«Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей)»

Недялков Аркадий Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей)

Часть I. НАЧАЛО ПУТИ

ПЕРВЫЕ ШАГИ[1]

Если спросят, кто толкнул меня от солидной и безопасной для жизни генетики к опасной, полной тревог охоте на ядовитых змей, я без колебаний отвечу — бухгалтер нашего института Сергей Сергеевич и мой друг Расул.

Это они, и никто другой, виноваты в том, что я оставил спокойную жизнь и из удобной лаборатории отправился в трудные походы, где вместо кондиционированного воздуха и мягкого кресла меня ожидали тряска в пыльном кузове грузовика, неутолимая жажда, боль натруженных ног и смертельный риск. И за это я им благодарен!

Впрочем, лучше рассказать все по порядку.

— Расул, мне нужна фосфодиэстераза!

Мой приятель и начальник по службе Расул Насыров привык к неожиданностям. Не отрываясь от микроскопа, он спросил:

— А что это такое?

— Фермент яда змей семейства гадюковых.

— Зачем он тебе?

— Вот, читай, — протянул я журнал. — Робертсон сообщает о действии фосфодиэстеразы как мутагена[2]. Нужно и нам попробовать.

Расул отставил микроскоп и погрузился в чтение статьи.

— Интересно, — сказал он. — Очень интересно! Но где ее взять? Знаешь что, сходи-ка к химикам. Может быть, у них есть.

Самый длинный путь начинается с первого шага. Первый шаг в сторону биохимической лаборатории был началом пути длиною в несколько тысяч километров…

У биохимиков фосфодиэстеразы я не достал. Там сказали, что этот фермент покупают за границей по очень высокой цене и расходовать его без разрешения бухгалтерии нельзя.

В смете по нашей теме такой расход предусмотрен не был, а попробуйте уговорить такого педанта, как наш главный бухгалтер Сергей Сергеевич!

Не тратьте бесполезно нервы и время! Не выйдет! Легче найти и поймать самую опасную ядовитую змею, чем получить в бухгалтерии деньги или материалы, если они не предусмотрены сметой.

То, что ни денег, ни фосфодиэстеразы нам не дадут, мы с Расулом поняли уже тогда, когда наши уговоры перешли и яростный спор еще в бухгалтерии. Фосфодиэстеразу нужно было доставать каким-то иным способом.

— Мы можем попытаться выделить фосфодиэстеразу, — сказала мне заведующая биохимической лабораторией Мария Викторовна, — но для этого нужен исходный материал — сухой яд гюрзы. Достаньте яд, попробуем вам помочь.

— А где можно достать сухой яд?

— Этого я не знаю. Обратитесь к зоологам. Они со змеями работают, может быть, у них есть.

Пришлось мне ехать на другой конец Ташкента в Зоологический институт. Захожу в отдел, занимающийся змеями.

— Друзья, нужен сухой яд гюрзы.

— А знаете ли вы, что такое гюрза? — спросил меня зоолог Костя Лихов.

— Только то, что это змея из семейства гадюковых и из сухого яда гюрзы можно выделить фермент фосфодиэстеразу.

— Это уже кое-что, — насмешливо сказал Костя. — Ну а где найти гюрзу и как взять у нее яд, этого вы, конечно, не знаете.

С этим пришлось согласиться.

— Тогда мне понятна ваша нескромная просьба. Она основывается на желании иметь яд и на незнании трудностей добычи этого вещества.

Костя был изысканно вежлив и, хотя профессором еще не был, очень любил профессорский тон.

— Гюрза — ядовитая змея, обитающая на юге Узбекистана, в Таджикистане, Туркмении, на Кавказе и в Закавказье. Из всех ядовитых змей, встречающихся в пределах Советского Союза, она, пожалуй, наиболее опасна. Длина гюрзы в среднем сто — сто двадцать сантиметров, но встречаются экземпляры и до двух метров. Латинское название гюрзы — Випера лебетина — гадюка гробовая. Зубки у крупной гюрзы до пятнадцати миллиметров длиной, а яд разрушает кровь и кроветворные органы. В некоторых случаях ее укус может привести к смерти. Но это еще не все. Особую опасность представляет процесс отбора яда. В этот момент достаточно одного неверного движения — и тот, кто отбирает яд, сам может получить смертельную дозу. Как видите, попытка добыть яд сопряжена с некоторым риском для жизни.

После столь обстоятельной характеристики гюрзы и ее яда мне стало ясно, что затея с фосфодиэстеразой, пожалуй, несбыточна, но я все же сделал последнюю попытку.

— Скажите, а нельзя ли где-нибудь купить сухой яд?

Можно, но это будет стоить… — и Костя назвал такую сумму, что мне пришлось только вздохнуть. Сергей Сергеевич не дал бы и десятой доли!

— Мм-да, — промычал я и стал уже прощаться, когда Костя опять чуть насмешливо сказал:

— Впрочем, вы можете достать яд и бесплатно.

— Каким образом?

— Очень просто. Нужно поймать десяток гюрз, отобрать у них яд, высушить его и передать химикам.

— Но где и как можно поймать гюрз?

— Весной я еду за змеями. Буду ловить и гюрз. Если хотите, присоединяйтесь. Однако должен вас сразу предупредить: занятие это довольно тяжелое и опасное. Я не ручаюсь ни за вашу жизнь, ни за успех поездки. Мы можем и не найти нужного количества змей. Устраивает вас мое предложение?

Предложение меня явно не устраивало, но на всякий случай я сказал, что подумаю и через несколько дней сообщу свое решение.

Когда я рассказал Расулу о результатах беседы с зоологами и о предложении Кости, он на секунду задумался и вдруг сказал:

— А знаешь, Леша, это, пожалуй, единственная возможность раздобыть яд. Соглашайся!

— На что соглашаться?

Ответ был потрясающе прост: «Соглашайся и поезжай ловить гюрз!»

— Да, но…

— «Но» здесь ни при чем. Без тебя я еще раз ходил в бухгалтерию. Сергей Сергеевич отказал наотрез. Директор тоже отказал. Так что единственная реальная возможность раздобыть яд — принять предложение зоолога.

— Знаешь, Расул, ловить змей я не умею, да и учиться этому искусству не собираюсь. И вообще мне хочется еще поработать для науки, а не переквалифицироваться в заклинателя змей.

— Вот это мило! — протянул Расул. — Сначала раскричался на весь институт, а теперь в кусты. Да знаешь ли ты, что тебе грозит?

То, что мне предстояло стать посмешищем, я отлично знал. Остряков в нашем институте было более чем достаточно.

— Знаю, — ответил я, — лучше год слыть трусом, чем раньше времени отправиться на тот свет.

— Это мещанские рассуждения обывателя! Какой же ты научный работник, если боишься риска!

Я продолжал упорствовать, а Расул — убеждать. Надо отдать ему должное — убеждать он умел. Через три дня я согласился ехать ловить гюрз.

Начались хлопоты. Прежде всего я пошел к зоологам и договорился об участии в экспедиции в качестве лаборанта. Потом стал просить руководство института оформить мне командировку в эту экспедицию. Отказали, несмотря на доводы, что это будет частью работы по теме, и ходатайство Расула.

— Ладно, — сказал Расул, — оформляй отпуск. Хочешь ты или нет, ехать все равно придется. Слишком много шума вокруг твоей поездки.

Очень мне не хотелось тратить отпуск на поездку за гюрзами, но раздумывать и тем более менять решение было уже нельзя. Сотрудники института разделились на два лагеря. Одни, сторонники поездки, ободряли меня, другие, их было большинство, относились к поездке отрицательно. Предсказывая самый плачевный исход, они советовали мне, пока не поздно, отказаться. Самыми неприятными из этой группировки были скептики. Они утверждали, что вся эта история связана с экзотикой предстоящей поездки и что после первой же встречи с гюрзой я удеру восвояси.

Мне рассказывали десятки историй, так или иначе связанных со змеями, начиная от библейского змия, совратившего Еву, и кончая самыми невероятными случаями нападения змей на людей. Мне приносили книги о змеях и о ядах. Я читал их, и волосы мои становились дыбом. Змеи стали мне сниться, и часто я просыпался оттого, что во сне за мной гналась змея, а я не мог убежать.

Нужно признаться, что все это отнюдь не укрепляло меня в том опрометчивом решении, которое я принял, поддавшись уговорам Расула.

Главным противником поездки был директор института. Он считал, что я должен заниматься серьезной наукой, а не размениваться на авантюры со змеями, и по этой самой причине в отпуске мне отказал.

Казалось, представилась отличная возможность для «почетного» отступления от «змеиной затеи» по не зависящим от меня обстоятельствам.

Так я и собирался сделать. Однако Расул не давал покоя ни мне, ни директору. Снова и снова шли мы в директорский кабинет, где он доказывал необходимость поездки, а я, в душе ругая себя за малодушие, поддакивал ему. Но каждый раз директор нам отказывал. Зоологи же по ходатайству Кости официально включили меня в состав экспедиции, и нужно было изучать биологию гюрзы, методы поиска змей и технику их отлова. Этим я занимался по вечерам под руководством Кости. Однако под влиянием упорных отказов директора я охладел к этим урокам и как-то пропустил очередное занятие. На следующее утро пришел Костя и вежливо осведомился о моем здоровье. Узнав, что я совершенно здоров, он разъярился и осыпал меня градом упреков.

— Подожди, — довольно резко прервал его я. — Не шуми. Нет смысла посещать твои уроки, все равно не отпускают меня.

— Как не отпускают? — оторопел Костя.

— Вот так. Не только не дают командировки, но даже и в отпуск не разрешают идти.

— Кто?

— Директор.

— Почему ты раньше мне об этом не сказал?

— Думал, что добьюсь разрешения.

— Думал, думал! — передразнил Костя. — Индюк тоже думал… Ну-ка собирайся, пойдем к твоему директору!

— Зачем?

— Я с ним сам поговорю.

Не думаю, чтоб ты добился чего-то, но готов представить тебе нашего директора, — съязвил я.

«МУДРОСТЬ ЗМИЯ»

В институте к нам присоединился Расул, и директора мы «атаковали» втроем. Сначала главную ударную силу представляли я и Расул, а Костя держался в тылу и поддерживал нас только ободряющими взглядами. Но наш бурный натиск разбился о твердое директорское «нет».

Тогда, презрительно глянув на нас, в разговор вмешался Костя. Но едва он раскрыл рот и произнес первые слова, как директор перешел в контратаку.

— Простите, — сказал он, — я не знаю, с кем имею честь говорить, но думаю, что вы не разделяете весьма странные взгляды этих увлекающихся молодых людей…

— На этот раз вы ошиблись, профессор, — улыбнувшись сказал Костя. — Я полностью разделяю их взгляды. Эти странные взгляды возникли у них не без моего идейного влияния.

— Скажите, пожалуйста! — преувеличенно огорченно развел руками директор. — Вот бы никогда не подумал! По внешнему виду вы вполне разумный человек!

— Благодарю вас, профессор, за столь лестное мнение о моей внешности, — поклонился Костя. — Но что же в наших взглядах кажется вам странным?

— Помилуйте! — взмолился директор. — Может ли разумный человек вместо того, чтобы посвятить себя решению одного важного вопроса, размениваться на разные авантюры?

— Что вы считаете авантюрой?

— Да эту самую поездку за змеями, — отрезал директор.

— А что вы знаете о змеях? — спросил Костя.

— Ну, молодой человек, если вы пришли задавать мне, мягко говоря, необдуманные вопросы, то отправляйтесь восвояси. У меня нет времени.

— Уделите мне немного внимания и, честное слово, вы измените свое мнение!

— Я? Не думаю!

— И все-таки, профессор, скажите, пожалуйста, что вы знаете о змеях?

— Да что вы от меня хотите? — рассердился директор.

— Чтобы вы признали свою неосведомленность в вопросе о змеях. Не бойтесь признаться в этом. К сожалению, девяносто девять целых и девять десятых процента всех людей почти ничего не знают о змеях.

Директор побагровел и хотел что-то сказать, но Костя не дал ему вымолвить ни слова и почтительно, но напористо продолжал:

— Я бы не рискнул настаивать на своем, если бы по вашим трудам не знал вас как ученого. Уделите мне десяток минут, и я докажу свою правоту! Разрешите?

Наш директор был прежде всего человеком высокой культуры. Он привык внимательно выслушивать аргументы своих противников и, кроме того, в шестьдесят с длинным хвостиком лет не потерял любознательности настоящего ученого. Все еще хмурясь, он буркнул:

— Только, прошу вас, по возможности короче.

Костя сверкнул в нашу сторону глазами и начал.

Я слышал о Плевако и читал его речи, но, по-моему, Костя далеко превзошел знаменитого адвоката. Речь в защиту змей была блестящей.

Магнитофона у меня не было, стенографировать я не умею, поэтому привожу здесь только то, что сумел запомнить.

— Знаете ли вы, дорогой профессор, что змеям — этим непонятным, удивительным и поэтому страшным существам — люди в древности уделяли много больше внимания, чем сейчас.

Скрытный образ жизни змей, бесшумность передвижения, неожиданность появления в самых необычных местах, холодный неподвижный взгляд и особенно внезапность укуса и сильное действие яда некоторых из них были источниками суеверного страха, порождали мифы и легенды о коварстве, хитрости, злобе и вместе с тем мудрости змей. Народные сказания изображали змей исключительно одаренными животными, якобы знающими лечебную силу трав и вод, умеющими не только убивать, но и исцелять вплоть до «воскрешения» из мертвых.

За несколько веков до нашей эры на Древнем Востоке змей считали священными животными, но особой силы культ змеепоклонства достиг в Древней Греции.

Вспомните, профессор, изображения бога врачевания Асклепия (он же Эскулап), богини здоровья Гигеи, от имени которой произошло слово «гигиена», богини мудрости Афины. Всех их обязательно изображали со змеями.

Вспомните еще и поучение древних: «Всегда сохраняй кротость агнца и мудрость змия».

— Изречение это я помню, но не замечаю, чтобы вы, столь ревностный почитатель старины, придерживались первой его части, — язвительно заметил директор.

— Новое время — новые песни, — отшутился Костя и продолжал.

В мифах древних греков описаны случаи гибели от змеиных укусов: жены Орфея — нимфы Эвридики, прорицателя Мопса и других героев мифов. Это показывает, что древние греки хорошо знали опасные последствия змеиных укусов, но жизнь ядовитых змей им была неизвестна. Изучение жизни ядовитых змей и в наше время — задача не из легких, а в те времена проведение таких исследований было, пожалуй, невыполнимо. О жизни змей возникло множество фантастических представлений, которые распространились очень широко и оказались настолько живучими, что дошли до наших дней. Даже сейчас о коварстве и злобе змей рассказывают такие истории, от которых у самих рассказчиков леденеет кровь и волосы становятся дыбом. Если им верить, то змеи гоняются за людьми, прыгают на них, настойчиво преследуют.

Не брезгуют упомянуть о «страшной опасности», которой подвергаются встретившие змею, и некоторые неразборчивые журналисты в статьях под завлекательными рубриками «репортаж о необычном» или что-то в этом роде. Одним словом, со всех сторон несется: «Что, змеи? Да ведь это невероятная опасность»! При встрече со змеей кто посмелее, тот постарается ее убить, а у человека со слабыми нервами один вид змеи может вызвать нервный приступ или даже инфаркт. И все это благодаря множеству нелепых выдумок, слухов и легенд, не имеющих под собой ни малейшего основания.

Тот, кто убьет змею, считает это величайшим подвигом и не преминет при удобном случае рассказать об этом. А между тем убийство даже самой крупной гюрзы или кобры (не говоря уже об обыкновенной гадюке) не подвиг, а самое настоящее преступление — безрассудное уничтожение очень ценного и по большей части полезного животного.

Глубоко укоренившееся мнение, что змеи обязательно нападают на проходящего мимо них человека, есть не что иное, как результат полного невежества в вопросах элементарной зоологии.

Если встреченная вами змея шипит и делает угрожающие движения, то не думайте, что это нападение. Это предупреждение серьезному противнику, каким змея считает человека, о том, что она способна постоять за себя, и предложение оставить ее в покое. Шаг назад или секундное замешательство — и большинство змей спешит спастись бегством.

— Все это хорошо, — перебил Костю директор, — могу допустить, что в ваших словах есть большая доля истины и что змеи первыми не нападают, однако не вижу еще доказательств того, что змеи могут приносить пользу!

— Сейчас, профессор, я приведу их. Знаете ли вы, что живущие в песках гюрзы и кобры поедают большое количество грызунов? А именно там грызуны бывают хранителями и переносчиками такой страшной болезни, как чума! Известно ли вам, что обыкновенная гадюка, обитающая в средней полосе Советского Союза, также питается мышами — разносчиками туляремии, инфекционной желтухи и других опасных болезней? Истребляя змей, тем самым уничтожают естественных санитаров. Но это еще не все.

Да, змеи вооружены грозным оружием — острыми зубами и страшным ядом. Попадая в ранки, нанесенные зубами, яд вызывает серьезные заболевания, а в особо тяжелых случаях укус змеи может даже привести к смерти. Однако в руках медиков обработанный яд становится чрезвычайно ценным сырьем для приготовления различных лекарств.

Лекарства из тканей тела и яда змей известны очень давно. О применении змеиного яда в медицине упоминал еще Плиний Старший. Териакл — сложная микстура, содержащая змеиный яд, была описана еще в I веке нашей эры, а делали ее во многих аптеках Европы до XVIII века.

Восточная медицина широко использовала для изготовления лекарств не только яды змей, но и глаза, кожу, жир, печень, кости и другие органы и части тела змей.

Начало рациональному использованию змеиных ядов в медицинской практике положили исследования А. Кальметто и Ц. Физали, которые были начаты в 1898 году. Эти ученые доказали, что если животным неоднократно вводить ослабленные змеиные яды, то из сыворотки крови таких животных можно получить весьма эффективные противоядия, нейтрализующие токсическое действие тех же ядов. Сначала змеиные яды применяли только для этих целей, но вскоре стали использовать малые дозы этих ядов для лечения и некоторых других заболеваний. Первые такие попытки основывались на случайных наблюдениях и не всегда были успешны. Еще в 1908 году один американский врач сообщил, что у больного эпилепсией после укуса гремучей змеи прекратились такие припадки. После этого в течение многих лет врачи пытались вводить малые нетоксические дозы змеиных ядов больным эпилепсией.

Большим успехом эти попытки не увенчались, так как временное улучшение наступало далеко не у всех больных.

Более перспективными оказались поиски целебного качества змеиных ядов, основанные на учете их основных химических свойств и влияния на ткани и системы организма человека и животных. Исследования такого рода проводились совсем недавно, уже в тридцатых годах нашего века.

В 1934 году появились публикации работ Д. Махта, в которых было показано, что яд кобры в малых дозах обладает выраженным обезболивающим, успокаивающим, противосудорожным и снимающим спазмы действием. По обезболивающему действию яд кобры и его нейротоксическая фракция во много раз превосходят морфий и другие наркотики. Он не вызывает побочных явлений, и привыкания организма к нему нет. Исследования свойств яда кобры продолжили затем Дж. Кепсо, Т. О. Драстнен, Тейлор, Ротман и другие ученые. В результате этих исследований яд кобры вошел в состав лекарств, помогающих при лечении бронхиальной астмы, гипертонии, каузалгии и некоторых других болезней. Пробуют применять его и для ранней диагностики злокачественных опухолей и проказы.

С лечебной целью изучали также и яды других змей. Теперь яды гадюковых и гремучих змей используют в препаратах, помогающих при лечении гемофилии, меноррагии, пурпуры, полиартритов ревматического характера, радикулита, ишиаса, невралгии и других болезней.

— Но это из опыта зарубежных ученых, — перебил его директор. — Ну а что же делается у нас?

— Ага, профессор, вы уже заинтересовались! Берегитесь! От заинтересованности недалеко и до увлечения! — торжествующе воскликнул Костя.

— Если в рассуждениях видны зерна истины, то эти рассуждения следует выслушать — это тоже из высказываний древних, — парировал директор.

— Мы несколько отстали в этом вопросе от зарубежных стран и пока пользуемся импортными препаратами. Это випералгин, випразид, випракутан и випратокс. Их применяют для уменьшения болей при радикулите, артритах и других болезнях.

— Ну а у нас что-нибудь делается? — снова не выдержал директор.

— У нас делается кое-что, но очень мало, — неохотно сказал Костя. — В Таллине создали препарат випраксин, его применяют в тех же случаях, что и импортные препараты, но лечебный эффект от него выше. Там же получили мазь из яда гюрзы — випросал, она показала очень высокие болеутоляющие свойства. Еще один препарат из яда гюрзы — кровоостанавливающее средство — разрабатывают коллективы Душанбинского и Алтайского медицинских институтов. Этот препарат останавливает кровь там, где нельзя наложить жгут.

В Ташкенте с 1937 года в одной из клиник применяют препарат из яда кобры — кобротоксин. Он оказывает отличное действие при лечении гипертонии, бронхиальной астмы и других болезней. Из яда гюрзы профессор З. С. Баркаган выделил вещества, позволяющие установить скрытые нарушения в свертывающей системе крови, что очень важно для решения вопроса о возможности проведения сложных хирургических операций. Сделано еще очень мало, можно и нужно было бы сделать много больше.

— Что-то тут не так, — сказал директор, — какой же смысл тратить валюту на то, что мы можем сделать сами!

— Полностью согласен с вами, но это не меняет дела. К сожалению, кое-кто не желает обретать беспокойства. Проще и спокойнее купить лекарства, чем организовывать их производство.

— Кого вы имеете в виду? — насторожился директор.

— Никого, просто к слову пришлось, — увернулся Костя. — Знаете, наболит, не сдержишься и выскажешь! Вот сейчас готовлю экспедицию за змеями, а подыскать нужных людей не удается. Нашел было одного подходящего, да вот вы против его поездки. А ведь далеко не каждый согласится ехать ловить ядовитых змей!

— М-да, как же быть-то? Выходит, и я… — Наш директор даже растерялся, но тут же справился с собой. — Ладно, уговорили… Где ваше заявление об отпуске? — обратился он ко мне.

Заявления у меня с собой не было. Выручил Расул. Он быстро раскрыл папку и положил перед директором заявление, однотипное с теми, на которых уже стоял отказ. Директор сердито хмыкнул и быстро, как будто боялся передумать, написал на углу: «В приказ».

— Вот так, друг, — сказал мне Костя, когда мы вышли. — Всегда сохраняй «кротость агнца и мудрость змия»!

Отпуск я получил, но мне еще предстояло решить довольно трудную задачу: нужно было уговорить маму. О том, чтобы сказать ей: «Мама, я еду за ядовитыми змеями», не могло быть и речи. Такое сообщение наверняка вызвало бы у нее третий инфаркт. Она считала, что далеко не последней причиной инфарктов был я.

Все обошлось проще, чем я ожидал. Врать я не стал. Просто я сказал маме только первую часть нужной фразы: «Мама, я еду в зоологическую экспедицию», а вторую часть — «за ядовитыми змеями» — благоразумно опустил. Мама только вздохнула и сказала: «Скажи хоть, когда и в какие края тебя понесет в этот раз. Голову-то свою не оставишь где-нибудь?»

Я постарался убедить ее в том, что это самая безобидная и безопасная поездка из всех, в каких я когда-либо принимал участие, но не знаю, насколько мне это удалось. Тем не менее хорошо было уже и то, что с маминой стороны не было категорических возражений. Однако этим дело не ограничилось. Для наших мам мы и в тридцать лет все еще несмышленыши, нуждающиеся в догляде. В этом моя мама не отличается от остальных. Поэтому она настаивала на том, чтобы вместе со мной в экспедицию поехал ее брат — мой дядька. Расстраивать ее отказом было нельзя, да и дядька временно находился не у дел.

ДЯДЬКА

Дядька мой заслуживает того, чтобы о нем рассказать поподробнее. Он был весьма своеобразным человеком. Почти всегда он думал иначе, чем люди, считавшие себя нормальными. Правда, иногда это причиняло ему (и окружающим) некоторые неприятности, но дядьку такие мелочи не смущали. Справедливости ради надо сказать, что чаще всего от своего своеобразия страдал он сам. Судите сами.

Когда ему было всего восемнадцать лет, он окончил строительный техникум и отправился на юг Узбекистана. В то время там вовсю разбойничали басмачи. Они грабили жителей и безжалостно вырезали всех, кто имел хоть малейшее отношение к Советской власти. Дядька же инспектировал строительство школ. Три года он разъезжал по кишлакам на велосипеде, иногда возил с собой большие деньги, чтобы расплачиваться с рабочими (в те годы инспектор частенько бывал и бухгалтером и кассиром), и тем не менее вернулся домой живым.

Правда, у него были прострелены грудь, рука и нога, не хватало доброго десятка зубов и в двадцать лет половина головы была седая, но это (по его выражению) были «никому не интересные детали». В сорок первом году он работал в глубоком тылу на военном заводе. Должность у него была ответственная. Никто не думал, что дядька попадет на фронт, но сам он думал совсем иначе. Когда директор завода отказался отпустить его в армию, дядька целый месяц обивал порог в военкомате и добился своего. На фронте дядька (по его мнению) пробыл не очень долго, всего полтора года, но вернулся с орденами и… пожизненной инвалидностью. Пенсию ему назначили солидную. Все родственники считали, что теперь уж он угомонится. Его старшая сестра — главный бухгалтер городского торга — предложила ему устроиться в ее учреждении вахтером.

— Чего тебе еще? — говорила она ему. — Пенсия и зарплата полностью обеспечат и тебя, и твою семью. Отдежурил сутки — двое свободный. Занимайся чем хочешь, хоть на рыбалку езжай. Живи спокойно, как все люди!

Дядька поблагодарил сестру за заботу и устроился… сопровождающим вагоны с ценным грузом. Пять лет ездил. Всякое бывало в поездках. Два раза пришлось отбиваться от бандитов. Во второй (последний) раз ему нанесли три ножевые раны, но он все же одержал над грабителями победу и раненый доставил одного из них в милицию. Оттуда его увезли прямо в больницу. Когда дядька поправился и вышел из больницы, жена упросила его оставить опасную работу. На этот раз он послушался жену и, казалось, смирился. Он уже стал оформляться вахтером, когда мама попросила его поехать со мной в эту «безобидную» экспедицию. Нужно ли говорить, что дядька согласился без малейшего колебания?

Мне же не очень хотелось путешествовать вместе с дядькой. Правда, он был очень внимателен и заботлив. Умел быстро (и довольно вкусно) приготовить незатейливую еду из самых простых продуктов. Не отлынивал дядька и от самой тяжелой и грязной работы. Однако он считал себя непререкаемым авторитетом почти во всем. Если я что-нибудь делал хоть чуть-чуть иначе, чем говорил он, то начиналась длинная и нудная проповедь о том, что нужно слушать опытных людей, а не экспериментировать, что эти эксперименты никому не нужны. Повторял он так до тех пор, пока все не было сделано по его желанию. Если же все-таки я поступал по-своему и добивался успеха, дядька хмуро говорил: «Дуракам счастьем» — и уходил прочь. Ну а если у меня не получалось, то тут дядюшка входил в раж: ругал меня на трех языках (русском, украинском и узбекском) и под горячую руку мог наградить доброй затрещиной.

Сами понимаете, ехать под надзором такой «няньки» удовольствие было маленькое. Я попробовал сказать, что состав экспедиции давно утвержден. Однако мама этого понять не захотела и настаивала на своем. Пришлось мне вместе с дядькой идти к Косте. Сначала Костя отказал. Он хотел взять и проводника и рабочего на месте работы, из местных жителей. Внутренне я возликовал, но внешне сделал грустное лицо и вздохнул. Наверное, не нужно было вздыхать. Костя поглядел на меня, тоже вздохнул, отвернулся и скучным голосом объявил, что дядька принят в состав экспедиции рабочим.

НАС УТРО ВСТРЕЧАЛО ПРОХЛАДОЙ И ПЕСНЯМИ

В первых числах апреля, после долгого пути, наш грузовик остановился ночью на берегу маленькой, но бурной речки у подножия хребта Кугитангтау.

Нас было пятеро. Костя — начальник экспедиции, Курбан-Нияз — проводник, шофер Володя и мы с дядькой. Костя и Курбан-Нияз были старыми «бродягами». Известный проводник Курбан-Нияз каждый год водил экспедиции по югу Узбекистана. Костя тоже каждый год все теплое время года проводил в экспедициях. Шофер же, дядька и я впервые вкусили «прелести» экспедиционной жизни.

Все мы сильно устали и тотчас улеглись спать. Несмотря на усталость, я долго не мог уснуть. Во-первых, ложе мое — каменистый берег горной речки — отнюдь не напоминало привычную мягкую постель. Какие-то камешки сквозь кошму и спальный мешок неприятно кололи спину и бока. Во-вторых, меня одолевали мысли: завтра начнем искать и ловить змей, благополучно ли для нас кончится эта ловля?

Спутники мои давно похрапывали, а я все ворочался, стараясь улечься поудобнее, и думал, что все это, пожалуй, добром не кончится. Так и получилось. Ворочаясь, я толкнул Костю. Он проснулся, осведомился, в чем дело, и вежливо попросил меня лежать спокойно или убираться с кошмы ко всем чертям. Я отодвинулся от него и задел дядьку. Тот тоже проснулся, но выразил свое недовольство менее вежливо и в более энергичных выражениях потребовал, чтобы я угомонился. Обменявшись мнениями о моем поведении и придя к соглашению, что я эгоистичный обормот, мешающий своим коллегам отдыхать (прилагательное предложил Костя, а существительное — дядька), они уснули, а я все лежал без сна. Потом ласковое журчание речки убаюкало меня, и я незаметно уснул.

Проснулся я на рассвете, высунулся было из мешка, но тут же нырнул обратно. На чехле мешка серебрился легкий налет инея. Рядом со мной на кошме в таких же мешках спали Костя, дядька и Курбан-Нияз, только Володя был в кузове машины. Он даже ночью не хотел покидать свой автомобиль. Никто не поднимался, и я тоже решил еще немножко подремать. Да не тут-то было! Откуда ни возьмись, над нами прошуршала птичья стая. Выглянув из мешка, я увидел десяток птиц, усевшихся на небольшое деревце. Птицы внимательно разглядывали машину и нас и переговаривались короткими негромкими звуками. Но так скромно они держались недолго. Настороженный разговор сменила безудержная болтовня. Она не только заглушила журчание речки, но и разбудила всех. Птицы свистели, трещали и даже мяукали.

— Кыш, оглашенные! — не выдержал Володя. — Пошли отсюда! Ишь, растрещались!

— Это они тебя приветствуют, Володя, — сказал Костя, высовываясь из мешка. — Хорош гость! Хозяева исполняют ему утреннюю серенаду, а он их гонит! Эй, друзья! Хватит боками землю трамбовать! Подъем!

Вслед за Костей мы вылезли из мешков и торопливо оделись. Птицы сначала притихли, а потом затрещали снова. Они не боялись нас и спокойно сидели на нижних ветках, хотя мы ходили поблизости.

— Костя, — спросил я, — что это за смелые птицы?

— Это майны — индийские скворцы. Очень полезные и умные птицы, — ответил он. — В садах и на полях майны поедают множество вредных насекомых. Живут они обычно возле домов горцев и доставляют им много радости своими песенками. Горцы их любят и не обижают, поэтому они не боятся людей.

Майны перепархивали с дерева на крышу грузовика, а самые отчаянные забрались даже в кабину.

На востоке над темными вершинами дальних гор занялось зарево. Сначала оно было бледным желто-золотым, потом золото разлилось по небу широким правильным полукругом, середина низа которого загорелась чудесным нежно-розовым цветом. Розовое разливалось все шире, и вдруг в седловинке между вершинами ослепительно брызнул лучами сверкающий кусочек солнца. Как только первые лучи упали на скалы, нависшие над ущельем, откуда-то сверху раздался громкий крик: «Ке-ке-ке-ке! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик»! На вершину одной из скал быстро выкатился маленький серый комочек. Он приплясывал на самом гребне скалы, и оттуда неслось задорное: «Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик»!

В бинокль я разглядел небольшого петушка в щегольском желтовато-дымчатом наряде с сизой, окаймленной темными полосами грудкой. Петушок приподнялся на ярко-красных ногах, вытянул шею, широко раскрыл клюв и снова раздалось:

«Ке-ке-ке-ке! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик»!

Со всех сторон послышались резкие и частые взмахи крыльев, несколько таких же петушков вылетели на скалы. «Ке-ке-лик! Ке-ке-лик»! — загремели скалы. Это «пели» горные куропатки — кеклики. Их было так много и кричали они так громко, что разговаривать было невозможно. Сначала мы перекрикивались, а потом стали объясняться знаками. Наконец дядьке это надоело, он достал из машины ружье, зарядил его и выпалил в воздух. Мгновенно наступила тишина. Кеклики, перепархивая с камня на камень, бежали по скалам вверх, к гребню.

— Вот теперь можно спокойно разговаривать, — удовлетворенно сказал дядька, выбрасывая стреляную гильзу.

В это время с дальней скалы послышалось: «Ке-ке-лик! Ке-ке-лик»! Как по команде, дружно откликнулись все замолкшие кеклики. Дядька поднял ружье и снова выстрелил. И на этот раз тишина продержалась всего минуту, а затем птицы закричали еще громче.

— Брось, дядька! — закричал Курбан-Нияз (глядя на меня, он тоже звал дядьку — дядькой). — Сейчас они уйдут кормиться и будет тихо.

Кеклики умолкли через четверть часа. Однако весь день то тут, то там франтоватые петушки заводили свое «Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик»! Мы скоро привыкли к этим крикам и не обращали на них внимания. Хор кекликов будил нас по утрам и прощался с нами на закате солнца. Когда в поисках змей мы лазили по склонам между скал, нас часто пугали их стремительные шумные взлеты. К этому привыкнуть мы не могли. Кекликов было великое множество, и они почти не боялись людей. Настрелять их несколько десятков штук в день не представляло большого труда, но у кекликов были малыши, и мы их не обижали.

В первый же день я увидел чудо. За поворотом, на дне ущелья, вдоль зеленой полоски ручейка стояли волшебные деревья. Листья у них были серебряными, а от вершины книзу каждая ветка была расшита золотыми нитями мелких набухших бутонов. Я замер в восхищении.

— Чего встал? — толкнул меня подошедший сзади Курбан-Нияз.

— Разве ты не видишь? Мы в сказку пришли! Таких деревьев в жизни не бывает!

— Э-э! — недовольно протянул проводник. — Джиду увидел и совсем рехнулся! В сказке есть не надо, а у меня в брюхе давно урчит. Под этими деревьями мы обедать будем. Не стой, как столб, а иди кизяк собирать. Чай кипятить нужно…

Я вздохнул и пошел собирать сухой навоз для костра.

Вечером этого же дня мы возвращались к машине. День был неудачным. Змеи нам не попадались. Усталые и злые, молча плелись мы по саю вслед за Курбан-Ниязом.

Вдруг из-за скалы с шумом и криком вылетела стайка майн. Птицы стремительно неслись нам навстречу, прижимаясь к земле. За стайкой, со свистом рассекая воздух, гнался ястреб. Он преследовал одну из птиц. Майна отчаянно пищала и металась между камнями, но хищник не отставал. Казалось, скворцу не спастись. В последнюю минуту, когда когтистые лапы вот-вот сгребли бы несчастную птицу, она отчаянным рывком выскользнула из-под ястреба и комочком упала к ногам проводника. Взлетевший ястреб едва не задел когтями чалму Курбан-Нияза. Проводник нагнулся и взял в руки насмерть перепуганного скворца.

Ястреб не торопился улетать. Он кружил в десятке метров от нас.

— А, негодный! — крикнул проводник. — Ты еще чего-то ждешь! Лешка, дай ему!

Я сорвал с плеча ружье. Ястреб на мушке…

— Стой! — закричал Костя. — Не стреляй!

Поздно. Ястреб словно наткнулся на невидимую преграду и рухнул на камни.

— Зачем погубил ястреба? — набросился на меня Костя. — Ведь он полезен, потому что ловит только слабых или больных птиц и этим поддерживает жизненность популяции!

Но скворец, которого пытался поймать ястреб, не казался мне больным или слабым. Спасаясь, он удирал от врага что было сил, а сейчас смирно сидел на руке Курбан-Нияза. Улетать он не думал и вертел головой, поблескивая бусинками глаз. Я сказал об этом Косте. Костя с сожалением покачал головой, а потом молча плюнул и отвернулся.

— Лети! — сказал Курбан-Нияз и столкнул скворца с ладони. Птица вспорхнула, села на большой камень и залилась звонкой трелью, словно благодарила нас за спасение.

— Ладно, ладно! — замахал на него проводник. — Смотри, другому ястребу не попадись!

Как из-под земли вынырнула стайка майн. Скворцы высыпали на камни и хором затрещали на все лады.

— Ну, у них теперь разговоров до завтра хватит! — засмеялся Курбан-Нияз. — Пусть разговаривают. Пошли к машине!

ПЕРВЫЕ СТРАХИ И ПЕРВЫЕ ЗМЕИ

Наша задача — изучение образа жизни и отлов ядовитых змей на юге Узбекистана. Змей мы должны были привезти в змеепитомник Ташкентского института, снарядившего экспедицию.

Змей должны ловить Костя, дядька и я. Ни шофер, ни Курбан-Нияз к змеям никакого отношения не имели. Косте такая работа была не в диковину. Он уже давно занимался этими «милыми» созданиями и с первого взгляда отличал ядовитую змею от неядовитой. Заметив змею, Костя, не раздумывая, бросался к ней, быстро, но бережно прижимал ее крючком или сапогом к земле и тут же уверенно хватал рукой за голову. Движения его были стремительными и четкими. Для меня же и для дядьки все змеи были одинаковыми. От каждой встреченной змеи мы ожидали смертельного укуса и поэтому остерегались всякой твари, даже издали похожей на змею.

Но волей-неволей и нам приходилось гоняться за змеями. Однако если Костя делал рывок в тот же момент, как только замечал змею, то и я, и дядька бросались к змее после некоторого промедления. Продолжительность этого промедления находилась в прямой зависимости от размеров встреченной змеи.

Каждый день до темноты лазили мы по склонам гор и ущельям в поисках кобр и гюрз, но вместо них нам попадались безобидные безногие ящерицы-желтопузики. Костя без церемоний хватал желтопузиков руками, а мы с дядькой первое время и этих животных, лишь отдаленно напоминающих змей, брали с такими предосторожностями, с какими сейчас не ловим даже грозных гюрз.

Нашим оружием были длинные крючки из толстой проволоки и пинцеты. Крючком змею останавливают или отбрасывают от убежища, пинцетом берут за голову. Для переноски змей в лагерь Костя выдал нам небольшие полотняные мешочки, а для длительных перевозок змей в кузове грузовика лежали ящики-клетки.

Погода не баловала нас. Обычно при восходе солнца небо было ясным, но через некоторое время появлялись облачка. Они плыли высоко-высоко белыми барашками. К полудню барашки сливались в тучки. Тучки на глазах превращались в толстые серые тучи. Они опускались вниз и тяжело ползли, цепляясь за голые вершины Кугитангтау. Солнце то скрывалось за тучами, то выныривало из-за них и палило беспощадно. Проходило совсем немного времени, как тучи покрывали небо сплошной грязно-серой пеленой и начинался противный холодный дождь.

Каждый день мы возвращались в лагерь мокрые, грязные и расстроенные. В наших мешочках смирно лежали только желтопузики. Костя измерял их, взвешивал и метил. На другой день мы выпускали желтопузиков на волю.

Скоро и мы с дядькой хорошо усвоили, что желтопузиков можно не опасаться, и хватали их руками, как и Костя. Но однажды, когда Костя ушел далеко в сторону, я наткнулся на небольшую змейку, смирно лежавшую возле камня. Раньше я таких не встречал. На желтопузика она не походила. Осторожно прижав змейку крючком, я стал звать Костю, чтобы показать ему необычную находку. На крик вместо Кости прибежал дядька. Увидев, что у меня под крючком бьется что-то незнакомое, он тотчас же кинулся помогать и едва не раздавил несчастное животное. Я оттолкнул дядьку и хотел посадить змейку в мешочек, но от волнения руки мои так тряслись, что я долго не мог поймать пинцетом ее голову. Дядька отшвырнул меня в сторону, пинцетом захватил змею и сунул ее в свой мешок. После этого «подвига» он повернулся с явным намерением дать мне затрещину (на руку дядюшка мой был весьма скор) и заорал, что я неосторожный идиот и что он вовсе не желает, во-первых, закапывать меня на местном кладбище и, во-вторых, отчитываться в этом перед моей мамой. Я, правда, до сих пор не знаю, чего он больше боялся: хоронить меня или извещать об этом маму. Дядьке я не ответил, ибо мой ответ мог стать причиной серьезной ссоры. И без этого дядькин голос разносился не меньше, чем на километр.

На крик прибежал Костя.

— Что случилось? — еще издали закричал он.

— Да вот, — на все ущелье ответил ему дядька, — племянничек мой решил увеличить своей персоной количество могил на местном кладбище! Нашел что-то похожее на кобренка и сует пальцы чуть ли не в рот змее!

Костя осторожно развязал поданный дядькой мешочек, заглянул внутрь и в изнеможении повалился на землю. Мы сразу и не сообразили, что он хохочет. Мешочек отлетел в сторону. Незнакомая змейка выскользнула на землю. Костя схватил ее рукой и сунул обратно. Мы остолбенели, а Костя продолжал хохотать, катаясь по земле. Успокоившись, он разъяснил нам, что это был молодой желтопузик. Оказывается, желтопузики в младенческом возрасте окрашены совершенно иначе, чем взрослые. Молодые ядовитые змеи также не похожи на взрослых ядовитых змей. Встречая их, мы тоже ошибались, но об этих случаях я расскажу дальше. К счастью, эти ошибки не привели к беде.

На следующий день мы с Костей карабкались по довольно крутому склону узкого ущелья, густо заросшего колючим кустарником. Дядька где-то отстал. Между кустами изредка торчали похожие на истертые клыки старые, выветрившиеся камни. Змей мы искали на кустах и возле камней.

Над одним каменным «клыком» с писком летали две маленькие птички стенолазы. Они непрерывно пищали, перепархивая над вершиной «клыка». Я не обратил на них внимания, а Костя, присмотревшись к птахам, позвал меня.

— Чего тебе? — спросил я.

— Птицы волнуются, возможно, видят змею, — сказал Костя и направился к скале.

Я не очень поверил ему, но пошел туда же. Вдруг Костя прыгнул к скале и сунул куда-то крючок. Когда я подбежал, то увидел, что его крючок торчит из щели, а под крючком бьется небольшая головка змеи.

— Видишь змею? — спросил Костя.

— Вижу!

— Можешь захватить ее пинцетом?

— Постараюсь.

— Только зажимай надежно. Если вырвется, то удерет! Я достал пинцет и захватил им голову змеи. Мне показалось, что держу я змею достаточно крепко, но, как только Костя убрал крючок, змея рванулась, выскользнула из пинцета и исчезла в глубине щели.

— Эх ты! Змеелов! — презрительно сказал Костя. — Надейся на такого! Одну порядочную змею нашли, и ту упустил!

В таком же духе он несколько минут выражал свое мнение о моих способностях, а я готов был провалиться сквозь землю. Стараясь исправить ошибку, я обошел каменный «клык» вокруг. Может быть, на мое счастье змея вылезла с другой стороны? Нет, не вылезла… Костя сел на землю и замолчал. Молчание его действовало на меня еще хуже ругани. Чтобы хоть как-нибудь загладить свой промах, я тщательно осматривал клык сверху донизу. Основание его было монолитным. Единственная щель, куда ускользнула змея, отрезала вершину камня.

— Костя, по-моему, змея не может уйти далеко. Щели внизу нет. Давай попробуем сбросить вершину!

— Чем будем сбрасывать, твоим лбом? — раздраженно ответил Костя. — Молчал бы лучше!

Я замолчал, но поднял увесистый камень и принялся бить им по вершине клыка, стараясь свернуть ее в сторону. После нескольких ударов она сдвинулась. Еще удар, и длинная серая змея выскользнула из щели, не задерживаясь спрыгнула с камня на склон и уже завернула за ближайший куст, когда Костя, кинувшись следом, прижал ее хвост сапогом. Изогнувшись, змея вцепилась в сапог. Костя спокойно нагнулся и взял ее рукой.

— Что ты делаешь? — в ужасе завопил я. Костя бережно вытащил змею из-под сапога и, улыбаясь, ответил: — Не нужно таких бурных эмоций, дружок. Это краснополосый полоз. Он не ядовит.

Сейчас я тоже знаю всех ядовитых и многих неядовитых змей, которые встречаются в пределах СССР, и издали отличаю ядовитую змею от неядовитой, даже не беря ее в руки, но тогда Костя показался мне настоящим волшебником.

Вершина ущелья упиралась в обрывистый склон Кугитангтау. Нам пришлось вылезать на поперечный хребет. Склон хребта был такой крутой, что мы карабкались вверх, цепляясь за колючие ветки боярки и дикого миндаля. Вдруг Костя, поднимавшийся правее меня, вскрикнул и исчез за камнями. Я думал, что он сорвался, и поспешил к нему на помощь. Выбравшись из-за камней, я увидел, что Костя лежит вниз головой. Одна рука его зацепилась за камень, а другая попала в глубокую щель.

«Наверное, ушибся так, что потерял сознанием», — мелькнуло у меня в голове. Костя мог сорваться и сильно разбиться. Не раздумывая, я кинулся к нему, но тут Костя зашевелился, медленно перевалился на бок и осторожно вытянул из щели какую-то змею.

— Ты что, с ума сошел? — закричал я. — Брось змею и держись за камни! Ты ведь разобьешься!

Костя меня не послушался. Он боком сполз пониже, сел и перехватил змею второй рукой.

— За такую находку можно и разбиться, — буркнул он, рассматривая свою добычу. — Это полоз Карелина. Здесь его еще никто не находил. Мне чертовски повезло!

На мой взгляд, ему чертовски повезло в том, что он не свернул себе шею. Я тотчас же довел эту мысль до сведения Кости. А он с сожалением посмотрел на меня и только вздохнул:

— Как был ты зоотехником, так им и останешься. Зоолог из тебя не получится. Ты только посмотри, какой красавец у меня в руках!

У него в руках извивалась тонкая розоватая змея с черными поперечными полосами на спине. Ничего себе красавец!

Лицо и руки Кости были ободраны. Одна штанина была разорвана от колена до пояса. На ноге вздулась длинная царапина. Однако Костя улыбался во весь рот и, казалось, не чувствовал боли.

Спустя немного времени, когда мы вылезли на гребень хребта, перед нами открылась такая панорама, что дух захватило.

Цепи гор полукружиями уходили вдаль, к застывшим на горизонте седым вершинам Гиндукуша. Солнце заливало округу слепящим потоком жарких лучей, и над горами стояло дрожащее марево. Зеленые холмы удивительно походили на гигантский ковер. Яркие красные, желтые, белые и голубые пятна и полосы во многих местах пересекали зеленые склоны.

— Что это, Костя? — спросил я, показывая на цветные узоры.

— Цветы, — ответил он, — красные — тюльпаны, желтые — одуванчики, белые — эремурусы, а голубые — колокольчики.

— Не может быть!

— Может. Их здесь косят на сено… В лагере Костя достал полоза из мешка, полюбовался им еще раз и тщательно измерил.

— Если кто-нибудь найдет такую змею, очень прошу, не упустите, — сказал он нам. — Принесите ее мне живую или мертвую. Лучше, конечно, живую. Не бойтесь ее хватать. Она не ядовита.

Мы с дядькой повертели полоза в руках и пообещали в случае удачи не упустить редкую змею.

Случай выполнить просьбу Кости представился мне очень скоро. Так как ядовитые змеи нам не попадались, я уже потерял всякую надежду встретить гюрзу или кобру и хотел найти хотя бы полоза Карелина. Это желание едва не привело к беде. Шли мы как-то по ущелью, направляясь в лагерь. Как и прежде, день был неудачным, и я плелся по дну ущелья, повесив нос. Костя карабкался по довольно крутому склону, осматривая камни. Вдруг из-под камня выскользнула небольшая змейка. Удирая от Кости, она скатилась мне под ноги. Змейка очень походила на полоза Карелина. Тот же розоватый цвет шкурки и темные поперечные полосы на туловище. Я уже нагнулся и протянул руку, чтобы схватить ее, но, как всегда, сделал это с каким-то промедлением. В это время Костя так дико заорал, что я забыл о змее и повернулся к нему.

— Не тронь змею! — уже спокойно крикнул Костя.

— Почему? — удивился я. — Это же полоз Карелина!

— Этот полоз отправит тебя на тог свет!

Я глянул на змейку и замер. Она приподняла над землей переднюю часть тела и раздула крошечный капюшон. Кобренок! Пока я соображал, как мне поступить, Костя оказался рядом со мной. Не мешкая, он прижал кобренка крючком, захватил его головку пинцетом и взял в руки.

— Смотри, какая разница в окраске кобренка и полоза. У кобренка поперечные полосы шире и охватывают переднюю часть туловища кольцом, заходя на брюшные щитки, а у полоза они узкие и не доходят до брюшных щитков. Понял?

— По-понял… — заикаясь, ответил я.

— Где дядька?

— Он отстал, но где-то здесь.

— Предупредить его надо, иначе может случиться беда. Я пойду по правому склону, ты иди по левому!

Забыв об усталости, я побежал что было сил, и не напрасно. За первой же скалой я наткнулся на дядьку. Он сидел возле камня и тянул за хвост забравшегося в щель кобренка.

— Дядька, перехвати змею пинцетом, — потребовал я.

— Это еще зачем? — возмутился дядька. — Полоза и пинцетом!

— Это не полоз, а кобренок!

Словно ожегшись, дядька выпустил змею. Хвост кобренка тут же исчез в щели. Щель была неглубокая, кобренку удрать было некуда, и мы выгнали его наружу довольно быстро. Очутившись на земле, и этот кобренок поднялся как взрослая кобра.

Когда Костя увидел нас обоих невредимыми, он вздохнул с таким облегчением, что ему позавидовал бы даже кашалот, вынырнувший с километровой глубины…

Каждый день мы видели больших серых ящериц. Я думал, что это молодые вараны, но Костя сказал, что это туркестанские агамы. Агамы выскакивали у нас из-под ног и, задрав хвосты, стремглав взбегали на отвесные скалы. Сверху они внимательно следили за нами. Если мы проходили мимо, агамы, пропустив нас, спускались вниз. Если же мы направлялись к ним, они забирались еще выше. В самые жаркие дни, когда солнце жгло нестерпимо и все живое уходило в тень, агамы оставались на солнцепеке. Часто мы видели, как, расположившись на самом гребне скалы, агама, задрав голову, смотрит на солнце. В таком положении она могла оставаться часами.

Нас с дядькой агамы не интересовали, и мы не обращали на них внимания. Но однажды утром Костя сказал:

— Вы агам встречаете?

— Встречаем, а что?

— Нужно отловить сотню этих ящериц. Специально ими не занимайтесь, но при случае ловите.

Просьба Кости была для нас распоряжением, мы с дядькой решили ее выполнить и погнались за первой же встреченной агамой. Но поймать стремительную ящерицу мы не смогли. Агама отбежала на безопасное расстояние и, забравшись на камень, поджидала нас, словно дразнила. Стоило только немного приблизиться, как она опять убегала дальше. Погоня продолжалась несколько минут. Потом агаме, очевидно, надоело. Она взбежала по стенке отвесной скалы и скрылась в щели. Пошли мы дальше не солоно хлебавши. Встретили вторую агаму, опять погнались, но результат был тот же. Пятая, десятая, двадцатая агама — и все удирали от нас. Мы пришли в лагерь без агам, а Костя принес их десятка четыре.

— Послушай, Костя, ты что, заговариваешь их, что ли? Почему от нас удрали все агамы, а ты поймал?

— Я виноват перед вами, друзья, — смущенно ответил Костя. — Опять совсем забыл, что вы новички, и не сказал, как ловят агам. Есть маленькая хитрость. Без нее агаму не поймаешь. Завтра покажу.

Утром мы пошли учиться ловить агам. Костя велел каждому вырезать длинный прут наподобие удилища. К тонкому концу удилища Костя привязал короткую петлю из лески. Когда агама помчалась к ближайшей скале. Костя за ней не погнался. Он замер на месте и велел нам тоже стоять неподвижно. Тем временем агама забралась на скалу и оттуда смотрела на нас. Костя не пошел прямо к агаме. Он стал медленно обходить скалу, будто шел мимо. Агама сидела на месте и вертела головой. Поравнявшись с ней, Костя остановился, протянул к агаме удилище и осторожно, не делая резких движений, стал надевать на нее петлю. Агама не испугалась. Она оставалась неподвижной, и только когда леска коснулась ее головы, завертела ею, помогая петле пройти за голову. Костя резко дернул удилище, как будто подсекал рыбу. Петля захлестнулась, и агама забилась, завертелась на леске. Костя подтянул ящерицу к себе, осторожно вынул из петли и сунул в мешок.

— Видали, как ловят агам? Вот так и действуйте. Только когда будете освобождать агаму из петли, соблюдайте ту же осторожность, как со змеей. Челюсти у агамы крепкие, и кусается она очень больно.

В этот же день мы легко поймали с полсотни агам.

ПОЧЕМУ В ГОРАХ ХОДЯТ ПО ТРОПАМ

Неудача продолжала преследовать нас. Кроме двух кобрят, ядовитых змей мы не встречали. Курбан Нияз предложил Косте съездить в дальнее ущелье. Костя подумал и согласился, но мне и дядьке велел остаться и продолжать поиски в районе лагеря.

— Мы вернемся поздно, — сказал он. — Вы особенно не задерживайтесь. В лагерь возвращайтесь засветло и сварите чего-нибудь горячего.

— Если пойдете по Батыр-саю, — обратился к нам Курбан-Нияз, — возвращайтесь обратно тропой. С тропы не сходите, иначе заблудитесь.

Эти слова проводника я пропустил мимо ушей. Прыгая по булыжникам, грузовик пересек дно ущелья, завывая, вполз по склону на ровную дорожку и, фыркнув, исчез за поворотом. Мы с дядькой сложили вещи в палатку и тоже ушли. В горах воров нет. Сторож не нужен.

Старательно обшарили мы склоны и отроги Батыр-сая, но ядовитых змей не нашли. К верховью ущелья мы подошли, когда солнце перевалило далеко за полдень. Из-под скалы бил родничок. Рядом-раскидистый старый тал[3]. Змей и здесь не было. Мы немного отдохнули, набрали воды и пошли обратно.

— Как ты думаешь, дядька, сколько нам топать до лагеря?

— Километров двадцать, да еще и с гаком. Часов за пять дойдем. Сейчас три. В восемь вечера нужно быть на месте. Давай-ка прибавим шагу.

Говорят, что обратный путь всегда кажется короче. Я с этим не согласен. Далеко не всегда. Особенно на охоте за змеями, когда утром выходишь со свежими силами и внимательно обыскиваешь все укромные уголки. Время тогда идет незаметно. Ну, а когда вечером возвращаешься, да еще без добычи, обратный путь кажется бесконечным.

Вот так шли мы и в этот раз. Настроение у нас было, мягко говоря, неважное. Шли молча. Дядька впереди, я за ним. Батыр-сай[4] был очень извилист, а тропинка шла по самому дну. Хочешь не хочешь, а повторяй все извилины. Иногда после поворота приходилось идти почти в обратную сторону. Дядька, а за ним и я, шагая по тропе, старательно повторяли все извилины. Довольно скоро это мне надоело.

— Дядька, давай покурим!

Дядька согласился. Мы присели на камни и закурили.

— Если идти напрямую, можно сократить путь почти вдвое, — как бы между прочим заметил я.

— Кто прямо ходит, тот дома не ночует, — ответил дядька. — Да тут заблудиться негде! — горячился я. — Выйди на гору, осмотрись и топай прямо в лагерь.

— Заблудиться можно и в трех соснах, — невозмутимо попыхивая папиросой, сказал дядька. — Ты помнишь, что говорил Курбан-Нияз?

— Курбан-Нияз считает нас недоумками, — продолжал я спорить. — Пойдем напрямую!

— Нет, милый племянничек, с тропы сходить нельзя. Курбан-Нияз не зря предупреждал. Он знает, что такие умники, как ты, обязательно пойдут прямо, а придут криво. До тебя здесь ходили сотни людей. Это они протоптали тропинку. Что же, выходит, они были глупее тебя?

— Ну, знаешь, это уж слишком! Для того чтобы доказать тебе, что Курбан-Нияз не всегда бывает прав, я пойду прямиком и приду в лагерь раньше тебя!

— Не лезь в бутылку! — насмешливо сказал дядька. — Ты пойдешь по тропе вместе со мной.

— Нет, не пойду.

Так мы спорили минут десять. Потом дядька сказал мне, что я могу отправляться ко всем чертям, но сам он с тропы не сойдет. Это мне и было нужно.

Дядька зашагал вниз по тропе, а я свернул налево и, стараясь не терять высоту, наискось полез по склону ущелья. Сначала все шло хорошо. Дно ущелья спускалось довольно круто, а я вышел на полукруглый выступ хребта и вдали разглядел едва заметные шапки деревьев, возле которых был наш лагерь.

Чтобы очутиться на склоне прямо против деревьев, мне было нужно пересечь всего три перевала. Тропа же, по которой шел дядька, виляла то вправо, то влево и уходила от прямой линии градусов на девяносто. Я сначала даже засмеялся, представив себе, как выйду из лагеря навстречу дядьке, а потом пожалел его ноги.

Резво двинулся я на первый перевал, но когда вышел на его гребень, то почувствовал, что день ходьбы в горах дает себя знать. Прежде чем спускаться в ущелье, отделявшее меня от второго перевала, пришлось минут пятнадцать отдыхать. Когда перешел ущелье и стал подниматься на второй перевал, ноги мои ощутимо заныли. Прежде чем я достиг второго гребня, мне пришлось делать две продолжительные передышки.

— Ничего, — утешал себя я. — Еще один перевал — и лагерь передо мной!

Но со второго хребта стало видно, что от третьего, дальнего, перевала меня отделяет не только долина. Между мной и третьим, как я считал, последним, перевалом лежали еще два длинных хребта. Они были ниже, и с первого хребта их не было видно. Чтобы их обойти, нужно было свернуть направо и выйти на ту трону, по которой ушел дядька. Опытный путник с трезвым рассудком обязательно свернул бы на тропу, а я решил иначе.

— Вперед, и только вперед! Я должен прийти в лагерь раньше дядьки!

Между тем солнце уже висело на западе. Я торопливо спустился в ущелье, пересек его и хотел штурмовать противоположный склон. Не тут-то было! Склон на вид был не особенно крутым, но я не добрался и до половины, как вынужден был сесть. Сердце колотилось так, что, казалось, еще немного — и оно выскочит из груди, а ноги подгибались против моей воли. До выхода на гребень хребта я отдыхал несколько раз. Солнце еще освещало гребень, но нижним краем своим уже касалось горизонта. Тут бы свернуть направо, выйти бы на тропу! Нет. Бес упрямства крепко сидел во мне, и я опять пошел напролом.

С гребня следующего хребта солнца я не увидел. Оно закатилось, а из ущелий потянула сизая дымка. Склон, по которому мне предстояло спускаться, обрывался каменной стеной высотой метров пятьдесят. Нужно было обходить обрыв. Мне показалось, что слева обход будет короче. Я свернул налево и уходил от тропы все дальше и дальше.

Вечера в горах коротки. Сумерек здесь почти не бывает. Едва закатится солнце, как быстро наваливается кромешная тьма.

Я уже понял, что заблудился и в лагерь в лучшем случае приду поздно ночью. Темнело очень быстро. Еще минуту тому назад были видны скалы у подножия обрыва, а сейчас уже с трудом различались камни под ногами. Идти стало трудно. Я то спотыкался о камни, то с трудом удерживался на ногах, попадая на косогор. Фонарик бы мне! Но фонарик остался в лагере. Следовало бы остановиться, а я продолжал карабкаться по склону в надежде выйти на какую-нибудь тропинку. Так двигался я с полчаса. Наконец попал на осыпь, не удержался на ногах, шлепнулся на зад и заскользил вниз. Куда меня несло, я не видел, а катился все с нарастающей скоростью. Чтобы не кувыркнуться через голову, пришлось перевалиться на живот и стараться съезжать ногами вперед. Острые грани каменных плиток сначала порвали мне штаны и рукава, а потом и кожу ног и рук. Пытаясь остановиться, цеплялся за плитки руками, но они катились вниз вместе со мной. Вдруг ноги мои уперлись в какой-то камень, и я остановился, ткнулся лицом вниз и ощутимо стукнулся о камни. Из носа потекла кровь, а на лбу вздулась шишка. Видеть этого я не мог, но чувствовал отчетливо. Как бы там ни было, но я задержался, а сопровождавшие меня каменные плитки гремели где-то внизу.

Прежде всего нужно было унять кровь из носа. Перевернулся на спину и закинул голову. Лежать пришлось долго, и у меня было время подумать. Ветерок охладил мою горячую голову, и я принял первое правильное решение за весь прошедший день: сидеть на этом месте до тех пор, пока не рассветет.

Когда кровь унялась, стал устраиваться поудобнее. Представляете себе, с какими удобствами можно устроиться на каменной осыпи! Прежде всего мне очень мешали острые края плиток. Они больно впивались в бока и спину. Я попробовал вытаскивать их из-под себя, но на это же место сползали новые, края которых были еще острее. Тогда я стал брать плитки со стороны и закладывать ими самые острые выступы под собой. Понемногу выложил себе довольно гладкое ложе. Первое время лежать на нем мне было даже удобно. Саднили царапины на руках и ногах. Ныли разбитый нос и лоб. От сознания того, что я не явился в лагерь и теперь все беспокоятся, на душе скребли кошки. Достал из рюкзака сухари и флягу. Без аппетита поел и хлебнул воды. Фляга опустела наполовину. Надо беречь воду, ночь будет длинная.

Пока я катился по осыпи и гремел камнями, шум распугал все живое вокруг меня. Когда же я затих, послышались шорохи и голоса обитателей гор.

Где-то далеко внизу выл выводок шакалов: голодные щенки звали мать. Потом сверху донеслось обиженное тявканье лисы и тут же, свистя крыльями, совсем рядом пролетел кеклик. Видно, лиса не успела его схватить и с досады затявкала. Немного погодя шакалята затихли: наверно, кто-нибудь из родителей принес добычу. Вдруг совсем рядом загремел иголками дикобраз. Это он кого то испугался. Может быть, меня почуял?

Говорят, дурная голова ногам покоя не дает. У меня же покоя не было не только ногам, но и самой голове. Под ней лежал рюкзак, в котором были сухари, банка консервов и фляга. Как бы там ни было, усталость взяла свое: и я сначала задремал, а потом уснул. Спал крепко, но недолго. Разбудили меня камни, сыпавшиеся сверху. Спросонья ничего не мог понять, но тут же вспомнил, что лежу на каменной осыпи и что вскакивать мне нельзя, прикрыл голову руками и громко выругался. В ответ — новый поток камней. Тут я завопил что было мочи. Наверху кто-то приглушенно рявкнул, потом затопал по камням, и все стихло. Кто там был, я так и не узнал, но до утра больше не спал. Когда рассвело, увидел, что лежал всю ночь на самом краю обрыва. Глянул вниз — высота всего метра три, а под обрывом отличная торная тропа.

В лагерь пришел часа через полтора. Дядька стал было ругаться, но, увидев мою расцарапанную и распухшую физиономию, замолчал и полез за аптечкой.

Больше напрямую я не ходил. По тропе, даже самой извилистой, путь всегда оказывается короче. Недаром по ней до меня прошли уже сотни людей.

САРАНЧА

Наш лагерь стоял у подножия громадного пика. Его острый темно-серый конус возвышался над окружающими холмами. Курбан-Нияз в первый же день показал нам пик и сказал:

«Это Каптар-хана. Ее видно отовсюду. Если заблудишься, ищи Каптар-хану. Увидел — иди к ней. На Каптар-хану придешь, в лагерь придешь».

Каптар-хана служила нам отличным ориентиром все время, пока мы работали в окрестных ущельях. Первое, что мы видели, поднимаясь по утрам, — склоны Каптар-ханы. Последнее, что отмечал глаз, когда мы укладывались спать, — черный силуэт Каптар-ханы на звездном небе. Нам уже настолько примелькались ее зеленые склоны и темная скалистая вершина, что мы не обращали на них внимания и не замечали изменений. Я говорю мы, не имея в виду Костю. Костя замечал все. Однажды утром он показал нам небольшое бурое пятно, которое появилось на зелени склона. Однако тогда мы спешили на охоту и не придали этому значения. Когда же к обеду мы вернулись в лагерь, пятно увеличилось вдвое.

— Что там такое? — заинтересовался Костя. — Неужели кто-то выкосил этот участок?

— Э-э! — недовольно протянул Курбан-Нияз. — Кто будет косить богару[5]? Косить стали бы где-нибудь возле воды, где трава высокая. На богаре трава низкая.

— Куда же исчезла трава? Там же видно глинистую почву.

— Не знаю. Надо сходить посмотреть.

Пообедав, мы пошли к пятну, которое за это время стало еще больше. Даже издали нам стало видно, что край пятна шевелится. Когда же мы подошли поближе, то увидели множество бескрылых, толстых кузнечиков. Перегоняя один другого, кузнечики ползли по земле в одном направлении и по пути пожирали всю зелень. Вот один кузнечик подполз к травинке, схватил ее передними лапами и вгрызся в основание. Несколько движений мощных челюстей — и травинка склонилась к земле. Кузнечик перехватил травинку, быстро, словно втискивая травинку в себя, сожрал и пополз к следующей. Так же поступали и тысячи его собратьев. Позади кузнечиков оставалась голая земля.

— Чигиртка[6]! — воскликнул проводник.

— Саранча, — догадался я.

— Да, это кулига нелетных молодых личинок саранчи, — сказал Костя. — Хорошо еще, что их не так много.

Пятно саранчи занимало в поперечнике метров двести, и на каждом метре были сотни саранчуков. От беспрестанного движения множества челюстей раздавался негромкий стрекот, словно где-то за стеной шили на машинке.

— Разве это немного? — удивился дядька. — Да тут десятки тысяч этих тварей!

— Бывают кулиги в несколько миллионов особей. Такая стая способна уничтожить все зеленое на десятки километров своего пути. Эта кулига тоже наделает беды, если только доберется до посевов или садов. Нужно сообщить в районный центр. Вы идите дальше одни. Я съезжу в район.

Костя вернулся в лагерь, и вскоре наш грузовик, оставляя за собой шлейф красноватой пыли, побежал по дороге.

Саранча продолжала продвигаться все дальше в одном направлении. Вдруг из-за скалы появилась майна. Птица села на землю в самой гуще саранчи и принялась бить клювом во все стороны. Каждый удар убивал саранчука. Очень скоро майна радостно чирикнула и набрала полный клюв битых саранчуков.

Длинные задние ноги насекомых торчали по обе стороны ее головы, точно у птицы вдруг выросли усы. Скворец вспорхнул и скрылся за скалами.

Следом за первой майной к кулиге прилетели другие скворцы. Они тоже набрали по полному клюву саранчи и улетели.

— Теперь саранче конец, — довольно улыбаясь, сказал проводник. — Скоро здесь будет такая птичья тамаша[7], что ни один саранчук не уйдет. Всех съедят.

— Им по радио сообщат, что в этом месте появилась саранча и срочно нужно ее уничтожить! — насмешливо сказал дядька.

— Не по радио, а одна птица скажет другой, та — третьей, и так пойдет во все стороны, как у людей узун-кулак[8].

— Значит, по-твоему, птицы могут разговаривать?

— Конечно могут. Я сам не раз видел, как майна предупреждала своих соседей о появлении ястреба или кошки.

— Ну допустим, что сигнал тревоги они подавать друг другу могут, но что касается сообщений о еде, то это ты, Курбан-Нияз, хватил через край.

— Не веришь? Давай спорить!

— А на что будем спорить?

— Если я буду прав, отдашь мне свой нож. Дядькин охотничий нож давно привлекал внимание проводника.

— А если прав буду я?

— Возьми у меня что хочешь!

Дядька и Курбан-Нияз ударили по рукам. Часа через два мы возвращались в лагерь и издали увидели, что над кулигой вьется птичья стая. Здесь были не только майны. Гораздо больше было розовых скворцов. Одни птицы прилетали и садились в самую гущу саранчи, другие взлетали и с полными клювами летели прочь. Птицы кружили над кулигой саранчи.

В ее разгроме принимали участие и кеклики. Подойдя поближе, мы спугнули несколько выводков. Курочки с квохтаньем побежали к скалам, а за ними, как шарики, катились птенцы-пуховички.

— Ну как, друг? — торжествующе показал на птиц Курбан-Нияз. — Их, наверно, по радио известили?

Дядька молчал, снял с пояса нож и протянул его проводнику. Проводник принял нож обеими руками, вынул его из ножен, попробовал лезвие рукой, одобрительно поцокал языком и… вернул дядьке.

— Возьми обратно. Мой узбекский пчак[9] не хуже. Только в другой раз, если чего не знаешь, не спорь…

Костя приехал ночью.

— Утром придет опылитель, — сказал он.

Едва только солнце взошло над дальней грядой гор, как к лагерю подъехала машина с пузатой цистерной вместо кузова.

— Где саранча? — выскочив из ее кабины, спросила резвая девица неопределенного возраста.

— Может быть, раньше позавтракаем? — предложил дядька.

— Поедим после. Опыление лучше всего проводить, пока не высохла роса.

— Ну тогда сейчас покажем, — сказал Костя. — Володя, заводи свой драндулет!

За прошедший день кулига продвинулась километра на три, а сейчас замерла на месте. Саранчуки едва шевелились, но все же грызли траву. Численность их значительно сократилась. Птичье пиршество нанесло саранче ощутимый урон. Наша машина, а за ней и опылитель объехали кулигу и встали поперек ее движения. Солнышко пригревало, и саранчуки начинали двигаться активнее. Они обтекали машины и двигались в том же направлении, что и вчера.

— Чем будете опылять? — поинтересовался Костя.

— Арсенитом кальция.

— Мышьяковистым кальцием? Так ведь это сильный яд, который убьет всех птиц! Неужели нельзя применить менее ядовитое вещество?

— Ничего не поделаешь. Лес рубят — щепки летят!

— Да вы в своем уме? — не сдержался Костя. — Вы посмотрите, сколько скворцов и других птиц налетело пастись на эту кулигу! Не смейте распылять мышьяк. Птицы справятся с саранчой и без вашего участия!

— Вы сами, наверно, не в своем уме! — язвительно ответила девица. — Это кулига Доциостаурус марокканус — саранчи марокканской, одного из самых опасных видов. Я обязана не допустить продвижения кулиги. Надеяться на птиц я не могу!

— Посмотрите, что делается над кулигой! Видите, какая масса птиц пожирает ваших страшных марокканусов! Эти же птицы подберут всю отравленную саранчу и подохнут. Яд убьет не только их, но и их птенцов, которым они отсюда носят пищу. Пожалейте хоть этих малышей, ведь вы же женщина!

— Сейчас я не женщина, а агроном-энтомолог, — отрезала девица. — Не мешайте мне выполнять свои обязанности!

Тем временем шофер машины-опылителя подготовил свой агрегат к работе и надевал комбинезон и маску.

— Вот человек! — возмущалась агроном-энтомолог. — Сам поднял тревогу, сообщил о появлении саранчи, а теперь сам же возражает против ее уничтожения!

— Признаю свою ошибку, — сказал Костя. — Погорячился. Не думал, что птицы так скоро разыщут кулигу.

— Я вам уже сказала, что на птиц надеяться не могу!

— Дочка, Костя — ученый человек. Если он говорит, что беда будет, зачем не слушаешь? — тронул девицу за рукав Курбан-Нияз. — Вчера здесь было черно от саранчи, сегодня ее уже только половина осталась, завтра птицы остальных соберут. Зачем хочешь плохое дело делать?

— Не троньте меня! — взвизгнула девица. — Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей! Вы ответите за это! В разговор вмешался дядька.

— Милая девочка, вы, кажется, решили нас напугать? Стоит ли тратить энергию?

Агроном-энтомолог решительно ринулась к опылителю и скомандовала:

— Начинайте работу!

Опылитель взвыл, выбросил облако ядовитой пыли.

— Да что же это делается! — закричал Костя. — Володя, ставь машину им поперек пути. Нельзя допустить, чтобы это злодейство совершилось!

Наш маленький грузовик сорвался с места, переваливаясь на неровностях склона, обогнал опылитель и подставил борт под его передок. Опылитель остановился, но продолжал выбрасывать яд.

— Уберите машину с дороги! — истерически визжала агроном-энтомолог. — Я вас отдам под суд!

Костя, Курбан-Нияз, дядька и я встали перед опылителем.

— Не пустим! — решительно заявил Костя. — Все равно не пустим! Выключай свою машину!

— Вы отравитесь! — кричал шофер опылителя, высунувшись из кабины и сдернув маску. — Без маски здесь находиться нельзя!

— Трави меня, скотина! — заревел дядька. — Немцы не убили, так ты отрави!

Шофер опылителя выключил мотор. Ядовитое облако исчезло.

— Вы что, сумасшедшие? Ради чего вы мешаете нам уничтожить опасного вредителя? Прочь с дороги! — кидалась на нас агроном-энтомолог.

Она бесновалась и визжала, но мы стояли как вкопанные и никак не реагировали на ее маневры.

Грозя нам самыми страшными карами, агроном-энтомолог села в кабину опылителя и уехала.

В этот день мы на охоту не пошли. Боялись, что, как только мы уйдем, вернется ретивая потребительница саранчи. Она появилась вечером. Вместе с ней на газике приехал главный агроном района. Он пригласил к себе в машину Костю и попросил всех не мешать их беседе. Они объехали участок поражения и долго наблюдали за птичьим пиршеством. Потом главный агроном подъехал к опылителю и что-то долго говорил агроному-энтомологу. Что он говорил, мы не слышали, но лицо у энтомолога пылало как мак. Главный агроном дружески простился с нами и уехал. За ним последовала и агроном-энтомолог на опылителе.

Через два дня о кулиге, страшной Доциостаурус марокканус напоминала только трава, съеденная саранчой.

К сожалению, остались и «следы» работы агронома-энтомолога. Мы находили мертвых скворцов и кекликов. Каждый раз, когда Костя натыкался на мертвую птицу, болезненно морщился и уходил в сторону. Даже несколько минут работы опылителя стоило жизни нескольким десяткам птиц! Не хотелось думать о том, что случилось бы у подножия Каптар-ханы, если бы… Впрочем, зачем думать о том, чего не произошло?

«МОКРЫЕ» ДНИ

Через несколько дней погода совсем испортилась Тяжелые темно-серые тучи, словно грязная вата, заполнили окружающие ущелья, скрыли горы и, цепляясь за кусты, медленно поползли совсем рядом с нашим лагерем. Дождь то мелкой водяной пылью, то плотными, крупными, больно бьющими каплями лил круглые сутки. Даже воздух казался насквозь пропитанным водой. Глинистая почва склонов так разбухла от влаги, что размазывалась под ногами, как тающее масло, и на самом маленьком уклоне ноги неудержимо сползали вниз. Подняться же по склону было совершенно невозможно. Ходить по горам стало опасно, и Костя запретил покидать лагерь. К тому же в дождь все змеи прятались, и отыскать их было очень трудно.

В палатках стало так сыро и холодно, что мы сначала переселились в кузов грузовика, а потом переехали в кишлак. Здесь, в глинобитной кибитке, стало и суше и теплее.

В первый же день мы дочиста вымыли автомобиль, просушили у очага отсыревшие спальные мешки и привели в порядок все снаряжение. Потом потянулись скучные дни вынужденного безделья.

Каждое утро мы выходили из кибитки с надеждой увидеть солнышко и хоть кусочек голубого неба, но всякий раз нас встречала пронизывающая сырость тумана и низкое хмурое небо, покрытое темными тучами.

В горных кишлаках развлечений мало. Соседи здесь знают друг друга, пожалуй, лучше, чем кто-нибудь из них знает сам себя. Секретов здесь нет. Вся жизнь на виду. Приезд в кишлак незнакомых людей — целое событие. Дом наших любезных хозяев превратился в мужской клуб. С раннего утра и до поздней ночи наше жилище было битком набито мужчинами. Затянувшееся ненастье не позволяло вести полевые работы, и многие были свободны.

Жена и другие члены семьи нашего хозяина беспрерывно кипятили и подавали гостям кок-чай[10].

Закон гостеприимства у горцев в крови. Любому гостю уважение и почет. Гостю отдадут последнюю лепешку и, укладывая спать, укроют одеялом, если даже оно в доме единственное. Ни сам хозяин, ни один из его домашних не выражали неудовольствия по поводу ежедневного нашествия гостей и хлопот, связанных с этим. Наоборот, хозяин был очень доволен и гордился тем, что его дом стал в эти дни центром кишлачной жизни. Нам же было очень неловко причинять беспокойство и без того большой семье, и мы хотели переехать во двор кишлачной школы, но Курбан-Нияз очень неодобрительно отнесся к этому. Он спросил Костю:

— Хозяин чем-нибудь тебя обидел?

— Что ты, Курбан-Нияз, здесь очень хорошо. Нас встретили как родных. Просто и мне и всем остальным очень неприятно, что из-за нас добрым людям нет покоя.

— Тогда нельзя переходить. По обычаю гор, чем больше гостей в доме, тем больше хозяина уважают. Если гость покидает дом и уходит в другой, доброе имя хозяина уходит вместе с ним. Это кровная обида хозяину!

Пришлось нам остаться в том же доме, и нашествие гостей продолжалось.

О чем бы ни говорили гости, а начинали они с разговоров, не имевших никакого отношения к змеям, беседа неизменно заканчивалась темой о змеях. Все мы (кроме шофера) хорошо знали узбекский язык и принимали в этих беседах активное участие. Всех нас осаждали вопросами, но больше всего Костю. Мы с дядькой обычно отмалчивались.

Костя охотно вступал в разговоры, но не столько отвечал на вопросы, сколько сам расспрашивал об окружающей местности и змеях, встречающихся в окрестностях кишлака.

В кибитке гости садились вдоль стен на кошму, перед ними расстилали дастархан[11], подавали лепешки, сладости и сухие фрукты. Время от времени в дверь кибитки просовывалась женская рука с горячим чайником. Неторопливое обстоятельное чаепитие продолжалось весь день.

Вандоб — сравнительно небольшой кишлак, и все же ежедневно в кибитку приходило десятка два мужчин. Большинство из них составляли довольно молодые горцы, однако и самые уважаемые вандобцы — седобородые аксакалы[12] — не обходили кибитку нашего хозяина. Аксакалы всегда приходили чуть попозже молодых, и, как бы ни тесно было в кибитке, старикам обязательно находилось удобное место в почетном углу. Все горцы — и старики и молодые — держались с достоинством, но без заносчивости. На дружеские шутки обижаться не полагалось. Наоборот, весельчаки-острословы пользовались особым уважением. Удачная шутка или не менее удачный ответ вызывали такой взрыв дружного хохота, от которого, казалось, даже стены кибитки ходили ходуном. У стариков верховодил наш хозяин — седой как лунь, рослый, но уже слегка сгорбившийся старожил Вандоба усто[13] Мамашарип, у молодежи — учитель кишлачной школы Карим-домулло[14].

До нашего приезда в Вандоб аксакалы по пятницам обычно собирались в кишлачной мечети, где имам[15] кишлака после молитвы читал им Коран и священное писание мусульман — хадисы Сунны. Послушать это чтение заходили и мужчины помоложе. После нашего появления поведение мужчин изменилось. В первую же пятницу почти все они сидели в нашей кибитке.

Имам кишлака — мулла Кори[16]-Абдусаттарб до этого тоже был среди гостей, но в пятницу не пришел. В полдень, когда, как обычно, раздались его крики, созывавшие односельчан на молитву, только один из стариков кряхтя поднялся с кошмы, вышел из кибитки и медленно поплелся к мечети. Все остальные мужчины словно не слышали надсадных завываний муллы.

На следующий день, в субботу, мулла Кори-Абдусаттар пришел к нам, как и раньше, но, здороваясь, поджал губы и укоризненно заметил, что о боге и молитве забывать нельзя. Все горцы промолчали. Мулла уселся на свое обычное место и молча принял предложенную ему пиалу с кок-чаем. Однако через несколько минут и он принял участие в общем разговоре. В это время Костя, расспрашивая о чем-то одного из гостей, достал записную книжку и делал в ней какие-то пометки. Как это иногда случается, все почему-то притихли, и вдруг раздался негромкий, но слышный всем голос муллы Кори-Абдусаттара:

— Правильно, Костя, запиши, запиши, как найти это место! Там ты обязательно найдешь клад, который ищешь!

Тишина в кибитке сразу стала напряженной.

— О каком кладе вы говорите, почтеннейший мулла? — не отрываясь от записной книжки, спросил Костя.

— О том самом, который вы пытаетесь отыскать, пользуясь людским невежеством! — притворно сокрушенно вздохнув, язвительно ответил мулла.

Костя отложил записную книжку и повернулся к мулле:

— Вы сказали: «пользуясь людским невежеством»?

Мулла сверкнул глазами и, словно стреляя в упор, отрывисто бросил:

— Да!

— Откуда вы это взяли, почтеннейший мулла?

— Эх, Костя, Костя, — покачал головой мулла Кори-Абдусаттар. — Ученый ты человек, а не знаешь того, что божье слово все равно будет выше любой твоей науки. От всевышнего не скроешь никаких черных намерений. Любое тайное намерение можно разгадать, если знать священные хадисы Сунны! Священное писание содержит все мысли людские, и никто ничего нового придумать не может. Все предопределено аллахом!

— Подождите, почтенный мулла… — пытался остановить его Костя.

— Нет! Я не буду ждать! Хватит вам морочить головы простым людям! Пусть все узнают правду! — почти закричал мулла Кори-Абдусаттар. — Слушайте меня, люди! Слушайте, что говорит священная Сунна!

В кибитке и без того было тихо, а после этих слов тишина стала звенящей.

— Вчера, в день святой пятницы, читал я святую книгу хадисов. Никто из вас, нечестивцы, — обратился мулла к старикам, — не пришел ни помолиться, ни послушать слово божие! Вы предпочли, как бабы, развесить уши и внимать тому, кто дурачит вас, выманивая сокровенную тайну! Если бы вы слушали святое слово в мечети, то не отверзли бы уста свои перед нечестным человеком!

— Что ты хочешь этим сказать, почтеннейший Кори-Абдусаттар? — перебил его усто Мамашарип. — Я не позволю тебе позорить моих гостей! Докажи их вину! Пока я слышу только одни оскорбления!

— Всем известно, Мамашарип, что ты безбожник! — набросился на него мулла Кори-Абдусаттар. — Но мало кто знает о том, что ты и вероотступник, предавший веру своих предков и тайно перешедший в подданство русского царя, чтобы спастись от расплаты за воровство! Теперь я не буду больше молчать и расскажу всем, кто ты такой, а святое божье слово по срамит и тебя, и твоих нечестивцев-гостей навеки! Ибо нет божества, кроме аллаха, и Магомет — пророк его! Священная же Сунна есть слово божие, переданное нам, грешным, через пророка Магомета! Бисмиллохи рахмонир рахим[17]!

В мертвой тишине мулла вытащил из-за отворота халата старую, истрепанную книгу, открыл ее на заранее заложенном месте, потом достал из поясного платка и водрузил на нос круглые очки, оглядел всех, поднял кверху палец левой руки, а палец правой руки упер в страницу раскрытой книги и торжественным назидательным тоном произнес длинную тираду на непонятном мне языке.

— Ну и что же? — насмешливо сказал усто Мамашарип. — Что ты доказал этим, мулла Кори-Абдусаттар? Ты забыл, что перед тобой сидят не улемы[18], а молодые люди, которые не знают чужого арабского языка!

— Сейчас я переведу! — не смутился мулла. — Внимайте слову божьему! Этот хадис гласит: «Если кто-то ищет клады, то ему следует искать там, где люди часто и во множестве видят змей. Повелением аллаха всемогущего, змеи обязаны охранять скрытые сокровища, и только достойному путь к кладу будет открыт»! Что ты, безбожник, на это скажешь?

Усто Мамашарип опустил голову и задумался.

— Молчишь! — торжествующе воскликнул мулла Кори-Абдусаттар. — Молчишь, нечестивец! Видите, люди, он действовал с обманщиком Костей заодно!

Среди гостей поднялся негромкий ропот.

— Подожди торжествовать, мулла! — сказал вдруг сидевший рядом с ним Карим-домулло. — Ты говоришь, что змеи обитают рядом со скрытыми сокровищами?

— Не я, а святое слово утверждает это! — вскинулся мулла Кори-Абдусаттар.

— Я спрашиваю тебя, а не святое слово! — резко осадил его Карим-домулло. — Отвечай без уверток!

— Святое слово не может быть ложным! Хадис несет нам откровение аллаха!

— Хорошо, но ты утверждаешь, что, по священному писанию, там, где змеи живут гнездом, должны быть скрыты сокровища?

— Да! Я подтверждаю святое писание!

— Соседи, вы помните, как экскаватор копал котлован под здание школы-интерната в Заамине? — обратился ко всем присутствующим Карим-домулло.

— Конечно! Конечно, помним! — сразу же отозвалось несколько голосов.

— А как Раззак-экскаваторщик выкопал в одном месте змеиное гнездо — целую кучу змей, помните? — продолжал Карим-домулло.

— Еще бы не помнить! Об этом в округе говорили целый год!

— А слышали ли вы, чтобы там нашли хотя бы одну медную монету?

Возгласы стихли. Мулла Кори-Абдусаттар заерзал на своем месте, но Карим-домулло не дал ему вымолвить ни слова.

— Подожди, мулла. Я знаю, ты хочешь сказать, что экскаваторщик Раззак недостоин сокровищ и они, не открывшись ему, исчезли?

— Ты прочитал мои мысли! — торжественно сказал мулла Кори-Абдусаттар. — Это лишний раз подтверждает могущество аллаха, который вложил в твои уста мысли из моей головы!

— Не торопись, мулла, — усмехнулся Карим-домулло. — Ты еще не ответил на все мои вопросы! Отвечай дальше. Раз сокровища исчезли от экскаваторщика Раззака, значит, исчезли бы и от любого другого, если он недостойный?

— Выходит так, — почувствовав подвох, уже неуверенно отозвался мулла Кори-Абдусаттар.

— Тогда объясни мне, темному, зачем охранять от недостойных сокровище, если оно все равно скроется от них?

Тишина в кибитке[19] сохранялась еще только одно мгновение, а потом грохнул такой взрыв хохота, какого я не слыхал ни до, ни после этого. Горцы умели ценить не только веселую шутку, но и остроумный неожиданный ответ.

СКОРПИОНЫ

В один из таких «мокрых» дней, окончательно ошалевшие от безделья, мы сидели возле грузовика, слушали радио и лениво болтали о всякой всячине. Дождя не было, но небо обложили тяжелые серые тучи, и он мог пойти каждую минуту. К тому же земля была очень сырой и ходить по горам было довольно рискованно.

— Хватит бездельничать, — сказал Костя. — Давайте поищем скорпионов. Нужно привезти живыми пару сотен этих «малюток»!

Безделье надоело всем, и на ловлю скорпионов все отправились охотно. Все-таки развлечение.

Костя привел нас в развалины старого кишлака и сказал:

— Работать будем парами. Один должен осторожно отваливать камни на старых стенах, второй — быть наготове. Скорпиона нужно брать пинцетом и сажать в коробочку. Только будьте осторожны. Берегите пальцы. Скорпион колет ядовитым хвостом молниеносно. Уколет — умереть не умрете, а орать будете. Да повнимательнее осматривайте камни и щели, прежде чем трогать стену руками. Скорпион может сидеть в щели и уколоть оттуда.

Костя работал с Курбан-Ниязом, а я с дядькой. Дядька взялся отваливать камни. Мне пришлось приготовить пинцет и коробочку. Добрые полчаса мы сосредоточенно ломали стену. Камень за камнем летел в сторону. Стена становилась все ниже. Из-под камней вылезали мокрицы, многоножки, какие-то черные жуки и пауки, а скорпионов не было. Мы хотели бросить бесцельное занятие, но Костя велел продолжать, хотя и они тоже пока не нашли скорпионов.

Когда от нашей стены остался только один, самый нижний ряд камней, Костя и Курбан-Нияз подошли к нам. Под первым же вывернутым камнем сидели сразу три скорпиона. Два желто-зеленых и один желто-черный. Они ощерились клешнями и воинственно задрали хвосты. Костя моментально ухватил пинцетом желто-черного скорпиона.

— Чего ждешь? — крикнул он мне. — Хватай того, который покрупнее!

Скорпионы были не длиннее спичечной коробки, но вид у них был такой свирепый, что я протянул руку с опаской. Костя выругал меня и хотел схватить пинцетом одного из скорпионов, но тот стукнул по его пинцету хвостом и шмыгнул под соседний камень. Костя направил пинцет на другого скорпиона, все еще сидевшего с задранным хвостом, но по пути его пинцет стукнулся о мой. От неожиданности и я и Костя выронили пинцеты. Скорпион тут же шмыгнул вслед за удравшим соплеменником.

Костя молча поднял пинцет и, не глядя на меня, сказал:

— Пойдем, Курбан-Нияз. Тут можно заразиться трусостью.

Дядька тут же отобрал у меня пинцет и коробку и велел мне отваливать камни. Только под пятым камнем размером с добрый арбуз мы снова увидели скорпионов. Дядька отважно схватил одного из них пинцетом, сунул в коробку и тут же закрыл ее. Все обошлось благополучно. Когда же дядька схватил второго и открыл коробку, чтобы посадить его туда, первый пленник выскользнул из коробки, молнией мелькнул по дядькиной руке и быстро побежал по рукаву, направляясь к голове. Дядька бросил коробку и стал пинцетом колотить по рукаву, по которому бежал скорпион. Движения дядьки очень походили на танец папуаса. Костя сначала рассердился, но, глядя на танец дядьки, задохнулся от смеха. Скорпион спрыгнул с рукава на землю и был таков. Из раскрывшейся коробки убежал и другой.

— В крышке коробочки отодвигается картонка, туда нужно совать скорпиона, не открывая коробки, — кое-как проговорил Костя, вытирая выступившие от смеха слезы.

Как бы там ни было, десятка два скорпионов мы с дядькой в этот день поймали, а Костя — раза в три больше.

— Костя, — спросил я, — правда ли, что, попав в огненное кольцо, скорпион не бежит из него, а убивает сам себя?

— Возьми скорпиона, посади его в это огненное кольцо и посмотри, что из этого выйдет, — ответил Костя.

Дядька не мог простить скорпионам пережитого позора и охотно взялся помогать мне в проведении этого эксперимента. Мы достали из коробки одного скорпиона. Дядька держал его пинцетом, отставив руку подальше от себя. Я рвал газету на ленты и укладывал их на земле небольшим кольцом.

— Что вы делаете, друзья? — спросил нас подошедший Курбан-Нияз.

— Сейчас заставим скорпиона совершить самоубийство.

— Бросьте эту забаву, — посоветовал нам проводник, — со скорпионами шутки плохи.

Мы не вняли голосу благоразумия. Кольцо было выложено, и нам не терпелось посмотреть, как скорпион сам себя убьет. Для этого мы посадили его в середину кольца и подожгли бумагу со всех сторон. Пока огонь был маленький, скорпион сидел спокойно, но, как только бумага разгорелась и на него пахнуло жаром, он проскочил сквозь пламя и пустился наутек.

— Держи! — крикнул дядька. — Хватай его пинцетом! Я погнался за скорпионом, но поскользнулся и, падая, инстинктивно выбросил вперед руки. Едва левая рука коснулась земли, как ее пронзила такая острая и нестерпимая боль, что я не удержался и боком шлепнулся на землю. На том месте, где моя рука коснулась земли, лежал раздавленный скорпион.

Надо же было ему оказаться именно там, куда тянулась моя рука, и за какую-то долю секунды до смерти успеть кольнуть ее своим ядовитым крючком!

Боль была такая, что я орал во всю глотку. Костя хохотал. Дядька растерянно смотрел то на меня, то на Костю, а Курбан-Нияз укоризненно качал головой.

— Ну чего ты кричишь, как баба? — сказал проводник. — Терпеть надо, ты мужчина. Сейчас принесу масло со скорпионом. Помажем, и боль пройдет.

Костя не дал Курбан-Ниязу мазать больное место хлопковым маслом, в котором плавал дохлый скорпион, а сделал мне ванночку из раствора марганцовки.

— Зачем не разрешаешь помазать этим маслом? — удивлялся Курбан-Нияз. — Это хорошее лекарство. Сразу болеть перестанет.

— Тебя скорпионы кусали? — спросил его Костя.

— Слава аллаху, нет.

— А откуда же ты знаешь, что это масло снимает боль?

— Так старики говорят.

— Не всему, что говорят старики, нужно верить. Масло твое грязное и может вызвать заражение. Это будет похуже, чем укол скорпиона. Да перестань ты скулить, — рявкнул он на меня. — Верещишь, словно поросенок, даже уши больно!

— Тебе бы испытать эту боль, — хныкал я. — Ты бы еще не так орал.

— Я, дружок, эту боль испытывал уже не один раз и, как видишь, жив и здоров. Терпи, сейчас пройдет.

— Костя, а беды не будет? — осторожно спросил дядька. — Ведь говорят, что укусы скорпиона весной могут быть смертельными.

— Чепуха, — отрезал Костя. — Такие случаи медицине не известны.

— А может быть, ты просто не знаешь? — допытывался дядька.

— Если наступит смерть, то это будет первый случай, и медицина обогатится интересным фактом, — насмешливо ответил Костя. От этих слов по спине у меня пробежал холодок и голова слегка закружилась. Обогащать медицину интересным фактом мне не хотелось. Я стиснул зубы и решил умереть, как мужчина, но боль вдруг внезапно прошла.

— Скорпион убивает себя только в том случае, если не может убежать из огня, — сказал Костя. — Вот как это происходит.

Из обрывков газеты он выложил новое кольцо, достал пинцетом из коробки другого скорпиона, не выпуская его, поджег бумагу, а затем поднес скорпиона к огню. Скорпион бился в пинцете, но себя не убивал. Только когда языки огня окружили его со всех сторон, он ударил себя ядовитым крючком между клешней и тут же обвис. Костя положил его на землю. Скорпион был мертв.

— Самоубийство? — спросил нас Костя.

— Выходит так, — неуверенно ответил дядька.

— А вот и не выходит. Чувствительный нервный узел расположен у скорпиона в передней части туловища. Когда пламя жжет скорпиона со всех сторон, он, очевидно, ощущает боль этим нервным узлом. Стараясь избавиться от источника боли, скорпион бьет в это место ядовитым крючком. Если же скорпиону жечь ноги, то он будет бить хвостом туда, где жжет. Хотите убедиться?

У нас не было желания жечь еще одного скорпиона. Достаточно мы нагляделись и на первого. Мы поверили Косте на слово.

Этим же вечером, когда мы сидели возле костра и пили чай, ветерок принес пьянящий медовый запах, такой сильный, что у меня закружилась голова. Сидевший рядом со мной Курбан-Нияз глубоко втянул в себя этот запах, сладко потянулся и сказал:

— Джида расцвела! Теперь скоро дожди кончатся и будет тепло!

В эту ночь дождя не было. На другой день дождик лишь поморосил, а потом наступили теплые солнечные дни.

ПЕРВАЯ ГЮРЗА

Костя с Курбан-Ниязом снова ушли в дальние ущелья. Нам с дядькой было ведено еще раз обыскать окрестности кишлака. Долго лазили мы по крутым косогорам, заросшим и голым склонам, переворачивали камни, заглядывали в щели. До рези в глазах всматривались в темноту нор и густые сплетения ветвей, надеясь увидеть там изгибы змеиного тела, но, увы, змей не нашли. Отыскали мы несколько выползков — сброшенных змеями шкурок. Забрали их с собой, хотя шкурки вместо живых змей — слабое утешение. От постоянной неудачи и у меня и у дядьки настроение было плохое. Дядька по любому поводу раздражался и ворчал, а я огрызался.

Уже после полудня ущелье привело нас к старому кутану — загону для овец. Кутан был сложен из камней. Между камнями зияло множество щелей. При виде кутана у меня появилась слабая искорка надежды. Может быть, здесь мы найдем хоть одну гюрзу! Костя говорил, что возле старых кутанов гюрзы встречаются довольно часто. Старательно обшарили мы каждый закоулочек, каждую щелку каменной стены. Снова нашли несколько выползков, но змей и здесь не было.

Настроение окончательно испортилось. Бросив бесцельные поиски, я отошел в сторону и улегся на сухой траве в тени толстого развесистого тала, уже одетого нежной зеленой листвой. Дядька лег рядом. Долго лежали мы молча, потом я сказал:

— Дядька, тебе еще не надоело?

— Давно надоело, — пробурчал дядька. — Да что поделаешь, взялся за гуж — не говори, что не дюж!

— Чует мое сердце, придется нам ехать домой не солоно хлебавши, — заныл я.

— Подожди лазаря петь, может быть, и найдем что-нибудь.

— Черта лысого мы найдем! — продолжал я тем же тоном. — Уже вторую неделю лазим и все без толку!

— Не ной, — рассердился дядька. — И без твоего нытья тошно!

Я замолчал и закрыл глаза. Дядька для порядка поворчал еще немного, повозился, укладываясь удобнее, и затих. Через минуту он уже похрапывал, а мне не спалось. Я представил себе, как будут изощряться институтские остряки, и на душе стало нехорошо.

Усталость все же взяла свое, и я тоже уснул. Разбудили меня жгучие лучи солнца. Тень уползла в сторону, и мы оказались на солнцепеке. Можно было перебраться в тень, но жара разморила и подниматься было лень. Дядька повернулся к солнцу спиной, а я лежал лицом к солнцу, уставившись глазами в каменную стенку кутана. Щели в стенке светились, как окна многоэтажного дома. От земли поднимался горячий воздух, и просветы щелей рябили и сливались в волнистые светящиеся полосы. Один из просветов вдруг почему-то потух, будто кто-то потушил свет в окне. Я не придал этому значения.

Но вот и соседний просвет сначала сузился, а потом тоже пропал. Начал закрываться и третий просвет, когда я сообразил наконец, что между камнями ползет змея. Переползая по щелям, она заслоняла просветы, и они тускнели и гасли.

Еще боясь поверить удаче, я тихо поднялся, на цыпочках далеко стороной обошел подозрительное место и осторожно заглянул в кутан. Да, там была гюрза. Такую змею я видел впервые в жизни. Она еще не выползла наружу целиком. Из щели свисала только передняя часть. Большая широкая голова была очень похожа на заржавевший наконечник древнего копья, а толстое серо-голубое с ржавчиной туловище напоминало обрывок истрепанного пожарного рукава.

У меня задрожали коленки. Нет, я не испугался. Просто что-то холодное возникло в глубине живота и медленно растеклось вверх к сердцу и вниз к коленкам.

Гюрза меня не замечала и продолжала медленно выползать из щели. Она двигалась, чуть приподняв голову и часто выбрасывая изо рта черный раздвоенный язык. Тело змеи изгибалось почти незаметно, и казалось, что она не ползет, а переливается по сухой траве. Змея вылезла на солнце, свернулась большой безобразной лепешкой, зевнула, широко раскрыв пасть, и замерла. Я глядел на нее как завороженный.

Сколько-то времени оставался я в состоянии оцепенения. Потом, словно очнувшись, вспомнил, что нужно ведь ловить эту змею. Пинцет здесь, а где крючок? Крючка не было, он остался там, где я отдыхал. Снова осторожно ступая, я далеко обошел угол кутана, где лежала гюрза. Вот он крючок! Да, а как же быть с дядькой? Будить или нет? Решил разбудить.

— Дядька, вставай! Гюрза!

— Прекрати глупые шутки, осел! — заворчал спросонья дядька. — Так я тебе и поверил!

— Честное слово, гюрзу нашел!

Теперь дядька вскочил, словно его стукнуло током.

— Где?

— Тихо, ты! Вон там в кутане! Иди за мной! Да крючок не забудь!

Дядька подхватил с земли крючок и, подражая моим осторожным шагам, двинулся следом за мной. Гюрза лежала на том же месте.

— Видишь, — указал я крючком, — вот лежит.

Спросонья дядька никак не мог разглядеть гюрзу, распластавшуюся на солнце. Он старательно вглядывался, отчаянно сопел, но змеи не видел. Я испугался, что он спугнет змею, и хотел было прыгнуть через стенку, чтобы подбежать и прижать ее, но дядька рукой словно клещами вцепился в мое плечо и зашипел:

— Не пущу! Дай разглядеть, иначе не пущу!

Куда он смотрел, не знаю. Гюрза лежала перед ним, как на ладони.

— Дядька, пусти! — шепотом взмолился я. — Пусти! Уйдет ведь змея!

Но дядька не отпускал. Вырываться силой я не мог: наша возня спугнула бы змею. Мне оставалось с замиранием сердца ждать, пока дядька, наконец, рассмотрит гюрзу.

— Знал бы, что ты будешь мешать, не стал бы будить тебя! — бешено прошептал я и даже задохнулся от злости. — Вот навязался на мою голову. Одну гюрзу нашел и ту упустим!

Мне казалось, что прошло больше часа, а дядька все еще не разглядел змеи. Потом она шевельнулась, и дядька узрел ее.

— Подожди, я сам! — прошептал он и, опираясь на мое плечо, тяжело взобрался на стенку кутана. Дядькина тень скользнула по земле и попала на змею, та молнией метнулась к щели. Но тут уже и я очутился рядом со змеей и прижал ее крючком у самого входа в щель. Змея зашипела и рванулась. Я бы скорее раздавил ее, чем выпустил. Подскочил дядька и тоже прижал змею своим крючком.

Ловить голову змеи пинцетом в тесном углу кутана было невозможно. Дядька крючком отбросил ее в сторону. Змея тяжело шлепнулась на землю и тут же пустилась наутек. Толкая друг друга, мы кинулись к ней и кое-как снова прижали к земле, но уже в центре кутана. В спешке дядька поскользнулся, упал на колено и оперся рукой о землю на таком расстоянии от змеи, что она вполне могла бы вцепиться ему в руку. Однако гюрза не сделала этого, и после долгой возни мы все же посадили ее в мешок.

Она была очень миролюбиво настроена или слишком напугана, эта наша первая гюрза, иначе она обязательно покусала бы нас, и не кого-нибудь одного, а обоих сразу!

Когда мешок был завязан, мы, мокрые от пота, дышали как загнанные лошади, а пальцы наши никак не могли взять папиросу. Разговаривать мы не могли. Наша первая гюрза тяжело ворочалась в мешке. Разговоры пришли позднее, когда мы уже отдохнули. В кишлак мы не шли, а летели, не чувствуя под собой ног. Раздражение и усталость как рукой сняло. Мне казалось, что эта гюрза — самая крупная из всех когда-либо встреченных людьми, но, когда Костя ее измерил, оказалось, что ее длина всего около ста двадцати сантиметров.

ОХОТА НА ГЮРЗ

Однажды Костя принес трех гюрз. После этого мы стали находить их довольно часто. Они лежали на тех же местах, которые мы и раньше тщательно осматривали. Однако тогда наши неосторожные, резкие движения распугивали змей. Теперь же мы научились двигаться медленно и осторожно и змеи не уползали.

Еще несколько змей встретилось нам в ущелье на камнях возле родников. Справиться с ними было не очень трудно. Прыжок — и крючок прижимает змею, ему помогает нога. Змея яростно вцепляется в сапог. Пинцет сжимает челюсти гюрзы, рука охватывает голову. Гюрза бешено бьется в руке, но быстро устает и обвисает тяжелой плетью. Подставлен мешок, туловище гюрзы хвостом вперед заправлено внутрь мешка. Голова с тусклыми, мерцающими бешеной злобой глазами и страшными зубами крепко сжата пальцами. Внимание, ловец! Наступает самый ответственный и опасный момент! Нужно быстро и точно швырнуть голову змеи в глубь мешка и моментально отдернуть руку. Гюрза может извернуться и в последний момент царапнуть зубом по пальцу!

Голова змеи летит в мешок. Завязка туго стягивает его горловину. Гюрза взята. У Кости эти действия были почти автоматическими и занимали несколько секунд. У нас с дядькой минимум четверть часа…

Подробностей всех встреч со змеями я не помню, но некоторые из них запомнились мне на всю жизнь.

Дни становились все жарче. Зеленые склоны гор выгорали и желтели на глазах. Гюрз мы стали встречать только рано утром и после захода солнца. Если мы и находили их днем, то только возле родников или в глубоких щелях.

В один из особенно жарких дней поднялся я на вершину невысокой горы. Пить хотелось неимоверно, но фляжка моя давно была пуста. На другом склоне горы, в неглубоком ложке, которым начиналось ущелье, виднелась удивительно яркая зеленая лужайка. Так могло быть только возле родника. Вода! Можно напиться досыта и набрать флягу! Из-под слоя почвы выступали слоистые каменные плиты, изрезанные щелями. Весело искрясь на солнце и ласково журча, из одной щели выбегала хрустальная струйка. От одного вида воды во рту стало еще суше. Пить! Кинулся было к роднику, но скользнул глазами по щелям и отпрянул. В одной из них над родником виднелся изгиб толстого тела и тупая жабья морда. Гюрза! Наклонись я к роднику, не осмотревшись, наверняка получил бы укус в затылок. Это верная смерть. Но в тот момент я думал не об этом, а лихорадочно соображал, как извлечь змею из щели. Выход один: зацепить ее крючком и вытащить наружу. Не тут-то было! Змея зашипела и скрылась в глубине щели. Как быть?

Хватаю большой валун и бью им по плитке, под которой находится щель со змеей. После нескольких ударов она треснула. Крючком отбрасываю обломки и вижу змею. Видеть-то вижу, но достать не могу. Змея соскальзывает с крючка, а рукой ее не схватишь! Толкаю змею крючком. Она шипит и мечется по щели, но наружу не выходит. Не даю змее покоя. Змея шипит и жмется к камню. Перед глазами переливается ее толстое, длинное тело. Вдруг на секунду из щели показался змеиный хвост. Тотчас же хватаю его рукой и, страхуя руку крючком, тяну змею из щели. Змея упирается, цепляется чешуйками за шероховатый камень. Потянешь посильнее — разорвешь змею. Осторожно, но не ослабляя натяжения, вытягиваю сантиметр за сантиметром. Вот уже около метра змеиного тела снаружи. Какая же у нее длина? Нужно принять меры предосторожности. Наступаю ногой на хвост, а крючком прижимаю змею у самой щели. Вовремя!

Гюрза выбрасывает голову из щели и делает рывок к ноге. Ногу отдернуть я не успел. Зубы змеи ударили о сапог, но не пробили задубевшую кожу. Потом гюрза по крючку потянулась к руке… Я так растерялся, что не сообразил отбросить ее прочь, и только смотрел и ждал: дотянется или нет? Не дотянулась всего на несколько сантиметров. Длина змеи была почти полтора метра.

Передо мной большой стелющийся куст. Местное название его киуль, научное — каперсы. Змея скрыта в кусте. Мне виден только небольшой отрезок ее тела. В обхвате змея толще моей руки!

Затаив дыхание, смотрю на гюрзу, не зная, что предпринять. Где голова змеи, где хвост? Судя по толщине, змея много длиннее метра. Такие встречаются нечасто. Длина крючка около метра. Если я прижму змею возле хвоста, она достанет мою руку зубами. Как быть?

Наконец опасение упустить редкую добычу пересилило осторожность. Стараясь не шуметь, подхожу к кусту. Завожу крючок за видимый кусок тела змеи и рывком пытаюсь выбросить ее из куста. Не получилось.

Из куста вылетела только задняя часть тела змеи. Голова осталась скрытой. Змея зашипела и словно пружина моментально втянула хвост в куст. Снова пробую выгнать змею из куста. Она шипит, но не выползает. Я не отступаю. Разъяренная гюрза выскальзывает из каперсов и мчится к обрыву, к выходам крысиных нор. Бросаюсь за ней и крючком откидываю ее прочь. Змея разворачивается и снова рвется к норам. Она бьет головой, пытаясь попасть мне в ноги. Я уворачиваюсь и крючком опять отбрасываю змею и от нор и от ног. Схватка длится целую вечность. Атака следует за атакой.

Я устал, ноги дрожат, рубашка взмокла. Но все внимание на гюрзу. Снова и снова отбрасываю ее от обрыва. Змея тоже устала. Она движется все медленнее. Вот она свернулась клубком и замерла. Сейчас же крючком прижимаю ей голову…

— Ну, друг, — сказал мне Костя, — считай, что экзамен на ловца змей ты сдал. Взять такую гюрзу — это, брат, не шутка, ведь длина ее сто шестьдесят восемь сантиметров.

Котловину, которой оканчивалось крутое, заваленное камнями ущелье, окружали обрывистые скалы. Над одной из скал просочился крошечный родничок, вернее, слезничок. Вода Слезинками капала из мха, толстым слоем покрывшего отвесный камень скалы. У подножия скалы-слезника ровная площадка, покрытая густо переплетенными прошлогодними Стеблями мяты.

Возле слезника змей мы не нашли. Ходить по жаре не было смысла, и мы решили переждать там жару. На соседних склонах ущелья паслись овцы. Передвигаясь по склонам, они почему-то обошли котловину. Пасший отару чабан увидел нас и пришел поговорить. Узнав, что мы ищем змей, чабан сказал:

— Здесь змей много!

— Где же они? — насмешливо спросил дядька.

— Вот тут, в сухой траве, — показал чабан на заросли мяты.

— Ва-алейкум ва-ассалам! — послышалось в ответ, и путники, поднявшись с земли, протянули нам руки.

После традиционных взаимных осведомлении о здоровье и успехах нас пригласили к чаю. Мы не отказались. Пить хотелось давно, а ничто так хорошо не утоляет жажды, как горячий, крепкий кок-чай. Мы уселись рядом с путниками, и пиала пошла по кругу. Путники знали Курбан-Нияза и слышали о нас. Во время чаепития разговор шел и о змеях. В мешках дядьки и Кости лежали две солидные гюрзы, а у меня — длинный и толстый разноцветный полоз с черной головой. Путники попросили показать им змей.

Костя развязал свой мешочек, где лежала гюрза покрупнее. Наши новые знакомые с опаской заглядывали внутрь, при виде толстой змеи испуганно вскрикивали, с уважением поглядывали на Костю и отходили в сторону. Однако самый большой успех неожиданно выпал на мою долю. Желая показать горцам неядовитую змею, я голой рукой полез в мешок и вытащил из него топорщившегося полоза. Едва полоз был извлечен из мешка, как послышался дружный испуганный крик, и все горцы отошли подальше.

— Чего испугались? — сказал Курбан-Нияз и взял у меня полоза. — Это неядовитая змея, ее не нужно бояться!

Но горцы продолжали стоять поодаль и просили не отпускать «страшную» змею. Только после долгих уговоров они подошли ближе и с любопытством разглядывали полоза, обвившего руку проводника.

— Это очень опасная змея! — убеждал нас один из горцев. — Если она укусит — умрешь! Спасенья нет!

Вместо ответа Костя вытряхнул из мешочка гюрзу, прижал се, взял за голову рукой и пинцетом раскрыл ей пасть. На верхней челюсти змеиной пасти торчали два длинных кривых зуба.

— Смотрите, — показал он горцам, — это ядовитая змея.

Вот ее оружие — зубы. А вот, — Костя чуть нажал на зуб плоской стороной пинцета, на блестящем металле появилась желтая капелька, — а вот яд! Вот где опасность и смерть! Теперь ты, Леша, открой пасть полозу.

Я взял у проводника змею и, сжав пальцами пасть с боков, заставил ее разжать челюсти. Длинных зубов не было. Вместо них по краям пасти и небу были видны несколько рядов частых, маленьких зубов.

— Где здесь ядовитые зубы? Раз нет ядовитых зубов, то змея не опасна. Понятно?

— Э, что ты говоришь! — продолжал упорствовать горец. — Старые люди говорят, что эта змея опасна, значит, опасна!

В это время полоз, которому, очевидно, не понравилось столь фамильярное обращение, вырвал голову и, широко раскрыв пасть, захватил ею весь первый сустав моего указательного пальца. Полоз с такой силой сжал челюсти, что его маленькие, но очень острые зубки пробили кожу до крови. Сильной боли не было, но я бы не сказал, что это доставило мне удовольствие. Горцы возбужденно загомонили, а я попытался отцепить полоза. Не тут-то было. Разжать челюсти змеи мне не удавалось.

— Отпусти его, — посоветовал Костя, — дай повиснуть, он сам отцепится.

Так я и сделал. Почувствовав свободу, змея разжала челюсти и шлепнулась на землю. Перепуганные горцы бросились врассыпную.

— Не бегите, ничего страшного нет! — кричал им Курбан-Нияз.

Куда там! Горцы не слушали проводника и остановились, лишь отбежав на безопасное расстояние. Только когда полоз был водворен обратно в мешок, а мешок крепко завязан, они подошли к нам и сочувственно смотрели, как Костя залил мне палец йодом и завязал бинтом.

— Э, нет! — сказал один из них. — Хоть миллион рублей платили бы мне за каждую змею, я все равно не стал бы их ловить!

По просьбе горцев мы положили мешочки со змеями у дальней скалы, и чаепитие возобновилось.

— Курбан-Нияз, — спросил я проводника по-русски, — что это за склад на плите и почему на дереве так много лент?

— Овринг видишь? — по-русски же ответил мне проводник и показал на карниз. — По нему пройдешь — страху наберешься. От него до подножия обрыва метров двести. Если сорвешься, то в лепешку разобьешься. Другой дороги нет. Только по нему ходят. По оврингу идти страшно, а муллы и старики говорят, что возле овринга дэвы[20] живут. Угодишь дзвам — пропустят тебя без вреда, не угодишь — столкнут или овринг под тобой обрушат.

Идет старый горец по дороге, подходит к оврингу и молит аллаха и дэвов, чтобы пропустили его через овринг живым и невредимым. Обещание дэвам дает, если пропустят через овринг, жертву принести. Перед тем как на овринг ступить, отрывает от пояса или чалмы ленточку и привязывает на ветку, будто задаток дает, а большую жертву положит потом, когда через овринг пройдет. Ну, а когда овринг позади, страх тоже позади, богатую жертву жалко оставлять. Вот и оставляют под деревом всякую дрянь. Дэвы все равно не разберутся!

Курбан-Нияз говорил по-русски, и горцы не поняли, о чем шла речь. Словно подтверждая его слова, они закончили чаепитие, молитвенно провели руками по лицу и бороде и принялись вьючить ослов.

Самый старший из них, полуседой горец, подошел к дереву, опустился на колени, что-то прошептал. Снова провел руками по лицу и бороде. Снял поясной платок и принялся отрывать от него тонкую полоску. Его спутники, сгрудившись у начала овринга, терпеливо ожидали окончания ритуала. Горец поднялся с колен, подошел к дереву и только хотел привязать к ветке свою ленточку, как вдруг испуганно отскочил назад и закричал: «Вай, илян[21]»!

Костя, дядька и я вскочили на ноги и стремглав бросились к нему.

— Укусила? — схватил его за руку Костя.

— Нет, слава аллаху, нет! Там сидит!

На той самой ветке, куда горец хотел привязать свою ленточку, уютно улеглась небольшая гюрза. Она заметила нас, тут же соскользнула на землю, но уйти ей не удалось, Костя прижал змею, и через минуту она была уже в мешке. На верхних ветках дерева мы обнаружили еще двух змей. Эти были покрупнее. Одна из них попала в тот же мешок, где сидела и первая, испугавшая горца, а вторая успела удрать. Она воспользовалась тем, что дядька, взобравшись на дерево, был занят сбрасыванием вниз ее соседки. Едва первая гюрза полетела вниз, как я и Костя бросились к ней. В тот же момент вторая змея прыгнула с высоты более пяти метров, шлепнулась на камень в метре от меня и бросилась наутек. Я замешкался, и змея успела улизнуть в одну из многочисленных щелей в основании скалы. Вытащить ее оттуда мы не смогли.

— Ну и черт с ней! — махнул рукой Костя.

Горцы забыли о своем намерении продолжать путь и с любопытством наблюдали за нами. Они тронулись в путь только после того, как мы посадили змею в мешочек.

Пожилой горец снова подошел к дереву и привязал к веткам уже не одну, а три ленточки. Потом он порылся у себя в хурджуне[22], что-то пробормотал и положил на плиту надколотую пиалу. Все горцы при этом хором сказали «О-омин»! и провели руками по лицам и бородам.

— Смотри, какие темные люди, — огорченно сказал Курбан-Нияз. — Они благодарят аллаха и дэвов за то, что те спасли их от змей! Эй, друг, — крикнул он, — не того благодаришь! Спасибо ты Косте должен сказать.

Однако горцы не отозвались на шутку проводника. Они поочередно ступили на овринг и скрылись за каменным уступом.

Как-то я сильно растер себе ногу и не пошел со всеми в дальние ущелья. Чтобы не терять времени даром, пришлось мне проверить сады и виноградники кишлака. Жители кишлака очень радушно принимали меня и охотно разрешали осматривать свои угодья. Я нашел несколько мелких гюрз. Только мулла Кори-Абдусаттар, помня свое посрамление, сердито захлопнул передо мной калитку. Сад муллы примыкал к старой выветрившейся скале, и гюрзы там, без всякого сомнения, были. Однако упрямый старик утверждал, что змей в саду нет и не было. Кое-как я его уговорил.

Надо же было тому случиться, чтобы сразу же я увидел довольно крупную гюрзу на ветке тала, нависшей над тропинкой, по которой мулла и его домочадцы по нескольку раз в день ходили за водой к садовому роднику. Я тут же показал ее мулле. Тот долго не мог разглядеть змею и уже стал на меня ворчать, говоря, что я выдумываю, как вдруг заметил ее и трусливо отбежал от дерева на порядочное расстояние. Я камнями согнал змею на землю и посадил ее в мешок. Еще трех довольно крупных гюрз забрал я из сада и виноградника муллы. Старик ужасался, кричал, что это дьявольское наваждение, что он сорок лет живет здесь и до этого ни разу не встречал змей. Он даже плакал и клялся сегодня же переселиться в соседний кишлак. С большим трудом мы с учителем убедили его не бросать обжитого места. Мы говорили ему, что ведь змеи уже не в саду, а в моем мешке и обратно в сад им возврата нет.

Что подействовало на старика, наши убеждения и уговоры или хлопоты, связанные с переездом, не знаю. Но, спустя немного времени, он согласился с нами и сказал, что останется в старом доме. Он позвал нас в дом и крикнул жене, чтобы она поживее подавала чай. У дастархана он почтительно подавал мне пиалу с чаем на донышке[23] и просил заходить в сад каждый день.

От муллы мы пошли к учителю. Мать учителя, сухонькая старушка, захлопотала над угощением, а мы сидели и разговаривали о змеях. Прислушавшись к нашей беседе, старушка вдруг сказала:

— Сынок, я знаю, где часто лежит большая змея, да только боюсь показать тебе это место.

— Чего же вы боитесь, матушка? — почтительно спросил я.

— Мулла говорил, что если кто-нибудь покажет, где лежит змея, и эту змею убьют или поймают, то родственники змеи приползут и обязательно покусают того, кто показал змею.

— Когда он это говорил? — насторожился учитель.

— Недавно. Уже после того, как приехали эти люди.

— Вот старый черт! — сказал мне учитель по-русски и тут же перешел на родной, узбекский. — Матушка, да ведь мы только что поймали четырех змей в саду у муллы, и он сам показал одну из них!

— Не нужно шутить именем уважаемого муллы, — укоризненно сказала старушка, — этого не могло быть!

— Мама, даю вам честное слово! — горячился учитель. — Разве я когда-нибудь обманывал вас?

Старушка не стала слушать сына и молча вышла прочь. Но через некоторое время она вернулась и растерянно сказала:

— Кумри-хон, жена муллы, говорит, что сам мулла показал вам змей, и теперь их сад волею аллаха избавлен от проклятых гадов!

— Покажите и вы, — стал упрашивать мать учитель.

Старушка раздумывала недолго. Она поднялась и позвала меня в сад.

Там, на сухой жерди, изогнутой в виде дуги и служившей опорой для виноградных лоз, нежилась на солнышке крупная гюрза. Я заметил ее в тот момент, когда она увидела людей и приготовилась удирать. Медлить было нельзя. Я кинулся к змее. Она соскользнула на землю и уже почти скрылась в сложенной из камней ограде. В спешке я споткнулся и упал, но все же успел прижать змею крючком у самого хвоста. Не ослабляя нажима крючка, я поднялся, прижал конец хвоста сапогом и крючком стал вытягивать змею из щели. Упираясь телом в стенки щели, змея бешено сопротивлялась, и я никак не мог вытащить ее наружу. Хорошо, что я сообразил не только тянуть змею крючком, но и до некоторой степени страховаться им же. После нескольких потяжек змея вдруг подалась назад, выскользнула из щели, молниеносно изогнулась и схватила зубами штанину выше голенища. Мое счастье, что ей мешал крючок!

Зубы змеи пробили плотную ткань, но не достали до тела. По штанине расплылось большое мокрое пятно. Это выплеснулся яд. Не медля, я отвел голову змеи крючком и прижал ее другой ногой. Змея тут же вцепилась в сапог. Дальше все было уже привычно. Пинцетом зажал гюрзе пасть и взял ее в руки.

Когда старушка увидела, что змея ударила меня в ногу, она очень испугалась и диким голосом стала звать на помощь. Учитель был рядом, но помочь ничем не мог. Сажать гюрзу в мешок мне пришлось на глазах множества людей.

В горячке я ничего не чувствовал, но когда мешок был завязан, первое, что я сделал, это без всякого стеснения снял брюки и убедился в том, что зубы змеи меня не достали. Ссадины на локте и колене, царапины на лице — это мелочи. Торжествуя, шел я к лагерю. Еще бы! Поймать за день пять крупных гюрз и столько же мелких, да еще не выходя из кишлака!

Костя и остальные уже вернулись. Их «улов» был скромнее. Захлебываясь от восторга, поведал я о том, как ловко ловил змей, однако о последнем случае умолчал. Но Костю обмануть было невозможно. Увидав на штанине пятно, он велел мне немедленно снять брюки и обработать их спиртом.

Дядька тут же понял, в чем дело, и началось! За неосторожность мне попало так, что до сих пор страшно вспомнить. Какими эпитетами награждал меня рассвирепевший дядюшка, с какой убедительной силой и страстью доказывал мое ничтожество и глупое позерство!

Если бы все это записать на магнитофонную пленку, то я уверен, что эта его речь вошла бы в золотой фонд педагогической науки (разумеется, за исключением непедагогических оборотов речи).

Я молчал. Возражения и оправдания могли привести к тому, что, войдя в «воспитательный» раж, дядюшка пустил бы в ход кулаки.

Но всему приходит конец. Пришел конец и дядюшкиному красноречию. Как облегченно вздохнул я, когда, наконец, наступила тишина! Пожалуй, так же, когда убедился, что зубы змеи не прокололи мою кожу.

Вечером, когда мы сидели вокруг лагерного костра и дядька окончательно успокоился, Костя попросил меня быть осторожнее.

— Знаешь, друг, — сказал он, — не забывай все же, что гюрзы — это очень опасные твари. Горячность — один из самых страшных врагов ловца. Поддавшись горячности и забыв об осторожности, ловец обычно делает роковую ошибку. Вот чего стоила мне горячность.

Костя задрал штанину. На ноге, чуть выше колена, синел шрам, словно кто-то выжег на коже неровный кружок размером с пятак.

— Гюрза? — спросил дядька.

— Она, — кивнул Костя.

— Костя, расскажи, как это случилось? — попросил я.

— Специально для тебя расскажу, — сказал Костя. — Чтобы ты знал, к чему приводит излишняя горячность. Вот как это было.

Года два тому назад нам сообщили, что на Мургабе заканчивается строительство плотины и вскоре будут заполнять водой большое водохранилище. Уходившая под воду местность изобиловала ценными видами змей, и, едва узнав об этом, мы спешно выехали на берега будущего озера. Поехали вчетвером на старенькой полуторке. Трое из нас были ловцами, четвертый — шофер. Приехали вовремя. Реку только что перекрыли. Вода медленно поднималась, заполняя каньон русла, и растекалась по местности. Она заполняла низинки, ямки, норы и отовсюду выгоняла змей и других животных, прятавшихся в укромных местах.

Они покидали свои убежища и, спасаясь от воды, вылезали на берега. Нам оставалось ходить по берегам и собирать змей.

Охота была очень добычливой. Ежедневно каждый из нас приносил три-четыре гюрзы и одну-две кобры.

Кобра и особенно гюрза — серьезный и опасный противник, но, охлажденные водой и утомленные плаванием, змеи были смирными и почти не оказывали сопротивления, когда мы сажали их в мешочки. Привыкнув к этому, мы потеряли необходимую осторожность, Змей мы прижимали ногами и зачастую хватали руками. Это привело к беде. Первым пострадал самый горячий из нас — Саша Бокалов. В одном мешочке он принес сразу три кобры, хотел измерить их, а потом пересадить в транспортный ящик. Ни меня, ни третьего ловца — Миши Топольского — в этот момент в лагере не было, а шофер всех змей боялся как огня и наотрез отказался помогать Саше. Саша назвал его трусом и, разгорячившись, решил все сделать без чьей-либо помощи.

Кобры отогрелись в мешочке и стали очень активными. Саша этого не учел, спокойно развязал мешок, и тут возле его рук из мешка вынырнули головы двух кобр. Саша отбросил мешок в сторону. Упав на землю, змеи выпали из мешка и тотчас же поползли в разные стороны. Одна из них подняла над землей переднюю часть туловища — приняла позу угрозы, а вторая, не обращая внимания на крики прыгавшего возле нее Саши, устремилась к куче хвороста, сложенного возле дома. Еще минута-и она исчезнет в сплетении толстых стеблей. Найди-ка ее потом! Саша не растерялся. Он голой рукой схватил кобру за хвост и отбросил подальше от дома и хвороста. Змея шлепнулась на землю и тут же встала в позу угрозы.

Этого-то и добивался Саша. В позе угрозы, если кобра видит опасность, змея может простоять и час. Но в тот момент, когда Саша ее схватил, она успела изогнуться и царапнуть зубами его большой палец. Раздумывать было некогда. Саша выхватил острый нож и срезал с пальца мышцы, пораненные зубами змеи. Потом перетянул чем-то кровоточащий палец и загнал обеих беглянок в ящик. Третья кобра из мешка так и не вылезла. Отравления ядом у Саши не было.

— Он совсем не болел? — удивился Курбан-Нияз.

— Рана на руке долго не заживала, но отравления ядом не было. Очевидно, Саша успел срезать место укуса до того, как яд начал распространяться в организме, — ответил Костя. — Курбан-Нияз, не перебивай!

Вторым пострадал я. Через два дня, после того как Саша уехал лечиться, вода за плотиной растеклась по большой площади, и на озере образовались островки. Затопленными оказались также кусты и деревья. Наиболее успешная охота была теперь там.

Мы раздобыли старую рыбачью плоскодонку и по очереди объезжали озеро, собирая змей с островков и деревьев. Возил нас сын местного рыбака, молодой туркмен Исмаил. Он сидел на корме и был и гребцом, и рулевым. Ловец находился на носу, выходил на островки, где собирал змей с кустов и деревьев. Во время одной из таких поездок мы подъехали к довольно большому острову с густой порослью камыша и джингиля[24]. Возле воды я заметил здоровенную гюрзу. Гюрза тоже заметила лодку и медленно поползла от берега к зарослям. Того и гляди удерет!

Я крикнул Исмаилу, чтобы он греб быстрее. Едва нос лодки ткнулся о землю, как я выскочил на берег и побежал к гюрзе. Она почти скрылась в зарослях, но все же я успел прижать сапогом конец ее хвоста. В ту же секунду змея изогнулась, отпрянула назад и бросила голову к ноге, прижимавшей ее хвост. Я отдернул ногу, но было поздно. Один зуб застрял в штанине, а второй пробил тонкую материю и проколол тело. Змея снова скользнула в заросли, а мне было уже не до нее.

Я прыгнул в лодку, обнажил укушенное место и принялся ковырять вокруг ранки кончиком ножа. Вырезать это место у меня не хватило мужества. Исмаил погнал лодку к лагерю. Плыли мы минут пятнадцать. За это время нога у меня распухла так, что идти я уже не мог. Исмаил сбегал в лагерь за сывороткой. Я сумел сам ввести себе одну ампулу и потерял сознание. Шофер и Миша отвезли меня в ближайшую больницу и, решив дальше судьбу не искушать, уехали домой. Пойми, Леша, увлекаться и терять осторожность нельзя. Ошибка может стоить жизни!

Я все понимал, но в тот момент, когда уходила гюрза, которую старушка показала после таких мучительных колебаний, мне, право, было не до рассуждений. Осторожно, чтобы не вызвать новый взрыв негодования у дядьки, я сказал об этом Косте. Он посмотрел на меня пристально и едва заметно улыбнулся.

— Ты, конечно, прав, но и об осторожности забывать не следует. Ну а что касается предрассудков и суеверий, то ты не первый, кто выступил против них. Вот Курбан-Нияз тоже чуть не пострадал от своих земляков, которым показалось, что он обидел святого. Эй, Курбан-Нияз, чего молчишь? Ну-ка, расскажи, как встретили тебя в Мисхоре после разоблачения Хакима-диваны[25].

Однако Курбан-Нияз не был расположен к разговору на эту тему. Он буркнул, что хочет спать, и полез в палатку.

— Не хочет рассказывать, — усмехнулся Костя, — скромничает. Ладно. Пошли и мы спать!

Но мне все же удалось как-то уговорить Курбан-Нияза и услышать эту историю из его уст.

«СВЯТОЙ»

Возвращаясь в родной кишлак после окончания работы в очередной экспедиции, Курбан-Нияз подъехал к кишлаку Мисхор. Солнце уже цеплялось за вершины Гиндукуша, и длинные тени пересекли дорогу. Сразу же за поворотом безжизненные каменистые склоны ущелья сменились зеленью садов. Белые пятна кишлачных домов, проглядывая сквозь зелень, ярусами поднимались по склонам. Изогнувшись, дорога входила в кишлак, еще раз круто поворачивала и упиралась в громадную чинару, стоявшую возле отвесной скалы. Из-под скалы, между корнями дерева, бил родник. Вода заполняла овальный хауз[26], переливаясь через край, и прозрачной искрящейся пленкой растекалась по каменистой дороге. На краю хауза, под чинарой, к скале прилепилась кишлачная чайхана. Отсюда по горам расходились тропы. Одна из них вела в кишлак, где жила семья Курбан-Нияза.

Как и в любом горном кишлаке, в Мисхоре у Курбан-Нияза было много знакомых. Каждый горец считал большой честью быть другом знаменитого «проводника науки». Проехать Мисхор без остановки — значит кровно обидеть соседей, и Курбан-Нияз, не раздумывая, свернул к чайхане.

После традиционных приветствий чайханщик Джафар усадил проводника на самое почетное место, мигом поставил перед ним поднос со сладостями и лепешками, пиалу и чайник с кок-чаем, а сам принялся хлопотать возле очага. «Сначала накорми гостя, а потом расспрашивай» — говорят на Востоке.

Новости в Мисхоре расходились мгновенно. Прослышав о приезде Курбан-Нияза, в чайхану потянулись мужчины. Они подходили и группами и поодиночке, чинно здоровались и рассаживались. Те, кто постарше, — на айване[27] кто помоложе — вокруг айвана прямо на земле.

Над айваном шелестела густая листва чинары, от журчащего ручейка тянуло прохладой, а из радиоприемника лилась тихая музыка. Курбан-Нияз, полулежа на подушках, медленно пил терпкий кок-чай и пощипывал теплую свежую лепешку.

Народа в чайхане собралось много, но все пришедшие почему-то холодно здоровались с проводником и не подсаживались к его чайнику. Не было почему-то и стариков. Это насторожило Курбан-Нияза. Но вот пришли и старики. Пришли все сразу. Не здороваясь с проводником, они уселись на айване тесной кучкой и потребовали чай.

Молодежь притихла. Смолкли веселые шутки и взрывы смеха.

Присмирел и разбитной чайханщик Джафар. Курбан-Нияз еще больше насторожился. Обычно старики принимали его как равного себе. Они считали проводника много видевшим и знающим человеком. Старики хорошо помнили мудрые слова: «Кто много ездил — тот много видел. Кто много видел — тот много знает. Знающему человеку — уважение и почет»! А кто ездил больше Курбан-Нияза? Каждое лето водит он по горам научные экспедиции. Каждое лето разговаривает с учеными людьми. Но пиалы с чаем ходили по рукам, старики перебрасывались короткими замечаниями, а разговор не начинался.

— Курбан-Нияз, — заговорил, наконец, один из стариков, — говорят, что в Чираке святого дивану Хакима милиция забрала, правда это?

— Да, Сафи-бобо[28], забрали дивану, — кивнул головой проводник.

— Говорят, что и ты помогал арестовывать святого, — продолжал Сафи-бобо, укоризненно покачивая головой.

— Не только я, много людей помогали милиции, — уклончиво ответил Курбан-Нияз, стараясь понять, куда клонит старик.

— Чем же помешал вам, безбожникам, безобидный дивана? — сердито проворчал другой, еще более древний старик. — Зачем обидели божьего человека?

— Вон оно что! — понял Курбан-Нияз и похолодел. За обиду, нанесенную святому, старики-фанатики могли убить. Положение было очень серьезным. Стараясь не раздражать стариков, Курбан-Нияз почтительно ответил: — Я тоже так раньше думал, Махмуд-бобо. Да спасибо ученым людям, помогли понять, что Хаким-дивана не святой, а мошенник.

— Ну-ка, расскажи нам, в чем его вина! — грозно потребовал Сафи-бобо.

— Хорошо, Сафи-бобо, не нужно сердиться, сейчас расскажу.

В чайхане мгновенно наступила тишина. Притихли даже неугомонные майны, трещавшие и перепархивавшие в ветках чинары.

— В этом году водил я экспедицию зоологов, — начал Курбан-Нияз, — хорошие люди. Только вот мне казалось, занимались странным делом. Целый день ходят по саям и склонам. Ловят ящериц и змей, собирают жуков и лягушек. Вечером придут на стан и, если много нашли, радуются как дети. Спрашиваю я начальника экспедиции Костю: «Зачем вам эта нечисть»? — «Для науки», — отвечает.

Какая уж там наука, думаю, ерунда это, а не наука! Толку от нее мало. Вот геология — это наука! Однако молчу. Мое дело провести, показать, а там они сами знают, что делать. Долго мы так ходили по горам и ущельям. Были и на Кугитангтау и в Карлюке. Проехали в Байсун, оттуда на Бабатаг. Когда в Чирак приехали, один день отдохнуть решили. Машины в МТС поставили и на базар пошли. День базарный был. Народу — полным-полно. Ну купили то-се. Хотели к машинам возвращаться, да увидел тут Костя, что в стороне народ толпится. Пошел посмотреть, что случилось. А там Хаким-дивана змей показывал. Знаете, как он это делал? Придет на базар, две корзины со змеями тащит. На середину базара выйдет — закричит. Люди к нему. Он народ растолкает, три круга на земле начертит, за них заходить не велит. Сам в центре третьего круга сядет, корзины со змеями рядом поставит и задумается. Люди вокруг тихо стоят, смотрят, ждут, что дальше дивана делать будет. Дивана посидит молча, потом заклинание прочтет, руки в корзину сунет, змей вытащит и на шею себе повесит. Народ смотрит, ужасается. Боятся все, что укусит дивану змея.

Висят змеи на шее, извиваются, а дивану не кусают. Разные змеи: черные, серые, желтые, и большие все. Прочтет Хаким новое заклинание, змей с шеи снимет и обратно в корзину сунет. Потом народу слово скажет. На святое дело жертвовать велит. Народ деньги ему бросает. «Это, — говорит дивана, — на первый круг колдовства деньги», — и снова замолчит. Сидит и денег на берет. Народ дальше ждет, что будет. Дивана опять заклинание прочтет, из другой корзины змей достанет и бросит их на землю. Народ шарахнется. Каждый боится, не приведи аллах, змея укусит! А змеи от диваны ни на шаг! Он их от себя бросит, а они обратно к нему ползут. Сложит Хаким змей в корзину, снова жертвовать велит, уже на второй круг колдовства. Когда опять набросают, дивана деньги соберет, корзины поднимет, на другое место перейдет и снова все начинает. Посмотрели мы на Хакима и на змей и к машинам пошли.

Я говорю Косте:

— Видел? Вот это святой! Смотри, как змей заколдовал!

Костя усмехнулся и говорит: «Жулик твой святой. Дурачит он вас, деньги выманивает». Я оторопел. Почему дурачит?

— Змеи у него неядовитые, — говорит Костя.

— А ты, — спрашиваю, — возьмешь этих неядовитых змей в руки?

— Возьму, — отвечает Костя, — и ты тоже можешь их в руки без вреда взять. Только не даст дивана своих змей трогать. А вот мою змею он в руки не возьмет. Ядовитую змею и твой святой взять в руки побоится!

— Много ты знаешь! — говорю. — Хаким-дивана любую змею возьмет!

— Нет, не возьмет!

— Давай свою змею! Пойдем к диване!

— Если мы с тобой пойдем одни, дивана просто уйдет и разговаривать с нами не будет, — ответил Костя. — Он хоть и зовется диваной, но не дурак. Вот если с милицией… Нет, тоже не выйдет. Дивана и от милиции уйдет. Нужно так, чтобы он ничего не понял и в спор ввязался. Тогда увидишь, какой он святой!

— Э, — говорю, — святого не обманешь! Он сразу все поймет!

— Темный ты еще, Курбан-Нияз, — засмеялся Костя. — Обдурить тебя ничего не стоит!

Разозлился я. Обидно ведь, если тебя темным называют!

— Не верю я тебе, — говорю Косте. — Давай придумывай, как с диваной поговорить. Все равно Хаким тебя победит.

— Я уже придумал, — ответил Костя. — Только твоя помощь нужна будет. Согласен?

— Согласен, — говорю.

— Тогда пошли в милицию!

В милиции нас сразу поняли. Хаким-дивана у них давно на примете был, да забрать его нельзя было: народ его святым считал. Обиделись бы люди. Нужно было раньше людей убедить в том, что Хаким-дивана не святой, а ловкий обманщик. Когда Костя все рассказал, сразу же с нами дружинников послали. Костя всем разъяснил, что кому делать. Мне главная работа пришлась — дивану в спор втянуть. Сходил Костя к машинам. Два мешочка и крючок принес. Пошли мы на базар. Я сам по себе, Костя отдельно, и дружинники тоже в стороне. Приходим туда, где Хаким-дивана сидит. Он уже новое место занял. Толпа вокруг него — не протолкнешься! Протиснулся я в первый ряд. Вижу, Костя с другой стороны стоит, а дружинники рядом с ним, будто не знают его. Костя головой мне потихоньку кивнул, начинай, мол!

А дивана как раз деньги на второй круг колдовства потребовал. Люди деньги бросают. Взглянул я на дивану и заробел. Потом на Костю посмотрел, а он сердито так на меня смотрит. Уж больно неудобно перед Костей отступать, засмеет потом. Встал я на колени на краю третьего круга, руки к диване протянул и кричу: «О святой! О чудотворец! Скажи мне, недостойному, ведь ты можешь взять в руки любую змею?»

Толпа насторожилась. Все ждут ответа. Дивана голову поднял, сердито на меня посмотрел и громко ответил:

— Нечестивец! Как ты смел оторвать меня от беседы с духами! Замолчи, или духи разгневаются и причинят тебе горе!

Страшно мне стало. Все-таки дивана не простой человек! Но на Костю посмотрел, а он улыбается и кивает головой. Я снова руки протянул и опять говорю:

— Не гневайся, о повелитель духов! Я видел, что ты занят, да удержаться не мог. Ответь мне, недостойному! Я вижу твою святость и не могу поверить тем, кто говорит, что твои змеи неядовитые!

— Кто сказал тебе эти непотребные слова! — заорал Хаким-дивана. — Давай его сюда! Мои змеи покажут ему, сколько у них яда! Он будет валяться в пыли у моих ног и молить меня об исцелении, но я не сделаю этого, и еще до того, как закатится солнце и наступит ночь, его грязная душа прямо в лапы шайтана пойдет! Если и ты думаешь так же и переступишь заколдованную черту, то и с тобой будет то же!

Потом дивана заклинание прочитал, в стороны поплевал и стал деньги собирать.

Тут Костя к нему:

— Подожди, уважаемый! Твои змеи покусают любого, кто переступит заколдованную черту?

Дивана от такой дерзости даже на землю сел. Посмотрел на Костю и кричит:

— Переступи, неверный, тогда узнаешь!

— Хорошо, — ответил ему Костя. — Смотрите, люди! Сейчас я все три круга переступлю, и ни одна змея меня не тронет!

Люди замерли. Стало так тихо, что все услышали, как дивана себе под нос не заклинания, а ругательства бормочет. Костя переступил первый круг, потом второй, подошел к диване и хлопнул его по плечу. Толпа ахнула.

Все ждут, что дивана с Костей сделает. Дивана руки к небу поднял и к народу обратился:

— Мусульмане! Аллах поразил этого неверного. Он безумен! Он не знает, как опасны наши змеи! Он нарушил заколдованный круг! Змеи выйдут из повиновения, выползут из корзин и покусают многих из вас! Уберите этого безумца во имя собственных жизней!

Народ зароптал. Несколько мужчин направились к Косте, да через заколдованную черту переступить боятся.

— Идите! — зовет их дивана. — Не бойтесь! Пока я еще могу защитить вас.

Мужчины вошли в круг.

Костя руку в первый мешочек сунул, а когда вытащил, то в ней извивались три таких же змеи, какие были у диваны. Только Костя руку со змеями к подходившим мужчинам протянул, как они попятились и скрылись в толпе. Дивана увидел это и снова закричал:

— А, негодный! Ты узнал священные заклинания! Это тебя не спасет! Гнев мой будет страшен! Ты погибнешь от своих змей!

Потом руки поднял, затрясся весь. В стороны плюет и быстро-быстро заклинания читает. Люди от страха закричали. Я тоже испугался. Кто его знает, святой он или нет, да уж очень страшно! Беда может быть! А Костя змей своих обратно в мешочек сунул. Засмеялся. Снова дивану по плечу хлопнул и громко говорит:

— Э, дивана! Не трать силы понапрасну, не морочь людям головы. Меня не испугаешь! Эти змеи неядовиты, как и твои. Давай сюда всех твоих змей, и я любую из них возьму в руки и на шею повешу и за пазуху суну. Люди! Этот человек обманщик! Все его змеи неядовиты и для людей не опасны! Этих змей любой из вас может взять в руки без вреда для себя!

Дивана от Кости, как от черта, отскочил. Корзины свои подхватил и бежать хотел. Люди перед ним расступаются, дорогу дают. Так бы и ушел дивана, да тут дружинники вмешались.

— Стой, — говорят, — любезный. Давай и мы твоих змей поглядим да и в руках подержим!

Дивана на них плюет, ругается! Народ увидел, что свои узбеки так с диваной разговаривают, на дружинников заворчал. Костя снова говорит:

— Уважаемые! Обманщик этот человек! Смотрите, вот уже не я один, а и другие не боятся его заклинаний и змей! Не может Хаким колдовать, и змеи его неядовиты! Если же я ему змею дам, то он ее в руки взять побоится! И не потому, что знаю заклинания, а потому, что эта змея ядовита и опасна! Я тоже буду эту змею брать в руки так, чтобы она не достала меня зубами! Рассудите, кто из нас прав!

Народ волнуется, а что сказать — никто не знает. Один старик нашелся:

— Пошли, — кричит, — к мулле Сразу! Ораз-мулла все знает! Он сразу разберет, кто из вас обманщик!

— Нет, — отвечает ему один из дружинников, — Ораз-мулла с диваной заодно может быть. Пойдем в райисполком. Раис Саид-ака более уважаемый человек, чем Ораз-мулла.

— Ты, сопляк, в божье дело райисполком не вмешивай! — закричал на него старик. — Боишься муллы Ораза!

Костя ссориться им не дал.

— Подождите, не спорьте, — говорит. — Хорошо, пойдем к мулле. Он тоже ничего сделать не сможет! Только смотрите, чтобы дивана не сбежал!

Ну сбежать диване было трудновато. Полбазара с нами пошло. Костя и дивана рядом. Дружинники и я поблизости. Приходим к мечети. Ораз-мулла на айване сидит. Чай пьет. Увидал толпу, удивился. Костя к мулле:

— Рассуди нас!

Мулла отказаться хотел.

— Я, — говорит, — от мирских дел отошел. Давно отошел. Только богу служу. Ему, всевышнему, отдал я свое житье! Иди, незнакомец, с миром. Не могу я просьбу твою выполнить!

Костя снова к нему:

— Почтеннейший! Старики говорят, что наш спор с диваной только ты разрешить можешь!

Мулла на стариков посмотрел. Старики головами и бородами кивают, просят. Ну мулле делать нечего.

— В чем же ваш спор? — спрашивает.

— Я, — говорит Костя, — любую его змею в руки возьму, и эту змею всякий человек взять может. У диваны все змеи неядовиты. Если и укусит какая, вреда не будет. А вот дивана мою змею не возьмет. Она ядовита. Если укусит — умереть можно. Хаким-дивана обманщик. Людям головы морочит, деньги выманивает.

— Ну и чего ты хочешь? — спросил мулла.

— Пусть Хаким-дивана мою змею в руки возьмет!

Мулла ему в ответ:

— Я на свете живу восьмой десяток лет. В молодости ходил в дальние края. Там я видел людей, факирами их называли. Они брали в руки разных змей. К этим змеям люди и близко подойти боялись! Ты, незнакомец, говоришь странные вещи!

Костя опять свое:

— Если Хаким святой и может заклинать змей, пусть возьмет в руки мою змею!

Мулла задумался. Народ затих. Дивана потихоньку в сторону подается, а дружинники его хоть и сторожат, но все же от корзин подальше норовят держаться.

— Ладно, — сказал мулла, — ты дашь ему свою змею, но раньше ты сам в руки возьми его змей.

— Хорошо, — ответил Костя. — Давай змей, дивана!

— Нет! — кричит дивана. — Не дам! Срок заклинания кончился. Змеи тебя покусают, ты сдохнешь, а я перед нечестивцами отвечать буду!

— Э, — говорит ему Костя, — не верти хвостом, дивана, ты не лиса. Если твои змеи меня покусают, ты же меня и исцелишь. Это только святости тебе прибавит!

Дивана корзины к себе прижал, не дает. Костя одну корзину схватил, крышку откинул, хотел руку внутрь сунуть. Дива на вторую корзину на землю поставил, а ту, куда Костя полез, вырвал, к себе прижал, всем телом навалился. Костя ему не мешал, вторую корзину схватил, змей из нее на землю высыпал. Народ в стороны кинулся. Костя всех этих змей обеими руками схватил и над головой поднял.

— Смотрите! — кричит. — Смотрите, люди! Змеи даже не пытаются меня кусать! Они неядовиты!

Тут он повесил всех змей себе на шею так же, как это делал дивана.

— Видите! Так может сделать любой из вас! Курбан-Нияз, держи, — и протягивает мне змей.

Ну что же мне делать было? Конечно, Костя — ученый, знает много, а что, если он ошибся и перепутал что-нибудь? Укусит змея, что делать буду?

— Курбан-Нияз, ты что, боишься? — снова кричит Костя. — Не бойся! Бери змей!

Народ на нас смотрит, волнуется, а дивана исподлобья поглядывает и бормочет что-то себе под нос.

Стиснул я зубы! Эх! Была не была! Схватил змей обеими руками и держу. Не кусают меня змеи!

Подержал я их немного и сунул в корзину. Что тут поднялось! Народ кричит от восторга! Хвалит меня!

— Тихо! — крикнул Костя и руку поднял. Народ затих.

— Теперь я могу взять змей и из другой корзины!

— Нет! — кричат из толпы. — Не надо! Пусть теперь дивана твою змею возьмет!

Дивана корзины свои бросил, в толпу подался. Но я глаз с него не спускал. Дружинники тоже в оба смотрели. Схватили мы его, держим. После змей он совсем не страшный!

Костя первый мешочек в карман сунул, второй развязал и осторожно вытряхнул на землю маленькую змейку.

— Бери, — говорит, — дивана! Это маленькая змея, твои большие!

Дивана побледнел, дрожит, змею брать не хочет.

— Чего же ты боишься? — спрашивает его Костя. — Прочитай заклинание и бери! — А сам крючком змею к диване подталкивает. Змея клубочком свернулась, боком в сторону отползает, а голову вперед выбрасывает, прямо к ногам диваны.

Дивана как закричит:

— Ой! Спасите!

Из рук у нас вырвался и — в толпу. Только бежать ему некуда было. Мужчины его схватили и бить стали. Дружинники отнимать его кинулись. А я рядом с Костей встал, не стал дивану спасать: «пусть, думаю, проучат подлеца!»

Костя быстро свою змею крючком прижал, пинцетом за голову взял и в мешочек сунул. Тут дружинники дивану обратно к айвану вытащили.

— Ну, — спрашивает Костя, — уважаемый мулла, кто из нас обманщик?

— Хаким обманщик, — говорит мулла, — побейте его камнями, мусульмане!

— Э, нет! — возразил Костя. — Бить нельзя! Пусть обманщика отведут в милицию, а змей его мы заберем! В зоопарк отправим. Деньги, которые дивана обманом выманил, в милиции отберут и на полезное дело пустят. А самого обманщика народный суд накажет. Правильно я говорю?

— Правильно! Конечно, правильно! — зашумел народ. Мулла Ораз тоже с Костей согласился. Дружинники повели обманщика в милицию, народ за ними двинулся, а мы с Костей змей диваны забрали и к машинам понесли, — закончил свой рассказ Курбан-Нияз.

— Подожди, Курбан-Нияз, — не сдавался Сафи-бобо. — Все это ты хорошо рассказал. Но скажи, почему же змеи от диваны не уползали? От простого человека они уползли бы!

— Я тоже так думал. Потом Костю спросил, Костя говорит, что змеи боялись солнца и топота людей. А от диваны тень падала, и сидел он тихо. Вот змеи и ползли туда, где тихо и тень.

— Вот сын шакала! — плюнул один из стариков. — Все, оказывается, так просто, а как долго головы всем морочил! Сколько денег выманил!

— Много выманил! — кивнул головой проводник. — Милиция после все узнала. В Самарканде у него свой дом был. В доме ковров полно и денег многие тысячи при обыске нашли. Вот так-то, старики!

Молодежь зашевелилась. Послышались крепкие выражения, но старики сидели молча, переглядывались и не знали, как быть дальше.

— Эй, Джафар! — вдруг крикнул Сафи-бобо. — Я вижу, ты, бездельник, развесил уши и совсем забыл, что твое дело гостей угощать! Не видишь, что ли, у гостя чай совсем холодный и лепешек нет! Давай свежий чайник!

ХИТРАЯ РЫБА

Отпуск подходил к концу. Нужно было возвращаться в институт. Я уже не боялся возвращения. У меня был отдельный ящик с гюрзами. Моими гюрзами! Институтских остряков и скептиков ожидало жестокое посрамление.

Но уезжать не хотелось. Меня очаровали прелесть зеленых весенних гор, чудесный воздух и увлекательные походы. Несмотря на то что я много раз возвращался в лагерь насквозь промокшим и до костей продрогшим, у меня даже насморка не было, хотя иногда нам приходилось спать в сырых спальных мешках. Опасная и трудная совместная работа сдружила нас. Расставаться было жаль. Дядьке тоже понравилась экспедиционная жизнь, и он решил не уезжать вместе со мной, а остаться с Костей на весь срок работы экспедиции.

Костя обещал доставить меня на ближайшую железнодорожную станцию, но по пути хотел осмотреть еще одно место.

Погода улучшилась, и мы распрощались с гостеприимным кишлаком. Грузовик долго петлял между горами, прыгал по булыжникам, пересекая каменистые сухие русла, и натужно выл, взбираясь на крутые подъемы. Курбан-Нияз сидел в кабине и показывал дорогу, а Костя, дядька и я тряслись в кузове. Мы уже набили не одну шишку, стукаясь головами о стенки кузова и крышу, и нетерпеливо ждали конца пути. Наконец машина остановилась на берегу горной речушки.

— Все, — сказал Курбан-Нияз, вылезая из кабины. — Дальше машина не пойдет. Пешком идти надо.

— Ну и хорошо, — облегченно вздохнули все. Солнце палило нещадно. Решили дождаться спада жары. Костя, Курбан-Нияз и дядька вытащили спальные мешки и улеглись подремать в тени грузовика, а мы с шофером пошли побродить по берегу.

Невдалеке от стоянки в русле речушки был небольшой порог. Вода растекалась по плоскому камню и падала с него стремительным пенистым потоком.

— Смотри! Смотри! — дернул меня за рукав Володя. — Рыба прыгает! Да как много!

Из белой, как снег, пены то и дело выпрыгивали довольно крупные серебристые рыбы. Некоторые из них попадали на самый водопад. Отчаянно трепеща плавниками и всем телом, они рассекали струю падающей воды и стрелой проскакивали на верх камня. Здесь, в тонком слое воды, плыть было невозможно, и рыбы не плыли, а ползли по камню. Брюшко рыбы терлось о него, а спина выдавалась из воды. Столь необычный способ передвижения не задерживал отчаянных рыб. Они довольно быстро переползали через препятствие и исчезали в темной яме за камнем. Не каждой рыбе удавалось попасть на струю водопада. Гораздо чаще они падали назад в белую пену.

— Лешка, живем! — закричал Володя. — Уха сегодня будет!

В это время крупная рыбина выскочила из пены, шлепнулась на струю падающей воды, поднялась по ней на камень и устремилась к яме.

— Держи! — отчаянно закричал Володя и бросился за ней. Рыба билась на мелководье. Она не могла даже повернуться на брюшко: слишком тонок был слой воды. Она трепыхнулась, взлетела над камнем и упала на полметра ближе к яме. Чуть отдохнула и снова взлетела, приближаясь к спасительной глубине.

Володя взбежал на камень, чтобы догнать и схватить ее, но едва он ступил в воду, как ноги его разъехались в стороны. Володя шлепнулся на зад, проехал на нем и упал вместе с потоком в белую пену у подножия водопада. В первый момент я испугался, но Володя тут же вынырнул и, разгребая руками пену, поплыл к берегу. Я помог ему выбраться на сушу.

— Сильно ушибся?

— Не очень. Рыба где?

Рыбы след простыл. Куда она делась, я не видел.

— Эх ты! — с досадой сказал Володя. — Не мог поймать рыбу почти на суше.

— А чего же ты ее не поймал? — ехидно спросил я.

— Поскользнулся не вовремя!

Володя принялся стаскивать мокрую одежду, а я поднялся на камень и попробовал пройти по воде. Как только я ступил в воду, то едва не повторил то же, что за несколько минут до этого совершил Володя. Ноги заскользили точно на гладком льду. Кое-как я выбрался на сухое место и принялся разглядывать камень. Он был покрыт тонким слоем очень скользких водорослей.

— А, хитрец, разгадал причину моего падения! — засмеялся Володя.

— Разгадал, — ответил я, — но тебя нужно было бы вздуть за то, что ты не сказал мне о водорослях.

— Ладно, — примирительно сказал Володя, — искупался бы и только. Давай выжмем мои брюки!

Мы выжали и разложили на солнце его мокрую одежду, но Володя не отказался от попытки отведать местной рыбы. Он вернулся к машине и попросил у Кости немного металлической сетки, которая была у нас для того, чтобы делать ящики для перевозки змей.

— Зачем тебе сетка? — недовольно спросил разбуженный Костя. — И почему ты в мокрых трусах? Простудиться захотел? Купаться еще рановато!

— Костя, там возле водопада столько рыбы прыгает! Лезет она по водопаду вверх, как очумелая.

— А, — зевнул Костя, — маринка нереститься пошла! Брось, Володя, пустые хлопоты! Ничего у тебя не получится! Рыбы ты не поймаешь!

— Получится! Дай сетку! Я сделаю сачок и буду подхватывать выскакивающих рыб!

— Возьми сетку в кузове и убирайся к дьяволу! — рассердился Костя. — Рыба умнее тебя! Ни одной рыбешки ты не поймаешь!

Володя не поверил. Он смастерил из сетки подобие сачка и отправился к водопаду. Маринки продолжали прыгать. Однако едва Володя подошел к берегу и уселся на камень, приготовив сачок, рыба исчезла, как будто ее и не было. Долго сидел Володя, но рыбы прыгать не желали. Но стоило Володе отойти от берега, как они снова запрыгали. Володя лег на землю и подполз к воде. Пока он лежал, рыбы прыгали, но как только он приподнялся и выставил над водой свой сачок, рыбы моментально исчезли. Володя то подползал к берегу, то отходил от него, но ничего не получалось. Промучившись довольно долго, он с досады плюнул и, надев высохшую одежду, вернулся к машине.

— Где же рыба? — язвительно осведомился Костя.

— В воде! — мрачно ответил Володя и бросил сачок.

— А все же рыбки мы отведаем! — вмешался в разговор дядька. — Сачком не поймали, удочкой поймаем!

— Удочкой тоже нужно ловить умеючи, — заметил Костя.

— Как-нибудь сумеем! — самонадеянно заявил дядька и, забрав удочки, которые до этого болтались привязанными под тентом грузовика, отправился к водопаду.

— Жаль, червей нет. Придется на хлеб попробовать!

— Пробуйте!

Дядька уселся прямо на берегу, свесив ноги с камня. Терпение у дядьки было адское, но и он через час вернулся ни с чем. Рыбы и не прыгали и не клевали. Напрасно дядька предлагал им самые соблазнительные, на его взгляд, приманки.

— Ну, теперь моя очередь! — сказал Костя. — Или, может быть, ты, Леша, тоже хочешь попробовать? У меня не было такого желания.

— Добро, — взял Костя удочку, — только уговор: я ловлю, но не чищу. Чистить будут те, кто не умеет ловить! Курбан-Нияз, приготовь все, что нужно для ухи. Через час начнем варить!

Костя взял удочку и пошел к водопаду, где опять прыгали рыбы! Не подходя к берегу, он пригнулся, крадучись, подобрался к большому камню, закрывавшему его от воды, спрятался за ним и сделал осторожный заброс. Через минуту он уже тащил упирающуюся рыбу. Новый заброс — и на берегу опять бьется рыба. Костя таскал маринок, словно из садка. Мы хотели подойти к нему, но он закричал, чтобы никто не подходил к берегу. Через полчаса Костя решил, что рыбы, пожалуй, достаточно, и бросил удочку. Рыбы действительно вполне хватало для хорошей ухи.

— Вот так, друзья! — говорил Костя, когда мы чистили рыбу. — Во всяком деле нужно умение. Маринка очень осторожная рыба. Если она увидит незнакомый предмет возле водоема, то сейчас же спрячется под камни и ни за что не выплывет оттуда, пока этот предмет будет виден. Ловить ее нужно из-за укрытия. Э, друг! — схватил он Володю за руку. — Ты плохо почистил рыбу. Нужно полностью удалять с брюшины черную пленку. Иначе можно отравиться. Черная брюшная пленка маринки чрезвычайно ядовита! Ну-ка, дочисть! Уха получилась на славу!

После спада жары мы до темноты бродили по окрестностям, и не без успеха. В машине появился еще один ящик со змеями.

К полудню следующего дня мы выехали на автостраду. Для меня поездка закончилась. Позади остались первые сотни километров, пройденные мной в поисках змей. Костя рассчитывал через два часа высадить меня у железной дороги, но пришлось задержаться. Наша ранее безотказная машина закапризничала. На подъемах она не шла, чихала и глохла. Володя, чертыхаясь, то и дело лазил под капот. Кое-как доползли мы до ближайшей придорожной чайханы и остановились для того, чтобы Володя мог более основательно подремонтировать машину. Володя заявил, что помощи ему не потребуется, и мы разбрелись было по окрестностям, но ходить по жаре тяжело, и вскоре все вернулись в чайхану. Как и обычно в этих местах, помосты чайханы были без крыши и стояли в тени деревьев, ветви которых нависали над водой по краям большого хауза. Летом дожди здесь очень редки и нужно не столько укрываться от дождя, сколько прятаться от жгучих солнечных лучей.

Кристально чистая вода источника, бившего в центре хауза, вытекала из него небольшой резвой речушкой.

— Леша, посмотри, сколько здесь маринки! — позвал меня дядька.

Я глянул и обомлел.

У самой поверхности воды плавало множество крупных рыбин. Они были значительно крупнее, чем те, которых мы ловили в горной речке. Рыбы совсем не боялись людей и плавали на виду.

— Дядька, неси удочки!

— Не вздумай ловить, — остановил меня подошедший Костя, — рыба здесь священна. Эту рыбу оберегают и подкармливают. Пожирая все отбросы, попадающие в воду, маринки очищают ее. Давай-ка лучше попробуем ее покормить.

Костя купил у чайханщика лепешку и стал бросать в воду кусочки хлеба. Едва упал первый кусочек, как поверхность воды «закипела». Рыбины бросились к хлебу. Они отталкивали одна другую, били по воде хвостами и плавниками и выскакивали из воды. Кусочек лепешки скрылся среди брызг, и я не заметил, какая из рыбин им поживилась. Как только кусочек лепешки был съеден, прекратилась возня. Новый кусочек — и снова яростная борьба.

— Костя, знаешь ли ты, что маринка сладкое любит? — спросил подошедший Курбан-Нияз.

— Нет, не знаю.

— Тогда смотри!

Курбан-Нияз открыл банку сгущенного молока, окунул в молоко кусочек лепешки и бросил его в воду. Через мгновение хлеб исчез. Курбан-Нияз бросил еще один кусок, намазанный молоком. Этот кусок тоже исчез.

— Смотри, что будет теперь!

Курбан-Нияз приготовил два куска. Один окунул в сгущенное молоко, другой кусок мазать не стал. Первым в воду полетел кусок без молока. Рыбы бросились к нему, но… после нескольких поклевок кусок остался на поверхности. Рыбы не обращали на него внимания и оживленно плавали вокруг. Курбан-Нияз бросил кусок, пропитанный молоком. Сейчас же началась бурная возня, и хлеб исчез. Первый кусочек продолжал плавать. Еще один кусок с молоком летит в воду и через минуту исчезает. На хлеб без молока рыба не обращала внимания.

— Видал? — засмеялся Курбан-Нияз.

— Да-а… — протянул Костя, — губа не дура!

ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

Володя наконец наладил машину, и через час мы распрощались на полустанке. Друзья уехали продолжать работу. Грустно смотрел я вслед грузовику. Да, что поделаешь. Я бы с великим удовольствием остался ловить змей, но нужно было возвращаться в институт. Через три дня я должен был выходить на работу, а директор наш не жаловал опаздывающих из отпуска.

Но приключения мои на этом не кончились. Костя поручил мне доставить в Ташкент ящики со змеями. Они были не тяжелые, но очень громоздкие, и я опасался, что просто не успею сесть в поезд. Он приходил поздно вечером, и рассчитывать на чью-нибудь помощь было трудно. Однако мои опасения не оправдались. Я взял билет в купейный вагон, и проводник помог мне втиснуть ящики в тамбур. Правда, едва мы успели втащить их, как поезд тронулся. В моем купе пассажиры крепко спали. Ящики со змеями я засунул под полки и столик. Ставить их наверх, на багажную полку, я не стал, потому что там было очень жарко, и змеи могли погибнуть.

Утром я проснулся поздно. Попутчики — полковник в отставке и его жена — уже сидели за столом и пили чай, поставив ноги на ящик с гюрзами.

— Проснулись? — доброжелательно спросил меня полковник. — Идите быстренько умывайтесь и присоединяйтесь к нам чай пить!

Я поблагодарил, быстро умылся и сел к столику.

— Откуда едете?

— Из экспедиции возвращаюсь.

— Геолог? В ящиках, наверное, образцы? — сказал полковник и потрогал ящик ногой. — Что-то уж очень легкие!

— Я биолог. Не толкайте, пожалуйста, ящики. Там животные.

— Какие животные? Зверюшки?

— Зверюшки, — утвердительно кивнул я.

Рот у меня был заполнен. И это было очень кстати. Костя предупредил меня, чтобы я не очень распространялся о том, кого везу.

— Как интересно! — воскликнула жена полковника. — Расскажите, какие у вас зверюшки? Суслики? Тушканчики или ежи?

— Всякие, — уклонился я от прямого ответа.

— Я очень люблю животных, — продолжала женщина. — Вы обязательно должны показать нам хоть одного зверька. Это так интересно!

Я приложил все усилия, чтобы перевести разговор на другую тему, но на мою беду мы подъехали к большой станции и проводник стал подметать купе. Он неосторожно толкнул ящик, потревожил змей, и одна из них зашипела. У жены полковника был отличный слух, и она тотчас же всполошилась.

— Кто там у вас? — уже испуганно спросила она. Я хотел увильнуть от ответа, но проклятая змея продолжала шипеть.

— Да там змея! — взвизгнула женщина и забралась на полку с ногами.

Я подумал, что было бы с ней, если бы она знала, сколько там змей и какие они, и не смог удержать улыбку.

— Чему вы улыбаетесь? — возмутилась пассажирка. — Отвечайте же, кто у вас там в ящике?

— Так, ерунда, несколько полозов, — невинно сказал я. — Они не ядовиты.

— Значит, все-таки змеи? Какой ужас!

— Вы напрасно волнуетесь, — попытался я успокоить ее.

— Как напрасно! А если змея выползет и укусит? Миша, почему ты молчишь? Мы едем со змеями, подвергаемся страшной опасности, я в ужасе, а тебе и горя мало!

— Ну посмотрите… — достал я из-под полки ящик.

— Ой! — взвизгнула женщина и, несмотря на свою тучность, как коза выскочила из купе. — Какой нахал! Еще хочет распустить этих ужасных змей!

Я вовсе не собирался доставать змей. В ящике лежали не полозы, а гюрзы. Я просто хотел показать ей, что ящик очень прочный и ни одна змея не сможет вылезти наружу:

— И надо же было вам сказать, что там змеи! — с досадой сказал полковник. — Промолчали бы и делу конец! Теперь та кого шума наделает моя дражайшая половина, только держись!

В коридоре проводник уговаривал жену полковника.

— Успокойтесь, гражданка. Сейчас все выясним!

— Миша, Миша! Иди сюда! Не дай бог змея укусит! — неслось оттуда.

Полковник вздохнул и пошел на зов. Жена его истерически кричала на мужа. Требовала вызвать начальника поезда. Я вышел в коридор, но, увидев меня, жена полковника шарахнулась, будто к ней ползла змея. Ее крики всполошили весь вагон. Двери купе открылись, и в коридор высыпали встревоженные пассажиры. Со всех сторон послышалось: «Что случилось?»

— Змеи!

— Какие змеи?

— Здесь, в купе! — визжала жена полковника. Вагон загудел, как улей.

— В вагоне змеи!

— Миша, возьми Леночку на руки!

— Какой ужас!

— Тонечка, пойдем в другой вагон, здесь змеи! С большим трудом проводник, полковник и я немного успокоили перепуганных людей.

Пришел начальник поезда. Жена полковника бросилась к нему:

— Товарищ начальник, да что же это!..

— Спокойно, гражданка, спокойно, — осадил ее начальник поезда, — сейчас во всем разберемся. Только шуметь не нужно. Что здесь произошло? — обратился он к проводнику вагона.

— Да вот у пассажира, — указал на меня проводник, — ящики какие-то. Что в них, я не знаю. А они, — повернулся он в сторону жены полковника, — кричат, что там змеи. Народ беспокоят, панику создают. Может, там никаких змей и нет. Я змей не видел.

— Что у вас в ящиках? — спросил начальник поезда. Вокруг нас толпились пассажиры. Одна жена полковника, еще не зная, есть ли в ящиках змеи и какие они, наделала столько шума. Что могло произойти, если среди окружающих нас людей нашлось бы еще несколько паникеров?

— Зайдемте в купе, — пригласил я начальника поезда. — Там я все объясню.

— Не ходите: — снова взвизгнула жена полковника. — Это очень опасно! Там змеи!

— Авось не съедят, — пошутил начальник поезда. — Граждане, прошу разойтись по своим местам! Ничего особенного здесь нет!

В купе мне пришлось рассказать ему всю правду. Начальник подумал и сказал:

— Забирайте свои ящики. Сейчас прибываем в Каган. Там пройдем к начальнику станции. Пусть он решает, что с вами делать. Дальше в нашем поезде вы не поедете.

— Почему?

— Возить змей в поезде не разрешено.

— Где это написано?

— Ну, вы не умничайте! — рассердился начальник. — Взбудоражили весь вагон, а теперь еще спорите. Ехали бы тихо, и никто бы вас не высаживал. Кроме вас в вагоне три десятка пассажиров, что же, прикажете их высадить, а вас одного везти с вашими змеями?

Напрасно я показывал ящики, просил объяснить мне, где змеи могут выползти наружу, и доказывал, что перевозка змей в ящиках абсолютно безопасна. Начальник поезда ничего не хотел слушать, и в Кагане мне пришлось покинуть вагон. В сопровождении начальника поезда я пошел к начальнику станции. Выслушав доклад начальника поезда, тот потребовал мои документы и долго их изучал, а я нервничал. Боялся, что поезд уйдет. Так оно и получилось. Поезд ушел, а я остался на станции Каган.

— Что же мне делать? Как доехать до Ташкента? — взмолился я.

— Не знаю, — ответил начальник станции, — со змеями в поезд я вас не пущу. Станете их там кормить или поить, да распустите по вагону!

— Да не буду я их ни кормить, ни поить!

— Вы же сами говорите, что змеи очень ценные. Разве вы допустите, чтобы они подохли от голода? — торжествующе «уличил» меня начальник станции.

— Не нужно их ни кормить, ни поить. Змеи могут обходиться без воды и пищи несколько недель! Погибнуть они могут только от перегрева!

После долгих споров начальник станции Каган разрешил мне сесть на следующий поезд, но только при условии, если я сдам змей в багажный вагон и на каждой большой станции буду проверять состояние ящиков.

До Ташкента я доехал без происшествий, только через каждые три-четыре часа пришлось бегать в багажный вагон и осматривать ящики, стоявшие в самом дальнем углу.

В тот же день я сдал гюрз в Костин институт и получил заверение, что сухой яд мне выдадут бесплатно в самое ближайшее время.

Чтобы закончить с фосфодиэстеразой, коротко скажу: сухой яд я получил и фосфодиэстеразу химики приготовили. Мы с Расулом использовали ее в своих опытах, давших очень интересные результаты, но оставаться кабинетным ученым я уже не мог.

Экспедиция под руководством Кости работала до глубокой осени. В предгорьях Бабатага Костя и дядька ловили кобр, по берегам мутной Сурхандарьи — песчаных эф. Изредка друзья присылали мне письма. Они приходили из разных мест. Экспедиция все время передвигалась. Завидовал им я. Теперь кабинет казался мне тесным, лаборатория — душной. Меня неудержимо тянуло туда, где голова кружится от простора, пьянящего воздуха и ни с чем не сравнимого запаха цветущей джиды. Мне хотелось снова забраться на крутую вершину, откуда видна чуть туманная панорама разноцветных склонов, где как на гигантском зеленом ковре тюльпанами и колокольчиками вышиты красные, желтые и голубые узоры. Трудности и невзгоды скитаний как-то выпали из памяти. По ночам мне снились рыбы, прыгающие у водопада, и гюрзы, лежащие на ветках и камнях.

Я написал об этом Косте. Он ответил, что я от него «заразился» двумя неизлечимыми «болезнями»: любовью к странствиям и «змеиной лихорадкой». Симптомы этих «недугов» он заметил еще во время моей работы в экспедиции и предсказывал мне печальную участь «бродяги», ловца ядовитых змей.

ЧАСТЬ II КАРАКУМСКИЙ ПОХОД

И СНОВА В ПУТЬ

«Змеиной лихорадкой» я заболел всерьез, но между первой и второй поездками прошло почти два года. Однако ни довольно длительный срок, ни преграды не охладили моего желания стать ловцом змей.

Когда я вернулся из первой поездки, то дома о том, чем мы занимались в экспедиции, рассказывал очень осторожно. Встречи со змеями в моих рассказах выглядели случайными. Казалось, все окончится благополучно. Мама ничего не узнает и не будет волноваться. Но шила в мешке не утаишь. В справедливости этой пословицы я убедился очень скоро, кажется на третий день после приезда. Однажды мама, словно невзначай, спросила:

— В какую экспедицию ты ездил?

Я заподозрил недоброе, но постарался придать своему голосу невинные интонации и ответил:

— В зоологическую. Разве ты забыла?

— Чем вы занимались в этой экспедиции?

— Изучали видовой состав герпетофауны юга Узбекистана.

— Не морочь мне голову своими учеными словами, — рассердилась мама. — Каких змей ты привез в институт этого не путевого Кости?

Я попытался увернуться от прямого ответа и пробормотал что-то невнятное.

Оказывается, выдал меня один из моих сослуживцев. Нет, он не имел никакого злого умысла. Он просто при встрече с мамой выразил ей свой восторг по поводу моей «безумной отваги» при ловле ядовитых змей. Этот восторг стоил мне двух дней покоя.

У дядьки все было иначе. Он сразу заявил своим домашним, что отныне и до конца своего века будет заниматься охотой на змей. Надо отдать справедливость тетке. За время супружеской жизни характер своего мужа она изучила до тонкостей и спорить не стала.

За прошедшие два года дядька несколько раз ездил ловить змей и стал (по словам Кости) «грозой змей». На меня дядька посматривал свысока. Оснований для этого у него было достаточно. Число отловленных им гюрз перевалило за сотню, а на моем счету не было и четверти этого.

За это время в моей судьбе произошли кое-какие перемены. Мы с Расулом закончили работу над своими научными темами и успешно защитили кандидатские диссертации. Стал я кандидатом сельскохозяйственных наук, и, следовательно, заниматься мне полагалось сельскохозяйственной наукой, которая, как известно, до змееводства еще не дошла, а от змееловства весьма далека. Основной моей работой осталась генетика, а змеями я мог заниматься только в свободное время. Так я и делал. Ездил на отлов змей и попутно изучал их биологию во время своего отпуска.

У ПУСТЫННОЙ РЕКИ

Начала следующего сезона охоты на змей я ожидал с таким нетерпением, которое не знаю даже с чем можно было бы сравнить.

Костя снова брал меня в экспедицию. Все было готово. Мы ожидали только телеграммы о потеплении от метеорологов из района предстоящей охоты. На этот раз мы ехали в пески Каракумы изучать и ловить не только гюрзу, но и кобру.

Мне казалось, что телеграммы никогда не будет, но однажды вечером пришел Костя и сказал:

— Выезжаем завтра, после обеда. Будь готов. Машину я стал ждать с самого утра.

— Ты как малыш из детского сада, — сердилась мама. — Садись поешь на дорогу. Я тебе борща наварила. Такого борща ты не попробуешь до самого возвращения!

Я знал, что такие вкусные блюда, как мамин борщ и коржики, не скоро доведется мне попробовать, и все же ел без аппетита. В составе экспедиции повар предусмотрен не был, и еду мы готовили себе сами. Вкус приготовленных нами блюд соответствовал нашей квалификации в области кулинарии. Повара же мы были никудышные. Наши познания кулинарного искусства ограничивались умением чистить картошку и рыбу да открывать консервные банки с тушенкой. Обычными блюдами были гороховый суп с тушенкой и гречневая каша из концентратов. Единственное действительно вкусное блюдо, которое мы ели в прошлую поездку, была уха из маринки. Но сейчас мы ехали в пески, где там найдешь рыбу? И все же ел мамин борщ без малейшего аппетита.

Наконец под окном коротко просигналил грузовик. Все мои вещи — рюкзак да спальный мешок. Быстро прощаюсь с родными и лезу в кузов. Дядька уже сидит там. Он неплохо устроился за кабиной на свернутой кошме. Поехали!

Мы едем по серо-желтой степи. Вдоль ленты асфальтированного шоссе кое-где на припеке зеленеет нежная молодая травка. Весна наступает, но в первый день пути мы с дядькой в кузове мерзли. Холодный ветер нахально лез за воротник и заставлял нас жаться к кабине. Ночевали мы у подножия горного хребта, было холодно даже в спальном мешке. Утром на перевале под колесами автомобиля скрипел снег, а в долине стало так тепло, что пришлось сбросить телогрейки. Вдоль дороги — цветущие сады. Розовыми душистыми облаками покрыты урюк и миндаль, белыми — яблони.

К обеду третьего дня мы приехали в районный центр, где в чайхане должны были встретиться с Курбан-Ниязом. Он ждал нас уже три дня.

Едва улеглась первая радость встречи, как Костя сказал:

— Ну, Курбан-Нияз, когда выезжаем на место работы? Ночевать будем здесь или в поле?

— Какая здесь ночевка! — сердито сказал проводник. — Мученье, а не ночевка. В чайхане душно и табаком воняет, на дворе всю ночь ишаки хором орут, а собаки им помогают. Поехали отсюда. Я знаю по пути один родничок — райское место! Там ночевать будем!

— Далеко это райское место?

— Пешком за неделю дойдешь. На ишаке четыре дня ехать будешь. На машине к вечеру доедем!

— К вечеру доедем?

— Конечно!

— Тогда чего же ты медлишь? Кидай свой хурджун в кузов и лезь в кабину. Поехали!

… На следующий день мы выехали в открытую степь. Зона освоенных земель осталась далеко позади.

— Су ол[29]! — сказал нам на прощание старик в последнем кишлаке. — К воде придешь через неделю пешего пути!

Костя тут же велел залить воду во все три наших бочонка.

— Зачем? — заворчал шофер. — Мы же не пешком, а на машине?

— А если твоя машина сломается, где воду возьмешь? С пустыней шутки плохи! Давай ведро, воду носить будем!

… Машина ходко бежит по бескрайней степи. Дорога переваливает с бугра на бугор, и конца ее не видно. На сколько хватает глаз, вокруг море зелени с яркими островками цветов. Куртины желтых, красных, фиолетовых астрагалов, сиреневые набухшие свечки эремурусов, а между ними зелено-красный ковер солянок.

— Курбан-Нияз, а где же безжизненные пески? Ведь мы едем по знаменитым Каракумам — черным пескам! Почему старик так настойчиво советовал взять воды?

— Подожди, — серьезно ответил мне проводник. — Когда ты прочувствуешь, что такое суточный водный паек, тогда поймешь, чем было вызвано беспокойство старика. Ну, а безжизненные пески ты увидишь через месяц. Такой зелени здесь не будет. Только саксаул да янтак зеленоватыми останутся. Это пока земля зимнюю влагу держит — зеленеет и цветет трава. Высохнет земля, трава под солнцем сгорит, пески черными станут.

… Наши палатки стоят на высоком берегу. Глубоко под обрывом течет мутная желтая вода. Это пустынная река. Ее русло лежит в отвесных лессовых обрывах. К руслу со всех сторон подходят длинные извилистые джары — овраги — с такими же обрывистыми стенами. Дно джаров заросло кустарником, травой и колючками, а стены их пестрят трещинами и темными отверстиями больших и маленьких нор.

В пустыне все живое жмется к воде. В джарах можно встретить всякую живность. В самой гуще зарослей устраивают свои логова дикие свиньи. Только кабаны способны пробить сплошную стену из колючего кустарника, переплетенного повиликой и вьюнками. Кабаньи тропы прорезают заросли как туннели. Там, где заросли «помягче», протоптали тропы джейраны. Они обычно держатся в степи и к реке приходят только на водопой, но иногда мы натыкались на джейранов, прятавшихся в кустах. В зарослях гнездилось множество птиц. Возле самой воды, на прибрежном песке, мы видели следы шакалов, лис и камышового кота.

На осыпях, под стенами джаров, — следы змей. Они очень часто ползают вдоль стен.

В горах следы змей встречались нам не часто. На плотной глине и камнях следы их не видны. На мягкой же пыли осыпей и песке даже синее перышко сизоворонки, упавшее возле ее гнездовой норки, оставляло четкий отпечаток.

Следы змей узнать нетрудно. Это причудливо извитые, до блеска выглаженные, широкие полосы.

Я думал, что все змеи оставляют одинаковый след, и ошибся. В одном месте на песке под обрывом я увидел отпечатки каких-то дуг и петель. Сам разобраться в этих следах не смог и показал их Косте.

— Превосходно! — обрадовался наш начальник. — Ты нашел то, что нам очень нужно. Это следы песчаных эф.

— Как же они ползают, если не оставляют за собой сплошной ленты следа?

— Эфы передвигаются несколько иначе, чем другие змеи. Как это они делают, объяснять долго и сложно. Потерпи немного. Найдем эфу, сам увидишь, как она это делает.

Эфу мы нашли в тот же день, когда с противоположных сторон джара осматривали подножие его обрывистых стен. Пробираться через заросли нам надоело, и мы шли поверху вдоль джара.

— Лешка! — вдруг позвал меня Костя. — На твоей стороне под самым обрывом лежит эфа. Осторожно подойди к обрыву напротив меня и посмотри вниз. Учись замечать эфу. Это не так просто, как заметить гюрзу или кобру.

Я сделал все, как велел Костя, но никакой змеи под обрывом не увидел.

— Костя, где эфа? Я, наверное, ее спугнул!

— Да ты что, ослеп? Я ведь тебя предупредил, что эфу заметить непросто. Смотри лучше. Эфа лежит как привязанная.

Под обрывом лежала какая-то пестро-коричневатая, полукруглая лепешка.

— Костя, неужели эта лепешка и есть эфа?

— Она самая! Прыгай вниз и отбрось ее от норки! Я спрыгнул на дно джара, зацепил змею крючком и отбросил в сторону от стенки. В воздухе она развернулась блестящей лентой, но едва коснулась земли, как снова сжалась в тугую полукруглую лепешку и замерла. Костя тронул ее крючком. Змея завозилась на месте. Изгибы ее туловища терлись один о другой так, словно рядом кто-то жарил сало на сковородке. Ерзая по земле, полукруг змеи отползал от нас. Время от времени из середины полукруга в нашу сторону резко вылетала голова с раскрытой пастью, из которой торчали несоразмерно длинные зубы.

— Видишь, как держится змея? Эта характерная поза «тарелочки» свойственна только эфе. Другие змеи такую позу не принимают. Дай ей успокоиться. Посмотрим, как она поползет. Стой, не шевелись!

— Костя, а зачем она голову выбрасывает?

— Пугает нас. У эфы такая своеобразная поза угрозы. Она словно предупреждает: не приближайся, плохо будет!

Некоторое время эфа продолжала угрожать. Мы терпеливо ждали. Потом эфа замерла, приподняла голову, осмотрелась, прижала голову к петле туловища и, приподняв эту петлю, выбросила ее вперед. Мелькнули в воздухе изогнутые дугой задняя часть туловища и хвост. Едва хвост опустился на землю, как змея снова выбросила вперед петлю. На пыли отпечатались дуги и петли.

— Посмотрел, как передвигается эфа? — спросил меня Костя. — Ну и лови ее. Только помни, что яд эфы не менее токсичен, чем у гюрзы и кобры, а движения, пожалуй, побыстрее. С эфой шутить нельзя.

— Костя, а почему эфа ползает не так, как другие змеи?

— Эфы обитают в песках. Там обычный способ передвижения для змей затруднителен. Способ передвижения эфы — это результат приспособления к жизни в песках. Да прижми ты, наконец, змею! Уйдет ведь!

Крючком прижав голову эфе, я взял ее в руки. Небольшая змея была очень красива: на общем светло-песочном фоне переливались матово-желтые зигзаги и пятна. Голову эфы украшал правильный крест.

— Хороша?

— Красива. Только почему ты говоришь, что эфу трудно заметить? Такая пестрая окраска наверняка будет заметна издали. Я просто не видел раньше, как выглядит эфа, поэтому и не узнал ее.

— Вот поищешь эф, тогда узнаешь, легко ли обнаружить их. Сажай змею в мешок и пошли дальше!

Когда на моем счету было уже немало ядовитых змей, в числе которых были и эфы, я прочитал книгу «Охотники за змеями». Описывая эфу, автор этой книги назвал ее громадной. Это определение доставило мне и моим друзьям — ловцам змей несколько веселых минут. Дело в том, что самая крупная эфа не бывает длиннее семидесяти пяти сантиметров!

Правда, говорят: у страха глаза велики!

Громадной эфа могла показаться только тому, у кого сам страх был огромным.

… Мы находили много разных ядовитых змей: толстых и противных гюрз, пестроокрашенных эф, быстрых и очень осторожных кобр. Еще больше встречалось неядовитых. Костя просил приносить всех, но строго предупредил нас, чтобы незнакомую змею мы ловили как ядовитую.

Задача нашей экспедиции несколько отличалась от той, которая была поставлена перед нами в первую мою поездку. Тогда мы главным образом ловили змей, а теперь изучали их биологию. Если говорить честно, то этим занимался Костя, а мы по мере сил и умения помогали ему. Всех змей Костя измерял, взвешивал, метил, а потом мы выпускали их в тех местах, где они жили до встречи с нами. В ящики попадали только те змеи, которые имели несчастье чем-то заинтересовать Костю.

— Змей надо беречь, — часто повторял Костя. — Змеи — древнейшие жители земли, а их сейчас осталось не так уж много.

Каждый день он обрабатывал по сотне змей. Джары, казалось, кишели этими тварями, а он утверждал, что змей осталось мало! Однако никто с ним не спорил. Если Костя был в чем-то убежден, переубедить его было невозможно.

По-прежнему мы работали парами: Костя с Курбан-Ниязом, а я с дядькой. Шофер Гриша с нами не ходил. Он охранял машину и готовил еду.

— Послушай, милый племянничек, — сказал мне однажды дядька. — Я, конечно, очень благодарен тебе за твои родственные чувства, но, ради всего святого, перестань называть меня дядькой. Глядя на тебя, все называют меня так же, а мне это не очень нравится. Какой я им дядька! Я понимаю, что звать меня просто по имени тебе нелегко. Зови-ка меня по отчеству, Илларионычем. Это мне больше подходит.

Я не возражал. Почему не сделать человеку приятное? Через несколько дней все привыкли к новому обращению. Дядька (простите, Илларионыч) был этим очень доволен. Все шло нормально, только Курбан-Нияз никак не мог произнести трудное для него слово «Илларионыч» и говорил Ларивонч.

Однажды вечером, когда мы сидели возле костра. Костя сказал:

— Друзья, в этих местах, правда редко, но все же встречаются гюрзы длиной до двух метров. При схватках с такими зверюгами нужно быть очень собранным. Малейшая ошибка — и дело может кончиться плохо…

— Костя! — перебил его Курбан-Нияз. — Подожди, я скажу, пока не забыл. Ты правильно говоришь, на охоте очень осторожным надо быть. Не всех змей ловить можно. Есть здесь такая двухголовая змея. Очень опасная. Поймать ее невозможно. Если одну голову ей прижмешь, то она обязательно другой головой укусит!

— Ты эту сказку где слышал? — усмехнулся Костя. — Опять какой-нибудь старик тебе ее рассказывал? Когда ты перестанешь слушать всякий вздор, ведь уже четвертый год со мной ездишь?

— Я сам видел эту змею! — горячился проводник.

— И две головы у нее видел?

— Видел!

— И как она ими кусает, тоже видел?

— Нет. Как кусает, не видел. Что я, дурак, идти на верную смерть?

— Какая же она из себя, эта двухголовая змея?

— Шкура у нее такая желтая с крапинками. Хвоста совсем нет. С обеих сторон туловища головы.

— Какая же это змея без хвоста, — засмеялся Костя. — Это уже совсем на сказку похоже! Как же она ползает?

— Какая голова перетянет, в ту сторону и ползет.

— Перестань меня смешить, Курбан-Нияз, если ты будешь продолжать, я умру от смеха!

— Смейся, смейся, — обиделся проводник. — Вот напорешься на такую змею, тогда узнаешь!

— Так ведь ты со мной ходишь, вот и предупредишь меня, чтобы я в беду не попал!

— Э-э, — отмахнулся проводник. — Разве ты меня послушаешься? Ты, когда увидишь змею, совсем сумасшедшим становишься.

Каждый день мы вышагивали по джарам километров по двадцать, а иной раз и больше, но это не очень утомляло нас. Весна — самое лучшее время в этих краях. Сильной жары нет. Степь благоухает мириадами цветов, и воздух напоен их ароматом. Все было бы хорошо, если бы… не комары. Их было не очень много, но вполне достаточно для того, чтобы испортить ночь самому хладнокровному человеку.

Только станешь засыпать, как над ухом раздается «пи-и-у» и тут же следует острый укол в лоб, нос или шею. Все мы реагировали на это почти одинаково: начинали хлопать себя ладонями по лицу, только Костя и Курбан-Нияз делали это молча, а я, Илларионыч и шофер добавляли к шлепкам кое-какие выражения по адресу проклятых существ. Шлепки обычно бывали безрезультатны: комары успевали удрать. Ну а на самые крепкие словесные выражения комары, как известно, не реагируют.

— Черт знает, что это таксе! — ругался Илларионыч. — Комары в марте!

— Не забывайте, что мы в субтропиках, — урезонивал его Костя. — Зима здесь короткая, морозы бывают редко, а прошедшая зима вообще была безморозной. Утешайтесь сознанием того, что это еще не лето. Нас кусают перезимовавшие комары!

— Очевидно, поэтому они такие голодные и злые, — поддел я Костю, шлепая себя по щеке.

Костя не удостоил меня ответом. Но в тот же вечер Костя дал каждому по пологу. Под пологом комары не доставали нас. Все вздохнули с облегчением. Только проводник не захотел спать под пологом.

— Душно там, — сказал он. — Буду спать так. У нас в кишлаке тоже есть комары. Я к ним привык.

— Смотри, Курбан-Нияз, — предупредил его Костя. — Место здесь малярийное. Подхватишь малярию — не обрадуешься!

— А ничего не будет! — отмахнулся проводник.

— Возьми хоть диметилфталат, — предложил ему Костя. — Он действует часа три, а комары обычно нападают вечером. К полуночи их лет прекращается.

Один раз Курбан-Нияз намазался диметилфталатом, но второй раз мазаться отказался.

— Не надо. В глаза попадет — щипет, в рот попадет — будто полыни пожевал!

Так и продолжал спать без полога, втянув голову в спальный мешок. Каждый вечер он смеялся, глядя, как мы торопливо проскальзывали под пологи.

— Быстрее, быстрее лезь, Костя! Пока ты лез, за тобой под полог залетела стая комаров! Лешка, проверь, чтобы эти комары были перебиты, иначе утром вместо нашего начальника мы найдем обглоданный комарами скелет!

.. Через несколько дней Костя велел Илларионычу остаться в лагере и передохнуть один денек. Старик заворчал было, но Костя остался тверд.

— Впереди еще много работы. Вам следует поберечь силы, Илларионыч.

На охоту мы пошли втроем: Костя, Курбан-Нияз и я. Курбан-Нияз обычно не ловил змей. Да мы и не требовали от него этого. Найдя змею, проводник звал кого-нибудь из нас. Проводник — значит, показывай дорогу, выводи на нужные места, а со змеями мы и сами справимся.

Курбан-Нияз не боялся змей, но и не любил их. Когда змея попадала в мешок, проводник молитвенно проводил ладонями по лицу и произносил: «О-омин!» Делал это он полушутя-полусерьезно. Ему было совершенно безразлично, ядовитой или неядовитой была пойманная змея.

Как-то идя по джару, мы наткнулись на след крупной змеи.

Костя нагнулся к земле, чтобы определить, в какую сторону уползла змея. Я тоже нагнулся, стараясь самостоятельно решить ту же задачу. У меня ничего не вышло, а Костя ничего не объяснил. Я оторвал взгляд от земли и посмотрел вперед. Наш проводник вел себя очень странно. Он ушел было вперед и уже заворачивал на изгиб джара, как вдруг попятился и, осторожно шагая на носках, испуганно оглядываясь назад, пошел к нам.

— Кто там? Звери? — спросил я.

Мы иногда натыкались на кабанов или джейранов.

— Нет, — шепотом ответил проводник. — Там под обрывом лежит двухголовая змея.

— Где? — загорелся Костя.

— Сразу за поворотом джара справа. Костя, не ходи! Укусит!

Не слушая проводника, Костя бросился за поворот. Я отстал от него не больше чем на секунду и все же опоздал. Когда я выскочил из-за поворота, то толстая желто-серая змея уже извивалась в руке у Кости. Хвоста у нее почему-то не было. Свободной рукой Костя тянул из кармана рулетку.

— Берегись, Костя! — крикнул Курбан-Нияз, выглядывая из-за поворота. — Змея укусит тебя второй головой!

— Иди сюда и покажи мне вторую голову, чтобы я знал, где она! — сердито ответил Костя, измеряя змею.

Проводник с опаской подошел к нему и палкой показал туда, где у змей обычно бывает хвост. Это место действительно очень походило на голову.

— Вот вторая голова! У этой змеи хвоста нет!

— Учу я тебя, учу, а все без толку, — с досадой сказал Костя. — Разве может быть змея без хвоста? И потом, какая же это страшная змея? Это же восточный удавчик. Самое безобидное создание! Хвост у него короткий, тупой и почти такой же толщины, как и голова. Иди поближе, посмотри сам!

— Скажи, пожалуйста, — удивлялся потом проводник, — все говорили и я сам считал, что это самая опасная змея. Всю свою жизнь этому верил, а это оказывается совсем не так. Сколько живешь, столько учиться надо. Правильно я говорю, Костя?

Костя кончил осматривать удавчика и отбросил его в сторону.

— У русских говорят: век живи — век учись. Мы вернулись к оставленному змеиному следу.

— Вот смотри, как определить направление движения змеи, — показал мне Костя. — Волоча по земле туловище, змея цепляет камешки и крупные песчинки и передвигает их в направлении своего движения. Травинки тоже бывают пригнуты в ту сторону, куда ползла змея.

Костя пошел вперед. Он был так увлечен разглядыванием следа, что ничего не замечал вокруг и прошел мимо длинной извилистой щели, прорезавшей стенку обрыва снизу доверху. Я скользнул взглядом по стене и замер. Из щели медленно высунулась темная голова крупной змеи, похожей на кобру. Она повернулась туда-сюда и уставилась на меня неправдоподобно большими глазами. От Кости она была всего лишь в метре.

— Костя! — крикнул я. — Позади тебя в щели кобра! Плавно присев. Костя медленно повернулся к щели. Я хотел кинуться на помощь, но в это время Костя спокойно сказал:

— С места не сходи. Стой и тихонько раскачивайся из стороны в сторону. Отвлекай внимание змеи!

Я принялся качаться, а Костя как-то сжался и вдруг рывком схватил змеиную голову рукой. Я обмер, а Костя, не торопясь, подцепил шею змеи пальцами и потянул к себе. Змея упиралась, пыталась вырваться и громко шипела. Костю это не пугало. Он вытащил змею из щели, осмотрел и довольный сказал:

— Большеглазый полоз. Отличный экземпляр!

Глаза у этого полоза не меньше копейки, а длина метра полтора. Костя измерил полоза, поставил ему номер и бросил в заросли. Неядовитые змеи ему не были нужны.

В лагере нас ожидал сюрприз. Илларионыч чистил рыбу и читал нотацию шоферу.

— Откуда рыба, Ларивонч? — спросил Курбан-Нияз.

— Из реки. Я ведь не Гриша, двадцать пять часов в сутки спать не могу. Сел с удочками на бережке и наловил.

— Да разве я знал, что в такой мутной воде будет жить рыба? — оправдывался шофер. — И удочек у меня не было…

— Удочки в машине лежали. Надо было попробовать, а не спать!

Перед Илларионычем на доске лежали симпатичные сазанчики. Рыба была не очень крупной, граммов по двести каждая, но рыбин было десятка полтора.

— На уху хватит? — спросил Костя.

— Для настоящей ухи маловато, но вода рыбой пахнуть будет!

— А на что ловил?

— На тесто.

— Завтра за змеями не пойдем, — решил Костя. — Устроим выходной день и порыбачим.

На рассвете следующего дня мы отправились на рыбалку. Только Курбан-Нияз остался спать. Он не умел ловить рыбу.

От темной хмурой воды тянуло пронизывающей холодной сыростью. Чуть покачивались под легким ветерком камыши. Тихо. Только ниже по течению реки, на перекате, временами что-то булькало да где-то далеко в тугаях тоскливо подвывал шакаленок.

Мы разошлись по берегу заводи. Свистнули лески, булькнули грузила, и на воде замерли красные перья поплавков. Я устроился на мысу недалеко от камышей. Заводь лежала передо мной как на ладони. Костя присел на камень и что-то записывал в блокнот. Григорий забрался на ствол дерева, склонившегося над водой, а Илларионыч уселся почти на середине изогнувшейся подковой заводи и забросил удочки к одинокому кусту камыша.

Клева не было, и все сидели неподвижно. Без единой поклевки прошло около часа. За воротник лезла противная сырость. Мерзли руки. Мне надоело сидеть на одном месте, и я перешел поближе к камышам. На новом месте результат тот же: поплавки оставались неподвижными. Я уселся на песок, поднял воротник, засунул руки в рукава, зевал и даже подремывал. Вдруг как-то сразу посветлело. Нежно-розовым цветом засветилась вода. Даже зеленые камыши стали розоватыми. Солнце взошло! Сразу потеплело, и дремать стало еще приятнее.

Что-то булькнуло и заплескалось в той стороне, где сидел Илларионыч. Из-за камыша донесся свист рассекающей воду лески и ликующе-тревожный голос рыболова:

— Врешь, милый, не уйдешь! Так, так, так. Иди, иди поближе! Ох! Ну! Ну!

Минута-другая возни и…

— Хлопцы, почин!

— Крупный? — громко спросил я.

— Нормальный. Килограмма два потянет! Я не утерпел и пошел посмотреть на добычу Илларионыча. Бронзовый толстый сазан сидел в садке.

— Хорош? — торжествующе спросил Илларионыч.

— Хорош, — вздохнул я.

В это время поплавок его второй удочки мелко-мелко задрожал, качнулся и медленно поплыл в сторону. Илларионыч подсек. Удилище согнулось дугой. Леска, резко взвизгнув, сначала рванулась к камышам, а потом кругами заметалась по воде.

— Уйдет! Оборвет окаянный, — застонал Илларионыч. Рывок. Другой. Леска лопнула. Илларионыч в изнеможении опустился на песок и несколько секунд сидел неподвижно. Однако он тут же пришел в себя, заметил меня и рявкнул:

— Ты почему здесь? Марш к удочкам!

Костя и Григорий тоже выводили сазанов. Крупный сазан тянул шофера в воду. Он уцепился рукой за дерево и звал на помощь. Я подбежал к нему и, перехватив удилище, подвел к берегу отличную рыбину.

Сазаний бой продолжался, а мои удочки оставались неподвижными. Я сменил насадку — не помогло. Другие же то и дело хватались за удилища. Курбан-Нияз проснулся и, сидя на обрыве, наблюдал за нами.

— Лешка! — крикнул он мне. — Почему ты не ловишь? Ларивонч уже четвертого вытащил!

Наконец клюнуло и у меня. Я подсек. Крупный сазан потянул леску к камышам. Я поднял конец удилища вверх и дал рыбе походить на кругах. В то же время я оттягивал рыбу туда, где берег был почище. О второй удочке я забыл.

— Ай-ай-ай! Утащит! — закричал Курбан-Нияз и кубарем скатился с обрыва.

Удилище второй удочки медленно сползало с берега. Проводник хотел схватить его, но промахнулся. Рыба дернула, и удилище поплыло по воде. Курбан-Нияз потянулся за ним, шагнул в воду и, сорвавшись с берега, скрылся под водой. Я бросил удочку и прыгнул за проводником. Дна я не достал. Проводник вынырнул в стороне от меня, сдавленно крикнул и заколотил руками по воде. Он бился в туче брызг, но все же медленно уходил вниз. Я подплыл и хотел ему помочь, но он ухватил меня так, что кости мои хрустнули. Вырваться я не мог и вместе с ним пошел ко дну. «Конец! — мелькнуло в голове. — Утонем оба!»

В ту же секунду что-то рвануло нас кверху, и мы очутились на поверхности.

— Руку! Руку давай, Костя! — кричал шофер. Рядом сильно плеснула вода, и я увидел Илларионыча. Вдвоем с Костей они выволокли нас на берег. Однако разнять руки проводника удалось не сразу. Он вцепился в меня мертвой хваткой.

— Только этого мне не хватало, — ворчал Илларионыч, стаскивая с себя мокрые брюки. — Это надо себе представить: пришлось выволакивать утопленников в пустыне Каракумы!

Голый Курбан-Нияз молча доставал из хурджуна сухое белье.

— Лешка, разве ты не знаешь, что к утопающему нужно подплывать сзади? — сердился Костя. — Если бы вас оттащило течением, то навряд ли мы смогли бы помочь. В такой мутной воде ничего не увидишь!

— Я прыгнул сразу за Курбан-Ниязом и не успел еще ничего сообразить, как он меня ухватил…

— Раньше подумай, а потом прыгай! — пробурчал Илларионыч.

— Ладно, — примирительно сказал Костя, — все окончилось купанием и небольшим волнением. Могло быть хуже. Хватит рыбу губить. Мы не съедим даже того, что уже поймали. Лешка, ты ни одной не поймал? Тебе рыбу чистить.

После завтрака Костя стал обрабатывать накопленный материал. Мне пришлось ему помогать. Илларионыч сидел и смотрел на нас.

— Илларионыч, вы бы наловили живцов, — сказал Костя. — На ночь нужно поставить кормаки[30]. В этой заводи должны быть сомы.

Илларионыч взял удочки и ушел к реке.

— Эх, садок-то я ему дать забыл! — спохватился Костя. — Куда он живцов сажать будет? Ну-ка, Гриша, отнеси садок!

Шофер нехотя поднялся с кошмы, взял садок и лениво поплелся к реке.

Мы продолжали работать. Морилку нам заменяла молочная фляга. Костя сунул в нее комок ваты, вылил туда флакон эфира, вывалил змей из нескольких мешочков и плотно закрыл крышку.

Через четверть часа змеи уснули. Мы принялись раскладывать их по банкам и заливать спиртом. Крупных змей Костя накачивал спиртом через шприц. Не скажу, чтобы это занятие доставляло мне удовольствие, но Костя работал старательно и мне лениться не давал. Мы уже заканчивали, как вдруг шофер выскочил из-под берега, что-то закричал и замахал нам руками.

— Опять что-то случилось, — упавшим голосом сказал Костя и, бросив все, побежал к шоферу.

— Что случилось?

— Змея в садок забралась! Большая! Шипит!

— Где садок?

— Возле Илларионыча!

Костя ринулся к старику.

— Где змея?

— Да это всего-навсего водяной уж, — ответил Илларионыч. — Гриша зря тревогу поднял. Вот он, в садке сидит.

— Как он туда попал?

— А кто его знает! Я не видел. Когда вытащил садок, чтобы посадить рыбешку, смотрю, уж в садке сидит. Он кого-то проглотил уже в садке и обратно вылезти не может. Толстый стал, через ячейку не проходит.

Костя выбросил ужа из садка. На брюхе змеи вздулся продолговатый желвак.

— Отлично! — обрадовался Костя. — Так мы его и зафиксируем. Превосходный экспонат для музея!

Тем временем уж вывернулся у Кости из-под сапога и скользнул к воде. Костя носком отбросил его подальше от берега. Он почему-то не хотел брать ужа руками. Уж развернулся и снова направился к воде. Желвак на брюхе мешал ему, и двигался он не очень быстро, но все же довольно резво. Я решил помочь Косте и схватил ужа рукой.

— Брось! — закричал Костя. — Отбрось его подальше от берега.

Поздно. Уж взмахнул хвостом и обдал меня струей беловатой вонючей жидкости. Вонь была ужасная: смесь перегара чеснока и какого-то химического вещества. Меня чуть не стошнило, но я все-таки зашвырнул ужа на берег. Часа полтора тер я кожу и мылом, и песком, и спиртом, но запаха удалить не мог.

— Ничего, — успокаивал меня Костя. — К вечеру пройдет!

— Вот чертова вонючка! — злился я.

— Для спасения своей жизни чего не сделаешь, — смеялся Костя. — Ядовитых зубов у ужа нет, надо же ему чем-то защищаться! Кстати, кобры иногда тоже выделяют вонючую жидкость. Советую помнить об этом! Запах, правда, полегче, но тоже не очень приятный!

Вечером следующего дня случилась беда. Заболел Курбан-Нияз. Проводника трясла лихорадка. Он то дрожал так, что зуб на зуб не попадал и в ватном халате залезал в спальный мешок, то обливался потом и сбрасывал с себя все, кроме насквозь мокрой рубахи.

— Малярия! — определил Костя его болезнь. — Будешь принимать хинин.

Проводник покорно глотал горькие таблетки, но болезнь не проходила. Лихорадка трясла проводника каждый вечер. Костя сразу же хотел отвезти Курбан-Нияза в больницу, но тот решительно запротестовал.

— Не хочу в больницу! Так пройдет!

Прошло несколько дней, а болезнь продолжала терзать Курбан-Нияза. Он осунулся и побледнел. После одного очень сильного приступа Костя, не обращая внимания на протесты проводника, отвез его в районную больницу.

Оставшись без проводника, мы не стали уезжать от реки в пески, а двигались вдоль нее, вверх по течению. На каждой стоянке мы жили не больше двух дней. Осматривали близлежащие джары, ловили змей, если они попадались, и ехали дальше.

Однажды мы решили разбить лагерь на полуострове в излучине реки возле громадного омута. Один из берегов полу острова обрывался отвесной стеной, под которой медленно кружила коричневая мутная вода. Когда наша машина подошла к берегу, над нами роем вились ласточки-береговушки. Они жили в норках на обрыве. Мы занялись своим делом и не обращали на них внимания. Ласточки покружились над нами и разлетелись.

В этот день на кухне дежурил я. По установленному Костей правилу дежурный готовил еду, а все остальные ему помогали. Я отправил всех собирать кизяк для костра, а сам спустился к реке, набрал в котелок воды и принялся чистить картошку.

Вечерело. Солнце висело уже над горизонтом. Жара спадала. Ласточки летали над омутом. Они по очереди проносились над самой водой, чиркая по ее поверхности клювами. Я засмотрелся на птиц.

— Смотришь, как ласточки пьют? — спросил меня Костя, незаметно подошедший ко мне.

— Да, ловко это у них получается.

В этот момент раздался сильный всплеск и отчаянный писк ласточек. Мы увидели, что одна из ласточек бьется в воде, пытаясь взлететь. Вдруг на месте ласточки возник маленький водоворотик, и птица исчезла.

— Сом жирует, — сказал Костя, не дожидаясь моего вопроса. — Видно, прикормился возле этой колонии. Приладился ловить птиц на водопое.

Мало-помалу ласточки успокоились и снова принялись носиться над водой, немного в стороне от места гибели своей товарки. Костя и я, не отрываясь, следили за ними. Через несколько минут, когда одна из ласточек неслась над поверхностью воды, стараясь зачерпнуть клювом воду, прямо перед ней вода взметнулась волной. Ласточка врезалась в волну и затрепыхалась в воде. Еще мгновение — и она исчезла так же, как и первая.

— Вот разбойник! — рассердился Костя. — Этак к осени он всю колонию переловит!

— А что можно сделать?

— Попробуем выловить этого «зверя». Ты присмотрись, где он чаще бьет, а я приготовлю снасть…

Сом продолжал охотиться за ласточками. Не каждый его бросок был удачным. Чаще он промахивался, и ласточки успевали увернуться. Но все же пока я смотрел, а Костя готовил спиннинг, он сожрал еще одну ласточку.

Раздался выстрел. Я повернулся в сторону звука и увидел, что Костя подбирает с земли убитую ласточку.

— Зачем ты ее? — удивился я, зная Костину любовь ко всем живым существам.

— Пришлось убить одну на приманку, — буркнул Костя, насаживая ласточку на тройник спиннинга.

Сом продолжал жировать. Костя высмотрел место, где чаще всего раздавались всплески, и хотел подбросить приманку туда. Но ласточка не долетела до нужного места. Костя вытянул ее на берег и приготовился к новому забросу. Он бросал еще несколько раз, но безуспешно. Приманка то не долетала, то перелетала. Костя злился, торопливо подматывал леску и снова бросал, пытаясь кинуть приманку поближе к сому. А сом, не обращая на нее внимания, продолжал охотиться. Костя даже взмок, но ничего не получалось. На берег пришли Илларионыч и Гриша. Они пытались что-то советовать Косте, но он глянул на них так, что они тут же замолчали и только следили за его действиями.

— Вот так-то лучше, — сказал Костя. — Советчиков прошу отойти подальше, чтобы не получить за добрый совет спиннингом по спине или ниже ее!

Горячий нрав нашего начальника был всем хорошо известен, и охота на сома продолжалась при гробовом молчании зрителей.

Костя стегал заводь спиннингом, стиснув зубы, и продолжал свое занятие уже скорее из упрямства, чем надеясь выловить сома. Заброс следовал за забросом, приманка растрепалась и походила на бесформенный пучок перьев, как вдруг Косте посчастливилось положить ее на воду совсем рядом со всплеском. Мы замерли. Костя чуть повел удилищем и подернул вершинкой: приманка скрылась под водой, и на ее месте возник бурун. Леска сначала медленно натянулась, а потом спиннинг в руках Кости резко дернулся и согнулся.

— Взял! — выдохнул Костя.

— Не давай ему ходу! — закричал Гриша. — Засекай!

Костя молча поднял вершину спиннинга. Клееное удилище пружинило. Катушка затрещала. Костя напрягся. Леска рванулась, потянулась к середине омута и там замерла.

— Залег! — уже спокойнее сказал Костя. — Теперь ему покоя давать нельзя. Пусть уходится.

Он резко дернул вершиной удилища. Сом снова рванулся и закружил по омуту.

— Покружись, старик, поработай! — держа удилище почти вертикально, приговаривал Костя.

Сом покружил и снова залег. Костя опять дернул удилищем. Леска опять кругами и восьмерками зачертила по воде.

— Лешка, — сказал Костя. — Ты не сиди здесь. Это может продолжаться долго. Иди-ка готовь ужин.

Пришлось мне разводить костер и варить еду. В хлопотах прошло около часа. Я сварил картофельную похлебку с тушеной свининой, поджарил на сковородке ту же самую тушеную свинину, вскипятил чай, а Костя все еще вываживал сома. Стало смеркаться. Я пошел на берег и объявил всем, что ужин готов. Никто на меня внимания не обратил. Все напряженно следили за леской, уходившей в воду. Леска все кружила по смуту, время от времени замирая на месте. Как только она останавливалась, Костя дергал удилищем, и все начиналось снова.

— Скоро будет темно, — заметил я. — Что будем делать ночью?

Все трое разом цыкнули на меня. Я сел на берег. Было интересно узнать, чем все это кончится.

Костя не давал рыбе ни секунды покоя. Наконец терпение покинуло сома. Он ринулся из омута вниз по течению. Держа удилище вершиной кверху. Костя пошел по берегу, не давая леске сильно натягиваться. Илларионыч и Гриша пошли за Костей, я — за ними.

— Только бы за корягу не зацепил, — заволновался Гриша. Сом, проплыв метров сто, снова лег на дно. Затем новый рывок удилища. Леска ослабла и медленно потянулась по течению.

— Уходился! Подтягивай к берегу! — скомандовал Гриша.

— Не мешай, без твоих советов обойдется! — одернул его Илларионыч.

Костя завертел катушкой. Леска шла натянувшись до предела.

— Выводи на отмель! — не унимался Гриша. Сом всплыл. По поверхности воды пошли волны. Рыба тянулась на леске, как тяжелое тупое бревно. На берегу уже было темно, но вода еще отражала свет заката.

— Заходи в воду, подхватим! — горячился Гриша. — Ну, живей!

Однако, как только Гриша вошел в воду, сом шлепнул хвостом и ушел в глубину. Куда делся изысканно вежливый профессорский тон нашего начальника!

— Вваливаешься в воду, как бегемот! — заорал он. — Стой на месте! Без тебя выведу!

Утомленный сом сопротивлялся слабо и скоро снова покорно вышел на отмель. Гриша и Илларионыч ожидали его, стоя по колено в воде.

— Ну, разом! — скомандовал Костя.

Гриша и Илларионыч навалились на рыбу с обеих сторон и с трудом выволокли ее на берег.

На песке лежал огромный сом. Он едва шевелился. Я осветил рыбу фонариком. Жадно хватал воздух широкий рот со свисающими толстыми усами. Этот рот, пожалуй, проглотил бы не только ласточку, но и целую утку.

Костя продернул сквозь жабры и рот альпийский шнур.

— Гриша, давай кол от палатки! До утра посадим этого зверя на привязь!

Мы привязали шнур к крепко забитому колу и втроем спихнули тяжелую рыбину в воду.

… Полдень следующего дня застал нас далеко от реки. Оставляя за собой длинный белесый шлейф пыли, машина быстро бежала по степи. Жарко. Горячий воздух неподвижен. Даже ветер при движении машины не освежает. Меня и Илларионыча поджаривало в кузове солнце, а Гришу и Костю кроме солнца — пышущий жаром мотор. Скоро Костя не выдержал, остановил машину и перелез в кузов. Я пошел в кабину. Поехали дальше. Гриша вертел баранку и мурлыкал какую-то бесконечную песенку. Я попытался поговорить с ним, но он только мычал в ответ или отмалчивался. Меня разморило, и я уже клевал носом, как вдруг мотор взвыл, и машина рванулась вперед.

— Что случилось? — сонно спросил я, не открывая глаз.

— Козы! — коротко ответил Гриша.

Я открыл глаза, и сон мой как рукой сняло. Вровень с машиной справа от дороги бешеным скоком неслись два джейрана. Они были совсем рядом. Напряженные вытянутые шеи. Большие полные ужаса глаза. Тяжелые раздутые животы. Антилопы старались перебежать дорогу перед автомобилем.

— Эх, ружье бы мне! — закричал Гриша. — Обеих бы срезал!

Антилопы выскочили на дорогу. Вот они уже перед самым мотором. Сейчас машина сомнет ближнюю!

Гриша даже привстал, вцепившись в рулевое колесо. В этот миг раздался оглушительный грохот. Я сразу даже не понял, что это такое. Гриша резко затормозил. Я не удержался и ткнулся носом в стекло. Из моих глаз посыпались искры, а из носа потекла тонкая струйка крови. Во рту стало солоно. Когда я снова открыл глаза, джейраны уже перебежали дорогу и уходили за дальний холм.

Только теперь я сообразил: грохот стоит оттого, что кто-то бьет по крыше кабины. Открыв дверь, я выглянул наружу. По крыше кабины палкой колотил Костя. Он не жалел сил и разъяренно ревел: «Стой! Стой! Стой!»

Машина остановилась. Гриша вылез на крыло.

— В чем дело, Костя?

— Ты что делаешь, черт тебя побери?

— Мяса хотел добыть!

— Я тебе такое мясо покажу! Кто тебе разрешил гонять самок перед родами?

— А кто увидит, Костя? — совершенно искренне удивился шофер. — Сбили бы одну! Тушенка ведь всем надоела до смерти!

— Ах ты, злодей! — вмешался Илларионыч. — Да как у тебя язык повернулся сказать такое! Это же матки. Они сюда родить пришли, а ты их машиной гоняешь!

— Так ведь свежее мясо нам было бы не лишнее!

— Костя, разреши я из него убежденного вегетарианца сделаю! — попросил Илларионыч.

Костя уже успокоился и не разрешил, но сказал:

— Если ты, Григорий, вздумаешь еще один раз позволить себе такую же выходку, как сегодня, то в тот же день уедешь домой один. Понял? Что это значит — «никто не увидит!» Совесть твоя видеть должна!

Джейраны едва заметными пятнышками маячили на дальнем холме.

— Твое счастье, что джейраны остались целы. Если бы ты задавил хоть одного из них, то не рассчитался бы и всей зарплатой за время работы в экспедиции! Ну чего стоишь? Езжай дальше!

Гриша пожал плечами, сел в кабину и рывком тронул машину.

— Вот и пойми Костю, — сказал он мне. — Сам всю дорогу ныл, что тушенка в рот не лезет, а тут взбеленился!

Скоро мы увидели поселок. Белые домики стояли в широкой долине возле каменистого взлобка.

Это была цель нашего пути — Н-ская погранзастава.

ЮРИИ СОКОЛОВ

Пограничники встретили нас очень приветливо. Начальник заставы был извещен о нашем приезде и заранее приготовил все, чтобы обеспечить успешную работу экспедиции. Весь личный состав заставы был готов оказать нам всемерную помощь.

— Змей на нашем участке больше, чем нам хотелось бы иметь, — пошутил начальник заставы. — Забирайте всех, не обидимся! У нас уже работает один змеелов. Каждый день приносит гюрзу или кобру, а то и не одну.

— Змеелов? — удивился Костя.

— Да, змеелов, — подтвердил начальник.

— Для чего же он ловит змей?

— Сдает в Ташкентский зоопарк.

— А где он сейчас?

— Утром ушел ловить змей. Ночевать придет на заставу.

— Было бы интересно с ним познакомиться.

— Обязательно познакомитесь. Это отличный парень! После окончания неизбежных, но необходимых формальностей нашу машину обступили свободные от службы солдаты, и завязалась дружеская беседа. Тем временем Костя попросил позвать повара заставы. Пришел совсем молодой солдат в белом халате. Костя попросил его принять в подарок сома. Рыба вызвала общий восторг. Весила она больше пятидесяти килограммов. Два дня и мы, и вся застава ели сома во всех видах, которые пришли на ум повару.

Змеелов, о котором говорил начальник заставы, пришел поздно вечером. Это был высокий, худощавый, загорелый до черноты парень лет двадцати пяти. Знакомство состоялось быстро.

— Юрий Соколов, — отрекомендовался наш коллега.

Костя назвал себя. Мы тоже.

— Давно ловите змей? — спросил Костя.

— С детства.

— Ас какой целью?

— Сначала ради забавы, а теперь для заработка.

— Много берете за сезон?

— Когда как. В случае удачи — полсотни гюрз и десятка полтора кобр. Но это не каждый год. Бывает, что за весь сезон возьмешь пару десятков гюрз. Сезон короток. Как только наступит жара, охота становится почти безрезультатной.

— Ну а как в этом году?

— Средне, сказать что плохо — нельзя, но и хвалиться нечем. Завтра повезу три десятка гюрз и пяток кобр.

— Назад вернетесь?

— Да. Думаю еще недели две-три полазить.

— Здесь?

— И здесь и на участке соседней заставы. Там кобр больше.

Костя и Юрий начали разговор, который был интересен только им самим.

На следующий день Костя разбудил нас на рассвете. Юрий уже собрал вещи, готовясь к отъезду.

— Быстренько одевайтесь и выходите во двор, — распорядился наш начальник. — Сейчас Юрий покажет нам, как он берет кобр.

— Эка невидаль, — недовольно заворчал Илларионыч. — Что мы, кобр не ловили?

— Юрий берет кобру голой рукой, — заметил Костя.

— Голой рукой кобру? — переспросил я.

— Да.

Это было невероятно.

Через минуту я и Илларионыч выскочили во двор заставы. Юрий развязал мешочек, в котором сидела змея, пойманная им накануне. На землю шлепнулась полутораметровая кобра. Она тут же приняла «боевую стойку». Голова змеи раскачивалась над землей выше моего колена. Кобра внимательно следила за людьми и грозно, отрывисто шипела. Юрий встряхнул освободившийся мешочек и, взяв его в левую руку, медленно и плавно повел им в метре от головы кобры. Кобра стремительно развернулась в сторону мешочка и рванулась, стараясь ударить его головой. Мешочек был далеко, и кобра промахнулась.

— Пугает! — усмехнулся Юрий.

Кобра снова выпрямилась и готовилась повторить удар. Юрий повел мешочком чуть ближе к змее. Кобра попробовала ударить опять и снова не достала. Юрий дождался, пока она приняла прежнее положение, и повел мешочком еще ближе.

Это была грань, с которой кобра поражает врага без промаха. Однако кобра не сделала броска. Она отклонилась назад. Больше она не хотела нападать на непонятное существо, которое не боялось ее грозных выпадов. Чуть раскачиваясь, она попыталась отогнать врага отрывистым шипением. Мешочек продолжал колыхаться перед ее глазами. Кобра следила только за ним. На все остальное она не обращала внимания. В это время Юрий осторожно завел правую руку за голову змеи и погладил ее по голове. Я ожидал, что кобра повернется и схватит Юрия за руку. Нет! Словно завороженная кобра уставилась на белый мешочек. Он продолжал колыхаться на том расстоянии, на которое кобра не подпускала к себе никого.

— Так ее можно гладить минут десять, — не прекращая своего опасною занятия, сказал Юрий. — Показать?

— Не нужно, — дрогнувшим голосом сказал Костя. — Кончайте эту игру! Достаточно!

Рука Юрия, гладившая змею, опустилась чуть ниже змеиной головы и сжалась. Кобра забилась, и Юрий перехватил ее другой рукой. Через минуту она уже сидела в завязанном мешке.

Все мы, не исключая и Кости, были потрясены.

— Каждый из вас может сделать то же самое, — скромно сказал Юрий.

— Нет, — ответил Костя. — Для этого нужны железные нервы и долгая тренировка. Ведь и вы не сразу стали так ловить кобр?

— Не сразу, — согласился Юрий. — Несколько раз кобры успевали ударить мою руку головой, а одна даже сорвала кожу с пальца. Правда, она не достала меня ядовитыми зубами, а уцепила мелкими — держательными.

— В этом способе очень большой неоправданный риск. Мы берем кобр с гораздо меньшим риском!

— При этом способе кобры не получают никаких повреждений, — упорствовал Юрий. — А риск вы преувеличиваете…

Спор был прерван дежурным по заставе.

— Вертолет уходит через пять минут. Вам следует поторопиться, — сказал он Юрию.

Мы помогли Юрию погрузить ящики со змеями в вертолет. Захлопнулась дверь кабины. Взревел мотор, вертолет взмыл в воздух и скоро скрылся за гребнем дальних гор. Мы проводили его глазами и пошли завтракать.

— Как бы там ни было, — ни к кому не обращаясь, сказал Костя, — а ловить кобру так, как Юрий, я, наверное, никогда не буду.

— Костя, — заметил Илларионыч, — а поучиться у Юрия было бы не грех!

— Ловец замечательный, что и говорить, — согласился Костя. — Хватка у него мертвая!

— Обязательно научусь брать кобр так же, — не унимался Илларионыч.

— Только не во время работы в экспедиции, — отрезал Костя. — Я отвечаю за каждого из вас и прошу без моего разрешения не заниматься опасными и ненужными экспериментами!

Илларионыч помрачнел, но промолчал.

Через час мы отправились на работу. Целый день мы лазили по окрестностям заставы, но змей не нашли. Следов же змеиных было очень много. На заставу мы возвращались с пустыми мешочками, но Костя был доволен.

— Следов много, значит, змей много. Рано или поздно мы их все равно найдем.

— А что толку! — заметил Илларионыч. — Все равно ты их измеришь и заставишь выпустить обратно.

— Змей надо беречь!.. — начал речь на свою излюбленную тему Костя.

— Все это мы уже слышали десятки раз! — раздраженно перебил его Илларионыч. — Разве не нужно отловить змей хотя бы для зоопарков?

— Этим займутся другие, — недовольно ответил Костя. — Мы будем заниматься научными наблюдениями.

— А для медиков? — не отставал Илларионыч. — Для медиков змеи стали уже не нужны?

Костя не стал отвечать на его вопрос.

Вечером Илларионыч пожаловался на резь в глазах. Военный медик — лейтенант медицинской службы — тут же его осмотрел и сказал:

— У вас острый конъюнктивит. Нужно несколько дней полежать в затемненной комнате.

Илларионыч запротестовал, но Костя велел ему отправляться на лечение. Илларионыч стал пленником лейтенанта, который был этому очень рад. Пациентов у него было мало. Солдаты на заставе болели редко.

— Ну как сегодня улов? — поинтересовался начальник заставы.

— Сегодня улова нет. Мы ходили на разведку. Ловить начнем завтра.

На другой день мы с Костей ушли с заставы до рассвета. Костя сразу же направился туда, где мы обнаружили больше всего змеиных следов. Рассветные сумерки скрывали тропу, я то и дело спотыкался и шел медленно. Костя, наоборот, торопился и подгонял меня.

— Куда мы торопимся? — разозлился я. — В такую рань пройдешь рядом со змеей и не заметишь ее!

— Если ты хочешь видеть не змей, а только их следы, то плетись, — обозлился и Костя. — Я пошел вперед.

Чтобы не отстать, мне пришлось прибавить шагу. Быстро светало. Уже можно было идти, не спотыкаясь. Вдруг Костя кинулся в сторону. Ничего не понимая, я застыл на месте. Прыжок, другой — и под его крючком извивается довольно крупная гюрза.

— Помочь?

— Справлюсь сам. Иди дальше, я догоню.

Через сотню метров прямо на тропе и я нашел гюрзу. Пока с ней возился, Костя ушел вперед. Догоняю Костю, а он уже ловит новую гюрзу.

Взошло солнце, стало пригревать. Змеи исчезли, но до этого мы нашли пять хороших гюрз. Они лежали на открытых местах и были видны издалека. А потом мы «проутюжили» добрый десяток километров, но без успеха.

— Понял, почему я торопился? — спросил меня Костя, когда мы сели передохнуть.

— Змеи согреваются на солнце и уходят в норы.

— Правильно. Нечего зря ноги бить. Пошли на заставу. Ночи стали теплыми, и гюрзы перешли на ночной образ жизни. Ловить их можно только рано утром и вечером, после спада жары.

До вечера мы отдыхали, а потом сходили на те же места и поймали еще трех гюрз. Затем Костя решил измерить всех пойманных змей. Чтобы снизить активность змей, мы облили мешочки холодной водой из артезианской скважины. Мерить остывших змей было не очень трудно, и все же это вызвало восхищение у всех, кто наблюдал за нашей работой.

— Ну а когда вы пересадите змей в ящик? — поинтересовался начальник заставы.

— А зачем нам их в ящики сажать? — удивился Костя.

— Как зачем? Вы же их увезете?

— Нет!

— А куда вы их денете?

— Завтра выпустим.

— Где?

— Там же, где и поймали.

— ???

— Змей надо беречь и охранять. Они древнейшие жители земли, а их осталось уже не так много… — начал было Костя. Начальник заставы слушать его не стал.

— Простите, Константин Михайлович, — перебил он, — давайте-ка пройдем ко мне в кабинет и там закончим разговор.

Костя развел руками, но пошел за начальником. Начальник пригласил зайти и меня.

— Вот здесь я готов вас выслушать, — усадив нас, сказал начальник.

Костя начал свою знаменитую речь в защиту змей. Начальник, казалось, слушал внимательно, но было видно, что речь Кости не производит на него нужного действия. Костя почувствовал это и быстро закончил.

— Я чувствую, что не убедил вас, — сказал Костя.

— Вы не ошиблись. У меня на этот счет особое мнение. Вот что, товарищи ученые. Змей на участке заставы, пожалуйста, ловите, а выпускать их здесь нельзя.

— Почему? — удивился Костя. — Ведь это полезные животные.

— Возможно, это и так, но только не в наших условиях. Кроме вас и Соколова, я еще не встречал людей, которые симпатизировали бы змеям. У вас эта любовь специфическая. У нас, пограничников, такая же специфическая ненависть к этим существам…

— Почему? — не выдержал Костя. — Что они вам сделали плохого?

— Представьте себе, что вы пограничник. Ваша задача — лежать в секрете, ничем себя не обнаруживая. Сумеете ли даже вы, человек, любящий змей, спокойно отреагировать на визит гюрзы или кобры, если она почему-то выбрала себе дорогу там, где вы залегли?

— Гм! — поперхнулся Костя.

— Что же вы молчите? — не отставал начальник. — Отвечайте!

— Пожалуй, и я не смогу остаться спокойным, — сознался Костя.

— Так как же быть?

— Нужно подумать. Пока мне ясно одно — выпускать змей вблизи от заставы и пограничной полосы нельзя.

— Очень рад, что мы сразу поняли друг друга.

— А если выпускать змей в безлюдных местах на расстоянии двадцати километров от границы?

— Змеи обратно не приползут?

— С такого расстояния не приползут.

— Если не приползут — выпускайте.

Через день Костя с вертолета осмотрел ближайшие окрестности. Затем он долго сидел у начальника заставы, а когда пришел к нам, то сиял, словно ему дали орден.

— Есть отличные места, — объявил он. — Такое ущелье, что сам бы жил там, если бы был гюрзой. Заросли, роднички — и километров на двадцать вокруг ни души. Завтра отвезем змей. Это отличный эксперимент по переселению гюрзы!

Еще через день начальник заставы дал нам вертолет.

— Вертолет отвезет вас рано утром, а вечером он же заберет и доставит обратно.

Всякий разумный человек был бы рад такому предложению, а Костя согласился только наполовину.

— Если нас туда отвезут, будет очень хорошо. Мы не помнем змей по дороге. Ну а обратно мы вернемся пешком и при этом осмотрим попутные ущелья.

О наших ногах Костя не думал.

АМАН

Нас высадили на гребне хребта, отделявшего ущелье, облюбованное Костей, от границы. Вертолет еще висел над нами, когда Костя поднял мешочки со змеями и пошел вниз, к родникам. Я взял оставшиеся мешочки и двинулся следом за ним. Возле первого же родника мы остановились. Костя хотел убедиться в том, что выбранные им места действительно пригодны для жизни гюрз.

Костя отыскал старый выползок гюрзы и возликовал:

— Отлично! Здесь мы выпустим четыре змеи. Для обработки змей в лагере мы вытряхивали их из мешочков в специальный ящик. Костя крючком подцеплял змей и подавал их на стол. Здесь же ни ящика, ни стола не был, и нам предстояло действовать как-то иначе. Не задумываясь.

Костя развязал поданный мной мешочек, осторожно положил его на землю и, ожидая, что змеи станут выползать из мешка, приготовился прижать первую же появившуюся крючком. Нам было нужно пронумеровать и измерить всех змей перед выпуском. Костя надеялся посещать эти места каждый год и следить за их ростом.

Однако змеи не желали выползать из мешка. Костя пошевелил мешок. Змеи уползли в глубь мешка, подальше от развязанного конца. Костя подталкивал их крючком, но змеи оставались в дальнем конце мешка и не выползали наружу.

— Вот безмозглые твари! — не выдержал Костя. — Обсиделись в мешке и боятся вылезать. Лешка, давай подденем мешочек пинцетами за углы и вытряхнем змей на землю. Я прижму первую, ты — вторую.

Предложение начальника мне не понравилось.

— Костя, ведь это опаснее, чем ловить змею первый раз. Они и раздражены и разогреты. Давай их выпустим без измерений!

— Что, милый друг, струсил? — обозлился Костя. — Тогда стой на месте. Я сам все сделаю.

— Не валяй дурака! — в свою очередь обозлился я. — Вместе, так вместе! Ну, цепляй мешочек за угол!

Мы вытряхнули змей на землю и, не давая им опомниться, прижали крючками. Костя ловко схватил вцепившуюся ему в сапог гюрзу за голову, прижал ее хвост мизинцем и быстро поставил номер.

Вас, читатель, конечно, заинтересует, как можно поставить номер на живой змее? Это довольно просто.

Брюхо змеи покрыто поперечными брюшными щитками. У гюрзы таких щитков бывает до ста восьмидесяти, у кобры — до двухсот десяти. Нумеруют змей выщипами на этих щитках. Выщипы на первом щитке (от заднепроходного отверстия) означают единицы, на втором — десятки, на третьем — сотни и так далее. Так как брюшных щитков у змей много, то практически можно поставить любой номер. Выщипы, как и шрамы, сохраняются на щитках змеи всю ее жизнь. При линьке они не исчезают.

Правда, для того чтобы прочитать номер, змею нужно поймать и взять в руки, но для специалистов-зоологов это не составляет большого труда.

— Номер первый, — сказал Костя, — самка. Тридцать семь сантиметров.

Он еще раз осмотрел змею и бросил ее в траву возле родника. Мы выпускали только мелких — молодых змей. Всех крупных Костя отдал Юрию.

Так же быстро Костя управился и со второй змеей. Я едва успевал записывать данные в блокнот. Дальше дело пошло еще быстрее. Мы переходили от родника к роднику, и мешочки наши пустели один за другим. Осталось всего четыре мешочка, когда случилось то, чего никто не мог ожидать.

Возле последнего родника, едва Костя обработал и выпустил очередную змею, раздался грозный окрик:

— Стой! Руки вверх!

Мы одновременно повернулись на голос. Из-за ближней скалы в нас целился из ружья какой-то узбек в цветастом халате и широкополой панаме. Рядом с ним, приготовясь к прыжку, стоял пегий пес-волкодав. Пес оскалился и свирепо рычал. Зубы пса вызывали страх даже издали.

— Руки вверх! Кому говорю! — повторил узбек. — Ну! Считаю до трех! Раз!..

Я посмотрел на Костю. Он медленно поднял руки. Мне пришлось последовать его примеру.

— Повернуться спиной! Быстро! Ну!

Мы повернулись к узбеку спиной.

— Эй, ты, длинный, — последовал новый приказ. — Наступи ногой на развязанный мешок, чтобы змеи не выползли!

Длинный — стало быть, Костя. Он был выше меня. Я не шелохнулся, а Костя выполнил приказ.

— Не вздумайте сопротивляться! — предупредил узбек. — Собака загрызет насмерть!

Мы не шевелились. Перспектива испытать силу собачьих зубов была не из приятных. Узбек быстро обшарил наши карманы и пояса. Вытащил из ножен ножи и ощупал голенища сапог. Его пес при этом угрожающе рычал.

Напор и темп действий незнакомца были такими стремительными, что и Костя и тем более я совершенно растерялись.

— Так, — уже спокойнее сказал узбек, закончив обыск. — Можете опустить руки. Кто вы такие? Откуда?

— А сам ты кто такой? — спросил пришедший в себя Костя.

— Это не твое дело. Отвечай на мои вопросы!

— Мы ученые. Экспедиция. Ловим здесь змей.

— Ловишь змей? — насмешливо сказал узбек. — Ай, как ты неудачно соврал. Я за вами уже целый час слежу. Ты не ловишь змей, ты их распускаешь! Откуда пришли?

— С заставы.

— Опять врешь. До заставы четыре часа пути, а светло стало только два часа назад.

— Нас на вертолете привезли.

— На вертолете? А где же он?

— Высадил нас и улетел.

— Ай, ай, как это у тебя все ловко получается! Почему же я не видел вертолета?

— Не знаю, — уже обозлившись ответил Костя. — Ты сам кто такой?

— Это тебе не нужно знать! — снова отрезал узбек. — Собирай свои мешки!

— Ну а потом что?

— Потом на заставу пойдем. Там разберутся, кто вы такие! Какие ученые люди опасных змей будут выпускать? Шпионы вы, а не ученые!

Под дулом ружья, да еще под аккомпанемент злобного рычания собаки спорить не приходилось. Забрали мы с Костей оставшиеся четыре мешочка со змеями и под конвоем поплелись на заставу. Узбек ехал верхом на лошади и все время подгонял нас. Отдыхать нам он не давал, и на заставу мы пришли совершенно обессиленными.

Начальник заставы сейчас же освободил нас из-под стражи и отправил отдыхать, а нашего конвоира пригласил к себе в кабинет. Часа через два, когда мы уже немного отошли и наши нервы успокоились, задержавший нас узбек пришел к нам.

— Извините меня, — смущенно начал он, стоя возле двери и почтительно прижав руки к груди. — Ошибся я. Но до сих пор никто еще мне не говорил, что ядовитых змей не убивать, а разводить нужно. Темный я человек и обиду нанес вам, ученым людям, не по злому умыслу, а по незнанию. Думал, шпионы пришли через границу и на беду нам змей распускают. Простите меня, очень прошу…

— Аман поступил по нашим пограничным правилам, — поддержал его вошедший следом начальник заставы. — Вы не должны на него обижаться.

— Да мы и не обижаемся, — буркнул Костя. — Ноги наши обижаются. Он им задал сегодня работы, а отдыха не давал! Разве можно так людей выматывать?

— Вас было двое, а он один. Важно было использовать элемент внезапности и не давать подозрительным личностям возможности сказать сопротивление. Поэтому Аман и «выжимал из вас пот». Но он загладит свою вину. Аман лучший знаток нашего района, опытнейший охотник и отличный следопыт. Вам он может быть очень полезен, тем более что сейчас ваш основной проводник еще болен. Ведь вы окажете ученым помощь, Аман?

— Конечно, конечно! — торопливо заговорил Аман. — Только вот домой съезжу, а потом могу работать у вас столько, сколько будет нужно!

Аман оказался хорошим парнем. Уже через час мы разговаривали с ним, будто ничего не произошло. На другое утро он уехал домой.

— Я вернусь через неделю, — сказал он на прощание, — и покажу вам самые змеиные места.

Проводив Амана, мы собрались было на охоту, но Костю пригласили к начальнику заставы. Вернулся он оттуда через несколько минут, держа в руке какую-то бумажку.

— Понимаешь, какое дело выходит, Леша, — озабоченно сказал Костя. — Вот радиограмма. Меня срочно вызывают в Ташкент. Придется вам поработать без меня. Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

— Ас кем работать? Илларионыч еще болеет, разве Гришу уговорить?

— Сейчас все выясним, — сказал Костя и направился в санчасть заставы, но лейтенант медицинской службы не советовал Илларионычу выходить на яркое солнце.

— Вашему товарищу нужно обязательно пройти консультацию у специалистов по глазным болезням, иначе могут быть всякого рода осложнения вплоть до полной потери зрения…

Илларионыч попытался возражать, но Костя слушать его не стал, а велел собираться. В необходимых случаях Костя умел быть твердым.

Гриша ловить змей отказался наотрез.

— Я шофер, а не змеелов. Рисковать жизнью не хочу. Мне бы домой съездить. Все равно машина стоит, а я от тоски пропадаю.

Костя согласился и разрешил ему ехать домой.

— Ты останешься один, — сказал мне Костя. — Пока Юрия нет, на отлов змей не ходи. Приведи в порядок записи и со бранный нами материал. Приедет Юрий, походи с ним. Поучись. Только не вздумай брать кобру, как он!

— А почему я один ходить не могу? Разве я из детского сада?

— Если бы ты был из детского сада, было бы легче. Я сдал бы тебя начальнику заставы и не волновался бы. Лешка, здесь граница и особый режим, всех правил ты не знаешь и можешь натворить чудес.

Я продолжал спорить. Сидеть на заставе мне не хотелось. Нас «помирил» подошедший начальник заставы. Он молча послушал наш спор и коротко сказал:

— За ворота заставы без сопровождающего пограничника или Соколова выходить запрещаю. Если нарушите, посажу под караул.

С начальником заставы спорить было бесполезно. Через час Костя, Илларионыч и Гриша уехали, а я принялся возиться со змеями, «замаринованными» в банках.

НА ЗМЕИНЫХ ТРОПАХ

На мое счастье, Юрия ждать пришлось недолго. Он приехал с попутной машиной на следующий день. Однако охотиться на участке этой заставы Юрий не захотел, а попросил начальника перебросить его на соседнюю. Начальник посмотрел на него удивленно и чуть-чуть обиженно.

— На вашем участке кобры мало, — словно извиняясь, сказал Юрий. — А мне заказали отловить побольше именно этих змей.

Начальник не возражал, и в тот же день мы уехали. И снова нас встретили очень приветливо. Юрия Соколова знала вся граница. После беседы в помощь нам дали лучшего следопыта заставы сержанта Леонида Никитина.

— Часто встречаются на вашем участке змеи? — спросил его я.

— Весной и осенью часто. Особенно кобры. Возле одной точки всего на 100 метрах КСП позавчера я насчитал десяток следов. Ползут с той стороны. Прошлой осенью на том же участке кобры так же интенсивно ползли на ту сторону.

— А почему вы думаете, что это кобры?

— Я убивал змей и по определителю установил.

— А как удалось наблюдать за передвижением змей?

— Я видел из секрета, как змея через КСП идет. На полосе укрыться негде, вот она и осматривается. К вспаханной полосе подползет и заляжет, притаится. Полежит немного, потом осторожно приподнимется и поворачивается во все стороны. Стоит минут пять. Осмотрится. Потом бросок. Даже пыль поднимет. За КСП опять ляжет. Снова осмотрится и медленно ползет на такыр.

— От КСП далеко уползают?

— Вот этого не знаю. Дальше я за ними не следил.

— Ну а гюрзы встречаются на этом участке?

— Нет. Гюрз я там не видел. Они в другом месте, возле Тюя-бугуза. Там овраг, в овраге ручей. Берега ручья заросли камышом и кустами. Змей я видел на кустах и под обрывами.

— Откуда начнем охоту?

— Давайте утречком проедем вдоль КСП в направлении точки, а к вечеру наведаемся в Тюя-бугуз. Гюрз я встречал только по вечерам, а кобры ползут после восхода солнца.

На том и порешили.

Восход солнца застал нас в пути. Мы едем верхом вдоль границы. КСП гигантской линейкой разрезает пустыню. Налево наша земля, направо — чужая. Тихо до звона в ушах. Шаги лошадей глушит мягкий песок. Едем молча. Восток сначала розовеет, потом блестит раскаленным золотом и вдруг сверкает алмазным краем солнца. Наши тени пересекли КСП и бегут по той, чужой земле. Прошло совсем немного времени, и тишины как не бывало. Залились, зазвенели жаворонки. Где-то высоко в небе протрубили журавли. Со всех сторон жужжат и гудят насекомые.

На КСП отчетливо видны крестики птичьих лапок и извилистые прерывающиеся гладкие полосы с точками по обеим сторонам. Это бегали ящерицы. Видели мы и следы змей, да только не тех, которые были нужны. Слишком узкими были эти, словно выглаженные утюгом, причудливые извитые ленты. Кобра оставляет след шириной в ладонь.

— Кобры будут дальше, — сказал сержант, видя наше разочарование, — здесь они редки.

Солнце поднялось над горизонтом, и с каждой минутой становилось теплее. Откуда-то появились противные мелкие мушки. Они роем вились перед лицом и назойливо лезли в рот и глаза. Мы поднялись на высокий бархан. Слева раскинулся такыр.

— Теперь уже недалеко, — сказал сержант, — змеи идут от КСП в сторону этого такыра.

Следы кобр мы увидели издалека: КСП пересекали две широкие, словно вылизанные полосы. Один след скрывался в кустиках полыни, второй шел прямо на такыр.

— Вон она!

В полусотне метров от нас за кустом курая блеснул на солнце хвост удиравшей змеи.

— Повод возьми!

Юрий кубарем скатился с седла. Сержант сунул мне повод с другой стороны и кинулся следом за Юрием. Я едва успел схватить поводья.

До коней ли мне было? Я забыл обо всем на свете и смотрел только на Юрия и на кобру.

Топот бегущих встревожил змею. Она поднялась и угрожающе раздула капюшон. Голова кобры высоко поднялась над землей.

— Не мешай, — удержал сержанта ловец, — сейчас я ее возьму!

Выдернув из кармана белый мешочек, и на этот раз он безоружным пошел к кобре. Змея угрожающе зашипела и резко качнулась в сторону человека. Юрий отскочил. Кобра снова встала вертикально. Ловец опять шагнул к змее. Левой рукой он размахивал перед змеей мешочком, а правую плавно заносил за ее голову. Змея как зачарованная уставилась на мешочек и, чуть раскачиваясь, готовилась ударить его зубами. Правой руки ловца не замечала. Едва рука зашла за голову змеи, как Юрий мгновенно схватил кобру чуть выше капюшона. Змея забилась, пытаясь вырваться, но Юрий бросил мешочек на землю и перехватил ее туловище левой рукой.

— Давай мешок! — весело крикнул Юрий. — Наша!

Засмотревшись на схватку, я совсем забыл о лошадях. Гнедой конь сержанта потянулся к кустику сочной полыни.

— Ну, ты, балуй! — крикнул я, дергая за повод. Гнедой продолжал тянуться. Я повернулся к нему с намерением огреть его плетью, но над полынью взлетела, именно взлетела, голова кобры, еще больше той, которую только что поймал Юрий. Змея резко ударила лошадь головой и отпрянула, готовясь нанести второй удар.

— Юрка! — отчаянно завопил я. — Здесь еще одна! Гнедой взвизгнул и, рванувшись, едва не стащил меня с седла. Мой конь тоже рванулся, но в другую сторону. Если бы подбежавший сержант не схватил лошадей под уздцы, я наверняка слетел бы на землю. Сержант подоспел именно в тот момент, когда я уже терял равновесие. Пока мы успокаивали коней, Юрий не терял времени. Он быстро справился и с этой змеей и даже успел помочь нам.

Приготовив шприц и ампулу противозмеиной сыворотки, я с замиранием сердца стал осматривать морду гнедого, ожидая, что вот сейчас несчастная лошадь рухнет на землю и забьется с предсмертным хрипом. Сержант помогал мне. Быстро перебирая чуть ли не каждый волосок, я ощупывал морду гнедого. К моему удивлению, следов змеиных зубов не было. Пальцы мои еще и еще ощупывали шерстинки, а гнедой недоуменно смотрел на меня и тыкался носом в ладони сержанта.

— Опухоли нет? — спросил Юрий.

— Кажется, нет, — неуверенно ответил я.

— Тогда беды не произошло. Уцелел Гнедко, — сказал Юрий, — кобра ударила его, не открывая пасти. Она не хотела кусать, просто отгоняла. Дай-ка я еще сам посмотрю.

Юрий тоже не нашел ранок. Мы повеселели. Гнедой терся мордой о плечо сержанта.

— Сахар выпрашивает, негодник! — засмеялся сержант. — Все в порядке!

На всякий случай морду лошади мы обмыли спиртом. Глядя на такое расточительство, Юрий даже крякнул. На радостях коня угостили сахаром и поехали дальше.

Мне рассказывали старики узбеки, что кобры не всегда кусают лошадей и коров, а иногда просто отгоняют приблизившихся животных ударами головы. Я относился к их рассказам скептически. Теперь я увидел это своими глазами.

В это утро мы обнаружили еще несколько свежих следов кобр, но змей не поймали. Они успели скрыться в норах грызунов. Возле этих нор Юрий зачем-то поставил вешки.

Вечером мы поехали в Тюя-бугуз. Глубокий овраг с отвесными глинистыми склонами начинался почти от самой КСП. Дно его густо заросло камышом и колючими кустами, обрывистые склоны испещрены десятками нор. Там жили птицы. Когда мы подъехали к оврагу, над нами с писком закружилась разноцветная птичья стая. Мы слезли с коней и присели на краю обрыва. Птицы понемногу успокоились и разлетелись, у них были свои заботы: во всех норках пищали птенцы.

— Идите одни, — сказал нам сержант, — я не могу оставить коней без присмотра. Только очень прошу вас, возвращайтесь до темноты.

Мы с Юрием хотели уже спускаться в овраг, как вдруг наше внимание привлек отчаянный крик птиц. Они роем кружились над противоположной стороной оврага. Не мы были причиной их волнения. На нас птицы внимания не обращали. Они с криком пикировали почти до земли и взмывали вверх, чтобы тут же снова спикировать. С каждой секундой птиц слеталось все больше. Мы переглянулись и ринулись через заросли к этому месту. Когда мы пробили заросли и вышли к обрыву, то увидели, что к одной из норок подбиралась огромная гюрза.

Хозяева норки — две пташки-невелички — порхали возле самой головы змеи. Другие птицы вились чуть подальше и подбадривали их криками и писком, а змея медленно подбиралась к норе.

Юрий рванулся. Я схватил его за руку.

— Стой! Взять гюрзу мы всегда успеем! Посмотрим, что будет дальше!

Гюрза продолжала настойчиво тянуться к отверстию норы. Птицы бестолково орали и суетились вокруг, но не осмеливались напасть на страшного врага.

Змея подбиралась все ближе и ближе. Птичий гвалт, казалось, достиг своего апогея. До норы остался какой-нибудь десяток сантиметров, но для змеи это был самый трудный участок пути. Цепляясь брюшными щитками за малейший выступ обрыва, словно приклеившись к отвесной стене, змея тянулась все выше и выше. Вот она коснулась головой отверстия норы. Еще секунда — она уцепится головой, подтянет тело и скользнет в глубину норки к птичьему гнезду, к беспомощным птенцам.

Юрий инстинктивно напрягся и хотел уже броситься на помощь птенцам, но тут крошечная пташка, трепеща крылышками, подлетела к змее и смело дернула ее за хвост. Потеряв равновесие, гюрза сорвалась с обрыва и полетела вниз. На лету она изогнулась и рванулась в сторону дерзкой птицы, пытаясь схватить ее пастью, но промахнулась.

Мне показалось, что птицы сошли с ума. Они завертелись какой-то бешеной каруселью и заорали так, что у меня заболело в ушах. Настроение птиц передалось Юрию. В диком восторге он что-то вопил и колотил меня рукой по спине. Самоотверженность и отвага птахи, несомненно, заслуживали восхищения, но при чем же тут моя спина? Свое несогласие с Юркиным способом выражения восторга я немедленно высказал вслух. Юрий недоуменно посмотрел на меня и, как мне кажется, в первый момент не понял, о чем я говорю.

Гюрза шлепнулась о землю, несколько секунд полежала неподвижно и… опять полезла вверх по обрыву. Минут через десять она снова достигла норы, и снова та же птица сдернула ее с обрыва. И в третий раз змея полезла к норе. Кто знает, чем бы окончилась ее настойчивость, если бы не вмешались мы. Гюрза очутилась в мешке, а обрыв возле норки Юрий тщательно отшлифовал ножом, чтобы гюрзам не за что было уцепиться.

В этот раз в Тюя-бугузе мы поймали еще две гюрзы. Место нам понравилось, и мы посещали его почти ежедневно. Каждый раз нам удавалось поймать две гюрзы, даже не доходя до конца оврага.

Когда мы ложились спать, Юрий сказал мне:

— Нам сегодня крепко повезло. За один день взяли пару отличных кобр и тройку гюрз!

— Почему повезло? — не согласился я. — Завтра найдем не меньше.

— Гюрз, может быть, и найдем, а кобр навряд ли.

— Так ведь сержант рассказывал…

— Я таких рассказов слышал уже столько, что если бы хоть одна десятая их оправдалась, то на всей южной границе змей уже не было бы. Кобр надо иначе ловить. Те, что нам попались сегодня, — это случайные. А на случай надеяться нельзя.

— А как же быть?

— По следу искать. Ты видел, я сегодня поставил вешки возле тех нор, куда ушли змеи?

— Видел.

— Завтра вечером мы их навестим.

— Копать будем?

— Если хочешь выкопать кобру — запасись экскаватором. Она уходит в норы песчанок, а под землей эти зверьки устраивают столько ходов, что, если их все перекопать, нужно перекидать сотни кубометров земли.

— Что же делать?

— Завтра увидишь. Давай-ка спать.

Весь следующий день мы лазили по Тюя-бугузу, а вечером поехали на такыры. Я вернулся к разговору о ловле кобры. Юрий сначала говорил неохотно, а потом увлекся и рассказал мне свои секреты отлова кобр. Дело оказалось очень сложным. Главная трудность была в том, что ловец кобр должен быть отличным следопытом. Недаром считается, что высшая квалификация ловца змей — это ловец кобр.

Ловец, имеющий опыт отлова других змей, но не знающий секрета отлова кобры, обычно бродит по колониям песчанок в надежде наткнуться на зазевавшуюся змею. Кобра же довольно редкая и очень осторожная змея. В отличие от других змей зрение у нее очень острое. Гораздо чаще она видит ловца раньше, чем ловец замечает ее, и быстро скрывается в ближайшем убежище. За сезон такой ловец берет лишь несколько штук кобр. Способ Юрия был гораздо добычливее, но требовал определенных навыков и большого опыта. Нужно было искать не кобру, а ее след и идти по нему до той норы, в которую ушла кобра. Кобра — сумеречная змея. Она выползает из нор на поверхность земли после захода солнца и «гуляет» до полной темноты. Такие же прогулки совершает она и утром — с рассвета до восхода солнца. Что заставляет змей «прогуливаться», я не знаю и сейчас, после того как мой стаж охоты на змей приближается к десяти годам. Думаю, что этого пока никто не знает. По крайней мере ни в одной книге или статье о змеях я не нашел объяснения этим прогулкам.

Выследив жилую нору кобры, ловец отмечает ее вешкой или флажком (для того чтобы потом нору легче было найти) и вечером (или утром) приходит, садится и ждет: может быть, кобра соизволит выйти на прогулку. Если кобра выходит, то обычно попадает в мешок ловца, если нет — ловец будет приходить к этой норе до тех пор, пока не возьмет змею или не убедится в том, что змея из норы ушла.

— Ты об этом способе Косте говорил?

— Говорил.

— А он?

— Хотел проверить.

— Не проверял. Наверное, не поверил.

— Ну так сегодня ты убедишься в том, что я не сочиняю.

На этом разговор наш оборвался. Мы приехали на такыр. Вечерело. Дневная жара спадала. Мы оставили лошадей у края такыра под присмотром сержанта, а сами пошли к видневшимся вдали вешкам. Ночью был ветер, и на такыр намело языки песка. Один из таких языков пересекал отчетливый след кобры.

— Свежий! — оживился Юрий. — Сейчас догоним! Он быстро пошел по следу, я за ним. След уходил с такыра. Через несколько минут мы уже видели удирающую кобру. Она быстро скользила по песку метрах в ста от нас. Юрий побежал. Я тоже. На твердой почве мы догнали бы змею самое большое через минуту, но попробуйте бежать по мягкому песку, в котором нога тонет по щиколотку!

Уже через сотню шагов сердце мое колотилось так, как будто я в хорошем темпе пробежал по меньшей мере полкилометра. Юрий тоже чувствовал себя не лучше, но бежал немного впереди меня. Кобра ползла, рассекая песок, точно воду. Расстояние между змеей и нами сокращалось слишком медленно. Змея уже почти поднялась на гребень бархана, поросшего редкими кустиками саксаула.

— Уйдет! — прохрипел Юрий. — Нажимай!

Мы нажали. Но все же кобра на какие-то секунды скрылась из глаз. Когда же, задыхаясь, мы вылезли на гребень бархана, то увидели, что на ровной площадке метрах в пятнадцати от нас в позе угрозы стоит кобра, а перед ней замер крупный варан.

— Ого-го-го! — закричал Юрий, бросаясь вперед. Он запыхался, дыхания не хватало, и голос у него сорвался. Я тоже заорал что есть мочи и кинулся следом. Но и мой крик был не громче. В ту же секунду, не обращая на нас внимания, варан прыгнул на кобру. Кобра ухватила варана зубами. Животные сцепились в клубок и покатились по земле. Юрий остановился и схватил меня за руку.

— Стой! Подходить опасно. Сейчас кобра бьет во все стороны.

Через несколько мгновений от клубка отделился варан и, шатаясь, как-то боком заковылял к кустикам. Кобра, слабо извиваясь, осталась лежать на месте схватки.

— Опоздали! — с досадой сказал Юрий. — Надо же было этому гаду явиться в самый интересный момент!

Я подошел к кобре.

— Не вздумай брать ее рукой! — закричал мне Юрий. Я тронул змею носком сапога. Она слабо шевельнулась и вдруг, изогнувшись, с неожиданной силой вцепилась зубами в сапог. Я не успел отскочить, но это было последнее движение издыхавшей змеи. Она тут же обмякла и отвалилась от сапога.

2 Понижения, глинистая почва которых разбита трещинами на паркет-ные отдельности.

Подошел Юрий, расправившийся с вараном.

— Смотри!

Юрий перевернул змею крючком. Позвоночник у нее был сломан возле самой головы и еще в двух местах.

— Это он ее челюстями, — сказал Юрий.

На спине у варана я нашел следы пяти змеиных укусов.

— Юра, а варан остался бы жив?

— Старики туркмены говорят, что варан жрет кобр и не боится их яда. Если кобра его кусает, то он какую-то траву ест и выздоравливает.

— А ты сам раньше видел такие схватки?

— Нет. Ну хватит болтать. Пошли к вешкам, иначе и там змей прозеваем.

Я сунул в мешок мертвых противников, чтобы показать их Косте, и побежал догонять Юрия.

Возле первой вешки Юрий нашел след змеи.

— Ушла. Пошли к другой.

У второй вешки Юрий сел на песок метрах в пяти от норы и велел мне сесть рядом. Ждали мы минут двадцать. Если я хоть чуть-чуть шевелился, Юрий делал такое «зверское» лицо, что я с громадным трудом удерживался от смеха. Тогда лицо Юрия становилось жалобным, мне казалось, что он вот-вот заплачет, и смех проходил сам собой.

Теперь я знаю, почему так бурно реагировал на мои движения Юрий. Малейшее движение могло спугнуть кобру и свести к нулю нелегкий труд, затраченный на поиск змеи. Если нашу работу оплачивал институт и независимо от количества пойманных змей мы получали оклад и полевое денежное довольствие, то Юрию платили деньги только за тех змей, которых сдавал в зоопарк. Он и отпуск-то брал в сезон охоты на змей, чтобы заработать, а за сезон в среднем ловил тридцать — сорок змей. Можно, пожалуй, заплакать, когда из-за какого-то разгильдяя верная добыча уходит из рук.

На этот раз судьба была к нему благосклонна. Кобра не заметила засады, вышла из норы и попала в мешок. Все было примерно так, как предсказывал Юрий.

К другим вешкам мы не пошли. Боялись, что будет темно и мы не найдем сержанта с лошадьми. На обратном пути Юрий долго молчал, а потом вдруг сказал мне:

— Ты, Леша, не ходи больше со мной по вешкам. Не могу я спокойно терпеть, если кто змею из-под носа спугнет. Ты уже видел, как делать нужно. Ходи за кобрами один, ладно?

Как-то вечером, во время очередного посещения Тюя-бугуза, гюрз поблизости мы не нашли и решили пробраться до истока ручья. Идти было очень трудно. Мешали густые заросли. На наше счастье, невдалеке от верховья оврага из его отрога выходила кабанья тропа: пробираться стало легче. Когда мы вылезли из зарослей на последнюю лужайку и уже видели невдалеке конец оврага, почти рядом с нами раздался сильный треск. На лужайку с визгом выбежали большая грязно-бурая свинья и три полосатых поросенка. Мы потревожили выводок диких свиней. Поросята стремглав перебежали лужайку и спрятались в зарослях, окружавших родник. Мать же, проводив детей взглядом и убедившись, что они пока в безопасности, круто повернулась к нам и угрожающе ухнула. Свинья стояла от нас метрах в пяти. Мне хорошо были видны ее маленькие глаза, налитые кровью. Дикая свинья, защищающая своих детей, довольно опасна. Огнестрельного оружия у нас не было. Я растерялся. Выручил Юрий. Стуча пинцетом по крючку, он медленно попятился назад в камыши. Моментально сообразив, что этот стук — единственная возможность удержать свинью от нападения, я тоже что есть силы заколотил пинцетом по крючку и тоже попятился. Свинья осталась на месте, но внимательно следила за каждым нашим движением. Мы стучали и пятились минут пятнадцать. Свинья за нами не пошла.

Как только мы нашли место, где можно было выбраться из оврага, то моментально очутились вне его пределов.

Такого стука боятся также и свирепые чабанские псы, которых не испугаешь даже выстрелом. Если, бродя в поисках змей, мы натыкались на пасущуюся отару, то обычно к нам с весьма недвусмысленными намерениями со всех сторон неслись громадные псы. Отбиться от них было бы невозможно, но стоило только застучать пинцетом по крючку или хваталке, как псы тормозили сразу всеми четырьмя лапами, иногда при этом они даже переворачивались через голову. Перекувыркнувшись, собаки отбегали и лаяли уже в почтительном отдалении.

Для своих нужд пограничники держали на заставе десятка полтора домашних свиней. Свиньи свободно разгуливали по заставе и ее окрестностям, но стоило только повару постучать в пустое ведро, как они мчались к нему со всех сторон. Свиньи отлично знали, что означает этот стук: им отдавали остатки солдатского обеда.

Любимицей всей заставы была родоначальница стада — огромная старая Хавронья. Она жила на заставе уже несколько лет и каждый день выходила встречать солдат, возвращающихся из наряда. За это ей каждый раз перепадали лакомые кусочки. Вот эта самая Хавронья меня оконфузила. Да еще как!

На четвертый день нашего пребывания на заставе я не поехал вдоль КСП, а решил побродить пешком по окрестностям. Невдалеке от заставы протянулся небольшой овраг, по которому протекал ручей. Там могли встретиться гюрзы, и я направился прямо туда. Свиньи явились к ручью раньше меня и уже принимали грязевые «ванны». Я обошел блаженствовавших животных и отправился вниз по ручью к зарослям.

Хавронья бродила вдоль кромки камыша, словно что-то разыскивала. Осматривая кусты и берег ручья, я не выпускал из поля зрения и Хавронью. Через некоторое время свинья как-то странно захрюкала и со всех ног бросилась вперед. Оставив поиски змей, я стал следить за Хавроньей. Подскочив к кусту, она сунула в него рыло и после короткой борьбы вытащила оттуда довольно крупную змею. Змея бешено извивалась и раз за разом била свинью зубами в шею. Свинья повизгивала, но змею не отпускала. Подбежав ближе, я увидел, что свинья держит в зубах гюрзу. К этому времени змея уже бессильно повисла в ее пасти. Удовлетворенно похрюкивая, Хавронья перекусила гюрзу пополам и стала жадно пожирать.

Ну, думаю, конец пришел Хавронье! Что делать? Надо отогнать ее на заставу. Может быть, хоть часть мяса можно будет использовать.

Выломал я хворостинку и погнал было свинью на заставу, но ничего у меня не вышло. Хавронья не пожелала идти домой. Побежал я на заставу один, рассказал обо всем дежурному. Тот вызвал повара. Повар выслушал меня, взял пустое ведро и застучал по его днищу. Свиньи тут же явились. Среди них была и Хавронья. Чувствовала она себя, по-видимому, превосходно.

Повар угостил свиней помоями, а Хавронью заманил в загон. Мы обмыли шею свиньи, и я нашел на коже четыре парные ранки — следы зубов змеи. Опухоли вокруг них не было. Хавронье очень нравилось, что ее поливают водой и чешут ей брюхо. От удовольствия она развалилась на земле, закрыла глаза и блаженно похрюкивала.

— Ну что же делать? — растерянно спросил я. — Будем резать? Вот они, змеиные укусы! Свинья может сдохнуть!

— Да вы что, от жары заболели? — возмущенно сказал повар. — Вы станете врагом всей заставы, а меня солдаты со света сживут, если я позволю это сделать. Если Хавронья заболеет, мы ее лечить будем!

Но Хавронья не нуждалась в лечении. Полежав немного, она вышла из загона и побрела в овраг принимать грязевые «ванны».

Мы жили на заставе еще несколько дней. Каждый день я осматривал Хавронью. Она оставалась здоровой, и аппетит у нее был отличный.

Вернувшись домой, я рассказал об этом случае одному профессору медицины, занимающемуся проблемой лечения змеиных укусов. Он не удивился.

— В вашем сообщении нет ничего нового. По сравнению с другими животными свиньи менее чувствительны к змеиным укусам. Во-первых, у них очень толстая и плотная кожа и не каждая змея в состоянии ее прокусить, а во-вторых, под кожей у свиней толстый слой жира. Этот слой ни одна змея пробить не может. Даже проникая под кожу, яд змей попадает в слой жира. Жир окисляет, то есть разрушает, змеиный яд. Это не значит, что у свиньи есть иммунитет к яду. Если же змеиный яд ввести в кровеносный сосуд свиньи, то она погибнет, как все другие животные.

ПРОКЛЯТЫЙ СЛЕПЕНЬ

На второй заставе наша охота была добычливой. К вечеру седьмого дня Юрий посадил в ящик двенадцатую кобру и двадцать первую гюрзу. Даже я, впервые ловивший кобр самостоятельно, поймал шесть приличных экземпляров, а гюрз у меня было тринадцать. Я шумно выражал свой восторг по поводу удачи, но Юрий вдруг сказал:

— Леша, перестань. Удача эта не к добру. Какая-то беда будет.

— Ты что, суеверная бабка? — засмеялся я. — Может быть, тебе сегодня перебежал дорогу черный кот? На заставе есть такой. Я его видел.

— Кот мне дорогу не перебегал, а беда будет, — упрямо сказал Юрий и тут же добавил: — Хватит болтать. Спать нужно.

Он никогда не спорил и не ругался. Если разговор ему не нравился, он уходил или предлагал спать.

Как говорят старые бабки, Юрий накликал себе беду. Утром они с Никитиным уехали вдоль КСП[31], а после обеда, когда я обрабатывал материал, принесенный с утренней охоты, на взмыленных конях прискакал один Никитин. Он бросил поводья дневальному и убежал в комнату дежурного по заставе. Это меня встревожило. Они всегда приезжали вдвоем. Я пошел было за Никитиным, но часовой меня не пустил.

— Нельзя, — вежливо, но твердо сказал солдат. — Если будет нужно, вас позовут.

Оказалось, что я был нужен. Через несколько минут из дверей выбежал посыльный. Он подбежал ко мне, взял руку под козырек и доложил:

— Вас просит к себе начальник заставы.

Едва я вошел в кабинет и хотел спросить, что случилось, как начальник заставы знаком остановил меня и сказал:

— Садитесь и слушайте. Никитин, повторите все, что рассказали мне.

— Слушаюсь! — ответил сержант. — В четыре ноль-ноль мы выехали на такыры у западной точки. Соколов взял двух кобр. Оттуда в семь ноль-ноль поехали к оврагу Чукур-джар. Спустились в Чукур-джар возле Сары-камыша, и Соколов ушел вверх по оврагу искать гюрз. Я остался возле лошадей. Вернуться Соколов должен был к двенадцати ноль-ноль, но к этому времени не пришел. Это было необычно. Соколов всегда был точным. Я поехал верхом по Чукур-джару в том направлении, куда ушел Соколов. Проехал километров пять. Дальше верхом проехать нельзя. Остановился. Кричал и звал. Никто не отозвался. Тогда я карьером на заставу. Вот и все.

— Соколов не мог пройти мимо вас в низовье оврага?

— Нет, товарищ капитан. Не мог.

— А может быть, вы вздремнули возле лошадей и прозевали?

— Я же службу нес, — обиделся сержант. — Как можно дремать?

— А не мог Соколов выйти из оврага и уйти на такыры? — сказал я. — Из оврага Туя-Бугуз мы ходили иногда.

— В Чукур-джаре это исключено, — сказал начальник. — Склоны этого оврага настолько высоки и круты, что по ним не выберешься. Единственный возможный выход возле Сары-камыша, но там был Никитин. Как вы думаете, что могло произойти?

— Очевидно, что-то случилось, — нерешительно начал я.

Соколов на границе не первый раз и правила поведения здесь знает. Но вот что случилось, сказать трудно.

— И все-таки, что бы вы предположили?

— Он мог повредить ногу. Это наиболее благоприятный вариант. С поврежденной ногой передвигаться он не может. Наверное, сидит и ждет помощи.

— Ну а неблагоприятный вариант?

— Неблагоприятный? — переспросил я.

— Да-да! — уже нетерпеливо сказал начальник заставы.

— Его могла укусить змея. В случае тяжелого отравления он мог потерять сознание и…

— Понятно, — перебил меня начальник, нажимая клавишу селектора. — Остальное доскажете потом. Сейчас надо действовать.

Начальник передвинул к себе микрофон и сказал командирским тоном:

— Резервный вертолет в боевую готовность. Сержанта Абдухаликова и лейтенанта Нетребу ко мне. Трем добровольцам, свободным от службы, к штабу заставы без оружия.

Через минуту в кабинет вошел летчик.

— Лейтенант Майлибеков по вашему приказанию прибыл!

— Доставите спасательную группу к Сары-камышу. Там будете ожидать ее возвращения. Обстановку немедленно докладывать мне. Вопросы есть?

— Нет. Разрешите выполнять?

— Выполняйте!

Летчик круто повернулся и в дверях едва не столкнулся с входившими.

— Сержант Абдухаликов! Лейтенант Нетреба! — почти одновременно доложили пришедшие.

— Абдухаликов, ваш Мотор как себя чувствует? Отдохнул?

— Отдохнул, товарищ капитан. Может работать!

— Хорошо. Сейчас отправитесь на поиски пропавшего змеелова. Вопросы есть?

— Есть!

— Давайте.

— Нужен предмет с запахом пропавшего. Собака лучше пойдет.

Начальник заставы посмотрел на меня.

— Его тапочки, которые он надевал, приходя с охоты, годны? — не дожидаясь вопроса, спросил я.

— Годны, — ответил сержант.

— Выполняйте! Лейтенант Нетреба, дайте спасательной группе все необходимое для оказания первой помощи при укусе змей и повреждении ног. С группой пойдет Алексей Дмитриевич, — повернулся ко мне капитан. — Я угадал ваше желание?

— Конечно!

— Все. Старшим поисковой группы назначаю сержанта Никитина. Вылет через пять минут.

Я не буду рассказывать подробности поисков. Все было очень просто. Через пятнадцать минут мы высадились возле Сары-камыша. Серый пес Мотор понюхал Юркин тапочек и уверенно потащил за собой Абдухаликова.

К Юрке мы вышли через сорок минут.

Без меня солдаты пришли бы еще быстрее. Они легко поспевали за собакой, а для меня такая пробежка с тяжелой санитарной сумкой на боку оказалась почти непосильной.

Юрий лежал в тени обрыва возле родника. Глаза его были закрыты. Подойдя поближе, я разглядел, что лицо у него неестественно иссиня-белое, и похолодел.

— Юрка, ты жив? — закричал я, хватая его за руку.

Моя рука стала вдруг мокрой и липкой. Тут только я заметил, что она лежала в луже свернувшейся крови.

— Юрка! — отчаянно завопил я, падая рядом с ним на колени. — Юрка!

Мотор прижался к ноге проводника и тихонько взвизгнул.

— Чего ты орешь! — слабо сказал Юрий, открывая глаза. — Человек задремал, так разве по этому поводу обязательно нужно орать?

Этот полуживой, лежавший в луже крови человек мог еще шутить!

— Что с тобой случилось? Почему столько крови?

— Дайте мне воды и, если есть, спирта. Ослаб я очень.

Я осторожно приподнял окровавленную руку Юрия, но он отдернул ее и недовольно сказал:

— Это потом. Сначала воды и спирта.

Из сумки вынута фляга со спиртом. Кто-то протягивает мне флягу с водой. Юрий глотнул сначала воды, потом разбавленного спирта, несколько секунд полежал молча, а потом сказал:

— Вот теперь слушай. Гюрза загнала мне зуб под ноготь на правой руке. Чтобы яд не пошел по пальцу, я сделал кольцевой разрез. Очевидно, пересек не только вену, но и артерию. Кровь течет уже давно, а явлений отравления нет. Ослаб я от потери крови.

Я осмотрел его руку. Глубокий разрез кольцом охватывал первую фалангу безымянного пальца. Из разреза каплями сочилась кровь. Конец пальца за разрезом был черно-фиолетовым, а выше разреза кожа была нормального цвета, только очень бледная.

— Надо остановить кровь!

— Не надо. Она уже сама останавливается. Видишь, сейчас кровь только капает, а раньше бежала струйкой.

— Но ведь…

— Давай без всяких «но ведь», Лешка, — перебил меня Юрий. Голос его был слаб и прерывался, но тон и выражение лица показывали, что он способен настоять на своем. — Меня гюрза кусает не в первый раз. Я лучше тебя знаю, что надо делать!

— Сейчас сыворотку тебе введу!

— Не надо. Ты же видишь, что явлений отравления нет.

Выше разреза яд не прошел.

— Чем же тебе помочь?

— Давайте побыстрее доставим его к медикам, — вмешался сержант Никитин. — Они знают, что делать!

— Носилки готовы! — доложил один из солдат.

— Подождите, я хоть руку ему завяжу, чтобы кровь не капала!

— Змею не забудьте! — сказал Юрий. — Она в мешочке вон там, под кустом!

Юрия осторожно положили на носилки и пристегнули ремнями. Я встал было рядом с солдатами, но сержант Никитин отстранил меня.

— Вы за носилки не беритесь. Мы быстро пойдем. Ваша задача не отстать.

Когда я подходил к вертолету, то сил у меня уже не было, а пограничники, не очень высокие, но крепкие, шли с носилками не сбавляя темпа.

— Что доложить на заставу? — спросил летчик у сержанта Никитина.

— Пострадавший жив. В сознании. Прямой угрозы для жизни нет, но нужна срочная квалифицированная медицинская помощь.

Щелкнул переключатель, и летчик повторил слова сержанта.

— Что случилось с Соколовым? — ответил репродуктор. — Какой специалист нужен? Прием.

— Соколов укушен гюрзой. Нужен врач-токсиколог.

— Двойка! — сказал репродуктор. — Летите в райцентр. Там вас будет ждать медик. Как поняли? Прием.

— Вас понял, — ответил летчик.

Летчик повернулся к нам и приказал:

— Всем в кабину. Сейчас пойдем на взлет.

Когда мы прибыли в райцентр, Юрий сказал мне:

— Леша, змей моих отправьте в Ташкент. Костя знает куда. Напишите, что от меня.

— Все сделаем, не беспокойся. Выздоравливай быстрее.

Юрия уложили в санитарный автомобиль. Фыркнул мотор, и за машиной взвилась пыль.

С начала поисков прошло всего четыре часа, а Юрия доставили к врачам, которые были от него почти за двести километров!

Пока мы были в вертолете, я не смог узнать, как он допустил, чтобы гюрза достала его зубами. Только через год, когда мы снова встретились с ним, он рассказал мне, как все произошло.

Расставшись с Никитиным, Юрий долго бродил по Чукур-джару, но змей не находил. В поисках змей он забрался в такие места, куда верхом на лошади проехать было нельзя. Время охоты подходило к концу. Скоро нужно было повернуть назад, чтобы вернуться к Никитину в условленное время. Ну как же вернуться без змей! Юрий снял с плеч рюкзак, оставил его в тени под обрывом и налегке пошел дальше. «Буду возвращаться, заберу, — подумал ловец. — Еще тридцать минут у меня есть».

Очень скоро он заметил крупную гюрзу. Она вела себя очень странно. Обычно гюрзы лежали неподвижно или старались удрать, а эта быстро переползала с места на место и громко шипела. Казалось, она хотела испугать и прогнать человека. Но вот гюрза прижата. Еще секунда — и голова змеи в руке ловца. Юрий полез в карман за мешочком и с досадой убедился в том, что все мешочки остались в рюкзаке.

— Ладно, не шипи, — сказал Юрий змее. — До рюкзака донесу тебя в руке.

Однако шипела не та змея, которая была в руке ловца. Шипение раздавалось где-то рядом. Юрий огляделся и увидал вторую, такую же крупную гюрзу. Она вела себя так же агрессивно, как и первая. Перехватив первую змею левой рукой, Юрий кинулся ко второй. Короткая борьба — и вторая змея тяжело повисла в правой руке.

В это мгновение Юрий почувствовал такой острый укол в шею сзади, что забыл обо всем на свете. Он выпустил змею из правой руки и шлепнул себя ладонью по шее. Под рукой хрустнул крупный слепень. Это он впился в Юрину шею так яростно и больно.

— Пока я расправлялся со слепнем, змея, конечно, удрала, — рассказывал мне Юрий. — Смотрю, из-под ногтя безымянного пальца торчит обломанный змеиный зуб. Когда змея успела зацепить меня, я не заметил. Змею из левой руки кладу под сапог и тут же делаю себе кольцевой разрез. Потом подобрал змею и поплелся к рюкзаку. Остальное ты знаешь. Палец у него остался цел. Только та фаланга, куда уколола змея, высохла.

Когда несколько лет спустя я рассказал об этом случае одному профессору медицины, он покачал головой и сказал:

— Вашему товарищу просто повезло. Пытаясь таким способом предотвратить отравление, он мог погибнуть от потери крови. Никогда не делайте разрезов, чтобы спустить кровь укушенному гюрзой. Яд гюрзы и без этого очень сильно обескровливает организм. Нужно просто отсасывать яд из ранок. Вот это окажет существенную помощь пострадавшему.

ПЕРЕХОД В АИ-БАДАМ

— Вот что, Леша, — сказал мне Костя, когда мы встретились на первой заставе. — Я получил новое задание. Мы уходим в пески на отлов кобры. Аман поведет нас туда, где еще сохранились нетронутые очаги этих змей. Мы будем работать там, откуда до ближайшего селения несколько дней пути. В таких условиях ты еще не был. Нам будет очень тяжело. Решай сам, пойдешь с нами или вместе с Гришей уедешь домой.

— Костя, сможешь ты доказать моему директору, что мое пребывание в экспедиции было необходимо и я задержался не по своей воле? Ты ведь знаешь, что через неделю мой отпуск кончается, а за опоздание он с меня шкуру снимет.

— Ну, а если смогу?

— Тогда я еду вместе с вами.

— Не спеши отвечать, — остановил меня Костя. — Ты еще не был в песках. Мы там будем несколько недель, с каждым днем жара будет усиливаться, днем температура воздуха там очень высока: сорок градусов и выше. Воды у нас будет мало, придется расходовать ее очень экономно, а ходить нужно много…

— Ты-то сам выдержишь?

— Выдержу.

— Тогда и я выдержу.

— Что я тебе говорил. Костя? — возликовал Илларионыч. — Молодец, племяш, не посрамил нашего рода.

— Значит, опять все вместе, — удовлетворенно сказал Костя. — Ну а с директором твоим все улажено. На полтора месяца ты официально откомандирован в мое распоряжение. Вот приказ.

— Зачем же ты спрашивал, согласен ли я?

— Для порядка. Кто тебя знает, может быть, после несчастного случая с Юрием…

— Хорош же ты! — перебил я. — Выходит, по-твоему, я могу в трудную минуту удрать? За такое знаешь…

От обиды у меня даже горло перехватило и договорить я не смог. Костя обнял меня и крепко встряхнул.

— Нервишки у тебя пошаливают, дружище. Переборщил я с проверкой. Извини.

В Ай-Бадам — последнее селение, расположенное у самых песков. Костя, я и Аман с четверкой ослов пошли напрямик через горы. Аман сказал, что в этих горах он знает ущелье, где много кобр, и Костя принял решение осмотреть его. Грише и Илларионычу он велел ехать в Ай-Бадам на машине и по пути завезти на почту и отправить Юриных змей.

Илларионыч заупрямился.

— Пусть Лешка едет. Он здесь без нас мотался один. Ему отдохнуть надо.

— Алексей нужен мне как стрелок, — отрезал Костя. — Вы же знаете, что нам нужно добыть архаров.

— Аман добудет, — упорствовал Илларионыч.

— Если вы здесь начинаете спорить, то что будет в песках? — в упор спросил его Костя.

Илларионыч на полуслове поперхнулся и молча пошел собираться….

Весь первый день мы ехали по степи. Справа синели холмистые предгорья каких-то гор, слева до самого горизонта простиралась степь. Давно уже обогнала нас и скрылась вдали наша машина и разошелся, растаял длинный шлейф пыли от ее колес, а мы, казалось, где были, там и оставались. Час за часом ослы трусили по пыльной тропинке, а домики заставы все так же белели на горизонте. Только солнце, сначала слепившее глаза прямыми лучами, пекло теперь справа. Аман ехал первым и вполголоса тянул какую-то бесконечную унылую песню. Костя — за ним. Он был так занят какими-то своими мыслями, что, я думаю, не замечал, едем мы или стоим. Я ехал последним, разглядывая окрестности. Однако вскоре мелкая ослиная трусца вызвала у меня морскую болезнь: в животе у меня что-то забурлило, потом это «что-то» поднялось к самому горлу и попросилось наружу. Пришлось мне, к удовольствию моего осла, идти пешком.

Видя это, Аман рассердился и потребовал, чтобы я сел в седло. Я все же предпочел передвигаться на своих ногах. Костя поддержал меня. Он, наверное, тоже когда-то испытывал то же, что и я. Аман не понимал нас.

— Как можно идти пешком, когда есть лошадь или ишак?

Если устал сидеть прямо, сядь боком.

Но и боком у меня ничего не получилось. Пошел я и дальше пешком. Движение нашего каравана замедлилось, и к месту ночевки мы пришли в густых сумерках. Аман принялся кашеварить, а я устал так, что повалился на кошму и уснул, не дождавшись ужина. Однако, как только похлебка была готова, Костя растолкал меня и заставил поесть.

— Нельзя ложиться голодным, — объяснил он. — Один раз ляжешь так, потом другой, третий. Сам того не замечая, потеряешь силы, а самое трудное у нас еще впереди.

Полусонный, я кое-как проглотил то, что мне дал Аман, и тут же снова уснул.

Утром следующего дня Аман каким-то хитрым способом привязал к моему седлу спальный мешок. С трудом я забрался в седло и поехал верхом.

— Ничего, друг, немного потерпи, — подбодрил меня Аман. — Скоро привыкнешь и будешь ездить еще лучше, чем я.

Чтобы не задерживать движения, я стойко старался ехать верхом, но уже к полудню мое самоотвержение стало бесполезным.

Мы въехали в предгорья большого горного хребта. Здесь было много родников, а Костя не пропускал ни одного. Он сходил с седла и внимательно осматривал камни и кусты возле воды. Змей он не нашел, а движение наше задерживалось, и опять на ночлег мы пришли позднее, чем хотелось Аману. После ужина Аман спросил:

— Костя, завтра мы будем идти так же, как сегодня?

— Конечно, — ответил наш начальник.

— А послезавтра?

— Точно так же.

— Ну тогда в Ай-Бадам мы приедем через месяц.

— Почему?

— Потому, что нам нужно пройти около двухсот километров, а сегодня мы прошли меньше двадцати. На пути у нас будет еще много родников и зарослей. Если ты все будешь осматривать, то мы станем передвигаться еще медленнее. Нужно сейчас решить: пойдем мы в Ай-Бадам или будем искать змей здесь.

— Ты прав, — сказал Костя. — Нужно идти быстрее. Если я буду увлекаться, одергивайте меня.

— Возьми у меня винтовку, — предложил я. — Она набьет тебе спину и будет цепляться за кусты, когда ты полезешь в заросли. С винтовкой тебе не нужно будет наших напоминаний.

— Нет, — ответил Костя, — винтовку ты, Леша, носи сам. Стрелок я неважный. Ты у нас признанный мерген[32].

Здесь Костя кривил душой. Стрелял он не хуже меня. Просто он не любил убивать зверей, а ему нужно было отстрелять двух архаров. Для этого он и винтовку с оптикой привез.

Еще до жары мы перевалили через какой-то не очень высокий хребет и спустились в долину горной реки. Берега ее покрывала буйная, яркая зелень. Тропа прорезала высокоствольную чинаровую рощу. Там, где деревья редели, стояли плотные заросли шиповника. Кусты цвели, и от крупных бело-розовых цветов тянуло тонким ароматом. В гуще деревьев по их веткам вверх тянулись длинные виноградные лозы. Чинары сменялись орехом, орех — яблонями.

— Где мы находимся? — восторженно закричал я. — На земле или в небесных чертогах? Это же лес из фруктовых деревьев!

— Да, — подтвердил Аман. — Это начало фруктового леса. Он тянется по ущелью километров на сорок, а там переходит в фисташковую рощу. Осенью отсюда вывозят сотни мешков сушеных фруктов, грецких орехов и фисташек.

Чем дальше мы ехали, тем прекраснее становилось ущелье.

Речка то бурным пенистым потоком билась в узких каменистых теснинах, то выбегала на широкую площадку и растекалась десятками кристальных ручейков.

Я ехал, замирая от восторга. Аману все это было привычно. Костя рассматривал освещенные солнцем кусты и камни, а на все остальное внимания не обращал.

Но первые же ручейки доставили нам серьезные неприятности: ослы не хотели идти в воду. Если мы тянули их за уздечки, они упирались всеми четырьмя ногами, стянуть одного осла с места у нас троих не хватало сил.

Если мы били палкой по ослиным бокам, то, горестно ревя, осел кое-как шел в воду, но и тут его приходилось подталкивать сзади. У противоположного берега подталкивающему нужно было быть очень осторожным: выходя на сухое место, осел старался его лягнуть. Рукавов у речки было немало, и через час все мы (и ослы, и люди) были взмылены.

— Нужно было вести вас верхней тропой, — сказал Аман, вытирая концом чалмы мокрый лоб. — Там ручьев мало, а здесь нам до вечера придется двигаться вдоль реки. Все руки отмахаем, да и для ослов такие «припарки» не очень полезны. Хоть возвращайся на развилок к верхней тропе. Это же не скотина, а наказание аллаха!

— Давайте попробуем применить способ, описанный Александром Алексеевичем Шаховым[33]? — предложил я.

— А что это за способ? — скептически спросил Костя.

— Пучок травы.

— Ну-ну, — с сомнением протянул наш начальник. — Пробуй, но вряд ли что-нибудь у тебя получится.

Я быстро нарезал сочной зеленой травы, подошел к своему ослу и протянул ему пучок.

Осел, по бокам которого совсем недавно гуляла палка, недоверчиво обнюхал траву и осторожно взял ее зубами. Еще миг — и аппетитно захрустели сочные ломкие стебли. К пучку потянулись и оба его соплеменника. Я дал и им попробовать травы, а потом шагнул к воде. Ослы потянулись за пучком и тоже пододвинулись к воде. Продолжая манить их травой, я вошел в воду. Ослы последовали за мной и спокойно перешли через ручей.

— Ну как? — торжествовал я. — Действует способ?

— Отныне и во веки веков жалую тебя высоким званием ослиного поводыря! — насмешливо сказал Костя.

Я не обиделся. Такой уж характер был у нашего начальника. Он не переносил, если получалось не так, как он предполагал. Костя пошел вдоль берега, внимательно осматривая кусты. Аман подмигнул мне и сел в седло.

— Костя! — крикнул он, направляя ослов по тропе. — Мы вперед поедем. Ты из ущелья не выходи; а на перевале мы тебя подождем.

— Ладно! — отозвался Костя. — Проваливайте! Ослиные копытца весело зацокали по камням. Нам пришлось еще несколько раз пересекать рукава речки, и каждый раз пучок травы действовал безотказно. Тропа стала шире, и Аман поехал рядом со мной.

— Осенью, когда поспевают орехи и фрукты, здесь всякого зверья полным-полно, — сказал проводник, показывая на заросли. — Сюда перед зимовкой даже медведи жировать приходят, а от кабанов покоя нет. Узбеки их не стреляют, вот они и наглеют. Иногда даже пасутся на виду у людей. А вот чуть подальше я года два тому назад к медведю на десять метров подъехал, а убить не смог.

— Как же это ты? — удивился я.

— Вот так. Еду я однажды по тропе, слышу кто-то в стороне орешину трясет. Орехи градом сыплются. Поехал я туда. Думаю, люди орехи собирают, передохну у них, поговорю, чаю попью. Подъезжаю поближе, людей под деревом нет, а на дереве все затихло. Дерево большое, листья густые. Кто на дереве сидит, не видно. Я окликнул. Молчит. Я еще раз позвал, погромче. Наверху затрещали ветки. С орешины, почти рядом с конем, свалился медведь. Когда об землю шмякнулся, завопил и кинулся в заросли. Конь мой рванул в сторону. Я даже ружье не успел с плеча снять, как мишки и след простыл. Знай я наперед, что это не человек, добыл бы медведя.

Тропа ушла от речки и, прижавшись к крутому косогору, полезла вверх.

— Смотри! Вон архар стоит! — приглушенным голосом сказал проводник.

Метрах в двухстах от нас на скальном выступе, словно изваянный из камня, застыл красавец рогаль.

— Далековато, — вздохнул проводник. — Ружье не достанет, а ближе не подойдешь. Жаль. Такой самец Косте и нужен.

— Ну-ка, придержи ослов, — сказал я, осторожно слезая с седла. — Я из винтовки попробую.

Чувствуя себя в безопасности, архар оставался неподвижным. Я лег за камень и навел перекрестье прицела на лопатку зверя. Охотничий азарт заглушил жалость. В оптический прицел были видны даже бугорки на витках рогов. Я чуть задержал дыхание и мягко нажал спуск. Выстрел хлестнул по ущелью. Архар высоко подпрыгнул и, переворачиваясь в воздухе, полетел вниз.

— Ты смотри! — удивился Аман. — Попал! Вот уж чего не ожидал.

Я промолчал. Аман умел подшутить. Меня об этом предупредили еще на заставе.

— Смотри! Смотри! — снова закричал Аман, показывая на соседний склон.

Там бежали дикие свиньи, вспугнутые выстрелом. Впереди неторопливо трусила большая свинья, а за ней, спеша изо всех сил, карабкались по камням два поросенка. Чуть в стороне шли еще две свиньи. Мы не стали стрелять по ним. Нам еще предстояло вытащить из ущелья архара. Нашли мы его сразу. Он лежал под скалой, неловко подвернув голову с большими рогами. Пуля прошла по лопаткам и пробила его насквозь.

Когда, изрядно вспотев, мы вытащили его на тропу возле перевала, подошел Костя.

— И не дрогнула рука на такого красавца? Кто стрелял?

— Леша отличился! — кивнул на меня Аман.

— Ну так ему и разделывать зверя.

— В данном случае ты, Костя, нелогичен. Когда я не поймал рыбы, то, как неудачник, чистил ее. Здесь же моя удача опять против меня!

— Ладно, старик. Не хнычь. Снимать шкуру с убитого зверя — это честь для охотника!

Я бы охотно уступил эту честь, но разделывать архара все же пришлось мне.

В тот же день мы распрощались с фруктовым лесом. Тропа вывела нас из ущелья и стала вилять между холмами. Мы то забирались на пологие вершины и ехали по плоскогорью, то снова спускались в низины и петляли, обходя холмы.

В одной из низин навстречу нам из-за поворота выбежала джейранка, а за ней два крошечных джейраненка. Увидев нас, она на секунду замерла, потом почему-то не кинулась назад, а свернула с тропы и вместе с малышами укрылась под обрывом в промоине.

Аман сорвал с плеча ружье.

— Опусти ружье! — сказал ему Костя.

— Тихо! — страшным шепотом отозвался Аман. — Спугнешь!

— Не смей! Тебе говорят! — уже заревел наш начальник.

— Не мешай! — еще яростнее зашипел проводник. — Я не ее! Лешка, винтовку приготовь!

Аман еще не договорил, как из-за того же поворота выскочил волк, а за ним второй. Звери бежали, опустив морды к земле. Они так увлеклись преследованием, что наскочили на нас почти в упор, а когда почуяли опасность, то удирать им было поздно. Первого срезал выстрел Амана, а второй растерялся и, вместо того чтобы повернуть и скрыться за поворотом, кинулся вверх по крутому склону холма.

Перекрестье прицела легло на лобастую башку зверя, потом обогнало ее. Прогремел выстрел. Волк с ходу ткнулся мордой в землю и медленно сполз назад.

— Костя, неужели ты думал, что я хочу бить матку с детенышами? — укоризненно сказал Аман. — Чуть все дело нам не испортил.

— Прости, — смущенно отозвался Костя. — Я сначала не понял твоих намерений.

— Если кара-куек[34] не уходит от человека, значит, за ним гонится зверь. Это каждый мальчишка знает.

— Теперь и я знать буду, — примирительно сказал Костя.

Убитые волки были самкой и самцом.

— Где-то здесь выводок, — заметил я.

— Здесь-то здесь, — отозвался Аман. — Только без собаки его не найдешь. Эх, Сары моего нет с нами. Он мастер отыскивать волчьи норы. Эй, Костя, ты не трогай волков! Если от человека будет пахнуть волком, ослы его к себе не допустят. Мы с Лешей уже возились с волками, тебе придется ослов держать!

Когда совсем стемнело и мы укладывались спать, Аман сказал:

— До Ай-Бадама осталось два дня пути. Завтра утром мы перейдем в сай, где я часто встречал кобр.

Утром Костя поднял нас до рассвета и все время торопил: даже чай мы пили впопыхах. В путь тронулись едва только начало сереть.

В широкой долине, заросшей камышом и колючими кустами, где-то в глубине зарослей временами журчал ручей. Из зарослей тянуло сыростью, пахло болотом. С восходом солнца на все лады заорали лягушки. Тонко пищали комары, атакуя и нас и ослов.

Мы ехали по узенькой тропке, то и дело цепляясь коленями за кусты.

— Стой! — недовольно сказал Костя. — От ослиного топота и треска сучьев все змеи за километр разбегутся. Я пешком впереди пойду, а вы подождите немного и, не торопясь, езжайте следом.

Сначала на сравнительно небольшом участке тропы он поймал две кобры. Потом наша тропка вышла на широкую торную тропу и змеи не стали попадаться. Больше того, на одном кусте зажатая в расщепленную палку висела только что убитая крупная кобра. Увидев ее, Костя даже застонал. Через четверть часа мы снова наткнулись на убитую змею. Как и первая, она висела на кусте.

— Кто-то едет впереди и бьет змей, — заметил Аман. — Вот свежий ослиный помет, а вот следы людей.

— Нужно догнать этого злодея! — горячился Костя. — Поехали быстрее!

— Подожди, — остановил его Аман. — Вон видишь, навстречу едет старик? Он, конечно, видел того, кто бьет змей. Спросим его, далеко ли тот человек.

Поравнявшись с нами, старик громко произнес:

— Ассалам алейкум!

— Ва-алейкум ва-ассалам! — ответил наш проводник и почтительно пожал протянутые ему руки.

Старик приветствовал каждого из нас и долго осведомлялся о нашем здоровье, о здоровье и благополучии наших семей, о здоровье нашей скотины, об успехе наших дел и еще о чем-то. Аман утвердительно отвечал на все вопросы старика и в свою очередь задавал те же вопросы. Это был старинный ритуал приветствия путников. Обмен приветствиями продолжался пять минут. Костя от нетерпения ерзал в седле, но не мешал. Нарушать обычай, освященный веками, он не решался.

— Скажите, отец, — произнес, наконец, Аман. — Кто едет по тропе впереди нас?

— Мальчишки в школу возвращаются после дня отдыха. Отсюда километров в десяти наш интернат.

— Это они бьют змей?

— Конечно, они. Я и сам в детстве так развлекался. Полезное занятие. Аллах за каждую змею по греху снимает.

— Далеко они?

— Не очень. Если быстро ехать, за полчаса догнать можно.

— Спасибо, отец, — не выдержал Костя. — Будь здоров! Нам спешить нужно!

— Зачем спешить? — удивился старик. — Подожди. Отдохнем. Поговорим. Чаю попьем…

Но Костя уже погнал своего осла по тропе.

— Лешка, ты езжай за ним. Я потом догоню вас, — поспешно сказал Аман. — Мне с аксакалом поговорить надо!

Я ткнул своего осла палочкой в загривок и затрусил вслед за Костей.

Мальчишек мы увидели в тот момент, когда они добивали очередную жертву. Четверо сорванцов в ярких нарядных тюбетейках бросили своих ослов, прыгали вокруг еще шевелившейся змеи и азартно колотили ее палками. Орали они при этом так, что их было слышно, наверное, за километр.

Ослы не обращали внимания ни на взлетавшие палки, ни на крики. Они были очень довольны передышкой и усердно ели траву. На седлах у них болтались сумки с учебниками и какие-то узелки, очевидно с домашней снедью.

Увидев нас, мальчишки еще старательнее заработали палками, явно рассчитывая на наше одобрение.

— Ах вы, злодеи, — сокрушенно сказал Костя. — Такую змею загубили!

— Почему ругаешься? — недоуменно глянул на него старший из ребят. — Змей надо бить! Кого хочешь спроси, любой так скажет!

— Вот и плохо, что скажет. Змей беречь надо!

— Змей беречь?! Они же самые вредные твари! Если человека укусит — человек умрет. Скотину укусит — скотина умрет. Они вредят, а пользы от них никакой!

Костя стал объяснять ребятам, почему нужно беречь и охранять змей, а я поехал вперед. Мне эти объяснения уже порядком надоели.

Через полчаса, когда Костя в окружении ватаги догнал меня, я спросил:

— Давно здесь так бьют змей?

— Второй год. С тех пор, как интернат открыли. Каждую неделю мы ездим домой. Туда едем — бьем, оттуда едем — опять бьем. Раньше здесь много больше змей было. В иной день мы по десятку убивали.

Слушая это. Костя только вздыхал.

— Мы больше не будем, дяденька, — успокоил его один из ребятишек. — И всем скажем, чтобы змей не убивали.

Расстались мы друзьями. Мальчишки свернули к интернату, а мы остались на развилке ждать Амана. Проводник не заставил нас томиться. Скоро мы услышали веселую песенку, и из-за кустов выехал Аман.

— Ну, как дела. Костя? Останемся здесь?

— Нет. Пойдем в пески. Здесь ребятишки змей выбили.

— Эти пострелята везде поспевают, — огорчился Аман. — Ну не горюй. Костя. Здесь не нашли, в песках найдем. Там ребятишек не бывает!

Вечером перед последней ночевкой в горах я уехал по тропе вперед. Костя по обыкновению задержался, осматривая заинтересовавшие его места, а Аман остался с ним. Тропа перевалила через очередной холм и спустилась в глубокое ущелье. На его склонах я увидел какие-то узенькие тропы. Тот, кто их протоптал, очевидно, не боялся крутизны: тропы пересекали склоны сверху вниз. Я и раньше встречал такие тропы, но в этом ущелье их было особенно много.

Кто же здесь ходит? Кеклики? Кабаны? Нет. Джейраны? Тоже нет.

Мои раздумья прервал подъехавший сзади Аман.

— Чего разглядываешь? — спросил он. — Я еще с вершины холма видел, что ты стоишь.

— Да вот думаю, чьи это тропы?

— Эти тропы? Ха, да это джейра здесь живет. Он каждую ночь из норы на кормежку идет по одной дороге. Вот и про топтал себе тропинку.

— Что за джейра? Я не знаю такого зверя.

— Не знаешь? Это такой зверь, у которого вместо шерсти растут иголки. Да ты еще вчера эти иголки подбирал.

— А, так это дикобраз! Понятно.

— Ну а раз понятно, то поезжай вперед, да побыстрее.

Солнце уже низко, а до родника еще час пути. Мы не успеем до темноты ужин сварить.

— А Костя где?

— Он там каких-то ящериц ловит. Подъедет позднее.

Дикобразов в ущелье, видно, было много. Почти за каждым изгибом ущелья я замечал их тропы. На пыли тропы, по которой мы ехали, Аман показал мне отпечатки их лап, а черно-белые длинные иголки, потерянные дикобразами, я подбирал и втыкал в поля шляпы.

Мне очень хотелось увидеть живого дикобраза, но он выходит кормиться уже в темноте и возвращается в свою нору еще до рассвета.

Ночевали мы на лужайке возле родника. Ночь прошла без происшествий, а перед рассветом с топотом прискакали стреноженные ослы и едва не свалили нашу палатку.

— Эге-гей! — закричал выскочивший наружу Аман и выстрелил из ружья.

— Что там такое? — в один голос спросили мы с Костей.

— Наверное, волки к ослам подбирались, — ответил Аман. Я взял винтовку и тоже вылез из палатки. Ослы тревожно прядали ушами и испуганно жались к нам. Мы осмотрелись, но никаких волков не обнаружили.

Костя завозился, сладко, протяжно зевнул и спросил:

— Ну как, прогнали волков?

— Прогнали, — ответил Аман и тоже зевнул. Я хотел было залезть обратно в палатку, чтобы понежиться в теплом спальном мешке (воздух в ущелье был весьма свеж), но Аман сказал:

— Спать больше некогда. Вон видишь, утренняя звезда уже горит. Скоро светать начнет. Давай-ка чай кипятить и в дорогу собираться. Путь нам еще предстоит неблизкий. Хорошо, если в Ай-Бадам к вечеру придем. По дороге Костя опять будет кого-нибудь ловить и задержит нас.

Вспыхнула спичка. Маленький огонек перебежал на клочок газеты, потом перекинулся на стружки и сухие веточки под катышками сухого навоза. Потянуло душистым дымком. Катышки кизяка занялись синими язычками пламени, и скоро запрыгала, задребезжала крышка на чайнике.

Мы уселись кружком пить чай, а ослы подошли к огню и продолжали настороженно прислушиваться.

— Вот как напугались, — засмеялся я. — До сих пор в себя не придут.

— Нет, — возразил Костя. — Ослы зря тревожиться не станут. Поблизости есть какой-то зверь.

Аман внимательно посмотрел на ослов и сказал:

— Ослы не только чуют зверя, они его видят. Смотрите, как напряженно все они уставились в одно место!

Мы с Костей, как по команде, повернулись в ту же сторону. Мутная предрассветная тьма. Даже кусты, росшие метрах в десяти, не были видны.

— Пейте-ка лучше чай, — сказал Костя. — Остывает. Волки уже удрали по меньшей мере на километр.

Горячие кружки приятно согревали руки. Галеты аппетитно похрустывали на зубах.

Медленно светало. Тьму сменила серая мутная мгла. Она была ничуть не лучше, чем тьма, и от костра уходить не хотелось, но проводник решительно поднялся.

— Костя, собирай посуду и остатки еды. Леша, пошли ослов поить!

Возле родника ослы не захотели подходить к кустам, которые росли на подступавшем склоне. Они захрапели и метнулись назад.

— Там кто-то есть, — сказал проводник.

Я поднял камень и бросил его в кусты. Там кто-то пискнул и завозился. Ослы снова шарахнулись и едва не сбили с ног подходившего Костю. Аман опрометью кинулся за ружьем. Через минуту он вернулся обратно и, вскинув ружье, хотел выстрелить в шевелившиеся кусты.

— Подожди! — остановил его Костя. — Ты видишь, в кого стрелять?

— По звуку выстрелю!

— А может быть, это не волк!

Аман опустил ружье.

— Леша, давай выгоняй зверя камнями!

Я забросил в кусты, наверное, не меньше сотни больших и маленьких камней, но все было безуспешно. Тот, кто прятался в кустах, перебирался с места на место, но на лужайку не выходил.

— Нужно подождать, пока совсем рассветет, и узнать, кто же это! — сказал Костя. — Леша, иди возьми винтовку. Она может пригодиться!

О том, что нам нужно двигаться дальше, мы забыли и стояли с ружьями наготове, словно часовые. Через полчаса стало совсем светло, и мы хорошо видели, как шевелятся кусты в том месте, где находится неизвестное нам существо.

— Давайте оттесним его из кустов на открытое место, а уж от наших выстрелов ему не уйти! — сказал Аман.

Мы ринулись в кусты и стали прочесывать заросли. Кусты были необычайно колючими. Маленькие, но очень острые иголки торчали даже на листьях. Они прокалывали брюки, куртки, впивались в тело. Я уже пожалел, что ввязался в это дело, и следил лишь за тем, чтобы уклониться от иголок, а не за тем, где двигается неизвестный зверь, как вдруг Аман закричал:

— Вот он!

Из кустов на лужайку выбрался волк. Он кое-как ковылял, едва передвигая передние лапы.

— Лешка! — крикнул Аман. — Не стреляй! Живым возьмем!

Не обращая внимания на колючки, он ринулся через кусты на лужайку. Его примеру последовали и мы с Костей. Оставляя на кустах клочки брюк и рубах, а в коленки и в низ живота собирая десятки колючек, мы, как танки, проломились через кусты и тоже выскочили на лужайку.

Увидев нас, волк сделал несколько неловких скачков, но тут же повалился на бок и тоскливо завыл.

Ослы, заслышав этот вой, поскакали по ущелью прочь от нас. Кто их знает, куда бы они ускакали, если бы за ними не погнался Костя. Аман подбежал к волку сзади, но тот быстро повернулся к нему головой и щелкнул зубами. Я хотел отвлечь зверя, но он все равно огрызался. Тогда Аман положил ружье на землю и стал снимать свой ватный халат.

— Отвлеки его на минутку! — сказал он мне. Я затопал ногами и закричал на волка. Он повернулся ко мне, и в то же мгновение Аман набросил халат ему на голову.

Волк попытался сбросить халат, но Аман навалился на зверя и туго обвернул его голову полами. Волк затих.

Зверь был очень худ. Шерсть у него торчала клоками, а ребра и позвонки можно было довольно легко пересчитать.

— Давай, Леша, лапы ему связывай!

Я побежал за веревкой и, как на грех, никак не мог ее отыскать.

— Да отрежь ты растяжки у палатки! — закричал Аман, увидев, что я бестолково топчусь возле вьюков.

Задние лапы волка я связал довольно быстро, но когда схватил левую переднюю, то укололся. Выпустил ее, схватил правую и тоже укололся.

В обеих передних лапах волка торчали дикобразьи иголки. Вот почему он не мог бежать!

Но вот и передние лапы зверя связаны. Аман поднялся и сдернул халат с его головы. Морда зверя распухла и была утыкана черными иглами, словно подушка с иголками. Две иглы торчали и из груди.

— Здорово тебя разделали! — сочувственно сказал Аман волку.

Тот не принял его сочувствия и снова жалобно завыл. Вой волка перекрыла громогласная ругань Кости. Пока мы возились с волком. Костя с трудом завернул удиравших ослов и уже подгонял их к лагерю, как вдруг, услышав волчий вой, ослы повернули и снова поскакали прочь от лагеря. Хорошо, что они были стреножены. Иначе догнать и завернуть их было бы невозможно.

— Не вой, дура! — сказал Аман, обращаясь к волку. — Убивать тебя никто не собирается. Сейчас мы из тебя и иголки вытащим!

Проводник ухватил волка за уши, петлей веревки затянул ему пасть и занялся хирургией, если так можно назвать то, что он делал.

Он выдергивал иголки без малейшего колебания. Волк взвизгивал и вертел головой. По морде зверя текла кровь, смешанная с гноем. Аман тряпкой обтер морду зверя и засыпал ранки пылью, которую собрал тут же на тропе.

— Зачем тебе живой волк? — спросил я проводника.

— Это волчица. Молодая. Глупая. Оголодала и напала на джейру. Если не мы, от иголок она погибла бы. Я ее приручу. Давно хотел такую найти. Теперь нашел. От нее и Сары хорошие щенки будут.

— От пыли у нее заражение будет, и она подохнет.

— Ничего не случится. Я у Сары раны всегда пылью засыпаю. Хорошо заживают.

— А как ты ее повезешь?

— Она на осле поедет. Я пешком пойду.

Когда я рассказал о таком методе лечения знакомому профессору-медику, он объяснил, что для лечения животных такой метод, может быть, и пригоден, потому что на юге Узбекистана солнце нагревает пыль до семидесяти — восьмидесяти градусов тепла, и происходит как бы естественная пастеризация пыли, но для лечения ран у людей он не рекомендовал применять пыль. В пыли могут быть всякого рода микробы.

Вечером, когда мы добрались до Ай-Бадама, Аман снял связанную волчицу с осла и облил ей морду водой. Насколько позволяли веревки, волчица раскрыла пасть и языком стала слизывать капельки влаги с шерстинок.

— Раз воду ищет, будет жить! — обрадовался проводник.

Он оказался прав. Недавно я был у него в гостях и видел эту волчицу. Она стала совсем ручной. Ее щенки, дети Сары, ростом с годовалого теленка, отлично пасут и сторожат овец. Слава о них разлетелась далеко по степи. Чтобы приобрести хоть одного из них, с Аманом договариваются за год вперед, и за щенка, не торгуясь, отдают двух баранов.

Еще утром, когда мы кипятили чай, я заметил несколько орлов, круживших в небе. Вообще-то парящий орел в горах не такая уж редкость, но тут я насчитал их сразу десятка полтора.

— Смотри, Костя, — сказал я. — Это что же, орлиный перелет?

— Нет, — ответил мне Костя. — В окрестных горах обитает довольно много орлов. Скорее всего, где-то поблизости лежит падаль.

Надо отдать должное Косте, повадки диких животных и птиц он знал прекрасно.

Когда мы поднялись на перевал и сели отдохнуть, я разглядел в бинокль тушу мертвого осла. Она лежала недалеко от тропы, а вокруг нее на соседних камнях сидели большие темные птицы.

— Два черных грифа, семь орлов-могильников, один белоголовый сип, — сказал Костя, поглядев в бинокль, и полез в карман за записной книжкой.

— Костя, хочешь, мы поймаем живого орла? — спросил нашего начальника Аман.

— Для этого нужно задержаться минимум на сутки, — не отрываясь от записной книжки, ответил Костя, — да к тому же еще неизвестно, попадет ли он в петлю. Нет у нас времени на это.

— Ты не понял меня, — возразил проводник, — я говорю тебе о том, чтобы сейчас поймать живыми одного или даже несколько орлов!

— Может быть, ты хочешь подстрелить их?

— Нет. Орлы будут совсем здоровые. Мы возьмем их руками.

— Как же это ты, Аман, поймаешь руками здорового орла? — засмеялся Костя. — Соли ему на хвост насыплешь, что-ли?

— Э-э! — недовольно протянул проводник. — Ученый ты человек, Костя, а такой простой вещи не знаешь! Скажи просто, нужен тебе здоровый орел?

— Особой нужды в орле нет, но если можно его поймать, давай лови!

— Хорошо. Поймаю. А ты разве не примешь участия в охоте?

— Я лучше отсюда посмотрю, как это будет выполнено, — недоверчиво отозвался Костя.

— Леша, ты пойдешь?

— Пойду.

— Ладно. Только иди рядом со мной и делай все так же, как буду делать я. Дай-ка мне бинокль, Костя!

Аман долго разглядывал птиц в бинокль, а потом повернулся ко мне и сказал:

— Мы с тобой спустимся по обратному склону до овечьей тропы и по ней выйдем к дохлому ослу. Возьми с собой крючок, которым прижимают змей.

Мы осторожно подошли к овечьей тропе, горизонтально опоясывавшей склон, и, прячась за камни, стали подкрадываться к птицам, рвавшим на части тушу мертвого животного. Два крупных черных орла копались во внутренностях, а вокруг, нахохлившись, расположились около десятка других, поменьше. Птицы были настолько поглощены ожидаемым пиршеством, что потеряли обычную осторожность и позволили подобраться к ним на полсотни шагов. Когда мы с Аманом выскочили из-за камней и побежали к падали, орлы, сидевшие в ожидании своей очереди, врассыпную бросились вниз по склону и, распустив крылья, один за другим стали взлетать. Орлам, что пировали, бежать вниз уже было нельзя — мы от резали им этот путь. Размахивая громадными крыльями, две большие черные птицы неуклюже заскакали вверх по склону. Однако мы бежали быстрее. Орел, которого преследовал Аман, вдруг резко остановился, опустил голову до самой земли и начал выбрасывать из клюва проглоченные куски мяса. Аман быстро прижал голову птицы крючком к земле и тут же ухватил рукой за шею. Орел забился и свалился на бок. Проводник одной ногой прижал ему крыло, а другой — ногу. Птица старалась повернуться к нему задом, но Аман держал ее крепко.

— Лешка, помоги!

Я подскочил с другой стороны. Тут же мимо меня со свистом пролетела струя помета — птица защищалась всеми доступными ей способами. Вдвоем мы быстро связали птице крылья и опустили ее на землю. Орел поднялся на ноги и щелкнул клювом.

— Берегись! — крикнул мне Аман.

Я отскочил в сторону. Орел, вытянув шею, неуклюже заковылял за мной. Аман отпихнул его крючком. Орел ухватил крючок клювом — и десятимиллиметровое железо согнулось.

— Если этот «друг» схватит клювом твой палец, то считай, что этого пальца у тебя нет, — сказал проводник, показывая мне крючок, — видишь?

Тем временем второй орел взобрался на самый гребень холма, тяжело замахал крыльями и побежал вниз по склону. Тщетно. Взлететь ему не удалось: он был слишком тяжел. Мы с Аманом настигли его в тот момент, когда он, как и первый, пытался отрыгнуть проглоченную пищу. Короткая схватка — и второй орел становится нашим пленником. Костя подогнал ослов.

— Черные грифы, — сказал он, осмотрев птиц.

На головы грифов набрасываем мешки, затем завертываем их в мешковину, и спустя немного времени они уже болтаются, как переметные сумы, на передней луке у Амана.

— Эти птицы могут голодать неделю, но уж когда находят пищу, то наедаются так, что не могут взлететь, и отсиживаются в укромных местах, пока не переварят съеденное, — коротко объяснил причину нашего успеха Аман.

С того дня прошло несколько лет, но в одном из зоопарков нашей страны эти орлы живут и сейчас.

У КОЛОДЦА АИ-ГЮЛЬ

Третий день мы идем в глубь пустыни Каракумы к колодцам урочища Ай-Гюль, там еще сохранились нетронутые очаги кобры.

Наше имущество и канистры с водой несет четверка ослов. Идти нелегко: ноги по щиколотку тонут в мягком песке. Если утром после ночного отдыха шагаешь свободно, то уже к полудню каждый шаг дается с трудом. Солнце печет. Едкий соленый пот заливает глаза. Все время хочется пить, но пить много нельзя, во-первых, потому, что запас воды у нас небольшой и каждый получает строго ограниченное количество, а, во-вторых, сколько ни пей, на жаре не напьешься. Вода будет булькать в животе, вызывая тошноту, мокрый от пота быстро потеряешь силы и не сможешь идти. Без воды же пересыхают рот и горло. Это так же неприятно, как и булькающая в животе вода. Чтобы рот не пересыхал, мы все время сосем гладкие камешки (Аман набрал их на берегу речки). Язык перекатывает камешек, и слюна смачивает рот. Очень помогает этот простой древний способ, но пить все же хочется. Каждый из нас мечтает о той минуте, когда можно будет напиться досыта.

Вечером третьего дня, когда мы плелись уже в густых сумерках, ослы вдруг насторожили уши и оглушительно заревели.

— Держись бодрей! Колодец близко! — радостно воскликнул Аман.

Ослы оживились, как по команде свернули с тропы и затрусили куда-то в темноту. Мы последовали за ними и вскоре вышли к сардобе — постройке, защищающей колодец от заноса песком. Вода в колодце была солоноватой, отдавала сероводородом, но и она казалась нам нектаром. Однако, едва мы выпили по кружке, как Аман сказал, что больше сегодня воды нам не даст.

— К этой воде привыкнуть надо, — загадочно улыбаясь, сказал он. — Это святая вода!

Мы возмутились и попытались получить еще по кружке, но Аман больше воды все-таки не дал. Через несколько часов мы были ему за это благодарны: «святая вода» действовала как отличное слабительное.

Ослы были привередливее нас. Они не стали пить воду из колодца, горестно ревели и тянулись к единственной канистре, где осталась вода из Ай-Бадама.

— Ничего, — усмехнулся Аман. — Завтра вас за уши не оттянешь от воды из этого колодца.

На другой день ослы стали пить воду из колодца, да так, что дежурному приходилось изрядно потрудиться, прежде чем они напились досыта.

Урочище Ай-Гюль (Лунный Цветок или Лунная Роза) — большая котловина, окруженная высокими барханами. Вдоль котловины с запада на восток протянулись ровные глинистые площадки — такыры. По краю такыров устраивали свои колонии маленькие зверьки песчанки. Возле этих колоний и следовало искать кобр. Здесь змеи живут в колониях песчанок: лазят по норам и поедают их хозяев.

Охоту мы начали с поисков этих колоний. Найти их не составляло большого труда. Если склон песчаного бугра, чаще примыкающего к такыру, изрыт выходами нор, то это и есть колония песчанок. Но нам не везло. Три дня с рассвета до заката топтали мы пески вокруг колодца в радиусе десяти километров. Все колонии песчанок знали наперечет. Нашли в этих колониях и следы змей, а вот самих змей на поверхности земли застать нам не удавалось.

С каждым днем становилось все жарче. Редкая трава стала желтой. К полудню песок нагревался так, что жег ноги даже через подошвы сапог.

Костя ходил темнее тучи. План отлова змей срывался.

— Костя, — осторожно сказал я, — тебе Юрий рассказывал о своем методе поиска и отлова кобр?

— Рассказывал.

— Давай попробуем его применить?

— Не стоит.

— Почему?

— В этом методе очень много фантазии.

— Какой фантазии?

— Обычной. Ну скажи мне, пожалуйста, как это можно сидеть возле норы и ждать выхода кобры? Ты уверен, что она обязательно выйдет? Активный поиск гораздо эффективнее.

— Да ведь я своими глазами видел, как Юрий дождался выхода кобры и взял ее!

— Случайность.

— Но из активного поиска пока ничего не выходит.

— Не умеем искать.

— Давай все же попробуем применить Юркин метод!

— Глупостями заниматься у меня времени нет.

— Тогда разреши мне попробовать?

— Пожалуйста. Только не заблудись. Один ведь пойдешь.

— Постараюсь не заблудиться.

Утром Костя, Илларионыч и Аман опять ушли до рассвета, а я поднялся только на восходе солнца и к обеду вернулся в лагерь.

— Ну и как? — спросил меня Костя.

— Поставил две вешки. Вечером пойду караулить змей.

— Придешь к норе — засеки пеленг на колодец, чтобы не блудить ночью. Если собьешься в темноте — садись и жди рассвета. Утром легче разобраться что к чему. Ну а если ты не придешь к двадцати двум ноль-ноль, то я дам две красные ракеты. Засеки на них пеленг и только тогда иди. Будешь уходить от колодца, возьми с собой не одну, а две фляжки воды. Да фонарик не забудь!

До первой вешки было километров пять. Из лагеря я вышел по жаре и к концу пути рубашка на мне была мокрой. Осталось идти с полкилометра, а солнце уже зашло за горизонт. Опаздываю! Я почти бежал. Вот, кажется, последний бархан. Задыхаясь, взобрался на песчаный гребень и… увидел кобру. Она ползла у подножия бархана. Я замер и огляделся. Эта не та, что я выследил. Флажок на вешке краснеет далеко в стороне. Быстро к змее! Она уже заметила меня и кинулась наутек. Уйдет! Огромными прыжками я приблизился к кобре. Она поднималась по склону бархана, но вдруг песок осыпался и увлек змею вниз. Тут я ее и настиг.

Раздув капюшон, кобра резко подняла над землей переднюю часть туловища. Отрывистое шипение, затем стремительный бросок в мою сторону. Это уже опасно: голова змеи поднята выше голенища сапог. Отступать тоже нельзя. Змея удерет. Крючком прижимаю кобру к земле. Она отчаянно забилась, завертела головой, пытаясь достать крючок зубами. Туловище змеи прижато теперь ногой. Пинцет сдавливает ей челюсти. Еще секунда — и голова змеи у меня в руке.

Схватка кончилась. Кобра уже в мешке. Теперь скорее к норе с флажком. Может быть, я успею еще поймать и змею, выслеженную днем. Две кобры за вечер — это будет здорово!

Вот и вешка! Выходного следа нет: змея еще в норе. Снимаю вешку и сажусь на песок метрах в трех от норы. Сидеть нужно, сохраняя каменную неподвижность. Кобра может осматриваться, чуть-чуть выставив голову из норы. Если что-нибудь ей покажется подозрительным, она не выйдет. Попробуйте замереть, уставясь глазами в черную дырку норы, когда сердце еще не успокоилось от быстрой ходьбы, а в глаза назойливо лезут какие-то жгучие мошки! Я терпел эту пытку минут двадцать, потом не выдержал и отмахнулся от мошек. Нет, я не махал рукой. Плавно поднес руку к лицу и осторожно пошевелил пальцами, чтобы мошки хотя бы немножко отдалились от глаз. В следующую секунду я увидел мелькнувшую голову кобры. Змея юркнула в глубь норы. Все. Дальше ждать бесполезно. Под землей кобра уйдет далеко от подозрительного места. С досады я прежде всего помянул черта, потом с наслаждением перебил окаянных мошек и отправился восвояси.

Быстро темнеет. С трудом разглядываю отпечатки следов. Взять пеленг на колодец я забыл и обратно плелся по своему следу. В темноте путь всегда кажется длиннее. Днем видишь далеко вперед и можно идти напрямую. Ночью же, да еще в незнакомом месте ты привязан к тропе или следу. В довершение всех бед на такыре я сбился со следа. Дальше идти нельзя. Если в темноте пройду мимо колодца, завтра в лучшем случае сорву работу товарищей, которые вместо того, чтобы ловить змей, будут разыскивать меня. В худшем же случае цена ошибки — жизнь. Пески ошибок не прощают.

Взбираюсь на гребень ближнего бархана и, чтобы не сесть на скорпиона или кого-нибудь похуже, освещаю песок фонариком. Песок чист. Протаптываю место ногами и сажусь.

Ночное небо в пустыне — алмазный бисер на черном бархате. Я очень люблю разглядывать звездные узоры, но сейчас мне не до того. На часах двадцать один пятьдесят. Через десять минут будут ракеты. Ориентирую компас, чтобы засечь пеленг по ракетам. Так, теперь можно оглядеться. Нет ли поблизости скорпионов? Обвожу лучом фонарика вокруг себя: предосторожность не помешает.

Луч накрывает маленького зверька. Это тушканчик. Он сидит на задних лапках метрах в трех от меня и завороженно смотрит в рефлектор. Глаза тушканчика — два розоватых огонька. В полосу света сверху сваливается серый комок. Сова! Тушканчик только пискнул, и сова вместе с жертвой исчезла в темноте. Веду луч дальше. Вот вспыхнули две голубоватые точки. Это глаза ящерицы. Она не ждет, как тушканчик, а стремглав ныряет в спасительную темноту. Луч ползет дальше, и вдруг заискрилась целая россыпь голубых огоньков. Сколько здесь ящериц! Только почему они активны ночью? Нужно будет спросить об этом Костю.

Смотрю на часы: двадцать два ноль-ноль. Где же ракеты? Напряженно вглядываюсь туда, где, по моим расчетам, находится колодец. Ничего нет. Темнота.

Ракета появилась гораздо правее. Светящейся точкой она летит вверх и там разлетается кровавыми брызгами. Засекаю пеленг. Теперь не собьюсь. Вторая ракета. Подхватываю мешок со змеей и быстро иду к колодцу. Время от времени проверяю направление по компасу. Через час с вершины бархана вижу огонек костра! Колодец!

Мой фонарик заметили. Рядом с неровным взблескивающим огнем костра замигал яркий огонек фонарика. Мигаю в ответ.

Яркий огонек разразился потоком длинных и коротких вспышек: Морзе. Это Костя сигналит. Читаю буквы нараспев: «растяпа».

— Как результат? — спросил меня Илларионыч, едва я подошел к костру.

— Есть одна. Правда, это не из выслеженных, но возле тех же колоний.

— Ну а мы опять пустые.

Костя взвесил мешок в руке, как-то странно хмыкнул и промолчал.

— Костя, если бы ты знал, сколько ящериц я видел сейчас на барханах! Кстати, почему они активны ночью?

— Вопрос соответствует уму его задавшего, — сердито отозвался Костя.

— Ну и все же?

— Днем солнце нагревает песок так, что любое живое существо сварится. Змеи и ящерицы в это время прячутся от жары в норах или на кустиках. Да и вообще почти все животные в пустыне активны ночью, когда песок остывает. Еще вопросы есть?

Больше вопросов у меня не было.

Два последующих дня по вечерам повторялось то же: я приносил змею, а у Кости и Илларионыча мешочки оставались пустыми.

Илларионыч не выдержал.

— Костя, — сказал он. — Хватит упрямиться. Результаты налицо: три вечера — три кобры. Ты делай как хочешь, а я завтра пойду с Алексеем учиться методу Юрия.

— Пойдем вместе, — сдался Костя.

Прочесывая местность, мы идем цепью вдоль такыра. Интервал между ловцами — пятнадцать метров. Дальше расходиться нельзя, участки останутся непросмотренными. В колониях песчанок все задерживались и тщательно осматривали каждую норку. Так посоветовал Костя. Иногда кобра лежит возле выхода норы и ее можно поймать.

Вот Илларионыч остановился и поднял руку. Это сигнал: все сюда. Нашел след змеи!

След начинался от норы и уходил на такыр. На плотной глине след исчез. Илларионыч стал обходить такыр по краю, а мы разошлись в стороны, стараясь обнаружить след. Нет, ничего не видно на гладкой поверхности такыра. Но вот Илларионыч снова поднял руку. След снова найден. Он тянется от такыра к склону соседнего бархана. Кобра переползла из одной колонии в другую. След скрылся в норе. Рядом с норой Илларионыч втыкает вешку с красной ленточкой в виде флажка. Теперь вход в нору виден издалека.

В этот день мы отыскали семь следов кобр. У семи нор, как часовые, встали красные флажки.

К полудню мы вернулись к колодцу, и до вечера каждый занялся своим делом.

Незадолго до захода солнца все, кроме Амана, отправились к норам.

В лагерь я опять принес змею, но главное было не в этом:

Костя и Илларионыч тоже поймали по кобре! Мне очень хотелось задать Косте один-единственный вопрос. Этот вопрос висел на кончике моего языка, но Илларионыч посмотрел на мою сияюще-ехидную физиономию, сравнил ее с хмурым лицом Кости, а потом отозвал меня в сторону и молча показал кулак. Вопрос сразу «исчез» с моего языка.

На следующий день мы обнаружили еще с десяток следов. Кобр в Ай-Гюле было много, однако удача нам изменила, змей мы больше не приносили. У меня два вечера и два утра прошли в бесцельном ожидании. Змеи не выходили. На третий вечер змея вышла, но я упустил ее. У Кости и Илларионыча дела шли не лучше.

— Очень жарко, — сказал Костя. — Было бы чуть попрохладнее, охота была бы успешнее. В жару кобры отсиживаются в глубине нор. Подождем еще несколько дней. Рано возвращаться.

… Утро было хмурое. Небо обложили тяжелые серые тучи, и казалось, вот-вот хлынет дождь. Костя оживился и заторопил нас:

— Это не погода, а клад. В пасмурные дни кобры могут лежать возле нор целый день. Давайте-ка не засиживаться за чаем. Активный поиск должен себя оправдать.

— Костя, а как же тучи? Вдруг ливень хлынет!

— Дождя здесь не будет, — вмешался Аман.

Мне и Аману пришлось идти на дальние такыры. Уже по дороге, там, где в предыдущие дни я проходил несколько раз и не встречал даже ящериц, нам стали попадаться змеи. Стрелки, удавчики и даже очень редкие бойги клубочками лежали возле кустиков полыни. Почти рядом с ними затаились ящерицы. Змеи совершенно не обращали на них внимания. В свою очередь ящерицы не убегали от змей.

Большой варан стоял на вершине бархана. Приподнявшись на ногах, он пристально смотрел в нашу сторону. Когда мы подошли ближе, варан нехотя перебрался на соседний бархан и снова замер. Почему-то и он не укрылся в норе.

Возле первой же колонии песчанок мы увидели кобру. Змея заметила нас издалека, но в нору тоже не пошла, а заскользила по песку прочь от колонии. Когда мы ее настигли, она встала в позу угрозы. Но это нас не испугало, и она попала в мешок. Вторая колония — вторая кобра.

Дальше пошло как в сказке. Возле каждой колонии мы находили кобру. Я радовался и готов был ходить без устали. Аман, наоборот, хмурился. Любая встреченная им змея или ящерица вызывала на его лице недовольную гримасу. Когда же в каждом из трех мешков сидело по две кобры и я хотел уже пересадить змей в один мешок, Аман не выдержал:

— Леша, — сказал он тревожно, — я думаю, дальше не нужно ходить. Давай повернем к колодцу!

— Что ты, Аман, — горячо возразил я. — Зачем возвращаться? Ты видишь, как кобры ловятся — за три часа шесть штук! Пошли дальше, до вечера еще далеко.

— Нет, Лешка, — настаивал Аман, — я думаю, нам нужно вернуться. Это неспроста змеи и ящерицы в норы не идут. Я думаю, беда какая-то будет. Пойдем к колодцу.

— Да ты что? — рассердился я. — День прохладный, вот и лежат змеи на поверхности. Пошли дальше!

— Нет, — упрямо сказал Аман, — дальше не пойдем. Поворачивай!

Ну что я мог сделать с этим упрямцем! Одному идти нельзя. Пришлось возвращаться. Я был сильно обозлен и ругал Амана на все лады. Аман молча терпел самые страшные оскорбления и только прибавлял шагу. Скоро я стал отставать от него.

— Иди по моему следу, — коротко бросил мне проводник, — ждать не буду!

— Ну и черт с тобой, беги. Дойду сам! — окончательно разозлился я.

Я тащил тяжелые мешки со змеями (Аман никогда не прикасался ни к змеям, ни к мешкам). Кроме этого у меня в рюкзаке лежали фляги с водой, еда и аптечка. А он шел налегке. Как же мне было угнаться за ним? Аман, не оглядываясь, уходил все дальше. Вот его фигура исчезла за барханом. Я взобрался на гребень очередного бархана и присел отдохнуть.

Вдруг раздался какой-то низкий воющий звук. В первую минуту я не понял, откуда он пришел. Оглянулся вокруг — ни машины, ни самолета не видно. Гул повторился. Теперь я понял, что он идет из-под земли. Гул нарастал. Какой-то инстинктивный страх заставил меня вскочить на ноги. В этот момент земля подо мной дрогнула. Снизу ощутительно толкнуло раз, потом другой. Затем качнуло так, что я упал на бок. Под землей заскрежетало. Змеи в мешках зашевелились и громко зашипели. Вдруг узкая извилистая трещина расколола бархан и тут же исчезла, поглощенная осыпавшимся песком.

Только тут я понял, что это землетрясение. Утихший было гул снова стал нарастать. Опять толчок, пожалуй сильнее тех, что уже были. Гул и скрежет оглушали. Толчки следовали один за другим. Бархан уходил из-под меня: песок, словно вода, струился вниз. Змеи бились в мешках так, что мешки подскакивали над землей. Меня охватил такой леденящий душу ужас, что я едва не закричал.

Внезапно все стихло. Толчки прекратились. Я подхватил мешки и бросился бежать в сторону колодца.

ДО ВОДЫ ТРИ ДНЯ ПУТИ

К колодцу мы с Аманом подошли почти одновременно. Костя и Илларионыч уже ожидали нас. Сардобы не было. На ее месте груда обломков.

— Беда, — коротко сказал Костя. — Колодец завалило. У нас всего четыре полные фляжки, а до ближайшей воды три дня пути. Нужно немедленно уходить, иначе…

Костя не договорил. И без слов все было ясно.

— Вещи оставить придется, — сказал Аман.

— Да, все бросим. Возьмем только ящики со змеями.

— Три дня без воды ослам не выдержать, — заметил проводник.

— Пойдут, сколько выдержат, — отрезал Костя. — В нашем положении иначе поступить нельзя.

Аман подобрал и связал пучком валявшиеся таловые прутья. Пучок он привязал к седлу.

— Зачем тебе лишний груз? — сказал Костя. — Выбрось!

— Палка в дороге не бывает лишней, — уклончиво ответил Аман.

Четыре ящика с кобрами понесли два осла. На двух других поехали Илларионыч и Аман. Костя и я пошли пешком. Как только мы вышли на тропу, ослы горестно заревели. Они словно чувствовали, что идут в последний путь.

Тогда никто из нас ничем не выдал своего волнения, хотя на душе у нас было далеко не спокойно. Мы уже попробовали и узнали, что такое жара и безводье в песках. Прошагать трое суток почти без воды — это…

Впрочем, попробуйте сами сделать подобный переход, и тогда поймете, что повод для волнений был довольно основательный.

Фляжки с водой Костя положил во вьюк Амана.

— Пить будем только по моей команде, — сказал он, не глядя на нас.

В первый переход шли до темноты. Прошли много. На ночлег остановились там, где ночевали, идя в Ай-Гюль.

— Если так будем идти дальше, — бодро сказал Илларионыч, — послезавтра к обеду выйдем к воде.

— Конечно, выйдем! — поддержал его Костя. — Главное — носа не вешать!

— Давайте идти ночью, — предложил я. — Сейчас прохладно и идти гораздо легче, чем днем!

Аман отрицательно покачал головой.

— Нет, идти нельзя. Тучи. Звезд не видно. Можно целую ночь кружить на одном месте. Давайте лучше спать. Завтра будет трудный день.

Перед сном Костя выдал каждому по полстакана воды. Стараясь продлить наслаждение, мы тянули воду крошечными глоточками. Ослам воды не было. Они стояли, понуро повесив головы.

Я уснул сразу, а когда проснулся, было еще темно. Тучи ушли. Небо сверкало звездной россыпью. Рядом закряхтел и заворочался Аман. Через минуту он сел и позвал нас.

— Эй, друзья! Надо вставать. День будет жаркий. До жары нужно пройти как можно больше!

Костя налил из фляги стакан воды и разделил ее на всех. Минут через десять мы были уже в пути.

Жара наступила сразу, как только взошло солнце. Идти стало неимоверно трудно. Каждый шаг отдавался в висках. Безжалостное солнце, казалось, проникало сквозь панаму и череп и жгло мозг. Ослы шли, шатаясь. Шатались и мы. Илларионыч и Аман с самого утра плелись пешком. К полудню осел Амана упал и не поднялся.

— Не останавливаться! — хрипло сказал Костя. — Вперед!

Остановиться все же пришлось. Аман не хотел оставлять свои прутья. Спорить с ним у Кости не было сил. Пока Аман перевьючивал прутья на другого осла, мы в изнеможении легли. Я думал, что не смогу подняться и идти дальше. Костя и Илларионыч тоже лежали. Однако когда Аман погнал ослов, то все поднялись.

Лежащий осел не хотел оставаться. Он задрал голову и забил ногами, пытаясь перевалиться на живот. Мы с Костей помогли ему. Он было встал, но тут же рухнул. Лицо Амана скривилось, он махнул рукой и не оглядываясь пошел за уходившими ослами. Упавший осел из последних сил поднял голову и попытался зареветь. Вместо рева раздался болезненный хрип. Этот хрип резанул уши больнее, чем самый оглушительный рев. Не оглядываясь, чувствуя себя самыми последними негодяями, мы молча поплелись прочь.

На закате солнца упал второй осел — один из тех, что несли ящики со змеями. С трудом перевьючили ящики.

— Говорят, при безводье можно пить кровь животных, — прохрипел Илларионыч.

Все внутри меня горело от жажды, но даже и тогда такая мысль показалась чудовищной. Костя и Аман переглянулись и промолчали. Потом Костя достал флягу, налил четверть стакана и протянул Илларионычу.

— Пей!

Илларионыч дрожащей рукой взял протянутый ему пластмассовый стакан. Мы отвернулись.

— На! — толкнул меня в спину Илларионыч. Я нехотя оглянулся. Старик протягивал ко мне руку со стаканом.

— Ты чего?

— Пей!

— А ты?

— Я уже. Целый глоток.

Костя и Аман сидели, не оборачиваясь. Я глотнул и толкнул Амана. Аман тоже сделал глоток и передал стакан Косте. Костя оглядел нас, судорожно глотнул и опрокинул остатки воды в рот. Потом вылил из фляги все, что там было, — половину стакана, и пустил стакан по кругу. Я сделал небольшой глоток и долго держал воду во рту. Если бы вы знали, какое это было наслаждение!

— У нас осталась последняя фляга. Это неприкосновенный запас, — сказал Костя. — Мы не дошли до места первой ночевки на пути в Ай-Гюль. Нужно идти дальше.

Когда мы остановились на ночевку. Костя стал рыть песок.

— Ты чего? — всполошился Аман. — Брось, береги силы. До воды все равно не доберешься!

— Я не воду ищу, — тихо прохрипел Костя. — Ящики со змеями нужно укрыть от солнца. Завтра мы оставим их в этой яме и укроем ослиными потниками. Ослы утром не встанут, а змей нужно сохранить. Мы за ними вернемся.

В этот вечер небо было ясным. Можно было бы идти ночью, но все так устали, что о ночной ходьбе никто даже не помышлял.

Утром мы ушли без ослов. Они остались лежать на месте ночевки. Подняться на ноги они не могли. Рядом с ямой, где стояли ящики со змеями, Аман воткнул в песок два длинных прута. На концах прутьев развевались белые лоскуты из чалмы Амана. Проводник сказал, чтобы каждый взял с собой прут. Назначение прута было теперь нам понятно.

К полудню третьего дня мы вышли на место нашей первой ночевки в песках. Здесь Илларионыч потерял сознание. Костя достал последнюю флягу и влил ему в рот полстакана воды, Илларионыч застонал и открыл глаза. Мутный бессмысленный взгляд. Идти он не мог. Нести его у нас не было сил. Мы кое-как перетащили его в тень от гребня бархана, еще раз напоили и, поставив возле него прут с лоскутом, поплелись дальше.

— Кто-нибудь должен дойти до людей и вызвать помощь. Иначе погибнем все, — хрипел Костя.

Вид у него был страшный. Щеки и глаза ввалились. Из трещин на губах сочилась сукровица. Щетина бороды с набившимися песчинками делала его лицо похожим на безобразную маску. Думаю, что и я выглядел не лучше. Но мы шли.

Сколько я прошел после того, как мы оставили Илларионыча, не помню, упал без сознания.

Когда я пришел в себя, было темно, прохладно, сыро. Шелестели невидимые листья, тихо журчала вода. Страшно хотелось пить. Я попытался подняться, но не смог и застонал.

— Лежи, лежи. Чего тебе нужно? — спросил тихий голос.

— Пить!

Что-то обожгло рот и словно раскаленное железо полилось внутрь живота. Боль была нестерпимой. Я опять застонал.

— Ничего, ничего, — успокаивал меня тот же голос. — Это сейчас пройдет.

И правда, прошло. Голова прояснилась.

— Где я?

— В кишлаке Ай-Бадам. Тебя привезли вчера.

— А другие где?

— Все здесь. Спят. Сейчас ночь. Тебе тоже спать нужно. Сил набираться. Завтра всех увидишь.

— Еще пить!

— Больше нельзя! Ты выпил целый стакан. Спи. Утром еще дам.

Я закрыл глаза и словно провалился в какую-то темную яму.

Все обошлось благополучно. Аман добрался до кишлака ночью, и на рассвете в пески вышел спасательный отряд на вездеходе. Нашли нас довольно быстро: прутья с лоскутами видны на равнине очень далеко. Спасли даже тех ослов, которые лежали возле ящиков со змеями.

Позже мы узнали, что Илларионыч не дошел до воды двадцать километров, я — двенадцать, а Костя всего три.

В Ай-Бадаме мы отдыхали целую неделю, а потом уехали в Ташкент. Работа экспедиции была окончена

ЧЕМ ЗАКОНЧИЛСЯ ЭТОТ ПОХОД

До Ташкента мы доехали без происшествий и даже с комфортом. Костя заранее запасся разрешением Управления железной дороги на перевозку змей в пассажирском поезде. Местное железнодорожное начальство отнеслось к этой бумажке с величайшим почтением: нам дали отдельное купе. В Ташкенте тоже все было бы в порядке, если бы… Впрочем, и здесь лучше все рассказать по порядку.

В тот же день, как приехали в Ташкент, решили сдать кобр заказчику — Среднеазиатской зообазе Зооцентра. На зообазе нас не ждали. В то время там не было еще специалистов, умевших обращаться со змеями, и помочь приемщику осмотреть змей попросили Костю. Костя измерял змей, вертел их перед глазами приемщика туда и сюда, а тот старался держаться подальше от Костиных рук, где извивались и разъяренно шипели страшные очковые змеи.

— И как вы только можете так просто обращаться с такими опасными тварями? — зябко поводя плечами, заметил приемщик, когда осмотр был закончен.

— Вот так и можем, — усмехнулся Костя, — и вы тоже смогли бы, если бы пришлось. Ну-ка, Леша, осмотри ящики. У нас не хватает двух змей!

Недостающие змеи нашлись в транспортных ящиках. Обе были мертвы.

— Задавлены, — коротко сказал Костя, не дожидаясь моего вопроса, — в ящиках было тесно…

Костя не успел договорить, как в ближней клетке поднялось разъяренное шипение. Одна из кобр, самая крупная, ухватила зубами другую, поменьше, за капюшон. Та в свою очередь схватила обидчицу пастью за середину туловища. Первая змея судорожно дергалась и рвала зубами капюшон противницы. Борясь, змеи сплелись в клубок.

— Черт побери! — закричал Костя. — Они изорвут друг друга! Их нужно разогнать и рассадить!

Легко сказать: разогнать двух разъяренных кобр. Себя я не причисляю к категории бесстрашных людей, но тут, когда с таким трудом добытые змеи бесцельно гибли у нас на глазах, крючок сам очутился у меня в руке. Не помня себя, я подскочил к клетке, распахнул ее дверцу, зацепил змеиный клубок крючком и выбросил его из клетки. От удара о пол клубок распался. Крючок сам собой отшвырнул одну из змей и тут же прижал вторую. Кто-то толкнул меня в бок. Не отпуская змеи, быстро поворачиваюсь. Это Илларионыч. Он прижал ползущую змею своим крючком. Дальше все было просто. Для того чтобы взять кобр в руки, потребовались считанные секунды.

— Сумасшедшие! — заорал на нас опомнившийся Костя. — Вы знаете, чем это могло кончиться?

Только тут я заметил, что у него на ногах не сапоги, а легкие туфли и кричит он, стоя на столе. Когда и как он туда забрался, я не видел. Приемщик зообазы заглядывал в окно. Он тоже успел выскочить из комнаты.

Обычно все пойманные змеи и в мешочках лежали смирно, и в транспортных ящиках не проявляли враждебности по отношению одна к другой. Этот случай был совершенно непонятным исключением. На мой вопрос Костя пожал плечами и сердито пробурчал:

— Не знаю, почему они не поладили. Сам впервые такое увидел!

Мы рассадили противниц в одиночные клетки и пошли оформлять приемный акт на змей. Заполняя бланк акта, приемщик сказал:

— Нужно будет побыстрее избавиться от этих змей. Рассаживать их некуда, а брать на себя ответственность за издохших змей я не хочу. Кстати, тех змей, которые подрались в акт включать не будем. Они наверняка издохнут.

— Хорошо, — согласился Костя, — оставим этих змей в карантине на десять дней. Издохнут — выбросим, останутся живы — заприходуем.

— На том и порешим, — отозвался приемщик, — а всех остальных мы завтра же разошлем по зоопаркам.

— Как по зоопаркам? — удивился Илларионыч. — Разве вы не знаете, что эти змеи предназначены медикам?

— Пока медики перечислят деньги и заберут змей, несколько штук издохнет. Это чистый убыток зообазе. Мы не можем ждать!

— Константин Михайлович, вы слышите, что говорит представитель зообазы? — сказал Илларионыч.

— А вам разве не все равно, куда пойдут ваши змеи? — удивился приемщик. — Ваше дело деньги за них получить!

— Вот в том-то и дело, милый человек, что не все равно, — насмешливо ответил Илларионыч. — В зоопарках эти кобры издохнут без пользы, если не считать пользой то, что на них поглазеют. У медиков же яд змей спасет жизнь людям. Разницу улавливаете?

— До таких высоких материй мы еще не доросли, — огрызнулся приемщик. — Нам бы сбыть этих змей без убытка!

— И все же вам придется подождать с распределением змей, — настаивал Илларионыч, — известите медиков о получении вами змей…

— Может быть, вы возьметесь распределять и весь другой наш товар? — вызывающе оборвал его приемщик. — Тогда мне незачем будет ломать себе голову над решением этих задач! Кто сдает змей, Константин Михайлович, вы или этот человек? Если акт будет подписан и деньги за змей выплачены, я оставляю за собой право распоряжаться змеями. Если же вы согласны с этим человеком, то я акта составлять не буду и змей от вас не приму!

Завязался спор. Илларионыч настаивал на своем и ругался. Приемщик тоже ругался и тоже настаивал на своем. Костя разговаривать с приемщиком не стал, а куда-то ушел. Я не знал, как поступить, молча слушал и ждал, чем все это кончится.

А кончилось все очень плохо. Оказывается, Костя ходил к директору зообазы. Тот пришел в приемную. Костя и Илларионыч стали просить его отсрочить отправку змей на два-три дня. Приемщик кричал, что он не имеет права держать на зообазе неоприходованных змей не только три дня, а и три часа. Директор зообазы принял сторону своего сотрудника.

Илларионыч страшно разъярился и потребовал, чтобы Костя отдал причитающихся ему кобр, я тоже потребовал, чтобы Илларионычу были отданы и мои змеи.

Тогда Костя сказал:

— Кобр мы ловили все вместе. Большинство решает отдать их медикам. Пусть будет так.

После этого директор, не желая терять крупную партию редких и ценных змей, распорядился принять змей на зообазу сейчас, а акт оформлять через два дня.

— Однако знайте, уважаемые, что я не оплачу вам не только издохших за это время змей, но и тех, которые через два дня ослабнут, — пригрозил он нам, прощаясь.

— Все это хорошо, — сказал Костя, — но мы потеряем довольно большую сумму!

— Принимаю этот убыток на свой счет! — решительно отрезал Илларионыч. — Только пусть змеи пойдут по прямому назначению!

Дядька остался верен себе. Своеобразие его мышления в этом случае проявилось в полном блеске.

— Гляди, какой сознательный! — насмешливо сказал Костя. — Выходит, ловить змей так всем вместе, а при расчете, значит, все убытки на себя? Не дурите, Илларионыч, и заработок, и убытки все делят поровну!

В этот же день Илларионыч узнал адрес медицинского учреждения, которое заказывало кобр, поехал туда и добился того, что медики оплатили и получили змей за два дня. За это время издохли еще две кобры и четырех приемщик забраковал.

— И чего вы этим добились? — с издевкой сказал приемщик дядьке. — Морального удовлетворения и только!

— Разве этого мало?

— Эх вы, Дон-Кихот ташкентский!

— Да, — гордо сказал дядька, — я предпочитаю быть Дон-Кихотом, но никогда не соглашусь быть бизнесменом!

Костя и сейчас продолжает работать в своем институте. Илларионыч стал профессиональным ловцом ядовитых змей. Ну а я, по выражению Кости, остался кандидатом сельскохозяйственных наук «со змеиным уклоном» и продолжаю ловить змей во время своего отпуска. Вот уже десять лет я не пропускаю ни одного сезона. На моем счету уже несколько тысяч разных ядовитых змей. Это, разумеется, меньше, чем у Илларионыча, но все же хороший счет.

Разное случалось в этих экспедициях: и смешное, и трагическое.

«Пометили» и меня зубки гюрзы, но все же я продолжаю охотиться и на них. Увидел и узнал за это время я много такого, о чем раньше и не подозревал. Когда-нибудь расскажу и об этом.

Примечания

1

Имена и фамилии всех участников экспедиций, кроме Илларионыча (дядьки), изменены.

(обратно)

2

Мутагены — вещества, вызывающие изменение в строении хромосом, частей ядра клетки, от которых зависят наследственные качества потомства.

(обратно)

3

Тал (узбек.) — ива.

(обратно)

4

Сай (узбек.) — ущелье.

(обратно)

5

Богара (узбек.) — участок земли, используемый как сельскохозяйственное угодье, но увлажняемый только атмосферными осадками.

(обратно)

6

Чигиртка (узбек.) — саранча.

(обратно)

7

Тамаша (узбек.) — гуляние, сборище.

(обратно)

8

Узун-кулак (узбек.) — дословно «длинное ухо». У азиатских народов есть обычай при встрече сообщать друг другу новости. Благодаря этому обычаю новости распространяются очень быстро.

(обратно)

9

Пчак (узбек.) — национальный узбекский нож.

(обратно)

10

Кок-чай (узбек.) — зеленый чай.

(обратно)

11

Дастархан (узбек.) — скатерть.

(обратно)

12

Аксакал (узбек.) — белая борода — почтительное обращение к старику.

(обратно)

13

Усто (узбек.) — мастер. Почтительная прибавка к имени человека, известного своим мастерством.

(обратно)

14

Домулло (узбек.) — учитель. Почтительная прибавка к имени человека, известного своей ученостью.

(обратно)

15

Имам — руководитель молитвы.

(обратно)

16

Кори (узбек.) — слово, прибавляемое к имени человека, умеющего читать Коран.

(обратно)

17

Бисмиллохи рахмонир рахим! — Во имя бога всемилостивейшего!

(обратно)

18

Улема (узбек.) — богослов.

(обратно)

19

Кибитка (узбек.) — строение без окон.

(обратно)

20

Дэвы (узбек.) — духи.

(обратно)

21

Илян (узбек.) — змея.

(обратно)

22

Хурджун (узбек.) — переметный мешок.

(обратно)

23

Чем меньше чаю наливают в пиалу, тем больше уважения проявляет хозяин к гостю. Тонкий слой горячего чая на донышке пиалы быстро остывает. Гость скорее утоляет жажду, а хозяин имеет повод лишний раз услужить гостю, подавая пиалу несколько раз.

(обратно)

24

Джингиль (узбек.) — колючий кустарник.

(обратно)

25

Дивана (узбек.) — юродивый, божий человек.

(обратно)

26

Хауз (узбек.) — выкопанный пруд.

(обратно)

27

Айван (узбек.) — помост под навесом или деревом.

(обратно)

28

Бобо (узбек.) — дедушка. Почтительное обращение к старику.

(обратно)

29

Су ол (узбек.) — возьми воды.

(обратно)

30

Кормак (узбек.) — буквально «крючок». Здесь снасть типа жерлицы.

(обратно)

31

КСП — контрольно-следовая полоса.

(обратно)

32

Мерген (узбек.) — охотник, меткий стрелок.

(обратно)

33

А. А. Шахов — путешественник, геоботаник я писатель. Его книги о путешествиях «На разных широтах», «Под светлым небом» и другие получили широкую известность.

(обратно)

34

Кара-куек (узбек.) — джейран.

(обратно)

Оглавление

Часть I. НАЧАЛО ПУТИ

ЧАСТЬ II КАРАКУМСКИЙ ПОХОД . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте