«Одиночка»

Посвящается Джеффу Милтону, Джорджу Ко, Тому Пикетту, рассказавшим мне о Западе, когда он был диким.

Глава 1

Когда луна скрылась за зубчатым гребнем Гансайт-Хиллс, два всадника покинули укромные расщелины в скалах возле реки. Была тихая ночь. Только треск сверчков нарушал безмолвие, да гнедая возле конюшни беспокойно топталась, подняв голову и прядая ушами. В то же время еще один всадник, крупный мужчина, лихо державшийся в седле, выехал из лощины с другой стороны города и направился по узкой тропе, ведущей к главной улице.

Стук копыт и разбудил кузнеца, привыкшего даже во сне ожидать в любой момент нападения индейцев. Он открыл глаза и даже прислушивался, пока лошадь не прошла мимо. Ему показалось странным, что кто-то отправился в путь в столь поздний час, но сон сморил его, и одинокий всадник был забыт.

А тот остановился в густой тени за центральным магазином. Вскоре до его слуха донесся приглушенный цокот копыт. По улице приближались двое.

Консидайн пока ничем не обнаружил своего присутствия, но его напарники знали, что он всегда появляется в назначенном месте и в назначенное время, словно вырастая из-под земли.

Всадники совсем было проехали мимо, но в последнюю минуту как по команде повернули направо, остановились перед банком и спешились. Каждый держал в руках винтовку. Только когда они заняли свои позиции, Дэч пересек улицу и почти растворился возле затененной стены здания, где располагался банк. Здесь он тоже оставил седло и осторожно достал банку из-под варенья. Это была ничем не примечательная жестянка, но Дэч обращался с ней очень бережно. Когда со своей ношей он оказался у дверей банка, Консидайн открыл их изнутри.

— Эта адская смесь не подведет… — сказал Дэч о содержимом жестянки и бесшумно, словно кошка, как это иногда умеют очень крупные люди, двинулся в темноте за Консидайном. Перед большим металлическим сейфом он присел на корточки.

Консидайн вернулся к двери и еще раз оглядел пустынную улицу. За его спиной взломщик сейфов готовился к работе.

Харди зажег папиросу и глянул через плечо. Он был моложе Консидайна, такого же роста, но стройнее. Тусклый огонек высветил острые, как лезвие ножа, черты его лица, жесткого и решительного.

Словно вытесанный из цельного камня, молодой метис из индейского племени кайова, известный от Колорадо до Соноры бандит, вездесущий и неуловимый, сохранял молчание и неподвижность.

Консидайн вернулся к Дэчу, который возился с сейфом. Рубашка на спине здоровенного детины взмокла, пока стальное сверло вгрызалось в металл. Но, как говорят, начало — полдела: в верхнем углу дверцы зияло отверстие.

— Отдохнешь?

— Нет.

Дэч был мастером в своем ремесле и гордился этим. Когда-то он отбывал срок в Техасе за торговлю краденым скотом. В тюрьме один старый медвежатник научил его вскрывать сейфы. И хотя теперь к западу от Миссисипи никто не мог бы назвать более искусного специалиста по этой части, он никогда не спешил, даже если вокруг свистели пули.

Медленно текли минуты… Вдруг где-то хлопнула дверь. Мгновения тишины показались вечностью. Затем жалобно заскрипела водокачка, в пустое жестяное ведро хлынула вода.

Взломщики замерли. Дэч положил тяжелую дрель на пол. Наконец ведро наполнилось, и до них донесся звук захлопнувшейся двери. Все стихло. Дэч взял сверло и продолжил работу. Пот струями стекал по его лицу, но он продолжал углублять отверстие неторопливо и уверенно.

Консидайн ощущал, как в нем растет напряжение. Каждая секунда пребывания здесь увеличивала опасность. Он слишком хорошо знал западные города. Удрать из любого из них с добычей — чрезвычайно сложно. Ему доводилось слышать байки об удачных налетах, но верилось в них с трудом. На поверку все выходило иначе. Если даже какая-нибудь шайка бандитов и пробовала захватить город врасплох, то потом жители его до драки спорили между собой о том, кто из налетчиков получил первую пулю и чью.

Банкир этого города в Гражданскую войну был полковником в Армии союзников, лейтенантом во время войны с Мексикой, сражался с индейцами и охотился на буйволов. Хозяин салуна на другой стороне улицы — тоже известный охотник. Владелец центрального магазина во время Гражданской войны слыл в своем полку первоклассным стрелком, а потом участвовал в стычках с индейцами в Вайоминге и Небраске. И подобное можно вспомнить почти о каждом жителе. Во всем городе в лучшем случае набралось бы трое мужчин, никогда не державших в руках оружия или пользовавшихся им редко. Это было время, когда на Западе превыше всего ценились отвага, предприимчивость и ловкость. Поэтому ни одному хвастуну на деле никогда не удавалось облапошить первых переселенцев, обосновавшихся в суровом краю. Бандиты и беглые могли чувствовать себя в безопасности только до тех пор, пока проводили время с себе подобными в дешевых салунах и с девочками в борделях.

Пронзительно жужжа, пронеслось какое-то насекомое, где-то прокричал перепел. Прислонившись к дверному косяку, Консидайн напряженно слушал визг дрели. Его душа уже давно не знала покоя. И сейчас он продолжал корить себя. Только круглый идиот мог принять участие в такой дурацкой затее. Как вообще его угораздило стать вором? Он почувствовал, что от одной этой мысли его щеки вспыхнули, а по коже побежали мурашки. Поначалу все казалось только лихой забавой. Он был совсем мальчишкой; однажды у них с приятелем не оказалось денег, чтобы погулять в свое удовольствие. Тогда они поймали несколько бычков и продали их скупщику краденого скота. Все как нельзя лучше сошло с рук и потому повторилось. На четвертый раз их выследили. Были погоня и перестрелка. Им ничего не оставалось, как покинуть родной город. Удрав от полиции, он скрылся в Канзасе.

С тех пор одно преступление следовало за другим. И вот теперь вооруженное ограбление банка. Как ни печально, надо было признать, что за четыре года такой жизни он не стал богаче какого-нибудь ковбоя, работающего на скотоводческом ранчо. Разница заключалась лишь в том, что за человеком, честно добывавшим свой хлеб, не велось охоты по всей стране.

Первое отверстие было готово. Консидайн вынул кусок домашнего мыла и замазал щель по периметру дверцы сейфа. Дэч отдыхал, вытирая пот со лба, потом, пристроив дрель в другое место, продолжил работу. Металл под сверлом побелел.

Где-то на улице заржала лошадь. В степи еще раз прокричал перепел — одинокий зов, вопрошающий и заунывный. Консидайн прихлопнул москита на шее и шепотом выругался.

Напряжение продолжало нарастать. Харди уже не опирался на притолоку с безразличным видом. Он тоже нервничал. Только метис оставался совершенно спокойным.

Вдруг Харди свистнул, и Консидайн положил руку на плечо Дэча. Дрель смолкла. В наступившей гнетущей тишине стало слышно, как банковские часы безразлично отбивают убегающие секунды.

К перекрестку медленно приближалась пара лошадей. Вскоре два сонных всадника с ружьями, мерно покачиваясь в седлах, пересекли главную улицу и исчезли в темноте. Выждав пару минут, Консидайн что-то шепнул Дэчу, и тот возобновил работу. Он не мог позволить себе повернуть голову, чтобы самому посмотреть, что случилось.

Время будто остановилось. Нетерпение Консидайна достигло предела. Во рту пересохло, в ушах пульсировала кровь. Когда ты вне закона, каждый встречный — твой судья и палач. Чувствуешь себя дичью. Всяк, кому не лень, может безнаказанно послать тебе пулю в спину: ты — враг общества. Но, что еще хуже, общество — твой самый бескомпромиссный враг.

Снова нетерпеливо заржала лошадь. Харди закурил очередную папиросу. Дэч, наконец, убрал дрель, заново замазал мылом все щели и к замочной скважине присоединил короткий бикфордов шнур.

Консидайн поднял старый матрац, загодя принесенный через заднюю дверь, положил его на сейф и все вместе плотно обернул истрепанным шерстяным одеялом, захваченным из конюшни. Чтобы от взрывной волны не вылетели стекла, вместе с Дэчем они закрыли все окна. Как известно, звон разбитого стекла способен разбудить гораздо больше людей, чем сам взрыв. Консидайн подошел к двери и взглянул на метиса и Харди:

— Готовы?

В ответ каждый поднял руку. Метис встал рядом с лошадьми, держа в кулаках все поводья.

Консидайн оглянулся и скомандовал:

— Порядок, Дэч! Давай!

Двое снаружи вскинули винтовки. Метис что-то ласково зашептал лошадям. Дэч зажег папиросу и коснулся ею шнура. Он сразу вспыхнул. Оба взломщика выскочили за дверь и, согнувшись, прижались к стене в ожидании.

Крик перепела заглушил взрыв.

Не дожидаясь, когда рассеется дым, Дэч и Консидайн бросились к сейфу. Резкий запах ударил в нос. Выбитая дверца болталась на одной петле.

Консидайн выгреб содержимое сейфа на пол и зло выругался. Мешков с золотом не оказалось. Только поднос, полный монет. Сбросив их в мешок, который держал Дэч, он, еще пошарив внутри, нашел небольшую пачку банкнот.

Где-то хлопнула дверь, и тотчас же Харди выстрелил. Звуковая волна, отразившись от задней стены магазина, прокатилась по улице.

Раздался крик, затем глухой выстрел из охотничьего ружья. Метис ответил пулей из своего винчестера.

Консидайн выпрямился.

— Ничего нет! Сматываемся!

Дэч пересек комнату в три громадных прыжка и быстро нырнул за угол к своей лошади. Его напарник выскочил из задней двери, чуть не споткнувшись о железный ломик, которым взломал дверной замок. С улицы доносилась теперь уже непрерывная стрельба.

Харди был уже в седле, когда появился Консидайн. Метис одной рукой держал поводья, другой методично стрелял.

— Все в порядке, — сказал Консидайн.

Индеец вдел ногу в стремя, и четыре всадника метнулись в темный переулок. Поднялось окно, и ствол винтовки высунулся наружу, но Дэч успел первым послать пулю сорок четвертого калибра. Раздался отчаянный вопль, и винтовка выпала из окна.

Всадники с ходу проскочили ивняк, подняв тучу брызг, пересекли ручей и повернули на юг, прочь от города. Они не слишком погоняли лошадей, сберегая их силы на случай преследования.

Позади них все еще стреляли, но, видно, наобум. Удачный маневр через ивовую рощу и ручей позволил налетчикам исчезнуть из поля зрения горожан и стать недосягаемыми для их пуль.

Проскакав пару миль, Консидайн круто развернул коня и вновь пересек ручей. На противоположный берег маленький отряд поднялся по выступу скалы, затем осторожно, стараясь не оставлять следов, опять вошел в воду и спускался по ней еще с четверть мили. Достигнув песчаной лощины, путники окончательно расстались с ручьем. В глубоком песке от лошадиных копыт оставались только бесформенные ямки, по которым нельзя было установить, кто и когда здесь проехал.

— Ну и как мы разбогатели? — спросил Харди, самый молодой из четверых, а потому менее терпеливый. Он еще верил, что сорванный куш должен быть обязательно большим, не знал, что даже самое тщательно спланированное ограбление может не принести ничего, кроме свиста пуль.

— Золота не оказалось совсем. Только пара сотен мелочью и пачка банкнот.

— Черт!

Сообщение не располагало к дебатам, и ни у кого не возникло желания его обсуждать. Кроме того, все понимали, что даже пустому банку не пристало иметь взорванный сейф, а горожанам нравится такой вид спорта, как погоня. В городах Запада — и Консидайну это было хорошо известно — даже такое тихое, незначительное событие, как ограбление банка, давало каждому жителю возможность посостязаться с другими в верховой езде и стрельбе. Отряд для погони в таких случаях формировался моментально, и всякий мужчина в нем — опытный следопыт, ветеран, у которого за плечами не одна война.

Уверенно, как днем, Консидайн поднимался вверх по каньону до тех пор, пока не почувствовал, что воздух стал холоднее. Достигнув болотистой низины, резко свернув влево, он направил свою лошадь вверх по крутому откосу к обозначившемуся впереди входу в ущелье.

Копыта не оставляли здесь следов, но подъем был тяжким испытанием для лошадей. Только на плоской вершине горы им позволили отдохнуть. Едва ли до наступления рассвета преследователи отправятся в путь, а значит, в распоряжении беглецов еще добрых четыре часа.

Они ехали, пока небо не стало сереть. Консидайн привел их в узкую лощину, к хижине с провалившейся крышей и рухнувшей стеной. Но в загоне здесь стояли четыре лошади.

Пока Дэч варил кофе и готовил завтрак, метис расседлал лошадей, на которых они приехали и, похлопав каждую по спине, пустил на волю. Уведенные без ведома хозяев, животные умчались домой. Затем он оседлал ждавших их свежих коней.

У маленького костерка они молча покурили и выпили кофе. Говорить никому не хотелось. Их многообещающая затея рухнула, и все были расстроены. Слава Богу, что ни с той, ни с другой стороны никто не пострадал. Замешкайся они хоть чуть-чуть или будь вся операция менее тщательно подготовлена, кого-то из них могло уже не оказаться в живых. В этом-то сомневаться не приходилось.

— Ладно, — подвел итог Харди. — Даже у Джесси Джеймса случались проколы… — Никто не поддержал разговора, поэтому он добавил: — Говорят, он спрятал миллион долларов в пещере на Миссури. Я бы не прочь удостовериться, что он еще там.

— Не верь бредням, — отрезал Дэч. — Вот тебе цифры, если хочешь. За шестнадцать лет банда Джеймса награбила меньше четырехсот тысяч долларов, а в долю их входило обычно от шести до двенадцати человек. Посчитай-ка. Да они почти всегда не имели и цента в кармане… А тут сейф так легко открылся, — вернулся он к собственным проблемам. — Просто не верится.

Покончив с кофе, они поднялись. Дэч вытряхнул кофейную гущу из кофейника и забросал костер землей. В последний раз они внимательно огляделись и, убедившись, что ничего не забыто, сели на лошадей, на сей раз собственных, и выехали из лощины.

Консидайн чувствовал себя уставшим. Его сильное стройное тело мерно покачивалось в такт движениям лошади. Мышцы ныли, глаза слипались, и отчаянно хотелось улечься где-нибудь под деревом и соснуть. Но, как всегда, даже такое простое желание было неосуществимо.

Тьма неохотно отступала во впадины между холмами и пряталась под развесистыми ветвями дубов. Вставало солнце, и становилось жарко. Достигнув гребня горы, Консидайн придержал коня и окинул взглядом зыбкую в волнах теплого воздуха горную страну, открывшуюся перед ними.

Когда человек выбирает путь грабителя, он думает только о том, как славно будет прокутить добытые денежки, и не представляет себе, сколько времени придется ему провести в седле без сна, питаясь чем попало и являясь желанной мишенью для любого встречного.

А ведь были времена… Консидайн вспомнил об Обаро.

Впрочем, о нем он никогда не забывал. Прежде на месте этого городка в южной части западных территорий стояли ранчо с тем же названием, ведущим начало от клейма для скота . Потом возле ранчо сделали остановку дилижансов, разросшийся поселок превратился в перевалочный пункт и, наконец, стал городком.

На том ранчо Консидайн работал ковбоем и в те годы имел друга, девушку и мечту. Его другом был Пит Рэньон, душа любой мужской компании. Полные молодых сил, они носились верхом, трудились до седьмого пота, до самозабвения, резались в карты, ссорились, иногда с другими, а чаще между собой.

Тогда на пастбищах гуляло много неклейменого скота. Во время войны мужчинам было не до того, и тысячи голов оставались ничейными, без клейма. Позже многие предъявляли на них права. Когда хотелось покутить, Консидайн и Пит угоняли телят и продавали их в городе. Однако владельцы ранчо считали, что весь скот, клейменый или нет, принадлежит им.

За продажу бычков парней уволили и предупредили, чтобы они больше не появлялись в этих местах.

Одну зиму они кое-как прокантовались на деньги, вырученные за телят. Голод и неустроенность лишили их щепетильности: они стали угонять и клейменых животных. Но потом Пит Рэньон покончил со своим прошлым и выставил свою кандидатуру на должность шерифа. Его избрали… Вскоре он женился на девушке, которую любил Консидайн.

Спустя двое суток после той свадьбы бывший ковбой поджидал поезд Денвер

— Рио-Гранде у водонапорной башни. Он сел в него, прошелся по двум вагонам, собрав дань с пассажиров, а затем спрыгнул там, где его ждала лошадь. Неделей позже он ехал обратно тем же поездом.

Южнее границы он убил человека в драке, возникшей во время игры в покер, и объединился с метисом и Дэчем. Четыре месяца спустя к ним присоединился Харди.

В банке Обаро обычно хранилось много золота, и жители города гордились тем, что три попытки ограбить его так и не увенчались успехом. Единственным их результатом стало то, что в Обаро появилось специальное кладбище для грабителей, на котором покоилось уже семь человек. Консидайн знал о кладбище Бут-Хилл, потому что сам помогал хоронить первого покойника.

Дробовик или винтовка в боевом состоянии имелись в каждом доме, лавке или конторе города, любой, даже случайно приближающийся к банку незнакомец тут же попадал под «подозрение. Жители были полны решимости охранять свою собственность. Тому, кто пытался ограбить банк, приходилось уносить ноги под градом пуль, а город славился меткими стрелками.

Четверо всадников ехали, не останавливаясь. Дэч думал о своем. Он любил работать с Консидайном, который тщательно планировал операцию и заранее продумывал пути к отступлению. Никаких головокружительных скачек, безумных перестрелок. Консидайну всегда удавалось направлять преследователей по ложному следу и так вымотать их коней, что погоня редко продолжалась до места, где грабители прятали свежих лошадей.

Езда по рыхлому песку, потом подъем по крутому скалистому откосу могли вывести из строя любую лошадь. Случайно оставленные отпечатки копыт только запутывали преследователей, потому что налеты совершались всегда на чужих конях.

— Куда теперь? — спросил Харди.

— К Хони, — ответил Консидайн. Метис надвинул шляпу на лоб. Хони обитал недалеко от Обаро, а метис не любил этот город Пита Рэньона. Пит — умный и опытный шериф. Сам был когдато грабителем, и весь город о его прошлом знал.

— Ты думаешь о банке Обаро? — спросил Харди.

— Почему бы и нет? Харди усмехнулся:

— Нет лошади, которую нельзя объездить, и нет всадника, которого невозможно сбросить.

Дэч, прищурившись, наблюдал за колышущимися волнами горячего воздуха. Лошадь, которую можно объездить, сбросит много всадников, прежде чем комуто последнему, наконец, удастся укротить ее. Фокус с том, чтобы стать именно последним. Только как узнать, последний ли ты?

А город Обаро с Рэньоном в качестве шерифа… слишком норовистая лошадка для любого, кто хотел бы ее объездить.

Глава 2

Есть в горах Сэнд-Тэнкс райский уголок, известный только посвященным. Как только в просвете ущелья покажется высокий пик, сворачивай с тропы в унылые на вид холмы.

Пробравшись между камнями и кактусами до каньона, поднимайся по тропинке на его край; дальше едва приметная дорожка приведет к овальной площадке на скальном выступе, надежно укрытой от посторонних глаз. Полянка невелика, но вся устлана ковром из сочной зеленой травы. За старым кряжистым кедром — родник с чистейшей ледяной водой. В этом уединенном местечке могут укрыться несколько человек. Их даже не заметит всадник, проезжающий рядом. Те, кто знают об этом убежище, не помнят, чтобы случайный путник когда-нибудь появлялся возле него.

В суровые горы Сэнд-Тэнкс ведут отсюда три заросшие тропинки. Сбившись с них, легко и погибнуть.

Те немногие, кто знал о тайном прибежище, либо были убиты в многочисленных войнах, либо умерли своей смертью. О нем забыли. Только индейцы изредка наведывались туда.

Но Дэйв Спэньер помнил о нем. Ему не раз приходилось находить здесь пристанище. Это был седой, еще крепкий мужчина, умевший противостоять жизненным невзгодам. А их на его долю выпало немало. Сейчас он снова пришел к роднику, и на сей раз, привел с собой взрослую дочь. Натянув поводья и свернув самокрутку, Дэйв посмотрел вдоль ущелья, в конце которого виднелся уступ Тэйбл-Топа. Потом отыскал тропинку. Она настолько заросла травой и кустиками полыни, что ее и тропинкой-то нельзя было назвать.

Огромный горный массив Сэнд-Тэнкс, кое-где поросший мелким кустарником и травой, дыбился прямо перед ними. Ничего не говоря Ленни, Спэньер направился к скале, которую прорезала резко выделявшаяся жила кварца. У скалы он повернул снова и оказался в каньоне. Тропинка, ведущая вверх вдоль стены к его краю, была почти незаметной, но Дэйв уверенно ехал по ней, сопровождаемый дочерью. Они поднимались выше и выше, пробираясь среди кактусов и нагромождений камней. Достигнув верха, тропинка резко пошла под уклон. Обогнув вслед за отцом несколько скал, Ленни въехала в живописную долину. С крутого обрыва высотой в две тысячи футов перед путниками открылся фантастический пейзаж — на многие мили вокруг безжизненные горы и мертвые долины, расчерченные светлыми змейками высохших рек. Выше них был только край каньона.

— За этим деревом — родник, — сказал Спэньер. — Слезай с лошади и приготовь кофе. Я принесу дров.

— Взгляни, папа, какая красота! — воскликнула Ленни, пораженная увиденным.

И все же ее слова заставили его оглядеться. Трава манила свежестью, а кедры и сосны, отбрасывавшие на скалы узорчатые тени, радовали Глаз своей глубокой зеленью и густотой.

— Никогда не обращал на это внимания, дочка. А здесь действительно хорошо.

Он прошел туда, где резко наклоненные пласты породы обрывались, образуя нечто вроде углубления. Слова, нацарапанные под выступом, даже сейчас, через пятнадцать лет, легко читались:

ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ БАРТ КАРНАВЭН, ЗАСТРЕЛЕННЫЙ ИЗ ВИНТОВКИ. 1866

— Жил благодаря ей и умер из-за нее, — пробормотал Спэньер. — Славный был малый… Просто отличный.

— Кто?

Спэньер раздраженно обернулся. Его всегда сердило, когда кто-то подходил к нему сзади, а он этого не замечал. В прежние времена так не сумели бы сделать ни змея, ни койот, ни апач. Но одного взгляда на дочь оказалось достаточно, чтобы его раздражение улеглось. У нее был точно такой же рот, как у ее матери. Рот, на который мужчина смотрит, по крайней мере, дважды.

Черт возьми, а ведь она действительно уже не ребенок. Ее формы быстро округлились, и новизна в ее облике тревожила его. Он не знал, как обращаться с девушкой. Мальчик или, скажем, жеребенок — другое дело, а Ленни постоянно удивляла его своим чисто женским отношением ко всему.

— Здесь лежит один малый.

— Ты знал его, папа?

— Я похоронил его.

Он поднял несколько упавших веток для костра и отломил высохшие корни от сучковатого пня.

— Папа… а там, где ты хочешь обосноваться, у нас будут какие-нибудь соседи?

— Думаю, да. — Он внимательно посмотрел на нее. Грустная нотка в ее голосе встревожила его. Тебе, видно, было одиноко, Ленни. И теперь ты ищешь общества, подумал он, но ничего не сказал.

Мужчина не прав, если держит дочь в хибаре ковбойского городка. Ей нужно набираться опыта, видеть, как живут, что делают другие женщины, общаться с разными людьми, в том числе и со сверстниками, хорошими девушками, надежными парнями. Он, наверное, был плохим проводником для нее на этой тропе.

Себя Дэйв теперь считал приличным человеком. Бог свидетель, он, конечно, не ангел, но с женщинами всегда вел себя порядочно. Вот с оружием действительно бывал иногда скор на руку. Но ведь может оказаться, что человек, с которым ты имеешь дело, проворнее тебя, или твой револьвер даст осечку…

Такие мысли посетили старого Спэньера у костра. Позже, когда Ленни уже спала, закутавшись в одеяла, он выбросил из огня сверху лежащие ветки, — нет нужды зря дым пускать. Хоть они и не встретили никого по дороге, но береженого Бог бережет, — так подумал Дэйв и тоже стал укладываться.

Рядом он положил патроны, а руку — на приклад винчестера. Как любил раньше, недолго посмотрел на звезды, мерцающие сквозь ветки кедра, и, умиротворенный, заснул.

Очнулся он от острого чувства опасности. Лежа совершенно неподвижно, Дэйв внимательно вслушивался в тишину, пытаясь понять, что заставило сработать его первобытный инстинкт. Взошла луна. Листва скрывала половину ее диска. От костра осталось лишь несколько угольков. Сначала он слышал только, как капает вода, но затем различил звук, который разбудил его. Всадники… Он сел и натянул сапоги.

— Ленни! — тихо позвал он.

— Я слышу их, папа.

Черт побери, вот девчонка! Да мимо нее и мышь не проскользнет! Всегда настороже. Впрочем, его воспитание — он никогда не скрывал от нее правду жизни. Она знала, что такое опасность, а однажды даже была свидетельницей того, как он застрелил парня, отпустившего неприличную шутку в ее адрес. Это был мускулистый волосатый подонок, который стал мускулистым волосатым трупом, потому что ляпнул непристойность, не обратив внимания на седеющего мужчину рядом с ней.

— Вставай и иди к лошадям.

Ленни натянула юбку, извиваясь под одеялом. Оделась она так же быстро, как он, и подошла к лошадям. Сейчас было важно вести себя спокойно.

Дэйв быстро нашел хорошую позицию и мог держать под прицелом каждый дюйм тропинки на три сотни ярдов. Кто бы это мог быть? Ни один чужак не знает об этом месте, а полицейские давно не охотятся за ним.

Четверка всадников…

Они, должно быть, ехали всю ночь. Второго он, кажется, видел раньше. Что-то знакомое в фигуре, осанке, в том, как держится в седле… Дэч!.. Раз он среди них, значит, свои ребята. А кто же первый? Если Дэч позволил этому малому вести себя, то наверняка тот настоящий мужчина.

Спэньер продолжал наблюдать за незваными гостями. Даже при лунном свете он оценил их умение держаться в седле — им позавидовал бы любой ковбой.

Маленький отряд находился еще на некотором расстоянии от входа в каньон…

Повернут или нет? Если второй всадник действительно Дэч, то ему тут все известно. А может, они направляются в Обаро?

— Давай собираться, — прошептал он Ленни, забросил седло на спину лошади и затянул под ее животом подпругу. Его гнедая надула живот, пытаясь помешать ему, и вдруг громко заржала, поймав принесенный ветром слабый запах чужого коня. Они были обнаружены.

Спэньер схватил винтовку и пригнулся в ожидании. Стало так тихо, что зазвенело в ушах. Ситуация складывалась не лучшим образом. И Ленни, как бы угадав мысли отца, расчехлила свою винтовку и подошла к обрыву.

Консидайн стоял под прикрытием скал на тропинке, ведущей к нависшей над каньоном площадке, и наблюдал, как девушка занимает позицию для обороны. По первому же ее движению он понял, что имеет дело с женщиной. Уже стало рассветать, и можно было довольно хорошо разглядеть ее. Он вышел на открытое пространство, и она тут же направила на него винтовку.

— Не бойтесь. Я — друг.

— Разве что я разрешу вам им стать, — отрезала она холодно, но в глазах ее появился интерес.

— Послушай, Дэйв, — крикнул Дэч, — мы давным-давно квиты. — Он обернулся. — Входите, ребята. Я знаю этого старого погонщика.

Консидайн не мог оторвать глаз от девушки. Она была очень хороша, просто красавица.

— Вы слышали? — обратился он к ней. — Мы друзья. Дэч знает вашего отца.

— Мой отец, — ответила она резко, — знает множество людей, с которыми я не села бы за один стол, поэтому вы войдете сюда передо мной, если не хотите огорчить друзей своими похоронами.

Консидайн был высок и очень худ, просто кожа да кости. Доброжелательное выражение его смуглого лица смягчало грубоватые черты, а улыбка удивительно красила. Сейчас он улыбался.

— Мы войдем вместе. Согласны?

Глава 3

— Я хорошо знаю Дэйва, — шепнул Дэч, — не раз имел с ним дело. — Затем обратился к Спэньеру: — Познакомься! Это Консидайн.

— Слышал о нем, — немолодой мужчина настороженно оглядел прибывших, потом указал на девушку: — Это. Ленни. Моя дочь. Мы направляемся в Калифорнию.

У Дэйва Спэньера были покатые плечи и сутулая спина, выглядел он старше своих лет, но в нем чувствовалась крепкая закваска и житейский опыт. Его голыми руками не возьмешь. Консидайн знал таких людей, пионеров освоения Запада. Среди них встречались и золотоискатели, и ковбои, и охотники… Жили они трудно, уединенно, полагаясь только на собственные силы.

— Хочешь выдать ее за какого-нибудь фермера? — спросил Дэч.

— Грабитель ей не пара, — парировал Спэньер, глядя на Консидайна, который не сводил глаз с Ленни и не прислушивался к разговору. — Если среди вас есть такой, вам лучше держаться подальше от Обаро.

— Ты его не знаешь.

— Зато я знаю Пита Рэньона. — Спэньер посмотрел на дочь, которая подошла к лошадям. Стало совсем светло. В самый раз трогаться в путь. — Мое дело предупредить.

Дэйв наблюдал с обрыва, как удаляются всадники. Подошла Ленни и встала рядом.

— Держись подальше от таких вертопрахов, Ленни. Они не для тебя. Подобные компании не заслуживают даже того, чтобы ехать с ними бок о бок. Хотя именно эти… Я бы сказал, что по-своему они неплохие люди. Дэч, например, мы знакомы с ним давным-давно. Но и Консидайн… Его все знают.

Спэньер отвернулся. Им с дочерью предстояло долгое путешествие верхом, но они знали, на что шли. Их ждали трудные переходы, уединенные привалы со скудной едой и тревожным сном. А хотелось найти подходящее местечко под солнцем Калифорнии, где можно разводить лошадей и, как рассказывали Дэйву, даже выращивать фрукты.

— Он красивый, папа. Высокий, я имею в виду.

— Замолчи! Выбрось из головы! Он тебе не пара.

Дэйв подумал, что совсем глупо Консидайну появляться в Обаро и даже приближаться к нему. Еще никому не удавалось ограбить городской банк, и едва ли у кого-нибудь могло возникнуть такое желание, пока Пит Рэньон был здесь шерифом. Да и остальные мужчины в Обаро не простачки.

Спэньер продолжал мечтать о Калифорнии. Целью поездки он выбрал местечко Агуа-Кальенте, в районе Сан-Хакинтос. Однажды ему пришлось скрываться там несколько недель.

Для юнца лихие шалости с законом, — куда ни шло, но для зрелого мужчины задерживаться на преступной дорожке — не путь. Он купил бы у индейцев и оросил клочок земли, чтобы вырастить сад, заложить огород. А главное, там, в Агуа-Кальенте, нет никого, кто бы знал его прежде и мог бы порассказать о его неприглядном прошлом. Через некоторое время, если все будет хорошо, они бы двинулись к побережью. К тому времени здесь о его художествах совсем забудут.

— Эти четверо — грабители?

— Не имеет значения. Выбрось их из головы. — Уже сидя в седле, Дэйв сказал: — Какой смысл посвящать тебя во все это? Ты с ними не знакома, ничего о них не знаешь.

Как советовал дочери, Спэньер выкинул из головы Консидайна и его компанию, сосредоточившись на предстоящей дороге, которая пролегала по местности, где хозяйничали индейцы. Конечно, с его стороны был риск добираться до Калифорнии вдвоем. Но ни один индеец не знал больше, чем он, о здешних тропках и укромных местах. Ему не раз доводилось выживать в пустыне. Вот только Ленни… Но и оставаться никак нельзя. Там, где они жили, все знали о его прошлом, а дочь человека, который не в ладах с законом, не имела бы шансов вести образ жизни порядочной женщины. Большинство ему подобных, правда, оседали в Аризоне. Но он выбрал Калифорнию. Фактически никто из таких, как он, не забирались так далеко на запад — в Колорадо.

Дэйв ехал на несколько ярдов впереди Ленни с винчестером в руке, не веря в кажущуюся безопасность пустынных троп. Если ничего не случится, к полудню они будут в Посо-Редондо. Там в лавке можно кое-что купить для дальнейшего путешествия по пустыне.

Раз Консидайн и его друзья болтаются поблизости, надо бы обойти Обаро стороной. Не дай Бог, кто-нибудь в городе вспомнит, как они с Дэчем промышляли вместе, — тогда все пропало.

Солнце поднялось над гребнем горы, и стало жарко. Все замерло на обширной равнине, поросшей полынью. Вдруг Спэньер увидел следы… Четыре неподкованных пони пересекли тропу несколькими часами раньше.

Напрасно Спэньер вглядывался в ту сторону, куда ушли пони.

Ничто не привлекло его внимания.

У подножия Уайлд-Хорс-Меса — горы Дикой Лошади, есть родник. Несколько старых тополей близ него манят путника своей тенью. Когда-то сюда на водопой приходили олени, но времена те давно минули. Теперь в тени деревьев расположилось владение Чавеза: гостиница, лавки и салун .

Приехав сюда, Чавез сделал бизнес на продаже в поселениях меда диких пчел. С тех пор за ним и закрепилось прозвище Хони — мед. Его лавка — сарай восемьдесят футов длиной и двадцать шириной — была построена из необожженного кирпича. Почти таких же размеров гостиница с выцветшей вывеской выходила фасадом на площадь, скорее похожую на двор.

Хони был толст, неряшлив и непримечателен. Но он хорошо знал обо всем, что происходило в округе, потому что умел слушать и извлекать выгоду из полученной информации. Несмотря насовсем уж не бойцовскую внешность, Чавез не раз доказывал свое мужество в сражениях с апачами, хотя обычно поддерживал с ними дружеские отношения. Испытывая недостаток в большинстве добродетелей, он, бесспорно, имел одну, редко встречающуюся, — знал, когда нужно промолчать.

Его лавка была очень удачно расположена: сзади, закрывая все подступы к ней, поднималась высокая гора, а с веранды в обе стороны, вверх и. вниз, хорошо просматривалась тропа. За идущей мимо дорогой простиралась пустыня, и лишь где-то на горизонте призрачно голубели холмы.

Четверо всадников выехали на площадь, спешились и привязали лошадей. Хозяин заведения вышел встретить их. Он стоял в дверном проеме, почесывая живот, и наблюдал за прибывшими.

— Собрались в Обаро?

Консидайн не ответил, молча поднялся на веранду. Все знали о его отношениях с Питом Рэньоном и не сомневались, чем кончилось бы дело, возвратись он в Обаро. Некоторое время бывший ковбой с явной тревогой вглядывался вдаль, но на дороге ничто не предвещало скорого появления Дэйва Спэньера и его дочери.

, — думал он.

Дэч остановился рядом с ним.

— Не беспокойся о них, Консидайн. Старик не дурак и тертый калач.

— Ты же видел следы.

— Он увидит их тоже.

Метис повел лошадь к поилке, а потом к корралю. Консидайн хмуро наблюдал за ним. У этого кайова был счастливый характер. Со стороны казалось, что он никогда ни о чем не задумывался и не беспокоился. Для него существовал только настоящий момент. Но, может, это только казалось?

— Беда в том, — усмехнулся Консидайн, — что я слишком много думаю.

Дэч покачал своей большой головой:

— Ты лучший специалист в нашем деле, дружище, и в то же время не создан для него. Я не видел человека, который меньше тебя годился в грабители. Для меня все легко и естественно, а для тебя — нет. И то главное, благодаря чему ты преуспел в этом занятии, делает тебя для него непригодным. Ты слишком заботишься о других, берешь на себя всю ответственность и взваливаешь на свои плечи все трудности. Потому так тщательно планируешь каждый налет. И теперь вот беспокоишься о Спэньере и его девчонке.

— Возможно.

Дэч сказал правду, но тогда их появление во владениях Хони противоречило ей, ибо единственной его причиной было ограбление банка в Обаро. Единственной очевидной причиной… Хотя все, что касалось этого города, мучило Консидайна. Не только Пит Рэньон и девушка, на которой тот женился,

— сам Обаро вместе с его жителями.

Он взглянул на Чавеза:

— Ты давно был в городе?

— Две недели назад… нет, три.

— Прогуляйся туда, ознакомься с обстановкой. Хони вытер толстые руки о штаны и беспокойно отвел глаза. Честно говоря, он побаивался этого уверенного в себе, крупного, спокойного человека, — все знали, как опасен он с оружием в руках. Но Рэньона Чавез боялся тоже.

Хони постоянно приходилось иметь дело с весьма вольным народом. Любой человек, у которого были нелады с законом, мог найти у него и стол и кров, пополнить запасы, разузнать обо всем, что его интересует, и не беспокоиться, если слишком откровенное словцо слетело с языка. Здесь ему гарантировалась относительная безопасность, хотя для людей такого сорта едва ли существуют безопасные места. Но Хони Чавез был не дурак, и в его планы не входило перейти дорогу шерифу Питу Рэньону.

— Ваше дело, конечно… — Его большие круглые глаза впились в лицо Консидайна. — Но хлопот не оберетесь…

— Так ты едешь? Или мне самому туда отправиться? — с раздражением перебил тот.

— Тогда мне пора, — засуетился Хони. — Надо получить кое-какие товары. Меня как раз там и ждут. — Он поддернул сползшие штаны. — Не волнуйтесь, я что-нибудь выясню.

Легко ему командовать, сердился про себя Хони, отвязывая свою чалую. Он ограбит банк и смоется, а я-то останусь. Что, если Рэньон выйдет на меня? Пощады не жди. Он просто вышибет меня отсюда. И это еще в лучшем случае.

Сев в седло, Чавез отправился в путь. Лицо его выражало глубокую озабоченность.

Консидайн вошел в лавку, остальные последовали за ним. Подобрав газету, он плюхнулся в кресло хозяина.

Когда же произошел поворот в его судьбе? Тогда ли, в Обаро, когда Мэри из них двоих выбрала Рэньона? Или еще раньше?

Вернуться в эти края, — безусловно, верх глупости. Но надо добыть денег, а деньги, как он рассчитывал, есть в Обаро. С несколькими мешками золота можно сбежать за границу. Если принять во внимание, что кругом воинственные апачи, погоня едва ли будет долгой. Город не имеет укреплений, и солидные отцы семейств, обосновавшиеся в нем, едва ли станут неделями рыскать по пустыне, бросив своих жен, детей и имущество на произвол судьбы.

Главное — обойтись без жертв. Он ограбит банк, получит деньги и оставит их всех в дураках. Но убивать — не в его правилах. Даже если не принимать во внимание, что он не испытывал ненависти ни к одному из них, нельзя сбросить со счетов практическую сторону дела. Если отнять у горожан деньги, они, конечно, организуют погоню, но если кого-нибудь отправить на тот свет, они отыщут тебя и в аду.

Ему пришло в голову, что человек, который держит деньги в банке, редко участвует в погоне. Хотя, может быть, это и не так.

Лучше других он знал, какой крепкий орешек Обаро. Для городов такого типа четырнадцать лет — довольно солидный возраст. Впрочем, его вполне могло хватить еще лет на десять.

В первый год существования поселения апачи совершали на него набеги девять раз, а во второй — четырнадцать. Они угоняли скот, жгли здания на окраинах и за несколько лет убили двадцать шесть человек.

Консидайн знал, как нетерпеливо ожидал город нападения на банк. Вылазки индейцев считались уже нормальной частью повседневной жизни, и единственным по-настоящему волнующим событием для жителей стала бы очередная попытка ограбления банка. Он сам когда-то помогал пресечь одну такую и хорошо представлял настроение людей.

Он усмехнулся, предвкушая, как проведет Пита и захватит их денежки. Рэньон — единственный, кто одержал над ним верх в честном и, надо сказать, жестоком бою, хотя до самой последней минуты драки никто не мог угадать победителя. Они не раз сбивали друг друга с ног, оба были в крови, а потом Рэньон настиг его ударом кулака из правосторонней стойки. Пит был немного тяжелее, но подвижен для своего веса и, надо отдать ему должное, драться умел. Они не раз мерились силами. Чаще всего схватки кончались вничью, но в этой последней — из-за Мэри — Рэньон его уложил.

Желание взять реванш не оставляло Консидайна с тех пор. Но случая не представлялось. И вот, кажется, момент настал. Он понимал, что к такой схватке надо готовиться с особой тщательностью. А потом можно и завязать. На этот раз он не допустит пьянок в барах. Другие — как хотят, но он для себя решил: уйдет за границу, купит маленькое ранчо, наймет нескольких басков себе в помощь. Баски — хорошие, уравновешенные ребята и усердные работники, они будут делать для него деньги.

В лавке пахло ситцем и льном, новой кожей, машинным маслом, табаком и пряностями. Рядом со стойкой для новых винчестеров висела пара подержанных , несколько новеньких шестизарядных револьверов соседствовали на полках с обычной для любой приграничной лавки утварью, стопками одежды и всякими мелочами.

Отрезав кусок сыра своим большим складным ножом, Дэч пристроился на бочке, рядом с Консидайном.

— Город, что и говорить, богатый, — произнес он, — но опасный.

Несколько месяцев назад медвежатник приезжал в Обаро и пробыл там некоторое время. Никто его не знал, и он слонялся по улицам, прислушиваясь к болтовне. Его даже занесло в банк разменять деньги, и уж конечно, мастер не преминул взглянуть на сейф. И тогда еще определил: шкафчик так себе, ерунда, можно взять.

Памятную схватку между Рэньоном и Консидайном в городе продолжали обсуждать, и многие считали, повторись драка снова, то едва ли Рэньон оказался бы столь же удачлив.

В Обаро хорошо знали только главаря шайки. При необходимости остальные могли заранее поехать туда и разбрестись до срока по городу.

Консидайн поднялся.

— Вы, друзья, обсудите пока наши дела, а я уж потом для вас постараюсь.

— Выйдя из лавки, он снова взглянул на дорогу.

Стояла нестерпимая жара. Вдалеке плясал пыльный смерч. Над бесплодной пустыней, лишь кое-где покрытой пучками жухлой травы, в выцветшем небе полыхало безжалостное солнце. Далеко внизу в колышущихся волнах горячего воздуха появились два всадника, невероятно высокие в этом знойном мареве.

Должно быть, Спэньер и его дочь. Как он называл ее? Ленни… Ну и глаза у этой девчонки. В них вся мудрость и тайна мира. Такие бывают только у собак да маленьких детей.

Стоит ли сейчас думать о девушке, особенно если ее отец — такой опасный старый бандит, как Дэйв Спэньер? Рассказывали, что он был охранником при перегонке больших гуртов скота и что на его совести одиннадцать трупов. Пусть и приврали малость, все равно он человек, с которым шутки плохи.

Консидайн достал из колодца ведро воды, разделся и помылся. Ополоснувшись, выбросил снятую рубашку и пошел в лавку за новой.

Спэньеры были в ярде от него, когда он пересек им дорогу. Девушка невольно залюбовалась его широкими, мускулистыми плечами. Вдруг их взгляды встретились, и она тут же отвела глаза.

Выбрав темно-красную рубашку с перламутровыми пуговицами, Консидайн надел ее и снова вышел. Старик вел лошадей к корралю. Потом вместе с дочерью поднялся на террасу. Теперь Ленни изо всех сил старалась не смотреть в сторону их нового знакомого. А тот невольно отметил про себя, что она уже вполне оформившаяся девушка. И то, что блузка была ей маловата, подчеркивало это.

— Где Хони? — требовательно спросил Спэньер.

— Уехал в Обаро.

Отец с дочерью вошли внутрь, и Консидайн последовал за ними. Метис играл ножом, пытаясь удержать его в равновесии на ладони. Неожиданно схватив его за кончик, метнул через комнату в календарь. Нож пришпилил его к стене и задрожал.

Шел июнь 1881 года.

Глава 4

Хотя было уже далеко за полдень, жара не спадала. Калифорнийская кукушка стрелой промчалась над дорогой и приземлилась на горячую пыль, секунду постояла, подергивая хвостиком, и юркнула в траву. За лавкой в ветвях тополя посвистывал пересмешник. Прогромыхала мимо повозка, сопровождаемая двумя всадниками. У Хони они не остановились, видно, спешили в Обаро.

— Мне и в голову не приходило, Дэйв, что у тебя есть семья, — улыбался Дэч, глядя на Ленни. — А она, между прочим, уже взрослая.

— Она училась в школе в Техасе, — ответил Спэньер с гордостью. — Так что мы ей не чета.

— Останешься ночевать? Не дело сейчас путешествовать, тем более с девушкой.

— Придется, — ответил Спэньер и раздраженно добавил: — Я-то рассчитывал заехать в Обаро, но теперь нельзя. Они подумают, что я в компании с твоими ребятами. А мне не до бегов.

— Извини.

Консидайн снова вышел на террасу, и Ленни проводила его взглядом. Ее немного обидело то, что он не сделал попытки поговорить с ней. Он определенно нравился ей… такой спокойный и надежный.

Спэньер тоже посмотрел ему вслед: — Что, действительно такой деятельный малый, как о нем говорят?

Дэч кивнул.

— Лучше всех, с кем я когда-либо работал. А ты знаешь, я видел многих — и Котрайта, и Эллисона, и Хардина, и Хикока, и Стауденмайра, и Пинка Хитинса — всех, чьи имена гремели на Западе.

— Тогда почему не едет в Обаро и не разберется с Рэньоном?

— Он мог бы застрелить Рэньона, и они оба знают это, но он хочет победить его в честном бою.

— Он что, ненормальный?

— Они дружили, пуд соли вместе съели. Спэньер пожал плечами:

— Тогда другое дело.

Консидайн стоял один возле корраля. Что это с ним? Ему было не по себе от внезапно нахлынувших незнакомых ощущений. В нем бродило какое-то томление, что-то не поддающееся определению, но с чем он не мог не считаться. Может, близость Обаро так на него действует? Или то, что Мэри где-то рядом? Или его душу бередит уже возникшее, но еще неосознанное новое чувство?

Недавние дожди вселили надежду на то, что на пути в Мексику у них не будет проблем с водой. Ее можно брать в тинахас — так индейцы называли укромные естественные выемки в скалах, долго сохранявшие дождевую воду. Когда-то давно индеец из племени папаго, который хорошо знал, где в пустыне найти воду, показал их ему, и Консидайн хранил в голове карту расположения всех выемок. Хони Чавез устроит так, чтобы их собственные свежие лошади ждали в каньоне. На них они двинутся на юг к тем тинахас, в которых воды хватало бы только им самим и лошадям. Опустошив эти природные хранилища, они оставили бы преследователей без воды. Но Консидайн понимал, сколько других трудностей и опасностей будет подстерегать их на каждой миле. Индейцы тоже не дремлют и могут напасть в любую минуту.

Но если забыть об индейцах, то план налета, казалось, предусматривал все случайности, обеспечивая безопасность всем его участникам. Если только вообще можно говорить о безопасности в таком деле. Консидайн еще раз продумал порядок действий в деталях. План, как всегда, был так прост, что едва ли что-нибудь могло помешать его выполнению. За лошадей отвечает Чавез персонально, так что тут сбоя не будет. Если ребята сумеют незаметно уйти из города, все остальное пойдет как по маслу. А уж коли что-нибудь, случится, то только в городе. Хотя, скорее всего, ему удастся увести всех жителей с главной улицы. Но три вооруженных незнакомца, приехавшие в Обаро, непременно вызовут подозрение. Однако и этого можно избежать.

Чавезу уже пора было вернуться. Консидайн не сомневался, что Хони добудет всю нужную им информацию. Поджидая его, он думал о Мэри. В сущности, она сделала мудрый выбор, хотя он тогда ненавидел ее за предательство. Пит к тому времени неплохо устроил свою жизнь. Его уже избрали шерифом, он держал немного скота, стал весьма важной персоной в Обаро и его окрестностях. Мэри была высокая блондинка, умненькая и милая. Правда, к своему удивлению, он не мог отчетливо вспомнить ее лицо, твердил себе, что так не бывает, но факт оставался фактом — его воспоминания о ней оказались весьма смутными. Сейчас ему даже не верилось, что он сильно любил ее. Скорее всего, своим выбором она просто уязвила его гордость.

Говорят, что время — врач, но оно и похититель. Оно уносит у людей годы и обкрадывает память.

Что же, Обаро будет его последним делом. А ребята пусть поступают, как хотят.

Ветер погнал по земле сухие листья, и повеяло прохладой. Вдалеке, в холмах, заворочался гром. Погоня сейчас тоже имела значение.

Хони приехал часом позже, когда солнце уже скрылось за горизонтом. Консидайн вышел встретить его и взял тяжелый мешок из рук. Хони слез с лошади и повернулся к ней спиной.

— Апачи убили двух мужчин и сожгли дом на западной окраине, — сообщил Чавез. Он посмотрел в сторону лавки: — Кто еще приехал?

— Дэйв Спэньер с дочерью.

— Спэньер? Он с тобой?

— Нет, сам по себе. Они едут в Калифорнию.

— Сейчас не время путешествовать с женщиной.

— Давай о деле, — резко прервал Консидайн. — Что там?

— По платежной ведомости банк должен выдать руднику тридцать тысяч долларов, но поговаривают, что там лежит вдвое больше.

Прокатился гром, и порыв ветра поднял тучу пыли. Упали первые капли дождя, и мужчины направились к конюшне.

— Чтобы ехать в город, нам нужны четыре лошади, которых никто не знает. Своих мы оставим в каньоне. Когда вернемся к ним, то отпустим твоих.

— Обстановка благоприятная. — Чавез снял с лошади седло и положил его на козлы в пустом стойле. — Я видел Рэньона. Он в хорошей форме.

Консидайн и не ожидал услышать ничего другого о Рэньоне. Пит был готов к тому, что однажды его старый приятель вернется, чтобы в кулачном бою свести с ним счеты. Впрочем, он всегда в форме и готов к любым неожиданностям. На ум пришел давний случай. Его, Консидайна, лошадь поскользнулась однажды на горной тропе, идущей вдоль края пропасти. Только неизвестно откуда взявшаяся веревка Пита, мгновенно обвившая его плечи, спасла ему жизнь. В самый последний момент.

Они не раз спасали друг друга от гибели, но никогда не говорили об этом, разве что шутя, потому что такие поступки принимались как должное.

До него донесся нежный смех Ленни. Она с кем-то разговаривала в лавке, с Харди, должно быть. Мгновенный укол ревности удивил его. С тех пор как расстался с Мэри, он не думал всерьез ни об одной девушке… хотя не стал бы утверждать, что их не было вовсе. Слабый пол к нему благоволил. Со многими юными мексиканками у него сложились прекрасные отношения, но он внимательно следил, чтобы они не переросли во что-нибудь более значительное.

Дождь пошел неожиданно. Мужчины бросились к дому и остановились на террасе, слушая, как ливень грохочет по крыше. С неба хлынул настоящий водопад. Стихия как бы сыграла с ними злую шутку — такой ливень может столько бед натворить, а уж тропы размоет точно.

Воздух наполнился так хорошо знакомым запахом выжженной солнцем земли, впервые за долгое время смоченной дождем.

Помолчав, Чавез сказал:

— Персонал банка на месте. Когда я вошел, они считали золото.

— Что-нибудь еще?

— Из любопытства я затеял разговор о схватке между тобой и Рэньоном. Они заспорили… все разделились на два лагеря.

— Ты упоминал мое имя?

— Нет… едва ли.

Дождь загнал всех в помещение, где царила обычная для такого заведения обстановка. Метис, сидя за столом под керосиновой лампой, большими темными руками лениво тасовал колоду карт. Дэч и Спэньер устроились за стойкой, вспоминая прежние дни.

Как только появился Чавез, Харди отвел его в уголок и стал о чем-то с ним договариваться.

Все они выглядели как мирная группа ковбоев, пережидающих непогоду. Но завтра им предстояло принять участие в головокружительной авантюре. Их ожидали бешеная скачка и град пуль. Завтра они идут на Обаро, ставший роковым для грабителей.

Консидайн наблюдал за плавными мягкими движениями темных рук, совершенно очарованный их ловкостью. Этот человек просто чудеса делал с картами… Старый шрам на давно не бритом лице метиса резко выделялся при свете лампы.

Спэньер повернулся к Чавезу:

— Мы должны тебе за ужин.

— Да ладно. Забудь. Ты друг Дэча.

Он взял с прилавка сверток и протянул его Ленни.

— Что еще за штучки? — резко спросил Спэньер. Чавез пожал толстыми плечами.

— Подарок от Харди.

Губы Спэньера побелели, и он рывком разорвал сверток. В нем оказалось несколько пакетов с дамскими принадлежностями, которыми Ленни так восхищалась. Швырнув сверток Чавезу, старик повернулся к Харди.

— Когда моей девочке будет нужна одежда, я сам куплю ее. Люди твоего пошиба способны бросить тень на все, до чего только могут дотянуться. Оставь ее в покое, слышишь?

— Не бери в голову… старина, — беззаботно сказал Харди, произнеся, однако, слово с легким презрением. Лицо Спэньера потемнело.

— Ну ты, грязный молокосос!

В следующее мгновение рука Харди рванулась к винтовке, но взять ее он не успел, так как Дэч оказался более проворным. Он схватил парня за руку, затем встал между ним и Спэньером.

Харди вырывался, но понимал, что Спэньер уже держит свою винтовку наготове.

— Он проворнее тебя, Харди, — сказал Дэч. — Прекрати. Харди вдруг затих, глядя через плечо Дэча в темно-серые, ледяные, беспощадные глаза старика. Внутри у него все сжалось. Он никого не боялся, но узнавал смерть, когда встречался с ней лицом к лицу. Сейчас понимал, что только вмешательство Дэча спасло его. Никогда прежде он не видел, чтобы кто-нибудь так быстро вскидывал винтовку. Если не считать Консидайна.

— Он не хотел меня обидеть, — запротестовала Ленни. — Ему только хотелось сделать приятное.

— Отправляйся в свою комнату! — Спэньер указал на строение с другой стороны площади.

Ленни вспыхнула, но послушно повернулась и вышла. Спэньер убрал винтовку, невозмутимо обвел взглядом лица присутствующих и последовал за дочерью.

Харди несколько секунд стоял молча; его гнев испарился — гнев сменило удивление.

— Спасибо, — сказал он тихо, — спасибо, Дэч.

— Пустяки, — ответил Дэч, затем добавил мягко: — Он крутой старик, так что не думай, что ты потерял сноровку. Я бы никогда не стал тягаться с ним, если он с оружием.

Теперь метис раскладывал карты, и их легкое шуршание о столешницу было единственным, что нарушало повисшую в комнате тишину. Дэч взял свои одеяла и отправился через площадь на ночлег, а через минуту за ним последовал Харди.

Разыгравшаяся сцена только усилила напряжение, которое испытывал каждый в преддверии завтрашних событий.

Ленни лежала в комнате, которую они занимали с отцом, завернувшись в одеяла и глядя в темноту. Она думала не о происшедшем инциденте, который мог окончиться стрельбой, а о Консидайне.

Ей никогда не встречался такой человек. Конечно, он вел жизнь, которая ставила его вне закона, но она чувствовала, что ее отец относился к нему с уважением, — а Дэйв Спэньер уважал не многих.

Тогда, после их первой встречи в старом убежище беглецов, отец предостерегал ее: .

Охваченная тревогой, она повернулась на другой бок. Дождь все еще шел, но было душно. С карнизов капала вода, и в комнате пахло грязными постелями и разным хламом. Не в силах уснуть, Ленни долго крутилась под своими одеялами и, наконец, села.

Отец спал, по-стариковски похрапывая. Она посмотрела на него с нежностью. Он так старался обращаться с ней мягко, но так мало знал о том, как проявить свою любовь. Может быть, Консидайн такой же?

Поднявшись с постели, Ленни с невероятной осторожностью, хотя в дождь отец спал более крепко, чем обычно, — в одной тонкой сорочке подошла к двери, тихо открыла ее, еще раз оглянулась на спящего отца и вышла на длинную веранду.

После душной комнаты воздух на улице казался ароматным и прохладным. Она пересекла двор в направлении конюшни, как в детстве испытывая удовольствие оттого, что грязь просачивается между пальцами ног. Испытывая потребность любить кого-то и проявлять о ком-то заботу. Ленни часто, когда ей бывало одиноко, приходила к лошадям.

Вспышка молнии осветила низкие, тяжелые грозовые тучи над плоской черной вершиной горы. Сквозь темные облака проглянула луна, и ее рассеянный серый свет залил послегрозовой пейзаж.

Она вошла в конюшню. Лошади зафыркали в притворном ужасе. В темноте были видны только белки их глаз. Ленни шептала им ласковые слова и гладила шею своей лошади.

Вдруг голова лошади дернулась, и девушка обернулась. По двору сквозь кисею дождя к конюшне шел Консидайн. Испугавшись, девушка отступила к стойлу.

— Ты не должна выходить из дома так поздно, Ленни. — Он говорил спокойно, и страх оставил ее. — Здесь много апачей.

— Было так жарко и душно, — сказала она.

— Я понимаю… но нельзя забывать об опасности. Правда, индейцы не любят нападать ночью, но разве на это можно надеяться!

Возразить было нечего, и она стояла в растерянности, подыскивая слова, способные разрушить стену между ними, заставить его увидеть в ней женщину и открыть в себе нежность, которая, как ей казалось, таилась и в нем. В своей короткой жизни Ленни разговаривала с немногими мужчинами, и все они были друзьями ее отца и много старше нее.

— Я не должен был бы говорить с тобой, — нахмурился он. — Наш брат не имеет права заводить знакомство с такими девушками, как ты.

— Ты… ты нравишься мне, — выпалила она и страшно смутилась — ведь они были едва знакомы. Такое случилось с ней в первый раз, и она сама изумилась тому, что решилась на признание.

— Но я грабитель.

— Знаю.

Она поежилась. Они стояли в темноте, лицом к лицу. По крыше стучал дождь ласково и успокаивающе. Гроза, угрюмо ворча, отступала в каньоны.

— Тебе холодно, -прошептал он. — Иди. Но она не пошевелилась, и он обнял ее и мягко поцеловал в губы. Она тихо стояла, дрожащая, испуганная и обрадованная, желая только одного, чтобы он обнял ее крепче.

Консидайн первым уловил какой-то посторонний звук сквозь шелест дождя. Он пошарил за спиной и нащупал вилы. Ленни почувствовала, что его рука отпустила ее, но не поняла почему.

— После завтрашнего… что будешь делать? — спросила она.

— Поеду в Мексику.

Она знала кое-что о Мексике. Отец рассказывал ей, что в прежние времена мужчины, у которых были нелады с законом, скрывались в Техасе, а теперь они едут в Мексику. Родители жили там до ее рождения.

— Ты когда-нибудь вернешься?

— Может быть… но…

Он прислушался, однако настороживший его звук больше не повторялся. Почудилось? Едва ли. Он знал, что это не был звук дождя и ночи.

Подняв вилы, он обругал себя за беспечность, за то, что сосредоточил все свое внимание на девушке и вышел без оружия.

Неожиданно дверь распахнулась, и в конюшню вошел Дэйв Спэньер с револьвером в руке.

Он замахнулся на Ленни.

— Ты! Марш в комнату!

Когда она проскользнула мимо него, он промямлил, не разжимая губ:

— И оденься, мы выезжаем.

Консидайн стоял спокойно, с вилами в руках, сознавая, однако, что не использует их, потому что не имел ничего против этого человека. Кроме того, он понимал, как все это выглядит в глазах отца девушки.

— Когда я в следующий раз увижу тебя, — отчеканил Спэньер, — постарайся быть вооруженным.

— Ты слишком торопишься с выводами, — спокойно произнес Консидайн. — Ничего плохого не произошло. Она пришла сюда, чтобы побыть с лошадьми, а я боялся, что на нее могут напасть индейцы.

— Я тебя предупредил.

Дэйв повернулся и вышел из конюшни, оставив Консидайна наедине с ночью и дождем.

Глава 5

Нигде не бывает таких удивительных рассветов, как в пустыне. Окрашенная первыми лучами в нежные, пастельные тона. Богом забытая земля становится прекрасной. Нигде нет такого чистого, прозрачного воздуха, как в пустыне после дождя. И нигде в мире смерть не подступает ко всему живому так близко и не дышит в затылок с таким постоянством.

Дождь кончился. По сухим руслам рек еще неслись бурные потоки. Под безжалостным солнцем они вскоре снова иссохнут, но пока природа буйно ликовала. Бесчисленные крошечные корни, чуть прикрытые землей, жадно лили неожиданно пролившуюся на них влагу и тут же запускали тайный механизм воспроизводства.

Жизнь в пустыне полностью зависит от изменений погоды. Высохшие семена, смешанные с песком, кажутся мертвыми. Слабый дождь не способен оживить их, они ждут своего часа. Только когда воды окажется достаточно, внутри семени включаются некие часы, и оно вдруг оживет, быстро выбросит росток, точно в срок сформирует стебель, в одно мгновение выпустит нежные зеленые листочки. Еще миг — и пустыня запламенеет такой яркостью красок, какой не увидишь даже в тропиках. Но это тоже на миг.

Утром на выглаженном дождем песке резко выделялись свежие следы животных и птиц. Все прежние отпечатки, в том числе людей и лошадей, исчезли. Холодные глаза Спэньера тщательно обшаривали холмы в поисках дымков, которые сообщали бы всем индейцам в округе о том, что на тропе появились двое всадников.

Несмотря на внешнюю суровость, толстокожим Дэйв не был, и теперь жалел о том, что позволил себе грубость в обращении с дочерью. Что поделаешь, она больше не ребенок, а юная леди и сейчас в том возрасте, когда для нее естественно думать о мужчинах. При этом слово занимало ключевое место в его рассуждениях. Ее мать была настоящая леди, и он хотел, чтобы Ленни ни в чем ей не уступала.

Дочь сердилась на него и не скрывала своих чувств. В такой момент она была очень похожа на мать: высоко поднимала подбородок и смотрела прямо перед собой.

— Вокруг много хороших парней, — миролюбиво начал отец. — Я не хочу, чтобы моя девочка вышла замуж за преступника.

— Мама-то вышла!

Столь откровенное заявление заставило его замолчать. Ее мать вышла за него замуж и перевернула всю его жизнь, сумела приручить убежденного джентльмена удачи, бесполезно растратившего свою молодость, не отняв у него при этом его мужского достоинства. Она скрасила ему несколько лет, которые он прожил с ней душа в душу.

Мысли Спэньера против его воли возвратились к Консидайну. Он неохотно признался себе, что парень заслуживает уважения. Если Дач уже дважды был с ним в деле, то можно с уверенностью сказать, что он настоящий мужчина. И метис тоже. Обычно он предпочитал действовать в одиночку, но однажды вошел в шайку, пытавшуюся ограбить банк Обаро… и единственный остался в живых после налета.

Консидайн не выглядел преступником. Он производил впечатление джентльмена, его манеры выделяли его из окружающих, а Дэйв Спэньер хорошо разбирался в людях. Он вдруг поймал себя на том, что стал думать о Консидайне непредвзято.

Но все же он бандит, налетчик. И к лучшему, что они никогда не встретятся снова. Кто знает, чем кончится дурацкая затея с ограблением банка в Обаро?

Солнце осветило гребень горы, вздымавшейся перед ними, и согрело их спины. Слева к тропе подступал скалистый горный хребет, изрезанный трещинами и водостоками, отмеченными мелким белым песком. Только пучки медвежьей травы, лебеда да пустынная лапчатка ухитрялись прижиться на бесплодной земле. Кое-где вдоль оживших рек зацвело железное дерево, цветы на котором появляются одновременно с первыми листьями.

Если ничего не задержит их в пути, то, устроившись в Калифорнии, они, пожалуй, смогут уже в этом году получить первый урожай.

— Папа!

Дэйв быстро оглянулся, удивившись, что дочь заговорила первая.

— Смотри, дым!

Откуда-то из-за гребня горы высоко в небо поднимался серый столб дыма. Клубясь, он прервался один раз, потом второй. Сзади, севернее их последней ночной стоянки, на фоне ясного неба змеился еще один дымок.

— Давай перекусим, — предложил вдруг отец. — Позже не будет возможности.

Дэйв оглядел горы. Там, повыше, можно найти укромное местечко. Вынув винчестер, он направился к скалам. Некоторое время отец и дочь двигались вдоль хребта, не приближаясь к нему, потом Спэньер резко повернул и въехал в расщелину. Только убедившись, что там никого нет, жестом позвал Ленни и помог ей слезть с лошади.

— Не густо! — как бы извиняясь, сказал он, заглянув в сумку с едой и обнаружив, как мало там оказалось припасов.

Мужчина, имеющий семью, должен обеспечить ей определенный достаток. Он понял это, еще когда жил с женой. Только много позже до него дошло, как она любила его, если так спокойно довольствовалась тем малым, что он имел. Открытие тогда повергло его в шок. Дэйв не считал себя привлекательным мужчиной. И то, что его полюбила замечательная женщина, потрясло его до глубины души. С этого дня служение ей стало главной целью его жизни.

Ленни отец обожал, но никогда не чувствовал себя рядом с ней свободно, раскованно… Скорее всего, причиной тому была школа, в которую она ходила. Сам он никогда не учился и едва мог читать и писать. Когда дочь внезапно повзрослела, он просто растерялся, хотя изо всех сил старался не показывать виду. Плохо зная женщин, Дэйв зачастую не понимал, что ею движет, и очень тревожился, потому что по природе был человеком серьезным, с сильно развитым чувством долга.

Мысль о том, что порядочной женщине может нравиться, когда ее обнимают, не укладывалась в его голове. Его жена… Впрочем, жена в его сознании стояла особняком. Он не мог сравнить ее ни с одной другой женщиной. Больше того, как бы даже вообще не причислял ее к этой категории. Она отличалась от всех. Она была совершенно особенной.

В узкой расщелине между скал, откуда открывался неплохой обзор, на месте старого кострища, оставленного кем-то, Дэйв развел совсем маленький костерок из высохших ветвей мертвого кедра. Сухое дерево не давало дыма, только горячий воздух волнами колыхался над огнем. Пока Спэньер хлопотал у костра, он опять вспомнил о Консидайне.

Будь то бандит, преступник или шериф, люди всегда, хотя бы по слухам, многое знают Друг о друге. Срабатывает сложная система взаимного оповещения

— это и условные знаки на ковбойских тропах, и почтовые кареты, и разговоры в салунах. Поэтому Дэйв мог с полным правом сказать, что знаком с Консидайном давно, знает его манеру носить оружие, сколько человек он убил и вообще, что он за птица.

Из-за нескольких нашумевших историй имена таких ганфайтеров, как Эрп, Хикок, Малыш Билли, Джон Ринго и Вес Хардин, были у него на устах, хотя многие другие ребята не только не уступали им, но кое в чем даже превосходили. А на ковбойских тропах так же хорошо были известны Джонни Буль, Джо Фай, Люк Коротышка, Джим Котрайт, он же Мыслитель, Джефф Милтон, Даллас Стауденмайр, Кинг Фишер и Бен Томпсон.

Консидайн имел репутацию решительного бойца, способного выстоять в любой перестрелке и умеющего без колебаний посылать пулю за пулей. В том суровом мире, где они все обитали, такие качества характеризовали его как настоящего мужчину.

Но у человека, избравшего путь преступника, нет перспективы. Погибнуть с оружием в руке или умереть в тюрьме — вот и весь набор. Спэньер окончательно решил, что его дочери не пристало водить дружбу с бандитом.

Однако, приняв такое решение, он тут же вспомнил, что и Пит Рэньон был и грабителем и бандитом, а теперь вот защитник закона и уважаемый гражданин. Люди Запада незлопамятны. Они могут простить все, кроме предательства и трусости.

Назойливая кенгуровая крыса осторожно подошла поближе и с любопытством вдыхала кофейный запах. Ленни отломила кусочек сухаря и бросила ей. Крошечное животное метнулось в сторону, сделав громадный для себя — футов семь — прыжок, затем остановилось, успокоилось и оглянулось. Видя, что погони нет, любопытное маленькое создание поспешно вернулось, совершило несколько кругов вокруг сухаря, обнюхало его и, наконец, цепко ухватив передними лапами, принялось грызть.

Покончив с трапезой, путники покинули ущелье. Солнце палило вовсю. Трещали цикады. Три диких свиньи пересекли тропу. В тени скалы гремучая змея беспокойно подняла голову и заиграла своей погремушкой, когда они проезжали мимо. Одинокий канюк лениво выписывал круги в раскаленном небе.

Спэньер думал о парнях, с которыми недавно расстался. Каково-то им сейчас?

— Ладно, — сказал он, вздохнув. — Дай им Бог удачи! Ленни взглянула на него. Ей не нужно было объяснять, кого он имел в виду. Она сама думала о них. О Консидайне, по крайней мере, о его темных, вьющихся кудрях. Как спокойно смотрел он в лицо отца, пренебрегая опасностью, но и на пулю не напрашивался! Он не сказал ни одного слова в свое оправдание -только в ее защиту. И никаких извинений.

— Папа!

Дэйв посмотрел на дочь и понял, что она больше на него не сердится.

— Как думаешь, они справятся? — спросила она.

Он помолчал немного, взвешивая все за и против, и, наконец, ответил:

— Если это вообще осуществимо, то они не оплошают. — А потом добавил: — Вся беда в том, котенок, что взять банк — полдела. Потом ведь тебя долго преследуют, и ты бежишь, что есть силы. Может, и ускользнешь, на сей раз, но невозможно всю жизнь удирать. Когда человек поднимает руку на закон, рука каждого честного человека поднимается на него самого. А главное, таким образом ничего не приобретаешь, ничего не накапливаешь. Кое-кто из этих людей, в конце концов, начинает понимать, как мало они преуспели за прошедшие годы. Я знал одного такого. О нем говорили, что ему всегда везет. На самом же деле треть своей сознательной жизни он провел в тюрьме, над ним висело два смертных приговора, а кормился он подаянием бывших компаньонов да других людей.

Спэньер прищурил глаза, глядя на горизонт, где волны горячего воздуха колыхались над пустыней.

На юго-западе тоже поднимался столб дыма.

Глава 6

Консидайн посмотрел на свои большие серебряные часы.

— Вы, ребята, придете в город без двадцати час. Я могу обещать вам десять… пятнадцать минут от силы. Харди стрельнул в него глазами: — А выдержите? Консидайн усмехнулся: — Он выносливый малый. — Эту его беспечную усмешку они хорошо знали. — Я еще выносливее. — Он поудобнее уселся в седле. — И никакой стрельбы. Только в случае крайней необходимости. Если начнется перестрелка, вы, парни, должны будете проявить себя как лучшие стрелки Запада. Я их знаю — соревновался с ними.

Отъехав немного, Консидайн оглянулся. Парни стояли рядом и махали ему вслед. У него на миг сжалось сердце. Они такие отличные, славные ребята. И зачем только ему понадобилось втягивать их в эту историю?

По дороге его занимали мысли о Ленни. Удивляло, как с ним могло такое случиться? Ведь они совсем недавно познакомились. Чувство нахлынуло так неожиданно! Он пытался припомнить, что испытывал к Мэри, и не мог. Наверное, просто был очень молод, а Мэри считалась самой хорошенькой в округе. Или, наконец, пришла зрелость? Однажды отец сказал ему: .

Теперь Консидайн вполне осознал справедливость слов отца. В юности ему казалось, что взгляды старшего поколения устарели, и пожилые люди во многом не разбираются, но, повзрослев, понял, что слишком мало знает жизнь сам… Вот и получилось, что сейчас ему не о ком заботиться и никто не заботится о нем. Да это и невозможно при том образе жизни, который он вел теперь. Угрожать людям, красть их имущество — какие уж тут шутки. Обман, даже самый незначительный, остается обманом.

Может, Ленни понравилась ему потому, что казалась такой беззащитной, слабой? Ей необходима надежная опора. А может, ему просто захотелось дать ей то, в чем нуждается каждая женщина? А женщине нужны семья, муж, дом. Это определяет ее положение в обществе. Все остальное не важно. Все остальное бравада.

Подъехав к Обаро, Консидайн придержал лошадь, чтобы осмотреться. Для этого много времени не требовалось. Три параллельных и несколько пересекающих их улиц лежали как на ладони. Банк находился на правой стороне главной улицы. Корраль при конюшне располагался на другом конце города.

Если люди узнают, что он, в Обаро, то сразу поймут — скоро состоится долгожданная схватка, и побросают все дела, чтобы ее увидеть. Значит, первое, что необходимо сделать, — дать им знать о своем приезде. Потом привести Пита Рэньона в боевую готовность. Это будет потрудней. Пит — человек хладнокровный и не любит совершать необдуманные поступки.

Мэри… надо увидеться с Мэри. Если что и сведет Пита с ума, так именно их встреча.

Толпа соберется быстро, стоит только заикнуться, что он приехал взять реванш. Все прибегут к корралю. В банке, конечно, кто-то останется. Но один или даже двое служащих для его молодцов не в счет. Налет займет не более пяти минут. Если ребята сработают четко и все сойдет удачно, то они успеют скрыться до того, как закончится драка.

Конечно, все случайности и неожиданности предусмотреть трудно. Скажем, в самый неподходящий момент в банк придет вооруженный человек, или кто-нибудь уйдет из банка, а потом вернется, или кто-то, у кого винтовка под рукой, выглянет в окно второго этажа. Да и Рэньон может нанести ему удачный удар, после которого он не сумеет подняться или, что еще хуже, он сам нечаянно нокаутирует Пита. Схватка же должна длиться, по крайней мере, десять минут.

Если план сорвется и начнется стрельба, то ему придется удирать из города кратчайшим путем. Толпа, конечно, рассеется, но Пит!.. Пит начнет сопоставлять факты, возникнут подозрения, в конце концов несложная задача будет решена. Тогда ему, Консидайну, прищемят хвост.

Он вытащил револьвер и повернул барабан, затем проверил запасной револьвер, который всегда возил в сумке, притороченной к седлу, и пришпорил коня — Хони Чавез заверял, что дал ему самого быстрого из имеющихся в его распоряжении.

Оглянувшись, он увидел, что на западе в небо поднимается дымок, и зло выругался, — именно в ту сторону ехали сейчас Спэньеры. Но собственные проблемы заставили его отложить на потом их заботы. Не упущено ли чтонибудь важное — вот что больше всего волновало.

Миссис О'Бирн, например! Уж она-то ни за что не упустит такое приключение, и дробовик у нее всегда под рукой. Однажды ей довелось опробовать его на отряде индейцев. Последствия для них оказались плачевными. Эта женщина ко всему относилась серьезно, а после смерти мужа надела брюки и сама стала арканить и клеймить свой скот.

Сдвинув шляпу на затылок, чтобы было видно лицо, Консидайн ступил на территорию города. Во рту пересохло, а в желудке начались спазмы. Выпрямившись в седле, он свернул самокрутку. Обогнув корраль, Консидайн оказался на улице. На мгновение перед его мысленным взором, как если бы он парил высоко в небе, предстали огромные пустынные пространства, простирающиеся вокруг Обаро. Будто с высоты птичьего полета он видел этот город, едущих к западу от него Спэньеров и готовых тронуться в путь Харди, Дэча и метиса, которые уже стали маленькими винтиками запущенного им механизма, начавшего неумолимый отсчет времени.

В Обаро бывший ковбой не числился в розыске. Было известно, что те давние ограбления поездов — его рук дело, но улик не нашли. И он без опасений свернул на главную улицу города.

Ох, как хорошо знал он здешних жителей! Знал, если ему удастся ограбить их банк, они, безусловно, разозлятся и станут преследовать его, не жалея ни сил ни времени. Но… Догнав, схватив или даже убив его, втайне будут очень довольны, что налет удался не кому-нибудь со стороны, а одному из них.

Такова их особая философия. Ничто так высоко не ценится ими, как отвага и дерзость. А уж как они любят яркие впечатления и острые ощущения, — и говорить не стоит. Жаль, что со временем эти нравственные устои дали трещину.

Зорко подмечая все происходящее вокруг, Консидайн машинально надвинул шляпу на лоб. Несколько бездельников сидели на террасе магазина, расположенного в двух кварталах от центра. Миссис О'Бирн подметала крыльцо. В теплой пыли каталась собака. Радостно кудахча, курица клевала рассыпанное кем-то зерно. Несколько лошадей понуро стояли у коновязи. Только один быстрый взгляд бросил бывший ковбой на банк из-под полей шляпы. И тут же опять сдвинул на затылок -. пусть видят его лицо, пусть узнают его… Они все должны знать, что он в городе.

