«Десять писем»

Д. Гудвин Десять писем

Пролог

…Сказать, что Мэг была красива, зачит ровным счетом ничего не сказать. Она была прекрасна, очаровательна, бесподобна, сказочно обворожительна и всеравно этих слов не хватит для того, чтобы передать все те чувства, которые возникают при взгляде на Мэг. Родись она в два столетия тому назад, она могла бы быть царицей, королевой или королевой императором, а так же в древние времена-великой греческой куртизанкой, вошедшей в историю наравне с Клеопатрой или Мессалиной.

А сейчас она развратница. Да, самая обыкновенная похотливая кобыла, извращенная нравственно и физически. И глядя на ее великолепную красоту, во мне закипает кровь, возбуждаеться неистовая похоть и одновременно бешенство и жажда убийства. И я ее убью. Убью потому, что это противоестественно — ангельская красота снаружи и бестыдство внутри. Какой кошмар! Какая мука знать все и не сметь сказать ни кому ни одного слова. Запираться на ключ чтобы написать эти строки, а не писать я не могу. Надо хоть как-то облегчить свою душу, хоть чем-то сгладить боль разбитого счастья и жизни. Да, жизни, потому что для меня все уже кончено.

Ах, эти письма! Эти проклятые письма! И будь проклят тот час, минута, когда они попались мне на глаза! А ведь это моя жена! Ведь я взял в жены то исчадье ада, источник похоти и разврата, но я люблю ее, не смотря ни на что и потому она должна умереть. И да простит меня Бог!"

— И это все, что вы нашли? — спросил инспектор Ридер у одного из агентов, делавших обыск в комнате убитой Мегги Ричардс.

Агент кивнул головой.

— Где это было? — снова спросил инспектор, разглядывая пачку писем, аккуратно перевязанную сиреневой шелковой лентой.

— В руках у убитой, — быстро ответил агент, — при этом, — продолжал он, доктор утверждает, что они были вложены ей в руки уже после смерти. Ридер задумался, машинально вертя в руках пачку писем.

— Очевидно, в этих письмах и есть разгадка этого страшного убийства, — тихо проговорил инспектор, развязывая сиреневую ленту. Он присел к писменному столу, стоявшему в углу комнаты, и пересчитал письма. Их было 10. Все они были написаны одной и той же рукой и все были адресованы одному и тому же лицу — Кетти Макферсон из Нью-Джерси.

Ридер задумался, уселся поудобнее, приказал агенту стоять у двери и никого не пускать в комнату, и углубился в чтение писем.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Письмо первое

Бернвиль, 10 февраля 1959 г.

Здравствуй, моя маленькая Кэт!

Вот уже почти месяц, как я нахожусь в этом скучном, маленьком Бернвиле в пансионе у миссис Хетчинс. Ты не можешь себе представить, какая здесь тоска и скука! Как мне нехватает тебя и нашей веселой компании. И ни одного мальчика! А здесь такой сад и такие укромные уголки в чаще кустов.

Ты помнишь наши прогулки за город, в лес. Как было весело! А как Боб и Джон учили нас с стобой танцевать рок-н-ролл на траве. Я стеснялась раздеться. А потом Джон уговорил тебя и ты осталась в одних трусиках, нейлоновых, совесм прозрачных. Я завидовала твоей смелости, мне тоже хотелось снять все, но я такая трусиха. У тебя красивые тоненькие ножки. А мне уже скоро 16 лет, а у меня даже грудки еще совсем маленькие и Боб сказал, что там неза что и подержаться.

Мне было так обидно, когда они оба увивались вокруг тебя и каждый старался потрогать тебя где только можно. И я не поинмаю, почему у тебя такая большая грудь, ведь ты только на один год старше меня. И я заметила, ты меня прости, что когда Джон мял рукой тебе грудь, тебе было очень приятно. Ты покраснела, закрыла глаза и подставила ему губы для поцелуя. И я немножко позавидовала тебе.

Крепко целую тебя и Боба. Так и передай ему. И пришли пожалуйста несколько спортивных журналов. Там бывают классные мальчики с замечательными фигурами. Выбери, где больше голых… Понимаешь. Ты же знаешь в каких журналах это есть. Только не присылай с неграми, я их терпеть не могу. Они меня не возбуждают. Твоя Мег.

Письмо второе

Бернвиль, 7 марта 1959 г.

Милая Кэт.

Самое интересное у меня то, что я подрудилась с маленькой учительницей мисс Элли — прелесть! Чудная!

Потом Дик… Он совсем молодой и носит письма и всю корреспонденцию нам в пансион. Спасибо за письмо и журналы. Скажи спасибо Бобу. И где он только их раздобыл! Как только я их получила, сразу же помчалась в сад, забралась в самую гущу, там у меня есть укромное местечко на сухой и мягкой траве, и стала их рассматривать. Какой кошмар! Ну, ты их видела. Собственно мне понравился кадр из этого секретного фильма "За любовь расплачиваются". Какая прелесть! Ах! У меня до сих пор, как вспомню, по телу бегают мурашки! А у того мужчины штучка… А, какая она у него большая и толста я… и длинная. И приятная такая. Когда я вернусь, мы обязательно должны посмотреть этот фильм. И ты, пожалуйста, не смей смотреть без меня.

Когда я пересмотрела все журналы, мною овладела какая-то сладкая истома, такая приятная, приятная слабость. Я легла на спину, вытянула ноги и вдруг почувствовала какую-то тянущую боль внизу живота. Боль была не очень сильной, но какой-то жаркой, знойной. Чтобы ее успокоить, я начала гладить рукой низ живота и между бедер. А там все было мокро. И даже волосики. Я подумала, что у меня началась менструация, но взглянув на свою руку, убедилась, что крови нет. Но, кажется, никогда раньше не было так мокро там.

И, запах, такой сильный необычный, вызывающий какое-то волнение, очень странное. я положила свои пальцы по краям своей письки. И, ты знаешь милая Кэт, я почувствовала у себя под пальцами такой твердый и продолговатый клитор, каким он у меня, кажется никогда до этого не был.

Сначала я даже испугалась и быстро отдернула руку, но в этот момент, как будто электрический ток пробежал по всему моему телу. Кэт, ты не представляешь себе, какое это было наслаждение, я чуть не лишилась сознания от этого. Ты конечно знаешь, что я делала у себя между ног. И делала так, как обычно, как мы с тобой это делали, но эффект был потрясающий! Одной рукой я делала там, а другой ниже. Сначала было какое-то приятное жжение а потом первая дрожь потрясла все мое тело.

Я даже застонала и все делала и делала пальцами, все сильнее ускоряя, почти до боли нажимала на клитор. Наконец, непроизвольно задвигались мои ягодицы, живот, ноги и меня охватил такой экстаз, что мне, кажется на время я даже потеряла сознание. И во время экстаза я физически ощущала, что тот мужчина с длинным и толстым из твоего журнала берет меня грубо, сильно, бесстыдно.

Когда я очнулась, моя рука все еще находилась там и была влажной. Я вытерла пальцы и хотела подняться, но не смогла. Все тело охватила такая слабость и приятная нега, что я вытянулась на траве и тот час уснула. Проснувшись, я побежала в пансион. Рассержанная Элли уже давно меня искала. Элли — самая молодая и симпатичная, из всего персонала пансиона. Ей лет 20, но не больше. Она очень красива, но здорово важничает и задирает нос. Она здесь совсем недавно, дней 7–8 тому назад приехала сюда.

Мне почему-то кажется, что с первого же дня она интересуется мной, и я всегда чувствую ее пытливый взгляд на себе. Так вот, Элли схватила меня за руку и потащила в пансион. Она пыталась меня ругать, но взглянув на мое заспанное лицо, вдруг расхохоталась. Я хлопала глазами, а потом мне самой стало смешно. Мы остановились, глядели друг на друга и хохотали как две дурочки. Я взмахнула руками и неожиданно журналы выскользнули из под блузки и рассыпались.

Элли взглянула на обложку одного из журнала и застыла в немом изумлении. Я густо покраснела, а Элли, придя в себя, собрала журналы и не глядя на меня, ушла. Я была потрясена. Я не находила себе места. После ужина мне передали, что Элли ожидает меня в своей комнате. Дрожа от страха, я отправилась к ней. Несколько раз я поворачивала обратно. Но она сама вышла мне навстречу и пригласила к себе.

Но милая Кэт, остальное я напишу в следующий раз. Надеюсь ты не будешь сердиться. Я просто устала от приятных переживаний и напишу тебе все подробно чуточку позже.

Как твои дела с Джоном.

Твоя Мэг.

Письмо третье

Бернвиль, 1 марта 1959 г.

Моя маленькая Кэт!

Несказано рада, что у вас с Джоном дело налаживается. Ты только не позволяй ему ничего лишнего до сводьбы, а то эти мальчишки такие нахалы, что всегда что-нибудь, да выпросят! Исполняю твою просьбу подробно описать все, что было. К полному моему изумлению, Элли обняла меня за плечи посадила на диван и принялась сервировать стол. Мне было очень неудобно и стыдно и я сидела, опустив глаза и тупо смотрела на тарелку, стоявшую передо мной на столе. Вдруг взор на краю тарелки приковал мое внимание. Он был нанесен бледно розовой краской по синему полю.

Приглядевшись внимательно, я сразу поняла что это такое. С большим мастерством на тарелке были нарисованы мужские половые органы, толстые и тонкие, напряженные и спокойные, переплетающиеся друг с другом в самых причудливых комбинациях! Меня даже в жар бросило и я не знала, куда девать свое лицо. И вдруг я услышала тихий смех Элли и поймала ее насмешливый и лукавый взгляд.

— В твоих журналах интересней. Но мы еще посмотрим! А сейчас давай выпьем глинтвейн. За хорошее знакомство!

Понемногу мы разговорились, выпили, закусили апельсинами. Выпели на брудершафт. Потом она меня поцеловала. Она была такая хорошенькая и я с восторгом обняла ее за шею и наши губы слились в сладком поцелуе. Но каком поцелуе! Таких поцелуев я еще не испытывала! А Боб ведь тоже умел целоваться. Но не так, когда губы Элли прижались к моим, а ее язык встретился с моим и начал двигаться у меня во рту, у меня помутилось в голове, и остановилось дыхание. Это было потрясающе!

Когда Элли со стоном оторвалась от моих губ, она тихо опустилась на ковер и положила голову мне на колени. Мы обе тяжело дышали и не могли вымолвить ни слова. Так мы и сидели.

Наконец Элли медленно подняла голову и тихо, каким-то глухим голосом сказала:

— Как ты думаешь, Мэг, что если я сниму платье? Не возражаешь?

— Делай, что хочешь, — пролепетала я.

Элли поднялась, подошла к зеркалу, и глядя на свое отражение, расстегнула «молнию» и медленно начала раздеваться. Я уже совершенно пришла в себя и с любопытством следила за ней. Элли осталась в одних нейлоновых трусиках и лифчике. Как она была хороша в своей девственной красоте!

"Неужели ни один мужчина не трогал ее?" — думала я.

— А почему ты не раздеваешься? Ведь жарко! Помочь тебе?

И не ожидая моего ответа, Элли ловко расстегнула своими маленькими пальчиками все пуговицы и крючки у меня на блузке и юбке. Я оказалась в нижнем белье.

— Ляг на диван и будем смотреть твои журналы, — сказала Элли.

Она сбросила с себя лифчик и трусики и легла на диван совершенно голая. Закинув руки за голову она смотрела на меня каким-то затуманенным взглядом. Ее полные грудки с розовыми сосочками торчали в разные стороны.

Мне сразу захотелось дотронуться до них. Одну ногу Элли опустила на ковер, а другую согнула в коленке и сладко потянулась. И прямо перед моими глазами обнажились ее пухленькие, большие срамные губы, покрытые шелковистым темным пушком.

Не смотря на стыд, я не могла отвести мои, ставшими жадными, глаза, от ее таинственной, влажной письки.

— Мэг, я жду! — и Элли подвинулась, освободив мне место.

Я нерешительно подошла к дивану и она, обхватив рукой мою талию, ласково притянула меня к себе.

— Ложись! — шепнула она и я послушно вытянулась рядом с ней.

— Кто тебе прислал эти журналы?

— Подружка.

— А где она их взяла?

— Ей достал один парень. Наш хороший знакомый.

— А она с ним живет?

— Нет! — вырвалось у меня.

— Он и твой друг?

Я утвердительно кивнула головой.

— И ты с ним… У вас что-нибудь было?

Я взглянула на нее не понимающе.

— Ну, ты с ним была как с мужчиной?

Я почувствовала, что краснею.

— Нет… — тихо прошептала я. — Мы только танцевали рок-н-ролл раздетыми, и он меня трогал за грудь.

— Ну… А, за письку он тебя трогал? Вот здесь…

Отодвинув свою ногу, Элли положила руку на свой таинственный треугольник. Мне было стыдно на нее смотреть и я закрыла глаза. Элли тихо засмеялась.

— Глупенькая, ты ведь еще ничего не знаешь. Зачем тебе журналы? И что ты в них понимаешь?

Меня так задели эти насмешливые вопросы, что, в конце концов, краснея от стыда и, отведя глаза в сторону, я рассказала ей кое-что о себе. Что? Ну то, что я знаю многое, и то, что я слышала и что я сама уже сильно возбуждаюсь, и то, что бывает между мужчиной и женщиной. Но не смотря на все ее вопросы, я не могла сказать ей, что я сама удовлетворяюсь.

Элли прерывала мой рассказ, то стыдными вопросами, то жаркими поцелуями, впиваясь своими губами в мои губы. потом она расстегенула мой лифчик и я внезапно увидела свои грудки совсем обнаженными.

— Какие у тебя красивые, маленькие шарики! А какие твердые! И сосочки торчат.

Элли гладила, слегка мяла их и вдруг, быстро наклонилась, взяла одну грудь в рот и как-то странно ее пососала. Сама того не ожидая я подалась ей навстречу. Элли застонала и еще сильней втянула в рот мою грудь, лаская языком сосок.

У меня кружилась голова и я чувствовала, что еще немного и со мной случится тоже, что в кустах, когда я рассматривала журналы. Мне стало стыдно и я оттолкнула голову Элли.

— Не надо, потом… — простонала я, и с трудом приподнявшись, села на диван.

— Ты лучше покажи то, что обещала, — напомнила я ей. Во время недавней беседы Элли посулила мне кое-что показать.

— Ох, какая ты приятная! — простонала Элли и обхватив меня руками, крепко прижала к себе.

Я почувствовала своими твердыми сосками ее горячую грудь и… Ах! Все эти непонятные ощущения сводят меня с ума!

Потом Элли достала из шкафа толстую книгу "Исследование половой жизни, советы, указания". В книге была масса иллюстраций, было много фотографий мужских членов почти всех наций. Самые большие оказались все-таки у негров. Как жаль! Затем описывались способы половых сношений и онанизма. В одной главе описывался способ совокупления в рот: "неприятных ощущений при слишком далеко введенном в рот члене можно избежать, если женщина будет ограничивать рукой длину той части члена, котороая находится во рту.

Постепенно освобождая эту часть и пропуская член все глубже, путем частых повторений можно добиться того, что спазмы гортани прекратятся и мужчина сможет, при достаточной длине члена, доставать головкой члена отверстия горла женщины без неприятных последствий для последней…

Женщина, обладающая повышенной половой эмоцией, ощущает при этом способе острое наслаждение, быстро входит в экстаз и не ощущает ни каких неприятных последствий. Такие женщины в порыве страсти стараются сами как можно глубже вобрать себе в рот мужской член, не зависимо от его размеров… Мужчина не должен терять контроль над собой, т. к. при большой величине члена и при интенсивном его движении взад и вперед, особенно в кульминационный момент извержения семени можно причинить женщине некоторую боль…

Если мужчина не обладает достаточной силой воли и имеет очень большой член, то рекомендуеться одевать на напряженный член ограничительные кольца. Советы делают этой женщине, которая после каждого одетого кольца вводит себе в рот член, испытывая и находя наибольшее соответствие органов… При таком способе повышается половая активность, стимулирующая похоть и акт, сопровождаемый неистовым сладострастием, заканчивается обоюдным оргазмом."

— Пожалуй хватит на сегодня, — сказала Элли, когда мы закончили главу "Техника онанизма".

Захлопнув книгу, Элли повернулась ко мне и слегка сжала мою руку. Мне уже давно хотелось в туалет.

— Элли, где у вас уборная? — не сдержалась я и покраснела.

— Захотелось писять? Правда?

Элли вскочила с дивана и из под умывальника вытащила ночной горшок.

— Садись скорей!

Мне было очень стыдно, но я не могла больше терпеть, и, опустив трусики, села. Элли не отрываясь смотрела на меня. Потом она подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Прямо перед моими глазами чернели кудрявые волосики у нее на лобке, а ниже я увидела ее сильно набухшие губки, они сильно разошлись в стороны и были очень влажными.

Писять я уже кончила, но мне не хотелось вставать с горшка. "А что если пальчик туда…" — мелькнуло у меня шаловливая мысль и я улыбнулась, представив себе, что сказала бы Элли. Но вдруг она сама взяла мою голову руками и, выгнув вперед свой живот, прижала мое тело к своим половым органам. я почувствовала прикосновение шелковистых волосиков и сильно раздражающий запах.

— Пойдем, моя маленькая! — Элли подняла меня с горшка, положила на диван, и принялась страстно целовать мою шею, грудь, живот.

Ах, Кэт, не могу писать, дрожат руки и я сама перестаю разбирать свой почерк, лицо горит и… Ох, милая Кэт, я начинаю ерзать на стуле… как вспомню, что мы делали с Элли потом… В следующем письме напишу. Вот бы эту книгу почитать с Бобом! Воображаю, как бы у него стоял!.. А пока что прости меня, очень напряженный клитор… и я тороплюсь отослать это письмо, т. к. сейчас за письмом зайдет Дик. Я ему передам это письмо, а у него даже мысли не будет, что у меня там все напряжено и так мокро…

А мне хотелось, чтобы Дик потрогал меня рукой… А, как у вас с Джонном? Ты с ним уже?… Или еще нет?… И напиши, как он тебя трогает… Понимаешь?

Твоя Мэг.

Письмо четвертое

Бернвиль, 12 марта 1959 г.

Милая Кэт!

Получила твое письмо и фото. Разумеется ты права. Дик мне нравиться. Он такого же роста как и я. Красивый, стройный. Ему 14–15 лет. При встрече со мной он не скрывает своих красивых глаз от меня. Не знаю, но немного поиграть с ним я бы не возражала…

Тот раз я с ним шутила, немножко заигрывала, а потом убежала к себе в комнату и долго делала это… Ты права. Но на этот раз, когда я делала это, вместо Боба я представила себе… Дика. И в самые сладкие минуты я воображала себе, что он меня… Понимаешь?… Милая Кэт…

Я любуюсь фото, которое ты мне прислала. Ты стала еще красивей, а у Джонна такая мощная физика, что я тебе даже звидую. Но я считаю, что это все-таки рискованно фотографироваться голыми и я бы не решилась, а вдруг кто-нибудь увидит это фото — будет колосальный скандал! А все-таки очень интересно иметь такое фото… И вообще ты счастливая — в любой момент можешь увидеть Джонна и рассматривать у него все, что захочется. А мне остается пока что только мечтать… Хотя бы Боб прислал свою фотографию в таком виде…

Кет, умоляю уговори его сфотографироваться голеньким и пусть он мне пришлет такую карточку… Интересно у него больше, чем у твоего Джонна? У Джонна он почему-то здорово увеличился. У него был гораздо меньше… Помнишь! Когда мы плясали рок-н-ролл и вы все разделись, а мне было стыдно, у Джонна он стал больше чем у Боба, наверное тоже. И, ты знаешь, Кэт, делается как-то не по себе, когда я думаю, что вот такая штука входит в мое тело, глубоко внутрь и все жутко как хочется… А как ты. Ты пишешь, что давала уже Джонну трогать свою письку и сама трогала его. Я тебе очень завидую! И пиши об этом как можно подробнее, понимаешь?

Ну я продолжу свой рассказ.

Так вот, когда Элли принялась целовать меня на диване, я почувствовала между моих ног и вот… Ах! Она уже коснулась моего клитора. Не в силах больше сдержаться, я застонала и широко раздвинула ноги. Элли принялась нежно и страстно ласкать клитор, постепенно ускоряя движения своих длинных и тонких пальцев. Я думала, что сойду с ума. Все мое тело била лихорадочная дрожь и я непроизвольно вертела ягодицами и бедрами в конвульсиях похоти. Мне хотелось еще и еще и руки Элли отвечали моим телодвижениям, делали свое дело… Экстаз приближался…

Внезапно все кончилось. Элли убрала руки, застонала и упала возле меня на диван. Я не знаю может ли быть, что хуже неудовлетворенного желания. Мое тело не подчинялось рассудку, продолжая извиваться в муках неудовлетворенности.

— Я хочу еще!.. — стонала я, но тщетно. Я готова была рыдать от ярости и, схватив подушку вцепилась в нее зубами.

Ах, Кэт! Какая это была мука! И в этот момент я услышала смех Элли! Схватив в ярости подушку, я бросила ее в Элли. Взвизгнув от восторга и закинув кверху ноги, Элли расхохоталась еще громче.

— Браво, милая, — воскликнула она, болтая в воздухе ногами и почти загибая их к себе за голову. Между ногами у нее выпирала наружу набухшая от желания писька с влажными розовыми губками, при виде которых я мгновенно застыла неподвижно.

— Ляг со монй, — попросила она и протянулва ко мне руки. Злость у меня проходила.

— Ты сердишься?

— Сержусь, — беззлобно ответила я.

— Как? Разве я…?

— Глупенькая! Конечно ты девушка, но по силе страсти ты уже женщина. У тебя такой большой темперамент, что когда ты будешь иметь физическую близость с мужчиной, они все будут без ума от твоей чувствительности.

— Почему?

— Мужчины любят темпераментных женщин. Вот слушай.

И Элли прочла главу книги "О сладострастии". В ней говорилось, что женщина должна развивать в себе это чувство и, что главным для этого средством является онанизм. Онанизм безвреден, но не рекомендуеться злоупотреблять всевозможностью онанировать в любое время. Допустимо 2–3 раза в неделю, не больше. Для женщин допустимы все виды онанизма, а девушки должны остерегаться вводить во влагалище палец, а также любые посторонние предметы, чтобы не повредить девственной плевы.

Смазав один из пальцев вазелином, — так описываеться один из способов онанизма, пригодный для девушек и женщин, — осторожно вводят его в заднепроходное отверстие и если это не вызывает ни какой боли, двигают палец взад и вперед, имитируя половой акт. Элли сказала, что она не любит этот способ удовлетворения, но знала некоторых дувушек, которых этот способ приводил в экстаз. Не с пальцем, а с мужчиной… Понимаешь?

Элли вновь обняла меня, раскинувшись на диване. Я томно потянулась и легла на нее всем телом. Элли раздвинула ноги и я оказалась между ними. С трепетом почувствовала я своим лобком ее курчавые шелковистые волосики, а когда она подняла ноги, то наши губы и вверху и внизу оказались слившимися в одном сладчайшем поцелуе. Элли обхватила меня руками, скрестив ноги у меня на спине и прижала меня к себе так, что я чуть не задохнулась. Лицо у Элли раскраснелось, из ее полуоткрытых губ вырвался мучительный стон и она, уперев ноги в диван и, выгнувшись всем телом мне навстречу, тихо стонала. Она повторяла это движение все чаще пока я не осознала, что сама совершенно непроизвольно начала повторять ее движения своей задницей вверх вниз, вверх и в низ. Наши лобки терлись друг о друга, а моя писька кажеться горела огнем. Меня снова начало забирать так, что дух захватил о…

Вверх, вниз, вверх, вниз… Я ожидала чего-то необычного и вот оно…Еще чуточку… Но нет!.. Опять нет! Снова Элли не дала мне успокоиться. Опять она вдруг ослабела и перевернулась вместе со мной на бок.

— Что ты делаешь? — закричала я, не в силах больше сдерживаться.

Элли быстро закрыла мой рот руками и зашептала:

— Тише, глупышка! Сейчас… раз ты так хочешь… Сейчас я тебе сделаю хорошо. Встань, моя маленькая, встань!

Она помогла мне подняться и уложила меня поперек дивана. Я лежала на спине, а мои ноги, свесившись с края дивана, упирались в пол.

Элли стала передомной, наклонилась и тихо сказала:

— Пусти меня!

Элли совсем склонилась надомной, уперлась руками в диван и приспособилась так, что мы с ней соприкасались только кончиками грудей, сосками. Медленно двигая телом из стороны в сторону, она своими твердыми сосками нежно целовала и щекотала мою грудь. Это было как-то странно, но очень приятно и снова я почувствовала внизу живота сладкое жжение, возбуждающий зуд, но не на долго…

Элли чуть оторвалась от меня, вставила одну ногу между моими бедрами, поставила другую на диван, запрокинула одну мою ногу и прижала к моей груди и изогнулась так, что наши половые органы оказались тесно прижатыми друг к другу. На некоторое время мы замерли, не двигаясь и только ощущали взаимно сильные вздрагивания наших клиторов… У меня захватило дух от похоти!

Элли сделала несколько движений от которых я, кажется начала терять сознание… Я чувствовала ее клитор…

И вдруг опять мучительная секунда, две. Элли изменив позу и, присев у дивана, впилась невыразимо жгучим поцелуем в мою письку! Меня начала трясти как в лихорадке, а Элли не отрывала своих огненных губ и… ох… что это… Неужели язык. И тут я закричала от наслаждения. Плавающий язык Элли быстро лизал мне клитор и так же впившись в него губами, она принялась так упоительно сосать его, что все мое тело уже совсем бесстыдно начало нагибаться и извиваться. Обхватив свои ноги руками я притянула их к животу, стараясь выпятить свою письку, как можно больше навстречу ее языку. Какая-то непонятная сила подбрасывала мои ягодицы вверх и вниз из стороны в сторону. Ми разгоряченные ягодицы ощущали нервные пальчики Элли, судорожно вцепившиеся в них. Элли приглушенно стонала.

Это была пытка наслаждения. Незнаю, как я не упала в обморок. Мои вскрикивания и стоны Элли слились в какой-то вопль сладострастия и похоти и себя я уже не ощущала… У мня начались спазмы, неваыразимо сладкие конвульсии и я начала удовлетворяться…

И вдруг… в дверь постучали. От ужаса я до крови закусила себе губы, а Элли, вскочив на ноги и пошатнувшись, как пьяная, спросила хриплым голосом:

— Кто там.

— Вы так кричите, мисс!.. Что с вами случилось. Я проходила мимо и услышала ваш крик.

Мы с облегчением вздохнули узнав голос горничной-негритянки.

— Это вы, Дина. — спросила Элли более спокойно.

— Я, мисс. Не помочь ли вам в чем-нибудь.

— Спасибо Дина! Я опрокинула стакан с горячим чаем на ногу и мне было очень больно. Но теперь все хорошо. Я помазала ее мазью и забинтовала. Уже не так больно. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, мисс!

И мы услышали удаляющийся стук каблуков Дины. Из моей груди вырвался вздох облегчения.

— Я так испугалась… — прошептала Элли. У меня даже живот заболел…

Она прошла за занавеску, я услышала как она писяет.

У меня между ног все было мокрое, а вытереть не было сил. Я лежала, широко раскинув ноги.

— Ты что? — спросила Элли, вытерая полотенцем мою письку.

— У меня там все мокро… — сказала я.

— Ты кончила? — тихо спросила она.

— Не знаю… Я еще не понимаю…

И я так испугалась… И хочу спать.

— Ох, уже два часа! Давай скорее спать, только сперва вытрись.

Элли подала мне платок, и медленно вытерла живот, бедра и все остальное. Писька немного болела, там все было раздражено и приятно ныло.

Обнявшись мы тот час же уснули.

Я проснулась от собственного крика. Открыв глаза я с недоумением оглядела комнату не понимая где и что со смной. И вдруг все вспомнила… Неужели это правда. Неужели это не сон, от которого я закричала и проснулась. Но, нет… я в комнате Элли и совсем одна. Постепенно я вспомнила все и этот сон, от которого я закричала и проснулась. Мне снилось, что у Элли между ногами появился большой мужской член и она старается вдвинуть мне его во влагалище. Мне было больно и я вскрикнула.

Опять я на урок опоздала, подумала я. Почему Элли не разбудила меня. Повернувшись на бок, я увидела приколотую к ковру бумажку. Я прочитала:

"Дорогая моя детка! Ни о чем не беспокойся, я все улажу. Отдыхай сколько хочешь. Я приду после занятий. Крепко целую. Твоя Элли. Да завтрак на кухне, какао в термосе".

— А все-таки Элли молодец! — подумала я. Обовсем позаботилась.

В комнате было жарко, пахло крепкими духами. Мне захотелось на воздух, в сад, но без Элли я боялась выйти из комнаты. Я встала и начала мыться в большой ванне. Сонливость исчезла и мне стало очень жарко и хорошо. Я даже тихонько смеялась от удовольствия. Когда же я, отставив ногу, пустила себе теплую водяную струю в промежность, то мне стало так приятно и щекотно, что я взвизгнув, расхохоталась от удовольствия. И тот час, испугавшись, закрыла рот ладонью — вдруг кто-то услышит!.. Но нет, все было тихо…

С удовольствием я обмыла свои половые органы, даже пыталась просунуть пальчик во влагалище, но тот час одернула его, чуть не вскрикнув от боли. Палец затронул девственную плеву.

Ох, кажется мне уже надоела эта «целка». Она мешает мне и хочется избавиться от нее. Только бы найти мне подходящего мальчишку. А что если Боб. Ох, милая Кэт!.. Ну умоляю! Ему ни слова. Пусть делает что хочет. Может быть и догадается приехать сюда… А если… Дик. У него наверное уже тоже стоит. И должно бы быть маленький… Ах, если бы случайно увидеть… А от маленького не будет первый раз так больно. как ты думаешь? Не заню, но к Дику меня тянет немного…

Ну вот вымывшись, я завернулась в Эллин купальный халат и все аккуратно прибрала в комнате и с аппетитом позавтракала. Мне очень хотелось бы поболтать, посмеяться, пошалить, но я была одна. Потм мне захотелось почитать книгу, ту самую… Я нашла ее в шкафу, схватила и уже направилась было к дивану, но с полки что-то упало. Это была коробка с красивой крышкой. Коробка открывалась как школьный пенал. Когда же я ее открыла, то даже не поняла, что за предмет там лежал. А вытащив, я чуть не воскликнула. Ты знаешь, что это было! Член… искуственный и такой красивый! Даже с двумя яичками. Ах, Кэт, как я удивилась! Я вертела его разглядывала. Он был очень длинный, сантиметров 20, но очень мягкий и оболочка была такая шелковистая и приятная на ощупь, что моя рука сама начала его гладить. Сзади у него была пробка, как у водяной грелки.

Но как же им пользоваться если он такой мягкий и гнется как резиновапя губка. Интересно… Я подошла к зеркалу и приставила его к тому месту, где он должен быть у мужчины. Взглянув в зеркало я тот час рассмеялась — такой смешной вид я имела, и член и груди! Я прикрыла груди рукой и сразу стала похожа на сорванца-мальчишку, который неприлично балуется.

Когда я собиралась положить член в коробку, я увидела не дне ее бумажку. То было руководство к пользованию искуственным членом. Там говорилось, что при надавливании на яички член наполняется воздухом и становится упругим. В отверстие, закрытое пробкой, наливается горячая вода или молоко. После наполнения член молоком, нужно плавно нажать и отпустить яички, нагнетая воздух. Член становится твердым и длинным. При этом длина и толщина члена зависет от степени накачивания воздухом. Благодаря этому любая женщина может подобрать себе размер по своему вкусу и желанию. Женщина с узким входом во влагалище рекомендуется такой способ:

Несколько раз качнуть воздух, для придания некоторой твердости, вставить член во влагалище и уже после этого докачивают до желаемой и терпимой величины. Этот способ, кроме того, является еще сильно возбуждающим, т. к. женщина чувствует увеличение члена непосредственно во влагалище, что вызывает у нее сильнейшее чувство сладострастия и полового наслаждения. Когда член уже находится во влагалище, женщина рукою двигает его взад и вперед на всю длину его, или вынимая его совсем или, по желанию надавливая им слегка на матку, или еще приятным каким либо способом для данной женщины используя его.

Когда женщина почувствует приближение оргазма, т. е. кульминационного момента сладострастия, она должна нажать рукой или бедрами на яички, от чего член выбрызгивает ее теплую жидкость с силой, достаточной для ощущения горячей струи, имитирующий конец полового акта.

Дальше говорилось, что употребление искуственного полового члена является почти обязательным для женщин, мужья которых быстро достигают своего удовольствия и заканчивают половой акт лишь только раздвинув женщину.

Говорилось так же, что употреблять искуственный член можно десятками способов. Его можно пристегнуть себе между ног и удовлетворять подругу, приятельницу. Им можно возбуждать себя, имитируя сношение между грудей, в рот и удовлетворять себя в анус.

Дорогая Кэт, прочитав это руководство, мне страшно захотелось испробовать эту штуку в действии. Я согрела воду, налила во внутрь, накачала член за яйца, до твердого состояния, начала вертетеь его так и сяк, ну, и ноги мои как-то сами собой довели меня до дивана. Я легла, широко раздвинув ноги и начала тереть головкой члена срамные губы… Это было восхитительно! Я чувствовала, что меня начинает забирать от «наслаждения». Я крепко, крепко прижала его к своей щелке и плотно скрестила ноги, двигая одновременно бедрами. Ах, как было хорошо.

Я опять почувствовала острую струю огня, пробежавшую по всему моему телу и опять там стало мокро, мокро… О, как мне хотелось в этот момент настоящего мужчину. Ощущать его напряженный член в своем теле, тяжесть мужчины на себе. Я представляла на себе то Боба, то Дика, то… стыдно признаться обоих сразу. Голых, Дика на себе, а Боба рядом. И… я еще незнаю, что я еще видела в полузабытьи, но в самый жгучий момент, мои руки конвульсивно сжали яйца и струя горячей жидкости ударила мне прямо туда. Это было нестерпимое, упоительное наслаждение… И затем по моему телу разлилась приятная истома. Мне стало легко, спокойно, я кончила…

Отдохнув, я встала, вымылась, обмыла так же член и вновь улеглась с ним на кровать. Любуясь членом, мне захотелось взять его в рот. И это желание становилось все сильнее и сильнее. Непроизвольно мой рот открылся, а рука сама вставила в него головку.

"Ах, если бы это был настоящий!" — предательски пронеслось у меня где-то в сознании.

Я резко сжала яйца и почувствовала, как струя теплой воды ударила мне в горло. И тут меня осенила новая мысль. Я выдавила из члена всю воду, налила в него рома и завинтила пробку.

— "Вот теперь пожалуй будет «люкс» — подумала я.

Дорогая Кэт я уже исписала целую тетрадь и тебе, наверное надоело читать, но ты сама просила писать все подробно. Вот я и пишу. Ты пойми, ведь я в первые погрузилась в это захватывающее море половых наслаждений.

Я уже чувствую себя вполне созревшей, здоровой девченкой, и ты понимаешь, мое тело хочет того, для чего оно предназначено. О таких же желаниях ты сама мне говорила не раз. Помнишь?

Так вот наполнив член ромом, я подкачала его до полутвердого состояния, чтобы он удобно умещался во рту, усевшись на диване, вставила его в рот и потихоньку начала его двигать туда и сюда, одновременно прижимая его языком. По немногу я старалась продвигать его все глубже и глубже. Потом я несколько раз нажала на яйца и упругие струйки рома наполнили мой рот. О! Кэт, это было чертовски восхитительно! Я как бы высосала ром из члена! А между бедрами у меня, кажется, опять становилось мокро…

Я даже не слышала, как в замке щелкнул ключ, и опомнилась лишь тогда, когда услышала сердитый голос Элли:

— Что ты делаешь?

Я бросилась к Элли и повисла у нее на шее, покрывая ее щеки поцелуями.

— Элли, душка, не смей сердиться!

— Где ты взяла это?

— Там, — я показала на полку и тут же рассказала ей всю историю, умолчав, правда, что я сладко кончила.

— Сумашедшая ты! — сказала она, но тут же расхохоталась и принялась целовать меня…

Ты знаешь Кэт я пишу тебе это письмо уже целых два дня и все не могу закончить. Но пора! Хватит. Остальное в следующем письме. У нас скоро каникулы и Элли приглашает меня к своим знакомым на ферму, не далеко от сюда. Постараюсь уговорить ее, чтобы она пригласила и тебя с Джоном, а так же и Боба.

Ну гуд-бай! Жди продолжения. Я чувствую, что тебя это волнует. Да?

Твоя Мэг.

Письмо пятое

Бернвиль, 26 марта 1959 г.

Кэт, душка!

Я в восторге от твоего письма!

Как я завидую тебе и твоей решительности и смелости. Когда я читала и перечитывала твое подробное описание — как тебе делает это Джон… как у тебя коленки подкашивались, как ты стоя с ним в беседке, боялась, чтобы кто-нибудь вас там не заметил и особенно, как ты сделала пальцы Джонна мокрыми, как ты вцепилась в него зубами, когда кончила ему в руку… Ох? Кэт, Кэт… Если б ты знала, как у меня тогда было мокро тоже…

От Боба тоже получила письмо. Он пишет, что уезжает с отцом в Филадельфию. Как жаль! Ну, что ж, он много потеряет и не моя вина, если он вернется и найдет мою письку не такой узкой, как ему хотелось бы.

Терпеть я долго несмогу. Но об этом прошу тебя ему ни слова! Зато какие фото он мне прислал! Прелесть! Он — в чем мать родила! Я поцеловала его в самое пикантное место. Догадываешься куда? И я его теперь все время ношу с собой. И знаешь, Кэт, на одном фото он у него небольшой и, видимо, мягкий, а на другом побольше, а на остальных — толстый и длинный и снят с разных сторон: сбоку, спереди и…

В общем, очень, очень стыдно, но взгляд оторвать от фото я не могу. А у Боба он больше загнут к верху. У Джона он, судя по фото, прямее. И как-будто у Джона короче, но толще. Ну, в общем ты понимаешь, что я от твоего письма и от этих фото очень сильно и сладко кончила.

Ну ладно! Пишу дальше о нашей любви с Элли. Когда мы улеглись с ней на диван, я спросила.

— Элли, для чего тебе эта штука? Неужели ты ей пользуешься?

Она как-то странно посмотрела на меня и ответила:

— Иногда да.

— Вот здорово! — вырвалось у меня и, наклонившись к ней, я тихо прошептала, — это очень приятно? Да?

— Очень… — она томно потянулась, закинув руки за голову, — я научилась этому в Японии, как и многому другому.

— Но ты же знала мужчин. Близко.

— Только одного… И еще…

Она махнула рукой и замолчала.

— Что еще? Элли милая, расскажи! И почему ты не имеешь любовника? Ведь ты так прекрасна, что любой мужчина был бы счастлив любить тебя.

Еще долго я ласкалась к ней и упрашивала ее посвятить меня в тайны своей истории, но в конце концов она согласилась. С самого начала ее история захватила меня и я старалась записать ее слово в слово. Вот пока что отсылаю тебе мои усилия многих вечеров.

РАССКАЗ ЭЛЛИ

Родилась я во Франции. Мать умерла, когда мне было 2 года. Отца — инженера, командировали в Японию, снабдив его какими-то секретными документами и инструкциями. Брата моего, Жерара, отец устроил в специальное военное училище и уехал со мной в Японию.

И вот, в 1945 году, 6 августа над Хиросимой взорвалась атомная бомба, а мы с отцом были там. Мой отец погиб, а я, семилетняя девочка осталась одна. Спаслась я только чудом: во время взрыва я играла в небольшой пещере с японской девочкой, дочерью хозяина, где мы остановились жить, мой отец и я. Очнулась я в санитарном поезде. Месяц была в больнице Иокогамы, где меня лечили от легкого сотрясения мозга, в результате обвала в пещере.

Обо мне позаботилась моя няня Ямато-сан. Она рассказала, что нашу квартиру ограбили какие-то бандиты в масках, но почти ни каких вещей не взяли, а все искали какие-то документы, бумаги.

Из посольства прибыли какие-то люди, назначили мне опекунов. А на другой день за мной прибыла машина с шофером, в темных очках. Он сказал, что он из посольства, посадил меня в машину и, выехав за город развил бешенную скорость. В сумерках машина остановилась, шофер дал мне термос с кофе. Я с удовольствием выпила его и тот час уснула.

Проснулась я в какой-то комнате без окон. Под потолком висел красивый японский фонарь, расписанный драконами в объятиях женщин, женщины были голые. Через некоторое время в комнату вошла миловидная японка с мужчинами.

Толстяк европеец, осмотрев меня, обратился к другому европейцу, большого роста молодчику, с гибкими и мягкими движениями тела, в котором угадывалась недюженная сила:

— Ред, расскажите ей все и выясните, что можно.

С этими словами толстяк ушел, оставив нас втроем.

Ред подмигнул мне, как заговорщик, и улыбнулся так весело и лукаво, что я перестала дрожать. Улыбка осветила его энергичное и довольно симпатичное лицо.

— Так вот, Элли Ришар, — начал он. Твоего отца направили в Японию, чтобы он мог закончить свое очень важное военное изобретение, которое могло бы сыграть решающее зачение в победе союзников. Он закончил работу, но то ли не хотел отдавать ее никому, то ли кто-нибудь понюхал про нее, но чертежи бесследно исчезли. На нужно выяснить, не осталось ли у твоего отца каких либо записей, шифров, или не передавал ли он записки кому-либо здесь, в Японии, тем более, что он здесь был связан с японскими погрессивными кругами. Мы похитили тебя из под носа французского консула с целью использовать тебя как приманку для друзей твоего отца. Мы их не знаем, но этим займеться он.

Ред кивнул на жилистого, гибкого как кошка, японца.

— Его зовут Хаяси, — продолжал Ред, — и ты поступишь в полное его распоряжение. И должна слушаться его бесприкословно. Понятно? А не то…

Он кивнул японцу и тот ловко, по-кошачьи прыгнул ко мне и стал душить меня за горло пока рука Реда не остстранила его от меня.

— Какого черта! Ты задушешь девчонку! Так вот, — продолжал он, — если ты что-нибудь знаешь о бумагах твоего отца, припомни, расскажи. А мы еще встретимся. Эй, кто там! — крикнул Ред.

В комнату вошла японка.

— Отведите ее! — приказал Ред.

Позже я узнала, что нахожусь в одном из фешенебельных публичных домов для европейцев и богатых японцев, маскировавшийся под вывеской "Хореографическое училище". Сюда попадали девочки различным путем: в том числе и путем прямой покупки их у бедных родителей, а так же и просто похищением.

Хозяин этого помещения, богатый и очень уважаемый японец, раньше имел с десяток "чайных домиков". Но их пришлось закрыть, так как в стране развернулось движение протеста женщин и прогрессивных кругов населения, и правительство вынуждено было официально закрыть увеселительные дома, но все они неофициально продолжали существовать под безобидным названием «училищ», «школ» и даже "монастырей".

В доме где я находилась девочек обучали танцам, музыке, языкам. Кроме общеобразовательных предметов были специальные: "история эротики", "эротическая литература", "эротические танцы".

В училище находилось двенадцать девушек, не считая меня, которые составляли две группы по 6 человек. Каждая группа чередовалась: два дня занятия, а два дня с гостями по прямому назначению. Гости обыкновенно съезжались вечером и в течении ночи часть уходила, а часть оставалась до утра. Плата у нас была высокой и гости только состоятельные.

Первое время меня никто не тревожил и я целыми днями валялась на диване в своей комнате, перелистывая журналы. Однажды Хаяси пригласил меня в другую часть дома и ввел в одну из обставленных мягкой мебелью комнату. На диване и на низеньких пуфиках сидели шесть девочек по 10–12 лет, приблизительно, а посредине сидела английская леди в очках. Шел урок английского языка. С этого момента я как и все девочки начала посещать занятия, танцы, кроме эротических, и, так же как все, потдвергалась наказаниям за непослушание, ленность, невнимательность.

Изредка заходил Ред, приносил мне сладости и мы как-то с ним подружились. Я ему не могла ничего рассказать о чертежах и он предупредил меня только об одном: если кто-нибудь будет интересоваться мной, моии прошлым, я тотчас же должна сообщить об этом Хаяси. И только.

Но жизнь шла своим чередом и ничего не случалось. Прошло 5 лет. Мне уже исполнилось 12 лет. Я имела большие успехи в изучении языков, танцев. Меня поощряли, но и наказывали. Сперва я кричала, вырывалась, а потом как-то привыкла и даже начала находить в этом удовольствие. Особенно если, меня секла одна девочка — мулатка, на год старше меня. Когда она приходила с плеткой из шелковых шнурков, меня охватывало сладострастная дрожь.

Она снимала с меня халатик и сама радевалась до гола. Тело у нее было как у мальчишки. Грудей почти не было. У нее была особенность: половая щель у нее была расположена очень высоко, как у совсем маленьких девочек, и когда она ходила голая, то ее хорошо видимые, припухлые срамные губы, почти всегда к тому же влажные, двигались самым возбуждающим образом. Мало того.

Она обладала сантиметра на 2–3 выдвигался из половой щели… Не смотря на то, что ей было всего 13 лет, она считалась лучшей из всех девочек и мужчины были от нее без ума. Звали ее Мария. Она зарабытывала больше всех. Она научила меня лейсбийской любви, которая практиковалась у всех воспитанниц поголовно…

Когда Мария приходила ко мне наказывать, она раздевала меня сама и сама раздевалась догола. Потом мы ложились на диван или на ковер, она меня гладила, целовала, прижималась ко мне всем телом, просовыавла свои ноги между моих ног, ложила меня на себя и проделывала множество других вещей. Я с удовольствием отдавалась ласкам мулатки. В 12–13 лет я уже испытывала нечто вроде полового возбуждения. Играя со мной, Мария сама впадала в экстаз и, схватив плетку, с остервенением начинала хлестать меня по всему телу — по животу, ногам, груди, спине, и особенно по ягодицам. В первое время я иной раз теряла сознание, но потом как-то привыкла и даже боль чувствовала только вначале, а потом меня охватывала приятная истома и все ощущения передавались мне как бы со стороны. Удары возбуждали меня, у меня подымалась горячая волна непреодолимого желания сексуального характера. Мне тогда уже было любопытно смотреть на возбужденное лицо и на очень красивые, делавшиеся сумасшедшими, глаза моей мучительницы и, особенно, на выглядывающий из-под влажных, толстых срамных губ, чуть-чуть покрытых пушком, непомерно большой, напряженный клитор. Как завороженная следила я за вздрагиванием красной головки ее клитора, когда лежала под ее ударами. Тогда я не ощущала боли… Ощущала только сильное напряжение моего собственного клитора…

И, наконец, еще одна особенность была у Марии. Она безумно любила лежать под моими ударами плети. Она требовала этого, и все наши встречи неизменно заканчивались тем, что я из всех сил секла ее по голым ягодицам. Она глухо стонала, уткнувшись головой в подушку, и бестыдно подвигала свои ягодицы навстречу моим ударам, раздвигая бедра так, что я глядя на ее клитор, глазам своим не верила — таким толстым, длинным и твердым становился он.

Немного позже я узнала смысл слов «кончать», «спускать», иметь «оргазм», но уже тогда, может быть инстинктивно, чувствовала, что Мария «кончает» при каждой нашей встрече. И когда она «кончала», судорожно извиваясь и дергаясь всем своим телом, я испытывала почти тоже состояние. Делала она со мной и другие очень стыдные вещи, в том числе, и это было незадолго до разрыва с ней, она пробовала натирать головку своего клитора о мой анус…

К сожалению, много позже, я узнала, что Мария была агентом — разведчиком Хаяси, что она проходила специальное обучение, изучала английский язык и совершенствовалась в французском языке, который уже тогда знала прекрасно. И еще я узнала, что она была любовницей Хаяси и с гостями не позволяла ничего того, к чему она особенно стремилась, а удовлетворяла их лишь каким-либо извращенным способом.

Из-за Марии и начались все мои неудачи. Как-то сидя одна в своей комнате, я начала перебирать свои старые, детские платья. Вдруг я почувствовала под руками какую-то бумажку, зашитую в подол моего старого платья. Чувствуя какую-то тайну, я лихорадочно, поспешно, распорола шелк и вынула бумажку. И в это мгновение дверь распахнулась и в комнату вошла Мария.

— Что это? Письмо?

— Да… То-есть нет… — прошептала я. — Просто бумажка.

Мария бросила на меня пронизывающий взгляд и тотчас ушла. Я схватила бумажку и прочла: "Хр.33. Рыба ушла. Ставьте сети и. К.Г. В тихой лагуне. Спросите "мирных людей".

Очевидно это была копия телеграммы, написанная отцом. Но зачем надо было ее зашивать? Во всяком случае, ее надо было быстро уничтожить. Я перечла записку еще раз, чтобы запомнить, зажгла спичку, сожгла бумагу и растоптала пепел на ковре.

— Где записка? — влетел в комнату Хаяси. — Ты слышишь?

Я молчала, он сильно сжал мне руку.

— Я ее сожгла, — призналась я и указала на пепел на ковре. Хаяси с силой ударил меня по лицу и вышел, хлопнув дверью. Щека у меня горела и постепенно глухая злоба начала наполнять все мое существо.

"Как?! Такая желтая дрянь будет меня бить по лицу?! Меня?! Француженку? Ну, ничего, я тебе еще устрою веселенькую минутку!"

Я достала длинную японскую шпильку для прически и спрятала ее в складках халата. До вечера меня никто не беспокоил, а вечером за мной пришли две девушки и пригласили меня с собой.

— Сегодня у нас важные гости, — сказали они, — и тебе придется поработать.

Уловив испуг в моих глазах они засмеялись:

— Не бойся, ты будешь прислуживать только за столом. Но тебя велели предупредить — никаких разговоров с гостями не заводи.

Со страхом, но и с немалой долей любопытства я пошла за ними в ту часть дома, где еще не была. Девчонка открыла одну из дверей.

— Иди туда, тебе скажут, что делать!

Я вошла и оказалась в большом холле, предназначенном, очевидно для оргий. Здесь были столы, широкие низкие диваны, а посередине, на черно-мраморном постаменте стояла скульптурная группа из двух голых женщин и одного мужчины. Я подошла поближе и обомлела! Одна женщина стояла на четвереньках, другая лежала под ней на спине и языком касалась половаых органов первой. Мужчина стоял на коленях и всаживал огромный член в задницу той, что стояла на четвереньках. Женщина, лежавшая на спине, рукой ласкала его яйца, принимая одновременно себе во влагалище средний палец руки другой женщины. В этой группе было столько динамики и живой страсти, лица участников этого коллективного совокупления были так выразительны, что я, знакомая с этим только теоретически, почувствовала, что-то вроде желания, какой-то приятный зуд в своих половых частях. Внезапно резкий голос вывел меня из этого состояния:

— Хватит любоваться, мадмуазель! Помогите лучше накрыть на стол!

Я обернулась. С зади меня стоял хозяин — толстый, маленький японец.

— Хаяси очень вами не доволен, мадмуазель. Если он еще раз напомнит мне о вас, то… для вас будут большие неприятности, не считая того, что вам придется обслуживать наших гостей наравне с другими девочками. А пока выполняйте вашу работу.

Я твердо решила никому не рассказывать о том, что было написано на бумажке. И надо же было, чтобы Мария увидела ее у меня. С такими невеселыми мыслями я вместе с другими служащими машинально носила посуду, накрывала на столы, ставила цветы в вазы. И вот все готово. Зажегся яркий свет. Послышался гонг. Где-то наверху послышался джаз. Двери раскрылись, вошли девочки, одетые в раскошные бальные платья, туфлях — «гвоздиках», украшенные в драгоценности. Во мне даже шевельнулась зависть, а они со сверкающими от возбуждения глазами и горящими щечками, весело смеялись и непринужденно болтали.

Вскоре вошли гости, с десяток пожилых, но очень элегантно одетых мужчин. Некоторые из них непринужденно расселись на диване, другие с интересом разглядывали скульптуру на мраморном постаменте, одобрительно посмеиваясь, третьи заигрывали с девочками.

Еще в самом начале я пристроилась в одном из углов между тяжелыми друпировками и меня почти не было видно, тем более потому, что эти части холла были, очевидно нарочно плохо освещены. Зато мне все было видно и я с любопытством наблюдала за происходящим.

Девочки с веселым шумом встретили мужчин, знакомились, кокетничали и присаживались за столики. Через некоторое время все освоились окончательно. Звенели бокалы, хлопали пробки. Стало шумно и весело. Мужчины сняли пиджаки и остались в белоснежных рубашках. Девочки разлеглись на диваны, выставив красивые ножки. Один из мужчин благовенно приник губами к ножке прелестной девочки-японки, а она, откинувшись на подушки, заливалась радостным смехом, все выше и выше поднимая свое платье и подставляя под поцелуи свое розовое тело. В другом конце холла, два приятеля целовали маленькие, упругие грудки девочки с длинными, светлыми волосами и прелестным белым личиком, которую я видела очень редко и почти не занала. Она была из другой группы. Девочка, охватив голову мужчин своими руками, смеялась от удовольствия.

