинни. Что будем делать? — она напряжённо ожидала его реакции.
Но Малфой, по обыкновению выгнув бровь, смотрел на неё со скучающим выражением лица. Он не был удивлён, более того, демонстрировал полное спокойствие и отсутствие какой-либо реакции. Чистый лист, абсолютный вакуум, ноль. Гермиона растерялась. Память услужливо подкинула любимую фразу Рона: «Он что, с дуба рухнул, или что-то ещё?»
Она внимательно смотрела на Малфоя и пыталась понять, что происходит. Всё стало ясно, как только на губах его появилась знакомая высокомерная ухмылка.
— Ах ты, склизкий червяк! Это ты послал письмо!
В следующую же секунду её палочка упиралась в шею Люциуса Малфоя. Но белобрысый подлец даже не шелохнулся, а ухмылка всё также блуждала на его губах.
— Опусти палочку, девочка. Я не собираюсь с тобой драться, — растягивая слова больше обычного, протянул он, тоже переходя на «ты».
Гермиона задыхалась от бешенства. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это чтобы Малфой дал повод показать ему, где раки зимуют.
— Я собираюсь отправить ваш высокомерный зад прямиком к чёрту на рога, — прошипела она.
— Не думаю, что ты сможешь применить заклинание к безоружному. И кстати, пожалуйста, следи за своим языком. Неужели так трудно хотя бы попытаться вести себя как леди?
— Я не собираюсь быть твоей игрушкой, Малфой. Даже не вздумай повторить этот номер ещё раз. Ты понял? Это ты пришёл ко мне с просьбой о помощи. И я не собираюсь терпеть твоё высокомерие и надменную упёртость. Может быть, жена и остальные женщины, которых ты знал прежде, с готовностью становились марионетками в твоих руках, но от меня этого не дождёшься! Это уж точно!
Люциус вздохнул и, не меняя выражения лица, заявил:
— Ошибаешься, детка. Если бы только моя жена послушалась и сделала так, как я ей сказал, сейчас она и твой драгоценный муж были бы живее всех живых. Но вернёмся к главному вопросу: отчего ты так расстроилась? Честно, я не могу понять: в чём проблема? Ты сама просила у меня гарантий, что миссис Поттер будет в безопасности. Я предоставил эти гарантии, причём весьма изящно и эффектно. Чем ты недовольна?
«О-о-о, с каким бы удовольствием я сейчас выбила из него эту самоуверенность! Придушить бы его и желательно голыми руками!»
— Почему вы не рассказали мне о плане с письмом?
— Потому что… Как бы это помягче сказать?.. Ты совершенно не умеешь лгать. Сомневаюсь, что тебе удалось бы изобразить удивление, знай ты обо всём заранее.
Довольная улыбка на его лице становилась всё шире и шире.
Гермиона знала, что Малфой прав, по крайней мере, частично, и гнев её постепенно утихал. Конечно, она испытала огромное облегчение: письмо ненастоящее, а значит, Джинни ничего не угрожает. Тем не менее сдаваться она не собиралась.
— Если мы хотим и дальше действовать согласно разработанному плану, вы должны относиться ко мне как к равной, уважать моё мнение и поклясться, что все решения, касающиеся нашего сотрудничества будут приниматься совместно. Это ясно?
В лице Малфоя что-то неуловимо изменилось. Он, не мигая, в упор разглядывал Гермиону, и на какое-то бесконечное мгновение она отвлеклась, увидев в серой бездне его глаз вереницу странных и опасных эмоций.
— И как же ты собираешься убедить меня в этом? Помни, детка, я не привык перед кем-то отчитываться. И перед тобой не собираюсь.
— Очень хорошо, мистер Малфой. В таком случае я думаю, вы должны быть готовы к тому, что некоторое время просто не сможете выходить из дома, — тут же парировала Гермиона и с удовольствием ухмыльнулась.
Подозрительно взглянув на неё, Люциус спросил:
— И почему это, позволь спросить?
— Мистер Малфой, я с превеликим удовольствием расскажу Гарри, что это именно вы не только послали письмо, лишившее его и семейство Уизли покоя, но и пытались использовать меня как приманку для преступников. Думаю, этого будет более чем достаточно, чтобы держать вас под домашним арестом до тех пор, пока мы не поймаем нападавших. И я сделаю это, не моргнув даже глазом, поверьте. Думаю, Гарри не хуже вас справится с ролью моего сопровождающего во время посещений кладбища, а вы — не единственный волшебник, умеющий пользоваться дезиллюминационным заклинанием.
Гермиона ликовала — выражение лица Малфоя было непередаваемо. Конечно, она бессовестно блефовала сейчас, но всё же…
Люциус медленно встал и подошёл к ней. Гермиона не двигалась, она знала: хочешь, чтобы в твой блеф поверили, стой на своём и сохраняй спокойствие. Малфой остановился лишь в шаге, явно стараясь заставить её поволноваться. Частично его тактика сработала, потому что Гермиона начала нервно переминаться с ноги на ногу, но с места всё равно не сдвинулась. Ни на дюйм.
— Блефуешь, детка. Во-первых, ты никогда не решишься рассказать об этом. А, во-вторых, даже если и решишься, твой план не сработает. Поттер никогда не согласится подставить тебя под удар, — прошептал он угрожающе.
— Может, хочешь попробовать? И не смей называть меня «деткой», — Гермиона упрямо задрала подбородок.
И сразу же почувствовала его дыхание, холодком коснувшееся шеи, и чувственный запах одеколона. Сердце вдруг заколотилось, словно сумасшедшее, и на какое-то мгновение Люциус Малфой заполнил своим присутствием всё окружающее пространство, всколыхнув в Гермионе что-то неясное и тревожащее.
А затем наклонил голову ещё ближе и прошептал на ухо:
— Договорились.
«О, этот прекрасный, сладостный вкус триумфа. Я выиграла! Я обошла слизеринца и не кого-нибудь, а Люциуса Малфоя! Или… Может, Малфой снова просто играет со мной, как со своей ручной зверушкой?..»
=== Глава 5 ===
22 июля, кладбище, 7:10 вечера
С девушкой явно что-то было не так. Она, подобно статуе, безмолвно и неподвижно сидела на земле возле могилы, но взгляд её, тревожный и настороженный, с каждой минутой беспокоил Люциуса Малфоя всё сильней.
Это была их четвёртая пятница, совместно проведённая на кладбище. Люциус стоял примерно в двадцати пяти ярдах от Гермионы. Наложив на себя дезиллюминационные чары и заклятие сверхчувствительности, он мог видеть каждое движение её каштановых кудрей и слышать каждый вздох. В ней произошли явные перемены, и Малфой пытался понять: в чём проблема, что изменилось?
Первые два посещения Мэнора Гермиона, конечно, скорбела по мужу, но была эмоциональна и полна жизни. В глазах её отражался целый спектр эмоций, и в каждую из них она погружалась с головой. Если она была зла и сердита, то просто кипела от негодования, если обеспокоена чем-либо, то не находила себе места. Эта девушка ничего не чувствовала наполовину, каждая частичка её души, каждое устремление были на виду. Люциуса это завораживало — никогда раньше он ничего подобного не встречал и ни разу не сталкивался с настолько открытыми и искренними людьми. Даже её попытке блефовать была свойственна та же цельность: она искренне верила, что может обставить его.
— Глупая, глупая девочка, — хмыкнул Малфой.
Как бы то ни было, в последнее время Люциус заметил, что от встречи к встрече Гермиона меняется всё сильнее и сильнее. Она худела, становилась всё более бледной, обычный розовато-персиковый цвет лица потускнел. Сейчас своей бледностью она всё больше напоминала Нарциссу, и Люциусу Малфою это категорически не нравилось: такая блёклость была Гермионе совершенно не к лицу.
С другой стороны, казалось, что её каштановые локоны стали ещё более неукротимы и прекрасны. Малфой вздрогнул от того, что произнёс это слово, пусть и мысленно, но как истинный ценитель он не мог игнорировать настоящую красоту, когда видел таковую. Его беспокоило, что кудри, казалось, высасывали из неё жизнь. Их великолепие расцветало, а сама Гермиона словно истаивала, становясь всё прозрачней.
Взгляд её тоже изменился: из чрезвычайно обеспокоенного он превратился в неистово-решительный. Это, по мнению Люциуса, внушало опасение, потому что подобные полусумасшедшие взгляды той Гермионе Грейнджер, которую он видел ранее, были совершенно несвойственны. Он чувствовал, что надвигается буря, и инициирует её сама Гермиона. Единственное, на что Малфою оставалось уповать, что припадок произойдёт до или после решающей встречи. Бьющаяся в истерике ведьма в его руках — последнее, в чём нуждался Люциус при встрече с кучей одновременно нападающих кровожадных ублюдков.
Изменилась и магическая аура Гермионы: она яростно клубилась вокруг молодой женщины, угрожая всем, кто посмеет приблизиться. Такое зрелище было для Малфоя в новинку. Ни у одной знакомой ведьмы он не видел потенциала такой силы. С Гермионой творилось что-то странное, и Люциусу необходимо было разобраться, в чём дело.
Внезапно его размышления были прерваны. Гермиона среагировала на что-то, и Люциус сосредоточил все свои ощущения на ней. Он ясно видел и чувствовал естественную реакцию на опасность: сердце её колотилось в бешеном ритме, а тело напряглось, готовясь к нападению.
Малфой тщательно просканировал местность, пытаясь обнаружить причину, и безошибочно почувствовал присутствие другого волшебника. Кто-то находился рядом и прятался за памятником не дальше шести ярдов от неё. Люциус снова был впечатлён тем, насколько острыми чувствами наделена Гермиона. Она была чертовски сильной ведьмой с впечатляющей интуицией и редкой восприимчивостью.
На всякий случай Люциус решил приблизиться, хотя и полагал, что сегодня ничего не случится. Злодей просто осматривался и проверял: на месте ли цель. В первый раз заговорщики заметили чужое присутствие в прошлую пятницу, но тогда это был просто легкий, едва уловимый след чужого волшебства.
Сегодня же всё было совершенно по-другому. Постороннее присутствие ощущалось очень сильно, и Люциус ясно это чувствовал. Гермиона вела себя согласно разработанному плану: не трогаясь со своего места, она стала поглаживать могильные плиты. Со стороны казалось, что она совсем потерялась в своём горе.
Благодаря заклятию Сверхчувствительности, Малфой чувствовал всё нарастающее напряжение: пульс Гермионы сейчас бился в диком темпе.
«Слишком рано», — подумал Люциус и быстрым шагом двинулся в её сторону.
Он с потрясающей ясностью ощущал, как адреналин несётся по её венам, подготавливая тело к действиям. Малфой почувствовал, как собственный уровень адреналина достигает тревожной отметки. Он был всего в пятнадцати ярдах, когда увидел тёмную тень, зловеще крадущуюся к Гермионе.
Ублюдок находился гораздо ближе, и Люциуса одолела паника: он при всём желании не успел бы добраться, начнись атака.
— Чёрт, чёрт, чёрт, — пробормотал Малфой и быстро побежал в направлении Гермионы.
Его глазам открывалась поистине жуткая сцена: кладбище, окутанное сумерками, призрачный женский силуэт, склонившейся над могилой, и тёмная, грозная тень, притаившаяся совсем рядом с ней…
Люциус Малфой был очень недоволен собой.
«Глупец! Как я мог быть настолько самонадеян?»
Тихо ругая самого себя на чём свет стоит, он кинулся к Гермионе, тревожно и внимательно наблюдая за тенью. Когда Малфой уже почти добежал до места, чужак внезапно дизаппарировал.
В этот раз ничего не произошло, хотя опасность была слишком близко. Угроза пока рассеялась, но напряжение никуда не делось, оно повисло над их головами тяжёлой грозовой тучей. Мгновенно почувствовав, что незваный гость исчез, Гермиона вскочила на ноги и, не обращая внимания на Люциуса, заспешила в сторону выхода. Он был вынужден почти бежать, чтобы поспеть за ней. Выйдя из кладбищенских ворот и сделав несколько шагов, она вдруг упала на колени. Хрупкое тело сотрясалось от неудержимой рвоты. Тяжело дыша после бега, Малфой (ещё находящийся под всеми этими чёртовыми заклинаниями) остановился рядом, чувствуя неловкость и не зная, что именно сейчас должен сделать.
— Фините Инкантатем, — пробормотал он.
После минутного раздумья Люциус приблизился и, убрав волосы от её лица, придерживал их, пока всё содержимое желудка не оказалось на земле. Придя в себя, Гермиона поднялась, почистила себя заклинанием, а Малфой всё держал её дикую гриву руками в перчатках. Наконец, он медленно, с какой-то неохотой отпустил пряди, и их глаза встретились.
Заметив, что молодую женщину изумило его поведение, Люциус схватил её за талию и пробормотал:
— Нужно поговорить.
Он аппарировал обоих в поместье.
Гермиона начала бороться с ним ещё до того, как они очутились в гостиной. Но в ту секунду, когда ноги их коснулись пола, борьба возобновилась с поистине бешеной силой. Она пронзительно визжала, словно дикий зверёк, попавший в капкан, и остервенело била Люциуса в грудь кулаками. Она пыталась что-то произнести, но только невразумительные, совершенно непохожие на человеческую речь звуки вырывались изо рта. Волна истерики накрыла её с головой.
Сначала Малфой пытался держать себя в руках, но с каждым ударом и взвизгом, его самообладание неуклонно таяло. А потом Гермиона ударила его по лицу, и хвалёной выдержке пришёл конец. Схватив за руки, он со звериным рыком прижал её к стене и навалился всем телом, чтобы полностью обездвижить. Она пришла в ужас и, пытаясь вырваться, неистово извивалась под ним. Взамен он просто притиснул её к стене ещё сильнее и зарычал громче.
Люциус Малфой действовал инстинктивно, как мужчина, удерживающий женщину, бьющуюся в истерике и опасную для всего окружающего. Ситуацию необходимо было исправлять, и разум подсказывал ему кратчайший путь, заставляя действовать так, чтобы скопившееся в ней напряжение нашло быстрый и простой выход.
Сейчас он уже нарочно вжимался в Гермиону бёдрами, грубо впечатывая в стену. Одной рукой Малфой крепко схватил её за волосы, фиксируя голову, а второй пытался сломать сопротивление и дотянуться до самого уязвимого женского места. Не будучи каким-то там неопытным юнцом, он легко добрался до клитора и после нескольких чётких, жёстких, опытных поглаживаний и нажатий хрупкие руки Гермионы судорожно вцепились в мантию Люциуса, дыхание сбилось, а глаза, омрачённые истерией, пристально вперились в его лицо.
Он продолжал умело и изощрённо ласкать её, всё сильней вжимаясь в стонущее, извивающееся под ним тело. Почувствовав, что Гермиона близка к разрядке, Малфой резко потянул её за волосы и прикусил обнаженную кожу шеи, одновременно грубо сжимая чувствительный комочек клитора. А затем почти сразу почувствовал, как она вытянулась, словно струна, и пронзительно закричала, накрытая мощной волной оргазма.
Но скоро всё закончилось. Гроза отступила, теперь надо было признать случившееся и пережить его последствия. Люциус ждал, когда Гермиона придёт в себя, мысленно уже приготовившись к угрызениям совести и гневу. В конце концов дыхание её нормализовалось, и она посмотрела на него с тем самым выражением, которое было свойственно настоящей, находящейся в здравом уме и твёрдой памяти Гермионе Уизли, в девичестве Грейнджер.
Кинув на него мучительный взгляд, она еле слышно прошептала:
— Боже мой…
Потом, слабо оттолкнув Люциуса, она, пошатываясь, на подгибающихся ногах побрела к камину, по дороге пару раз споткнувшись.
Гермиона уже ушла, а Люциус Малфой недвижимо стоял посреди пустой гостиной, всё ещё в перчатках и верхней одежде, вновь и вновь прокручивая в голове произошедшее между ними.
«Хватит!.. Холодный душ, бессонная ночь в обнимку с бутылкой огневиски — я снова буду в порядке», — подумал он и побрёл в спальню.
=== Глава 6 ===
23 Июля, утро
Малфой-Мэнор
Сад, цветущий и благоухающий, радовал глаз и наполнял душу каким-то светлым и приятным чувством. Люциус Малфой сидел во внутреннем дворике, наслаждаясь лёгким летним ветерком и нежно укачивая маленькую девочку, уютно прикорнувшую на его коленях. Её мягкие, рыжеватые волосики щекотали Люциусу кожу рук.
— Она спит? — спросил мелодичный голос.
— Кажется, да, — ответил Люциус, наклоняя голову, чтобы поцеловать мягкие локоны.
Они были тёплыми и восхитительно пахли жасмином, ванилью и белыми розами. Он знал этот приятный и родной запах. Так пахли необузданные кудри Гермионы…
Малфой вздрогнул и проснулся. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, где сейчас находится. Оказалось, он уснул в библиотеке, сидя в кресле, а рядом, на полу, осталась стоять полупустая бутылка огневиски. Люциус хмыкнул и расправил затёкшие конечности.
«Да-а, здоровья у меня точно не добавится, если буду просыпаться в библиотечном кресле в компании с двадцатипятилетней жгучей… бутылкой огневиски. И в голове словно фейерверки взрываются…»
Малфой с трудом приподнялся и почувствовал, что его слегка пошатывает. Машинально провёл пальцами по волосам, и поток всколыхнувшегося воздуха принёс ему слабый запах жасмина: после вчерашнего он так и не переоделся, и от рубашки всё ещё пахло Гермионой. Этот запах напомнил ему о чём-то… О чём-то чрезвычайно странном. От бесплодности попыток схватить ускользающее воспоминание Люциус уже начал раздражаться, но через несколько минут напряжённых раздумий память вернулась к нему. Он вспомнил странный (мягко говоря) сон: сад, девочка на его руках, нежный женский голос и этот запах. Сон был необычным, он тревожил. Ясно, что подсознание пыталось дать ему какую-то подсказку. Но Люциус не имел ни малейшего понятия, что всё это должно было означать. Одно было ясно: ему необходимо встретиться с девчонкой.
«Девчонка…»
Тут он озадаченно нахмурился. В свете произошедших вчера событий надо было определиться, как ему теперь для себя именовать соучастницу.
«После такого тесного… контакта называть её „девчонкой“ как-то неудобно и глупо, а по фамилии мужа „миссис Уизли“ не хочется. Надо выбрать что-то нейтральное… „Гермиона“, „Грейнджер“ или остановиться на „девушке“?»
Люциус попытался мысленно несколько раз произнести «Гермиона», затем покатал на языке её имя, меняя интонации и словно примеряясь к разным ситуациям:
— Гермиона, Гермиона.
Звучало красиво, но как-то слишком непривычно и… интимно. Поэтому он остановился на простом «ведьма», оставив «Гермиону» на самый крайний случай.
Её имя, произнесённое вслух, вытянуло из глубин мозга картины вчерашнего вечера. Люциус словно наяву увидел её восхитительное изящное тело (Цисси была чуть выше ростом и костлявее), и как жарко и сильно он вжимался в него. Как пылко она сначала сопротивлялась, нанося удары изо всех сил, и позже… особенно позже, как страстно извивалась от его ласк… Конечно, Малфой прекрасно понимал, что она была не в себе, но все равно… Даже эти непроизвольно всплывающие воспоминания разожгли в паху огонь.
— Чёрт, — пробормотал Люциус.
Ему совсем не нравилось, к чему всё это могло привести в дальнейшем. Чувствуя, что отношения между ними теперь никогда не будут прежними, он тщетно пытался понять, каким образом произошедшее может повлиять на выполнение их плана. И поскольку в данный момент у Люциуса не было ничего более важного чем их сотрудничество, он решил, не откладывая в долгий ящик, сегодня же навестить ведьму и окончательно разобраться во всём.
Квартира Гермионы
Гермиона, одетая в шорты и коротенькую футболку, с влажными после душа волосами, сидела на диване с огромной кружкой горячего чая в одной руке и упаковкой креветочных чипсов в другой.
Вчера, когда она, спотыкаясь и пошатываясь, вывалилась из камина в свою гостиную, единственным, что Гермиона ещё могла чувствовать, оставалась глубокая тоска. Тоска и всепоглощающая пустота. Она была полностью истощена — как физически, так и эмоционально, поэтому, не имея сил анализировать произошедшее, просто рухнула в постель и уснула в считанные секунды.
Проснулась Гермиона, чувствуя себя на удивление отдохнувшей. За окном уже вовсю светило яркое субботнее солнце, и это показалось странным: её постоянно мучила бессонница, и целая ночь спокойного сна была давно забытой роскошью. Она ещё долго валялась в постели, перебирая заполнявшие голову мысли и анализируя ситуацию. Конечно, Гермиона сердилась на Люциуса, но ещё больше сердилась на себя.
«Почему самый худший момент слабости произошёл именно тогда, когда мы остались наедине и так близко? Как я вообще могла допустить подобную ситуацию? Всё это так нечестно!.. Нечестно и несправедливо!»
Интимность произошедшего, того как Люциус позволил себе обращаться с ней, с её телом, заставила Гермиону отчаянно покраснеть. Она не могла со всей отчётливостью припомнить детали произошедшего между ними, но общее представление о том, что случилось, отзывалось в животе ноющим беспокойным чувством. К тому же на шее чувствовалась какая-то тянущая боль, пульсирующая в такт с биением сердца, но Гермиона, занятая переживаниями, не обратила на неё особого внимания. Воспоминания о том, насколько необычно и волнующе было ощутить так близко чувственную, почти животную мощь сильного, крупного мужчины, вызвали лёгкую дрожь. Раньше она не испытывала ничего похожего. Никто и никогда не подчинял её настолько, насколько это вчера удалось Люциусу Малфою. В семейных отношениях Рону не требовалась мощь, сила или контроль: у них всё основывалось на равноправном партнёрстве. Общие интимные моменты были мирными, нежными, уступчивыми, скорей даже однообразными.
В конце концов, совсем запутавшись в ощущениях и мыслях, Гермиона встала, приняла душ и, приготовив себе чашку чая, схватила пакетик чипсов (вкус у неё теперь почему-то стал довольно своеобразным). Касательно отношений с Малфоем, Гермионе на ум пришло только одно решение:
— «Самое лучшее — сделать вид, что между нами всё осталось по-прежнему. Надо просто двигаться дальше. Мерзавцы явно клюнули на приманку, так что появилась реальная возможность заставить их заплатить за совершённые преступления. А это как раз то, чего я добиваюсь. Теперь отомстить им хочется ещё сильней».
Её размышления были резко прерваны неожиданным всполохом зелёного огня в камине. Появление в гостиной Люциуса Малфоя чуть не заставило Гермиону подпрыгнуть на месте от неожиданности.
— Мистер Малфой, что вы здесь делаете? — выдохнула она, невольно попятившись.
— Добрый день, миссис Уизли, — ответил Люциус, пристально уставившись на неё.
Ощутив жуткую неловкость под этим глубоким, вопрошающим взглядом потемневших серых глаз, Гермиона нервно заёрзала, не зная, куда себя деть. Сразу как-то болезненно-остро вспомнилось, что под чёртовски короткой футболкой, не прикрывающей даже пупка, отсутствует бюстгальтер. Более того, если судить по минуте неловкого молчания и пристальному взгляду, который медленно полз от её лица всё ниже и ниже, Люциус Малфой тоже осознавал всю… смелость её наряда.
— Хм. Сейчас уже около часа пополудни. Не ожидал застать вас в неглиже, — сказал он неестественно монотонным голосом, снова вглядываясь Гермионе в лицо. — И вы полагаете, это мудро — оставлять камин открытым, зная, что за вами охотятся?
— Ну, вам-то как раз это пригодилось. К тому же я не ждала гостей, тем более вас. Что-то случилось? Почему вы здесь?
Гермиона снова начала закипать от раздражения.
— Надо поговорить, — ответил Малфой. — Вчера у нас не было такой возможности. Кроме того, необходимо обсудить вчерашний инцидент.
Настолько странно было слышать в этом голосе нотки неуверенности, что Гермиона невольно вскинула голову, озадаченно уставившись на Люциуса Малфоя. Впервые с момента появления этого мужчины в её доме Гермиона взглянула на него внимательно, стараясь подметить все детали и эмоции.
Было что-то забавное в том, насколько нелепо этот гордый, аристократичный и очень красивый мужчина смотрелся в их с Роном гостиной. Он просто не вписывался в этот интерьер. В безупречной мантии, с тростью и перчатками, он был слишком хорош для такой простой и небрежной обстановки. На секунду Гермионе даже стало его жаль: бедняга оказался абсолютно не в своей тарелке.
— Может, присядете?
Малфой огляделся, но не найдя ничего достойного своей персоны, остался стоять.
— Спасибо. Мне вполне удобно… Как я уже говорил, нам надо обсудить кое-что… Вчера, в силу определённых обстоятельств, я позволил себе некоторые вольности… — Люциус сглотнул, помолчал некоторое время, а затем продолжил: — некоторые вольности с вашим телом, за что и приношу свои извинения. Хотя я по-прежнему уверен, что это было необходимо.
Гермиона смущённо взглянула на него, покраснела и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Можно было надавать мне пощёчин, — пробормотала она.
— Вы могли расценить их как физическое насилие, и всё бы закончилось плохо для нас обоих, — ответил Люциус спокойно.
— Можно было вылить на меня ведро холодной воды, — выдохнула Гермиона, которой эта идея только что пришла в голову.
Он бросил на неё быстрый взгляд, а затем отвёл глаза и сказал:
— Возможно, это и сработало бы. К сожалению, мне не хватило ни концентрации, ни времени, чтобы основательно всё продумать. Пришлось действовать подручными средствами.
Между ними повисло неловкое молчание. Люциус, не зная, что ещё можно сказать, скептически осматривал гостиную. На глаза ему попался пакетик с чипсами.
— Это вся ваша еда? Неудивительно, что вы стали совершенно бледной и прозрачной…
Малфой издалека ткнул пакетик тростью, словно проверяя, не выпрыгнет ли из него нечто, таящее опасность. Затем подошёл ближе, по-прежнему не снимая перчаток, поднял его двумя пальцами в воздух (на лице его в это время явственно читалось выражение брезгливости) и прочёл:
— Коктейльные креветочные чипсы «Уолкерс».
Выгнув бровь, он вопросительно взглянул на Гермиону.
— Уверены, что человеку можно это есть? По запаху напоминает… — он сморщил нос, — кошачью еду. Это точно не может быть здоровой пищей.
Терпению Гермионы пришёл конец, и она вырвала пакет из пальцев Малфоя.
— Прекратите! Вам-то что за дело? Вы мне не отец! — почти выкрикнула она, вызывающе глядя на него.
— Могу заверить вас, миссис Уизли, что отцовские чувства тут совершенно ни при чём, — взгляд его медленно проследовал по её телу вниз, лаская и обволакивая каждый изгиб, а затем снова вернулся к лицу. — Вы должны быть сильны и готовы к военным действиям, а с таким неправильным питанием это невозможно.
Гермиона занервничала и, чтобы отвлечься, решила поправить влажные волосы. Люциус пристально наблюдал за ней, как вдруг что-то завладело его вниманием, и он приблизился, глядя на её шею со странным, непонятным выражением.
— Вы так и не исцелили его? — спросил он мягко.
— Не исцелила что?
— Это.
Люциус снял перчатки и легко дотронулся пальцами до пульсирующего слабой болью места на шее.