Из лавки, где торговали упряжью, выскочил человек и, уставившись ему в спину, вдруг заорал:

— Эй, Док! Посмотри! Мне не почудилось?.. Где-то хлопнула дверь, потом другая, третья… Консидайн вернулся в город — эта весть, как ветер, неслась от дома к дому.

Теперь люди выглядывали в окна, чтобы посмотреть на него, а бездельники, только что лениво сидевшие перед магазином, уже вскочили на ноги.

Впереди, за углом, — дом Пита Рэньона, дом, где он жил с Мэри. Забор из кольев, недавно покрашенный белым, маленький газон, зеленый и ухоженный, веранда, увитая цветущими розами.

Крупный мужчина со светлыми моржовыми усами крикнул ему:

— Эй, ковбой! Ты совсем вернулся? Консидайн натянул поводья:

— Привет, Мэтт! А ты, я вижу, не похудел!

— Вот уж не ждал увидеть тебя когда-нибудь в наших краях.

Консидайн бросил окурок. Занавеска на окне Рэньона действительно шевельнулась, или ему показалось? Он беззаботно усмехнулся:

— Ну почему же, ведь у меня в городе друзья, Мэтт. Я вернулся повидать Пита Рэньона. Слышал, он все еще в форме.

Солнце поднялось уже высоко. Время поджимало. Надо было поторапливаться. Повернув за угол, он спешился перед белыми воротами, затем снял шляпу, почистил джинсы, пытаясь унять расходившиеся нервы. И тут впервые ощутил, как где-то глубоко спрятанная, застоявшаяся злоба шевельнулась в нем и начала расти, он предвкушал будущий бой.

Мэри всегда была слишком серьезной, наверное, такой и осталась. Открывая ворота, он рассматривал дом. Похоже, она получила что хотела. Ее хозяйство выглядело, как ей всегда нравилось: строго, мило, до предела аккуратно.

Мэри отлично усвоила все уловки, как взять мужчину в оборот, и точно знала, чего хочет в своей безгрешной, размеренной жизни… впрочем, может, для Пита это обернулось благом. И неожиданно для себя Консидайн почувствовал облегчение.

Наружная дверь была затянута сеткой от насекомых, а внутренняя открыта. Звеня шпорами, он поднялся на веранду и вошел. В душной маленькой гостиной с брюссельским ковром чинно стояли жесткие стулья, покрытые темно-красным плюшем. На спинке каждого стула лежала чистая белая салфеточка. Это была солидная претенциозная комната, чопорная и подчеркнуто респектабельная. Словом, вылитая Мэри. И Консидайн вдруг почувствовал жалость к Рэньону. Интересно, насколько ей удалось его?

— Кто-нибудь дома?

Его голос прозвучал слишком громко, даже как-то неуместно в этой удручающе-благопристойной комнатке.

Мэри Рэньон вошла в гостиную и замерла на месте. Ее опрятное домашнее платье хорошо сидело на ладной фигурке, волосы были гладко зачесаны назад. Она выглядела уверенной в себе, уравновешенной женщиной. В прежние времена он не замечал в ней такого. Видимо, подобные черты проявляются у женщины, которую любят или которая заарканила себе хорошего мужчину.

— Привет, Мэри.

Она побелела как полотно и начала обеими руками разглаживать платье, тщательно, медленно, как делала прежде, когда из-за чего-то расстраивалась. Соблюдение приличий Мэри всегда считала важнее всего. Консидайн усмехнулся, вспомнив, как она ненавидела даже мысль о физической близости, потому что это оскорбляло ее чувство благопристойности.

— Что тебе надо?

В ее словах сквозила неприязнь. Да, подумал Консидайн, Мэри есть Мэри. У нее есть мужчина, дом, а его возвращение таит в себе опасность.

— Где Пит?

— Его нет. — Она комкала в пальцах фартук, делая вид, что вытирает свои, уже сухие руки. — Зачем ты приехал? Почему не оставишь нас в покое?

— Ты уж вообразила, что мы могли бы вспомнить старые времена, Мэри? — съязвил он. Она вспыхнула и рассердилась:

— Уезжай! Не порти нам жизнь!

Консидайн не сдвинулся с места. Пожалуй, это была самая неприятная часть задуманного плана. Он взглянул на каминные часы.

— Не волнуйся, не останусь. Я приехал повидать Пита.

— Повидай, если так хочешь. Но учти, он тебя не боится.

— Пит? Пит Рэньон никогда не боялся никого и ничего… даже когда знал, что я могу застрелить его. Только ты смогла так скрутить его, иначе он не усидел бы в такой комнате. — Он посмотрел ей в глаза. — Когда связываешь мужчину слишком туго, он задыхается. Отпусти веревку и предоставь ему немного свободы. Если он любит тебя, то свяжет себя сам и будет даже рад своей неволе.

— Я не помеха Питу, — запротестовала она. — Он стал уважаемым человеком и кое-что значит в этом городе. — Мэри глянула на него в упор. — Ты-то хоть для кого-нибудь что-то значишь?

Она угодила в его самое больное место. Он действительно ни для кого ничего не значил, и это сущая правда. И вдруг Консидайн подумал о Ленни. Может, все-таки хоть немножко для нее?

— Ошибаешься, дорогая. У меня есть девушка. Ее взгляд стал колючим. Увы, она как была, так и осталась собакой на сене. Но что же он так придирается, подумалось ему, из нее получилась хорошая женщина. Она прекрасно ведет дом, привлекательна, а в общем-то Пит к концу жизни, наверное, станет мэром или какой-нибудь не менее влиятельной фигурой.

— Ты ничего не будешь для нее значить, пока она не отнимет у тебя оружие и не превратит тебя в уважаемого гражданина!

— Такого, как Пит? Тебе, наверное, хочется, чтобы она тоже пришпилила, к небу звезду и выгнала из города моих лучших друзей?

— Ты знаешь, что Пит не хотел этого! — запротестовала Мэри. — Ему пришлось… после того, что случилось.

— Конечно, так ему за тебя спокойнее! Мэри была в бешенстве:

— Убирайся! Вон из моего дома! Надеюсь, что никогда больше не увижу тебя!

Он повернулся на каблуках и вышел. Постоял мгновение на ярком солнце, пытаясь понять, чего же, в конце концов, добился. Сейчас он хотел только одного — разозлить Пита настолько, чтобы тот не уклонился от схватки… Сработает ли встреча с Мэри?

Все еще сосало под ложечкой, и спазмы в желудке не прекращались. Пожалуй, меньше всего на свете ему хотелось драться с Питом Рэньоном. Было бы здорово просто его снова повидать… как в старые времена.

Сколько бычков носили, на себе клеймо, поставленное их руками! Сколько вместе с другими ковбоями им пришлось сражаться с индейцами и конокрадами! Сколько скота вытянули из болот! Сколько раз дрались бок о бок в салунах, когда там разгорались ссоры!

Он подобрал поводья и вдел ногу в стремя, как вдруг Мэри схватила его сзади за рукав.

— Консидайн, мне все равно, что ты думаешь обо мне, но не трогай Пита! Пожалуйста, оставь его в покое! Ее искаженное страданием лицо изумило его.

— Ба, Мэри! Да ты, никак, действительно любишь его?

— Да… люблю, — просто сказала она. — Он мой муж. Будь я навсегда проклят, подумал он. И это Мэри! Мэри, которая восставала против всяких эмоций! Мэри, которую, бывало, он с наслаждением заключал в объятия, потому что знал, что, вопреки своему желанию, она отзовется на его ласки, как бы ни подавляла в себе свою природу. О, как безуспешно боролась она со своими чувствами, ненавидя себя за слабость и за то, что не может скрыть эту борьбу от него!

— Мэри, — произнес он мягко. — Нам с Питом надо кое-что уладить. Не знаю, кому повезет теперь, но обещаю — и это единственное, что могу для тебя сделать, — я не подниму против него оружия.

Он поехал, и она некоторое время пристально смотрела ему вслед, затем, подобрав юбку, побежала.

Теперь на улице стояло несколько повозок и народу прибавилось. Тридцать или сорок лошадей жевали сено у коновязи. Из всего этого он заключил, что сообщение о его появлении уже распространилось. При других обстоятельствах он и сам был бы не прочь посмотреть на такую схватку.

Соскочив с лошади, Консидайн привязал ее скользящим узлом. Как бы поправляя шляпу, надвинул ее на глаза. Проделывая это, успел взглянуть на банк. Перед ним никого не было, никто не собирался в него входить и не шел к нему. Занятый своими наблюдениями, он не заметил, как Мэри Рэньон прибежала в дом миссис О'Бирн. Там слова потоком хлынули из нее:

— Вы не видели Пита? Его ищет Консидайн! Миссис О'Бирн спокойно взглянула на нее:

— Не волнуйся! Пит не растеряется. Он побьет его, как в прошлый раз!

Консидайн остановился рядом с конторой шерифа. Часы в окне банка пробили 11.30. От напряжения его прошиб пот. Теперь события должны развиваться молниеносно. Клюнет ли Пит на его выходку?

Где-то рядом забивали в подкову гвоздь. Это мог быть Пит. Он любил подковывать лошадей и знал в этом деле толк.

Вдруг из-за конторы шерифа донесся голос Мэри:

— Пит! Пит, Консидайн в городе.

— Сейчас?

— Он ищет ссоры… Я точно знаю! — Она уже почти кричала. — Пит, не дерись с ним! Посади его в тюрьму! Рэньон от души рассмеялся.

— Успокойся, Мэри. Ты же знаешь, Консидайна невозможно упрятать в тюрьму без драки. От меня-то ты что хочешь?

Пит обогнул здание и вышел на улицу. Глаза их встретились. Консидайну пришлось побороть желание протянуть ему руку. Он любил этого человека. Пит всегда ему нравился… Но задумана рискованная операция! Деньги, которые им, четверым, так необходимы! Он стряхнул эту мимолетную слабость, рассердившись на себя.

— Что тебе надо, Консидайн? Сдается мне, ты с официальным визитом?

— Нет, если только официальным визитом называется то, когда тебе разбивают башку.

Вокруг собирались мужчины, стараясь не пропустить ни одного слова. И тут Консидайн увидел человека, слезающего с лошади возле банка. Это был Дэч.

— Считаешь, что стоило сюда возвращаться? — спросил Пит.

— Конечно… чтобы затолкать тебя рожей в дерьмо конюшни Йенсена!

Сзади Пита стояла Мэри. Желая ускорить события, Консидайн добавил:

— Хочу показать твой жене, как выглядит ее симпатяга муж, когда его физиономия в некотором беспорядке.

Рэньон вспыхнул, но сдержался, пытаясь уловить, что стоит за всем этим. Консидайн забеспокоился… Пит был осмотрителен и, кроме того, знал его слишком хорошо… Если дать ему время подумать, он догадается, и все полетит к черту.

— Что случилось. Пит? Или после женитьбы ты стал туго соображать? У тебя и живот так же заплыл жиром, как мозги? Выражение лица шерифа стало жестким.

— Я никогда в жизни не уклонялся от драки, и ты чертовски хорошо знаешь это! Консидайн хохотнул.

— Так то было до женитьбы! Похоже, она подрезала тебе крылышки, а. Пит?

Рэньон потемнел от гнева. Он сделал полшага вперед и замахнулся.

Консидайн отступил.

— Не здесь. Пит. Пойдем туда, где мы дрались прежде, на ту самую площадку. Тебе повезло там, а сейчас ты, как никогда, нуждаешься в удаче.

Он обратился к толпе:

— Я собираюсь вздуть вашего шерифа, хотя, сдается мне, он слишком пуглив для драки.

Повернувшись, Консидайн двинулся к корралю. На часах было без двадцати двенадцать.

В дверях банка стоял мужчина с зеленым солнцезащитным козырьком на голове и в нарукавниках. Вероятно, Эпперсон. Надо думать, он тоже не пропустит хорошую схватку.

Консидайн повесил куртку на луку седла и повел лошадь по улице. Толпа последовала за ним. Он слышал, как Пит спорит с Мэри, но не остановился. Теперь все должно сработать… Должно!

Повернув к выгону Ларсона, он оставил лошадь там, где легко мог вскочить на нее в случае необходимости, и повернулся, чтобы встретить Рэньона. Во рту опять пересохло, а живот подвело.

Наблюдай за правой, предостерег он себя, наблюдай за его правой и двигайся, чтобы не дать ему сделать захват. Миссис О'Бирн стояла на ступеньках своего дома и утешала Мэри:

— Не волнуйся. Драка, конечно, будет, и я даже с удовольствием посмотрю ее.

— Но Пит… — запротестовала Мэри.

— Никогда еще хорошая потасовка не вредила мужчине, Мэри Рэньон. Не беспокойся за него. — Миссис О'Бирн посмотрела на Консидайна: — Что за мальчишка! А из такой благородной семьи! Я всегда говорила: все сложилось бы иначе, если бы апачи не убили его родителей, когда он был юнцом.

Пит Рэньон повесил на забор пальто и оружие и двинулся на противника, но его лицо все еще выражало сомнение… Что-то мучило шерифа.

Консидайн уловил это, быстро сделал выпад и дал Питу в зубы.

Дэч спешился перед салуном. Выглядело все совершенно невинно: этакий рослый, ленивый, довольно полный мужчина прошел в банк мимо банкира и кассира, которые стояли в дверях, глядя на то, что творится у корраля. На улице не было ни души.

Дэч достал двадцатидолларовую золотую монету и произнес:

— Я хотел бы разменять ее, мистер.

Кассир неохотно повернулся и вошел в банк. Только после этого два всадника на пыльных лошадях возникли как из-под земли перед банком. Один из них — это был Харди, — спрыгнул с седла и направился к двери.

Банкир повернулся к нему спиной и сказал кассиру:

— Проклятье! Не будь я бизнесменом, я бы… — но договорить не успел.

Харди приставил револьвер к его спине. Тут же Дэч направил свой на испуганного кассира. Оставив обоих мужчин на попечении Харди, Дэч прошел во внутреннее помещение. Быстрыми, умелыми движениями он брал аккуратные кучки золотых десятидолларовых монет и сбрасывал в мешок. От корраля доносились крики и возбужденные одобрительные возгласы.

Дэч работал четко, без суеты. Очистив стойки и сейф, он моментально выполнил и все остальное — поставил мешок на стол, связал банкира и кассира, заткнув им рты. Затем, подхватив мешок, мужчины вышли на улицу, где их ждал метис.

— Дэч, — сказал Харди, — с каким удовольствием я бы посмотрел на эту схватку!

— Я тоже. Уходим!

Они шагом доехали до первого поворота, свернули в заранее намеченный переулок и перешли на рысь, а затем, взяв направление на холмы, понеслись во весь опор.

Один раз, поднявшись на вершину холма, они оглянулись. Погони не было.

— Надеюсь, он справится, — продолжал Харди. — Я не сомневаюсь.

— Он справится.

Метис промолчал. Ему нравился вес мешка, который он вез, а его мысли уже витали в Мексике.

Дэч указал на горный хребет вдали.

— Дым. Нам непросто будет добраться до границы.

По расчетам, Консидайну пора было уезжать из города и догонять их на своей самой быстрой лошади.

Из-за отдаленного горного хребта, вопрошая о чем-то, поднимался столб дыма, а другой, западнее, отвечал ему.

…Краснокожие воины на лохматых пони выехали из расщелины, словно ястребы, слетевшие со скал, и рассыпались неровной цепью, держа направление на запад.

Язык индейских костров оповещал: по пустыне едут двое… Захватить их легко, даже слишком легко.

На темных широкоскулых лицах сверкали узкие глаза цвета обсидиана. Колени стискивали тощие бока лошадей.

Глава 7

Удар в зубы произвел тот самый эффект, который и ожидал Консидайн. Нет вернее способа привести мужчину в ярость! Все, что до сих пор смущало Рэньона, отступило на задний план. Он рванулся вперед, сжав кулаки. Соперник позволил ему подойти поближе и неожиданно ударил левой. Пит на мгновение замер, потом, набычившись, ринулся в атаку и нанес удар правой. Выпад оказался столь стремительным, что, даже заранее разгадав маневр, противник не успел принять мер предосторожности и получил такой тумак по уху, что пошатнулся. Толпа заревела. Бой разгорался не на шутку.

На мгновение потеряв ориентацию, Консидайн сделал шаг назад, оступился и тут же получил оплеуху слева, да такую, что искры из глаз посыпались. Но он все же попытался сделать захват, однако Пит уклонился, а потом нанес сильный удар правой в живот. Его более подвижный приятель все-таки исхитрился и сумел провести захват и повалил шерифа в пыль. Затем почему-то отступил с преувеличенной учтивостью, чтобы позволить ему подняться. Такая любезность ошеломила Рэньона. Коронным номером его друга в драке всегда считался именно последний, решающий удар, в остальном он был гораздо слабее.

Используя данную ему передышку. Пит медленно поднимался в полном недоумении. Он не раз видел своего бывшего товарища в рукопашной и знал, если ему удавалось сбить противника с ног, тот редко получал возможность даже приподняться. Его добивали.

Скулы Рэньона покрылись красными пятнами, из ранки в углу рта текла кровь. Он собрался и начал действовать осторожнее. Если он сумеет обуздать свой гнев и начнет драться с умом, то станет по-настоящему опасным для противника. Шести футов и двух дюймов роста, он был на пятнадцать футов тяжелее своего худощавого обидчика, который при том же росте весил всего сто восемьдесят пять фунтов. Пит быстро сделал ложный выпад, притворившись, что нацелился правой в шею, но, шагнув, сильно влепил левой. Они яростно боролись, тузя друг друга что есть силы, атакуя и преследуя. Пит достал Консидайна левой в челюсть и, не давая ему опомниться, добавил правой. Он нападал, увертывался, наседал, действуя обеими руками. Противник отступил, но, почувствовав во рту вкус крови, пришел в ярость: левой удар в лицо, затем быстрый правый апперкот и снова удар левой. Такая блестящая серия откинула Пита в толпу.

Консидайн отступил, умирая от желания перевести дух. Сколько прошло времени? Полминуты? Минута?

Рэньон снова перешел в атаку. Захватив его левое запястье, Консидайн вдруг повернулся вокруг себя и сделал бросок через плечо. Но Пит хорошо знал этот прием и, разгадав маневр, легко перекатился через спину, спокойно приземлился и, сразу вскочив на ноги, бросился в бой. И снова эти двое с ожесточением бились, истекая потом, и все в толпе охрипли от крика. Пит развернулся и со всего размаху вмазал Консидайну правой и сбил его с ног. Тяжело рухнув на землю, потрясенный своим падением, тот перекатился, прежде чем начал вставать. Время!!! Сколько времени?! Он тянул время, медленно поднимаясь, отряхнул с рук пыль и только потом пошел на Рэньона, дал ему зуботычину левой и немедленно был отброшен к ограде корраля, которая затрещала под его тяжестью. Отскочив от нее, он обрушился на Пита снова и правой задел собственную челюсть.

На несколько мгновений они спаялись в клинче, потом Питу удалось освободиться от захвата, и он свалил приятеля. Консидайн упал на колени и успел слегка отдышаться, хотя толпа орала ему, чтобы скорее поднимался. В голове у него шумело, и уже нельзя было отличить гул в ушах от рева толпы. Шумы сливались воедино, многократно усиливаясь. Он встал, и Пит опять набросился на него, но наткнулся на такой удар в челюсть, что распластался на земле в полный рост.

Пит лежал неподвижно, чувствуя себя как бык под топором на бойне.

Паника охватила Консидайна. Что, если шериф вырубился? Он ясно представил себе, как толпа хлынет обратно на улицу в тот момент, когда его ребята выходят из банка. Задыхающийся и окровавленный, он двинулся вперед, и в это мгновение лежащий лицом вниз Рэньон вдруг приподнялся, оттолкнулся и боднул его в колени. Оба они, продолжая драться, покатились по земле под рев толпы, потом одновременно поднялись и принялись яростно тузить один другого. И вдруг вся их враждебность исчезла. Оба противника стали получать от боя явное удовольствие. Сойдясь нос к носу, они двигались взад и вперед по пыльному корралю, напоказ размахивая руками.

На лице Рэньона появилась кривая усмешка, и Консидайн поймал себя на том, что тоже улыбается. И уже не мог он ловко демонстрировать ту ненависть, которая якобы стала причиной схватки. Ему нравилось, как дерется этот крепыш, и сейчас их поединок уже не был разборкой из-за чьих-то объятий и поцелуев. Консидайн быстро опустил правую руку и кулаком ударил Рэньона в живот. Пит хрюкнул, осел на колени, затем напрягся и достал дружка головой под подбородок. Зубы Консидайна лязгнули, и он упал, а когда поднялся, удар правой разбил ему губы. Он сплюнул кровь в пыль. В голове опять загудело. Сделав ложный выпад, он снова поставил Пита на колени. Медленно поднявшись, тот сжал свои большие кулаки, и они снова схватились, борясь, ловя ртом воздух, издавая нечленораздельные звуки.

Консидайн здорово вымотался. Он не знал, как чувствует себя противник, но сам был на пределе. Пит, без сомнения, настоящий профессиональный борец, подумал Консидайн и сделал обманное движение. Но номер не прошел, и Рэньон быстрым встречным ударом заставил теперь его упасть на колени.

Сколько времени?! Долго ли они дерутся?!

Ноги Консидайна налились свинцом, а руки онемели от усталости. Он встал и пошел вперед, и вдруг в воздухе просвистел кнут. Он увидел позади себя Мэри, которая замахивалась кнутом. Только инстинктивно вскинутая рука спасла его от серьезной травмы.

— Пит, прекрати! Прекрати сейчас же, или я уйду из этого города! Уйду от тебя!

Пит повернулся к ней, чтобы возразить, но Консидайн провел пятерней по его залитому кровью лицу.

— Что происходит, Пит? Она тебя бросает?

Мэри повернулась к нему, но прежде чем заговорила, мужчины встали между противниками.

— Уезжай, Консидайн, ты свое получил. Я бы сказал, вы друг друга стоите,

— сказал один из них.

Консидайн посмотрел на Рэньона через их головы и снова отметил, что тот явно озадачен. Он поднял руку.

— Это была славная схватка. Пит! До свиданья… и… спасибо!

Только со второго раза он попал ногой в стремя. Теперь самое главное — не слишком торопиться, предостерег он себя. Проезжая мимо банка, увидел на двери табличку . Она могла задержать любого, кроме Эпперсона. Он вернется в банк. Разве что по дороге остановится, чтобы обсудить схватку.

Голова гудела, а челюсть не двигалась. Сплюнув кровь в пыль, он выругался, но даже говорить, оказалось больно. Этот чертов Пит всегда умел работать кулаками. К счастью, руки не слишком пострадали. Правда, они вздулись и распухли, но были целы. Руки вообще никогда его не подводили, его крепкие, сильные руки, с острыми костяшками суставов. Он поработал пальцами, чтобы размять их.

Последние строения города остались позади, и он пустил лошадь рысью, а затем и легким галопом. Когда его уже нельзя было видеть из города, с полмили несся во весь опор, потом снова перешел на ровный галоп. Дважды оглядывался с вершин холмов, но погони не обнаружил.

Стало быть, все сошло хорошо, даже слишком хорошо, но ликования Консидайн не испытывал. Да и что он такого совершил, в конце концов? Ну оставил с носом людей, которые, между прочим, имели все то, чего так не хватало ему. Хоть он и гордился всегда своей свободой, но что это за свобода, когда каждый шериф может охотиться за тобой?

Некоторое время Консидайн позволил лошади идти легким галопом, потом погнал ее снова. Еще издали увидел Дэча, который поджидал его у входа в каньон. В некоторых случаях Дэч вел себя как старая курица-наседка. Консидайн спешился. Тут же подошел Харди, снял седло и перенес его на свежего коня.

Дэч впился взглядом в лицо главаря.

— Ну, как все прошло? Консидайн криво улыбнулся:

— Я же тебе говорил, он знает толк в драке. Не мешкая ни минуты, налетчики отправились дальше. Маршрут и план действий были тщательно продуманы заранее. А отпущенные на свободу лошади Хони вернутся к нему или на то ранчо, с которого их взяли.

По рыхлому песку старого русла реки путники молча поднялись на крутой склон и перевалили через плоскую вершину горы.

— Я видел сзади дым, — произнес Харди. Он был молод, и ему всегда было что сказать.

— Мы еще много их увидим.

Только теперь Консидайн почувствовал, как смертельно устал. Но они выполнили что задумали. Оставалось только удрать. Оглядевшись с высоты, Консидайн убедился, что погони пока нет. Но теперь в городе уже все знали. Можно себе представить, в какую ярость пришел Пит Рэньон, когда понял причину схватки. И остальные тоже в бешенстве… Хотя некоторые люди с юмором расценят такой налет как славную шутку, но от преследования не откажутся, а догнав, — застрелят, не задумываясь, если встретят сопротивление.

Лицо Консидайна раздулось и пульсировало при каждом шаге лошади, синяки и ссадины саднили, соленый пот вызывал жжение, тело разламывалось. Но все это казалось пустяком, если учесть, какую роль ему довелось так блестяще сыграть в пьесе с ограблением. О таком приключении долго будут рассказывать с восторгом… А что он, собственно, сделал?

Дэч первый увидел клубящееся темное облако.

— Что бы это могло быть? — спросил он, указывая на него.

— Надеюсь, не пожар, — ответил Харди. — Я оставил в лавке фотографию своей девушки.

Придержав лошадей, мужчины вынули винтовки и перегруппировались. Консидайн занял позицию сбоку и чуть впереди остальных. Метис — на противоположной стороне и сзади. Готовые к схватке, они быстро подъехали к заведению Чавеза.

Его больше не существовало. От зданий остались одни глинобитные стены, по-видимому, в том самом виде, в каком Хони нашел их когда-то.

— Следы, — указал Харди на землю.

— Огонь еще не погас. Они ушли недавно.

— Он убил одного, — метис показал на большое пятно крови возле гостиницы.

Консидайн быстро объехал вокруг. Индейцы ушли, унеся с собой, как обычно, мертвых и раненых.

— Хони здорово дрался с ними, — заметил Харди. — Я бы никогда не поверил, что он на это способен, но, судя по всему, убил троих. И двоих ранил.

Тело Чавеза распростерлось возле конюшни. У них не было времени похоронить его. Хони был бы первым, кто их понял. Пусть полицейский отряд займется этим.

Теперь их ничто здесь не держало. Выехав на дорогу, они сначала взяли курс на запад, затем двинулись на юг, к границе.

Их первоначальный план — углубиться в самое сердце пустыни, придерживаясь тинахас и других естественных водосборников, которые медленно, по каплям, наполнялись водой и редко посещались индейцами, потому что были способны напоить не больше четырех-пяти человек одновременно, — оставался в силе.

Маленький отряд шел по четко заметным в грязи следам индейских пони, наложившимся на отпечатки копыт лошадей Ленни и ее отца. Апачи, конечно, знали, что один из всадников — женщина. Для хорошего следопыта не секрет даже и то, на какой из лошадей она ехала.

К этому времени Дэйв Спэньер наверняка понял, что его преследуют. Он — не новичок на Западе, к тому же стар и мудр и знает об опасностях, подстерегающих каждого в этих местах, и о том, какое обличье они принимают. Правда, весь расклад все равно получался не в его пользу.

— Хотя, — сказал Дэч в раздумье, — по словам старика, Ленни владеет оружием лучше, чем большинство мужчин.

Стояла страшная жара. Воздух был совершенно неподвижен. Только солнце нещадно палило в бездонном небе. Стараясь сохранить силы лошадей, путники, однако, двигались в хорошем темпе и умудрились покрыть довольно большое расстояние.

Консидайн не думал о мешках с деньгами, которые они везли. Его не покидали мысли о девушке на тропе, ее отце и об апачах, идущих по их следу.

Несколькими часами раньше Дэйв Спэньер пришел к разумному решению. Перед этим он с раздражением прокрутил в голове события предыдущей ночи. В конце концов, когда девушка достигает возраста Ленни, она должна быть под чьей-то опекой. А вдруг с ним что-нибудь случится? Она же останется совсем одна. Единственный способ узнать мужчин — это общаться с ними… О Консидайне все в один голос говорят, что он истинный джентльмен.

— Не такой уж я хороший отец, — сказал он вдруг. — Я всегда избегал женщин. Никогда их толком не понимал. Только твоя мать… но она была необыкновенной женщиной. Знала, как мной управлять. У меня же не все получается, Ленни.

Она ничего не ответила, и он, покачиваясь в седле, продолжал подыскивать нужные слова, пока они ехали сквозь этот жаркий тихий полдень:

— Будь твоя мать жива, мы во всем быстро разобрались бы. Она всегда желала тебе счастья, мечтала, чтобы ты вышла замуж за хорошего человека, обзавелась домом. Я для тебя хочу того же.

Только несколько часов назад прошел дождь, но ничто уже не напоминало о нем, кроме засохшей грязи на дне впадин. Однако интуиция подсказывала Дэйву, что отсутствие воды будет самой незначительной из проблем, ожидающих их в предпринятом путешествии. Он вытер, пыль с винтовки, отщипнул кусочек жевательного табака, а затем внимательно осмотрел горы и простирающуюся перед ними пустыню. Обнаружить апачей, даже вблизи, почти невозможно до тех пор, пока они не начнут стрелять. Потерять бдительность сейчас значило расстаться с жизнью.

Однако мысли его продолжали возвращаться к Ленни. Отец хотел понять, о чем она думает, что заставляет ее совершать те или иные поступки. Он с трудом подыскивал для нее слова; каждая тропинка, по которой Дэйв пытался подойти к ней ближе, заводила его в неведомые дебри.

Наконец он заявил:

— Лучше преданный мужчина, чем тот, кто любит целовать и все такое.

— Я знаю, папа.

Испытав облегчение, он продолжал:

— Давай найдем тень и ненадолго остановимся. Надо поберечь силы лошадей.

Неожиданно они увидели пересекающие их путь следы. Шесть неподкованных пони прошли здесь на юго-запад не более часа назад…

Спэньер долго разглядывал отпечатки, потом внимательно осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил.

— Апачи рядом, дочка. Надо быть настороже.

— Папа!

— Что?

— Консидайн и остальные… Думаешь, они справились?

— Не имею понятия.

— Они поедут за нами следом?

— Им придется удирать в Мексику. От кого-то я слышал, что Консидайн знает пустыню, как апач.

— Мне он нравится.

— Выкинь его из головы. Тебе лучше никогда с ним больше не встречаться, но если он появится и начнет увиваться за тобой, я его убью.

Спэньер повернулся в седле, чтобы посмотреть назад. Пыли, поднимающейся из-под копыт, он не увидел, однако тревога его росла. Прежнее спокойствие улетучилось. Он поворачивался, оглядывался, взгляд его беспрестанно искал хоть какую-нибудь зацепку. Ему были знакомы эти признаки — он всегда вел себя так, когда чувствовал, что за ним наблюдают. Но пустыня умеет надежно хранить тайны, хотя, чтобы знать о подстерегающей опасности, старому бродяге не нужно было видеть ее. Свежие следы предупреждали: индейцы заметили их. Что же делать?

Спэньер не строил иллюзий относительно ситуации, в которой они оказались. Если хоть однажды ваши дороги пересекались с тропами апачей, значит, вы подвергались смертельной опасности. Индейцы могли напасть, устроить засаду, убить. Или не предпринять ничего.

Предположим, Консидайну и его компании повезло. Тогда они едут тем же путем. Может, их подождать? Но, поразмыслив, он решил, что не стоит. Шанс, что налетчики ускользнули невредимыми, слишком ничтожен. А времени терять нельзя. Лучше продолжать путь и найти место для стоянки.

— Папа, а как ты встретил мою маму? Поглощенный мыслями об апачах, Дэйв вздрогнул от вопроса дочери.

— Ну… Она с мужем приехала на Запад. Он схватил лихорадку и умер. Я жил поблизости и мимоходом заезжал к ней посмотреть, как она одна справляется с хозяйством. Твоя мама была настоящей леди… образованной… Она взяла с меня обещание проследить, чтобы ты тоже окончила школу. Я никогда не мог понять, что она нашла во мне? Конечно, я был моложе тогда. И уважал ее больше всех, кого когда-либо встречал. Она хорошо прожила свою жизнь, очень хорошо.

Разговаривая с Ленни, он, однако, продолжал внимательно за всем наблюдать, ничего не упуская. Вдруг он сказал очень спокойно:

— Ленни, достань винчестер. Не торопись… и будь наготове.

— Индейцы, папа?

И тут произошло непредвиденное. Ее не слишком хорошо выезженный мустанг, испугавшись гремучей змеи, выползшей на тропу, взвился в воздух и понес. Он ринулся в камни, потом вырвался на простор, летя на пределе своих сил. Но, огибая огромный валун, конь попал ногой на обломок скалы, застрявшей в оползне, и камень начал двигаться под его копытами. Несмотря на яростные усилия, животное упало и покатилось вниз.

Услыхав грохот сползающих камней и пронзительный крик дочери, Спэньер пустился за ней, изрыгая проклятья.

Уклоняться от тропы было опасно. Обогнув скалы, он остановился, быстро оценил обстановку и соскочил на землю. Дэйв то бежал, то съезжал по камням к Ленни. Она уже поднималась. Девушка ушиблась и содрала кожу, но, кажется, обошлось без переломов. Даже падая, она не выпустила из рук винтовку.

Еще издали он угадал, что лошадь сильно разбилась и сломала ногу. К тому же несчастное животное укусила змея. Не желая привлекать внимания выстрелом, Спэньер быстро наклонился и ножом перерезал горло мустанга.

Ленни кинулась к нему, но отец остановил ее.

— Отойди, — сказал он резко, чтобы скрыть свой страх перед тем, что с ними случилось. — Нога сломана. Я должен так поступить.

— Но, папа! — Слезы ручьем лились из ее глаз. — Он такой славный!

— Ты с ума сошла? Это была пугливая, тупоумная тварь с хвостом, как метла. И хоть бы унция пользы! — Он помолчал. — Но все же мы почувствуем его потерю.

Теперь у них была одна лошадь на двоих и сотни миль впереди, большей частью по пустыне.

— Ничего, — утешал дочь Дэйв, когда они поднимались по склону. — Садись!

Прищурившись, Ленни смотрела на колышущиеся волны теплого воздуха. Она понимала, что тревожит отца, но помочь ему ничем не могла. Без нее определенно у него было бы меньше проблем.

Спэньер не сомневался, что апачи где-то рядом и представляют собой реальную опасность. Но сейчас его больше беспокоило то, что Ленни так остро нуждается в защитнике. И он не знал, как быть. Такие невеселые мысли роились в его голове, когда он брел впереди лошади в горячем мертвом воздухе полуденной пустыни.

Глава 8

Дэйв Спэньер не помнил себя без оружия. На границе, где он вырос, оно входило в число предметов первой необходимости. Что бы ни думали о здешних аборигенах на Востоке, индейцы, — прежде всего воины. Их правила и обычаи не имеют ничего общего с законами, по которым живут белые. И только немногие из белых, обосновавшиеся рядом с индейцами и постоянно общавшиеся с ними, понимали их достаточно хорошо.

Именно непонимание индейских правил и обычаев принесло так много вреда переселенцам — людям с добрыми намерениями, но плохо информированным об истинной обстановке, когда они двинулись на Запад.

Одна из главных ошибок в общении с людьми другой культуры — приписывать им свои собственные представления о жизни. Например, что такое милосердие, ясно каждому белому, а у американского индейца нет даже такого понятия. Принять участие в военных действиях — радость для него. Уничтожение врага, конокрадство и охота — вот что приносит ему уважение сородичей и богатство, а ловкий конокрад даже в большей чести, чем хороший охотник. Много миль может пройти краснокожий, чтобы увести чужих лошадей или принять участие в большом сражении.

Где бы ни случилось поселиться Дэйву, с ним по соседству всегда жили индейцы, обычно враждебно настроенные. И хотя они часто вместе охотились, и он понимал их, но воевать с ними ему тоже случалось. Старик знал, что для апача слово не имеет смысла. Пытка — просто забава. Он не испытывает сочувствия к пленному врагу. Апач ценит мужество, стойкость, силу и хитрость, потому что благодаря этим качествам и выжил сам. К индейцам Спэньер относился даже с большим уважением, чем ко многим знакомым белым. Несмотря на частые стычки, они отдавали друг другу должное.

Хотя разные племена воевали между собой, они хорошо понимали друг друга, потому что их обычаи и верования во многом совпадали. Белые же появились среди них с превосходящим по силе оружием, другими представлениями о жизни и непонятным упорством в захватнической войне. Сами они воевали обычно ради развлечения, за честь и добычу, и очень редко ради расширения владений.

В борьбе с индейцами нелегко было выбирать место для схваток, потому что они знали каждый дюйм своей пустынной земли, и в тактике ведения боя не имели себе равных.

Однако пространство к югу от Гилы и Солт-Ривер-Велли Дэйв изучил так же хорошо, как любой из апачей.

Сейчас он не сомневался, что индейцы наблюдают за каждым его шагом и уже приняли решение, где ему предстоит принять сражение. Теперь они, несомненно, представляли себе, что он за человек, потому что от опытного воина ничто не может укрыться. Мужчина на тропе в стране индейцев проявляет себя во всем — и в том, какой путь выбирает, и насколько осторожно приближается к месту, где может быть засада, и как использует рельеф местности, чтобы облегчить дорогу или устроить стоянку, читает следы и контролирует окружающую обстановку. Осознавая, что нападение неизбежно, Дэйв хотел занять наиболее выгодную позицию, чтобы хорошо прицелиться и выстрелить первым. Врага-одиночку, выскочившего из укрытия, убить легче. Когда начинается сплошная стрельба, человек становится осторожнее.

День клонился к вечеру. Если найти такое место, где легко обороняться, они смогут продержаться до темноты, а ночью ускользнуть.

Гора Пэксэдл, Вьючное Седло, была южнее, до пещеры на Кастл-Доум им не добраться. Тогда он подумал о каньоне Хай-Лоунсэм. Получив отпор в этом скалистом, мрачном месте, преследователи могли и отстать, потому что каньон располагался гораздо западнее тех путей, которыми обычно ходят апачи, а индейцы папаго и пима, обитающие южнее и восточнее, — их смертельные враги. На юге хозяйничали юмы, а на севере — мохавы.

Спэньер взглянул на солнце. До захода оставалось часа два.

— Пойдем к Хай-Лоунсэм, — решил он.

— Папа! Консидайн… что, плохой человек? Прежде он сказал бы ей все об этом бандите, но теперь задумался. Опытный боец, он не питал иллюзий. Им предстоит жестокое сражение с апачами, так пусть все, что она себе нафантазировала, облегчит ее участь, поддержит ее. Кроме того, Консидайн, как говорят, лучше многих, личность, которую нельзя мерить обычной меркой. Отвергнутый обществом, он, насколько знал Спэньер, был, тем не менее, человеком чести, если не принимать во внимание его участие в ограблениях поездов. Банками и дилижансами он занимался лишь изредка.

— Нет, — произнес Спэньер наконец. — Консидайн неплохой парень. Хоть и не в ладах с законом. У него задатки очень хорошего человека.

И Ленни, что было не принято между ними, благодарно коснулась отцовской руки и некоторое время ехала рядом, не отпуская ее. Чуждый всякой чувствительности, Спэньер, для которого его неожиданно повзрослевшая дочь была тайной, почувствовал, что глубоко тронут.

Пейзаж вокруг них изменился. Мертвенно-белый и тускло-желтый песок приобрел более глубокий тон, скалы потемнели, там и тут языки лавы, сползшие с гор в незапамятные времена, вклинивались в песок.

Деревья юкки, словно в мольбе, протягивали искривленные ветви к пустым небесам. Казалось, они внезапно окаменели в мучительных корчах. Справа тянулся уступ почти гладкой скалы длиной в полмили, вздымающейся вверх на несколько сот футов, — величественное сооружение природы, обточенное и выглаженное ветром, дождем и песком.

Перед большим каньоном Хай-Лоунсэм есть каньон поменьше. Широкий обзор, открывавшийся оттуда, делал это место идеальным для засады. Поэтому Дэйв резко повернул под прямым углом, оставив горы за спиной, и направился в беспорядочное нагромождение валунов. Там он снова взял направление на запад.

— Такие, как Консидайн, — неожиданно продолжил Спэньер, — не очень-то считаются с правилами, по которым живут люди, а дисциплина нужна каждому. Он — не мальчик, должен держать себя в узде. Кода-то ошибся, взял неверное направление, а изменить его, видно, ему трудно. Но порвать с прошлым человек может только сам.

— Тебе это удалось.

— Без твоей матери… без нее и я, быть может, не сумел бы.

— Консидайн сильный, — сказала она уверенно.

— Иногда нужен толчок. Внешний толчок.

— Папа… Серый хромает.

Пропуская лошадь вперед, Спэньер почувствовал, как холодная рука смерти коснулась его. Да, Серый действительно хромал.

Остановившись в тени валуна, осмотрел копыто. Подкова сломалась. Одна половина ее отвалилась, другая едва держалась. Он подцепил ее ножом, а затем расчистил нижнюю часть копыта.

Путь, который избрал Дэйв, пролегал через заросли юкки. Солнце пылало и слепило, купая путников в обжигающем зное. Все кругом замерло. И пыль и трава…

Вдруг на тропу выпрыгнул кролик и, увидев их, умчался прочь.

Мгновенно выхватив револьвер, отец пригнул Ленни к спине лошади и повернул обратно под прикрытие скал. Однако вокруг по-прежнему царило полное безмолвие. Убрав револьвер в кобуру, он вынул из седельного чехла винтовку.

— Что-то вспугнуло его, — размышлял он вслух. — Кролик не станет прыгать ни с того ни с сего в такую жару.

Присев на корточки, Дэйв стал медленно и бесшумно взводить курок винчестера, даже поскрипел каблуками по песку, чтобы заглушить звук последнего щелчка. Крутанувшись на цыпочках, прижался спиной к камню в боевой готовности. В этот момент появился индеец. Винчестер вздрогнул в руке Спэньера, и горло апача превратилось в сплошное красное месиво, потому что пуля, пройдя насквозь, совершенно разворотила его шею. Звук выстрела отразился эхом от скал и затерялся в песках.

Ленни отпрянула от тела, которое упало рядом. Он был молод, погибший апач, и очень нетерпелив, а слишком рьяные долго не живут.

Наступила тишина… Кто им встретился — индеец-одиночка, вырвавшийся далеко вперед, или поблизости есть и другие? У апача был винчестер и мексиканский патронташ. Спэньер вытащил патроны из гнезд один за другим и наполнил ими свои карманы. Винчестер оказался старый. Дэйв размахнулся, разбил его о валун и выбросил.

Ленни взглянула на индейца.

— Он совсем юный, — прошептала она.

— Старше уже не станет, — сухо ответил отец.

Старик отличался терпением. Враги, по-видимому, скрывались где-то поблизости, и он занял прежнюю позицию, затаившись и обдумывая, как выпутаться из создавшегося положения.

Лошадь надо сохранить, во что бы то ни стало. Она еще понадобится им, когда они достигнут цели путешествия. Пища, вода и новая подкова вернут ей силы. Но куда идти дальше? Если обогнуть базальтовые скалы, то скоро окажешься в песках, которые поглотят звуки шагов. А милей дальше начинался вход в Хай-Лоунсэм. Конечно, о безопасности говорить не приходится, если кругом индейцы, но все же для стоянки это лучшее место, к тому же хорошо знакомое. Кроме того, там есть вода. Он тщательно продумал все, что они должны будут сделать с наступлением темноты, и свернул самокрутку. Больше от него сейчас ничего не зависело, и он ждал.

Отдых восстановит их силы… завтра будет долгий, долгий день.

На закате, когда первые тени поползли от стен утесов, Консидайн наткнулся на мустанга со сломанной ногой и перерезанным горлом. Он натянул поводья, остальные подъехали и остановились рядом, глядя на мертвое животное.

Объяснений не требовалось. Каждый из них понимал, что эта мрачная история может стать прелюдией к другой, гораздо более зловещей. Без лошади в пустыне, с апачами за спиной шансы выжить невелики. Даже не принимая во внимание индейцев, это не те места, по которым можно путешествовать пешком.

В этом мире никто из нас не может считать себя совершенно независимым от других, все мы оказываем друг на друга влияние, как бы мимолетно не было наше общение. А Ленни Спэньер оставила в душе человека по имени Консидайн отнюдь не мимолетный след.

Для каждого из четверых мужчин, нагруженных награбленным золотом, увиденное несло некое персональное сообщение. Все были расстроены, но молчаливые по натуре они не имели обыкновения делиться мыслями с другими, да и не смогли бы облечь свои чувства в слова. Им было тревожно за девушку, потому что там, в лавке Хони, каждый из них обнаружил, что она в какой-то мере ему не чужая. Ее свежесть, живость, очарование и искренность раскрыли в их душах нечто такое, о чем они не ведали прежде. Ленни оставила след в сердцах этих мужчин, и к тому, что она в опасности, они не могли относиться равнодушно.

К тому же под влиянием прочитанных когда-то бульварных романов в их умах собственный образ слился до некоторой степени с образом книжного рыцаряодиночки. (Ни один человек не свободен от типажей, которые литература навязывает ему.) А бульварный роман сделал героем Запада странствующего всадника, защитника слабых и обиженных. Конечно, сознательно они никогда не подражали тому образу, но сейчас почувствовали некоторую склонность последовать примеру своего книжного героя. Потому что для каждого из них Ленни олицетворяла сестру, возлюбленную, жену, которых у них не было и о которых иногда мечталось.

— Это лошадь девушки. — Дэч старательно откашлялся. — Нечего зря тратить время. Нам лучше не задерживаться.

И они не стали задерживаться… А перед ними в пыли тянулись цепочкой отпечатки копыт лошади, которую вели под уздцы.

Мысли каждого из них поневоле крутились вокруг Спэньера. Он изворотливый малый, успокаивали они себя, найдет выход… Иначе темные волосы Ленни будут украшать какой-нибудь индейский вигвам.

— Не наше дело, — ответил Харди. — Лично я намерен повидать ту мексиканскую молодку на пути в Сонору.

— Недалеко Тинахас, что в Педрагосе, — сказал Консидайн. — Едем.

И они повернули на юг, в пустыню, отделявшую их от мексиканской границы, оставив позади следы Ленни и Дэйва.

Прежде чем село солнце, путники увидели последний на сегодня дымок, который сначала был сплошным и поднимался в небо столбом, а затем резко прервался дважды. До того, как тьма накрыла землю, он кому-то о чем-то напомнил.

Ночь наступает в пустыне быстро, почти без сумерек. Летучая мышь резко снизилась и начала порхать над ними, зажглась первая звезда… Зазубренные гребни гор словно вгрызались в удивительно глубокую синеву неба. Тишину вечерней пустыни нарушали только голос койота, где-то далеко отрывисто тявкающего на луну, дробь копыт их лошадей да скрип седел.

Харди не выдержал молчания:

— У нас около шестидесяти тысяч! Шестьдесят тысяч золотом!

Ему никто не ответил. Они ехали к границе. Четверо мужчин, сделавшие в жизни ставку на оружие и насилие, готовые однажды от них и погибнуть. Один мечтал о встрече с женщиной в Мексике, другой хотел кутить на свою долю долго и беззаботно, метис вообще ничего не хотел. А последний не знал, чего хочет. Впрочем, он начинал опасаться, что уже знает.

Метис вдруг остановился.

— Пыль, — шепнул он. — Близко лошади. Сбившись в кучу и застыв в седлах, они ждали. Спэньеры прошли несколько часов назад, а другим белым тут неоткуда взяться. Вероятно, индейцы. Где-то поблизости они, должно быть, собирались разбить лагерь.

— Их много. Они на тропе войны.

— Как ты узнал? — спросил Харди.

— По запаху, — мягко ответил метис. — Запах боевой раскраски и тех вещей, которые приносят в бою удачу.

Прислушиваясь, они подождали еще немного. Одна из их лошадей нетерпеливо топталась. С наступлением темноты стало холодно. Разреженный чистый воздух пустыни, не имеющей растительности и воды, быстро теряет тепло.

Наконец маленький отряд двинулся в путь снова и несколькими часами позже остановился в нагромождении валунов, где беглецы могли чувствовать себя в относительной безопасности. Завтра им предстояло найти воду. Тинахас встречались редко, и пропуск хотя бы одного из них мог стать роковым.

Костер разводить не стали, двигаться старались бесшумно, спать улеглись в обуви, только сбросили с себя шляпы и ремни, держа, однако, оружие под рукой.

Небо было усыпано звездами. Метис никак не мог угомониться и все прислушивался и принюхивался. Наконец он спокойно сообщил:

— Дым от горящего дерева… Совсем рядом. Никто не произнес ни слова. Консидайн же вспомнил, как' однажды наткнулся на двух человек, которых индейцы подвесили над кострами вверх ногами и держали так до тех пор, пока у них не лопнули черепа. А Дэч подумал о бедолаге, привязанном к колу возле муравейника, доходившего ему до подбородка. Костер, дым от которого учуял метис, мог быть всего в сотне ярдов от них, но вероятнее не ближе, чем в полумиле. Консидайн устал, но спать расхотелось.

— Отдыхайте, — сказал он друзьям. — Я посторожу.

И, завернувшись в одеяло, привалился к огромной скале, вздымавшейся над их лагерем. Ночь была холодная, но приятная. Кто-то сломал ветку, и сразу запахло совершенно особенным острым запахом растения, которое индейцы считали колдовским. Консидайн зажег под одеялом самокрутку, прикрыв ее крошечный красный глазок ладонью, сложенной горстью, и сухой горячий вкус табака доставил ему настоящее наслаждение. Лошади щипали траву — такой мирный, успокаивающий звук… И запахи знакомые — лошадей, индейского колдовского растения, собственной грязной одежды. Постирает, когда приедет в Мексику, в дороге не до того.

Его мысли опять вернулись к Ленни. Почему воспоминания об этой стройной загорелой девушке в платьице, выцветшем от многих стирок, которое она носила с таким достоинством, опять тревожат его? Ее молодое тело под тонкой рубашкой… Ее холодные губы… А может, он уловил в ней одиночество, родственное своему, и в его душе родились более глубокие чувства, чем просто влечение к особе противоположного пола? Ответов на все эти вопросы у него не было. Он в последний раз глубоко затянулся самокруткой и погасил ее в песке, затем встал и, пройдя между лошадьми, зашел за скалу, где постоял, прислушиваясь. Было абсолютно тихо.

Когда на востоке стало сереть, Консидайн разбудил Дэча, а сам вытянулся на земле и заснул.

Поспать ему удалось не больше часа. Его разбудил запах кофе, который варил Дэч над крошечным бездымным костерком. Харди седлал свою лошадь, а метис перед рассветом куда-то ускользнул. Консидайн тоже оседлал лошадей, свою и метиса, и подошел к костру за кофе.

Метис вернулся, пробравшись между валунами, и присел на корточки у огня.

— Их четырнадцать… у них есть свежие скальпы… Они смотрели на него, боясь задать вопрос, который вертелся у всех на языке.

— …С длинными волосами, женских… нет. — Метис раскурил самокрутку и сделал большой глоток кофе. — Они ушли. От тропы не отклоняются и собираются добыть сегодня еще скальпы.

— Дэйв не дурак, — заметил Дэч. — Поймет, что индейцы выслеживают его.

Уловив направление мыслей остальных, Харди запротестовал:

— Пит Рэньон у нас на хвосте. Нам лучше невысовываться. В окружавшей их пустыне занималось утро, яркое и удивительно ясное. В свете наступающего дня рельефно выделялись скалы, далекие горы казались почти рядом, и только пышный столб сигнального дыма был зловещим диссонансом в этой мирной картине.

Но и дым, и словно отчеканенные лица всадников, и запах пота — это тоже была пустыня…

Глава 9

Еще не рассвело, когда Спэньеры двинулись в путь, ведя лошадь на поводу и лавируя среди скал. Седло пришлось оставить, сейчас оно было слишком тяжелым для них. В конце концов, потом можно за ним вернуться, если предоставится возможность.

Когда большая часть горы Пэксэдл оказалась позади, Дэйв свернул влево, в бархатистую тьму. Свет почти не проникал сюда, но контуры камней и кактусов уже различались. Горы с незнакомыми очертаниями вставали перед ними черной громадой. Отец и дочь держались рядом, стараясь по возможности идти по рыхлому песку. Встречающиеся время от времени островки кустарника обходили стороной, чтобы не задевать растения одеждой. Ночью в пустыне звуки разносятся хорошо и легко распознаются.

Неожиданно пахнуло сыростью — они находились перед входом в каньон. Для знающего человека это верный знак. Внутри каньона их сразу поглотила глубокая тьма, потому что скалы поднимались над ними почти на пятьсот футов. Поток, пронесшийся здесь во время недавнего дождя, уплотнил песок, и идти стало легче, зато теперь они оставляли следы.

Спэньер поблагодарил судьбу за то, что она послала ему такую мужественную и выносливую дочь. Ленни была создана, чтобы стать подругой настоящего мужчины, а не слабого, хныкающего маменькиного сыночка, и родить сыновей, таких же крепких и смелых.

Углубившись в каньон на две мили, они остановились отдохнуть. В нем по— прежнему было темно, хотя близилось утро. За ночь они прошли шесть или семь миль.

— Там должно быть ответвление, — прошептал Спэньер и жестом показал вперед, — в нем пещера и родник. Этим убежищем пользуются некоторые ребята.

Мимо пробежало какое-то животное. Лошадь беспокойно заплясала на месте. Вдруг в ночи кто-то прыгнул, треснули ветки, зашелестел куст. Лошадь вскинула голову на пугающие звуки. Спэньер схватил ее повод железной хваткой, и через минуту она успокоилась.

— Лев, — объяснил он Ленни. — Наверное, учуял лошадь, прежде чем нас.

В эти предрассветные часы звезды померкли, как бы растворяясь в светлеющем небе. Каньон сужался, скалистые стены казались выше, чем прежде, но дно уже начало подниматься. Вскоре просвет расширился, и они оказались на небольшой площадке, приподнятой по краям и покрытой высокой, до колен, травой. Воздух был напоен свежестью.

— Отдохнем, — предложил Дэйв. — С рассветом я сориентируюсь.

Ленни села, обхватив колени руками и положив на них голову. Мерно покачиваясь, она думала о высоком всаднике с легкой походкой, больше похожем на охотника, чем на ковбоя, и представила себе, как он рубит дрова для костра, пока она готовит обед. Или как он умывается в жестяном тазу, закатав рукава на мускулистых загорелых руках, и капли воды сверкают на солнце в его волосах. Он совсем не похож на грабителя.

Ведь изменился же ее отец, когда мама вышла за него замуж. Может, Консидайн тоже отправится за ними на Запад… Когда они приедут в Калифорнию, она оглядится на новом месте, а потом попросит папу… Нет, все пустое, они никогда больше не увидятся. Может быть, он в тюрьме или даже убит, и его тело фотографируют, как это часто делают с мертвыми преступниками.

Однако примириться с таким ужасом она не могла, потому что в глубине души понимала, что любит его, и только его. Знала и то, что не создана быть женой преступника. Ее ничего не пугало — трудное путешествие, тяжелая жизнь, все тяготы, что делила с отцом с тех пор, как оставила школу. Но хотелось совсем другого — иметь дом, хорошее ранчо со скотом, пасущимся на холмах, реку рядом, деревья, дающие тень, и цветы, которые она сама бы выращивала. И чтобы в этот дом каждый вечер приходил он, ее муж и защитник, самый надежный человек на свете. А Консидайн из тех мужчин, которые волнуют женщин… Она вспыхнула, вспомнив, что почувствовала, когда он ее обнял… Боже, что он подумал о ней? Едва одетая, в мокрой, прилипшей к телу рубашке…

— Сейчас поедем, — сказал отец. — Я уже сориентировался. Они отправились дальше, поднимаясь по дну каньона все выше и выше. В некоторых местах лошади было трудно идти, да и Ленни иногда уже хватала воздух ртом. Она не могла представить, как такой подъем выдерживает ее отец, но ему, казалось, все нипочем. Наконец они добрались до нагромождения камней, среди которых на небольшой площадке был родник, затененный колючими мескитовыми деревьями, тополями и ивами. С обрыва открывался широкий обзор.

Они достигли вершины каньона, который отсюда огромной расщелиной в горе круто обрывался в темноту.

— Не горюй, дочка, — улыбнулся Спэньер, — может, они и не найдут нас. Я посплю, Ленни. Ты посторожишь?

Спать ей не хотелось. Она любила так, в одиночестве, посидеть, помечтать, подумать. Апачи казались по сравнению с Консидайном далекими и нереальными… Интересно, как его зовут? Странно, но никто его иначе не называет. Она понимала, что воспоминание о нем постепенно поблекнет, потускнеет, а ей хотелось, чтобы оно всегда горело в ней ярким огоньком, согревало ее. У нее вообще было так мало воспоминаний, особенно хороших. Она чувствовала себя бесконечно несчастной в школе, хотя и хорошо училась. Свою мать, стройную, милую женщину, всегда мягкую и чуткую, помнила весьма смутно. Ленни гостила у друзей, когда мама умерла… и теперь она даже не могла вызвать в воображении ее образ. Отец хотя и привязан к ней понастоящему, но часто суров и даже резок. Он вообще сложный человек, у него свой взгляд на вещи. С лошадьми и скотом управляется спокойно и легко. С людьми ему трудней — не привык приспосабливаться и никому ничем не обязан. В любом деле выбирает свой собственный путь и идет по нему, ни на кого не оглядываясь. Она знала, что окружающие его уважали, но больше побаивались, а револьвер, который всегда покоился в кобуре, пользовался особой репутацией. Однако в расчет принимался не револьвер, а то, что отец никогда не ронял свое достоинство. Его холодные глаза даже самых драчливых заставляли отступать. Ее удивляло, с каким почтением относились к нему и банкир, и шериф, и крупные скотовладельцы Сокорро, где они некоторое время жили.

Дэйв был истинным сыном этой земли, и мог заснуть, когда и где хотел. И сейчас он, свернувшись, спал на песке.

Несколько раз Ленни поднималась и со всеми возможными предосторожностями осматривала окрестности, стараясь ни одним движением не выдать своего присутствия тому, кто мог следить за ней снизу. Привычка быть всегда начеку, такая необходимая для жизни в пустыне среди воинственных индейцев, вошла в ее плоть и кровь.

Алые стрелы первых солнечных лучей сменились потоком белого золота в голубом небе. Тени стали исчезать, где-то запела птица, и ее трель рассыпалась в прозрачном воздухе хрустальным звоном. Кактусы из серых превратились в зеленые. Наступило утро.

Отец еще спал в тени валуна. Его расслабленное лицо впервые казалось Ленни таким старым и усталым, что у нее сжалось сердце. Она вдруг поняла, каково в его возрасте начинать жизнь сначала, строить ее заново… И все ради нее.

В нем еще кипела сила, упругая сила стали, которая, казалось, не поддается коррозии. Но все же он уже был не тот. Она знала, что он спешит, и понимала причину этой спешки.

Еще раз оглянувшись, Ленни увидела верхового индейца, выросшего как из— под земли. Он стоял примерно в ста ярдах и смотрел в ее сторону.

Апачи, преследовавшие Спэньеров, не держались тропы, но сохраняли направление на запад. Консидайн вспомнил слышанную им историю об индейце племени юма, который, взяв в жены девушку из племени апачей, приобрел среди них большое влияние. Может, именно поэтому апачи забрались так далеко на запад, если, конечно, история достоверна.

Спустя некоторое время всадники увидели сломанную подкову. Отсюда по тропе тянулись следы двух пеших людей, которые вели лошадь, и лишь иногда кто-нибудь из них садился на нее. Они берегли ее силы. Кто знает, что ждет их впереди? Консидайн отбросил мысли о Спэньере и Ленни. Выпутаются… какнибудь. Сегодня надо добраться до пещеры на Кастл-Доум. В этой природой созданной крепости можно и заночевать. Через седловину западнее Кастл-Доум они переправятся в долину по другую сторону хребта и по Силвер-Крик проберутся к восточной части гор, где текут два ручья. Или лучше остаться на западе, черт с ними, с ручьями? Правда, там хорошая вода…

Он чуть не произнес вслух, что от сильно хромающей лошади, которую ведет Спэньер, не будет пользы, если придется спасаться. Неожиданно возникшая в голове мысль заставила его выругаться. Он украдкой огляделся. Но никто на него не смотрел и слова не сказал по поводу сломанной подковы. Язык следов всем им был понятен.

Харди вытер пот с лица и попытался расслабиться в седле. Все они испытывали страшное напряжение. Никогда в жизни у них не водилось столько денег, сколько сейчас, и едва ли когда-нибудь еще заведется.

— Ребята, — весело сказал Харди. — А посмотрел бы я на их лица там, в Обаро!

Никто не ответил… Ограбление банка в Обаро теперь как-то отошло на задний план.

Харди задело молчание друзей, и он уставился на них с вызывающим видом. Но никакой реакции не последовало. Ну и молчите, черт с вами, злился он про себя. Такое дело обстряпали — ограбить банк в Обаро. Это еще никому не удавалось! Теперь можно со смаком рассказывать девушкам в Соноре, что стоял на стреме у банка. Они бы слушали его разинув рот. Правда, теперь он почему-то уже не чувствовал того прежнего восторга по поводу .

А следы на тропе, по которой они ехали, продолжали рассказывать им о том, как старик и девушка вели покалеченную лошадь через страну индейцев.

— Им поможет полицейский отряд. — Дэч высказал вслух мысль, которая была у всех на уме.

— Избавь от него, о Боже, нашу тропу! — с наигранной веселостью пропел Харди.

Четверо всадников продолжали свой путь молча, запыленные, усталые и настороженные. Позади — полицейский отряд, впереди — индейцы, вышедшие на тропу войны, к югу — желанная граница. Там находилось известное им ранчо, где они могли укрыться на несколько дней перед тем, как повернуть к Соноите, а затем к Хермосилло.

Неожиданно ярдах в пятидесяти впереди них слева из куста взметнулась стая перепелов. Только клубы пыли над опустевшей тропой остались от четырех всадников. Годы, прожитые ими бок о бок с индейцами, научили их мгновенно распознавать признаки опасности и действовать в доли секунды.

Надежно устроив винчестер на краю берега высохшего ручья, грязь в котором от недавнего дождя уже высохла и потрескалась, Консидайн глазами искал врага. Дэч обосновался в той же самой балке пятьюдесятью ярдами выше. Остальные были где-то рядом.

Время шло. Ничего не происходило. Консидайн оглянулся на свою лошадь, обвел глазами балку, где так неожиданно очутился, и продолжал ждать. Кожа чесалась от пыли и пота. Он облизнул сухие губы и прищурился. И вдруг тишину разорвал винтовочный выстрел. Он прозвучал с их стороны и моментально вызвал дюжину ответных выстрелов.

Харди спокойно спустился в балку, сняв винтовку с плеча, подполз к Консидайну и ухмыльнулся:

— Наш метис видит лучше всех. Ставлю пять против одного, что он уже кого-то пометил. Помнишь, откуда спорхнули перепела, — там среди камней и обеспечено тому малому гнездышко.

От Дэча не было ни слуху ни духу. Метис выстрелил снова, но никто ему не ответил.

Земля изнывала от зноя, а жара здесь, на горячем песке, была гораздо мучительнее, чем при езде. Рубашка совершенно взмокла. Консидайн вытер со лба пот, заливавший глаза.

Метис выстрелил снова и достиг цели — один из индейцев вдруг вскинулся, выронив винтовку, и упал на креозотовый куст лицом вниз.

Наступила тишина.

Вдруг полдюжины апачей с пронзительными криками вскочили и бросились к тому месту, где скрывался метис. Трое мужчин из балки дали по ним залп — и двое апачей упали. Консидайн снова быстро нажал на спуск, а через мгновение с обрыва балки раздался выстрел Дэча.

Метис намеренно спровоцировал апачей на атаку, чтобы подвести их под выстрелы своих товарищей. Те же, вероятно, думали, что белые уже сбежали.

Медленно текли минуты. Затем метис вышел из засады с лошадью на поводу. Остановился, огляделся. За ним появились трое других. У Дэча шла кровь из царапины на лице.

— Сланец, — объяснил он. — Рикошетом от пули.

Это был их единственный ущерб. Индейцы исчезли, забрав своих мертвых. На земле алела кровь.

— Двое, — сказал метис. — Возможно, трое. Апачи — прекрасные стрелки, но на рожон лезть не станут. Они, видимо, решили, что для настоящей схватки с таким серьезным противником сейчас не время и не место. Но это были не те индейцы, которые преследовали Спэньеров. Скорее всего, отряд в тридцать или более человек разбился на небольшие партии из-за нехватки воды.

— Они шли сюда, потому что здесь есть вода, — пояснил метис и указал на то место, где во время дождя накапливалась влага. Развернув лошадь, он подъехал туда, спрыгнул на землю и, опустившись на колени, стал копать песок, который вскоре стал влажным, а потом появилась вода. Они напились, затем одну за другой подвели к ямке лошадей.

— В таких местах часто бывает вода, ну а после дождя всегда, — сказал метис.

Несколько облаков плыло по небу, создавая островки тени над пустыней. Индейская дымовая сигнализация бездействовала.

— Старое убежище вон там, — показал Дэч. — Наверху, на Хай-Лоунсэм.

— Пит Рэньон знает его.

— Ты думаешь, он еще идет по нашему следу? — спросил Харди.

— Можешь держать пари, не проиграешь! — Консидайн оглянулся на тропу. — Я хорошо его знаю, он упорный человек.

— А пещера на Кастл-Доум ему известна?

— Сомневаюсь… но может быть. Дэч свернул самокрутку, позволив своему огромному телу расслабиться.

— Только старожилы знают о ней, — сказал он. — Консидайну рассказал я. — Он притронулся языком к папиросной бумаге. — Спэньер наверняка знает тоже. И о Хай-Лоунсэм.

— За этим пиком давайте сразу повернем на юг, — предложил метис.

Солнце било им прямо в лицо, так что приходилось щуриться. Перед ними на тропе по-прежнему виднелись следы мужчины и девушки и почти стершие их следы индейцев.

Дэч внимательно рассмотрел отпечатки, затем смахнул едкий соленый лот, затекавший в глаза.

Консидайн не отрывал глаз от Хай-Лоунсэм.

Глава 10

Индеец исчез прежде, чем Ленни успела разбудить отца.

— Не волнуйся, — сказал Спэньер дочери. — Все обошлось.

Под утренним небом горы выглядели как измятый лист пыльной меди с зелеными пятнами кустов.

Еще перед тем как закрыть глаза и уснуть, Дэйв при слабом свете надвигающегося утра оглядел окрестности. Индейцы могли подойти отовсюду. Но с двух сторон им негде спрятаться, значит, атака оттуда маловероятна.

Любой здравомыслящий человек, ожидающий нападения, стал бы более внимательно наблюдать за теми подступами, которые давали врагу возможность сгруппироваться, затаиться. И Спэньер рассуждал так же. На самом же деле апачи ухитрялись появляться там, откуда их меньше всего ждали.

Индейцы обладали способностью буквально сливаться с местностью и умели вести партизанскую борьбу, как ни один народ прежде или потом. Территория, на которой они жили, предоставляла им немного естественных укрытий, но они в совершенстве овладели искусством ведения войны в пустыне.

Ленни отец поручил оборонять тот участок, откуда приближение врага было легче заметить, а остальное взял на себя. К счастью, площадка, где они находились, оказалась небольшой, а углубление в скале достаточным, чтобы укрыть лошадь.

— Этот Консидайн… — начал Спэньер. — Мог бы стать для тебя хорошим мужем.

Слезы выступили у девушки на глазах. В этот миг отец стал ей ближе, чем когда-либо прежде. Теперь надежда когда-нибудь увидеть Консидайна снова показалась ей несбыточной, и те минуты с ним стали ее звездным часом. Она любила его.

Одной своей фразой Дэйв разрушил барьер, который существовал между ним и дочерью. Мысленно она уже видела их вместе, двух мужчин, которых любила, и себя с ними рядом.

Не спуская глаз с окружающих скал, она думала об усталом, ссутулившемся человеке — своем отце. Очень строгий по отношению к ней, он и сам вел необычайно аскетический образ жизни и был одинок с тех пор, как ее мать умерла. Ленни считала, что она в долгу перед ним.

В зарослях кустов не шевелилась ни одна веточка. Ленни держала винтовку наготове. Ей случалось убивать дичь, но только для еды. Она никогда не стреляла в человека, и мысль о том, что ей предстоит сделать это, и даже умереть самой через несколько минут, внушала неописуемый страх.

Ленни снова и снова тщательно обшаривала глазами территорию, которую ей поручил контролировать отец, переводя взгляд с одной скалы, заросшей кустами на другую, особенно внимательно осматривая то, что было прямо перед ней, потому что знала: движение обнаруживается, прежде всего, уголками глаз. Пока она не видела ничего подозрительного. И вдруг ее внимание привлекло слабое движение на земле, потом из куста показалась темная ступня.

Девушка оценила расстояние до цели, приняв во внимание куст, прицелилась, взяв немного правее того места, где видела ногу, глубоко вдохнула, затем чуть выдохнула. Но дуло задрожало, пришлось прицеливаться снова. Ленни чувствовала, что не в силах нажать на спусковой крючок. Вдруг винтовка дернулась в ее руках.

Смуглая нога напряглась, затем медленно вытянулась и, замерла.

— Один есть, папа.

— Умница.

Три индейца одновременно поднялись и бросились к ней. Она выстрелила… слишком быстро. Все трое исчезли в кустах, приблизившись к укрытию футов на пятьдесят.

Спэньер не повернул голову на звук выстрела. Апачи внезапно появились и с его стороны, где еще минутой раньше их не было и в помине. Он стрелял спокойно и методично… один раз… второй… третий…

Один апач упал и, кажется, еще один.

Спэньер вытер пот, заливавший глаза. Нападающие попрятались.

Ему отчаянно хотелось пить, во рту совершенно пересохло, но покинуть пост значило дать возможность врагу перегруппироваться и, воспользовавшись моментом, подобраться еще ближе.

Спэньер взглянул на солнце. День только начался. Сколько времени индейцы уже стерегут их? Внезапно он выстрелил, отреагировав на подозрительное движение, затем выпустил пулю наугад, давая понять, что не теряет бдительности. Да, они могут и не увидеть, как сегодня заходит солнце.

О себе он не переживал — его трудная жизнь уже позади. Судьба Ленни — вот что беспокоило его до щемящей тоски. Она заслуживала лучшей участи, чем смерть в унылом кольце скал от пули чужой или его… Он обязан сделать это для нее — отнять жизнь, чтобы спасти дочь от более страшной участи.

Его глаза покраснели от постоянного напряжения. Ленни… Видит Бог, он хотел для нее лучшей судьбы. Его мучило чувство вины — ведь в таком положении она оказалась из-за него. К тому, чтобы погибнуть в бою, его подталкивала вся предыдущая жизнь. Выбор был невелик — либо в таком вот месте, либо в пыли. Покончить счеты с бренным миром в постели в собственном доме он никогда не рассчитывал. Его удел — перестрелка на улице захудалого западного городка, либо драка в баре.

Но Ленни! Она так молода, только начинает жить. Лишь вчера она впервые взглянула на мужчину с новым для себя чувством. Он же, отец, почти разрушил даже эту робкую мечту ее о счастье. А Дэйв Спэньер, переселенец и изгой, знал, что такое мечтать. Почему молодые думают, что эта радость только для них? Старые люди тоже мечтают, только с меньшей надеждой, меньшим предвкушением.

Он мечтал, как устроит судьбу Ленни — выдаст ее замуж, построит для нее крепкий дом.

Дэйв вытер потные ладони о штаны.

— Как там у тебя, Ленни?

— Все в порядке, папа.

— Если нам удастся удержать их до ночи, мы ускользнем отсюда.

Ускользнуть-то они, вероятно, сумеют… но шансы выстоять очень невелики. И Спэньер это понимал. Индейцы не собирались долго тянуть с атакой — их кровь уже пролилась. И вопреки своей природной терпеливости, любой из них полезет на рожон, чтобы девушка досталась именно ему.

— Целься получше, — крикнул ей отец и, помолчав, добавил, чтобы ей было с чем умереть: — Я ошибся, Ленни. Консидайн, наверное, славный малый.

— Спасибо, папа. — Девушка обвела глазами скалы и кусты. — Он был добр ко мне… очень добр. Я… уверена, что понравилась ему.

— Еще бы! — И Спэньер замолчал. Почему бы и нет? Если ему суждено иметь зятя, почему бы Консидайну не стать им? Они смогли бы понять друг друга. — Конечно, ты ему понравилась! Я заметил это!

Вокруг царил полный покой, но индейцы затаились рядом.

Дэйв вспомнил о жене. Что, если она наблюдает за ними сейчас? Знают ли мертвые, как живется здравствующим? Он никогда прежде не задумывался о таких вещах.

О Господи, как же стало жарко! Солнце пылало над ними, а вокруг не было ни дюйма тени.

— Калифорния — хорошее место, Ленни. Мы устроимся там. А потом я разыщу этого парня в Мексике и приглашу его в гости.

Ответом было молчание.

— У тебя все в порядке, Ленни?

— Да, папа, но… — и, не закончив фразы, она выстрелила три раза подряд.

И тут Спэньер увидел, как с его стороны из травы, в которой, казалось бы, и змее не укрыться, поднимается индеец. Спэньер прострелил ему грудь прежде, чем тот успел встать, и ощутил запах пороха и своего страха, который только что испытал.

— Еще один? — спросил он.

— Нет.

— А здесь одним стало меньше.

Дэйв извернулся, достал флягу и быстро сделал несколько глотков, в спешке облив весь подбородок. С трудом справившись со своим желанием пить, пить и пить без конца, он поставил флягу.

Напряжение и страх всегда вызывают жажду. Иногда после драки он лил в себя воду как в бездонную бочку.

Спэньер посмотрел на солнце. Хоть бы дотянуть до луны! Ленни удобно устроилась на своей позиции, но пуля попала в лошадь, и она была при последнем издыхании. Шансов выбраться отсюда ночью стало еще меньше.

И Спэньер почувствовал, как в нем что-то оборвалось. Как они пойдут по пустыне пешком? Да еще по такому опасному ее участку, простирающемуся вплоть до Юмы?

Он поднял винтовку, наблюдая за подозрительным кустом. Сколько они продержались? Час? Два?

— Теперь недалеко, — сказал Дэч. — Мы можем добраться до пещеры к заходу солнца.

И тут до них донесся отдаленный звук выстрела. Всадники резко остановились, насторожившись и прислушавшись. Прозвучало еще несколько выстрелов и после некоторого перерыва — еще один.

Дэч сплюнул в пыль, избегая смотреть в глаза остальным.

— Это наверху Хай-Лоунсэм.

Прозвучал еще один выстрел, а потом сразу несколько подряд. Последние принадлежали индейцам.

Замерев в седлах, мужчины пристально оглядывали холмы. Один Харди смотрел в направлении границы, такой близкой теперь. Если погоня за ними все еще продолжается, она окажется безрезультатной, когда беглецы повернут на юг, потому что полицейский отряд уже не успеет их догнать до того, как они окажутся в Мексике.

Шестьдесят тысяч долларов… Золотом!

Консидайн посмотрел на горы. На душе было пусто и тоскливо. В конце концов, что ему до этого проклятого старого, вздорного осла, который втравил свою дочь в такую передрягу? И в то же время он понимал его. Спэньер бежал от своего прошлого, хотел увезти дочь туда, где никто не знал бы его, хотел дать ей шанс устроить свою жизнь. Но она этого шанса не получит. Если индейцы загнали их в угол здесь, в стороне от наезженных дорог, надежды на спасение у них нет. Никакой.

Погоня, конечно, приближается. Наверняка парни из Обаро захватили с собой запасных лошадей. Уж Рэньон-то обязательно сделает все как следует. И они, вероятно, ехали почти всю ночь. Но к тому времени, когда полицейский отряд доберется сюда, Дэйв и Ленни погибнут.

— Ребята! — воскликнул Харди. — До границы рукой подать. Я уже вижу, как сверкают глаза мексиканских девушек!

Это старое убежище на Хай-Лоунсэм… Хорошее место для обороны. И если дело зашло так далеко, там могли продержаться некоторое время четыре или пять человек. Но не два. Даже три человека имели бы какой-то шанс.

Консидайн вспомнил крепкое и гибкое тело под влажной рубашкой, которое он держал в объятиях, спокойные гордые глаза, в которых читались ожидание и уверенность в нем.

Черт возьми, на что она надеялась? И почему выбрала именно его?

Он потянул за ремешки из свиной кожи, которыми был привязан седельный вьюк, и бросил мешок с золотом Дэчу:

— Поделим там, в Мексике! И сматывайтесь, ребята, как можно быстрее. А я просто идиот!

И, развернув лошадь, помчался во весь опор к Хай-Лоунсэм. Пыль, взметнувшуюся из-под копыт, снесло назад, и она медленно оседала в горячем, тяжелом от зноя воздухе. Друзья смотрели ему вслед, слушая постепенно замирающий вдали топот.

— Что за кретин с заячьими мозгами! — произнес наконец Дэч. — Он отправился прямо в пасть индейцам! От апачей защитить невозможно!

Метис протер затвор своей винтовки и ничего не сказал, впрочем, он вообще редко говорил, этот крепкий парень, словно вытесанный из цельного камня, с квадратными челюстями и черными глазами, которые никогда не меняли своего скучающего выражения.

Дэч подобрал поводья.

— Ладно, теперь на юг, к границе.

Метис посмотрел на него, потом убрал винтовку в чехол.

— Если он сунулся прямо им в пасть, — сказал Харди, — да поможет Бог апачам!

Дэч проехал несколько шагов, потом остановился, кинул Харди мешок Консидайна и свой собственный и погнал коня не к входу в каньон, а к лощине, которая вела в холмы. Это была более пологая дорога, и она приведет его наверх почти так же быстро, как Консидайна.

А тот с полмили мчался во весь опор, затем перешел на рысь. В такую жару можно легко загнать лошадь. Удастся выбраться живым — она ему еще понадобится.

Хорошо если индейцы не слышали, как он подъехал, и не выставили засаду, тогда он застигнет их врасплох. Консидайн был настороже и держал винчестер в правой руке.

Где-то впереди раздался выстрел, вслед за ним еще несколько, слившихся воедино. Поспешно преодолев последний крутой подъем, он помчался во весь опор через луг к убежищу на Хай-Лоунсэм.

Прозвучал еще один выстрел, и Консидайн, поднявшись в стременах, повернул лошадь на его звук. Вот где они устроили стоянку. Спэньер и Ленни! В кольце скал, недалеко от убежища!

Из-за груды камней выскочил индеец и вскинул к плечу винтовку. Прежде чем Консидайн успел отреагировать, апача настигла пуля, и он упал в траву.

Оглянувшись, Консидайн увидел Дэча, соскальзывающего с лошади на крутую насыпь из гравия.

— Вперед! — крикнул Дэч. — Я прикрою тебя! — и открыл непрерывный огонь из винтовки.

Сунув винчестер в чехол, Консидайн выхватил шестизарядный револьвер, отпустил поводья, пришпорил своего черного исполина и, паля во все стороны, в одно мгновение пересек ровную площадку. На скаку его конь раздавил тело мертвого индейца, попавшее ему под копыта. Другой апач рухнул от пули, угодившей ему в голову. Неожиданно всадник почувствовал, как под ним резко сократились мышцы его лошади, и понял, что она падает. Сбросив с ног стремена, он схватил с седла сумку с запасными боеприпасами, соскочил с лошади, которая тут же свалилась, и, приземлившись, перекатился. Это спасло ему жизнь, потому что пуля попала в прикрытие, за которым он оказался. Рванувшегося к нему воина на полпути сразила пуля, посланная кем-то из-за скального кольца.

Консидайн знал, что индейцы заметили, где он упал, и лежал неподвижно, распластавшись. Уткнувшись носом в нагретую солнцем траву, он вдыхал острые запахи земли и чувствовал, что любит жизнь, как никогда прежде. Сзади Дэч продолжал вести огонь.

Вдруг стрельба резко оборвалась, и эхо от выстрелов, канонадой прокатившись по каньону, заглохло в неподвижном горячем полуденном мареве.

Неужели им удалось подстрелить Дэча?.. Едва ли… Из огромного тела великана жизнь уходила бы долго и трудно.

Пчела, не потревоженная стрельбой, жужжала возле цветка кактуса. Консидайн перекатился на бок и, прежде чем перезарядить револьвер, высыпал из барабана все, что осталось, и пересчитал. Затем загнал пару патронов в магазин винчестера. Винтовка семьдесят третьего калибра была рассчитана на семнадцать пуль, и все они могли ему пригодиться. Теперь можно попробовать поднять голову и определить свое местонахождение, но он предпочел не рисковать. В этой смертельно опасной игре прежде других погибает тот, кто первым пошевелится, и он не хотел умирать. Он совсем не хотел умирать.

Метис неподвижно сидел на лошади. Наконец, искоса взглянув на Харди, произнес:

— Вы с Консидайном друзья…

— Именно поэтому я и собираюсь присмотреть за его долей. Он, думаю, будет не прочь получить ее, если выберется живым из этой передряги.

— Я всегда говорил, что у тебя кишка тонка.

Голос метиса звучал насмешливо, но беззлобно. Казалось, он чего-то ожидал и был уверен, что дождется. Но в ответ новоявленный наставник получил только свирепый взгляд своего последнего компаньона. А у того на душе кошки скребли. Он знал, каково сражаться с индейцами и что они могут сделать с пленным врагом. Ему уже случалось бывать в переделках и видеть, как умирали его друзья в руках апачей.

При одном воспоминании об этом его начинало поташнивать. Он боялся краснокожих.

Конечно, Консидайн сделал глупость, но, видимо, девушка для него что-то значила. Харди вспомнил, какими взглядами они обменивались. Тут он молча взял мешки с добычей и один за другим кинул напарнику.

— Раздели это на четыре части и жди нас, — крикнул он уже на скаку и припустил к тропе, которую до того выбрал Дэч.

Метис издал звуки, которые, вероятно, означали, что он смеется. Ни один из троих его товарищей по шайке никогда не слышал его смеха. Он связал мешки и повернул лошадь в горы. Ему нужно было время, чтобы все обдумать. Сейчас он чувствовал себя больше индейцем, чем белым, и знал, что делает. А смеялся, когда ему что-то удавалось.

В Бога метис не верил, не имел ни родных, ни жены, ни друга, чей авторитет был бы для него достаточно высок. Этот человек шел по жизни один, даже когда объединялся с кем-то ради грабежа. Он родился воином и любил себе подобных. И Харди не ушел бы от него живым, если бы не решил присоединиться к своим.

Когда он добрался до-того места, откуда открывался хороший обзор Хай— Лоунсэм, ни видеть, ни слышать было нечего. Полдень застыл в полном безмолвии. Если кто-то и скрывался в неподвижной траве, то очень ловко. Только в кольце скал мелькнул солнечный зайчик на стволе винтовки девушки. Значит, она жива. И мужчины тоже. Но ни Консидайн, ни Дэч, ни Харди нигде себя не обнаруживали.

Метис отпустил поводья и спустился по склону горы. Лошадь и человек, словно вросший в седло, казались единым целым. С темной кожей цвета застывшей в песке лавы, он как бы олицетворял собой этот суровый мир прямых линий. Его винчестер был наготове. Холодные черные глаза насторожены. От невыносимого зноя испарина покрывала шею и грудь. Сомбреро слегка сдвинулось назад. Вдруг он опять хмыкнул, подумав о том, что сейчас ему бы доставило удовольствие раскрасить себе лицо. В конце концов, он тоже индеец, вышедший на тропу войны.

Лошадь спокойно шла по пологому спуску, когда метис увидел в кустах двух прячущихся апачей. Из боязни, что они почувствуют его пристальный взгляд, он сразу отвел глаза, поднял винтовку и прицелился, но в этот момент, громко жужжа, вокруг него закружила муха. Невольно он отмахнулся, лошадь под ним переступила, о точности прицела не могло быть и речи. Пришлось подождать, пока все успокоится. Затем он снова приложил винтовку к плечу, быстро прицелился и нажал на спусковой крючок. Винтовка вздрогнула как живая, один апач испустил душераздирающий крик. Второй подпрыгнул, но прицел был уже на нем. Пуля разорвала ему горло.

Опустив винтовку, метис продолжал спускаться вниз.

Глава 11

Прижимаясь к земле, Консидайн медленно подтянул одно колено и уперся носком сапога в песок. Затем подвинул вперед правую руку с винтовкой. Стараясь не привлекать к себе внимания, попробовал оценить расстояние до кустов и камней, расположенных ближе к укрытию. Тут же сзади рявкнул выстрел. Похоже, сработала тяжелая винтовка Дэча. Откуда-то издали донесся другой выстрел, затем еще один, и Консидайн почувствовал, как внутри у него потеплело. То ли Харди, то ли метис.

Упершись посильнее, он рванулся вперед, к намеченной заранее цели. Сделал четыре стремительных шага, затем упал на землю, четыре раза перекатился и залег за камнями, счастливо избежав пуль, просвистевших мимо него.

Некоторое время Консидайн лежал неподвижно, стараясь отдышаться и собраться с силами. Впереди слева кто-то пальнул. Из-за камней, за которыми он скрывался, ему ничего не было видно. Пыль и пот покрывали его лицо. Раздраженная кожа чесалась. Солнце жгло спину. Осторожно переместив винтовку, ганфайтер попытался отыскать цель. Из своего ненадежного убежища он смог по достоинству оценить позицию, занятую Ленни и ее отцом. Единственная узенькая щель давала ему такую возможность, Попробовать сделать еще один бросок? Стоило ему пошевелиться, сзади выстрелили. Пуля ударилась о камень впереди него, он торопливо скользнул обратно и замер в ожидании. Лицо горело от гранитной крошки.

На некоторое время все стихло. В бою труднее всего переносить эти минуты вынужденного бездействия и неуверенности. Не знаешь, что происходит по соседству, закрадывается предательская мысль: может, твои соратники уже мертвы?

Его загорелая рука крепко сжимала винтовку. Это была сильная рука, ловко управляющаяся с лассо и клеймом, искусно владеющая топором, пилой и массой других инструментов. Это была рука, которая умела создавать вещи так же хорошо, как и разрушать их, и последние годы использовалась им только как мощный инструмент разрушения. Открытие неприятно поразило Консидайна. Стремление отнимать, завладевать чужим добром не принесло ни благополучия, ни выгоды. И сегодня он не имел ничего — ни собственного дома, ни акра земли, ни даже лошади. Потому что его славный черный гигант погиб.

Воспользовавшись неожиданной мгновенной перестрелкой где-то в стороне, Консидайн стремительно вскочил, как если бы выстрелили им самим. Ставка была на то, что любой индеец, знающий, где он залег, и подстерегающий его сейчас, на секунду отвлекся на звуки выстрелов. Выскочивший словно из-под земли апач пытался перерезать ему путь и получил жуткий удар винчестером снизу вверх, — дуло разворотило бедняге челюсть. Не давая опомниться нападающему, Консидайн с размаху треснул его прикладом по голове. Коренастый силач со злым лицом свалился перед ним, и в ту же секунду, ухватившись за камень, беглец мощным броском перенес свое тело через преграду и оказался в кольце скал, где оборонялись отец с дочерью. Консидайн сразу увидел Спэньера, прицелившегося ему в живот.

А ведь Дэйв предупредил, что убьет его, если еще раз увидит. Мгновение они пристально смотрели друг на друга, затем старик опустил винтовку.

— Располагайся, сынок. Боюсь, что индейцев здесь хватит на всех.

Консидайн усмехнулся:

— Я готов, Дэйв. Но нас здесь целая компания. Следующим был Дэч. В самом низком месте его лошадь взяла барьер, и он спрыгнул на землю. Рукав рубашки был разорван и в крови, на шее алела глубокая воспаленная ссадина. Спэньер почти с нежностью взглянул на него:

— Ты никогда не оставался в стороне от потасовки. Я рад тебе, дружище, твое появление как нельзя кстати.

Дэч двинулся к камням с великолепным полным патронташем, выбрал себе место и приготовился к бою.

Затем из каньона появился Харди. Они узнали коня, еще не видя всадника. Конь несся во весь опор с широко раздутыми ноздрями, а Харди, как заправский индеец, висел у него на боку, удерживаясь одной рукой и ногой, и чуть не проскочил укрытие. Один сапог Харди потерял в бешеной скачке. Посмотрев на большую дыру в носке, широко улыбнулся Ленни:

— Придется обратиться за помощью к женской половине моей родни.

Харди повернулся и захромал к барьеру из камней. За ним теперь залегли четверо мужчин, готовых отразить атаку. Но индейцы не появлялись.

Впадина на Хай-Лоунсэм — славное место. Для всякого рода изгнанников она долго служила надежным убежищем. Здесь всегда хватало воды, травы и даже дичи. В мирное время какой-нибудь скиталец мог бы и обосноваться тут — построить дом, ранчо, воспитывать детей, пустить глубокие корни на этой скудной земле. И все, что он создал бы своим трудом и силой рук, принадлежало бы ему по праву. Это не нужно было бы прятать, им можно было бы гордиться, — ведь это не было бы краденым. И он спокойно сидел бы по вечерам, видя, как пасется его скот там, где сейчас залегли воинственные индейцы. Но пока апачи не уйдут отсюда или не научатся жить в мире, столь идиллическая картина — лишь мираж. А миражи в пустыне погубили многих легковерных.

— Опять дым! — воскликнул Спэньер.

Мужчины взглянули, куда указывал Дэйв. Высокий столб дыма легко поднимался в небо, прервавшись два раза. Индейский сигнальный дым призывал сородичей на тропу войны.

Позади обороняющихся послышался треск сломанной ветки, и они обернулись все как один.

Ленни разводила костер.

— Наверное, вы хотите кофе, — сказала она. — У нас есть и немножко мяса.

Консидайн взглянул на нее и отвел глаза, почувствовав спазм в горле. Она до мозга костей — дочь переселенца! Как спокойна и выдержанна, несмотря на всю сложность их положения. Сколько мужества у этой девчушки, взявшейся сейчас за обычное мирное, женское дело, но и винтовку из рук не выпустившей.

Какой мужчина не захочет иметь подругой такую женщину? Вот с кем можно вместе работать, строить планы, делить невзгоды и радости, создавая общую жизнь.

Метис спрятал лошадь, и некоторое время полз по горному склону, обремененный мешком с золотом, флягой и винтовкой. Потом отыскал открытое место и распластался в низкой траве. Россыпь мелких ржавых камней с прожилками кварца придавала земле своеобразный цвет, и лежащий смуглый человек как бы растворился, совершенно слившись с ней. Отсюда он хорошо видел только кольцо скал вокруг убежища на Хай-Лоунсэм, но не саму площадку. Спрятавшегося вблизи апача метис заметил случайно.

День шел на убыль. Солнце склонилось к западным холмам, хотя еще жарило и слепило вовсю, но ночь уже близилась, а метис был терпелив. Умение выждать — первая заповедь индейца. Сегодня, более чем когда-либо прежде, метис принадлежал своему племени. Примеси белой крови в своих жилах он и раньше не придавал никакого значения, даже не вспоминал о ней. Человек непритязательный, метис не страдал от отсутствия пищи, виски и женщин, но и не отказывался от них, когда они были ему доступны.

Зная, что всему когда-нибудь бывает конец, метис спокойно ждал своего срока. Больше всего он любил лежать в редкой траве, вот как теперь. Скоро он примет участие в схватке… если, конечно, решит сделать это. Впрочем, решение не так уж сильно зависело от его воли, как ему представлялось. Оно предопределялось его образом жизни, представлениями о чести и достоинстве, впитанными им с молоком матери и въевшимися в его плоть и кровь. И, будучи истинным воином, метис интуитивно чувствовал, что есть время воевать и время ждать. Лежа здесь, он уже мог убить нескольких врагов, но что-то подсказывало ему: нужное время еще не пришло. Надо выждать, а когда подходящий момент наступит, он выполнит все, что наметил.

Приняв решение, метис вынул из кармана пыльный кусок вяленой говядины и принялся за него. Откусив, перекатывал во рту мясо, чтобы смочить слюной, а потом пережевывал крепкими белыми зубами. На своей открытой площадке он не был виден никому, кроме канюков, но они не интересовались им. По крайней мере, пока.

Метис наблюдал, как тени выползают из расщелин и каньонов и солнечный свет отступает вверх по горному склону, коронуя хребты и пики золотыми венцами. В пустыню пришла прохлада. Сигнальный дым, поднявшийся в небо, призывал апачей поддержать воюющий отряд, а метис жевал свою говядину и ждал.

Слабый дымок над укрытием в кольце скал сообщил ему, что девушка жива. Ни один мужчина не станет тратить время на приготовление пищи, коли вот-вот грянет бой. Только настоящая женщина в такой напряженной обстановке не забудет о своих обязанностях. Это не избалованная девчонка, а настоящая подруга воина.

Метис не знал слов любви. Его народ пел песни только о войне и не имел ни книг, ни поэзии, чтобы подготовить сердце для истинно возвышенного чувства. Индеец ценил женщину за то, как она сложена и как работает. Но иногда и в нем вдруг возникало какое-то непонятное теплое чувство, когда определенная девушка была подле него. Он испытал это чувство несколько раз: однажды к девушке из Мексики и много позже к индианке из племени навахо, в чьем вигваме жил некоторое время. Уехав, он почувствовал себя без нее непривычно одиноким, неприкаянным и вернулся, но она погибла, случайно наткнувшись в каньоне на гризли.

На месте, где его подруга нашла свою смерть, он постоял немного, выкурив самокрутку, потом сел на лошадь и поехал прочь. Возвращаться в ту часть страны ему никогда не хотелось. Он начал красть скот, потому что был голоден. Убил заплутавшую в прериях корову, когда почти умирал без пищи. Два ковбоя наткнулись на него и схватились за оружие. На свою беду они действовали слишком медленно, поэтому один из них упал с седла прежде, чем вытащил свой револьвер из кобуры, а другой, пытаясь удрать домой, на ранчо, получил сквозную дырку в груди. Потом его искал полицейский отряд, а он кружил совсем близко от ранчо. Когда никого не было, заехал туда, убил во дворе корову и сварил кусок мяса на их огне. Затем взял нужные ему вещи — новый винчестер, сто патронов и пару индейских шерстяных одеял и исчез.

Десятью годами позже он встретил Консидайна и остался с ним, потому что тот управлялся с винтовкой даже быстрее его, был хорошим следопытом и отличным всадником и, кроме того, спокойным, уверенным в себе и осторожным человеком, а метис ценил эти качества.

Сейчас он наблюдал, как впадина на Хай-Лоунсэм погружается из сумерек в темноту. Мирное и прекрасное зрелище, если забыть об индейцах, но, будучи одним из них, он не забыл.

Ожидая темноты, перебирал в уме укрытия, где заметил врагов. Большинство их теперь собралось вместе, но некоторые остались на прежних позициях.

Он дождался появления первых звезд и поднялся.

Глава 12

С наступлением ночи на впадину Хай-Лоунсэм снизошел покой. Откуда-то донесся крик перепела — одинокий молящий крик.

Консидайн оперся о камень и медленно пил обжигающий, вкусный кофе, растягивая удовольствие и наслаждаясь каждым глотком. В желудке было пусто, он даже не мог припомнить, когда ел в последний раз.

Дэч и Спэньер спали, растянувшись, бок о бок поперек площадки.

Харди подыскал себе высокое и безопасное местечко среди скал, с которого мог обозревать всю округу, насколько позволяла темнота, и где к нему не смог бы подкрасться индеец с ножом.

Ленни хлопотала над костром, заправляя бульон из вяленой говядины индейской капустой и диким картофелем. Жар маленького костра, почти не давал света. Слабый ветерок повеял из расщелины, раздув тлеющие угли, и на мгновение пламя ярко вспыхнуло, осветив лицо девушки. Почувствовав на себе взгляд Консидайна, девушка повернула голову. Их глаза встретились, и Ленни первая отвела свои.

Обосновавшийся на уступе скалы Харди освободил затекшую ногу и спросил:

— Интересно, что-то сталось с метисом? Консидайн пожал плечами. Не получив ответа, Харди продолжил:

— Думаю, он отправился в Мексику.

— Это не для него. Он индеец и любит воевать. Харди не стал возражать и задал новый вопрос:

— Как ты думаешь, сколько их здесь?

— От дюжины до двадцати. К рассвету будет больше. Харди вспомнил о взятом банке. Шестьдесят тысяч золотом! Он никогда раньше даже не видел таких денег. Но теперь с радостью поделился бы ими с дюжиной крепких парней, если бы они оказали помощь. Он осмотрелся для порядка, хотя и не мог ничего рассмотреть в такой темноте. Так вот он какой, Хай-Лоунсэм, о котором ему не раз рассказывали.

— А что за каньон идет отсюда к юго-востоку?

— Хафмун-Вэлли — долина Полумесяца, — ответил Консидайн. — Открывается в широкую долину и ведет прямо к Мексике.

Ленни подала тарелки, полные тушеного мяса, Консидайну и Харди. Взяв свой ужин, Харди пошел обратно к камням. Апачи не любят воевать по ночам, но за кольцом скал наверняка есть выходцы из других племен. Кто знает, какие у них привычки?

Консидайн вдруг обнаружил, что Ленни возле него.

— Какой покой! — прошептала она.

— Не верь: они рядом.

— Как ты думаешь, нам удастся удержать их там?

— Может быть.

Он медленно ел тушеное мясо, наслаждаясь каждым куском, и слушал ее.

— Я рада, что ты здесь.

— Ну… — он судорожно искал слова. — Вот я и пришел…

Они были рядом, настолько полные чувств, что даже не желали большего.

Зов совы одиноко прозвучал в ночи. И, замолкнув, повторился снова.

— Это не индейцы спугнули ее? — спросила Ленни.

— Это и есть индейцы.

— Сова? Откуда ты знаешь?

— Крик настоящей совы в отличие от человеческого голоса не вызывает эха.

Вдруг до них донесся пронзительный визг, резко оборвавшийся. Ленни в ужасе вздрогнула.

— Что это?

— Умер человек.

Ее отец подошел к ним.

— Ты слышал? — спросил он.

— Еще бы.

И опять наступила тишина. Через несколько минут Консидайн сказал Спэньеру достаточно громко, чтобы Харди слышал тоже:

— Должно быть, метис где-то здесь.

— Ваш индеец? — Дэйв огляделся. — Мог быть и он. Думаешь, они заполучили его?

— Нет, это он заполучил одного из них… или нескольких. Вероятно, только один успел крикнуть.

Поднялся ветер, и через некоторое время Харди спустился со своего наблюдательного пункта и разбудил Дэча. Дэйв занял место Консидайна, и двое молодых людей легли спать.

Ленни посмотрела, как они заворачиваются в одеяла, а затем приготовила мясо для двух старших мужчин.

Когда Консидайн открыл глаза, уже наступило утро, серое, пасмурное. Небо затянули облака. Он сел, расчесал пятерней темные волосы и дотянулся до сапог. Спэньер стоял на страже в том месте, откуда открывался широкий обзор, а Ленни спала на своих одеялах. Дэч куда-то исчез.

Трава в утреннем свете казалась серой, заросли кустарника черными, а деревья стояли темной стеной. Было до дрожи холодно.

Поднявшись, Консидайн перепоясал свои тощие бедра ремнем. Затем поднял винчестер и проверил все оружие.

— Тихо пока? Спэньер кивнул.

— Да… пожалуй, даже слишком. Теперь Консидайн увидел и Дэча. Несмотря на свои огромные габариты, тот сумел втиснуться между двумя камнями, которые лежали ближе других к краю площадки. Он поманил Консидайна, и тот, низко пригнувшись, прокрался к нему.

— Что-то интересное?

Дэч указал на индейца, стоящего совершенно прямо и неподвижно перед зарослями кустарника. На таком расстоянии он казался неестественно высоким.

Консидайн до предела напрягал глаза, чтобы рассмотреть его. Индеец не шевелился.

— Дэч, — прошептал наконец Консидайн. — Он мертв.

— Мертв?!

— Смотри, привязан к дереву, его ноги не касаются земли.

— Это метис?

— Он шире в груди. Нет, один из них. — Консидайн взглянул на Дэча. — Похоже, наш приятель славно потрудился ночью.

Они молча продолжали наблюдать. Порыв ветра пригнул и причесал траву. Шар перекати-поля отделился от родного куста и перевернулся несколько раз, затем остановился около мертвого индейца, не задев его. Очередной порыв ветра перекатил его еще несколько раз, а следующий понес дальше.

Оба мужчины рассматривали мертвеца… Снова подул ветер, и шар покатился. Консидайн невольно перевел на него глаза. Темный ком сорной травы был огромным, впрочем, не больше других, которые ему доводилось видеть. Пока Консидайн разглядывал его, шар вновь пришел в движение.

— Он достаточно, большой, чтобы вместить человека, — в раздумье произнес он.

Дэч поднял винтовку, но Консидайн предостерегающе коснулся его руки.

— Подожди! У меня есть подозрение…

Дэч ждал, продолжая наблюдать. Ветер налетел снова, и перекати-поле пронеслось в двадцати ярдах от камней, за которыми прятались двое мужчин. Налетел новый порыв и перенес шар еще раз.

— Я думаю, — сказал Консидайн, — что у нас намечается пополнение.

Неожиданно в зарослях сверкнула винтовка, и мужчины выстрелили по вспышке. В этот же момент, избавившись от своего перекати-поля, метис двинулся к камням.

— Их около тридцати, — сказал он. — Я убил троих. Спэньер вдруг выстрелил, и звук его винтовки слился со звуком другого выстрела.

— Идите завтракать, ребята, — обратился он к невидимым врагам. — Мы составим вам компанию.

Словно услышав его, апачи бросились в атаку. Консидайн выбрал здоровенного индейца, который, скорее, принадлежал к племени кома, чем к апачам, и нажал на спусковой крючок.

Пуля настигла индейца, когда он делал большой шаг. Одна его нога поднялась, другая повернулась на кончиках пальцев, будто совершая некое гротескное балетное па, затем он упал и больше не двигался.

Атака вскоре захлебнулась, но нападавшие не ушли, а залегли до срока, прижавшись к земле.

Стрельба прекратилась. Низко висели серые тучи, и трудно было понять, сколько сейчас времени. Темно-красные пики гор скрылись в облаках. Трава гнулась от ветра.

Дэч выстрелил, и раздался отвратительный глухой звук — так пуля разрывает плоть. Консидайн свернул самокрутку и загнал патрон в магазин винтовки. На сей раз индейцы могли напасть с ближней позиции. Он услышал слабое, почти неслышное царапанье, насторожился, но звук больше не повторялся. Что это было? Какоето маленькое животное? И вдруг пуля резко ударилась о валун рядом и отскочила с истерическим, разочарованным визгом.

Следующая атака началась неожиданной сразу со всех сторон. Консидайн вскинул винтовку к плечу и стрелял, стрелял до гула в ушах. В горле першило от запаха пороха. Вокруг шла непрерывная пальба. Но атаку снова удалось отбить, и ее звуки угасали в горах под низкими тучами.

Консидайн обернулся на кашель. Харди лежал, захлебываясь Собственной кровью.

— Держись Консидайна… — говорил он Ленни, склонившейся над ним и готовой разрыдаться. — Он лучше всех, поверь мне.

Консидайн подошел к нему.

— Ты славный парень, Харди. Я рад, что мы встретились.

— Может, кто-нибудь из вас спасется… а по мне — лучше пуля, чем веревка.

Упали несколько капель дождя. Консидайн возвратился к камням. Перестрелка началась снова, на этот раз прерывистая. У индейцев была возможность выбирать позиции, и они нашли укрытия, откуда Могли прицельно обстреливать площадку. Все щели между камнями оказались под их контролем.

Консидайн освободил затекшую ногу. Пахло потом и грязной одеждой. Неплохо было бы побриться. Он не любил, когда лицо обрастало щетиной. В какой-то миг почувствовал, как ему разорвало рубашку, обожгло плечо, и увидел на нем кровавую рану. Заметив движение в кустах, он выстрелил, и немедленно три пули ударились о скалу рядом с ним, одна из которых отскочила вверх, огрызнувшись злобно и жалобно.

Ленни снова принесла ему кофе.

— Это последний, — сказала она. — И воды осталось только полфляжки.

На востоке тучи немного рассеялись, и далекие горные пики уже осветило солнце.

— Как Харди? — спросил он.

— Умер.

Ее голос дрожал, и он быстро взглянул на нее. Она была подавлена и бледна, а глаза казались неестественно большими. Консидайн положил руку ей на плечо и нежно сжал его. Жадно проглотив кофе, он вернул чашку. Она взглянула ему в глаза и отвернулась.

Уже час продолжалась беспорядочная стрельба. С их стороны потерь больше не было, но каждый выстрел противника лишь чудом не достигал цели. Индейцы тоже не понесли урона. Подстрелить никого не удавалось, даже если кто-то из них и представлял собой в какой-то момент хорошую мишень.

Внезапно сзади, из зарослей кустов, вылетели всадники и во весь опор помчались на них. Только стук копыт предупредил о нападении. Как только обороняющиеся открыли огонь, индейцы, до сих пор невидимые, выскочили из укрытий и стали перепрыгивать через каменное кольцо.

Консидайн выстрелил и увидел, как лошадь сбросила потерявшего осторожность седока, заставившего ее перепрыгнуть барьер, и окровавленный индеец упал на камни. Набросившегося на него врага Консидайн со всей силы ударил в лицо прикладом, сумев в следующее мгновение выстрелить в другого, но упал от удара третьего, появившегося из расщелины. Успев выхватить револьвер, он застрелил индейца, занесшего над его головой томагавк.

Пуля настигла Дэча, и он упал спиной на камни, мертвой хваткой сжимая горло набросившегося на него индейца. Воин отчаянно вырывался, но справиться с великаном, даже раненым, ему оказалось не под силу.

Атака захлебнулась. Но цена оказалась страшной — Дэч стоял на коленях в пропитанной кровью рубашке, лицо его приобрело землистый оттенок. Он хотел что-то сказать, но не смог. Так и умер.

Погибли уже двое… а день только начинался.

Глава 13

Под низким серым небом по тропе мчался полицейский отряд, уже успевший сменить уставших лошадей на свежих. Моросил дождь. Грабители, конечно, уже далеко впереди, а может, и ушли за границу, но эти соображения не ослабили рвения преследователей. На карту была поставлена честь Обаро.

— Где бы они ни были сейчас, им не позавидуешь, — заметил Олли Уидин. — Трудно представить, что апачи так далеко зашли на запад.

—Перебежчики… смешанные племена.

На душе у Пита Рэньона скребли кошки. Индейцы могли напасть в любую минуту, а его отряд насчитывал всего двадцать пять человек. При других обстоятельствах это немало, но нынешняя ситуация оказалась далека от обычной. Одно дело гнаться за шайкой бандитов из четырех человек и совсем другое — подставить головы своих товарищей под пули грабителей-апачей, которым несть числа.

Взвесив все за и против. Пит принял решение, от которого не испытывал удовольствия: если до полудня не удастся догнать преступников, отряд вернется домой. А до полудня оставалось совсем немного. О своих выводах он сообщил Уидину.

— Наверное, ты прав, — согласился тот. — Хотя люди не любят уступать.

Питу и самому не хотелось отказываться от погони, и он стал обдумывать сложившееся положение еще раз, вспоминая все, что знал о Консидайне. Остальных членов шайки он тоже знал, но чтобы поймать их всех и возвратить деньги, предстояло перемудрить именно Консидайна.

Несомненно, его бывший друг хорошо ориентировался в пустыне, и Дэч, по слухам, тоже. А Консидайн достаточно рисковый малый, чтобы ехать через Индейскую Территорию. Но там, где у четырех человек есть шанс проскользнуть незамеченными, если они знают расположение тинахас и других природных водных резервуаров, такая большая группа людей, как полицейский отряд, пройти не сможет.

Уидин опять согласился с Рэньоном.

— Но почему он до сих пор не повернул к границе? Зачем они забрались так далеко на запад, если бегут в Мексику? — мучился вопросами шериф.

Мак Арроу, проводник-индеец, ехавший впереди и внимательно изучавший следы на тропе, развернул лошадь и подождал, пока подтянутся остальные.

— Налетчики следуют за мужчиной и девушкой, — сообщил он.

Рэньон задумался, нахмурившись и вглядываясь в следы этой пары, на которые указывал индеец. На тропе они заметили их некоторое время назад, а прежде — около лавки Чавеза, где, как они были убеждены, Консидайн держал запасных лошадей.

Наконец Пит взглянул на индейца.

— А ты уверен, что это девушка? — спросил он.

— Маленькие следы, легкие отпечатки, короткий шаг. Конечно, девушка. Я видел место, где она спала. Очень маленькая вмятина.

Если Мак Арроу сказал, что на тропе девушка, значит, так оно и есть. Помолчав, индеец добавил:

— Первыми шли мужчина и девушка, за ними много апачей, потом Консидайн и остальные.

Уидин расслабился в седле и отломил уголок плитки жевательного табака.

— Чего тут гадать? Мы хорошо знаем Консидайна, — сказал он спокойно. — Разве можно ожидать от него другого? Скорее всего, он встретил этих двоих у Чавеза… а потом вдруг обнаружил индейцев на их тропе…

— Двое на одной лошади, — произнес Пит. — Они обречены!

Мак Арроу продолжал пристально рассматривать следы на земле, рассказывая остальным о разыгравшейся драме:

— Мужчины разговаривали. Лошади топтались… хотели идти. Потом один уехал… не сразу… по одному остальные последовали за ним.

Все переглянулись. Только один новичок на Западе не понял хода мыслей человека, за которым они гнались. Слишком велика жертва. И какой трудный выбор! На одной чаше весов шестьдесят тысяч золотом плюс свободный путь к границе, на другой — малознакомые старик и девушка с одной лошадью, преследуемые индейцами…

Все стало ясно: Консидайн бросился на помощь и остальные последовали за ним.

— Дэч тоже славный малый, — заметил Уидин.

— Ладно, — вздохнул Рэньон и повернул лошадь. — Те, за кем мы охотимся, и их добыча отправились на Хай-Лоунсэм, так что поехали!

Как всякому уроженцу Запада, ему были присущи порядочность и острое чувство справедливости. По обычаям того времени и той страны, о человеке судили не только и даже не столько по его поступкам, но и по их мотивам. А в данном случае Консидайн и его шайка упустили свой шанс исчезнуть с награбленным ради того, чтобы спасти людей, которых, в лучшем случае, видели один раз.

Да, при таком обороте дела арест Консидайна становился занятием малоприятным и недостойным. Как им поступить? Выбор-то у них невелик: арестовать или застрелить — цель погони.

Рэньон тихо выругался. Уидин повернулся и вопросительно взглянул на него.

— Олли, этот чертов осел опять сумел взять надо мной верх, провел меня дважды.

— Возможно.

— Его наглость сводит меня с ума. Превратить меня в игрушку!

— Не говори так, — сухо ответил Уидин. — Я видел вашу схватку. У него не было на уме сделать из тебя посмешище. Тогда для него вообще не имело значения, что ты о нем думаешь. Он выигрывал время. И в мыслях держал только тех ребят, которые пошли брать банк.

Рэньон в ответ что-то прорычал. Он злился на себя. Ведь с самого начала все ему казалось подозрительным. Консидайн не походил на самого себя. Поступать намеренно оскорбительно — не в его характере. Подраться — да, но не высмеивать. Тогда же он делал все, чтобы привести Рэньона в ярость и не позволить ему овладеть ситуацией.

— И все-таки, — сказал Уидин мягко, — он один из наших. Ну, переиграл нас. Но не какой-нибудь чужак, а свой парень.

Хорошо зная тех, кто следовал сейчас за ним, Рэньон понимал, что их, обманутых и разозленных, отчасти успокаивало то, что Консидайн был своим, одним из них. В отряд влилось немало людей, которые вместе с бывшим ковбоем не раз дрались с индейцами и клеймили скот.

Эпперсон, обожавший погони еще больше, чем драки, сейчас решил, что надо проявить осторожность, и пристроился сбоку к Рэньону.

— Пит, как бы индейцы не измолотили нас.

— Да минует нас эта участь, — шутливо произнес Эклис. Эпперсон перевел на него раздраженный взгляд.

— Я бы никому не пожелал такой участи, — отрубил он.

— Что грабители, что индейцы, — отозвался Эклис, — какая разница?

Рэньон пришпорил коня, и он пошел быстрее. В сущности неплохой малый, Эклис как раз и был тем самым новичком в здешних местах, который пока и представления не имел о том, что апачи могут сделать с человеком.

Тучи разошлись, и проглянуло солнце. Наступал новый день, жаркий и душный после дождя. Путники с наслаждением вдыхали совершенно особенный запах земли, измученной долгим зноем и наконец напоенной влагой.

Отряд состоял в большинстве своем из семейных людей. Им бы сидеть дома, думал Рэньон, а не носиться за грабителями по пустыне, где полно индейцев. Так ли уж это много — иметь шестьдесят тысяч долларов, в конце концов? Сколько жизней можно на них купить? Сколько горя оплатить, если хотя бы один из них будет убит?

Ив этот момент вдалеке, на вершине Хай-Лоунсэм, раздался выстрел.

Звук несколько мгновений висел в воздухе, и каждый напрягся в седле, стараясь не встречаться взглядом с остальными. Теперь в горах шла перестрелка, и эхо отдаленного сражения прокатилось по каньону.

— Что будем делать, Пит?

— Хай-Лоунсэм… Они обосновались на Хай-Лоунсэм. В полном молчании, с винтовками в руках, готовые отразить любую атаку, двадцать пять мужчин двинулись в путь в слепящих солнечных лучах.

Харди и Дэча больше нет… отличные были ребята.

Консидайн обошел маленькую площадку и собрал оружие, сняв с каждого тела патронташ и револьвер.

Метис сворачивал самокрутку. По его лицу из рассеченной на голове кожи текла кровь, и Ленни пробовала ее унять.

— Похоже, нам не выпутаться? — в раздумье произнес метис.

— Не исключено.

Консидайн вставил патрон в магазин винтовки Дэча и прислонил ее к валуну. Заряженная винтовка под рукой может иногда заменить хорошего бойца… правда, отчасти…

— Кайова… если они достанут меня, убей Ленни.

— Ладно.

И метис вновь занялся своей самокруткой. Над его глазом вспух кровоподтек. Консидайна вдруг поразило, как много случилось здесь за одну ночь!

— А мы здорово деремся, а? Сколько положили! — сказал метис.

Они и в самом деле хорошо сражались, эти парни, не раз попадавшие в сложные переделки. И прежде им приходилось часто пускать в ход оружие. Они воевали с индейцами и ходили на бизонов, охотились на оленей, горных баранов и медведей. Словом, знали, как, и когда стрелять.

Консидайн глубоко страдал из-за того, что двое из его товарищей мертвы. Какая необходимость заставила их забраться на Хай-Лоунсэм? Они оказались здесь отчасти из верности ему, отчасти оттого, что большеглазая, хорошенькая девушка улыбалась им искренне и дружески, и еще потому, что каждый из них в глубине души отдавал дань восхищения рыцарским поступкам. Он посмотрел вниз, в каньон. Где же, черт побери, полицейский отряд? Он отчаянно ждал его теперь, и уже не имело значения, что потом сделают с ним' самим. Важно, чтобы Ленни осталась жива. Чтобы не погибли Спэньер и метис.

Глаза Консидайна обшарили в очередной раз траву, кусты, деревья, но чрезвычайно сложно заметить апача прежде, чем он сознательно не обнаружит себя сам.

О результатах своей атаки индейцы всегда знали, и теперь им наверняка уже известно, что двоих мужчин в кольце скал можно сбросить со счетов и что там есть девушка. Она-то и была одной из причин их упорства. Второй приманкой явилось оружие. Им всегда не хватало оружия и боеприпасов.

Пронесшийся ветер заиграл в траве и листве. Тучи разошлись, над горами повисло сияющее небо. Хай-Лоунсэм спокойно раскинулся под утренним солнцем.

Спэньер придвинулся к Консидайну.

— Ты не из тех, кого я хотел бы видеть рядом с Ленни. Надеялся, что она выйдет замуж за солидного человека, который даст ей то, что она заслуживает. Но если вам удастся выбраться отсюда, имей в виду, что у тебя есть мое благословение. Ты его заслужил.

— Я не желал бы для себя ничего лучшего, Дэйв. Но выбраться отсюда?.. Кто-нибудь надеется отсюда выбраться?

Вдруг они увидели индейца, карабкающегося по гладким скалам, выходящим на их позицию. Если он взберется, у них не останется ни одного шанса на спасение, совсем ни одного. До сих пор индейцы не решались на это — скалы казались им слишком опасными для подъема. Но если смог один?..

Консидайн поднял винтовку. Теперь по почти отвесной скале, цепляясь за нее руками и ногами, лезло уже много воинов, скрывавшихся до этого в кронах деревьев. Выстрел! И первый индеец заскользил вниз. Второго снял Спэньер. Но нападающие хлынули уже сплошным потоком.

Консидайн бросил винтовку и открыл огонь из шестизарядного револьвера, скорее ощущая, чем слыша его грохот. Затем в ход пошла другая винтовка, которая была под его левой рукой, и потом он уже стрелял и стрелял непрерывно, перебрасывая оружие из руки в руку, чтобы охватить огнем как можно большую территорию. Вдруг что-то сильно ударило его в ногу, и он повернул голову, чтобы понять, что случилось. Сквозь еще не рассеявшийся дым перед ним замаячило жестокое лицо индейца. Не целясь, Консидайн послал в него пулю, и лицо моментально исчезло, как от удара мощного кулака.

Поискав глазами Ленни, он увидел, что Спэньер на земле схватился врукопашную с дюжим воином, борясь на нож. Консидайн быстро повернулся, опустил винтовку и, прицелившись, прострелил индейцу висок. В следующее мгновение он сам оказался на земле, схватившись насмерть с коренастым апачем, от которого разило, ко всему прочему, дешевым одеколоном, добытым, вероятно, в каком-нибудь набеге. Тот впился ему в бок зубами, и Консидайн едва вырвался из его цепких объятий. Тут же выстрелил в другого воина, перепрыгнувшего через каменный барьер. Одновременно он увидел, как метис упал на колени, уронив около себя длинный охотничий нож.

Когда метис начал подниматься, три пули поразили его. Он зашатался и упал навзничь на камни, но, поймав на себе взгляд Консидайна, попытался улыбнуться.

Только теперь Консидайн заметил, что апач схватил Ленни, и бросился ей на помощь. Удар тяжелой рукояткой шестизарядного револьвера по голове свалил нападавшего с ног, лишил жизни, но револьвер вылетел из руки защитника. Схватив охотничий нож, который уронил метис, Консидайн бросился на индейцев, дравшихся из-за Ленни.

Размахивая окровавленным ножом направо и налево, Консидайн, как ангел смерти, носился по площадке в разодранной в клочья рубашке. Он дрался с таким неистовством, что апачи отступились от него… отходя дальше и дальше… В запале сражения его вынесло за кольцо камней, и он помчался в поисках врага, которого нужно убить. Но тут произошло нечто необъяснимое — индейцы исчезли. Обернувшись, Консидайн услышал, как Ленни что-то ему кричит. Потом она бросила ему винчестер. Поймав его в воздухе, он опять побежал, сам не зная, куда и зачем. Споткнувшись на бегу, упал лицом во влажную траву. Подняться не смог и пополз в спасительную тень куста, как животное забиваясь глубже в темноту. Последнее, что запомнил, был пронзительный крик Ленни.

Что она пыталась сказать? Предостерегала от чего-то? Или сообщала, где индейцы?

Откуда-то возник оглушительный гром, казалось, идущий из-под земли, он быстро нарастал и вдруг замер. У Консидайна возникло острое чувство одиночества, потом в глазах потемнело, и сознание ушло. Может, именно так к человеку приходит смерть?

Полицейский отряд из Обаро под руководством Пита Рэньона, растянувшись цепочкой, во весь опор летел на Хай-Лоунсэм.

Парни вихрем ворвались на площадку с винтовками наизготовку, но их встретила мертвая тишина. Впадина безмолвствовала. Зной застыл в пустой каменной ладони.

Там, где только что грохотали винтовочные выстрелы, лишь легкий ветерок шуршал в траве. Высоко в небе кружил канюк, и вскоре к нему должны были присоединиться другие. Мужчины сменили задорный, боевой аллюр лошадей на строгий, похоронный. Достаточно опытные в таких делах, они сразу поняли, что в этом месте смерть собрала обильный урожай.

Одинокий серый мерин стоял возле мескитовых деревьев. На земле, покинутые сбежавшими собратьями, лежали темные неподвижные тела. Некоторые из них, несомненно, были из племени кома.

Вот она, площадка в кольце скал, к которой они неслись во весь опор, а ради чего?

Из расщелины неожиданно появился окровавленный старик, а позади него шла девушка в разодранном платье с огромными, полными испуга глазами, но хорошенькая несмотря ни на что.

— У них ни капли здравого смысла, Пит, — сказал Уидин. — Они ввязались в бой, в котором не могли победить.

Дэйв и Ленни стояли молча.

— Привет, — наконец выдавил из себя Спэньер. — Мне нечего сказать, кроме того, что вы не очень-то торопились.

Пит взглянул в расщелину, откуда вышли отец и дочь, затем подъехал поближе. С лошади ему были видны все оборонительные позиции, рассредоточенные по краю каменного кольца.

Он заметил мертвого апача, а затем и тело Дэча, наполовину скрытое нависшей скалой, с рассыпанными подле него патронами. Индеец, которого он задушил, покоился рядом.

Дэч… Этого великана разыскивали в семи штатах. И Харди… Весь словно из сыромятной кожи и стальной проволоки, жесткий, опасный, скорый на руку. Он лежал там, где его застала пуля. Гравий возле его головы потемнел от крови.

— Деньги здесь, — сказал Эпперсон. Он не сделал движения, чтобы взять их, только посмотрел в ту сторону.

Узнав четвертого — метиса, раскинувшегося на земле, Эклис перевел взгляд дальше и начал что-то говорить, но Уидин прервал его.

— Я насчитал семнадцать или восемнадцать мертвых индейцев. — Судя по всему, здесь было настоящее побоище.

Он настороженно осмотрелся. Остальные с преувеличенным вниманием оглядывали небо, горы — все что угодно, кроме площадки, лежавшей перед ними. Один ковырял гравий носком сапога, другой откашливался без особой надобности.

— Нам лучше не задерживаться. Пит, — сказал Уидин безразличным тоном. — Они вернутся сюда за своими мертвецами, и в большем количестве.

Двое мужчин бросились к лошадям, желая поскорее убраться отсюда. За ними последовали еще двое. Большинство же и не спешивались.

Никто не смотрел на серого мерина.

— Надо бы поймать для нас пару индейских лошадок, — нарушил молчание Спэньер. — Мы идем в Калифорнию.

— Даже после всего этого?

— Нам нужно туда добраться.

Эклис поднял руку, чтобы указать на мерина, но встретился глазами с Уидином, рука его замерла в воздухе, и он поспешно отошел. Пит Рэньон поднял мешок с золотом и передал его Уидину, а другой взял сам. Он стоял, озираясь, не желая проявлять любопытства, но, стараясь восстановить ход событий по отпечаткам на земле и другим свидетельствам борьбы. Один раз его глаза скользнули в направлении кустов у скалы, круто вздымающейся на некотором расстоянии.

— Там нет никого, — сказал Дэйв спокойно. — Индейцы ушли другим путем.

— Эти ребята грабители, — сказал Рэньон. — Они взяли банк в Обаро.

Спэньер посмотрел прямо ему в глаза:

— Их ведь было трое?

— Да… конечно… — медленно произнес Рэньон. К такому обороту дела он оказался не готов, но подтвердил: — Их было только трое.

Стоя возле площадки. Пит возился с подпругой. Его фляжка соскользнула и упала на землю, но он не обратил на это внимания и вскочил в седло.

— Ты и твоя дочь, — сказал он, — поедете с нами. Мы проводим вас до того места, где наши пути разойдутся.

Дэйв сел на лошадь, которую привели для него. Ленни, бледная как смерть, была уже в седле.

Спэньер взглянул на Уидина и Мэрфи и сразу определил: бывалые мужчины, не избалованные жизнью и разбирающиеся в людях не хуже, чем в повадках скота.

— Эти парни появились как раз вовремя, — сказал Спэньер.

— Они славно постреляли, — отозвался Уидин. Отряд повернул лошадей и начал спускаться с Хай-Лоунсэм. Рэньон взглянул на Уидина.

— У тебя есть табак, Олли?

— Нет, Пит. Должно быть, я потерял кисет… где-то там. Они выехали из каньона, и никто не позволил себе оглянуться. Через несколько минут Ленни и Дэйв догнали их.

— Хоть наш банк и ограбили, — произнес Мэрфи, ни к кому в отдельности не обращаясь, — но нам нечего стыдиться.

Ни один звук не тревожил полуденную пустыню. Ветер шевелил траву и ерошил волосы на головах мертвых индейцев.

Из зарослей кустов возле скалы, круто вздымающейся вверх, вышел высокий молодой человек и, прихрамывая, пошел к серому мерину, который зацепился поводом за кусты. На ноге и на боку Консидайна была кровь, но он шел и нес свою винтовку. Его шестизарядный револьвер свисал на ремне с луки седла серого мерина. Сначала там, где ее уронили, он нашел фляжку со сделанной черной краской надписью сбоку: . Потом увидел кисет с табаком и подобрал его. Сев в седло, выбрал тропу, по которой ехал сюда метис, и поднялся в холмы над Хай-Лоунсэм. Отсюда далеко к востоку на главной тропе увидел маленькое темное пятно и облачко пыли за ним — отряд возвращался домой с телами трех грабителей. Солнце светило ему в глаза. Он ослабел от потери крови и очень устал. Впереди на юге у границы вздымал свое массивное тело Кастл-Доум.

Почти фиолетовые тени сгустились вдоль гор, и Сэнд-Тэнкс уже начал темнеть. Консидайн тронул поводья и направил серого вниз по холму на запад, к Калифорнии.

Теперь ему никогда не понадобится скрываться, и в его жизни не будет больше жестоких гонок ради безопасности и свободы. Его ждет трудная повседневная созидательная работа и замечательная женщина, которая однажды замерла в его руках и всколыхнула в нем что-то давно забытое, но такое необходимое и прекрасное.

Он пошевелил раненой ногой, чуть ослабив повязку, и поехал прочь из этих мест.

Позади него ветер мирно играл с травой, и горы уже забыли кровавую битву, которой люди на мгновение нарушили их вечный покой. Эхо кануло в каньоны и затерялось в них, запах пороха развеялся…

Серая лошадь шла ровно, и лицо человека по имени Консидайн постепенно утратило напряженность. Внизу, на равнине, несколькими милями западнее, его, как и обещали, ждали старик и девушка.

В спину ему с Хай-Лоунсэм дул ветер, и только этот ветер гулял по тропам, ведущим к югу, к мексиканской границе.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13