Юрий МЕДВЕДЕВ Любовь в зеркалах
В предвкушеньи небесного пира От земных отрекаюсь наград. Всех чудес истомленного мира Мне дороже, о пери, твой взгляд. ХАФИЗ. Трилистник страстиФантастическая быль
1
Она сбросила с плеч тончайшего шелка халатик. Подошла к краю бассейна — многолепестковой раковине цвета розоватых закатных облачков. Зажмурилась. Нырнула. Перевернулась на спину. Блаженно вытянулась, лелеемая водицей с ароматом шафрана. А когда открыла глаза — со всех двадцати двух этажей отеля на нее уставились дула объективов. «Вот и не только в России стала предметом массового поклонения мужчин», — подумалось ей. И тут появился Тихон, держа на серебряном подносе два коктейля.
— Для услажденья милой дамы несу напиток бога Рамы! — пропел он своим густым баритоном. — Жаль, мы не встретились пять годков тому назад. Сколько б можно было пообниматься.
— Но тогда мне было всего лишь тринадцать, и я не помышляла всерьез об объятиях, — улыбнулась она. — И росточком была метр двадцать, а не сто восемьдесят сантиметров, как сейчас.
— А мне был двадцать один. Я нищенствовал в своем поганом Мурманске, мечтая дико разбогатеть.
— Но вот разбогател, а теперь о чем грезишь?
— Полюбострастничать с тобою, Лирушка, в этой расчудесной раковине.
— Ночью?
— Жаль, что не днем. Слишком много свидетелей. Представь, какие башли заработали бы все эти хищные фотографы, запечатлей они наши объятия в бассейне, — Тихон указал на орды глазеющих с балконов.
— Чудо-раковина у нас есть и во дворце. Только небесного цвета и несколько поменьше, — Лира хитро сощурилась. — Зато без свидетелей.
— Я тебя обожаю, проказница, — сказал он.
— Спасибо Аббасу Юсифу Харбали. Неделя пролетела как сон. А впереди еще одна. Пусть она станет зеркальным отражением первой. Зеркальным. Намек поняла?
2
С Аббасом Тихона познакомил один араб, давний деловой партнер. Знакомство произошло на конкурсе «Московская красавица», там Лира заняла второе место. На банкете после награждения, где увешанная килограммовыми золотыми цепями братва тискала пустоглазых красоток, Аббас отвел Тихона к окну и спросил на превосходном английском:
— Я узнал от моего друга Салема, что вы торгуете товаром из Мурманска?
— Всей таблицей господина Менделеева, — отвечал Тихон. — Кроме урана и трансурановых.
— А нельзя ли приобрести субмарину?
— Атомную пока нельзя.
— Зачем атомную. Обычную, дизельную. К тому же списанную, так, если не ошибаюсь, говорят в России?.. Я сотворю из нее подводный ресторан, казино, кабаре и еще кое-что. Для богатых граждан нашего эмирата. У нас все граждане — богатые. Сколько это стоит?
«А вот поглядим, что ты за птица из песчаных степей аравийской земли», — подумал Тихон. На таких предложеньицах уже прокололись трижды его дружки, и, чтобы отвязаться от чудака, он решил сблефовать. Прикинул в уме, какие взятки придется дать у себя на Севере и в первопрестольной плюс прочие накладные расходы. Затем умножил на три и сказал, поигрывая голосом:
— От двенадцати до пятнадцати миллионов.
— Долларов?
— Можно и английских фунтов. Но не рублей.
И глазом не повел залетный аравийский гость с часами на правом запястье, с простенькими такими часиками под сорок тысяч баксов.
— Пятнадцать — разумная иена, учитывая ваш риск. Я выпишу чек в ту самую минуту, когда субмарина пересечет Суэцкий канал.
Тихон подумал и сказал:
— Меня бы устроил не чек, а безотзывный вексель в швейцарском банке.
— Без проблем. Предлагаю завтра подписать протокол о намерениях. Задаток — двадцать процентов. Я готов его вручить лично вам у меня на родине, в Кахрейне. Куда приглашаю вас на две недели. Разумеется, за мой счет.
То была уже пятая и, кажется, главная удача в его год Крысы, не зря Тихон так обожал этих неромантичных зверьков.
— Извините, я отлучусь на несколько минут, чтобы позвонить кой-куда и дать ответ, — сказал Тихон и начал проталкиваться к дверям. В соседнем зале он выхватил из рук одного из своих телохранителей игрушку спутниковой связи, набрал Мурманск.
Дельце оказалось проще пареной репы. Закадычный дружок, сын адмирала на пенсии, брался уломать предка за два, максимум два с полтиною лимона долларов, тем паче что парочка субмарин была уже им недавно сплавлена — одна лодчонка Китаю, другая Бразилии.
Тихон вернулся к арабу.
— Протокол о намерениях подписываем. Можно сразу и договор подмахнуть. В эмират Кахрейн я готов прилететь через десять дней, господин Аббас Юсиф Харбали.
— Нет, нет, зовите просто Аббасом, я еще не так стар. Мне нравятся русские молодые люди, подобные вам. Впрочем, таких, как вы, я до сих пор в Москве не встречал. Рост — два метра, верно? Золотые волнистые волосы. Вы похожи на скандинавского бога.
— У меня дед по материнской линии — финн, — сказал Тихон. — Вот он-то и был двухметровый. А я всего лишь метр девяносто семь. И не бог, а грешный бизнесмен. Новый русский. Нью рашен.