По правде говоря, всё утро мозг Гермионы был настолько перегружен мыслями, что она ухитрилась ни разу не взглянуть на себя в зеркало. Даже когда принимала душ и чистила зубы. Поэтому понятия не имела, о чём идёт речь. А отпрянуть от стоящего сейчас так близко Люциуса и, сломя голову понестись в ванную, чтобы посмотреть, что там случилось с её шеей, Гермионе показалось неудобным.
— Что «это»?
— Вы не помните? Ну, даже если и так, позвольте я излечу его за вас, — он вытащил палочку и пробормотал: — Эпискеи.
Гермиона почувствовала, как по больному месту лёгкой щекоткой прокатилась волна магии, и пульсация прекратилась. Люциус невесомо коснулся кожи большим пальцем, а затем медленно прочертил контуры её шеи тыльной стороной ладони. У Гермионы потемнело в глазах, дыхание стало частым и прерывистым, а по телу мурашками рассыпалась мелкая колючая дрожь. Малфой же на несколько секунд замер, а затем отстранился, тяжело и медленно выдохнув.
— Скорей всего в следующую пятницу они попытаются напасть. Не желаете присоединиться ко мне за ужином в поместье, чтобы обсудить план наших действий? — спросил Люциус.
Что-то мелькнуло в его глазах, сверкнула искра какого-то чувства, но пока Гермиона пыталась понять, что именно изменилось, Малфой быстро спрятал все эмоции за годами выдрессированную вежливую холодность. Разочарованно выдохнув, она ответила:
— Завтра. Я приду завтра. Кроме того, на сегодня мне еды хватит.
И она тряхнула пакетиком с чипсами перед его лицом.
— Как пожелаете. Значит, завтра в семь.
Люциус двинулся по направлению к камину, но по пути заметил лежащие на журнальном столике книги и остановился, внимательно разглядывая обложки.
— Вы работаете над «Сказками барда Бидля»? Интересно. Знаете, я уверен, в библиотеке Мэнора вы могли бы найти много полезной информации. Обсудим это завтра. Доброго дня, миссис Уизли, и, пожалуйста, закройте камин после меня. Полагаю, это вам вполне по силам.
И он ушёл, не оборачиваясь.
Гермиона, словно в трансе, вытащила из упаковки горсть чипсов. Пережёвывая хрустящий картофель, она в замешательстве продолжала пялиться на камин, пытаясь привести мысли в порядок. Один вопрос не оставлял её в покое:
— «Что здесь только что произошло?»
=== Глава 7 ===
Воскресенье, 24 Июля
Квартира Гермионы
Всё воскресенье Гермиона провела в борьбе с собой. Несколько раз даже всерьёз подумывала отменить ужин вовсе, но её останавливало понимание того, что действительно нужно вместе разработать чёткий план действий в момент нападения. Возникла двойственная ситуация: идти на ужин не хотелось, но и отменить визит было невозможно.
Со дня смерти Рона прошло всего шесть с половиной недель, но Гермионе почему-то казалось, что случилось это уже очень давно: так много всего произошло за это время. А тут ещё предстоящий визит к Люциусу Малфою… По какой-то причине тот факт, что она собиралась ужинать с Малфоем, заставлял чувствовать себя подлой предательницей.
Игнорировать свои ощущения Гермиона не могла, но и полностью осмыслить и принять их тоже не получалось. Казалось, ну что тут такого? Просто деловой ужин… Это же не свидание… И всё-таки… Глубоко в душе она понимала, что между ней и Люциусом Малфоем что-то происходит. В противном случае горячие волны предвкушения не перекатывались бы внутри каждый раз, когда она неосознанно потирала то место на шее, которое Люциус заботливо исцелил, а потом так нежно коснулся кончиками пальцев.
Эта неожиданная ласка до сих пор не давала покоя.
Всё каким-то странным образом изменилось, и ощущения обрушились на Гермиону лавиной, приводя её в полнейшее смятение. Раньше всё было просто и понятно: сначала Люциус был врагом, затем просто одним из общей массы знакомых волшебников. Сейчас же, за столь короткий срок он превратился в союзника, партнера или даже кого-то более близкого… Был ли он другом? Могла ли она доверять ему? У Гермионы не было ответов на эти вопросы. И потому она чувствовала себя донельзя одинокой и запутавшейся…
Наконец, обдумав происходящее, она решила всё-таки пойти на ужин. К этому её подтолкнуло одно обстоятельство, которое дало о себе знать всего две недели назад. Гермиона решила никому о нём не рассказывать до тех пор, пока всё само собой не откроется. Предстоящие перемены заставили её жаждать мести ещё сильней. Может быть, даже сильней, чем желал отмщения Люциус Малфой. Только поймав этих мерзавцев, она достигнет заслуженного реванша, и если для этого надо поужинать с Люциусом Малфоем, значит, так тому и быть.
Сказано — сделано, и ровно в семь часов вечера она вышла из камина Малфой-мэнора, одетая в простое тёмно-синее облегающее жаккардовое платье «а-ля шестидесятые», подходящие туфли-лодочки и с забранными в высокую причёску кудрями.
Малфой-Мэнор
Люциус глаз не мог отвести от гостьи, настолько изящно и утончённо она выглядела в своём наряде: тёмно-синее платье удачно выделяло медовый цвет глаз и превосходно контрастировало с персиковым оттенком кожи.
«Восхитительно, — подумал он. — А этот изящный вырез так удачно открывает взгляду…»
На этом месте Малфою пришлось несколько раз медленно и глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться.
«Поразительно, как мало надо мужчине, чтобы настолько, хм… возбудиться, находясь наедине с молодой и чрезвычайно привлекательной ведьмой».
Его по-прежнему преследовали картины вчерашнего вечера: Гермиона с влажными волосами, одетая во что-то ужасно короткое (у неё даже пупок не был прикрыт!), тонкое и бесстыдно-прозрачное. Малфой не привык к такого рода «неглиже», которому даже не мог подобрать подходящее название. Его жена никогда не носила ничего подобного.
«На Цисси это смотрелось бы просто смешно».
Дрогнув уголком рта, отвлёкшийся было волшебник возобновил прерванный разговор. В конце концов, он же хозяин и должен развлекать гостью, пока они сидят в гостиной в ожидании ужина.
— Не желаете бокал вина для аппетита, миссис Уизли? — приятным баритоном поинтересовался Люциус.
— Нет, спасибо. Просто воды, пожалуйста, — последовал ответ.
— Почему? Вино перед ужином как-то противоречит вашим убеждениям или принципам? — Малфой удивлённо приподнял брови.
— Нет, — Гермиона небрежно махнула рукой. — Просто… сейчас я бы предпочла выпить воды.
— Хм, как странно, — пробормотал хозяин.
В ту же секунду двери в столовую открылись, Люциус Малфой встал и предложил гостье руку, которую та приняла с неприкрытым удивлением. Он проводил Гермиону и помог сесть. Ужин был подан на небольшом уютном столике, что обеспечивало интимную атмосферу, к которой Люциус так стремился. К его разочарованию, Гермиона отвергала все попытки налить ей бокал вина, и гостеприимный хозяин так и не смог понять, почему она отказывается.
За едой невольные союзники обсудили свои действия в случае нападения и сошлись на абсолютно простом плане: обезоружить и обездвижить мерзавцев, а затем послать сообщение аврорам. Лёгкое беспокойство у Малфоя вызывала реакция Гарри Поттера на их самодеятельность, но Гермиона заверила его, что, несомненно, сможет договориться с другом и оправдать их поступки. Было решено, что отныне Люциус должен находиться в непосредственной близости от Гермионы, чтобы успеть своевременно отреагировать в случае нападения.
После того как были решены основные моменты, разговор приобрёл более отвлечённый характер, и, конечно, Гермиона воспользовалась первой же возможностью прояснить давно интересующую её тему.
— Мне кажется, что за последние годы у вас коренным образом поменялись приоритеты, мистер Малфой. Вы оплачиваете работу домовых эльфов, сотрудничаете с Гарри Поттером, даже обедаете со мной, хотя вы — чистокровный маг, а я — магглорождённая ведьма. В чём причина таких перемен? Что случилось, мистер Малфой?
Стоило ей задать свои вопросы, как она тут же обеспокоенно вскинула на Люциуса взгляд. Хозяин мысленно усмехнулся, потому что маленькая ведьма наверняка озаботилась: не перешла ли она границы дозволенного?
— Знаете, миссис Уизли, я не изменился. Я, если можно так сказать, отстранился, — спокойно объяснил Малфой. — За свою жизнь я дважды был настолько глуп, что выбрал одну из противоборствующих сторон, мало того, заставил жену и сына выбирать вместе со мной. Мои предрассудки разрушили любимую семью, лишили жены и усложнили отношения с сыном. Я решил никогда больше не допускать подобных ошибок, поэтому не отношусь ни к одной стороне. Я ни за, ни против, миссис Уизли, и принадлежу только себе. Семь лет назад, в конце войны, я понял: всё, что раньше имело для меня значение: власть, чистота крови, черные, белые, зеленые, красные — полная и абсолютная чушь. Единственное, что на самом деле имеет значение — моя семья и моё имя. Я — Малфой, и я на своей собственной стороне. Я делал и буду делать то, что принесёт пользу мне и тем, кто мне небезразличен, и уничтожу любого, кто посмеет прикоснуться или причинить вред дорогим мне людям, независимо от того, к какой стороне они относятся.
Тут Люциус с неподдельным интересом посмотрел на гостью.
— А как насчёт вас, миссис Уизли? Неужели вы до сих пор застряли в вашем детском простодушии? Всё ещё верите, что мир поделён на белое и чёрное, правильное и неправильное? До сих пор не признаёте оттенков и смешений в мире и обществе, даже после того, как узнали правду о Северусе и Дамблдоре? Или, возможно, вы наконец-то поняли, что всю свою жизнь каждый из нас будет вынужден выбирать лишь меньшее зло. М-м?
Малфой пристально наблюдал за Гермионой: казалось, такие откровения ошеломили её.
— Во мне ничего не осталось от ребёнка, мистер Малфой, и я уже давно отбросила юношеский максимализм, пройдя через многое во время войны и после. Вы правы: жизнь непроста, и в ней всё перемешано. Хорошее и плохое, добро и зло переплетены так тесно, что их иногда трудно отличить друг от друга. Но я твёрдо убеждена, что существуют основные принципы, правила и взгляды на жизнь, которым должны следовать все люди, даже если это приносит пользу не конкретно им, а человечеству в целом.
К концу её речи Люциус уже не мог сдержать улыбки, настолько хороша была взволнованная ведьма, когда страстно отстаивала свои убеждения.
— Браво, миссис Уизли, гриффиндорцы всегда остаются гриффиндорцами… Впрочем достаточно дискуссий, я хотел бы показать книги, которые, как мне кажется, будут полезны в вашей работе над «Сказками барда Бидля». Интересно ли вам моё предложение, миссис Уизли?
Люциус встал и снова предложил Гермионе руку. На этот раз она без стеснения приняла его джентльменский жест, и пара степенно проследовала в библиотеку.
Оказавшись там, хозяин широким жестом обвёл комнату и негромко, мягко, почти нараспев, пробормотал:
— Я здесь всё привёл в порядок, а книги, которые могут понадобиться вам при переводе, составил на этих полках. Пожалуйста, миссис Уизли, взгляните.
Гермиона восхищённо выдохнула и тут же направилась к стеллажам, а Малфой неторопливо последовал за гостьей. Он с удовольствием наблюдал, как её розовые губы благоговейно шепчут названия редких фолиантов, а тонкие пальцы ласкающими движениями касаются корешков книг. Разумеется, вскоре этого Люциусу было уже мало, и его блуждающий взор неспешно прошёлся по очертаниям изящного профиля и мягким изгибам плеч.
Он желал прикоснуться к ней, почувствовать её запах. Эта потребность мучила его так сильно, что Люциус Малфой больше не мог и не хотел бороться с собой. Он просто подошел ближе, глубоко вдохнул и утонул в аромате жасмина с нотками ванили и белых роз. Один упрямый локон, выбившийся из причёски и спадавший на шею, привлек его внимание, и Люциус, сначала осторожно и почти невесомо коснувшись, затем дерзко пропустил его между пальцами.
Малфой почувствовал, как Гермиона замерла под его прикосновениями. Между их телами было всего несколько дюймов, он почти касался грудью её спины. Плавным движением придвинувшись ещё ближе, он рвано выдохнул и заметил, что пальцы её вцепились в книжную полку, побелев от напряжения. Он протянул руку и медленно провёл ладонью, начиная от кончиков тонких пальцев, по тыльной стороне изящной кисти, хрупкому запястью, острому локотку, поднялся к плечу и затем легко дотронулся до ключицы.
Гермиона задрожала, но Люциуса это не остановило, а скорей даже подтолкнуло к дальнейшим действиям. Подушечками пальцев он нежными ласкающими движениями очертил линию шеи и подбородка, коснулся щеки, а потом отважился на совсем уж решительный шаг: легко прижал Гермиону к себе, давая ей возможность почувствовать биение его сердца, жар возбуждённого тела, силу обнимавших рук. Малфою показалось, что ведьма вовсе прекратила дышать.
В течение нескольких секунд Люциус безмятежно наслаждался этой долгожданной близостью и отсутствием какого-либо сопротивления, но очень скоро гостья отмерла, шевельнулась, и он, к огромному своему огорчению, вынужден был отпустить её.
Малфой медленно отстранился, и Гермиона повернулась к нему, тяжело и неровно дыша. Щёки её пылали румянцем, а нежные маленькие губки очаровательно покраснели и припухли от того, что она нервно прикусывала их.
«Какие соблазнительные», — подумал Люциус.
— Итак, миссис Уизли, что вы думаете? — спросил он, изображая безразличие.
Наступило недолгое молчание. Малфой ясно видел, что Гермиону разрывают противоречия. Ей, видимо, трудно было определиться с тем, как действовать дальше. Однако после минутного раздумья она ответила так спокойно, как только смогла.
— В вашей коллекции много интересных, редких книг, мистер Малфой.
— Вас что-то заинтересовало, миссис Уизли? Если так, то двери библиотеки открыты в любое время, а мои эльфы в полном вашем распоряжении, — сказал Люциус, шагнув к ней.
Невольно испугавшись его наступления, Гермиона поспешно начала отходить к двери.
— Я подумаю об этом, мистер Малфой… Ой, уже так поздно… Мне действительно нужно идти… Благодарю вас за очень приятный вечер…
И гостья стремительно ретировалась. Люциус задумчивым взглядом проследил её манёвр, медленно вздохнул всей грудью и дизаппарировал прочь из поместья.
Минуту спустя он появился в семейном склепе Малфоев, рухнул на колени перед могилой Нарциссы и тихо застонал:
— Цисси, Цисси… Что я делаю? Ты простишь меня, Цисси? Прости меня… Прости…
=== Глава 8 ===
Четверг, 28 Июля
Малфой-Мэнор
Гермиона стояла посреди библиотеки Малфой-мэнора, ясно понимая, что у неё нет ни малейшей причины находиться здесь. Приближалась полночь, и она сама не знала, о чём думала, когда решила появиться в усадьбе в столь поздний час. Честно говоря, настолько невыносимо стало в своём пустом и холодном доме, что она просто шагнула в камин, старательно отгоняя мысли о возможных последствиях.
Рабочая неделя прошла ужасно: тело раз за разом преподносило неприятные сюрпризы — её попеременно мучили то зверский голод, то невыносимая тошнота. Кроме того, добавилась новая пытка: Гермиона стала обострённо чувствовать запахи. Ей даже в голову раньше не приходило, что модные теперь шёлк и кашемир на самом деле пахнут настолько неприятно. Духи же со стойким ароматом просто убивали, выворачивая все внутренности наизнанку.
Настроение у Гермионы теперь стало непредсказуемо, словно морской бриз, а невыносимое бремя одиночества только усугубляло положение. Она, правда, изо всех сил сопротивлялась, стараясь не беспокоить Гарри своими истериками: друга и так захлёстывало чувство вины перед ней. Да и кроме этого у него проблем было выше крыши: беременность жены, топчущееся на месте расследование и прочие обязанности, связанные с работой и не только. А о том, чтобы озаботить своими трудностями Джинни, речи вообще не шло: истеричный плач подруги в середине второго триместра мог принести только непоправимый вред.
Гермиона погружалась в холодный, беззвучный, пустынный на многие мили вакуум одиночества. Она попыталась с головой окунуться в работу и перевод «Сказок барда Бидля», но, к сожалению, этого оказалось недостаточно, чтобы заполнить окружающую пустоту. К четвергу тоска и отчаяние настолько завладели ей, что Гермиона чувствовала себя тяжело больной. Её ничто не интересовало. Всё вокруг стало немило: надоели собственные слёзы, надоело бесконечно перелистывать их с Роном фотографии, но больше всего надоело сидеть одной. И когда сил терпеть уже не осталось, она просто швырнула горсть летучего пороха в камин и назвала адрес Малфой-мэнора.
В поместье было тихо и темно. Гермиона пошла прямиком в библиотеку, надеясь попасть туда незамеченной, но двери были уже открыты, а внутри горел тусклый свет. Видимо, эльфы узнали о её визите и приготовили всё необходимое.
«Бдительность превыше всего», — подумала она.
Уже войдя в библиотеку и остановившись посередине комнаты, Гермиона попыталась решить, что же делать дальше. В принципе выбор был небогат: либо она прислушивается к голосу разума, разворачивается и уходит, пока не застукал хозяин (а она была уверена, что рано или поздно он здесь точно появится), либо проявляет чудеса храбрости и остаётся.
— Страдаете лунатизмом, миссис Уизли? — знакомый баритон нарушил ночную тишину.
Гермиона вздрогнула и, глубоко вздохнув, повернулась к Малфою лицом. Она понимала, что сбегать уже слишком поздно. С усмешкой на губах Люциус стоял, прислонившись к двери библиотеки, одетый в лёгкие вельветовые брюки и простую белую рубашку. Несколько верхних пуговок на ней были расстёгнуты, и внимание Гермионы привлекла его сильная грудь. Под тонкой батистовой тканью ощутимо выделялись широкие плечи и рельефные мускулы. Первый раз за время их общения Малфой предстал в такой непринуждённо-домашней, открытой одежде, и Гермиона, к своему ужасу, глаз не могла оторвать, настолько был красив этот мужчина. Зная, что проиграла, но не в силах что-либо изменить, она словно глупый маленький мотылёк, ошеломлённый жаром и загипнотизированный ослепительным сиянием, летела в бушующее пламя страсти.
— Я польщен тем, что моя библиотека вам всё-таки пригодилась, миссис Уизли, — констатировал Люциус.
Его слова вывели Гермиону из ступора, и она ещё попыталась исправить ситуацию.
— Добрый вечер, мистер Малфой… Да… Я тут книги искала… Мне казалось, я их видела где-то здесь…Но, к сожалению, так и не смогла найти…Ошиблась, наверное… Извините… Так поздно вас побеспокоила… э-э… я… м-м… Мне, вероятно, пора уйти… Спокойной ночи.
Гермиона знала, что несёт какой-то бред, и щёки её просто запылали от стыда.
«Чёрт! — подумала она. — Враньё — явно не мой конёк…»
Прикусив нижнюю губу, она направилась к двери, однако Люциус не собирался давать ей даже малейший шанс к бегству и шагнул наперерез, преграждая выход.
Гермионе пришлось остановиться и поднять взгляд на хозяина. Тот, не отрываясь, смотрел на неё.
— Не думаю, что могу позволить вам сбежать, миссис Уизли, — протянул он. — Вы сами пришли сюда в столь поздний час, и я хочу знать — почему. Так что, пока не объясните своё появление здесь, я вас никуда не отпущу. И, пожалуйста, на этот раз — честно. Лгунья из вас никудышная — явно не хватает практики. Приступайте. Я жду… — и, махнув рукой, замер в ожидании.
Гермиона обеспокоенно вздрогнула под этим вопрошающим взглядом, не зная, что сказать. Но внезапная волна раздражения поднялась, накрыв её с головой, и смыла смущение и неудобство без следа.
— Что ты ожидаешь услышать от меня, Люциус?
Его имя из её уст прозвучало неожиданно для обоих. Малфой приподнял брови в знак удивления, но промолчал.
— Я одна, понимаешь, одна! Только четыре холодных стены вокруг и боль одиночества! Столько боли! Она убивает меня! Вот единственное объяснение, которое у меня есть… — раздражение ушло так же внезапно, как и появилось, и Гермиона тихо добавила: — Я действительно не знаю, почему я здесь.
Они стояли напротив друг друга, совсем близко, и Гермиона видела его глаза. В приглушённом свете библиотеки они сияли мягким серебристо-опаловым блеском, изредка вспыхивая цветными крапинками. Она невольно опустила взгляд ниже.
«Почему я никогда раньше не замечала, насколько чувственны его губы? Не слишком полные, не слишком яркие… Просто идеальные… Они завораживают и манят… А этот аристократический подбородок и твёрдая линия челюсти… бледная кожа крепкой шеи… сильные мышцы груди…».
Вновь она почувствовала себя словно под гипнозом. Глупый, глупый маленький мотылек ничем не мог себе помочь: прекрасное обжигающее пламя влекло её из необозримых просторов холодного одиночества в неизведанный, но такой манящий и необходимый обездоленному сердцу жар опаляющей страсти.
Медленно, сама не веря в то, что делает это, Гермиона подняла руку и прикоснулась к его губам. Люциус не двигался, серые глаза пристально рассматривали её, и только чуть сбившееся дыхание выдавало, что за непроницаемой маской холодности таится волнение. Может быть, он боялся спугнуть её снова, Гермиона не знала, и сейчас ей было всё равно. Пальцы легко пробежались по чёткому рисунку губ, коснулись мужественного подбородка, спустились ниже… к шее, ещё ниже… обвели широкий размах ключиц, а затем… Гермиона медленно раздвинула борта расстёгнутой от ворота рубахи, лаская гладкую, твёрдую, словно из мрамора изваянную, грудь. Невероятно, но даже такой простой, почти невесомый контакт с его кожей, с его телом вызывал настолько сильное возбуждение, что дышать становилось всё трудней.
Но тут её почти бессознательная сольная разведка закончилась: Люциус взял инициативу на себя. Он накрыл ладонью, лежащую на его груди руку Гермионы, и, всё сильней прижимая к телу, потянул глубже под рубашку. Когда кончики пальцев нежно коснулись соска, оба застонали. Теперь его дыхание было таким же быстрым и прерывистым. Горячие волны желания перекатывались сквозь них, стремясь найти выход и воссоединиться в один дикий шквал эмоций.
Прижимая её к груди и увлекая за собой, Люциус достиг кресла и опустился в него, усадив Гермиону себе на колени. Настойчивые губы, обжигая её шею горячим дыханием, дарили лёгкие поцелуи и покусывания, а пальцы быстро расстёгивали пуговицы на блузке. Гермиона прильнула к этому надёжному крепкому телу, пытаясь раствориться в объятьях, обвила руками его шею, запутавшись пальцами в платиновых локонах. Цепляясь за него, как за спасательный круг в бескрайнем океане одиночества, она вынудила его на мгновенье замереть, крепко обнять её и какое-то время просто держать в объятьях. Гермиона ощущала его страсть, его желание, но всё же этого было недостаточно: среди всей гаммы чувств отсутствовало самое главное — любовь.
«Любовь!»
Раскатом грома прозвучал её отчаянный всхлип, разрушив гармонию их дыханий. Слёзы неудержимо потекли по её щекам, а грудь заболела от душераздирающих рыданий.
— Люциус, Люциус… Я всегда одна и так устала от этого! Я ничего не понимаю! Почему? За что? Это несправедливо, чертовски несправедливо!.. Я любила его, на самом деле любила, Люциус!.. А сейчас… Ты… Почему всегда ты? Почему именно ты? Скажи мне, — всхлипывала Гермиона, уткнувшись в его неприлично дорогую батистовую рубашку.
«Черт, всё в наших жизнях так хитро переплелось!» — мелькнуло в голове у Малфоя, пока он отчаянно старался либо успокоить её, либо утихомирить собственное желание.
Пытаясь убедить её в правильности происходящего, он исступлённо зашептал:
— Успокойся… Дай нам шанс, Гермиона… Не противься своим желаниям… Разреши помочь тебе, снять это бремя… Нам обоим станет намного легче, Гермиона… Позволь мне…
Лаская губами ключицы, он уже начал стягивать блузку с её плеч, но тут Гермиона подняла на него взгляд и сокрушённо прошептала:
— Нет, Люциус, нет… Остановись… Это не мы, это наше отчаяние… Мы просто ещё не пришли в себя… Если это произойдёт сейчас, мы разрушим… испортим всё, что с нами происходит, что бы это ни было… Сейчас не время… Нет… Пожалуйста, нет…
Малфой остановился и от бессилия зарычал: она была так близка и желанна, сидела на его коленях и в его объятьях. Некоторое время он внимательно смотрел Гермионе в глаза, а потом уже почти спокойно сказал:
— Глупая ты девочка, — и, приглаживая растрёпанные кудри, продолжил: — Будешь сопротивляться за нас двоих, моя смелая маленькая гриффиндорка? Думаешь, ты настолько сильна? Не заблуждайся: я постоянно буду проверять твою стойкость. И не сдамся. Всё предрешено, и мы не в силах что-то изменить. Это только вопрос времени, дорогая. В конце концов ты уступишь и поймёшь — это судьба.
Гермиона чувствовала, что совершенно измучена и опустошена. Не силах даже удержать голову, она прислонилась к его крепкому плечу и прошептала заплетающимся языком:
— Не будь так уверен, Люциус. Ты не знаешь главного… К тому же я устала… Отнеси меня домой, пожалуйста. Завтра пятница, и мы должны быть в форме. Отнеси меня домой, Люциус, — прошептала Гермиона и закрыла глаза.
Малфой поднял её на руки и аппарировал в квартиру. Бережно уложил на диван в гостиной, кинул прощальный задумчивый взгляд и отправился обратно в Мэнор.
=== Глава 9 ===
Пятница, 29 июля
Малфой-Мэнор
У Люциуса перехватило дыхание: в знакомое, ставшее уже родным, благоухание жасмина грубо вторгся тошнотворный смрад ржавого железа. Едва успев подхватить беспомощное хрупкое тело, он почувствовал, как по ладоням растекается что-то тёплое и липкое. Малфой опустил взгляд и замер: отвратительное грязно-алое пятно медленно, но неотвратимо расползалось по светло-голубому шёлку платья. Вокруг ангельски бледного лица жуткими змеями струились яркие каштановые кудри, и Люциус, парализованный ужасом, видел, как в любимых глазах медового цвета истаивают яркость и блеск жизни, как мертвенная пелена укрывает их мутным саваном, а бескровные губы еле слышно шелестят в последний раз:
— Люциус…
Люциус Малфой резко распахнул глаза, и его безжалостно ослепили лучи утреннего солнца. Он лежал на своей постели, мёртвой хваткой вцепившись в простыни и хватая воздух широко открытым ртом. Дышать было невыносимо трудно: грудь болела, будто его только что нещадно пинали по рёбрам. Только когда ему удалось немного прийти в себя и, приподнявшись, усесться, Малфой понял: сердце нестерпимо ноет и жжёт, подобно открытой ране, с которой сорвали присохшую повязку. Сон, нагнавший на него такой страх, был пугающе реалистичным и ярким: даже сейчас он словно наяву чувствовал запах крови и видел перед собой затягиваемые предсмертной пеленой карие глаза. В голове сумасшедшей птицей заметалась мысль:
— «Гермиона! Ей грозит опасность! Я должен всё отменить!»
