«Черный пассажир ‒ ритуальная чаша»

Черный пассажир ‒ ритуальная чаша (fb2) - Черный пассажир ‒ ритуальная чаша (Красный пассажир - 2) 1059K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Львович Князев

Евгений Львович Князев Красный пассажир-2 Черный пассажир ‒ ритуальная чаша

От автора

Моему внуку Артуру посвящается

Во второй книге романа «Красный пассажир-2» главный герой Игорь Смагин — это уже не просто хищник, рыскающий в джунглях новых рыночных отношений растерзанной России в поисках наживы. Он превратился в циничного и изворотливого прагматика, для которого деньги становятся главным стимулом его жизни. И для реализации своей идеи обогащения он не останавливается ни перед чем.

Он теряет друзей, честь, совесть, наживает новых врагов. В итоге из нормального парня превращается в циничного потребителя, но всегда в его, не совсем еще пропащей и порочной душе, находятся оправдания своего повеления и поступков.

И вот наступает развязка. Он понимает, что все его усилия привели лишь к душевной пустоте и полной деградации личности, и что все земные богатства ничто по сравнению со слезинкой на щеке его любимого малолетнего сына, всепрощающей матери и преданной жены.

Пролог Дагомыс. Прощание с «Немытой Россией»… 1992 г

В прохладе темного бара на девятом этаже одного из белоснежных высотных строений гостиничного комплекса «Дагомыс», примостившегося на крутом берегу у подножья теплого Черного моря, сидели двое мужчин. Они потягивали из объемных темных стаканов, в лучиках точечных светильников на потолке пустынного, в столь ранний час, помещения, искрящееся шампанское и вели неторопливый разговор, достойных умудренных жизнью людей.

— Вот мы с тобой здесь, Смагин, уже третий день паримся и пытаемся разобраться, что есть такое в России их «приватизация». Учат нас, как я понимаю, умные люди, разные там экономисты, политологи, юристы из Москвы, но я своим умом никак не могу уловить, как это, после оформления всей документации я стану единовластным хозяином всего горно-никелевого комбината в моем городе. Ведь я его не строил, не покупал, меня просто в свое время партия назначила исполнительным директором огромного комплекса, а завтра, значит, я смогу его продать, подарить, сдать в аренду вместе с тремя тысячами моих работников, а то и просто ради забавы закрыть и не работать… ха-ха, так ведь?

Игорь Смагин пожал плечами, отглотнул большой глоток жгучего «Помпадура» и равнодушно ответил.

— Выходит, что так, Борис Борисыч, а тебе что, это не нравится?

— Да в том-то и дело, что нравится, только я чувствую какой-то подвох во всей этой игре с приватизациями, чует мое сердце опытного руководителя, что добром такая авантюра со стороны правительства не кончится. Ну, к примеру, я в один миг становлюсь миллионером или даже миллиардером, а все остальным, чтож им шиш под нос…?

— Ты не понял, Борисыч, все твои работяги и служащие становятся акционерами, держателями акций твоего предприятия, они, вроде как тоже становятся собственниками какой-то доли предприятия и потому не возмущаются, но контрольный-то пакет у тебя, и ты хозяин. Слыхал, что «чубчик» вчера втирал, вы, мол, можете скупить все акции по дешману, а затем поднять их в цене, да так, что простому работяге просто будет не под силу их выкупить обратно, а для этого, как ты сам сказал, временно свернуть производство, кого-то сократить, уволить, остальным просто не платить, они поневоле продадут все акции и кому тебе, вот и вся арифметика, — Игорь горько улыбнулся собеседнику, — все конец диктатуре рабочего класса, доигрались марксисты с красными идолами.

— Нет, что-то мне не верится, да будь я на их месте я бы всем приватизаторам хреновым после такого облома головы пооткручивал, нет, это сказка, хотя мне она нравится, — Борисыч граблями рук почесал круглый волосатый живот и зажмурился, словно откормленный кот на завалинке под лучами теплого солнышка. — Эх, Смагин, я что-то на минуту представил себя где-нибудь во Флориде в своем коттедже или на белоснежной яхте, эх, все это мираж, работяги поднимут бунт и сотрут с лица земли и кремль и «чубчика» и нас с тобой.

— А спорим, не снесут, — Игорь протянул руку своему новому товарищу, — спорим на ящик коньяку…

— Да будет тебе, — отмахнулся тот, кого называли Борис Борисыч.

Это был невысокий с блестящей природной лысиной, крепко сбитый мужичок по фамилии Зубцов. Таких, напористых и хватких с хорошим здоровьем выходцев из центральной России, полным-полно народилось после войны в Сибири, куда эвакуировались и перебазировались основные производственные мощности и умы страны под названием Советский Союз. Уже пять лет он, «Союз», словно дерево с прогнившей сердцевиной, продолжал разваливаться и готов был вот-вот рухнуть, но что-то еще держало его, может быть крепкие корни традиций, порядочности и совестливости русских людей, возможно, обычная рабская привычка вкалывать за гроши в поте лица и целовать ручку хозяину за то, что тот не дает его семье помереть с голоду.

— А знаешь, Борисыч, почему я уверен, что наш народ не будет вякать, да потому, что ему так удобнее, он не привык брать ответственность за большие дела на себя, ему нужен вождь, на которого потом можно будет спихнуть, свалить все, в случае неудачи, и остаться чистенькими, когда все в г…не, это психология не только нашего народа, это психология рабов и холопов и возможно, что демократия, которую все хают, немного раскроет людям глаза, даст свободно дышать. Как говорил один умный американец Генри Форд: «Автомобиль может быть любого цвета, если он черный…!» — это я по поводу демократии.

— Да, вляпались мы с тобой, Смагин, как не поверни, обратного пути нет, и этот крест нам придется тащить до конца, — Борисыс повернул голову в сторону худощавого официанта, протирающего фужеры за стойкой и подмигнул Игорю, — гляди, как стукачек напрягся, уши греет, хорек вонючий, а мы с тобой здесь разоткровенничались, давай лучше замахнем что-нибудь покрепче и в бассейн…

— Рановато, как-то, — Смагин взглянул на часы, еще одиннадцати нет, старина, а помнишь, как нас во время «сухого закона» меченый прицепщик воспитывал, после его дебильных законов вся страна впала в запой, да так, что после денатуратов и самогонки до сих пор не очухалась, а собственно говоря, и при коммуняках лакали все подряд, вот тебе и результат, берут нас американские «ювелиры» голыми руками. Кстати, ко мне вчера подкатили два москаля с нашего бывшего треста и предложили сделку, — Игорь допил остатки шампанского и с облегчением кивнул в сторону официанта, — голубчик, плескани еще стаканчик, «ванс мор», как говорят дебильные америкашки.

Загорелый, похожий на испанца бармен в белом смокинге с бабочкой словно того и ждал. Он ловко откупорил очередную бутылку «Помпадура» и разлил, весело играющую жидкость. по стаканам со льдом.

— Ты чего, сынок, забыл, с памятью плохо, я ведь тебя просил, куда ты сыпешь ледяшки, свою девку поить этой баландой будешь, а нам чистый продукт подавай, — Борисыч сердито сдвинул темные лохматые брови на переносице и постучал ключами от номера по стойке, — больше так не делай, малыш, москалей будешь дерьмом поить, только не нас.

«Малыш» услужливо закивал, исправляя ошибку, ловкой рукой наполняя новые бокалы до краев.

— Вот так везде, Смагин, чуть прозеваешь, не проверишь, так и норовят тебе туфту подсунуть, что делать, Россия, триста лет татарва учила ее воровству, теперь трудно перевоспитать, может только батогами? — Борисыч достал из кармана шорт пузатый кожаный портмоне и бросил на стойку пачку сотенных купюр. — Сегодня я плачу, ты вчера помнится здорово порастратился за нашим столом, да еще эти цыгане, терпеть их не могу, а как напьюсь, словно чумею, тоже могу все за вечер спустить.

— За меня не переживай, я в любой момент позвоню к шефу и через час получу перевод, — Смагин самодовольно улыбнулся, есть у нас такой фонд для всяких вот таких случаев и непредвиденных обстоятельств. А сам-то ночью в бассейне к Натахе Королевой-певичке сиськастой клинья бил, все баксы ей в лифчик засовывал, она и не отказывалась, только хохотала, словно тетка с киевского рынка, ну а когда запела своим пропитым и прокуренным голосом все цыгане разбежались, и медведь их, будто его бешеные собаки покусали, оборвал цепуру и умчался на пляж народ пугать. Конечно, Наташка, как в том анекдоте, тянет на «женщину будущего».

— Это как? — Борисыч весь напрягся от удивления.

— А ростом нам по пояс и голова квадратная, понял?

— Ну, по пояс ясно, а к чему голова квадратная?

А чтобы удобно было кружку пива ставить, — Смагин с сожалением посмотрел на вновь загрустившего нового приятеля. Ну…, соображай, гендиректор, …через минуту затишья Борисыч вдруг схватился за живот, от его тело выгибалось и содрогалось, как в приступе эпилепсии. — Ну, ты даешь, Смагин, сегодня же ей комплимент сделаю, может, в номер к себе затащу.

— Борисыч, ты прямо как с луны свалился, ах, совсем я забыл с Дудинки, да при таких башлях, как у тебя, не нужны ни какие там комплименты, любая певичка вперед тебя в номер добежит и в постель занырнет, и будет там дневать и ночевать, покуда у тебя деньги не кончатся.

— Ты так думаешь, ну ладно посмотрим, — Борисыч потянулся, видно было, что он начал потихоньку трезветь. — А не сходить ли нам на заключительную лекцию, «Чубчик» пообещал нам игру устроить, если помнишь, кто лучше всех вложит в дело миллион зеленью, а умная машина определит победителя. А сам — то, я думаю так, что никто в Россию вкладывать не станет, у нас добра столько коммуняки скопили, нам и нашим правнукам хватит, — он весело подмигнул Смагину.

— Возможно, — усмехнулся Игорь — но все эти богатства можно в одну ночь разбазарить либо на рулетке, либо добрые дяди помогут, как в моем бывшем управлении, когда за один день росчерком пера перепродали весь наш реффлот по цене спичечного коробка за штуку добрым дядям из Америки.

Борисыч развел руками, мол, каждому свое.

— Я человек новый в этом деле, — продолжил Смагин, — но знаю одно, что предательство, во имя чего оно не было сделано, будет наказано, уж как, не знаю. Я тебе уже говорил, вчера пошли мы на перекур между лекциями ко мне подъезжает один из замов нашего Треста в Москве и сходу предложение, от которого, мол, никто еще не отказывался. Давай, говорит, вашу базу во Владике поделим на троих; ты, я и наш шеф московский. Тебе пятьдесят процентов, нам по двадцать пять, оформим все бумаг за пару дней, у него связи. А как же мой босс во Владивостоке, наше правление, работяги, их почти триста человек семейных — спрашиваю я. А он, гнида, смотрит на меня, как на невменяемого и так цедит, кацап вонючий, сквозь зубы с улыбкой:

«Тебе-то что до них, ты сразу перепрыгнешь в иную касту, у тебя появятся новые влиятельные друзья, ты станешь для них недосягаем, подергается твой босс, поскрипит зубами и отправится искать себе работу…»

— А ведь шеф сам взял меня к себе, когда я не знал, куда прибиться, когда наш реффлот разграбили, — Игорь внимательно посмотрел на собеседника. Борисыч опустил глаза и постучал кулаком по стойке, отчего услужливый малый в белом смокинге тут же выплыл из темноты, как очередное привидение Дагомыса, в позе вопросительного знака.

— Да, дела, — чуть слышно сказал северянин и потер покрасневшие глаза.

— Что-то желаете, господа? — бармен приблизился вплотную.

— Исчезни, — Борисыч замахнулся на лакея, тот также внезапно испарился. — Ну и что же ты ответил этой московской крысе, паря, — он изучающим взглядом осматривал своего нового приятеля, словно видел впервые.

— Сказал, что подумаю, а на обратном пути в Москве скажу свое решение. Только я так решил, оформлю базу как положено, а там время покажет.

— Правильно, парень, — Борисыч вновь нервно постучал ключами от номера по пластику стойки бара, так видно он собирался с мыслями — я бы этих москалей… мне ведь тоже предложили подобный вариант, не хотел говорить, все с совестью борюсь, теперь после твоих слов уже легче. Знаешь, Смагин, как я раньше любил в Москве бывать, а сейчас она напоминает мне общественный туалет, куда стекаются фекалии со всей России, и вот в этой зловонной жиже, словно опарыши, копошатся всякого рода чиновники, аферисты, жулики и прочая сволочь, обжираясь и распадаясь, как амебы, на себе подобных и разнося эту заразу по всей нашей матушке Руси. Чиновники вообще, по моему мнению, «ENEMYS OF SOCIETY» — ВРАГИ ОБЩЕСТВА, эти люди порой говорят одни только умные вещи и хорошие слова, но чувствуешь, что они тупые, — он неожиданно смолк, к приятелям плавной походкой, виляя загорелыми бедрами, приближалась жгучая брюнетка с ярко красными, накаченными гелью, губами и огромными дынеобразными грудями, рвущимися вперед хозяйки из прозрачно лифа к намеченной цели.

Она была в белом купальнике, который едва прикрывал ее «прелести» нижнего этажа. Яркий шелковый платок, типа «пареро», что носят изящные и зажигательные латинос, завязанный на талии большим узлом, подчеркивал идеальную фигуру девушки и готовность наслаждаться жизнью. «Профи» — подумал Смагин, мозг просигналил аларм «опасность», пора делать ноги».

Девушка стрельнула искрами глаз по Смагину и не найдя здесь поживы легко вспорхнула на стульчак рядом с северным человеком.

— Приветик, лгунишка, — она осторожно, словно боясь спугнуть добычу, дотронулась кончиками пальцев, обрамленными черными лакированными ногтями, к обгорелому плечу жертвы, отчего мужчина вздрогнул, но тут же расплылся в вымученной улыбке. Девушка так выкатывала глаза, что понятно было, что она лжет на каждом слове.

— Здравствуй, милашка, — Борисыч слегка откинулся к стойке бара, словно боясь обжечься об жгучую красотку, — какими судьбами, Викуля, в столь ранний час?

— Во-первых не Викуля, а Сонечка, ну, да ладно, главное, тебе ведь не дозвонишься, неуловимый, — надула и без того, как у хорошего карася, губы, пляжная барышня, — вчера, что мне обещал, а, забыл, а обещал свозить меня в Адлер по магазинам развеяться, а сам сбежал и пьянствуешь не понять с кем.

— Но, но, — Борисыч погрозил ей пальцем, — ты моего друга не тронь, лучше подружку кликни, веселее будет.

— Да нет проблем, — Соня вынула из маленькой обшитой стразами сумочки золотистый телефон и, слегка отвернувшись, набрала номер и с кем-то переговорила, — Карина, подружка моя, прелестная блондинка, я думаю, она вам понравится.

— Гляди, Смагин, у меня на предприятии только у одного такой миниатюрный «сотик», а местные девочки уже во всю ими пользуются.

— Что, этот? — Соня небрежно сунула мобильник в дамскую сумочку, а я думала, что он уже давно устарел, и ты мне подаришь новую модельку, ведь подаришь, — девушка не наигранно и как-то даже натурально прильнула к голой волосатой груди и погладила рукой курчавые начинающие седеть волосы застывшего в оцепенении сибирского гиганта. — Ты, прямо, как снежный человек, все тебя ищут, а ты вот здесь, теперь ты мой.

Эти слова были произнесены с такой уверенностью, словно девушка безумно влюблена в мужчину, и он ответил ей взаимностью. Ну и актрисы собрались на побережье, а в Дагомысе видно еще и народные со званиями и титулами.

— А вот и Каринка, — Соня помахала рукой девушке, которая в нерешительности остановилась на входе в бар. — Она у нас стеснительная, молоденькая еще.

Да, девчушка была действительно еще почти ребенок. Ее тонким ногам с «тремя дырками», правильному бледному лицу и тонкой талии могли позавидовать многие манекенщицы, что каждый вечер в огромном фойе на подиуме Дагомыса демонстрировали гостям хиты пляжного сезона. Она была в джинсовых, обрезанных по самое не хочу, застиранных шортах, легкой белой, мужского покроя, рубашке и кожаных «римлянках». В белые, подстриженные под «каре» длинные по плечи русые волосы, вплетена черная роза, на шее ожерелье из розового жемчуга, на руке крошечные белые часы и ни каких бриллиантовых излишеств, как принято у дам высшего света.

«Да, если Соня была «профи», то эта Белоснежка, очевидно, работала только по VIP клиентам», — подумал Игорь и поймал себя на мысли, что она уже его заворожила, хотя в последнее время он старался поменьше общаться вот с такими публичными женщинами, кроме разочарований они ничего ему не давали. Как правило красотки были до того глупы, что Смагин порой готов был заклеить им рот пластырем или скотчем и многие из них подозревали в Игоре мазохистские наклонности и старались подыгрывать, что еще сильнее приводило его в ярость. Им просто невозможно было объяснить до чего они все тупые. Грубость они воспринимали как мужскую силу, ласку, как слабость и ничего не хотели знать кроме секса, денег и сытой жизни. И как это раньше он в них не замечал такого искушенного слабоумия!? Видно возраст, парень, дает себя знать и чего привязался к девчонкам, они хороши собой и радуют мужчин, что еще тебе надо?

Порой Смагину хотелось всех их и проституток, и политиков, и журналистов, и всех, всех…, покрасить в черный цвет, как тот красный пассажир «Русь», что в первые дни демократических преобразований в стране, кем-то изобретательным и дальновидным был срочно окрашен чернью. И какая бы великолепная заря не освещала жизнь, так называемой «элиты», в конце — концов, всех их заколотят в гроб и бросят в могилу, а то и просто сгребут в яму и спалят, как зараженных опасным вирусом животных.

Так вот она где, эта немытая Россия; это не крестьяне, что пашут в поле от рассвета до заката в поте лица, и не пропитанные дешевой водкой и папиросами работяги, это даже не бомжи, для которых сегодня колодец канализации служит домом и крепостью для защиты от внешнего мира, потому как на всю российскую нацию навесили ярлык «толерантности» — терпимости, а попросту ей привили страшный вирус, пострашней чумы и СПИДа, когда нация, народ не реагирует на воздействия внешних агрессивных факторов, человек начинает привыкать к неслыханному издевательству над личностью и организмом, и, в конце концов, нация гибнет. Нет, «немытая враждебная Россия» здесь, она в так называемых высших слоях общества, в высших эшелонах безумного управления государства, в кремле, в различных администрациях: немытые политики и бизнесмены, чиновники и силовики — вот, где действительно немытая Россия!

Сегодня бы Смагин назвал немытой Россией всю вот эту шваль, что окружала его, весь так называемый высший свет, и он сам превращался в ее подобие, как сказал мудрый Борис Борисыч, но стоп… это только реакция его еще не порабощенного сознания, а тело и душа просят праздника и всех прелестей жизни, а почему нет? Ведь он столько много учился и работал, почему он должен все это просто так отдать немытой России, нет, пока, до времени, прощай, немытая Россия.

* * *

Блондинка, между тем, присела рядом с Соней, даже не взглянув в сторону Игоря, и это задело его самолюбия. «Чего она из себя корчит, что возомнила, шлюшка центровая?» Ведь за деньги ты ляжешь в постель и с молодым, и со старым, и с уродом, и с калекой, и с извращенцем, вы все продажные, начиная от политиков, юристов, журналистов и кончая актерами и вот такими девочками. Смагин вспомнил, как его поразило интервью, что давал знаменитый и любимый им актер Ричард Гир на телевидении телекомпании СNN. Тогда он сказал, что если ему вот сейчас заплатят миллион долларов наличными, он прямо здесь разденется догола и встанет, хоть на голову и это сказал миллионер, владелец дорогущих особняков, яхт, самолетов, что же требовать, от каких-то смертных путан.

Игорь не выдержал столь длинной затянувшейся паузы, он встал со своего места, подошел к Белоснежке, сгреб ее в охапку и посадил на стойку бара. Официант чуть не выронил из рук приготовленную очередную бутылку вина.

— Ой, — вскрикнула девушка, да так громко, что чайки, слетевшиеся было поближе к берегу и мирно покачивающиеся на теплых волнах в ожидании дармовых отходов с ломящихся деликатесами со столов ресторана, с тревожными криками поднялись в воздух, почуяв опасность со стороны человека.

— Зачем же так грубо, вы ведь культурные люди, — наигранно возмутилась Сонечка, поджав выпученные губки, вы ведь не мужики, какие-нибудь.

— Молодец, Смагин, — Борисыч весело рассмеялся, — ты только посмотри на эту «барби», сидит как кукла, открыв рот и расставив ноги. Он обхватил свою Сонечку за талию и словно ребенка посадил к себе на колени, — мы как раз мужики, детка, а не вон те, что животами верх парятся на солнышке и не этот он указал на официанта. «Мексиканец» сгоряча выскочил из-за стойки и без смеха на него нельзя было смотреть. Белый фрак доходил ему только до поясе, вся остальная его одежда состояла из ярко красных стринг, едва прикрывавших его «скромного мужское достояние» спереди и сзади и высоких в обтяжку кожаных сапожек в мелкую сетку, такие носят девочки подростки или представители курортной «элиты».

Борисыч поднял руку.

— Все, хорош, трепаться, все идем ко мне в номер, у меня там, Смагин, полигон поболее твоего, у кого есть претензии или возражения.

— Я из-за него все новые шортики вином залила, — плаксиво пожаловалась Белоснежка, — и с укором и надеждой взглянула на северного человека, предчувствуя хорошую охоту и легкие бабки.

— Не проблема, заменим тебе и шорты и все остальное, — Борисыч обвел взглядом притихшую компанию, — а ты, Смагин, чего молчишь?

— Да нам вроде на лекции после полудня надо появиться, там кроме «чубчика» должен этот великий экономист нарисоваться, тот который сынок Тимура со всей его командой.

— Успеем, Смагин, все успеем, идем я сегодня угощаю, плачу за все, ведь завтра я стану миллиардером, владельцем заводов, газет, пароходов, хе-хе, не знаю как ты, а я решил принять их условия, а там пусть мою душу жарят на углях в преисподней.

— Каждому свое, — усмехнулся Игорь, — идем, старина, когда еще встретишь такого щедрого миллиардера, они вон на западе ходят в стоптанных туфлях из секондхэнда и ездят в общественном транспорте на работу по проездным билетам, ты, я думаю, таким не станешь и лет через десять узнаешь меня, не отвернешься?

— Завязывай, Смагин со своей философией, девчата уже все на нервах, вдруг передумаем, вперед к победе коммунизма, как говорил наш вождь по мордыхаевскому принципу «товар — деньги — товар».

Часть III Запад — Восток. Покрась все в черный цвет

I see a red door and I want it painted black No colors anymore I want them to turn black I see the girls walk by dressed in their summer clothes I have to turn my head until my darkness goes Я вижу красную дверь и хочу, чтобы она была черной. Никаких других цветов, я все хочу видеть в черном цвете. Я вижу девушек, гуляющих в летних платьях, Я должен отвернуться, пока не рассеется моя тьма… Paint it Black (Rolling Stones-M.Jagger)

Глава 1 Смертельная вакансия

— Давай, докладывай, господин Смагин, что нового в белокаменной, как Дагомыс поживает, не закрыли еще на карантин после твоих выступлений, шутка, — генеральный директор торговой базы Анатолий Карпов встал навстречу вошедшему Смагину.

— Смотрю, загорел, посвежел, да, можешь, не рассказывал, сам месяц назад там «обучался» все наперед знаю, что скажешь. Документация с собой, давай смотреть, что ты там «наприватизировал». — Карпов водрузил на курносый в конопушках нос очки в золотой оправе, как полагалось по штату вновь испеченному гендиректору акционерного общества и поверх стекол внимательно посмотрел заму в глаза.

— Ничего не хочешь мне сказать? — Игорь растерянно улыбнулся, словно провинившийся школьник.

— Смотри документы, теперь мы акционерное общество со своим уставом, с уставным капиталом и счетом в Центробанке. Все как положено, московские юристы неделю «вкалывали» жрали и пили в «Космосе» за наши бабки, ну, и счет за работу выставили солидный, я вам его факсом переслал.

— Видел я этот дисбур, Смагин, и уже оплатил, иначе бы ты ни одной бумажки от них не получил. — Карпов взял тяжелую папку с документацией, бросил ее на стол и вновь уставился на Смагина, сверля его своими проницательными глазками.

— Садись, что стоишь, — он первым уселся в свое новое генеральское кресло, обтянутое черной кожей тонкоруким китайцем со впалой грудью, где-то в одной из тысяч мастерских поднебесной, — если не желаешь говорить, то я тебе расскажу, а бумагами наша юрист займется, пускай еще раз все внимательно проверит.

Игорь с облегчением плюхнулся в кресло напротив.

— Что, официальная часть закончена, — он помахал платком вокруг шеи стиснутой тугим воротничком и галстуком, — есть что выпить?

— В холодильнике возьми, ты ведь знаешь и, кстати, мы с тобой договорились до 16–00 ни капли.

— Сегодня исключительный случай, сегодня праздник в управлении, не так ли? — он ослабил галстук на шее, встал и достал из холодильника банку «Асахи», своего любимо пива еще со времен работы на флоте. — Кстати, шеф, давай отменим эти чертовые галстуки и весь этот клоунский «дресскод», хотя бы, внутри управы, хоть на лето, мочи нет ходить в этой холуйском ошейнике. Кстати, недавно узнал, откуда пошли эти галстуки. Так вот, раньше, когда вешали разбойников на виселице за их подвиги, и веревка случайно обрывалась, то беднягу второй раз не казнили, а вот эту «петлю», он носил на шее до конца жизни, чтобы все знали, кто он такой…

— Ты это к чему, Смагин? — Карпов недовольно поморщился, — а к тому, что тот, кто носит на шее удавку — сам понимаешь кто, объяснять не надо.

— Ты чего несешь, у нас и президент и все политики в галстуках, так положено, да и смотрится красиво, мне, например, нравится. — Карпов бережно поправил свой большой узел на полосатом галстуке, который ему недавно подарила юристка на день рождения.

— Не ты, шеф, любишь удавку, а она тебя, впрочем, ты его носишь из принципа, как все, чтобы не выделяться, не быть белой вороной или волком альбиносом в дикой стае, чувство стадности, присущее рабам, они ведь тоже носили железные ошейники, чтобы легко можно было определить, кто их хозяин, почему-то патриции их не носили, а нам как породистым псам одевают эти удавки на шею, еще бы с обратной стороны заставили написать, фамилию, адрес и группу крови, чтобы если завалят, легче было следакам дела закрывать.

— Типун тебе на язык, трепло, дело надо делать, а ты мне голову всякой чушью забиваешь.

— Ты чего, Толя, набычился, — Игорь приблизился вплотную к раскрасневшемуся, в мелких оспинках, лицу шефа, — Я ведь вижу, чем-то недоволен, говори, а то, как ехать оформлять бумаги охотников нет, и юристка твоя срочно заболела, а когда все сделано, вопросы появились, ведь есть исполнитель, на нем можно отыграться, если что не так?

— Да, Смагин, есть к тебе одна серьезная предъява. Вчера из треста звонил Вася Колбасюк, ты с ним в Дагомысе прохлаждался. Так вот, он рассказал интересные вещи про тебя.

— Ну, и что мог тебе рассказать Колбасюк, гнида он, как и все москали…

— Вот, вот, — Карпов откинулся на спинку кресла с видом человека, все заранее знающего, особенно в отношении своего зама. — Не ты ли, Игорек, предложил Колбасюку сделку оформить всю недвижимость базы на себя, на Василия и гендиректора треста. А нас, значит, твоих кормильцев, что подобрали тебя на обочине жизни, пустить по миру с сумой.

— Ах, вот оно что, — Смагин хлопнул ладонями по коленкам, — да он сам, со своим дружком-барыгой из министерства пытались мою душу купить, а сами-то давно уже продали и честь, и совесть, уж как они меня искушали всеми прелестями. И не только меня, а почитай всех, кто был на учебе. Многие, кстати, согласились и я бы мог, но еще не совсем скурвился и никогда не был предателем. Не хотел тебе об этом говорить, знал, что не поверишь. Так и случилось, ты поверил какому-то проходимцу, ты хоть знаешь, как он в управление треста попал, а все также, напустил на человека клевету и себя предложил на его место — один из приемов самозванцев и авантюристов, ты и без меня это прекрасно знаешь.

— Представь себе, да я это знаю, — Карпов подскочил со своего места, словно в зад ему ударила тугая пружина из китайского кресла, — я Васю хорошо знаю, уже больше трех лет, я с ним пол Америки исколесили, ели с одной миски, спали в одной кровати, можно сказать «молочные братья»… — он замолк, потому, что если бы продолжил, то либо задохнулся от распираемого его гордыню гнева, либо у него не выдержало потрепанное жизненными неурядицами сердечко.

Слушая шефа, Смагин все больше расплывался в улыбке, пока им не одолел приступ смеха.

— Замолчи, Толян, а то я не добегу до туалета. Ты, прямо как на трибуне партсъезда, клеймишь очередного врага народа по запущенной кем-то мерзкой клевете. Оглянись, посмотри на меня, я что, по — твоему, совсем идиот. Да если бы я захотел, ты уже собирал свои пожитки, а на этом кресле сидел бы нанятый мною управляющий делами, что, не так? — Смагин встал и начал расхаживать по кабинету, затем подошел к окну и жестом подозвал к себе Карпова.

— Взгляни на «верную юристку», как она с твоим шофером мило беседует. Открой глаза, братишка, здесь половина мужского персонала твои молочные братья, а ты мне про какого-то Васю сказки рассказываешь.

Карпов подошел к окну и задернул тяжелые шторы.

— Не слепой, без тебя знаю, почему и не направил ее с тобой в Москву. Ладно, кончай базар, Смагин, я понимаю, что если бы ты действительно захотел, то оформил бы на себя фирму, я ведь сам лично тебе доверенность подписал, потому как и базу оставить не на кого и в столицу лететь надо, прости что наехал проверить хотел, я ведь тебе верю, как брату, иначе не послал бы одного. А этот Колбасюк, та еще крыса министерская, в штатах, когда мы жили в одном номере, у меня пропала крупная сумма валюты. Честно говоря, с бодуна я решил, что где-то прогулял деньги с проститутками, либо потерял и шум поднимать не стал, но через какое-то время я по крупицам восстановил все события и понял, что этого не могло произойти, ты знаешь я достаточно ответственный человек, особенно за кордоном. С того момента у меня закралось подозрение, а потом еще у одного парня из Красноярска деньги из номера пропали, когда мы в Майями в последний день куролесили. Вот и все, Смагин, расставили все точки, спасибо тебе и извини, за этот разговор, но он должен был состояться не сегодня, так завтра. Извини, браток, жизнь пошла такая…

— Будет тебе каяться, — Игорь опять расцвел в улыбке, словно и не было приватного разговора, пить-то будем или разбежимся.

— А за что пить?

— За дружбу, за твои новые генеральские погоны, за наше светлое будущее.

— Генеральские погоны это — хорошо, — Карпов приложил указательный палец ко рту и заговорчески, на цыпочках подошел к входной двери кабинета и резко ее открыл. На пороге стояла Ксюша Залуцкая — старший юрисконсульт фирмы и любовница Толи Карпова. Ходили слухи, что он сбирался бросить свою семью и жениться на красавице и большой умнице Залуцкой, переспавшей со всеми мужиками управления, в том числе и со Смагиным, о чем злые языки с завидным постоянством нашептывали генеральному, но тот никому не хотел верить, ведь в постели Ксюша клялась ему в верности и вечной любви, а сплетни, они и есть сплетни!

От неожиданности Залуцкая отпрянула от двери на шаг и инстинктивно прикрылась руками, ее лицо побледнело, но она тут же взяла себя в руки.

— Анатолий Степанович, я к вам за документацией, — юристка поправила модные в белой оправе очки на крохотном вздернутом носике и с негодованием, мимолетом взглянула на ухмыляющегося Смагина, который, развалившись в кресле, потягивал из запотевшей банки свое любимое пиво. Вот так же он вел себя после очередной бурной любовной схватки в объятиях ненасытной Ксюши Залуцкой. Он даже как-то спросил Ксению, зачем она разменивается на всех без разбора мужиков, что ей «Карпа» мало и что рано или поздно он все узнает, и она останется в лучшем случае на улице, на что самоуверенная девушка прикрывала своей маленькой ладошкой рот мужчине и, перевернув его на спину, как дикая бестия, впивалась в губы заставляя повторять еще и еще раз инстинктивные движения, от которых девушку приводило в неописуемый восторг все сое женское начало…

Залуцкая побледнела, расширенные на секунды глаза, приняли невинное выражение. Она нервно одернула полы своей серой, в обтяжку, юбки и безмятежно улыбнулась.

— Вы заняты, я зайду попозже, — она попятилась назад, но Карпов ногой придавил дверь.

— Стоять здесь, ты чего под дверью околачиваешься, заняться нечем, так я тебя загружу по полной. Если еще раз увижу, что в рабочее время болтаешься без дела и лясы точишь с шоферней, выпру к чертовой матери, иди и без приглашения, чтобы я тебя в приемной не видел. — Карпов захлопнул дверь перед крохотным носиком юристки и повернулся к своему заму.

— Видал, что вытворяет, совсем обнаглела, сучка, пора гнать, чует мое сердце, работает на два фронта.

— А может и на три не удержался подколоть шефа Игорь, — я тебе с первого дня говорил про эту «скромницу», ты все отмахивался и не вздумай ей документацию доверить, здесь тебе второй раз не прокатит, у девочки мертвая хватка и умные советники.

— Такая точно в одних трусах оставит, зато в постели она класс, — Анатолий постучал костяшками пальцев по столу и задумчиво посмотрел куда-то в сторону, мысли на мгновение унесли его снова в объятия горячей любовницы.

— Я, вот что тебе скажу, — Смагин вывел из оцепенения, застывшего, как мраморная статуя, шефа, — помнишь мудрые арабские сказки «Тысяча и одна ночь», так вот там самый прикол в том, что царь-султан, которому Шахразада рассказывала сказки без начала и конца, считал себя наиумнейшим и наимудрейшим, но как только он выезжал из дворца на охоту или в гости к брату, его верная жена предавалась веселью и разврату сразу с двадцатью черными рабами и невольницами. Но однажды он неожиданно вернулся, забыл, что-то и узрел, как его любимая и несравненная красавица-жена совокупляется прямо на его брачном ложе с черными рабами. Он, конечно же, прикончил всю эту компанию, но впал в невероятную депрессию и поехал к своему старшему брату. Тот пригласил его поохотиться, но младший брат отказался, и когда старший брат ускакал со своей свитой, он из окна наблюдал туже самую сцену измены. Оба брата были в отчаянии и поехали по свету искать хуже горе, чем у них. И вот однажды на них налетел смерч, они спрятались в ветвях большого дерева, а смерч оказался не кем иным, как всемогущим Джином. Ифрит достал сундук за семью замками, и открыл его, оттуда вышла красавица. Джин прилег к ней на колени и решил отдохнуть после праведных трудов и заснул. А восточная Красотка заметила в ветвях дерева двух братьев и поманила их к себе, те начали было отказываться, кому охота связываться со всемогущим джином, но девица пригрозила, что разбудит Джина и тот их умертвит. Братья, конечно же, слезли вниз, и по очереди, по полной программе прошлись по всем интимным уголочкам неугомонной в своей похотливости красотки. После этого девушка достала ожерелье, на которое было нанизано пятьсот разных перстней. Она попросила, чтобы братья оставили ей на память по одному из своих перстней и нанизала их на нитку.

«Эти пятьсот перстней, — сказала она, — принадлежали мужчинам, с которыми я изменяла обожаемому Джину на его рогах». Дело в том, что Джин украл девушку в день ее свадьбы и заточил в сундук за семью печатями и опустил на дно океана, в надежде на то, что она будет принадлежать только ему всемогущему владыке. Но если женщина захочет, ни какие преграды не остановят ее на пути к измене и предательству.

Древние мудрецы говорили: «Не верь ни одному слову женщины, ибо ее устами говорит дьявол».

— На что это ты намекаешь, все какими-то загадками говоришь, я без тебя знаю, что Залуцкая, еще та стерва, но я ее люблю и мне никто другой не нужен, — Карпов решительно поднялся и погрозил Смагину пальцем, — а ты честно мне скажи, как корешу, было у тебя что с ней…?

— Ничего не было, так легкий флирт, — лицо Игоря стало серьезным, «ложь во благо» — был его один из любимых девизов, — здесь не о тебе речь, я ведь тоже в доле и если нашу фирму растащат по кускам благодаря твоей беззаветной любви к недостойной девушке, это уже будет касаться не только тебя, улавливаешь, братишка!

— Чего ты за нее уцепился, что она сможет, она контракт то как следует составить не в состоянии, а ты про какие-то махинации.

— А ей этого и не надо, она обладает набором природных способностей, о которых ты генеральный даже и мечтать не можешь, не говоря уже о женской привлекательности и …ну не тебе мне говорить, — Смагин на секунду вспомнил гладкую кожу на груди и животе, горячие губы и страстный язык Залуцкой, лучше не вспоминать, не то снова бес попутает.

Карпов словно и не обратил на слова своего зама особого внимания, но вдруг весь сжался и побагровел. Генеральный нажал кнопку вызова секретарши.

— Вера Сергеевна, зайдите ко мне, — он снова уселся в кресло, закинув, ногу на ногу и потянулся, превратившись в хозяина положения. Вошла секретарша. В руках она держала открытый блокнот карандаш. Ей было что-то около тридцати. Красивое лицо, тонкий нос, чуть припухшие, всегда по-деловому сжатые губы. Верхняя половина ее тела являлась эталоном женской красоты, по мнению мужчин управления, но вот нижняя, всегда скрытая длинными юбками и широкими брюками бросали в дрожь или вызывали смущение у тех, кто пытался впервые заигрывать с девушкой.

Все ее звали Верочкой. Игорь вспомнил свой первый день работы в управлении, когда в приемной он дожидался аудиенции с новым шефом. Во время милой беседы с опрятной и привлекательной секретаршей, он чуть было не пригласил девушку поужинать в ресторан. Но Верочка вдруг встала и прошлась к стеллажу с документами, припадая на одну ногу и опираясь на старушечью палочку. Смагин смолк и опустил глаза, ему стало неловко.

— Не комплексуйте, — сказала тогда Верочка, — не вы первый, не вы последний. У Игоря, после этих слов, что-то надломилось в душе, Верочка была просто прелесть, и с тех пор они стали хорошими друзьями. Позднее от добрых людей Смагин узнал, что Верочку еще подростком сбила машина на переходе и прекрасный, чудный цветок чуть было не увял, но вмешались профессиональные хирурги того советского периода, когда из вузов выпускали инженеров и врачей не за деньги, а за приобретенные знания и практику.

Ее вытащили с того света, заштопали и загипсовали, но подросток уже испытавший признаки первого влечения к противоположному полу, пыталась было отравиться, но и здесь советские врачи были на высоте, и с тех пор Верочка смирилась с судьбой. Лечащий врач по имени Семен Израилевич Пендель, по кличке «сковорода», невзрачный, начинающий лысеть юноша, с вечно потухшим взором больших телячьих глаз, настолько привязался к больной и искалеченной девочке, что когда через три года, когда она на костылях впервые поднялась с ненавистной больничной койки, он сделал ей предложение, и она поженились.

Через год у них родилась крохотное божье создание, ее назвали Лизочкой в честь матери отца, но хирург Сема вскоре пристрастился к дармовому спирту и хорошеньким медсестрам. Он их «жарил», как говорили коллеги, не отходя от «станка», не выходя из операционной, когда несчастный очередной располосованный пациент лежал на никелированном столе, наблюдая с высоты мечущейся души, за проделками, гораздых на выдумки и импровизации, веселой бригады в белых халатах на голое тело.

Они разошлись без скандалов. Верочка бросилась по городу в поисках любой работы и наткнулась на объявление, вновь перевернувшее всю ее жизнь.

Толя Карпов хорошо знал жизнь. Она его изрядно потрепала, за сорок лет превратив (как только он не раскусил Залуцкую?) некогда рыжий чуб на его круглой, как тыква голове, в клочок седых волосков, но главное, он не утерял мужицкой хватки, прирожденной интуиции и чутья делового человека. И когда среди длинноногих претенденток на место секретарши он увидел Верочку, то понял, что надежнее и преданнее ему не сыскать помощницу. Правда, иногда, он допускал по отношении к секретарше грубые высказывания, за что уже через минуту казнил себя и наедине просил у рыдающей женщины прощения.

— Ты что там, дура хромая, ослепла, не видишь, что под дверью юристка уши греет, уволю, скотина безмозглая…

— Так ведь это ваша… — пыталась оправдаться Верочка.

— Иди, Вера Пендель, иди, и чтобы в приемной без моего ведома ни одной души, все пошла, — Карпов нервно забегал из угла в угол, повторяя: «никому верить нельзя, все продажные… никому…!»

— Ты чего разошелся, шеф, я тебе давно говорил про Залуцкую, продаст и глазом не моргнет. Я ее как-то случайно в «Версале» видел с одним моим знакомым, бывшим капитаном, был и есть такой Калинкин. У него, я слышал сейчас своя судоходная компания из тех судов, что в свое время он увел на Кипр в оффшорную зону под удобный флаг. Сейчас скупает недвижимость во Владике и Москве, вот и на наши склады, видно, свой орлиный глаз положил и на Залуцкую, хотя женщины, в смысле переспать, насколько я знаю, его уже давно не интересуют, только деньги. — Смагин блаженно вытянулся в кресле и закрыл глаза, затем, словно очнувшись от внезапно пришедшей на ум мысли с иронией в голосе спросил.

— Что наша Верочка так и не сменила фамилию все в «пендалях» ходит, никогда не пожелал бы я соей дочери такую фамилию. Кстати, знаешь, что такое пендель?

— Пинок под зад! — хихикнул Карпов.

— Почти угадал. Оказывается, это французское слово, означающее — дверь, которую открывают небрежные и фамильярные французы ногой. К евреям оно прилипло где — то в пятнадцатом веке. В то время было очередное гонение на «французских» ювелиров и ростовщиков. Самых счастливых вышвыривали из страны и давали им кличку «пендель», остальных инквизиция сжигала на кострах, как слуг дьявола, так и закрепились за некоторыми «счастливчиками» вот такие позывными. То ли дело наши русские Калинкины-малинкины, тоже служат дьяволу, но никто их на кострах не палит, из страны не вышвыривает, имеют они по два-три гражданства, живи, не хочу. Типа нашего «народного артиста России», руководителя местного «погорелого» драмтеатра, Левы Сруляцкого, имеющего гражданство Росси, Израиля и Америки. А наши русские люди те, кого вышибли с треском из братских республик, годами мыкаются без паспортов, гражданства и работы, зато нацменам — зеленая улица. Я недавно в банк наведался, так там куча узбеков и таджиков оккупировали все окна, вонища, дышать не чем. Спрашиваю администратора, что это у вас за нашествие. А она мне, мол, пособие выдаем эмигрантам, как беженцам. Нет, ты понял, что творят наши министры продажные, русским не могут гражданство оформить, а этих кормят за счет налогоплательщиков. Политика, брат, на вытравливание русской нации, или по-научному — геноцид.

Я, перед тем как к вам устроиться продавал японский подержанные машины. Одну из них, «нисан скайлайн» переправил своему дружбану в Алма-Аты, ну, он пригласил меня к себе отдохнуть и заодно кое-что закупить. В то время там раза в два дешевле, чем во Владике можно было купить оптом запчасти к «Жигулям» и «волжанкам». Повеселились мы конечно там знатно, на знаменитых курортах Алатау и Темиртау, я даже познакомился с одной красивейшей светловолосой и голубоглазой девчонкой из казацкой станицы, что стояли на границе города. Можно сказать, влюбился в юную казачку, но всему хорошему быстро наступает конец. И вот, когда мы уже в аэропорту начали оформлять контейнер на вывоз, нас стопорнула местная таможня. А ведь это был девяностый год, Союз еще не развалился.

Миленькая казашка в зеленой униформе сказала тогда, что хватит русским грабить их богатейшую страну и что мы никогда свой товар отсюда не вывезем, представь, свиньи вонючие, всю жизнь за наш счет жили и здесь вдруг им захотелось самостоятельности. Мы конечно дали наверху кому подожжено в лапу и улетели. А через год мне звонок в дверь, и ты думаешь, кого я вижу на пороге дома — своего дружбана. Его и еще тысячи русских выперли из Казахстана с чемоданом в руках, все имущество, дома сады, земля машины, заводы пришлось бросить без какой-либо компенсации по постановлению нового правительства Казахстана. И вот теперь эти ублюдки у нас отираются, везут с собой героин, пряча его на тельцах своих чумазых детей, и еще несчастные получают пособие. Не страна, а проходной двор! Вот бы я сейчас приехал в Ташкент или Бишкек и стал просить пособие. Думаю, еще на вокзале меня бы отправили в отстойник, а там продали на органы.

— Ладно, с «Калинкиными», «черножопыми» и прочими «берлятскими» разберемся попозже, «их» я поручу Жоре — «Пряхе», я взял его недавно к себе в охрану, ты его знаешь, он, конечно, большего достоин, когда-то в «третьей смене» в авторитетах ходил, а недавно встретил в городе, ну бомж бомжем, правда, рука крепкая, глаз зорко глядит, с улыбочкой. Но делать ничего не может, кроме как бить людей, долги вышибать, да на девок все деньги спускать. Я его взял с условием, один прокол с выпивкой или с бабами, распрощаемся, буду выделять ему раз в квартал по неделе, пусть по — полной отрывается. Жора, ты знаешь, пацан, сам себе на уме, но на условия согласился, деваться некуда, и мне нужны верные люди. — Он повернулся в сторону зама.

— Хорош бухать, Смагин, вечером должен быть как стекло, у нас переговоры с китайцами и слушай сюда, — генеральный понизил голос до шепота, — сейчас у меня есть одна серьезная проблема, — Карпов потер седеющие виски, — нужен верный человек, но с башкой, где такого взять?

— Самый верный, честный башкавитый перед тобой, — Игорь самодовольно улыбнулся и развернул кисти рук ладонями вверх, в сторону собеседника. Оба знали, что такой жест делают люди и бандиты в том числе, показывая свою открытость, лояльность и доброжелательность.

— Ты, Смагин, не подходишь на эту роль, тебя все знают, как моего зама, найди мне такого, эдакого, невидимку, но не пройдоху, хорошо заплачу. Не был бы ты таким «везунчиком» давно бы выгнал, но у тебя, Смагин, талант общения, тебе люди верят, хотя ты болтаешь порой всякую чушь.

— Вот потому и верят, что я говорю с людьми, как с равными, ведь мы все одинаковые, но нет смотришь пацан чуть приподнялся и уже на гребаной козе не подъедешь, кто же с тобой откровенно будет говорить, хотя тайны у всех есть и их никому доверять нельзя, — Игорь открыл холодильник и извлек очередную банку пива. — Так что, за дело?

— Ну, вот опять началась, говори прямо, найдешь, или я буду искать на стороне? Короче, Смагин, у меня есть разовая вакансия, так называемого «почтальона», что — то, наподобие дипкурьера.

— Деловую почту перевозить? Так для этого существует куча всяких фирм.

— Нет, братан, — Карпов оценивающе посмотрел на захмелевшего приятеля, — здесь деньги, большие деньги, валюта налом, которую срочно нужно доставить клиенту. Деньги левые, сам знаешь, их в банке светить нельзя, видел на четвертом складе медь в «чушках», увязанная стальными лентами в пакеты по одной тонне каждый, — так вот, за нее нужно срочно расплатиться, но только налом. Продавец пошел на невиданный риск и переправил нам товар без предоплаты, я пока ничего не понимаю, я ведь его совсем не знаю, может тебе что-нибудь говорит фамилия генерального Морозов …

Смагин поморщил лоб и отрицательно покачал головой.

— Скажу тебе сумму. Это восемьсот тысяч зеленью. Десять процентов полагается почтальону, но риск большой, вокруг нас так и вьется всякая продажная шваль, да и шило в мешке не утаишь, кому надо про эти сто тонн меди уже все знают. Недаром китаезы нагрянули во Владик и первым делом ко мне, «сирочно нузин цвитной метяль». Навар тысяча процентов, это тебе не козьими шубами торговать.

Ух, ты! — Игорь, аж приподнялся с места, — да за такие деньги я тебе нужного человека из-под земли достану, хотя я понимаю, что это смертельная вакансия. Здесь один неверный шаг и все может рухнуть, но мы ведь с тобой, Толян, рисковые парни, — он похлопал шефа по плечу, отчего тот шарахнулся в сторону.

Ты чего, — Карпов сморщился от боли и схватился за плечо, — ну и рука у тебя и попал в нерв, руку свело, ладно, он присел на диван и продолжил.

— Долю почтальона можешь получить сразу, а дальше сам думай, мне нужна только расписка от продавца, я тут же оприходую товар и перепродаю китайцам. Через три дня мы с тобой долларовые миллионеры, не считая недвижимости.

— Не кажи гоп, как говорила моя бабушка, хохлушка родом из-под Винницы, — Игорь достал записную книжку и начал ее медленно перелистывать, затем захлопнул и сунул в карман, словно боясь, что за ним наблюдают из-за спины. — Итак, если я подберу нужного человека, то в любом случае за исход дела буду отвечать я?

— Верно понимаешь, — Карпов невинным взглядом посмотрел на зама.

— Залогом будет служить моя доля недвижимости, в любом случае ты в выигрыше.

— Ну, мы же работаем на общее дело, братишка, что нам с тобой делить, денег хватит на всех.

— Так вот, Анатолий Степанович, чтобы потом не устраивать разборки и битвы, заключим договор, что при условии успешного выполнения задания десять процентов от сделки с китайцами пойдет лично мне.

— Ты рехнулся, это же громадные бабки, — у Карпова впервые за сегодняшний день затряслась нижняя губа, и помутнели глаза. Игорь знал, что такое бывает у шефа, когда мимо него проходят хороший деньги.

— Я, лично, рискую всем, даже своей жизнью и семьей, ты и все остальные ничем, не думаю, что посторонний человек, зная всю «картинку» возьмется за это дело, а когда узнает, предъявит тебе еще больший счет или начнет шантажировать, ты ведь, Толя все это давно проходил, иначе, зачем затеял разговор со мной. Взял бы в тихушку и провернул дельце, но нет, здесь жареным пахнет. Со своим надежнее, безопаснее и он у тебя под колпаком, ведь так? — Карпов встал и уже серьезно сказал.

— Да прав ты, Смагин, сделаем договор ты у нас парень фортовый и впереди у нас с тобой много грандиозных дел, так что действуй. Деньги возьмешь у меня в сейфе. Для всех в конторе, даже для твоей семьи, ты опять летишь в Москву, скажем в министерство, — пусть тебя в нашей бухгалтерии оформят, как полагается. Второе, командировочное я тебе выпишу собственноручно на Петропавловск-Камчатский. Все остальное в твоих руках. Деньги сколько надо возьми из нашего «общака» в кладовке иди и думай, как это провернуть, мне можешь не докладывать, я понимаю, когда знают двое — знают все, расписку перешлешь почтой. Вот и все, вперед, «почтальон», счастливо, до встречи.

Глава 2 Залуцкая

Ксюша Залуцкая познакомилась с Толей Карповым на одной из корпоративных вечеринок, что с грандиозным пафосом проходила в «бриллиантовом зале» недавно выросшей в центре города пятизвездочной гостинице «Хёндэ». И хотя многие не верили, что зарубежные инвесторы отважатся вкладывать миллионы в разоренный приватизацией русский порт Владивосток, хитроумные и дальновидные корейцы рискнули сделать этот шаг.

Собственно говоря, они ничего не прогадали, так как гостиница такого класса единственная в городе и сотня другая бизнесменов и туристов ежедневно приезжающих в этот необычный город на берегу Тихого океана не захотят селиться в ужасных русских «отелях», выстроенных еще при советах по казарменному типу для народа, находящегося постоянно в состоянии противостояния к капиталистическим агрессорам, и потому для человека, чья обычная одежда состояла из телогрейки и кирзовых сапог, гостиница с холодным номером на два, четыре человека с общим душем и туалетом считалась нормой. А с цветным телевизором «Изумруд», который выдавал только три ядовитых цвета: красный, синий и желтый и работающим, словно дизель трактора, холодильником «Океан», оснащались люксовые номера для партийных работников тех «счастливых времен».

Но, как только приоткрылся «железный занавес» мордыхайско-ленинской кабалы, русский народ быстро освоился и уже номер люкс за тысячу баксов в сутки был забронирован именно русскими «бизнесменами» на год вперед, не говоря уже о банкетных залах, где русские ежедневно с размахом отмечали каждую свою маломальскую сделку. Деньги, вложенные в гостиницу, окупились через год, такого не ожидал никто, и тогда «оголтелые капиталисты» решили вкладывать инвестиции в судостроение и промышленность края и города, но не тут-то было, здесь они ошиблись и крупно просчитались.

Несчастные корейцы, мало того, что не сделали оговорку на многочисленную чиновничью свору бывших комсомольских и партийных работничков-болтунов, которая растаскивала все переведенные средства и ресурсы еще на первом этапе освоения дикой российской глубинки, но и потом, по завершению строительства какого-нибудь объекта, обнаруживалось, что на нем и работать-то не кому, не смотря на массовую безработицу в России.

О классных специалистах; инженерах, технологах, проектировщиках в то время, как — то и говорить было стыдно среди русских людей, их всех надо было переучивать, а простого слесаря-токаря днем с огнем сыскать, было невозможно. Все, враз, стали либо чудо — бизнесменами (приватизаторами, рейдерами, банкротчиками), либо чиновниками-«откатчиками», либо бандитами-беспредельщиками, либо трусливыми охранниками. Все вновь начатые проекты и объекты были заморожены, а готовые сданы в аренду под склады для автомобилей, запчастей, рыбной и прочей продукции, что поступала из той же Кореи, и все опять стало на свои места. Страна торговала своими природными и интеллектуальными ресурсами, за копейки спуская на ветер, накопленное каторжным трудом, обезумевших в коммунистическом дурмане, предков, живших во времена Великого Советского Союза.

Но зато рестораны, банкетные залы, всевозможные клубы, игровые зоны и прочие развлекательные заведения давали гарантированную стопроцентную прибыль, о которой зарубежные акулы бизнеса, и мечтать не могли в своих супер демократичных цивилизованных странах. Для корейцев, американцев и японцев население города Владивостока на первом этапе казалось варварским племенем, людьми, кидающимися на все, что блестит, даже на дешевую рекламу и экстравагантные названия.

Вот в одном из таких залов и решилась судьба Ксении Залуцкой, простой Владивостокской девчонки, с «высоким юридическим дипломом», как уверенно мыслила она и многие ее однокурсники-выпускники Дальневосточного Университета, решившей попытать простого девичьего счастья на перекрестке, где в нерешительности столкнулись две цивилизации, два мира, два режима; западный — демократический и восточный — тоталитарный.

На этом перекрестке многие выбирали себе неверный путь. Но до конца верили в его правильность, тоже случилось и с бывшей студенткой, знающей из иностранных только немного по-украински, и пару десятков слов на английском, решившей окунуться в водоворот событий того времени невероятно насыщенных событиями и потому интересных для русского человека беспредельных и лихих «девяностых».

* * *

Залуцкая уже больше полугода слонялась по подобным сходкам, неожиданно разбогатевших людей разного возраста, в поисках подыскать себе, как говорили в России, не пыльную работенку, но кроме предложений на одну — две ночи «заняться любовью» за скромное вознаграждение, других вакансий пока в списках «требуется молодая девушка. Работать не надо», не предлагалось. Из-за отсутствия постоянного финансирования, Залуцкая иногда все же прибегала к проверенному женскому способу добывания легких денег, но потом горько об этом сожалела, плакала, жаловалась на судьбу, но что-то ей в этом нравилось, причем с каждым разом все больше и больше, затягивая несчастную, словно наркотик, на ложе, а то, и просто куда-нибудь на романтическую травку на лужайке или в уютную беседку во дворе своего дома, где все заканчивалось примитивным сексом, похмельем разочарований, слезами и очередным абортом.

Как правило, пылкие любовники уходили из ее жизни и не возвращались, а она о них и не вспоминала, наслаждаясь ежедневным притоком нового, свежего пополнения сопливых юнцов, матерых мужичков и богатых старичков. Но накопленный опыт не прошел для Залуцкой даром, после последней «чистки» в абортариуме, ее словно подменили.

«Все, хватит!» — сказала она себе, — «пора устраивать себе, а не кому-то, жизнь». И хотя ее родители были достаточно обеспеченными людьми, они редко баловали дочурку дорогими подарками и поездками за границу. Их принцип был железобетонный, не требуемый обсуждения: «Мы сами с ноля начинали, с одной на двоих подушки…». «Вот и плохо!» — думала про себя Ксюша и упорно искала встречи с тем самым, неповторимым.