Миндалевидные бойкие глазенки Аббаса излучали такое неподдельное восхищение собеседником, он принялся так нежненько поглаживать своими пальцами-сосисочками Тихонову ручищу, что тот заподозрил было его в нездоровой тыльно-голубой ориентации. Однако следующие слова аравийской птицы развеяли подозрения, хотя и привели в замешательство иного свойства:
— Итак, я согласен на все ваши условия, бог скандинавов. Однако и у меня есть к вам встречная просьба. Я запомнил, с каким восхищением вы смотрели на красавицу-пери Лиру. Я правильно называю имя?
Тихон кивнул.
— Вы приедете ко мне в гости вместе с Лирой. Тоже за мой счет. Это еще один мой вам подарок. Презент. Но приедете без телохранителей. В Кахрейне это не принято. У нас нет преступности. А за безопасность вас и вашей очаровательной спутницы отвечаю лично я.
3
Ну задал же задачу Аббас Юсиф Харбали! Битых два часа торговался поутру Тихон в японском ресторанчике со спонсором Лиры, уговаривая отпустить красотку в Кахрейн. Поначалу тот запросил полсотни тысяч баксов.
— Дороговато? — вопрошал спонсор, толстенький кучерявый коротышка в очках с выпуклыми стеклами. — А выложить двадцать тысяч долларов за паршивое второе место, хотя обещали первое, — дешево? А содержать всех моих шестнадцать курочек, отстегивая денежки массажисткам, фотографам, портным от Славки Зайцева — дешево? Да вашу разлюбезную Лиру, в прошлом Раиску, я подобрал на рынке в Чертанове. Фуфлом приторговывала. Без прописки и паспорта в столице ошивалась. С чучмеками за пять баксов перемигивалась нос к носу. Доступно излагаю? Что значит — дорого? А риск, кто мне риск возместит? Может, вы ее в Кахрейне бедуинам на блюдечке поднесете как русский сувенир — и наживете кучу золота. Не передергивайтесь и не хватайтесь за ваш пистолет, и такое случалось. Меня, Веню Гакова, и моих девочек во всяких лужах соотечественники поваляли. И много, много лапши на уши понавешивали… Однако я вижу, а главное, и чувствую: вы — интеллигентный молодой человек.
— Бедуины исключены. Порнуха разная — тоже. Беру для себя одного, — жестко отрубил Тихон.
— Ладно, тогда я немного скину. Но договариваемся: через месяц Лиру возвращаете при полном параде. Через тридцать дней. За каждые просроченные сутки штраф две тысячи зелененьких, две штуки. А не дай Боже угробите девочку — пол-лимона баксов, наличными. Поскольку, пардон, национальное достояние, лучшие титьки в Европе, про занюханную Азию не упоминаю. А договорчик наш скрепят, коли столкуемся, солнцевские братишки. Они шутить не любят. Я, Веня Гаков, все сказал.
Сошлись на тридцати тысячах, которые Тихон сразу же и отстегнул.
4
Вечером спонсор привез Лиру с ее тремя чемоданами на Тихонову квартиру возле старого МХАТа и живехонько смотался. Тихон за полчаса убедился, что природа кроме красоты наделила Лиру талантом очарования и детской непосредственности. Для начала ей было преподнесено три тысячи долларов поднакупить нарядов для путешествия. Естественно, он рассчитывал на ответную щедрость. Однако за ужином она держалась настороженно, как-то диковато, разговор почти не поддерживала.
Тогда он прибегнул к испытанному фокусу: подлил ей в шампанское несколько капель клофелина. Она быстро «поплыла», обмякла, стала засыпать. Он любовался ею, полулежащей в кресле. В правой опушенной руке она держала лилию, левой чуть сжала себе грудь, и блаженная улыбка затаилась в уголках ее чувственных губ. Тихон перенес ее на руках в спальню. Раздел. В насильственной дреме она обнимала его нежно, ласкала целомудренно, от чего он давно уже отвык, но называла почему-то Глебушкой.
5
Из Москвы летели почти пять часов, приземлились глубокой ночью. Их ждал на аэродроме комфортабельный зеленый автобус и сопровождающие — пятеро чернобородых головорезов с автоматами Калашникова. Несколько часов бешеной езды по пустыне без единой остановки вымотали все силы. На рассвете их подвезли к огромному отелю на берегу океана, однако поселили не здесь, а рядом, открыв несколькими ключами двери двухэтажного особняка. Чернобородые откланялись и ушли. Поднявшись по лестнице, Лира и Тихон упали на какой-то необъятный диван, даже не зажигая света, и забылись долгим сном. А когда проснулись — раскрыли рты от восхищения: такой роскоши не встретишь даже в голливудских фильмах. Стены и потолок были усеяны перламутровыми раковинами с позолотой, от маленьких, с блюдечко, до полутораметровых. И тускло-золотистый зеркальный пол, и кресла — тоже с позолотой, и необъятная кровать с балдахином, и дюжина циклопических нежно-голубоватых зеркал в серебряных рамах, инкрустированных агатами, аметистами, смарагаами, топазами, — все излучало таинственный свет, благородство, непомерное богатство. Особенно удивляли на каждой стене часы в виде распушенного огненного павлиньего хвоста, показывающие месяц, число и время.
Столь же роскошными оказались и гостиная, и ванная с пятиметровым бассейном-ракушкой, и шесть других комнат, не считая четырех туалетов.
— Дворец Шахразады, — сказала Лира.
— Плюс пещера Аладдина, — добавил Тихон, ощупывая драгоценные камни на рамах зеркал.