Люциус вскочил на ноги, полный решимости прекратить их рискованную операцию.
Однако, час спустя, приведя себя в порядок и позавтракав, Малфой уже не был так уверен в правильности решения, принятого под наплывом эмоций. Успокоившись, он вновь смог рационально разложить по отдельным, далеко стоящим друг от друга полочкам сон и явь: если сейчас он всё отменит, то, вполне вероятно, упустит мерзавцев, а представится ли ему ещё раз шанс поймать их и отомстить — неизвестно. Перед ним стоял выбор, и Люциус понял, что не готов отказаться от мести, гораздо проще оказалось отмахнуться от тревожного сновидения.
«Это был просто страшный сон… дурацкий кошмар… ничего больше… Стыдно устраивать истерики и драмы по такому несерьёзному поводу… Боевыми заклинаниями Гермиона орудует не хуже меня, она ведь героиня войны… К тому же я буду рядом… Всё пройдёт по плану… А сон этот — игра разума, не более: маленькая ведьма выбила меня вчера из колеи своими слезами, вот и привиделся этот… бред».
Рассуждая таким образом, Малфой сумел убедить самого себя в том, что чудовищную галлюцинацию вызвали события вчерашнего свидания. Он настолько оправился от потрясения, что даже усмехнулся и загадал на будущее:
— «Надеюсь, в следующий раз мне приснится красивый эротический сон, под завязку наполненный сексом и прекрасными образами обнажённой Гермионы».
Министерство магии
К тому времени, когда Люциус Малфой прибыл в Министерство, он окончательно избавился от беспокойства и сомнений и снова стал самим собой: холодным, спокойным, невозмутимым человеком, сосредоточенным на выполнении задуманного плана. Правда, слабый отголосок боли в сердце всё ещё напоминал о пережитом утреннем кошмаре, но Люциус постарался списать его на остаточный эффект от стресса.
Чтобы окончательно избавиться от всяческих опасений, он направился к кабинету Гермионы. Заметив её в одном из коридоров, он внимательно оглядел ведьму с ног до головы. Одетая в свою повседневную бежевую мантию, она выглядела вполне обыкновенно: по-деловому, энергично, и Малфой, неожиданно для самого себя, с облегчением выдохнул: и в помине не было на ней ничего светло-голубого или шелкового. Успокоенный и довольный, он тут же развернулся и отошёл, смешавшись с толпой министерских чиновников.
Пока рабочий день шёл своим чередом, Люциус твёрдо придерживался решения держаться от Гермионы как можно дальше и не искать с ней встреч. В глубине души он понимал, почему так поступает: боялся потерять самообладание и открыто выказать озабоченность и тревогу. А этого нельзя было допустить ни в коем случае: Малфои никогда не теряли своего хладнокровия и присутствия духа… Ну… почти никогда.
Около шести вечера, закончив дела в Министерстве, Гермиона отправилась домой, а Люциус аппарировал в усадьбу. К тому моменту, когда он переоделся и приготовился к визиту на кладбище, сердце бешено колотилось в предвкушении схватки, и им владело лишь одно желание: закончить всё именно сегодня.
Кладбище
Ровно без пяти минут семь Люциус под дезиллюминационными чарами и заклятьем сверхчувствительности вышел из семейного склепа Малфоев и решительно зашагал к могиле Рона Уизли. Когда он приблизился, глазам его открылась картина, которая заставила замереть на месте, отняв способность двигаться. Холодный пот мелким бисером выступил на лбу, а рубашка прилипла к разом взмокшей спине. Он отказывался верить своим глазам.
Гермиона, склонив голову, уже сидела перед могилой, и (о ужас!) светло-голубое шёлковое платье ладно охватывало её изящную фигурку.
Люциус стоял словно громом поражённый. В голове его заметались кошмарные образы: бледное лицо Гермионы, её угасающий взгляд и кровь — вязкая, тёмно-алая кровь, грязным пятном проступающая на светлой ткани.
Второй раз за день он чувствовал, что не в силах дышать: паника вцепилась в его сердце стальными, острыми и холодными, как лёд, когтями, причиняя чудовищную боль. Хотя именно эта боль и вернула его в реальность. Мозг лихорадочно заработал.
«Мы должны исчезнуть! Немедленно! Ещё не поздно! Надо просто добежать до неё и аппарировать в усадьбу. Тогда ничего не случится».
Парализованное страхом тело ещё плохо слушалось, но Люциус заставил себя двигаться, стараясь опередить ужасные события. Он, наконец, почувствовал, что воздух с каким-то всхлипом прорвался в лёгкие и тут же изо всех сил закричал:
— Гермиона!
Она услышала зов и обернулась с испуганным выражением на лице, но увидеть его не смогла: дезиллюминационные чары работали прекрасно.
В эту же секунду возле могилы практически из воздуха появились четырё тёмных зловещих силуэта. Они окружили Гермиону, заслонив собой и полностью лишив Люциуса возможности что-либо разглядеть. Он тут же выхватил палочку и закричал в их спины:
— Ступефай! Ступефай! Экпеллиармус!
Кладбищенский воздух вспыхивал разноцветными искрами, мужчины бросали заклинания и ругательства, но Люциус слышал только ясный голос Гермионы, который звонким эхом вторил ему:
— Экспеллиармус! Экспеллиармус!
— Петрификус Тоталус!
В считанные минуты четверо нападавших были обездвижены и связаны. Целая и невредимая Гермиона стояла в центре поля боя, торжествующе улыбаясь. На светло-голубом платье не было ни единого пятнышка, даже от травы, и Люциус, глубоко вздохнув, прошептал:
— Фините Инкантатем.
Гермиона тут же увидела его и, ликующе улыбнувшись, выдохнула:
— Люциус, у нас получилось!
— Да, действительно, получилось, Г… — Люциус слегка запнулся, но всё-таки произнёс её имя вслух: — Гермиона.
Маленькая ведьма быстро подошла к нему, взглянула в глаза и, мягко и открыто улыбаясь, спросила:
— Ты звал меня… как раз перед тем, как они появились… Что-то случилось? Я так испугалась…
Она вся светилась какой-то дикой красотой: кудри были взъерошены резкими движениями, лицо порозовело от возбуждения, а шёлковое платье обтягивало каждый соблазнительный изгиб этого прекрасного тела. Малфой невольно вздохнул.
— Ничего страшного… Секундное замешательство… Слава Салазару, всё благополучно закончилось… Пока есть несколько минут до прибытия авроров, я займусь этими негодяями. А ты отправь Поттеру патронуса, — Люциус нежно коснулся её лица кончиками пальцев и медленно очертил линию скул, — Гермиона.
Затем он повернулся к четырём поверженным противникам. Гермиона запечатала каждого в тугой верёвочный кокон, так что они даже пикнуть не могли, не то что дёрнуться.
«Аккуратная маленькая ведьма. Совершенна во всём», — подумал Малфой, испытывая невероятную смесь гордости и нежности одновременно.
Наклонившись, он сорвал с нападавших маски, но ни одного из бандитов не узнал, и это было странно… неправильно… Растерянность и беспокойство снова мерзкими, тёмными, холодными волнами затопили грудь, мешая Люциусу перевести дух. Ладони его покрылись холодным липким потом, пальцы задрожали. Страшное понимание обрушилось горной лавиной, и он тут же ощутил рядом присутствие враждебной тёмной магии. Предчувствие неминуемой беды настигло, одарив моментально пересохшим горлом и нестерпимой болью, стальными иглами пронзающей виски.
Малфой предпринял несколько попыток глубоко и спокойно вздохнуть, как вдруг смутно знакомый голос угрожающе прошипел ему в ухо:
— Ты случайно не меня ищешь, Люциус? — а острый кончик чужой палочки скользнул под подбородок.
Секундой позже Малфой получил зверский удар под дых. В глазах у него помутилось, рот наполнился кровью, а сам он сложился пополам, выронив палочку и упав на колени.
— М-м-м, я ждал этого семь лет, приятель!
Безумный смех прозвучал в кладбищенской тишине, и не успел Люциус прийти в себя, как услышал:
— Экспеллиармус!
И Гермиона, и Пожиратель смерти выкрикнули заклинание одновременно, поэтому, когда Малфой, стараясь не обращать внимания на боль, резко повернулся, то увидел, что обе палочки вылетели из рук владельцев.
«Оба безоружны, и сейчас надо рассчитывать только на собственные силы…»
Перед глазами стоял туман, но Люциус разглядел, что Гермиона пойманной птицей бьётся в руках Антонина Долохова. Кудри её разметались, закрывая лицо и глаза. Она визжала и рычала, изо всех сил пиная мерзавца и ударяя по всему, до чего только могла дотянуться маленькими кулачками.
Малфой отчаянно скользил взглядом по земле, отыскивая свою палочку (она валялась всего в нескольких футах перед ним), когда снова услышал ненормальный смех Долохова.
— Я заберу это с собой, Люциус. Ладно? Ты же не против поделиться со старым другом своей маленькой симпатичной грязнокровной сучкой?
Услышав это, Малфой, превозмогая боль, кинулся вперёд, схватил палочку и зарычал:
— Ступефай!
К сожалению, было уже слишком поздно. Долохов исчез вместе с отчаянно сопротивляющейся Гермионой. Только небольшой обрывок светло-голубого шёлка на земле и слабый аромат жасмина в воздухе остались Люциусу жестоким напоминанием о его идиотской самонадеянности.
Он упал на колени и испустил дикий рев. Мрачная, безнадежная тьма отчаянья заполнила его несчастное, на осколки разбитое сердце: Малфой остался один и винил в этом только себя. Перед его глазами снова и снова повторялся один и тот же отрывок ночного кошмара: бледные губы той, о ком Люциус Малфой столько мечтал, если слышно шепчут:
— «Люциус», — и замирают навсегда…
Спустя несколько секунд хлопки аппарации известили о прибытии Поттера и его авроров.
=== Глава 10 ===
Пятница, 29 Июля
Кладбище, 7:30 вечера, через пять минут после похищения Гермионы.
Вот уже несколько минут Гарри насторожённо рассматривал Люциуса Малфоя, тщетно пытаясь определить причины, по которым тот мог находиться в шоковом состоянии и ни на что не реагировать. Его обнаружили сидящим на коленях прямо на земле в довольно неприглядном виде: всегда ухоженные платиновые волосы свисали растрёпанными космами, а по подбородку тонкой ярко-красной струйкой стекала кровь. Четверо бандитов (одетых в чёрное и крепко связанных) лежали неподалёку, а вот Гермионы почему-то нигде не было.
Нелепость этой сцены сбивала Гарри с толку, а странное поведение Малфоя заставляло нервничать.
Началось всё с того, что патронус Гермионы прервал собрание авроров. Её маленькая выдра появилась в кабинете и голосом подруги радостно объявила, что Гарри со своими аврорами нужен на кладбище у могилы Рона. Ликующий характер сообщения не предполагал никаких причин для беспокойства. Поттер и его группа тут же аппарировали на кладбище, где теперь и стояли, удивлённые и даже в некотором роде озадаченные окружающей обстановкой.
— Ну, ладно… пожалуй, пора разобраться, что за хрень тут случилась, — пробормотал Гарри скорей самому себе, чем кому-то и дотронулся до плеча Люциуса.
— Мистер Малфой…
Реакции не последовало, и Гарри, коснувшись Люциуса ещё раз, окликнул его более громким голосом:
— Мистер Малфой.
Ответом снова была тишина. В конце концов один из авроров, которому видимо надоело ждать, нетерпеливо и раздражённо фыркнул, и Гарри, устыдившись своей нерешительности, резко тряхнул Люциуса за плечо и гаркнул:
— Малфой!
Наконец Люциус Малфой вышел из сковавшего его оцепенения и уставился на Гарри пустыми, почти потерявшими цвет глазами.
Тридцать минут спустя, на том же месте
— Гарри, Гарри! Успокойся! Пожалуйста.
Три аврора успели перехватить Поттера, когда он в ярости кинулся к Малфою, попытавшись задушить его.
— Ты! Как ты мог? Я убью тебя, мерзкий ублюдок! Использовал её, как приманку, а потом бросил на растерзание! Она ведь просто пушечное мясо, да? Признайся! Мерлина ради, в тебе хоть что-то человеческое есть? — орал Гарри, и волосы его бешено топорщились в разные стороны, а зелёные глаза горели яростью. — Ненавижу таких бесчувственных эгоистов! Ты — холодный, бездушный, твердокаменный истукан с чёрной бездонной дырой вместо сердца! Никому не нужный, ты и сам никого не жалеешь и не любишь!
Демонстрируя вернувшиеся самообладание и холодность, мертвенно бледный Малфой пробормотал сквозь зубы:
— Успокойтесь, Поттер. Оставьте истерики молоденьким ведьмам и ведите себя, как подобает взрослому мужчине. У нас в запасе не так много времени, и действовать следует как можно быстрее. Необходимо переправить негодяев в Министерство, чтобы вытянуть всю известную им информацию, — затем посмотрел Гарри прямо в глаза и твёрдо сказал: — Что касается прозвучавших обвинений… У вас нет никаких оснований упрекать меня в чём-либо: мы с вашей подругой достигли взаимовыгодного сотрудничества. Миссис Уизли добровольно и довольно охотно согласилась помочь мне.
Малфой замолчал, на лице его заходили желваки, и совсем другим, глухим и напряжённым голосом произнёс:
— Могу заверить, что похищение… Гермионы произошло из-за трагической случайности… Я не желал причинить ей какой-либо вред…
Слова Люциуса, а особенно мягкость, с которой тот произнёс имя Гермионы, застигли Поттера врасплох. Он подозрительно смотрел на Малфоя, стараясь понять, что именно произошло между подругой и этим человеком. Однако мысли его были сейчас заняты совершенно другими проблемами, да и время поджимало, поэтому Гарри лишь в недоумении покачал головой и занялся транспортировкой бандитов в Министерство.
Пока Поттер и авроры суетились вокруг пленников, Малфой внимательно осмотрел место борьбы, нашёл палочки Гермионы и Долохова и незаметно сунул их в карман.
Суббота, 30 Июля. Министерство магии. Комната для допросов
12:30 ночи, пять часов после похищения Гермионы
За время существования Министерства в этом тускло освещённом помещении с мрачно окрашенными стенами произошло немало ужасных сцен и прозвучало множество безнадёжных просьб о пощаде.
Вот и сегодня картина происходящего была не из приятных: стоя в центре комнаты, Люциус Малфой голыми руками методично избивал уже ни на что не реагирующее, обмякшее тело. Лицо допрашиваемого человека настолько распухло и посинело, что узнать его не представлялось возможным. Резкий окрик, неожиданно раздавшийся от дверей, заставил Люциуса прекратить расправу.
— Малфой! Малфой! Прекрати это немедленно, или я позову охранника, и он выпроводит тебя вон отсюда! — выкрикнул ошарашенный Поттер.
Кинув на Гарри быстрый взгляд, Люциус нанёс ещё один прощальный резкий удар по лицу своей жертвы и нехотя выпустил бесчувственное тело из жёсткого захвата. Оно тяжёлым бесформенным кулём рухнуло на пол, а Малфой тщательно и брезгливо вытер кровь со своих рук.
— Ты же знаешь: мерзавец сказал всё, что знал. Ему дали веритасерум, и он ничего не смог бы утаить, в этом можно не сомневаться. Единственное, что нам удалось выяснить — место их общего сбора в Ирландии. Наши люди отправятся туда прямо сейчас, — сказал Гарри, а затем вызывающе сверкнув глазами, добавил: — Уж кто-кто, а ты-то должен был знать, что Долохов не доверяет никому. В конце концов, он ведь твой бывший коллега.
Окинув Гарри тяжёлым взглядом, полным ледяного презрения, Малфой угрожающе прорычал:
— Осторожнее, Поттер, не стоит меня дразнить.
Два часа спустя. Малфой-Мэнор
Люциус Малфой сидел в библиотеке, ожидая хоть каких-нибудь известий. Расположившись в кресле, он рассеянно поглаживал тёплую, словно только что выпущенную из рук хозяйки, палочку Гермионы. На столе перед ним стоял бокал, до половины наполненный огневиски цвета тёмного мёда. В неверном свете камина жидкость мерцала и переливалась, и Люциус тут же вспомнил, что таким же теплом и мягкостью мерцали глаза Гермионы, когда она улыбалась ему на кладбище.
Малфой рвано выдохнул и прикрыл глаза. После допроса костяшки пальцев ещё саднило, но он намеренно не исцелял их, радуясь физической боли: она хотя бы немного отвлекала от терзаний душевных.
Ход его мыслей прервал громкий хлопок, с которым в дверях библиотеки появился маленький эльф.
— Хозяин!.. Хозяин!.. Странная сова принесла письмо для вас…
Он несмело приблизился, и возмущенный вторжением Люциус грубо рявкнул:
— Что там? Дай сюда и уходи!
Дрожащий эльф осторожно положил послание на край стола и тихо исчез.
Малфой открыл письмо и прочитал следующее:
«Люциус, старый друг.
Ещё скучаешь по своей маленькой грязнокровной подружке? Хе-хе. Так и думал.
Поторгуемся? Мне многого не надо: мою палочку и 50000 галлеонов, ничего больше. Да… и отзови поттеровских ищеек, ладно? Они, конечно, не могут меня найти, но по-прежнему действуют на нервы.
Приходи к месту встречи (уверен, тебе известно, где оно находится) к пяти часам утра, без опозданий. Надеюсь, ты придёшь один, Люциус. Не играй со мной, иначе платить за твои ошибки придётся грязнокровке. Ты понимаешь, о чём я? Отлично.
До скорой встречи, приятель.
П. С. Казалось, падать ниже уже некуда, но тебе снова удалось поразить меня, Люциус: используешь беременную грязнокровку в роли приманки? Браво, старый друг. А этот маленький ублюдок твой?»
У Малфоя потемнело в глазах. Когда же он снова смог разглядеть буквы, то перечитал постскриптум ещё раз, и всё, что раньше казалось странным, встало на свои места: ребёнок из его сна, внезапные недомогания Гермионы, её нелогичное поведение, отказ от вина во время ужина. Как только головоломка сложилась, Люциус в гневе вскочил и с оглушительным грохотом одним взмахом руки снёс со стола всё, что там находилось.
«Чёрт! Ведьма беременна и ничего не сказала! И я, старый дурак, даже не заметил».
От охватившего его бессилия Малфой начал рушить всё вокруг, и библиотека наполнилась звуками бьющейся посуды и ломающейся мебели. Только когда грудь сдавили тиски, а воздух с хрипом стал проходить в лёгкие, Люциус остановился и попытался отдышаться. В голове калейдоскопом крутились зловещие образы: сон, в котором он держит истекающую кровью Гермиону, и момент на кладбище, когда она борется, схваченная Долоховым.
Приложив невероятные усилия, Малфой заставил себя успокоиться, чтобы хладнокровно оценить ситуацию и найти возможный выход. И тут, услышав мерное тиканье старинных часов, он словно очнулся и понял: время не ждёт, действовать надо быстро. Взвесив все «за» и «против», он уничтожил постскриптум, а письмо вместе с несколькими нужными вещами забрал с собой и немедленно дизаппарировал из усадьбы. У него в запасе было только два часа и чертовски много работы.
Где-то в Ирландии
Пять часов утра, почти через десять часов после похищения Гермионы
Малфой стоял на небольшой полянке, окруженной пышной зеленью пробуждающегося ото сна леса. Вокруг было удивительно мирно и спокойно, и только Люциус, превратившись в комок нервов, ждал, когда Долохов соблаговолит раскрыть себя. Он почувствовал его присутствие несколько минут назад и теперь напряжённо сканировал периметр на предмет наличия сообщников. Серые глаза его смотрели всё так же холодно, только более глубокий цвет радужки и тёмные круги выдавали волнение.
— Приятель, вот мы и снова встретились, — послышался отвратительный голос. — Ну что же, давай сюда палочку и деньги и разойдёмся, довольные друг другом.
В ту секунду, когда Малфой увидел Долохова, ненависть обжигающей волной окатила его внутренности, и он изо всех сил сжал кулаки, чтобы не сорваться и не убить этого подонка. Только мысли о Гермионе, о том, что она по-прежнему находится в опасности, остановили его от расправы.
— Не так быстро, Антонин. Сначала отведи меня к ведьме.
Эмоции и адреналин зашкаливали, поэтому его охрипший голос в тишине и утреннем спокойствии леса прозвучал особенно угрожающе. Люциус попытался дышать глубже, чтобы успокоиться и удержать на лице коронную малфоевскую холодность. Правда, с каждой минутой владеть собой ему становилось всё трудней.
— А, так это всё-таки твой маленький ублюдок угнездился в её животе, — мерзко прошипел негодяй. — Так и быть, пойду на некоторые уступки новоявленному папаше: как только вернёшь палочку, сразу и увидишь свою сучку.
Получив желаемое, Долохов сразу же взял Малфоя за руку, и спустя мгновение они стояли на пороге грязной, тускло освещённой, убогой хижины. В глубине её Люциус разглядел закрытую дверь. Не дожидаясь разрешения, он двинулся туда, но был остановлен возгласом Антонина:
— А-а, приятель… Деньги вперёд.
Всё это время противники держали друг друга под прицелом волшебных палочек. Не отрывая взгляда от Долохова Люциус громко позвал:
— Гермиона!
И тут же услышал приглушённый закрытой дверью голос, который он узнал бы из тысяч других.
— Я здесь.
Малфой облегченно вздохнул и, бросив мешок с галлеонами Антонину, зарычал, не в силах больше сдерживать отвращение:
— Убирайся! Убирайся, или, клянусь Мерлином, я убью тебя!
Долохов схватил деньги и уже собирался уйти, но в последний момент остановился и лениво протянул:
— Кстати… Приятное уточнение: именно моя Авада убила твою жену, Люциус… Жаль, с сучкой-грязнокровкой поиграть не удалось… Твой мелкий ублюдок чуть не взорвал мне внутренности, как только я попытался слегка поразвлечься.
Остатки выдержки, чудом сдерживающие Малфоя до сих пор, рухнули, и он бросился на Долохова со страшным рёвом.
Безумный смех прозвучал в воздухе, и, прежде чем Люциус имел возможность схватить подонка, Долохов исчез.
Малфой тут же ринулся в лачугу, всей мощью навалился плечом на запертую дверь, и та в считанные секунды рассыпалась кучей гнилых деревянных досок. Он не использовал палочку, потому что ощущал жизненно важную необходимость физически уничтожить что-нибудь. Поспешно шагнув в мрачную темноту логова, Люциус охрипшим голосом позвал:
— Гермиона!
Секундой позже она была в его объятиях и дрожащим голосом шептала:
— Люциус… Люциус…
Малфой попытался разглядеть, в каком она состоянии, но в каморке было слишком темно, поэтому он спросил:
— Ты в порядке, Гермиона?
— Да, да, я в порядке.
И она прижалась к нему, запутавшись пальцами в волосах, а неровное тёплое дыхание коснулось его шеи.
Теперь, когда после стольких испытаний Малфой снова держал в руках эту хрупкую отважную женщину, самообладание вдруг покинуло его. Он словно заново пережил всё то, что происходило последние сутки: ужасный сон и терзавшие сомнения, торжество победы и отчаяние от совершённой ошибки, страх потерять её и ликование от того, что обрёл заново. Лавина эмоций накрыла Люциуса с головой, вынося на поверхность только одно непреодолимое желание.
Подняв Гермиону на руки и крепко прижав к груди, он вышел на улицу и аппарировал в Мэнор. Оказавшись там, Малфой решительно направился с драгоценной ношей в свои покои. Гермиона попыталась что-то сказать, но он остановил её.
— Ни слова… Позже… Разговоры, объяснения — всё это будет… Но позже…
А как только они оказались в его спальне, Люциус, всё ещё сжимая в крепких объятьях, хрипло и жарко прошептал ей на ухо:
— Не пытайся остановить меня, не в этот раз… Сейчас мне это нужно… Всё, через что я прошёл… Чего почти лишился… Никто и ничто не сможет меня остановить… Понимаешь, Гермиона?… Ты мне нужна… Ты мне нужна…
Он повторял эту мантру, словно одержимый, пальцами касаясь её волос, кожи, губ, и тогда Гермиона обхватила его лицо маленькими, тёплыми ладонями, посмотрела в его потемневшие глаза с расширенными зрачками и прошептала:
— Не хочу, чтобы ты останавливался… Мне это тоже нужно… Здесь… Сейчас… Возьми меня, Люциус… Всю…
Малфой низко зарычал, и их губы встретились в обжигающем поцелуе.
— Ненавижу это платье, — прошипел он и быстрыми движениями разорвал проклятое одеяние, безжалостно уничтожив.
Люциус окинул горящим взглядом её почти полностью обнажённую фигурку: Гермиона стояла перед ним такая беззащитная, такая открытая… Дрожа от нестерпимого возбуждения, несколькими резкими рывками он снял одежду и прижал любимую к себе, пытаясь слиться в единое целое.
Кожа к коже, губы к губам… Голодные руки, жаждущие коснуться доступной, жаркой, влажной от выступившей испарины плоти… Желание чувствовать друг друга, ласкать, обладать…
Губы Гермионы были смяты властными, жёсткими, ненасытными поцелуями, наполненными солёным привкусом крови. Они оба нуждались в этой боли, позволяющей не просто жить, а ощущать всю полноту дарованной им жизни. Боль словно снимала с их плеч груз тяжёлого прошлого, принося с собой свободу и надежду.
Они не добрались до кровати… не в этот раз… Просто опустились на ковёр там, где стояли, и Малфой яростно уничтожил последние барьеры между ними. Не было никакой прелюдии, нежности или уговоров, лишь неистовые обжигающие поцелуи и ласки Люциуса. Его пальцы изучали, исследовали её тело, подчиняя и требуя ответа. Теряя силы, сгорая от его страсти, Гермиона покорилась, полностью подчинившись его исступлённому желанию и несгибаемой воле.
Они слились резко, почти грубо, повинуясь желанию, граничащему с отчаяньем. Гермиона встретила первый мощный толчок восторженным стоном, глубоко впиваясь ногтями в его спину. Снова и снова она нетерпеливо принимала его, нуждаясь в той наполненности, что Люциус давал ей. Их тела, горячие и блестящие от пота, двигались всё быстрей и быстрей. И каждое движение в этом извечном танце жизни и страсти приближало их к моменту абсолютной гармонии, когда двое сливаются в одно и становятся едины сердцем, душой и телом.
Только в самую последнюю секунду, чувствуя, с каким трудом даётся каждый вдох, Малфой замер во всём блеске чувственной мужской красоты: его белоснежные волосы растрепались и свисали влажными потемневшими прядями, на широкой груди поблёскивали жемчужины пота, мерцающие серые глаза пристально вглядывались в женщину под ним, а мышцы дрожали, готовые вознести обоих над бездонной пропастью. Величие момента сводило с ума: он был в ней, над ней, наконец-то Гермиона стала его — полностью и навсегда.
