ЗИМОЙ НА ПИК ЛЕНИНА
В. Хрищатый (глава из книги "Мы растворяемся в стихии")
Восхождения запоминаются не только победами, но и поражениями тоже.
1974. февраль 23-е. Пик Ленина.
Последний год учебы в институте. У меня трехлетний материал дипломной работы. Осталось сдать последнюю сессию, защитить диплом — и я специалист. Но это все ожидалось позже, а сейчас была зима, февраль, и собирались мы совершить первое зимнее восхождение на пик Ленина (7134 м). Эрик Ильинский до этого ходил зимой на Мраморную стену (6400 м), а ребята в 1972 году, тоже зимой, прошли траверс Чоктальского массива 5Б категории трудности. Были попытки других команд взойти зимой на пик Ленина, но неудачные.
В конце января начались спортивные сборы в Чимбулаке. Было очень холодно. Работали целенаправленно. Дальние восхождения удавались за короткий световой день. Единственно, что меня беспокоило, это как отпроситься на 20 дней в институте. Мне повезло. Декан уехал куда-то дней на десять, и оставшаяся за него доцент нашей кафедры Валентина Филипповна Марченко, мне сочувствующая в увлечении альпинизмом, отпустила меня на этот срок. А еще десять дней я решил оправдать потом плохими погодными условиями, невылетом самолета, дорожными заносами, спасательными работами, да мало ли что может случиться в горах. Конечно, я тоже считаю, что подобное по отношению к благосклонности Валентины Филипповны было некорректно. Но желание сходить зимой на пик Ленина для меня было превыше всего.
Мы готовились к выезду. Снаряжения специального не было, а которое было, выдавалось так: в начале мастерам спорта, потом кандидатам в мастера спорта, а потом уже остальным, это Воробьеву, Чумакову и мне как самым молодым. Казбек (Валиев) поехать не мог. Мне кажется, что жалеет об этом до сих пор. К тому времени мы ходили вместе много и часто. Имели уже несколько десятков совместных восхождений, с разными людьми, в разных группах одной команды, но всегда в одной связке. К каждому выходу относились самым серьезным образом. Старались, чтобы последующее восхождение было проведено чище и лучше. Часто при спуске в город сам собой получался диалог, тут-то вообще все было наружу. Может быть, это тоже во многом способствовало нашему спортивному росту, оценке и утверждению взглядов на те или иные вещи, вообще на сам альпинизм.
Выезд по разным причинам откладывался. И тут случилось непредвиденное. С моим товарищем, с которым меня связывала давняя, почти с раннего детства дружба и первая в жизни вершина Карабастау, на которую мы взошли «дикарями», случилась беда. Мысли о моем отъезде пока были отложены. Неделю Жуся лежал в больнице без сознания, но железный организм вынес, кризис прошел, дальнейшее зависело от него самого.
Организационные дела были наконец решены, и мы выехали в город Ош. Февраль месяц, а солнце печет по-весеннему. Знаменитый ошский базар. Купили дыню, заказали плов. Поселились в казарме войсковой части. Два дня ожидали транспорт. Отдыхали, играли в футбол на открывшемся и парящем на солнце асфальте. За это время сходили на гору Сулейманку. Сейчас там ресторан, а раньше она считалась священной. Здесь бытует поверье: если желающая иметь ребенка женщина не могла забеременеть, то она поднималась на вершину этой горы и по осыпному кулуару на животе съезжала к подножию. Утверждают, что это помогало.
Ресторан мы обошли и спустились к буфету на территорию наших десантников.
Наконец машины были поданы и мы по трассе Ош — Хорог отправились по Алайской долине к Заалайскому хребту. До сих пор не верилось, что все это, к чему так долго стремился и знал лишь по книгам, увижу своими глазами. Мы выехали двумя машинами ГАЗ-66 в крытых кузовах. Дорога дальняя, и мы убивали время, развлекаясь игрой в преферанс.
Проехали село Гюльчу, когда-то центр басмачества, родниковые теплые источники. Машины медленно поползли на перевал. Вечером прибыли на погранзаставу в Сары-Таш. Переночевали. После обеда выехали по Алайской долине в сторону от трассы Ош-Хорог, мимо села Сары-Могол до Кашка-Су и там через реку по железному мосту в сторону Заалайского хребта. Зрительно дорога скоро кончилась, и мы на ощупь километра три пробирались к домику у кошары. В нём и заночевали.
Погода стояла просто исключительная. Сверкающее солнце, ни ветерка, теплынь. Местные говорили, что такая погода нынче стоит вот уже дней 20.
Утром у троих слегка запершило горло. Врач Сережа Пряников для профилактики смазал горло люголем. Я ходил и радовался, душа пела. Настоящая высокогорная экспедиция! Да еще куда! На пик Ленина зимой !!!. Единственное,что иногда омрачало мои восторги, так это думы об институте. Десятидневный срок отпуска кончился, а восхождение только в самой начальной стадии. От этого я старался отмахнуться, как от назойливой мухи. Но все равно нет-нет да ложка дёгтя попадала в мою бочку с хрустально-медовыми замками. Пик Ленина был перед глазами, сверкая радужными лучами. Если там не хватало какого-нибудь яркого и чистого цвета, то в той обстановке и атмосфере домыслить его было нетрудно. Лишь иногда вырывался вздох: «Ах как жаль, что здесь нет Казбека!» Половина красоты терялась от того, что мне не с кем было ей поделиться, именно так, чтобы тебя поняли. А тут у каждого свои заботы да и присутствие Володи Запеки удерживало от излияния восторгов, рвущихся наружу. Он ярый противник всяких эмоций и уничтожает их в самом зародыше жестоким образом.
От домика машины последовали одна за другой, колея в колею. Первая пробивает, торит дорогу, другая идет точно в след первой на расстоянии 30-50 метров. Первая движется до тех пор, пока не застрянет. Тогда вторая аккуратно подъезжает к ней сзади, цепляет ее и вытягивает назад по колее. Затем снова разгон. Снова буксовка-буксировка. И так до самого вечера. Шофера-солдаты — молодые, заводные. Это для них как развлечение. Иногда снег был столь глубок, что приходилось прокапывать колею вручную. Так мы бились до вечера. Но нам удалось пробиться к холмам, это от домика километров десять-двенадцать. Здесь решили ночевать. Сгрузили все необходимое, а машины во главе со Стасом Богуцким отпустили. Стас исполнял обязанности начальника экспедиции по хозяйственной части. Внешне мужик очень колоритный, здоровенный в плечах, дюжий, кудрявый, с большой окладистой бородой.
Машины скрылись за ближайшим холмом, а мы сразу стали ставить лагерь и организовали заброску продуктов на обратный путь. Тут же оставили часть веревок и кое-какие документы. Уже установили палатки, смотрим, из-за холма идет наш шофер-воин: «Оборвало поршень, помогите оттащить первую, а то на другой не объехать. Здесь близко, минут 10-15 ходьбы».
Минут через сорок мы уже готовили в палатках ужин. О связи полная договоренность — Стас в Сары-Таше каждый день в определенное время будет выходить на связь по радиостанции УКВ. Для обеспечения прямой видимости он к этому часу будет выезжать на шестнадцатый километр, в сторону Сары-Могола. Если вдруг из строя выйдет рация, то связь осуществляется ракетами. Все ясно, все просто, понятно.
Встали в семь. Пока завтрак, чай, сборы — вышли в 9.30. Солнце разливается по всем склонам. Эту красоту омрачают лишь очень тяжелые, килограммов по 25-30, рюкзаки. Но когда вспоминаешь, куда идешь, ноша становится значительно легче. Ровно день мы затратили от места ночевки, к месту нахождения международного альплагеря. Тогда его фактически еще и не было. Вернее, летом-то он работал, но все постройки были временными. На ночь остановились на другой стороне реки. Здесь, на подходах к горе, нас было четырнадцать. Эрик Ильинский — руководитель, мастер спорта; второразрядник Сережа Пряников — врач. Участники: Володя Запека — мастер спорта, «снежный барс», с большим опытом высотных восхождений, можно сказать, видел и испытал все, с чем можно столкнуться в горах. Володя Медведев — крупный, с белыми бровями, хмурый парень из «Спартака», кандидат в мастера спорта, вынослив и очень «тягуч», если так можно выразиться, когда приходится работать по пояс в снегу. Вадим Смирнов — мастер спорта, мужик с большой спортивной пружиной. Спортивность чувствовалась в нем везде и во всем. Чепчев — мастер спорта, очень спортивный, отличный скалолаз. Юра Голодов — мастер спорта, внешне несколько неказист, даже кажется, что немного толстоват и неуклюж, любитель поучать и долго говорить на одну и ту же тему, но, наблюдая его впоследствии на высотных и технически сложных восхождениях, могу сказать, что альпинист он очень сильный. Саша Дзарахохов — кандидат в мастера спорта и Володя Чумаков — перворазрядник, имеют за плечами пик Коммунизма и ряд других высотных восхождений. Жора Гульнев — мастер спорта, человек в команде новый, знаю о нем понаслышке. В общежитии мягкий и приятный, но кажется слишком «интеллигентным» для высотных восхождений, что не только руководство, но даже нас порой раздражало. Ну и, наконец, мы с Воробьем — Сашей Воробьевым. Ни регалий, ни званий, так... на пристрелку. Ильинский, конечно, шел на большой риск, беря нас сразу зимой на первую высотную гору, значит, у него были свои на этот счет соображения. А пока мы ходили, смотрели, учились. Еще нас сопровождал второразрядник Паша Фролов, замыкал шествие кинооператор Вячеслав Белялов. Слава под новый год умудрился сломать себе несколько ребер и «зализал» их лишь перед самым восхождением.
Вот такая компания собралась в феврале 1974 года под пиком Ленина. Пряников просился и надеялся, что его возьмут наверх. Белялов же предупреждал, что у него еще болит бок и он пойдет только докуда сможет.
Рано утром мы двинулись по Луковой поляне. По-прежнему разливается солнце, но я уже немного устал на него так восторженно реагировать. Снега по колено. Топчем тропу, периодически сменяя впереди идущего. Наконец моя очередь. Включаю глубокое дыхание и начинаю мять перед собой снежный пух. Чуть ускоряюсь. Сзади начинаются советы:
— Прими правее. Попробуй через ту блестящую прогалину.
Голодов: — Бери влево к краю, и вдоль него.
Вначале метался, потом начало заедать. Я резко добавил в темпе и пошел напрямик. Группа начала разрываться. На конец Луковой поляны я пришел с горящим от мороза лицом, без всякой тени усталости и с большим желанием работать. Скоро подтянулась вся группа.
— Прежде, чем сделать здесь заброску, — начал Ильинский, — я хотел бы обратить твое, Валера, внимание на то, что к мнению старших нужно прислушиваться. Тебе Юра Голодов говорил, что нужно идти левее. Видишь, здесь снега меньше, он был прав.
— Если бы я слушал каждого, я бы просто метался как заяц по поляне.
— Значит, Валера, если тебе старший говорит, тем более мастер спорта, ты это должен выполнять беспрекословно. У него опыта значительно больше, чем у тебя. А если ты такой здоровый, то возьми и разгрузи рюкзак у кого-нибудь из ребят.
— Если кто-то себя неважно чувствует, то давай разгружу! – буркнул я.
Настроение сильно испортилось. Как будто плюнули в душу. Когда занялись организацией заброски, сбоку подошел Серёга Чепчев:
— Не бери в голову! Все нормально, хорошо отработал, а это пустые упреки и разговоры.
У меня прямо от сердца отлегло. Снова с удовольствием стал таскать камни на укрытие заброски.
Скатились вниз по склону к руслу реки и начали подниматься вдоль него к основанию ледника Ленина. Через перевал Путешественников в связи с лавинной опасностью решили не идти. На ночевку остановились на леднике Ленина.
Утром опять вышли рано. Летом этот ледник проходится часа за два от силы. В этот раз мы затратили на него целый день. Уже в сумерках установили палатки на высоте 4200. Последние часа два я оторвался от группы и топтал впереди тропу. На восхождение из 14-ти могло идти только десять человек, получался конкурс. Право на выход нужно было зарабатывать, а не имея высотных восхождений, это было особенно трудно.
Весь день мы видели перед собой сверкающие льдом склоны пика Ленина. Ребята говорят, что летом здесь все в снегу. Ильинский и Запека только качают головой и изрыгают междометия по поводу снежно-ледовой обстановки, мы одобрительно к ихним присоединяем свои. Вечером уже в палатках Ильинский объявил, что завтра день отдыха. Завтра будет объявлен окончательный состав на восхождение. Как мне хотелось оказаться в этой счастливой десятке!
На другой день вдруг Юра Голодов почувствовал себя плохо. Пряников осмотрел его, прослушал, сделал укол. Решили завтра с утра спускать его вниз, сегодня было поздно.
Наутро погода испортилась. Одна компания ушла с Юрой вниз, ей дано два дня на возвращение, ну а оставшиеся вверху разделились на двойки и стали разведывать путь подъема. Мы с Сашей Дзарахоховым пошли посмотреть путь через скалы Липкина, Смирнов с Медведевым направились в ледопад через Раздельную. Часа через четыре мы с Сашей вернулись с отрицательным ответом — слишком много льда. Вадик с Володей явились поздно вечером, нашли проход. Стало ясно — подниматься будем через Раздельную. Погода ухудшается.
На следующий день возвратились ребята, сопровождавшие Голодова — Чепчев, Чумаков, Воробьев и Гульнев. Значит, идем двумя палатками.
Вышли рано, часов в восемь. Погода вконец испортилась. Туман. Видимость метров 200. Легкий снежок. Безветрие. Очень тихо. Лишь иногда тишину нарушает треск льда в ледопаде. Вышли на склон. Снега стало меньше, ниже колен. Топчем. Обувь на нас — шеклтоны. Ноги не мерзнут. При выходе оделся слишком тепло и теперь жду передых, чтобы немного раздеться. Наконец-то остановка. Мне кажется, что уже ручейки пота струятся по спине.
В этот день, лавируя между трещинами ледопада, перебираясь через открытые и закрытые трещины, мы добрались до высоты примерно 5000 метров. Установили палатки «тандемом». Принялись за приготовление пищи. Ее однообразие изрядно надоело, хотя это вполне компенсировалось ее недостатком. По готовности еда сразу проглатывалась и разбираться в том, вкусно или нет, просто не было времени. Завтрак состоял из баночки сыра на двоих, который давно промерз, мы его прямо в упаковке бросали в суп и варили там до готовности последнего. Суп для быстроты приготовления был взят в пакетиках. С тех пор я запах такого супа даже из соседних квартир с трудом переношу. Мы его звали змеиным. Один литр этого варева был на пятерых. С высотой его никто не ел. Даже при очень сильном голоде. Выше 5000 на завтрак полагался сырок на двоих, по 3 кусочка легкорастворимого сахара и по 1-1,5 баночки, из-под консервов, чая. На ужин было по маленькой котлетке и 5-6 кусочков сахара к чаю. Поэтому остановка на ночлег несла с собой некую радость. Готовили по очереди, по алфавиту, дежурил каждый.
Мне дежурить выпало на 23 февраля. Я встал за час до общего подъема, разжег примус и приступил к приготовлению нехитрой нашей утренней снеди. Высота 5500-5600 метров. Кое-кто уже болезненно реагировал на нее. Солнце за последние дни так ни разу и не появилось. Туман, хмарь, легкий снежок-пороша. Очень холодно. У нас был минимальный термометр. На высоте 4200 метров он показывал ночную температуру минус 35-40 градусов. Здесь же было холоднее, пружинный термометр зашкаливало.
Этот день, вернее, утро отличалось от других тем, что дул очень свежий ветер. Палатку рвало из стороны в сторону. Иногда мне приходилось высовывать руку наружу, чтобы взять снега для растопки воды. Буквально 10-15 секунд хватало, чтобы рука теряла чувствительность, а кончики пальцев начинали белеть. На правой руке большой палец вот уже второй день имеет вид надутой сардельки. Как-то незаметно я его отморозил до половины ногтя. В правой руке несешь ледоруб, приходится держаться за железо, вот и прихватило. У некоторых ребят та же история. Но сегодня немного веселее на душе: во-первых, праздник — 23 февраля, а во-вторых, есть надежда, что ветер наконец разгонит эту хмарь и мы пойдем по солнцу. Чувствуется, что он крепчает с каждой минутой. Палатку треплет беспрерывно. Я начинаю побаиваться, как бы нас не сорвало с гребня. Ну вот и пора будить ребят. Поздравляю их с праздником. Заспанные, кое-кто с незначительной головной болью от высоты, они начинают вылезать из своих спальных мешков. Праздник вроде как добавляет настроения, и все, кто с охотой, кто без особой, принимаются за завтрак. Удивляются только ветру. Он иногда шквалом налетает на нас и ребята спинами поддерживают боковые стенки палатки. Позавтракали, собрали рюкзаки, с трудом уложили рвущиеся из рук на ветру палатки и — снова набор высоты.
Сегодня должны уйти за вершину Раздельная, то есть выше 6000 метров. Очень плотный фирн, снега почти нет, выдуло ветром. После обеда вышли на Раздельную. К этому времени ветер набрал ураганную силу. Его толчки были столь сильны, что могли выбить. До перемычки между Раздельной и пиком Ленина оставалось метров 100-200. Это запомнится мне на всю жизнь. Шквал ветра налетел неожиданно. С ревом сверхзвукового самолета на взлете он ударил нас справа. Такое чувство, будто тебя пихнули упругой стенкой. Я отлетел метров на десять. Чтобы устоять на месте, приходилось шеклтоны[1] ставить на рант, или как мы говорим, рантовать. Кто-то что пытался кричать, давая какие-то распоряжения, но даже в двух-трех метрах, кроме жестов, понять что-либо было трудно. Ветер не ослабевал, его мощные волны вновь и вновь налетали со страшной силой. Веревки, которыми мы были связаны, натянулись в воздухе жесткой дугой. Ледоруб на темляке от руки принял совершенно горизонтальное положение, и только иногда подрагивал его конец. Очки забило ледовой крошкой. Лицо посекло. Появились обмороженные носы и щеки. Кто-то неосторожно повернул лицо к ветру, ему так хлестнуло по глазам, что но с трудом приходил в себя, даже спустя некоторое время, уже в палатке.
С Раздельной спустились на перемычку, сгрудились в кучу. Эрик жестом приказал сесть на рюкзаки, жестом пригласил Смирнова и Медведева, что-то им объяснил, указывая на край перемычки, противоположный атаке ветра. Некоторое время я видел, как ураган драл и трепал Влада и Володю, когда они отходили от нас. В нескольких десятках метров можно было различать лишь их силуэты. Один забил ледоруб в фирн для страховки и через него стал выдавать веревку напарнику. Второй, упираясь от ветра , аккуратно щупая почти каждый шаг ледорубом, двигался вперед. Остановился, пошел вправо, затем влево, жестом показал что-то страхующему и скрылся за перегибом. Минут через пять появился, подтягиваясь на веревке, вернее, используя ее в качестве подстаховки для движения против ветра. Скоро оба подошли к Эрику и стали что-то ему объяснять.
У меня довольно сильно замёрзли руки и ноги. Ноги с наветренной стороны совсем задеревенели, движением их не отогреть. Пока ничего не оставалось, как среди этого погодного кошмара просто ждать... Что же будет дальше, какая поступит команда? В такой ситуации от одного грома ревущей атмосферы ничего не стоит поддаться панике. Но спокойные лица Ильинского, Запеки и других ребят вселяли уверенность. И мысль: «Ведь это пик Ленина зимой. Наверное, так и должно быть». И сразу вроде и тычки струй в спину становятся не столь резкими, вроде и холод меньше. Ноги... ну, ноги, наверное, и должны так мерзнуть. Все становилось на свои места.
Вот какие-то жесты Эрика, все потянулись к краю перемычки. Там действительно тише, но сплошной душ фирна и льда. В этой леденящей кутерьме на порожке, у самого краешка, установили две палатки. Пристраховали их крючьями и забрались внутрь. Тут только заметил, что все оглушены. Лишь через некоторое время начались разговоры. Из соседней палатки голос Эрика:
— Ночью-то должно поутихнуть. Думаю, что к утру прояснится.
Некоторое молчание, затем тот же голос: — Я такого еще не видел.
Всю ночь стенки палатки хлопали над нашими головами. Утром ветер не стих. Пока мы сворачивали лагерь, я видел, как Влад Смирнов пытался вылезти на перемычку, но стоило ему только подняться над краем, как ветер возвращал его кубарем в «исходное положение» — на три-четыре метра ниже. Так повторялось несколько раз. Наконец он выбрался и принял наверх Медведева. Еще не все были готовы к выходу, а ушедшая связки появилась вновь и сказала, что движение совершенно невозможно. Решили выкопать в снегу пещеру и в ней переждать непогоду. На это ушло пять часов. Я мог стоять под сводами пещеры во весь рост, слегка пригнув голову. На полу расстелили палатки, рюкзаки, сверху положили спальные мешки.
Уже третий день сидим в пещере. У многих ребят вялость, плохое самочувствие. Я вызвался дежурить. Сегодня утром засыпало входы в пещеру, и я проснулся от того, что нечем было дышать. Медленно подполз к выходу и начал его раскапывать. Дыхание тяжелое и частое. Наконец пахнуло свежестью. Снаружи все тот же вой ветра. Вчера вечером, когда мы засыпали в своих спальниках, под нами гукнуло, треснуло и было слышно, как что-то долго падает куда-то вглубь. Воцарилась напряженная тишина. Я спросил у Эрика:
— Что это, а?
— Ничего... Если что — и икнуть не успеешь.
— Наверное, на трещине расположились, — предположил Запека.
Позавтракали. Продуктов осталось мало. Пошли разговоры,что, возможно, только часть группы пойдет на вершину, а остальные вниз. Когда все расползлись по своим спальным мешкам. Ильинский сказал:
— Ну что, мужики? Что дальше-то делать будем? В пещере долго не высидим. Нужно решать — вверх или вниз? Валера, — обратился ко мне Эрик, — уж коль ты с краю, давай с тебя и начнем.
Я ответил, что если будет организовываться штурмовая группа, то хотел бы оказаться в ее составе. Что-то в этом же духе сказал Володя Чумаков. Большинство, трезво оценивая обстановку, голосовало за спуск. Было принято решение, что завтра с утра все уходим вниз. Рация не работала уже несколько дней, замерзло питание. В таком урагане палить ракеты бесполезно. Если что, помощи ждать неоткуда. Рассчитывать можем только на свои силы на много дней, на много-много километров.
Пещера от нашего дыхания осела, передвигаться в ней можно только ползком на четвереньках. Потолок набряк водой, отяжелел и кое-где начал отваливаться пластами на пол, на спальные мешки, на одежду. Куда шлёпался пласт, все промокало насквозь. Мы пытались заблаговременно снимать набрякшие пласты, но не всегда вовремя это делали. Наверное, только в книгах пишут об уюте и тепле о пещерах. У меня же осталось и впоследствии утвердилось о них мнение как о преисподней. К моменту выхода половина или, по крайней мере, добрая часть вещей была мокрой.
Общий выход назначен на 9.00. Встали в шесть при свече и начали «ленивые» сборы. По готовности ребята выходили на волю и ждали у входа. Разница между первым и последним из собравшихся составила примерно час. Первые достаточно промерзли. Рев и треск снаружи усилились. Перед тем как вылезти из пещеры, предвидя ожидание, я надел маску. Ее из своей меховой шапочки сшила мне мама. И теперь лицо не так страдало от холода.
Движение начали двумя связками. Первая Смирнов—Медведев—Чепчев — Гульнев—Дзарахохов—Воробьев. Следом вторая: Ильинский — Запека—Чумаков и я. Первая уже минут 10-15 как ушла. Наконец двинулись и мы. Вышли за перегиб и вновь окунулись в жуткую свистопляску злых духов. «Карнавал» набрал полную силу и был в разгаре. Первую связку не видно. У нас впереди идет Эрик, затем Чумаков, я и замыкает Запека. Левой рукой пытаемся хоть слегка перекрыть ревущий ПОТОК, лица полуповёрнуты от ветра. Чумаков и Запека без масок. Веревка между нами под напором ветра опять натянута дугой. Ногу ставишь на ощупь. Движение вперед медленное, если кто-то что-то не надел в пещере, здесь эту ошибку исправить невозможно. Низовая струя сильно хлещет по ногам, и приходится удивляться тому, что мы еще удерживаемся. В этот момент не двигаешься, пережидаешь, пока чуть уймется стихия. Сам по себе тридцатиградусный мороз не страшен, но в сочетании с высотой 6000 метров и ураганным ветром... Вижу, как впереди Чумаков оступается в неширокую трещину, некоторое время просто стоит на одном колене. Потом происходят совсем непонятные вещи. Володя становится на второе колено, а может струя воздуха заставляет его это сделать. Снимает с полувытянутой руки рукавицу, которую в мгновение ока уносит в никуда. То же самое делает со второй. Ильинский впереди на таком расстоянии, что деталей видеть не может. Он только ждет, когда Володя встанет. Я подхожу к Чумакову.
Рыская под напором ветра, двигается к нам и Запека. Володя,видимо, уже инстинктивно, пытается спрятать оголенные кисти рук в рвущиеся на ветру складки одежды. Голова опущена. Тут я понимаю, что с парнем что-то не то. Запека резко рванул его сзади за капюшон пуховки и принялся бить по лицу. Лицо окрасилось кровью, мелкие брызги даже сносило на меня. Только иногда я улавливал злое: «Встать! Встать!». Наконец услышал: «Хватит. Не надо. Встаю...»
Запека махнул мне рукой, чтобы я подошел. Мы забросили руки Володи к себе на плечи и медленно повели его вверх, вслед за Ильинским. Запека вытащил из-за пазухи свои запасные рукавицы, и мы с трудом, на ветру, надели их на уже бесчувственные руки Чумакова. Метров через пятьдесят сняли с него рюкзак и спрятали в скальных выходах, надеясь, что как-нибудь летом заберём. В рюкзаке была палатка. Другая, единственная теперь на десятерых, оставалась у меня. Больших усилий стоило нам преодолеть этот небольшой подъем на Раздельную. Теперь предстоял спуск. Одна надежда — сейчас увидим своих и они помогут. То и дело приходилось поправлять рукавицы на Володиных руках. Лицо — нос, губы, щеки, часть подбородка у него были желто-белого цвета. Запомнилось еще свирепое, без маски, лицо Запеки. И крик, которым он хотел перебороть, заглушить этот ад:
— Эрька!!! Ищи спуск!!! Он должен быть где-то правее!!!
И вдруг, как по волшебству, в этом раскалывающемся пространстве буквально на пять-семь секунд открылась вниз видимость метров на 300. В этом коротком кадре успели различить троих «работающих» на перилах, двоих по концам. Один, в нижней части перил, лежал. Природа как бы ухмылялась над нами или, наоборот, предупреждала: мол, рассчитывайте только на себя, на свои силы. У них тоже пострадавший. Увиденное восприняли молча, только еще больше озверели и начали спуск — к теперь уже скрытой в урагане перемычке.
Часа через полтора спустились к первой группе. Жора Гульнев лежал «спеленатый», шли последние увязки, и можно было начинать тянуть его волоком. Мы боялись, что он не выживет... Саша Воробьев от холода почти потерял зрение. На ветру замерзали глаза и он далее двух-трех метров не видел. Володя Чумаков сам, без посторонней помощи, идти не мог. Жору можно было передвигать только волоком. У Серёжи Чепчева тоже жалобы на глаза. И это четверо из десяти!
Я на такой высоте был впервые и плохо понимал ту сложнейшую ситуацию, в которой оказался. Только старался чётко выполнять все распоряжения. Эрик, посмотрев по сторонам, кричал сквозь рев ветра на ухо Запеке, что надо рыть где-то пещеру. Тот в ответ, указав на «сковородку» метрах в пятистах ниже, кричал:
— Там!.. Там наша жизнь! Только вниз!!! Здесь все останемся!
Я присел на фирн и отупело наблюдал за всем этим, как если бы всё это было на картине в рамке. Меня на какое-то мгновение оглушили рев ветра, вся эта суета около лежащего, последние слова команды, все-все было в голове одновременно. Я только водил из стороны в сторону, с предмета на предмет, от одного к другому глазами. Видел лица мечущихся в урагане людей, слышал их крики. Вдруг подумал: «Почему я не в городе?» — вскочил, как ужаленный, и снова включился в работу в общую суету.
Теперь ветер дул по ходу слева в спину. Эрик пошел впереди,мы с Запекой опять подхватили Чумакова, сзади связку замкнул Медведев.
Запека с Медведевым должны нам помочь только перевести Володю через ледовое поле, которое находится метрах в двухстах ниже по гребню. Остальные тянут Жору. Мы прошли метров пятьдесят, как вдруг в рёве урагана почувствовали мощный толчок. Мне показалось, что небосвод треснул. Я потерял опору, ударился бедром о лед и почувствовал, что скольжу. По пути напоролся на скальный выход и за него уцепился. Недалеко от меня на таком же островке барахтался, пытаясь быстро встать на ноги, Запека. Наконец это ему удалось, он что-то кричал и вертел головой, тоже увидел, лежащих Ильинского и Медведева и в изумлении начал подбирать к себе веревку, подтягивая Чумакова. Я подошел к нему, помог, и мы снова двинулись вниз.
После ледового поля остались втроём. Запека и Медведев ушли наверх помочь ребятам. «Сброшено» 600-700 метров высоты, и Чумакову теперь легче.
Мы связались короткой веревкой и начали медленно спускаться в гигантскую «сковородку». Здесь, за гребнем, ветер немного отпустил, и чем ниже мы спускались, тем тише становилось. Снега нет, плотный фирн, ноги слегка, проскальзывают. Впереди Эрик, следом Володя, я замкнул связку. Я был в шеклтонах, Эрик в двойном вибраме. Кошки, видимо, остались наверху, и он старался идти очень аккуратно. Еще метров 400 крутого спуска. Володя становится на фирновую кочку, та срывается Вовка не смог удержаться, подбил впереди идущего Эрика, вдвоём они сдёргивают меня, и мы, догоняя и обгоняя друг друга, понеслись по склону. Метров через сто удаётся задержаться. С удвоенной осторожностью продолжаем спуск в замкнутое с трёх сторон понижение, которое получило название «сковороды». Летом обычно здесь затишье, беспощадно палит солнце. И сейчас по сравнению со свистопляской на гребне, в «сковородке» тихо.
Чтобы вставить стойки в проушины палатки, пришлось работать без рукавиц. Пальцы мигом побелели. Чумаков сидел на рюкзаке и мог только наблюдать за происходящим. Мы с Эриком упирались вовсю, чтобы удержать рвущееся полотнище. Несколько раз оно нас сдергивало, и мы, упав, барахтались в нем, скользили по вылизанному ветром фирну. Володя только поворачивал вслед за нами голову и выкрикивал: «Вы куда?! Вы куда?!» Мы, чертыхаясь, снова волокли палатку на место, и так до следующего порыва. Наконец, с пятой попытки, палатку установили. Я занырнул внутрь и первым делом начал разжигать примус. Пришлось снять рукавицы. Бело-желтыми замерзшими пальцами едва зажег спичку, но она тут же выпала из рук. Вспомнился рассказ Джека Лондона «Костер». Я принялся трясти и стучать руками друг о друга. Чувствительность не возвращалась. Растер запястье и сунул пальцы в рот. Наконец удалось распалить примус. Слегка отогрел над ним руки и начал рассупонивать рюкзаки. Слышу, приближаются голоса, идут остальные ребята. Они подтащили ко входу куль и опустили на фирн. Запека, скрестив перед лицом довольно красноречиво руки, добавил:
— Этот, Эрька, всё... конец.
Из куля вырвался слабый стон. Ильинский скомандовал:
— Ну-ка быстро внутрь все!
Ребята заполнили палатку. Рюкзаки сунули под себя и расселись вдоль стенок. Жору затянули к себе на колени. Скоро в палатке стало тепло. Только ветер снаружи потрёпывал ее бока, но люди, набившиеся в это маленькое помещение, служили надежным каркасом. Кто-то сказал:
— Ну, вроде выжили.
Долго царило молчание. Я держал примус и кастрюльку с водой на коленях. Варить было нечего. Вся пища осталась в рюкзаках, брошенных наверху. Только в карманах кое у кого завалялись сахарок или витамин "С" с глюкозой. Парни сидели, устремив напряжённые и даже чуть злые немигающие взгляды в одну точку. Жора лежал у нас на коленях совершенно неподвижно, с широко открытыми остекленевшими глазами. Они были полны фирновой крошки. Не верилось, что в нём еще теплится жизнь.
В палатке с двумя работающими примусами всех разморило после столь калёного холода. Мне вспомнился дом, друзья. Как там Жуська? Все невзгоды, споры, неувязки теперь уже и в институтских делах — все отодвинулось далеко-далеко. Захотелось рассказать о пережитой недавно несколькочасовой борьбе.
Пройдет много времени, а память ярко сохранит ее во всех подробностях. Мне посчастливилось — я оказался там, среди этих людей, видел их мужество и стойкость наяву.
И всё время, пока не возвратились, вспоминался дом, родители, детство, друзья. В один момент почему-то с ухмылкой подумал: «Кончилось моё затянувшееся отрочество». В этот день совершился скачок в зрелость. По взглядам на жизнь я оказался далеко впереди многих взрослых приятелей. После этого, будем говорить восхождения, я по-настоящему взглянул на жизнь, оценил ее до самых корешков, как после тяжелой болезни вновь вернулся из списка выбывших и не мог надышаться, нарадоваться.
Но это я осознал после восхождения, а пока у меня стоял примус на коленях, а на нем кастрюлька. В кастрюльке начинала закипать вода для Жоры и Володи.
Бросили в кружку сахар и таблетки витамина "С", растворили и с великим трудом влили несколько столовых ложек в рот сквозь стиснутые зубы Жоры. В это время все задвигались, отвлеклись от своих дум. Жора был в центре внимания.
— Отойдет?
— Должен. Дай-ка еще ложечку. Ножа нет? Надо разжать зубы. Ну-ка, чуть выше подними ему голову. Еще... Вот так.
— Зубы аккуратней...
Слышно было, как забулькало и заклокотало в горле. И тут Жора впервые повернул голову, дёрнул рукой по моей кастрюльке, и горячая вода оказалась у меня на штанах. Я лишь приподнялся, держа в руках примус, вода по ногам потекла в шеклтоны. Что-либо сделать я не мог в такой тесноте. Все были увлечены Жорой, и только мои соседи загалдели, чтобы держали ему руки. Воду пришлось топить снова. Он уже задвигался, иногда раздавалось слабое мычание. Потом, не придя еще в себя, начал вслух считать по-казахски: «Бир, еки, уш...», затем какая-то тарабарщина и опять счет.
Ближе к полуночи у Жоры вырвалось, видимо, бессознательно:
— Где я? Что с нами?
Все оживились, а я как-то глубоко вздохнул и просто, чтобы что-то сказать, ответил:
— Эх, Жора, долго рассказывать...
Это так натурально прозвучало, что ребята дружно расхохотались. Смеялись долго, с удовольствием, словно освободились от накопившегося за день напряжения.
На удивление всем, утром Жора проснулся свеженький. Как будто ничего с ним вчера не произошло. Он не помнил вчерашнего дня, просто при общем переохлаждении организма мозг его отключился. А сегодня Жора особенно даже и не травмированный, спокойно собирался на выход. Утром палатку не рвало, как вчера. Я свернул ее и положил в рюкзак. Затем все ушли по склону к началу спуска.
Нас осталось трое: Запека, Чумаков и я. У меня было ощущение, что мороз отпускает озябшие ноги и их до боли знобит. Пальцы на руках стали сизоватыми и совсем потеряли чувствительность. Выше кистей, на запястьях, надулись водяные пузыри. Та же история у Воробьева и Чумакова. С забинтованной рукой ушел Жора Гульнев.
Там где неделю назад мы по колено в снегу топтали тропу, сейчас был чистый лед. Только будто кто-то прилепил к нему наши старые фирновые следы. Эти следы тянулись на многие сотни метров. Тяжело рассказывать, как мы съезжали по веревкам. Надутые пузыри обморожений на руках лопались, и верёвка от них окрашивалась в розовый цвет. Ребята только сжимали зубы и укатывались вниз. Там нас принимали и помогали отстегнуться от верёвки. Эрик с утра слегка затемпературил. Для этой высоты достаточно и «слегка», чтобы человек был в полубреду. Между собой мы решили, если Ильинский «выключится», руководство переходит к Запеке. Пора было уходить со склона в ледопад. Запека подозвал меня:
— Дорогу помнишь?
— Да так, примерно...
— Пристёгивайся к Эрику и двигайся вниз.
Ветер вылизал все склоны, но в ледопад проникнуть ему не удалось, и снега скопилось там довольно много. Я шёл впереди, торя тропу. Ноги по-прежнему горели огнем. Навалилась усталость — за все дни сразу. Попадавшиеся на пути под снегом трещины не всегда удавалось обнаружить, и часто, сделав очередной шаг, я вместе со снежным мостом обрушивался на три-четыре метра и повисал на веревке. И видел раза два, что не дотягиваюсь до края, знал, что тоненький снежный мостик не выдержит, что сейчас провалюсь, что по энергетическим затратам это будет дороже, чем сделать аккуратный длинный прыжок, но исступленная усталость тянула вниз.
Скоро нас догнали ребята. Вадик Смирнов сменил меня и пошел первым. В одном месте на крутом склоне пришлось навесить перила. Ветер прекратился. Стояла абсолютная тишина. Вадик на страховке скатился по фирновому склону вниз и крикнул, что все нормально и следующему можно подходить к нему по перилам. Скоро Воробьев стоял рядом с ним. Вадик отстегнулся от веревки и сделал шаг вправо. Кто-то стоящий рядом крикнул:
— Лавина!!!
Линия отрыва прошла как раз между Воробьевым и Смирновым. Саша остался стоять, а Вадик угодил в уходящий вниз пласт. Громадная снежная доска ломалась на кубы, которые, медленно переворачиваясь, скатывались вниз. Метрах в сорока ниже открылась громадная трещина, и весь этот медленный снежный водопад скатывался к ней. Вадик то появлялся где-нибудь на верху куба,то вновь исчезал из нашего поля зрения, катясь в массе снега к краю трещины. Мы только могли оцепенело созерцать эту картину. Помочь ему было невозможно.
Но, к счастью, Вадику повезло. Часть пласта, в котором находился он, остановилась на самом краю трещины. Живой и невредимый, но достаточно напуганный, Вадик вылез к нам и пристегнулся к веревке.
К стоянке на 4200 метров спустились, когда стемнело. Поставили палатку. Из пищи остались у нас три пачки сухого сока. Такую пачку мы разводили в трех-четырех литрах воды. Пил тот, кто не успел еще заснуть. Вдруг в палатке распространился запах паленого мяса. Откуда бы? Оказалось, Сергей Чепчев решил подправить затухающий примус. Загасил его и начал качать бензин насосом. В какой-то момент с головки примуса соскочил рассекатель пламени. Он был еще малинового цвета, когда Серега схватил его пальцами, поставил на место и повернул вокруг оси... Ох, давно жареным мясом не пахло.
Договорились, что Смирнов с Медведевым утром уйдут вниз за помощью и заодно протопчут тропу, а остальные пойдут позже.
Можно было считать потери. Абсолютно «целыми», без обморожений, остались Смирнов, Запека и Медведев. У меня волдыри на руках и ногах. Ночью боли стали совершенно нестерпимыми, словно ноги опустили в кипяток. Кое-как дождался утра. Обязанности — кому чем заниматься при сборке лагеря — были распределены с вечера.
Шёл обильный снег. Очень хотелось есть. На завтрак ничего не было. Я немного отошел от палатки и увидел на снегу мелкие кусочки шоколадки. Толстыми непослушными пальцами стал вылавливать их из снега, кликнул мужиков, но они были заняты сборами и на приглашение не прореагировали. Быстро уложили палатку и через полчаса потянули вниз по леднику Ленина. Снегопад стёр даже малейший намек на следы Смирнова и Медведева. Заново пришлось торить тропу. Так, сменяя друг друга впереди, под сильным снегопадом мы ползли вниз. Наш вид был удручающ. Мы сохранили часть сил, могли ещё выдержать небольшой бой, но чтобы биться, как раньше, требовалась длительная передышка на восстановление сил.
Солнца не было весь день, даже никакого намёка на его существование. Плотная и толстая облачность пропускала лишь небольшую часть света. Часа в три дня достигли «языка» ледника Ленина. Впереди, метрах в ста, увидели ушедших утром ребят. Вадик с Володей сидели на камнях боковой морены. Топча весь день снег по леднику, они выбились из сил и теперь молча созерцали наше приближение.
С Дзарахоховым и Воробьевым мы немного оторвались вперед и было видно, как ребята по одному растянулись вдоль русла. Почти в сумерках добрались до Луковой поляны. Откуда-то появилась сигарета и пошла по кругу. На свежем воздухе дым ударил по легким, и я закашлялся. Подошел Медведев:
— Ты, молодой человек, зря куришь. Судя по всему, у тебя может быть неплохое будущее в альпинизме.
Мне стало неудобно, тем более, что курение в команде строжайше запрещено.
Небо прояснилось, зажглись первые звезды. Мы смотрели на трехсотметровый склон перед нами, и каждый понимал, что подняться наверх дело чрезвычайно тяжелое. Сейчас почти невыполнимое. Вдруг наверху, на фоне угасающего неба, появилась фигура и тут же исчезла. Мы принялись кричать. Фигура появилась вновь, затем к ней присоединились еще две. Радости нашей не было предела. Наверху оказались наши ребята и среди них доктор Сережа Пряников. В горах хорошо слышно. Запека прокричал наверх о наших потерях, чтобы Сережа мог подготовиться. Семь человек обмороженных и один с признаками острой сердечной недостаточности. Просили, чтобы двое сошли к нам вниз и протоптали тропу, а заодно помогли бы поднести ребятам рюкзаки.
Часа через полтора мы выбрались наверх. Установить палатку нам помогли встретившие нас ребята. Пока Пряников принимал «пациентов», мы рассказывали парням о своих мытарствах.
Они, как оказалось, тоже не избежали урагана. Десять дней назад, когда на высоте 4200 метров заболел Юра Голодов, мы вдесятером отправились наверх, а часть ребят пошла вниз, сопровождая Юру. Дойдя до Луковой поляны, группа направилась вниз в урочище Ачик-Таш. Где-то там была спрятана нами заброска — продукты, снаряжение, документы. Среди множества похожих сопок трудно было ее найти, и ребята разбрелись в поисках. И тут начался буран. Заброску им найти не удалось, но наткнулись на кошару и юрту чабана, где временно остановились. К группе после поисков не примкнул Паша Фролов, и никто не знал, что с ним.
А Паша, уже в буран, имея с собой лишь примус с двумя банками бензина, случайно набрел на заброску. И потерял ориентацию. Он вырыл в снегу яму — копал руками. Разжег примус немного погреется, загасит, спустя некоторое время опять зажжет. Так провел двое с лишним суток. Пока не почудилось, что к заброске кто-то подъехал. «Наверное, галлюцинации. Плохо дело» — подумал он. Но видение продолжалось. Паша вышел из своего логова и увидел перед собой Стаса Богуцкого.
— А мы тебя уже хоронили.Господи, радость-то какая!
Двое суток свирепствовала непогода, и как только отпустило, Стас из села Сары-Таш сначала на машинах, а потом на лыжах пришел к заброске. Трое суток связь с группой отсутствовала, и это его беспокоило больше всего. Вначале он набрёл на ребят у чабана, а теперь вот встретил Фролова.
Передав Голодова на руки Стасу, ребята на всякий случай решили выйти нам навстречу, мало ли что. И вот наша встреча состоялась. Очередным к Пряникову на прием попал я. Он вскрыл мне пузыри на пальцах,обработал рану и забинтовал. Дал ложку мёда,такого мёда я ни до, ни после не ел. После посещения «медпункта» мы, радостно возбужденные, собрались в палатке. Минуты через три пришел Пряников и раздал по таблетке. Сон накатил волной.
На следующий день Фролова и Смирнова решили отравить к чабану за лошадью, ведь нам предстояло пройти километров 70 пешком по целине до ближайшей дороги. К вечеру прибежал радостный Фролов и сообщил, что завтра в 11 утра от чабана поедут в поселок Сары-Могол два трактора с тележками. О большей удаче трудно даже было мечтать. Ходу туда в нашем положении часов пять. Значит, выходить нужно в шесть утра. Вадик остался у чабана, так что, возможно, если мы припоздаем, он задержит отъезд. Кто кого собирает завтра, кто за кого отвечает было распределено.
Утром сонный встревоженный голос разбудил нас в 6.30.
— Проспали! Быстро собираться!
В начале восьмого, без завтрака, да его и не из чего было готовить, группа вышла от верховий Луковой поляны — обширного плато на высоте 3500 метров, на котором в летние месяцы в изобилии растет дикий лук. Первые два перехода шли по 50 минут, и 5-10 минут отдыха. Затем график сломался, группа растянулась и каждый шел по тропе сам по себе. Мы петляли между сопок, пересекали их. Передо мной в 100-150 метрах маячила фигура, сзади на еще большем расстоянии тоже кто-то брел. Вокруг тишина. Облачность чуть приподнялась. Ноги горели и болели все сильнее, желудок от голода завязало в плотный узел. Хотелось хоть маленький кусочек сахара, чтобы этот узел на минуту, на секунду отпустило.
По времени мы уже опаздывали на полтора часа. Казалось, в организме кончились все ресурсы, все запасы и калории, и ты только автоматически, в каком-то полуобмороке, переставляешь ноги. А кошары все не было.
Наконец во втором часу дня тропа вывела на берег реки. Река перемерзала только местами, и до ближайшего ледового моста пришлось идти вдоль русла еще метров триста. Через час в полном изнеможении добрели до кошары. Собрались на скотном дворе. Я впервые увидел так близко яков. Крупные, подвижные. Тракторы стояли и ждали нас и это вселяло большую радость.
Чабан пригласил на чай. К внешнему виду друг друга мы попривыкли, хотя даже сами порой ужасались. Чабан же, увидев нас, потерял дар речи и только суетился и жестами отдавал распоряжения своим женам. Те быстро накрыли дастархан. На кошме был чай, масло, сахар, принесли груду лепешек. От запаха съестного закружилась голова. Нас буквально трясло от голода. Вова Чумаков не мог брать руками ни лепешки, ни сахар. Кисти рук у него были замотаны бинтом. На лице струпья отмороженной кожи, губы опухли и полопались. Внешний вид других ребят, сидящих за дастарханом, был не лучше. Все изголодались и были заняты главным образом собой, иногда отвлекались на Вовку, чтобы сунуть ему в рот кусочек. Из тёмного угла на это «пиршество» с ужасом смотрели хозяин и его семья. Вслед за первой партией продуктов исчезла вторая, появилась третья, и было видно, что этому поглощению не будет конца. Наш врач Пряников пытался нас образумить, остановить, но куда там! Пришлось ему запретить сердобольному хозяину давать нам еще еды. Это удивило гостеприимного хозяина:
— Ай, люди совсем голодные? Совсем больные?
— Нет! Все! Хватит! Им больше нельзя! Они давно не ели. Им больше нельзя! — четвертую партию он повернул обратно.
С великой досадой мы стали подниматься из-за стола. Поблагодарив хозяина за гостеприимство, выходили на улицу. Чабан шел рядом, причитая что-то по киргизски, сочувственно качал головой.
Мы разделились на две группы и устроились в тележках двух тракторов. Предстоял семнадцатикилометровый путь по белому безмолвию. Падал мелкий редкий снежок, ветра не было. Поудобней расположившись, мы с удовольствием созерцали окрестности.
Через пять часов тракторы доставили нас в Сары-Могол, прямо к местной больнице. Весть о нашем бедственном положении облетела поселок в мгновение ока. Дверь в палату, куда нас поместили, не закрывалась. Народ буквально бурлил в ее просвете, с интересом разглядывая нас. Кто посмелее входил, расспрашивал, кто мы, откуда. Со всего поселка несли съестное. Здесь, высоко в горах, люди живут без излишеств, имеют только самое необходимое, но, видя нашу беду, стремились помочь чем могли.
Через поселок проходила автомобильная трасса, но ураган и снегопад нарушили движение. Три дня с раннего утра и до позднего вечера на дороге кто-то из ребят дежурил, ожидая оказию, но за три дня не подвернулось ни одной. Заносы на дороге после длительной непогоды практически парализовали движение.
Пока ждали, были приглашены «на мясо» главным врачом больницы. Пиршество было в разгаре, когда вбежал Сережа Чепчев и сказал, что из Кашка-Су приехал ГАЗ-66. Пряников и еще двое ребят вышли договориться с водителем, может, подбросит до Сары-Таша. Это отсюда двадцать четыре километра. Парень отказался: «Нет ни времени, ни бензина». Ни деньги, ни уговоры не могли уломать его. Тогда Пряников разбинтовал руки у пострадавших. У парня от ужаса округлились глаза. Он стал пятиться и кивать головой, не отрывая глаз от обмороженных рук, и твердил:
— Я не могу... сам не могу, мне надо разрешение. Сейчас я съезжу в совхоз и отпрошусь у директора. Приеду, обязательно приеду! — сел за руль и, совершенно ошарашенный увиденным, рванул с места.
Надежды не было, что он появится вновь. Но парень приехал.
Мы прибыли на пограничную заставу, откуда нас скоро довезли до города Ош. Сюда специально прибыл военный самолет, и спустя несколько часов мы приземлились в Алма-Ате.
Казалось, только вчера нас полоскало ветром на гребне, только вчера нам пришлось отстаивать свое право жить. А сегодня в аэропорту было тихо, тепло и пахло весной, будто и не было зимнего пика Ленина, и лишь забинтованные руки напоминали о сражении. До будущей горы нам нужно «зализать» раны, месяца три-четыре мы имеем. Маленький автобус, поданный от спортивного клуба, развозил нас по домам.
Дома меня приняли нормально, без слёз, и это меня обрадовало больше всего. Нервное напряжение спало, как только оказался дома, около мамы. В уюте, в чистой тёплой постели ступни ног так разболелись, что трудно передать. Боль была всеобъёмлющая и нескончаемая, казалось, что в пылающие жаром ноги вставляли металлические стержни. Ночью удавалось урывками поймать сон. Днем,когда приходили товарищи, а они шли нескончаемым потоком, стиснув зубы, не подавал вида, что больно. Когда вставал с постели, чтобы идти на кухню, мне выстилалась по полу ковровая дорожка. Прежде чем встать, несколько минут постепенно опускал стопы на коврик. При передвижении иногда терял сознание, лоб покрывался крупными каплями пота. И так неделю, потом постепенно стало отпускать. 18-го марта я уже выступал в роли свидетеля у моего приятеля на свадьбе.
Скоро стали поступать нехорошие сведения. Ампутация обмороженных пальцев у Чумакова, Гульнева, Ильинского, «зачистили» палец на ноге у Дзарахохова. У нас с Чепчевым на сей раз обошлось.
Я взял в институте академический отпуск. Диплом защитил годом позже. Единственный, кто ругался, это заведующий кафедрой по почвоведения профессор Андрей Михайлович Дурасов, но он всегда терпеть не мог спортсменов.
...Через 14 лет Валерий снова возвращается под пик Ленина зимой: в числе трех казахстанцев приглашен был в экспедицию Ленгорспорткомитета, возглавляемую Леонидом Трощиненко, участвовать в восхождении на эту гору.
План восхождения разработан соответственно зимним условиям. Опыт уже имелся. На пути к вершине были организованы места для ночевок — вырытые в снегу пещеры на высотах 5500, 6000 и 6500 метров.
31 января 1988 года было совершено первое в истории альпинизма зимнее восхождение на пик Ленина по северной стене (через «метлу»). Из семнадцати участников вершины достигли шесть: три ленинградца, при руководстве В. Балыбердина, и в полном составе группа казахстанских армейцев — В. Хрищатый (руководитель), Ю. Моисеев, В. Дедий.
Погода стояла примерно такая же, что и в 1974 году. Мороз во время восхождения достигал 50 градусов. Из-за урагана и плохой видимости попытку штурма с высоты верхней пещеры (6500 м) пришлось повторить.
* * *
Валерий Николаевич Хрищатый (23 декабря 1951, Алма-Ата, Казахская ССР, СССР — 4 августа 1993, Хан-Тенгри, Тянь-Шань, Казахстан) — советский и казахстанский альпинист. Заслуженный мастер спорта СССР (1982).
Пятикратный чемпион СССР и двукратный серебряный призер, обладатель трех званий «Лучшее восхождение сезона в мире».
Единственный, кто стоял зимой на четырёх семитысячниках СССР. Один из первых противников применения кислородной маски в высотных восхождениях. Покоритель трёх восьмитысячников Гималаев: Эверест (1982), Канченджанга (1989) и Дхаулагири (1991).
Награжден орденом «Дружбы Народов»(1982) и орденом «За личное мужество»(1989) и посмертно памятной медалью «Ветерану войны в Афганистане 1979—1989 гг»
В 1973 году окончил Казахский сельскохозяйственный институтс дипломом почвоведа.
В возрасте 14 лет самостоятельно (с группой сверстников из станицы Иссык) взошел на вершину Карабас-Тау (~4000 метров, Иссыкский отрог Заилийского Алатау). Это была первая вершина Валерия Хрищатого. Альпинизмом начал заниматься в 1968 году. Много лет (1972—1990) ходил в одной связке с земляком Казбеком Валиевым(«Худой» и «Толстый»).
Прошёл более 50 сложнейших маршрутов в горах Памира и Тянь-Шаня. Всего совершил около 350 различных восхождений. 33 раза был на семитысячниках: 10 — пик Коммунизма, 8 — пик Ленина, 6 — Хан-Тенгри, 5 — пик Победы, 4 — пик Корженевской.
Первый четырёхкратный «Снежный барс» (1991). До уникального звания «Зимний Снежный барс» ему не хватило одного зимнего восхождения на пик Корженевской, оно планировалось на февраль 1993 гг. Перед основным восхождением на пик Корженевской было проведено две попытки на пик Мраморная Стена, но команда с восхождением не справилась. В первой попытке погиб Сергей Белус (26 января 1993 года). Вторая попытка (участники — Бабанов, Греков, Гатаулин, Карпов, Михайлов, Муравьев, Кудашов, Гичев) — провалилась. Финансирование Корженевской было свернуто.
Книги:
«Айсберги под облаками». — Алма-Ата: Жалын, 1989.
«Мы растворяемся в стихии». — Алматы, 1998.
* * *
Валера Хрищатый: Что это имя значит для альпинистов — туристов нынешнего поколения? Я столкнулся с тем, что многие его просто не знают. Говорят о каких-то иностранцах, скалолазах, ледолазах, то есть о тех, кто "на слуху", раскручен современными средствами информации. У каждого, наверное, есть свой взгляд, сформировавшийся, или не очень, на уровень достижений того или иного спортсмена. Не знаю: Для меня восходители делятся на некие категории. Конечно, нельзя утверждать, что этот лучше, а этот хуже, подобная "шкала" оценок в принципе не имеет права на существование. Тем не менее, для меня Валера находится на верхней отметке этой шкалы. Почему? Да очень просто — его достижений хватит на несколько жизней. Основная масса спортсменов занимается повторением кем-то пройденного: известных маршрутов на вершины, уже кем-то пройденных перевалов. И лишь небольшой процент совершает прохождения новых маршрутов, как правило, подобные ранее пройденным. Это всегда проще — сделать что-то, что уже кто-то делал, чисто психологически. Следующий шаг — прохождение новых маршрутов, уровень сложности, а зачастую и опасности, прохождения которых выходит на новую отметку. А потом найти еще что-то новое, чего никто и никогда не делал, а может и не сделает. Таким был Валера.
Конечно, хорошего спортсмена нужно готовить. Если тебя не будут направлять, можно полжизни потратить только на поиск каких-то интересных решений. У Валеры такой тренер был — Ерванд Ильинский. Один из высших показателей тренерской работы — способность воспитать спортсмена, который превзойдет своего учителя. Ильинский воспитал не мало таких альпинистов, среди них и Валера:
Что такое спортивное мастерство, особенно в горах? Филигранное владение техникой? Универсальность? Умение выживать в любых условиях? Коммуникабельность? У Валеры — сотни восхождений. Чемпионаты СССР. Пятикратный "снежный барс". И только потому, что доступ к другим семитысячникам-восьмитысячникам долгое время для советских спортсменов был закрыт. Первый восьмитысячник — Эверест — ночью, с Казбеком Валиевым. Потом Канченджанга — три вершины без кислорода. А потом — зимнее восхождение на Победу. Победа, вероятно, всегда будет занимать особое место среди себе подобных в мировом списке "табели о рангах",. Я даже не уверен, что она будет идти после всех восьмитысячников. Это особая гора, как и весь район, со своеобразным климатом и нравом. На нее и летом-то поднимаются далеко не в каждый сезон. Пойти на нее зимой нужно решиться. Делаются попытки повторить зимнее восхождение Хрищатого, но — лишь повторить. Ответ уже получен — это возможно. А когда знаешь, что такое восхождение уже кто-то делал до тебя, уверенности в успехе добавляется, и проходить в чем-то легче.
А дальше был траверс. Я не знаю, найдется ли еще кто-то, способный организовать и пройти подобный маршрут. Да, Ерванд Ильинский был инициатором этого траверса. Но был ли кто-то, кроме Хрищатого, кому можно было бы предложить это сделать? В рамках чемпионата СССР, т. е. за 14 дней! Почитайте про этот траверс в книге Валеры. На самом деле, даже сложно предположить возможность прохождения этого траверса в такие сроки. Большинство траверсов только пика Победы отнимало минимум 6-10 дней, а у кого и больше. А тут — 14 дней от Победы до Хан-Тенгри.
С Валерой Хрищатым мы познакомились в 1993 году, примерно за две недели до его гибели. В бане у Казбека Валиева. Много говорили о горах, о его траверсе Победа-Хан, о туризме. Последний раз встречались у ледника Семеновского, перед подъемом к п. Хан-Тенгри, куда он уходил с англичанами.
Общаться с Валерой было необыкновенно легко, думаю, такие люди не часто встречаются в жизни. Так я приобрел и потерял друга: А траверса Победа-Хан наверное, уже не будет никогда. Такие люди не часто рождаются. Да и система, которая их готовила, уже умерла.
Нитка траверса звучит фантастически: МАЛ — пер. Дикий — п. Важа Пшавела — п. Победа — п. В. Победа — п. Военных топографов — п. Рапасова — п. Дружба — п. Зорге — п. В. Шатер — п. З. Шатер — п. Хан-Тенгри — МАЛ. Это большая часть вершин траверса, которые я написал по памяти. Еще несколько менее значимых шеститысячников в этом списке отсутствуют. Все перечисленные вершины превышают высоту 6500, а чтобы полностью представить масштабы пройденного, могу добавить, что по маршруту следования не редки были перепады более километра, как-то прохождение седловин перевалов Чонтерен (5488), Дружба (В. Хрищатого) (5300), Иныльчекский (5500), В. седло Хан-Тенгри (6000). Не считая "мелких" провалов. Замечу, что на траверс п. Шатер З. в 1991 году мы потратили 6 или 7 дней. Два дня сожрала непогода, но как сократить меньше, чем до 4-х дней, я себе не представляю.
С 1993 года у меня было желание когда-нибудь пройти новый перевал и дать ему имя Валеры. Именно здесь, на Тянь-Шане. Этот перевал должен отличаться чем-то особенным. В нашей экспедиции 2003 г. это, наконец, удалось сделать. Перевал Валеры Хрищатого соединяет два огромных ледника — ледник Дружба в верховьях Южного Иныльчека и Тугбельчи в Китае. Эту седловину Валера посетил при прохождении своего знаменитого траверса.
Что еще можно добавить? Валера делился своими планами на будущее. После расставания с англичанами он собирался на соло-восхождение по северной стене Хана. А более далеким планом стоял траверс п. Ком. Академии — п. Коммунизма. Это примерно тоже, что Победа-Хан, только на Памире. А что еще он не успел? Трудно представить.
Что мы можем оставить в память о тех, кого с нами уже нет? Тем более в горах. Перевал, или вершину.
Несколько слов о перевале. Эта седловина с ледника Дружба проходилась радиально альпинистами несколько раз. Впервые при первовосхождении на п. Дружба. И имела у альпинистов условное название — перевал Дружба. С ледника Дружба перевал прост — снежно-ледовый склон с несколькими бергшрундами и карнизами, по туристской классификации на уровне 2Б. Основная сложность перевала — со стороны ледника Тугбельчи, в Китае.
Огромный карниз на восток, весь заросший сосульками. В течение часа ищем место возможного прохождения карниза. Нашли несколько выше и севернее перевального плато, в этом месте карниз обрывался метра на четыре. И дальше можно было выйти на слабо выраженный скально-ледовый контрфорс, ведущий в широкий ледовый кулуар. Веревки, ледобуры, потом плато, обрывающееся во все стороны. Разведка, поиск прохода. Вариант найден — с осыпной седловины на краю плато — вниз по длинному скально-ледовому кулуару, снова веревки. Далее попадаем в рантклюфт ледника, из которого следует выбраться по короткой отвесной стенке в ледопад, и потом еще какое-то время распутывать несложный ледопад. Перевал насыщен техническими элементами, и в результате имеет высшую категорию в горном туризме — 3Б. На правах первопроходцев даем ему имя Валеры.
Снова возвращаюсь к 1993 году. Нам в чем-то повезло. После первой части маршрута мы вышли в МАЛ на Звездочке для отдыха и пополнения наших запасов из заброски. Начался снегопад. 72 часа. Непрерывно. Каждое утро мы откапывали палатки, занесенные снегом минимум на полметра. А кто-то сидел на верху. Где-то на склонах Важи был Ю. Бородкин со своей командой, занимавшийся в очередной раз обработкой склонов Победы для клиентов. На западном седле Хана сидело уж и вовсе много народа. И начались трагедии. На седле Хана выпало столько снега, что сошел оползень на пещеры. В тот год там было два яруса пещер, по верхним оползень проехал, а нижние завалил. На верхнем поясе пещер стояла одна палатка, в которой ночевали поляки и гид из Свердловска. Палатку раздавило. Все, кто в ней был, погибли. Четверо. Верхний ярус пещер откопался сам, потом помог откопаться нижним. А через несколько дней обвал с п. Чапаева похоронил Валеру. Мы тогда уже ушли с седла и проходили перевал Высокий. О трагедии узнали уже на Звездочке, когда пришли под перевал Дикий. В это же время на Победе у Бородкина кто-то схватил холодную ночевку. Поучаствовали в спасах, вытаптывая площадку в снегу для вертолета. Прилетел похудевший и почерневший Казбек Валиев. Вертолет забрал пострадавшего. А на леднике Семеновского полным ходом шли работы. Спасательные? Скорее попытка сделать хоть что-то. Обвал был настолько мощным, что масса снега и льда перелетела правый борт ледника и врезалась в ледник, выбив там огромную воронку. Наверно, шансов остаться в живых у тех, кто попал под обвал, не было. В чем-то все похоже на трагедию под пиком Ленина. Только здесь, слава Богу, не было традиционного места ночевок, поэтому погибло меньше людей. И среди них Валера:
Для меня он был лучшим. Как раз таким, кто сделал нечто, что, возможно, больше никто и никогда не повторит. Сколько их уже ушло. Толя Букреев. Володя Башкиров. Валера Хрищатый. Юра Бородкин... Я иногда думаю — может это теперь наши ангелы-хранители, которые оберегают нас на наших маршрутах? Пускай это будет так, и пусть земля им будет пухом. Или те ледники, где многие из них остались. А мы: Мы пока будем ходить. За них, для них и для себя, конечно. Мы помним — и это главное.
Комментарии к книге «ЗИМОЙ НА ПИК ЛЕНИНА (из книги "Мы растворяемся в стихии")», Валерий Хрищатый
Всего 0 комментариев