— Добрый день, мои русские друзья! — услышали они вкрадчиво-бархатный голос Аббаса Юсифа Харбали, после того как засветилась раковина-телевизор и покупатель субмарины появился на экране. — Рад приветствовать вас в лучшем из моих трехсот отелей. Надеюсь, вы поняли, почему он называется «Раковина любви»? Здесь бывали у меня в гостях и Джон Кеннеди с супругой Жаклин, и Элизабет Тэйлор, и Арнольд Шварценеггер, и Ален Делон, и многие другие знаменитости, не говоря уже о моем друге Фрэнке Синатре. К вашим услугам — ресторан в соседнем многоэтажном дворце, пять бассейнов, не считая белопесчаного пляжа с водными мотоциклами, парапланами, мини-субмариной на двоих, но если пожелает Аллах, к следующему вашему визиту будет и большой подводный корабль. Понимаете, о чем я говорю?
— Проблем нет, — сказал Тихон. — Разрешение властей на продажу предъявлю при сегодняшней же встрече, господин Аббас.
— Извините, но мы встретимся лишь через восемь — девять дней. Вчера мне пришлось срочно вылететь в Австралию, бизнес есть бизнес. Однако скучать вам не придется. Фестиваль музыки бедуинов, охота на водных черепах, а при желании и на акул, поездка в древнюю крепость, где и змей заклинают, и дают прокалывать себя саблями, — все к вашим услугам. Не удивляйтесь, пожалуйста, что в ресторане подают лишь дары моря, — такова моя прихоть. Но вы не разочаруетесь: здесь рыбные деликатесы со всего мира. Особенно рекомендую дабиз — икру рака-отшельника. Отведайте дабиз сегодня же — и поймете, почему так хвалю… Мои люди будут вас охранять, развлекать, всячески ублажать. Они свяжут вас со мною, когда пожелаете.
— Господин Аббас, повторите, пожалуйста, название икры, — попросил Тихон.
— Дабиз. Да-а-би-и-из. У нас это слово означает еще пряно пахнущее съедобное растение. А в переносном смысле — красавицу, пери, полную неги и сладострастия. Как ваша спутница. Девушки в гаремах — это дабиз. Приятных развлечений, дети!
Экран погас.
— Что он говорил? — спросила Лира, слабо владевшая английским.
— Нас ждут две недели жизни в раю. А для разминки отведаем икры рака-отшельника.
6
В ресторане, напоминавшем грот Нептуна, было многолюдно. Мужчины облачены в белые хитоны до пят, на головах пестроцветные покровы с кистями, увенчанные черными витыми обручами. Женщины в черном, лица всех до единой сокрыты под чадрами.
Тихона и Лиру проводили к столу-раковине. Ну и ну! Лангусты, омары, осьминоги, каракатицы — чего здесь только не было. Посреди стола в раковине (как потом выяснилось, из чистого золота) ярко желтела горка мелкой икры. Жемчужинами на ее склонах было выложено различных размеров слово DABIZ. Тихон зачерпнул пол-ложки, попробовал, скорчил гримасу.
— Не фига себе икорочка! Вкусней паюсной, о кетовой и не заикаюсь. Ну-ка, отведай, моя несравненная пери!
— Не могу; Оглянись на нас пялится весь ресторан, — отвечала она шепотом. — С неба мы что ли свалились?
— Да как же им не зыриться? Смекай: мужичонки — не выше метра семидесяти. Бабы — жирные, длинноносые, даже сквозь намордник заметно. Как иначе они должны взирать на тебя и твоего повелителя, эдаких белокурых бестий? Только как на небожителей… Не смущайся, отведай дабиз.
В следующие полчаса они поглотили полгорки икры, закусывая теми самыми жемчужинами, которые оказались морской ягодой.
После трапезы, нежась в бассейне, Тихон почуял вдруг необыкновенно-блаженное возбуждение. Обволакивающие ласковые токи возникли поначалу вокруг пупка, затем ниже, в промежности. Так бывает незадолго до завершения любовной схватки, а в юности случалось всегда, когда он смотрел на соревнования гимнасток, изнывая от вожделения, покусывая до боли губы, жаждая здесь же, на помосте, воссоединиться с каждой из этих загадочных созданий, которые мучили своими быстрыми телодвижениями его воображение и плоть. С любой из них. Или со всеми сразу. На помосте. Пусть даже на глазах у зрителей. А потом тут же покончить с собой…
— Лирушка, ты не ощущаешь в себе ничего ТАКОГО? — последнее слово вырвалось сдавленным, с хрипотцой. Он провел ей пальцем по ложбинке между грудей.
— Кое-что ощущаю. Такое, — отвечала она, тоже волнуясь и слегка покраснев.
— Тогда немедленно сматываемся в наш дворец Шахразады. Иначе придется плескаться в раковине до темноты.
— Почему до темноты?
— Потому как мой конек распирает плавки. Еще пяток минут — и он их прорвет. Ай да Аббас Юсиф Харбали! Ай да дабиз!
В спальне они накинулись друг на друга и любострастничали часа четыре без отдыха, покуда не почувствовали голод. Тихон спустился на кухню, тоже сработанную под морскую пещеру, и обнаружил в трех холодильниках и пяти аквариумах все те же разносолы Посейдона, что и в ресторане. А главное перламутровые раковины, полные дабиз.
В конце пиршества Лира спросила:
— Хочешь щупальца осьминога, новый русский Тихон?
— Хочу впиться всеми своими щупальцами в тебя. — отвечал он, не чувствуя ни малейших признаков усталости. — Хочу тебя и дабиз. Дабиз и тебя. Я буду играть на тебе, как на лире.
— Ты лучший в мире игрок.