И Люциус возобновил движения, увеличивая скорость и силу, всё туже и туже закручивая пружину желания, всё выше вознося души, всё сильней сплетая тела. До тех пор, пока Гермиона не задрожала в экстазе, а стенки влагалища не начали яростно сжиматься, всё крепче стискивая твердый, горячий, пульсирующий член, заставляя Люциуса потерять темп и сдаться, забившись в хаотичных конвульсиях. Мир вокруг них вспыхнул сверкающими осколками миллионов разбившихся зеркал и оглушил исступлённым звоном колоколов. Громкий торжествующий стон Люциуса и гортанный вскрик Гермионы прозвучали одновременно.
Отблески первых утренних лучей озарили спящих на ковре влюбленных, лишённых сил, но по-прежнему соединённых самым сокровенным способом.
=== Глава 11 ===
— Поттер будет здесь с минуты на минуту.
Совсем близко прозвучал мягкий баритон, и Гермиона вынырнула из бархатных глубин сна. Открыв глаза, она увидела перед собой обнажённую мужскую грудь, заслонившую всё пространство, и ясный пристальный взгляд серебристо-серых глаз, сосредоточенный на ней. Люциус Малфой нависал над Гермионой, опираясь на локоть, ноги их были всё ещё переплетены, бёдра крепко прижаты друг к другу, а крупная, тёплая, удивительно мягкая ладонь покоилась на её ключице. Удушающая, горячая волна принесла с собой воспоминания о минувшей ночи, заставляя Гермиону густо покраснеть и закрыть глаза от смущения.
Неспешно ладонь Люциуса опустилась с ключицы ниже, накрыла её грудь и начала ласкать, нежно сжимая и поглаживая. Он почти мурлыкал от тихого удовлетворения, а у Гермионы голова шла кругом. Слава Мерлину, она лежала, потому что ей казалось — все кости расплавились от этих ласк, и на ногах она бы сейчас ни за что не устояла. Дерзкая, почти обжигающая ладонь мучительно медленно продолжала чувственную пытку, заставляя Гермиону задыхаться от нехватки воздуха и теряться в растекающейся по телу сладостной неге.
В какой-то момент Люциус перекатился на бок, и осторожно погладил уже чуть заметный животик. Не дождавшись реакции Гермионы, но продолжая бережно ласкать небольшую округлость, он прошептал:
— Почему ты мне не сказала?
— Разве это важно? Это что-то меняет?
— Тц-тц-тц, какая невоспитанная девочка… Ты знаешь, что отвечать вопросом на вопрос невежливо?
Ладонь снова вернулась к её груди, и Гермиона почувствовала, что теряется, тонет в сером бездонном омуте его глаз. Лишь невероятным усилием воли ей удалось сосредоточиться и вспомнить о том важном вопросе, который просто необходимо было задать.
— Ты мог отомстить Долохову, но позволил ему уйти… Почему? Мне казалось, именно этого ты хотел больше всего…
Внезапно отстранившись, Малфой встал и подошёл к окну, а в комнате повисла напряжённая тишина. Озадаченная и встревоженная такой резкой переменой в поведении, Гермиона проводила его взглядом и снова потеряла ход мыслей.
Разве можно было думать о чём-то, когда всего в нескольких футах от неё во всём великолепии стоял полностью обнажённый Люциус Малфой… Это было невозможно, просто невозможно… Его кожа в рассеянном сиянии восходящего солнца, казалось, сама излучала ровный тёплый свет. Мускулистые, вытянутые икры, гладкие, крепкие бёдра и ягодицы, красивая спина и сильные плечи с чётко очерченными мускулами притягивали взгляд и вызывали трепет. Он был всё ещё красив, умопомрачительно красив.
Опираясь ладонями о подоконник, Люциус замер у окна. Он казался таким одиноким, что Гермиона немедленно встала и подошла к нему. Сейчас, разглядывая его вблизи, она заметила на широкой гладкой спине припухшие красные царапины — следы от её ногтей, оставленные всего несколько часов назад. Невесомо коснувшись их кончиками пальцев, она поднялась на цыпочки и покрыла быстрыми, лёгкими поцелуями, словно пытаясь стереть их и ту боль, что причинила. Люциус вздрогнул и повернулся к ней.
— Мои приоритеты изменились, — наконец сказал он, очертив губы Гермионы подушечкой большого пальца. — К тому же я не позволил ему уйти. Я сдал его Поттеру.
— Что значит «сдал»? Как?
— Уверен, Поттер скоро объяснит тебе всё в подробностях. Насколько я понял, он собирался использовать какое-то маггловское устройство, чтобы отследить этого ублюдка, словно подзаборного бешеного пса.
В недоумении Гермиона только и смогла, что спросить:
— Что? Какое маггловское устройство?
И тут она заметила ободранные до крови костяшки его пальцев.
— Что это? Откуда это, Люциус?
— Ничего… Не обращай внимания, — пробормотал он, резко отдёрнув руку и опустив её вниз.
Гермиона перехватила его запястья, преодолевая смущённое сопротивление, поднесла ладони к губам и развернула тыльной стороной. Бережно целуя каждый разбитый сустав, она превращала шквал эмоций, переполнявший её, в целительный бальзам, проникающий в каждую ранку. Задыхаясь от желания, Люциус гортанно застонал:
— Ведьма, — чувственной хрипотцой вызвав у Гермионы волну колючих мурашек.
Целуя её с вновь воспламенившейся страстью, он чувствовал, что переполнен тоской и желанием, необходимостью касаться, ласкать, повелевать. И снова пальцы Люциуса начали обжигающий чувственный танец по обнажённой коже Гермионы. А она в очередной раз потерялась в объятьях, отдалась во власть сильных рук, с восторгом подчинилась его исступлённой страсти.
В этот момент с тихим щелчком в комнате появился маленький сморщенный эльф и пропищал:
— Хозяин, хозяин, у дверей мистер Поттер.
Бедняга трижды пытался обратить на себя внимание, прежде чем влюблённые заметили, что не одни в комнате. Гермиона взвизгнула и судорожно метнулась за спину Люциуса.
— Впусти его и попроси подождать, — велел Малфой.
Эльф несколько раз быстро кивнул головой в знак того, что понял приказ, и поспешно исчез.
Гермиона покраснела и смущенно взглянула на Люциуса.
— Мне… мне нечего надеть, — прошептала она, взглядом указывая на обрывки светло-голубого шелка, в беспорядке валяющиеся на полу.
В ворохе сброшенной на ковёр одежды Малфой нашёл свою палочку и призвал серый шёлковый халат. Ласково накинув его Гермионе на плечи, он помог ей закутаться в мягкие, ласкающие кожу складки ткани, а затем взмахом палочки скорректировал размер одеяния, подогнав по фигуре.
Открыв находящийся в комнате шкаф, он взял оттуда чёрные брюки и белую рубашку и вскоре был полностью одет. С учтивым поклоном Люциус предложил Гермионе руку, а она с достоинством приняла её. Несколько секунд влюблённые пристально смотрели друг другу в глаза, а затем, рука об руку, спустились вниз.
Однако перед комнатой, в которой их ждал Гарри, Гермиона остановилась. Кинув умоляющий взгляд, она мягко отняла руку и отстранилась. Люциус горько усмехнулся и шепнул ей на ухо:
— Где же твоя гриффиндорская храбрость, Гермиона?
Она прикрыла глаза, словно даже смотреть на него в эту секунду было мучительно больно, покачала головой и так же тихо произнесла:
— Похоже, она меня покинула.
Глубоко вздохнув, Люциус открыл перед ней дверь. Заглянув ему в глаза, Гермиона печально улыбнулась и шагнула в комнату. Секундой позже растрёпанный и уставший друг уже крепко обнимал её.
— Гермиона, слава Богу! Я чуть с ума не сошёл от волнения!.. С тобой всё в порядке?.. Этот психопат Долохов ничего тебе не сделал?..
— Я в порядке, Гарри. Немного устала, но всё хорошо. Честно, Гарри, всё в порядке. Не волнуйся.
— Гермиона, я так зол на тебя! И ты знаешь, за что! И я, между прочим, не скоро тебя прощу! Но всё это потом, — его жизнерадостный смех наполнил комнату, — сейчас я слишком рад, чтобы злиться…
В этот момент он, наконец, заметил странный наряд подруги и замер. Несколько минут он недоумённо разглядывал её, а затем осторожно спросил:
— Что на тебе надето?
Нахмурившись, он повернулся к Малфою, глядя на него пристально и подозрительно.
— Я …
Гермиона начала объяснять, смущённо запинаясь, но Люциус прервал её:
— Одежда миссис Уизли пришла в совершенную негодность во время выпавших на её долю испытаний, и я осмелился предложить кое-что из своего гардероба, Поттер. Она с благодарностью приняла мою помощь.
Удивлённый враждебной холодностью, которой был пропитан голос Малфоя, Гарри смущённо пробормотал:
— А…
Воспользовавшись паузой в нежелательных расспросах, Люциус спросил:
— Что насчёт Долохова, Поттер? Надеюсь, на этот раз всё идёт по плану?
— Да, всё в порядке. Нам известно, где он скрывается. На самом деле мои люди уже на месте. Уверен, меньше чем через два часа он будет пойман. А ты что, не можешь дождаться, когда получишь назад свои денежки, Малфой? — зелёные глаза Гарри вызывающе сверкнули.
— Мне незачем беспокоиться о деньгах, Поттер. У меня их осталось ещё предостаточно. Я лишь хочу получить обещанное рандеву с Долоховым.
— Будет тебе рандеву. Я ведь дал слово.
— Как благородно, Поттер. Я готов, скажи только, когда.
Гермионе эта беседа очень не понравилась. Ей показалось, атмосфера в комнате настолько натянута и холодна, что вот-вот дыхание изо рта начнёт вырываться клубами пара. Она не вполне понимала, о чём именно идёт речь, но тон, которым велась беседа, ей определённо был не по душе. В полном соответствии со своим характером, она решила вмешаться и прикрикнула:
— Прекратите, вы, оба!
Мужчины тут же оборвали пререкания и подначки и повернулись к ней. Люциус в удивлении выгнул бровь.
— А теперь я хочу, чтобы кто-нибудь из вас спокойно объяснил мне, что происходит.
Гарри выудил из кармана письмо Долохова, адресованное Малфою, и молча отдал его Гермионе. Быстро пробежав глазами по строчкам, она подняла голову и вопросительно посмотрела на обоих, явно ожидая дальнейших объяснений. Люциус пренебрежительно махнул рукой.
— Не стесняйся, Поттер.
Гарри вздохнул и, нервно кивнув, начал отрывисто и торопливо объяснять:
— Вчера вечером Малфой пришёл ко мне с этим письмом и принёс деньги. Мы разработали план. Единственным условием было свидание Люциуса тет-а-тет с Долоховым, и я пообещал. Я был в отчаянии, Гермиона. Сначала Рон, потом ты… Это просто… Я бы не…
Гарри умолк, лихорадочно поправляя очки. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, он продолжил:
— Ну, и потом… Ты же знаешь, я уже давно носился с этой идеей — использовать маггловские технологии GPS системы для отслеживания преступников в волшебном мире. На дворе двадцать первый век, в конце концов. У меня был с собой чип, который мы спрятали в деньгах, предназначенных Долохову. Когда Малфой передал ему пакет с наличными, я активировал этот чип. Достаточно было одного телефонного звонка, чтобы стало точно известно, где прячется этот мерзавец. Легче не бывает.
На лице Гарри заиграла самодовольная улыбка.
— Гениально, — выдохнула Гермиона и тут же услышала за спиной раздражённый рык.
Она стремительно развернулась и забыла обо всём: Люциус выглядел таким одиноким… Не выдержав, Гермиона подошла к нему и положила руки на грудь.
— Люциус, это действительно гениально. Вы с Гарри вместе разработали план. Ты согласился использовать маггловские технологии… Ты поверил в них…
Пальцы её нежно коснулись шеи, видимой в горловине рубашки. Гермиона посмотрела в его глаза и пропала… Всё вокруг исчезло, растворилось… Осталась только эта серая бездна, затягивающая и не отпускающая ни на мгновенье…
Громкий кашель, который Гарри изо всех сил старался из себя выдавить, разрушил магию, и Гермиона, нехотя оторвавшись от Люциуса, подошла к другу и обняла его.
— Я так горжусь тобой, Гарри.
Растерянное выражение на его лице снова сменилось радостной улыбкой, и он тоже крепко обнял её в ответ.
— Пойдём, Гермиона, я провожу тебя домой. Уверен, ты смертельно устала. На самом деле, мы все устали, а мне сегодня ещё кровавого маньяка выловить надо.
— Да… Пойдём… Мне надо увидеться с Джинни. Я так соскучилась по ней и по Джеймсу.
Обнявшись, друзья направились к камину, но тут раздалось тихое бормотание Люциуса:
— Акцио, палочка, — через секунду палочка оказалась в его руке, и Малфой окликнул Гермиону. — Ты ничего не забыла?
Удивлённая, она оглянулась и быстро подошла к нему. Принимая палочку, вновь встретилась с Люциусом глазами. И в эту минуту у неё сжалось сердце: его взгляд был полон того, что навсегда лишило Гермиону самообладания. То, что будет стоять перед глазами каждую одинокую ночью, лишая сна. В серых глазах плескалась такая бескрайняя горечь и тоска… Тоска по ней…
Она отвернулась к камину, превозмогая боль в сердце и стараясь удержать слёзы, чтобы Гарри, наблюдавший за ней насторожённым взглядом, ничего не заметил.
Но прежде чем она успела шагнуть в камин, до неё донёсся мягкий баритон, произнёсший:
— Моя каминная сеть и библиотека всегда открыты для тебя, Гермиона.
=== Глава 12 ===
Суббота, 30 июля, день. Министерство магии.
Гарри Поттер знал, что выглядит ужасно. Он вторые сутки носил одну и ту же одежду, взъерошенные волосы торчали в разные стороны сильней обычного, а отяжелевшие веки так и норовили закрыться в самый неподходящий момент. Удручённо вздохнув, он взглянул на стоящего рядом Люциуса Малфоя. Кажется, никогда раньше тот не выглядел настолько безупречно: на великолепно уложенные волосы и элегантную мантию, отлично отглаженную и без единого пятнышка, Гарри даже смотреть было больно. Утро выдалось не из лёгких, но это не помешало Люциусу выглядеть до обидного идеально.
На лице Малфоя царила обычная маска равнодушной холодности, руки, затянутые в перчатки, покоились на трости, увенчанной змеиной головой. Единственным свидетельством бессонной ночи служили тёмные круги под глазами. Когда они встретились взглядами, Гарри показалось, что с десяток стальных игл вонзились под кожу, вызвав неприятную дрожь, колючими мурашками скатившуюся по позвоночнику. Люциус явно был в опасном настроении — под напускной сдержанностью, как в закрытом крышкой котле, кипели бешеные страсти.
Стараясь игнорировать охватившее его неприятное предчувствие, Гарри медленно, почти нехотя, произнёс:
— Долохов сейчас в комнате для допросов. В твоём распоряжении пятнадцать минут, Малфой. Сдай палочку, — и протянул руку.
— И не подумаю. Моя палочка останется при мне. Я не собираюсь её использовать, можешь не трястись от страха, — отрезал Люциус и направился к дверям камеры.
Поттер, однако, не спешил впускать его в комнату, загородив собой дверь. Ситуация складывалась чрезвычайно неудобная, поэтому сначала необходимо было кое-что прояснить. Только вот подходящих слов всё не находилось, и Гарри совсем отчаялся, не зная, как начать разговор. Люциус, нахмурившись, постоял с минуту, но так и не дождавшись ни звука, прошипел:
— Если это всё, что ты хотел сказать, Поттер, может, всё-таки позволишь мне войти?
Гарри в очередной раз уставился на Малфоя и наконец решился:
— Когда мы захватили Долохова… — он замолчал и нервно провёл ладонью по лицу, — он орал что-то о Гермионе и о тебе…
Серые глаза потемнели, а затем яростно вспыхнули, словно угли, разгорающиеся в остывшей золе костра.
— О Гермионе?
Гарри кивнул.
— Он сказал, что Гермиона… что она….
Слова застревали в горле, он был вынужден остановиться и успокоиться перед тем, как продолжить:
— …что Гермиона беременна, и ребёнок… — Гарри не смог договорить: у него просто язык не поворачивался сказать такое. — А-а-а! Забудь об этом!
Гнев и презрение, плескавшиеся в глазах Малфоя, ледяной волной обрушились на национального героя.
— Мне не послышалось? Я правильно понял, о чём ты хотел спросить, Поттер? Ты, человек, который называет себя лучшим другом Гермионы? — сдавленным от сдерживаемого бешенства голосом спросил Люциус. — Человек, который знает её столько лет? Что же случилось с непогрешимой гриффиндорской преданностью, если ты так сразу поверил всему, что сказал этот грязный ублюдок?
Гарри хотелось сквозь землю провалиться. Он чувствовал себя последним идиотом.
«Что за наваждение на меня нашло? Как я мог сомневаться в Гермионе? Глупость какая-то… И спрашивать Малфоя об этом тоже был не самый мудрый ход… Чёрт! И всё-таки… что-то между ними происходит… Хотя, конечно, верить долоховскому бреду было верхом идиотизма…»
Холодный голос Люциуса прервал его смятенные думы:
— Даже знать не хочу, как ты докатился до таких мыслей о своей подруге, Поттер. Всю оставшуюся жизнь тебе будет стыдно перед самим собой. Единственное, о чём хочу предупредить: проследи, чтобы твои авроры держали языки за зубами. Подобное дерьмо не должно покинуть этих стен. Понимаешь? Если эта грязь попадёт на страницы газет, она нанесёт значительный ущерб не только и не столько мне, сколько Гермионе.
— Авроры никогда не проболтаются — они настоящие профессионалы.
— Я не был бы так уверен. Неприятности случаются там, где их совсем не ждёшь, Поттер… На этом закончим. Могу ли я теперь войти?
Поколебавшись, Гарри всё-таки отошел от двери.
— Надеюсь, ты не наделаешь глупостей, Малфой. Сомневаюсь, что ты хочешь оказаться в Азкабане из-за этого жалкого подобия человеческого существа.
Люциус коротко кивнул, дав понять, что принял к сведению напутствие, но его свирепый взгляд не предвещал для пленника ничего хорошего.
В ту секунду, когда Малфой вошёл в комнату и закрыл за собой дверь, Гарри устало опустился на стул. Сейчас его интересовали два вопроса: во-первых, как его самая близкая подруга оказалась в центре подобных событий, и, во-вторых, сколько именно министерских правил он нарушил, начиная с утра пятницы. Гарри вздохнул.
«От этих Малфоев вечно одни неприятности».
Внутри комнаты для допросов
Войдя в камеру, всё своё внимание Люциус сосредоточил на человеке, привязанном к стулу. На лице Долохова медленно растекалась безумная ухмылка.
— Люциус, старый друг, — прошипел он.
— Антонин, вот мы и снова встретились…
Долохов открыл было рот чтобы что-то ответить, но «Силенцио» заткнуло его прежде, чем он успел издать хоть какой-то звук. Улыбка тут же погасла, а взгляд стал насторожённым и обеспокоенным: заключённого напугало угрожающее выражение на лице гостя. Попытка вдохнуть глубже, чтобы успокоиться, была пресечена Малфоем, с силой надавившим палочкой ему на горло. Теперь Антонину приходилось буквально бороться за каждый глоток воздуха.
— Я за последние несколько суток тебя уже наслушался. Так что теперь ты меня послушай. За смерть Нарциссы мне бы следовало убить тебя, подонок ты вонючий. Однако обстоятельства вынудили меня сохранить твою жизнь. Ну, это и к лучшему — ведь теперь ты будешь гнить в Азкабане до конца дней своих. А мне даже не придётся марать руки твоей грязной кровью.
Люциус шагнул назад, убрав палочку от горла пленника, и хрипы, от которых кровь стыла в жилах, прекратились. Долохов смог вздохнуть свободнее и несколько расслабился. Безумная кривая ухмылка снова расползлась по его лицу.
Бросив на Антонина убийственный взгляд, Малфой развернулся и очень медленно направился к двери. Затянутая в перчатку ладонь уже коснулась дверной ручки, но Люциус замер и после недолгой паузы произнёс:
— Ах да, кстати… — он повернулся к Долохову, — ещё одно уточнение… — и прорычал, впиваясь в жертву глазами.
С грацией дикого опасного хищника он стремительно преодолел разделяющее их пространство и одним сильным, точным ударом трости заставил стул с привязанным к нему заключённым опрокинуться. Когда затылок Антонина с отвратительным звуком стукнулся о каменный пол, и под ним начала растекаться тёмно-красная лужа, на лице Малфоя тоже появилась кривая ухмылка. Он шагнул вперёд и, нависнув над лежащим человеком, посмотрел в его застывшие от испуга глаза.
— Больше никогда твой грязный рот не запятнает имя моей женщины. Ты слова не произнесёшь ни о Нарциссе, ни о Гермионе.
С этими словами он наступил Долохову на горло. Надавив всем весом, Люциус дождался, пока под ногой раздался тихий хруст, а глаза пленника закатились под веки, и, удовлетворённо хмыкнув, вышел из камеры с чувством выполненного долга.
Насторожённый довольным видом Малфоя, Гарри тут же кинулся в комнату. Мгновенно оценив обстановку, он крикнул:
— Что ты натворил?
— Расслабься, Поттер. Он просто упал… Видимо, что-то не в порядке со стулом.
Люциус развернулся, заставив мантию взметнуться элегантным вихрем, и ушёл, помахивая тросточкой.
Суббота, вечер. Дом Гарри Поттера
— С ума сойти! Почему ты нам ничего не рассказала? Когда ты узнала? — радостно восклицала Джинни.
— Что-то около месяца. Почему я никому не призналась? Не знаю, Джинни… Всё казалось таким сложным… — Гермиона устало улыбнулась.
Подруги сидели на диване и болтали без умолку, а довольный Гарри любовался ими. После того как он с рук на руки сдал Долохова в госпиталь при Азкабане, ему наконец-то можно было идти домой. По пути он заскочил к Гермионе и забрал её в гости — выяснить некоторые моменты и пообщаться с Джинни.
— Чего я никогда не пойму — если ты знала, что беременна, как могла согласиться на план, предложенный Малфоем? — спросил он.
— Гарри, когда соглашалась, я ещё ни о чём не подозревала. Я узнала об этом позже.
— Почему не отменила, когда всё стало ясно? — продолжал допытываться друг.
Гермиона покачала головой.
— Честно? Не знаю, Гарри. Наверное, хотела отомстить… — на секунду она задумалась, а затем добавила: — Да, я хотела отомстить, Гарри. Мне это было необходимо… Понимаешь… Мой ребёнок никогда не узнает своего отца. Ты не представляешь, что я почувствовала, когда узнала, что беременна. Меня разрывали противоречия. С одной стороны, огромное счастье — ждать ребёнка. С другой стороны, ужасная боль — не иметь возможности поделиться этой радостью с Роном, его отцом…
— Понимаю, Гермиона, радость с привкусом горечи… И, вообще, хватит о грустном в такую приятную минуту, — перебила её Джинни, участливо поглаживая по плечу. — Надо думать о будущем. Особенно теперь — ведь в роду Уизли скоро будет пополнение. Рон был бы рад, я знаю это, — Джинни смахнула со щеки непрошеную слезу. — Кстати! Надо же сообщить маме, папе и мальчикам! Когда ты собираешься объявить радостную новость?
Гермиона улыбнулась сквозь слезы.
— Тебе никогда не хватает терпения, Джинни. Обещаю: на следующей неделе я сделаю официальное заявление.
Джинни от всей души обняла подругу и отправилась проверить спящего Джеймса. Воспользовавшись моментом, Гермиона поинтересовалась у Гарри:
— Как всё прошло с Долоховым?
— Гладко. Скрутили его без сучка и задоринки. Думаю, моя идея с маггловской системой GPS будет использоваться довольно часто, — его лицо озарила самодовольная улыбка.
— Да, это была прекрасная идея. Я бы даже сказала — блестящая… А где Долохов сейчас?
— В Азкабанском госпитале: с ним произошёл несчастный случай во время разговора с Малфоем, — Гарри поджал губы и замолчал.
Гермиона задумчиво посмотрела на друга.
— Ты знаешь… он ведь мог сделать со мной… что-то ужасное… этот Долохов… Я видела: он хотел… А у меня даже палочки не было, чтобы защититься. Я пыталась дизаппарировать, но ничего не получалось. И я так испугалась, Гарри… Было очень страшно — за малыша и за себя, — Гермиона судорожно вздохнула, на глаза невольно навернулись слёзы. — И представляешь, меня спас ребёнок! Мой маленький, храбрый кроха готов был изнутри взорвать Долохова всякий раз, когда тот пытался прикоснуться ко мне. Никогда раньше я не чувствовала ничего подобного, Гарри! Можешь себе представить? Вот что значит — стихийная магия, — Гермиона мягко погладила по животу.
Растроганный друг, положил ладонь поверх её руки.
— Храбрый парнишка. Весь в отца.
— А храбрая девчушка тебя не устроит, Гарри? — и Гермиона от всей души рассмеялась.
=== Глава 13 ===
…Где твоё пламя всё ещё жжёт моё бедро, И каждый оборот колёс мои ломает рёбра. «Her Kind», Anne SextonКвартира Гермионы
В это воскресное утро «Ежедневный Пророк» и Гарри Поттер попали в квартиру Гермионы одновременно. У неё даже не осталось времени, чтобы дать сове, принёсшей газету, лакомство, потому что тут же из камина вывалился чрезвычайно взволнованный друг.
— Гермиона!
— Гарри?
Взъерошенный Поттер не смог сразу ответить: ему понадобилось отдышаться. Пока он приходил в себя, Гермиона открыла «Пророк» и замерла.
— Да… вот об этом… — выдохнул Гарри.
Гермиона не услышала его и даже не взглянула на заголовки. Её вниманием целиком и полностью завладела колдография Люциуса на первой странице газеты. Длинные волосы роскошными платиновыми прядями струились по плечам. Надменная, блистающая превосходством улыбка играла на чувственных губах. Идеальной формы брови в обычной для него манере пренебрежительно изогнуты. Застигнутая врасплох, Гермиона задумчиво провела самыми кончиками пальцев по чертам породистого лица и вздохнула. Последние сутки она отчаянно пыталась не думать о Люциусе Малфое, но хватило одного взгляда, чтобы все её старания пошли прахом…..
— Гермиона! Ты меня слышишь? — недоумённый возглас Гарри вернул её в реальность.
— Прости, Гарри… что?
Затем она увидела… это…
«Гермиона Уизли — недавно овдовевшая героиня Войны, беременна ребёнком Люциуса Малфоя! Правда или ложь?»
Гермиона прикусила губу и прочла ярко вспыхивающий заголовок ещё раз.
— Похоже, мне уже не придётся никому ничего объявлять… — пробормотала она.
Гарри сокрушённо забормотал:
— Ублюдок Долохов… Это всё его вина… Понятия не имею, как эта информация просочилась в газету… Но мы ещё можем исправить это… Организуем интервью и опровергнем…
Гермиона прервала его бессвязный лепет.
— Гарри, прекрати. Я не собираюсь никому ничего объяснять. Чего ради? Через какое-то время пресса всё равно потеряет интерес — с сенсациями всегда так бывает. Кроме того, у меня слишком долго была кристально чистая репутация. Видимо, пришла пора это исправить.
Удивительно, но Гермиона не чувствовала ярости. Она даже обыкновенной злости не чувствовала. Оцепенение и безучастность — вот то, что наиболее точно отражало её чувства. Всё происходило словно с кем-то другим. Не беспокоили сейчас бессмысленные спекуляции на её популярности, репутации и прочей подобной ерунде. Это было слишком мерзко, грязно и недостойно.
— Гарри, ты не мог бы сделать одолжение и поговорить с Молли? Пожалуйста! Постарайся объяснить ей ситуацию, — попросила Гермиона. — Хорошо?
— Конечно.
Гарри кивнул, успокоенный тем, что с подругой всё более-менее в порядке, и отправился в «Нору», исполнять просьбу.
«Бедный! Ему предстоит помучиться, объясняясь с многочисленными Уизли».
Оставшись одна, Гермиона кинула на изображение Малфоя ещё один взгляд, а затем заклинанием Редукто взорвала проклятую газету, превратив её в пепел.
Задумчиво наблюдая за серыми хлопьями, лениво кружащимися в воздухе, она вздохнула. Колдография Люциуса всколыхнула те чувства и эмоции, которых Гермиона изо всех сил старалась избегать. Она безошибочно распознала тоску по тянущей боли в сердце и острой, ноющей тяжести внизу живота.
«Чёртовы гормоны… — соскочив с барного стула, Гермиона опрометью кинулась из комнаты. — Мне нужен шоколад! Срочно!»
* * *
Шесть часов спустя она снова сидела на кухне.
С тихим вздохом Гермиона вытащила из коробки под названием «„Трюфели Фрамбуаз“ от Уильяма Кёрли» очередную конфету и сунула в рот. Накинув на голое тело шёлковый халат Люциуса, она нежилась в лучах заходящего солнца, томно прикрывая глаза от ощущения ласкающего кожу тепла.
У неё ныло сердце, а тело плавилось от желания, жаждало изысканных ласк и нежных, но властных прикосновений его чувственных губ и сильных рук. С ним хотелось сгорать дотла в пламени страсти и снова рождаться. Гермиона честно боролась с собой, прилагая максимум усилий, чтобы подавить это всепоглощающее влечение. Но, к сожалению, выиграть эту битву была не в силах. Она надеялась, что конфеты успокоят или хотя бы облегчат тоску, но стало только хуже. Дорогой, маслянистый, горьковато-сладкий шоколад растекался во рту и подпитывал бушующий внутри огонь ещё сильней. У этих… порочных трюфелей даже вкус был точно такой, как и у поцелуев Малфоя — соблазнительно-неотразимого, затягивающего, греховного наслаждения.
Гермиона старалась дышать медленно и неглубоко, пытаясь сопротивляться желанию… Но халат Люциуса всё ещё хранил его запах, манящий и обволакивающий… А мягкий шёлк невесомо ласкал кожу, напоминая о совсем других прикосновениях… Гермиона застонала и, не в силах сдерживать более накопившееся вожделение, легко коснулась себя между бёдер сквозь гладкую шёлковую ткань халата.
Малфой-Мэнор
«Тридцать шесть часов… Я не видел её в течение тридцати шести часов… Не касался её тридцать шесть долгих, мучительных часов… Не вдыхал её запах невыносимо томительные тридцать шесть часов…»
Тело предавало Люциуса, отказываясь повиноваться и сохранять спокойствие. Он задыхался от острой необходимости ощутить Гермиону рядом. Собственные глаза обманывали Малфоя: куда бы ни взглянул, желанный образ преследовал его. Пальцы дрожали и ныли, стоило только подумать о прикосновениях к волнующе тёплому и мягкому телу. Люциус словно в аду находился всё это время — в самой что ни на есть настоящей геенне огненной. Возбуждение беспощадными языками пламени жалило, нанося сердцу раны, и тут же зализывало их, принося ещё большие страдания. Душа его пылала и кровоточила. Казалось, он сам медленно и нестерпимо больно сгорает заживо.
Наступал воскресный вечер, на улице сгущались сумерки. Призрачный жёлто-голубой свет луны тайком прокрался в комнату, и озорные блики метались в причудливом танце по платиновым волосам Малфоя. Тот сидел за письменным столом в библиотеке, держа перед собой свежий номер воскресного «Пророка». Серые глаза сосредоточенно изучали первую страницу газеты, где были напечатаны всего две колдографии — его и Гермионы, а сверкающий заголовок буквально вопил:
«Гермиона Уизли — недавно овдовевшая героиня Войны, беременна ребёнком Люциуса Малфоя! Правда или ложь?»
— Дерьмо! — тихо выругался Люциус, в который раз прочитав заголовок.
«Будь проклят Долохов и его паскудный рот! Надо было всё-таки убить эту мразь, этого сукиного сына! А слабовольного червяка Поттера вместе с его „планом“ послать на хрен! Будь проклята эта продажная пресса, всегда готовая рыться в чужом грязном белье! Будь проклято Министерство — в нём даже у стен есть уши! Будь проклят несведущий дурак Поттер — я ведь предупреждал его: надо проследить, чтобы авроры держали рты на замке…»
Малфой зарычал от накатившего бессилия.
Конечно, у него всё ещё осталось достаточно связей, чтобы заткнуть пасть этой вонючей помойке под названием «Пророк». Однако Люциус понимал, что ущерб уже нанесён.
«Теперь всю тяжесть создавшегося положения придется нести на своих плечах мне. А если уж быть совсем точным — Гермионе и мне. У волшебного мира комом в горле встанет скандал с участием Героини Войны и бывшего Пожирателя Смерти».
Единственное, что хоть немного утешало его во всём этом бедламе — воспоминание о последней встрече с Долоховым.
«Это действительно был… приятный, можно даже сказать животрепещущий момент…»
Малфой самодовольно хмыкнул.
Секундой позже он снова внимательно рассматривал колдографию Гермионы в «Пророке». Насколько он мог судить, колдо было сделано до трагедии в их семьях. Гермиона тепло улыбалась, а каштановые кудри ещё больше украшали светящееся от счастья лицо.
И тут из Люциуса словно дух вышибли! Так ослепительно она сияла для кого-то! Не для него! Осознание было внезапным и неприятным. Он почувствовал, как сердце закипело от переполняющей его ревности. И знал ведь, что всё это смешно, но ничего с собой поделать не мог.
«Проклятые тридцать шесть часов! — подумал он. — Мне нужно увидеть её. Сейчас же!»
Малфой резко поднялся, и оглушительный треск стула, упавшего на пол, эхом перекатился в глубокой тишине поместья. Спустя мгновение он исчез в зелёном всполохе летучего пороха.
Когда Люциус вышел из камина в квартире Гермионы, его встретил мягкий, с придыханием стон. Заинтригованный, он пошёл на звук и вскоре остановился в восхищении — Гермиона в его халате, с закрытыми глазами и разметавшимися в беспорядке по плечам прекрасными локонами сидела, откинувшись на спинку высокого стула. Складки шёлкового одеяния разошлись, обнажив нежную, молочно-белую кожу бёдер.
Малфой подобрался ближе и поражённо замер: Гермиона ласкала себя. Ему стало катастрофически не хватать воздуха и невольно пришлось ослабить слишком тугой узел галстука.
«Хм, вот что значит: оказаться в нужном месте в нужное время», — подумал Люциус, осторожно подкрадываясь ближе к желанной цели.
* * *
Гермиона совершенно потерялась в ощущениях, когда почувствовала, что большая, тёплая ладонь накрыла её руку, а знакомый баритон хрипло шепнул:
— Позволишь мне?
Глаза её распахнулись и встретились с напряжённым, пристальным взглядом Малфоя.
— Люциус, — только и получилось выдохнуть.
В следующую секунду гораздо более умелая рука сменила её ладонь между бёдрами, а тонкие влажные пальцы оказались втянуты в горячий рот Люциуса и вылизаны. Тогда и только тогда он накрыл её губы неторопливым, сводящим с ума, заставляющим тело плавиться, поцелуем. Мягко, но настойчиво его губы и язык подчиняли себе Гермиону. Словно в танце Люциус вёл её за собой. Тело её мурлыкало песню, сочинённую им. Виртуозная опытная рука уверенно вела её к оргазму неторопливыми умелыми движениями.
Внезапно поцелуи прекратились, а искусные пальцы лишили трепещущий комочек плоти таких необходимых ласк. Абсолютно растерянная и ничего не понимающая Гермиона лишь почувствовала, как её подняли и положили на прохладную гранитную столешницу. Шёлковый пояс оказался развязан, мягкие складки халата откинуты в стороны, и совсем рядом, отозвавшись вибрацией по её голой коже, раздалось низкое глухое рычание:
— Хочу чувствовать тебя… Мне нужно больше, ведьма… гораздо больше…
И снова умелые пальцы проникли в неё, двигаясь во всё убыстряющемся ритме… Снова его рот, казалось, был в нескольких местах одновременно, облизывая, покусывая, целуя, а свободная рука нежно ласкала чувствительную грудь… Гермиона беспомощно металась под столь решительным наступлением на все её чувства… Стоны и вздохи наполнили маленькую кухню. Задыхаясь, она почувствовала, как горячая волна поднимается выше и выше, накрывая её с головой. И Гермиона погрузилась в поглотившее её наслаждение, когда Люциус коснулся клитора последним точным движением и хрипло шепнул:
— Отпусти себя.
Поцелуй накрыл её губы сразу после того, как она выкрикнула его имя в экстазе.
* * *
Малфой облокотился на столешницу, наблюдая за Гермионой и ожидая, пока она придёт в себя. Нежно поглаживал влажные от пота кудри, второй рукой он собственнически обнял округлившийся живот. Когда дыхание её стало глубоким и спокойным, а глаза цвета тёмного мёда сосредоточились на его лице, Люциус мягко поприветствовал:
— Добрый вечер, дорогая. Как ты?
Гермиона в ответ слабо фыркнула:
— Добрый вечер, Люциус, лучше не бывает. Я бы даже сказала — сказочно себя чувствую. Спасибо за заботу.
Она попыталась сдвинуться и сесть, но тёплая ладонь, лежащая на её животе, не позволила этого сделать. Малфой лёгкими, нежными поцелуями прошёлся по всему её телу, запахнул халат и аккуратно завязал пояс. Теперь Гермиона была в состоянии подняться, однако, когда она села, Люциус сгрёб её в охапку и тихо пробормотал:
— Не против, если я перемещу нас в более подходящее для продолжения место?
— Продолжения? — Гермиона обвила его шею руками.
— Именно, дорогая. Ты же не думала, что на этом всё закончится, правда? — с этими словами он аппарировал в усадьбу.
Спустя минуту после их исчезновения камин Гермионы полыхнул зелёным пламенем, и в гостиную шагнул Гарри.
— Гермиона… Гермиона? Где ты?
Только молчание послужило ему ответом….
=== Глава 14 ===
Поместье
Поцелуи… Сладкие, чувственные, пьянящие поцелуи сводили его с ума и заставляли трепетать. Трепетать! Люциус Малфой, пятидесятилетний солидный мужчина дрожал от нежных, почти невесомых поцелуев!
Он стоял в спальне, сжимая хрупкую ведьму в объятьях. Магия переполняла их: тёплое янтарное свечение окутывало Гермиону, а вокруг Люциуса, искрясь словно снежинки, вращались сверкающие кристаллики. Разноцветные сияющие вихри кружились, сливаясь воедино и растворяясь друг в друге.
Невесомо танцуя на прекрасных, цвета красного дерева волосах Гермионы и придавая мерцающий опаловый блеск серым глазам Люциуса, озорные лунные блики дразнили чувства, превращая действительность в сказку. Волшебство призрачного лунного света освобождало их от сомнений и забот, будило беспечность и чувственность, заставляя забыть о прошлом и будущем. Для них существовало только сейчас, только объятья друг друга, только страсть и огонь.
Выпустив Гермиону из рук, Люциус низко и глухо выдохнул:
— Раздень меня.
Беспрекословно подчинившись приказу, она медленно развязала шейный платок, неспешно, одну за другой расстегнула пуговки, поочерёдно снимая и отбрасывая в сторону его многочисленные одежды и наслаждаясь каждой минутой. Когда нежные пальцы коснулись тела, Люциус не смог сдержать восторженного, гортанного стона, отозвавшегося у неё внутри мелкой дрожью. Едва касаясь, Гермиона благоговейно ласкала гладкую, словно отшлифованный мрамор кожу. Великолепие этой зрелой мужской красоты завораживало. Запах его пьянил сильней вина, горящий страстью взгляд и часто вздымающаяся грудь кружили голову.
Когда лёгких прикосновений стало недостаточно, Люциус скинул с её плеч шёлковый халат и увлёк за собой в постель. Впервые за всю их недолгую историю он позволил Гермионе вести в любовном танце. Та с готовностью приняла роль, заставив его улечься на спину и оседлав крепкие бёдра. Он был полностью в её власти, сдавшись на милость победительницы. Поддразнивая, Гермиона медленно скользила губами, вкушала его, смаковала, боготворила каждый дюйм этого великолепного тела, пока Люциус не взмолился хриплым прерывающимся голосом:
— Возьми меня, милая… Позволь войти в тебя… Почувствовать тебя…
Приподнявшись на коленях, Гермиона медленно, мучительно-медленно начала опускаться, наслаждаясь болезненно сладкой дрожью, пока Люциус проникал, скользил внутрь горячего, влажного тела. И когда оказался полностью в ней, одновременно раздались его гортанный вскрик и протяжный стон Гермионы, объявляющие о слиянии и единстве двух душ, сердец и тел. В эту секунду обоим показалось, что мир замер вокруг них, время остановило свой бег, а земля прекратила вращение. Но вот горящие взгляды встретились, и сердца забились с удвоенной силой. Они начали древний, как сама жизнь, танец, и мир родился заново, а время и земля возобновили вечное движение в унисон с любовниками.
Она была прекрасной мечтой, соблазнительной сиреной и вела обоих к кульминации с такой уверенностью и страстью, что Люциус совершенно потерялся в захвативших его ощущениях.
Конечно, позже ночью он заставит её покориться, и она отдастся ему вся, без остатка много раз. Но сейчас… Восхитительный образ движущейся на нём Гермионы — её порозовевшая, шелковисто мерцающая, нежная кожа и янтарные глаза, полузакрытые в экстазе; вишнёво-красные, припухшие от поцелуев губы и дикие, разметавшиеся по хрупким плечам кудри; тяжёлые, налитые груди и округлый животик — всё это останется в его памяти навсегда, подогревая желание и сводя с ума…
Снова и снова они утоляли безумную жажду, наслаждаясь друг другом, пока наконец в полном изнеможении не достигли финала.
Они лежали в своей постели, сплетясь в единый клубок истомлёно-расслабленных тел, шёлковых простыней, кудрей Гермионы и локонов Люциуса.
— Я должна идти, — сказала она, придя в себя.
— Останься… Никто не ждёт тебя дома… только холодная постель и горькое одиночество… Спи…
Сильные руки Люциуса крепко обняли Гермиону, а мерный стук его сердца успокоил и погрузил в сон.
* * *
Её разбудило безжалостное солнце, нещадно слепившее глаза колючими лучами. Люциуса рядом не было, и Гермиона лежала в постели одна.
Утро принесло с собой осознание того, что она натворила. Неуловимая эйфория ночи испарилась, исчезла с первым лучом солнца, отпустив на волю растерянность, чувство вины, отчаяние и печаль. Жестокая реальность неумолимо пронзала Гермиону острыми иглами мрачных, тяжёлых мыслей, заполнивших разум.
«Это не любовь!.. Это предательство!.. Настоящее предательство!..»
Они звенели в голове всё громче, вызывая нестерпимое желание убежать, спрятаться ото всех и от себя. Гермиона поспешно вскочила с постели, но тут дверь отворилась, и в комнату вошёл полностью одетый Люциус.
— Доброе утро.
Его свежевыбритое лицо не выдавало никаких признаков замешательства или сомнений, на тонких губах играла мягкая, довольная улыбка. Обнаженная Гермиона застыла посередине комнаты, отчаянно пытаясь найти свою одежду. В следующее мгновение в руках Люциуса появился халат.
— Ты не это ищешь, дорогая?
Нервно закутавшись в него, Гермиона крепко-накрепко завязала пояс. Почувствовав её напряжение и неловкость, Люциус замер, пристально наблюдая за недавно такой родной, а теперь неприступной и чужой женщиной. Его улыбка поблёкла, постепенно сменяясь привычной высокомерной холодностью.
— Ты собиралась сбежать, Гермиона, не так ли?
— Нет, — она едва нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. — Что мы творим, Люциус? Что с нами происходит? Я уже ничего… ничего не понимаю! Что делать дальше, как вести себя, чем оправдываться?..
Почувствовав, что нижняя губа начинает дрожать, Гермиона с силой её прикусила. Заметив это, Малфой подошёл к ней и провёл подушечкой большого пальца, стирая крошечную алую каплю крови. Мягкие губы сами раскрылись навстречу неожиданной ласке, и стоило тихому вздоху нечаянно сорваться с её уст, тут же Люциус настойчиво прильнул к ней. Его язык нежно прошёлся по припухшей губе, стараясь успокоить боль, заласкать чувствительную ранку. У Гермионы от нахлынувших ощущений закружилась голова, и она почти потеряла контроль над собой… Почти…
* * *
Люциус целовал её податливые губы, отлично понимая, что ещё минута, и она придёт в себя, оттолкнёт его. Но не смог устоять: Гермиона делала его таким слабым… Стараясь не думать о последствиях, он вкушал эти сладкие уста, пока предоставлялась такая возможность.
— Нет! Пожалуйста, Люциус, прекрати, — маленькие ладошки упёрлись в его грудь. — Надо остановиться. Это неправильно, и мы оба знаем это.
Тяжёлый, удушливый гнев ядовитой змеёй скользнул в сердце Малфоя.
«Так ничего и не поняла до сих пор! Она уже моя, я заявил на неё права и не собираюсь отступать, сколько бы она ни сопротивлялась».
— А вот и гриффиндорская мораль проснулась, — он холодно и зло ухмыльнулся. — Довольно поздно для угрызений совести, тебе не кажется, Гермиона?
Она вздрогнула от этого ледяного тона и, отлично понимая причины растущего гнева, взмолилась:
— Ты сам знаешь: необходимо прекратить… то, что происходит между нами… Люциус, пожалуйста, не ищи меня больше… Прошу тебя… дай побыть в одиночестве и во всём разобраться…
— Пытаешься сказать, что бросаешь меня, ведьма? Никто и никогда не отвергал Люциуса Малфоя. Слышишь? Никто и никогда.
Тень грустной, безнадёжной улыбки коснулась алых губ, и, не глядя на него, Гермиона тихо возразила:
— Я не могу бросить тебя… Хотела бы, но, увы, не хватает сил… Поэтому прошу… отпусти меня, Люциус. Не мучай… — её губы снова задрожали, а глаза наполнились слезами.
Мгновенно гнев его испарился, лицо озарилось состраданьем, и он неосознанно поднял руку, чтобы стереть её слёзы, приласкать, успокоить. Однако в следующую же минуту фирменная малфоевская холодность непроницаемой маской скрыла бушевавшие чувства, и Люциус опустив руку, отступил назад.
— Ну что ж… Как прикажете… Я сделаю всё именно так, как вы пожелаете, миссис Уизли. Уверен, дорогу домой вы знаете. До свидания.
И ушел… Оставил Гермиону, как она и просила — в одиночестве, в слезах и с разбитым сердцем. С трудом собрав остатки самообладания, она каминной сетью добралась до квартиры.
Стоило ей только шагнуть в собственную гостиную, как раздался ещё один гневный возглас.
— Гермиона! Может пора объясниться?
Возмущённый тон и ярость, полыхавшая в зелёных глазах, указывали на то, что Поттер был не на шутку разозлён. Но Гермиона сейчас находилась в таком разбитом состоянии, что не заметила его негодования.
— Гарри!
Увидев лучшего друга, она бросилась ему на грудь, задыхаясь от сдавленных рыданий, слёз, невнятных жалоб и на корню пресекая все его попытки наброситься с укорами.
Гарри
Когда накануне вечером, побывав в квартире Гермионы, Гарри обнаружил, что подруги нет дома, а утром она так и не появилась, он каким-то шестым чувством понял, что та находится у Малфоя. Ярость закипела в его сердце. Он чувствовал себя преданным и еле сдерживался.
Однако сейчас, когда виновница (и его лучшая подруга к тому же) выплакала все глаза в его объятьях, он попросту не знал, что делать: ругаться или жалеть её.
— Гермиона… Гермиона, что он сделал? Скажи мне. Я его убью, честно!
— Нет, — раздался приглушенный ответ.
* * *
Тридцать минут спустя, как и в любое другое понедельничное утро, принявшая душ, одетая и готовая показаться миру, Гермиона сидела на кухне.
— Когда это началось? — как будто через силу спросил Гарри.
Он испытывал смешанные чувства: с одной стороны, он понимал, что должен узнать всю правду, с другой стороны, ему очень не хотелось эту правду слышать.
— Когда Люциус спас меня от Долохова, — Гермиона заметила, как вздрогнул друг, услышав имя Малфоя. — Мы вместе прошли этот путь и провели довольно много времени друг с другом. Знаешь, Гарри… Одиночество — страшное чувство… Ужасное, если честно…
Некоторое время они сидели молча, оба глубоко погруженные в свои мысли. В конце концов, вздохнув, Гермиона нарушила молчание:
— Но теперь всё закончилось. Не будет больше ничего…
— Ничего? На самом деле?
Гарри одарил её скептическим взглядом, но Гермиона упрямо кивнула.
— Не смотри на меня так, Гарри, все кончено.
— Я не стану притворяться, что понимаю тебя, Гермиона. Я даже не могу поставить себя на твоё место, чтобы понять. Поэтому раз ты сказала, что всё кончено, значит, всё кончено.
— Спасибо, Гарри… О чёрт, я опаздываю на работу!
Соскочив с места, Гермиона быстро подхватила сумочку и двинулась к дверям, когда друг остановил её, взяв за руку.
— Ну… Ты не торопись… Министерство превратилось в какой-то сумасшедший дом… В фойе пресса дежурит, остальное можешь сама представить… В моём кабинете установлен служебный камин, думаю, лучше всего нам отправиться каминной сетью туда и переждать шумиху. Ты как считаешь?
Мгновенно взвесив предложение друга, Гермиона решительно его отвергла:
— Нет, Гарри. Я не хочу скрываться и доберусь до Министерства как обычно.
Улыбнувшись, Поттер ободряюще потрепал её по плечу.
— Я знал, что ты так и ответишь. Джинни и все остальные уже ждут нас там.
Министерство магии
«Она опаздывает».
Люциус стоял в коридоре Министерства. Тёмная ниша надёжно скрывала его от нескромных глаз. Наряду с прессой и толпой любопытных зевак он ждал появления Гермионы. Как только она ушла, Малфой тут же связался с нужными людьми и подёргал за все ниточки, которые только имелись в его распоряжении. Плоды его утренних усилий были налицо: один за другим, корреспонденты и прочие представители прессы расходились по делам, да и праздным лодырям, видимо, поднадоело топтаться на одном месте.
Внезапно по оставшейся толпе прокатилась волна возбуждённого гула. Похоже, что самые настойчивые всё же дождались прибытия главной достопримечательности. И точно — спустя несколько секунд Люциус увидел Гермиону. Она решительно шагала по коридору, а семеро Уизли и Поттер сопровождали её, живой стеной ограждая от назойливых корреспондентов и зевак.
Стоило Малфою её увидеть, в ту же секунду у него перехватило дыхание и пересохло во рту. Он услышал жалобный треск и только тогда заметил, что слишком сильно сжимает трость побелевшими пальцами. Сердце его переполнилось восхищеньем. Гермиона была великолепна — глаза её горели, а кудри неукрощённой гривой обрамляли лицо. Она шагала с гордо поднятой головой, и каждое её движение было полно грации и уверенности в себе.
Люциус удовлетворённо вздохнул: вот она во всей красе — его ведьма, его львица, его новая королева. Их утренняя размолвка не имела никакого значения. Важно только то, что Люциус уже принял решение, и никто не в силах его отменить. Даже она. Просто надо немного подождать, и в конце концов Гермиона поймёт его правоту. Ну, а если она хочет поиграть в «кошки-мышки», что ж… он тоже не прочь поучаствовать в этой игре…
=== Глава 15 ===
«Зачем ты мучаешь меня, милый?..»
Два месяца спустя
Гермиона
Гермиона сидела в своём кабинете, сложив руки на столе и в изнеможении склонив на них голову. Тоска и усталость разъедали каждую клеточку её души, и она чувствовала себя донельзя несчастной. Действительно, как долго может продержаться одинокая, беременная женщина с разбитым сердцем? Даже если её зовут Гермиона Грейнджер, даже если она окружена заботой друзей и родных, даже если убеждена, что поступает правильно? Теперь Гермиона точно знала ответ — восемь недель. Чтобы пройти тернистый путь от здравомыслия к полнейшему безумию ей понадобилось всего-то два коротких месяца или относительно терпимые восемь недель, или лихорадочно тревожные пятьдесят шесть дней, или мучительно тоскливые, невыносимые тяжёлые тысяча триста сорок четыре часа.
В последний раз Гермиона видела Люциуса в то тягостно-горькое утро понедельника, когда после ночи исступлённых любовных ласк они разошлись каждый своей дорогой. Шагая министерским коридором в окружении Гарри, Джинни и остальных Уизли, она вдруг ощутила его присутствие рядом, поняла, что Люциус наблюдает за ней, почувствовала, как его горящий пристальный взгляд ласкает её, заставляя сердце подпрыгивать где-то в горле, лишая воздуха. Повернув голову, Гермиона нашла его в толпе. Он стоял в тускло освещённой нише — гордый, сильный, неотразимый. Их взгляды встретились, и она не увидела ни гнева, ни холода, только жгучую страсть, смешанную с решимостью. Гермиона почувствовала, что тонет в мерцающей серой бездне, обволакивающей её безмятежностью и покоем. В глубине этого серого океана было так хорошо и безопасно, а она ощущала себя такой желанной, такой…
«Нет, нет, это… неправильно… невозможно! Нет! Я ведь сама отказалась…»
В ту же секунду Люциус отвёл взгляд, развернулся и вышел, уничтожив одним элегантным взмахом мантии то равновесие и гармонию, что подарило его присутствие. Сердце её сжалось: всё было кончено. Навсегда. Слава Мерлину, почти никто не заметил, как они смотрели друг на друга. Лишь Артур одарил Гермиону долгим взглядом, полным сочувствия, и грустно улыбнулся.
Спустя несколько часов представители прессы, так и не дождавшись какой-либо сенсации, ушли, чтобы больше не вернуться — как и предсказывал мистер Уизли. Он был уверен, что Малфой решит этот вопрос быстро и эффективно.
Вечером, обсуждая события прошедшего дня, Артур попытался подготовить Гермиону к тяжкому бремени слухов и общественного осуждения, готовому обрушиться на неё. И снова оказался прав. Невнятное бормотанье и приглушённые шёпотки теперь постоянно сопровождали Гермиону. Она слышала их за спиной, когда бы и куда бы ни направлялась. Неутихающее змеиное шипение вызывало бессильный гнев, и поначалу она пыталась бороться. Но как сражаться с безликими, бесформенными призраками лицемерия, ханжества и фальши? Гадкими слухами и бесстыдными шёпотками? Отвратительными намёками и грязными сплетнями?