Некоторые девочки уже сняли платья и сидели перед мужчинами в одних трусиках, а одна даже совсем голая. Немка Эльза, высокая белокурая девочка с тонкой талией и великолепными бедрами, забралась на стол и демонстрировала стриптиз, поражая всех удивительной гибкостью своего тела. Мужчины собрались вокруг стола, поощряя ее горячими возгласами. Каждому хотелось потрогать это великолепное девичье тело. Ее шлепали по ягодицам, гладили ляжки, пожирали взглядами. Раздевшись совершенно, она начала выплясывать такой сумасшедший канкан, что мужчины заревели от восторга, а она воодушевившись сама, делала самые непристойные движения, выставляя напоказ все сокровенные части своего тела. Постепенно ее движения стали более плавными и медленными глаза затуманились и она упала на руки одного из мужчин. Он быстро растегнул брюки и спустил их до колен. Подхватив девочку, он перенес ее на диван и поставил ее в удобную для себя позу, глядя на мраморную скульптуру. Подведя к ее заду свой огромно стоящий член он приготовился, чтобы всунуть его, а она чтобы помочь ему в его работе старалась как можно больше выгнуть нижнюю часть тела своего живота и приподняла ногу, которую рука мужчины незамедлила подхватить. По их положениям было видно, что их половые органы соединились и после нескольких бурных движений, член выскользнул… Вновь повторились движения обоих, усилия их… Вновь девочка поднимает попеременно то одну, то другую ногу… Оба покачиваются… Вновь страстное, но более осторожное движение обоих… Вновь новое резкое движение мужчины и член снаружи…

Мужчина нетерпеливо спускает себе ниже брюки и оба ложатся боком поперек дивана. Ноги мужчины касаются пола, а ноги Эльзы опоясывают его талию. На этот раз длинный член брюнета входит в тело девочки легко, но, повидимому и очень глубоко, т. к. по всему телу Эльзы пробегает болезненная дрожь…

А тем временем в холле все перемешалось. Мужчины без разбора хватали девочек и началась оргия, которой позавидовал бы сам Нерон.

Глядя из своего укромного уголка на эту сцену я почувствовала, что меня захватывает это зрелище и мне захотелось тоже принять участие в нем. Моя рука непроизвольно скользнула под халатик и, нащупала пальцами напряженный клитор, я начала первый раз с удовольствием, но медленно и осторожно онанировать.

В это время меня привлекла необычная картина. Маленькая японка, почти совсем девочка, раздвинув пальчиками пухлые, безволосные губки своей промежности пыталась всунуть в свое маленькое отверстие крепкий член одного из мужчин. Член был настолько большим, что никак не мог втиснуться в узенькую щелку. Ей, очевидно, было больно, но проффесиональная гордость не позволяла ей прекратить эту пытку. Она заставила своего партнера лечь на спину и, устроившись над ним на корточках, повторяла свои попытки. Мужчина лежал под ней совершенно пассивно, совершенно ни чем не помогал и наслаждался ее усилиями. Теперь девочка надвигалась на член всем своим телом. Губы ее влагалища покраснели и растянулись в две тоненькие полоски, а головка твердого и несгибаемого члена начала медленно вползать в щелку и вдруг, буд-то прорвала какой-то рубеж, значительная часть члена мужчины стремительно проникла вовнутрь. Японочка громко вскрикнула и замерла. Лицо ее побледнело, а широко раскрытые глаза выражали испуг и удивление. Мужчина лежал под ней с выражением блаженства на лице и нежно поглаживал девочку по спине, а она, придя в себя, начала тихонько двигать задницей взад и вперед, вверх и вниз. Член мужчины больше чем на половину вдвигался в ее тело… Это было захватывающее зрелище!

Чуть дальше, на соседнем диване немка сводила с ума сразу обеих мужчин. Она стояла на четвереньках, опираясь руками на диван. Один мужчина стоял сзади ее на коленях, с ожесточением засовывал свой член ей в задний проход, а в это время она с упоением сосала член другого мужчины и делала это с таким исскуством, что мужчина весь извивался от похоти.

Но больше всех меня удивила маленькая блондинка, с кукольным личиком и невинными голубыми глазками. Ее голенькое тело было сложено пополам, а длинные стройные ножки плотно прижаты к ее груди. Мужчина прижимал ее ноги своими плечами, а его член то до отказа входил ей между ног, то выходил от туда весь красный и блестящий, то вновь вонзался по самые яйца, но уже в другое маленькое отверстие ее задницы. Таким образом, чередуя отверстия, мужчина, очевидно получал огромное наслаждение. Он конвыльсивно щипал девочку за бедра, дыхание с шумом вырывалось из его открытого рта, по всему телу пробегала дрожь. Блондинка, приподняв головку, со стыдливым любопытством наблюдала за движениями своего партнера, всякий раз ежась и вздрагивая, когда его член проскальзывал ей в задницу. Ее личико покраснело, взор ее прищуренных глаз затуманивался похотью…

Внезапно свет погас, музыка смолкла. Когда через минуту стало светло, то свет уже имел какой-то розовый оттенок.

Распахнулась дверь и в холл въехала открытая колесница, в которую были впряжены четыре совершенно голых девочки с распущенными волосами. В колеснице стояла Мария, изображавшая жрицу Астарту. Совершенно обнаженная только с узеньким поясом из драгоценных камней на бедрах, она была восхититльна. Девушки быстро везли ее вокруг холла, а она подняв одну руку для приветствия, загадочно усмехалась улыбкой Сфинкса. В другой руке у нее был тяжелый кожанный бич, которым она стегала девочек по их обнаженным спинам. Все в холле замерли пораженные таким зрелищем. Но увидеть дальше мне не пришлось. Позади себя я услышала шорох отодвигаемой партьеры и едва успела отдернуть свои пальцы от клитора и вынуть руку из под халата.

Хаяси, то был он, поманил меня. Наклонив голову, я пошла за ним, стараясь поскорее подавить в себе пыл сжигаемой меня похоти. Кажется он ничего не заметил.

Мы пришли в другую часть дома и зашли в комнату, в которой сидел Ред и толстяк-европеец.

— Что новенького? — приветствовал меня Ред, наливая мне бокал виски.

Чтобы скрыть свой страх я выпила и сказала:

— Хорошо, но всеравно я ничего не скажу.

— Ого! Малютка показывает зубки! — зло поблескивая глазами проворчал толстяк.

— Но ничего, — продолжал он, — мы их обламаем! Ред, ближе к делу.

Ред взглянул на меня с любопытством и с некоторой долей удовлетворения.

— Зря артачишься, детка, — сказал он. — Говорить всеравно придется. Так что ж было написано в той бумажке? Молчать бесполезно. А когда скажешь мы тебя отпустим на все четыре стороны. Денег у тебя много. Хранятся они у французского консула. Опекуны тебя ждут все время и ты сможешь сразу уехать во Францию, кстати твой брат будет очень рад тебя видеть.

При упоминании о брате, мои мысли закружились вихрем. Мне было пять лет когда мы расстались. Мысль о брате придала мне сил и я решила выстоять во что бы то ни стало. Каким-то внутренним чутьем я поняла, что если я скажу правду, то меня убьют как нежелательног свидетеля, что все их обещания — ложь.

— Я нечего не могу вам сказать, — пролепетала я, притворяясь опьяненной больше, чем была на самом деле, — Это была старая молитва. Ее написал отец, чтобы я поскорее выучила ее наизусть.

— Так почему же, черт возьми, он зашил ее тебе в платье? — заревел толстяк.

— Успокойтесь, босс! — Ред хладнокровно пододвинул мне бутылку.

— К черту виски! Мне надо знать содержание записки или молитвы, дьявол знает, что там было!

— Так какая же это молитва, детка? Можешь ли ты нам ее прочитать? — спросил Ред.

Я молчала отец в бога не верил и никаких молитв я не занала. К счастью я вспомнила начала молитвы, которую шептала на ночь мне мать. Она пришла мне на ум сама собой.

— Перестань дурачиться, милая! С такой молитвой, попадешь прямехонько в ад! Помолись по другому! Ну!

Угрожающе, сжав кулаки он подошел ко мне и сильно тряхнул за плечи.

— Хаяси заставь ее молиться! — злобно прошипел толстяк.

Хаяси несколько раз затянулся сигаретой, стряхнул с нее пепел, подошел ко мне и, подняв мою руку так, что широкий рукав моего халатика опустился до самого плеча, неожиданно сунул горящим концом мне сигару под мышку.

Я взвизгнула от боли, но выпитое виски придало мне такую смелость и злость, что я вцепилась свободной рукой в желтую рожу палача, норовя выдрать ему глаза.

— Браво, детка! — неудержался от восклицания Ред и внезапно влепил мне такую затрещину, что у меня все потемнело в глазах и я лишилась чувств.

Очнулась я в своей комнате. Почувствовала сильную боль под мышкой и сразу же все вспомнила.

"Что же будет дальше. Неужели все эти мучения будут продолжаться?"

Пришла Мария и вновь стала за мной ухаживать, менять повязку, болтать. Между прочим она очень сильно хвалила Реда и из ее слов я поняла, что он может мне помочь. Я слушала Марию внимательно, ожидая, что она нечаянно взболтнет что-либо интересное для меня.

Так прошло несколько дней, но ничего существенного я не узнала. Самочуствие мое улучшилось и я уже ненуждалась в помощи Марии и просила ее больше не приходить.

Как-то вечером пришел Ред. Был он на веселе, в кармане торчала бутылка, а во рту неизменная сигара.

— Как самочувствие, мадмуазель? — плюхнувшись на диван, спросил он.

Не отвечая, я повернулась к нему спиной.

— Сердишься на меня за оплеуху? Не стоит, детка… Она спасла тебя от худьшего…

Он взял меня за руку, притянул к себе и силой усадил на колени. Я пыталась сопротивляться, но против его медьвежьей силы, не могла ничего сделать.

— Всеравно ты здесь пропадешь, а я тебе помогу. Ты мне нравишься. Понимаешь?

В это время открылась дверь и вбежала Мария.

— Вас просят к гостям!

Ред смахнул меня с колен как котенка и приподнялся.

— Кого? Меня?

Мария смешалась…

— Не вас, а барышню…

— Ах, барышню! А может вместо нее пойду я? — Ред схватил Марию за плечо.

— Барышня занята! Поняла? Я ее допрашиваю. Ясно? И чтоб ни одна гадина сюда не лезла. А теперь — пошла вон!

И он в буквальном смысле вышвырнул ее за дверь.

— Теперь нам никто не помешает, — он снова уселся на диван, — иди сюда!

Я подошла к нему и он снова усадил меня на колени.

— Давай выпьем. Это ром "Гавана"!

Незнаю откуда у меня взялась смелость, но я выпила несколько глотков рома прямо из бутылки.

— Молодец, крошка, ты мне все больше нравишься, — похвалил он. — Так вот слушай, — продолжал но, — Я вынужден был дать тебе затрещину, чтобы спасти тебя от мучений. Японец — мастер на это. И босс был не против — ему надоело возиться с тобой. Он как бешенный накинулся на меня за то, что я устроил тебе маленький накаут. Ведь босс фактически хозяин этого заведения. И я поклялся, что вытяну из тебя все жилы, но добьюсь истины.

Он с трудом дал себя уговорить и то на таком условии, что ты будешь выходить к гостям и работать, как все девочки. Давай выпьем! И будем думать, что нам делать дальше.

Он снова глотнул рома.

— И на кой черт я связался с тобой? Что в тебе хорошего? Будешь такой же девкой как и все. Пей! — заорал он, — и не возражай мне! Не раздражай меня! А не то… так отстегаю…

Несмотря на его грубость мне ничуть не было страшно. Я даже начала испытывать некоторую симпатию к нему, а его угрозы возбуждали у меня острое любопытство. Видно было, что он не злой человек.

— Так чтож, будешь пить или нет?

Ред ловко быбил пробку из бутылки с виски. Вместо ответа я соскочила с его колен и, выхватив из его рук бутылку, отбросила ее в угол.

— Хватит, — сказала я. — Вам надо отдохнуть, а то вы и так пьяны. Ложитесь на диван и спите. а утром будем думать. Говоря так я преследовала две цели: оттянуть неприятный разговор до утра и одновременно чувствовать себя под его защитой.

Ред оторопело посмотрел на меня, видно с ним никто так не обращался. У него было такое глупо-удивленное лицо, что я впервые за все время расхохоталась от души. Глядя на меня заржал и он.

— Ну и девка! Вот это мадмуазель! Молодец! — и он хлопнул меня по заднице так, что я испуганно вскрикнула и присела. А он закатился неудержимым смехом.

— Каково?… А?… "Вам надо отдохнуть"… Нет детка, отдыхать я буду только на том свете. А поспать я не прочь. Особенно с такой куколкой…

Он поднялся с дивана и начал медленно раздеваться. Стащил с себя рубашку, брюки и остался в одних трусах. Его тело сплошь было покрыто волосами, а мускулы были необычайно велики. В испуге я забилась в угол дивана, со страхом разглядывая его и ожидая самого страшного.

— Так будем отдыхать, а? — он подмигнул мне и, схватив меня, бросил как подушку на кровать и сам повалился рядом. Я дрожала как в лихорадке, боясь даже дышать, а он вытянулся во всю длину и вздохнул.

— Хорошо!

Потом, заметив, что я вся дрожу от страха, сказал:

— Да не бойся ты! Думаешь мне нужна такая маленькая девченка? Вот только желтому Хаяси я не верю. Работает он у нас, но, кажется и своих не обижает. Как ты думаешь, а?

— Не знаю, — прошептала я. — мне он ненавистен.

— Есть у меня подозрение, — продолжал Ред, — что он все-таки работает на своих. А это пострашнее чем я. Ты знаешь, что бы он с тобой сделал ради секрета этой записки?… Он строгал бы тебя безопастной бритвой, как деревяшку… И ты бы сказала! А еще он мог бы ломать тебе каждый день по суставу… Терпения у него хватило бы!

От этих страшных слов я инкстинктивно прижалась к Реду, обхватив его грудь рукой. К моему удивлению волосы у него на теле были хоть и густые, но очень мягкие и их даже хотелось погладить. А он продолжал рассказывать разные ужасы про я понские пытки.

— Молчите! Мне страшно! — не вытерпелая. Он засмеялся и прижал меня к себе.

— Со мной не страшно? А?…

Его тело пахло мужским потом, а густые волосы приятно ласкали кожу… Он сильно потянулся и все мускулы у него напряглись как у Геркулеса. Я действительно почувствовала, что пока я с ним мне нечего бояться. Внезапно его рука легла мне на грудь и тихонько сжала ее. От неожиданности я вздрогнула и попыталась отодвинуться.

Но он крепко прижал меня к себе, а рука его уже жадно шарила меня по телу, добираясь до самых секретных мест. Пальцы у него были большие и грубые, но они так осторожно скользили по моему телу, что отталкивать их совсем не хотелось. Их ласка вызывала смешенное чувство стыда, страха и удовольствия. Меня ведь первый раз касалась рука мужчины. Правда теоретически я все это занала и имела возможность наблюдать все виды половых извращений, наслаждений. Но физически я все еще была девочкой.

Когда Ред начал трогать мои половые органы, осторожно касаясь клитора, я почувствовала необычайно приятную слабость и сладкая дрожь пробежала по всему моему телу. Но страх все-таки заглушал наслаждение. И не только страх. Я почувствовала мучительный стыд от того, что вопреки моему желанию, мой клитор стал твердым, а срамные губы набухли и увлажнились так, что пальцы Реда несомненно ощущали это…

Мое тело напряглось и я резким движением вырвалась из его объятий и соскользнула на пол. Ред вскочил в бешенстве и наклонился на до мной. Одну минуту мне казалось, что он меня изобъет, но он сдержался и, одеваясь зло сказал:

— И не хочешь, как хочешь. Тебе же будет хуже.

И подойдя к зеркалу, продолжал ворчливо:

— Подумаешь, недотрога! Посмотрим, что ты скажешь, когда окажешься с гостем в первый раз… Ты знаешь, что там делают с девушкой?

Из разгововров я знала, что за невинность девушки платят большие деньги, но о том, что происходит в дальнейшем никто мне ничего не говорил! А ред продолжал:

— Тебя приведут голую с венком на голове из роз и ты должна будешь поднести каждому гостю бокал с вином. Тебя будут оценивать и рассматривать со всех сторон. А за тем начнется аукцион. И кто больше заплатит, тот и будет первый. При этом ты будешь стоять на возвышении, каждый сможет тебя потрогать, пощупать… А потом ты будешь принадлежать тому, кто заплатит больше всех. А знаешь как тебя лишат невинности?

Ред захохотал во все горло. От этого смеха у меня мурашки пробежали по телу. А он безжалостно продолжал:

— Тебя привяжут спиной к спине голой негритянки…

— Почему негритянки? — вырвалось у меня.

— Контраст черного и белого тела возбуждает желание. Я же говорю, что здесь все продумано до мелочей.

Лицо Реда стало серьезным.

— Видешь ли, — продолжал он, — когда дувушка попадает первый раз в такое положение, могут быть всякие неожиданности и эксцессы. Девушка может сопротивляться и убегать и вообще вести себя нежелательно. А когда тебя привяжут к спине негритянки, тобой можно удовлетворяться как угодно. Если теперь негритянка станет на четвереньки, то ты окажешься в очень соблазнительной позе. Таз твой будет помещаться у нее на ягодицах, а голова у нее на лопатках и гораздо ниже остальной части тела, когда негритянка опустит вниз свои плечи.

Ты представляешь себе такую четвероногую, соблазнительную кобылу и в такой позе? У негритянки ноги внизу, а у тебя кверху. При этом будут видны сразу две щелки, даже не две, а четыре… И вот в таком положении купивший тебя гость лишит тебя девственности. А так как ты сама не сможешь и не захочешь в таком положении двигаться навстречу его члену, то негритянка будет вертеть своим задом, поднимать и опускать его так интенсивно, что твое тело, особенно задница будут повторять все ее движения к великому удовольствию гостя.

А после того, как гость насытиться все будут брать тебя по очереди каждый, кто захочет. При этом негритянка под тобой будет устраивать такие комбинации, принимать такие положения, что гости будут с ума сходить от похоти. И так до утра. А так как среди гостей будут любители извращений, то у тебя ни одного места не останеться на теле, куда бы ни запихивали свои похотливые члены и толстые и тонкие, и длинные и короткие, и мягкие и твердые, и изогнутые и прямые как струна…

Ред окончательно оделся и направился к двери.

— Ну, пока! Не хочешь со мной… Конечно, с гостями будет веселее…

Он открыл дверь.

"Что я делаю? — мелькнуло у меня в голове. — Если он уйдет все пропало. Лучше он, чем вся эта свора голых кобелей"…

Я тихо сказала:

— Не уходите, Ред. У меня нет выхода.

Он удовлетворенно улыбнулся и закрыл дверь.

— Хотя нет… идите…, - пролепетала я.

Его лицо вытянулось, с губ сорвалось проклятье. Он круто повернулс я…

— И принесите воды или вина — с улыбкой закончила я.

Он захохотал и с восхищением посматрел на меня.

— Ах, чертенок! И до чего же вы, француженки, очаровательны! Мадмуазель, одну минуту!

Он с галлантным поклоном вышел.

Когда Ред вышел я окончательно решила сыграть на его чувствах и из всех зол выбрать меньшее. Я думала, что если приручу Рэда, то он сможет мне принести немалую пользу, хотя для этого я должна пожертвовать своим девственным телом. Ведь все равно мне этого не избежать.

"Может и выйдет" — подумала я и начала готовиться к своей роли «любовницы». Подойдя к зеркалу я сбросила халатик и, оказавшись совершенно голенькой, внимательно оглядела себя в зеркало.

Не смотря на свои 13 лет я уже достигла полной половой зрелости. У меня регулярно появлялись месячные. Фигурка хотя и маленькая, была как точеная. Стройные красивые ноги, довольно широкий таз и полные бедра, составлявшие красивый контраст с тонкой талией и маленькими, хотя вполне сформировавшимися грудками. Волосы у меня были причесаны на японский манер — тугим узлом. На лобке у меня уже темнел шелковистый пушок, а припухлые губы самую малость виднелись внизу живота, дразня воображение.

Я быстро распустила волосы и они густой, шелковистой волной упали мне на плечи. Из зеркала на меня глядела настоящая красавица, сверкавшая молодостью и очарованием. Казалось сама легендарная Фрина превратилась в живыю, очаровательную девушку.

Я разлеглась на диване, с видом дремлющей одалиски…

Без стука распахнулась дверь и ухмыляющаяся морда Хаяси уставилась на меня. Я испуганно вскрикнула, но внезапно волна дикой ярости заглушила все остальное. Схватив подвернувшуюся бутылку из-под рома, я с силой запустила ею в желтого дьявола. Но Хаяси легко увернулся от удара, бутылка пронеслась мимо и тут же раздался взбешенный голос Рэда.

— Какого черта!.. Какой дьявол бросил бутылку? Если мне повредили глаз, то я у него выну два!

В дверях показался разъяренный Ред, зажимая одной рукой лоб над глазом. Хаяси попытался выскользнуть из комнаты, но Ред так хватил его свободной рукой в челюсть, что тот упал как подкошенный.

"Убил" — мелькнуло у меня мысль и, хотя я оцепенела от ужаса, все же с облегчением вздохнула — настолько ненавистен мне был этот японец.

Хаяси лежал без движений. Ред перешагнул через его тело и подошел к зеркалу. Вдруг молниеносно, как распрямившаяся пружина, Хаяси вскочил на ноги. В руке у него сверкнул нож и он как кошка прыгнул…

— Ред! — закричала я в ужасе.

Но Ред уже успел перехватить руку с ножом. Секунда и Хаяси снова упал на пол с вывернутой рукой, а Ред спокойно бросил нож на столик перед зеркалом.

— Такие штучки здесь не пройдут, дружок, — сказал он насмешливо. — Я слишком долго торчу в вашем желтом болоте, чтобы меня можно было поймать на это. И учти если еще раз станешь на моей дороге, то твоя рука будет вечно смотреть назад.

Ред ногой распахнул дверь и японец, поддерживая свою вывернутую руку, с поклонами, но не спуская горящих глаз с Реда попятился назад к двери. Перед тем, как выйти, он бросил на меня такой переполненный жгучей ненавистью взгляд, что я вынуждена была закрыть лицо руками. Дверь захлопнулась…

— Меня успокаивает только то, что этот удар предназначался желтому дъяволу. И откуда у тебя такая сила? Надо же так угодить! Вот девченка!

Так ворчал Ред стоя перед зеркалом.

— На пол дюйма ниже и я был бы без глаза. Но только во всяком случае этот желтый дьявол будет меня долго помнить. А тебя, если ты ему попадешься, он съест.

Ред повернулся ко мне, бровь рассечена, на виске — кровь. Вид у него был страшноватый. Мне стало его жаль. Ведь это я все наделала.

— Вам очень больно? Я ведь ненарочно.

Он криво усмехнулся:

— Нет ни какой гарантии, что ты не сделаешь это нарочно. Бешенная девченка!

У меня снова поднялось настроение. Положительно Ред мне нравился все больше и больше.

— Подождите, я сейчас вам помогу!

Я совсем забыла про свою ноготу, и вскочив с дивана, достала вату, бинт, налила в тазик воды.

— Идите сюда, я вас буду мыть.

Ред послушно подошел и стал передомной на колени. Его голова находилась на уровне моей груди и он, очевидно, только сечас заметил, что я совсем голая. Его глаза расширились и часто заморгали. Мне стало весело, но я с серьезным видом промыла ему рану и наложила повязку. Теперь он стал похож на пирата. Ну точно пират из старинного приключенчиского романа.

— Мистер Ред, что же вы не благодарите своего доктора? Или вам не нравиться он? — совсем осмелев сказала я.

Вместо ответа он, стоя на коленях и обняв меня за талию принялся с жадным упоением целовать мне груди и так нежно и искренне, что мною овладела сладкая истомина, лишившая меня власти над своим телом. Это было гораздо приятнее, чем бестыдные поцелуи Марии, хотя они пробудили мою чувственность.

Мне захотелось более смелой ласки и, подставляя грудь под поцелуи я нетерпеливо теребила Реда за уши, за волосы и даже залезла рукой ему за воротник, щекоча спину.

— Давай ляжем… — сама не знаю, как это вырвалось у меня, хотя и очень тихо…

Но он услышал, подхватил меня на руки как ребенка, и покрывая мое тело поцелуями, принялся носить меня по комнате. Я смеялась, мне впервые было так хорошо.

— Ты меня защекотал своими поцелуями. Положи меня на место!

Он осторожно опустил меня на кровать и отступил на шаг. Его глаза блестели, а руки дрожали. Казалось, что он сейчас броситься на меня и растерзает, но я не боялась…

— Ну, что же ты? — нетерпеливо спросила я.

Дрожащими руками он стал срывать с себя одежду. Пиджак, рубаха, галстук, брюки, трусы, ботинки летели в разные стороны и… вот передо мной стоял, сжигаемый страстью первобытный человек, абсолютно голый и с ног до головы покрытый волосами. Это было великолепное зрелище и одновременно странное, щекочущее. Его огромный член был напряжен до предела. Сине-бело-красного цвета он блестел, как лакированный, а его огромная толстая головка, казалась, лопнет от напряжения.

"Неужели он войдет в меня" — подумала я и мне стало страшновато. Но желание пересилило страх. Внутри у меня все горело и я с трудом удерживалась от желания прижать свой клитор. Но внезапно, мимо моей воли, моя рука потянулась и схватила Реда за его огромный член. Он был горячим и твердым, как палка.

"Что я делаю?" — мелькнуло у меня в голове, и я от стыда закрыла лицо руками. Ред застонал и упал рядом со смной.

И в это время в дверь постучали… Я инстинктивно прижалась в угол кровати, а Ред, как разъяренный тигр вскочил с кровати и, прикрыв нижнюю часть своего тела простыней, бросился к двери, выкрикивая проклятия.

— Дьявол, убью! — заревел он, распахивая дверь. От туда показалось перепуганное лицо китаянки.

— Я принесла вам ром и коньяк, сэр… — заикаясь пролепетала она.

С проклятиями Ред выхватил у нее поднос с бутылками и с треском захлопнул дверь. У него был такой комический вид с перевязанным лбом, с подносом и простыней в руках, что я невольно рассмеялась. Глядя на меня рассмеялся и он.

— Следующему, кто сунет сюда свой нос я разможжу голову! Будь он сам босс, проворчал он. — Правда я сам приказал принести сюда все это…

Он поставил на кровать поднос с фруктами, вином, шоколадом, бисквитами.

— Ну раз принесли давай пить!

И Ред стал откупоривать бутылки. Его член стал значительно меньше, не такой угрожающий, но все же толстый и приятный…

— А любовь от нас не уйдет! Правда? — он тихонько сжал мою грудь и поцеловал сосок.

— Ведь я тебе нравлюсь?

В ответ я только улыбнулась и погладила его волосатую грудь, бросив украдкой взгляд на его вздрагивающий, полунапряженный член.

— Выпьем?

А после нескольких рюмок я почувствовала приятное опъянение и, грызя шоколад, я слушала веселую болтовню Реда, мне стало хорошо так, что я забыла где я нахожусь и какая опастность мне грозит.

Мы дурачились и хохотали как дети, если только 30-летнего дитину можно назвать ребенком с такой величины членом. Чувствовалось, что он искренне доволен.

Вскоре Ред стал покрывать мое тело страстными поцелуями. Его губы скользили все ниже и ниже и вот они уже целуют волоски на лобике… Я изнемогла от желания и вцепившись в его волосы, вся выгнулась ему навстречу. Он со стоном оторвал сои губы от моего тела и прошептал:

— Элли я хочу пить твою любовь по капле…

— Пей как хочешь. Хоть всю сразу.

И я впилась в его губы долгим поцелуем.

Оторвались. Ред прильнул губами к моему телу, к груди, животу… В изнеможении я широко раскинула ноги и он начал покрывать поцелуями всю мою промежность, и, наконец, я почувствовала как его язык коснулся моего клитора. Меня ударило как-будто бы электическим током. Такого острого наслаждения я не испытывали никогда еще.

А Ред кажется обезумел…

Лежа на левом боку он прижал свой живот к моему, вложил свой длинный член мне между бедер так, что его головка выдвинулась позади моих ягодиц и принялся жадно ощупывать мое тело: бедра, спину, ягодицы.

Я в упоении замерла. Мои набухшие большие срамные губы и кончик клитора прижались к спинке его члена, а мои бедра непроизвольно сжимали его все крепче и крепче. Я закрыла глаза и вся отдалась изумительно приятному ощущению, обнаженному телу мужчины. Его нервные, бестыдные пальцы, пробегали по моей спине, по бедрам, по ягодицам и, так нежно, вызывая сладострастный трепет во всем теле. И я, кажется, больше ничего не хотела. Только, помниться, очень хотелось двигать ягодицами взад и вперед, чтобы усилить трение клитора о его член. Но я дрожала и сдерживалась.

Но вот тихонько опрокинув меня на спину и, легко преодолев мое инкстинтивное слабое сопротивление, развел мои ноги и лег между ними, опираясь на свой левый локоть. Я испуганно вся сжалась, но он нежно и осторожно принялся натирать мои наружные половые органы.

Кажется это было то, к чему стремилось все мое тело. Мои ноги сами собой стали раздвигаться все шире и шире и сгибаться в коленях. Там у меня все было уже совсем мокро. И вскоре я уже не могла бы сказать — хочется ли мне еще большего. Не заню, но мои ягодицы уже непроизвольно сжимались и разжимались и желание чего-то стало все более отодвигать страх перед неизбежной сильной болью… и я не заню еще перед чем.

Ред, нащупав головкой своего члена вход во влагалище, отнял от него свою правую руку и лежал теперь на обоих локтях, обняв меня руками за плечи.

Он слегка нажал ладонями на мои плечи и сразу же я почувствовала боль у входа во влагалище и слегка вскрикнула. Но уже не только от страха и боли. Меня уже тянуло… дразнило… Мне хотелось. И мои колени еще больше согнулись и разошлись в стороны.

А Ред, задыхаясь и больно сжав мои плечи кистями рук, двигал все мое тело под собой взад и вперед, от чего толчки его члена становились сильнее, болезненнее, мучительнее и в то же время все более дразнящими и желанными…

И вот почти вся пунцовая от стыда, почти теряя сознание я невольно начала приподнимать свой зад в тот момент, когда он придвигал меня к себе. Боль при этом усиливалась… нежное мучительное наслаждение.

Много позже я узнала, что Ред опытный тонко рафинированный в любви жеребец, стремился как можно больше насладиться самим процессом растления, самим моментом разрыва девственности. Все его сильное тело сладострастно воспринимало с каждым соприкосновением головки его члена с моей девственной пленкой, которую он безжалостно растягивал, но все же не разрывал.

Я тогда не знала, каких неимоверных усилий стоило ему удерживать свое желание одним движением поясницы вогнать свой член по самые яйца мне в живот.

Позже он мне об этом рассказал. И рассказал так же о том, что долго он на этот раз выдержать не мог. Он чувствовал, что отдалить приближение у него оргазма он не в состоянии долго. Тогда я этого не знала и от боли и раздражения у меня стали невертываться слезы на глаза…

А железные пальцы похотливого жеребца сжали мои плечи еще сильнее и я почувствовала как его зад чуть опустился… Я вскрикнула от боли. Головка его члена растянула пленку до предела и вот вот она должна была порваться. Но мой палачь замер в этом положении. Вздрагивания головки члена причинили мне такие мучения, что я заплакала и начала биться под ним. Напрасно! Боль усиливалась, а его член неумолимо прижимал меня к постели. Я вновь забилась и попыталась опуститься и сжать свои ноги чтобы уменьшить режущую боль, но он широко раздвинул мои и свои бедра и мои ноги бессильно разошлись в стороны и поднялись так, что мне даже в то мгновение стало стыдно.

Ред задыхаясь, нажал сильнее… еще и еще… Я вцепилась пальцами в его плечи, царапалась, рвала волосы, пыталась пятками своих ног сдвинуть его, но тщетно! Лишь головка его члена вздрагивала сильнее. Я надавила руками ему на грудь, застонала, закричала, и вдруг явственно почувствовала, как что-то там разрывается… Все в голове у меня помутилось от режущей, пронизывающей все мое тело боли… А чудовищный самец только вздрагивал, не пытаясь ни ускорить свое движение, ни отодвинуться от меня… А там что-то рвалось еще и еще… Непрерывно я кричала, выла и вопила… Слезы градом катились по момим щекам… Все мое тело покрылось горячим потом. Я чувствовала, что невыдержу и упаду в обморок…

И вот собрав весь остаток своих сил и как можно дальше отодвинув от самца свою задницу, я вдруг быстрым движением ягодиц и поясницы подалась ему навстречу… Скорей бы все! Скорей бы прекратить эту адскую муку!

И в тот же миг почти теряя сознание, я почувствовала, как головка члена вошла во влагалище. Резкая боль сменилась тупой болью от растягиваемого входа во влагалище. У меня захватило дыхание, но дальше головка члена не вошла. Ред сдержался и испытывал оргазм в таком извращенном состоянии. Тупая горячая струя из его вздрагивающего члена изливалась в мое полуоткрытое влагалище. Я протяжно застонала, а Ред еще немного опустил свой зад и головка его члена еще глубже вошла в меня, но боль уже не усиливалась. Еще несколько секунд вздрагивала головка его члена в отверстии моего влагалища, увлажняя его, а затем Ред нежно поцеловал меня в лоб, извлек свой член и растянулся рядом со мной.

— Уф!.. Ну и девченка ты! Никогда ничего подобного не испытывал я! — говорил Ред с восхищением глядя на меня.

Ред осторожно и нежно обмыл мои половые органы, свой значительно уменьшившийся в размерах член и снова принялся бережно целовать и ласкать меня.

Совершенно разбитая, стремительно усталая я неподвижно лежала и ничего ему не отвечала. Даже осмыслить все то, что произошло я не имела сил и под его ласками я задремала…

Проснулась я от жаркого поцелуя в спину.

— Отдохнула? — спрашивал меня Ред, — а я тебе не мешал, хотя… и он кивнул себе на низ живота.

Я увидела, что у него опять стоит. Мне стало не по сбе и я забеспокоилась.

— Ты думаешь, что он удовлетворился? — сказал Ред, вновь кивая на вздрагивающий член.

— Но у меня там все болит! Пожалей меня, если любишь! — взмолилась я.

— И уже поздно давай спать.

Я его так умоляла, что он наконец согласился оставить меня в покое.

— Хорошо, — сказал он, — но не знаю смогу ли я спать… Нет, не смогу! — задумчиво прибавил он, глядя на свой красный, лоснящийся член.

— Но я понимаю, что тебе больно… Но есть средство… даже два оставить тебя в покое…

— Какие. Я согласна! — опрометчиво воскликнула я, чувствуя что любое прикосновение к моим половым органам вызовет нестерпимую боль.

— Ты можешь удовлетворить меня этим…

Он коснулся кончиком пальцев у меня между ягодицами.

— О, нет! Никогда. — в ужасе воскликнула я, покраснела и плотно сжала свои задние полушария.

— Ну, тогда… тогда… Соси! Слышешь

Ред подтянулся на постели и пригнул мою голову к своему члену.

— Я хочу тебе в рот! Слышешь. А ты должна сосать! Сосать! А не то… понимаешь — и он опять коснулся пальцем стыдного места между моими ягодицами. Выбирай!

На миг я представила себе как огромный член Реда втискивается мне в задницу, распирая все мое тело, и вся содрогнулась от страха и сжалась.

— Ну же открой ротик! — понукал меня мой мучитель.

Вся красная от стыда, с полуоткрытыми глазами я наклонилась и почувствовала своими губами пылающую в жару головку члена. Я чуть раскрыла губы и почти незаметно поцеловала его.

— Не так!.. Ну!.. Раскрой!

Ред нетерпеливо изогнул поясницу, головка члена сильно прижала мои губы, я вынуждена была их раскрыть, член начал протискаиваться с трудом в рот и это заставило меня раскрыть его до самого предела.

— Теперь соси!.. И языком… языком! — требовал Ред, слегка двигая своей поясницей взад и вперед, удерживая мою голову своими руками. Не умело, стараясь чуть отодвинуться, задыхаясь, попыталась сосать, лизать, но лишь с большим трудом могла чуть-чуть пошевелить языком.

Вся эта возня продолжалась довольно долго и я почувствовала во все этом какую-то прелесть, новую, неиспытанную. Раза два Ред прервал этот акт, стараясь продлить его, несколько раз, увлекшись он слишком глубоко двигал член внутрь, делая мне больно.

Кончилось все это сладострастными спазмами у Реда. Кончил он мне в рот, вцепившись руками в мои волосы на голове и притянул меня к себе так, что я начала задыхаться. А между тем я уже гладила пальцами его набухшие яйца, а мой клитор сильно вздрагивал и кажется я была готова на большее, чем этот акт…

В скоре после этого Ред ушел, а я еще долго вертелась в постеле, пытаясь успокоиться и уснуть. В эту первую близость к Реду я ведь не получила удовлетворения, хотя два раза и была к нему близка.

Ночью меня преследовали стыдные сны и когда мне приснилось, что я стою на четвереньках перед Редом, а он целует меня в затылок, больно придавив мне матку головкой своего члена, я вскрикнула и проснулась вся мокрая там. Почувствовав приятную усталость — очевидно во сне я имела оргазм — я тот час же спокойно и крепко уснула.

Как мы условились Ред пришел через три дня вечером. Я его ждала, поглядывая на часы, представляла себе встречу с ним и в конце концов почувствовала, что у меня уже совсем мокро там, а клитор вновь беспокойно вздрагивает. А до этого все три дня я была совершенно спокойна.

Не смотря на то, что я ожидала Реда с минуты на минуту, его приход был все же неожиданным для меня. Я вскочила с постели, бросилась к нему на шею, но… произошло нечто ошеломившее меня.

Едва прикрыв за собой дверь и ни слова не говоря, Ред швырнул меня поперек кровати, задрал мои ноги на плечи к себе и не успела я опомниться, как он одним сильным движением вогнал свой огромный член мне во влагалище!

От страха и волнения я даже не ощутила боли, а только почувствовала внутри себя толстый, горячий член Реда, который расширял у меня все внутри, распирал меня, заполнял все мое тело.

Меня спасло то, что там у меня все было мокро от возбуждения когда я ожидала Реда, иначе он обязательно что-нибудь повредил бы у меня…

К счастью, когда твердый и длинный член Реда уперся мне в матку, у него хватило самомобладания не нажимать дальше, а соизмерять свои движения с длиною моего влагалища.

Он глухо стонал от наслаждения и, согнув меня в двое, быстро как кобель двигал своей поясницей. Мне было неудобно, я силилась снять хотя бы одну ногу с его плеча, но тщетно. Я была возбуждена, но мне было немного больно во влагалище — слишком уж толстый у него был. Но вместе с тем, я ощущала и какое-то, хотя немного мучительное, но все же острое сладострастие

"Вот оно! — мелькнуло у меня в голове. — Первое настоящее совокупление… Самец берет меня… Он мне делает это… и таким толстым и длинным…

Вдруг движения Реда стали конвульсивными, судорожными, а вслед за тем он почти замер и я почувствовала, как тугая струя горячей жидкости ударила мне в матку.

Ред хрипло застонал и прижал меня к себе с такой силой, что у меня кости затрещали и я громко вскрикнула. Ослабив свои объятия он стал покрывать мое лицо страстными поцелуями, в которых чувствовалась и нежность и благодарность за доставленное наслаждение.

— Прости меня, детка, — прошептал он, — иначе я не мог… Я еле-еле дождался этой минуты… Думал, что в брюки спущу, когда к тебе шел… Еле добрался до тебя. Уф!.. Хорошо!

Вся возбужденная и ненудовлетворенная я отвечала на его поцелуи и в тайне уже желала вновь очутиться под ним. Томиться пришлось не долго. Вскоре Ред положил меня на живот, положил под него подушку и лег мне на спину.

— Ой, нет! Не хочу!.. — испуганно воскликнула я и забилась — Это я не выдержу!

— Глупенькая, я вовсе об «этом» не думаю!

И Ред коснулся своим нескромным пальцем между моими ягодицами.

— Подними их чуть выше, — похлопал он меня по ягодицам.

Я почувствовала как Ред осторожно, снизу вставляет член мне во влагалище и немного приподняла свой зад ему навстречу. Склонившись надо мной и, опираясь на свои локти, Ред начал удивительно нежные, мягкие, гибкие движения своей поясницей, лаская мою спину своей волосатой грудью и целуя меня в макушку.

Вскоре к ритмичным поскрипываниям кровати присоединился очень стыдный сосущий звук от соединения наших половых органов, а вернее от того, что его член весьма туго входил и выходил из моего, сверх меры увлажненного влагалища. От стыда я вцепилась зубами в простыню, закрыла глаза, но… не сделала ни одного движения, чтобы ослабить бесстыдный звук. А он становился все сильнее и сильнее и я, затаившись начала вслушиваться в него и чем больше слушала, тем больше мокро становилось там и тем более сладострастным казался этот звук, напоминающий звук насоса, действующего в масле и тем больше охватывала меня похоть.

Все мое тело отдалось ощущению большщого мужского члена во влагалище. Не большая, тупая боль от несоразмерности наших половых органов заглушалась неизъяснимой сладостью, которая все нарастала, усиливалась, заставляла мои ягодицы приподниматься и опускаться.

Делала я это правда едва заметно, но делала и не могла не делать. Ред и я молчали, слышны были лишь поскрипывания пружинного матраца, наше тяжелое прерывистое дыхание и бесстыдно-сосущий звук. А потом у меня как-то затуманилось в голове, всякий стыд исчез и я только помню, как моя поясница судорожно, рывками изгибалась, сильно приподнимала мои ягодицы вверх и после толчка члена в матку выгибалась, опуская ягодицы вниз.

Ред не замедлял и не ускорял движения, а методически доводил меня и себя до высшей точки наслаждения. Иногда не прерывая свои движения поясницей, и облакотившись на свою левую руку он стыдно ощупывал правой рукой мою грудь, бедра или, захватив мое ухо в свои губы, сладко посасывал его.

Вскоре, я уже была в несебе и не могла контролировать конвульсивных подергиваний всего моего теле. Почти помимо моей воли, мое тело вытягивалось, а затем сильным сокращением мышц мускулов поясницы, ягодицы подбрасывались вверх, колени раздвигались вперед, ягодицы широко раскрывались и вытягивались вверх…

В это время сладостный и одновременно болезненный толчек в матку вновь поясница выпрямилась, ноги вытягивались, зад опускался, а потом снова непреодолимая, сладостная спазама нагибала все мое тело, бодгибала колени, поднимала и раскрывала ягодицы навстречу мучительному толчку члена в нывшую от похоти матку…

Мое лицо покрылось потом, лицо пылало в жару, широко открытый рот ловил воздух и уже почти ничего я не сознавала… Вдруг Ред как-то особенно тесно прильнул к моей спине, не отрывая на этот раз головки своего члена от моей матки и я вновь почувствовала горячие взбрызгивания…

Я замерла с поднятым задом вверх, чувствуя, что еще немного и достигну той степени сладострастия, когда теряется сознание, когда страсть затмевает все окружающее, когда забываешь саму себя. но и на этот раз невыразимо приятное ощущение не перешло у меня в эту высшую стадию. Правда тогда мне казалось, что я уже пережила нечто подобное оргазму. Но это было лишь приближение к нему.

Когда Ред извлек свой член из моего утомленного тела, я ощутила лишь какую-то полуудовлетворенность. Мне хотелось, что бы Ред сделал еще несколько движений членом во влагалище. Но так или иначе, я вперые получила во время этого совокупления, действительное наслаждение, хоть пока еще и без полного оргазма, который я начала испытывать несколько позже.

Потом мы долго лежали, отдыхали, обнимались, целовались, болтали о всякой всячине, резвились на постеле и по немногу ласки Реда становились все горячее опять, поцелуи в засос сопровождались невольными приглушенными стонами и я всем телом прижалась к волосатому телу Реда, чувствуя нарастающий приятный зуд у себя между бедрами.

Его пальцы нервно и жадно ощупывали мое тело и мы уже не смеялись, сознавая приближение нового акта совокупления. Неторопливо, лежа на левом боку, Ред повернул меня к себе спиной и когда я, испугавшись того, что он намеревался сделать мне это между ягодицами, попытался перевернуться на спину, он меня успокоил:

— Не бойся! Я хочу туда же…

Когда я легла на бок он попросил немного поднять мою правую ногу и головкой члена принялся осторожно искать вход во влагалище. От этих манипуляций у меня там стало еще влажнее чем было и вновь послышался там сладкий, хлюпающий звук.

Ред вставив головку члена в отверстие, опустил приподнятую ногу, обнял меня за живот и начал еле заметно двигать головкой члена у самого входа во влагалище.

Спустя некоторое время моя поясница стала все сильнее и сильнее изгибаться, выпячивая назад мои ягодицы, а толстая головка его члена стала проскальзывать все дальше и глубже в мое тело. Это было упоительно!

А еще через некоторое время я уже с силой, почти до боли изогнувшись, до предела выпятила назад свои ягодицы и тот час ощутила прикосновение горячего члена к моей матке и слабо вскрикнула. Откинувшись назад и, положив свои руки вытянутые мне на плечи, Ред методически и равномерно вдвигал и выдвигал из моего тела свой длинный член. Правда его член был настолько длинным, что никогда в этот период не входил в мое тело полностью. Ред знал, что этого делать со мной нельзя. Уж очень большая разница была в размерах наших половых частей. И я всегда была бесконечно признательна ему за его исключительную выдержку и терпение в постепенном длительном расширении и углублении моего влагалища. Комната вновь наполнилась сладкими сосущими звуками, моими вскрикиваниями, которых я не могла сдержать…

Акт этот длился долго, очень долго, вероятно не меньше часа. Опять сладострасные спазмы начали изгибать мое тело, спина моя то сильно дугой выгибалась, то еще сильнее прогибалась, судорожно выбрасывая мою задницу назад, к Реду… И в эти мгновения мне хотелось прижаться голой задницей к густым волосам, окружавшим член Реда, но длина его органа и боль при толчках его в матку останавливали меня. Хотя этот акт закончился у меня полуоргазмом, но все же я получила гораздо большее наслаждение чем прежде и почувствовала себя почти удовлетворенной. Вот так начался наш медовый месяц. Ред приходил ко мне через два, иногда через три дня и тогда вся ночь была наша.

Пока что Реду удавалось успокаивать нетерпение своего шефа уверениями того в том, что он, Ред, предпринимает особые способы для того чтобы вырвать у меня тайну и, что в конечном счете он гарантирует успех. А до тех пор просил шефа набраться терпения.

В отсутствие Реда меня тоже мало беспокоили. Несколько раз я помогала накрывать и убирать столы, когда собирались гости, подносить им явства и питье и пользуясь этим мне иногда приходилось наблюдать различные сладострастные сцены.

Однажды мое внимание было приковано к девченке блондинке с длинными светлыми волосами, о которой я уже упоминала и которая оказалась тринадцатилетней Ингой из третьей группы. Теже два приятиля тискали ее на диване в затемненном углу холла. Все трое переплелись и двигались так, что никакого сомнения в том, что они совокуплялись не могло быть. Но как? Ведь их трое…

Я прошла мимо них с вазой и фруктами раз, другой, и, улучшив момент стала в темной нише, почти рядом у дивана. Все трое были так увлечены, что повидимому меня совсем не заметили.

Уже первый пытливый взгляд, брошенный украдкой на них из ниши заставил пылапть мои щеки, лоб, живот.

На диване полулежа на боку, лицом друг к другу находились два приятеля. А между ними, тоже лежа на боку, помещалась блондинка лицом к одному, спиной к другому. Позабыв всякую осторожность, я как можно ближе придвинулась к ним и наклонилась, чтобы постигнуть тайну происшедшего, о которой уже смутно догадывалась. У всех троих ноги были вытянуты и упирались в ковер на полу. Лишь одна нога девочки была приподнята руками обоих приятелей, плечи которых опирались на спинку дивана. Очень скоро мои глаза, освоившиеся в полумраке, явственно различали белевшие длинные члены обоих мужчин, одновременно входившие в тело девочки и затем выходившие из ее тела. У всех троих глаза были полузакрыты и все трое прерывисто дышали, сжимая друг друга в объятиях…

Из рассказов я знала, какое острое наслаждение испытывают мужчины, ощущая через тонкую перегородку в теле женщины свои напряженные половые органы. И вероятно поэтому, так я заметила, оба приятеля, вдвинув глубоко во влагалище и в задницу девочки свои члены, на несколько секунд замерли неподвижно, наслаждаясь очевидно ощущением вздрагивания своих органов в упругом и горячем девичьем теле, по которому в эти моменты пробегала трепетная дрожь не то от боли, не то от похоти, не то от того и другого вместе.

Почти сразу я почувствовала особенное напряжение своего клитора и ослабленную истому во всем моем теле. С трудом я оторвалась от этой сцены, кое-кака превозмогла себя и поспешно удалилась. Мое любопытство могло быть легко замечено и иметь неприятные последствия.

Помню в другой раз, в том же затемненном углу холла, на том же диване, я имела случай, с большими предосторожностями наблюдать совокупление белокурой Эльзы, которой шел уже тогда 14-й год, с тем же самым высоким брюнетом, который когда-то, как я уже упоминала, брал ее стоя после исполнения ее стыдного танца на столе. На этот раз лежала Эльза животом на подушке сбоку от дивана, свесив на пол ноги, а брюнет брал ее сзади.

Не смотря на все мое старание я сразу не могла разобрать как именно они совокуплялись — нормально, или он брал ее в задницу. Но насколько я могла заметить, он имел ее именно в зад, так как последний у нее был сравнительно опущен, а не поднят как было бы, если бы член входил во влагалище и, кроме того, Эльза приглушенно стонала и в ее стонах слышались нотки боли, чего не было, когда он имел ее стоя и затем полулежа на диване в прошлый раз. Да, он имел Эльзу в задницу и в этом я убедилась вскоре воочию, когда похотливый брюнет, несколько откинувшись назад извлек свой белевший в полумраке член из тела Эльзы почти до самой головки, наслаждаясь, очевидно, его видом и соединением его с телом Эльзы. В этот момент я отчетливо заметила до невозможности растянутый анус Эльзы, сжимавший тоненьким кольцом член брюнета…

Наблюдала я украдкой и другие сцены, от которых все у меня делалось мокрым между ног, а клитор напрягался до боли. Иногда я силой сжимала бедрами свои половые органы, но не ананировала. И теперь всячески избегала онанизма, ожидая Реда. И всякий раз за свою сдержанность и терпение я награждалась сторицей.

Два раза Мария старалась возобновить со мной былые интимные отношения, но всякий раз я негодовала и отвергала все ее попытки в этом направлении. Я в этом теперь не нуждалась и кроме того испытывала к ней ненависть. "Проклятая, красивая шпионка желтого дьявола" — думала я о ней.

В любовных утехах Ред был неутолим. Я же в силу новизны ощущений не уступала ему, стараясь возбудить в себе страсть женщины.

Сперва я не ощущала еще настоящего безумного наслаждения, которое сжигает женщину, обладающую чувственным сладострастием и заставляет отдавать себя всю, без остатка во власть мужской силы. Зато я старалась довести Реда до такого состояния, чтобы он все время находился в возбуждении и хотел бы меня снова. Вот когда мне пригодилась вся моя теория сладострастия, которую я добросовестно изучала в последнее время в нашей школе до мельчайших подробностей и деталей.

Я истязала Реда любовными наслаждениями и самыми утонченными ласками. Я принимала иногда такие развратные, соблазнительные позы, что когда он смотрел на меня его трясло как в лихорадке. Его член был для меня игрушкой и я забовлялась им как хотела. Я его мяла, гладила, щекотала его головку сосками груди и делала множество других всевозможных вещей. Его огромный член, напряженный до несгибаемого сотояния вызывал во мне тысячу еще неосознанных желаний, к которым примешивалась доля страха из-за его непомерной величины.

С невыразимым наслаждением я нащупывала его твердый пылающий орган руками, ногами, животом, грудью, губами, спиной, щеками, бедрами, всем своим телом. Вероятно эта влюбленность в орган Реда и объясняет мой оргазм. Эту ночь я помню очень хорошо. Мы взаимно вцепились губами в половые органы. Он ласкал языком мой клитор, а у меня во рту был его член. Я лежала сверху, подогнув ноги и прижала свою письку к его губам. Мой язык нежно ласкал бархатистую головку его члена, а потом член заполнил весь мой рот.

Вот, когда я почувствовала, что такое страсть. Вот когда я поняла, как можно «кончать». На этот раз Ред как-то особенно сосал мой клитор и вся моя задняя часть тела сладко подергивалась, трепетала, извивалась… А я, лаская руками его большие яйца, сосала его член, вбирая себе в рот как можно большую часть его и, кажется, теряла сознание. И вот все тело Реда задрожало, забилось и он, вцепившись в засос в мой клитор, задыхаясь, сильно толчками начал спускать мне в рот. В этот же момент сладострастная спазма охватила мое тело. Какая-то сила несколько раз сжала и разжала мои ягодицы, выгнула и прогнула мою поясницу, раздвинула и сдвинула мои бедра и колени, подбросила и опустила мои плечи, и я ощутила какую-то волну в животе, в матке, во влагалище и эта, пылающая жаром волна, с такой, ничем не сравнимой сладостью выходила из меня, что я на мгновение лишилась чувств.

Так я испытала оргазм с Редом, так я кончила ему в рот.