7
Ко всем чертям фестивали бедуинов! К едрене фене заклинателей, саблепротыкателей и прочую дребедень! Они жаждали лишь одно — любиться. Насыщать и насыщаться. Задыхаться от объятий. Исторгаться. Заедая двойное безумство — дабиз яством Создателя Вселенной, Космотворца, которое он ниспослал планете Людей. Все позы и позиции, что мог Тихон припомнить из «Камасутры», «Ветки персика», «Любовных услад в пору расцвета», «Дао любви», «Содрогания лунного луча в лоне озера», — все, все они перепробовали в последующие три дня и три ночи, не замечая восходов и закатов, воспринимая само время как единое понятие: ВЕЧЕРОНОЧЕУТРОДЕНЬ. Опьяненные не утихающей страстью, изумленные, всемогущие, особенно полюбили они ласкать друг дружку перед зеркалами. Отражаясь в них стократно, тысячекратно, Лира и Тихон двуедино, представлялись себе подобием стаи рыб, или птиц, или полем, полным цветов: тюльпанов, маков, гвоздик, гладиолусов, лилий, неправдоподобно больших, исступленно-пурпурного цвета, — и все эти рыбы, птицы, цветы сплетались в объятиях с такими же стаями и полями.
— Я хотел бы навсегда остаться с тобой здесь, — однажды сказала она.
— Здесь? В Кахрейне?
— Там, в зеркалах.
8
На пятый день их попросили дать интервью самому знаменитому телеведущему Кахрейна, очаровательному крепышу в европейском костюме (от Версаче), увешенному золотыми побрякушками и беспрестанно поправлявшему на руке часы «Лонжин», подаренные ему, как было сказано в начале интервью, самим монархом, да продлит Аллах до бесконечности жизнь его и его потомства. В гостиной стрекотали сразу три камеры, десяток ассистентов сновали там и сям, но вопросы были заурядные, на уровне: «Что вам нравится больше всего в Кахрейне?»
— В Кахрейне нам больше всего нравятся ночные прогулки на дельталете и дабиз, — сказал Тихон.
— Приятно узнать, что у меня с вами одинаковые вкусы, — сказал крепыш. — Мне тоже нравятся красивые женщины и дабиз. О дабиз! О дабиз!
Когда телевизионщики ушли, двое счастливцев зеркального рая немедленно разоблачились и воцарились в своем персональном бассейне, где до самого вечера не утихал их любовный пир.
Да, единственное, на что они позволяли себе отвлечься от безумных соитий, — полеты в ночном небе над морем. Крыло птеродактиля из прочнейшей бирюзовой ткани, распираемое дюралевым каркасом, три колесика, два легоньких моторчика с пропеллерами, мотоциклетные сиденья с самолетными застежками, четыре штыря — опоры для ног — и ничего больше не надобно для воспарения под луною в вольные небеса. Надевали очки, чтоб глаза не слезились. Пристегивались. Лира обхватывала Тихона сзади… Короткий разбег по фосфоресцирующей бетонке навстречу волнам, отрыв от земли — и они оказывались одни между небом и водами. Шестьдесят минут было в запасе, чтобы блаженствовать под звездами, созерцая вдали ртутно-вздрагивающее сияние Амкана, столицы Кахрейна. Под ними мерно дышала, как зверюга, морская гладь. Извивы таинственного свечения пронизывали ее плоть, тускло загорались и умирали желтовато-алые протуберанцы.
Лира сначала ласкала грудь и живот Тихона рукой, затем отстегивалась, он переносил ее к себе на колени, и она насаживалась на его разгоряченный, жаждущий конвульсивных содроганий конек. Губы в губы, плоть в плоть. В те непостижимые мгновения, когда оба приходили в неистовство, молниеподобные плети-ветви в лоне ночных вод разгорались столь ярко, как будто стихия тоже была участницей любовного опьянения четы белокурых небожителей.
В одно из таких блаженных единений неуправляемый дельталет начал заваливаться на крыло, соскальзывать вниз, как бы притягиваемый непомерной гравитационной массой: водяное божество желало заполучить их навсегда в свои объятия. Метрах в пятнадцати-двадцати от его хищных щупалец Тихон чудом сумел выправить дельталет. С той ночи он больше не позволял Лире быть небесной наездницей, пришпоривающей конька, ибо смерть, даже в любовных объятиях, хоть и сладостна, но мгновенна, а впереди перед ними расстилалась, как Персидский залив, бесконечная жизнь.
10
Ни на восьмой, ни на девятый день Аббас не прилетел из Австралии. Оказывается, попал в автомобильную аварию, сломал бедро, получил сотрясение мозга и вряд ли сможет повидаться со своими молодыми друзьями в этот их приезд в Кахрейн.
— Господин Аббас, я готов прилететь к вам в Сидней за авансом, — нетерпеливо сказал Тихон. Чуял он нюхом: что-то в сделке разлаживается.
— Мой молодой друг, не будем шагать через ступеньку, — слабо улыбнулся с экрана распластанный на больничной кровати. — Отложим наш проект до моего выздоровления. Осенью прилечу в Москву, где мы все окончательно обсудим. Не волнуйтесь. Моя репутация безукоризненна, вы это знаете. В понедельник мои люди сопроводят вас в аэропорт. А пока — наслаждайтесь. Прогуляйтесь к горным водопадам, наведайтесь в подземное городище Кардиб, там целые улицы вырублены в скалах. Рад, что вам пришелся по вкусу дабиз. Мои биологи открыли чудодейственные свойства икры совсем недавно, но через год-другой дабиз завоюет весь мир. Вы согласны с моим предсказанием?
— Согласен, господин Аббас Юсиф Харбали, — угрюмо сказал Тихон. — Но до получения аванса лодчонка из Мурманска не выйдет. Извините.
…Когда они отправились после трапезы прогуляться в сад, исходивший ароматом неисчислимого множества роз, Лира спросила:
— Ты уверен, что Аббас не обманет?
— В бизнесе всякое случается, — в задумчивости отвечал Тихон. — Кидалы водятся и среди мультимиллионеров…
— Тогда зачем он зазвал нас сюда? Один дворец обходится не меньше чем тысяча долларов. Это за вечероночеутродень. Плюс прочие расходы. Тебе не кажется, что он подозрительно быстро согласился на покупку престарелой лодки за такую бешеную цену?
— Милая, что ты сечешь в ценах и субмаринах? — улыбнулся Тихон, и на душе у него вдруг прояснело. — Им же денежки девать некуда, придуркам нефтяным. С жиру бесятся.
— Но если они придурки, то почему утопают в роскоши и плодятся, а мы, умники-разумники, довели массу народа до нищеты и вымираем?
Тихон взглянул на нее сперва оторопело, затем расхохотался:
— Вот пусть он сам об этом и думает — бывший великий, бывший русский, бывший народ. А я куплю через месячишко яхту за полтора-два лимона и поплыву вокруг света. С тобой, моя ненаглядная защитница обнищавших соплеменников. И с трюмом, полным дабиз.
11
Одна из нижних комнат их дворца тоже была в раковинах-зеркалах, только искривленных. Подойдешь поближе — и невообразимый уродище с метровой вывихнутой челюстью пялится на тебя злобными очами-тарелками, а ножки у него — как извивающиеся водоросли. В другом зеркале голова, как трапеция, а несуразное, круглое, будто лепешка, тельце подвешено к ней на шее-веревке. В третьем ты весь заверчен в бугристую изогнутую воронку, и от человеческого облика ничего уже не осталось.
Лира долго отказывалась, но Тихон уговорил, точнее, принудил ее пообниматься и здесь. Ни в каком кошмарном сне невозможно било увидеть такие жуткие объятия, когда конек представляется бревном, а ее груди: одна — подобием атомного взрыва, другая — розоватой ретортой. Как ни странно, паноптикум кривых зеркал довел обоих до исступления, и на рассвете они враз уснули, изнеможенные, как в день прилета.
12
Они нежились на своем роскошном ложе. Раковина с дабиз чуть подрагивала на Лирином животике, а Тихон ложечкой подносил икру то к ее губам, то к своим.
— Обожаю тебя, Лира, Лиресса. Лирецианка. Вся моя — от кончиков волос до кончиков ногтей. Обещаю: если по осени проект с подлодкой выгорит, ты получишь свою долю. Допустим, полмиллиончика. Интересно, на что начнешь тратить?
Она отвечала, не задумываясь:
— Перво-наперво наняла бы бандитов, чтобы изуродовали Веньку лупоглазого.
— Твоего спонсора? За что? Благодетель. В люди тебя вывел, имя красивое придумал. По Европе возит. Неужели торговать тряпьем в Чертанове и якшаться с кавказцами лучше, чем чувствовать себя принцессой?
— Никаким тряпьем я не торговала. И Лирой меня нарекли при рождении мои мать и отец, они музыканты. И с ублюдками не якшалась. Ни с одним, кроме Веньки. Он высмотрел меня, дурочку, на экзаменах во ВГИКе. Наобещал с три короба, зазвал к себе в студию, подпоил какой-то дрянью и надругался как скот надо мной, когда была в полной отключке, причем самым противоестественным способом, по-другому он не может, поскольку педофил. Неделю надо мной измывался, держа взаперти, грозился даже убить, но я все упорствовала. Тогда он кассету показал, где надо мной измывается, причем морды этого труса не видно. Грозился послать моим родителям. Поревела я, поревела — и согласилась выступать на конкурсе красавиц.
Тихон осторожно перенес раковину с дабиз на ковер, наклонился над Лирой, вглядываясь в ее лицо.
— Ты не шутишь? Поклянись.
— Клянусь отцом и матерью.
— А я то думал…
— Ты думал: валютная проститутка, да? Из тех, кто изощренно доставляет удовольствие мужикам, этим кабанчикам, бычкам, петушкам, бегемотикам, у которых всегда на уме только похоть…
— Ну зачем ты так? Не все на свете скоты и звери…
Лира легонько отстранила его, села, глядя в упор темно-голубыми мерцающими глазами.
— Конечно, миленький мой тихоня. Случаются дивные непорочнейшие создания. Например, ты, нью рашен, да?
— Прости меня. Я тоже разбавил тебе в наш первый вечер шампанское снотворным. И в этом смысле ничем не отличаюсь от скота Веники. Прости. Ведь я ничего не знал тогда о тебе.
— А сейчас узнаешь. Я не просто Дмитриева, как в паспорте, но Дмитриева-Мамонова — это древнейшая боярская фамилия. Выросла на Дону, в Станице Новоалександровской. В детстве носилась на скакунах и дралась с мальчишками, мечтала стать астрономом, затем океанологом. А после выпускного бала упорхнула в Москву — против воли родителей, по дурости. Страсть как хотелось засиять на столичном небосклоне актрисой… Здесь-то меня и подловил ублюдок Венька. Теперь он продал меня тебе, Тихон, и я не знаю, что вынуждает меня обниматься с тобой вечероночеутродни напролет. Не знаю, почему в меня будто вселился бес, зачем я переполнена вся твой, во всех смыслах. Это наваждение, наркотик. Я хочу только этого. И еще дабиз. Мы с тобой попали в капкан, пойми! За такое блаженство последует расплата — и страшная. Я это чувствую как женщина.
Крупные слезы покатились по ее щекам. Тихон даже опешил.
— Лапушка, что за бредни? Какая расплата? За что? Да мы хоть завтра рванем отсюда. Кто нас держит? И мне нравится дабиз, и я от твоих прелестей без ума, и у меня ничего подобного в жизни не было, хотя и перецеловал уж сотню красоток. Успокойся, Лира, не выношу женских слез.
Она виновато улыбнулась, ткнулась носиком ему в плечо, закрыла глаза, зашептала:
— Ты говоришь: сотня красоток. А у меня мужчин было всего лишь двое. Первый — мой одноклассник Глеб, чем-то похожий на тебя. Он погиб в Чечне, его запытали в плену дудаевские подонки, требовали переменить веру, воевать против своих. Второй мой сокол — ты, Тихон. Других не было.
— Теперь я буду любить только тебя, — сказал он нежно, трогая ее пушистые длинные волосы.
— Вчера мне приснилось: плывем с тобой на дельталете, но не над морем, а в нем самом, среди коралловых рифов, дельфинов, разноцветных рыбок, китов, черепах, медуз. И представь: вдруг возникает вдали между скалами преогромная акула. Только вместо глаз у нее — прожектора, они исторгают темно-кровавый свет. Ты направляешь дельталет вверх, мы успеваем вынырнуть на воздух, начинаем подниматься, а наверху — снег, воет волком метель, стога сена проплывают в воздухе мимо нас, увешанные многометровыми сосульками. И река извивается в мутном небе, закованная в ледяной панцирь и тоже похожая на сосульку, но только горизонтальную и необозримой длины. Потом небо прояснилось, я глянула вниз — а море тоже застыло, блистает, как зеркало, льдом. И нас с тобой тоже начало обволакивать ледяным покровом… Тут я проснулась.
Тихон глядел на нее восхищенно, как мальчик, слушающий россказни Шахразады.
— Да ты вещунья! Вещая женка, как моя бабка Вера. Ей тоже снились такие красивые сны. Пересказывай мне, пожалуйста, каждый из них, умоляю. И ничего не опасайся. Вместе мы растопим хоть Северный Ледовитый океан, хоть льды Антарктиды… Может быть, пора чуток развеяться? Давай смотаемся на базар, там навалом классных золотых украшений, мне еще в Москве Аббас говорил.
— Базар так базар, — сказала она, потягиваясь, как кошка. — Но сперва облагодетельствуй своим лунным лучом лоно озера.
13
На базар они выбрались за день до отлета в Москву. На тесных улочках древнего городка кортеж из вишневого открытого «роллс-ройса» и трех машин охраны привлекал всеобщее внимание. Им приветственно махали руками и платками, встречные машины ревели клаксонами, у светофоров подбегали целыми толпами, умоляя об автографе. И повсюду — зоркие глаза фотоаппаратов, стерегущие каждое движение бледнолицых северных исполинов.
— Вот что значит телевидение. Силища, — сказал самодовольно Тихон. — Одно-единственное интервью — и мы на вершине Гималаев в рейтинге местных знаменитостей.
Базар нескончаемо тянулся вдоль мутной реки. Они за бесценок накупили столько кувшинов, браслетов, подсвечников, блюд, позолоченных павлинов, верблюдов, лошадей и еще всякой разной дребедени, что пришлось все пластиковые мешки и мешочки с добычей свалить в одну из сопровождающих машин. Какой-то старик продавец, восхищенный неземной красотой посетившей его лавку гурии, поцеловал ее тень на ковре и преподнес изумительный кинжальчик, выкованный в средние века исфаганскими мастерами.
— Он из гарема падишаха, — сказал старик. — У самых красивых наложниц всегда была такая игрушка, они прятали ее в волосах. Чик-чик — и нет соперницы! — Он мгновенным жестом руки полоснул по своему морщинистому горлу. — Чик-чик — и нет евнуха!
— Чик-чик — и нет падишаха! — сказал Тихон.
Старик понял его без переводчика. Приложив палеи к губам, он произнес с необычайной торжественностью:
— Падишах есть всегда. Так устроил мир Аллах, всемилостивый и всемогущий.
Возле стены медресе, построенного в начале XIII века, располагался магазинчик с вывеской «Kodak» на входной двери. Они вошли в прохладный полумрак, где блестели на полках видеокассеты, фотоаппараты и все такое прочее.
— Три самые экзотичные кассеты о Кахрейне, — сказал Тихон. — Сколько стоит? Хау матч?
Продавец, пылковзорый, бородатый, чем-то смахивающий на Аббаса, смотрел на гостей, растянув губы в умилительной улыбке.
— Эротик? — спросил он, делая ударение на последнем слоге.
— Не эротик, балбес, а экзотик, — сказал Тихон.
— Я дам вам десять кассет, мистер Тихон, — исходя улыбкой, сказал продавец. — Бесплатно. Только напишите мне на открытке с видом вашего отеля «Раковина любви» всего несколько слов.
— Каких?
— Пожалуйста, напишите: нашему приятелю Ахмету Фаизу, владельцу магазина «Кодак», — из России с любовью. И подпись: Тихон и Лира.
Тихон подписал, после чего, закрывая свой «паркер», произнес:
— Бесплатных услуг не принимаю. — Он вручил удивленному продавцу две стодолларовые купюры, улыбнулся Лире, помахав прозрачной сумочкой с кассетами, и сказал уже по-русски:
— Будет на что полюбоваться нам с тобой в Москве.
14
— Ты сделала меня мужчиной, — шептал он, стискивая ее в объятиях среди зеркал. — Мы вернемся в Россию, я выкуплю тебя у паршивца Гакова, а потом моя братва замочит его на даче в Переделкино, в трёхэтажном подвальчике. И здесь же зальет бетоном. Но перед этим над Венькой надругаются самыми противоестественными способами.
— Забудь о прошлом, мой скандинавский владыка, — шептала она. — Оно затянулось льдом, и ни на каком дельталете мы в него не вернемся. Летим в будущее.
— Все будущее, что нам отпущено Создателем Вселенной, Космотворцом, я буду любить тебя. С дабиз и без дабиз. Ты родишь мне сына и дочь, и еще сына и дочь. Через пару лет я подведу черту под распроклятым бизнесом с таблицей Менделеева и мы отчалим в Канаду. Лучшего места на планете я не встречал. Там начнем новую жизнь. Отцом и матерью клянусь тебе в этом я, Тихон Водопьянов.
— Я люблю тебя, Тихон Водопьянов. Ты сделал меня женщиной. Я рожу тебе сына и дочь, и еще сына и дочь, если только не сбудется сон об акуле.
— Не пугайся ни яви, ни снов, о мое озеро, полное лунных лучей.
15
Последний вечер во дворце. Последняя раковина с дабиз.
Лира нежно перегладила все каменья на рамах, перецеловала все зеркала, кроме тех кривых, безобразных…
— Мы улетаем на север, о зеркала, — говорила она нараспев, кружась среди множества своих отражений. — Но мы непременно вернемся. А когда возвратимся — встретимся сами с собой. Правильно, Тихон?
Он поднял голову с раковины-ложа, улыбнулся:
— Клевая мысль — вернуться сюда через годик. А почему бы и нет?
Лира приостановилась в кружении, поводила ладошками с растопыренными пальцами по воздуху, как бы трогая невидимое стекло, и спросила:
— Пожалуйста, растолкуй мне, о владыка, древнее изречение. Я выписала его в детстве из журнала «Нива».
— Какое изречение, плясунья?
— «То что мы видим в зеркале здесь, там увидим — лицом к лицу».
16
Последний любострастный полет над истомленным морем под кровавым месяцем, который был уже на ущербе.
— Как видишь, никаких акул с прожекторами, — сказал Тихон, указывая вниз, где купались созвездия.
— Но я все равно чего-то боюсь. Обними меня крепче, Тихон, — сказала она.
17
В салоне первого класса не было никого, кроме них. Широкие кресла, которые легко превращались в кровати, четыре вентилятора с широкими лопастями, полутораметровый экран телевизора.
Когда «Боинг» набрал высоту, Тихон в последний раз полюбовался Персидским заливом, уползающим к чаше горизонта, затем вынул кассеты, выбрал одну, в золотой обертке, и вставил в проем видеофона.
— Посмотрим наконец на заклинателей змей и протыкателей себя саблями.
18
…И содрогались их прекрасные, переплетенные, как змеи, тела в раковине-бассейне.
…И сверкала загадочными бликами их спальня с зеркалами, где они отдавали дань «Камасутре», услаждаясь всеми мыслимыми и немыслимыми позами, а над ними дрожали стрелки тех самых часов, что бесстрастно запечатлевали их блаженство — за мигом миг.
….И на невидимой нити, закрепленной в беспредельности звездных миров, висел над океаном их дельталет, где Лира оседлала конька и где искусный оператор ухитрился показать крупным планом такие подробности, что Тихон ошалел.
…И в лачуге кривых зеркал совокуплялись две омерзительные твари, которые были в прошлом совершеннейшими отпрысками Создателя Вселенной, Космотворца, но изуродовали себя, пробивая ледяной панцирь между прошлым и будущим.
19
Он стойко переносил эту пытку экраном. Лира тоже молчала, она сидела в кресле как каменная.
За темно-коричневой занавеской Тихон заметил стюарда-африканца, который тайком созерцал неутомимых любовников. Он поманил стюарда к себе, и когда тот, смертельно перепуганный, начал бормотать извинения, указал на соседнее кресло. Африканец сел. Тихон показал ему пятьсот долларов и сказал вполголоса:
— Если ответишь честно на мои вопросы, получишь бакшиш.
Стюард втянул голову в плечи, закивал.
20
Ну и кидала Аббас, ну и Змей Горыныч! Его операторы из-за зеркал, с потолка, с балконов, через полы засняли все пребывание белокурых бестий в «Раковине любви». Час за часом, мгновение за мгновением, объятие за объятием. И по подпольному кабельному телевидению все это демонстрировалось — ночью и днем — только для самых избранных, по триста долларов в час. И уже налажена была торговля видеокассетами — за ними выстраивались очереди. А цена на дабиз подскочила неимоверно.
— Спасибо за информацию, — сказал Тихон.
— Получи свои денежки. И принеси мне виски. Целую бутылку. А моей спутнице — джин с тоником.
— Ваша спутница Лира — самая красивая женщина в мире, мистер Тихон, — сказал стюард. — А вы самый красивый мужчина. И самый щедрый. У меня дома есть три кассеты «Раковина любви». Теперь хватит денег еще на пять. Прилетайте опять в наш Кахрейн.
21
Бутылка была выпита наполовину. Лира перестала плакать, извлекла из сумочки зеркальце, причесалась. Затем взглянула на Тихона испытующе.
— Ты должен немедленно повернуть самолет обратно. В Кахрейн, — негромко, но твердо сказала она.
— Каким образом? Зачем?
— Подкупи пилотов, Тихон. Или угрожай взрывом. Но мы должны, понимаешь, просто обязаны уничтожить стервозника Аббаса! Как он уничтожил нас.
— Притормози, моя красавица. Опомнись. Во-первых, захват самолета в Кахрейне карается смертью, не так давно здесь как раз отрубили головы трем таким смельчакам. Во-вторых, Аббас в Австралии, ты что, забыла?
— Тогда летим в Австралию!
Тихон отхлебнул виски прямо из бутылки, после чего сам уже воззрился на Лиру своими темно-серыми глазами со стальным отливом.
— Радость моя, дослушай нового русского. Я стал им вовсе не потому, что почти все наши генералы, адмиралы и кремлевские паханы сплошные придурки и мздоимцы. Просто я раньше других усвоил: в бизнесе, как и в политике, нельзя мстить. В любой ситуации важно найти болевую точку соперника.
— Зачем?
— Чтобы обратить поражение в победу.
— Не понимаю, Тихон.
— Сейчас поймешь. Тебе кажется, облапошил нас владелец трехсот отелей, обвел вокруг пальца, да? Гений бизнеса, не так ли? Но снимали-то нас его людишки воровски. Без контрактика снимали. Подставляешь, какой судебный процесс раскатают мои адвокаты в Страсбурге или Гааге, когда я вручу им копии всех наших десяти видеокассет? Да за такое пиратство они разорят Аббаса Юсифа Харбали. Пустят по миру. За назначенные мной тридцать процентов отсуженных миллионов. Ой как падки на деньги шакалы Фемиды!
Лира ни разу не видела своего возлюбленного в состоянии такой холодной ярости ума. Он ронял слова, будто камни в пропасть.
— Да не позже чем зимой сучище Аббас сам приползет ко мне, И за лодочку, будь покойна, сполна рассчитается. И от кассетного бизнеса предложит половинную долю, фифти-фифти.
— Опомнись, Тихон. На кассетах — мы с тобой, — жалостливо выдохнула Лира.
— Но: разве мы не прекрасный? А наши объятия — не подобны объятиям богов?.. Постой, постой, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — Наконец-то моя головушка заработала! У Аббаса есть точка и побольней. Знаешь, что я купил за двести долларов в лавке у Ахмета Фаиза? Материал для ленты мирового класса! Нанимаю режиссера, того же Юрку Кару, он талантище, снял «Мастер и Маргариту», — и пускай монтирует, доснимает, что нужно.
— А сюжет?
— Да не надо ничего выдумывать! История о том, как хитрющий лис Аббас завлек в свои коварные сети белокурых великанов — чем не шедевр! Похлеще «Эмманюэль»! Хоть в Каннах, хоть в Венеции народец забалдеет. Считай, твоя мечта сбылась — к весне станешь кинозвездой.
— Порнозвездой, — устало обронила Лира.
— А Чиччолина! Вроде бы панельная девка, а в итальянский парламент пролезла, всей римской публики любимица. Приехала в Москву — и с Жириком обнималась в ночном клубе, я тоже ее там облобызал, средиземноморскую звезду.
— Порнозвезду.
— Ну что ты заладила…
— А я не порнозвезда, Тихон Водопьянов. И никогда ею не стану! Я…
— Секунду! — перебил ее Тихон. — Кажется, я нащупываю еще одну болевую шишку у Аббаса. Да какую!.. Ох и попляшет он у меня!
— Извини, мой милый, — сказала Лира. — Я отлучусь на минутку, освежусь в туалете. Господи, как разболелась голова! Смертельно…
Она ушла за занавеску, дверца щелкнула. Тихон опять приложился к виски и принялся во всех деталях просчитывать «Операцию Аббас».
Бутылка была выпита на три четверти. Тихон взглянул на часы. Прошло двадцать пять минут как Лира покинула его. Встревоженный он поднялся. Отодвинул занавеску. Подошел к дверце с рубиновым огоньком. Пошевелил ручку, осторожно постучал.
Еще через минуту он надавил плечом на дверцу. Замок хрустнул.
Его дабиз, его пряно пахнущее съедобное растение, его красавица-пери, полная неги и сладострастия, полулежала перед ним в блаженной улыбкой.
И перерезанным горлом.
Кинжал из гарема, выкованный исфаганскими оружейниками, был зажат в правой руке, а левой она стиснула себе грудь, как это делал все сумасшедшие вечероночеутродни он, Тихон, новый русский, нью рашен.
И кровь уже запеклась.
23
Бутылка бы а выпита. Он с трудом выдирался из кровавого марева сна — привидится же такая несуразица! Взглянул на часы. Прошло двадцать пять минут как Лира покинула его. Встревоженный, он поднялся. Отодвинул занавеску. Подошел к дверце с рубиновым огоньком. Пошевелил черную ручку, осторожно постучал.
Еще через минуту он надавил плечом на дверцу. Замок хрустнул.
Тесная кабина пустовала. Не веря глазам, он вошел вовнутрь. Пустота. Справа на стене висело зеркало. Из центра его, будто пробитого пулей, бежали трещины, образуя десятки длинных извилистых зеркалец.
И в каждом из них он увидел мутнеющим взором Лиру.
Его дабиз, его пряно пахнущее съедобное растение, его красавица-пери, полная неги и сладострастия, шла обнаженной по саду с неисчислимым множеством роз.
Она возвращалась в «Раковину любви».
И ни разу не оглянулась на Тихона.
И не все розы еще расцвели.
Багдад, май 1997.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Любовь в зеркалах», Юрий Михайлович Медведев
Всего 0 комментариев