Однако время шло, и постепенно жизнь почти полностью вернулась в нормальную колею. Вероятно, благодаря усилиям Гарри, семейство Уизли ни единым словом не упоминало ни о статье в «Пророке», ни о Люциусе Малфое. Все были счастливы и радовались, что вскоре на свет появится ещё один Уизли. Молли, не переставая, хлопотала вокруг Гермионы, пока та, не в силах вынести излишнюю материнскую заботу, попросту не сбежала от всей этой бестолковой суеты.
Она старалась ни дня не сидеть без дела. Во-первых, вместе с Джинни посетила госпиталь Святого Мунго, где им сообщили, что у Гермионы действительно будет девочка, срок беременности составляет почти три месяца. Во-вторых, наконец нашла в себе силы сделать трудный, но очень важный и действительно необходимый шаг — собрать все вещи Рона. Аккуратно упаковав в коробки, она оправила их Молли и Джинни на хранение. Покончив с этим, Гермиона поняла, что поступила правильно: прошлое должно оставаться в прошлом, а жизнь — продолжаться.
И жизнь действительно потекла дальше, с одной лишь существенной разницей: Гермиона, как ни старалась, не смогла забыть Люциуса, не смогла вырвать его из мыслей и (в этом она не хотела признаваться даже самой себе) из сердца.
Много недель подряд она каждое утро просыпалась с надеждой, что сегодня уж точно станет легче, об этом же мечтала каждый вечер перед сном. Не тут-то было! Как Гермиона ни старалась с головой уйти в работу или проблемы друзей и родных, освобождение от зависимости по имени «Люциус Малфой» не наступало. Наоборот, с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Она честно пыталась забыть о нём, но не могла справиться с собой. Работа, друзья, родные… Конечно, они много значили для Гермионы, и всё же их было недостаточно.
Она стала часто посещать кладбище, надеясь, что там, в слезах, найдёт утешение. Однако равнодушная гранитная плита не могла предложить ничего, кроме глубокой, чёрной пустоты, всепоглощающего одиночества и могильного холода.
Но она-то всё ещё была жива, чёрт побери! И ей рядом нужен был мужчина! Живой мужчина, с горячей плотью и кровью, способный поддержать её!
Каждую ночь тело предавало Гермиону, дразня её воспоминаниями и снами. Иногда они начинались с Роном, иногда нет. Однако чуть позже в них всегда появлялся Люциус — целуя её, касаясь и лаская, занимаясь с ней любовью. И Гермиона отчаянно жаждала его, хотя всё ещё пыталась сопротивляться. Боролась, но понимала, что проигрывает в неравной схватке с собой и неукротимой жаждой жизни.
Промучившись несколько дней, в сердцах она выбросила шёлковый халат Люциуса, ещё пахнущий им, напоминающий о его прикосновениях. Но от этого стало только хуже, и спустя несколько часов Гермиона занесла его обратно в дом. Несколько дней она в огромных количествах поглощала шоколад и старалась сбросить накопившееся напряжение, доставляя себе удовольствие. Однако эти жалкие попытки не принесли желанного освобождения. Мысли о Люциусе по-прежнему не отпускали её.
К концу шестой недели Гермиону начал преследовать запах его одеколона. Везде, а особенно на работе. Часто ей мерещилось, что вот только что за очередным углом в коридоре Министерства мелькнула его мантия. Мягкий баритон неясным рокотом звучал в ушах, словно он разговаривал где-то совсем рядом, может быть, даже за дверью её кабинета.
Гермиона медленно, но верно погружалась в жаркую лихорадку безумия.
И сейчас, спустя восемь недель, она была на самом дне беспросветного отчаяния.
«Кто бы мог подумать, что я окажусь настолько слабой?»
Она грустно усмехнулась. На завтра было назначено судебное разбирательство по делу Долохова, где Гермиона должна давать показания, но не это волновало её. Не этого она боялась… Люциус тоже будет там. А это означало, что завтра они столкнутся лицом к лицу. Завтра, впервые за восемь недель, она его увидит.
Гермиона Грейнджер никогда не считала себя трусихой. Но на этот раз она боялась… Боялась самой себя…
Люциус
Держаться подальше от этой до ужаса правильной Гермионы Грейнджер оказалось весьма нелегко. Сначала Люциус самонадеянно полагал, что пройдёт неделя, от силы две и Гермиона сама прибежит в его объятья. Однако этого не случилось.
— Упрямая маленькая ведьма, — раздражённо бормотал Малфой.
К концу третьей стало ясно, что Гермиона не из тех, кто легко и быстро сдаётся, и Люциус собрал все силы для мучительно долгого ожидания. Он был достаточно умён для того, чтобы понимать: эта женщина должна прийти к нему сама, добровольно. Будучи истинным Малфоем, самоуверенным и знающим себе цену, Люциус убеждал себя, что время сделает своё дело, чувства к нему и желание Гермионы преодолеют её упрямство. Он не будет торопить или подталкивать её, он будет ждать. Люциус выполнит своё обещание — держаться от неё подальше. Ну, или, по крайней мере, попытается выполнить.
Чтобы отвлечься, Малфой занялся незначительной перепланировкой усадьбы. Старался чаще посещать кладбище, словно искупая грехи. Однако вскоре желание накрыло его с головой. Покой всё не приходил, а воспоминания о том, как они любили друг друга, словно волны во время прилива, накатывали со всё большей силой. Они лишали его сна тёмными ночами и крали покой при свете дня. Теперь он часто ловил себя на том, что мечется взад-вперёд перед камином в молчаливой битве с самим собой. Люциус едва мог сдерживаться, настолько остро терзало его желание и необходимость находиться рядом с ней. Это была какая-то изощрённая пытка: ему казалось, сердце терзают тупым стальным лезвием, медленно и рвано распиливая на части. Была ли это любовь? А если любовь, почему это так больно? Люциус не знал правильных ответов. Он был абсолютным новичком в подобных делах — пятидесятилетний влюблённый дилетант.
На шестой неделе Люциус Малфой частично сдался. Он раз за разом приходил в Министерство и часами слонялся возле приёмной Гермионы Грейнджер под предлогом озабоченности какими-то вопросами, которые сам же и выдумывал. Он болтал с её секретарем о погоде и политике, прекрасно понимая, что Гермиона может услышать его голос из кабинета и будет в состоянии почувствовать запах одеколона еще долго после того, как он уйдёт. Несколько раз Люциус даже позволял Гермионе увидеть его краешком глаза в коридорах Министерства, тут же сворачивая за угол. Этой жестокой игрой он сводил с ума обоих, мучая Гермиону своим незаметным присутствием, а себя — близостью к ней и невозможностью переступить черту. Эта пытка медленно, но верно превращала его в безумца, кипящего в котле истинного всепоглощающего помешательства.
Прошли уже восемь недель. Расследование по делу Долохова закончилось, и на завтра был назначен суд. Люциус сидел за столом в кабинете и внимательно изучал гобелен с родословным деревом Малфоев. Он послал Драко приглашение и сейчас ждал его для серьёзного разговора. После поимки Долохова он видел сына всего несколько раз. К удивлению Люциуса, Драко и Астория вовсе не горели желанием возвращаться в Англию. Им обоим было гораздо удобней и спокойней на вилле в Ницце. Астория вот-вот должна была родить: ещё примерно три недели и Малфои поприветствуют нового наследника — Скорпиуса.
Люциус тяжело вздохнул. Сейчас, глядя на генеалогическое древо предков, он из поколения в поколение видел браки по договорённости между чистокровными волшебниками. Принималось во внимание всё: богатство, социальный статус, чистота крови. Единственное, что никогда не учитывалось в этих браках — любовь. В истории семейства Малфой не было места подобному чувству.
Малфой в который раз пытался убедить себя, что уже выполнил долг перед семьёй: обеспечил семью чистокровным наследником. Пришла очередь Драко стать новым хозяином Мэнора. Люциус снимет с себя полномочия, а сын займёт его место. Таков был план.
Его радовало, что брак Драко и Астории удался. Они идеально подходили друг другу и на самом деле выглядели вполне счастливо. Теперь, когда Люциус нашёл ту женщину, с которой мечтал провести всю оставшуюся жизнь, он тоже хотел воспользоваться шансом на счастье.
— Отец? — размышления Малфоя прервал голос, привычно растягивающий гласные.
— Я здесь, Драко.
Люциус задумчиво смотрел на появившегося в поле зрения сына, оценивая его. По мнению отца, Драко имел блестящую внешность и сочетал в себе все черты подлинного Малфоя: высокий, широкоплечий, статный блондин, отличающийся сообразительностью и остроумием.
«Да, Драко определенно готов принять на себя обязанности главы рода».
После приветствий и краткого обмена новостями, Люциус решил, не откладывая в долгий ящик, перейти к делу.
— Думаю, вам с Асторией пора вернуться в Англию, сынок. Хочу, чтобы ты заменил меня на посту хозяина Мэнора и выполнял обязанности, предписанные истинному наследнику ценностей семьи Малфой, — сказал Люциус, внимательно наблюдая за реакцией сына.
— Так-так-так, значит, это правда. Ты всё-таки запутался в буйных кудрях Грейнджер. Интересно…
— Откуда ты это взял? Поверил в ту чушь, которую напечатал «Пророк»? — не сдержавшись, рявкнул Люциус.
Драко хмыкнул и одарил отца лучшей из фирменных малфоевских ухмылок.
— Нет, отец, «Пророк» здесь ни при чём. Нам служат одни и те же эльфы, помнишь? А они не прочь поболтать с молодым хозяином. Так что мне известно всё. Можешь ничего не объяснять, и особенно опусти подробности.
— Ну, раз так, даже лучше, что тебе известна причина. И сотри эту ухмылку с лица, мальчишка, пока я тебя не отхлестал.
— Нет.
— Нет? — Люциус нахмурился.
Драко твёрдо посмотрел отцу в глаза и пояснил:
— Мы не вернемся, отец. Астория не хочет переезжать в Англию, пока Скорпиусу не исполнится одиннадцать. Учитывая, что он ещё даже не родился, мы не появимся здесь довольно долгое время. Я удивлён, что ты смог закрыть глаза на статус крови Грейнджер, но могу понять тебя, отец. Честно, могу. Ты никогда по-настоящему не любил мать, и мать, скорей всего, никогда не питала к тебе особых чувств. Сейчас ты нашёл то, чего был лишён очень долгое время — любовь. И я рад за тебя. От всего сердца. Но всё равно не вернусь. Надеюсь, ты понимаешь почему. Так что, по крайней мере на ближайшие одиннадцать лет, в семействе Малфой ничего не меняется.
Люциус спокойно выслушал сына и, помолчав секунду, ответил:
— Ну что же. Прекрасно, Драко, ты сделал свой выбор, значит, пришло время мне делать свой. Я женюсь на ней и приведу сюда. Она станет Гермионой Малфой, новой хозяйкой поместья. В конце концов, я всё ещё глава наиболее влиятельного в Англии магического рода, а значит, могу себе позволить поступать так, как мне хочется. Никто не посмеет остановить меня.
Драко беспечно пожал плечами.
— Ну, меня это устраивает… До тех пор, пока ты не настаиваешь, чтобы я называл Грейнджер мамой! А ты уверен, что получишь согласие? Уж кто-кто, а она иногда бывает довольно упряма, я об этом знаю не понаслышке. И не всегда понимает, что для неё хорошо, — глаза Драко озорно блеснули, когда он многозначительно поиграл бровями.
— Не дразни меня, мальчишка. Пожалуй, тебе уже пора. Передавай Астории привет, ладно?
— Обязательно передам. До свидания, отец.
Несколько минут спустя Люциус снова остался один. Он был доволен собой.
Завтра.
Он увидит её завтра.
=== Глава 16 ===
Вторник, 27 сентября, 9:50 утра
Министерство магии, зал суда № 7
Тёмный и мрачный зал суда встретил Малфоев гулкой, холодной пустотой, вызвавшей и у сына, и у отца непроизвольную дрожь. В тревожной тишине они уселись на скамью и приготовились ждать.
По просьбе участников процесса дело Антонина Долохова рассматривалось в закрытом режиме, поэтому в зале не наблюдалось ни представителей прессы, ни вспышек фотокамер, ни толпы любопытных зевак. Разрешение присутствовать было дано только родственникам жертв, аврорам, которые вели следствие, и двум ключевым свидетелям.
Малфои ждали начала процесса, наблюдая за тем, как зал постепенно наполняется людьми. Степенно пожаловали и заняли свои места члены Визенгамота. За ними пришёл главный следователь Гарри Поттер. А затем Люциус и Драко имели сомнительное удовольствие наблюдать шумное и неорганизованное появление пёстрого клана Уизли.
Однако кое-кого в зале всё-таки недоставало. Если быть совсем точным: одной конкретной ведьмы. Люциус раздражённо фыркнул. Воплощая собой суровость и неприступность, он сидел совершенно неподвижно и не отрывал взгляда от дверей. Часы уже показывали без пяти минут десять, а Гермиона до сих пор не появилась.
«Где же она?»
Тревога начала грызть сердце Люциуса, а в голове проносились ужасные (и, честно говоря, неправдоподобные) картины того, что могло послужить причиной её отсутствия. Поэтому когда без одной минуты десять долгожданная маленькая ведьма наконец вошла в зал, Малфой невольно выдохнул с облегчением.
Гермиона на мгновение остановилась у входа, и Люциус тут же поймал её взгляд: словно прозрачная, горячая янтарная смола соприкоснулась с переливающимся, расплавленным серебром. Их горящие желанием взгляды столкнулись, впиваясь друг в друга. Не отрываясь ни на секунду, каждый пытался проникнуть сквозь броню показного равнодушия и коснуться души другого. Оба искали знаки, подтверждающие, что страдания, тоска и безумное желание взаимны. И, конечно, оба нашли то, в чём нуждались. Люциус безошибочно почувствовал разбитое состояние Гермионы и её готовность сдаться. Она же, как в открытой книге, прочитала в его глазах жгучее желание и острую потребность в ней.
Громкий голос Министра прервал момент откровения, вернув обоих в действительность. Кингсли Бруствер объявил о начале судебного разбирательства. Гермиона нехотя отвела взгляд от Люциуса и поспешно села на ближайшую скамью.
Обстановка в зале была пронизана ожесточённой напряжённостью: с минуты на минуту ждали появления Долохова. Люциус сидел совершенно спокойно, поскольку отчётливо сознавал, что решение суда уже определено. Однако он кожей чувствовал степень возбуждения сына. Нервы Драко были натянуты, как тетива лука, а в глазах полыхала еле сдерживаемая ненависть к убийце матери.
Как только в зал завели одетого в тюремную робу, закованного Долохова, Малфой-младший вскочил на ноги и уже ринулся к заключённому, стремясь вцепиться тому в горло, но отец успел перехватить его.
— Спокойно, сынок, спокойно. Держи эмоции под контролем, Драко. Не делай из себя посмешище, — низко и глухо проворчал Люциус, изо всех сил сдерживая его.
— Эта сволочь… Подонок… Он должен быть уничтожен… Его убить мало… — прошипел разъяренный сын сквозь стиснутые зубы.
— Действительно, мало… Поэтому он будет медленно гнить и мучиться в Азкабане. Думаю это как раз то, что он заслужил. Взгляни на него, Драко. Он уже наполовину мертвец. Остальное — вопрос времени, сынок, — произнёс Люциус приглушённым шёпотом, пытаясь его успокоить.
Драко внимательно осмотрел фигуру Долохова. Антонина приковали к стулу в самом центре зала, непосредственно перед членами Визенгамота. Голова его неестественно клонилась набок, мокрые губы растянулись в безумной улыбке, тонкая ниточка слюны стекала из уголка рта. Безумный взгляд, ни на секунду не останавливаясь, перескакивал с одного лица на другое.
— Какого чёрта с ним случилось? — спросил Драко, отрывая переполненный отвращением взгляд от Долохова и в замешательстве поворачиваясь к отцу.
Тот знакомо выгнул бровь и негромко, удовлетворённо растягивая слова, ответил:
— Антонин стал жертвой несчастного случая, Драко. И скорей всего до сих пор так и не оправился…
Озарение снизошло на Малфоя-младшего и довольная ухмылка появилась на его лице.
— Отец, — протянул Драко, понятливо кивнув головой.
— Сын, — Люциус ответил ему тем же.
Первым выступил руководитель следственной группы. Он представил дело на рассмотрение Министру. Выслушав Поттера, Кингсли Бруствер вознамерился задать ряд вопросов ответчику. Однако Гарри заявил, что мозг Антонина Долохова значительно пострадал от кровоизлияния, что, в свою очередь, привело к почти полной потере речи.
Неудивительно, что эта новость была встречена довольными шепотками в зале суда. Кто-то из семейства Уизли даже громко выкрикнул:
— Ты заслужил это, чёртов ублюдок!
Волнение среди публики вынудило Министра призвать к порядку. Когда в зале снова воцарилась тишина, Долохов попытался, по мере возможности, ответить на вопросы, беспрестанно тряся головой. Ввиду неудовлетворительного состояния здоровья подсудимого с допросом покончили довольно быстро, и Министр пригласил обоих свидетелей.
Первым давал показания Люциус Малфой. С привычным изысканным достоинством стоял он перед членами Визенгамота и спокойным, приятным, самоуверенным баритоном отвечал на заданные вопросы. Спустя десять минут он вернулся на свою скамью, и настала очередь Гермионы.
Она поднялась и пока грациозно шла к предложенному месту, Люциус видел, как светло-лавандовый шёлк мантии красивыми складками очерчивал её тело. Даже если бы захотел, Малфой не смог бы оторвать глаз от этого зрелища. Министр задавал Гермионе какие-то вопросы, она что-то отвечала, однако Люциус ничего не слышал. Всё его внимание было сосредоточено на музыке её мелодичного голоса, на изящных изгибах, на красоте тонкого лица. Конечно, он скучал по ней, но только сейчас в полной мере осознал, как сильно ему не хватало Гермионы.
Казалось странным, что во время суда над убийцей Нарциссы все мысли Малфоя занимала другая женщина… Было ли это аморально? Наверное, да. Должен ли он был прекратить о ней думать? Скорей всего. Мог ли он не думать о ней? Наверное, мог… Вопрос состоял лишь в том, хотел ли он прекратить думать об этой женщине? И ответ был однозначен: абсолютно точно — нет!
Не отрывая взгляда, Люциус следил, как Гермиона возвращается на своё место. За время судебного заседания она ни разу так и не взглянула на него.
«Неважно, — твёрдо решил Малфой. — Ей придётся посмотреть на меня. У неё просто не будет другого выбора».
После дачи свидетельских показаний суду оставалось только вынести приговор. Всё прошло согласно ожиданиям: Антонин Долохов был признан виновным по всем пунктам и приговорён к пожизненному заключению в Азкабане. Всё закончилось. Кровоточащие раны закрылись, хотя болеть и не перестали. Мертвых уже было не вернуть, но, по крайней мере, справедливое возмездие настигло убийцу.
Стоило Брустверу объявить об окончании судебного разбирательства и закрытии дела, как Драко, поспешно попрощавшись, умчался к Астории. Люциус невольно покачал головой, кинув напоследок насмешливый взгляд, и хмыкнул.
«Кто бы мог подумать, что Малфои так легко приручаются?»
Он вышел из зала суда и остановился неподалёку от дверей, не спуская с них глаз и решив во что бы то ни было дождаться строптивицу. Наконец, попрощавшись со всеми, Гермиона выскользнула в коридор. Она сразу же заметила Люциуса, но, легко кивнув ему, молча устремилась министерскими коридорами в сторону рабочего кабинета.
— Ну, уж нет! Так дело не пойдёт! — пробормотал Малфой и двинулся следом, чувствуя, как в предвкушении триумфа восторженно колотится сердце.
«Охота официально открыта! Хищник готов заявить права на добычу».
Люциус был уверен, что Гермиона знает о преследовании, ведь он не отставал ни на шаг, буквально наступая ей на пятки. И всё же упрямая ведьма не останавливалась. Но ему это даже нравилось: он на самом деле наслаждался погоней.
Тонкий аромат духов сводил с ума. С каждым шагом кудри неукротимо подпрыгивали, мелькая перед глазами. Плавные, текучие движения её тела возбуждали, разжигая палящий огонь в паху. К тому же Малфой мог поклясться, что спустя несколько минут после начала преследования почувствовал запах её возбуждения. А может быть, он просто напросто сам был невероятно возбуждён.
— Довольно! Поиграли, и хватит! — прорычал Люциус, в конце концов теряя терпение.
С этими словами он схватил Гермиону за талию и затащил в первую же попавшуюся на глаза пустую комнату. Она лишь невнятно пискнула что-то, но сопротивляться не стала.
Захлопнув дверь, наложив запирающее и заглушающее заклинания, Малфой сосредоточил всё внимание на хрупкой ведьме, заключённой в крепкие объятья. Прижимаясь грудью к её спине, он всем телом чувствовал, как тяжело дышит и лихорадочно дрожит Гермиона.
Зарывшись лицом в каштановые кудри, Люциус с наслаждением вдохнул её запах, до сих пор не веря, что она так близка.
— Почему ты убегаешь, глупышка? Ты же прекрасно знаешь, что это бесполезно? — мурлыкнул он в маленькое ушко спустя минуту.
— Ты обещал оставить меня в покое, Люциус. Почему же не сдержал слова? — выдохнула Гермиона.
Малфой прижал её к себе ещё сильней, нетерпеливо, но осторожно покусывая нежную кожу шеи и слегка вжимаясь бёдрами. Они оба тихо застонали от этого необходимого, до безумия желанного контакта. И, да, теперь Люциус был абсолютно уверен, что не ошибся, почувствовав её возбуждение.
— Почему? Да потому что я отчаянно хочу тебя, ты необходима мне. И ты столь же отчаянно хочешь меня. Я нужен тебе, Гермиона. Так объясни, почему я должен держаться подальше? Почему? Я не хочу… не могу… — вибрирующий шёпот коснулся её шеи.
Ловкие пальцы начали быстро расстёгивать пуговки мантии, и вскоре обе его ладони накрыли чувствительную грудь Гермионы. Она застонала снова и выгнулась, уступая его натиску и этим заставляя Малфоя почти урчать от наслаждения. Поощрённый столь явной отзывчивостью, Люциус коснулся губами шеи, оставляя влажную цепочку поцелуев на обнажённой коже. Одна из ладоней спустилась ниже, поглаживая выпуклый животик, вторая продолжала нежно сжимать грудь, мягко пощипывая и теребя сосок.
Увы, его удовольствие было недолгим. Внезапно Гермиона вырвалась из объятий. Отшатнувшись, она повернулась к Малфою и тяжело, словно перед решительным шагом, вздохнула.
— Ты спрашиваешь, почему, Люциус? Посмотри на меня, посмотри внимательно.
Она распахнула складки лавандовой мантии, полностью раскрывая себя перед ним.
— Я на пятом месяце беременности, Люциус! И ношу ребёнка от другого мужчины! Разве это не вызывает у тебя отвращения? Ты должен ненавидеть меня! Ты же Малфой, Мерлина ради! Разве можешь ты желать беременную, магглорождённую ведьму? Какая тебе в этом необходимость?
Заворожённо любуясь желанной ведьмой, Люциус замер. Живот её заметно подрос и округлился, а грудь стала ещё пышней и тяжелей. Беременность лишь сделала Гермиону ещё прекрасней в его глазах.
— Испытывать отвращение? Ненавидеть? — звук его сбитого дыхания наполнил комнату.
С хищным рычанием он сократил дистанцию между ними.
— Ну что же, позволь мне продемонстрировать, как сильно я тебя ненавижу.
Мгновенно он прижал Гермиону к стене, касаясь, целуя, покусывая, лаская языком каждый дюйм любимого тела. Он дышал ею. Упрямые, но нежные губы скользили везде. Сильные руки поглаживали, вспоминая бархатистость кожи. Люциус взял её штурмом, атаковав без предупреждения и ошеломив все её чувства. Контролируя каждый вздох, он предвосхищал любую попытку сопротивления и подавлял, не давая даже начаться. До тех пор, пока Гермиона в конце концов не сдалась, уступив водовороту нахлынувших ощущений и желаний.
Обняв шею Люциуса, она приоткрыла губы, впуская его и окончательно сдаваясь головокружительному натиску победителя. Обвив его талию ногами, прижимаясь всё сильней и сильней, Гермиона гортанно застонала, признавая полную и безоговорочную капитуляцию.
И тогда Люциус понял, что победил.
«Она моя! Навсегда. И теперь я уже никуда и никогда не отпущу ее… Баста!»
=== Глава 17 ===
Вторник, 27 Сентября. Вечер. Кладбище
Солнце медленно тонуло за горизонтом, и ярко-красный закат заполнял кладбище неясными розоватыми тенями. На могиле Рона Уизли одиноко лежала женщина, чьи каштановые кудри разметались по тёмному мрамору, мягко переливаясь в усталых лучах заходящего солнца. Её изящное тело содрогалось от рыданий, а холодный камень жадно впитывал приглушённые стоны и всхлипывания.
Гермиона пришла сюда вскоре после страстной встречи с Люциусом. Тот попытался сразу отправиться с ней в Мэнор, но она сумела убедить его, что, несмотря на всё произошедшее, у неё по-прежнему оставалась работа, которую необходимо было закончить именно сегодня. После длительного спора Малфой ушёл, полный решимости забрать её позже, во второй половине дня. Однако стоило только ему покинуть кабинет, как Гермиона тут же бросилась на кладбище. Она чувствовала, что сейчас должна находиться там.
Зачем она пришла сюда? Что ей двигало? Желание вымолить прощение или глупая надежда получить хоть какой-нибудь знак, подтверждающий, что её решение приняли, а, возможно, даже благословили? Гермиона не знала. Но что бы она ни искала здесь, нашла всё то же, что и прежде: безжалостную, мертвенную тишину и холодное равнодушие каменных надгробий. Эти неизменность и бесчувственность сокрушили её. Она словно заново пережила боль потери, тяжким грузом придавившую к земле. Гермиона рыдала, пока у неё не перехватило горло, и не закончились слёзы, пока не ощутила себя полностью опустошённой. А потом просто лежала без сил, потеряв счёт времени, ощущая, как от холода мраморной плиты коченеет тело.
— Довольно, — над головой неожиданно прозвучал знакомый баритон, и сильные руки подняли её с могилы.
— Люциус, — прошептала Гермиона, изо всех сил прильнув к нему.
«Вот он — тёплый, настоящий, живой!»
Эта близость в тот же миг наполнила её жизнь смыслом. Сейчас, крепко прижатая к его груди, она обрела утешение и покой, которых так долго и, казалось, безнадёжно ждала. Больше не имело смысла спорить с собой и бороться с ним. Гермионе было хорошо сейчас. Вдыхая исходящий от Люциуса аромат дорогого одеколона и оживая под защитой его объятий, она только позволила сердцу успокоиться, как вдруг услышала ещё один знакомый голос:
— Убери руки, Малфой, — и сразу же почувствовала, что Люциус ещё крепче прижимает её к себе.
— Гарри, что ты здесь делаешь?
Обернувшись, Гермиона увидела, что её буквально насквозь прожигают зелёные, горящие праведной яростью глаза Гарри Поттера.
— Я везде тебя искал. Думал, может, тебе после суда нужна поддержка друга, но теперь вижу, что ты уже нашла и поддержку, и… друга. Ты ведь говорила, что между вами всё кончено!
Взгляд его полыхал осуждением, а голос поднимался всё выше, по мере того как росло разочарование.
— Я прекрасно помню, что говорила, Гарри, — прошептала Гермиона.
Она отчаянно пыталась подобрать слова, чтобы объяснить происходящее. Слова, которые помогли бы другу понять её.
— Гарри, я…
Спокойный голос прервал её.
— Думаю, твои опасения неуместны, а присутствие совершенно излишне, Поттер. Предлагаю тебе поступить разумно: попрощаться и оставить подругу в покое. Как ты мог заметить, о миссис Уизли есть кому позаботиться.
Гарри сжал кулаки и с явным неодобрением, ядом сочившимся из каждого слова, произнёс:
— Что ты творишь, Гермиона? Совсем с ума сошла?
Она лишь медленно покачала головой и прошептала:
— Прости меня, Гарри. Давай поговорим позже. А сейчас я очень устала, — и снова уткнулась лицом в грудь Люциуса.
В следующую же секунду она почувствовала, как их затягивает воронка аппарации.
Среда, 28 сентября. Раннее утро. Малфой-Мэнор
Люциус Малфой открыл глаза и увидел на подушке перед собой пышную гриву вьющихся каштановых локонов. Мягкое соблазнительное тело мирно покоилось в его объятьях: Гермиона всё ещё спала.
Вчера она была настолько вымотана переживаниями, что уснула прежде, чем эльф принёс чай. Единственное, что Люциус смог сделать — подарить ей тепло и покой, прижав к груди и согрев собственным телом. Конечно, он-то надеялся совсем на другую близость этой ночью… Зато сейчас она лежала рядом, в его объятиях, и Малфой был полон оптимизма. Он надеялся, что Гермиона проснётся отдохнувшей, полной сил и желания. Тихий вздох объявил о её пробуждении, спустя минуту глаза цвета дикого мёда нашли его, и она ласково улыбнулась.
Люциус мягко протянул:
— Доброе утро, — после чего продолжил наблюдать за Гермионой, отчётливо вспоминая то злополучное утро двухмесячной давности, когда они расстались.
Она улыбнулась еще радостней и ответила:
— Доброе утро, — нежно проследив кончиками пальцев линию его подбородка.
Дальнейшего приглашения не потребовалось. Переполненный желанием, он накинулся с поцелуями на губы Гермионы, и она ответила с той же страстью, запустив пальцы в ухоженные, гладкие волосы и прижимаясь к нему всем телом. В нетерпении Люциус резким движением скинул шёлковые простыни, укрывавшие их.
— Наконец-то, ведьма, наконец-то! — выдохнул он.
Его губы и руки ласкали податливое тело, не оставляя без внимания ни дюйма бархатистой кожи.
— Как ты могла столь долго мучить меня? Ведь всё это время я с ума сходил, желая быть с тобой рядом!
В ответ она лишь простонала что-то, пытаясь ещё сильней вжаться в него, стать единым целым.
Влюбленные потерялись друг в друге, и комнату наполнила музыка низкого шёпота Люциуса и тихих стонов Гермионы.
— Такая вкусная… Такая сочная, — тихо бормотал он, касаясь тонкой, полупрозрачной кожи губами. — Хочу попробовать тебя на вкус… Откройся, Гермиона, позволь вкусить твоей сладости. Ты вызываешь во мне неутолимый голод… Я жажду тебя… Доверься мне, милая… Откройся для меня…
Его рот настойчиво продвигался всё ниже, лаская желанное тело. И его мягкие уговоры возымели успех: Гермиона раскрыла для него бёдра. Однако во всех её движениях чувствовалась необычная неуверенность, а щёки покрыл нежный румянец. В замешательстве Люциус взглянул на неё, и застенчивое выражение карих глаз всё ему объяснило. Ведьма была молода, и, видимо, покойный муж не успел осилить этот конкретный навык. Издав низкий смешок, он прошептал:
— Не волнуйся, мой маленький книжный червь. Я научу тебя всему.
Горящим взглядом Люциус медленно обласкал тело Гермионы, и она ощутила, как обнажённую кожу опаляет огонь неукротимого желания.
— Всему, — повторил он, — что знаю сам… — и склонился между стройных бёдер.
У неё перехватило дыхание, и она покорилась неистовому напору…
Практическое занятие оказалось довольно продолжительным, хотя чему тут удивляться: Гермиона всегда тянулась к новым знаниям, а Люциуса отличала готовность делиться опытом.
Позже, чрезвычайно довольный и удовлетворённый, наслаждаясь приятной истомой, он подумал, что утро действительно закончилось… идеально. Голос Гермионы, мягкий и расслабленный после интимной близости, вырвал его из полудрёмы:
— Хм, в комнате что-то изменилось… Цвет… Ты поменял цвет?
— Я решил заново покрасить стены.
Люциус лениво накручивал на палец упругий локон шоколадного цвета.
— Да, теперь я вижу, — Гермиона внимательно изучила комнату и, обернувшись, посмотрела на него сияющими, словно нагретый на солнце янтарь, глазами.
— Для слизеринца ты выбрал странную цветовую палитру.
— Хотелось вокруг чего-то янтарного и шоколадного… — в бездонных серых омутах мерцали тёплые опаловые крапинки, когда он тихо признался: — Я так скучал по тебе…
У Гермионы перехватило дыхание. Не в силах оторвать взгляда от губ, произнёсших это откровение, она, как заворожённая, медленно склонялась всё ниже и ниже…
Увы, в следующую секунду где-то в поместье пробили часы, и она, придя в себя, вскрикнула:
— Который час? Чёрт! Я опаздываю! О, Мерлин, я жутко опаздываю на работу! Мне пора бежать!
Она попыталась выскочить из постели, однако Люциус, тут же заключивший её в крепкие объятья, не позволил этого сделать.
— Ш-ш-ш, ты никуда не опоздала. Отдыхай, Гермиона. На работе тебя никто не ждёт. Ни сегодня, ни следующие четыре дня. Вчера я взял на себя смелость отправить в Министерство сову. Так что, дорогая, до понедельника можешь наслаждаться столь необходимым в твоём положении отдыхом.
На губах его заиграла самодовольная усмешка.
— Прошу прощения… ЧТО ты сделал?
Внезапно изменившийся тон голоса и подозрительный взгляд не предвещали ничего хорошего, и Малфой нахмурился.
— Это невероятно! Кто тебе разрешил совать свой длинный аристократичный нос в мою работу, Люциус? Отвечай! Потому что я точно знаю, что я тебе такого права не давала… — возмущённо выкрикивая всю эту чепуху, Гермиона одновременно старалась вывернуться из сильных рук.
Не обращая внимания на её попытки освободиться, Малфой всё крепче прижимал бунтарку к себе, пока та совершенно не выбилась из сил и не затихла.
— Ш-ш-ш… Что я сделал плохого, Гермиона?.. Ты устала, ослабла и в таком состоянии просто не способна работать полноценно. Вот я и организовал для тебя небольшой отпуск. Именно так поступают любящие и заботливые мужчины, не так ли? — бормотал он, одновременно нежно целуя и покусывая кожу шеи. — И, кроме того, разве мог я отказаться от возможности безраздельно владеть тобой целых пять дней, милая? Прости, но это оказалось сильней меня.
Прерывисто вздохнув, Гермиона сдалась и склонила голову, предоставляя ему больший простор для ласк.
— Никогда больше так не делай, — пробормотала она, без особой, впрочем, убеждённости.
— Не могу тебе этого обещать, — прозвучал честный ответ.
Но тут желудок Гермионы издал такое громкое урчание, что, услышав его, Люциус прекратил волнующие ласки и проворчал:
— Нужно покормить тебя завтраком, прежде чем эта маленькая леди, — он ласково погладил округлый животик, — накажет меня за столь эгоистичное поведение.
— Как ты узнал, что это девочка?
— У меня свои источники, дорогая, — надменно протянул Малфой.
Гермиона одарила его недоверчивым взглядом и лишь покачала головой. Он щёлкнул пальцами, и спустя всего пару минут в дверях появился старый, морщинистый эльф, несущий поднос с едой и чайник. От неожиданности Гермиона ахнула и поспешно натянула простыню до самого подбородка. С усмешкой наблюдая за её реакцией, Люциус забрал поднос у верного слуги и отпустил того лёгким кивком, а затем аккуратно разместил завтрак между ними, прямо посередине большой кровати, жестом пригласив начинать.
В перерыве между куском тоста с мармеладом и глотком чая Гермиона прислонилась к его плечу и спросила:
— Итак, каков план?
Осторожно вернув чашку с чаем на поднос, Люциус спокойно произнёс, пристально глядя ей в лицо:
— Месяца через три объявим о помолвке, а через полгода ты станешь мадам Малфой.
Какое-то время Гермиона молчала, пытаясь справиться с собственным бунтарским нравом. Успокоив дыхание, она наконец выдавила, сузив глаза:
— Тебе не кажется, что ты излишне самоуверен, Люциус?
— Ровно настолько, насколько должен быть уверен в себе истинный Малфой, — пробормотал «истинный Малфой» мягким, бархатным баритоном и во избежание упрёков и критики в свой адрес запечатал её губы поцелуем.
Сначала она честно пыталась приложить усилия, чтобы оттолкнуть наглеца и высказать всё, что думает о нём и его самонадеянности. Однако попытки оказались тщетны, и в конце концов весь её боевой запал испарился, как лёгкое облачко над знойной пустыней. Страсть, охватившая Люциуса, оказалась настолько заразительной, что Гермиона сама обняла его за шею и утопила пальцы в волне роскошных волос. Раздался низкий одобряющий рык, и симфония прерывистых дыханий, стонов, вздохов и гортанных вскриков наполнила комнату.
В какой-то момент их любовную музыку неожиданно нарушил резкий, нестройный звук: забытый поднос с чаем и едой драматически скатился на пол. Оглушительно стукнувшись о паркет, он зазвенел серебром и посудой, однако любовники, увлечённые друг другом, даже не заметили этого.
=== Глава 18 ===
Середина приключения — прекрасное место, чтобы начать всё заново.
(«Arctic Monkeys», «505»)Четыре месяца спустя. Малфой-Мэнор
Гермиона проснулась посреди ночи от непривычно сильного сокращения внизу живота. Схватки начались ещё вечером и продолжались до сих пор с нерегулярными интервалами и силой. Однако эта оказалась на порядок больней, чем предыдущие.
Тихо ойкнув, Гермиона осторожно уселась на кровати и принялась поглаживать живот, пытаясь успокоить беспокойно ворочающуюся малышку.
Когда ей чуть полегчало, она перевела взгляд на спящего рядом мужчину. Голубовато-жёлтый, похожий на неоновый, лунный свет переливался в его волосах и озарял кожу сиянием. Широкие плечи и хорошо очерченная грудь тускло мерцали в полумраке ночи. Лицо было спокойным и расслабленным. Длинные ресницы слегка трепетали при каждом вздохе. Гермиона прикусила нижнюю губу: Люциус был умопомрачительно великолепен и соблазнителен: один лишь взгляд на него будил в животе бабочек. Просто уму непостижимо, какой удивительной властью над ней обладал этот мужчина! Ему удавалось соблазнять её, даже когда он спал и, казалось, ничего не делал для соблазнения! Даже во время родовых схваток она не могла не думать о нём!
Эта фанатичная одержимость Люциусом смущала и до сих пор озадачивала Гермиону. Четыре прошедших месяца она пыталась понять, что с ней происходит. Четыре месяца старалась разобраться в своих чувствах по отношению к нему. Найти, откуда вообще взялись эти страсть, трепет и любовь, но объяснение по-прежнему ускользало. С каждой минутой она всё глубже погружалась в серый, прозрачный океан его глаз и пряный запах одеколона. Каждый день она всё больше теряла себя в обжигающих страстью ласках, а его привязанность дарила такой желанный покой.
В итоге, после многих часов размышлений и анализа, Гермиона нашла только одно невероятное, нелогичное, но единственно возможное объяснение всему происходящему — она была по уши и бесповоротно влюблена в Люциуса Малфоя. В этого сложного, порой невыносимого, однако чрезвычайно обаятельного человека. Даже несмотря на его тёмное прошлое, великое множество недостатков и огромные различия в характерах.
Она чертовски хорошо сознавала, что совместная жизнь не будет ложем из роз: Люциус был ужасным собственником и стремился контролировать абсолютно всё (что ужасно раздражало). Он властвовал над семьёй с непогрешимой уверенностью в собственной правоте и вседозволенности. Конечно, Гермиона тоже подпала под его влияние: хотя технически она ещё не была Малфой, однако должна была стать ею спустя всего два месяца. Но на самом деле всё это уже не имело значения. Потому что в лунном свете на её пальце ярко сверкал бриллиант, напоминая о том, кому она теперь принадлежит.
Честно говоря, сначала Гермиона со всей отведённой ей страстью окунулась в борьбу против его всеохватного контроля и собственнического характера! Она пыталась сохранить независимость… На самом деле пыталась… Но спустя некоторое время наконец поняла, откуда ноги растут: Люциуса так воспитали, вся жизнь его проходила на фоне подобного поведения. Он был просто не в состоянии вести себя как-то по-другому. На протяжении веков хозяин Мэнора нёс на себе ответственность за благополучие членов своей семьи. По сути он был их единственной защитой и опорой. Эта ответственность впитывалась с молоком матери, неслась в крови, стала частью его, причём настолько значимой, что он уже не мог бороться с нею. Осознав это, Гермиона научилась уловками смягчать неусыпный контроль. В конце концов, она действительно была умной женщиной.
За четыре месяца, что они жили вместе, Гермиона узнала о Люциусе очень многое. Он был умён, эрудирован и точно так же обожал книги, как и она. Мерлина ради! Он знал наизусть «Историю Волшебного мира» и прочёл всю библиотеку Мэнора! Кроме того, отлично мог поддержать интересную интеллектуальную беседу и компетентно обсудить спорные темы.
Конечно, по некоторым вопросам их взгляды диаметрально не совпадали, тогда дискуссии носили довольно острый, возбуждённый характер. Но ведь Люциус был удивительно искусным манипулятором. Он всегда точно знал, когда спор грозит перерасти в склоку, и настала пора воспользоваться последним неотразимым аргументом. Который заключался в том, чтобы уложить Гермиону на любую горизонтальную поверхность, лишить одежды и погрузиться глубоко внутрь её. Это был чрезвычайно эффективный способ, и каждый раз он срабатывал лучше любого заклинания.
Гермиона улыбнулась и мечтательно вздохнула. К сожалению, с увеличением срока беременности воплощать в жизнь эти акробатические этюды становилось всё трудней и трудней, а потом и просто невозможно. Удивительно, но число аргументов Люциуса после этого тоже резко сократилось.
— Как странно, — протянула она тихонько.
Время от времени Малфой всё же вёл себя как властная, надменная, высокомерная, аристократическая задница. Тогда Гермионе на несколько дней приходилось «включать» холодность, не разговаривать с ним, а то и вовсе лишать секса. Спустя буквально пару сеансов такой комбинированной терапии она заметила, что Люциус начал внимательней обдумывать слова, прежде чем говорить их вслух.
Тем не менее, её привязанность превратила всё то, что раньше казалось недостатками, в достоинства. Гермиона полюбила его ухмылки и изогнутые брови, сухой, покровительственный юмор и язвительные замечания, тихие смешки и раздражённое фырканье. Она любила, как Люциус ворчал перед тем, как собирался подняться с постели, и звуки, которые издавал во время утреннего бритья. А сияние его глаз сразу после душа!.. Ох, эти глаза могли возбудить её в одну секунду!
Гермиона узнала, что Люциуса до сих пор мучили послевоенные кошмары. И научилась успокаивать его, когда он с громкими стонами просыпался среди ночи в холодном поту от собственных снов, а затем укладывала спать.
Было кристально ясно — она любила его. Их страстные ночи (а иногда и дни) дарили ей небывалые силы и стали новым источником энергии.
Оба не могли насытиться друг другом: стоило им только оказаться рядом, и взаимное желание бешено текло по венам. Каждый раз, когда Люциус входил в неё, заполнял собой, содрогался в оргазме глубоко внутри её тела, выкрикивал её имя в экстазе, Гермиона чувствовала слияние их магий, единение душ. В такие моменты она ощущала несокрушимую уверенность в том, что этот союз не зависел от их воли, желания или контроля. Такая им выпала судьба — они были обречены принадлежать друг другу.
И ничего важней этого не существовало! Хотя первые несколько недель после сближения и переезда в Мэнор были невыносимо трудны, но вместе они преодолели всё. Люциус помог ей выдержать! Его присутствие рядом остановило шепотки и слухи, заставило трусливых лжецов заползти обратно в тень. Он утешал Гермиону после того, как Гарри, встретив её в коридоре Министерства, даже не поздоровался. Успокаивал и вытирал ей слёзы после того, как Молли отправила гневное письмо, в котором требовала объяснений. Даже пытался придумать оправдание молчанию Джинни, правда безуспешно.
Затем, по прошествии трёх недель, всё стало налаживаться. По иронии судьбы перемены к лучшему начались с появления Драко.
«Это был первый раз, когда он принёс хорошие новости», — усмехнулась Гермиона, вспоминая, как всё произошло.
* * *
Когда воскресным утром взволнованный, взъерошенный и, честно говоря, очень похожий на сумасшедшего Драко ворвался в большой зал Мэнора, Гермиона застыла в ужасе. Ожидая вспышки ярости и отвращения, она уже пыталась обуздать поднимающееся раздражение, но Драко даже внимания на неё не обратил.
— Отец! — крикнул он, а затем заметил Гермиону. — Грейнджер! Грейнджер, быстрей! Где отец? Астория рожает! Мне срочно нужен наш семейный целитель! — и дрожащими пальцами сгрёб светлые локоны в горсть. — Ей больно, Грейнджер… Так должно быть?! Ей очень больно, а чёртова медиковедьма сказала, что это нормально! Надо чтобы туда срочно отправился наш целитель… И отец… Где он?!
На секунду Гермиона замерла словно в ступоре: Малфой-младший удивил её безмерно. Однако, после того как заметила его трясущиеся руки и лихорадочно блестевшие тревогой глаза, снова ожила.
— Не волнуйся, Драко, всё будет хорошо. При родах боль — обычное, вполне ожидаемое явление. Астория со всем справится, поверь.
— Сын, что случилось? — встревоженный голос объявил о прибытии Люциуса.
— Астория рожает. Я хочу, чтобы целитель Тибальд отправился туда. Пожалуйста, отец, я не доверяю этим чёртовым колдомедикам.
— Почему ты здесь, Драко? Астория, что, одна там осталась?
Люциус тут же быстро написал записку целителю и отправил с эльфом.
— Нет! Конечно, она не одна! Ринкли присматривает за ней, а ещё эта проклятая медиковедьма. Пойдём быстрей, пожалуйста!
— Да, да, минутку, сынок… Гермиона, — Малфой-старший развернулся, озабоченно вглядываясь в её лицо. — Ты в порядке? Может быть, хочешь пойти с нами?
— Я подожду здесь, Люциус. Не волнуйся, со мной всё будет хорошо. Удачи, Драко.
Люциус подошел к Гермионе и подарил ей долгий поцелуй. Драко при виде такого проявления любви, даже несмотря на своё полубезумное, встревоженное состояние души, лишь закатил глаза.
— Отец, пожалуйста, быстрей…
— Да, да.
И оба Малфоя поспешно отправились встречать нового наследника прославленной фамилии.
В этот же день, когда Гермиона читала в библиотеке, маленький эльф принёс ей конверт.
— Письмо для мисс Гермионы. Хорошее, приятное письмо для барышни, — сказал он и исчез.
Это была записка от Джинни, и у неё невольно задрожали пальцы. Она развернула послание и, затаив дыхание, прочла:
«Гермиона, мне плевать, что думают окружающие. Если тебе так необходимо быть с Малфоем, чёрт с ним, будь с Малфоем. Мне плевать. Ты по-прежнему моя подруга, моя сестра и крёстная моего сына. Тащи свою задницу к нам как можно скорей. Пожалуйста! Гарри будет вести себя хорошо, я обещаю.
Джинни».И Гермиона действительно отправилась туда, как только смогла, и Гарри вёл себя как надо (согласно обещанию подруги). Хотя, для того чтобы вернуться к нормальному общению, ему и понадобилось некоторое время, но в конце концов Гарри справился с этим. Ведь они были очень близкими друзьями и много чего пережили вместе. К счастью, обычно дружба такого рода оказывается сильней возникающих разногласий. Они поговорили, Гермиона попыталась объяснить свои мотивы, а друзья постарались её понять.
Остальные Уизли по-прежнему избегали прямого общения до тех пор, пока Джинни не пришло время рожать Альбуса. Гермиона отправилась в Святого Мунго с ней и с Гарри, и именно там Артур и семейство Уизли нашли её, когда завалились всей кучей в палату. Увидев её сидящей на краешке кровати Джинни с уже довольно большим животом, в котором находилась дочь Рона, они отбросили все свои недопонимания. Гермиона была одной из них и носила в себе ещё одного Уизли. Они просто не смогли отказаться от неё. Только Молли осталась по-прежнему неумолима, из последних сил цепляясь за праведное негодование. Возможно, ей просто было нужно немного больше времени…
* * *
Тут у Гермионы сбилось дыхание. Сильный, глубокий и болезненный спазм в нижней части живота и внезапная влага, пролившаяся между бёдер, отвлекли её от воспоминаний. Она настолько погрузилась в собственные мысли, что совсем позабыла про схватки. Но сейчас её довольно грубо вернули в реальность: отошли воды и спазмы вернулись, став ещё сильней и мучительней. Сначала Гермиона ещё пыталась считать время схваток и промежутков между ними, как её учила медиковедьма, но вскоре боль стала практически невыносимой, и она нетерпеливо тряхнула будущего мужа за плечо. Тот открыл глаза, и ей удалось выдавить между судорожными вздохами:
— Люциус, пора…
Серые глаза сверкнули беспокойством, и он рывком уселся на кровати.
— Как ты себя чувствуешь? Тебе больно? Уверена, что хочешь отправиться в Святого Мунго? — спросил он осипшим после сна, хрипловатым голосом. — Все женщины семейства Малфой рожали здесь, в Мэноре, в собственных постелях. Ты точно собираешься ехать в больницу?
— Люциус, мы уже сто раз обсуждали это. Я поеду в Мунго, я не типичная женщина семейства Малфой и… О-ох… — схватки прервали её возмущённую речь. — Люциус, нам пора… И, пожалуйста, отправь записку Джинни.
— Упрямая маленькая ведьма, — пробормотал он.
Быстро натянув чёрные домашние брюки и белую рубашку, Малфой торопливо написал записку для Гарри Поттера.
«Поттер, мисс Роза Уизли вот-вот появится на свет. Пожалуйста, организуй надлежащий приём.
Л.М».
Спустя мгновение Гермиона громко, протяжно и отчаянно застонала, и Люциус, тут же подхватив её на руки, закричал, вызывая Ринкли. Удерживая загнанно дышащую ведьму в объятиях, он рявкнул на эльфа, отдавая приказы:
— Найди Тибальда и попроси его срочно явиться в госпиталь Святого Мунго. И доставь эту записку Поттеру.
Ринкли кивнул.
— Да, хозяин! Ринкли всё сделает, хозяин… Ребёнок скоро родится… Хозяин должен идти… Скоро появится маленькая мисс Роза…
Раздражённо фыркнув, Малфой шагнул в камин с драгоценной ношей на руках, и спустя секунду оба исчезли в зелёном всполохе летучего пороха. В госпитальном холле их встретила медиковедьма, в срочном порядке сопроводившая в палату. А несколько минут спустя туда же прибыл целитель Тибальд.
Уложив Гермиону в постель, Люциус судорожно вздохнул. Он держал её за руку и тревожно вслушивался в мучительные стоны и рваное дыхание. С каким-то мрачным предчувствием и беспокойством вглядывался он в неё, отмечая сильную бледность и бисеринками выступивший на лице пот. Сейчас она казалась особенно хрупкой и слабой. Нежно поглаживая кудрявые влажные волосы, он спросил:
— Ты в порядке?
Гермиона улыбнулась и слабо кивнула. Люциуса, однако, это не успокоило. Он чувствовал: что-то не так, и взволнованно спросил целителя:
— Все хорошо, Тибальд?
Лекарь, встретив его озабоченный взгляд, уклончиво ответил:
— Узнаю через минуту, Люциус. Необходимо провести диагностические заклинания.
Оба лекаря и медиковедьма засуетились вокруг Гермионы, что-то тихо бормоча и делая пассы палочками.
Прошла минута, и Малфой кинул на Тибальда строгий вопрошающий взгляд.
— Ну, как?
Нахмурившийся целитель, пробормотав вместе с медиковедьмой ещё несколько тихих заклинаний, заявил:
— Небольшое осложнение. Попытаемся сделать всё, чтобы мисс Уизли родилась естественным путём. Однако, вам придётся подождать в коридоре.
Люциус повернулся к Гермионе. Серые глаза горели тревогой, и она улыбнулась ему, желая успокоить.
— Всё будет хорошо. Иди. Позволь им делать свою работу.
Помедлив, Малфой нехотя выпустил тонкие пальчики и, поцеловав влажный лоб, встал. Размеренным шагом он приблизился к целителю, намеренно вторгаясь в его личное пространство, и угрожающе прошипел:
— Надеюсь, ты понимаешь, что несёшь полную ответственность за Гермиону и ребёнка? Их благополучие в твоих руках, Тибальд! Настоятельно рекомендую сделать всё возможное. Ты меня знаешь, если с ними что-нибудь случится, мало тебе не покажется!
И, развернувшись, вышел из палаты.
В коридоре Люциус слепо ткнулся к простой больничной скамье и, словно потеряв опору, бессильно упал на неё. Он сидел в одиночестве с ощущением, что мир вокруг него рушится снова.
=== Глава 19 ===
Взгляд Люциуса медленно скользил по больничным стенам в поисках чего-нибудь, что могло отвлечь его от тревожных мыслей. Чего-нибудь, вселяющего надежду. К сожалению, унылый и безжизненный госпитальный интерьер напрочь был лишён каких-либо успокоительных штрихов или оттенков, не говоря уже о достойном художественном оформлении. Здесь в принципе ничего такого не предусматривалось. Это его почти убивало, и Люциус, прикрыв глаза, застонал от отчаяния.
Мысли тут же вернулись к Гермионе: он будто наяву видел её теплый, янтарный взгляд, торчащие в разные стороны каштановые кудри и мягкие, чувственные губы. На воображаемой картине она улыбалась, искушая Люциуса соблазнительными изгибами, а в ушах раздавались переливы красивого, мелодичного смеха. Но потом вдруг всё изменилось, и он увидел её лежащей на больничной койке — бледной, измученной и очень хрупкой.
Распахнув в отчаянии глаза, Люциус, как заведённый, начал повторять:
— Нет… Нет, нет, нет…
«Я не хочу снова стать одиноким! Нет!
Она не может оставить меня… Я ей просто не позволю… Она дала слово быть моей навсегда, и, как истинная гриффиндорка, должна выполнить обещание. Моя Гермиона… Сильная, упрямая, своенравная и жизнерадостная — она всегда стискивала зубы и ничто не могло свернуть её с пути. Она должна выстоять, потому что иначе… Мне конец!.. Как я смогу жить без неё? Без моей ведьмы, моей львицы, моей Гермионы, моей любви…
Любви?
О да, она действительно стала моей любовью… Несомненно…»
Люциус давно понял, что любит эту женщину — безумно, отчаянно, всеми силами властного сердца и холодного разума, подчиняющего абсолютно всё контролю. Как довольно точно выразился Драко, он умудрился «запутаться в кудрях Гермионы» до такой степени, что выбраться на свободу стало совершенно невозможно… Необратимо… И, по правде говоря, Люциус нисколько не возражал против этого «плена».
Четыре месяца, проведённые рядом с ней, стали не просто неким откровением, но и самым счастливым временем. Даже в самых смелых мечтах Люциус не мог представить себе совместное существование с магглорождённой ведьмой. И не просто с магглорождённой, а с той самой Гермионой Грейнджер. Хотя он и подозревал, что её пылкая, эмоциональная, страстная натура проявит себя во всех аспектах жизни (а не только в спальне), вскоре стало очевидным, что он до конца не понимал масштабов проявления её характера.
Гермиона была очень темпераментна и упряма. Самая остроумная, проницательная и энергичная из всех женщин, с которыми Люциусу приходилось сталкиваться, она отличалась особой восприимчивостью к несправедливости. И за свои принципы и убеждения боролась с неистовой силой. Она пылала, как костёр на ветру, и ей дела не было до того, что Люциус называл «приличия».
Он был весьма, весьма удивлён (мягко говоря), когда первый из их жарких споров закончился тем, что он чуть не получил по заднице жалящим заклинанием, а по голове — огромным томом «Архаичных заклинаний». Сейчас Люциус лишь тихо хмыкнул, вспоминая подробности, а в тот момент его накрыла волна ярости! Конечно, он увернулся от книги и заблокировал заклинание, но от наглости этой ведьмы и накатившей злости его тогда просто колотило!
Люциус вспомнил, как с кровожадным рычанием стал наступать и толкнул её на стол. Только он забыл учесть неизменные искры страсти между ними, что зажигались в те мгновения, когда его руки прикасались к соблазнительной пышной плоти, а неровное, горячее дыхание щекотало волоски на его коже. Он увидел потемневшие от желания глаза Гермионы, и вся его ярость испарилась в тот же миг. Злость превратилась в вожделение. Люциус жадно разорвал её одежду, обнаружив, что Гермиона нуждается в нём столь же сильно, полна страсти и восхитительно влажная… Для него… Он взял её прямо там, на столе, и она позволила ему!
— М-м…
Ему пришлось подавить застрявший комом в горле стон, вызванный этим воспоминанием. Её нежно-розовые соски, волнующая пышность груди, крутой изгиб бёдер… Гермиона была неотразима… И готова… Всегда так соблазнительно готова…
Они повторяли свои схватки вновь и вновь. Почти каждый спор или дискуссия заканчивались именно таким способом, который был несравненно лучше жалящих заклинаний… Правда, только до тех пор, пока с увеличением срока беременности Люциус не решил, что подобные «сражения» могут стать небезопасны для Гермионы и ребёнка.
Конечно, у них были свои взлёты и падения. Во многом пришлось притираться друг к другу, и на многие, очень многие компромиссы пришлось пойти. Особенно Люциусу. К счастью, оба они в равной степени стремились вложить свой вклад в общее дело. И достаточно скоро научились терпеть различия, поначалу разделявшие их, и обожать друг друга, несмотря ни на что. Люциус никогда не чувствовал себя более живым, чем в эти четыре месяца, что провёл с Гермионой. Впервые он глубоко и сильно, по-настоящему, любил кого-то и столь же сильно был любим в ответ.
«Ничто, — повторял он про себя снова и снова, — ничто не сравнится с этим чувством абсолютной удовлетворённости и наивысшего счастья, которые привнесла в мою жизнь эта маленькая ведьма».
Проще говоря, она стала его сиреной, его воздухом, его солнцем и луной. Её нежные ласки и страстное желание, успокаивающее присутствие рядом и восторженное дружеское общение — теперь всё это являлось ничем иным, как неотъемлемой частью его мира. Тонко и незаметно эта хрупкая женщина сумела покорить его сердце. По-прежнему скрывая чувства за холодным фасадом (или, по крайней мере, пытаясь их скрывать), в душе он отчётливо понимал, что находится полностью в её власти. Он, Люциус Малфой, стал совсем пропащим человеком и гордился этим! Честно говоря, он рассматривал союз с Гермионой, как величайшую победу. Победу над своими демонами и застарелыми предрассудками, над ограниченностью собственного прошлого.
Раздавшееся из-за закрытой двери хныканье прервало его размышления. Люциус напрягся и внимательно прислушался, но больше ничего разобрать не смог.
Ох, как он ненавидел разлуку с ней! И это чувство безысходности! Новая волна ужасной, удушающей паники накрыла Люциуса, но он несколько раз медленно вздохнул, пытаясь успокоиться, и приготовился ждать: в конце концов, он всё-таки Малфой. Он взглянул на большие часы, прикреплённые на стене госпиталя. Сорок пять минут. Прошло всего лишь сорок пять минут! Он скользнул взглядом по безликому интерьеру ещё раз и решил для себя, что уже терпеть не может эти отвратительно белые стены с дешёвыми украшениями. И, ещё раз глубоко вздохнув, устало прикрыл веки.
Минуту спустя кто-то легко коснулся его плеча. Люциус мгновенно открыл глаза и встретился с взволнованным карим взглядом Джиневры Уизли. У неё за спиной как всегда нервно переминался с ноги на ногу взъерошенный Поттер. Джиневра не стала тратить время на такую ерунду, как приветствия, и многозначительно спросила:
— Что случилось?
Первой реакцией Люциуса было дать ей резкую отповедь, и он уже открыл рот, поскольку миссис Поттер его неимоверно раздражала. Однако неподдельное беспокойство, плещущееся в карих глазах, заставило проглотить резкие слова и ответить одним словом:
— Осложнения.
— Как долго она там находится?
— Сорок пять минут.
Она раздражённо фыркнула и плюхнулась на скамейку рядом с Люциусом. Нахмурившийся Поттер опустился туда же рядом с женой. Некоторое время все трое просто сидели молча, бесцельно уставившись в стену напротив, пока неожиданно и одновременно не произошли сразу две вещи.
Три громких хлопка известили о прибытии Артура, Джорджа и Перси Уизли. Их порывистые, торопливые шаги эхом прокатились по госпитальному коридору, и по мере приближения нежданных гостей к скамье, на которой Люциус сидел вместе с четой Поттеров, он вдруг отчётливо понял, что ожидание из пытки обычной превращается в пытку изощрённую и, не сдержавшись, зарычал.
В тот же миг, словно по команде, он услышал, как Драко окликает его, приближаясь из другого конца коридора:
— Отец!
— Слава Мерлину, — пробормотал Люциус, вскочив и быстрым шагом направляясь навстречу сыну.
— Что случилось, отец? — задал вопрос Драко, как только оказался достаточно близко. — Ринкли вытащила меня практически из постели и всё бормотала какую-то чепуху о «маленькой мисс»…
Люциус окинул сына быстрым взглядом, заметив, что тот, подобно ему, оделся в чёрные кашемировые домашние брюки и белую рубашку.
— Гермиона рожает. У неё осложнения. Тибальд уже там, — ответил он, ощутив, что на слове «осложнения» голос слегка, но всё же заметно дрогнул.
И увидел сочувственный взгляд сына.
— Не волнуйся, отец. Грейнджер — сильная ведьма, она не сдастся без боя. Они обе будут в порядке, я уверен. Кроме того, ты же знаешь, что Тибальд — блестящий специалист!
Люциус чуть кивнул головой, соглашаясь.
— Знаю, сын, знаю.
Правда, образ Гермионы, лежащей на больничной койке, не позволил ему согласится совсем уж искренне, и он вздохнул.
— Я надеюсь на это, Драко… Как там поживает мой внук?
— Растёт, не давая покоя ни мне, ни Астории. Маленький негодник — сущее наказание.
Слова, хотя и сказанные ворчливым тоном, не могли скрыть глубокую привязанность, и Люциус не удержался от добродушного смешка, слушая откровения молодого отца.
Малфои вернулись к скамье, у которой семьи Уизли и Поттер довольно шумно обменивались новостями. Люциус собрался с силами, ожидая неизбежного проявления враждебности, но в тот момент, когда он с сыном приблизился к беспокойной компании, Артур, приветливо улыбаясь, произнёс:
— Люциус, Драко.
— Артур.
И трое мужчин в знак приветствия и доброжелательности склонили головы. Остальные Уизли одарили обоих Малфоев дружескими кивками и совершенно невозмутимо продолжили болтовню.
Следующие два с половиной часа семерым посетителям не оставалось ничего иного, как просто ждать. По два представителя от семей Малфой и Поттер и трое от семьи Уизли — вся эта разношёрстная компания терпеливо ожидала появления на свет малышки Розы Уизли. Это были мучительные два с половиной часа. Только когда Люциус в очередной раз начал проваливаться в страшную апатию, дверь в палату Гермионы распахнулась, и на пороге появился устало улыбающийся Тибальд.
У целителя глаза на лоб полезли, когда он увидел в коридоре пёструю толпу ожидающих, но, быстро найдя взглядом Люциуса Малфоя, торжественно объявил:
— Поздравляю, Люциус! Теперь у вас две чрезвычайно упрямых ведьмы. Мисс Уизли находилась в ягодичном предлежании. Нам удалось её развернуть, хотя и не без уговоров, конечно. Маленькая леди не желала слушаться, но после увещеваний мамочки и попыток развернуть её против часовой стрелки, решила сотрудничать. Остальное прошло гладко. И мать, и ребенок абсолютно здоровы и чувствуют себя хорошо. Миссис Уизли немного устала, чего и следовало ожидать, а мисс Роза чрезвычайно голодна, что тоже нормально. Желаю удачи с вашими дамами, Люциус! Через два дня прибуду в поместье проверить их, а сейчас ухожу: мне просто необходимо хотя бы немного поспать.
Словно в тумане Люциус прошёл сквозь живую стену из Поттеров и Уизли (несколько заторможено удивляясь, что его пропустили), молча пожал Тибальду руку (потому что не доверял собственному голосу в эту минуту) и шагнул внутрь палаты, аккуратно прикрывая за собой дверь. Там, на узкой больничной койке, со спутанными, влажными, разметавшимися по подушке каштановыми кудрями и полуприкрытыми от усталости глазами, но всё ещё с мягкой улыбкой на красивых губах лежала его любимая ведьма, его будущая жена. А маленький рыжеволосый комочек деловито сосал обнажённую грудь матери. Твёрдый ком, внезапно застрявший в горле, не давал Люциусу нормально вдохнуть, и он застыл, испытывая благоговейный страх и затаив дыхание при виде такого совершенства.
Гермиона подняла лицо и, найдя его глазами, прошептала:
— Люциус, иди к нам.
И он пошёл, спотыкаясь, и, может быть, впервые в жизни наплевав на то, насколько изящны его движения. Через несколько секунд он уже стоял на коленях, рядом с постелью и осыпал её солоноватую от пота кожу поцелуями. У него щипало в глазах, сердце шумно стучало где-то в ушах, а пальцы безбожно дрожали. Однако он нисколько не стыдился этих проявлений чувств. Легко сжав плечо Гермионы и путаясь дрожащими пальцами в кудрявых волосах, он пробормотал ей на ухо:
— Гермиона! Я так люблю тебя… Никогда… Ты слышишь меня?.. Никогда не пугай меня так больше…
Она, повернувшись, лишь повторила его же слова:
— Люблю тебя, — и их губы встретились в нежном, долгом поцелуе.
В этот момент маленькая рыжеволосая девочка оторвалась от груди и открыла умные голубые глазки. Она на секунду сосредоточилась на целующихся над ней людях, а затем с удовлетворённым вздохом продолжила своё занятие.
Между тем шестеро посетителей по-прежнему ожидали своей очереди в коридоре. Когда дверь открылась в следующий раз, и Люциус, подозрительно блестя глазами, сделал гостеприимный жест, все они хлынули в палату. Даже Драко, на волне общего энтузиазма, последовал за толпой. Хотя, как раз он был первым, кому бы следовало уже уйти — его самого дома ждали жена и собственный комочек радости и счастья.
Охи и ахи наполнили госпитальную палату. Приглушёнными голосами произносились поздравления и комплименты. Когда гости наполнились впечатлениями и от новорожденной, и от новоявленной мамочки и собрались наконец оставить их в покое, внезапный шум, раздавшийся у двери, прервал спокойно текущий разговор. В считанные секунды гости расступились, и стало видно, что на пороге, тяжело дыша, с исступлённым взглядом и растрёпанными волосами стоит взволнованная Молли. Люциус, как только понял, кто вошёл в комнату, сразу же принял защитную стойку, загородив собой постель, на которой лежала Гермиона. Молли, правда, не обратила на него внимания, не в силах отвести взгляд от малышки на руках у матери. Стоило ей разглядеть рыжие волосики и голубые глазки, как она издала сдавленный крик:
— У нее глаза Рона! — и залилась истерическими слезами.
Артур нежно обнял жену, и они вместе с сыновьями вышли из комнаты, сопровождаемые почётным караулом из Джинни и Гарри.
Люциус закрыл за шумными посетителями дверь и облегчённо выдохнул. Слава Мерлину, эта длинная и мучительная ночь наконец-то закончилась, и обе его любимые ведьмочки мирно спали! Одним махом волшебной палочки узкая больничная койка преобразилась в приличного размера кровать, и Люциус, осторожно пробравшись поближе к своим дорогим девочкам, обнял Гермиону за талию и буквально спустя минуту уже спал.
=== Эпилог или семейные хроники ===
Восемь месяцев спустя
Довольно отфыркиваясь, Люциус вышел из душа. Его влажная кожа мерцала в лучах утреннего солнца, а светло-серые глаза сияли так же ярко, как жемчужинки воды на плечах и груди. Тонкие струйки, стекая с мокрых платиновых прядей, разрисовывали спину, ягодицы и бёдра замысловатыми, переливающимися узорами.
Лениво вытираясь полотенцем, он прошел в спальню. И замер на пороге, неприятно удивлённый: кровать была пуста, Гермионы (уже два месяца официально являющейся его женой) нигде не было. Когда он уходил в ванную, она всё ещё спала, а теперь исчезла.
— О, нет, так дело не пойдёт, малышка, — пробормотал Люциус и как был — босиком, голый и мокрый, с небрежно повисшим на шее полотенцем — отправился её искать.
Проблема заключалась в том, что Люциус уже тщательно продумал план действий на это утро, и для их немедленного воплощения ему нужна была жена. Здесь и сейчас. Маленькая Роза гостила в «Норе» до завтрашнего дня. Артур забрал её накануне вечером, а это значило, что в личное распоряжение Люциуса и Гермионы предоставлены две ночи и целый день. Всю неделю Люциус Малфой с нетерпением ожидал эти тридцать шесть часов счастья, наполненные близостью и ласками, и уже настроился насладиться каждой из двух тысяч ста шестидесяти предстоявших минут. Старые часы, чёрт бы их побрал, тикали всё громче, намекая, что время утекает, как вода сквозь пальцы. Слава Мерлину, он точно знал, куда могла отправиться его жена.
С кошачьей грацией двигаясь по коридорам Мэнора, он добрался до цели в считанные минуты. И обнаружил Гермиону именно в том месте, где и ожидал найти — в библиотеке. Люциус замер на пороге комнаты, незаметно наблюдая за женой. Она стояла перед книжными полками босая, в свободно запахнутом сером шёлковом халате. Кудри её всё ещё беспорядочно торчали в разные стороны после неистового соития прошлой ночью. Скользкий шёлковый халатик сполз с одного плеча, чудом удерживаясь на округлой груди, и Люциус чётко разглядел метку, которую оставил на изящной шее во время необычайно сильного оргазма. Эта хитрая девчонка точно знала, как окончательно свести его с ума.
— Вот вы где, моя леди, — мурлыкнул он, быстро преодолевая расстояние, разделявшее их.
Гермиона обернулась, насмешливо улыбаясь.
— Вы нашли меня, милорд.
— Я знал, где искать. Вы так предсказуемы, дорогая.
Скользнув взглядом по обнажённому телу мужа, Гермиона шепнула, кончиками пальцев чувственно лаская его ещё влажную грудь:
— Вообще-то я надеялась провести хотя бы минутку наедине с книгой… Уже несколько месяцев ничего не читала. И виноват в этом ты, — покрывая мощную грудную клетку порхающими поцелуями, она продолжила: — потому что не давал мне ни единой возможности оторваться от тебя.
Тихий смешок сорвался с губ Люциуса, и он медленно развязал пояс халатика. Тот невесомо соскользнул на пол, оставляя Гермиону обнажённой. Сильные руки проследили соблазнительный изгиб бёдер, и Люциус издал низкий рык: он обожал её тело, ставшее после беременности ещё более великолепным.
— Извини, дорогая, — шепнул он на ушко, — но в сегодняшнем гороскопе о чтении даже речи не шло. А вот об этом, — и, подняв Гермиону на руки, понёс её к столу, — определённо упоминалось.
Один взгляд на неё сражал наповал — обнажённая, с восхитительно округлыми формами, задыхающаяся и раскрасневшаяся от желания, Гермиона сидела на столе, раскрыв бёдра и дразня «аппетит» мужа.
— А-ах… — тихо выдохнул он. — Девочка моя…
В следующую секунду Люциус склонился между стройных бёдер, вылизывая, поглаживая, лаская, ублажая любимую ведьму талантливым языком и ловкими пальцами. Она же мурлыкала и постанывала, ловя ртом воздух и задыхаясь, выкрикивала его имя и проклинала за то, что безжалостно дразнит, не даря облегчения. Однако Люциус был неумолим и остановился, лишь услышав замершее на секунду дыхание и вырвавшийся в экстазе вскрик.
Некоторое время спустя она отплатила ему той же монетой: толкнув в кресло и заставив слегка вздрогнуть от соприкосновения голых ягодиц с прохладной кожаной поверхностью. А когда пухлые губы крепко обхватили напряжённый член, он почти потерял голову! О, эта маленькая ведьма действительно была такой непослушной и испорченной хулиганкой! И как же искусно умела мстить, дразня Люциуса быстрыми, лёгкими прикосновениями. Вскоре она довела его до настоящего сумасшествия горячим, ненасытным ртом и маленькими, крепкими ладошками. Гортанные стоны и хриплое, бессвязное бормотанье стали её наградой, а восторженный вскрик — золотым призом.
Позже они завершили соревнование на кушетке. Гермиона, устроившись на коленях мужа, медленно опустилась, наслаждаясь ощущением упругой, твёрдой плоти внутри себя, и принялась покусывать его соски. Они занимались любовью медленно, наслаждаясь сладострастной сдержанностью движений, даря чувственные поцелуи каждой части тела, оказавшейся в пределах досягаемости. Их языки неторопливо двигались, оставляя на коже влажные следы, а пальцы томно ласкали чувствительную плоть.
Однако, сдержанность и спокойная нежность в конце концов сменились быстрыми, глубокими, резкими движениями. Оба вскоре снова сгорали от неудовлетворённого, невыносимого желания. Темп любовного танца ускорился, поцелуи стали жарче: зубы то и дело прикусывали припухшие губы и обнажённую плоть, смешивая солоноватый вкус пота с медным привкусом крови.
Накал страстей превратил нежные ласки в сладкую пытку — пальцы стискивали кожу до синяков, а ногти оставляли яркие, болезненные царапины. Движения становились неистовей и жёстче. Крепко прижимая Гермиону к себе, Люциус всё быстрей и быстрей подавался бёдрами вверх, наполняя её до отказа. С несгибаемой силой они стремительно мчались к неистовому, манящему блаженству. Блестящие от пота тела уже расплачивались за предстоящий экстаз невыносимым напряжением. Его тяжёлое дыхание и её громкие вскрики — всё указывало на близость оргазма. Пальцы Люциуса отточенными движениями подтолкнули её к самому краю. Бёдра Гермионы исполнили пару виртуозных па страстного танца, и влюблённые потерялись в вихре острых, обжигающих ощущений. Их накрыла горячая волна эйфории, но они всё ещё продолжали, содрогаясь, вжиматься друг в друга.
Не успели они перевести дыхание, как дверь в библиотеку распахнулась, и кто-то испуганно воскликнул:
— Ах! Мерлин!.. Отец! Грейнджер!..
На пороге с неестественно бледным от ужаса лицом, тщетно пытаясь отвести глаза, стоял Драко. Гермиона смущённо пискнула и покраснела. Люциус же выглядел совершенно невозмутимо, словно ничего и не произошло. К счастью, в этот момент на сцене с громким хлопком появился Ринкли. Двигаясь с сумасшедшей скоростью, он накрыл пойманных на месте преступления влюблённых шёлковой простынёй, не переставая бормотать:
— Ринкли предупреждал молодого хозяина, что тот не должен заходить сюда. Ринкли предупреждал! Но молодой хозяин не слушал Ринкли!
Наконец Драко обрёл дар речи и, демонстративно гипнотизируя взглядом потолок, пробормотал:
— Отец, Грейнджер, я буду ждать вас в гостиной, — после чего резко развернулся и поспешно покинул библиотеку.
— Она — Малфой, Драко, не Грейнджер! — весёлый голос отца догнал его уже в коридоре.
Весна две тысячи двадцать четвертого года
Старинные часы пробили двенадцать раз. Зловещий лунный свет тускло озарял тёмные коридоры поместья, по которым тихо кралась одинокая тень, грациозно перемещавшаяся от одной тёмной ниши к другой. Прямые белокурые пряди незнакомца слегка мерцали, рассыпавшись по широким плечам, а светло-серые глаза таинственно поблёскивали в темноте.
Пять поворотов спустя он наконец достиг желанной цели, остановился и поднял руку, чтобы постучать в искомую дверь. Однако не успел он глазом моргнуть, та распахнулась, и к таинственному гостю стрелой бросилась рыжеволосая девушка. Не устояв перед столь стремительным напором, незнакомец был вынужден отступить, и его спина с глухим звуком столкнулась со старинным мрамором противоположной стены. Крепко обвив руками его шею, а ногами талию, девушка в упор посмотрела в серые, со стальным отблеском глаза своими голубыми, цвета нежного барвинка, и нетерпеливо прошептала:
— Где ты был так долго, Скорпиус? И почему ты всегда делаешь одно и то же — крадёшься коридорами? Почему бы не аппарировать сразу в мою комнату? Знаешь ведь, что я тебя жду!
— Тебе известно почему, Роза. Это невежливо — аппарировать в комнату настоящей леди. Хорошо воспитанный маг никогда так не поступит. До тех пор пока девушка не станет его женой, — пробормотал молодой человек приятным баритоном.
Поражённая таким заявлением девица лишь раздражённо фыркнула. Однако, спустя буквально секунду улыбнулась и одарила долгожданного гостя обжигающим поцелуем, заставив того страстно рыкнуть. Не разрывая поцелуя и крепко прижав девушку к груди, любовник переступил через порог комнаты, и дверь за ними захлопнулась.
Чуть дальше по коридору, в хозяйской спальне, Гермиона положила голову мужу на грудь. Пальцы Люциуса нежно перебирали её кудри.
— Почему он всегда крадётся коридорами, а? Почему не аппарирует прямо в комнату? Никакого смысла не вижу… Знает ведь, что она его ждёт…
— Как раз в этом и есть смысл, дорогая. Хорошо воспитанные маги никогда не аппарируют в комнату леди… По крайней мере до тех пор, пока она… — лёгкий шлепок по груди остановил Малфоя на середине фразы.
— Ой, прекрати. Не надо повторять мне этот бред. Лучше скажи, что нам с ними теперь делать?
Усмехнувшись, Люциус поцеловал жену в макушку и крепко прижал к себе.
— Не думаю, что мы можем хотя бы на что-то повлиять… Если только устроить свадьбу… Честно говоря, учитывая горячий нрав и характер Розы, не уверен, что даже Скорпиус имеет какое-то право голоса, не говоря уже о нас… Если на минуту задуматься, Роза всегда была неравнодушна к семейству Малфой. Даже когда была ещё в твоём чреве. Ты помнишь, она ни разу не использовала на мне стихийную магию? Впрочем, неудивительно: мужчины, носящие эту фамилию, совершенно неотразимы.
Гермиона лишь покачала головой в притворном недоумении.
— Люциус, восемнадцать лет прошло, а ты всё такой же — самоуверенный, распустивший хвост павлин.
Тот, приподняв брови, самодовольно протянул:
— Неужели тебе хочется, чтобы я изменился, дорогая? — и ловко переместился, прижав Гермиону к постели.
Дыхание её слегка сбилось, но она всё же смогла ответить:
— О нет, милорд, не утруждайте себя. Я люблю вас таким, какой вы есть.
— Конечно, любишь, — мягко пробормотал Люциус, касаясь губами обнажённой кожи, а затем исчез под шёлковой простынёй, из-под которой секунду спустя глуховато донеслось: — Дорогая, не будешь ли ты столь любезна и не раздвинешь ли для меня ножки?
Лето две тысячи двадцать шестого года
В графстве Уилтшир царило раннее лето. Роза и Скорпиус отправились во Францию праздновать медовый месяц, а трое Малфоев — Люциус, Гермиона и Гвендолин завтракали во внутреннем дворике, наслаждаясь тёплым летним ветерком.
Сад Мэнора был в полном цвету и являл собой захватывающее зрелище. Люциус Малфой читал «Ежедневный Пророк», а взгляд Гермионы любовно ласкал его профиль. Она до сих считала его неотразимым. Даже спустя двадцать лет совместной жизни этот мужчина одним пылким взглядом мог разбудить бабочек в её животе. Ему удавалось лишить её дыхания одной улыбкой, скользнувшей по волнующим изгибам чувственных губ, и повергнуть её тело в огонь страсти лишь нежным прикосновением. Совершенно невозможный человек!
Громкий взмах крыльев отвлёк внимание Гермионы от мужа. Перед восемнадцатилетней Гвен приземлилась сова Поттеров. Девушка и её отец одновременно и совершенно одинаково вскинули брови. Гвен, закатив светло-серые глаза, забрала письмо у совы и раздражённо фыркнула. Читая, она неторопливо перебирала каштановые кудри длинными, аристократичными пальцами.
— Это снова от Джеймса Поттера, дорогая? — протянул Люциус, выглядывая из-за газеты и наблюдая за дочерью.
Та молча кивнула.
— Это уже третье послание за сегодня. Я так понимаю, у него какие-то срочные новости, — предположил отец.
Лёгким взмахом палочки Гвен призвала перо, черкнула короткий ответ и отправила сову обратно. Затем вскинула голову, заставив каштановую гриву взметнуться вокруг прекрасного бледного лица, а поймав внимательный взгляд отца, ласково ему улыбнулась.
— Честно говоря, иногда он меня ужасно раздражает — такой олух!
— Неужели… — недоверчиво пробормотал Люциус.
Гермиона, возмущённо хмыкнув, воскликнула:
— Гвен!
— Что? Он и правда олух! — усмехнулась дочь, и все трое от души расхохотались.
Комментарии к книге «Одинокие сердца (ЛП)», Savva
Всего 0 комментариев