Одевалась она скромно, так как поняла, что для мужчин вся ее косметика и тряпки отходят на второй план, если под сатиновым платьем они просматривают великолепную фигуру, высокую натуральную грудь. Лицо, лишенное излишков грима, выглядит натурально и привлекательно, ровные белоснежные зубы и ясные зеленые глаза говорят о хорошем здоровье матери их потенциальных детей и дальше на подсознании, по зову предков, мужчина сам, инстинктивно шел к такой женщине, и уже никто его не мог переубедить, что это обычная «лошица» и есть та самая охотница за богатыми мужьями и, кстати, известная в городе, шлюха.

Залуцкая перестала посещать модные молодежные клубы, дансинги и тусовки, а переключилась на корпоративные вечеринки, презентации, международные форумы, где на банкетах собирались достаточно солидные и богатые люди не только Владивостока, но со всей России и из-за границы. Она быстро освоилась в своем новом амплуа и превратилась в хищницу, охотницу, которая, чтобы достигнуть своей цели, идет по головам когда-то обожаемых подруг-конкуренток, здесь, как в лесу, выживает сильнейший. Но это звериное чувство сидело где-то глубоко внутри, ее безмятежное личико и невинные глаза смотрели открыто и валили наповал, даже отпетых ловеласов.

Ксюша вела себя с претендентами на свое роскошное тело и потенциальными мужьями-спонсорами весьма осторожно и осмотрительно. Она даже не представляла, как «он» будет выглядеть, просто положилась на свою женскую интуицию и на удачу. И вот «ОН» появился. Это был маленького роста, начинающий лысеть, толстый мужчина, лет пятидесяти, в дорогом итальянском костюме в полоску от «Марко Поло» и испанской белоснежной рубашке. Ксения, к тому времени, уже научилась различать фирменный мужской «прикид» от подделок, также, как и людей, многие из которых выдавали себя не за того, что из себя представляли на самом деле.

«Он» никогда не надевал на шею галстук, даже на деловые приемы. Его плоское и круглое, словно хорошо зажаренный блин, лицо с маленькими бусинками веселых глаз, излучало тепло и уверенность. Он был похож то ли на бурята, то ли на корейца. Среди друзей его беззлобно называли коротко и запоминающимся, весьма удачным прозвищем — «Чукча», наш богатенький Чукча.

Чукча первый приметил Ксюшу, которая прохаживалась среди гостей очередного банкета по поводу встречи в верхах с модным названием «саммит». С бокалом белого вина в тонкой руке и скромном чуть выше колена платье с глухим воротом, она больше напоминала американскую феминистку, борющуюся за права угнетенных русских женщин. Но Чукча-то знал толк в таких вот, на вид скромняшках, эдаких, серых мышках, которые в постели превращались в ураган, смерч, выкачивая из любовника не только его энергию, но и все остальные ресурсы. Чукча осмотрелся и, не найдя в зале соперников, пошел в очередную атаку на хрупкую и как ему казалось провинциальную и легко доступную девушку. Он подошел чуть сбоку к девушке и слегка согнулся в незаметном чужому глазу поклоне, отчего его кривые ножки, обутые в лакированные из кожи крокодила туфли, стали еще короче.

— Я рад вас приветствовать, мадам, на нашем скромном ужине, — он улыбнулся необъятным красным ртом и легонько взял незнакомку за пухлый локоток. — Разрешите представиться, Геннадий Николаевич, гендиректор судоходной компании. Он протянул Ксюше золоченую визитку с маленьким черным пароходиком в углу картонки.

Залуцкая в страхе отшатнулась от этого ужасного, внезапно возникшего ниоткуда, лунообразного, лица. Но тут засигналил, всеми нервными клетками, ее внутренний голос, разбуженный голос разума. Сигнал повторял: «Это он, это он…».

Такого мерзкого с виду мужчину Ксюша, даже, если бы захотела, вряд ли бы нашла во всем городе Владивостоке и его округе. «Что ему надо?» Но мозг ей подсказывал, что это тот, кого она ищет. «Хватай, иначе подберет другая!». И Залуцкая ухватилась за мужчину. Нет, она не кинулась ему на шею, даже не взяла под руку, слегка отстраняясь и давая понять, что она не из тех, что ловят мужчин за сотню другую баксов на сеанс одновременной игры. Девушка, как бы из приличия, улыбнулась и слегка попятилась, но затем смягчилась и протянула руку.

— Ксения, я здесь никого не знаю, подруга пригласила, а сама почему-то не пришла, — ее лицо покрылось алым бархатистым румянцем.

— Не бойся меня, детка, — перешел в лобовую атаку мастер интриг и завсегдатай вот таких тусовок, толстячок по прозвищу «Чукча», — разреши за тобой поухаживать, — учтиво и элегантно уже на «ты», предложил Геннадий Николаевич.

Ксюша опустила глаза, но сквозь густые ресницы, словно через смотровые щели самоходки, она разглядела, как плотоядно засветились мышиные глазки толстячка, зрачками просверлив вздымающуюся грудь девушки, наглухо прикрытую под горло, казалось непроницаемой мягкой материей, на которой отчетливо вырисовывались два объемных, не по взрасту, холмика — грозное оружие будущей светской львицы. «Этот, попал!» — мелькнула самодовольная мысль в отработанной модели поведения мозга, придавшая девушке уверенности в скорой победе.

— Как тут жарко, — голосом ребенка произнесла Ксюша и расстегнула две верхние пуговички на вороте платья.

Чукча достал платок с гербом какого-то княжества и помахал у девушки перед лицом. — Я сейчас распоряжусь, чтобы запустили дополнительные кондиционеры, — он взмахнул рукой в сторону юркого стюарда и снова прильнул к девушке. — Разрешите мне вас сегодня сопровождать.

Ксения в знак согласия опустила мохнатые ресницы прямо на персиковый бархат пухлых щечек и слегка пригубила «мартини» из своего фужера. «А он милашка, на самом деле», — подумала она про себя, — и, наверняка, догадался, зачем я здесь, а виду не подает, не то, что маменькины сыночки, с полными карманами «зелени» и «крэка», что норовят через минуту после короткого знакомства, затащить тебя куда-нибудь в подсобку или туалет и залезть с руками и ногами под юбку, никакой романтики и смысла.

Залуцкая прибыла на вечеринку в одиночку, ей не нужны были лишние конкурентки и свидетели. Пригласительный билет за две тысячи рублей она прикупила у своей подружки Милы Скворцовой-администратора отеля «Хёндэ». Деньги, как обычно, одолжила у родителей. Ох, и тяжела жизнь начинающей «аристократки»!

Весь вечер «милый толстячок», как Залуцкая про себя называла своего нового ухажера, не позволяя излишних вольностей, знакомил девушку со своими бизнес — партнерами, друзьями и их веселыми, красивыми и довольно раскрепощенными подругами. И, хотя Ксюша в этот вечер слегка перебрала с «мартини» и льющегося пенной рекой дорого шампанского…? которое пил по словам толстячка исключительно сам Джеймс Бонд — агент ОО7 личной персоной, девушка держала марку до конца. И лишь, когда в такси, «толстячок», как бы невзначай, приобнял захмелевшую красотку и скромно попросил лишь номер телефона, она окончательно поняла, что все предыдущие неудачи послужили ей хорошим уроком, и она наконец-то превратилась в ту самую актрису высшего общества, которой вскоре будет позволено решительно все, ну может почти все.

Ксения размашисто написала номер своего сотового китайским «паркером» на белоснежном манжете испанской рубашки, на тучном торсе богатенького чукчи, отчего «толстячок» взвизгнул от восторга, словно ему оставил на память свой автограф его любимый певец Тхе-Тхо-У, которого знали, может, лишь, ну супер продвинутые, россияне корейского происхождения.

* * *

С тех пор прошел год. Геннадий Николаевич перезнакомил всех своих знакомых со своей новой пассией. Один из них был такой же очередной гендиректор, вновь народившейся судоходной компании под названием «KalinShips & Co.», бывший капитан одного из управлений «Востокрыбхолодфлота», холеный, с пышной шевелюрой, начинающих седеть волос на голове, плотный мужчина по имени Георгий Калинкин.

Калинкин без всяких ухаживаний предложил Ксюше прокатиться с ним на Кипр, отдохнуть и слегка поразвлечься, может, немного пошалить. Там, у Геры, так она называла своего «второго», была одна из его дочерних компаний и его основной офис, ну и небольшой домик на берегу Адриатического моря в тысячу квадратных метров с бассейнами и лужайками для гольфа. У причала, как это бывает в сказках, в лучах заходящего солнца на бирюзовой поверхности бухты покачивалась белоснежная яхта, в ожидании достойной женщины, хозяйки на борту «Принцессы Японского моря».

Условия были смешными. Постель не предлагалась, Ксении нужно было лишь сопровождать босса на различных приемах и увеселительных мероприятиях. В первый раз Ксюша, глотая слезы и размазывая тушь по щекам, отказала Калинкину, ссылаясь на выдуманную болезнь матери, затем всю ночь промучилась в сомнениях, правильно ли она сделала. А что вдруг не поступит второго предложения. Все, «толстячок» свою миссию в ее и в своей жизни выполнил, ей надлежало сделать очередной шаг по крутой лестнице к вершине, к небесам. Ах, прямо закружилась голова…!

Но нет, «старичок», новая погоняло для Калинкина, ничего дурного не заподозрил, хотя наверняка знал, что к этому моменту «недотрога» Ксюша уже вовсю зажигала с Чукчей, каждый раз удивляясь его мужским незаурядным способностям. И это она делала не потому, что «япончик» — его новая забавная для Ксюши кличка, подарил новенький, сверкающим лаком автомобиль «Infinity», нет, ей просто нравилось «заниматься любовью», такое дебильное выражение она часто слышала в таких же шизоидных американских фильмах. Между девочками говоря, среди подруг это назывался обычный «трах» в удовольствие, причем предложи ей сей час любой боле менее приличный мужчина постель, она бы ему не отказала, а если красавчик — так сама затянула бы в кущи у дороги.

Ей трудно было избавиться от мыслей о сексе, и она ждала каждой новой встречи с толстячком с трепетом нимфоманки, она боялась и ругала себя, обзывая грязными словами, но остановить начавшийся в организме процесс уже ей было не под силу, он вышел из-под контроля. Ксюша на улице боялась встретиться глазами с молодыми мужчинами, ей казалось, что все ее «хотят», причем, алчно, и она с готовностью пошла бы с любым из них, но …Ксения в тоже время была очень расчетливая девушка, и это ее спасало от падения на дно жизни.

Через «япончика» Ксюша, как и задумала прежде, начала выходить на все новых, более солидных и серьезных дядей и уже считала, что будущее у нее в кармане, и тут, как-то по случаю, Гера знакомит «светскую львицу» с довольно молодым, перспективным бизнесменом. Это был Анатолий Карпов, немного нервозный, с бледным лицом и умными глазами учителя женской гимназии, очень темпераментный и вполне симпатичный молодой человек. Он пожирал томную Ксению глазами, и если бы не эти чертовы приличия, то и, и она уже через минуту после знакомства, прочитав в глазах друг друга волнительный трепет влечения, готовы были здесь же, на жестком полу сплестись в судорожно пульсирующий клубок страсти и наслаждений, что дал бог человеку в обмен на нудные и серые будни, которые наступают между молодыми людьми также внезапно и непредсказуемо, как и пылкая любовь.

Да, Ксения влюбилась по-настоящему, и ей это не очень было по душе. В любви рассудок и здравый смысл отходил на задний план, а в делах бизнеса такие отношения не приветствовались.

Толя Карпов взял ее к себе «под теплое крылышко» на должность юрисконсульта, хотя эта была обыкновенная ширма, и все сотрудники это понимали. Он не загружал Ксению работой в фирме, у нее хватало работы и в кабинете генерального, то на столе, среди бумаг, то на кожаном рабочем диване, то и в отдельном номере гостиницы, которую недавно он со Смагиным прикупил и отремонтировал за деньги, что в тот год валом шли со всех торговых точек, начиная от двух больших магазинов и кончая тремя автолавками, торгующими нарасхват китайским ширпотребом и тканями в разных частях Владивостока, на улицах Окатовой, на Сахалинской и на Баляева.

Залуцкая ежедневно в конвертах получала такие деньги, что ей не могли присниться ни в одном из ее фантастических снов и фантазиях. Благодаря новой политике правительства несчастной России, деньги ежегодно обесценивались ровно в десять раз, а так как оприходован товар был в свое время по старым ценам, то разница шла нескончаемым потоком в виде «черного нала» в «потайную комнату», как все «ее» уважительно, с загадочным блеском в глазах и раболепным шепотом, называли в управлении.

Ежедневно всю наличку свозили в мешках и сдавали первому заму Смагину под роспись. Для хранения денег была отведена отдельная комната без окон, бывшая бытовка для рабочих, куда установили мощную бронированную дверь с немецкими замками, которые применялись в банковских хранилищах по всему миру и изготовлялись в Дюсельдофе на станкостроительных заводах известного германского промышленного магната Круппа. Это и была та самая «потайная комната», бурно развивающейся компании. На первых порах Смагин пытался часть денег сдать в кассу бухгалтерии и отвозить в банк, но вскоре понял, что ни один сейф не выдерживал такой нагрузки и с этими правилами советской плановой системы он с легким сердцем распрощался, а деньги вскоре начал принимать в определенных купюрах мешками в килограммах, взвешивая их на обычных складских весах.

В то время Залуцкая еще как следует не понимала, какую роль ей уготовила судьба в этой сложной игре, где деньги, не смотря на утверждения философов и скептиков об их придуманном всемогуществе, в конечном счете, решали все. Ну, может не все, но самое главное и когда «старичок» Калинкин как-то пригласил Ксюшу на деловое свидание, у девушки по спине побежали мурашки, те самые позывные страха, когда женский организм физически ощущает приближение опасности и новые крутые перемены как в целом по жизни, так и в хорошо начавшейся карьере.

Как-то в порыве страсти, то ли от припадка счастья всего насыщенного гормонами радости организма, то ли от глупости, которая присуща мужчинам в первые минуты, после затяжного наслаждения от владения женским телом, «Карпурша» — кличка нового любовника, начал взахлеб рассказывать Ксении как он фантастически богат, где у него открыты счета, сколько недвижимости и что все это он готов отдать за мгновения, подаренные ему прекрасной женщиной. В эти первые секунды после мучительно — сладких терзаний Залуцкая терялась и не находила, что сказать своему герою, но очнувшись раньше, она включала всю свою женскую лесть и хитрость, от которой бы не устоял ни один, будь даже он мудрецом с огромным жизненным опытом. Ведь получалось, что только ты один самый самый, сильный, красивый, мужественный и добрый… Карпов готов был хоть сейчас сорваться с ней на край света в Австралию, Америку, да куда угодно и ведь они оба верили в это, и возможно все бы так и случилось, но игра была задумана более умными людьми. Об этом случае Залуцкая по секрету, чтобы вызвать дикую зависть, разболтала своей лучей подружке Миле Скворцовой, та естественно в постели передала это одному из своих «VIP» клиентов, ну а дальше по мужскому телефону, как снежный ком, обрастая все новыми слухами, новость докатилась и до Калинкина.

На той деловой встрече, куда так не хотелось идти Ксюше, Калинкин включил монитор своего супер современного компьютера, где объемная «флэшка» размером в почтовую марку вместила всю интимную жизнь Ксении с того момента, как она впервые легла в постель с Чукчей, а затем и с другими мужчинами, вплоть до самого «старичка». И что она там вытворяла! Уму непостижимо! В первое мгновение Залуцкая сидела, словно парализованная, она подумала, что старый развратник включил ей для просмотра довольно красочный порнофильм, которые она терпеть не могла, где все ей представлялось мерзким, наигранным и пошлым. Но вдруг в девушке, которая так искусно изгибалась с очередным партнером, она узнала себя. Ксюша вообще никогда не снималась на камеру, и та девушка на мониторе, возможно, была просто ее копией, но она вдруг хорошо осознала и вспомнила всех остальных участников этих мерзких интимных сцен, что когда-то доставляли ей божественной наслаждение.

— Ты грязная свинья, — голосом обреченного на смерть человека сказала Залуцкая и выплеснула остатки шампанского в ненавистное лицо улыбающегося «старичка». Тот лишь отер дряблые щеки, накрахмаленным заботливой женой, носовым платком и, не проронив ни слова, выключил компьютер и впился в девушку взглядом стервятника, почуявшего падаль.

— А ты, что же, сучка, возомнила о себе, думаешь, мне интересно вот с такими шлюхами, как ты развлекаться, у меня каждая минута свободного времени на учете. Неужели, разыгрывая из себя простушку, ты надеялась ввести в заблуждение меня и моих друзей… А теперь слушай сюда, дура, пока у тебя есть шанс. — он глубоко вздохнул, как человек испытывающий проблемы с сердцем и продолжил.

— Насколько я понимаю, милая, этот твой новый дружок Карпов, капитально запал на тебя, да и ты, по-видимому, не равнодушна к этому молокососу. Как ты понимаешь, душечка, от тебя требуется минимум — это ежедневная информация о деятельности фирмы твоего приятеля, подтвержденная копиями документов. Я думаю, ты справишься, через месяц, два получишь от меня хорошее вознаграждение и вот эту запись, — он покрутил квадратиком источника информации перед вздернутым носиком Залуцкой. И ни каких условий, у тебя нет выбора. Денег тебе хватит, чтобы исчезнуть здесь и вынырнуть под чужим именем в любой стране мира. Ты сможешь себе позволить исполнения любых своих фантазий, в том числе и сексуальных. Ты станешь богата и свободна, чек на предъявителя в Нью-Йоркском банке, я тебе выпишу сразу же, как получу пакет документов на фирму Карпова и Смагина. Все понятно. — Ксюша кивнула головой и, еще до конца не понимая, что все рухнуло. Мечты, планы, надежда и любовь, какая никакая!

Стоцкая сидела и не могла понять, что же произошло, почему сразу так изменилось все вокруг, все люди, окружавшие ее в одночасье стали ее врагами. Откуда-то издалека она вновь услышала голос Калинкина.

— Не отчаивайся, это еще не самое страшное, что могло бы произойти с тобой. Поедешь в штаты, можешь прихватить с собой своего дружка Карпова или Смагина, кто тебе больше приглянулся, они еще деньги у тебя взаймы просить будут, попомни мои слова.

«Да уж я запомню, козел старый, я злопамятная…» — лихорадочно думала девушка, прокручивая в голове всю свою предыдущую жизнь. Ей было очень обидно за себя, и она заплакала. — «За что люди так жестоки, что я им сделала?!»

— Но они меня просто убьют, когда узнают, — тихо пролепетала Ксения и замотал головой, в порыве начинающейся истерики, — Я знаю Игоря Смагина, у него все друзья бывшие рэкетиры и бандиты, я их сама видела, они часто к нам в офис приезжают.

— Дура, как только твой Смагин и Карп останутся без гроша они мгновенно потеряют всех своих друзей и покровителей, уж поверь мне, а чтобы убить человека или даже просто покалечить, или запугать, опять же нужны большие деньги. Никто из-за этих щенков мараться не захочет. А ты, если не захочешь работать на меня, закончишь свои дни в дешевом бардаке, я это устрою, или в канаве в наркотической коме. Подумай, в конце концов, о своих родителях, они ведь тоже не совсем старые и могли бы еще пожить.

Но Залуцкая уже кроме себя, ни о ком не думала. Она решительно вытерла слезы и повернула измазанное тушью лицо к ненавистному Калинкину, отчего тот рассмеялся старческим блеющим смехом.

— Ты как та комсомолка в коммуне после оргий с первыми, вторыми и третьими секретарями обкома…ой, хе-хе, ты и впрямь хорошая актриса, как говорят, далеко пойдешь… хе-хе!

— Ладно, старая гадина, мерзкий ублюдок … я согласна, я все сделаю, но вы гниды, еще плохо знаете женщин, я под любого вонючего зэка лягу, буду ноги ему мыть и воду пить, чтобы он вас всех опустил и кастрировал, как свиней перед забоем, — Залуцкая гневно блеснула своими красивыми глазами.

— Ну, зачем же нам ссориться, это всего лишь бизнес, детка, подрастешь и еще вспоминать меня добрым словом, будешь вспоминать, в конце — концов, мы цивилизованные люди и не будем доводить до крайности обычное рядовое дело.

* * *

Вот так Ксюша оказалась между двух огней, между молотом и наковальней. Она долго думала, размышляла, плакала, затем опять размышляла и пришла к логическому выводу. То, что тебе дано богом, надо развивать и использовать в полном объеме, а так как развивать особо нечего было, как говорят: «все было при ней».

Оформлять недвижимость всей базы шеф поручил Игорю Смагину. Он хоть и наглый циник, и гуляка, но все же, он мужчина, и не посмеет устоять, как рассчитывала Ксюша, против ее «женских чар». А всего то и надо было пару раз невзначай затащить мужичка на себя, а уж там она свое женское дело знает на отлично. «В постели Смагин расскажет все, что знает, они же мужики болтуны страшные, когда расхрабрятся, не остановишь». — Эти умные мысли проносились в девичьей маленькой головке, когда она, раздевшись и распустив волнистые локоны по плечам, поворачивалась то в одну то в другую сторону, рассматривая свою безукоризненную фигуру перед большим старинным зеркалом в родительской квартире.

— Чем наша дочь занимается? — Спрашивал Юрий Викторович, отец Ксении, бывший заведующий отделом пропаганды в крайкома партии, а с начала враждебных ему «девяностых», когда он поддержал так называемое новое правительство «ГКЧП» переквалифицировавшийся в начальника пожарной службы города Владивостока. На что его жена, Альбина Яковлевна, еще довольно моложавая женщина чуть за сорок, с нескрываемым раздражением отвечала.

— А ты хоть помнишь, сколько нашей дочери лет?

— Конечно, по-моему, двадцать два? — Юрий Викторович оторвался от газеты, на первой полосе которой красовался Анатолий Чубайс в обнимку с Егором Гайдаром со статьей «Приватизация всех отраслей экономика страны спасет Россию от дальнейшего развала». — Смотри, что сионисты творят в стране, — он бросил смятую прессу на стол, — куда все наши партийные лидеры в Москве попрятались… и, молча опустил глаза, куда-куда, да все туда же.

— А что Гайдар тоже еврей, — не удержалась Альбина Яковлевна, — говорят, он неплохой экономист, может, поднимет страну после этого вашего недоучки — комбайнера, великого перестройщика «Мишки — меченного», что до карточек довел страну, промышленность встала, работы нет, детям есть нечего. Вот и Ксения болтается без дела, без семьи, не нужны в стране юристы, ты сам, когда последний раз в магазин ходил? Зайди, посмотри, до чего вы с вашим коммунистическим будущим довели государство, пустые полки, как в войну, я то войну помню, там враги были явные, а здесь кто? Свои же грабят страну, за копейки скупают заводы, пароходы и самолеты. Ты сам по разнарядке крайкома за сто рублей мясокомбинат купил, только там одни пустые унылые помещения без окон и дверей, да старое ржавое оборудование и самое главное, мяса нет, и рабочие разбежались, все ринулись челноками в Китай. Да ладно, пустой разговор, а детям как объяснишь?

— Во-первых, я всегда был против политики Горбачева выступал за возвращение прежнего курса партии, ты это знаешь, Альбина, во-вторых; само здание бывшего мясокомбината — это недвижимость, при новых рыночных отношениях, в которые мы вступили, послужит нам хорошим источником денег, эдаким доходным домом, он рассмеялся, так сионисты обещают. Лет через пять, десять эти полуразвалившиеся корпуса в центре города будут стоить миллионы долларов и третье; а сколько все же нашей дочери лет? Я считал, что после окончания Университета она останется на кафедре, потом защитит диссертацию…

— Какая диссертация, Ксюше уже двадцать четыре, когда она защитится, будет тридцать, а на что ей прикажешь жить эти пять, десять лет. Она у меня недавно заняла две тысячи рублей, говорит, что на «бизнес». Какой с нее бизнесмен, ей замуж надо, а за кого? Посмотри на молодых людей, они либо превратились в рвачей и бандитов, либо пьют и нищенствуют. А нашу дочь моя знакомая видела на какой-то презентации в окружении пожилых мужчин, я ее долго пытала, но она вся в тебя партизанка, хоть калеными щипцами вытягивай, ничего не скажет.

— И что же ты молчишь до сих пор, — Юрий Викторович хлопнул ладонью по столу, отчего подскочила и опрокинулась кружка с чаем.

— А ты сам ничего не видишь, сколько сейчас времени, уже одиннадцать утра, а она еще в постели.

— Так ведь сегодня суббота, нам «Гайдары» подарили ее в дополнение к нашему воскресенью, как нерабочий день, для иудеев это святой праздник в субботу даже по телефону говорить нельзя, — усмехнулся бывший партогенос, вспоминая свои лекции в Дома политпросвещения на улице Мордовцева, где он делал доклад о сионистском движении в Советском союзе и за рубежом.

— А у Ксюши нашей теперь каждый день суббота, — Альбина присела рядом с мужем на краешек стула и погладила его по пышной седой шевелюре, — да, хоть она и русская и у большинства людей сегодня так, и возвращается по ночам, а, то и утром и выпившая, только ты со своей новой работой ничего не видишь кроме своих учений по пожарной безопасности, скоро и гореть — то нечему будет…

— Что-о-о! — Юрий Викторович выскочил из-за стола, словно в старые добрые времена, когда ему звонили из приемной первого секретаря крайкома, и кинулся в комнату дочери. Он распахнул дверь как раз в тот момент, когда его любимая Ксюша нагишом красовалась перед зеркалом.

От неожиданности он остановился с открытым ртом. Перед ним стояла красивая обнаженная женщина, сверкая всеми своими прелестями, и на минуту он забыл, что это его дочь, у него потемнело в глазах.

— Папа, что так и будешь стоять, тебе не стыдно, быстро закрой дверь, — сказала Ксения, как показалось Юрию Викторовичу как-то совсем бесстыдно, даже с какой-то чуть прикрытой наглостью и легкостью. Он замахал руками и попятился в холл, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну что убедился? — Альбина Яковлевна с тревогой посмотрела на бледного и враз осунувшегося и постаревшего мужа, — что там?

— Ничего, ты права, я ей найду дело, и чтобы девочка была под моим присмотром. Сейчас в этой неразберихе можно определить ее на службу в одну из наших пожарных частей. В военкомате у меня все схвачено, оденем ей погоны лейтенанта, и в сорок лет она уже будет получать пенсию, пока у нас для военных и льготы не отменили и продовольственные пайки исправно получаем, ничего, ничего мы еще всем вам покажем, — он погрозил пальцем в сторону свернутой газете на столе.

Ты что совсем с ума сошел, нашу Ксюшу и в армию, это что паранойя или маразм, ты глянь какая она у нас нежная и хрупкая, какая пожарка, какие погоны! — жена внимательно взглянула на мужа, так смотрят на безнадежно больных родных, с материнской горечью и тревогой.

— А вот такая армия, — Юрий Викторович стукнул кулаком по столу, — как раз для нее, я только что на нее посмотрел, ты что, мать, хочешь чтобы наша девочка, которую мы лелеяли и кохали, превратилась в проститутку и на старости лет на нас люди пальцами указывали, давясь от смеха «Вырастил коммуняка шлюху, какой сам такие и дети», ты этого хочешь?!

* * *

Тем временем у Залуцкой созрел план действия. «Карпов уже никуда не денется», — это девушка чувствовала всем своим женским чутьем, а вот Смагин так и раздевает ее глазами, ну что ж, Игореша, давай позабавимся напоследок, я посмотрю, как ты наставишь рога своему шефу, а я твоей женушке и непременно сделаю так как поступил со мной Калинкин, все засниму на камеру, вот тогда-то вы у меня завертитесь, как черти на сковороде. Прав был старый развратник и педофил Калинкин, хороший он мне преподал урок, но я и ему верну должное». Залуцкая набрала телефон Смагина.

— Игореша, можешь говорить?

— Да, — ответили на другом конце провода.

— Тут одно к тебе дело личного характера, — Ксюша нарочито замялась, сделав паузу для усиления интриги, у меня есть подружка, ты ее знаешь, Милочка Скворцова, она как-то отмечала с нами новый год, ты тогда еще мне сказал, откуда таких красивых девчонок берут.

— А, эта, ну, ну и с каких пор Игореша, слушай, не темни, Ксюша, покороче.

— Так вот, она на тебя запала, дуреха, места себе не находит, готова себе вены вскрыть, а ты ее игнорируешь.

— И что я могу сделать, я ведь не сексопатолог и даже не психиатр, она, мягко говоря, меня обломила в тот раз, а сейчас любовь, чувства взыграли, и вообще, я знаю, чем эта любовь заканчивается. Переспать с ней — не проблема, но потом ведь не отвяжется.

— Ну что это у вас у мужчин только секс на уме, — Ксюша загадочно сделала очередную паузу, представляя, как засветилось лицо Смагина, — я как подруга говорю, ей лично от тебя ничего не надо, но от себя прошу, приласкай, скажи какие-то слова, ты ведь можешь, и ты, в конце концов, мужчина нельзя отказывать женщине.

— Я что утешитель несчастных вдов, радующий избалованных жеманниц, пусть ищет кого-нибудь другого у меня времени нет. И между нами, если это все правда, то это очередная блажь разбалованной бабы, ей только свиснуть, сотня таких как я в очереди стоять будут.

— Дурак ты Смагин, не понимаешь, что женщине нужен именно тот, кого она желает, видит во снах, в своих фантазиях…

— Ах, вот как, а вот может, ты мне нужна для забавы, на время, я ведь не пристаю к тебе, не лезу с глупыми предложениями.

— Игорь, но ведь ты знаешь у нас с Карповым все очень серьезно, хотя ты мне нравишься, ты забавный, но нет, никогда!

— Ну ладно, пусть звонит твоя влюбленная, что-нибудь придумаем. Мое сердце с такой жизнью поседеет раньше, чем голова. А, ты, кстати, не едешь в Москву?

— Нет, Смагин, я ведь в этих приватизационных делах дилетант и, прошу не болтай о нашем разговоре, даже шефу.

— Окей, но ты у меня будешь в долгу.

— Я не люблю быть должна, думаю, скоро я тебе все верну сполна.

«Какая-то странная эта Ксения, ясно что-то мутит, но для чего?»

«Интересно Смагин догадался, что я ему намекаю на себя или мужики совсем тупые в этих делах, пока ты не в его постели, он ничего не понимает, одним словом все им надо дебилам разжевывать, ну что ж не в первой…

Глава 3 Любовь и золото

Домой Смагин возвращался не раньше одиннадцати вечера и почти всегда «под мухой» и, как говаривала его теща; «Хороший муж — это который до пенсии «не вылазит из морей» (она имела ввиду своего мужа), а на берегу, те жалкие дни отдыха находится в постоянном потдатии, или крайней степени опьянения. Но самым любимым ее выражением в сторону Смагина стала довольно высокопарная фраза для интеллекта парикмахерши: «Что зятек, опять на кочерге, работать пора начинать…».

Игоря бесили эти, казалось, совершенно тупые фразы, шедшие из уст женщины-матери его любимой жены и это зло он срывал зачастую на Ольге, в отместку за обидные слова, но позднее, умные люди ему посоветовали не обращать внимание на болтовню лакейского племени, не имеющего с тобой ничего общего по интересам и интеллекту, а лучше с «быдлом» вообще не общаться. И все, как-то быстро, пошло на спад, и натянутые отношения с «родственниками» уже не казались ему чем — то особенным, на что стоит вообще обращать внимание. «Что это гордыня!» — иногда думал про себя Смагин, — один из страшнейших грехов человека, — но сам себя и успокаивал, вспоминая известную римскую поговорку «Кесарю — кесарево, а косарю — Косарева!».

Игорь перестал обращать внимание на постоянный «пилеж» жены по любому поводу. Иногда по ночам Смагин называл Ольгу другими женскими именами, и она постепенно стала привыкать к этому, хотя постоянно грозилась уйти к маме. Но не уходила, у Смагина появились большие деньги, и она на время притихла. «Ничего, перебесится» — говорила ей мама, видимо, хорошо знающая жизнь. «А ты, дочка, откладывай деньги себе потихоньку на черный день, забирай у него все, что найдешь в карманах, это все твое, пусть только вякнет…!».

Игорь сам пытался иногда замолить грехи деньгами. У него редко, когда в кармане было меньше двухсот — трехсот долларов на мелкие расходы, не считая денег в «потайной комнате», откуда он брал, столько сколько считал нужным и старался не наглеть. Сослуживцы это все видели и считали по-другому, и ежедневно доносили Карпову о «снегоуборочном комбайне», что гребет обеими лапами деньги фирмы, но Карпов только отмахивался: «Не лезьте не свое дело, мне лучше знать…», но все же, эти постоянные капли лжи, бьющие в одну точку, постепенно пробивали брешь, в, казалось, незыблемой вере.

Иногда Карпова терзали сомнения, но сопоставив все за и против, он приходил к выводу, что эту мелочевку Смагин мог бы спокойно скрыть от него во время вечерних сборов и снятия кассы, но этого не делал, ну другой он человек, другого масштаба. Карпов относился к фривольному поведению Смагина весьма лояльно, прекрасно зная, что при помощи «свободных» денег его заместитель решает многие проблемы и разруливает, кажется, самые серьезные противоречия, что возникали в ходе ведения бизнеса в современной России, начала девяностых, начиная от налоговых, санитарных, пожарных и прочих служб, что ежемесячно, как за зарплатой, наведывались в здание на улице Фадеева и кончая всевозможными разборками с «братками» и «Крышами» от криминала и силовых федеральных структур.

Смагин один раз в месяц, по старинке, приносил жене крупную сумму денег, на которые Ольга спокойно могла бы купить себе новую норковую шубу или съездить за границу, но она по мудрому совету мамы почти все деньги тщательно откладывала на книжку. Игоря иногда выводило из себя ее прошлогодняя одежда, косметика, духи. «Да, что ты жалеешь эти вонючие деньги, трать пока есть, пользуйся, пока они могут доставить удовольствие, может быть завтра тебе за те же деньги дороже будет купить булку хлеба или лекарства» — так иногда срывался он, но у жены всегда находились причины откладывать сбережения. Она слышала такое крылатое выражение: «Деньги не пахнут», нет, детка, они пахнут, еще как пахнут. Пахнут чьим-то потом, слезами и кровью!

Как-то, после очередного фуршета с клиентурой, в хорошем расположении духа, Игорь зашел в центральный ювелирный магазин «Изумруд» и попросил у продавщицы самый дорогой гарнитур ювелирных украшений: колье из изумрудов и бриллиантов, браслет, кольцо и серьги. Он ехал с очередного вечернего сбора, и все деньги вырученные, от работы магазинов и автолавок высыпал перед продавцами на прилавок. Девушки, с с перепугу, хотели вызвать милицию, но самая опытная из них с очаровательной улыбкой достала из сейфа «гарнитур» стоимостью в двадцать тысяч долларов и продала его Смагину за тридцать. Все остались довольны, Смагину заказали такси, ему дали охранника, и довольный «купец» помчался домой на очередное примирение.

Но Ольга встретила этот роскошный, по — царски богатый подарок с ужасом в глазах. Она примерно знала цену этим изумрудам и бриллиантам и посчитала, что ее муж проворовался.

— Не бойся, любовь моя, носи себе на радость, деньги не краденные, это моя премия за квартал, я так решил, — Смагин достал из футляра подвеску и прикинул Ольге на грудь. — Эта безделушка достойна тебя, дорогая, — Игорь сказал это бездушно и наигранно, ему даже самому стало стыдно, но жена этого не заметила, он в первые за последние два года увидел, как засветились, заискрились глаза у его, когда-то такой любимой женщины, она прямо расцвела на глазах, но затем словно туча нашла на ее лицо, Ольга сложила все драгоценности по коробочкам и протянула обратно мужу.

— Забери, мне это не к чему, мы все равно никуда не ходим, — Ольга усмехнулась, — подари своей Залуцкой, или еще какой шлюхе, с которыми ты любишь проводить время.

— Ты что мелешь, какая Залуцкая, это же любовница Карпова, — но голос его дрогнул, и он отвел взгляд. «Как она узнала, неужели Ксюша все это придумала, чтобы отмстить ему, но за что, всего — то был с нею один раз и то полупьяный. А может, сучка, будет шантажировать, я ведь ее закопаю, завтра ее уже никто и не спросит, и послезавтра даже родные забудут, не то, что Карп».

— Ты хоть знаешь, сколько это стоит? — Смагин взвесил на руке черную бархатную коробку в золотой окантовку, где покоился гарнитур и взглянул на жену, пытаясь уловить в ее лице, хоть каплю сомнения.

— Знаю, дорогой, оставь его себе, пригодится, — Ольга развернулась и медленно пошла на кухню, ощущая на спине ледяной взгляд мужа, она понимала, что сейчас произойдет что-то ужасное, и женщина зажмурилась.

Она не видела, как в клочья разлетелась бархатная коробочка, которую Игорь с силой и со звериным рыком метнул в противоположную стенку комнаты. Когда она открыла глаза, то увидела, что весь паркет сверкал бриллиантами и золотыми обломками, Смагин из комнаты исчез, а на пороге стоял ее пятилетний Димка с платиновым перстнем в руках. Часть камней из него вылетели, но он все равно сверкал в лучах, заходящего на западном панорамном окне, солнца.

— На, возьми, мамочка, папа нечаянно уронил коробочку, но я тебе помогу собрать все камешки, — Димка согнулся и начал быстро собирать едва видимые сверкающие алмазы, — мам, а, правда, они на звезды похожи, которые на небе, — он протянул матери открытую ладошку.

Ольга поцеловала сынишку, его «пирожки», как она называла его пухлые ладошки, затем обняла ничего не понимающего Димку и разрыдалась. Она бессильно трясла плечами то и дело, всхлипывая, и собирала с лакированного пола алмазы и изумруды в пухлую Димкину ладошку. Почему-то сейчас она вспомнила, что ежедневно вытаскивала у мужа из кармана все деньги, особенно, когда он приходил навеселе, но Игорь ни разу ее не упрекнул, ни разу не вспомнил об этом, хотя прекрасно знал, что деньги берет именно она, его жена, тайно, украдкой, словно воруя и ей стало гадко и противно. Но через минуту слезы высохли, странное чувство совестливости как-то само собой угасло, и она аккуратно сложила все камни в отдельный мешочек вместе с разбитой коробкой. «Ничего у «Крапивы» есть знакомый ювелир-еврей, Коля Зингерман, недавно вышел после отсидки за скупку краденых драгоценностей. Он за хорошую плату все восстановит, а Смагину скажу, что все выкинула в мусоропровод. Хотя ему на это наверняка наплевать».

* * *

Впервые Ольга обнаружила у мужа в куртке крупную сумму денег совершенно случайно. В тот вечер Игоря буквально на руках приволокли два здоровенных охранника с очередного «корпоративна». Она со злобой и решимостью начала стаскивать с полуживого мужа куртку и тут из кармана веером по полу разлетелась пачка новеньких тысячных купюр. (так часто бывает в нашей бренной жизни).

В тот раз Ольга оставила себе лишь пару зеленых бумажки, так мелочь, на продукты, остальные аккуратно сложила и засунула во внутренний карман кожанки под замок. Ночью она долго не могла уснуть и под стоны и завывания мужа, ее мучила, чертова совесть, засевшая в ее генах прочными корнями. Она прислушивалась к учащенному дыханию мужа, который то и дело вскрикивал, кого-то звал на помощь. Ольга гладила Игоря по груди теплой рукой, и он постепенно успокаивался. Она вспоминала, что еще совсем недавно редкая ночь проходила у них без нежных объятий и ласковых искренних слов друг другу, которые, как терпкое вино, зажигали огонь в груди и затушить пламя мог только утренний туман, обволакивающий душу бархатным покрывалом и уносящий влюбленных в мир утренних сновидений и фантазий. Что же опять произошло? Ведь она сама устроила Игоря на новую работу, думала, будут деньги, станет легче жить и все у них наладится. Как бы, не так! Она все явственнее понимала, как они удаляются друг от друга и между ними чернела пропасть, перейти которую казалось уже невозможно.

После этого случая Ольга близко не подходила к одежде Смагина, которая висела на стульях и в коридоре на вешалке манила к себе, как магнит. Но вот однажды ей вновь понадобились деньги. Смагин пришел на удивление трезвый и веселый. Он мылся под душем и напевал свою любимую песенку «ролингов» под названием «Пэйнт ит блэк». Как заколдованная, женщина подошла к куртке мужа и вытащила стопку банковских купюр разного достоинства. Она, как опытный картежник разламывает перед сдачей колоду карт, Ольга также ловко разделила тугую пачку денег и половину быстро опустила в глубокий карман халата, остатки сунула обратно в куртку. Затем прошла в спальню и спрятала деньги в потайной шкафчик на комоде. Ни каких угрызений совести на это раз она не почувствовала, и вскоре эта «забава» вошла у нее в повседневную и, такую же обычную процедуру, как, скажем, чистка зубов перед сном.

«Все равно за своими гулянками не заметит исчезновения какой-то мелочи» — так думала женщина. Но Смагин, к своему сожалению, стал замечать эти невинные шалости жены, но, ни каким образом не высказывал возмущения, только иногда утром уходя на работу, он дольше обычного задерживал взгляд на женщине, который говорил: «Ну, скажи, мне не жалко, только не надо красть, не лги мне, мы же с тобой одно целое, пока еще!» Уходя из дома, в душе он ощущал горечь, которая переходила в презрение, что служило ему оправданием для следующих своих похождений и право, дающее ему на максимум свободы действий.

Иногда Ольга перед его приходом одевала новое французское кружевное нижнее белье, только что купленное итальянское платье ценой в свою месячную зарплату, туфли от «Версачи» на высоченной платформе и, как бы невзначай, дефилировала перед Игорем, который уставший едва успевал раздеться и помыться, трупом валился спать, чаще всего на диван, который стал его любимым местом в доме. Смагин, конечно же, замечал новые покупки, но никак на них не реагировал и лишь, когда жена в один день вывезла всю старую мебель и заполнила квартиру новыми немецкими горками, чешской кухней, спальней с огромной кроватью и великолепным итальянским шкафом из орехового дерева, Смагин не выдержал и, пытаясь сделать удивленный вид, артистически воскликнул.

— Дорогая, откуда все это великолепие, ты что же, любовника миллионера завела или в долги влезла, — Игорь взял жену за плечи и развернул лицом к себе, — признайся, проказница.

Тут и Ольга не выдержала, а горько разрыдалась на плече у мужа.

— Игореша, любимый, что же мы делаем. Мы же своими руками разрушаем нашу любовь, — она обхватила Смагина за шею и прижалась мокрой от слез щекой к груди мужа. — Ты вспомни, когда мы с тобой последний раз любили друг друга, я что, как женщина, уже не интересую тебя? Откуда у тебя такие большие деньги?

— А я их из воздуха делаю, — спокойно произнес Игорь. — За два прошедших года в стране произошло крушение рубля ровно в 100 раз. Те товары, что я брал когда-то в Китае и оприходовал на складе допустим по 10 рублей за штуку, сейчас стоят 1000 рублей за единицу товара, разница, тот самый «черный нал» идет прямехонько в карманы торгашей и в мои, в том числе, мне даже не надо заниматься спекуляцией и накручивать свой процент, за меня это сделало государство, — Игорь самодовольно улыбнулся, — ты помнишь, что за эти деньги еще каких-то три года тому назад, мне месяцами приходилось впахивать в море и ничего, не жаловался, а сейчас вдруг все забеспокоились, в том числе и родная жена. Как же так, это нечестно, не по совести, да наплевать мне сейчас на всех этих правдолюбцев и нытиков. Иди, сам побегай с утра до ночи, покрутись, как белка в колесе, как черт на вертеле, и я посмотрю на этого «честного» через месяц, другой. Это не в кабинете штанишки протирать, да взятки брать с невинным лицом агнца… — Игорь умолк и прижал к себе Ольгу, ему не хотелось говорить, он почувствовал, что ужасно устал лгать, лицемерить, изменять, он выдохся. Но спустя минуту он продолжил, выдавливая из себя фразы, словно длинные струи фарша из мясорубки.

«Ты ведь сама этого хотела, и я желал побольше зарабатывать и вот он результат; деньги текут рекой, неистощимым потоком, мы с шефом не успеваем их вкладывать в дело, у меня заоблачная зарплата, а мне нет радости, на душе растет тревога, не знаю почему, ведь я никого не граблю, не запугиваю, не ворую. Вот купили на прошлой неделе несколько смежных квартир на двух этажах нового дома, делаем ремонт, там планируем открыть небольшую гостиницу, затем Отель. С шефом купили себе по-новому «курузеру», два новых микрика и один большой корейский для гостей и сотрудников. «Крышевиков» так закормили, что они у нас не появляются месяцами, я присмотрел выкупить один из центральных ресторанов в центре города, купили уже четыре новые квартиры для сотрудников, я на очереди, закладываем свой дом в районе Гайдамака, открыли филиалы в Хабаровске и Спасске… и я не знаю, будет ли этой гонке конец? Конкуренты только и смотрят, где мы спотыкнемся, чтобы подтолкнуть. Ты Видишь, я каждый день «на стакане», честно, мне самому страшно, я никогда не видел так много денег, я постоянно нахожусь в состоянии стресса, на грани срыва. Шеф такой же, я ведь вижу, ты бы знала, как мы орем друг на друга и все вокруг это видят и что же дальше? А ты говоришь любовь… По мне, так взял бы свою долю, сдал бы склад в аренду и прощай весь этот чертов бизнес. Ты сама понимаешь теперь, что любовь и вот такой как у нас бизнес не совместимы «как вода и камень, стихи и проза, лед и пламень…», а вот деньги-деньги, золото-золото — это как одна группа крови. Но где золото, там предательство, там смерть, я это чувствую кожей, — Игорь прижался к жене, его била мелкая дрожь.

— Может, я чем-то могу помочь тебе, Игореша! Ну, уйдешь ты из бизнеса и через год, а то и раньше кончатся все сбережения, и ты снова будешь унижаться перед какими-то «федулами», «квадратами» и прочей воровской мразью. — Ольга красными от слез глазами посмотрела на мужа.

— Ладно, я подумаю, может Карп отпустит меня с моей долей, хотя, навряд ли, все так туго завязалось в клубок, столько серьезных людей в деле, выйти без крови очень сложно, если только…?

— Что, если — Ольга затормошила Игоря за плечи.

Да, так, пока думаю, потерпи, время оно само расставит по своим местам и каждому определит свое и здесь, и там, — Игорь указал пальцем в потолок. Давай закончим разговор, спать хочу… и кстати я на днях улетаю в Дагомыс на очередную финансовую учебу, это где-то неделя, на обратном пути шеф поручил мне лично оформить, нашу базу и недвижимость. «Приватизация» — слышала такое модное заграничное словечко, то есть мы станем владельцами всего имущества, частными собственниками. То против чего боролись наши предки, теперь будет в законе. Ты хоть представляешь, какие это деньги — ведь это миллионы не рублей, а долларов. Вот когда начнется заваруха. Здесь дружба, любовь, преданность, честность — все по боку. Товарищами станут лицемерие, предательство, подлость, обман, шаг в сторону — стреляют без предупреждения, — Смагин грубо рассмеялся, его глаза запали и сошлись в стеклянном, зловещем взгляде на переносице.

Ольга вздрогнула и сжалась в комок, она попятилась к стене и, спотыкнувшись, плюхнулась задом на диван.

— Не бойся, — лицо мужа просветлело и приняло человеческий вид, — я через — чур презираю деньги и потому нам ничего не грозит, пускай боятся те, кто продал душу дьяволу: чиновники, банкиры, юристы, дельца разного пошиба, каждому из них уже отлита серебряная пуля и вязанка чеснока в задний проход. Все дело времени, не они, так их одноклеточное потомство.

Ты же любишь историю, дорогая, сколько империй, цивилизаций, народов исчезло и превратилось в пыль и все из-за проклятой алчности и поклонению золотому идолу…

* * *

Ольга прильнула к нему, как бывало раньше, на первом свидании, когда они стояли вот так, прижавшись, друг к другу, посреди Океанского проспекта. Шел сильный ливень маленький зонтик не мог прикрыть их от потока теплой небесной воды. Игорь чувствовал, что по телу уже струятся потоки влаги, охлаждая его пыл, и платье девушки прилипло к горячему гладкому телу, которое только и ждало, когда его, наконец, избавят от ненавистного шелка. Той ночью они пошли к Ирине Мальцевой, которая жила на улице Пологой, тянущейся под углом сорок градусов от улицы Западной верх к Орлиной сопке. Ирина была лучшей подругой Ольги, но Игорь ее видел всего один раз мельком в молодежном кафе под экзотическим названием «Пингвин».

Устроители прелестного заведения предполагали торговать здесь исключительно мороженным и соком, но случилось так, что к мороженому стали заказывать и шампанское, и крепленное болгарское вино, типа «Тамянка» или «Тырново», а уж на худой случай совсем нищие студенты вполне довольствовались светлым «Портвейном», от которого в те времена никто не умирал, не запивал, и не сходил с ума, хотя выпивали его десятками бутылок за вечер.

В тот вечер Игорь взял с собой три таких светлых «портвейна 777», а Ирина словно ждала их в гости. Оказалось, что ее родители, какие-то крупные партийные шишки «брежневских времен» уехали на дачу, и вся трехкомнатная квартира была в их распоряжении. Ирина была довольно яркая девушка с милым личиком, большими голубыми глазами и длинными волнистыми волосами. Особенно она блистала своим завораживающим бюстом и тонкой талией, которую она предложила обхватить Смагину четырьмя пальцами, сразу же после выпитого бокала вина. Ольга непонимающе улыбалась и весь вечер много пила. Она быстро запьянела и вскоре откинулась на спинку кресла и забылась в счастливом и блаженном сне, что дарован свыше, только для влюбленных.

Ирину же, казалось, не брал ни дешевый портвейн, ни Арабский коньяк, который она поставила на стол, когда ее подружку сразил хмель. Игорь и сам уже пытался прилечь на диван, но неугомонная подруга включила свой стереокомбайн «Sony» и поставила виниловый диск «Роллинг стоунз». Смагин моментально пришел в себя. Откуда этой девочке известно, что это его любимая группа, а песни Мика Джагера «Paint it Black» и «Аngela» просто сводят его с ума.

Так оно и случилось. Через пять минут танго Ирина прильнула к Смагину и поцеловала его в губы. Игорь не ожидал такой наглости от подруги, но ему это понравилось, и когда девушка закрыла глаза и откинула слегка голову назад, он страстно припал к ее губам, потом начал целовать шею грудь, его захватила неведомая доселе волна страсти, волна порока. Он ясно понимал, что его девушка, которую он называл любимой, могла проснуться в любой момент, и все было бы кончено, но он не мог себя пересилить, ведь близость опасности всегда добавляет страсти при интимных играх. Ирина в танце открыла соседнюю дверь, и они оказались на огромной кровати. Игорь начал бешено стаскивать с девушки белье, и она его успокаивала тихим шепотом. «Не бойся, не проснется твоя ненаглядная, я ее хорошо знаю, ты сегодня мой, и я тебя не отдам». А Игорь уже и не хотел никуда уходить, так сладко и томно извивалось под ним гладкой тело прирожденной любовницы.

— Тебе хорошо со мной, — отдышавшись, выдохнула Ирина и слегка оттолкнула Игоря от себя. Парень, как по слипу, обессиленный сполз на махровую простыню, затем резко встал и начал одеваться.

— Не спеши, милый, еще успеешь со своей Олечкой навлюбляться, но она тебе такой страстной любви как я никогда не даст. Можешь бежать, но ты все равно придешь ко мне и не раз, запомни мои слова, красавчик. — Ирина обвила Смагина руками и ногами так, что он мог пошевелиться. Девушка оказалась такой цепкой, что Игорь прекратил сопротивление и вновь, с еще большей страстью и какой-то мучительной болью, переходящей в прекрасную томящую радость, со звериной радостью истязал юное женское тело, отвечающее на его мужскую силу столь же мощными разрядами энергии, выливающейся в неудержимый стон, предвестник будущих страданий души.

— Я хочу за тебя замуж, — сказала Ирина после очередного любовного раунда. Она закурила сигарету и пустила дым Игорю в глаза. — Через месяц мои предки уезжают в Чехословакию, там отцу предложили работу в посольстве. Если мы поженимся, квартира останется нам, машину отец тоже мне оставит, а после окончания института отец устроит тебя на хорошее место, можно будет уехать в любую соцстрану. Я еще ни одному человеку не объяснялась в любви, а тебе говорю, потому, что люблю. Если меня тебе будет недостаточно, заведешь себе любовницу, только не из «дворняжек», чтобы я знала, кто она такая, я, не против…ха-ха-ха… (смотри, как стерва все грамотно расставила и спланировала судьбы людей).

— Но ведь я-то тебя не люблю, я люблю Ольгу, и мы осенью поженимся.

— Зато я тебя люблю и мне этого достаточно. Любишь Ольгу, а спишь со мной, и я вижу, что ты ко мне тоже не равнодушен, почему так?

— Не знаю, Смагин потряс головой, словно стряхивая с себя дурной сон.

— Ладно, иди к своей подружке, не бойся, все останется между нами, Ирина загасила сигарету и, взяв со стола бокал с коньяком, выпила залпом, — но ты ко мне еще придешь, я знаю.

Слова искусительницы оказались пророческими. Сколько раз уже после свадьбы Игорь заходил в эту, уже знакомую, дверь дома на Пологой и оставался на одну, а то и на две ночи. Потом он проклинал себя, казнил всякими напастями, но его тянуло к этой необъяснимой женщине, и как-то раз он предложил Ольге подать на развод. Она к удивлению, согласилась, только спросила: «Неужели Мальцева так тебя приворожила, ох, если бы ты знал, дорогой, что таких «красавцев», как ты у нее постоянно с пару десятков» От этих слов Смагина всего в душе перевернулось, ведь он считал, что Ирина любит только его и в тот же вечер вломился к ней для объяснений.

— Кому ты веришь, — ласково улыбнулась на его упреки Мальцева, — вы просто все пацаны совсем дурашки, вы считаете, что выбираете себе пару, а по сути, вы никакой роли в этой борьбе не играете, всем давно занимаются женщины, вы просто те, кого отбирают либо для утех, либо для продолжения рода. Ты мне нужен и для первого, и для второго, я знаю, ты растерян, но есть еще время подумать. Что из того что у тебя ребенок, но ты мечешься, у тебя нет ясной цели, со мной все сразу устроится и твою Оленьку не забудем, я подожду, ты уже на грани, просто сам этого не понимаешь, будущее в твоих руках.

Такого цинизма из уст молоденькой девушки Игорь не предполагал услышать даже в кошмарном сне. И Смагин ушел от нее, ушел, чтобы когда-нибудь вновь вернуться.

Глава 4 Ложная переправа

Толя Карпов любил приезжать в управление раньше всех, даже раньше уборщицы Клавы, сорокалетней брюнетки, бывшей заведующей складом этой же базы по кличке «балерина». Так ее окрестили ночные охранники, что по утрам наблюдали за ее виртуозной работой с ведром и шваброй и поражались, почему такое «дарование» до сих пор еще не в сумасшедшем доме на улице Шепеткова на окраине Владивостока.

«Балерина» работала играючи, с детской улыбкой, на, всегда ярко накрашенных губах, напевая мотивы Штрауса и Дунаевского, изображая себя то «золушкой», то «Принцессой цирка». Ее странное поведение началось с тех пор, как Смагин однажды по указанию шефа провел инвентаризацию всех складов торговой базы. Самые большие, можно сказать миллионные, излишки, которые невозможно было скрыть, высветились как раз на импортном складе Клавы Черноморовой, любимице Анатолия Карпова и старого товарища по работе в торговой сети края. Генеральный быстро замял этот инцидент, позорящий его репутацию, как опытного руководителя, а Клава была переведена в уборщицы до «лучших времен».

Карпов держал странную незамужнюю женщину из принципа, он помнил, как его мама также вставала в пять часов утра и еще перед основной работой в школе, где она преподавала литературу и русский язык, успевала убрать несколько кабинетов и учительскую. Отец погиб в море. Его перешибло лопнувшим швартовым канатом, когда его траулер во время шторма отходил от плавбазы после сдачи рыбопродукции. В управлении тралового флота матери сказали, что отец на работе был пьян и потому страховка ему не положена. На похороны выделили какие-то копейки, словно хоронили не бывшего передовика производства, а сторожевую дворнягу. Вот тогда Толик поклялся себе, что больше никогда ни у кого не будет просить ни денег, ни помощи, заработает все сам, потом и кровью если понадобиться. Так оно в будущем и случилось.

Нужда заставила и Толю Карпова в десятом классе, перед поступлением в торговый институт, решил прекратить тренировки боксом, где он уже имел первый разряд и подавал надежды и пойти подрабатывать грузчиком в хлебном магазинчике, приютившимся в торце их хрущевки на улице известного рыбацкого капитана Башидзе, куда хлеб привозили тоже очень рано, где-то, в шесть утра, а вечером бежал на тарный склад рыбокомбината, где, за пару часов, из — под его рук выходило до ста деревянных ящиков под парную, свежевыловленную камбалу, красноперку, корюшку и навагу.

