«Непобедимая и легендарная (Записка 4)»

Товий Баевский

Записки нового репатрианта

Непобедимая и легендарная

(продолжение)

Записка номер четыре

"Непобедимая и легендарная" - продолжение.

Моя армейская карьера в Израиле началась с курса молодого бойца. Со всей страны собрали ребят, которые уже не годились по возрасту для срочной службы, в основном с высшим образованием, и устроили им 3 - х недельные сборы. Призывной пункт находится в центре страны, там нас быстренько рассортировали по взводам, сделали прививки, сняли отпечатки пальцев и снимки всех зубов - как нам оптимистически объяснили - на случай опознания тела, переодели в форму и рассадили по автобусам. База, где нам предстояло служить, находилась на юге страны недалеко от побережья, в песках.

Наш взвод - примерно 30 человек, состоял из " интернациональных евреев " - репатриантов из разных стран. Там были и американцы, и аргентинцы, и француз, и иранец и даже один парень - эфиоп. Но подавляющее большинство все же были русские, причем примерно половина из них - врачи. При взгляде на эту пеструю компанию приходило в голову, что название " курс молодого бойца " тут не совсем уместно - мы были уже не такие молодые, лет по 30 - 40, почти все отцы семейств, и уж совсем не бойцы - с животиками и намечающимися у некоторых лысинами.

Но наши командиры воспринимали нас всерьез, видимо собираясь сделать из нас боевой костяк израильской армии.

Взвод расселили в палатки, дело было в конце лета, так что погода позволяла. Первое, что удивляло на базе - это количество боевых патронов, валявшихся под ногами, такое впечатление, что ими засеивали территорию, стараясь не пропустить ни единого метра. Поначалу мы, приехавшие из России и знакомые с советской армией, порывались каждый найденный боевой патрон сдать в оружейку, но после нескольких попыток, когда там на нас посмотрели как на психов - это дело бросили и на них внимания обращали не больше, чем все остальные военнослужащие базы. Вообще отношение к боеприпасам тут очень простое. Когда через пару дней нам выдали оружие, мы получили по три пустых магазина. После этого оружейник вытащил на улицу со склада цинк с патронами и развернулся, чтобы идти обратно на склад. На наш робкий вопрос - " А когда будут выдавать патроны? " - он недоуменно посмотрел на нас - " Так я же вам уже выдал.

Открывайте цинк и набивайте магазины сами - не маленькие. " То есть понятие о том что патроны выдаются по счету - тут не существует, в принципе ничего не стоит кроме магазинов наполнить еще и карманы - никто не проверяет. Более того, когда в конце срока мы сдавали оружие, то магазины освободили от патронов в коробку и сами магазины скинули в одну кучу так же без счета.

В отличие от боеприпасов, само оружие контролируется очень строго. На второй же день нам выдали автоматические винтовки М - 16. Никаких глупостей типа спиленных бойков или залитых стволов тут нет - оружие вполне боевое. Перед этим нам морочили голову о правилах безопасности при ношении оружия, строгих запретах и ужасных карах при их нарушениях. Инструктаж был неформальный, командиры воспринимали все это очень всерьез, в отличие от нас, непуганных идиотов.

С момента выдачи оружия до момента сдачи его в оружейку не разрешается расставаться с ним ни на секунду - в буквальном смысле. Спишь клади под голову, идешь в туалет - вешай на гвоздик, а если заболел и тебя увозят в больницу - то тебе положат ружье на носилки.

Говорят, что в случае утери оружия суд влепит 10 лет тюрьмы без долгих размышлений. Причина - потерянное оружие может попасть к арабским террористам и из него будут убивать наших. Нас так выдрессировали, что если вышел из палатки на 15 метров без ружья, то уже чувствуешь, что чего - то не хватает, и бежишь обратно, пока никто из командиров не увидел - а то живо получишь наряд вне очереди.

Кстати, мне очень понравилась винтовка М - 16 - легкая, удобная для переноски, с точным боем. Есть в армии еще несколько автоматов, один из них Галиль - нечто вроде Калашникова, но несколько измененный, и знаменитый автомат Узи. Последний мне не понравился - короткий, тяжелый, очень небезопасный. Если его уронить на пол, он может выстрелить, несмотря на все предохранители.

Командиром взвода у нас была довольно милая интеллигентная девочка - лейтенант, лет 20. Она понимала, с кем дело имеет, и нас старалась не обижать. А вот командиром отделения дали пигалицу метр с кепкой, лет 18, которая некоторым из нас годилась в дочери. Она, по-видимому, страшно комплексовала по этому поводу, пытаясь компенсировать недостаток авторитета грозными криками и угрозами. После двух - трех ее попыток поднять на нас голос нам это надоело, и мы попросили начальство убрать ее из командирш. После этого нам дали другого - молодого парня - сержанта, полного пофигиста, кстати, родом из Грузии, и с ним мы жили душа в душу до конца сборов.

Из - за нашего предпенсионного статуса особенно нас не гоняли, единственной неприятностью был недосып - все три недели мы спали по 6 часов в сутки. Поэтому стоило нашим командирам нас усадить - в тень прямо на песочек, как тут принято, и начать какое ни будь занятие, как тут же раздавалось легкое сопение, плавно переходящее в храп. Это очень нервировало командование, нас тормошили, но помогало ненадолго. Занятия проводили с утра до отбоя, с 5 утра до 11 вечера, с перерывами на еду. Личного времени было около часа в сутки. Кстати, еда была вполне сносная, достаточно обильная и съедобная. Постоянно было мясо, салаты из овощей, давали и фрукты. По сравнению с советской армией - просто ресторан.

Постепенно наш взвод стали ставить и в наряды по базе. Тут нас ожидал еще один сюрприз. Оказывается в израильской армии очень смутно представляют, что такое часовой и как он должен себя вести на посту. Часовые курят, едят на посту, рассказывают друг другу анекдоты. Однажды вечером я видел, как парень - сержант - начальник караула на воротах базы, во время своего дежурства подогнал поближе к воротам свою машину и пол-дежурства ее любовно мыл и протирал под громкую восточную музыку из приемника. То есть в уставе вроде бы записано, что нельзя это все делать, но всерьез это не воспринимается.

Однажды меня поставили на пост около склада боеприпасов. Когда я попросил инструкций - кого пускать, кого не пускать, мне было сказано: - " К тебе придет оружейник Амир - так ты его пусти. Он возьмет, что ему нужно " . На мой вопрос - а есть ли у него удостоверение что он оружейник - мне сказали: - " Удостоверение есть, только он его не носит, но ты его все равно пропусти ". Поэтому немудрено, что на многие базы можно заехать, не предъявляя никаких документов - достаточно не выглядеть арабом, быть в военной форме и сказать, что ты приехал на сборы. Удивительно еще что базы при такой системе охраны еще не вынесли полностью. Я надеюсь, что действительно важные объекты охраняются как положено, но на этой учебной базе с охраной был полный бардак.

Большим достоинством израильской армии является отсутствие строевой подготовки. То есть она как бы и существует, но никакого значения не имеет. За все время сборов мы раза 3 прошли строем в столовую, да таким строем, что любой советский старшина умер бы от смеха, если бы увидел. Все остальное время мы перемещались нестройной толпой примерно как немцы, отступавшие под Сталинградом.

В каждую палатке жили по 6 человек, обычно большинство составляли " русские ", и 1 - 2 иноязычных. Жили мы с ними мирно, отношения складывались обычно хорошо. По вечерам, когда рассказывали анекдоты, естественно по русски, обычно находился кто то сердобольный, который синхронно переводил им все на иврит, чтобы и они не чувствовали себя оторванными. Ненормативная лексика, как известно, непереводима, поэтому к концу сборов все они свободно матерились по - русски, что в дальнейшей жизни им несомненно пригодится.

Среди наших " нерусских " однополчан встречались любопытные типы. Один из них - американец, Марк. Лет 38, маленький, с огромной головой и нескладными движениями, он больше всего походил на больного синдромом Дауна. При этом - умнейший мужик, преподаватель Тель - Авивского университета, автор нескольких книг по истории. Он приехал в Израиль из сионистских побуждений, и считал себя обязанным служить в армии обороны Израиля. Хотя по возрасту Марк уже не подлежал призыву, он явился на призывной пункт и потребовал его призвать. Военные, посмотрев на него, сделать это категорически отказались. Но Марк не отчаялся - несколько лет он добивался призыва, и, наконец, армия сдалась.

С ним нянчился весь наш взвод. Утром при выходе на поверку все дружно расправляли ему перекрученные ремни, меняли местами неправильно надетые ботинки и поправляли противогаз. Каждый раз он, где ни будь забывал ружье, и все бегали его искать. Он вечно терял головные уборы, магазины и прочие предметы. При этом - было очень интересно слушать его рассуждения об истории, о политике, и человеком он был добрым и милым.

Его антиподом в плане военной подготовки был Шай - эфиоп лет 25 27. В 15 - летнем возрасте его призвали в эфиопскую армию. Призыв выглядел так - в деревню вошли войска и забрали всех подростков, которые не успели спрятаться. Он служил там лет 8, участвовал в войнах в Эритрее. Парень хорошо развитый физически, грамотный, хорошо умеет стрелять. Всегда улыбчивый, очень скромный, на сборах он проявлял рвение, всегда вызывался таскать тяжелые грузы на переходах, для того чтобы заработать хорошую рекомендацию и остаться служить в армии.

Но ближе всех по ментальности нам были аргентинцы. Они тоже не дураки выпить, зажарить шашлычок и рассказать хороший анекдот.

Различие в ментальностях четко проявилось под конец сборов. Один из наших ребят слегка провинился - не то опоздал на построение, не то еще что - то. За это он должен был предстать перед судом. Суд в части - это только название, фактически это аналог командирской разборки, но более демократичный. Он назначается, когда проступок довольно серьезный, но еще не уголовный, и наказание предполагается более тяжелое, чем просто лишение увольнения или наряд вне очереди. Провинившегося наказывает не просто его командир, а собирается 2 - 3 офицера части, и рассматривают его проступок, после чего выносят решение. По нашему мнению, к парню просто придрались, и " русская " часть взвода возмутилась. Человеку грозило повторное прохождение сборов. В этой ситуации немедленно появились активисты, которые начали " работу в войсках ". Было решено написать петицию в суд с требованием отпустить незаслуженно судимого, угрожая в противном случае устроить большой скандал, даже с привлечением прессы (был среди нас один журналист из русской газеты), от чего не поздоровится самим нашим командирам.

Когда дело дошло до сбора подписей, тут и проявилось различие между " еврейскими детьми разных народов ". Наши, конечно, подписали все. Один затесавшийся между нами израильтянин - сабра (т. е. рожденный в Израиле) так же подписал, хотя сомневался в полезности этого дела.

Эфиоп и иранец просто не поняли, в чем дело. Если наказывают значит надо утереться и принять, всякая власть от бога и протестовать нельзя и не нужно - таков был смысл их позиции, высказанной, впрочем, невнятно и косноязычно.

Аргентинцы идею подхватили с восторгом, подписали петицию, бормоча при этом: " Ну мы им всем покажем, будут знать, как с нами связываться ".

Отравленные демократией американцы идеей были неприятно удивлены, и петицию подписать отказались. " Как можно пытаться повлиять на Суд? ", говорили они. " Суд разберется, что парень не виноват, и все будет ОК ". А выкручивать руки суду - это не метод в демократическом обществе.

Неприятно удивил меня француз. С одной стороны он как бы был согласен, что человека наказывают несправедливо, с другой откровенно побаивался возможных санкций против подписантов, в итоге, бекая и мекая, так подписать и не решился. Не знаю, насколько это типично для всех французов, но этот мое представление о французах ухудшил.

Не знаю, что в итоге повлияло, наш ли протест или благодушие суда, но в итоге подсудимый отделался легким испугом - его строго предупредили и отпустили.

Время сборов подошло к концу, дошло и до присяги. Тут выяснилась еще одно новое для меня обстоятельство. В тексте присяги есть слова - " я клянусь ". Так вот оказалось, что религиозные евреи клясться никому, кроме Бога, не имеют права. Поэтому, чтобы как то выкрутиться, религиозные используют менее сильное выражение, что то вроде " Я заверяю " или " Я заявляю ". Так или иначе, все мы присягнули на верность Израилю, сдали оружие и с чувством выполненного долга облегченно разъехались по домам.

В итоге до сих пор я поддерживаю отношения с некоторыми ребятами, с которыми познакомился там, до сих пор приятно ностальгически вспомнить о вечернем мужском трепе на разных языках, о тихих беседах во время патрулирования базы. С некоторыми из ребят мы потом вместе проходили офицерский курс, со многими потом встречались в больницах и на медицинских конференциях. Таким образом, армия расширяет круг знакомств, помогает завязывать новые социальные связи, которые, говорят, после эмиграции восстанавливаются до прежнего уровня только лет через 7. Так что рекомендую.

Вам будет предложена леденящая душу, кровавая история о прохождении мною офицерских курсов.