С каждым днем я все больше и больше влюблялась в Реда. Мне нравилось в нем все: его сильная высокая фигура, волосатое тело, смех и даже его грубые развязанные манеры, странным образом гармонировавшие с моим отношением к нему.

В свою очередь он тоже не оставался равнодушным ко мне и хотя в глубокой форме, но всячески высказывал мне любовь. Его чувство самца было удовлетворено тем, что он мог возбудить во мне такую страсть.

Не смотря на свои 13 лет, при виде Реда у меня возникало неприодолимое желание лежать под ним. Я научилась обращаться с ним и очень скоро приспособилась, чтобы избежать болезненных ощущений. Обыкновенно я сама залезала на Реда сверху и, раздвинув пальчиками губки своей письки, медленно садилась прямо на его член и опускалась до тех пор, пока он не упирался мне в матку. Тогда рукой я ограничивала остальную часть и начиналась борьба, в которой в конце концов, оказывались побежденными обе стороны. как бабочка на булавке трепыхалась я на этом огромном члене, пока не наступал оргазм и я кончала не только обильно, но часто более одного раза в течении одного совокупления.

Само собой разумеется, что рядом с Редом я испытывала всевозможные позы, способы и виды совокупления. Разве только, что попытки совокупления в анус, к чему так иногда стремился Ред, причиняли мне сильную боль и никогда полностью не удавались. Эти попытки всегда заканчивались тем, что Ред, прижав член между моими ягодицами и, вдавив небольшую часть его головки в отверстие моего ануса, с совершенно непонятным мне тогда величайшим наслаждением спускал мне туда.

Мне было это не больно и я позволяла ему это делать. Тогда же он мне начал говорить, что так как я уже становлюсь настоящей женщиной, испытывающий полный оргазм, то появляется опастность беременности и поэтому заканчивать совокупление он мне будет в анус, но конечно без полного введения в него члена. После некоторых колебаний и после горячих с его стороны убеждений я согласилась. Все это вызывало у меня известную двойственность ощущений при совокуплениях в эти последние дни перед катастрофой, нежданно-негаданно свалившейся на наши головы.

Эта двойственность имела место в конце совокупления, когда Ред, вызвав у меня оргазм, извлекал член из влагалища и сразу же вдавливая мне его головку в анус. Позу, правда, при этом мы не меняли, и если я при этом лежала на спине, то я только выше приподнимала ноги и ягодицы. Но при оргазме я лишалась приятной струи, бившей меня в матку. Больше того, вместо сладкой истомы после оргазма я вынуждена была ощущать неимоверно твердую головку члена, больно расширявшую мне анус и вздрагивать от страха проникновения ее дальше, вглубь, не смотря на уверения Реда. К счастью Ред умел сдерживаться…

Неожиданно произошел случай, который, возможно, имел близкое отношение к драматическим событиям последующего.

Как-то раз ко мне в комнату вошла Мария с шелковой плетью в руках. Ее красивое лицо и переменчивые глаза явственно выражали возбуждение, которое охватило ее.

— Прости меня, Элли за все, но я без тебя не могу. На возьми!

Она протянула мне плетку. Я отвернулась от нее.

— Бей меня и сильно, сильно! — просила она.

Я как раз ожидала Реда и, как всегда в такие минуты была возбуждена и на этот раз. Ничего не отвечаяя ей, пыталась разобраться в своих чувствах:

"Может быть действительно избить ее. — мелькнули у меня мысли в голове. Избить бы до потери сознания эту прелестную змею… Но ведь мои удары, как я знала по опыту, только усилят ее животную похоть и вызовут у нее сладкий экстаз… Нет, нет! Этого не будет! Вот если бы…

В этот момент открылась дверь и на пороге оказался Ред.

— Ты? — загремел он. — Что тебе здесь нужно? А?

Ред угрожающе поднял руку, приближаясь к Марии.

— Я… я… — лепетала ненавистная шпионка, ничуть, видимо не испугавшись.

— Она хочет чтобы ее побили! — неожиданно для себя самой выпалила я.

— Что?… Ах ты сука!

Ред с розмаху залепил ей в лицо.

Мария шаталась, но не уходила, продолжая держать плетку в руке. Более того. На ее покрасневшем лице мелькнула затаенная улыбка! Или мне показалось… И вдруг она замахнулась на Реда плетью…

— Что!..

Ред разинул рот от удивления, быстро перехватил руку Марии.

— Ах, так…!

Ред схватил Марию за плечи, толкнул ее поперек дивана спиной вверх и несколько раз с силой ладонью ударил по ее узким мальчишеским ягодицам. Мария не издала никакого звука, закусив губы. Разъяренный Ред поднял ей сзади платье и схватил плетку. Мария оказалась без трусов и ее смуглые, упругие ягодицы еле заметно вздрогнули от нескольких ударов плетью. Но Ред тот час отбросил плеть и принялся бить по голым ягодицам своей тяжелой, крепкой ладонью так, что вся задница Марии высоко подпрыгивала на диване, сильно покраснев и вскоре став совсем пунцовой. Но Мария молчала. Ред продолжал наносить удары, пытаясь исторгнуть из нее крик боли или жалобу. Но тщетно!

Со злорадством я наблюдала эту сцену: "Так тебе и надо… Так ее, так!" Но внезапно я заметила какую-то нерешительность в ударах Реда… И сразу же в след за этим к своему ужасу я обратила внимание на то, что ей нужно было! Эта противная красавица чуть заметно приподнимает свои смуглые, еще больше потемневшие от ударов ягодицы навстречу ладоням Реда!..

О, милосердное небо! Ведь все это было то, что ей нужно было. Ведь увернуться от ударов Реда, вырваться от него, убежать ей ничего не стоило с ее поразительными знаниями и навыками в «дзю-до» этой тайной системе борьбы. И в этом мне пришлось убедиться несколько раз на собственном опыте.

А тем временем Ред, мой верный Ред, нерешительно опускал ладони на ее зад, который она от нетерпения подбрасывала вверх и с любопытством рассматривал что-то у нее между бедрами, которые эта проклятая фея все шире раздвигала… Да, ее непримерной величины клитор сводил с ума не одного мужчину…

Вся кровь мне бросилась в голову. Я знала, что еще несколько ударов ладонью и она кончит… Это было выше момих сил.

— "О нет! Этого не будет!"

Я подбежала к ним, схватила Реда за руку:

— Перестань бить! Сейчас же! Отпусти ее! Я так хочу!

Мой натиск был настолько стремителен, что Ред растерялся и отпустил Марию.

— Как хочешь… хорошо… А ты уходи!

Ред стал приподнимать с дивана Марию, которая по-прежнему лежала на нем животом вниз и чуть заметно, но сильно и судорожно сжимала и разжимала свои ягодицы и бедра. Она была на пороге оргазма. А может быть он у нее уже начался.

Я встряхнула ее за плечи, помогая Реду проводить ее до двери, вручила ей плетку и поправила сзади платье.

— Ну же, уходи! — понукала я ее.

У Марии дрожали колени, подгибались ноги, живот и бедра неестественно выгибались. Уходя она бросала на меня такой взгляд, что я поспешила отвернуться и закрыть за ней дверь.

Я вздохнула было спокойнее, но заметила немного растерянный вид Реда, прохаживающегося по комнате и сильно выпячивающиеся у него спереди брюк и… От возни с похотливой Марией он у него встал колом! Какой ужас!..

Был бы у меня под руками нож я, кажется, не задумываясь бросилась бы в след за ней, за Марией и…

Кое-как через некоторое время обоюдными усилиями инциндент этот был заглажен и забыт и мы легли в кровать. Но когда Ред брал меня его задумчивость, которую я подметила во время странной экзекуции над Марией, не покинула его, разговаривал он во время совокупления еще меньше, чем обычно, а вернее совсем молчал, но брал меня еще страстнее слаже и бесстыднее, чем обычно.

Изнемогая от похоти, я особенно задумывалась над всем этим, но неожиданно задыхаясь и прижав мне членом матку, Ред сказал:

— А ты… ты видела какой у нее клитор?… Как орган у мальчика.!! А!

И еще что-то он говорил о возможностях ее клитора… И странное дело, сжигавшая меня ревность, настолько усилила мою похоть, что я неожиданно для себя самой как-то сразу и быстро кончила. Ред это заметил, на минуты две он прекратил свои движения, не извлекая своего члена из влагалища, а затем вновь принялся прижимать меня членом к постели. И что же. Акт закончился у меня вторым оргазмом, да таким сладким, что я вопила и извивалась, как-будто распинаемая на кресте.

Прошло еще несколько дней и я почувствовала, если не поняла, что Ред был в моей власти. Однажды, когда после любовных игр мы лежали на кровати усталые, я без всякой подготовки спросила его прямо:

— Хочешь узнать, что было написано на этой бумажке?

Ред очень серьезно посмотрел на меня, долго молчал и, наконец, твердо сказал:

— Нет!

— Почему? — удивилась я, — ты же все время добивался этого.

— А теперь не хочу ничего знать! Эта проклятая бумажка еще наделает нам неприятностей.

Я повисла у него на шее и еле слышно прошептала ему на ухо:

— Давай от сюда убежим, Ред! А?… Вместе… Я ведь тебя так люблю. Денег у меня много, ты сам это говорил и мы заживем с тобой тихой, спокойной, счастливой жизнью, убежим, милый…

Ред очень долго молчал и мне стало страшно. Наконец он сказал:

— Я сам об этом думаю… Все время думаю. Но это очень сложно. У босса длинные руки и куча долларов. Он нас достанет из-под земли… А хорошо бы уйти… — мечтательно добавил он, — с моей маленькой мадмуазель.

Я плотно прижалась к нему и зашептала:

— Я знаю, куда нам уйти и там нас спрячут, хорошо спрячут… Слушай, вот что было на этой бумажке…

И я слово в слово рассказала ему содержане записки. Задумавшись Ред начал размышлять:

— Несомненно то, что «Хр» — это Хиросима, что «ИКГ» — это Иокогама, но это дает очень мало. То, что существует сильная, тайная организация "Мирные люди" я тоже знаю. А Ришар был членом этой организации… Что ж может быть, ниточка в наших руках. Посмотрим, попытаемся. Но расшифровать эту записку вряд ли нам удастся легко. Я это чувствую. Не исключено, что это пароль, а может быть девиз, а может быть указание кому-то на что-то. Сложно, очень сложно!

Остаток ночи мы с Редом обсуждали всевозможные планы побега, но ничего реального не могли придумать.

— Давай спать! — предложил Ред, — утром что-нибудь сообразим. Несколько дней подряд мы ни о чем, кроме планов побега не могли

думать и говорить. В конце концов Ред решил связаться с "Мирными людьми" о которых говорилось в записке.

К великому нашему несчастью, мы незнали и даже не догадывались, что каждое утро, когда я уходила завтракать, проклятый Хаяси прослушивал у себя магнитофонную запись наших с Редом разоворов!

Однажды ночью, когда усталые от любви мы с Редом крепко заснули, меня разбудил какой-то шум. Открыв глаза я не сразу поняла, что происходит, а затем просто окаменела от ужаса. Передо мной было злобное, ухмыляющееся лицо Хаяси и направленный на меня пистолет.

— Один звук и ты умрешь! — прошипел он.

А на полу… Боже мой!.. лежал крепко связанный, с тряпкой, во рту Ред. Вокруг него, тяжело дыша, стояло несколько японцев, а еще два натягивали ему на голову грубый мешок. Хаяси, не отводя от меня пистолета, снял с вешалки мой старый халат и бросил его мне.

— Одевайся, быстрее!

Он подошел к двери и распахнул ее. Японцы с трудом подняли Реда. Он глухо застонал. Один из японцев коротким, но сильным ударом по тому месту мешка, где находилась голова, заставил Реда умолкнуть. В дверях мелькнуло и тот час скрылось красивое, искаженное гримассой злорадства, лицо Марии…

Ах Кэт, Кэт! Какой ужас! И это все! Все, что рассказала Элли. Я ее конечно упрашивала сказать хотя бы в двух словах, что же дальше было, но продолжение она обещала только после каникул. Во время рассказа она все вновь переживала и очень устала. Она говорит, что ей нужно время собраться с мыслями. Я ее понимаю. Я тоже немного устала. Сколько же вечеров она рассказывала свою историю! И сколько уже было переживаний! Представляешь!

Да твое письмо я получила. Тебе я послала телеграмму, в которой Элли приглашает тебя с Джоном на каникулы, на ферму к своим знакомым. Получила. Значит встретимся на днях, как я рада!

Мне мучительно захотелось узнать, как тебе в первый раз делал Джон… Ты так скупо сообщаешь, что он тебя взял, что ты сперва была возбуждена, и лишь в следующин разы начала кончать под ним и, что вставляет он тебе не только ночью…

Но миленькая Кэт, меня безусловно интересует, «как». Понимаешь. Сама видешь, как подробно я тебе описываю первые переживания Элли, не пропуская ни одного слова. Ну, и я хочу, очень хочу, чтобы ты так подробно описала все свои переживания и ощущения с Джоном, и особенно в первый раз. Понимаешь. Все! В какой позе ты лежала, как он лег на тебя, что говорил, какой он у него был, трогала ли ты его рукой, как он начал его вставлять, что ты чувствовала, что говорила… Ну все, все! И с мельчайшими подробностями! И не заботься о том, что мой клитор при чтении твоего письма будет стоять как маленький кол. Пусть! Зато клянусь, опишу тебе с микроскопическими деталями и мое первое совокупление, которое, возможно, будет с Бобом или с кем-нибудь другим.

Опиши все подробно, а письмо вручишь мне на ферме. Хорошо. То что не успеешь написать, дополнишь словами.

За эти дни я несколько раз встречалась с Диком в моем укромном уголке, в саду. Не думай! Ничего особенного не было. Целовались сильно и несколько раз дала потрогать у меня между ног, но только чуть-чуть и, конечно, с ним я не кончила. А после этого, да. Но подробнее раскажу при встрече.

Ну смотри же, приезжайте! Элли очень просит!

Дочитав до конца это, пятое по счету письмо, инспектор Ридер глубоко задумался. Потом, достав объемистую записную книжку, сделал в ней кое-какие пометки.

"Интересно, — подумал он, — здесь замешана Си-Ай-Си. Надо срочно доложить об этом деле. Ребята из военно разведки разберуться, что к чему."

Ридер начал писать какое-то отношение, но тот час, оттолкнув от себя бумагу вновь задумался.

"А жаль передавать это дело в чужие руки… Ведь это сенсация, которая затмит все! А какую карьеру можно сделать на этом."

Так думал инспектор и в его голове мелькали уже сенсационные заголовки в печати:

"Инспектор Ридер раскрыл величайшее преступление века!"

"Убийство на сексуальной почве!"

"Американская девушка в сетях французской проститутки!"

"Шпионы из японского публичного дома!"

"Разведки тех континентов в поисках тайны инженера Ришара!"

Осторожный стук в дверь прервал мысли инспектора.

— Эй, кто там, — крикнул инспектор.

На пороге появился агент.

— Что нового, — спросил Ридер недовольно.

— Сэр, она жива… — пробормотал полицейский.

— Кто? — инспектор вскочил с кресла. — Что ты мелешь?

— Доктор говорит, что сделал ей какой-то укол, что жизненные органы у нее не повреждены, что очень глубокий обморок, что потрясение, что она будет жить, что…

Все это агент выпалил одним духом. Лицо инспектора налилось кровью и, казалось его хватит удар.

— Почему не доложили, — прогремел он, прерывая агента. Агент попытался что-то сказать, но инспектор оттолкнул его в сторону и стремительно вышел из кабинета, бросив нв ходу:

— Будь здесь и никого не впускай сюда без меня!

Полицейский с облегчением вздохнул, закрыл дверь за инспектором, с интересом взглянул на груду писем в разноцветных конвертах, лежавших двумя стопками на столе и, подойдя к окну, стал глядеть на улицу, что-то напевая себе под нос и барабаня пальцами в такт по стеклу. Он не слышал как с зади него раздвинулась портьера, закрывавшая нишу с небольшой дверью, и от туда появилась девушка с очень бледным, с желтоватым оттенком, но необычайно красивым лицом. В ее руках был небольшой пистолет, который она направила в спину агента, продолжавшего барабанить пальцами по стеклу и напевать какую-то песенку игривую и нисколько не подозревавшего о смертельной опастности. Девушка неслышными шагами подошла к столу и, не отрывая взгляда из-под мохнатых ресниц от полицейского, спокойно и ловко сложила обе стопки писем в сумочку, висевшую на кожанном ремешке у нее на плече. Стоило полицейскому обернуться и он в ту же минуту упал бы бездыханный. Маленькая ручка, державшая пистолет за все время операции ни разу не дрогнуда. Собрав письма, девушка задом попятилась к портьере и исчезла. И все же какое-то несознательное беспокойство агента медленно заставило обернуться. В этот момент он мог бы еще заметить легкое затухавшее колебание портьеры, но его полный ужаса взгляд был устремлен на пустой стол…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Пролог повторяется, но…

— Опустите жалюзи, жжет немилосердно!

Невысокого роста, жилистый японец кивнул секретарше на окна через которрое весеннее, яркое солнце бросало свои горячие лучи в комнату и зажег сигарету.

— Слушаю!

Маленькая секретарша — японка быстро затемнила окна и вновь уселась за пишущую машинку.

— Это пятое письмо так же перепечатайте без всяких изменений и сокращений.

Японец передал машинистке пачку листов, исписанных тонким женским подчерком.

— Остальное, полагаю придется просмотреть еще более внимательнее.

В дверь постучали.

— Войдите!

В комнату вошла изящно одетая, молодая японка, с бледным отливающимся желтизной лицом, умными живыми глазами.

— А, это ты, Ицыда! Что в городе?

— Пока, что полиция в тупике.

— Превосходно! Ты — жемчужина моей организации, Ицыда! За одни эти письма я тебя озолочу!

Ицыда повела своими тонкими бровями, на секунду опустила свои слегка мохнатые ресницы и сказала:

— Вы хорошо знаете, что золота мне ненадо.

— Да, да! То к чему ты стремишься, дороже золота. Но ты будешь его иметь! Слово Хаяси! А оно, полагаю чего-то стоит?

— Я верю, — просто сказала Ицыда.

— Времени у нас мало. Через две недели мы должны быть в Токио. А нам еще очень много сделать надо здесь.

— Мне нравиться Филадельфия, — задумчиво произнесла Ицида, поглядывая сквозь створки жалюзи на видневшиеся громады домов.

— Чтож можешь ею насладиться сколько хочешь. Ты много сделала

— А как письма? — Я просматрел только пять из них. Кое-какие детали и думается попытка вербовки… Но еще не ясно. Остальные я лишь бегло пролистал, но есть в них кое-что и наличными…

— Каким образом!

— Подумаем еще… А пока, дня на два ты свободна, поддерживай только связь с Генри, Мацудой и остальными и сообщай обо всем мне немедленно. Хочешь ванну?

— Пожалуй, — проговорила Ицыда, открывая дверь в другое помещение большого трехкомнатного номера фешенебельного отеля "Эксцельсиор".

Некоторое время попыхивая сигарой хаяси задумчиво смотрел через жалюзи на широкий, оживленный проспект, на превосходный вид запасной части города с красивыми архитекрурными сооружениями, но, по-видимому мысли его были далеко от этого зрелища.

Мягко по-кошачьи, повернувшись и бросив колючий взгляд на торопливо перебиравшую клавиши машинистку-секретаршу, Хаяси взял очередную папку исписанных листов, поудобнее умостился на широком кожанном диване и углубился в чтение шестого по счету письма…

Письмо шестое

Бернвиль, 14 апреля 1959 года.

Дорогая Кэт!

Всего лишь несколько дней, как мы растались, а я уже успела соскучиться по тебе. Меня переполняют воспоминания о неделе, проведенной с тобой и Джоном у Элли на каникулах…

Ах, Кэт!.. здорово. А? Сколько впечатлений.

А помнишь, когда на второй день под вечер, я стояла на страже вашего уединения на опушке леса. А до сих пор у меня дрожат коленки при воспоминании… Я конечно оберегала тебя с Джоном и внимательно смотрела по сторонам, но и не менее внимательно наблюдала за вами…

Прости меня, Кэт, но ведь это первое совокупление, которое я когда либо видела. И тысячу раз прости и не ревнуй, если я тебе признаюсь, что я глядя на упругие, голые ягодицы Джона, ритмично танцевавшего у тебя между бедер, безумно хотела вместо тебя быть под ним… Прости меня! А я так кончила глядя на вас, как кажется никогда не кончала! Кончила я стоя на коленгях позади вас, в кустах и поминутно оглядываясь по сторонам. А может быть от этого у меня тогда так дрожали колени. И мне кажется, судя по твоим движениям, что тогда я кончила вместе с тобой… Но не сердесь!

А в другой раз, помнишь на темной веранде, поздно вечером. Я тебе должна сказать, что не только я, но и Элли прекрасно видела, что вы с Джонном делали, стоя у перил. Не смотря на темноту, твои голенькие, беленькие ягодицы отчетливо выделялись на темном фоне. А так судорожно ими двигала, что на секунду мне даже стыдно стало. А у Джонна были очень хорошо видны белые манжеты, скользившие по твоей талии и спине. Я кончила тогда в руку Элли… А ночью она мне в рот.

Вообщем я вся еще под впечатлением тех волшебных дней…

Дика я видела пока всего два раза, но еще не была с ним. Элли, как и обещала передала мне записки какого-то Ландаля, утверждая, что эти записки имеют непосредственное отношение к ее рассказу. Этими вечерами я переписывала их для тебя и очень заинтересовалась их содержанием сама, хотя еще не понимаю, какое отношение этот Анри имеет к истории Элли.

Сегодня мне Элли вручила новую папку и пока я буду ее разбирать и переписывать для тебя, ты прочти эти записки и пиши мне все. Понимаешь, Все, все!

Твоя Мэг!

ТАИНСТВЕННЫЙ ОСОБНЯК Записки Анри Ландаля

Как же все это случилось. Последовательное изложение на бумаге событий помогает, говорят, уяснть самому себе их связи, их причины, помогает разобраться в них. А разобраться нужно! Правда нам особенно рекомендовали ничего не записывать и нигде ни каких бумажных следов не оставлять. Резонно! Но если соблюдать особую осторожность, и если это необходимо. И если в будущем, быть может, мне захочется написать мемуары. И если сохранить записки, как зеницу ока.

Нет, надо записывать! Ведь уже сейчас уже кое-что сгладилось в памяти, кое-какие детали стали забываться… Нет! Решено! Я чувствую в этом потребность… И так блестящая школа позади! Мне поручено исключительное дело с этими исчезнувшими бумагами инженера Ришара. Вероятно, мне и поручено это запутанное дело, потому что по мимо прочего я в нем заинтересован сугубо лично. И кому же как не мне добиться здесь успеха! Что же известно по делу?

Часть документов, черновиков, рукописей погибло в Хиросиме вместе с Ришаром, в 1945 году, часть документов, оставшихся невредимыми, тогда же, были пересланы в Париж, в министерство иностранных дел. Первоначальный, беглый, поверхностный осмотр их ничего существенного не дал и они были отправлены в архив МИД. Вскоре, когда стали известны весьма энергичные усилия японской разведки добыть и изъять все, что только осталось после Ришара, МИД, наши органы, Министерство обороны, все всполошились. Срочно составленная коммисия из спецаилистов в особой области, для тщательного просмотра и изучения присланных из Японии бумаг Ришара, приступила к работе. Тотчас обнаружили… отсутствие этих бумаг. Они исчезли бесследно.

Тщательные розыски не дали ни каких ощутимых результатов Далее. В итоге длительных расследований стало известно, что вскоре после гибели Ришара какие-то бумаги или документы поступили из Японии в Марсель на имя Маргариты Ришар, сестры инженера Ришара, которая жила в том же особняке в южной части города, где жил Ришар до своего отъезда в Японию. Сестра эта, как обнаружилось, еще в 1945 году уехала в Англию, а в особняке поселился некто месье Руа.

Установлено так же было, что Маргарита Ришар никаких пакетов из Японии не получала и что какую-то папку, присланную на ее имя от туда, получала неизвестная особа, грубо подделавшая ее подпись.

Логические заключения, отдельные обрывки нитей, кусочки не вполне ясных фактов, направляли расследование в "Страну восходящего солнца". Именно там следовало искать начало нити. И не исключено было, что этот кончик нити уже находился в руках какой-либо организации, вроде таинственной службы некого Хаяси. Собранные о ней сведения утверждали, что это весьма хитрый и изворотливый агент японской контрразведки, отличается черезвычайным упорством в достижении своих целей, не брезгуя ни какими средствами при этом.

Совершенно случайно удалось заполучить некоторые документы, свидетельствовавшие о его тайных связях с американской контрразведкой в ущерб японской. Эти связи осуществлялись Хаяси особенно легко потому, что американская разведка контактировала свою деятельность в Японии с местными разведывательными организациями, т. е. с японскими, и встречи Хаяси с американскими разведчиками никаких подозрений у японских властей возбудить не могли. Об этих встречах, Хаяси сам, безусловно докладывал им. Но… все ли? Попавшие к нам документы неопровержимо свидетельствуют о том, что Хаяси регулярно получал крупные суммы денег из рук представителей империи янки. Вот об этом-то японские власти знать не могли. А янки, как известно, денег на ветер не бросают.

Обладая подобными компрометирующими документами, можно попытаться вырвать у них из рук Хаяси, кончик нити, ведущей к тайне инженера Ришара. А ближе всех к этой тайне, по всем данным, был именно этот Хаяси. Таковы были в общих чертах выводы, сообщенные мне шефом и задача ставившаяся передо мной в свете этих выводов была совершенно ясна. На пути в Японию мне была рекомендована остановка на несколько дней в Марселе. Как знать: не сохранилось ли там чего-нибудь, что могло бы обновить данные и облегчит мою миссию в последующем.

За дело я взялся с величайшей энергией и на первых порах мне повезло! Сказочно повезло! Не откладывая дело в долгий ящик, сразу же после первой беседы с шефом, я попытался связаться по междунгороднему телефону с мсье Руа и, к моему собственному удивлению, эта попытка увенчалась моим первым успехом.

Я представился племянником — наследником инженера Ришара и выразил желание получмить в свое распоряжение все то, что осталось в доме от его вещей, хотя бы это были никому не нужные бумаги.

Мсье Руа оказался очень разговорчивым и любезным человеком и выражая мне свое соболезнование, вежливо интересовался моим местожительством и просил меня позвонить ему еще раз через некоторое время, чтобы дать ему возможность поискать бумаги Ришара и сообщить мне о наличии их или об отсутствии таковых.

Я давал быстрые точные, но абсолютно ложные ответы на все его вопросы, за исключением лишь того, что меня зовут Анри Ландаль. Под конец этого длительного разговора мсье Руа деликатно заметил, что я должно быть, не стеснен в средствах, если позволяю себе так спокойно и так долго разговаривать о всяких мелочах по междугороднему телефону. Это его замечание польстило мне. Но кажется, в этих его словах я ощутил какую-то скрытую иронию. Но может это мне показалось.

На следующий день на мой вторичный запрос он сообщил мне по телефону, что по мимо всех безделушек, найденных им на чердаке в особняке, в доме сохранилась папка с бумагами Ришара, которую он с удовольствием перешлет мне по почте и еще раз просил уточнить мой адрес. Задыхаясь от восторга я поблагодарил его и сообщил что через два-три дня я сам буду у него в доме. Моей радости не было границ, но об этом первом моем успехе я решил ничего не говорить шефу, а приподнести ему сюрприз уже после того, как бумаги будут у меня в кармане.

В радостном волнении я не обратил внимание на сообщение шефа во время нашей последней встречи о том, что его помошника, а также коменданта дома, в котором я жил, запрашивали какие-то лица по телефону обо мне.

Оба разумеется ответили, что ни какого Ландаля они не знают. Со своей стороны я сказал, что ни каких лиц, которые могли бы знать наше служебные телефоны и мой псевдоним, помимо руководящих членов нашей организации, я не знаю.

— Странно, очень странно! — сказал шеф, пытливо поглядев на меня, и еще раз напомнил мне о необходимости соблюдать величайшую осторожность при выполнении моей миссии. Затем он вручил мне билеты, документы, еще раз проверил знание мною на память всего, что не подлежит занесению на бумагу и пожелал мне успеха. Ушел я от него, потеряв значительную долю своего радостного ощущения. Да, это так! Это я хорошо помню! Быть может следовало вернуться к нему и рассказать все о предпринятых мною первых шагах и о моих планах в Марселе. Многое было «за», но и много «против». Я решил следовать своему плану и сообщать обовсем шефу лишь после первого своего успеха. Правду говоря, это решение не успокоило меня совсем, оставалось ощущение беспокойства, тревоги, которое я старался подавить в себе. Мысли о весьма подозрительных телефонных запросах тоже не покидали меня. Неужели эти запросы имеют связь с мсье Руа. Что ж, окончателно решил я, рано или поздно работать надо начинать самостоятельно и быть всегда начеку.

И вот я в Марселе, городе, в котором я жил с отцом и сестрой. Родной город, и в то же время такой чужой!

Остановившись в указанном мне отеле, довольно скромном на вид, но комфортабельном внутри, я принял ванну, переоделся, и не теряя времени, отправился на одну из южных окраин города, к дому, в котором должен был ждать меня мсье Руа.

Это был особняк, расположенный в глубине большого сада и затененный высокими деревьями. Высокая мрачная каменная стена отделяла густой сад и особняк от тихой, безлюдной улицы. Когда я подошел к железной калитке, расположенной рядом с покрытыми ржавчиной воротами, меня вновь охватила какое-то тревожное чувство. Да, именно так! Я это хорошо помню!

Я толкнул не запертую калитку и вошел в сад, встретивший меня множеством ярких цветов и звонких тявканьем крошечной болонки, храбро бросившейся мне в ноги. Смутное чувство тревоги начало покидать меня. Я остановился, нерешаясь идти дальше, чтобы не наступить на вертевшуюся вокруг меня собаченку. Вдруг из-за кустов раздался звонкий девичьий голосок:

— Мини, ко мне!

Я оглянулся и увидел маленького чертенка с лукавыми глазками и обворожительной улыбкой.

— Не бойтесь мсье! Она вас больше не тронет!

Из-за кустов вышла восхитительная девушка с веселыми чертиками в глазах. На вид ей было лет 15–16. Нейлоновый купальный костюм в черную и красную полоску с коротенькой юбочкой и пляжные туфли составляли весь ее наряд, очаровательно подчеркивая ее стройную, полудетскую фигурку. Ослепительная белизна ее зубов особенно выделялась на фоне ее темноватого, очевидно от загара, лица. Она была в меру худощава с длинными изящными ножками, узкими бедрами и очень маленькими грудками. Если бы она была в брюках, и подстрижена, то вполне могла бы сойти за красивого подростка мальчишку.

Кокетка, очевидно, сознавала всю прелесть своего почти неприличного обтянутого нейлоном тела и под момим восхищенным взглядом чуть напряглась и покраснела.

Я поспешно отвел от ее тела глаза, а в мыслях видел ее уже совсем обнаженную и отдающуюся мне прямо здесь, в садике среди цветов. Она возбуждала желание с первого взгляда.

Наступило неловкое молчание. Ни я, ни она не решались заговорить, и я подумал: "Что же будет дальше?"

Положение становилось забывным. Я решил не сдаваться и начал разглядывать четкую тень от ее тела на бледно-розовом песке, которым была усыпана покатая дорожка сада. Косые лучи солнца образовали на скате дорожки сильно, до полного неприличия, увеличенную тень от ее маленькой задницы. Она проследила направление моего взгляда и тень метнулась, изменив очертание и перестав дразнить мое воображение.

— Мсье? — вопрос был задан вопросительным тоном.

— Анри Ландаль к вашим услугам, мадмуазель!

— Значит вы к дяде. Он меня предупредил. Пройдите пожалуйста в холл, там газеты, журналы. Вам придется немножко обождать.

— Благодарю вас, мадмуазель, но я с большим удовольствием предпочел бы ваше несравненное общество.

Я поднял глаза на нее и увидел, что мой комплимент был принят благосклонно. Снисходительно улыбнувшись, она сказала:

— Вы очень любезны, мсье Ландаль. Меня зовут Марселина, но если хотите, можете меня называть Марсель. Мне это приятно, и я люблю когда меня так называют.

Примирение было полное. В ее глазах я снова увидел знакомые искорки, а губы, свежие, как ягодки и наверняка нецелованные, дрогнули в улыбке.

— Это наверное неприлично, но в саду, когда жара, я всегда хожу в купальнике. Раз на пляже можно, то в собственном саду и подавно! — шебетала она, — но сейчас я переоденусь и приму вас, мсье Ландаль, как официальная хозяйка этого дома.

Она подчеркнуто жеманно покланилась и убежала, крикнув на ходу:

— Дверь в холл прямо, мсье! — и свистнув по мальчишески, позвала:

— Мини, за мной!

Болонка с веселым лаем бросилась за ней в след. В холле было очень уютно. множество цветов в вазах распространяли приятный запах, а низкая модернизированная мебель располагала к отдыху. Яркие шелковые занавески на окнах слегка надувались от легкого ветерка и освежающая прохлада бодрила разгоряченное тело. Я уселся на низкое кресло, на тонких ножках, и взял ярко раскрашенные иллюстрированные журналы, но там, кроме голых кинозвезд и шансонеток, ничего интересного не было. Вид раздетых красавиц вернул мои мысли к очаровательной хозяйке дома и я с наслаждением принялся вспоминать ее и все подробности нашей встречи. Женщины всегда благосклонны были ко мне и я тоже их не чуждался. "Возможно, и здесь фортуна мне улыбнеться и это, в высшей степени, привлекательная девченка будет подо мной с заброшенными мне на плечи своими стройными изящными ножками".

Прервав мои мысли в холл вошла Марсель. Она уже переоделась и выглядела еще прелестней. На ней были ярко-крсные штанишки, спускавшиеся чуть ниже колен и туго обтягивающие ее узкие бедра, и черная кофточка с глубоким декольте. Она, очевидно, любила эти цвета — красный и черный и они действительно были ей к лицу. Ее маленькие груди, туго обтянутые черной тканью, были открыты почти до сосков, приятно подразнивая меня.

Она смотрела на меня своими удивительными глазками, в которых мелькали золотистые искорки, без тени смущения и спокойно улыбались. Ее темные волосы были искусстно растрепаны и причесаны под "Б.Б.", Бриджит Бардо. Это была законченная картинка кинозвезды, но гораздо живее, обоятельнее и куда более привлекающая своей бьющей через край молодостью и непосредственностью.

В моем взгляде она прочла неподдельное восхищение и слегка порозовела от удовольствия.

Я придерживаюсь правила, что связь с женщиной, кто бы она не была не только не помешает, но может оказаться весьма полезной в моей работе, если подходить к этому с точки зрения интересов разведки, отбросив в сторону все остальное. женщину всегда можно использовать в нужных целях, особенно, если она молода и хороша собой. Красивую женщину всегда можно послать в постель к нужному человеку и она, несмотря на свою ограниченность, сможет добыть нужные сведения, используя для этого более тонкие средства, чем мужчина.

Но избави Боже, хоть намеком дать ей понять характер своей работы если она узнает это, пусть даже случайно, ее нужно немедленно уничтожить, без свякого сожаления, как опаснейшего врага, иначе ты конченный человек.

Мой начальник частенько пичкал меня такого рода проповедями с которыми я был целиком согласен и завидовал моей внешности.

— Эрос — великий бог! — с пафосом говорил он. — А если сумеешь привлечь его к своей работе, то твоя задача почти всегда наполовину выполнена!

Да и без его наставлений я давно решил придерживаться во всех случаях золотого правила — "Ищи женщину". Правда для этого всегда нужно иметь мышление с эротическим уклоном, но этим я обладаю в полной мере. Любая женщина, кроме всего прочего является для меня объектом половых удовлетворений. Не знаю почему, но в желании я всегда вижу прежде всего самку, источник удовлетворения своей похоти будь она модистка или горничная, врач или прачка, известная артистка или научный работник. Женщина есть женщина и ни какие интелектуальные возможности не уничтожат ее физиологических особенностей. Я не говорю о бесполых существах, которые самой природой лишены качества женщины. Их все знают и избегают по мере возможности. Но женщина, в полном смысле этого слова, это "вещь"!

Возможно многие скажут, что это ценизм или скотство даже, но это такие люди, которые не обладают счастливой наружностью, неотразимой для женщины привлекательностью, неотразимой для нее красотой. Или это люди, которые даже понятия не имеют, что значит воспитываться со школьного возраста в школе высшего класса и, при этом еще, в военное время. В школе, которая просуществовала все время немецкой аккупации, существует и сейчас, и которую не смогли разоблачить ни немецы, ни англо-саксонцы! Супер-секрет! Десятки тысяч долларов за пару слов! А!.. Какой секрет! Но я патриот! И этим все сказано. И кроме того, отец, сестра… хотя бы след родных. У меня нет долларов и поэтому я должен проявлять свое умение, ловкость, опыт для расскрытия тайны. И все средства для меня дозволены. Цель оправдывает средства — вот мой девиз. Будут доллары! Будут! Все будет!

Все это лишь мельком пробежало у меня в голове, когда я поглядывал на очаровательную девочку, сидевшую передо мной, которая, кто занет: — может стать средством достижения моей цели.

Филосовские рассуждения не мешали наблюдать за моей визави и, чем больше я на нее смотрел, тем сильнее во мне разгоралось желание. Прошло уже порядочно времени с тех пор, как я имел женщину и, помимо моей воли, мой член заметно отвердел. Она очевидно поняла мое состояние, а возможно и заметила необычайное оттопыривание моих летних тонких брюк, скрыть которое я, собственно, не старался. Чтоб предотвратить возможную неловкость, Марсель отвела глаза в сторону и попыталась завязать разговор:

— Простите мсье и… дядя должен уже прийти, я незнаю почему он задержался…

"Умная крошка" — промелькнуло у меня в голове. Я встал взял ее тонкую руку, почтительно поцеловал ее ароматные пальчики. Мимолетное движение — казалось она пыталась вырвать свои пальчики из моей руки. Я слегка сжал их и… безвольная покорность. Только румянец на смуглом личике стал сильнее. Я еще раз нарочно, медленно, поцеловал ее пальчики, потом запястье, потом локоток, чуть касаясь другой рукой ее плеча и чувствуя как эрекция моего члена становиться нестерпимо приятной.

Ее рука безвольно отдалась моей ласке. Ее головка наклонилась и теперь она уже не могла не видеть отчетливо обрисовавшееся легкой тканью моих брюк контуры моего мужского достоинства. И вдруг я почувствовал легкое, как ветерок прикосновение ее пальчиков свободной руки к боковой части моего сюртука. Не прерывая жаркого поцелуя в ее предлечье, я на секунду замер и явственно ощутил ее пальчики, осторожно ощупывающие мои контуры револьвера, скрытого у меня под сюртуком.

"Однако ты штучка" — подумал я и уже более смело протянул ей свои губы. Она быстро и незаметно отдернула от меня свою руку и приподняла головку… Я взглянул в ее удивительные глаза. В них была ночь! Но я могу поклясться в этом, она сделала мне навстречу неуловимое движение и полуоткрыла губы…

Медленно предвкушая наслаждение и забыв все, приближал я свои губы к ее более раскрывающимся и тянувшимся губам… Внезапно раздавшиеся звуки шагов, старческое покашливание вернули нас к действительности. Я быстро отодвинулся от Марсель и попытался успокоиться.

В холл вкатился маленький, кругленький старичок, на коротких ножках с румяным лицом и живыми проницательными глазами. Ему было лет 60 с лишним, но бодрость и энергия так и бурлили в нем.

— Мсье Ландаль? Какая жара!..

Он быстро сыпал словами, перебивая сам себя.

— Марсель что-нибудь прохладительного. Познакомся, это мсье Ландал ь… В прочем, вы наверное уже успели и в этом…

Его глазки лукаво блеснули и он плюхнулся в кресло, вытерая вспотевшую лысину и шею огромным клетчатым платком.

— Простите мсье Руа…

— Знаю, знаю! — взмахнул он руками, — вы очень торопитесь и хотите ближе к делу. Сейчас… Только вот выпью прохладительного. Или вы пердпочитаете спиртного? Хотите в такую жару?…

И он снова начал вытираться своим большим платком.

— Марсель, ну где ты там?

— Иду дядюшка!

И Марсель с улыбкой внесла поднос с сифоном, какими-то бутылками и стаканами.

— Мы не держим прислуги и я все делаю сама, — объяснила Марсель.

— Марсель у меня молодец! Хозяйка! — с гордостью воскликнул старик. Марсель подставила ему щеку и он с удовольствием приложился к ней.

"Классическая картинка! — подумал я, — Молодая племянница целует своего старика дядюшку."

Я отвернулся в сторону, чтобы скрыть улыбку. Когда я снова взглянул на них, то у Марсель уже было совсем другое выражение лица: холодное, злое, а взгляд, который она бросила на своего дядюшку выражал жестокость и угрозу.

Дядюшка, закрыв от наслаждения глаза, с упоением тянул из большого стакана какой-то прохладильный напиток, но черт меня возьми если я не уловил острый блеск его глаз из-под опущенных век!

"Тут что-то не ладно" — подумал я и демонстративно откашлялся. Моментально все изменилось: Марсель снова нежно и ласково смотрела на Руа, готова исполнить любое его желание, а тот расплылся в широкой добродушной улыбке и лишь его быстрый, тревожный взгляд брошенный на меня, выдал внутренее волнение. Казалось, его глаза предостерегали меня от чего-то, чего он не успел уяснить. И опять я поймал взгляд девушки, быстрый как молния, но оставивший очень тревожное ощущение.

"Дуэль взглядов" — усмехнулся я про себя. "Однако, это интересно, что здесь происходит?.. Девочка оказывается, не то, чем хочет казаться."

Мои размышления прервал господин Руа.

— Мой дорогой Ландаль, — с благодушной улыбкой начал он, поглядывая на Марсель, — сейчас я вам кое-что отдам и надеюсь, что это вам поможет в дальнейшем.

Он внимательно помотрел мне в глаза и, казалось хотел внушить какую-то мысль, важную, но кроме тревоги и страха я ничего не мог уловить в его взгляде. Он тяжело вздохнул и добавил:

— Простите мсье, я очень устал… И если вас не затруднит, откройте пожалуйста сейф и возьмите красную папку. Там все, что вам требуется.

Он протянул мне ключи и указал на угол холла, очевидно там находилась дверца сейфа.

Лицо Руа стало пепельно серым и крупные капли пота холодного, катились по его лицу. Не заню почему но я был твердо уверен в этот момент, что капли именно холодного пота катились у него по лицу… Хотя в комнате было жарко и солнце ярко и весело пробивалось сквозь шелковые занавески, но я тоже почувствовал легкий озноб, как-будто чье-то холодное дыхане коснулось меня.

"Сейчас что-то произойдет" — мелькнула у меня тревожная мысль, но проффесиональное чувство разведчика заставило меня, пренебрегая опастностью, не мешеть дальнейшему развитию драмы.

Я спокойно взял ключи от сейфа и медленно, очень медленно направился в угол комнаты. Руа привстал со своего места и протянул ко мне руки, как бы стараясь удержать меня, но тотчас опустил их под взглядом Марсель. Двигаясь к сейфу, над которым висело угловатое зеркало, я беззаботно, размахивая ключами и мучительно напряженно пытался постигнуть происходящее вокруг меня. Марсель очутилась с лева и чуть-чуть впереди меня, как бы провожая меня к сейфу. Я бросил на нее взгляд, полный откровенного желания ничем не прикрытой животной страсти, взгляд, раздевавший ее до нога, взгляд в значении которого она не могла ошибиться. Марсель не отвела от меня своего пытливого, оценивающего взгляда, в котором одновременно, отражалась какая-то напряженная внутренняя борьба.

Я подешел к сейфу, слева от которого остановилась и Марсель и медленно подымая левую руку с ключем, незаметно для Руа прикоснулся левой рукой к мальчишеским бедрам девушки и слегка надавил на них. Вновь готов был поклясться, что она ответила мне. Все это, включая мое шествие к сейфу, произошло не более как в течении одной минуты, а то, что имело место сразу всед за этим, заняло не более, как одну секунду! Но какую секунду!

Но что же именно произошло в эту секунду?

Помниться хорошо, что ощущая одной рукой левой теплые бедра Марсель, я почувствовал какую-то необъяснимую уверенность в себе, я повернул ключ в сейфе и… Да, в это время в зеркало, висевшее над сейфом, я заметил мсье Руа, который нерешительно двигался вслед за мной и как бы хотел меня остановить, или предупредить о чем-то. В этот момент, когда я поварачивал ключ он находился за моей спиной в четырех, нет пожалуй в пяти шести шагах. Он еще поднял руку. Вся его фигура и лицо выражали крайнее напряжение и ожидание чего-то неотвратимого и ужастного.

Кажется, именно этот его растерянный взгляд, вместо того, чтобы остановить меня, лишь подталкнул. Я уверенно взялся за ручку сейфа… В этот момент с непостижимой силой, которую я уже ни как не мог предполагать в этой девченке, Марсель дернула меня за руку к себе… Я сильно качнулся в сторону, удерживая в своей правой руке, открывавшуюся за мной дверцу сейфа и в этот миг раздался неприятный, сухой, даже какой-то странный звук выстрела!

"Руа стреляет" — мелькнуло у меня в голове. Я быстро оглянулся и увидел, что мсье Руа, с искаженным от боли лицом слегка пошатывается и прижимает свои руки к правому боку. И в те же доли секунды я заметил рядом с собой вскинутый твердой, маленькой ручкой револьвер, направленный в Руа. Действуя совершенно маш нально… Да именно так! В эти доли секунды я ничего толком не понимал и, по-видимому, это и вообще не возможно, так как мысль тоже требует для себя какого-то времени.

Так или иначе я нанес мгновенный удар, да еще обеими руками этой убийце, которая как подкошенная свалилась на пол, уронив маленький револьвер. И еще я заметил, что в этот момент Руа падал на ковер.

"Что же это случилось? За что же она его это?… С чего начать?" — мысли вихрем закружились в моей голове. "Она не желала, чтобы я заполучил содержимое сейфа, как мой взгляд упал на маленький револьвер, валявшийся на полу. Я поднял его, довольно рассеянно рассмотрел и даже поднес дуло к носу, опустил его в карман и повернулся к сейфу. «Стоп» — мелькнула несколько запоздалая мысль "Нет запаха!" Торопливо я извлек маленький револьвер и вновь обнюхал его дуло. Да никакого запаха пороха! Я проверил обойму. Все патроны целы! "Так что же это? Кто стрелял? Кто убил Руа?" Окинув быстрым глазом с вниманием холл, я осторожно взглянул в сейф.

— Так вот в чем дело! — громко вырвалось у меня. Внутри сейфа был вмонтирован крупнокалиберный пистолет, слегка замаскированный тканью и соединенный своим ударно спусковым механизмом с дверцей сейфа. Спереди в сейфе лежала красная папка, схватить, которую и открыть было делом одной секунды, но она оказалась пустой.

"Да и быть иначе не могло!?" — подумал я. "Но если так, — продолжал размышлять я, — то Марсель невинна? Более того она спасла мне жизнь! А я, я… я… Что я наделал?"

Тот час склонившись над недвижимо лежавшей девушкой, я ни с того ни с сего начал гладить ее по голове, но, спохватившись, нащупал ее пульс…

— О, радость! Жива! — вновь громко воскликнул я и бережно поднял ее и, не обращая ни какого внимания на убиство Руа, перенес девушку, находящуюся в глубоком обмороке, на кожанный диван, обрызгал ее лицо минеральной водой, и бросился в другие помещения в надежде найти там какие-нибудь медикаменты, вроде нашатырного спирта, или просто холодной воды.

Менее чем через минуту я уже возратился с одеколоном и с графином воды, как вдруг услышал звук, похожий на поворот ключа в двери. Я ускорил шаги и вбежал в холл… Мсье Руа исчез! Едва не бросив одеколон и графин воды на стол, я устремился в прихожую. Выходная дверь была замкнута с наружной стороны.

Оставив без помощи Марсель, броситься в погоню за Руа, в незнакомом месте не имло ровным счетом ни какого смысла. Да собственно чего бы я достиг, поймав раненного Руа?

Возвращаясь из прихожей в холл, я заметил на паркете между коврами, пыльные следы нескольких пар ног. Решив исследовать их несколько позже, я вернулся в холл и принялся растирать виски Марсель одеколоном.

"Однако стоя вплотную к ней, не мог же я нанести ей несколько сильных ударов" — размышлял я — Да и следов подобного удара видно… Все же перестарался… Но кто она? И почему так заинтересовалась момим револьвером? Да еще в такую минуту? А впрочем ничего тут странного нет.

Еще до моего прибытия сюда она знала, что я разведчик. Вне всякого сомнения… А красива! Ничего не скажешь… Нет, нет! В первую очередь дело! Да… а как же Руа? Побежал в полицию? Вряд ли, это пожалуй было бы мне только на руку. Ведь он же заманил меня в ловушку! Ловушку? Да!

Безусловно я попал в ловушку! И спасла меня Марсель. А Руа? Он ведь тоже хотел меня предупредить! А Марсель желала его уничтожить… Не она его убила, но если бы… Однако факт состоит в том, что Руа не убит, а ранен. Да. Да! Когда он еще падал, мне показалось, что он падал уж как-то слишком быстро и неестественно валился он на пол… Вот оно что! Он намного хитрее, чем казался! И выждав удобную минуту и будучи легко ранен…

Легко? Ранен?. А откуда, собственно, мне это известно? Откуда я знаю ранен он или убит? Безусловно это моя совершенно непростительная ошибка! И следы! А что если это рука желтого дъявола Хаяси?!" Мой лоб покрылся холодной испариной. Бросив взгляд на то место, где лежал Руа, я заметил какой-то блестящий кружек. Я поспешил его подобрать.

Это был круглый значек, на котором было изображено голубое море и восходящее солнце с золотистыми лучами на ярко-красном фоне. У самого края кружечка я заметил какой-то знак — очень похожий на иероглиф. Я сунул значек в карман, чтобы потом попытаться более тщательно его изучить.

Вернувшись к Марсель я вновь нащупал ее пульс. Он бился ровно, ритмично. "Она скоро придет в себя, а пока следует осмотреть дом и немедленно!". Я вынул свой револьвер, сдвинул предохранитель и осторожно поднялся по лестнице на второй этаж. В коридоре было светло от солнечных лучей, проникающих сюда через открытые двери двух боковых комнат и абсолютно тихо.

Подавляя в себе невольное волнение, я быстро и осторожно осмотрел все помещения второго этажа, спустился по черной лестнице вниз и также слегка взглянул в помещение первого этажа. Немного успокоившись я тем не менее, почти бегом влетел в холл и с бьющимся сердцем взглянул на диван…

Нет все в полном порядке! Даже больше: Марсель лежала на том же диване, но… с открытыми глазами устремленными на меня с удивлением и беспокойством.

— О, мадмуазель! Как я рад!.. И простите меня! Я ничего не понима л… В прочем и теперь я ничего не поинмаю… — бормотал я, покрывая ее руки поцелуями.

— А, он? — спросила она.

— Кто? Ах, да мсье Руа был только ранен и… и бежал.

— Что!?

Она живо приподнялась на диване, но тотчас бессильно опустилась на диван, усиленно соображая что-то.

— Вероятно он побежал в полицию! — внимательно, глядя на нее сказал я.

— Нет! — быстро и решительно покачала головой она. Затем тихо добавила:

— Лучше, чтоб его вообще не было.

Я решил, что наступил благоприятный момент задать ей прямой вопрос:

— Дорогая Марсель…, а чьих рук это дело? — кивнул я на сейф.

— Выстрел предназначался вам, без колебаний ответила она, и помолчав добавила:

— Он должен был произойти в пустом доме. но…

— Да?

— В ту ночь много изменилось, а потом он… он…

— Руа?

— Заколебался… Он француз. А я… я… Вы мне… мне…

Десятки вопросов вертелось у меня в голове — кто она? На кого работает? Кто такой Руа? Кому понадобилось убить меня? И много много других, срочных неотложных, но… Но я был утомлен только что пережитым и, слушая ее полупризнания, как-то сразу успокоился и кроме ее губ и привлекательного тела уже ничего не видел…

Она слабо дернулась, когда из состояния смущения я вывел ее страстным неожиданным поцелуем, которым я впился в ее губы… но она не сделала ни какой попытки оторвать свои губы от моих. Вместе с этим поцелуем в засос, до боли, до полузабвения, во мне проснулся самец. Не отрывая губ от ее рта я жадно ощупывал ее талию, живот, узенькие бедра, колени…

Ее руки сделали слабую попытку оттолкнуть меня. Вновь я почувствовал у себя приятное возбуждение. Преодолевая сопротивление ее сжатых ног, я грубо, бестыдно схватил всей своей ладонью то, что у нее внизу живота и слегка сжал пальцами… не смотря на ткань оттелявшую мою ладонь от ее тела и мимолетность этого прикосновения, я явстенно почувствовал рукой ее необычайно развитые, упругие, большие срамные губы, сильно выдвинутые вперед и вверх к пушку.

Мгновенно все вылетело у меня из головы, кроме ощущения у меня близости вожделенной самки…

Но опять таки, как все это случилось? До сих пор я не представляю этого себе достаточно отчетливо, но хорошо помню, однако, что левой рукой я держал ее за плечи и продолжал целовать, сжал правой рукой ее половые органы. Лежал тогда уже рядом с ней, обнимая ее ноги своей правой ногой. И вдруг мягким непостижимым для меня приемом она легко поднялась, освободившись от моих объятий и крикнула мне:

— Нет! Нет, ни за что! — и бросилась на лестницу.

От полной неожиданности на кокое-то время я оказался совершенно порализован, но уже в следующую секунду меня охватило беспокойство. "Как эта девченка, почти еще ребенок, смеет меня дурачить? Играть со мной в кошки-мышки?!" Я бросился за ней и в несколько прыжков оказался на площадке второго этажа. Дверь в маленькую комнату, которая наверное служила будуаром Марсель, оказалась запертой. Налетев на нее с разбега, я заставил ее затрещать, а вторым ударом, ударом плеча сорвал ее с петель. Вслед за дверью ворвался и я. Марсель стояла у окна, слегка наклонившись вперед. Ее глаза метали молнии. Губы были полуоткрыты, волосы в беспорядке, а в занесенной для удара руке блестел тонкий длинный нож.

— Стойте, мсье!

Это было сказано таким тоном, что я невольно остановился с изумлением взирая на эту новоявленную Медузу-Горгону, под взглядом которой, действительно можно было окаменеть.

— Один ваш шаг, мсье, — продолжала она, — и я вас убью!

Это решительное заявление рассмешило меня — попасть в такой переплет в таком райском уголке!

— Мадмуазель, это уж слишком! Вы слишком много на себя берете! Для вас…

С этими словами, улыбаясь я сделал шаг вперед и мгновенно отскочил в сторону. Нож, пущенный умелой и сильной рукой, со свистом пролетел в нескольких дюймах от меня и почти на треть вонзился в стену.

— Здорово! — с восхищением воскликнул я и одним прыжком оказался возле девушки и обхватил ее за талию.

Она бешенно вырвалась, пуская в ход ноги, зубы и пыталась ударить меня головой в лицо. Не смотря на мою отличную подготовку в различных видах борьбы, мне было не легко совладеть с ней.

— Пустите, пустите меня! — в бешенстве шептала она, извиваясь в моих руках. Всеравно я убью вас… Вы не знаете, кого вы затронули, кому стали на дороге…

Мы крутились по комнате как-будто в не бычайно диком танце. Она наносила мне удары, кусала меня, я бил ее и срывал с нее одежду. Разорванная блузка и штанишки уже едва прикрывали ее тело. Наконец мы свалились на кровать. Я обхватил ее руками поперек, изо всех сил сжал. Казалось она белела. Тело ее потеряло упругость, лицо побледнело, глаза закрылись, тяжелое дыхание едва вырывалось у нее из груди.

Я немного ослабил схватку и в тот же миг непостижимым образом оказался на полу. Это был мастерский прием «дзю-до». Немного ошеломленный падением, я все же, быстро вскочил на ноги, но опаздал. Чертовка уже успела выхватить мой пистолет и черный значек ствола смотрел уже неумолимым холодом мне в грудь. Сейчас, когда я спокойно смогу проанализировать все свои ощущения, мне кажется тогда в трагический момент я не отдавал себе отчета в серьезности своего положения.

Два чувства тогда обладали над моими мыслями: чувство искреннего восторга перед такой ловкостью и бестрашием и подобным темпераментом и холодным расчетом и чувством похоти, которое все усиливалось и захватывало меня целиком. Мне хотелось немедленно обладать этой девченкой, гладить это гибкое тело, целовать и кусать дразнящие грудки, изогнуть это тело в самое бестыдное и неестественно положение и, натянув, надвинув себе на член, наслаждаться его трепетом…

Все мое тело напряглось и я готов был броситься на нее, но холодный голос вернул меня к действительности:

— Одно движение, мсье Ленналь, и я всажу пулю в ваш горячий лоб. Тогда, наверняка, он немного остынет.

Это бло сказано холодным, насмешливым тоном. Девочка чувствовала под собой твердую почву и не без основания.

— Ваш труп должен был валяться там, внизу. — продолжала она. — И в Японию вы бы никогда не попали бы. Да, вы врядли туда и попадете! У меня нет выхода… Если вы живы, то следовательно я должна погибнуть.

— Вы не выполнили воли вашего шефа?

— Да. И я за это должна буду поплатиться жизнью.

— Марсель! — с большой силой искренности, в порыве откровенности сказал я, — мой принцип таков: женщина, которая узнала, что я разведчик, должна умереть!

— И что же?

— Ради вас я отрекаюсь от этого правила на этот раз и клянусь спасти вас от вашего шефа! Торжественно клянусь вам в этом!

— Вы не знаете моего шефа.

— Ваш шеф мой враг и соперник. А за моей спиной такая могушественная организация, силу которой вы не подозреваете! Марсель!..

Я протянул к ней руки и сделал пол шага.

— Не сметь!

Дуло писталета неумолимо глядело мне в грудь. Но в моей голове уже сложился план спасения, все зависело от моей ловкости. Одна деталь ее туалета должна была послужить моему спасению.

— Марсель, решайте! А я сдаюсь!

Я поднял руки над головой и добавил:

— Вы мне спасли жизнь и вам же я ее вручаю!

Я вновь протянул к ней руки и сделал шаг вперед.

Она чуточку задумалась над моими словами, но сейчас же опомнилась:

— Ни с места!

Я видел как ее палец плотно прижался к спуску пистолета. Но я уже выиграл!

— Марсель… — тихо промолвил я и замолчал, вперев свой взгляд в ее грудь. Во время борьбы блузка порвалась и обнажила грудь. Она была видна во всей своей прелести и соблазнительности.

Марсель проследила направление моего взгляда и ее бледные щеки зарумянились. Свободной рукой она сделала инстинктивное движение чтобы прикрыть грудь, на миг ослабив свое внимание ко мне.

Этого только я и ждал!

Падая на спину, сильным ударом ноги я вышиб у нее из вытянутой руки пистолет. Она успела выстрелить, но пуля вошла вверх, а пистолет, отскочив от от стены, упал на пол.

Наконец-то я дал волю своим чувствам! Долго сдерживаемое бешенство, восхищение, похоть — все слилось в одно желание овладеть этой девчонкой. Стремительно вскочил на ноги и бросился на нее всей тяжестью своего сильного и крепкого тела. Одним мощным рывком я смял ее и бросил на низкую и широкую кровать, вновь ставшую ареной борьбы самца и самки. Отбросив в стороны всякие сентиментальности и действуя так, как если бы мой враг был мужчиной, я грубо ломал сопротивление девчонки. Все приемы были дозволены.

Я срывал остатки одежды с полуобнаженного тела, которое, извиваясь во все стороны, возбуждало меня, как удары хлыста я зверел все больше и больше и казалась нет такой силы, которая могла бы меня усмерить. В бешенном порыве я сорвал с нее остатки красных станишек, разодрав их попалам до самого низа. Еще один рывок и только трапки от ее тонких нейлоновых трусиков полетели в сторону.

Она еще сопротивлялась, ее уже совершенно обнаженное тело изгибалось самым бестыдным и соблазнительным образом. Она рвала меня за волосы, я ударил лодонью по ее щеке, она царапала мне лицо, я сильно смял ее грудь, она вцепилась мне зубами в плечо, я сдавил ей одной рукой шею, а другой освободив свой член, нащупал вход между ее ногами.

К величайшему моему удивлению, сперва головкой, а затем рукой я нащупал необыкновенно большой, довольно толстый и длинный клитор, сильно выдвегавшийся наружу из больших губ, наподобие перчика какого-либо сластолюбивого подростка. Вся щель у нее была расположена не так, как обычно уженщин, а как у шести-семилетней девочки, тоесть очень высоко, почти на лобке. И если перед тем я мечтал загнуть ей ноги на плечи себе, то теперь стало очевидным, что это совершенно излишне для соединения до отказа.

На какой-то момент, пока я с величайшим наслаждением ощупывал у нее между ног, я забыл даже о боле в плече, но затем, отдернул руку от ее клитора, я с яростью нанес ей несколько ударов, отрывая ее зубы от своего плеча.

Прижав головку к отверстию и ощутив ею головку клитора, скользнувшего по головке моего члена, я чуть не взвыл от похоти и ослабил пальцы сжимавшие Марсель.

В ту же секунду она рванула меня за волосы и как-то очень больно сжала и вывернула мне ухо. С силой ударив ее по щеке и в бок, я вдвинул член в отверстие и сразу его головка оказалась там туго сжата так, что я на секунду замер, опасаясь у себя преждевременного оргазма.

Марсель изловчившись наносила мне очень чувствительные удары по голове, в бешенстве я ловил ее руки, бил по щекам, давил ее шею, колотил ее в бок и вдвигал ей все глубже, скрепя зубами от похоти. Ее отвердевший клитор, плотно прижавшись к моему органу, терся о него и так бы стремился бы помешать ему проникать глубже. Влагалище же, толчками и спазмами ритмично сжимало и расжимало мой член.

Ничего похожего или подобного ни с кем и никогда я не испытывал, но разобраться тогда в своих ощущениях я, конечно, не мог. Даже мысли в тот момент у меня не возникало по поводу его странного поведения и состояния.

В самом деле почему? так яростно, с таким остервенением она сопротивлялась в то время, как ее половые органы возбуждены, напряжены, так явно, откровенно пылают от похоти?.

В тот момент, я это хорошо помню, у меня была лишь отна мысль, — как можно дольше отдалить неумолимо набегавший у меня оргазм. А Марсель билась подомной, как селедка, щипала, царапала меня, колотила пятками, неестественно выгибая ноги… и, (о, мука!) приподнимая для этого ноги, она тем самым изгибала своим влагалищем мой член… И все же скрепя зубами, я медленно вдвигал и выдвигал свой член с буквально сосущего его влагалища…

Все мои усилия продолжить наслаждение разбились крахом. Во мне поднималась горячая волна всепоглащающего оргазма. Овладеть с ней я был не в состоянии. И как раз в этот момент девчонка особенно сильно вцепилась мне в волосы и укусила в грудь…

Застонав от беспощадных страданий, от собственного своего усилия, я с яростью, с бешенством всадил ей член в тело до последнего предела, сжав обеими руками ее шею и отдался охвативщей меня, и все мое тело огненной волне… Я спускал… Как в тумане чувствовал я затухавшее судороги тела девчонки под конвульсивно вытягивавшимся моим телом. Спускал я долго, обильно, толчками, спазмами.

С трудом оторвался я от своей жертвы. С усилием и шатаясь как пьяный, сполз я с постели и стал на ноги. Сознание медленно возвращалось ко мне.

— "Что ж, так и надо… Она сама обрекла себя. если не она, то погиб бы я… неизбежно."

Я был в полном изнеможении. Голова кружилась и хотелось пить. Я немного привел свой костюм в порядок, подошел к своей жертве и покрыл ее простыней. Мне стало жаль ее.

— "Из нас вышла бы прекрасная пара любовников" — печально подмал я.

Чувство грусти заставило меня наклониться и поцеловать ее в лоб. Мне было жаль того, что пришлось уничтожить такое прекрасное тело. Сколько наслаждений оно могло бы дать!

— "Пожалуй, не стоит звонить в полицию, — подумал я, и самое разумное оставить этот особняк — западню и поменьше следов после себя…"

Подобрав свой пистолет, я направился к двери. Уже перешагнув через порог, под влиянием какого-то внутреннего толчка я оглянулся. На мгновение мне показалось, что безжизненное тело моей жертвы, точнее, его положение, неуловимо изменило свое положение. Признаться, я вздрогнул с головы до ног, но усилием воли взял себя в руки.

— "От такой, пожалуй, можно ожидать всего, даже воскресения из мертвых, — подумал я, — придется довести дело до конца. Хватит с меня и исчезнувшего шпиона Руа… А жаль, что она узнала мою тайну…"

Неуверенными шагами, сам себя убеждая в необходимости "довести дело до конца", я приблизился к кровати и медленно начал поднимать пистолет…

— "Так будет вернее…"

Но… страшный и молниеносный удар в пах прервал мои мысли. От дикой боли у меня помутилось сознание, но последним и страшным усилием воли я заставил себя нажать на спуск… Однако выстрела я уже не услышал. Все погрузилось во тьму…

P.S. Дорогая Кэт!

Вот все пока. Дик еще пока не пришел за письмом. Вот-вот явиться. Я уверена, что тебе эта записка очень понравиться. Как интересно и как жутко! Конечно, я знаю, что этот Анри жив, но все же… А взгляды у него на женщин и любовь потрясающие! Вот ужас! Но как мужчина он мне нравитьс я… В нем что-то такое есть.

В конце концов, что было бы у моего Боба или Джона, если бы не был о… Понимаешь! Впрочем, я напишу прямо: если бы у них не было половых органов. Тогда я уверена, ни о какой любви и речи не могло быть! Правда! А Анри, что же, он прямо об этом и думает, и пишет, и делает. И наслаждаться он умеет. Что если бы эта противная Марсель не била, не кусала, не мучила бы его! Представляешь, какое красивое совокупление он совершил бы с ней!

Уф!.. Я бы, кажется, ничего не имела бы против, если бы он меня… Нет, не сейчас, а потом, после Боба…

Завтра я начну читать и переписывать для тебя продолжение записок Анри. которые меня все больше заинтриговывают, и которые Элли мне уже вручила. Кстати, Элли говорит, что хочет, что бы я все знала, что это мне пригодиться. Это немного непонятно мне. Как-нибудь при случае спрошу ее, что она имеет в виду.

Пиши, как у тебя. Твоя Мэг.

В раскошном, расположенном в западной Филадельфии, отеле «Эксельсиор» давно уже зажглись огни, когда Хаяси закончил тщательный просмотр шестого по счету письма и, взглянув на неутомимо работающую на машинке секретаршу сказал:

Это шестое письмо также перепечатайте без изменений, за исключением заголовка записок. "Записки Анри Ландаля" поставьте в скобки, а сверху напишите Жерар Ришар. Это его подлинное имя.

В комнату, не слышно ступая по ковру, вошла в нарядном, светлом платье Ицида.

— Вернулась!

— Ненадолго. Только переоденусь.

— Взгляника на эти места!

Хаяси передал ей несколько листков из только что просмотренного письма.

— Эта дочь дракона… — начал он.

— Секс-Вамп!

— Да. Она оказываеться дважды могла ликвидировать этого Жерара и дважды этого не сделала!.. Измена ее, правда, лишь только подтверждаеться. но есть кое-какие детали… Однако, пока ничего нет, хотя бы намека на причину… Где она. В чем она. Любовь… Чепуха! Я знаю Вамп!

— Но… — хотела сказать какое то замечание Ицида.

— Никаких но! все это только предположения, догадки! А где факты.

— Быть может в следующих… — Ицида кивнула на непросмотренную пачку объемистых писем.

— Не исключено… А Руа! Как в воду.

— И с тех пор ни каких сведеений.

— С ног сбились наши в Марселе! А розыскать его нужно! За этим может кое-что скрываться… Но он от нас не уйдет!

Хаяси закурил сигарету и углубился в чтение стопки листов уже помеченных секретарем цифрой "7".

Письмо седьмое

Бернвиль, 19 апреля, 1959 г.

Дорогая Кэт!

До сих пор меня приводит в трепет твое письмо. Неужели возможно такое извращение. Правда, из рассказов Элли я знаю об этом, но до сих пор я не принимала это близко к сердцу. Все это было где-то там, с кем-то, и как говорит Элли лишь теоретически я себе это представляла. А здесь ты! Даже не вериться, хотя очень и очень интересно!

Ничего не говоря о твоем письме само собой разумееться, я распрашивала Элли об этом, так, вообще. Она сказала, что да, есть девушки, которые испытывают при этом наслаждение и боль, а другие никакой боли только наслаждение. А есть и такие, которые только этим путем и достигают оргазма. Но такие девушки встречаются редко. Сама Элли в полной мере к ниму ни какой особой симпатии не имеет. Вот все, что я узнала от нее.

Я тоже такой наклонности у себя не замечала. Да мне и в голову никогда не приходило, чтобы Боб или Дик или еще кто-нибудь брал меня в задницу! Стыд какой! Правда, это очень, как бы выразиться, пикантно, что ли, конечно в этом есть что-то. Какая-то острота. Но мне кажется, что я не испытывала бы наслаждение при этом. Даже не знаю… Но, во всяком случае, очень удивилась, узнав, что ты с Джоном делала и делаеш это… и при этом с "терпким наслаждением", как ты пишешь. Как это?

Милая Кэт, я прямо не знаю что и сказать… Но ты пиши. И как всегда с деталями. Как ты лежала при этом. На спине, на животе или на боку. Или еще как. Пиши ничего не опуская.

Все может быть и со мной, как и кто может знать… Вот Дик, например, любит лизать до безумия мои голые ягодицы, засунув руки в мои трусики. Может это тоже прилюдия. К тому же что и у тебя… Помнишь, ты мне говорила, что Джон любил возиться с твоими ягодицами уже на второй день знакомства с тобой. Теперь я буду внимательнее присматриваться к ласкам Дика, да и у Боба, когда он приедет.

Кстати, Боб обещал скоро навестить меня, спрашивал, не передумала ли я стать его женой. Он ведет переговоры с моими родителями о свадьбе. Скорей бы уж!

Дик меня уже упрашивал… Понимаешь. Но конечно не так, как тебя Джон… Уже два раза я ему сделала пальцы мокрыми… Один раз стоя под деревом, а другой раз прямо у нас в коридоре, в одном его темном углу… И кажется было слаже чем у Элли…

Представь себе, Дик совсем мальчик, но если бы ты знала, какой он страстный и развитый в этом отношении! Прямо удивительно! И какой-то очень нежный! И настойчивый! Прямо до упрямства. И он очень много знает и понимает. Правда, об этом мы с ним никогда не разговариваем, а всегда возимся молча.

Первый раз, когда мы с ним стояли в моем укромном уголке в саду, он долго целовал меня и, крепко удерживая мою руку своей, водил мою руку спереди своих брюк… Понимашь. Я прямо не знала, что делать… Я отдергивала, конечно свою руку, но он такой настойчивый! Такой упрямый! И кажется сильней меня. В конце концов, я сделала вид, что я совсем забыла о своей руке и занялась его губами… Но… Но, как бы тебе Кэт, это рассказать… Не отрывая своих губ от моих, Дик взял мою руку за запястье и медленно начал водить возле своего живота… И вдруг!.. Я почувствовала рукой, что он у него совсем голый! Он уже успел вытащить его из своих брюк! Но руку я уже не отдернула, хотя и не делала ею никаках двмжений. Он сам водил мою безвольную руку вокруг своего…

В это время я уже была совершенно мокрая там и почти не отталкивала Дика, когда он, прижал меня спиной к дереву и понемногу приподняв мне платье, принялся делать движения такие, как при совокуплении. Понимаешь. Я стояла, раздвинув ноги и даже слегка выдвинув свой живот. Конечно, через свои тонкие трусики, я очень хорошо чувствовала его член. Было очень хорошо, но я не кончила. А он, да… Мне на ногу. А уже после этого я дала ему залезть рукой мне в трусики и почти сразу кончила ему в руку… Не знаю, но может быть у меня с ним произойдет что-нибуть большее…

Об этом я еще напишу тебе. Элли знает о наших с Диком приятельских отношениях, (но конечно, ничего о половых) и одобряет их.

Вот пока все. Пиши и ты все.

Посылаю тебе записки того же Анри Ландаля, которые я уже почти все не отрываясь прочитала и переписала для тебя. Потрясающе интересно! Напиши свои впечатления!

Твоя Мег!

ПЕСНЯ СКЕЛЕТА Записки Анри Ландаля

Злой рок? Роковая судьба? Моя ошибка? Случайность?… Не знаю. Надо разобраться. Запишу и продумаю все по-порядку.

Итак, в чем же суть?

Песня скелета!

Да, где-то в ней заключена вся трагедия! Но все по-порядку…

Итак, после драмы в таинственном особняке в марселе прошло уже больше месяца. И почти две недели, как я в Токио, куда вели и влекли меня нити моего дела.

Время это, как-будто не прошло даром и мне удалось кое-что нащупать. Да, безусловно, нити вели в эту «контору». Если бы розыски пришлось начинать сызноиа, я все равно не миновал этой подозрительной, и не менее таинственной чем особняк в Марселе, "конторы.

На одной из тихих улиц Токио, неподалеку от центра, стоит на вид ничем не привлекательный, четырехэтажный дом европейского типа постройки. Надписи на японском и английском языках гласят, что здесь помещается "Контора по вербовке рабочих в страны Южной Америки".

Иногда около дома и в самом доме царит небыкновенное оживление — подъезжают автомобили, рикши, толпятся группы мужчин и женщин, многочисленные носильщики и курьеры снуют взад и вперед.

Иногда же дом как бы вымирает и по целым неделям, как утверждают, никто не тревожит солидного, огромного роста швейцара — японца с вежливой улыбкой объясняющего, что «контора» временно не работает.

— Тяжелые времена, — вздыхает он, — никто не хочет ехать за океан. Владельца «конторы» никто и никогда не видел. Среди же населения проскальзывали не совсем приятные слухи. Говорили, что немало людей исчезало в этом доме, так никуда и не приехав после вербовки. Многие политические руководители, лидеры прогрессивных направлений и течений приглашались в «контору», а затем бесследно исчезали. Особенно настойчивым в их розысках показывали договоры, скрепленные их подписями, с указанием даже названия какой-либо Южно-Американской страны, но и только. Люди же исчезали бесследно.

Полиция пыталась было сунуть туда нос, но кроме нескольких служащих, в прошлом уголовников и бандитов, ничего подозрительного не нашла. А потом чья-то влиятельная рука отбила всякую охоту полиции за этим домом и последняя, казалось, утратила всякий интерес к нему.

Но кое-кто все-таки интересовался этой «конторой». И первым среди них, по-видимому, был я. Но действовал я как-будто весьма осторожно. Путем всевозможных ухищрений мне удалось установить контакт с одним из служащих «регистратуры» этой "конторы".

И вот 13 апреля… 13-го?… Безусловно совпадение! И ничего больше! В тот вечер, 13 апреля, должна была состоятся моя встреча с этим служащим таинственной «конторы» в одном из предложенных им кафе. Последнее, на мой взгляд, ничем не отличалось от десятков подобных заведений, привлекавших посетителей небольшим оркестром, дивертисментом, набором пошлых эстрадных номеров и обязательно стриптизом.

Вдвоем со своей спутницей мы заняли расположенный недалеко от эстрады столик, полускрытый деревянными панно с вырезанными на нем драконами и удобно свисавшей портьерой.

Не без удовольствия подметил я восхищенные взгляды мужчин, с интересом рассматривавших мою спутницу при нашем проходе через зал и пытавшихся бросить на нее довольно откровенные и оценивающие взгляды и тогда, когда мы уселись за столик

На ней было ярко-красное платье с глубоким вырезом на груди. Платье едва-едва прикрывало соски ее маленьких, но упругих, изящных грудок. Черную меховую накидку она небрежно набросила на спинку соседнего стула.

К нам подбежал маленький юркий японец в белоснежном полотняном костюме и с угодливой улыбкой стал выжидать.

Посоветовавшись со мной моя спутница заказала коктейль и фрукты. Услыхав от моей «европеянки» чистейшую японскую речь, японец склонился чуть ли не до земли и мгновенно исчез.

Кажется, в эту минуту я заметил легкое колебание портьеры, отделявшей наш столик от центральной части зала. Мне даже показалось, что кто-то подошел к ней с той стороны. Особого внимания, однако, я на это не обратил. Моя ошибка? Может быть…

Между мной и моей спутницей… Даже здесь, в своих абсолютно секретных записках я не буду называть ее имени. Все может быть! Да и вообще записки… Нет! Без них мне не обойтись!

Так, между нами вновь завязался оживленный разговор, изредка прерываемый приходом официанта-японца.

Она вновь выразила сомнение в приходе «его» на свидание со мной. Я успокоил ее, сказав, что помимо уже известных ей компроментирующих «его» материалов я успел добыть еще новые, касающиеся уголовных дел "этого типа".

Высказав опасения о возможности какой-либо западни под видом свидания, она спросила имя "этого типа".

Я сказал, но тот час вспомнил свое недавнее сомнение, и новь твердо спросил ее, знает ли она "его".

И вновь она стала отрицать. И я верил и не верил ей. И от своего же бессилия разгадать ее, зверел.

Когда она сказала, что нашу связь можно если не разорвать, то «разрезать», я не выдержал и, совсем не помня себя и не понимая ее слов, залепил ей пощечину и обругал ее. А через пол минуты я был, как обычно, вознагражден страстным поцелуем.

В это время началось ревю и мы, посасывая через соломинку коктейль, принялись наблюдать за сценой.

В этом месте Хаяси прервал чтение письма и взглянул на машинистку.

— Амина, подайте мне папку "Серия Е", "24-В".

Через минуту секретарь вернулась из соседней комнаты и передала шефу синюю папку с указанным грифом.

— В этом седьмом письме произведите некоторую замену.

— Слушаю.

Запись этой беседы в письме замените записью этой же беседы Мацурами. Она, вне всякого сомнения, и полнее и точнее, подлинник оставим, разумеется без изменения, а копия мне нужна поточнее и пояснее.

— Слушаю.

— Сейчас я вам их передам… Вот только еще раз просмотрю сам.

Хаяси открыл нужную папку, нашел нужную страницу из донесения агента и принялся читать.

Записки Мацурами

Р. Что-то тихо говорит Вамп. Вамп передает заказ Химота. Он уходит.

Вамп. — Ты думаешь, что он прийдет?

Р. — Безусловно! Ну, кто же откажется от такой кучи денег?

Вамп. — А если это ловушка и там заплатят больше?

Р. — Не волнуйся дорогая. У меня есть еще один козырь.

Вамп. — Какой?

Р. — Небольшое ограбление и парочка-другая убийств, произведенных этим типом. Его ищет вся полиция Японии.

Вамп. — У тебя есть данные?

Р. — Самые полные и со всеми подробностями. За эти бумажки он будет наш со всеми своими потрохами (хлопает себя по карману). — Ну, а если я почувствую ловушку… (он сжал пальцы в кулаки).

Вамп. — Успокойся, милый. Я думаю, что все будет хорошо. А как тебе удалось добыть эти сведения? Это было очень трудно?

Р. — Да… пришлось поработать. Ну, и помогли. Не даром же наши люди киснут в этой дыре десятки лет!

В. — Однако, ваша контора на высоте… А как зовут этого типа?

Р. — Касамура. Но я имею сведения, что его зовут… Хаяси (Р. наклоняется к лицу В.) — Ты его знаешь?(В. молчит и наклоняет голову) — Ну?(Р. хватает ее за плечи)

В. — Ты мне делаешь больно.

Р. — Ладно, потом поговорим… (Он отпустил ее, а потом вдруг ударил кулаком по столу) — Ты мне ответишь на мой вопрос или нет? Дрянь! Учти, тебе прийдется с ним разговаривать и если ты что-нибудь схитришь… Это тебе не Марсель!

В. — Я не знаю того, о ком ты говоришь… А если ты мне не доверяешь, то зачем втянул в это дело? Зачем ты меня таскаешь с собой? И разве я плохо на тебя работаю? Ты обращаешься со мной как с проституткой, а утверждаешь, что любишь меня. Ты холодное и расчетливое животное, а я из-за тебя между двух огней. Немцы мне не простят измены, а ты заставляешь меня идти навстречу всяким опастностям. А теперь японцы… Только их мне не хватало. Ты взвалил на меня непосильную ношу.

Р. — Ничего. Вы женщины, выносливые… кобылы.

В. — Послушай…

Р. — Ладно, не будем ссориться. Ведь мы нужны друг другу и черт связал нас крепкой веревочкой. Ее трудно разорвать…

В. — Зато ее можно разрезать… (Р. вновь ударил кулаком по столу).

Р. — Ты знаешь, что в любую минуту можешь умереть?

В. — Ну и что? Я этого боюсь меньше всего. Этим меня не запугаешь! Ты уже пытался раз это сделать. (Она смеется ему в лицо).

Р. — Дрянь! (Р. сильно ударил ее по лицу). — Гадина! Эти твои штучки не доведут до добра! (Он опять схватил стул и сел). — Ладно, здесь не место. Мы еще с тобой поговорим! (В. улыбнулась, пододвинулась к Р., подставила ему другую щеку, но сразу обхватила его шею и впилась в его губы поцелуем. Через минуту Р. отталкивает ее). — Сумашедшая, нашла место! Нет, ты определенно взбесилась! (Р. Погладил ее по груди). — Ты определенно играешь с огнем! Но знай… (Дальше не слышно, играет музыка).

* * *

Хаяси изъял из папки эту просмотренную им только что запись и положил ее на прочитанные листки письма.

— Да, так. — сказал он. — В копии замените беседу этой записью. Она точна, а именно это мне и понадобится. Дальше. По возможности замените и сохраните стиль записок Ришара. Выкиньте букву «Р», то есть Ришар, а Вамп замените подлинным ее именем… Впрочем, нет! Оно известно только мне. Хот я… Теперь возможно… Нет, оставьте стиль Жерара Ришара — "она".

— Слушаю, — сказала машинистка.

— Хорошо, посмотрим дальше.

Хаяси вновь углубился в чтение записок Анри Ландаля.

Песня скелета

…В это время началось ревю и мы, посасывая через соломинки коктейль, принялись наблюдать за сценой.

— Смотри — воскликнула она.

Занавес маленькой эстрады раздвинулся. На сцене, декорировенной под джунгли, играл небольшой негретянский оркестр. Негры старались изо всех сил извлечь из своих инструментов самые громкие и пронзительные звуки. Они были совершенно голые, не считая колец браслетов, разных побрякушек на руках, ногах и узкой, свободно свисавшей повязки на бедрах, которая при малейшем движении действительно открывала их огромные половые члены.

Публика восторженно захлопала, засвистала. Послышался женский свист и визг.

Оркестранты все убыстряли темп и вот на эстраду вырвались три молоденькие негретянки, потом девочки, совершенно голые, и закружились в бешенном танце.

Публика неиствовала. От свиста, криков, хлопков, казалось, обрушится потолок. А гибкие фигурки танцовщиц мелькали на сцене, выбивая босыми ногами бешенную чечетку.

И вдруг оркестр смолк. Свет потух и только два мощных прожектора образовали на сцене сверкающий круг. Негритянок уже не было.

Мысли моей спутницы, между тем, приняли весьма чувствительный оттенок и она, вплотную подвинувшись ко мне и незаметно поглаживая под столом мой половой орган, принялась рассказывать о связях своих подруг и знакомых из общества с неграми и даже высказывала совершенно откровенно свое желание удовлетворить похоть с одним из них, да еще в моем присутствии!

Кое-что в ее болтовне было интересно и волнующе, но ее мысль о любви втроем, да еще с негром, мне совершенно не импонировала.

Она была возбуждена, нервно мяла под столом мой полунапряженный член и готова была отдаться мне тут же и в любой позе.

Однако к этому я не был расположен…

* * *

Хаяси вновь прервал чтение письма, порылся в папке с донесениями агента Мацурами и, вынув несколько листков, принялся их просматривать.

Записки Мацурами

В. — Знаешь у них половые органы очень велики…

Р. — Откуда ты знаешь?

В. — Моя подруга рассказывала… Да вот сам погляди! Второй справа. Видишь? Какой изогнутый, длинный… А когда встанет… А? Представляешь? Этих негров можно иметь за деньги. После окончания ревю женщины берут их нарасхват. А вот, попозже, ночью, когда здесь останется изысканная публика будут специально продавать билеты на их коронный номер.

Р. — Что за номер?

В. — О, это потрясающе! Они будут исполнять танец живота. Шесть мужчин и три женщины. А потом они совокупляются прямо на сцене. Но так как женщин вдвое меньше чем мужчин, то негры дерутся за обладание ими и дерутся самым настоящим образом, до крови, до увечий, до полной потери возможности сопротивляться победителям. О, ты бы видел!..

Р. — Интересно…

В. — Подружка рассказывала, что она под негром два, а то и три раза кончила… А с мужем никогда не было больше одного раза…

Р. — Не понимаю…

В. — Погоди! А Мэри… Помнишь, та что я тебя с ней знакомила позавчера?

Р. — Маленькая, Элегантная такая?

В. — Да, да! Так вот, она с мужем взяли после ревю к себе негра.

Р. — С мужем?

В. — Ну, да. Так вот, она кончила под негром три раза, а потом еще под мужем один раз.

Р. — А муж?

В. — Он стоял и смотрел на них.

Р. — Гм…

В. — Говорят, что это очень возбуждает.

Р. — Кого?

В. — И женщину и мужчину. Мэри, например, говорит об особенной двойной сладости при совокуплении с одним под взглядом другого. И ее муж был очень возбужден и тут же при негре взял ее…

Р. — Да…

В. — Знаешь, что? Давай после свидания с «ним» возмем того, что сидит вторым с права… А? Я побуду с ним, а ты посмотришь… А потом… ты меня… А почему у тебя не стоит?..

Р. — Я думаю о другом.

* * *

— В этом месте тоже сделайте заметку, — сказал Хаяси, передавая машинистке просмотренные листки донесения агента Мацурами.

— У него точность магнитофонная! Да и ловкость обезьяны!

Хаяси снова взялся за записки Анри Ландаля по письму Мэг.

Песня скелета

… Однако к этому я не был расположен. Меня занимала мысль о значительном запоздании «его». Кроме того, я заметил новое легкое покачивание портьеры, как будто кто-то стоял за ней и пошевелился. Я решил понаблюдать за портьерой…

Но здесь мое внимание привлекла сцена. И даже моя спутница заинтересовалась необычностью постановки, оставила меня в покое и не отрываясь смотрела на сцену.

Музыка играла что-то тянучее и очень волнующее.

И вдруг на сцене в центре круга, образованного прожекторами, возникла фигура, фигура необыкновенно худой, черной и совершенно обнаженной женщины. Ее тело было разрисовано под кости скелета и производило жуткое впечетление. Казалось, скелет, стоит на сцене, родрагивая в такт музыке.

Внезапно фигура заговорила. Ее низкий и хрипловатый речитатив, усиленный микрофоном, проникал в мозг так, что захватывало дыхание и какими-то спазмами сжимали горло…

В зале была мертвая тишина и только голос: невероятный, проникающий в каждую клетку, наполнял все вокруг. Она пела, если это можно назвать песней, о Хиросиме:

Сожженый ветер. Миллионы трупов Развеет пеплом По всей вселенной… Пока не поздно Молитесь люди И гордо ждите Мгновнья смерти…

От слов и исполнения веяло ужасом. Прожектора померкли и тело артистки засветилось мертвенными отблесками.

Одинокий женский крик слегка заглушил начало новых строк:

От звездной вспышки Планеты рухнут И пламя ада Сойдет на землю Лишь холод смерти Остудит душу! Пока не поздно Молитесь, люди…

Женщина извивалась в такт музыке и словам… и вдруг рухнула на пол безжизненной грудой костей…

Вот и все, что я помню. В этот момент я чувствовал какое-то смутное беспокойство, щемящую сердце тревогу…

Как в тумане всплывает у меня в памяти тот момент, когда кости скелета рушились… Да, именно тогда своим боковым зрением я, как буд-то, заметил плавное движение портьеры и какую-то тень… А может быть мне все это почудилось? Однако, я сделал в тот миг какое-то сильное, инстинктивное движение в сторону и тотчас ощутил невиданный, режущий ролчек в спину, странный такой толчек… И будто еще сверкнул яркий луч и тот час погас. Наступила ночь…

Да, ничего болше моя память не сохранила.

* * *

Хаяси слегка постукивая пальцами по этим, прочитанным до конца запискам Анри Ландаля, что-то обдумывал.

— Амина, не припомните ли вы, в какой серии находится перехваченное нами донесение Августа Крюге? Кличка, помнится, "Желтый".

— Серия "А".

— Найдите, пожалуйста.

Спустя пару минут Хаяси, перелистав несколько страниц в принесенных Аминой донесениях «Желтого» и найдя нужное место, принялся тщательно его просматривать.

Донесения Крюге/Желтого

…13 апреля…

…Моя парочка прекратила болтовню и уставилась на сцену.

Японец за портьерой продолжает следить за моей парой и что-то записывает.

Феерия со скелетом на сцене, видимо, идет к концу. Очень плохо видно. Подойду к своему объекту поближе. В зале стало почти темно.

Я остановился у намеченной мной колонны, как раз позади японца, почти сливавшегося с тенью портьеры.

На секунду моим вниманием овладела сцена падения скелета на эстраде, но вспыхнул свет, зал взорвался от крика, топота ног, свиста, падения чего-то…

Японец, стоявший за портьерой, исчез.

В тот момент, когда вспыхнул свет, я заметил в четырех-пяти шагах справа от моей пары — француза и француженки — юркую фигуру худенького, низенького японца. Фигура потянулась к колоннам и тот час же исчезла за ними.

Почувствовав что-то неладное, я сделал быстро два шага в право, что бы видеть свою пару, скрытую от меня портьерой и сразу не понял что произошл о…

Но кто? Тот ли, кто подслушивал или тот маленький, юркий?… Мне кажется, что последний, но…

За портьерой бледная француженка тормошила своего спутника:

— Анри! Анри! Что с тобой?..

Француз же сидел, низко опустив голову на грудь. Его руки безжизненно свисали вдоль туловища.

Вдруг, женщина заметила, наконец, костяную рукоятку ножа, торчавшую чуть выше стула в согнутой спине француза. Она широко открыла глаза, чуть дотронулась до рукоятки ножа и рывком вскочила сместа…

— Ах, так!.. — ее глаза метнули молнии, и в руке блеснул револьвер.

Из-за колонны к ней подходил худощавый, коренастый японец.

К счастью, он, кажется не обратил внимания на меня. С безразличным видом я глядел на сцену, хотя, занавес уже давно опустился над ней…

— Ловко! За что же вы его так, мадмуазель? Японец тихо и зловеще засмеялся. Француженка моментально обернулась к нему, сжав в руке револьвер.

— Спокойно, милая! Японец насмешливо улыбнулся, показывая свои лошадиные зубы.

— Сначала нож, потом пистолет. Не много ли будет? Тебя казнят из-за одного этого! Японец кивнул на убитого.

— Хаяси!! — с ужасом воскликнула француженка. При этом имени я вперил свой взгляд в лицо японца, стараясь запечатлить его в своей памяти.

— Ты ошибаешья, крошка! — глаза японца стали узкими щелками. — Меня зовут Касамура! Запомни это!

Он секунду помолчал и затем процедил сквозь зубы:

— Секс-Вамп, теперь ты не откупишься! Все моя красавица, мадмуазель. Твоя прекрасная песня любви больше не будет услаждать слух французских шпионов! И я здесь, как видишь, ни при чем… — он гадко улыбнулся, — А ты…

— Вот смотри! — закончил Хаяси, кивув на группу полицейских в штатском, торопливо пробиравшихся к ним. Один из них, по-видимому врач, держал в руке чемоданчик. Француженка быстро повернулась к Хаяси.

— Я погибну, но и ты умрешь, желтый дьявол! Она направила пистолет в грудь японца, но сильный и ловкий удар по руке вышиб у нее оружие, со звоном полетевшее на пол. Рядом с ней стоял кельнер, зжимая в руке бутылку.

Француженка, видимо, поняла, что все кончено. Она как-то ослабела, упала на стул и тут же на ее руках защелкнулись наручники.

Врач, хлопотавший возле убитого, поднял голову: — Он еще жив, дайте шприц!

Его помошник быстро и точно выполнил его приказ, но… Очень любопытно! Хаяси, склонившись к врачу, одновременно как-то неловко толкнул его помошника в локоть так, что шприц с ампулой чуть было не вылетел у него из рук.

— Бесполезно! Наповал! — вполголоса сказал Хаяси врачу, безнадежно махнув рукой.

— Отойдите! Прошу вас! — резко перебил его врач, искустно и привычно делая укол в то время, как его помошник мягко, но твердо отстранил Хаяси в сторону.

"Кажется, все ясно, — подумал я, — не забыть бы эту сцену."

— Жив! Кто-то сказал жив! — слабым голосом воскликнула француженка, ее глаза засветились и она дернулась, порываясь втать.

Рука полицейкого улержала ее.

— Жив! Ага! — она оживилась снова. — Ну так мы еще поборемся! И еще неизвестно кто кого!

Резким движением она поднялась со стула, несмотря на удерживающую руку полицейского, и с такой ненавистью посмотрела на Хаяси-Касамуру, что тот, почувствовав ее взгляд обернулся и глаза их встретились. Француженка издевательски улыбнулась ему, скорчила рожу, подняла связанные руки и показала ему «нос», затем язык, но… ее нервы не выдержали и она засмеялась, все громче и громче, пока ее смех не перешел в истерический хохот. Влед за тем она потеряла сознание.

— Бедняжка ошла с ума, — соболезнующе казал кто-то. Злобно-торжествующий взгляд Хаяси сменился каким-то недовольным, досадливым, когда он вновь помотрел на тяжело раненного француза. Вскорее он исчез в тени колон.

Публика с любопытством наблюдала, как выносили тяжелое,

бесчувственное тело француза, как приводили в чувство женщину, оживленно обменивались мнениями. Тут и там слышались возгласы и восклицания.

— Вот это нализались!

— Да нет! Им стало плохо от последнего номера.

— Ну, да, ей то может быть, а он чего?

— Сеньеры, она его приделала! — воскликнул восторженно какой-то юнец. Я сам видел нож в спине этого типа!

— Наверное сутенер, — презрительно бросил кто-то.

К восторженному юнцу подошел высокий, солидный мужчина боксерского типа с глубоким шрамом через всю щеку.

— Вы видели нож? — спросил он юнца.

— Да!.. — юнец хотел еще что-то сказать, но тяжелая рука легла ему на плечо.

— А вы видели кто? — стальные глаза в упор смотрели на молодого человека.

— Она…

— А может не она?

Рука человека со шрамом впилась в плечо собеседника.

Я тот час заинтересовался этой сценой, так как человека со шрамом я уже знал. Следя за ним, можно было надеяться выяснить что нибудь новое.

— Ну! — коротко бросил он.

— Я не знаю… юнец тщетно пытался высвободить свое плечо. — А кто вы такой. — перешел он в наступление, — И по какому праву…

— Я агент политической полиции. Человек отвернул лацкан своего пиджака и я знал, что юнец увидел на обратной стороне знак: голубое море и солнце с золотистыми лучами на ярко-красном фоне.

— Позвольте… — хмель, видимо, начал выходить из головы юнца. Я-то причем и какое отношение вы…

Агент перебил его:

— Как вас зовут? — Боб Джерми. — Американец? — Да, но какое…

Пользуясь снующей взад и вперед толпой, я кружил незаметно вокруг беседовавших, стараясь не проронить ни одного слова.

— Слушай, сынок, — снова перебил его человек со шрамом, — я тоже американец и делаю здесь большое дело для Америки. Ты можешь помочь нам здорово. Идем со мной, я тебе все объясню.

— Но как я смогу помочь, сэр? — колебался юноша.

— Пойдем и все узнаешь. Мне не хочется прибегать к официальным мерам задержания.

Агент вынул бумажник, вынул из него крупную купюру и бросил ее на стол.

— Здесь будет половина на чай этому болвану, — кивнул головой в сторону пробегавшего кельнера. — Идем Боб! Ты, кажется, отличный парень!

С некоторой нерешительностью Боб пошел за агентом.

Публика в зале успокоилась, все занимали места, неторопливо ожидая следующего номера.

Следить за человеком со шрамом, завладевшим Бобом, не имело смысла. Следить за ним на открытой улице, хотя бы и ночью, а тем более в каком-нибудь частном помещении, куда он вел юношу, было сопряжено только с опастностью немедленного разоблачения и без всякой надежды на успех.

Я опустился на стул и машинально следил за довольно упитанным японцем — кельнером, обслуживавшим Боба Джерми. Не найдя его за столом кельнер небрежно сунул в карман оставленную купюру и направился, повидимому на кухню. Однако, по пути туда, он бросил вокруг себя испытующий взгляд и юркнул в туалетную комнату.

Внезапно, еще совсем не осознанная мысль заставила меня сорваться с места и устремиться в туалетную комнату, дверь вкоторую я тот час открыл рывком.

К первому мгновению я успел уже приготовиться и моментально зафиксировал фигуру кельнера, стоявшего у правой стены, на которой в изящно инкрустированом бра горела лампа. Японец стоял спиной к двери и внимательно разглядывал один из углов ассигнации. Почти одновременно со звуком открываемой мной двери, рука японца, смяв бумвжку, опустилась в карман и он, приняв безразличный вид, выскользнул из туалетной комнаты, низко склонив голову.

Кельнер успел пробыть там три, может быть четыре, но ни в коем случае не пять секунд!

Таким образом, мне удалось открыть одного из агентов человека со шрамом.

Выйдя из туалетной комнаты, я уселся за столик и долго, но тщетно искал глазами кельнера. Он исчез.

* * *

Отметив это место в донесении, Хаяси передал его секретарше.

— Амина, сделаем несколько иначе. Мне нужны две копии этих писем, одну точную копию всех десяти и другую — со всеми добавлениями и дополнениями.

— Хорошо.

— Вот этот кусок из донесения этого "желтого немца"… Какая ирония! Желтый ариец!.. — Впечатайте этот кусок во вторую, дополненную копию. Вот здесь. После заметок Ришара.

— Хорошо. Ясно. Можно взять? — секретарь кивнулана стопку листков с пометкой "7".

— Нет, здесь еще есть продолжение рассказа француженки. Сейчас просмотрю.

Хаяси зажег сигарету, затянулся и придвинул к себе непросмотренную часть листков с пометкой "7".

* * *

Милая Кэт!

Вместе с этими записками Анри Ландаля посылаю тебе еще и продолжение рассказа Элли.

Теперь будет что читать тебе, так же как и мне, было что писать.

Ну, а обо всем прочем напишу тебе в следующем письме.

Сейчас запечатаю письмо, отдам Дику и пойду провожать его через сад. Там в нашем укромном уголке мы немного задержимся… Вчера я его не видела, ну, и… ты же понимаешь… Я как-то физически хочу чувствовать его горячие пальцы у себя в трусиках… И хочется потрогать у него. А сначала, я немного его подразню! Ох, милая Кэт! У меня там уже мокро…

Потом, в следующем письме больше об этом.

Твоя Мэг.

УДАР КИНЖАЛА Продолжение рассказа Элли

Как сквозь сон помню какие-то длинные переходы, повороты, лестницы. И, наконец, темное, сырое подземелье.

Проскрипела тяжелая, железная, на ржавых петлях дверь и я очутилась в мрачной камере без окон, освещенной тусклой, запыленной лампочкой, подвешенной к потолку и забранной решоткой. Кроме голого, деревянного топчана в камере не было ничего.

"Вот и конец" — подумала я. — "И все… и все… и все…" — эти слова стучали у меня в голове как молоток.

Что же мне делать: лечь на топчан и наивно ждать конца.

Было ясно, что Хаяси живой меня не выпустит и всеми силами попытается узнать содержание записки.

Сказать?… Нет! Это значит предать отца, Рэда, себя.

Что с Рэдом? Хаяси постарается отомстить ему. Убьет? Нет, пожалуй, побоится.

Что же делать? Мысли, одна беспорядочней другой, метались у меня в голове. Противная дрожь била меня.

"Надо успокоиться и взять себя в руки. Рэд умный. Он что-нибудь придумает."

При мысли о Рэде мне стало легче. "Ничего, как-нибудь обойдется."

Свалившись от усталости на топчан, я незаметно уснула.

Сколько я спала не знаю.

Утро или ночь.

Пробуждение было ужастно. Мучила нестерпимая жажда. Во рту пересохло, язык стал деревянным, распух, и заполнил весь рот.

В голове бродили обрывки смутных мыслей, но я никак не могла сосредоточиться.

С трудом поднимаюсь и делаю насколько движений. Все-таки хоть какое-то движение.

Осматриваю камеру. Голые стены, железная дверь, покрытая толстым слоем ржавчины, неровный пол… И тишина, могильная тишина.

Мне становится жутко, невыносимо жутко. Лучше что угодно, чем эта страшная картина. Мне вспоминаютя заживо замурованные. Где-то я читала об этом.

Хотя бы какой-нибудь звук!

Постучать в дверь?.. Но мои маленькие кулачки не производят никакого шума. Дверь даже не дрожит, как в каменную стену.

Пытаюь кричать, мой голос тут же глохнет в этом каменном гробу…

Не знаю сколько прошло времени, но мне делается все страшнее и страшнее. Боже мой! Так можно сойти с ума! И эта тусклая лампочка, бросающая мертвенный свет, который, кажется, ощутимо давит на все твое существо…

Но что это? Тишину нарушает какой-то звук… Сначала еле слышный сто н… Или у меня галюцинация слуха? Но нет, стон становится все сильнее и сильнее, громче. Откуда он слышится — непонятно. Как он проникает через эти стены?…

Но стон все громче и громче… И вот дикий нечеловеческий крик проникает в мой мозг, леденит кровь, останавливает дыхание!.. Что это? Страшный кошмарный сон или жуткая действительность?

А крик все продолжается. Невыносимая мука слышится в этом крике. Я сжимаю голову руками, зажимаю уши, но крик пронизывает все мое существо, заставляет вибрировать и натягиватья каждый мой нерв и кажется, я не выдержу и сама закричу от ужаса…

Шатаясь, добираюсь до топчана и в изнеможении падаю на наго.

Но вот я слышу чей-то хриплый стон, какое-то бульканье, будто кто-то давится и все смолкает. Наступает мертвая тишина.

Что же это было? Что за кошмар? Ведь кричал, безусловно, человек. И в то же время, мысль не допускала возможноти, что бы человек так страшно кричал. Что с ним делали? Очевидно что-то страшное. Все мое тело покрылось липким, холодным потом. Меня трясло как в лихорадке. Мысли, одна страшнее другой, проносилиь у меня в голове. Еще одно такое испытание и я сойду с ума…

Внезапно, возле двери что-то загрохотало. С протяжным скрипом отворилась дверь и в проеме возникла фигура человека.

С ужасом смотрела я как человек вошел в камеру и остановился у порога. Лицо его было закрыто капюшоном и лишь прорезы для глаз зловеще чернели и вызывали непонятный страх.

— Выходите, — произнес скрипучий голос по-японски.

"Вот и дождалась…" — мелькнула у меня мысль.

Поеживаясь и вся дрожа, я вышла в коридор.

Человек в капюшоне прошол вперед и мы двинулись по слабо освещенному коридору. Шли мы довольно долго и за все время человек не сказал ни слова и ни разу не оглянулся.

Коридор кончился и мы стали подниматься по лестнице. Один пролет, другой, третий и снова коридор.

Но не успели мы пройти и двух десятков шагов, как оказались в тупике. Кругом были стены, окрашенные в серый цвет.

Человек остановился и повернулся ко мне. Волна страха пробежала по моему телу, вызывая слабость и чувство полной обреченности. Еле держась на ногах, я плотно прижалась к холодной стене чтобы не упать.

Мой тюремщик пристально взглянул на меня сквозь свой странный капюшон и, подойдя ко мне вплотную, едва различимым шопотом сказал мне что-то. Шопот был так тих, что я не расслышала слов и уже было открыла рот чтобы переспросить, но японец быстро зажал мне рукой рот и снова я улышала шопот:

— Иди! И молчи о бумажке. Потребуй свидания с Рэдом. Не бойся! Ты им нужна. Очень нужна и они тебя не убьют. Главное, что бы не было, молчи!.. Встретишь человека с рассеченным подбородком — ему верь.

С жадностью слушала я каждое слово, будившее у меня надежду а он торопливо продолжал шептать мне в ухо:

— Ничего не бойся. Терпи, чтобы не случилось. Криков не бойся — запись на пленку. Понимаешь? Главное, добиться встречи с Рэдом и ни слова о записке. Помни, всюду и везде есть мирные люди.

При последних словах он крепко сжал мне руку. — На! Возьми это и хорошенько спрячь!

У меня в руке оказался маленький, обоюдо острый кинжал.

Японец снова зашептал:

— Береги его. Действуй только в крайнем случае. И еще раз помни — мирные люди есть везде.

Он замолчал и торопливо, но тихо отошел к противоположной стене.

От изумления я оцепенела и только ощущение кинжала в руке доказывало, что все это правда.

Мое сердце забилось быстрее. Значит, не все еще потеряно.

Переход от смерти к жизни был так резок, что некоторое время я еще не могла полностью осознать случившегося. Машинально я спрятала кинжал в складки своего кимоно, вся дрожа от волнения.

Мой спутник замер, выжидая минуту, когда я успокоюсь и, вслед за тем, сделал мне предостерегающий жест рукой.

Внезапно, прямо передо мной часть стены упала в угол, обнаружив скрытую за ней маленькую, железную дверь.

Мой спутник нажал какую-то кнопку, глухо задребезжал по ту сторону звонок, послышалось щелканье запоров и дверь отворилась. За дверью стояла такая же мрачная фигура, в капюшоне, скрывавшем лицо.

— Что так долго? — проворчала фигура.

— Она еле жива от страха. Всю дорогу пришлось тянуть за руку.

— Там еще не то будет! — зловеще парировал объяснение моего спутника новый тюремщик.

— Смотрите! Разрыв сердца бывает и от страха!.. А если она… — мой спутник многозначительно показал на лоб.

— Знаем! Меньше болтай!

Мой новый тюремщик втолкнул меня в новое помещение, дверь захлопнулась и неопределенный шум и глухое гудение возвестили о том, что опустившаяся часть стены вновь поднялась, плотно закрыв то место, где находилась дверь.

Единственный человек, вселивший в меня надежду, оказался по ту сторону. Снова я предоставлена самой себе. Надеятся было больше не на кого.

Я осмотрелась. Коридор был светлый и сухой. По полу стелился прорезиненный мат, делавший шаги совсем не слышными. Несколько масивных железных дверей с небольшими зарешетчатыми окошечками выходили в коридор.

"Очевидно тюрьма", — подумала я и замедлила шаги у одной из дверей, в которой совсем не видно было окошечка.

Мой проводник тот час грубо толкнул меня в плечо.

— Иди, иди! Чего стала? Французская проститутка.

При этих словах меня охватила злоба с такой силой, что мне захотелось воткнуть ему в грудь кинжал.

"Убить, а потом открыть все эти железные двери и выпустить заключенных!" — мелькнуло у меня в голове, — "Ну, а если там никого нет? А где ключи? А куда бежать?.."

Искушение убить проводника ослабевало, но все с большей силой ощущала я муки жажды. Да и голод давал себя чувствовать так, что тошнота подступала к горлу.

"Скоро ли конец всем этим мукам?" — думала я, ощущая новый прилив злости. — "Погодите, желтые дьяволы, я еще покажу вам, что значит французская девчонка!"

Но вот после нескольких переходов и лестниц мы очутились в помещении, похожем на камеру и на кабинет одновременно. Вся обстановка этой полукамеры состояла из небольшого письменного стола, пары стульев, сейфа в углу и широкой деревянной скамьи под стеной. Окон не было. Под потолком горела яркая лампа.

— Садись! — тюремщик кивнул на скамью.

Усталая от бесконечных переходов и переживаний ни о чем не думая, я с облегчением опустилась на скамью… и в тот же миг с прозительным криком вскочила… Вся скамья была усеянна тонкими иголками, мыступавшими на полтора-два сантиметра над поверхностью и заметные лишь при внимательном осмотре.

Конвоир захохотал во все горло.

— Отдыхай, отдыхай! Или перина плохая? Ничего, переспишь пару ночей — привыкнешь.

Кровь бросилась мне в голову и в складках кимоно я нащупала рукоятку кинжала. Еще мгновение и свершилось бы непоправимое.

Но дверь отворилась и в этот момент в помещение вошол пожилой японец в очках, в отлично пригнаной военной форме, с кожанной папкой под мышкой.

— Все шутишь? — и неожиданно нанес ему сильный удар по щеке.

"Капюшон" мгновенно вытянулся в струну.

— Еще раз повторится, сам сядешь сюда! — офицер показал на скамейку.

— Господин… — начал было «капюшон», но офицер прервал его:

— Пшол вон!

Тюремщик щелкнул каблуками и выскочил за дверь. — Простите, мадмуазель! Здесь произошло недоразумение.

Бросив папку на стол и пододвинув к нему стулья, он вежливо предложил:

— Садитесь, пожалуйста. Не бойтесь! Стул самый обыкновенный.

— И скамья у вас тоже самая обыкновенная, — со злостью сказала я.

Ягодицы у меня горели, и вовсе не хотелось садиться на какой-то стул.

— Еще раз приношу свои извинения, — сказал офицер. — Солдат будет наказан.

— Дайте мне воды, — попросила я. — С тех пор, как я нахожусь у вас, у меня во рту не было ни капли воды.

— И, очевидно, ни куска хлеба, — подхватил офицер. — Это наше упущение! Сейчас мы все поправим. Присядьте, пожалуйста!

Сквозь свои толстые очки он сочувственно взглянул на меня. Однако, я очень хорошо понимала его мнимое сочувствие.

"Еще издевается, скотина," — подумала я. — "Ну, погоди!"

— Я хочу пить, — как бы не слыша слов японца, повторила я.

— Я хочу пить, — как бы не слыша слов японца, повторила я.

Офицер нажал кнопку, находившуюся на столе, и в ту же минуту показался "капюшон".

— Ужин для мадмуазель! — приказал офицер.

Несколько томительных минут прошло в полном, тягосном молчании. Наконец, на столе показался, прекрасно сервированный сытый ужин.

Бутылка вина, и особенно графин холодной прозрачной, чистой воды, привлек мое внимание прежде всего.

Я протянула руку к графину.

— Одну минуточку! — остановил меня офицер, убирая графин, — сперва — небольшой уговор. Будете отвечать на вопросы или нет?

Не мигая он глядел на меня сквозь толстые стекла своих очков.

Злость помогала мне выдержать его взгляд.

— Я в ваших руках и ничего не могу поделать. Бороться у меня нет сил, — вяло проговорила я.

Стекла очков блеснули.

— Я хочу пить. У меня язык не ворочается.

Офицер кивнул головой и налил мне полный стакан чистой, холодной воды.

О, с каким наслаждением я пила! Ничего вкуснее воды для меня не существовало. Я выпила один стакан, другой… Какое блаженство! Ах, если бы я еще могла сесть…

Потом наступила очередь жаренной рыбы, салата, икры, холодного бифштекса — все я ела торопливо, с жадностью с удовольствием.

Офицер молча наблюдал за тем, как я ем, и казалось, считал каждый кусок.

Когда я насытилась, офицер молча нажал кнопку, и явившийся солдат быстро убрал все со стола.

Приятное состояние сытности разлилось по всему телу и очень захотелось присесть… но, увы, это было невозможно.

Офицер раскрыл папку, уселся поудобнее и приготовился писать, перед ним лежал лист чистой бумаги и он внимательно смотрел на меня.

Я молчала. Пауза затягивалась. "Что то будет!?" — подумала я.

— Итак, будем молчать, мадмуазель? — прервал, наконец, затянувшееся молчание офицер. — Не советую. Мы умеем развязывать языки… И не вздумайте, что только этим… — он кивнул на скамью. — Это только детская игрушка по сравнению с тем, что вас ожидает. Вам понятно? Подумайте хорошенько. Ваша судьба в ваших руках. Вы еще молоды и вам нужно жить.

Он порылся в папке и протянул мне фотографию:

— Взгляните, это тоже была молодая и красивая девушка.

С фотографии на меня смотрела удивительно красивая японка. Огромные глаза, казалось, светились, каким-то мягким светом, великолепные волосы ореолом окружали ее точеную головку. Лицо ее было европейского типа и только чуть удлиненный разрез глаз выдавал ее японское происхождение.

"Какая красавица" — подумала я. — "Но… «была»… он сказал "была"…, значит…" — И мне стало страшно.

Офицер внимательно наблюдал за мной, и казалось, читал мои мысли. Он вздохнул и сказал:

— Да, была… Она оказалась врагом Японии. И вот что с ней случилось. Он протянул мне другую фотографию, взглянув на которую, я

почувствовала, как тошнота подступает к моему горлу.

Какой ужас! Страшное распухшее лицо, всклокоченные, редкие волосы, разбитый рот, изрезанные щеки, а глаза… нет! Я не могла смотреть. Мои нервы напрягались до предела.

Офицер спокойно убрал фотографию и сказал:

— Я думаю, коментарии излишни?

"Ничего, возьми себя в руки, держись, не бойся. Они ничего тебе не сделают" — прозвучал у меня в голове голос проводника, — "Ты им нужна".

Я вспомнила крепкое пожатие его руки и слова:

— "Везде есть мирные люди"… Но ведь в записке тоже говорилось о "Мирных людях"! Значит…

Мне стало легче. К тому же у меня кинжал…

До меня начали доходить слова:

— …Борьба с нами невозможна. Вы понимаете, наша машина перемалывает и не такие куски, как вы…

Он говорил все это спокойным, монотонным голосом. Потом вынул вечное перо, что-то написал на бумаге и снова обратился ко мне:

— Итак, ваше имя?

— Вы его прекрасно знаете.

— Мадмуазель, прошу вас отвечать на вопрос, а то что мы знаем, вас не касается. Ваше имя?

— Элли Ришар. — Я решила отвечать на все вопросы, неотносящиеся к делу.

— Где вы родились?

— Во Франции, в Марселе.

— Родились во Франции, а имя у вас английское. Почему?

— Не знаю.

— Кто ваша мать? Где она?..

Вопросы сыпались градом и я едва успевала отвечать. Я сказала, что мать умерла, когда я была еще маленькой и помнить ее не могу. Рассказала, что у меня должен быть брат.

Рассказала как погиб мой отец и что со мной было потом.

Вопросам, казалось не будет конца, а я так устала, что едва держалась на ногах и мне трудно было сосредоточиться.

— Я вас прошу прекратить допрос. Сейчас я ничего не соображаю. Дайте мне отдохнуть.

Офицер на секунду задумался и нажал кнопку звонка. — Хорошо, Идите и хорошенько поразмыслите обо всем. До свидания!

Пришел солдат и мы вышли в коридор.

Ночь я провела в маленькой, но сносной камере. Узкая кровать и тощий тюфяк с колючим одеялом показались мне роскошью. Лежа на боку, я спала как убитая.

Молодость брала свое. Она терпеливо переносила все невзгоды, а нервы успокоились во время сна.

Проснулась я от того, что кто-то открыл дверь, вошел тюремщик все в том же капюшоне, поставил на столик кувшин с водой, миску, стакан молока и хлеб, и тот час вышел. Лязгнули замки и снова стало тихо.

Плеснув себе в лицо пригоршню воды из кувшина, я сьела свой жалкий завтрак и задумалась, как вести себя дальше. На что решиться, что говорить? Так ничего не придумав, я стала нетерпеливо поглядывать на дверь — мне захотелось в туалет…

Я вертелась по камере, стараясь об этом не думать, сжимала по временам бедра, но вскорее от нестерпимого желания у меня даже вспотел лоб…

Скрип открываемой двери показался мне музыкой.

— Мне нужно в туалет! — чуть не прокричала я тюремщику и замерла ожидая приговора.

Но он спокойно вывел меня из камеры и кивнул на дверь без окошечка, видневшуюся наискось через коридор. Не помню как я доплелась туда, как открыла дверь, забыв или не имея сил прикрыть ее за собой, и как одним движением опустила свои трусики и присела на корточки… Помню только необъяснимую минуту блаженства…

Повеселевшая, я вышла оттуда, нисколько не заботясь о том, слышал или нет тюремщик то, что я там делала.

"Опять допрос", — мелькнуло у меня в голове. Но теперь мы шли в другую сторону. Лестница вниз, опять тускло освещенный коридор…

"Неужели меня здесь оставят?"

И вдруг крик. Крик явно женский. Страшный, мучительный крик… Вот он перешел в животный визг и смолк. Меня вновь охватил ужас… "Лучше покончить с собой, чем слушать эти ужасные крики". Моя рука невольно нащупала кинжал, но тут я вспомнила слова: "Криков не бойся — это запись на пленку". У меня несколько отлегло от сердца. Но все равно страшно. Очевидно, они пугали меня, чтобы сломить сопротивление. Ну, что ж, буду терпеть сколько можно.

Неожиданно тюремщик открыл какую-то дверь, втолкнул меня в проем и дверь за мной захлопнулась.

Очутившись одна в странной комнате, если это помещение вообще можно назвать комнатой. Окон не было, но помещение было хорошо освещено электрическими лампами.

С потолка, на цепи свисал какой-то деревянный брусок с ввинченными в него металическими кольцами.

На мокром цементном полу, посередине помещения, виднелась канализационная решетка.

У стены стоял низкий стол, обитый белой жестью, я неподалеку от него стояли странного вида стулья, изготовленные из железных прутьев. Чуть подальше виднелись совсем уж странные и неприятные предметы из дерева и железа… И дубинки и колья… И веревки, румни, плети, прутья… Электрические шнуры, плиты, жаровни…

Стены были покрыты серой масляной краской и кое-где на них торчали какие-то кольца, скобы, крючья…

Меня охватил необъяснимый ужас, все усиливавшийся. Чем больше я всматривалась в непонятные для меня предметы, тем ощутимее, как мне казалось, шевелились волосы у меня на голове и тем сильнее выступал у меня холодный пот на лбу…

Я старалась не глядеть на эти предметы, но мои глаза невольно бегали по стенам… и тут я заметила слева от себя еще одну дверь.

Что там? Собравшись с духом, осторожно я подошла к этой неплотно прикрытой двери. Я прислушалась. Ни звука. Открыть? Страшно. Мне чудилось, что за дверью меня ожидает нечто более страшное, чем даже в этой жуткой комнате. Но впоследней оставаться тоже не было сил и я решилась. Толчком открыв дверь, я остановилась на пороге. Ничего страшного не произошло. Хорошо освещенная комната напоминала кабинет. Масивный письменный стол с телефоном, два кожаных кресла, приятной расцветки ковер на полу и даже две копии каких-то картин на стене — составляли обстановку этой комнатыкабинета.

За столом сидел человек и писал. При моем появлении он поднял голову и в нем я тот час узнала вчерашнего офицера-японца. Его очки с толстыми стеклами блеснули в мою сторону.

— Здравствуйте, мадмуазель! Я ждал вас, — вежливо произнес он, — проходите сюда! — Он уаказал на кресло и продолжал:

— Если вы будете благоразумны, то мы бястро закончим это дело и отпустим вас на все четыре стороны. А если нет… — Он многозначительно помолчал, — вам прийдется испытать несколько неприятных минут.

Он придвинул к себе чистый лист бумаги и взял перо.

Сидя в кресле я лихорадочно сооброжала, что мне делать. Говорить или нет? Впечатления от соседней жуткой комнаты заставили меня колебаться, но вспомнив, что у меня есть кинжал, который в любую минуту я могу вонзить себе в грудь, я почувствовала себя сильнее.

— Господин офицер, а где господин Хаяси?

Меня очень интересовал этот вопрос. Хаяси я боялась больше всего. Тень неудовлетворения пробежала по лицу японца.

— Я не знаю никакого Хаяси. Вас передали министерству внутренних дел и, в частности, в мой отдел. И заниматься вами буду я.

— Кто передал. — в упор и быстро спросила я.

— М-м… Вас это не касается!.. Впрочем могу сказать, что эта передача произошла по нашей инициативе. Отсюда сделайте вывод.

Офицер сделал паузу и добавил:

— Не исключен и обратный перевод…

Не зная, лучше это или хуже, но поняв, что каким-то образом я выскользнула из когтей Хаяси, я вздохнула с облегчением и решила задать еще один вопрос.

— А как ваше имя, господин офицер, если конечно это не служебная тайна.

Офицер испытывающе посмотрел на меня.

— Меня зовут Одэ. Капитан Одэ, — повторил он. — Вы удовлетворены? Теперь разрешите и мне задать вопрос, — с легкой иронией спросил он.

Не знаю почему, но страх мой уменьшился. Одэ это все таки не Хаяси. И если так быстро меня выхватили из рук Хаяси, то очевидно, агенты министерства вели наблюдение за мной и я им была весьма нужна.

— Скажите, мадмуазель, — Одэ помолчав, как бы подбирая вопрос. — Заметка найденная вами в старых вещах, касается вашего отца. Вам понятен мой вопрос.

— Понятен. — ответила я, уже наметив себе линию поведения. — Да, она касается моего отца.

Очки капитана удовлетворенно блеснули. Он быстро что-то записал и в упор взглянул на меня.

— Вы умная девушка, мадмуазель, — сказал он.

"Да, не такая уж дура, как ты думаешь", — подумала я.

Капитан продолжал в упор смотреть на меня, как бы стараясь прочитать мои мысли и, наконец, спросил, раздельно произнося каждое слово:

— А что там было написанно. — он впился в меня взглядом, ожидая ответа на главный вопрос.

— Видите ли, капитан…. - я смело посмотрела в его глаза. — Этот вопрос очень серьезный и мне надо хорошенько подумать, прежде чем на него ответить.

Глаза Одэ превратились в узкие щелки, но не один мускул не дрогнул на его лице. Он, очевидно, что-то заметил в моих глазах и медленно проговорил:

— Вам не удасться долго думать, мадмуазель. — Он слегка хлопнул ладонью по столу. — Мне прийдется применить более эффективный метод допроса.

Одэ снял трубку телефона. — Подождите, капитан! — быстро сказала я.

— Один вопрос…

Рука с трубкой опустилась. — Господин Одэ, я что я получу взамен, если я отвечу на ваш вопрос.

Одэ бросил трубку на телефонный аппарат.

— Я же вам сказал, что вы получите полную свободу.

— А где гарантия того, что вы меня не уничтожите.

— Гарантия — мое слово! Слово капитана японской армии! — с пафосом воскликнул Одэ.

Однако, я спокойно взглянула на него и сказала:

— Господин Одэ, я не верю вашим словам. Мне нужна более веская гарантия.

Одэ взорвался. Он вскочил со стула и отвесил мне крепкую пощечину.

— Вот вам более веская гарантия. А ответ на свой вопрос я получу и без всяких гарантий!

Он снова потянулся к телефону.

— Господин Одэ, вы напрасно так разговариваете со мной! — в гневе я вскочила с кресла.

— Если я слабая девчонка, попавшая к вам в когти, то поверьте мне, я очень хочу вырваться из этих когтей и эта возможность у меня есть. Да, у меня есть защита, господин капитан, и мышь не долго будет сидеть у вас в клетке!

Одэ с удивлением посмотрел на меня. Потом сел и спокойно спросил:

— Что это означает?

— Это всего обыкновенная гарантия жизни. Не верите, у меня есть все насчет всех ваших вопросов…

— Так что же вы хотите?

— Я хочу увидеться с Рэдом и после свидания с Рэдом, даю слово, отвечу на все ваши вопросы.

— Что еще за Рэд. Не знаю никакого Рэда! — прошипел Одэ. — И бросьте эти глупости. Я вам не мальчик и диктовать условия буду я!

— В таком случае ни на какие ваши вопросы я не отвечу. — тихо сказала я.

— Раскаитесь!

Он снял трубку с телефонного аппарата. — Привести связанных! — приказал он и положил трубку на место.

Сердце у меня забилось в предчувствии чего-то страшного. — А теперь, мадмуазель, прошу вас пройти в ту комнату. — он указал на дверь в которую я пришла.

Одэ сам открыл дверь, вежливо пропустив меня вперед.

Я снова очутилась в том жутком помещении, похожем на камеру пыток. Страх все больше сковывал меня и я не знала, на что решиться. Но и времени на размышления не было.

Дверь в коридор отворилась и в камеру ввели двух женщин, почти девочек. Их сопровождала группа из четырех мужчин, троих японцев и одного негра.

Подобный наряд и вид негра заставил меня невольно попятиться. — Завяжи ей руки — приказал стоявший позади меня Одэ.

Один из японцев моментально связал мне кисти рук и еще прижал их веревкой к спине.

В камеру вошли еще трое мужчин в масках а за ними ввели двух каких-то оборванцев и еще одного пожилого мужчину. Их сопровождали четверо солдат в капюшонах.

Одэ остановился у одной из женщин: — Так кто же был у вас из присутствующих? — Клянусь, господин, я никого не знаю!

Молодая японка энергично вскинула в подтверждение своих слов красивую голову.

— Так… А ты знаешь кто у вас был.

Одэ вперил свой взгляд в девочку лет двенадцати, повидимому, дочь молодой японки. Девочка испугано переводила глаза с Одэ на мать и молчала.

— Хорошо, — сказал Одэ. — Сейчас припомнишь! И ты тоже! — метнул он взгляд на японку.

— О, господин, клянусь!..

— Молчать!

Одэ повернулся к ожидавшим его приказаний троим японцам в масках.

— Кровать и диван! — приказал он.

Мужчины, сопровождавшие женщин, довольно переглянулись. Ужасный негр оскалился и хмыкнул.

— У вас в Европе, мадмуазель, день всегда начинается с трудного, тяжелого, а заканчивается удовольствием. Мы же, наоборот, начинаем с приятного. А уж затем…

— Одэ кивнул на жуткие предметы, заполнявшие камеру.

Трое в масках вытащили из угла и поставили на середину камеры «кровать» и «диван», назначения которых, особенно «дивана», я совершенно не могла понять. Очевидно, только в насмешку можно было назвать «диваном» сооружение, ничего общего с диваном не имевшее. Это было нечто вроде невысокого столика с покатой поверхностью, по краям которого были прикреплены какие-то полувалики. На ножках и с боков столика свисали ремни.

Протяжный крик прервал мои наблюдения и мысли.

Двое в масках уже тащили отчаянно отбивавшуюся от них молодую японку к «дивану». Третий, оторвав девочку от матери, тащил ее к "кровати".

По знаку Одэ все четверо мужчин, сопровождавших женщин, тут же при всех разделись, оставшись только в коротких рубашках и ботинках.

— Можете полюбоваться, мадмуазель!

Одэ кивнул мне на голых мужчин.

— Сейчас начнется прилюдия, в которой примете участие и вы. Начнем с удовольствий.

Мажду тем двое сильных и ловких палачей, стащив с японки трусики и забросив платье ей на спину, уже пристегивали ее к «дивану». Ее нижняя часть живота оказалась прижатой к валику, расположенному у приподнятого края поверхности столика так, что ее задница оказалась высоко приподнятой, а плечи и грудь низко опущенными. Другой, нижний валик упирался ей в подбородок и приподнимал ее голову. Ее ноги были перехвачены у коленей ремнями, сильно разведены в стороны и прикреплены к ножкам «дивана». Опущенные вниз как бы обнимавшие стол, руки так же были перехвачены ремнями. Наконец, широкий ремень, наброшенный на нижнюю часть спины и туго притянутый, плотно прижимал ее живот к столу и еще выше приподнимал ее задницу.

Японка продолжала кричать, биться, но изменить положение своего поднятого, до предела раскрытого зада не могла.

К ней приблизился один из четырех, высокого роста и с мрачной физиономией, японец, стал позади ее и принялся ощупывать ее бедра. Его член был напряжен…

Другой, из той же группы, японец лег спиной на «кровать», поставленную перед глазами привязанной к «дивану» японки и тот час на него положили девочку, предварительно оголив ее ноги и таз. Ее привязали так, что она, казалось, обняла руками и ногами лежавшего под ней мужчину.

Девочка слабо вскрикивала, бессильно дергалась. Ее мать выла, выкрикивала слова мольбы, клятв…

Все мое тело била мелкая дрожь и начинали стучать зубы…

Я не заметила, как в комнату вошли две молоденькие японки, одна из которых подошла к «дивану» и, по-видимому, какой-то мазью натерла половые губы привязанной японки и затем этой же мазью натерла длинный член стоявшего у своей жертвы японца.

Другая же, незаметно для меня вошедшая японка, присела на корточки у «кровати» и ее маленькая ручка затерялась между раздвинутыми ножками девочки, натирая ее половые органы мазью.

Один из японцев в маске расположился с плетью у «кровати» поглядывая на маленький зад девочки.

Я взглянула на мать девочки…

Ремни впились в ее руки и ноги, мускулы ее тела натянулись и дрожали от напряжения… А в ее тело входил длинный член садиста… медленно… с какой-то дьявольской выдержкой…

Ноги у меня подкосились и я едва не свалилась на пол, но Одэ подхватил меня за веревки, опутывающие меня, и спокойно сказал:

— Это прилюдия только, мадмуазель! Маленькая, маленькая прилюдия… Но если она вам, то только одно ваше слово и вы будете свободны. И эти тоже, — он кивнул на несчастных. — А пока любуйтесь!.. Что такое?…

Японка в маске смотрела на него, держа в руке вялый член японца, лежавшего на «кровати» под девочкой:

— Развязать! — в бешенстве заорал Одэ.

Девочку быстро отвязали и лежавший под ней японец, испуганно глядя на Одэ, поднялся на ноги.

— Ты что? — обрушился на него Одэ, с размаху нанося ему удары по щеке.

— Ты опять, скотина, имел женщину!

Шатаясь японец отрицательно покачал головой.

Одэ окинул взглядом третьего японца из вошедших в камеру первой группы и негра.

Я подняла глаза и невольно заметила эрекцию половых органов у обоих. У негра был какой-то отвратительный, огромного размера черный обрубок.

Оскалясь негр ткнул себя пальцем в грудь, кивая на девочку у "кровати".

— Нет! — сказал Одэ. — Услаждать тебя будет вот эта мадмуазель! — Одэ кивнул на меня.

Член у негра вздрогнул, приподнялся, а его рот растянулся в такой плотоядной гримасе, что все мое тело содрогнулось от ужаса.

По знаку Одэ на «кровать» начал умащиваться третий японец, а на него вновь начали растягивать девочку.

— А ты погоди, — крикнул Одэ высокому японцу, который наклонившись над привязанной японкой, совокуплялся с ней, наслаждаясь ее воплями.

— Будьте внимательны, мадмуазель, — говорил Одэ, — Сейчас вам будет представленна возможность самой испытать обе эти спальные принадлежности после этой девочки и ее матери. И кавалер у вас будет подходящий. А они тем временем перейдут на следующую ступень. Там уже наверняка заговорят… А нет, что ж… еще есть двенадцать ступеней…

Одэ говорил и одновременно знаками руководил своей "прилюдией".

Один из «капюшонов» отодвинув от стены какое-то кресло, оббитое блестящими желтыми пластинками, и стал прилаживать к нему провода и металические приспособления. Другие «капюшоны» возились со своими арестованными, приготовляя их к чему-то…

— После девочки ваша очередь, мадмуазель. Или может быть…

"Лучше смерть", — подумала я, — "чем доставаться этим палачам. Этот негр… Нет, нет!.. Все что угодно… Впрочем, это ведь только прелюди я… А пыток мне не выдержать…"

Меня бил озноб, по спине бегали мурашки, на лбу выступили капли холодного пота.

На мгновенье я представила себе, как меня будут растягивать на этой «кровати», на груди и животе этого чудовища, а мерзавец Одэ…

"Нет, этого я не выдержу!"

Голова стала заволакиваться туманом, я почувствовала, что скоро упаду в обморок.

— У меня затекли руки и кружится голова, — пробормотала я. — Дайте мне воды.

— Вы будете говорить?

— Да, только отпустите меня.

Очки Одэ торжественно блеснули. — Освободите ее! — приказал он.

И вот мои руки свободны, пальцы шевелятся…

Возле кровати возня прекратилась в ожидании приказаний Одэ и только высокий японец не в силах был оторваться от насилуемой им беспомощной жертвы…

В этот момент я заметила близко ко мне приблизившегося солдата в капюшоне. То ли он недавно вошел, то ли он был один из группы ранее вошедших, я не знаю, но бросив на него мимолетний взгляд я заметила у него неприкрытый капюшоном рассеченый подбородок.

"Боже!" — Я чуть не уронила кинжал, который нащупала и сжимала под своим кимоно.

"Спокойно, спокойно!" — успокаивала я себя.

Одэ поднес к моим губам стакан с водой.

Несколько глотков освежили меня.

В голове прояснилось.

— "Человек с рассеченым подборотком мой друг, но помочь мне он не сможет. Его жертва для меня будет бессмысленна. Она мне не нужна!"

— Ну как, мадмуазель? — торопил меня мерзавец.

"А вот сейчас узнаешь!" — подумала я. — "Один удар ему, другой себе. Только бы успеть."

Ноги плохо держали меня, но присутствие человека с рассеченным подбородком как-то поддерживало меня.

Приблизившись вплотную к Одэ, как бы желая сообщить ему что-то, я собрала все свои силы и вонзила ему кинжал в живот… Но вытащить его уже не смогла…

Одэ зашатался и с хрипом упал. Один из палачей с кривым ножом в руке бросился на меня…

Падая и теряя сознание я еще видела поднятую руку человека с рассеченным подбородком и слышала его предостерегающий крик:

— Только живую!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Еще один пролог

Сумерки еще не наступили, но с западной части неба надвинулись закрывшие солнце тучи, стал накрапывать дождь и в комнате потемнело.

В голове Амины, тонкие пальцы которой бегали проворно по клавишам портативной «Тайпрайтер», зашевелилась мысль: "Зажечь свет или еще…"

В дверь постучали.

— Да, да! Войдите!

В комнату вошел Хаяси, неторопливо прикрывая за собой дверь и внимательно оглядывая помещение.

Амина вскочила со стула, наклонила голову в знак приветствия и замерла, в ожидании разрешения сесть и продолжать работу. Но тот час вслед за этим ее глаза широко раскрылись, выражая полное недоумение.

"Что это значит?" — мелькнуло у нее в голове. — "Совершенно не объяснимый стук в дверь… Насмешка что ли? Это нерешительное топтание хозяина у двери своего номера… Пьяный?"

Амина бросила робкий пытливый взгляд на входившего в комнату Хаяси, но плохое освещение не позволило ей уловить что-нибудь особенное на его лице. Да и времени не было на внимательный осмотр, так как Хаяси окинув ее проницательным взглядом, сделал рукой приглашение садиться. И спокойно направился к противоположной стене, где вдоль маленького столика стояли кресла.

"И жест странный…" — думала Амина, усаживаясь за машинку. Ее пальцы вновь забегали по клавишам, но сразу же сделав несколько ошибок, она вынула испорченный листок, вложила новый, с которым однако повторилось та же история.

Неясное беспокойство, овладевшее Аминой мешало ей работать. Правда, ее приучили ничему никогда не удивляться. Так было в спецшколе в Токио, так было в "конторе по вербовке" так было и здесь, в Филадельфии, когда Хаяси привез ее месяц назад в качестве секретаря-машинистки Окамуры, представителя торговой фирмы "Мидаси и К".

Необычная деятельность Хаяси-Окамуры повседневно сталкивала ее с неожиданными сюрпризами, опастностями. Она много знала, вела секретную переписку, ведала секретными досье, при ней не особенно стеснялись беседовать о делах, ничего общего с комерцией не имевших, но… если бы сейчас, сюда в номер отэля ворвался бы целый отряд полиции, то вне всякого сомнения, она удивилась бы этому куда меньше, да и вообще удивилась ли? — чем тому, казалось бы, совсем ничтожному факту — необычайному поведению ее хозяина Хаяси.

"В конце концов, что же здесь особенного?" — успокаивала она себя. — "Ну не так вошел, не так и не там сел… Ну и не говорит ни слова… Нет! Все таки… и одет… Такого костюма я не видела у него… и сидит…".

Амина делала ошибку за ошибкой и комкала листы, нервничала, и уже задумала было спросить разрешения зажечь свет, как вдруг дверь без стука распахнулась…

В комнату вошел Хаяси!

Впоследствии, Амина, призналась, что в тот момент она впервые узнала, что такое столбняк. Она помнит только, что застыла совершенно неподвижно на своем стуле и на имела сил, пошевелить хотя бы пальцем.

Тем временем, вошедший Хаяси, не обратив внимания, прямо направился к поднявшемуся ему навстречу ранее пришедшему Хаяси…

— Ага! Доехал благополучно! — сказал вошедший Хаяси, похлопывая другого по плечу.

Тот кивнул головой.

— Ты здесь необходим. Очень хорошо. А это моя новая сотрудница, Амина…

— Что с вами? На вас лица нет! А?… Похож?… Ха-Ха-Ха! В этом-то и оссбая ценность Сигамуцу! Не так ли?

Хаяси щелкнул выключателем.

Амина, начавшая приходить в себя, пристально изучала лица беседующих: "Да, сходство поразительное!..

Хотя… нос, скулы… оттенок волос, да и разрез глаз… Многое имеет свои особенности, но пожалуй, все эти особенности можно различить лишь тогда, когда оба лица находятся перед глазами, рядом.

Да и еще! У Сигамуцу оторвана или отрезана нижняя часть левого ух а…".

— Продолжайте, продолжайте — махнул ей рукой Хаяси, прерывая ее мысли. — Седьмую стопку перепечатали?

— За… заканчиваю, господин Хаяси.

— Опять?

— Простите, господин Окамура, но я…

— Хорошо… Так вот, Сигамицу… Присядем… Пришло время ликвидировать твоих старых знакомых. Для этого ты здесь и понадобился…

— Когда?

— Дату установим этими днями…

— Кого первого? — вновь деловито осведомился Сигамицу.

— Ришар. Элли Ришар. Особа весьма ловкая и опастная. Ничего полезного извлечь из нее больше нам не удасться. Все, что ей известно находиться здесь! — Хаяси указал на груду писем на столе Амины.

— Важное? — спросил Сигамицу.

— Безусловно! Самое ценное, мы нашли формулу "мирных людей". И нашли ее за 10000 миль от того места, где искали! Но теперь ясно, что Ришар был связан с "мирными людьми" и что именно в этом направлении должны вестись наши розыски.

— Сама же формула пока не поддается расшифровке, — добавил Хаяси, — но в Токио еще поработаем над ней…

— Эту формулу знает еще кто-нибудь?

— Сейчас она уже известна многим, но никто не знает ключа к ней. и нас это беспокоить не должно. А вот то, что эта англо-француженка замышляет со своим американцем, который преподнес тебе там, в нашей «конторе» такое угощение, для нас может представлять значительное осложнение и опастность. Убрать нужно ее.

— Есть план?

— В общих чертах. Завтра вместе побываем в Бернвиле — несколько часов езды — и осмотрим место. Я уже был там. На окраине находится пансионат, где Элли заканчивает учебу-службу и где бывает два дня в неделю теперь. В большом саду пансионата, у за считается обеспеченным. то, что знают, и чего не знают, и что делают наши сотрудники, нам должно быть известно досконально! А пока, Сигамицу, вот ключ от заказанного для тебя номера. Ицида, проведи его!

Хаяси взял со стола пачку листов с цифрой «8» и углубился в чтение их под стук заканчивавшей печатать машинистки…

Письмо восьмое

Бернвиль, 27 апреля 1959 г.

Милая Кэт!

Твое письмо привело меня в восторг! Тебе прямо таки повезло! С Джоном скучать не будешь! Если он так далеко пошел сейчас, то что будет когда ты станешь его женой!! А?

Твое предложение о совместной свадьбе мы обсудим с Бобом, когда он приедет. Я, конечно, за!

А пока… Когда я читала твое описание вечеринки Ферзеров, у меня… Здорово! Особенно, когда ты с Джоном наблюдала страстную парочку на закрытом балконе, а Джон тебя… И когда ты падала, и когда кончала… Ох, Кэт!! Какая ты милая и хорошая!!!

Но у меня тоже началось… Я отдалась Дику. Я подумала и согласилась с тем, что ты писала. Действительно, он совсем мальчик и никаких последствий быть не может. Ну, а мне и ему это конечно, нужно. Ты права!

Ты спрашиваешь, какой у него; вот тебе точное описание. Конечно, когда он у него стоит. Представь себе средний палец взрослого мужчины, удлини его в полтора раза и сделай его чуточку толще. В общем длинна у него 11 см., а толщина около двух с половиной. Это, конечно, не то что у твоего Джона. Ты пишешь, что у Джона когда стоит, 16 см. длины, а толщиной он 6 см. Вот это да! Но маленькая Кэт, ведь у Боба еще чуточку длиннее… Судя по фото. Значит у него сантиметров 17. А толщина у него, наверное, пять или четыре с половиной сантиметра, так у него он тоньше чем у Джона. Но, когда можно будет измерю точнее и скажу тебе.

Ах, Кэт! Я только теперь понимаю, почему словами нельзя передать ощущение этого…

Было это во время танцев. По моей просьбе Элли устроила приглашение на танцевальный вечер Дику. Я танцевала с ним, и чувствовала, что он хочет меня. Безумно! Чувствовала я это физически — и животом и бедрами. Ноги у меня путались и совсем не слушались… Незаметно мы улизнули из зала и очутились в своем укромном уголке в саду…

Было совсем темно, тепло и даже душно. Почти непрерывно обнимаясь и целуясь мы улеглись на траву.

Я уже решилась и не сопротивлялась. Я сама помогла снять с меня трусики и обняла его, когда он расстегнул и опустил свои брюки, лег на мен я…

Очень осторожно и нежно он направил головку между широко расставленных моих ног и едва заметными толчками начал продвигать «его» внутрь…

Я вся дрожала от похоти и все у меня там было невероятно мокро. Может быть по этому я почти не чувствовала, как его член надорвал мне пленку. А он меня не щадил, он мне надорвал пленку, так как была кровь, правда очень немного. И все же была боль, хоть и еле заметная.

Ну и вот… Передать ощущения «этого» действительно невозможно. Ты права! Его тонкий член двигался там совершенно легко, чуть касаясь, но я его чувствовала всего, по всей длине… Такое нежное, нежное прикосновение… Удивительно, такое приятное…

Молча делали мы «это» очень долго. Я старалась, чтобы он не заметил, что я кончаю… И это не от стыда, а как-то не хотелось чтобы он чувствовал, что он владеет мною до конца. Вот было какое-то такое чувство. И я всеми силами удерживала свой живот, ноги и особенно ягодицы от всяких движений, но внутри у меня невольно начались такие спазмы и такие сладостные, что у меня просто дыхание захватило! Ну и наверное Дик мог почувствовать это и понять, что я кончила… Нехорошо! Мальчишка, а владеет мною как-будто я его какая-нибудь маленькая десятилетняя подружка!

Но представь себе, что этот мальчишка настолько опытен и искусен, а ему ведь только 14 лет, что и на этот раз, перед тем как кончить, вынул «его» и сделал мне на живот!

Ах, Кэт! Если бы ты только видела, как смешно он при этом дергался и ногами и руками и головой, если бы ты только слышала, как он при этом захлебывался и стонал, то наверное расхохоталась бы до коликов в животе. А мне, ты думаешь было не смешно? Тем более, что он лоскотал мне живот своим мокрым членом…

Но от смеха я удержалась кое-как, а только улыбнулась и ожидала, пока он не кончит и не успокоится.

Я же кончила под ним не так как кончала раньше, а как-то по другому. Как-то лучше и полнее.

На другой день он очень просил пойти сним в сад. А для чего ясно было и без слов. Вообще об этом мы с ним никогда не разговаривали. А когда делали то всегда молча. Несмотря на его просьбу я в сад не пошла.

А на третий день там же я опять кончила под ним. Он же продолжал делать, а я лежала. А потом опять кончила уже во второй раз. И даже сама удивилась. Так со мной еще не было… А во второй раз было слаже…

Но, знаешь, Кэт… Было все и хорошо и сладко, и кончила я два раза под ним как следует, но как бы тебе сказать… чего-то нехватало… Хотелось, что бы он у него был немножко толще и длиннее… Ты понимаешь? Какой-то такое странное ощущение… Ты не испытывала этого? Напиши… Впрочем, я и сама думаю, что с Бобом скоро будет иначе. Правда? Скорей бы он уже приехал. Пишет, что на днях будет… И с родителями он уже обовсем договорился…

А Дик… Он ведь мальчик. Ему бы маленькую девочку… А знаешь, он меня называет на "Вы".. "Не пойдете ли мисс прогуляться по саду?" — обычно говорит он.

И знаешь, что я еще подумала? Заранее прости меня! Я представила себе, что бы ты испытала, если бы Дик взял тебя в задницу… Ты бы испытала более сильное чувство сладострастия, чем от толстого члена Джон а… Как ты думаешь?

Да, из дома пишут, что наш гараж пополнился новым маленьким авто для моих летних каникул. А здесь, я кажется, совсем разучилась водить машин у…

Ты пишешь, что познакомилась с интерестной японкой с пушистыми ресницами и, что она бывает у вас. Но, смотри за Джоном! А почему это она расспрашивала тебя обомне? Ты что-нибудь говорила ей обомне?

Да, кстати! Я забыла тебя предупредить, что пишу тебе историю Элли совершенно секретно от нее. Поняла?

Элли несколько раз повторила, что рассказывает только для меня и, чтобы абсолютно никто не знал всего того, о чем она мне рассказывает.

Это пишу тебе на всякий случай.

На днях Элли спросила меня, нравится ли мне такая жизнь, полная приключений и переживаний, опастностей и неожиданностей?

Я сказала, что очень и, что сама переживаю все то, что испытал Рэд, она сама и, конечно, Анри Ландаль.

— А почему конечно? Он тебе нравится?

Я призналась ей, что он мне нравится, как самец.

Она как-то странно посмотрела на меня, помолчала, а потом сказала, что может быть я его увижу…

Я вытаращила на нее глаза.

Она больше на этот раз ничего не сказала, но я задумалась. Но может быть во всем этом и нет ничего? Не знаю… Но Элли за это время как-то переменилась… И куда-то часто уезжает…

А пока… С каким наслаждением я читаю и переписываю для тебя записки Анри.

Сейчас отошлю тебе целую тетрадку. Тебе будет что читать!..

"Побег" — называется эта часть. Не забудь написать все твои впечетления обо всем и вообще, пиши.

ПОБЕГ Записки Анри Ландаля

И вот еще следы там, в Марселе, в прихожей. Как я их не исследовал, в той спешке, с которой я и Марсель покидали ночью особняк, окончательно решив иметь со своей спутницей связь, в малоизвестной стране.

А потом морской экспресс… Мальта, Суэц, Бомбей, Манила…

Я выпытывал у Марсель все, что она знала. Я верил ей. Она дразнила меня. Я избивал ее. И всякий раз после этого она вешалась мне на шею и я брал ее… Зверски, неистово брал в нашей уютной, двухместной каюте… А потом вновь допрашивал, опять избивал и опять совокуплялся с ней и вновь бесился… Ее непомерно большой, похотливый клитор доводил меня до исступления.

И так весь путь до Токио. Я измучился с ней физически и нравственно. А потом все же…

Она уверяла, что будет мне полезна. Цель моей поездки в Японию была ей известна еще до моего приезда в Марсель. Пункт, конечно, весьма опастный, он с другой стороны, не только она об этом осведомлена… Кроме того, ей многое известно в самой Японии и если бы, она действительно захотела бы мне помочь, то пожалуй можно было бы расчитывать на успех… Но, так ли это.

Дальше… Надо было осторожно действовать с этой конторой по вербовке и нельзя было в разговоре с Хаяси сразу упоминать о компроментирующих документах. Какой я осел! Конечно, после этого надо было ожидать нож в спину! А Марсель беспокоилась…

Да, многое надо исправлятьНадо весь метод работы изменить, в первую очередь до конца использовать Марсель. Неужели мне, воспитанмику лучшей в мире разведывательной школы, не удасться перехитрить девчонку! Хотя она мне и очень нравится, но если отбросить все сентиментальности, то это только поможет делу. И где она сейчас. Что с ней. А есть все-таки хочется все сильней. Думать уже не хотелось. Голова устала от мыслей… Наконец — то!..

Дверь отворилась и вошла сестра… Увидев мои открытые глаза она улыбнулась…

— Как вы себя чувствуете. — голос у нее был приятный и нежный…

Она снова проверила мой пульс и сунула мне под мышку градусник.

— Почему я здесь. Что со мной случилось. — нетерпеливо спросил я. Медсестра улыбнулась. Положительно, это была очень симпатичная японка.

— Не так много вопросов сразу!

Она говорила по-английски с легким акцентом, смешно выговаривая грудные слова. Мне она нравилась. Надо попытаться привлечь ее к делу. Может пригодиться…

— Вы не ответили на мой вопрос, — капризно сказал я, — можете говорить по японски. Я немного понимаю…

Польщенная девушка улыбнулась.

— О… господин…

— Меня зовут Анри. Анри Ландаль..

— Я знаю, — сказала девушка и покраснела.

— А как вас зовут? — спросил я в свою очередь, переходя на японский язык.

— Кито…

— Кито-сан… Вы очень хорошая девушка и очень красивая…

Сестра покраснела от удовольствия и поклонилась…

— Вам нельзя много говорить, господин, — сказала она…

— Анри, — поправил я.

Девушка замялась и повторила.

— Господин Анри, доктор запретил…

— Хорошо, Кито-сан, еще только пару вопросов, — и не давая ей опомниться, я быстро спросил:

— Давно я здесь?

— Четыре дня.

"Здорово же меня отделали" — подумал я.

— Что со мной произошло?

— Вас ранили.

— Куда? — нетерпеливо спросил я.

— В спину.

Лицо у девушки было испуганное.

— Неужели?

— Да, и рана очень опастная. Вам нельзя разговаривать.

— Как я сюда попал?

— Вас привезли.

— Кто? — нетерпеливо спросил я.

Девушка замялась…

— Кто?

— Полиция… Но вам…

— Еще один вопрос моя милая Кито-сан, и я буду нем как рыба. Что это за больница?

— Это военный госпиталь, — после некоторого колебания ответила она.

— Он охраняется?

Девушка отвернулась.

— Кито-сан очень прошу вас ответить на мой последний вопрос.

Девушка испуганно посмотрела на меня и прошептала:

— В коридоре стоит часовой.

"Все ясно… Конечно, так и должно быть. Неприятности, как из рога изобилия.

— Большое вам спасибо, Кито-сан! Дайте вашу руку.

Она нерешительно протянула мне свою маленькую, как у девочки, руку. Я с трудом поднес ее к своим губам и поцеловал.

Кито испуганно отдернула руку и покраснела. Она была очень хороша в этот момент.

— Так нельзя, господин…

— Анри, — перебил я ее…

— Анри…, - повторила она чуть слышно. — Мне очень попадет, если узнают, что я отвечаю на ваши вопросы, — шепотом добавила она.

Я одобряюще улыбнулся и прижал палец к губам…

— Могила! — подмигнул я ей…

Она уже улыбалась.

Я вспомнил, что очень голоден и жалобно взмолился:

— Надеюсь меня лечат не для того, чтобы уморить с голоду.

Кито засуетилась. Ее приветливое лицо приняло заботливое выражение и она, поклонившись, вышла…

"Пожалуй, она пригодится. Хороша девчонка." — подумал я. Во мне проснулось желание. Мысленно я раздевал Кито, и разглядывал ее нагую. Когда я представил ее на коленях с раздвинутыми бедрами и высоко поднятым задом у меня началась эрекция члена, правда, еще слабая и неполная, но такая приятная, что на минуту я забыл мучившй меня голод.

Дверь снова отворилась и вошел высокий японец в белом халате и такой же шапочке. За ним показалась Кито, которая толкала перед собой небольшой, уставленный едой столик на колесах.

Высокий японец, очевидно врач, взял мою руку и нащупал пульс. Кито подала ему термометр. Мельком взглянув на него, врач вынул из кармана стетоскоп, откинув одеяло, приложил прибор к моей груди. Он долго выслушивал меня, потом спросил на чистом английском языке:

— Вы разговариваете по-японски?

— Нет! — что-то мне подсказало дать отрицательный ответ.

Я взглянул на Кито. Она чинно стояла опустив глаза вниз.

Доктор хмыкнул и попросил повернуться меня на бок… Превозмогая боль, я сделал попытку, но неудачно. Доктор прикрикнул на Кито по-японски:

— Что же вы стоите?

Кито торопливо принялась мне помогать. Морщась от боли, я попытался улыбнуться ей, но она с испуганным лицом смотрела только на доктора. Тот приказал переменить повязку и разрешил накормить меня.

Выслушав меня еще раз, доктор медленно, с расстановкой сказал по — японски Кито не спуская с меня глаз:

— Сестра, не отказывайте ему ни в чем. Ему осталось жить всего несколько дней.

Страшным холодом охватило меня вдруг, но тут же быстрая, как молния мелькнула мысль:

"Ловушка!"

Я медленно закрыл глаза как очень усталый человек, ни единым движением не выдал того, что понял слова доктора.

"Вот так проверочка!" — думал я. "Чуть не попался. Надо быть на чеку. И как можно быстрее бежать отсюда. Интерестно, скажет ли Кито, что я понимаю по-японски? А может быть, она тоже ловушка? Но вспомнив ее чистые глаза и застенчивое личико, я отбросил эту мысль. Открыв глаза я обратился к доктору:

— Доктор, скажите, мне дадут поесть?

— Сейчас вас накормят. Будьте осторожны вы очень ослабели…

— Простите, доктор, но где я нахожусь и что со мной?

Доктор спокойно ответил:

— Вам нельзя много разговаривать и волноваться. В свое время вы узнаете все.

Доктор, сунув стетоскоп в карман, направился к двери, бросив по ходу Кито по-японски:

— Никаких вопросов и ответов. Ясно?

Кито молча поклонилась. Доктор вышел.

Я посмотрел на Кито, как она хлопотала у стола и молчала. Молчал и я. Подкотив столик поближе к кровати она взяла тарелку с бульеном и уселась на край постели. Как маленького начала кормить меня с ложки…

Я смотрел на нее влюбленными глазами до тех пор, пока ложка не оказалась у моего рта.

— Скажите, Кито-сан, вы с самого начала ухаживали за мной? — спросил я по-японски.

Бедняжка чуть было не опрокинула тарелку.

— Прошу вас господин не говорить по-японски, — умоляюще пролепетала она…

— Хорошо не буду. А доктор сказал правду, что мне осталось жить всего несколько дней? — перейдя на английский, шопотом спросил я.

Кито отрицательно покачала головой.

— Он вас проверял, — шепнула она. — Он очень злой человек, и если он узнает, что вы говорите по-японски, и я это скрыла, то меня посадят в тюрьму.

Я поспешил ее заверить, что никто и никогда не узнает нашу тайну.

Тут же я попросил ее достать и принести мне одну-две тетрадки и карандаш…

"Попытаюсь," — подумал я, — "подробнее записать все, что произошло здесь и в кафе. Без этого, пожалуй, я не смогу как следует обдумать свои промахи и наметить наиболее правильную линию поведения. Это конечно опастно, а здесь особенно, но кто знает, сколько прийдется здесь лежать и чем другим я смогу заняться в длинные-предлинные, тоскливые ночи и дни?… Попытаюсь… И писать буду неясно, значками, после перепишу…"

— Хорошо. Принесу, — просто сказала, даже с охотой ответила она на мою просьбу и добавила:

— А вы рисуете?

— Как вам сказать… — заметил я.

— Все письма проверяются, — многозначительнозаметила она.

— Я понимаю… Да, я буду рисовать.

— Хорошо…

Продолжая тихо переговариваться, я закончил свой обед и от всей души поблагодарил Кито.

— Сестрица, вы ангел! Надеюсь, вы мне поможите?

— В чем? — удивленно спросила она.

Я попросил наклониться к самому моему лицу…

— Убежать отсюда! — чуть слышно шепнул я.

Она быстро встала, собрала посуду и ничего не говоря, укатила тележку.

Сытый и довольный своими первыми шагами я почувствовал приятную усталость и захотел спать. И уже было начал дремать, когда вновь вошла Кито. Как ни в чем не бывало, она проверила пульс, что-то запиала в блокнот и начала готовить шприц.

— Вам надо поспать, гоподин…

Я укоризненно взглянул на нее…

— Анри, — добавила она улыбкой.

— Скажите Кито-сан, вы все время дежурите возле меня?

— Нет, сейчас меня сменит другая сестра, а с двух ночи я снова буду дежурить…

Во время разговора она сделала мне укол и попрощавшиь вышла.

Я проводил ее жадным взглядом, стараясь проследить очертания ее бедер, ягодиц, но сон спутал мои мясли. Я крепко уснул.

Прошло неколько дней. Я много ел, много спал и чувтвовал себя отлично. Меня никто не тревожил, времени у меня было много и я аккуратно начал записывать все события и все свои мысли в принесенную Кито тетрадь. Распоров матрас со стороны стены, я прятал туда свои записки, в другой тетради я рисовал женские головы и оставлял их на виду.

Рана моя заживала. Заботливость и уход Кито делали вое дело. Я уже мог идеть и безболезненно двигать руками.

С Кито у меня установились отличные отношения. Она еще немножко дичилаь меня, но по всему было видно, что я нравился ей.

Меня побрили, подстригли и я снова стал выглядеть молодым и красивым. Все шло хорошо. Когда приходил доктор, я делал страдальческое лицо и жаловался на плохое состояние. По моей просьбе Кито несколько раз завышала показания градусника и врач, не подозревая обман, приписывал мне разные снадобья.

Но мысль о побеге не давала мне покоя. Во что бы то ни стало надо бежать и как можно скорее. Кито расказала, что уже несколько раз приходили из полиции и о чем-то долго разговаривали с врачом. В коридоре все время дежурил часовой. Без документов он пропускал только Кито ее сменщицу, врача. Больше никто не имел доступа в мою палату.

Я разработал несколько планов побега, но все их пришлось отбросить ввиду невыполнимости. Баз помощи Кито не обойтись. Надо заняться ею как следует…

Кито снова дежурила ночью и это мне было на руку. Я спал весь день, а вечером рисовал и в отличном натроении стал поджидать девушку…

Старая японка, дежурившая днем, собиралась уходить. Я искоса наблюдал за нею… Она мене очень не нравилась. Она часто внезепно входила в палату, делая вид, что ей что-то надо, старалась незаметно наблюдать за мной и, очевидно, все докладывала врачу. Но я, как только она входила, делал страдальческое лицо, иногда стонал и всячески изображал из себя тяжело больного.

Сейчас же я нетерпеливо ожидал ее ухода. Наконец, бросив на меня последний, подозрительный взгляд, она ушла.

Теперь, уже с нарастающим нетерпением я ждал прихода Кито. Мой организм настолько успел окрепнуть, что жажда женщины становилась нестерпимой. А Кито была мила и привлекательна. И я хотел ее. В последние дни, во время бесед с нею, я чувствовал сильное половое влечение к ней.

Но вот и она. И, как вегда, свеженькая, розовенькая с улыбкой, и очевидно довольная тем, что видит меня. С градусником она подошла ко мне, но я отнял у нее его и с удовольствием поцеловал маленькую изящную ручку с розовенькими пальчиками. Она уже нехотя отдергивала руку и только тихо и укоризненно говорила:

— О, господин Анри…

Никак не мог отучить ее от слова "господин".

— Кито, моя ласточка, я так ждал вас… Только вы одна скрашиваете мое существование здесь. Когда я вижу вас, мне делаетя гораздо лучше. Я хотел бы, что бы вы всегда были со мной…

Она ласково улыбнулаь.

— Гоподин Анри, зачем я вам. У вас, наверное, есть красивая невеста, там во Франции…

Лицо ее сделалось печальным и она чуть слышно вздохнула…

"О, ты уже на половину моя!" — подумал я и почти сам веря, в то, что говорю запротестовал…

— Кито, вы напрасно так говорите. Я не могу вам сказать почему, но верьте мне, так получилось, что я не мог иметь никого из женщин. И только теперь полюбил! — с жаром закончил я.

Большие, влажные глаза Кито, вся ее маленькая, трогательная фигурка, чего-то ждущая, вызывали у меня необьяснимые волнующее ощущение.

— Вы знаете, Кито, что я даже рад приключившемуся со мной несчастью, из-за которого я попал сюда в госпиталь.

Легкая краска покрыла лицо девушки.

— Ну зачем вы так говорите…

— Кито-сан! Я люблю вас! Очень люблю. Как только может полюбить в первый раз человек!

Глаза Кито стали еще больше, она отвернулась, сделав вид, что что-то поправляет на толике.

— Кито-сан! Вы не верите мне! — с отчаянием в голосе воскликнул я и грустно добавил:

— И что может ожидать жалкий больной чужестраней от красивой девушки, полной радости и счастья. Простите меня, Кито-сан, и забудем этот разговор и, пожалуйста, не смейтесь надо мной в кругу ваших знакомых.

Кито резко обернулась. Ее глаза сияли. Она молча наклонилась и припала к моим губам в страстном поцелуе… Никогда я еще не ощущал такого огненного поцелуя… Никогда…

Я обнял ее стройную фигурку и сразу ощутил под моими руками страстную дрожь всего ее тела.

Вместе с поцелуем в меня вливалась горячая жизненная сила и я сам, все мое тало стремились навстречу девичьей ласке…

Внезапно она оторвалась от моих губ и поднялась. На ее бледном лице отразился страх.

— Сюда могут войти… Дверь не закрыта… прерывающимся голосом произнесла она.

Быстро поправив халат и выбившийся из под косынки волосы, она почти бегом бросилась к двери. На пороге она обернулась, броила на меня сияющий взгдяд и крылась за дверью…

Я ликовал… Девушка теперь моя и она сделает для меня все. Моему воображению рисовалаь близкая свобода и самые радужные мечты переполняли меня. Но проснувшаяся жажда женского тела властно давала о себе знать. Я слегка приподнял одеяло и с удовольствием посмотрел на свой, стоявший колом член. Вид его возбуждал меня и я прикрыл его одеялом.

Пытаясь несколько отвлечься, я начал вновь обдумывать план побега и роль Кито в нем, но невольно я все чаще и чаще поглядывал на чаы. Боже, уже половино первого ночи…

"Неужели не придет?"

Моя рука потянулась к звонку, но я решил выдержать характер. Даже если она сегодня не придет, то всеравно никуда не денется. Она влюблена тоже. Однако эти соображения не могли успокоить меня. Тело настойчиво просило женщину.

И тут я увидел, что дверь отворяется. Наконец-то!!! Я прикрыл глаза и притворился спящим. Кито осторожно приоткрыла дверь и подошла к кровати. Я почувствовал возле себя ее присутствие и сладкая дрожь пробежала по моему телу. Но мне приятно было притворяться спящим и немножко подразнить ее. Девушка нерешительно потопталась возле меня и вдруг я почувствовал, как мягкие горячие губы осторожно приконулись к моим… Выдержать больше я был не в состоянии. Я крепко сжал в объятиях ее тело и она, вздрогнув безвольно прижалась ко мне. Мои руки жадно и торопливо пробегали по ее голове, шейке, волосам, спине, пояснице и вкоре сквозь ткань халата я начал ощущать ее небольшие крепкие грудки с твердыми сосками. Волна неудержимого желания захлестнула меня…

— Кито, любовь моя! — задыхаясь прошептал я. — Я хочу тебя… Всю, всю…

Ее тело страстно затрепетало в ответ… — О господи… — прошептала она, снова впиваясь поцелуем в мои губы…

Потом она осторожно высвободилась из моих объятий, побежала к двери, и я услышал как щелкнула задвижка.

— Могут войти, — поянила она. — Ночью бывает обход.

Она стояла у кровати стройная, изящная, маленькая желанная.

Моя рука скользнула по ее теплой и упругой коже под халатиком, круглые коленки под тонким капроновым чулком, подвязки, горячие бедра… ее нежное тело…

О! Она совершенно голенькая под халатиком, не считая длинных чулок. Кито торопливо развязывала пояс халатика непослушными пальцами растегивала пуговицы и выдвигала навстречу моим ласкам свои бедра… Откинув полу ее растегнутого халатика, я замер на секунду в восхищении. Кривые, узкие, почти юношекие бедра, прелесный венерен холмик без единого волоска и начало пухленких губок, продолжение которых крывалось в темноте чуть-чуть раздвинутых ее бедер.

Откинув одеяло я привлек к себе это очаровательное видение.

Кито не противилаь. Она села на край кровати и вся розовая от смущения пролепетала:

— Может быть еще нельзя… еще рано… но вы… ты… ты хотел.

— Кито… — только и мог сказать я, ощупывая жадно ее живот и опускаясь все ниже.

Ее рука скользнула под мою рубашку и нежно, нежно ласкала мою грудь, живот, опять грудь…

Я погладил ее руку и медленно повел ее по своему животу вниз. Она не противилаь… Ее робкие, маленькие пальчики нерешительно прикасались к напряженному члену.

Я отпустил ее руку, но она неотдернула свою. Ее пальчики нерешительно прикасалиь, слегка отодвигаясь от него, терялись в волосиках, за тем вновь ощупывали «его», поглаживали, охватывали, мяли… И все смелее и смелее…

Я весь измывал от этой ласки и тянулся к ее ручке, жадно сжимая ладонью у нее между ног.

Она внимательно смотрела мне в глаза своим затуманенным взором, наслаждаясь страстью все более охватывающей меня. Ее глаза заблестели, когда я приглушенно застонал, чувствуя как ее пальчики ощупывают мои яйца. Сжав свои губки и прищурив глаза, она начала с полным знанием дела онанировать меня, сжав «его» рукой и двигая его ритмично вверх и вниз…

Я отбросил одеяло и секунду смотредл на ее руку, дразнившую его. Я чувствовал, что долго не выдержу… Я лежал на спине и мой живот толчками тянулся к ее руке…

Я сделал усилие, пытаясь повернуться на бок, и одновременно положить девушку возле себя.

— Нет, нет… Тебе нельзя… Лежи… Кито мягко толкнула меня вновь на спину и, распахнув шире обе полы своего халатика, перебросила одну ногу через меня и уселасть на корточки над моим членом… Умница! Она понимала, что мне еще трудно двигаться, отдаваясь страсти.

— Кито…

— Лежи… лежи…

Одной рукой она упиралась мне в грудь, а другой вводила мой член между своими мокрыми губками…

— Кито… не могу я… — взмолился я уже начиная чувствовать приближение оргазма.

— Сейчас… сейчас…

Изогнувшись дугой, Кито опустилась на член, не отрывая от него своих затуманенных похотью глаз…

— Ох, — вырвалось у нее…

— Кито…

— Ну… по… по… потерпи-и-же…

Упираясь мне в грудь обеими руками, она начала медленные ритмичные движения всем воим изогнутым в дугу телом, поднимая вой зад и опуская ег о…

У нее было небольшое тугое влагалище и мой член не мог войти в него на целый дюйм своей длины. Но когда девушка опустила свой зад и головка члена уперлась в матку, мне захотелось выть от нестерпимого наслаждения.

Наблюдая за мной, Кито делала все, что бы усилить мое сладострастие. Опустив своу задницу и плотно прижав матку к головке моего члена, она делала в этот момент мимолетное вращающее движение задом, от чего головка члена с силой натиралаь маткой. Вырвав из моей груди приглушенный стон и тихонько взвизгнув от боли и ладострастия, девушка вновь приподняла свою задницу… и вновь опустила…

Но длиться это долго не могло. И первой не выдержала моя девушка. Она вздрогнула, как-то всхлипнула и все ее тело охватила сладотратная конвульсия. Ее тугое влагалище судорожно сжимало и разжимало мой член… Ее руки бессильно опустились и она упала своей грудью на мою, но ее задница еще делала последние судорожные движения.

Почти уже ничего не осознавая я спустил в бьющееся на мне тело девушки… Упираясь локтями и пятками в постель, я толчками приподнимал свой живот и бедра вместе с трепещущим телом девушки…

Оргазм был длительный и полный…

Еще некоторое время Кито в изнеможении лежала на мне, тяжело дыша… Усталый и насытившийся любовью, я лежал и сквозь дремоту слушал болтовню Кито…

Тесно прижавшись ко мне, она гладила маленькими лапками мое лицо, грудь, покрывала мои щеки и губы короткими, жадными поцелуями и в промежутках что-то рассказывала.

Не обращая внимания на ее болтовню, я весь отдался сладкой истоме, но несколько слов, слетевших с уст Кито, вдруг дошли до моего сознания.

— А?.. Что ты сказала? — переспросил я, поворачиваясь к ней…

— … Она очень красива, эта француженка, и мне ее жаль. Ей очень тяжело, — повторила Кито…

— Какая француженка? Почему тяжело? В чем дело?

— Ты меня не слушаешь, милый, — обижено сказала Кито, — я тебе расказывала, что сегодня к нам привезли девушку и она француженка… Очень красивая и очень больная…

— Кто привез? — быстро спросил я.

— Полиция…

— Опять полиция! Что ж она преступница или… какая-нибудь важная персона? — небрежно спросил я… Расскажи попорядку…

Сна у меня как не бывало.

— Очень мало знаю… Привезли ее сегодня вечером и положили в палату напротив. К ней никого не пускают. У нее нервное потрясение… Иногда она бредит. Возле нее все время дежурит сестра. А почему это тебя так заинтересовало, дорогой?

В голосе Кито я уловил подозрительные нотки.

— Слушай, Кито, — сказал я серьезно, — ты меня любишь?

Вместо ответа она прижалась ко мне всем телом и поцеловала.

— Хочешь мне помочь?

Начинался серьезный разговор. Я решил все поставить на карту…

На мой вопрос Кито утвердительно кивнула головой…

— Слушай, Кито. Это очень серьезно. Только ты можешь меня спасти. Мне надо бежать и как можно быстрее. Ты согласна мне помочь?

Кито смотрела на меня расширенными глазами и в них была тревога и любовь. Я успокоился.

— Я сделаю все, что ты захочешь. Только люби меня, — тихо но решительно сказала девушка…

Я восторженно схватил ее в вои объятия и покрыл ее личико горячими поцелуями.

— Не могу тебе сейчас сказать все, — продолжал я, — но верь мне я не делал ничего плохого и никогда не сделаю. Так что твоя совесть во всех отношениях будет чиста. Только бы мне скрытья и я уеду во Францию, а если ты захочешь, то уедем вместе…

— Что надо сделать? — просто спросила она.

— Я еще не знаю. Но что-нибудь придумаем. Тебя же попрошу, разузнать все подробности об этой француженке. А сейча, моя дорогая, иди и оставь меня одного. Мне надо отдохнуть и подумать…

Кито покорно поднялась, запахнула халатик, поцеловала меня последний раз и ушла.

Я остался один.

Первая победа одержана! Теперь в бой! Я чувствовал в себе прилив энергии. Впереди была ясная цель и надо действовать. Меня волновал вопрос о француженке. Кто она? Как сюда попала? Что с ней произошло? Почему ее привезли сюда под охраной? Я знал, что в этот госпиталь привозят только военных и… таких, как я…

И вдруг, как молния мысль — Марсель! Неужели Марсель? Может быть ее как и меня хотели убрать?

Эта мысль не давала мне покоя и я знал, что так и будет до тех пор, пока я не увижу ее. Ах, если бы я мог ходить! Надо попытаться. А то совсем распустился. Валяюсь как чурбан. Меня охватила злость. Сев на кровать, я попытался спустить на пол ноги. Ощущение резкой, но терпимой боли в груди не остановило моих попыток. И вот мои ноги уже на полу. Весь мокрый от усилий я жадно ловил ртом воздух. В груди что-то клокотало, но я боялся только одного, что бы не пошла горлом кровь. Но, кажется, все в порядке.

Постепенно мне становилось лучше. Боль проходила, дышать стало легче. Я стоял и улыбался. Отхлебнув с чашки чего-то вкусного, что принесла Кито, я почувствовал себя совсем хорошо. Только голова слегка кружилась… Я осторожно лег и дал себе задение в течение трех дней встать на ноги. Врача обманывать по прежнему. Поменьше возиться с девчонкой. Брать ее только тогда, когда терпеть будет невмоготу. Добиться, чтобы Кито перевели к француженке. Разработать наилучший вариант побега. Вот пока все.

Я начал неуклонно добиваться своей цели.

Через три дня, с помощью Кито, я уже стоял на своих еще дрожащих ногах. Шагнуть еще боялся, но все таки стоял, опираясь одной рукой на плечо Кито, а другой на спинку кровати.

Меня лечили добросовестно, как приговоренного к смерти. Да и я не далеко ушел от этого. Если докажут, что я разведчик, а по их терминологии — шпион, то конец. Но пока ничего компроментирующего в своих действиях я не находил. Документы у меня были самые настоящие, а попытку вступить в контакт с Хаяси можно объяснить по разному. На худой конец годится и шантаж. В крайнем случае меня вышлют, как нежелательное лицо. Но этого допускать нельзя.

С Кито пришлось повозиться. Два дня она обижалась на то, что я отвергаю ее ласки и "уже успел разлюбить". Как можно мягче я ей объяснил, что мне нужно окрепнуть и что половая жизнь может задержать восстановление моих сил. Она окружила меня своей нежностью, говоря, что мне с ней ничего не прийдется «делать», я все будет «делать» она сама и мне только прийдется лежать.

Но уже на четвертый день после первого сближения с Кито, рано утром я почувствовал сильное желание… В течении дня — еще и еще…

Вечером я уже с нетерпением ожидал Кито. При ее входе я приветливо улыбнулся ей и протянул навстречу руки. Она капризно надула гудки, поправила подушку у меня под головой, взглянула на меня раз, другой… Быстро наклонилась и впилась в меня жадным, горячим поцелуем. В засос. От ее трепета всего тела исходила сила неумолимо напрягшая мой член, делавшая его длинным, толстым, твердым.

Оторвавшись от ее губ я прошептал:

— Садись!..

Не отрывая своих губ от моих, она распахнула халат, сбросила трусики, подняла одеяло и перебросила одну ногу через меня…

— Нет, ко мне спиной! — вновь отрываясь от ее губ потребовал я.

Она удивленно вскинула брови, вероятно представив себе позу которую я желал, покраснела…

— Ну же, повернись…

Словами и руками я помогал ей повернуться и сесть на меня верхом.

Она осторожно опустилась на мой член, придерживая его рукой.

Ее задница была все еще скрыта от моего взора халатом, и я предвкушая наслаждение, не спешил его приподнимать.

Мои руки и ее пальчики встретились у наших половых органов облегчая им соединение…

— Ну, — не выдержал я и все ее тело медленно начало двигаться вверх и вниз…

Я похлопывал ее по ягодицам поверх халата, гладил их, чуть-чуть пощипывал, гладил ее по изогнутой спине, по пояснице, слегка щекотал ее…

— Пе-ре-стань… — просила она, прерывающимся голосом. — Ну прошу… Вскорее я почувствовал, что она моя, что она охвачена такой же похотью как и я…

Резко, почти грубо я поднял ей сзади халат и забросил его край на плечи…

Она чуть сжалась, выпрямилась и ее шейка слегка покраснела. Но, стыдливо сжимая ягодицы, упираяь вытянутыми руками мне о бедра, она старалась двигаться вверх и вниз, опускаяь при этом осторожно до толчка в матку.

Ее влагалище плотно обхватывало верхнюю часть моего члена и я упиваясь неизъяснимо сладостным ощущением несколько минут лежал неподвижно.

Но похоть нарастала и я, ни слова не говоря, начал двигать руками ее плечи, принуждая ее наклонить грудь к моим коленям. Она слабо, стыдливо сопротивлялась, но постепенно уступила моей настойчивоти. Ее руки все больше сгибались в локтях, ее головка наклонялась все ниже и ниже… еще последнее робкое неуверенное сопротивление и ее груди коснулиь моих коленей…

Мой жадный взор впился в ее широко раскрытые ягодицы, в пухленькие срамные губки, туго обхватившие мой член. Но я тут же грубо сжал пальцами ее ягодицы, чтобы на несколько секунд задержать ее движения и справиться с нахлынувшим на меня жаром — я бояля преждевременно кончить.

Полежав минуту неподвижно, я отпустил ее ягодицы и они тот час пришли в движение…

Я закрал глаза и лишь изредка из-под опущенных ресниц бросал мимолетные взгляды на ее задницу, ритмично подымавшуюся и опускавшуюся… Долго любоватья этим зрелищем я не мог так как это чрезвычайно ускоряло наступление у меня оргазма в чем я отнюдь не был заинтересован…

Но… невольно мои бедра начали напрягаться, вздрагивать каждым движением девушки сдерживаться становилось все труднее и труднее и когда она, потеряла всякое самообладание, кажетя, забыв саму себя, прижавшись лицом к моим ногам, принялаь непостежимо вертеть задницей, не отрывая матки от головки моего члена, я с непроизвольным глухим стоном начал спукать… Спазмы и подергивание всего ее тела, а также жалобные всхлипывания и вскрикивания краноречиво свидетельтвовали о том, что на этот раз оргазм у нее совпал с моим…

Прийдя в себя, она тяжело поднялась, стыдливо опустила сзади халат и легла возле меня…

Успокоившиь она принялась лениво и мило болтать о всякой всячине…

Кито мне все больше нравилась и в половом отношении она удовлетворяла меня целиком. Но откуда у нее это знание дела? Откуда такая опытность? Кто лишил ее невинности? Как пробудилась у нее вполне зрелая чувственность? Ведь в том, что она испытывает оргазм не было никаких сомнений! — Кито…

— Да?

— Ты не сердись, — начал я, — но мне хотелоь бы знать…

— Что?

Я нежно обнял ее, поцеловал и тихо спросил:

— С кем ты первый раз имела…

— А… С мужем моей сестры, — просто сказала она, отвечая на мой поцелуй…

— Но… но как же?

В конце концов она побуждаемая моими вопросами рассказала, что муж ее сестры, по видимому весьма сладострастный мужчина, в последние месяцы беременности сестры Кито, научил ее онанировать себя. По вечерам он поднимался на второй этаж в ее комнату ложился с журналом или книгой на широкий диван лицом к стене и принимался их расматривать. Она же по его требованию ложилась рядом с ним, прижималась к его спине и начинала медленно поглаживать и ощупывать его половые органы, не растегивая брюк. Когда жу его член делался большим, она неторопливо обнажала его и принималась ласкать уже голым. Спустя еще некоторое время она растегивала ему брюки и стягивала их к коленям. Он отбрасывал журналы в сторону и целиком отдавался ее ласкам. Кончал он в полотенце или платок.

— А ты? — спросил я Кито.

— Что я… хотя я его не любила, но он мне нравился и мне было… приятно делать это…

— Но ты же возбуждалась при этом?

— О! Еще как! — поспешно воскликнула девушка.

— Ну и он тебя…

— Да, но это случилось уже после родов у сестренки. Он делал мне очень нежно и осторожно, но я очень кричала от боли… Это было днем и в доме никого не было. А то бы…

Тем временем Кито томно потягивалась при этом воспоминании о своих первых победах и ее пальчики оказались на моем члене…

Ее рассказ и признание возбудили во мне желание. Своими пальчиками она могла ощутить это хорошо…

"Нет, так нельзя!" — решительно подумал я. — "На сегодня хватит. Дело важнее всего!"

Я мягко снял ее руку со своего члена…

— Кито, милая, это будет слишком много для меня. Понимаешь?

— Да, да! Понимаю, прости… Не буду…

Она поцеловала меня и поднялась с кровати…

— Погоди! Еще одно маленькое соображение о деле…

Я принялся излагать ей причины, по которым ей необходимо было перейти в комнату напротив. Но она никак не могла понять, зачем мне понадобилась эта француженка… Но, в конце концов, мне удалось добиться ее согласия на эту существенную и необходимую деталь в моем плане подготовления побега…

При очередном посещении врача я выразил неудовольствие тем, что мне не разрешают подниматься с постели. Врач сухо ответил, что этого нельзя делать пока рана еще не зарубцевалась… Я спросил, почему меня держат здесь под охраной. Он ответил, что ему это не известно и, что на этот вопрос я получу ответ от полиции, представитель которой не замедлит появиться, как только я окрепну. Это сообщение было интерестно и важно, но я и виду не подал, что это меня интересует и приступил к самому главному.

— Доктор, у меня есть просьба, — как бы между прочим сказал я, — сообщите, пожалуйста, обо мне французскому консулу.

— Это вне моей компетенции, — сухо ответил доктор.

— Тогда разрешите послать ему письмо, — продолжал я.

Доктор пожал плечами:

— Пожалуйста…

Весь вид его говорил о том, что этот разговор не имеет никакого смысла. Да и я сам знал, что никакое мое письмо никуда не дойдет… Но я расчитывал, что покончив с неприятной темой, доктор будет поддатливее в мелочах.

— Тысяча извинений, доктор, — я говорил как можно вежливее, — нельзя ли вместо этой молоденькой девушки, сестру постарше?

— А в чем дело? — доктор удивленно взглянул на меня.

— Так, ничего особенного… Просто она меня раздражает…

— Но почему? Она очень хорошая сестра!

— Видите ли, доктор…. - я замялся как бы стесняясь выразить свою мысль. — Я человек молодой… Вот и мне… Короче говоря, она возбуждает во мне физиологическую потребность, а меня это очень беспокоит, особенно по ночам. Я плохо сплю.

Доктор внимательно выслушал меня и резко спросил:

— Она ведет себя нетактично?

— Наоборот, доктор! — быстро ответил я. — Она сама холодность!

Он задумался, потом сказал:

— Хорошо. Вам заменят сестру.

Он прописал мне какое-то успокаивающее и ушел…

Я торжествовал. Все пока шло хорошо! Кито будет в палате напротив! Правда, мне будет трудновато притворяться и скрывать свои хождения по комнате, но зато я буду знать, что делается в палате напротив и отведу подозрения от Кито.

С некоторых пор меня начало особенно интересовать все, что касается палаты напротив…

Из рассказов Кито я узнал, что в этой палате держат молоденькую красивую француженку с довольно сильным нервным потрясением. Иногда, без сознания она бредит, порываясь куда-то бежать…

Попросив Кито подробно описать ее наружность, я понял, что это не Марсель. Марсель смуглая, а эта беленькая, волосы у Марсель черные, а у этой золотистые.

Не знаю почему, но эта девушка не выходила у меня из головы. И дорого бы я дал, чтобы только посмотреть на нее. Мысли о ней мешали моим планам и я чувствовал, что пока ее не увижу, покоя мне не будет.

Я попрежнему выполнял поставленную задачу. Я уже мог делать по комнате несколько движений, не придерживаясь ни за что. Выполнял все предписания врача, пил все лекарства, ел много и с удовольствием.

Постепенно, благодаря режиму и тренировке, а так же известной воздержанности в свиданиях с Кито, я настолько окреп, что уже смело и уверенно передвигался по всей комнате. Это был большой шаг вперед.

Теперь следовало обстоятельно поразмыслить о побеге. Это была поистине трудная задача. Маленький коридор с наружи охранялся часовым. Окна задраны решетками из толстых прутьев и перепилить их в моем положении было вряд ли возможно.

Я перебрал несколько вариантов, но все они оказались непригодными. Я вспомнил десятки побегов, произведенных в свое время различными заключенными и коментарии к ним преподавателями развед-школы, но ни один из этих способов не подходил к данным условиям.

— Надо посоветоваться с Кито — подумал я.

Ночная сестра, сменившая Кито, пожилая японка, обычно, проделав все процедуры, назначенные мне врачем, уходила в дежурную комнату и спокойно спала там до утра, если ее не будил мой звонок.

Каждую ночь ко мне заходила Кито, переброситься неколькими ловами. На совокуплении она больше не настаивала, терпеливо ожидая первых шагов к этому с моей стороны.

После последнего c ней cближения прошло уже нескольео дней и я чувствовал настоятельную потребность взять ее. Эротические мысли мешали мне думать о деле. Я вновь с нетерпением ждал ее прихода, припоминая, как еще вчера она тянулась ко мне и сдержанно сладострастно изгибала свои бедра. Тогда я еще нашел силы ничего не заметить, но сегодня… Воображение мое играло и я представлял ее себе в особенно бесстыжих поза х…

Тихо скрипнула дверь… Наконец!

Кито подошла ко мне, внимательно взглянула мне в глаза и, очевидно, прочла в них все, что хотела знать… Она закрыла на ключ дверь и через секунду уже лежала со мной…

— Я хочу!

— И я тоже, — прошептала она, стягивая с себя трусики, — и… давно уже…

— Немножко поговорим сперва, хорошо?

— О чем? — спросила она.

Мне хотелось немного отдалить сладость сближения, немного подразнить себя и ее… И я вновь стал распрашивать ее о том, что с ней делал муж сестры. Она рассказывала и, между прочем, вспомнила, как однажды ей довелось видеть совокупление сестры с мужем. Сношались они в этот раз совершенно необычным способом и она, затаив дыхание, не отрывала глаз от щелки, наблюдая акт до самого конца. Распрашивая о подробностях, я сказал:

— А с тобой он так делал?

— Нет.

— Я хочу попробовать, — предложил я.

— Но это трудно… ты устанешь…

— Давай сюда вот те подушки с дивана, — попросил я, сбрасывая с себя трусы.

— Положи здесь, — указал я ей на середину кровати. — А ты… сюда… нет… Вот так!

После довольно длительной возни мы, наконец расположились действительно необычным способом. Было стыдно и ей и мне… Но и острота наслаждения обещала быть далеко не обычной, еще до того никогда не испытанной. Правда, физически, поза оказалась весьма трудной, утомительной, но…

Я лежал на спине, вернее на верхней ее части. Под головой у меня была небольшая подушечка. Таз же мой, был высоко поднят и под ним находились, подпирая его снизу, две большие подушки, скутанные одеялом. Таким образом моя поясница была изогнута до предела, а колени свисали у меня над грудь ю…

Девчонка же, повернулась ко мне задницей, обняла своими бедрами мои, поддерживая себя на вытянутых руках.

С большим трудом и после нескольких неудачных попыток удалось нам наконец, соединиться в этой исключительно трудной позе.

Кито разгорячившись, начала своей, почти детской попкой делать целую серию плавных и резких движений, стараясь как можно полнее охватить мой член своим тугим отверстием.

Мои бедра, неестественно поднятые вверх, мешали веедению члена глубоко во внутрь, пружинили под давлением ее бедер, дразнили девчонку, танцевавшую на них.

Кито раздвигала и сдвигала свои бедра, неестественно нагибала их. Делала своей задницей сильные судорожные толчки о мои, мешавшие ей бедра, жалобно, нетерпелпво вскрикивала, продвигала свой зад дальше к моему животу, вновь поднимала его и вновь делала толчки вниз.

Выпрямившись, приседая и приподнимаясь на полусогнутых ногах она делала такие движения, какие делают всадники, скачущие на лошади галопом…

Наклонившись вперед и удерживая себя на вытянутых руках высоко приподняв свой зад, судорожным усилием затем, приподнимала его вниз, пытаясь вобрать в свое пылающее тело весь мой член…

Я не мог оторвать своего взгляда от ее до предела раскрывшихся ягодиц, растянутого отверстия, когда она их приподнимала.

Я только немного хмурился боясь слишком рано кончить…

Все ее тело горело, покрываясь потом от черезмерных усилий. У мнея ломила поясница, болели бедра, но член стоял колом… Захватив свои ноги под коленками, я ритмично прижимал их к своей груди отчего мой член еще больше выдвигался вверх.

Но вот моя девочка приспособилась и, изогнувшись всем телом в дугу, начала частые, быстрые и равномерые какие-то жадные движения, в которых учавствовали все части ее гибкого тела. И с каждым движением ее матка приближалась к головке моего члена. Все ближе и ближе…

Еще большее напряжение мускулов, еще больший изгиб наших бедер, впиваясь друг в друга. Еще одно судорожное усилие…

И еще…

Еще…

И вот матка соединяется с головкой члена… Старается заглотнуть ег о…

Все плывет вокруг как в тумане… Наконец, извержение… Мы успокоились…

С трудом мы разъединились. Ее задница соскользнула с моих бедер и она свалилась набок позади меня, обессиленная и тяжело дыша. С усилием я вытащил из-под одеяла и из-под себя подушки, опустил ноги. Утомление было предельно приятным.

Немного отдышавшись Кито слезла с кровати, сделала два шага смешно сгибая ноги дугой, как всадник только что слезший с коня и вновь прилегла рядом со мной…

— Не могу… У меня все дрожит…

— Полежи, отдохни… У меня с тобой серьезный разговор… — устало говорил я закрывая глаза.

"Чуточку отдохну и поговорю с ней. И как увидеть француженку… тоже."

Но усталость взяла свое и я задремал с настойчивой мыслью о побеге. И вот приснился мне сон. И даже не сон, а какой-то мимолетный образ. Но яркий и запоминающийся образ….

Мне чудилось, что я лежу в палате один и поджидаю Кито. Вдруг дверь открывается и вместе с Кито входит врач. Я с удивлением уставился на него, недоумевая откуда он взялся. При этом лицо врача мне показалось странно знакомым, а когда он снял маску и стал протирать очки платком, я понял почему мне так знакомо это лицо… я узнал себя! Да, это был я. В белом, застегнутом на все пуговицы халате, в такой же белой шапочке и марлевой маской на груди. Я взял сам себя за руку, пощупал пульс и печально сказал:

— А он, умер.

"Он, это был я. Но почему умер, если я еще жив и понимаю, что вижу только сон. Но ответа не было и фигура врача стала удаляться… Я отчетливо, однако, видел, как он открыл дверь, вышел в коридор и опустив голову, пошел к выходу. Часовой по ту сторону коридора вскочил со стула, на котором дремал и вытянулся. Не подымая головы врач прошел мимо и начас спускаться по лестнице.

Как же так! Ведь я здесь и я ушел. Да как же так!

Очевидно я вслух задал этот вопрос и очнулся от собственного голоса.

Еще толком не соображая, я повторил — как же это так. Как же так. Мой мозг лихорадочно старался осмыслить виденный сон. Но какой сон. Я весь покрылся потом, усиленно стараясь уловить какую-то ускользавшую от меня мысль.

"Врач… Ну да…. я врач… Я врач!"

Я удовлетворенно засмеялся. Меня охватила приятная слабость.

"Нужно переменить белье." — подумал я.

Мысль о белье сразу поставила все на свои места…

"А если не белье, а… личность? Переменить личность! Стать врачем! А настоящего врача куда? Но это деталь. Нужна идея. Единственно приемлимая идея!"

Мне было жарко, лицо горело, я ощущал нервную дрожь.

"Спокойно, спокойно!" — повторил я себе.

Но спокойно отдыхала лишь одна Кито, свернувшись калачиком рядом со мной. Я тронул ее за плечо, она с трудом открыла глаза, зевнула и села на кровати.

— Кито…

— Что случилось? — она с тревогой взглянула на меня, пощупала мой лоб и заволновалась.

— Милый, что стобой? — она с тревогой смотрела на меня. — У тебя жар.

— Все в порядке, дорогая! Перемени мне рубашку, дай что-нибудь успокоительное и все будет чудесно.

— Ну что с тобой, Анри!.. Что тебя так взволновало? — с тревогой допытывалась она.

— У меня есть идея!

— Какая идея?

Кито подала мне стакан с лекарством, я выпил его и вскорее немного успокоился.

— У меня есть идея побега и нам с тобой надо хорошенько ее обдумать. Это единственный шанс и другого такого не будет.

Я объяснил возникший у меня план. Она внимательно выслушала меня подумала и сказала:

— Но это очень, очень трудно и почти нет шансов на успех.

— А я и не говорю, что легко. Я лишь утверждаю, что это единственный шанс и надо им воспользоваться.

— Не знаю!..

— Только прежде надо обдумать все до мельчайших деталей, — я нежно обнял Кито и добавил, — Ведь если удастся, мы будем во Франции вдвоем и навсегда!

— Навсегда! — повторила Кито и нежно прижалась ко мне.

Теперь все мои мысли и усилия были направлены на подготовку к побегу. Я даже меньше стал думать о таинственной француженке. Надо было очень многое узнать, продумать, предугадать. Мне активно помогала Кито. Если бы не она, я никогда не смог бы преодолеть всех трудностей, связанных с этим делом.

Основной вопрос был — что делать с врачем? Как его убрать? Оглушить или связать? Это было бы лучше всего. Во всяком случае было ясно одно — любыми путями, но его нужно убрать. Об открытой борьбе нечего было и думать. Я еще слишком слаб. На помощь маленькой Кито тоже расчитывать нельзя. Но если сложить наши силы, то может быть что и получится?

В целом план был таков.

При очередном осмотре следует убрать врача. Я переодеваюсь в его одежду, длаго рост наш примерно одинаков, а за время болезни я стал таким худым, как он. Его знают в лицо. Умница Кито берется загримировать меня. Я выхожу в коридор с опущенной головой, как бы глубоко задумавшись, и не обращая внимания ни на кого, быстро прохожу по коридору, мимо часового, и спускаюсь вниз. Уже установлено, что часовой никогда не проверяет пропуск у врача. Для верности одену марлевую маску, которая почти совсем скроет мое лицо. Часовой же подумает, что по рассеяности врач не снял маску после обхода больных.

Дальше предстояла более трудная задача. Нужно было пройти через весь огромный госпиталь, рискуя быть узнаным кем нибудь, пройти часовых у выхода госпиталя, где проверяют пропуска у всех без исключения и лишь только после этого можно было считать себя свободным…

В общем риск был огромен, но как говорится, кто не рискует, тот не выигрывает.

"Но что же делать с врачом?" — Этот вопрос остается пока открытым.

Я уже довольно бодро хожу по своей палате, а вчера ночью даже выходил в коридор.

Еще немного времени и я увижу таинственную француженку, мысль о которой снова не выходит у меня из головы. Ей стало лучше, но она все еще больна, порой бредит и в бреду пытается бежать. Кито ее очень жалеет. Да и меня не знаю почему она волнует. Странно! Переживать из-за какой-то женщины, будь она даже соотечественницей… Но все равно, очень хочется взглянуть на эту незнакомку…

Сегодня врач констатировал улучшение моего здоровья и сказал, что через неделю меня заберут. Куда? На этот вопрос он ничего не ответил. Антипатичный тип! Служащие госпиталя, по словам Кито, хорошо знают, что этот тип участвует в организации пыток в полицейских застенках, давая заключение какого рода пытку может выдержать тот или иной допрашиваемый… Меня сушит злоба, когда я его вижу. Убил бы его, как собаку! Но еще рано. Еще не хватит сил. Эти жилистые японцы обладают незаурядной силой и кроме того в совершенстве владеют приемами «дзю-до». А действовать нужно наверняка. Промах — гибель! Именно такова формула жизни и деятельности разведчика. "Промах — гибель!" Надо что бы не было промаха. Нужно все силы сосредоточить на этом маленьком слове «Надо». А время идет…

Сегодня всю ночь, уже в который раз, мы с Кито обсуждали все подробности побега. Предусмотренно, кажется, все. Конечно, относительно все, так как нельзя никогда предусмотреть всего. Но что возможно, было предугаданно и обсуждено.

Состояние моей незнакомки улучшалось и уже не внушало никаких опасений, что почему-то меня очень обрадовало. Завтра ночью наконец я ее увижу!

Но что делать с доктором? Вот вопрос, который теперь преследует меня днем и ночью. Все больше склоняюсь к мысли, что его надо убрать, но для этого еще слишком мало сил. Но ничего не поделаешь, время на исходе, завтра, после того, как я побываю в палате напротив все решится окончательно.

Днем я прекрасно выспался и чувствовал себя довально бодро. Полистав газеты, которые мне принесли, я снова стал обдумывать подробности побега. Надо было решиться. Теперь в любой день можно было ожидать, что за мной прийдут. С Кито полная договоренность, роли распределены до мельчайших подробностей. Пожалуй завтра наступит решительный день.

Я сунул руку под матрас и нащупал рядом со своими секретными записками длинный, очень острый японский нож, который мне принесла Кито.

Но, хватит ли у меня сил всадить его в доктора? Я вытащил нож и несколько раз с силой ударил в подушку. Кажется, получилось неплохо. Но подушка не живое тело.

Занятый своими мыслями и приготовлениями я не заметил, как наступила ночь. Надо идти на «свидание» к моей незнакомке.

Я накинул пижаму и тихонько вышел в коридор. Там я прислушался и уловил только легкое похрапывание дежурной сестры, доносившееся из открытой двери дежурной комнаты.

Осторожно ступая я пробрался через коридор и мягко открыл дверь в заветную комнату. Несмотря на то, что дверь открылась, Кито, сидевшая у постели больной, вздрогнула и рез Она еще пробормотала что-то непонятное, а потом, после небольшой паузы явственно произнесла:

— Хиросима ЗЗ. Рыба ушла. Ставьте сети ИКГ в тихой лагуне. Спросите мирных людей.

Девушка замолчала. Она глубоко с облегчением вздохнула, какбуд-то сбросила с себя давившую ее тяжесть.

Ее лицо покрылось мелким бисером пота. Она стала дышать ровно, полной грудью.

— Что она сказала? — тихо спросила Кито, вытирая лицо девушке ватным тампоном.

— Тише, — перебил я ее, прислушиваясь к ровному дыханию больной, в надежде услышать еще несколько слов.

Но девушка молчала. Я наклонился и нежно поцеловал ее влажный лоб. Я уже успел полностью полюбить эту девушку и готов был сделать все чтобы вырвать ее из рук японца.

— Боже мой! Кто бы мог подумать, что здесь, в самом логове японца я узнал что-то, из-за чего меня послали. После всех неприятностей и уже отчаявшись что-либо узнать, я вдруг добираюсь почти до самой сути этой тайны. Тайны моего отца!

Я никогда не был регелиозным человеком, но тут я невольно подумал, что проведение в лице этой очаровательной девушки открывает мне ускользающею столько времени тайну.

От сильного волнения я ослабел и с трудом, опираясь Она еще пробормотала что-то непонятное, а потом, после небольшой паузы явственно произнесла:

— Хиросима ЗЗ. Рыба ушла. Ставьте сети ИКГ в тихой лагуне. Спросите мирных людей.

Девушка замолчала. Она глубоко с облегчением вздохнула, какбуд-то сбросила с себя давившую ее тяжесть. Ее лицо покрылось мелким бисером пота. Она стала дышать ровно, полной грудью.

— Что она сказала? — тихо спросила Кито, вытирая лицо девушке ватным тампоном.

— Тише, — перебил я ее, прислушиваясь к ровному дыханию больной, в надежде услышать еще несколько слов.

Но девушка молчала. Я наклонился и нежно поцеловал ее влажный лоб. Я уже успел полностью полюбить эту девушку и готов был сделать все чтобы вырвать ее из рук японца.

— Боже мой! Кто бы мог подумать, что здесь, в самом логове японца я узнал что-то, из-за чего меня послали. После всех неприятностей и уже отчаявшись что-либо узнать, я вдруг добираюсь почти до самой сути этой тайны. Тайны моего отца!

Я никогда не был регелиозным человеком, но тут я невольно подумал, что проведение в лице этой очаровательной девушки открывает мне ускользающею столько времени тайну.

От сильного волнения я ослабел и с трудом, опираясь на плечи Кито, добрался до своей палаты.

С облегчением опустившись на кровать и отослав Кито я лихорадочно стал обдумывать услышанное. В палату заглянула луна. Переплеты окон и решеток четко обозначились на зеркальном полу палаты.

— Завтра, завтра надо бежать. Здесь мне больше делать нечего.

Приняв наконец твердое решение я успоколся, мысли обрели ясность и логичность.

Сразу же по приезде в Японию я имел встречу на одной из секретных квартир с нашим военным атташе, выпускником одной со мной школы. Вот он и сообщил мне исходные данные.

Бумаги моего отца следует искать в Иокагаме. Есть сведения, что они могут находиться в руках организации так называемых "мирных людей". Это мощная левая организация, весьма разветвленная, проводящая программу " Через войну к миру". Что-то вроде левых социал-монархистов. Ее финансируют определенные группы японцев, особенно те, кто так или иначе пострадал от взрыва атомной бомбы в Хиросиме.

Я кое что нащупал в этом направлении уже вскоре после беседы с атташе, но одна из ниточек привела меня в "контору по вербовке", к этому проклятому Хаяси, который уже длительно занимается этим делом и у которого несомненно имеются сведения весьма полезные для меня. Сколько труда стоило собрать компрометирующие этого мерзавца документы и все напрасно!

Более того, все кончилось печально и трагически. Я был на волосок от смерти. Хорошо, что я никогда не беру с собой никаких документов, а очевидно, из-за этих документов я и получил удар ножа в спину. А как он этот Хаяси сразу и охотно согласился познакомить меня с некоторыми из этих "мирных людей". Пожалуй, не так уж трудно было догадаться по этой уступке, что дело не совсем чисто.

Ну что ж, два таких удара научат меня осторожности.

Но теперь, слава Богу, все стало на свое место. Я вспомнил слова француженки: "ставьте сети в тихой лагуне" ИКГ безусловно — Иокагама. Тихая лагуна очевидно какой-то район. А вот что значит "Хиросима ЗЗ". Ведь она разрушена! Ничего с помощью наших ребят разберемся!

Я встал с кровати и стал ходить по комнате. Надо позвать Кито. Я вышел в коридор и постучал в дверь напротив. Через минуту вместе с Кито мы сидели на кровати:

— Кито, все решено! Завтра! Мне больше нельзя здесь оставаться.

Девушка побледнела, в ее больших глазах засверкали слезы:

— Ну, не надо маленькая, ты же знаешь сама, что надо.

Я ласково гладил ее черные блестящие волосы, а она всхлыпывала, как маленький ребенок, прижимаясь мокрым личиком к моей груди.

Потом, продолжая всхлыпывать она растегнула и сбросила халатик, лифчик, сняла трусики и легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Ее плечи тихонько вздрагивали и вся ее миниатюрная фигурка была так трогательна, что вместе с желанием во мне пробудилось какое-то особенное нежное и глубокое к ней чувство.

Я сбросил пижаму, брюки и улегся рядом с неи. Она по-прежнему лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку.

Приподнявшись я осторожно просунул свои колени между ее маленьких ножек и они как-будто только этого и ожидая плавно и широко раскрылись. Ее кругленький зад приподнялся мне навстречу, открывая голый припухлый и влажный цветок.

Я опустился на ее спину и опираясь на локоть своей левой руки, правой рукой принялся водить своим жаждущим членом по этому раскрывшемуся и ставшему еще более влажным цвету.

Кито дрожала, напряглась, и изогнув поясницу еще выше, подняла свой зад. Поддерживая себя обеими руками, я медленно с усилием ввел его в ее тело и коснувшись дна, замер в волне невыносимого наслаждения.

А тело девушки уже билось в похоти подо мной. Ее кругленький зад судорожно поднимался и опускался. Все ее гибкое тело, бедра, живот, ноги, поясница служили только этим ритмичным движениям ее зада, поднимая и опуская его. Изогнувшись дугой над ее спиной и попрежнему опираясь на свои вытянутые руки и не делая ни каких движений, так как девушка своими изумительно гибкими и быстрыми поворотами сама полностью натягивала свое тугое отверстие на мой толстый, неподвижно стоявший орган и стягивалась с него.

Вскоре ее шейка и плечи покрылись потом. Она тяжело и прерывисто дышала, но движения ее зада не только не ослабели, но и становились все более упругими и порой какими-то ковульсивными.

Я чувствовал, что она устала, и что я, несмотря на мою собственную усталость скоро кончу.

— Кито… давай… иначе… — выдавил я из себя сквозь зубы.

— Нет… нет… я так… хочу…

И она с еще большей силой и ловкостью начала подбрасывать свой зад, изгибая спину и выворачивая бедра. Ее влагалище сосало меня. Вдруг я почувствовал спазмы в ее теле. Ее влагалище сильно сжало мой орган, отпустило его, вновь сладострастно охватило его и сдавило.

И как в тумане, ничего не видя перед собой я наклонился к ее головке, захватил губами пряди ее душистых волос, вбирал их к себе в рот тянул их и… спускал… Спускал в ее тело долго, сильно, много, пока в изнеможении не упал на ее горячую спину.

Поднявшись я жадно напился воды и привел себя в порядок.

Измученная, но удовлетворенная Кито лежала в той же позе, в какой я ее оставил. Я ласково погладил ее по розовеньким ягодицам и подкрепил свою ласку горячим поцелуем.

— Ничего девочка, — утешал я ее — если все будет благополучно мы уедем во Францию и всегда будем вместе.

Говоря так я вспомнил о прекрасной незнакомке в палате напротив. Мне захотелось еще раз увидеть ее.

Я помог Кито одеться и мы окончательно решили все сложные вопросы завтрашнего, решающего дня. Чтобы устранить неизбежные помехи со страны толстой сестры, мы решили, что Кито подсыпет ей сильно действующего слабительного, а когда она убежит в туалет врача будет сопровождать Кито. Я должен буду разделаться с врачем, переодеться в его одежду, загримироваться с помощью Кито под японца… Ну, а дальнейшее зависит только от меня.

Кито должна будет вернуться в свою палату и сделать вид, что она ничего не видела и не слышала. Для нее конечно риск больший, чем для меня. В случае благополучного исхода я скроюсь, а она останется и кто знает как завершиться дело.

Мы сидели тесно прижавшись друг к другу и тихо шептались.

Я решил еще раз посмотреть на француженку. Это было довольно безрассудно, так как в любую минуту могла в палату войти уже по-видимому выспавшаяся сестра, но искушение в последний раз взглянуть на таинственную красавицу было слишком велико.

Когда мы с Кито вошли в ее палату она по-прежнему лежала неподвижно и даже дыхание небыло слышно. Но когда я подошел ближе, я увидел широко открытые глаза с вполне осмысленным выражением, которые прямо в упор смотрели на меня. Эти глаза были так прекрасны, что я почувствовал, как мой взор заволакивает слеза.

Повинуясь внезапному порыву, я взял ее за похудевшую руку и участливо спросил по французски:

— Вам лучше, мадмуазель?

Она испуганно вздрогнула при звуке моего голоса, но ничего не ответила. Я повторил свой вопрос.

— Не бойтесь, — добавил я — здесь только друзья.

Взгляд ее утратил свою напряженность.

— Кто вы? — с трудом проговорила она.

— Такой же неудачник, попавший в руки полиции.

— Где я? — Ее глаза тревожно смотрели на меня.

— Вы в военном госпитале, мадмуазель, и мы с вами под особым наблюдением.

Она устало закрыла глаза. Я не мог больше выдержать. Быстро наклонившись я припал долгим поцелуем к маленькой ручке и прошептал:

— Клянусь вам мадмуазель, сделать все, что возможно и даже то, что невозможно, чтобы спасти вас! Верьте мне, прошу вас!

Слабое пожатие пальчиков было мне ответом. Потом она благодарно взглянула на меня и сказала:

— Спасибо, мсье… Я не заню вашего имени.

Она устало взглянула на меня.

— Пока у меня нет имени, мсье Ландаль. Может быть в дальнейшем..

Она тяжело вздохнула и как-бы что-то предчувствуя, добавила:

— Прощайте мсье… — и опять ее слабые пальчили чуть заметно пожали мою руку.

Я повернулся к Кито и с жаром сказал:

— Кито, сделай для этой девушки, все что она захочет. Сделай ради меня, ради нашей любви!

Кито печально кивнула головой.

Решающий день выдался пасмурным. Тоненькие змейки воды извивались по стеклам окон, оставляя быстро исчезающие следы. Не смотря на то, что я не спал всю ночь, уснуть мне так и не удалось. Я лежал и думал о предстоящем мне испытании. Сумею ли я доказать свою выдержку, ловкость, хладнокровие. Я старался быть спокойным, берег силы, но моя рука непроизвольно тянулась под матрац к ножу. Я знал, что врач придет вечером. У него ночное дежурство. Отчасти мне это было на руку. Во первых Кито будет на месте. Во-вторых меньше шанса быть узнанным в самом госпитале. А вот как пройти мимо часовых в вестибюле, не вызывая их подозрение. Им может показаться странным ранний уход врача с дежураства. Так в сомнениях и надеждах прошел весь день.

Дождь не переставал и даже усилился. Теперь за окном слышился глухой, монотонный шум. Тускло поблескивали фонари за окном. Нервы напрягались "скорей бы уж" — ожидание становилось невыносимым. И совершенно неожиданно вошел врач. Он был один, толстой сестры с ним не было. "Молодец Кито" — подумал я. Первая задача выполнена. Сестра теперь надолго застряла в уборной. Ворча что-то себе под нос, японец подошел к моей кровати.

— Где же Кито. Почему не идет Меня же нужно гримеровать! А… все равно!

Я вдруг успокоился. Совершенно хладнокровно я смотрел на приближающегося врача.

— Как вы себя чувствуете? — задал японец стандартный вопрос.

— Сегодня хуже, доктор. Болит грудь.

— Вставали! — врач нахмурился.

— Да, немного поднимался, но из-за боли вынужден был лечь. — смело фантазировал я.

Японец насчупал пульс. Что-то ему, видно не понравилось. Очевидно от волнения мой пульс участился. Он потрогал мой лоб, велел показать язык.

— Надо осмотреть рану. Черт возьми, где же эти сестры, — резко воскликнул он и нажал на звонок.

— У моей сестры что-то с желудком, — невинно сказал я.

Вбежала Кито.

— Разбинтуйте больного! — крикнул врач. Это отнюдь не входило в мои планы. Без повязки от резких движений возможно кровотечение и без нее я вообще далеко не уйду. Я приподнялся, но как только Кито прикоснулась ко мне, громко застонал и упал на спину.

Кито тревожно склонилась надо мной.

— Господин доктор, у него плохо с сердцем!

— Шприц, — резко сказал японец и приложил ухо к моей груди.

Момент был удобный. Я вытащил руку с ножом из под одеяла и собрав все свои силы, воткнул нож в спину японца. Вытащить нож я не успел. Охнув, врач рывком поднялся, с каким-то недоумением взглянул на меня, потом хрипло закричал и в тотчас я услышал предостерегающий крик Кито. В руке японца тускло блестнул пистолет.

— Все! Конец! — как молния блестнуло у меня в голове.

Но в тот миг, неуловимо быстрым движением Кито бросилась на японца. Раздался приглушенный, едва слышный зловещий звук выстрела и я увидел, как Кито, тихо застонав, медленно упала на пол, а японец с трудом поднимал руку с пистолетом.

— Не дать выстрелить! — мелькнуло сознании. Схватив тяжелый фарфоровый чайник я с силой запустил его в японца. Этого оказалось достаточно. Я попал ему в переносицу. Нелепо взмохнув руками и выронив пистолет, японец бездыханно рухнул на тело Кито. Руки и ноги тряслсь у меня как у паралитика. Все тело покрылось липким потом.

— Проклятая слабость! — я вынужден был присесть на кровать, — а вдруг войдет сестра?

Эта мысль подстегнула меня и я уже начал почти хладнокровно действовать. Первым делом я с остервенением стащил убитого с тела Кито. Но что это, слабый стон вырвался из груди Кито. Осмотреть Кито и убедиться в том, что она жива было делом одной секунды. В следующие считанные секунды я удостоверился, что пуля прошла на вылет у нее в левом боку, на незначительной глубине от поверхности тела и никакой опасности для жизни причиненная ей рана представлять не могла. Тем не менее такая рана могла вызвать глубокий обморок, быть чрезвычайно болезненной и безусловно сделать человека на определенное время совершенно не дееспособным. Но главное состояло в том, что она была жива и это сказалось тот час на моем преобразившемся настроении, хотя мой союзник и вышел из строя, и ни какой помощи от Кито я уже ожидать не мог. "Прежде всего остановить кровь! Перевязать! — я рванул с кровати простыню, — нет, так нельзя!"

Мысль лихорадочно работала. Я поспешно оторвал полу халата Кито, разделил ее на несколько частей, связал и приподняв рубашку Кито и не обращая внимания на ее стоны, как можно быстрее, хотя и кое-как сделал ей перевязку. Обернувшись к японцу я с трудом вытащил у него из спины нож. "Хорошо! Теперь у меня и нож и пистолет. В случае чего — дорого продам жизнь."

А вот халат врача никуда не годился. Он весь был залит кровью. "Где же выход? Спокойно, спокойно." Так подбадривал я себя стягивая с японца ботинки и брюки. Мне было очень противно их одевать, но всякую мнительность и щепетильность надо было отбросить в сторону. Я обшарил карманы, нашел пропуск, какие-то документы и все это сунул в карман. "Что еще?" — Я оглянулся. Мое внимание привлекла маленькая коробочка, валявшаяся возле Кито. Я поднял ее и открыл. В ней оказался грим. "О милая, заботливая Кито!"