Рыбу привозили два небольших сейнера прибрежного лова и сдавали на одном из пирсов рыбокомбината, откуда начинались городские пляжи и различные питейные заведения вдоль песчаного берега всего Семеновского ковша. Благодаря этому почину начинающего торгового работника и будущего бизнесмена, на столе Карповых каждый день не переводился свежеиспеченный белый и черный хлеб, любая рыба, что водилась в водах залива Петра Великого, иногда ему перепадали небольшие, шевелящие своими клешнями светло коричневые крабы и банка другая лососевой икры.

В этот холодное и темное сентябрьское утро он приехал в офис раньше обычного. Ему предстояло еще раз в одиночку на трезвую и холодную голову обдумать предстоящую переправку крупной суммы долларов на Камчатку. Эта сделка произошла случайно, как выигрыш лотерейного билета, но что-то в этом деле смущало Карпова. «Почему такой ценнейший металл как медь поставщик продал по минимальной цене?» — думал он, — хищение исключается, по документам металл находился на складе отправителя на хранении уже больше года. Если он ждал подорожания, то оно произошло еще полгода назад, возможно срочно понадобилась крупная сумма денег, и Карпов первым оказался на пути. Но, наверняка, продавец, как про себя отметил Карпов, довольно умный и толковый мужик, завидно отличавшийся от современных лысых и зажиревших бизнесменов своей подтянутостью, трезвость, аккуратностью во всем, не стал бы в ущерб себе продавать ходовой товар, значит есть какая-то важная причина, заставившая его поторопиться. А впрочем, понадеемся на «везунчика» Смагина, даже если он завалит дело, его доля отойдет Карпову и потому этот достаточно уже битый парень любыми способами найдет нужные пути и нужных верных людей, теперь это его, Смагина забота и проблема.

«Долго жить будет» — язвительно подумал Карпов, когда через минуту к нему, как смерч, ворвался Смагин с сияющим, заговорческим лицом. Генеральный посмотрел на часы и, язвительно усмехнувшись, заметил.

— Что случилось, или это призрак моего зама, который раньше девяти не появляется на рабочем месте, а сейчас без четверти семь утра. Ты что с ночного клуба? — Карпов протянул руку и повел своим чувствительным, как у спаниеля, носом. Вроде трезв, хорошо, что весел, значит, новости с утра не поломают весь график рабочего дня.

— Какой там клуб, шеф, — Смагин слегка смутился, — не до гулянок, сам знаешь, — он автоматически приземлил свой увесистый зад в глубокое кожаное кресло, напротив генерала.

— Хочешь банальную, но проверенную психологами фразу.

— Давай, — весело поддержал его Карпов.

Есть две новости: одна хорошая другая плохая, с какой начнем. — Игорь вытащил из большой спортивной сумки увесистую папку и водрузил на блестящий, еще, не заваленный деловыми бумагами стол, начатую бутылку шампанского.

— Да ты все же пьян, — Карпов брезгливо отмахнулся рукой, — какие у тебя могут быть новости, иди, проспись.

— Какие новости, а ты подумай? — Смагин, не стесняясь, отглотнул из бутылки, так что пена хлынула по его губам и по шее, разнося по кабинету кисловато — терпкий запах дорого напитка.

Карпов непроизвольно сглотнул слюну. «Вот у кого ни забот, ни хлопот. Вся жизнь единый праздник».

— Ну, так с какой начнем, босс, — Смагин смаковал удовольствие, растягивая минуты во времени и это у него получалось.

— Да говори же, времени нет, болтовней заниматься, — Карпов мельком взглянул на часы. «Уже десять минут «канителит», лишь бы цену набить, вот бог послал помощничка!».

— Что думаешь, цену себе набиваю, — улыбка слетела с лица Игоря, словно туча набежала, — он смотрел на Карпова со скрытой иронией, читая его мысли и давая понять, что они оба здесь на одном уровне.

— Черт с тобой, давай с хорошей, — Карпов откинулся в кресле и приготовился слушать, в ожидании и предвкушении идиотского пьяного бреда, за что он мог тут же поставить этого наглеца «на свое место».

— Так вот, хорошая, — Смагин сделал паузу, отчего Толя заерзал на кресле, и на лбу его выступила испарина. — Я спас нашу фирму от разорения, а тебя, Толян, от позора, — Игорь с оттяжкой, как это делают хорошие картежники, скидывая карты, швырнул пузатую папку на стол, которая, крутанувшись, вокруг соей оси, остановилась прямо перед носом ничего не понимающего генерального директора крупнейшей торговой базы во Владивостоке.

— Повторяю для особо одаренных, сегодня ночью я спас нашу фирму от разорения и нас с тобой, Толян, от сумы, а может и тюрьмы, — Игорь самодовольно улыбнулся и водрузил одну ногу на стоящий рядом стул из красного дерева с седушкой, обтянутой дорогой коричневой кожей. Карпов недовольно покосился на эту выходку, но ничего не сказал по поводу «американских» замашек, лишь тихо произнес.

— Говори коротко и ясно, что произошло.

— Все документы на приватизацию нашей базы исчезли из моего сейфа сегодняшней ночью, — Игорь опять улыбнулся, словно разыгрывая дурака.

— Ты что идиот, понимаешь хоть, что мелешь?

— Я-то, Толян, понимаю, — Смагин встал и, упершись руками в стол, приблизился к разъяренному лицу шефа, — исчезли липовые бумаги. Меня в Дагомысе один умный человек научил, как в коллективе выявить «крысу» среди, так называемых преданных делу, сотрудников. А именно; подбросить им поддельную документацию-фикцию, на которой они уже завтра погорят и засветятся, а там бери голубков голыми руками, — Игорь испытывающее посмотрел шефу в глаза, — улавливаешь? — А теперь плохая или очень плохая новость: Твоя Ксюша б…ть законченная и к тому же воровка…, — Смагин не договорил. Карпов выскочил из-за стола и схватил Смагина руками за горло.

— Я тебя п-ла сейчас здесь закопаю, ты совсем ополоумел от пьянок. Ты что из себя возомнил, пошел вон с глаз моих. Все кончено, — он оттолкнул несопротивляющегося зама и, опустив голову, произнес, — с этой минуты ты уволен.

Смагин, как ни в чем не бывало, отряхнул пиджак, словно сметая с него невидимую пыль, и поправил свой красный, как он говорил, цвета пурпура, пожеванный галстук.

— Хорошо, я уйду, только ты выслушай меня до конца, прежде чем шлюх на товарищей менять, — он достал из кармана видеокассету и бросил ее на стол. — Взгляни на свою «верную боевую подругу», — он усмехнулся и вновь приложился к горлышку.

Карпов грозно сверкнул глазами, но все же, взял кассету и вставил ее в гнездо своего видюшника. На экране монитора высветился кабинет Смагина.

То, что несчастный гендиректор увидел и услышал, свалили его наповал. Он весь как-то обмяк, лицо посерело и казалось равнодушным. Зло сладострастно перемалывало его последние душевные порывы. Здесь ничего не надо было говорить, на записи его Любовь, его девочка Ксюша изливалась в любви к Смагину, сидя у него на коленях и подливая в бокал шампанское. Затем она профессионально скинула с себя блузку и дорогой французский бюстгальтер — подарок Анатолия, как ненужная в деле вещь, полетел на пол с остатками нижнего белья…

Карпов потянулся за пультом, чтобы выключить запись и прекратить это надругательство над личностью, но Игорь его остановил.

— Теперь уж терпи, дружище, придется досмотреть до конца. — Смагин видел, как тяжело шефу это испытание, но иначе нельзя было доказать влюбленному дуралею, что его, так называемая подруга, что не на есть потаскуха и предательница.

Вдруг шеф оживился. Он заметил, что на видеозаписи голова его зама как-то неестественно откинулась назад, руки задергались в конвульсиях. Он перевел взгляд на Смагина.

— Что это с тобой?

— Имитация, братан, простейшая имитация, даже старик Станиславский в эту минуту мне поверил бы, смотри дальше.

На экране обнаженная и до того знакомая Ксюша наклонилась, над распростертым на кресле Смагиным, словно опытный врач, двумя пальцами раздвинула веки. Видно было, как зловещая улыбка пробежала, словно тень дьявола, по, когда-то прелестному, личику девушки. Она быстро натянула свои разбросанные по кабинету шмутки и плавки, что-то поправила между ног, отчего оба мужчины в недоумении переглянулись, и начала шарить по карманам брюк и куртки, затем открыла ящик письменного стола Смагина. Ее лицо засветилась, в ее руке блеснула связка ключей.

— Гляди, как она быстро нашла, видно это в крови, такому не научишь, — Игорь пальцем указал на ключи от сейфа в руках юристки. — Крутани назад и внимательно просмотри, вот здесь, — Смагин нажал на паузу, — видишь, сыпет мне в фужер какую-то гадость, пока я нарезал фрукты, но в зеркало все хорошо просматривается, и я просто вылил шампанское под стол, в урну, пока твоя краля бегала в туалет наводить марафет. Смотрим дальше…

Ксюша лихорадочно начала подбирать ключи и вот, наконец, старинный металлический, времен развитого социализма, сейф, без шифра и сигнализации легко открылся.

— Так ты, провокатор, ключи тоже намеренно подбросил, — робко спросил шеф.

Смагин утвердительно махнул головой.

— Ты же сам видишь, это обычный спектакль одного актера, проверка на гниль, и он прошел на ура. И поверь, без провокации ничего бы не получилось.

Ксения вытащила знакомую всем, увесистую папку полистала ее, кивая сама себе головой и, иногда посматривая в сторону отрубившегося «любовника», затем погасила свет и вышла из кабинета.

Смагин нажал «стоп» на пульте и повернулся к Карпову.

— Ну, что теперь ты мне скажешь, доволен, больше не будешь душить, я думаю, комментарии излишни, делай выводы. Конечно, жаль, что я разрушил ваше будущее семейное счастье, но, сам понимаешь, долг и дело превыше всего! Он допил бутылку шампанского и метко пульнул ее в урну. — Пиво есть?

— Возьми в холодильнике, словно специально для тебя вчера затарился, — шеф еще минуту сидел молча, потом стукнул кулаком по столу, — ну я ее стерву проучу, она у меня в ногах будет пощады просить…

— Не торопись, — Смагин налил себе высокий бокал темного баварского пива, и снова по его губам пробежала ироничная улыбка, — не дрейфь, Толян, не сопьюсь, а сопьюсь, надеюсь, по старой дружбе и по оказанным услугам не бросишь в беде старого подельника, ха-ха, конечно же, бросишь, ладно, это еще не сегодня. А ты знаешь, Толян, сколько винишка я мог выпить в месяц еще с пяток лет тому назад, в нем можно было бы утопить всех твоих врагов и «преданных подруг» — Игорь посмотрел на пузырьки в стакане и философски, словно он находился где-то в пивном баре, продолжил, — вот немцы всю жизнь хлещут это пиво, причем больше чем мы в два раза и не спиваются, а почему, да потому что пиво делают для себя, а не для врагов и живут, и работают, как люди, хотя я их ненавижу, все время, когда был в Германии у меня перед лицом стоял мой дядька-летчик, прошедший всю войну и погибший в Берлине из-за пустяка в конце мая сорок пятого.

Ну, да ладно, теперь о твоей юристке. Я думаю у нее серьезный заказчик, пускай сучонок заглотнет наживку, а твое дело быть наготове и как только бумаги окажутся у нотариуса, мы будем знать своего врага и нанесем ему сокрушительный и смертельный удар. Ну а с Ксюшей, я думаю, все ясно. Она ведь еще неделю назад ни с того, ни с сего начала мне голову морочить с какой-то подругой, мол, та втюрилась в меня и прочее.

Я эти бабские штучки знаю и тем более она поторопилась, видимо срочно припекло, а так, глядишь, может и нагрела бы старого ловеласа. Все остальное ты сам видел. Это мне напоминает войну, как на войне делали ложную переправу, а главный удар наносили совсем в другом месте, так и у нас получилось. Мы вычислили шпионку, заказчик не сегодня, завтра сам объявится с нашей «куклой». Давай выпьем, еще только половина восьмого утра и подумаем, как бы, не упустить гаденыша, хотя догадки у меня по его кандидатуре имеются.

Глава 5 Почтальон

Карпов еще какое-то время сидел, склонив голову на бок и глядя отрешенно в пол, затем встряхнул головой, быстро встал и открыл свой новенький несгораемый сейф, подаренный ему японским компаньоном. Он подмигнул Смагину и вынул из тайника небольшой кожаный кейс. Генеральный постучал по замку с цифрами.

— Код придумаешь сам, а лучше не доверяй никому этот чемоданчик. — Карпов со звоном открыл крышку, и его лицо приобрело «человеческий вид». Щеки порозовели, глаза заблестели радугами огней, в которых светились все мечты его детства и юности.

— Смотри, «почтальон», я еще не видел человека, который не заколотился бы в экстазе от вида таких денег.

Игоря и впрямь охватила нервная дрожь при виде плотных пачек денег, перетянутых резинками и упакованных в целлофан.

— Классно…! — все, что он мог сказать, сглатывая слюну, — и откуда у тебя столько зелени наличкой, а говоришь тайн у нас не должно быть.

— Это особый случай, Смагин, я ведь не скрыл их от тебя, значит доверяю.

Игорь в действительности никогда в жизни не видел столько сразу много американских банкнот со знакомым портретом Линкольна, пирамидой и всевидящим оком, и потому его спина взмокла, а хмель, словно рукой сняло, глаза прояснились, а мозг заработал, как двигатель на форсаже. Он понимал, что сейчас его организм находится в состоянии глубочайшего стресса, и чтобы прийти в себя необходимо мобилизовать всю волю. «Эх, знали бы настоящие грабители, что хранится у шефа в невзрачном кабинете», — подумал Игорь, — они бы выкрали этот крохотный метр на метр бронированный ящик вместе со сторожами, и распотрошили бы его за считанные минуты при помощи автогена, где-нибудь в подвале своего ресторана или гаражного бокса, где умельцы за ночь разбирают по два-три новеньких ворованных джипа на запчасти.

В это время зазвонил внутренний телефон.

— Вера Николаевна, меня ни для кого нет, уехал…в Африку на сафари, да все что угодно… — Карпов бросил трубку, — аккуратность и педантизм этой Пендель однажды достанут меня окончательно.

Смагин отмахнулся рукой от сказанного и положил две своих ладони на восемь запечатанных пачек с долларами и закрыл глаза.

— Знаешь, Карпов, а от них идет колоссальная энергия и излучение, — Смагин открыл глаза и блаженно улыбнулся, — это дьявол из преисподние посылает нам зловещие сигнал. Сколько же пота, слез и крови на этих бумажках…?!

— Ладно, хорош философствовать, задание тебе ясно, — Игорь кивнул головой, — повтори.

— Доставить почту в поселок Елизово, фирма «х», взять расписку и в тот же день вернуться во Владивосток живым и невредимым.

— Молодец, — Карпов легонько хлопну зама по плечу, — как ты это сделаешь, меня не волнует, да я и знать не хочу. Вот твои десять процентов, — он бросил запечатанную пачку перед Игорем, можешь не считать, там все точно. Из нашей «волшебной комнаты» возьмешь капусты, сколько посчитаешь нужным, по возвращению улетишь на недельку в Штаты, отсидишься, где-нибудь в солнечной Майями, или Гонолулу, посмотрим, а Ольге и всем остальным скажешь, что опять полетел «бомбить» москалей в столице.

Игорь подпер голову кулаком и призадумался. Ему казалось, что план доставки денег на Камчатку он продумал до мелочей, но из опыта Смагин знал, что как только он выйдет из этого кабинета, все может перевернуться и смешать его, наперед продуманные планы, и придется на ходу импровизировать, а это у него получалось даже лучше, чем работать по, кем — то утвержденной схеме, что, как правило, заводило в тупик большинство хороших идей и начинаний. Главным аргументом его новой задумки было направить волчью стаю; бандитов, конкурентов и их людишек по ложному следу. Такая манера ведения дел в прошлом ему частенько помогала и давала свободу в действиях и полный обзор. Он со стороны имел возможность наблюдать за судорожными попытками врагов выйти на нужный след и мог спокойно отрабатывать любой новый вариант, которых у него было заготовлено с десяток на всякий «пожарный случай».

Игорь уже решил, что деньги повезет совершенно новый человек в крупном бизнесе. Все внимание агентов «вражеской разведки». Смагин сосредоточит на себя, ему не впервой было отбиваться от разного рода жуликов, бандитов, аферистов и чекистов. И делал он это играючи, даже с каким-то азартом, с непременной презрительной, иногда снисходительной улыбкой на его пухлых губах. От этой улыбки большинство «гиббонов», «орангутангов» и «горилл» от теневого бизнеса приходили в ярость и бешенство, они не могли никак понять своими куриными мозгами ход мыслей Смагина, не могли наперед просчитать все ходы. Ведь он работал не стандартно, не по правилам и не по понятиям, а сам по себе, и это вызывало, мягко сказать, раздражения у бывших рэкетиров, с серьезными и непоправимыми травмами головного мозга.

Наверняка про сделку с восьмьюдесятью тоннами меди, что сейчас пылилась на четвертом складе торговой базы, готовая к отправке в Китай, знали все, кому это положено было знать, начиная от алчных и вездесущих вечно нищих и жадных сотрудников ФСБ, кончая последней бандитской группировкой во главе со смотрящим по городу Владивостоку. В таких случаях они работали параллельными курсами, как бы соревнуясь, но учитывая, что дисциплина ФСБэшников сильно начала хромать, с введением в стране так называемой демократии, они, словно гиены в саване, занимали выжидательную позицию и набрасывались на добычу, когда она не могла оказать какое-то сопротивление, а бандитам, как грифам приходилось довольствоваться остатками, либо сидеть и молча наблюдать за пиршеством «российских силовых структур».

Смагин уже успел переговорить по старой памяти с Федулом, чтобы прощупать обстановку на флангах и направлении главного удара. Он невзначай затронул тему экспорта цветного металла, на что Федул усмехнулся в трубку: «Не парь мне мозги, Смагин, я в курсах по вашей теме, обещаю, встревать не буду, у меня других дел полно, но помочь не смогу, ты уж сам как-нибудь ситуацию разруливай…»

Смагин начал серьезную подготовку еще неделю назад и на сегодняшний день вся картинка операции уже была забита в его голове. Для начала он составил список кандидатов. Их оказалось девять человек. Путем долгого отбора за и против, будущий ложный «почтальон» остановил свое внимание своей старинной помощнице и бывшей подружке с «красного пассажира» Савельевой Галине. Последнее время девушка занималась, как было принято говорить у деловых людей, «рыбой» и частенько летала на встречи со своими поставщиками на Сахалин и Камчатку.

Она пару раз обращалась к Смагину за помощью, и он охотно помогал девчонке то в разборках с ненасытными рэкетирами, подключая бригаду Федула, то улаживал дела с федералами через своего кореша Чугунова, конечно же, не бескорыстно, но денег он никогда у Савельевой не брал, хотя она чуть не силком пыталась впихнуть ему в карман, свернутые в трубочку, сотенные купюры долларов.

«Не мельтеши, лапочка» — говаривал ей Смагин и целовал в пухлую щечку, вспоминая свои еще недавно такие пылкие отношения с Галочкой Савельевой, — когда-нибудь и ты мне сделаешь услугу…» И вот этот день настал. Смагин пригласил свою бывшую подружку на деловую встречу. Не смотря на такой официальное приглашения, Савельева с утра побывала у своего косметолога, в парикмахерской ей подравняли и освежили перламутровым «Estele» ее любимое «каре». В тот день всем хватило работы и маникюрше, и стилисту, и косметологу. В «Центральном» девушка подобрала себе новое итальянское платье из тонкой шерсти, которое подчеркивало все ее прелести верхнего и нижнего «этажей» и туфли на огромной в двенадцать сантиметров шпильке.

Этим вечером она во всей красе посмотрела на себя в зеркало, ей вдруг захотелось снова петь и безмятежно растрачивать жизнь, как это она делала каких-то пять лет тому назад, пока нужда не заставила ее заняться этим чертовым бизнесом с вонючей рыбой и вечной нехваткой времени на себя и личную жизнь. «Ну, берегись, Смагин!» — думала она, весело кружась перед зеркалом, но когда Савельева увидела своего бывшего возлюбленного в черной кожанке и потертых джинсах, с усталым измученным лицом, выходящим из заляпанного грязью «Круизера», она поняла, что любовь ушла безвозвратно.

— Игорь, что ты с собой делаешь, я не узнаю тебя, — Галина прикоснулась рукой к небритой щеке мужчины и достала расческу. — Немедленно приведи свои кудри в порядок, ты ведь с дамой, я сегодня целый день потратила, чтобы тебе понравиться, а ты за собой совсем не следишь. Что развелся со своей «родной», или деньги так тебя доконали.

Смагин чмокнул Савельеву в упругую щечку и его глаза засветились, как прежде, по телу пробежала дрожь нахлынувших воспоминаний. Галина сразу заметила изменения в его лице и прильнула совсем близко, как прежде.

— Эх, мальчик мой, почему жизнь так поступает с нами, ну зачем ты так рано женился и нарожал детей, а теперь страдаешь сам, и я вместе с тобой. Я ведь до сих пор так никого и не встретила, я тебе уже говорила, были всякие, так, временные попутчики. А может это и к лучшему, пойдем, зайдем в «Камелот». Здесь, говорят, хорошо готовят, лишь бы только не морепродукты, от них у меня аллергия по всему телу.

Они спустились по крутой лестничке вглубь слегка освещенного уютного ресторанчика. В зале было несколько столов, покрытых белыми льняными скатертями. В углу перешептывалась влюбленная молодая парочка, а у барной стойки сидели две девушки и мужчина в элегантном костюме. Девушки были местными проститутками, мужчина, подливающий им коньяк, знал об этом и потому вел себя очень уверенно, вечер был оплачен до утра.

Смагин заказал себе двести грамм «Арарата», а Галине шампанское «Кристалл», о котором сам Тарантино отзывался, как о самом великолепном напитке всех времен. «Все остальное моча» — говорил великий режиссер, но, похоже, в этом кабачке все было под стать официантке с кислым усталым лицом и рыжими, торчащими во все стороны волосами. Савельева заметила, что у Смагина испортилось настроение, и она предложила перебраться к ней на квартиру. Игорь недоуменно посмотрел на девушку, затем медленно разлил коньяк в два бокала и кивнул своей бывшей подружке.

— Не сегодня, хотя заманчиво, но у меня к тебе, красотка, деловое предложение, давай выпьем, как прежде, поговорим о деле, а потом решим, что дальше делать, — он подмигнул девушке и залпом отправил все содержимое фужера в рот.

— Разве так пьют коньяк, — поморщилась Савельва, пригубив напиток, ты и раньше глотал водку стаканами, я уж думала, что уже выпил свою «бочку»…

— Да ладно тебе, — прервал ее Игорь, закусывая бутербродом с красной икрой, — видишь, что пьем и едим, а раньше на пассажире, водку запивали брусничным соком и были счастливы. Смагин в двух словах описал задание по предстоящей операции.

Савельева слушала молча, улыбаясь чему-то своему, затем спросила.

— Как я поняла, ты мне заплатишь пять тысяч баксов лишь только за то, что я передам пакет твоему клиенту, — Галина на минуту задумалась, — и я думаю, что бумаги очень серьезные?

— Серьезней не бывает, — Игорь разлили остатки коньяка и поднял фужер, — у меня на тебя большие надежды, мне просто больше обратиться не к кому, — без тени иронии продолжил Смагин. — Тебя подстрахуют, твоя главная задача не вступать ни с кем в контакт. Веди себя, как в обычной своей командировке, заключай контракты, договоры, но прежде получи расписку от клиента и передай моему человеку.

— А как я его вычислю этого твоего «Джеймса Бонда»? — Галина потрепала Игоря за кудри, — ох, и пройдоха же ты, Смагин, я ведь в торговле и рыбном бизнесе уже столько насмотрелась, а ты мне какую-то лапшу вешаешь, чуть ли не шпионские страсти разыгрываешь.

— Галочка, поверь, это очень серьезна, «пятерка» — аванс, при встрече после командировки, еще столько же. А мой парень сам к тебе подойдет и передаст мою визитку.

Тут Савельева от души рассмеялась и подозвала официантку.

— Рассчитайте нас, — обратилась она к скучающей официантке, — все, Смагин, у меня тогда тоже к тебе условие, — она положила свои руки на плечи мужчине, — сегодня ты посвящаешь вечер мне, сейчас едем в гостиницу, и ни слова, про твой долбаный бизнес, ты меня понял, или ищи себе другую дурочку.

Игорь улыбнулся и достал из кармана пачку денег.

— Я плачу вперед, — он протянул Савельевой деньги. Она, не глядя, бросила сверток в лаковую сумочку и щелкнула замком и вот моя визитка, не забудь, а сейчас давай потанцуем, я уже забыл, что это такое.

— Надеюсь, как любить и ухаживать за женщиной, ты еще не забыл, — Савельева едва увернулась от оплеухи и с визгом подскочила из-за стола, — я пошутила, дурак! — Она грациозно встала, одернула для приличия платье и, обернувшись вполоборота, подмигнула Игорю. Затем подошла к длинноволосому музыканту со скрипкой и что-то шепнула ему на ухо, указав взглядом на Смагина. Музыкант кивнул клинообразной головой, закинул прядь волос за плечи, и из стоваттных колонок потекла божественная музыка «роллингов» неповторимого в роке Мика Джэгера «Окрась все в черный цвет».

Смагин вздрогнул и встал навстречу девушке. Он обнял ее и, не стесняясь, начал целовать в шею и в жаркие губы, проникая языком все глубже и глубже, отчего Савельева застонала и, задыхаясь, отстранилась от, возбужденного ее податливым телом, мужчины.

— Игорь ты не забыл, мы еще не одни, — шепнула Галина ему на ухо, — потерпи милый… — Но Смагин, словно не слышал. Он увлек девушку за портьеру и обеими руками поднял тонкое платье до самых подмышек. Савельеву забил озноб, ее тело не повиновалось ей, и она не могла даже вскрикнуть, а лишь глубоко и часто дышала. А музыка все звучала и звучала в их ушах, до тех, пока измученная парочка не завалилась на биллиардный стол в проходном помещении. Одинокий игрок, молча поставил кий в пирамиду и, улыбаясь, вышел, насвистывая ему одному известную мелодию.

Неожиданно Савельева встрепенулась, какой-то импульс подсказал ей изнутри, что происходит что-то не совсем правильно. Она лежала обнаженная на зеленом сукне, сжав в кулак тяжелый биллиардный шар, другой она обхватила Игоря за торс так сильно, что мужчина, аж, вскрикнул, но как-то радостно, словно мазохист после очередного удара плеткой и это отрезвило обоих. Савельева села на стол, свесив обнаженные ноги и, закрыв лицо раками, рассмеялась.

— Кто бы мог подумать, видела бы меня сейчас моя бедная мамочка, — она нежно взяла лицо Смагина в руки и поцеловала в лоб. Спасибо тебе, хороший мой, я словно родилась вновь. Она ловко заправила распухшую от поцелуев грудь в бюстгальтер, быстро натянула платье, поправила волосы. Смагин стоял в нерешительности, опустив голову. В руках он теребил узкие кружевные плавки, затем сунул их в карман. «Зачем дважды снимать!».

— Ну что продолжим разговор, — словно ничего не произошло, улыбнулась Савельева. — Заплати еще нашему музыканту, он хороший мальчик, все правильно понимает. Смагин вытащил из кармана пятисотенную купюру и на выходе сунул ее в карман музыканту.

«Ну, вы ребята дали жару, я такого, сколько работаю, первый раз вижу…» — крикнул им вслед волосатый скрипач, — заходите к нам почаще.

— Ладно, — Смагин, не оборачиваясь, махнул рукой и обнял Савельеву за талию, — все едем к тебе, я готов.

— Вот как, — ухмыльнулась Галина, набирая на сотовом номер такси, — а я передумала, меня может дома мальчик молоденький ждет, а я тебя притащу, — она засмеялась как-то, грубо и неестественно.

— Можешь не ехать, герой-любовник, мне не надо одолжений, беги домой, там семья без тебя скучает, а ты с какой-то шалавой по кабакам шастаешь, да на биллиардных столах пируэты любовные выписываешь, я права?

Смагин пожал плечами и засунул руки в карманы куртки.

— Ну, так что, мне на тебя рассчитывать? — он искоса посмотрел на возбужденную девушку.

— Можешь считать, что дело сделано, не провожай меня, садись в свой грязный джип, только не гони, менты тебя враз вычислят, зачем тебе время тратить на разборки, а уж как-нибудь сама. Как прилечу в Питер и сделаю дело свяжусь с тобой, все пока, — она чмокнула Игоря в щеку и вытерла ладошкой помаду, не обижайся, я действительно хочу побыть одна…

Глава 6 Камчатский узник

Савельева прилетела в Петропавловск-Камчатский ровно в полдень. Погода стояла прекрасная и из иллюминатора самолета, она еще раз полюбовалась дымящимися вершинами вулканов Тятя и Авачинский, блестящими, оранжевыми лучами солнца, такого яркого здесь, на краю земли, освещающего безбрежные массы Великого Тихого вплоть, до изогнутого дугой, горизонта.

В аэропорту, после плавной посадки на подержанном американском 646-ом Боинге, купленном, по случаю, почти за даром, всего за каких-то пять миллионов баксов, включая пятидесятипроцентный чиновничий «откат» на одном из дешевых аукционах для стран третьего мира Владивостокскими чиновниками — дельцами из администрации края, на ходу верстая и тут же, разворовывая краевой бюджет, Галина взяла праворульного японского «частника», который за полчаса, с ветерком, доставил девушку на изрядно потрепанной временем и российскими дорогами «Королле» в небольшое поселение под названием Елизово. Галина частенько бывала в этом чистеньком и тихом селении, больше всем известным по обилию горячих и целебных источников, бьющих неиссякаемыми фонтанами из самого сердца земли. Галина, всякий раз пребывая в этот красивый солнечный город «Петра и Павла» на краю земли и необъятной России, обязательно выделяла несколько часов для приема ванн из горячих оздоровительных источников, словно кровь из пробитой артерии, хлещущие нескончаемыми парящими струями из тела голубой планеты, но сегодня она даже и не планировала отдых.

В отличие от своего северного брата унылого Санкт-Петербурга, построенного на русских крестьянских костях, закованного в мрамор и гранит, напичканного античными статуями и мавзолеями и больше напоминающего не жилой город, а хорошо ухоженное европейское кладбище, восточный Питер на берегу великого Тихого океана и среди дымящихся вулканов не только не высасывал из людей энергию, а еще больше наполнял все тело адреналином, восторгом и радостью жизни.

И все же участие в опасной миссии слегка тормозило ее бурную реакцию от нахлынувшего в ее душу блаженства свободы и легкости, которое испытывает человек, стоящий на краю земли. Савельева понимала, что задание у нее весьма серьезное, и за обычной доставкой пачки документов, кроется большой бизнес, где нет времени на раздумья, отдых и развлечения, пока дело не доведено до конца, иначе любая оплошность может привести к катастрофе.

Савельева хорошо изучила авантюристические замашки своего приятеля Смагина и наперед была уверена, что Игорь очень многого ей не досказал, но очевидно, так было лучше для всех!

Она назвала молоденькому, опрятно одетому шоферу, адрес, и он с каким-то удовольствием и русской лихостью доставил симпатичную девушку до места. Водитель легко ориентировался в нескольких улочках поселка и притормозил возле небольшого старинного особнячка, отделанного, как и полагалось для того времени южно-корейским сайдингом, пластмассовыми окнами и мощными кованными железными дверьми. Парень попытался познакомиться с девушкой, но Савельева очень вежливо и корректно остановила его порыв. «Ох, уж, эти мужчины, небось, есть у него жена или просто девушка, так нет, ему подавай каждый день новую», — подумала она и, положив две тысячи на панель приборов, с вежливой улыбкой приоткрыла дверцу авто.

— Подожди меня, любезный, минут пятнадцать, я скоро, — Галина еще раз непринужденно улыбнулась. Парень покосился на деньги, пожал плечами и кивнул головой, он понял, что это не простой клиент и здесь можно заработать, не болтая лишнего.

Девушка легко выпорхнула из серебристого седана и вошла в нужную, фасадную дверь с большим, безвкусно сделанным местными дизайнерами крыльцом, обрамленным кованой оградой и цепями.

В полутемном коридоре ее встретил угрюмый, небритый охранник в черной униформе, от которого пахнуло застоялым перегаром. Он отложил кроссворд и затертый постоянным массированием дорогой мобильник и вопросительно взглянул на незнакомку.

— Я к Морозову, лично, — опередила вопрос полусонного стража Савельева. И тут, вдруг, она занервничала. Опыт бывшей морячки и прожженной торгашки подсказывал, что в этом невзрачном домишке, прокручиваются довольно крупные сделки. Все что находилось внутри этого здания, чем-то отталкивало, все, начиная от первого впечатления от отделки как внешней, так и внутренней, кончая охранником и даже половичком на пороге с надписью «Велком».

Небритый охранник привстал, с трудом распрямившись, словно у него на шее, висели двухпудовые гири, и поправил для порядку кобуру с каким-то игрушечным пистолетиком внутри, затем он зачем-то отвернулся от гостьи и набрал на затертом телефоне секретный номер.

— Максим Петрович, вас спрашивает какая-то женщина, нет, я ее не знаю, он на секунду повернул одутловатое лицо к женщине, — откуда вы?

— Из Владивостока, — Галина нервно затеребила золоченый замок на своей «походной» дамской сумочке размером с хорошую крестьянскую торбу.

Стражник кивнул головой кому-то неведомому и нажал на открытие кнопку турникета.

— Прошу, второй этаж, приемная, вас ждут.

Галина быстро поднялась по крутой, но широкой мраморной лестнице с полированными деревянными перилами, прошла по длинному коридору, в конце которого светлело открытая дверь в большое просторное помещение с вывеской «Приемная».

«Как же мы не можем отойти от традиций коммунистической бюрократии и этой чертовой партийной, номенклатурной, а сегодня еще плюс «капиталистической» системами управления, теперь уже частными фирмами» — думала Савельева, шагая по красной ковровой дорожке. — Мы, словно папуасы, копируем у европейцев их стиль жизни, законы, одежду, моду на дорогие престижные авто и дома, но все это делаем неуклюже, примитивно, можно сказать с вбитыми в нас веками лакейскими и холопскими привычками. Хотя каждый на своем месте считает себя продвинутым, креативным, а на самом деле, посади крестьянина на Мерседес, и он также будет ехать в нем в одной майке полупьяный и, лузгая семечки, сплевывать их в окно…. все, все одно и то же», — Галина отчаянно махнула рукой и вошла в приемную.

Две молодые и некрасивые секретарши лишь на секунду оторвали свои мышиные глазки от компьютерных мониторов с разложенными карточными пасьянсами, чтобы оценить посетительницу и указать рукой на дверь с надписью «Гендиректор. Не входить! Опасно для жизни!» и вновь уткнулись острыми носиками в свои житейские проблемы, развернутые на экране деловыми программистами.

Савельева нервно ухмыльнулась, оценив юмор генерального, и без стука вошла в кабинет. Навстречу ей о из-за большого, овального, темной полировки, стола, поднялся немолодой, но с приятным и свежим лицом худощавый человек, сверливший ее насквозь острым взглядом серых глаз, увеличенный линзами круглых очков-велосипедов. Он был одет в щегольской итальянский костюм темно-синего цвета, тонкая шея была стянута красным галстуком с золотой, в виде сабли на цепочке, застежкой.

Галина привыкла в своей теперешней работе встречаться с разными людьми и потому, ни дорогая косметика, ни парфюм, ни одежда, ни украшения ее партнеров никогда не вводили ее в заблуждение, но от этого невзрачного человека веяло волевой энергией, и она это мгновенно ощутила на себе и непроизвольно сжалась, свой голос она слышала, как будто, издалека.

— Добрый день, я привезла вам срочную и конфиденциальную документацию из Владивостока, я надеюсь, вы в курсе дела. — Морозов кивнул головой, разглядывая девушка, отчего она смутилась и, опустив аккуратно причесанную голову, присела на край стула без приглашения.

— Да, да, конечно, присаживайтесь, — спохватился Морозов, — может что-нибудь выпьете с дороги, кофе, коньяк… — он вопросительно взглянул на девушку и, не дожидаясь ответа, нажал кнопку селекторной связи, — Танечка, два кофе и коньяк ко мне, быстро. — Он снова с приветливой и чуть снисходительной улыбкой повернулся к дорогой гостье. — Зовут меня Максим Петрович, а вас как величать?

— Галина, Галина Ивановна, — она подняла на генерального свои неотразимые глаза, — мне расписку от вас надо в получении документации, и меня на улице такси ждет, извините, в Питере у меня уйма дел.

Вошла некрасивая и еще с кривыми ногами секретарша Таня с подносом, где дымились две крохотные фарфоровые чашечки, разносящие по комнате блаженный и густой запах бразильского кофе.

— Понимаю, понимаю, — засуетился Морозов, — посидите немного, выпейте кофе и коньяк, а такси подождет, я распоряжусь Мне необходимо проверить документы и написать вам расписку, если все в порядке.

Он взял со стола скрученный скотчем внушительный пакет и удалился в соседнюю комнату через дверь, которая ничем не выделялась, на инкрустированной мозаикой задней стенке кабинета. Галина еще не успела допить кофе, как Максим Петрович с довольной миной, удовлетворенного своей персоной человека, вновь появился перед визитершей.

— А вы хоть знаете, голубушка, что находилось в том пакете? — Морозов с ироничной улыбкой, преуспевающего и уверенного в себе человека, посмотрел на разрумянившееся лицо девушки.

— Без понятия, документы какие-то, меня это не интересует, я сделала свою работу и мне от вас нужна только расписка.

— Ну, что ж, так оно и лучше, вот вам моя расписка на получение пакета, — он протянул девушке запечатанный пластиковый конверт, — положите его в ячейку камеры хранения на морвокзале, код 6699, нетрудно запомнить, не правда ли?! На этом ваша миссия, прекрасная владивостокчанка, окончена, счастливого пути, привет Владивостоку, до свидания.

«Он сказал до свидания, неужели мы еще когда-нибудь свидимся» — подумала Савельева, облегченно опускаясь в теплое и мягкое кресло японской иномарки. Коньяк снял напряжение, а кофе прояснил голову, и теперь она могла со спокойной душой заниматься своими делами. Пять штук баксов уже лежали в ее кармане, еще пять ждали в сейфе при встрече со Смагиным во Владике.

Когда женщина исчезла за дверью, Максим Петрович подошел к окну и за висящий шнурок раздвинул шелестящие жалюзи. В глаза ударил поток яркого солнечного света, да так, что Морозову пришлось прикрыться ладонью. «Ну, Смагин дает, все что-то конспирируется, шифруется, хотели бы так уже давно вычислили, здесь спасает только русская лень, где даже за миллион долларов лихие люди от бандитов и власти не хотят круглосуточно дежурить возле ворот его особняка и офиса. А так хотелось увидеть Смагина, послушать его несерьезную, ту, что не терпит серьезный бизнес, болтовню, выпить по сотке коньяку, вспомнить былое.

Генеральный зашел в свою потайную комнатку, дверь затворил на замок и еще раз пересчитал привезенные ему деньги. Его мысль сразу же расслабилась и снова улетела к теплым греческим островам, к своему дому и душевному спокойствию… Он быстро как хороший кассир в третий раз пересчитал деньги. Все верно.

* * *

С тех пор, как Александр Иванович Стоцкий покинул теплый, пропитанный запахами маслин, водорослей и моря греческий Кипр, сменив для безопасности фамилию и паспорт, прошло больше года. На Кипре в тот период времени оставаться было нельзя. Люди бывшего гендиректора объединения Востоктрансфлота, начали охоту за ним, его и бывшими компаньонами, и членами их семей. Семью Стоцкий отправил в американский Сиэтл, где он на пару с Чукчей купили по небольшому домику на зеленом тихом островке, в районе под названием «Beloview», соединенный с сити подвесным мостом. Там же, они организовали небольшую транспортную контору и оставили управляющим директором американца русского происхождения, чьи предки переехали из России вначале на Аляску, а затем и в Сиэтл еще сто лет тому назад, но так и не стали настоящими капиталистами и миллионерами.

Два совершенно «выработанных» транспорта типа «Тэшка» Стоцкий продал по цене два миллиона долларов за штуку, то есть как металлолом, хотя при хорошем ремонте они могли бы еще работать с десяток лет. Деньги поделил поровну с Чукчей и Калинкиным, а свой рефрижератор «Берег любви» отдал в бэрбоут — чартер с последующим выкупом своему греческому компаньону и миллионеру Ласкаридесу. Его наивные мечты о том, что когда-то весь флот или хоть какая-то часть его вернется в Россию, как-то сами собой постепенно угасли и были, по мнению Стоцкого, с самого начала авантюрной утопией.

С тех пор, как он вплотную столкнулся с волчьими законами капиталистического бизнеса, он понял, что легко заработать, какое мерзкое и рабское слово, или сделать деньги, можно пока только в безумной, тупорылой и воровской России. За двести тысяч долларов он выкупил небольшой санаторий в Елизово с тремя бассейнами, с постоянно циркулирующей в них «золотой водицей», двумя корпусами для отдыхающих, кухней и прочими хозяйственными постройками. За полгода наемные китайские рабочие превратили все это убожество в шикарную зону отдыха, принадлежавшую когда-то Петропавловскому рыбному порту. Но это была лишь ширма. Основным видом его деятельности стала скупка и перепродажа цветных металлов, скопившихся в то время на Петропавловской базе «Цветмета» за несколько лет простоя. Местная администрация мечтала побыстрее избавится от хлопотного груза и Стоцкий буквально за копейки выкупил все это добро, но этих «копеек» хватило главе города и его прихвостням быстренько собрать чемоданы и разлететься по австралиям, грециям и штатам, чтобы наконец-то вдохнуть полной грудью воздух «свободной демократии».

На Толю Карпова Стоцкий вышел совершенно случайно, когда в разговоре с одним из местных барыг по скупке недвижимости промелькнула фамилия Игоря Смагина. Бывший заместитель Востокрыбхолодфлота навел справки, и выяснил, где обитал его бывший подчиненный и хороший приятель, и здесь неожиданно, как по заказу, подвернулась крупная партия меди в слитках. У Александра Стоцкого не было возможности сразу выкупить все двести тонн, тем более, что надо было платить наличкой почти миллион долларов и сам груз находился не в Питере, а как раз в Приморском крае, в Дальнегорске. Вот тогда-то ему и пришла мысль связаться с гендиректором, богатой по слухам, торговой базы, Анатолием Карповым и предложить ему выгодную сделку.

Стоцкий понимал, что идет на огромный риск, отдавая товар без предоплаты под залог своего имущество, но он также четко понимал, что пройдоха «Карп» поручит переправку денег именно Смагину. Какой дурак пойдет на такой риск ради десяти процентов, ведь он мог потерять все, и он не ошибся. Когда к нему в кабинет вошла женщина-почтальон из Владивостока с пакетом «документации», он вначале немного смутился, Александр Иванович боялся, что это какая-то ловушка, провокация. Но девица была настолько решительно настроена, красива и обаятельна, что все страхи его вскоре улетучились, и он понял, что только Смагин мог отдать женщине в руки такие огромные деньги, и что он, вероятно, очень хорошо ее знает. Еще он понял, что Смагин где-то рядом и может появиться в его поле зрения с часу на час. Стоцкий даже хотел было раскрыть карты и спросить у Савельевой про Смагина, но что-то удерживало его. Прошли сутки, но Смагин так и не объявился.

* * *

Игорь Смагин прилетел в Питер на следующий день после того, как его «почтальонша» передала документацию продавцу товара. На морвокзале он без труда нашел нужную ячейку, достал пакет с распиской и заказной бандеролью, здесь же, в течение какого-то получаса отправил «драгоценную» почту на адрес своей фирмы. Теперь ему оставалось проконтролировать и, если надо обезопасить Савельеву от возможных наездов со стороны криминала или гэбэшников.

Ох, если бы он знал в ту минуту, что не Галине, а ему самому придется выкручиваться из, кажется, безвыходной ситуации, но это будет потом, сейчас же, Игорь находился на вершине блаженства. Можно было расслабиться, выпить чего-нибудь и созвониться сначала с Карпом, потом набить стрелку и Савельевой. До вылета во Владивосток у него оставалось уйма времени, целых два часа, и он не сомневался, что его приезд в небольшом городе Петропавловске-Камчатском вычислили уже через час, а то и раньше, но слежки он до сих пор не обнаружил, и потому спокойно без суеты он набрал телефон Карпова и двух словах сообщил, что контракт подписан, вылет через два часа, и он завтра будет в офисе.

Смагин также предвидел проблемы с обратным вылетом и наверняка быстро улететь ему будет очень проблемно, но ведь не зря существуют друзья и знакомые. Еще до вылета из Владивостока он созвонился с Чугуновым. Тот недавно обмывал подполковничьи погоны и потому, на радостях наобещал Игорю всяческую поддержку в борьбе с коррупционерами. Чугунов дал ему сотовый телефон некого майора Антона Петрухина — зам. директора ФСБ Камчатской области и уверил, что этот чекист ему много чем обязан и поможет в случае форс-мажорных обстоятельств.

Смагин вышел на улицу, тянущуюся вдоль порта, и пешком пошел в небольшой старинного типа ресторан с оркестром и белыми скатертями на столах, под названием «Авача», который раскинул свои объятия для гостей Камчатки, буквально в пятистах метрах от морвокзале. Но не успел он перейти дорогу на светофоре, как путь ему перегородил УАЗик темно-зеленого цвета с госномерами. «Ну, вот началось» — Смагин, оскалившись, повернулся к четырем штатским выскочившим, как молодые бурундуки из своего броневика. Они обступили Игоря и предложили проехать в местное отделение Службы безопасности для выяснения некоторых вопросов.

Сопротивляться, а тем более просить ордер на задержание или постановление суда в таких случаях смешно. Кричать о помощи, но народ, увидев эту сценку, как-то сам собой растворился в тумане, наползшем с Авачинской бухты. Единственное, о чем пожалел тогда Смагин, что эти уроды не дали ему хорошо пообедать в ресторане и, предавшись мечтам, возможно, встретиться, а точнее сделать сюрприз Савельевой.

Но в этой спешке чекистов был и положительный элемент. Запоздай они хоть на часок, то наверняка смогли бы поймать в свои сети и прекрасную «почтальоншу». Но парням с лучистыми глазами ой как не хотелось ждать, когда он, Смагин, перед ними и деньги наверняка с ним, он же никуда не заходил, кроме как на морвокзал, правда, там его на время упустили из виду неопытные оперативники, но теперь он здесь с сумкой на плече, где по агентурным данным находится миллион долларов нигде не зарегистрированных денег, то есть их, людей невидимого фронта, американских денег.

Двери машины распахнулись и четыре пары крепких рук легко и натренировано закинули валютчика в пропахшее мышами нутро, темного и холодного, как тюремная камера, внедорожника отечественного производства. Несчастного бизнесмена усадили между двумя угрюмыми и молчаливыми сотрудниками, с, на редкость измученными и морщинистыми лицами, которые быстро и профессионально прошлись по внутренностям карманов и всем потайным уголкам его одежды и тела, также выпотрошили содержимое дорожной сумки Игоря Смагина, разбросав все по полу. Все это делалось молча, с явным удовольствием и превосходством людей, которые еще недавно с рабской застенчивостью пробивались к своей «вершине», а сегодня обладающих какой-то реальной властью над другими членами общества.

Все документы с липовыми контрактами, взятые Игорем в офисе для такой вот, отмазки, оперативники вывалили на автомобильный резиновый коврик и пока ехали тщательно все изучали с помощью мощного японского фонаря.

— Зачем приехали в Питер, — спросил, сидевший на переднем сидении рыжий человек с абсолютно бесцветными глазами и огромными прозрачными ушами.

— Вы бы представились для начала, — Игорь попытался освободить руки, но двое «качков» по бокам, словно тисками, сдавили его локти и запястья.

— Майор Горбунов, федеральная служба безопасности, — рыжий чекист на мгновенье открыл красную книжицу, которая тут же исчезла в кармане его дерматиновой казенной куртки.

— Ну, все понятно, — Игорь с облегчением вздохнул, — я так понял, вы меня проводить в аэропорт собираетесь по просьбе моего друга из Владивостока подполковника Чугунова?

— Да, да мы вас проводим, но для начала нам нужно выяснить с какой миссией вы прибыли в Петропавловск, — майор почесал ухо костлявой, в конопушках, поросшей белыми волосами, рукой, — у нас есть сведения, что вы незаконно переправили в Петропавловск крупную сумму в иностранной валюте. У вас есть два выхода: написать чистосердечное признание о незаконных махинациях с валютными средствами в особо крупных размерах и выдать нам всю наличность. После этого мы можем смягчить вам статью, скажем, «мелкие валютные операции» и второй, вы ничего не говорите ни о сообщниках, ни о ваших махинациях, и мы начинаем следствие по всем правилам нашего заведения. — Майор вымученно улыбнулся, — Скажу, не лукавя, все, что нам надо, вы расскажете после первого же допроса, но в лучшем случае останетесь инвалидом и сгниете в одиночной камере, и никто и никогда вас не найдет. Вы принимаете мои условия?

— Я не понял, вам Чугунов объяснял кто я такой? — Смагин с силой подался вперед, но получил тяжелый удар кастетом по печени и задохнулся на полуслове.

— Это только разминка, — усмехнулся рыжий майор, — все прелести знакомств с нашими лучшими следователями у вас впереди, но я не советовал бы вам с ними вплотную пообщаться, ребята у нас нервные и не будут по два раза спрашивать, уж лучше соглашайся Смагин на первый вариант. Ты у меня не первый и не последний, и я заранее знаю, чем все закончится.

«Уж лучше бы я попал к местным бандюкам» — подумал про себя Смагин, — с ними хоть о чем-то можно говорить, с этими же балванами и убийцами не договоришься, хоть всех сдай и все деньги передай в их ненасытные лапы. И чем быстрее я им все расскажу, тем скорее они меня пришьют, значит надо потянуть время и врать, врать и еще раз врать, и ждать случая, когда можно будет связаться с Чугуновым, а возможно и он в доле с этими псами.

— Ну, что задумался, господин Смагин, — рыжий закурил вонючую сигарету и дыхнул прямо в глаза своему пленнику. Смагин зажмурил глаза и закашлялся, рыжий засмеялся.

— Могу тебе сказать, — майор загадочно улыбнулся и покосился на своих подчиненных, — Чугунов действительно попросил меня отгородить тебя от местных мафиози, что я и сделал, но тогда при разговоре с ним, я не знал, что ты так грубо нарушаешь российский закон и порядок, а когда я получил точные агентурные данные от моих людей, мне пришлось изменить сценарий твоего задержания и проводов.

— Слушай, майор, у меня нет ни каких денег, кроме небольшой налички, ты же все проверил, я заключил договора и через час должен улететь во Владик. Все, что наболтали тебе стукачи — чистейшая выдумка, ты сам видишь кроме наших деревянных рублей у меня темная ночь.

— Ты мне голову не морочь, знаю я вашего брата, наверняка кто-то доставил уже баксы, а ты просто его контролируешь, эти штучки нам хорошо известны. Короче, у тебя есть пять минут, чтобы сдать почтальона и продавца товара и будешь свободен, нет, в камере выложишь все, даже того, чего не знаешь, но будет поздно.

Между тем отечественный вездеход с визгом тормозов и грохотом подвески дал всем понять, что все пути в этом городке ведут к серому, как и положено, хмурому зданию, схожего с заброшенным фортом. Смагину на голову натянули грязный, пропахший мышами и плесенью, целлофановый мешок, с хрустом заломили руки за спину и поволокли по какому-то нескончаемому бетонному коридору, скользкому от грязи, а возможно и от крови тысяч, замученных в застенках бывшего Комитета государственной безопасности, безвинных русских людей.

Игорь до последнего момента не мог поверить, что это не розыгрыш, или какая-то злая шутка, сыгранная с ним с легкой руки его бывшего приятеля Стаса Чугунова. Он понимал, что если все это правда, то он мог действительно исчезнуть здесь навсегда и попасть в списки десятков тысяч без вести пропавших русских людей по всей России. Его мозг, привыкший к стрессовым перегрузкам, сразу включился в работу миллиардами компьютеров серого вещества и начал выдавать одно решение за другим. Выбор был за хозяином тела и головы. Хозяин подключил анализ, аналитику и, в конечном счете, пришел к выводу, что шансов у него, практически, нет.

Он либо под пытками всех сдаст, либо умрет от болевого шока, не успев дать отмашку усердным красным палачам. Были еще варианты — это; подкинуть дезинформацию и подставить своих врагов, того же Калинкина. Пока разберутся, пройдет время, а это шанс на продление жизни или попробовать подкупить одного из охранников. Они ведь тоже люди, хоть и совсем дебильные, и озверевшие от жажды и запаха крови, но у критинов тоже есть семьи, где рождаются маленькие критинята, которые просят жрать каждый день, и если хотя бы один из них клюнет на «золотой крючок», у него может появиться еще один шанс.

«С операми этот номер не пройдет» — думал Смагин, пока его тащили волоком в камеру, — им нужны все деньги, плюс контакты, а вот с шестерками — ключниками и коридорными дубаками можно попробовать навести мосты или как говорят «продвинутые бизнесмены» от криминала: «Срастить темы».

Пока он соображал, что к чему, конвоиры остановились передохнуть.

— Куда его, — спросил скрипучий голос одного из охраны, — может прямо на стол или в кресло к хирургу, чего с ним канителиться.

— Пусть пока посидит, подумает, — кто-то сорвал с головы Игоря затхлый мешок, — правда, парень, — это сказал один из угрюмых костоломов, он хрустнул плечевыми суставами, сожалея, очевидно, что нельзя пока размяться над беззащитным пленником и протяжно зевнул, изрыгая в воздух зловонный перегар гнилых зубов и конченого желудка, — что нам пользы с трупа, одни проблемы.

— Это верно, — подхватил Смагин, — дайте мне прийти в себя и хорошенько подумать, а то все как-то неожиданно. Он прикрыл ладонью глаза от яркого света настольной лампы, направленной на него.

— Ну, поганец, говори, как на духу, где бабки и, слово офицера, я тебя отпущу на все четыре стороны, — рыжий майор склонился к арестанту, отчего его уши засветились Розовым перламутром, — если не скажешь сам, это сделает за тебя твоя плоть, ну так, как?

— Я подумаю, — Смагин потер виски и начал рассматривать помещение, куда его приволокли легавые. Обычная тюрьма, с камерами и коридорами, у дверей расхаживают дубаки со свиными рылами, а его пока бросили прямо на пол в углу досмотрового помещения. Смагин понял это по нескольким лампам и светильникам, ярко вспыхнувшим, как только начался предварительный допрос.

«Наверное, жена полюбила этого вурдалака за его свиные уши и щетину на затылке, можно представить себе эту «красотку» — королеву жаб и тритонов, зеленую и скользкую…и наверняка, работницу какой-нибудь местной фабрики презервативов. Им обоим эти резинки на головы натянуть и затянуть на горле потуже, чтобы больше не плодили на Руси, подобную себе мразь и нечисть» — так думал Смагин, пытаясь собраться с мыслями.

Оставшиеся минуты, пока палачи не вздернули его на дыбу, Игорь пытался шутить с самим собой и рассуждать. «Меня не отвели к следователю, не зарегистрировали у дежурного, почему? Почему до сих пор запугивают, значит, это незаконное задержание, не мотивированное приказом свыше, а по собственной инициативе рыжего майора. Вывод, у него появился еще один шанс-время, а дальше думай, думай…

— Вот и умница, сразу видно деловой человек, — майор похлопал Смагина по плечу, — что такое жалкие бумажки против человеческой жизни, тьфу, пустяк, для себя еще своруешь, а нам вот негде брать премиальные, остается вот таких барыг и воров, как ты и раскручивать.

«Что-то разболтался майор, не к добру это. Если он так начал откровенно базарить, значит, меня в любом случае завалят, пусть быстро без мучений, но это все равно смерть, а мне еще надо пожить, помучаться, настрадаться…

— Давайте его пока в одиночку, — рыжий обратился к одному из коридорных. Его хохолок на загривке завял и опустился. Видно было, что «хорек» поверил и расслабился.

— Она занята, товарищ майор, там ваш крестник, «Квадрат», ждет вышака за убийство главного погран-шефа Камчатской области, ну, которого вместе с семьей в коттедже собственном спалили вместе со всеми его миллионами, — дубак прыснул в кулак, но тут же смолк.

— Тихо, ты, разгалтелся, — прошипел, как очковая змея, майор и волосенки на его плешивом затылке вновь встали на дыбы, — быстро найди этому ворюге место и запри под замок, я буду через пару часов.

«Квадрат» — неужели тот самый, подельник и друг Федула, и как он сюда залетел, хотя чего думать, так же, как и я. Федул последнее время вплотную занялся браконьерством, выловом и продажей в Японии камчатского краба, где за него рассчитывались долларами, причем сразу. Он как — то обмолвился Смагину, что шеф Питерских пограничников стал драть с него три шкуры за выход в море его шхун без оформления границы».

Тут Игоря опять подхватили под руки и поволокли в камеру. С грохотом захлопнулась железная дверь, заскрипели ржавые засовы, и ключ с отвратительным писком провернулся в скважине, все дальше и дальше отделяя Смагина от внешнего мира и свободы. Он оказался в полной темноте, глаза не могли привыкнуть к такому кромешному мраку и потому Игорь присел на пол и попробовал сориентироваться в помещении на ощупь. Где — то рядом капала вода, пахло гнилью и плесенью. Голоса за дверью затихли, шаги постепенно удалились. Наступила, как говорят в таких случаях, гробовая тишина.

— Эй, есть кто живой здесь, — тихо позвал Смагин, едва узнавая свой голос. Он выждал несколько секунд и позвал громче.

— Чего орешь, — послышался за дверьми, до боли знакомый своей продажностью и наигранной строгостью, голос охранника. — Сиди тихо, береги силы, — охранник по — холопски хихикнул, — если попадешь на стол к «хирургу» — хана тебе, паря.

— А ты кем, мужик, здесь будешь? — Игорь попробовал разыграть из себя простофилю.

— Я-то коридорный, «дубак» по-вашему, чего надо? Если деньги есть, принесу что смогу, можно и наркоту найти, авось, полегчает.

Смагин понял, что охранник только и ждет от него предложений, от которых невозможно отказаться, но решил подзатянуть интригу и, тем самым, растеребить необузданную алчность тюремщика.

— Нет, браток, при себе денег нет, всего, до нитки волчары поганые обобрали, но на воле у меня есть деньги, большие деньги, надо только вырваться отсюда.

— Этот вариант исключается, если только кому маляву передать, позвонить — это возможно, цена по прейскуранту сто тысяч деревянных.

— Ты сказал сто тысяч за звонок? — Игорь чуть не поперхнулся слюной. «Да этот старикан, наверное, уже богаче Рокфеллера, сколько таких, как я, здесь побывало… — принято братан, сейчас подумаю, телефон вспомню.

— Ну, ну, ты думай побыстрее, у тебя, милок, времени в обрез осталось на этом свете, а мне еще с одним здесь проблему решить надо, с одиночки вытянуть, все равно, что с того света, — он опять хихикнул и пошел прочь по коридору.

— Стой, — крикнул Игорь телефон номер такой-то, запиши, и не тяни время.

— Ладно, жди и не верещи, не то мои коллеги, скуки ради, захотят размяться и поломают тебе, случайно, руки и ноги… хе, хе…

«Кто, кто, кто… может помочь ему в этой глуши…?» Игорь вновь прокрутил варианты. Нет, только одна верная душа — Савельева, надо молить бога, чтобы она еще не улетела домой.

Глава 7 Побег из ада

Смагин еще с полчаса просидел, не шевелясь и совершенно не ориентируясь ни во времени, ни в пространстве. Так, наверное, слепые люди чувствуют себя обреченно в царстве ночи и одиночества. «Откуда произошла утечка информации? Хотя да, он же сам себя пустил на «живца», чтобы оградить Савельеву. С чекистами все ясно, ребята хотят на халяву поживиться, но ведь так не бывает, а если и бывает, то расплата наступает немедленно пусть не в виде взыскания или понижения по должности, а гораздо изощреннее в виде неожиданных болезней твоих родственников и детей, да и сами пропитые опера, стоят на краю могил и роют их еще глубже и надежнее, словно окоп, где можно схорониться навечно».

Между тем, за дверью послышались едва улавливаемые ухом приближающиеся шаги, словно шакал вышел на ночную охоту. «Неужели рыжая мразь возвращается? У Игоря заныло внизу живота. Но знакомый, будто уже родной голос охранника спросил: «Как самочувствие, нормально, тогда слушай. Позвонил я по твоему номеру, и десять минут назад твоя дамочка подкатила на машине к воротам нашего заведения. Она, молодец, как услышала, что ты в тюряге, сразу передала мне бабки, правда зеленью, а я все-таки привык к рублям. Ну, да ладно. Сейчас ты не в тюрьме, а в здании управления ФСБ. Опера, видно, поленились тащить тебя на край города. Я простой наемный охранник. Слежу за пультами и мониторами, когда срабатывает сигнализация, вызываю наряд и за тебя лично я не в ответе. Слушай дальше. На дальнем конце внутреннего двора, в арке я открыл колодец канализации. Камера, где ты сейчас сидишь — это обычная бытовка для наших слесарей. На задней стене найдешь железную дверь с ручкой, она не заперта. Открой ее, там обычный засов и ты окажешься в бойлерной, там, в полу есть люк, спустишься по трапу и по тоннелю дойдешь до открытого канализационного люка. Вот и все, теперь все в твоих руках и поторопись, девчонка будет ждать тебя, а наши соколики через час проведают о твоем бегстве, и весь Питер перевернут с ног на голову. Придется немного замараться, паря, но, извини, другого выхода здесь нет, и если бы не твоя щедрая подружка, я бы никогда не пошел на такой риск.

— Спасибо и на этом, подожди, пока я отыщу дверь, — Игорь медленно пошел вдоль стены. Он дважды падал, натыкаясь то на какие-то трубы, то на деревянные лавки, всякий раз чертыхаясь и пронося всех ментовских матерей вместе взятых отборными и сочными русскими выражениями. Он сильно поранил ладонь правой руки при падении и теперь сожалел, что ему придется справляться только одной левой. «Ну, вот она эта щеколда, холодная и безразличная к людским судьбам, как и все это страшное здание, пропитанное стонами умирающих от пыток русских людей».

Засов звякнул, как затвор автомата и это придало уверенности и силы. Дверь со скрипом поддалась под тяжестью тела и отворилась, ровно на столько, что в нее мог едва протиснуться худощавый Смагин. «Все что не делается — все к лучшему» — мелькнуло у беглеца в голове, — еще час назад он сожалел, что ему не дали плотно пообедать, а сейчас, готов был расцеловать подлую рыжую чекистскую гниду, не давшую ему набить желудок. Он легко проскользнул в образовавшуюся щель и оказался в бойлерной. Здесь гудели невидимые моторы, слегка парило, и откуда-то сверху пробивался свет. Это вселяло надежду и у молодого человека, как у юнца перед свиданием с девушкой, радостно забилось сердце. Неужели опять повезло, но ведь так не бывает! Игорь на четвереньках начал обследовать все вокруг себя и шарить по полу руками. «Ну, где же ты, родной лючок, отворись?

Вот он нащупал железную скобу и с силой потянул на себя. Из темноты отверстия пахнуло отвратительным запахом фекалий, шум воды где-то далеко внизу заглушал звуки работающих компрессоров.

— Прощай, — больше для очистки совести крикнул Смагин неведомому спасителю. Он понимал, что тот его уже не услышит, да и теперь у него свои проблемы — это пересчитать и хорошо спрятать деньги до прихода чекистов-вымогателей, а затем придумать фантастическую историю, либо высказать предположение по поводу неслыханного побега «особо опасно врага общества». Он не услышал, как за ним шаг в шаг, словно тень, двигался другой человек. Он был крупных размеров, но шел так тихо, словно вес его не превышал и сорока килограммов. Это был Квадрат. Когда охранник открыл дверь его одиночки, он хладнокровно свернул ему шею и вытащил из внутреннего кармана пятьдесят тысяч баксов, которые накануне передал виртухаю Федул в награду за работу.

Смагин глотнул воздуха, как это он делал, когда нырял на бухте Патрокл за гребешками и трепангами и медленно начал спускаться по скользким, будто намазанным жиром, скобам в колодец, ведущий, как ему показалось, в черную бездну, в дьявольскую преисподнюю. Его тошнило и выворачивало все внутренние кишки, и он готов был их выплюнуть все через воспаленное горло, но что-то сдерживало его звериные изрыгания и стоны.

Вот, наконец, ноги коснулись потока теплой подводной реки, и он осторожно опустился по пояс, нащупывая дно ногами. Через пару шагов он оказался по грудь в зловонной жидкости, и ему вдруг показалось, что еще немного и поток подхватит его и унесет к подземному хорону, но через несколько шагов глубина уменьшилась, и он уже уверенно, напирая грудью на воду, пошел вперед, где все отчетливее пробивался лучик надежды, исходящий из мира, где за деньги люди готовы на все: предательство, коварство, ложь, измену, подлость, на все те людские пороки, что дремлют в каждом из нас до поры до времени и просыпаются, почуяв запахи власти и денег. Но одни могут подавить, побороть в себе дьявольские искушения, другие с радостью принимают условия игры и идут прямо в АД!

* * *

Галина вытащила из сумки, запищавший телефон и на определителе высветился незнакомый номер. Какое-то тревожное предчувствие сдавило грудь, стало тяжело дышать. Звонивший человек сказал, что он по поручению Игоря Смагина хочет встретиться с ней.

— Что с ним? — Тревожным, но твердым голосом спросила Савельева незнакомца.

— Подробности при встрече, — ответил на том конце «провода» старческий, чуть с хрипотцой, простуженный голос и отключил телефон.

«Неужели Смагин вновь влип, в какую-то историю и почему он здесь? Видно страховал он меня сам вот и достраховался, дурачок, все детство в крови играет» — Галина усмехнулась, — каков конспиратор, а я ведь чувствовала, что он где-то рядом, видно его энергетические потоки легко проникают через мою ауру, вот и влюбилась, как дура, а сколько было предложений… Даже сегодня ей позвонил знакомый капитан — рыбачек, эдакий, гуляка-парень, и предложил встретиться у него на судне, что стоит сейчас у причала рыбного порта Петропавловска-Камчатского. Теперь видно не получиться, надо Смагину помочь, только вот как, и где он сейчас, этот оболтус?

Звонивший мужичок предложил встретиться на Ленинской, центральной и единственно приличной улице города возле фирменного магазина по торговле морепродуктами «Океан». В назначенное время появился тот самый связной. Девушка сразу его узнала. Он был одет в куртку защитного пятнистого цвета, что носили сейчас все пенсионеры-охранники России и кепку, какие напялили в начале девяностых на заключенных в лагерях русских людей, преступивших антинародные «ельцинские законы» и пропрезидентскую конституцию. Старикашка тихим елейным голоском предложил Галине свои услуги по спасению любимого дружка и обозначил сумму в три тысячи американских долларов, отчего Савельева рассвирепела, словно уссурийская рысь, потревоженная в своей норе с выводком.

— Да ты знаешь, старый прохвост, сколько мне надо пахать за эти деньги? — она прижала мужичка к исшарпаной стене в подъезде, куда они уединились подальше от любопытных глаз.

— Как хотите, милочка, только у вашего приятеля дела совсем плохи и без моей помощи он навряд ли выкарабкается, — охранник высморкался в грязный платок и обиженно отвернулся. Хотя вся его застывшая продажная поза и шевелящиеся волосатые уши говорили о том, что он готов торговаться и сделает, чего потребует заказчик. Галина уловила колебания трусливой душонки, но не стала испытывать судьбу.

— Ладно, вот деньги, она отсчитала ровно три тысячи зелени и протянула доброму сторожу. Тот начал каждую бумажку просматривать на свет, всякий раз расплываясь в блаженной дегенеративной улыбке, причем, прежде чем отложить купюру, он брал ее с двух сторон большим и указательным пальцем обеих рук, сдвигал в гармошку и резко дергал с характерным щелчком, присущим, только настоящим баксам. Но вскоре Савельевой надоела эта жлобская экспертиза, она знала такой верный и простой способ проверки американской валюты. Старая фарцовщица не раз, когда были сомнения, проводила подобные действия и не разу не ошибалась, и не залетала с фальшью. Девушка остановила мужичка, положив руку на его худое плечо. Его глаза горели, а щеки пылали жаром мартеновских печей.

— Хватит, дед, фальши нет, мне не резон тебя дурить, посмотри на себя, не ровен час еще «Кондрат» хватит, всю компанию завалишь, видно, дело действительно далеко зашло, поторопись, я подъеду на машине куда скажешь. — Она по-матерински взглянула на трясущегося в нервной лихорадке алчного пенсионера. — А сам-то, дедуля, не боишься, вдруг чекисты пронюхают твое предательство, все, кранты тебе, подвесят за одно место и меня сдашь и свою больную жену, всех. — Галина осторожно выглянула из подъезда на улицу и огляделась. Вроде все чисто. — Прячь свои деньги и вприпрыжку в свой изолятор. Время пошло.

Охранник сощурился и хитро улыбнулся.

— Вот, это по-нашему, красавица, а то сразу наезжаешь, вот возьму и откажусь, а не то и вправду сдам тебя чекистам-изуверам, прости господи, век бы их не видать и не знать, — он злобно захихикал. — Ладно, милочка, через полчаса подъезжай к арке у нашего заведения в центре, на выезде, да отсюда видно, фасад синей краской вымазан. Я открою канализационный люк, там и встретишь своего красавца. И не забудь прихватить сменной одежонки, дальше сами решайте, а я вас не видел и не знаю — Старик кивнул головой и бочком, шустро засеменил по тротуару к центру города, и вскоре скрылся за ближайшим углом покосившегося старинного здания, отстоявшего на камчатской земле не меньше ста лет.

«Хороший себе дед бизнес выстроил, небось, уже и источник на Паратунке прикупил, а все словно нищий одевается и про больную женушку вспоминает. Сам, наверное, с местными восемнадцатилетними путанками развлекается перед уходом в лучший мир. А воняет-то как от него, не то мышами, не то городской свалкой, фу, гадость…» — Савельева сплюнула на тротуар, как это делают неотесанные и курящие мужики, еще минуту подождала чего-то, огляделась и со спокойной душой пошла к машине.

«Ну, Смагин, я тебе еще устрою Варфоломеевскую ночь, если конечно ты сможешь обдурить всех этих прохвостов и ФСБэшников. Вот будет «хохма»! Кстати сам Игорь перед отлетом как раз завел речь про так называемые «хохмы». Оказывается, это слово на иврите обозначает мудрость и является одной из трех основ учений Кабалы. Тогда он со смехом пояснял, что жиды за ширмой глуповатой «хохмы» скрывают мудрые мысли, которые позволяют им расслабить «Гоя» — то есть нас русских и прочих не евреев и в нужный момент обхитрить, одурачить «умненького русского простачка». И еще, что якобы русский «Иван-дурак», перехитривший всех и вся, совсем и не русский, на Руси и имен-то таких не было, пока евреи вместе с византийцами не подсунули нам христианство вместе с Петрами, Иоанами, Яковами, Семенами и прочими еврейскими «мучениками». А в России всегда были Игори, Олеги, Ярославы… а вот «дурачки» с «хохмами» и Кабалой появились после крещения несчастной Руси, якобы для объединения в «Единую Русь», на самом деле, сразу же после крещения «огнем и мечом» тридцать крепких княжеств, повязанных узами кровного родства, распались на триста удельных, враждебных друг другу и неспособных противостоять ни половцам, ни хазарам, ни татарам, ни немцам на долгие тысячи лет, и до сих пор вся Русь, словно зомбированная, молится еврейскому богу и дает своим детям еврейские имена. Оттого, видно, и живем мы в постоянном рабстве, потому, как сами не можем и не хотим разобраться, кто же нами правит и сосет кровь наших детей?»

* * *

— Пашуля, привет, мне срочно нужна на время твоя машина, — попросила Галина по телефону своего старого ухажера. Она знала, что Паша не откажет и даже не обидится, если она просто без разрешения возьмет его машинку на прокат, но она хотела услышать ставший уже чем-то необходимый и родной голос. «Вот дурра, неужели материнское чувство так сильно в женщинах…!»

— Ты помнишь, где она стоит, дорогая? — Да, — вот и ладненько, ключи у охраны, они тебя тоже знают, но я еще им перезвоню, а когда тебя ждать, любимая? — Паша весь покраснел и покрылся потом от предчувствия встречи.

— Скоро, Пашенька, я сама с тобой свяжусь…, — Савельева отключила телефон и почти бегом двинулась к парковке, что развернулась совсем недавно возле проходной, прижавшись одним боком к высокому бетонному забору порта. Времени было в обрез, уже не часы, а минуты решали судьбу и ее и Смагина.

Потрепанный, с помятыми дверцами и разбитым задним стоп сигналом, покрытый толстым слоем пыли «Маркушинк» непонятного цвета стоял в боевой готовности рядом с покосившейся железной будкой сторожей в ожидании своего блудного хозяина. Савельева с негодованием отметила про себя, что столько времени работает эта стоянка, а у хозяев не нашлось ни времени, ни средств поставить цивильный домик для охраны и хороший автоматический шлагбаум.

Как обычно, один из седовласых сторожей в затертой каким-то маслом пятнистом комбинезоне, вручную поднял черно-белый, изогнутый в дугу от столкновения с лихим питерским водилой, шлагбаум, и вручил девушке ключи зажигания со знакомым брелком в виде красного краба.

— Счастливой поездки, — сторож помахал, сорвавшейся с места на лихой «Тойоте» давно знакомой всем охранникам Владивостокской торгашке — гастролерше, прозванной в народе «Галка — прокачу на палке».

— Эй, поосторожнее, там, на поворотах — весело крикнул он вдогонку, исчезнувшей в клубах пыли шустрой «японке», затем старик опустил полосатую перегородку и нырнул в свою уютную, пропахшую дешевым табаком, мочой и рыбой, конуру. Бывший рыбак, отработавший в Беринговом и Охотском морях ни один десяток лет на промысловых, утлых суденышках, а ныне пенсионер и сплетник Федор Краснов достал из тумбочки чекушку водки и, плесканув в большую солдатскую кружку, залпом выпил. Уж сегодня будет, о чем лясы поточить с напарником и кому косточки промыть. Краснов завалился на обитый солдатским одеялом деревянный топчан, затянулся зловонной «Примой» и, включив свою любимую телешоупрограмму «Дом-2», забылся в тревожном сне.

Глава 8 «Пашка-краб»

Почему Галина сейчас вспомнила этот разговор, она не понимала, девушка знала лишь одно, что сегодня все русские видят друг в друге лишь врагов и предателей и вместо того, чтобы помогать ближнему, как это делают те же евреи или мусульмане, они стараются утопить его, закопать, уничтожить, причем, не гнушаясь ни способами, ни средствами.

Между тем, она пересекла улицу и по дороге пешком спустилась к проходной рыбного порта. Там, на одном из ветхих причалов, покачивался, готовый к отходу рыболовный сейнер с загадочным греческим женским именем «Галина» на ржавом с вмятинами от постоянных швартовок, борту. Не зря видно моряки дают своим судам женские имена. Судно-шип у англичан женского рода. Отрываясь от берега на долгие штормовые месяцы, моряки всегда носят в сердце надежду на возвращение к любимой женщине. Вот и капитан «Галины» Павел Чайка по кличке «Паша-Краб» — сорокадвухлетний, крепко сложенный и довольно привлекательный, с рано поседевшими густыми волосами, и с хорошо подвешенным языком и «аристократическими манерами» морской волк, имевший, за свои браконьерские вылазки на необъятных просторах Охотского моря, двенадцать судимостей, в свое время, как раз, будучи обычным пассажиром на теплоходе «Русь», влюбился в одну из дневальных. И была эта девушка восемнадцатилетняя Галина Савельева.

Тогда молоденькая девчонка не придавала особого значения ухаживаниям рыбацкого капитана. На красном пассажире многие положили глаз на привлекательную девчушку, и из опытных уст бывалых морячек Савельева наслышалась о стремительных любовных романах, проносящихся словно ураган, выворачивая душу наизнанку и оставляя лишь слезы разочарований и пустоту. Но Павел был настолько настойчив и обаятелен, что, все же, сумел понравиться девушке и, пусть временно, покорить ее сердце. И вот бурный, словно тропический циклон, роман закрутился спиралью над головами молодых людей, но, так же, быстро, как и предсказывали судовые «синоптики» утих, угас и растворился за полоской, с угасающим светилом, горизонтом. Но это было потом, а в те счастливые для Павла и Галины несколько дней на пассажире им выделил каюту сам начальник рейса Игорь Смагин. От него не ускользнуло, насколько молодые люди тянутся друг к другу, и он без долгих колебаний предложил Савельевой свои услуги:

— Ты что же, предатель, меня вот так отдашь какому-то рыбаку, — спросила тогда Галина.

— Но, я же вижу, что ты влюблена и это прекрасно, я не буду вам мешать, — Смагин ухмыльнулся и отвел глаза, вспоминая свои прошедшие счастливые минуты с этой девочкой. Савельева молча взяла ключи и ушла. Она не понимала, зачем сейчас ей нужен этот чужой мужчина и только позднее ее осенило, что это всего лишь эгоизм, страшная ревность и обида, а вовсе не любовь заставила ласкать ее седовласого капитана.

Смагин встретил влюбчивого капитана на следующее утро. Он весь сиял и готов был свернуть горы.

— Может что нужно, начальник, так я все что угодно, хоть бочку икры сейчас закажу и через час, она будет стоять у тебя в каюте.

— Ничего не надо, дружище, люби, пока любиться, это всего лишь услуга, может, и ты мне когда-нибудь окажешь помощь, — Игорь по — дружески похлопал растерянного скитальца морей по плечу, — Земля круглая и очень маленькая и наверняка мы еще свидимся. Так оно вскоре и случилось… словно и не зря люди сочиняли сказки.

Все эти воспоминания всплывали в памяти романтичной Савельевой, когда она входила на борт судна под гордым названием «Галина». Ей было и приятно, и немного неловко, но все же, это льстило самолюбию девушки. Тот же самый Смагин даже цветов на встречу не преподнес, а все равно, черт побери, не выходит из сердца, злодей и мученик, и снится по ночам в сладких снах. Да, что говорить, когда он рядом не нужны ей ни цветы, ни подарки, и вот сейчас она, дуррра, рискует только ради него, а что потом, короткие жаркие постельные схватки совместные часы, какие-то оправдания, ссоры, только одни обещания, лучше и не думать…

В это время браконьер и рецидивист, но честнейший и верный человек «Паша-краб» готовился к встрече со своей возлюбленной. Он еще утром заказал портовые власти для оформления отхода, но тут вдруг зазвонил сотовый и в трубке Павел услышал нежный и далекий голос своей любимой Галины. Когда она сообщила, что находится совсем рядом, на морском вокзале Петропавловска и что собирается заглянуть к нему в гости на борт судна, старый капитан, насмотревшийся на своем веку столько, что хватило бы на сотню «береговых крыс» вдруг потерял дар речи.

Он вспомнил их последнюю встречу на этом же самом судне, только тогда его название гремело в эфире на промысловых волнах как «Ленинский луч». Галина сама приехала к нему и без разговоров накинулась на ничего непонимающего кэпа с жаркими и страстными поцелуями, словно вымещая на нем, нерастраченные к другому человеку нежные чувства и жаждущего ласк юного тела. В те минуты, часы…Паша забыл про все. Это был уже не грозный «Паша-краб», чью команду исполняли с полуслова старые боевые моряки. Он превращался то в тигра, то ласкового котика и с каждой минутой все больше и больше попадал под влияние этой всемогущей, как ему казалось, его единственной женщины.

И команда не тревожила кэпа ровно трое суток, пока он, словно в хороший морской шторм со скрипом и треском раскачивал свое суденышко, а потом бледный и обессиленный, словно после болезни или тяжкого изнурительного труда не выполз из каюты на свежий морской воздух.

«Старпом готовь судно на отход, а я отвезу свою невесту домой» — все, что мог он промолвить своим товарищам. Савельева вышла на палубу в одном легком платье вся румяная и жизнерадостная, словно ненасытная вампирша, только что наглотавшаяся свежей молодой крови и, легко сбежав по трапу, уселась в капитанскую «Тойоту» за руль. Помахав ручкой, она дала газу и со свистом, так, что портовые грузчики с матами кинулись врассыпную, пронеслась по бетонному причалу к контейнерному терминалу и обратно.

— Все, кранты, конец пришел «Пашке-крабу», — сказал тогда старый тридцатилетний боцман Коля — «косявый», почесывая шрам на левом глазу от удара скользом лопнувшей скобой и густую рыжую щетину на небритых щеках. Но в тот раз жизненный опыт подвел «косявого» и, к счастью, всю команду рыбацкого сейнера. «Невеста» кэпа долгих два года не появлялась на борту, и о ней все как-то забыли. Но вот однажды, она как вихрь, вновь ворвалась в мирную жизнь добропорядочных морских браконьеров, нарушив все порядки, в том числе, и сорвав время долгожданного отхода, на богатый и сытый промысел камчатского краба.

«Конечно, приходи, дорогая, я буду ждать» — как и два года тому назад после тех безумных ночей, только и мог промолвить Павел, и тут же перезвонил капитану порта и перенес оформления на четыре часа после полудня из-за «неисправности главного двигателя». Что и говорить, дизель рыбацкого сейнера «Галина» работал как часы, а вот капитанский мотор вдруг забарахлил, застучал неровно, выдавая сигналы в мозг об отмене всяческих любовных забав и нагрузок, но Паша-краб хорошо изучил свой организм и на все сто знал, что ему требуется в данную минуту. Он открыл холодильник достал бутылку «Сантори» — виски и из горлышка сделал несколько обжигающих лечебных глотков. Сердце вмиг успокоилось, и все внутренние органы заработали в унисон с мерным гулом дизеля на нижней палубе. Ох, что и творят с нами эти прелестные создания…!

Расставаясь у трапа «красного пассажира», Павел взял слово с Галины, что они непременно встретятся на берегу после рейса, и словно двадцатилетний мальчишка легко спрыгнул на палубу мотобота, вздымающегося на шипящей волне до уровня главной палубы пассажира «Русь». Но дороги, которые мы выбираем, не всегда сходятся в нужном месте. Через девять месяцев Путины Паша Чайка тщетно пытался найти Савельеву по оставленному ею адресу в порту Находка. А встретились они вновь лишь, когда Галина Савельева проявила талант организатора и, четко вписавшись в новые «рыночные отношения» в стране, создала свою скромную фирмочку со стотысячным долларовым оборотом в год, по скупке и перепродаже морепродуктов, начиная от крабов, гребешка и трепанга и кончая неркой, камбалой и минтаем.

«Паша-краб» тоже влился в новую систему и, выкупив за цену металлолома вполне пригодный для плавания сейнер, рыбачил под крышей южно-корейских дельцов, что наводнили Россию, как корюшка залив Петра Великого во время нереста. Капитан набрал команду лихих моряков, больше схожих с Карибскими флибустьерами и начал ставить крабовые ловушки по всему Японскому морю, нагло завешивая название судна и бортовые номера от любопытных и алчных до взяток глаз, преследующих его судов рыбоохраны.

С трудом увильнув от преследователей, Пашка-краб шел прямиком, без всякого оформления на остров Хоккайдо, где в порту Отару, его ждали скромные японские скупщики краба во главе с агентом Мориотти Касави или попросту главарю местной рыбной мафии, плативший хорошие, по понятиям русского капитана, долларовое вознаграждение за живой товар, и, получив наличные, снимался к берегам Южной Кореи в порт Пусан на профилактику и пополнение запасов пресной воды, продуктов, топлива и снабжения, и, конечно же, неописуемый отдых в пятизвездочных отелях ночного распутного портового города.

Надо отдать должное выдумке «Пашки-краба». В своей каюте, под штатным сейфом он соорудил тайник, где хранились валюту, флаги и документация пяти стран «удобных флагов»: Барбадоса, Панамы, Кипра, Маршалловых островов и Монголии. Последний флаг он вывешивал в исключительных случаях, когда надо было окончательно запутать и заморочит мозги упрямым в своей необузданной вере служения родине, морским пограничникам и костгардам. Флаг России вывешивался то же в исключительных случаях, когда «Пашка-краб», все же, попадался и как мог, выкручивался из, казалось, безвыходных ситуаций. Бортовые номера и названия судов, внесенные в реестры оффшорных государств, наклеивались на отдельные пластины, что сменялись опытными матросами за считанные минуты, когда появлялась угроза со стороны «костгардов». Но, не смотря на все принимаемые меры, Пашкин браконьерский «краболов» то и дело арестовывали и тащили в ближайший российский порт, где каждый раз, пройдя унизительную процедуру расследования и судебного процесса, за неимением прямых улик, капитану в очередной раз давали условный срок и отпускали восвояси до лучших времен.

«Я тебя все равно прищучу» — грозил коротким указательным пальцем вслед веселому браконьеру «Пашке-крабу» командир ПСКРа «Спрут» капитан-лейтенант Гоша по фамилии Дубина, носивший прозвище как среди своих погранцов, так и среди рыбаков — «Дробильщик».

Эту кличку он схлопотал еще в Астраханском военно-морском политическом училище, когда курсанты узнали, что этот конопатый в полтора метра ростом хлопчик прибыл из Владивостока, где после окончания восьми классов, по семейной традиции, пошел работать на «Пушкарев ключ» в дробильно-щебеночный цех простым дробильщиком. Его дед и отец всю жизнь отдали дроблению каменных пород Сихотэ-алинского хребта, да так и ушли в лучший мир, не дотянув до «достойной пенсии», что едва хватило, чтобы сколотить для них гробы из сырого горбыля и похоронить рядом на, еще нетронутом шагающими экскаваторами, заросшем пылающим багровым багульником, холме. Мамаша спилась через год и ее отправили в тихий и уютный уссурийский сумасшедший дом.

Младший «Дубина» хоть и не на много отличался от своей фамилии умом и интеллектом вскоре сообразил, что его ждет та же участь, что и его предков и, не дожидаясь призыва в армию, на правах сироты и единственного кормильца младших сестер, добровольно подал заявление в военно-морское училище. И вот Гоша Дубина с горем пополам оканчивает двухлетние военно-морские курсы, ему одевают лейтенантские погоны и от греха подальше отправляют обратно на Дальний Восток, откуда судьба его занесла когда-то в славный городишко под названием Астрахань, известный на всю Россию своими сладкими арбузами, высокими черными от солнца заборами, грязными городскими каналами устья великой Волги и вот такими «выпускниками-дробильщиками».

Меткое «погоняло» закрепилось за лейтенантом Дубиной на просторах Великого Тихого с тех пор, как ему доверили сторожевой катер, вручили оружие, а самое главное, дали права и власть действовать с расточителями социалистической, а затем и капиталистической собственности на свое усмотрение, не щадя ни себя ни браконьеров. С его преданностью к любой власти можно было спокойно жить замурованным в стенку и кричать оттуда «Да здравствует наше мудрейшее правительство, и наша родная коммунистическая, а вскоре и демократическая, поистине народная власть «дубин», «лизунов» «дробильщиков», «чистильщиков» и прочих представителей наитупейших и одержимых в холопских недугах, наиболее многочисленных и трудно истребимых слоев российского общества!

«Дробильщик» шнырял на своем «Спруте» по всему побережью Охотского моря вплоть до Курильских и Японских островов и, где бы он ни появлялся, стонали рыбаки, стонала рыба и даже сам Тихий океан стонал, а бог морей и океанов Посейдон, бросив свой трезубец и, закрыв уши, чтобы не слушать воя турбин мерзкого «Спрута», опускался, наверное, в Марианскую впадину. Ведь он работал, как выяснилось позднее, не совсем за идею, кое-кто иногда вступал с ним в сговор и хорошо платил. Но большинство рыбаков зная, насколько этот погранец лживый и продажный, не связывались с ним, а просто либо уходили от погони, либо как Павел Чайка морочил «дубинам» и без того задубевшие мозги.

Павла Чайку не раз лишали капитанской лицензии и по судовой роли он выходил в рейс обычным матросом, но, как только власти покидали судно, он перемещался сначала в свою уютную капитанскую каюту, а затем на мостик, и никто, ни на шхуне, ни в одном порту захода не мог назвать его иначе, как мастер! Потому как не морские бумажки-фантики определяют личность, а опыт, знания, смекалка, воля, характер, смелость и решительность русского мужика и моряка. И «Пашка-краб» всегда оставался командиром на своем траулере, носящем гордое имя «Галина».

Сегодня Павел снимался в очередную браконьерскую вылазку. В районе Курильских островов, где он уже выставил несколько «порядков», осталось незаметно подойти и по известным лишь ему вехам и приметам в определенных координатах Японского моря поднять на борт золотой улов, и после проверки ловушек, при удачном стечении обстоятельств Павел рассчитывал заработать на карман до пятидесяти тысяч американских долларов от корейского хозяина, что обеспечивало бы ему тылы как в водах корейского моря, так и в порту Пусане. А на эти денежки можно было славно отдохнуть с Галиной Савельевой на курортах Таиланда, Сингапура и Гонконга…

«Был бы у меня миллион баксов, братва», — говаривал иногда кэп Паша Чайка своей команде, смотрящей на него, как на идола, — я бы во Владике собрал бы всех бичей и проституток и на неделю закупил бы «Версаль» для отвода души, а остальное раздарил бы хорошим девкам. Вот такая была у него размашистая, чисто русская душа. Он и Галочке частенько после удачного промысла подбрасывал деньжат, так, просто, без всяких условий. Но девушка, чтобы не попасть в зависимость и не превратиться в жадную, сварливую торгашку, или того хуже, в прожженную «капитаншу», по возможности, всегда отдавала наличные, ну, а подарки, они и есть подарки.

Единственный порок был у капитана — это чувство глубокой ревности к своей, как ему иногда казалось, единственной женщине и ко всему мужскому полу земного шарика, который плотоядно косил глаз на ее плавные обводы, начиная от курносого носика и кончая тонкой щиколоткой на стройной ножке Галины. Моряки в команде, зная крутой нрав капитана, даже не разговаривали с «невестой». Любое неосторожно брошенное слово грозило не только моментальным списанием в любом порту захода, но и хорошей зуботычиной. Павлу везде чудились неуемные в своей похоти молодые и сильные соперники. Вот и сейчас Галина попросила перебросить какого-то залетного бизнесмена по пути в Северо-Курильск. «А как ей откажешь! Опять придется перед таможней и погранцами ужом крутиться на отходе. Скажет то же, по пути» — ворчал кэп себе под нос, пугая своим грозным видом экипаж, — чай, границу придется закрывать, а куда мужика прятать, это не пачка зеленых и не флаг Соломоновых островов, но изворотливый ум уже выдал ему несколько вариантов ответа.

У Павла в сейфе лежали документы на его моряка загулявшего в Пусане. Капитан перед оформлением контракта предупреждал любивших экзотику моряков, что судно будет сниматься в рейс в назначенное время и ждать никто никого не будет. Так и остался месяц тому назад в Пусане матрос Федор Крайснер. Он и опоздал, всего-то на полчаса и денег у него оставалось ровно столько, чтобы домчаться на такси из барделя до родного сейнера, но за маленькие удовольствия жизнь предлагает расплачиваться страданиями, трудностями и невзгодами. Благо у причала стояло еще пара русских рыбацких судов, на одном из которых все же нашлась добрая душа и приютила загулявшего скитальца.

«А что!» — рассуждал Павел, — одену этого джентльмена в самую грязную и пропахшую рыбой рыбацкую телогрейку и выдам властям за Федю Крайснера, кто там будет его мордель рассматривать, а не пройдет номер, пусть сам выкручивается. А ведь у него по плану еще заход в Отару, а уж потом он снимется на Южную Корею, где «по пути» на траверзе Находки или Владика ему придется передавать нелегала своим друзьям не визированным браконьерам.

Сидя в ожидании и поглядывая на золотые наручные часы «Омега», Павел подсчитал ради той самой еврейской «хохмы», сколько он выловил краба из вод Тихого океана за всю свою морскую одиссею. В результате цифра оказалась просто фантастическая, даже можно сказать с космическим измерением… где-то порядка пятидесяти тысяч тонн, а помножить это на сотню судов, что работают у хозяина — корейца, сколько того краба останется лет через пять-десять, да нисколько, пшик, пустота. И будут те же джапы косоглазые жрать крабовые палочки, те самые, чем кормят сейчас «русское стадо» наше иммигрантское правительство. Но ни себя ни моряков «Пашка — краб» не винил. Власти сами поставили морские биоресурсы России и рыбаков вне закона своими драконовскими указами и безумными директивами, и ситуация в России вышла из-под контроля. Деньги решали любую проблему, начиная от вопросов с Морскими администрациями портов, кончая особо жадных до халявных денег чиновников из силовых структур и судебных органов. А проще было, вовсе не заходить в российские порты, где цены на снабжение и портовые сборы были выше самых дорогих портов мира, таких, скажем, как Иокогама или Нью-Йорк.

В России каждый на своем месте расхищал богатства Родины, кто как мог, особенно в этом деле показали себя бывшие комсомольцы и партийные лидеры, затем шли бывшие торгаши и выходцы с ближнего «российского востока», отличавшиеся особой изворотливостью и лживостью. Эти новоявленные «варяги» успешно внедрились в здоровый организм российской экономики и подобно ВИЧ-инфекции поразили все ее основные центры деятельности, лишив иммунитета к любому внешнему вмешательству. Они проникли, словно заразные бациллы в правительство и парламент, сочинили для себя конституцию и законы, рассадили на высшие посты своих преданных людишек и родственников и начали ежедневную плановый геноцид русского народа. Они, как броней прикрылись масонской «Конституцией», и предсмертным саваном ее статей окутали, одурманенный синдромом отмены от поглощения отравленной водки и некачественной пищи русский люд или «Гой — еси добрых молодцев», которые тоже смекнули, что совесть и национальная гордость — это пережиток прошлого, а те, кто все же ее не потерял, довольствовались минимумом, что осталось после «вакханалии избранников божьих» их лакеев и холопов на необъятной скатерти российской «самобранки».

Глава 9 Нежное дыхание смерти за спиной

Путь от бойлерной по коллектору канализации, где собрались все фекалии местных стукачей, палачей и предателей, до выходного спасительного колодца, показался Игорю Смагину длиннее, утомительнее, а самое главное унизительнее, чем вся его первая кругосветка на одном из линейных транспортов ФЕСКО в той прошлой жизни, под названием молодые безмятежные годы, когда он на собственных ошибках только-только усваивал уроки жизни.

Эти сто, двести метров под землей в кромешной мгле, что там, наверху он проскочил бы, беззаботно посвистывая и не заметил бы, здесь этот мрачный путь по пояс в зловонной жиже, будет сниться ему еще долгие годы в страшных, наполненных ужасами погони и животным страхом смерти в самых откровенных и цветных кошмарных снах. Он несколько раз поскальзывался, и его подхватывал шумный, пенистый поток, захлестывая с головой мутными отходами людских биологических фабрик, но, все же, воля к жизни и не смотря на весь царящий кругом ужас, врожденное хладнокровие, и чувство юмора позволяла ему шаг за шагом продвигаться вперед к заветной лестнице в небеса, к свободе.

«Не каждому смертному приходилось купаться в говняной реке, а я можно сказать избранный, если бог посылает мне такие испытания» — думал он, и от этих мыслей ему хотелось жить еще сильнее. Вот и железный, покрытый слизью, скользкий трап. Руки уже онемели от холода и пальцы не сгибаются, но что-то ему помогает преодолеть последние десять балясин трапа. Охранник не обманул, люк наверху был сдвинут и в полусферу пробивался яркий поток света. Игорь с помутневшим от тошнотворных запахов сознанием с трудом кряхтя, будто девяностолетний старикашка, вытянул свое отяжелевшее тело наружу.

Смагин, словно из люка танка на вражеской территории, осторожно и внимательно осмотрел унылую панораму захолустного дворика. Людей поблизости он не заметил, зато с радостью сканировал сетчаткой, ослепленных солнцем, еще ясных и не потухших глаз, в тени проходной арки припаркованную к стенке дома потасканную «японку» с заляпанными грязью номерами. «Марк2» — определил Игорь. Точно такую же он вез когда-то из японского города Хокодате, куда он, будучи еще начальником рейса на пассажире «Любовь Орлова», зарулил с беременной рыбачкой Любимовой, дабы не принимать роды самому с неопытным судовым фельдшером. Правда тот «маркушник» еще не успел познакомиться со всеми ужасами российских дорог и непредсказуемыми русскими «асами» и ушел в автопарк Федула по максимальной цене.

Помятый «МАРК» подмигнул дальним светом единственной целой передней фарой и Смагин, словно побитая собака с переломанным хребтом, пополз к спасительной «тойоте», волоча за собой онемевшие от холода ноги и оставляя на земле мокрый и дурно пахнущий след. Затем, откуда взялись силы, он приподнялся и на четвереньках, как подстреленный волк, перебежками приблизился к машине. Задняя дверь седана бесшумно, словно в сказке отворилась и знакомый женский голос, сквозь раскаты сдержанного смеха, повелел быстро заползать во внутрь и срочно переодеваться. Галина, уже не сдерживая хохота и, откинувшись назад, со слезами на глазах указывала на Игоря, как бы говоря: «И этот засранец когда-то был моей голубой и несбыточной мечтой…» Она сидела вполоборота за рулем и, не теряя времени, нагнулась, подняла с пола и кинула Смагину цветной пластиковый мешок с какой-то одеждой.

— Ой, не могу, Игореша, скидывай скорее свой прикид, иначе, я либо лопну со смеха, либо меня вырвет и от тебя и этого добротного запаха. — Она вытащила из бардачка пачку японских салфеток и передала беглецу.

— Ты за минуту провонял и меня и все машину, — Савельева включила зажигание и уже серьезно добавила, — всю свою красивую одежонку кидай в бумажный мешок, выкинешь, когда будем проезжать мимо мусорного контейнера, я приторможу, только шевелись, я тебя не узнаю, с женщинами у тебя гораздо все шустрее получалось, — она плавно вдавила педаль газа и медленно выехала на центральную улицу. Путь был свободен.

* * *

Через десять минут из зловонного канализационного люка показалась бритая голова большого человека. Его рельефный торс с трудом протиснулся в узкое пространство люка, и он также, как и Смагин, пополз к спасительной стене, где его поджидал грузовой КАМАЗ. Капот на машине был поднят и человек в красном комбинезоне, что носят рабочие на буровых вышках, качающих с сахалинского шельфа русскую нефть для американских «рокфеллеров», отер пот вязаной шапочкой и слегка покосился на ползущего человека.

— Ты чего, как питон, после спаривания, быстро в кузов и накройся брезентом или ветошью. — Федул аккуратно прикрыл капот машины, сел за руль и завел двигатель. Затем выглянул в открытое окно и уже со смехом добавил: «Тут только что наш Смагин проползал, его какая-то шлюшка увезла, видно правду говорят, одни у нас дороги и не мы их выбираем, а они нас, ну держись, братан Квадрат, через пятнадцать минут мы должны быть на военном аэродроме под Елизово и уже через пару часов наши российские асы, на сверхзвуковом бомбардировщике доставят нас в Биробиджан, а оттуда через Ленинское два шага до Китайской границы и всего за каких-то сто тысяч штук зеленью все военно-воздушные силы страны и служба безопасности работают на нас, вот где настоящие шкуры окопались…

* * *

— Ха-ха, хи-хи, — ворчал Смагин на заднем сиденье, — тебе бы через зловонную преисподнюю проползти, я посмотрел бы, на кого ты стала похожа.

— А, обиделся, — Галина резко свернула вниз к проходной порта, — понял теперь, как иногда денежки достаются, а что до меня, я тоже прошла не одно такое адское чистилище, чтобы сколотить хорошие деньги, терпи «баловень судьбы», праздники иногда кончаются.

— Ладно тебе, дай что-нибудь выпить, дрожу, как первый раз в постели с развратной женщиной, — Смагин протянул руку, взял из рук Галины квадратную бутылку «Смирновской» водки и приложился к горлышку. — Хорошая ты девка, Галина, все понимаешь, но жизни с тобой я никому не позавидую.

— А что так, дорогой? Мне кроме тебя никто и не нужен, — она внимательно посмотрела в зеркало заднего вида на съежившегося мужчину, — или все еще во мне сомневаешься.

— Нет, Савельева, с такими бабами, как ты я себя чувствую на высоте только в постели, а как дойдет до бытовухи, все, ты меня затюкаешь, и превратится твой любимый Смагин в обычного пропивоху-подкаблучника.

Галина усмехнулась, но ничего не сказала. Она приоткрыла окно и махнула охраннику перед проходной, тот автоматически улыбнулся и поднял изогнутый змеей шлагбаум, даже не удосужившись посмотреть, кто там притаился на заднем сидении, укрывшись в тени затонированных боковых стекол.

Боевая машина Владивостокских рэкетиров «Марк 2», словно уссурийский тигр перед рывком на беззаботного изюбра в таежном распадке, бесшумно остановилась прямо у кромки причала, где на швартовых покачивался, такой же, как и он, потрепанный в боях за «желтый металл», с кривыми впалыми и ржавыми бортами, словно у пережившего свой срок деревенского мерина, средний рыболовный траулер.

— «Галина» — прочитал название на борту Игорь и покосился на свою спасительницу, — твой что ли, давно судовладелицей стала, а все плакала проблемы, проблемы…?

— А ты как думал, красавчик, мы, то же, не пальцем деланы, ты до сих пор женщин не изучил. Мало ли что я тебе напою в постели, на то я и баба, хоть и не люблю, когда меня так называют смерды и всякая воровская рвань. И то, что я тебе сделала услугу, то поверь уж, совсем не из-за твоей «пятерки» баксов. Кстати, я твоему охраннику передала три тысячи из своих, так что за тобой должок.

— Мне на тебя молиться надо, — расчувствовался Игорь, открывая дверцу и ступая на бетон причала, — я так понимаю, ты меня собираешься в море отправить на этом корыте. Так уж лучше вези обратно, там хоть еще дадут возможность помучиться, а эта баржа утонет, не дойдя до траверза входного маяка.

— Это конечно не «Русь, и даже не «Любовь Орлова», Игореша, но лучше, чем камера в тюряге или того лучше у чекистов в подвале.

— Это точно, шучу некстати, ты бы знала, что я там натерпелся в этом мрачном и зловонном подземном «Стиксе», царстве крыс и прочей нечисти, — Игорь, скептически, но с философской улыбкой и сочувствием к самому себе, оглядел невзрачную одежонку, состоящую из спортивного костюма и дешевой кожанки от «чайников» из ближнего Поднебесья.

О горе мне, — он театрально воздел руки к небу, где моя любимая бельгийская куртка и американские сапоги из кожи бизона… эх, — он махнул рукой.

Галина оглядела оценивающим взглядом своего дружка и уж не весело рассмеялась.

— Хватит паясничать, Смагин, ты бы видел себя сейчас со стороны, умора, бомж небритый и вонючий, без документов и с ищейками на хвосте. И все туда же, радуйся, что на свободе и жив пока…И подумай, как со мной рассчитываться будешь, — Савельева наигранно улыбнулась, но глаза не выражали ничего хорошего. — С этой минуты в наши отношения вторгся закон рыночных капиталистических отношений, и уже не было разницы, кто ты был еще час тому назад: друг, брат, любовник, враг…за все надо будет платить по прейскуранту жизни и смерти.

— Натурой в этот раз не отделаешься и хитрить со мной не надо, — Галина погладила Смагина по жесткой щетине на шее, — я примерно знаю твою долю в этой сделке и хочу двадцать процентов, окей!

— Да хоть сорок, надо поскорее отсюда убраться, а уж в море я по спутниковой связи, как говорит Толян, сращу темы и выясню, где у нас слабое звено, и кто так четко обо всем информирует наших врагов и конкурентов. Раньше я грешил на одну нашу сотрудницу, юристку, но она мелкая пешка, здесь замешаны ребята покруче.

— Мне неинтересно, кто у вас там стучит, на каждого можно пальцем ткнуть, вон, гляди, по трапу спускается капитан шхуны, я с ним договорилась в общих чертах, а детали обсуждайте вдвоем, мне сегодня надо быть во Владике и перевести через банк деньги за рыбу. Кстати, ты его должен помнить, это тот самый капитан, что ехал с нами на «Руси» в экспедицию, помнишь, ты мне еще с царского плеча ключи от «люкса» подогнал, чтобы я с ним развлекалась, а потом я выяснила, что ты это сделал намеренно. Я ведь тебе мешала встречаться с Ленкой Кузнецовой, пароходской шалавой. Она говорят, за военного замуж умудрилась выскочить и сейчас где-то в этих краях несет с ним бл…ю вахту, обслуживает офицериков, пока муженек в командировках бабки отмывает. Ладно, это все уже в прошлом. Будешь звонить по старому телефону, я его использую только для разговоров со своими людьми, все, пока…! — Галина бесшумно опустила переднее окно, в которое втиснулось обветренное, загорелое, изборожденное морщинами, но гладко выбритое лицо бывалого человека с веселыми искристыми глазами.

— Павел Чайка, — представился он Смагину и сморщил маленький боксерский нос, — фу, чем у вас здесь воняет, вы, что краб в машине на ночь оставили, а ну — ка выходите, я сейчас моряков пришлю, они вмиг тачку дезинфицируют и отмоют. — «Пашка-краб» зажал нос двумя пальцами и промычал, — давай парень со мной, я тебя в сауне пропарю, чтобы дух морской не портил, и санвласти не тормознули на отходе. — Он огляделся, жестом маленькой монгольской руки с увесистым кулаком, указал Смагину следовать за ним и бодрой походкой зашагал по узкому трапу. Игорь, словно береговая крыса, тенью прошмыгнул вслед за ним на борт, и оба скрылись за железными водонепроницаемыми дверьми надстройки скитальца морей и океанов, находящегося в возрасте риска и уважаемого всеми моряками мира среднего рыболовного траулера, построенного лет, эдак, пятьдесят тому назад, на верфях Ждановского судостроительного завода.

* * *

Галина отъехала метров на пятьдесят по корме судна и припарковалась за зданием насосной станции, откуда, по желтым, извивающимся от давления, пульсирующими толчками, брезентовым шлангам, подавалась пресная вода в питьевые танки траулера. Здесь девушка осторожно извлекла бумажный мешок с едким запахом и брезгливо двумя пальцами кинула его в стоящую поблизости металлическую бадью с мусором. Она еще раз, по — привычке, осмотрелась. Все пока спокойно, только рядом прошмыгнула рыжая плешивая сука с обвисшими розовыми сосками, облезлым хвостом и впалыми боками. Портовая бродяжка инстинктивно оскалилась желтыми клыками и шмыгнула за бадью с «благотворительными» помоями.

«Вот так и ты, Савельева, когда-нибудь нарожаешь детей, и бросят тебя все твои ухажеры, и будешь ты, горемыка, так же, как эта плешивая сучка скитаться по жизни с отвисшими грудями и кривыми ногами в поисках крова и еды для оравы прожорливых голодранцев от разных залетных лихих мужичков. Замуж. Нет, теперь никогда, она сама себя прокормит и не нужен ей рай ни в шалаше с красивым нищим принцем, ни во дворце с богатым и старым уродцем, на правах собственности спившегося и безумного тирана мужа».

Галина взглянула на часы. Вся операция заняла около сорока минут. Дед-охранник предупредил, что чекисты обещали вернуться через пару часов. Пока начнут искать, поднимут тревогу, свои там планы перехвата организуют с ментами и вояками на постах ГАИ, аэропорт, конечно, обложат, возьмут под контроль торговый и рыбный порт — это еще пару часов займет. Значит, порядка пяти шести часов я имею в запасе. Главное, чтобы Паша вовремя крутанулся с оформлением и вышел в море, а там ищи свищи на голубых просторах безбрежного Тихого, но такого совсем не тихого океана.

«Не переживай Галина, если я уж взялся за это дело, верь, доведу до конца» — сказал Павел на прощание. — А я так готовился к нашей встрече, — он чмокнул Савельеву в щеку и махнул рукой, — до скорой встречи, власти будут на борту через пятнадцать минут, я им пообещал шикарную поляну накрыть и каждому по ящику «Асахи» и по паре бутылок «Сантори» виски. Этим добром у меня вся провизионка забита еще с прошлого посещения японских островов, так что по моей части проколов не будет. Сама улетай, да поскорее, я ваших дел не знаю, но чувствую, все это вы серьезно замутили.

Галина обернулась на судно, и в груди у девушки что-то тревожно заныло и стеснило дыхание. «А я ведь скучаю по нему, не по Смагину, а по Павлу, это что-то другое, ну появись хоть еще на секунду…» — и тут, словно она послала сигнал в виде колебания частот, на которые реагируют только близкие люди, на трапе появился капитан. Он с мальчишеской ловкостью соскользнул по леерам на причал и через несколько секунд запыхавшись, подбежал к машине.

— Фу, боялся, уже не застану, думал, улетела моя птичка, — он прижал Голову Галины к своим губам и зашептал: «Обещай мне, что когда я вернусь, мы с тобой распишемся, иначе не сойду с места».

— Отпусти ненормальный, больно, — Савельева оттолкнула Пашку и зло сверкнула глазами, но на душе ей было приятно, что есть человек, который любит ее по-настоящему. — Пашенька, родненький, скорее уходите, вернешься, поговорим, дай мне подумать. Скажи, что там собираешься делать с моим подопечным. — Павел выпрямился, ухмыльнулся и пожал плечами.

— Да что с ним случиться, оттаивает в сауне, потом ребята переоденут его в морскую робу, но ты хоть объясни мне, кто он такой и что у вас за отношения, — Пашка, словно обиженный ребенок, исподлобья посмотрел на девушку, да так, что Савельева смутилась и погладила его по голове.

— Эх, Пашуля, ты ведь знаешь, что у меня кроме тебя никого нет, и не будет. Это тот самый человек, благодаря которому мы с тобой вместе уже столько лет.

— Так это Смагин, начальник рейса? У меня память на людей хорошая, но я его не узнал, видно парня здорово погоняли по жизни.

— Он самый, Пашуля, — на лице девушки засветилась улыбка, а щеки покрыл нежный румянец, — и меня с ним сегодня связывают только деловые отношения. Когда он доберется благополучно до дома, отблагодарит по-царски, не сомневайся.

— Ты ведь знаешь, я денег, от друзей и приятелей моих близких знакомых и мзду, не беру, — Павел чмокнул на прощанье Галину, но та опять отпрянула.

— Давай займись делом, вон машина портнадзора подкатила, а любовь подождет немного, до встречи…

Тяжелый «МАРК» легко сорвался с места и, поднимая клубы серой пыли и черных целлофановых мешков в небо, скрылся за воротами проходной.

Павел, чтобы опередить комиссию юркнул под один из вагонов рефсекции и, незамеченный с берега, прошел на борт судна.

— Власти на горизонте, кивнул вахтенный матрос в сторону группы разношерстной публики, медленно и важно подходящей к судну, у которого из трубы уже повалили густые клубы черного дыма. Механики запустили главный двигатель.

— Сам вижу, не слепой, — лучше надень повязку и сразу не запускай, понял, дай три звонка, я выйду при полном параде, действуй, — «Пашка-краб» поднялся в свою каюту, натянул китель с капитанскими затертыми эполетами, причесался и достал из стола пачку отходных документов.

* * *

Через полчаса компания, состоящая из представителей морской администрации порта, пошатываясь, с объемными свертками в руках вывалила на палубу сейнера. Спотыкаясь о балясины трапа и поминая по матери тех, кто их придумал на горе сухопутным людям, они гуськом скатились на причал, где их поджидал служебный автобус.

«Пашка-краб», словно пятнадцатилетний юнга взлетел на родной мостик, где все было так знакомо и до боли родное, начиная с, лоснящегося от прикосновения сотен рук, штурвала, старенького локатора, гирокомпаса, эхолота и кончая штурманским столом, замусоленными и откорректированными морскими путевыми картами, измерителем, параллельной линейкой и остро отточенным простым карандашом. Генеральный курс был прочерчен по, рекомендованному на карте Охотского и японского морей, но это направление он прочертил для отвода глаз. После выхода из бухты он должен был повернуть на юго-восток и проверить свои, выставленные еще в прошлом рейсе, крабовые ловушки, а уж затем двигаться на восток курсом на Отару.

«Команде на отшвартовку по местам стоять» — прозвучала по внешней трансляции привычная команда кэпа, — отдать носовые и кормовые швартовые, боцман вира якорь, машине самый малый вперед. Загрохотал брашпиль, выбирая якорь-цепь. Матросы, еще койлали канаты и накручивали их на вьюшки, а уж за кормой забурлила, запенилась бурая масса морской воды и «Галина» медленно, набирая скорость, заскользила на выход из Авачинской бухты в открытое море. Кэп по короткой связи запросил разрешение передвижение по акватории в Центре управления движением судов и, получив «добро», выставил судовой телеграф на «полный вперед»!

«Теперь пускай догоняют», — усмехнулся Павел, помахал удаляющемуся берегу татуированной якорями и парусниками рукой и достал из тайника второй вахтенный журнал, удобный Панамский флаг и документы на средний рыболовный траулер «Громобой».

— Старпом, — позвал он по рации своего помощника, — поднимайся на мост и иди в координаты, которые я тебе обозначил на карте, морякам дай команду подготовить новые номера и табличку с новым названием. Российский флаг спустить и поднять Панамский, с этой минуты мы вне закона, так что всем внимательно следить за переговорами погранцов, авиаразведкой и рыбоохраной. Я у себя в каюте с нашим новеньким побеседую.

— Принято, мастер, чай не в первой все в курсе, если понадобитесь, вызовем, можете спокойно отдыхать.

Павел подвернул штурвал против волны, включил авторулевой и спустился из рулевой рубки в каюту.

Все это время Смагин, развалившись в кресле и, закутавшись в огромное махровое полотенце, потягивал ледяное «Асахи», без толку и тупо поглядывал то в иллюминатор, где шумел ветер, и плескалась вода, то листал «Плэйбой» — японского издателя с косоглазыми, желтокожими и коротконогими красотками на глянцевых страницах. После парной он почувствовал себя, словно вновь народившийся младенец, хотелось агукать и шалить, даже до гальюна лень было встать и пройти три шага, лишь дотянуться до бутылки «Сантори», налить очередной стаканчик и не спеша выпить, закусив вареным мороженым крабом… В эту минуту в двери щелкнул ключ и на пороге появился капитан. Он перешагнул через комингс, соблюдая морской обычай, и подмигнул Смагину.

— Ну что оклемался, «туалетный работник», — Пашка-краб не зло засмеялся и похлопал Игоря по плечу, — не обижайся, всяко бывает в жизни, рассказывай, начальник, каким ветром тебя занесло в эту чертову дыру, под названием Камчатка и от кого так, очертя голову убегаешь, что готов рискнуть выйти в море на моем старом корыте? — Павел уселся в кресло напротив и налил себе фужер виски.

— Давай за отход, турист, и будем готовиться к тяжелому переходу. С юга два циклончика поднимаются, к утру нас накроют, к этому времени мы должны укрыться за Курильской грядой, если движок не подведет, слышишь, как надрывно работает, выдает старина все, что может, а все потому, что мы задержались, ваше высочество поджидали.

Смагин глотнул полстакана виски, запил пивом и, прищурившись, как это делают выпившие люди, хлопнул себя по лбу.

— Мать честная, до чего же земля круглая и малюсенькая, да это тот самый рыбацкий капитан, что запал на нашу Галинку, когда мы развозили экипажи судов по экспедициям на «красном пассажире», а я-то думаю, что это за урка татуированный у Савельевой в друганах появился, — Смагин попытался встать, но от сильной бортовой качки вновь завалился, в наглухо прихваченное талрепами к палубе, кожаное кресло. Он махнул рукой и погрозил Павлу пальцем, — ах ты, старый развратник, совратил девчонку, шучу, неужели до сих пор встречаетесь, может это и есть та самая любовь?

— Ну, как тебе сказать, — Павел достал из кармана кителя пачку японских «Майлд севен», звякнул зажигалкой и, закрыв глаза, блаженно затянулся сладковатым дымком, — кажется, я ее люблю и мне от того, что кто-то меня ждет на берегу становиться тепло на душе. Раньше такого не было. Как говорят, в каждом порту у меня была невеста, даже на Филиппинах в Маниле живет одна девушка по имени Санта-Мария-Тереза, я даже как-то, по пьянке, летал к ней из Сеула с шальными деньгами. Познакомился с семьей, мамой, купил им небольшой магазинчик, брату японскую «Хонду». Вместе летали отдыхать в Гонконг, она обещала приехать ко мне в Россию, но, как вновь увидал Галину, всех сразу забыл, как пелена на глаза наплывает, сам иногда не узнаю себя.

Смагин кивнул головой.

— Бывает, — он посмотрел пустой стакан на свет и улыбнулся чему-то своему, не ты первый, и не ты последний. Но в этой, как ты называешь дыре, я оказался не случайно, дела понимаешь. Раньше как-то везло, все время фортуна мне подсказывала, где удача. Сегодня я в полном дерьме, дружище, и полагаюсь в данный момент только на тебя.

— Можешь мне ничего не рассказывать, — Павел внимательно посмотрел на Смагина, — я твой должник, старина, и если «Пашка-краб» — так меня зовут на всех морских перекрестках мира, взялся за что-нибудь, будь спокоен не продаст и не подведет, тем более, Галина за тебя попросила, а ее слово для меня закон, вот так-то, братишка! Если кто и будет тебя искать, то только не на моем сейнере, у нас теперь главная задача передать твое драгоценное тело на попутное до Приморья судно, ну то моя забота. И вот еще что. Ты, как я понимаю, без документов, у меня есть паспорт моего отставшего моряка, загулял, чертила, в Пусане, я таких не жду, пусть гуляет дальше, заберу, когда пойдем за бункером. А паспорт его я тебе презентую до Владика. Как себе сделаешь новый паспорт этот, — Павел извлек из стола красный загранпаспорт и кинул его на стол, — пока храни у себя, перешлешь за ненадобностью по почте в Российское консульство в Сеуле. С япошками, я думаю, твой фэйс проскочит, мы ведь для них тоже все на одно лицо, как и они для нас. Короче, не дрейфь, паря, разберемся, сдадим краба, получим гроши и тогда мы сами себе короли, с долларами нигде не пропадем ни в России, ни за кордоном. — Он на минуту умолк, потом прыснул со смеха, — слушай, Смагин, расскажи, все же, где ты так в говно вляпался.

Игорь, словно философ, свысока взглянул на собеседника и неторопливо выдал ответ достойный бизнесмена девяностых годов.

— Видишь ли, братан, в нашем грязном деле, сам знаешь, чистеньким и сухим из параши не выскользнешь, а таких помойных ям у нас с тобой на пути будет еще целая уйма.

— Ладно, не каркай, давай закругляться, мне скоро заступать на вахту, к утру подойдем в координаты, где у меня выставлены порядки, возьмем краба, затем раскидаем маячки — имитаторы ложного движения для наших доблестных погранцов и лево на борт курс на Отару…

Глава 10 Кровавое пиршество шакалов временно отменяется

Подполковник ФСБ Чугунов находился в растерянных чувствах. Еще час назад он доложил генералу, что «птичка в клетке» и вот тревожный звонок из Петропавловска. «Смагин исчез, испарился из камеры предварительного заключения, как джин просочился сквозь оконные решетки и дверные щели. И никто не знает, как ему удалось это сделать.

«Ну, насчет этого мы еще с вами, олухи, разберемся» — раздраженно думал Чугунов, выстукивая карандашом одному лишь ему понятную чечетку по темному полированному столу в своем кабинете на втором этаже по улице Алеутской. — «Если Смагина не перехватят в Питере, и он умудрится добраться до дома, то здесь он поднимет все свои связи, начиная от силовых структур и кончая обычными уголовниками. Его дружок Федул сейчас в розыске и в бегах, подельник Квадрат парится в Петропавловском СИЗО. Оба они проходят, как организаторы ОПГ и по убийству генерала погранвойск в Петропавловске. Есть у него пара знакомых журналистов, но мы им перекроем каналы, в администрации, тоже никто не посмеет вякнуть. На меня Смагин не подумает, я свою карту разыграл по всем правилам, как по нотам. С его женой Ольгой лично переговорил и попросил сообщить при первом же контакте в целях ее же безопасности. Его шеф Карпов врет, что заслал зама в Москву, но эти сказки годятся лишь для преданных дур и длинноногих секретарш, но не для сотрудников органов безопасности великой России. Остается ждать, когда и где он вынырнет. И почему с ним не оказалось денег, здесь он всех перехитрил, вызвал удар на себя, а деньги вероятно ушли с другим почтальоном. Надо срочно проверить все его прошлые и новые связи, чувствую, где-то зацепимся и выйдем на получателя валюты. Помнится, Смагин как-то проболтался, что у него есть кореш в нашей структуре, но кто он…? И этот инкогнито, если Смагин свяжется с ним, то легко сможет натравить на нас с генералом внутреннюю службу безопасности, а от этих чистоплюев не жди пощады, в управе очередь, желающих занять пост Чугунова, к которому он продвигался по головам сослуживцев долгие десять лет. Подполковник еще секунду раздумывал, морща узкий покатый лобик и сдвигая медвежьи серые глазки к переносице, но наконец, решился и набрал номер своего подопечного майора в службе безопасности Петропавловска.

— Слушай сюда, майор, срочно прекратить поиски и уничтожить все улики и документы по нашему «почтальону», — Чугунов сделал начальственную паузу и кратко завершил, — жди моих указаний и никакой самодеятельности…

— Слушаюсь…

* * *

До вылета самолета во Владивосток оставалось еще более трех часов. Галина загнала «Марк» на стоянку на штатное место, сама же поймала возле проходной первого подвернувшегося частника, что шныряли здесь на японских машинах в целях хоть что-то заработать. Выбрав самого зачуханного, на дребезжащем, с дырявыми от ржавчины крыльями и черным выхлопом древнего дизеля «бомбилу», Савельева твердым голосом хозяйки жизни приказала везти на улицу Витуса Беренга, где в старом, построенном еще в начале века каким-то зажиточным купчишкой, особняке располагался офис торгово-закупочной компании «Одиссей».

На первом этаже здания фирма открыла небольшой, но пользующийся популярностью у жителей Петропавловска, супермаркет. Но даже днем здесь было не протолкнуться, потому, как все гости Камчатской столицы стекались именно сюда. В этих уютных торговых залах можно было приобрести любой продукт или вещь практически на любой вкус. Галина пробежалась по знакомым кабинетам офисов и за час порешала все свои вопросы. В оставшееся время ей, как любой женщине, хотелось походить и поглазеть на витрины с дорогущими норковыми, лисьими и ондатровыми шубами, потрогать, примерить очередную блузку, юбку, купить и сделать себе небольшой подарок. Ведь как надоело ей последние два года мотаться в джинсах и дутой японской куртке. Все ее наряды висели почти новенькие на плечиках в объемном шкафу ее квартиры, и она пользовалась одним из них разве что на новый год или вот так, когда какой-нибудь очередной Смагин удосужиться пригласить ее на свидание или в ресторан. В женском отделе она присмотрела себе очередной французский гарнитур женского белья и итальянской бижутерии, невесть кем, завезенный сюда из центра моды гламурной Европы и солнечного Пиренейского полуострова.

Девушка долго, под зорким взглядом недоверчивых, томных и безвкусно одетых продавщиц, перебирала на длинных рядах разноцветные блузки и юбки, пока, наконец, не остановила свой взгляд на черном, в ажурных кружевах комбидрессе от «французских кутюр». Савельева знала, что Паша млеет от черного женского белья, хотя ей самой больше нравились более спокойные бежевые тона, но она в порыве предстоящей встречи решила купить именно эту вещь.

Возле примерочной образовалась очередь таких же, как она девушек и женщин, жаждущих примерить очередной наряд. Ведь всем известно, что красивая женщина выбирает себе белье только для собственного тела и удовольствии, и ей в принципе наплевать, что думает об этом мужчина, хотя она уверена, что милому избраннику ее вкус придется по душе. Мужчина видит в этом лишь маленький очередной каприз и по сути дела ему так же все равно, какие и какого бренда плавки и бюстгальтер на девушке. Его почти не интересует и процесс раздевания, ведь любовь почти одно и то же, что инстинкт, лишь наши мысли и чувства при этом работают на более возвышенных нотах, чем у животных. «Паша-краб», возможно, говорил о своих чувствах вполне искренне, когда видел Галину в очередном французском неглиже, но это были лишь комплименты и прелюдии, настраивающие обоих на главную цель — физического воссоединения во имя продолжение рода.

Галина встала за девушкой, в руках которой было с десяток плечиков со свисающими до пола модными платьями. Девица нырнула за ширму и прощебетала оттуда. «Лучше пройдите к другой кабинке, я здесь надолго».

Галина не хотела портить себе праздника, ей хватило сегодняшнего дня по горло, и потому она решила ждать до конца.

— Пока все не примерю, не выйду, — вновь послышался писклявый голос, который показался Савельевой по-сиротски родным и знакомым. И тут в разрезе штор выглянуло недовольное, но такое примечательное личико, с большими, на половину скуластого лица, глазами.

— Кузнецова, — ахнула Галина, — Леночка, сколько лет не виделись и надо же, где встретиться, в этой промозглой дыре, на самом краю земли.

— Ой, Галчонок, привет, дорогая, чего встала, прыгай ко мне, хоть один человек в этом захолустье оценит мои новые покупки, — Кузнецова скинула с себя очередное платье и натянула новое, блестящее, в обтяжку и стала похожа на хорошенькую гремучую змейку.

Галина прикрыла рот и хихикнула.

— Нет, подруга, в нем тебя снимут сутенеры или бандиты еще на выходе из магазина, снимай, не позорь мои морщины.

— Че, не нравиться, — Кузнецова поджала губки, — а мне так и ничего, — она повернулась перед зеркалом вокруг оси на носках ног.

— Да, погоди, успеешь еще намеряться, — Савельева обняла подружку и поцеловала в щеку. — Как я рада тебя видеть, милая, сразу столько воспоминаний нахлынуло, словно вчера мы с тобой зажигали на пассажире, но ты совсем не изменилась, такая же, красотка, говорят и замуж выгодно вышла, или врут злые языки.

— Народ вокруг лучше меня знает, как и с кем я сплю, и за кого вышла замуж, так что если сказали, значит, правда, — Кузнецова усмехнулась и сорвала с вешалки очередное синее в крупный горох платье и прикинула к груди, — Ну, как, скажи, что нравиться!

Галина с восторгом осмотрела Кузнецову, вертящуюся, в маленькой кабинке, как в вихре танца и про себя отметила, что, не смотря на все загулы на пассажире, Ленка хорошо сохранилась и великолепно выглядит для своих двадцати восьми. Видно правду говорят, что секс — это вечная молодость!

— Шикарно, к твоей груди, мордашке и фигуре любое платье подойдет, но ты разве когда-нибудь слушала советы подруг, — Галина укоризненно покачала головой, — и правильно делала. А что ты тут вообще в Питере камчатском прозябаешь, этот городишко не для тебя.

— Да, Галчонок, для таких баб, как мы, даже Северная столица не катит, я своему сказала, как хочешь, дорогой, еще полгода потерплю и уеду в Москву, а оттуда сама знаешь, все пути для нас открыты в Рим или Париж.

— А кто твой супруг? — Галина загадочно улыбнулась, — надеюсь не моряк?

— Хуже, чекист, майор, глава местного ФСБ. — Кузнецова приложила указательный пальчик ко рту и выглянула из-за шторок наружу, — гляди, все местные шалавы разбежались, я другой раз боюсь о нем что-нибудь сболтнуть лишнее. Мой «горбунок» все терпит, все мои выходки, но не дай бог я с кем-то заговорю о его службе капец, похоронят меня как предателя Родины, зверем становиться. Но ничего, я деньжат подкопила, у него заработки, то есть взятки похлеще, чем у министров. Иногда, нажрется и швыряется дома долларами, а я не будь дуррой, все к себе в загашник, а на утро он тихий и злой и ничего не помнит, по крайней мере, делает вид, а мне только этого и надо, — Кузнецова приоткрыла блестящую сумочку и тыкнула пальцем в упругий пресс с зелеными банкнотами, притаившийся на дне рядом с косметичкой и ключами от машины. — Это только за один вечер.

— Не дурно, — Галина покачала головой, — а как сейчас твоя фамилия, если не секрет?

— Так Горбунова, я, помнишь нашего особиста, офицера охраны с «Шолохова», вот он тот самый и есть мой ненаглядный, — Ленка грубо рассмеялась, как когда-то на пассажире, во время очередной оргии. — Долго клинья ко мне бил и яйца подкатывал, козел, я все из себя девочку корчила, а потом подумала, а какая разница, с кем спать, этот хоть бабками свои недостатки компенсирует, а другие только и ждут, как из тебя последнее выдоить. Вот такая жизнь, подруга.

— А как ты его подцепила, вроде на пассажире у тебя со Смагиным роман был.

— У тебя что ли, не было, сама говорила, что он женатик и толку с него не будет, так, ошибки молодости, но согласись, приятные ошибки, — Ленка зажмурила глаза и улыбнулась, — вспомнила и мурашки по коже. — Она руками приподняла и потрясла свою объемную грудь, — смотри, как разжирела, вроде и не ем, и задница прет, как у той кобылы.

— Может, беременна, — Савельева обняла подругу за плечи и ладонью коснулась выпуклого животика, а ну-ка, быстро сознавайся.

— Да боже упаси, чтобы родить от этого придурка, правда, есть у меня мужчина, вот он и будет отцом моего будущего ребенка, лишь бы «горбунок» не пронюхал, Питер городок маленький, скрыться трудно, вот я со своим бойфрендом и встречаюсь, аж в Елизово. Его отец там что-то мутит по части цветных металлов, деньги хорошие мает, может, надоест, разведусь со своим козлом и махнем с моим Сергуней вдвоем на запад.

— Уж не Морозов ли, его фамилия, — заговорчески прошептала Галина на ухо подруге.

— Точно, Морозов, ну ты даешь, в городе никто не знает, а ты в курсе моих дел, — Ленка прикрыла ладошкой рот Савельевой, — больше вслух эту фамилию никому не говори, иначе я пропала.

— Брось, Кузнецова, я случайно узнала и брякнула наугад, а вот сыщики твоего майора наверняка пронюхали и пасут тебя, только не трогают до поры до времени, пока не забурела совсем. Им этим чекистам просто нельзя чтобы сплетни о твоих романах ходили по городу, он же у тебя на государственной службе, если, не дай бог, все это всплывет, майор лишится должности, с вытекающими отсюда последствиями. Мой совет, заляг на дно на недельку — другую, пусть твой монстр успокоится, наплети ему что-нибудь, не мне тебя учить, ну а дальше, как говорят, действуй по обстановке.

— Наверное, так и сделаю, к тому же, сегодня он совсем с катушек сорвался, в его управе ЧП, сбежали два особо опасных преступника, весь Питер уже на уши подняли. Один уголовник, вор в законе кличка у него такая смешная «квадрат», а другой что-то там намутил с валютными операциями, у нас ведь эту статью оказывается до сих пор не отменяли, хотя на верху воруют миллиарды долларов… А помнишь, как у нас за покупку ста долларов моториста посадили на пять лет, вот тебе и закон. Парни, видно, «залег» на дно», да где тут у нас в Питере скроешься, я думаю, через пару дней их сдадут наши граждане и прощай свобода…ну черт с ними со всеми. — Кузнецова сгребла в охапку все свои наряды и подмигнула Савельевой, — здесь на втором этаже есть небольшой ресторанчик, готовят неплохо, пойдем, посидим, молодость вспомнить за бокалом шампанского.

— У меня через час самолет, — Савельева нерешительно пожала плечами и посмотрела на часы, — ну, если только на пол часика, ужасно хочется посплетничать…да, кстати, дай и мне примерить белье, для чего я сюда пришла.

— Да, конечно, — Кузнецова взяла у Галины комбидресс и начала внимательно рассматривать, — Это для кого такая красота, — Ленка прикинула изделие французских Кутюрье, сначала на себя, затем передала подруге.

— Есть тут один моряк, рыбацкий капитан, все никак не нагуляется по морям океанам, как тот Синдбад — мореход уже, и дети выросли, а он как мальчишка бредит морем.

— Это же хорошо, — поддержала ее Кузнецова, — пусть будет твоим спонсором и главное на берегу его приход для морячка и тебя будут праздниками, мне бы такого, так нет, каждый день смотри на эту рыжую, пьяную морду, которая всех в чем-то постоянно подозревает.

— Ты его совсем не любишь, — Галина погладила Ленку по голове, — это страшно, надо бежать из его дома и чем скорее, тем лучше. Бери своего Сергуню и на необитаемый остров, шучу, конечно, а серьезно, лучше одной, как я ни от кого не завишу и не надо отчитываться ежедневно где, с кем и почему.

— Думала, что привыкну, — Кузнецова отвернулась и вытерла слезинку, он ведь еще дерется, сволочь, когда пьяный, говорит, что на краю света меня достанет если сбегу, правда, не знаю, что делать, может сдать его их внутренней службе безопасности, но эта мразь вся повязана между собой, как гады в клубке, надо мной только посмеются. Я знаю многих жен его подчиненных и все примерно в таком же положении что и я, у меня хоть ребенка нет. Но, уж если я решусь, подруга, ты меня знаешь, то пойду до конца. Ладно, одевайся, идем в кофейню, коньячку выпьем, подруга, по старой памяти.

* * *

— Я ее вижу, шеф, она в компании с какой-то смазливой девицей только что вышла из примерочной и направилась в бар. Какие будут указания.

— Продолжай наблюдение, мы здесь без тебя управимся, постарайся выяснить личность ее новой знакомой.

— Добро, но по поведению, очевидно, что это какая-то ее старая приятельница, уж слишком мило и откровенно беседуют. — Разговор пишешь?

— Конечно, шеф, такое дуры болтают, несколько раз упоминали какого-то Смагина и вас конечно…вам этого лучше бы и не знать, но я понимаю, служба.

— Попридержи язык, лейтенант, всю прослушку срочно передай мне, и чтобы ни каких копий, все, конец связи, я в аэропорту задержали два рейса, проверяем всех без исключения, а эту «подругу» попаси еще немного и потихоньку изолируй от моей женушки, но так, чтобы она ничего не заподозрила, я с ней сам проведу расследование, мне кажется, мы ухватились за конец ниточки и уж я своего шанса на этот раз не упущу, давай действуй, лейтенант.

— Шеф, но насколько я знаю, из Владика приказали приостановить разработку…

— Здесь я тебе начальник и исполняй мои указания, здесь я несу за все ответственность — Горбунов сплюнул, — вот, щенок, уже зубки показывает, ну да ладно, завтра по завершению операции надо будет его хорошенько прошмонать, как бы этот петушок не стучал в центр, уж слишком нагло ведет себя в самом начале карьеры. Он переключил отечественную рацию «Минск» на рабочий канал и тихо, но властно, словно Граф Дракула восставший из гроба, прошипел в терпеливый микрофон, отчего у всех его подчиненных на постах наблюдения поползли мурашки по спинам и онемели руки и ноги. «Всем постам в аэропорту — отбой, срочно проверить экипажи всех отходящих из торгового и рыбного порта судов и через час доложить. Капитану Махалову прибыть с группой захвата к центральному торговому центру.

Старший лейтенант Дима Вишня, прибывший на службу в органы госбезопасности Петропавловска лишь полгода тому назад из Владивостока быстро вошел в доверие к майору Горбунову своей преданностью и умением молчать, когда это было необходимо. Сегодня он впервые допустил промах и задал шефу ненужные вопросы, хотя его наставник подполковник Чугунов натаскивал его как хорошего розыскного Палкана в области слежки, доносов, интриг и прочих хитростей, что используют чекисты в своей нелегкой и праведной службе на благо государева и великой России. И, конечно же, весь этот разговор, и другая информация сегодня же будут переправлена в центр, во Владивосток, лично подполковнику Чугунову.

* * *

Максим Морозов редко выезжал из своего офиса в Питер, у него в фирме имелась хорошо отлаженная служба, сотрудники которой, находясь в разных концах Камчатского полуострова, ежедневно докладывали ему о намечающихся сделках, как конкурентов, так и его собственных. За генеральным оставалось лишь принятие окончательного решения. Но сегодня после встречи с посланницей из Владивостока, он решил лично проследить ее благополучный отлет, ведь если произойдет то, чего он опасался, а именно, что за девушкой велась слежка и возможный арест либо похищение, очень скоро и гэбэшники и бандиты развяжут ей язык и выйдут на его фирму и тогда уже, ни его липовые паспорта, ни его агенты не помогут выжить и еще раз выскользнуть из кровавых и цепких объятий новоявленных «рыцарей плаща и кинжала».

Как только Савельева покинула его кабинет, он быстро собрался, прихватив десятку наличных баксов в нагрудный карман своего ультрамодного костюма от «Версачи» и своего личного охранника Валька Топоркова по кличке «китаец», худенького бурята, владеющего кроме «карате» и других восточных единоборств еще и острым умом, и хорошей памятью. «Китаец» когда-то работал в бригаде Федула, но после ареста Квадрата и бегства «бригадира», команда боевиков быстро развалилась. Солдаты кинулись искать новую работу, а «китаец» прямиком пришел к Стоцкому с пакетом компромата, что был собран Федулом на коммерсанта и тот взял его к себе на службу. За год работы Валек ни разу не подвел шефа и практически стал его правой рукой и поверенным во всех его тайных замыслах и делах.

Стоцкий на своем «Хайсе» не, за рулем которой сгорбился его широкоскулый и молчаливый «китаец» не спеша двинулся по единственной разухабистой дороге, соединяющий поселок и порт вслед за уносящейся к центру Питера «тойотой» с прекрасной «почтальоншей». Как он и предполагал, девушка непременно направится в единственный супермаркет, где он ею еще раз смог полюбоваться чрез дымчатые окуляры своих новых итальянских очков в компании с известной во всем Питере женой местного начальника ФСБ, так оно и случилось.

«Китаец» сидел за соседним столиком и пил свой любимый зеленый чай. Еще утром в офисе Максим Морозов договорился со своим доверенным лицом, что самолет, на котором вылетала «почтальонша» во Владивосток его «друзья посадят на одном из военных аэродромов близ Елизово. Этим же рейсом решено было вывезти на «большую землю» жену главы ФСБ Камчатки Лену в девичестве Кузнецову с сыном Морозова. Более подходящего времени для осуществления этой операции Александр Стоцкий, он же Морозов не видел в ближайшем будущем. Мысль самому исчезнуть временно из Питера пришла к нему после свидания с «почтальоншей». Уж, как-то томительно сладко заныло в низу живота, лишь только Стоцкий вспомнил об этой женщине. «Да, пропади все пропадом, возможно такое чувство уже никогда не вернется к нему, так надо ловить момент и наслаждаться жизнью…!»

«Китаец» глазами просигналил хозяину в сторону молодого румяного парня, пристально наблюдавшего за «почтальоншей» и его подругой и вопросительно, посмотрел на Стоцкого. Максим улыбнулся и кивнул головой. Валек знал, что означает такой кивок и тут же превратился в хорошо подпитого бурята. Его лицо сморщилось, потемнело, глаза превратились в едва видимые щелки, но через низ пронзительный взгляд сканировал любо изменение обстановки. Китаец встал и на кривых ногах, пошатываясь, подошел к столику, за которым, увлеченный своим наблюдением и интересным разговором, сидел за рюмкой водки и салатом из кальмара офицер госбезопасности Дмитрий Вишня. Валек что-то спросил у «наружки», но тот лишь отмахнулся рукой и что-то грубо сказал, не глядя на пьяного аборигена. И вдруг стриженая голова чекиста плавно опустилась на грудь, а руки безвольно повисли. На пластиковый пол шлепнулся небольшой кожаный чемоданчик, который мгновенно исчез в кармане куртки, спокойно удаляющегося к выходу «китайца».

Стоцкий встал и подошел к столику увлеченных разговором дам.

— Прошу извинения, — Стоцкий галантно наклонился в сторону Галины Савельевой, — можно вас на пару слов, тэт-а-тэт.

Галина удивленно посмотрела на мужчину и пожала плечами.

— Что вам нужно, мы разве знакомы? — ни один мускул на ее лице не дрогнул, хотя она сразу узнала Морозова, и ее женское чутье и опыт подсказало, что вместе с этим человеком к ней приблизилась опасность и в тоже время защита.

— Нет, конечно же, я вас не знаю, но хочу познакомиться и предложить свои услуги.

— Я ни в чьих услугах не нуждаюсь, тем более, услугах совершенно незнакомого мне человека.

— Да ладно, Савельева, поболтайте с мужчиной, а я пойду к стойке закажу еще кофе. — Кузнецова улыбнулась Стоцкому и подмигнула Галине, мол, давай, подруга не теряйся, мужик солидные, видно, что при бабках, хватай и выжимай из лоха, все что можешь…

Стоцкий опустился рядом на стул и быстро заговорил.

— Уважаемая бесстрашная девушка, я хочу проводить вас на самолет, поверьте мне, — неожиданно он перешел на «ты», — за тобой, красотка, слежка, причем серьезная, и без меня ты отсюда не вырвешься. Скажу больше, я хорошо знаю Игоря Смагина, так что доверьтесь мне. Не прощайтесь с подругой, а быстро за мной, я отвезу вас аэропорт и посажу в самолет, вы должны понимать, что это не только в ваших, но больше в моих интересах. Видите, за столиком спит молодой человек, это агент спецслужбы, он следил за вашей подругой, но в его поле зрения попали и вы, если вы не улетите на ближайшем рейсе, вы вообще можете никогда отсюда не выбраться. Выходите на улицу, прямо у двери припаркован мой «микрик» белого цвета, я пару слов скажу Елене и иду за вами.

— А вы что ее знаете?

— Да, к сожалению, ее здесь все знают, к несчастью мой сын влюблен в нее, она девушка и вправду красивая, как и вы, правда болтлива и глупа и поэтому такие всегда на виду. И как ее угораздило связаться с нашим местным «Малютой Скуратовым»! Ну, так идем же, время сейчас работает на ваших врагов…

Часть IV Восток — запад. Имитаторы

«…Месяц умер, синеет в окошках рассвет Ах ты, ночь! что ты, ночь наковеркала, Я в цилиндре стою. Никого со мной нет, Я один… и разбитое зеркало…» Сергей Есенин «Черный человек»

Глава 11 Имитаторы и призраки. Ловушки на «крабов»

На каких только судах не хаживал по морям — океанам Игорь Смагин в своей прошлой жизни, но такой страшной качки, как на траулере «Галина» он не испытывал никогда. И что самое постыдное, его тошнило, выворачивало все внутренности наизнанку, как у самого последнего салаги, впервые вышедшего в открытое море. С бледно-зеленым лицом и обезвоженным телом он метался то по узкой и жесткой койке, временами расклинивался прямо на палубе между рундуком и переборкой, чтобы вздремнуть часок-другой и набраться немножко сил. Паша Чайка, словно издеваясь, иногда предлагал ему банку «Асахи» или бокал виски, отчего у бедолаги еще сильнее скручивались кишки, а желудок подпирало к горлу.

— Ничего, держись, начальник, это тебе не на грузовых лайнерах или пассажирах нежиться, на этой шхуне каждый цент, каждая копейка зарабатывается потом и кровью, — говорил ему кэп, с аппетитом наворачивая овсяную кашу из глубокой алюминиевой чашки, которую он крепко держал в руках, когда шхуна выскакивала на гребень волны или неслась наискось в кипучую бездну черного кипящего моря.

От монотонного стука ложек во время обеда в столовой команды у Смагина вновь подкатывал тошнотворный клубок к горлу, и тогда он утыкался носом в приветливое отверстие ржавого унитаза, чтобы выжать из своих внутренностей последние капли жизни и оставшуюся мышечную энергию. Наступил момент, когда несчастный понял, что силы его оставляют, и он перестал ощущать свое тело, а свет в глазах стал мутнеть и меркнуть.

Но на третьи сутки перехода адский шторм неожиданно стих, легкий ветерок с востока лишь слегка нагонял крутую волну, океан словно притаился на время, обволакивая туманом поверхность водной глади до самого горизонта. Смагин открыл глаза и присел на койке, свесив, похудевшие за время вынужденного голодания, ноги. Ему ужасно хотелось есть. Он, словно перенесший инфаркт, старик, опираясь о переборки, добрался до холодильника, открыл замки и с жадностью набросился на филе копченого палтуса, запивая его ледяной минеральной водой и закусывая ломтем белого судового хлеба.

— С возвращением вас, господин Смагин, — не удержался съязвить Павел. — Он стоял в проеме двери в синей «Аляске», скрестив руки на груди, широко расставив ноги и слегка покачиваясь в такт небольшой бортовой качке.

— Скоро будем на месте, там нам каждая пара рук на вес золота, так, что «приходи в меридиан» и готовься к работе, — кэп еще раз усмехнулся чему-то своему и вышел на палубу, где уже слышались голоса моряков из команды браконьерского судна. Павел вышел на свежий воздух следом и прикрыл глаза рукой от яркого солнца, играющего всеми цветами радуги на искрящейся морской волне.

Шхуна с новыми бортовыми номерами и под флагом Кипра лежала в дрейфе. На ее ржавом борту красовалось новое название на латыни — «Gromoboy». Метрах в пятидесяти от сейнера плескались, словно беззаботные влюбленные, две крупные, лоснящиеся на солнце, касатки. Они, то изгибались черными спинами и треугольными, похожими на ножи гильотин плавниками, неслись наперегонки, то перевернувшись на спину, выставляли напоказ свою белоснежную блестящую кожу на тугом брюхе, затем на секунду исчезали и вновь выныривали, как торпеды, далеко по корме судна. Хищники знали, что там, где охотится человек, будет и им пожива.

— Чиф, вышли в координаты, следи внимательно за горизонтом, не проворонь вехи, быстро «кошку» за борт, — кричал Пашка-краб из приоткрытого потрескавшегося заднего окна иллюминатора ходовой рубки, выходящего на кормовую часть сейнера. Он обращался к рыжему, мосластому парню в желтой, клеенчатой японской куртке и крохотной вязаной шапочке, одетой, словно еврейская кипочка, на большую голову, поросшую, как одуванчиками, золотистыми кудряшками. Его лицо, будто рыбья чешуя, серебрилась густой щетиной на впалых щеках. Рядом у лебедки суетились, вооружая стрелы, еще пара человек в просоленных от морской воды стеганых телогрейках, ватных стеганых штанах и растоптанных, дубовых от морской соли, кирзачах.

— Эй, Смагин, чего встал, — заорал кэп непривычным и грубым для Игоря голосом, — быстро ныряй в робу и помогай мужикам на палубе. Не забыл, ты до Владика — Федя Крайснер, матрос-обработчик, у меня на судне только крабы не работают — они наш капитал, — Павел рассмеялся своей шутке, но через мгновение его мохнатые брови сошлись на переносице. — «Косявый», ты чего совсем ослеп, веха по левому борту, даю, малый задний, цепляй ее и вира помалу.

От свежего морского воздуха, пахнущего йодом и морской травой, шума работающих механизмов судна, криков людей и чаек, Игорь вдруг словно ожил, будто проснулся. В груди все закипело, заклокотало что-то давно забытое, в висках медными молоточками застучала горячая кровь, наполняя головной мозг кислородом, а тот, в свою очередь мгновенно раздавал команды каждой клеточке его молодого тела, наполняя мышцы, свежей энергией и адреналином. Сейчас он находился на пике возбуждения, получая от океана миллиарды положительно заряженных частиц, что изнутри, казалось, разрывали болезненную пелену, перенесших ранее страданий.

Смагин открыл люк на баке перед надстройкой и по вертикальному трапу спустился на нижнюю палубу, где находилась сушилка и раздевалка для моряков. Через пару минут он уже ничем не отличался от небритых, с обветренными лицами молодцев, больше похожих на злодеев из детской сказки и, еще до конца не понимая, что от него требуется, занял место у контроллера грузовой лебедки и поднял глаза на открытый кормовой иллюминатор ходового мостика. Там у пульта управления замерла, словно скала, мощная фигура капитана. Сейчас он действительно был похож на королевского камчатского краба. Его длинные руки-клешни, истатуированные романтическими якорями, чайками и парусниками, лежали на рычагах управления судна, седые волосы на висках и затылке встали дыбом, а красные глаза на загорелом лице, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

— Ну чего рот раззявил, Смагин, — свирепо, как из рупора, прорычал кэп, прямо над головой, сжавшегося в комок, ничего не понимающего бывшего начальника рейса, — вира на полную катушку, пока не снесло течением, и не полопались шкентеля…

Заверещала лебедка и из воды с шумом вынырнула на «вертушку» первая сетка — ловушка, туго забитая крупными едва шевелящимися мохнатыми крабами. С виду она была схожа с теми небольшими ловушками, что когда-то в детстве использовал сам Игорь, когда с пацанами со двора по улице Фонтанной. Он ловил зеленых, довольно шустро передвигающихся в зарослях морской травы, чилимов на косе небольшой уютной бухточки Амурского залива, в простонародье ее называли «семеновским ковшом». Промысловая крабовая ловушка представляла из себя цилиндрической сооружение из трех металлических колец диаметром около метра, окутанной по окружности крепкой синтетической сетью с крупной ячейкой, чтобы не губить молодняк. Конусообразный вход не давал возможности крабу выбраться наружу и на этом его жизнь в океане заканчивалась.

— Куда ставить-то? — завопил Смагин, когда сетка поднялась до уровня фальшборта.

— Глаза разуй, салага, на правый борт, в бункер, — кэп почти по пояс высунулся из окна иллюминатора, размахивая, словно дирижер камерного оркестра, своими художественными клешнями. Видно было, какой его обуял азарт и восторг, словно у рыбака, подсекшего на блесну крупного тунца.

Смагин осторожно смайнал левый шкентель и подобрал правый. Сетка — ловушка плавно переплыла через палубу и зависла над бункером правого борта, где уже весело струилась и шипела проточная морская вода, поданная из рукавов пожарных шлангов Жорой Гариным по кличке «диверсант», прибившегося в команду Пашки-краба без денег и документов на легендарном острове Шикотане. «Косявый» блестящим крюком на бамбуковом шесте ловко зацепил кольцо «локера-замка» на ловушке и животворящий поток устремился в еще порожние трюма «Громобоя».

К вечеру, забитый живым товаром — дарами Нептуна красавица шхуна, развернувшись на месте при помощи носовых «подрулек», взяла курс на восток.

— Капитан, кто-то нас пытается преследовать, дистанция порядка пятнадцати миль, — второй помощник Вася Чмиль постучал костяшками пальцев по светящемуся экрану локатора.

— Ты прав, по скорости хода похож на сторожевой пограничный катер, — Павел Чайка взял бинокль и осмотрел горизонт и не найдя там ничего интересного для себя обратился к Смагину, который по привычке крутился рядом на мосту.

— Гляди, начальник, пока ты с унитазом общался, мы по пути следования выставили ложные имитаторы, вот потому погранец и мечется до сих пор между ними. А вот если бы поленились, он сегодня к вечеру нас и накрыл бы со всем уловом и уже тянул за «ноздрю» в ближайший порт на островах или материке. Но, покуда, бай-бай, зеленые кепки, — Павел помахал рукой невидимому преследователю. — Завтра к утру будем в Отару, сдадим груз, набьем карманы долларами, чуток погуляем в местных кабачках, покуражимся с намалеванными, плоскогрудыми гейшами и полный вперед на Южную Корею, — кэп подмигнул Смагину, — а ты, пока есть время, свяжись со своими во Владике, пусть встречают через неделю, где-то на траверзе Находки, телефон перед твоим носом за эхолотом на переборке.

Смагин тут же «включил» память в мозговом компьютере и перед глазами, как в телефонной книге высветились нужные номера. Еще утром, после пробуждения, к нему пришла очередная авантюрная мысль связаться с Борисычем — его новым приятелем на «приватизационных курсах» в Дагомысе. Игорь ясно понимал, что после его внезапного исчезновения из Питерских застенок, чекисты перекроют все входы — выходы во Владивостоке и Находке. Охота на Смагина будет длиться до тех пор, пока они либо не выловят его, либо, устав от бесполезных попыток, займутся тем, чем им следует заниматься по службе. А план Смагина был таков:

После Хокайдо, он пересядет на любой транспорт, идущий на Сахалин, в Холмск или Южно-Сахалинск, все равно. С острова он через Хабаровск вылетит до Норильска, а затем на любой попутке до Дудинки, рукой подать.

Помнится, Борис Борисович обещал ему шикарный прием в любое время дня и ночи. Посмотрим, как держат свое слово новые русские миллиардеры, хотя он прекрасно понимал, что всю жизнь в бегах и на «тюфяках» не проведешь и не отсидишься, но чтобы ящейки хоть немного успокоились и расслабились их внимание надо отвлечь вот такими же, ложными имитаторами, что ставил на своем пути следования в нужные координаты опытный «Паша-краб». Запущу «утку» через Толяна Карпова, что я пока в Москве, затем возможно рвану в Европу, ведь если знают двое — знают все. Пускай гниды ФСБэшные идут по ложному следу пока, совсем не отупеют от злобы и беспомощности и их не попинают с секретной государевой службы и никто, и никогда не догадается, что Игорь Смагин под новым именем Федора Ильича Крайснера развлекается с выписанными из столицы продажными топ-моделями в апартаментах Борисыча за полярным кругом.

Смагин снял трубку и набрал сотовый номер генерального директора Толи Карпова. Спутниковая «Джи-пи-эс система сработала четко, как хронометр и через секунду Игорь услышал протяжный гудов вызова абонента.

— Карпов слушает, кто говорит?

От неожиданности Смагин на мгновенье растерялся, казалось, Карп находится рядом, за переборкой.

— Привет, братан, письмо от почтальона получил?

— Это ты, пропащая душа, ну, слав богу нашелся, мы с ног сбились, куда исчез, я уже запереживал. Бумажки в порядке, жду тебя в здравии и благополучии, подробности при встрече. Да, еще, твой знакомый чекист звонил, Чугунов, ну у них и фамилии дебильные под стать ремеслу, спрашивал, не объявился ли ты, я ему подсунул нашу московскую версию, он только хмыкнул в трубку.

— Да будет тебе, Толян, и так много сказал в эфир, — Игорь сделал свою фирменную паузу и продолжил, — все идет по плану, я в столице, моим тоже сообщи и вообще присмотри за Ольгой и сыном, планирую прокатиться по Европе, как говорили раньше с дружественным визитом, по обмену опытом, подробности при встрече, Ксюше привет, до встречи, жди звонка. — Смагин повесил трубку и улыбнулся, — Как, капитан, здорово я врать научился, в России без этих хохмачек не проживешь, перенимаем опыт у наших израильских «друзей».

— Ну, ты, начальник, загнул, столица, Европа, куда еще, врать ты, паря, горазд, — Павел на минуту оторвался от локатора и покачал взъерошенной головой, — наш номер ФСБэшники не засекут, он зарегистрирован и закодирован в Пусане и GPS навигатор я временно отключил, но береженного бог бережет, я в смысле, что даже шефу не доверяешь, хе-хе, такие вот дела. Неужели сыщики до сих пор не поняли с кем имеют дело, я тебя всего три дня знаю, не считая красного «Шолохова», а уже понял, что ты малый не промах и лебедку с ловушками я тебе не с проста так подсунул, хотел поглядеть, на что ты способен в обычном рыбацком деле, хвалю, не подкачал. — Павел почесал затылок, склонился над картой японских островов и постучал измерителем по проложенному курсу.

— Узнаю родные места, Хоккайдо и порт Отару для меня, что дом родной, а так называемая родина становится с каждым годом все более похожей на злую мачеху, где у тебя уже не осталось ничего родного. Русский язык коверкают, эмигранты заполонили города, в правительстве, в банках, у газовых и нефтяных скважин присосались американо-жидовские упыри, национальная культура уничтожается, простой народ живет в нищете, за рабский труд платят копейки…, да всего не перечислишь и все туда же браконьеры. А ты помнишь при советах банки красной икры или крабов достать было невозможно, а сейчас завалены все прилавки, потому, как рыбы, краба и других биоресурсов в океане немерено, если их с умом добывать и в первую очередь по дешевле продавать своему народу, а на экспорт — не по демпингу, а по мировым ценам, как и на нефть. У нас ведь свое некачественное топливо в два раза дороже, чем закупное из Эмиратов в Корее, как и вода, и продукты, даже портовые сборы во Владике и Находке выжимают по максимуму, ну кто к нам пойдет, вот потому я и пашу на вонючих корейцев, они хоть платят, как людям… — Павел посмотрел на смеющееся лицо Смагина.

— Ну, чего ржешь, не прав я?

Игорь кивнул головой и набрал новый номер.

— Приемная генерального директора ОАО «Норд Никель сталь» слушает.

«Вот, тупорылый северянин!» — Смагин прикрыл трубку ладонью, — дал номер приемной, он что же, не знает, что любая даже самая преданная секретарша работает минимум на два фронта, чтобы иметь запасной аэродром.

— А кто его спрашивает? — заверещал в трубке юный девичий голосок с другого конца земли.

— Скажи Смагин Игорь из Владивостока…

— Я на связи, привет, Смагин, клянусь, не ожидал твоего звонка, никак к нам в гости собрался? Хорошо застал, а то я все время в разъездах, — Борисыч тяжело выдохнул в трубку, словно ему не хватало воздуха и продолжил, — времени нет, даже поесть, как следует.

— А что так дышишь, старина, небось с молоденькими девчонками западал, а я тебя потревожил…

— Куда там, Смагин, измотался я весь с этим проклятым бизнесом, все на мне, никому ничего доверить не могу, пашу как вол!

— А я к тебе, Борисыч, в гости собрался, есть кое-какие дела, заодно и перекур себе небольшой устроишь.

— Давай, Смагин, жду, только заранее предупреди о своем прилете, машину пришлю, короче встречу, как полагается.

— Ты мне, Борисыч, свой сотовый дай, чтобы девчонки твои особо ушки не грели…

— Окей, Смагин, записывай…

* * *

— Ты что же это, капитан-лейтенант Дубина, совсем там на своем сторожевике свихнулся, глянь, паскуда, на карту, ты ведь давно в территориальные воды Японии залез. А если их «Орион» с воздуха тебя засечет, или спутник, все международный скандал и твоя дурная башка полетит, и я погон лишусь…

— Да я, капитан второго ранга, браконьера преследовал, трое суток за ним охотился, уже почти накрыл, но выскользнул прямо из рук, угорь проклятый…

— Молчать, сам ты угорь, ты бы его еще во внутреннем Японском море ловить начал, немедленно возвращайся на базу и мне объяснительную на стол. Ты что же, гаденыш, возомнил себя хозяином корабля и всего океана, ну, ты еще плохо знаешь капитана второго ранга Григория Слепцова, я-то тебя научу свободу любить, все, конец связи…

Василий Дубина повесил трубку и с ненавистью посмотрел на рулевого матроса, затем манипулятором сбросил обороты двигателя до среднего хода.

— Право на борт, ложимся на обратный курс, старпом, запиши в судовой журнал координаты, время, лежим в дрейфе, аварийный ремонт двигателя. — Дубина с тоской посмотрел на чистый горизонт: «Эх, еще бы сутки хода и накрыл бы я этого неуловимого «Пашку-краба» с поличным. Ничего, никуда он от меня не денется, подежурю возле Курильских островов, другого пути у него нет, как через Сангарский пролив на Южную Корею, вот здесь я его и прищучу. Наверняка с ним и валюта будет, и липовые судовые журналы, и «удобные флаги», так что получит разбойник по полной, а с начальством договориться можно, ведь победителей не судят».

Глава 12 Классика на десерт

Через сутки браконьерская шхуна «Громобой» медленно и осторожно заходила в небольшую и тихую бухту японского порта Отару, приютившегося на северо-западном побережье острова Хоккайдо. Океан успокоился, его могучее дыхание лишь слегка покачивало шхуну, скользящую под рокот дизеля на самом малом ходу мимо стоящих на рейде океанских сухогрузов под разными флагами морских держав со всего мира. На одном из самых потрепанных по виду, с ржавыми бортами транспорте Смагин заметил российский выцветший, с потрепанными от ветра краями, триколор. «От себя не убежишь» — мелькнула в его голове избитая фраза. Он попытался отогнать от себя воспоминания, но почему-то не смог или просто не захотел.

Здесь, вблизи чужого берега, где, даже цвет морской воды и кромка берега была какого-то другого, чуждого его душе цвета, Игорю стало вдруг ужасно тоскливо и обидно, что ему русскому человеку, приходиться прятаться и от своих и от японцев без имени и документов на браконьерской шхуне среди небритых, обросших ракушками и водорослями мореманов и спрашивается, ради чего, да ради кучки зеленых пачек банкнот, на которые можно получить крупицу удовольствий от той жизни, что дала тебе мать…! Игорь встряхнул головой: «Начал философствовать, значит, наступает старость, а это мне ни к чему…» — он вышел на спардек и подставил лицо солнцу, кровь снова закипела в жилах, заливая все тело блаженными потоками радости.

Моряки «Громобоя» ловко развесили вдоль бортов пузатые, похожие на беременных моржих, резиновые кранцы, «косявый» легко метнул выброску на причал, где ее принял кривоногий с шапкой седых волос на голове, японский швартовщик. Он зацепил выброску за буксировочную скобу на своей мини «Хонде», юркнул в кабину и, поддав газу на педаль акселератора, потянул провисший швартовый из воды. Через десять минут «Громобой» уже стоял смирно, словно стреноженный конь, крепко прижатый к причалу туго набитыми новенькими, закупленными еще в прошлом заходе у местных шипшандлеров, надежными швартовыми концами.

«Паша-краб» вышел из своей каюты в цивильном костюме цвета «хаки», изящно пошитого по фигуре еще лет двадцать тому назад в одной из многочисленных мастерских Бангкока и приветливо помахал рукой довольно рослому, с заплывшими глазами, японцу на причале, стоявшему чуть особняком от группы местных рыбаков, одетых, словно школьники-подростки в одинаковые клеенчатые куртки ярко желтого цвета.

— Это Якимура — наш «благодетель» — с заметной иронией в голосе, чуть слышно проговорил кэп, стоящему рядом с ним, с разинутым ртом, Игорю Смагину. — Краб мы взяли первоклассный и я думаю Якимура не поскупится на «зелень», тем более, что американские доллары на островах как бы вне закона, и крупная наличка грозит по местным законам большими проблемами любому бизнесмену или даже конгрессмену, в отличие от бесшабашной, вечно пьяной и не мытой России. — Павел словно подросток вспорхнул по трапу на бетонный причал и смешно кланяясь «крабовому японскому боссу», сложил мозолистые руки в приветственном поклоне. Босс наигранно расплылся в привычной для азиатов улыбке, обнажив крепкие, как у волка зубы и сложился пополам, будто объемная книга под тяжестью, веками накопленных, умных мыслей, предрассудков и человеческого опыта.

«Даже «Паше-крабу» иногда приходиться прогибаться», — усмехнулся Смагин, — ничего не поделаешь, бизнес, у него свои, особые в этом мире, законы.

— Смагин, — кэп нервно, как показалось Игорю, махнул рукой своему вынужденному попутчику, — ну, чего замер, чай не в турпоездке, поехали со мной, посмотришь, как Якимура-сан свои делишки с русской братвой проворачивает, может пригодиться по жизни, отобедаем в портовом ресторанчике, пропустим по рюмахе «Саке» за удачную сделку, — он подмигнул замершему все в той же приветственной позе японцу. Якимура одобрительной закивал коротко стриженной седой головой и, для приличия, сделал пригласительный жест холеной рукой, зловеще поблескивая внимательным и цепким взглядом за всем происходящим через смотровые щели своих глазниц.

— Подождите минутку, — Игорь перепрыгнул через фальшборт сейнера и скрылся в надстройке. В каюте он вытащил из письменного стола загранпаспорт на имя Феди Крайснера отставшего от судна в Пусане, мельком взглянул на себя в зеркало, отразившее удивительное несходство с фото на мореходке, и через минуту он уже удобно расположился на заднем сиденье белоснежного «Цедрика» с затонированными боковыми стеклами, бесшумно уносящего его в центр острова, где очевидно и располагался офис этого старого перекупщика рыбных деликатесов.

Кэп, путая английские глаголы с плохим японским, что-то пытается объяснить Якимуре, но его никто не понимает, а хозяин лишь кивает головой покачиваясь из стороны в сторону и зорко наблюдает за всем происходящим вокруг его персоны.

— Куда он нас везет? — Игорь легонько толкнул локтем в бок, не в меру разговорившегося капитана, — и когда уже город появится, не узнаю Японию, словно где-то у нас, в Приморье, то ли в поселок Преображение попали или того хуже в Терней или Ольгу.

— Где ж ты ворон ловил, центр города мы уже давно проскочили, а едем на восточную часть острова, там и расположена штаб-квартира нашего самурая.

При слове «самурай» японец вздрогнул и недобро стрельнул глазами по капитану. Смагин поежился от острого, пронзающего беззащитное тело, словно рапира искусного фехтовальщика, молниеносно брошенного взгляда. «Да, этому самураю палец в рот не клади, отхватит по локоть…» — подумал Игорь и продолжил:

Я так понимаю, их «сити» — это парочка небоскребов и супермаркет со стоянкой для автомобилей, это и есть город Отару? — Игорь приоткрыл окно и тугая волна, насыщенная запахами пряностей и жареной рыбы ударила ему в лицо. Мимо проносилась одноэтажная провинциальная японская глубинка. Цивилизация еще не пронизала своими щупальцами эти тихие рыбацкие деревеньки и потому они выглядели так же, как и десятки лет тому назад со скромными и аккуратными домами, своими ежедневными заботами и радостями.

— А ты что же думал здесь, как в Токио или Иокогаме, где камню упасть негде, — кэп укоризненно покачал головой, — только в такой глуши нам и рады, здесь сегодня все живут за счет нашего браконьерского промысла, и все эмигрэйшн, таможня и прочие власти как те три индийские обезьяны закрывают глаза, уши и рты ради общего блага. А наши чиновники для народа пальцем не пошевелят, все норовят свою мошну набить, вот оттого и нищая Россия при таких природных богатствах, а мы, чтобы выжить прем все это сюда и сдаем почти задарма. Ой, Игореха, чую, где-то рядом, пахнет хорошим ужином и выпивкой…

— Да, я уже понял, — Смагин вытащил из кармана синий паспорт моряка и пожал плечами, — вроде и в Японии, а ни каких тебе печатей «прибыл» — «убыл», словно нас здесь и не было и все это мне сниться. В жизни бы не подумал, что такие отпетые формалисты и законники как япошки могут допустить бардак в своей «правильной Японии», хотя… — Смагин вспомнил, как он на «Орловой» по случаю преждевременных родов рыбачки Любимовой вынужден был зайти в японский порт Хокодате, и там же, без всякого оформления умудрился прикупить у местного дилера десять люксовых седанов представительского класса. «Эх, все в этой жизни возможно, если очень захотеть и, конечно же, иметь на кармане пресс «зеленой» налички.

В это время машина, как пассажирский самолет при посадке, начала медленно гасить скорость, затем «Цедрик» слегка притормозил, скрипнув тормозами, и мягко остановился у небольшого двухэтажного здания из стекла и стали, разукрашенного рекламой известных фирм «Сони» и «Хитачи». Чуть ниже дороги открывался великолепный вид на подковообразный залив, уходящий до горизонта, мерцающей изумрудными вспышками миллиардами тонн морской воды, постепенно сливаясь в единое целое с Великим Тихим Океаном.

Якимура приоткрыл дверцу и небрежным жестом указал в сторону своего офиса, где чуть выше ярко красного козырька над стеклянной дверью, красовалась неброская вывеска «Ykimura fishing Co.»

«Позялуста гости» — выдавил из себя заученную русскую фразу хозяин, — руски краб — корошо, работать Якимура — корошо, — японец похлопал кэпа по плечу и кряхтя вылез из машины.

— Сейчас ему агент сообщит, сколько точно весит наш краб и через какое-то время вот в этом потертом портфеле сосредоточится маленькое счастье для моего экипажа, а мы с тобой, Смагин, пока заморим червячка, я закажу для тебя чисто японскую кухню.

Игорь скривил губы, он до сих пор еще не оклемался от морской болезни и острые запахи, доносившиеся из соседнего с офисом ресторанчика, будоражили нутро, подкатывая к горлу сладковато-тошнотворный комок.

— Нет, есть не хочу, может виски пробьют эту чертову пробку в желудке, не то совсем ослабну и протяну ноги, так и добравшись до родимой сторонушки.

— Ладно тебе, ослабнешь, выйдем в море, впряжешься в работу со всеми, там враз аппетит появиться, — Пашка слегка нахмурился, но веселая искорка вновь засветилась в его глазах. — Я еще хотел заскочить к своему старинному приятелю на шхуну «Кавасаки», ею командует капитан Касава-сан, хочу тебе показать в каких условиях работают «джапы» и тогда сравнишь с нашими, которые, словно рабы на галерах, а чего там, сами это заслужили, — Пашка махнул наотмашь рукой и если бы Якимура не увернулся, то уже отдыхал бы на зеленом газоне рядом со своей резиденцией. Он улыбнулся и погрозил кэпу пальцем: «Большой капитана, сильный капитана, Якимура — маленький, тоже сильный капитана…»

— О чем это он? — Смагин кивнул в сторону улыбающегося «крабового короля».

— Намекает, что с ним шутки плохи, — Паша хрустнул плечами и зевнул, — сори, босс, лэтас гоу, ол райт!

— Ну и чем же плоха твоя каюта, — продолжил Игорь, — там у тебя и холодильник с виски, пивом и вареным крабом, и телеящик с дивидюшкой, кондишка какая-никакая, да, кстати, — Игорь вдруг рассмеялся, — что я вчера интересного узрел в твоей «пиратской берлоге», по пути расскажу, сейчас, аппетит тебе не хочу портить. Кэп пожал плечами: «Идем уже, что ли?»

Мужчины пошли вслед за ковыляющим впереди под ручку с мощным водителем и очевидно одновременно личным охранником Якимуры. Синий пиджак, обтягивающий его широкие покатые плечи и дугообразную накачанную спину, казалось, вот-вот разойдется с треском по швам, но видно японцы шьют также хорошо, как и делают свои автомобили и потому у них пиджаки не рвутся, машины не ломаются, а пароходы не тонут.

— И что же ты узрел такого интересного в моей каюте, — не удержался кэп, заглядывая Игорю в глаза.

— Ну, ты нетерпеливый, так вот, — Смагин снова рассмеялся, — хотел я вчера чуть сдвинуть телеящик «Сони», чтобы удобнее было смотреть с дивана, гляжу, а под ним две книги…

— Все правильно, — Паша непонимающе посмотрел на Игоря, — это для амортизации, чтобы во время шторма телик не соскользнул с полированной полки, он, «ящик», хотя и притянут жгутом, но книжная обложка надежнее, она шершавая, еще тех коммунистических времен выпуска, не то, что сейчас, глянец яркий и скользкий, как наше новое поколение так называемых «россиян», как окрестил весь наш народ алкаш Элцин и его соплеменники — «демократы» выходцы земли обетованной.

Теперь Смагин серьезно осмотрел своего приятеля и кивнул головой.

— Ну, конечно, книга она везде поможет, как говорят «твоя настольная книга», это та, которая у тебя постоянно перед глазами, и ты можешь в любой момент открыть ее и прочитать на ее страницах, что-то умное и мудрое. Короче, я отстегнул крепежный хомут, открываю первую и у меня от удивления глаза полезли на лоб, а брови на макушку. Что я мог ожидать увидеть на обложке книги в каюте рыбацкого капитана?

— И что же ты ожидал? — кэп недовольно поморщил свой сплющенный нос.

— Все что угодно, от «Звездных войн» Джорджа Лукаса, «Антикиллера» какого-нибудь плагиатора Незнанского, ну, на худой конец «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя, а там…

— Да что же там было, не томи, — Пашка-краб в недоумении уставился на застывшую в интриге самодовольную мину бывшего начальника рейса.

— … «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана и избранные произведения Василия Андреевича Жуковского — известного русского поэта 19-го века, создателя новой русской поэзии, друга и соратника Александра Сергеевича Пушкина.

— А, вот ты куда клонишь, — кэп хитро прищурился, — так это мои разбойнички балуются «Косявый» и Васька Питерский. Это у них с зоны ностальгия по прекрасному, там в лагерях, говорят, шикарные библиотеки, вот воры и убивцы наверстывают то, чего недополучили на воле, особенно ценится у них и пользуется авторитетом классическая литература и, конечно же, уголовный кодекс. А я — то, вначале струхнул, думаю, может по пьяне какие бабки общаковые заначил и забыл ненароком.

— Но это не все, — Смагин опять засиял, словно его освещал мощный галагеновый прожектор с рыбацкой шхуны «Галина», — поверишь, я сам эти книги вижу впервые, хотя считаю себя начитанным парнем, и сам понимаешь, за одну ночь я их и «проглотил, переварил» и получил колоссальное удовольствие. А в душу запала элегия Жуковского под названием «Сельское кладбище». Там есть такие строки: «На всех ярится смерть — царя, любимца славы, всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы и путь величия ко гробу нас ведет!»

— Говорила мне Галина, что ты Смагин, иногда становишься невыносимым, я ей тогда не поверил, но сейчас вижу, что женщина иногда бывает права. Ну, причем здесь мы и «величие», вот, пускай она с косой и ищет наших «великих правителей» и это же надо у меня такие умные мысли последние пять лет томились под электронным пластиковым ящиком и исправно служили безмозглому созданию хорошим амортизатором. И пускай бы они лежали там еще сто лет, так нет, нашелся, таки «Аладдин», эдакий умник, который извлек на свет божий никому не нужные заклятия, чтобы морочить головы занятым людям. Все, Смагин, наше дело капусту рубить, а не философствовать, едем.

— Эх, ты, а еще капитан, пример подражания для всего экипажа, — Игорь скептически ухмыльнулся, — оказывается кроме наживы тебе ничего и не требуется, а все туда же рассуждаешь, почему в правительстве России засели тупые, жадные и хитрые эмигранты. Так вот «они» — твой телеящик, который удобно расположился на добропорядочной душе русского народа и когда находится вот такой же «умник» и освобождает свободолюбивую душу нашего затюканного народа происходит то, чего так они все боятся и потому до тех пор, такие как ты, да и как я, в том числе, будут смиренно нести на своих плечах этих безмозглых и ненасытных тварей, мы никогда на своей земле не будем хозяевами, и наша рабская участь уже предопределена нами же. Я же, вижу, что в твоей душе — храм, а ты собственноручно его рушишь и Галина, я думаю, полюбила тебя не за пачку зеленых, она разглядела в тебе человека, ты меня разочаровал Паша-краб, но еще не поздно все исправить, мы ведь все пропитаны отравленной пропагандой насилия, коррупции и вседозволенности тех, у кого вклады в банках зашкаливают за миллионы, ведь так…?

Капитан сурово, исподлобья посмотрел на Смагина, словно увидел его впервые, затем напрягшиеся мышцы на его лице слегка расслабились. Было видно, что ему не совсем понравился монолог какого-то залетного щелкопера, но он ничего не ответил, все сказанное собственно и соответствовало его мыслям, хотя он никогда, даже в пьяном угаре не позволял себе высказать свое мнение именно поэтому, столь важному для любого человека вопросу. Это было для русского человека как «табу», не то, что бы он боялся каких-то последствий, но все же природная осторожность и инстинкт самосохранения брали верх. Сколько таких вот болтунов парятся на политической зонах по всей матушке Росси даже сегодня, когда объявили мнимую гласность и «свободу слова» и чего они добились… их забыли даже бывшие соратники, жены и дети, — Паша встряхнул головой, — ну и что же ты там еще интересного нашел в своих книжках, процитируй, небось, сутки зубрил цитаты.

— Ты знаешь, капитан, я их совсем и не учил, эти слова ложатся на душу как зерна в благодатную почву, я вижу, они тебя тоже не оставили равнодушным, надо, Паша, надо иногда беседовать с душой и совестью, иначе перед смертью даже покаяние не даст вечного покоя. Эти слова отпечатываются в моем сознании и памяти навечно, пока жив мозг, сердце и душа просит радости. Слушай:

«Того им не дал рок; но вместе преступленьям Он с доблестями круг их тесный положил Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьям И быть жестокими к страдальцам запрети»

— Это строки как раз, Павел, про тебя, а вот жизнь Иисуса, ну, здесь вообще, даже мне не понятно, как говорит «Косявый», чтобы ты его не штрафанул на сотку баксов — «Полный абзац». Ведь до каких высот этот Ренан поднял свою нацию…, и я в какой-то степени завидую еврейскому народу, который держится друг за друга.

Возьми еврейских писателей, художников, ученых; пара «шаломов» и парочка «пикассов» и тех же «энштейнов», но как их возвысили над другими, какие почести, награды, какими эпитетами все это сопровождается: неповторимый, гениальный, божественный и тому подобное, затем создавали некие фонды, из которых выделялись только для своих «гениальных» «шнобелевские» премии. А что наши делают со своими русскими гениями и талантами, которых тысячи и которые в сотни раз сделали больше открытий изобретений и внесли вклад в мировую культуру, чем скажем те же американтосы? Их в лучшем случае не замечают, а уж если чересчур из него прет гениальность, то может и загреметь, либо в тюрьму, либо совсем исчезнуть. Тупым правителям не нужны умы, художники и философы, им нужны рабы, с рабами так легко удерживать власть и купаться в золоте и шампанском.

Ты знаешь, дорогой Павел, — Смагин тяжело вздохнул и с грустью посмотрел в сторону безбрежного океана, — что великому русскому писателю Салтыкову-Щедрину до сих пор ставят в укор, якобы он не любил русский народ, но он-то как раз всей душей радел за него, но только не за тот «народ», что лижет пятки всяким эмигрантам, а за народ, борющийся за свою национальную независимость и суверенитет, многовековые устои и традиции….ну хорош, меня что-то понесло, чувствую, ты меня скоро начнешь учить уму разуму по-русски, тумаками.

— Это ты верно заметил, Смагин, еще слово, и я бы тебя отправил в нокаут, ты мне, змей, всю душу разворошил, даже пить расхотелось. И давай помолчи хотя бы часок, гляди, мы здесь русские не одни с тобой, видишь к Якимуре белобрысый здоровяк подошел, явно не азиат и я его знаю. Это капитан со шхуны «Циклоп» и, кстати, наш конкурент, может капитально сбить цену на товар, а мне это ни к чему. Его кличка — «мальчик», ты видал Смагин где-нибудь таких мальчиков весом более ста пятидесяти килограммов?

— Вот сейчас вижу, — попытался улыбнуться Игорь, рассматривая капитана «Циклопа», который словно племенной бык перед спариванием мотал маленькой бритой головой на мускулистой шее, вращая красными глазами навыкат.

«Мальчик» в свою очередь то же внимательно наблюдал за новеньким долговязым малым, внезапно появившимся в зоне его внимания. «Пашку-краба» он знал давно, капитан «Галины» был прост и предсказуем, а каждый новый человек на японском острове вызывал в душе «мальчика» смутную тревогу и потенциальную опасность его бизнесу. «Нет, это не рыбак! И в этом состояла главная угроза. С Пашкой они ходили, как говорят моряки, параллельными курсами и их бизнес практически не пересекался, так было выгодно обоим. Плохой мир лучше любой войны, даже с победным концом. «Но, кто же это, черт побери, второй Пашкин попутчик в синей «аляске». Любая неизвестность приводила «Мальчика» в ярость, а гнев становился причиной замешательства и смятения, что для играющего в опасные игры браконьера могло стать непоправимым бедствием, сравнимым с очередным всеразрушающим цунами. А вдруг «краб» затеял какую-то новую игру и в любой момент может разорвать мирный договор в битве за крабовый рынок и, объединившись с его «мальчика» врагами, в один момент нанести подлый упреждающий удар.

— Ты чего весь напрягся, — Паша подошел тихо с боку и с улыбкой слегка ткнул «мальчика «в бок. Тот вздрогнул и резко отскочил в сторону, словно боец на ринге в битве без правил. Паша дружелюбно протянул правую руку, а другой похлопал по могучему, словно деревянному плечу рыбака. Паша махнул Смагину рукой и жестом представил его капитану «Циклопа».

— Знакомься, старина, мой новый помощник по кличку «Иисус Жуковский».

Мальчик растеряно посмотрел на Игоря, затем на Павла.

— Ты все шутишь, «краб», или он действительно еврей. — Мальчик свел брови на переносице и сразу превратил свое лицо в свирепое и устрашающее, но он всего лишь задумался и тот, кто хорошо знал его не предавал его звероподобный облик за действительность. «Где-то я уже видел эту наглую и надменную рожу» — мелькнула в его высохшем мозгу слабая искорка мыслей.

— Ну да, — протянул мальчик понимающе, — значит, погоняло такое и за что тебя так окрестили, братан?

— Творю благое, учу народ соблюдать заповеди, — Игорь сощурился, пытаясь не рассмеяться и продолжил юродствовать, — учу верить в добро и справедливость, не собирать богатств земных, ведь на том свете тебе ничего не понадобится, а то, что ты сейчас нахапал с собой не заберешь, и твои дети уже во втором поколении все растратят. Иисус считал труд вреднейшим для души занятием, он его презирал. Зачем говорил он человеку одежда и пища, бог создал и так его прекрасным, а все что нужно растет на деревьях и в лесу…

— Трави больше, — оборвал его мальчик, — знаю я вашего брата, можете зубы заговорить, а сами так и норовите урвать кусок пожирнее, ладно проехали, — он повернулся к Павлу, ты «краб», как я понял, сегодня прибыл и уже примчался за гонораром? Тебе бы по такому случаю надо было прихватить с собой парочку твоих головорезов, а то с Иисусом крестом не отобьешься, если, что пойдет не так. На днях здесь одного из наших «крабовиков» завалили. Пятьдесят штук зелени, говорят, нес на шхуну, теперь ищи свищи. Может это наши шалят, а может и джапы обнаглели. Местная «Якудза» тоже не дремлет.

— Будь спок, малыш, сегодня я работаю по безналу, и мои денежки переводят в надежный корейский банк, так что брать у нас, кроме чести и совести нечего, — Паша для убедительности похлопал по своим пустым карманам.

— Ну, ну, — хотелось бы верить, — мальчик пожал всем руки и не спеша и на удивление легко двинулся к крутой лестнице, ведущей к морю, где у небольшого деревянного пирса покачивались, красуясь друг перед другом разноцветными «удобными флагами», с десяток пришвартованы шхун, собравшихся здесь со всех уголков Японского моря.

* * *

— Гляди, Смагин, даже солнце, что сейчас закатывается в темную бездну океана на западе, не такое яркой и красивое, как у нас в России, и земля другая и деревья, и запахи не те, — размышлял, захмелевший от обильной еды и выпивки, Паша-краб, развалившись в обнимку с пузатым, набитым в тугую долларами, кожаным портфелем на заднем сиденье белоснежного «Цедрика», плавно парящего по полированной, как дорогой рояль, трассе к месту стоянки «Громобоя».

— А ведь чует мое сердце, не спроста «мальчик» про Якудзу вспомнил, я полагаю, японская мафия здесь не причем, наверняка это проделки наших рыбацких бандюков, нашлась же такая гадина.

— Я тоже считаю, что это его бывшие дружки и завалили, — кивнул Смагин головой, — а почему бы Якимуре действительно не перевести деньги по безналу, через банк.

— Ты чего, Игореша, с луны свалился, даже в России многие не хотят связываться с черным налом, никто не хочет, ни один банк не рискнет светиться, к тому же надо иногда платить налоги, иначе загремишь вскоре, как американский гангстер Алько Поне, попавшийся не за убийства и рэкет, а за банальную неуплату налогов. Если же банки и берутся принимать бабки на свой страх и риск, то берут до пятидесяти процентов, тебе это надо…? — Паша ухмыльнулся и уставился в окно, где в наступающих сумерках начала зажигаться пестрая реклама на каждом офисе, каждом мелком магазинчике.

— Вот я сейчас, к примеру, зайду в любой магазинчик и засвечу пачку «зелени» перед продавцом, все, через полчаса я уже буду в кандалах на японских нарах вне зависимости от моего статуса положения, национальности и гражданства, здесь работает закон, хотя то же с пробуксовками, а в России «воры в законе» от правительства грабят честной народ почем зря, начиная от самого дохлого клерка от власти, кончая президентом и его сворой министров и продажных парламентариев.

— Да, Паша, ты меня расслабил своей классикой, так в бреду элегий и угодишь куда-нибудь на «деревенское кладбище», а то и вовсе сгинешь бесследно, — Игорь почесал живот и расстегнул пряжку на брючном ремне и потянулся как кот после долгого сладкого сна. — Как надоели все эти бесконечные гонки, может завязать и жить бедно, но спокойно.

— Бедно ты уже не сможешь жить, парень, не унывай, по приезду снимаемся, ждать нам нечего, деньги при нас, а на берегу всякое может случиться.

— Так ведь ночь на дворе, к тому же понедельник, моряки в этот день не выходят в море.

— Так-то моряки, а мы, Смагин, рыбаки, нам хош понедельник, хош пятница «13», ночь для нас, приятель, мать родная и спрячет и согреет. Хоть от радаров не уйдешь, зато «Орионы» по ночам не летают, а это уже 50 процентов успеха и если надо, значит, уйдем и не задумаемся, в море спокойнее, там все знакомо. Русские сторожевики сюда не заходят, им не положено, а как выйдем из зоны опять сменим флаг, лишь бы «Дубине» на глаза не попасться, ему дуралею рязанскому пофиг, зона, не зона, начнет палить из орудий, тут уж, не до шуток. — Капитан выглянул в окно и расплылся в улыбке.

— Ну, вот и приехали, эй, там, на трапе, — крикнул он, — команде аврал, свистать всех на верх, командир приехал, а вы все спите, сукины дети.

В тот же момент вся шхуна озарилась гирляндами сигнальных огней и прожекторов на мачтах, надстройке и неоновых светильников, вываленных за борт на специальных кронштейнах по такому случаю. Заспанные с помятыми, но с сияющими от предстоящего дележа лицами моряки, не спеша и степенно выползли из своих кают на палубу.

— Это у нас традиция, — Павел похлопал рукой по кожаному портфелю, раздувшемуся от пачек с банкнотами, — сейчас начну выдавать аванс и премиальные, обидеть никого нельзя, все работали на совесть, вот потому и разукрасили шхуну разноцветными гирляндами, словно рождественскую елку. У меня даже блатные те, что на зоне никогда не работали, с уважением относятся и к рыбалке, и к кораблю, и ко мне, море всех научит уму разуму и тебя, Смагин, не пропустит.

— Ладно, тебе, Паша, я в море с десяток лет без малого мантулил, и все морские законы знаю, уважаю и выполняю, так что про меня ты зря наговариваешь, а если что лишнее и болтаю, так родился таким, ты уж прости.

Глава 13 «Мальчик»

«Мальчик», а в миру Гоша Малышенко, некогда, в доперестроечные времена один из передовых капитанов управления Владивостокской базы тралового флота, орденоносец и член компартии, не сразу влился в «рыночную», а попросту в бандитскую экономику России, возглавляемую бывшими торгашами, комсомольцами-бизнесменами и чекистами. Последний раз он честно рыбачил на своем траулере «Стремительный» в конце восьмидесятых годов недалеко от Сингапура в Малакском проливе и Индийском океане. Через шесть месяцев каторжного труда без кондишки, выходных и женщин, приличной пищи и выпивки, когда копченый тунец уже не лез в просоленную глотку на внешний рейд Сингапура подошел белоснежный красавец-пассажир «М. Шолохов», на котором им привезли замену, семь изголодавшихся по работе экипажей на, измотанные путиной, тунцеловы.

В торговых «щелях» Сингапура и специальных магазинах для русских со знакомыми названиями «Москва», «Владивосток», «Одесса» … шустрые кривоногие китайцы с именами «Саша», «Соня» и прочее, как-то ловко и безболезненно опустошили не такие уж тугие кошельки рыбаков, обменявших реальные доллары на низкопробный джинсовый гардероб, телевизоры с «видюшниками» и порнокасетами, а также ценные по тем временам музыкальные центры типа «Сони», изготовленные рядом в Малайзии дешевыми рабочими руками.

Капитан пассажира Лев Комиссаров по прозвищу «Троцкий» за схожесть с революционным лидером Октябрьской революции за крутой нрав и наличие клинообразной бородки, дал команду опустить боковую аппарель парома, через которую в огромный гараж стали прибывать на мотоботах партии рыбаков с тунцеловов, покачивающихся рядом на голубой лазури океанского рейда. В течении одного дня произошла смена экипажей и всем этим командовал высокий молодой парень в белоснежной рубашке с короткими рукавами, в вытертых до дыр джинсах и без знаков отличия на погонах, как это положено у моряков. Он негромко отдавал указания вахтенным офицерам и матросам белого пассажира и по его уверенному поведению всем капитанам тунцеловов, да и Гоше Малышенко стало ясно, что этот человек играет не последнюю роль на пассажире.

Капитанов, старпомов и помполитов расселили по полулюксам на верхней палубе все тот же человек в белоснежной рубашке. Все члены экипажа называли его «начальник». Вечером пассажир развернулся при помощи подруливающих устройств на сто восемьдесят градусов и лег курсом на восток, оставляя за кормой, тающие в сиреневой дымке, белоснежные небоскребы Сингапура. Капитаны тунцеловов по традиции собрались в одной из кают, чтобы отпраздновать отход, окончание путины и обсудить планы на будущее, выпить по бокалу виски за скорейшее возвращение в родные края.

После нескольких глотков жгучего напитка под названием «Джони Волкер», Гоша Малышенко вдруг начал испытывать в душе приливы одиночества и тоски по дому и любимой жене Катюше, и десятилетнему сыну Егору. Но еще сильнее ему захотелось женской ласки и чуточку любви от незнакомой женщины. Ведь куда не кинь взор, на пассажире всюду витал женский дух молоденьких стюардесс, что по утрам приходили с пылесосами для уборки пассажирских кают и хорошеньких юных официанток, разносящих в ресторане отменно приготовленные блюда. Но, вот так, подойти просто к одной из них Гоша, после долгого перерыва общения с женщиной, не мог. Он, конечно же, отгонял мысль, что его Катюша страдала от разлуки с мужем не меньше его самого, и что она вот так же могла в один прекрасный вечер пойти в ресторан с подругой, а на утро проснуться в постели с незнакомым мужичком, или чего еще страшнее с молоденьким мальчишкой, у которого на уме лишь секс, машины и наркота. Но в рейсе Гоша старался не думать о самом страшном. «Бывает и хуже» — говаривали старые, прожженные мореманы, главное, чтобы жена не втюрилась в нового ухажера и не тратила на него заработанные мужем деньги, а по приходу из рейса не выставила бы законного мужа за дверь. Ничего не поделаешь» — говорили они, — «Такова наша судьба…»

В такие минуты что-то сдерживало Гошу, словно кандалами держало всю его мужскую плоть и тогда Гоша обратился к тому самому «Начальнику», его кажется звали Игорь. Гоша обратил внимание, как Игорь легко общается с девушками. Конечно же, он обладал некой властью над ними, но принудить любую из них к интимным отношениям он не мог, девушки на пассажире сами знали, кто есть кто и что им надо от жизни.

«Начальник» понимающе улыбнулся на просьбу капитана и набрал волшебный номер телефона. Через десять минут, когда мужчины еще не выкурили и по сигарете, в каюту люкс робко постучали и на пороге появились две молоденькие девчушки лет по восемнадцать. Они были настолько прекрасны, свежи и юны, что у Гоши Малышенко, как в молодые годы перехватило дыхание и в голове зашумело, словно после выпитого стакана «Бренди», затем у него со скрипом свело челюсти и пересохло во рту, да так, что он не мог вымолвить и слова.

Игорь кивнул на одну из них фигуристую и опрятную девицу и обратился к капитану тунцелова.

— Познакомься, Георгий, это наша старшая официантка Людмила Семенова, комсомолка и первая красавица на пассажире, но для меня они все прекрасны, — Игорь послал воздушный поцелуй слегка смутившимся девушкам, а вторая красотка — это Ольга Корецкая, наша младшенькая на судне, пока в обслуге, но с ее данными она далеко пойдет.

— Прекратите, Игорь Львович, — Ольга уверенно прошла к столику, уставленному бутылками коньяка, пивом и всяческими заморскими закусками, села на диван и по-хозяйски разлила бренди по рюмкам. Было видно, что эта девушка здесь не в первый раз и ее уверенность в своих женских достоинствах рвущихся наружу из накрахмаленной блузки и узкой короткой юбки в этом помещении играют одну из главных ролей.

Все семь дней перехода до Владивостока Гоша находился в состоянии сказочной эйфории и восторга. Казалось, что вся его прошлая жизнь в тридцать семь лет не стоит и минуты того, что дарила ему эта конопатая Людмилка с длинными гладкими ногами, переходящими в узкие бедра и тонкую талию, эта белоснежная упругая грудь с миндалинами сосков, эти страстные губы…все сводило его с ума, он потерял счет времени, ему казалось эта сказка будет длиться вечно.

Людмила каждый вечер после отбоя и изнурительной вахты, как на работу приходила в каюту люкс своего нового спонсора и любовника. Опытной развратнице хватало всего несколько минут, чтобы задубевшее от постоянного напряжения и стрессов тело и зачерствевшая от одиночества душа Гоши Малышенко оттаяли от нежных прикосновений теплых женских рук и горячего, пульсирующего каждой клеткой, молодого прекрасного тела, словно апрельский снег, под жгучими лучами весеннего солнца. И уже к концу пути за сутки до прихода Гоша с легкой руки одарил ненасытную в любви стюардессу подарками, предназначенные для семьи.

Очевидно, его разум помутился от неописуемых наслаждений, и он в каком-то наркотическом дурмане предложил девушке выйти за него замуж. На это предложение Людмила лишь рассмеялась, легонько потрепала седого капитана за бархатное ушко и под утро ушла к себе в четырехместную каюту на нижней палубе, рядом с машинным отделением, где под грохот и завывание дизелей, непрекращающуюся болтовню подруг по кубрику она прямо в одежде обессиленная упала на свою жесткую койку и разрыдалась. Ведь подобные предложения ей уже не раз приходилось слышать от подобных временных богатых и щедрых любовников, но как только на горизонте появлялись робкие очертания Владивостокских сопок, все они быстро забывали свои клятвенные обещания и незаметно, навсегда исчезали с поля зрения мечтательной стюардессы, чтобы насладиться жизнью в кругу семьи и своих береговых женщин, многие из которых, не выдержав испытаний разлуки, находили себе временное утешение в объятиях береговых ловеласов.

А тем временем начальник рейса Игорь Смагин уже более двух часов сидел в душной радиорубке пассажира в окружении капитанов тунцеловов. Все с нетерпением ждали решение генерального директора БТРФ Юрия Сидоренко о заходе «Михаила Шолохова» в один из самых южных японских портов на окраине острова Хонсю под названием Аомори, для покупки ржавых иномарок для самых отличившихся в нелегкой путине рыбаков.

— Ну что там, Юрий Григорьевич, не томи народ, если откажешь, они меня здесь на куски порвут, — Смагин отпустил тумблер на телефонной трубке, но на том конце, где-то далеко в кабинете генерального далекого Владивостока царило молчание. На самом же деле, там шла настоящая баталия между партийными, профсоюзными органами рыбацкой организации и администрацией. Всех поедало прущее через край чувство зависти и скрытой лютой ненависти к удачливым рыбакам, и это трудно было скрыть друг от друга. Чиновники объединились под красным флагом запрета на любые просьбы «алчных тунцеловов» и казалось, что исход этого противостояния уже, как это бывало раньше, будет на стороне скромных береговых тружеников. Но, позднее выяснилось, что дело рассматривали даже на внеочередном заседании крайкома партии и «сам» ВПЛ дал добро на незапланированный заход.

«А все же откуда у наших рыбаков столько валюты, чтобы купить иностранный автомобиль?» — задал вопрос главный партийный лидер Приморского края господину Сидоренко, но тот лишь развел руками: «Говорят, что машины там, за бугром, дешевле, как говорят, пареной репы» — робко, согнувшись в холопском поклоне и вытирая блестящую от пота лысину большим платком, отрапортовал Юрий Григорьевич.

«Ну, ну, поглядим, что у них там за машины, да не забудьте подготовить новые таможенные пошлины на иномарки, для страны это будет хорошим источником дополнительных сборов» — тут же обратился ВП Конакин к стоящему навытяжку таможенному генералу.

Через полчаса диспетчер тралового флота вызвал «Шолохов» на связь и скрипучим голосом доложил начальнику рейса о положительном решении. Капитаны подхватили Смагина под руки и поволокли в его люкс, где сгоряча порешили скинуться по сотке баксов начальнику рейса на иномарку, а заодно и отпраздновать бурными возлияниями предстоящий заход в японский порт Аомори.

Игорь и сам не ожидал такой реакции от рыбаков и на девяносто процентов был уверен, что Сидоренко откажет ему во внеплановом заходе, ведь стоянка у причала даже в течении часа стоила для компании десятки тысяч долларов. Но что-то там, на верху, срослось в пользу рыбаков и вот уже красный пассажир радостно накренился на левый борт и взял курс на Восток, на совершенно неизведанный до ныне русским людям курс на новые, еще непонятные рыночные отношения, что ждали Россию в будущем. А на завтра к борту теплохода по заявке капитана услужливые япошки подогнали три десятка разноцветных подержанных «тойот», «ниссанов», «хонд», и счастливые обладатели, не скрывая слез радости умильно, как дети, ласкали бока своих новых полированных «коней», которым уже через год полтора предстояло по всем правилам эксплуатации пойти под пресс, но в России они еще десятки лет будут переходить из рук в руки и верно служить своим неприхотливым хозяевам, еще раз подтверждая качество и мировое превосходство японских автобрендов.

В тот памятный день Гоше Малышенко достался Нисан «Цедрик» перламутрового цвета с трехлитровым движком и мощной стереосистемой. На какое-то время он впал в блаженную кому и на пару суток даже забыл про свою неземную любовь в образе стюардессы Людмилы Семеновой. Но когда первое оцепенение спало и за сутки до подхода к Владивостоку, он вспомнил, что обещал бросить к ногам своей возлюбленной все сокровища мира, Гошу охватил неописуемый ужас и смятение.

«Как, он обещал подарить девушке вот эту прекрасную машину, да чем же она заслужила такие щедрые дары!» — Он, капитан, целый год, как проклятый, ишачил на своем ржавом тунцелове, лишенный самых элементарных удобств и жизненных благ, и вдруг появляется она, эдакая красотка и я должен ей все «это» отдать? Никогда! Но ведь она меня и не просила об этом, я сам, по своей доброй воле наобещал ей и еще, кажется, предлагал руку и сердце. Да, Гоша, пора кончать с морями, иначе совсем свихнешься, сопьешься и никто тебя не вспомнит, даже самая паршивая стюардесса с белоснежного лайнера.

Все эти воспоминания пронеслись у «мальчика», как внезапно налетевший шквал в открытом море, и он тот час признал в новом компаньоне «Пашки-краба» того самого Игоря Смагина с пассажира «Михаил Шолохов».

«А ведь он мне должен еще сто баксов за авто, что прикупил себе тогда на причале японского порта…, а если с процентами, то за это время набежала приличная сумма, вот и повод прижать его, наверняка, «краб» получил гонорар от «хозяина» и Смагину кое-что обломилось, вот для чего бог мне послал этих двух дебилов Фрола и орангутанга по кличке «квадрат» в Холмске. Им некуда деваться, за ними тянется дурно пахнущий шлейф от Питера до Владика. Пусть гопники отрабатывают свободу, иначе высажу, где-нибудь на Курилах и тогда пацанам самим придется разруливать свою дальнейшую судьбу.

Так думал Гоша, поднимаясь по трапу на борт своего окрашенного в черный свет краболова. Когда-то эта японская шхуна «Окиро Мару» была арестована еще советскими пограничниками за браконьерский лов краба в территориальных водах Советского Союза. После справедливого суда команду с богом и без копейки денег отпустили домой в Японию вместе с капитаном, который, заплатив сто миллионов йен штрафа, вскоре умер от горя в кругу многочисленного потомства, в одном из сборных домиков на острове Хоккайдо. Ему пришлось заложить все свое имущество, оставив жену и детей без куска хлеба и крышей над головой, а арестованную шхуну злые советские пограничники установили, словно памятник, у одного из самых заброшенных причалов Холмского торгового порта, в ожидании своего звездного часа, и вот этот час наступил.

Нашелся-таки, сумасшедший, по имени Гоша Малышенко, который в тихушку, за десять тысяч долларов купил по цене металлолома у капитана Холмского порта ржавую посудину, отремонтировал, окрасил в черный цвет для маскировки, установил на борту новейшее навигационное и промысловое оборудование и с особым ожесточением и непримиримостью начал свой браконьерский промысел в водах новой немытой «российской империи». С тех пор шхуна уже десяток раз окупила себя и озолотила новых хозяев и Гоша, не без гордости называл ее своей крестной мамой. Счастливый капитан порта Холмск, ломавший голову, где бы можно было утопить чертову шхуну, вдруг занемог от навалившейся на него кучи американских банкнот, вскоре запил и помер, а Гоша в это время уже «наводил мосты» и «сращивал темы» с японскими и корейскими рыбными и крабовыми королями.

И вот Гоша, получивший кликуху «мальчик» за крутой нрав и крепкие кулаки становится легендой японского моря. Все крабовики его уважают и побаиваются, у него команда набрана из отъявленных головорезов и тут какой-то Пашка-краб начинает переходить ему дорогу, не то, что им тесно в океане, «мальчик» начинает терять авторитет у простых смертных рыбаков, а что еще страшнее у японских скупщиков. Сегодня по мнению «мальчика» самодовольный «краб» переполз ту самую черту, переполнил чашу терпения и ему это с рук не сойдет. Два новых его члена команды должны сегодня показать, на что они способны, и Гоша убивает сразу двух зайцев. Убирает конкурента и получает хорошие деньги, а если начнутся какие-либо разборки этих двоих зэков пусть судит морская рыбацкая братия; скобу на шею и концы в воду.

Глава 14 Мальчики играют в войну

Федул и Квадрат стояли перед своим новым начальником, капитаном «Циклопа», переваливаясь с ноги на ногу и опустив головы вниз. Им обоим было ужасно стыдно за тот позор, который терпели их неукротимый характер и вольная воровская душа. «Ничего, я потерплю это временное унижение» — думал Федул через полураскрытые веки рассматривая начищенные до блеска черные лаковые туфли «мальчика», — вот доберемся до нашего берега, там я тебе покажу кто хозяин на земли.

Те же мысли, но еще более свирепые разрывали черепную коробку Квадрата, но приходилось терпеть. Федул еще в Холмске предложил план уйти от погони на рыбацком судне. На Сахалин они попали на военном самолете, за который заплатили командиру экипажа майору Шкодюку десять тысяч долларов, чтобы он их перебросил в Биробиджан. Но сразу после вылета из Петропавловска планы резко пришлось изменить. Всем военным по вертушке выслали предупреждение о бегстве из тюрьмы особо опасных преступников, и командир воздушного судна заглушив одну из турбин запросил экстренную посадку на одном из военных аэродромов вблизи Холмска.

Федул был вне себя от ярости и хотел прикончить весь экипаж бомбардировщика еще в воздухе, но все же, здравый смысл взял верх над эмоциями, когда Шкодюк поклялся уголовникам, что сам лично доставит на своей машине беглецов в порт Холмск и там посодействует их дальнейшей транспортировке.

Шкодюк сдержал свое слово и через «друзей — пограничников» договорился пристроить двух отставших членов экипажа без документов на шхуну «Циклоп».

Капитан шхуны без особого желания под давлением власти все же взял на борт двух, уж очень похожих на зэков, небритых проходимцев и прямо у себя в каюте огласил свои новым пассажирам условия пребывания на борту судна. А условия были очень просты в формулировке: беспрекословное подчинение капитану, иначе разговор суровый: «Якорь скобу на шею и за борт». Бравые члены команды скалили зубы, предвкушая, как они поглумятся над новичками, но когда через пару часов после выхода в море пассажиры назвали свои клички, которые были известны всем ворам от Владивостока до Комсомольска-на-Амуре и даже в лагерях лютой Колымы, все морячки вдруг дружно присмирели и занялись своими делами, а Федул и Квадрат заняли каюту старпома и весь переход до Хокайдо хлестали виски с пивом из холодильника капитана.

Но не так прост был капитан «Циклопа» по кличке «мальчик, чтобы вот так безнаказанно позволять двум ворам в законе хозяйничать на его шхуне. Ночью под шум ветра и двигателей двух пьяных в дымину законников спеленали, словно младенцев, тугим скотчем, а когда они очухались, выволокли на палубу и начали избивать ногами, обутыми в просоленные дубовые кирзачи. Когда же из порванных ушей и перекошенных ртов гастролеров хлынули потоки крови и их тела, похожие на мешки с дерьмом перестали биться в конвульсиях, «Мальчик» поднял руку, что означало конец экзекуции.

Тела без признаков жизни оставили на ночь на сырой палубе и всем на удивление к утру у них начал прощупываться пульс. Пока команда вирала ловушки и грузила краба в трюма прошло еще пара дней. К этому времени Федул и Квадрат наконец-то поняли, что здесь, в море они нарвались не на тех безропотных овец, что при малейшей угрозе жизни отдавали все свои сбережения и клялись по гроб работать на своих новых хозяев. В роли овец теперь выступали бывшие рэкетиры и вымогатели, и цена их жизни оценивалась на это пасмурное утро не более чем в одну японскую иену.

— Слушайте, дебелы, и запоминайте, — говорил «мальчик своим новым холопам, — повторять не буду. Сегодня на «Громобой» привезли порядка ста тысяч долларов. Вся наличка хранится в сейфе в каюте капитана. Не мне вас учить, как надо разговаривать, чтобы любой отдал по своей воле ключи. С вами пойдут два моих человека для страховки, они вооружены, так что если вы вздумаете шутить со мной и моими ребятами, они вас определят куда положено. Если все пройдет нормально, я гарантирую вам безопасность на шхуне до ближайшего порта Приморья, а также процент от суммы за проделанную работу. Вопросы есть? — капитан выждал пару секунд и продолжил.

— Старпом и боцман довезут вас до проходной, документы я вам выпишу сам, а дальше действуйте по обстановке, вы ребята ушлые все знаете и понимаете.

«Ух, кишка позорная, доберусь я до тебя на берегу, будешь у меня в ногах валяться и собственные яйца жрать…» — Федул угрюмо посмотрел в лицо «мальчику» и ухмыльнулся.

— А не много ли берешь на себя, капитан, ты ведь меня теперь знаешь, я тебе никогда этих унижений не прощу и, если подвернется случай, я тебя собственноручно разорву на части.

— Не гони, Федул, я ведь и не таких в бараний рог скручивал, делай, что сказано, это твой единственный шанс, все вперед, ваша ничтожная жизнь в ваших руках…

«А ведь урки поверили, что я их доставлю на российскую сторонку. Не дождетесь, уроды, ваше место — на дне японского моря с железной скобой на шее и жить-то вам осталось не более суток» — кэп отвернулся давая понять наемным киллерам и грабителям, что разговор окончен.

— Идем, Квадрат, нам сегодня дали работу, и мы ее сделаем, как делали всегда, — Федул похлопал подельника по жесткому, словно шпала, плечу и вышел из капитанской каюты.

«Сто тонн — хорошее начало для нового дела. Возьмем сейф, потом кончим Чифа с Драконом и захватим «Циклоп». Он что же «мальчик», давно не посещал Россию и видно забыл, как делают дела настоящие пацаны» — ты тоже так думаешь Квадрат? Напарник кивнул головой и улыбнулся: «Завтра, Федул, ты будешь капитаном «Циклопа», а я старпомом, а все эти морские зверушки будут ползать у нас в ногах и молить о пощаде…

— Какое сходство мыслей, — Федул с восторгом посмотрел на приятеля, — не зря мы с тобой, Квадрат, до сих пор живы и держим в страхе и повиновении половину Дальнего Востока. Идем, кореш, впереди нас ждет слава, деньги и власть…

* * *

Отход «Громобоя» был назначен на шесть часов утра. Пашка-краб решил пока не искушать своих бравых моряков и деньги постановили на сходке в кают-компании делить при входе в нейтральные воды. Там же в открытом океане, подальше от основных морских путей он мыслил на пару суток лечь в дрейф и выдать деньги экипажу. По опыту Павел знал, что как бы не дружен и сплочен был его экипаж, а когда на берегу любому из самых экономных в руки попадали крупные суммы денег, все разлетались в разные стороны по притонам и кабакам, которых в той же цивильной Японии в любом порту великое множество, а через пару — тройку суток, на утро большинство проматывало почти всю наличность, и на судно бродяги морей приползали трясущиеся от холода, похмелья и позора, как побитые собаки, а бывало, что моряки возвращались на борт лишь в одних рваных, в пятнах крови и грязи, носках и трусах.

Кэп поднялся на мостик и огляделся. Все так знакомо в рулевой рубке. Он погладил штурвал и по спине пробежали мурашки, словно он прикоснулся к телу любимой женщины. «Ух ты черт, какой магнетизм царит в каждом изгибе контура шхуны и штурманский столик с грудой карт, и навигационные приборы, и гудящий гирокомпас все излучает незримую энергию, накопленную годами скитаний по океанам. Здесь его дом, потому как каждая мелочь, начиная от измерителя и параллельной линейки и кончая радиолокатором и новейшей, установленной в Пусане GPS навигации, мила его душе.

Ярко оранжевый диск солнца закатился за черту горизонта и капитан по привычке, а скорее всего, машинально, включил наружное палубное освещение, и его «краболов» вмиг засиял десятками стояночных огней, освещая часть новенького причала, наполовину погруженного в серую дымку приближающихся сумерек. В темноте на панелях высветились сигнальными огоньками индикаторы судовых приборов. Павел включил эхолот и с удовлетворением отметил, что под килем гораздо больше семи футов. Затем запустил рулевую машину и старенький японский радар «Furuno». Все вокруг загудело, запищало на свои голоса. На, мерцающем изумрудном экране локатора обозначилось побережье с причалами и светящимися точками стоящих на рейде судов. На мониторе электронной карты он включил определитель регистрации с названием судов и их данных, но кроме иностранных названий он ничего не нашел.

«Вот русские, все зашифровались под иностранные флаги, а ведь их сейчас в порту не менее десятка» — кэп хмыкнул и почесал стриженый затылок. «А ты сам, то же все под «удобный флаг» норовишь прогнуться, налоги не хочешь платить, ну и правильно, пусть эти парни в кремле определятся, что это за страна такая Россия, где управляют ставленники из Вашингтона и если уплатить все налоги, то по миру на завтра с сумой пойдешь. Потому и врем мы сами себе… ну да ладно» — он взял микрофон и позвал: «Машина мастику».

— На связи машина.

— Второй, Иваныч, ты что ли, а где стармех? — Павел тревожно взглянул на часы, фосфорные стрелки на циферблате его «Омеги» показывали половина девятого.

— Дед спрашиваю, где…?

— Отдыхает, Павел Тимофеевич, просил не тревожить до отхода.

— Машине четырехчасовая готовность, — голос капитана начал утрачивать либеральные нотки и это означала как для второго механика, так и для всего экипажа, что расслабуха закончилась. Но все по опыту знали, что отдых будет при выходе в открытое море, когда судно ляжет в дрейф и кэп собственноручно вручит каждому члену экипажа по паре бутылок виски, ящику баночного пива и пачку честно заработанного бабла. Ох уж этот сленг и красноречие глаголов и местоимений, выдернутых русскими людьми из нищенского словарного запаса криминальных одесситов и москалей.

Пашка приоткрыл лобовой иллюминатор и крикнул вахтенному на трапе.

— Эй, Дремлюга, все на борту?

Матрос поднял голову и обнажил золотые фиксы на фасаде крупных зубов.

— Дракон и Витя — «Порожняк» час тому назад пошли прогуляться по порту, — он развел руками, пока на горизонте все тихо.

— Вот я им погуляю, — кэп ударил кулаком по планширю, отчего освещение судна в испуге замерцало. — Знаю я их прогулки, как вернутся обоих ко мне в каюту.

— Понял, Павел Тимофеевич, — Дремлюга отчего-то снова улыбнулся, словно пытался угодить мастеру, и натянув на уши черную вязанную шапочку вновь углубился в чтение какой-то толстой книги.

«Вот урки, всю молодость с ножами и кастетами пробегали, да по тюрьмам туберкулез наматывали, а сейчас все поголовно за книги взялись. Видно требует русская душа хорошего чистого слова, и ничем эту потребность не истребишь».

Павел выключил все приборы и, прыгая через несколько ступенек, скатился по трапу к себе в каюту, где на его любимом кресле восседал Игорь Смагин, потягивая холодное пиво и листая программы на его, Пашки-краба, любимом телевизоре «Сони», упакованном по старинке в корпус из красного дерева.

— А ну-ка, сявка, брысь отседа на шконку, — Павел жестом указал Игорю его место, — это тебе не красный пассажир, и вообще хватит хлебать пойло, у меня матросы все тверезые, как стекло, и книги читают, а какой-то залетный пассажирчик постоянно под градусом и от японской порнушки не оторвать.

— Ой, ой, книголюбы-трезвенники на браконьерском краболове, — Смагин нехотя пересел на стул, но банку с пивом так и не выпустил из рук. — Посмотрим, в каком виде под утро твои книголюбы заявятся на борт «Громобоя». Да, да, Паша, я имею в виду Косявого и Витю — «Порожняка» Наверняка хлопцы где-то раздобыли валюты и сейчас с особым усердием обменивают ее на литры японской самогонки под названием «Сантори Виски».

— От тебя, Смагин, я гляжу ничего не утаишь, ты их видел, что ли?

— А зачем мне их видеть, Паша, ты ведь с моста так орал, что на другом конце этого тихого городка япошки в ужасе подскакивали со своих спальных циновок и забрались на вершины самых крутых небоскребов в надежде укрыться от очередного цунами. Ты бы еще, мастер, судовую сирену включил. А на счет того, какие они вернутся, ты, кэп, и без меня хорошо знаешь.

— Да, верно, Смагин, знаю, — Павел в пол оборота скосил один глаз на Смагина и ухмыльнулся, словно видел его впервые.

— Знаю, Смагин, но я знаю и то, что эти парни к шести утра будут трезвее нас с тобой, и меня не подведут, вот это главное в моей команде, а то что я каждому лично шею намылю — это тоже факт.

В это время забился в истерическом звоне огромный телефон на письменном столе. Вахтенный Дерюга доложил, что на причале едва держатся на ногах Дракон и Витя — порожняк. Их поддерживают под руки два крупных парня, по виду и выражениям, летящих из их пропитых глоток — это русские моряки. Амбалы то же были навеселе, но на ногах держались крепко.

— Эй, на вахте, заберите своих на борт, мочи нет слушать их байки про то как вы ловко в последней ходке ускользнули от «костгарда» под прикрытием имитаторов и удобных флагов.

— Павел Тимофеевич, я один их не затащу, а команда спит, — заикающимся голосом пробормотал в трубку матрос Дремлюга.

— Пусть волокут этих алкашей в каюты, а через пару часов буди, хоть из пожарного шланга поливай, но чтобы перед отходом были как стеклышко, все понятно, действуй, вахта, — Павел швырнул трубку в гнездо аппарата, да так, что она застонала всеми своими эбонитовыми молекулярными звеньями. — Они мне еще за свой поганый и длинный язык ответят, забыли, шельмы, что давно вне закона моря бороздят и землю топчут.

Любопытный Смагин встал и выглянул в боковой иллюминатор кэповской каюты, но тут же резко отшатнулся, словно его ударило разрядом низковольтового тока.

— Там, на причале бандиты, — Смагин пригнувшись отошел от окна, — я их знаю — это Федул и Квадрат из Владивостока, уж не по мою ли душу их занесло аж на Хоккайдо, хотя перед командировкой на Камчатку, я с Федулом все темы, как говорят, перетер и у нас друг к другу претензий не было. Что бы там ни случилось, мастер, быстро, в тихую буди команду и вооружай, чем можешь, у этих волков нюх на деньги, а у тебя в сейфе приличный сума. Эти хлопцы ради таких денег на все пойдут.

— Да кто они такие, эти Федул и Квадрат, — Паша-краб попытался выглянуть в иллюминатор, но Смагин жестом руки остановил его.

— Они очень опасны, Паша, ты даже не представляешь, насколько они опасны. Эти люди за сто баксов перережут горло любому, кто встанет на их пути, а потом спокойно поужинают и пойдут спать.

— Знаешь, братан, — Павел словно мечом рубанул воздух волосатой рукой, — здесь, в Отару, куда не плюнь, попадешь либо в бандита, либо в афериста или в простого в проходимца типа нашего Витька-порожняка.

— Как знаешь, капитан, я тебя предупредил, если эти парни здесь, то назревает крупное дельце. Они за тысячу верст не ездят щи хлебать. У тебя самого есть оружие?

— Да, в сейфе «макар» с двумя обоймами, но я забыл, когда я его последний раз чистил и стрелял. — Павел достал связку ключей из стола и открыл сейф, где под кипой папок и каких-то документов поблескивало чернью рукоятка всем известного «русского миротворца».

Кэп плавно вставил обойму в рукоятку пистолета и передернул затвор, который с радостным металлическим звоном откликнулся, загнав в ствол первый патрон. Павел как-то по-мальчишески крутанул его в руке и поставил на предохранитель.

— Я готов, где твои гопники?

— Паша, рано веселишься, быстрее поднимай команду, они уже громыхают своими башмаками по трапу, — Смагин нахмурился и свел густые брови на переносице.

— Вот теперь, начальник, вижу, что дело пахнет керосином, — мастер взял трубку телефона и набрал две единицы.

— На трапе, слышишь меня, вахта, придержи всю честную компанию на входе, ничего не знаю, делай, что хочешь, а чтобы пять минут эти красавчики находились в твоем поле зрения. Есть у тебя под рукой что-нибудь увесистое.

— Есть, командир, в пожарном ящике «Крокодил» для задрайки трюмов и свайка в сапоге, она родимая всегда при мне, — Дремлюга хихикнул в трубку, — кого первого валить, шеф, ты только команду дай…

— Пока команда, удержать их на пять минуть и ни каких вольностей, все действуй, — Павел повернулся к Смагину, — ты паря сиди пока здесь, на телефоне, а я пошел поднимать свою гвардию, — кэп легко и бесшумно, словно морской кот, выскользнул из каюты и уже через минуту Игорь услышал шум голосов на главной палубе. Моряки спросонья не могли понять, какого черта кэп авралит их среди ночи на стоянке в спокойном японском порту.

— Тихо, братва, — Паша-краб, как заговорщик, вынул из кармана «макар», и это сразу отрезвило матросов, — слушать сюда, пацаны, вы все, я знаю, не подарок, но за дверьми двое людей, которые вас передавят, как щенков, пикнуть не успеете. Они пришли сюда за нашими честно заработанными кровными долларами, мочить их нельзя, будет много шума, если сейчас мы разом навалимся на них, то все обойдется без кровопролития, и мы спокойно снимемся в море, а там уже решим, что с гнидами делать. Итак, наш успех зависит от внезапности, бандиты не знают, что их опознал наш новенький и потому так себя ведут нагло и спокойно. В коридоре места мало, нам не развернуться, поэтому вяжем их на палубе, и чтобы не звука, кляп в глотку, удавка на шею, вязать руки и ноги. Нас шестеро на каждого по три человека.

— Семеро, мастер, — Смагин протянул морякам два рулона скотча, — это лучше, чем любые кляпы и самые прочные кончики, на себе проверял.

— Ты почему здесь, я тебе приказал сидеть в каюту, — кэп махнул рукой, — да хрен с тобой, только не мешайся, все пошли…

Схватка была короткой, ожесточенной и яростной. Уже, опоясанные липкой и прочной пленкой, Федул и Квадрат бились и хрипели на палубе, то и дел разбрасывая, навалившихся на них моряков. Но вот кто-то из моряков не выдержал и приложился каждому по темечку деревянной колотушкой, той что забивают клинья при пробоине в днище судна и постановке цементного ящика. Это вмиг успокоило бандитов и два огромных тела вытянулись на палубе, слегка подрагивая кончиками рук и ног. После того как их тела упаковывали в несколько слоев липкой ленты, Мастер сел на мускулистую спину Квадрата и вытер пот рукавом кителя.

Он словно охотник, после удачного выстрела похлопал свою добычу по выпуклым ляжкам и улыбнулся во весь свой «золотой» рот.

— Карманы у гостей проверили?

— Да, кэп, два ствола и нож, типа «наваха» — Дремлюга протянул мастеру трофеи.

— Ну, а с нашими алкашами, что будем делать? — Павел обвел взглядом команду и остановил суровый взор на Драконе и Витьке, которые сидели на палубе и размазывали кровь по лицу, обильно струящуюся из сизых и распухших от ударов носов несчастных моряков, попавших под жернова схватки.

— Чего это было? — Дракон непонимающе глядел то на моряков, обступивших место схватки, то на скрученных и обмотанных, словно мумии, людей, — братва, чего мы такого сделали, ну побухали, с кем не бывает…

— Заткнись боцман и не зли меня, — Павел встал и отряхнул брюки, — вы притащили на борт налетчиков и если бы не наш пассажир, то все мы этой ночью кормили бы японских крабов, — короче через десять минут всем по местам стоять, а этих пока в трюм, пусть вспомнят карцер. Выйдем в океан, будем сообща решать их судьбу.

Глава 15 «Орлова» возвращается

Темный силуэт огромного судна навис над небольшой шхуной, словно призрак из тумана Японского моря. Еще бы пару минут и на очередной волне океанской зыби черная громадина в рыжих подтеках ржавчины неминуемо навалилась бы на крохотный краболов, мирно лежащий в дрейфе в сотне морских миль от оживленных морских путей, но «счастливому» судну и в этот раз подфартило.

Может от того, что Кэп вновь заменил название на родное и привычное его глазу и душе — «Галина», возможно, врожденное предчувствие одного из членов экипажа, который вовремя открыл затуманенные алкоголем глаз и, ошарашенный увиденным, бросился с дикими воплями на бак к судовой рынде. Часто зазвенел бронзовый колокол и еще не проснувшиеся после двух суток обильного возлияния спиртных импортных напитков в ненасытные и жаркие глотки искателей приключений, полупьяные моряки на автомате стали выполнять свои забитые в их мозг «служебные» обязанности.

Загудел двигатель, из трубы взметнулся столб черного дыма, Пашка-краб, голый по пояс, дал полный вперед на судовом телеграфе и, круто переложив штурвал на шестнадцать румбов, умудрился увернуться от навала. Зеркальная гладь по корме вспенилась, вычерчивая на темно-зеленой воде овал лихого спасительного виража. «Галина» так сильно накренилась, что черпанула бортом пару тонн холодной морской водицы. Темная океанская масса ревущим потоком хлынула в приоткрытый трюм, где извивались, как черви пленные налетчики, но опытный мастер сумел-таки, выровнять крен судна, переложив перо руля в обратном направлении и вернул реверс в положение «стоп машина».

Только сейчас Павел с ужасом разглядел, какой опасности они только что избежали. В сотне метров от шхуны раскачивался огромный пассажирский лайнер. Его корпус был когда-то выкрашен чернью, но после долгих месяцев скитаний по морям и океанам превратился в грязно-серый густо покрытый ракушками и изумрудной травой ниже ватерлинии. Надстройка была заляпана рыжими пятнами и подтеками от ржавчины. Очевидно, команда судна покинула борт либо с угрозой затопления, либо по каким-то другим причинам. На борту чуть проглядывало название бывшего лайнера на латыни — «NATASHA».

— Господи, да он необитаем и до боли похож на наш пассажир типа «Актриса», — Смагин стоял с кэпом и восторженно глядел на, выросший прямо посреди океана корабль.

— Похоже, что это один из тех «летучих голландцев», что по слухам и легендам иногда являются взорам моряками перед страшной бедой, — Паша-краб усмехнулся, — но мы-то в эти байки не верим, не так ли, Смагин? — Павел взял в руки большой бинокль, чтобы получше рассмотреть корабль-призрак.

— Да, капитан, с похмелья и не такое может привидеться, очевидно, это массовый мираж, который появляется, как правило, после хороших групповых попоек. Мне, как-то после хорошей вечеринки, растянувшейся на трое суток. привиделось, что я плыву на огромном судне по стритам и авеню Нью-Йорка и черные американтосы приветствуют меня как своего брата. Забавное было путешествие, особенно когда нигеры орали: «Спускайся к нам, белая задница, мы хотим тебя и будем иметь твою белую задницу всей черножопой америкой…», а я их давил, давил.

— Ладно, Смагин, хорош баланду травить, надо проверить по определителю, что это за развалюха и откуда она взялась посреди Тихого океана, — кэп включил экран картографа, задал координаты, выданные GPS датчиком и пробормотал себе под нос: «данные на это судно отсутствуют, то-то я смотрю из носового клюза стальной конец болтается. Вели красавицу очевидно на буксире в последнее плавание, а во время шторма буксир и лопнул. — Павел загадочно посмотрел на Смагина и продолжил, — буксировщик, вероятно, не смог завести новый конец и решил бросить корабль на произвол судьбы, а сам доложил в береговые службы, что буксируемое судно во время урагана пошло ко дну…ну как версия, Смагин?

— Тебе виднее, кэп, — Игорь почесал нос и хитро сощурился, — я точно знаю, что если ты обнаружил в море бесхозное судно, без экипажа и не на ходу, то оно по международным законам принадлежит тебе, то есть нам, уважаемый капитан, а весу в этой потрепанной годами «актрисе» не более пяти тысяч тонн. Это просто сдать на лом китаезам на круг будет не менее двух лямов баксов.

— Смотри, какие мы шустрые, он и законы знает и морджу свою присчитал, — Павел постучал пальцем по экрану локатора, — гляди сюда, мы не одни в океане, в двадцати милях от нас небольшая цель, движется со скоростью двадцать пять узлов в час. Кто по-твоему может идти с такой скоростью в океане. — Смагин раскрыл рот, пытаясь что-то сказать, но Павел опередил его.

— Правильно, начальник, у нас по курсу сторожевой корабль и через полчаса он будет здесь. Какой дурак может забраться так далеко от берега, не заботясь о том, что топлива ему при таких скоростях хватит лишь на полпути, правильно, только командир ПСКРа «Спрут» каплей Вася Дубина. Правда у меня все на борту чисто, к бумагам тоже комар носа не подточит, но в трюме у нас два связанных человека и это походит на похищении… и мы, Смагин, автоматически попадаем под статью. Короче, — Павел взял микрофон и включил принудительную громкую связь: «Вниман6ие экипажа, перед нами неопознанное судно, обнаружили его мы и это наш трофей. Но к нам приближается пограничный сторожевой катер, командир на нем не безызвестный нам каплей Дубина. Я собираюсь предъявить претензии на правообладание обнаруженного нами судна, типа пассажир. Единственная мелочь, которая может мне помешать это сделать — наличие в нашем трюме двух бандитов. Я хочу в течении пяти минуть выслушать ваши предложения…

На палубе наступило гробовая тишина. Ни один из моряков так и не смог придумать правильного решения.

— Итак, братва, время истекло, теперь слушайте меня и не говорите потом, что я не дал вам высказаться, — все моряки одобрительно загудели.

— Сейчас майнаем рабочую скоростную шлюпку в ней на пассажир отправятся два добровольца во главе…, — кэп сделал паузу и взглянул на Игоря. Смагин, не колеблясь, кивнул головой. Он рвался на пароход и мыслями был уже там. По всем признакам это его старая знакомая та самая «Любовь Орлова», на которой он сделал свой первый рейс начальником рейса. Конечно же, он будет там первым, ведь он знает на пассажире каждый закуток от киля до клотика, а сколько воспоминаний связано с этим пассажиром. Вон и два квадратных иллюминатора его полулюкса, выходящие на прогулочную палубу и капитанский мостик с открытой дверью на крыло…

— Итак, — зычный голос Паши-краба прервал такие милые душе Смагина воспоминания, — я вижу добровольцев нет, — кэп нахмурился и его лицо приняло угрожающее выражение. — Что страшно с бодуна, а может вы на самом деле все сявки позорные и с кем мне приходится работать. Тогда я сам назначу «добровольцев» — Паша засмеялся своей невинной шутке. — Пойдут Дракон и Витя-порожняк, давайте, ребята, мухой в шлюпку, и чтобы через десять минут на флагштоке этой ржавой посудины висел наш Российский флаг. Задача ясна, Смагин командуй…

Игорь, словно ястреб, почуявший на земле добычу, рванул по трапу на мостик. Здесь в одной из ячеек, где в деревянном стеллаже из красного дерева хранились флаги почти всех государств мира, а также международного свода сигналов. Он вынул из ячейки туго смотанный в рулон российский триколор и не удержался, чтобы не развернуть двухметровое полотнище, из грубой полипропиленовой ткани, на идеально чистой палубе рулевой рубки. Трехцветный флаг, очевидно, был изготовлен в одной из женских колоний, где-нибудь в Вологодской губернии. Неровные строчки стежков и заломы на краях стяга говорили, что его шила на скорую руку одна из зэчек, получившая свой срок за убийство тирана и алкаша мужа в одной из российских провинций и тянущая свой, нескончаемый, подобно этим бесконечным швам, срок, на сотнях трехцветных флагов, которые затем разлетались по бескрайним Российским просторам, городам и селам, гордо реяли на флагштоках бесчисленных администраций российских городов и поселков, на гафелях военных, торговых и рыбацких судов, и вот сегодня, одному из них предстояло взвиться и развернуться во всю ширь на ржавой сигнальной мачте забытого всеми умирающего, когда-то блистательного пассажирского лайнера.

Как еще недавно страшная болезнь метастазами разрушала прекрасную плоть талантливой актрисы, так сегодня коррозия так же беспощадно разъедала, казалось, супер прочную сталь корпуса корабля. Железная «актриса» никак не хотела умирать и превращаться из кумира миллионов людей планеты в груду ржавого металлолома. Она беспомощно раскачивалась на океанской зыби, скрипя и охая, словно древняя старуха с переломом шейки бедра и в сладком предвкушении ужаса последнего в своей жизни инсульта.

Заскрипели тали и легкий катер с подвесным мотором «Хонда» плюхнулся на воду. Смагин накинул на плечи оранжевый спасательный жилет и подошел к Павлу.

— Командио, дай ствол на всякий случай.

— Чего, приведений испугался, — Павел усмехнулся, — на, держи, начальник, только не пали с перепугу, сам понимаешь, «макар» не зарегистрирован, а Вася Дубина уже на подходе. Да, еще я решил твоих братков из трюма на пару часиков переправить на «летучий голландец». Дракон возьмет блоки и штормтрап с сеткой. Ноги моряки им уже освободили, поднимите на борт в сетке и пусть погостят временно в комфортных апартаментах, я думаю, ты им там можешь даже капитанскую каюту предоставить. Все, «фул ахэд», как говорят моряки, досмотровая группа Васи Дубины через пятнадцать минуть пришвартуется к нашему борту и начнет шмонать мою «Галину». Мне все надо перепроверить и подготовиться к его визиту.

* * *

Крупная зыбь раскачивала пустой, словно барабан, корпус «Черного пассажира» и тот, как Ванька — встань-ка, перевалившись на один борт через минуту, чуть задумавшись, кренился на другой, обнажая взглядам моряков, поросшее морской травой и ракушками рыхлое брюхо всеми забытого и постепенно умирающего парохода.

Смагин, сидевший на корме у руля, чуть сбавил газ и повел катер ближе к ахтерштевню, где надводная часть пассажира была самой низкой. Он старался держаться подветренного борта, но пароход, как специально все время выходил в нужный момент на ветер. На рыбинсах, рядом с ним в ногах мирно посапывали двое связанных людей. Они уже не проявляли чувства агрессии и, очевидно, смирились с происходящим и приготовились к худшему.

Но вот Игорь улучил момент и почти вплотную подошел в борту. На верху и внутри судно что-то громыхало и стонало и это навевало страх, слышались скрипы, стоны и вздохи, словно у древней старухи перед причастием. Все это рождало в мозгу всевозможные видения, навевало тоску и ужас. Игорь прикрыл глаза рукой от ярого светила на лазурном небосводе и внимательно оглядел горизонт, где на искрящейся от солнца и выпуклой, как линза, морской глади уже ясно различались контуры российского «костгарда» и белые буруны волн, с искрящейся пеной, вырывавшиеся из-под форштевня корабля разлетались вдоль бортов, словно из откупоренной огромной бутылки шампанского.

«Вот, во истину, дубина — он и есть дубина, совсем не бережет топливо, идиот, прет, как на параде, не меньше тридцати узлов в час, а ведь до ближайшего российского порта около пятисот морских миль» — усмехнулся Смагин, — у тебя же, дурашка, название — «береговая охрана», а ты куда, дебил, забрался, неужели рассчитывает, что Паша-краб потянет на буксире за «ноздрю» эту пограничную, размалеванную словно старая шлюха и прогнившую насквозь, как и весь пограничный флот, костгардовскую развалюху обратно на базу?»

— Привет, братаны, чего притихли? — Игорь по — приятельски похлопал Федула и Квадрата по скрученным скотчем мускулистым рукам. — Извините, пацаны, что так недружелюбно вас встретили, но вы сами знали, на что шли, а у нас не было выбора.

Федул покосился одним глазом на Смагина и презрительно сплюнул кровавой слюной на палубу.

— Развязал бы ты меня, братишка, а уж потом бакланил, или боишься, мы ведь с тобой почти кореша были и общее дело делали, а ты с мужиками связался. Эта быдлятина тебя в первую же очередь и сдаст мусорам или гэбистам, не сомневайся, а мы живем, сам знаешь, по понятия и сами решаем свои проблемы.

— Знаю, Федул, я ваши понятия, — ты ведь клялся мне, что в мою тему не полезешь, и вот мы встречаемся на Хоккайдо, значит, все это время ты шел у меня по следу. — Игорь сбавил газ, и легкая резиновая шлюпка медленно начала приближаться к борту Черного пассажира.

— Ты, Игорь, еще баклан в наших делах, я хотел подстраховаться, чтобы наши с тобой баксы не ушли к ФСБэшникам, а твой «карп» — конченая гнида, он-то мне и сообщил о деньгах, потому как должен в общак лимон зелени.

— Да не гони, Федул, Карп с братвой никогда дел не имел и если помнишь я всегда решал проблемы и с бандитами, и с так называемой властью.

— Ну, ну если доживем до Владика я так и быть, перед тем как свернуть тебе шею покажу весь расклад, а пока ты здесь банкуешь и можешь делать с нами все что угодно. Для меня жизнь — сплошная игра и пока масть, как видишь, не катит, — Федул отвернулся и затих.

— Потерпите, ребята, сейчас доставим вас на борт «черного пассажира» и я лично освобожу вас, но есть маленькое «НО» … хочу вам сделать деловое предложение, от которого, хоть это и банально, невозможно отказаться, — Смагин подмигнул Косявому и продолжил. — Сейчас я поднимусь на борт «актрисы» и застолблю на это ржавое корыто свои права. Вас тоже поднимем на борт, и пока не подойдет буксир вы, пацаны обязаны будете охранять «черного пассажира» от посягательств всяких там «морских флибустьеров», в том числе и от наглых «костгардов» и считайте, что вы, с этого момента в доле. Если вы решите снова устанавливать свои бандитские законы, сами понимаете, команда шхуны церемониться больше не будет, тем более, что без вас пай на человека автоматически увеличивается, все понятно? — Федул в знак чуть кивну головой, а Квадрат зевнул и одобрительно ухмыльнулся.

— Я так и думал, вы парни смышленые, — Смагин жестом руки указал Дракону на подзор кормы судна, где к борту были приварены аварийные скобы для подъема на палубу с воды.

— Держи румпель, Дракон, и давай осторожно, чтобы нас не затянуло под подзор и не накрыло, подходи на волне как можно ближе к перу руля.

— Не учи ученого, — пробурчал недовольно боцман и чуть сбросил газ. Теперь казалось, что маленькая шлюпка зависла в одном положении, но это так только казалось со стороны. Опытный моряк лавировал между волн, ожидая подхода крупной зыби, а Смагин, туго затянув ремни на спасательном жилете, стоял, словно спринтер на низком старте, в ожидании заветной команды.

Игорь наклонился к уху Фендула, который, почуяв азарт нового дела, весь трясся в приступах, нахлынувшего адреналина.

— Ты видишь, братан, эту дрейфующую развалюху, — Игорь указал пальцем на покрытую ржавчиной и мхом изумрудных водорослями на провалившихся между шпангоутами, словно у старой клячи, боками «черного пассажира». Он придвинулся еще ближе к Федулу, словно удав, исполняющий ритуальный танец перед загипнотизированной жертвой.

— Ты помнишь этот, некогда прекрасный, белоснежный, сверкающий достатком и достоинства, пассажирский лайнер? Да, старина, это та самая «Любовь Орлова», то есть то, что от нее осталось, как и от старой прогнившей советской системы. Я вот что подумал, приятель, а ведь это все не случайно — это судьба. Ты, я, она — это знак! И я только сейчас понял, что это бог послал нам эту посудину в благодарность за наши мытарства и мучения. — Игорю вдруг стало смешно и удивительно легко на душе. «Ну, я и наплел моим друзьям, чего доброго еще возомнят из себя избранных, потом их как тех комсомольцев, только тротил или «калаш» остановит». — Игорь прокашлялся и продолжил монолог, не переставая следить за движением шлюпки.

— Я только сейчас понял, приятель, что этот «летучий голландец» по праву принадлежит не только мне и экипажу рыбацкой шхуны, но и вам, братаны. Если я выведу вас из игры, «она» не достанется никому, и потому, что все то, плохое, что произошло между нами до встречи с «черным» пассажиром, предлагаю забыть во имя главного дела. Только действуя сообща, мы добьемся результатов. У нас на хвосте вооруженные до зубов холопы той старой системы, которые будут драться за барское добро не жалея ни сил, ни живота…

Федул поднял тяжелый взгляд на Смагина, затем перевел его Квадрата. Тот в нерешительности повел широкими плечами и кивнул головой.

— Мы согласны, начальник, говори, что нужно делать, тебе в этой игре банковать, покажи, какой ты фартовый пацан.

Игорь вытащил из кожаного чехла на поясном ремне огромный, отполированный до зеркального блеска и наточенный, как бритва, тесак, подаренный ему Пашкой — крабом за помощь в обезвреживании Федула и Квадрата, и вот теперь он этим самым тесаком рассек тугой скотч на запястьях бандитов. Да, это был очень рискованный шаг и на него он решился, когда понял, что даже такие морские волки, из которых состояла команда «Громобоя» тире «Галины» — не в состоянии будут справиться с вооруженными и обезумевшими, в свеем холопском рвении, погранцами под командованием невменяемого негодяя, каплея Васи Дубины.

Между тем, шлюпка уже клевала носом, черпая холодную морскую воду, кружась в водоворотах у подзора ахтерштевня «Орловой», чье имя в виде наваренных металлических букв, уже можно было отчетливо разглядеть даже под толстым слоем ржавчины и толстым слоем черни. Дракон включил нейтралку и движок перешел на тихое урчание. В тот же момент он ловко метнул выброску на одну из приваренных к борту балясин. Резиновая груша на конце выброски сделав несколько оборотов вокруг скобы затянула крепкий узел и замерла, словно ожидая дальнейших команд. Дракон расплылся в улыбке, явно гордясь своим мастерским броском.

Глава 16 Новые сюрпризы «Черного пассажира»

— Ну, ну, смельчаки, кто первый…? — боцман с явной иронией обвел взглядом экипаж спасательной шлюпки и вдруг он замер, лицо его исказила гримаса ужаса. — Слышите, там внутри кто-то есть. На шлюпке все замерли, даже лицо Квадрата, не подверженное мимике и эмоциональным нагрузкам, неожиданно как-то сморщилось и постарело лет на двадцать. Из чрева, казалось безжизненного корпуса необитаемого корабля, доносился протяжный заунывный вой, который временами заглушался ударами волн о корпус судна и слабым рокотом подвесной «Хонды», но через минуту-другую набирал новую силу, способную превратить любого героя в ничтожное, трясущееся от страха, животное.

— Слышите писк внутри, — это не скрежет металла, — боцман приподнялся и указал пальцем на «черного пассажира» — это крысы и их там тысячи! Я бы никому не пожелал сейчас оказаться в их дружной голодной компании.

Смагин то же все отчетливее слышал этот омерзительный писк и вой и страх сковал все его тело, предательские мурашки поползли по коже, а лицо запылало, словно он, вдруг, очутился в метре от мартеновской печи.

— Все, Смагин, ты проиграл, — Федул развел руками, — партия за крысами, — не переживай, браток, так часто в жизни бывает, сам знаешь, фортуна — та еще шлюшка, — он улыбнулся, оскалив крепкие желтые зубы, — Дракон, поворачивай свой резиновый тарантас обратно, я лучше властям сдамся, с ними можно договориться, даже с такими, как этот ваш Дубина. Так называемые силовики и прочие административные лакеи за «американскую зелень мать родную продадут. Не обеднею, поделюсь с ворюгами от «власти». Это, браток лучше, чем стать завтраком для мерзких тварей, или у тебя, начальник, есть еще какие-нибудь идеи или предложения.

— Заткнись, Федул, — это моя первая просьба, а точнее приказ, — Игорь привстал в шлюпке, но тут же снова плюхнулся на седушку, чтобы не свалиться за борт, — всем оставаться на своих местах, я полез наверх.

— Ты чего, начальник, обкурился или дорожку «кокса» замахнул, — голос принадлежал безбашенному напарнику Федула, — это же не береговые крыски, пацаны на зоне рассказывали, что судовые в десятки раз мощнее и агрессивнее их береговых собратьев. Эти «пираньи» растерзают любого на кусочки в несколько минут, даже твои кирзачи схавают на десерт и не подавятся.

— Квадрат, какая удача, что мы с тобой встретились в экстремальных обстоятельствах, и у тебя прорезался голос. Ты ведь никогда и ничего не боялся и еще недавно Федул говорил, что жизнь для него — всего лишь игра, а ты кивал утвердительно головой, ну и куда же делась ваша бандитская бесшабашность и лихость, — Смагин нервно рассмеялся, — ты что же, обычных крыс испугался, заверещал, как девка вокзальная, давай со мной, на верх прикроешь тыл пока я флаг вздерну на рее, — Смагин обвел веселым взглядом сидящих, но люди опускали головы и молчаливо сопели простуженными носами.

— Косявый, Дракон, я не узнаю вас, чтобы заработать сотую долю денег, что сейчас бултыхаются перед вашими сизыми носами, вам понадобиться ишачить всю оставшуюся жизнь — Игорь тяжело выдохнул, он сам уже не понимал, что надо делать дальше, но какая-то сила заставляла делать не совсем обдуманные действия наперекор всему и здравому смыслу. Его неугомонный мозг выдавал ему один вариант за другим, пока не отфильтровав миллион лишних, не остановился и дал команду.

— Короче, братва, я иду наверх один. Я должен поднять этот чертов флаг, иначе, я не буду себя уважать. Но вы должны помочь мне. Косявый, ты своей дюралевой битой колоти что есть сил по стальному корпусу. Пусть вонючие твари сходят с ума и от шума их ряды придут в смятение и ужас. Крысы перестанут повиноваться рефлексу голода, другой более сильный, инстинкт выживания, заставит их метаться и пожрать друг друга…

Ты где таких сказок начитался, начальник, — Федул покрутил указательным пальцем у виска, делай, как знаешь, но я по тюрьме знаю, что крысы очень умные и организованные существа и их трудно чем-то сбить с толку.

— Хорош, Федул, ты тоже перед страхом смерти превратился в философа, а на счет ваших тюремных «крыс» мне ничего не говори, вы с ними быстро там расправляетесь, лучше помогите Косявому, а ты Дракон не забыл прихватить на катер баллончик с белым спреем, молодец, напиши русскими буквами на заднице нашей черномазой красавицы — «актрисы» следующее: «Частная собственность «Паша-краб» и компания», надеюсь, родной язык не забыл, а я пошел. Да, пиши так, чтобы было видно за милю без бинокля, Дубина со своими «крысами» уже подходит к нашему «Громобою» — Игорь улучил момент, когда большая волна подбросила шлюпку почти под самый подзор на корме и с ловкостью гиббона ухватился сначала одной рукой за скользкую железную скобу, затем, подтянувшись второй, поджал длинные ноги к животу и подтянулся да самой груди, чтобы через мгновенье перехватить свободной рукой верхнюю скобу. Он на секунду завис в воздухе, но у него хватило сил еще несколько раз перехватить руки и вот его ноги уперлись в нижние балясины трапа. Правой рукой он зацепился сначала за кромку ватервейса на главной палубе, а затем и за липкий планширь. Он закрыл глаза от яркого потока света и на минуту расслабил онемевшие мышцы рук и ног.

«Не зря видно все мальчишки в детстве любят лазать по заборам, — подумал он, перекидывая ногу через фальшборт и в изнеможении падая на палубу судна, — это природа заставляет их с детства приобретать необходимые навыки для дальнейшего выживания в экстремальных ситуациях. Через мгновение Игорь вскочил и огляделся. Он словно оказался в прошлом, здесь все было знакомо, и каждая деталь корабля навевала воспоминания, но предаваться ностальгии в такой момент было бы равносильно самоубийству. Смагин взглянул наверх, на сигнальную мачту — где максимум через пару минут должен был взвиться российский триколор.

Прогнивший трап, ведущий на прогулочную палубу и выше на ботдек, где кое-где все еще со скрежетом раскачивались на вантах чудом уцелевшие спасательные шлюпки, светился, словно решето, рваными ранами коррозии. Он ухватился за леер и тот с хрустом обломился, как гнилой сук на мертвом дереве. Смагин понял, что сейчас его гласная задача добраться живым до цели и вернуться обратно. Он осторожно ступил на трап, тот захрустел, но выдержал его вес.

— Эй, там внизу, на шлюпке, — Игорь перегнулся через фальшборт и помахал товарищам рукой, — чего притихли, моряки, стучите сильнее, иначе крысы враз меня вычислят, если уже не пронюхали.

Так Игорь не бегал еще никогда. За считанные секунды он взлетел по трапам на верхнюю палубу. Здесь качало сильнее, но шум волн заглушался порывами ветра и скрипом такелажа на мачте. На стеньге болтался обрывок капронового кончика и, чтобы достать его, Смагину пришлось забраться по вертикальному трапу на марсовую площадку, где он «удавкой» прикрепил полотнице российского флага и, прежде чем развернуть его на ветру, он в тугую принайтовал огрызок шкентеля к скобе трапа. После этого он развернул полотнище и флаг сначала вяло и неуверенно расправился, но под натиском тугого ветра, словно ожил, затрепыхался, защелкал неровными стежками, будто кнут лихого ямщика, и расправил во всю ширь свой гордый трехцветный стяг.

Игорь невольно улыбнулся, достал из нагрудного кармана рацию и включил тумблер питания.

— Кэп, у меня все окей, подними свои светлые очи наверх, видишь, «Орлова» наша!

* * *

— Вижу Игорь, и «костгарды» видят тебя, только никак не могут поверить, что какие-то рыбачки их опередили. Я сейчас сканирую и прослушиваю все их каналы связи, так вот, Дубина просит свое начальство применить к нам, как к злостным браконьерам, силовое воздействие и еще паскуда доложил, что он первый обнаружил неопознанное судно в океане и решает вопрос о его буксировке. Ну что ж пусть дуралей попробует протащить нас и «Орлову» на буксире хотя бы с десяток миль, или он надеется, что по щучьему велению к нему примчатся мощные буксиры из России, не дождется… Если он, кретин, попытается нас под дулами автоматов и своих пушек принудить изменить курс, я включу «sos» и свяжусь с корейскими фирмачами, ну а если и это не поможет, то у меня есть проверенный план «ПП», ну, это на крайний случай.

— Паша, ты что там замыслили, воевать что ли с дубаками, так они при любом раскладе будут правы, — Игорю стало не по себе «вот уж чего не ожидал от казалось бы разумного и хладнокровного Паши-краба. — Кэп, ты подожди меня, вместе решим, как от погранхалявщиков отбиться.

— Пойми, Смагин, костгардов сейчас не интересуют ни наши трюма, ни ловушки, ни то, под каким мы флагом занимаемся браконьерским ловом краба. Здесь нейтральные воды и здесь российские законы не работают, и Дубина это прекрасно знает. Ему нужен «черный пассажир», на котором ты сейчас поднял русский флаг и на корме намалевал «Частная собственность». Смагин, да здесь металла на пару миллионов баксов и, я думаю, Дубина может просто пустить наш «Громобой» на дно со всей лихой командой и ни один мускул на его дебильной роже не дрогнет. Так что я готов к любым поворотам, а лучше «их» опередить и нанести упреждающий удар…

— Извини, Паша, конец связи, меня тут крысы атакуют…

Только сейчас Смагин заметил, что вся нижняя палуба покрылась лохматым, серым шевелящимся и визжащим ковром. А к нему по трапу медленно поднимаются с десяток крупных, размером с хорошую таксу, упитанных крыс. Казалось, они улыбались в предвкушении хорошего ужина. Скаля мелкие острые зубы и вращая красными, как у наркоманов, бусинками глаз, они мерзко шипели, очевидно, подбадривая друг друга и приближались все ближе и ближе.

Игорь вытащил из кармана куртки увесистый «макар» и передернул затвор. Этот незнакомый скрежет металла заставил на миг остановится нескончаемый серый поток. Одна из крыс, что была в авангарде серого войска, встала на дыбы, оголив розовый в пупырышках живот и начала внимательно рассматривать объект нападения. Смагин навел пистолет на крысу, но та лишь грозно зашипела и нервно задергала метровым хвостом.

«Да парень, здесь даже с «калашом» не прорваться» — подумал Игорь и посмотрел вниз, где, словно игрушечные раскачивались на океанской зыби «Громобой» и пограничный «костгард». Там, на палубе сторожевика, словно муравьи суетились с дюжину военных моряков. «Готовят шлюпку с пуски и досмотровую группу», — усмехнулся Смагин. Ну-ну, морячки, не повезло вам с командиром, но все же надо торопиться, Паша может сгоряча натворить глупостей, а мне видно пройдется прыгать».

Он прикинул высоту надводного борта и надстройки. Не менее пятнадцати метров, при неудачном входе в воду с такой высоты можно разбиться насмерть. Он вспомнил, как в молодости он прыгал в воду Индийского океана с крыла мостика сухогруза. Тогда капитан Илья Бышевец решил, после хорошего запоя по случаю двухнедельного ожидания причала на рейде порта Бомбей, провести шлюпочные учения. В тот день Смагин поспорил с боцманом Саней Нерушевым, что нырнет «головкой» с шлюпочной палубы, и он нырнул, но этого ему показалось мало, и он на виду у всего экипажа спланировал с крыла мостика. Игорь открыл глаза и в бурлящем потоке пузырьков воздуха, совсем рядом с собой увидел полуметровую морскую змею. Ее коричневое и плоское, в ярких красных узорах тело, извиваясь, поднималось на поверхность океана за очередной порцией живительного оксигена. Ее изумрудные глазки равнодушно взглянули на непонятный объект, но очевидно она была сыта и в хорошем расположении духа, отчего проигнорировала залетного морячка. В тот миг Смагин не успел испугаться, он просто любовался грациозной змейкой, хотя прекрасно знал, что от укуса вот такой красотки, любая живая тварь погибает мгновенно. Яд морских змеи в тысячу раз мощнее яда кобры. Ее, сверкающее всеми цветами радуги, тело плавно изогнулось, и морская владычица стремительно ушла в темную бездну океана. Но все это было в прошлом, а сейчас…

Эх, молодость, молодость! Когда его туловище, словно гвоздь в доску от точного удара молотком, вошло в плотную морскую воду, на миг показалось, что его тело сжал в своих мощных объятиях сам бог морей Посейдон. Страх улетучился, как только Игорь вынырнул на поверхность лазуревой воды и помахал и зрителям, среди которых была и его судовая подружка — молоденькая хохлушка родом из Донецка, дневальная Инночка Панченко. Она закрыла глаза руками и не отпускала их, покуда вновь не услышала голос своего возлюбленного. Он же, как родному отцу, во весь рот улыбался, вмиг протрезвевшему, капитану Бышевцу и быстро поплыл к трапу, опущенному к сомой воде.

«Ты что там творишь, самоубийца!» — заорал тогда побледневший от гнева, кэп, и он был конечно же прав.

— Здесь высота пятиэтажного дома, это же верная смерть, нет, мне такие экстрималы на судна не нужны».

После рейса Смагин списался, и больше не встречал на своем жизненном пути капитана Илью Бышевца. Злые языки поговаривали, что Бышевец вскоре умер от цирроза печени в кругу семьи, в малогабаритной гостинке по улице Нахимова во Владивостоке. Эти двенадцать квадратов ему выделало Дальневосточное пароходство за безупречный труд на благо Родины.

Сейчас Смагин представлял всю опасность прыжка в воду, но это был единственный путь к спасению. Он еще раз прицелился в предводителя «крысиного экипажа» и нажал на спусковой крючок. Прогремело три выстрела. Огромная крыса с визгом, от которого заложило в ушах, подпрыгнула на высоту человеческого роста и, дважды изогнувшись в полете, шлепнулась на палубу, извиваясь в луже черной крови и последней агонии. Ее собратья, было, бросились врассыпную, но опомнившись, накинулись на своего крысиного короля и с ожесточением в доли секунд растерзали поверженного лидера на кровавые клочки.

«Совсем как у людей, не зря человеческие и крысиные гены идентичны на девяносто процентов» — усмехнулся Смагин, и смело шагнул в пустоту. На пару секунд он завис в воздухе, но, повинуясь законам гравитации, с шумом и брызгами вошел ногами в холодную и безжалостную пучину океана. Благодаря тому, что он крепко, словно родную жену, стиснул руками спасательный жилет, тот от сильного сопротивления не сорвался с креплений и не травмировал руки и голову, но все же удар оказался такой силы, что его мозг на какой-то миг отключился, как бывает на ринге, если боксер пропустит удар и отправится на временную передышку в нокаут. Очнулся он лишь тогда, когда чья-то сильная рука вытягивала его за шкирку из воды такого жалкого, мокрого и беспомощного. Квадрат легко, словно ребенка, бережно уложил Смагина на дно шлюпки. Того самого, тяжело дышавшего с бледным лицом и полузакрытыми глазами своего, еще недавно такого ненавистного выскочку и фартового паренька Игоря Смагина.

— Ну, братан, уважаю, я бы так не смог, — Квадрат похлопал Игоря медвежьей лапой по мокрой куртке, отчего тот завыл от боли.

— Полегче, приятель, у меня все тело стонет от боли, будто меня трактор переехал, — он улыбнулся, — а все же пацаны мне экстрим по вкусу, кровь так и кипит и адреналин зашкаливает.

— А мы уж подумали, что тебя эти твари схавали, — вмешался в разговор Федул, — как только услышал выстрелы понял, что твое дело хана, но ты я смотрю не только дела можешь проворачивать, но и сам не промах, это я понял еще тогда, когда ты из чекистских застенков в Питере по канализации ушел и Квадрата за собой вывел, но теперь ты для меня в законе, держи краба, — и Федул протянул Смагину широкую ладонь.

* * *

Паша-краб в большой капитанский бинокль наблюдал за изящным полетом Смагина с сигнальной мачты «Орловой», и лишь когда над поверхностью моря показалась знакомая физиономия, с облегчением вздохнул: «Ну и рисковый ты парень и пока что ангелы хранители не покидают тебя, видно есть за что!» Убедившись, что «героя» затащили в шлюпку, кэп снял трубку УКВ связи и позвал пограничный катер на связь.

«ПСКР «Спрут» — «Громобою», прошу на связь…» — в трубке что-то защелкало, захрипело и послышался знакомый гнусавый голос Дубины.

«Чего не понятно, кэп, стой и жди досмотровую группу у себя на борту, а с флажками и надписями о собственности на корме «голландца» ты зря силенки тратишь, здесь я хозяин и ты будешь исполнять, то, что я тебе прикажу, оувер».

«Ишь ты, «оувер», вот тебе точно скоро будет настоящий «оувер киль», — Павел скрипнул зубами, но сдержался, что бы крепким русским словом не спугнуть осторожного Дубину.

«Капитан Дубина, вы, я гляжу, заметили на гафеле бесхозного судна российский флаг, а на корме мои инициалы. Флаг поднял человек из моей команды и согласно международным правилам, этот пароход принадлежит мне и моему экипажу и об этом я уже сообщил по спутниковой связи в центры управления за движением судов в Питер, Холмск, Владивосток и Пусан. А если есть вопросы по поводу легальности моей рыбалки, то милости прошу на борт «Громобоя», готов, как говорят, к любым проверкам, оувер».

— Ха-ха, — загоготал в трубку Дубина, — а вот я сейчас пошлю на «голландца» с пяток автоматчиков, они тебе разъяснят все международные и прочие правила, только в новом чтении.

«Давай, давай, дуралей, там «крысиный экипаж» аж воет от желания полакомиться свежиной, это тебе не русская сказка, когда дураку все сходит с рук, здесь, дебил, закон джунглей, а ты хоть и ощетинился пушками и властью, как был бестолочью так им и подохнешь» — Павел ехидно улыбнулся, словно Дубина мог видеть его презрение и лютую ненависть к идиотам в пагонах». — Павел злорадно рассмеялся, хотя с тревогой заметил, как несколько матросов в оранжевых жилетах и с АКМами на груди спешно садятся в резиновую шлюпку, мечущуюся на швартовом, под бортом «Спрута».

«Ну, что ж, Паша, решай, или сейчас или никогда», — кэп потер виски влажными от волнения руками. Он перекрестился и включил «спикер» на внутреннюю связь.

— Внимание всему экипажу! Говорит ваш капитан Павел Чайка. Вы все видели, что к нам подошел пограничный катер «Спрут». Его командир Дубина собирается арестовать нас и отобрать то, что по праву принадлежит морякам «Громобоя». Я пытался с ним договориться, но говорить с идиотом в военной форме, к тому же облаченному властью — это тоже самой, что вести переговоры с пациентами психушки. А потому я принял решение упреждающим ударом заставить дегенерата отказаться от своих наполеоновских планов. Скажу сразу, что шансов на успех у нас практически нет. Если хоть один из членов экипажа не согласен со мной, то я сдамся «властям»… В воздухе повисло гробовое молчание. — Я понял, тогда слушай мою команду: «Всем быстро одеть спасательные жилеты, спуститься на нижнюю палубу и там расклиниться, как во время хорошего шторма. Братва, вы доверили мне свои жизни и судьбы и потому я сделаю все, чтобы вам завтра не стыдно было смотреть друг другу в глаза, короче идем на абордаж «костгарда», он сам, своими действиями поставил себя вне закона…!»

— Машина-мостик, двигатель «Товсь!»

— На связи, командир, машина готова…

— Дед, ты не совсем понимаешь, что сейчас требуется от дизеля, его надо за пару минут раскрутить до максимальных оборотов, понятно!

— Можем запороть, но деваться некуда, командуй, Павел.

— Ну, тогда «full ahead!», Степаныч, как говорят моряки, покажем зеленым головастикам, что такое настоящие морские волки!

«Громобой» задрожал, загромыхал от нарастающих оборотов вала гребного винта всеми своими давно изношенными, но еще крепкими внутренностями, словно жилистый старик, рискнувший на спор в свои преклонные годы проплыть стометровку за минуту.

«Давай, старичок, не подкачай» — шептал Паша-краб, впившись в отполированный сотнями рук штурвал «Громобоя» клешнями фаланг коротких пальцев, — покажи всем морским чертям и каракатицам, что не зря тебя с рождения на стапелях окрестили этим гордым и точным громобойным именем.

Из фальштрубы шхуны в синеву бескрайнего синего неба, как из преисподние, вместе с сизыми выхлопными газами, вырвались снопы искр и черного дыма. За кормой вспенились буруны темно-зеленой воды. Ведомая опытной рукой шхуна развернулась перпендикулярно к сторожевому катеру и, словно торпеда, набирая скорость, легко и резво понеслась к своей цели, своему звездному часу.

Павел одной рукой крепко стиснул возбужденно дрожащий штурвал, как иногда с утра он держал трясущегося моряка с хорошего похмелья, другой включил японскую рацию, висевшую у него на шее на кожаном ремешке.

— Смагин, циркач хренов, ты жив, отзовись?

Игорь скорее почувствовал, чем услышал сигнал «Тошибы» во внутреннем кармане промокшего альпака. Он обтер пластиковый корпус, трещавший зуммером вызова, непотопляемую ниппон рацию, по русской традиции потряс ее, постучал об коленку и включил на нужную частоту.

— Слушаю тебя, командир. Задание выполнено, но я вижу, и ты зря времени не теряешь, куда так резво помчался, от догадок у меня мозги набекрень, поясни свои действия, брат! Неужели решил избавиться от конкурентов в зеленых фуражках?

— Да, Смагин, ты правильно понял, другого пути я не вижу и честно говоря, надоело прогибаться и кланяться этой воровской власти и ее опричникам, я уверен ты меня поймешь и поддержишь. Когда — то надо было принимать мужское решение, видишь судьба сама нас решила испытать на прочность, и я рад, что все так произошло. Как говорил классик, таким, как мы нечего терять кроме своих цепей!

— Слышь, Паха, я дурак по жизни, а ты совсем в морях свихнулся. Сейчас Дубина даст пару залпов из носовой пушки и уже никто и никогда о нас не вспомнит.

— Все, Смагин, уже поздно пить «баржоми», через пару минут, кто-то из нас либо «Громобой», либо «Спрут», либо вместе должны пойти на дно. Таков суровый закон моря и жизни.

— А ты, кэп, об остальных подумал, может они не хотят умирать, а еще долго пребывать в рабстве и даже получать от этого удовольствие? Чего это вдруг у тебя проявились имперские замашки, а я бы на твоем месте попробовал все же договориться с погранцами.

— Все, Смагин, хватит, пока я здесь капитан и решаю, что делать. Ты то же на своем месте делал, как считал нужным. Поверь, у меня это не первый случай, с зелеными фуражками можно договориться только в кабинетах, а здесь ни каких компромиссов. А вы на шлюпке лучше спрячьтесь за высокий борт «черного пассажира» и будьте на связи. Оувер.

Глава 17 Последний парад крысиного экипажа «Черного пассажира»

А тем временем командир костгарда «Спрут» стоял на открытой верхней палубе рулевой рубки и, подставив плоское рябое лицо легким порывам свежего морского ветра и потоку ультрафиолета, льющегося задарма с небес, предавался своим идиотским фантазиям и думкам о светлом будущем, что уже вырисовывалось в его, исковерканном поколениями «дубин» в воспаленном шизофреничном мозгу.

Это поведение командира не ускользнуло от внимательного в мелочах старшего помощника Алексея Силкина, ведущего круговой обзор, как и то, что «Громобой» изверг в небо клубы дыма, развернулся и на всех парах помчался прямиком на лежащий в дрейфе ПСКР.

— Командир! — Силкин тревожно обернулся, словно ища поддержки, — Командир, наши подопечные дали ход, курс девяносто градусов по левому борту.

— Что ты там лепечешь, старпом, Дубина недовольно с ног до головы обвел презрительным взглядом своего помощника, который так бесцеремонно вывел его из радужных мечтаний, где он видел у себя на покатых плечах погоны капитана третьего ранга.

— Командир, — никак не мог угомониться старпом, — кажется, этот бандюган Паша-краб нарывается на неприятности, разрешите я с ним поговорю с помощью наших миротворческих средств.

Дубина развернулся в направлении, куда указывала рука старпома и его рачьи глаза начали вываливаться из орбит, губы и щеки затряслись, словно перед очередным припадком эпилепсии. Эту страшную болезнь, которую он скрывал во время прохождения медкомиссий, конечно же не мог утаить от членов экипажа ПСКРа. Старпом Силкин дал знак сигнальщику отсемафорить на шхуну: «Остановить машины и лечь в дрейф», а также приготовиться по необходимости держать командира в эпилептических судорогах и не дать ему захлебнуться в собственной блевотине. «Все! С меня хватит. Это мой последний поход с самодуром и психопатом. По приходу пишу рапорт!»

— Да что же это он вытворяет, морда рыбацкая, — на вздувшихся губах Дубины появились лохмотья желтой пены, словно у загнанной в угол бешеной собаки. — Я ему сейчас покажу, где крабы зимуют, — захрипел Дубина, судорожно вцепившись руками в леерное ограждение. Его крик перешел в визг, как у свиньи, которая через щели свинарника завидела приближающегося к ней чернобородого цыгана в красной рубахе и с огромным, остро заточенным тесаком в волосатой руке. Он заверещал так, что чайки с криками поднялись с воды и разлетелись кто куда, а часть из них уселась на мачты «черного пассажира», чтобы с галерки досмотреть спектакль под названием «человеческая комедия».

«Боевая тревога номер один!» — заорал в спикер старпом. — Носовое орудие к бою! Машина, обе турбины полный вперед! — звякнул судовой телеграф, завыла, как перед взлетом воздушного лайнера сначала одна, затем засвистели лопатки на другой турбине.

Команды с мостика, рвущиеся из динамиков по всему кораблю, застали экипаж «костгарда», как это часто бывает, врасплох. Этот день для личного состава пограничного катера был таким же рядовым и будничным, как и сотни суток службы до этого. Штиль и легкая океанская зыбь, обычный досмотр очередного «браконьера» — ничего не предвещал беды. Разве только черная громадина какого-то, болтающегося без команды судна на окраине Тихого океане, могла навести тоску на старых опытных морячков, которые знали, что встреча с «летучими голландцами» в море, никогда не приводила к добру. А так, как средний возраст экипажа ПСКР «Спрут» не превышал, за исключением командира, двадцати годков, то военные моряки в этой обстановке так же хорошо ели и спокойно спали, как и на берегу, где-нибудь в Орловской или Рязанской провинциях, откуда их призвали служить на военно-морской флот и защищать границы и биоресурсы страны, а точнее интересы правящих кланов России, да и не только ее.

Артиллеристы в тот момент спокойно уминали из алюминиевых мисок наваристый брошь и команда «носовое орудие к бою» совсем не входило в их размеренную вахтами морскую жизнь. «Опять Командир дуркует» — подумал старшина Вологотский, бросая ложку и, повинуясь условному рефлексу, вместе с боевым расчетом не спеша затрусил к носовому орудию. Старшина привык стрелять по убегающему «браконьеру», но на палубе он увидел буруны на форштевне, от приближающегося к его кораблю того самого «Громобоя», что еще полчаса назад мирно и спокойно ждал своей участи в двух кабельтовых от грозного «костгарда», плавно раскачиваясь на чуть видимой океанской зыби.

Через минуту расчет носового орудия был на своих местах. Наводчик развернул пушку на движущуюся цель и с сожалением отметив, что еще через минуту «Громобой» успешно ворвется в «мертвую зону», где корабельные пушки будут такими же бесполезными, как и ракеты, и торпеды. Из порохового погреба лифт со скрежетом подал первые порции кассет с зажигательными снарядами. Наводчик до предела опустил пушку.

«Огонь!» — старшина даже в наушниках узнал мерзкий голос командира Дубины и, не думая, нажал на педаль стрельбы. Раздались оглушительные хлопки, дымящиеся медные гильзы посыпались к ногам стрелков. Светящаяся трассирующая дуга, словно радуга, рассекла тугой воздух, по пути срезав верхушку мачты на «Громобое» и с треском вонзилась в дряхлое и беззащитное тело «черного пассажира», аккурат на пару дюймов ниже ватерлинии. Снаряды разорвали трухлявую обшивку судна, словно картон. Из зияющих рваных ран «черного пассажира», каким-то роковым образом, оказавшимся на линии огня, повалил густой черный дым, в пробоины хлынула морская вода. «Черный Пассажир» на глазах начал крениться на правый борт, открывая неприглядную картину на, заросшее ракушками и морской травой дряблое, как у столетней старухи, брюхо, когда-то именуемое, днищем корабля.

Паша-краб машинально присел на корточки, когда светящаяся очередь трассирующих снарядов с пограничного катера просвистела над его головой и снесла верхушку мачты вместе с локатором и топовыми ходовыми огнями «Громобоя», но, в тот же миг он радостно осознал, что теперь пушки сторожевика ему не страшны. «Только бы успеть, пока механики на «Спруте» не запустили турбины!» — словно аларм тревоги звенело в его голове мысль человека, вступившего в смертельную схватку с ненавистным врагом. Для этого он на один градус подвернул штурвал на опережение и понял, что вовремя. «Спрут» находился уже буквально в паре десятков метров, Павел видел, как на мостике мечется его лютый враг Дубина и его помощники, он видел их растерянность и испуганные, наполненные ужасом приближающейся вечности, выпученные глаза.

«Да, только ради одной такой минуты торжества стоит жить, а после можно спокойно раствориться в вечности на молекулы и атомы!» — мелькнула в его мозгу, присущая любому отважному человеку, мысль. — Хорошо, что боженька подсказал мне, бесшабашному кэпу, во время последнего ремонта в Пусане, укрепить форштевень и форпик дополнительными шпангоутами, стрингерами и листами десятимиллиметровой стали. Имея такой запас прочности, «Громобой» мог не опасаться встречи с одинокими льдинами, дрейфующими в северных широтах. Но через мгновенье ему предстояло вонзиться в куда более мощный осколок, отколовшийся от дрейфующего в небытие и распадающегося на куски, когда-то великого и могучего айсберга, под названием Советский Союз. И этот «осколок», ощетинившийся пушками и автоматами, словно старый цепной пес, все еще скалил гнилые зубы на морской народ, который до поры, до времени кормил и его, и его зажравшихся хозяев.

— Ты куда стреляешь, скотина косоглазая, — взревел задубевшими голосовыми связками каплей Дубина, осознав весь ужас, приближения неминуемого конца. — Мазила вологотская, ты расстрелял моего золотого «голландца», да я тебя сгною, ты у меня… — сильнейший удар заглушил его писклявый предсмертный визг, словно бог морей Посейдон своим гигантским трезубцем пронзил доставшего всех «костгарда» за его не пристойные «подвиги», и этот писк потонул в омерзительном скрежете металла об металл. Эхом с тонущей «Орловой» взвыли тысячи крыс, которые живым ковром покрыли левый борт, лежащего на боку и постепенно погружающегося в, бездонную пучину океана, уставшего от бренной жизни, «черного пассажира».

Удар пришелся в район мидель шпангоута, то есть посреди корпуса сторожевика, в самое его сердце, в машинное отделение. Мощный форштевень «Громобоя» легко разорвал прогнившую обшивку «Спрута», войдя клином и круша, все, что находилось внутри, когда-то грозного пограничного судна, от борта до борта. Все, кто находился на верхней палубе мостика, от удара, словно переспелые яблоки, посыпались в морскую воду. Раздался глухой взрыв и облако желтого пламени и ядовито-фиолетового пара взметнулись гигантским факелом к солнцу, зависшему в зените над, искрящимися сотнями, раскаленных добела, металлических осколков, парящих в клубах дыма. Они призрачными фейерверками взметнулись из чрева, расколотого на две части «сторожевика» и градом рассыпались на сотни метров вокруг спаренных в мертвой схватке «Громобоя» и «Спрута».

«Костгард» вздыбился над морской гладью, словно пронзенный метким выстрелом опытного китобоя неосторожный кашалот, захрипел в удивлении, разнесенными в прах, коммуникациями, выпуская в космос остатки своей былой мощи, и завалился на бок, держась на плаву, как утопающий держится за соломинку, за, изуродованный от столкновения, форштевень, «Громобоя».

— Машина-мостик, — прохрипел Павел в спикер, — все живы?

— Слава богу живы, командир, — чуть слышно ответил «дед».

— Тогда, Степаныч, «Стоп машина» и «полный назад!» — Павел потер рукой зашибленное при падении колено и со звоном дернул рычаг судового телеграфа на отметку «Full astern!»

От ударной волны, лобовое стекло иллюминатора на ходовом мостике «Громобоя» покрылось густой паутиной трещин и как только шхуна дернулась и попятилась назад, с треском рассыпалось, покрыв мелкими острыми хрусталиками всю палубу, плечи, руки, лицо. и седую голову Паши-краба. Из многочисленных микроскопических ран хлынули нитеобразные кровяные потоки. Но капитан на это не обратил, ни малейшего внимания, ему надо было скорее отвести свою шхуну от тонущего «костгарда», так как на нем в любой момент мог сдетонировать весь боезапас.

Лишь только «Громобой» со скрежетом освободился из мертвых объятий «Спрута», корма пограничного катера резко вынырнула из воды, мелькнув бронзовыми лопастями винтов, и с шумом ушла в воду, затягивая в воронку, все, что плавало на поверхности моря. Еще минуту вода бурлила пузырями воздуха, но затем все стихло и лишь огромное масляное пятно, напоминало о разыгравшейся посреди океана, трагедии.

Вокруг шхуны барахтались в сверкающей от разводов мазута и керосина воде, с десяток матросов, которых надо было срочно поднимать на борт, иначе все могли погибнуть от переохлаждения. Моряки, подняв автоматы над головами, цеплялись за обломки палубных досок, какие-то бочки, рыбинсы, все то, что в любой экстремальной обстановке сохраняло плавучесть.

— Смагин, быстро подходите к борту «Громобоя», помогите вытащить из воды погранцов, только вначале соберите стволы и осмотрите наш форштевень, если понадобиться я дам команду завести пластырь на пробоину. Да поторапливайтесь, я гляжу наша «Орлова» уже наполовину ушла в воду, и жить-то ей, несчастной старушке, осталось не более часа. Эх, старая вешалка, так ты никому и не досталась. — Паша-краб почесал ладонь левой руки и усмехнулся. — Одно утешение, что пойдешь, родная, на дно с русским флагом на гафеле, а не с «удобным» каким-то там флажком Соломоновых островов. Короче, у меня все, командуй, начальник, и пусть фортуна не покинет нас!

— Я понял, кэп, уже собираем матросиков, кстати, выловил аварийный сигнальный буй с «костгарда», он пищит и, как я понимаю, выдает всем координаты бедствия, что с ним делать?

— Да пускай пищит, пока батареи не скиснут, мы все едино с этой минуты вне закона, ты это поняли нам поскорее надо сматываться, пока сюда не набежали спасатели.

— Да уж как не понять, утопить посреди океана государевых холопов — это не каждому дано, и это я скажу тебе Паша, круто, даже наши бандиты, увидев твои супер пируэты, притихли. Федул говорит, что он в наши игры не играет, но теперь уже поздно вякать браткам. И еще смотри часть крыс с «Орловой» ныряют и плывут в нашу сторону, я думаю, если они доберутся до «Громобоя» нам несдобровать. Я, полагаю, это, как в песне поется: «последний парад наступает…» для мерзкого крысиного экипажа.

— Смагин, я даю самый малый ход, у тебя времени на все про все не более десяти минут, а своих моряков на борту я с баграми, «крокодилами» и свайками поставлю вдоль бортов, чтобы ни одна тварь из крысиного экипажа не имела даже шанса на спасения.

Четверть часа спустя на борт «Громобоя» подняли восьмерых, чуть живых от холода, матросов, старшину Вологотского и старшего помощника «костгарда». Каплея Дубины среди живых не было. Все стволы аккуратно протерли ветошью и заперли в сушилке от греха, а морскую форму с бушлатами и тельняшками Косявый утрамбовал в одну из крабовых ловушек и смайнал за борт. Пограничников отогрели и отпарили в, отделанной березовыми досками, сауне, переодели в чистое рыбацкое белье из запасов хозяйственного боцмана, напоили крепким и горячим чаем с галетами и заперли в самую большую каюту на нижней палубе. Две резиновые скоростные шлюпки с японскими подвесными моторами подняли на борт и закрепили на корме, накрепко притянув талрепами к палубе.

Игорь Смагин стоял на мостике и смотрел в кормовой иллюминатор, откуда прекрасно была видна, таящая в тумане черная туша, наполовину погрузившегося в темную воду океана, обреченного «пассажира», от которой тянулась серая змейка, плывущих вслед за «Громобоем» сотен таких живучих тварей, пытающихся найти спасение на обломках, «Спрута» — это все что осталось от крысиного экипажа «черного пассажира», символа уходящей эпохи.

В эту минуту он не испытывал ни чувства вины, ни угрызений совести, так присущих русскому человеку в подобных ситуациях, когда становишься, как тебе по началу кажется соучастником злодеяния. Он совершенно не жалел о содеянном, ведь, тот же каплей Дубина и его погранцы, давшие присягу антинародному правительству, в конечном счете, сами поставили себя по другую сторону баррикады. И если бы сегодня Паша-краб не утопил бы всеми ненавистный сторожвик «Спрут», то завтра, те же хлопчики, которых он выловил в морской воде, могли спокойно, по приказу, расстрелять весь экипаж «Громобоя» и спокойно отправиться на ужин.

Ему вдруг вспомнились строки из матерного детского стишка про русского морехода со странным именем «Садко». Он ту же изменил имя главного героя на не безызвестного «Дубину» и прочитал вслух весело глядя на Пашу-краба: «И вот «Дубье» на дне морском, его опутал «Спрут», и тут «Дубье» почувствовал, что его…

— Правильно, имеет эту гниду, согласно всем правилам морских законов… — кэп нервно засмеялся.

— Что загрустил, начальник, или уж отошел от ярких и чарующих событий прошедшего дня — Паша-краб по-дружески приобнял Смагина — ничего прорвемся, везунчик ты наш. Права была Галина, что с тобой не соскучишься, а с о мной не пропадешь, — кэп наигранно засмеялся.

Игорь обернулся и отрицательно покачал головой, словно индус, говорящий утвердительное, «Да!».

— Слушай, кэп, а у тебя на душе муторно или так же безмятежно, как у меня.

— У меня на душе, Игорь, муторно и гадко, невинные люди погибли и лишь себя утешаю, что произошло это по вине одного придурка, а я, как бы защищал свою честь и достоинство. Вот когда я доставлю оставшихся бойцов на материк, возможно и ко мне придет то самое душевное спокойствие.

— Какие же мы оптимисты, а что ты собираешься делать с выжившим экипажем «Спрута», — ведь, когда они доберутся до берега, то молчать не будут, а сдадут нас с потрохами. Неужели так просто отпустишь?

— А нихай болтают, что им совесть велит, — Павел свел брови и сжал зубы, если я перед кем-то и виноват, то только перед своими людьми, а этих прихвостней американсих ставленников в кремле давил и буду давить. Пацанов высажу на нашем катере на траверзе Посьета, пусть едут по домам и смекают, как дальше жить и кому служить. А в Пусане мы сменим все паспорта, продадим шхуну и разлетимся кто-куда. Кстати, Смагин, ты вообще здесь инкогнито, без документов и рода племени, так что будь с этой минуты со мной повежливее, не то высажу на русский бряг вместе с погранцми, а может, вас всех смайнать за борт и концы в воду, ха-ха, шутка.

Смагин подозрительно посмотрел на кэпа, уж не свихнулся ли от нервного стресса старый капитан, но ясный взгляд голубых Пашиных глаз давал надежду, что не все так плохо на борту «Громобоя».

— Я вот что хотел попросить тебя, Павел Тимофеевич, — Игорь, словно проверяя реакцию кэпа, перешел на официальный тон. — Высади меня вместе с братками Федулом и Квадратом на любое судно, идущее до Владика, а там мы сами разберемся, куда, с кем и в какую сторону идти, да и тебе спокойнее будет.

Во Владивостоке я сделаю себе новый паспорт на имя какого-нибудь Давида Менделя, на ЖД вокзале договорюсь с проводниками поезда «Владивосток‒Москва» и постараюсь опять же инкогнито добраться до Красноярска, а от него до Норильска рукой подать. Созвонюсь с Борисычем, он мне поможет. В заполярье такие люди, как Борисыч, могут практически все!

— Ох, и гладко у тебя Смагин на словах все получается. А вдруг братки захотят отомстить тебе или вас спалят чекисты, или те же погранцы…

— Волков бояться, Павел Тимофеевич, …

— Да знаю, Смагин, я все твои прибаутки выучил, только я, как опытный человек предлагаю тебе мой вариант, а заключается он в следующем: Тебя я пересаживаю одного на попутное судно, но так, чтобы ни братки, ни погранцы со «Спрута» об этом не знали. А Федула и Квадрата вместе с доблестными вояками десантирую на сутки позднее в районе Северной Кореи, и пускай думают, что ты остался на борту. Объявлю экипажу, что идем не в Пусан, а скажем, в Шанхай. Там нас уже, якобы, ждут покупатели. Это и будет очередной ложный след, по которому наверняка ринутся за нами в погоню все, кому положено. А тем временем ты уже будешь вовсю наслаждаться пятидесятиградусными морозами, в сауне своего Брисыча и в окружении элитных «массажисток», выписанных из московии, а я продам мою «Галину», раздам деньги экипажу и рвану на Манилу, к своей молоденькой филиппиночке несравненной Санта Марие Терезе. — А как же твоя любовь до гроба Галочка Савельева, — Игорь лукаво прищурился и погрозил Павлу указательным пальцем.

— Не спеши, слушай дальше. Где-то через месяц предлагаю созвониться и встретиться в Таиланде, скажем на Пхукете или в Паттайе, вот под пальмы я и приглашу мою Галину… Ну и как мой план, кстати, твоя жена, насколько я помню из твоих разговоров, бу мне. Он спросил, знаю ли я такого рыбацкого капитана Гощу Малышенко по кличке «Мальчик» с краболова, я ответил, что да и что это прекрасный капитан и верный товарищ. Нуеее, понимаешь, почему я так ответил этому урке, чтобы не позорить наше морское братство. На что Федул рассмеялся мне в лицо и с презрением сообщил, что это именно «мальчик» и как я сказал, «верный товарищ» направил бандитов, чтобы те вскрыли мой сейф, выкрали все наличные и если понадобится уничтожили всех, кто находился на борту «Громобоя». Я подозревал, что только «мальчик» мог дать такую наводку, но то что он способен ради паршивых баксов загубить с десяток моряков…?

— Что ты хочешь, Павел Тимофеевич, вот сегодня ты то же пошел на преступление и ради чего, все той же зеленой массы, да еще нас зацепил в подельники. Ты, конечно, скажешь, что у тебя было безвыходное положение, но посуди сам, ни одна даже самая весомая причина ничто, по сравнению с человеческой жизнью. Сегодня вся Россия оскалилась, словно голодная, брошенная всеми, когда-то любимая «хозяевами жизни» облезшая собачонка. Но так было всегда и во все времена, только мы за «железным занавесом» этого не замечали и не ощущали. И вот теперь, извини, конечно, холопам, лакеям и крепостным дают «вольную». Они свободны, но на свободе все земные блага и богатства уже давно поделены так называемыми «хозяевами», бывшими партийными и комсомольскими деятелями и их учителями ювелирами и банкирами с Уоллстрит. Что остается людям, привыкшим просто хорошо работать и получать мизерную зарплату, чтобы вырастить в своих семьях себе подобных, честных, но абсолютно не мыслящих людей, а попросту рабов. Это я беру идеальный вариант. Помнишь, из истории тот самый «юрьев день» отмены крепостного права в России. Крестьяне рыдали, на коленях умоляли господ не бросать их на произвол судьбы, потому как рабская зависимость, что словно паутина или того хуже, раковые метастазы настолько сильно разложили душу, волю и стремление к свободе в русском мужике, что нынешние наркоманы с их смешной «зависимостью» от ядовитого зелья просто ленивые и безвольные трутни, по сравнению с рабской зависимостью огромного народа, чей суверенитет был попран и нарушен еще тысячу лет назад во время крещения Руси «огнем и мечом», и так же успешно разрушается с приходом к власти очередных эмигрантов со всех частей света.

А мы потом спрашиваем себя, потому как продажному правительству не до решения каких-то смешных социальных вопросов, а почему мы самая богатая страна в мире по природным ресурсам, а наш не глупый, но затюканный православием и тоталитарной властью народ самый бедный и обездоленный в мире…?

— Все, Смагин, с тобой лучше эту тему не трогать, тебе дай волю, до Пусана мне будешь лекции читать.

— Все правильно, Паша, волю русским давать нельзя, их надо стегать плетьми, бить палками, чтобы работали как бездумные быки, ну иногда давать пряник.

— Что ты с этими пряниками, я их терпеть не могу.

— Это аллегория, Павел, или иносказание, не обижайся, но сейчас народ совсем перестал читать книги, за исключением конечно бывших зыков, их-то жизнь потрепала, и они через классическую художественную литературу пытаются разобраться в смысле бытия. Кстати, я думаю, за нашими братками надо установить круглосуточный контроль, уж они-то давно поняли где кроется истина!

— Вот ты этим, Игорек, и займись, — Павел угрюмо посмотрел на темнеющий в сумерках горизонт и подумал. «А с «Мальчиком» мы в Пусане поговорим один на один, с сегодняшнего дня он для меня враг номер один.

Глава 18 Указующий перст судьбы

— Эй, там, на палубе. — Паша-краб высунулся по пояс из разбитого лобового иллюминатора ходового мостика и жестом руки указал в сторону «танцующей» у борта на швартовых концах большой скоростной шлюпки — трофей после ожесточенной схватки с пограничным «Спрутом». — Дракон, чего народ расселся на перекур, словно мы праздновать собрались, рано братва, расслабляться, давайте-ка вира на борт эту дьявольскую калошу. Она нам еще пригодится.

Боцман сделал глубокую затяжку и шелком двух пальцев отправил недокуренный «бычок» японской сигареты в бегущие рядом с бортом серые волны, притихшего до поры, непредсказуемого Тихого океана.

— Надо бы ход сбавить, командир, — прохрипел Дракон осипшим голосом и указал пальцем на грузовую стрелу, которая слегка раскачивалась на оттяжках над головами моряков, жалобно поскрипывала снастями. — Слишком большая нагрузка, кэп, можем шкентеля порвать или стрелу погнуть.

— Боцман, якорь тебе в глотку, не плети мне гаши на клотике, будто я с салагой темы тру. Ничего с нашей стрелой не случится и не такие тяжести поднимали, сам знаешь, а ход сбавлять не могу, надо уносить ноги, покуда на море спокойно. Да и японские «костгарды» и спасатели на «хвост» могут присесть, тогда нам уже не отвертеться.

Дракон махнул рукой и кивнул головой в знак согласия. Косявый и Витя-порожняк отдали центральную и боковые оттяжки, и грузовая стрела нехотя, со скрипом вывалилась за борт, замерев под углом в шестьдесят градусов над шлюпкой, в которую уже спрыгнул самый молодой и ловкий моряк Костя Дремлюга. Он ловко накинул гаши стропов на раскачивающийся стальной гак весом с самого Костю и, подняв руку вверх, крикнул: «Вира по малу!» Завизжала лебедка, заскрежетали, наматываясь на барабан шкентель, загудел от напряжения весь бегущий такелаж и тяжелая восьмиместная резиновая шлюпка с двумя подвесными «Ямахами» на корме, медленно поползла вверх. Опытный матрос тут же спрыгнул на палубу и на всякий случай схоронился под рострами. Вот уже черно днище шлюпки миновало линию фальшборта слегка зацепила винтами планширь, обдавая потоками соленых брызг, зазевавшегося Косявого и раскачиваясь под стон оттяжек, на мгновенье зависла над люком грузового трюма. Еще минута и лодка спокойно и плавно опустилась бы на свое место, но произошло то, что в морской практике принято называть непредвиденными обстоятельствами, форс-мажором, а попросту, невезухой. Не весть, откуда взявшаяся крутая волна тряхнула судно и спокойно побежала дальше по своим океанским делам и просторам. Но этого мизерного удара хватило, чтобы произошло несчастье.

От рывка шлюпка подпрыгнула в воздухе, раздался глухой хлопок, как при выстреле из автомата Калашникова, запахло каленым железом и всех, кто находился на палубе, обдало потоком необъяснимой пустоты. Словно время на миг остановилось и все замерло в безмолвии.

Тяжелая шлюпка рухнула на крышку трюма с высоты человеческого роста, едва не раздавив юркого Косявого, и заставив вздрогнуть, чуть накренившуюся в недоумении, шхуну. В рулевой рубке громко, словно океанская чайка, подбитая из ружья развлекающегося охотника, вскрикнул и рухнул на палубу с окровавленным плечом, капитан «Громобоя» Паша-краб.

Игоря Смагина, стоявшего в этот момент буквально в метре от капитана, будто на живодерне, окатили из ведра свежей дымящейся кровью. Его белоснежная рубаха в один миг стала ярко красной, как у знающего свое дело, матерого палача. Он еще пару секунд стоял в оцепенении с открытым ртом и безумным взглядом человека, увидевшего и почуявшего совсем рядом дыхание и запах смерти. Игорь с ужасом смотрел на, еще секунду назад крепкого мужчину, корчащегося в судорогах в постепенно темнеющей и застывающей луже собственной крови. Рядом, в такт качки, перекатывалась с боку на бок стальная болванка размером с гильзу от охотничьего ружья. Игорь словно во сне медленно нагнулся и поднял окровавленную железяку. Он обтер ее о брюки и сразу понял, что перед ним, так называемый «палец» грузовой скобы, при помощи которой шкентеля крепятся к гаку, эдакому крюку — вечному спутнику «фильмов-ужастиков», и на который цепляют всевозможные грузы. Резьба на «пальце» из-за мощного рывка, была сорвана и сейчас поблескивала на солнце холодным стальным, дьявольским мерцанием. Такое часто бывает во время перегрузов, как в море, так и на берегу при работе двумя стрелами «на раздрай», как говорят моряки.

Смагин вдруг ясно вспомнил картину выгрузки молотой тапиоки в пакетах на рейде Сингапура. Тогда, десять лет назад, от напряжения разорвалась сама стальная скоба, и ее исковерканная половина весом более килограмма, со скоростью пушечного снаряда, врезалась в лобовую часть надстройку, оставив «на памяти» огромную вмятину на поверхности десятимиллиметровой стали. Но тогда Игорь находился далеко от места удара, он лишь запомнил на всю свою жизнь, как мерзко звякнул искореженный кусок металла, словно от досады за свой «холостой» выстрел. Сегодня же, смерть подкралась совсем близко, и это был сигнал. Этот «палец», тот самый перст судьбы, пролетевший совсем рядом, словно снаряд крупнокалиберного пулемета, разорвавший в клочья левую руку и предплечье такого же любимчика фортуны, что и Смагин, сегодня указал Игорю Смагину, что везение, как и вся человеческая жизнь хрупко и не вечно.

— Мужики! — Игорь не узнал своего голоса, — все наверх, командира ранило! Чиф, беги за аптечкой, боцман тащи жгуты и веревку, надо остановить кровь на ране. Он присел на корточки и приложил большой и указательный палец к сонной артерии на колючей от щетины шее Павла. Удары сердечного насоса были едва ощутимы, подавая в неутомимый мозг остатки крови. Второй рукой Игорь передавил широкое предплечье в подмышечной впадине, чтобы хоть временно остановить живительную кровь, уносящую последние силы раненого Пашки-краба.

Через минуту вся команда судна была на мосту. Старпом трясущимися руками пытался перебинтовать рваную рану, но бинты и тампоны тут же, набухали от крови, и их приходилось менять. Но вот боцман туго затянул удавку резиновым жгутом выше раздробленной кости, и кровь остановилась. Неожиданно над всеми нависла мощная фигура Квадрата. Он повелительным и уверенным жестом отстранил от стонущего капитана судового «медика», и канцелярскими ножницами аккуратно обрезал окровавленные кусочки кителя и рубашки. Затем повернулся, к склонившимся над ним морякам, и тихо произнес: «Всем отойти на пару метров и не мешать болтовней и советами. Смагин, тащи, что есть: спирт, водку, виски. Боцман, найди пару метровых досок, будем накладывать шины.

— А ты чего здесь раскомандовался, — подал голос Косявый, — тоже мне, хирург-травматолог!

— Кстати, — в разговор встрял Федул, — вы не поверите, а у Квадрата за плечами два курса Владивостокского мединститута и год работы санитаром на скорой помощи, — Федул похлопал Косявого по тощему плечу, — а уж какая у него практика после наших разборок, он с десяток правильных пацанов с того света вытащил, и кликуха у него подпольная — «хирург». Так что, морячки, можете доверить своего кэпа нашему «хирургу», но знайте, он старых обид не забывает и не прощает, но и лежащих на земле не добивает.

Игорь не дослушал монолог Федула. Он в два прыжка спустился в капитанскую каюту и из холодильника извлек две бутылки «Смирновской» водки и одну початую бутылку «Сантори» виски.

— Залей ему в рот через воронку, — приказным тоном пробурчал Квадрат, — а водку лей мне на руки. Стой рядом, Смагин, будешь делать, что скажу. — Игорь кивнул, понимая, что теперь только этот, казалось, тупой и неотесанный мужик может спасти Пашку-краба.

Квадрат с трудом разжал челюсти капитана и вставил в дрожащий рот, принесенную кем-то большую пластиковую воронку.

— Лей, Смагин, грамм двести хватит, чтобы мертвого оживить, — он засмеялся, но через минуту вновь свел густые черные брови на глубокой волчьей переносице.

Золотистая, с веселыми икринками жидкость, мгновенно сделала свое доброе дело. Через пару больших глотков Пашка закашлял и открыл помутневшие глаза.

— Где это я, братцы? Что случилось? — Павел попытался приподняться, но от боли вновь потерял сознание.

Квадрат закатал рукава на своем немецком «Адидасе» и вытянул перед Смагиным две огромные ладони.

— Лей водяру, надо хорошенько отмыть руки от прошлых грехов.

«А он еще и философ!» — усмехнулся про себя Игорь. — «Вот, в таких экстремальных ситуациях и раскрываются люди».

Когда в литровой бутылке оставалось одна треть драгоценного напитка, Квадрат жестом остановил Игоря, взял у него бутылку и, не морщась, допил содержимое до дна, даже не занюхав рукавом, как это полагается у русских.

— Ну, что ж, приступим…

Квадрат огромными красными пальцами осторожно раздвинул разорванные волокна бледно-розовых волокон мышц и белых нитей сухожилий, затем отмытым в «смирновке» пинцетом из судовой аптечки стал извлекать из раны белоснежные осколки остатков плечевой кости. Он, словно маньяк, укладывал острые, как бритвы кусочки в марлевый мешочек, напевая какую-то веселую мелодию, и все это на фоне ужасной картины распластанного, как на кресте, изуродованного человека.

— Где ваш чертов Дракон с досками, — Квадрат привстал и обвел взглядом притихших моряков.

— Побежал в подшкиперскую, ищет, наверное, — Витя — «порожняк» в растерянности развел руками.

— Вот-вот, вас только за смертью посылать, где эта подшкиперская, может на Хоккайдо? — Он тяжело встал, огляделся и его взгляд остановился на штурманском столе. — Вот это то, что мне надо! — Квадрат словно картонки оторвал две крышки от выдвижных столов для морских карт и, перебинтовав руку Павлу, наложил две шины, туго стянув их между собой резиновым жгутом.

— Ну, вот и все, моряки, я свое дело сделал, но мужику срочно нужна операция и это уже ваша проблема. Сутки я вам гарантирую, ну а дальше…

— Спасибо тебе, браток, — словно из преисподние, раздался такой знакомый, но очень слабый голос, очнувшегося капитана.

Павел здоровой рукой взял бутылку виски и чуть приподнявшись сделал несколько глотков.

— Слушай меня, братва! Возможно это последняя моя бутылка в жизни, но покуда я соображаю, хочу, чтобы вы выслушали меня и не делали глупостей. Во-первых, временно команду «Громобоем» я передаю Игорю Смагину. Он бывший штурман и доведет шхуну по назначению. Во-вторых, он какой никакой коммерсант, и я думаю, сможет взять хорошие деньги за «Громобой» в Пусане. При всех заявляю, чтобы не было разговоров, на всякий случай, если я не дотяну до Кореи, я напишу завещание, в котором половина денег от продажи «Громобоя» пойдет мой матери, бывшей жене с ребенком, Марии Терезе на Филиппинах и Галине, вы ее все знаете. Остальная половина будет разделена между всеми, кто присутствует сейчас на борту, включая братков и пограничников со «Спрута», поровну. И без возражений, я так решил, — Павел вдруг захрипел и вновь терял сознание.

— Братва, тащи носилки, надо бы кэпа в каюту определить, — Смагин склонился над Павлом и обтер серое и влажное от пота лицо марлевым тампоном, — Ну, что застыли, или все уже добрались до Пусана? А, вот и Дракон появился, а теперь давай ищи носилки и всем заниматься своими делами. Чиф, как у нас пограничники, не бунтуют еще?

— Нет, капитан, пацаны спят без задних ног, после перенесенного стресса им не до баталий.

— Я все же думаю, надо зайти на Курилы, в любой порт — пункт, сдать погранцов и Кэпа определить в госпиталь, до Кореи он не протянет, а у вояк, я знаю, хорошие хирурги скучают от безделья. Что у нас поблизости?

— До ближайшего порта на Курилах не менее двух суток, сам можешь убедиться, — старпом развернул карту и циркулем прошагал по «меркаторским» параллелям. Смагин склонился над картой и включил подсветку.

— Да, перспектива не утешительная, но все же, ложимся курсом на Северокурильск, а там, что бог даст.

Чиф с улыбкой взглянул на Смагина.

— Что, о боге вспомнил?

— Да здесь и в бога, и в черта поверишь, сам видишь, что твориться. Давай, Чиф, лучше поделим вахты. Один на мосту, второй дежурит в каюте у капитана, а экипаж отпускай отдыхать. Давление резко падает, на завтра, возможно, ухудшение погоды и видимости, надо быть начеку. Да, на всякий случай, отключи на сутки Джи-пи-эс навигацию и картографию, не нужны нам лишние вопросы со стороны властей.

— Добро, Смагин, поверим в твою интуицию т опыт.

* * *

Капитан «Гробобоя» Павел Тимофеевич Чайка умер той же ночью. Умер тихо, словно заснул. Напоследок он еще раз приложился к бутылке с виски, продиктовал Игорю завещание, показал, где хранятся деньги, оружие, документация и «удобные» флаги. Еле шевеля пересохшими губами, рассказал Смагину, как он в Бангкоке вместо проститутки снял к себе в номер трансвестита, как набил «девице» фэйс, и как об этом до сих пор сожалеет. Потом взял с Игоря клятвенное обещание похоронить его по морскому обычаю в океане. И как Смагин не пытался свести его предсмертные завещания в очередной анекдот и превратить все в шутку, мол «крабы» прекрасно живут и с одной клешней, но гнетущее приближение неминуемого конца, заставило его приумолкнуть, так как над койкой Павла нависла мрачная тень, отделяющая живых людей от царства мертвых.

На утро старпом застопорил главный двигатель, Дракон расклепал запасной якорь на баке. Косявый и Витя-порожняк завернули Пашку-краба в кусок брезента, обмотали, словно мумию, манильским концом. Якорь привязали к ногам и, перекрестившись, под непрерывный гудок судового тифона, смайнали тело капитана в, бегущие за бортом, бескрайние холодные воды Тихого океана. У старых, прожженных морских волков, даже у братков, на глазах появились слезы и только молоды погранцы, ежась от утренней сырости, простодушно улыбались и непонимающе моргали сонными глазами.

— Чему, добры молодцы, радуетесь, — не удержался Смагин, — теперь ваш путь домой будет очень долог. Курилы отменяются, вы идете с нами в Корею, так что с сегодняшнего дня все вы члены команды «Громобоя» и переходите в распоряжение боцмана. Его приказы должны исполняться безоговорочно, иначе, здесь свои законы и церемониться с вами никто не будет. Всем все ясно! А теперь разойдись по рабочим местам, весь палубный груз закрепить по-походному, стрелы опустить. Старпом, идем на мост, новый курс через Сангарский пролив.

Глава 19 Распродажа душ. Покаяние

Толя Карпов этой ночью не сомкнул глаз. После звонка Смагина из Питера, он ждал эту чертову расписку о получении денег с таким же ужасом и трепетом порочной души, как преступник, осужденный на смертную казнь, ожидает наступления рассвета в камере смертников.

Через сутки вслед за «почтальоном» позвонила его супруга Ольга и с дрожью в голосе сообщила Карпову, что у нее на днях побывали подозрительные люди, которые представились сотрудниками Федеральной службы безопасности России. Ох, уж эти женщины, сколько их учат с детства не общаться с незнакомыми дяденьками и не открывать кому не погодя дверь! Так вот эти безликие люди вежливо попросили Ольгу сообщить по указанному в визитке телефону, когда ее ненаглядный муженек даст о себе знать. И что это в интересах самого Игоря Смагина.

«Толя, скажи правду, куда еще мог вляпаться Игорь? — рыдала в трубку Ольга, — сил моих больше нет, если не объявится в ближайшие дни, то я подаю на развод.

«Давно пора» — ухмыльнулся про себя Карпов, это ж надо быть такой дуррой, чтобы десять лет терпеть у себя под боком такого мерзкого и эгоистичного придурка, каким был, по мнению генерального, его помощник. И держал он его до поры, пока был нужен. Если даже он справится и передаст деньги, то это его последняя ходка. Толя решил, что никогда не простит Смагину интриги с Залуцкой. Что бы о ней не говорили, но Настю он оставит в фирме, и когда все поутихнет, он получит хороший навар с «золота маккены» и рассчитается с бандитами. А после этого они с Залуцкой втихую переедут в один из особняков либо в Италии, либо в Испании, которые он уже присмотрел в интернете. «Фирму разобью по частям и продам. Ни Смагин, ни другие акционеры ничего не получат» — так решил великий стратег. Не даром же он тезка шахматного короля Анатолия Карпова.

И вот сейчас Карпов спокойным твердым голосом заверял Ольгу Смагину, что это обычная провокация чекистов, Игорь в Москве и будет дома через пару дней.

— Сама понимаешь, гэбисты то же люди и жить на федеральную зарплату не хотят, вот и шантажируют нашего брата, чем можно и нельзя, да еще в семью влазят, даже отпетые уголовники себе такого не позволяют, не говоря об авторитетах.

Но Толя-то лучше других знал, что когда на кону миллионы долларов, все воровские понятия вдруг резко меняются и тогда даже родная мать не остановит бандита, и он легко перешагнет через ее труп.

— Чиновники любого ранга пытаются «крышевать» бизнес, — продолжал Карпов, — а для этого ищут любую зацепку, чтобы вытянуть со счетов «честных» предпринимателей свою статусную долю.

Ольга, конечно же, понимала, что «Карп», как звал его Игорь, темнит, а попросту врет, но лжет во благо. Ведь бизнес, как и политика, построены на сплошной лжи, хитрости и мошенничестве и честным ребятам здесь просто нет места. Здесь выставляются на продажу души когда-то творческих и жизнерадостных людей в обмен на ценные бумаги, денежные знаки и естественно, золото. И тот, кто продает душу, сам становится частицей этой мерзкой финансовой машины и выскочить из системы им позволяет лишь костлявая старуха в белом саване, с остро заточенной косой на плече, что неустанно ходит за ними по пятам. Эти люди перед уходом в мир иной не имеют возможности покаяться, ввиду отсутствия бессмертной души, что в свое время была заложена, как фамильное колье из драгоценных камней и окаймленное платиной, в скупку еврею-джувелиру, а попросту продана дьяволу за горсть золотых монет.

Ольга Смагина не верила ни в бога, ни в дьявола. Она была воспитана в те времена, когда церкви использовались под склады или просто уничтожались вместе со святыми отцами и их иконами, на которых были изображены еврейские апостолы и мученики за святую веру в Христа, родом из Назарета.

Старый и новый заветы сионских мудрецов ее интересовал не более, чем, к примеру, советский классик Алексей Толстой со своими нудными революционно-романтическими трилогиями, но женским чутьем и врожденной интуицией она все прекрасно понимала и трепетала перед таинствами неразгаданного людьми мироздания и потому по вечерам частенько молилась своему богу и просила помощи и защиты. Она понимала, зачем Смагин и Карп отправляют ее с сыном в Таиланд, на остров Пхукет. Да только потому, чтобы семья не стала заложницей каких-то крупных валютных махинаций. Не зря Игорь перед отъездом в командировку, так, между прочим, заметил, что настоящим ворам запрещено иметь семью, чтобы не дать повод врагам шантажировать себя. Что он хотел этим сказать, что сам превратился в вора, только хорошо закамуфлированного, и весь его бизнес это и есть часть той гигантской финансовой пирамиды построенной на лжи, коварстве, бесчестии, предательстве и спаянной кровью и потом простого народа. Ольга робко и неумело перекрестилась, поцеловала спящего сына в пухлую щечку и забылась в тревожном сне.

Карпов, между тем, как человек полностью лишенный эмоций, ввиду отсутствия души, поскольку она давно была сдана в залог на лояльность «вольных каменщиков», восседал в кожаном уютном кресле и стеклянными глазами просматривал договора, подписанные с очередными клиентами на куплю-продажу товаров и недвижимости. Ему казалось, что эти, на вид совершенно невзрачны бумажки греют его руки и тело, а мысли, от того какую он получит прибыль переполняли грудь и мешали дышать, заставляя все сильнее и учащеннее работать и без того уже изношенным мышцам и клапанам, казалось, вечной и неутомимой сердечной машине.

Очевидно, и твердость характера у человека бездушного и черствого вырабатывается намного быстрее и раньше, чем, скажем, у поэтических и творческих натур. Такой слабостью Карпов не обладал, но зато после крушения коммунистической власти и всей ее, казалось, несокрушимой империи, вдруг неистово поверил в существование всевышнего господа, который, если ему молиться и исповедоваться в грехах дает помощь вот таким сильным и целеустремленным людям, каким считал себя Толя Карпов. Он купил себе десятиграммовый золотой крест на плетеной цепи из злата высшей пробы, повешал это священное украшение себе на тонкую, увитую сухожилиями шею и каждую субботу, словно иудей, стал ходить на службу в покровский храм, ранее снесенный коммунистами, а ныне восстановленный на деньги городского бюджета и вот таких праведников, как Толя «Карп».

А по вечерам один на один с иконой мученика-Христа, просил покаяния и прощения за грешную и весьма опасную, но прибыльную работенку, которую он выбрал себе по жизни, даже не ведая, что это бог послал ему искушения, которые он должен либо преодолеть и отвергнуть, либо принять и вечно плавиться в котле, наполненном расплавленным золотом.

Под утро Карпов задремал, но долгожданный звонок, словно выстрел, заставил его проснуться и мгновенно включить мозг.

— Вам заказное письмо, Анатолий Павлович, из Петропавловска-Камчатского, я могу к вам зайти…? — Карпов узнал голос своей секретарши Верочки Пендель.

— Давай, мухой, Веруня, я его уже сутки жду.

Тихо отворилась дверь в кабинет и услужливая хромая секретарша бочком, приподнимая одну ногу, проковыляла к столу генерального, словно специально нарываясь на грубость за свою медлительность.

— Вот это письмо, — Верочка протянула Карпову пластиковый пакет.

Толя резко вырвал его из рук изумленной женщины и тут же аккуратно вскрыл его тонким канцелярским ножом.

«Вот она заветная расписка!» — он поднял сияющие глаза на перепуганную секретаршу.

— Идите, Вера, нет, постойте, — настроение шефа менялось, словно погода в Южно-китайском море, — срочно свяжитесь с китайскими партнерами, они сейчас ждут важный звонок в нашей гостинице, как те скулящие борзые, что мечутся в ожидании сигнала ловчего. Сообщите им, что сегодня в 10–00 часов я жду их у себя в кабинете с пакетом документов на «золото маккены», клазые знают, о чем идет речь. И вот еще что, — шеф привстал из-за стола и помахал распиской у носа секретарши, — ты даже представить себе не можешь, сколько стоит клочок этой простой на вид бумажки и тебе лучше об этом и не знать.

Ох, как же он ошибался, этот самоуверенный и самовлюбленный Толя Карпов. «Верная» секретарша, насмотревшись немыслимых интриг в фирме, уже как с месяц подбрасывала информацию конкурентам, подготавливая себя к худшим временам. Вера Пендель понимала, что Карпов и Смагин ходят по лезвию ножа, и эта несказанная «везуха» когда-нибудь закончится.

Вера, — Генеральный оборвал ее интеллектуальную гимнастику, достаточно развитых для женщины, клеток головного мозга, — заварите-ка мне хорошего бразильского кофе, а я пока приму душ и меня в офисе нет.

Верочка кивнула головой и бесшумно вышла из кабинета, а Карпов достал сотовый и набрал номер Залуцкой.

— Это ты милый, — Залуцкая в последнее время всегда употребляла это волшебно слово «милый». Она-то хорошо уяснила, насколько мужчины любят лесть, хотя зачастую не верят в ее правдивость, но ведутся на обман, словно селезни, спешащие к смазливой уточке на «манок» хитрого охотника, принимая ложные позывные кряквы, за любовные призывы, готовой к спариванию, самочки.

— Что у тебя с голосом, ты еще спишь? — Карпов поморщился и посмотрел на свои золотые увесистые часики на тонком запястье руки, — что вчера опять гулеванела с подругами? Ты это кончай, дорогая, через пару дней выходи в офис, хватит болтаться без дела.

— А как же Смагин, любимый, он же скоро вернется из Москвы и опять нас поссорит.

— Не переживай, Смагин уже отработанный материал, а вот для тебя у меня есть хорошая новость. Вчера мне добрые люди сообщили, что твой «лучший друг» Калинкин недавно погиб в автомобильной катастрофе на минском шоссе под Москвой. В столице он открыл очередной офис судоходной компании, из тех рифферов, что увел из России под «удобный флаг», ну, и ехал на своем «мерине» в Брест на переговоры, тут-то его и подкараулила «костлява» в виде груженной двадцатитомной фуры. Не даром, наш, так называемый провидец Смагин, перед отъездом открыл мне одну мудрую истину: «Поверь мне, Толя, — говорил он с глубокого похмелья, — скоро начнется невиданный до селе «трупоход» на реке Янцзы, и что не надо спешить и дергаться, просто спокойно сидеть на берегу и жди, когда река пронесет мимо тебя труп твоего врага!» И он оказался прав, а ты все настаивала, чтобы я сам отомстил этому подлому и мерзкому старикашке. То же ждет и нашего Чукчу и других врагов, посмевших пойти против Толи Карпова. Кстати, есть такой бандит по кличке «Квадрат» из шайки Федула, что пытаются нас «крышевать» и сосать деньги, так вот, он тоже сейчас в следственном изоляторе в Питерской ФСБ.

— Какая я счастливая, милый, ты даже не представляешь, насколько мне все это время было тяжко. Я ведь тебе говорила, что это он падлец заставил меня выкрасть документы, которые, кстати, оказались липовыми, и ты сказал, что эту операцию ты разработал сам лично. Какой ты умный у меня, Толечка!

Ксюша Залуцкая закрыла телефон рукой и сплюнула на пол, словно больной туберкулезом курильщик после затяжки наркотического табачного дыма. «Какая же ты мерзость, Толя Карпов, ты на каждом шагу лжешь и предаешь друзей. Ладно, я, женщина, мне как-то надо выживать в вашей волчьей стае, но учти, умник, я знаю, настанет время, и ты вновь выкинешь меня на улицу, как ненужную вещицу. Но сейчас я поумнела, дорогуша, и не уйду с пустыми руками.

— Значит, послезавтра я выхожу на работу в офис, я правильно поняла? — Залуцкая по привычке выкатила невинные, в пол лица, глаза, словно «любимый» мог видеть ее.

— Да, выходи и оденься поскромнее, не надо народ нервировать. Я сам уже перешел на совдеповский прикид и пересел в старенькую японскую «Короллу», и ты знаешь, маскарад работает.

Бай-бай, дорогая!

— Пока, пока, милый, до встречи, — Залуцкая блаженно потянулась на кровати и, перевернувшись на другой бок, забылась в сладких снах, где на каждом шагу к ней приставали незнакомые мужчины, грубо ласкали и любили, любили…

Карпов еще минуту сидел, скривив губы, как это делают обиженные дети. Конечно же, он не верил в искренность слов Залуцкой, но даже эти слова грели то место на груди, где по предположению ученых мужей у большинства людей ютилась душа. На сегодняшний день у Толи Карпова совсем не осталось близких людей, и эта женщина хоть как-то заполняла образовавшийся вакуум.

Он вновь собрался с мыслями, быстро встал, скинул с себя помятый пиджак, галстук, рубашки и брюки, и все это барахло свернул в комок и сунул в большой пластиковый мешок. С определенного времени рубашки и нижнее белье он не сдавал в прачечную, а менял на новое ежедневно. Костюмы туфли и пальто он менял раз в месяц. Куда девались мешки с почти новой одеждой, он не знал и доверил эту проблему Вере Пендель, которая с радостью принимала дары и вывешивала их по комиссионкам города, что давало ей весьма ощутимый доход к ее вполне достойной зарплате.

Карпов в шелковых трусах подошел к огромному зеркальному шкафу-купе и довольно самокритично оглядел свою щуплую фигуру. «Ничего, через пару месяцев он забросит все дела и займется своим здоровьем, один черт всех денег не заработаешь, а что заработаешь, не унесешь собой в царство небесное» — думал он, перебирая, висящие на вешалках новенькие французские и итальянские костюмы и рубашки, — но сладкий и вкрадчивый внутренний голос твердил: «Не спеши сворачивать бизнес, все только начинается, много денег не бывает…!»

«Вот и все! Осталось только подписать бумаги. Китайцы за сутки оформят и вывезут медь со склада. Он уже решил, что на фирму должно поступить только десять процентов от всей суммы, остальные будут надежно упрятаны в Гонконгском и Нью-йоркском банках. На швейцарцев сегодня надежды нет, под давлением правительства России за хорошее вознаграждение «ювелиры» с радостью сдают счета олигархов. И хотя Карпов себе еще не относил к этой абсолютно безнравственной категории людей, но его мысли уже давно оформили в мозгу бизнесмена образ нового члена клуба мировых магнатов. Эх, мечты, мечты, плохо, что многие забывают русскую поговорку: «Куда ты ломишься со свиным рылом в калашный ряд!». Даже миллиардерам и членам правительства многих государств туда заказа дорога. Потому как все что они «заработали праведным трудом» на самом деле обычное мошенничество в особо крупных размерах и место таких людей, как правило, на кладбище, либо в тюремных камерах и многочисленных тюрьмах, понастроенных еще нашими предками про запас для будущего поколения.

* * *

Гоша Малышенко, он же «мальчик», капитан и владелец краболовной шхуны «Циклоп», в тот злополучный вечер так и не дождался своих «ходоков» двух залетных Владивостокских бандитов Федула и Квадрата. Что произошло на краболове «Громобой» об этом можно было только догадываться. По словам сопровождающих «Мальчик» понял, что денег ему не видать, как своих ушей, а это совсем не устраивало такого честолюбивого и авторитетного человека, каким считал себя Гоша Малышенко. «Пашка-краб» опять обвел его вокруг пальца и спокойно снялся на Пусан. «Нет, я все равно тебя достану «краб» и пообломаю твои старые клешни!» — твердил он себе под нос. Это был уже не бизнес — это было личное. Такое бывает, пожалуй, у многих народов, в том и у русских. Некая зависть, злоба и ненависть к более удачливым людям своей нации.

Ровно в шесть часов утра обиженный кэп по трансляции объявил экипажу, что судно срочно снимается в рейс. «Ничего, Паша, я точно знаю твой маршрут и твою слабость малость расслабиться спиртными напитками, где-то посреди океана. Вот здесь-то я тебя и прищучу, когда вы будете в драбадан пьяные отсыпаться, беззаботно покачиваясь на океанской зыби!»

Все бы так, наверное, и произошло бы, но уже через двенадцать часов хода Гоша Малышенко по спутнику принял сигнал бедствия «SOS». Причем сигнал был подан автоматической станцией сначала с борта военного корабля, потом с аварийного спасательного буя, который автоматически отделяется от корпуса судна во время его последнего подводного плавания на самое дно Тихого океана. По выданным координатам места крушения, Гоша определил на карте точку и тут же скорректировал курс «Циклопа». По его предварительным расчетам, как раз в этом месте океана и в это же время должен лежать в дрейфе «Громобой» с одуревшим от виски и пива экипажем. Но что-то не сходилось в его расчетах. Откуда здесь, вдали от рекомендованных путей мог появиться военный корабль? Что это случайность, глупость командира корабля, а может он шел специально на перехват кого-то из «наших» и там произошла трагедия.

Мысли капитана «Циклопа» метались в узкой черепной коробке, словно загнанные в сети рыбаков ненасытные касатки.

«А может плюнуть на этого «краба», хай плывет своей дорогой, а вдруг там нарвешься на криминал и станешь свидетелем…, нет таких заморочек «мальчику» не надо. Затаскают по судам и всплывут его похождения, на которые многие властные структуры закрывали глаза «американской зеленью».

Его мысли оборвал гул самолета. Американский разведывательный двухмоторный «Орион» прошел так низко над шхуной, что Гоша разглядел сверкающую улыбку пилота. Он помахал кэпу рукой и серебристыми крыльями аэрокрафта, и тут же на экране навигационного монитора зажглось сообщение. «Аттэншэн. Фоллоу кос сри фор зирроу. Раша Нэви шип сикид. Нессесери хэлп».

И без тебя знаю, чертов америкашка, откуда ты взялся на мою голову. Сам виноват, еще час назад надо было застопорить машины и самому лечь в дрейф, а вы там сами разбирайтесь со своими утопленниками.

Еще через десять минут хода Гоша понял, что он уже не выскользнет из «игры», так как в локаторе, на расстоянии пятнадцати миль он обнаружил скопление больших и малых судов.

«Ну, что ж, — думал Гоша, по кличке «мальчик», сбавляя ход до среднего, — пока я дотопаю своими восемью узлами в час, может все и закончится. Интересно, а «Пашка-краб», какую роль играет во всей этой мистической истории?»

Но Гоша хоть слыл и опытным моряком, но на сей раз он ошибся. Как только он подошел в район бедствия его вызвали на связь сразу три российских судна. Капитан одного из сухогрузов дедвейтом порядка десяти тысяч тонн в приказном порядке дал распоряжение следовать курсом на восток и докладывать ежечасно о результатах поиска.

«Давать команды и распоряжения и кому, самому «мальчику» — грозе и авторитету, а попросту королю крабовой мафии и всех морских биоресурсов Дальнего Востока!» — Гоша от такой наглости чуть было не задохнулся в приступе неудержимой ярости. Какой-то щенок смеет указывать ему, что и как делать. Но через минуту он, собрав волю в кулак, поборол в себе приступ гнева. Гоша понимал, что здесь «мальчик» ни для кого не является авторитетом, и как только он начнет качать права его арестуют и отдадут под суд либо «свои», либо джапы с американцами.

И вновь он доверился своей интуиции и повел «Циклоп» по указанному курсу. Но видно удача совсем отвернулась от «мальчика». Через час на горизонте вахтенный моряк заметил одиноко дрейфующую шлюпку. Подойдя поближе, стало ясно, что это спасательная шлюпка с пассажирского судна, рассчитанная на шестьдесят человек. Но самое страшное открытие моряков ждало, как только шлюпку баграми подтянули к борту «Циклопа». Из разбитых боковых иллюминаторов на борт шхуны с мерзким визгом и шипением ринулись десятки огромных, размером с упитанную таксу, крыс, темно-коричневого цвета. Моряки бросились спасаться кто в каюты, кто на мачты, но проворные и голодные зверьки с острыми зубами быстро настигали даже самых шустрого, и через пару минут от когда-то бравого скитальца морей оставалось только кровавое пятно на ржавой палубе.

«Мальчик» кинулся к спасательной скоростной шлюпке на корме судна, по пути разбив стекло аварийной кнопки и подачи в эфир сигнала бедствия, но и там уже хозяйничали ненасытные твари, которых, казалось, были тысячи. Оставался последний путь — это открытое море. Гоша быстро натянул на себя дежурный альпак, сверху обтянулся двумя оранжевыми спасательными жилетами и со словами: «Господи, прости мне грехи мои» кинулся в студеные воды Тихого океана.

Капитан большого сухогруза первым принял очередной сигнал бедствия и уже через час японский сторожевой корабль обнаружил в десяти милях, от предполагаемого места бедствия, тело человека. Это был капитан шхуны «Циклоп» Георгий Малышенко. Смерть наступила от переохлаждения организма. Саму шхуну, заполненную кровожадными крысами-людоедами, решено было прямо в море подвергнуть дератизации. Благо у запасливых японцев нашлось пара баллонов с отравляющим газом. Затем на «Циклоп» завели стальной буксир, и капитан сухогруза сам лично притащил ржавую посудину, от которой шлейфом исходил тошнотворный запах гниющего белка, на рейд порта Петропавловска-Камчатского.

Санитарные власти отказались дать свободную практику разлагающемуся «Циклопу» и, в конец измученный капитан, большого сухогруза, под покровом ночи отрубил буксир и снялся в известный только ему пункт назначения. А несчастный «Циклоп» ветром и течением снесло на рифы, где он благополучно затонул. Говорят, что после этого случая вся Авачинская бухта наполнилась косяками сельди и горбуши. А крабов расплодилось столько, что они сами стали выползать на берег из-за отсутствия свободных мест на дне бухты.

* * *

Самолет на Владивосток вылетал из аэропорта Петропавловска-Камчатского по расписанию ровно ы 15–00 часов местного времени. Галина Савельева поднялась на борт одна из первых и удобно устроилась в мягком кресле рядом с иллюминатором, чтобы с высоты птичьего полета полюбоваться на, раскинувшиеся под крылом воздушного лайнера красоты. На, дымящийся белым дымком, словно старая котельная с пьяным истопником, вулкан «Тятя» и сверкающую серебряными бликами и всеми цветами радуги, Авачинскую бухту. Самолет еще не успел набрать нужную высоту и после разворота лечь на заданный курс, как голос командира экипажа ввел всех пассажиров в замешательство. «В связи с небольшими техническими неисправностями, наш самолет через двадцать минут осуществит вынужденную посадку на одном из военных аэродромов Камчатки. Просьба пристегнуть ремни и всем оставаться на своих местах. Спасибо за внимание».

«Эти «Илы» давно пора списать в утиль» — проворчал сосед справа от Галины и, сложив холены ладошки на груди начал вспоминать аллаха. Савельева тоже занервничала, ведь столько раз летала, и никогда не было аварийных посадок. «А может, здесь опять замешан Игорь Смагин и она каким-то образом вновь попала в поле зрения ФСБэшников?» — она взглянула в иллюминатор. Под крылом идущего на посадку ИЛ-62 проносились занесенные снегом какие-то деревеньки, соединенные единственной дорогой, по которой двигались легковые автомобили и военные грузовики.

Через пять минут пилот выпустил тормозные закрылки, шасси мягко взвизгнули об бетонную полосу и лайнер затрясся от реверса турбин. Не молодая стюардесса в потертом синем костюме с эмблемой «Аэрофлота» на пышной груди предложила возмущенным пассажирам горячий чай и кофе.

Еще через час к борту подкатил белый микроавтобус и по трапу начали подниматься трое людей. Савельева чуть не подавилась пирожным, когда в новых пассажирах узнала свою подругу Ленку Кузнецову, которую под руку вел молодой парень в красной «аляске» и рюкзаком за спиной, замыкал процессию ее новый знакомый, тот самый Морозов, которому она утром передала пакет от Смагина. Морозов одной рукой нес серебристый кейс, другой приветливо помахал Галине. «Что у них здесь за шпионские игры творятся!» — Галина закусила губу и слегка покраснела. Она понимала, что этот Морозов сделал так, чтобы инкогнито исчезнуть из Питера. «Интересно, а сколько он отвалил денег за такой спектакль и для чего? Ну, предположим, хотел тайно вывезти Кузнецову с сыном, но почему сам здесь? Неужели из-за меня? Если так, то я этих мужиков совсем не фига не знаю, так же, наверное, как и они нас баб. Ну, что ж, посмотрим, чем это все закончится!»

— Вы и есть причина технических неполадок самолета? — Савельева оценивающе осмотрела подошедшего к ее креслу улыбающегося, словно мальчишка, генерального директора.

— Мы вот то же решили не искушать судьбу и с сыном и его невестой, вы кажется, знакомы, посоветовались и рванули следом за вами. Вы не протии?

— Да вы тут всех насмерть перепугали, я думала, что уже не вылечу из этого царства вулканов и гейзеров.

— Хотите поговорить с подругой? — Морозов загадочно улыбнулся и присел на подлокотник кресла.

— Я думаю, не стоит, у нас с ней еще будет время поболтать.

— Тогда милости прошу в VIP салон, у меня к вам будет деловое предложение. В кармане его пальто запищал мобильный телефон. — Извинит, — Стоцкий привстал, лицо его потемнело, губы сжались. В трубке послышался хриплый голос «китайца»: «Шеф, по моим каналам только что сообщили, что на Кипре, на своей вилле застрелился ваш компаньон «Чукча». Подробности при встрече.

Морозов повернулся к Галине, опустил мобильник в карман и улыбнулся.

— Какие-то проблемы…? — Савельева попыталась заглянуть в глаза своему новому ухажеру.

— Нет, дорогая, все идет своим путем…

Галина усмехнулась и из-под своих мохнатых ресниц лукаво взглянула на застывшего в ожидании мужчину. «Сколько вот таких деловых предложений ей довелось слышать на своем веку, не счесть. А что может попробовать еще раз…!»

Эпилог Всеочищающая сила природы. Зачистка

Таиланд. Паттайя. 26 декабря 2004 года

На пятьдесят третьем этаже «башни» трехзвездочного отеля «Паттайя парк» в небольшом вращающемся ресторане с панорамными окнами у барной стойки на высоком стульчаке восседал грузный с большой лоснящейся лысой головой человек европейской внешности. Его волосатый размером с судовой кранец живот, при незначительных телодвижениях мужчины, покачивался, как водяной матрац. Всю его одежду составляли необъятные полотняные шорты и цветные шлепанцы. Длинными и мускулистыми руками, которым позавидовал бы вожак стаи орангутангов с острова Борнео, он обнимал за тонкие талии двух хрупких девушек, обмотанных в полупрозрачны сари. Под тонким шелком просматривались великолепные точеные фигуры профессиональных тайских девочек по вызову, а попросту шикарных тайских проституток, цены на которых, здесь в Таиланде, в десятки раз были ниже, чем скажем, в извращенной Московии, или прогнившем от разврата Париже.

Азиатки честно отрабатывали, уплаченные за качественный сервис деньги, и старались угодить и понравиться большому белому человеку — «биг-папе», как они его ласково называли. Тайские жрицы любви все время улыбались, словно рекламируя свои белоснежные острые зубки, щебетали о чем-то на родном языке и гладили точными смуглыми ручками волосатую грудь и круглую спину «биг-папы».

Этим человеком был на тот прекрасный декабрьский день, один из богатейших людей нищенской России, президент корпорации «Норильск-Никель» Борис Борисович Зубцов. Рядом с ним, с неизменным фужером «Bollinger» от Дж. Бонда, сидел уставший и измотанный жизнью, еще достаточно молодой человек. В его густой шевелюре уже поблескивали серебристые пряди волос, а глубокие морщины на заломах губ и на высоком лбу, говорили, что его прошлая жизнь была далеко не безоблачна.

— Смагин, какого черта ты поселился в этом дешевом отеле? — Борис Борисович освободил одну руку, чтобы пригубить бокал холодного шампанского, — я тебе по телефону говорил, что у меня на острове Пхукет арендован огромный особняк на территории в пять гектар. Там тебе и отдельный пляж и два бассейна с кристальной водой, площадка для гольфа, массажные, свой автопарк, прислуга и прочее, прочее… А что здесь? Китаезы визгливые и вонючие все заполонили и загадили. Глаза б мои их не видели.

— Это нормально, Борисыч, как говорят, не торопись привыкать к хорошему. Зато в Паттайя — парке свои плюсы. Во-первых, душевное спокойствие. Здесь люди постоянно новые и с ними интересно общаться, это те самые русские, которые целый год копят деньги, чтобы на пару недель оторваться от ужасов российской действительности, и ты знаешь, что многие после первого посещения Таиланда мечтают приехать сюда вновь на отдых или даже для проживания с семьей. Во-вторых, ты посмотри, какой здесь открывается великолепный вид на все побережье и море. А ведь еще каких-то десять лет тому назад это была бедная рыбацкая деревня. Проклятые америкашки раскрутили здесь туристический бизнес, который почему-то не закабалил тайцев, а приносит ощутимый доход в казну Королевства Таиланд. А на этом распрекрасном Пхукете я неделю не выдержал, такое впечатление, что вся мразь российская плавно перетекла на острова. Идешь по улочкам острова и на каждом шагу встречаешься со знакомыми воровскими чиновничьими мордами, либо с бандитскими авторитетами и их окружением. Правда, многие уже отрастили животики, обзавелись семьями, легализовали свой бандитский бизнес, но ведь от этого они нисколько не изменились. Вот ты бы хотел, Борисыч, чтобы твои дети и внуки общались с отпрысками убийц, воров, казнокрадов и проституток? Молчишь, а я не желаю, хотя возможно, и сам не далеко от них ушел. Тем не менее, я сказал своей жене Ольге. Все, дорогая, я уезжаю на материк и жду вас с Димкой к Рождеству в Паттайе. Сегодня уже 26-е декабря, а их, как видишь, нет и телефон вне зоны. Черт, а может, что случилось, Борисыч? — Игорь приподнялся и посмотрел через панорамное окно на сверкающий всеми цветами радуги Сиамский залив, — и ветер сегодня через чур свежий для этого времени года, — Смагин снова присел и, словно волк, потянул густой тропический воздух ноздрями.

— Господи, да что там, в раю, может такого произойти, — Борисыч крупным носом пощекотал обнаженное плечо одной из своих спутниц, они ведь у тебя здесь не в первый раз. Это ты, «одиссей» хренов годами где-то болтаешься, а Ольге жизнь под пальмами, видно пришлась по вкусу, сын учится в элитной школе, завел новых друзей среди юнцов из «высшего общества», хе-хе, радуйся, Смагин, что все твои похождения, о которых ты мне вкратце рассказал, так легко для тебя закончились. Не парься, старик, подумаешь, Рождество! По мне, так пускай его отмечают те, кто верит в еврейские сказки про Христа-спасителя. Меня же при словах сочельник или пасха начинает тошнить. Мы ведь с тобой из «той», советской эпохи и я до сих пор не могу уразуметь, как это евреи нам навязали свою религию и ведь не только русским, а половине населения земли! И ведь верят. Я сам зачастую говорю: Слава богу или Господи, спаси и сохрани…! Кстати, а что ты с пограничниками в Пусане сделал такое, что к тебе не осталось претензий от российских властей.

— Деньги, Борисыч, все эти проклятые деньги. Когда я в Пусане продал «Грмобой», то положенную часть доллары я отдал погранцам, только в обмен на их заявления о том, что их спасла команда «Громобоя» во главе с капитаном Павлом Чайкой. А крушение они потерпели из-за навала на их «костгард» дрейфующего бесхозного «черного пассажира», который, получив пробоину от столкновения, то же пошел ко дну. В посольстве ребята конечно ушлые, пытались расколоть пацанов на правду, но «доллар» и на психологическом, и на патриотическом фронтах одержал убедительную победу. В результате все довольные разъехались кто куда.

Наши братки, Федул и Квадрат сделали, как и я, в одном из многочисленных мастерских Южной Корее новые паспорта и рванули со мной в Таиланд, и сейчас отсиживаются там, где им и положено по штату, все на том же Пхукете, пока страсти российские не утихнуть и можно будет вновь промышлять рейдерством на необъятных российских просторах. — Игорь отхлебнул глоток живительной влаги и продолжил.

— Я ведь про моего бывшего шефа Толю Карпова рассказывал, так вот он, чего учудил на старости лет. Весь наш бизнес разбил на четыре части, создал липовые фирмы и через подставных лиц продал его самому себе через свою юристку Ксюшу Залуцкую. Кстати, неделю назад они тоже на Пхукет пожаловали. Я ведь как заместитель имел право подписи на всех финансовых документах и когда я оказался в Таиланде хотел вывести свою долю из бизнеса, но не тут то было.

«Такой фирмы уже нет» — был ответ на мой запрос. Тогда я связался с Карпом. Он стал мне объяснять, что все сделано в целях безопасности и сохранения капитала, но я то чувствовал, что Толя темнит, хотя вот и снял для сына с Ольгой апартаменты и счет мне открыл на текущие расходы. Но ты как старый битый финансовый ферзь понимаешь, что все это для того, чтобы оттянуть время и все наши основные активы уже давно где-нибудь в Нью-Йоркском или Лондонском банках покоятся на разных счетах.

— Если он так поступил, то ты Смагин уже ничего не изменишь, — Борисыч сурово посмотрел куда-то вдаль за чуть видимую линию горизонта, — можно, конечно надавить на твоего «шефа» через бандюков, но их я думаю, он тоже купил с потрохами, так что радуйся, что жив и здоров и твоя семья в порядке. А со своей стороны могу тебе предложить поработать у меня, если ты еще хоть кому веришь в этом мире, — Борисыч расплылся в улыбке и потормошил Игоря по кудлатой голове так, что две тайки весело взвизгнули, едва удержавшись на коленях своего кормильца.

— Борисыч, что ты как трясущийся американский миллионер-маразматик на исходе лет уцепился за этих смазливых телок, — Смагин погрозил пальцем девушкам. Те в ответ со смехом повторили его жест.

— Не поверишь, брат, с тех пор, как я зарезервировал себе офис в строящемся в центре Бангкока небоскребе «Боек центр» на 45-ом этаже, мне как бонус подбросили вот этих двух красоток на целый месяц. С тех пор они меня ни на шаг от себя не отпускают, даже в клозете порхают со мной рядышком. И ты знаешь, Смагин, я к ним уже как-то привык, как, к примеру, к хорошим туфлям или галстуку. И самое главное они не бум-бум, ни по-русски, ни по-английски.

А ты в этом уверен, господин президент? — Смагин улыбнулся своей снисходительно-ироничной улыбкой.

— Ты думаешь, вражьи агенты! — Борисыч тревожно вскинул брови и покосился на своих красоток.

— Эх, Борис Борисыч, ведь сам давеча рассказывал страшную историю, как тебя в родной Дудинке обычные аферисты через «девочек» развели на пару лямов.

— Ну, то, брат, Россия — страна воров, казнокрадов и мошенников, начиная от чиновников в правительстве и кончая последней торгашкой. Я тут недавно ознакомился с Уголовным кодексом РФ, что нам, как и Конституцию сочинили американские советники в Кремле еще в 1993 году. Так там, в принципе, от любой статьи можно отделаться всего лишь крупным штрафом. Конфискации нет, смертной казни нет, чего бояться вороватому россиянину, если у тебя на счетах миллионы, и зарыто еще столько же…

Борисыч не успел закончить свою обличительную речь, потому как к стойке бара почти бегом подскочил смуглый метрдотель в белом кителе с золотыми пуговицами. Его всегда спокойное и невозмутимое лицо сейчас источало ужас, смятение и бессилие. Пальцы рук, которыми он указывал на экран монитора, дрожали, словно он всю ночь пытался перепить на спор одного из русских туристов.

— Сирз, этэншн, плиз, лук Ти-Ви, — залепетал он на ломаном английском и пультом включил американский канал новостей «Брэйкинг ньюз». Таец схватился за голову руками и начал раскачиваться из стороны в сторону.

— Чего это с ним? — Борисыч вопросительно посмотрел на Смагина, тот пожал плечами, и оба уставились на экран сто дюймового монитора, висевшего над головой перепуганного насмерть бармена. Весь ресторан приутих и тупо, словно приговор слушал ужасное сообщение о стихийном бедствии, что час назад произошло на юге Таиланда.

Диктор передавал, что в результате землетрясения, произошедшим в Индийском океане, в Сиамском заливе образовалась пятнадцатиметровая волна «Цунами», которая обрушилась на самые элитные пляжи и курорты острова Пхукет. В результате удара волны многие отели и шикарные виллы были смыты, словно их никогда здесь и не было. Под водой оказался почти весь остров. Количество жертв и разрушения уточняется. Известно лишь, что по предварительным данным уже погибло более двух тысяч человек, столько же числится, как пропавшие без вести.

— Боже, — прошептал Игорь, — там ведь Ольга с сыном остались…, неужели им не удалось выехать, я ведь, чувствовал, — он ударил кулаком по стойке, да так, что две смазливые тайки легко соскользнули с колен русского олигарха и мгновенно растворились в толпе обезумевших людей.

— Не отчаивайся, парень, зацепило только южное побережье, а они у тебя гораздо западнее, гляди, карту показывают. Вот мои хоромы точно смыло, жаль людей, обслугу. И почему никто не предупредил, все боятся туристов потерять, ну, теперь уж все равно!

Смагин встал и, качаясь, побрел к лифту. Надо было что-то делать, но воля была парализована, и мозг отказывался работать, как он обычно включался в экстремальных ситуациях. Двери лифта бесшумно открылись, и ему навстречу вышла Ольга. Загорелая, в легком белом марлевом платье под руку с высоким парнем в белых шортах и рубашке на выпуск. Ольга улыбалась и о чем-то весело разговаривала с тинэйджером.

«У меня что, галлюцинации?» — Игорь встряхнул головой, но видение не исчезло, а знакомый голос укоризненно произнес.

— Смагин, ты, что уже по утрам напиваешься в стельку, что родную жену с сыном не узнаешь?

Игорь, блаженно улыбаясь, обнял и поцеловал жену, затем крепко стиснул широкие плечи сына.

— Димка, ты что ли? Во, вымахал, детина!

— Я, батя, яя. Кто же еще, просто мы давно с тобой не виделись, вот и не признал?

— Так ведь там, откуда вы прибыли катастрофа, я уже собрался на поиски.

— А я говорил, что у твоего мужа классная интуиция, — словно из — под земли перед Игорем выросла знакомая фигура Федула в ярко красной майке и соломенной шляпе. — Задержись мы на острове еще хоть на пару часов, все, хана. Ольга уговорила нас поехать с ней, да у нас тут дела, надо разобраться с одним «китайцем» — это наш, беглый «смотрящий» с Питера. Говорят, начал в Паттайе свои порядки городить, а тут видишь ты нас с Квадратом опять с того света вытащил. Ну, вы тут разбирайтесь, встретимся вечером в отеле «Гранд Американ Тропикана», у нас там запасной офис. Дай бог, чтобы кто-то из моих пацанов выплыл из водоворота судьбы. Завтра все будет ясно. Эй, Квадрат, расскажи, с кем ты столкнулся нос к носу на пляже. Не поверишь, с нашим общим «друганом», главным ФСБэшником Камчатки, Горбуновым.

— Они в первый же день засветились, — подал голос Квадрат, подошедший к стойке бара тихо и незаметно, как африканский черный носорог весом в полторы тонны перед атакой на врага, — их там целая бригада питерских шакалов прилетела, якобы по слухам, выявить, разоблачить и обезвредить на острове Пхукет русскую мафию. Но для начала «ясноликие» заказали самые дорогие апартаменты на острове и с десяток тайских проституток, ну и гасились в нумерах целую неделю. А когда меня эта мразь холопская узнала на златом песочке, глазенки у хорька забегали, ножи задрожали, сам весь съежился, словно заблудшая овечка, оглядывается пес, а своих-то рядом нет. Я выждал паузу, и ему так слегка по плечу похлопал, да так, что «опричник» под себя сходил и говорю ему по-английски: «Раша чекиста — гоу хоум!». Он часто-часто закивал вспотевшей головой и исчез с глаз моих, как угарный газ от свежего ветра. Сейчас сидят «малюты скуратовы», в лучшем случае, на пальмах, а судя по разрушениям, что натворила «Цунами» — все давно уже на небе, ожидают свою очередь в Ад.

— Не надо так, Квадрат, — Смагин обнял сына и жену, — там же и невинные дети были и женщины.

— Невинные — это ангелы, они уж точно в Раю, а их жены, бывшие шлюхи и торгашки, эти еще те овчарки, пусть земля Сиама им будет пухом. Короче, природа сама знает, от какого хлама и мусора надо избавляться, вот и провела очередную «зачистку».

Смагин несколько секунд смотрел вслед удаляющимся браткам в ярко красных майках, на которых было золотыми буквами выбито «СССР», а чуть ниже, знакомый всем коммунистический символ «Серпа и молота», только что-то в нем слегка изменилось.

Игорь присмотрелся и понял. Молот стоял вертикально вверх, а серп стал похож на подобие пиалы с ручкой. Где-то он уже видел что-то подобное. Вспомнил, это копия ритуальной чаши, которую используют иудеи во время обрядов жертвоприношений для слива жертвенной человеческой крови. Выходит, Россия и весь «великий союз» в свое время был принесен в жертву… Кому, для чего? Неужели, черт подери, этот цвет крови так и будет преследовать меня до конца жизни?

— Смагин, очнись, — перед ним стоял Борисыч и тряс очумевшего Игоря за плечо. — Все кончено, пора начинать новую жизнь, старик!

Оглавление

От автора

Пролог Дагомыс. Прощание с «Немытой Россией»… 1992 г

Часть III Запад — Восток. Покрась все в черный цвет

  Глава 1 Смертельная вакансия

  Глава 2 Залуцкая

  Глава 3 Любовь и золото

  Глава 4 Ложная переправа

  Глава 5 Почтальон

  Глава 6 Камчатский узник

  Глава 7 Побег из ада

  Глава 8 «Пашка-краб»

  Глава 9 Нежное дыхание смерти за спиной

  Глава 10 Кровавое пиршество шакалов временно отменяется

Часть IV Восток — запад. Имитаторы

  Глава 11 Имитаторы и призраки. Ловушки на «крабов»

  Глава 12 Классика на десерт

  Глава 13 «Мальчик»

  Глава 14 Мальчики играют в войну

  Глава 15 «Орлова» возвращается

  Глава 16 Новые сюрпризы «Черного пассажира»

  Глава 17 Последний парад крысиного экипажа «Черного пассажира»

  Глава 18 Указующий перст судьбы

  Глава 19 Распродажа душ. Покаяние

Эпилог Всеочищающая сила природы. Зачистка Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg