«Золото Маккенны»

Уилл Генри (Генри Уилсон Аллен) Золото Маккенны Перевод В. Курганова

Смерть апача

— Скажи, ты жаден до золота, Маккенна? — спросил древний воин. — Неужто ты похож на тех белых, что встречались и раньше на моём пути? Отдашь ли ты жизнь, свою честь, честь своей женщины за жёлтый металл?

Белый человек никак не мог понять, откуда старому апачу известно его имя, потому что сам он не знал старика. Не знал, к какому клану тот принадлежит, откуда пустился путешествовать по этой дикой пустыне. Даже — где потерял сознание. Слепящим полуднем Маккенна увидел апача среди каменной пустоши. Старик стоял на пороге смерти и всё же говорил о золоте. Этого рыжий старатель понять не мог.

— Что ты, собственно, имеешь в виду? — задал он встречный вопрос. — Похоже, что речи о жёлтом металле не было.

Он говорил по-испански, как и старый индеец. Услышав знакомый язык, апач довольно кивнул.

— Верно, — сказал он. — Но, знаешь, мне как-то хочется отблагодарить тебя за любезность. Ты ведь знаком с обычаями моего племени: не в наших правилах оставлять неоплаченными долги.

— Господи! — улыбнулся белый. — Ещё бы мне не знать людей твоего племени: одиннадцать лет я удачно избегал с ним встреч. Ты это имел в виду, когда говорил о том, что я его знаю?

— Именно. А теперь скажи, Маккенна: ты слыхал о Каньоне Дель Оро? О том месте, которое апачи называют Сно-Та-Хэй?

— Ты говоришь о старой легенде о Золотом Каньоне?

— Да, о том, что нашёл один белый во времена старого вождя Нана.

— Это был Адамс. Рудник Погибшего Адамса? Не теряй времени и сил, старик. Я старатель, а не охотник за призраками. Обманки вроде этой — не для меня.

— Но ты знаешь эту историю?

— Разве есть в Аризоне хоть один белый, который не знал бы её? Или можно сказать по-другому: есть ли на всём Диком Западе хотя бы один человек, не слыхавший об Адамсе и Каньоне самородного золота?

— Мягче, мягче, — сказал апач. — Я просто хотел узнать, знаешь ли ты об этом.

— Знать об этом месте — значит ничего не знать. Вот так-то, старик, — сказал Маккенна не без теплоты в голосе. — В этой стране сотни «золотых каньонов». Россказни о затерянных сокровищах — они прилипчивей мух.

— Правда, правда…

Старик вздохнул. Слезящимися глазами он смотрел поверх головы старателя на поднимающиеся от песка волны жара.

— Я люблю эту землю, — проговорил он. — Сердце моё ноет от печали расставания с ней.

Маккенна кивнул. Сам он был довольно молод, но уже успел много повидать в этой жизни.

— Никому не хочется уходить, даже если настало его время, — ответил он. — Никому не кажется, что он настолько стар или устал.

— И это правда, — сказал старик. — Сущая правда.

Белый встал и вышел из тени, которую отбрасывала огромная скала, охраняющая исток ручья от увядшей пустыни, на сотни миль в округе затянутой в жёлтое ожерелье гор. Задумчиво он передвинул одну из ног старика с солнцепёка в тень. Намочив в ручейке собственный шейный платок, он вымыл лицо старого индейца, выжимая материю так, чтобы капли воды стекали с морщинистого лица на рубашку и грудь апача.

— Хорошо, — сказал последний. — Очень хорошо. Меня удивляет то, что ты, белый, так заботишься — о ком? Об апаче!

Маккенна снова улыбнулся и пожал плечами.

— Я не из тех, кто докапывается до причин своих поступков.

Старик кивнул.

— Ты на удивление мудр для своего возраста, — сказал он.

— Опыт, — откликнулся Маккенна, вновь протирая тряпкой морщинистое лицо. — Ты сможешь хоть немного выпить?

— Теперь да, благодарю…

Индеец сделал несколько прерывистых глотков. Остатки воды пролились ему на грудь. Апач улыбнулся, извиняясь и покачивая головой:

— Дурак старый, старый дурак.

— Старый — да, — откликнулся Маккенна, — но не дурак.

— Спасибо, — пробормотал старик и затих.

Молодой человек тоже погрузился в мечты. Жара мешала разговору. Скажем больше: это место было вообще не для белого, неважно, говорящий он или немой. Маккенна думал о Пелоне: кого сейчас преследует этот безжалостный бандит, где-то он сейчас? Думать о Пелоне было легко. В начале этого месяца этот апач-полукровка объявил на весь штат, что собирается выйти из убежища в Мексиканской Сьерре и вновь двинуться на север. Мол, дела приведут его как раз в бассейн Спалённого Рога, так что на время набега эти места станут для белых прохибиендо. Маккенна тогда удивился: что этому чёрту здесь нужно? Зачем ему рисковать своей шеей в Аризоне? И армия, и полицейский департамент давным-давно поместили бандита в списки под грифом «взять мёртвым», и он не появлялся на северной границе с 94-го года, когда вместе с Апач Кидом совершал налёты и ограбления.

Маккенна покачал головой. Не следовало бы рассиживаться здесь, в пятидесяти милях от ближайшего колодца, да ещё с Пелоном Лопесом за спиной. Да вот, пришлось задержаться у пересохшего русла, чтобы проводить в края вечной охоты этого старого индейского воина. Поступок благородный, но опрометчивый и безрассудно-отчаянный. Впрочем, Маккенна не был ни безрассуден, ни опрометчив. Конечно, на данной территории индейские войны были давно закончены. Апачи давно осели в аризонской резервации. Но одиночки из разбитых и рассеянных банд, вроде Пелона, зверствовали хуже прежнего. Если оседлые переселенцы могли теперь не бояться индейских банд, то старателям и бродягам доставалось ещё больше. Глен Маккенна покачал головой и подумал о том, что сейчас, в июле 1897-го года, около Ручья Яки, в пустыне Спалённого Рога он подвергается постоянной, смертельной опасности.

— Старик, — сказал он, — ты так и не назвался. Мне кажется, пора настала. Я мог бы назвать твоё имя людям из твоего племени, если повстречаю их на пути. Апач покачал головой.

— Конечно, ты можешь встретить кого-нибудь, — сказал он. — Но им нет до меня никакого дела. Если ты стар, у тебя выпали все зубы и ты не можешь больше работать и охотиться, то о тебе забывают все, кроме какого-нибудь белого… вроде тебя. Вот этого я никогда не мог понять. Белые не бросают своих стариков. Странная слабость в людях, столь кровожадных во всех остальных отношениях, правда?.

— Верно, — согласился Маккенна. — Тут ты абсолютно прав.

Теперь солнце, казалось, палило не так сильно. Но старик уже почти не видел столь любимую им выжженную, прокалённую землю.

— Скоро вечер, — сказал он. — А зовут меня Эн. Знаешь, как это переводится, Маккенна? Собака Прерий.

— Ну, что же, Эн, — отозвался Маккенна, — действительно, вечереет. Солнце почти скрылось за жёлтыми горами. Тебе скоро полегчает. Воздух ночи прибавит тебе сил. Значит, мы сможем уехать отсюда. Я знаю лучшую тропу к Джила-Сити. К рассвету, если повезёт, уже будем там. Как? Что скажешь, Собака Прерий?

Помолчав, старик отозвался:

— Ты ведь знаешь, что я скажу. На двоих твоей воды не хватит ни на три, ни даже на два дня. Ты похож на сумасшедшего.

— Ладно, — сказал Маккенна. — Теперь я вижу, что ты не боишься.

— Ни капли. Я прожил долгую жизнь и много раз встречался со смертью. Но я хочу тебя отблагодарить и сделать это прежде, чем погаснет последний луч. Пожалуйста, сынок, приподними меня и дай какую-нибудь палочку, чтобы я мог кое-что нарисовать на песке.

Маккенна не пошевелился.

— Похоже, что спятил-то не я, — буркнул он. — Что это ещё за новости, рисовать мне картинки в песке? Отдыхай, собирайся с силами. Я не оставлю тебя.

— Ты что, не слышал? Я хочу кое-что нарисовать! И хочу, чтобы ты хорошенько запомнил всё, что я нарисую. Прошу тебя: запомни всё, а когда я умру — съезди и взгляни на эти места своими глазами. Обещаешь?

— Мне не нужна твоя картинка, старик. Спасибо, конечно. Но для меня не составило труда перетащить тебя в тень и напоить. Нет, правда, — ни малейшего…

— Нет, это была величайшая услуга. Пожалуйста, подними меня и дай палку, как я тебя попросил.

Маккенна увидел, что старый индеец действительно хочет что-то там нарисовать. Наверно, какую-то языческую ерунду, чтобы не оставаться у него в долгу. Пусть уж… Он дал старику палочку и поднял его так, чтобы он мог чёркать на песке.

Апач собрал оставшиеся силы, чтобы придать руке твёрдость. Казалось, что это не последний проблеск жизни в старом теле, а просто приятельский разговор у камелька, после которого друзья соберутся и поедут в сторону восходящей луны. Маккенна был поражён чистотой и ясностью карты, проступавшей на красном песке пересохшего ручья. В несколько секунд старик набросал горы, ущелья, плоские холмы, тропы, колодцы — всё, всё. И вот она распростёрлась перед ним, нарисованная на каменистом холсте, — идеальная карта. Маккенна произнёс с благоговейным трепетом:

— Так я же знаю эти места: на северо-запад от Форта Уингейт, дальше, к Нью-Мексико. Вот плоскогорье Чакра. Вот каньон Чако. Это Тропа Дьявола? Точно, вот она. И развалины Кин Яи. Вот горы Чуска. Поразительно!

Старик был польщён. Голос его дрогнул:

— Хорошо, что ты узнал эти места. А теперь, пожалуйста, всё сотри. Но сначала обрати внимание на место, куда я ткнул палкой. Вот сюда, посередине между тремя точками: плоскогорьем Чакра, горами Чуска и каньоном Чако.

— Я вижу. Ты нарисовал здесь два остроконечных пика, похожих на сахарные головы. Это здорово к северу отсюда.

— Да… Это, сынок, очень важно. Скажи, ты сможешь по моей карте отыскать эти два пика? Да? Мне показалось, что ты произнёс «да»…

— Ну, смогу, — сказал Маккенна.

— Ты должен быть в этом абсолютно уверен, — не сдавался старик. — Пики находятся в восьми днях переезда в глубь Нью-Мексико. Эта — первая — карта показывает, как лучше до них добраться. Следующие пять дней будешь ехать по самому каньону. Ты должен быть абсолютно уверен в том, что накрепко запомнил эту часть карты. Не стирай путь до Сахарных Голов, пока не убедишься, что сможешь в точности воспроизвести его по памяти.

— Смогу, смогу, — заверил его Маккенна. — Продолжай.

— Хорошо, запоминай накрепко, сынок. Сейчас я нарисую ещё одну карту — последнюю. На ней я укажу детали пути после того, как ты доберёшься до Сахарных Голов. И нарисую тайный проход в каньон Сно-Та-Хэй. И место, где находится золото, из-за которого этот белый — Адамс — потерял рассудок и жизнь. Ну, что, Маккенна, готов?

Старатель кивнул. Он разровнял песок, стирая следы карты, на которой был показан путь до Сахарных Голов.

— Готово, — сказал он.

Старик тщательно прорисовывал все детали и давал пояснения. Маккенна, как любой — белый или краснокожий — человек, знал легенду о Каньоне Погибшего Адамса. Если в россказнях о невероятном Золотом Каньоне есть хоть тысячная доля правды, вторая карта индейца была неоценима. И всё же чуткое до золота сердце старателя не забилось быстрей: Маккенна видел тысячи подобных карт и следовал не по одной тропе, приводящей всё к тому же горькому, бесславному концу. Он знал подобные карты и людей, которые их рисовали.

Но сегодняшний «художник» был так стар и держался с таким достоинством, что старатель начал превозносить вслух умение, с которым эти краснокожие дети пустыни отражали на сыпучем песке то, что веками воспринимали «внутренним оком» их предки и предки их предков, и хвалить работу старика. Он сказал, что благодарен судьбе за то, что индеец позволил ему проникнуть в столь тщательно оберегаемую тайну, и обещал в один прекрасный день, как старик того желает, поехать в те самые места.

— Теперь, — сказал старик, опуская палку, которой рисовал на песке, — ты видишь всё. Не стирай карту, пока она намертво не отпечатается в твоей памяти. Ты знаешь, что многие в этих землях охочи до золота. Говорят, что Пелон Лопес снова едет сюда. Тебе, наверное, известно, что у него есть союзники в моём племени. Он опасный и очень дурной человек. Пелон ни в коем случае не должен узнать об этом тайном пути. Ни он, ни другие апачи. Индейцы сильно изменились. Они стали думать так же, как белые, и так же, как они, любить за золото и убивать. Это плохие и слабые духом апачи: они предадут даже своих, если узнают путь к Каньону Дель Оро. Заклинаю тебя: защити это место после моей смерти, Маккенна. Я остановил выбор на тебе, потому что ты хороший человек и уважаешь эту землю и духов наших предков. Ты меня слышишь, сынок? Сохранишь ли ты тайну?

— Конечно, — кивнул головой Маккенна. — Я тебя понял, старик. Всё будет так, как ты того хочешь. А теперь — отдыхай. Лежи спокойно.

— Нет, — ответил старый воин. — Пожалуйста, изучи карту. Мне бы хотелось увидеть, как ты станешь запоминать эти линии. Я буду мысленно с тобой.

Среди скал возле Ручья Яки было очень жарко. Даже когда солнце скрылось за жёлтыми горами, дышать не стало легче. Нервы Маккенны стали сдавать. Сейчас он хотел только одного: чтобы старик поскорее умер.

— Давай слегка обождём, — сказал белый индейцу. — Я думаю, что совсем не обязательно учить карту прямо сейчас. Неужели ты не видишь, что я устал? И тоже хочу отдохнуть…

Эн, старый апач, Собака Прерий, покорно кивнул головой. Но по тому, как он отвернулся, Маккенна понял, что уязвил его самолюбие.

— Послушай, — сказал он. — Не отворачивайся так. Я ведь твой друг. Смотри. Наблюдай за мной. Я начинаю изучать карту, как ты меня об этом просил. Видишь?

— Ах, — вздохнул благодарно старик. — Ты действительно настоящий друг. Мне приятно, что ты понял. Карты существуют для того, чтобы им следовали, запомни. Нельзя просто посмотреть, а затем забыть. Ты понимаешь, о чём я тебя прошу, Маккенна?

Бородач кивнул:

— Разумеется, — откликнулся он. — Но я должен быть с тобой абсолютно откровенен. Даже, когда я намертво запомню каждую линию этой карты, совершенно необязательно, что я последую в эти места. Надеюсь, ты понимаешь, что в жизни случается всякое?

Наблюдая за старым индейцем, Маккенне показалось, что по иссечённому ветрами лицу скользнула усмешка.

— Ещё бы, сынок. Я-то понимаю, а вот ты, похоже, нет…

— Чего? — раздражённо спросил Маккенна. — Чего ты там говоришь?

Апач пристально посмотрел на него.

— Скажи, я очень стар, Маккенна? — спросил он.

— Да, очень. А что?

— Обманывали ли мы друг друга, когда говорили, что я умираю?

— Нет, не обманывали. Мы знали, что так оно и есть.

— Так зачем мне тогда врать тебе насчёт Золотого Каньона? Старик умирает. Молодой человек, несмотря на иной цвет кожи, становится другом старика. Умирающий хочет отблагодарить за услугу, оказанную ему в последний час. Станет ли он лгать своему последнему другу в этой жизни?

Маккенна покраснел:

— Конечно же, нет. Прости меня.

— Теперь ты веришь в золото?

Маккенна покачал головой:

— Нет, старик. Не могу я тебе врать. Как и ты не можешь врать мне. Я слышал тысячи историй про Золотой Каньон.

— Конечно же, Маккенна, друг мой, таких историй действительно тысячи. Но Каньон-то — один. Вот! Наконец я увидел, как ты затаил дыхание. Вижу, что ты по-настоящему слушаешь. Карту, что я тебе нарисовал, когда-то нарисовал для меня отец, а для него отец отца, и так дальше, в глубь веков передавалась она только в нашей семье для сохранения настоящими апачами.

— Подожди, — прервал его Маккенна. — Но ведь этот секрет хранила семья вождя Наны…

— Верно, — откликнулся старик. — Я кровный брат Наны.

— Мать честная! — задохнулся старатель. — Ты серьёзно?

Но старый, забытый всеми апач по имени Эн, Собака Прерий из племени вождя Наны, молчал. Маккенна позвал его по имени и потряс за плечо, но он не откликнулся.

— Иди с миром, — пробормотал Маккенна и прикрыл ему веки.

Опустив обмякшее тело обратно на старое одеяло, он поднялся на ноги. У него был выбор. Первое: завалить старика камнями. Второе: отнести его дальше в расселину, пробитую ручьём, обратно по обнажённому руслу в Яки-Хиллз, и там похоронить более достойно. Третье: просто оставить тело как есть, непокрытым, чтобы его похоронили проходящие мимо апачи.

Обдумывая эти три возможности, старатель и услышал тихое перекатывание камешков по выступу, отделявшему русло ручья от пустыни. Маккенна осторожно повернулся на звук. Как раз вовремя, чтобы увидеть полдюжины членов шайки с ружьями наизготовку.

Они наверняка наблюдали за ним издали, а потом окружили, чтобы проверить: что это делает одинокий белый в богом забытом краю? Вот только почему они не выстрелили? Чего ждут? Значит, есть причина…

Перед ним замерли готовые к броску краснокожие, бандиты. Словно красные волки пустыни: губы вздёрнуты, обнажая крепкие белые зубы; раскосые глаза жадно полыхают. Долго-долго стояли они так. Наконец, Маккенна осторожно кивнул их предводителю.

— Привет, Пелон. Приятно снова увидеть тебя. Что ж ты не пристрелил меня в спину? У тебя была отличная возможность. И почему не стреляешь в живот? Неужели ты тоже постарел?

По лезвию ножа

Пелон улыбнулся. Лучше бы он этого не делал…

— Ну, я бы этого не сказал, — ответил бандит. — Хотя, конечно, теперь я старше, чем в нашу последнюю встречу. Но ведь и ты тоже, Маккенна…

— Естественно, — пожал плечами старатель. — Это только вино со временем становится лучше. Так почему ты не пристрелил меня?

— Есть причина.

Маккенна кивнул, намеренно затягивая разговор, чтобы оценить ситуацию.

Он знал Франциско Лопеса, по прозвищу Пелон, вот уже одиннадцать лет. Это был полуапач, полумексиканец — метис с Монты, красивого горного хребта, тянувшегося в Мексику с юго-запада Соединённых Штатов. В сердце Пелона жила двойная ненависть к белым, унаследованная с обеими кровями. Ненависть он и сделал профессией. Только ею и жил. Следовательно, решил Маккенна, те, кто избрал Пелона вожаком, должны разделять его ненависть к белым. Взгляда было достаточно, чтобы понять: подтверждаются худшие опасения. Двое бандитов были мексиканцами, трое — апачами. Одеты соответственно ремеслу: кожаные патронташи, вылинявшие хлопчатобумажные рубахи, и у каждого на голове либо сомбреро величиной с тележное колесо, либо яркая индейская повязка. Каждый вооружён винтовкой и двумя револьверами.

— Думаю, — наконец проронил Маккенна, — что у тебя действительно есть причина не убивать меня сразу. Кажется, догадываюсь — какая.

В напряжённой тишине старые знакомые пристально разглядывали друг друга.

К удовольствию Пелона, Маккенна был всё тот же: рыжая борода и дружелюбный взгляд голубых глаз. Изящные манеры и этот мягкий взгляд, совершенно неуместный в этой ситуации, всё так же раздражали бандита. Может, Маккенна и прибавил в весе, но был по-прежнему строен, мускулист, узок в бёдрах и широк в плечах. И в тридцать лет он оставался тем спокойным, острым на язык парнем, каким был в двадцать. Черты, по которым отличают образованных выходцев из восточных штатов, за прошедшее время здорово высушились и выветрились в этом проклятом краю, но Пелон видел пропасть, отделявшую его от шестифутового белого гиганта.

Маккенна же видел перед собой сорокалетнего толстяка. От плоских, вывернутых носками внутрь ступнёй до жирной макушки, Лопес был идеальным воплощением зла. Лопес был совершенно лыс, за что и получил своё прозвище — Пелон, Лысый. Неимоверный череп на толстой, кряжистой шее и уши размером с хорошую плошку, грубые черты лица с носом, перебитым и укороченным от удара винной бутылкой, шрамы и морщины, массивная, выдающаяся вперёд челюсть придавали лицу выражение жестокости.

Пелон не имел ни церковного, ни мирского образования. Неграмотный, невежественный, оскверняющий всё и вся… Казалось бы, ниже уже не пасть. И всё же в бандите оставалось что-то хорошее. Этим-то и намеревался воспользоваться Маккенна.

— Ну, ладно, Пелон, — начал белый. — Давай просто отметим, что ни ты, ни я почти не изменились. И вернёмся к моему вопросу: почему ты меня не пристрелил сразу? И почему не делаешь этого сейчас? Или ты всё-таки переменился?

— Вот ещё, — откликнулся бандит. — Можешь не сомневаться: когда придёт время, ты всё получишь сполна. Даю слово! Но пока надо бы разобраться с телом этого старого апача, что лежит у твоих ног.

Упоминание об Эне согнало улыбку с лица Маккенны. Значит, бандит заявился в Яки-Спринг не случайно.

— А в чём, собственно, дело? — спросил Глен.

— Сам прекрасно понимаешь — в чём. Мы пришли сюда по той же причине, что и ты: выслеживая этот мешок с костями. Так что не беси меня. Тебе прекрасно известно, что семейка этого старика хранит тайну Сно-Та-Хэй.

Маккенна кивнул.

— Точно так же, как и любой другой индейский клан в этих проклятых Богом землях. Все хранят этот идиотский секрет. Тайну Сно-Та-Хэй можно купить в любой забегаловке в Соноре, в любом аризонском салуне.

Пелон взвёл курок.

— Чего у меня никогда не хватало, так это терпения. Сосчитаю до трёх… ну, может, до четырёх. А потом выстрелю.

Маккенна знал: он так и сделает. А если не он, так его стая: все они взвели курки винчестеров. Но старатель всё ещё не был уверен в том, что в точности понял причину злости Пелона. Да и как спорить с бандитами, когда твой «спенсер» торчит из седельной кобуры в тридцати футах от тебя. Единственным оружием оставалась колючая ветка, которую он отломил, чтобы дать старому Эну. С веточкой — против ружей?.. Он усмехнулся. А впрочем… Почему бы и нет?

— Хорошо, — сказал он, сделав пару шагов вперёд и заслонив вторую — самую важную — карту, нарисованную на песке стариком. — Я гонялся за стариком, верно. Но, как ты можешь видеть, опоздал. Я нашёл его здесь, на одеяле, умершего от старости и жажды.

— Не очень складно врёшь, — сказал Пелон. — Но застрелить тебя, не удостоверившись, что тебе не известна тайна старого Эна, будет с моей стороны величайшей глупостью.

— Вижу, тебя не перехитрить, Пелон. Да, я подоспел к старому мошеннику до того, как он испустил последний вздох. Но мы всего лишь слегка поговорили.

— И о чём же?

— Ну, ты же знаешь, о чём говорят старики, когда приходит их время умирать. Вспоминают молодость… и всякое такое.

— И что он ответил тебе на вопрос о Золотом Каньоне?

— Ты имеешь в виду Сно-Та-Хэй?

— Хватит переспрашивать, Маккенна!

— Почему? Я всего лишь хотел убедиться… Когда я спросил старика о шахте с золотом, он повёл себя так, словно перегрелся на солнце и ничего не соображает. Я-то уверен, что он отлично меня понял, но ты ведь знаешь этих стариков — им может взбрести в голову, что угодно.

— Знаю, именно про этого старика. Например, что он был единственным братом Наны и что всю последнюю неделю таскался по пустыне, не зная, кому передать тайну Каньона Погибшего Адамса. Это мне сказали люди из клана Наны. Сказали, что старик пошёл в пустыню умирать и что тайна каньона умрёт вместе с ним. Ещё месяц назад никто из племени не знал, что Нана передал тайну Золотого Каньона Эну. Представляешь? Какая неблагодарность, какое недоверие к своему народу! Эти индейцы, ей-богу, чокнутые.

— Скажем так: некоторые, — отозвался Маккенна. — Как и некоторые белые.

— Но не ты и не я, ведь так, амиго? Мы знаем то, что нам нужно знать.

— Иногда, — сказал Маккенна.

— На этот раз, — усмехнулся вожак шайки, — мы это знаем совершенно точно.

— Неужели? — удивился Маккенна. — Почему это?

— Потому, что ты каким-то образом пронюхал о тайне Эна и пришёл сюда почти одновременно со мной, надеясь отыскать апача и выудить из него историю о потерянном каньоне, вынуть вместе с душой, если понадобится.

Маккенна постарался успокоиться.

— Хорошо, давай остановимся на том, что мы здесь оба в поисках Каньона Погибшего Адамса, — сказал он. — Давай попробуем задаться единственным вопросом: если американец Маккенна заставил старика расколоться, то каким образом мексиканец Франсиско Лопес может это проверить?

— Я могу тебя прикончить! — прорычал бандит.

— Получать знания таким странным способом? — удивился Маккенна. — Никогда не слышал о том, чтобы мертвецы отвечали на вопросы. А ты?

— И я тоже. Вот почему ты до сих пор жив. Я пока не решил, открыл ли тебе старик свою тайну.

— Хорошо. Удовлетворю твоё любопытство. Он не просто сказал мне о каньоне. Он нарисовал мне, как туда добраться. Карта здесь, на песке.

— Как-то неубедительно ты врёшь, — фыркнул Пелон.

— Тогда смотри, — сказал Маккенна, посторонившись. — Убедился? Хотя света и не слишком много, я думаю, ты способен различить манеру старого Эна.

Пелон и его товарищи обменялись удивлёнными взглядами, а Маккенна пробормотал короткую молитву и крепче сжал мескитовую ветку.

— Господи! — заорал Пелон. — Не может быть!

Бандиты дружно бросились к нарисованной на красноватом песке карте, но старатель дал им времени ровно столько, чтобы разглядеть чертёж в целом, но не его детали. Мгновенным движением, не обращая внимания на вопли Пелона и его сподвижников, он смёл карту веткой.

Шайка

Маккенна был в своём роде философом и рассудил, что, если бы не обстоятельства, этот вечер можно было бы назвать просто очаровательным. Луна цвета спелой тыквы взошла над пустыней, зной сменился прохладой. Воздух был напоён ароматом, какого не встретишь в горах. Старатель упоённо вдыхал терпкие запахи просыпающихся к ночи пустынной ивы и можжевельника и гадал: дано ли ему будет насладиться этим благоуханием снова?

Немного поодаль бандиты решали тот же вопрос. Мнений было несколько. Один из мексиканцев, в жилах которого присутствовала изрядная доля ирландской крови, неназойливо, но решительно настаивал на том, чтобы сейчас же убить белого. Его приятель, на вид очень деловой, возражал по коммерческим причинам. Из трёх индейцев двое были американскими апачами. Думать они предоставляли Пелону: раз выбрав предводителя, они больше не вмешивались в его дела. Но третий был из мексиканского племени яки и думать предпочитал своей головой. Темнокожий силач с несоразмерно длинными руками и короткими обезьяньими ногами был упрям и несгибаем. Действовал он просто: хотел есть — ел, уставал — ложился спать, а поймав в пустыне белого, — убивал.

Сейчас он как раз делился с товарищами ближайшими планами.

— Для начала, — смаковал Манки, — надрежу ему икры. Потом… На подошвах и сгибах бёдер есть такие славные местечки: проткнёшь их — и болью сведёшь человека с ума, а истечь ему кровью раньше времени не дашь. Когда эти мелочи будут сделаны, я…

— Да ты просто мясник! — присвистнул Пелон. — Что за чёрт в тебя вселился, Манки? Мы не собираемся разделывать тушу!

— Правильно, — подал голос один из апачей — симпатичный стройный воин из клана чирикауа, внук вождя Кочизе. — Давайте не забывать о наших целях. Ты ведь об этом хотел сказать, Хачита?

Он обращался к своему товарищу, апачу из клана мимбрена. Имя его означало Маленький Топорик. Мозгов у здоровяка было и впрямь маловато. Он был двоюродным правнуком знаменитого убийцы Манго Колорадо и сильно напоминал своего родственничка — и ростом в шесть с половиной футов, и некрасивым лицом. Но и только. Колорадо славился, как ненасытный охотник на белых; Хачита был, наоборот, малым добродушным.

— Айе, именно так я говорил, Беш, — откликнулся Хачита. — Ты высказал мои мысли.

По-апачски «Беш» означало «нож». Увы, и это имечко не сулило пленнику ничего хорошего… Прения продолжались.

Лагуна Кахилл — мексиканец с примесью ирландской крови — не сдавался, предлагая разумные доводы в пользу убийства.

Чистокровный мексиканец Санчес, бывший сержант из федеральной армии, смотревший на жизнь по-солдатски просто, был возмущён предложениями уничтожить ключ к тайне Золотого Каньона.

— Отставить разговоры об убийстве! — рявкнул он. — Вы что, все с ума посходили? Да очнись же, Пелон! В каньоне сто тысяч долларов дожидаются нас. Они уже добыты и сложены в определённом месте. А те миллионы, что лежат в земле на глубине не больше локтя? Не слушай ты этих придурков! Мы охотимся за золотом. Эта белая свинья, что валяется там, в скалах, знает к нему путь. Ему нарисовал карту сам старик Эн, и нужно только заставить его выложить всё нам. Пелон, скажи ты им!..

Маккенна, искушённый в дипломатии прерий, не упустил своего случая.

— Верно, Пелон, — вмешался он. — Скажи ты им! Мои шотландские предки, наверное, сейчас переворачиваются в гробах. Если у тебя есть хоть чуточку здравого смысла, ты поймёшь, что терять такие деньжищи — непростительная глупость. Не думаю, что ты сможешь продать мой скальп за такую цену — я имею в виду сто тысяч. Что уж говорить обо всех этих миллионах, таящихся в земле?! Подумай, Пелон. Неужели мёртвый я стою дороже?

Лагуна Кахилл задумчиво ухмыльнулся. Улыбочка его здорово смахивала на акулью, заметил Маккенна без особого удовольствия.

— А знаешь, — проговорил Лагуна, — ведь мы можем содрать с тебя шкуру и предложить её изготовителям барабанов. Думаю, три песо сможем выручить. Или пять. Всё-таки лучше, чем ничего.

— Ничего? — возмутился Санчес. — Этот парень стоит миллионы долларов. Где твой разум, Лагуна? Подумай, сколько вина и девок тебе достанется! Представляешь: каждому по первоклассной шлюхе!

— Возможно, — уступил полукровка. — Против огненной воды и мягкой плоти я ничего не имею.

— Это если не считать, — хрюкнул Хачита, — хорошей еды. Всё ничто по сравнению с отличной жратвой. Выпивку я найду где угодно, бабы слетаются ко мне, как мухи на освежёванную тушу. Но вот хорошая еда!.. Об этом стоит подумать.

Лагуна пожал плечами:

— Н-да, туша действительно нуждается в свежевании. Вот сейчас поднялся ветерок и дует он с твоей стороны. Поменяемся местами, а? Сделай милость, дружок. А то у меня аппетит портится от этого запаха.

Пелон понял, что настало время вмешаться. Вот-вот до апача дойдёт, что над ним издеваются. Горячо будет!

— Хачита прав, — быстро заговорил он. — Здесь, в пустыне, ничто не достаётся так трудно, как хорошая еда. Ну, и про слабый пол и крепкую выпивку тоже забывать не следует. Хорошо, когда всего вдоволь. Правильно, ребята?

— Ещё бы, — сказал Санчес. — Всё стало на свои места. Мы оставим белую собаку в живых и подумаем, как заставить его поделиться тайной со своими новыми друзьями.

— Разве были другие предложения? — притворно удивился Лагуна.

— Не было. По-моему, их и быть не могло, — сказал вожак шайки и вынул из-за пазухи руку с кольтом внушительного калибра. В тишине Пелон поставил курок на место и невесело усмехнулся:

— Пора бы завязать этот бесполезный разговор. Луна давно взошла, а мы ещё не ужинали. Мне лично на полный желудок думается лучше. Да и остальные, поди, уже волнуются. Так что — поехали.

Маккенна не удержался:

— Остальные? — переспросил он. — Ты хочешь сказать, что эта пятёрка — ещё не вся твоя компания?

— Понимай, как хочешь… Я действительно сказал «остальные». Они с лошадьми ждут нас там, в скалах, — Пелон указал на жёлтые вершины холмов, всё ещё светящиеся в тёмном небе. — Неужели ты подумал, что мы будем бродить по этим землям пешком? Ха! Ты действительно постарел, Маккенна.

— Может, и так. Но на тебя, Пелон, это тоже не похоже: путешествовать по чужой территории с таким большим отрядом. Тебя могли обнаружить раньше времени.

— Ну, — пожал плечами предводитель шайки, — их-то мы не с собой привели. Нашли прямо здесь.

Он засмеялся. Его поддержали все, кроме Манки.

— Воспоминания об этих, сидящих в скалах, заставляют ныть мои чресла, — объявил он. — Давайте-ка побыстрее!

Что-то странное почудилось в его интонации. Дело прояснил Пелон.

— Не волнуйся так, Манки, — ухмыльнулся бандит. — Ты не успеешь проголодаться. Я не жаден и знаю обязанности вожака. Разве я не обещал накормить тебя до отвала? Можешь съесть даже мою долю. Никуда она не денется. Сидит, тебя дожидается.

— Твоя доля? Сидит и дожидается? Так ты говоришь… Ты говоришь о женщине? — спросил Маккенна.

— Ну, разумеется. Мы, апачи, не любим выполнять женскую работу. Готовить ужин, ухаживать за лошадьми — разве это работа для мужчины? Ладно, подожди, ты тоже увидишь этот лакомый кусочек.

Он рывком поднял Маккенну на ноги и сильно толкнул его в спину.

— Женщины? — спросил старатель. — Здесь, в пустыне? Ты привёл с собой женщин?

— Вот ещё! Это не наши женщины. Я же сказал, что мы их подобрали по дороге сюда.

— Пелон, поторопись, или я отчалю один! — напомнил Манки.

— Идём, идём, — откликнулся тот. — Я — последний, Маккенна со мной. Беш, будешь показывать дорогу. Санчес, держись ко мне поближе.

Бандиты стали по одному выходить на тропу. Лишь молодой великан замешкался.

— А тебе что мешает? — разозлился Пелон.

— Он, — пробормотал Хачита, указывая на труп. — Ведь его могут сожрать койоты.

— Боже ты мой! — взорвался Пелон. — Что за чушь! Беспокоиться о старом беззубом дурне, откинувшем копыта? Я-то считал тебя настоящим апачем!

Хачита подошёл к мертвецу и осторожно поднял его на руки, как больного ребёнка.

— Этот старик — апач. Вот я и отнесу его к племени.

— Чего? Да мы можем целый месяц не попасть к ним!

— Неважно. Я понесу его.

— Святая Мария! — закричал Пелон. — Вокруг — одни дурни! Ну что делать бедному человеку?

— Напиться, — сказал Лагуна Кахилл.

— Взять бабу, — прорычал Манки.

— Хорошенько наесться, — предложил Хачита, становясь в строй с телом Эна на руках. — А уж потом напиваться и баловаться с женщинами.

— Что касается меня, хозяин, — сказал Маккенна, — то, плюс ко всему этому, я могу пожелать только встречу с отрядом кавалерии Соединённых Штатов.

С неожиданной жестокостью Пелон ударил белого в лицо. Маккенна рухнул на землю, и бандит пнул его ногой. Вытирая кровь с разбитого рта, старатель поднялся.

— Не забывайся, — посоветовал ему вожак шайки. — Помни, что шучу здесь только я.

— Благодарствуйте, — пробормотал Маккенна, сплёвывая на песок кровь и осколки зуба. — Столько шума из-за пары слов…

— Вперёд, Беш, — скомандовал Пелон. — И всем — молчать!

Банда тронулась в путь, и Маккенна послушно двинулся следом за бандитами по тропе, залитой лунным светом.

Что ожидало впереди нежеланных спутников? Что ожидало его самого?

Жёлтые холмы

Идти пришлось недолго. По волчьей повадке апачей люди Пелона днём двигались пешком, пока женщины ехали параллельной тропой. Только так можно было передвигаться по вражеской территории, где любая встреча заканчивалась стычкой с патрулём американских кавалеристов, либо с полицией. Пешим легче ускользнуть из-под носа у белых, которые предпочитали двигаться верхами. Только на длинных переходах требовались лошади.

Зная эти индейские штучки, Маккенна недоумевал: как же Пелон доверил своих лошадей женщинам, которых подобрал в пути? Но особенно задумываться не было времени. Приходилось смотреть в оба: тропа вилась по краю ущелья.

Вдруг перед Маккенной возникла стоянка. Дымок костра, запах жареного мяса и крови… Сразу чувствовалось присутствие апачей. Маккенна повернулся к Пелону:

— Хозяин, твой мул тебя поджидает. Пелон, позабыв о дурном настроении, кивнул:

— Точно, это жарят мула. Жаль, что ты белый. Мог бы стать настоящим индейцем. Говоришь ты немного. Обоняние у тебя что надо. Хорошо ходишь по холмам. Жира у тебя нет. Не лжёшь и не мошенничаешь. Ешь немного. И ничего не теряешь…

— Спасибо, — поблагодарил Маккенна.

Путники вышли на окаймлённую сосенками полянку, на которой находились женщины с лошадьми.

— Мираж, — пробормотал Маккенна.

— Просто тайная стоянка апачей, — усмехнулся Пелон. Здесь, всего в трёх милях от места, где люди погибали от жажды, на горной поляне журчал ручей.

Апачи! На пятьдесят миль в округе нет ни капли воды, а они приводят тебя к артезианскому колодцу, из которого бьёт чистая струя. Ты точно знаешь, что до ближайшей травы не меньше трёх конных переездов, а они через десять минут найдут, чем накормить своих мустангов. А там, где настоящих сосен не может быть на сотни миль в округе, они, как фокусники, вдруг вытаскивают из-за скал стройные деревца с длинными, пахнущими корицей иголками. Мираж — другого слова не подобрать!

И вот Маккенна у костра, среди апачских женщин.

Но что это? Конечно, померещилось! Он зажмурился и потряс головой. Увы! Открыв глаза, он убедился: белая девушка не исчезла.

Четвёртая женщина

От неожиданности Маккенна остолбенел. Старуха, поддерживавшая огонь и жарившая мясо, была, конечно, чистокровной апачкой. Толстушка, готовившая кофе, — из какого-то другого племени. Третья обитательница лагеря тоже оказалась индианкой. Её выдавал нос, почти начисто срезанный: апачи так метят неверных жён. Но вот четвёртая женщина — стройная белокожая девушка… Нет, она не была ни индианкой, ни мексиканкой, ни метиской. Она была такой же белой, как и Маккенна. Лопес тронул старателя за плечо:

— Ну, приятель, что я тебе говорил? Разве не говорил я, что ты увидишь лакомый кусочек?

Золотоискатель постарался скрыть свои чувства.

— Ты её называешь лакомым кусочком? Почему?

— Ну, — ответил бандит, — хотя бы потому, что я ещё не снял пробу. Понятно? Ха-ха-ха!

— Безумно смешно, — согласился Маккенна. — Я так понимаю: вы захватили её только сегодня.

— Точно. Этим утром. Помешали позавтракать её семейке. То есть мы хотели присоединиться к трапезе. Ха-ха! Теперь придётся полакомиться на природе. Ну, разве не смешно, Маккенна?

— Да, — ответил старатель, — не смешно.

Пелон с подозрением уставился на него.

Но тут появился Манки. Он, не отрываясь, смотрел на белую девушку. В отсутствие мужчин женщины третировали её. Её рубашка была разорвана в клочья ударами колючих веток и едва прикрывала дразнящие округлости маленькой крепкой груди, на которую и уставился Манки. Глазки его масляно блестели.

Пелон громко рассмеялся:

— Полегче, Манки. Не забудь, что полагается и другим что-нибудь оставить.

Манки стал приближаться к напуганной девушке, пуская слюни из раззявленного рта. Маккенна не смог сдержаться.

— Ты ведь не позволишь ему сделать это? — сказал он Пелону по-английски.

Тот развёл руками:

— А что я могу? Разве я не обещал Манки, что отдам ему и свою долю? Неужели ты хочешь, чтобы я нарушил собственное слово? Да за кого ты меня принимаешь?..

Маккенна ничего не ответил. Он просто сжал кулаки и, сцепив их в один, этим молотом врезал Пелону по челюсти. Метис рухнул на колени. Прежде чем бандиты опомнились, Глен Маккенна молча рванулся к обезьяноподобному индейцу.

Манки

Манки был настолько увлечён девушкой, что не заметил Маккенну. Только радостная улыбка девушки насторожила его. Он быстро обернулся — как раз в тот момент, когда Маккенна занёс кулаки для удара. Реакция у индейца оказалась отличной. Он успел схватить Маккенну за запястья и отшвырнуть его. Старатель покатился по земле. Падение ошеломило его, и Манки воспользовался этим. Навалившись на белого, он уже нащупал на земле камень и занёс его над противником, намереваясь размозжить тому череп. Но внезапно занесённая рука остановилась: рванув из кобуры кольт, Пелон выстрелил. Вожак не целился, но камень вылетел из руки Манки, брызнув осколками. Индеец удивлённо взвыл и вскочил на ноги с жаждой мести. Впрочем, вид Пелона и остальных членов банды, сгрудившихся вокруг костра, быстро охладил его пыл: даже для такого громилы противников было чересчур много. Он замешкался, и это спасло ему жизнь. Пелон кивнул и убрал дымящийся револьвер. Беш опустил нож, Хачита — томагавк. Санчес и Лагуна Кахилл, не успевшие пошевелиться, обменялись красноречивыми взглядами. Манки вышел из боевой стойки.

— Подсчитав все «за» и «против», — произнёс Пелон задумчиво, — я пришёл к выводу: тебе крупно повезло сегодня. Если бы ты погубил нашего проводника, мне пришлось бы снова нажать курок. Хорошо, что он жив и невредим.

Тут он повернулся к белой девушке и бросил по-английски:

— Что с тобой? Неужели ты даже не поможешь подняться человеку, рисковавшему из-за тебя жизнью?

Девушка вспыхнула. Опершись на её руку, Глен встал и вымученно улыбнулся. Сметая с лица хвою и песок, он сказал ей:

— Не знаю, поверите ли вы мне. Но, так или иначе, мы попробуем справиться с этой бедой. Я всегда возражал против того, чтобы изысканные молодые леди носились по здешним равнинам в подобной компании.

Ему было приятно, что девушка откликнулась на эту неуклюжую остроту.

— Мне не понадобится много времени на сборы, — ответила она.

Лопес встал между ними.

— Я и сам люблю веселье, — обратился он к обоим. — Смотрите: ха-ха-ха!

Примерно так веселится, должно быть, взбесившийся койот. И тут же он ударил Маккенну в грудь стволом пистолета, задев ключицу. Боль была очень сильной. Маккенна понял, что кость либо треснула, либо сломана, но вида не подал. Стиснув зубы, он стерпел. Пелон кивнул:

— Да, ты мог бы стать отличным апачем… Не смей разговаривать с девушкой, понял? И смотри, чтобы она с тобой не разговаривала.

— Как угодно, — поклонился старатель и перевёл приказ для девушки на английский. Она вернулась к своей работе: стала рубить кусты, заготавливая ветки для костра. Значит, усвоила первое правило выживания в плену у апачей: молчаливое повиновение и готовность к работе в любое время. Он чуть-чуть наклонил голову в знак одобрения и был поражён, увидев ответную улыбку. «Необыкновенная женщина», — подумал он. Хотя, конечно, он в таких вещах не особо разбирался. Не то чтобы он был женоненавистником или робким малым, нет. Просто считал, что женщины и мужчины слишком по-разному устроены. Словно бы думают разными местами. До сей поры он, правда, женщин сторонился, и ему было не на ком проверить свои догадки.

Теперь же, взглянув в серые глаза пленницы, он вдруг почувствовал: вот то, что ему нужно. Не за золотом, оказывается, он гонялся все эти годы, а за более редким сокровищем. Неужели за ней? За этой беззащитной девушкой? Итак, любовь всё же настигла его! Остаётся вырвать это сероглазое создание из лап волчьей стаи.

Всё-таки он оказался прав: несмотря на ссадину на челюсти, кровоточащий рот, потерянный зуб и трещину в ключице, вечер был и впрямь очаровательный.

Договор

Видишь, Маккенна? Выбора, в принципе, нет. — Пелон пожал плечами с притворным сожалением. — Или ты приведёшь нас к золоту, или мы тебя убьём. Конечно, ты очень упрям и нам помогать не хочешь. Ты можешь даже позволить нам убить тебя. Но запомни: Пелон всегда готов управиться с маленькими жизненными неприятностями.

Что ещё припас для него Пелон? Пытки? Как-то раз апачи основательно продырявили старателю правую ступню, чтобы держался подальше от мест, которые они считали священными. Залечивать рану пришлось несколько недель. Не хотелось бы повторять процедуру…

— Пелон, — сказал наконец Глен, — ты и раньше был отменным говоруном, но годы, похоже, берут своё. Брюзжишь ты хуже старой скво. Пожалуйста, будь краток и объясни толком: чем ты собрался меня напугать?

— Уж не думаешь ли ты, что я не заметил, как ты смотрел на девчонку? Давай-ка вместе подумаем: что может сделать наш приятель Манки с её маленькими и… как бы ты назвал их — восхитительными грудками? Отрежет их, что ли?

Что ж, они вполне способны и на это. Видимо, её подобрали где-то в пути, чтобы попользоваться всем скопом, да и бросить. Зачем банде обуза? Без сомнения, увидев, что для Маккенны она кое-что значит, бандиты попытаются использовать это, чтобы подействовать на старателя. Да, Маккенна им нужен. Но тогда… Может быть, это и спасёт девушку?

— Теперь я вижу, — сказал Глен, — что ты не растерял своей хитрости. Я даже рад этому. Согласен, девчонка имеет для меня некоторую ценность. Мне не хочется, чтобы ей причиняли вред. И чтобы твои приятели оказывали ей знаки внимания — тоже. Я ясно выражаюсь?

— Продолжай.

— Вот мы и пришли к тому, что можно назвать… соглашением. Каждый из нас имеет над другим определённую власть.

— Верно. Готов выслушать твои предложения. Улыбка Маккенны понравилась даже Лопесу. Не очень, но всё-таки понравилась.

— Я ведь предупреждал тебя: не вздумай притворяться невинной овечкой! — рявкнул он. — Смотри, не зайди слишком далеко.

— Разве мы оба не люди чести?

— Я-то точно. А вот тебе я бы не доверил ничего более существенного, чем непорочность своей сестры. Вон она, кстати, с отрезанным носом.

Маккенна взглянул на сухопарую скво. Женщина, услышав, что речь идёт о ней, одарила белого такой усмешкой, по сравнению с которой обезображенная шрамами улыбка Пелона показалась старателю материнской.

— Ну, что? Она всегда смотрит на мужчин так, словно обещает бог знает какие утехи. Итак, давай обговорим условия. Я не собираюсь болтать с тобой всю ночь.

— Эта женщина, — сказал Маккенна, уводя разговор в сторону, — не твоя сестра. Она чистокровка. Зачем ты мне врёшь?

— Да зачем мне тебе врать, дорогой друг? Мать у нас была одна. Так, женщина?

Та согласно закивала и непристойно задвигала бёдрами — явно для Маккенны.

— Видишь, ты завоевал её сердце, не пошевелив даже пальцем. Если захочешь потом пообщаться с ней, можешь называть её Хеш-ке. А можешь и не называть.

«Женщина-убийца» — вот как переводилось её имя. Зная Пелона, Маккенна понимал: представляя ему эту скво, бандит хотел предупредить его о какой-то опасности.

— Спасибо, — сказал старатель, — но я что-то устал сегодня. Вряд ли мне понадобится женщина. Хеш-ке, думаю, меня извинит. Ты, Пелон, тем более. Может, вернёмся к нашим переговорам?

Бандиты навострили уши. Все они, по индейскому обычаю, сидели на корточках, полукругом возле костра.

— Во-первых, — начал Маккенна, — нам придётся условиться о гарантиях для меня и для девушки. Согласны?

— Согласны, — ответил Пелон.

— Я, выполняя свои обязательства, должен привести вас в каньон по карте, которую нарисовал мне старый Эн. Так?

— Так.

— Тогда я предлагаю вот что: пусть нас сопровождает такое количество моихдрузей, которое бы уравняло присутствие твоих компаньонов. Женщин, естественно, считать не будем.

— Естественно, — сказал Пелон. — Продолжай.

— Вас тут пятеро мужчин. Значит, со мной пойдут пятеро белых. Согласны?

Ответа не последовало. Бандиты смотрели на Пелона. Вожак чувствовал, что следует быть предельно осторожным. Он напряжённо думал.

— Как эти пятеро присоединятся к нам? — нарушил он молчание.

— Ты наверняка знаешь Эла Сибера…

— Ещё бы! Хороший человек. Ему даже апачи доверяют. Продолжай.

— Вообще-то Сибер — мой лучший друг. Ему я и предоставлю право выбрать четырёх остальных.

— А как мы встретимся с Сибером?

— Сейчас он сидит в Джила-Сити. Завтра мы должны были там встретиться, чтобы ехать на новую разработку возле Форнтероса. Может, слышал?

— Слышал. Золота там нет. Продолжай.

— Выбери человека, которому ты доверяешь больше всех. Пусть он встретится с Сибером там, где я укажу. Расскажет про карту, скажет, что я согласен провести вас к золоту. И передаст: Глену кажется, что у нас маловато людей и припасов, поэтому Глен послал за Сибером и ещё за четырьмя. Объяснить моё отсутствие тоже довольно просто. Твой человек заявит, что ты Маккенне не доверяешь. Вот Маккенна, мол, и остался с Лопесом, чтобы исключить подвох. Ну, что скажешь?

Пелон подумал, потом взглянул на своих людей:

— Мучачос, что скажете вы? Беш кивнул:

— Хачита и я доверяем тебе, Пелон.

— Я тоже, — рубанул сержант-дезертир. И добавил со значением: — Путь-то до каньона не близкий…

Ясно было, что имел в виду бандит. Но сейчас Маккенну интересовали только голоса «за».

— Я тоже присоединяюсь, — вступил Лагуна Кахилл, — потому что в Джила-Сити обязательно поеду я! Эта девочка в забегаловке на берегу… Ну, ребята, дайте мне только заседлать лошадь!

— Отдохни, — одёрнул его Пелон. — Тебя пока ещё никто никуда не послал. Манки, твоё слово. Должны ли мы послать за Сибером и четырьмя белыми?

Против обыкновения, он не сказал «гринго», или «янки», или «американос». Чётко, ясно: «четырьмя белыми». Маккенна сразу это отметил. Манки, видимо, тоже.

— Ещё четырьмя? — переспросил верзила. — Ещё четверо приедут сюда? В общем, ничего… А за ними не потянется длинный хвост? Кто это нам гарантирует?

— Если хочешь — ты сам, — быстро вставил Пелон. — Я пошлю Лагуну — ему, пожалуй, единственному из нас ничего не грозит в этом городе, — а ты отправишься с ним и проследишь, чтобы он сделал всё, как надо. Договорились?

— Конечно.

Притворное рвение Манки не ускользнуло от Беша. Молодой воин поднял руку:

— Если пошлёшь это животное, то понадобится и за ним присматривать, — сказал он. — Если даже он выедет из Джила-Сити с сорока белыми — сюда не доберётся ни один.

— Точно, Пелон, — вмешался Маккенна. — Понадобится кто-то третий.

— А ты знаешь, зачем мы взяли с собой это! — Пелон указал на Манки. — Чтобы узнать, сколько скальпов белых можно привезти из Аризоны. Он знает, что время индейцев на этой земле закончилось, и ему хотелось привезти какие-нибудь сувениры для внуков. Тебе ведь ведомы эти чувства, Маккенна? Сентиментальность… Болезнь сердца! Неужели я должен отказать своим мальчикам в этих маленьких радостях?

— Наверно, всё-таки нет, — мрачно согласился Маккенна. — Значит, так: завтра Лагуна, Манки и кто-то третий отправятся в Джила-Сити. Так кто будет третьим? Беш?

Услышав своё имя, стройный апач поднялся и твёрдо взглянул в глаза Маккенне.

— Да, это будет Беш, — сказал он сильным глубоким голосом. Был ли это вызов Пелону? Или кому-то ещё? Вожак махнул рукой. Были разработаны все детали завтрашней поездки. Маккенну и белую девушку приковали к соснам в разных концах поляны цепями, которые старуха выудила из багажа. У них не было возможности не только поговорить, но даже обменяться взглядами. Через несколько минут лагерь погрузился в темноту. Изредка слышалось, как ворочаются спящие и как стреноженные апачские пони жуют траву возле ручья.

Да здравствует кукурузная каша!

Проснувшись, Маккенна увидел, что проспал всё на свете. Лагерь был пуст! Только старуха варила на костре кашу: судя по омерзительному запаху — кукурузную размазню с мясом вчерашнего мула. Не дай бог, ей захочется попотчевать его этой отравой! Старатель решил пустить в ход своё неотразимое обаяние.

— Доброе утро, матушка, — сердечно приветствовал он старуху. — Красота наступающего дня может сравниться разве что с твоим изяществом. Чем это так пахнет? Замечательно! Прекрасное утро, грациозная женщина и вкусная горячая еда. Чего ещё может желать человек?

Старуха выпрямилась и посмотрела на белого. С таким интересом гадюка следит за приближающейся мышью.

— Ладно-ладно, — ответила она. — Эта штуковина должна удержать тебя на приличном расстоянии. Не вздумай шутить.

И она подняла лежащий рядом с костром старый обшарпанный винчестер. Маккенна вскинул руки в притворном страхе.

— Мамаша! Я и в мыслях не имел ничего дурного! Послушай пение птиц! Вдохни запах хвои! Запомни призывный клич ручья! Посмотри, как он вспыхивает на солнце, когда целует каждый камешек на дне! Разве это не прекрасно?

Карга приблизилась на несколько шагов. В её глазах засветилось что-то вроде любопытства.

— Так говорят индейцы. Белым наплевать на птиц, ручьи и траву.

— А вот этому белому не наплевать. Я люблю эту землю.

— Врёшь! Ты любишь золото, что лежит в этой земле. А без него земля тебе ни к чему.

— Неправда, — упрямо повторил Маккенна. — Я ищу золото только для того, чтобы оставаться здесь. Чтобы покупать еду, одеяла, а иногда — немного виски.

— Твой язык — белый, — сказала старуха.

— Нет, — улыбнулся Маккенна, высовывая предмет спора. — Как видишь — красный. Как и твой.

Индианка подошла на несколько шагов, ещё пристальнее вглядываясь в старателя.

— Белый, — повторила она. — Его корень во рту, а не в сердце.

Глен развёл руками:

— Правду говоришь, мамаша. Мой народ частенько обманывал твой народ. Но прикинь: разве моя в этом вина? Разве я предавал апачей? Меня зовут Маккенна. Ты меня знаешь. Скажи: я когда-нибудь лгал?

Старуха начала распаляться. Как и большинство индейцев, она не знала, что делать с хорошим белым.

— Будь ты проклят, — прошипела она. — О тебе действительно идёт добрая слава, и апачи верят тебе. Разве иначе ты остался бы в живых, повстречавшись с Пелоном? Да, ты не мошенничаешь с моим народом. Но этим ты связываешь меня по рукам и ногам. Проклятье! Вот ведь подлость!

— Ну, извини, мамаша, — погрустнел Маккенна. — Таким чудесным утром вовсе не хочется проверять, исправно ли твоё ружьецо…

Вдруг старуха сдалась и заулыбалась.

— Ладно! — воскликнула она. — Чего мне тебе врать? Наверно, всё дело в твоей ярко-рыжей бороде и голубых глазах, Маккенна, но ты действительно умеешь найти путь к сердцу женщины. Что? Я заметила — ты ухмыльнулся! Думаешь, я слишком стара, да? Сейчас как дам прикладом по башке!

— Да я готов об заклад биться, что ты способна завоевать любого мужчину. С чего ты взяла, будто я усомнился в твоей женственности? Поздняя ягода — слаще, не так ли?

Сморщенная скво улыбнулась, показав пеньки зубов, и погладила Маккенну по голове, как хорошую собаку:

— Так, так, сынок! А теперь я угощу тебя завтраком! Да и поболтаем. Могу рассказать тебе кое-что, чего не договаривает Пелон. Дай-ка я разомкну эту чёртову цепь на твоей ноге…

— Мамаша, — сказал Маккенна, вытаскивая из оков занемевшую ногу, — если бы я был на десять, а ты на двадцать лет помоложе, то подпускать меня к себе было бы ох как опасно!..

Старуха фыркнула, но было видно, что она польщена.

Присев к огоньку, Маккенна понял, что отступать некуда. Пришлось впихнуть в себя кашу и, чтобы не потерять завоёванного расположения, смачно облизываться — пусть старая корова думает, что она не только симпатичнейшая из женщин, но и повариха великолепная.

Кое-как справившись с варевом, Маккенна помог старухе убрать стоянку. Пришлось здорово попотеть: ведь скво приковала к его ноге тяжёлое сосновое бревно. Зато его хозяйка была просто потрясена, увидев, что мужчина может делать домашнюю работу, и в награду поведала Маккенне детали его пребывания здесь, в горном оазисе Удивительной Травы.

Маккенна позволил старухе болтать, сколько ей вздумается. То тут, то там он вставлял реплику, чтобы направить стремительный поток болтовни в нужное ему русло. Впрочем, индианка не нуждалась в подсказках. В её жилах текла кровь настоящих апачей. Она видела сотни белых, попавших в такое же положение, и понимала, о чём может думать сейчас Маккенна. Это были простейшие мысли. Человек, знающий индейские, и в особенности апачские традиции, не станет воображать фантастические картины близкого освобождения или хотя бы рассчитывать на милосердие. Он будет думать о двух вещах, которые только и имеют истинное значение, когда уже всё сказано и сделано.

Во-первых — о жизни.

И во-вторых — о смерти.

Тайна Сно-Та-Хэй

Болтливую индианку найти не просто. Тем более — из племени апачей. Через пять минут Маккенна понял, что со старухой ему здорово повезло. Видно, сыграли свою роль одиночество, старость и явная симпатия к голубоглазому чужаку.

С удовольствием набив свою трубку табаком из кисета Маккенны, да и ему позволив покурить впервые за двенадцать часов, она начала с того, что этот поход был затеян отчасти и из-за неё. Оказывается, старуха была последней из живших детей Эна. Её мать, сестра вождя Наны, разумеется, не была посвящена в тайну каньона, который на языке апачей назывался Сно-Та-Хэй. Она ни разу не была в каньоне. Вход туда разрешался только мужчинам.

В те далёкие времена, когда была ещё жива её мать, это считалось нормальным. Но времена, а с ними и апачи сильно изменились.

Старая скво замолчала, внимательно изучая своего слушателя. Видимо, приняв какое-то решение, она продолжала. Зовут её Маль-И-Пай. Так перекроили индейцы испанское слово «мальпаис» — сильно пересечённая местность, неудобица. «Метко, — решил Маккенна. — Апачи всегда называли камень — камнем, а жабу — жабой».

— Много лет я ухаживала за старым Эном. Тебе, наверное, известно, что дожил он до девяноста лет. Если помнишь, Нане, когда он начал свой последний поход против регулярной армии — а это было лет пятнадцать назад, — стукнуло всего семьдесят. А Эн был чуть младше Наны. И вот я ухаживала за старой развалиной, готовила ему, и, поскольку умом меня природа не обидела, стала я соображать, что женщина, по крайней мере, наполовину так же полезна, как и мужчина. Так почему бы и мне не узнать, где находится Золотой Каньон?

Начала я заходить издалека. Спрашивала старого Эна о том, о сём. Поначалу он думал, что я просто так болтаю. А потом раскусил, что я всерьёз заинтересовалась тайной. Замкнулся, стал раздражительным и злым. Ещё бы: близится его время уходить, а он ещё не решил, что ему делать со своей тайной. Вроде итогов был унести тайну с собой, но считал, что это будет нечестно по отношению к его народу. Я понимала, что его гнетёт, и особо не наседала. Но несколько недель назад стало ясно: выбор он сделал. Неправильный выбор. Если никто не вырвет у Эна тайну Сно-Та-Хэй, то она умрёт для нашего народа. Я пыталась его убедить. Говорила: апачи побеждены, но не покорены. Через несколько лет им снова понадобится не меньше золота, чем во времена таких вождей, как Нана, Викторио, Мангас Колорадас, Начез, Голета и Кочизе — этих великих воинов, сражавшихся за нашу свободу.

Она замолчала, чтобы выловить кусочек мяса из каши и, подогрев его на углях, засунуть в рот. Потом испытующе глянула на белого:

— Ставлю свой винчестер против твоего седла, что ты недоумеваешь: почему это среди великих воинов нашего народа я не назвала Джеронимо. Так всегда с вами, белыми! Настоящих индейцев вы и не знаете.

— Что ж, — признал Маккенна, — здесь ты права. Но я, например, знаю, что Мангас и Кочизе никогда не здоровались с Джеронимо. Ведь он был трусливым псом. И его воины — тоже. Он, попав в плен, дал слово не убегать — и не сдержал его. Его воины убежали с ним. Нет, каков бы ни был цвет их кожи, ни ты, ни я не хотели бы иметь таких друзей.

Старуха долго-долго смотрела на Маккенну. Потом выплюнула кусочек шкуры, попавшей в кашу. Такие лакомства ей были уже не по зубам.

— Беру назад слова о твоём языке, — сказала она. — Не белый он у тебя. Даже голос твой странно звучит для янки. Как-то не так, как положено. Сразу заметно. Маккенна, ты ведь не настоящий американо?

— Угадала, мамаша. Я Америке прихожусь приёмным сыном. Родился в далёкой стране под названием Шотландия. Но отец с матерью привезли меня сюда ещё ребёнком. Выходит, я такой же американо, как и любой другой белый, родившийся здесь. Но настоящие хозяева Америки, конечно же, — вы, краснокожие.

Старая ведьма обнажила остатки клыков, пытаясь изобра зить добродушную улыбку.

— Ладно, — сказала она, — обойдёмся без лишних слов. Это до янки туго доходит, о чём речь. До янки, не до апачей.

— Верно, мамаша, верно. Но я тебя нечаянно перебил. Ты рассказывала о Сно-Та-Хэе.

— Кое-что о Сно-Та-Хэе, — поправила она.

— Ну, разумеется. Пожалуйста, продолжай.

— Никто не ведал, где расположен каньон, и апачи считали, что тайна умерла вместе с Наной. Старый вождь умер внезапно и не смог, как положено, подготовиться к переходу в Страну Вечной Охоты, а заодно и передать доверенному лицу тайну Золотого Каньона. Но индейцам следовало знать Нану получше. Все эти годы тайна надёжно хранилась. И хранил её Эн. Почувствовав, что пришло его время уходить, он понял, что придётся искать следующего хранителя тайны.

Маккенна заметил, что об этом уже знает — от Пелена. На что получил сердитую отповедь: мол, Пелон сам услышал эту историю от Маль-И-Пай, а если Маккенне неинтересно слушать, то надо было сказать об этом раньше.

— Какого чёрта я тогда трачу тут на тебя время? — в сердцах спросила старуха. — Разве я не говорила, что расскажу тебе то, чего Пелон не скажет?

Потребовалось целых пять минут лжи и лести, чтобы она перестала браниться и продолжила рассказ.

В общем, старый лис Эн не нашёл человека из своего племени, которому смог бы передать тайну каньона Сно-Та-Хэй. Всё дело было в том, что он и его племянница Маль-И-Пай были последними из «старожилов», а молодые никогда в каньоне не были, только слышали о нём. Говорили — и Маль-И-Пай верила, — что со времени смерти Наны там не побывал ни один апач. Другие говорили, что на самом деле тайной владели три клана: чирикауа, где вождём был Кочизе, мамбрено, во главе которого стоял Мангас Колорадас Старший, и клан Наны. Но так ли это — Маль-И-Пай не знала. Зато ей доподлинно было известно, что на протяжении её жизни в каньон приходили только воины из клана Наны. Если раньше другие апачи и знали путь туда, то сейчас забыли, как и люди Наны.

И Эн, не нашедший в племени человека, которому мог бы доверить тайну, нарушил традиции апачей и в сердцах рассказал всё женщине! Да! Маккенна не ослышался! Женщине!

— Не стоит даже объяснять человеку со столь проницательными голубыми глазами, — сказала старуха, — какой именно женщине поведал старик Эн тайну золота, не так ли? Ещё бы. Конечно, мне, Маль-И-Пай.

— А почему нет? — спросил Маккенна. — Разве можно найти сосуд лучше, чтобы перелить туда столь драгоценную влагу?

Не принимая во внимание столь неприкрытую лесть, Маль-И-Пай решительно продолжила рассказ. Доверив ей тайну каньона, старик исчез. Естественно, в племени это вызвало лавину толков и споров. Недоверие к легендам вовсе не умерило молодого пыла и алчности. Эти нынешние индейцы — да будут они прокляты до десятого колена! — унаследовали от белых поклонение жёлтому металлу. Они знают, что за золото можно купить много виски, хорошей еды, горячих коней и новых ружей — всё, что так опьяняет мужчин. Поэтому они стали считать Сно-Та-Хэй местом, где их ждут кучи денег, а не священной землёй, которую следует оберегать от белых и мексиканцев; землёй, принадлежащей апачам со времён сотворения мира.

Люди из разных кланов принялись выспрашивать, вынюхивать… И догадались, что путь в каньон знал один Эн.

— И можешь мне поверить, — сказала старуха, ткнув Маккенну в грудь когтистым пальцем, — что тут поднялась такая суматоха, которая не утихает и по сей день. По крайней мере, эхо её донеслось по апачскому «телеграфу» до гнусных ушей Лопеса.

Пелон тут же помчался в Аризону, собирая по пути свою банду. Прихватил он с собой и Маль-И-Пай.

Старая скво вытащила черенок трубки из дыры между пеньками последних своих зубов. Облизала губы, сплюнула в костёр и, сунув руку под юбки, вытащила на свет мешочек, в котором старатель распознал ладанку со «священным порошком». Щепотку порошка старуха швырнула в огонь. Пламя полыхнуло голубым, жёлтым и зелёным — так горит обыкновенная соль. Но тут же из костра вырвался столб плотного белого дыма словно от выстрела старого мушкета. Тёмные губы Маль-И-Пай беззвучно зашевелились, она глянула в сторону утреннего солнца.

— Это для Йосена, — словно извиняясь, объяснила скво. — Никогда нельзя предугадать, слушает он тебя сейчас или нет. Хитрый старый чёрт!

Ублажив бога апачей, она помолчала, что-то вспоминая.

— Так вот, — продолжила старуха, — что произошло потом — тебе известно. Мать Пелона была из клана Наны. С нами жила его сестра по отцу. Он рассчитывал выжать из неё хоть что-то о каньоне.

— Это та женщина, которую зовут Хеш-ке? — спросил Маккенна. — Та, без носа?

— Хеш-ке! — фыркнула скво. — Какая ещё Хеш-ке? Очередная брехня Пелона. Собачья кличка этой девки — Салли. Да-да, не удивляйся, обыкновенное белое имя. Их с Пелоном мамочка делила своё одеяло с каждым вонючим койотом, забегавшим в наши края. Один из них оказался белым. Имени называть не буду, ты можешь знать его людей: один из них сейчас большая шишка в Аризоне. Чтобы её выблядку перепали кое-какие милости от муниципалитета, она заявила, что это белое ничтожество является отцом её девчонки. Сам можешь видеть, насколько он был белым. Ха! У меня самой шкура, как старая седельная кожа, а всё же я куда светлее, чем эта…

Старуха наконец-то подобралась к сути.

— Может, ты вообразил, что я — ходячая добродетель? Увы! Я тебя обманула. Слабостей у меня больше, чем решимости. Главная из них — не устоять мне против тулапая.

Тулапаем называлась апачская кукурузная самогонка, раза в два крепче самодельного виски. Эта жидкость много для чего годилась. Ею, например, можно было заправлять лампы, прижигать раны, отбеливать одежду. Ею хорошо было сводить ржавчину со старых ружей. Можно было готовить на её основе мазь для втирания в ногу хромой лошади, или глистогонное для коров. Вот только пить её было нельзя. Разве что решишь прожечь себе кишки.

— Сочувствую, мамаша, — кивнул бородач. — Я сам еле выжил после подобного эксперимента.

— Ну, смельчак! Я знала, что ты настоящий мужчина! И долго ты болел?

— После тулапая? Неделю или около того. Я ведь выпил лишь небольшую чашку. Слава Богу, было это несколько лет назад.

— А!.. Пока мы молоды, нам ничто не может сильно повредить. Даже тулапай. Но я-то давно не девочка. Когда Лопес выведал, что Эн передал тайну нахождения каньона мне, он вспомнил о моей слабости. Стоило ему влить мне в глотку небольшую порцию этой дряни — и он узнал всё, что мне было известно о Сно-Та-Хэе.

Маккенна нахмурился:

— Что-то, мамаша, я не понимаю. Если Пел он вытряхнул из тебя тайну, зачем тогда он охотился за Эном? И зачем держит здесь меня?

— Всё очень просто. Из-за тулапая я начисто забыла, где искать каньон. Ни черта не могла вспомнить. Эн рассказывал мне, как туда добраться, и рисовал те же самые карты, что и тебе. Но проклятое зелье выбелило мои мозги!

— Что дальше?

— Пелон, выйдя на охоту за Эном, взял меня с собой. Надеялся, что память ко мне вернётся. Он ведь прекрасно знает: пытать меня бесполезно. Я из племени апачей!

— Ещё бы, — отозвался Маккенна.

— Пришлось ему тащить с собой и Салли: Пелон вынужден ублажать Манки. Этой обезьяне каждый день нужна женщина. Заодно он приволок и девку из племени пима — рабыню одного из кланов апачей. Он дал за неё хорошую цену — три пояса патронов для винчестера и, помнится, хромую лошадёнку впридачу. Он не крадёт вещи у родственников своей мамаши, этот Пелон. Воспитанный мальчик.

— Куда уж воспитанней, — согласился Маккенна. — За твой рассказ, мамаша, я у тебя в неоплатном долгу. Ты ведь знаешь: мужчины больше всего мучаются от того, что не знают о замыслах своих врагов.

— Похоже, что ты не слишком-то беспокоишься о своих врагах, Маккенна. Меня не проведёшь. Прошлой ночью ты глазел на эту костлявую девку. Вот о ком ты действительно беспокоишься.

Маккенна не стал кривить душой.

— Похоже, не наступит то утро, когда я смогу тебя обмануть. Придётся признаться: стройная девушка меня действительно интересует.

— Ха! Интересует, говоришь? Если бы ты не был связан и некому было бы за ней присмотреть, ты бы завалил девчонку на травку не хуже этого чёртового Манки!

— Ну, что ты!

— Да-да, валялся бы с ней на травке целый день.

— Даже слушать противно, — рассердился Маккенна. — Бедняжка этого не заслужила. Она хорошая девушка, и ты это знаешь.

— Ну-ну, — бросила Маль-И-Пай. — Будем надеяться на то, что когда она вернётся, то всё ещё будет… хорошей девушкой.

Этого-то Маккенна и дожидался! Может, теперь он выведает, где девушка? Куда они все уехали? Что собираются делать?

— Мамаша, — спросил старатель, — куда подевались мужчины? Куда они поехали, если взяли с собой Салли, женшину-пима и белую девушку? Что-то тут не так. Чувствую — что-то не так.

— Ничего страшного. Пелон уехал с Хачитой и Санчесом — наблюдать за тропами, пока Беш, Манки и Лагуна не вернутся из Джила-Сити с твоими белыми приятелями. Все уехали с первым лучом солнца. А с женщин Пелон решил глаз не спускать. Видишь ли, Салли очень понравились твоя рыжая борода и голубые глазки. К тому же она страшно устала от Манки. Кто бы не устал, скажите на милость, от этого мерзкого животного! В общем, Салли положила на тебя глаз.

— Чёрт побери!

— Вот поэтому Пелон прихватил Салли с собой, чтобы она не смогла дорваться до тебя и не пособила ненароком убежать, — она замолчала, пристально глядя на белого. — Салли — это Манки в юбке. Те же ухватки. Понимаешь?

— Ещё как, — простонал Маккенна. — Но белая девушка, с ней-то что? Пойми: о ней одной все мои мысли…

— И какие же это, интересно, мысли? — спросила старуха с хитрецой. — О том, взаправду ли эти маленькие груди так крепки, как кажутся издали? Или о том, что у такой худышки юбка слишком уж облегает ягодицы при ходьбе? Не смущайся, Маккенна! Я умею читать в мужских сердцах. Они расположены не там, где у женщин, не в груди — немного пониже… Ладно, хватит! Только не зли меня болтовнёй о высоких чувствах, парень. Мужчина остаётся мужчиной.

Маккенна смолчал. Он умел промолчать, особенно когда сказать нечего. Но старуха заметила, что он залился краской.

— Так ты и впрямь?! Смущён? Может, у тебя к ней искреннее чувство? Чёрт! Это не по правилам, Маккенна. Ты ведь знаешь: при виде настоящей любви всякая женщина тут же глупеет.

— Согласен: глупей, только побыстрее. И расскажи мне о девушке. Ты же видишь, что она мне по сердцу. Неужели заставишь меня страдать?

На морщинистом лице Маль-И-Пай не появилось ни тени сострадания. Обнажились почерневшие клыки:

— Ох, уж эти мне голубенькие глазки! Нечего удивляться, что Пелону пришлось взять Салли на поводок…

Кавалерия на горизонте

— Куда дели белую девушку, — усмехнулась Маль-И-Пай, — этого я не знаю. Но думаю, что вреда ей не причинят. Видимо, Пелон хочет просто убрать её подальше от тебя. Чтобы ты поволновался, чтобы посговорчивей был на всём долгом пути до Сно-Та-Хэй. А уж вернётся ли она с тем же набором добродетелей, с каким уходила, один Бог знает. Но вернётся она обязательно. Пелон — он странный. Есть у него определённые правила, которым он следует неукоснительно.

— Да, — резко бросил белый. — С некоторыми из них я имел счастье познакомиться.

— Нет, я имела в виду законы чести.

— У Пелона? Законы чести?

— У каждого мужчины есть своя честь. В Пелоне она глубоко запрятана, но тоже есть.

— Оставим-ка этот бесполезный разговор. Может, лучше расскажешь мне о девушке? Где вы её подобрали?

— Вчера утром, как Пелон тебе и сказал. Приехали к белым на ранчо — напоить лошадей и самим подкрепиться у гостеприимных хозяев. Конечно, гостеприимство оказалось подпорченным. Не то, чтобы хозяева были плохие, просто сильно испугались. Да и как иначе, если у тебя за столом располагаются такие люди, как Пелон, Манки и этот великан Хачита? Так вот, когда всё съели и лошадей хорошенько напоили, Беш, которого оставили на задней тропе присматривать, не нагрянут ли солдаты, прискакал во весь дух и сказал, что вдалеке появился кавалерийский отряд. Тогда Пелон, который знает своё ремесло ничуть не хуже, чем ты — ремесло старателя, схватил девчонку, дочь хозяина ранчо, и сказал её предкам: «Обидно, друзья мои, но если нам доведётся столкнуться с солдатами, нам понадобится заграничный паспорт, чтобы перебраться обратно в Мексику. Обещаю, что постараюсь не причинять вреда вашей дочери. А случись нам вернуться на ваше ранчо, — за определённую плату обязательно вернём её вам. А теперь прошу вас — не дёргайтесь, не нарывайтесь на неприятности».

Отец девчонки оказался храбрым малым. Попытался добраться до ружья, которое висело над камином. Манки убил беднягу голыми руками: размозжил ему голову о косяк. Жена белого подняла крик. Не успел Пелон вмешаться, как Манки выхватил из печи кочергу и ударил её в лицо. Раскалённая железяка пробила женщине голову насквозь. Тебе, поди, не приходилось ещё видеть этакого месива — кровь, кости, мозги…

Маккенна судорожно сглотнул, удерживая тошноту.

— А дальше, — продолжила старуха, — случилось нечто странное. Этот Беш что-то сказал Хачите, и тот стиснул Манки в своих огромных ручищах, как младенца. Того и гляди, пришёл бы ему конец. Но вперёд выступил Пелон со своим неизменным револьвером, который он всегда держит наготове, и рявкнул: хотел бы он, дескать, узнать, что именно сказал Беш своему приятелю. Беш невозмутимо ответил, что попросил Хачиту размолотить Манки башку, точь-в-точь как тот — белому мужчине. Вроде бы Беш знал этих людей: они однажды его приютили.

Маккенна нахмурился:

— То есть, ты хочешь сказать, что Беш и раньше знал эту белую девушку?

— Этого я не говорила. Я сказала — её родителей. Когда они познакомились с Бешем, девчонка у них ещё не жила.

— Продолжай, — тихо попросил Глен.

— Осталось совсем немного. Мы уехали. Спешили и ушли от погони. Девушку, разумеется, взяли с собой. Кстати, на том же ранчо прихватили и очень милую мексиканочку, которая работала там служанкой. Пелон решил добавить её к гарему Манки. Но во втором лагере отсюда, когда настала её очередь ублажать эту обезьяну, мексиканка перерезала себе вены. Решительная была женщина, но не умная. Вот Люпе, толстушка-пима, — она умная. У неё тоже есть нож, но она предпочитает впустить в себя остриё Манки. Неприятный выбор, правда, Маккенна?

— Правда, — ответил старатель.

— Вот, пожалуй, и всё. Про Лагуну, Санчеса, Беша и Хачиту сказать почти нечего. Первые двое пришли с Пелоном из его краёв. Об остальных я ничего не знаю. Они появились на нашей стоянке незадолго до Пелона. Беш, который говорит за них обоих, сказал только, что они пришли, чтобы от имени своих кланов обсудить проблему Сно-Та-Хэй. Тут в деревню приехал Пелон. Когда Беш узнал о его планах, он вызвался вместе со своим приятелем поехать с бандой: мол, цели у них одни и те же.

Она всмотрелась в даль.

— Если тебя ещё что-нибудь интересует, — пробормотала Маль-И-Пай, вставая и поднимая с земли своё старое ружьё, — спроси об этом Пелона. Вон он.

Маккенна услышал цокот копыт по кремнистой тропе. В следующую секунду на лужайке появились два всадника. У предводителя бандитов за спиной сидела белая девушка. Хачита баюкал в своих огромных ручищах тело старого Эна.

Маккенна услышал, как Маль-И-Пай пробормотала за его спиной что-то вроде извинения. И тут же огрела его прикладом по голове. Молча, как бычок на бойне, он рухнул в остывающую золу костра.

— Тысяча извинений, Голубоглазик, — сказала старуха, наклоняясь над ним и отковывая от бревна. — Но ведь Пелон запретил тебя отвязывать. Теперь придётся соврать ему, что ты, изловчившись, ударил меня и забрал ключи. О-хо-хо, какие страшные раны наносим мы порой собственной гордости!

Чокнутая племянница Наны

Без сознания Маккенна оставался всего несколько секунд. Удар пришёлся вскользь и оглушил, но не ранил. Пришёл он в себя от укусов слепней. Ощупывая ссадину на затылке, он осмотрел луг.

Он снова был прикован к сосне. Возле костра Пелон пил кофе. Маль-И-Пай ему прислуживала. Напротив них на сосновом бревне, к которому старуха приковывала Маккенну, сидела девушка: вид у неё был совсем жалкий.

— Всё из-за чёртовой девки, — объяснял Пелон старухе. — Не выносит жару в скалах. Побледнела, как смерть, да и вырвало её пару раз. Тут я и решил: лучше уж привезти её назад, в тенёк. Не хотелось бы её терять. По крайней мере, до тех пор, пока Маккенна не приведёт нас в Сно-Та-Хэй.

— А как этот? — спросила скво, поведя плечом в сторону Хачиты, сидевшего вдалеке от костра и всё державшего тело Эна у груди, словно больного ребёнка. — Какого чёрта он поплёлся за тобой? Что, высматривает своего приятеля? Не доверяю я этим двоим. Им что-то известно.

— Мне тоже, — сказал Пелон. — У этого Хачиты мозг, как у новорождённого. Он не выпустит этого мертвяка. Говорит: либо я его доставлю людям из клана Наны, либо уйду. Как только его дружок, Беш, вернётся, он так и сделает. А это, между прочим, скверно. Может навлечь на нас беду.

— Ещё бы, — согласилась Маль-И-Пай. — Этот простофиля может такого наговорить о нас и походе к Сно-Та-Хэй!.. Чёрт побери, Пелон, нельзя ему этого позволить! За нами будет охотиться половина всех индейцев Аризоны! Не говоря уж о солдатах и шерифе из Джила-Сити. Вот что… Слушай, дай мне твой пистолет. Курок моего ружья сломан, стрелять из него нельзя.

— Мне кажется, глупая старая сорока, ты хочешь разнести ему голову…

— Ну, конечно. Что ещё остаётся?

— А его приятель, Беш? Ты и его пристрелишь?

— А почему бы и нет?

— Во-первых, люди из их племён знают: эти двое отправились к людям Наны, чтобы повстречаться с тобой. И знают, зачем ты им понадобилась. Люди Наны не скроют, что Хачита и Беш поехали с Пелоном Лопесом, чтобы отыскать старого Эна и выпытать у него тайну.

— Ну и что?

— Если они поймут, что мы пристрелили их посланцев, не поздоровится нам… Молчи уж. Думать за вас, тупиц, будет Пелон.

— Я не глупей тебя.

— Как же тогда ты позволила Маккенне улизнуть?

— Он поступил нечестно: ударил меня по голове, когда я отвернулась.

— Примерно так же, как и ты его?

— Да, но ведь он белый. А белым нельзя вести себя, как индейцам.

— Это верно.

Пелон кивнул, прекращая разговор, и они со старой скво, нахмурившись, стали думать каждый о своём. В бандитском лагере стало тихо, как в библиотеке.

Старые приятели и жадные собаки

Прошёл день. Солнце садилось. По прикидкам Пелона, его команда должна была вернуться через несколько часов. Санчес, который был как бы заместителем вожака, разделял неуверенность предводителя в успехе. Хачита, если и был чем-то озабочен, то никак этого не показывал. Он сидел с подветренной стороны костра, как велел Пелон: запах трупа Эна стал невыносим. Маккенна, которого отковали от сосны, чтобы он мог подойти к костру и поесть, тоже заметно нервничал. Что, если отряд не вернётся из Джила-Сити? Или вернётся без Сибера и остальных белых? Тогда старателю грозит долгое и тяжкое путешествие к Сно-Та-Хэй с Пелоном и Санчесом.

А ведь маленьким отрядом наверняка заинтересуются банды американских апачей. На границе Пелона не любили. Не любили за то, что само его присутствие привлекало сюда множество солдат и полицейских. В пылу сражений и погонь за Пелоном белые убивали индейцев и жгли их мирные поселения. Ослабленный отряд где-нибудь на пути к Золотому Каньону обязательно уничтожат местные индейцы.

Впрочем, Маккенну заботила не собственная судьба. Страх за девушку — вот что не давало ему покоя. Они с Гленом весь день пытались обменяться тайными знаками. Но всякий раз Пелон, заметив это, приказывал старухе избивать девушку. Метод простой, грубый и убедительный. После второго раза и Маккенна, и девушка стали упорно смотреть в землю, используя только боковое зрение и напрягая слух, чтобы следить друг за другом. Прошёл ещё час. Напряжение стало невыносимым. Пелон не выдержал.

— Думаю, стоит обсудить, что делать, если наши люди не вернутся из Джила-Сити, — сказал он Маккенне. — От своего я не отступлюсь. Сдаётся мне, что ты отлично запомнил путь к Каньону Погибшего Адамса. И ты доставишь меня туда, даже если придётся ехать на тебе верхом, хорошенько пришпоривая. Санчес со мной согласен. Хачита не в счёт. Я надеюсь, что он всё-таки уйдёт. Ей-богу, не могу больше терпеть эту вонищу!

Маккенна помолчал несколько секунд, затем пожал плечами.

— Обсуждать здесь нечего, — сказал он. — Это как в картах. И банкуешь — ты.

— Ты помнишь, — спросил бандит, — как несколько лет назад мы с тобой повстречались у индейцев?

— А как же! — вздрогнув, отозвался старатель. — Благодаря тебе у меня ещё остались пальцы на правой ноге.

— Тогда я выкупил тебя у апачей за довольно скромную сумму, подвёз к Сан-Карлосу, выпустил и наказал не забывать об этой услуге. Так?

— Верно, — признался Маккенна. — Кстати, и ты в свою очередь припомни, как через несколько лет после той встречи кавалерийский патруль запер одного беглеца в глухом каньоне, где некий старатель мыл золотишко. Может, даже вспомнишь, что старатель спрятал тебя в своей хижине и солгал солдатам, будто с весеннего разлива не видел ни одной живой души. Разве не так?

— Так, чёрт побери! — яростно рявкнул Пелон.

— Значит, мы квиты.

— Ну уж нет, чёрт побери. Мне это представляется примерно таким образом: двое старых друзей встретились, чтобы выполнить одну и ту же миссию. Мне кажется, речь должна идти о нашей чести, как у людей благородных.

Маккенна молча смотрел в непроницаемую тьму ночной пустыни.

— Какого чёрта ты там высматриваешь? — грубо спросил Пелон.

— Жду, не покажется ли молния.

— Чего-чего? Какая ещё молния?

— Божья десница, — усмехнулся старатель, — которая вобьёт твою голову в пузо.

— Хочешь сказать, что я лгу?

— Разумеется.

— Тогда так: мы оба — жадные псы, вынюхивающие косточку, зарытую много-много лет назад другим жадным псом. Так сойдёт, дружок?

— Тебе придётся выбрать что-то одно: либо приятели, либо жадные псы.

Пелон со скоростью, какой трудно было от него ожидать, рванулся к старателю и ножом срезал все пуговицы — сверху вниз — с его рубашки. Лезвие прошло сквозь тонкую материю и оставило на коже старателя неглубокую, но длинную рану, заставившую Маккенну задохнуться от боли. Когда кровь полилась из пореза, бандит вновь уселся, скрестив ноги.

— Я выбираю приятельство, Маккенна. Мне вовсе не хочется проделать этот длинный путь бок о бок с врагом. Если потребуется более веское доказательство серьёзности моих намерений, то ты его получишь.

— Спасибо, не надо, — процедил белый. — Этого вполне достаточно. Но вот что любопытно, Пелон: коли мы такие старые и хорошие приятели, то почему тебе всё время приходится меня истязать?

— Если я тебя и прижимаю слегка, то для твоего же собственного блага. Помни: за то время, что ты у меня в гостях, я уже спас твою шкуру. Или ты считаешь, что тот камешек Манки подобрал, просто чтобы им полюбоваться?

— Что ж, иногда ты меня действительно удивляешь, — сказал Маккенна. — Ладно, давай обсудим наши проблемы. Что будем делать, если наши люди не возвратятся из Джила-Сити?

— Уж слишком ты упрямый, Маккенна, — помрачнел Пелон. — Я тебя не понимаю. Нет бы спокойно послушать меня, а вместо этого заставил пропороть тебе брюхо. Ты что, совсем поглупел?

— Да нет, — сказал бородач. — Просто шотландская кровь взыграла.

— Она что, наподобие ирландской?

— Вроде того.

— Тогда понятно. Лагуна у нас наполовину ирландец, и башка у него — как гранитное ядро.

— Так как там насчёт отряда, посланного в город?

— Ах, да. Вот каким мне видится наше положение…

Как намеревался Пелон путешествовать без половины его людей, Маккенна узнать не успел. Едва бандит начал говорить, из низины, ведущей к тропе, послышался вой койота, оборвавшийся на пронзительно-тоскливой ноте. В мгновение ока Пелон, прыгнув в костёр, разметал головни, которые Маль-И-Пай принялась гасить одеялом. Десять секунд — и лужайка погрузилась в темноту.

— Что там ещё? — спросил Маккенна.

— Это Беш, — рявкнул Пелон. — Тихо! Слушай! Он подал условный сигнал: рядом — солдаты.

Солдаты

Вой койота раздавался ещё несколько раз, всё ближе и ближе. Маккенна знал, как искусно апачи подражают голосам животных. И всё же с трудом верилось, что эти звуки может издавать человек.

Внезапно из темноты вынырнул Беш. Маккенна услышал его сильный глубокий голос: Беш объяснил, что всё в порядке, тревожный сигнал он подал на всякий случай только потому, что издалека увидел слабый отсвет костра. А ведь в Яки-Спринг расположились солдаты… Вдруг они тоже заметят этот отсвет?

— Вот ещё! — сказал Пелон. — В следующий раз пусть уж лучше на нас нападут, а то ты меня насмерть перепугал своим кличем.

— Лучше испугаться, чем потерять скальп. Даже если он — без волос, — ответил апач. — Эти солдаты — настоящие живодёры, Пелон. Охотники за скальпами!

— Что? Цветные? Быть не может!

— Подожди утра — сам удостоверишься. Чёрных трудно разглядеть в темноте.

Маккенна ухмыльнулся. Беш ему нравился. Было в нём что-то от клинка. Прям и чист, как стальное лезвие. Остальные члены банды похвастаться этим не могли.

— Ах, чёрт, — проворчал Пелон, — ну что за невезение! Знаешь, не люблю я этих чёрных. Белые солдаты над ними издеваются: мол, дерутся те из рук вон… Но мне-то известно, что в бою они — черти!

— Если их разозлить, пощады ждать не придётся, — согласился Беш. — Эти не отступят. Правда, раззадорить их трудновато. Но, увидев первую кровь, они принимаются убивать. К тому же, сдаётся мне, кто-то постарался поднять их боевой дух. Это они преследовали нас от ранчо, откуда ты забрал белую девушку.

Пелон снова чертыхнулся.

Беш помолчал и неожиданно продолжил:

— Тут со мной белые пришли. Хочешь, чтобы я привёл их сейчас?

— Что? Правда? Почему сразу не сказал?

— Ты не спрашивал.

— Чокнутый индеец! Я ведь подумал, что всё провалилось, когда увидел тебя одного. Ты что, играть со мной вздумал, Беш? Запомни: не стоит этого делать.

— И ты запомни: я не из тех, кто возвращается ни с чем. Так что пойду, приведу белых… — апач нахмурился. — Настораживает меня только то, что собрать я смог всего троих. Сибер не явился на место встречи. Прислал вместо себя другого. Тот человек быстро согласился с нашими условиями я отыскал ещё двоих. Сам. Так что я привёл троих. Хотя это и против условий Маккенны.

— Хесус Мария! — взорвался Пелон.

— Кстати, — как ни в чём не бывало продолжил Беш, — я потерял Лагуну. Он шмыгнул в двери этой забегаловки, что возле реки, и больше мы его не видели. Так о нём ничего и не узнали бы, но, когда поджидали Сибера на условленном месте в зарослях полыни, внезапно появился этот самый человек и сказал, что Лагуна велел ему встретиться с нами. Белый говорит по-апачски лучше меня самого. Он рассказал, что Лагуна украл в Джила-Сити двух лошадей, переправился через реку и удрал в Мексику со своей девчонкой из забегаловки. Ну вот, теперь, пожалуй, всё.

— Боже ж ты мой! — разъярился Пелон. — Вполне достаточно и этого! Кстати, можешь принять мои поздравления: такой длинной речи я от тебя ещё не слышал. Даже не подозревал, что ты знаешь столько слов.

— Спасибо. Пойду, приведу белых. За ними, видишь ли, присматривает Манки. Боюсь, долго подобного соседства ему не выдержать.

— Давай быстрей! — заволновался предводитель банды. Когда молодой апач скрылся, Пелон повернулся к Маль-И-Пай:

— Зажги костерок, только совсем крошечный. Вот здесь, под нависающей скалой. Отсюда пламя не будет подниматься прямо в небо, и никто не сможет его заметить. Если только не подберётся совсем близко, а этого мы никому не позволим. Чёрт побери, неважно, будь эти солдаты белые, чёрные или зелёные, а мне надо выпить кофе.

И, повернувшись к Маккенне, прорычал:

— Будем надеяться, джентльмены из Джила-Сити — хорошие ребята. Мне не понравилось, что Сибер не пришёл на место встречи. Это скверно пахнет!

— Скверно, скверно, — встряла старая скво. — Это воняет Эн, которого нянчит наш приятель. Если к утру он не зароет свою падаль, я сама проделаю ему порядочную дыру между глаз и брошу придурка в одну яму со стариком.

— Недурная идейка, — пробормотал Санчес. — Я бы заплатил за эту работу целых два песо.

— Заткнитесь-ка оба, — распорядился Пелон. — Я поговорю с Маккенной.

— Как прикажешь, хозяин, — пожал плечами Санчес. — Меня интересует одно — сокровища Адамса.

— А меня?! Вы что, думаете, что я припёрся в Аризону нюхать дохлых индейцев, разбивать пулями камни в руках чокнутых обезьян, посылать полуирландцев-полумексиканцев в Джила-Сити, чтобы они убегали оттуда с трактирными девками, или сражаться с охотниками за скальпами?

— Полегче, полегче, — примирительно проговорил Санчес. — Ты ведь собирался поговорить с Маккенной.

— Ах, да. Слушай, Маккенна, я ещё раз повторюсь: мне совсем не нравится, что Сибер не пришёл на условленное место. Только ему одному во всей Аризоне я и мои апачи могли бы довериться. Я согласился с тобой, потому что знаю Сибера. Но насчёт других…

— Может быть, есть ещё кто-то, — сказал старатель тихо. — Ведь Беш привёл человека с собой. Разве Беш — не апач? Значит, есть ещё один белый в Аризоне, которому доверяют апачи. Просто мы с тобой забыли о нём. Кто бы это мог быть?

Из потайного места появился длинноствольный кольт.

— Пусть лучше никого не будет, — сказал Пелон.

— Осторожно! — предупредил Санчес. — Подожди стрелять. Давай сначала посмотрим, кто это.

Пелон нахмурился:

— Ты, мексиканская собака! Уж не считаешь ли ты, что я могу убивать просто так? Я всегда сначала смотрю, а уж потом стреляю. Папаша мой был старой испанской закваски. Он, как и я, был человеком чести. Только мексиканцы и индейцы стреляют, не разглядев лицо человека.

— Как скажешь, хозяин. Ну вот, идут.

Из темноты всё так же неожиданно вынырнул Беш. На этот раз за ним шли трое белых, следом — Манки. Один из белых ступал так же бесшумно, как и проводник-апач. Это был высокий, крепко сложенный человек, не молодой и не старый, с запоминающейся улыбкой, освещавшей его до черноты опалённое солнцем лицо. Да, это была достойная замена Элу Сиберу!

Первым очнулся Пелон.

— Бенито! — он приветливо раскинул руки. — Боже ты мой! Ну как же я о тебе не вспомнил? Наверно, прав Маккенна, когда говорит, что я постарел…

Пришедший с усмешкой пожал плечами. Он терпеливо снёс медвежьи объятия Пелона, не отвечая на них. Когда могучий полукровка наконец отпустил его, мужчина слегка поклонился всем присутствующим и присел возле костра.

— Ладно, Пелон, — сказал он, — раз ты не приглашаешь, я приглашаю себя сам.

Он улыбнулся Маль-И-Пай:

— Как насчёт кофе, матушка? Хорошие денёчки далеко позади, мы все уже давно не те…

Прощальный свинец

Двое, что пришли вместе с Беном Коллом — спокойным и улыбчивым мужчиной, оказались Вахелем и Депленом. Вахель — небольшой человечек с крысиной мордочкой — мыл золото, как и Маккенна, только опыта у него было вдвое больше, чем у шотландца. Крепкий, высушенный солнцем пустыни… Если и был у кого-то шанс добраться до Сно-Та-Хэй, так это у него. Вот только считалось, что глаз у него дурной, и Маккенна Вахелю не доверял. Второй — Рауль Деплен — широкий в кости франко-канадец с нездоровым румянцем, больше искатель приключений, чем старатель, казался в пустынях Юго-Запада не на месте. Он не был злобен, как его приятель, но и им руководила страсть к богатству. Чтобы удовлетворить её, Деплен проявлял недюжинную практичность. Худших спутников в столь опасном путешествии Маккенна вряд ли мог представить.

Бена Калла он знал по множеству легенд и сплетен. Время от времени его портреты появлялись в местных газетах. Глен знал: Бен был разведчиком и поставщиком мулов для армии Джорджа Крука во время апачских войн, работал с Сибером в Сан-Карлосе. И среди объездчиков лошадей, и среди индейских банд он пользовался почётом: белый, которого краснокожие считали почти своим. А ещё Бен служил помощником шерифа сразу в двух округах.

Конечно, ходили о нём не только приятные слухи: говаривали, что он крадёт коров, а не разыскивает индейские банды; стреляет из-за угла, подряжаясь наёмным убийцей, а не служит закону. Но какое дело до этого Маккенне! Появление Колла здесь, у костра Лопеса, можно было только приветствовать.

Пришедших с ним никто не звал. Не те это люди, чтобы зазывать их. Они сами вызвались идти с Беном. Подбирая себе компаньонов, он интересовался людьми подозрительного вида, с недружелюбным взглядом. Но жители Джила-Сити предпочитали сидеть, где сидели, — в баре, закинув ноги в сапогах на стойку. Бывшие служители закона — неважно, честно они служили или не очень, — не пользовались особой популярностью в приграничных забегаловках. Вдобавок, к индейским картам и золотым каньонам здешние привыкли так же, как к угонам скота и постельным вшам. Да и Колл самолично рассмеялся бы в лицо Маккенне, если бы историю Сно-Та-Хэй ему рассказал не Эл Сибер.

Бен пояснил Маккенне, что сам не слишком рад своему выбору, но больше никто не захотел с ним идти. В конце концов, эти двое — всё-таки белые, и это может чуть-чуть уравнять счёты. «А счёты, — добавил Бен, оглядев темнолицых дружков Пелона, — явно нуждаются в уравнивании». На это Маккенна лишь молча кивнул. Пора было вернуться к главной теме: как добраться до богатств Золотого Каньона.

Маккенна с Коллом разговаривали по-испански, когда не хотели, чтобы их понимали Вахель и Деплен, и переходили на беглый английский, чтобы не выдать кое-каких деталей Пелону и его команде. Вожак банды терпел-терпел, да и рявкнул: «Заткнитесь!». Он не хотел, чтобы его люди нервничали, не понимая, о чём речь. Пора было подумать, как ускользнуть от солдат и начать потихоньку двигаться к Сно-Та-Хэй. Он, Пелон, вовсе не собирается скомкать переговоры, но… Он не хочет никого обидеть. Колла он рад видеть у своего костра. Разве Бен забыл, как он, помощник шерифа, преследовал Пелона осенью 1887 года, когда Лопес порадовал приграничные городки самым знаменитым своим налётом? В тот раз Пелона загнали аж в Явапайский округ. Помнит ли Бенито ту погоню? Ну, ещё бы.

Всё это время Бен Колл лишь согласно кивал, ни разу впрямую не ответив Пелону. Маккенне стало не по себе: слишком уж часто Колл улыбался. Ухмылки, кивки, пожатия плечами… Не увёртки ли это? А вдруг тот Колл, что крал скот, убивал, промышлял контрабандой оружия, и есть истинный Колл?

Пока подозрения постепенно овладевали старателем, отодвигая в тень первые восторги по поводу приезда Бена, Пелон решил, что пора заканчивать вечер воспоминаний.

— Сейчас, — сказал он, — нам следует по-быстрому решить, что и как делать завтра. Разумеется, мы отправляемся к Сно-Та-Хэй.

— Разумеется, — поддакнул Санчес.

— Разумеется, — отозвался Беш.

Колл снова пожал плечами и улыбнулся. Маккенна поддержал остальных. Пелон хотел уже продолжать, но его опередил Манки:

— А вот я намерен отвалить. Вернусь домой. Соскучился. А то, как выпадает случай побыть наедине с белым, обязательно за мной кто-нибудь подглядывает. Ладно, есть у меня этот скальп — с короткими, и этот — с длинными волосами, — он продемонстрировал седые скальпы, принадлежавшие когда-то родителям белой девушки. — Мне хватит. Эта страна здорово изменилась. Белые заполонили землю, и теперь убивать их не так просто, как в былые времена. Мне, наверное, лучше пойти домой.

Пелон упреждающе поднял указательный палец:

— Не мути воду, Манки. Не глупи.

Глаза громилы дико сверкнули. Маккенна напрягся, Бен Колл тоже. А вот Пелон оставался невозмутимым.

— Я пришёл сюда за скальпами, — сказал Манки. — Ты мне обещал скальпы. На золото мне плевать. Золото — для белых.

Он отшвырнул чашку с кофе и поднялся:

— Устал я от вас. Ухожу. Надоело. Будьте здоровы.

И он направился к лошадям, которые щипали траву совсем рядом с костром. Пелон не стал уговаривать его. Он даже не встал, а просто вытащил длинноствольный кольт и тихонько позвал дезертира:

— Манки…

— Да?

— Ты тоже будь здоров, — сказал Пелон и выстрелил ему как можно ниже в живот.

Вязкая тишина сгустилась над поляной. Пелон подошёл к извивающемуся от боли Манки, подобрал в траве камень размером с хорошую тыкву, молча размозжил индейцу голову и вернулся к костру.

— Патронов и так мало, — пояснил он.

— Это верно, — сказал Бен Колл. — Но можно было вовсе не тратить патронов. Выстрел вполне могли услышать солдаты.

— Даже наверняка услышали, — улыбнулся Пелон. — И что же? Везде скалы, каньоны, каменные осыпи… Откуда послышался выстрел — оттуда? Отсюда? Отовсюду?

— Тоже верно, — согласился Бен. — А они всего лишь чёрные, и вокруг чернота. Они боятся темноты, как и индейцы.

— Ага, — сказал Пелон. — И как белые.

Санчес, мудрый политик, добавил, разряжая обстановку:

— И даже, как мексиканос.

— Давайте-ка взглянем на эту досадную случайность с другой стороны, — предложил Пелон. — Неприятно терять такого хорошего бойца, как Манки. Но, честно говоря, из-за своей неизбывной ненависти к белым он рано или поздно заварил бы такую кашу — только расхлёбывай! Не стоит судить меня так строго, друзья мои. Неужели вы отпустили бы Манки, понимая, что ему известны наши планы? Вы хотели бы, чтобы сведения о нашем местонахождении оказались на столе шерифа Джила-Сити? Или у кавалерийских офицеров? Вот ты, Бенито, — обратился он к Коллу, — хотел бы, чтобы твоё имя упоминалось рядом с моим? Я имею в виду — после нашего не совсем удачного обеда на белом ранчо?

— Нет, — ответил Колл. — Не очень. В Джила-Сити я вернулся только вчера. Мне трудно было бы доказать, что я не заезжал с тобой к Стэнтонам.

— Кроме всего прочего, для меня тут вопрос чести, — продолжил Лопес.

— Да ну? — удивился Колл.

— Я имею в виду наше с Маккенной соглашение. Я дал ему слово, что из этого лагеря он выедет, имея на своей стороне столько же друзей, сколько их у меня. Ко ты привёл из Джила-Сити всего двоих белых… Не мог же я нарушить договор!

Глен Маккенна опустил чашку с кофе. Даже прожив одиннадцать лет среди апачей, он поразился, с какой расчётливостью Пелон впутал его в это дело.

— Не хочешь ли ты сказать, — осторожно вступил он в разговор, — будто ты убил индейца, чтобы уравнять силы сторон?

— Но, Маккенна, ты же умеешь считать…

— Умею.

— Тогда давай вместе: после того, как Хачита уйдёт, чтобы доставить труп старика к людям Наны, у меня останется всего пятеро человек. Бенито пришёл с двумя гринго, значит, вас стало четверо. Пять не равно четырём. Поэтому мой приятель Манки решил эту проблему, оставив нас. Я только хотел убедиться, что он не передумает. И вот счёт сравняли: четыре — четыре. Пелон сдержал своё слово. Чего же тебе ещё?

Вопрос был явно риторическим. Но голос подал Беш.

— Сосчитай ещё раз, — сказал он.

— Ещё раз? — переспросил Пелон. — Зачем это?

— Потому что Хачита не едет к людям Наны. Он едет с нами в Сно-Та-Хэй.

Апач и предводитель бандитов смерили друг друга взглядами. Пелон первым нарушил молчание:

— Хачита сам сказал, что уедет. Я не просил его об этом.

— За Хачиту говорю я. Спрашивай меня.

— Хорошо. Ты можешь разрешить Хачите уехать с телом старика?

— Нет.

— Почему?

— Не могу сказать.

— Это твоё последнее слово?

— Это зависит…

— От чего?

— От того, что ты собираешься делать с револьвером, курок которого взводишь сейчас под плащом.

— Что ты этим хочешь сказать?

— А ты вытащи пистолет — и увидишь.

— Допустим, я так и сделаю. Что же я увижу?

— Понятия не имею, — сказал Беш. — Откуда мне знать, что может увидеть человек, в голову которого сзади вонзается топор?

Лицо Пелона посерело. Он боялся оглянуться, зато увидел, что Санчес и остальные в замешательстве.

— Посмотреть можно? — спросил он Беша.

— Да. Только поворачивайся очень медленно.

Пелон осторожно повернул голову. Позади него, с сияющим в отсветах пламени топориком наготове, стоял великан Хачита. С теми же предосторожностями Пелон оборотился к Бешу и криво улыбнулся красавцу-апачу:

— Значит, твой приятель поедет с нами в Сно-Та-Хэй? Мне, в общем-то, всё равно. Только бы ветер дул в его сторону.

— Правильное замечание, — согласился Беш. — Тебе не нравится этот запах?

— Чему уж тут нравиться, — буркнул Пелон.

Беш не ответил.

Решение

Разумеется, перед, приездом Бена Колла и джентльменов из Джила-Сити Пелон расковал и девушку, и Глена. Потому что чувствовал — так он, по крайней мере, доверительно сообщил Маккенне, — что будет неправильно, если увидят, что один участник сделки — в цепях. Партнёры могут это не так понять…

Старатель, бродивший теперь возле костерка с кофейником, наконец-то почувствовал себя свободным. Индейских женщин, которых он какое-то время не видел — они сидели в скалах, наблюдая за подходами к лагерю, — тоже подозвали условным сигналом, дабы все участвовали в планировании завтрашней битвы.

Маккенна, запоздало решив присоединиться к «своим людям», сел к Бену Коллу.

— Надеюсь, вы понимаете, — сказал старатель, — в какую историю влезли.

— Ещё бы, — отозвался Колл. — Я понял, что дельце будет не из простых, когда увидел диких апачей. Да и Пелона я знаю.

— Как и я, — вздохнул Маккенна.

— Я пришёл потому, что меня попросил Сибер. Сейчас он валяется в госпитале Прескотта — расшалилась нога, которую ему повредили индейцы в Сан-Карлосе.

— Он никогда не выздоровеет. Это очень плохо. И не только для него.

— Свинец, выпущенный из индейского ружья, — сказал Колл, — никогда не попадает в нужное место, поэтому и рану от него залечить невозможно.

Глен не обратил внимания на это суеверное утверждение и спросил Колла: понял ли тот, что вести отряд будет именно Маккенна. Колл пожал плечами и обезоруживающе усмехнулся, что делал почти во всех трудных случаях. Маккенна принял этот жест за согласие. Рассказал он Коллу и о девушке Стэнтонов и с удивлением услышал, что Беш уже успел выложить всё об убийствах на ранчо и о заложнице.

— В общем, так, — сказал Бен. — Мы должны либо сейчас же попытаться с боем освободить вас с девушкой, либо отправиться к Сно-Та-Хэй на условиях, которые выдвинул Пелон. Что до схватки, то на Вахеля и Деплена рассчитывать не приходится. Было бы самоубийством затевать её прямо сейчас.

— Мне тоже так кажется. Значит, решено? Голосуем за поход?

— Да.

Глядя на Колла, Маккенна пытался понять, что больше подталкивает его к такому решению. Здравый смысл? Знание психологии бандитов? Обычная алчность белого, всю жизнь пытавшегося отыскать Каньон Погибшего Адамса? Ему вдруг захотелось спросить об этом Бена напрямик, но он одёрнул себя: сейчас не время и не место. И лишь кивнул, услышав «да». Повернувшись к Пелону, Глен сказал:

— Хорошо, хозяин, мои ребята готовы.

— Отлично! Вы садитесь по ту сторону костра, а мы останемся здесь, — сказал вожак бандитов и сделал знак своим людям собраться возле него. Те молча повиновались. Подтянулись даже старая Маль-И-Пай с Салли. Люпе, толстуха-пима, с тупым выражением лица сидела на камне, не присоединяясь ни к кому. День, проведённый с Салли среди раскалённых камней, чуть не прикончил её; единственное, чего ей хотелось, — глотать и глотать прохладный ночной воздух.

Увидев, что старая Маль-И-Пай оставила её в одиночестве, белая девушка заколебалась. Маккенна быстро подошёл и взял её за руку:

— Пойдём. Ты ведь слышала? Наши сидят по ту сторону костра.

— Подожди, — сказал Пелон. — Я выразился ясно: твоя группа сидит там, моя — здесь. О девушке не было сказано ни слова. Тебе, надеюсь, не надо напоминать, Маккенна, что женщин было решено не считать.

— Ничего подобного, — возразил старатель. — Она — одна из наших. Она — белая. И поедет с белыми.

Маккенна сам не очень понимал, почему вдруг заупрямился, хотя только что согласился с Беном: на Лопеса не нажимать. Наверно, из-за ответного пожатия её руки, доверчиво лежащей в его ладони. «Вот тебе на! — подумал он. — Ты ли это, предусмотрительный, благоразумный Глен Маккенна, пробудил в бандите звериную злобу, способную навлечь на всех беду?»

Тут Маккенна получил неожиданную поддержку.

— Конечно, она с нами! — прорычал человечек с крысиной мордочкой. — А какого чёрта ты ожидал? Что она поедет с вами?

Конечно, маленький старатель не знал Лопеса и не мог себе представить, в какую беду вляпался. Он вёл себя согласно кодексу чести Западных границ — и только.

Бен Колл не пошевелился, Деплен тоже. Зато Глен Маккенна придвинулся к Вахелю и мягко сказал Пелону:

— Ну, так что скажешь, хозяин? Ведь ты у нас главный. Лысый полукровка посмотрел на него с ненавистью. Но Маккенна чувствовал: алчность и корыстолюбие должны взять своё.

— Пока ты размышляешь, что лучше: убить нас здесь или подождать, пока мы не приведём тебя в Сно-Та-Хэй, — сказал Глен, — подумай заодно и о золоте. О золоте, что валяется прямо на земле и блестит в жарких лучах солнца. И о том золоте, что поджидает тебя в нескольких дюймах под землёй. Только думай получше.

Пелон боролся с собой. Кровь апачей взывала к расправе. Но с другой, испанской, в его жилы влилось слишком много алчности. Сухой смешок Лопеса положил конец затянувшемуся молчанию. Бандит обнял Маккенну за плечи:

— Маккенна! Амиго! Мы же компаньоны! Разумеется, пусть девушка остаётся с вами. Неужели ты не понял, что я шучу?

Маккенна с облегчением выдохнул:

— Конечно, понял. Конечно. Спасибо за развлечение.

— А, ерунда, — махнул рукой великодушный хозяин. — А теперь давайте всё-таки обсудим наше положение. Мы едем в Сно-Та-Хэй, чтобы забрать оттуда всё золото, что свалено в Каньоне Погибшего Адамса. Давайте-ка сядем все вместе, потесней, и вы поведаете своему бедному командиру, как ему вести себя в пути, который лежит перед нами.

Маккенна снова подошёл к девушке и взял её за руку. Они не разговаривали, да слова здесь и не требовались. Пожатие пальцев объяснило всё.

Дымок от кольта

Прежде всего требовалось решить, как быть с опасным соседством солдат. Удивительная Трава — тайный апачский оазис в пустыне Спалённого Рога был очаровательным местечком для отдыха. Но… Извилистый трёхмильный спуск к Яки-Спринг служил единственным входом и выходом. Именно поэтому, объяснил Пелон, апачи нечасто пользовались горным лужком. Узнай враг об этом оазисе, лужок мог превратиться в западню. Пелон заезжал сюда лишь тогда, когда не опасался погони и знал, что по соседству нет белых. Внезапное появление негров-кавалеристов создало исключительную опасность для небольшого отряда.

— Товарищи мои, — сказал Пелон, воздевая руки к небу, — мы должны что-то предпринять. Утром чёрные солдаты примутся рыскать по округе, разыскивая Беша и остальных, которых выслеживали от Джила-Сити. Не забывайте, что ими руководит белый офицер, на поводке у которого — отличная розыскная собака. Некоторым из нас известен этот пёс — и даже слишком хорошо. Зовут его Молодой Микки Тиббс. Отцом его был Микки Тиббс — наполовину белый, наполовину апач, исключительная сволочь. А матерью — чистокровная мескалерская скво. Её разыскивали за убийство двух мужчин, которых она придушила одеялами ради старого мула и куска бекона. Вот и Молодой Микки — хуже необъезженного мустанга. Пока он, правда, всего лишь мальчишка, но… Когда встанет солнце, он обязательно отыщет тропу в наше убежище. Возможно, он уже её знает: выведал у какого-нибудь родственника, купив ему пинту тулапая. Спросите Беша, он подтвердит, что солдаты заперли нас здесь. Пешком мы ещё могли бы уйти, но до Сно-Та-Хэй без лошадей не доберёшься. Такие дела.

— Не хочешь ли ты сказать, — спросил Санчес, — что мы должны либо пробиваться с боем, либо пробираться по скалам?

— Нет, — ответил Пелон, — ещё мы можем поутру с лёгким сердцем сдаться. Правда, потом оно потяжелеет — когда солдаты отправят нас в форт и повяжут пеньковые галстуки.

Маккенна, наблюдавший за ним, не увидел в его глазах ни малейшего намёка на юмор. И всё же что-то подсказывало старателю, что в глубине души жестокий бандит затаил частичку человечности.

— Нет, ты предлагаешь нам либо сражаться, либо спасаться бегством, — упрямо повторил Санчес, не испытывая ни малейшей потребности шутить. — У тебя не хватит духу это отрицать.

Пелон обратился к остальным:

— Извините его: федеральный солдат, что с него взять… Они ведь ввязываются в бой только вдесятером против одного.

— Что же ты предлагаешь, начальник? — спросил Маккенна. — Ты же понимаешь: мы, белые, не станем сражаться с этими, засевшими внизу. Есть ли другие способы?

— Есть, — быстро ответил Пелон. — Не хотите ли послушать о них? Впрочем, хотите вы этого или нет — всё равно услышите.

Он замолчал, изучая всю компанию. Маккенне показалось, что за своими людьми Пелон наблюдает с большим интересом, чем за белыми. Значит, операция предстоит отчаянно рискованная.

— Нам надо, — сказал Пелон, — отвеять мякину от зерна.

— Что это значит? — резко спросил Санчес.

— Нас всё равно слишком много для похода. Должны отвалить ещё несколько человек.

— Ты хочешь сказать, надо убить ещё несколько человек? — уточнил Беш.

— Ничего подобного. Я не произнёс этого слова.

— Слово ничего не значит, — сказал Беш. — Важна мысль.

— А мысль очень проста: кто-то из нас должен ехать к Сно-Та-Хэй, кто-то — нет.

— Мы уже слышали нечто подобное. Правда, тогда за твоей спиной стоял с томагавком в руке Хачита…

— Нет-нет, — быстро сказал Пелон, оглядываясь. — Вы не поняли. Я имел в виду, что мы должны договориться: кто поедет к каньону, а кто — нет.

— И как же это сделать? — спросил Санчес.

— Очень просто. Я сам назову лишних.

— Ты? — бросил Вахель по-английски, хотя мог говорить на испанском не хуже мексиканцев. — Я не могу позволить тебе выбирать, сколько скальпов повиснет на штыках этих ниггеров. Решать будем мы.

Пелон пожал плечами:

— Тебе-то что спорить? Это в моей команде есть лишние рты.

Услышав это, Беш и Санчес поднялись. Встал и гигант Хачита. Апачи не произнесли ни слова, предоставив Санчесу право выразить всеобщее удивление.

Мексиканцу оказалось совсем непросто начать свою речь. Ведь всего несколько минут назад Пелон раздробил Манки голову, а Хачита собирался раскроить череп вожаку. Смерть витала в воздухе.

— И кого же ты уберёшь? — спросил Санчес.

Несколько мгновений Пелон наблюдал за ним, а затем разразился хохотом. Справившись с весельем, он дружески положил руку на плечо своего приятеля:

— Венустиано, дружище, да неужто ты решил, что я назову тебя? Тебя, своего спутника в дюжине набегов? Тебя, которого считаю кровным братом? Как ты мог сомневаться во мне?

Голос Санчеса задрожал:

— Значит, ты решил убрать меня, — прошептал он.

— Ну, разумеется! — весело воскликнул Пелон. — Разве ты мог ожидать от меня чего-то другого, старина? — и внезапно обнял его.

Но и тогда Санчес не понял, плакать ему или смеяться. Лишь когда вожак отпустил его и отступил на несколько шагов назад, все увидели на лице сержанта что-то вроде кривой улыбки.

— В любом случае, дружище, — сказал Пелон, — мы расстанемся ненадолго. Ты ведь, Венустиано, профессиональный солдат. И знаешь, как повиноваться приказу, даже если не понимаешь его.

— Чего ты от меня хочешь, хозяин?

Пелон махнул своей медвежьей лапой:

— Эй, там, слушайте все! Все должны меня понять с первого раза и потом не переспрашивать. Такие сокровища, как то, которое находится в Каньоне Дель Оро, не даются без риска. Тот обман, который мы готовим для чёрных солдатиков, может слегка не удасться.

— То есть, — тихо сказал Бен Колл, — кого-то из нас могут подстрелить?

— Бенито, ты меня удивляешь. Чтобы ты задавал подобные вопросы…

— Извини, — усмехнулся Бен. — Я вовсе не хотел опережать твою мысль.

— То, что ты постоянно кого-то опережаешь, и делает тебя таким привлекательным, Бенито, — сказал Пелон, хотя уже без той задушевности, с какой разговаривал с Коллом прежде. — Но всё же, будь так добр выслушать меня. Там, в Сно-Та-Хэй, очень много золота, поймите вы все. Оно стоит риска.

— Согласен, — кивнул Бен Колл.

— Маккенна, — обратился к шотландцу Пелон, — ты со мной? Неужели тебе не хочется отыскать золото Погибшего Адамса?

— Пелон, — ответил бородатый старатель, — интереса к сокровищу у меня поубавилось. Зато добавилось желания жить. Так что я — с тобой.

— Хорошо сказано. Я буду наблюдать за тобой так же внимательно, как и за Бенито. Правда, по другой причине.

— Ради Бога, — рявкнул Вахель, — хватит трепаться! Если у тебя есть план, как выбраться из этой западни, выкладывай!

— Нетерпение может дорого стоить, — пожурил его Пелон. — Не разыгрывай из себя обезьяну, Вахель.

Маккенна и Колл переглянулись: оба почувствовали, с каким нажимом Пелон произнёс слово «обезьяна», и поняли, что тот имел в виду.

А вот Вахель не понял.

— Пошёл к чёрту! — крикнул он.

— Ладно, — пробормотал Пелон. — Но только после тебя.

Он покрепче сжал ореховую ручку большого кольта под накидкой и выстрелил в Вахеля почти в упор, не изменив выражения лица.

Маленький старатель медленно завалился назад, не выпустив из рук чашку с кофе. Маккенна невольно подался к нему, чтобы установить серьёзность раны. Но Пелон помахал дымящимся кольтом и спокойно сказал:

— Не стоит беспокоиться, друг мой: наш приятель пошёл туда, куда так хотел отправить меня.

Холодный приём

Пелон оказался прав: Вахель был мёртв.

В тишине медленно поднялся Бен Колл. С той поры, как он оказался в лагере бандитов, Бен не выпускал из рук свой винчестер. Теперь он держал его в одной руке, как револьвер. Курок был взведён.

— Амиго, — тихо обратился он к Пелону, — время настало.

И только. Непонятно было, о каком таком времени он говорит. Но предводитель бандитов понял.

— Бенито, — произнёс он, — ты ведь шутишь?..

— Нисколько. Можешь мне поверить.

— Хорошо же. Верю.

— Я ухожу, — сказал Колл. — Ты больше не заслуживаешь доверия. Потому что под этим серапе может быть припасена пуля и для меня. Ждать чего-то не хочется.

Казалось, Пелон глубоко оскорблён:

— Но что же я мог поделать, Бенито? Ведь я должен здесь командовать…

— Не мной, — откликнулся Колл. — Я ухожу.

Пелон изучал обстановку. С такого расстояния выстрел Колла мог запросто разворотить ему живот. Маккенна был безоружен. Деплен — вооружён. За спиной вожака — двое апачей с ножом и томагавком наготове — для кого? Можно лишь надеяться, что они на его стороне. По крайней мере, так его заверил молодой воин чирикауа. А апачи обычно держат слово. Но сейчас ни в ком нельзя быть уверенным. Ведь Колл пользовался у индейцев непререкаемым авторитетом. К тому же Беш уважительно относится к Маккенне. А тут ещё убийства на ранчо Стэнтонов… Молодого апача они привели в ярость. Пелон колебался: похоже, он в тупике.

— Что ж, Бенито, — сказал он, пожав плечами. — Иди. Ты явился сюда по собственной воле. Можешь уйти, как пришёл.

Бен Колл ласково улыбнулся:

— Нет, — сказал он, — я уйду не совсем так, как пришёл. С собой я заберу белую девушку и Маккенну. Деплен может остаться или тоже уйти — как ему угодно. За него решать я не могу.

— Бенито, — произнёс бандит грустно, — ты предаёшь нашу дружбу. Кем был для тебя Вахель? Оборванец, крыса — больше ничего. Дворняжка, кусающая руку, которая её кормит. Не мужчина.

— Ты убил его просто так. В своём лагере, заметь. Следующим станет Деплен. Третьим — я. Тебе больше нельзя доверять. Лишь Маккенне ничего не грозит, потому что ему одному известен путь до Сно-Та-Хэй. Девушка тоже в безопасности: если с ней что-нибудь случится, помощи от Маккенны тебе не видать. А меня спасает лишь то, что я держу тебя на мушке.

— Бенито, убери оружие. Давай поговорим.

— А мы что делаем?

— Нет, вначале убери ружьё.

— Конечно, уберу, — сказал Колл. — Как только окажусь в лагере кавалеристов.

— И ты думаешь, я позволю тебе уйти?

— Думаю.

— И отпущу с тобой Маккенну и девчонку?

— А почему бы и нет?

Пелон оглядел людей у костра. Он пока не пустил в игру припрятанную карту. Беш и Хачита стояли абсолютно безучастно. Но Пелон сейчас думал не о них, а о женщинах: старой Маль-И-Пай и Салли. Обе апачские скво сидели по-турецки на камнях поодаль от костра, в полутьме. Надвигалась ночная прохлада, и они кутались в одеяла. Пелон взглянул на них, и обе едва заметно кивнули. С улыбкой Лопес снова повернулся к Бену лицом. Сердце у Маккенны дрогнуло.

— Спрашиваешь, почему? — бросил полукровка Коллу. — Я объясню. Женщины, покажите ему…

Услышав приказ, женщины повели плечами, сбросив одеяла. На белых были направлены дула двух старых винчестеров. Улыбка Колла застыла..

— Одна из них — моя сестра, другая — мать. И по моему сигналу они убьют тебя.

— Верю, — пробормотал Колл.

— У меня на самом деле есть веская причина разделить наши силы, — сказал Пелон, как ни в чём не бывало. — Если мой план сработает, мы прорвёмся без всякого кровопролития. Обманем солдат. Это не наказуемо, а?

— Нет, — ответил Колл. — Но за Вахеля, Пелон, можно поплатиться головой. То, что ты с ним сделал, мы называем убийством.

— Да знаю, знаю. Но согласись: от Вахеля были одни неприятности. Как и от Манки. Если я застрелил своего человека, почему я не мог сделать то же самое с вашим? Вожак я или нет?

Колл глянул на Маккенну и кивнул головой. Шотландец принял это за сигнал и отвернулся. Что ж, к схватке он был готов. Если начнётся перестрелка, придётся присоединиться к Бену. Но оказалось, он неправильно понял знак, который ему подал Колл.

— Пелон, возможно, с точки зрения апачских традиций ты и прав, — уступил Бен. — Но дай мне, по крайней мере, переговорить с нашими людьми и узнать, что они думают.

Вожак на мгновение нахмурился.

— Можешь поговорить с Маккенной, — сдался он. — Он у вас главный.

Маккенна, который последние десять минут чувствовал себя кем угодно, только не главным, покраснел. При нём зверски убили двоих, а он не вмешался, даже слова не сказал… Думал только о том, сможет ли защитить девушку. Теперь, зная, что она тоже наблюдает за ним, он сказал Пелону:

— Спасибо. Но у нас главный — Колл.

Морщина на лбу Пелона стала резче:

— Что такое, Маккенна? Я ведь сказал, что главный у белых — ты. Бенито при тебе, как при мне — Санчес. Только так. Разве не ясно?

— Конечно, он это понимает, — тихо произнёс Бен Колл. — С чего бы я захотел с ним переговорить, если не он у нас главный?

— Хорошо. Давайте, совещайтесь. Но недолго. Помните, что мои скво всё время за вами наблюдают.

— Это я помню. Но и ты не забудь: мой винчестер направлен в твоё брюхо. Да и за твоими женщинами я присмотрю.

Колл, не опуская ружья, отступил назад, к Маккенне и девушке.

— Ну, что скажешь? — спросил он тихо. — Судя по всему, мексиканцы не очень рады нашему появлению и собираются пожертвовать нами.

Маккенна ссутулился:

— Неловко в этом признаваться, друг, но до этого момента у меня в голове не было ни единой мысли.

Колл пристально посмотрел на шотландца. Его насторожённый взгляд не осуждал и не обвинял. Маккенна понял, что Колл, наконец, отыскал для себя идеальное местечко: ни вашим, ни нашим.

— Считаешь, пришла пора сразиться? — спросил Бен.

Мысли роились в голове старателя.

— Нет, — наконец произнёс он. — Сейчас всё против нас. В лучшем случае только одному, может быть, удастся уйти невредимым. Но мисс Стэнтон останется в руках этих дьяволов. Так не пойдёт, Колл. Это не для меня.

Девушка встала между ними.

— Мисс Стэнтон зовут Фрэнчи, — объявила она с улыбкой. — Уменьшительное от Франчелия.

Колл и Маккенна переглянулись.

— Приятно, — начал Бен, — что среди нас находится леди, обладающая таким запасом мужества. Мы польщены, мэм. Если б вы знали, как мы благодарны вам за то, что вы до сих пор молчали и не отвлекали нас по пустякам.

— Знаете, мистер Колл, смелости у меня не очень много. Я, как и мистер Маккенна, не могла ни о чём думать, поэтому и не раскрывала рта.

— Что ж, мэм, — согласился Колл, — я знаю, как это бывает.

Они с Маккенной быстро пришли к единому мнению: нечего и пытаться применить сейчас силу. Только чудом кто-нибудь из них сможет выбраться из этой переделки.

Несколько минут назад, хватаясь за винчестер, Колл рассчитывал вырваться из бандитского лагеря, добраться до кавалерийского отряда и вместе с солдатами пуститься по пятам Лопеса, чтобы при первой возможности напасть на шайку и освободить девушку и Маккенну. Теперь об этом нечего и думать.

Колл решил, что стоит пойти на сделку с Пелоном; например, согласиться с его планом прорыва, даже если им грозит стать в глазах закона соучастниками преступления. Но, если у Глена есть соображения по поводу того, как достойнее и безопаснее выбраться отсюда, то сейчас самое время их обнародовать.

— Что скажешь? — спросил он, и тёплую улыбку внезапно сменил холодный взгляд. — Мне передать Лопесу, что мы отправляемся с ним?

Маккенна хотел уже согласиться, но, заметив напряжённое лицо Фрэнчи Стэнтон, изменил решение. Её серые глаза заставили старателя поверить в то, что на много миль вокруг он — единственный мужчина.

Маккенна встал и выпрямился.

— Нет, — тихо сказал он Бену Колу. — Я сам скажу ему.

Дело — за Санчесом

— Нужно торопиться, — предупредил Пелон. — Проклятая луна может каждую минуту взойти. Санчес ушёл уже далеко, так что — пора. Что у вас там, Маккенна? Порядок? Готовы?

— Похоже на то, — кивнул бородатый старатель. — Колл, готов?

— Готов.

Все трое замолчали, придирчиво оглядывая лошадей, сёдла и поклажу, которую собрали в одном месте.

В недавно отбывшей группе Санчеса, кроме него, были Люпе и Рауль Деплен. На последнего выбор пал только потому, что его солдаты не знали, как и Санчеса и, наверно, женщину. Этой троице предстояло сыграть роль беглецов из бандитского лагеря. Санчес с Депленом ворвутся прямо в кавалерийский лагерь. Неизбежен переполох, значит, сторожевые посты ослабят внимание. Пелон с остальными, двигаясь следом за Санчесом, должны проскочить мимо солдат и скрыться в пустыне. Обойдя Яки-Хиллз слева, двинутся к апачскому колодцу под названием Скаллз, то есть Черепа. Толстуху-пиму оставят в солдатском лагере. Санчес с Депленом попытаются бежать позже, когда все в лагере уснут. Ведь солдаты наверняка снимут посты, убедившись, что группа Лопеса ушла из западни.

Самым слабым звеном в плане Пелона была, разумеется, Люпе. Но вся банда согласилась с тем, что без риска ни в каком деле не обойтись. Женщина представляла собой не такую уж сильную угрозу их затее. Она и от рождения была глупа, а пожив среди мескалерских апачей, окончательно утратила способность соображать. Она не знала ни слова ни по-английски, ни по-апачски. Белый лейтенант, командир кавалеристов, вряд ли сильно заинтересуется подобной добычей. Опасен был Молодой Микки Тиббс, который мог по-родственному, по-индейски разговорить её и постепенно выудить из неё всё, что надо. Но времени на это у него не будет, группа Пелона должна промчаться в высоком темпе. Что касается Санчеса и Деплена — эти прожжённые ребята сами о себе позаботятся.

— Ну, — наконец нарушил тишину Бен Колл, — если мы хотим ехать — поехали! Правильно сказал Пелон: луна — плохая нам помощница.

Нет, подождите, — запротестовал вожак бандитов. — Надо ещё раз хорошенько проверить белую девчонку: убедиться, что кляп забит надёжно и веревки затянуты крепко. Если она закричит или высвободит руки, мне придётся её пристрелить.

— Ага, — поддакнул Колл, — а мне — тебя.

Пелон, не ответив, стал проверять узлы на руках Фрэнчи Стэнтон. Её лошадь стояла между лошадьми Беша и Салли. Первым ехал Пелон, за ним — Маль-И-Пай и Колл, потом Хачита. Замыкал шествие Маккенна, ведя в поводу трёх сухопарых вьючных мустангов.

— Теперь всё в порядке, — сказал, возвращаясь, Пелон. — Можно ехать.

Колл и Маккенна подошли к своим лошадям. Вскочив в седло, Глен крикнул Пелону:

— Вперёд, начальник!

И тот вывел кавалькаду на тропу, что вела к Яки-Спринг.

Пять минут назад Санчес вместе с Депленом и пимой ехали по той же самой тропе, среди чёрных валунов, любуясь лежащей внизу пустыней, залитой лунным светом. Теперь и Маккенна видел эту прекрасную картину: ровная белая поверхность, взрезанная извилистым руслом Яки-Спринг. Свет луны ещё не проник в глубокую расщелину между скал, где тёк ручей. На таком расстоянии и с такой высоты ясной ночью заметен даже маленький огонёк, не то что костёр. Солдатский лагерь был, как на ладони. Маккенна разглядел пламя среди валунов. Как и предсказал Пелон, чёрные солдаты были настороже.

Тропа, словно в насмешку над верховым искусством путников, привыкших к пустыне, предлагала им всё новые препятствия. Маленькие индейские лошадки с каждой секундой, казалось, всё больше и больше зависают над пропастью. На узкой дорожке копыта с трудом нащупывали твёрдую почву. Оставалось доверять их инстинкту и своему. Чтобы не думать об опасности, Маккенна решил поразмыслить над создавшейся ситуацией.

Три дня назад он был вполне доволен своей жизнью: не должен ни одному мужчине, не связан ни с одной женщиной. Вся собственность — одна лошадь, одно седло, одно ружьё и одно потрёпанное одеяло. Был другом одного кочевого краснокожего и дюжины белых, разводящих скот и перебирающих, горсть за горстью, эту негостеприимную землю в поисках золота. Бывало, он находил кое-какое золотишко в гальке какого-нибудь ручейка или в сухом песке на дне не нанесённого на карту каньона. Эти крохи золотого песка, а иногда — небольшие самородки, позволяли ему покупать муку, кофе, бекон, табак, бобы и амуницию. Охотой Маккенна добывал себе мясо на бифштекс. Безвылазно находясь в поле лето и зиму напролёт, Глен не испытывал нужды в постоянном пристанище и даже не задумывался над тем, чтобы его завести. Так протекли все одиннадцать лет в Аризоне. Ему казалось, что это и есть счастье. Запад стал для него убежищем от прелестей «культурной жизни», от сутолоки перенаселённых городов Восточного побережья, где его отец — врач и неутомимый естествоиспытатель — практиковал все девятнадцать лет, которые Маккенна провёл под его крышей.

Теперь же его свобода и довольство оказались под угрозой. Он должен был справляться с индейцами, мексиканцами, метисами… В первую очередь с Пелоном. Правда, шансы несколько уравнялись. Бандитов осталось не так уж много — вполне по силам таким закалённым людям, как Бен Колл, Рауль Деплен и Глен Маккенна. Но девушка! Как быть с ней?

Пока Маккенна знал лишь одно: если ничто не помешает и девушка не исчезнет из его жизни так же неожиданно, как вошла в неё, — прощай, одинокое счастье в каньонах! Он готов жениться на Фрэнчи Стэнтон.

А если кто-то или что-то встанет между ним и девушкой — Глен за себя не ручается…

Прорыв

Среди нависающих над солдатской стоянкой скал, на высоте шестисот ярдов, Пелон приказал своему отряду остановиться и перестроиться из цепочки в плотную группу: так будет легче проскочить мимо кавалерийского бивуака.

— И запомните, — прошептал он, обращаясь к Маккенне и Бену Коллу, — что ружьё моей сестры направлено на белую девчонку.

Мужчины обернулись. Салли сидела бок о бок с Фрэнчи. Ствол винчестера уткнулся девушке прямо в бок. Та изо всех сил старалась держаться спокойно и сдерживать норовистую лошадку, которая топталась на месте. С руками, притороченными к луке седла, и ногами, связанными под брюхом лошади, да ещё под дулом ружья бедняжка едва сдерживалась.

— Салли, сестричка, — мягко произнёс Бен Колл, — лучше не тычь девушку ружьём под рёбра. Если её лошадь понесёт, нам всем будет только хуже.

Услышав это, Пелон выругался и с размаху въехал индианке по лицу. Под кулаком хлюпнуло. Из разбитой губы полилась кровь, но скво не пошевелилась и никак не отреагировала на удар. Пелон с проклятиями вернулся в голову отряда.

— Сбавьте тон, — вмешался Беш, — и ищите Санчеса вон там, рядом с руслом ручья.

Это были первые слова, произнесённые апачем с тех пор, как отряд покинул убежище.

— А ты его видишь? — спросил Пелон. Молодой воин напряжённо наклонился вперёд, и его чёрные глаза заблестели:

— Да. Я только что разглядел отражение лунного света на их ружьях. Стоит помолиться за то, чтобы сейчас в дозоре не было Молодого Микки Тиббса. Его глаза видят не хуже моих.

— И где же Санчес с Депленом? — поинтересовался Пелон.

— Вон в том кустарнике, чуть выше солдатского лагеря — видите, на откосе? Они вот-вот должны ворваться в бивуак.

В этот момент послышался вопль Санчеса, которому вторил Деплен. Затем — топот коней, вырвавшихся из кустарника и во весь опор несущихся к сторожевым кострам солдатского лагеря.

Негры-кавалеристы, испуганно таращась на небывалое зрелище, стали поспешно вскакивать, сбрасывать одеяла. Караульные орали, чтобы никто не стрелял: всадники, по всей видимости, — друзья или, по крайней мере, — не индейцы. Санчес на испанском, а Деплен на плохом английском вторили патрулям: они-де не апачи и благодарят Господа за то, что он послал в эту безлюдную пустыню отряд американских солдат. В лагере поднялась кутерьма; белый лейтенант просил сержанта сообщить, что стряслось, трое-четверо цветных всё-таки начали палить… Большей суматохи и желать было нельзя.

— Поехали! — ликующе крикнул Пелон своим товарищам. — Боже праведный! Да в таком переполохе мы можем шататься под самым носом у этих черномазых. Ай да Венустиано!

— Может, и так, — сказал Колл по-английски, — но я лучше наддам ходу.

— Держись, Фрэнчи! — услышал Маккенна свой голос. И только уже мчась по склону, понял, что впервые назвал девушку по имени. Его так увлекли новые, неведомые холостяку переживания, что он даже не заметил, как проскочил кавалерийский лагерь, и лишь через полмили сообразил, что следовало бы опасаться шквала ружейного огня, которым его могли встретить солдаты.

Банда Пелона ускользнула от кавалеристов без потерь. Это был блистательный манёвр. Хотя до полной победы пока ещё было далеко.

Увидев, что негры окончательно одурели от леденящих душу воплей Хачиты и Беша, Санчес и Деплен решили добавить и от себя «подарочек» солдатам. Оставив женщину в окружении восхищённых её смелостью негров, которые старались помочь ей спешиться, двое негодяев потихоньку провели своих пони мимо сторожевых костров. Потом, не торопясь, сели на коней и рванули к Пелону.

Ни одному вожаку не довелось испытать подобной удачи. Ни раненых, ни убитых. Солдатам не удалось даже рассмотреть членов банды, кроме Санчеса и Деплена, которые, в случае чего, смогли бы свалить вину на понёсших их коней. План Пелона Лопеса удался, и теперь перед ними лежала лишь безжалостно иссушённая земля — больше ничего не отделяло спутников от сокровищ Каньона Погибшего Адамса. Даже Молодой Микки Тиббс ещё позёвывал, завернувшись в одеяло, когда Санчес с Депленом покидали солдатский лагерь. Как ни был смышлён разведчик кавалеристов, ему пришлось дожидаться утра. Только тогда он мог бы пойти по следам банды.

Пелон захохотал и крикнул товарищам, чтобы сдержали лошадей и перешли на рысь. Они и так поспеют к Скаллз до рассвета; там напоят лошадей и отдохнут несколько часиков.

— Господи! — Пелон потянулся и хлопнул Маккенну по взмокшему от пота плечу. — Это даже для меня круто! Бедняжки. Видел, как они бегали по лагерю? Палили в небо, как ненормальные! Закатывали глаза и вращали белками, будто жеребцы, старающиеся скинуть аркан. И это их должен бояться Лопес?!

Ни Колл, ни Маккенна не ответили.

— Что ещё?! — с ненавистью спросил Пелон. — Злишься, что я выиграл, так, Бенито? А ты, Маккенна, друг мой, неужели не можешь признать, что тут я оказался умнее тебя?

— Ну, что ты, — отрицательно покачал головой шотландец, заметив бешеный отсверк в глазах бандита. — Просто всё ещё не верится в неожиданную удачу.

— Что ж, не могу с вами не согласиться. Я уникален.

— Скромничаешь…

— Опять шуточки, Маккенна?

— Нет, просто «уникальный» — не то слово Ты заслужил звание похлеще.

— И у тебя найдётся такое?

— Ага. Как насчёт «Вызывающий Омерзение»?

Предводитель шайки выпрямился в седле и гордо посмотрел на своего пленника:

— Я знаю, — сказал он высокомерно, — что в один прекрасный день ты познаешь мою истинную сущность.

— К сожалению, придётся, — признал Маккенна.

Они ехали сквозь ночь. Ароматы пустыни заглушали запах старых сёдел и лошадиного пота. «Вином бродяг» называли люди этот настой, пьянивший Маккенну и Бена Колла.

Пелон и Санчес, похоже, тоже находились в плену колдовской ночи, как и худощавый Беш, и молчаливый Хачита. Даже сухопарая Салли и Маль-И-Пай с лицом мумии вдыхали ночной воздух полной грудью. Фрэнчи Стэнтон тоже охватило чувство полной свободы. Восхищение превозмогло страх, и она с удивлением призналась самой себе, что не ощущает усталости.

Да, ночной воздух пустыни способен превратить крестьянина в поэта, мужчину — в мальчишку, женщину — в девушку. И наоборот. Даже бандитов он делает философами. А рыжебородых золотоискателей и отставных помощников шерифа — искусными политиками и спорщиками. Маль-И-Пай, бросив Пелона, придвинулась к Маккенне и Фрэнчи и выложила старателю всю родословную Лопеса вместе с рассказом про истинного отца Салли — не белого, а истинного воина, дядю Начеза, а также детали прискорбного недоразумения, в результате которого молодая скво потеряла свой носик.

Маккенна не удивился, услышав, что Салли, как и её милый братец, — «хорошая девочка». На самом деле она была верна своему мужу. Просто как-то раз решила показать мужчине, притязавшему на её благосклонность, что его чары на неё не действуют, а её — губительны для него. Как на грех, в это время муж вернулся домой. Он ничего не понял, слушать объяснения отказался и, предупредив гостя, что вовсе не намерен лишать того признаков мужества, а хочет показать, чего лишился сам, выхватил нож и поставил на верную жену позорное клеймо.

— Вот так, в спешке, мы портим себе жизнь, — сказала старуха. — Если бы мужчины слушали, что им говорят, прежде чем хвататься за оружие, в мире было бы намного меньше слёз. Маккенна собирался было спросить, нет ли у Пелона и Салли ещё каких-нибудь этаких братишек и сестрёнок, ко увидел, что буквально за его спиной скачет героиня только что рассказанной истории. Разумеется, она слышала каждое слово Маль-И-Пай и теперь сверлила Маккенну взглядом. Старатель не понимал значения этого взгляда, и это пугало его. Сухопарая скво на секунду отвела глаза от мужчины, чтобы взглянуть на Фрэнчи. Вот в чём дело! В её глазах Глен увидел не только хищный интерес к белому мужчине, но и ненависть к белой девушке. Теперь он ни на секунду не оставит Фрэнчи наедине с апачской скво. Как бы ещё избавиться от притязаний Салли на него самого? Так как до сих пор он был полным профаном в сердечных делах, то не знал цены чувству, которое испытывала к нему Салли. Хищная, стремительная манера индианки двигаться говорила о том, что её следует опасаться. Что она, не задумываясь, убьёт белую девушку, только бы заполучить своё. Это, конечно, отравляло удивительную ночь, которая очаровала и, казалось, сплотила всех участников похода за золотом. Но Маккенна знал, что апача не остановит ничто.

Шотландец послал лошадь вперёд и нагнал Бена Колла, Пелона и Санчеса. Салли поотстала и примкнула к остальным апачам. Оставшись с белой девушкой наедине, Маль-И-Пай, по приказу Пелона снявшая с Фрэнчи все путы, недовольно пробормотала:

— Жаль, детка, что ты не говоришь по-испански; я бы могла тебе порассказать об этой безносой такое!.. Ты мне чем-то симпатична. Такая же жилистая и тощая, как и я. Только я никогда не отличалась особой красотой. Может, из-за этого ты мне и нравишься. А может, меня поразило, что Маккенна действительно любит тебя. Неважно, чем ты меня взяла. Просто мне хочется, чтобы ты, маленькая симпатичная дурочка, понимала, о чём я говорю. Хотя… Какое мне дело? Ты вполне могла бы плюнуть мне в лицо, если бы узнала, что я о тебе забочусь. В конце концов, ты — белая, а я — всего лишь краснокожая. Даже нет, я темна, как плеть из воловьей шкуры, которую передержали на солнце. А, чёрт с тобой! Надеюсь, Салли выпотрошит тебя живьём!

Разъярившись неведомо на что, Маль-И-Пай закончила свою речь грубым апачским ругательством. Но Фрэнчи, не понимая, только улыбнулась в ответ, наклонилась и ласково погладила старуху по костистой лапе. Маль-И-Пай зашипела и отдёрнула руку с такой поспешностью, будто обожглась. Но в лунном свете Фрэнчи увидела, что глаза старой матери Пелона Лопеса влажны, и снова улыбнулась:

— Мне кажется, ты не сможешь причинить мне боль. Не знаю, о чём ты говоришь, но я почему-то не боюсь тебя.

На мгновение она нахмурилась, размышляя, каким образом лучше донести до старухи то, что она думает и чувствует. Наконец, её серые глаза радостно вспыхнули. Вытянув руку, она дотронулась до груди старухи прямо под сердцем. Затем она дотронулась до того же самого места на своей груди и произнесла всего одно слово:

— Друзья.

На каком бы языке ни произносилось это слово, в каких бы краях ни звучало, звук его нельзя спутать ни с каким другим. Старуха изумлённо смотрела на девушку. Взгляды их встретились и разошлись.

— Не знаю я, — пробормотала старая скво по-испански. — Не знаю…

Не нравится мне здесь!

— Осталось всего ничего, — сказал Пелон. — Эй! Вы только понюхайте этот свежий утренний ветерок. Что за ночка была!

Он выразительно взмахнул рукой и улыбнулся Маккенне:

— Признай, старина, что я прав. Ведь тебе, как и мне, безумно хочется добраться до сокровищ и провести этих чёрных придурков. Ох, уж этот мне Молодой Микки Тиббс! Он и в подмётки не годится своему отцу — тот был старик что надо. А я то думал… Но нельзя надеяться, что даже у такого хитрющего и смекалистого мужика, как старик Микки, родится полное его подобие.

Он замолчал и, глубоко вдохнув свежий воздух, причмокнул губами, словно смакуя хорошеее вино.

— Да, амиго, так всегда… Ничто не повторяется. Детям не повторить родителей.

— Кстати, — вспомнил Глен. — Почему ты мне раньше не говорил, что Маль-И-Пай — твоя мать? А, Пелон? Разве это тайна?

— И да, и нет, амиго. Сам понимаешь, если узнают, что она — мать Пелона Лопеса, жить ей от этого лучше не станет, — в его ответе внезапно промелькнул всё тот же отсвет человеческой слабости, который, как показалось Маккенне, он уже заметил раньше. — Да и какое это имеет значение для тебя — мать она мне или нет…

Маккенна тщательно подбирал слова:

— Видишь ли… Я думал о тебе. Я видел, как сегодня ночью ты убил двоих и дважды нападал на меня, как безумный. Да ещё ударил Салли — просто так. К всё же считаю, что ты не такой, как Манки. Не совсем ещё зверь.

— Кто же я, по-твоему?

— Человек, которому никогда не выпадал шанс стать хорошим. Ты уже слишком стар, чтобы измениться. Но мне кажется, что семена гордости, которые ты получил от своего отца-испанца, ещё могут дать всходы. Несмотря ни на что. Ты знаешь хотя бы что-нибудь об испанской религии, Пелон?

— Ха! Ещё бы! Все эти падре — свора лживых собак. Они спят с монашками, крутят мозги детишкам, забирают у бедняков деньги и отсылают папе в Рим, и всё это так дурно пахнет, что честный разбойник постыдился бы заниматься таким ремеслом. Нет, уж лучше нормально убивать и грабить!

— Видимо, — сказал Маккенна, — ты — революционер в душе. Подобные идеи высказывал небезызвестный Бенито Хуарес.

— И я всё время говорю так, — упёрся Пелон. — Знать, великого ума был этот Хуарес. Настоящий воин. А тебе известно, что он был наполовину индеец?

— Он был чистокровным индейцем, — ответил Маккенна. — Особенно в том, что касалось его идей относительно церкви. Ты меня не понял, Пелон. Я не собирался спрашивать твоё мнение насчёт религии в целом. Хотел лишь узнать, знакомо ли тебе учение Христа.

— Христа?

— Ну да.

— То есть Хесуса, сына Марии?

— А что, есть ещё другие?

— А ты католик, Маккенна?

— Нет.

— Тогда зачем меня об этом спрашивать?

— Пелон, ты можешь ответить на простейший вопрос?

— Конечно. Ты что, считаешь меня дураком?

— Ни в коем случае. Но давай вернёмся к нашей теме. Тебе известно, что Иисус учил тому, что плохому человеку никогда не поздно стать хорошим?

Пелон запрокинул голову и захохотал.

— Ох, уж этот мне Хесус! — сказал он. — Хотел бы я, чтобы он проехался в моём седле несколько сотен миль. Похоже на то, что говорил Бенито Хуарес: изображать из себя доброго — легко.

Маккенна кивнул. Он всё больше и больше удивлялся, обнаруживая в сердце бандита укромные уголки, в которых прятался незаурядный ум. Это поддерживало в нём уверенность, что, в конце концов, он сможет использовать лучшую сторону натуры Пелона, если удастся засечь её точное местоположение.

— Начальник, неужели в мире нет такой вещи, такого человека, которого бы ты любил? О котором волновался бы?

— Ещё бы! — бандит хлопнул шотландца по плечу. — Люблю виски, мягкую постель и толстых молодых баб. Ты чего, Маккенна? Да меня много чего волнует!

— Нет, я не об этом, Пелон. Неужели нет такого человека или идеи, из-за которых тебе захотелось бы выть от тоски или попытаться всё переделать?

— А каким это образом, старина, я могу что-то там переделать? Я обхитрил белого лейтенанта и тридцать его черномазых рейнджеров, а также молодую апачскую ищейку и теперь свободно еду сквозь великолепный рассвет к источнику с хорошей водой, туда, где можно отдохнуть и выпить горячего кофе. Причём заметь — в компании отличных мужчин и даже женщин, которые возьмут на себя заботу обо всей домашней работе. Нет, друг мой, это ты абсолютно ничего не понимаешь в жизни. Большего везения и не надо человеку. И, Господи, прости, ведь мы не упомянули про золото, которое дожидается нас в Каньоне Дель Оро! Маккенна, ты — просто старая баба. Это ты со своим Хесусом должен прийти поучиться жизнелюбию у Пелона. Это вам жизнь кажется плохой, отнюдь не Лопесу!

Глен Маккенна покачал головой:

— Когда-нибудь, Пелон, я всё же отыщу твоё слабое место. Я знаю, что оно есть. И верю — с того самого дня, когда мы встретились, — что смогу его отыскать. Мы, шотландцы, не так просто отказываемся от своих желаний…

— Как и мы, — отозвался Пелон. — У меня сейчас желание одно: чтобы ты как можно скорее заткнулся. И так уже наболтал чёрт знает чего.

— Как пожелаешь, — покорно произнёс Маккенна. — Но остался ещё один вопрос, который мне необходимо задать тебе, начальник. По делу. Можно?

— Ну, конечно. Для дела время всегда отыщется. Я, как тебе известно, — человек деловой.

— Ладно, хорошо. Это касается твоей сестры. Понимаешь, о чём я? Не хотелось бы быть бестактным…

— Разумеется, я всё понимаю. Думаешь, я слепой? Говорил же я тебе, что она хочет стать твоей скво. Говорил? А говорил, что тебе придётся её взять? Говорил? Так в чём, чёрт побери, проблема? Ты что — девственник?

— Я всё-таки не об этом, — сказал Маккенна. — А о том, как она смотрит на белую девушку. Боюсь, как бы она её не убила.

— Я тоже.

— Тогда сделай что-нибудь, Пелон, — попросил бородач, сам дивясь своему пылкому признанию. — Ты же не можешь ей этого позволить. Прикажи ей, по крайней мере, держаться подальше от Фрэнчи. Хотя бы это…

Пелон беспомощно пожал плечищами:

— Тут, братец, я ничем не могу тебе помочь. Мне и самому не хочется, чтобы этой белой малютке причинили какой-нибудь вред. Но защитить её я не в силах. Это твоё дело. Ты — единственный человек на свете, способный удержать Салли на расстоянии от своей девчонки.

— Ч-что? — заикаясь, переспросил Маккенна. — Я? Каким образом?

Пелон уставился на шотландца:

— Последний раз предупреждаю, Маккенна: не шути со мной.

— Боже мой! Да не шучу я!

— Нет, шутишь.

— Нет же, нет, клянусь! Скажи, как это сделать, и я сделаю!

— Что ж, конечно, трудно поверить, будто человек, дожив до твоих лет, не знает, как это делается. Но, чёрт побери, всякое возможно. Ладно, вот что тебе нужно делать. Сначала как-нибудь отведи её в сторонку. Ну, не знаю… Отыщи укромный уголок где-нибудь на стоянке. Даже такая стервоза, как Салли, чувствует себя лучше без посторонних глаз. Ты ведь знаешь женщин: все они в душе шлюхи, но даже шлюха любит заниматься своим делом при закрытых дверях. Были бы двери… Значит, первым делом убираешь её подальше с чужих глаз, ну а потом залезаешь ей рукой…

— Прекрати! — крикнул Маккенна, покраснев, как рак. — Боже ж ты мой, да ведь это совсем не то, что я имел в виду, дурень ты чёртов! Об этом знает каждый мужчина!

— А что ж ты спрашиваешь? — разозлился бандит.

— Да нет же! Я спросил, как мне удержать Салли подальше от…

Он запоздало осёкся, и Пелон захихикал:

— Ну, конечно же, дружище! Понял, в чём соль? Я знал: рано или поздно до тебя дойдёт. Ну, теперь ты видишь, что я тебе помочь не могу? Конечно. Ни одному человеку, в жилах которого течёт испанская кровь, а в сердце которого живёт испанская честь, в голову не придёт соблазнять собственную сестру. Особенно такую… Так что тут дело за тобой, дружище.

— Далеко ещё до источника? — устало спросил Маккенна.

— Перевалим через следующий холм и за то нагромождение скал, — ответил Пелон, указывая рукой на крутой откос из песчаника впереди и правее. — Наши лошадки дорвутся до воды минут, наверное, через десять.

Маккенна оглянулся через плечо и отметил: Салли всё ещё едет вместе с Бешем и Хачитой. Скво, не мигая, смотрела в его сторону. Взглянув на Маль-И-Пай, которая скакала рядом с Фрэнчи, шотландец увидел, что девушка дремлет в седле. Старуха, поймав его взгляд, кивнула старателю и слегка махнула рукой, как бы говоря: «Здесь всё нормально, я за ней приглядываю». У Маккенны стало теплее на душе. И всё же, взбираясь по крутому склону, ведущему к колодцу, Глен чувствовал страх. Скверное предчувствие не оставляло его: что-то здесь не так. И дело было не в страсти индианки. «Не нравится мне здесь», — успел подумать старатель.

Разгром

Грянули карабины. Они били чуть ли не в упор, и путники ощутили привкус пороховой гари. Перестрелки не было. Потом в рапортах отмечалось, что бандиты не отстреливались. Пелон сразу сообразил, чем эта ловушка грозит его отряду, и даже не стал вытаскивать винчестер. Единственной его командой в этот момент был отчаянный крик: «Назад!» Он на всём скаку развернул коня. Его товарищи — кто мог, конечно, — поспешили за ним. В западне, в какую обычно апачи заманивали кавалеристов, а теперь кавалеристы заманили апачей, было не до дружеских привязанностей. Оставшиеся в живых после первого залпа бросились врассыпную. Спасались, кто как мог.

К несчастью, и Маккенна, и Бен Колл закутались в одеяла, спасаясь от ночного холода пустыни. Одеяла были индейскими, и закрылись ими белые до бровей, скрыв лица, как делают апачи.

Фрэнчи Стэнтон тоже куталась в одеяло, которое дала ей Маль-И-Пай. Правда, в американское одеяло, из армейских запасов. Но, подражая Маль-И-Пай, девушка завернулась в него с головой. А в неверном утреннем свете разгорячённым неграм было не до того, чтобы разглядывать, сотканы ли эти одеяла в селении хопи или зуни, или взяты у солдат, убитых в Белых Горах. Они просто били из карабинов по приближающимся индейским пони и по фигурам в одеялах или сомбреро. Они, конечно, знали, что среди этих людей есть женщины. Однако в рапортах упоминалось только количество уничтоженных индейцев, а значит, женщина была ничуть не хуже мужчины. Попадись под горячую руку ребёнок — индейский ребёнок — для отчёта и он сошёл бы за взрослого.

Поэтому Маккенна повернул коня и поскакал вслед за Лопесом, и наподдал лошадке, на которой сидела Фрэнчи Стэнтон. Лошадка изумлённо заржала и пошла со скоростью, удивительной для такой малютки. В тот же момент Маккенна заметил, что четверо распластались среди кустов и камней, огораживающих колодец. Это были Санчес, Деплен, Беш и Бен Колл. Первые трое не шевелились, а Колл полз к кавалеристам, размахивая шляпой и крича:

— Не стреляйте, не стреляйте, это же я, Бен Колл!

Пони остальных валялись рядом с их хозяевами, как кучи мятого белья. Песок и камень; лошадь Бена Колла — с болтающимися стременами и волочащимися по песку поводьями — удирает к востоку от Скаллз… Эту картину битвы — точнее, разгрома — Глен Маккенна запомнил навсегда.

В следующее мгновение его лошадь свернула за спасительный выступ скалы, укрыв седока от града пуль. Фрэнчи Стэнтон была рядом. С воплем Маккенна пришпорил коня и, пригнувшись, старатель и девушка поскакали вслед за Пелоном, Хачитой, Салли и старой Маль-И-Пай.

Привал

Маккенна и Фрэнчи проскакали за бандитами до первых бастионов Яки-Хиллз. Скалы надёжно прикрывали всадников. Судя по всему, солдаты должны были находиться сейчас не дальше, чем в полумиле от них. Так как Коллу вряд ли хватило времени, чтобы потолковать с белым офицером насчёт Маккенны и Фрэнчи Стэнтон, угроза скорой расправы над ними возрастала невероятно. Бен вряд ли вообще добрался живым до позиций кавалеристов. Его рана, должно быть, смертельна. И сейчас он, видимо, валяется в нескольких ярдах от Санчеса, Беша и Деплена — мёртвый, как и они. Поэтому Маккенне и в голову не могло прийти спорить с Пелоном, подгонявшим белых криками: «Держитесь!» и «Быстрее!». Фрэнчи тоже не жаловалась. В этих краях никого не смущает возможность получить пулю в затылок, поэтому мужчины просто забывают об этом думать. Женщины же через несколько недель жизни здесь быстро привыкают к стрельбе. А Фрэнчи прожила у Стэнтонов целых пять месяцев. Конечно, её нельзя было назвать несгибаемым пионером этих просторов, но и «хлыщом» — как кличут жители Аризоны приезжих с Востока — тоже. Девушка только скупо улыбалась, слыша окрики Пелона. Она не только поступала по уму, но и слепо доверяла Глену Маккенне. И груз доверия, внезапно свалившийся на его плечи, старатель-одиночка принял с лёгкостью, словно всю жизнь только этого и ждал.

Но чувство облегчения оказалось недолгим. Когда задыхающиеся пони вынесли седоков на гребень холма, Пелон приказал остановиться. С каменного козырька, на котором они стояли, отлично просматривались песчаный откос и колодец за ним. Несколько мгновений — и они увидят погоню.

Все спешились, чтобы дать коням отдышаться. Апачи — Салли, Маль-И-Пай и Хачита — сгрудились вокруг Пелона, который внимательно всматривался в лежащую под ними долину. Маккенна и Фрэнчи стояли чуть поодаль. Возможно, не самое удачное место и время для первого нормального разговора, но Маккенна подозревал, что другой возможности может и не быть из-за постоянной слежки, которой не гнушались их спутники.

— И всё-таки, Фрэнчи, я уверен, — начал он, — что мы как-нибудь выпутаемся из этой передряги.

Он уже вторично назвал девушку по имени, и на сей раз это вышло у него вполне естественно. Глядя на неё в свете нарождающегося дня, он, как никогда ранее, был поражён её свежестью и молодостью. Она едва доставала ему до плеча. При виде её, маленькой и доверчивой, как ребёнок, Маккенне — да, наверно, и никому другому в мире — и в голову не могли прийти мысли, которые заставили его вспыхнуть там, в оазисе. Он увидел просто очень молоденькую белую пленницу банды индейцев и полукровок, налетевших из старой Мексики. Шотландец впервые при ярком свете любовался чистотой глаз, сверкавших, как озёра, полные форели, и роем веснушек, разлетевшихся по носику и загорелым щекам. Правда, рот у неё был несколько широковат, пухлая нижняя губа будто обещала улыбку, за которой угадывалось нечто менее невинное, чем взгляд девушки. Но Маккенна знал, что это — игра воображения мужчины, слишком долго и упрямо странствовавшего в одиночестве по просторам Аризоны. Но тут Фрэнчи взяла его за руку и горячо пожала её.

— Как скажешь, Глен, — промурлыкала она.

Маккенна вздрогнул. До сих пор она обращалась к нему, лишь как к «мистеру Маккенне». И так, чёрт побери, и должно было продолжаться, рявкнул он… про себя. У неё не было никакого права на такую фамильярность! Он был достаточно стар, чёрт возьми, почти годился ей в отцы!

— Фрэнчи, — сказал он строго, одним глазом наблюдая за Пелоном и его людьми, — сколько тебе лет?

— Шестнадцать, — быстро ответила она, — а тебе?

По тому, как она взглянула ему в глаза, как задавала свой вопрос, Маккенна понял: она разгадала тайный смысл его слов, и это — её ответный выстрел. Может, конечно, ей и шестнадцать. Но она уже давно не дитя!

— Это тебе сейчас ни к чему, — сказал он ядовито. — Но, если угодно, — мне тридцать.

Девушка кивнула, и покрепче сжала ему руку.

— До старости ещё далеко, — сказала она так, что мурашки побежали по коже Маккенны.

— Ты что? — спросила Фрэнчи.

Маккенна издал могучий вздох.

— Ничего, — солгал он. — Будем наблюдать за кавалерией, ясно?

В тот же самый момент Пелон повернулся и жестом подозвал его.

Маккенна подошёл к вожаку бандитов.

— Их почему-то нет, — сказал тот. — Смотри: вон за той большой скалой, что между нами и колодцем, не видно пыли. А ведь с того момента, как мы начали наблюдение, прошло довольно много времени. Они должны были бы появиться.

— Ты прав, начальник. Но что стряслось?

— Понятия не имею. Думаю, этот прохвост Бенито Колл всё рассказал солдатам, не упоминая, естественно, о своём участии в этом деле. И кавалерия, ведомая Молодым Микки Тиббсом, рванула нам наперерез. Снова Тиббсы! Этот чёртов Микки… Знаешь, что ему всего семнадцать? Так-то. Ему было всего три годика, когда его папаша двинул вместе с генералом Круком в мексиканскую Сьерра-Мадре, чтобы доставить в Штаты Джеронимо и Чирикауа. Это было тринадцать… нет, четырнадцать лет назад.

Нахмурившись, Маккенна кивнул.

— По собственному опыту знаю, — сказал он, — что этим молодым доверять нельзя. Нынешняя молодёжь слишком быстро взрослеет. Но не печалься, начальник. Ты не единственный, кого удалось провести ребёнку.

— Твой ребёночек, по крайней мере, симпатичен. А тебе приходилось когда-нибудь видеть моего — этого несчастного Микки? На рожу он ещё похуже папаши, а тот был страшней меня.

— Что будешь делать, Пелон?

Прищурившись, вожак банды изучал лицо Маккенны.

— Я тебя подозвал именно для этого, — наконец произнёс ой. — Хотел спросить совета. Мы опять не в лучшем положении.

— То есть у тебя теперь не так много людей, чтобы наблюдать за мной, так, Пелон?

— Именно. Требуется очередное соглашение. Имея в запасе одного Хачиту, у которого ума — как у грудного младенца, я не в силах обеспечить постоянный присмотр за тобой и девчонкой. К тому же мне приходится наблюдать за Салли, чтобы она не пырнула белую и… Чёрт! В общем, всё это мне очень не нравится.

— И мне тоже, — согласился Маккенна. — Что ты предлагаешь?

— Мне, амиго, вовсе не хочется с тобой ссориться. Будем же друзьями, как в добрые старые времена.

— Ну уж нет, только не это, — испуганно пробормотал Маккенна. — Оставайся лучше самим собой, и давай не будем говорить о дружбе! Потому что когда говорят о дружбе, имеют в виду предательство.

Пелон устало покачал головой.

— Я слишком устал, чтобы отвечать на твои нападки, — сказал он. — По идее, надо бы открутить тебе башку, но я не стану этого делать. Единственно, что приходит на ум, — послать девушку к солдатам. Да вот как это сделать? Чёрные придурки запросто могут её подстрелить. Стоит их завести, как они превращаются в шершней: жалят всё, что попадается на пути.

— Если бы точно знать, что Бен добрался до них… — задумчиво произнёс Маккенна. — Но нам не дано… И не проверить никак… Может, он сильно ранен, а может, и нет.

— Ранен? — фыркнул Пелон. — Бенито ранен? Не смеши ты меня. Этот гад свалился с коня специально. Я видел. Жать, не было времени пристрелить его. Не бойся, Маккенна, когда надо, он способен позаботиться о себе. Такой уж он человек. Ни за что не стал бы набиваться ему в друзья. Бенито всегда думает только о себе. Вот почему он прожил так долго в этих краях.

— Не тебе его винить. Такова человеческая натура, и уж кому-кому, а тебе это, поди, хорошо известно.

— Может быть. Но всё-таки он ублюдок, и тебе меня не переубедить.

— Я и не собираюсь. Вот что, Пелон: если с Коллом всё в порядке, девушку можно смело отпускать. Она будет вне опасности, если там, у колодца, рядом с ней окажется Колл.

— Ну уж нет, я её просто так не отпущу. Мы ей подыщем надёжного проводника. Мне выгоднее гарантировать её невредимость, чтобы ты захотел мне помочь…

— …и поехал с тобой к Сно-Та-Хэй?

— Ну, разумеется.

— Считаешь, что это честная сделка?

— Предпочитаешь, чтобы я убил девчонку прямо сейчас — так и скажи.

— Нет, нет, я совсем не это имел в виду.

— Я так и предполагал. Так что, Маккенна, есть какие-нибудь предложения, как безопаснее переправить девчонку к солдатам?

— Конечно, — усмехнулся старатель. — Доставить её могу я. Я очень хорошо знаю дорогу отсюда к колодцу: только что проскакал по ней.

— Ха-ха-ха!

Маккенна тут же изменил тон и тему.

— Пелон, — сказал он, — а если девушка в целости доберётся до солдат, откуда тебе знать, что я сдержу своё слово и приведу вас в Каньон Дель Оро?

Пелон удивлённо посмотрел на него.

— Ты же Маккенна, — только и сказал он.

Бородач подвёл итоги. На взгляд Лопеса, мир был устроен просто. Солнце вставало по утрам, а вечером заходило. Трава росла. Реки струились. Если наподдать по камню, он катился. Дождь — мокрый. Пыль — сухая. Маккенна — честный.

— Хорошо, — согласился последний, — я поеду с тобой, если мы сможем в сохранности переправить девушку к солдатам.

— Тихо! — крикнула со своего места старая Маль-И-Пай. — Кто-то едет!

Маккенна пошёл вслед за Пелоном на наблюдательный пункт.

Из-за высокой каменной стены, скрывавшей откос, показались три чёрные точки. Обернувшись, Пелон спросил Хачиту по-апачски, сможет ли тот узнать этих всадников. Хачита, славившийся даже среди зорких соплеменников своим острым глазом, мельком взглянул вниз.

— Молодой Микки и двое негров. Один конь серый, один гнедой, один пегий, с коротко остриженным хвостом. Отличные лошади. У Молодого Микки есть вкус.

Это была самая длинная речь, какую Маккенна услышал от великана, и первые слова вообще с того момента, как индеец настоял, чтобы Эна похоронили в Удивительной Траве вместе с Вахелем и Манки. Но не пространная речь Хачиты обрадовала старателя, а появление Молодого Микки Тиббса.

— Пелон! — закричал он. — Вот наш проводник! Что может быть надёжнее? Лучший индейский разведчик во всей американской армии, а с ним — двое вооружённых солдат. Они и отвезут девушку к себе в лагерь. Что скажешь?

— Не знаю, — ответил бандит. — Не доверяю я этому Микки, понимаешь? Хотя… девушка твоя. Если тебе это по вкусу, я не против. Сам ей скажешь?

Не поминай мёртвых

Маккенна быстро переговорил с Фрэнчи. Положение, как сообщил он, таково: ей даётся шанс вернуться в цивилизованный мир, поэтому надо ехать. Девушка, как и ожидал Маккенна, начала было возражать, но он быстро её образумил. Они, разумеется, встретятся вновь. Пелона Лопеса он знает много лет. Тот не причинит Глену вреда. Кроме того, он не только бандит, но и золотоискатель, и не откажется от поисков Каньона Дель Оро. Маккенна не мог лгать: золото Погибшего Адамса манило и его; он хотел ехать не только ради собственного «спасения». Но девушка должна помнить о Салли. Для неё путь один — к Микки Тиббсу и кавалеристам. Вернувшись, Маккенна обязательно её разыщет.

В общем, ему удалось уговорить Фрэнчи.

В последний момент девушка всё-таки повисла у Маккенны на руке и пригрозила остаться с ним. Однако тут на помощь старателю приковыляла Маль-И-Пай.

— Чёрт побери, девка, — гаркнула она по-испански, — делай, что сказано! Слышала? А теперь убирайся!

И вдруг так же пылко обняла девушку и, гладя её по голове, запричитала: «Друзья, друзья, друзья».

Это было единственное слово, которое она знала по-английски. На глаза Фрэнчи навернулись слёзы — первые за время, проведённое в плену. Но она быстро смахнула их и сказала, что готова ехать, если Маккенна даст слово, что, коли удастся ему вырваться от Пелона, Глен приедет к ней вместе с Маль-И-Пай.

Маккенна поклялся, и девушка, взобравшись на самую ленивую клячу, отправилась вниз по тропе. Остальные залегли на каменном карнизе. Они увидели, как девушка появилась далеко внизу и подъехала к Микки Тиббсу и его чёрным товарищам, как апач-полукровка обменялся жестами приветствия с белой пленницей. А затем двое чёрных солдат развернулись и вместе с Фрэнчи отправились обратно к Скаллз.

— Отлично, — пророкотал Пелон. — Девушка в безопасности. А этот проклятый Тиббс остался выслеживать нас. Теперь отправимся в одно миленькое местечко и подождём его там.

— Что? — изумился Маккенна. — Будем ждать Микки?

— Конечно. А как ещё я смогу высказать ему всё, что у меня накипело?

— Похоже, теперь уже ты принялся шутить, — обиделся старатель. — Веселишься?

— Ага, — согласился бандит. — Как лиса в курятнике.

— А-а, так ты собираешься устроить засаду? И убить его?

— Нет-нет. Совсем не так. Насчёт Микки у меня другие планы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— С ним мы малость позабавимся. А то я ему задолжал.

— Мы все ему задолжали, — подтвердила Маль-И-Пай. — Все апачи. Он предатель и сын предателя.

— Пуля из его ружья сразила моего друга, — прогремел Хачита, вставая во весь свой рост.

Маккенна удивился: откуда Хачита узнал, чья именно пуля попала в его друга? При первой же возможности надо поговорить с апачем. Хачита может быть полезен, Маккенна чувствовал это. В своё время его сильно тянуло к Бешу, а теперь — к его приятелю-великану. Хачита постоянно наблюдал за Маккенной со времени их остановки на каменном козырьке. Апача явно что-то беспокоило…

— Чепуха, — отрезал Пелон. — Никто не мог бы заметить, чья пуля попала в твоего друга. Но не будем спорить. Может, Хачита, хочешь поехать домой? Мы не будем возражать.

Апач нахмурился. Казалось, он мучительно старается что-то вспомнить и никак не может.

— Нет, — наконец промычал он. — Не думаю, что так будет лучше.

— Да нет же, если хочешь — езжай, — подначивал его Пелон, внезапно показав, что совсем не прочь избавиться от индейца. — Мне кажется, что Беш присоединился бы ко мне.

— Нет! — крикнул апач, будто вспомнив что-то. — Не упоминай его имени. Никогда не упоминай имён умерших! Ты же знаешь, что нельзя этого делать!

— Конечно, — сказал Пелон, покраснев. — Тысяча извинений, старина. Многое забывается, когда не видишь родных по многу лет.

— Смотри, больше не забывай, — сказал Хачита, пробуя пальцем остриё томагавка.

Но Пелон уже садился на коня, поторапливая остальных. Небольшая группа всадников тянулась по извилистой тропе к Яки-Хиллз. Через несколько минут они скрылись из виду. Ничто теперь не напоминало об их пребывании на каменном карнизе. Только воробышки чирикали, атакуя ещё тёплые конские яблоки, оставленные апачскими пони.

Далеко в пустыне, лёжа за нагромождением песчаника, Молодой Микки Тиббс опустил бинокль.

— Ладно, — сказал он и, развернув свою серую лошадку, быстро поскакал вслед за своими чёрными товарищами, провожавшими белую девушку с ранчо Стэнтонов. Он ухмылялся своим мыслям. Это была особая ухмылка: примерно так скалится череп.

Засада

Для засады на Микки Пелон избрал ещё один из апачских «оазисов», позволявший краснокожим нормально существовать в этих негостеприимных землях. Маккенна всегда думал о них, как о пустыне, хотя правильней было бы назвать полупустыней эти островки обнажённых скал, кактусов, «испанских мечей», колючих кустов, искривлённых, как в страшном сне, деревцев и скудных трав. Местечко, где остановился отряд, было менее бесплодно, чем окружавшая их территория, но ему, конечно, было далеко до Удивительной Травы.

Оно находилось у входа в узкий каньон. Из каньона вытекал ручей: очень чистый, позванивающий на порогах и плещущий в глубоких озёрцах, а потом исчезающий в песках, чтобы дальше пробивать себе путь под землёй. Тропа круто свернула вправо, и Маккенна увидел впереди водопад высотой футов в пятнадцать. Под ним сверкало озерцо чистой воды, из которого вытекал извилистый ручей, орошающий площадку акра в два, поросшую жёсткой горной травой. Кусты пиньи, карликовые дубы и орешник тянулись вдоль берегов и карабкались по склонам каньона. Природная ловушка! Любой всадник, пробирающийся по каньону и завернувший попить водички, был бы тут же убит: возле воды находились естественные укрытия, из которых великолепно простреливалась вся местность.

— Вот здесь и подождём, — сказал вожак бандитов.

— Отменное место, начальник. Единственный минус: тот, кто поедет снизу, сразу же заметит, что здесь ловушка. Даже я увидел это сразу, а ведь я — не апач.

— Пусть увидит. Всё дело в том, что ему не миновать этого места. Ему придётся подойти к воде. Другого пути догнать нас нет.

— А вдруг он этого не знает? Может быть, он попытается обойти нас по какому-нибудь боковому каньону.

— Нет, он придёт сюда.

— Понятно. Тогда ты с ним потолкуешь, так?

— Конечно. Он — кавалерийский разведчик, и найти нас — его работа. Ведь он не за наградой гонится.

— Я знал нескольких разведчиков, которые получали награды за поимку преступников. Да и ты их знал.

— Ну, что же, ты прав. В старые добрые времена такие люди приносили наши головы в корзинах, если за это платили. Но времена меняются, Маккенна. То время кануло в вечность. Теперь кавалеристы больше не разрешают своим разведчикам отрезать головы. Офицеры стремятся добыть живого «языка». Люди больше не любят вида крови. Думаешь, мне это нравится? Или тому же Микки? Не-ет, у нас в Мексике дела обстоят по-другому. Там я должен быть настороже. Но здесь, в Эстадос Юнидос? Ха!

— Очень длинная и впечатляющая речь, начальник.

— Тема мне хорошо знакома…

— Не сомневаюсь. Может, у нас есть немного времени отдохнуть и ополоснуться, прежде чем появится Микки?

— Надо всё тщательно проверить. Хачиту я поставлю возле входа в каньон. У этого местечка есть одна неприятная особенность: отсюда не увидишь приближающегося человека, если он скачет снизу. Он сразу выныривает из-за поворота.

— Я говорил именно об этом, — сказал Маккенна.

— Знаю, знаю, но не бери в голову. С Хачитой на страже мы будем в безопасности. Мне, например, очень хочется принять ванну. Пошли, амиго, искупнемся. Видишь то прелестное озерцо? Оно словно специально поджидает нас…

Маккенна, конечно, признал, что вода выглядит очень соблазнительно. Хотя его больше волновал Микки Тиббс, чем личная гигиена. Но, посмотрев на хмурившегося Хачиту, он отбросил сомнения. Если уж нельзя отдохнуть с таким вот сторожевым псом — тогда отдохнуть нельзя нигде. Шотландец решил доверить свою судьбу краснокожему гиганту.

— Ну что ж, начальник, пошли.

Они двинулись через лужок; женщины шли следом. Пелон махнул рукой, и по его сигналу Хачита повернул назад. Подойдя к озерцу, люди, по апачской традиции, сначала занялись лошадьми. Маленькие мустанги напились быстро: они совсем не походили на «цивилизованных» лошадей, которые будут булькать, пока бока у них не раздуются, как воздушные шары. Коней отпустили пастись на длинной привязи. Из трёх вьючных лошадей осталась лишь одна. К удивлению Маккенны, Пелон приказал старой Маль-И-Пай заняться разбивкой лагеря. Салли пошла рубить дрова для костра.

— Идея состоит в том, — пояснил бандит, — чтобы заставить Микки поверить, будто мы его совсем не ожидаем.

— Очень уж всё нарочито, начальник. Стук этого тупого топора будет слышен миль за пять от каньона.

— Если ветер будет дуть в нужную сторону…

Маккенна вытащил свою трубку, а Пелон обнаружил в кармане одну из кручёных чёрных сонорских сигарет, которые очень любил. Мужчины закурили. Лёгкий бриз заносил в каньон свежий воздух. Под чахлой тенью трёх остроконечных тополей было приятно покурить. Маккенна сильно втянул в себя запахи прокалённого солнцем каньона. Он вспомнил старика Эна и то, как тот обожал свою загадочную землю. Наблюдая за старой Маль-И-Пай, за тем, как она разжигает костёр, чтобы сварить на нём дневную порцию кофе, и при этом что-то мурлычет себе под нос — поёт, словно девочка, ублажающая, скажем, Локо, Джеронимо или Начеза, — шотландец подумал: всё-таки здорово жить вот так, отрезанным от остального мира, в окружении аборигенов. Даже пылкая, страстная Салли, казалось, отдыхает здесь, вдыхая убаюкивающие запахи. В её движениях проскальзывала природная грация, отсутствующая в белых женщинах. Всего за несколько лет в этой стране Маккенна стал свидетелем того, как разрушился привычный уклад жизни апачей. Ему стало больно и грустно: сейчас, сидя здесь с Пелоном Лопесом, он, возможно, видит последних настоящих индейцев.

— Пелон, — сказал старатель, вынимая трубку, — мне бы хотелось поговорить. Не возражаешь?

Бандит взглянул на него:

— Это странно. Я сам только что хотел… Моё сердце тронули песня водопада и птиц, живущих здесь, звон топора и запах дымка, поднимающегося в небо. Чёрт его знает, что такое, амиго, но это меня растрогало. Кажется, будто я с чем-то прощаюсь. Чувствую невероятную печаль… А ты, Маккенна? Что это — место такое или нечто другое? Ты понимаешь что-нибудь?

— Мужчине не дано знать, отчего ему в сердце закрадывается печаль, — ответил рыжий старатель. — Но, если говорить начистоту, — да, Пелон, я чувствую нечто подобное. Я думал о том, что через несколько лет мы не сможем вот так запросто скакать по прериям и пустыне, разбивать лагеря и отдыхать в таких каньонах, предоставленные самим себе и нашим мыслям.

Лицо Пелона стало ещё уродливее.

— Не смей так говорить! — пылко сказал он. — Не хочу я этого слышать! Если это всё, о чём ты хотел сказать, — лучше заткнись!

— Нет, не всё, — отозвался Маккенна успокаивающе. — Я не хотел сказать ничего дурного. Просто это — индейская земля, и вы, последние индейцы, используете её по назначению. Не злись. Пусть останется лёгкая грусть. Но не злость.

Пелон какое-то мгновение рассматривал собеседника. А потом сделал нечто странное: положил свою огромную волосатую и невероятно сильную руку на плечо старателя и бережно сжал его. К своему изумлению, Маккенна увидел в чёрных раскосых глазах слёзы.

— Правильно, — сказал бандит, — давай погрустим немного, старина.

Несколько минут они сидели молча и курили. Наконец, разбойник кивнул:

— А теперь давай поговорим. Что ты хочешь узнать?

Маккенна хотел расспросить Пелона о его жизни и поисках, которые привели его сюда. Но решил не рисковать и не вдаваться в столь деликатные подробности.

— Давай лучше поговорим о золоте, — сказал он. — И, естественно, о Сно-Та-Хэй. О каньоне я слышал множество разных историй, но почему-то не верил им. Может быть, ты расскажешь легенду так, как её передают люди клана чирикауа?

— Почему именно чирикауа? — спросил Пелон.

— Только потому, что Нана, хранитель тайны, был из этого клана.

— Правильно. Несколько позже его клан откололся от главных сил племени. Но это было в порядке вещей в старые времена. Во времена, когда Адамса поймали в Сно-Та-Хэй.

— Значит, легенда известна тебе от индейцев?

— Конечно. Я слышал её множество раз. Старая Маль-И-Пай, чтобы скоротать долгие зимние вечера, рассказывала нам свои байки. Но тогда мы с Салли были совсем маленькими.

— Может, ты мне расскажешь? Поделишься воспоминаниями? Только воспоминаниями. Пожалуйста…

Убийца-полукровка пристально посмотрел в лицо старателю, потом отвёл глаза.

— Да, — ответил он, — поделюсь…

Каньон Погибшего Адамса

Вначале Пелон определил для Маккенны время действия: 1864-й год. Гражданская война. Адамс, имени которого теперь никто не помнил, возил грузы из Таксона в Лос-Анджелес и обратно. У него был приятель, которого он сделал партнёром. Ребята заколачивали деньгу и владели двумя грузовыми фургонами: пока один шёл туда, второй — обратно. Когда солдаты ушли на войну, апачи снова решили взять под контроль караванные пути. Приятель Адамса струхнул и продал свою долю Адамсу. Тот остался в одиночестве. Так как теперь ему приходилось самому управляться с двумя фургонами, он прицепил их один к другому и поставил в упряжку шесть здоровенных лошадей. Чирикауа предупредили его, чтобы он не поставлял больше белым переселенцам продукты на территории, принадлежавшей когда-то апачам, но Адамс не придал значения их словам.

Как-то на рассвете на фургоны напали апачи и угнали всех лошадей. Адамс храбро пустился в погоню. Он нагнал грабителей и отнял часть лошадей. Но, когда вернулся в лагерь, обнаружил, что фургоны и товары сожжены дотла. Угон лошадей был обманным манёвром: заманив его в пустыню, апачи сделали то, чего на самом деле добивались, — заставили Адамса прекратить торговые перевозки.

Адамс, прихватив вещички, ружьё и взяв в повод двенадцать лошадей — всё, что у него осталось в этом мире, — пустился в путь. В огне сгорела даже деревянная коробка, в которой Адамс хранил свою невеликую наличность: около двух тысяч долларов в бумажках гринго. Так он приехал в другой лагерь, оказавшийся селением племени пима. Тот, что спалили, находился у Джила-Бенд, и пима стояли на расстоянии полудня езды. Итак, мы знаем, где располагалась эта деревушка: на юго-западе от Финикса.

Бандит сделал паузу и спросил Маккенну, согласуется ли эта версия с версией белых. Шотландец ответил утвердительно. Тогда Пелон стал рассказывать быстрее.

В селении пима, где жили дружески настроенные к нему люди, Адамс наткнулся на большой сюрприз: группу белых золотоискателей. Они были снаряжены до зубов и рассказали Адамсу завлекательную легенду о заброшенном каньоне, полном золота.

Оказывается, когда старатели пришли в деревушку пима со скудных приисков на реке Джила, туда же приехал один мексиканский бродяга. Увидев их тощие мешочки с плоховатым песком, молодец сказал им, будто знает местечко, где один человек сможет намыть за десять минут больше золота, чем все они, вместе взятые, на Джила-Ривер. Старатели, разумеется, забросали мексиканца вопросами. И бродяга ответил на всё.

Якобы, ещё мальчишкой он попал в плен к апачам. Вместе с индейцами ходил в Сно-Та-Хэй — тайный каньон, где, по рассказам старейшин, было сокрыто огромное богатство. Золото во всех видах: от чистого песка и самородков с рисовое зерно до слитков величиной с бизонью лепёшку. Услышав это, белые обезумели. «Где же этот самый каньон?» — насели они на мексиканца.

Парень, одно ухо которого было страшно изуродовано, за что он и получил кличку «Кривоух», пожал плечами и ответил, указывая на северо-восток:

— Там, в земле апачей.

Прозвучало это мрачновато, но белые пропустили предупреждение мимо ушей. Они хотели знать лишь одно: сможет ли Кривоух провести их туда, где, по его словам, золото лежало почти на поверхности? Мексиканец, как и старатели, выказал полное безразличие к хозяевам каньона. Мол, он с удовольствием отведёт их всех в Сно-Та-Хэй и цену высокую не заломит.

Он дал белым понять, что за свою работу хотел бы получить коня, чтобы убраться вон из этой страны, да видит: у старателей один ленивый вьючный мул на всех. Это было правдой. У двадцати человек, до зубов снаряжённых инструментом для мытья золота и провизией, не было ни единой порядочной лошади. Коней поугоняли апачи. Да, если вы не запирали лошадей на ночь в кораль, не стреноживали их, не приставляли свирепых сторожей — приходилось топать пешком.

И вот старатели, озверевшие от алчности, но беспомощные, как дети, — потому что не могли купить сорокадолларовую лошадь проводнику, согласившемуся доставить их в Золотой Каньон, и приличных коней для себя — увидели на горизонте Адамса с его двенадцатью крепкими мустангами.

Брюер, вожак старателей, моментально предложил Адамсу двадцать пять процентов всего найденного ими золота, если он согласится снабдить их всех лошадьми. Адамс согласился. Двадцать один человек с двенадцатью конями отправились с Кривоухом во главе на поиски Каньона Дель Оро, то есть Золотого Каньона, который с тех самых пор так и называли все белые.

Здесь Пелон вновь прервался, чтобы поинтересоваться у Маль-И-Пай насчёт еды. Получив ответ, что кусок холодной мулятины уже разогревается, а вода для кофе вот-вот закипит, он успокоился, вынул ещё одну сигарету и вернулся к рассказу.

В поход вышли двадцатого августа. В тех землях, которые им предстояло пересечь, не жил ни один белый переселенец. Кривоух, которому под конец было обещано целых две лошади вместо одной, а также ружьё, седло, амуниция и два пятидесятидолларовых самородка, сообщил им, что до места, откуда будет виден Сно-Та-Хэй, восемь дней пути. Да оттуда ещё четыре или пять дней до последнего лагеря, который будет разбит у самого входа в каньон.

Пелон пустил облачко дыма и сказал, что Маккенна, наверное, уже понял: разговоры насчёт восьми дней были просто брехнёй. Уж больно мексиканцу хотелось заполучить обещанное белыми… Ни одной экспедиции, которая только частично едет на лошадях, не добраться в столь короткий срок до места, откуда виден Сно-Та-Хэй. Им-то с Маккенной хорошо известны истинные расстояния в этой стране… Маккенна не возражал.

Путешествие, продолжил вожак шайки, прошло нормально, и вот компания достигла наблюдательного пункта, расположенного высоко на гребне холма между двумя горами. Оттуда хорошо просматривались две Сахарные Головы — пики, отмечающие вход в Сно-Та-Хэй. Но когда Адамс и Брюер поднялись с проводником на седловину, им стало немного не по себе. Указав на «Головы», Кривоух сказал, что вход в каньон лежит между ними. Брюер в ярости заорал, что до них не меньше двухсот миль. Тут мексиканец поправился: речь, мол, шла о шести, а может, и о десяти днях. Так или иначе, они забрались слишком далеко в земли апачей, чтобы возвращаться. Для этого потребовалась бы еда для них и для лошадей, а её-то и не осталось. К тому же хитрый Кривоух напел, будто в Сно-Та-Хэй в ручье лежат золотые самородки в крупный жёлудь величиной, а выше по руслу в материковой породе попадаются даже обломки с индюшачье яйцо и больше. Белые, конечно, не стерпели. Брюер и Адамс объявили, что путешествие продолжается. — Теперь не мексиканец их вёл — золотая лихорадка подгоняла.

Счёт дням потерян. Они шли дикими землями. Тропа вела от каньона к каньону. Даже Адамс, который неплохо ориентировался в Аризоне, был смущён: это Белые Горы или нет? — сколько рек после Джила-Ривер они пересекли: две или больше? Был ли второй из потоков рекой Сан-Франциско из мексиканских пустынь? Адамс не помнил. Он хотел, как и любой из их компании, потихоньку запомнить дорогу и, избавившись от своих товарищей, как-нибудь вернуться в каньон. Но никто из них не смог бы вспомнить путь, по которому их вёл Кривоух.

По индейской версии, белым отрядам, вроде отряда Брюера — Адамса, ни за что не одолеть весь путь до Сно-Та-Хэй по бесплодным пустыням меньше, чем за двенадцать переходов. Выходило, что последний лагерь перед входом в Сно-Та-Хэй они бы разбили лишь на двадцать третий или двадцать четвёртый день.

Возбуждение белых достигло пика. Они едва не заболели. Лихорадка проявлялась в людях самым безобразным образом. Они почти не спали и постоянно следили за Кривоухом, чтобы тот, не дай Бог, не сбежал.

Последний день путешествия навсегда остался в памяти у всех. Каждый до мельчайших деталей запоминал, где находится вход в Сно-Та-Хэй, чтобы сразу отыскать его, когда вернётся один. После того, как старатели покинули лагерь, дорога начала неуклонно подниматься вверх. Всё выше, выше, выше… Прошли уровень, на котором росла опунция, мимо последних мескитовых кустов, гнёзд горных куропаток, пересекли бездонную пасть расселины в красном известняке. Добрались до караванной тропы, отмеченной следами фургонных колёс.

— Запомните хорошенько эту дорогу, — сказал им Кривоух. — Она приведёт вас прямо в форт с солдатами. Там есть магазин, где вы сможете купить всё, что вам угодно.

Белые решили, что он подразумевает Форт Уингейт, и никто не стал переспрашивать, о чём именно говорит мексиканец.

Кривоух вёл отряд весь день и после наступления темноты. Они подозревали, что он петляет и кружит нарочно: хочет запутать их, чтобы никто не смог припомнить дорогу до последнего лагеря. Но он всё-таки довёл их.

Мексиканец не разрешил разводить костёр. Сказал, что в течение последних трёх дней чувствует присутствие апачей. За последнее время старатели не видели ни краснокожих, ни белых, ни даже конского следа, лишь вымытые дождями следы колёс фургонов, и упоминание о страшной опасности сразу всех отрезвило. Нервы натянулись, как струны.

Но Кривоух знал, как отвести от них страх. Он объявил: на следующее утро они войдут в Сно-Та-Хэй. Они увидят собственными глазами и потрогают собственными руками неисчислимые богатства Золотого Каньона!

— Спите, спите, — убаюкивал он их. — Вы увидите-то, что ни один белый не видел в своей жизни. И не пережил…

Золото Кривоуха

— Остальное тебе известно, — сказал Пелон, пожав плечами. — На следующее утро Кривоух поднял всех рано. Старатели увидели, что ночевали в руинах древнего индейского поселения. Мексиканец показал им остатки старой ирригационной системы каналов и вскользь упомянул, что апачи называли это место Тыквенным Полем. Действительно, несколько плетей этого растения всё ещё стелились по земле. Он повёл отряд по узкому каньону: в некоторых местах всадники, подняв руки, могли коснуться каменных стен. После двух часов трудного пути они вышли на уступ, находящийся над широкой долиной, на которой чёрные глыбы вулканической породы перемежались с участками, поросшими низенькими деревцами. И все в отряде выругались в голос, потому что знали: в местах, где лава выходит на поверхность, нет никакого золота.

Через некоторое время они проехали мимо нагромождения скал, которые Кривоух назвал «Апачским Почтовым Ящиком», и приказал накрепко запомнить его местоположение, как дорогу на форт и Тыквенное Поле. Затем предупредил белых — по расположению сигнальных палочек в Почтовом Ящике Кривоух узнал, что большой отряд апачей был здесь три дня назад и что он вернётся. И тут же Кривоух велел всем посмотреть на север. Они были поражены, увидев, что прямо на них смотрят две Сахарные Головы, которые мексиканец впервые показал им тринадцать… или одиннадцать… или сколько там дней назад? Он объяснил: вершины возвышались за Каньоном Дель Оро — каньоном с золотом, они отмечают конец тропы; теперь до золота всего несколько часов пути — до золота, которое буквально валяется на земле. И снова Пелон пожал могучими плечами, как бы давая понять Маккенне, что тот, конечно, понимает, как пошло дело дальше: Глен должен знать, как в таких случаях поступают апачи. Но старатель предпочёл лишь кивнуть головой и промолчать, потому что слушал чужую историю и предпочитал не вмешиваться в повествование.

— Разумеется, — сказал бандит, — апачи преследовали этих идиотов на всём пути. Они не нападали на экспедицию, потому что Нана был снисходителен к белым и хотел убедиться, что слухи, разошедшиеся из селения пима, верны, и белые действительно идут в Сно-Та-Хэй. К тому же Нана знал Кривоуха и желал удостовериться, правда ли мексиканский ублюдок собирается выдать белым тайну, которую ему доверили воспитавшие его индейцы. Как видишь, для апача Нана был крайне терпелив, и даже больше — великодушен и рассудителен, потому как прекрасно знал жадность белых людей до жёлтого металла. Но я, кажется, забегаю вперёд…

Он пожевал сигарету и принюхался к дымку полуденного костра:

— Похоже, что мясо готово, — сказал полукровка. — Но кофейку требуется ещё несколько минут, чтобы закипеть. Мы как раз успеем разобраться с этим каньоном.

Он сплюнул чёрную от табака слюну в ладонь, растёр её по наколенникам и задумчиво продолжал:

— Нана следовал за белыми всё утро, пока они не дошли — примерно в час дня — до высокой стены, в которой находился вход. «Запомните это место, — сказал Кривоух, — апачи называют его “Потайной Дверью”». Нана слышал его слова, потому что с несколькими воинами залёг в скалах над входом.

Миновав Потайную Дверь, белые увидели, что у их ног зияет обрыв огромного каньона. Зигзаг тропы спускался вниз, вспарывая отвесную скалу, до зелёной низины, поросшей деревьями. Кривоух повёл отряд по этой опаснейшей тропе, какая может только привидеться в страшном сне. Но, как ни странно, все благополучно добрались до дна каньона, и лошадей не покалечили. И вот, в последних отблесках уходящего дня, старатели оказались на благословенной земле.

Изумительная ярко-зелёная лужайка, обрамлённая соснами, дубами, тополями. Прозрачный ручей делил её надвое. Рядом с этой чистой водой — дрова для костра, брёвна для хижин, шлюзовые каналы, подпорки для пробивания штолен — в общем, всё то, что необходимо для старательского ремесла.

Правда, всё это было тотчас забыто, как только мексиканец предложил старателям подойти к ручью и взглянуть на траву, растущую по берегам. Но сначала обратил их внимание на низкие пороги, по которым вода спускалась из каньона к лугу. «Никогда, слышите, никогда не заходите выше порогов, — предупредил он их, — иначе единственной вашей добычей станет гибель!» Но белые уже вовсю неслись к воде, и если кто-то и расслышал его предупреждение, то не обратил на него внимания. Кривоух не обманул! Золото лежало прямо на поверхности. Белые словно спятили. Говорят, за тот час, что оставался до захода солнца, они, носясь по лужку и плескаясь в ручейке, словно малые дети, успели подобрать с земли на десять тысяч долларов самородков.

С наступлением темноты Кривоух потребовал обещанное: двух лошадей, ружьё и два слитка. Получив всё, он взгромоздился на коня и стал подниматься по зигзагообразной тропе. По сумасшествию, которое охватило белых, мексиканец понимал, что вскоре их лагерь станет лагерем смерти. Но он не знал, что смерть поджидает и его и настигнет проводника даже раньше, чем старателей. Раньше почему-то не упоминалось о том, что именно сталось с Кривоухом; белые даже говорят, что он спокойно живёт где-то до сих пор. А было так: Нана оставил перед Потайной Дверью засаду из шести воинов, и когда Кривоух, ни о чём не догадываясь, выехал на залитую луной площадку, они разом выстрелили… Ещё несколько лет Нана лично ездил на одном из коней, доставшихся Кривоуху.

Следующим утром из узкого каньона над порогами появился Нана в сопровождении тридцати трёх воинов.

Белые были в шоке. Кривоух говорил, что Потайная Дверь и тропа — единственный вход в Сно-Та-Хэй. Неужели существовал ещё один? Или апачи прошли тропой под кровом ночи? Казалось, даже индейским лошадям пройти в полной темноте по этому смертельно опасному пути не под силу… А если они всё же каким-то чудом спустились, то не могли же они сделать это совершенно бесшумно? Но ещё раз повторюсь: золото было в руках белых и лишало их рассудка.

Нана, как они с облегчением увидели, пришёл вовсе не за их скальпами. Ненависти они не прочли в его взгляде. Он спокойно сказал, что они могут забрать с собой столько золота, сколько унесут. Он их не тронет. Сказал также, что если кому-нибудь из них взбредёт в голову вернуться, он будет убит по дороге сюда. «А если кто-нибудь из отряда, — предупредил он напоследок, — поднимет глаза на то, что находится выше порогов, — погибнут все».

Люди Адамса не собирались спорить с вождём апачей. Золота и ниже порогов было предостаточно. Поэтому они принялись за работу: кто-то стал копать золото, кто-то строить хижину для длительного пребывания. Разведчики Наны приносили в потайное убежище вождя, находящееся высоко за порогами, известия о том, что старатели складывают золото в огромную яму, которую вырыли в центре будущей хижины. Яма находится перед очагом и прикрыта тонкой плиткой известняка. Адамс лично загружал этот склад песком и самородками.

Пелон замолчал, чтобы сплюнуть.

— Ну, а остальное не слишком отличается от легенд белых, — заключил он. — Белые клялись: они, мол, пошли вверх по порогам только чтобы взглянуть, что там находится. Апачи, со своей стороны, — что старатели стали добывать золото и там, причём хватали всё подряд. Белые кляли индейцев: те не сдержали обещания. Индейцы кляли белых, называя их лжецами и свиньями, подрывающими корни дерева, кормящего их.

В общем, вскоре в лагере стало не хватать продуктов. Брюер и шестеро его подручных отправились в Форт Уингейт, чтобы пополнить запасы. Они должны были вернуться через десять дней, но в назначенное время они не вернулись. Адамс занервничал и поднялся по тропе наверх, к Потайной Двери, чтобы посмотреть, не приближаются ли посланцы. Он обнаружил их: пять тел. Продукты, которые несли старатели, были либо раскиданы по скалам, либо утащены убийцами. Адамс вернулся в каньон с сердцем, чёрным от страха. Тела Брюера он не обнаружил, потому что тот ускользнул от апачей и спрятался в норе, которую те не смогли отыскать. Конечно, для апачей это — непростительный промах. Нана лично признался потом в оплошности.

Адамс и Дэвидсон, его приятель, с которым тот поднимался ко входу в Сно-Та-Хэй, думали, конечно, не о Брюере, а о себе и о жизнях своих товарищей. И правильно делали. Когда они подошли к началу тропы и взглянули на луг, где стояла хижина, то увидели, как валит дым, и услышали вопли апачских воинов. Не меньше трёхсот полуобнажённых апачей плясали и размахивали скальпами возле горящей хижины. Тогда они поняли, что товарищи их мертвы.

Они сразу же спрыгнули с коней и по крошечной расселине поднялись наверх, чтобы спрятаться в корнях земляничного дерева, как лисы в норе. Вскоре на тропе появились апачи, но Адамсу с Дэвидсоном, как раньше Брюеру, повезло. Бог их не оставил. Апачи снова упустили добычу. Может быть, найдя бесхозных лошадей так близко от Двери, они решили, что их хозяева уже убиты по ту сторону входа. В общем, — по крайней мере, так говорил Нана — этим тоже удалось спастись.

Как тебе известно, Адамс уверял: когда совсем стемнело, он прокрался мимо всё ещё ликующих апачей и постарался добраться до золота в развалинах тлеющей хижины. Но каменная плита раскалилась, и ему не удалось её приподнять. Солнце уже поднималось, а камень всё ещё не остыл. Пришлось вернуться. Но, как сказал позже Нана, это — мерзкая ложь. Я знаю народ моей матери, и Адамс тоже знает его. Думаю, вряд ли он попытался вернуться в каньон, где триста апачей из разных кланов танцевали со скальпами его мёртвых товарищей.

Адамс — как ты, наверно, помнишь — подтверждал свою ложь тем, что будто он наткнулся на большой самородок, выглядывающий из-под пня. Этот самородок, по его словам, принёс один из старателей, ходивших предыдущим утром на разведку за пороги. Этот парень был в запрещённом месте всего час, а приволок трёхквартовое ведёрко, в котором заваривали кофе, до края наполненное самородками величиной от рисового зерна до детского кулачка. В ведёрке, по словам Адамса, и лежал тот самый самородок, который он вытащил из-под пня. Ха-ха-ха! Он спокойно мог найти этот кусок золота где угодно, не обязательно за порогами. Ты ведь помнишь, сколько за него дали Адамсу, когда он продавал его в Таксоне. Помнишь, Маккенна? Тьфу! Девяносто два доллара — вот сколько ему дали за этот самородок! Да я швырял самородки и покрупнее в кусты, чтобы вспугнуть птичек, когда практиковался в стрельбе из своего шестизарядного!

Ну, вот, амиго, тебе и апачская версия того, что случилось в Сно-Та-Хэй. Индейцы оставили золото в яме под обгорелыми останками хижины. Решили, что лучшего места для этого всё равно не найти. Ведь в один прекрасный день золото могло понадобиться самим апачам. Итак, по обеим версиям — сокровище лежит на своём месте. Я и сам считаю так же. Иначе стал бы я рассиживать с тобой под этим топольком в тенёчке и ждать, пока мне принесут мясо с кофе? Мой народ — народ моей матери — считает, что с того самого времени ни одному белому не удалось пройти сквозь Потайную Дверь, и ни одному апачу тоже — со времени смерти Наны. За каньоном пристально следят, чтобы никто не посмел спуститься в Сно-Та-Хэй. Адамс не смог снова отыскать дорогу в каньон и сошёл с ума. Брюер бежал до тех пор, пока не добрался до Колорадо, где и осел. Теперь разводит коров. С тех пор, наверно, человек сто погибли, но не смогли найти Золотой Каньон. И многие ещё погибнут. Может быть, даже мы с тобой. А, товарищ? Ха-ха-ха! Как ты считаешь: индейцы всё ещё охраняют вход в Сно-Та-Хэй?

Несколько секунд Маккенна молчал, не до конца осознав, что рассказ окончен. Спохватившись, он наконец ответил:

— Понятия не имею. Апачи на что угодно способны. Но знаешь, Пелон… Столько лет прошло, скоро начнётся новый век… Не думаю, что индейцы всё ещё охраняют вход в каньон. А ты что скажешь?

Пелон снова рассмеялся и развёл ручищами:

— Всё это ерунда! Нана мёртв уже чёрт знает сколько времени. Кто там мог остаться?

— Может быть — духи, — ответил Маккенна. — Тринадцать человек убиты в самом каньоне. Пятеро — на подступах к нему.

— Ты веришь в подобную ерунду? Духи! Ты же белый человек, Маккенна!..

— Но я ещё и шотландец… Всё, что касается потустороннего мира, заставляет нас сильно нервничать.

— Да чёрт-то с ним, с этим потусторонним миром! — фыркнул бандит. — Что ты думаешь о моём рассказе? Совпадает ли эта версия с вашей?

— До мельчайших подробностей. Различия столь незначительны, что о них не стоит и говорить.

— А как насчёт карты старого Эна? — спросил Пелон, искоса поглядывая на своего собеседника. — Согласуются ли версии с той картой, что Эн нарисовал тебе?

— А вот над этим, — ответил рыжебородый старатель, — мне и придётся очень сильно подумать…

— Вот-вот! Давай-ка, пораскинь мозгами. Но не сейчас. Пойдём искупнёмся и поедим. Помираю с голода!

— Может, просто поедим? — спросил Маккенна неуверенно. — Что-то мне не очень хочется купаться.

Бандит усмехнулся и хлопнул шотландца по спине:

— Придётся. Лезть в воду — так всем. Когда Пелон принимает ванну — все принимают ванну вместе с ним. Мать! Сестрица! Идите сюда. Мы с Маккенной будем купаться. И вы тоже, обе! Скидывайте одёжку! Все прыгаем в воду и наслаждаемся прохладой…

Сестричка Салли

Салли была не старше Маккенны. Формы её были чересчур изящны для апачской женщины. У Маккенны перехватило дыхание, когда он увидел её стоящей на камне. Если бы не отсутствие носа и не хищное выражение костистого лица, любой прославленный мастер мог бы только пожелать такой обнажённой натуры для полотна «Язычница у озера». Глен, затаив дыхание, жадно наблюдал за женщиной.

Салли это видела. Знала, что он любуется её прекрасно выписанными высокими грудями, плоским животом, лепными ягодицами и стройными ногами. Знала и специально задержалась на берегу, чтобы бородач не пропустил ничего. Заметив это, Пелон рявкнул:

— А ну, ты, марш в воду! Думаешь, нам приятно смотреть на твою тощую, как у парня, задницу? А ну, прыгай!..

И тут Маккенна услышал поразительный звук. Это смеялась Салли. Несколько раньше он имел счастье познакомиться с женским вариантом гогота, который издаёт Лопес, но это! Маккенне не приходилось слышать столь музыкального смеха.

Пока он соображал, что делать, Салли нырнула в озеро и поплыла к тому месту, где окунался шотландец. Он хотел ускользнуть, но было поздно. Он попытался выползти на прогретый солнцем камень, торчавший из воды, однако индианка схватила его за лодыжки и затащила обратно в озеро. Там она принялась плавать вокруг Маккенны, отрезая ему пути к отступлению. Глен яростно колотил по воде руками, стараясь отогнать Салли. Изящество её движений завораживало. Проплывая то под ним, то рядом с ним, она старалась слегка коснуться тела мужчины — и тут же отпрянуть — движение совершенно естественное и соблазнительное. Внезапно Маккенна понял, что больше не в силах сопротивляться. Хоть он и побаивался безносой апачки, но почувствовал, что возбуждён до предела. Он не мог этому поверить, но отрицать очевидное не было смысла. А Салли неумолимо приближалась к нему, уже не скрывая вспыхнувшей страсти.

В отчаянной попытке ускользнуть от безрассудной индианки, Маккенна стал оглядываться по сторонам и увидел, что одним рукавом, окаймлённым тростником, озерцо вытягивается к водопаду и образует тёплую лужицу стоячей воды. Этот путь он и избрал, надеясь как можно скорее достичь берега и добраться до одежды. Он почти доплыл до песчаного пятачка, но Салли уже оказалась рядом и мешала ему встать в неглубокой воде. И здесь, в тёплой, прогретой солнцем бухте, она, скрытая высокой травой от Маль-И-Пай и остальных, крепко прижалась к Маккенне, издавая яростные горловые звуки, предлагая своё тело со звериной страстью. Невероятным усилием Маккенна оторвал от себя женщину и, швырнув её в воду, вышел на берег. Салли выскочила за ним вслед и вновь обвила руками. Старателю пришлось грубо схватить её за плечи и яростно стряхнуть с себя извивающееся, будто в горячке, тело. Салли упала.

Всё ещё задыхаясь, с расширенными зрачками, Хеш-ке поднялась, оглядела заросли травы и кусты и, внезапно отпрыгнув, скрылась из вида. Маккенна слышал, как её босые ноги шлёпали по камням: женщина спускалась по каньону. И вот наступила полная тишина. Только жужжание мушек, да говорок горной куропатки, да плеск воды… Маккенна снова вернулся в озеро, выбрался на берег, оделся и присоединился к Пелону и Маль-И-Пай, сидевшим у костра. Его не покидало предчувствие, что с Салли случилось нечто ужасное. Но он не мог поделиться мыслями с Пелоном и старухой.

Взяв кусок пахучего мяса и чашку скверного кофе, он хмуро стал есть и пить под взглядами бандита и старой карги. Они ждали возвращения Салли.

Прошло полчаса, а она так и не соизволила появиться. Маккенна окончательно разнервничался. Пелон и Маль-И-Пай почувствовали неладное. Теперь они смотрели на него больше с подозрением, чем с любопытством. Наконец, бандит решил высказаться напрямую:

— Ну, и что там между вами стряслось?

— Ничего!.. Клянусь!

— Что случилось? — повторил Пелон.

— Я же сказал — ничего.

— Она за тобой гналась. Мы видели. Вы оба уплыли в боковой рукав. Мы её знаем. Она старалась тебя достать. Взять тебя, быть с тобой. И нам показалось, что ты думаешь о том же.

— Ничего подобного! Мне становится жутко от мысли о ней!

Сверкая глазами, бандит наблюдал за белым.

— Что там произошло? — в третий раз потребовал он ответа.

Маккенна понимал, что теперь ему следует быть как можно более осторожным. Пелон и Маль-И-Пай могли дать волю своим диким инстинктам. Напряжение возрастало. Старая скво теперь тоже, не отрываясь, смотрела на Маккенну.

— Я отказался от неё, — наконец сказал белый. — Она не отставала. Мне пришлось отбросить её. Она упала. Поднялась и взглянула на меня, как затравленная пума. Потом нырнула в скалы. Стала спускаться куда-то по каньону. Я не видел — куда. Только слышал шаги. По-моему, куда-то в ту сторону.

Пелон сурово взглянул на Маль-И-Пай и вскочил.

— Боже мой, амиго! Тебе следовало предупредить меня раньше. Скорее! Может, ещё успеем…

— Куда? — удивился старатель, поднимаясь.

— Забрать её у него! — задыхаясь, крикнул Пелон. — Ведь Салли пошла отдать то, что предназначалось тебе, тому тупому индейцу. А он не умеет обращаться с женщинами!.. Не умеет! Мозгов-то у него, как у пятилетнего ребёнка! Салли доведёт его до безумия!

Он бросился было в сторону сторожевого пункта, но тут же остановился. Маккенна тоже остановился, едва не ткнувшись ему в спину, и посмотрел на тропу, ведущую с луга в каньон.

Из тёмной расселины на яркий солнечный свет выходил Хачита. На руках великана, бесстыдно нагая, бессильно свесив руки и ноги, лежала Салли.

— Люди! — скорбно вскричал Хачита. — Она мертва!..

Щит Микки Тиббса

Как обычно — бессвязно и запинаясь — Хачита поведал, что произошло. Пелон не ошибся. Гигант не был знаком с женскими уловками. Он вообще не имел понятия, как следует обращаться с женщинами. Он был столь велик и глуп, так робок с женщинами, что они обходили его за версту, а он не мог себя заставить к ним подойти. Салли до этого момента на него и не смотрела. И вот она прибежала в каньон, где Хачита поджидал Микки Тиббса. Появилась, вся залитая солнечным светом, совершенно нагая, двигаясь так, что любой мужчина поневоле стал бы думать о самых низменных вещах.

Но даже тогда Хачита лишь поприветствовал её да посоветовал убраться: ведь он — на страже! Салли только рассмеялась и погладила его, а потом заставила его положить руки ей на грудь и… Ну, вот… Так получилось… В следующую секунду они уже летели в горячий песок и начали кататься, обнимаясь, рыча и подвывая, как два диких зверя, и вдруг… Хачита обнял её за шею… Только обнял и покрепче прижал, но услышал что-то… что-то похожее на «хрусть». Салли осталась лежать… Не мигая, смотрела куда-то вдаль и, одновременно, — словно в себя. В глазах её больше не было жизни: Йосен взял её душу… Пока великан рассказывал, Маккенна опустился на колени перед обмякшим телом Салли. Подняв голову, тут же опустил её. По тому, как она скатилась с его руки — подбородком вверх, под невероятным углом — Маккенна понял: Хачита в неистовстве первого любовного опыта просто-напросто сломал женщине шею. Хачита — как и Пелон, и Маль-И-Пай — со страхом ожидал приговора. Они повернулись к Маккенне, надеясь на чудо, на то, что белому хватит умения оживить это безжизненное тело. Шотландец был поражён, увидев, как огромный апач рыдает, будто ребёнок. Никогда до этого он не видел апача плачущим. Собственно, как и Маль-И-Пай, как и Пелон. Здесь знали, как слезятся глаза от пыли или песка, но чтобы под влиянием чувства?.. Да ещё на людях? Конечно, ни женщину, ни мужчину нельзя было упрекать в том, что в такой момент они поддались настроению и выказали слабость. Но по-настоящему реветь? Лить слёзы ручьём? О таком в стране апачей не слыхивали. Маккенна сообразил, что Пелону и Маль-И-Пай страшно неудобно перед ним за соплеменника, поэтому он отвернулся.

— Друг мой, — сказал он громадному апачу, — нельзя ли нам отойти и поговорить? Можешь высказать мне всё, что у тебя на душе. Или просто помолчать. Посидим, чтобы воспоминание об ужасном происшествии развеялось, как дым. В том, что случилось с этой несчастной, твоей вины нет. Если хочешь, я постараюсь объяснить, почему. Ты ведь знаешь, что твой друг, погибший у Скаллз, доверял мне, Хачита. Знаешь или нет?

Тут он схитрил. Конечно, он не знал, как к нему относится Беш. Но Маккенне казалось, что молодой воин отвечает на его симпатию и расположение. И оказался прав.

— Да, — ответил Хачита, поднимая необъятную голову и растирая рукой слёзы, — это правда. Мой друг, который погиб там, у колодца, говорил мне: если что-либо случится с ним, я могу тебе довериться. Он говорил, ты — хороший белый. Он сказал мне ещё кое-что — не про тебя, но тоже важное. С того самого момента, как он упал, я всё пытался вспомнить. Но ведь ты же знаешь: с моим скудным умом…

— Твой ум не так уж скуден, — ответил Маккенна. — А теперь давай присядем вон там, у тополей, и выпьем кофе.

Хачита покорно кивнул, и они двинулись к деревьям. Но Пелон уже пришёл в себя. Внезапно вынырнув из-за спины Маккенны, он сипло проговорил:

— Минуточку! Не много ли ты тут себе позволяешь? Ты ещё ничего не сказал мне о сестре. Отчего она умерла?

— Шея, — ответил Маккенна. — В припадке страсти Хачита сломал ей шею. Свернул, как цыплёнку. Можешь сам пощупать. Но ведь он не знал, что делает. Тут нет его вины.

— Да знаю я, знаю. Чёрт побери! Ты не должен был мне этого говорить!

— Ба! — вмешалась Маль-И-Пай. — Невиновен! Вы, мужчины, всегда не виноваты. Чёрт побери, а что вы, например, сделаете с жеребцом, который не знает, как покрыть кобылу без того, чтобы не забить её до смерти копытами, и не перегрызть ей зубами шею в любовной игре? Я спрашиваю, что вы сделаете с таким жеребцом? Проклятье! Вы просто убили бы его. Отвели бы куда-нибудь подальше в кусты и пустили бы пулю в его безмозглую голову, вот и всё!

Пелон вовремя прыгнул к ней и успел выхватить из её рук старый винчестер, из которого она готовилась продырявить Хачите голову.

— Будь ты проклята! — крикнул он. — Хочешь стрелять в этом узеньком каньоне, когда мы поджидаем…

Он осёкся.

— Боже мой! — спохватился Пелон. — Мы забыли о Микки!

Он швырнул старухе её ружьё, а сам нагнулся за своим карабином, лежавшим возле костерка. В это время позади раздался насмешливый голос, заставивший всех замереть. Он донёсся с тропы, ведущей на луг. Голос был тонкий, почти девичий, но зловещий, как трещотка гремучей змеи.

— Уж конечно, — сказал невидимка по-испански, — вы забыли о Микки. Зато Микки о вас не забыл.

Пелон Лопес медленно выпрямился, не тронув винчестер. Совсем тихо он приказал Маль-И-Пай положить ружьё. Старая скво повиновалась без единого звука: репутация Микки Тиббса была ей хорошо известна. Маккенна застыл в позе, в которой его застали. Хачита рядом с ним тоже стоял, как изваяние. Ни один из них не обернулся, чтобы посмотреть на нежданного гостя. В подобных обстоятельствах индейцы ни за что не станут выказывать излишнее любопытство. Но Хачита не выпустил винчестер из ладони.

— Эй, ты! — крикнул Микки Тиббс. — Ты, громила! Положи-ка ружьецо и ты!

Хачита не пошевелился. Маккенна понял: апач напряжённо раздумывает. Ему следовало решить, что же делать с ружьём. Похоже, он собирался им воспользоваться, но шотландцу не хотелось, чтобы пришелец за здорово живёшь пристрелил великана.

— Не делай этого, амиго, — сказал белый тихо. — В этом нет надобности.

— Надобность есть. Я виноват. Я искуплю свою вину. Прикончу этого.

— Нет! Стой спокойно и положи ружьё на землю, как он сказал.

— Громила, — сказал Микки своим высоким, резким голоском. — Я всё слышал! Прежде, чем ты попытаешься меня пристрелить, пусть Пелон и Маккенна повернутся и глянут на щит, которым я прикрываюсь. Не думаю, что им захочется увидеть в нём несколько пулевых отверстий.

— Хачита! — крикнул Пелон. — Не двигайся! Тут что-то не так. Пахнет жареным! Ладно, Маккенна, давай повернёмся.

Они повернулись, ожидая увидеть рядом с Микки что угодно — полк кавалерии, или гаубичную батарею, или, по крайней мере, полдюжины апачских разведчиков.

Но они недооценили младшего Микки. «Щитом», которым хвалился разведчик, была Фрэнчи Стэнтон.

Могила на Птичьем Лугу

— Это было довольно легко, — сказал Микки на местном испанском жаргоне. — Подождал, пока вы не вошли в каньон — наблюдал в бинокль — а затем догнал и пристрелил чёрных, забрал девушку и отправился за вами.

Пелон почувствовал профессиональный интерес:

— И как же ты на это решился? Белый офицер вполне мог что-нибудь заподозрить: два выстрела после твоего отъезда, а затем два трупа с дырами в спинах. Да ещё твоё исчезновение… Это подозрительно.

— Слушай, ты меня недооцениваешь. Во-первых, я стрелял не в спины. Я подъехал к ним спереди, с улыбкой, и прикончил… Подумают, что они попали в расставленную вами ловушку. И стрелял я из винчестера индейца, убитого нами у колодца. Я подобрал его, когда поехал выслеживать вас. То, что я исчез, конечно, на некоторое время озадачит всех. Но я вернусь и объясню, что попал в плен. Никто не заподозрит, что произошло на самом деле. И уж тем более, никто из вас им ничего не расскажет, не правда ли?

Он замолчал, пристально наблюдая за Пелоном.

Маккенна двинулся вперёд и стал спокойно вынимать кляп изо рта Фрэнчи Стэнтон.

— Не прикасайся к ней! — прошипел Микки. — Мы пока ещё не договорились.

— Отвали к чёрту, — ледяным тоном сказал Глен Маккенна, вытаскивая кляп. — Пойдём, — обратился он к Фрэнчи. — Судя по твоему виду, сейчас тебе не помешает кружка кофейку. Мамаша, налей-ка девушке… Как видишь, Бог к тебе милостив, мамаша. Забрав одну дочь, тут же вернул тебе другую.

Старуха пробормотала что-то на своём собственном языке, грубо схватила Фрэнчи за руку и потащила её к огню. Маккенна перевёл дух.

— А теперь, — обратился он к Микки, — послушаем твои предложения. Только покороче. У нас и так дел по горло.

Парень взглянул на него. Следовало признать, что Молодой Микки Тиббс был не так уродлив, как Пелон. Зато отличался порочностью, рядом с которой меркла жестокость мексиканского бандита. Подлость Пелона была природной — так бывает подл злобный мерин или медведь. А мальчишка был напрочь испорчен. Его выдавали вялая линия рта и клык, по-волчьи торчавший из-под вздёрнутой верхней губы, и бегающие глазки. По-видимому, хозяину не удавалось ими как следует управлять. Усилие, с которым Микки старался сфокусировать взгляд на одном предмете, придавало его костлявому личику пугающе-бесстрастное выражение.

— Ты что же, — это дитя тьмы шепелявило из-за волчьего клыка, — шибко смелый, да?

— Да нет, не очень, — ответил рыжебородый старатель. — Тебе лучше спросить об этом у Пелона.

— Спросить у Пелона… — задумчиво повторил паренёк. — Именно это я и собирался сделать. И если ты ещё разок вмешаешься в наш разговор, считай себя таким же покойником, как те двое черномазых.

— Не прими за пустую похвальбу, — осторожно сказал Маккенна, — но я всего лишь скромный труженик нашей экспедиции. Просто наёмный проводник. Как и ты, был наёмным разведчиком у тех кавалеристов, которые…

— Умный. И говоришь по-умному. А я как раз терпеть не могу умных белых ублюдков. Как раз таких, как ты! Объяснил бы ты ему, Пелон, кто я такой!

— Он прекрасно знает о тебе, Микки. И, как он сам сказал, не такой уж он храбрец. Я нанял его, чтобы он отвёл нас кое-куда… Просто деловое соглашение, ничего больше. Так что не обращай на него внимания.

Апач насмешливо скривился.

— Ага, — сказал он, — конечно. Деловое соглашение. Для того-то я и пришёл.

— Блефуешь. Что тебе может быть известно?

— Всё.

— Каким же образом тебе удалось всё узнать?

— А мне рассказала эта толстуха-пима, которую вы бросили в нашем лагере. Я знавал её ещё в те дни, когда она была пленницей у мескалерцев. Она меня припомнила и так обрадовалась знакомому, что затарахтела, как школьная учительница.

— Врёшь! У той бабы нет мозгов. Из неё бы ты ничего не вытянул.

— Мозгов, может, и нет. Зато есть глаза. Она всё видела. И язык у неё есть тоже. Если не веришь, могу рассказать всё: про старика Эна, которого укокошил этот твой распрекрасный Маккенна, про Манки и Вахеля, про Бена Колла… Ну, говорить?..

Пелон посмотрел на Маккенну. Старатель пожал плечами. Ясно, что этот гнус сумел разговорить Люпе. Пима заведомо была слабым звеном в их плане. Что ж, где тонко — там и рвётся. Теперь все они были в большой беде.

— Не знаю, что и сказать, — честно признался бандит.

— Тут всё очень просто. Там золота на всех хватит, — сказал Микки, указывая на северо-восток. — Во всех историях, что я слыхал, говорилось, что Адамс со своими дружками за первые десять — всего за десять! — дней огребли его на четверть миллиона. А кто знает, сколько всего дней они добывали золотишко? Может, там нас ждут два, а то и три миллиона? Я хочу одного: пойти с вами и участвовать в дележе. А цена будет такой: я не стану убивать белую девку на ваших глазах.

И снова Маккенна обменялся взглядами с Пелоном. Но тут, к ужасу Глена, Хачита взревел и двинулся вперёд.

— Не надо! — крикнул старатель апачу. — Вспомни — твой друг велел тебе слушаться меня!

Хачита беспокойно затоптался на месте, не в силах переварить столько информации сразу. Наконец, кивнул и опустил винтовку.

— Вот и славно, — с облегчением выдохнул Пелон. — Не такой уж он снайпер, чтобы так рисковать…

Маккенна сказал ему, кивнув на Молодого Микки Тиббса:

— Ответь ему: мы согласны. В конце концов, что мы потеряем, кроме одной доли золота?

— Знаешь, Маккенна, для меня оно значит куда больше, чем твоя костлявая девчонка! Но я тоже не дурак и понимаю: придётся взять Микки с собой.

Глен тряхнул рыжими космами:

— Сдаётся мне, ты что-то темнишь…

— Да ну, всё проще пареной репы. Если ты попытаешься подстроить какую-нибудь пакость, я просто пристрелю тебя. Тебя или твою девчонку — без разницы. Если же Микки попробует сделать то же самое — Хачита быстренько утопит свой топорик в его башке, потому что именно Микки пристрелил Бе… Его приятеля. Значит, идём дальше: если начну выкаблучиваться я — меня пристрелит Микки, а ты ему поможешь. С другой стороны, если Хачита заподозрит, что я угрожаю тебе, то возьмётся за меня: ведь его дружок строго-настрого приказал ему тебя слушаться. Ну, а если он поднимет на меня руку, моя мамаша рассчитается с ним. И так далее, и тому подобное… В общем, спаяны мы насмерть!

— Тебе виднее, начальник, — признал Маккенна.

— Ладно, — крикнул бандит Микки Тиббсу. — Поставь своё ружьецо на предохранитель — и присаживайся к кофейку…

— Только сначала, — сказал парень, — вынь правую руку из-под накидки и положи револьвер на камень возле костра.

— Хесус Мария! — усмехнулся Пелон. — Эта чертовка Люпе, действительно, рассказала тебе всё.

— Бабы вообще любят поговорить, — сказал Микки. — Особенно когда их разложишь на одеяле. Клади оружие на камень.

Пелон выполнил это требование. Все отправились к костру, и Маль-И-Пай налила кофе в жестяные кружки. Фрэнчи Стэнтон сидела рядом с Маккенной, крепко держа его под руку. Шотландец чувствовал, как её трясёт.

— Есть ещё кое-что, о чём нелишне напомнить, — сказал Микки. — Так как теперь мы — компаньоны, я должен вас просветить. О том, чего вы пока не знаете и о чём даже не подозреваете.

— Валяй, — буркнул Пелон. — Всегда приятно послушать свежие новости.

— Мои — не из приятных. После всех этих убийств народ в этой части страны настроен против апачей. Они теперь скрываются, как койоты. Все кланы оповещены, что ваша компания направляется в Сно-Та-Хэй и что апачей преследуют по вашей вине. И не менее дюжины индейских отрядов выслеживают вас, Пелон, с тем, чтобы отрезать от Каньона Дель Оро. Таким образом они хотят показать, что преданы правительству и что им твой безволосый скальп нужен не меньше, чем белым. Но, мне так кажется, что на самом-то деле им хочется того же, чего и нам.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Пелон.

— Они считают, что, обнаружив тебя, обнаружат и Сно-Та-Хэй. Апачи сильно изменились, они стали думать, как белые ублюдки. Не отыщется ни одного мужчины до сорока лет, который бы не перерезал глотку собственной матери из-за золота. Больше они не хотят проливать пот и кровь за побрякушки, которыми платили им белые. Цена золоту теперь одна — жизнь…

— Плохо дело!

— Не так уж и плохо. Всё же тебе оставлена одна дорога — та, что ведёт вперёд. Это назад тебе, Пелон, уже не вернуться.

— Он прав, — поддакнул Маккенна. — Нам придётся всё время убегать.

Бандит невозмутимо выплеснул из кружки остатки кофе, почистил её песком и передал Маль-И-Пай:

— Убери это к остальным сокровищам, которые едут в твоём мешке, мамаша. Пора ехать в Сно-Та-Хэй.

Пока старуха с Фрэнчи сворачивали лагерь, мужчины похоронили Салли в глубоком гроте возле озера. Тело завернули в одеяло и завалили булыжниками, чтобы ни зверь, ни птица не смели тревожить её сон. Никто не плакал, но и не шутил во время погребения. Пока совершался скорбный труд, Маккенна непрестанно размышлял над положением, в котором оказался.

Где же он совершил самую главную ошибку? Где позволил себе начать игру своей жизнью и жизнью Фрэнчи? В какой момент мог бы поправить дело? Вроде бы шансов ему было предоставлено достаточно. Но, трезво размышляя, он понимал, что каждая такая возможность не исключала трагического исхода для девушки, да и для него. А ведь без него она осталась бы одна на растерзание бандитам. Нет, настоящего пути к спасению ещё не было. Шотландец решил при первом же удобном случае поговорить об этом с девушкой, чтобы объяснить своё поведение в прошлом и показать, как она должна вести себя в будущем. Единственное, что они могли, — это двигаться вместе с компанией Пелона, пока тропа сама не выведет их на верную дорогу к спасению. Путь до Каньона Дель Оро — не близкий. Наверняка отыщется на этом пути крутой поворот к свободе.

Пока же приходилось во всём подыгрывать Лопесу, чтобы не загасить слабый огонёк симпатии, вспыхнувший между ними. И искать, всё время искать слабинку в жестоком убийце и, воспользовавшись ею, перехитрить и победить грозного противника.

Что же до Микки Тиббса — его соседство чрезвычайно затрудняло будущий побег. Маккенна чувствовал, что тот, как и Пелон, способен убивать, не задумываясь, но вдобавок лишён своеобразной изысканности и «внутренней искры», которые были свойственны вожаку бандитов. За Микки необходимо было следить на всех стоянках, у всех колодцев и во время переездов. Прибавьте сюда Пелона, да и Хачиту… В общем, жизнь белых пленников оставалась под угрозой.

Да, и Хачиту тоже… Следовало отыскать какой-то способ справиться с его умственной отсталостью, потому что в сочетании с диким нравом она могла стать чрезвычайно опасной. С одной стороны, он вроде как принял сторону шотландца. Но косые взгляды, которые индеец постоянно бросал на белого, словно никак не мог вспомнить нечто важное, указывали на то, что это «нечто» не слишком радостное. И всё-таки по сравнению с Микки и Пелоном молодой великан казался спутником вполне сносным.

Пока хоронили Салли, пока седлали лошадей, индеец не отставал от Маккенны и пристально за ним наблюдал.

Отметив это, Пелон приказал Хачите перейти в голову колонны и ехать рядом с ним. Апач ответил отказом. Его погибший друг велел ему держаться белого с огненными волосами. Значит, он поедет рядом с этим человеком. Маккенна заверил Пелона, что компания индейца его нисколько не стеснит. То же самое он объявил и хмурому Хачите.

— Счико, — сказал он ему на его родном языке и положил руку на напрягшийся бицепс.

Это значило «друг». Лицо индейца разгладилось, он улыбнулся и, положив свою лапищу на руку Маккенне, пророкотал:

— Счикобе, — что было ещё лучше, так как обозначало: «старый друг».

Достигнутое согласие несколько успокоило Пелона. Ему вовсе не хотелось ссориться с апачем по пустякам. Вожака и без того волновала предстоящая дорога.

— Скорее, — поторапливал он всех, — нам пора.

Наконец, все двинулись вперёд: Пелон впереди, за ним Микки, между лопатками которого удобно устроилось дуло старухиной винтовки; за индианкой — Фрэнчи Стэнтон. Позади всех — Маккенна и Хачита.

Апач обернулся на тропу, ведущую к роковому колодцу Скаллз.

— Хотелось бы мне, — печально сказал он Маккенне, — вспомнить, что говорил мне мой товарищ, лежащий теперь там, на тропе. Что-то о том, почему мы двое пошли с этими собаками; зачем явились к старому Эну и Маль-И-Пай. Ну, почему я такой глупый?! Моему товарищу было бы стыдно, если бы он узнал, что я забыл самое главное.

— Ты всё вспомнишь, — заверил его Маккенна. — Пытайся раз за разом, и в один прекрасный момент всё получится, увидишь. Едем! Твой друг Маккенна верит в тебя, я знаю: ты вспомнишь!

Огромный апач удовлетворённо кивнул.

— Спасибо, белый друг, — улыбнулся он. — Беш говорил, чтобы я тебе верил. И я верю. Едем, надо нагнать остальных!

Он сжал коленями бока своего мустанга, и они с Маккенной двинулись за отрядом по узкому каньону.

Маккенна тоже улыбался. Он был всё ещё жив, к нему вернулась Фрэнчи, появился новый друг… И день стоял прекрасный. Чего ещё желать мужчине! Особенно приятно было то, что он смог успокоить и ободрить бедного Хачиту.

Если бы Глен Маккенна знал, что именно сказал Беш своему приятелю… Чувство удовлетворения наверняка сменилось бы ледяным страхом. Но, как бы то ни было, сейчас его глаза сверкали радостней, чем тогда, в Удивительной Траве, после первого прикосновения к руке Фрэнчи.

Сахарные Головы

Они миновали Яки-Хиллз и пересекли Солт-Ривер в верхнем рукаве реки. По правому берегу, следуя за течением, они проскользнули мимо Сан-Карлоса и Сомилл, оставили с восточной стороны резервацию Форт-Апач и прямиком попали в пустоши Ситгривз, что к западу от Сент-Джонса. Здесь, на шестую ночь путешествия, они разбили лагерь в седловине между двумя безымянными горами. С этого места они могли видеть: на севере — гору Гринз, на юге — гору Болди. Лагерь оказался не слишком удобным — его продували ветры, воды и хвороста не было. Однако никто не жаловался: путь проделан большой, лошади в прекрасном состоянии, все люди невредимы. У Маккенны с Фрэнчи всё ещё не было ни малейшего шанса освободиться, но спутники стали относиться к рыжебородому проводнику и его девушке с меньшей жестокостью и не так тщательно следили за ними, как до засады в Скаллз. Во время продвижения через иссохшее плато Натанз и сквозь земли индейцев Кинишба между путешественниками установился некий дух товарищества, а затем — почти дружелюбия.

Любовью к этим местам Маккенна заразил и Фрэнчи. На протяжении двух последних переездов девушка тоже начала вдыхать запахи рассвета и «слушать, как растёт трава», как это делают апачи. Она сильно привязалась к старой скво, и Маль-И-Пай наконец-то признала, что они с «тощим цыплёночком» — симпатико.

И теперь, когда до Нью-Мексико оставалось не больше сорока миль, позади не было видно никаких следов погони, а впереди — признаков засады, отряд, за исключением Микки Тиббса, обычно сидевшего чуть в стороне от остальных с ружьём на взводе, напоминал тёплую компанию, выехавшую на пикник, чтобы сдобрить свою пресную жизнь тяготами дикой жизни.

Аккуратный костерок, который Маль-И-Пай разожгла из щепочек, припасённых в перемётной суме, сиял в темноте. Даже на расстоянии чувствовалось тепло от его пламени. Ужин состоял из жареной дичи, апачского хлеба — ячменных лепёшек-тортиллий — и чёрного кофе. Пелон рассказывал какие-то леденящие душу истории из своей жизни, Хачита показывал танец, каким его племя вымаливает у неба дождь, а Маль-И-Пай распевала песню, в которой уверяла Маккенну, что с сегодняшнего дня он — если захочет — сможет спать с белой девушкой. Песенка должна была также подготовить Фрэнчи для будущей жизни. Маль-И-Пай обещала, что всё будет в порядке.

Маккенна не стал переводить Фрэнчи слова песни. Но, подумал он, неплохо на такой ноте объявить об отдыхе. Предстоял трудный денёк, пора стелить одеяла и укладываться, чтобы завтра дорога показалась лёгкой и приятной.

Услышав, что завтра предстоит ответственный день, Пелон прищурился, а Микки Тиббс выдвинулся из тени. Но Маккенне было не до них.

— Все мы устали, — сказал он. — Обо всём поговорим утром.

Бандиты согласились. Переезды по сорок и более миль в день утомляли и разбойника, и кавалерийского разведчика. Что уж говорить об остальных…

Лагерь заснул.

С первым лучом солнца Маккенна отвёл Пелона и Микки на скалистый уступ в нескольких сотнях футов над лагерем и показал на северо-запад. Компаньоны скептически уставились вдаль.

— Мать честная! — задохнулся Пелон. — Сахарные Головы!..

— Правильно, — отозвался рыжебородый старатель. — Именно они.

До этого момента Маккенна и сам по-настоящему не верил в карту, нарисованную старым Эном на песке. Прошлой ночью его поразила мысль, что место, где они разбили лагерь, очень похоже на «высокую седловину между двух гор», о которой говорит легенда. Неужели они — на верном пути?! Он боялся даже думать об этом, боялся разочароваться.

Но вот они, две горы, были ясно видны в утреннем свете — точно там, где тридцать три года назад их увидел Адамс, когда Кривоух привёл его, может быть, на это же самое место и сказал:

— Вот они!

Маккенна взглянул на Пелона. Оба его спутника кивнули. Старатель почувствовал, как бешено бьётся его сердце. В глазах его стояла картина: тонны золота в Сно-Та-Хэй.

— Боже мой! — услышал он собственный голос. — Поехали, чего мы ждём?!

И мысль о побеге рассеялась. Глена захватила лихорадка, как и тех, кого Адамс заразил своими рассказами о неисчислимых богатствах. Белые и цветные, хорошие и плохие, умные и дураки — три десятилетия они безуспешно просеивали песок в каньонах Аризоны и Ньо-Мексико — и оставляли в песках свои выбеленные кости, пав жертвами неизлечимого вируса алчности. И сейчас, спотыкаясь, брёл к своей лошади уже не Маккенна, а обычный искатель сокровищ — такой же безжалостный к любому, кто попытался бы остановить его на этом пути, как Пелон и Микки Тиббс. Такой же, как они, убийца во имя Каньона Дель Оро.

Тыквенное Поле

Из седловины отряд двинулся под углом к Зуни-Ривер, уходящей в Нью-Мексико, обогнул старый Форт Уингейт, проехал на север между Блю-Уотер и Смит-Лэйкс в бесплодные земли Каньона Чако. На закате тринадцатого дня пути они расположились на дне V-образной лощины. Стены каньона были отвесны. По каменистому берегу ручья мог проехать всего один всадник.

— Отдохнём до завтра, — сказал Маккенна. — Если мы движемся верно — завтра увидим то, что увидел тридцать три года назад Кривоух.

Пелон спешился. За ним, предварительно осмотревшись, последовал Микки Тиббс. Парень вытащил из седельной кобуры карабин, отошёл и уселся на камень. Никто не обратил на это внимания. Микки никогда не помогал устраивать стоянку, да никто его и не просил помочь. Пелон и Маккенна решили: лучше всего — оставить этого гадёныша в покое. Его вечная настороженность с винчестером наготове, отказ от участия в лагерной жизни и бесконечное, нервирующее молчание — всё подтверждало опасения Маккенны, что у парня «не все дома». Лучше уж гадёныша не трогать…

— Что-то мне здесь не нравится, — сказал Пелон. — Что мы увидим завтра?

— Тыквенное Поле, — ответил Маккенна.

Фрэнчи и Микки не знали историю Погибшего Адамса в подробностях. Совсем другое дело — апачи. Старуха хмыкнула:

— Значит, на рассвете, пройдя этот каньон, мы должны увидеть каналы и полуобвалившиеся стены древней индейской деревни? Так, что ли?

— Так.

— И тыквенные плети?

— Верно, и плети тоже.

— Но почему бы нам не пойти сейчас и не поискать? Тогда мы могли бы сегодня же убедиться в том, что идём по верной тропе. Света ещё достаточно.

Услышав предложение старой скво, Маккенна покачал головой.

— Лучше не надо, — сказал он. — В легенде говорится, что Кривоух пошёл высматривать поле после заката. И вы все знаете, что с ним потом стало.

— Маккенна прав, — быстро произнёс Пелон. — Ты, старуха, не кипятись сама, а лучше кофейку вскипяти. Оставь мужчинам право принимать решения.

— Верно, — вмешался Хачита. — Не следует тревожить духов. Они где-то рядом, я чувствую их присутствие. И мне очень страшно…

Покачивая огромной головой, он нахмурился:

— Жаль, что я никак не могу вспомнить то, о чём говорил мой товарищ. Чем ближе мы подходим к Сно-Та-Хэй, тем больше я об этом думаю.

— Успокойся, — улыбнулся Маккенна. — Я же сказал: придёт время и ты всё вспомнишь.

Хачита не ответил; он хмурился и всё качал и качал головой. Молодой Микки с отвращением сплюнул и заговорил со своего каменного сидения:

— Духи! Предупреждения! Легенды! Вы — просто толпа старух. Чёрт побери, давайте чего-нибудь поедим. Я умираю с голоду. Что там у нас сегодня, старая?

— Лично для тебя, — отозвалась Маль-И-Пай, — змеиное дерьмо и жабий помёт.

Лицо парня исказила злоба:

— А лично для тебя, — завопил он, — пуля в твою старую вонючую утробу! Благодари Бога, что нам нельзя стрелять. Запомни, мамаша: когда мы отыщем золото, тебе не поздоровится!

— Плевала я на тебя, — сказала старуха.

Она так и сделала. Разведчику пришлось отпрыгнуть, чтобы не быть забрызганным слюной. Задыхаясь от ярости, он перехватил ружьё за дуло и замахнулся… Мозги Маль-И-Пай разлетелись бы по сторонам, если бы Маккенна не поднырнул под занесённую дубинку и не отшвырнул старуху в сторону. Они упали, и приклад, просвистев над их головами, врезался в камень и расщепился. Увидев, что винтовка повреждена, парень побелел, как смерть.

— Будьте вы прокляты, — прошипел он. — За это вы поплатитесь оба.

Но исполнить угрозу ему не удалось. Стоило Микки приложить расщеплённый приклад к бедру и направить дуло на распростёртые на земле фигуры, как он взлетел над землёй, будто пушинка. Парень повис на вытянутой руке Хачиты, беспомощный, как крыса в когтях ястреба, и великан примерялся, куда вонзить свой неизменный топорик.

— Не смей, не надо! — завопил с земли Маккенна. — Хватит смертей, Хачита! Твой друг не одобрил бы этого. Поставь его на землю. Осторожнее, осторожнее.

Апач молча кивнул. Но, возвращая коротышку-разведчика на землю, он неуверенно бормотал:

— Не знаю, не знаю. В том, что мне говорил мой друг, было что-то об убийстве. Это точно. Но вот что именно?

— Наверно, то, о чём сказал и я, — чтобы убийств больше не было. Разве нет, Хачита?

— Не знаю, друг. Вполне возможно, раз ты так говоришь.

— Ну, конечно. Ладно, теперь всё. Мы все в одном лагере, под одним небом…

— Верно, — сказал Пелон. — И это наш последний лагерь перед входом в Сно-Та-Хэй. Вы только представьте, друзья!

Мы почти на месте…

Он запнулся, и по его лицу словно тень пробежала.

— Чёрт побери, Маккенна, меня что-то беспокоит, а я не знаю, что именно… А, вот! — вспомнил он. — Если завтра мы должны увидеть Тыквенное Поле, значит сегодня мы пропустили ещё один опознавательный знак.

— Дорогу для фургонов, — кивнул Маккенна. — Мы должны были пересечь её примерно в полдень.

— Да, да, именно. А, чёрт, мне это совсем не по вкусу. Теперь мне кажется, что мы потеряли направление. В истории Адамса совершенно ясно говорится о дороге. Я сейчас пойду и поищу эти проклятые тыквы.

— А духи?

— К чёрту духов!

Маккенне вовсе не хотелось будоражить людей. За ночь следовало восстановить силы.

— Подожди, — сказал он. — Пошевели мозгами, Пелон. Помнишь, почему Кривоух так настоятельно советовал запомнить дорогу на форт? Я напомню. Потому что уже тогда дорога была заброшена и едва виднелась, без усилий её могли разглядеть только индейцы. И вот проходит ещё тридцать лет. Солнце, дожди, песчаные бури, зимние метели и вешние потоки терзают эту землю, изменяют её лицо. Неужели ты считаешь, что и через столько лет старая дорога всё ещё видна? Естественно, мы её не увидели — потому что видеть там больше нечего.

Пелона не слишком убедила эта тирада. Но тут старая карга сказала, что кофе уже остывает, и кто хочет есть, должен отыскать подходящую палочку, заточить и, насадив на неё засиженную мухами оленину, подержать её над огнём, чтобы выжечь из мяса все личинки.

Этот неотразимый аргумент положил конец колебаниям бандита. Вместе с остальными он подсел к костру. Но, усевшись возле огня, указал куда-то вверх по каньону.

— Лучше бы этим тыквочкам завтра утром быть на месте, — сказал он. — Ты, надеюсь, понимаешь, о чём я, милый друг?

— Разумеется, — пожал плечами Маккенна.

А затем подумал о том, сколько тыквочек можно отыскать в древней индейской деревушке, где оросительные каналы давно пересохли.

Лихорадка

И ещё одна мысль угнетала Маккенну, пока он расправлялся с нехитрым ужином, сидя в лагере возле Тыквенного Поля или рядом с тем местом, где оно должно было находиться. Но уже не о тыквах. А о Фрэнчи Стэнтон и о нём самом, и о рискованной затее, вызревавшей у него весь долгий день. Бороться с самим собой было ох как нелегко! Потому что Маккенна точно знал, где они находятся. И знал, что иссохшие тыквенные плети преспокойно валяются возле каналов. Ещё около одиннадцати часов утра они миновали место, которое шотландец немедленно признал, в отличие от своих компаньонов. Они грезили о самородках и золотом песке, которые ждали их впереди, — и поэтому лишь подгоняли своих лошадей, пересекая едва видимые следы фургонных колёс, отпечатавшихся на камнях. Но Маккенна видел их.

Именно эта тайна, которую он с трудом утаил от своих опасных товарищей, и занимала его весь день. Сегодняшняя стоянка — последняя. Следущий переезд — конечный. Если они с девушкой собираются сбежать — хотя и запоздало — в их распоряжении лишь эта ночь. Если пройти сквозь Потайную Дверь в Сно-Та-Хэй, путь назад будет отрезан.

Конечно, он не сегодня узнал об этом. Но тяга к золоту заставила заглушить мрачные мысли. Он проехал четыреста миль, прекрасно понимая, что попутчики прикончат его, как только доберутся до золота. И всё-таки не отступил. Притяжение Каньона Адамса оказалось непреодолимым. Даже желание спасти Фрэнчи Стэнтон померкло перед блеском самородков. И только теперь, в последнем лагере, к Маккенне вернулась рассудительность.

Он снова обрёл свою душу. Это случилось где-то по пути сюда, когда он ехал вместе с Фрэнчи и заметил, что она учится любить эту землю. Ею овладело чувство, которое когда-то взбудоражило и Глена, впервые увидевшего безмолвные каньоны, зубчатые холмы, высокие деревья, сверкающую воду и нагие скалы, подпирающие небо. Эта перемена в девушке и заставила Маккенну наконец забыть о сокровищах. Увы, он слишком близко подвёл её к смертельной ловушке Сно-Та-Хэй! Но ещё оставался последний шанс искупить собственный грех. Глен ещё мог доказать самому себе, что он не алчен и не труслив, что у него хватит отваги, здравого смысла и — да-да! — хитрости, чтобы умыкнуть юную леди, добраться вместе с ней до большака, ведущего в Форт Уингейт, посёлка Гранте и дальше, дальше…

Ужин заканчивался, остатки кофе разлили по кружкам, и надо было каким-то образом отозвать Фрэнчи в сторонку, чтобы сообщить ей о положении, в котором они оказались, и о его плане. К его удивлению, Пелон не стал возражать, когда Маккенна испросил разрешения поговорить с девушкой с глазу на глаз. Ему хотелось, сообщил он вожаку, довести до сведения Фрэнчи предложение Маль-И-Пай, сделанное несколько стоянок назад, — насчёт общего ложа.

— Отлично, отлично, — невесело ухмыльнулся Пелон. — А я-то всё гадал: когда же ты её, наконец, возьмёшь? Мне кажется, она должна бы давным-давно с ума сойти от страсти. По тебе, разумеется. Ну, ты меня понимаешь…

Маккенна взял Фрэнчи под руку и отвёл её в сторонку — так, чтобы оставаться в пределах видимости для остальных, но чтобы их тихий разговор на английском не подслушал никто. Ещё ничего не понимая, девушка улыбнулась и крепко прижалась к Маккенне. Шотландец услышал, как Маль-И-Пай хихикнула. Смех старой карги навёл старателя на мысль — сделать вид, будто уединиться их заставила любовь. Он неуклюже облапил девушку. Рука была слишком длинной для обнимания столь мелких особ. Его жилистая ладонь слишком далеко зашла и нечаянно легла на крепкие девичьи ягодицы. Ладонь, разумеется, тут же отдёрнулась… Ну, почти тут же… Но девушка поймала её и водворила обратно.

— Пусть, — прошептала она Глену Маккенне. — Мне так нравится.

У шотландца перехватило дыхание, и мысли приняли было совсем иное направление. Пришлось сделать над собой усилие. Усадив девушку на камень, Маккенна сказал:

— Теперь так: делай вид, что разговариваешь со мной так, как только что разговаривала. Но — только понарошку. Потому что речь пойдёт о жизни и смерти…

Он быстро рассказал ей об опасности, которой они подвергаются, и о старой дороге — о последнем шансе вырваться на свободу. Он уже принялся излагать подробный план побега, как девчонка, возбуждённо поблёскивая глазками, выпалила:

— Но, Глен, я вовсе не хочу убегать! В последние два дня я много говорила с Маль-И-Пай и теперь ни за что в мире не откажусь попасть в каньон! Настоящее золото! Куски, кусищи, глыбы и глыбищи — прямо на золотом песке! Маль-И-Пай говорит, там всё усеяно самородками. Ты только прикинь! За тридцать лет там не было ни единой живой души. И вот мы почти дошли, золото почти у нас в руках. Осталось только войти в каньон и подобрать его. Мы разбогатеем, Глен! Сможем пожениться, иметь столько детей, сколько захотим, посылать их в лучшие школы и даже колледжи… А ты хочешь уйти? От этих деньжищ? Когда они сами лезут в руки? От всего этого золота?..

И её голос, сорвавшийся на визг, заставил Маккенну содрогнуться.

Эта девчонка заразилась лихорадкой. Золотой лихорадкой. И болезнь — в самой что ни на есть тяжёлой форме.

— Боже мой, Фрэнчи, — сказал старатель хрипло, — ты не можешь… Нельзя же действительно верить в то, что всё это будет так просто. Послушай, заклинаю тебя всеми святыми. Выкинь эту дурацкую мысль из головы. Слышишь, Фрэнчи? Ничего хорошего не выйдет. Ты что, меня вообще не слушала? Люди, с которыми мы едем, убьют тебя! Они перережут тебе глотку, или размозжат тебе голову, или пустят пулю тебе в живот — да так быстро, что не успеешь сказать ни «здрасте», ни «прощай». Теперь понимаешь?! Если нет, то самое время подумать!

Фрэнчи посмотрела на него. Её глаза пылали.

— Глен, я хочу увидеть это золото. Хочу запустить в него руки. Почувствовать его. Набить им дорожные сумки, карманы, всё-всё… Ты хочешь уйти? Уходи. Всё равно Маль-И-Пай не позволит Пелону меня тронуть. Так что со мной всё будет в порядке.

Маккенна сокрушённо покачал головой;

— Конечно же, Маль-И-Пай не позволит Пелону причинить тебе вред. Как и я. Поедем дальше.

Маккенна увидел, как вспыхнули её глазки, когда он сдался. И не смог удержать томной дрожи, когда она потянулась к нему и взяла его руки в свои. «Может быть, всё и обойдётся, — сказал он себе. — Может, что-нибудь придёт в голову…» Но в следующую секунду раздался хриплый голос:

— Отлично сказано, амиго!

Пелон вылез из-за камня, на котором примостилась парочка.

— Ты сделал правильный выбор. А тебе, чикита, особенное спасибо, — он поклонился Фрэнчи. — У тебя ума больше, чем у твоего приятеля. Ты меня разочаровал, Маккенна.

— Я сам себя разочаровал, — ответил старатель. — Не следовало сводить с тебя глаз. Непростительный промах!

— Верно, — подтвердил бандит.

Они смерили друг друга взглядами.

Наконец Пелон заговорил:

— Давайте вернёмся к костру. Там намного удобнее переносить холод железных кандалов.

Маккенна, который двинулся было к костру, резко остановился.

— Снова кандалы? — спросил он.

— Разумеется, — пожал плечами Пелон. — А что ты предлагаешь?

— Предложения кончились, — процедил Глен. — Если ты нацепишь на меня эти железки, то сам поведёшь отряд. Покажешь им путь до каньона. Отыщешь Потайную Дверь. Спустишься по извилистой тропе. А я больше шага не сделаю.

— Остаётся девушка…

— Именно о ней я и думаю.

— Что же именно?

— О том, как её спасти.

— Как?

— Так, как Кривоух хотел спасти себя.

— Хочешь заключить новую сделку?

— Да. Я доведу тебя до Потайной Двери. Вы дадите нам двух лошадей и винтовку. Золото — вам. А мы уедем по дороге, ведущей к Форту Уингейт.

С минуту Пелон изучал старателя. Потом, словно не веря, потряс головой:

— Хочешь отдать свою долю золота за этого тощего цыплёнка?

— Да.

— Маккенна, дружище, ты просто спятил!

— Нет, не спятил, потому и заключаю сделку.

— Что? Ты считаешь, что я смогу причинить тебе зло? Тебе, который почти что привёл меня к Золотому Каньону?

— Две лошади и ружьё. Когда дойдём до прохода.

— Мы и так его найдём.

— Иди. Ищи.

— Я могу тебя обмануть. Пообещаю сейчас и лошадей, я оружие, а потом не отдам.

— Дашь их утром. Прежде, чем выйдем.

— Но тогда уже я не смогу доверять тебе!

— Придётся.

Огромный апач встал со своего места возле костра и двинулся к ним, а из полутьмы выступил Молодой Микки Тиббс и тоже направился к троице.

— Хорошо, — быстро сказал Пелон. — Договорились. Совершенно не обязательно объяснять всем остальным, не правда ли?

— По крайней мере, до завтрашнего утра. Но тогда ты отдашь ружьё этой ночью.

— Прямо грабёж какой-то…

— Да нет, просто не хочу получать лишние проценты.

— Ладно-ладно, договорились. Пошли к огоньку.

Они вернулись к костру, и Пелон приказал Маль-И-Пай отыскать в куче лагерного барахла старый «спенсер» Маккенны. Скво подошла с ружьём к старателю и подала его с кивком:

— Мне приятно это сделать. Ох, уж эти твои голубенькие глазки…

— Что там ещё? — вскинулся Микки, покрепче сжимая кое-как скреплённое ложе винчестера.

— Теперь мы все равны, — сказал Пелон, в свою очередь вскидывая ружьё.

В установившейся тишине Глен Маккенна открыл затвор и проверил, на месте ли патроны. Ни один не пропал. Он вернул затвор на место.

Микки обнажил свой волчий клык.

— Ну, конечно, — прошепелявил он. — А разве я не об этом говорил тогда, в Яки-Хиллз?

— Именно об этом, — буркнул Пелон.

— Один за всех, все за одного, — пробормотал Глен Маккенна. — Прямо-таки «Три мушкетёра»…

Апачский Почтовый Ящик

Ехали уже два часа. Солнце только-только встало над краем каньона. Каньон, точно по легенде, оказался настолько узким, что всадник мог коснуться его стен, просто вытянув руки. С рассветом они увидели в начале тропы долгожданные тыквенные плети, старинные оросительные каналы и полуразрушенные основания древних глинобитных жилищ. И теперь все с нетерпением ждали появления следующего знака: Апачского Почтового Ящика.

Возбуждение нарастало. Дно каньона, неуклонно поднимавшееся вверх, вздыбилось чуть ли не отвесно, и все переглянулись, почувствовав, как затрепетали сердца. Неужели — тот самый «рывок вверх», который, как рассказывал Адамс, делает узенькая тропка, переходя в более широкую дорогу? Неужели сейчас они вырвутся из этой узкой щели и увидят наконец то, что Адамс, Брюер и остальные увидели тридцать три года назад? Усеянный вкраплениями лавы склон с чахлыми сосенками? Землю в каменных морщинах, что похожа на смятую постель? Или же очередной склон, уступы которого поросли медвежьей травой — такой же, как в сотнях и тысячах каньонов в этих землях? Ещё несколько минут, и…

Фрэнчи, по настоянию Маккенны ехавшая вместе с ним в голове отряда, не замечала ничего, кроме дороги. Лицо её раскраснелось, глаза сияли, она прерывисто дышала. Самому Маккенне с каждым очередным шагом вверх по тропе дышать было всё труднее. Но дело тут было совсем не в высоте. Золотая лихорадка — вот что это такое.

Он обернулся, проверяя, в каком порядке едут его спутники. Он прекрасно понимал: чем ближе цель путешествия, тем всё большую уверенность в себе обретает Пелон и может вовсе отказаться от услуг проводника, ссылаясь на собственную память. В легенде всё сказано, зачем тогда нужен Глен Маккенна с его картой? Взглянув наверх и увидев просвет, Маккенна удостоверился: всё так, как объяснял Адамс. Взгляд, брошенный на спутников, лишь на мгновение успокоил шотландца.

Сразу же после Маккенны и Фрэнчи, закрывая их могучей спиной от ружей Пелона и Микки, ехал Хачита. За Хачи-той — Маль-И-Пай с вьючной лошадью, за ней — Микки, а тыл прикрывал Пелон, способный с одного выстрела — если понадобится — уложить разведчика. Недаром бандит ехал, не вынимая правой руки из-под своей накидки.

Маккенна привстал в стременах и помахал Пелону рукой. Бандит махнул в ответ и крикнул:

— Как? Что-нибудь видно?

Старатель рявкнул в ответ:

— Давай сюда! Сам увидишь!..

С этими словами он вонзил шпоры в бока пони, лошадка, сделав последний рывок, прыжком одолела оставшиеся ярды. В следующее мгновение Маккенна вырвался на открытое пространство. Остальные послали лошадей рысью, пытаясь первыми проскочить за шотландцем и увидеть собственными глазами то, что уже открылось старателю.

А посмотреть было на что. Поверхность каньона была сморщена, как лицо древнего старика. И везде тощую зелёную горную травку и посадки извивающихся карликовых сосен пробивали чёрно-серые выбросы твёрдой, как сталь, вулканической породы.

Вот оно, плоскогорье перед входом!

Но — стоп! Кое-чего не хватало. Что-то было явно не в порядке. Пелон остановил лошадь бок о бок с пони старателя.

— Секунду назад мне казалось, что ты привёл нас туда, куда следовало. Но я не вижу… Где же Апачский Почтовый Ящик?

Старатель покачал головой.

— Понятия не имею, — сказал он, вглядываясь в плоскогорье. — По идее, мы должны его видеть… Подожди, может, Хачита сумеет его отыскать? Зрение у него получше, чем у нас. Хачита, иди-ка сюда!..

Огромный апач встал рядом с Маккенной.

— Ничего. Никаких следов.

— Подожди, ну, подожди же! — крикнул Маккенна, увидев, как кровь прилила к лицу Пелона. — Значит, в легенде есть что-то такое, что мы проглядели…

Он принялся лихорадочно соображать — не столько из страха перед гневом бандита, сколько из желания разобраться.

— Ну, конечно! Адамс упоминал небольшой склон. Они увидели Почтовый Ящик с небольшого возвышения. Ищите же, ищите!..

— Вон! — указал Микки Тиббс. — Немного левей. Видите? В форме волчьей головы: две сосенки — как уши, а лавовый подтёк — как язык. Ну-ка!

Все устремились через скалы к тёмному пятну лавы. Естественная тропа вела к его вершине. Оттуда открывался вид на огромную каменную чашу, уходящую под откос на запад и полностью скрытую от глаз, если смотреть с вершины Тыквенного Поля.

Вопя и улюлюкая, они устремились вниз. За тридцать три года здесь ничего не изменилось. Даже несколько обструганных палочек-телеграмм торчали из расселин в скале. Старинная почта всё ещё работала. Все облегчённо засмеялись. Все, кроме Хачиты. Гигант хмурился.

— Странно, — пробормотал он. — Похоже, эти палочки выструганы совсем недавно…

Все мгновенно замолчали.

— Что?! — спросил Пелон. — Ты шутишь?

— Не думаю, — подъехал к ним Маккенна. — Похоже, он прав.

Глен взобрался на скалу и потрогал одну из палочек, оставил её на том же самом месте. Потом потёр палец о палец: липко.

— Они на самом деле выструганы недавно, — сказал он. — Сок ещё не высох на них. Отведите лошадей. Может быть, удастся прочесть следы тех, кто здесь недавно побывал…

Но рыжебородый старатель ошибался. Кроме отпечатков копыт его лошади, здесь не было ничьих следов.

Вмешательство

— О чём рассказывают эти палочки, Хачита? — спросил Маккенна.

Ему пришлось взять инициативу в свои руки, потому что суеверный Пелон Лопес и даже Микки Тиббс замолкли, ощутив зов родной индейской крови. Старая Маль-И-Пай громко забормотала молитву, отводящую беду. И даже великан Ха-чита, почувствовав себя неуютно, поначалу отказывался говорить.

— Они говорят: «Апачи здесь были и ещё вернутся», — наконец выдавил из себя Хачита.

— И всё?

— Нет, ещё одно… одно слово: «Помни…»

— Значит: «Апачи были здесь и ещё вернутся — помни…» — повторил Маккенна задумчиво. — Кто мог приходить сюда, Хачита?

— Я знаю — кто…

— Кто?

— Нельзя называть его имени. Ты же знаешь…

Маккенна прищурился. Гигант-апач говорил о своём погибшем друге — Беше, имя которого, по индейским законам, нельзя было произносить вслух. Он считал, что именно рука мертвеца оставила здесь предостережение. Послание с того света. Напоминание о чём-то. Чушь, конечно. Маккенна не собирался ломать над ней голову.

— Правильно, ваш закон мне известен. Но давай только предположим: разве не могли ещё какие-нибудь апачи или один апач поместить сюда эти знаки? Ведь апачи прекрасно знают, что мы поблизости, а мы знаем, что они нас ищут. С их умением заметать следы, они вполне могли незаметно приблизиться к Почтовому Ящику. Ты абсолютно уверен, что не можешь ничего разглядеть? С твоим-то талантом и острым глазом?..

Хачита тяжело посмотрел на шотландца.

— Нет, мой белый друг, — сказал он, — здесь ничего нет. Я ведь сказал тебе, кто оставил эти палочки.

— Хорошо. Откуда у тебя такая уверенность?

— Из последнего слова.

— «Помни»?

— Да. Это для меня.

И тут до Маккенны дошло: апач решил, будто погибший друг напоминает ему, Хачите, что тому следовало сделать. Фантастика! Дичь! И всё же…

— Верно, — сказал Маккенна гигантскому индейцу, — ты совершенно прав. Я понял. Но палочки не запрещают нам двигаться дальше. Разве не так, Хачита?

— Похоже, так. Но мне бы всё-таки очень хотелось вспомнить, о чём меня заклинал мой друг. Видишь, он знает, что я забыл. Поэтому и обратился ко мне с помощью палочек.

Всё это время они стояли несколько поодаль, но сейчас подошли к остальным.

— Эй! — рявкнул Пелон. — Поехали. Эти чёртовы палки ни фига не значат. Какие-то двуногие койоты бродят поблизости и шутят шутки. Кто побоится подобной ерунды?

— Вот именно, — прорычал Микки Тиббс. — Чёрт с ними, краснокожими ублюдками. Им меня не испугать.

— Да, да! — закаркала старая Маль-И-Пай. — Давайте убираться отсюда! Мне не нравится здесь. Пахнет мёртвыми… Я боюсь!

Маккенна вскочил на пони.

— Готов? — спросил он Хачиту. — Всё нормально?

— Да. Мой друг говорил, чтобы я тебе доверял. Поэтому надо ехать. Что же такое я должен вспомнить?..

И вот они много часов в пути. Говорили мало, почти не смеялись, напуганные индейскими «телеграммами». Но ближе к вечеру настроение снова поднялось. Пелон принялся рассказывать байки из своего прошлого, а Маль-И-Пай прекратила молиться и затянула своим надтреснутым и будто заржавленным голосом песню сборщиков кукурузы.

В четыре часа пополудни Микки увидел впереди и слева высокую и удивительную ровную стену красного песчаника.

— Может, это она? — спросил он старателя.

Тот, изучив её строение и положение по отношению к солнцу, вспомнил Эна и ответил:

— Да, она.

Галопом подъехали к стене. Однако ни со ста, ни с пятидесяти ярдов не было заметно даже намёка на проход в вертикально стоящей глыбе камня. Пелон опять принялся ругаться и кидать на Маккенну косые взгляды. Микки Тиббс нервно облизывал губы. Но легенда, карта старого Койота и память Глена Маккенны не подвели. В десяти ярдах от скалы, казавшейся монолитной, Хачита вскрикнул:

— Элли! Вот она!

Она! Потайная Дверь, ведущая к богатствам Каньона Дель Оро. Они отыскали Сно-Та-Хэй!

— Боже! — у Пелона перехватило дыхание. — Это действительно правда!

Сквозь Потайную Дверь

Проход был прикрыт скалистым выступом, поднимавшимся от основания утёса до самой вершины. Эта каменная ширма красочно описывалась в легенде. Отряд стоял у самого порога каньона. От золота их отделяла лишь зигзагообразная тропа.

Маккенна наблюдал за спутниками, не сомневаясь, что они вот-вот сделают что-то, что сорвёт договор об освобождении его и Фрэнчи. Но никому не удалось бы, стоя на пороге самого богатого из известных месторождений, спастись от жалящей прямо в сердце золотой лихорадки. Он подумал о спасении Фрэнчи — и уже в следующий момент, подгоняемый алчностью, первым кинулся в проход. Следующей оказалась Фрэнчи. Девушка явно решила не отставать от старателя и, если придётся, биться за свою долю богатства с целой бандой. Из них двоих первым опомнился Маккенна.

— Подожди! — крикнул он Пелону. — Остановитесь! Как насчёт нашего соглашения?

К его удивлению, бандит, хлопнув в ладоши, скомандовал своим приятелям держать себя в руках и, выполняя обещание, мирно попрощался с заложницей и проводником. Белый человек, сказал дальше Пелон, выполнил свою работу: привёл их в Сно-Та-Хэй. Настал и их черёд сдержать слово: отдать белому двух коней и девушку.

Словно для того, чтобы скрепить дружеское намерение, Пелон спешился и с протянутыми руками подошёл к лошади старателя.

— Дружище, — сказал он. — Вот тебе моя рука. Позволь пожать твою. Порой нам бывало трудновато, но сердце моё всегда было с тобой. Надеюсь, ты на меня не в обиде?

Маккенна кивнул, протягивая бандиту руку.

— Конечно, нет, — ответил он.

— Отлично! — Пелон захохотал. — Ну, что? Теперь ты убедился, что в душе у меня действительно сияет луч света? Ты ведь сам говорил, что когда-нибудь он вырвется наружу. Вот и дождался. Ты ведь умный человек, Маккенна!

Их ладони встретились, но в самый последний момент Маккенна понял, что совершает ошибку. Короткие, толстые пальцы Пелона впились в руку шотландца, как зубья пилы; улыбка на иссечённом шрамами лице превратилась в звериный оскал. Он рванул Маккенну из седла. Грохнувшись оземь, бородач на мгновение потерял сознание. Когда зрение вернулось к Маккенне, он увидел: Пелон протягивает руку, чтобы помочь ему подняться. Бандит с сочувствием стряхнул пыль с рубашки шотландца и подал ему смятую шляпу. Казалось, он кается в том, что сделал.

— Какая жалость, амиго, — тихо пробормотал Пелон, — что приходится нарушить данное мною слово. Взбирайся на своего коня и поедем дальше. Ты ведь, конечно, понимаешь: о расставании не может быть и речи.

— Конечно, — подтвердил Маккенна через секунду. — Но не будет ли с моей стороны невежливым спросить — почему?

Пелон пожал плечами:

— Ты — старатель. Сведущ в горном деле, изучал геологию, разные там минералы и прочее. К тому же одиннадцать лет посвятил розыску золота в этих землях. Ты её прекрасно знаешь. И если там, — он ткнул пальцем в сторону каньона, — возникнет вопрос, где и как искать золото, на него ответишь ты. Ведь никто из нас не знает старательского дела. Ну, что? Может, согласишься, что некрасиво оставлять своих компаньонов в столь неподходящий момент? Клянусь тебе: как только сокровище будет упаковано — ты сможешь идти. Нет, ещё лучше: ты только укажи нам его местоположение — и всё! Можете ехать, куда душе угодно. Всё будет, как договаривались. В конце концов, Маккенна, такова традиция, такова легенда. Так же было у Кривоуха с Адамсом. Или я не прав? Разве этот паршивый мексиканец не спустился вместе со всеми, чтобы потом получить своих лошадей и ружьё?

Упоминание об оружии заставило Маккенну взглянуть на свой старый «спенсер», валяющийся на камнях. Медленно кивнув в знак согласия, он нагнулся. Обутая в тяжёлый сапог нога с сокрушающей силой припечатала вытянутую руку шотландца к земле. Пальцы, едва успев сомкнуться на прикладе карабина, судорожно разжались. Ружьё упало на камни. Пелон поднял его и отдал Маль-И-Пай.

— Не надо этого, амиго, — сказал он. — Разве я не прав? Разве Кривоух не отвёл свой отряд вниз по тропе?

— Отвёл, отвёл.

— Тогда поехали. Я ведь пообещал тебе, какого ещё чёрта?..

Маккенна на негнущихся ногах прошёл к своему пони и вскочил в седло. Осмотрел всю компанию, напоследок взглянув на Фрэнчи Стэнтон.

— Извини, начальник, — сказал он, натягивая поводья и вводя своего мустанга в тень Потайной Двери. — Я было запамятовал — правда, на мгновение — о твоей репутации человека чести.

— А зря, — сказал Пелон, отправляясь следом за ним.

Въехав в проём в стене, они остановились. Перед ними вилась тропа. Вид открывался головокружительный. Высота обрыва, как отметил Маккенна, футов семьсот-восемьсот — стены абсолютно вертикальны. С места, на котором они стояли, разглядеть тропу целиком было невозможно: обзору мешали деревья и кусты.

Каньон заворачивал вправо, исчезая из поля зрения. Зато по стене резким зигзагом сбегала тропа, местами уходившая вниз под углом в сорок пять градусов. Непонятно, как можно съехать по ней, верхом или даже сойти пешком, ведя лошадь в поводу. Но в легенде говорилось, что отряд Адамса спустился вместе с лошадьми на дно каньона.

— Порядок, — сказал вожак бандитов. — Только пусть первым едет индеец. Если кому-то суждено сверзиться, пусть это будет краснокожий.

Хачита, если и услышал столь лестное замечание в свой адрес, не подал вида, что понял его. Апач мастерски преодолел первый участок дороги, не проронив ни слова. За ним спустился Маккенна, после него остальные. Последним, снова с рукой под накидкой, — Пелон. Микки тоже не расставался с винчестером.

Ниже первого поворота тропы находился выступ. Каменный балкон, торчащий из отвесной скалы, был единственным местом, откуда можно осмотреть окрестности. Искатели приключений, спешившись, подошли к его краю, как за тридцать три года до них наверняка сделали и Адамс с Брюером. Хачита первым углядел то, что ускользнуло от взгляда его товарищей.

— Избушка, — указал он.

Пелон, Маккенна и Микки тут же кинулись к нему, пристально вглядываясь вниз. Кавалерийский разведчик вытащил свой полевой бинокль. Слюна собралась в уголках его губ. Смотря в бинокль, он облизнулся.

— Боже мой, — прошепелявил он на английском, опуская бинокль. — Это сожжённая хижина. Отсюда можно даже разглядеть кострище.

Маккенна отнял у него бинокль, взглянул в него и передал Пелону.

— Всё верно, — сказал он. — Хижина, плита возле очага, луг, поток и пороги выше по каньону. Посмотри сам.

Пелон навёл бинокль на резкость, чертыхаясь и рыча. Увидев то же, что и остальные, он не смог сдержаться и принялся, как безумный, отплясывать на краю уступа. У Маккенны мелькнула мысль: как просто сейчас толкнуть бандита в спину и разом покончить со всеми страхами. Но вожак уже утихомирился. К тому же рядом был ещё и Микки Тиббс, наблюдавший за шотландцем и разбойником с таким выражением лица, что ясно было: разведчик подумал о том же, о чём и Маккенна. Все трое разом отпрянули от края обрыва.

— Поехали! — заторопился Пелон. — Чего мы ждём?

— Ну, вот, — сказал Маккенна. — Теперь ты увидел всё собственными глазами. Так почему бы тебе не отпустить нас с девушкой?

Пелон дьявольски расхохотался, но в ту же секунду нахмурился:

— Ты что, увидел золото? Разглядел его в бинокль, а? Хочешь меня провести? Условия те же: ты должен привести нас к золоту. К золоту!

В его голосе прозвучала угроза. Маккенна счёл, что лучше уступить.

— Слышал, слышал, начальник. Поехали, Хачита.

Но апач нахмурился и покачал головой.

— Надо вспомнить… Кажется, именно это место. Понимаешь? Я о том, что мне говорил мой друг…

— Да-да. Но надо ехать. Ведь твой друг не говорил о том, чтобы не спускаться в Сно-Та-Хэй.

— Может, ты и прав…

Они стали спускаться — Хачита впереди. Снова и снова казалось: сейчас один из пони споткнётся и ухнет с обрыва. Но… всё шло гладко. Примерно через час они наконец спустились на дна каньона. Сгрудившись в конце тропы, они рассматривали темнеющий луг и извилистый ручей.

Маккенна запрокинул голову и посмотрел вверх — туда, где на высоте восьмисот футов виднелось начало зигзагообразной тропы. На востоке над каменной стеной виднелась узкая полоска солнечного света.

— Закат, — тихо сказал он. — Точно в этот час тридцать три года назад Кривоух доставил сюда отряд Адамса.

— Духи! — внезапно прокаркала Маль-И-Пай. — Бог не простит этого нам, индейцам. Что мы наделали? Привели сюда этих проклятых! Айе, айе! Мы пришли в священное место! Это же Сно-Та-Хэй! Айе, айе, айе!..

Она принялась причитать, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Заткнись! — Пелон тряхнул старуху могучей рукой. — Слышишь меня, старая? Ты что, хочешь разбудить всех сукиных детей, чьи кости валяются в каньоне и там, выше? — он указал на тропу, по которой они только что спустились.

Но старая скво не переставала раскачиваться и вопить. Тогда Микки Тиббс подошёл и наотмашь ударил её по губам. Удар был силён, выступила кровь. Теперь старуха замолчала, и Пелон, казалось, был совсем не против такой жестокости по отношению к своей собственной матери.

— Ну что, карга? Получила? Говорил же тебе — заткнись. Я бы и сам тебе наподдал, если бы не был достойным сыном достойного отца. Эти уж мне индейцы. Все они — психи. Ладно, Маккенна, поехали. Где тут у нас золотые россыпи?

— Точно! — прошипел Микки. — Света ещё достаточно, чтобы увидеть, как блестит золото.

— Насколько я помню карту, — пробормотал Маккенна, — основная порода — с нашей стороны луга, там, где поток выписывает этакую восьмёрку. Видите, где ручей разбивается об отмель? Два серпообразных потока…

— Да, да!..

— Вот там надо искать золото.

Пелон с Микки обменялись насторожёнными взглядами и тут же припустили по гравию. Фрэнчи бросила поводья и устремилась за ними. Маль-И-Пай, всё ещё бормоча апачские молитвы и прижимая развевающиеся юбки к коленям, не отставала от девушки.

Лишь Хачита с Маккенной остались на тропе.

— В том, что сказала сейчас эта старуха, — пробормотал великан-апач, — был смысл. Чёрт меня подери, ну почему я никак не могу вспомнить?

— Не тревожься о духах, — сказал Маккенна. — Маль-И-Пай их везде найдёт. Ты же знаешь.

— Нет, меня беспокоят не духи.

— Что бы это ни было — забудь. Друг мой, ты всё вспомнишь, дай время. Разве я не обещал?

— Да, правильно. Пойдём, взглянем на золото, белый друг.

И они пошли к ручью. Издалека было видно, как Пелон, Фрэнчи, Маль-И-Пай и Микки вопят и пригоршнями подбрасывают вверх гравий. Наклонившись над редкой, ломкой травой и захватив горсть песка и мелких камешков, Маккенна понял причину их безумия. Даже находясь в вечернем свете, даже невооружённым глазом он увидел в породе, над которой уже потрудились Адамс и его ребята, столько песка и самородков, что этого хватило бы не на один день работы в обычной разработке.

— Боже мой, — пробормотал шотландец, — неужели, неужели…

Он медленно, как во сне, поднялся. Единственная мысль крутилась в его голове: «Я богат, богат, богат, богат, богат, богат, богат…»

Он был богат. Он напал на единственную и неповторимую жилу, о какой мечтают все старатели мира.

— Боже мой, Боже мой… — он рухнул на колени и принялся сыпать на себя полные горсти песка, зарываясь в него лицом, играя с ним, как ребёнок играет мыльными пузырями, вылетающими из-под добрых рук его матери…

Каньон Дель Оро

— Давай, поднажми. Мы почти у цели. Поднимай же!..

Хачита кивнул. Маккенна, наблюдавший вместе с остальными за его работой, припомнил историю Адамса: как после гибели спутников тот полз по тропе обратно в лагерь. Адамс говорил, что в темноте подобрался к дымящимся развалинам хижины и стал копать землю среди горячих угольев, чтобы расчистить плиту и забрать из-под неё немного песка и самородков. Он клялся, будто камень так раскалился, что до него невозможно было дотронуться. Позже, когда в его словах усомнились, он признался, что ждал, пока камень слегка остынет, но в это время рухнула балка, поддерживавшая потолок, и плита, которую Адамсу удалось-таки слегка приподнять, снова грохнулась на своё место. Бревно легло так, что перегородило надвое вырытую Адамсом яму, и он мог видеть сияющие кучи золота, но достать их не мог.

Слушая легенду, Маккенна всегда презрительно кривился в этом месте. Ни один человек не смог бы вернуться в каньон, полный апачей, — Адамс насчитал их три сотни! — ради нескольких пригоршней золотого песка. Первое, что пришло в голову опытному старателю, — запомнить месторождение, нарисовав примерную карту, и вернуться позже с подмогой. Но сейчас, когда Хачита стал поднимать бревно, припечатавшее плиту, под которой находилось золото, сомнения относительно правдивости Адамса исчезли. Зная, сколько всего золота должно лежать в этом земляном котле, он, Глен, тоже пробрался бы сюда — даже мимо тысяч и тысяч танцующих апачей.

Вопль Пелона, переходящий в волчий вой, разорвал напряжённую тишину.

Обугленный брус под мощными руками Хачиты поддался вначале на шесть дюймов, затем на фут… Казалось, он вот-вот снова рухнет, и тогда, закричав, к апачу подскочили Маль-И-Пай и Микки Тиббс и подставили спины под ускользающий конец бревна. Фрэнчи посмотрела на рыжебородого старателя, словно говоря: «Что же ты? Помогай!..». И тут же сама поднырнула под пятнадцатифутовую балку, рискуя быть раздавленной или искалеченной, потому что отчаянных усилий Хачиты было явно недостаточно, чтобы откинуть брус с известняковой плиты, скрывающей заветный клад.

— Поднимайте! Поднимайте! — хрипел Пелон, поджидавший удобного момента, чтобы воткнуть деревянный кол в образующуюся щель.

И тут Маккенна осознал, что оказался рядом с ними и тоже подпирает — хрипя и рыча — проклятое бревно. Увидев, что Глен — с ними, огромный апач набрал в лёгкие воздух и поднатужился. До сих пор Хачита не был вполне уверен, что поступает правильно, ворочая эту тяжесть: ведь белый друг, к которому благоволил Беш, стоял в стороне и безучастно наблюдал за происходящим. Теперь Хачита действовал в полную силу. Не прошло и секунды, как индеец отшвырнул бревно. Оно пролетело над головой Пелона и грянулось оземь в нескольких футах от кострища. Но никто не упрекнул Хачиту за опасную небрежность: все были до предела измотаны и ошарашены его чудовищной силой. Впрочем, это была всего лишь человеческая сила. Что значила она по сравнению с той, которая тянула их к кладу!

— Поднимите плиту, плиту поднимите… — заклинал Лопес.

Казалось, он не в силах пошевелиться. Бандит беспомощно стоял возле ямы и, указывая на известняковую плиту, снова и снова умолял: дайте ему взглянуть на то, что под ней… Маккенна, Фрэнчи и Микки Тиббс опустились на колени прямо в пепел и угли и, жадно рыча, задыхаясь, принялись, как голодные псы, раскапывать золотую кость, зарытую Адамсом и Брюером на исходе лета 1864-го.

Плита, как рассказывал Адамс, оказалась довольно тонкой. Но это вовсе не значило, что известняк можно проскрести ногтями насквозь, как пытались они в припадке ярости. Лишь когда они опомнились и стали действовать осмысленней, нащупывая края плиты, каменное надгробие стронулось и отошло вбок, И те, кто сдвигал её, и их спутники, безмолвно склонившиеся над ними, замерли. Темнота разверзлась перед золотоискателями. Яма была пуста, как осквернённая могила какого-нибудь фараона. Золото Адамса исчезло!..

Ужас пронзил их сердца. Вожак бандитов и его компаньоны не шевелились. Лишь лица дёргались в нервном тике.

И вновь лающий смех Пелона Лопеса вывел его приятелей из транса:

— Ха-ха-ха! Ну конечно, конечно же! Идиоты! Ослы! Все мы хороши. Ослепли! Все… кроме Пелона. Вы поняли? Яма не пуста. Просто стемнело! Да посмотрите же! Солнце село, да ещё мы сгрудились тут, как бараны, заслоняя себе свет. Зажги факел, Маль-И-Пай! Вот, тут у меня спичка. Дай сюда какой-нибудь пучок щепочек и соломы!

Старуха, повинуясь приказу, заковыляла за факелом. Пелон чиркнул спичкой, разжёг огонь и поднёс его к разверстой пасти ямы. Маккенна произнёс, вглядываясь:

— Там оленья шкура валяется. Наверно, прикрывает что-то. Точно — шкура. Чтобы грязь не валилась в яму. Вот, достал… Сейчас подниму. Боже, Боже, Боже!..

Старатель дотянулся до старой оленьей шкуры, откинул её в сторону, и легендарный клад открылся им.

В неверном пламени факела полная золотом яма сверкала и переливалась огнями, словно живая. Словно в ней билась, перетекала по невидимым жилам кровь, повелевая этому фантастическому существу жить, жить, жить…

Огонь затрещал жёсткой порослью на побелевших от напряжения пальцах Пелона и стал вгрызаться глубже в плоть. Едкий запах стал расползаться над известковой ямищей. Но никто этого не заметил. Пелон держал факел до тех пор, пока он не погас: чистый огонь, задохнулся дымом от спалённого человеческого мяса.

Тринадцать раз наполнили кофейный котелок золотом

Котелок с золотом не удалось вытащить из ямы. Даже Хачите это было не под силу. Приволокли все верёвки, что нашлись в седельных сумках, и связали что-то вроде упряжи. Впрягшись в неё, как лошади, Пелон с Хачитой потихоньку вытащили на поверхность глиняный котелок с золотом. Охая и постанывая, они наконец поставили его на оставшиеся от очага камни.

— Ух! — Пелон крякнул, выпрямляясь. — Вот это тяжесть! Он тянет, поди, на миллион долларов!

— Скорее, на полмиллиона, — возразил Микки Тиббс, успевший увидеть на своём недолгом веку больше взвешенного золота, чем бандит. Но Маккенна знал, что и Микки далёк от истины.

— На половину половины, — сказал он.

— Что? — скептически осведомился Пелон.

— Следи за этим ублюдком! — проворчал Микки. — Я же говорил, чтобы ты не доверял ему. Он же белый — не забывай.

— Разница между нами, — ответил старатель, — состоит в том, что я знаю, о чём говорю. Тут дело не в чести, а в образовании.

— Верно, — сказал Пелон. — Ты думаешь, для чего я приволок его сюда? Он знаток своего дела. Им он зарабатывает на жизнь. Он учился в университете и изучал золото. Ну, что скажешь?

Он подошёл к Микки, ткнул коротким обрубком пальца в его впалую грудь и предупредил:

— Поаккуратней… Мне не нравится, когда меня выставляют дураком. К тому же Маккенна — наш равноправный партнёр. Зачем ему себя надувать? — он метнулся к рыжебородому старателю, и устрашающая улыбочка появилась на испещрённом шрамами лице. — А? Разве ж не так? Зачем тебе врать насчёт всей суммы, когда тебе принадлежит четвёртая часть?

— Четвёртая? — поразился Маккенна. — Но нас здесь шестеро. Ты, наверно, хотел сказать — шестая.

— Что я хотел, то и сказал. Маль-И-Пай и этот безмозглый, — он кивнул на Хачиту, — не получат ничего. Они всего лишь индейцы.

— Но они же пришли вместе с нами, Пелон. Всё делали наравне с нами. Нет, так нечестно. Каждый должен получить долю.

— Как скажешь. Спорить не будем. Можешь разделить с ними свою долю — и всё. Договорились? А ещё лучше — отдай её полностью.

Маккена почувствовал, что сейчас — не время торопиться. Вид золота, посверкивающего в лучах индейских факелов, сделанных Маль-И-Пай из травы и сосновых веток, обмазанных сосновой смолой, действовал на зрителей скорее умиротворяюще, чем возбуждающе.

Маккенне казалось, что осталось всего лишь вытащить золото из каньона и отвезти его в Грантс, штат Нью-Мексико, чтобы взвесить и продать. Либо, на худой конец, доставить сокровище к какому-нибудь знакомому химику-лаборанту, чтобы произвести анализ породы на золото. В общем, подальше от агрессивно настроенных местных апачей. В любом случае сейчас, когда золото Адамса у них в кармане и Микки Тиббс и Пелон, кажется, ослеплены его сиянием, шансы благополучно выйти из этой переделки казались Маккенне более реальными, чем в начале извилистой тропы. Поэтому шотландец обратился к Пелону:

— Как скажешь, начальник. Ты у нас главный. Я прослежу, чтобы старуха и Хачита получили по доле из моего куска.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала Маль-И-Пай, радостно показывая все свои четыре зуба. — Ты мне всегда был симпатичен, Голубоглазик. Конечно, ты не слишком тянешь на омбре дуро, но для женщин — неотразим. Настоящих воинов постоянно убивают. Себе в мужья я выбрала бы осторожного умника. Особенно, если у него рыжая борода…

— Ну, спасибо, мамаша, — ответил Глен Маккенна.

Вперёд выдвинулась Фрэнчи:

— Сколько примерно они потянут вместе, а, Глен? Я имею в виду твою и мою долю.

— Понятия не имею. Могу лишь предположить…

— Давай-давай, предполагай… — по своему обыкновению не проговорил, а прошипел Микки Тиббс. — Хочется всё-таки узнать: а сколько причитается мне за убийство двух чернокожих и путешествие в милой компании болтунов. Честно, Лопес, я ни разу ещё не встречал человека, который трепался бы так много, как ты.

— Видишь ли, — сказал Маккенна, — именно речь отличает четвероногих от двуногих. Вот я, например, заметил, что тебе не слишком нравится разговаривать. Так может лучше тебе проконсультироваться со своей лошадью? Вдруг она назовёт тебе сумму большую, чем твои товарищи?

Микки сделал отчаянную попытку собрать глаза в кучку и сфокусировать их на Глене.

— Я это припомню тебе, — пообещал он.

— Припомни, припомни, — пробормотал Хачита. — Xотелось бы и мне кое-что припомнить. Я почти поймал свою мысль, да она опять не далась…

— Маккенна, — сказал Пелон, — на сколько у нас примерно золота?

— Чтобы узнать это, нам придётся его взвесить, — ответил шотландец. — Мамаша, принеси-ка нам холстину. И свой кофейный котелок тащи: мерить большим котлом слишком тяжело. Итак: маленький кофейничек содержит от трёх до четырёх чашек, то есть почти кварту. Зная объём, мы сможем вычислить примерный вес котелка с золотом, затем умножить это число на количество котелков, которые наполним.

— Отлично, — обрадовался Пелон. — Ну, что, Микки? Что, сукин ты сын? Убедился, как нужен нам такой человек? У него есть мозги! И честность. О, Господи, он честен, как евнух в гареме! Такому я доверю собственную — или, по крайней мере, твою — жизнь.

Молодой Микки Тиббс не ответил. Взвешивание золотого песка и самородков — с рисовое зерно, с жёлудь, с грецкий орех, а затем и с индюшачье яйцо, — началось. Во время работы никто не проронил ни слова, все лишь беззвучно считали (пока хватало пальцев — на пальцах, а затем — шевеля губами), сколько всего кофейников зачерпнул Маккенна из глиняного котла. И вот на грязной, просмолённой холстине поблёскивали тринадцать аккуратных кучек золота. Кофейник вмещал около тридцати фунтов; значит, всего получилось триста девяносто фунтов песка, слитков и крупнозернистого золота. Наверно, даже больше. Теперь они знали, какое богатство попало к ним в руки. Настоящие золотые россыпи! Наконец Маккенна оторвал взгляд от мерцающего сокровища:

— Принимая во внимание, что удельный вес золота составляет 19,3, а объём кофейника — чуть меньше кварты… дифференциал между цельной и разрозненной массой равен объёму воздуха между частицами металла… Я оцениваю находку примерно в 99000 долларов, — сказал он. — Разумеется, я чересчур осторожничаю. Но в подобных обстоятельствах иначе нельзя. Правда, не удивлюсь, если узнаю, что истинная ценность приближается к ста тысячам. Ещё раз повторюсь: конечно, это не та сумма, на которую мы все рассчитывали, но зато очень близко к той, которую называл Адамс. Верно?

— Верно, — согласился бандит, — всё верно. Правда, у нас называли и более соблазнительную цифру: двести тысяч. Но надо знать любовь мексиканцев к преувеличениям и всегда делить названную ими цифру на два. Тогда уж точно получишь верный результат… Всё нормально. Принимается! Всё равно каждому достанется небольшой подарочек в двадцать пять тысяч!

Он повернулся к Микки Тиббсу:

— Ну, так что, сын сукина сына, нравится тебе такой делёж?

— Ты что, знал моего отца? — спросил Микки.

— Знал ли я твоего отца?! А то ты не в курсе! Целых семь лет, пока Старый Бородач охотился за Джеронимо, он пытался поймать меня и доставить на ужин генералу Круку. Но Старый Микки был страшно похож на тебя. Такое же барахло. А теперь отвечай: доволен делёжкой? Возьмёшь свою четверть и успокоишься?

— Возьму, скотина, возьму. Но не успокоюсь до тех пор, пока не унесу её подальше отсюда. А когда отойду, всё припомню и тебе, и твоей мамаше, и этому белому ублюдку, которого ты считаешь своим дружком…

— Что это тебя вдруг заинтересовал цвет его кожи, а? — ухмыльнулся Пелон. — Что, индейская кровушка взыграла? Рассерженные предки стали тыкать в тебя раскалёнными головешками?

— К чёрту тебя с твоими шутками… Начинай делить золото! На четверых, — отрезал Микки. — Я хочу забрать золотишко и убраться отсюда. Кстати, и остальным советую: надо разобрать золото и разъехаться разными тропами. И побыстрее. Ты ведь знаешь…

— Ничего подобного! — рявкнул Пелон. — Не хочу об этом слышать! Мы пришли сюда, как друзья и партнёры, и уйдём, как друзья. Пока мы вместе — мы сила! Поэтому останемся вместе.

— Не знаю, не знаю, — хитро промямлил Маккенна. — Надо бы подумать… Гнаться за людьми, едущими в четырёх разных направлениях, тяжелее, чем за одним отрядом. Мне бы тоже хотелось забрать золото и убраться.

Пелон пронзил его взглядом.

— То есть вместе с девушкой? — спросил он.

— Да, с ней.

— И с её долей?

— Конечно.

— Ха-ха-ха-ха-ха! Чудненько! Как видишь, меня всё ещё смешат твои шутки, Маккенна, хоть они и однообразны, и начали приедаться. Ха-ха-ха-ха-ха! Ну, а теперь — все по одеялам! Утром будем делить золото и разъезжаться. Без пальбы, без драки.

Держа правую руку под накидкой, он наблюдал за Маккенной и Микки.

— Конечно, начальник, — согласился Маккенна. — Нет ничего лучше хорошей порции сна: он прочищает мозги. Никто не умеет убеждать лучше тебя.

Микки снова промолчал. Он хмуро стоял, держа правую руку на весу: в руке поблёскивал винчестер, и большой палец лежал на курке.

Маккенна взял одеяло, которое ему подала Фрэнчи. Напротив них устроился Хачита: он сидел на голой земле, скрестив ноги. По бокам молча примостились Микки и Пелон. Маль-И-Пай развела в старом кострище огонь и поставила на него кофейник. Было часов десять вечера; время тянулось, как смола. Что-то принесут им ближайшие часы? Маккенна счёл необходимым предупредить Фрэнчи.

— Первый солнечный луч появится сразу после четырёх, — прошептал он. — Спать нельзя. Понятно?

Девушка сжала его руку и придвинулась поближе.

— Да, — ответила она. — Меня уже предупредили.

— Кто?

— Маль-И-Пай, конечно! Она именно поэтому занялась кофе. И сказала, чтобы я тебя предупредила: она делает его для тебя.

Маккенна бросил взгляд на старую каргу. Она подмигнула в ответ. Значит, теперь у него была уверенность — до утра они доживут…

— Спокойной ночи, матушка, — крикнул он матери Пелона Лопеса. — До утра! Хаста маньяна.

— Хаста маньяна, — проворчала старуха. — И — к чёрту…

Сюрприз

Маккенна страшно удивился, увидев, что Пелон и Микки, которые начали пить кофе вместе с ним, уже в скором времени клевали носами. А через полчаса их сморил сон. От костра отделилась тощая фигура Маль-И-Пай. Она плюнула на Микки, а Пелона укутала одеялом.

— Он хороший мальчик, — извиняясь, проговорила она. — И не то, чтобы мне очень уж хотелось подсыпать ему в кофе снотворное… Просто он не оставил мне другого выхода.

— Теперь мы — твои должники, мамаша. Ты спасла наши жизни. Если удастся выбраться отсюда живыми, я найду способ тебя отблагодарить.

— И я! — подала голос Фрэнчи.

Маккенна удивлённо воззрился на девушку.

— Ты понимаешь меня? — спросил он. — Значит, скрывала, что знаешь испанский?

— Ничего я не скрывала. Побудешь рядом с Маль-И-Пай — и в школу ходить не надо. Вот и всё.

— Ничего себе! — восхищённо пробормотал Маккенна.

— Времени почти нет, — энергично проговорила девушка. — Давай собираться.

Она поднялась, но Маккенна не двинулся с места.

— И куда, по-твоему, мы отправимся? — спросил он.

— Подальше отсюда. Золото мы поделили. Эти спят. Маль-И-Пай им объяснит, что, пока они спали, мы сделали ноги.

— И как же ты хочешь доставить золото наверх, а? — язвительно осведомился Маккенна. — Обе наши доли весят столько же, сколько взрослый мужчина — и довольно большой. То есть нашим коням придётся тянуть вверх лишнего человека. Пелон и Микки поймают нас ещё до того, как мы доберёмся до фургонной дороги. Завтра к этому часу мы с тобой будем мертвы, как эти скалы.

— Если верить Маль-И-Пай, мы и так погибнем.

— Это верно. Но можно придумать что-нибудь ещё. У нас впереди целая ночь.

Фрэнчи Стэнтон прожгла его взглядом:

— Глен, это ты говорил ещё в нашу первую ночь, тогда, в Удивительной Траве. С того самого времени ты только и делал, что сидел и думал.

— Да, я такой, — признал Маккенна.

— А я — нет!

— Это уж точно, — нахмурился старатель. — Единственный шанс вырваться на свободу — если Маль-И-Пай со своей вьючной лошадью поедет с нами. Если она повезёт груз, то нам, может быть, и повезёт. Да ещё если Хачита будет прикрывать наше отступление. Если ты сможешь это организовать, я поеду.

— По крайней мере, половину я уже организовала, — сказала она. — Маль-И-Пай поедет с нами. Я пообещала, что она будет жить с нами.

— С нами?

— У нас ведь будет свой дом, не так ли?

— Фрэнчи, ты с ума сошла!..

— Вполне возможно. Но своё дело я сделала. Теперь твой черёд.

— Ты имеешь в виду Хачиту?

— Ты ведь сам предложил, чтобы он ехал с нами.

Потомок Мангас Колорадас кофе не пил. И потому сидел, наблюдая за белой парочкой.

Маккенна прокашлялся.

— Друг, — улыбнулся он, — мы тут обсуждали одну идею… насчёт того, чтобы уйти отсюда, пока Пелон и Микки дрыхнут. Нам бы хотелось, чтобы ты пошёл с нами.

Апач угрюмо покачал головой.

— Не могу, белый друг, — сказал он. — Я должен вспомнить то, что приказал мне помнить мой погибший товарищ. Пока не вспомню — не тронусь отсюда.

Маккенна взглянул на Фрэнчи. Девушка ждала, как он поведёт себя дальше. Он снова повернулся к Хачите и в нескольких словах объяснил: они с Маль-И-Пай и Фрэнчи должны уйти, уведя вьючную лошадь и забрав свои доли золота, и им очень обидно оставлять его, своего друга, один на один с Пелоном и Микки. Но великан снова покачал головой в ответ.

— Это невозможно, белый друг, — сказал он и вытащил из-за пояса томагавк. — Пока я не вспомню, что должен вспомнить о Сно-Та-Хэй, — никто не выйдет из каньона!

— Но ведь ты можешь совсем не вспомнить! — вскричал Маккенна, поражённый сюрпризом капризной судьбы. — И мы останемся здесь, пока не станем старыми, как Маль-И-Пай!

Хачита сурово кивнул. Он подкинул топорик в руке. Пламя костра, словно кровью, окрасило острое лезвие. Хачита взглянул на томагавк, потом на Глена Маккенну.

— Правильно, — согласился он. — Мы можем здесь состариться.

Томагавк Хачиты

Наутро от вчерашнего духа товарищества не осталось и следа. Если Пелон с Микки и поняли, что их опоили каким-то зельем, то не подали вида. Вожак банды был подозрительно жизнерадостен.

— Дружище! — приветствовал он Маккенну. — Какой денёк предстоит! А какое утро! Ты только понюхай этот воздух. Слышишь? Растёт трава. Как приятно быть живым…

Фрэнчи с Маль-И-Пай сворачивали лагерь. Птичьи трели и ласковое пение ручейка переполняли каньон. Глядя на воодушевлённого Пелона, Маккенна не мог поверить, что у того могут быть какие-то чёрные мысли на его счёт. Бандит умел становиться очаровательным хозяином, когда это выгодно.

— Старый товарищ, — с нескрываемым дружелюбием говорил Пелон Маккенне, — не хочешь ли пробежаться наверх и заглянуть во-он за те уступы? Думаю, тебе, как человеку понимающему, должно быть интересно — что же там такое…

Маккенна согласился. Пелон шёл впереди. Микки поплёлся сзади: ему не хотелось упускать этих двоих из вида. Бандит сразу же остановился. Его рука скользнула под накидку.

— Кто-то должен остаться с женщинами, — сказал он.

— Только не я, — ответил Микки.

Под накидкой произошло неприятное движение.

— А вот мне сдаётся — ты.

И снова это движение застало Микки с опущенным винчестером. Поэтому он молча повернул обратно.

— Двинемся же, — сказал Пелон, улыбаясь и делая приглашающий жест рукой. — После вас, сеньор.

Водопад был точно такой, как описывал Адамс: фута четыре в высоту. Сразу за ним ручей сворачивал на запад. Именно там разбил лагерь Нана. Там должны были находиться Залежи Индюшачьих Яиц. Едва завернув по ручью, Маккенна восторженно воскликнул:

— Ты только глянь! Даже отсюда глаза слепит!

Они двинулись к земляной насыпи. Стоянка и хижина скрылись из вида. Да, подобного месторождения Маккенна не видел ни разу в жизни. Наверное, подумал Маккенна, такого со времён конкистадоров вообще ни один белый человек не видел. Подобного богатства больше нет на всём Юго-Востоке. Он мог только стоять и любоваться. А вот Пелон почему-то был спокоен.

— Знаешь, — сказал бандит, оборачиваясь, чтобы убедиться, что за ними никто не приплёлся, — я ведь сюда не на золото смотреть пришёл. Мне нужно только то, что мы уже взяли. Я не собираюсь в грязи рыться. Я разбойник, бандито. Я золото ворую, а не добываю его потом и кровью, ковыряясь в земле. Я привёл тебя сюда, чтобы поговорить.

«Эта насыпь, если разработать, — подумал Маккенна, — может принести не меньше миллиона. И это лишь видимая часть разработки. А если углубиться — там не на один миллион, на два, на пять, десять? Неизвестно… Вода для промывки — прямо здесь, в ручье». Это всё, о чём мог сейчас думать горный инженер Маккенна, глядя на Залежи Индюшачьих Яиц на Руднике Погибшего Адамса.

— Ты меня слышишь? — спросил Пелон. — Я хочу поговорить с тобой о Микки. Он замышляет всех нас отправить к праотцам. Сам знаешь, он — чокнутый. Поэтому я хотел тебя предупредить и заключить с тобой ещё одну сделку. Сделка простая: ты вполне можешь положиться на старину Пелона. Предоставь заботу о пареньке ему. Ну, что скажешь? Ты — со мной?

— Предположим, — выдавил Маккенна, с трудом отрываясь от созерцания россыпей. — Во всяком случае, уж никак не с Молодым Тиббсом.

— Отлично, тогда пошли обратно. Мне не терпится показать тебе, что наше старинное знакомство для меня что-нибудь да значит. Я всё беру на себя, потому что прекрасно знаю, что в таких случаях нужно делать.

— Вот уж в чём я никогда не сомневался, так в этом… Ну, веди меня, начальник.

На первый взгляд, в лагере всё было в порядке. Вьючную конягу уже нагрузили нехитрым апачским скарбом, оставалось лишь положить главную тяжесть — золото. Пелон хотел было отдать распоряжение о погрузке, но тут его посетил первый приступ вдохновения.

— Подожди! — крикнул он старой скво, ведущей мустанга в развалины, прямо к парусине с золотом. — У меня идея: давайте на вьючного коня погрузим половину добычи — ему больше не вывезти. А оставшееся разделим поровну между четырьмя партнёрами. Все будут заинтересованы держаться вместе. А если кто-нибудь всё же отколется невзначай, он хоть и распростится с той частью, которая останется во вьюке, но всё равно при нём будет доля, которой он сполна вознаградит себя за перенесённые трудности. Возражения есть?

Возражений не было. Золото разделили.

— А теперь, — провозгласил Пелон, оглядывая выстроившуюся на берегу ручья кавалькаду, — мне в голову пришла ещё одна идейка: пусть наш друг, Маккенна, вырвет из своей записной книжки несколько листков и нарисует, как добраться до Сно-Та-Хэй. Скопирует карту, что нарисовал ему старый Эн. Маккенна карту помнит: он человек учёный, его здорово накачали всякими знаниями. Но мы-то, остальные — просто бедные дурни, побрекитос. Как же нам-то отыскать дорогу в Сно-Та-Хэй? Ведь нам, боюсь, даже из него пути не найти. Ну, как?

Это предложение было логичным. Ни одному живому человеку, видевшему Залежи Индюшачьих Яиц, не устоять против соблазна вернуться в Сно-Та-Хэй. Маккенна без всяких возражений вытащил карандаш и бумагу и набросал карту каньона Дель Оро, включая и Потайную Дверь, и Тыквенное Поле, и старую дорогу к Форту Уингейт. Он передал карту Пелону.

— Великолепная работа, друг мой, — отметил тот.

— Ну, хватит! — нервно рявкнул Микки Тиббс. — Пора с этим завязывать, Пелон!

— С «этим»? — Маккенна почувствовал, как волосы шевельнулись у него на макушке.

— А, да, — извиняясь, проговорил бандит. — Я совсем забыл тебе сказать, что заключил договор и с Микки: убить тебя и девчонку.

Все увидели, как длинноствольный кольт колыхнул накидку. У Маккенны вырвался сдавленный крик:

— Боже мой, Пелон! Не-ет!!! Не надо, прошу! Только не девушку!

— Ничего не попишешь. Приготовься, пожалуйста.

Он искоса глянул на Микки, стоявшего чуть поодаль от остальных:

— И ты тоже, маленький сукин сын…

— Что — тоже? — нахмурился узкогрудый кавалерийский разведчик.

— Тоже приготовься, — ответил Пелон. — Я тебе не сказал о соглашении, к которому мы пришли с Маккенной: насчёт того, чтобы убить тебя.

Маккенна увидел: Микки свернулся, как змея перед броском.

— Пелон! — крикнул Глен, надеясь предотвратить стрельбу. — Пожалуйста, отпусти девушку! Не дай ей умереть из-за того, что я ошибся в тебе. Пелон, заклинаю тебя — заклинаю честью твоего отца!

Казалось, Лопеса проняло. Скривясь, как от боли, он прищёлкнул языком и покачал головой.

— Извини, конечно, Маккенна, — сказал он. — Но мой отец меня бы понял. Придётся тебе умереть с неверным представлением о моей чести. И обо мне. Ты ошибался: во мне нет слабины. Грустно, конечно, что приходится разрушать образ Пелона, который уже сложился в твоей голове. Но жизнь жестока, полна скверных неожиданностей. И хрупка, как кости новорождённого птенчика. Прощай, амиго.

— Пелон, сынок, не убивай их!

Все позабыли о Маль-И-Пай. И вот теперь пришлось вспомнить. Она стояла рядом с вьючной лошадью, направив спенсор прямо в живот сыну.

— Будь паинькой, — сказала она, — и вынь из-под плаща свой револьвер. Делай, как мамочка велит.

Пелон не пошевелился.

— Мать, — спросил он, неужели ты сможешь меня пристрелить?

— Пока не знаю.

— А как думаешь — я смогу пристрелить тебя?

— Разумеется.

— Ну, так будь благоразумной. Убери ружьецо. Да, и ещё. Скажи этому глухому ослу, Хачите, чтобы прекратил на меня пялиться и пробовать пальцем лезвие своего топора. Ни тебе, мамочка, ни ему я ничего не сделаю. Вы ведь — апачи.

— Но белых, — не сдавалась старуха, — ты всё-таки убьёшь?

Пелон впервые потерял самообладание.

— Мать, выслушай меня! — заорал он. — Я ведь о твоём народе пекусь, твой народ защищаю. Закон апачей гласит: ни белый, ни чёрный, ни серо-буро-малиновый не должен остаться в живых, если он увидел Золотой Каньон. Ведь так говорит идиотский закон твоего собственного племени, не так ли? Так почему же, чёрт тебя подери, ты не хочешь исполнить его?

В то же мгновение Хачита, до тех пор стоявший с обычным — отсутствующим — выражением лица, выпрямился и звонко хлопнул себя по лбу.

— Точно! Точно! — взревел он. — Как ты и говорил, белый: я вспомнил!.. Теперь я знаю, знаю!!!

Он протанцевал и заключил остолбеневшего Маккенну в объятия.

— Ну разве не чудесно? Я всё вспомнил, мой белый друг! Как ты и обещал. О, я так рад, так рад! Спасибо тебе, спасибо!

Маккенна молча благословил столь приятную отсрочку казни, ощущая, как пересохло у него во рту.

— Ты хочешь сказать, — осторожно высвободился он из объятий костолома, — ты должен был помнить, что все пришельцы в Сно-Та-Хэй, не принадлежащие к твоему племени, должны быть уничтожены? Чтобы не разболтали тайну Золотого Каньона?

— Да, да, мой добрый друг. Разве это не чудесно?

Бородач не мог поверить собственным ушам. Он попытался говорить как можно спокойнее.

— Но мы с белой девушкой… Мы тоже пришельцы, Хачита, — сказал он тихо. — Мы не принадлежим к твоему племени. Но ведь нас ты не убьёшь?

— Это очень, очень печально, но… Мне придётся. Вот зачем мы приезжали к старому Эну. Нас послали, чтобы охранять сокровище для нашего племени.

— Но Хачита, подумай! Мы ведь были твоими друзьями!

Казалось, апач не слышит его:

— Правильно! Нас послали оберегать сокровище от Пелона и ему подобных, — бормотал он. — «Хачита, убей всех! — приказал мой верный друг. — Смотри, чтобы ни один, в ком есть хоть мельчайшая примесь белой или мексиканской крови, не ушёл». Я вспомнил! Какое счастье!

— Чёрт побери, ты, вонючий апач! — очнувшись, заорал Пелон. — Да во мне самом есть мексиканская кровь. А что ты скажешь насчёт Микки? В нём намешано вообще чёрт знает чего!

— Верно, верно. Счастливого тебе пути в Темноту, хозяин.

Прежде чем бандит понял, что последние слова индейца относятся непосредственно к нему, Хачита уже стоял рядом с ним. Топорик взвился в воздух, свернул в лучах восходящего солнца, повернулся полтора раза вокруг своей оси и вонзился в широкую грудь Пелона Лопеса примерно на треть рукоятки. Удар был настолько силён, что тело разверзлось, как трещина при землетрясении. Бандит, запнувшись, сделал единственный шаг в сторону Глена Маккенны, лицо его стало серым, как пепел.

— Как видишь, дружище, — задыхаясь, прошептал он, — ты всё-таки оказался прав: у меня, как и у всех, есть слабое место. Хачита угодил точно в него.

Лопес рухнул на землю, и Маккенна увидел, что посмертной его маской стал всё тот же волчий оскал. Шотландец не успел опомниться, как Маль-И-Пай изо всей силы столкнула его в ручей. Холодная вода отрезвила его. Ещё один всплеск — это Фрэнчи Стэнтон тоже упала в затон перед развалинами хижины. И вот уже старая скво закричала им:

— Плывите же, чёрт вас возьми! Только я выстрелила в Микки, как твоё проклятое ружьё заело!..

С этими словами она прыгнула в воду и первая поплыла к противоположному берегу, который утопал в нависающих над ручьём зарослях рогоза.

— Скорее! — она брызгала слюной и давилась словами. — В камыши! Этот громила добьёт Микки и кинется искать нас с вами! Плывите же, остолопы!..

Маккенна с Фрэнчи поплыли.

Они плыли, ныряли, гребли, торопясь уйти от смерти; выскочили в тростники, а затем кинулись вверх по склону, намереваясь укрыться в скалах возле тропы. Обернувшись, Маккенна увидел, что Хачита склонился над Пелоном; увидел, как сверкнуло лезвие томагавка, когда индеец высвободил его из груди бандита; как апач повернулся и направился к Микки, стоявшему на четвереньках и пытавшемуся встать, чтобы убежать от надвигающейся погибели — одна нога кавалерийского разведчика была перебита в колене выстрелом Маль-И-Пай; увидел, как подбитый парнишка сделал один, два, три мучительных шага и отвернулся, когда Хачита, подбросив топорик в руке, метнул его в жертву. Шотландец не видел, как и куда он вонзился. Только услышал. От этого звука его чуть не стошнило.

— Вот чёрт! — прошипела от ближайшего нагромождения скал Маль-И-Пай. — Скверный бросок. Микки как раз стал поворачивать голову, чтобы взглянуть, что делается за спиной. Лезвие вонзилось прямо в рот, застряло в нижней челюсти. Глянь, так и ходит вверх-вниз! А ведь маленький паршивец пытается ещё что-то сказать Хачите. Интересно, что?

— Боже, — пробормотал Маккенна. — Хватит, пошли! Я сказал — уходим!

— Наверно, он просит, чтобы Хачита вытащил томагавк.

— Я же сказал, мамаша — хватит! Пошли скорее!

— Я была права. Хачита берётся за топорище… и вот вынима-ает!..

— Маль-И-Пай, ты как хочешь, а мы уходим!

— Всё, слишком поздно. Я так и знала. Когда лезвие входит под таким углом, вытаскивать его нет смысла. Хотя нет, я ошиблась. Хачита вынимал томагавк не ради Микки Тиббса — для нас. Вот он!

Маккенна снова посмотрел на ту сторону потока и увидел, что так оно и есть. Гигант вошёл в речушку и пошёл вброд — там, где беглецам приходилось плыть или окунаться с головой, вода доходила апачу лишь до груди. Глаза его были прикованы к зарослям и хаосу скал, в которых исчезли белые и Маль-И-Пай. Глубоким, низким голосом он тянул жуткую скорбную песню.

— Что это за молитва? — тихо спросил Маккенна.

— Никакая это не молитва, — ответила Маль-И-Пай. — Это песня. Ты бы должен её знать, Голубоглазик. Ты что, не слышишь, какие в ней слова? «Зас-те, зас-те, зас-те» — снова и снова. Это — песня смерти…

— Мать! — взмолился Маккенна, оглядывая беспомощно скорчившуюся на камнях Фрэнчи Стэнтон. — Куда же нам теперь?

— Не знаю. Довела вас сюда, а куда дальше — не знаю.

— Хоть нож у тебя остался?

— А, чёрт! Обронила. Поднимала ружьё и обронила.

— Боже! У нас даже ножа нет!

— У Адамса с Дэвидсоном его тоже не было.

— Но у них были ружья!

— Ну, значит, у Брюера. У него даже зубочистки не было, когда он карабкался в дыру, что над нами.

Она ткнула скрюченным пальцем через плечо на узкий утёс за их спинами.

— Вот оно что! — прошептал Глен. — Ты имеешь в виду ту расщелину над Наблюдательным Пунктом. Брюер спасся именно в ней. Может…

— Хватит болтать — бежим! — скомандовала старуха, подбирая юбки. — Только не надейся, что нам повезёт, как Брюеру. Не забывай, что Хачита только думает туго; с томагавком он управляется — любо-дорого посмотреть.

— Пошли, Фрэнчи, — сказал Маккенна. — Ползём на тот уступ. Наша старушка отыскала нам укромное местечко…

Девушка, дрожа, прижалась к шотландцу:

— Прости меня, я вела себя глупо. Я, конечно, постараюсь сделать, что могу, но, по правде сказать, мне до смерти страшно.

— Лезь, — сказал Маккенна. — И молись.

И вот началось восхождение. На такие утёсы Маккенна взбирался постоянно в течение одиннадцати лет, что жил в этих местах; он был закалён и полон сил — мужчина в расцвете лет. Фрэнчи же, хоть и казалась худышкой, в выносливости могла потягаться с любым мужчиной; да и страх подгонял её. А вот старуха сразу же стала отставать, пыхтя всё дальше и дальше за их спинами.

Возле Наблюдательного Пункта Маккенна обернулся. Отсюда он увидел и Маль-И-Пай, и Хачиту. Он понимал: станет ждать скво — не успеет укрыть Фрэнчи в расщелине. Если придёт время выбирать — умереть придётся старухе. К счастью, Хачита избавил шотландца от необходимости делать такой выбор.

— Старая, — крикнул воин, — тебе нечего меня опасаться. Можешь не бежать. Ведь ты — из наших. Я не трону тебя. Подожди! Остановись! Не вздумай стоять рядом с этими белыми, когда я их поймаю. Пожалуйста, мамаша…

Скво остановилась. Она оглянулась на лезущего за ней апача, а затем глянула вверх, на карабкающегося Глена Мак-кенну, и помахала ему рукой.

— Не останавливайся, Голубоглазик. У меня есть право на вель-котка-эль-кек. Ты знаешь наш закон.

Маккенна знал. Это апачское изречение означало право безнадёжно раненому остаться сзади, чтобы задержать врага. Произнося его, человек заявлял о том, что остаётся, и приказывал своим товарищам уходить. Конечно, Маль-И-Пай не была ранена. Но старые лёгкие саднило от нехватки воздуха, ноги дрожали от усталости. Бородач быстро помахал в ответ.

— Мы поняли тебя, мамаша. Прощай!

Он полз на четвереньках, спотыкаясь и обдирая руки, но продвигался вперёд: лёгкие болели, икры и бёдра ныли. Но Фрэнчи уже ждала его на Наблюдательном Пункте, а до спасительной расщелины оставался всего один поворот тропы.

— Старуха осталась, чтобы задержать Хачиту, — задыхаясь, объяснил шотландец девушке. — Ей он ничего не сделает.

— Дальше я не пойду, — отрезала Фрэнчи. — Без неё не пойду!

— Она это сделала для тебя. Ты должна. Ступай!

— Нет, не пойду!

Маккенна ударил её по лицу. Фрэнчи едва не свалилась со скалы, но в последний момент удержалась и снова обрела равновесие. Пристально глядя на Маккенну, она вытерла кровь с лица.

— Лезь, — приказал старатель. — Тут вам не игрушки, мисс. Давай вперёд и поберегись, чёрт побери, оглядываться. И главное — говорить.

Он развернул её лицом вперёд и подтолкнул вверх по тропе. Фрэнчи покачнулась, сделала пару неверных шагов и снова чуть не упала. Но Маккенна стоял наготове и новым тычком подтолкнул девушку вперёд. На сей раз она всё-таки упала. Шотландец прыгнул к ней, как дикий кот, подхватил, швырнул вверх по тропе и, проклиная всё на свете, ругаясь, изо всей силы хлестнул Фрэнчи по ягодицам.

— Двигайся, чёрт тебя побери! — завопил он. — Я не собираюсь помирать только для того, чтобы ты смогла доказать свою храбрость. Ах ты, сучка! Я не видел от тебя ничего, кроме рукопожатий и головной боли! Или ты затащишься в ту расщелину, или… или я вколочу тебя туда! Ногами!

Побелев, как бумага, девушка заревела. И всё-таки двинулась вперёд. Маккенна лез за ней и, хотя его мутило от собственной жестокости, темпа не сбавлял. Ему хотелось остаться в живых. Выжить, чтобы вытащить эту своенравную сиротку из злополучного каньона и оставить её в любой приграничной семье, у которой не хватит ума отказаться от такого сокровища. Сейчас всё было против них. Глен знал, как избежать нависшей над ними смертельной опасности.

Надо было всего лишь прикончить Хачиту.

Как наши предки в доисторические времена: голыми руками.

Смерть в расщелине

Расщелина походила формой на след сверхъестественной молнии, ударившей в совершенно гладкую западную стену Сно-Та-Хэй. Не ветер и не вода были её создателями — это Маккенна понимал. Но истинную её природу не знал, пока не вспомнил о лавовых потёках напротив Потайной Двери и вокруг Апачского Почтового Ящика. Скалу расколол надвое выброс лавы. Веками дно расщелины заполнялось обломками камня, кустарником, кривыми сосенками, прежде чем образовалась-таки ненадёжная тропа, по которой сейчас ползли вверх Маккенна и девушка. Но кое-что здесь явно было усовершенствовано человеком. И не сегодня, не вчера, не во времена вождя Наны, даже не во время испанских конкистадоров, а задолго до них. Это открытие заронило в сердце старателя искру надежды. Вполне возможно, сейчас объяснится самое непонятное в легенде Адамса: как Брюеру удалось ускользнуть от засады. Сам Адамс объяснял, что Брюер, мол, «скрылся в скалах», а уже Брюер добавил насчёт «норы», не больше кроличьей. Апачская версия происшедшего содержалась в карте старого Эна, назвавшего тропу за Наблюдательным Пунктом «брюеровской расщелиной». Если над тропой действительно потрудились чьи-то руки — значит, сейчас они должны приблизиться к чему-то понадёжней, чем просто «кроличья нора». И вот тропа уткнулась в глухую монолитную стену.

Поначалу Маккенна ничего не мог понять. А затем увидел…

Стёршиеся, засыпанные камнями, они всё же существовали — там, где кто-то выбил их в застывшей лаве…

Ступеньки! Пятнадцать, может быть, двадцать. Выбитая в камне лестница. Её сделали люди, жившие задолго до Христа, фараонов, майя, инков и ацтеков.

Фрэнчи начала было, вцепившись в Маккенну, снова задыхаться и хныкать.

— Хватит раскисать! — рявкнул Маккенна, хватая девушку за плечи и хорошенько встряхивая. — Смотри сюда! Это ступеньки, поняла? Ступеньки! Им тысячи лет. Молись, чтобы они привели нас в какое-нибудь интересное местечко. Давай, девочка, шевелись, мы пока — не покойники!

— Глен, я больше не могу! Даже одной ступеньки мне не одолеть. Я никогда не поднимусь на эту гору. Да ещё по этим крошечным зарубкам…

— Эти, крошечные, куда лучше, чем те большие, что остаются от топора Хачиты. Мы должны забраться на скалу, Фрэнчи. Не так уж она крута, как кажется.

— Я постараюсь, Глен. Но, знаешь, я не слышу за спиной никакого шума. Не слышу с тех самых пор, как мы начали взбираться по расщелине. Может, подождём и посмотрим?

Но Маккенна не собирался лезть вверх без неё. Хотя и знал, что ступеньки — не тропа, так просто девушку по ним не подтолкнёшь. Она должна это сделать сама, но даже тогда им понадобится везение, чтобы не сверзиться вниз. Доисторический человек был проворен, как обезьяна, и вырубал эти ступени не для двуногих девятнадцатого столетия от рождества Христова. Индейцы племён зуни или пуэбло могли устраивать на них спортивные состязания, биться об заклад, кто быстрее поднимется, или похваляться ловкостью перед возлюбленными. Но Глену Маккенне и Франчелии Стэнтон эта древняя лестница грозила гибелью на дне каньона.

Но всё равно. Лучше падение, чем топор Хачиты.

— Фрэнчи, — начал рыжий старатель, — ты когда-нибудь видела, как кошка играет на поляне — там, где, возможно, водятся мышки? Она прыгает, скачет… В общем, ведёт себя довольно игриво и не пытается прятаться, пока не объявится мышь. Зато потом она не издаёт ни звука. В мгновение ока игра превращается в охоту. Теперь слушай: там, внизу, — он указал на узкую горловину расщелины, — Хачита, который вышел на охоту.

— Но он казался таким милым, простым, немного печальным…

— Он — апачская кошка, а мы — белые мыши.

— Так ты думаешь, что сейчас он где-то крадётся? Охотится за нами?

— Не думаю. Знаю. Значит, так: мы либо забираемся по этой каменной стене, либо ждём его здесь. И делать выбор предстоит сейчас, детка: лестница или топор?

Фрэнчи содрогнулась. И всё же попыталась улыбнуться. Увидев это, Маккенна с гордостью прижал девушку к груди. Так старший брат ободряет младшего.

— Ну, вот и славно. Женщины — первые…

Ступени находились на расстоянии трёх-четырёх футов друг от друга и шли зигзагообразно. Всего их было двадцать две, и поднимались они на сорок футов вверх. Дважды девушка оскальзывалась, и непременно упала бы, если бы жилистые руки Маккенны не поддерживали её снизу. Сам он взбирался по каменной лестнице с такой лёгкостью, словно сам вырубал её. Но восхождение заняло целых десять минут. Время, которое им ни в коем случае нельзя было терять, было потеряно.

Добравшись до площадки, Глен постарался привести мысли в порядок — и не смог. Утреннее солнце душило его. Язык распух, сердце билось о рёбра, словно безумная птица о прутья клетки. Надо было подняться, выпрямиться, надо было что-нибудь сделать.

Но человек не может жить без воздуха. На такой высоте, в такой жаре, после быстрого подъёма, который они с Фрэнчи только что совершили, человеческое тело отказывало повиноваться, требуя: воздуха, воздуха! Маккенну хватило лишь на то, чтобы оторвать голову от камней и взглянуть на Фрэнчи. Девушка не шевелилась.

Пока они, обессиленные, лежали на площадке, в поле их зрения появился Хачита. Апач увидел их и полез вверх. Запоздало услышав его шаги, Маккенна с трудом поднялся на колени и в отчаянии попытался отыскать валуны, которые древние индейцы обычно держали наготове, чтобы скатывать их на головы врагам. Камни кругом были не больше кулака. Маккенна загородил Фрэнчи собой и помог подняться.

— Глен, смотри! — вдруг закричала девушка, указывая вверх по расщелине. — Лестница!

Невероятно, но правда. Напротив крутого обрыва, не дальше, чем в сотне футов от них, стояла грубая деревянная лестница, вроде тех, что использовали предки индейцев пуэбло. А на ней — ещё одна, прислонённая к тёмному входу в пещеру — либо естественную, либо сделанную человеческими руками каверну.

Если им удастся взобраться на вторую лестницу, а затем втянуть её за собой — Хачите до них не добраться. В тишине прохладной пещеры они пересидят того, кто ждёт их на раскалённом камне.

Там, наверху, возле тёмного входа, Маккенна разглядел нежную зелень той разновидности мха, которая в этих иссушенных солнцем землях росла только в одном месте. Значит, там, наверху, есть вода!

Он сказал об этом Фрэнчи и увидел, что девушка будто ожила. Они уже добежали до нижней лестницы, когда Глен, обернувшись, увидел: над краем площадки показалась голова Хачиты. Старатель рассмеялся в голос и послал великану обидный эпитет на языке апачей. Индеец, ещё не понимая, что проиграл, неуклюже, но плавно, словно медведь гризли, вспрыгнул на площадку и кинулся к беглецам. От него пахло потом и смертью.

— Аккуратнее, Фрэнчи, — процедил Маккенна сквозь зубы. — Пока что ему нас не достать. Давай… ступеньку за ступенькой… осторожнее. И не смотри вниз. Я — за тобой.

Девушка кивнула и отвернулась. Она поставила ногу на первую ступеньку, взявшись за вторую обеими руками… Фрэнчи взобралась уже на три ступени, и Маккенна подтягивался за ней, когда четвёртая, словно насмехаясь над беглецами, треснула и разломилась под ногой девушки. Фрэнчи свалилась Маккенне на плечи, сверху на них посыпались обломки лестницы.

— Боже! — вырвалось у Маккенны. — Труха!

Они снова стояли на площадке. Маккенна прикрыл девушку своей спиной. Хачита — правнук вождя Мангас Колорадас, неистового врага всех белых — проревел: «Зас-те!» и двинулся прямо на худощавого, безоружного шотландца, который поджидал великана, до боли сжав кулаки.

Потомок Мангас Колорадас

Его глаза, думал Маккенна. Старая Маль-И-Пай предостерегала Глена от острых глаз индейца. Значит, надо их убрать, лишить великана хотя бы этого оружия. Ослепить… Это был единственный шанс.

Маккенна нагнулся, чтобы зачерпнуть горсть песка и пыли. И тут его взгляд наткнулся на обломок развалившейся лестницы — брусок футов трёх в длину. Этой дубинкой апача скорее достанешь, чем горстью песка, подумал он. К тому же таким образом можно будет хоть как-то обороняться от сверкающего лезвия томагавка, который — Маккенна знал точно — Хачита кидать не станет. Не рискнёт — при промахе топорик может сломаться, ударившись о скалу. Значит, главным сейчас было отразить первый удар, а там… Там будет видно.

Старатель покрепче ухватился за свою дубинку и сразу же сделал три шага вперёд, чтобы дать Фрэнчи шанс спастись.

— Когда я его ударю, — сказал он девушке, — беги!

— Глен, я не смогу!

— Ты должна! Вниз по ступеням! — сказал он сквозь зубы, готовясь к прыжку на Хачиту. — Доберись до старухи… По тропе к хижине… Там ружья!

Хачита надвинулся на него, и Маккенна с разворота ударил его палкой — так, чтобы та преградила путь сверкающему лезвию томагавка. Кол ударил апача в лицо и взорвался облаком пыли. Труха и щепки ослепили апача. Томагавк лишь слегка задел шею Маккенны. Глен отпрыгнул, Хачита тоже отступил на шаг. Он тряс головой и протирал глаза словно гризли, пытающийся стряхнуть с себя невидимого, но крепко жалящего шмеля. В то же самое мгновение Глен схватил полные пригоршни каменной пыли и прыгнул на Хачиту. Тот снова сделал широкий замах, но глаза, полные пыли и слёз, подвели: апач промахнулся. Правда, на сей раз кулак, сжимающий рукоять, ударил Маккенну в плечо так, что тому показалось, будто с него живьём сдирают кожу. Старатель подумал, что ключица, и так давшая трещину после удара ещё в Удивительной Траве, теперь наверняка сломана. Но и сам Хачита потерял равновесие, и ему пришлось вытянуть левую руку, чтобы опереться о землю. В этот момент Маккенна кинулся к нему и с силой матадора, вонзающего бандерильи в спину быка, вбил ему в глаза каменное крошево. И тут же, подпрыгнув, перекатился по спине потерявшего равновесие апача — и вновь увернулся от смертоносного лезвия.

Вскочив на ноги, шотландец успел посмотреть в сторону Фрэнчи и с ужасом увидел, что она не двинулась с места и всё так же сидит, скорчившись возле лестницы.

— Ради всего святого — беги!.. — крикнул он и осёкся.

Но Маккенна уже выдал себя. Ослеплённый, Хачита двинулся на звук. Делая отчаянный бросок в сторону, Маккенна понимал: даже теперь Хачита даст любому зрячему сто очков форы: слух у индейца был ничуть не хуже, чем у подкрадывающегося к добыче кугуара. Вслушиваясь в шаги белого, апач безошибочно преследовал его.

Томагавк! Отнять томагавк!

Но как? Как? Лезвие топора пролетало всё ближе и ближе от старателя. Вот просвистело в нескольких дюймах от лица, вот — около ноги, а трижды задело — грудь, бедро и правый бок — ссекая тоненькие кусочки кожи и мяса. Не так уж больно, но кровь хлестала вовсю, а с нею Глена покидали силы.

Звук! Индеец находит его по звуку. Надо сбить его с толку. Нужны два — или три — звука одновременно. Если чуть-чуть повезёт, запутавшегося, промедлившего индейца можно будет подвести к последнему шагу — эль-пасо-муэрто — шагу в смерть.

Маккенна рванул с себя рубаху, с трудом увернувшись от удара, который индеец тут же нанёс, услышав треск материи. Теперь — ремень. В разорванную рубаху Маккенна быстро засунул свою шляпу, в которую зачерпнул камней. Этот сильно перетянутый ремнём с тяжёлой пряжкой тюк будет приманкой… последним шансом…

Чтобы Хачита кинулся в нужную сторону, Маккенна сильно шаркнул ногой вправо, а сам в то же время сделал три лёгких шажка влево, перекинув узел с одеждой через голову индейца. Тот рванул было вправо, но шаги старателя заставили его резко повернуться. И тут же апач застыл, услышав, как узел с одеждой шмякнулся о скалу за его спиной. Всего полсекунды колебался индеец, но Глену хватило и этого, чтобы поднырнуть под широко расставленные руки противника и с размаху врезать ему подкованным сапогом между ног. Хачита заорал и, извиваясь, согнулся.

Всё это время старатель не отрывал взгляда от руки с томагавком. И теперь сильно ударил по ней ногой. Пальцы индейца разжались и выпустили оружие. Не задумываясь, Маккенна отпихнул томагавк в сторону. Но апач схватил белого за ногу, повыше лодыжки, и Маккенна грохнулся на камни. Хачита обхватил его могучими руками. Шатаясь, но не выпуская белого, Хачита поднялся на ноги и притиснул Маккенну к себе. Мускулы на шее и плечах апача вздулись… Ещё немного — и рёбра Маккенны треснут, сердце разорвётся. Глен понимал, что умирает. И всё же успел подумать о Фрэнчи Стэнтон: он не спас девушку. Где она? Спустилась вниз? Или всё ещё, парализованная ужасом, стоит возле обломков лестницы?

Но Фрэнчи не сделала ни того, ни другого. Когда из руки индейца топор, звеня и скользя, поехал в её сторону, она машинально схватилась за оплетённую кожей рукоятку. С той же беспощадностью, с какой старатель размозжил половые органы воина и с какой огромный воин сейчас ломал спину Маккенне, Франчелия Стэнтон рванулась к апачу и, подпрыгнув, изо всей силы рубанула его сзади по голове.

Хачита умер, как и жил: не ведая, какая сила управляла им и той рукой, что поразила его, словно молния Йосена. Он умер, как настоящий апач.

Последнее «прости»

Маль-И-Пай осталась на тропе, где её — связанную по рукам и ногам верёвкой, на которой обычно вели вьючную лошадь — усадил Хачита. Разъярённой старухе не было никакого дела до собственной безопасности: она рвалась на помощь тем, кого хотел прикончить апач. Развязанная, она тотчас же хотела бежать, чтобы снести поганцу голову, и лишь весть о том, что великан мёртв, немного успокоила её. Но даже после этого ворчание не прекратилось.

— Ну и ну, — удивилась она, — если так — ладно… Значит, девчонка раскроила ему череп, пока ты его держал, чтобы ей было легче это сделать? Теперь мы квиты за мою девочку, за Салли. Но то, что он оставил меня жариться на этом солнышке, как старую стреноженную лошадь — этого я ему не прощу. И молиться за его проклятую душу не стану.

Белые решили не вмешиваться в апачские дела и не переубеждать старуху. Самое главное сейчас — убраться как можно быстрее из Сно-Та-Хэй. И если для этого душа Хачиты должна была остаться без заступничества Маль-И-Пай перед вступлением в Темноту. — пусть! Им обоим следовало благодарить Господа за его милость…

В молчании троица спустилась вниз и начала готовиться к отъезду. Солнце ещё не осветило дно каньона, но дышать стало почему-то тяжело.

— Быстрее! — поторапливала Маль-И-Пай. — Чувствую, надвигается что-то ужасное!

Всех свободных лошадей они связали в единую цепь: пони Пелона, Микки и Хачиты следовали за Маккенной и Фрэнчи, а Маль-И-Пай вела вьючную лошадь.

— Поторапливайтесь же! — кричала старая скво, — это надвигается!

— Всё готово, — крикнул Маккенна. — Что будем делать с золотом?

— А что мы можем с ним сделать?

— Брать его или нет?

— Вот бы Пелон тебя услышал!..

— И всё же?

Глен по-английски поведал Фрэнчи о своих колебаниях.

— Знаешь, — сказала она, — мне тоже как-то не по себе. Мне кажется, Глен, что золото здесь — на месте. Прошлой ночью мне казалось, что если кто-нибудь покусится на мою долю, я его собственными руками задушу. А сегодня… Мне не нужно это золото.

— Но это огромные деньги.

— Знаю, но…

— Мне тоже оно не нужно.

— Тогда что нам делать, а, Глен? Не можем же мы просто оставить его здесь, чтобы когда-нибудь какой-нибудь белый забрал это золото. Это будет неправильно.

— Точно. Мне кажется, что лучше всего было бы оставить его так, как было до Адамса. В первозданном виде. Раскидать его по руслу ручья, рассыпать от водопада до дальнего края луга, смешать с речным песком и гравием — пусть лежит там, где его впервые обнаружили апачи. Знаешь, Фрэнчи, похоже, я излечился от золотой лихорадки. Единственное, чего я хочу, — выбраться отсюда.

— Если ты так хочешь, Глен, — давай так и сделаем.

Они поехали вверх по ручью, горстями разбрасывая песок и самородки.

— А знаешь, — добавила она, смеясь от счастья, — ведь мы сами когда-нибудь сможем приехать обратно и собрать его снова. Если, конечно, хватит сил и мужества.

Маккенна, расхохотавшись, признался, что такая мысль и ему пришла в голову. Им обоим стало очень хорошо. Странно: при разнице в возрасте в четырнадцать лет они превосходно понимают друг друга… И когда они вернулись к бывшей стоянке, Маль-И-Пай заметила, что они едут плечо к плечу и бесстыдно держатся за руки.

Старуха всем своим видом дала парочке понять, что испытывает к ним непреодолимое отвращение. И только сказала, что время поджимает…

Взбираясь на коня, Маккенна взглянул на Залежи Индюшачьих Яиц и посетовал по-испански: жаль, что невозможно спрятать и это место от алчных глаз.

— Положись на Бога, — пробормотала она. — Он об этом позаботится.

— Ничего не позабыли? — спросил Маккенна, оглядываясь в последний раз.

— Думаю, нет, — быстро ответила Маль-И-Пай. — Ты подыскал моему сыну приличную могилку, оставил косточки этого мерзавца Микки сушиться на солнышке… А главное, забил кубышку никому не нужным речным песком и гравием, чтобы те, кто придут после нас, думали, что сокровище унесено. Постепенно лихорадка вокруг Золотого Каньона спадёт, и апачи в веках прославят твоё имя. Сотни лет и сотни зим будут они оберегать твои стада и твоих женщин. Нет, сынок, больше тебе здесь нечего делать.

Маккенна взял её за трясущуюся руку и крепко сжал её.

— Спасибо, мать, — сказал он. — Я вспоминаю, как старый Эн спрашивал: «Ты алчен до золота, Маккенна? Похож ли ты на остальных белых, встречавшихся на моём пути? Готов ли ты продать жизнь и честь, и честь своей женщины за жёлтый металл?» Я дал ему понять, что нет. А сам почти совершил каждый из этих омерзительных, постыдных поступков. Вот почему я рад, мать. Потому что руки мои не испачканы золотой пылью и в сердце моём нет жажды наживы. Старый Эн теперь может спать спокойно.

Старуха вдруг вырвала у него руку, понюхала воздух, сверкнула глазами и яростно выругалась:

— Чёрт подери, да поторопись же ты! Тебе бы только поболтать! Насчёт тебя Пелон был совершенно прав. Едем!

Он поскакал вслед за индианкой. Маль-И-Пай прикрикнула на вьючную лошадь и поехала через ручей. Остальных лошадей подгоняла Фрэнчи. Доехав до подножия утёса, возле которого начиналась зигзагообразная тропа, они остановились, физически чувствуя тяжесть тишины.

— Мать, что это? — спросил Маккенна. — Мне кажется, ты знаешь…

— Терремото, — пробормотала она. — Темблор де тьерра.

— Землетрясение? — переспросил Маккенна. — Чёрт! Наверное, ты права. Одиннадцать лет я не ощущал ничего подобного.

— Одиннадцать лет здесь и не было ничего подобного, — ответила индианка. — Поехали же, дурочка! Спешить надо, а тут ещё эти идиотские лошади!.. Стой!

Она спрыгнула со своего коня и, подбежав к самому концу каравана, вытащила нож и перерезала верёвку, которой был привязан пятнистый меринок Хочиты. Крутя одеялом над головой и крича по-апачски, она прогнала конягу за ручей. Пони остановился лишь на дальнем конце луга и тут же принялся щипать сочную травку.

— Прости меня, — сказала скво, взбираясь на спину своей старой белой кобыле. — Но не могла же я оставить этого беднягу Хочиту без коня. Апач не должен и в последнем пути идти пешком. Правда, этот не заслужил подобной милости. Но всё-таки он — апач. Теперь поехали. Молитв он от меня не дождётся. Не глазей на меня так! Ты сейчас выглядишь таким же дураком, как и он. Эй, Цыплёнок! А ну, гони эти мешки с костями по тропе! Быстрей! Быстрей!

По тропе они поднялись без приключений. Но, когда проезжали последний поворот перед Наблюдательным Пунктом, увидели: скала над ними закачалась. Лошади захрипели от ужаса, понеслись и сбились перед Потайной Дверью в табун. Всадники тут же соскочили на землю, покороче взяли повода и принялись увещевать их. Толчки продолжались минуты две. Скрип скалы над их головами и падение камней в Сно-Та-Хэй были оглушающими. Содрогнулись в последний раз стены каньона, но грохот не умолкал ещё минут пять. Затем наступила тишина.

Маккенна взял из полевой сумки Микки Тиббса бинокль, подошёл к самому краю прочного уступа и взглянул вниз: Наблюдательный Пункт, вся верхняя часть Z-образной тропы и Брюйерова Расщелина — всё обвалилось.

Исчез водопад. Дна каньона между бывшей стоянкой отряда и лугом более не существовало. Всё было завалено обрушившимися скалами. Залежь Индюшачьих Яиц оказалась погребённой под шестьюстами футами крошева из гранита и известняка. Через тысячу — или десять тысяч? — лет это неисчислимое богатство вновь выползет на поверхность. А пока — как правильно заметила Маль-И-Пай — апачский бог будет сам заботиться о нём.

Лишь золото Адамса так и осталось лежать на дне спокойно вьющегося по лугу ручья. Хижина, луг и ручей так и остались не тронутыми землетрясением. Но, так как тайный индейский проход в каньон — этим путём тридцать три года назад Нана провёл свой отряд — был теперь завален, а тропа укоротилась футов этак на восемьсот, то сокровища Сно-Та-Хэй с этого момента похоронены навеки.

Вернувшись к женщинам, он рассказал им об увиденном. Его спутницы некоторое время молчали. Затем Маль-И-Пай покорно заметила:

— Благословен будь, Йосен! Скажи лучше, Голубоглазик, сколько потребуется времени, чтобы добраться до того славного дома, который ты хотел бы купить для Заморыша и своей старухи-матери?

Маккенна захохотал. Фрэнчи со старухой присоединились к нему. Все почувствовали удивительное облегчение.

Через Потайную Дверь они выехали на простор. Было десять часов утра. Солнце сияло, слоено бриллиант, предвещая превосходный день. К Апачскому Почтовому Ящику подъехали в пять часов пополудни. Маль-И-Пай вновь занервничала. Когда Маккенна спросил, что с ней, старуха указала на скалу и сказала, что кто-то переменил палочки. Те, что торчали ещё вчера, — исчезли. На их месте — другие.

Взгляд старателя скользнул вверх по камням, Фрэнчи внимательно наблюдала за ним. Старуха тоже. Маккенна натянул поводья.

— Мать, — сказал Маккенна, — давай-ка поднимемся и посмотрим, что теперь говорят эти палочки.

Маль-И-Пай неохотно повернула кобылу к Почтовому Ящику. Немного поодаль от «индейского телеграфа» они остановились. Маккенна почувствовал, как волосы зашевелились у него на затылке: палочки действительно были новыми. И стояли они в новой комбинации…

Он взглянул на Маль-И-Пай.

Старая скво чувствовала присутствие духов. Она была встревожена. Ей хотелось как можно быстрее покинуть это проклятое место. Но она придержала пони и в изумлении уставилась на «говорящие» палочки. Маккенна принялся изучать землю возле пирамиды из камней. Свежих следов не было. Ни лошадиных копыт, ни ног, обутых в мокасины, не запомнила земля.

— Мать, — спросил он осторожно, — ты можешь прочитать, что тут написано?

— Могу, — ответила Маль-И-Пай.

— Так что?

Перед тем, как ответить, индианка долго изучала лицо белого, словно хотела измерить глубину его искренности.

— Первые палочки говорят: «Спасибо».

— А остальные?

— А остальные палочки, Маккенна, — сказала она, — образуют знак Ножа.

— Беш? — выдохнул Глен. — Ты хочешь сказать, вся фраза звучит, как «спасибо от Беша»?

Но старуха не ответила. Она развернулась и вместе с Фрэнчи погнала лошадей туда, где иссыхали древние поля. Оставалось время только на то, чтобы выбраться из каньона засветло и к ночи доехать до старой дороги, ведущей к Форту Уингейт.

Осмотревшись, Маккенна содрогнулся. Страшно оставаться одному в этом мрачном ущелье. Он пришпорил коня и бросился догонять женщин. Топот копыт гулко отдавался в каменных стенах. Эхо испугало пони. Конь захрипел, фыркнул и отпрыгнул назад. Маккенна ласково пошептал ему на ухо и тут же снова пришпорил.

Он не потрудился обернуться и в последний раз взглянуть на пирамиду из камней и палочки, оставленные в ней не иначе, как тенями апачских воинов. Поэтому Глен Маккенна и не увидел тень всадника, высокого и стройного, который делал рукой знак, на языке апачей означающий: «Благославляю тебя, брат…»

Оглавление

. .

Смерть апача

По лезвию ножа

Шайка

Жёлтые холмы

Четвёртая женщина

Манки

Договор

Да здравствует кукурузная каша!

Тайна Сно-Та-Хэй

Кавалерия на горизонте

Чокнутая племянница Наны

Старые приятели и жадные собаки

Солдаты

Прощальный свинец

Решение

Дымок от кольта

Холодный приём

Дело — за Санчесом

Прорыв

Не нравится мне здесь!

Разгром

Привал

Не поминай мёртвых

Засада

Каньон Погибшего Адамса

Золото Кривоуха

Сестричка Салли

Щит Микки Тиббса

Могила на Птичьем Лугу

Сахарные Головы

Тыквенное Поле

Лихорадка

Апачский Почтовый Ящик

Вмешательство

Сквозь Потайную Дверь

Каньон Дель Оро

Тринадцать раз наполнили кофейный котелок золотом

Сюрприз

Томагавк Хачиты

Смерть в расщелине

Потомок Мангас Колорадас

Последнее «прости»

Реклама на сайте