Я быстро натер желтовато-коричневой краской лицо и руки, натянул на голову белую шапочку японца и взглянул в зеркало. На меня глядело худое желтое лицо, не похожее на меня. "Маску, теперь маску!"

Я снял с шеи японца маску из марли и одел себе на лицо. "Все в порядке, вполне похож. Только халат!.. Где взять халат? Сестра! Толстая сестра в уборной!" Сунув в карман пистолет и вытерев об одеяло нож, я вышел в коридор, уборная находилась в противоположной от выхода конце коридора. Быстро подбежав к двери уборной, я с силой рванул дверь на себя и сорвал защелку. Толстая сестра сидела на горшке и испуганно смотрела на меня. От удара по голове рукояткой, толстуха обмякла и повалилаь к моим ногам, неестественно поднимая в верх руки, так как ее халат уже висел над ней в моих руках. С огромным облегчением натянул я на себя халат. Вдруг сестра чуть слышно застонала.

— А, черт! — сорвалось у меня. — Ее нельзя так оставлять!

В ту же секунду я нанес ей новый удар рукояткой пистолета по голове, надеясь в последнее мгновение, что этот удар не окажется смертельным. Толстуха замерла. Заперев наружной задвижкой дверь и пытаясь на ходу завязать халат, я бросился в свою палату, выхватил из матраца свои записки, сунул их карман, и как можно осторожнее потащил Кито в коридор, положил ее у дверей француженки и тихо приоткрыл дверь. За дверью стояла моя незнакомка в длинной белой рубашке и с удивлением и даже с испугом переводила сонный взгляд с лежавшей Кито на меня.

— Что… — она хотела что-то спросить.

— О, дорогая, милая мадмуазель! Нет времени объясняться. Взгляните на меня внимательнее. Я Анри Ландаль, я загримирован, я у вас был и я бегу, иначе мне здесь смерть. А эта милая девушка, драгоценная, ваша сиделка, помогла мне, ее ранили. Спасите ее! Умоляю вас! А мы вас вырвем отсюда! Клянусь!

Все это довольно бессвязно я выпалил кажется одним духом.

— А кто…

Но я снова перебил ее:

— Японец, дъявол — доктор! Но вы скажете, что видели, как Кито пыталась задержать меня, а я, конечно именно я, выстрелил в нее. Надеюсь на вас! Прощайте, нет, досвидание!

Я наклонился к слабо и приглушенно стонавшей Кито

— Кито, ты слышеш меня?

Девушка кивнула головой.

— Кито, ты скажешь, что это я ранил тебя! Понимаешь. А перевязала она, француженка. Понимаешь?

Она вновь слабо кивнула головой, не открывая глаз и болезненно морщась.

— До свидания!

Я перетащил Кито через порог в палату, поцеловал ее в голову, пожал руку француженке и устремился в коридор.

— Стойте! — прозвучал тихий, но властный голос за моей спиной. Я обернулся.

— Давайте я вам халат завяжу!

Я уже забыл было, что халат на мне болтался и я никак не мог справиться у себя на спине с завязками. Я повернулся к ней спиной и ее слабые пальчики ловко завязали мне тесемки.

— Я верю вам, — тихо сказала она, — бегите! Желаю успеха!

Я поклонился ей и быстро, но осторожно двинулся по коридору. Сердце мое рвалось к оставшемся в палате, но стиснув зубы, я взял себя в руки. Чувствовал я себя плоховато. Рана болела, голова тоже, все тело сковывала слабость. Надо скорей кончать. Надев маску и опустив на грудь голову, я вышел из коридора на лестничную площадку. При виде меня часовой вскочил и вытянулся. Не обращая на него внимания, я медленно стал опускаться по лестнице. Отлично изучив все ходы и выходы по плану, составленному Кито я нигде не путался и шел прямо в ординаторскую, где висела шинель врача. Можно было сойти за практиканта или за врача, повышенной квалификации, которые практиковали в этом госпитале. Только бы в ординаторской никого не было. Да там и быть никого не могло. Ключ от нее врач всегда носил с собой и теперь он был у меня в кармане.

Я благополучно достиг ординаторской, так никого и не встретил, за исключением нескольких санитаров, мывших лестницу. Открыв дверь, я запер ее изнутри и направился к вешалке. Мое внимание привлекли какие-то папки, лежавшие на столе. Я раскрыл одну, другую. "Ясно. Истории болезни. А вот эта…" — я взял папку с грифом "строго секретно". Это была моя история болезни. На первой странице красовалась моя фотография еще марсельского периода "Чьих же рук это дело? Кроме Марсель, пожалуй некому. Ну ладно, потом разберемся."

"Анри Ландаль, — читал я в папке, — настоящая фамилия не установлена, подозревается в военном шпионаже в пользу Франции. Содержать под охраной. Тщательно лечить." Эту папку я положил в карман. Погасив свет я вышел и закрыл за собою дверь.

Я не пошел к выходу через главный вестибюль, там было много света. Там можно было натолкнуться на дежурного врача и там часовые всегда и у всех тщательно проверяли пропуск. Я вышел, как мне советовала Кито, во двор и направился к воротам, через которые привозили больных и проезжали машины. Смело войдя в проходную я протянул пропуск к охраннику в маленькое окошечко. Охранник проверил пропуск и спросил:

— Почему не через главный выход?

— Я был в прозекторской и не хотел обходить кругом.

Часовой протянул руку к железному стержню, проходящему через стену и открывавшему решетчатую дверь, но вдруг сказал:

— У вас помечен утренний выход, а вы выходите ночью.

— Да, но я закончил свою работу. — неторопливо сказал я.

— Простите, но без отметки дежурного врача я не могу вас выпустить. Дело осложнялось. Я уже собрался было уйти без шума из проходной во двор, чтобы обдумать становившееся угрожающим мое положение, как вдруг гудок автомобиля у ворот прервал наш разговор. Охранник бросил пропуск на стол и пошел открывать ворота. Я так же вышел во двор. Туда с урчанием въезжала длинная санитарная машина и остановилась у главного корпуса. Дерзкая мысль мелькнула у меня в голове. Я вернулся в проходную вслед за охранником, и как можно более безразличным голосом сказал:

— Так я пойду отмечу пропуск у дежурного врача.

Охранник протянул мне пропуск и я вышел во двор. При выходе я бросил внимательный взгляд через полуоткрытую дверь в помещение напротив охранника. Там находилось еще двое вооруженных людей, занятых какой-то игрой. "Нет, пробиваться силой через проходную было бы слишком большим и неоправданным риском. Попробуем другое…", — думал я и вернулся вновь к только что мелькнувшей у меня мысли. Дождь усилился и мне это было на руку. Двор был пуст, а изредка мелькавшие одинокие фигуры людей спешили укрыться в помещении. Согнувшись, я быстро пересек двор и остановился, осторожно подошел с боку к интересовавшей меня машине. Сквозь сетку дождя я увидел, как двое санитаров вытащили из машины носилки с каким-то больным и заторопились с ним в корпус. Еще более сжавшись я тихо приблизился к машине. В кабине едва различимо мерцал огонек — шофер курил. Задняя дверца была открыта. Соблюдая величайшую осторожность я забрался в кузов и лег у низенького сидения у передней стенки. В кузове было темно и пахло лекарством. Покусывая губы и сжимая в руке пистолет, я замер в ожидании. Крупные капли дождя били по крыше машины, не переставая и я услышал шлепанье ног возвращавшихся санитаров лишь у самой машины. Я замер в страшном напряжении. Еще секунда и я услышал, как санитары с шумом вдвинули носилки в кузов, захлопнули дверцу и крикнули что-то шоферу. Машина тронулась. Короткая остановка у ворот и я свободен! Свободен! Это слово стучало у меня в голове тысячью молоточков.

В отеле Экзельсиор

Струя вечернего прохладного воздуха, проникая через настеж раскрытые окна, приятно освежало просторную комнату отеля. Смягченные расстоянием характерные звуки и шумы жизни большого города доносились с наружи.

— Уверен, что в этом госпитале действует рука "мирных людей", — задумчиво сказал Хаяси, откладывая рассмотренную восьмую пачку листиков. — Это надо принять к сведению. Но не ясно, зачем им понадобился Жерар Ришар?

— А Элли? — спросила Ицида, взбивая перед зеркалом свои черные волосы.

— Это другое дело. Но и здесь пока не видно связи.

— Так что же решили с американцем?

— Несколько дней подождем.

— Жаль, что тогда, когда оба были в наших руках…

— Нет, нет! Не считаться с Министерством внутренних дел мы не можем! Абсурд! И с посольством США тоже! Другое дело здесь…

— Где нет посольства США, есть только США!

— Вот, вот! Ха — ха-ха! Сперва вывернем карманы американцу. Потом ликвидируем Элли. Это такой удар ему, от которого он затанцует. А потом…

— А если сразу?

— Нет! Он заслуживает большего! Доведем его до того, что удар кинжала в бок, будет казаться ему недосягаемой роскошью!

— Успех дела важнее мести.

— Да, но месть умножает энергию и здесь она необходима! Скорее достигнем цели.

— А Мегги?

— Готовят к себе в шайку. Думаю, этот Боб сумеет с ней разделаться, предварительно тоже уплатив нам деньги.

— Только что в вестибюле видела агента СИ-АЙ-СИ.

— Ну…

— Беседует с портье. Уловила фамилию Патерсон. Это этажем выше.

— Амина, на сегодня хватит! Идите отдыхайте. Ты, Ицида, распорядись насчет кофе. Я досмотрю остальные письма сегодня же, если успею. Это восьмое письмо Амина, печатайте завтра без изменений. завтра к обеду мы с Сигумицу вернемся.

Хаяси взял в руки по счету девятое письмо, закурил сигарету и углубился в чтение.

Письмо девятое

Бернвиль 4 мая, 1959 г.

Драгоценная Кэт, можешь поздравить меня во многом! Приехал Боб, все улажено, все ясно. Праздновать свадьбу будем вместе с вами! Как здорово! Классно? Обдумай с Джоном когда лучше.

Твое письмо я получила перед приездом Боба. Ты оказалась почти во всем права.

Он приехал вечером. Сперва мы как-то стеснялись друг друга, но потом после первого поцелуя… Ах, что за поцелуй!..

Боб устроился в отеле, но мне идти туда было не совсем удобно и невозможно.

Поздно вечером я повела Боба в мой укромный уголок в саду… Не знаю, как я дошла туда… Я так была возбуждена, что у меня колени подкашивались, и мне хотелось тут же, где угодно лечь… Я с трудом передвигала ноги и всей тяжестью своего тела опиралась на Боба.

Боб конечно понимал мое состояние и, ни слова не говоря, снял пиджак, положил меня на него и лег рядом со мной. Целуя он осторожно и нежно поглаживал меня между бедрами, которые я раскрыла ему навстречу и, само собой, должен был заметить, что мои трусики были совсем мокрые. Когда он их снимал, я приподняла свой зад, чтобы помочь ему, а потом подняла ноги.

Все это я ожидала, но как бы тебе сказать, все произошло как-то неожиданно и не так как я думала.

Боб двигал мне «его» совсем не так, как Дик, а очень медленно плавно, без толчков. Его толстый член сначала придавил мои «губы», раздвинул их, уперся в чуть надорванную Диком пленку, нажал на нее… Я почувствовала боль и слегка толкнула Боба в грудь. Но его член неутомимо усиливал давление… И все сильнее… Я заерзала ногами от боли, забилась под ним, отталкивая его, но Боб крепко удержал меня под собой, вдавливая «его» все глубже, не раскрывая, а как-то больно, очень больно, мучительно растягивая «колечко» уже немного поврежденной пленки…

— Пусти!.. Пусти же!.. — прошептала я, чувствуя, что больше не выдержу такой муки.

— Ну потерпи…

Боб только сильно дышал и немилосердно давил, совершенно не двигаясь.

— Не мучь!.. Это же садизм!.. — прошептала я, чувствуя, что мой живот, бедра и лоб покрываются потом от неимоверной боли до предела растянутой пленки.

Я вновь забилась под ним и, не знаю может быть инкстинтивно, но я с силой подняла свои ягодицы, чтобы оттолкнуть его… Но вдруг резкая боль заставила меня вздрогнуть и я, кажется вскрикнула.

— Тише! — зажал мне рот Боб рукой.

Резкая боль тотчас же утихла и сменилось ощущением сильно расширенного толстым членом влагалища. Ощущение совокупления теперь было полным, удовлетворяющим. Его орган заполнил там всю меня. Я обняла Боба за шею и лежала неподвижно, слегка согнув колени.

— Тебе приятно? — спросил он.

— Да… — тихо ответила я.

Он делал сперва медленно, но сильно, а затем начал делать быстрее и ощущение сладости и, одновременно боли начала наростать у меня довольно быстро.

Но очень скоро я почувствовала, что он кончает. Кончил он мне на живот.

И вот представь себе, Кэт! На это раз я не кончила! Я даже сама удивилась. Может быть от того, что он не делал долго? У тебя не было так?

Боб вытер мне живот и между ногами, потом свой орган, лег и поцеловал меня.

— Ты кончила? — спросил он.

— Я не заню, что это такое — ответила я. Потом мы долго лежали на траве и он подробно рассказывал мне о том, как кончают мужчины и женщины.

— Я кончил тебе на живот… — сказал он после длинного и интересного своего объяснения.

— Почему? — спросила я.

— Потому, что ты еще маленькая, чтобы иметь ребенка, а если бы я спустил тебе туда… Мэг хочешь еще?

— Боб милый у меня все болит там!

— Ну хорошо, — сказал он, — поиграй немного пальчиком с ним.

Он взял мою руку и положил ее на свой член…

Я конечно стеснялась, неловко одергивала свою руку, но… он не отставал, а я едва могла совладеть с собой, чтоб не схватить его обеими руками… Долгая возня завершилась тем, что Боб второй раз кончил, но на этот раз мне в руку.

Ах, Кэт, если он доверился сделать тоже самое мне!

И вот только ночью лежа в спальне в постели, я сделала это одна… Вот видешь, Кэт, как все неожиданно произошло. Два дня мы ничего не делали с ним. Вчера я только мяла рукой его член, но недолго. Сегодня у нас опять встреча. Незнаю, кончу я под ним или нет. После тебе напишу.

Кэт, а почему твоя японка Ицида интересовалась момими письмами? Пожалуйста не бросай их на столе, а прячь в шкатулку, как я твои. Ты ведь уже обещала мне хорошо хранить мои письма. Прошу тебя!

Вчера я отдала Элли переписанную мною тетрадь Ландаля «Побег», а она вручила мне его последние записки — «Мираж» и сказала, что это все и больше ничего нет. А потом она порылась в портфеле, перелистала одну небольшую тетрадку и сказала:

— Да совсем забыла! Вот еще его записки «Поиски». Вот теперь все.

Я ничего не сказала, но дело вот в чем. Все, что я тебе сообщила, храниться у Элли в особом кожанном портфеле, там записки Ландаля и дневники самой Элли. И все сложено по порядку и даже проставлены номера.

Между прочим все то, что я тебе рассказала из жизни самой Элли, буквально все записано у нее в дневниках, которые она мне и начала читать с первого же вечера.

Так вот. На этой тетрадке, которую я уже переписала для тебя, «побег», стоит цыфра 6 и 8. А другую седьмую тетрадь, почему она мне ее не хочет дать? Спросить?

Лучше, я думаю так. Сегодня вечером Элии уезжает на два дня. Последнее время она вроде очень часто уезжает куда-то. Ну и я загляну в ее портфель… Ах, Кэт! Это очень нехорошо! Но безумно все интересно! И ты же сама требуешь, чтобы было все, и все без пропусков и поскорее..

Пока я буду с огромным интересом переписывать шестую, очень тоненькую тетрадку «Поиск», а завтра загляну… Я должна убедиться, неужели Элли от меня что-то таит? Это письмо я еще допишу тебе. А пока помни, что я о тебе всегда думаю.

Твоя Мэгг.

ПОИСКИ Записки Анри Ландаля

Впервые имя Динамит появилось в японских газетах после двух дерзких ограблений. В одном случае был ограблен ювелирный магазин, в другом — богатый биржевик-японец.

Подробности были противоречивы и маловероятны. В одних газетах говорилось, что небольшая шайка грабителей совершала вооруженный налет на ювелирный магазин и похитила на несколько тысяч долларов ценностей. Когда примчалась полиция грабители бросили несколько бомб, и ранив двух полицейских, скрылись. Другие газеты утверждали, что когда двое неизвестных проникли в дом богатого биржевика, редкие прожожие услышали взрыв в этом доме и сообщили об этом в полицию. Прибывший полицейский отряд установил только то, что в горящем доме вскрыт сейф, а грабителей и след простыл. Только садовник соседнего дома утверждал, что он якобы видел двух подозрительных людей, прохаживающих незадолго до взрыва у дома биржевика.

Все газеты однако сходились на том, что в обоих случаях в шайке была замечена женщина, причем, женщина необыкновенной красоты.

Вскоре было зафиксировано еще несколько случаев ловких и дерзких ограблений, всегда сопровождающихся взрывами. При этом было точно установлено участие женщины необыкновенной красоты.

Некоторые газеты указывали на странное совпадение такого рода: все подвергающиеся грабежам были так или иначе связаны с некоторыми сотрудниками полицейского отдела министерства внутренних дел.

Падкие до сенсаций и броских заголовков репортеры поспешили назвать неизвестную женщину "Мисс Динамит". "Кто будет взорван мисс Динамит Завтра?", "Полиция в панике", "Террористы из Москвы!", "Мисс Динамит грозит министерству внутренних дел!", "Кто следующий?"… Этими и подобными заголовками пестрели очередные выпуски газет. Появились даже фотографии никому неизвестных женщин, выдававшихся за "Мисс Динамит". На этих фото были изображены разные, совершенно непохожие друг на друга женщины… Вот с чего я начал продолжать свои записки.

Почему, не знаю. Чем меня заинтересовала эта полумифическая красавица? Абсолютно ничем. Я каждый раз, в каждой газете первым делом ищу каких-либо сообщений о ней… Странно…

Прошло много времени, очень много! И как быстро и незаметно! А событий со времени моего побега никаких! Именно так! Никаких! Что ж наиболее существенное надо записать себе на память.

Запомнился рейс в санитарной машине… Восторг был неописуемый. Готовый к новым неожиданностям и обдумывая разные способы остановления машины, я устроился у задней дверцы и вдруг заметил другую машину, неуклонно следующей за нашей.

Последняя шла по пустынным, слабо освещенным окраинам улиц, делала довольно частые повороты и убедиться в том, что неизвестная машина следует именно за нами не составляло ни какого труда. Новый вихрь мыслей закружился у меня в голове. "Что бы это могло быть?" Ответа на этот вопрос я найти не мог. Если бы неизвестная машина имела намерения задержать нашу, то никакого труда для нее это не составляло бы. Но нет! Находящиеся в неизвестной машине, видимо, никаких враждебных намерений не имели. Но тогда что же?

Внезапно наша машина резко затормозила. "Очевидно семафор" — подумал я. Приоткрыв дверцу, я увидел сквозь сетку дождя темные кроны низких деревьев, росших вдоль тротуара и неясно маячивший силует несколько поотставшей машины, тихо приближавшейся с потухшими фарами. Момент для того, чтобы незаметно скользнуть под тень деревьев, усиливающейся дождем темени, я счел благоприятным и в следующую секунду очутился на мостовой, машинально закрывая за собой дверцу уже тронувшейся с места машины.

В направлении тротуара и деревьев я успел сделать лишь два-три шага, как вдруг яркий свет мощьных фар ослепил меня и в тот же миг приглушенный голос назвал меня по имени:

— Анри!

Я выхватил пистолет, стараясь взглянуть в кабину застопорившей передо мной прямо и вновь погасившей фары машины.

— Анри! Сюда!

Только теперь я узнал так хорошо знакомый тембр голоса.

— Как… Ты?… Но каким образом?

— Не задавай пустых вопросов! Есть дела поважнее! И первые из них куда тебя спрятать.

И вот все тревоги и волнения позади. Прошла неделя… Прошел месяц… еще месяц… И что ж? Ни каких событий ни каких сведений.

Безусловно в моей драме в кафе Марсель не виновата… О нет она мне предана! Но ее версия о том, что она узнала о моем побеге от своей знакомой Кито, очень мало правдоподобна. Да и Кито мне сказала бы об этом. Нет что-то здесь ни то! О! Кито, она говорит, что о ней ничего не знает. Связь с ней утрачена. Совершенно ничего она не знает и о француженке. Но если Кито ни с того ни с сего могла сказать ей о моем побеге, да еще сообщить ей дату, то как же она ничего не сказала ей о той больной, которая целиком находилась на ее попечении?

Нет! Предположить подобную ребяческую болтливость со стороны Кито, болтливость, которая могла стоить мне жизни, я не могу! Это невозможно! Но Морсель знает Кито и знает ее очень хорошо… Случайность? Что-то не то.

Марсель решительно отказалась мне содействовать в поисках француженки, ссылаясь на потерю всяких связей с госпиталем.

И еще более странно: Марсель утратила всякий интерес к тайне Ригара! Почему? Отчего? Что с ней случилось? Ни какого вразумительного ответа я так не добился от нее. Кажется с этой стороны я не только лишился помощи, но и приобрел некое препятствие. Марсель, именно Марсель, осторожно, последовательно отклоняет меня от моего пути. Сеет в моей душе сомнения. Уверяет в недостигаемости поставленной передо мной цели.

И все же я верю ей. Но на самом ли деле верю? Пожалуй верю, но не до конца! И в конце концов на кого же она работает? Но готов голову дать на отсечение, если у нее нет ни какой тайны! Что же еще?

Перед формулой Ришара бились лучшие наши специалисты, но результатов никаких. Составлено просто, а смысл не постижим! Есть сообщение, что часть бумаг Ришир сжег и восстановит свои формулы по возвращению во Францию, но действительно ли это было так? А куда же девалась его прекрасно оборудованная лаборатория? Ни каких следов все странно!

Массу времени и энергии я затратил на установление связи с Кито и француженкой. Много раз в районе госпиталя рисковал быть узнанным и схваченным. И все напрасно!

Все следы моей сестры так же потеряны безвозвратно. Повидимому вживых ее нет. Но живы все они или нет, а искать я их должен, и буду! Француженка, Кито, моя сестра — все они или по крайней мере их следы будут найдены! Во что бы то ни стало! И идти к тайне Ришара я так же обязан.

Как бы ни ускользали от меня все эти цели, а преследовать я их буду до конца! Что еще!

Со мной пытается установить контакт человек со шрамом. Мне удалось выяснить, что он ни кто иной, как известный американский разведчик. Некоторое время я следил за ним и кое-что выяснил. Что ж контактом брезговать не следует. Весь вопрос в том, кто из нас больше выиграет от него. Сегодня первая встреча с ним. Будем осторожны.

И так встреча состоялась. Вчера я направился в указанное мне кафе и попал в район явно не внушающий доверие. Да и само кафе не производило особого благоприятного впечатления. Внимательно, осмотревшись я вошел в него и сразу же за одним из столиков заметил человека высокого роста, могучего телосложения, с довольно грубыми чертами лица, похожего на бывшего боксера. В глаза бросался шрам через всю щеку. Фигура уже хорошо знакома.

Кафе было почти пусто. Я подошел к его столику.

— Простите, сэр, — обратился я к нему по-английски.

— Садитесь, мосье! Я ожидал вас! — по-французски ответил он.

Я сел, опустив руку в карман.

Он ухмыльнулся:

— Сразу видно молодого петушка!

Он похлопал себя по карману.

— А я вот не ношу. Детские игрушки!

Я вытащил руку с портсигаром и предложил ему.

— Психология, — хмыкнул он, но сигару взял.

Некоторое время мы молча курили и искоса разглядывали друг друга.

— Меня зовут, предположим, Смит — сказал незнакомец, человек со шрамом.

Я привстал и покланился.

— А меня предположим… — в том же духе начал я.

— Анри Ландаль, — поправил меня Смит.

"Надо быть на чеку" — подумал я и изобразил кривую улыбку на своем лице. "Тут пахнет порохом".

— Так вот мсье Ландаль, — начал Смит, — я назначал встречу с вами с одним интересующим меня вопросом. Предупреждаю, будем играть на чистоту. Зла я вам не желаю, а если бы желал то давно мог выдать вас или ухлопать…

Начало было многообещающим и я слушал Смита с возрастающим интересом.

— Так вот, — продолжал он, — меня интересует нечто касающееся инженера Ришара.

"Так оно и есть", — подумал я и вслух сказал:

— Откуда вам известно мистер Смит, что я в курсе этого вопроса?

— Нам известно и то, как вы бежали из госпиталя, предварительно убрав полицейского врача, изобретателя веселенких пыток в их застенках.

— Так значит все остальные живы? — быстро спросил я.

— Кого вы имеете в виду?

— Медсестру! — невозмутимо ответил я.

— Какую? — С расстановкой споросил он, криво усмехаясь.

Я понял, что он загоняет меня в тупик, пользуясь широкой информацией по этому вопросу и сказал уклончиво с весьма небольшой долей логики:

— Я слышал выстрел…

— Вашего пистолета в доктора? Браво, браво! Ваш слух, изумителен. — Безусловно Смит знал, что в доктора никто не стрелял, но напрасно он сделал паузу, ожидая моего опровержения. Я молчал.

— Но вы не беспокойтесь! — продолжал Смит. — И за доктора вас вздернут за милую душу!

— Вздернут, — печально сказал я, — безусловно вздернут. И даже без ваей помощи, мистер… Рэд!

Рэд вздрогнул, приподнялся на своем стуле, сузившиеся глаза впились мне в лицо, сверкнули недобрым огоньком, но в следующею минуту он тут же успокоился и громко захохотал.

— А вы ничего, господин француз, толковый малый! Хорошая школа! И он протянул мне свою огромную лапу. Я с улыбкой протянул ему свою и мы обменялись крепким рукопожатием.

— Только, чур, уговор, — улыбаясь сказал я, — в игре дозволены все приемы…

— Кроме смертельных, — добавил Рэд. — Понимаю! Не будем убивать друг друга ни по настоящему, ни косвенно. Он минуту помолчал и сказал:

— Что ж ваше любопытство могу удовлетворить… О медсестрах, — уточнил он, бросив на меня испытывающий взгляд. — Одна из них тяжело ранена и находится на излечении, а другая быстро поправилась, но попала на подозрение. Она ошиблась местом своего ранения. Ей видете ли показалось почему-то, что вы ее ранили в коридоре. Ну а пулю нашли в вашей комнате… Бывают же такие странности! Баллистика знает и не такие случаи…

— Простите, — невыдержал я, — не…

— Ах, да, да, да! Вообщем заподозрили… После первого допроса она исчезла. Арестовали следователя и с ним трех служащих госпиталя. Но птички и след простыл!

— Еще раз раз прошу извинить меня, но напротив моей палаты находилась какая-то француженка…

— Исчезла!

— Как так исчезла?

— Исчезла и все тут! — Ответил Рэд тоном, недопускающий продолжения вопросов.

— А теперь, — после паузы, продолжал он, — как насчет моего вопроса.

— Ваш вопросик, больше не вопросик, он ничто! — сказал я.

— Это что? По козырям?

— Да карты можно открыть. Бумаг инженера Ришара больше не существует. Он их сжег перед самой гибелью.

Рэд сжал кулаки, его лицо покраснело, нахмурилось, и, стукнув кулаком по столу, он процедил сквозь зубы:

— Вы сразу пользуетесь уговором! Доказательства!

Я наклонился к самому его лицу и прошептал:

— "Хиросима 33. Рыба ушла… — я сделал паузу глядя на Рэда.

Рэд тяжело откинулся на спинку стула.

— И больше ничего?

— Этого достаточно. Рыба уплыла.

— И что ж теперь.

— Уезжаю во Францию, адье!

— А кто же будет ставить сети ИКГ?

— Представляю это вам.

— А если четверть миллиона долларов?

— В замен могу дать только самого себя.

— Надеюсь перед отьездом мы еще встретимся, — задумчиво взглянул он на меня.

— Не знаю, мистер Рэд. Посмотрим.

— Надеюсь, что да! Уверен, что да!

Пожав друг другу руки мы расстались.

И так формула Ришара известна и американцам, но они не постигли ее смысла. Но откуда она стала им известна? И откуда у них такая уверенность в существовании бумаг Ришара? Нет! Оставлять поле сражения еще рано. Очень рано! Благодарю вас, Рэд, за предупреждение!

И Кито и француженка живы и на свободе! Розыщу во что бы то ни стало! Вот жаль, надо было расспросить Рэда о сестре. Не исключено, что какие-то данные о ней они имеют.

И так, любезный Рэд мы еще встретимся!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Письмо десятое

Милая Кэт!

Кажется я была права, решив потихоньку вытащить у Элли эту часть ее дневника… И совершенно ошеломлена! И ничего сообразить не в состоянии! Прошу тебя особенно внимательно прочесть эту часть ее дневника — "На перепутьи" и хорошенько подумать. Сама посуди! Случайное совпадение фамилий Ричардсов, конечно, много у нас в Америке, но… Две дочери. Тоже совпадение. Муж моей сестры — сенатор. Тоже совпадение? И еще. Когда я была маленькой девочкой, мне довелось быть свидетельницей какого-то скандала с моей старшей сестрой. Кто-то ухаживал за ней, кто-то добивался ее руки, но отец сделал ему что-то неприятное и он больше у нас не был. Все это помню смутно, неясно…, но… это тоже совпадение? Мне кажется, что я узнала бы того рослого, большого мужчину, который ухаживал за моей сестрой, хотя и прошло уже много лет.

Вообще Кэт, это очень и очень загадочно. Как ты думаешь? Спросить Элли? Пока я не решаюсь это сделать. Незнаю, что и думать.

От тебя уже несколько дней нет писем и я скучаю по ним. Надеюсь получу сегодня.

Боб уже приехал. С ним была еще два раза. И можешь себе представить? Ни одного раза под ним не кончила! Не знаю, от чего это могло быть? Все ведь нормально. И орган у него хороший, и мне приятно с ним, но вот — не получается! Правда делает это он не долго. Может все-таки от этого?

Ах, если бы с этим Анри! Мне кажется, что под ним я раза три бы кончила! А вот с Рэдом я бы побоялась…

Сегодня в полдень у нас был Дик. Он так печально смотрел на меня. И я ему еще раньше все сказала: и то, что ко мне приезжает мой жених, Боб, и то, что мы не сможем с ним больше видеться. Слушая меня, он молча кивал головой, но на глазах у него были слезы. Но, я кивнула ему головой на сад и пошла туда, не оглядываясь. Вскоре я услышала за собой его не смелые и такие робкие шаги. Я остановилась и кивнула ему. О, Кэт, ты бы видела, как радостно заблестели у него глаза, когда я обняла его и поцеловала в губы.

Ну, что дальше было, ты конечно догадываешься.

Сначала он был гораздо более нерешителен и неуверен, чем раньше и все пытливо заглядывал мне в глаза, но когда я сама сняла с себя трусики и начала растегивать его брюки, он стал прежним Диком.

День был жарким, мы забрались в тенистое место и принялись сжимать и мять друг друга в объятиях, как после долгой разлуки. Потом я легла на спину и позволила ему начать. Но, вот что странно, Кэт. Очень странно! Я почти сразу тут же кончила под ним! Непонятно! Но мне хотелось еще и я просила его продолжать. А потом еще раз кончила и так сладко, сладко! Просто невероятно и необъяснимо. Ведь у него он имеет только 12–13 см. Правда, на этот раз он входил глубже, так как я сильно прижимала свои колени к своей груди. Раньше я этого не делала, стеснялась. После второго раза я позволила Дику тоже кончить, себе на живот, а потом мы еще долго и молча целовались.

Пока я в полном недоумении. Как ты думаешь — от чего это?

После завтра Дик опять придет. И я знаю наверняка, что я с ним кончу. А с Бобом я не уверена и в будущем — буду я кончать под ним или нет. Но не в меньшем я недоумении и от твоего описания совокупления с Джоном. Правда, когда я его читала и все это живо себе представляла, то я сама чуть не кончила, но вообрази, что я смогла бы, как ты кончить с таким толстым как у Джона в своей заднице, я ни как не в состоянии. Незнаю, но если бы теперь Боб или Дик попросили бы меня в зад, я не дала бы! Ни за что!

Но при встрече мы еще поговорим с тобой об этом по подробнее.

Сейчас сажусь за переписку последней тетради Анри Ландаля — «Мираж» — и постараюсь по-быстрее закончить, так как у нас скоро заканчиваются занятия, а там приготовление к свадьбе — времени не будет.

Эту записку я пошлю тебе вместе со всем переписанным. Но ты помни, что о тебе никогда не забывает

твоя Мэгг.

НА РАСПУТЬИ Дневник Элли

Калейдоскоп событий! И захватывают и страшат!

Вчера вечером собралась наконец, как следует отдохнуть и поразмыслить! Куда там! Пришел Рэд, нахмуренный, чем-то недовольный, расстроенный.

— Поужинаем?

— Нет потом. — Он тяжело опустился на кушетку, помолчал и добавил:

— Только что видел француза.

— Анри Ландаля?

— Его, его.

— Ну и что?

— Что… что… Если не врет, то наши с тобой поиски выеденного яйца не стоят.

— Но в чем дело?

— Он имеет сведения, что документы Ришара не существуют. Он сам их сжег. Такие сведения имеет и «контора» Хаяси. И мы тоже. Ну, и вот. Столько протерпеть! Столько всяких неприятностей, страданий и, как ты говоришь, преступлений и все в пустую!.. Голову потеряешь! А может врет!.. Нет не похоже. Он знает пароль — «Хиросима-33»… какие-то сведения есть у него. А вдруг документы у него в кармане? И он увезет их во Францию!.. Рэд подпрыгнул на кушетке.

— Фу, даже жарко стало. Неужели он мне морочит голову?

— Надо еще раз все проверить и как можно тщательнее, — протестовала я.

— Придется.

— Я бы хотела сама с ним увидеться и поговорить. В госпитале он произвел на меня очень хорошее впечатление. Решительный, благородный такой…

— Уж не влюбилась ли ты? Что-то он все допытывался о тебе…

— Перестань! Кроме того мне обязательно хочется найти человека с рассеченным подбородком. Ведь неспроста он мне оказал эту услугу. И даже два раза! Чем больше я думаю об этом…

— Погоди-ка расскажи мне подробнее о нем.

— Да ты сам все знаешь! И гораздо больше, чем я. До сих пор, например, я совсем не понимаю, как тебе удалась вообще такая комбинация!

— А… Ты пправа. Просто небыло случая… В общем я тебя искал. Долго, безнадежно, отчаянно.

— Да, но ты сам тогда…

— Верно!.. Я уж тебе говорил, что чуть с ума не сошел, в бешенстве, катаясь в подвале "конторы по вербовке". Помню, что весь избитый, я только и думал, где же ты и что с тобой. Я узнал, что Хаяси не остановиться не перед чем. В его магнитофон не попал пароль — "мирных людей", но он твердо знал, что ты мне его сообщила. Вот он мне и обезобразил щеку каленым железом. Зато и сам получил, что следовало, когда мне удалось вырваться из рук, державших меня подручных. Не понимаю, как он выжил после такого удара! Живучи, как кошки эти японцы.

— Есть сведения где он сейчас?

— Пока нет… Так вот. Он сделал ошибочку с магнитофоном.

— Какую?

— Он предложил послушать ее моему боссу, хвастая, что он меня уже обезвредил.

— Неужели?

— Да, но кое что из наших бесед, а именно то, о чем мы разговаривали громко, я докладывал боссу, знаю почти наверняка, что так или иначе, японцы могут нас подслушать. В этом искустве пока их никто не обогнал. Ну а громко мы с тобой ничего особенного и не говорили. Но об этом я докладывал боссу, уверяя его, что кое-что я начинаю вытягивать из тебя.

— Ну?

— Что ж, босс разбил магнитофон, дал Хаяси по морде и приказал сию же минуту доставить ему меня, иначе он разнесет всю его контору. Хаяси должен был подчиниться. Я же поклялся боссу, что из под земли вырою, но притащу ему бумаги инженера Ришара. Он создал мне все условия для работы. Даже устроил меня в японскую полицию, чтобы иметь повсюду доступ. Но ты исчезла бесследно.

— Я сама не имела понятия, где я.

— Конечно! А я искал, искал… Всю контору Хаяси перерыл.

— А, что ты, как-то раз говорил мне о двойнике Хаяси.

— О двойнике?… А… Это было в том подвале, когда я свалил Хаяси ударом на пол и когда меня опять схватили, мне показалось, что в дверях я увидел испуганное лицо… Хаяси! Я зажмурил глаза, думая, что у меня начались галюцинации, а когда вновь открыл их, в дверях уже никого не было, а побитого Хаяси бережно поднимали с пола его подручные. Я теперь уверен, что мне все это померещилось тогда.

— Странно об этом мне когда-то говорила и Мария. Вернее проговорилась. Да, а как же ты Марию встретил?

— Совершенно случайно, и очень обрадовался ей.

— Еще бы!

— Да нет совсем не то! Я думал, что только через нее я могу узнать где ты. Она ведь агент Хаяси. Кому же как не ей знать все! Искал я ее так же очень долго. Как в воду канула. Два месяца о ней ни слуху ни духу! С ума можно было сойти — никого и ничего!

— А куда же она девалась?

— Так вот послушай! Встретил я ее на бульваре с каким-то французом. Свалилась она откуда-то как снег на голову. Ну, ты знаешь, что она тоже работала над тем же, что и мы с тобой, только с другого конца. Я стал выслеживать их и уже через пару дней узнал, что француз тоже ищет бумаги Ришара, имеет кой-какие сведения, а Мария обхаживала его. А еще через несколько дней я выяснил, что Мария была во Франции по заданию Хаяси с документами на имя Марсель и, что там же наши перехватили ее и она работает на нас тайно…

— Неужели это правда?

— А черт ее знает! Факт, что она числится тайным агентом нашей разведки, но она и с немцами какую-то связь имела… Но дело не в этом. Я удвоил наблюдение за ней и французом, надеясь напасть и на твой след. Без тебя я как без рук. Ришар твой отец — тебе и карты в руки.

— Ну попал ты в кафе…

— Вот, вот. Я нащупал предполагавшееся свидание этого француза с кем-то в кафе. Ты знаешь, чем оно кончилось? Оказалось, что на свидание должен был прийти Хаяси. Он и пришел, но так что француз оказался ранен, а Мария арестована. А Хаяси заметил меня и поспешил скрыться. Да тогда и сделать с ним нельзя было ничего. Он был в стороне. Действовала полиция. Но тут мне подвернулся юнец американец. Мне удалось его так обработать, что он сказал комисару полиции то, что я от него требовал. И Марию после некоторых формальностей выпустили. Даже не понадобился телефонный звонок одного из наших боссов, которому было подчинена Мария. На крайний случай я мог бы и этим воспользоваться. Вот так.

— А дальше.

— Что ж я увез ее к себе. Признаю, я уверен был, что она занет, где и ты и…

— Незабыл, что у нее клитор большой, — я вставила… — Без предисловий, ты имел ее?!

— Гм… Как тебе сказать… Не в этом дело, Элли!

— Я не ревную, но хотела бы все знать. А то что ты ее хотел, я заметила еще тогда, когда ты ее бил в моей комнате. Помнишь! У Хаяси!

— Хорошо! Я употреблял ее. Но не думай, что я влюбился. Даже во время совокупления я думал о тебе. Хочешь верь, хочешь нет! Ты ведь единственная, которую я полюбил так крепко!

— Но и ты с ней спускал?

— Ты ничего не смыслишь! Я употреблял ее как жеребец кобылу. Задует он ей вот такой…, - Рэд согнул правую руку в локте и помахал ею, — спустит, слезет с нее и тут же забудет о ней. Ни какой привязанности, симпатии. Понимаешь?

— Да… Но у тебя он тоже не меньше, чем у жеребца, — сказала я, поглаживая «его» поверх брюк.

— Надеюсь, что ты меня любишь не только за это?

— Спрашиваешь! Но и… за это тоже. Но ты пожалуйста продолжай, я слушаю.

— Хорошо, а ты гладь… Приятно… Я уже несколько дней хочу… Сегодня я буду ночевать у тебя. Как ты?

— Конечно!.. Но продолжай.

— Так вот. Я избил эту Марию-Марсель-Секс-вамп, ласкал, вновь избивал, но никакого толку. Побои только возбуждали ее, она дразнила меня, но ничего выпытать я у нее толком не мог. Было только ясно, что она выполняла какой-то приказ Хаяси и тот решил с ней расправиться. Она остерегалась его. Призналась она мне и в том, что как кошка влюбилась в этого француза.

— А она имела с ним сношение?

— Вот этого я не знаю. Думаю, что конечно да… Я пошел на отчаянный шаг, пообещав ей помочь организовать побег француза из госпиталя. Мы разработали план пробега, наводили справки о состоянии Ландаля, готовили людей, машину… И вот лишь только тогда, когда Мария сказала, что ты находишься в том же госпитале.

— Откуда же она могла знать это?

— Да черт ее знает! Да мне и в голову не приходило тогда спросить ее об этом. А действительно странно, странно… Доступ в те палаты закрыт для всех. Даже наши ничего незнают о том, кто там, в этих палатах. А Мария знала все, что там делает француз и даже знала, что он сам готовиться бежать.

— А как же это может быть?

— А вот спроси ее! А на кануне осуществления нашего плана она вдруг говорит: — "Подождем еще день-два". Я ничего не ответил ей, а вечером она исчезла и только в конце следующего дня зашла ко мне и сообщила, что француз уже бежал, а ты начала заметно поправляться. Тут то я и начал допрашивать ее, откуда ей все это известно, но ничего…

— Странно! Очень странно!.. А у тебя уже встает… толстый какой.

— Ты не очень старайся… Времени у нас еще много.

— Я слегка. Продолжай!

— Да… Важно было тебя освободить. Но как! Француз сбежал, убив полицейского врача. Охрану усилили. К тебе вообще всякий доступ прекратили. Заподозрили было твою сиделку, которая помогала ему.

— А, Кито! Чудесная девушка! Я так боялась за нее!

— Да, но после ее бегства в госпитале чуть ли не в панике была. Мария отказалась помогать мне в организации твоего побега. А ее помощь бы очень пригодилась. Помог босс, он заверил нашего консула в том, что ты моя тайная помощница, и что тебя надо освободить без помощи французского консула, которые в тебе очень заинтересованы, как дочери Ришара. После сильного нажима, министерство иностранных дел дало распоряжение освободить тебя, а дело Одэ замять.

— А вот этих подробностей я и не знала!

— Вот я и примчался в госпиталь в бронированном авто с десятком головорезов, готовых на что угодно! Опыт у меня уже есть, распоряжение это одно, а дело другое… Да, так как же с тем человеком? Помнишь? С рассеченным подбородком…

— В то утро пришел врачь и приказал быстрее одеться. На вопросы он не отвечал, а только торопил меня. Кое-как одевшись с помощью моей новой сиделки, я пошла вслед за ним. На лестничной площадке нас догнал человек в белом халате с белой шапочкой на голове. Помню, что я сильно вздрогнула, заметив на его бодбородке шрам. Он быстро и незаметно сунул мне в руку записку. Моему провожатому доктору он низко поклонился, перебросившись с ним двумя-тремя словами и незначительными фразами, он быстро прошел по длиннному боковому коридору. Тем временем я прочла записку. "Во что бы то ни стало медлите, не спешите, тяните время! Следуйте за мной!" В голове у меня потемнело, колени задрожали, но я собравшись силами и поравнявшись с врачом сказала:

— Доктор, не могу! Разрешите в туалет!

Он сделал жест досады рукой и процедил сквозь зубы:

— Только скорей! Как можно скорей!

Ноги у меня подкашивались, когда я добралась до туалетной комнаты и заперла за собой на крючек дверь. Почти без сил опустилась на сиденье, старалась собраться и с силами, и с мыслями…

— И писяла!

— И очень сильно! Я чуть не уписялась, когда читала записку. Два или три раза дежурный врач стучал кулаком в дверь, дергал ее, кричал, и когда я вышла он рванул меня за руку и приказал почти бегом идти впереди него. Пройдя несколько шагов я вновь увидела его…

— Со шрамом на подбородке?

— Да. Он пересекал наш путь, направляясь к двери, ведущей, как я потом узнала, в какой-то другой, глухой коридор. Открывая дверь, он многозначительно взглянул на меня. Не долго думая, я ускорила шаги, немного забежала вперед и, поравнявшись с дверью, в которую прошел неизвестный со шрамом, быстро скользнул в тот глухой коридор. В ту же секунду за мной защелкнулась на задвижку дверь и неизвестный, подталкивая меня вперед, прошептал несколько слов:

— "Есть приказ о вашем освобождении, но вас хотят увезти от сюда. Главное выиграть время… Хотя бы несколько минут. Запритесь в этой туалетной комнате."

Он указал мне на дверь, а сам поспешил дальше.

— Благодарю вас, — бросила я ему в догонку и, запирая за собой дверь я уже слышала треск с силой открываемой двери в глухой коридор. Затем…

— После того как ты опять пописяла?

— Что ты! Мне уже было не до этого! Я прислушалась к топоту нескольких пар ног, пробегавших мимо туалета и ненадолго передохнула. Спустя минуту, я услышала опять тот же топот, но уже менее энергичный. Люди, повидимому, останавливались возле каждого помещения, осматривали его и двигались дальше. И еще через несколько секунд кто-то рванул дверь, защелка легко слетела и грубая рука дежурного врача схватила меня, дернула и потащила в вестибюль.

— Он тебя прямо с сидения сорвал?

— Да, но трусы у меня были одеты, я их не опускала, лишь только платье было чуть приподнято с зади. Конечно, только для виду.

— Вид великолепный! Ха! Ха! Ха! А что если бы он его увидел? — Рэд кивнул на мою руку продолжавшую поглаживать его член.

— Перестань!.. Ну так вот…

— Подожди! Растегни мне брюки и залезь мне туда своими пальчиками… Так. Молодец!.. Ну продолжай.

— Мы прошли быстро в вестибюль и вышли во двор. У подъезда стояла санитарная машина, окруженная несколькими людьми.

— Садись! — крикнул какой-то человек с погонами и дал знак открыть ворота.

Я рванулась из рук дежурного врача и бросилась бежать по двору. За мной побежало несколько человек. Кто-то кричал…

— Сумашедшая! Ловите!

В этот момент я споткнулась о что-то и упала, и падая, услышала резкий металический звук, заполняющий весь двор и перекрывший какой-то общий возглас всех находящихся во дворе. Как оказалось потом, это твой броневик с ходу ударил о половинку ворот, которую еще не успел открыть охранник, и ворвался во двор. Кто-то меня поднимал, но в этой суматохе я как-то сразу успокоилась… Быть может инстинктивно…

— Был бы тебе инстинкт, если бы мы опаздали на 20–30 секунд! А приказ, с которым мы прибыли пригодился бы только для тех двух туалетов, в которых ты нас ждала. Ха — ха — ха!.. А того человека надо найти. Не спроста все это!

Рэд задумчиво смотрел на мою руку некоторое время, медленно натиравшую его уже довольно напряженный член.

— Да, надо уезжать. — сказал он..

— Ты уже говорил об этом, но…

— Погоди! Я долго думал и еще надеялся на этого француза.

— Почему-то и меня он интересует. Ты не сердись, Рэд, но мне очень хочется с ним встретиться. И быть может, нам это будет полезно.

— Хорошо. Попытайся и ты вытянуть у него все, что можно. Только смотри не ложись под него! — шутливо добавил он.

— Не буду, — в тон ему ответила я, разве только захочется помять ему яйца… Вот так!

— Ой, больно же! Что ты делаешь!

— Чтоб ты не говорил глупостей!

— Попробую тебе устроить встречу с ним после дела.

— Опять?

— Нам нужны деньги.

— У нас их уже достаточно. А мои нервы не железные.

— Это последнее дело. А если… Исси — двоюродный брат Одэ.

— Хорошо, но мое чувство мести давно уже насытилось и я устала.

— Как раз в этом и состоит одна из причин того, что нам надо уезжать от сюда! Послушай! Вашим консульством ты восстановлена в правах и получила наследство. Больше тебе здесь делать нечего. Почти все деньги мы израсходывали на бесплодные поиски. Босс уже не верит мне. В полиции ждут предлога, как освободиться от меня. Наши «дела» дают нам некоторые средства, но…

— За такие «дела» недолго опять угодить…

— К этому я и веду разговор! Пока в полиции нет ни одной ниточки. Уж я то знаю! Но они могут появиться. Пора кончать. Согласен и Исси — последний из родственников Одэ. И у него кое-что есть. После тебе придется только панику создать и сейчас же уйти. После этого организую тебе встречу с французом, а потом уедем.

— В Америку?

— Да, в Филадельфию. Там ты отдохнешь в волю! Там ты и поможешь состряпать одно дельце.

— С этим самым Ричардсом, о котором ты говорила?

— Именно с ним! Я ему обещал, что он меня еще попомнит!.. Я ведь был акционером его фирмы и сватался к его старшей дочери. Он по-мошеннически лишил меня моей доли в фирме. Ободрал меня, суд оказался на его стороне, а дочку он выдал за сенатора штата.

— Держу пари, что ты успел ее попробовать!

— Само собой… Не отказываюсь. Она так визжала и кричала, что пришлось увести ее на пустую виллу и там уже окончательно надеть ее на "него"…

Рэд сладко потянулся и кивнул на свой член, уже стоявший, как кол в моих руках.

— И ты ее тоже мучал, как меня? Или сразу?

— Понимаешь, есть парни, которым нравиться сам факт лишения девственности. И это мне по душе. Но только я люблю это делать очень медленно и очень долго. И очень люблю долго слушать как девчонка подомной плачет и кричит.

— Рэд, это ведь очень жестоко!

— Но и приятно! Вот в чем дело!

— Ну, и ты ее долго мучал?

— Мне удалось провести с ней несколько дней с перерывами. Первый раз, когда это случилось в их доме, в гостинной. Помню был жаркий день, в доме никого, кроме нас. Мне удалось снять с нее трусики и посадить ее верхом себе на колени. Я прижал член к ее девственной плеве и около часа она вздрагивала, дрожала, плакала, кричала, порывалась встать.

— А ты?

— А я ее крепко держал и еще все время надавливал на ее плеву. В конце концов, от этих усилий и этой возни я спустил. Она была вся мокрая, но не спустила. Через два дня мы с ней ушли далеко в лес, на прогулку. Там я держал ее под собой два раза примерно по часу. Она кричала и плакала почти непрерывно. Я спустил оба раза, надавливая все время на ее плеву, но не разрывая ее.

— Рэд, это ужасно! Ты же не представляешь ее мучение!

— Да, но она сама согласилась через три дня после этого поехать со мной на пустую виллу, ключь от которой уже был у меня. Думаешь она не знала, что ее там ждет? И ехала туда веселая, радостная и возбужденная… И там позволила себя раздеть без малейшего колебания… Так что еще неизвестно, что она испытывала!

— И опять?

— Да. Она стонала, выла, билась, визжала, рыдала… И так два часа. Один раз я спустил, не разрывая плевы, а во второй раз так и не выдержа л… Надел все-таки на «него»… Но зато и она спустила. Элли, а ты не очень!.. Видишь какой он! Чувствует, что скоро будет у тебя в животе!.. Хочешь?

— Давно уже! Так что же с этим Ричардсом?

— Сенатор устроил ему какой-то скандальчик. Надо будет узнать поподробнее. Но у меня есть планчик, от выполнения которого Ричардсу не поздоровиться. У него есть еще младшая дочь. Попробуем устроить тебя гувернанткой туда. И сама отдохнешь и мне окажешь содействие. И денег будет достаточно.

— А младшую дочку Ричардса ты тоже думаешь… надеть на "него"?

— И если удасться и если ты не будешь возражать, то…

— Только в моем присутствии, хорошо?

— Ладно… А пока… Я тоже хочу. У меня уже кажется и яйца начинают болеть… Раздевайся…

— Рэд… А! Рэд… Я тоже хочу, чтобы ты меня… как жеребец кобылу.

— На четвереньках?

— Как захочешь…

Ночь пролетела незаметно. Ласки сменялись обсуждением разных планов, разговоры уступали место новым объятиям…

— Ричардса заставим дать деньги на продолжение розысков бумаг Ришара! — убежденно говорил Рэд.

— А если они вообще не существуют!

— Видишь ли, фактов нет, но есть чутье, а оно меня никогда не обманывало. И отступать я тоже не привык. Но сейчас надо немного отойти назад, осмотреться, как следует подготовиться и тогда опять двигаться вперед и схватить цель обеими руками! Надеюсь обеспечить себе более солидную поддержку вместо моего босса. Парень он не плохой, но идти в потемках до конца на свой страх и риск побаивается.

В эту ночь я впервые разрешила Рэду вдвинуть в меня почти весь свой огромный член. Он осторожно сделал это, прижал мне матку и с пол часа лежал неподвижно. От нестерпимой боли я страшно кричала и плакала, но терпела… К боли примешивалась какое-то новое острое наслаждение, которое хотелось продлить…

В беседе с Рэдом в эту ночь, как в фокусе отразилось сложнейшие моменты моей жизни в Токио в последние два — три месяца и я решила слово в слово записать эту беседу в дневник и теперь с ним на перепутье. Скоро в дальнюю дорогу. Но расчитываем мы так, что говорит нам судьба?

МИРАЖ Записки Анри Ландаля

Удивительный день выпал на мою долю! С могу ли я в памяти восстановить все перепитии этого необыкновенного дня? А это надо! И как можно более тщательно.

И так, на кануне того дня я вновь, — какой уже раз! — распрашивал Марсель о ее работе, которая по-прежнему является загадкой для меня и ее намерений. И вновь она отвечала так, что можно было ей верить и не верить.

Но когда был затронут вопрос о тайне инженера Ришара, она, не в пример своему прошлому поведению в подобнывх разговорах, оживилась, как если бы ожидала этой темы, и сообщила весьма заинтересовавшую меня деталь. Она сказала, что ей случайно стало известно, что инженер Ришар часто в прошлом посещал в Иокогаме один дом незадолго до катастрофы в Хиросиме. И она сумела узнать даже адрес этого дома.

Затаив дыхание я слушал это ее сообщение и избавил ее на этот раз от докучливых вопросов, откуда и как она получила эти сведения.

Важно было другое — немедля все выяснить на месте. А вдруг там удасться зацепиться за какую-нибудь нить?

Это неожиданное сообщение Марсель изменило мои планы на другой весьма насыщенный событиями день.

Утром этого изумительного дня я собирался нанести визит в дом госпожи Ямато, в котором жил мой отец с моей сестрой. Я решил с ее позволения перерыть весь дом в надежде найти хоть какой-нибудь след исчезнувшей сестры, а так же рассросить саму хозяйку о том, что ей известно о бумагах Ришара.

Но после сообщения Марсель я решил сперва съездить в Иокогаму, надеясь к обеду вернуться и после обеда побывать у Ямато-сан.

В Иокогаму можно было отправиться на комфортабельном пороходике, но, экономя время я добрался туда электричкой. После довольно больших поисков я нашел указанную улицу на самой окраине города, вблизи берега.

Это была очень дикая улица, расположенная в стороне проезжих магистралей и мне не было видно ни экипажей, ни авто, и даже прохожих не было заметно. Я нашел дом N6 и постучал в дверь.

— Вам кого угодно? — спросил открывший мне дверь коренастый японец.

— Мне нужно видеть "мирных людей".

— Я вас не понимаю. Все мы люди мирные.

— Да, но Хиросима 33…

— О, Хиросима! Да, да… ужасно! Но вы пройдите, пожалуйста.

Мы вошли в просторную со вкусом обставленную комнату и по его приглашению я сел у писменного стола, за который уселся сам хозяин.

— Так чем же я могу вам помочь, и кто вы?

Задавая мне вопросы он открыл ящик писменного стола, заглянул в него и перевел на меня свой внимательный взгляд.

— Я Жерар Ришар, сын…

— Так, знаю, — перебил он меня, — пойдемте сомной.

Немного не доумевая я поднялся со стула на который только-что сел и пошел за ним.

Мы вышли на улицу и прошли несколько кварталов в сторону от берега, но не в направлении к городу.

На углу каких-то улиц японец попросил меня подождать, зашел в будку телефона-автомата, через минуту мы вновь продолжали путь. Мы шли теперь медленно и японец систематически поглядывал на часы, как буд-то соразмеряя свои шаги со временм.

Напротив какого-то кафе мы остановились. Несмотря на довольно ранний час, в кафе было оживленно. У его дверей люди сновали туда и сюда.

— "Сегодня не рабочий день, воскресение", — вспомнил я, внезапно мое внимание привлекла как-будто знакомая фигура пожилого человека, стоявшего у деревянного полисадника, неподалеку от нас. Он стоял, опираясь на зонтик, как мне показалось внимательно наблюдал за нами.

— "Где же я видел его? — напрягал я свою память. — Эти самые очки, такие же опущенные плечи, такая же напряженная и настороженная поза, как-будто он хочет что-то сделать, но не решается… А, так это же Руа! Мсье Руа! Но как?!..»

— Сейчас! — прервал мои мысли японец и взглянул на часы.

Большой, темный, закрытый автомобиль вынырнул из-за угла и остановился возле нас.

— Прошу, — пригласил меня японец, открывая дверь машины.

Влезая в машину я бросил быстрый взгляд на стоявшего поодаль Руа, машина уже тронулась с места, но я успел заметить, как Руа, подался всем корпусом вперед, буквально пожирая всем взглядом нашу машину.

Озадаченный видимым, я не сразу сообразил, что японец, провожавший меня, остался на тротуаре, а рядом со мной сидел кто-то другой. Занятый своими мыслями я попытался отдернуть шторку в заднем окошке машины, чтобы еще раз взглянуть на Руа, но сидевший сомной представительного вида японец мягко отстранил мою руку.

— Вы Жерар Ришар?

— Да.

— Вас интересуют бумаги вашего отца, инженера Ришара?

— Да.

— Я имею поручение доставить вас в штаб и там вам все разъяснят по этому вопросу. И разрешите вас предупредить, что вы не должны пытаться сдвинуть шторки на этих окнах. То есть стремиться узнать куда мы едем. При малейшей попытке с вашей стороны выяснить наш маршрут, он будет прерван и притом навсегда.

Сказано все это было ясно и корректно, но, все же, напрягая все свое внимание, я пытался определить, хотя бы приблизительно, направление нашего движения. Но после нескольких поворотов я должен был признать полную бессмысленность своих усилий. Редкие остановки, видимо на перекрестках, сменялись длинными перегонами, на которых машина развивала большую скорость, а затем ее движения стали замедлять, вновь появились небольшие задержки, и наконец, ход машины резко уменьшился. Шторы на окнах машины сразу как-то потемнели и вслед за тем на них смутно отпечатались блики электроламп. Машина въехала в какое-то помещение.

— Прибыли, — сказал мой спутник

Машина мягко остановилась и кто-то открыл дверцу. Выйдя из машины я окинул взглядом просторное помещение с низким потолком и с сетью боковых коридоров, довольно скромно освещенное. Там и сям поблескивали кузова различных марок машин. Шныряли взад и вперед люди, но никакого шума не было слышно.

Сопровождающий меня слегка притронулся к моему локтю и кивнул на низкую, но широкую дверь, расположенную как мне показалось в наружной стене помещения. Но это было не так. Мы вошли в коридор, спустились по леснице вниз, а затем, после нескольких поворотов попали в длинный, хорошо освещенный, со многими ответвлениями коридор. Изредка встречающиеся люди носили небольшие, закрывающие только верхнюю часть лица маски.

Сопровождающий меня японец остановился у одной из дверей, оббитых стальными листами, поднял руку и прикоснулся перстнем, сверкавшем на его безимянном пальце, к какому-то месту в верхней части двери. Последняя почти тотчас же открылась, мы прошли еще две хорошо обставленные комнаты и, наконец, вошли в просто обставленный деловой кабинет.

— Присядьте, — предложил мне мой провожатый и тотчас вышел через маленькую дверку, которую я сперва не заметил, в другое помещение.

Через некоторое время в кабинет вошли четверо японцев. Одним из них довольно высокий, хорошо сложенный, пожилой мужчина, с глубоко сидящими, задуманными глазами, весьма просто одетый приветливо кивнул мне головой и жестом пригласил меня сесть. Двое других японцев были в масках, закрывавших верхнюю часть их лиц, но у одного из них бросался в глаза глубокий шрам на подбородке. Оба по приглашению первого также молча уселись за стол. Тоже сделал и мой провожатый — четвертый.

— Вы Жерар Ришар? — обратился ко мне старший японец, внимательно всматриваясь в меня.

— Да.

— Вы ищете бумаги и чертежи отца?

— Да.

— Вы их не найдете. И лучше было бы для вас навсегда забыть о их существовании.

Он остановил рукой мой протестующий и недоумевающий жест

— Надеюсь, вы все сейчас поймете, — продолжал он. — Вы сын инженера Ришара и только по этому, нам кажется, имеете право узнать часть того, что является тайной черезвычайного значения. Да формулы Ришара существуют. Вы знаете, что они касаются того оружия, которое впервые в истории было применено в августе 1945 года. Эти формулы в надежных руках. Он завещал их нам и никому не вырвать их из наших рук. Его формулы живут у нас, развиваются и уже теперь овеществление их представляет собой такое могущество, которое оставляет силу взрыва в Хиросиме очень далеко позади. И это независимо от путей и методов его применения. В наших руках это могущество должно служить только миру. Это высшая цель нашего общества, цель которой беззаветно служил ваш отец. И вы в качестве сына можете узнать это. Мы так решили.

Он сделал паузу и я невольно передохнул от того напряженного внимания, с которым я слушал его, стараясь не пропустить ни одного слова, совершенно необычного и неожиданного для меня вступления.

— Но не больше, — продолжал он, — вы не только сын великого ученого Ришара, но и разведчик правительства Франции! Не волнуйтесь! — продолжал он, заметив, как я вздрогнул при этих словах.

Он сделал еще одну небольшую паузу и продолжил:

— Формулы Ришара весьма интересуют наше правительство, но не для мира, а для войны. Оно их иметь не будет. Правда оно нащупывает другие пути овладения этими секретами, но это не то. По сути, лишь две великие державы более или менее во всей полноте владеют величайшими секретами нашей эпохи. Мирные цели одной из них, расположенной к западу от нас, близки нам и лишь Всевышний знает не применем ли мы в решающий час наше могущество на его стороне.

Военные замыслы другой державы, расположенной к востоку от нас, вызывают ужас и негодование. Ее разведка вот уже несколько лет настойчиво стремиться нащупать нити, ведущие к тайне Ришаровских формул. Зачем? А только для того, чтобы не допустить овладения ими правительством какой-либо другой страны, в том числе и нашей. К нашему стыду японская разведка помогает американской и хотя при этом японская преследует и собственные цели, но они так же далеки от мира, как и цели Америки. Вы конкурируете с другими разведками и все с одинаковым "успехом".

Невольным кивком я подтвердил известную всем истину.

— В поисках нашей тайны вы не играете самостоятельной роли. Да, да! Не удивляйтесь! По распоряжению, например, некоего Хаяси, организация которого примыкает к японской разведке, но не имеет доли самостоятельности, вы должны были быть уничтожены еще перед вашим отправлением из Франции, в Марселе. В память отца мы решили вас спасти. Наш человек, рискуя многим, это сделал… Еще раз не удивляйтесь! Вы многого не знаете… Да и мы…, - японец окинул взглядом сидевших молча людей в масках, — мы несумели предугадать и предотвратить новую, довольно смелую и ловкую попытку организации Хаяси уничтожить вас в кафе, принадлежащего одному из его приближенных. Правда, наведенный нами на это кафе, полицейский наряд, прибыл вовремя для того, чтобы помешать окончательно расправиться с вами, но за то что вы остались живы в этом кафе вы должны благодарить только Всевышнего! Только его! Удар ножом оказался не смертельным. В этом не наша заслуга. Но… вы попали в руки полиции, а не в подвалы "конторы Хаяси", откуда вам уже было бы не выбраться даже с легким ранением. Некоторую, правда косвенную поддержку мы все же оказали вам при побеге из госпиталя.

— Так значит и Кито тоже?!.. — вырвалось у меня недоуменное восклицание.

— Она в полной безопастности, — мягко отклонил мой вопрос он несколько в сторону и продолжал:

— Американская разведка стремиться использовать вас и извлечь из ваших успехов и возможностей максимум выгод для себя. В Марселе она была настроена против ликвидации вас. Это совпало с нашими намерениями, не допускать там вашего убийства. За вами следит и немецкая разведка.

— "Значит Руа идет за мной по пятам?" — мелькнула у меня мысль

— На что же вы можете надеяться в подобных условиях? — продолжал японец. — Допустите на миг, что вам «повезло» и вы отняли у нас какую-то часть тайны. Неужели вы думаете, что вам удалось бы унести с собой эту тайну, хотя бы на расстоянии двух-трех кварталов? И это в условиях, когда за каждым вашим шагом в тот момент наблюдали бы первоклассные агенты лучших разведок мира, не считая уже людей нашей организации, которые в этом случае не отказались бы абсолютно ни от каких мер, что бы отобрать у вас похищенную у нас тайну — святую святых нашей организации — даже если бы она была запрятана в извилинах вашей памяти! Абсурд!.. Мы просим вас запомнить следующее…

В этом месте спокойный неторопливый голос японца зазвучал не громким, но как сталь твердыми нотками:

— Всякого, кто сделает первые шаги по пути раскрытия нашей тайны, мы уничтожим! Это касается и вас. Никто этих еще первых шагов не сделал. И это хорошо.

После небольшой паузы, он продолжал уже более мягким тоном, почти отеческим тоном:

— Мы решили, как видите сказать вам очень много и думаем дать вам совет. Немедленно отбросьте в сторону всякую мысль о поисках тех тайн, которые составляют основу могущества нашей организации. Уходите с разведывательной службы, или, если пожелаете остаться на ней, решительно откажитесь от розысков того, что найти вам никогда не удасться… В противном случае, никто и никогда не позавидует вашей участи. Более того, мы призываем вас все тщительно обдумать, взвесить, воодушевиться светлой памятью вашего отца и… вступить в ряды нашей могущественной организации! Мы полагаем, что несколько месяцев для обдумывания вам будет достаточно.

Он замолчал. Я сидел совершенно подавленный и ошеломленный. Все услышанное поднимало перед моим мысленным взором какие-то громадные, неведомые мне силы, ставило передомной вопросы исключительной важности, будило протребность действовать и понастоящему во всем разобраться.

— Вы имеете что-либо сказать? — перебил сумбурный ход моих мыслей вопрос японца.

— Нет… Впрочем, да! Я хотел бы вам выразить признательность за то, что такой большой важности сообщение, которое я с полным вниманием выслушал. Вашего доверия я постараюсь быть достойным. Но мне действительно необходимо время…

— Вас ни кто не торопит.

— Я хотел бы обратить ваше внимание на следующий небольшой факт.

— Говорите, разберемся!

— Когда в Иокогаме мы садились в машину, я заметил на тротуаре Руа, которий…

Сидевшие за столом быстро переглянулись.

— Вы увыерены, что это был господин Руа?

— Полагаю, что не ошибся.

— Опишите пожалуйста, его наружность и поточнее. Особенно одежду. Лицо его нам знакомо.

Я старательно обрисовал фигуру немецкого агента французского происхождения, а один из замаскированных японцев тщательно записал все, что я сказал и тотчас вышел.

— Жаль, что вы не сообщили об этом там же, на месте, ему, — с этими словами японец кивнул на сопровождавшего меня в машине. — Но это ничего. За сообщение мы весьма признательны вам. Господин Руа прибыл в Токио на прошлой неделе, но в Иокогаме… А припомните, пожалуйста, не заметили ли вы его в районе дома N6?

— Нет.

— Так… Но все равно! — он взглянул на сопровождавшего меня японца.

— Отдайте распоряжение закрыть дом N6, немедля ни одного часа.

— Будет исполнено!

— Отправляйтесь сейчас же и проводите господина Ришара. С вами поедет Орида.

Старый японец доброжелательным кивком головы попрощался со мной, я ответил ему и все время молчавшему японцу со шрамом на подбородке вежливым поклоном. Необыкновенная встреча закончилась.

Вновь бесконечные коридоры, вновь темное громадное помещение и вновь мы мчались на машине со спущенными шторами. Рядом с шофером сидел, на этот раз, незнакомый худощавый японец.

— "Очевидно Орида, — подумал я. — Чтож за добро надо платить добром. Несомненно, Руа выслеживал не столько меня, сколько организацию "мирных людей". Но при помощи последней я, кажется, сумею избавиться от Руа".

Только здесь я вспомнил два пункта, разъяснения по которому я возможно мог бы получить в штабе и которые там совсем мне не пришли в голову.

— Извините, что прервал ваши мысли, — обратился я к своему спутнику, убедившись в том, что он далеко не рядовой член организации. — Но сожалею, что в штабе я забыл сказать… сообщить… — Пожалуйста, пожалуйста!

— Мне стала известна одна из тайн — "Хиросима 33. Рыба ушла…"

— Хорошо, не продолжайте.

После минутного молчания, видно обдумывая, мой спутник продолжал:

— Могу, пожалуй, сказать вам следующее. Эта формула имеет весьма важное значение для нашей организации и она касается не столько настоящего, сколько будущего. Вам могу посоветовать, никогда не пытаться расшифровать ее. Практически это совершенно немыслимая вещь. И нас абсолютно не беспокоит то обстоятельство, что эта формула известна, кроме вас, еще и американской и японской разведкам.

— Еще один вопрос.

— Пожалуйста.

— Где моя сестра?

— Я вас понимаю, но единственное, что я лично в праве вам сообщить, это только то, что она в Японии.

— Благодарю вас! Больше мне инчего не нужно.

Всю оставшуюся дорогу мы молчали, погруженные в свои мысли. Маши на начала все чаще задерживаться, видимо на перекрестках, а затем, ее ход замедлился, шофер слегка затормозил и Орида выпрыгнул из нее на ходу. В след за тем, машина сделала поворот и через несколько секунд остановилась. В последние секунды мой спутник сказал:

— Желаю вам найти верный компас на жизненном пути! До свидания!

Едва я вышел из машины, как последняя, рванувшись вперед, была уже далеко впереди. По привычке, я пытался заметить ее номер, но за те несколько секунд, в течении которых она исчезла вдали, ее номерной знак на металической пластине, успел два раза изменить свое значение на моих глазах!

— "Чистая работа!" — с восторгом подумал я и, оглядевшись по сторонам, зашел в кафе наскоро пообедав.

Там я попытался было записать в свою тетрадь основные мысли старшего японца, но отложил это занятие на более позднее время, так как надо было торопиться с возвращением в Токио, где я должен еще был побывать у Ямато-сан.

Сообщение о том, что моя сестра жива и находиться где-то здесь, в Японии, наполнило меня чувством такого восторга, что все вокруг показалось мне каким-то приветливым, радостным, и даже оглушившим меня впечатлением от необычной поездки в таинственный штаб как-то потускнело.

Через час я уже сидел в переполненном вагоне, мчавшегося в Токио электропоезда. За 10 минут до прихода поезда в город, я прошел весь вагон, напрявляясь в сторону тормозной площадки. На предпоследней от выхода скамейке я заметил между сидевшими на ней, мсье Руа. Бросившего на меня поверх газеты и сквозь свои очки, настороженный взгляд. Руа старательно изменил свою наружность, но теперь я безошибочно знал, что это ни кто иной, как Руа. Безразличным видом я прошел мимо него и тут же, у самого выхода увидел Орида, просматривавшего какой-то журнал.

— "Руа в надежных руках, — подумал я. — Но от какого хвоста следует избавиться побыстрее. Не вести же их обоих Ямато-сан, а затем к себе на квартиру. В прочем, Руа уже несомненно успел выследить мое место жительство… Что ж, завтра же переменем его!"

В невероятной сутолоке в часы пик громадного токийского вокзала, в его лабиринте переходов, коридоров, лифтов, мостиков, туннелей, в его регулируемых и нерегулируемых людских потоках мне не составляло большого труда оторваться от настырного преследователя и я, не теряя ни минуты, отправился на южную часть города. Когда, наконец, я пересек весь огромный город и добрался до домика Ямато-сан, где когда-то жил отец с моей сестрой, солнце уже закатилось за горизонт и наступили сумерки. Пожилая Ямато-сан долго глядела на меня, приговаривала как-бы про себя:

— Да, да… это он… молодой Ришар! О господин, ищите Элли, вашу сестру! Она жива и думает о вас!

Путанно, поминутно сбиваясь, она рассказала об обстоятельствах похищения Элли, но сообщить что-либо такое, что могло навести меня на ее след, не могла. Она показала мне комнаты, в которых проживал мой отец, но первый же осмотр их показал полную бессмысленность их тщательного осмотра. Все было на виду. Что же касается стен, пола, то и они и даже потолок, как сообщила Ямато-сан, были дважды тщательно ощупаны и осмотрены какими-то людьми, прибывшими в сопровождении полицейских.

— Но я кое — что сберегла для вас!

Она на минуточку отлучилась и вернувшись, вручила мне сверток старой одежды.

— Вот все что осталось. Два раза они что-то искали. Но я их обманула. Было кое-что и в платье Элли, но оно исчезло вместе с ней.

Ничего больше не узнав, я поблагодарил Ямато-сан, попрощался с ней, пообещав еще раз зайти поговорить о разных деталях, интересовавших меня, заторопился на свою квартиру.

Сумерки сгустились и надо было постараться выбраться из этих пустынных мест до наступления темноты. Быстро удаляясь от домика Ямато-сан, я по проффесиональной привычке ощупывал врученный мне сверток.

— "Ага! Так оно и есть!"

В наглухо застегнутом кармане серого пиджака я нащупал какую-то бумагу. Это был мятый конверт с надписью, которую я лишь с трудом разобрал в наступившей темноте: "Моему сыну или дочери". И подпись — "Франсуа Ришар".

Сунув драгоценный конверт в карман я зашагал дальше. Город я успел уже изучить и, пробираясь узенькими улочками, я не боялся заблудиться. Выбравшись в более спокойный район, я пошел более медленным шагом, высматривая какой-нибудь транспорт. Завидев рикшу с велосипедом, я окликнул его, сел в коляску и приказал вести себя к центру.

Проехав несколько кварталов, я обратил внимание на странную суматоху у высокого сумрачного вида дома, к которому мы приближались. К нему оставалось не более 50 метров, как вдруг раздался глухой взрыв, по-видимому в подворотне этого дома и все заволокло дымом. Послышались свистки, завыла сирена полицейской машины.

— Мисс Динамит! — в страхе закричал рикша и, бросив велосипед, моментально исчез.

Я почувствовал беспокойство. Мне вовсе не хотелось ввязываться в какую-либо историю. Пакет в боковом кармане обжигал мне грудь и мне поскорее хотелось добраться к себе. Я вылез из коляски и поспешил на тротуар, намереваясь свернуть в первый же попавшийся переулок.

Какая-то женщина внезапно вынырнувшая из дымного облака, столкнулась со мной, и, при этом с такой силой, что я выронил пакет. Я выругался, но взглянув на женщину, окаменел. Она была в маске, но волосы… Эти волосы я видел днем наяву, а по ночам они мне снились. Что я только не делал чтобюы найти эту прекрасную незнакомку из госпиталя. Все было напрасно! И вот, теперь она передомной! Сквозь прорезь маски глядели ее глаза, от которых я уже не мог оторвать свой взгляд.

— Вы?! — только и нашелся я сказать.

Она сразу узнала меня, схватила за руку и, увлекая меня в узенький переулок, прошептала:

— Ни секунды нельзя медлить! Здесь опастно!

— Что здесь происходит? — спрашивал я на ходу. — Но почему вы в таком виде?

Мне было немного непосебе и в моем голосе звучала тревога.

— Не здесь… Я вам все объясню потом… А сейчас… Скорее, скоре е…

Быстрым шагом мы успели пройти не более 30–40 метров, как она сказала:

— Теперь недалеко… Здесь за углом… Она не успела договорить. Прямо на нее шел полисмен. Мне даже почудилось какие-то тени, скользнувшие за ним…

Секунды колебания и моя прекрасная незнакомка, сорвав с себя маску и остановившись, прильнула своими теплыми губами к моей щеке.

Полисмены были уже рядом.

— Но ты меня не любишь, милый, — капризно произнесла незнакомка. Полицейские переглянулись.

— Стойте! — приказал один из них. — Кто вы такие?

— Я сотрудник посольства, а это моя супруга, — слетело с моих губ.

— Документы! — потребовал тот же полицейский, а другой растегнул кабуру и положил руку на пистолет.

Я предъявил свой французский паспорт и визу. Внимательно осмотрев их при помощи карманного фонарика, полисмен вернул их мне.

— А ваши?

— Но это моя супруга! Она не обязана носить с собой документы!

— Успокойтесь, господин! Но в виду черезвычайных обстоятельств мы вынуждены задержать вашу спутницу, как и всех женщин в этом районе, для точного установления их личности. Произошло ограбление посреднической конторы господина Иссии. Это работа "Мисс Динамит" и так как…

Он не успел договорить. Внезапно на них обоих очутились мешки, искуственно наброшенных на них какими-то тенями, неслышно приблизившихся к ним сзади.

— Скорее! — рванула меня за руку незнакомка, не дав мне возможности проследить за исходом схватки, завязавшейся на мостовой.

— Не беспокойтесь! Они их свяжут!

В этом я тоже, пожалуй, не сомневался и поспешил за незнакомкой.

— Здесь должна быть моя машина!

Действительно за углом стояла маленькая машина — джипп.

— Садитесь за руль. У меня болит рука.

— Вы ранены? — с тревогой спросил я.

Я с восхтщением взглянул на нее.

— Значит, вы…

— Да. Мисс Динамит, — спокойно заключила она.

Фантастическая ночь пролетела для меня как в угаре.

Сначала бешенная гонка в джипе по кривым и темным улицам. Потом раскошный номер первоклассного отеля, мягкий полусвет, пушистые ковры, низенькая широкая кровать, лучистое вино и прелестная незнакомка в моих объятиях.

Я знал, что в жизни бывает всякое, но такое… Все мои волнения и тревоги остались где-то далеко позади. От ошеломившей меня поездке в Иокогаму, от забот по розыску моей сестры ни осталось и следа.

Бесконца покрывал я поцелуями полуобнаженное тело желанной женщины, которая возбужденно смеялась, болтала как шаловливая девчонка и сама игриво подставляла мне свои одурманившие меня голые груди.

Кто бы мог подумать, что эта милая девчонка несколько часов тому назад учасвтвовала в каком-то крупном криминального характера деле.

— Кто ты? Скажи как тебя зовут?

Но она только смеялась и ерошила волосы у меня на голове.

— Погоди, все узнаешь, милый…

Она ласкалась, как кошечка и я забывал все свои вопросы и сомнения.

— Я буду звать тебя Диной… уменьшительным… Дина. Можно?

— Хорошо, Анри. Ну поцелуй еще раз свою Дину.

Медленно не отрываясь от ее губ, я стащил с нее остатки одежды, оставив только беленькую рубашенку и, оторвавшись от нее, торопливо разделся сам.

Голый я лег с ней рядом на тахту.

Она, взглянув на мой, готовый к бою член, стыдливо улыбнулась. Я привлек ее к себе. Лежа на боку мы тискали друг друга в объятиях, целуясь в захлеб. Не забывал я и о ее теле, или нежно и страстно пробегая по ее спине, талии и ягодицам, чувствуя как все ее горячее, прекрасное тело, сладострастно потягиваясь тянется ко мне.

Сначала «он» уперся в ее шелковистые волосики, и слегка вздрагивая, стремился продвинуться дальше. «Его» давление заставило приподнять ее одну ногу, которой она сразу нежно обняла мое бедро… «Он» сразу воспользовался случаем и тотчас же скользнул вдоль влажных губ и дальше, под ее ягодиц в ее теплый упругий живот и тесно прижался к моему. Любопытные пальчики ее руки блуждали по моей спине, пояснице и как бы натягивали меня на нее.

Похоть властно требовала удовлетворения. Замирая в поцелуях, лаская друг друга во рту языком я чувствовал, как ее маленький «язычек» в другом, не менее горячем «рту» вздрагивая прижимался к шейке моего члена.

Желание половой близости было настолько велико, что обычное совокупление не могло в полной мере удовлетворить его. Я это чувствовал и был в этом уверен. Страсть охватившая ее тело была не меньше моей. Мне хотелось чего-то особенного необычного, чего-то захватывающего, сладостно-изнуряющего. И тут я вспомнил совокупление в весьма нескромной позе, с моей маленькой Кито. Мне сейчас же захотелось повторить эту экстравагантную позу в еще более бесстыдном варианте.

— Я очень хочу тебя, Дина… А ты?

— Да…

— Я хочу очень сильного наслаждения и прошу тебя лечь так как я хоч у…

— Как?

— Я покажу… Вот так… На подушке…

Я положил Дину на спину и подсунул ей под голову маленькую подушку. Две большие подушки я положил ей под задницу так, что последнее оказалось поднято почти вертикально вверх, а ее ноги повисли над ее грудью…

— О, нет!.. Что ты… — вяло протестовала она. — И я не понимаю…

— Милая погоди… Я очень так хочу…

Торопливо я повернулся к ней спиной и, обняв ее задницу своими бедрами, сделал попытку соединиться.

После нескольких неловких усилий мне удалось вдвинуть головку члена в ее зияющее отверстие и опустился на согнутые руки и грудь… И кажется, покраснел от стыда… Необъяснимое чувство наслаждения охватило меня. Эксгибиционизм обострял его чувства. Да, эксгибионизм! Мои напряженные, большие яйца касались ее венерического холмика, шелковистых волосиков на нем и мягко прижимались к ним и все это, и все, что было вокруг видели глаза Дины… Я физически чувствовал на своих ягодицах, и на всем остальном обжигающий взгляд ее чудесных глаз…

Неудобная неестественная поза таила в себе неизведанную остроту наслаждения.

Уткнувшись лицом в постель, опираясь на нее грудью и руками я сильно изгибал поясницу, которая, как ее задница были высоко расположены над нашими головами. само сладостное соединение я не мог видеть, но зато его могла видеть Дина и, конечно, его видели ее глазки, что я сразу же почувствовал. Не смотря на сильный изгиб ее поясниц и давление моих бедер на ее ноги, она ответила мне чуть заметным движением своей поясници.

Неестественно отогнутый назад член входил все глубже. Страсная Дина, раздвинув бедра и согнув ноги в коленях, старалась надавить пятками на мою поясницу. При этом член входил все глубже и глубже…

Минутами мы прерывали свои движения, очень утомленные, но лишь до того, чтобы, передохнув и приловчившись, еще теснее слиться в этой совершенно исключительной позе.

Через некоторое время наши движения стали ритмичней, плавнее, напряжение и ослабление мускулов наших поясниц иногда стало происходить в унисон, одновременно.

Чудовищно-бестыдный вид, открывавшейся глазам Дины, очевидно, безмерно ее возбуждал. Ее бедра и ягодицы сладостно трепетали, во влагалище начались сладострастные спазмы. Далеко позади себя я слышал ее прерывистое дыхание, сопение, приглушенные стоны.

Изредка, приподняв голову я хватал широко открытым ртом воздух, а затем, вновь уткнувшись лицом в постель, подбивая кулаками подушку под ее зад, и уже совсем неестественно прогибая свою поясницу и раздвигая в противоположные стороны свои бедра я вновь принимался с жадностью совокупляться.

Наши бедра мешали нам, заставляя наши мускулы до предела до боли напрягаться, чтобы только соединиться до предела. Это было изнурительно и чудовищьно сладостно… Ее влагалище все плотнее и сильнее охватывало мой член, доводя страсть до апогея. Иногда я наталкивался на ее матку, и исторгая позади себя сладостные крики, а затем вновь натирал ее, упиваясь похотливыми, жалобнами стонами Дины…

Сильные спазмы ее влагалища и конвульсивные подергивания всего ее тела вызывали тотчас же и мой ответный, долгосдерживаемый оргазм. С невероятным и неописуемым наслаждением, задыхаясь я спускал долго и обильно… А Дина жалобно кричала, охватывая свом влагалищем, судорожно сжимавшим мой член…

Оргазм у меня и у Дины был необычайно сильным. Удовлетворение было бесподобным… До предела утомленный, мне кое — как удалось сползти с ее задницы и лечь рядом. Дина продолжала оставаться в той же позе, не в силах сползти с подушек, лежавших под ее ягодицами. Я помаленьку ее освободил от неестественной позы, нежно поцеловал и почти мгновенно заснул.

Сколько времени я спал не знаю. Дикий и пронзительный крик разбудил меня. Сна как не бывало. Но, не шевелясь я приоткрыл глаза пытаясь быстро охватить и оценить какую-то новую, неожиданную обстановку, в которой я очутился. Я тотчас же увидел Дину, сидевшую в распахнутом халатике на ковре и с ужасом глядевшую на валявшуюся у ног ее какую-то разорваную фотокарточку и конверт.

Я поднялся на локти, но прежде чем я смог раскрыть рот, чтобы спросить в чем дело, щелкнул замок, дверь открылась и в комнату вошел Ред. За его спиной виднелась тоненькая фигурка Марсель.

— Я тебе говорила, что она здесь! — полушепотом проговорила Марсель.

— Я видела их джип и подумала, что у них одна дорога, только сюда! Окаменевшим взглядом смотрел Ред на полное ужаса лицо Дины, а затем медленно, кек бы с трудом, повернулся ко мне. Его рука зашевелилась в кармане. Марсель быстро схватила его, но было поздно! Из кармана Реда прогремел выстрел и мне показалось, а может было так, что пуля коснулась моих волос. Но так или иначе они зашевелились…

Инстинктивно я как мог свалился на подушку и замер. Бросаться на таком растоянии на противника, вооруженного пистолетом, было безрассудно.

Двойной, душераздирающий крик пронзил комнату. Дина без чувств упала на ковер, а Марсель бросилась ко мне.

— Куда! Не сместа! — прогремел Ред, удерживая ее за плечо.

С крайним напряжением я следил за движением Реда из-за опущенных век.

Сжимая в кармане пистолет, Ред медленно сделал шаг в сторону лежавшей в обмороке Дины… Сделай еще шаг и я, сжавшись как пружина, готов был броситься на него, но в эту секунду взгляд Реда упал на фотокарточку, валявшуюся на ковре. Он наклонился, поднял карточку и некоторое время бессмысленно смотрел на нее. Потом, перевернув, взглянул на какую-то надпись на обороте, вновь быстро перевернул фото, внимательно вгляделся в него и вдруг… дико захохотал!

Его ненормальный смех заполнил всю комнату, заглушая какой-то тихий говор и топот ног, доносившийся через неплотно прикрытую дверь из коридора.

— Это ты виновата, ревнивая сука!

Марсель вздрогнула от этого рева Реда и попятилась в угол. Со скрюченными пальцами Ред двинулся на Марсель, коорая с посеревшим лицом прижалась в угол.

— Не подходи… — одними губами прошептала она — Не подходи! Или…

В руках Марсель блеснул револьвер. Страшные пальцы Реда приближалиь к шее Марсель. Но внезапно, быстрее мысли, грянул выстрел и в ту же секунду с глухим хлопком погасла висячая лампа. Кто-то рванул дверь и в осветившемся с коридора проеме я заметил силуэты каких-то входящих людей и гибкую фигуру Марсель, юркнувшую в коридор.

— Кто здесь стрелял?! — крикнул кто-то и зажег карманный фонарик, в свете которого стала видна фигура Реда, отшвырившего от двери каких-то людей, бешенно ему сопротивляющихся. Вырваться в коридор все же Реду удалось, но на его плечах и руках повисло трое довольно решительно настроенных людей.

Видимо Ред понял, что его жертва ушла и немного успокоился, вернулся в сопровождении двух полисменов и коридорного в комнату. Пользуясь суматохой я кое-как успел одеться и, сидя на тахте одевал ботинки. Зажгли бра и в комнате стало светлей.

— Живой!! — заорал Ред, едва вступив на порог, и бросился было ко мне, но его удержали полицейские.

— Да отвяжитесь вы! — рванулся от них Ред так, что оба полисмена отскочили от него на несколько шагов, а старший полисмен, осматривавший Дину, вскочил и выхватил пистолет.

— Вот вам!

Ред отвернул лацкан пиджака и показал удивленным и присмиревшим полисменам какой-то значок.

— И это тоже!

Ред протянул какой-то документ старшему полисмену.

— Ясно. Извините…

— Ее надо в постель! — перебил Ред полисмена и вместе с ними бережно перенес Дину на тахту, с которой я уже успел встать.

— А ты, парень, извини меня! — повернулся ко мне Ред — Откуда же мне было знать…

Вбежал еще один запыхавшийся полисмен:

— Ушла!.. Исчезла!..

— И хорошо! Она уже больше не нужна, — перебил его Ред, смачивая водой виски Дины и обрызгивая ей лицо. Вбежавший, с недоумением взглянул на него.

— Это наш, — в пол голоса рассеял его сомнения старший полисмен.

— А что же здесь собственно произошло? — задал он вопрос Реду.

— Пустяки! Семейная ссора. Но все в порядке.

— А кто бежал?

— Одна ревнивая девчонка. Из-за нее и вся кутерьма. Не беспокойтесь! Ну я теперь сам тут справлюсь… До свидания! Спасибо за службу!

Полисмены, раскланявшись с Редом ушли, а за ними вышел и коридорный, успевший все прибрать на ковре и подмести пол.

— Ред, дай мне пожалуйста воды, — прозвучал удивительно нежный голос Дины. Но… только этот голос был обращен не ко мне, а к Реду. Ред бросился к графину, а у меня тоскливо заныло сердце.

— "Как все это понимать? В каких они отношениях?… — думал я не зная, что предпринять и совершенно не понимая таких крутых поворотов в настроении бешенного Реда.

— Ну, парень, — вновь обращаясь ко мне на «ты», проговорил он. Я рад что все так обошлось. Приходи сюда завтра, вечером. Потолкуем. А сейчас сам видишь, как я ее напугал. Но кто мог знать? Теперь ей надо полный покой. Я сам посижу возле нее.

— "Вежливо выпроваживает, — подумал я, — Но как же она?"

А Дина с трудом, приподнявшись на локоть, взглянула на меня каким-то по истине странным взглядом, вздрогнула и бессильно опустилась на подушку.

— Я счастлива, Ред, что ты не ранил его, — прошептала она. Завтра пусть приходит.

— Но дорогая я же не знал!

— "Все ясно, — горько подумал я, — меня использовали, как игрушку".. Стиснув зубы, я сдержанно поклонился и не оглядываясь быстро вышел.

Закрывая за собой дверь, я услышал брошенное мне в догонку:

— Да, ты не обижайся парень!

Только лишь в вестибюле я хватился конверта. Его не было в кармане.

— "Так это она мой разорвала и разглядывала какие-то фото!.. Но что же там такого ужасного?"

Я бросился обратно к лифту, но нашел в себе силы сдержать этот порыв. Я не был в состоянии вновь видеть прекрасную Дину и рядом с ней сумасшедшего Реда.

— "Завтра заберу конверт", — решил я.

Забылся я тяжелым сном. Но спал я не долго. Сильные, свежие, неизгладимые впечатления, необычайных и для ночи, рано разбудили меня. Позавтракав и совершив небольшую прогулку, я уселся за свои записки и провел за ними почти целый день, занес в них я, кажется, все. После этого почувствовал я себя немного легче. Как-будто часть тяжелого груза свалилась с плеч.

В утренних газетах я с интересом прочел описание ограбления конторы кокого-то Иссии. Сообщалось, что задержали двух женщин, подозревамых в участии в этом деле. Сообщалось, что: "Два полисмена, проведшие несколько часов во дворе соседнего дома, с заткнутыми тряпками ртами, надетыми на головы брезентовыми мешками и, привязанные к столбам деревянного забора, после своего освобождения показали, что они встретили "Мисс Динамит" в сопровождении сотрудника французского посольства по имени Анри. Фамилию они не помнят. Их сообщники, напав на полисменов, парализовали их действия. На очной ставке, с задержанными женщинами, полисмены проявили некоторое колебание в опознании одной из них, ссылась на то, что в темноте ясно разглядеть "Мисс Динамит" они не могли. Расследование в отношении этой женщины, оказавшейся иностранной подданой, будет проведено в возможно кротчайший срок, в виду решительного протеста против ее задержания германского консула.

В газетах так же говорилось о том, что — "сделано официальное представление французскому консулу по поводу упомянутого некоего Анри, поведение которого безусловно указывает на его прямую связь с разыскиваемой "Мисс Динамит". В представлении приведенного описания наружности этого француза со слов полисменов".

На последней страннице я прочел объявление:

"В районе взрыва конторы господина Иссии найден сверток ношенной одежды. За справками обращаться в 17-й полицейский участок".

С новой силой и быстротой кружились мои мысли. Какую же наиболее правильную линию действий избрать после такого кругооборота событий? Искать документы Ришара? Но теперь они ни что иное, как не досягаемый мираж.

А пробудившееся и вспыхнувшее с такой силой чувство страсти к прекрасной француженке? Но ведь это тоже мираж и ничего более. Из памяти все настойчевее выплывает образ моей маленькой Кито. Где она? Ясно, пожалуй одно, что путь к ней могут указать лишь "мирные люди". Ну а если… Нет, надо еще раз продумать все, сказанное в штабе. Еще и еще раз все взвесить, тщательно обдумать. И если придеться что-то решать, то ничего половинчатого здесь быть не может. Или — или… А значит… совершенно трезво, но и смело взглянуть на все вещи и точно оценить реальную обстановку.

Гром небесный! Как же это случилось? как в этом разобраться? Вчера вечером, собравшись с духом, я позвонил Дине, попросив позволения взять у нее забытый, как я вежливо выразился, конверт. Дина тотчас же без малейшего колебания, попросила меня зайти к ней немедля. И вот я у нее. Она одна. Печально и с каким-то не то страхом, не то недоумением взглянула она на меня так, что я даже оторопел.

— Вот конверт. Возьми. — тихо проговорила она, обращаясь ко мне по-прежнему на "ты".

— Благодарю.

Я положил конверт в карман.

— Нет, взгляни сейчас же, что там!

Я немедленно вынул почему-то задрожавшими пальцами конверт, извлек из него фотокарточку и взглянул на нее. Еще ничего не сообразив, я почувствовал, что произошло что-то страшное. На фотографии я сразу узнал себя, снятым тогда, когда я был еще школьником и рядом с собой маленькую сестру. На обратной стороне фотокарточки рукой отца было написано: "Жерар и Элли, Марсель 1939 г."

Я вертел в руках карточку и напряженно думал: "Марсель… Жерар и Элли. Да… но что же здесь…

Я снова всмотрелся на фото. Рядом со мной сидела девочка с очень знакомым лицом. Очень! Мой растерянный взгляд остановился на лице Дины… Боги небесные! Ведь это же Элли! Но, неужели Элли?! Не веря своим глазам я еще раз сравнил фото с оригиналом. Последние следы исчезли.

— Элли! Сестра!!

— Жерар!!..

Неужели такое бывает в жизни? И почему это случилось со мной? А может и не случилось и это тоже всего лишь мираж? Но все кажется проходит в этом лучшем из миров, прошло и первое острое впечатление, вернее потрясение, прошли и слезы и тяжелые вздохи и в конце концов, кое-как упокоившись мы засыполи друг друга бесчисленными вопросами.

Понемногу перед нашими умственными взорами возникали картины нашего недавнего прошлого. На перебой друг другу мы спешили рассказать как можно больше о себе и узнать как можно больше о другом.

— А то, что мы сделали дорогая Элли, так это ровным счетом нмчего не значит, — успокаивал я ее и себя в ту минуту, когда она вдруг задумалась и, загадочно поглядела на меня, покраснела, как-будто что-то вспоминая.

— Ты думаешь?

— Конечно! Тем более, что мы же не знали и ни какой вины здесь нет и быть не может. Помнишь, как в библии?…

Я замялся, позабыв кто же именно, согласно библии, совокупляется с сестрой.

— Да, но то в библии… и кроме того там же говорится, что за этот грех бог их наказал.

— Да, но у них были дети! — нашелся я.

— А ты думаешь, что у нас… — она прикусила губки, но лукаво улыбнулась.

— Ах, Элли. Я так тебя люблю!

Я схватил ее руку и горячо поцеловал.

— И ни о чем не жалею! — добавил я.

— Ришар! Что ты говоришь! Сейчас же перестань!

Когда пришел Ред он застал нас за оживленной, дружеской беседой, а мы его встретили, как лучшего старого друга.

Домой возратился я спокойный и довольный, с восстановленным душевным равновесием. Засыпая, я уже с удовольствием вспоминал подробности интимной близости с Элли и, наряду с некоторой ревностью к Реду, чувствовал сильную эрекцию члена, что еще долго не давало возможности мне уснуть.

Прошло несколько дней. И так Элли с Редом уезжают в Америку, в Филадельфию. Я решил вручить Элли все свои записки, чтобы она сохранила их для меня, внимательно их прочла и поняла, почему я остаюсь в Японии, почему я делаю такой решительный шаг в жизни. Элли должна все это понять и я почему-то уверен, идти мы будем вместе с ней по новому пути, на который я вступаю первый. К этому призывает меня совесть, мой долг перед моим отцом, моя любовь к Кито…

Вчера вечером позвонила Элли. Ред уехал на два дня в Осаку и она приглашает меня к ужину. Через час я был у нее. И на этот раз мы не могли наговориться, все новые и новые детали, события всплывали в памяти, все новые и новые пердположения на будущее всплывали в наших головах и требовали обсуждение.

Мы сидели рядом на широком диване и я по дружески обнял ее за талию. Постепенно моя рука стала чувствовать… женщину, упругое тонкое тело женщины, которой я уже обладал раз… Мой член начал напрягаться. Элли, очевидно, заметила это и, почувтвовала возле себя возбуждающегося самца, тихонько отодвинулась.

— Не надо, Ришар…

— Элли…

— Что?

— Как тебе сказать… Я не жалею, что тот раз так случилось…

— Перестань! Разве можно так?

— Ответь мне на один вопрос.

— Ну?

— Элли… тебе было тогда приятно?

— Не говори про глупости.

— Элли… Было? Скажи, дорогая, тебе было сладко?

— Ну, было. И что же из этого?

— Очень?

— Сам знаешь…

— Элли, ты спустила?

Я поглаживал ее талию и прижимал к себе. Элли наклонила головку, но бросив взгяд на мой член, который оттопыривал брюки отвернула ее в сторону.

— Элли, ответь.

— Что? — ее голос стал совсем тихим.

— Ты спустила?

Я взял ее руку и положил на свой член. Она нерешительно отдернула руку, но чуть отдвинувшись от меня тихо проговорила:

— Ришар, мы сделали очень дурно.

— Элли, да ничего плохого мы не совершили! Мы испытали с тобой величайшее наслаждение и только.

— Но ведь я же твоя сестра!

— Ну и что же? Если половая близость дает нам такую радость, то зачем ее отвергать? Это все только условности.

— Ты думаешь?

— Так оно и есть. Половая близость с тобой дала мне величайшее наслаждение. Такого я еще не испытывал.

— С кем?

— Со многими.

— Например?

— В последнее время с Марсель, с Кито…

— Ришар, ты должен рассказать мне все подробно.

— Конечно! С большим удовольствием! К стати, все подробности у меня записаны.

— Дашь почитать?!

— Обязательно. Я и сам об этом думал. Мне кажется, лучше будет если ты возьмеш мои записи с собой в спокойную Америку, сохранишь их для меня и сама кое над чем поразмыслишь.

— Так ты записал и то, что со мной?

— И это.

— Да… Интересно…

— А первую половину своих записок я оставлю во Франции. Спрятав их там.

— А я их увижу?

— Да. А за это ты должна мне все рассказать о себе.

— Все у меня в дневнике. Прочтешь.

— И как у тебя первый раз?

— Все, все! Абсолютно все! А у тебя?

— В моих записках можешь не сомневаться. Все подробности занесены. А то, что было в школе и еще до школы, то об этом почитаем вместе с тобой, когда старые записки будут у меня.

— Но кое-что и теперь расскажешь?

Элли лукаво и игриво взглянула на меня.

— Ах ты милая проказница!

Я с жаром поцеловал ее в щеку. Она обняла меня за шею и я впился в ее губы… в засосе… долго… Я уже без малейшего с ее стороны сопротивления и нежно и торопливо ласкал и мял ее упругие грудки.

— Перестань. — прошептала она. — Расскажи лучше…

— Элли… я хочу… А ты?

— Может быть это нельзя… Ты лучше расскажа…

— Хорошо. Но будет приятнее рассказывать, если… если соединиться… Хочешь?

— Ты не сможешь тогда говорить…

— Элли… взгляни!

Я погладил свой член, контуры которого рельефно обрисовывались на моих тонких брюках.

— Уже видела… Жерар, а может быть не нужно? И я хочу, чтобы ты рассказывал о Жанне…

— Нашей маленькой кузине?

— Да. Я помню, что ты был в нее влюблен.

— Это была моя первая любовь, если не считать кое-что еще… Мне было тогда лет 14, а ей…

— Двенадцать.

— Да, да. Лет 12 с лишним. А почему ты о ней вспомнила?

— Она же была моей подружкой и мы с ней всем делились… Но я чувствовала, что она мне не все говорит. Она признавалась в поцелуях и объятиях с тобой, но о большем ничего не говорила. А я была уверена, что…

— И ты была права Элли. Я с ней совокуплялся.

— Нет, в самом деле?

— Конечно! И она глупенькая такая горячаяя была…

— Жерар…

— Что?

Элли наклонилась к моему уху и чуть слышно прошептала:

— Я ей завидовала…

Я вновь впился в ее губы… Она осторожно оттолкнулвмс меня.

— Расскажи…

— Хорошо, Элли…

— Ну, что тебе?

— Я буду так сидеть, как сижу, ты приляг на подушки… откинься на спинку… Вот так… А ножки положи на мои… Так. Я их буду ласкать…

— Зачем это?… Ну, хорошо… Хватит! Рассказывай.

Я почувтвовал, как ее ножка мягко легла на мой член и я с удовольствием потянулся и прижал рукой ее ножки еще теснее к себе.

— Ну, что ты?

— С Жанной я действительно начал целоваться и обниматься, как только она приехала к нам в начале летних каникул. Ты тогда была совсем маленькой…

— Я уже помню о том как она рассказывала как вы искали укромные уголки… А потом?

— Потом… Я ласкал у нее между ножек… У нее тогда совсем не было там волосиков… Вот здесь.

Я проник своей рукой между плотно сжатыми бедрами Элли и слегка притронулся к лобку.

— Ришар, перестань!.. Ну, а она? Трогала тебя?

— Я сам прижимал ее руку или ею водил по своим брюкам… натирал… А через несколько дней после этого, когда мы с ней однажды вечером стояли под верандой, я растегнул свои брюки и засунул туду ее руку…

— А она?… Отдернула ее?

— Нет. Я целовал ее, а она сама держала свою руку на моем члене и, конечно, ощущала, как он вздрагивает… Так же как ты… сейчас чувствуешь это своей горячей ножкой… Да, Элли?

— Ты опять?

— Элли…

— Ну, что еще?

— Элли милая… Я только растегну брюки… и прижмусь к твоей ножк е…

— Ришар, ты совсем несносный… Что ты делаешь?… Как нестыдно…

— Вот и все… чувствуешь?

— Продолжай!

— Так вот я направил руку Жанны, сжимал ее ладонь и пальчики вокруг своего члена и когда, наконец, она сама сжала его своей милой ручкой я начал ее онанировать…

— Неужели ты уже знал это.

— Конечно, а знаешь, кто меня научил.

— Мальчишки, кто же еще!

— Помнишь, у нас была горничная, такая высокая, красивая блондинка.

— Сюзанна?

— Вот, вот она!

— И что?

— Она очень любила меня онанировать.

— Не может быть! Я помню она была такая скромная, застенчивая, всегда ходила, потупив глаза и краснела при всех удобных и неудобных случаях!.. И когда же это было.

— С год до Жанны. Мне тогда было около 13 лет, а Сюзанне лет 16 или 17, вероятно. Я помню, что у меня уже тогда стоял как кол, хотя еще маленький.

— Ришар…

— А ты бы знала, Элли, с каким искусством Сюзанна искала и находила многочисленные удобные пути, чтобы хоть немного побыть вместе.

— И она сама начала?

— Да. Целоваться, пожалуй мы начали вместе, а трогать половые органы начала она. Часто, когда никого не было в соседних комнатах, а я сидел в кабинете за уроками, она тихонько заходила ко мне, растегивала брюки, я откидывался на спинку стула, вытягивал под стол ноги и уже ничего не соображал. А она… делала мне и при этом сама сильно возбуждалась…

Раccказывая это я поглаживал кончиком пальца, набухший, как бугорок, покрытый тонкой тканью ее трусиков.

— Ришар, перестань… Что ты делаешь?… А Сюзанна что?

— Когда дома никого не было она учила меня онанировать ее, что доставляло и мне и ей огромное удовольствие…

— А… большего ты с ней не имел?

— Нет, но она рассказывала мне подробно, как это делается, но со мной она занималась только онанированием. От ее искусстной ручки я начал впервые спускать.

— А она?

— Сюзанна любила лежать на диване, приподняв ноги и все время говорила, как ей делать… — "Немного выше… медленнее… сильней, чуточку быстрей… вот уже приближается… Ришар скорее… сейчас спущу… еще… Ришар… я спускаю… спускаю-ю-ю…" И это было чаще всего днем и редко вечером. Я склонялся над ней, стоял у дивана и любовался тем, как она задыхаясь, краснела, вздрагивала, вытягивалась, как при последних ее криках сильно увлажнялись, и без того мокрые ее половые части… Конечно, я с ней очень хорошо изучил это, и то, как спускают девушки… Элли… А у тебя тоже очень мокро…

Оглавление

Пролог

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  Письмо первое

  Письмо второе

  Письмо третье

  Письмо четвертое

  Письмо пятое

    РАССКАЗ ЭЛЛИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  Пролог повторяется, но…

  Письмо шестое

    ТАИНСТВЕННЫЙ ОСОБНЯК Записки Анри Ландаля

  Письмо седьмое

    ПЕСНЯ СКЕЛЕТА Записки Анри Ландаля

    УДАР КИНЖАЛА Продолжение рассказа Элли

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  Еще один пролог

  Письмо восьмое

    ПОБЕГ Записки Анри Ландаля

  В отеле Экзельсиор

  Письмо девятое

    ПОИСКИ Записки Анри Ландаля

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  Письмо десятое

    НА РАСПУТЬИ Дневник Элли

    МИРАЖ Записки Анри Ландаля Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg