«За секунду до выстрела»

Николай Чергинец За секунду до выстрела

Часть первая

1 СЛАВИН

Поезд, рассекая ночную мглу, громко стуча колесами, мчался вперед. Старый обшарпанный вагон был полон людей. Казалось, кого здесь не увидишь. Старик с огромной бородой; рядом, крепко обхватив руками большой узел, клевала носом старушка в большом вязаном платке. В углу пристроилась с грудным ребенком молодая женщина. Ребенок часто плакал, и матери приходилось, краснея, при всех кормить его грудью. А тут, как назло, почти напротив, сидит молоденький офицер — лейтенант милиции. Сначала он, понимая, что смущает женщину, всякий раз, когда она готовилась к кормлению, вставал и уходил в тамбур, но женщине, чтобы ребенок меньше беспокоил пассажиров, приходилось часто успокаивать его, и хождение офицера надоело пассажирам. Бородатый старик не выдержал и прикрикнул на лейтенанта, когда тот в очередной раз попытался пройти мимо него:

— И чего ты мечешься, парень?

— Так я же, чтобы женщину не смущать, — краснея, вполголоса ответил тот.

Сидевший рядом с женщиной средних лет мужчина в шинели спросил:

— Куда путь держишь, лейтенант?

— Далеко, — односложно ответил офицер и начал смотреть в окно, за которым была одна чернота. Он с тревогой подумал: «Где эта Сосновка? Даже на карте не нашел! Не проспать бы. Проводник сказал, что в половине первого будем...»

Постепенно люди засыпали. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, раскачиваясь в такт движению вагона. Начал клевать носом и лейтенант. Даже сон увидел, но кто-то тронул его за плечо и сказал:

— Товарищ лейтенант! Через десять минут Сосновка.

Славин нащупал стоявший у ног фанерный чемодан, поднял его и осторожно, стараясь не беспокоить спящих, начал протискаться вслед за проводником к выходу. В тамбуре шум колес и лязг буферов был слышен сильнее, но после душного прокуренного вагона дышалось легче.

Проводник вернулся в вагон, а лейтенант снял фуражку и прижался лицом к стеклу. «Что ждет меня в этой Сибири? Ну что же делать, приказ есть приказ».

Владимир вспомнил, как он пытался убедить начальство направить его в Минск, но никто не согласился с его доводами. Начальник школы так и сказал:

— Поезжай, Славин, в Сибирь, ты сейчас там нужнее. Поработаешь пару лет, а потом видно будет.

Товарищи шутили: «Тебе, Славин, как партизану и работу подобрали по характеру. Направляют в лес, смотри только по старой привычке поезда под откос не пускай!»

Сильнее залязгали буфера, и поезд начал сбавлять ход. Мимо вагона медленно проплыло небольшое одинокое здание. Проводник, снова появившийся в тамбуре, молча отстранил Славина от двери и открыл ее. Лейтенант выждал, пока поезд остановится, и спрыгнул на землю.

Почти сразу же паровоз дал короткий гудок, и поезд тронулся. Когда мимо пронесся последний вагон, Славин направился к зданию вокзала. У входа с лампой в руке стоял железнодорожник. Он заметил одинокую фигуру, приближавшуюся к вокзалу, и внимательно вглядывался в нее в надежде увидеть кого-либо из знакомых.

— Здравствуйте! Смотрю, кроме меня, никто и не сошел с поезда.

— Здравствуйте! А я думаю, кто же это ночным поездом к нам пожаловал, — и, осветив Славина лампой, добавил: — А тут сама власть приехала.

Славин усмехнулся:

— А что, до моего приезда у вас здесь безвластие было?

Старик смутился:

— Да нет, я не в том смысле. Вы к нам по службе или в гости к кому?

— Служить сюда приехал. Как в Марьянск мне добраться?

Дежурный по вокзалу засуетился:

— Пойдем быстрее, товарищ лейтенант! Здесь машина должна быть, приезжали почтовики к поезду. — И он быстро пошел вокруг здания. Славин двинулся следом. Они обошли здание и увидели крытый грузовик. В кабине сидели двое. Железнодорожник подошел к машине и открыл дверку:

— Вы в Марьянск?

— Да, — ответил, прикуривая, водитель.

— Подбросьте в милицию пополнение, а то до утра транспорта никакого не будет.

Водитель посмотрел в сторону лейтенанта и сказал:

— А, милиция! Конечно, подбросим. — Он повернулся к сидевшему в кабине мужчине. — Иван, полезай в кузов.

Тот, ничего не говоря, вылез из кабины и направился к заднему борту машины. Славин поблагодарил дежурного, сел в кабину и положил себе на колени чемодан. Водитель завел мотор, и вскоре грузовик, набирая скорость, понесся по проселочной дороге. Лейтенант спросил:

— Долго ехать?

— Если мотор не забарахлит, за два часа доедем.

Славин хотел поговорить с водителем, но в кабине стоял такой шум, что трудно было разобрать слова. Он устроился поудобнее и с интересом наблюдал, как в свете фар уплывает назад в темноту тайга.

Ровно через два часа машина въехала в какое-то селение. Шофер с облегчением прокричал:

— Марьянск.

Вскоре он остановил машину и, не выключая двигателя, показал рукой на уходящий вправо узенький переулок.

— Вам сюда, здесь недалеко, метров триста. Упретесь в одноэтажный каменный дом. Это и будет милиция.

Через десять минут Славин стучал в глухую деревянную дверь, над которой при свете небольшого керосинового фонаря виднелась вывеска «Марьянское отделение милиции».

За дверями послышались шаги, затем лязг засова, и в проеме дверей показался милиционер.

— Здравствуйте, товарищ сержант! Я лейтенант Славин, прибыл для дальнейшего прохождения службы.

Сержант поздоровался и, пропустив гостя в коридор, снова закрыл дверь.

— А вдруг кому помощь потребуется? — кивнул головой на засов лейтенант.

— Ночью к нам никто не обращается. В конце концов постучит, как вы сейчас это сделали.

Они вошли в дежурную комнату. За высоким барьером стоял письменный стол, а в углу на небольшом топчане лежали матрац, одеяло и подушка. Сержант достал из кармана расческу и стал причесывать взлохмаченные светлые волосы. Он был такой же высокий и стройный, как Славин, только лет на пятнадцать старше. Его голубые глаза доброжелательно смотрели на Владимира.

— Что будем делать, товарищ лейтенант? Прикажете начальнику домой позвонить или подремлете в соседнем кабинете? До рассвета недолго осталось.

— Конечно, нет смысла будить человека...

Сержант взял стоящую на барьере керосиновую лампу, которую до этого он принес из коридора, и пошел впереди. Вскоре они оказались в большом кабинете, обставленном простой, видавшей виды мебелью. Большой двухтумбовый стол был накрыт зеленым сукном, на нем стоял старинный, сделанный из мрамора и бронзы чернильный прибор. Все три окна в кабинете были закрыты темными шторами. Сержант достал из кармана спички, зажег лампу, висевшую у потолка, и махнул рукой на кожаный диван, стоявший в углу:

— Вот вам кровать. Сейчас принесу постель.

Славин поставил чемодан, положил на стул фуражку и сел на диван. Вошел сержант. Он протянул подушку и простое солдатское одеяло:

— Устраивайтесь и отдыхайте. Начальник обычно приходит к восьми. Вас разбужу в семь.

Славин снял новенький китель, аккуратно повесил его на спинку стула, бросил на диван подушку, стащил сапоги и, не снимая галифе, лег на диван. «Надо спать, а утром будет видно, что делать дальше», — подумал он. Оставшись один, Владимир сразу же вспомнил о своей девушке, с которой познакомился в Ашхабаде, где была офицерская школа. «Интересно, что скажет Рита, если я позову ее сюда, в эту глухомань? Здесь даже электричества нет. Да, забросила меня судьба!»

Не прошло и десяти минут, как Славин спал уже крепким сном...

2 МАЙОР АЛТЫНИН

Славину показалось, что он только что уснул, а его уже тряс за плечо дежурный.

— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант! Вставайте, уже семь пятнадцать, скоро и наш начальник придет.

Славин открыл глаза, наморщил лоб, вспоминая, где он, и, наконец придя в себя, начал обуваться.

— Китель не надевайте, пойдемте во двор, умойтесь.

Лейтенант молча пошел за сержантом, у которого через плечо было переброшено полотенце. Они вышли во двор, окруженный высоким дощатым забором, и Славин изумленно остановился. Яркое солнце уже пригрело землю, и цветы возле забора показались ему особенно яркими. В дальнем углу у небольшого сарая стояли три лошади, между ними, игриво подбрасывая задние ноги, бегал жеребенок. Увидев людей, он подбежал к ним и доверчиво ткнулся Славину в бок. Сержант засмеялся:

— Орлик знакомиться пришел.

Славин погладил жеребенка, и тот поскакал вдоль забора.

Владимир вдохнул полной грудью и подставил лицо яркому ласковому солнцу. Чистый утренний воздух был насыщен запахами сена и цветов. Все это сразу же почувствовал горожанин. Стояла удивительная тишина, нарушаемая только фырканьем лошадей да топотом ног шаловливого жеребенка. На душе стало спокойно и даже как-то радостно.

Славин с удовольствием умылся холодной водой, которую лил ему из ведра сержант, затем вернулся в кабинет и привел себя в порядок. Через несколько минут Славин вместе с дежурным пили чай. Сержант подвинул поближе банку с медом:

— Ешьте, мед силу человеку придает.

— Спасибо. А вы давно здесь?

— Я родился в этих краях. Работал на лесозаготовках, потом на шахте, а за четыре года до войны в милицию пришел. На фронте дважды был ранен, но до Праги дошел. Ну, а после войны опять в милиции...

Славин поднялся из-за стола.

— Ну, спасибо вам! Поел как следует. Пожалуй, весь день есть не захочу.

— Пожалуйста. Мы с вами, кажется, вовремя завтрак закончили. Гляньте в окно, начальник идет.

Славин увидел, что к зданию подходит майор, голову он держал как-то неестественно прямо. Лицо заросшее: большая борода, пышные усы.

— Да, немолодой он у вас, — пробормотал Владимир.

— В этом году шестьдесят исполнилось, но в отставку не уходит, да и начальство считается с ним, не хочет отпускать. Я вам скажу — мужик он деловой, башковитый да и пошутить любит. Ну ладно, я пошел встречать.

Сержант надел фуражку и вышел в коридор.

— Товарищ майор! За время моего дежурства происшествий не зарегистрировано. В ночное время прибыл для прохождения службы в нашем отделении лейтенант Славин. Докладывает сержант Симоха.

Вскоре майор вошел в дежурную комнату. Лейтенант, стоя, представился и протянул ему свои документы.

Майор был ниже Владимира на целую голову. Пока Славин докладывал, он внимательно осматривал его и, очевидно, остался доволен внешним видом своего нового подчиненного. Вернул документы и пригласил в кабинет.

Майор назвался Егором Егоровичем Алтыниным и сразу же начал расспрашивать лейтенанта, откуда он, где жил, чем занимался. Слушал он внимательно, глядя на собеседника совершенно не моргая. Славин впервые встретился с такой особенностью глаз человека и чувствовал себя неловко.

— А теперь к делу, — сказал Алтынин. — Мы обслуживаем большую территорию. Смотрите, — майор встал, подошел к стене и отодвинул занавеску, за которой была карта района. — Население сконцентрировано в поселках, небольших деревнях и колхозах. Есть охотники, живущие в тайге. Обстановка, можно сказать, нормальная. Народ в основном честный, но иногда случаются кражи, чаще хулиганства, среди которых можно выделить бытовые хулиганства. Нет-нет, а где-нибудь муж жену побьет. В этом году было два убийства. Оба в местах лесозаготовок, где народец разный собрался: много приезжих, есть и судимые. Нередко устраиваются пьянки, а это — сами знаете — первый шаг к дракам и потасовкам. Но люди здесь друг у друга на виду. Мы стараемся, чтобы они сами за порядком следили. В каждом населенном пункте есть у нас добровольные помощники, которые нередко многие конфликты сами решают.

Неожиданно послышался стук в дверь, и в кабинет вошел мужчина в штатском:

— Разрешите войти?

— Так ты уж вошел, — улыбнулся майор, — присаживайся к нам и знакомься. Теперь в уголовном розыске вас будет двое, — Алтынин показал рукой на лейтенанта и представил его, а затем назвал Славину его коллегу: — Оперуполномоченный уголовного розыска Лагута Иван Епифанович — гроза местных нарушителей закона. Работает он здесь давно, во время войны служил в Кемерово, а в сорок третьем был переведен сюда. — Алтынин повернулся к Лагуте. — Бери Славина, знакомь с особенностями работы, обстановкой. В кабинете у тебя два стола стоят, так что рабочее место, будем считать, готово. — Майор посмотрел на Славина. — Жить будете пока здесь, в здании отделения. Вход с торцовой стороны. Там есть комната и небольшая кухонька. Затем посмотрим. Без жилья у нас не останетесь.

Вместе с Лагутой Славин зашел в свой кабинет. Он был небольшим, но для двоих места хватало. Под потолком висела большая керосиновая лампа, точь-в-точь как и в кабинете начальника.

— Электричество еще не дошло до этих мест?

— Да нет, дошло. Обещают, что в начале следующего месяца будет светить и у нас. Столбы уже на улице стоят, разве не видел?

— Нет, не видел, я же ночью сюда приехал. А какой-нибудь населенный пункт здесь есть поблизости? Водитель, который меня подвозил, сказал, что приехали в поселок, а я, кроме здания милиции, так ничего и не увидел.

— Конечно. В трехстах метрах от отделения. Идем, я покажу твое жилье, ты переоденешься. И вообще, советую пока не надевать форму: быстрее познакомишься с людьми, обстановкой. А потом пройдем по поселку, посмотрим. Как, не возражаешь?

— Нет, что вы, с удовольствием! Возьмем только в дежурной комнате мой чемодан.

— Хорошо, там же и ключ от твоей квартиры возьмем. И еще, у меня к тебе просьба: давай на «ты», нам же вместе работать, и гораздо приятнее, когда не «выкаешь».

— Давай.

Славину понравился Лагута. Он был среднего роста, широкоплеч, одет в клетчатую рубашку с закатанными до локтей рукавами и серые брюки, обут в светлые летние туфли. Вот только возраст Славин точно определить не мог. Держался Лагута просто, уверенно.

Они взяли у дежурного чемодан и ключ и вошли в небольшую комнату. В углу стояла большая никелированная кровать. В противоположном углу была кушетка, накрытая покрывалом. В центре комнаты — стол и четыре стула. У стены — небольшой шкаф, а рядом маленький буфет, за стеклянными дверками которого виднелась какая-то посуда.

В кухне стояла аккуратная русская печь, которая одной стороной выходила в комнату и в зимнее время обогревала ее.

— Ну как? — спросил Лагута.

— Порядок!

— Готовить обед можешь летом на керогазе, а можно поесть и в столовой: кормят неплохо.

Славин переоделся, и они сразу же направились в поселок. Оказалось, что это довольно большое селение, где были поликлиника, школа. По улицам часто проезжали груженные лесом машины. Когда проходили мимо школы, Славин спросил:

— Сирот много?

— Круглых — только один Сережа Мангулов. И мать и отец на фронте погибли. Сейчас его воспитывает бабушка. У восьмерых ребят отцы с войны не вернулись, — Лагута как-то сник и с горечью проговорил: — А вот меня, сколько ни просился, сколько рапортов ни писал, так на фронт и не пустили. Стыдно было в глаза людям смотреть. Здоровый мужик, а в глубоком тылу с бабами да стариками сидит!

— Ну, это ты зря. Здоровые мужики и в тылу были необходимы. Ведь кому-то и здесь порядок поддерживать надо было. А в этом деле одни старики да бабы — сила слабая. Так что не переживай, и пусть как в той песне поется: «И что положено кому, пусть каждый совершит».

— Да, уж, конечно, ничего не поделаешь. Посмотри, по той стороне навстречу идет мужчина. Видишь?

Славин увидел идущего вразвалочку мужчину.

— Это Ленька Мартов. Не мирится с женой и особенно с тещей. Как напьется, так и устраивает концерты. Участковый уже не знает, что с ним делать. Жена у него странная какая-то: начинает муж ее лупить — милицию зовет, прибудет милиция — на колени падает: не забирайте родненького. Но он способен и на другое. Лично я подозреваю его в краже из магазина. Пять ящиков водки украли и около десятка костюмов шевиотовых. Вот уже почти месяц как рыба об лед бьюсь, а раскрыть не могу. Смотри, как Ленька заюлил, увидел нас, значит.

И действительно Мартов, узнав Лагуту, остановился и сделал вид, что заинтересовался чем-то в огороде за забором.

— Мартов, ты что не здороваешься?

Мартов вынужден был подойти.

— А, Иван Епифанович, здравия желаю! А я засмотрелся на огород и вас не увидел.

Славин заметил, как настороженно ощупали его маленькие глазки Мартова. «Смотри, артист какой! — подумал Владимир. — На лице улыбка елейная, а в глазах настороженность и злоба».

Лагута спросил:

— А ты почему не на работе?

— Я сегодня ночью работал, дали отгул.

— В честь отгула жену не побил или тещу под лавку не загнал?

— Нет, что вы! Я уже и забыл, когда у нас скандалы были.

— Это потому, что у тебя память слабая, а не то вспомнил бы, что после последнего скандала, когда за тещей с паяльной лампой по улице гонялся, и недели не прошло. Как там она, опомнилась хоть немного?

— А что с ней будет, с этой старой телегой? Живет. Здорова.

— Помирился ты с ней уже?

— С кем?

— Да с тещей. Мог бы ее и матерью звать. Ведь, кроме твоей жены и тебя, у нее никого нет.

— Конечно, помирились... сразу же. Сами знаете, у кого в семье мелкой размолвки не бывает? А тещей я и так не зову.

— А как же ты ее зовешь?

— Ее мать, — кротко опустил глаза Мартов.

— Сам ты «ее мать», хоть бы старуху пожалел. Имей в виду, еще один скандал и — арестуем, хватит с тобой возиться. Так я участковому и сказал.

Метров сто Славин с Лагутой шли молча, затем Славин спросил:

— Кем он работает?

— Шофером. Лес возит, хитрит, черт. Не верю я ему. А вот и столовая, здесь можешь обедать. Есть не хочешь? А то можем зайти.

— Нет, нет, спасибо. Я хорошо позавтракал.

Они прошли по поселку в самый конец и повернули обратно.

В отделении Славин сразу же стал знакомиться с делами и не заметил, как наступил конец рабочего дня.

Постепенно расходились сотрудники, ушел и Лагута. Славин дочитал материалы уголовного дела и пошел к себе. «Ну, что, товарищ оперуполномоченный, каковы ваши впечатления о новом месте службы? — спросил он себя и окинул взглядом комнату, привыкая к ее обстановке. — Понравится ли здесь Рите? Поедет ли она сюда?» Когда расставались, обещала приехать к нему хоть на край света, если позовет. «Я-то позову, а откликнешься ли ты?»

Славин улыбнулся, вспомнив, как они познакомились с Маргаритой. Торопясь на занятия, он нечаянно толкнул девушку, которая от неожиданности уронила сумочку. Владимир хотел извиниться и заглянул в лицо ей. На него, лукаво прищурившись, смотрели большие темно-карие глаза. Владимир растерялся и пробормотал что-то несвязное. Девушка улыбнулась и, напомнив, что он опаздывает на занятия, ушла. Славин, конечно, в тот день опоздал, но и сидя на занятиях, ничего не слышал и не видел. Перед глазами было ее лицо, в ушах звенел ее голос. Он проклинал себя за нерасторопность и каждый день ломал голову, как найти девушку. Целую неделю он ходил на занятия той же дорогой, даже опаздывал, чтобы обязательно в то же время быть на том месте, где нечаянно толкнул девушку, но все было безрезультатно. И вот однажды их роту строем привели в поликлинику на прививку. Славин боялся уколов и, чертыхаясь в душе, вошел в процедурный кабинет, а там... она. У Славина речь отняло, а она покраснела и командует: «Рубашку снять!» Владимир так застеснялся, что сел на стул и зачем-то стал снимать сапоги. А девушка засмеялась и говорит:

— Я прививок на ногах делать не умею, хотя вам и надо было сделать, чтобы на занятия не опаздывали.

Теперь Славин понял, почему девушка знала тогда, при первой встрече, что он действительно опоздал на занятия. Она работала в поликлинике НКВД и хорошо знала, когда начинаются занятия в офицерской школе. То краснея, то бледнея, он, после того как девушка сделала ему прививку, узнал, когда она кончает работу, и, конечно, вечером встретил ее. Познакомились, подружились и, когда лейтенант милиции Славин уезжал из Ашхабада, договорились, что, устроившись на новом месте, он обязательно вызовет ее и они поженятся.

«Да, но это было там, в большом городе, а как она посмотрит на жизнь здесь, где кругом тайга?» — грустно подумал Славин.

Он так задумался, что вздрогнул, когда неожиданно услышал стук в дверь. Вошел Алтынин.

— Ну, как чувствует себя новое пополнение? — улыбнулся он.

— Нормально, товарищ майор. Устроился хорошо, посмотрел на поселок.

— Ну, ну, давайте привыкайте. Завтра утром я вас личному составу представлю.

3 МАЙОР МОЧАЛОВ

Узкая улочка, зажатая по сторонам дощатым забором, змейкой взбиралась по косогору вверх.

По прогнившим доскам деревянного тротуара, втянув голову в плечи, стараясь, чтобы хлеставший дождь и холодный ветер не попадали за воротник под одежду, быстро шел человек.

Дождь был настолько густым, что день казался вечером, а сквозь пелену крупных капель только с трудом можно было разглядеть в прохожем майора милиции.

Сверху по разбухшей, неровной дороге, громыхая и отчаянно лязгая старыми, потрепанными бортами, пронеслась полуторка. Она обдала майора грязью. Он, чертыхаясь, посмотрел вслед автомашине и, не разглядев номера, начал стряхивать прилипшую к шинели грязь.

Вскоре майор остановился у глухих высоких ворот, нажал на металлическую ручку, и тут же бесшумно открылась калитка. Двор был узкий и казался неуютным. В больших черных лужах плавали жухлые листья, противно поскрипывало висевшее над срубом колодца ведро. Небольшой черный пес, который обычно весело бежал навстречу жильцам, забился в деревянную будку, где свернулся калачиком, и даже не полюбопытствовал, кто это пытается обойти лужи и подойти к крыльцу дома.

Майор громко топнул ногами и, потянув на себя дверь, вошел в сени, где сразу же снял фуражку, стряхнул ее и открыл следующую дверь. Небольшая комната, служившая одновременно и прихожей и кухней, встретила его теплом, а побеленная русская печь — веселым огнем. Стоявшая у печи женщина повернулась к вошедшему и улыбнулась:

— Ага, явился! А я уже решила, что мой муж и в выходной день раньше полуночи домой не придет.

Она приставила ухват к печи, подошла к мужу и помогла ему снять насквозь промокшую шинель.

— Иди в комнату, переоденься в сухое, а я тебя сейчас горячим борщом накормлю.

— На улице черт знает что творится! Дождь — словно небо прорвалось. А тут еще грузовик окатил меня с головы до ног.

— Это шофер узнал, что начальник милиции идет, вот и решил добавить ему водички и от себя, — пошутила хозяйка и легонько подтолкнула мужа в спину. — Ну, ступай, переодевайся.

Муж вышел, а она проворно захлопотала у печи. И когда он вернулся, переодевшись в старый гражданский костюм, на столе дымилась миска с борщом, рядом — чугунок с горячей картошкой. Муж подошел к умывальнику. Высокий, черноглазый, с обильной сединой, он выглядел старше своих сорока лет. Подсаживаясь к столу, спросил:

— А где ребята?

— Юля у соседки, уроки вместе с ее дочерью делают, а Ване я разрешила с ребятами в кино сходить. Скоро придут. Ты ешь, а то остынет.

Она села рядом и, подперев подбородок руками, смотрела, как он ест.

В ее глазах были грусть и беспокойство. Петр еще больше постарел. Постоянно усталый, невыспавшийся, он не знал отдыха и в выходные дни. И вот сейчас, глядя на его рано поседевшую голову, припухшие от бессонницы глаза, выступающие на лице острые скулы, она видела, что мысли его там, на работе.

Татьяна Андреевна, дождавшись, пока муж отодвинет пустую тарелку, не выдержала, поднялась, легонько коснулась его волос:

— Устал ты, Петенька?

Он поднял на нее глаза:

— Немножко, но у меня же есть ты. Вот дотронулась, — он прижал ее теплую руку к своему лицу, — и сразу легче стало.

— Шутишь...

Татьяна Андреевна, улыбнувшись, снова села рядом.

А у Петра Петровича опять, уже в который раз, сжалось сердце от острой боли.

Уже прошло много времени, чтобы все обдумать, пережить и оценить. Чувство вины перед женой и детьми угнетало его. Он постоянно после той памятной встречи на вокзале винил себя, что потерял надежду увидеть их. Чем больше Петр узнавал о мучениях, которые пришлось пережить его жене и детям, а об этом он узнавал постепенно, потому что жена, оберегая мужа, неохотно рассказывала о пережитом, тем мучительнее становилась мысль о том, что он так легко мог согласиться с мыслью о их гибели.

Татьяна Андреевна тревожно спросила:

— Ты плохо себя чувствуешь, Петя?

— Нет, нет, — словно очнувшись, ответил Петр Петрович и встал из-за стола. — Я просто задумался...

Татьяна Андреевна почувствовала, какие мысли тревожат мужа, поднялась с табурета и уткнулась лицом в его грудь:

— Не надо, родной... Я и ребята очень любим тебя. Мы счастливы с тобой...

В коридоре послышался шум, дверь открылась, и в кухню вошел высокий парень. Он легко стащил с себя большой брезентовый плащ, на пол посыпались крупные капли воды. Парень виновато взглянул на Татьяну Андреевну и чуть улыбнулся черными глазами:

— Я извиняюсь. Дождик на дворе решил всю землю залить, а меня утопить. — Он перевел взгляд на отца. — Но как видите, ваш любимый сын выжил.

— Ну, от кино еще никто не умирал, — заметил отец и неодобрительно посмотрел под ноги сыну, где на полу образовалась небольшая лужица.

— Я сейчас вытру, — поспешно сказал сын.

— Ладно уж, как-нибудь сама управлюсь, — добродушно махнула рукой мать и начала вытирать пол.

Ваня разделся и сел на лавку.

— Вот ты, папа, сидишь спокойно и не знаешь, что соседи опять воюют.

— Что у них на этот раз?

— Обычная история. Иван Лукич в хомут ударил...

— Во что, во что ударил? — удивилась мать.

— Ну... уходить собрался, — великодушно пояснил сын.

Мать осуждающе покачала головой:

— Ну и словечки у тебя, Ваня.

— Мам, это не мои словечки, это тетя Вера так сказала. Как увидела, что я во двор вошел, так сразу же через забор и кричит: «Смотри, Ванюша, мой старый опять в хомут ударил. Отпил мозги и вещмешок начал собирать. Ты попроси отца, может, он его приструнит».

Петр Петрович недовольно проворчал:

— Сама она добрая цаца. Напоит его, а затем войну между собой ведут...

И словно в подтверждение этих слов, за стеной раздался сильный грохот и отчаянный женский крик. Петр Петрович молча переглянулся с женой и, обреченно вздохнув, набросил на себя мокрый плащ сына:

— Пойду мирить, черт бы их побрал!

— Подожди, Петя, — сказала Татьяна Андреевна, поспешно переобуваясь, — я пойду с тобой, вдвоем легче будет их успокоить.

Соседи, уже немолодые люди, которые жили в другой половине дома, часто ссорились. Мочаловым иногда приходилось вмешиваться. Скандалы у них возникали из-за выпивок, от которых ни сосед, ни его жена не отказывались.

Жили они одни, трое детей сразу же после войны разъехались в разные концы республики. Иван Лукич, на котором сказалось тяжелое ранение, полученное на фронте, был нервным, любил выпить. Жена его, Вера, сникшая перед трудностями, сама пристрастилась к вину. Так и жили: когда не пили — было нормально: и дома покой, и на работе порядок. Но стоило кому-либо из них выпить, как сразу же начинались скандалы.

Супруги Мочаловы относились к соседям с состраданием.

Когда они появились у соседей, те сразу же присмирели, и вскоре Мочаловы пошли домой. Петр Петрович, прикрыв жену плащом, помогал ей перепрыгивать через лужи во дворе. Дома их сын сидел за столом и делал уроки. Родители, чтобы не мешать, ушли в спальню. И здесь Петр Петрович, который давно хотел поговорить с женой, но никак не решался, щадя ее покой, неожиданно заговорил:

— Танечка, я давно хочу у тебя спросить об одном человеке. Понимаю, что тебе нелегко вспоминать пережитое, но меня все время беспокоит это.

— Что ты, Петя. Я же ведь сама тебе много раз рассказывала все. Война позади, и что довелось пережить, не вернется. Так что спрашивай.

— Помнишь, ты мне рассказывала о полицае Гришке?

— Ну как же, Мирейчик, конечно, помню. Его же партизаны казнили.

— Да, да, я помню это. А где второй полицай, Юшевич? Он же был тогда, когда фашисты сожгли жителей нашей деревни?

— Был, изверг.

— Я хочу выяснить, а вдруг он выжил и сейчас свободно ходит по земле? Ведь из жителей деревни сообщить властям о нем, считай, никто не смог. Ты с ребятами по миру скиталась. Где сейчас Миша Лукашевич, который спасся с вами, тоже неизвестно. Вполне возможно, что Юшевич мог уцелеть. Кстати, как его имя, не помнишь?

— Яшка, Яков, а по отчеству — Чеславович.

— Расскажи мне о нем еще раз.

Петр слушал жену, и перед его глазами снова проходили тяжелые годы войны, пережитые его женой, детьми, тот страшный день, когда их жизнь висела на волоске. Когда Татьяна Андреевна закончила свой рассказ, они долго сидели молча. Вывел из оцепенения приход Юли, за которой сразу же в кухню вошел лейтенант милиции. Он четко козырнул и доложил начальнику отделения, что случилось ЧП. Неизвестные напали на одиноких стариков, проживавших в своем доме, убили хозяина и ограбили квартиру.

Петр Петрович быстро собрался и вышел в темноту, где хлестал дождь, было ветрено и холодно.

4 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Прошло два месяца. Славин постепенно привыкал к работе. Оперуполномоченный с утра до вечера был в хлопотах. Съездил на дальние лесоразработки, побывал в деревнях, поселках, познакомился со многими людьми. За это время ему с помощью Лагуты удалось раскрыть кражу из магазина, чему Славин был особенно рад. Правда, к краже, как подозревал Лагута, Мартов причастен не был. Но дома он почти каждую неделю скандалил, нередко пускал в ход и кулаки, вынуждал жену и тещу прятаться от него у соседей. Славин сам встретился с Мартовым, долго беседовал с ним и предупредил, что ни одной драки ему не простят, и тот пока держится, не хулиганит.

Славин сидел в своей холостяцкой квартире и при свете настольной лампы еще и еще раз перечитывал письмо Маргариты. Девушка обещала скоро приехать к нему.

Владимир положил письмо на стол и прошелся по комнате. Он представил себе, как она преобразится, когда приедет Рита. «А что, — думал Владимир, — здесь у меня не так уж и плохо. За окном ветер завывает, дождь хлещет, а в комнате тепло, чисто, уютно, особенно теперь, когда появилось электричество».

Славин взглянул на часы «Ого, уже первый час, пора спать». Он подошел к кровати, которую почему-то прозвал бронекатером, и начал стелить постель. Вдруг раздался стук в окно. Славин отодвинул занавеску и узнал сержанта Симоху: в дни дежурства он иногда вечерком забегал выпить стакан чаю или просто поболтать. Они подружились, и Славин всегда был рад ему. Но когда открыл дверь, то понял, что Симоха теперь не просто так пришел. Он, не снимая плащ-накидки, озабоченно сообщил:

— Собирайся. ЧП!

— Что случилось?

— Позвонили с третьего лесопильного завода. Туда приехал на своем грузовике шофер Мартов, подогнал машину на погрузку, а в кузове — прикрытый соломой труп.

Славин натянул сапоги, надел ватник, сунул в карман фонарик и, сдернув с гвоздя плащ-накидку, выключил свет. Они зашли в дежурную комнату, где Владимир получил оружие. Лейтенант Хрулев, который дежурил в эту ночь, сказал:

— Начальник заболел и поехать не может. Сказал, чтобы ты заехал за Лагутой и вместе направлялись на место происшествия. Лошадь уже запряжена в двуколку. Когда приедете на место, позвоните.

Славин молча кивнул головой и вышел во двор. Лошадь послушно двинулась с места. Лагута жил в поселке, и вскоре Владимир был у него дома. Долго стучал в дверь. Крепким был сон у хозяев. Наконец за дверями послышался шум, и Владимир услышал голос Лагуты:

— Кто там?

— Это я, Иван Епифанович, Славин.

Дверь открылась, и перед Славиным в свете фонарика предстал Лагута. Он был в трусах, майке и сапогах. Лейтенант коротко сообщил ему о происшествии, Лагута сказал:

— Зайди в дом, подожди, пока я оденусь.

— Спасибо. Я буду во дворе. Ты собирайся.

Вскоре они, плотно укутавшись в плащ-накидки, тряслись в двуколке, медленно двигавшейся в темноте по лесной дороге. До лесопилки было четыре километра, и на дорогу ушел целый час.

Большая территория лесопильного завода освещалась тремя тусклыми электрическими лампочками, болтавшимися на ветру. У въезда работников милиции дожидался директор завода. Он взволнованно рассказывал:

— Понимаете, все это на моих глазах было. Приехал Мартов, у него последний рейс остался, развернулся и подал машину под погрузку. Залез один из рабочих в кузов, чтобы доски принимать, да как закричит и на землю чуть не кубарем скатился. Подскочили мы к нему, а на нем лица нет. Открывает рот, хочет что-то сказать и не может, только мычит и показывает рукой на кузов. Глянули мы туда — человек убитый лежит, голова разбита, лицо обезображено, смотреть жутко. Оказалось, что он был соломой прикрыт, а рабочий решил эту солому сбросить...

— Мартов где? — спросил Славин.

— В конторе. Его там мои люди охраняют.

— Что говорит?

— Делает вид, что сам только теперь узнал о трупе, юлит. Явно юлит, пьянтос несчастный!

Они вошли в небольшой домик. На стуле сидел Mapтов. По бокам была охрана. Лагута попросил охранников и директора выйти. После этого сотрудники уголовного розыска приступили к беседе.

Мартов, растерянный и подавленный, мял в руках видавшую виды кепку и твердил:

— Сам не могу понять, как он оказался в кузове. Никого я не подвозил, никто на дороге мне не голосовал. Черт знает что!

— А если не только черт здесь виноват? Возможно, Леонид, тебя память подводит? Не мог же труп сам к тебе в кузов залезть.

— Конечно, не мог... — согласился Мартов. — А может, так случилось: этот человек, когда, конечно, живой был, еще где-нибудь на подъеме вскочил ко мне в кузов и там концы отдал.

— И это с размозженной головой? — усмехнулся Славин и посмотрел на Лагуту. — Иван Епифанович, пусть он пока подумает, а мы осмотрим машину.

Работники уголовного розыска позвали из коридора двух рабочих, которые охраняли Мартова, а сами вместе с директором вышли на улицу. Холодный осенний дождь усилился. Лагута спросил:

— У вас здесь нет какого-нибудь помещения или хотя бы навеса, где машину Мартова можно от дождя спрятать?

— Есть навес, он в том конце, — и директор махнул рукой в противоположную от ворот сторону.

— Хорошо. Дайте мне водителя, мы отгоним туда машину.

Славин тронул Лагуту за рукав.

— Ты занимайся машиной, а я позабочусь о лошади.

Лошадь беспокойно топталась на месте, тревожно пофыркивала, а почуяв приближение Славина, тихонько заржала. Владимир отвязал от столба поводья и, взяв ее под уздцы, повел в ту сторону, где должен быть навес. Земля на территории лесопильного завода, разбитая колесами машин, была скользкой и липкой. Мимо Славина тихо проехал злополучный ЗИС. В свете его фар невдалеке осветился навес, там машина и остановилась. Вскоре к этому месту подошел и Славин. Отвел лошадь в дальний конец навеса, дал ей овса. К навесу вместе с директором подошла группа рабочих. Они включили свет. Лагута сказал сидевшему за рулем водителю, чтобы тот подогнал грузовик под лампочку, горевшую в центре. Теперь кузов освещался хорошо, и оперативники стали осматривать машину. Они сразу же увидели, что на погибшем не было одного ботинка. Лагута сказал:

— Похоже на автодорожное происшествие. Обычно при ударе машиной человек теряет обувь.

— Я тоже об этом подумал. Смотри, вот здесь, по-моему, и след протектора имеется.

— Переворачивать труп не будем. Позвоним в отделение, доложим о результатах осмотра и попросим выслать врача-эксперта.

Они обследовали весь кузов, затем кабину. Капитан даже под капот заглянул, но ничего интересного они для себя так и не нашли.

Мартова Славин застал в той же комнате. Владимир достал из планшетки, висевшей на ремне через плечо, несколько листов бумаги и приступил к допросу.

Мартов стоял на своем. Он то опускал голову на ладони, упершись локтями в колени, то смотрел прямо в глаза сотруднику милиции:

— Ей-богу, хоть убейте, но я ни в чем не виноват! Я не знаю, как оказался у меня в кузове убитый человек.

— Откуда вы ехали?

— Я отвез на второй лесосклад доски и сразу же вернулся обратно.

— Сколько туда километров?

— Сто десять. Я хотел сегодня загрузить машину и ехать к себе домой, переночевать и рано утром выехать в дорогу.

— С кем вы ехали назад?

— Один. Попутчиков не брал.

— Останавливались где-либо?

— Нет. Хотя, простите, останавливался. Пообедал в чайной на «пупе» и поехал дальше.

— На каком «пупе»? — не понял Славин.

Мартов впервые чуть заметно улыбнулся.

— Ах, да, я забыл, что вы недавно в наших краях. «Пупом» мы называем развилку пяти дорог. Три из них ведут прямо из леса, точнее с лесоразработок, и сходятся в одной точке у деревни Пасха, а, кроме этого, одна дорога идет в Кемерово, а другая — сюда, к Марьянску. Поэтому место, где сходятся все эти пять дорог, водители и назвали «пупом»... «пупом» земли.

— А кто вас видел в Пасхе?

— На «пупе»? — Мартов задумался. — В чайной, где я обедал, наверное, человек десять было. В лицо-то я многих знаю, но фамилий они мне своих не называли. Просто мы часто на «пупе» встречаемся, перекусим, перебросимся парой слов и разъедемся каждый по своей дороге. Хотя нет, простите, я видел Андрея Пудовкина. Да, да, я вспомнил, точно, там был Пудовкин, он сидел за соседним столиком.

— Кто такой Пудовкин?

— Он раньше у нас лес возил, а теперь работает где-то в другой организации.

— Машин было много у чайной?

— Наверное, не больше десятка. Когда я отъезжал, то их было приблизительно столько же, сколько и тогда, когда я подъезжал к чайной. Это же «пуп»: одни приезжают, другие уезжают.

— С кем вы сидели за одним столом в чайной?

— Так я же вам сказал: в лицо их знаю, а фамилии мне неизвестны.

В комнату вошел Лагута. Славин закончил допрос, позвал директора и попросил оставить Мартова в каком-нибудь свободном кабинете и организовать охрану.

Мартова увели, и оперативники остались одни. Лагута сказал:

— Я позвонил, раньше, чем к утру, не приедут, обещали привезти судмедэксперта. — Помолчал немного, а потом спросил: — Как ты думаешь, правду он говорит?

— Конечно, Мартов любит выпить, и от него что угодно можно ожидать. Но давай подумаем, зачем ему понадобилось завозить труп на территорию завода. Ведь даже дураку ясно, что при погрузке досок рабочие сразу же увидят труп. Мартов проехал огромное расстояние, и спрятать труп в тайге для него труда не составляло. Так что здесь много непонятного. Я считаю, что главное сейчас установить личность погибшего.

— Да, — согласился Лагута. — Я осмотрел его одежду, но, кроме вот этой накладной, в карманах больше ничего не было.

Он положил на стол накладную, но, что в ней написано, разобрать было почти невозможно. Это был второй экземпляр документа, загрязненный и промокший. Правда, на накладной довольно четко просматривались часть наименования организации и какой выписан товар. Ясно были напечатаны слова «валенки» и «резиновые сапоги». Этого было достаточно, чтобы установить организацию, выдавшую накладную.

Прежде чем расположиться на отдых в небольшом домике, который служил одновременно и общежитием для местных работников и гостиницей для приезжих, они еще раз позвонили в отделение и попросили дежурного дать телефонограмму во все хозяйства с просьбой, не откладывая сообщить в отделение милиции о всех пропавших мужчинах.

5 КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

Дело по раскрытию нападения на одиноких престарелых супругов двигалось медленно. Оставшаяся в живых старушка ничего пояснить не могла.

В тот вечер она была в кухне. Вдруг открылась дверь, и через порог один за другим вбежали люди в масках.

Они не дали ей даже вскрикнуть. Заткнули рот кляпом, связали руки, ничего не говоря, вывели ее в сени и заперли в холодный и темный чулан. Чуть позже она слышала доносившиеся из комнаты непонятный шум и крики мужа. Это продолжалось не менее получаса, а затем все стихло. А еще через полчаса в сенях послышались шаги, хлопнула входная дверь, и наступила тишина.

Старушка поняла, что бандиты ушли, и начала ломиться в дверь. Она знала, что надеяться не на кого, потому что соседи к ним приходили редко, а муж, если он жив, наверняка сам нуждается в помощи, и ей надо выбираться из чулана самой.

И старушка, собравшись с силами, начала ногами выбивать дверь. Клямка не выдержала и отскочила. Женщина со связанными руками и кляпом во рту выскочила на улицу. Прохожие помогли ей освободиться, и она бросилась в дом. Муж ее лежал на полу мертвым...

Прибывшие сотрудники милиции увидели страшную картину. Все в доме было перевернуто вверх дном. В комнатах летали перья от распоротых ножами перин и подушек, лежали опрокинутые стулья, старый кожаный диван был разрезан.

Началась кропотливая, неспокойная и упорная работа по раскрытию преступления.

Прошло больше недели. В районе, который обслуживало отделение милиции, где начальником был майор Мочалов, случилось три аналогичных нападения, при которых один человек был убит и двое ранены. Во всех случаях преступники были в масках, сделанных из противогазов.

Дело усугублялось еще и тем, что в районе зачастились кражи из домов, а сутки назад был обворован хлебный магазин. Воры взяли крупную сумму денег, а магазин подожгли.

У Мочалова сотрудников было немного, и он очень обрадовался, когда в кабинет вошел дежурный и доложил, что к ним на помощь прибыли шестеро сотрудников. Майор приказал дежурному пригласить прибывших в кабинет.

Через минуту в кабинет один за другим вошли шестеро молодых людей в штатском. Один из них был двоюродный брат Мочалова — Купрейчик Алексей. Они радостно поздоровались, но разговаривать не стали, хотя и не виделись уже месяца три. Петр Петрович пригласил в кабинет своих сотрудников уголовного розыска и сразу же приступил к делу. Он создал три группы. Одна из них, которую возглавил Купрейчик, должна была заняться грабителями в противогазах, другая — теми, кто обворовывал квартиры, а третья — искать воров, совершивших кражу и поджог магазина.

Когда совещание закончилось, Петр Петрович попросил Купрейчика задержаться, а остальных отпустил.

— Ну как Надя? Ее я, пожалуй, более полугода не видел.

— Нормально. Работает все там же, в госпитале.

— Сыну уже скоро два года?

— Через четыре месяца. А как у тебя дела, Петр? Как Таня, дети?

— Тоже все нормально. Юля уже, считай, невеста — семнадцать. Ваня — тоже парень взрослый, оба учатся неплохо. Таня у меня в начальство выбилась, недавно завучем школы назначили.

Алексей неожиданно спохватился:

— Слушай, Петя, ты давно был у Славиных?

— В прошлом месяце вместе с Таней ходили к ним в гости.

— Ну и как они?

— Ничего. Живут в небольшой двухкомнатной квартирке, но ты об этом и сам знаешь. Обе работают. Анастасия Георгиевна — на автомобильном заводе. Женя — в трамвайном парке. Володя им пишет часто.

— Я слышал, что его после окончания школы в Сибирь работать направили.

— Да, в уголовном розыске работает. Дела у него неплохо идут.

— Сюда перебраться не хочет?

— Почему же не хочет? Хочет. Наверняка ждет не дождется.

В кабинет заглянул дежурный:

— Разрешите, товарищ майор?

— Да, слушаю.

— Опять нападение на одиноких стариков.

Мочалов вскочил с дивана.

— Это уже четвертый случай. — Он тут же приказал дежурному: — Остановите первую же проходящую мимо отделения машину, она доставит нас к месту происшествия. — Затем он взглянул на двоюродного брата: — Ну что, Леша, поехали?

— Конечно. Помоги мою группу собрать. Знакомиться буду с каждым по ходу дела.

Через несколько минут Мочалов, Купрейчик и еще шесть оперативных работников уголовного розыска тряслись в кузове грузовика. Ехать было недалеко, и вскоре они прибыли к небольшому бревенчатому домику, стоявшему в самом конце длинной немощеной улицы.

За огородом виднелось покрытое осенней травой поле, вдали — лес. У ворот пофыркивали две милицейские лошади. Во дворе к Мочалову подошел участковый уполномоченный старший лейтенант Ляховец.

— В этом доме, товарищ майор, живут одинокие старики. Хозяину около восьмидесяти, его жене — семьдесят пять. Около двух часов назад пришли трое мужчин. Их хозяйка заметила через окно, когда они шли по двору. В коридоре мужчины немного задержались, а когда вошли в дом, то старушка чуть в обморок не упала. У всех троих на лицах были маски. Я уточнил у нее. Очевидно, это были опять противогазы.

— Хозяева живы?

— Так точно. Преступники связали их и устроили в доме настоящий погром...

— Пойдем посмотрим, — прервал участкового Мочалов и шагнул мимо стоявшего по стойке «смирно» милиционера.

В комнате было сумрачно. На длинной деревянной лавке рядышком сидели насмерть перепуганные хозяева. Прежде чем начать беседу с ними, Мочалов распорядился остаться на месте Купрейчику и еще одному сотруднику, а остальным приказал опросить соседей. Майор сел рядом со стариком. Тот потирал недавно развязанные руки и чуть слышно стонал.

— Они били вас? — участливо спросил Мочалов.

— Били, руки выкручивали, за горло душили.

— Деньги требовали?

— Конечно, — как-то поспешно ответила старушка. Мочалову показалось, что она старается опередить старика.

Это почувствовал и Купрейчик. Он, обращаясь к Мочалову, предложил:

— Петр Петрович, может, пока ты с хозяйкой побеседуешь, а я с хозяином?

— Хорошо. Но где?

— А мы в кухне.

В кухне старик осторожно опустился на стул и рукой дотронулся до правого бока.

— Все болит. Они же меня ногами, как немцы в войну, били.

Капитан окинул взглядом кухню: куда бы присесть?

Подошел к табуретке, на которой стояло ведро с водой, поставил ведро на пол и сел на табурет.

— Как вас зовут?

— Троцак... Михаил Михайлович Троцак.

— Вы мне, Михаил Михайлович, расскажите все по порядку.

— А что тут рассказывать... — Дед замолчал на мгновение и отрешенно закончил мысль: — Все равно никого не найдете.

— Это почему же?

— Морды мы ихние не видели, даже одежки не запомнили, разглядеть не успели...

— Ну а голос ни у кого из них не показался вам знакомым?

— Голос нет... — И старик как-то странно осекся. Купрейчику снова показалось, что он хотел что-то добавить, но сдержался.

Капитан, внимательно глядя на хозяина, тихо сказал:

— Михаил Михайлович, по-моему, вы что-то недоговариваете, я же вижу. Скажите, что вас смущает, не стесняйтесь.

Они помолчали. Затем Купрейчик продолжал:

— Я же чувствую, что вы не все сказали. Мы уйдем, а вы будете мучиться, переживать, что утаили от нас что-то. Не забывайте, Михаил Михайлович, что эти преступники очень опасны и в любой момент могут напасть на других людей. Имейте в виду еще и то, что им не заказан путь и сюда. Придут опять к вам, что тогда? — Голос у Купрейчика стал более настойчивым. — Решайте, Михаил Михайлович. Сами же потом будете жалеть, что не были откровенны. Вы что, боитесь жены? Вас что-то смущает?

— А чего мне ее бояться? Если понадобится, то найду на нее управу.

Старик поднялся и решительно направился в комнату. Купрейчик пошел следом. Дед рывком открыл дверь и громко сказал:

— А ну, старая, выкладывай начистоту про крест, а то сам скажу. Чего нам бояться? Мы же с тобой не крали его!

Старуха от удивления чуть привстала и почему-то осталась в таком неудобном положении.

— Ты что, сдурел на старости лет? Чего языком мелешь?

— Рассказывай, говорю, Михеевна, а то сам начну. — Он вдруг сердито топнул ногой и грозно приказал: — Ты что, человеческого языка не понимаешь?

Хозяин для устрашения даже кулаки сжал, а Михеевна неожиданно выпрямилась и сунула старику прямо под нос кукиш:

— А фигу тебе через замочную скважину не хочется?

Работники милиции, не выдержав, громко расхохотались.

Старик сказал жене «дура» и повернулся к Купрейчику:

— Рехнулась глупая баба. Видать, мало воспитывал в молодые годы. Сам расскажу.

Он выждал немного, затем небрежно отстранил старуху от лавки и сел.

— Еще задолго до войны подарила мне мать золотой крест. Он ей по наследству достался. Был у нас когда-то в роду поп. Спрятали мы этот крест, решили на черный день припасти. А тут война началась, вскоре немец пришел. Решили мы крест держать на случай, если немцы нас арестовывать будут, чтобы откупиться. Но бог миловал, нас не тронули. В сорок втором у нас на квартире стал жить Вовка Корунов. То ли с плена бежал, то ли из тюрьмы немцы его выпустили, мы точно так и не узнали, умалчивал он об этом. Однажды ему каким-то образом удалось подслушать наш разговор со старухой о кресте. После этого начал я замечать, что в наших вещах кто-то постоянно роется. Чья это работа, гадать не надо было, кроме Корунова, делать это было некому, и мы предложили ему уйти от нас. Вовка перебрался на другую квартиру, и после этого мы его не видели. Однажды — это было уже в сорок четвертом, когда наши пришли, — возвратились мы со старухой с базара домой, а там — настоящий погром: все перевернуто, переворошено. Диву дались, кому понадобилось такой погром устраивать. Стоим и головы ломаем. А тут соседка приходит и говорит: «Видела я, как от вашего дома огородами уходил ваш бывший квартирант Вовка». Тут нам сразу все стало ясно: Вовка этот крест искал.

— В милицию сообщали? — спросил Купрейчик.

— Нет, боялись о кресте говорить.

Старик посмотрел на жену и сказал:

— А дальше ты рассказывай. — И он опять притопнул ногой. — И не ломайся мне тут, как в том девяностом, когда замуж выходила, говори!

Хозяйка смущенно молчала. Старик не выдержал:

— Говори. Не доводи меня до греха своими выкрутасами. Тут люди на службе находятся, ради тебя, старой дуры, сюда пришли, а ты еще из себя фигалку-пигалку строишь. Говори!

Хозяйка зло посмотрела на старика и, тяжело вздохнув, заговорила:

— Три дня назад старик к сапожнику пошел, а я вспомнила, что у нас керосин кончился. Взяла банку и пошла в керосиновую лавку. Прихожу туда, а Гришка Пултас — он керосином торгует и живет недалеко от нас — говорит мне: «Слушай, Михеевна, тут только что тобой и твоим стариком какой-то мужик интересовался. Я его где-то раньше видел, лицо знакомое, но вспомнить так и не могу. Спрашивал, живете ли вы одни или квартирантов держите. С полчаса как ушел».

Купила я керосину и домой пошла. Глядь, а недалеко от нашего дома, по другой стороне улицы, наш бывший квартирант в брезентовом плаще мне навстречу идет. Увидел меня, капюшон почти на глаза опустил и пошел дальше, словно меня не узнал. Екнуло у меня тогда сердце. Я быстрее домой бросилась. Но дома все в порядке оказалось, вскоре и старик пришел. Рассказала я ему, а он тогда сразу же и сказал, что Вовка наверняка на наш крест нацелился, и на всякий случай перепрятал его из дома в сарай.

— А вы у керосинщика не спрашивали, как был одет тот мужчина? — спросил Мочалов.

— Нет. Не подумала я тогда об этом.

Мочалов взглянул на хозяина:

— Ну, и что дальше?

Дед хмуро проговорил:

— Ну, а дальше, когда сегодня ворвались в дом эти супостаты, то сразу же и пытать начали, где крест.

— А вы что сказали?

— Сказал, что когда Красная Армия пришла, то на радостях сдали его государству.

— И они поверили вам?

— Да, мы же со стариком почуяли беду и условились между собой так говорить, — пояснила Михеевна и добавила: — Они же нас по разным комнатам враз растащили, а мы, получилось, в один голос сказали. Вот они поискали, поискали и, ничегошеньки не найдя, ушли.

— Ну а вашего бывшего квартиранта среди них не было?

— А кто его знает. На мордах маски напялены, поди разгляди.

Купрейчик спросил у хозяина:

— Михаил Михайлович, а вы среди этих троих, когда они разговаривали с вами и требовали отдать крест, голоса знакомого не слышали?

— В том-то и дело, мне послышалось, что тот, который старался говорить меньше других, был Вовка.

Мочалов оставил своих сотрудников продолжать делать осмотр места происшествия и допрашивать потерпевших, а сам вместе с Купрейчиком вышел во двор.

— Слушай, Леша, — предложил он, — давай поговорим с керосинщиком.

— Я тоже хотел тебе об этом сказать, пошли.

Они вышли на улицу и вскоре были у керосиновой лавки. Она размещалась в восстановленной кирпичной будке, которая, очевидно, до войны была небольшой подстанцией. Внутри было грязно, холодно и все пропитано запахом керосина.

В углу на самодельном табурете сидел старичок. Он подсчитывал выручку. Увидев входящих, сказал:

— Закрыто. Керосина уже нет.

Мочалов поздоровался и весело спросил:

— И для милиции ничего не осталось?

— А что милиция? Керосин не водка, незачем его ей оставлять.

Мочалов улыбнулся Купрейчику:

— Видишь, какой ядовитый хозяин? Даже на милицию злится.

— Да я не злюсь, керосина действительно у меня нет.

Он поднялся с табурета, и работники милиции увидели, что Пултас очень низенького роста, в огромных ватных штанах и валенках. Седые пучки волос смешно торчали в разные стороны.

Мочалов спросил старика:

— Не вспомните ли вы, как несколько дней назад сюда приходил мужчина и интересовался, кто из посторонних живет у Троцаков?

Старик сначала удивленно посмотрел на них, затем некоторое время молча соображал и только после этого ответил:

— Да, помню. Но я же об этом Михеевне говорил...

— Правильно, а она нам рассказала. Скажите, а раньше этого человека вы нигде не видели?

— Вы знаете, лицо мне его знакомо, а вот где я его видел — ума не приложу.

— А как он был одет?

— Вот это я помню. В плаще он был... брезентовом плаще, с капюшоном на спине.

Майор хотел напомнить Пултасу о квартиранте, но вовремя спохватился: «Не надо торопиться. Когда найдем Корунова, то, может быть, его придется старику на опознание предъявлять».

Вскоре он, шагая по мокрой от дождя и снега дороге, сказал Купрейчику:

— Ниточка есть. Так что давай, Леша, разматывай клубок дальше...

6 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Вот уже четвертые сутки Славин мотается по таежным дорогам. Где на попутной машине, где на телеге, а где и просто пешком, он добирался от одного селения к другому, побывал в десятках организаций, но приблизиться к раскрытию преступления пока не смог.

Андрея Пудовкина он дождался на «пупе». Это был пожилой, низкого роста, круглолицый человек. Пудовкин сразу же вспомнил тот вечер, когда он видел в чайной Мартова. Кроме этого, он назвал еще пятерых водителей, которые тогда приезжали на «пуп».

Оперуполномоченный нашел их. Во время допросов расширился круг лиц, которые останавливались в тот вечер в чайной.

Сейчас лейтенант возвращался на «пуп», сегодня туда должны приехать трое нужных ему водителей. Буфетчица тетя Маша, увидев Славина, приветливо улыбнулась. Владимир знал, что ее зовут Елизавета Никитична. А тетей Машей звать ее стали после того, как ее так назвал один из остряков-водителей. И Елизавета Никитична смирилась: «Тетя Маша так тетя Маша, лишь бы план шел». И охотно отзывалась на свое новое имя.

Лейтенант уже несколько раз разговаривал с ней и, благодаря этой женщине, узнал привычки местных водителей. Владимир попросил стакан чаю и, выбрав момент, когда у прилавка никого не было, спросил:

— Ну как дела, Елизавета Никитична?

— Для меня дела, дорогой, — это план. На это не жалуюсь, а вот ваши дела таковы: я узнала, что, кроме наших машин, ну тех, которые обычно здесь стоят, в тот вечер была еще одна. Номера ее никто, конечно, не помнит. Шофер — молодой, здоровый парень. Я теперь вспомнила, что у него на правой руке татуировка. Он приехал чуть позже этого, как его...

— Мартова, — подсказал Славин.

— Да, да, Мартова, а уехал позже его. Он все время просил у меня бутылку водки, но водки в буфете уже не было, и его угостили водители, среди которых был Лукин. Я вам его называла. Он должен сегодня здесь появиться.

— А разговора не было, откуда тот новенький ехал или куда?

— Со мной он, конечно, об этом не говорил. Может, Лукин что вспомнит.

К прилавку подошел один из посетителей и весело попросил:

— Тетя Маша, дай мне с собой одну сургучную.

— Хватит тебе, Миша, смотри, уже глаза косые, а ты еще водки хочешь.

— Да ты не бойсь, тетя Маша, это на всякий случай, вдруг мотор в дороге забарахлит, а погода, сама видишь, если не замерзнешь, то воспаление легких запросто можно подхватить, а вот она, голубушка, может меня спасти от опасных последствий.

Буфетчица взглянула на работника милиции и с показным нежеланием отпустила бутылку водки. Славин сел за ближайший столик и начал пить уже остывший чай. Сегодня ему предстояло двинуться по третьей дороге, ведущей в тайгу. Тактика его была простой: не проезжать мимо ни одной деревни или поселка, ни одной делянки, где работали люди. Во что бы то ни стало надо установить личность погибшего. Новый водитель, о котором сказала буфетчица, тоже представлял интерес. Славин еще не знал, даже не догадывался, что неизвестный водитель может дать следствию, а уже в какой-то степени рассчитывал на него. В молодом сотруднике милиции начинала проявляться крайне необходимая каждому оперативнику черта — чутье...

В это время в зале появился сержант Симоха. Он был одет в гражданский костюм. Лавируя между столами, сержант подошел к Славину. И только когда Симоха отодвинул стул и сел, Славин увидел его.

— Андрей, откуда ты? Честное слово, с неба свалился!

— Не с неба, а с кузова грузовика. А приехал я, конечно, из Марьянска и привез тебе приветы от Алтынина, у которого, кстати, воспаление легких, и Лагуты. Он теперь не старший оперуполномоченный, а и.о. начальника милиции. Кроме того, я могу сказать тебе, кто такой погибший.

— Установили, кто он? — обрадовался Славин.

— Естественно, — авторитетно подтвердил Симоха. — Но сначала напои меня чаем, у тебя же здесь наверняка знакомая в буфете.

— Конечно, — и Славин повернулся к прилавку. — Тетя Маша, дайте, пожалуйста, еще стакан чаю.

Эта просьба вызвала оживление среди четырех мужчин, сидевших за столиком. Один из них не выдержал и громко сказал:

— Надо же, какие клиенты у тети Маши пошли. Стакан чаю требуют, как бутылку водки!

Мужчины засмеялись. А Славину вспомнилась война и тот вечер в партизанской землянке, когда командиры Тамков и Лапко заставляли его выпить спирт, чтобы он не заболел. В памяти всплыл и тот момент, когда ему, тяжелораненому, доктор дал самогона. Но тут же отогнал от себя воспоминания и, улыбаясь, посмотрел на смеющихся.

Тетя Маша принесла чай. Симоха выпил его и начал рассказывать:

— Вчера вечером позвонили с поселка Лебяжьего. У них пропал заведующий складом леспромхоза Литвин Николай Елизарович. Приметы полностью совпадают с приметами погибшего. Кстати, врачи подтвердили, что он погиб в результате автонаезда.

Славин вытащил из планшетки карту района.

— Говоришь — поселок Лебяжий? Так, где это он?.. Ага, вот! Я как раз собирался ехать сегодня по этой дороге. Это отсюда километров сорок будет. Дождусь шоферов и поеду туда. А как чувствует себя Егор Егорович?

— В больницу отвезли.

— Слушай, хочу спросить и забываю, почему он такие усы и бороду отпустил?

— А ты не знаешь?

— Нет. Поэтому и спрашиваю.

— Мы-то все знаем... Это было в девятнадцатом. Алтынин председателем ревкома тогда был. Бандиты подкараулили, когда в поселке осталось мало красноармейцев, и нагрянули. Сняли охрану, а Алтынина, тяжело раненного, в плен захватили. И как только ни пытали его: и огнем, и ножами, и палками, но ничего он не сказал. Повели его на обрыв, к реке, расстреливать, а он как был со связанными руками, так и сиганул в воду. Бандиты стали по краю обрыва и смотрят вниз, думают, что если вынырнет, то добьют. А в этот момент наши подоспели и шарахнули по ним. А Алтынин действительно вынырнул. Он хорошим пловцом был, не зря на Волге родился. Лицо ему пытками обезобразили, вот и отпустил бороду и усы.

— Ясно... Чувствуется, что человек он настоящий... — После небольшой паузы Славин спросил: — Ты куда сейчас?

— Назад в Марьянск. Найду попутную машину и — в отделение.

Симоха уехал, а Славин продолжал ждать. Первым приехал водитель по имени Сергей. Высокий и худой, он, когда входил в дверь, согнулся, казалось, вдвое.

— Тетя Маша, — крикнул он с порога, — давай есть! Я голоден, как волк.

Поспешно подойдя к прилавку и взяв тарелки с едой, он сел за столик Славина и стал есть. Владимир молча ждал. Наконец Сергей впервые взглянул на Славина. Владимир не стал терять ни минуты времени. Он предъявил ему красную книжечку, представился и спросил:

— Не помните, тринадцатого сентября вы были здесь?

— Тринадцатого? — переспросил водитель и задумался, высчитывая в уме график своего движения. — Да, был.

— А этого человека вы знаете? — оперативник предъявил фото Мартова.

Собеседник посмотрел на фото и уверенно сказал:

— Конечно, знаю. Это же Леонид. Я его здесь на «пупе» часто встречаю.

— Видели ли вы его в тот вечер?

Водитель опять на мгновение задумался, а затем уверенно ответил:

— Да, видел, в тот вечер я его последний раз видел и после этого не встречал.

— Он был один или с попутчиком?

— По-моему, один... да, точно один. Я вспомнил, когда он уезжал, то я по нужде во дворе был и видел, как Леонид со своим ЗИСом возился и матом на всю округу крыл. Двигатель никак не хотел заводиться, а рукояткой покрутить — не кашу манную есть. Я помню, подошел и крутнул, а он капот открыл и на газ нажимал.

— В кабине никого не было?

— Нет, никого. Когда мотор завелся, он сел за руль, я подошел к кабине, и мы простились, пожав друг другу руки.

Оставшись один, Славин задумался: «Получается странно: маршрут Мартова проходил совершенно по другой дороге, и из поселка Лебяжьего на нее не попасть. Можно предположить, что Литвин добрался до „пупа“ на попутной машине, здесь мог встретиться с Мартовым и вместе с ним уехать. Но ведь никто не видел здесь Литвина. Кто-кто, а буфетчица сразу бы заметила незнакомого человека».

Наконец появились второй, а через минуту и третий нужные ему водители. Оперуполномоченный не стал дожидаться, пока они пообедают, представился и попросил вместе выйти из чайной. Они тоже подтвердили, что видели в тот день в чайной Мартова. Когда Славин начал уточнять, какими маршрутами они ехали тринадцатого сентября, то оказалось, что один из них — Лунин — проезжал мимо Лебяжьего. Славин оживился:

— В каком часу в тот день вы приехали на «пуп»?

— Не помню, но дело было к вечеру.

— А когда проезжали мимо Лебяжьего, по дороге вам никто не голосовал?

— Нет, дорога вообще была безлюдной.

— Машин не было?

— И машин не видел. Хотя постойте... За Лебяжьим, где-то в километре в сторону от «пупа», я объезжал ЗИС-5, который стоял на обочине.

— Водителя не видели?

— Видел. Молодой, здоровый мужик. Я еще хотел остановиться, думал, машина сломалась, может, человеку помощь нужна, но водитель махнул мне рукой: проезжай, мол. Ну я и не затормозил. А потом минут через двадцать после того, как я приехал на «пуп» и пришел в чайную, смотрю, этот водитель тоже заходит туда. Он ко мне за столик присел. Просил он у тети Маши бутылку водки, но она объяснила, что водка кончилась. А на нашем столике стояла бутылка, мы его и угостили.

— Что он рассказывал о себе?

— А мы ничего не расспрашивали. Хотя нет, я спросил, куда он едет, он ответил, что в Кемерово.

— А кто раньше уехал: Мартов или этот водитель?

Лунин задумался, а затем уверенно сказал:

— Сначала Мартов уехал, он когда уходил, то меня по плечу хлопнул и сказал: «Пока!»

— Скажите, а этого водителя, который в Кемерово ехал, раньше вы никогда не встречали?

— Нет, видел впервые.

— Ничего подозрительного в его поведении не заметили?

— Был неразговорчив, но, может, человек чувствовал себя неловко среди людей, которые знали друг друга, а так ничего пояснить не могу.

— Обрисуйте мне его.

— Выше среднего роста, молодой, плотный...

— Татуировки не было?

— Татуировки? — переспросил водитель. — Постойте, была, честное слово, была... на правой руке у него что-то было нарисовано, а вот что, не помню. Да еще на носу у него шрам небольшой...

— Вы помните то место, где вы объезжали его машину недалеко от Лебяжьего?

— Помню.

— Тогда сделаем так: вы идите пообедайте, а затем давайте съездим туда. А отметку в путевом листе я сделаю.

— Я сейчас перехвачу что-нибудь и поедем.

Лунин быстрым шагом направился к дверям чайной, а Славин нетерпеливо зашагал по двору: «Осмотрю и зафиксирую место, где стояла автомашина, затем побываю в Лебяжьем. Надо добыть фото Литвина, ну а потом, наверное, придется ехать в Кемерово. Но как же все-таки убитый оказался в кузове машины Мартова?»

В душе Владимир уже начисто исключил причастность Мартова к убийству. И действительно, для чего Мартову надо было везти труп на лесопильный завод? Хотя полностью доверять Мартову было нельзя. Но в этой ситуации Славин верил ему.

Лунин появился минут через десять. Они сели в кабину старого «студебеккера», и тот, натужно гудя мотором, разбрызгивая воду и грязь в больших лужах, двинулся по лесной дороге. В кабине было очень шумно, и они ехали молча. Прошло больше часа, когда водитель сбавил скорость и прокричал:

— Где-то здесь. Давайте проедем до Лебяжьего, а затем развернемся, видите, какая дорога, даже развернуться нельзя.

Славин понимал, что водителю так будет легче восстановить в памяти место, где стоял грузовик из Кемерово. Через несколько минут они подъезжали к Лебяжьему. Здесь Славин еще ни разу не был и с интересом смотрел на большой поселок. Вдали за добротными бревенчатыми домами возвышались двух-, трех — и даже четырехэтажные каменные здания. Сразу же при въезде они развернулись на небольшой площади и поехали обратно. Лунин весь напрягся, боясь пропустить нужное место. Славин тоже напряженно ждал. Но вот Лунин остановил машину и уверенно сказал:

— Здесь стояла та машина. Когда я объезжал ее, то пришлось выбираться из колеи. Вот смотрите, даже сейчас виден след моего грузовика.

Славин вышел из машины и начал внимательно осматривать место, где стоял ЗИС. Вдруг он остановился и не поверил своим глазам: в жухлой траве лежал... ботинок. Точь-в-точь такой ботинок Славин видел на ноге погибшего. Он поднял находку и с благодарностью сказал Лунину:

— Вы не представляете, какую помощь оказали мне.

Оперативник исследовал придорожную траву, но больше ничего не обнаружил. Он составил акт об обнаружении ботинка, начертил схему, на которой отметил место, где, по словам Лунина, стоял ЗИС, и, поблагодарив шофера, отпустил его. Тот недоуменно спросил:

— А вы как же? Останетесь здесь один?

— Не волнуйтесь, я пройду пешком до Лебяжьего и там останусь на ночлег. Кстати, в кузове того грузовика бревен не было?

— Нет.

Лунин попрощался и уехал. А Славин стоял в глухом лесу, сразу ставшего тихим, чужим, и думал: «Скорее всего Литвин в этом месте попал под машину. Водитель не стал прятать его здесь, потому что мимо проехала машина Лунина и он мог запомнить номер. Поэтому преступник мог забрать погибшего с собой. Но почему труп оказался в кузове машины Мартова?»

Владимир знал, что в поселке проживает участковый уполномоченный. Он даже вспомнил высокого рыжего младшего лейтенанта, лицо которого почти полностью было покрыто веснушками. Его в отделении так и звали — «Рыжий». Славин несколько раз встречался с участковым на совещаниях, но фамилии его сейчас вспомнить не мог. Вечерело, и Владимир невольно ускорил шаг. В поселке он спросил, где живет участковый уполномоченный, и вскоре стоял у крепких дубовых ворот. Открыл калитку и оказался в просторном дворе. Его встретила миловидная женщина. Владимир представился и спросил, где хозяин. Женщина улыбнулась гостю и сказала:

— Да вы проходите, муж дома.

Славину было неудобно за свой вид: мокрая плащ-накидка, забрызганные грязью сапоги да еще в руках грязный ботинок. На шум голосов вышел из комнаты хозяин. Не прошло и пятнадцати минут, как Владимир, умытый, в больших валенках, которые заставил его обуть хозяин, беспокоившийся, что гость на холодном ветру мог простудиться, сидел за столом и ужинал. В это время хозяйка увела спать малышей. Славин удивился, что у такой молодой женщины уже шестеро детей.

Владимир ввел в курс дела участкового, а тот, в свою очередь, сказал, что это он сообщил в отделение милиции о пропаже заведующего складом.

— У него есть семья? — спросил Славин.

— Да, трое ребятишек, — глухо ответил участковый и спросил: — А может, он не погиб?

— Дай бы бог! Но чует мое сердце, что беда с ним случилась. Как вы думаете, откуда могла идти кемеровская машина?

— Тут поломать голову надо. Одно то, что, как вам сказал Лунин, у него в кузове не было бревен, говорит, что это не лесовоз. Дорога же здесь идет только до лесоразработок, дальше в такую пору на машине не проедешь. Я завтра с утра начну проверять, может, он к нам в поселок приезжал.

— Я и хотел об этом вас просить. Машина не иголка, ее должен был кто-то видеть... Но сначала сходим домой к Литвину, предъявим ботинок на опознание, попросим его фотографию. Если подтвердится, что это он, вам надо будет помочь родственникам съездить в Марьянск.

7 МАЙОР МОЧАЛОВ

Петр Петрович услышал легкий шум и сразу же проснулся. Татьяна Андреевна уже возилась у печи. Она всегда вставала раньше всех, стараясь успеть приготовить завтрак и самой не опоздать на работу.

Как правило, вместе с ней вставала и Юля, которую отец прозвал за это ранней пташкой. Вот и сейчас мать и дочь, тихо переговариваясь, возились в кухне.

Петр Петрович взглянул на часы — пять минут седьмого. Обычно он вставал в шесть тридцать. Петр Петрович вспомнил вчерашний разговор и подумал: «Юля права, ей уже семнадцать. А учится она в седьмом классе вместе с ребятами моложе ее». Вечером Юля сказала, что пойдет работать и будет учиться в вечерней школе. Мать сначала растерялась, но отец поддержал дочь, на том и порешили.

Петр Петрович задумался и не заметил, как в комнату вошла жена.

— Петя, пора.

— Я не сплю, Танюша.

Она села к нему на постель и тихо сказала:

— Ты не заметил, как наши дети выросли? Юля идет работать. Ванюша скоро отца догонит. — Она провела рукой по щеке мужа. — Как жизнь идет, годы словно на паровозе мчатся...

— Что сделаешь, жизнь есть жизнь, и имеет она свою постоянную закономерность — проходить, — грустно улыбнулся Петр Петрович и привлек к себе жену. — Но ты не горюй, у нас еще с тобой много времени впереди.

— Ой, пусти, Петь! Сейчас Юля войдет!

— Ладно, ладно, встаю. Вчера я получил ответ о полицае Юшевиче. Он, оказывается, в бегах, и его разыскивают. И еще... — Петр Петрович сделал паузу, обдумывая, говорить или нет жене еще об одной новости, но потом решился: — Я получил письмо, от кого ты думаешь?

Жена молча пожала плечами.

— От Миши Лукашевича.

— Что ты говоришь? — встрепенулась Татьяна Андреевна. — Ну и как он? Где живет?

— Я принес письмо домой, возьми в боковом кармане, в кителе, прочти.

Татьяна Андреевна с письмом в руках вышла в зал, где включила свет, и, с трудом скрывая охватившее ее волнение, стала читать: "Здравствуйте, дорогой Петр Петрович! Вы не представляете, как я обрадовался, получив Ваше письмо. Мне очень хочется узнать, как сложилась дальнейшая судьба тети Тани, Юли и Вани. После того, как мы чудом спаслись от смерти и расстались в лесу, я ничего о них, да и о вас, не слышал. Теперь знаю, что все вы живы, и очень рад. А я после тех страшных событий некоторое время жил у своих родственников, а затем попал в партизанский отряд. Когда пришли наши, я попросился на фронт. Мне сначала отказали, но когда я рассказал командиру дивизии о том, как немцы сожгли моих родителей и двух сестренок, как я спасся от смерти и что мне просто необходимо отомстить фашистам за них, то он взял меня к себе в дивизию. Воевал, был легко ранен. Имею три медали, в том числе «За отвагу». Сейчас я остался в армии, учусь. Хочу поступить в военное училище. Теперь о том, о чем вы спрашиваете меня. К сожалению, я не знаю, где сейчас находится полицай Юшевич. Я помню, что в нашей деревне практически осталось только два дома, не тронутые немцами, — это дома Мирейчика и Юшевича.

После войны, по-моему, в конце сорок пятого года, мне писали мои родственники, что Юшевич то ли ушел с немцами, то ли где-то скрывается в лесах, а его семья, так же как и родители Гришки Мирейчика, переехала жить в другую местность. Где они сейчас — не знаю. Вот все, что могу сообщить, отвечая на Ваше письмо. Если я что-нибудь узнаю, то обязательно напишу.

Ну, а как Вы? Конечно, работаете в милиции? Как Татьяна Андреевна, Ваня, Юля? Я Вас очень прошу, хоть изредка пишите мне. Честное слово, мне это очень нужно. Я бы очень попросил Татьяну Андреевну, Ваню, Юлю тоже писать мне. Как-никак, мы с ними побывали в когтях у смерти. Если мне приходится иногда рассказывать о том дне, то многие смотрят на меня с недоверием. Слава богу, что это все позади. Но, честное слово, я всегда буду помнить тот жуткий момент, я буду всегда помнить моего друга Толю Лозебнова. Ведь это он там, в горящем сарае, позвал нас на улицу, надеясь, что хотя бы кто-нибудь под огнем немецких автоматов выживет. Я часто думаю об этом..."

Дочитав письмо, Татьяна Андреевна бережно сложила его и обернулась к вошедшему в комнату мужу:

— Ты знаешь, Петя, я, так же как и Миша, часто вспоминаю Толю Лозебнова. Как он, этот четырнадцатилетний паренек, лучше всех нас сориентировался в той страшной обстановке и позвал людей под огонь автоматчиков с надеждой, что вдруг хоть кто-нибудь спасется. Ведь каждый шел на верную смерть ради того, чтобы хоть кто-нибудь спасся. И вот результат — четыре человеческие жизни спасены...

Глаза Татьяны Андреевны были полны слез. Петр Петрович обнял ее за плечи и тихо сказал:

— Успокойся, родная! Тебе надо меньше думать об этом.

— Да, да, я все понимаю. Петя, а можно я дам это письмо прочитать ребятам? Сегодня же мы напишем Мише письмо.

— Хорошо, хорошо. Ты только успокойся...

Пока в отделении Мочалов разбирался с поступившими материалами, давал указания по раскрытию преступлений, в отделе появился Купрейчик. Он зашел в кабинет и сказал:

— Повезло мне вчера. Шел мимо керосиновой лавки, смотрю — дверь открыта. Дай, думаю, зайду к Пултасу, может, еще что-нибудь сообщит. И сообщил. Во-первых, он вспомнил, что тот, кто интересовался стариками Троцаками, и есть их бывший квартирант. Во-вторых, этот насквозь пропитанный керосином старик сказал, что он видел Корунова у пивнушки, и уверен, что продавец пива, — Купрейчик заглянул в листок бумаги, — Мулер Лев Абрамович знает его, потому что однажды заметил их вместе возле пивнушки. Мулер и Корунов о чем-то разговаривали. Вскоре к ним подошла какая-то старуха, и Корунов ушел с ней.

— Ну, что ж, Леша, давай действуй дальше. Помогай, браток, видишь сам, сколько дел на мою голову свалилось.

— Не беспокойся, Петя, буду доводить до конца.

Мочалов давно знал привычку Алексея резко менять тему разговора. Вот и сейчас он сел на стул возле Петра и спросил:

— Петя, помнишь, ты мне рассказывал о враче, о Василеьской?

— Об Ольге Ильиничне? — Мочалов удивленно поднял на него глаза. — Конечно, помню.

— Где она сейчас?

— Не знаю, Леша. После того как мы с ней приехали в мои края, чтобы поклониться могиле моей жены и детей, и, к счастью, оказалось, что они живы, Оля сразу же ушла. Я искал ее тогда на железнодорожной станция и узнал, что она уехала на каком-то военном грузозике. Вот так и расстались мы с ней не простившись.

Мочалов замолчал на минуту, а потом, словно оправдываясь, сказал:

— Не ее вина и не моя, что так все сложилось. Ведь у Ольги все погибли... Трудная у нее судьба.

Купрейчик дотронулся рукой до плеча двоюродного брата:

— Извини, Петр. Может, я некстати с этим разговором. Но из твоих рассказов я понял, что Василевская любила тебя. И вот почему-то сегодня все это вспомнилось. Славин говорил, что она хороший человек. Возможно, еще когда-нибудь ты и встретишься с ней. В жизни все бывает.

— А зачем, Леша?

— Просто для того, чтобы пожать ей руку, узнать, как сложилась ее судьба.

Мочалов пожал плечами:

— Наверное, это не нужно теперь ни ей и ни мне. Мне бы очень хотелось, чтобы она была счастлива.

А Купрейчик снова сменил тему:

— Ладно, я пошел пить пиво и знакомиться с Мулером. — И он решительно направился к дверям...

8 ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА СЛАВИН

Горе пришло в семью Литвиных. Жена Литвина пока не знала этого. Удивленная приходом работников милиции и директора леспромхоза, она суетилась, приглашая всех садиться.

Предстоял тяжелый разговор, и никто не решался начать его первым. Но делать было нечего, и Славин попросил показать фотографию Николая Елизаровича. Хозяйка достала из альбома фото мужа и, протягивая его Славину, спросила:

— Скажите, что случилось? Я уже извелась за эти дни!

Не отвечая, Славин смотрел на фотографию мужчины лет пятидесяти, с чуть прищуренными глазами. Сходство было, однако утверждать, что это его нашли в кузове грузовика, Славин не мог. Лицо убитого было полностью обезображено. Владимир спросил, куда он должен был ехать тринадцатого сентября.

— В четвертую бригаду, это в километрах двадцати отсюда. Он хотел узнать, что из теплой одежды нужно людям, скоро морозы ударят.

Владимир повернулся к директору:

— В какой стороне та бригада работает?

— Недалеко от деревни Пасха.

Славин развернул сверток и доказал хозяйке ботинок.

— Взгляните, это случайно не его обувь?

Женщина взяла ботинок, и руки ее сразу задрожали.

— Его, конечно, его! С ним несчастье?

Директор подошел к ней и, взяв за плечи, посадил на диван:

— Крепись, Лида! С Николаем действительно случилось несчастье. На него наехала машина.

— Машина? Какая машина? Где он, скажите, где он? — Женщина вскочила с дивана и подбежала к Славину: — Вы знаете, где он? Скажите мне, умоляю! Скажите мне, жив он?

Славин опустил голову и чуть слышно сказал:

— Он... погиб.

— А... а... — громко закричала женщина и, ломая себе руки, бросилась к дверям, но ее остановил директор:

— Лида, Лида, остановись, милая! Иди вот сюда, сядь на диван.

Она попыталась вырваться, но директор обнял ее за плечи и силой посадил на диван.

Вскоре зашел брат хозяйки. Участковый, когда они проходили мимо его дома, забежал и попросил его прийти. Славин объяснил ему, в чем дело, и сказал, что директор леспромхоза даст машину, на которой нужно поехать за телом Литвина. После этого тихонько тронул за рукав участкового: «Пойдем!.. Проводите меня до дороги, вы в форме, вам легче будет остановить машину».

Когда они подходили к окраине поселка, увидели полуторку. В кабине был только водитель. По знаку работника милиции машина остановилась, и вскоре Славин ехал в кабине старого, добитого грузовика, молча глядя на мелькавший по сторонам лес.

Буфетчица, как всегда, была на своем посту. Владимир поздоровался и попросил накормить его. Тетя Маша быстро принесла миску щей, шницель с макаронами и уселась напротив.

— Ну, как у вас дела?

— Да, вот шатаюсь, — неопределенно ответил Владимир. — Как вы думаете, я на Кемерово найду попутную машину?

— Редко они ходят, но, возможно, найдете. Вам надо выйти на дорогу, ведущую в Кемерово, потому что некоторые водители, не останавливаясь здесь, едут дальше...

Славин рассчитался за обед и вышел из чайной. Стоять на дороге пришлось долго, и только к вечеру, основательно продрогший, он сел в кабину ЗИСа, направлявшегося в Кемерово. Водитель, молодой парень, ровесник Владимира, сказал, что ехать придется почти всю ночь. Путь предстоял неблизкий, и Славин, устроившись поудобнее, приготовился к длительной тряске по неровной дороге.

Водитель, назвавшийся Александром, оказался разговорчивым, он рассказал, что родом из Кемерово и уже много раз ездил по этим дорогам.

Владимир спросил:

— Саша, а почему ты на «пупе» не остановился? Там же чайная, и почти никто не проскакивает мимо нее.

— А у меня есть свой «пуп», — улыбнулся парень, — вот через пять часов увидишь.

— А что толку, через пять часов, — Владимир взглянул на часы, — уже будет около одиннадцати, и даже чаю не выпьешь.

— Ты не прав. Там неплохая столовая, и работает она круглые сутки. Когда бы ты ни приехал, всегда можно поесть горячего.

Несмотря на то, что дорога была в колдобинах и рытвинах, они оживленно разговаривали, и пять часов прошли незаметно. Когда доехали до места, о котором говорил водитель, Славин уже многое узнал и о Кемерово, и о привычках здешних водителей.

Александр загнал машину в небольшой двор чайной, и они вошли в чистый зальчик, где сидели три человека. За стойкой стояла молодая красивая женщина, взглянув на нее, Славин чуть не вскрикнул. Перед ним была Латанина, которая во время войны доносила гестапо о подпольщиках и патриотах.

Владимир стоял как вкопанный и смотрел на буфетчицу. Нет, ошибиться он не мог — это была Латанина Светка, предательница, которая наверняка оказалась здесь, в глуши, чтобы затеряться среди людей, скрыться, быть подальше от тех, кто ее хорошо знал, и таким образом уйти от возмездия!

— Ну, ты что, прирос? Проходи, — тронул Владимира за плечо водитель.

Славин сел за ближайший столик и неотрывно смотрел на буфетчицу. К ним подошла пожилая официантка:

— Ну, что, мальчики, будем заказывать?

— Нам чего-нибудь горяченького, — попросил Александр.

— Есть только суп гороховый, а на второе — котлеты с тушеной капустой.

Водитель ткнул Славина в бок:

— Ну, что берем? Тебе можно и сто граммов для аппетита, не за рулем же.

— Что вам на третье? Компот или чай? — нетерпеливо спросила официантка. — Водку если захотите, то в буфете возьмете.

— Давайте чай, — махнул рукой Славин и, подождав, пока официантка отойдет от стола, спросил у водителя:

— Саша, эта буфетчица давно здесь работает?

Водитель поглядел в сторону буфета и, улыбнувшись, сказал:

— Что, понравилась? Она уже больше года здесь... симпатичная женщина, только старше она нас с тобой.

— Она замужем?

— Не знаю. Хочешь, спрошу?

— Нет, что ты! Просто мне показалось, что раньше она в Марьянске работала.

Вдруг он решился:

— Знаешь, пожалуй, я возьму себе сто граммов, чтобы не простудиться, а то на дороге почти полдня проторчал на ветру в ожидании машины.

Славин встал и подошел к прилавку. Он не боялся, что Латанина его узнает, вряд ли она помнила соседского паренька.

Стоявшая за прилавком женщина бросила пустой взгляд на парня и безразличным тоном спросила:

— Что?

— Сто граммов.

«Да, это она!» — Славин теперь был твердо уверен.

Буфетчица налила в граненый стакан водки и, пододвинув поближе к Славину, пробормотала:

— Хлопец здоровый, молодой, и от полного стакана ничего не стало бы.

— В следующий раз, — отшутился Владимир и хотел отойти от буфета, но передумал и сказал: — Хорошо здесь у вас, чисто, аккуратно, сколько езжу по этой дороге и всегда с большим удовольствием заезжаю к вам.

— Взял бы тогда и благодарность написал, раз нравится.

Славин и сам клонил к этому. Под своей ли фамилией работает здесь Латанина? Владимир ответил:

— А что? И напишу, вот только карандаш дайте, а то не имею с собой.

В кармане пиджака Владимира лежала хорошая авторучка, которую подарила Рита еще в прошлом году, но он не хотел делать хотя бы малейшего шага, который мог бы насторожить буфетчицу. Пусть он остается просто тем, за кого она его принимает. Латанина подала ему книгу жалоб и предложений. Это был обыкновенный журнал, к которому был привязан карандаш.

Славин спросил:

— Как ваша фамилия?

— Сыроежная.

— Имя?

— Любовь Сергеевна.

— А официантки?

— А зачем тебе и официантке писать? Хватит, что мне напишешь.

Славин еле сдерживал себя, чтобы не схватить ее за руку и прямо через прилавок вытащить в зал, бросить в машину и доставить в ближайшее отделение милиции. Но он знал, что прежде, чем задержать преступницу, надо предъявить ей обвинение. Славин сел за стол и стал писать, а перед глазами у него стоял образ отца. Возможно, именно Латанина и донесла фашистам о нем. Вспомнил ее улыбающуюся на Комаровском базаре, окруженную гестаповскими офицерами, показывающую рукой на какого-то мужчину, которого тут же схватили. Его не смутило то, что эта женщина назвалась другой фамилией, нет, он не перепутал, это была она — Светка Латанина!

Владимир написал несколько слов благодарности, указав в ней фамилию Сыроежной. Есть он не стал. Выпил водку и начал торопить водителя. Тот удивленно посмотрел на него.

— И чего ты так спешить стал? То благодарность пишешь, то даже от еды отказываешься.

— Ладно, друг, не ворчи, сделай для меня доброе дело, поехали побыстрее!..

9 КУПРЕЙЧИК

В пивнушке народу было много. Купрейчик и оперуполномоченный уголовного розыска Новиков, которого он взял себе в помощники, заказали по кружке пива и, стоя недалеко от пивной бочки, осторожно разглядывали продавца.

Ему было не меньше семидесяти. Среднего роста, с редкими седыми волосами. Он работал проворно и ловко. Быстрым движением подносил пустую кружку к крану, открывал его, при этом весело переговаривался со знакомыми, которые, как успели заметить оперативники, довольно часто появлялись здесь.

В каждую кружку Мулер явно недоливал пиво, не обращая внимания на то, что почти половина кружки заполнена пеной, протягивал ее клиенту. Один из посетителей возмутился:

— Ты бы, дед, недоливал, но по-божески, а так словно на тебе креста нет. Посмотри на себя: ты же жизнь уже прожил, а все гроши копишь. Богатство на пене накопил, небось, уже и сам не знаешь сколько.

— А ты не пей, тогда тоже богатым будешь, — невозмутимо и совершенно безобидно ответил Мулер.

Находившийся недалеко мужчина сказал жалобщику:

— Не трепи себе нервы, мужик. Разве доймешь его, этого скопидома, словами. Вот если бы ему в морду врезать, то тогда, может, и дошло бы, но ведь нельзя — старик же. Хотя что касается его возраста, то не беспокойся, он нас переживет и болеть не будет, и совесть его грызть не станет...

Дед не дал ему закончить и бесстрастно ответил:

— Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

Купрейчик наклонился к Новикову:

— Слушай, Ваня, а что, если нам воспользоваться этим шумом и пригласить Мулера для объяснений в отделение, заодно там и о Корунове выясним?

— Давай, — односложно согласился Новиков и, поставив на небольшой, залитый пивом прилавок кружку, показал Мулеру удостоверение. — Заканчивайте торговлю и собирайтесь. В отделении разберемся, долго ли вы еще обманывать будете.

Мулер даже глазом не моргнул и тем же спокойным и невозмутимым тоном ответил:

— Опять, наверное, милиции пиво не понравилось. Хорошо, сейчас соберусь...

В отделении Купрейчик открыл выделенный для его группы кабинет и пригласил Мулера сесть. Продолжая сохранять спокойствие, тот сказал:

— Я думаю, что из-за пивной пены садиться не стоит.

— Это почему же? — заметил Новиков. — Вы людей обманываете и считаете, что за это перед законом отвечать не надо?

— Э, молодой человек, я не обманываю...

— Как это не обманываете, — удивился Новиков. — Ответьте мне тогда, почему вы недоливаете покупателям пиво?

— Я старый человек и плохо вижу...

— А почему, в таком случае, не переливаете?

— О, я еще не настолько ослеп. — Мулер лукаво и чуть заметно улыбнулся.

Чем дольше Купрейчик слушал Мулера, тем больше убеждался, что он не так прост, как показалось. Капитан несколько раз уловил не по возрасту быстрый и внимательный взгляд, которым ощупал его старик. В глазах светился скорее вопрос, чем испуг или растерянность.

«Догадывается старик, что не из-за пива мы его сюда привели. Наверное, ходить вокруг да около не стоит. Он неглупый человек, а с таким лучше отношения на доверии строить».

— Лев Абрамович, а кем вы работали до войны?

— В какое время?

— Ну хотя бы в предвоенные годы.

— О, тогда я был уже на пенсии.

— Ну а на пенсию когда пошли?

Мулер тем же ровным голосом неожиданно сказал:

— Вы меня извините, но я прожил на свете, как говорится, дай бог каждому и уверен, что вы не хуже меня знаете, кем я работал и когда на пенсию ушел. Я в этом уверен на все пять тысяч рублей, так же как и в том, что не из-за пены я здесь. Вам что-то от меня нужно. Спрашивайте и поверьте, Лева Мулер и в более молодые годы не кривил душой перед властью. Скажите, какой мне смысл врать сейчас, на склоне жизни, когда хочется одного: немножко тепла, уюта и чистого нижнего белья?

— Хотите сказать, что ведете аскетический образ жизни? — улыбнулся Новиков.

— Знаете, уважаемый гражданин-товарищ, я не знаю таких мудреных слов, но уверен, что живу нормально.

— Ну, не совсем нормально, если учесть, что, недоливая в каждую кружку пива, вы имеете неплохой доход, — заметил Купрейчик, продолжая приглядываться к Мулеру и думать, каким образом приступить к главному. Капитану не понравилось, что старший лейтенант Новиков несколько бесцеремонно обращается с пожилым человеком. Но делать было нечего, разговор уже велся, и надо было направлять его в нужное русло. Купрейчик мягко сказал:

— Не обижайтесь, Лев Абрамович, старший лейтенант имел в виду, что вы ведете скромный образ жизни.

— А как же иначе. Посмотрите мой дом, сами увидите, что живу я не так уж шикарно. Поверьте, до войны я жил лучше.

— Ничего, Лев Абрамович, пройдет немного времени, и снова все наладится, вот только оправимся от войны. Но сейчас речь о другом. Вспомните среди своих знакомых одного человека...

Купрейчик рассказал о приметах Корунова и о той встрече, о которой рассказал Пултас.

Мулер долго думал, несколько раз уточнял приметы, а затем, откинувшись на спинку стула, сказал:

— Так бы сразу и сказали, что вам нужен этот человек. Я его действительно знаю, но только, как говорится, в лицо.

— Ну, а старуху?

— Вот уж старуху я знаю прекрасно. Это — Жовель Маня. Она со Сторожовки. Ее там каждый знает: спросите, где Маня Жовель живет, и вас любой пацан к ней отведет.

— Чем знаменита эта Маня?

— Ну, во-первых, у нее семеро детей, которые находятся на подножном корму: кто что достанет, то и съест. Во-вторых, она всегда в курсе всех дел и не любит об этом болтать. В-третьих, она старожил и пользуется большим авторитетом у тех, кто любит, как говорится, цап-царап.

Купрейчик спросил:

— А вы знаете этого мужчину?

— На этот вопрос мне трудно ответить. И не подумайте, уважаемый, что не хочу. Просто он один из многих моих клиентов, которые приходят ко мне часто, не берут сдачу, наверное, оттого, что она уж больно громко в кармане звякает, и никогда не поднимают шума из-за какой-то пены. Интересно, что бы мне сказали посетители, если бы я вдруг стал продавать пиво без пены. Хотел бы я увидеть выражение их глаз. Они бы меня сразу же обвинили в том, что я развожу пиво водой. Но я не из таких, я слишком уважаю свою профессию, чтобы подмачивать ее.

— Когда же вы познакомились с Жовель?

— С Маней? Я ее уже знаю лет двадцать, не меньше. До войны я тоже проживал на Сторожовке, и, скажу вам прямо, мы с ней неплохо дружили.

— Скажите, а этот мужчина может у нее жить?

— Лично я сомневаюсь.

— Это почему же?

— У нее дома настоящий гармидар. Шум стоит как в бане. Нет, я не думаю, что кто-либо осмелится жить в таком уголке, где даже свои собственные штаны утром можешь не найти...

В этот день Мулер рассказал работникам милиции все, что знал. Купрейчик чувствовал, что он говорит правдиво и откровенно. Условились, что если Корунов зайдет в пивную, то Мулер обязательно сообщит об этом капитану.

Некоторое время оперативники молчали. Но вот Купрейчик улыбнулся и посмотрел на Новикова:

— Ну, что, Ваня, — на Сторожовку?

— Вперед! Назовем операцию «Где ты, Маня?» — и Новиков весело рассмеялся.

10 СЛАВИН

Как ни торопил водителя Славин, в Кемерово они приехали позже, чем рассчитывали. Им пришлось дважды менять колесо, причем второй раз надо было клеить продырявленную камеру.

В Кемерово уже начался новый рабочий день. Грязные, усталые после бессонной ночи, въехали они в город. Славин вышел недалеко от центра и у первого же встречного милиционера спросил, как добраться в управление. К счастью, оно оказалось недалеко, и вскоре лейтенант докладывал пожилому полковнику о цели своего прибытия в Кемерово. Полковник сразу же сделал необходимые поручения, суть которых сводилась к тому, чтобы силами работников милиции проверить все организации и учреждения, имеющие автотранспорт. Затем посмотрел на еле сидящего на стуле от усталости лейтенанта и сказал:

— Вы поезжайте в наше общежитие — там есть комнаты для командированных — и отдохните. Машину вам даст дежурный. Приходите сюда к вечеру, подведем итоги и подумаем, что делать дальше.

— Товарищ полковник, у меня еще один вопрос. — И Славин рассказал о буфетчице Сыроежной.

— Вы не ошиблись, лейтенант?

— Никак нет, товарищ полковник. Она же ведь была моей соседкой, жила через улицу, почти напротив. Это меня она не запомнила, пацаном был. А я ее, гадину, на всю жизнь запомнил!

— Да, это серьезно. Хорошо, вот вам бумага, напишите рапорт и езжайте отдыхать. Встретимся в шестнадцать часов.

Славин написал рапорт. Оставил его полковнику, а сам на дежурной «эмке» поехал в общежитие.

А в городе шел напряженный поиск. Одно за другим проверялись автохозяйства, учреждения и предприятия. Работники милиции тщательно проверяли документы, шел розыск автомашины, которая ездила в сторону Марьянского района в первой половине сентября. Когда находилась такая машина, то сразу же сопоставлялись приметы ее водителя с теми, о которых сообщил Славин.

Когда Славин вошел в кабинет начальника, тот ему сказал, что уже проверена большая часть автомашин города. Полковник пригласил лейтенанта сесть, а сам стал говорить с кем-то по телефону. Славин понял, что речь идет о Латаниной-Сыроежной. Невидимый собеседник сообщал, что предпринято для ее проверки.

— По документам, которые имеются в отделе кадров, Сыроежная Любовь Сергеевна значится как бывшая медсестра, которая находилась на фронте в составе Первого Белорусского фронта. Трудно пока сказать, подтвердятся ли ваши подозрения, но одно обстоятельство меня уже смутило. Судя по документам, Сыроежная до и во время войны работала медсестрой, а здесь, где позарез нужны медики, стоит за прилавком.

— А откуда она приехала?

— Из Белоруссии.

— Так можно же запросить!..

— Уже сделано, — усмехнулся полковник и добавил: — К нам уже подключился представитель органов государственной безопасности. Так что если вы не ошиблись, то никуда она не денется...

— Я не ошибаюсь, это Латанина, кстати, мне мама, когда я находился еще в Барановичах, писала, что ее усиленно разыскивают как предательницу.

В дверь постучали. В кабинете появился капитан, он протянул полковнику телеграмму:

— Только что прибыла.

Начальник взглянул на нее и улыбнулся:

— Тебе, в первую очередь, надо было дать ее этому молодому человеку. — Он протянул бланк Славину. — Прочтите.

Славин прочитал и вскочил со стула:

— Вот молодец участковый уполномоченный! Вот молодчина, установил-таки!

В телеграмме сообщались фамилия водителя и номер автомашины, которая привозила различные инструменты на одну из лесоразработок и уехала оттуда тринадцатого сентября. В конце телеграммы было два слова: «Приметы совпадают».

Полковник приказал дежурному дать отбой тем, кто был занят розыском машины, и пригласить к нему старшего лейтенанта Попова. Когда дежурный вышел, полковник начал расспрашивать Славина, откуда он родом, где родные, как работается на новом месте.

В кабинет вошел офицер, четко доложил:

— Товарищ полковник! Старший лейтенант Попов прибыл по вашему приказанию!

— Хорошо, Олег Иванович. Познакомьтесь, лейтенант Славин. Вам необходимо вместе с ним поехать в третью автобазу и задержать водителя Хохлова, — полковник заглянул в телеграмму, — Андрея Савельевича, он подозревается в совершении наезда на гражданина.

По дороге Славин введет вас в курс дела, а сейчас берите мою машину и поезжайте, а то рабочий день подходит к концу, боюсь, как бы вы не опоздали.

Славин и Попов направились к выходу, но полковник остановил их:

— Да, чуть не забыл. Договоритесь с руководством автобазы, чтобы поставить эту машину в отдельный бокс, ее ведь придется осматривать...

Пока ехали в машине, Славин и Попов познакомились поближе. Оказалось, что они оканчивали одну и ту же офицерскую школу, только Попов окончил ее на год раньше.

Вскоре они были на автобазе. Нашли главного инженера, который, по словам сторожа, встретившего их у ворот, исполнял обязанности директора автобазы. Главный инженер — низенький, полный, страдающий одышкой, лет пятидесяти мужчина — очень внимательно читал удостоверения Попова и Славина и только после этого пригласил их к себе в кабинет. Долго шли по территории автобазы, затем — по узкому, пропахшему маслом и бензином коридору, поднялись на второй этаж и оказались в маленькой комнате.

— Дождь каждый день, машины сутками в грязи сидят, огромный перерасход горючего. Скорее бы снег выпал, — сразу же начал сетовать на погоду главный инженер.

— Ваш водитель Хохлов на месте? — перебил его Попов.

— Хохлов? Сейчас выясним.

Он позвонил по телефону:

— Кто? Слушай, ты проверь, где сейчас водитель Хохлов находится... Что? Хорошо. Жду.

В кабинете наступила тишина. Все ждали. Наконец главный инженер оживился, выслушав говорившего на другом конце провода.

— Его сейчас нет, со вчерашнего дня находится в командировке и приедет, по нашим расчетам, дня через два.

— Куда он поехал? — спросил Славин.

— Не знаю, я не спросил.

— Кто может сказать?

— Диспетчер, это я с ним разговаривал, если хотите, я еще раз позвоню?

— Спасибо, давайте лучше пройдем к диспетчеру, нам надо выяснить, где Хохлов был тринадцатого сентября.

Они снова пошли через всю территорию автобазы и вскоре оказались в небольшом одноэтажном кирпичном здании.

В жарко натопленной комнате сидело несколько человек. Главный инженер обратился к сидевшему за первым столом мужчине:

— Слушай, Мариничев, посмотри, куда Хохлов направлен?

— В Марьянский район, повез движок для выработки электричества и различные инструменты.

Славин попросил:

— Посмотрите, пожалуйста, где он был тринадцатого сентября?

Мариничев снова склонился над бумагами и через минуту уверенно ответил:

— Там же был. Находился в командировке с десятого по пятнадцатое сентября.

Владимир радостно взглянул на Попова, и они тут же ушли. По пути к машине Попов спросил у Славина:

— Ну, что делать будем?

— Поедем в управление, доложим начальнику, и я буду проситься, чтобы он мне разрешил перехватить Хохлова в пути, когда тот будет возвращаться...

Через полчаса они уже находились в кабинете начальника. Славин доложил о том, что им удалось выяснить, и попросил:

— Товарищ полковник, разрешите я сегодня выеду в поселок Лебяжий и там вместе с местным участковым уполномоченным, как раз с тем, который установил фамилию Хохлова, и доведем дело до конца.

— А может, здесь дождетесь Хохлова, вам наши товарищи помогут?

— А вдруг кто-либо успеет предупредить Хохлова и тот сможет подготовиться к встрече с нами? У нас ведь никаких доказательств его вины нет.

— Мда... — потер рукой подбородок полковник, — а знаете, может быть, вы и правы! Хорошо, езжайте. — Он перевел взгляд на старшего лейтенанта. — Вы, товарищ Попов, на моей машине подбросьте Славина до выезда из города и помогите сесть на попутную машину.

Офицеры решили, что им можно идти, и поднялись со своих стульев. Но полковник попросил Славина остаться.

— Мне звонил час назад Алтынин. Договорились, что он снова в восемь часов вечера позвонит. Он еще болеет. Мы говорили о вас, и я подумал, что вас надо было направить на работу прямо сюда в управление. Может, сейчас вас перевести?

— Благодарю, товарищ полковник, но если можно, я останусь в Марьянске. Я думаю, что если уж меня и надо переводить оттуда, то в Минск. Там у меня мама, сестра... и еще я должен выяснить об отце.

— Да, да, мне о вашей трудной судьбе рассказывал Егор Егорович. Ну что ж, спасибо за откровенность. Работайте пока там, но я буду иметь в виду, и если представится возможность, будем решать вопрос о вашем переводе в Минск...

Растроганный этим разговором, Славин вышел из управления и не заметил Попова, который стоял у машины. Владимир остановился у выхода, и тот его окликнул.

— А, ты здесь? — словно очнулся Славин. — Ну поехали...

Выехав из города, они остановили первый же ЗИС, оказалось, что он идет до развилки дорог. Владимир попрощался со своим новым товарищем, сел в кабину, и машина понеслась по дороге, которая к вечеру начала немного подмерзать. Впереди была бессонная ночь, но это было ничто по сравнению с волнующей лейтенанта мыслью: «На правильном ли я пути? Что принесет встреча с Хохловым?»

11 КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

Когда капитан Купрейчик вошел в длинный и темный коридор, из дверей угловой комнаты доносились резкие всхлипы. «Как я некстати, — подумал он, осторожно пробираясь мимо расставленных на полу жестяных тазов, ведер, поломанных табуреток, — неужели несчастье случилось?» А прерывистые, похожие на громкий плач звуки не прекращались. Наконец Алексей добрался до комнаты. Она была метров двенадцать — не больше, слева виднелась дверь, ведущая в другую комнату. Капитан ранее не видел такой запущенной квартиры: на полу, который уже давно не убирался, шелуха от семечек, мусор и грязь. Вдоль стен стояли три неубранные кровати с нестиранным бельем. Справа от входа — большой прямоугольный стол. На нем — грязные тарелки, остатки пищи, обрывки бумаги.

В комнате было шестеро детей — один чуть больше другого — все плохо одетые, неумытые. У стены сидела женщина на повернутой боком табуретке. Она держала ноги в жестяном тазу с водой. На женщине была старая ватная поддевка и черная юбка. Ее длинные волосы были разбросаны по плечам, закрывали худощавое лицо. Оказалось, что эти странные звуки исходили от нее. Маня Жовель смеялась. Смех ее был не похож на обычный и скорее напоминал плач человека, у которого от горя перехватило дыхание и звуки с трудом вырывались наружу.

— Их... их... их... — хохотала Жовель, низко наклоняя голову к коленям.

У тазика на корточках сидели две девочки. Одна — лет десяти, другая — чуть постарше. Они тоже смеялись, но, увидев незнакомого человека, умолкли и с удивлением смотрели на него.

Девочка постарше дотронулась рукой до плеча матери:

— Ну хватит! Посмотри, человек пришел...

Жовель подняла голову и посмотрела на Купрейчика. Алексей поздоровался и спросил:

— Наверное, дети рассмешили?

Женщина, став серьезной, ответила:

— А кому же еще осталось смешить меня?

Она слегка толкнула дочерей:

— Ну, чего ждете, подайте человеку стул.

Пока Купрейчик устраивался на старом, расшатанном стуле, в комнату вошел парень лет пятнадцати. Он хмуро поздоровался и молча присел на дальней кровати. Алексей почувствовал, как изучающе смотрит на него Жовель. Капитан встретил ее взгляд и тихо сказал:

— Мария Григорьевна, я хотел бы с вами поговорить.

Жовель быстро по очереди посмотрела на детей:

— А ну, драпайте отсюда!

Дети молча, один за другим, начали выходить. Три девочки пошли в соседнюю комнату, четверо ребят — в коридор. Было видно, что они рады лишний раз вырваться из дома.

Купрейчик, прежде чем прийти сюда, к Жовель, трижды встречался с продавцом пива Мулером, который посоветовал, как нужно себя держать с Маней. Капитан помнил об этом и не торопился говорить о главном. Он представился ей и начал беседу издалека:

— Вы давно здесь живете?

— А ты что, хлопец, не из нашего отделения?

— Я — новичок. Недавно перевели сюда.

— Ясно. А то я удивилась, что мильтон... ох извиняюсь, милиционер и — вдруг ничего о Мане не знает.

— Ну почему же, — улыбнулся Купрейчик, — кое-что я уже знаю.

— И что же?

— Ну, например, что у вас семеро детей, что вы — сторожовская знаменитость, что даже немцы не решались с вами связываться, — польстил Мане Алексей, — боялись, что не выйдут из вашей квартиры.

— Да, это правда, фрицы и полицаи старались мой дом стороной обходить. Но ты не беспокойся, я тоже этим пользовалась и двух евреев, считай, от смерти спасала: почти два года прятала у себя.

«Постой, постой, — подумал Алексей, — ведь Мулер же сказал мне мимоходом, что Жовель он многим обязан. Не его ли она прятала?» Он спросил:

— Вот об этом-то я и не знал. И что, удалось вам спасти этих евреев? Кто они?

— Один, который помоложе, после того как пришла Красная Армия, на фронт ушел. Погиб, бедняга. Хороший человек был, музыкант.

— А второй кто? — не выдержал и спросил капитан.

— Второй? Он жив-здоров, но жаднюга страшный. Сначала газировку продавал, на воде и дом себе построил, теперь уже года полтора как пивом торгует на Комаровке. Левой его звать, а фамилия Мулер. Может, слыхал?

— Да, его я уже знаю.

— Так он старик неплохой, — проговорила Жовель и, повернувшись к дверям, повелительно крикнула: — Ирка, или кто там, подлейте мне воды горячей. — Повернулась к Купрейчику и уже другим, жалобным голосом пояснила: — Мозоли совсем меня замучили, ходить нет сил. — И закончила ранее высказанную мысль: — Я бы не сказала, что Лева плохой человек: и рассудительный, и совет добрый дать может, но жадный, ох какой жаднюга! Вот приду иногда к нему и попрошу пивка попить. Нальет полкружечки — и баста.

Купрейчику показалось, что сейчас удобный момент, чтобы попытаться выяснить о Корунове. Он, как бы вспоминая, сказал:

— Ага, и Вовка Корунов жаловался на этого Леву, помните Корунова?

И тут же Купрейчик понял, что он поспешил и этим вопросом испортил дело. Женщина бросила на него стремительный взгляд и, поглаживая ноги, вялым голосом сказала:

— Не знаю никакого Вовки Корунова. Ох, как болят мои ножки. — И она повернулась к дверям: — Ирка, скоро ты там воду принесешь?

Купрейчик понял, что дальше беседовать бесполезно, и решил временно отступить.

Он сказал несколько ободряющих слов, словно действительно понимал, какую боль могут причинить мозоли, и попрощался.

На улице под холодным дождем обругал себя: «Идиот! Зачем было торопиться! Все дело испортил! Нет, в разведке было проще: приблизился к противнику — и хватай его. А здесь попробуй доберись до этого Корунова. Жовель и та требует особого подхода. Ну, ничего, все равно я тебя разыщу, Корунов! Вот только ключик к Мане подберу!»

Он шел, уже не замечая ни дождя, ни ветра. Капитан ломал голову, как уговорить Жовель, чтобы она рассказала ему все, что знала о Корунове. И вдруг он повернулся и чуть ли не бегом пошел в обратную сторону. Алексей помнил, что несколько минут назад проходил мимо аптеки, и сейчас направлялся к ней.

Посетителей в аптеке не было. Купрейчик попросил пожилую, скучающую без работы женщину:

— Дайте мне, пожалуйста, какое-нибудь лекарство от мозолей.

Женщина удивленно посмотрела на него и с улыбкой спросила:

— А какое лекарство вы хотите?

— Дайте все, что есть...

Некоторое время спустя Купрейчик шел к отделению милиции и улыбался: «Ничего, завтра начну новую атаку на Маню Жовель...»

12 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

В Лебяжий Славин добрался только к обеду следующего дня.

Там его ждал у ворот своего дома участковый уполномоченный. Поздоровались, и участковый сказал, что его предупредили о приезде Славина.

— Я жду вас с нетерпением. Хохлов снова приехал сюда. Я договорился с местными товарищами, чтобы они под благовидным предлогом задержали его выезд до вашего прибытия.

— Молодец! — похвалил участкового Славин. — Давайте сделаем так: скажите, чтобы Хохлова отправляли, а сами берите двух человек понятых, надевайте форму и пойдем на дорогу, там его и встретим...

Вскоре они приблизились к тому месту, где Славин обнаружил ботинок Литвина. Остановились на обочине и стали ждать. Изредка мимо проходили грузовики, но, зная номер машины Хохлова, ждали только ее. Прошел час, второй, а нужного автомобиля все не было. Славин уже хотел послать участкового на заготовительный участок, чтобы выяснить причину задержки, но вдали показалась машина. Она еще была далеко, а Славин почему-то решил, что именно ее они дожидаются. Это был обычный ЗИС-5, и, как оказалось позже, за рулем его был действительно Хохлов. Участковый уполномоченный поднял руку, и грузовик стал почти там, где и хотел Славин. Из кабины вышел молодой, здоровый парень. Славин представился и попросил предъявить документы, а сам внимательно смотрел на водителя. Светло-русый, на носу шрам, на руке — татуировка. Все так, как говорили ему буфетчица из чайной на «пупе» и водитель, который видел Хохлова здесь, на этом месте. Славин взял удостоверение водителя, путевой лист на автомашину и, глядя прямо в глаза Хохлова, спросил:

— Андрей Савельевич, вы тринадцатого сентября в этом месте сбили человека?

Вопрос был неожиданным. Хохлов побледнел, руки, которые еще тянулись к документам, задрожали. Он попытался сделать удивленное лицо и спросил:

— Какого человека?

Но Славин, который внимательно наблюдал за реакцией водителя, был уже уверен, что это он.

— Не надо делать вид, что вы ничего не понимаете, Андрей Савельевич, мы ведь не зря вас дожидаемся и остановили именно в этом месте. Думаю, не надо вам напоминать, как все это было. Мы хотим, чтобы вы сами все откровенно рассказали, тем более, вы сами понимаете, что в подобных случаях признание виновного играет для него немалую роль.

Участковый инспектор успел за эти минуты побывать в кузове машины, осмотреть ее передок. А потом, находясь в кабине, громко позвал:

— Товарищ лейтенант, посмотрите!

Славин стал на подножку и залез в кабину. Участковый отодвинул сиденье и показал на его край, который обычно задвигается под спинку. Там были засохшие бурые пятна!

— Так... ясно. — И Славин вылез из кабины.

— Ну так как, будете говорить правду?

— А, черт! — неожиданно махнул рукой водитель. — Все равно уже какую ночь спать не могу, кошмары снятся, есть не могу, все этого мужика вижу. Да, я сбил его, но, ей-богу, не хотел я этого делать, не хотел, поверьте мне!

— Расскажите, как это было?

Водитель сел на грязную подножку и тихо стал рассказывать:

— Это было тринадцатого сентября. Я ехал по этой же дороге. Грязища, колеса все время пробуксовывают, еду и молю бога, чтобы не застрять на ночь глядя. Вижу, у обочины, у самой колеи, стоит мужчина, руку поднял. Я решил не останавливаться, посигналил ему и еду дальше. Когда до него, может, каких-нибудь метров пять-шесть осталось, он хотел сделать шаг назад, но, поскользнувшись, влетел в колею, видите, какая она глубокая? Я, конечно, — на тормоза, но было поздно. Мужчина успел приподняться, и его ударило правым крылом. Я выскочил, вытащил его из-под машины, он еще дышал. Но не прошло и несколько минут, как он умер. Стою я, думаю, что делать? Кому охота в тюрьму садиться? Ну и решил: оттащу-ка я его подальше в лес — и дело с концом. Все равно ему уже ничем не поможешь. И вдруг, смотрю, сзади машина приближается. Я погибшего за свой ЗИС спрятал, а сам к кабине подошел. Вижу, что водитель этой машины уже притормаживает, ну я ему махнул рукой — проезжай, мол, твоя помощь не нужна. И машина пошла дальше, а я подошел к лежавшему на земле мужчине, и вдруг показалось мне, что он дышит. И тогда я решил взять его в кабину. Затащил, но посмотрев на него внимательно, я понял, что он все-таки мертв. Ой, не дай бог! Я никому не желаю того, что пережил тогда! Лежит мертвый в кабине, а я стою и голову ломаю, что делать? Хотел его в лес унести, но вспомнил о том, что меня в этом месте видел водитель машины, которая проехала мимо. Тогда я сел за руль и поехал. Приехал к чайной в сорока километрах отсюда, и там у меня родилась мысль. Дело уже было к вечеру. Я на опушке леса остановился, не доезжая до чайной, затащил убитого в кузов машины, забрал его кошелек с документами, там еще было около трехсот рублей. Но их я храню, знаю, что этот человек из Лебяжьего, и решил выбрать момент и подбросить кошелек к его дому.

— Ну и что дальше было? — поторопил Славин.

— Дальше? Дальше я снова сел за руль и подъехал к чайной. Поставил свою машину впритирку к стоявшему на стоянке ЗИСу, затем залез к себе в кузов и, выбрав момент, когда у машины никого не было, перетащил труп на ту машину, замаскировав его соломой, которая лежала в кузове. Думал, машина та уйдет за сотню километров — и капут. После этого я отогнал свою машину в сторону и пошел в чайную, вымыл там руки. Хотел бутылку водки купить, но буфетчица сказала, что водка кончилась.

— Но вас же угостили водители, — напомнил Славин.

Хохлов оторвал взгляд от земли и с удивлением подтвердил:

— Да, действительно, мне дали какие-то парни полстакана водки, но откуда вы знаете?

— Знаем, Хохлов, все знаем. Так чего же вы проехали сейчас мимо поселка и не подбросили к дому погибшего документы и деньги?

— Светло было. Решил это сделать в следующий раз.

— А где они?

— Вот, у меня, — и он негнувшимися пальцами с трудом расстегнул карман брезентовой куртки, достал завернутый в тряпицу сверток и протянул его Славину.

Владимир обратился к понятым:

— Давайте посмотрим, товарищи, что здесь?

Он развернул сверток, и все увидели в нем деньги и документы на имя Литвина...

Славин с участковым решили официально оформить задержание Хохлова, осмотр машины и факт изъятия у него денег и документов погибшего. А затем они машину оставили в поселке, а Хохлова вдвоем на леспромхозовской машине доставили в отделение милиции...

13 ЖОВЕЛЬ

Маню Жовель Купрейчик застал за тем же занятием, что и накануне. Она парила ноги и пыталась срезать мозоли. Увидев входящего в комнату капитана, женщина поморщилась.

— Ты что, милок, забыл что-нибудь у меня вчера? — не отвечая на приветствие, хмуро спросила она.

— Нет, Мария Григорьевна, ничего я не забыл. Решил облегчить ваши страдания и принес вам вот это, — Алексей протянул Жовель небольшой пакетик.

— Что здесь? — Хозяйка взяла пакетик и с удивлением посмотрела на капитана.

— Может, эти лекарства помогут вам бороться с проклятыми мозолями, — усмехнулся Купрейчик.

В это время в комнате собралась вся семья Жовель. Не ожидая приглашения, капитан сел на стул и спросил:

— Дети-то хоть накормлены?

— Если бы они у меня голодали, то не все стояли бы перед тобой, а так видишь — все семь. — И она усталым голосом добавила: — Скорей бы выросли они, и мне бы легче стало.

— Да, это верно, — согласился Алексей, не зная, как вести разговор в присутствии ватаги детворы. Жовель, словно понимая это, протянула пакетик старшим дочери и сыну:

— Нате, вы грамотные, разберитесь, что мне подойдет лучше всего. А пока все выйдите, нам поговорить надо.

Дети послушно вышли из комнаты. Наступила неловкая пауза. Купрейчик помнил вчерашнюю неудачу и не торопился заводить разговор. Он смотрел на эту женщину и думал, что она старается казаться хуже, чем есть на самом деле. «Во время оккупации, рискуя не только своей жизнью, но и жизнью детей, спасла двух человек от неминуемой смерти. Значит, мне, офицеру милиции, надо найти ключ к ее сердцу, убедить сказать правду». Он понимал, что так сразу Жовель не раскроется, и Алексей был готов к длительной и настойчивой работе с этой женщиной, которая прожила нелегкую жизнь.

— Мария Григорьевна, как же вы справляетесь с детьми?

Она вяло провела рукой по лицу и подняла на Купрейчика глаза.

— Ты не смотри на меня, как на бандершу какую-нибудь, сама я никогда ничего не украла, хотя не буду врать, и темную шмотку кое-когда принесут, а я возьму ее и продам. А как же иначе? С чего мне жить?

— Ну, а пенсия на детей?

— Какая там пенсия! — махнула она рукой. — Если бы мы жили только на нее, давно бы ноги протянули.

— Мария Григорьевна, а вот дети ваши... — Купрейчик никак не мог подобрать слова, чтобы не обидеть женщину. Та, наверное, догадалась, что смущает его, и невесело улыбнулась:

— Ты хочешь сказать, как я могла столько байстрюков наплодить?

— Нет, я хотел спросить об их отце...

— Этих отцов у меня трое было. От первого двое детей осталось. Пропал он у меня в тридцать пятом.

— Как пропал? — не понял Купрейчик. — Сбежал?

— Нет, не сбежал... Просто пропал, и все... Однажды не пришел с работы домой... как в воду канул.

Купрейчик понял, что Жовель что-то недоговаривает, и не стал допытываться. А она после непродолжительного молчания снова заговорила:

— В начале тридцать шестого вышла замуж за другого человека. Красавец, а не мужчина. Родила я от него троих детей, а он вором оказался. Посадили, а через три месяца сбежать вздумал, так его и подстрелили. В конце тридцать девятого вышла в третий раз замуж. — Жовель посмотрела в глаза Купрейчику. — Спросишь, зачем сделала это? Детей же кормить надо было, а Антон человек степенный и толковый был. Жена его первая померла, а двое взрослых сыновей уже были женатые, своих детей имели и жили в другом городе. Не знаю, чем я ему понравилась, но женился он на мне, не посмотрел, что пятеро детей. Кто знает, человек он мягкий был, может, пожалел меня, поэтому и женился. Родила я ему шестого, а когда война началась, в октябре сорок первого, появился и седьмой. Муж тогда на фронте, конечно, был. И только когда наши освободили Минск, узнала я о его судьбе. Зашел в июле сорок четвертого ко мне сержант, который с Антоном воевал. Он рассказал, что дружили они и что Антон погиб под Витебском. Отдал он портсигар, фотокарточку Антона, где мы с ним еще до войны вдвоем сфотографировались, а сам пошел дальше воевать. А что мне делать? Поохала, поплакала, а жить-то надо, поесть семи ртам — дай несколько раз в день, одень всех... Но видишь, живу!

Купрейчик, сам не зная зачем, спросил:

— Сколько вам лет?

— Через год пятьдесят будет. Что удивляешься? Старухой стала? Нелегко при такой жизни молодой выглядеть, такую ораву одной воспитывать.

Купрейчик сочувственно молчал. А Жовель, как бы спохватившись, спросила:

— А что ты меня о Вовке не спрашиваешь?

— Мне вчера показалось, что вы не хотите о нем говорить.

— Да, не хочу. Я вообще ни о ком не хочу ничего говорить. Но, скажу тебе по правде, понравился ты мне, тронул мое сердце своим участием. Значит, думаешь не только о том, чтобы кому-то солнечную камеру предоставить. — Она неожиданно засмеялась своим необычным смехом. — Надо же такое придумать — лекарства принести. Ну ты, парень, хоть и милиционер, но хват, ничего не скажешь! А, ладно, — решительно махнула рукой Жовель, — слушай, все, что знаю, скажу! Не думай, что я ничего не понимаю. Запомни фамилию: Драбуш. Живет по Старовиленской, звать Мишкой. Он и есть дружок этого Вовки. До войны сидел два или три раза. Последний срок не отсидел — немцы пришли. Вот он — хлюст! Не то что я — Маня, которая сама ничего не украла, а если кто из детей сопрет булочку в магазине, то это не значит, что они вырастут ворами. Они у меня знают, что я им все, что могу, отдаю и не дай бог им ослушаться!

— Мария Григорьевна, Драбуш с Коруновым давно подружились?

— А черт их знает, но знакомы они давно.

— Вовка знает о продавце пива?

— Леве? А кто не знает? Конечно, знает. Я сама у Левы не раз видела этого Володьку.

— Он живет у Драбуша?

— Нет. Драбуш не такой дурак, чтобы зэка у себя в доме держать, он не фраер. Говорят, что Вовка живет у одного из его друзей, а вот у кого — хоть убей, не знаю. — Она повернулась к дверям и громко позвала: — Толька, а Толька, иди сюда!

Из соседней комнаты вышел уже знакомый Купрейчику парень. Капитан подумал: «Дети от разных отцов, а как похожи между собой. Все в мать пошли».

— Толя, ты Вовку, дружка Драбуша, знаешь?

— Того, что лицо в угрях? Ага, знаю. Он раньше к Драбушу приходил, но уже недели две как не появляется у него.

— А ты откуда знаешь, появляется он или не появляется? — спросил капитан.

Парень хмуро взглянул на Купрейчика и сказал:

— А я у него дома часто бываю.

— Зачем?

— В гости хожу...

Парень еще что-то хотел сказать, но его перебила мать:

— Ты как разговариваешь с человеком?

— «Как-как»? Нормально.

— Иди вон отсюда, смойся с моих глаз, паршивец!

Парень повернулся и молча вышел.

— Толя дружит с сыном Драбуша и часто бывает у них.

— А он не скажет этому Драбушу о нашем разговоре?

— Не беспокойся, могила. Чего-чего, а молчать все мои дети умеют.

— Работает ли Вовка, вы не знаете?

— Нет, не интересовалась.

— Мария Григорьевна, вот вы говорили, что Драбуш не будет у себя дома зэка держать. Вы считаете, что Вовка был судим?

— Конечно, здесь и сомневаться нечего. Я же говорю, по-моему, они вместе и срок тянули. Они и во время войны друг дружки держались. Даже когда Красная Армия пришла, они же и от фронта вместе увильнули. Правда, Драбушу это труда не составляло: хромает на одну ногу, а вот как Вовке удалось это сделать, не знаю. Вы бы его послушали, у него же законченный блатной жаргон.

— Как мне убедить Драбуша сказать, где найти Вовку? — словно рассуждая с самим собой, задумчиво проговорил Купрейчик.

— Ох, не знаю. Ему легче руку отдать отрубить, чем блатняка-кореша выдать. Уж больно он за свою репутацию среди таких же, как сам, боится. К нему с лекарством не подойдешь и на козе не подъедешь. Ты человек образованный, небось, специальную там науку проходил, вот и думай теперь. Запомни, Мишка только одного боится: оказаться стукачом среди блатных...

Вскоре Купрейчик, поблагодарив Жовель, попрощался с ней и сразу же направился в отделение.

Мочалов был на месте, и капитан рассказал ему обо всем.

Начальник отделения посмотрел на него и задумчиво потер подбородок:

— Уцепились мы за ниточку, но когда вытянем Корунова — трудно сказать. А у меня, Леша, сердце болит, когда подумаю, что в любой момент могут эти сволочи новое преступление совершить, даже убить кого-нибудь.

— Здесь надо разумно действовать.

— Да, это я понимаю. Но все равно, прошу тебя как можно ускорь дело.

— Хорошо. У меня к тебе, Петя, просьба. Подумай, как можно Жовель помочь. Судьба у нее нелегкая, да и детей жалко.

— Ты прав. Я понимаю, сегодня же поговорю с кем надо.

— Ну вот и отлично. — Купрейчик встал. — А я пошел думать и искать к этому Драбушу подход. Знаешь, я его еще в глаза не видел, но чую, что с этим гусем повозиться придется.

Капитан пошел разыскивать Новикова, которому поручил вызвать на следующий день продавца пива...

Новиков доставил Мулера в отделение и сразу же пригласил его в кабинет начальника. Там находились Мочалов и Купрейчик.

Петр Петрович предложил Мулеру стул, назвал себя и сразу перешел к делу:

— Лев Абрамович, однажды вы уже нам помогли, помогите нам еще раз.

— Я готов. Я постараюсь.

— Вот и хорошо. Тогда слушайте...

14 СЛАВИН

Жизнь шла своим чередом. За осенью пришла зима, снежная, вьюжная и злая.

Славин в свободное время долгими зимними вечерами много читал. Но однажды вечером Владимир к книгам даже не притронулся. Натопив печь, он лег на диван и несколько раз перечитывал письма от матери и Риты. Так уж получилось, что в один день он получил оба письма. Мать писала о домашних делах, сообщала, что ее приглашали к следователю и она давала показания о Латаниной, которую наконец-то задержали. Прочитав об этом, Славин оторвался от письма и улыбнулся. Он вспомнил, как его вызвал к себе Алтынин и торжественно объявил, что приказом начальника областного управления ему — лейтенанту милиции Славину — за бдительность и оперативную смекалку, проявленные при изобличении предателя Родины, активной пособницы гестапо Латаниной, объявлена благодарность.

Оказалось, что она, выполняя задание гестаповцев, по документам погибшей в концлагере Сыроежной, выдала себя за медсестру, проникла в медсанбат одного из советских воинских соединений, где и продержалась до конца войны. Затем настало для нее тревожное время, встала проблема — что делать дальше? Ехать в Минск нельзя, опознают в лицо многие минчане. Слишком уж открыто, особенно на первых порах, она действовала. Тогда расплаты не миновать. Латанина хорошо помнила и приказ своего шефа во что бы то ни стало уйти после войны в тихую заводь, обосноваться и жить подальше от Минска. Когда понадобится, ее найдут и передадут привет от шефа. Правда, в то, что ее найдут, она не верила, так же как и не верила в то, что ее бывший гестаповский шеф выживет. И вот она в Сибири. Пользуясь правами участницы Великой Отечественной войны, устроилась туда, куда ей захотелось, и считала себя в полной безопасности...

Владимир, отгоняя от себя воспоминания о Латаниной, взял письмо Риты и снова с радостным волнением начал читать: «Милый, если бы ты знал, как я соскучилась! Считаю дни, когда увижу тебя. Вчера была у начальника поликлиники. Напомнила ему, что он уже давно обещал отпустить меня. Я даже не выдержала и заплакала, начальник сжалился надо мной и обещал, что скоро к нам в поликлинику прибудет пополнение и он меня сразу отпустит. Так что, дорогой мой, осталось, я думаю, немного. Выдержишь?»

Владимир улыбнулся, представляя, как изменится квартира с приездом Риты. Парень так замечтался, что не обратил внимания на стук в дверь. Стук повторился. Владимир, набросив шубу, вышел в сени и открыл дверь. Возле нее стоял дежурный:

— Слушай, Владимир Михайлович, опять твоего подопечного Мартова доставили. Может, поговоришь с ним, разберешься?

Лейтенант заметил, что дежурные, пользуясь тем, что он жил рядом, часто просили его разобраться с кем-нибудь, хоть могли и сами принять решение. Он не обижался, было даже приятно, что в нем нуждаются. Владимир спросил:

— Что он опять натворил?

— Да снова тещу и жену погонял.

— Вот человек, обещал мне, что и пальцем больше не тронет их! Хорошо, я сейчас приду.

В дежурной комнате сидел Мартов. Увидев Славина он вскочил и скороговоркой начал:

— Владимир Михайлович, честное слово, я не трогал их! Просто так получилось, я вам сейчас все объясню.

После того случая, когда в кузове машины Мартова обнаружили труп, а Славин в короткий срок отыскал настоящего виновника и снял подозрения с Мартова, авторитет оперуполномоченного в глазах шофера заметно вырос. И, когда однажды Славин пригласил к себе Мартова, шофер в доверительной беседе обещал исправиться и изменить свое поведение. Но вот опять Мартов в отделении милиции.

— Понимаете, я после нашей беседы... после этого случая с убитым решил твердо: пить буду только в меру и охоты на жену и тещу больше устраивать не стану. И все шло, как я решил. Даже бабы диву давались. И вот в прошлое воскресенье я лег на кровать в своей комнате и заснул. Разбудил меня какой-то шум. Прислушался, а это к теще и жене соседка пришла. Скажу я вам, препаршивая она баба, ко всем со своими советами суется. Слышу, что теща и жена меня хвалить начали: «Немного лучше стал, не дерется и выпивает меньше». А соседка, зараза старая, говорит: «Бабоньки, я вам давно хотела дать верный совет, как совсем вылечить его от пьянства». Тут мои давай просить, чтобы сказала свой рецепт. Та говорит: «Купите бутылку водки, отлейте от нее стакан, а в бутылку собачьей мочи налейте и дайте ему стакан этой смеси. Гарантирую вам: после этого он на водку и смотреть не будет».

Слышу, мои заинтересовались и стали думать, где им добыть собачьей мочи. Я хотел встать, взять эту соседку за шиворот и вытряхнуть ее из дома да заодно и своих под кровать загнать. Но передумал и решил проучить баб. С того момента стал я следить за тещей и женой. Во вторник теща вечером мне, как бы между прочим, говорит, что купила корень женьшеня и настаивает его в водке. Я, конечно, и виду не показал, что знаю о их замысле, какой собаке этот корень принадлежит, а только тихонько обыск в доме произвел и нашел в чулане, под перевернутым ведром, на полу это «зелье». Купил бутылку водки, налил туда для цвета немножко чайной заварки и подменил ту бутылку, а сам жду. И вот сегодня прихожу я с работы, отпустили меня на час раньше, завтра в рейс, а теща таким елейным голосом, чтоб ей этот корень поперек горла стал, говорит: «Зятек, выпей стаканчик водочки, настоенной на женьшеневом корне. У тебя аппетит будет лучше». Ну я и говорю: «Раз угощаете от души, то не откажусь». Теща зыркнула на жену и отвечает: «От души, зятек, от души!» А сама шась в чулан и приносит бутылку. Налила мне стакан, я выпил и за суп взялся, а сам краешком глаза за ними слежу, а они на меня таращатся, ждут, значит, что со мной сейчас случится. Съел я суп, второе к себе придвинул, а женка мне и предлагает: «Может, еще выпьешь?» — «Не откажусь», — отвечаю.

Выпил я второй стакан, теща на женку, а женка на тещу глазами стреляют. Съел я второе и, уже не спрашивая, сам вылил в стакан остальную водку и вместо компота запил обед. После этого я вытер губы и как гавкнул на баб. У тех очи на лоб полезли, а я думаю: «Сейчас я вам покажу собачью мочу!» Встал на четвереньки и давай на них лаять. Жена включила четвертую скорость и — шась из комнаты. Слышу, как дверь наружная хлопнула, значит, и в кухне не задержалась. Смотрю, и теща боком вдоль стенки хочет к дверям добраться, собирается деру дать. Схватил я зубами за низ ее халата и, стоя на четвереньках, по-собачьи, начал трепать его и рычать при этом. Теща меня почти через всю комнату протащила, будто за ней черти гнались, вырвалась, оставив у меня в зубах кусок подола халата, и вслед за женкой на улицу торпедой понеслась.

Ну, я сел себе на диван и хохочу, а тут ваши работники приезжают, взяли меня за шиворот и сюда привезли. А за что, я вас спрашиваю? Ну выпил — это факт! Но не бил же я их, не бил!

И Мартов, опустив голову, горестно замолчал. Славина душил смех, он не сдержался и захохотал. Успокоившись, подошел к Мартову и положил на его плечо руку.

— Иди домой, Леонид Степанович, только больше не рви на них одежду, хватит с них и этого. Ну, а что касается водки, то мой совет — отвыкай. Ты же шофер и хорошо должен знать, до чего может довести пьянка.

Мартов поднялся и, тихо сказав «спасибо», вышел из кабинета.

Приключение Мартова Славин своим друзьям и коллегам рассказывал как занимательный анекдот.

15 ДРАБУШ

На Комаровском рынке была обычная воскресная толчея. Кто-то что-то продавал, кто-то покупал, а кое-кто просто так, из праздного любопытства, толкался среди людей, приглядывался к товару, глазел на покупателей, заводил от нечего делать разговоры о погоде, о ценах.

Большая толпа собралась вокруг огромного автомобиля-самосвала. Это был один из автомобилей первой серии Минского автозавода. Люди с любопытством рассматривали новинку. Трогали свежевыкрашенные кабину и крылья, расспрашивали молодого водителя о мощности двигателя, скорости, грузоподъемности. Водитель, явно польщенный вниманием и уважением, отвечал солидно, негромко, заставляя людей напрягать слух. Немало людей толпилось и там, где была «барахолка». Здесь торговали чем угодно: от ржавых настенных, давно не работающих часов до резиновых сапог и вязаных кофт. Большое оживление было в конных рядах, где шла торговля и продуктами и скотом.

Молодого мужчину, одетого в черный ватник, брюки из «чертовой кожи», заправленные в кирзовые сапоги, и темную шапку, которая скрывала наголо стриженную голову, заинтересовала сцена, разыгравшаяся в конных рядах.

Пожилой мужчина в большом тулупе, совсем недавно подогретый вином, бутылка от которого валялась на чуть припорошенной снегом земле, стоял на телеге во весь рост и, опершись на согнутый кнут, кричал:

— А ну, подходи, продается свинья, если присмотреться, то не свинья, а королева, да и стоит недорого.

Проходящая вместе с мужем женщина озорно крикнула:

— А ты что делать будешь, если королеву продашь? — И, чувствуя одобрительную поддержку толпящихся вокруг людей, добавила: — Ты бы поменьше языком молол, а то я уверена, что если еще бутылку оприходуешь, так сам в такого же короля превратишься.

Вокруг захохотали. Мужчина гневно глянул на женщину и крикнул:

— Ну, ты, проваливай! Как я посмотрю, ты свою лошадь уже продала, а хвост вместо языка себе оставила.

Но женщина, видно, из боевых попалась, она повернулась и дерзко ответила:

— Не горюй, мужик, и тебе, когда продашь свинью, хвост останется.

Муж подтолкнул ее в спину:

— Ну ладно, хватит! Топай дальше!

Посрамленный мужчина на возу крикнул мужу:

— Ну и женку ты себе подобрал, язык как бритва.

— А что, тебе она не нравится? — разозлился муж.

— Кто, твоя жена? Нет, почему же, — он многозначительно оглядел фигуру женщины и ответил: — Нравится.

— Ну, тогда дарю! — великодушно махнул рукой муж и не оборачиваясь, под хохот толпы, пошел прочь от жены. Та быстро засеменила за ним.

— Ну, что ты, Степан, я же пошутила...

Мужчина в ватнике весело смеялся вместе со всеми. Но если бы наблюдательный человек следил за ним, то заметил бы, что мужчина неотступно следует за припадающим на правую ногу человеком средних лет. Даже когда он слушал перепалку между продавцом свиньи и бойкой на язык женщиной и смеялся, его глаза неотступно следили за хромым мужчиной.

Хромой тоже с интересом прислушивался к разговору, а затем, пробираясь через толпу, направился к выходу из базара. Мужчина последовал за ним. Он явно чего-то выжидал. Так оно и было в самом деле. Человек, который прихрамывал на правую ногу, был Драбуш, а шел за ним Купрейчик. Алексей внимательно искал глазами Мулера.

Накануне Купрейчик предложил свой план Мочалову, и тот, подумав, сказал: «Рискованно, но смысл есть. Добро!» Днем Алексей побывал в парикмахерской и вечером предстал стриженным наголо перед женой. Надя всплеснула руками:

— Леша, что ты наделал? Посмотри в зеркало, на кого ты похож!

— А что, ничего парень получился, — бодрился он и, увидев в глазах Нади еле скрываемые искорки смеха, добавил: — Посмотрю, как моя жена будет любить такого.

— Жена-то тебя и такого любить будет, — засмеялась Надя, — но прошу тебя, не пугай сына. По крайней мере, Леша, перед сном ты к нему не подходи! — Она хотела сделать сердитое лицо, но это у нее не получилось, и Надя, расхохотавшись, обхватила мужа за шею...

И вот недалеко от выхода из базара появился Мулер. Это соответствовало плану, и капитан, обогнав Драбуша, на его глазах схватил Мулера за отворот пальто:

— А, попался, падла! Гони должок, или я из тебя его вместе с потрохами вытрясу.

Мулер тоже играл хорошо. Он сделал испуганные глаза и, словно желая позвать кого-либо на помощь, завертел головой. Драбуш тут же подскочил к ним и схватил за руку Купрейчика:

— А ну, отвали от старика! Чего прицепился?

Купрейчик повернулся к Драбушу и зло бросил:

— Ты, кореш, не вмешивайся! Здесь у нас свой, «дружеский» разговор идет, и я не переношу, когда появляется третий.

Левая рука Купрейчика угрожающе опустилась в карман брюк, но ее перехватил Мулер.

— Бросьте дурачиться, хлопцы! И сами не заметите, как в милиции окажетесь! Не видели разве, сколько на базаре мильтонов? Отойдем в сторону, разберемся. — Они вышли за ворота и стали в сторонке от дороги. Мулер повернулся к Купрейчику:

— Не обижайся, хлопец. Пойдем со мной, деньги у меня в ларьке, там и рассчитаемся. — Затем старик посмотрел на Драбуша: — Ты молодец, Миша, помог мне, спасибо. Понимаешь, встретились три дня назад с этим хлопцем здесь, на базаре, предложил мне купить у него кое-что. Я купил, но не хватило полторы тысячи рублей, и мы договорились, что к вечеру встретимся и я верну должок...

— Подожди, подожди, — перебил его Алексей и повернулся к Драбушу, словно призывая его быть судьей: — Понимаешь, он мне в залог часы оставил. Вот посмотри, — Купрейчик достал из кармана ватника карманные часы, — сказал, что они стоят прилично. Сам же на встречу не пришел, а когда я спросил у часового мастера, сколько они стоят, так тот хохотал надо мной и сказал, что это обыкновенная штамповка. Знаешь, кореш, какая обида взяла. Думаю, за что меня какой-то старикан в лапти обувает. Я прошел огни, воды и медные трубы, а тут на тебе, дед, который дышит на ладан, меня, как последнего фраера, с носом оставляет. Вот и начал я ходить сюда каждый день, его искать, и, как видишь, нашел.

— Ладно, парень, — миролюбиво проговорил Мулер, — пойдем ко мне в ларек, с меня бутылка, там и рассчитаемся.

После этого Мулер повернулся к Драбушу:

— Миша, пойдем с нами. Я хочу и тебя угостить.

По тону и выражению лица Мулера Драбуш понял, что тот боится остаться один на один с этим человеком. Оправдался и еще один расчет Купрейчика. Драбуш явно заинтересовался им: он не раз пытливо осматривал его и, конечно, обратил внимание и на стриженую голову и на его «зэковскую» одежду. Драбуш согласился и шагая рядом с Купрейчиком, спросил:

— Что, откинулся только?

Алексей настороженно взглянул на него:

— А тебе что до этого?

— Да ты не бойсь, я — свой. Сам не раз хлебал похлебку и хорошо знаю, что такое параша...

— Бывают и наши ихними, — хмуро бросил Алексей и шагнул в открытую Мулером дверь ларька.

Мулер сразу же закрыл на крючок дверь, зашел за прилавок и поставил на него бутылку водки:

— Вот, только закусить у меня нечем.

— Ничего, — успокоил Драбуш и, намекая на пиво, сказал: — Прицепом запьем.

Дальше все шло так же по плану. Купрейчик намекнул, что он бежал из мест заключения, Драбуш поверил и сам предложил помощь.

— К себе домой взять не могу, — уже заплетающимся языком говорил он, — мильтоны, особенно участковый, в любой момент завалить в хату могут. Но ты не дрейфь, у меня есть у кого тебя поселить. У меня знаешь сколько друзей?

— Откуда мне знать? — пьяно ответил Купрейчик и добавил: — Мне надоело по старым подвалам и чердакам лазить. Уже почти неделю как не брился, видишь, вся рожа заросла.

— Ничего, побреем, — уверенно заявил Драбуш, — а жить теперь будешь рядом с баней, так что и помоешься.

— В баню мне нельзя, опасно...

— Да брось ты, у меня там тоже свой человек имеется. Так что и в баню сходим, и вообще ты мне понравился, — Драбуш дружески хлопнул Купрейчика по плечу и тут, вспомнив, что не знает его имени, спросил: — Кстати, как тебя звать?

— Лешкой зови.

— А я — Мишка. Так вот, значит, Леха, раз ты мне понравился, то, значит, подружимся и будем корешами. Идет?

— Идет...

Вскоре они, оставив Мулера в ларьке, вышли на улицу. Все вокруг изменилось. Снег за полтора часа засыпал улицы, руины и крыши домов белым одеялом.

Шли довольно долго. Сначала по Советской, затем — вышли на Сторожовскую и, наконец, вошли во двор небольшого двухэтажного дома, расположенного недалеко от бани. Драбуш постучал в грязное окно. С той стороны кто-то отодвинул занавеску и выглянул. Купрейчик не успел рассмотреть лицо.

В коридоре послышался шум, и дверь распахнулась. Алексей увидел женщину. Она хмуро ответила на приветствие и молча посторонилась, пропуская гостей в квартиру. Алексей слышал, как закрылась дверь и женщина задвинула засов.

Они вошли в комнату. У печи стоял мужчина. Купрейчик взглянул на него и чуть не вскрикнул: перед ним был Корунов. Угреватое лицо, злые, настороженные глаза. В руках он держал топор. Корунов перевел тяжелый взгляд на Драбуша и глухо спросил:

— Зачем ты сюда лягавого привел?

16 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Славин три дня находился на семинаре-совещании сотрудников уголовного розыска, проходившем в областном центре.

Начальник управления, подводя итоги семинара, в числе лучших сотрудников назвал и фамилию Славина. А потом его вызвали на сцену, и начальник управления под аплодисменты всего зала вручил ему часы.

Счастливый и растерянный, Славин вернулся на место. Сидевший рядом Лагута толкнул друга локтем:

— С тебя причитается!

— Сейчас или можно позже?

— До окончания совещания потерплю, ну, а пока поздравляю! Рад за тебя!

Лагута не кривил душой. За короткое время, которое они работали вместе, он привязался к энергичному и скромному пареньку. Его по-настоящему взволновала судьба Славина. Парню еще только двадцать два, а повидать ему уже довелось многое.

Капитан тайком от Славина несколько раз беседовал с Алтыниным, убеждая его, чтобы тот похлопотал перед начальством о переводе лейтенанта в Минск.

После совещания, когда Славин и Лагута уже оделись и шли по коридору к выходу, им повстречался начальник управления.

Полковник улыбнулся:

— Как дела, лейтенант?

— Нормально, товарищ полковник, работаем.

— Это-то я вижу. В Белоруссию не тянет?

— Кого же домой не тянет, товарищ полковник? Тянет, но я же вижу, что и здесь работать надо.

— Да, это вы правильно заметили, работы и здесь хватает. Мы вам сегодня направили ориентировку. С мест лишения свободы бежал опасный преступник — Солох Гришка. Всю войну просидел и вот, на тебе, вместе с дружком сбежал.

Лагута встрепенулся:

— Это тот, что за убийство в тридцать девятом был осужден, сын кулака?

— Он самый! Приедете к себе и беритесь за его связи. Тайгу он, конечно, знает хорошо, но наверняка к родным местам потянет. Отец его жив, значит, Гришка и на его помощь рассчитывает.

Лагута пояснил:

— Мне об этой семейке Егор Егорович неоднократно рассказывал. Почти все их родственнички в бандах хаживали. Правда, многие так к родному крову и не вернулись. — Он повернулся к Славину и чуть заметно улыбнулся. — Ну вот, паря, и пригодится тебе твой партизанский опыт, придется нам по тайге за этим шатуном погойсать. Товарищ полковник, с кем он сбежал?

— С Мельниковым Романом Сергеевичем, осужденным в сорок шестом за соучастие в убийстве к двадцати пяти годам. В ориентировке все данные на обоих имеются, так что как прибудете в Марьянск, придется сразу же на их розыск переключиться. Для вас это, пожалуй, сейчас самая важная задача. Я звонил утром Алтынину и сказал, что, если нужна будет помощь, людей мы дадим. С этим зверьем шутить нельзя, им терять сейчас нечего.

С тревогой в душе покинули Лагута и Славин Кемерово. Они торопились в Марьянск.

На следующий день в отделение поступил сигнал о том, что Солоха и Мельникова видели в тридцати километрах от села, где жил старый Солох. Гришку опознал один из местных жителей, который вместе с другими рабочими лесозаготовительного участка ехал на грузовике по таежной дороге. Машину остановили двое мужчин и расспрашивали шофера, как добраться до села Становое, где жил отец Гришки.

Алтынин пригласил к себе в кабинет Лагуту и Славина.

— Пока вы шли сюда, я хотел приказать, чтобы оба отправлялись немедля в Становое и занялись этим делом. Но теперь подумал, а кто же здесь останется? У нас висит не раскрытой кража автопокрышек на базе, неизвестно, кто парня ножом пырнул на танцах. Отпустить вас обоих — значит остаться без оперативника, который мог бы всю поступающую в отдел информацию обобщать и проверять.

— А что тут гадать, я и поеду, — горячо заявил Лагута. Но Славин его перебил:

— Егор Егорович, разрешите я поеду. Места здешние я уже изучил, ну а по лесу еще в войну ходить научился.

Алтынин некоторое время молчал, взвешивая все «за» и «против», а затем решительно хлопнул по столу:

— Хорошо, поедут Славин и Симоха. Возьмите автомат. Прихватите продовольствие, фонари, патроны и все прочее, в общем, продумайте тщательно, что вам может пригодиться. Поедете верхом на лошадях. Это, пожалуй, сейчас самый лучший способ передвижения. Жду вас через час с предложениями.

Славин и Лагута направились к себе. По дороге позвали Симоху, который находился в дежурной комнате. Потом втроем сидели в кабинете и продумывали каждую мелочь.

Через час Славин и Симоха постучались в кабинет начальника. Алтынин был один, увидев входивших подчиненных, улыбнулся:

— Ну что, продумали свою командировку?

— Так точно, — ответил Славин и начал рассказывать, что они решили.

Алтынин удивился, что хотят ехать не верхом на лошадях, а на обыкновенных дровнях, запряженных парой лошадей.

Славин пояснил:

— Во-первых, это поможет нам сойти за местных жителей, во-вторых, автомат спрятать от посторонних глаз и, в-третьих, взять с собой все, что нужно, в санях места для всего хватит.

Алтынин слушал Славина, потихоньку теребя рукой бороду, и, когда лейтенант замолчал, сказал:

— Да, наверное, ты прав. Ну что же, запрягайте лошадей и — в путь. Дорога вам длинная предстоит. Участкового в Становом я уже предупредил о преступниках. Он вам поможет.

После этого майор вручил Славину и Симохе фотографии разыскиваемых и тщательно проинструктировал их. Через час они тронулись в путь.

Когда Славин убеждал начальника, чтобы тот разрешил именно ему выехать в Становое, то немного покривил душой, доказывая, что он уже хорошо знает район. Поэтому с собой лейтенант прихватил карту. Сержант Симоха смеялся:

— Ты ее запрячь подальше, я ведь по здешним местам могу с завязанными глазами ходить.

Славин, не отвечая, внимательно вглядывался в карту. Шло время. Они постепенно углублялись в лес. Дорога пока была укатанной и ровной.

Славин полулежал на мягкой копне сена, укутавшись в большой тулуп. Лошадьми правил Симоха. Он, сидя впереди, неторопливо рассказывал другу, как он объяснил жене свою командировку:

— Сколько лет вместе, а жена все не привыкла к моим отъездам. Как пришел с фронта, она еще больше стала бояться за меня. — Он улыбнулся, очевидно, представив лицо жены, и продолжал: — Как услышала, что уезжаю, сразу же глаза круглыми стали, губы задрожали. Сколько раз я ей говорил: «Не бойся, если меня на фронте не убили, так в мирное время жить буду». А она мне в ответ: «Дважды и на фронте тебя пули находили, и то, что жив остался, — божья воля!» Я ей, конечно, объясняю, что никакого бога нет, а она все равно в сверхъестественную силу верит. Дети над ней подшучивают. Вовка, старший мой, ему одиннадцать, пришел как-то из школы и давай травить, что видел, как из колодца ведро выскочило и воду у сруба выплеснуло. А моя сразу же на меня своими голубыми глазами уставилась. Ну, я этому огольцу подзатыльник, конечно: «Хватит мать разыгрывать, мал еще!» Нет, скажу я тебе, Володя, хорошая у меня жена.

— Это я вижу, — улыбнулся Славин, — не успели и пяток километров от дома отъехать, а ты уже загрустил по ней.

— Посмотрю я на тебя, когда ты женишься, — добродушно отмахнулся Симоха, но тему разговора переменил. — Скоро свернем с большака, там дорога похуже будет, по ней только лесовозы и тракторы ходят, колея глубокая, да и лес поглуше пойдет, в том краю от жилья до жилья человеческого можно и за несколько суток не дойти.

— Где на ночлег остановимся?

— Думаю, на бывшей стоянке лесозаготовителей. Они года три назад ушли оттуда, но дом и сарай не разбирали.

— А не могут Солох с Мельниковым там скрываться?

— Могут, конечно. В тайге таких домишек немало найдется, они в любом могут остановиться. Вот я все думаю, но никак понять не могу: в ориентировке сказано, что они двух часовых убили и карабины забрали, а люди, у которых они дорогу на Становое спрашивали, утверждают, что без оружия они были. И, конечно, меня интересует и другое: Гришка местный, все время по тайге шастает и вдруг с пути сбился, дорогу к родному дому не нашел — потеха!

— Не удивляйся, Андрей. Пока его не было, многое изменилось. Новые селения построены, и сотни новых дорог появилось, мог и сбиться с пути Гришка, ну, а что касается оружия, то не дураки они, чтобы днем на дорогу с карабинами выходить. Наверняка в кустах оставили и к машине с пустыми руками вышли. Ты вот лучше как старожил этих мест расскажи мне о Солохе.

— Отец — крупный кулак, все время мутил воду. Всех троих сыновей настроил против советской власти. Двое старших так и погибли, ничего на свете не увидев, а этот на некоторое время притих, притаился. Но бандит есть бандит. За два года до начала войны, это в тридцать девятом было, вместе со своим дружком убийство совершил.

Лошади бежали быстро, и вскоре они повернули налево. Позади остался большак, впереди была узенькая лесная дорога, вся избитая рытвинами и колдобинами, которые так и не смог прикрыть снег.

День уже клонился к вечеру, и Славин начал беспокоиться, успеют ли они дотемна добраться до брошенной стоянки. Тревожила мысль, что дом могли снести и тогда придется ночевать прямо в тайге на таком морозе. Наверное, об этом же подумал и сержант. Он все чаще понукивал лошадей. Тревожная тишина стояла среди огромных, засыпанных пушистым снегом деревьев. Славину стало не по себе. Лейтенант невольно притронулся локтем к боку, где под полушубком был спрятан ТТ.

Вскоре стемнело. Славин в душе уже считал, что они так и не найдут стоянку.

— Приехали! — неожиданно громко сказал Симоха и показал рукой в темноту: — Вон и наша гостиница.

Владимир ничего рассмотреть не мог и только спросил:

— А как к ней добраться?

— Лошади впереди, за ними — сани, ну а мы следом в роли толкачей, — весело ответил Симоха, соскочил с саней и тут же ойкнул: — Ух, черт, ноги затекли!

Они прямо по целине, утопая по пояс в снегу, пробрались к небольшому, сложенному из бревен дому. Славин осветил его карманным фонариком и увидел, что окна забиты накрест тонкими жердями, но стекла целы. Подошли к дверям. Замка нет, вместо него в дужке железной скобы торчала щепка.

Прежде чем войти, Симоха, подсвечивая себе фонариком под ноги, обошел дом вокруг.

— Ты чего кругами стал ходить или ноги разминаешь? — спросил Славин.

— Нет, браток, ноги уже отошли у меня. Я проверил, нету ли у дома следов, — ответил Симоха и ногой начал отгребать снег от дверей.

Славин удивился, увидев, что в большой комнате был порядок: стол из грубо сколоченных досок, две скамьи, в дальнем углу сделанная из железной бочки печь — «буржуйка», возле нее аккуратно сложены дрова. У стен стояли четыре самодельных топчана.

Симоха развернул находившийся на столе какой-то сверток, и Славин удивился еще больше:

— Что, лампа? А керосин есть?

— Конечно. Закон тайги. Уходишь из дома хоть и навсегда, а оставь в нем все, что может заблудившемуся человеку пригодиться.

Сержант чиркнул спичкой и зажег лампу. В комнате стало веселее. Симоха сказал:

— Пойдем лошадьми займемся, а затем печь затопим, поужинаем и на боковую.

Они вышли наружу. Симоха, который во время обхода дома уже сообразил, как удобнее добраться к сараю, позвал лейтенанта за собой. Они отгребли снег от дверей сарая и открыли их. Внутри в углу лежала копна сена, и Симоха удовлетворенно заметил:

— Ну вот, видишь? Бывшие хозяева, конечно, и о лошадях не забыли.

Они распрягли лошадей, завели их в сарай, дали овса. Сани остались стоять у дома. Славин и Симоха забрали с них тулупы, мешок с провизией, автомат и боеприпасы, придавили сено сверху жердями, чтобы ветер не растрепал его, и вошли в дом.

Симоха быстро разжег печь, и вскоре в комнате стало тепло и уютно. Они наскоро поужинали и, экономя керосин, погасили лампу.

17 КОРУНОВ

Купрейчика прошиб холодный пот. «Неужели он знает меня? — пронзила его мысль, но тут же приказал себе: — Спокойно, держи себя в руках!» Стараясь не терять своего «пьяного» вида, повернулся к Драбушу:

— Миша, скажи этой гончей, что я таких шуток не терплю.

Драбуш шагнул к Корунову:

— Не болтай чепухи. Это Лешка, свой кореш. Рванул из-под конвоя. Зря ты так на него, я ведь того, кого не знаю, не приведу.

Но Корунов продолжал сверлить Купрейчика злыми узкими глазами. И столько звериной злобы было в них, что Алексею захотелось кончить весь этот маскарад, выхватить маузер, спрятанный под мышкой, и приказать всем лечь на пол. Но нельзя было делать этого. Сотрудники уголовного розыска многое еще не знали: где хранится похищенное и кто соучастники Корунова. В конце концов, даже прямых и, самое главное, неопровержимых доказательств вины самого Корунова пока не добыто. Алексей спросил у Драбуша:

— Это у него ты меня хотел поселить?

— Нет, нет. Он сам сюда в гости завалил, живет он в другом месте. Раздевайся, Леха, и не обращай внимания на него, мужик он свой, проверенный. Вот только в последнее время дрожать за свою шкуру начал. — Драбуш взглянул на Корунова и улыбнулся: — Ты, Вовка, считаешь, что она с каждым годом дороже становится?

И тут Драбуш вдруг изменился. Его веселый взгляд неожиданно стал злым и колючим, как и у Корунова. Припадая на правую ногу, он еще ближе подошел к Корунову и с угрозой сказал:

— Вовка, ты меня знаешь не первый год, я не люблю, когда со мной так ведут себя. Поэтому предупреждаю, если ты хоть раз еще будешь передо мной так выкобеливаться, то я не ручаюсь за себя и не посмотрю, что ты мне друг! Понял?

Корунов опустил глаза и миролюбиво проворчал:

— Ладно, не заводись. Сам понимаешь, в каком я положении. В каждом новеньком конторского посла вижу.

Корунов подошел к Купрейчику и протянул руку:

— Давай познакомимся. Я — Владимир.

Они пожали друг другу руки. Разговор велся вяло, чувствовались натянутость и настороженность.

Для Купрейчика постепенно прояснялась ситуация. Драбуш привел его в квартиру, где проживали муж и жена. Их квартира состояла из двух небольших комнат и полутемной, с постоянно завешенным окошком кухни. Оказалось, что хозяин ушел в магазин, чтобы отметить приход Корунова. Он пришел скоро. На столе появились две бутылки водки, наспех нарезанная колбаса, лук, сало.

Хозяина звали Иваном. Его лицо заросло рыжей щетиной, и выглядел он наверняка старше своих лет. Добродушный и словоохотливый, он весело улыбался всем, даже незнакомому человеку, и пригласил садиться за стол.

Выпили по полстакана водки. Купрейчику, которому сегодня приходилось пить уже второй раз, было не по себе. «Как бы не опьянеть, — тревожно думал он, выпивая водку, — надо держаться. Может, им только и надо, чтобы напоить меня». Алексей набросился на еду. Вскоре Иван снова наполнил стаканы, и Купрейчику опять пришлось пить «за знакомство» и «за дружбу». Нервное напряжение сказывалось, и капитан пока не опьянел. Правда, он как бы между прочим сказал, что они с Драбушем уже выпили, и делал вид, что быстро пьянеет. Корунов сидел напротив. Он был по-прежнему хмур и неразговорчив. Смотрел настороженно. После очередной рюмки он впервые обратился к Купрейчику:

— Откуда рванул?

— С этапа. В вагоне пол разобрали, а когда со станции состав начал трогаться, мы трое и рванули, остальные побоялись.

— За что срок получил?

— За многое... — Алексей выждал немного и только после этого пояснил: — Пару магазинов взяли, около десятка квартир, с десяток гоп-стопов, в том числе офицера какого-то шилом слегка задел...

Алексей по лицам слушателей видел, что его слова произвели впечатление. Правда, Корунов сохранял прежнее выражение лица, но то, что он продолжал задавать вопросы в более уважительной форме, говорило о многом. Он спросил:

— А где те двое, что рванули с тобой?

— Один сразу двинул на юг, а второй со мной в Минск приехал. Здесь у него должны быть довоенные знакомые. Мы разошлись, но договорились, что будем подваливать с восьми до девяти вечера на вокзал по вторникам, четвергам и субботам.

— Сегодня суббота, чего ты не пошел?

— Еще рано, если захочу, то, может, и пойду.

— А ты сам откуда?

— Как откуда? — переспросил Алексей.

— Родился где?

— На Украине, в Харькове. — И Купрейчик сам неожиданно спросил: — А ты откуда?

— Я? — удивился Корунов. — А зачем это тебе?

— Да чтобы знать, где такие придурки родятся, и эту местность стороной обходить.

— Это зачем же эту местность стороной обходить? — вспылил Корунов. — Может, оттого, что могут распознать, какой человек повстречался?

— Нет, только потому, что из них хорошие следователи получаются. Я ведь на своем веку много таких встречал. Они тоже, как ты сейчас, напротив меня через стол, только без закуски и водяры, сидели и вопросики наводящие «кто?», «откуда?», «что совершили?» задавали.

В перепалку вмешался Драбуш:

— Ладно, хлопцы, завязывайте. Давайте лучше выпьем...

— И засмалим, — поддержал хозяин и протянул Купрейчику пачку с папиросами: — Закуривай, Леха.

Купрейчик молча взял папиросу, размял ее и тут увидел, что Корунов протягивает горящую спичку:

— Закуривай и не заводись. Сам должен понимать, в нашем деле осторожность нужна, как той попадье, когда с монахом батюшке изменяла.

— Ты осторожничай, но мою честь не пятнай, — с горячностью и, делая вид, что опьянел, громко сказал Купрейчик. И тут же понял, что попал в точку. Все сразу, даже жена хозяина, зашумели и начали ругать Корунова. Тот замолчал. Хозяин квартиры, Прутов, поднял наполненный стакан:

— Я предлагаю выпить за нашу дружбу!

Купрейчику пришлось снова пить. Но иного выхода не было, надо было держаться до конца.

Наконец все вышли из-за стола.

К Купрейчику подошел Драбуш.

— Ты, Леха, не обижайся на Вовку. Я его знаю давно, он человек надежный! Пойми его, он уже который год по острию бритвы ходит, в любой момент погореть может. У любого на его месте, при виде нового человека, очко заиграло бы. — Драбуш позвал Корунова. — Вовка, а Вовка, иди сюда.

Подошел хмурый Корунов.

— Чего тебе?

— Нет, ты не дрейфь. Лешка человек что надо, он свой, ей-богу, свой. Я уверен, если вы подружитесь, то польза большая будет, на любое дело запросто можно пойти.

— Да я что... — пробормотал Корунов, — я же просто так, хочу поближе познакомиться, — и он неожиданно протянул руку Купрейчику. — Не обижайся, давай будем корешами.

Купрейчик сделал вид, что он тоже несколько смущен.

— Да я не обижаюсь. — И он пожал протянутую руку.

Мир был восстановлен, и вскоре Алексей и Корунов вели спокойную беседу Корунов обещал своему новому знакомому помочь прижиться в городе и взять его на «дело». Но он тут же намекнул, что, только посмотрев на Алексея в «работе», он будет доверять ему.

Прошел еще час. На дворе было темно. Драбуш и Корунов ушли вместе. Жена хозяина приготовила постель Алексею в соседней комнате Купрейчик прикрыл поплотнее дверь и лег. Наступил момент, когда можно было проанализировать события прошедшего дня Алексей долго лежал в темноте, вспоминая все, что пришлось пережить за день. «Вроде пока все идет нормально, накладок не было, — но тут же вспомнил обещание Корунова взять его на „дело“. — Что же он может мне предложить?»...

Алексей, засыпая, уже в который раз за это время подумал: что ждет его среди этих незнакомых, враждебных ему людей.

А на улице завывал ветер, шел снег. В город пришла настоящая зима...

18 РИТА АЛЕШИНА

Рита Алешина была веселой и симпатичной девушкой. Она жила в общежитии, вместе с ней в комнате жили еще пять девушек. Все они работали в поликлинике, но не только это объединяло и даже роднило их. Так уж случилось, что ни у одной из них не было родителей, и, может, поэтому девушки относились друг к другу с нежностью и любовью.

В этот вечер вместе с Ритой в комнате находилась Валя Терехина. Рита, сидя у стола, стоявшего посередине комнаты, писала письмо Славину. Терехина читала.

Рита написала в письме, чем занималась в последние дни, и задумалась. Сейчас ей предстояло главное — сообщить Владимиру, что она не сможет выехать к нему в мае.

Сегодня ей сказали, что офицерская школа расширяется и раньше июля ее вряд ли отпустят. По дороге в общежитие Рита даже всплакнула от обиды, но в комнату вошла только тогда, когда успокоилась. Девчонки собирались на танцы, но Риту даже не стали приглашать. После того как уехал бывший курсант Славин, она на танцы не ходила.

Рита, так и не придумав, как ей написать о неприятной новости, встала со стула и подошла к большому квадратному зеркалу, висевшему на стене. На нее грустно смотрела высокая кареглазая девушка. Длинные каштановые волосы падали на плечи.

Терехина оторвалась от книги и, глядя на Алешину, сказала:

— Рита, а тебе никто не говорил, что вы со Славиным похожи? Оба высокие, стройные, темноглазые и темноволосые. — Девушка неожиданно рассмеялась. — Ой, Ритка, у тебя сейчас даже выражение лица, как у твоего Вовы, вот здорово!

— Придумала тоже! — отмахнулась Рита и, смутившись, вернулась к столу. — Вот пишу ему, а сама не знаю, как сказать, что к маю не приеду?

— Что, боишься, что разлюбит, другую найдет?

— Да ну тебя! — снова махнула рукой Рита. — Знаю, что не разлюбит. Он у меня серьезный и, кажется, однолюб. Мне просто не хочется его огорчать. Знаешь, какая там в Сибири работа. Вот сидим мы сейчас с тобой в тепле, а он, может, в эту самую минуту на сорокаградусном морозе по тайге мается. — Девушка молчала некоторое время, а затем, решившись, сказала: — Но написать правду я обязана!

И она склонилась над листом бумаги.

А Славин в это время действительно находился в морозной и снежной тайге...

19 КАПИТАН МИЛИЦИИ БУРАВИН

В Становое Славин и Симоха добрались только вечером следующего дня.

Остановились на опушке леса недалеко от села и начали советоваться, ехать ли на лошадях прямо в село или же сначала встретиться с участковым уполномоченным и выяснить обстановку.

Славин остался с лошадьми, а Симоха двинулся к селу. Лейтенант, боясь, что его увидит случайный прохожий, раз за разом запрягал и распрягал лошадей. Этой работой ему пришлось заниматься не менее получаса, прежде чем вернулся Симоха. Он пришел в сопровождении немолодого, одетого в длинную шубу и солдатскую зимнюю шапку мужчины. Это и был участковый уполномоченный.

Он пожал озябшую руку Славина и представился:

— Капитан милиции Буравин. Я уже решил, что, если вы не появитесь до утра, двинусь вам навстречу.

— А куда нам деться, Михаил Яковлевич? Дорогу же знаем, — улыбнулся Симоха.

Но Буравин чуть ворчливо ответил:

— «Куда-куда», а кто его знает куда! Тайга же ведь, а в ней только стоит с пути сбиться, а там и месяц можешь плутать и не выберешься. Знаю я немало таких случаев. Бывало, и местные жители домой не возвращались. А тут пурга, видишь, вот-вот начнется.

Славин удивленно подумал: «На небе звезды можно считать, деревья не шелохнутся, а он о пурге говорит, наверняка хочет припугнуть».

Симоха спросил:

— Как будем в село въезжать? Может, ты, Михаил Яковлевич, садись в сани и поезжай домой, а мы потихоньку следом, чтобы незаметней?

— Чтобы незаметней было, вы садитесь в сани, а я на передок, так и въедем ко мне. Время сейчас позднее, прохожих мало. Для нас главное бабке Насте на глаза не попасться. Вот та, уж верно, своим языком к утру по всему селу разнесет, что к участковому какие-то двое прибыли.

Славин сказал:

— Вам виднее, товарищ капитан, поехали!

Они втроем сели в сани. Застоявшиеся, почуявшие близость жилья лошади довольно резво понесли их к селу.

В доме при свете керосиновой лампы Славин смог рассмотреть участкового. Среднего роста, крепкий, даже коренастый, он выглядел лет на пятьдесят. Крупное морщинистое лицо, темные глаза, большой мясистый нос и чуть выпуклый лоб. Движения Буравина, его походка были спокойными и уверенными. Говорил он тоже спокойно, но голосом человека, который привык, что к его мнению всегда прислушиваются.

Он подождал, пока гости снимут полушубки, и пригласил в комнату. Она была большой и, как показалось Славину, очень уютной. Из боковой двери вышла хозяйка. Она приветливо поздоровалась, и хозяин, приглашая гостей садиться, сказал:

— Я пойду лошадей распрягу, загоню их в сарай. — Он взглянул на жену: — А ты, Варвара Васильевна, готовь ужин. Гости с дороги дальней и проголодались, и промерзли, так что не скупись и в буфет свой заветный загляни, где кое-что согревающее держишь. — И он весело, чуть заметно подмигнул гостям.

Симоха предложил:

— Я тоже пойду помогу.

Но хозяин решительно возразил:

— Не надо. Я возьму в помощники сына. — Он повернулся к дверям, из которых недавно вышла хозяйка, и громко позвал: — Вовка! Набрось что-нибудь на себя, пойдем со мной во двор.

Из комнаты вышел лет тринадцати паренек, поздоровался и сказал:

— А я так зачитался, что даже не услышал, что у нас гости. — Парень почему-то все время смотрел на Славина. Наверное, возраст молодого оперативника привлек его внимание. Он не смущаясь подошел и спросил:

— А какое у вас звание?

— Лейтенант, — чуть улыбнулся Славин.

— А пистолет какой?

— Табельный, — уклончиво ответил Владимир и присел на деревянную лавку.

— Слушайте, покажите, а! — попросил парень и сделал попытку усесться рядом.

Отец шлепнул его по затылку:

— А ну отстань от человека, оружейник нашелся! Пошли во двор.

Хозяйка, заглянув в боковую дверь, позвала младшего сына и пятнадцатилетнюю дочь.

Они втроем начали хлопотать у стола, а Симоха вдруг вспомнил:

— Ой, я же в сене автомат забыл, пойду заберу. — И он направился к дверям, а ему навстречу с автоматом наперевес Вовка.

— Вот это оружие! Вот это я понимаю! С такой штукой и стая волков не страшна, враз всех уложишь.

Симоха взял из его рук автомат.

— А где диск?

— Да, так уж и даст батя с диском, — поник головой парень, — сам сейчас принесет. Дядя, а у вас запасные диски есть?

Симоха не понял, к чему клонит парень, и простодушно признался:

— Конечно, есть, и не один.

— Вот здорово! Значит, завтра дадите пострелять! — обрадовался Вовка и рукой погладил приклад автомата.

В первой комнате послышались шаги, и через незакрытую дверь Славин увидел, что пришел хозяин. Он держал тулупы и два вещмешка приезжих.

После ужина мужчины уединились в дальней комнате и повели деловой разговор. Участковый уполномоченный вводил их в курс дела:

— Село наше не очень большое, но старинное. Основано, как говорится, давно. Ровно сто домов насчитывается. Люди в основном хорошие, но бывает, в семье кто-нибудь поскандалит или самогоноварением займется.

— Я видел на карте, что недалеко селение какое-то находится, сколько до него километров? — спросил Славин.

— А, это Светлое. До него семь километров. Там домов сорок, не более.

— Это тоже ваш участок?

— Да, это моя территория.

— Расскажите о семье Солохов.

— Их дом в центре села, если идти от моего дома, то по правой стороне стоит, с голубыми ставнями. Сейчас в нем живет один старый Солох. Весной прошлого года умерла жена.

— Мать Григория-младшего?

— Нет, его мать умерла еще в тридцать седьмом. Бил ее до полусмерти муж, вот она и до пятидесяти не дожила. В тридцать восьмом он женился на вдове лесничего, которого в тайге медведь задрал. Вот так и жили до прошлой весны.

— Сколько комнат у Солоха в доме?

Буравин задумался на минуту, прикидывая в уме расположение комнат.

— Если не считать переднюю, где печь стоит, то пять.

— Как вы думаете, беглецы придут к нему?

— Уверен на все сто. Если уж Гришка объявился в этих местах, значит, наверняка будет искать встречи со стариком. Жить, как мне кажется, у него он не останется, не дурак же, понимает, что к батьке в первую очередь придут. Тем более... — Буравин запнулся, — понимаете, когда старика Солоха раскулачили, то поговаривали, что у него, кроме обнаруженных двух десятков золотых монет, еще не менее сотни спрятано было. Но найти их у него так и не смогли. Вот и получается, что сын его, наверняка зная об этом, рассчитывает и на это золото, ведь не век же старик жить будет, а тайну с собой в могилу уносить тоже не захочет.

— Значит, что мы имеем в пользу того, что преступники придут к Солоху? — Славин подытожил: — Первое, это то, что его видели недалеко от села. Второе, Гришка без документов никуда не сунется, значит, он будет пока отсиживаться в укромном месте и искать документы. Это опасно, преступники могут пойти на убийство ради документов. Нам надо предупредить население, и особенно тех людей, которые работают в тайге. Третье, старик, конечно, окажет полную поддержку своему сынку. Он местный, хорошо знает тайгу и укромные места в ней. Из этого следует, что он может спрятать беглецов в каком-нибудь таежном домишке в глубине тайги и тайком периодически посещать их. У них оружие, а это значит, дичь они себе всегда добудут, а остальное старик доставит. Жаль только, что мы не знаем, сколько у них патронов, в ориентировке об этом почему-то ничего не сказано. Кстати, у старика ружье есть?

— Конечно, есть, причем два или три. У местных жителей у каждого есть ружьишко.

Молчавший до этого Симоха заметил:

— Значит, он им может свое ружье дать.

— И это может быть, — согласился Славин. — Четвертое — это золото, о котором вы, Михаил Яковлевич, говорили. Так что, как видим, за то, чтобы обосноваться в этих краях, у бандитов есть много «за». Теперь давайте посмотрим, что «против». Первое и, пожалуй, самое главное — это то, что у отца его мы будем искать. Что еще?

Буравин добавил:

— Второе, Гришку в лицо знают многие местные жители, а это для него опасно.

— Правильно. Но все равно, у него больше шансов не быть пойманным и добыть документы, если будет прятаться пока в этой местности. Из этого делаем вывод, что нам надо продумать, как взять под наблюдение дом старого Солоха.

— А я думаю, — задумчиво проговорил капитан, — что Гришка в дом к батьке вряд ли придет.

— Это почему же? — спросил Славин.

— Хотя бы потому, что в доме может быть засада. Кроме того, у старика он давно не был, поэтому будет пытаться сначала разведать все, а затем уже идти на контакт с отцом.

— Собака у Солоха есть?

— Три здоровенные и злющие, как пантеры. Во двор не дадут и ступить. Это, кстати, во вред Гришке и его дружку.

— Михаил Яковлевич, как вы считаете, каким образом Гришка может попытаться встретиться с отцом?

Буравин не торопился с ответом. Он задумчиво сидел на табуретке и смотрел в пол.

Славину даже показалось, что капитан не расслышал вопроса, и решил повторить его, но Буравин заговорил:

— Я думаю, что Гришка попытается встретить или даже зайти к кому-либо из родственников.

— Ой, братцы, — простодушно признался Славин, — а я и забыл о них. Сколько их у него и где они живут?

— Родственников у Солоха осталось немного, но они есть. Через два дома от моего живет его двоюродный брат Денкин Андрей Алексеевич. Вместе с ним живут жена и старшая дочь с мужем и двумя детьми. Есть у Андрея еще двое сыновей, но они после войны — оба были на фронте — остались жить в Новосибирске. Я думаю, что они не будут помогать бандитам. Сам Андрей, так же как и сыновья, на фронте с первых дней до победы воевал, три ордена и много медалей имеет. Его бригада в колхозе передовая, он — член партии. Я помню, когда старший Солох с бандитами якшался, то Денкин помогал нам. А вот чуть ближе к центру живет старая Любка, фамилия ее Беркут. Она — дальняя родственница Солоха-старшего. Нам надо помнить, что и муж и двое сыновей ее были активными участниками банды. Все они погибли в перестрелке, когда ликвидировали банду. С тех пор Беркут живет одна, причем не скрывает своей ненависти к советской власти. Но что возьмешь со старого человека? Терпим ее, вреда-то от нее, кроме злобной болтовни, нет. Люди просто на нее внимания не обращают. Вот к ней-то Гришка и может пожаловать, это факт! Есть еще у Солоха родственник — Дрозд его фамилия, звать его Михаил Андреевич. Живет в Светлом с женой, сын где-то на Украине проживает. Михаил два года назад с мест лишения свободы вернулся.

— За что был судим?

— За дезертирство, освободили по амнистии. К нему пока у меня нет претензий, работает в колхозе вроде бы неплохо. Когда сын Солоха был молодым, то дружил с сыном Дрозда. Короче говоря, мы не должны сбрасывать со счета и эту семью.

Славин спросил:

— Так что же нам предпринять?

Буравин улыбнулся, но с ответом не спешил.

— А что тут гадать, — с жаром заявил Симоха. — Старик живет один, переберемся к нему в дом и будем дожидаться...

— Нет, это не годится, — перебил его Славин, — так бандитов мы не дождемся. Наверняка они к нему без соответствующей разведки не сунутся. И вот, представь себе, что Гришка Солох подошлет эту старуху или же Дрозда в дом. Что мы сделаем? Ничего. Ну, а вы что думаете, Михаил Яковлевич?

Свет висевшей под потолком керосиновой лампы освещал участкового уполномоченного сверху, и от этого его лицо казалось еще более морщинистым, выглядел он очень уставшим.

— Мое мнение такое. По возможности организовать наблюдение за Любкой Беркут, Мишкой Дроздом и, конечно, за Солохом.

— Ну, а как это сделать? — удрученно спросил Славин. — Сил у нас не хватит, а просить Алтынина без уверенности, что преступники действительно появятся здесь, неудобно.

— Как это сделать, спрашиваете? — Буравин прищурил глаза. — Я уже вам говорил, что люди на моем участке за редким исключением живут хорошие, честные. Так почему же нам чураться их? Есть у меня немало верных помощников, проверенных, как говорится, на деле. Я считаю, что десятка полтора можно отобрать и встретиться с ними. Расскажем им, что за птицы в наши края пожаловали, и попросим помочь нам. Стоит вам или мне лишний раз попасться на глаза Солоха, Дрозда или даже Любки, как они уже почуют что-то неладное, а вот если наших помощников увидят, то ничего подозрительного в этом нет.

— Они все надежные люди?

— За тех, кого подберу, головой отвечаю. Вы еще не забывайте, что они хорошие охотники, меткие стрелки. Об этом следует помнить, когда дело с вооруженными бандитами имеешь.

— Где мы их соберем?

— Думаю, что лучше всего в конторе колхоза. Попрошу председателя сельсовета, мужик он разумный, тоже фронтовик, сделает все аккуратнейшим образом.

— Кстати, там телефон есть? — спросил Славин.

— А как же! Иначе со мной Алтынин не связался бы.

— А когда людей соберем?

— Завтра. Откладывать нельзя.

Гостеприимные хозяева разместили гостей в большой теплой комнате, где стояли две деревянные кровати.

Славин еще долго лежал с открытыми глазами на широкой и удобной кровати, думая о предстоящей операции, пока незаметно не уснул. Он ни разу в жизни не видел моря, а в эту ночь ему снилось море, которое сильно штормило. Среди волн в маленькой лодочке плыл его двоюродный брат Алексей. Волны захлестывали лодку, но Алексей почему-то весело хохотал. От этого хохота и проснулся Славин. Прислушался и понял, что за окном дома не на шутку разыгралась вьюга, которую еще вечером, при встрече, предсказывал Буравин. «Странно, — подумал Владимир, — почему мне приснился Алексей? Как ему служится? Интересно, чем он сейчас занимается?»

С этими мыслями Славин снова уснул, совершенно не подозревая, что за многие сотни километров, в далеком Минске, по улицам гуляет метель, а его двоюродный брат устраивается на ночлег в чужом доме и ждут его трудные дни борьбы с опасными преступниками, как, впрочем, ждут они и его, оперуполномоченного уголовного розыска лейтенанта милиции Славина.

20 МАЙОР МОЧАЛОВ

Шли дни. К большой радости Мочалова, Корунов и его банда новых действий не предпринимали. Это дало ему возможность уделить больше внимания раскрытию других преступлений. Удалось раскрыть кражу из магазина. Оказалось, что это сделали трое уже немолодых мужчин, один из которых ранее работал там. Они же и сожгли деревянное здание магазина.

Петр Петрович даже смог два дня назад вместе с женой побывать у Славиных. Как обрадовалась Анастасия Георгиевна и Женя, увидев гостей! Весь вечер прошел в воспоминаниях. Анастасия Георгиевна не скрывала своей радости, что сын — офицер милиции.

Мочалов по просьбе Анастасии Георгиевны узнал, как разыскали Латанину, и при встрече сказал, что предательницу опознал Владимир. Анастасия Георгиевна прослезилась. Она была уверена, что Михаил Иванович был схвачен по доносу Латаниной, и радовалась, что ее сын хоть в какой-то мере отомстил предательнице...

Петр Петрович сидел в своем кабинете и продумывал план встречи на железнодорожном вокзале с Купрейчиком. Об этом они договорились еще тогда, когда Алексей рискнул попытаться через Драбуша выйти на Корунова. Решив, что лучше на встречу идти ему одному, Петр Петрович посмотрел на часы. В его распоряжении было еще больше двух часов. Он достал из сейфа и положил перед собой тоненькую папочку, на которой прочитал ненавистную фамилию «Юшевич». Вчера Петр Петрович получил два ответа. Особый интерес представлял для майора тот, в котором сообщалось, что семья Юшевичей еще в сорок четвертом году выехала из своей деревни в неизвестном направлении. Один из дальних родственников сообщал, что мать Юшевича он случайно встретил в начале сорок шестого года в Минске и она ему говорила, что живут они в городе. Мочалов запросил адресное бюро, но семья Юшевичей прописанной в городе не значилась. Из этого можно было сделать вывод, что или Юшевичи никогда не проживали в Минске и мать Якова обманула своего родственника, или же живут они без прописки. Мочалов вполне допускал и то и другое.

Мочалов представил себе Юшевича. Помнил его он хорошо, как-никак жили в одной деревне. Уже тогда, в мирное время, тогдашнему участковому уполномоченному приходилось не раз заниматься Гришкой Мирейчиком и его дружком Яшей Юшевичем.

Чуть слышно звякнул старый, сохранившийся со времен революции, «рогатый» телефонный аппарат. Начальник милиции поднял трубку и услышал голос дежурного:

— Товарищ майор! Только что сообщили, что в доме по улице Восточной обнаружен труп хозяйки.

— Кто сообщил?

— Соседка прибежала.

— Где она?

— Здесь, у меня.

— Проведите женщину ко мне, а сами собирайте группу. Отправьте ее к месту происшествия, я выеду сразу же, как только поговорю с этой женщиной.

Дежурный вышел, а Мочалов, убирая со стола папку с материалами на Юшевича, раздраженно подумал: «Надо же, стоило подумать о том, что Корунов не дает о себе знать, как на тебе. Хотя рано делать вывод, а вдруг здесь совсем другое».

В комнату вошла женщина. Очевидно, она очень торопилась и еще не отдышалась. Лицо ее было в поту, пальто — расстегнуто. Майор пригласил ее сесть и открыл свой блокнот, в который заносил все сведения о нераскрытых делах. Он записал ее фамилию и адрес и только после этого спросил:

— Вы сами видели убитую?

— Да, конечно. Наши дома стоят рядом. Я пришла к Леокадии, это ее так зовут, подсолнечного масла одолжить, а она, бедная, около кровати лежит, вся в крови, глаза открыты, и не дышит!

— Кто-нибудь выходил из ее дома?

— Нет, я никого не видела.

— Кто еще проживает в ее доме?

— Одна она жила. Муж на фронте погиб. При немцах мучилась и существовала только за счет своих квартирантов. О смерти мужа узнала в конце сорок четвертого.

Мочалов понял, что женщина не сообщит ему ничего, что потребует от него принимать меры прямо здесь, в отделении, и начал одеваться...

Беседа заняла всего несколько минут, и оперативная группа уехать еще не успела. Женщину посадили в кабину, а сами залезли в кузов. Полуторка, пробуксовывая колесами по снегу, двинулась. Кузов был измазан машинным маслом, в нем валялись щепки. Всем пятерым сотрудникам пришлось стоять. Держались кто за кабину, а кто за грязные дрожащие борта. «Вернусь в отдел, — зло подумал майор, — старшину и шофера взгрею как следует. Безобразие, совсем за машиной не следят!»

Он отворачивал лицо от встречного ветра, но глаза быстро наполнялись слезами, ветер забирался под старенькое осеннее пальто, специально надетое для встречи с Купрейчиком. Несмотря на то, что ехали недолго, Мочалов окоченел. Он тяжело спрыгнул на землю и первым вошел в калитку. Легкая поземка замела следы, и только едва заметные их очертания говорили о том, что по двору кто-то прошел.

Мочалов вошел в темный коридор, нащупал дверь и открыл ее. Прошел первую комнату и открыл окрашенную белой краской дверь. В комнате был беспорядок. У Мочалова неприятно засосало под ложечкой. Кто-кто, а он-то понимал, что это характерно для налетчиков, которые в поисках ценностей и денег переворачивают в доме все вверх дном. Но вот он на столе увидел две пустые бутылки из-под водки, на расстеленной газете валялись остатки пищи. Недалеко от стола, возле кровати, стоявшей у дальней стены, лежала женщина. Она была в комбинации. Одеяло сползло с кровати и прикрывало ее ноги. Женщина лежала лицом вверх. Глаза были широко раскрыты, на лице была кровь. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: удар был нанесен по голове, спереди. Недалеко валялся молоток. В комнате было сумрачно, и Мочалов приказал:

— Новиков, включи свет.

Новиков стоял недалеко от двери и, не сходя с места протянул руку и щелкнул выключателем. Затем участковый инспектор привел понятых, и опергруппа приступил к осмотру.

Мочалов осмотрел газету, расстеленную на столе. Это была «Советская Белоруссия». Он сразу же обратил внимание, что на ней карандашом было написано: «Мог.43». Тихо сказал следователю, писавшему протокол осмотра места происшествия:

— Иваныч, не забудь отметить в протоколе запись на газете. — И, услышав ответ следователя «угу», добавил: — И вот эти подтяжки не забудь. Вещь мужская, а на спинке кровати одинокой женщины болтается.

Действительно, на никелированной спинке кровати висели обыкновенные мужские подтяжки.

Бутылки из-под водки, остатки пищи, два пустых стакана на столе и эти подтяжки подсказывали Мочалову, что в данном случае может быть замешан человек, который гостил в доме хозяйки.

Внимательно осматривая место происшествия, майор не забывал и о том, что сегодня у него встреча с Купрейчиком. Назначив за себя старшего и приказав осторожно упаковать бутылки и стаканы, стоявшие на столе, Мочалов направился к машине. Его провожал Новиков, и Петр Петрович, прежде чем сесть в кабину, еще раз напомнил:

— Иван Иванович, не забудь организовать тщательный опрос всех соседей, может, кто-нибудь видел убийцу. И еще, поинтересуйтесь, кто из мужчин навещал ее.

Новиков ответил «есть!», и майор сел в кабину. Озабоченно посмотрел на часы и приказал шоферу:

— Давай побыстрее к вокзалу. — Мочалов, выждав, пока машина наберет скорость и шум мотора станет тише, добавил: — Завтра напомни мне, чтобы тебе и старшине, ответственному за хозяйство, нагоняя дал хорошего. Совсем за машиной не следите. Хотя бы ценили, что из всех отделений города только нам дали машину, а вы ее добиваете.

Молоденький сержант молчал. Он ловко управлял полуторкой и делал вид, что слова начальника к нему отношения не имеют.

Это не понравилось Мочалову, и он спросил:

— Ты понял меня или нет?

— Конечно, понял.

— А чего тогда молчишь?

— А кто радуется предстоящему нагоняю? Лично я радуюсь после него. — И, помолчав немного, добавил: — Мы же сегодня дрова в отделение возили.

— А их что, маслом машинным смазывали?

— Да канистра худая попалась. Я ее положил плашмя, а у нее около горловины дырка оказалась...

— Смотреть надо, — бросил беззлобно Петр Петрович и замолчал. Молчал и шофер. Очевидно, он был рад, что неприятный разговор прекратился.

Вскоре впереди показалась привокзальная площадь. Мочалов приказал остановиться. Он решил машину не держать и сказал:

— Возвращайся на место происшествия и передай Новикову, пусть поинтересуется, кто из родственников есть у погибшей, и обязательно выяснит фамилии квартирантов, которые проживали у нее, в том числе и тех, кто квартировался во время войны.

Затем Петр Петрович соскочил с подножки и быстро пошел к вокзалу. Он несколько раз оглянулся, внимательно осматривая пешеходов: не заинтересовался ли кто-нибудь им. Нет, вроде бы все шло нормально, и Петр Петрович пересек площадь. Вскоре он увидел Купрейчика. Прошел недалеко от него и, убедившись, что Алексей его заметил, направился к небольшому скверу, затем пересек улицу и вскоре оказался в полуразбитом доме. Через провал в стене настороженно смотрел на улицу, по которой к дому приближался Купрейчик. Слежки за капитаном не было.

Алексей, улыбаясь, сказал:

— Вор, грабитель, рецидивист и бандит Леха по вашему приказанию прибыл.

С улыбкой глядя на Купрейчика, Мочалов ответил:

— Ни дать ни взять бандит, ей-богу! Леша, может, ты уже с ними на «дело» сходил?

— Нет, пока только пью и планы строю.

— Видел Корунова?

— Каждый день встречаюсь. — И Алексей подробно рассказал о своем знакомстве с Коруновым и его друзьями. — Знаешь, Петр, Корунов встретил меня настороженно и даже сейчас, на словах поверив мне, ведет себя осторожно. Но ничего, его язык постепенно развязывается, понемногу о своих друзьях рассказывает. Получается, что группа у них из пяти человек. Кроме Корунова, в нее входит мой хозяин — Прутов, одна женщина по кличке Могила, но ее и остальных двух я еще не видел, знаю только, что один из них работает в бане.

— А Драбуш?

— Как ни странно, Драбуш друг Корунова, помогает ему, но на «дело» с ним не ходит.

— А где сегодня днем были Корунов и его дружки?

— Часов в десять Корунов пришел к Прутову и пьют до сего времени. Слава богу, что мне удается выворачиваться и не пить, а то перед тобой сейчас стоял бы стопроцентный алкаш Купрейчик.

— Понимаешь, Леша, сегодня днем снова убили женщину.

Мочалов сообщил все, что ему было известно об этом случае, и спросил:

— Значит, не они?

Купрейчик тихо, словно рассуждая вслух, проговорил:

— Корунов и Прутов отпадают. Но, понимаешь, сегодня, когда Корунов прилично выпил, он, как бы между прочим, сказал, что Могила и два кореша пошли на «работу». Может, он это убийство имел в виду? — Купрейчик с тревогой посмотрел на Мочалова.

— Постарайся проверить.

— Хорошо.

— И еще, Леша, нам удалось установить интересную деталь: в пяти домах, на хозяев которых были совершены нападения, в разное время на квартире жил Корунов.

— Вот оно что... — протяжно сказал Купрейчик, — значит, производил разведку. А у женщины, которая убита сегодня?

— Еще не выяснили.

— Надя не звонила?

— Как же! Каждый день звонит, все пытает, когда мужа верну. Выкручиваюсь как могу.

— Скажи, пусть не волнуется, скоро буду дома.

— Хорошо, скажу. Так не забудь в отношении этой Могилы выяснить, чем черт не шутит.

— Не забуду. Когда встретимся?

— Если не позвонишь, то в среду, здесь же, в шестнадцать.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Первым ушел в сторону вокзала Купрейчик. Выждав немного, Мочалов пошел в сторону университета. Вскоре он сел в трамвай, но через две остановки вышел из вагона и зашел в здание электростанции, расположенное около парка имени Горького. Петр Петрович решил позвонить в отделение милиции и выяснить, как идут дела по раскрытию убийства. Ему повезло, в дежурной комнате, куда он дозвонился, был Новиков. Он доложил о результатах осмотра места происшествия и опроса соседей погибшей. Майор спросил:

— Не выяснили, Корунов не проживал у нее на квартире?

— Соседка, которая сообщила в отделение о случившемся, говорит, что жили на квартире несколько мужчин, но их имен и фамилий она не знает. Вот если бы фото Корунова ей показать, тогда, возможно, она бы и узнала его, если он жил по соседству.

— Ясно. Может, ты и прав. Надо постараться найти фотокарточку его. А сейчас ты, Ваня, сходи на почту и спроси, что может означать надпись на газете, а я, пожалуй, пройдусь немного, что-то голова болит. Встретимся в отделении часа через полтора.

Мочалов вышел на улицу Советскую, пересек ее и по узкой тропинке пошел вдоль реки.

Рабочий день у сотрудников милиции был не нормирован, и работать приходилось по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, а нередко и ночи напролет. Мочалов шагал вдоль реки, старался не думать о работе, отвлечься, но это удавалось с трудом. На плечи бывшего комбата, затем начальника отдела борьбы с бандитизмом лег тяжелый груз борьбы с преступностью и еще десятки больших и малых проблем. Людей не хватало, а те, кто был, жили где придется: в маленьких лачугах, возведенных среди развалин, на квартирах, ютились с семьями в маленьких котухах-комнатушках общежитий. Некоторые спали прямо в кабинетах отделения. Трудно было и с питанием у сотрудников, особенно семейных, тех, у кого были маленькие дети. К тревогам и заботам сегодняшнего дня прибавилось чувство неудовлетворенности тем, что он никак не может напасть на след Юшевича.

Мочалов так задумался, что до его сознания не сразу донесся негромкий детский крик: «Помогите, тону! Помогите!»

Майор рванулся на кручу, отделяющую его от реки. Крик доносился оттуда. Утопая по пояс в снегу, он взобрался на небольшую кручу и ахнул. Почти на середине реки в полынье барахтался мальчик лет семи. Он пытался зацепиться за лед и влезть на него, но лед крошился, мальчуган срывался и с головой окунался в воду.

Мочалов понимал, что лед еще не окреп, особенно здесь, где в реку из трубы шла теплая вода от предприятий. Петр Петрович оглянулся. «Доску бы найти! — подумал он, с тоской осматривая засыпанную снегом местность. — Но где здесь ее найдешь! Вперед, майор!» — приказал он себе и бросился к реке.

— Держись, парень. Я иду к тебе на помощь!

Мочалов снял с себя пальто, подбежал к реке, лег на лед и пополз, толкая перед собой пальто. Он понимал, что секунда промедления может стать для мальчика роковой. В любой момент усталость и холод могут сделать свое страшное дело. Чтобы подбодрить его, Петр Петрович, продолжая ползти, спросил:

— Как же ты здесь оказался?

— Хотел перейти через реку, — еле разжимая посиневшие губы, ответил мальчик и, теряя силы, добавил: — Ой, дяденька, миленький, быстрее, я сейчас утону!

Мочалов, не обращая внимания, что под ним трещит лед, пополз еще быстрее. Когда до полыньи осталось не более двух метров, Петр Петрович прополз еще с полметра и сильно толкнул от себя пальто.

— Хватайся за полу!

Сам Мочалов крепко держал пальто за рукав. Мальчик ухватился за пальто и попытался вылезти на лед. В этот момент Мочалов почувствовал, как прогибается лед под ним. Он хотел, не выпуская пальто, перекатиться на другое место, но послышался треск, и майор оказался в воде. Кажется, что все тело насквозь пронзили тысячи иголок. Петр Петрович подумал о мальчике: «Господи, как же он держится столько в такой воде?» — и бодро крикнул: — Вот видишь, и я искупался! — Майор понимал, что в эти минуты жизнь мальчугана и его собственная жизнь были в его руках. А холод смертельной хваткой сжимал тело, намокшая одежда тянула на дно.

Он уперся грудью в кромку льда и приказал мальчику:

— Держись за пальто и влазь на лед, помогай себе ногами!

Но мальчик чуть слышно сказал:

— Не могу, дядечка, тону! — И, отпустив пальто, он начал погружаться в воду. Мочалов рванулся к нему и успел схватить его за волосы, приподнять голову над водой. — Держись, дружочек, мы или спасемся вместе, или уйдем вместе на дно!

Он подтащил к себе мальчика и, поддерживая его голову, поплыл к берегу. Через несколько метров они оказались у кромки льда. Он попытался вытянуть мальчика на лед и вдруг почувствовал, что силы оставляют его.

«Держись, майор, — со злостью приказал себе Мочалов, — на фронте выжил и не имеешь права здесь погибать!»

С большим трудом он все-таки вытолкнул мальчугана на лед:

— Ползи, родной! Ползи!

Мальчик хотя и проявлял признаки жизни, но не двигался. Теряя остатки сил, уже не гнущимися руками, Петр Петрович с трудом сдвинул парня с места, а сам от толчка с головой окунулся в воду. Мочалов чувствовал, что еще немного и силы его иссякнут. Он вынырнул и подумал: «Неужели смерть? Нет, надо собрать все силы, надо толкать мальчишку вперед, иначе он примерзнет ко льду, и конец!» Петр Петрович уперся руками в мальчика и судорожно заработал непослушными ногами. Почувствовал, как сдвинулся с места мальчуган, навалился грудью на лед. Лед треснул, и Мочалов немножко продвинулся вперед. Опять толкнул вперед мальчишку и опять налег на лед. Потом так снова и снова, до берега оставалось не более двух метров, он в очередной раз толкнул мальчика, снова окунулся в воду и сразу же почувствовал под ногами дно. Плохо соображая, он с усилием ломал лед. Через два шага лед уже удерживал их. Петр Петрович пополз к берегу, подтаскивая за собой мальчугана. Вот он, такой желанный берег! Мочалов встал на ноги, по колено утопая в снегу. Сил, казалось, не было совсем, но он нагнулся и с огромным трудом взял мальчика на руки. Теперь надо было подняться на кручу. Петр Петрович медленно двинулся вверх. Глубокий снег мешал идти, зато не скользили ноги. Вот и бугор. Не переводя дыхания, Мочалов начал спускаться вниз, туда, где виднелась тропинка. Петр Петрович понимал, что сделана только половина дела. Сейчас ему, совсем обессилевшему, предстояло донести спасенного мальчика до тропинки, а затем по ней добраться до Советской улицы, где были люди, где стояло теплое здание электростанции. И Мочалов шел. В обледеневшей одежде, бесчувственными руками он прижимал к груди мальчика. Глаза закрывали спаянные льдом волосы, в сознании теплилась единственная мысль: дойти до людей, они спасут мальчика. Он даже не слышал обычного уличного шума, когда вышел на Советскую. Мочалов, словно во сне, не видя удивленных взглядов прохожих, перешел улицу и вошел в здание электростанции. К нему бросились люди, и майор, как ему показалось, громко прокричал:

— Срочно «скорую»! Надо спасать мальчика!

Но его голоса никто не слышал, потому что майор только слабо пошевелил губами. Люди и так все поняли. Мальчика положили на письменный стол и стали снимать с него одежду. Двое мужчин занялись Мочаловым.

Вскоре приехала «скорая помощь». Врачи хлопотали сразу над двумя, а затем обоих, укутанных в чьи-то шубы и пальто, вынесли на носилках и погрузили в машину.

«Скорая помощь», завывая сиреной, мчалась по улицам города, а в салоне, на стоявших рядом носилках, лежали взрослый и ребенок. Мочалов был без сознания и не видел, что мальчик был накрыт поверх шубы с головой белой простыней. Он был мертв. Женщина-врач, не скрывая слез, плакала, словно она была виновата в смерти незнакомого ей семилетнего мальчика...

21 УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ БУРАВИН

Прошла неделя как Славин и Симоха обосновались в Становом. Вместе с местными активистами они наблюдали за домами, в которых могли появиться опасные преступники. По предложению Буравина группа охотников-добровольцев прочесывала и осматривала близлежащие леса. Опытные стрелки искали следы беглецов, но ничего обнаружить пока не удалось.

В воскресенье после завтрака Славин разговаривал с сыном хозяина Вовкой, который получил тройку по алгебре и объяснял это «невезением». Симоха помогал хозяину во дворе.

Неожиданно в комнату вошел Буравин. Лицо его было озабоченным.

— Случилось что-нибудь, Михаил Яковлевич? — спросил Славин, вставая со скамьи и подходя к Буравину.

— Такого еще не было, свинью украли у одного из жителей Светлого.

— Свинью, говорите... Интересно... А вдруг это работа Солоха и Мельникова, жрать же надо что-то?

— Вот об этом я тоже подумал. Поеду посмотрю.

— Я тоже с вами, — заявил Славин и решительно потянулся к своему полушубку, висевшему на вешалке.

— Нет, товарищ лейтенант, я думаю, что этого делать не надо. Вас люди не знают и, увидев со мной, насторожатся. Я верхом быстро слетаю, а затем подумаем, что надо делать.

Несколько странно выглядели отношения, сложившиеся между Славиным и Буравиным. Оперуполномоченный был старшим группы, но чаще всего принималось решение, которое предлагал участковый. Вот и сейчас, подумав, Славин повесил на крючок свой полушубок.

Буравин вскоре уже был в Светлом. Потерпевшая, пожилая женщина Анфиса, даже всплакнула, увидев капитана:

— Что же это делается, Михаил Яковлевич? У нас в селе, уже как в Крыму, воровать начинают, да еще свиней! Где же это видано?

Буравин улыбнулся. Он вспомнил, как в сороковом году Анфиса как передовая колхозница была премирована бесплатной путевкой на курорт, а там на вокзале у нее украли чемодан. Анфиса никуда не сообщала об этом, а, когда после отдыха вернулась в свой колхоз, пришла к участковому и чуть ли не с кулаками набросилась на него, требуя, чтобы он немедленно принял меры и нашел ее чемодан.

— Покажи-ка мне сначала, где твоя свинья находилась.

Хозяйка пошла впереди, причитая:

— Такая была свинья, такая была свинья... чистенькая, гладенькая! Я же так за ней смотрела. — И вдруг она на полпути остановилась, как раз на середине двора, всем своим грузным телом повернулась к участковому и двинулась на него. — Но ты, Михаил Яковлевич, у меня теперь не отвертишься, как тогда, в сороковом! Ты должен найти мою свинью, а не найдешь, начальству твоему жалобу на десяти листах напишу.

— Так ты же, Анфиса, неграмотная, как же ты жалобу писать будешь? — пошутил капитан и пожалел. У хозяйки тут же высохли слезы, и она пошла в атаку.

— Ничего, дорогой Мишенька, я на тебя управу найду, сама поеду в район и расскажу, как ты хлеб казенный отрабатываешь. И скажу я тебе так: не найдешь свинью — свою отдашь! И точка на этом.

Хозяйка при этих словах даже притопнула, повернулась и пошла к сараю. Буравин, улыбаясь, пошел за ней. В душе он надеялся еще на то, что свинья сама убежал, но, глянув на дверь, понял, что здесь действительно преступление. На двери беспомощно болтался замок, вырванный вместе с дужкой из дверной коробки. Буравин вышел во двор и за углом, у стены сарая, увидел несколько следов, занесенных пургой. Он позвал хозяйку:

— Анфиса, это не твои следы?

— Нет, я туда не ходила. Я смотрела в огороде и за сараем, но не с этой стороны.

Буравин попытался определить хотя бы приблизительно размер обуви, но сделать это было трудно. Капитан не спеша двинулся к забору. Там его поджидал еще один неприятный сюрприз. В заборе, со стороны леса, было выломано четыре доски. На нижней жерди он обнаружил клок светлой жесткой шерсти.

Буравин вернулся к дому. Спросил у хозяйки:

— Собаки у тебя нет?

— Нет, не люблю я собак, только объедают они, лучше уж кабанчика держать.

— Какого цвета твоя свинья?

— Светлая, такая беленькая...

— Я поеду в лесу следы поищу, а заявление мы с тобой чуть позже составим.

Он прямо по рыхлому снегу, через поле направил коня к опушке. Буравин знал, что в лесу ветер немного меньше, и надеялся обнаружить следы похитителей. И на опушке он нашел-таки следы. Они принадлежали трем неизвестным. Следы вели в глубь тайги, и капитан, держа лошадь под уздцы, пошел рядом. Метров через триста он увидел припорошенный сверху, плотно утоптанный снег возле кустов. Лошадь беспокойно фыркнула. Буравин разгреб свежий покров снега и увидел кровь. «Так. Значит, здесь они и закололи свинью». Он еще раз обошел это место и заметил остатки следов полозьев. По размеру колеи определил, что это были санки. След еще просматривался на снегу, и участковый двинулся дальше. Через пятьсот метров он вышел на лесную дорогу. Здесь ветер был сильнее и следы замело.

В тревожном раздумье вернулся Буравин в село, написал от имени потерпевшей заявление и ткнул пальцем, где надо расписаться.

Вечером Буравин рассказал Славину и Симохе о результатах своей поездки. Славин спросил:

— Считаете, что это их работа?

— Да, больше некому такое сделать. Вокруг в тайге человека днем с огнем не сыщешь, ну, а местные красть не будут, за это я головой ручаюсь.

— Предположим, что воры Солох и Мельников, то как же объяснить, что следы в лесу принадлежат трем человекам. Значит, третьим мог быть только местный житель.

— Это вы, Владимир Михайлович, правильно заметили насчет третьего. Да, там был местный житель. Но я имел в виду честных сельчан и уверен, что с ними был кто-то из тех, кого мы держим под контролем.

— Что же получается, — заметил Симоха, — мы за ними следим, а они когда хотят, тогда уходят...

— Не удивляйся, Андрей, — перебил его Славин, — вьюжной ночью можно выйти из дома незаметно. Нам надо предпринимать более решительные меры. Ночью будем звонить Алтынину...

22 МАЙОР МИЛИЦИИ АЛТЫНИН

Майор Алтынин беспокоился за судьбу своих сотрудников. Они находились далеко от районного центра и должны были рассчитывать только на свои силы. Алтынин понимал, что если он направит в Становое дополнительные силы, то об этом наверняка станет известно преступникам и они просто-напросто уйдут из этих мест. Нахождение же бандитов там, где они сейчас были, хоть и представляло большую опасность, но намного облегчало задачу по поимке...

Размышляя над этим, Алтынин ежеминутно поглядывал на черный старинный телефон. Он ждал, когда его соединят с Кемерово. Наконец раздался резкий телефонный звонок.

Майор поднял трубку, услышал голос начальника управления и стал докладывать:

— Здравия желаю, товарищ полковник. Я решил побеспокоить вас по делу Солоха. Вчера ночью мне звонил Славин. Скорее всего беглецы там.

Алтынин рассказал и о краже свиньи, и о следах в лесу, которые обнаружил участковый уполномоченный Буравин.

Полковник молча, не перебивая, слушал. Алтынину даже показалось, что связь прервалась, и он тревожно спросил:

— Алло, вы меня слышите, товарищ полковник?

— Да, да, я слушаю. Что же вы предлагаете?

— Я хочу вас попросить усилить контроль за дорогами, выходящими из района, и дать мне дополнительно людей, чтобы блокировать участок тайги, где должны находиться преступники.

— В Становое, считаете, еще сотрудников не надо направлять?

— Я думаю, что не надо. Славину и Симохе пока удается находиться там неопознанными. Об их присутствии знает только небольшое количество активистов, отобранных для контроля за отцом Солоха и его родственниками.

— Хорошо, мы усилим контроль за дорогами и завтра же направим вам в помощь небольшой отряд сотрудников, хорошо ориентирующихся в тайге. Используйте их для поиска логова преступников. Меня беспокоит, что Славин и Симоха оторваны от отделения. Подумайте, может, недалеко от Станового организовать «стоянку лесорубов». Разместив там с десяток сотрудников, вы сможете оперативно вмешаться, если понадобится, да и связь надежную поддерживать со Славиным. Ну, как Славин, не рвется в Белоруссию?

— Наверняка рвется, товарищ полковник, но он человек сдержанный. У него же там мать, сестра. Мается он и судьбой отца... Парень еще молодой, а пережил сколько! Лично я перевел бы его в Белоруссию. Сам он проситься не будет. Ему нужна помощь, а точнее, ваша помощь, товарищ полковник.

— Хорошо, хорошо, я подумаю, но пока пусть работает.

23 ЛЕЙТЕНАНТ НОВИКОВ

На почте Новикову сказали, что надпись на газете «Мог.43» наверняка сделал почтальон.

Пожилой начальник почтового отделения хриплым простуженным голосом говорил:

— «Мог.» — это сокращенное название улицы, а цифра 43 обозначает номер дома. — Начальник почты потянулся за тоненькой папкой. — Здесь у меня перечень улиц города. Давайте посмотрим, какие улицы вам могут подойти.

Через несколько минут Новиков понял, что ему надо ехать на улицу Могилевскую. Он выяснил, какое почтовое отделение обслуживает эту улицу, и поехал туда.

Почтовое отделение размещалось в маленьком деревянном домике. Внутри было тесно, неуютно и холодно. Начальника на месте не оказалось. Молоденькая девушка, сидевшая за фанерной перегородкой, сказала, что в дом номер сорок три по улице Могилевской действительно доставляется газета «Советская Белоруссия». Подписчиком является Горбылевский Николай Стефанович.

— Где он работает? — спросил оперуполномоченный.

Девушка улыбнулась:

— Почта не милиция и такими сведениями не располагает.

— А лично о себе располагаете сведениями?

— Я? А что вас интересует?

— Ну, например, свободны вы сегодня вечером? — Новикову понравилась эта симпатичная девушка, и если бы Мочалов сейчас и услышал этот вопрос, то наверняка не осудил бы своего подчиненного. Новиков был холост, и его желание познакомиться с девушкой было естественным.

Девушка хотела что-то ответить, но вдруг перестала улыбаться и сделалась строгой и официальной. Лейтенант оглянулся и увидел, что в помещение вошел молодой человек. Он встал рядом с Новиковым и посмотрел на девушку:

— Тася, ты скоро?

— Ты же знаешь, Вася, через двадцать минут.

— Хорошо, я подожду.

В руках Вася держал сетку-авоську и бидон с молоком.

Новикову все стало ясно. Он повернулся и вышел. «Черт бы их побрал, этих красавиц, еще молоко матери на губах не обсохло, а она, здрасте, уже замужем», — думал он, шагая к дому номер сорок три. Дом был небольшим, и в нем, скорее всего, проживало не более одной семьи. Поразмыслив, Новиков решил не торопиться заходить в этот дом, а направился в соседний.

По соседству жила словоохотливая старушка, которая явно скучала и была рада возможности поговорить с человеком. Благодаря ей Новиков вскоре узнал, что в соседнем доме проживает с женой и двумя детьми начальник автогаража Горбылевский.

— Человек он степенный, уважительный, — характеризовала Горбылевского старушка, — при встрече всегда поговорит со мной, о здоровье спросит. Нет, что и говорить, сейчас таких мужчин редко встретишь.

— В командировки он часто ездит?

— Кто его знает. Видеть-то я его вижу не каждый же день, может, и ездит.

— Ну, а дружит с кем?

— Приходят к ним в дом люди, но я их не знаю.

— А вы сами, бабушка, часто у них бываете?

— Я совсем туда не хожу.

— Это почему же?

— А я с Любкой, его женой, не в ладах.

— А в чем дело?

— Да так...

Старушка замялась, и Новиков понял, что она не хочет об этом говорить, и настаивать не стал. Но хозяйка после небольшой паузы сказала:

— Муж-то ее, Николай Стефанович, однажды пришел раньше времени домой, ну и застал ее с любовником. Скандал у них был. Он разводиться хотел, но Любка перед ним прямо во дворе на коленях ползала, прощения просила, вот он и остался с ней. Я думаю, что из-за детей он это сделал. Сыну уже четырнадцать, а дочери десять.

— А почему вы с Любой не разговариваете?

— Так она же решила, что это я ее мужа позвала, когда к ней любовник пришел.

— Ясно. — Новикову хотелось еще спросить старушку о Горбылевском, но он понимал, что этим может вызвать у нее подозрение, и поэтому он начал интересоваться другими соседями.

После этого Новиков направился в дом Горбылевского. Вошел в полутемный коридор, тщательно отряхнул от снега шапку и пальто, постучался в обитую брезентом дверь. Ответа не расслышал и потянул за ручку. Дверь открылась, и лейтенант оказался в небольшой прихожей. Из двери, ведущей в комнату, удивленно выглянула женщина.

— Здравствуйте! Разрешите войти?

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста.

Несмотря на вежливое «пожалуйста», женщина холодно и настороженно смотрела на незнакомца.

— Мне нужен Николай Стефанович.

— Он на работе, но скоро должен быть. Если хотите, подождите его.

Новиков уловил в ее словах некоторую заинтересованность. Очевидно, молодой возраст посетителя вызвал у нее интерес.

«Наверное, удивляется, что может связывать меня с ее мужем? — думал лейтенант, снимая пальто и вешая его в прихожей на вбитый в стену гвоздь. — Воспользуюсь тем, что она одна, и не буду скрывать, кто я».

Он прошел в комнату и, прежде чем сесть на предложенный стул, представился:

— Я — оперуполномоченный уголовного розыска, вот, посмотрите мое удостоверение.

Хозяйка мельком взглянула на красную книжку и разволновалась:

— А что случилось?

— Ничего, просто мне надо с вашим мужем поговорить.

Но женщина не унималась:

— Вы правду говорите? Может, с сыном что случилось? Он почему-то дома не ночевал, я уже вся извелась, переживаю за него.

— Нет, нет, мне просто надо кое-что выяснить у вашего мужа. Кстати, он в эти дни никуда не выезжал?

— Выезжал. Он был целую неделю в командировке и приехал только вчера вечером.

— Куда он ездил?

— В Гомель. Вы мне скажите, что случилось?

— Я же вам уже сказал: мне нужно поговорить с ним.

— Нет, он, наверное, что-то в командировке упорол.

Новиков пожал плечами:

— Странный вы человек. Я вам говорю одно, вы мне — другое. Мне действительно надо с ним поговорить.

Лейтенант уже был не рад, что остался ждать в доме, но в этот момент в коридоре послышался топот, и в дверях появился мужчина. Выглядел он лет под пятьдесят, был высок, худощав. Темные глаза вопросительно смотрели на незнакомого человека.

«Еще, чего доброго, решит, что очередного любовника жены застал дома», — подумал лейтенант и сказал:

— Николай Стефанович, я — из милиции. Может, вам лучше не раздеваться, а пройти со мной. Нам надо поговорить по одному вопросу.

Горбылевский побледнел. Он попытался снова застегнуть пуговицы, но руки не слушались и сильно дрожали.

Это не ускользнуло от внимания оперуполномоченного.

Заметила это и хозяйка. Она подошла к мужу и спросила:

— Коля, что случилось?

— Ничего, я скоро приду.

— Я пойду с тобой!

— Нет, не надо... Ты побудь дома, я скоро...

Горбылевский так растерялся, что даже стал заикаться. Он повернулся и вышел. Новикову пришлось поспешно надевать шапку и пальто.

Горбылевского Новиков догнал уже за калиткой. Тот спросил:

— Куда мы пойдем?

— В милицию, там и поговорим.

В душе Новиков проклинал себя за то, что не попросил машину. Эти минуты были самыми подходящими для разговора с Горбылевским. Он растерян, и легко можно распознать, когда он будет говорить правду, а когда лгать.

«Пока будем добираться до отделения, — думал лейтенант, — он наверняка успокоится и подготовится к допросу».

Так оно и случилось. Когда Новиков ввел Горбылевского в кабинет следователя, тот уже взял себя в руки. Он с наигранной самоуверенностью сказал:

— Не пойму, зачем я понадобился вам? Живу не в этом районе, и ради чего стоило меня тащить с одного конца города в другой?

Следователь Веселуха был опытным работником. Он понял состояние Горбылевского, спокойно ответил:

— Не мы виноваты в том, что вы здесь оказались.

— Ну и не я же...

Новиков положил перед следователем листок бумаги, на котором написал данные Горбылевского, и Веселуха, заглянув в него, продолжил:

— Именно вы, Николай Стефанович, заставили нас это сделать, и чтобы не тратить попусту время, попрошу пояснить, знаете ли вы Леокадию Ивановну Бузанинову, администратора гостиницы?

Горбылевский поспешно ответил:

— Нет, не знаю и впервые слышу о такой.

— Ой ли? — иронически улыбнулся следователь и повернулся к Новикову: — Иван Иванович, вы не спрашивали у товарища Горбылевского, где он все-таки вчера находился?

— Нет, я думал, что это ни к чему, считая, что он сам все хорошо помнит и расскажет.

Веселуха снова обратился к Горбылевскому:

— Так что не надо торопиться с ответом. Думайте, прежде чем говорить, Николай Стефанович.

Следователь достал чистый бланк постановления, быстро заполнил его и сказал Новикову:

— Иван Иванович, я вынес постановление о дактилоскопировании товарища Горбылевского и пока буду допрашивать его, вы съездите с дактокартой к экспертам. Думаю, что нам их заключение понадобится.

Минут через десять Новиков, выпросив у дежурного полуторку, волнуясь, ехал с дактокартой Горбылевского к экспертам. А волноваться было от чего. На изъятых с места происшествия бутылках из-под водки были обнаружены следы пальцев рук. Некоторые из них принадлежали убитой, но имелись и следы, оставленные руками другого лица.

Прошел еще час, и Новиков из кабинета экспертов позвонил дежурному отделения милиции. Ему ответил старшина Сафонов. Лейтенант попросил:

— Слушай, Сафонов, сделай доброе дело. Подойди к Веселухе и попроси его к телефону, а сам пока побудь в его кабинете.

Через несколько минут в трубке послышался голос следователя:

— Веселуха слушает!

— Андрей Евгеньевич, это Новиков. Ну как Горбылевский, говорит правду?

— Нет. Стоит на том, что не знает ее, и все тут.

— Ничего, сейчас передумает, это он оставил на бутылках следы пальцев рук.

— Что ты говоришь! Вот здорово! Заключение готово?

— Минут через пяток закончат писать.

— Хорошо. Привози его, а я сейчас пойду продолжать допрос.

Вскоре Новиков был в отделении. Он сразу же направился в кабинет Веселухи. Тот как раз закончил допрос.

— Прочтите и подпишите каждый лист протокола допроса.

Горбылевский начал читать, а Новиков, переведя дух, снял пальто, шапку, повесил их на вешалку и присел на стул, стоявший сбоку от Веселухи, который молча наблюдал за оперативником, предоставляя тому право взять инициативу на себя.

Новиков подождал, пока Горбылевский дочитает протокол, и, когда тот потянулся за ручкой, чтобы расписаться, спокойно сказал:

— Не торопитесь, Николай Стефанович. Прочтите сначала это. — Лейтенант протянул Горбылевскому заключение эксперта и пояснил: — В квартире Бузаниновой, знакомство с которой вы отрицаете, мы обнаружили на столе две пустые бутылки из-под водки, на которых имеются следы пальцев и части ладоней ваших рук.

Веселуха тоже подключился к разговору:

— К этому следует добавить, что в той же квартире на столе мы нашли газету «Советская Белоруссия», на которой был написан ваш адрес. Не сомневаюсь, что при допросе почтальон подтвердит, что эту газету он доставил своевременно к вам домой, а вот каким образом она попала в квартиру Бузаниновой — пояснять вам. И еще, на спинке кровати Леокадии Ивановны мы обнаружили вот эту вещицу. — Веселуха встал и, подойдя к сейфу, достал из него подтяжки.

Новиков чуть заметно подмигнул Веселухе.

— Андрей Евгеньевич, может, пока вы будете заканчивать допрос, я съезжу быстренько домой к Николаю Стефановичу, предъявлю жене газету, а заодно и подтяжки, авось она опознает, кому они принадлежат.

Лицо Горбылевского побагровело, он положил на стол протокол допроса и глухо сказал:

— Не надо никуда ездить. Я сам все расскажу. — Он помолчал, собрался с мыслями, а затем неожиданно стукнул кулаком по столу. — Черт бы побрал эту бабу! Свалилась мне как снег на голову. Влип в историю, а теперь хоть вешайся!

— Зачем вешаться? — спокойно заметил Веселуха. — Если человек попал в затруднительное положение, он должен искать из него выход.

— Да, это так. Так вот, слушайте... Познакомился я с Леокадией Ивановной год назад. Подружились, мне даже казалось, что я полюбил ее. У самого с женой жизни не получилось. Живем под одной крышей как чужие, детей жалко. Начали мы встречаться с Леокадией, я помог ей устроиться в гостиницу администратором. Правда, не нравилось мне, что уж слишком много у нее подружек и знакомых объявилось. То номер кому-то нужен, то поговорить у нее на квартире нужно, а то просто в любовь поиграть... Не по душе мне все это было. Пытался я говорить с ней — не понимала, шутками отделывалась, смеялась. Но однажды, это было месяца два назад, она сама начала беспокоиться, о чем-то переживать, таиться от меня. Как-то мне намекнула, что она боится каких-то людей, но, когда я начал выяснять причину, Леокадия ничего не сказала. И вот вчера случилось то, чего она боялась. Я приехал из командировки на день раньше и решил провести его вместе с Леокадией. Купил две бутылки водки и пошел к ней домой. Леокадия знала, что я приду. У нее был выходной день, она ждала меня. Мы выпили... Вдруг послышался стук во входную дверь. Я выглянул и чуть не обомлел. На крыльце стояла женщина, одетая в черную кроличью шубу. Лица ее я не видел, так как женщина стояла ко мне вполоборота. Моя жена тоже носит черную шубу, и я почему-то решил, что это она, и, скажу вам честно, очень испугался и растерялся. Думаю, что делать? Раз жена пришла сюда, то наверняка ей кто-то подсказал, а это значит, что она будет стучать, пока ей не откроют. Да и окна может палкой постеклить. В общем, схватил я в охапку свои вещи и говорю Леокадии: «Я на чердаке спрячусь, а ты впусти ее, скажешь, что спала, поэтому и не открывала. Меня ты никогда не видела».

Леокадия лежит в постели, на меня глазами зыркает и никак понять не может, чего я так переполошился. Вышел я в коридор, поднялся на чердак и тихонько, без шума, лестницу за собой втащил, чтобы жена не влезла, и начал быстро одеваться. Слышу, Леокадия вышла в коридор. Я потихоньку через лаз стал наблюдать. Открыла она дверь, а в коридор входит незнакомая женщина. Оказалось, что я с перепугу обознался. Ну, что делать, не полезешь же вниз теперь. Она поздоровалась с Леокадией и спрашивает: «Чего это ты в комбинации?» А та отвечает, что спала. Вошли они в комнату, а я сижу на балке перекрытия. Минут через пять послышался какой-то шум, даже крики. Я решил, что женщины о чем-то спорят. Потом стало тихо. Я сидел и думал, что делать дальше. Наконец, где-то через полчаса, ушла эта женщина. Я спустился вниз, вошел в комнату и то, что я увидел, не забуду никогда! Леокадия лежала мертвая, вся в крови. Ужас!

— Женщину не пытались догнать? — спросил Веселуха.

— Я так растерялся, что даже в тот момент и не подумал об этом.

— Наверное, о себе подумали?

— Если откровенно говорить — да. Я сразу же ушел, решив сделать вид, что ничего не знаю.

— Почему же вы в милицию не сообщили? — спросил Новиков. — Ведь могли же по телефону позвонить. Даже этого не сделали.

— Испугался я...

Веселуха взял бланк протокола допроса.

— Ну что ж, продолжим записывать ваши показания.

— Я извиняюсь, Андрей Евгеньевич, — проговорил Новиков, — но у меня еще пару вопросов.

И лейтенант обратился к Горбылевскому:

— Как выглядела эта женщина?

— Я ее плохо рассмотрел.

— Но все-таки?

— Лет тридцать пять — сорок ей... В черной кроличьей шубе, белый, по-моему, вязаный платок... Вот, пожалуй, и все, что приметил...

— Раньше вы не видели ее?

— Нет, никогда.

— А Бузанинова не рассказывала о ссоре с какой-нибудь женщиной?

— Нет... хотя, знаете, месяца два назад она, смеясь, намекнула, что боится какой-то женщины. А потом тут же стала уверять, что пошутила. Она даже имя женщины называла, но я не помню.

— А вы вспомните. Что-то вас то трусость донимает, то растерянность, а теперь уже и память подводит. Так что посидите и вспомните.

— Хорошо, я подумаю.

Новиков уже в который раз глядел на часы. Ему надо было идти на встречу с Купрейчиком. Алексей еще утром позвонил по телефону дежурному и попросил прислать к нему кого-либо из оперативных работников. Лейтенант взглянул на Веселуху:

— Андрей Евгеньевич, вы продолжайте допрос, а я быстренько вернусь.

Вскоре Новиков ехал в трамвае в сторону железнодорожного вокзала.

Купрейчика он отыскал в толпе сразу же. Алексей увидел его и едва заметно кивнул головой, а сам через площадь направился к развалинам дома, где сутки назад была встреча с Мочаловым. Новиков пошел следом.

Пожав лейтенанту руку, Купрейчик сказал:

— Ваня, времени у меня нет, надо как можно быстрее быть дома. — Он протянул лейтенанту папиросу. — В ней фамилии Могилы — о ней знает Мочалов, — а также банщика и еще одного преступника. Банда действительно серьезная и опасная. О следующей встрече я сообщу позже. Кстати, почему Мочалов не пришел?

Новиков не хотел расстраивать капитана и ответил односложно:

— Заболел он.

— Что с ним?

— Простыл.

— Ясно. Передай привет. Пусть поправляется.

— Подожди, Алексей Васильевич. Возьми фотоаппарат, постарайся их сфотографировать.

— Пленку-то хоть чувствительную зарядили?

— Да, можно даже при слабом свете фотографировать.

— Хорошо. Постараюсь сделать. Будь здоров, я побежал.

И Купрейчик ушел. Новиков выждал немного и тоже направился в обратный путь...

24 УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ БУРАВИН

Прошло еще два дня. Распогодилось: ветер утих, вьюга прекратилась. Славин и Симоха ночи напролет проводили с людьми, следившими за старым Солохом и его родственниками. И вот сегодняшней ночью впервые удалось увидеть, как отец Гришки уходит из дома. Старик быстро прошел через огород и, часто оглядываясь, направился к недалекому лесу. Следом, ориентируясь по шуму шагов и следам старика, шли Славин и двое местных охотников. Но когда Солох вошел в лес, Славин остановил своих помощников, и они дожидались возвращения старика недалеко от его дома.

Отсутствовал старик ровно час. Когда он вошел в дом, Славин, стараясь идти в том же темпе, как недавно шел старик, прошел до леса и обратно к дому Солоха. Получилось, что в оба конца было затрачено полчаса.

И вот сейчас, сидя в доме участкового, они втроем обсуждали план.

— Смотрите, что получается, — говорил Славин, — старик находился в лесу полчаса. Значит, Гришка дожидался его недалеко от опушки. Я предлагаю сделать засаду в лесу по пути следования старика. Теперь мы уже знаем, в каком месте он входит в лес, и, дождавшись его, сможем засечь момент его встречи с беглецами.

Подумав, Буравин и Симоха согласились с ним, и хозяин предложил:

— Ну раз план готов, давайте чай пить.

Он снял с себя теплый шерстяной свитер и остался в клетчатой рубашке, Славин обратил внимание на огромный рубец, проходивший по шее капитана, и спросил:

— Михаил Яковлевич, это у вас след войны?

— Да, царапнула меня шальная пулька, когда в атаку шли под Гродно.

— Так вы воевали в Белоруссии? — Славин чуть не вскочил с табурета.

— Да, пришлось повоевать. Я ведь на фронте с августа сорок первого и до победы был. Дважды пришлось в госпитале отлеживаться вот с этой раной, — Буравин ткнул пальцем в шрам на шее. — Врачи все уверяли меня, что я в рубашке родился. Ну ничего, выжил и еще, наверное, поживу на белом свете.

Славин хотел рассказать этому спокойному и мудрому человеку и о своем ранении, и о том, что он тоже воевал, но в комнату вошел Вовка и нарочито сердитым голосом сказал:

— Вы здесь все секретничаете, а я уже третий раз угольки в самовар подбрасываю:

Парень уже давно не просил у взрослых пострелять из автомата. Отец строго-настрого наказал ему никому о гостях не рассказывать, и он соблюдал этот приказ.

Все встали и направились в соседнюю комнату. В этот момент кто-то громко постучал в окно кухни.

Буравин тихо проговорил:

— И кого это нелегкая несет. Не иначе как кто-то из моих хлопцев, может, опять старик на прогулку в тайгу подался. — Он повернулся к Славину и Симохе. — Вы, на всякий случай, побудьте в другой комнате, вдруг кто посторонний.

Славин и Симоха вернулись в свою комнату. Лейтенант, как бы предчувствуя что-то, подошел к лампе и погасил ее, а сержант бросил беспокойный взгляд в угол где за спинкой кровати стоял автомат.

25 СТАРШИЙ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ ЛАГУТА

Лагута в кабинете был один. Он недавно закончил допрос свидетеля по делу хищения автопокрышек и был доволен ходом своей работы. Старший оперуполномоченный был уверен, что в ближайшие дни он установит воров.

В кабинет заглянул дежурный.

— Иван Епифанович, вас начальник просит зайти к нему.

Лагута положил дело в сейф и направился к дверям, а в них неожиданно появился Мартов.

— Здравствуйте, Иван Епифанович.

— Добрый вечер, Леонид! Что ты хотел?

— Мне бы Славина, но дежурный сказал, что он в командировке. Не скажете, когда он приедет?

— Вот этого тебе, брат, не скажу. Как решит необходимые вопросы, так и приедет.

— Жаль. — Мартов огорченно отступил в коридор, давая возможность Лагуте выйти из кабинета и запереть на ключ дверь. — Тогда, может быть, с вами переговорим?

— Ну, что ж, я не возражаю. Только ты посиди немного, я к начальнику зайду, а затем побеседуем.

Минут через двадцать капитан вернулся в свой кабинет.

Мартов присел на предложенный стул и, теребя в руках шапку, начал рассказ:

— Вы знаете, Иван Епифанович, что вожу я лес. Три дня назад ехал через «пуп». Ну, как обычно, остановился, зашел в столовую, как раз ту, где мне труп подбросили, помните?

— Конечно, помню, — усмехнулся Лагута, — даже помню, из-за чего ты там останавливаешься. И сейчас, небось, из-за сургучноголовой потянуло на остановку?

— Иван Епифанович, поверьте, ей-богу, за рулем уже не пью. После того случая, с убийством, зарок дал: за рулем ни-ни. Зашел я в столовую, пообедал и попросил у буфетчицы бутылку с собой. Думал, приеду к вечеру на место и перед сном со знакомыми раздавим ее. Взял я, значит, и — к выходу. Но тут меня окликнули двое, они сидели за столиком у самой двери. Спросили, куда я еду. Я ответил, и они попросили подвезти их. Теперь у меня машина неплохая — новый ЗИС, кабина просторная, да веселее в дороге, когда есть с кем словом переброситься. Я и согласился. Купили они тоже водки, по-моему, бутылок пять или шесть, кое-что из продуктов, сели мы и поехали. Мне ехать надо было километров сто двадцать. Вез я на дальний участок инструменты, а затем уже должен был вернуться немного назад и загрузиться кругляком. Дорога неважная, и ехал я со скоростью не более тридцати километров в час. Часа через два попросили мои пассажиры остановку сделать. Я затормозил. Зашли они в кусты, а затем предложили по сто граммов выпить. Признаюсь, на этот раз я не устоял, мороз сильный, дорога пустынная, машины редко ходят... ну вот я и не отказался. Распили мы бутылку, и тут я увидел, что у одного из них из-под полушубка приклад от ружья торчит, наверняка обрез. Стало даже не по себе. Вида стараюсь не подать и спокойно говорю: «Давайте, мужики, дальше поедем». Начали мы садиться в машину, смотрю, а у второго тоже из-под тулупа что-то выпирает. Ну, сели мы и поехали. Эти двое ведут себя спокойно, все меня о местных порядках расспрашивают, я, конечно, отвечаю, а у самого уши на макушке, стараюсь понять, что за попутчики мне попались. Спросили, местный ли я, имею ли семью, а потом поинтересовались, как можно устроиться на работу, затем все выпытывали, не видел ли я на дорогах милиции, не ищут ли кого. Проехали мы еще километров тридцать. Они опять попросили остановиться. Подумал я и решил подчиниться, места пустынные — откажешься, поймут, что заподозрил что-то, и кокнут. Остановил машину, они бутылку открыли, я отказался пить, объяснил, что скоро приеду, а с запахом нельзя. Они сами распили эту бутылку, и мы поехали дальше. А затем один из них, лысоватый, высокий, завел со мной разговор.

— А как ты узнал, что он лысоватый? — прерывая его, спросил Лагута.

— Он в кабине шапку снимал, я и увидел. Вот он меня и спрашивает, много ли людей приезжих в этих местах работает, часто ли увольняются. Я не знал, куда он клонит, отвечаю, что, мол, всякие люди имеются. Тогда он спрашивает, часто ли я по этой дороге езжу. Я скумекал, что им хотелось, чтобы я часто ездил по этой дороге, и ответил утвердительно. Тогда этот мужик мне и говорит: «Слушай, друг, хочешь хорошо заработать?» Я ответил: «А кто же не хочет?» — «Ну тогда слушай, если сделаешь то, что мы попросим, получишь пять золотых десятирублевок. От тебя многое не надо: найди парочку мужиков, которые приезжие и одинокие, и познакомь нас с ними. Понимаешь, хотим мы бригаду для халтур сколотить. Будем ездить по колхозам, деньги зарабатывать. Было бы хорошо, если бы ты подобрал из тех, кто хочет уволиться и уехать, таких нам легче уговорить...»

Мартов сделал паузу, и Лагута нетерпеливо спросил:

— Так, ну и что же дальше было?

— Дальше? Они расспросили меня, в какие дни я буду проезжать по этой дороге, и обещали встретить. Затем попросили остановить машину и вышли.

Лагута, с трудом скрывая волнение, развернул карту:

— Вот развилка, покажи, по какой дороге ты ехал?

Мартов долго разбирался в карте, затем пальцем показал:

— Вот по этой.

— А где первый раз останавливались? — спросил Лагута, но сразу же подумал: «Как же он сможет определить это место на карте?» — и переспросил: — Ты говоришь, что до первой остановки ехали часа два со скоростью километров тридцать в час? Значит, проехали вы километров шестьдесят. — Он взял линейку и карандашом отметил место стоянки. — Так, а затем вы до следующей остановки проехали еще сколько?

— Километров тридцать.

Лагута сделал еще одну отметку на карте.

— Ну и через сколько километров от этой остановки они вышли?

Мартов подумал немного, а затем ответил:

— Километров через пятнадцать, а может, и двадцать, точно даже и не помню.

Лагута сделал еще одну отметку, обвел ее кружком и полез в стол. Достал фотографии Солоха и Мельникова, а затем начал просматривать целую пачку фотографий. У каждого оперативника и следователя всегда найдется десяток-другой фотографий людей, которых он, может быть, даже в лицо ни разу не видел и которые, вполне возможно, никогда ничего не совершили, а просто их фотографии кто-то где-то нашел и принес вместе с другими вещами или предметами в милицию или эти фотографии обнаружили у задержанного. И остаются эти изображения неизвестных, как бесхозные предметы, скапливаясь в столах, а нередко и сейфах на всякий случай, их используют при выполнении такого следственного действия, каким является предъявление на опознание личности на фотографии.

Наконец Лагута подобрал несколько фотографий, положил к ним фото Мельникова и Солоха, затем протянул их, словно колоду карт, Мартову:

— А ну, дорогой, глянь, нет ли здесь тех попутчиков.

Мартов начал по очереди разглядывать фото, внутри у капитана все напряглось: «Они или не они?» Чутье подсказывало ему, что Мартов встретил разыскиваемых преступников.

А Мартов сразу же опознал Мельникова, а затем положил на стол и фото Солоха.

— Вот они, голубчики, — он ткнул в фотографию Солоха. — А вот этот и есть тот высокий и лысоватый.

Капитан быстро записал объяснение со слов Мартова, пожал ему руку и, попросив его прийти в отделение утром на следующий день, отпустил.

С минуту капитан сидел, раздумывая, над картой.

Получалось, что Солох и Мельников вышли на дороге, проходящей с противоположной стороны села Станового. От того места до Станового километров тридцать пять будет.

«Надо доложить Алтынину», — решил старший оперуполномоченный и сразу же направился в кабинет начальника. Алтынин выслушал его, пощипал себя за ус, а затем решил:

— Сделаем так: ты берешь трех человек из отряда, который завтра прибывает сюда, и будешь ездить в кузове машины Мартова. Продумай экипировку, мороз сильный, а ездить придется и долго, и далеко...

26 СОЛОХ

Буравин открыл дверь, и в дом вошел... старший Солох. Его заросшее лицо, воротник шубы были покрыты инеем. Буравин невольно подумал: «Мороз на дворе крепчает, надо будет лошадей в сарае посмотреть, не замерзли бы».

Солох снял шапку и чуть хриплым голосом сказал:

— Добрый вам вечер в дом! Такого гостя, небось, и не ждали? Ты, Михаил Яковлевич, и не задумывался никогда, наверное, что я у тебя дома ни разу в жизни не был.

— Зато у тебя, Григорий Прохорович, мне довелось побывать, и не раз причем.

— Ну, что ты старое вспоминаешь, — махнул рукой Солох, — и в моем доме ты уже лет семь, а может, даже восемь не был. Но я к тебе на минутку.

Буравин, зная, что Славин и Симоха находятся в дальней комнате, решил беседовать со стариком так, чтобы и они слышали. Участковый чувствовал, что Солох пришел неспроста. Поэтому он прервал непрошеного гостя:

— А что это мы с тобой, Григорий Прохорович, у дверей стоим, проходи в комнату, там и светлее, и присесть можно, сними шубу, а то в доме жарко. — И Буравин, не дожидаясь согласия старика, первым шагнул в большую комнату, где уже на столе стоял кипящий самовар. Глянул на стол и как бы между прочим убрал две чашки в буфет:

— Садись, чайком побалуйся.

— Некогда мне чаи гонять, отправь мальца в другую комнату, разговор есть.

— Вова, иди, сынок, спать, чай с тобой будем завтра пить.

— Я вам, выходит, и чаю не дал попить, ну что ж, извиняйте меня.

Вова молча хмуро взглянул на старика и вышел из комнаты.

— Чего я к тебе зашел, Михаил Яковлевич. Понимаешь, как вспомню тебя еще холостяком, да и в довоенные годы, так сразу же вижу тебя горячим, злым к людишкам человеком.

— Ну знаешь, это смотря к каким людишкам я злым был. Если к бандитам и всякой прочей швали, то да, здесь ты прав, а что касается честных людей, то ни один из них не пожалуется, что я несправедлив был.

— Хорошо, хорошо, дай мне высказать, что хотел. Ну, а сейчас ты уже немолодой, остепениться должен. Детей вон у тебя трое: Вовке — тринадцать, Лене — пятнадцать, а младшему — восемь. Помню, как он у тебя перед войной родился. Хорошие у тебя дети, да и жена справная — ничего не скажешь. И растить вам своих детей еще долго надо, а тут ведь глушь, тайга кругом, до ваших далеко.

— А ты, дед, не путай, наши теперь везде...

— Нет, бог с тобой, я имел в виду милицию... милиционеров. Поэтому я и решил на огонек завернуть и рассказать тебе вот что. Я прошедшей ночью сон видел. Вроде сижу я у себя дома, а ко мне неожиданно сын мой — Гришка, может, ты и забыл его уже, — входит, а с ним еще людишки, все вооруженные, и сразу же о тебе разговор со мной заводят. Сходи, мол, к Буравину и скажи, что если не даст нам пожить в этих местах недельку-другую, то не миновать ему красного петуха.

И скажу я тебе, Михаил Яковлевич, я сплю, а сам как наяву вижу — горит твой дом, а ты лежишь на снегу с простреленной головой, твоя жена рядом с перерезанным горлом, а кровь так и хлещет из горла, так и хлещет. Страх один! И еще снилось мне, что твоих детей связанных прямо в огонь кидали, вот только кто кидал, никак я не мог разобрать.

Проснулся я весь в поту, перекрестился, слез с печи и, наверное, полведра воды выпил и, хочешь верь, хочешь не верь, но даже в окно выглянул: не горит ли в селе где-нибудь дом. Смотрю, все спокойно, ну, думаю, слава богу, перекрестился еще разок и полез на печку досыпать.

И вот сегодня думал я про этот сон, думал и решил к тебе сходить. И знаешь, пока шел, то в голове вопрос возник. А что, если бы мой Гришка в округе появился и попросил бы тебя не трогать его недельку-другую? Согласился бы ты?

Буравин неожиданно улыбнулся:

— Кошмары тебе, Григорий Прохорович, на старости лет снятся. Или стар ты уж совсем стал, или заболел. Тогда тебе к врачу надо идти, хочешь, я тебе его на дом вызову.

— Нет, здоров я, не нужен мне доктор. Вот меня интерес взял: так послушался бы ты просьбы Гришки и его людишек или мешать стал?

— Ну что тебе сказать? — Буравин помолчал. — Конечно, жизнь одна у человека, но я еще что-то сна такого не видел, чтобы Гришка твой сбежал. А наяву об этом мне мое начальство ничего не сообщало, так что попей лучше чайку со мной.

— Благодарствую, но уже поздно, пойду-ка я лучше спать. А тебе желаю дожить до старости и детей вырастить. До свиданьица!

Старик надел шапку и вышел. Буравин запер за ним дверь и вошел в зал, а там уже были Славин и Симоха.

— Слыхали, какие сны начал снить этот бандюга? Вот гадина, пугать меня вздумал!

Славин и Симоха стояли, потрясенные услышанным. Во время этой беседы они еле сдерживали себя, чтобы не выйти и не взять за шиворот старика.

Буравин улыбнулся:

— Да ну его к черту! Такие угрозы раньше мне приходилось часто слышать. Теперь одно скажу: Гришка и его дружок здесь! Вот только не могу понять, как они смогли состыковаться со стариком.

— А помните, как несколько дней назад наши засекли, что Дрозд вернулся домой поздно ночью? — спросил Симоха. — А ведь они своими глазами видели, как он еще засветло заходил в свой дом, а тут на тебе, снова идет домой ночью. А когда он до этого из дома вышел? Никто не видел. Что из этого следует? — Он помолчал для большего эффекта и сам ответил: — Из этого следует, что бандиты встретились с ним и попросили предупредить старика, чтобы он пришел к ним на свидание в лес. Дрозд вылез через окно, а затем огородами вышел из села, пришел в Становое и тоже огородами пробрался к дому Солоха. После этого тем же путем вышел из Станового и, уже не прячась, направился домой.

Симоха замолчал, выжидая, как отнесутся к его версии офицеры.

Славин задумчиво сказал:

— Вполне может быть и так. Из этого можно сделать вывод, что наши предположения оказались правильными. Солох и его дружок рассчитывают быть в этих краях недолго и поэтому хотят на это время сковать вашу, Михаил Яковлевич, активность. Вы для них представляете наибольшую опасность. Поэтому к угрозе бандитов надо отнестись серьезно. С этой минуты вы не должны ходить один, да и в отношении охраны дома нам надо подумать. Ну, а сейчас пошли звонить Алтынину.

Прошло полчаса, и Славин уже разговаривал по телефону с Алтыниным, который, выслушав лейтенанта, проинформировал его о рассказе Мартова и сообщил, что направляет группу сотрудников милиции, которые под видом охотников-промысловиков будут находиться недалеко от Станового. Майор пояснил:

— Они будут тайгу вокруг Станового и Светлого прочесывать и в любой момент к вам на помощь придут. На место они прибудут послезавтра. Встретить их надо на развилке дорог, расположенной в четырех километрах на запад от Станового.

Славин попросил:

— Егор Егорович, я передам трубку Буравину, вы ему объясните, где нам встретить наших, а то я не очень еще ориентируюсь в этих местах.

Буравин взял трубку, и по его отдельным словам Славин понял, что опергруппа поедет машиной через «пуп» и будет двигаться к Становому с той стороны...

Но события развивались быстрее и иначе, чем предполагали работники милиции. Уже на следующий день из сельсовета Буравину сообщили, что в Светлом опять украли кабана. На этот раз — у Дрозда. Это было совсем уж неожиданным.

Чертыхаясь, капитан стал собираться в дорогу. Славин кивнул Симохе, и они тоже начали одеваться. Буравин спросил:

— Вы куда?

— С вами.

— Так день же...

— Ничего. Запрягайте наших-лошадей, ляжем в санки, укроемся тулупами, замаскируемся сеном, и порядок!

Славин по глазам Буравина видел, что тот чем-то встревожен. И вдруг лейтенант понял, в чем дело. И понял это тогда, когда Буравин отвел старшего сына в сторонку, долго объяснял ему, как вести себя, если вдруг во время их отсутствия кто-то придет к ним домой.

Капитан не беспокоился о себе, он волновался за своих домашних. Значит, в том, что о краже заявил именно Дрозд, опытный участковый уловил тревожный сигнал для себя.

Славин подозвал Симоху:

— Андрей, ты останешься здесь. Будь внимателен, не исключено, что Солох и Мельников решили выманить Михаила Яковлевича из дома, а сами во время его отсутствия нагрянут сюда.

Симоха все понял сразу, только предложил:

— Может, автомат возьмите, а мне пистолета хватит.

Славин подумал: «Действительно, ему с автоматом в доме будет несподручно действовать».

— Хорошо, автомат возьмем мы. Сколько у тебя обойм к пистолету?

— Две.

Славин сунул руку в карман полушубка:

— На еще три.

— А у тебя?

— У меня осталось еще две, и не забывай, что такое автомат на улице, да еще с тремя запасными дисками. — И повернулся к Буравину: — Михаил Яковлевич, мы тут посоветовались и решили, что поеду с вами только я, а Андрей останется, на всякий случай, дома.

Лицо Буравина сразу же посветлело. Он, стараясь не показывать свою радость, сказал:

— Как хотите. Останется дома, так дома.

Они запрягли лошадей. Славин, завернувшись в тулуп, зарылся в сено.

Надо было пересечь все село, и Славин лежал, накрывшись тулупом с головой. Но вот они миновали последний дом и поехали по узкой лесной дороге, по сторонам которой стояли мощные стройные ели. Славин откинул тулуп и сел. Буравин, до этого не проронивший ни слова, тихо сказал:

— Владимир Михайлович, чует мое сердце, неспроста этот вызов. По моему разумению, задумали они что-то. И, скажу я вам, правильно мы сделали, что Андрея оставили дома, ей-богу, переживал бы.

У Славина тоже было на душе неспокойно, но он не хотел показать этого и ответил:

— Если они задумали что-либо, зачем же тогда Дрозда подставлять, заявлять о краже у него?

— О, вы их плохо знаете. Мне кажется, что никакой кражи и в помине не было. Просто им для чего-то надо было меня вытянуть из Станового. Может, Гришка хочет к отцу прийти. Возможно, там работа есть, которая не под силу одному старику, скажем, золото выкопать. А может, действительно попытаются ко мне в дом ворваться, жену и детей напугать, заставить их меня уговорить закрыть глаза на этих зверюг. Или же решили встретиться со мной на лесной дорожке. Ну, а что касается Дрозда, то он для них верный человек. Отдал, скажем, им кабана, а нам заявил, что кто-то украл его.

— Ну почему бы им, в таком случае, не украсть у кого-нибудь другого из сельчан.

Буравин чуть заметно улыбнулся:

— Они не дураки, понимают, что после той кражи люди настороже, а это значит, что можно и на заряд картечи напороться. Нет, чует мое сердце: что-то они задумали, а вот что, убейте, не знаю. Я думаю, что вам надо снова в сено закопаться. Автомат к бою приготовьте, вполне может сгодиться.

Славин не заставил себя долго уговаривать, щелкнул затвором автомата, достал пистолет из кармана пиджака и сунул в карман полушубка, а затем лег.

Буравин укрыл его тулупом, а сверху засыпал сеном.

— Они народ такой, если увидят, что я один, то прежде чем стрелять, захотят поговорить. Их, конечно, очень интересует, ищут ли их здесь, в нашей округе, или нет. Ну, а если увидят, что нас двое, то могут прямо из кустов и шарахнуть или же пропустить не трогая, а нас с вами это не устраивает. Нам надо их увидеть.

Славин из-под тулупа спросил:

— Если встретят нас, то как я узнаю, что мне выскакивать надо?

— Если я увижу, что Гришка с ними, то я назову его по имени — это будет сигналом для вас.

Дальше они ехали молча. Славин не видел, как участковый достал из кобуры пистолет, зарядил его и положил под рукой справа в сено. Лесом надо было ехать километров пять. Славин, ориентируясь по времени, понял, что проехали уже более половины. Вдруг он почувствовал, что лошади неожиданно резко дернулись в сторону и стали. Наступила тишина, и тут же незнакомый голос тихо, но угрожающе сказал:

— Не пикни, мильтон! Только пальцем шевельнешь, как тут же на тот свет загремишь.

27 ИВАН ИВАНОВИЧ НОВИКОВ

Новиков торопился в госпиталь к Мочалову. Петр Петрович после того, как принес вытащенного из реки мальчишку на электростанцию, потерял сознание и пришел в себя лишь на следующий день. У него оказалось двустороннее воспаление легких. Врачи решили пока не говорить майору о смерти мальчика. Это бы потрясло Мочалова. Посетителей к Петру Петровичу, даже жену, не пускали. Новиков был первым, кому разрешили навестить майора. Это было вызвано интересами службы, ведь, кроме Мочалова, в отделении никто не знал о всех деталях задуманной операции. Необходимость посоветоваться с Мочаловым возникла еще и потому, что в отделение пришли супруги Троцаки. Они покаялись, что на допросах не сказали о том, что во время нападения на них бандиты забрали более двадцати тысяч денег и небольшой золотой слиток. Позже, хорошенько подумав, они решили пойти в милицию и рассказать всю правду.

Группа преступников практически уже была известна, но Купрейчику пока не удавалось выяснить, где они хранили награбленные ценности. А это надо было уточнить хотя бы еще и потому, что сотрудники уголовного розыска не знали, что преступники взяли у убитых ими людей. В группу, кроме Корунова и Прутова, входили некие Ариха Дмитрий и Лобьянова Лидия, по кличке Могила. Однако оперативники не знали, где они проживают, а в адресном бюро эти люди не значились.

Новиков отряхнул с одежды снег и вошел в приемный покой. Там его уже ждал дежурный врач, который и проводил Новикова в палату к Мочалову.

Петр Петрович лежал один в маленькой комнатушке, в которой едва вместились обычная госпитальная кровать, тумбочка и табурет. Увидев входящего Новикова, Мочалов радостно заулыбался:

— А, Ваня, входи, входи!

— Здравствуйте, Петр Петрович, как вы себя чувствуете?

— Спасибо, дорогой, уже лучше. Ничего, теперь дело пойдет на поправку. — Голос у Мочалова был слабый. Еще по дороге дежурный врач, предупреждая Новикова, чтобы он не переутомлял больного и долго в палате не задерживался, пояснил, что только сегодня у Мочалова понизилась температура. — Ты садись, — приглашал он гостя, — рассказывай, как дела.

Врач, чтобы не мешать, выразительно посмотрел на Новикова — не забыл ли тот предупреждение — и вышел.

— Дела у нас, Петр Петрович, идут, как говорится, нормально. Вчера провели открытое партийное собрание. Решили, что все выйдем на субботник по уборке города от снега. Поработали сегодня как следует. Вокруг отделения и два квартала улицы почистили хорошенько. Жаль только, что снег после обеда снова повалил, засыпет все опять.

— Ничего, народ вы крепкий, еще раз поработаете лопатами.

— Это конечно.

— Ну, а как дела с группой Корунова?

— Тоже нормально. Встречался с Купрейчиком. Вот, записку вам передал, — Новиков протянул Мочалову листок бумаги, выждал, пока тот прочитает его, и начал вводить его в курс дела.

Мочалов, чуть прикрыв глаза, молча слушал. Его заостренное и похудевшее лицо было бледным, и Новикову показалось, что ему стало плохо. Он замолк, думая, не позвать ли врача. Но Мочалов тихо спросил:

— Вы хоть отчитали Троцаков за их вранье?

— Что толку в этом, Петр Петрович, жизнь они, считайте, прожили по-своему, вряд ли их перевоспитаешь.

Затем лейтенант рассказал о Горбылевском.

Мочалов устал, но отпускать Новикова не хотел и продолжал расспрашивать его о всех деталях следствия, давал указания:

— На всякий случай проверьте жену Горбылевского. У меня в практике случалось, когда из-за ревности жены убивали любовниц. И еще, ты, Иван Иванович, обязательно тереби этого Горбылевского, пусть вспоминает, какое имя ему называла Бузанинова. Надо обязательно опросить всех ее знакомых, а также соседей и выяснить все ее связи. Не забудь, когда Купрейчик сфотографирует Корунова и его дружков, предъявить их фотографии на опознание потерпевшим, которые живы, и их соседям.

— Хорошо, Петр Петрович, сделаем. Я вижу, что вы устали... пойду, пожалуй?

— Да, ты прав. Немножко устал. Если сможешь, то заскочи, пожалуйста, ко мне домой, передай привет моим. Скажи Татьяне Андреевне, что у меня дела идут на поправку, а то ее, бедную, сюда не пускают, она, небось, волнуется. Успокой, скажи, что чувствую себя хорошо... — Мочалов прикрыл глаза и грустно улыбнулся: — Я ей в жизни много волнений и хлопот доставил.

Лицо Мочалова покрылось пятнами, он разволновался, и Новиков лихорадочно искал возможность сменить тему разговора. На ум пришел один ответ на запрос Мочалова, и лейтенант сказал:

— Да, Петр Петрович, я чуть не забыл. В отделение пришел ответ на ваш запрос в отношении какого-то Юшевича.

— И что там? — оживился Мочалов.

— В нем сообщается, что Юшевичи проживают в пригороде. Они недавно построили дом, но еще техпаспорта не получили и не прописаны, поэтому в адресном бюро не значатся.

Услышав все это, Мочалов еще больше разволновался. Он даже попытался приподняться. Его остановил Новиков:

— Петр Петрович, вам нельзя подниматься!

— Да, да, я понимаю. Но ты, Ваня, не представляешь, какую весть мне принес. — И Мочалов коротко сообщил, кто такой Юшевич и почему он его разыскивает.

Новиков предложил:

— Петр Петрович, разрешите, я займусь этим гадом!

— Нет, Ваня, я сам. Ты не отвлекайся от своего дела. Нам надо побыстрее разобраться с группой Корунова. Кстати, при встрече с Купрейчиком попроси его выяснить, где живут Корунов, Лобьянова — ее кличка Могила — и Ариха. Ну, а что касается Юшевича, то ты осторожно, может быть, с помощью участкового, проверь, живет ли он в этом доме, звать его Яковом Чеславовичем. И еще, мое пальто утонуло, а в кармане лежали ключи от кабинета и, самое главное, от сейфа. Скажи моему заместителю, пусть подумает о дубликатах. Интересно, как чувствует себя малыш? Но ты, наверное, не знаешь?

Новиков отвел глаза в сторону. Он-то знал, но говорить об этом не имел права. Поэтому ответил коротко:

— Нет, не знаю. — А сам подумал: «Эх, Петр Петрович, милый ты человек, жизни своей не щадил, а вот как оно все обернулось».

— Ну, ничего, главное, что он жив. Наверное, тоже болеет, бедняга. Ладно, Иван Иванович, иди. Передавай нашим хлопцам привет. Долго я отлеживаться здесь не собираюсь, так что до скорого...

Новиков вышел из госпиталя вконец расстроенный. Хотел поехать в отделение, но вспомнил о просьбе начальника и решил узнать, живет ли Юшевич со своими родителями. Лейтенант позвонил в отделение и попросил дежурного разыскать ответ у секретаря о Юшевичах и сообщить их адрес.

Ждать пришлось долго, и начальник пожарной части, куда зашел Новиков позвонить, нетерпеливо и недовольно хмыкал. Новиков сказал:

— Вы уж извините, срочное дело, дежурный выясняет.

— А вдруг пожар? Люди будут звонить, а телефон занят, что тогда?

— Какой номер этого телефона?

Начальник машинально ответил:

— Три-двадцать один-пятнадцать.

— А граждане, между прочим, о пожаре звонят по телефону ноль-один.

Начальник пожарной части хотел что-то сказать, но в этот момент дежурный отделения милиции снова взял трубку и сообщил Новикову адрес Юшевичей.

Новиков вышел на улицу и направился к трамвайной остановке. Ехать, а затем идти пешком пришлось долго. Уже в сумерках лейтенант входил во двор большого бревенчатого дома. У сарая громко загрохотала цепью и злобно залаяла собака.

В доме его встретили хозяева. Обоим было за семьдесят. Они сухо ответили на приветствие и настороженно смотрели на высокого с внимательными карими глазами парня. Новиков решил не скрывать, что он из милиции. Наоборот, это обстоятельство, как он считал, не должно было вызвать беспокойства.

— Я из милиции. Прошу предъявить домовую книгу, свои паспорта и технический паспорт на дом.

Старики беспокойно переглянулись, и хозяин ответил:

— Вы нас извините, товарищ, не знаю, как вас по имени и отчеству, дело в том, что у нас пока не принят дом и поэтому документов мы еще не получили.

— Что же это такое, — удрученно проговорил Новиков, делая озабоченное лицо, — только за сегодняшний день уже третий случай такой. Вы ссуду брали?

— Нет, у нас было немного своих денег.

Новиков по-хозяйски расположился у стола, достал блокнот и авторучку:

— Кто хозяин дома?

— Я.

— Фамилия, имя, отчество?

— Юшевич Чеслав Болеславович.

— Год рождения?

— Восемьсот семьдесят пятый.

Новиков взглянул на старушку:

— Как вас величать?

— Юшевич я, Юшевич Анна Казимировна.

— Год рождения?

— По документам?

— Как это по документам? — не понял лейтенант.

— Я родилась в семьдесят девятом, а по документам в восьмидесятом. Так какой вам год нужен?

— Ясно. Запишем, как в документе. Кто у вас еще в доме живет?

— А никого, — ответил старик. — Вот вдвоем со старухой жизнь и доживаем.

— А дети у вас есть?

— Был у нас сын. Но как ушел во время войны в партизаны, так и сгинул.

— И что, не знаете, что с ним?

— Не знаем.

Новиков поднялся из-за стола:

— Взяли бы и сделали запрос. Люди же все на учете, и не может быть, чтобы о нем не знали. — Лейтенант вдруг предложил: — Если хотите, то давайте я запрошу. Только тогда мне надо записать все его данные. — И он снова сел.

Старик поспешно сказал:

— Нет, спасибо вам, но мы сами напишем куда следует. Спасибо за совет, мы люди темные и дойти своим умом до этого не смогли. Живем себе тихо и плачем по вечерам по своему сыночку, который жизни не пожалел ради советской власти.

«Ишь ты как заговорил, „темный“ человек!» — со злостью подумал Новиков, но виду не подал и, вставая, сказал:

— Смотрите, дело ваше. А вот что касается оформления ваших документов и прописки, то поторопитесь. Сами знаете, у меня тоже начальство есть, и оно от меня требует, чтобы порядок был.

Он вышел из двора и зашагал к соседнему дому.

Лейтенант понимал, что необходимо побывать еще в трех-четырех домах, чтобы Юшевичи, если и поинтересуются у соседей, сочли его приход обычным милицейским делом. Не видел, да и не мог видеть Новиков, что, когда он находился в доме Юшевичей и разговаривал с хозяевами, через небольшую, еще не заделанную в перегородке щелку, из соседней комнаты за ним настороженно наблюдал средних лет мужчина. Это был Яков. И когда Новиков ушел, он вышел к родителям, выругался, со злостью проговорил:

— Падла лягавая! Лазит тут, помощь свою предлагает! Попался бы он мне годика четыре назад. Враз бы из него душу вытряс.

К Яшке подошла мать:

— Успокойся, Яшенька, все будет хорошо.

Ее поддержал отец:

— Никто же не знает, кем ты был при немцах. Слава богу, никого из сельчан в живых не осталось. Только ты будь поосторожней, смотри там, не лезь на рожон.

— А я и не лезу. Но ведь вам же гроши надо. Вон какую домину на мои гроши отгрохали. — Он помолчал немного и с нескрываемой злобой добавил: — Ничего, с Советами мы еще посчитаемся. — Повернулся к отцу: — Батька, давай выпьем!

28 МАЙОР МИЛИЦИИ АЛТЫНИН

Алтынин пригласил к себе в кабинет Лагуту и сразу же перешел к делу:

— Ты понимаешь, Иван Епифанович, я беспокоюсь за наших. Уж очень они далеко отсюда. Хочу с тобой посоветоваться. Давай еще раз проанализируем показания Мартова. Во-первых, они действительно ищут возможность добыть документы и хотят это сделать, скорее всего, путем убийства. Поэтому они и просили Мартова познакомить их с одинокими людьми.

— А не могут они убить самого Мартова?

— Я тоже об этом подумал, но считаю, что если они и намерены это сделать, то гораздо позже.

— Почему?

— Видишь, убив Мартова, они никакой пользы от его документов иметь не будут. Милиция будет искать убийцу. Если даже они труп и запрятали бы, то все равно родственники заявили бы, что человек пропал. А это значит, что пользоваться его документами будет нельзя. Другое дело одинокий, да еще лучше из числа приезжих, который уволился. Кто его искать будет? Практически — никто. Если бы Мартов нашел для них одинокого человека, — Алтынин задумался, как всегда в таких случаях, пощипывая себя то за ус, то за бороду, — то они могли бы убрать и Мартова как ненужного и ставшего опасным для них свидетеля. Как считаешь, правильно я рассуждаю?

— По крайнем мере, логично. Но нам нельзя забывать, что преступники сейчас находятся в районе Светлого и Станового и именно там они представляют наибольшую опасность.

— Я тоже об этом думаю, — сердито перебил Лагуту начальник и опять дернул себя за бороду. — Поэтому и советуюсь с тобой. Тем более, раз они там крутятся, значит, и золотом наверняка не завладели. — Алтынин опять сделал небольшую паузу, а затем словно подытожил: — Будем считать, что я передумал и ты не будешь кататься в кузове машины Мартова. Это поручим кому-нибудь другому. А ты бери двенадцать человек — люди из Кемерово уже прибыли — и езжай в Становое. Твоя задача: обосноваться недалеко от Станового. Председатель сельсовета в курсе дела. Он говорит, что есть недалеко от села несколько заброшенных охотничьих домиков, там можно остановиться. Посмотришь на месте, может быть, есть смысл устроиться под каким-либо предлогом и в самом селе. Короче говоря, решишь на месте. Главное — побыстрее оказаться там.

— Как нам доехать туда?

— Вашу группу придется разбить на две части. Одна, в том числе ты, поедет на машине через Пасху, мимо развилки. Это дальше, чем та дорога, по которой поехали Славин и Симоха, но во времени вы выиграете, так как дорога хорошая. А вторая группа — четыре человека — поедет верхом на лошадях тем же путем, что и Славин с Симохой. Назначь в этой группе старшего и договорись о месте встречи.

— Когда выезжать?

— Сегодня и как можно быстрее.

29 КАПИТАН БУРАВИН

Затаившийся в сене Славин понял, что опасения Буравина подтвердились.

Впереди, держа одной рукой лошадей под уздцы, а в другой обрез, стоял Дрозд. Слева от саней с двухстволкой стоял старший Солох и ухмылялся, рядом с обрезом наизготовку — Гришка, а справа в трех метрах — четвертый и тоже с обрезом. «Мельников, — узнал его капитан и подумал: — Точно как на фото, что привез Славин».

Капитан, встретившись лицом к лицу с бандитами, сразу же стал спокойным. Увидев их всех в сборе, он понял, что его дети и жена вне опасности. Ну, а за себя он не волновался, такая уж у него работа, если надо, то без боязни смотреть на дула обрезов, в эту минуту направленных ему в грудь. Он оценил обстановку сразу же. Если сейчас подать сигнал Славину, то бандиты раньше него успеют нажать на курки. Буравин спокойно спросил:

— И что это вы как разбойники на человека набрасываетесь, лошадей вон испугали.

И капитан попытался вылезти из саней, но Мельников грозно прикрикнул:

— А ну, падла, не шевелись, враз пришью на месте!

— Чего ты хорохоришься? — миролюбиво проговорил участковый. — Если остановили меня, а не стреляли из-за кустов, значит, поговорить хотите. Так ты и говори со мной по-человечески, а не рычи.

Младший Солох приказал:

— А ну, руки вверх!

— Пожалуйста, — Буравин поднял руки.

Гришка посмотрел на Мельникова:

— Ромка, подойди к нему с правой стороны и достань из кобуры пистоль.

Буравин хотел сказать, что он не брал с собой пистолет, но передумал. Бандиты наверняка не поверят и начнут искать в сене, а там Славин. Капитан повернул голову к приближающемуся Мельникову:

— Пистолет лежит у меня справа на сене, вот посмотри.

Мельников взял пистолет, проверил кобуру и, выругавшись, проворчал:

— Смотри, лягавый, даже к встрече приготовился, учуял, гад!

Буравин лихорадочно думал: «Сейчас, обезоружив, они будут менее внимательны, надо действовать!» Он выждал, пока Мельников, отходя от саней, повернется к нему боком, и громко подал сигнал:

— А, это ты, Гришка!

Буравин бросился на Мельникова и пытался подмять под себя, отобрать пистолет, но этого не получилось. Ему удалось только сильно толкнуть Мельникова в бок, и они оба упали на снег.

Все трое бандитов в этот момент смотрели на упавших, и когда Славин вскочил на ноги и направил в их сторону автомат, они на мгновение опешили. Но Дрозд тут же метнулся от лошади в сторону и выстрелил. Пуля просвистела рядом с головой Славина. Лейтенант дал короткую очередь. Буравин привстал немного и всем телом навалился на Мельникова. Он не видел, как после первых выстрелов лошади рванули сани и Славин кубарем полетел в снег. Выстрелы ружья и обреза Солохов слились в один. Картечь и пуля вздыбили вокруг Славина снег, он, лежа на спине, дал очередь в сторону Солохов и после этого встал на колено.

— Ни с места, бросай оружие!

И тут младший Солох бросился к кустам, Славин вскинул автомат, но стрелять не смог, так как между ним и убегавшим оказались Буравин и Мельников. Владимир увидел, что Мельникову удалось вывернуться из-под участкового и теперь они, сцепившись, лежали рядом, но рука бандита тянулась к валявшемуся на снегу пистолету. Владимир рванулся к ним и с размаху ударил прикладом Мельникова по голове. Тот обмяк, а лейтенант снова взял на прицел старика и лежавшего на снегу вниз лицом Дрозда.

— А ну, дед, бросай ружье!

Солох отбросил в сторону ружье и грузно опустился в снег. Славин, убедившись, что Мельников уже не опасен, осторожно начал приближаться к Дрозду.

— Хватит лежать, теперь и посидеть можно.

Но Дрозд молчал. Лейтенант обошел его и только теперь увидел возле головы большое кровавое пятно. Славин перевернул Дрозда вверх лицом — мертв! Оглянулся — на снегу с поднятыми руками сидели старик и Мельников, а сзади них с пистолетом наизготовке уже стоял Буравин.

— Лейтенант, а Гришка-то ушел! — огорченно сказал он.

Славин круто повернулся, подбежал к участковому и сунул ему автомат.

— Ведите их к деревне, а затем по моим следам пошлите людей. Я — за ним! — Он, на ходу выхватывая из кармана ТТ, бросился в лес.

— Владимир! — крикнул Буравин. — Будь осторожен. Он может выстрелить из-за дерева.

— Не волнуйтесь, он от меня не уйдет!

Славин скрылся за деревьями. Капитан подобрал ружье Солоха, затем обрез, который валялся рядом с трупом. Поглядывая на задержанных, думал: «Что же делать? Лошади не мои, вряд ли они, успокоившись, вернутся сюда. Скорее всего, в Светлое прибегут. В санях лежат запасные автоматные диски, и тот, кто задержит лошадей, будет искать меня, чтобы сообщить о них. Но где у меня гарантия, что лошадей поймают? Может, они сломя голову уже пронеслись через село и сейчас мчатся дальше? Нет, надо вести задержанных в Светлое и думать о помощи Славину».

Буравин сломал большую ветку и воткнул ее рядом с убитым. Она будет хорошим ориентиром, если пойдет снег. Капитан повесил на шею автомат, забросил на левое плечо ружье и обрез. Сухо приказал:

— Встать! — Мельников и Солох встали. — Сейчас мы пойдем... — Капитан запнулся: «А почему в Светлое? Туда, правда, немножко ближе, но в Становом же и сельсовет, и телефон, и помощники есть. Нельзя забывать, что в Светлом в доме Дрозда есть люди, а там же попозже обыск надо будет делать. Увидев меня с задержанными, могут многое припрятать». — Буравин кашлянул и громко добавил: — В Становое. Пойдете впереди меня на пять шагов. Предупреждаю, любое неповиновение и вы отправитесь вслед за Дроздом. Ясно?

Очевидно, быстрые и решительные действия работников милиции хорошо убедили бандитов в том, что сопротивление бесполезно, и они поспешно закивали головами...

30 СЛАВИН

Славин бежал по глубокому снегу, стараясь попадать ногами в следы, оставленные Солохом. «Ничего, голубчик, — думал Владимир, — ты пьешь, я — нет, ты куришь, а я не делаю этого. Ты не знаешь даже, что такое физподготовка. Так куда же ты денешься?» И Славин легко бежал по следу. Его волновало только то, чтобы Гришка не выбежал на дорогу, тогда следы потеряются. Вскоре Славин заметил, что длина шагов Солоха стала меньше. «Ага, уже дыхание подводит!» — подумал лейтенант и побежал рядом с цепочкой следов, так как он продолжал бег в том же темпе и теперь не мог попадать след в след.

Впереди показался кустарник, туда и уходил след. Владимир побежал левее, огибая кусты, и держал их под прицелом. Кто знает, может, именно в эту минуту Солох, выбившись из сил, решил передохнуть и, спрятавшись в кустах, как затравленный зверь, смотрит назад: не покажется ли погоня. А это значит, можно напороться на его пулю.

Обежав кустарник, лейтенант в первую очередь проверил, есть ли следы. «Да, вот они! Тогда вперед!» И оперативник тем же размашистым шагом побежал дальше. Он хорошо видел, что беглец уже шел шагом. Значит, надо быть осторожным, тот может услышать его, и тогда перестрелки не миновать.

Впереди снова показался кустарник, и опять Славин начал забирать левее. Обогнув его, он сразу же увидел цепочку следов. Владимир проследил их взглядом и вдруг увидел преступника. Тот шел метрах в стапятидесяти и пока не видел своего преследователя.

Славин, стараясь поменьше шуметь, прямо по целине бегом начал догонять его. Солох в это время обернулся. Славин четко увидел пар, валивший из его рта, покрытое инеем лицо и воротник полушубка. Гришка вскинул обрез и начал целиться. «Ничего, на таком расстоянии из обреза не так легко попасть», — подумал Славин и позволил себе некоторое время бежать недалеко от дерева. Гулко ударил выстрел, но свиста пули лейтенант не услышал. Он стал за дерево и сунул пистолет в карман полушубка. Расстояние между ними было метров восемьдесят, для прицельного огня из пистолета далековато. Славину не хотелось показывать бандиту, что остерегается его, и Владимир, наметив метрах в десяти следующее дерево, рванулся к нему. Только спрятался за сосну, как в нее впилась пуля. Владимир выглянул и нашел это место. Прикинул: «Смотри-ка, если бы не дерево, как раз бы опять в живот». И словно заныла старая рана. Он вспомнил тот бой с немцами в деревне. Тогда тоже была зима, он бежал вдоль забора — вдруг удар, и в глазах поплыл красный туман... «Нет, гад, если немцы меня не убили, то и у тебя это не получится», — разозлился Славин и рванулся к следующей сосне, чтобы укрыться за ней, но тут увидел, что Солох побежал. Владимир бросился за ним. Вскоре расстояние между ними сократилось до сорока — пятидесяти метров. Солох уже, наверное, выпустил обойму, потому что сейчас, стоя за толстым деревом, возился с обрезом. Лейтенант, не теряя времени, снова побежал, но когда увидел, что бандит поднял свое оружие, стал за дерево. «Теперь уже можно вести огонь, — подумал он, прикидывая расстояние. — Метров двадцать пять будет». И крикнул:

— Слушай, Солох, неужели ты думаешь уйти? Сдавайся!

— А этого ты не хочешь? — зло отозвался Гришка, показывая кукиш. Потом выругался и выстрелил.

А Славин тут же перебежал к следующему дереву. Сунул руку за пазуху, отогревая ее, и снова крикнул:

— Ты же никуда не денешься! По-хорошему говорю, сдавайся!

— Тоже мне, сердобольный нашелся. Я таких, как ты, в гробу видал.

— Слушай, Гришка, пока не поздно, одумайся! Если открою огонь, тебе придется худо.

— Ни хрена! Мы здесь в тайге с тобой вдвоем. У меня пушка помощнее твоей, и я тебя, лягавого, продырявлю!

Не отвечая, Славин метнулся к следующему дереву, и опять раздался выстрел. Владимир успел увидеть, как пуля подняла в метре от него справа небольшой снежный фонтанчик. Теперь между ними было не более двадцати метров. Владимир понимал, что надо быть очень осторожным. Странное чувство овладело Славиным. Обычно молчаливый, он, то ли от сознания того, что настиг-таки преступника и не дал ему скрыться, то ли от того, что снова почувствовал себя как в бою, неожиданно повеселел и разговорился:

— Дурень ты неотесанный! Видишь, я еще ни разу не выстрелил, а уже почти рядом с тобой. Повторяю, одумайся, пока не поздно!

— А что поздно? Меня все равно вышка ждет! Нет, мильтон, я свою судьбу буду испытывать до конца, живым не дамся!

Лейтенант решил, что пора и ему показать свое искусство в стрельбе. В офицерской школе он был одним из лучших стрелков из пистолета и автомата. Владимир пошевелил пальцами, рука отогрелась, и теперь каждый палец был гибок и послушен.

Славин взял на мушку дерево, за которым стоял бандит. Нет, он не хотел Солоха убивать. Решил, что пока надо только припугнуть его, показать, что пистолет в руках опытного стрелка — прекрасное оружие. Выждал, пока на мгновение Солох выглянул из-за дерева, и тут же нажал на курок. Пуля выбила кору как раз там, где только что мелькнула голова бандита.

— Солох, я сделал первый предупредительный выстрел, чтобы ты убедился, как я стреляю. Предлагаю еще раз, если хочешь пожить хотя бы до суда, сдавайся! Я тебя сейчас держу под прицелом и не дам даже высунуться из-за дерева, не то чтобы бежать.

— Но и ты, падла, не подойдешь ко мне! — ответил из-за дерева Солох и опять выругался.

Славин наметил дерево, стоявшее чуть правее, метрах в пяти, и, выстрелив, рванулся к нему. Ответный выстрел прозвучал, когда он прилип к стволу. «Порядок! — весело подумал лейтенант. — Теперь метров пятнадцать до него осталось». Солох, чтобы не попасть под огонь Славина, спрятался за ствол.

А оперативник обдумывал положение. Между ними были только три тоненькие, молоденькие сосны, и спрятаться за ними было невозможно. Судя по всему, Солох хотел продержаться до темноты, а затем оторваться от своего преследователя.

Славина пока устраивало и это, так как он надеялся, что Буравин, доставив задержанных в село, сразу же организует погоню по следам. В этой ситуации лейтенант решил попытаться обойти преступника с фланга и отрезать ему путь к отступлению.

«Если это удастся, — думал он, — тогда я его заставлю повернуться спиной к той стороне, откуда должны появиться наши».

Владимир присмотрел дерево, за которое можно спрятаться. Оно находилось справа, метрах в десяти. «Сейчас надо не дать ему вести прицельный огонь. — Лейтенант видел, что бандит внимательно следит за ним. — Сейчас я заставлю тебя морду спрятать за дерево». И Славин начал тщательно целиться прямо в торчавший из-за дерева ствол обреза. Он рассчитывал, что если ему удастся попасть в ствол или даже рядом с ним, то на две-три секунды бандит будет парализован. Лейтенант дважды подряд выстрелил и побежал. Но стоило ему сделать первых четыре шага, как Солох ответил выстрелом и тоже перебежал к следующему дереву.

Владимир, спрятавшись за «своим» деревом, с досадой подумал: «Вот черт! Наверное, понял мой замысел». А Солох в этот момент метнулся к следующему дереву. Славин, не думая, что окажется на открытой местности, бросился следом. Гришка добежал к дереву и, обернувшись, начал целиться в лейтенанта. Славин, чтобы успеть добраться до укрытия, дважды выстрелил. Бандит был вынужден спешно спрятаться за сосну, и его выстрел вреда лейтенанту не причинил. Этот бросок позволил оперативнику сократить расстояние с бандитом до десяти — двенадцати метров. Но Славин был расстроен. Он уже израсходовал шесть патронов — более трети всего запаса. «Поди знай, сколько патронов у бандита. — Лейтенант решил стрелять только в крайнем случае. — Кто знает, сколько придется еще возиться с ним».

Удачный бросок Славина взбесил Солоха. Он, держа под прицелом дерево, из-за которого осторожно выглядывал его преследователь, выдал очередную порцию матерщины и яростно закричал:

— Ну, что же ты, сука, не идешь? А, боишься?!

«Нервы, нервы, голубчик, — подумал Славин, — подводят они тебя. А вдруг ты считаешь, сколько я израсходовал патронов, и попробуешь меня атаковать, когда я буду менять обойму? У меня в стволе один патрон, и один остался в обойме. — И Владимир решил пойти на хитрость. — Если ты считаешь выстрелы, то сейчас я куплю тебя!»

Лейтенант спрятал оружие от Гришки и заменил обойму. Теперь пистолет готов был выпустить девять пуль подряд.

Владимир посмотрел на небо. Скоро вечер. Надо было действовать активнее. Славин прицелился и выстрелил в ту часть ствола, где пряталось лицо Солоха, а сам побежал опять правее. Гришка прозевал рывок оперативника и не выстрелил. А Славин наметил следующее дерево и подумал: «Если доберусь до него, то как раз заставлю его повернуться спиной туда, откуда мы пришли».

Солох, наверное, разгадал мысли оперативника. Он истерично закричал:

— Что скачешь, как блоха по кальсонам? Если еще раз выскочишь, то прошью насквозь!

А Славин, словно дразня его, выстрелил и бросился к следующему дереву.

— А, падла! — крикнул Солох и неожиданно бросился к лейтенанту...

31 МИХАИЛ ЯКОВЛЕВИЧ БУРАВИН

Буравин вел впереди себя Солоха и Мельникова, ни на секунду не отрывая от них глаз. Они шли рядом. Мельников изредка матерился, жалея, что так просто они попались. Старик молчал. Его, очевидно, ошеломила смерть старого дружка и родственника Дрозда. Как ни торопил их Буравин, до села добирались больше часа. Наконец они были на месте. У сельсовета Буравин поставил их лицом к глухой стене и приказал Мельникову поднять руки. Капитан понимал, что наибольшую опасность представлял именно Роман, который, конечно, искал любую возможность, чтобы попытаться сбежать.

Из дома выскочили люди. Они помогли капитану связать руки Мельникову, забрали патронташ, висевший у старика под кожухом. Буравин зарядил отобранное у Солоха ружье и протянул его одному из колхозников, который все эти дни активно помогал работникам милиции:

— Держи, Захар Ильич! Охраняй их пока.

Другого односельчанина капитан послал к себе домой за сержантом Симохой, а сам отошел в сторону с председателем сельсовета, рассказал ему, что произошло.

Буравин отдал прибежавшему Симохе автомат и поручил ему и еще двум активистам запереть бандитов каждого в отдельный амбар и охранять их, а сам вошел в помещение сельсовета, где председатель собрал человек пятнадцать верных людей. Михаил Яковлевич, волнуясь за судьбу Славина, коротко рассказал собравшимся о том, что случилось, и сразу же начал давать поручения. Двух активистов он направил охранять дом старого Солоха, двух — отправил в деревню Светлое, чтобы там с местными жителями организовать розыск ускакавших лошадей. Еще двум мужчинам капитан поручил наблюдать за домом Дрозда. Трое колхозников должны были поехать в лес и доставить труп Дрозда в Становое. Остальным Буравин предложил быстрее взять ружья и вместе с ним направиться на поиски Славина и Гришки.

Люди без лишних разговоров расходились выполнять задания.

32 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Славин увидел, как Солох, матюгаясь, бросился к нему, и на мгновение даже растерялся. Но тут же пришел в себя и взял на мушку бандита:

— Бросай оружие или стреляю!

И здесь лейтенант допустил ошибку. Он вышел из-за дерева, готовясь к рукопашной схватке, а Солох в этот момент выстрелил. Владимир почувствовал удар в левое плечо и, еще не понимая, что ранен, прицелился в Солоха, который чуть приостановился, чтобы передернуть затвор и послать очередной патрон в патронник. В прицеле оказалась голова преступника, но в последний момент лейтенант перевел мушку на его правое плечо и нажал курок. Солох вздрогнул и уронил обрез, но тут же наклонился, чтобы поднять его левой рукой. Лейтенант рванулся к нему и пистолетом ударил по голове. Солох упал. Владимир наступил ногой на обрез:

— Ни с места, гадина! Пошевелись только — сразу прошью, — лейтенант выстрелил в воздух, давая понять преступнику, что тот ошибся в расчетах.

Солох, зажимая рукой рану на правом плече, удивленно спросил:

— Слушай, мильтон, сколько патронов в твоей пушке?

— Больше чем надо, чтобы отправить тебя на тот свет. А ну, повернись ко мне спиной! Только не вздумай вставать на ноги!

Солох, продолжая держаться рукой за рану, матюгаясь, повернулся.

Владимир чувствовал, что левая рука становится непослушной. Только теперь он вспомнил о толчке и понял, что ранен. По расплывающемуся на рукаве темно-красному пятну определил, что пуля попала в предплечье. Лейтенант понимал, что во что бы то ни стало надо остановить кровь, но бинта не было. Сунув пистолет в карман, но так, чтобы его можно было в любое мгновение выхватить, он поднял обрез и нажал курок. Солох от выстрела вздрогнул и испуганно повернул голову к Славину.

— Не оглядываться, — приказал Владимир.

Гришка злобно прошипел:

— Последний мой патрон.

«Так вот почему он решил рисковать, — подумал Славин, приставляя обрез к дереву. — Значит, он считал мои выстрелы и решил последним патроном решить дело».

Владимир расстегнул полушубок и снял его с себя, подавляя стон. Затем расстегнул пиджак, вытащил из брюк рубашку и зубами оторвал большой кусок ткани. Владимир с большим трудом снял пиджак, выждал несколько минут, чтобы поутихла боль, а затем, помогая себе зубами, кое-как перевязал рану. Накинул на плечи пиджак, полушубок. Проверил, на месте ли пистолет, и подошел к Солоху:

— Давай помогу перевязать рану.

Гришка зверем глянул на него и, ничего не говоря, со стоном начал расстегивать пуговицы полушубка. Славин помог ему снять одежду, затем они оба: один, действуя правой, другой — левой рукой, оторвали от рубашки преступника кусок ткани и перевязали руку.

— Так, — проговорил, вставая на ноги, Славин, — теперь двинемся по нашему следу обратно.

Солох тоже поднялся и глухо спросил:

— А если я не пойду?

Славин, чувствуя сильное головокружение и слабость, решил обрез с собой не брать, его можно было забрать позже, тихим и спокойным голосом сказал:

— Послушай, Солох, я тебя пожалел и не убил как змею подколодную. И сейчас ты будешь делать все, что я прикажу. В противном случае я вынужден буду просто-напросто тебя пристрелить. Сам видишь мое положение, и, если ты не выполнишь мое требование, я колебаться не стану.

Солох выругался и двинулся по своему следу. Владимир все время поторапливал Солоха, но оба от потери крови сильно ослабели и двигались медленно.

Так они прошли метров четыреста. Впереди показалась цепь людей. «Наши! — радостно подумал Славин. Он узнал Буравина. — Как в атаку во время боя идут, цепью». И медленно опустился на снег...

33 АЛЕКСЕЙ КУПРЕЙЧИК

Впервые за все эти дни в доме Прутова собрались все дружки Корунова. Злобная и ворчливая Лидка, по кличке Могила, сидела напротив Купрейчика и громко упрекала всех в бездействии:

— Попомните меня, если мы сейчас не поработаем, скоро наступят тяжелые для нас деньки. — Она швырнула на стол алюминиевую вилку. — В городе появляется все больше лягавых, в уголовном розыске — молодые, цепкие, как зараза, оперативники. Их теперь в специальных школах обучают.

— А где ты хотела, чтобы их обучали, в строительных техникумах, что ли? — с полным ртом спросил Димка.

— Да я не об этом, — вяло отмахнулась рукой Могила. — Пока не поздно, нам надо поживиться, а затем разбежаться в разные стороны и начинать жить.

— Что, завязать решила? Не рано ли? — спросил Прутов.

— Я считаю, что надо еще полгодика пошухарить, а потом затихнуть на время, пожить немного, а там видно будет. — Она повернулась своим костлявым телом к Корунову. — Вот ты, Вовка, сразу же когда немцы драпанули из города, что говорил? А? Забыл, небось? А ты говорил, что три-четыре года, пока неразбериха в городе будет, пошухарим, набьем карманы башнями да золотишком, обживемся шмотками и завяжем! Не так ли?

— Я не это имел в виду, — возразил Корунов, — когда я привел сюда Димку — а разговор происходил летом сорок четвертого в этой же хате, — то мы договаривались, что вместе три-четыре года полазим по городу, а затем разойдемся, как в море корабли, и каждый будет жить по-своему, как захочет. Лично я завязывать не думаю, может, реже на мокруху только буду ходить. А что касается краж, то, извините, мадам, подвиньтесь, завязывать не буду. Как ты считаешь, Димка?

Купрейчик внимательно следил за всеми, особенно за Могилой и Арихой, которых видел только дважды, и сейчас старался получше запомнить. Правда, он большие надежды возлагал сегодня на фотоаппарат. Купрейчик рассказал придуманную легенду о том, как ему удалось на вокзале украсть у какого-то офицера фотоаппарат, открыл его, и все увидели, что фотоаппарат без фотопленки. После этого Алексей, как бы дурачась, направлял фотоаппарат на присутствующих и щелкал затвором. Сначала все, особенно Могила, куражились, строили рожи, но потом привыкли к его шуткам и не обращали на «фотографа» внимания. Купрейчик вышел на минуту из-за стола и в другой комнате мгновенно зарядил фотоаппарат. Продолжая щелкать им, он смеялся, требовал от каждого сделать строгое лицо, чтобы получилось «солидное фото для личного дела в тюряге». В душе Алексей беспокоился, что снимки могут получиться нечеткими из-за слабого освещения. Поэтому он так усиленно и старался запомнить приметы Димки и Лидии. Когда Купрейчик отложил в сторону аппарат, то уже в который раз мысленно повторял приметы этих людей: «Димка: возраст — тридцать пять — тридцать семь, рост — метр семьдесят пять, лицо овальное, на левой щеке небольшая родинка, глаза голубые, узкие. Лидка: возраст под сорок, лицо худощавое, глаза черные, рост средний, одета в черную кроличью шубку, белый вязаный шерстяной платок».

Вдруг Купрейчик напрягся. Он услышал, как Корунов спросил у Лобьяновой:

— Лидка, что ты нашла у администраторши?

Лидка ухмыльнулась:

— У «подруги» моей? А вон, все в сумке лежит. — Она кивнула головой в угол, где стояла небольшая дерматиновая сумка. — Показать?

Лидка повернулась к Купрейчику, сидевшему с краю:

— Леха, подай мне сумку.

Купрейчик потянулся за обычной небольшой хозяйственной сумкой, взял ее за обе ручки и передал Лидке. Та раскрыла и начала выкладывать вещи на стол рядом с едой и спокойным голосом перечислять их:

— Два кольца золотых, сережки, тоже, видишь, из золота. Перстень мужской, не пойму только, где его достала незамужняя женщина.

— Она его вместо мужа в кровать ложила, — пьяно ухмыльнулся Прутов.

Затем Лидка вытащила воротник из чернобурки и перевязанный тесемкой бумажный пакет. Когда она развернула его, то все увидели, что там деньги. Прутов жадно спросил:

— Сколько?

— Мелочь, — небрежно махнула рукой Лидка. — Чуть более пятнадцати тысяч.

— Как ты с ней справилась?

— Нормально, как обычно. Она как была в комбинашке, так и осталась в ней.

— Смелая ты баба, — проговорил Корунов и запнулся. Неожиданный стук в окно враз всех насторожил.

— Может, женка? — пробормотал, вставая, Прутов. Он направился в коридор, а все остальные замерли в ожидании. В коридоре послышался шум открываемой наружной двери, и вскоре в кухню вслед за Прутовым вошел Драбуш, а за ним... сын Мани Жовель.

Купрейчик так растерялся, что даже имя парня забыл.

Драбуш был навеселе, он радушно поздоровался с каждым за руку и сказал Прутову:

— Иван, я хочу забрать у тебя свои сани...

Но ему не дал договорить Корунов. Он, ковыряясь пальцем в зубах, кивнул на парня и зло спросил:

— Зачем ты этого байстрюка сюда привел?

Толя, увидев Купрейчика, тоже растерялся. Он никак не мог понять, что может быть общего у сотрудника милиции с этими пьянчугами и ворами. Казалось, что он вот-вот при всех об этом спросит у Купрейчика. Но его отвлек Корунов. Парень поднял на него налитые яростью глаза и, еле сдерживаясь, сказал:

— А ты, дядя Вова, поосторожней словами-то бросайся!

— А то что? Может, мне в морду заедешь? — рассмеялся Корунов и потянулся за бутылкой. — Миша, иди выпей с нами.

Толя посмотрел на Драбуша.

— Ну что, пить будешь или пойдем? А то мне не очень хочется здесь торчать.

Драбуш, не удержавшись, стоя, выпил почти полный стакан водки, но закусывать не стал и повернулся к Прутову:

— Бери ключ от сарая и идем за санями, а то Толя обиделся и может бросить меня. Сани же, сам знаешь, тяжелые, и одному мне до хаты их не дотащить.

Прутов, не одеваясь, взял ключ, и они втроем вышли из квартиры. Купрейчик перевел дух: «Надо же так влипнуть. Сейчас главное, чтобы он Прутову не сказал, кто я».

Наступили тягостные минуты ожидания. Алексей готовился к худшему. Он сходил в соседнюю комнату, положил фотоаппарат в карман ватника, висевшего на гвозде, зарядил пистолет и сунул его за пояс под пиджак. Попробовал, удобно ли выхватывать его, и вернулся в кухню. Сейчас главное следить за Прутовым, когда он придет в дом. Если он вызовет Корунова в другую комнату для разговора, значит, Толя Жовель не удержался и сказал хозяину о Купрейчике. «Эх, парень! — с горечью думал Алексей. — И зачем тебя нелегкая принесла! Ну сообрази ты, что нельзя тебе сейчас рассказывать обо мне!»

В сенях послышался шум, и в комнату вошел Прутов. Купрейчик скользнул взглядом по его лицу — оно спокойно. Тот подошел к столу и сел на свое место. Налил, выпил и молча начал закусывать. «Не сказал! — облегченно вздохнул лейтенант. — Молодец парень! Все-таки выйдет из него хороший человек».

Корунов обвел всех глазами и заговорил:

— Хочу сообщить, что нам подвернулось настоящее дело. Хватит хаты громить и иметь за это мелочишку. Я нашел для нас настоящую работенку. Через две недели на автозаводе зарплата. Деньги кассир и два охранника будут получать в банке. Приедут они туда на заводском автобусе. За рулем старикашка, бывший старшина. Я у него раньше на квартире жил.

— А почему мы у него в гостях не были? — пьяно ухмыльнулся Димка.

Корунов небрежно махнул рукой:

— А ни хрена у него нет. Женку и ту немцы расстреляли. Так вот, предлагаю такой план: когда автобус будет стоять у банка, а кассир и охрана войдут в банк, я подойду к старику и заведу с ним разговор. После того как кассир и охранники выйдут из госбанка и подойдут к автобусу, вы нападаете на них. Ты, Димка, берешь на себя одного охранника, ты, Леха, — Корунов перевел взгляд на Купрейчика, — берешь на себя второго. Лидка пришьет кассира и заберет мешок с деньгами.

— А я? — встревоженно спросил Прутов.

— И тебе работа будет, — улыбнулся Корунов. — Ты подстрахуешь нас. Вдруг у кого-нибудь что-то не получится, да и заодно прикроешь, если кто-нибудь попытается нам помешать.

— А не опасно — у банка? — спросила Могила.

— Я думаю, что это самое удачное место. Пистолеты или винтовки охранники наизготовку и заряженными держать не будут. А если нам попытаться остановить их где-нибудь в пути, то, во-первых, они могут не остановиться, а во-вторых, встретить нас свинцом.

— А когда ты подойдешь к автобусу, шофер ничего не заподозрит? — спросил Купрейчик.

— Нет. Скажу, что случайно увидел его, поболтаю о том о сем, а когда заговорят ваши пушки, я его в упор и приговорю, заодно не дам ему сунуть куда-нибудь ключ от зажигания.

— Кто машину поведет? — поинтересовался Алексей.

— Я.

Купрейчик постоянно ломал голову, как узнать, где живут Корунов, Ариха и Могила.

Странное чувство охватывало Алексея при виде Лобьяновой. Перед ним сидела женщина, которая имела нормальный человеческий вид, а вот назвать ее по имени, даже мысленно, он не мог. Он так и называл ее — Могила. Сейчас, когда Лобьянова заговорила, Алексей слушал ее внимательно, боясь пропустить хотя бы одно слово, ведь любое из них могло сказать опытному оперативнику многое.

— Знаете, мальчики, — размечталась она, — если у нас получится эта затея, то смоюсь на полгодика на юг. Поверьте, ни разу в жизни в Сочах не была. Представляете: солнце, тепло, море...

— И лахудра Могила, — мрачно добавил Корунов. — Куда тебе с твоими костями в Сочи?

— А, брось, Вовка. С башнями, что у меня появятся, я буду выглядеть красавицей даже в Париже.

Купрейчик пересел к Арихе и Корунову и спросил:

— Слушайте, мальцы, у меня неспокойно на душе. Зря ты, Вовка, пацана обидел, как бы он не стукнул в контору о нас. Может, разойтись, пока еще не поздно? Береженого бог бережет. Я не трус, но что-то меня гложет. Хреновое предчувствие, ей-богу.

— Да брось ты, чего паникуешь! — небрежно махнул рукой Корунов. — Толька — пацан железный, так же как и его мать — Маня Жовель.

— Слушай, Вова, а может, мне переночевать сегодня где-нибудь в другом месте? Сами знаете, братцы, что попадать мне в лапы лягавым все равно, что сразу пулю в лоб. Нет, я тогда посплю где придется, только не здесь. Зря ты, Вовка, пацана этого обидел. Вот возьмет и стукнет...

Корунов и Ариха беспокойно переглянулись. Некоторое время помолчали. Потом Ариха положил руку на плечо Купрейчику:

— Собирайся, пойдешь со мной.

А капитану это только и надо было.

Корунов спросил:

— Где вы будете ночевать?

— Не в бане же, — чуть заметно улыбнулся Ариха, — там я только работаю.

Вскоре начали расходиться.

Сначала ушли Корунов и Могила, затем вышли из комнаты Ариха и Купрейчик.

Некоторое время шли молча. Темные дворы и узенькие, засыпанные снегом переулки не располагали к беседе. Наконец вышли на широкую улицу. Купрейчик узнал улицу Горького, Ариха первым нарушил молчание:

— Нам добираться далеко. Давай попытаемся поймать машину.

Они долго махали руками изредка проходившим мимо машинам. В конце концов одна остановилась. Ариха подбежал и открыл переднюю дверку. В машине был только водитель. Ариха пообещал ему немалую сумму, и водитель согласился подвезти их.

Машина развернулась и поехала в обратную сторону. Купрейчик сидел на заднем широком кожаном сиденье «эмки». Ему всегда нравился неповторимый, своеобразный запах кожи, бензина и еще чего-то, присущего только машинам этого класса. Но сейчас он сердито думал о водителе: «Черт бы их побрал, этих леваков. За лишнюю десятку готовы кого угодно и куда хочешь везти. Совершенно не думают о том, что в любую минуту сами могут стать жертвой. Что стоит такому, как этот Димка, сейчас порнуть его ножом в бок?»

Ехали долго, и капитан уже не узнавал те места, где они проезжали. Наконец машина остановилась. Ариха и Купрейчик вышли и оказались в полной темноте. По огонькам, светившимся вдалеке, Алексей догадался, что они находятся на окраине. Впереди тоже светились огоньки. Туда и направился Ариха. Купрейчик двинулся следом. Через некоторое время он спросил:

— К кому мы идем?

Ариха помолчал немного, а затем ответил:

— К одиноким старикам. Не дрейфь, у них будет спокойно.

Вскоре они вошли во двор большого дома. Где-то у сарая залаяла собака. На нее негромко прикрикнул Ариха:

— Рекс, в будку!

Лай прекратился, а Купрейчик подумал: «Уж не к себе ли домой ты меня привел, голубчик? Собака, услышав твой голос, сразу же угомонилась».

Они подошли к дверям, и Ариха громко постучал. Старческий голос спросил:

— Кто там?

— Я! Открывай, — глухо проговорил Ариха, и дверь тут же открылась. На пороге в нижнем белье стоял старик. Ариха не дал ему и слова сказать: — Иди ложись. Дверь я сам закрою.

— Поесть что-нибудь дать? — спросил старик.

— Не надо. Мы сыты.

Через минуту они оказались в хорошо натопленном доме. Старик повернул налево в боковую дверь, а Ариха, подсвечивая себе спичкой, прошел дальше. Купрейчик за ним. Они попали еще в один коридор, а затем, открыв глухую деревянную дверь, оказались в большой комнате. Димка подошел к столу и зажег стоявшую там керосиновую лампу. Алексей увидел, что в комнате стоят кровать и диван. Ариха снял с кровати одну подушку и одеяло, бросил их на диван и сказал:

— Ложись здесь, а я — на кровати.

Прежде чем уснуть, Купрейчик подумал: «Интересно, где и у кого я нахожусь?»

А ночевал он в доме родителей бывшего полицая Яшки Юшевича! Капитан не знал еще многого, в том числе и того, что Димка Ариха не кто иной, как сам Яшка Юшевич, которого разыскивает Мочалов.

34 МАЙОР МОЧАЛОВ

Новикову в эти дни было особенно тяжело. Ему и следователю прокуратуры Веселухе поручили вести следствие по делу Корунова. И основная нагрузка по сбору доказательств вины Корунова и его дружков легла на них.

На очередной встрече Купрейчик передал Новикову фотопленку, на которой он смог сфотографировать всех участников преступной группы. Пленку проявили, и получились неплохие фотографии. Веселуха и Новиков, не считаясь со временем, допрашивали потерпевших, которые остались в живых, их соседей и других свидетелей, кто когда-нибудь видел или мог видеть преступников, предъявляли им на опознание фотографии. Люди легко показывали тех, кого они ранее знали как квартирантов потерпевших. Оказалось, что больше других «устраивался» на квартиру Корунов, по два раза — Ариха и Прутов. Теперь оставалось «привязать» к убийству администратора гостиницы Бузаниновой Лобьянову. Единственным свидетелем, который мог подтвердить это, был только Горбылевский.

Новиков стоял в своем кабинете и волновался, ожидая его прихода. Дверь кабинета открылась, на пороге стоял... Мочалов.

Новиков вскочил со стула:

— Петр Петрович! Вы что, тиканули из госпиталя?

— Никак нет. Я, дорогой товарищ лейтенант, уже далеко не в том возрасте, когда тикают. Меня просто-напросто выписали, правда, взяли врачи с меня слово, что дома обязательно долечусь и отлежу положенный срок.

Новиков хитро улыбнулся:

— И вы, конечно, скажете, что в отделение просто случайно заглянули?

— Брось, Ваня, придираться к начальству, — махнул Мочалов рукой и, не снимая пальто, сел на стул, стоявший недалеко от жарко натопленной печи. — Ну, давай, вводи в курс дела.

— Сейчас, но сначала вы снимите пальто, а то вам жарко станет рядом с «Марфутой».

— Вот здесь ты, пожалуй, прав. — Мочалов снял пальто, шапку, повесил их в углу на самодельную вешалку, затем подошел к печи, которую почему-то оперативники прозвали «Марфутой», дотронулся до нее ладонями и, садясь на прежнее место, сказал: — Действительно, такая «Марфута» разогреет кого хочешь. Ну, как дела? Рассказывай.

Новиков подробно доложил, как идет расследование. Он подошел к дверям, проверил, плотно ли закрыты, вернулся к столу и, понизив голос, словно его кто-то посторонний мог услышать, сказал:

— Петр Петрович, Купрейчику удалось выяснить, что Ариха работает в бане на Сторожовке, и еще вот что. — Лейтенант сделал паузу и добавил: — Алексей Васильевич видел в доме Прутова и Арихи маски, изготовленные из противогазов.

— Вот это да! А ему удалось побывать дома у Арихи?

— Да. Но адреса он не знает. Дело в том, что дом стоит на самой окраине и ни на нем, ни на соседних домах никаких табличек с указанием номера и названием улицы нет. Капитан уверен, что, когда понадобится, он сможет найти этот дом по памяти.

— А где живут Корунов и Могила?

— Неизвестно.

— Значит, нам их надо брать только тогда, когда они попытаются напасть на кассира, — задумчиво проговорил Мочалов, — а ты как считаешь, Иван Иванович?

— Я тоже так думаю. Только большую ответственность мы на себя возьмем. А вдруг им удастся убить кассира или кого-нибудь из его охраны?

— Ты прав. Поэтому надо продумать все до последней мелочи. Допустить убийство или хотя бы ранение кого-либо из людей мы с тобой, брат, не имеем права. На то мы и профессионалы, чтобы дело свое делать безукоризненно. Иначе, — Мочалов тепло улыбнулся лейтенанту, — нам надо подавать в отставку. Не так ли?

— Так.

— Ну раз так, значит, надо думать. После беседы с Горбылевским поезжай на завод, установи фамилию и адрес водителя автобуса. Заодно осторожно поинтересуйся, что он за человек, как характеризуется.

— А домой к нему ехать?

— Ни в коем случае. Когда вернешься, тогда и подумаем, как быть дальше. — Майор задумался, а затем добавил: — Хотя вот что, привези-ка этого шофера сюда.

— Вы меня будете ждать в отделении? Может, вам пойти домой полежать? Вы же еще не совсем здоровы.

— Нет, Ваня, я сделаю несколько иначе. Дождусь, пока придет Горбылевский, все-таки интересно, узнает ли он Могилу, а затем навещу-ка я стариков Юшевичей. Любопытно, что они мне расскажут.

— Петр Петрович, а может, я с вами?

— Нет, спасибо. Ты для меня уже и так сделал много: сообщил адрес, побывал у них. Дай мне, пожалуйста, и самому поработать в счет долга моим односельчанам.

Лицо Мочалова стало хмурым, появились упрямые морщины, глаза смотрели строго. Лейтенант молчал. Он понимал настроение майора. А Мочалов в эту минуту вспоминал все, что ему рассказала Татьяна Андреевна о том страшном дне, когда фашисты уничтожили почти всех жителей их деревни.

Петр Петрович так задумался, что не заметил, как вышел из кабинета Новиков. А лейтенант увидел через окно приближавшегося к отделению Горбылевского и вышел в коридор, чтобы провести его к Веселухе.

Прокуратура располагалась рядом, и у следователя уже все было готово к предъявлению на опознание личности по фотографии.

Горбылевскому предложили раздеться, но он отказался, и тогда Веселуха приступил к делу.

— На этом протоколе, Николай Стефанович, наклеены фотографии трех женщин. Посмотрите внимательно, нет ли среди них кого-либо их тех, кого вы знаете или встречали.

Горбылевский начал внимательно рассматривать фотографии, а Новиков весь сжался. Он стоял у окна и смотрел на улицу. На самом же деле, разорвись сейчас там, за окном, снаряд или бомба, он бы ничего не видел и не слышал. Новиков напряженно ждал ответа. Ведь сейчас от простого человеческого «да» или «нет» зависело многое. Лейтенант много раз слышал от более опытных товарищей о том, что бывают случаи, когда оперативный работник или следователь знали, кто совершил преступление, а отсутствие свидетельской базы не позволяло предъявить ему обвинение. Вот и сейчас Купрейчик подтвердил, что убила Бузанинову Могила, а убийцу видел в лицо лишь свидетель Горбылевский. Но опознает ли он? Вдруг не запомнил? Или боится чего-то и не скажет? Что ему стоит, например, сделать вид, что не узнал?

Напряжение росло. Наконец послышался голос Горбылевского:

— Вот это она! Это она приходила в тот день к Бузаниновой.

Новиков повернулся и подошел к столу. Указательный палец правой руки Горбылевского уперся в фотографию Лобьяновой. Лейтенант повернулся и молча вышел. Он был весь в поту. Быстро прошел по коридору и зашел в свой кабинет. Мочалов сидел у стола и рассматривал фотографии, сделанные Купрейчиком. По иронии судьбы фотография Юшевича-Арихи лежала в пакете последней. Его-то и не успел увидеть майор.

Новиков радостно сообщил:

— Горбылевский опознал Могилу!

— Отлично! — Мочалов положил фотографии на стол и встал. — Действуй дальше, а я иду к себе. Встретимся вечером.

Петр Петрович взял у дежурного вновь изготовленные ключи от кабинета и сейфа. Однако в кабинете он долго не задержался. Достал из сейфа пистолет, сунул его в карман и направился к вы-ходу. Вскоре он сидел в кабине полуторки и мысленно готовился к встрече с родителями Юшевича. Мочалов не догадывался, что стоило ему несколько минут назад не торопиться и посмотреть в пакете все фотографии участников банды, он бы увидел фото Яшки Юшевича. А сейчас под громкий рокот мотора он думал об Юшевичах, считая, что Яшки, вероятно, в городе нет.

Машина остановилась, и Мочалов, подняв воротник пальто, через поле, по которому гуляла поземка, двинулся к видневшимся вдали деревянным домам. После войны большие дома в городе возводились пока только вдоль главных магистралей, в других же местах, особенно на окраинах, строились небольшие, деревянные. Государство отпускало людям ссуду на строительство. Делалось это потому, что в городе жилья почти не было, а людей в нем становилось все больше и больше. «Да, еще многие годы придется нам строить дома, — думал майор, поплотнее запахивая пальто. — Проклятая война, сколько горя она принесла».

Вот наконец и нужный ему дом. Мочалов хорошо помнил схему расположения комнат, которую нарисовал Новиков. Петр Петрович вошел во двор и по заснеженной тропинке направился к крыльцу. Мочалов чувствовал, что сильно волнуется, и заставил себя не торопиться, успокоиться.

Он оглянулся, рассматривая дворовые постройки. Его взгляд задержался на собачьей будке. «Где же пес, о котором рассказывал Новиков?»

Наконец волнение улеглось, и Мочалов толкнул рукой входную дверь. Она открылась. Вошел в полутемный коридор, выждал, пока глаза привыкнут к темноте, и направился ко второй двери. Она тоже была не заперта, и Петр Петрович зашел в комнату. У печи стояли Юшевичи. Он и она. «Только сына не хватает», — подумал майор.

— Добрый день! Не узнаете?

На лицах стариков отразились и страх, и растерянность, и недоумение. Еще в пути Мочалов подготовил себя к встрече и старался держаться естественно.

— Это же я — Мочалов. Помните такого участкового уполномоченного? Вот узнал, что вы здесь живете, и решил навестить своих односельчан.

Первым пришел в себя хозяин. Он сделал вид, что снимает шапку.

— А, Петр Петрович! Здравствуйте, вас сразу мы и не познали. Что вы стоите у порога? Проходите в хату. Такому дорогому гостю мы очень рады.

Лицо старика изображало улыбку и радушие, а глаза продолжали таить затаенный страх, напряженность и злобу. Мочалов, не снимая пальто, прошел в следующую комнату и, присаживаясь на новенький диван, удивленно подумал: «Однако же живут они неплохо. Домина, как у купцов, мебель новая, дорогая. Где это они так разжились?» Он спросил:

— Давно вы в городе?

Хозяева переглянулись между собой, решая, кому отвечать. Старик сел рядом на диван и только после этого ответил:

— С июля сорок четвертого. Как только наши пришли, так мы сразу же в город перебрались. Жили в лачуге, собранной из чего попало. Но затем скопили трошки грошей и начали строить вот эту хату.

— Построили с размахом, — заметил Мочалов, но, спохватившись, как бы его реплика не насторожила хозяев, сказал: — Меня интересует другое. Я хочу знать, что произошло с жителями деревни? Расскажите мне, как это все случилось.

Хозяева еще больше смутились. Старик, прежде чем снова заговорить, бросил короткий и крайне растерянный взгляд на жену. Юшевичи были уверены, что и жена, и дети Мочалова погибли, но их вводил в замешательство его спокойный голос и манера задавать вопросы. Пауза затягивалась, и старый Юшевич начал рассказывать:

— Тяжело нам говорить тебе, Петрович, но видим, что только мы можем правду тебе всю рассказать. Так что слушай: когда немцы пришли, мы думали, что беда пройдет мимо нашей деревни. Но нет, как-то летом много понаехало их к нам. Мы со старухой сердцем почуяли неладное и через огород в лес подались, а когда вечером вернулись, то глазам своим не поверили: в деревне — ни одной хаты, одни трубы от печей... Все сгорело, сгорели и люди.

— Где?

— Что где? — переспросил Юшевич.

— Где люди сгорели, в своих домах?

— Кто где. Кто в своем доме, а кто хотел бежать, согнали в пуню, что на дальнем краю деревни стояла, и там спалили.

— А как вам удалось спастись?

— Так я же говорил, что мы как увидели этих иродов, так сразу же — в лес.

— Ну, а что с моей семьей стало, знаете? — голос Мочалова дрогнул, и он мысленно упрекнул себя в минутной слабости. — Когда вы их в последний раз видели?

— И они, бедненькие, погибли. Как все.

— Так когда же вы моих в последний раз видели?

— За несколько дней до этого случая, — поспешно заговорила хозяйка. — Таня ко мне во двор пришла и попросила соли одолжить. Я дала ей соли и кавалак сала для деток вдобавок.

В комнате наступила гнетущая тишина. Каждый думал о своем. Мочалову очень хотелось, вот сейчас, сидя на этом диване и глядя в глаза этих уже проживших жизнь людей, сказать всю правду. Но майор сдержал себя и задал новый вопрос:

— Ну, а как Яков? Жив?

Старик хриплым голосом ответил:

— Сгинул он в лесах. Как ушел в партизаны, так и пропал.

— А вы обращались куда-нибудь?

— Обращаться-то обращались, но вот толку никакого. Вон сколько людей в войну погибло. Мы уж со старухой решили не терзать себя. Что поделаешь, не только нам война горе принесла. Взять хотя бы тебя, Петрович: дети твои, жена тоже погибли. А сколько людей таких? Нет, сына мы все равно не вернем, а нам будет спокойнее, если мы меньше вспоминать и спрашивать о Яшеньке будем.

— Ну что ж, воля ваша, — Петр Петрович поднялся со своего места, — коли так, то пусть будет по-вашему. А вот мне покоя не дает эта история.

Мочалов попрощался со своими бывшими односельчанами и ушел к машине.

Водитель уже успел развернуть грузовик и, как только майор сел в кабину, сразу же включил скорость.

«Знали бы вы, — думал о Юшевичах Мочалов, — что скоро люди узнают истинное лицо вашего сына. Вот как получается в жизни, что родятся и живут люди на одной земле, в одной деревне, соседями считаются, а нередко и друзьями, а когда горе грянет, одни из них людьми остаются, другие — в зверей превращаются».

Петр Петрович так задумался, что даже не расслышал голоса шофера. Тот спрашивал:

— Куда ехать, товарищ майор?

— Давай заскочим на пару минут в отделение, а затем — домой. А то жена припишет самовольную отлучку.

— Что-что, а это они умеют, — авторитетно поддержал водитель, — жене ведь главное, чтобы муж все время на глазах был...

В отделении майор сразу же зашел в кабинет Новикова. Тот разговаривал с немолодым мужчиной, одетым в красноармейский бушлат без погон. Увидев начальника, Новиков встал и представил своего собеседника:

— Водитель автозавода Юрий Петрович Заварзинов.

Мочалов пожал Заварзинову руку и предложил:

— Пойдемте, Юрий Петрович, ко мне в кабинет, там и побеседуем...

Разговор длился почти час. Заварзинов ушел, а Петр Петрович вызвал Новикова.

— Завтра в восемь утра собери всю опергруппу у меня в кабинете. Проведи инструктаж — и в бой.

Затем он попрощался и вышел к машине. Полуторка снова поехала по скользкой дороге...

Мочалов не стал подъезжать близко к своему дому и вышел из машины за целый квартал от него. Хотелось привести в порядок мысли. Петр Петрович еще не решил, рассказывать жене о Юшевичах или нет. Он щадил нервы Татьяны. В последнее время она все чаще, стараясь, чтобы не видел муж, пила валерьянку, глотала таблетки. Пережитые потрясения сказались на ее сердце. Мочалов шел, не торопясь, по улице. Горькие воспоминания о войне снова завладели им. Вспомнилась и Ольга Ильинична Василевская. Их сблизило горе, а счастье Мочалова, встретившего свою семью, разлучило их.

Когда Мочалов вошел во двор, он так и не решил, говорить жене о Юшевичах или нет.

А дома был переполох. Все уже давно ждали отца. Татьяна Андреевна звонила в госпиталь, и ей сказали, что мужа выписали еще в первой половине дня и он уехал на грузовике. Татьяна Андреевна позвонила дежурному по отделению. Тот подтвердил, что Мочалов действительно был в отделении, а затем куда-то уехал.

Увидев Петра, входящего в дом, она позволила детям поздороваться с ним, затем помогла ему снять пальто и, пряча улыбку, сказала:

— А ну, пойдем со мной, объясни мне, где пропадал, почему домой только через полдня после выписки из госпиталя явился? — И повела в соседнюю комнату, закрыла за собой дверь и неожиданно обхватила руками за шею. — Милый, я так соскучилась по тебе! Я так ждала...

Петр, целуя ее, взволнованно думал: «Родная, только ты можешь вот так любить меня всю жизнь! Дарить столько добра, нежности и ласки!» Он обнял ее и тихо сказал:

— Танюша, я тоже очень соскучился по тебе и детям. — Он повернулся к дверям и позвал: — Ну, что вы там шепчетесь? Входите.

Юля и Ваня подошли и обняли отца. Так и стояли они вчетвером, обнявшись, и радость переполняла их сердца.

Затем был вкусный ужин, веселый разговор. Так и не сказал ничего в тот вечер Мочалов жене о Юшевичах.

А назавтра началась операция по задержанию преступников. Ровно в восемь в небольшом кабинете Мочалова собралась вся оперативная группа. Петр Петрович говорил ровным, спокойным голосом:

— Нам с вами сегодня предстоит закончить операцию по задержанию опасной преступной группы. — Он подробно рассказал о замысле преступников, затем поставил задачу перед каждым сотрудником. Совещание продолжалось ровно час. В девять ноль-ноль оперработники вышли из кабинета начальника. Начинался завершающий этап операции.

Сотрудники уголовного розыска в штатском заранее занимали отведенные им позиции.

Мочалов пока оставался в своем кабинете. Он еще и еще раз продумывал каждую деталь, каждую мелочь, ведь на нем, начальнике милиции, взявшем на себя роль руководителя операции, лежала большая ответственность — сохранить жизнь людей, на которых собирались напасть преступники. Дело осложнялось тем, что Корунов знал водителя автобуса, а это значит, что подменить его сотрудником уголовного розыска было невозможно.

Майор, глубоко задумавшись, сидел за столом. Вроде пока все шло хорошо. Он резко поднялся, подошел к сейфу, достал кобуру с ТТ, прицепил ее на ремень брюк и направился к пальто, висевшему у входа. Но тут неожиданно открылась дверь, и в кабинет несмело вошла женщина, а за ней — мужчина. Обоим было лет по тридцать. Они поздоровались, мужчина снял шапку и спросил:

— Это вы товарищ Мочалов?

— Да, но я вынужден извиниться, у меня сегодня неприемный день, и мне необходимо уехать по срочному делу.

— Мы только на минутку, — вступила в разговор женщина. — Мы хотели посмотреть на вас и поблагодарить за ваш благородный поступок. Мы — родители Вити Красовкина, спасая которого, вы рисковали жизнью.

— Вот оно что, — улыбнулся Мочалов, — проходите. Как ваш Витя? Наверняка заболел? Теперь здоров?

Супруги как-то странно переглянулись, и женщина неожиданно заплакала.

Мочалов смутился:

— Ну, что вы! Успокойтесь, — он подошел к столу, налил из графина воды и, протягивая ей стакан, спросил: — Кстати, а как вы меня нашли?

— Вас же обоих доставили на «скорой помощи» в одну больницу, но попасть к вам мы не могли, врачи не пускали. А когда сегодня зашли в госпиталь, нам сказали, что вчера вы выписались. Вот мы и решили сразу же прийти сюда.

Мочалов мельком взглянул на часы. В его распоряжении было еще несколько минут, и он опять спросил:

— Так как же себя чувствует «пловец»?

Женщина чуть слышно прошептала дрожащими губами:

— Вити нет больше... он умер...

Словно тяжелый молот обрушился на голову Петра Петровича. В глазах поплыл туман, и он, нащупав стоявший недалеко стул, медленно опустился на него.

— Как умер? — еще не до конца веря услышанному, спросил он.

Женщина подошла к нему и, наклонившись, поцеловала в щеку:

— Вы сделали все, что могли. Вы не жалели своей жизни ради нашего сына, и не ваша вина, что он умер от переохлаждения. Поверьте, нам очень тяжело. Витя — единственный ребенок. Большое спасибо. Мы зайдем к вам в следующий раз, извините.

Красовкины ушли. А Мочалов сидел и бессмысленно повторял: «Умер... умер... умер...» В эти минуты майор снова увидел себя в воде с мальчиком, среди льдин. И вот на тебе! Он выжил, а мальчика, который еще почти ничего не видел в жизни, уже нет. Может, сделал что не так? Может, надо было еще что-то ему тогда предпринять? Но что еще он мог сделать в то мгновение? Ни одного человека, ни одного дома рядом...

В кабинет заглянул дежурный:

— Товарищ майор, пора! Люди уже в машине.

— Что? Какие люди?

Дежурный, удивленно глядя на начальника, ответил:

— Ваш резерв. Вы же сами сказали, что группа резерва поедет с вами на машине.

— Ах да, извините. Я сейчас иду.

Дежурный вышел, а Мочалов медленно подошел к столу, где стоял стакан воды, который он несколько минут назад протягивал женщине. Взял его и выпил воду.

Похудевшее за время болезни лицо Мочалова еще больше потемнело, глаза были полуприкрыты. Казалось, он вот-вот упадет, но Петр Петрович собрал всю свою волю, чтобы переключиться и думать об операции. «Держись, майор, тебе сейчас предстоит новый бой, и ты обязан быть собранным, ты обязан думать о живых!»

Бой... Сколько их было на фронте... И вот наступил мир, а для него бой продолжается, только теперь незримый бой.

Мочалов неожиданно для себя набрал номер телефона школы, где работала жена. Он редко ей звонил. И когда Татьяна Андреевна ответила, сразу не узнал ее голоса. Зато она узнала его и удивилась.

— Вот здорово! Солнечное затмение случилось, не иначе. Мой муж позвонил.

Петр Петрович смущенно молчал. Он вдруг понял, что не знает, о чем говорить. А Татьяна Андреевна была весела, редкий звонок мужа был для нее приятной неожиданностью.

— Так что же ты молчишь, Петя? Позвонил, а слов для жены не находишь?

— Я просто так позвонил, Танечка. Захотелось услышать твой голос. — Он тут же взял себя в руки и, стараясь быть веселым, добавил: — Вот убедился, что жена на месте, теперь могу дальше работать.

— Ты что, собираешься куда-то идти? — насторожилась Татьяна Андреевна.

Мочалов хотел утаить от нее то, что он действительно должен уйти, но почему-то не сделал этого.

— Да, вот выезжаю со своими хлопцами, один маленький вопрос надо решить.

— Петя, будь осторожен.

— Да что ты, Таня? Все в порядке. До вечера.

Он положил трубку на аппарат и быстро вышел из кабинета. А Татьяна Андреевна все еще стояла, прижимая к груди трубку, и сердце ее тревожно сжималось от неясного предчувствия.

В этот момент Петр Петрович уже сидел в кабине полуторки, которая несла его навстречу опасности.

За несколько кварталов до банка машина свернула в арку и остановилась во дворе строящегося дома. Все соскочили на землю и сразу же начали расходиться. Мочалов вышел на улицу и направился к госбанку. Своих сотрудников он узнал сразу же и, обменявшись с ними короткими взглядами, шел дальше. Вот и банк. Возле него было много людей. Недалеко находилась трамвайная остановка, там тоже стояла толпа. Петр Петрович, не останавливаясь, прошел дальше. Все его сотрудники находились на местах. Теперь оставалось ждать заводского кассира, тогда появятся и преступники. Мочалов повернул обратно и, дойдя до трамвайной остановки, затерялся среди людей. Трамваи ходили нерегулярно, были переполненными. Когда к остановке подходил очередной трамвай, Мочалов вместе со всеми брал его приступом и, если бы внимательный наблюдатель следил за ним, то наверняка посочувствовал бы человеку, который никак не может сесть в вагон.

Но вот напротив входа в банк остановился автобус. Из него вышли женщина и двое мужчин. Это кассир и охрана. Они вошли в здание госбанка. К остановке подошел следующий трамвай, и Мочалов снова вместе с другими бросился на штурм задней площадки вагона. Но через пару минут трамвай, подавая резкие звонки, отошел от остановки, и тут Мочалов увидел, как к автобусу подошел мужчина. Даже на расстоянии майор узнал Корунова, настолько он хорошо помнил его приметы.

Это действительно был Корунов. Он постучал рукой по двери автобуса и, когда она открылась, весело поздоровался:

— Здорово, Петрович! Иду мимо и вижу, что ты сидишь за рулем. Дай, думаю, поговорю со старым знакомым, заодно, может, и подвезет по пути.

Корунов сделал попытку войти в автобус, но водитель попросил:

— Ты извини, Володя, но в автобус нельзя. Дело в том, что я привез кассиршу за деньгами, а с ней начальник охраны, вредный он мужик. Если заметит, что в машине посторонний человек находится, враз скандал устроит, к начальству побежит, жаловаться начнет, что я инструкцию нарушаю.

— А... понимаю, — ответил Корунов и ступил снова на землю, — не будем нарушать инструкцию. Ну, а так мы можем поговорить?

— Так можно, только когда они подойдут, ты уж извиняй, но от автобуса отойди, а то нагоняй мне будет.

Корунов оглянулся: все его дружки были на местах. Он спокойно сказал:

— Хорошо, Петрович, как увижу, что они идут, сразу же отойду. Расскажи, как живешь?

Пока Заварзинов, спокойно и не торопясь, точь-в-точь как учил его Мочалов, рассказывал о своей жизни, оперативники все ближе подходили к преступникам. Новиков и еще один сотрудник должны были обезвредить Корунова. За Арихой следили два других оперативника. Могилу Мочалов поручил задержать старшему оперуполномоченному Пушкареву и молодой сотруднице Плаховой. Прутов занял позицию между остановкой трамвая и автобусом, и чтобы приблизиться к нему, надо было бежать, а это значит — заранее обнаружить себя. Но делать было нечего, и Мочалов тихо приказал стоявшему рядом старшему лейтенанту Мостовичу, чтобы тот был готов помочь своим товарищам, которым поручено задержать Прутова. Мочалов понимал: когда преступники начнут действовать, Прутов наверняка повернется спиной к остановке. Значит, Мостович сможет незаметно приблизиться к нему.

Майор взглянул на часы: до выхода кассира осталась минута. Мочалов не спеша направился к дверям госбанка. Он, конечно, мог остаться и на остановке, но Петр Петрович не позволил себе быть наблюдателем в то время, когда его товарищи, подчиненные, будут вести схватку с преступниками. Мочалов решил, что он, в случае непредвиденных обстоятельств, сможет броситься на помощь к любому своему сотруднику. Не знал Петр Петрович, что на этот раз ему бы лучше стоять в стороне. Подходя к дверям госбанка, он не заметил, как расширились в панике глаза Арихи-Юшевича. Он сразу узнал Мочалова. Из дверей госбанка вышла кассир, а за ней охрана. К кассиру с ножом бросилась Могила, но тут же ее схватили за руки работники милиции. Корунов успел выхватить из-за пазухи пистолет, но двое молодых крепких парней сбили его с ног и отобрали оружие. Прутов тоже успел выхватить пистолет, но Мостович нанес ему мощный удар сзади и свалил на землю. Прутов тут же был обезоружен. А вот с Арихой-Юшевичем случилось непредвиденное. Еще до того, как к нему приблизились оперработники, он, увидев Мочалова, понял все. Неуловимым движением Ариха выхватил из кармана гранату и, выдернув кольцо, поднял ее над головой:

— Не подходите, лягавые, взорву!

Гранату он держал в левой руке, а правой поспешно вытаскивал из кармана пальто пистолет.

Мочалов в этот момент оказался сбоку от него. Не раздумывая он бросился к бандиту, но тот успел уже вытащить пистолет и почти в упор дважды выстрелил в майора. Мочалов, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановился и, заваливаясь на правый бок, начал падать. На мгновение все растерялись. Ариха не мешкая бросился через дорогу.

Купрейчик пришел в себя раньше других. Он громко приказал:

— Задержанных в автобус, связать! Окажите помощь Мочалову! — И сам бросился за Арихой.

Алексей еще не знал, что Ариха и Юшевич — одно и то же лицо. Сейчас впереди него был преступник, которому нельзя дать уйти. Рядом с Купрейчиком оказался Новиков. Ариха завернул за угол, оперативники — за ним. Через несколько десятков метров преступник свернул в арку. Для того чтобы не оказаться расстрелянными в упор, оперативникам пришлось выбежать на середину улицы и, поравнявшись с аркой, убедиться, что Ариха не остановился там, и только тогда вбежать в нее. Купрейчик приказал:

— Ваня, ты беги по улице вдоль дома, не дай ему выскочить со двора, а я за ним.

Новиков побежал по тротуару, а Купрейчик, пробежав арку, выглянул из-за выступа во двор и увидел, как от ближайшего подъезда Ариха метнул гранату. Капитан упал. Грохнул сильный взрыв. Осколки с визгом ударили в противоположную стену. К счастью, граната не долетела до угла арки. Капитан вскочил на ноги и бросился вперед. Но двор был пуст. «В подъезде скрылся!» — понял Алексей и побежал туда.

Сейчас он был уверен, что Ариха вряд ли останется у дверей. Завязывать перестрелку в подъезде — это значит не уйти. Ему надо оторваться от преследователей. Наверняка попытается это сделать, ворвавшись в квартиру на первом этаже, или выпрыгнуть через окно на улицу, или же уйти через чердак. Не задерживаясь, Купрейчик вбежал в подъезд и сразу же услышал топот ног. «Уже где-то к третьему этажу подбегает», — понял Алексей и побежал по лестнице. Этажей было пять. Когда Алексей поднялся на последний, то увидел люк, ведущий на чердак. Не раздумывая капитан полез по металлической лестнице вверх. Он понимал, что стоит Арихе чуть приостановиться, и он в упор выстрелит в Купрейчика. Но перед глазами Алексея стоял падающий Мочалов, и уже никакая сила не могла остановить его. Он на мгновение задержался у последней перекладины лестницы, а затем ловко, по-кошачьи, прыгнул на чердак.

Вдалеке мелькнула фигура Арихи. Купрейчик вскочил на ноги:

— Стой, гадина! Все равно не уйдешь!

В ответ раздался выстрел. Пуля ударилась о балку перекрытия. Алексей побежал. Вскоре показался конец чердака, и капитан увидел, что Ариха вылазит через лаз. Купрейчик как раз пробегал мимо такого же лаза и не раздумывая выскочил на крышу. Она была покрыта снегом. Далеко внизу слышен шум машин, там улица. Они стояли на расстоянии пятнадцати метров и молча смотрели друг на друга. Каждый решал, что ему делать. Ариха понимал, что время играет не на него. В любую минуту число его преследователей может увеличиться, а это значит, что нырять обратно в полутемный чердак нельзя — можно попасть прямо в руки оперативников. Единственный выход: попытаться уйти по крышам, благо, что дома стоят плотно прижавшись друг к другу.

Купрейчик понимал, что если дать Арихе перебраться на крышу соседнего дома, то у него появятся шансы уйти. Алексей не хотел допустить и того, чтобы преступник нырнул обратно на чердак. Там, в полутьме, будет труднее его взять. И он, прицелившись, дважды выстрелил. Пули вспороли снег между Арихой и лазом. Тот спрятался за конус лаза, а это и надо было Купрейчику. Он твердо решил, что если преступник попытается проникнуть снова на чердак, то он откроет прицельный огонь. Ариха принял другое решение. Он, хватаясь руками за соединительные ребра жести, полез вверх. Купрейчик сунул за пазуху пистолет и сделал то же. Он был более ловкий, чем Ариха-Юшевич, и достиг конька крыши раньше. Дунул на застывшие пальцы и вытащил пистолет. Преступнику оставалось до верха еще метра два — два с половиной, и капитан мог уничтожить его с первого же выстрела. Пересиливая себя, Алексей приказал:

— Как только доползешь до верха, бросай оружие, а не то прошью твою башку!

Ариха не отвечал. Он молча добрался до конька, левой рукой ухватился за гребень, а правой достал из-за пазухи пистолет. Купрейчик решил, что тот бросит оружие, находясь под прицелом, но Ариха вскинул его и выстрелил. Пуля впилась в жесть в нескольких сантиметрах от ноги капитана. Алексей понимал, что испытывать судьбу он не имеет права, и прицелился в преступника. В эту секунду никакая сила не смогла бы отвести мушку его пистолета. Купрейчик приготовился вести огонь, как на фронте, стараясь поразить врага наповал. Хлестко ударил выстрел, и Ариха, увлекая за собой груды снега, полетел вниз. Не затормозил его и водосточный желоб, который служил одновременно и ограждением. Через мгновение тело преступника скрылось из глаз. Алексей начал осторожно спускаться.

Через несколько минут он был уже во дворе. Недалеко от последнего подъезда лежал труп бандита. Около него стояли оперативники. Алексей не стал подходить к ним и громко спросил у подбегавшего к нему Мостовича:

— Что с Петром Петровичем? Жив?

Мостович опустил глаза:

— Он убит, Леша!..

Часть вторая

35 ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ СЛАВИН

Отделение милиции находилось в маленьком деревянном домике. Молодой лейтенант на мгновение задержался у входа, прочитал вывеску и, поднявшись на скрипучее дощатое крыльцо, шагнул в темный проем дверей. Лейтенант толкнул первую дверь, расположенную вдоль правой стены, и оказался в небольшой комнатушке. За старым обшарпанным столом сидел пожилой старшина. Увидев лейтенанта, он поерзал на скрипучем стуле, но не встал и молча смотрел на офицера. Тот поздоровался и спросил:

— Начальник отделения у себя?

— Он во дворе занятия проводит. — Старшина решил все-таки оторвать свое отяжелевшее тело от стула. — Вы пройдите в конец коридора и через последнюю дверь выйдите во двор.

Лейтенант взял небольшой чемодан, который принес с собой, но, подумав, спросил:

— Можно у вас чемодан оставить, пока я с начальником поговорю?

— Да, пожалуйста.

Старшина поставил чемодан в угол, а офицер вышел из дежурной комнаты.

На обширном плацу, который был обнесен дощатым забором, человек сорок сотрудников милиции с шашками верхом на лошадях ездили по кругу, выполняя различные команды капитана. Он находился в центре круга. Это была колоритная фигура. Под тяжестью его тела лошадь почти приседала на задние ноги. Начальник резко и зычно подавал команды, и милиционеры, все потные от напряжения, старались четко выполнять их. Занятия, очевидно, подходили к концу, так как капитан скомандовал «вольно» и сам легко соскочил с коня. Он был высокого роста, с большими пышными усами. Свое могучее тело капитан носил легко, движения были быстры и ловки.

Начальник направился к гостю, на ходу рассматривая его худощавую фигуру. Встретившись с его глазами, чуть улыбнулся:

— Что, пополнение?

— Так точно! — Лейтенант вытянулся и поднес руку к козырьку новенькой фуражки. — Лейтенант милиции Славин прибыл в ваше распоряжение.

Капитан откровенно рассматривал прибывшего офицера. Его глаза цепко ощупывали лейтенанта, а в рыжих пышных усах пряталась еле заметная улыбка.

Владимир чувствовал себя неловко и, желая скрыть свое смущение, полез в боковой карман.

— У меня с собой предписание...

— Да погоди, лейтенант, с предписанием, — махнул рукой капитан. — Не смущайся, что тебя рассматриваю так. Сам знаешь — по одежке встречают. Ну ладно, пошли в кабинет, там и познакомимся. — И он, потянув на себя дверь, первым шагнул в коридор. Славин направился следом. Они прошли длинный коридор и остановились у двери с табличкой, на которой было краской выведено: «Начальник». Не успел капитан открыть ключом дверь, как по коридору раздались торопливые шаги. Это был старшина, которого Славин видел в дежурной комнате.

— Товарищ майор, вас просили позвонить из третьего отделения.

— Хорошо, сейчас позвоню.

Капитан, пропуская вперед Славина, словно угадав его мысли, пояснил:

— Сегодня приказ пришел о присвоении мне «майора». Садись, лейтенант Славин, давай знакомиться. Моя фамилия Горчаков, звать — Семеном Антоновичем. Работаю начальником отделения с сентября сорок пятого. В армии служил в контрразведке. Ну, а теперь слушаю тебя.

Славин протянул начальнику предписание.

Горчаков прочитал документ и спросил:

— Женат?

— Никак нет.

— Родители есть?

— Мать и сестра, живут здесь в городе.

— Отец?

— Погиб... Он был подпольщиком.

— Ясно... До офицерской школы ты, конечно, в милиции не работал? Наверное, в эвакуации был?

Славин замялся, не хотелось ему сейчас сразу говорить этому еще не знакомому грубоватому человеку, что он уже видел кое-что в жизни, но делать нечего, и Владимир коротко рассказал о себе.

Начальник погасил улыбку и уже серьезно смотрел на молодого офицера, и, когда тот закончил свой рассказ, немного помолчал, а затем протяжно проговорил:

— Ясно! Пришлось тебе немало увидеть. Ну, что же, будем вместе работать. Да, извини, надо же третьему позвонить.

Горчаков решительно пододвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер.

— Алло, Васильевич, здорово! Это я, Горчаков. Чего хотел?

Очевидно, услышанное заинтересовало его. Он взял ручку и, часто макая перо в чернильницу, начал что-то записывать. Это дало возможность Славину рассмотреть лицо нового начальника. Грубые черты, большой нос, волевой подбородок, казалось, кого-то напоминали лейтенанту. Он задумался, а потом вспомнил: «Так он же на Петра Первого похож! Лицо, рост, глаза навыкате, вот только усы, по-моему, у Петра были не рыжие?»

Горчаков положил трубку на высокий рычаг старинного телефона и, нащупав пальцем черную кнопку на ножке стола, нажал ее. Через минуту в кабинет вошел все тот же дежурный старшина. Начальник приказал:

— Степаныч, возьми машину и двух человек с оружием. Съездите в третье отделение и заберите шофера авторемонтной мастерской. В кузове его машины под соломой нашли новый двигатель, украл из мастерской. Поручи, чтобы за тебя в дежурке Михайлов посидел. Ясно?

— Так точно! — Старшина козырнул и вышел из кабинета.

Горчаков взглянул на Славина:

— Вот так и живем, товарищ лейтенант! Что ни день, то что-то случается.

— Мне говорили, что в вашем районе самая сложная оперативная обстановка.

— Это ясно.

Славин уже успел заметить, что «ясно» любимое слово Горчакова. Начальник взял в руки предписание, повертел его и снова положил на стол.

— Обстановка действительно сложная. Не раскрыты три убийства, грабежей целая серия, а в лесу на окраине города — территория тоже наша — нашли девушку с переломом основания черепа. Сейчас без сознания в больнице лежит, но уже ясно, что она ограблена. Родители говорят, что у нее с собой около пяти тысяч рублей было, плащ, золотое кольцо и сумка с продуктами — все исчезло. Мог на нее напороться какой-нибудь бывший полицай-шатун. Сейчас лето, и они еще по лесам шастают. Сдаваться не желают, знают, что отвечать придется, а мог и уголовник какой-нибудь напасть. Кроме этого, в районе краж много, особенно из квартир, пять краж из госучреждений не раскрыто.

— Сейфы?

— В основном, да. А вот людей не хватает. Сотрудники неплохие, но опытных мало. В уголовном розыске только один начальник имеет за своими плечами большую практику. Еще до войны в милиции работал, а остальные четыре человека только постигают это ремесло. Вот такая, брат, обстановка. Ясно?

— Ясно, — улыбнулся Славин, — кем я буду у вас работать?

— Старшим оперуполномоченным уголовного розыска. Ты где остановился?

— Я дома жить буду.

— Ах да, я и забыл, ты говорил, что у тебя здесь мать. Как она тебя встретила? Небось, рада?

— Я еще дома не был. С вокзала в управление зашел, а оттуда прямо сюда.

— Ишь ты, — улыбнулся начальник и поднялся из-за стола. — А вещи твои где?

— Чемодан в дежурке оставил.

— Ясно. Ну, что ж, иди отдыхай, а завтра жду на работу. Чего-чего, а работы я тебе по самую завязку обещаю, — и Горчаков провел ребром ладони себе по горлу. — Ну, будь здоров! Хотя нет, постой. Пойдем я покажу кабинет, где будешь работать.

Они вышли в коридор и остановились у двери, обитой потертым дерматином. Мощная рука майора чуть коснулась двери, и она распахнулась, словно от сильного удара. В небольшом кабинете стояло три стола. Горчаков слегка подтолкнул Славина:

— Заходи, заходи, лейтенант. В свой кабинет входишь, не в гости. — Он выждал, пока Славин переступит порог, затем закрыл за собой дверь и представил: — Знакомьтесь, старший оперуполномоченный лейтенант Славин Владимир Михайлович.

Слева от двери находился стол, за которым стоял улыбающийся парень. Владимир протянул ему руку:

— Славин.

— Подрезов, старший оперуполномоченный.

Горчаков удовлетворенно произнес:

— Ну вот и познакомились. Остальных увидишь завтра. Вот твое рабочее место, — он указал рукой на стол, находившийся между изразцовой печкой и стеной. — За этим столом будешь чувствовать себя как за крепостной стеной: слева — печь, справа — стенка, а перед тобой стол, не окружишь тебя и с фланга не подойдешь...

Вскоре Славин шагал пыльными улицами родного города. Вдалеке высились одинокие здания, чудом сохранившиеся во время войны. Владимир остановился недалеко от оперного театра. Сердце его сжалось от боли: вокруг были одни развалины. Правда, кое-где поднялись восстановленные дома. Отсюда, с возвышенности, город был как на ладони. Слева виднелось здание института физкультуры. Там находилась знаменитая Комаровка. В памяти всплыли дни оккупации, вспомнил, как с матерью ходил на базар, чтобы встретиться со связной партизанского отряда, как неожиданно началась облава и они еле спаслись. В памяти всплыла жуткая картина, которую еще раньше они с матерью видели там же, когда немцы казнили ни в чем не повинных людей. Вспомнил глаза маленькой девочки, приговоренной к смерти, и крик ее матери... Владимир тяжело вздохнул и взглянул правее. По Советской улице шел трамвай, он медленно поднимался в гору, туда, где виднелось темно-серое здание Дома офицеров, а еще правее возвышались новостройки больших домов. Вокруг них ютились маленькие лачуги, времянки, построенные из старых кусков жести, обломков досок и кирпича. Внизу блестела Свислочь... «Вот я и дома...»

Владимир, подхватив чемодан, начал спускаться по косогору вниз. Мысли неожиданно перенесли его в далекий Марьянск. Еще совсем недавно жизнь у Славина шла там своим чередом. Рана, которую он получил во время перестрелки с бандитом, была неопасной, пуля не задела кость. Вскоре Владимир поправился и снова был в строю.

Работы было, как всегда, много, и в своей холостяцкой квартире он появлялся поздно вечером, а рано утром снова спешил в отделение.

Славин рассчитывал, что ему придется работать в Сибири долго. Но однажды, когда утром он пришел на работу, его неожиданно вызвал к себе начальник отделения. Алтынин, весело улыбаясь, спросил:

— Ну что, Владимир Михайлович, пришла пора расставаться?

Славин, ничего не понимая, молча и удивленно смотрел на Алтынина. Тот продолжал улыбаться.

— Что молчишь?

— Я не понимаю, о чем вы говорите? — Эти слова прозвучали не только удивленно, но и сухо.

— А вот я понимаю, присаживайся.

Славин сел на стул, стоявший у стола, а Алтынин, продолжая улыбаться в свою огромную бороду, взял стул и сел напротив.

— Вот какое дело, Владимир Михайлович. Начальство считает возможным направить тебя в Белоруссию.

Не стал этот мудрый человек рассказывать, сколько он устно и письменно обращался по инстанциям с предложением откомандировать Славина в Минск, хотя ему тоже нужны были подготовленные сотрудники.

— И вот сегодня, — продолжал Алтынин, — буквально полчаса назад, пришло распоряжение... Вот такие, друг, дела.

Славину хотелось вскочить на ноги, обнять Алтынина, но он только тихо сказал:

— Спасибо вам, Егор Егорович!..

И вот теперь он так же, как и тогда, в сорок пятом, входил во двор родного дома. «Интересно, чем сейчас занимаются мама и Женя?» В коридоре было все так же темно, пахло сыростью. Владимир старался идти бесшумно, очень хотелось явиться перед своими неожиданно, но не получилось: зацепил чемоданом пустое ведро, и оно с грохотом покатилось по полу. Дверь отворилась, и на пороге показалась мать. Она спокойно спросила:

— Что, после солнышка в коридоре как в темнице?

— Это точно, мама! — сказал Владимир и обнял ее.

— Володенька, сынок... Это ты? — Анастасия Георгиевна гладила его по голове, словно желая убедиться, что он жив и здоров. А по щекам катились слезы.

— Ну, что ты, родная, успокойся, я приехал теперь навсегда. Понимаешь, мама, навсегда! Не надо будет тебе ждать меня, я всегда буду с тобой.

Постепенно мать успокоилась. Она села на диван и с упреком сказала:

— Что же ты, сынуля, не предупредил нас? Мы бы с Женей встретили, я пирог бы испекла.

— Ничего, мама, ничего. Как видишь, я и сам дорогу домой нашел, а что касается пирога, то его можно и сейчас испечь. А где Женя?

— Как где? На работе, естественно.

Владимир положил чемодан на стул и открыл его. Сверху лежала сиреневая шерстяная кофта.

— Возьми, мама, примерь, не велика тебе?

Анастасия Георгиевна взяла кофту, надела, подошла к зеркалу. А руки ее почему-то задрожали.

— В самый раз, сынок, спасибо тебе. — И она неожиданно заплакала.

— Что ты, мама! Успокойся, зачем же плакать?

— Ты извини, Володенька. Просто вспомнила, что твой отец тоже кофту подарил мне. И вот теперь ты...

— Жене я тоже кофту привез, а вот это, — Владимир достал из чемодана чернобурку, — тебе, мама, воротник. Мне эту лису ребята специально, когда расставались, для тебя передали. — Он обнял мать за плечи и посадил на диван. — А теперь, мама, рассказывай мне все по порядку, как вы здесь живете, как дела?

— Э нет, сынок, пока я тебя не накормлю вкусным обедом, никаких рассказов. Давай умойся, а я за это время на стол соберу, а поговорить успеем, ты же сам сказал, что приехал насовсем...

36 СЛАВИН

Прошел месяц. Славин привыкал к новому месту работы, к домашней обстановке, казавшейся новой для него. Первые дни просыпался с мыслью о том, что ему надо готовить завтрак, привести в порядок одежду, но поднимался и видел, что завтрак уже готов, что сестра отутюжила брюки, а на спинке стула висит свежая рубашка.

Работы было действительно много, как и обещал начальник отделения Горчаков. В городе оперативная обстановка была сложной. Сотрудники уголовного розыска приходили на службу к девяти утра, работали до семнадцати, потом шли домой и в двадцать один час снова приходили на работу и трудились до двух-трех часов ночи. Такой режим сильно отличался от размеренного рабочего дня в Марьянске. Но Славин не удивлялся этому. Иначе и не могло быть.

Владимир вечером пришел домой в половине шестого. Мать быстро приготовила ужин. Он поел и, сидя на диване, ждал, пока мать и Женя убирали со стола, мыли посуду.

— Товарищи женщины, а я сегодня первую зарплату получил. — Владимир положил деньги на кухонный стол. — В честь первой получки, прошу вас, купите себе по подарку, а то мне трудно выбрать, да и времени маловато, сами видите.

Мать переглянулась с дочерью, вытерла руки, взяла деньги и протянула их сыну:

— На, спрячь. Мы с Женей посоветовались и решили, что твою первую зарплату надо отложить на свадьбу, а жить будем на деньги, которые получаем я и Женя. Кстати, ты написал Рите, чтобы она приезжала?

Смущенный Владимир ответил:

— Я ей вчера написал и попросил пока не увольняться. Надо же квартиру найти, не станем же мы с Ритой вас стеснять.

Квартира Славиных действительно состояла из двух малюсеньких комнат, одна из которых была проходной, и темной кухни-прихожей.

— Как это стеснять? — грозно наступила на брата Женя. — Посмотри, как люди живут! Многие имеют по пять-шесть детей, а жилье у них меньше нашего. В общем, так, милый братец: садись за стол и пиши Рите, чтобы немедленно приезжала. А в отношении того, где вам жить, у нас с мамой вопрос решен, и никаких возражений мы не принимаем. Вам выделяется дальняя комната, а мы с мамой поместимся в первой.

Решительный вид сестры заставил Владимира улыбнуться.

— Чему ты улыбаешься? — спросила сестра и неожиданно, обхватив брата за шею, чуть не повалила его. Владимир подхватил Женю, понес в комнату, посадил ее на диван и громко позвал:

— Мама, иди сюда!

Улыбающаяся мать вошла в комнату и села с другой стороны возле сына. Он обнял их за плечи и растроганно сказал:

— Спасибо вам, родные мои! Пусть будет так, как вы решили. Сейчас же напишу ей письмо, пусть приезжает.

— И допиши, — вставила сестра, — пусть не мешкает, а то соседские девчонки с тебя глаз не сводят, чего доброго, отобьют.

Владимир взял лист бумаги, ручку, чернильницу-невыливашку и тут же сел за письмо. Получилось, что писали письмо втроем: каждый хотел что-то написать девушке от себя. Потом он сунул письмо в карман пиджака и начал собираться.

— Куда же ты, еще на работу рано?

— А у нас сегодня комсомольское собрание, назначено на девятнадцать часов, а сейчас половина...

Вскоре Славин вышел на улицу и весело зашагал по тротуару. У первого же почтового ящика остановился, опустил в него письмо и подумал: «Вот удивится Рита: во вчерашнем письме я написал, что ищу жилье, и просил пока потерпеть с отъездом, а в сегодняшнем прошу, чтобы быстрее приезжала».

И он, насвистывая, пошел дальше. Повернул за угол и, чтобы сократить путь, направился через заросшие травой и высоким бурьяном развалины. В войну этот район был полностью разрушен немецкой авиацией. Здесь почему-то даже не ютились времянки. Люди сторонились этого места. Дело в том, что фашисты за одну ночь превратили в развалины все, что здесь было. Мало кому удалось спастись. Владимиру рассказывали, что некоторые люди говорили, что они слышали человеческие стоны и голоса в этих развалинах. Постепенно эти рассказы обросли такими подробностями и деталями, что превратились в легенды, и местные жители старались не бывать здесь. Даже новые дома в этом месте пока не строили. Славин легко перескакивал с одной груды кирпича на другую.

Он был доволен собой. За месяц работы на новом месте лейтенант освоился, успел подружиться со своими новыми коллегами. Парни ему понравились: открытые, прямые, смелые...

Славин вспомнил встречу с двоюродным братом Алексеем. Купрейчик о приезде Славина узнал из приказа о его назначении на должность. Алексей сразу же поехал в отделение милиции, куда был назначен Славин, и пробыл с ним почти весь вечер. На следующий день они вместе съездили на кладбище, где был похоронен Мочалов. Позже Владимир побывал дома у Татьяны Андреевны. Они вспоминали свои встречи во время войны, когда ни Владимир, ни Татьяна Андреевна не узнали друг друга.

Из глубокой задумчивости Славина неожиданно вывели какие-то звуки. Лейтенант прислушался и недоуменно остановился. До него донеслись голоса, послышался какой-то металлический лязг.

Владимир стоял в нерешительности. Опять явственно стали слышны голоса и скрежет металла. «Что это? Здесь же нет жилья. Надо проверить, может, дети нашли неразорвавшуюся бомбу и хотят ее разобрать?» Славин, стараясь не шуметь, направился к разрушенному кирпичному дому, откуда доносился шум. Он приблизился к проему в стене и остановился, дожидаясь, пока снова услышит насторожившие его звуки. Через минуту опять раздался металлический удар. Шум шел откуда-то снизу. Владимир пролез через пролом, сделал несколько шагов и увидел полуразрушенную бетонную лестницу, уходившую вниз, в темноту. Он постоял, подумал и начал осторожно, шаг за шагом, спускаться по лестнице. В одном месте сохранились только остатки ступеней, которые чудом держались у самой стены. Славин стал спиной к стене и, плотно прижимаясь к ней, медленно и осторожно переставлял ноги. Наконец он достиг лестничной площадки. Дальше лестница была целой. Владимир двинулся вниз. Теперь голоса звучали отчетливее, а удары по чему-то металлическому стали оглушительно громкими. Славин понял, что находится в подвале бывшего большого дома. Очевидно, мощные фугасные бомбы не везде достали до подвала. Налево шла длинная темная штольня. Когда Славин заглянул туда, то вдалеке увидел неяркий свет. «Надо же, черти, куда забрались», — подумал он, еще не отбрасывая мысль о детях, придумавших для себя небезопасное занятие, и двинулся вдоль правой стены. Кругом валялись куски битого кирпича и штукатурки. Чем ближе приближался лейтенант к мерцающему свету, тем яснее становилось, что сам источник света — свеча или керосиновая лампа — находится где-то справа и свет от него проникает в штольню через какое-то отверстие или пролом в стене. Когда он подошел, то увидел, что это была обыкновенная дверь, ведущая в какое-то помещение. В этот момент Славин четко услышал голоса и понял, что разговаривали между собой взрослые. Осторожно выглянул из-за выступа и тут же отпрянул назад. Несколько мужчин возились у лежавшего на полу сейфа и пытались ломом и кувалдой вскрыть его. «Кто они, эти мужчины? Что делают? Не этот ли сейф ночью из заводской кассы был украден?»

Славин хорошо знал, что в сейфе много денег — зарплата рабочих завода. Он еще раз осторожно выглянул. Трое мужчин стояли к нему спиной и, ругаясь, взламывали сейф.

Сейф лежал у противоположной от входа стены. Недалеко от дверей на полу стояла большая керосиновая лампа, лежала веревка. Славин решал, что делать. Самое разумное — тихонько уйти и вызвать своих. Владимир прикинул, что для этого понадобится не менее сорока минут. «Но за это время преступники смогут открыть сейф. Возможно, отсюда есть другой выход, и преступники знают его. Ищи тогда ветра в поле! Вывести всех троих из подвала невозможно. Они смогут выбрать момент и наброситься на меня, особенно в том месте, где надо идти по разрушенной лестнице...»

И лейтенант решился.

Он достал из кармана пистолет и, когда мужчины стали снова загонять лом в щель между дверцей и стеной сейфа, послал патрон в патронник: щелчок затвора утонул в лязге металла. «Порядок, — удовлетворенно подумал Владимир. — Теперь мне надо позаботиться о том, чтобы они не погасили свет».

В это время неизвестные радостно заговорили, и оперативник увидел, что лом влез в щель. На лом налегли двое, раздался металлический скрежет, треск, и — дверца распахнулась.

— Братцы, живем! — воскликнул один, и все склонились над сейфом. Пол был ниже того места, где стоял Славин. Туда вели три ступеньки. Владимир тихо спустился и сел на среднюю ступеньку. Теперь лампа стояла у его правой ноги. Он спокойно сказал:

— Кто сказал, что «живем»?

Мужчины замерли и, как по команде, повернулись к Славину, который направил в их сторону пистолет. Лейтенант увидел, как двое потянулись к карманам пиджаков. «Вооружены, наверное, сволочи!» — и скомандовал:

— Руки вверх! Любое движение, и я стреляю!

Те повиновались. Славин приказал:

— А теперь в угол, направо, марш!

Славин заставил их лечь на пол лицом вниз. Приказал вытянуть руки. После этого подошел к сейфу, взял топор, вернулся к своему месту, где недалеко лежала свернутая в кольцо веревка, отмотал кусок метров двенадцать и отрубил его, затем подготовил еще два таких же куска. Обращаясь к тому, который лежал справа и был физически слабее своих дружков, сказал:

— Стань на колени!

Тот выполнил команду. На стене выросла огромная тень человека, стоявшего на коленях с поднятыми руками.

— Предупреждаю, если кто-нибудь из вас пошевелится, — стреляю без промедления. А ты, — Славин обратился к стоящему на коленях, — сейчас возьмешь вот эту веревку и крепко свяжешь того, который лежит слева. — Владимир бросил кусок веревки.

— А если я не сделаю этого?

— Тогда я вгоню в твою башку пулю. Понял? Выполняй! — и, заметив, что тот колеблется, добавил: — Считаю до трех! Раз, два...

— Стой! Я сделаю, что ты хочешь! — сдался преступник. Он поднял с пола веревку и спросил:

— На ноги можно подняться?

— Вставай, но только не дури!

Славин был настороже и внимательно следил за всеми, особенно за тем, который стоял на ногах. Ему, чтобы достичь оперативника, конечно, времени нужно меньше, чем его друзьям, лежащим в неудобной позе на полу. Он спросил:

— Связывать только руки?

— Сначала руки. Я еще раз предупреждаю всех: любое движение без моего разрешения для вас — смерть! Ты, длинный, руки положи за спину, — приказал Славин и выждал, пока команда будет выполнена. Потом приказал стоящему: — А теперь вяжи!

Тот связал своему напарнику руки и выпрямился в ожидании нового приказа.

— Теперь веревкой обвяжи его шею.

— Как обвязать?

— Как ребенка пеленают, чего прикидываешься, будто не понимаешь?

Прошло еще несколько минут, и один преступник лежал связанный веревкой по рукам и ногам. Затем точно так же был связан и второй. После этого Славин приказал третьему лечь на пол, а сам подошел к связанным и проверил узлы. Связаны бандиты были плохо, но чтобы развязаться, им нужно было время.

Владимир подошел к третьему, приказал ему руки заложить за спину, голову повернуть влево, а сам стал справа от него. Наступил самый ответственный момент: надо было не дать преступнику воспользоваться тем, что в руках у Славина на мгновение не будет в руках оружия.

Лейтенант снял пиджак и бросил на пол, взял в левую руку веревку и, продолжая держать палец на спусковом крючке пистолета, сел на преступника. Тот только крякнул, но продолжал лежать молча. Владимир подсунул конец веревки под руки, затем засунул пистолет за брючный ремень, быстро связал руки бандиту. «Порядок!» — обрадовался Славин и сразу же начал «пеленать» неизвестного. Связал крепко, надежно. Этот уже не был опасен. Владимир принялся за второго, затем за третьего. Наконец все трое «упакованы». Обыскав их карманы, Славин нашел три пистолета. Самого тяжелого он оставил в помещении, а двух по очереди вытащил в коридор и положил одного недалеко от дверей, а другого в конце штольни. Связанные бандиты лежали так, что выход им не был виден. Славин приказал им не разговаривать, взял лампу и поставил ее на полу коридора, как раз на полпути между двумя преступниками. Если эти двое и попытаются подкатиться друг к другу, чтобы зубами развязать узлы, то горящая лампа не позволит им сблизиться. Славин тихонько направился к выходу. Выбрался уже знакомым путем из разрушенного дома и с минуту стоял, ослепленный висевшим на горизонте солнцем. Когда глаза привыкли к свету, он побежал к видневшейся вдали улице.

На проезжей части улицы он остановился. «Скорее бы появилась какая-нибудь машина». И в это время показалась полуторка. Она быстро приближалась. «Только бы остановилась! Только бы остановилась!» — твердил про себя Славин. Но машина, нещадно дымя, пронеслась мимо. Лейтенант чуть не заплакал от досады. «А вдруг и следующая машина не остановится?» — обожгла его новая мысль. Владимир решил сделать завал. Бросился к развалинам и вытащил на дорогу три глыбы из скрепленного бетоном кирпича. Положил их на проезжей части так, чтобы заставить водителя если не остановиться, то хотя бы притормозить. И вот из-за поворота выскочила еще одна полуторка и стала быстро приближаться. Славин стоял слева у обочины и уже не голосовал, а рукой показывал на препятствие. Водитель сбросил газ, и машина начала медленно объезжать глыбы. Славин вскочил на подножку и, предъявив водителю удостоверение, приказал остановиться и потребовал документы. Взял протянутые водителем путевой лист и права, потом предложил:

— Выключите двигатель и идите со мной.

Водитель молча выполнил команду и, уже шагая рядом со странным работником милиции, спросил:

— А в чем дело? Куда вы меня ведете?

— Слушайте меня внимательно. В подвале разрушенного дома я задержал преступников. Мне срочно нужна помощь. Вы сейчас посмотрите, где я буду находиться, вернетесь к машине и поедете в отделение милиции, скажете там, что Славин — это моя фамилия — срочно просит помощи. Привезете их ко мне. Скажите, чтобы фонари прихватили. Документы я вам отдам, когда вернетесь. Если надо, сделаю отметку в вашем путевом листе о задержке.

Они подошли к тому месту, где Славину надо было спускаться вниз. Лейтенант сказал:

— Покажите им вот эту лестницу, а сейчас быстро езжайте и помните, что от вас зависит все.

Водитель, прыгая по кручам, побежал к машине.

Славин спустился вниз и, прежде чем шагнуть в темный коридор, закрыл глаза и немного постоял. Кто знает, может, преступникам удалось развязаться и теперь они затаились в темноте, чтобы напасть на своего врага. Достал пистолет, снял его с предохранителя и осторожно выглянул за угол. При тусклом свете керосиновой лампы увидел, что тот, который лежал ближе других к выходу, находился на месте. Владимир двинулся по коридору. Проверил, как держится веревка на первом, это был как раз тот, который вынужден был связывать своих дружков. Он спросил:

— И сколько мы будем лежать так?

— Сколько потребуется, столько и будете, — жестко ответил Славин, но после паузы, уже помягче, добавил: — Уже скоро.

— Слушай, а ты кто?

— Естественно, кто — сотрудник уголовного розыска. Славин моя фамилия. Не слыхал?

— Нет, что-то не слыхал о таком. Видишь ли, все времени не было газеты читать.

— Ничего. Теперь у тебя время для этого будет.

Второй был тоже связан надежно, и Славин, держа в левой руке лампу, а в правой пистолет, приблизился к входу, ведущему в помещение. Здесь его могла ожидать самая большая опасность. Если у кого-то из преступников были шансы развязаться, то больше всего у того, которого Славин оставил в помещении, где валялись обломки кирпичей, сейф с открытыми выступающими частями, о которые можно перетереть веревку. И если преступнику это удалось, то он сейчас с той стороны, у входа, должен стоять с ломом или топором в руках. От этой мысли Славин рукой, в которой был зажат пистолет, невольно почесал голову, как раз в том месте, где, по его расчету, может опуститься лом или топор. Постоял, подумал и шагнул в дверной проем. Громко спросил:

— Эй, ты, у стены, длинный, слышишь меня?

Из глубины помещения послышался глухой голос:

— Слышу.

Владимир спустился по трем ступенькам и, подсвечивая себе лампой, приблизился к преступнику. Осмотрел веревки и удовлетворенно выпрямился.

Оперативник поставил лампу на то же место, между лежащими преступниками, а сам прошел поближе к лестнице и стал ждать. Сюда сверху попадал свет, и Владимир взглянул на часы. С того момента, как он снова спустился сюда, прошло чуть больше десяти минут. Как медленно идет время! Водитель, наверное, еще едет к отделению милиции. Свои появятся не раньше чем через полчаса, и Славин приготовился ждать...

Прошло еще четверть часа, и вдруг сверху послышался какой-то шум, а еще через несколько секунд лейтенант четко различил шаги. Кто-то спускался по лестнице. Владимир замер. Свой или чужой? Слишком мало времени прошло, работники милиции еще не успели приехать. Может, случайный прохожий завернул в развалины, а может, сообщник связанных преступников идет сюда.

Славин весь напрягся и, когда услышал, что человек спускается все ниже и ниже, шагнул в затемненный угол, откуда можно наблюдать за лестницей.

По осторожным движениям и громкому дыханию понял, что неизвестный в этот момент идет по разрушенной части лестницы. Это говорило о том, что он не был случайным прохожим. Владимир достал из кармана пистолет и, уже в который раз за сегодняшний день, спустил его с предохранителя.

Вот человек ступил на площадку перед последним лестничным пролетом и, не останавливаясь, двинулся дальше. Сделав несколько шагов, он неожиданно выругался и громко крикнул:

— Эй, вы, охламоны, подойдите и посветите мне!

Славин увидел у него в руках небольшой вещмешок. И вдруг из глубины коридора раздался крик:

— Хмель, шухер! Лягавые, смывайся!

Лейтенант выскочил из своего затемненного укрытия и направил пистолет на неизвестного:

— Ни с места! Милиция!

Тот швырнул в Славина вещмешок, который шлепнулся у ног оперативника, и бросился вверх. Славин нажал на спусковой курок. Пуля вонзилась в стену на площадке, и неизвестный остановился. Это его и спасло. Если бы он сделал еще шага два, вторая пуля остановила бы его. Владимир приказал:

— Руки вверх! Ко мне три шага марш! Одно движение без моего разрешения, и я стреляю!

А из коридора все тот же голос кричал:

— Не дрейфь, Хмель, он один, бей из пушки!

Неизвестный с поднятыми руками сделал три шага назад вниз и сейчас находился на середине лестницы.

— Так, хорошо. А теперь сядь спиной к стене, руки не опускай!

Преступник, наверное, понял, что сопротивление бесполезно, выполнил и это приказание. Владимир продолжал держать его под прицелом. Скоро уже должны появиться свои, но нельзя даже взглянуть на часы, чтобы сориентироваться во времени. Оперативник боялся, что в темноте вооруженный бандит может незаметно выхватить из кармана пистолет.

«Если через десять минут наши не придут, — решил Славин, — то буду разоружать и вязать этого».

Но вскоре услышал наверху голоса, а затем шум шагов по лестнице. Владимир понял: свои. Но на всякий случай крикнул:

— Кто идет?

— Свои, Славин! Это я, Горчаков!

Яркие лучи фонариков уперлись в стену площадки, нащупали сидящего с поднятыми руками человека.

— А это что за привидение? — изумленно спросил Горчаков.

Славин снизу сказал:

— Семен Антонович, возьмите у него в кармане оружие.

Горчаков обыскал преступника и действительно вытащил из кармана пиджака наган. Поднял сидящего за шиворот и приказал доставить его к машине, а сам спросил, обращаясь к Славину:

— Все или еще есть?

— Есть, спускайтесь.

Лейтенант повел своих по коридору. Показал одного, второго и, наконец, в дальнем конце подземелья третьего. И только здесь Горчаков неожиданно расхохотался, сказав:

— Ну, я вам скажу, братцы, сколько живу, такого не видел!

Сейф на веревке подняли наверх, задержанных доставили к милицейской машине.

Лейтенант вернул водителю полуторки документы и поблагодарил за оказанную помощь.

В отделении в присутствии задержанных и понятых посчитали деньги, которые, как и предполагал Славин, были похищены минувшей ночью из кассы завода. Там было более миллиона трехсот тысяч рублей. Тот, которого Славин задержал последним, огорченно проворчал:

— Ничего себе мильтон, такую сумму от нас увел!

Горчаков подошел к нему и, еле сдерживая себя, сказал:

— Эти деньги будут возвращены людям, которые, не жалея сил, поднимают страну из разрухи!

Преступник съежился, он хорошо помнил, как этот громадный майор там, на лестнице, одной рукой, как щенка, поднял его за шиворот. Горчаков посмотрел на него тяжелым взглядом и спросил:

— Сколько тебе?

— Тридцать два.

— Воевал?

Тот отвел в сторону глаза и тихо ответил:

— Не довелось.

— Сидел?

Задержанный молча кивнул головой.

— Я так и думал, — майор вернулся за свой стол.

37 МАЙОР ГОРЧАКОВ

На следующий день Славин как всегда пришел на службу к девяти часам и сразу же направился в красный уголок на пятиминутку. Вошел и остановился от удивления. На стене висела «молния». Большими буквами вверху было написано: «Почему старший оперуполномоченный уголовного розыска лейтенант Славин не явился на комсомольское собрание?» А ниже рассказывалось, как он один, проявив смекалку, задержал опасную вооруженную группу бандитов, ранее неоднократно судимых, находившихся сейчас в розыске.

Кто-то тронул Славина за плечо. Он обернулся и увидел улыбающегося Горчакова.

— Что, успели друзья-комсомольцы поздравление вывесить? Ясно, как действуют?

Славин улыбнулся:

— Ясно, Семен Антонович.

— К написанному следовало бы добавить, что эта братия совершила еще четыре аналогичные кражи, которые были не раскрыты.

— Что, уже признались?

— А куда им деться? У одного чистые бланки трудовых книжек, которые хранились вместе с деньгами в сейфе ремонтно-механических мастерских, нашли, у другого — связку ключей от сейфа механического завода, у третьего — наган охранника завода, расположенного в зоне, которую ты теперь обслуживаешь. Они этого охранника оглушили и забрались в кассу. Ну, а что касается четвертой кражи, совершенной на хлебозаводе, то двое уже сами проговорились.

Владимир и не заметил, что в комнате уже собрались почти все сотрудники. Многие, дождавшись, когда начальник отойдет от Славина, подходили к нему, поздравляли и пожимали руку. Чувствовалось, что все были рады за своего нового товарища. Подрезов, подчеркнуто вежливо, громко спросил:

— Владимир Михайлович, объясните, как это получилось, что вы сидели в подвале, а вооруженный бандит — на лестнице? За что он вас лишил свободы?

Все рассмеялись. Хохотал и Славин, вспомнив вчерашнее свое положение.

Горчаков, хлопнув по столу ладонью, сказал:

— Между прочим, товарищи, для каждого из присутствующих вчерашние действия Славина должны послужить примером тактических действий в сложных условиях. Поэтому, прежде чем сообщить вам обстановку, я хочу, чтобы Славин сам рассказал, как все было. — Он махнул рукой оперативнику: — Иди сюда, Владимир Михайлович, расскажи подробнее и объясни, почему ты вчера принимал именно такие решения. Тогда, может, и Подрезов поймет, что не всегда надо преступника внизу держать, а самому у входа находиться.

Сотрудники заулыбались. И пока Славин, несколько смущенный, пробирался между рядами стульев к столу, майор добавил:

— Скажу честно, я проанализировал все его вчерашние действия и не нашел ошибки. Только это и позволило ему выйти победителем из неравной схватки. Поэтому, повторяю, нам надо учиться на удачных операциях, проведенных нашими товарищами. Тогда не будет таких случаев или, по крайней мере, их будет меньше, когда преступник скрывается от милиции на ее же лошадях.

Все вспомнили недавний случай, когда трое милиционеров узнали, что в парке недалеко от Свислочи скрывается разыскиваемый преступник. Они привязали лошадей к забору и начали прочесывать кустарник. А преступник подбежал к лошадям, отвязал одну и — был таков. Хорошо, что заметили, и пустились вдогонку. Это заставило преступника, плохо ездившего верхом, бросить лошадь и скрыться в развалинах.

Славин, волнуясь, начал свой рассказ, но постепенно он освоился, чувствуя, как внимательно слушают присутствующие, стал говорить увереннее. Объяснил, почему он сначала пошел на риск и связал преступников, зачем их растащил подальше друг от друга, с какой целью у водителя забрал документы и почему четвертого преступника заставил сидеть прямо на лестнице с поднятыми руками.

Когда он закончил, Горчаков спросил:

— Ну как, товарищи, всем ясно? Нет вопросов? — Он повернулся к Подрезову: — И тебе, Алексей Станиславович, ясно?

— Так точно, товарищ майор. Я считаю, что за задержание таких «китов» Славин заслуживает поощрения.

— Наконец ты сегодня впервые разумную мысль высказал. А так как я предполагал, что ты скажешь об этом, то внес руководству соответствующее предложение...

38 СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ПОДРЕЗОВ

Старший лейтенант Подрезов был старше Славина на три года. Он был среднего роста, крепко сбитый, круглолицый, с большим мясистым носом и тяжелым квадратным подбородком. Смотрел он на собеседника карими глазами прямо и доброжелательно, время от времени поправляя густые вьющиеся черные волосы. В кабинете они сидели со Славиным вдвоем, ближе узнали друг друга, подружились. Подрезов был женат и любил рассказывать о своей дочери, которой недавно исполнился год.

Обстановка в зоне его обслуживания была очень сложной. Подрезов никак не мог зацепиться за нужную ниточку и раскрыть хотя бы одно убийство из двух, которые, как он сам угрюмо ворчал, «повисли на его шее».

Славину тоже было нелегко. Правда, убийств у него не было, однако его очень беспокоило нераскрытое преступление. Неизвестный напал на девушку на окраине города за день до приезда Славина в Минск. Это дело поручили ему. Прошло уже много времени, а приблизиться к раскрытию преступления лейтенант пока не смог.

Жители близлежащей деревни рассказывали, что они видели в лесу недалеко от того места, где была позже обнаружена Лазаркевич, парня и девушку. Приметы девушки и потерпевшей совпадают. Лазаркевич все еще находилась в тяжелом состоянии и разговаривать не могла. Было ясно, что девушка знает преступника. Об этом говорит и то, что преступник явно хотел ее убить и считал, что достиг своей цели. Девушка была прикрыта ветвями. И если бы не два офицера, которые случайно проходили в том месте и заметили ногу, торчавшую из-под ветвей, то наверняка она бы погибла.

Сейчас Славин ждал подругу Лазаркевич — Лебедко Анну, которая до этого целый месяц была в отпуске. Девушка явилась в точно назначенное время. Красная от смущения, она показала повестку и, глядя то на Славина, то на Подрезова, сказала:

— Я Лебедко Анна, меня вызвали вот по этой повестке.

Славин взял повестку и предложил девушке стул.

— Аня, вы слышали, что случилось с Ирой Лазаркевич?

— Да, мне вчера, когда я приехала в общежитие, девочки рассказали. Ужас какой-то. Я сразу же хотела в больницу к ней бежать, но меня предупредили, что она все еще без сознания. Скажите, жить-то она будет?

— Врачи говорят, что да. Но без глаза останется.

— Боже мой, бедняжка! А кто же ее так изуродовал?

— Пока не нашли. Но обязательно найдем. Думаю, что и вы поможете нам в этом.

— Я? Чем я могу помочь?

— Во-первых, я хочу, чтобы вы рассказали нам о ее знакомых — и ребятах и девушках.

— О ком я знаю, не утаю.

— Ну вот и хорошо. — И лейтенант принялся заполнять протокол допроса.

Допрос длился более двух часов.

Подрезов успел за это время допросить какого-то мужчину, а затем съездить на Болотную станцию, где ночью угнали грузовик, груженный молодой картошкой. А Славин не торопясь, подробно записывал все, что имело отношение к потерпевшей. Он старался как можно больше узнать о Лазаркевич, обращая внимание на приметы ребят. Его особенно заинтересовало то, что незадолго до случившегося Ирина несколько раз ходила на танцы в клуб строителей. Сама Лебедко туда не ходила, но утверждала, что Ирина была с двумя подружками — Томой Марушко и Леной Бородько. Владимир спросил:

— Аня, а замуж она не собиралась выходить?

Девушка улыбнулась и, снова покраснев, ответила:

— Все мы, девушки, замуж собираемся выходить, главное только — за кого? Насколько я знаю, у Иры никого на примете не было.

Наконец допрос был окончен. Славин дал прочитать протокол допроса, показал, в каких местах надо подписать, и отпустил девушку. Она вышла, а Владимир продолжал задумчиво смотреть на протокол.

Подрезов весело спросил:

— О чем, казак, зажурился? Не отчаивайся, будешь работать — раскроешь. Кстати, я вижу, у тебя талант сыщика от рождения, так что развивай его. У меня два «мокрых» дела, но все равно я их распутаю.

— Понимаешь, только что я узнал, что потерпевшая незадолго до нападения вместе с Бородько и Марушко ходила на танцы в клуб строителей. А когда я допрашивал Марушко, она мне об этом почему-то ничего не сказала.

— Может, ты не спрашивал об этом?

— Как не спрашивал? Можешь посмотреть, вот дело, здесь протокол ее допроса. Она там прямо заявляет, что никуда вечерами вместе с Лазаркевич не ходила, а на самом деле получается, что ходила, и не один раз. Придется встретиться с этими девчатами еще.

— Ну давай. А я пока картофельными делами займусь. Кстати, тебе не хочется вареной картошечки, молоденькой, с укропчиком?

— Иди ты! — Славин проглотил слюну, представив себе дымящийся молодой картофель на столе.

Вскоре Владимир вышел из отделения милиции и посмотрел на часы: шестнадцать двадцать. Он решил отыскать Марушко и разобраться: во-первых, почему она скрывала от него то, что она ходила с Лазаркевич на танцы, а во-вторых, выяснить, знакомилась ли там Ирина с кем-либо из парней.

Девушку он нашел на работе. Лейтенант ничего у нее не стал спрашивать, а предложил отпроситься и поехать с ним в отделение.

В кабинете он снова задал ей несколько вопросов о Лазаркевич, а затем сказал:

— Тамара, среди девчат ходят разговоры, что Лазаркевич несколько раз ходила куда-то на танцы. Вы не знаете, куда она ходила и с кем?

Славин специально так спросил. Ему было необходимо знать, насколько искренна была с ним эта белокурая, одетая в яркое, цветное платье девушка.

Марушко покраснела.

— Нет, не знаю и даже не слышала об этом.

— Странно, а мне сказали, что вы вместе с ней несколько раз были в клубе строителей.

Эти слова Владимир произнес неуверенно, вроде и сам сомневался в сказанном.

— Я никогда и никуда с ней не ходила и не знаю, кто вам это сказал.

— Значит, обманывают?

— Конечно, — пожала плечами девушка.

Ее поведение насторожило Славина. Несмотря на свой небольшой опыт, он уже знал, что бывает такое, когда человек скрывает не из злого умысла какое-либо обстоятельство, а потому что оно показывает его в невыгодном свете, или просто считает, что к делу не относится, но когда ему напоминают, то он сразу же говорит правду. А тут сидящая напротив девушка все отрицает. Что здесь? Ошибка Лебедко? Но девушка говорила искренне, в этом Славин не сомневался. Он понимал, что откладывать проверку на завтра нельзя, и, сделав вид, что у него сейчас есть какое-то неотложное дело, попросил Марушко подождать в отделении, а когда он освободится, то они продолжат беседу. Чтобы девушка не скучала, лейтенант предложил ей несколько старых журналов и пошутил:

— Товарищ старший лейтенант обязан следить, чтобы вы не скучали.

Подрезов улыбнулся:

— С удовольствием.

Славин вышел на улицу и поспешил к трамваю. Для него в эту минуту было самым главным найти Бородько, которая, по словам Лебедко, тоже вместе с Ириной и Тамарой ходила на танцы.

К счастью, девушка оказалась дома. Она удивилась, узнав, что к ней пришел работник милиции, но не спорила, когда он пригласил ее в отделение. По дороге они молчали. У входа Славин попросил Бородько немного подождать, а сам заглянул в свой кабинет, извинился перед Марушко, пообещав скоро вернуться, и многозначительно взглянул на Подрезова, что означало: «Посиди с ней».

Владимир быстро отыскал свободный кабинет и пригласил туда Бородько.

— Скажите, Елена Петровна, вы сколько раз вместе с Ириной Лазаркевич и Марушко Тамарой ходили на танцы в клуб строителей?

Вопрос был поставлен в лоб. Девушка смутилась, но ответила сразу же:

— Раза четыре, а может, и пять.

— Танцевали?

— Да.

— А Лазаркевич?

— Конечно. Мы же для этого и ходили.

— Вас ребята провожали домой?

— Да, последние три вечера.

Славин задумался, а затем сказал:

— Лена, вы посидите здесь немного, я пришлю к вам сотрудника, и он запишет ваши показания, а потом мы еще с вами побеседуем.

Владимир вызвал в коридор Подрезова. Вполголоса сообщил ему ситуацию и попросил подробно допросить Бородько. Сам же зашел в свой кабинет, сел за стол, положил перед собой бланк протокола допроса, спросил:

— Скажите, Тамара Ивановна, вы действительно ничего не путаете, заявляя, что ни разу с Лазаркевич не ходили в клуб строителей на танцы?

— Конечно, не ходила. Да я же вам об этом уже говорила.

— А вы знаете об ответственности свидетеля за дачу ложных показаний?

— Да, вы меня в прошлый раз, когда допрашивали, об этом предупреждали.

— Так вот, я вас и сейчас об этом предупреждаю.

Славин внес в бланк протокола допроса биографические данные девушки. Дал ей внизу расписаться, что она предупреждена об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, положил ручку на стол и официально спросил:

— Гражданка Марушко, следствие располагает данными, что вы вместе с Лазаркевич Ириной Владимировной, Бородько Еленой Петровной неоднократно бывали в клубе строителей на танцах. Что вы можете пояснить по этому поводу?

Задав этот вопрос, оперативник тут же записал его в протокол допроса и выжидательно посмотрел на девушку, та покраснела, но ответила твердо:

— Нет, я никогда не была в клубе строителей на танцах и ни разу не ходила туда ни с Лазаркевич, ни с Бородько.

Этот ответ озадачил Славина. Почему девушка так упорно отрицает это? А может, она что-то знает о преступлении?

В кабинет заглянул Подрезов, он дал Владимиру записку сразу же и ушел. Славин развернул ее и прочитал: «Имей в виду, Марушко просила Бородько не говорить о том, что они вместе с потерпевшей ходили в клуб строителей».

«Да, дела... — подумал Славин, — с этой девушкой придется повозиться. Но, наверное, смысл есть».

— Здесь в отделении находится Елена Бородько, которая подтверждает, что она вместе с вами и Лазаркевич неоднократно бывала в клубе строителей. Что вы можете пояснить по этому вопросу?

Записав этот вопрос в протокол, Славин громко и четко зачитал его и посмотрел на девушку.

— Что вы теперь скажете? Вы видели, что сюда только что заходил наш сотрудник. Это он допрашивает сейчас Бородько. Непонятно, на что вы надеетесь. На то, что Ирина умрет и не скажет, кто напал на нее? Должен вам сообщить, что девушка будет жить и вот-вот заговорит. Как вы посмотрите ей в глаза? Хотя... теперь у нее остался один глаз, потому что преступник, о котором вы не хотите сказать, выбил ей второй.

Девушка не реагировала на эти слова. Значит, она или не поняла их смысла, или же... Она действительно знает его. Славин продолжал:

— Мы вам сегодня устроим очную ставку и с Бородько, и с Лебедко, которые опровергнут вашу ложь, что вы тогда скажете?

Дверь в кабинет открылась, и Владимир сердито посмотрел туда: «Кто может мешать в такой момент?» Увидев, что это Горчаков, поднялся. Майор жестом руки показал, чтобы он сидел, и спросил:

— Ты скоро освободишься?

Лейтенант посмотрел на девушку:

— Тамара Ивановна, посидите, пожалуйста, в коридоре и заодно подумайте спокойно о том, что я вам только что сказал.

Марушко ничего не ответила, встала и вышла. Славин коротко доложил обо всем Горчакову. Начальник с большим интересом выслушал его, а затем сказал:

— Ясно. Значит, есть хоть над чем работать. А я хотел как раз побеседовать с тобой об этом деле. Что думаешь сейчас предпринять?

— Устрою очную ставку между Марушко и Бородько.

— Это-то так, — задумчиво потеребил ус Горчаков, — но ты лучше постарайся расположить девушку и уговорить ее сказать правду. Если она сама расскажет все, что знает, то считай, что у тебя есть хороший помощник. Если же ты с помощью очных ставок и заставишь ее говорить, то все равно рассчитывать на ее помощь нельзя. Она будет вынуждена признать, что ходила в клуб, и больше ничего не пояснит.

— Спасибо, Семен Антонович, я постараюсь сделать так, как вы советуете.

Горчаков вышел из кабинета. Славин выглянул за дверь и пригласил Марушко.

— Ну как, Тамара Ивановна, вы подумали?

Было видно, что девушка на распутье. Это обнадежило Владимира. Он тихо спросил:

— Может, вы боитесь кого-нибудь?

Девушка молча кивнула и опустила голову.

— Вам угрожали?

По щекам девушки покатились слезы. Славин не торопил ее с ответом. Он взял свой стул, обошел вокруг стола и сел рядом с Марушко.

— Тамара, давайте сделаем так: сначала вы мне все без утайки расскажете, а потом мы вместе подумаем, что предпринять для вашей безопасности. Договорились?

Девушка подняла голову и посмотрела большими, полными слез глазами на лейтенанта.

— Вы, наверное, думаете, что мне Иринку не жалко? Мне ее очень, очень жалко! Мне сказали, что она не выживет, и пригрозили, что со мной случится то же, что и с Ирой, если я хоть что-нибудь скажу в милиции.

— Тамара, поверьте мне, с вами ничего не случится, это я вам официально гарантирую. На такие угрозы способны трусливые и подлые люди, которые сами всего и всех боятся. Тем более, вы же сами видите, что не только вы знаете о клубе. Более того, и узнали же мы об этом, в конце концов, не от вас. Все будет хорошо: и Ира жить будет, и виновные ответят за преступление. Не позволим им на другую девушку руку поднять.

Дверь опять скрипнула, и в кабинет вошел Подрезов. В руках он держал протокол допроса.

— Допросил, что дальше? Очную ставку делать будем?

Славин, глядя на девушку, ответил:

— Я думаю, что очную ставку делать не стоит. Как вы считаете, Тамара?

— Да. Я сама все расскажу.

— Ясно, — сказал Подрезов и вышел из кабинета, а Славин улыбнулся его слову «ясно».

Девушка неожиданно попросила:

— Товарищ Славин, а можно мы без посторонних... ну только вдвоем поговорим?

— Конечно, можно, Тамара. Вот предупредим моего товарища об этом и начнем разговор.

А Подрезов вошел в кабинет и по-хозяйски направился к своему столу, но Славин его остановил:

— Алексей Станиславович! Мы с Тамарой Ивановной посоветовались и решили, что нам будет удобнее поговорить наедине. Я, конечно, прошу прощения...

Подрезов понял, в чем дело, и, сделав серьезное лицо, сказал:

— Сговорились? Хотите меня из собственного кабинета выгнать? Хотите, чтобы я пошел на улицу? Прямо сейчас?

Марушко растерялась и смотрела то на Славина, то на Подрезова, а последний неожиданно весело закончил:

— С удовольствием! — И, засмеявшись, добавил: — Зря вы считаете, дорогие товарищи, что я не найду, чем заняться в такую прекрасную погоду. — И подмигнул девушке: — Пойду-ка навещу жену и ребенка...

Они остались одни. Марушко сразу же начала свой рассказ:

— Это было еще в мае. Я случайно попала в клуб строителей, и мне там понравилось. В следующий раз я пригласила с собой подружек Иру и Лену. Им там тоже понравилось, и мы решили вечерами ходить туда. Вскоре познакомились с ребятами. Они всегда ждали нас у клуба уже с билетами, а после танцев провожали домой. За Ирой все время ухаживал парень по имени Леня, но в последний вечер они поссорились и вместе уже не танцевали. Ира танцевала с каким-то высоким парнем. Он был одет очень модно и со вкусом. Наши знакомые шутили, что Жора, так звали в клубе Ириного высокого парня, поразил ее модной одеждой. Так получилось, что мы после того вечера сходили в этот клуб еще раз и его закрыли на ремонт. Я и Лена ходили с нашими знакомыми на танцы в парк Горького. Ира же с нами туда не пошла и шутила: «Что мне с вами там делать? У меня теперь есть более интересное занятие, для души».

Я считала, что она встречается с Жорой. И вот однажды она пропала, потом мы узнали, что она в больнице. Как-то вечером, когда я пришла домой, у самой калитки меня встретил Жора и спросил, знаю ли я, что случилось с Ирой. Я ответила, что не только я, но и все девчонки знают об этом. Тогда Жора достал финку и сделал вид, что чистит ногти, а сам говорит мне: «Детка, если где-нибудь когда-нибудь или кому-нибудь ты скажешь хоть словечко, с того момента отсчитывай последние часы своей короткой юной жизни». Я, конечно, испугалась и говорю: «Что я, Ира же сама все скажет». А он мне с такой злостью прошипел: «Не беспокойся, не скажет, ей уже никогда не очухаться. Но если в милиции что-либо узнают, так это сорвется только с твоих красивых губ. Поэтому, Томочка, — он взял меня за подбородок, — не стремись к участи Ирки».

И он ушел. Я всю ночь не спала, лежала в постели и дрожала. Так что не думайте, что по какому-нибудь злому умыслу не говорила, мне страшно, очень страшно...

Девушка заплакала, закрыв лицо руками. Сквозь рыдания она проговорила:

— Я поэтому и Лене сказала — не говорить, что мы ходили в клуб строителей.

Славин налил ей воды.

— Тамара, а с ребятами, с которыми в клубе познакомились, вы теперь встречаетесь?

— Что вы, нет! Мы все вечера дома сидим. Хорошо, что с Леной рядом живем.

— Скажите, а эти ребята знают Жору?

— С их слов я поняла, что они его знают как посетителя танцев.

— Фамилии ребят вы знаете?

— Нет, только имена. Но я знаю, что они работают на стройке, а живут в общежитии по улице Пугачевской. Мы как-то с моим знакомым Петей шли мимо длинного одноэтажного барака, и он сказал, что здесь они живут.

— Расскажите мне, пожалуйста, как выглядит Жора.

Девушка задумалась, потом, медленно выговаривая слова, вслух начала вспоминать его приметы:

— На вид ему года двадцать четыре. Рост выше среднего, приблизительно такой, как ваш.

— Значит, сто восемьдесят сантиметров. А волосы?

— Волосы длинные, темно-русые с каштановым оттенком.

— Глаза какие у него?

— Карие. Густые брови и длинные ресницы.

— А лоб какой, подбородок?

— Лоб... такой высокий... прямой, подбородок... круглый. Да, у него нет верхнего переднего зуба. Отпустил маленькие светлые усики. И еще... у него руки большие, кожа красная, пальцы толстые с очень короткими ногтями.

— Не заметили на лице родинок или на руках татуировок?

— Нет, хотя... постойте, у него справа под правым глазом есть чуть заметный вертикальный шрам. И еще у него, наверное, все время мерзнут руки. Он там в клубе, и даже тогда, когда меня у дома подкараулил, руки все время в рукавах прятал.

— Как он был одет?

— Пиджак светло-коричневый, чуть приталенный, брюки ярко-синего цвета, книзу расклешенные, туфли коричневые с тупыми носами. Мне показалось, что он немного сутулится.

— В разговоре его не заметили каких-либо характерных особенностей? Может, картавит?

— Нет, говорит он чисто по-русски, любит возвышенный слог.

— Не рассказывал о себе что-нибудь: о профессии, роде занятий, месте работы, месте жительства?

— Нет, может, Ире что-нибудь и говорил, а мне с Леной — ничего.

— Спасибо вам, Тамара. За себя не беспокойтесь, никто вас и пальцем не тронет. Возможно, мне еще придется побеспокоить вас.

— Ничего... я же понимаю.

— Да, кстати, вам же идти домой мимо улицы Пугачевской?

— Да, мимо.

— Тогда я вас провожу, а заодно вы мне барак покажете, где ваши знакомые живут. Один из них Леонид?

— Да, с ним Ира в первые вечера танцевала.

— Второй — Петя, а третьего как звать?

— Вася. Да о нем-то наверняка Лена сказала.

— Я же протокол допроса не читал.

Они вышли из отделения. На дворе уже было темно. Ветер приятно освежал лицо. Было тихо, только изредка доносились сигналы автомашин, проносившихся по центральным улицам города. Чтобы сократить путь, Славин повел девушку напрямик через болото. Лето было сухое, и он уже много раз ходил этой дорогой. Во дворе одного из домов горел костер, оттуда доносились звуки гармошки. Владимир подумал: «Жаль, что сейчас нет рядом со мной Риты. Интересно, что она ответит на мое письмо?»

Вскоре они пришли на Пугачевскую улицу. Барак, о котором рассказывала девушка, был третьим с краю, и Славин осветил его номер фонариком, а затем предложил:

— Ну что, пошли дальше?

Девушка смутилась:

— Я здесь уже и сама дойду, вы можете не провожать.

Славин шутя возмутился:

— Вы считаете меня плохим кавалером? Да я такого не потерплю! Вперед!

Марушко рассмеялась, и они пошли дальше.

39 КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

После гибели Мочалова Алексей не находил себе места. Все валилось из рук, ночами плохо спал. Только закроет глаза — и снова видит то падающего на снег Петра, то мертвенно-бледное лицо Тани, ее беззвучно шевелившиеся губы. Навсегда останется в памяти Алексея тот день, когда несчастье обрушилось на семью Мочалова. Вместе с начальником управления и врачом Алексей поехал в дом Петра. Услышав страшную весть, Татьяна Андреевна не вскрикнула и не заплакала, она медленно опустилась на диван и остановившимися глазами смотрела в одну точку. Казалось, она ничего не видит и не слышит. Уткнувшись в ее колени, громко плакала Юля. Татьяна Андреевна отяжелевшей рукой машинально гладила ее по голове. Растерянный и бледный Ваня стоял возле них. Он хотел увести и успокоить сестру, но боялся отойти от матери, зная ее слабое сердце. Смотреть на все это было невыносимо тяжело. Алексей понимал состояние Татьяны Андреевны. Она же теряла Петра второй раз. Юля и Ваня рассказывали, как трудно справлялась с горем мать, когда получила похоронку во время войны. В душе Купрейчика клокотала ярость: человек, прошедший всю войну, выжил, потерял, потом снова нашел свою семью и вдруг погиб в центре города в мирное время от руки предателя и бандита! Даже то, что Алексей сам совершил возмездие, не приносило ему облегчения.

Он часто приходил к Татьяне Андреевне и ее детям в их небольшую двухкомнатную квартиру, предоставленную им после гибели Мочалова, и подолгу сидел, не находя слов утешения. Алексей видел, как неожиданное горе надломило Татьяну Андреевну. Похудевшая, задумчивая, она часами отрешенно сидела молча.

Как-то в воскресенье, когда Купрейчик вместе с женой были у Мочаловых, к нему подошел Ваня. Высокий, черноглазый, с упрямой складкой у рта, очень похожий на отца, он тихо сказал:

— Алексей Васильевич, я бы хотел с вами поговорить. — И, не дожидаясь ответа, вышел в соседнюю комнату.

Купрейчик пошел следом. Ваня прикрыл поплотнее дверь и посмотрел в глаза дяди:

— Я хочу после школы пойти в милицию. Как вы на это смотрите? — И, не дав Купрейчику даже рта раскрыть, с жаром сказал: — Поймите, я обязан продолжить дело отца! Я хочу бороться с нечистью.

Купрейчик обнял парня за плечи:

— По-моему, ты правильно решил, Ваня. Оканчивай школу, готовься к этой нелегкой работе.

В комнату вошла Татьяна Андреевна. Она сразу же поняла, о чем шла речь, и, обращаясь к сыну, сказала:

— Что, опять ты за свое? Прекрати сейчас же! Не пущу я тебя в милицию.

— Мамочка, не обижайся, но я впервые в жизни не послушаю тебя. Пойми, я еще при жизни папы так решил, и он меня поддержал. А сейчас я обязан работать в милиции. Это — цель моей жизни.

Купрейчика назначили начальником отделения милиции, где раньше работал Мочалов. На плечи молодого начальника легли новые заботы.

Алексей чувствовал, как внимательно присматриваются к нему подчиненные. Мочалова очень любили и уважали в отделении и нового начальника встретили с некоторой настороженностью. Купрейчик понимал, что только от него зависит, будет ли он пользоваться авторитетом у сотрудников. Коллектив был хороший. Дух Мочалова чувствовался: людей приучать к порядку и дисциплине не надо было. Купрейчик часто бывал в райкоме партии, откровенно рассказывал секретарю о своих трудностях, переживаниях и сомнениях. Секретарь райкома не жалел времени для нового начальника милиции, и это помогло ему быстрее освоиться на новом месте.

Когда в город неожиданно приехал Славин, Купрейчик просил начальника управления направить его к нему в отделение. Но полковник, узнав, что Купрейчик и Славин двоюродные братья, не согласился. Так и оказались они в разных отделениях милиции, территории обслуживания которых граничили друг с другом. Алексей и Владимир виделись довольно часто. Разница в годах у них была небольшая, ну, а различие в звании и служебное положение роли для них не играли...

Сегодня Купрейчик решил уйти домой не позже семи вечера. Причина была весомой: у Нади — день рождения, и Алексей обещал ей обязательно быть пораньше. В гости к себе они пригласили Мочаловых и Славиных.

Купрейчик предупредил своего заместителя о том, что его вечером не будет, опечатал сейф и вышел из кабинета. В коридоре ему повстречался парень. Его лицо капитану показалось знакомым. Парень сказал:

— Здравствуйте, я к вам!

«Так это же сын Мани Жовель», — вспомнил Купрейчик.

— Это ты, Толя? Здравствуй!

Купрейчик вернулся в кабинет и предложил парню стул. В сердце болью отозвались недавние события. Маня Жовель не была причастна к деятельности банды Корунова, она помогла сотрудникам милиции, да и Толя в трудную для Купрейчика минуту показал себя молодцом, однако видеть сейчас его Алексею было тяжело. Пересилив себя, он сказал:

— Слушаю тебя, Толя.

— Меня мама к вам прислала. Меня двое хлопцев уговаривают сегодня ночью пойти с ними на «дело». Они хотят столовую обворовать. Там на ночь много денег остается.

— Кто они?

— Соседские. Ленька Коломиец и Сашка Андриевский. Они хлопцы неплохие, но у Леньки батька пьяница, а его друг, дядя Вася, в столовой этой работает. Вот дядя Вася и подговорил Леньку и Сашку. А им страшно, поэтому они меня с собой зовут. Я рассказал маме. Она мне и приказала разыскать вас. Мама просила, чтобы Леню и Сашу в тюрьму не садили. Они ребята хорошие, раньше о таких делах между ними даже разговора не было. В первый раз это они затеяли.

— Я верю тебе, Толя.

Купрейчик задумался. Он понимал, что Маня доверяет ему, иначе она не решилась бы на такой шаг. Понимал капитан и Толю, которого окружающие его взрослые люди учили быть скрытным, никому не рассказывать о том, что знает. И вот теперь этот паренек пришел в милицию сообщить о готовящейся краже. Капитан должен был проявить и такт, и понимание.

Купрейчик спросил:

— А этот дядя Вася собирается пойти с вами?

— Не знаю. Но мне кажется, что нет. Он, наверное, хочет, чтобы мы украли деньги и отдали ему, а он нам за это заплатит.

— Как его фамилия?

— Не знаю. Об этом надо у отца Леньки спросить, они же дружат.

— Кто еще знает дядю Васю?

— Я совсем выпустил из виду: его хорошо знает Драбуш, дружок Прутова, у которого вы жили на квартире.

Купрейчик вспомнил, как он сидел в компании Корунова, Прутова и его друзей, а в дом неожиданно вместе с Драбушем зашел Толя Жовель. Алексей не сдержался и спросил:

— Толя, а что ты подумал, когда меня увидел у Прутова?

— А, это когда мы с Драбушем за санками приходили? Мне сначала показалось, что вы и вправду вместе с ними, но потом вспомнил, что вы маме лекарство приносили, и еще то, что через три дня маму вызвали в райисполком и нам помощь оказали, а моих младших брата и сестру в школу-интернат устроили. Мы с мамой тогда догадались, что все это благодаря вам сделали. Я понимал, что вы не такой, как они. И если вы находитесь в их компании, то так, очевидно, надо. Поэтому ничего не сказал, решил, что мне лучше помолчать и сделать вид, что вас не знаю.

— Смотри ты какой?! Соображаешь правильно.

Капитан поблагодарил паренька за сообщение и сказал, что примет необходимые меры. Толя вышел, а Алексей снова вспомнил Мочалова. Это по его ходатайству многодетной матери Мане Жовель была оказана помощь.

Купрейчик снял трубку с аппарата и пригласил к себе заместителя. Через несколько минут в дверях появился высокий подтянутый майор:

— Звали, Алексей Васильевич?

— Присаживайтесь, Марат Михайлович. — Купрейчик колебался, поручать ли заместителю такое дело. Характер у майора был крутой. Он считал, что любой человек, совершивший даже мелкое правонарушение, должен сидеть на скамье подсудимых. На вид опрятный, говоривший всегда правильные слова, Баранник на деле был высокомерен, заносчив и относился к людям бездушно, считал правильным только свое мнение. Эти качества и сыграли, очевидно, свою отрицательную роль, когда встал вопрос о замене Мочалова. Не любили майора и сотрудники. Но сейчас делать было нечего. Он вынужден был поручить довольно деликатное дело Бараннику. Купрейчик подробно рассказал ему, чего парень приходил в милицию.

— Я хочу вас попросить, Марат Михайлович, внимательно разобраться с этим делом.

— Все ясно, Алексей Васильевич, эту операцию я проведу лично. — В уме майор уже прикидывал, как все это будет выглядеть. Понял его мысли и Купрейчик. Его заместитель даже не подумал о том, чтобы не допустить хищения, а хотел схватить ребят на месте преступления и таким образом продемонстрировать всем, и в первую очередь начальству, что Баранника зря не назначили на более высокий пост. Лицо Купрейчика стало хмурым, он сухо спросил:

— Как вы намерены действовать?

— Очень просто. Возьму трех-четырех архаровцев, засяду возле столовой, и, когда преступники вылезут из нее с денежками, мы их и возьмем...

— Но ведь они, Марат Михайлович, не преступники, а дети. И стоит ли нам из них делать преступников?

— Милиция, уважаемый Алексей Васильевич, преступников не делает и преступления не порождает...

— Если мы, работники милиции, будем так думать и поступать, то будем порождать или, по крайней мере, способствовать появлению преступников. Поэтому слушайте мой приказ: ваша задача состоит в том, чтобы послать людей к Коломийцу и Андриевскому, отобрать у ребят в присутствии их родителей объяснения. Я уверен, что они скажут правду. Необходимо установить данные этого дяди Васи и сразу доставить его в отделение. После этого мы с вами, если сможем доказать его вину в подготовке совершения преступления и вовлечении детей в преступную деятельность, возбудим против него уголовное дело.

— А что будем делать с пацанами?

— Ничего. Побеседуем с ними, предупредим родителей, и хватит.

— Как это хватит? — возмутился Баранник и недоверчиво посмотрел на Купрейчика. — Что-то я вас не пойму, товарищ капитан! Знаете ли вы, что на фронте к тем, кто потакал врагу, применяли самые строгие меры воздействия, вплоть до крайней?..

Удивительное спокойствие охватило вдруг обычно горячего Купрейчика. Он продолжал смотреть на своего заместителя, а сам почему-то помимо своей воли подумал: «Надо форму носить, а то все хожу в гражданском. Он даже не знает, что я воевал».

— Перестаньте, майор, вы же ведь не были на фронте. Откуда вам знать, как там люди друг к другу относились. Я отменяю свой приказ. — Купрейчик увидел на лице майора явное удовлетворение. Тот, очевидно, по-своему понял его слова. — И отстраняю вас от выполнения этой, как вы назвали, операции и поручу ее другому. Вы свободны.

Баранник встал и, высоко держа голову, вышел из кабинета. Купрейчик несколько минут смотрел на дверь, за которой исчез заместитель, и думал: «В том, что он был далеко от фронта, в тылу, конечно, не его воля. Но вот как мне с ним работать? Как доверять?» Капитан поднялся, вызвал начальника отделения уголовного розыска и поручил ему разобраться с делом ребят...

Купрейчик шел домой с тяжелым чувством неудовлетворенности. «Вроде кто-то на меня ведро помоев выплеснул», — вяло думал он, шагая по еще залитой солнцем, зеленой улице.

Но спустя несколько минут он, улыбаясь, войдет в дом и протянет жене, своей Надюше, цветы...

40 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

У занятых людей время всегда бежит быстро. Славину тоже не хватало рабочего дня. Даже ночью, приходя домой, Славин упрекал себя в том, что не успел чего-то сделать. Он старался как можно быстрее довести дело по ограблению Лазаркевич до конца. Установил и допросил десятки людей из тех, кто часто бывал в клубе строителей. Почти все они помнили Жору, который для оперативника уже стал какой-то мифической фигурой, так как далее его имени дело не шло. Никто не мог сказать, кто он и откуда. Славин и участковый инспектор Рогозин, на участке которого находился клуб строителей, вместе с Марушко и Бородько на протяжении недели объезжали вечерами клубы и танцевальные площадки, но Жора как сквозь землю провалился. Славин считал, что подозреваемый не мог уехать из города, в противном случае зачем ему угрожать Марушко.

Владимир был у себя в кабинете, когда туда заглянул дежурный, тот пожилой старшина, которого все звали Степанычем, и сказал:

— Славин, тебя к телефону дивчина какая-то просит.

— А симпатичная? — весело спросил Подрезов.

— Аж сердце замирает, — улыбнулся Подрезову старшина. — Она сначала тебя спрашивала, а я ей сказал, что тебя нет, и предложил ей Славина. Она помялась немного и согласилась.

В дежурной комнате Владимир взял лежавшую на столе телефонную трубку:

— Славин слушает вас!

Он тут же услышал взволнованный девичий голос:

— Товарищ Славин, здравствуйте! Вас беспокоит Лебедко, подруга Лазаркевич, помните такую?

— Конечно, помню, Аня, здравствуйте! Слушаю вас.

— Знаете, я встретила одну девушку. Она тоже хорошо знает того бандита, и мне кажется, что ее рассказ вас заинтересует.

— Где она?

— Вот, рядом со мной. Дать ей трубку?

— Нет, погодите, как ее фамилия?

— Сваткова.

— Имя, отчество?

— Лера... Валерия Леонидовна.

— Так вот что, Аня, вы молодец, что позвонили! Я вас очень прошу, приезжайте вместе с ней сюда, в отделение.

— Когда, сейчас?

— Конечно, я вас жду.

Было слышно, как Лебедко говорит о предложении Славина Сватковой.

— Хорошо, едем.

Потирая руки, Владимир вернулся в кабинет.

Подрезов спросил:

— Ну, кто там так рвался поговорить?

Славин сообщил о звонке.

— Что ж, дожидайся, а я пошел домой. Сегодня мне наш усатый разрешил побыть вечер с семьей.

— Не усатый, а Петр Первый.

— Почему Петр Первый?

— А ты не обратил внимания, что он очень похож на царя?

— Пожалуй, ты прав. Честное слово, прав! Значит, теперь он не усатый, а Петр Первый. Ну ладно, пока!

— Будь здоров! Привет Юле.

— Спасибо. Кстати, она мне напоминала, чтобы я тебя опять к нам в гости пригласил. Обещала, что голубцы еще вкуснее, чем тогда, будут...

Вскоре в дверь постучали, и на пороге появилась Лебедко.

— Можно?

— Входите, входите, Аня.

В кабинет несмело вошла Лебедко, а за нею темноволосая миловидная девушка. Славин пригласил их сесть, и Лебедко, кивнув головой на девушку, сказала:

— Это Лера Сваткова. Мы с ней знакомы давно. Сегодня встретились, и... Ну, Лера, рассказывай...

Сваткова, чуть заикаясь от волнения, заговорила:

— Аня мне рассказала об Ире Лазаркевич. Так вот, со мной могло то же самое случиться. В апреле на танцах в Доме офицеров я познакомилась с этим Жорой.

— А почему вы думаете, что это он? — спросил Славин.

— Он, точно он! Все повадки его, одет так же. Только он тогда в кожаном пальто ходил. На этом пальто хорошо видны перешитые пуговицы, наверное, его раньше носил более худой человек. Он меня несколько раз провожал домой. Как-то мы заговорили об одежде. Собственно, он сам завел разговор на эту тему. На мой вопрос, где он работает, он засмеялся и говорит, что там, где имеются красивые вещи. В этот вечер он мне сказал, что если мне нужна модная одежда и обувь, то он может помочь. Я посоветовалась с мамой и решила купить себе лакированные туфли. Когда я ему сказала об этом, он засмеялся и говорит: «Зачем же из пушки по воробьям стрелять? Спроси у подруг, кому что нужно, бери деньги, подъедем на одну из моих баз и там все возьмем. Я ведь знаю вас, девчат: стоит одной появиться в новых туфлях, как все начнут приставать к тебе, чтобы достала такие же». Не понравился мне тогда этот разговор, и я передумала покупать. Он, наверное, почуял это, мы еще раза два встретились и больше не виделись.

— Вы его еще где-нибудь встречали?

— Видела. Он вместе с каким-то парнем однажды ехал в трамвае. Я вошла в вагон, а они в этот момент проходили мимо, о чем-то разговаривали и весело смеялись. Вышли они из трамвая на Долгобродской. Перешли улицу и пошли в сторону Комаровки. Когда трамвай поехал, то я увидела их снова. Они входили в подъезд большого дома.

— Вы запомнили, в какой подъезд они вошли?

— Да, запомнила. Я могу, если хотите, показать.

— Больше нигде его не встречали?

— Нет.

— А как выглядел его знакомый?

— Я его видела мельком, но если бы встретила, наверняка бы узнала. А вот Жору я запомнила хорошо. Если хотите, могу нарисовать.

— Давайте, — задорно сказал Славин, — попробуйте! Вот вам бумага, карандаш, устраивайтесь поудобнее за столом и начинайте, а мы пока с Аней побеседуем.

Славин сел за стол Подрезова, а Лебедко устроилась напротив. Владимир спросил:

— Аня, как вы думаете, откуда у Ирины оказалось пять тысяч рублей?

— Наверное, родители дали.

— Нет, они видели, что у нее появилось более пяти тысяч рублей, но что это за деньги — не знают. Я вас хочу попросить, Аня, чтобы вы спросили, не давал ли кто-нибудь из девушек Ирине денег для покупки каких-либо вещей.

— Вы считаете, что этот бандит предложил ей купить что-либо?

— Да, считаю.

— Хорошо, я поговорю с девчатами.

— И еще. Постарайтесь найти как можно больше людей, кто знает в лицо Жору, а также тех, кому Ирина могла рассказать о нем.

Скрипнула дверь, и Славин увидел сестру.

— Володя, можно тебя на минутку?

Славин извинился перед девушками и вышел в коридор, а Женя подала ему листок бумаги. Он развернул его и увидел, что это телеграмма. Прочитал и радостно взглянул на сестру:

— Значит, приезжает?

— Да, в семь тридцать утра. Можно я пойду вместе с тобой ее встречать?

— Посмотрим. Ну, а теперь жми домой, сестренка, готовьтесь к встрече, а я пошел работать...

В кабинете Сваткова как раз закончила рисовать.

— Все, готово. Посмотрите!

Лейтенант уже давно заучил приметы Жоры и мысленно представлял его лицо, но когда он взял рисунок, был сильно удивлен: парень выглядел именно так, как он и думал.

— Вы молодчина, Лера. У меня к вам просьба. — Славин подошел к своему столу, выдвинул ящик, отыскал там две первые попавшиеся под руки фотографии молодых мужчин и показал их Сватковой:

— Не могли бы вы нарисовать вот этих?

— Сейчас?

— Ага.

— Если вам надо, то пожалуйста. Давайте еще бумагу.

И девушка взялась за работу. Глядя на фотографии, она быстро нарисовала мужчин. Сходство было поразительным. Славин восхищенно смотрел на готовые рисунки и расхваливал девушку. А та, радостная и несколько смущенная, стояла у стола и не знала, куда деть свои руки.

— Слушайте, Лера, если вдруг мне придется искать человека, которого со слов надо будет нарисовать, я буду обращаться к вам. Как вы на это смотрите?

— Без энтузиазма, — улыбнулась девушка, — но если понадобится, всегда помогу.

— Договорились. На прощание у меня к вам только одна просьба: если увидите Жору или узнаете что-либо о нем, позвоните мне.

Девушки ушли, а Славин направился в дежурную часть.

— Слушай, Степаныч, выручи меня. Пошли свой грузовик за двумя девушками.

— Знаешь, парень, сегодня ты целый день только и возишься с молодыми девушками.

— Я же по делу. Мне надо с ними срочно опознание провести.

— Давай адреса, вижу, что все равно от тебя не отцепишься.

Славин быстро написал адреса Бородько и Марушко, а сам вернулся в кабинет, достал бланки протоколов опознания личности по фотографии и, чтобы меньше терять времени, когда появятся девушки, начал заполнять их.

Через полчаса девушки были доставлены в отделение. Первой Жору опознала Марушко. Владимир положил перед ней три рисунка. Она взглянула на них и сразу ткнула пальцем в тот, где был изображен Жора.

— Вот он! Что, может, уже поймали?

— Пока нет, но поймаем.

Он быстро закончил все формальности и пригласил Бородько. Девушка тоже, не мешкая, уверенно указала на тот же рисунок.

Оформив протокол, Славин обратился к обеим:

— Девушки, посмотрите внимательно на этот рисунок. Может, здесь какой-нибудь детали не хватает?

Девушки долго смотрели, но ничего дополнить не смогли. Славин поблагодарил их и отпустил, а сам снова пошел к старшине.

— Степаныч, как только появится шофер, ты его направь в управление. — Он протянул рисунок, на котором был изображен Жора, старшине. — Там есть дежурный эксперт, пусть он быстро сфотографирует этот рисунок, и фотографии надо сегодня же развезти по всем отделениям. В пояснении надо писать, что этот преступник напал в лесу на гражданку Лазаркевич.

— Слушай, Славин, — возмутился старшина, — ты что, думаешь, мне больше делать нечего и я буду целый день только твои вопросы решать: то девчат привези и отвези их обратно, то теперь в управление машину гони...

— Подожди, Степаныч, — перебил его лейтенант, — привезти девушек — это была моя просьба, а вот что касается рисунка, то это — приказ. И не морщись, сам знаешь, что с такими вещами тянуть нельзя. Он сегодня может попасть в милицию за что-нибудь, и его спокойно отпустят. Ищи тогда ветра в поле. Ясно? — Славин в душе чертыхнулся: «Опять это горчаковское слово». Старшина уже не спорил. Взял рисунок, внимательно посмотрел на него, стараясь запомнить, и ответил:

— Ясно, сделаем...

41 РИТА

Славин, растерянный и счастливый, стоял на перроне и глядел на толпу прибывших и встречающих. Он боялся пропустить Риту. Рядом с букетом цветов стояла Женя. Она тоже напряженно всматривалась в лица девушек, пытаясь по тем чертам, которые она запомнила на фотографии, узнать гостью.

Владимир увидел Риту. В руках у нее было два больших чемодана. Рита смотрела по сторонам и искала его. Владимир бросился к ней. Обнимая Риту, он прошептал ей на ухо:

— Наконец-то. Я так тебя ждал, так ждал!

Подбежала Женя, и девушки обнялись и поцеловались. Чемоданы отдали Володе, а сами шли весь путь впереди. Владимир шел следом и удивлялся, как могла Рита нести такие тяжелые чемоданы, которые ему даже за короткое время руки оторвали. Они сели в трамвай и вскоре были дома.

Анастасия Георгиевна, вытирая счастливые слезы, говорила:

— Как бы мне хотелось, чтобы сейчас здесь был отец!

Когда все сидели за столом, Владимир спросил:

— Рита, а как удалось уговорить начальство отпустить тебя?

— Ой, и не спрашивай! Целую баталию выдержала, но добилась своего. Правда, наш начальник медотдела оказался молодцом. Уговаривал меня остаться, грозил, что не отпустит, а сам писал вышестоящему начальству рапорты с просьбой перевести меня на работу в Минск. Когда я об этом узнала перед отъездом, очень удивилась и растрогалась. Меня перевели сюда, сказали, что место в общежитии дадут.

Владимир поднялся со своего места:

— Вы продолжайте чаевничать, а я — на работу.

— На какую работу? — возмутилась Женя. — Человек только приехал, а ты уже бросаешь его на произвол судьбы.

— Ну, во-первых, не на произвол судьбы, а на попечение родных матери и сестры, а во-вторых, служба есть служба. Тем более, — он, как бы оправдываясь, взглянул на Риту, — у меня действительно неотложное дело, и медлить нельзя.

Рита улыбнулась:

— Ничего мы с ним, товарищи, не сделаем, пусть идет.

Владимир вышел из дому и чуть не бегом направился в отделение, а Сваткова была уже там. Славин извинился за опоздание, и они сразу же направились к тому дому, в подъезд которого входил однажды Жора со своим знакомым.

Девушка уверенно показала на подъезд:

— Вот сюда они вошли.

— Не ошибаетесь?

— Нет, зрительная память у меня хорошая, не знаю почему, но мне хорошо запомнился этот подъезд.

— Хорошо. Спасибо вам, Лера. Вы можете идти, а я побуду немного здесь.

Славин прошел вдоль дома, вошел во двор. Чувствовалось, что жильцы здесь любят порядок. Ровными рядами были высажены деревца, зеленел кустарник, на аккуратных клумбах росли цветы. Как и предполагал Владимир, подъезд, на который указывала ему девушка, был проходным. Значит, Жора вместе с дружком мог войти в него с улицы и выйти во двор. Славин решил посмотреть, нельзя ли через двор пройти в другой. К его огорчению, оказалось, что можно. Двор хотя и был обнесен высоким забором, но в нем было несколько больших дыр, и Жора, если хорошо знает город, мог воспользоваться этим путем.

«Предположим худшее, — думал старший оперуполномоченный, — Жора воспользовался подъездом, чтобы сократить путь. Из этого следует, что он входит в какой-то дом поблизости. Двор граничит с дворами двух домов, расположенных по улице Красной, а там — выход к Пугачевской улице. Но сейчас нужно обследовать этот дом, а точнее квартиры, находящиеся в подъезде. В доме шесть этажей. Надо посмотреть, сколько в подъезде квартир».

Он вернулся к дому и вошел в подъезд. На первом этаже было четыре квартиры. Владимир поднялся на второй этаж — тоже четыре. Получалось, что в подъезде двадцать четыре квартиры.

Славин направился в отделение. Выяснил, кто из участковых уполномоченных обслуживает этот дом, и зашел к Горчакову.

Горчаков был человеком дела. Он выслушал Владимира и сразу же приказал дежурному разыскать лейтенанта Квашу. Кваша в это время оказался в отделении и через несколько минут уже был в кабинете Горчакова.

Участковый был низкого роста, с кривыми ногами, а брюки-галифе и сапоги подчеркивали эти недостатки. Но Квашу это нисколько не огорчало. Он доказывал, что рожден для кавалерии, и требовал от начальства, чтобы за ним обязательно закрепили лошадь. Работал Кваша хорошо.

Горчаков, топорща усы, обошел участкового и, глядя на него сверху, подмигивая Славину, ворчал:

— Распустил ты, Кваша, бандюг у себя на участке, распустил... Да и людей не знаешь... это ясно, что не знаешь...

— Как так, товарищ майор, людей не знаю? — попытался спорить Кваша, но начальник перебил его:

— А ты не спорь, а то в аттестации напишу, что споришь с начальством.

Кваша видел, что начальник в хорошем расположении духа, и, тоже подмигнув Славину, весело возразил:

— Товарищ майор, а я помню, как неделю назад вы, распекая капитана Мальчукова, обещали ему в аттестации написать, что он до такой степени обленился, что даже перестал пререкаться с начальством. Подскажите, Семен Антонович, как мне быть, пререкаться с вами или не пререкаться?

— Я тебе подскажу, я тебе подскажу... — продолжал кружить вокруг подчиненного майор. — Хороши у меня сотруднички: один пытается вспомнить, что когда, где начальник, — он поднял указательный палец, — кому-то сказал, другой дошел до того, что начальника с царем сравнивает.

Славин хмыкнул: «Уже передали!»

— Так это же только внешне, товарищ майор, — оправдывался он.

— А почему внешне? Я не возражал бы на такого человека быть похожим и внутренне.

Он подошел к двухстворчатому шкафу, открыл дверку, на которой было прикреплено зеркало, и, глядя на свое отражение, покручивая ус, самодовольно сказал:

— А что? Действительно похож! Вот если бы вы у меня, черти, так же ловко ловили бандюг, как подмечаете, на кого начальник похож, так я, ей-богу, рад был бы.

— Мы же стараемся, Семен Антонович, — возразил Славин.

Горчаков отошел от шкафа, посмотрел на Славина, на Квашу, сел на стул, который жалобно заскрипел под его многопудовым телом, и потеплевшим голосом сказал:

— Что правда, то правда, вы у меня, ребята, молодцы, стараетесь — это ясно. Ну, а теперь к делу. Тебе, Василий Алексеевич, необходимо оказать помощь Славину. Что делать, он скажет. И я тебя попрошу, не отвлекаясь ни на какие дела, выполнять его указания. Чует мое сердце, что Владимир Михайлович на верном пути стоит, — и, улыбаясь, взглянул на Славина. — В отношении Петра Первого ты здорово подметил. Оказывается, я действительно на него похож. Фигура, глаза, вот только не помню, какого цвета усы у него были.

— Я тоже не помню. Но разгружусь немного и обязательно выясню.

Лицо Горчакова сделалось задумчивым и строгим.

— Нет, браток, до разгрузки еще далеко. Наша с тобой служба такая, что постоянно не будет времени хватать. Всегда нужно будет куда-то спешить, и не всегда спать придется. Но что поделаешь — такая судьба нам досталась! Не иметь покоя ради покоя других. Ну, ладно, братцы, за работу! Идите к себе и думайте, как с тем подъездом разобраться, а у меня через пять минут начнется прием граждан.

Славин пригласил Квашу к себе в кабинет, объяснил, что от него требуется, и посоветовал:

— Начни ты, Василий, с домоуправления. Посмотри, кто прописан в этих квартирах из мужчин в возрасте до тридцати лет, выясни, где и кем работают. Затем мы вместе сделаем обход этих квартир.

Кваша ушел. А Славин направился к дежурному и попросил передать участковому Рогозину, когда тот будет звонить, чтобы он немедленно приезжал в отделение.

Дежурный улыбнулся:

— Считай, что я твое задание выполнил. Иди в четвертый кабинет, там твой Рогозин с задержанным разбирается.

Владимир молча повернулся и направился в четвертый кабинет, который был выделен специально для участковых уполномоченных.

Участок Рогозина находился в зоне Славина. Участковый по заданию оперуполномоченного побеседовал по очереди с теми, кто знал в лицо Жору. Ему удалось из числа парней, знающих в лицо преступника, создать пять групп. Они дежурили в местах возможного появления разыскиваемого.

В кабинете Рогозин разговаривал с парнем лет тринадцати. Тот сидел напротив капитана и плакал.

Участковый, увидев Славина, прервал разговор и смотрел на него. Тот кивнул головой, чтобы он продолжал, и Рогозин повернулся к парню:

— Ну, что ты молчишь, хлопец? Мы же все равно узнаем, где ты его взял. Ну, давай не тяни время, не до тебя, говори.

Парень еще ниже опустил голову и чуть слышно проговорил:

— Украл.

— Где?

— В школе, тринадцатой.

Рогозин победно взглянул на Славина и пояснил:

— Иду через Комаровский рынок и вижу: пальто продается, — и он показал рукой на стул, на котором лежало женское пальто с меховым воротником.

Славин удивился:

— Пальто зимнее летом? Постой, так сейчас же и занятий в школе нет. Кто, в таком случае, это пальто туда принес?

— Никто не приносил его туда. Просто математичка наша там живет. Она меня на переэкзаменовку на лето оставила. Я сегодня пришел на консультацию, а она, наверное, забыла и уехала на «Победе» с каким-то мужчиной. Обида взяла меня, и вдруг вижу — форточка у нее в окне открыта. Залез я туда и взял в шкафу это пальто, а потом понес на базар.

Парень еще сильнее заплакал. Славин спросил:

— У тебя отец есть?

— Нет, на фронте погиб.

— А мать?

— Есть.

— Сколько вас, детей, у нее?

— Пять.

— Ну и что же ты хотел купить на деньги, которые получил бы за это пальто?

— Не знаю, всем бы мороженое... и свежих булок.

Славин и Рогозин переглянулись. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь только всхлипыванием мальчугана.

Славин взял со стула пальто и протянул его мальчику:

— На, отнеси и положи на место. Будем надеяться, что твоя математичка еще не вернулась домой. И запомни: не ради того, чтобы ты воровал, твой отец воевал и погиб на фронте.

Парень встал и непонимающе смотрел на Славина и Рогозина.

Рогозин сказал:

— Ну, что стоишь? Иди домой и сделай, что тебе говорят.

Паренек, держа в охапку пальто, вышел из кабинета. Славин и Рогозин проводили его взглядом через окно.

Владимир посмотрел на капитана и сказал:

— Есть задание тебе. Отбери группу ребят из тех, кто может опознать Жору, и перерой второй подъезд дома, расположенного рядом с двадцать третьей школой. Не исключено, что он там появляется.

— А как насчет дежурства в клубах и на танцплощадках?

— Все остается по-прежнему.

Рогозин произнес «ясно» — слово, которым заразились все сотрудники отделения, и ушел.

Славин подошел к окну. Во дворе шли занятия. Милиционеры верхом ездили по кругу, тренируясь правильно управлять лошадью. Взгляд Владимира остановился на козле Борьке. Он стоял на стоге сена и, наклонив голову с длинными закругленными рогами, наблюдал, как шестеро милиционеров сгружали с грузовика большие тюки прессованного сена и с помощью ручной лебедки подавали наверх, где двое сотрудников принимали и складывали их. Славин подумал: «Интересно, как Борька взобрался туда?» Об этом козле рассказывают целую историю. Раньше он был в партизанском отряде и в милицию попал благодаря старшине Степанычу — бывшему партизану, который и привел его с собой. Говорят, что где лошадь, там и козел должен быть. Так и прописался Борька в милицейской конюшне. Он был дерзким и сильным козлом, к тому же отличался скверным характером. Старожилы отделения знали об этом и в присутствии Борьки всегда были настороже. Но сейчас там, на верху громадного стога, были новички, молодые ребята, которые только что после службы в армии пришли в милицию. Они не знали крутого нрава козла и беспечно стояли к нему спиной у самого края стога. А Борька решил познакомить новичков со своими рогами. Славин это понял, но предпринять уже ничего не мог. Окно в кабинете не открывалось, а форточки не было, да и счет времени уже пошел на секунды. Борька, набирая скорость, понесся вперед. Он врезался в спину крайнему милиционеру, тот, дико крича, полетел вниз и грохнулся прямо в кузов грузовика, где, к счастью, еще было сено. А козел уже несся ко второму милиционеру, который успел сориентироваться и встретить «агрессора». Милиционер схватил его руками за рога, и на верху стога начался спектакль, который прервал занятия на плацу и привлек к себе внимание не только милиционеров, но и прохожих. Раздался свист и смех. Борьба наверху продолжалась долго и с переменным успехом.

На стог поднялись еще два милиционера, они втроем связали козла и с помощью все той же лебедки спустили вниз.

Владимир отошел от окна. На душе у него было тяжело. Из головы не выходил паренек, которого допрашивал Рогозин. «Черт бы побрал эту войну, отнявшую у многих детей отцов. Нет, он не был вором, этот мальчуган. Не подлость руководила им, а просто неосознанное желание иметь то, что так любят дети. Он хотел купить для своих братьев и сестер булок и мороженого. Мы правильно сделали, что не стали оформлять материалы на него. Наверняка он все поймет», — думал Владимир.

42 УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ КВАША

Кваша уже через день положил на стол перед Славиным список жильцов подъезда. В нем крестиком были отмечены четыре фамилии.

— Они, — пояснил участковый, — заслуживают внимания. Больше подходящих нам по возрасту людей в этих квартирах нет.

— Точнее, прописанными не числятся, — поправил Славин.

— Ну да, — согласился тот. — Теперь, как я понимаю, надо побывать во всех квартирах и поговорить с людьми...

— Правильно, но сначала давай побеседуем вот с этим товарищем, — и Славин подчеркнул фамилию «Жирков». — Как видишь, он пенсионер. Ранее работал в милиции. Так что пошли к нему!

Квартира Жиркова находилась на четвертом этаже. На их стук дверь открыл сухонький старичок. Он внимательно смотрел на незнакомых людей.

Владимир представился и сказал:

— Иван Леонидович, мы к вам по одному важному вопросу. Нами за совершенное разбойное нападение разыскивается человек, которого однажды видели входящим в этот подъезд. Вы не знаете, к кому он мог приходить?

Хозяин задумался, а затем спросил:

— Чего же вы стоите у входа, может, считаете, что на такой вопрос возможно сразу ответить? Проходите в комнату, присаживайтесь, а я вспомню. Что вам известно о том, кого вы разыскиваете?

Славин коротко рассказал, что ему было известно о Жоре. Старик вслух начал думать:

— Подо мной на третьем этаже живет Хмелько Ростислав. Ему двадцать восемь лет. Воевал. Ранен в ногу и сейчас хромает. Он человек серьезный и не станет возиться со всякой швалью. Напротив меня — Коля Антонов. Ему двадцать два, тоже солидный парень. Работает на инструментальном заводе, в свободное время сидит за учебниками. Он в институт собирается поступать. Я ничего, кроме хорошего, о нем сказать не могу. В квартирах на первом и втором этажах мужчин молодых нет. На пятом — это надо мной как раз — живет Наум Левин. Немцы во время оккупации его родителей расстреляли. Науму пока сейчас тяжело приходится. На воспитании у него две младшие сестры остались. Ему не до шалостей. На последнем этаже есть молодой парень — Саша Кривоног. У него тоже немцы родителей убили, сам чудом спасся. Сейчас он у тетки живет. Хорошая семья, да и Саша парень серьезный, работает, по вечерам встречается с девушкой из соседнего подъезда... Скажите, откуда вы взяли, что тот, с кем вы видели Жору, должен жить здесь? А может, Жора с тем парнем в гости к кому-либо приходили?

— Мы не исключаем этого, — согласился Славин.

— Знаете, вот мой вам совет. И поверьте, плохого совета вам не дам. Как-никак более тридцати лет я проработал в уголовном розыске и знаю почем фунт лиха. Так вот, я считаю, что если они и могли к кому-либо из жильцов нашего подъезда прийти, то только к Верке Астаховой. Живет она одна, на пятом этаже в сорок четвертой квартире, девица вертлявая, в позапрошлом году ребенка родила. Я у нее, помню, спросил: «Вера, а кто отец твоего Сережки?» А она засмеялась и, даже не покраснев, отвечает: «Дед, ты вопрос полегче задай. Я и сама хотела бы это знать». Работает она где-то в буфете, навар, наверное, имеет солидный, потому что живет в достатке, ни в чем не нуждается. Ребенка, когда идет на работу, к своим родителям отводит, которые недалеко отсюда живут, по улице Цнянской. У нее дома, кстати, часто разные типы появляются.

Когда вышли, в подъезде Славин предложил:

— Давай под видом проверки паспортов обойдем квартиры, об Астаховой с людьми осторожно поговорим, а потом и к ней зайдем?

И они начали спускаться на первый этаж. Но жильцы этих квартир мало что знали о тех, кто жил на верхних этажах. В одной из квартир они застали молодую женщину. Она открыла дверь с ребенком на руках и, увидев Квашу, улыбнулась:

— А, товарищ участковый! Входите, пожалуйста!

В чистой и аккуратной квартире они сели на предложенные стулья, и Кваша, пока женщина в соседней комнате укладывала ребенка в детскую кроватку, сказал Славину:

— Это Галина Максимовна Чайкова, работает бухгалтером в домоуправлении, я и забыл, что она здесь живет, теперь она на фамилии мужа, — он заглянул в список, который сам же составил, — Красина. Я поэтому и не обратил внимания на нее. Два года назад, когда она жила с родителями по улице Беломорской, их квартиру обворовали, и я нашел воров. Ей доверять можно, она серьезный человек.

Чайкова вошла в комнату и присела на краешек дивана.

— Что это вас привело к нам, уж не собирается ли какой-нибудь бандит ограбить нашу квартиру?

— Все может быть, все может быть, Галина Максимовна, — отшутился Кваша, но тут же серьезно спросил: — Галина Максимовна, есть ли в вашем подъезде люди, которые скандалят, мешают соседям жить или свою квартиру превратили в место посещения всякого сброда?

Женщина покачала головой:

— Нет, таких людей у нас в подъезде нет. Разве только Астахова, она на пятом этаже живет. Номер квартиры я не помню, но найти легко. Когда подниметесь на пятый этаж, слева — вторая дверь. Она — легкомысленная женщина. К ней часто приходят незнакомые мужчины. Я сейчас в декретном отпуске нахожусь и часто ее вижу, когда она возвращается из магазина. Она туда за водкой ходит.

Славин спросил:

— Пьет часто?

— Не то чтобы часто, она для своих гостей за водкой бегает.

— Никого не знаете из тех, кто приходит к ней?

— Нет, к счастью, — улыбнулась женщина.

— Вы в квартиру к ней никогда не ходили?

— Нет.

— Галина Максимовна, а с кем она дружит из соседей?

— Знаете, такого человека вряд ли вы здесь найдете. Все знают ее как женщину скорее распутную, чем скромную.

— Ну, а в квартиру к ней из соседей кто-нибудь заходит?

— Нет. Ее соседка — у них на площадке двери рядом расположены — мне в прошлом месяце жаловалась, что в квартире Астаховой постоянно шумят. Я ей тогда посоветовала к вам, товарищ Кваша, обратиться. Но она ответила, что неудобно как-то на соседей жаловаться. Вы с ней поговорите. Ее Варварой зовут. Она, может, и видела, кто приходит к Вере, потому что мне она говорила, что ходят туда не только вечером, но и днем. Когда только люди работают?

Вскоре они были уже на пятом этаже. Постучали в дверь сорок третьей квартиры. Открыла средних лет женщина. На голове у нее были бигуди. Она пригласила сотрудников милиции пройти в квартиру, а сама, извинившись, исчезла в соседней комнате. Сотрудники милиции прошли в большую светлую комнату и сели у стола. Кваша достал список жильцов и молча показал Славину на цифру сорок три, где указывалось, что в ней проживает семья из трех человек. Хозяйка квартиры Сапожникова Варвара Николаевна. Владимир кивком головы поблагодарил участкового, и тот спрятал бумагу в карман кителя. Сапожникова появилась перед гостями через несколько минут. Голову она повязала ярким шелковым платком.

Славин решил быть с ней откровенным:

— Варвара Николаевна, мы хотим с вами поговорить о вашей соседке Астаховой. Скажите, у нее часто собираются компании?

Женщина немного смутилась и замялась, не зная, что сказать.

— Варвара Николаевна, речь идет не просто о поведении Астаховой, а о раскрытии опасного преступления. Поэтому мы просим вас быть с нами откровенной.

— Хорошо. Я и не хотела вас вводить в заблуждение. Мне просто как-то неловко говорить о соседке. Но раз такое дело, то я понимаю... Ну что вам о ней сказать? Смазливая бабенка, благодаря только одной своей внешности могла бы устроить как следует свою жизнь. Но она пошла по другому пути. Постоянные пьянки, разные кавалеры. Черт знает что дома творится. Вы знаете, бывают дни, что даже за этой толстой стеной невозможно усидеть. Гам, крики, такая отборная ругань доносится...

— Вы видели в лицо кого-либо из ее знакомых?

— Видела, и не раз. Вы знаете, большинство пьянчуги, но иногда бывают хлопцы видные, аккуратные и хорошо одетые...

Славин достал фотографии трех рисунков, которые несколько дней назад сделала Сваткова.

— Посмотрите на эти рисунки, не встречали ли вы похожих среди ее гостей?

Женщина взяла нарисованные портреты и внимательно просмотрела их. Положила обратно на стол:

— Нет, не припомню. Правда, вот этот, — она взяла лист бумаги, где был изображен Жора, — похож на одного из тех, которого я пару раз встречала на лестнице и один раз у входа. Аккуратный, симпатичный, культурный вроде. Помню, как однажды я выходила из подъезда, а он как раз входил, остановился у дверей, выждал, пока я прошла. Даже улыбнулся дружелюбно.

— Не помните, шрама у него на лице не было?

— Нет, да и неудобно как-то лицо незнакомого человека разглядывать.

— А как он был одет?

Женщина задумалась, а затем неуверенно ответила:

— Тогда, когда я встретила его у входа, он был одет... по-моему, в пальто, да, точно, в черное кожаное пальто.

Славин и Кваша радостно переглянулись.

Кваша спросил:

— Варвара Николаевна, вы говорите, что тогда был он в кожаном пальто, а в другие дни как он был одет?

— Я его встречала в костюме, но какого именно цвета, я не могу сказать, не обратила внимания.

— Он один был?

— В подъезде два или три раза я его видела с каким-то парнем, а вот когда встретила возле подъезда, он был один.

— А как выглядел его друг?

— Не помню.

— Последний раз когда вы его видели?

— Недели две назад.

Сотрудники милиции поблагодарили хозяйку, вышли на лестничную площадку и начали советоваться: заходить или не заходить к Астаховой. Их беспокоило одно: как бы появление сотрудников милиции не насторожило Астахову. Но и время не терпело.

— Ладно, — решил Владимир, — пошли к ней. Начнем с проверки документов, затем ты как участковый уполномоченный поинтересуешься, кто к ней приходит и так далее. Короче говоря, прощупаем, чем она дышит, а затем будем думать, что делать дальше.

Кваша решительно постучал в дверь сорок четвертой квартиры. За дверью — тишина.

— Стучи опять, — вполголоса сказал Славин.

Кваша еще раз постучал кулаком в дверь.

— Кто там? — послышался женский голос.

— Свои, откройте! — потребовал Кваша.

Щелкнул замок, дверь с легким скрипом открылась. На пороге стояла молодая женщина. На вид ей можно было дать лет двадцать пять. Даже в простеньком домашнем халатике она выглядела привлекательной. Длинные светлые волосы были собраны в узел на затылке. Большие зеленые глаза сначала смотрели спокойно и как-то безразлично, а когда женщина рассмотрела на Кваше милицейскую форму, в них появились тревога и растерянность.

Кваша сказал:

— День добрый, я ваш участковый уполномоченный. Разрешите войти?

— А что случилось? — спросила женщина, отступая от двери и пропуская их. Не отвечая, работники милиции вошли в квартиру и остановились в нерешительности. На неубранной кровати поверх одеяла лежало женское белье. На спинке стула висела одежда, а на сиденье почему-то на листе бумаги лежал кусок сливочного масла. На запыленном окне занавеска была оборвана с одной стороны. Она была когда-то салатовой, а теперь выгорела, и цвет ее определить было трудно. На столе стояли две пустые бутылки. Одна из-под водки, вторая — из-под лимонада. Прямо на скатерти лежали остатки закуски. В комнате было светло, и Славин хорошо рассмотрел хозяйку. Заметил одутловатость ее лица, синеву вокруг глаз. Астахова была в домашних тапочках на босу ногу, ее чулки висели на дверной ручке.

Кваша сказал:

— Я сегодня проверяю соблюдение паспортного режима жильцами вашего подъезда. Предъявите, пожалуйста, ваш паспорт!

Астахова молча подошла к дивану, из-под него достала небольшую сумочку, вынула оттуда паспорт.

— Сколько человек проживает в этой квартире?

— Я одна... и еще сын мой, а больше никого.

— Я у вас, по-моему, ни разу не был?

— Да, вы в этой квартире в первый раз.

Кваша раскрыл паспорт и вслух прочитал:

— Астахова Вера Валерьяновна... Так... Где вы работаете?

— В клубе строителей.

Славин, стараясь сдержать волнение, отвернулся и сделал вид, что его что-то заинтересовало там, за окном, где далеко внизу с грохотом проносились трамваи, автомашины, спешили по своим делам люди. А сам весь напрягся, ожидая следующего вопроса. Кваша, записывая данные, спросил:

— Кем вы работаете?

— Буфетчицей.

— С какого времени?

— С момента открытия клуба, с сорок пятого.

— А почему сегодня не на работе?

— Клуб закрыли на ремонт, теперь я работаю через день в столовой на Комаровском базаре.

Кваша улучил момент и посмотрел на Славина. В его глазах стоял немой вопрос: начинать о главном? Славин чуть заметно кивнул головой. Кваша пошел в атаку:

— Вера Валерьяновна, к вам в квартиру часто гости приходят?

— Какие гости?

— Разные, я имею в виду, в первую очередь, мужчин.

— Ну, бывает, кто-нибудь из знакомых зайдет, а что здесь такого? Я человек взрослый и могу к себе приглашать кого захочу.

— Конечно, можете. Я не об этом. Скажите, кто у вас вчера был?

— Вчера? Ну, заходил знакомый один...

— Кто он? Как его фамилия, имя?

— Я с ним познакомилась недавно и фамилию не знаю, а зовут его Леонидом. Он работает где-то на железной дороге.

— А Жора у вас давно был? — неожиданно спросил Славин. Он еще сам не знал, для чего он это делает, но где-то подспудно у него появилась мысль, что надо рисковать и заставить женщину говорить правду.

Астахова переспросила:

— Какой Жора?

— Высокий, симпатичный, модно одетый. Весной он в кожаном пальто ходил. Если мне не изменяет память, вы с ним познакомились в клубе строителей.

— А... этот Жора? Да, давно, уже недели две прошло, а может, даже больше.

— Он один к вам приходит или с друзьями?

— Как когда. Несколько раз с ним Толя приходил, а последние два или три раза он один был у меня.

Славин подошел почти вплотную к Астаховой.

— Вера Валерьяновна, я заговорился и забыл представиться: старший оперуполномоченный уголовного розыска Славин. Скажите, какие вещи или предметы вам дарил Жора?

Славин специально задал вопрос в таком утвердительном плане. Астахова заколебалась, и это убедило Владимира, что он на правильном пути.

— Да вы не стесняйтесь, смело говорите. Раз мы вас об этом спрашиваем, то, наверное, что-то нам известно.

— Да, он мне продал кое-что, но не дарил.

— И что же он вам продал?

— Кольцо и плащ.

— А что еще?

— Больше ничего, честное слово.

— Покажите мне кольцо и плащ.

— Пожалуйста. — Астахова подошла к шкафу и достала светло-коричневый плащ. Славин хорошо помнил, что у Лазаркевич преступник забрал светло-коричневый плащ сорок шестого размера, он спросил:

— Какой размер этого плаща?

— Сорок шестой.

— Так, а кольцо у вас где?

— Да вот оно, — и хозяйка протянула Славину свою правую руку, на одном из пальцев было надето золотое кольцо с рубином.

Владимир тоже хорошо помнил, что у потерпевшей было именно такое же кольцо: золотое с рубином. Лейтенант спросил:

— Вы фамилию Жоры знаете?

— Нет, он не говорил.

— А что он вам о себе рассказывал?

— Ничего существенного. Говорил, что на какой-то базе работает и имеет большие связи.

— А не предлагал он вам купить у него на базе модные красивые вещи?

— Предлагал. Говорил, что там у него много заграничной одежды, обуви...

— Фамилию его друга тоже не знаете?

— Он у нас в клубе работал электриком по совместительству, но фамилии я его не знаю.

— А его основная работа?

— Я не знаю.

— Хорошо, Вера Валерьяновна, собирайтесь и пойдемте с нами.

— Куда?

— В милицию. Нам надо вас допросить. Возьмите с собой плащ и кольцо, которые купили у Жоры...

В отделении Владимир сразу же приступил к допросу Астаховой. Та вела себя спокойно и не очень огорчилась, когда Славин пригласил к себе в кабинет двух понятых и составил протокол об изъятии у нее плаща и кольца. Когда они снова остались одни, Славин спросил:

— Вера Валерьяновна, а Жора не говорил, когда снова придет к вам?

— Он сказал, что уезжает куда-то и его в городе не будет около месяца. Предупредил меня, чтобы я готовила побольше денег, и он, как приедет, свозит меня на базу.

— Как вы думаете, у него, кроме Анатолия, друзья еще есть?

— Черт его знает, знакомых у него пруд пруди, а кто из них друг, кто нет, я не знаю.

— Вы кого знаете из них?

— Никого. Помню, он и Толя пригласили меня с ними пойти на озеро. Я пошла, а потом жалела. Там столько у них оказалось знакомых, что просто ужас...

Славин решил поговорить с женщиной откровенно. Если Астахова скажет Жоре о том, что у нее изъяли кольцо и плащ, тому сразу же станет все ясно. Владимир понимал, что с ее помощью будет легче поймать преступника. Он отложил в сторону бумагу и заговорил:

— Вера Валерьяновна, я вам открою один секрет, но вы должны об этом молчать. Понятно?

— Конечно, понятно, я никому ничего не расскажу.

— Дело в том, что Жора — мошенник, и не просто мошенник, а грабитель-мошенник. Он знакомится с молодыми женщинами, входит к ним в доверие, предлагает им, точно так же как и вам предлагал, помощь в покупке модных вещей, а когда девушка подготавливает для этой цели деньги, нападает на свою жертву и грабит. Таким образом он уже заманил в лес девушку, сильно избил ее, забрал большую сумму денег, а также плащ и кольцо, которое мы изъяли у вас, и скрылся.

— А девушка?

— Девушку бросил в лесу, он считал, что убил ее, но, к счастью, ошибся, и сейчас она жива. Я вам рассказываю об этом, во-первых, потому, что вполне возможно, он готовит то же самое и в отношении вас. Во-вторых, я хочу, чтобы вы мне поверили и помогли нам его поймать. Ну, как, согласны?

— Если он бандит, то какой может быть разговор, конечно, согласна. Что мне надо делать?

— Пока ничего, — улыбнулся лейтенант, — сидеть в свободное от работы время дома и ждать его. Когда он появится, о кольце и плаще — ни слова. Он наверняка будет спрашивать, есть ли у вас деньги. Скажите, что есть, но храните вы их не дома, и договоритесь, что поедете с ним на базу на следующий день. После его ухода вы должны срочно разыскать меня.

— А как я вас найду?

Владимир написал на листке бумаги телефон и протянул женщине:

— Вот вам номер телефона нашего дежурного. Через него вы и передайте все, что захотите мне сказать. Ну, а теперь спасибо, вы свободны.

Астахова ушла, лейтенант вызвал Рогозина:

— Поезжай, Андрей Миронович, в клуб строителей, если там никого не найдешь, обратись в отдел кадров и установи фамилию электрика по имени Анатолий, который работает в клубе по совместительству.

43 РИТА

Рита, сколько ни уговаривали ее Славины остаться жить у них, настояла на своем и переехала в общежитие. Работала она в поликлинике. Владимир старался каждый день встречаться с ней, но не всегда это получалось. Хорошо, что девушка понимала, какая работа у Владимира, и не обижалась на него.

Владимир был огорчен, что Рита не торопилась со свадьбой.

— Понимаешь, — убеждала она, — я должна здесь обосноваться и встать на ноги, я не хочу, чтобы о нас беспокоились твои мама и сестра. Поэтому, я тебя очень прошу, давай отложим свадьбу до следующего года.

Владимир горячился, доказывал ей обратное. Рита не соглашалась. Поостыв, в конце концов Владимир согласился. Уйдя с головой в работу, он иногда ловил себя на мысли, что в такие часы Рита отодвигалась куда-то на задний план. Он начинал ругать себя, но постепенно понял: он любит Риту, но и не может жить без своей работы. Получалось так, что даже когда он был вместе с Ритой, то часто думал о работе.

Вот и сейчас, когда они стояли на косогоре и любовались водной гладью Комсомольского озера, лицо Владимира было мрачным и задумчивым. Рита это заметила. Она взяла его под руку и спросила:

— Ты что? Тебя что-то тревожит?

Славин коротко рассказал о Лазаркевич.

— А как теперь себя чувствует девушка? — заволновалась Рита.

— Вчера впервые пришла в сознание. Но врачи пока не разрешают с ней говорить. Они даже сомневаются в том, что она будет помнить о случившемся... Бедняга, она на всю жизнь останется инвалидом, видеть будет только один глаз.

Он помолчал немного и, глядя на озеро, тихо сказал:

— Не пойму, Рита, откуда у нас такие звери берутся. Пережили тяжелую войну, детей-сирот не пересчитать, сколько горя все перенесли. Казалось, люди должны стать мудрее, добрее друг к другу. А вот такие Жоры почему-то не переводятся. Нет, мне надо быстрее его найти, только тогда я смогу спать спокойно!

Рита прижалась к его руке:

— Володя, я боюсь за тебя! Ты помни, что у тебя есть я. Не думай, не к трусости тебя призываю, а к обдуманности своих действий, к осторожности.

Славин вдруг рассмеялся:

— И что это мы с тобой на такую грустную тему заговорили? Лучше послушай про нашего козла Борьку. — Владимир рассказал о поединке козла с милиционером.

— Ну, а что с тем парнем, — смеясь, спросила Рита, — которого ваш Борька-бандит столкнул со стога?

— Порядок. Упал же он прямо в кузов машины, где еще было много сена. Ему теперь и кличку придумали «Козлиный парашютист», — говорил Славин, а сам в этот момент думал об участковом уполномоченном Рогозине, который второй день пытался установить фамилию электрика. Клуб ремонтировали, никого из администрации он не нашел, а когда сегодня с утра поймал заведующего, то оказалось, что тот фамилии электрика не знает. Для всех в клубе он был Толей. Начальник отдела кадров заболел. Когда Рогозин сказал об этом Славину, он потребовал, чтобы Рогозин выяснил адрес кадровика и ехал к нему домой.

Владимир посмотрел на часы: «Семь вечера. Сможет ли Рогозин застать его дома? Время не терпит: пока мы разворачиваемся, вполне может быть, что преступник уже заманивает следующую жертву. Нет, надо еще что-то предпринять. Но что?»

Рита заметила, что он торопится.

— Володенька, тебе пора? Тогда проводи меня.

Недалеко от общежития они расстались, и Славин направился в отделение. У входа в здание милиции он столкнулся с Рогозиным. Тот весело улыбнулся:

— Как будто договорились мы с тобой у крыльца встретиться.

— Ну как? — нетерпеливо спросил Владимир.

— Установил я этого Толю! Добираться пришлось за татарские огороды, на самую окраину, но вовремя я туда поехал. Завтра утром кадровик уезжает в Москву, так что погнал бы ты и меня за ним в столицу выяснять.

Они вошли в кабинет. За столом сидел Подрезов и улыбался.

— Привет! Чего радуешься? Может, хочешь передать мне привет от своей супруги?

— Передаю, но главное, братцы, вот в чем: я распутал одно дело!

— Молодчина! — похвалил друга Владимир. — Значит, у тебя только одно убийство осталось.

— Конечно. Учитесь, как надо работать, суслики!

Чуть позже Владимир понял, почему Алексей иронизировал над собой. Оказалось, что в Дзержинске на железнодорожном вокзале работники милиции за кражу чемодана задержали вора. При обыске у него нашли паспорт и вещи убитого. Связались с Минском. Подрезов поехал в Дзержинск и привез задержанного. Уже в пути преступник назвал свою настоящую фамилию и признался в совершении убийства. Вот и шутил Подрезов, понимая, что его заслуга в раскрытии этого преступления невелика.

Рогозин положил на стол перед Славиным листок бумаги:

— Вот он — Толя!

Владимир вслух прочитал:

— Алматов Анатолий Серафимович, рождения 1924 года, проживает по улице Цнянской, дом сто восемьдесят восемь.

Рогозин пояснил:

— Он там на квартире живет. Я проверил.

— Молодец, Андрей Миронович, молодец. Что дальше делать будем?

— Я считаю, что ты должен поручить мне взять этого Толю под контроль и до появления Жоры его не трогать.

— Да, пожалуй, ты прав. Хорошо. За Алматова отвечаешь ты. Для нас не будет лишним, если мы узнаем его связи, места, где он бывает. Кто знает, может, это окажется полезным и в розыске Жоры?

Участковый ушел, а Подрезов сказал:

— Петр Первый через дежурного передал, чтобы мы к нему зашли.

— Ты не был?

— Тебя ждал.

— Пошли.

Горчаков был у себя. Увидев оперативников, улыбнулся и спросил у Славина:

— Ты, конечно, уже слышал, как всемирно известный сыщик Леша Подрезов мгновенно раскрыл убийство?

— Слышал. Товарищ Подрезов обещает в республиканскую газету написать, опытом борьбы с преступностью поделиться. И еще он мне сказал, что нас двоих Петр Первый вызывает, но я предложил сначала к вам зайти посоветоваться.

— Правильно сделали, что зашли. — Горчаков охотно поддерживал шутливый разговор. Он всегда старался найти свободную минуту, чтобы поговорить с сотрудниками: с одним пошутить, с другим побеседовать по душам, у третьего поинтересоваться, как дела дома, как здоровье. У Горчакова была хорошая память, он помнил, кто и о чем его просил, старался всегда помочь по мере возможности. И сотрудники любили начальника отделения и доверяли ему. Текучести кадров у Горчакова не было. Многие работники милиции из других отделений писали рапорты с просьбой перевести их в подчинение Горчакова. Был у него талант руководителя. Вот и сейчас он шутил с молодыми сотрудниками, но через несколько минут уже серьезно сказал:

— Товарищи, хочу вам поручить одно задание. На окраине города, за последними домами, в поле стоит стог сена. Справа от него территория третьего отделения, слева — наша.

— На ничейной полосе стоит, — улыбнулся Подрезов.

— Выходит, что так. Мальчишки, которые ночью пасут лошадей, стали замечать, что после полуночи к стогу сена из леса подкрадывается человек и рано утром, когда еще не рассеивается туман, уходит обратно в лес. Они утверждают, что он вооружен автоматом.

— Семен Антонович, у нас же есть три ориентировки о том, что неизвестный, угрожая автоматом, грабил людей.

— Не три, а уже четыре. Час назад пришло сообщение, что он обстрелял из автомата совхозную машину, убил водителя, главного бухгалтера и молодого парня. Они везли большую сумму денег, которую преступник забрал. Место происшествия находится в двадцати километрах от этого стога. Вполне вероятно, что речь идет об одном и том же лице. Характерно, что вблизи места, где ночует неизвестный, таких ограблений не зарегистрировано. Я договорился с начальником третьего отделения Купрейчиком. Он тоже выделит своих сотрудников. Считаю, что укрыться вам лучше всего в стогу и ждать. Когда появится, брать не спешите, возможно, есть смысл дать ему заснуть. Имейте в виду, автомат — не пистолет. Поэтому если уж стрелять придется, то надо бить с близкого расстояния и наверняка, чтобы не дать ему пустить в ход свое оружие. Возьмите с собой кроме оружия фонарики и будьте осторожны. Хорошо бы его взять живым. Ясно?

— Ясно, товарищ майор! Нам отправляться сразу же?

— Немедленно. Я хочу, чтобы вы пораньше оказались на месте. Стог вам покажет мальчишка, который сейчас находится в третьем отделении у Купрейчика. Этот мальчишка живет там недалеко. После того как он покажет стог, отведите его к родителям. Ясно?

— Так точно! Разрешите идти?

— Давайте, хлопцы...

44 КУПРЕЙЧИК

Купрейчик догадался, зачем его вызывают к начальнику управления. Позвонивший капитану сотрудник сказал взять с собой материалы о готовившейся мальчишками краже из столовой. Купрейчик вспомнил и странное поведение своего заместителя майора милиции Баранника, который избегал встреч с ним, а если случайно и попадался навстречу, то отводил в сторону глаза. Купрейчик думал, что Баранник сторонится его из-за размолвки после разговора об этих мальчишках, и не придавал особого значения, считая, что пройдет некоторое время, Баранник поостынет, и все станет на место. Но получив приказ явиться с материалом к начальнику управления, Купрейчик понял, почему заместитель вел себя так странно в последнее время.

Капитан, с трудом подавляя в душе неприятное чувство, попросил у начальника уголовного розыска материал, вложил его в старую, потрепанную папку и поехал домой переодеваться. В управление, да еще к начальству, необходимо являться в форменной одежде...

Начальник управления, пожилой, с усталым бледным лицом — очевидно, тяжелая рана, полученная на фронте, давала о себе знать, — был хмур. Он уважал и любил молодого решительного капитана, прошедшего всю войну в разведке. И вот сейчас перед ним на столе лежал официальный рапорт майора Баранника, который обвинял своего начальника в политической близорукости, замазывании и сокрытии преступления и в оскорбительном отношении к автору рапорта.

Полковник понимал, что все написанное — чепуха. Но он слишком хорошо знал Баранника. Самолюбивый, любой ценой рвавшийся к более высоким постам, он, если отказаться от проверки его рапорта, не остановится на этом и, конечно, будет писать дальше. А это значит, что Купрейчику придется объясняться еще в более высоких инстанциях, трепать нервы, тратить попусту время. Начальник управления сначала хотел поручить разобраться по рапорту своим подчиненным, но потом передумал и вызвал Купрейчика к себе.

Купрейчик вошел в кабинет и четко доложил:

— Товарищ полковник, капитан Купрейчик по вашему приказанию прибыл!

— Здравствуйте, Алексей Васильевич! Проходите, присаживайтесь и прочтите вот это... — полковник брезгливо, двумя пальцами, взял рапорт и протянул его капитану.

Купрейчик заставил себя дочитать до конца и, еле сдерживаясь от гнева, сказал:

— Случай с мальчишками описан правильно, только мотивы не те, а обвинения в мой адрес — беспочвенные и грязные. — Капитан положил перед начальником управления материалы и подробно доложил, что произошло.

Полковник слушал молча, только по его худому лицу быстро ходили желваки, тяжелый взгляд уперся в какую-то точку на столе, словно ему, пожилому, никогда не боявшемуся смотреть правде в глаза человеку, сейчас было стыдно перед своим подчиненным.

Купрейчик замолчал, и в кабинете наступила тишина. Она затягивалась и делалась все более неловкой. Капитан, понимая, что любая проверка требует письменного объяснения, предложил:

— Мне написать...

Но полковник не дал ему договорить:

— Не надо. Я сам напишу. — Увидев, как удивленно посмотрел на него капитан, добавил: — Составлю справку, что разобрался лично, и — делу конец. Ну, а что касается Баранника, то не удивляйтесь. Я в его личном деле видел, что он не первый раз пишет такие рапорты. Правда, ни одного рапорта с просьбой направить его на фронт не нашел. Мы подумаем, какую работу ему поручить, чтобы он в конце концов смог справиться с ней.

Полковник что-то достал из выдвижного ящика, спрятал руку за спину, улыбаясь обошел стол, остановился возле Купрейчика. Капитан встал. Продолжая улыбаться, начальник управления сказал:

— А теперь, Алексей Васильевич, поговорим на более приятную тему. — И он протянул Купрейчику новые майорские погоны. — Надевайте, вот эти! Только что пришел приказ о присвоении вам звания майора милиции. Поздравляю!

Купрейчик растерялся и по-мальчишески пробормотал «спасибо»...

Он вышел на улицу со смешанным чувством огорчения и радости. Казалось, и огорчаться нет оснований. Начальник управления все понял сразу же, но в душе Алексея осталось неприятное чувство соприкосновения с подлостью. Мысли о новом звании, майорских погонах отодвинулись на задний план. «Что делать? — думал Купрейчик о своем заместителе. — Как с ним работать? Откуда у него столько злобы, зависти, недоброжелательности?»

Задумавшись, он не заметил, как подъехали к отделению милиции. Купрейчик вышел из кабины полуторки и сразу же столкнулся с Баранником. Тот от неожиданности остановился и удивленно смотрел на грудь начальника, украшенную четырьмя боевыми орденами и пятью медалями. Чего-чего, а этого наверняка Баранник не ожидал. Он считал Купрейчика выскочкой, чьим-то любимчиком. А перед ним стоял боевой командир. Баранник с помрачневшим лицом молча отошел от крыльца.

Купрейчик вошел в свой кабинет, и тут же появился дежурный:

— Товарищ капитан, вас уже больше часа дожидается мальчишка.

— А в чем дело?

— Он утверждает, что в стоге сена, расположенном на окраине города, как раз на границе с территорией второго отделения, уже несколько ночей подряд прячется неизвестный мужчина с автоматом.

— А что, некому было побеседовать с мальчишкой, что заставили его ждать?

— Я доложил майору Бараннику, но он ответил, что занят, и приказал ждать вас.

— Приведите мальчишку.

Вскоре в кабинет вошел щупленький, с худым загорелым лицом парнишка. Волнуясь, он рассказал о неизвестном. Купрейчик тут же позвонил Горчакову. Сообщил о рассказе мальчика и предложил:

— Семен Антонович, выделяй двух человек, и я дам пару своих, пусть задержат этого автоматчика.

— Хорошо. К вечеру у тебя будут Подрезов и Славин. Хлопцы опытные, надежные...

Купрейчик договорился с парнем, что тот придет вечером в отделение, и отпустил его. Затем вызвал к себе оперуполномоченного уголовного розыска Новикова. Ввел его в курс дела и приказал вместе еще с одним сотрудником готовиться к ночной операции.

Новиков ушел, а на сердце Купрейчика стало неспокойно. Тревога становилась все сильнее и сильнее. Не помогло даже то, что начальник отделения сразу же с головой ушел в работу. Надо было подписать обвинительное заключение по делу о краже из квартир. Затем вместе со старшиной отдела осмотрел вновь отремонтированную конюшню, проверил, все ли в порядке в дежурной комнате, побеседовал с доставленными в милицию мужем и женой, которые, подогретые спиртным, устроили между собой драку. И все это время Купрейчик пытался понять, что его тревожит. Наконец, когда вернулся в кабинет, он понял, что его беспокоит то, что на задержание вооруженного автоматом мужчины пойдет и Славин. В памяти сразу же всплыла гибель Мочалова. И вот теперь второй брат шел навстречу опасности.

Подумав, Купрейчик потянулся к телефонному аппарату и пригласил к себе Новикова. Через минуту лейтенант был в кабинете. Купрейчик сказал:

— Иван Иванович, вместе с Подрезовым и Славиным со второго отделения пойдем я и ты. Больше людей брать не будем. С собой возьмем оружие и фонари, прихвати кусок веревки. Иди готовься, а ко мне пригласи майора Баранника.

Новиков вышел, а минут через пять в кабинет вошел Баранник:

— Вызывали?

— Да, приглашал. Я сегодня ночью буду занят в одной операции, так что вы проконтролируйте работу отделения.

Баранник стоял по стойке «смирно», с каменно непроницаемым лицом. Но Купрейчик по его быстрым настороженным взглядам, которые он изредка бросал на начальника, видел, что его очень интересует, знает ли Купрейчик о его рапорте. Купрейчик говорил спокойно, ровно, и Баранник облегченно вздохнул: «Значит, еще не знает».

А Купрейчик поспешил домой, чтобы сменить форменный костюм на гражданскую одежду.

45 СЛАВИН

Ночи стали холоднее. Приближалась осень. Холодный белесый туман уже хозяйничал на полях, в лесах, застревая в низинах, по утрам цеплялся за кроны деревьев, долго висел в воздухе.

Мальчишка-проводник оказался не только сообразительным, но и наблюдательным. Он хорошо ориентировался в темноте и вывел работников милиции прямо на стог. Провожать его к дому пошел Подрезов, а когда возвращался, то за него пришлось Славину, Купрейчику и Новикову поволноваться. Он с трудом отыскал стог. Наконец все были в сборе. Начали думать, где устроиться. Нора, которую соорудил неизвестный, находилась со стороны леса. Подрезов предложил спрятаться на верху стога. Но, подумав, они отбросили эту мысль. Пока спустишься вниз, наделаешь столько шуму, что и мертвый проснется. Немного погодя приняли предложение Славина. Сделали себе нору недалеко от уже имевшейся, только их нора имела два лаза. Пригодился партизанский опыт Славина, который быстро и умело приготовил для них укрытие. Неизвестного решили брать сонным. Купрейчик распределил обязанности: Подрезов и Новиков должны напасть на него прямо из своей норы, а Славин воспользуется его же лазом. Купрейчик будет следить за борьбой и сразу же бросится на помощь туда, где будет нужнее. Решили, что спать будут по очереди: один дежурит два часа, а трое будут отдыхать. В темноте пригодились часы Славина. Они были со светящимся циферблатом. Зарядили пистолеты и замерли. Первым вызвался дежурить Новиков, но вряд ли и остальные могли сразу уснуть. И они действительно делали вид, что спят, а на самом деле думали каждый о своем. Купрейчику вспомнились тревожные ночи в тылу врага, боевые друзья-разведчики. Подрезов, вдыхая пьянящий запах сена, с грустью вспоминал детство в деревне, родителей, которые рано умерли.

Славин вспомнил годы войны, тревожные ночи засад у железных дорог. Перед глазами всплыл его последний бой, когда партизаны на опушке леса встретили большую колонну немцев и в тяжелом упорном бою заставили уцелевших фашистов сдаться. Сердце сжалось при воспоминании, как погиб невозмутимый Белоус, который ценой собственной жизни уничтожил немецкий танк. Владимир задремал. А проснулся он от толчка в бок. И тут услышал рядом, где расположена нора, шорох сена и громкое дыхание. «Пришел! Сейчас главное дать ему спокойно уснуть, а потом можно действовать». Пока неизвестный, устраиваясь поудобнее, ворочался, потрогали друг друга руками, и каждый отвечал движением своей руки: не сплю, мол. Томительно потянулись минуты ожидания.

Подрезов был весь в поту. Он чувствовал, что в носу что-то щекочет, очень хотелось чихнуть. Он усиленно тер переносицу и до крови кусал губы, чтобы сдержаться. Надо было ждать, во что бы то ни стало выбрать удачный момент. А таким моментом мог быть только сон неизвестного, который сейчас притаился рядом с ними и, наверное, держит палец на спусковом крючке, нервно прислушиваясь к малейшему шороху, готовый тут же прошить стог сена автоматной очередью.

Прошло не менее часа, пока Славин пожал локтя друзьям и осторожно начал выбираться наружу. Вот он уже у стога, медленно, стараясь не шуршать сеном, разбросанным по земле, приблизился к лазу. Теперь все готово. Славин сунул пистолет в карман, достал фонарик, взял его в левую руку и наклонился к лазу. Перед Славиным стояла задача: броситься на неизвестного, отобрать у него автомат, одновременно подать сигнал своим, которые сразу же придут на помощь. Владимиру на секунду показалось, что находившийся в норе человек зашевелился. Оперативник замер, затаил дыхание. Мелькнула мысль: а что, если тот сейчас держит под прицелом лаз, и стоит там появиться тени Славина, как он нажмет на курок. Вспомнились слова Горчакова: «Мне сотрудники с дыркой в теле и тем более в голове не нужны», совсем некстати вспомнилась и просьба Риты быть осторожным. Славин подавил в себе желание не спешить лезть в нору и постоять хотя бы немного просто так, вдохнуть еще этот свежий, насыщенный запахом сена воздух. Но терять времени нельзя, и он, включив фонарик, бросился вперед. Свет нужен был для того, чтобы увидеть автомат. Увидев его, Славин бросил фонарь и, вцепившись в оружие, крикнул:

— Вперед, ребята!

Все произошло мгновенно, и поэтому обошлось без выстрелов. Купрейчик, Подрезов и Новиков дружно навалились на неизвестного. Вытащили его из стога. Славин проверил аьтомат — на взводе. Ничего не спрашивая у задержанного, связали ему руки, и Купрейчик сказал, обращаясь к неизвестному:

— Мы работники милиции, следуйте с нами.

Но Славин вспомнил о фонарике и, попросив подождать, нырнул в разрушенную нору. Пришлось перебросить гору сена, пока нашелся фонарик, зато старания Владимира были вознаграждены тем, что он обнаружил небольшой вещмешок, который во время схватки затолкнули глубоко в сено.

Славин вылез и, подсвечивая себе фонариком, развязал мешок. Там были пачки денег. Их было много, считать не стали. Ко второму отделению милиции было ближе, и они направились туда.

Уже было светло, когда они пришли в отделение. Задержанного и вещмешок с деньгами сдали дежурному. Купрейчик, пообещав созвониться позже, вместе с Новиковым ушел. Подрезов тут же сел за стол и начал писать рапорт Горчакову о выполнении задания...

Сердце Горчакова словно чуяло, что ему надо быть на работе пораньше. В отделении он появился ровно в семь. Поздравил подчиненных с успешным выполнением задания и приказал дежурному привести задержанного к нему в кабинет. Вскоре выяснилось, что неизвестный бежал из мест лишения свободы, грабил людей и убил трех человек, которые везли совхозные деньги.

Горчаков разрешил Подрезову и Славину пойти домой отдохнуть. Но не успел Славин спуститься с крыльца, как его окликнул дежурный, который выскочил вслед за ним на крыльцо:

— Славин, к телефону!

«Наверное, мама волнуется, что домой не пришел», — подумал Владимир, легко взбегая на крыльцо. Но когда взял трубку, услышал незнакомый женский голос:

— Товарищ Славин?

— Да, я.

— Это звонит Астахова. Сегодня ночью ко мне приходил Жора. Он хотел у меня переночевать, но я сказала, что у меня ночует мама, и не пустила его в квартиру. Он сказал, что придет ко мне завтра после обеда, и предупредил, чтобы я была готова пойти с ним за покупками.

— Он был один?

— Да.

— Хорошо, ждите меня, я сейчас к вам приду.

Владимир положил трубку на аппарат и направился к начальнику. Коротко доложил ему о звонке. Горчаков спросил:

— Что предлагаешь предпринять?

— Жора появился в городе, нам надо немедленно организовать дежурство всех парней и девчат, которые знают его в лицо, в местах, где он может появиться. Ну, а я должен, не теряя времени, встретиться с Астаховой. Она ждет меня дома. Надо подготовить ее к встрече и проинструктировать, как вести себя с ним.

— Ты пойдешь один?

— Да.

— Ясно. Действуй, Владимир Михайлович. Правда, твой отдых срывается, но ничего, на пенсии отдохнешь.

Вскоре Славин, перешагивая через две ступени, поднялся на пятый этаж и постучал в дверь. Астахова открыла сразу же. Лицо ее было растерянным. Пропуская в квартиру Славина, сказала:

— Вы знаете, я так испугалась, увидев его, что после его ухода уже глаз не могла сомкнуть. Еле утра дождалась и побежала сразу же в столовую звонить вам.

— Волноваться и беспокоиться вам не надо. Следует только выполнять все, что я скажу.

Славин без приглашения сел на стул:

— Присаживайтесь, Вера Валерьяновна, и внимательно запоминайте все...

46 КАПИТАН МИЛИЦИИ РОГОЗИН

На следующий день капитан Рогозин, переодетый в штатский костюм, пришел к дому Алматова. Постепенно на улице становилось все больше людей, среди которых появлялись и знакомые. Это беспокоило участкового. Прохожие поймут, что он здесь не случайно, могут пойти разговоры среди соседей, дойти до ушей Алматова. Напротив через улицу стоял двухэтажный деревянный дом. Рогозин достал из кармана плаща газету и присел на скамейку, которая была пристроена на крыльце под навесом. Теперь он мог следить за домом Алматова и прятать лицо от прохожих. В половине девятого вышел Алматов, его Рогозин уже успел запомнить. Алматов постоял у калитки, внимательно осмотрел улицу, потом повернулся и махнул рукой. Почти сразу же рядом с ним появился высокий молодой мужчина. Сердце Рогозина дрогнуло: «Неужели Жора?» Он сделал вид, что читает газету, а сам внимательно рассматривал того, кто шел рядом с Алматовым по другой стороне улицы. Кто знал старую Цнянскую улицу, тот наверняка помнит, что она была неширокой, и Рогозину удалось рассмотреть лицо попутчика электрика. Да, он был похож по приметам на Жору! Кожаное пальто, небольшие усики. Даже характерная привычка, о которой рассказывала Сваткова, была налицо: мужчина держал руки в карманах.

Рогозин отпустил их подальше, спрятал газету, снял плащ и, набросив его на руку, двинулся следом. Алматов и его спутник, о чем-то оживленно разговаривая, пришли на Комаровский рынок. Потоптались среди длинных торговых столов, купили у старушки стакан семечек и направились в столовую. Рогозин, поколебавшись с минуту, пошел следом. В лицо участкового ни Алматов, ни его друг наверняка не знали, и это облегчало задачу. Когда капитан вошел в зал, то увидел, что его подопечные делают заказ у официантки. Рогозин сел за соседний столик и сделал вид, что рассматривает меню. Вскоре официантка принесла еду, бутылку водки и два бокала пива. Поставила это на стол перед посетителями и сразу же подошла к столику Рогозина. Ему пришлось делать заказ и устраивать себе в это утро второй завтрак. Для пущей убедительности Рогозин заказал сто граммов водки и бокал пива. Народу в столовой было немного, и официантка быстро обслужила его. Рогозин устроился неплохо. Он сидел спиной к их столику. Это позволяло ему слышать разговор. Они выпили «за встречу», затем «за здоровье». Постепенно их языки развязывались, а голоса звучали громче. Теперь Рогозин уже не сомневался, что перед ним Жора. Конечно, сейчас участковый уполномоченный мог отлучиться на минуту и позвонить своим, но он не хотел пропустить даже одного их слова. Тем более, как он понял, Жора о чем-то договаривался с Алматовым.

— Понимаешь, — говорил Жора, — она, эта падла, работает буфетчицей и наворовалась — во, — он провел ребром ладони по горлу. — Денег у нее навалом. Но она боится их дома у себя держать. Поэтому я предложил купить ей...

При этих словах Жора неожиданно обернулся и опьяневшим, но настороженным взглядом осмотрел сидевшего за его спиной одинокого мужчину. Тот, о чем-то думая, жевал котлету, запивая пивом, рядом стоял опорожненный стакан. Вид пива и пустого стакана из-под водки успокоил Жору. Он снова повернулся к своему дружку, но дальше говорил шепотом. Рогозин мог разобрать только отдельные фразы.

Капитан подозвал официантку и, рассчитавшись с ней, встал из-за стола и вышел из столовой. Быстро надел плащ, обошел столовую и через служебный вход прошел в кабинет заведующего. Тот, увидев Рогозина, заулыбался:

— Доброе утро, товарищ капитан! Не спится вам, как я посмотрю.

Рогозин знал заведующего давно, он когда-то обслуживал этот участок, в который входил и рынок. Не завязывая длинного разговора, попросил заведующего постоять у входа в кабинет и никого сюда не впускать, пока он поговорит по телефону. Оставшись один, быстро набрал номер телефона дежурной части и попросил позвать к телефону Славина.

Участковому повезло, Славин находился в отделении. Капитан коротко доложил обстановку.

— Слушай, Андрей Миронович, ты постарайся задержать их с помощью официантки на минут пять, а я бегу к тебе! Потом решим, что делать дальше.

Рогозин вышел к заведующему.

— Антон Сергеевич, я тебя попрошу: позови к себе в кабинет официантку, пусть она посидит у тебя минут пять-семь, ну вроде занята чем-нибудь. А ты в зале покарауль, чтобы двое парней, которые сидят за столиком у окна, рядом с буфетом, не ушли из столовой не рассчитавшись. Когда нужно будет, я скажу тебе, и ты направишь в зал официантку.

Рогозин вышел во двор и, остановившись недалеко от входа, стал ждать Славина. Тот вскоре появился.

— Где они? — спросил лейтенант, запыхавшись.

— В столовой, завтракать изволят, — и Рогозин ввел оперативника в курс дела. Лейтенант был доволен:

— Хорошо. Теперь иди и скажи заведующему: пусть рассчитывают их.

Рогозин заглянул в столовую и сделал знак заведующему. Тот сразу же ушел на кухню, где был ход в его кабинет. Рогозин вернулся к Славину. Они отошли в сторонку поближе к толпе народа и стали ждать. А вот и Алматов с другом. Продолжая свой разговор, они вышли на улицу Цнянскую и там, простившись, разошлись. Алматов пошел в сторону своего дома, Жора — института физкультуры.

Славин направил за Алматовым Рогозина, а сам двинулся за Жорой. Тот уверенно нырял в проходные дворы и узенькие переулки. Дважды он останавливался у пивных ларьков и пил пиво. А Славин после бессонной ночи, голодный, глотал слюну и старался держаться в сторонке, чтобы лишний раз не попадать в поле зрения подозреваемого. Наконец Жора «привел» Славина на металлобазу. И странное дело — он сразу же изменился: шел степенно, голову держал высоко. Рабочие, которые попадались ему навстречу, уважительно с ним здоровались. Несколько человек назвали его «Георгием Ивановичем». «Что это такое? — ломал голову Славин. — Ведет себя здесь как начальник».

Вскоре Славин увидел, что Жора входит в небольшой домик. Не теряя времени, лейтенант двинулся следом. Вошел в неосвещенный коридор и видит... Жора своим ключом открывает дверь. На ней висела табличка с надписью «Инспектор по кадрам Г.И.Клавдин». «Вот так картина!» — Владимир изумленно остановился у двери.

Ему, конечно, было чему удивляться. Получалось, что опасный преступник занимал солидную должность. Он подождал, пока в кабинет зайдет женщина, которая стояла в коридоре, а когда она вышла, спросил:

— Георгий Иванович у себя?

— Да, у себя, но торопитесь, по-моему, он собирается уходить куда-то.

Женщина вышла на улицу, а Славин прошел в самый дальний конец коридора и остановился у последней двери. Клавдин не заставил себя долго ждать. Он снова появился в коридоре и направился к выходу. Лейтенант выждал немного и направился за ним. Клавдин вышел за ворота и двинулся в сторону трамвайной остановки. Славин немножко сократил расстояние, которое разделяло их. На остановке Владимир постарался затеряться в толпе, а когда подошел трамвай, вслед за своим «подшефным» вошел в вагон. Чтобы не потерять его, лейтенант придвинулся поближе. Теперь их разделяло только несколько человек, и Владимир смог хорошо рассмотреть его. Он с восхищением подумал о Сватковой. Какая поразительная зрительная память у этой девушки. Она в своем рисунке смогла передать правильно не только черты, но даже какое-то своеобразие его лица. Четко был виден и шрам. Пока лейтенант осторожно рассматривал Жору, трамвай доехал до Комаровки, и они вышли из вагона. Теперь Славин был твердо уверен, что Клавдин идет к Астаховой. Ну что же, она вполне подготовлена к встрече. Дело идет к развязке.

Клавдин вошел в подъезд, а на глаза Славина попал Подрезов, которого, как оказалось позже, послал Горчаков.

47 АСТАХОВА

Астахова действительно была готова к встрече с Жорой. Судя по времени, Жора вот-вот должен был появиться, но когда в дверях раздался стук, Астахова испугалась. Она не могла заставить себя подойти к дверям, чтобы впустить этого ставшего для нее страшным человека. Но делать нечего, она обязана теперь делать все так, как сказал ей Славин.

Взяв себя в руки, Астахова подошла к дверям и открыла их. Перед ней стоял Жора.

— Привет! Я уже думал, что тебя дома нет, долго не открывала.

— Привет! Я одевалась. Входи.

В комнате, скорее по привычке, чем из осторожности, он подозрительно окинул взглядом все углы и сел на стул:

— Чего это к тебе мать стала на ночь приходить? Ты ей объяснила бы, что уже вышла из детского возраста и ночью можешь себе найти более интересное занятие, чем спать с ней в одной комнате.

— Хватит трепаться, — прервала его Астахова, — пошли.

— А деньги ты взяла?

— По пути зайдем, я их оставила на сохранность соседям.

Они вышли в коридор, и, когда спустились на четвертый этаж, Астахова, действуя, как ей приказал Славин, попросила своего попутчика подождать немного, а сама постучала в дверь, где жил Жирков. В квартире ее ожидали Славин и Подрезов. Она сказала им, что они идут за «покупками», и через минуту вышла в подъезд. А Клавдин, ожидавший ее на лестничной площадке, подозрительно спросил:

— Чего ты заходила в эту квартиру?

— Деньги забрала. Живу одна и, когда ухожу на работу, всегда беспокоюсь за квартиру, вдруг воры залезут.

— В прошлый раз мне говорила, что деньги у родителей хранишь.

— Правильно. Мне их мать вчера принесла, а сегодня я с утра на работу ходила. Поэтому и занесла к соседям на хранение.

Такое объяснение было правдоподобным и сразу успокоило Клавдина. Астахова спросила:

— Нам далеко?

— Неблизко. Мы сейчас сядем в трамвай и доедем до последней остановки, а затем через лесок...

— А почему надо идти через лес, что, другой дороги нет?

— Дорога-то есть, но это километра на три дальше.

— А сколько лесом надо идти?

— Не более километра.

— Сказал бы раньше. Я бы туфли другие обула, а то сейчас все ноги сотру.

— Ничего, на базе подберем что-нибудь подходящее. Ты сколько денег с собой взяла?

— Двенадцать тысяч. Ты же предупредил, чтобы побольше брала, ну вот я и решила, если подвернулась фортуна, то надо воспользоваться до конца.

— Это ты правильно решила.

У Комаровки они сели на трамвай и молча ехали. На конечной остановке вышли и через поле по еле приметной тропинке пошли к лесу.

Подрезов и Славин оказались в сложном положении: выпустить из поля зрения Астахову и Клавдина было смертельно опасно для женщины, а идти за ними через поле — поставить под удар всю операцию. Подрезов был за то, чтобы немедленно задержать преступника и не рисковать. Но Славин хотел все дело довести до конца. Его тревожило то, что Клавдин после задержания наверняка будет долго упираться. В отношении кольца и плаща Лазаркевич он может сказать, что купил у неизвестного, а потом перепродал Астаховой, или же может придумать другую версию, например: кольцо и плащ попросил продать знакомый парень, который пообещал за деньгами прийти в клуб строителей, а так как клуб закрыли на ремонт, то встреча не состоялась. Поэтому Славин в эту критическую минуту лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Все его мысли были направлены на то, чтобы не потерять из виду удаляющуюся пару. Влево шла проселочная дорога, она метров через триста упиралась в лес, который полукольцом охватывал поле и тропинку, где виднелись фигуры Астаховой и Клавдина.

— Леша, давай по этой дороге бегом к лесу, а там встретим их.

Подрезов понял замысел друга и, не отвечая, побежал, Славин — за ним. Вот и лес. Они повернули вправо и снова побежали. Вскоре увидели Клавдина и Астахову. Те как раз входили в лес. Дальше оперативники шли параллельно, чуть поотстав от них.

Славин и Подрезов понимали, что идут на большой риск, но были уверены, что трагедии не допустят. А чтобы задержать такого опасного преступника, как Клавдин, — надо взять его с поличным.

Лес становился все гуще. Владимир шепнул:

— Давай к ним поближе, видишь, по другой стороне тропинки кустарник начался, место для него удобное.

Подрезов предложил:

— Я перейду на ту сторону тропинки, а ты иди по этой. Нам надо быть рядом с ними.

Они быстро перестроились, и теперь сотрудники уголовного розыска находились почти рядом с идущей парой. Было слышно, как Астахова спросила:

— Долго нам еще топать?

Но ответа не последовало. Прямо из кустов к ним шагнул мужчина. Это был Алматов. Он громко сказал:

— Жора, привет! Я иду лесом, слышу разговор и решил проверить, кто так шумит. Ба! Кого я вижу? Это ты, подруга? Ха-ха, со мной, небось, не пошла бы в лес, а с Жорой — пожалуйста!

Славин притаился: он понял замысел этих дружков. Решили напасть на женщину здесь и встречу вроде случайной подготовили. «А где же Рогозин? Он же за Алматовым пошел!»

В этот момент Астахова сердито сказала:

— Ну, что мы стоим?

И она пошла вперед. Клавдин и Алматов молча переглянулись. Жора достал из кармана пальто молоток и, замахиваясь на ходу, бросился сзади на женщину. Только хотел Славин крикнуть: «Стой! Руки вверх!» — как впереди, метрах в шести, раздался выстрел. Пуля вспахала землю перед ногами Клавдина, и тут же послышался грозный оклик:

— Ни с места! Руки вверх!

Славин увидел, как Алматов бросился в противоположную сторону, в кусты, но через мгновение, наткнувшись на мощный кулак Подрезова, вылетел оттуда обратно на тропинку. Славин вышел из своего укрытия:

— Всем оставаться на своих местах!

Подрезов встал сзади Клавдина, который так и держал в руке молоток. Каждый из оперативников считал, что стрелял его напарник, но тут из кустов вышел Рогозин, и все стало ясно. У Славина в кармане были наручники. Ими сцепили преступников. Владимир спросил у Клавдина:

— Что, Жора, решил еще одну жертву на свою совесть принять?

Тот молчал.

— Ну, что ты молчишь, Клавдин?

— И фамилию уже знаете? — удивленно спросил Жора.

— А как же. И фамилию, и должность, и место работы.

Рогозин добавил:

— И даже могилу не мешали копать.

Оперативники недоуменно переглянулись между собой.

А Рогозин кивнул в сторону Алматова:

— Вот этот вырыл яму, чтобы труп спрятать. Посмотрите.

И он раздвинул кусты, а там в десяти метрах — свежая могила. Славин подошел к Астаховой, которая, казалось, проявляла явное безразличие к происходящему:

— Посмотрите, Вера Валерьяновна, что они хотели сделать с вами. — И Славин молотком, отнятым у Клавдина, показал ей на яму. Подвели к ней и задержанных. Астахова смотрела на яму, потом обошла ее и вдруг — откуда у нее силы только взялись — подскочила к преступникам и толкнула Алматова в яму. Тот, увлекая за собой Клавдина, полетел вниз. Как только они оказались в яме, Астахова схватила лежавшую на краю ямы лопату и так огрела ею Алматова по спине, что тот ойкнул и опустился на дно. Хорошо, что ударила его плашмя. С криком «сволочи» женщина уже замахнулась на Клавдина, но Подрезов выхватил у нее из рук лопату:

— Прекратите, они нам живые нужны!

Астахова умоляюще смотрела на работников милиции:

— Родненькие, миленькие, ну разрешите мне хоть бы по пару разков отходить их этой лопатой?! Они же меня, сволочи, хотели закопать здесь! Ни за что! Понимаете, просто так, хотели взять и убить меня! Разрешите, а?

Еле ее успокоили. Вытащили задержанных из ямы, и Подрезов приказал всем идти к опушке леса, в сторону города. Вышли на тропинку. Впереди шагали сцепленные наручниками Клавдин и Алматов, за ними — работники милиции. Замыкала процессию Астахова.

Славин спросил у Рогозина:

— Долго ты за Алматовым ходил?

— Нет, сегодня недолго. Утром он взял дома лопату и направился сюда. Он копал, а я отдыхал и ждал вас, замысел их мне, когда Алматов начал рыть яму, стал ясен. Поэтому я и выстрелил раньше вас, так как был готов к тому, что нападать они будут именно здесь.

Когда вышли из леса, Славин поравнялся с Клавдиным.

— Этим молотком ты Иру ударил?

Клавдин помолчал немного, взглянул на Славина и отвел в сторону глаза:

— Нет, тот я выбросил.

— Куда выбросил?

— Покажу...

48 КАПИТАН МИЛИЦИИ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ СЛАВИН

— Здравия желаю, товарищ капитан! — ответил на приветствие начальника отделения уголовного розыска дежурный. Старший лейтенант, мужчина средних лет, с небритым, несколько одутловатым, усталым лицом, уже заканчивал дежурство. Осталось только доложить руководству о происшествиях и сдать дела новому дежурному. Одного взгляда на лица дежурного и его помощника — молоденького, недавно демобилизованного из армии сержанта — было достаточно, чтобы понять: ночь была хлопотной.

Капитан сказал:

— Берите материалы и приходите ко мне! — Он вышел из дежурной комнаты и, шагая по коридору, подумал: «Раз мне не звонили, значит, сложных вопросов не должно быть. Хотя любой вопрос, по которому обращаются люди в милицию, для них далеко не простой».

Он снял китель, повесил его в шкаф и, не торопясь, подошел к столу. Голубая милицейская рубаха очень шла этому высокому, темноволосому, с черными цыганскими глазами человеку. Стройный, подтянутый, с загорелым худощавым лицом, он был похож на боксера. В каждом движении чувствовались скрытая сила и кипучая энергия. Казалось, что капитан все время сдерживает себя, заставляет не торопиться.

Вот и сейчас Славин в кабинете один, но ни одного резкого движения: спокойно отодвинул стул, сел, не торопясь достал из выдвижного ящика бумагу, блокнот, папку, заправил чернилами авторучку. Взглянул на часы: восемь сорок. Несмотря на выходной день, он пришел на работу как обычно. Приобретенная за годы работы в милиции привычка превратилась в потребность, и Владимир Михайлович каждый воскресный день начинал с короткого путешествия в отдел. Рита шутя говорила: «Хорошо, что живем рядом с отделом, хоть это экономит время, отведенное мне».

Появился дежурный, он держал в руках пухлую папку. Славин спросил:

— Досталось вам?

— Так точно. Женобои замучили. Вчера зарплата была, многие мужья концерты дома давали.

— Серьезных последствий от этих концертов нет?

— Двух придется на сутки оформлять, а пятерым, думаю, надо будет по месту работы сообщения посылать. Правда, жены троих уже прибежали просить, чтобы мужей не наказывали. — Старший лейтенант усмехнулся. — Не поймешь этих женщин: то звонят, кричат «приезжайте, забирайте мужа!», то утром, тут как тут, сами в милицию прибегают: «Отпустите мужа, хороший он, ни за что забрали», да еще жаловаться грозят.

Славин улыбнулся, ему вспомнился семейный дебошир Мартов, с которым ему пришлось немало повозиться, когда работал в сибирском поселке.

— Знаешь, ты этих скандалистов оставь для начальника отдела, все равно я не имею права принимать по этим материалам решений, а меня познакомь с происшествиями, которые ко мне отношение имеют.

— Для вас тоже есть. Ночью задержан за кражу из столовой мужчина. Фамилии своей пока не назвал.

— А как его задержали?

— Женщина позвонила и сообщила, что слышала звон разбитого стекла. Мы сразу же выехали. Смотрим, действительно, в окне разбито стекло. Столовую окружили, вызвали заведующего, он открыл дверь. Облазили все уголки — никого. И вдруг я услышал неясный шум. Но откуда он донесся — не пойму. Мы в этот момент в кухне были. Тогда я громко говорю: «Ну, раз ничего не пропало, пошли!», а сам жестами показываю своим, выходите, мол, из кухни. Они вышли, а я затаился. Минут через десять шум повторился, и я понял, что шум доносится из огромного котла, который стоял на плите. Сразу же хитрость вора мне стала ясна. Позвал своих и говорю: «Раз никого нет, а есть хочется, давайте что-нибудь сварим себе». Беру дрова, начинаю их в печь класть, а заведующего прошу: «Поджигай!» Не выдержал воришка, струсил. Слышим из котла: «А еще милиция называется. Человека живьем поджарить хотят!» И вылез.

— Ясно, разберемся. Горчаков звонил?

— Да. Он будет в девять тридцать.

— Хорошо, все у вас?

— Нет еще. Попа обворовали.

— Как обворовали?

— Очень просто. Похитили сто восемьдесят две тысячи — и концы в воду.

— Подозреваемые есть?

— Никак нет.

— Почему меня не подняли?

— Он сообщил в управление тридцать минут назад. Полковник Купрейчик приказал ехать на место происшествия опергруппе управления. От нас только оперуполномоченного и участкового, на территории обслуживания которых потерпевший живет, на место затребовал.

— Странный вы человек, Игнатий Петрович, такая кража большая, а вы даже не сообщили мне.

— Владимир Михайлович, я же знал, что вам бесполезно звонить, так как вы наверняка уже вышли из дома и направляетесь в отдел, поэтому и не позвонил, а вот полковнику Горчакову сообщил. Он сказал: «Придет Славин, пусть подключается».

Старший лейтенант, понизив голос, спросил:

— Товарищ капитан, а правда, что нашего Горчакова в Москву забирают?

— Не знаю, — сухо ответил Славин. А у самого вдруг сердце защемило: «Жаль, что Семен Антонович уедет. Но что поделаешь, человек на повышение идет. Да, время летит. Давно я приехал сюда? А сколько уже изменений произошло: и женился, и дочь родилась, и юрфак скоро будет позади...»

Вывел Славина из задумчивости дежурный:

— Вот этот материал.

Славин бегло прочитал несколько страниц и спросил:

— Еще происшествия были?

— Кладовая в бане сгорела. Ущерб небольшой.

— Еще?

— Все.

— Ясно. Я поехал к архиепископу. Доложите Горчакову.

Славин надел китель, пропустил впереди себя дежурного и начал закрывать дверь. К нему подошла молодая женщина:

— Товарищ капитан, я хочу вас попросить о своем муже. Он ночью немного по пьянке поскандалил, и его милиция забрала.

Славин обернулся:

— Ну, предположим, милиция его забрала не по просьбе постороннего человека, а по вашей!

— Я же хотела, чтобы его просто попугали.

— Вы уже забыли, как требовали, чтобы вашего мужа прямо в тюрьму везли? — не выдержал дежурный. — А теперь о другом просите.

— Что сделаешь, это же муж. Успокоился — и жалко стало, — тихо сказала женщина.

Славин сочувственно посмотрел на нее.

— Сейчас приедет начальник отдела, подождите его, поговорите.

Он вышел из отдела, сел в «Победу» и назвал шоферу адрес. Пока машина быстро неслась по пустым воскресным улицам, капитан с грустью думал о женщине, которая только что просила за мужа: «Наверное, когда женились, клялись в вечной любви друг другу. А теперь скандалы, оскорбления... Собственно, ведь от самих людей зависит, как устроить жизнь».

Шофер резко затормозил, и машина остановилась у трехэтажного дома. Славин вышел и, взглянув на подъезд — здесь ли расположена нужная ему квартира, вошел, а навстречу — Купрейчик. Полковник пожал ему руку:

— Хорошо, что приехал. Меня вызывают срочно в министерство. Продолжай осмотр, позже обменяемся мнениями.

Славин поднялся на второй этаж и, увидев приоткрытую дверь, без стука вошел. Поздоровался с хозяином, совсем непохожим на священнослужителя. Одет в прекрасно сшитый шевиотовый костюм, при галстуке, в белоснежной рубашке, с аккуратной прической — ни дать ни взять директор солидного учреждения.

Славин назвал себя. Хозяин низко склонил голову:

— Архиепископ Ротмистров. Меня предупредил глубокоуважаемый Алексей Васильевич Купрейчик, что вы будете вести мое дело.

— Дело будет вести следователь, я же и мои сотрудники — искать вора. С вашего позволения я осмотрю квартиру?

— Да, да, прошу вас.

Славин заглянул в кухню, затем в рядом расположенную комнату. Здесь был порядок, и Владимир Михайлович понял, что деньги хранились в другом месте. Он сделал несколько шагов по коридору и оказался в большой светлой комнате. Слева имелась дверь в комнату поменьше. Там и увидел Славин своих. Вошел. Поздоровался и окинул взглядом комнату. У стен стояли две кровати. У окна — старинный большой стол. «Как из исторического музея, — подумал Славин, — наверняка деньги хранились в нем».

Он не ошибся. В правой тумбе были выдвинуты два боковых ящика.

Следователь, уже немолодой, с большим мясистым носом и тяжелым подбородком капитан, увидев Славина, коротко поздоровался и снова склонился над протоколом осмотра места происшествия. Высокий подтянутый эксперт научно-технического отделения, одетый в хорошо сидевшую форму старшего лейтенанта, через большую лупу осматривал ящики. Славин спросил у него:

— Деньги в ящике лежали?

Старшего лейтенанта опередил архиепископ. Он поспешно пояснил:

— Да, да, в ящиках. В верхнем — пятьдесят две тысячи, а в нижнем — сто тридцать тысяч рублей, предназначенных для Московской патриархии.

«О своих деньгах в первую очередь сообщает», — подумал капитан и заглянул через плечо следователя в протокол. Увидев, что тот как раз описывает стол и выдвинутые ящики, Славин тихонько, чтобы не слышал архиепископ, спросил:

— А почему ты утверждаешь, что в верхнем ящике лежало пятьдесят две тысячи, а в нижнем — сто тридцать? Ты что, видел эти деньги?

Следователь удивленно взглянул на капитана и неожиданно улыбнулся:

— А ты прав! Не подумал я, что этой записью в свидетели набиваюсь.

Он склонился над бумагой и сделал дополнения о деньгах, со ссылкой на показания потерпевшего.

В коридоре послышался шум, и в комнату вошел Подрезов. Славин ответил на приветствие и тронул его за рукав:

— Идем перекурим.

Они вышли на лестничную площадку. Славин уже около двух месяцев не видел друга. Подрезов теперь работал в управлении старшим оперуполномоченным уголовного розыска, и встречались они чаще всего на совещаниях или же, как сегодня, на местах происшествий.

— Понимаешь, — сказал Подрезов, — обошли все квартиры подъезда, но никто ничего толкового сказать не может. Никого подозрительного не видели, никто в квартиру не стучал и не заходил.

— А что говорят о хозяине?

— Ничего существенного: человек как человек, только вместо черта в бога верит. — Он чуть улыбнулся, но тут же стал серьезным. — Имей в виду, вчера у архиепископа допоздна гости были, наверное, к кагору причастились, немножко пошумели.

— Архиепископ рассказывал об этом?

— Нет, и я об этом ничего не говорил ему.

— Ясно. — С любимым словом Горчакова Славин так и не расстался. Они вошли в квартиру, и Владимир Михайлович спросил хозяина:

— К вам вчера приходил кто-нибудь из посторонних?

— Да. Ко мне вечером приходили священник Цыбуля Федор и поддьяк Латюк Борис.

— Когда они ушли?

Ротмистров задумался и, как показалось Славину, несколько смутился:

— Пожалуй, уже было поздновато, часа в два.

— Больше никого не было?

— Были еще мой шофер — женщина и один знакомый. Он, правда, пришел позже.

— Вы никого из них не подозреваете?

— Кто его знает... но, впрочем, если из них на кого и можно подумать, то только на моего знакомого, и то... как человек он вызывает уважение, воевал.

— Как его фамилия?

— Черт.

— Как-как?

— Черт.

Славин улыбнулся:

— И чего это Черт к священнику повадился в гости ходить? И часто он у вас бывал?

— Нет, не очень.

— Как звать его?

— Андреем Андреевичем.

— Почему вы считаете, что он мог похитить деньги?

— Понимаете... — архиепископ еще больше смутился. Чувствовалось, что эта тема смущала его, но делать было нечего, и он продолжал: — Цыбуля и Латюк — люди степенные, знаю я их давно. А вот что касается Черта, то мы познакомились недавно, он иногда приходил ко мне. Вчера мы — я, Цыбуля и Латюк, — немного выпили, и тут приходит Черт. Он был уже изрядно выпивши, но когда сказал, что у него день рождения, мы пригласили его к столу. После второй или третьей рюмки он совсем опьянел и начал шуметь. Но мы его успокоили и уложили спать. Утром, когда я проснулся, увидел, что Черт уже не спит, сидит у стола и слушает радиоприемник.

— Кто у вас шофер?

— Мумикова Зинаида Николаевна. Степенная женщина. Я ей верю, человек она честный, беременная.

Последняя фраза вызвала у Славина улыбку. Он подумал: «Ничего себе подтверждение честности».

— Шофер или гости ваши, кроме Черта, заходили в комнату, где деньги лежали?

— Нет.

Неожиданно Славин услышал голос Подрезова. Он подошел сзади, и Владимир Михайлович его сразу не заметил. Подрезов спросил, обращаясь к потерпевшему:

— А почему вы назвали не всех своих гостей?

— Как это не всех? — сделал удивленное лицо потерпевший.

— У вас же вчера дома и другие люди находились, может, я не прав?

Лицо Подрезова было непроницаемым, смотрел он на хозяина недоверчиво и строго.

Архиепископ смущенно перебирал пуговицы своего пиджака. В наступившей тишине было слышно, как в дальней комнате переговаривались сотрудники милиции. Наконец Ротмистров заговорил:

— Да, знаете, я как-то запамятовал. Ко мне действительно приходил проситель по поводу открытия церкви.

— Как его фамилия?

— Не помню. Но ни в одну из комнат он не заходил. Я с ним поговорил в прихожей, и он ушел.

— И больше никого не было?

Архиепископ был явно удручен этими вопросами. Ему очень не хотелось продолжать разговор, что, конечно, не ускользнуло от внимания сотрудников уголовного розыска. Славин видел, что Подрезову удалось что-то узнать, и начал активно помогать ему:

— Действительно, почему вы не хотите назвать всех, кто приходил к вам вчера? Вы же понимаете, насколько это важно для нас.

После непродолжительной паузы Ротмистров смущенно сказал:

— Ну, был здесь еще один мой знакомый. Но он тоже совершенно не причастен к этой истории. Я его очень уважаю как порядочного и честного человека, и поэтому мне будет крайне неприятно, если вы начнете его допрашивать.

— Как его фамилия?

— Фамилия? — переспросил Ротмистров. — Ах, фамилия?.. Гиллер Яков Самойлович. Честнейшей души человек. Поверьте мне, он не причастен.

— Он тоже причащался? — съязвил Подрезов.

Архиепископ удивленно поднял на него глаза. Подрезов пояснил:

— Я имею в виду, пил ли он тоже.

— Да, он тоже три стопки вина выпил.

— Где он работает и живет?

— Он не минчанин. Проживает в Москве, но адреса его я не имею.

— Где и кем он работает?

— Не знаю.

— Давно вы знакомы?

— Да. Я знал его еще до войны.

— С какой целью он приезжал к вам?

— Он в Минске проездом. В адресном столе узнал, где я живу.

— Где он остановился?

— Он уже уехал.

— Знаете его московский адрес?

— Нет.

Когда Славин задал этот вопрос, то уже был уверен, что Ротмистров ответит отрицательно. Он почувствовал, что потерпевший не хочет, чтобы сотрудники уголовного розыска заинтересовались Гиллером.

Славин кивнул Подрезову, и они вместе направились в спальню. Осмотр места происшествия уже заканчивался. Владимир Михайлович спросил эксперта:

— Нашли что-нибудь на ящиках, где деньги лежали?

— Да. На обоих ящиках много отпечатков пальцев и ладоней рук.

— Не сравнивали следы между собой?

— Нет, надо будет позже попотеть. — Старший лейтенант повернулся к следователю и спросил: — Ванин, сейчас будем откатывать руки жильцам квартиры или позже?

Следователь, очевидно, страдал одышкой, потому что прежде чем ответить, откинулся на спинку стула, несколько раз глотнул воздух и тихо ответил:

— Я думаю, что это надо сделать здесь. Мне все равно придется всех допрашивать, так что время есть. — Он повернулся к Славину: — Как ты считаешь, Владимир Михайлович?

— Чего ж тянуть, давайте сейчас.

Архиепископ, его домработница и понятые — средних лет женщина и пожилой мужчина — непонимающе переглянулись. Для них слова «откатывать руки» были непонятны, и Славин, видя это, пояснил:

— Нам надо сделать отпечатки рук всех жильцов квартиры. Это необходимо для того, чтобы исключить следы, оставленные ими на выдвижных ящиках, где лежали деньги.

Архиепископ поспешно закивал головой:

— Да, да, пожалуйста.

Славин понимал, что времени терять нельзя. Он не стал дожидаться, пока будут закончены составление протокола осмотра места происшествия, допросы и работа эксперта, вызвал из квартиры Подрезова. Прямо во дворе договорились, что Подрезов берет на себя проверку Гиллера, а Славин — Черта, и разошлись.

Владимир Михайлович сразу же поехал к себе в отдел. Позвонил домой. Услышав веселый голос жены, спросил:

— Чем занимаетесь, домашние?

— Ждем главу семейства.

— Обед готов?

— Разумеется.

— Обедайте без меня.

— Случилось что-то? — забеспокоилась Рита.

Владимир Михайлович объяснил причину задержки, положил трубку и сразу же пригласил к себе оперуполномоченного уголовного розыска Петрова.

Славин поручил Петрову разыскать и доставить в отдел Черта, а сам позвонил Купрейчику. Полковник уже был в своем кабинете. Выслушав Славина, сказал:

— Надеюсь, что с этой кражей разберешься быстро. Я собираюсь в отпуск, так что пожелай мне хорошего отдыха. И еще. Я к тебе направляю пополнение — выпускника специальной средней школы милиции. Он скоро будет у тебя. Доложи Горчакову, представь его и вводи парня в курс дела.

— Хорошо, будет сделано.

Купрейчик помолчал немного, словно раздумывая о чем-то, а затем каким-то надтреснутым, необычным голосом спросил:

— А почему ты не интересуешься, кого мы тебе даем?

— Не все ли равно? Я же не знаю выпускников.

— Ошибаешься, дорогой, — Купрейчик выждал немного. — К тебе направлен лейтенант Иван Петрович Мочалов.

— Что?! — Славин подскочил на стуле. — Неужели Ваня? Уже окончил школу?

— А кто же, конечно, он! Как видишь, окончил. Парень стал на место отца, как и обещал.

Славин положил на аппарат трубку и стал взволнованно ходить по кабинету. Новость, которую только что сообщил ему Купрейчик, всколыхнула в памяти все, что было связано с Мочаловым. «Вот и сын Петра Петровича вырос. Ваня оказался настойчивым парнем. И вот он — офицер милиции. Сколько лет я его не видел? Узнаю ли? — подумал Славин. — Как там Татьяна Андреевна? Теперь, когда вернулся Ваня, ей будет легче». Владимир Михайлович вспомнил, когда он с Ритой в последний раз был у Мочаловой. Татьяна Андреевна только оправилась после болезни. Снова с головой ушла в работу, да и домашние дела отнимали немало сил и времени. И Купрейчик с женой часто навещали Татьяну Андреевну и поддерживали как могли.

Из задумчивости Славина вывел негромкий стук в дверь. В кабинет вошел высокий, широкоплечий, черноглазый лейтенант. Он приложил руку к фуражке:

— Товарищ капитан, лейтенант милиции Мочалов прибыл для прохождения службы...

49 МАЙОР ПОДРЕЗОВ

Подрезов искал Гиллера. Он позвонил во все гостиницы, и в «Беларуси» ему сказали, что Гиллер Яков Самойлович действительно проживал в этой гостинице и два часа назад выписался. Подрезов сразу же поехал к Ротмистрову. Тот был дома, и когда открыл дверь, перед майором предстал бедно и небрежно одетый человек. Подрезов сразу даже не узнал в нем потерпевшего. Но Ротмистров смущенно произнес:

— Извините меня за такой наряд, я занимаюсь домашними делами.

Майор, проходя мимо дверей, ведущих в кухню, увидел там на полу различные инструменты, куски фанеры и железа. Хозяин поспешно прикрыл дверь и пригласил Подрезова в комнату. Здесь было уютно и прохладно. После жаркой, солнечной улицы Подрезов облегченно вздохнул, сел и сразу же приступил к делу:

— Я хочу у вас уточнить кое-что в отношении Гиллера. Вы не знаете, когда он уехал?

— Вчера.

— Куда?

— Говорил, что домой, в Москву.

— Как он выглядит?

Ротмистров, запинаясь, начал обрисовывать своего знакомого:

— Ему сорок пять или сорок шесть лет... высокий... человек средней полноты... женатый... у него двое детей.

— Какие у него волосы?

— Темно-русые.

— Глаза?

— Голубые.

— Как одет?

— Белые полуботинки, светлые брюки...

— Рубашка?

— Светлая такая... в полосочку... с карманом.

— Какое у него лицо?

— Круглое, полное.

— Ясно. А вы точно знаете, что он вчера уехал? Может, я еще смогу застать его здесь?

— Нет-нет. Он точно вчера уехал. Я даже билет на поезд у него видел.

«Что-то здесь не так, — думал майор, — Ротмистров не хочет говорить о Гиллере. Почему?»

— Вы уверены, что Гиллер не может быть причастен к краже?

— О, конечно! Я это твердо знаю и не хочу, чтобы его даже допрашивали.

— Поэтому вы не хотите, чтобы мы с ним встретились даже как с подозреваемым?

— Скрывать не стану, да.

— Ну, что ж, — Подрезов поднялся, — это ваше дело. Но мне неясно одно. Вы сказали, что он уехал вчера, и даже видели у него на вчерашнее число билет на поезд. Как же тогда понять, что он выписался из гостиницы «Беларусь» несколько часов назад?

— Сегодня?

— Конечно.

— Странно... а вы не ошибаетесь?

— Разве только в том случае, если в гостинице «Беларусь» проживал еще один Гиллер Яков Самойлович.

Архиепископ был явно смущен, но Подрезов не стал больше задерживаться. На улице жара, казалось, стала еще больше. Алексей Станиславович не смог пройти мимо тележки с газированной водой. Залпом осушил два стакана холодной воды и быстро пошел в сторону гостиницы. Продавщица газировки бросила две однокопеечные монеты в открытую банку из-под монпансье, недовольно проворчала: «Пить хочет, а на сироп денег жалеет. Ему лучше два стакана чистой воды, чем один с сиропом». Она зевнула и отвернулась в сторону кинотеатра «Первый», откуда вскоре должны были появиться зрители, которые, конечно, сразу же окружат тележку с газированной водой.

А Подрезов быстро шагал по улице имени Володарского. В гостинице он сразу же обратился к администратору. Представился и попросил показать ему карточку, заполненную Гиллером. Через несколько минут он держал в руках эту карточку и недоуменно всматривался в написанное, где говорилось, что Гиллер Яков Самойлович приехал в Минск из Киева, где в настоящее время и проживает. Майор быстро записал его адрес, номер паспорта, где, кем и когда он был выдан, спросил у администратора:

— Кто из ваших работников видел Гиллера в лицо?

— Кто? Наверняка дежурная по этажу. — Администратор взглянула на карточку и добавила: — Он жил на третьем этаже, пройдите туда, дежурная там.

Подрезов поднялся на третий этаж и сразу увидел дежурную. Она сидела за небольшим письменным столом и, надев очки, читала какую-то потрепанную книгу. Подрезов поздоровался и сказал:

— Я — из милиции. Меня к вам администратор прислала. В тридцать четвертом номере жил Гиллер. Он сегодня выписался из гостиницы.

— В тридцать четвертом? Да, один из жильцов сегодня перед обедом действительно выписался. — Она заглянула в журнал, лежавший под книгой, и сказала: — Его фамилия Гиллер Я.С.

— Вы помните его?

— Да, конечно.

— Расскажите, как он выглядит.

Женщина сняла очки, не спеша, подробно описала внешность бывшего жильца. Приметы совпадали. Подрезов спросил:

— У него вещи были с собой?

— Кто его знает. Но чемодан большой, видать тяжелый, он унес.

— Какого цвета чемодан?

— Он в сером чехле был, так что я не видела, какого он цвета.

— Что еще в руках у него было?

— Больше ничего. Он с трудом чемодан вниз по лестнице понес.

— Сколько дней он здесь жил?

Дежурная опять заглянула в свой журнал:

— Четыре дня.

— Приходил кто-нибудь к нему в номер?

— На моем дежурстве нет.

Подрезов поблагодарил дежурную и чуть не бегом бросился вниз. Он спешил на вокзал, а в голове возникали вопросы: «Почему архиепископ сказал, что Гиллер проживает в Москве? Что это, попытка увести нас в сторону? А может, Гиллер ему соврал? Но в то же время Ротмистров сказал, что Гиллер проживал в гостинице. Ладно, это выясню позже. Сейчас главное уточнить, уехал ли Гиллер из Минска».

На вокзале у окошка справочной толпилось много людей, и Подрезов сразу же начал искать милиционера. Но в зале его не было. Алексей Станиславович вышел на перрон и увидел сержанта и старшину. Подрезов подошел и легонько тронул за рукав старшину:

— Товарищ старшина, можно вас на минутку?

Подрезов показал свое удостоверение и попросил:

— Как можно быстрее выясните, когда ушел последний поезд на Киев и когда пойдет ближайший.

Старшина, лет тридцати мужчина, четко козырнул, сказал «есть» и бросился к вокзалу. Подрезов не торопясь пошел следом.

Старшина вернулся быстро и доложил:

— Последний поезд сегодня на Киев ушел в девять сорок семь. Следующий пойдет в семнадцать двадцать.

— Спасибо, — обрадованно сказал майор. — Сколько человек сегодня у вас дежурит на перроне и в здании вокзала?

— Три.

— Кто старший?

— А вы, товарищ майор, лучше обратитесь к дежурному. Вход в отделение с торца здания. Если вам надо кого-либо задержать, то он может выделить еще людей.

Подрезов пошел вдоль здания ко входу в отделение. До отхода поезда оставалось чуть больше часа, и времени еще достаточно, чтобы организовать проверку пассажиров.

В маленькой душной комнатушке было трое: старший лейтенант с повязкой дежурного на рукаве и двое в штатском, которые играли в шашки. Подрезов представился дежурному и рассказал о цели своего прихода. Тому, очевидно, было не впервой оказывать помощь и действовать немедленно. Он деловито взглянул на часы:

— Шестнадцать пятнадцать. Поезд будет подан на посадку через полчаса. Сейчас создадим группу, вы проинструктируйте, и приступим к поиску. — Он повернулся к играющим в шашки: — Жучков, позови наших милиционеров с перрона.

Жучков — высокий молодой парень — с сожалением посмотрел на доску, где его позиция имела преимущество, и молча вышел.

Через несколько минут на скамейке, с которой убрали шашки, сидело пятеро: три милиционера и двое в штатском. Подрезов уже понял, что молодые парни в штатском — оперативные работники. Не теряя времени, майор указал приметы нужного ему человека, а дежурный определил, где должен находиться каждый сотрудник. Когда люди ушли, дежурный сказал:

— А вам, товарищ майор, я посоветовал бы стать на переходном мосту. Середина поезда как раз будет под ним, и вы сможете с высоты хорошо просматривать весь эшелон. И после задержания моим хлопцам не придется долго вас искать.

— Вы правы. Спасибо. Я пошел на мост.

Он поднялся по деревянным ступеням на переходной мост. Поезд подадут к первой платформе, где постепенно скапливались пассажиры.

Сверху действительно было хорошо видно. Алексей Станиславович сразу же увидел милиционеров. Им было приказано находиться на перроне. Одному оперативнику — в вокзале, второму — у ворот, через которые часть пассажиров проходила на перрон.

Подрезов в который раз мысленно повторял приметы Гиллера: высокий, волосы темно-русые, одет в светлые брюки, светлую рубашку, белые туфли. Должен иметь при себе большой чемодан в сером чехле.

Вот и поезд. Паровоз, подавая частые гудки и сильно дымя, медленно тянул за собой состав. Подрезов сделал несколько шагов в сторону, чтобы не оказаться в клубах дыма. Как только состав остановился, люди бросились к вагонам, у которых сразу же образовалась толчея.

«Не зря же Гиллер выписался из гостиницы сегодня. Наверняка намерен уехать. Вот только куда? Если в Киев, то скорее всего этим поездом. Как бы только не прозевать его в этой толчее!» — беспокойно подумал Подрезов и тут же увидел, что внизу от моста, на котором он стоял, к вагонам шел человек, по приметам похожий на Гиллера. В правой руке он держал большой чемодан в сером чехле. «Он!» К этому человеку подошел старшина милиции. Подрезов бросился вниз. Когда оказался на платформе, взглянул на часы: до отхода поезда оставалось семнадцать минут. За это время ему надо успеть проверить человека. Подрезов взглянул на задержанного и понял, что это Гиллер, но на всякий случай спросил:

— Ваша фамилия?

— Гиллер... Гиллер Яков Самойлович. А в чем дело? Почему вы меня задерживаете?

— Сейчас узнаете, — ответил Подрезов. — Пройдемте в отделение, нам надо с вами поговорить.

— Но я же спешу на поезд.

— Поэтому давайте побыстрее пойдем, чтобы не терять времени.

К ним подошел один из оперативников. Он взял чемодан, и все вместе направились к отделению. Подрезов беспокойно посмотрел на часы. Оставалось пятнадцать минут.

В отделении милиции майор спросил у Гиллера:

— Что у вас в чемодане?

— Разные вещи...

— Откройте.

— Да, но я же опоздаю на поезд.

— Не тяните время, Яков Самойлович.

Гиллер неохотно открыл чемодан. Он был набит женскими перламутровыми резиновыми сапожками. Они только входили в моду, и в магазине их купить было трудно, зато на рынках спекулянты за них брали втридорога.

— Зачем вам столько сапог? — спросил Подрезов.

— Мне надо для... знакомых, у меня родственников много... меня попросили.

Видя растерянность Гиллера, Подрезов задал ему главный вопрос прямо в лоб:

— Яков Самойлович, зачем вам понадобились деньги?

— Какие деньги?

— Которые вы взяли у архиепископа.

Интуитивно Подрезов чувствовал, что он на правильном пути, и уверенно наступал на Гиллера:

— Ну, не тяните время, я жду. Где они?

— Вы, наверное, имеете в виду деньги, которые мне одолжил поддьяк Борис.

— Когда он вам одолжил?

— Позавчера, вернее, в ночь на вчерашний день.

Подрезову хотелось спросить, какую сумму ему одолжил поддьяк, но, боясь спугнуть Гиллера, он задал другой вопрос:

— Сколько у вас осталось денег от той суммы?

— Все тридцать тысяч. Я на них ничего не покупал.

— Где взял деньги поддьяк?

— Он сказал, что деньги принадлежат патриархии. Я их обещал через две недели вернуть.

— При каких обстоятельствах он вам дал деньги?

— Мы выпили немного, и когда я поближе познакомился с поддьяком, то рассказал ему, что можно заработать, но для этого нужны деньги. Он завел меня в спальню и достал из ящика стола тридцать тысяч...

— Вы забыли уточнить, где это происходило.

— Это было в квартире давнишнего моего знакомого Ротмистрова. Он сейчас шишка — архиепископ.

Подрезов взял у Гиллера билет и протянул его дежурному:

— Попросите в кассе, если можно, пусть выплатят за него деньги. — И повернулся к Гиллеру: — Ну, где эти тридцать тысяч?

— В сапогах, — кивнул тот головой на чемодан. — Я их туда спрятал от греха подальше.

— Какого греха?

— Ну, чтобы не украли. Знаете, на поездах разные люди ездят.

— Это, конечно, вам виднее, — сказал Подрезов, а сам потянулся к телефону и попросил дежурного по управлению прислать за ним машину, а заодно позвонил и Славину, предлагая ему приехать туда. После этого майор поблагодарил своих коллег за помощь и предложил Гиллеру:

— Закрывайте чемодан, берите его и поедем в управление милиции. Там будем разбираться.

Гиллер тяжело вздохнул и чуть слышно пробормотал:

— Знаете, как надоел мне этот ОБХСС?

— Это почему же? — усмехнулся Подрезов, мысленно укоряя себя, что в спешке он так и не представился Гиллеру.

Подрезов не стал больше задавать вопросов, так как справедливо полагал, что один из них может оказаться лишним и испортить все дело...

К концу дня все прояснилось. Оказалось, что Гиллер — опытный спекулянт, ранее трижды судимый. Прибыв в Минск, он разыскал Ротмистрова, с которым был знаком еще до войны. Через Ротмистрова познакомился с поддьяком Латюком. Тот через своих знакомых помог ему в магазинах купить пятьдесят пар перламутровых сапог, которые Гиллер хотел по спекулятивным ценам продать на Украине. Когда Латюк и Гиллер снова встретились у Ротмистрова, хорошенько выпили, Гиллер смог уговорить поддьяка одолжить ему тридцать тысяч рублей, за которые пообещал отдать сорок пять. Поддьяк, зная, что в столе у архиепископа лежат сто тридцать тысяч, договорился с Гиллером, что он вернет деньги не позже чем через две недели, и дал ему тридцать тысяч. Уж слишком заманчивой была мысль получить за услугу пятнадцать тысяч рублей. Конечно, об этом Латюк сразу Ротмистрову не сказал, но когда оставшиеся деньги пропали из стола, он, считая вором Гиллера, упал на колени перед архиепископом и признался в своем грехе.

Ротмистров же не хотел, чтобы об этом позорном случае узнали, и приказал поддьяку молчать.

Ротмистрову и Латюку, приглашенным в милицию, ничего не оставалось делать, как рассказать на этот раз всю правду. Каково же было удивление архиепископа, когда он узнал, чем в действительности занимается Гиллер и где он в самом деле проживает.

Он достал из бумажника клочок бумаги, на котором был написан московский адрес Гиллера, и протянул его Славину:

— Вот, посмотрите адрес, он написал его сам.

Славин спросил у Гиллера:

— Как это понимать?

Тот ухмыльнулся:

— Как есть. Не мог же я назвать свой настоящий адрес.

Славин снова обратился к Ротмистрову:

— Откуда вам было известно, что Гиллер проживал в гостинице?

— Когда он доставал из кармана расческу, то случайно обронил какую-то бумажку. Я поднял ее и увидел, что это квитанция гостиницы. Значения особого не придал этому и отдал квитанцию ему...

Славин и Подрезов решили материалы на Гиллера передать в ОБХСС и продолжать розыск Черта.

Купрейчик был в отпуске, и они доложили обо всем его заместителю. Тот согласился с их предложением и спросил у Славина:

— Где может быть сейчас Черт?

— В Гагре.

— Где-где?

— На Черном море, в Гагре.

Заместитель начальника уголовного розыска города, пожилой полковник, улыбнулся:

— И вы, конечно, хотите туда поехать?

— Так точно. — И чтобы у полковника не было сомнений, Славин пояснил: — Я нашел девушку, которую Черт приглашал поехать с ним. Но ее не отпустили с работы, так как отпуск по графику в октябре.

— Как же вы его там найдете?

— Гагра не очень большой город, фотография его у меня есть, приметы знаю. Думаю, что вместе с местными товарищами мы найдем его быстро.

— Ну что ж, действуйте, но только вы один. Подрезову придется заняться раскрытием убийства, которое совершено сегодня утром...

50 КУПРЕЙЧИК

— А ну, соня, вставай! Хватит спать! — Веселый голос жены Алексей услышал над ухом неожиданно и вздрогнул, но глаза не открыл. «Пусть думает, что сплю». Надежда наклонилась к его лицу. И тут Алексей неожиданно подхватил ее и забросил на кровать.

— Ага, попалась! — обнял ее Алексей. — Будешь знать, как во время отпуска приставать к мужу.

— Ой, Лешка, пусти! А то детей на помощь позову, — смеялась Надя, пытаясь вырваться. Но это ей не удалось, и она громко позвала: — Ребята, на помощь!

В соседней комнате послышался шум, и через минуту в спальню ворвался трехлетний бутуз в длинной ночной рубашке. Он издал боевой клич и бросился к кровати. Отец подхватил его, и малыш оказался между родителями. В комнату заглянул Вася. Недавно ему исполнилось восемь лет, и он старался вести себя степенно, но, увидев веселую возню, не сдержался и бросился на кровать. Вскоре в квартире слышался веселый детский визг и хохот взрослых. Надя пыталась вместе с детьми одолеть мужа, но сделать это было трудно. Алексей легко расправился с ними, и вскоре жена и дети признали себя «побежденными».

— Ну, хватит, ребята, — сказала Надя, — пошли отсюда, пусть отец встает. Сегодня нам предстоит далекое путешествие.

Ребята уже давно ждали этого дня. Сегодня родители должны отвезти их на далекую Гродненщину к дедушке и бабушке. Вася уже бывал у них, а Леша ехал впервые. Надежда Леонтьевна и Алексей Васильевич во время отпуска решили съездить в санаторий. Ребята на это время оставались в деревне.

День в беспокойной суете прошел быстро, а вечером вся семья уже ехала в поезде. Дети прилипли носами к стеклу, рассматривая открывающийся перед ними новый незнакомый пейзаж. Приумолкли и родители. Они сидели за небольшим столиком напротив друг друга и смотрели в окно. В памяти Алексея Васильевича всколыхнулись тревожные дни июня сорок первого, когда в день их свадьбы пришло великое горе — война. Многое произошло за это время. Они с женой прошли всю войну и остались живы. Зато его пожилые родители так и не дождались светлого дня победы. Отец и еще семь стариков, схваченные фашистами как заложники, были расстреляны, а в конце сорок третьего от воспаления легких умерла и мать. Утешением Алексею Васильевичу было то, что остались живы родители Надежды Леонтьевны, к которым они и везут детей.

Алексей Васильевич встретился со взглядом жены и понял, что они думают об одном и том же. Надежда Леонтьевна улыбнулась и, желая отвлечь его от грустных мыслей, сказала:

— Леша, ты в отпуске и должен отдыхать.

— А я и отдыхаю.

— Посмотри, какая красота кругом! Сколько зелени! А пройдет несколько дней, и мы с тобой будем барахтаться в море. — Надежда неожиданно всплеснула руками и подозвала детей: — Ребята, а хотите я расскажу, как ваш любимый папочка меня однажды обворовал. Представляете, украл мою одежду!

Вася и Леша, улыбаясь, недоверчиво смотрели то на отца, то на мать. Алексей Васильевич сделал серьезное лицо и сказал:

— Действительно был такой случай. Я украл у мамы халатик и босоножки. Но тут же признался, и она простила. Так что имейте в виду, нашу маму, даже понарошке, обманывать нельзя. Она, во-первых, сразу же узнает, что говорят неправду, а во-вторых, может сразу же взять в плен, как тогда взяла меня.

По лицам ребят было видно, что они ничего не поняли из разговора родителей, и повернулись к окну.

Надежда Леонтьевна пересела к мужу и, наклонившись к нему, прошептала:

— Твое счастье, что с нами дети, не то я тебе показала бы такой плен, что ты тут же попросил бы прощения. — Она положила голову ему на плечо и сказала: — Если бы ты знал, как мне хорошо!..

Рано утром поезд прибыл в Гродно, а к обеду Купрейчики приехали в деревню. Сыновья сразу же убежали с деревенскими мальчишками гулять, а взрослые остались за праздничным столом.

Было решено, что Надежда Леонтьевна и Алексей Васильевич уедут из деревни на следующий день после завтрака. Но когда рано утром они пришли на реку и искупались, поняли, что оторваться от этих мест тяжело. Надя попросила:

— Давай побудем, Леша, хотя бы несколько часиков. Время же позволяет.

Алексею Васильевичу и самому не хотелось уходить. Они долго барахтались в чистой приятной воде и, наконец обессилев, улеглись рядышком на сочной густой траве. Солнце уже стояло высоко и припекало все сильнее и сильнее. Было тихо, над полями царили тепло и покой. На душе было спокойно и хорошо. Надежда, Леонтьевна положила голову на руку мужа и, словно продолжая разговор, начатый вчера в поезде, спросила:

— А ты действительно помнишь, как ты украл у меня халат и босоножки?

— Ты тогда решила идти в купальнике в деревню, а я сопровождал тебя по кустам?

— Да.

— Нет, не помню.

— Лешка, ты нахал! — отодвинулась от мужа Надежда Леонтьевна. — Как хорошо здесь. Почему бы нам отпуск не провести здесь?

— Если захочешь, то на следующий год приедем сюда.

Надежда Леонтьевна помолчала немного, а затем, раздумывая над чем-то, тихо сказала:

— Вряд ли...

— Как это вряд ли? Если решим, то приедем. Возьмем удочки, научу тебя рыбу ловить.

— Мне кажется, что нам, по крайней мере мне, нельзя будет.

Алексей Васильевич почувствовал, что жена что-то недоговаривает. Он повернулся к ней и посмотрел в глаза.

— В чем дело, Надюша?

Лицо Надежды Леонтьевны порозовело. Она прильнула к мужу и тихо сказала:

— Милый, у нас, наверное, появится третий ребенок.

— Вот это да! — Алексей Васильевич сел. — И ты молчишь? Ну, мама, обрадовала ты меня! — Глаза его счастливо блестели. — Знаешь, если будет девочка, назовем ее Леной...

— А если мальчик, — перебила его Надежда Леонтьевна, — Петром.

— Согласен. — Алексей Васильевич опять лег на мягкую траву и задумался. Он вспомнил Петра Мочалова, годы войны, когда почти ежедневно ему, Купрейчику, командиру взвода разведки, приходилось рисковать жизнью. «А ведь следовало драться с врагом ради сегодняшнего дня!» — подумал он и неожиданно спросил:

— Надюша, а ты помнишь, как мы встретились на полустанке? Смотри, как бывает в жизни: люди могут друг друга искать годами, а встретиться совсем в неожиданном месте.

— Я тогда так растерялась, что потеряла способность разумно мыслить. Когда дотронулась до тебя, решила: пусть меня режут на мелкие кусочки, а мужа своего никуда не отпущу, никому не отдам... Но особенно мне тяжело было, когда фактически сама тебя погрузила в санитарный поезд и не узнала... а поняла, что это был ты, лишь тогда, когда поезд ушел. Знаешь, после того мне часто казалось, что я схожу с ума, особенно когда представляла себе, что творилось в тот момент у тебя на душе.

— Ничего, милая, все уже позади. Нам ведь в жизни повезло: мы не потеряли друг друга, выжили. Странно, чем дальше время отделяет меня от войны, тем крепче становится желание увидеть тех, с кем рядом воевал, пережил трудности...

Время уже подходило к полудню, когда они спохватились. Вернулись в дом. После обеда начали собираться в путь. Поезд из Гродно на Минск уходил поздно вечером, и Купрейчики не торопились.

Дети отпускали родителей без особой печали. Они понимали, что родителям надо уезжать, а у бабушки с дедушкой они будут жить привольно.

До небольшого поселка, откуда в Гродно шел рейсовый автобус, Купрейчиков везли на колхозном грузовике.

Алексей Васильевич быстро купил билеты на автобус и, вытирая со лба пот, предложил:

— До отхода автобуса еще больше часа. Давай пойдем в тенек.

Они прошли через маленькую пыльную немощеную площадь и присели прямо на траву. Было жарко и душно. На автобусной станции людей было немного, а улица, выходящая на площадь, — и вовсе пуста. Только лохматая собака, высунув язык, лежала в редкой тени у дощатого забора да куры копошились в дорожной пыли. Мимо Купрейчика медленно проехал грузовик. Он двигался осторожно, словно водитель боялся сильно напылить. Алексей Васильевич кинул на него скучающий взгляд и удивленно подумал: «Вот чудаки, такая жара, а они втроем в кабину забрались». Машина сделала левый поворот и остановилась у одноэтажного здания где размещалась сберегательная касса. Ехавшие в ней люди вошли в помещение, а Алексей Васильевич посмотрел на жену. Надежда Леонтьевна, полуоблокотившись на небольшой чемоданчик, смотрела в другую сторону. Он спросил:

— Пить не хочешь?

— Вот если бы студеной колодезной водички стаканчик, — мечтательно ответила она. — Давай подойдем к крайнему дому, видишь, журавль у колодца торчит? Попросим напоить нас.

Алексей Васильевич поднялся, помог встать жене и взял чемоданчик. В это время послышались резкие щелчки. Купрейчик подумал: «Словно выстрелы в помещении». Еще не зная, в чем дело, он тревожно посмотрел в сторону сберкассы. Оттуда вышел мужчина с сумкой. Он быстрым шагом направился к машине. Тут же из сберкассы вышли еще двое мужчин и тоже двинулись к машине. Первый мужчина уже сидел в кабине и нажимал на стартер. В этот момент из сберкассы выскочила женщина. Она, держась за стену, крикнула:

— Люди, на помощь! Это бандиты, они деньги забрали!

Один из мужчин повернулся и вскинул руку. Тишину вспорол резкий, оглушительный выстрел, и женщина, схватившись за грудь, упала у стены. Стрелявший бросился к машине и, вслед за своим напарником, сел в кабину. Машина заурчала и начала разворачиваться. Купрейчик выпустил из руки чемодан, взглянул на жену:

— Надюша, вызывай милицию, сообщи в поселковый Совет! — И бросился через дорогу. На автобусной остановке было человек десять, из них четверо мужчин. Пробегая мимо, Купрейчик крикнул: — Мужчины, за мной! — И, не оборачиваясь, побежал дальше.

Он видел, что машина не смогла сразу развернуться. Водитель начал сдавать назад, этим и хотел воспользоваться полковник, но не успел. Машина развернулась и, ревя мотором, уже двигалась навстречу. Из кабины грохнул выстрел, но свиста пули Купрейчик не услышал: «Наверное, в тех, кто за мной бежит, стреляет». Он не видел, что никто за ним не побежал. Люди на остановке оцепенели от неожиданности и молча смотрели на происходящее. Купрейчик не стал бросаться наперерез автомашине. Он понимал, что бандиты его просто-напросто раздавят колесами или же расстреляют в упор. Он сделал вид, что бежит к сберкассе. Но когда грузовик поравнялся с ним, Купрейчик резко бросился к нему и, воспользовавшись тем, что машина ехала не очень быстро, вцепился руками в задний борт и через несколько секунд был уже в кузове. Не мешкая, сразу же упал и быстро подполз к кабине, чтобы бандиты не заметили его. Машина, набрав скорость, уже ходко неслась по улицам поселка, оставляя за собой клубы пыли. Купрейчик оглядел кузов. Он был совершенно пуст, только несколько щепок отчаянно прыгали по доскам. Полковник был не только безоружен, но и практически беззащитен. Стоило любому из преступников внимательно осмотреть через заднее стекло кузов, как Купрейчик был бы замечен. Полковник приподнял голову и выглянул поверх борта. Машина уже выезжала из поселка. Купрейчик не мог разобраться, в какую сторону они едут. Прошло еще несколько минут, и надежды Алексея Васильевича на то, что у выезда из поселка он, возможно, сможет увидеть пост ГАИ, рухнули. Преступники, очевидно, продумали свой маршрут хорошо и двигались по дороге, на которой редко можно было встретить милицию. Алексей Васильевич напряженно думал: «Долго по дороге они, конечно, ехать не будут. Не идиоты же они, чтобы дать возможность засечь машину и организовать перехват. Наверняка где-либо бросят грузовик или же свернут в лес». Методично, стараясь не волноваться, он продумывал варианты действий преступников. «Было бы неплохо, если бы они решили подъехать к какой-либо железнодорожной станции, где можно бросить машину и уехать поездом. Они же понимают, что вот-вот будет объявлен их розыск и тогда каждый работник милиции будет искать эту машину».

Вскоре Купрейчик заметил, что по сторонам дороги замелькали верхушки деревьев. Прижимаясь к кабине, он, стараясь не быть замеченным через заднее стекло, выглянул: так и есть, машина, не снижая скорости, неслась по лесной дороге. Без груза ее сильно болтало, но за рулем, очевидно, находился довольно опытный водитель. Он не сбавлял газа и гнал машину на предельной скорости. У Купрейчика затеплилась надежда, что, возможно, преступники едут на свою потайную квартиру, а это значит, что он сможет их выследить, а затем вызвать помощь. Но вот грузовик резко сбросил скорость и повернул. По кабине начали хлестать ветви деревьев. Улучив момент, Купрейчик выглянул вперед и заметил, что едут они по узкой лесной тропинке. «Эта дорога не ведет к жилью. Значит, они решили машину спрятать в лесу. Но что же они будут делать дальше?»

Он понимал, что, когда грузовик остановится, находиться в кузове опасно. Кто-нибудь из грабителей, находясь на подножке, заглянет в кузов — и конец. Тогда он решил, что, как только грузовик начнет гасить скорость, он спрыгнет через задний борт и, спрятавшись в кустах, будет продолжать следить за ними. Сейчас главное точно определить, когда машина начнет притормаживать. Грузовик проехал не меньше двух километров, прежде чем Купрейчик почувствовал, что он сбавил скорость. Алексей Васильевич метнулся к заднему борту и спрыгнул на землю. Некоторое время он, не выпуская из рук верхний край борта, продолжал бежать за машиной. Он хотел убедиться, что водитель действительно тормозит. Да, машина останавливалась. Купрейчик отпустил борт и бросился вправо к кустам.

Машина стала, двигатель заглох, дверцы кабины открылись, и тут Купрейчик услышал веселый голос:

— Рванули, корешки! Порядок! Все прошло, как я и говорил.

Алексей Васильевич по-пластунски перебрался к следующему кусту и увидел грабителей. Они все трое стояли у радиатора, и полковник смог их хорошо рассмотреть. Один из них — высокий, худой, в темной кепке — стоял с обрезом в руке. Второй — рыжеволосый, с заросшим рыжей щетиной лицом — держал брезентовую сумку. Третий — в черной куртке, облокотившись рукой на радиатор, говорил:

— Теперь вы поняли, что не зря мне доверились. Башней-то вон целая сумка. Ради таких денег стоило трех баб на тот свет отправить. — Он повернулся к тому, который держал сумку: — А ты, кореш, молодец! Быстро успокоил ту, которая выскочила. Я уже думал, что ей каюк, сам же две пули всадил в нее, а она, падла, живучей оказалась и даже за нами выскочить успела. — Он сделал несколько шагов и сел на землю. Рядом пристроились и оба его дружка. Он словно дожидался этого, потому что сразу же предложил:

— Ну что, давайте посчитаем, за что потрудились.

Они раскрыли сумку и высыпали прямо на траву деньги. Их было много, в пачках и отдельными купюрами. Преступники, склонившись, начали считать. Купрейчик лихорадочно думал, что можно предпринять. «Если побежать к дороге, — думал он, — то могу не успеть обратно, да и где гарантия, что я быстро наткнусь там на людей? Нет, надо оставаться здесь, возможно, они решат ехать на этой же автомашине. Тогда я снова вскочу в кузов». И Алексей Васильевич остался на месте. Постепенно, слушая разговор грабителей, Купрейчик мрачнел. Оказалось, что они друг с другом познакомились совсем недавно и, что хуже всего, не знали даже фамилий. По всему было видно, что главарем у них был тот, который был одет в черную куртку. Он и говорил больше всех. Вот и сейчас он сказал:

— У нас с вами имеется триста сорок восемь тысяч сто шестнадцать рублей. Делаем так: мне — двести тысяч, остальные — вам пополам. Годится?

Партнеры молчали. Тогда он добавил:

— Что приутихли? Идея же моя, план — я разрабатывал, да и машину добыл тоже я. Поэтому и предлагаю разделить башни по-честному. Если согласны, то сразу же после дележки разойдемся каждый своей дорогой.

— Как говорится, — проговорил рыжеволосый, — разойдемся как в море корабли. — Он взглянул на третьего. — Ты согласен?

— Что нам спорить. Согласен, делите! — и он, оставив обрез на траве, придвинулся поближе к деньгам.

Купрейчик понимал, что, если сейчас не предпринять что-либо, преступники разделят между собой деньги и разойдутся. Ищи их тогда. Считай, что государственные деньги пропали. Внимание Алексея Васильевича все больше привлекал одноствольный обрез ружья, лежавший на траве. «Пожалуй, если я выскочу, то успею схватить его».

Купрейчик понимал, что этот шаг поставит его в сложнейшее положение. Обрез был сделан из одноствольного охотничьего ружья, а это значит, что в нем только один патрон. А у других двух преступников — пистолеты. Силы явно неравные. Но разве мог он, полковник милиции, бывший разведчик, не раз смотревший смерти в лицо, допустить, чтобы преступники, убившие людей, вот сейчас, на его глазах, разделили между собой деньги, принадлежащие государству, спокойно ушли?

Купрейчик, вскочив на ноги, бросился к обрезу. Схватил его и громко крикнул:

— Ни с места! Руки вверх!

51 КАПИТАН МИЛИЦИИ СЛАВИН

Славин впервые увидел море. Огромное, ласковое, теплое. Оно влекло к себе, манило разгоряченное солнцем тело. Голоса сотен отдыхающих смешивались с криком чаек, шумом плавно набегающих на песчаную отмель волн. Покой и чувство безмятежности охватили Владимира Михайловича.

Он стоял у каменной балюстрады и не мог оторвать глаз от раскрывшейся перед ним синевы. Да, Славин впервые увидел море и сейчас думал, что он таким себе его и представлял, тайком не раз мечтал о встрече с ним. И вот эта встреча состоялась, но связана она была с работой, и Владимир Михайлович заставил себя оторвать глаза от набегавшей на нежный песок волны и посмотреть туда, где через небольшую площадь виднелось двухэтажное здание, у которого стояли две милицейские машины. Там размещался отдел милиции. Славин улыбнулся загорелому, совершенно голенькому малышу, стоявшему недалеко от него, и направился к милиции.

После яркого солнца внутри помещения было сумрачно. В небольшой комнате находились три работника милиции и двое гражданских — молодой и пожилой мужчины. Они оба были одеты в черные костюмы. Разговор шел на повышенных тонах. Но о чем спор, Славин понять не мог, он не знал грузинского языка. Владимир Михайлович смущенно остановился у двери, ожидая, пока старший лейтенант с красной повязкой дежурного на рукаве обратит на него внимание.

Славин почувствовал легкое прикосновение к своему плечу и сразу же услышал, как кто-то по-русски вежливо сказал:

— Позвольте, пожалуйста.

Владимир Михайлович понял, что он стоит на проходе, и поспешно сделал шаг в сторону. Мимо него прошел мужчина, одетый в светлую рубашку с короткими рукавами. Он подошел к дежурному и спросил:

— Где материал для меня?

Старший лейтенант, не переставая что-то объяснять посетителям, достал из выдвижного ящика тоненькую папку и протянул ее вошедшему.

— Двух мужчин обворовали в санатории. Начальник звонил, сказал, что скоро будет. — Он протянул большой журнал. — Распишись, что получил.

Мужчина в светлой рубашке повернулся к Славину лицом, и Владимир Михайлович чуть не вскрикнул. Перед ним стоял Антон Крайнюк. Боевой друг и товарищ, с которым они вместе сражались в одном партизанском отряде, а затем служили в отделе по борьбе с бандитизмом. Они расстались в сорок пятом, когда раненный в одной из операций Крайнюк попал в госпиталь, а Славин уехал на учебу в офицерскую школу. Время, расстояния, бурные послевоенные годы разлучили бывших друзей. И вот Славин видел живого и невредимого Крайнюка перед собой. «Одет в гражданском, — думал Владимир Михайлович, рассматривая Крайнюка, — материал о краже получает. Значит, так же как и я, в уголовном розыске работает». Крайнюк, не обращая внимания на громкий разговор, начал листать бумаги, находившиеся в папке. Постепенно картина спора стала проясняться и для Славина. Получалось, что спорил со старшим лейтенантом только молодой мужчина. Второй, постарше, скорее всего находился в милиции по другому вопросу и с интересом слушал громкий темпераментный разговор. Славин же продолжал смотреть на Крайнюка. «Как Антон изменился за эти годы! Интересно, узнает ли он меня?»

Крайнюк наконец оторвался от бумаг, взглянул на молодого парня и обратился к дежурному:

— Послушай, Джемал, о чем вы спорите?

— Да ты посмотри на этого человека! — возмущенно заговорил старший лейтенант. — Видишь ли, вчера он, чтобы угостить своих друзей шашлыком, взял в какой-то отаре барана. А сегодня пришел и требует, чтобы мы нашли ему хозяина отары. Он, понимаешь ли, хочет заплатить за барана. А где я ему найду этого хозяина, если он даже не помнит, в каком месте забрал этого чертового барана. Был пьян! Тоже мне пояснение. Когда я пять литров выпью, я все равно не забываю, где нахожусь, и на чужих баранов не зарюсь. А он и сегодня навеселе. Пришел в милицию и ругает нас, что мы плохо работаем, раз не знаем, у кого из жителей, а может быть, в каком-нибудь колхозе Абхазии барана в отаре не хватает. Пристал ко мне, ругается... Оскорбляет...

— Как оскорбляет?

— Говорит, что я тоже из той отары.

Крайнюк улыбнулся:

— Что, узнал?

— Да ты что? — вскипел и без того горячий старший лейтенант. — Я тебе что, баран?

— Не кипятись, Джемал, я же пошутил, — улыбнулся Крайнюк и обратился к молодому мужчине: — Идите, дорогой, домой. Придите в себя, успокойтесь и принимайтесь за розыск хозяина отары, из которой вы одолжили барана.

Молодой мужчина безнадежно махнул рукой, повернулся и, направляясь к дверям, по-русски сказал:

— Не хотят понять честного человека, а еще милиция.

Когда он подходил к дверям, Славин уловил запах спиртного и подумал: «Надо же, в такую жару пить!» Капитан перевел взгляд на Крайнюка и чуть не расхохотался. Антон, выронив из рук папку и широко раскрыв глаза, смотрел на него. Славин улыбнулся:

— Что так смотрите на меня, товарищ Крайнюк?

— Володя? Славин!

Крайнюк бросился к Славину, и они крепко обнялись. В дежурке стало тихо. Все с удивлением смотрели на эту сцену.

— Славин, черт, дружок ты мой! — говорил Крайнюк, сжимая в железных тисках своего боевого товарища. — Пойдем ко мне в кабинет, поговорим.

Они вышли в коридор, а навстречу им — подполковник милиции. Он вел под руку того же молодого человека, который совсем недавно требовал от дежурного найти хозяина украденного им накануне барана.

Крайнюк тихонько сказал:

— Смотри, Володя, начальник отдела поймал воришку. — И, не выдержав, спросил у подполковника: — За что вы его, Борис Мелитонович, задержали?

— Чуть на меня не наехал. Посмотри на него, пьяный, еле на ногах стоит, а за руль машины сел.

Мужчина удивленно посмотрел на Крайнюка и возмущенно проговорил:

— Не пойму, что творится. Я же сам приехал в милицию, а меня задерживают. Видишь, что получается; когда я обратился в милицию — меня прогнали, когда ушел из милиции — меня туда обратно силой тащут. Что творится! Кому жаловаться?

Смеясь, Славин и Крайнюк поднялись на второй этаж и вскоре были в небольшом кабинете. Друзья, перебивая друг друга, начали вспоминать свою партизанскую жизнь. Славин узнал, что Крайнюк, после того как вылечился, в сорок шестом году поступил в офицерскую школу милиции. А когда окончил учебу, руководство, зная, что у Антона неважное здоровье, направило его работать в Абхазию. У Антона даже слезы радости на глазах появились, когда он узнал, что Татьяна Андреевна и ее дети остались живы.

— Представляю, что им довелось пережить, — задумчиво сказал Антон. — Ну, а как Петр Петрович? Небось, в полковниках уже ходит?

Опустив голову, Славин тихо сказал:

— Погиб он... во время проведения операции по обезвреживанию банды. Один из бандитов узнал его и успел выстрелить первым. Да ты этого гада должен помнить. Это дружок Мирейчика, тоже полицай — Юшевич.

— Что ты говоришь! Ох, как зря мы его тогда вместе с Гришкой не расстреляли.

— Его Петр Петрович искал. Даже уже вышел на след, а тот, гадина, банду сколотил, собрался со своими дружками на кассира завода и его охрану напасть и захватить деньги, предназначенные для зарплаты. А наши ребята брали их, как говорится, за секунду до выстрела. Ох, как жаль Петра! Перед моим вылетом сюда к нам после окончания офицерской школы милиции прибыл Ваня — его сын. Честно говоря, я рад, что он будет служить со мной.

Крайнюк рассказал, что он женат на грузинке, имеет двух детей. Поинтересовался:

— Володя, а ты сюда на отдых приехал?

— Какой там отдых, — улыбнулся Славин, — в командировку. — И Владимир Михайлович рассказал о цели своего приезда.

Крайнюк встал:

— Пошли к моему начальнику. Доложим, и я договорюсь, что буду тебе помогать.

Антон уговаривал Владимира остановиться у него дома, но Славин, не желая стеснять семью друга, настоял на своем и поселился в гостинице.

— Понимаешь, — успокаивал он огорченного Крайнюка, — я же море вижу впервые. В свободное время, даже ночью, интересно побыть у него. Зачем же стеснять супругу, детей!

После того как Славин был устроен в гостинице, они решили розыск Черта начать завтра с утра и направились к Крайнюку домой. Жил он высоко в горах, и когда друзья поднялись к его дому, Славин, глядя на развернувшуюся у их ног панораму города, восхищенно сказал:

— Ух ты! Красота-то какая, словно на самолете летишь! У меня голова закружилась от такой высоты.

В этот вечер в доме Крайнюков был настоящий праздник. Жена Антона — высокая черноглазая Кето, — слушая воспоминания друзей, улыбалась и подавала к столу все новые блюда.

Разошлись поздно. Антон проводил Славина до самой гостиницы. Владимир Михайлович распрощался с другом и, когда тот ушел, не заходя в гостиницу, направился к морю. Вдоль набережной шла аллея, которую украшали пальмы и кипарисы. Стояла тишина. Воздух был насыщен запахом цветов и моря. Луна отражалась в совершенно спокойном, казавшемся уснувшем море. Владимир Михайлович подумал, что все это похоже на чудесный, сказочный сон. Он сел на удобную деревянную скамью и задумался. Уже в который раз за этот вечер вспомнились боевые друзья, отец. И вдруг он неожиданно подумал о Купрейчике: «Интересно, как ему отдыхается? Он же в Сочи. Может, после того, как найду Черта, махнуть к Алексею? Вот удивился бы он!»

И вдруг неясная тревога появилась в душе Славина. Она росла, и Владимир Михайлович понял, что тревожное чувство связано с Купрейчиком. «И чего это я вдруг разволновался? Алексей же с Надей уже, наверное, в санатории. Может быть, сейчас тоже сидят на берегу моря и так же, как я, любуются им», — пытался Славин успокоить себя. Однако это ему не удавалось. Владимир Михайлович понял, что в эту ночь ему не уснуть. И причина тому — тревога за Алексея Васильевича.

52 ПОЛКОВНИК МИЛИЦИИ КУПРЕЙЧИК

Преступники словно от удара кнута вздрогнули и ошарашенно смотрели на Купрейчика.

— Я — полковник милиции. Предупреждаю: любое неразрешенное мною движение или невыполнение приказа — и я стреляю.

Рыжеволосый, хрипло и удивленно, очевидно, обращаясь к своим дружкам, спросил:

— Откуда он взялся?

— Черт его знает! — ответил тот, который был в черной куртке. И повернулся к Купрейчику: — Послушай, начальник, мы не знаем, кто ты — полковник или просто фраер, но будь человеком, проваливай своей дорогой. Мы тебя не видели, ты — нас. Давай по-хорошему разойдемся.

— Молчать. Всем оставаться на своих местах!

Но мужчина в черной куртке продолжал:

— Зря ты кипятишься. Ты один, нас — трое. У тебя одностволочка, и ты даже не знаешь, заряжена она или нет, а у нас пушки похлеще. — И он, сделав вид, что хочет показать Купрейчику свою «пушку», потянулся к карману. Но Купрейчик повел в его сторону оружием и сказал:

— А ну, ты, умник, подними руки, а не то ты первый убедишься, что ружье заряжено.

Бандит подчинился и, злобно скрипнув зубами, снова поднял руки. Тогда заговорил длинный:

— Напрасно ты это делаешь, кореш. Пораскинь мозгами, что ты можешь сделать с нами один. Мы же можем броситься на тебя все вместе. Ну, прихлопнешь одного, а двое из тебя же решето сделают...

— Да мы же тебя, падлу, на кусочки рвать и без соли жрать будем, — добавил рыжий. — Послушай доброго совета, отваливай от нас. Если договоримся, чтобы шума не было, поделимся с тобой. Мы — народ честный. Если ты с нами по-человечески, то и мы — люди.

— Наговорились? — спокойно спросил Купрейчик. — Ну, а теперь слушайте меня. Во-первых, повторяю, вы будете делать все, что я прикажу. Во-вторых, сейчас всем лечь на землю лицом вниз. Мне тоже, как видите, терять нечего. Таких, как вы, я на своем веку и на фронте, и работая в уголовном розыске видел не раз, и пугать меня не стоит.

Бандиты молча исполнили приказ. Купрейчик думал, что делать дальше: «Заставить их достать из карманов пистолеты нельзя, успеют выстрелить. Самому тоже оружие у них не отобрать — наверняка набросятся на меня, как только приближусь к ним. Что же предпринять?» Алексей Васильевич взглянул на часы. С момента нападения на сберкассу прошло не более полутора часов, поэтому он решил, что надо тянуть время. Есть надежда, что милиция найдет его с этими типами здесь. В душе Алексей Васильевич понимал, что сотрудники милиции вряд ли смогут дотемна прибыть сюда. Но все же машину, на которой ехали бандиты, наверняка видели многие люди. «Бедная Надя, представляю ее состояние», — сочувственно думал он.

Длинный повернул лицо к Купрейчику:

— Послушай, начальник, неужели ты не понимаешь, что, как только стемнеет, на земле, а точнее, в ней придется лежать тебе, а не нам. Давай разойдемся по-хорошему. Бери сотню тысяч и вали отсюда. Нам не надо говорить, кто ты и откуда. Разойдемся полюбовно. Пойми, ты в безвыходном положении. Если протянешь дотемна, как бы ты ни смотрел, за нами уследить не сможешь.

Рыжеволосый, не отрывая лица от земли, добавил:

— Увидишь, мы сделаем так, чтобы твои же мильтоны посчитали тебя нашим подельником!

— Мы тебя убьем, — подал голос третий, — сунем в карман тысчонку-другую, посадим за руль — и доказывай, что ты не верблюд.

Купрейчик, казалось, не слушал их. Он понимал, что сейчас надо во что бы то ни стало задержать преступников, не дать им расползтись, как змеям, в разные стороны и утащить с собой деньги.

«Надо тянуть время — это сейчас самое главное и, пожалуй, единственный для меня выход».

Рыжий обратился к своим дружкам:

— Кореша, чего мы ждем? Давайте сейчас все в разные стороны — пусть стреляет!

— Слушай ты, рыжеволосый ублюдок! — спокойно, но твердо проговорил Купрейчик. — Если не перестанешь трепаться, то может так случиться, что эти твои слова будут последними!

Рыжий замолчал, а Купрейчику вспомнился один из его фронтовых эпизодов, когда он, подкрадываясь ночью к немецкому часовому, увидел, что тот вскочил и направил на него винтовку. Сколько потребовалось тогда ему, командиру взвода разведки, усилий, чтобы не броситься на немца, а заставить себя замереть в нескольких шагах от него. «Только это тогда и спасло меня, — подумал Алексей Васильевич, и его мысли снова вернулись к Наде. — Родная, представляю, что ты сейчас переживаешь!» Чтобы как-то отвлечься, он заставил себя думать о своих коллегах, которые сейчас наверняка делают все, чтобы найти его.

Купрейчик был прав. В этот момент сотни сотрудников, поднятые по тревоге, включились в работу. Опрашивались десятки людей, искали не только свидетелей преступления, но и тех, кто видел грузовик, на котором скрылись бандиты. Время неумолимо шло вперед, наступил вечер, и, как хорошо понимал Купрейчик, приближалась развязка. Нет, он не чувствовал себя обреченным. Сильный, хорошо тренированный, крепкий духом, он готовился к схватке с преступниками так же, как когда-то на фронте готовился к схватке с врагом.

Купрейчик подошел поближе к лежавшим, прикидывая, как ему действовать в той или иной ситуации.

«Обрез был у длинного. Значит, он сейчас безоружный. Пистолеты находятся у остальных двух. Приказать достать их нельзя. Им терять нечего, сразу же откроют огонь. Они же, конечно, не дураки и понимают, что их ждет, если мне удастся их задержать. Нет, они не упустят ни малейшего шанса, чтобы броситься на меня, — думал Купрейчик. — Если они откажутся мне подчиниться и попытаются напасть на меня, стрелять буду в рыжего, он дальше от меня, чем этот, в черной куртке, которого после выстрела надо успеть достать прикладом, чтобы не дать выхватить пистолет. Если успею его оглушить, то с длинным справлюсь быстро».

По всему было видно, что преступники тоже готовились к решительным действиям. Длинный даже попытался чуть приблизиться к Купрейчику, но Алексей Васильевич был начеку и приказал ему не двигаться. В этот момент тишину леса нарушил какой-то посторонний звук. Постепенно он рос, и Купрейчик понял, что это звук мотора. Поняли это и преступники. Тот, который был в черной куртке, неожиданно вскочил на ноги и бросился на Купрейчика:

— А, падла!

Алексей Васильевич нажал на курок. Грохнул выстрел, и бандит с перекошенным от злобы лицом схватился рукой за грудь и медленно начал падать на землю. А Купрейчик уже успел перевернуть обрез и, держа за ствол, бросился к рыжему. Но тот, оказалось, не последовал примеру своего дружка и не побежал за ним, а, наоборот, отскочил в сторону. Купрейчик видел, как он злобно ухмыльнулся:

— Ну, что, лягавый! Теперь посчитаемся!

Дуло нагана смотрело прямо в лицо Алексею Купрейчику.

«Далековато до него, — подумал он, — метров шесть будет, прыжком не достанешь». Алексей Васильевич остановился и начал медленно опускать правую руку с ружьем вниз. Рыжий продолжал целиться. И вдруг Купрейчик снизу метнул обрез в него и бросился вперед. Обрез попал рыжему в лицо, но тот успел выстрелить. Словно что-то тяжелое ударило в грудь Купрейчика, и он остановился. Сразу же раздался второй выстрел.

«Надо же, — почему-то подумал Алексей Васильевич, — звук у нагана гораздо громче, чем у ружья». В глазах у него поплыли красные круги, и в этом красном мареве он четко увидел лица жены и детей, которые быстро стали расплываться. «Родные мои, прощайте! — И уже в меркнущем сознании мелькнула мысль: — Славин, Володя, отомсти!»

Он упал на нагретую за день траву и уже не слышал, как рыжий в упор еще дважды выстрелил в него. Не слышал Алексей Васильевич и как с остервенением бил его ногами по голове длинный.

Потом рыжий обыскал его карманы и забрал все, что там было. Не прошло и пяти минут, как на поляне опять прогремел выстрел. Это рыжий убил напарника, схватил обрез, вытащил из кармана убитого Купрейчиком бандита пистолет и, прижимая к груди сумку с деньгами, побежал в лес.

Где-то недалеко низко над деревьями пролетел самолет...

53 СЛАВИН

Первые три дня у Славина и Крайнюка ушли на то, чтобы проверить все санатории, дома отдыха и туристские базы. Черта в них не было.

— Ну что ж, — заметил Крайнюк, когда они вышли из дома отдыха, числящегося в списке последним, — приступаем к частникам. Предлагаю эту работу разбить на два этапа: сначала проверим те дома, в которые поселяются «дикие», по направлению квартирного бюро, если не найдем этого Черта, то приступим к подворному обходу. Для этой цели придется попросить у начальника дополнительные силы.

— Кто такие «дикие»? — спросил Славин.

— Ах да, я забыл, что на юге ты впервые, — улыбнулся Антон. — Ну что ж, для новичков популярно объясняю: «дикие» — это неорганизованная часть отдыхающих, которые прибывают к нам без всяких путевок и устраиваются как кому повезет.

— Я привез фотографию Черта. Что, если нам размножить ее и вручить сотрудникам милиции? Вдруг кто-нибудь опознает?

— Хорошо. Как придем в отдел, сразу же будем решать этот вопрос. Какие еще у вас есть идеи, товарищ капитан?

— Идея есть насчет обеда, — в тон другу ответил Славин.

— Что, уже проголодался?

— Я — еще нет. Но понимаешь, какая мысль у меня появилась. Если Черт «дикий», значит, он где-то в ресторане или столовой должен питаться. Если предположить, что деньги украл он, то, обладая такой громадной суммой, он, конечно, будет, по крайней мере, по вечерам шиковать в ресторане. Поэтому нам с тобой надо обойти все рестораны. Может, повезет. Чем черт не шутит!

Крайнюк не возражал, только шутливо заметил:

— Ну, а днем ты, конечно, предложишь искать его на пляжах?

— Естественно, только на женском розыском будешь заниматься ты.

Квартирное бюро было расположено в стареньком обшарпанном домике. Почти два часа просматривали работники милиции списки тех, кто получил направления для устройства на квартиру. Но Черта среди них не было. Закончив эту работу, Славин и Крайнюк пообедали в небольшом ресторанчике, расположенном на берегу моря, и направились в отдел милиции. Вскоре в небольшой комнате, служившей одновременно и красным уголком и биллиардной, собрались сотрудники милиции. Начальник отдела сразу же предоставил слово гостю. Славин подробно рассказал о приметах разыскиваемого и в чем он подозревается. Сотрудники разошлись. Начался новый этап работы. Работники милиции методично обходили дом за домом, квартиру за квартирой. Беседовали с хозяевами, стараясь найти Черта. А вечером, когда сотни отдыхающих направились в рестораны и кафе, Славин и Крайнюк начали их обход. И вот швейцар одного из ресторанов, пожилой седовласый грузин, взглянув на фото, показанное ему Крайнюком, уверенно заявил:

— Да, этот человек у нас бывал несколько дней подряд.

— А сегодня? — спросил Славин, еще не веря в удачу.

— Сегодня еще рано. Он обычно часов в девять появляется.

Крайнюк что-то спросил у швейцара на грузинском языке. Швейцар согласно кивнул головой и ответил только одной фразой.

Крайнюк повернулся к Славину:

— Давай здесь подождем. Я думаю, сможем его опознать.

Они отошли на несколько шагов в сторону и остановились. Славин спросил:

— Что ты ему сказал?

— Спросил, дает ли чаевые Черт.

— И что он ответил?

— Сказал, что дает.

— Слушай, Антон, а когда ты успел по-грузински научиться разговаривать?

Крайнюк улыбнулся:

— Как женился, так жена сразу же начала обучать меня грузинскому языку. Как видишь, кое-чему все-таки научила.

— Представляю, сколько трудов ей это стоило, — пошутил Славин, а сам неотрывно смотрел на подходившую к ресторану парочку. Насторожился и Крайнюк. Мужчина был похож на разыскиваемого. Швейцар чуть заметно кивнул Крайнюку.

— Он, — тихо сказал Крайнюк и спросил: — Пустим его в ресторан?

— Я думаю, что не стоит. В ресторане пьяные. Если он поднимет скандал, то можно и на конфликт напороться. — И Славин решительно двинулся к парочке. — Одну минуточку, товарищи!

Мужчина и женщина остановились и удивленно посмотрели на них. Крайнюк сказал:

— Мы из милиции, нам необходимо поговорить с вами.

Славин уже не сомневался, что перед ними Черт. Приметы полностью совпадали. Черт взглянул на свою спутницу и, стараясь казаться спокойным, предложил:

— Катя, ты погуляй по набережной, я скоро вернусь. Здесь какое-то недоразумение, и я не думаю, что нам испортят вечер.

Славин не хотел, чтобы женщина уходила. Ведь от нее можно было получить интересные сведения. Он тихо предложил Крайнюку:

— Антон, ты веди Черта в отдел, а я побеседую с его спутницей.

Славин приостановился и обратился к женщине:

— Я вас попрошу уделить мне несколько минут. Скажите, вы давно знакомы с этим товарищем?

Женщина смущенно ответила:

— Сегодня третий день.

— Вам известна его фамилия?

— Нет. Мы познакомились в нашем санатории на танцах. Он пришел туда вместе с каким-то товарищем. Пригласил меня на танец. Разговорились.

— Что он вам сказал о себе?

— Назвался Алексеем Николаевичем, капитаном дальнего плавания.

— Он сказал, как оказался здесь?

— Сказал, что приехал во время отпуска к другу погостить.

— Откуда?

— Из Ленинграда.

— Что еще рассказывал о себе? О своем семейном положении?

— Вчера, например, рассказывал о своих заграничных плаваниях. Сказал, что был женат, но жена и сын погибли в железнодорожной катастрофе.

— И вы поверили? — иронически спросил Славин.

— Вы знаете, мне это неинтересно. Сама я замужем, и мне женихи не нужны. Просто встретила интеллигентного человека, веселее стало, и все тут.

— Сами вы откуда?

— Из Смоленска. — Женщина была смущена и торопилась закончить разговор о себе. — Я не очень, конечно, верила ему. Пьет много, деньгами швыряется, хвастлив. Так капитан дальнего плавания вести себя не будет.

«Вот это ты правильно подметила», — мысленно согласился с ней Славин и спросил: — Вы в каком санатории отдыхаете?

— «Грузия».

Славин записал ее фамилию и отпустил. Сам же поспешил за Крайнюком и Чертом.

В кабинете Крайнюка светилось окно.

«Пришли уже», — догадался Владимир Михайлович и ускорил шаг.

Крайнюк, ожидая появления Славина, не стал беседовать с Чертом. Он предложил ему стул, а сам занялся какими-то бумагами.

Славин, войдя в кабинет, сразу же приступил к делу:

— У вас паспорт с собой?

— Нет. Зачем мне его в ресторан брать, — повел плечами Черт, — там деньги нужны.

— И желательно свои, — в тон ему сказал Славин и тут же увидел, как сжался Черт. Капитан сел за стол, положил перед собой лист бумаги, спросил:

— Ваша фамилия, имя, отчество?

— Черт Андрей Андреевич.

— Откуда вы приехали?

— Из Минска.

— Где здесь проживаете?

— На частной квартире. — Черт назвал адрес и сам спросил: — А что, простому трудяге нельзя сюда приехать?

— Почему же, — спокойно ответил Славин. — Подавляющее число отдыхающих, как в санаториях и домах отдыха, так и проживающих на частных квартирах, — это трудяги, причем честные люди. — И неожиданно спросил: — Скажите, а почему вы называетесь другим именем, представляетесь капитаном дальнего плавания?

Черт смущенно молчал. Пауза затягивалась, и Славин спросил:

— Почему молчите?

Черт криво ухмыльнулся:

— Узнали уже. Понимаете, когда хочешь познакомиться с понравившейся женщиной, то и королем представишься, лишь бы клюнула.

Славин написал Крайнюку записку: «Антон, подскочи к нему домой. Поговори с хозяевами, выясни, не хранит ли он там украденные деньги».

Крайнюк ушел, а Славин продолжал допрос:

— Насколько нам известно, у вас жена и сын не погибли, вам у них просто-напросто некогда побывать. Зачем вам понадобилось сочинять эту байку?

Черт молчал. После длительной паузы Славин спросил:

— Вы знаете архиепископа Ротмистрова?

Черт вздрогнул и растерянно посмотрел на Славина. Он явно не знал, что ему говорить. Владимир Михайлович решил не давать Черту опомниться:

— Что молчите, Черт? Я жду ответа. Знаете вы архиепископа Ротмистрова?

— Да, знаю, — выдавил из себя Черт, — а в чем дело?

— А вы не знаете, в чем дело?

— Нет.

— И не знаете, что из его квартиры похищены деньги?

— Нет, не знаю.

— Вы давно были у него?

— За пару дней до отъезда сюда.

— Расскажите, чем вы занимались в тот вечер и что делали в квартире Ротмистрова.

Черт помолчал немного, а затем тихо заговорил:

— Я, помню, днем немного выпил, затем пошел домой, но когда проходил мимо дома, где проживает архиепископ, у подъезда стояли Ротмистров, Цыбуля и поддьяк Борис, фамилии его я не знаю. Они были уже навеселе и, увидев меня, пригласили зайти в квартиру. Я не возражал. Я выпил стакан вина, а они — по стопке. Затем мы выпили еще, и Ротмистров, а также Цыбуля и Борис опьянели и начали со мной задираться. Я поднялся и ушел.

— Скажите, откуда вы знаете Ротмистрова?

— Я раньше около года возил Ротмистрова на его автомашине. Тогда же познакомился и с Цыбулей и с этим Борисом.

Чем больше Славин разговаривал с Чертом, тем больше убеждался, что похищение денег — дело его рук. Ему вдруг стало жалко этого человека. «Хвастунишка, не устоявший перед пачками денег».

Вскоре пришел Крайнюк. Он протянул Славину записку. Владимир Михайлович развернул ее и прочитал «Володя, я доставил в отдел приятеля Черта. Черт хранил у него небольшой, закрытый на ключ чемодан. Возможно, в нем — деньги. Мужчина с чемоданом — в кабинете рядом».

Славин положил записку в карман и спросил у Черта:

— Андрей Андреевич, вы точно не ночевали в ту ночь у Ротмистрова? Не путаете?

Черт неожиданно вскочил на ноги:

— Ну ночевал! Но денег я у него не брал. Не понимаю, чего вы ко мне прицепились?

Славин, не меняя тона, так же спокойно спросил:

— Вы видели, где у него хранятся деньги?

— Видел, видел! Он мне сам хвастался, что он, конечно, не миллионер, но денежки у него водятся.

— Когда он хвастался?

— Да в тот же вечер.

— Где вы спали?

— Вместе с Ротмистровым в одной комнате.

— Кто раньше проснулся?

— Ротмистров. Он же меня и разбудил.

— Вы говорите неправду, Андрей Андреевич. Вот смотрю на вас и думаю: почему вы так живете? Обмануть, солгать вам ничего не стоит, и даже сегодня, здесь, в отделе милиции, так запутались, сами не знаете, что сказать дальше. Вы говорите, что вас разбудил Ротмистров, а на самом же деле вы встали раньше него и, когда он проснулся, вы уже сидели за столом и слушали радиоприемник. — И вдруг Славин задал неожиданный вопрос: — А почему вы не хотите хранить чемодан в комнате, где живете?

— Какой чемодан?

— С деньгами.

— Ну что вы, мои деньги всегда при мне. — И Черт притронулся к пиджаку, словно проверяя, на месте ли деньги.

Крайнюк вышел из кабинета и через минуту возвратился с небольшим коричневым чемоданчиком.

— Это ваш чемодан?

— Мой, — неохотно процедил сквозь зубы Черт.

— Откройте.

— У меня нет ключа.

— А вы все-таки посмотрите внимательно в своих карманах, — настоятельно предложил Славин.

Черт неохотно полез в карман и, достав портмоне, вынул из него небольшой ключик. Подошел к стулу, на котором лежал чемодан, и открыл его. В чемодане лежали две книги, полотенце и три грампластинки в конвертах. Крайнюк положил на стол пластинки и осмотрел книги.

Но ни в них, ни в чемодане денег не было. Крайнюк начал складывать пластинки в чемодан, но неожиданно нащупал в конвертах кроме пластинок еще что-то. Через минуту из них были извлечены тридцать купюр по сто рублей каждая.

— Откуда у вас эти три тысячи и почему вы их прятали в конверты с пластинками?

— Это мои деньги, а спрятал я их туда только для того, чтобы их не украли.

— А для чего вам понадобилось хранить чемодан у Флейтова?

— Просто он чаще, чем я, дома бывает.

Славин понимал, что так просто добиться от Черта правды нельзя, и спросил у Крайнюка:

— Где Флейтов?

— В соседнем кабинете.

Владимир Михайлович вышел в коридор и направился в кабинет, где находился Флейтов. Открыв дверь, он увидел сидевшего на стуле лысого мужчину средних лет.

— Ваша фамилия, имя, отчество?

— Флейтов Михаил Александрович.

— Откуда вы приехали?

— Из Пензы.

— Когда познакомились с Чертом?

— Это с Андреем?

— Да.

— Три дня назад. Мы с ним вместе устроились на квартиру к одному хозяину. Один раз сходили на танцы в санаторий «Грузия», а вчера на вокзал. Больше нигде я с ним не был. Он гораздо моложе меня, и наши интересы во многом не совпадают. Его тянет к женщинам, в рестораны, а мне хочется покоя, посидеть у моря.

Славин уже решил, что ничего полезного для себя узнать он не сможет, и хотел закончить разговор. Но вдруг вспомнил слова Флейтова, что он вместе с Чертом ходил на вокзал, и спросил:

— Михаил Александрович, с какой целью вы ходили на вокзал?

— Андрей в камере хранения хранит свои вещи. Там он взял маленький чемоданчик, который позже оставил у меня в комнате, и мы вернулись домой.

Славин поблагодарил Флейтова, попросил его еще немного задержаться и направился в кабинет Крайнюка. Спросил у Черта:

— Андрей Андреевич, где квитанция на сданные в камеру хранения вещи?

— Какая квитанция? — спросил Черт. Его лицо стало мертвенно бледным. Сотрудники милиции незаметно переглянулись. Они поняли, что развязка близка. Славин взял свободный стул и сел напротив Черта:

— Андрей Андреевич, нам ничего не стоит пригласить сюда понятых, обыскать вас, найти квитанцию и посмотреть, что вы храните в камере хранения. Не сомневаюсь, что там мы обнаружим похищенные деньги. Но я хочу напомнить, что добровольная выдача похищенного является, согласно закону, облегчающим вину обстоятельством, и предлагаю вам воспользоваться этим.

Черт опустил голову. Он, конечно, понимал, что ему не вывернуться из этой ситуации. В кабинете наступила напряженная тишина, которую нарушил подозреваемый. Он стукнул кулаком себе по колену:

— Нет, вора из меня не получится. Пойдемте на вокзал, я отдам вам эти деньги, черт бы их побрал!

Крайнюк улыбнулся:

— Пока их черт поберет, другой Черт прихватит. Сколько вы растратили денег?

— Тысячи две — две с половиной, не больше.

Славин смотрел на освещенную электрическими фонарями площадь и огорченно думал о Черте: «А ведь мог честно, как все нормальные люди, жить. Жадность погубила... Ну ладно, завтра домой...» И снова появилась неясная тревога, вспомнился Купрейчик. Славина потянуло в Минск.

54 МАЙОР СЛАВИН

Прошло три года. Многое изменилось в жизни за это время. Семен Антонович Горчаков был переведен на повышение в Москву. Славин стал старшим оперуполномоченным уголовного розыска по особо важным делам, работал в управлении.

Иван Мочалов тоже получил повышение и работал в районном отделе старшим оперуполномоченным. Совсем недавно ему присвоили очередное звание старшего лейтенанта. Он женился и вместе с женой Мариной жил в однокомнатной квартире. Сестра Ивана Юля вышла замуж за старшего лейтенанта милиции, работавшего в ОБХСС. Год назад у них родился сын.

Татьяна Андреевна продолжала работать в школе директором. Хлопот у нее было немало: кроме директорских, прибавились и депутатские. Она была депутатом городского Совета. Но, несмотря на загруженность, Татьяна Андреевна старалась помогать детям и Надежде Леонтьевне Купрейчик, у которой уже после трагической гибели мужа родился третий ребенок — мальчик. Назвали его Петром. Пожалуй, Надежде Леонтьевне было труднее всех. Надломленная тяжелым горем, неожиданно свалившимся на нее, она долго не могла прийти в себя. Анастасия Георгиевна Славина, Маргарита Ивановна окружили Надежду Леонтьевну заботой и вниманием, старались побольше находиться у нее.

Однажды, когда Славин во время обеденного перерыва на минутку забежал к Купрейчикам, Надежда Леонтьевна стояла на кухне и, уткнувшись лицом в детскую кофточку, громко плакала, причитая. Владимир Михайлович попытался ее успокоить:

— Ну, что ты так себя доводишь, Наденька? Ведь не вернешь же его слезами, а у тебя трое детей. Тебе надо их вырастить.

Он отвел ее в комнату, усадил на диван. Надя попыталась ему что-то сказать, но вдруг заплакала снова: «Господи, где взять силы, чтобы пережить все это!»

И тут Владимир вспомнил, что сегодня день рождения Алексея.

Он позвонил Мочаловой, а затем матери и жене и попросил их немедленно прийти к Надежде Леонтьевне. А вечером у нее собрались все родственники. Выпили вина, вспомнили Алексея Васильевича. Женщины плакали, а Владимир Михайлович и Ваня Мочалов, уединившись в кухне, вели разговор на волнующую их тему: как найти бандита, забравшего удостоверение Алексея Васильевича. Славин, с разрешения начальника управления, ездил в Гродно, где подробно ознакомился с делом об убийстве Купрейчика.

— Как удалось выяснить, оба погибших бандита — бежавшие с мест лишения свободы рецидивисты. Познакомились они незадолго до нападения на сберкассу. Скорее всего и третий преступник — случайный знакомый. Алексею Васильевичу каким-то образом удалось завладеть обрезом охотничьего ружья. В схватке он убил одного из бандитов, а второй разрядил пистолет в Алексея Васильевича, а затем убил своего напарника. Сделал он это, очевидно, ради того, чтобы завладеть всеми деньгами и убрать лишнего свидетеля. Я думаю, что последнее обстоятельство и говорит о том, что преступники не были друзьями.

— И он же забрал удостоверение Алексея Васильевича.

— Да. Это, пожалуй, пока самая лучшая для нас ниточка, которая должна привести к преступнику. Он наверняка попытается использовать это удостоверение.

«И вот, — думал Владимир Михайлович, вспоминая тот разговор, подходя к зданию городского управления, — прошло уже столько времени, а третий преступник так и не объявился».

У входа стоял постовой милиционер, он удивленно посмотрел на Славина: «Чего это он так рано, еще нет и семи утра, а он уже на работу?»

Майор догадался, о чем тот подумал, и пошутил:

— Небось, думаешь, что с женой поругался и поэтому так рано пришел?

— Нет, я же помню, что вы домой ушли около двух часов ночи, могли бы и поспать, — смутился молоденький сержант.

— Некогда спать, дорогой, некогда...

Владимир Михайлович легко взбежал по лестнице на четвертый этаж и по глухому неосвещенному коридору прошел к своему кабинету. Достал из простенького двухстворчатого книжного шкафа большой лист бумаги, свернутый в рулон. Это была стенная газета «На страже», точнее, будущая газета, так как на разграфленном листе бумаги было только название газеты.

Владимир Михайлович был редактором этой газеты. В этот номер он взялся написать передовую статью, и когда положил перед собой собранные накануне материалы о новостройках Минска, задумался. Его мысли прервал резкий телефонный звонок. Владимир Михайлович поднял трубку и услышал голос сына:

— Папа, доброе утро, а ты не забыл меня поцеловать, когда уходил на работу?

Отец рассмеялся:

— Нет, что ты! Обязательно поцеловал твою сонную мордашку.

— А Олю?

— И Олю тоже.

— А маму? — продолжал допрос Володя.

— Тоже не забыл, а вы позавтракали?

Сын не успел ответить. Трубку взяла Маргарита Ивановна, она, смеясь, сказала:

— Ну что, научил на свою голову сына номер телефона набирать? Теперь будешь отчитываться.

— Ничего. С такими отчетами жить можно.

Они поговорили несколько минут, и Маргарита, напомнив мужу, что он обещал сегодня вечером пойти с ней в кино, повесила трубку.

Славин, что-то мурлыча себе под нос, взялся за работу. Когда статья была закончена, взглянул на часы: восемь тридцать. До начала утренней оперативки еще пятнадцать минут. Славин удовлетворенно взглянул на сегодняшний план работы. Он не был слишком напряженным. Утром предстояло разобраться в одном из районных отделов милиции с ходом работы по раскрытию краж из квартир. Славин еще вчера предупредил начальника уголовного розыска районного отдела милиции, что будет у него ровно в десять. После обеда совещание у начальства, затем он должен проверить заявление гражданина, который жаловался на то, что плохо ведется работа по розыску его автомашины, которую угнали из-под окна его квартиры. Уже месяц как усилия сотрудников районного отдела милиции оказываются тщетными. Славин откинулся на спинку стула: «Вполне возможно, что я окажусь хозяином своего слова и мы с Ритой попадем в кино. Уж очень ей хочется эту комедию посмотреть».

Не знал майор, что через минуту все его планы будут нарушены. По коридору в это время шел полковник Лисицын — начальник уголовного розыска города. Среднего роста, крепкого телосложения, подвижный, с умными выразительными глазами, он, на ходу отвечая на приветствия сотрудников, был во власти каких-то мыслей. Открыл рывком дверь в кабинет Славина. Владимир Михайлович поднялся и первым поздоровался.

— Привет, товарищ майор! Собирайся, поедем на место происшествия. Мистика какая-то. Якобы в одном учреждении нашли привязанным к отопительной батарее бригадира сторожевой вневедомственной охраны, а из сейфа похищена большая сумма денег. Видишь, до чего дошло, уже наших, милицейских, сторожей связывать, как кур, начали! — И, заметив, что Славин продолжает стоять, спросил: — Чего ждешь? Собирайся!

Лисицын не заметил, что во время его рассказа Славин успел убрать все бумаги со стола в сейф и сунуть в карман коричневого пиджака пистолет.

— Я давно готов, Леонид Федорович!..

Они вышли из подъезда и начали садиться в машину. Лисицын заметил в окне дежурного и махнул ему рукой. Тот сразу выбежал из подъезда:

— Слушаю вас, товарищ полковник!

— Собаку доставил на место происшествия?

— Так точно. Собаковод с собакой уехали на одной машине с оперативной группой три минуты назад.

— Направь туда и судмедэксперта.

— Зачем, товарищ полковник, сторож же живой?

— Слушай, Круглов, не раздражай меня!

— Есть не раздражать! — Дежурный, улыбаясь, вскинул к козырьку фуражки руку. — Судмедэксперт сейчас будет направлен!

— Сам бы мог догадаться! — бросил Лисицын, сел в машину и приказал водителю: — Казимир, с сиреной, на Обувную, побыстрее!

«Волга» на большой скорости понеслась вперед. Водитель вел машину мастерски. Он умело маневрировал по узкой улице Немиге, изредка включая сирену, и довольно быстро прибыл к месту происшествия. Они вошли в небольшое двухэтажное здание. В коридоре было много людей. Все хотели заглянуть в открытую дверь, расположенную справа. Молоденький лейтенант робко уговаривал всех отойти и не мешать, но к нему, видно, уже привыкли и никакого внимания на него не обращали. Славин хотел вмешаться, но не успел. За дело взялся Лисицын.

Толпа начала быстро редеть, и через минуту коридор опустел. Лисицын сказал лейтенанту:

— Вот так-то! — И вошел в кабинет. Сотрудники, прибывшие раньше, увидев Лисицына и Славина, посторонились, и перед ними оказался человек, крепко-накрепко привязанный к батарее. Ему было на вид не больше тридцати лет. У него только что вытащили изо рта кляп, и он жадно дышал, молча тараща на людей голубые глаза. Следователь взял из оперативной сумки ножницы и хотел перерезать узлы, но Лисицын остановил его:

— Веревку режь, а узлы сохрани.

Сам шагнул к раскрытой двери, ведущей в следующую комнату. На середине комнаты лежал небольшой сейф, дверка была открыта, замок взломан. Лисицын спросил у сотрудника научно-технического отдела, который возился с лупой и кисточкой у сейфа:

— Нашел что-нибудь?

— Нет, в перчатках работали, наверное.

А полковник уже возвращался в первую комнату. Позвал начальника уголовного розыска районного отделения и спросил:

— Что расположено на втором этаже?

— Квартиры, там люди живут. Вход с обратной стороны.

— Послал наших побеседовать с жильцами?

— Так точно. Многих уже дома нет, а те, кто есть, говорят, что ничего не слышали.

— Хорошо. Поручи, чтобы эту работу сегодня вечером довели до конца и опросили всех жильцов. Рядом нет объектов, которые охраняются сторожами, или где имеются дежурные ночью?

— Напротив через дорогу общежитие. Там на первом этаже круглые сутки находится дежурный, а других объектов нет.

— Направь в общежитие толкового сотрудника. Пусть выяснит, кто прошедшей ночью дежурил, и побеседует с ним, а также пусть поговорит с жильцами общежития, возможно, кто-либо из них что-то интересное для нас и скажет.

Увидев, что сторожа уже развязали, Лисицын предложил остаться в комнате начальнику уголовного розыска районного отделения милиции, Славину и следователю капитану Леонову, а остальным всем приказал выйти. Полковник спросил потерпевшего:

— Как вы себя чувствуете, сможете рассказать, что произошло?

— Да, смогу.

Он потер рукой затылок, провел ладонью по лицу.

— Моя фамилия Ломов, работаю бригадиром сторожей вневедомственной охраны. Сторожа моей бригады разбросаны по многим объектам, и в мои обязанности входит проверять, как они несут службу. Вчера так случилось, что неожиданно заболел сторож, который должен охранять большой промтоварный магазин. Заменить его было некем. И тогда я решил снять отсюда сторожа и поставить его охранять магазин, а здесь остаться самому. Вы видите, здесь есть телефон, и я предупредил своих сторожей, чтобы они мне звонили через каждые два часа, а для регистрации этих звонков я взял с собой журнал учета проверок несения службы.

Все шло нормально. Многие сторожа мне звонили, и я делал об этом отметки в журнале. Около двух часов ночи я услышал, как во двор въехала машина и остановилась у дверей. Я решил, что это приехал кто-то из руководства учреждения. Они иногда проверяют, как несут сторожа ночью службу. Открыл дверь и обомлел. На меня набросились трое, на их лицах были маски. Один из них направил на меня пистолет и сказал: «Только пикни, и у тебя в голове будет сквозняк!»

Они первым делом оборвали провод телефона, потом приказали мне повернуться лицом к стене. Заломали руки назад и связали их бинтом. Один из них взял журнал, вырвал оттуда листы, и они, сделав кляп, засунули мне его в рот, а затем веревками привязали меня к батарее. Я слышал, как они начали ломать сейф, а потом кто-то ударил меня по голове, и я потерял сознание. Когда пришел в себя, было уже утро. Первой на работу пришла уборщица, она-то и подняла тревогу.

Лисицын подошел к двери и, выглянув в коридор, громко спросил:

— Судмедэксперт приехал?

Из глубины послышался голос:

— Да, да, я здесь!

— Идите сюда.

Вошел судмедэксперт. Он поздоровался и остановился рядом с потерпевшим. Лисицын попросил его осмотреть голову Ломова и если надо перевязать. Эксперт внимательно осмотрел ссадины на голове и смазал их зеленкой. Полковник спросил у сторожа:

— Никаких примет не заметили у преступников?

— Нет, они были в масках.

— В какое время они уехали?

— Не знаю, я был без сознания.

Славин заметил, что при последнем ответе потерпевшего судмедэксперт как-то странно посмотрел на него. Когда Лисицын приказал начальнику отделения уголовного розыска поехать вместе с потерпевшим в клинику, чтобы сделать перевязку, а затем привезти его в управление для допроса, Славин выждал, пока они уйдут, и спросил у эксперта:

— Захар Захарович, что вас смутило, когда потерпевший отвечал на последний вопрос?

— Понимаете, он сказал, что не слышал, когда уехали бандиты, так как был без сознания. А на голове у него только две пустяковые царапины, от которых сознание нельзя потерять. Никаких припухлостей я тоже не обнаружил. Скорее всего он настолько струсил, что просто ничего с перепугу не помнит.

Лисицын подошел к двери и попросил пригласить руководителя учреждения и бухгалтера. Вскоре в кабинет вошел высокий худой мужчина. Это был начальник, а вслед за ним через минуту — низкий, в очках, с лысой головой — бухгалтер. Они сказали, что в сейфе находилось семьдесят пять тысяч рублей. Лисицын спросил:

— Сторож знал об этом?

Бухгалтер ответил:

— Конечно, знал. Я ему сам об этом говорил и просил из учреждения никуда не отлучаться.

— А кто прошлой ночью должен был проверить сторожа?

— Я, — ответил бухгалтер и, смутившись, добавил: — Но получилось так, что не смог.

— А почему?

— Я вчера что-то, очевидно, съел. И меня всю ночь мучил живот. Я решил, что сторож у нас опытный и беспокоиться мне нечего, поэтому и не стал проверять.

— А как вы сейчас себя чувствуете?

Бухгалтер смутился еще больше и тихо ответил:

— Я и сегодня нездоров.

— А может, это у вас от переживаний, на нервной почве, ведь я же вам вчера говорил, чтобы в банк деньги сдали? — проговорил начальник учреждения.

— Иван Христофорович, но ведь мы зарплату вчера допоздна людям выдавали, и банк деньги не принял бы.

Лисицын спросил:

— Так какая точно сумма денег в сейфе была?

— Приблизительно тысяч семьдесят пять, — ответил бухгалтер. — Чтобы точно сказать, мне надо поднять документы.

Лисицын обратился к следователю:

— Вы оформляйте протокол осмотра места происшествия. Затем допросите этих двух товарищей и уборщицу, которая обнаружила связанного сторожа, назначьте ревизию и приезжайте в управление, там и решим, что будем делать дальше. — Он повернулся к Славину: — Заниматься этим делом поручаю вам.

Лисицын уехал, а Славин стоял у разломанного сейфа и давал указания, что сейчас надо сделать в первую очередь. Через несколько минут подошел к следователю.

— Николай Иванович, давай с нарочным направим на исследование кляп, который был во рту, и упаковку от бинта, если помнишь, ты ее обнаружил у потерпевшего в кармане.

— Я не возражаю. Но хочу тебя, Владимир Михайлович, попросить, присмотрись к бухгалтеру. Что-то он мне не нравится.

Ответ экспертов по кляпу свидетельствовал о том, что он действительно находился во рту Ломова не менее часа. Зато заключение по упаковке было поразительным. На ней имелись отпечатки пальцев потерпевшего и еще одного человека, а именно следователя Леонова. Удивляться тут было нечему. Следователь увидел торчавшую из кармана Ломова упаковку и вытащил ее. Поэтому и оставил на ней следы своих пальцев. Удивительным было другое, над чем и ломал сейчас майор голову. Почему оказались следы пальцев рук сторожа Ломова на упаковке? Славин вместе с Леоновым решили побеседовать с потерпевшим еще раз. А пока, ожидая его, Владимир Михайлович четко представил себе три версии: деньгами завладели преступники, которые обманным путем проникли в учреждение и напали на сторожа; к краже денег причастен сам бригадир Ломов; причастность к преступлению бухгалтера. Каждая из этих версий таила в себе массу вопросов. Славин был рад, что вчера Ломова поместили в больницу для обследования и лечения. Это давало возможность исключить его контакт с другими лицами.

Ломова привез на машине старший оперуполномоченный Мочалов, который был выделен райотделом милиции в помощь Славину. Вскоре он вошел в кабинет.

— Я попросил его подождать минутку в коридоре. Дело в том, что он еще жалуется на головные боли, и врачи послали вместе с ним медсестру, предупреждали не очень волновать его.

— Хорошо.

Вошел Ломов. Вид у него был действительно болезненный, и Славин пожалел, что не поехал к нему в больницу сам. Спросил:

— Как себя чувствуете?

— Голова болит, подташнивает немного.

«Зря я его поднял с койки, человек чувствует себя плохо, а я потащил его в милицию», — снова подумал Славин, присматриваясь к Ломову. Среднего роста, нормального телосложения, со спокойными голубыми глазами, двадцатисемилетний парень вызывал к себе доверие и расположение. Его чуть выступающий подбородок зарос светлой щетиной.

Славин взял бланк протокола допроса и пожалел, что нет следователя Леонова, который вынужден был срочно уехать к больной матери. Майор заполнил первый лист протокола допроса, куда занес данные о допрашиваемом, и задал первый вопрос. Ломов, часто задумываясь, вспоминал, какие были маски на преступниках, находились ли они в перчатках, какая одежда была на них.

— Леонид Петрович, откуда у преступников появился бинт, которым вам руки связали?

— С собой принесли. Я даже помню, как один из них сказал второму: «Давай бинт».

— А почему упаковка от бинта оказалась в кармане вашего пиджака?

Это был главный вопрос, который не терпелось задать Славину. Действительно, если преступники сами принесли бинт, сами разрывали упаковку, то почему эта упаковка оказалась в кармане пиджака Ломова и, главное, каким образом появились следы пальцев рук Ломова? Ведь по обстоятельствам дела бригадир не мог держать ее в своих руках? Но сейчас стоило только Ломову пояснить, что положить упаковку в карман пиджака его заставили грабители, и все встало бы на свои места. Однако Ломов ответил иначе.

Он спокойно посмотрел на Славина и сказал:

— Это они мне положили упаковку в карман пиджака. Я стоял лицом к стене, один из них приказал мне заложить руки за спину, что я и сделал. Потом он подошел ко мне, сунул упаковку в карман и начал связывать мне руки. Я думаю, что она ему мешала связывать меня, поэтому он и избавился от нее таким образом.

— Значит, в руках вы ее не держали?

— Нет.

У майора чесался язык спросить, каким же образом оказались отпечатки пальцев рук Ломова на упаковке. Но он вовремя спохватился и спросил о другом:

— После того как они ушли, вы не пытались вытолкнуть кляп изо рта?

— Пытался, но они мне его так загнали, что чуть рот не порвали.

— Скажите, вы не ошибаетесь во времени, когда говорите, что преступники появились около двух часов?

— Нет, не ошибаюсь. Дело в том, что я хотел в два часа ночи позвонить к себе в отдел, и поэтому следил за временем. Помню, что было без двадцати два, когда я смотрел последний раз на часы, а минут через десять и они появились.

— Лично вы никого не подозреваете?

Ломов молча покачал головой.

— Ну, что же, поезжайте обратно в больницу, лечитесь.

Ломов посмотрел Славину в глаза:

— Товарищ майор, а вы найдете бандитов?

— Думаю, что найдем.

— Вы не представляете, как мне стыдно! Бригадир — и такую промашку допустил. Как я теперь своим работникам в глаза посмотрю?

— Вы сейчас об этом не думайте, вам надо быстрее выздороветь. — Славин повернулся к Мочалову: — Отвезите Леонида Петровича в больницу и возвращайтесь сюда.

Майор остался один. Его озадачили следы пальцев рук Ломова на упаковке от бинта. Майор пододвинул поближе телефон и позвонил судмедэксперту. Долго никто не отвечал. Славин уже хотел было положить трубку, как на другом конце провода послышался щелчок и ответил женский голос. Владимир Михайлович попросил пригласить судмедэксперта Воложина. Прошло не менее пяти минут, прежде чем ответили.

— Захар Захарович, здравствуйте, Славин беспокоит. Как вы считаете, Ломов мог вытолкнуть языком кляп изо рта?

— Не только мог, но и должен был это сделать.

— А где сейчас этот кляп?

— У меня. Он вам нужен?

— Да. Там записи Ломова. Он регистрировал ночью, кто звонил ему и когда.

— Пожалуйста, можете забрать.

— Спасибо, я Мочалова к вам подошлю.

Владимир Михайлович задумался: «Что-то не пляшет у Ломова и с кляпом. Может, путает что-то?»

Резко зазвонил телефон внутренней связи. Майор поднял трубку:

— Слушаю, Славин!

Это был Лисицын. Он спросил:

— Владимир Михайлович, ты подготовил список лиц, которых надо проверить в причастности к нападению на сторожа?

— Да, Леонид Федорович, подготовил, получается двадцать один человек. Восемь человек были судимы в разные годы за ограбление касс и сейфов, а остальные — за кражу денег из государственных учреждений.

— Дай мне их. Я на шестнадцать тридцать пригласил начальников отделений уголовного розыска всех райотделов и поручу проверить этих лиц по территориальности.

Отдав список Лисицыну, Славин направился к себе в кабинет. У дверей спиной к нему стоял здоровенный мужчина. Он дергал за дверную ручку и обернулся на приближающийся шум шагов. Славин стал как вкопанный: перед ним в форме полковника был... Горчаков.

— Семен Антонович, каким ветром вас сюда занесло?

Тут же в коридоре обнялись. Славин не считал себя физически слабым, но когда его облапил Петр Первый, крякнул от его дружеских объятий. Они вошли в кабинет. Славин был рад встрече и во все глаза рассматривал своего бывшего начальника. Тот не изменился, может быть, только несколько морщинок добавилось за эти годы.

Владимир Михайлович вспомнил, как переживали сотрудники, когда узнали, что Горчаков едет в Москву для дальнейшего прохождения службы.

— Надолго к нам?

— Это зависит не от меня, но чувствую, что надолго. Меня откомандировали сюда для работы в министерстве. Пришел познакомиться с твоими начальниками и решил на минутку забежать к тому, кто меня когда-то царем окрестил. Не знаю, откуда в Москве узнали, но и там меня не иначе, как Петром Первым кличут. Ну, а как ты? Рассказывай.

— Что рассказывать. Вы уехали, меня забрали в управление.

— Как домашние дела?

— Нормально.

— Как Рита?

— Жива-здорова.

— А ты возмужал. Да... Время идет... Как дети?

— Сын и дочь растут.

— Мама?

— Спасибо, здорова.

Горчаков помолчал, а затем задал вопрос, который, наверное, сразу же хотел задать, но воздержался:

— Выяснил что-нибудь про отца?

— Да, Семен Антонович, пытали его гестаповцы перед смертью... жаль только, не знаю, где он похоронен... — Помолчав немного, Славин спросил: — А у вас без изменений?

— Все по-старому, если не считать, что дети институты окончили. Сын — юридический, дочь врачом стала.

Славин обратил внимание, что за это время Горчаков закурил уже четвертую сигарету, и сказал:

— Много курить стали, Семен Антонович.

Тот усмехнулся:

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. А у меня, браток, здоровья на троих хватит, так что могу запросто курить и водки рюмку-другую выпить.

Не знал Славин, что ровно через год он, со слезами на глазах, будет вспоминать эти слова, стоя у гроба Семена Антоновича, который умрет от рака легких.

Они договорились встретиться в выходной день и расстались. Горчаков поехал в министерство, а к Владимиру Михайловичу зашел Иван Мочалов.

— Когда я вызвал Ломова из вашего кабинета, — рассказывал Мочалов, — к нам подошла медсестра, и мы втроем направились к выходу. На первом этаже нас встретил неизвестный мужчина. Он был в светлом плаще, в руках держал черный зонтик. Этот мужчина незаметно показал Ломову три пальца, и они, сделав вид, что между собой незнакомы, разминулись. Я в этот момент разговаривал с медсестрой, и тот мужчина наверняка считал, что я не заметил его жеста. Я посадил Ломова и медсестру в машину и вернулся, попросил дежурного выяснить, кто этот человек. Потом отвез Ломова в больницу, где побеседовал с лечащим врачом. Кстати, тот утверждает, что у Ломова от такого удара голова не должна болеть. Я попросил доктора проследить, чтобы к больному никого не пропускали, а сам поехал обратно. Дежурный, когда я пришел к нему, сообщил, что это был родной брат Ломова — Василий. Я считаю, что здесь что-то нечисто. Смотрите: родные братья делают вид, что не знают друг друга, делают мимоходом какие-то знаки. Вот и решил на всякий случай сообщить вам.

— И правильно поступил. Дело в том, что нам нельзя исключать и версию о том, что Ломов причастен к преступлению. Где сейчас брат Ломова?

— Здесь, на втором этаже, ожидает следователя Леонова, а дежурный, когда интересовался, кто он, не стал говорить о том, что следователя сегодня не будет.

— Давай сделаем так: ты сейчас поезжай к судмедэксперту Воложину и забери у него кляп, которым преступники затыкали рот Ломову. Но прежде чем уехать, приведи брата Ломова ко мне.

Мочалов вышел из кабинета и через несколько минут привел второго Ломова. Славин спросил:

— Вас по повестке следователь вызвал?

— Да, вот она.

Майор взял повестку и вслух прочитал:

— Ломов Василий Петрович. Вы — родной брат Леонида Петровича?

— Да. Скажите, а его что, арестовали?

Этот вопрос поставил Славина в тупик. Чтобы выиграть время и придумать ответ, он полез в нижний ящик тумбы письменного стола, достал бланк протокола допроса и переспросил:

— Вы у меня что-то спрашивали?

— Да, я спросил, действительно ли моего брата арестовали?

Славин подумал: «Значит, он допускает, что его брата могут арестовать. Никаких возмущений, протестов. Даже не признался в родстве в коридоре».

Славин решил повременить с ответом и спросил:

— Вы, наверное, видели, как его выводили из управления?

Ломов оглянулся на стоявшего у окна Мочалова и, чуть смутившись, ответил:

— Да, собственно, я его встретил в коридоре, когда вел его вот этот товарищ старший лейтенант.

Мочалов как будто теперь вспомнил:

— А, так это вы ему показали три пальца? — И, повернувшись к Славину, пояснил: — Когда я вместе с Ломовым направлялся к выходу, то этот товарищ шел нам навстречу. Смотрю, он показывает моему подопечному три пальца, — старший лейтенант взял с подоконника свою папку, подошел к двери, приостановился и спросил: — А что означал ваш жест?

— Это я ему показывал, какой срок получил один наш знакомый.

— Кто этот знакомый? — спросил Славин.

— Шацкий... Яков, он на одной улице с нами живет.

Мочалов кивнул Славину и ушел. Славин, словно желая внести ясность в ответ брата Ломова, задал следующий вопрос:

— Когда судили Шацкого?

— Сегодня, прямо из зала суда арестовали.

Владимир Михайлович хотел задать вопрос: почему он сделал вид, что незнаком со своим родным братом, но решил подождать. Записал в протокол показания, а затем спросил, в какое время накануне преступления из дому ушел его брат Леонид. После этого задал еще несколько «нейтральных» вопросов и отпустил его. Оставшись один, майор решил версией о бухгалтере не заниматься. «В первую очередь, — думал Владимир Михайлович, — надо срочно выяснить, за что судим Шацкий». Вспомнил, что судили его в народном суде Советского района, и направился туда.

Старшая нарсудья Вера Игнатьевна Островная, очень симпатичная и приветливая женщина, встретила Славина с улыбкой. Она помнила его по совместной работе в районе и была рада видеть гостя.

— Вера Игнатьевна, сегодня вашим судом осужден Шацкий. Как бы познакомиться с его делом.

Островная попросила принести уголовное дело. Вскоре в кабинет вошла девушка, она протянула старшей нарсудье пухлую папку и тут же вышла.

— Вот он, ваш Шацкий Яков Аркадьевич. Привлечен к уголовной ответственности за кражи из квартир. Нате, Владимир Михайлович, дело и изучайте. Я бегу в райком, так что оккупируйте мой кабинет и работайте. Когда закончите, дело сдайте в приемную, секретарю.

Славин начал читать.

Учиться Яков не хотел. Уже в четырнадцать лет его поставили на учет в детской комнате милиции за кражу из газетного киоска. У него был старший брат Григорий, который в своих показаниях говорил, что дружит с Ломовым. «Стоп. Интересно, что он показал о Ломове?» Славин стал записывать. «Я знаю Ломова Леонида Петровича с детства, мы проживали недалеко друг от друга на одной улице. В отношении Леонида я ничего плохого сказать не могу и считаю его хорошим человеком. При мне он никогда ничего плохого не делал».

Владимир Михайлович перевернул страницу и увидел протоколы допроса Ломова и обыска в его квартире. В протоколе значилось, что в его квартире обнаружены и изъяты две женские шубы, три золотых кольца и золотой перстень. Все эти вещи были опознаны потерпевшими.

Славин листал дальше и снова увидел протокол допроса Ломова. Здесь он вынужден был признать, что Шацкий обворовывал квартиры и что он, Ломов, знал об этом и прятал вещи, обнаруженные у него дома, по просьбе Шацкого. Затем в поле зрения Славина попал протокол допроса Шацкого Григория. В графе «сведения о судимости» значилось, что он ранее дважды судим за кражи. Первый раз по статье сто сорок первой — это кража личного имущества, второй раз по восемьдесят седьмой — кража государственного имущества.

— Так, — вслух проговорил Славин, — надо выяснить, что кроется за восемьдесят седьмой статьей. — Он взглянул на текст показаний Шацкого и сразу же похвалил следователя, который отразил в протоколе, что допрашиваемый был судим за кражу денег из сейфа совхозной бухгалтерии. Славин перелистал дело и прочитал приговор, который был написан от руки и еще не был подшит к делу. Из приговора было видно, что Щацкий до суда находился на свободе и взят под стражу прямо в зале суда.

Славин передал дело секретарю и направился в управление. Ему предстояла встреча с начальником отдела вневедомственной охраны и сторожем, которого Ломов снял с дежурства.

Оба уже находились в управлении. Начальник отдела по просьбе Славина охарактеризовал Ломова и Бурнового — сторожа, которого бригадир снял с охраны учреждения. Славин спросил:

— Правильно ли действовал Ломов, когда он, услышав шум подъехавшего к подъезду автомобиля, открыл дверь?

— Конечно, нет. Это меня удивляет. Я ведь сам неоднократно присутствовал на инструктажах, которые проводил Ломов. Скажу вам, что делал он их грамотно и правильно. Он сам всегда обращал внимание, как надо действовать сторожу именно в такой обстановке. И вдруг, пожалуйста, забыл о самом элементарном.

— Он вам докладывал, что сам остается на этом объекте?

— Да, конечно. Я даже одобрил это. Находясь в помещении, где был телефон, он имел возможность держать связь с отделом и многими своими подчиненными.

— Бывали ли раньше аналогичные ситуации?

— Бывали, и он принимал аналогичные решения.

— У вас или вообще у руководителей претензий к Ломову или хотя бы замечаний не было?

— Нет.

После этого Славин приступил к беседе с Бурковым:

— Иван Платонович, сколько вам лет?

— Семьдесят четыре.

— Что же это вас Ломов погнал сторожить на улицу, или у вас в бригаде моложе никого нет?

— Я и сам об этом подумал, когда он меня с объекта отправил. Молодые люди сидят в тепле с телефоном, а меня на улицу. Сначала даже обиделся на бригадира, а теперь решил, что должен на него богу молиться. Меня же, слабого старика, как муху прихлопнули бы.

— Иван Платонович, а как вы с этого объекта к своему новому посту добирались?

— Как добирался? Ножками, сынок, ножками. Вышел я, значит, на улицу, прошел четыре квартала и был на месте.

— А когда уходили с объекта, на улице ничего подозрительного не видели? Скажем, машины какой-нибудь, людей?

— Машины там никакой не было, да и посторонних никого не видел. В стороне, у дерева, стояли двое и курили, но это были те, которые с бригадиром к объекту подошли.

Майор, еле сдерживая себя, спросил:

— А почему вы считаете, что эти двое вместе с бригадиром пришли?

— Не считаю, а знаю. Когда я принял объект под охрану, а в этот вечер учреждение работало позже обычного — зарплату выдавали, то позвонил дежурному по отделу, доложил, что приступил к охране объекта, и подошел к окну, чтобы открыть форточку, в помещении было накурено и душно. Вижу, по двору бригадир идет, а с ним еще двое. Не доходя до подъезда, бригадир махнул им рукой в сторону дерева и что-то сказал, а сам пошел к подъезду. Я не стал сразу открывать, потому что знаю, если открыть без пароля, то Леонид Петрович взгреет как следует, и поэтому еще с минуту я стоял у окна и видел, что эти двое остановились у дерева и закурили. Ну, а потом раздался стук в дверь. Я подошел и спросил: «Кто там?» Он ответил, что Ломов, но я, как и положено по инструкции, потребовал назвать пароль. Он назвал, и я открыл дверь. Леонид Петрович похвалил еще меня за бдительность...

В этот момент в кабинет вошел Мочалов. Славин показал ему на стул и обратился снова к Бурновому:

— Ну, ну, продолжайте, Иван Платонович!

— Он сообщил мне о своем решении. Я сразу же направился к месту назначения. Когда вышел во двор, то увидел, что те двое мужчин еще стоят у дерева и курят.

— Вы кого-либо из них смогли бы узнать?

— Нет. Уже темнело, да я их и не разглядывал.

— Иван Платонович, вы сколько раз звонили Ломову?

Старик подумал и уверенно ответил:

— Три раза.

— Когда в последний раз это было?

— В половине второго ночи.

— И вам Ломов ответил? — недоверчиво спросил майор.

— Да, конечно, но когда я позвонил в четыре часа, то телефон не ответил. А потом я не смог больше позвонить, потому что потерял последнюю двухкопеечную монету.

— Иван Платонович, а что, если мы с вами сейчас поедем и вы мне покажете дерево, у которого стояли те двое, а потом я вас домой отвезу, а?

— Пожалуйста, я готов.

— Хорошо. Вы спускайтесь вниз и ждите меня у выхода, я сейчас приду.

Бурновой, тяжело ступая, вышел из кабинета. Славин спросил у Мочалова:

— Привез кляп?

— Так точно, уже давно. Но когда я узнал, что вы поехали в нарсуд, то съездил домой к сторожам, чьи фамилии имеются среди других вот в этом месте, — и Мочалов бережно развернул один из листов, которые были вырваны преступниками из журнала, — вот видите, последняя запись о звонках сторожей была сделана в двадцать три часа сорок пять минут. Это звонил как раз Бурновой. Но я не знал, что вы его вызвали, и, естественно, дома его не застал. Зато вот этих четверых, — Мочалов указал на фамилии, — я застал. И знаете, трое утверждают, что они звонили Ломову между двадцатью тремя часами сорока пятью минутами и двумя часами, и он им отвечал. Но отметок в журнале почему-то об этих звонках нет.

— Ты молодец, Ваня! Сейчас поезжай домой к бухгалтеру и уточни, кому он сдавал под охрану объект и кому говорил о том, что в сейфе на ночь оставлены деньги. Он вчера утром утверждал, что говорил об этом Ломову, а Бурновой говорит, что объект под охрану принимал он и что, когда пришел Ломов, на объекте никого из работников этого учреждения не было. Возьми с собой бланк протокола допроса и допроси бухгалтера, а затем съезди в отдел вневедомственной охраны и посмотри журнал дежурного. Надо выяснить, есть ли там какие-нибудь записи, имеющие отношение к Ломову. Ну, а потом ты свободен. Встретимся завтра здесь в девять утра.

Славин пожал старшему лейтенанту руку и отпустил его. Позвонил домой. К телефону подошла жена. Он спросил:

— Ну, как ты там? Не забыла, что у тебя есть любимый муж или хотя бы квартирант?

— Если даже и квартирант, то все равно любимый.

Рита уже по первым словам догадалась, что дела у мужа идут неплохо, и старалась поддержать его хорошее настроение, но все-таки спросила:

— А мой любимый квартирант не забыл пообедать?

Славин прикусил язык. Он же действительно не обедал, но не расстраивать же жену по пустякам. И он весело и уверенно ответил:

— Конечно, пообедал... На первое суп фасолевый, на второе свиную отбивную, а на третье — компот из сухофруктов. Как наши детки?

— Все в порядке, просят папу хотя бы иногда заглядывать в гости.

— Скажи, что и месяца не пройдет, как забегу, при случае. Ну, я побежал. Не волнуйся, кажется, сегодня часиков в десять буду уже дома. Целую.

Внизу его ожидал Бурновой. Майор взял дежурную машину, и вскоре они были на месте. Старик подошел к одинокому дереву и сказал:

— Вот здесь они стояли.

Владимир Михайлович внимательно осмотрел землю у дерева и нашел два окурка: один от папирос «Север», другой от сигарет «Прима». Они валялись недалеко от дерева. Оглянувшись, Славин увидел проходивших парня и девушку, позвал их, представился и попросил их засвидетельствовать факт обнаружения и изъятия окурков. Парень и девушка с удивлением смотрели на чудака, с серьезным видом поднимавшего с земли окурки, но не противились, подождали, пока он оформил протокол, подписали и, смеясь, пошли своей дорогой. А Славин посадил Бурнового в машину и до самого его дома хвалил старика за наблюдательность. А тот только молча пожимал плечами: что я, мол, такое интересное сказал.

В эту ночь Славин спал как убитый, не слышал, как грохотал гром, не видел частые всполохи молний. А дождь лил не только всю ночь, но и не переставал все утро.

Славин добрался до работы весь мокрый и основательно продрогший. Сразу же направился к следователю Леонову. Поинтересовался, как здоровье его матери.

— Лучше стало. Сейчас она в больнице, врачи утверждают, что кризис прошел.

Славин ввел Леонова в курс дела и, заканчивая разговор, передал ему два окурка.

— Николай Иванович, поручи произвести экспертизу, не оставлены ли на них следы зубов кем-нибудь из этих людей. — Славин положил перед следователем рядом с окурками лист бумаги и сам прочитал: — Шацким Яковом Аркадьевичем, Шацким Григорием Аркадьевичем и Ломовым Василием Петровичем. — Славин выждал, пока следователь спрячет окурки и лист бумаги в стол. — Ну, а теперь о главном: как ты смотришь, если нам бригадира Ломова водворить в КПЗ?

Леонов недоверчиво посмотрел на майора и отрицательно покачал головой:

— По-моему, оснований нет, по крайней мере, пока рано.

— Нет, сегодня после того, как мы поговорим с ним, рано не будет. Но давай сначала допросим его и Шацкого, а потом будем решать. Но имей в виду, нам наверняка придется рисковать, поэтому я и подготавливаю тебя к мысли, что Ломова придется задерживать.

После этого Славин, оставив Леонова в растерянности, направился в свой кабинет. Мочалов уже томился в коридоре. Они вошли, и старший лейтенант сразу же начал докладывать:

— Бухгалтер был дома. Оказывается, он действительно о том, что в сейфе оставлены деньги, говорил с Бурновым. Потом я поехал в отдел вневедомственной охраны. В журнале, который ведет дежурный, сделаны две отметки о том, что звонил Ломов. Одна в двадцать три часа, а вторая в час десять. Только на сей раз дежурный по отделу сам звонил Ломову и интересовался, кто охраняет промтоварный магазин.

— Ясно, теперь поезжай в больницу и привези Ломова. Машину возьми у дежурного, я договорился.

Мочалов ушел, а майор направился в кабинет начальника уголовного розыска, тот был у себя, и Славин сразу же перешел к делу:

— Леонид Федорович, я уверен, что в этом деле не обошлось без участия Ломова.

— Почему ты так считаешь?

— Посмотрите, он уверяет, что преступники пришли около двух часов, а на страницах журнала, из которого сделан кляп, последняя отметка о звонке сторожей сделана в двадцать три часа сорок пять минут. У нас уже имеются пять сторожей и плюс дежурный по отделу вневедомственной охраны, которые разговаривали с Ломовым между двадцатью тремя часами сорока пятью минутами и двумя часами ночи. Отметок в журнале Ломова об этих разговорах нет. Из этого я делаю вывод, что их нет только потому, что Ломов уже вырвал лист из журнала и приготовил из него кляп. Вот заключение экспертизы, что кляп находился во рту у Ломова по его доброй воле. На нем имеются четкие следы зубов, то есть это говорит о том, что Ломов, вместо того, чтобы вытолкнуть языком кляп изо рта, держал его зубами. И еще: Ломов утверждает, что упаковку от бинта преступники сунули ему в карман. Это нелогично, ведь на лощеной бумаге могли остаться следы пальцев рук. Встает здесь и главный вопрос: как объяснить, что на этой упаковке имеются следы пальцев рук самого Ломова, в то время как он утверждает, что он эту упаковку не держал в руках. Да и это исключается обстоятельствами дела. Ведь если верить Ломову, то преступники принесли бинт с собой. Он стоял к ним спиной, а руки сзади связывал ему один из бандитов. Надо помнить и о подозрительном поведении братьев Ломовых в коридоре управления.

— Какое поведение? — спросил Лисицын.

— Ах, да, вы еще не знаете.

И Славин рассказал полковнику об этом эпизоде.

— И наконец, Леонид Федорович, сторож Бурновой утверждает, что Ломов пришел на объект с двумя неизвестными мужчинами, которые стояли недалеко от входа у дерева и курили. Сам Ломов об этом нам не сказал ни слова. Меня удивляют действия преступников. Если они, как утверждает Ломов, были на машине, не логичнее ли было сейф забрать с собой, он не тяжелый и небольшой по размеру, его можно было вынести и погрузить в машину, выехать за город и спокойно вскрывать? А они делали это в помещении, где была реальная опасность разбудить шумом жильцов, проживающих на втором этаже, да и возились они с сейфом не меньше часа, рискуя быть застигнутыми кем-либо из сотрудников этого учреждения, которые нередко приходили проверять, как несет службу сторож.

— Да, ты прав. Есть над чем нам с тобой поработать. Когда привезут Ломова, позови меня, я поприсутствую при разговоре с ним...

Ломов спокойно вошел в кабинет, поздоровался и присел на предложенный стул. Леонов некоторое время молча рассматривал его, а затем спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Так себе, — неопределенно ответил бригадир, помолчал и добавил: — Голова болит.

Леонов начал заполнять протокол допроса, а Ломов с нескрываемым раздражением проговорил:

— Опять допрос? Сколько можно! Меня уже третий раз допрашиваете. Больше, чем сказал, я добавить не могу. Не врать же!

— Врать не надо, — спокойно сказал Леонов, — а вот дополнить свои показания вы можете. Скажите, действительно вчера судили в народном суде вашего знакомого?

Ломов явно смутился.

— Да, я с ним познакомился неделю назад на базаре, и мы потом несколько раз встречались. Он мне рассказывал, что у него будет суд, так как он допустил какую-то растрату. Я даже хотел сходить на суд, но не смог.

— Суд какого района должен рассматривать дело?

— Я не знаю. Мы договорились, что он зайдет за мной и мы вместе пойдем.

— Как его фамилия?

Ломов, глядя прямо в глаза следователю, спокойно ответил:

— А я не знаю. Не интересовался как-то.

— Леонид Петрович, когда вы вчера уезжали из управления в больницу, вам повстречался в коридоре какой-то гражданин, и он показал вам три пальца. Скажите, что это значит и кто этот гражданин?

Это был первый удар по Ломову. Бригадир был явно ошарашен, но очень скоро пришел в себя и уверенным тоном сказал:

— Да, этот человек показал мне три пальца. Это означало, что моему знакомому дали три года.

— А кто был этот человек, который показал вам три пальца?

— Это он сам и был.

Славин и Лисицын переглянулись.

А Леонов, записав в протокол допроса ответ, задал следующий вопрос:

— Когда вы пришли менять сторожа Бурнового, вы были один?

— Конечно. Кого же из посторонних я, по-вашему, поведу на объект?

— По имеющимся у следствия данным, в тот вечер вы подошли к объекту в сопровождении двух мужчин, которые перед тем, как вы вошли вовнутрь помещения, остались стоять у дерева. Что вы скажете по этому вопросу?

Это был второй мощный удар. По лицу Ломова было видно, сколько ему необходимо усилий, чтобы сохранить показное спокойствие. Он пожал плечами:

— Чепуха какая-то! Я никого с собой не приводил.

— Ну хорошо. — Следователь пододвинул к Ломову протокол допроса. — Прочтите и езжайте в больницу, вы, наверное, устали. Сопровождающие вас ожидают в коридоре.

Ломов внимательно прочитал протокол, подписал его и вышел из кабинета. Все переглянулись. Славин вскочил со своего места:

— Порядок! Хотите скажу вам, что сейчас предпримет Ломов? Он приедет в больницу и сразу же начнет просить врачей, чтобы они его выписали. Я уже позвонил лечащему доктору и сказал, что мы не против его выписки, если Ломов здоров. Сейчас все его помыслы направлены на то, как бы побыстрее увидеть брата и предупредить его о Шацком. А раз он не хочет назвать Шацкого, значит, для нас с вами это сигнал. Предлагаю поручить Мочалову, как только Ломов выпишется, доставить его сюда, а тебе, Николай Иванович, надо вынести постановление о задержании его как подозреваемого и водворении в КПЗ.

Леонов вопросительно посмотрел на Лисицына, а потом с сомнением в голосе спросил:

— Не ошибаемся мы? Сами понимаете, какое щекотливое положение складывается. Человек вроде сам подвергся нападению, получил телесные повреждения, а тут на тебе! Его берут и в КПЗ? Представляете, чем мы рискуем?

Его прервал Лисицын:

— Риск, конечно, есть, и немалый, но чует мое сердце, Славин прав. Давайте пока сделаем так. Ты, Владимир Михайлович, займись Шацким. Съезди в следственный изолятор, если надо, допроси его. Побывай дома, поработай со связями его и так далее. Мочалову поручи, чтобы он держал связь с больницей. Если выпишут Ломова, пусть он доставит его сюда. В любом случае его надо допросить по многим вопросам, сделать очную ставку с Бурновым, задать ему вопросы о встрече в коридоре с братом, о Шацком, о результатах исследования кляпа и упаковки. В конце концов, потребовать объяснить, почему он дает ложные показания и с регистрацией звонков сторожей. Ну, а потом соберемся все вместе, обмозгуем ситуацию и примем решение. Как, Николай Иванович, не возражаешь?

— Нет.

— Ну вот и хорошо. Тогда вперед!..

Славин поехал в следственный изолятор и вскоре встретился с Шацким. Он был высокого роста, с худым удлиненным лицом. Нервным и судорожным движением руки Шацкий стирал со лба капли пота, появившиеся от волнения, и напряженно ждал, о чем пойдет разговор. Славин спросил:

— Вы давно знаете Ломова?

— Какого? Леонида или Василия?

— Леонида.

— С детства. Собственно, и Василия тоже. Мы на одной улице живем.

— С кем из них вы больше дружите?

— С Леонидом. Мы с ним вместе работали в одном учреждении.

Это было для Славина новостью. Оказалось, что Ломов работал завскладом, а Шацкий — рабочим этого же склада. Майор решил действовать прямо и спросил:

— Скажите, Шацкий, с какой целью два дня назад вы приходили к учреждению, расположенному по улице Обувной?

Славин задал этот вопрос, а сам корил себя за то, что не спросил об этом прямо, и, не выдержав, добавил:

— Я напомню. Это было как раз тогда, когда Ломов Леонид остался там дежурить.

По лицу Шацкого оперативник понял, что попал в точку, и майор, как бы желая напомнить Шацкому, спросил:

— Кстати, что вы курите?

— Я? — удивился Шацкий и облегченно вздохнул, считая, что можно увильнуть от предыдущего вопроса, улыбнулся и ответил:

— «Приму» курю.

— Правильно. Этот окурок мы и обнаружили у дерева, где стояли вы. А кто «Север» курил, а точнее, кто стоял вместе с вами у дерева?

Славин вел себя так, чтобы у осужденного создалось впечатление, что милиции многое известно, и Шацкий «клюнул»:

— Ну, был мой брат Григорий, а в чем дело?

— Разве вы не знаете, в чем дело? — усмехнулся майор, записывая ответ Шацкого в протокол, а затем, глядя прямо ему в глаза, спросил:

— Яша, где деньги?

— Какие деньги? — метнул в его сторону испуганный взгляд Шацкий.

— Более семидесяти пяти тысяч, которые вы взяли из сейфа.

Шацкий опустил голову и молчал. Славин тоже выжидал, а надо было идти в атаку. Пауза дала возможность Шацкому прийти в себя, и он глухо ответил:

— Ничего я не скажу! Доказывайте!

— А что здесь доказывать? Все ясно.

Славин понимал, что сейчас лучше прервать допрос. Пусть Шацкий считает, что работникам милиции действительно все ясно. Майор нажал кнопку звонка и вызвал конвоира.

Владимир Михайлович был доволен результатами допроса Шацкого. Его показания давали мощное оружие против Ломова и возможность сузить круг лиц, подозреваемых в совершении кражи. Славин хотел сразу же направиться в управление и брать постановление на обыск, но передумал: «Наверняка в квартире Шацкого мы денег не найдем, а лишь дадим понять Григорию, что о чем-то догадываемся».

Размышляя так, он приехал на базу, где раньше работали Ломов и Шацкий. Директор базы сказал:

— Я не знаю, где сейчас работает этот Ломов, но скажу вам с гарантией, что там пожалеют, что приняли его. Ломов — жулик, и не просто жулик, а хитрый, коварный и опасный жулик.

— А где вы видели неопасных жуликов? — улыбнулся Славин.

— Э, товарищ майор. Поверьте мне, я начинал свою работу в системе снабжения еще до войны и за эти годы повидал жуликов. Так вот, я утверждаю, что Ломов — жулик первого сорта, экстра-класса, если хотите. Я уверен, что у нас он поживился неплохо. Я помню, как мы получили сигнал, что у него на складе имеется крупная недостача. Издал я распоряжение опечатать склад и на следующее утро назначил ревизию. И что вы думаете, что могло случиться? Конечно, пожар. И, конечно, пожар списал все. Сколько мы совместно с ОБХСС и пожарной службой ни бились, но доказать причастность Ломова к пожару и к недостаче так и не смогли. А он, паразит, после этого поработал немного, а затем подал заявление об уходе и еще среди работников распространил слухи о том, что он уходит потому, что я, видите ли, его кровно обидел своими подозрениями.

— У него работал Шацкий Яков, не помните такого?

— Ха, я не помню Яшку Шацкого? Как я могу его не помнить! Это ж два жулика, одной веревочкой связанные. Я уверен, что и пожар они тогда вместе устроили.

Из кабинета директора, пользуясь тем, что тот вышел, Славин позвонил Лисицыну и доложил обстановку. Лисицын сообщил, что ему звонил Мочалов и сказал: Ломов неожиданно «вылечился» и потребовал у врачей, чтобы его немедленно выписали из больницы.

— Но я подумал и попросил, — добавил полковник, — чтобы Ломова выписали завтра. У нас будет больше времени.

— Хорошо, Леонид Федорович. Я тогда отправлюсь работать по месту жительства Шацкого и Ломова. Только хочу вас попросить: поторопите, пожалуйста, Леонова в отношении экспертизы с окурками. Ну, а что касается Григория, то это сделаем чуть позже. Я предлагаю пока его не допрашивать, пусть считает, что все в порядке и мы о нем ничего не знаем. Еще, надо поторопить экспертов с ответом, чем вскрывали преступники сейф.

— Договорились. Держи меня в курсе событий. Сегодня я буду в управлении поздно.

Улица, на которой жили Шацкие и Ломовы, была узкой и грязной. Кое-где лужи перекрывали ее от забора до забора. В таких случаях Славину приходилось передвигаться, цепляясь руками за забор. Но, невзирая на это, в его голове все время вертелась мысль: под каким предлогом зайти к соседям Шацкого и Ломова.

Через несколько минут майор входил в дом соседей Шацкого. Открыл дверь и глазам не поверил: перед ним стоял внештатный сотрудник Будько. Он помогал Подрезову. Такой удачи Славин не ожидал. Андрей расплылся в улыбке:

— Владимир Михайлович, каким ветром? Входите, входите.

В комнате майор увидел пожилых женщину и мужчину.

— Да входите же, товарищ майор. Это мои родители.

Славин поздоровался и представился. Хозяйка предложила чаю, но Владимир Михайлович отказался и сказал:

— Я к вам по делу. Рядом с вами проживают Шацкие и Ломовы, что они за люди?

Много рассказали хозяева Славину и о поведении, и об образе жизни братьев, их друзьях. Оказалось, что Григорий Шацкий встречается с девушкой по имени Таня, проживающей в конце улицы. Андрей Будько знал ее хорошо и отзывался о ней как о честном, принципиальном человеке.

— Не пойму только, — говорил он, — что она нашла в этом Григории, два раза уже на скамье подсудимых побывал, ведет себя отвратительно. Я как-то поговорить с ней решил, а она мне ответила, что хочет помочь человеку исправиться.

— Андрей, как ты считаешь, если я поговорю с ней, как она к этому отнесется?

— Вы имеете в виду, скажет она о вашей беседе Григорию или нет?

— Да.

— Трудно сказать, но если вы ее предупредите, то должна молчать. Владимир Михайлович, если не секрет, в чем вы их подозреваете?

Славин знал, что Будько можно доверять полностью, но ему не очень хотелось говорить при его родителях. Но делать было нечего. Не сказать — значит выразить недоверие к парню, да еще перед родителями. И он ответил:

— Мы их подозреваем в краже большой суммы денег из сейфа одного учреждения нашего города.

Молчавший почти все это время отец Андрея неожиданно встрепенулся:

— Из сейфа — говорите? А как был открыт этот сейф?

— Они его взломали. А почему вы интересуетесь этим?

Хозяин поднялся и подсел поближе к Славину. Понизив голос, он начал рассказывать:

— Понимаете, дней пять тому назад я видел Яшку за странным занятием. К ним в огород забежала наша курица. Я взял хворостину и зашел к ним во двор. Смотрю, а у сарая стоит Яков и пилит ножовкой пополам лом.

У Славина даже дыхание захватило. Он спросил:

— А Яков видел вас?

— Да, конечно. Он мне помог курицу из их огорода выгнать, и я ушел.

— О ломе вы с ним не говорили?

— Нет, я сделал вид, что ничего не видел.

Майор обрадовался. Для Славина даже без заключения экспертизы было ясно, что сейф был вскрыт с помощью металлического предмета. Владимир Михайлович записал фамилию и адрес Тани, поблагодарил хозяев и сразу же направился в управление. Но не успел он дойти до конца улицы, как его догнал Андрей:

— Владимир Михайлович, я забыл сказать, что вчера вечером я встретил Таню, она плакала. Я спросил, в чем дело. Она говорит: «Ничего страшного, просто мои психологические эксперименты не оправдались, сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит». Махнула рукой и пошла дальше. Я думаю, что это с Григорием Шацким связано.

— Спасибо, Андрей. Ты и твои родители здорово помогли мне, спасибо!

55 СЛАВИН

Утром все собрались в кабинете Лисицына. После короткого совещания решили, что Мочалов дождется выписки Ломова из больницы и привезет его в управление. Леонов к этому времени должен получить заключение экспертизы по сейфу и подготовиться к очень важному допросу Ломова.

Славину было поручено произвести обыск в доме Шацких, но когда майор вышел из кабинета Лисицына, то решил, что в первую очередь он должен побеседовать с Таней Сытько, которая дружит с Григорием. Оказалось, что она работает в типографии, где до войны работал отец Славина. Когда Владимир Михайлович пришел в типографию, его охватило волнение. Он до войны бывал в этой типографии, и многое здесь осталось без изменений. Он зашел к начальнику отдела кадров, представился и попросил разыскать Сытько. Начальник отдела кадров, немолодой мужчина, с орденской колодкой на груди, возвращая майору удостоверение, спросил:

— Скажите, а вы случайно не сын Михаила Славина?

— Да.

Начальник вскочил на ноги.

— Сын? Ну, конечно, сын, уже такой взрослый? А меня не помните? Я к вам домой во время оккупации несколько раз приходил.

На память Славин не жаловался, и, присмотревшись к этому человеку, он узнал его. Это он однажды ночью привел Владимира на окраину города и поручил ему провести через посты немцев группу подпольщиков и двух чехов, которые направлялись в партизанский отряд. На глазах у начальника отдела кадров появились слезы, и он, не скрывая их, смотрел на сына своего погибшего товарища.

Владимир видел, что он растроган и наверняка захочет поговорить, поэтому предложил встретиться в другой день и перешел к цели своего визита.

— Сытько, говорите, вам нужна? Она сейчас на работе. Вы, Володя, посидите здесь у меня. Вот вам свежая газета, почитайте, а я сейчас разыщу ее и приведу.

Он взял со стола очки и вышел. Владимир Михайлович, взволнованный встречей, задумчиво держал газету. Запах свежей типографской краски вернул его в детство. До боли в груди вновь напомнил об отце. «Хотя бы узнать о его последних днях». Славину сказали, что недавно нашли дополнительные гестаповские архивы. Может, в них есть сведения об отце. Он так и не развернул газету, когда в кабинет вошли начальник отдела кадров и круглолицая курносая девушка.

— Что вы не присаживаетесь, Владимир Михайлович?

— Знаете, — Славин грустно улыбнулся, — типография о многом напомнила...

— А ваш отец в каком цехе работал? — спросила девушка и покраснела. Она поняла, что этим вопросом выдала то, что успел по пути рассказать начальник отдела кадров. Тот тоже несколько смутился и поспешно сказал:

— Это я Тане рассказал о вашем отце, но кто вы, не говорил. Так что представляйтесь сами и беседуйте, а я пока пройдусь к директору.

Славин поймал на себе несколько недоуменный и любопытный взгляд черных глаз девушки и улыбнулся:

— Представляю, как вы ломаете себе голову, чего, мол, ему от меня надо. Так?

— Ага, — тряхнула толстыми черными косами девушка.

— Таня, я — сотрудник уголовного розыска, и у меня к вам серьезное дело. Вы, наверное, уже слышали об аресте брата Григория Шацкого — Якова, сейчас он уже осужден. Как мы считаем, и Яков и Григорий причастны еще к одному преступлению. Я знаю, что вы дружите с Григорием. Вы честный человек, и я решил поговорить с вами откровенно. Скажите, вы не замечали что-нибудь необычное в поведении Григория?

На первый взгляд Славин рисковал, раскрывая правду перед девушкой, которой Григорий небезразличен. Но это так могло показаться только не посвященному в замыслы оперативника человеку. Славин же все рассчитал точно. После беседы с девушкой должен быть произведен обыск в доме Шацких, а затем допрос Григория. Владимир видел, что его вопрос был неожиданным для девушки, и испугался, что она может уклониться от ответа.

— Вы его в чем-то подозреваете? — лицо Тани стало совсем пунцовым.

— А вы что, считаете, что его не в чем подозревать?

— Наверное, есть... Я хотела сказать, что раньше я еще надеялась на что-то, а теперь нет, я тоже ему не верю больше. Он стал чаще пить, грубить.

— Скажите, денег у него в больших суммах не появлялось?

— Я и хотела об этом вам сказать, когда спрашивала, в чем вы его подозреваете. Он меня вчера в ресторан пригласил, очевидно, чтобы помириться, так как позавчера мы поругались. Он встречал меня с работы пьяным. Мне стыдно было перед девчонками, с которыми я вместе вышла из типографии. Они пошутили надо мной, а он их грязными словами обозвал. Я повернулась и ушла, всю дорогу домой проплакала. И вот вчера вечером он приходит ко мне как ни в чем не бывало и приглашает меня в ресторан. Я у него спрашиваю: «Гриша, где ты берешь деньги на ежедневные пьянки?» А он засмеялся и достал из кармана целую пачку новеньких, еще в упаковке, денег. «Сам их печатаю, мне станок подарили, хочешь и тебе напечатаю или подарю», — и достает из другого кармана точно такую же пачку денег и протягивает мне. Я взяла эту пачку и швырнула ему в лицо, сказала, что больше его видеть не хочу, повернулась и ушла. А он мне вдогонку: «Ничего, с такими деньгами я себе найду в десять раз лучше тебя!» — выругался и обозвал меня...

Девушка сидела с опущенной головой, на глазах ее были слезы. Очевидно, она уловила сочувствующий взгляд Славина, потому что сказала:

— Вы не подумайте, что я сожалею о разрыве с ним. Мне просто стыдно за то, что я позволила себе с таким встречаться. Поверьте, я, по дурости своей, считала его несчастным, а он просто негодяй.

— Раньше вы не видели у него крупных денежных сумм?

— Нет, никогда.

— Скажите, а с кем он дружит?

— По-моему, ни с кем. Пил он чаще всего со своим братом — Яковом. Ну еще иногда с Ломовым-старшим, его Леонидом зовут.

— Отмычек, наборов ключей у Григория не видели?

— Нет.

Майор попросил девушку никому не рассказывать об их разговоре и попрощался с ней. Теперь его мысли были направлены на Григория Шацкого. Он позвонил Леонову и сообщил о том, что ему удалось узнать только что. Они договорились, что Леонов пока не будет допрашивать Ломова, а возьмет машину и приедет за Славиным в типографию.

Было решено задержать Шацкого по месту его работы, после этого сделать обыск у него дома, а затем привезти его в управление и дальше действовать по обстановке. Пока Славин прощался с начальником отдела кадров, договариваясь с ним о встрече, Леонов вместе с двумя внештатными сотрудниками уголовного розыска успел приехать к типографии.

Григорий работал недалеко в большом гастрономе, сотрудники милиции нашли его быстро и доставили к машине. Обыскали, в карманах ничего не нашли. Шацкий возмутился:

— Кто вам дал право обыскивать меня?

— У нас есть постановление на производство обыска, — пояснил Леонов, — вот оно. Сейчас мы поедем к вам домой, где действительно произведем обыск.

От внимания Славина не ускользнуло движение руки, которое сделал Шацкий. Он непроизвольно, как-то судорожно притронулся к широкому поясу: «Уж не оружие ли там за поясом мы просмотрели?» — подумал майор и, прежде чем посадить Шацкого в машину, осмотрел его пояс, а в нем оказались зашитыми... деньги. Тут же прямо на заднем сиденье пересчитали их. Оказалось девять тысяч шестьсот рублей.

Славин спросил:

— Шацкий, где остальные деньги?

— Какие остальные деньги? Это мои лично заработанные, поэтому и ношу при себе, а других денег у меня нет, ищите ветра в поле.

К началу обыска в доме Шацких приехал полковник Лисицын. Он привез с собой еще трех сотрудников, среди которых был и Подрезов.

Искали тщательно, просматривая, казалось, каждый сантиметр, прощупывая каждый предмет, но в квартире ничего не нашли. Начали осматривать чердак. Славин обратил внимание на голубятню. Обычно в голубятне имеется в сторону чердака маленькая дверка для того, чтобы хозяин мог поставить туда корм, взять нужного ему голубя, а в этой голубятне стенки были глухие. Владимир Михайлович взглянул на Подрезова:

— Давай проверим! — Майор увидел, как нервно задрожали руки Григория.

Оказалось, что в голубятне задняя стенка снимается, торчащие в ней шляпки гвоздей были только для видимости, а стенка держалась на двух небольших шурупах, которые Славин отвернул обыкновенной копеечной монетой. В голубятне нашли три свертка. Развернули клеенку, в которую были завернуты свертки, а там — деньги. В одном — четыре, а в других — по три тысячи рублей. Все деньги были в банковских упаковках. Славин спросил у Григория:

— Ну, что скажете? Кстати, на них упаковка такая же, как и на деньгах, обнаруженных у вас. Где остальные деньги?

Шацкий молчал. Посоветовавшись, работники милиции решили еще раз тщательно осмотреть чердак. Но это ничего не дало. Решили приступить к осмотру сарая. У входа на цепи сидел огромный пес. Его злобный, яростный лай звучал на всю округу. Правда, теперь он был потише, так как пес охрип, но бешеной злобы в его рычании не поубавилось. Лисицын приказал Шацкому:

— Уберите собаку в будку и заприте ее там.

Шацкий криво ухмыльнулся, но собаку все-таки загнал ногами в будку и прикрыл лаз бочкой.

Сарай осматривали долго. Славин толстой алюминиевой палкой старался забраться во все щели, поковырял под крыльцом. Но удачливее всех оказался Леонов. Он обыкновенными граблями прощупал земляной пол сарая и в дальнем углу под мусором обнаружил половинку лома. На эту находку, казалось, Шацкий никак не среагировал, он продолжал хранить угрюмое спокойствие. Обыск продолжался, но в сарае больше найти ничего не смогли. Вышли во двор. Лисицын посмотрел на Шацкого и сказал:

— Возьмите собаку и привяжите ее к забору или в сарае заприте. Нам надо будку осмотреть.

— А чего ее смотреть, в ней все равно ничего не спрячешь. Если хотите, собаку сами убирайте, я вам не прислуга.

Славин ожидал, что Лисицын взорвется и прикрикнет на Шацкого, но тот спокойно ответил:

— Ну, что же, не хотите, тогда мы сами это сделаем.

Он подошел к будке и отодвинул в сторону бочку. Пес увидел чужого человека, залаял еще яростнее, но из будки не выскочил. Лисицын потянул за цепь и вытащил пса из будки, взял его за ошейник и спокойно отвел к сараю. Затем он достал из собачьей будки сверток в клеенке. Там оказалось двадцать тысяч. Славин подошел к Шацкому:

— А где еще деньги?

— Не знаю.

С ним не стали разговаривать, отвели в машину, а Лисицын, Славин, Леонов и Подрезов стали советоваться. Славин настаивал на повторном обыске.

— Деньги, что мы нашли, — убеждал он, — наверняка те, которые принадлежат Григорию и Якову. Причем Григорий одну часть своей доли хранил в голубятне, вторую — носил с собой. В собачьей будке хранилась доля Якова. Они наверняка с учетом «разделения труда» получили по двадцать тысяч рублей, а остальные должен был забрать Ломов. Он же рисковал да и труда затратил больше, даже голову под удар подставил. А если к этому добавить неудобство, которое было связано с необходимостью несколько часов сидеть со связанными руками и кляпом во рту, а также подготовку операции, то тогда понятно, почему у него и доля должна быть большей. Но я уверен, что Ломов никуда не отлучался из учреждения, так как в любой момент мог приехать проверяющий, значит, его долю Шацкие унесли с собой.

— Чтобы окончательно сломить Ломова, нужна остальная сумма, — поддержал Славина Леонов. — У нас против Ломова есть пока только косвенные улики.

— А если Шацкие признаются? — спросил Подрезов.

— У него все равно будет лазейка защищаться, — задумчиво проговорил Славин. — Он может тогда признать факт появления в учреждении братьев Шацких и сказать нам, что они вызвались проводить его до работы, а он не называл их только потому, что не хотел впутывать в эту историю соседей. Ну, а раз они говорят, что сейф ограблен ими, то он здесь тоже ни при чем. Грабители были в масках, и он их не опознал. Шацкие, которым уже терять нечего, легко могут принять его версию и заявить, что преступление они совершили вдвоем, а Ломова просто оговорили. Спасая соучастника, они могут сохранить большую сумму денег, которую мы не нашли.

В конце концов решили еще раз посмотреть в доме и сарае. Славин даже алюминиевую трубку, которой до этого времени шарил под сараем, согнул, когда протыкал ею соломенную крышу сарая. Но все было безрезультатно.

В управлении Леонов допросил Григория Шацкого и водворил его в КПЗ, а затем вместе со Славиным начал допрашивать Ломова. Лисицын, который тоже хотел поприсутствовать на допросе, неожиданно был вызван в министерство. Ломов спокойно отвечал на вопросы, а когда начали предъявлять доказательства, он разошелся.

— Откуда я знаю, почему отпечатки моих пальцев оказались на упаковке, — кричал он, — мало ли что дает ваша экспертиза.

Леонов записал ответ и спросил:

— Ну, а что вы скажете в отношении братьев Шацких, которые пришли в тот вечер с вами вместе к объекту?

— Не было их со мной. Спросите сами у них.

Славин, наблюдая за поведением Ломова, думал: «Да, так легко он не признается, обязательно надо добывать дополнительные доказательства».

Леонов видел, что Ломов надеется еще на то, что ему удастся вывернуться и избежать водворения в КПЗ. Слишком он был уверен в своих друзьях.

— Гражданин Ломов, я вас в качестве подозреваемого задерживаю и водворяю в КПЗ. Там у вас будет время подумать обо всем.

— За что вы меня задерживаете? Увидите, вам придется отвечать за беззаконие!

Его увели, а Леонов взволнованно сказал:

— Володя, прошу тебя, постарайся заставить Шацких говорить правду. Еще необходимо разыскать второй кусок лома и, возможно, фомку, так как сегодня эксперты дали заключение, что сейф был вскрыт скорее всего ломом с четырехугольным острием и фомкой.

— Хорошо, Николай, я поработаю.

56 СЛАВИН

Чувствовал Славин, что быстрее всех заговорит Яков Шацкий. Он был изолирован и не знал, чем располагает следствие. Надо было хорошо подготовиться к его допросу. «Если Яков заговорит, — думал Славин, — то тогда наверняка скажет правду и Григорий».

Он решил еще раз продумать действия преступников. Где они могли спрятать остальные деньги? Куда дели лом и фомку? Славин был уверен, что машины у преступников не было, значит, нести с собой эти вещи после ограбления не имело смысла. Сколько раз он ставил себя на место преступников, пытался представить себе маршрут их движения после кражи! Утром следующего дня Славин с двумя внештатными сотрудниками направился к месту происшествия. Он стоял во дворе и в который раз ломал голову, как уходили отсюда братья Шацкие. Чем больше он думал, тем увереннее приходил к выводу, что они должны были идти только через пустырь, который начинался за забором, а затем по тихой, почти не освещенной улице, в сторону своего дома.

«Значит, пустырь». Славин вместе со своими помощниками излазили его вдоль и поперек, но ни фомки, ни лома найти не удалось. Неосмотренным оставался только небольшой котлован, залитый дождевой водой. Славин решил: если они выбросили лом и фомку, то только в воду. Недалеко, через два квартала, находилась пожарная, и Славин направился туда. Нашел начальника и попросил у него помощи. Вскоре мощный насос начал откачивать воду. Через час в котловане стало пусто. Славин, раздевшись до трусов, шагнул в жидкую грязь. По сантиметру ощупывал Владимир Михайлович дно, и вот она — победа! Он нашел вторую половину лома, а вскоре нащупал и фомку. Выпрямился и радостно улыбнулся: «Ну, теперь Шацкие точно заговорят. Для экспертизы установить, что это две части одного лома, труда не составит».

Вскоре Славин был в следственном изоляторе. Привели Якова Шацкого. Он из-подо лба посматривал на Славина, а тот сразу же пошел в атаку:

— Яков Аркадьевич, чтобы не терять зря времени, я вам расскажу, что нам удалось добыть из того, чем мы докажем вашу вину, а вы сами судите, есть смысл вам признаваться или нет. Если помните, в прошлый раз вы сказали «доказывайте!».

— Да, помню, ну и как, доказали?

— Конечно. Например, вашу долю — двадцать тысяч похищенных денег — в собачьей будке нашли. Григорий из суммы своей доли десять тысяч запрятал в голубятне, пятьсот успел проматать, а девять с половиной тысяч мы у него в поясе нашли...

— Падла... — Шацкий смачно выругался, — говорил же ему, не дури, не таскай деньги в поясе.

— Конечно, дурак, — простодушно согласился Славин и продолжал: — Собрали мы и лом, который вы на две части распилили. Одну половину в сарае, у стены в земле, нашли, а другую, вместе с фомкой, в котловане на пустыре разыскали.

— Что, Гришка показал, где эти штукенции мы выбросили?

— Ну, Ломов же не мог. Он, когда вы выбрасывали эти штучки, сидел связанным. Ну как, Яков Аркадьевич, хватит? Будем говорить начистоту?

— Куда тут денешься, все уже и без меня ясно. Придется еще один суд перетерпеть. Пишите...

Шацкий спокойно начал рассказывать:

— Я отдал Гришке его долю, а свою под крыльцом сарая во дворе запрятал. Но когда меня из зала суда под штык взяли, я успел у выхода шепнуть братухе, чтобы он перепрятал их в другое место. Додумался же он их собаке на сохранение отдать!

Славину не терпелось выяснить, где же остальные деньги, но он понимал, что надо быть осторожным, и поэтому тщательно продумывал свои вопросы.

— Почему вы решили Ломову денег дать больше, чем себе?

— Он заслужил, — по-своему оценил действия соучастника Шацкий.

— Расскажите, как прятали долю Ломова?

— Очень просто. Взял алюминиевую трубку, запихал туда деньги, а концы трубки забил землей и бросил у собачьей будки. — Вдруг Яков спохватился: — Постойте, вы же наверняка не обнаружили этих денег, Гришка же не знал, что я туда их сунул?

— Нет, не обнаружили, но не волнуйтесь, найдем, — спокойно ответил майор и покраснел, вспомнив, что эту трубку вчера дважды в своих руках держал...

К вечеру преступники признали свою вину. Почти все деньги были изъяты. Лисицын видел, как расстроился Славин из-за трубки, хлопнул его по плечу и весело сказал:

— Привыкай, что преступления совершают не только дураки, чем противник хитрее действовал, тем приятнее победа...

57 СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ МОЧАЛОВ

В кабинет Мочалова в сопровождении дежурного робко вошла пожилая женщина.

— Иван Петрович, к вам гражданка Ермолова. — Дежурный повернулся и вышел.

Мочалов пригласил женщину присаживаться, а сам напряженно вспоминал, где он ее видел. Женщина расстегнула пальто и напомнила о себе:

— Вы уже, наверное, забыли меня? Помните, как ровно два года назад была обворована моя квартира, а вы через три дня поймали воров и вернули мои вещи.

Мочалов теперь вспомнил ее. Старушка жила одна в небольшой двухкомнатной квартире. Однажды, когда она пошла в магазин, двое воров, взломав запоры, забрались в ее квартиру и украли оттуда немалую сумму денег и много различных вещей. Хозяйке особенно жалко было похищенной бурки. Она хранилась как память о покойном муже, который во время войны был кавалеристом. Когда Мочалов нашел преступников и сообщил об этом потерпевшей, первый ее вопрос был о бурке. Вспомнив об этом, Иван Петрович улыбнулся:

— Ну как, бурка больше не пропадала?

— Нет, я ее, когда ухожу из дома, прячу подальше. Но чего я к вам пришла? После той злополучной кражи мне как-то страшно было одной жить, и я пустила к себе квартиранта — молодого одинокого человека. Работает он в автомастерской. Хлопец, на первый взгляд, показался мне неплохим, серьезным, не пил, поздно не гулял. Короче говоря, все у человека было в меру, даже свою автомашину имел. Но около года назад сначала редко, а затем все чаще и чаще стали к нему приходить двое каких-то хлопцев. Они сразу мне не понравились. Всегда навеселе, такие верткие хлопцы; вместо «здравствуйте» — «привет» кричат, наряжаются, как попугаи, — во все яркое, заграничное. Всегда с собой выпивку приносят, матерятся. — Старушка, очевидно, поняла, что Мочалову начинает надоедать ее многословие, и она заторопилась: — Я это рассказываю, чтобы вы меня лучше поняли. А на прошлой неделе эти типы привели к моему квартиранту какого-то мужика. Он намного старше их, страшный такой, заросший, небритый. Олег — так зовут моего квартиранта — зашел в мою комнату и спросил, не буду ли я против того, что у него поживет пару недель его знакомый. Что мне оставалось делать? Решила не противиться, тем более, скажу честно, Олег сказал, что заплатит мне за это. Ну, я и согласилась, а у самой душа не на месте. Как посмотрю на это страшилище, так сразу же в дрожь бросает. А он целыми днями, как назло, дома сидит. И знаете, не зря мое сердце чуяло беду. В прошлое воскресенье к моим квартирантам пришли эти модники и устроили попойку. Только к концу дня угомонились. Ушли эти пижоны, а Олег и его дружок пьяные спать завалились. Один на кровати, второй — этот рыжий — на раскладушке. Начала я потихоньку стол убирать, потому что насвинячили они там, прямо страх. И вижу — пиджак этого рыжего на спинке стула висит. Ей-богу, не знаю, что меня толкнуло, но я решила посмотреть у него в кармане документы. Меня аж пот прошиб от страха и срама. Видимое ли дело, по чужим карманам лазить, а тут еще рыжий в любой момент глаза открыть может — позора не оберешься! Залезла я во внутренний карман и достала какую-то красную книжечку. Развернула ее, и хоть я плохо вижу, а в воскресенье, если помните, пасмурно было, дождь целый день лил, но все-таки прочитала, что это милицейское удостоверение какого-то полковника. Ну, скажите, какой он, этот рыжий, полковник? Положила я это удостоверение обратно в карман, сунула руку в другой, а там, ей-богу, хотите верьте, хотите нет, наган. Я его, правда, не доставала, но ручку круглую и барабан пальцами пощупала. Стало мне страшно, и я решила сказать Олегу, чтобы он вместе со своим дружком убирался из моей квартиры. Но вечером снова пришли эти дружки, и они все четверо сели в автомашину Олега и уехали. И вот уже прошло пять дней, а Олег и его дружки не появляются. Ко мне уже три раза с работы Олега приходили...

Мочалов слушал женщину, а сам боялся пошевелиться. Еще бы! Вполне возможно, что она говорит о человеке, поимка которого стала для Мочалова и Славина целью жизни.

— Вы не запомнили, на какую фамилию было выписано удостоверение?

Старушка отрицательно покачала головой.

— Знаете, когда я проверяла карманы, то вся дрожала. Этими делами никогда раньше не занималась, а тут — страх один. Казалось, если бы он открыл глаза, я, ей-богу, не сходя с места, умерла.

Мочалов, стараясь не пропустить ни одной мелочи, записал ее показания и, прощаясь, сказал:

— Спасибо вам, Станислава Валентиновна. Вы только никому не говорите о нашей беседе.

— Что вы! Я сама хотела вас просить об этом.

— Ну, а если появится ваш квартирант, то вы мне позвоните.

Старушка ушла, а старший лейтенант взволнованно заходил по кабинету: «Неужели это удача?! Неужели мы сможем напасть на след преступника? Что предпринять? Стоп, старший лейтенант! Успокойся!»

Он заставил себя сесть снова за стол и внимательно прочитать объяснение Ермоловой. Читая, он одновременно делал короткие записи. Мочалов находил все новые моменты, которые надо будет уточнить у Ермоловой при следующей встрече. Наконец он понял, что успокоился, и позвонил Славину. Майор был у себя. Он выслушал Мочалова и предложил:

— Ваня, ты побудь у себя, а я схожу к Лисицыну и попрошу разрешить мне вместе с тобой проверить этот сигнал.

Славин направился к дверям, а навстречу ему — Лисицын. Он хмуро предложил:

— Ну, что, работничек, пошли к начальнику управления.

Такое обращение удивило и даже слегка обидело Славина, и он, молча, гадая, что случилось, зашагал рядом с полковником по длинному коридору. Они спустились с четвертого на второй этаж и вошли в кабинет начальника управления. Генерал был в кабинете один, улыбнувшись, он спросил у Славина:

— Как ты считаешь, Владимир Михайлович, отчего Лисицын не в духе? Посмотри, какой сердитый.

Славин пожал плечами, считая неуместным для себя поддерживать шутливый тон генерала. Ведь разговор шел о его непосредственном начальнике, которого Славин глубоко уважал, а его хмурый вид мысленно объяснял какой-нибудь неприятностью. Генерал снова обратился к Славину:

— Так не знаешь, отчего полковник зол?

— Нет, товарищ генерал.

— А я знаю. Он рассердился на весь белый свет, да заодно и на меня, за то, что одного из лучших его сотрудников хотим забрать на другую работу. Суди сам: разве прав он, когда становится на пути человека, идущего на повышение?

— Да не против я, товарищ генерал, — наконец заговорил Лисицын, — просто в последнее время слишком много у меня людей забрали. И ладно, если бы на повышение, а то просто переманивают в другие службы обещаниями да посулами: то квартиру быстрее получит, то объем работы при той же зарплате будет иметь меньший, то нервы реже себе трепать будет. Конечно, работа в уголовном розыске — не мед. Но нельзя же таким образом профессиональное ядро разрушать, ведь раскрывать преступление не каждому дано. Ну, а что касается Славина, то сам вижу, что пора его выдвигать: и трудом, и умом он это заслужил, да и мне приятно, что начальником милиции будет сыщик. Значит, и работа по раскрытию преступлений будет вестись на должном уровне.

Генерал взглянул на Славина:

— Понял, в чем дело?

Отвечать на этот вопрос было сложно. Славин понимал, что предложение о назначении на другую должность должно исходить непосредственно от начальника управления, и поэтому схитрил:

— Понял только то, что из-за меня разгорелся какой-то сыр-бор.

— Поясню. Мы решили тебя назначить начальником районного отдела. Как ты на это смотришь?

— Я солдат. Как прикажете, так и поступлю.

Лисицыну было действительно жаль расставаться с хорошим сотрудником, но он знал, что плохих сотрудников не выдвигают на повышение, и поэтому хмуро сказал:

— Соглашайся, Славин. Я же понимаю, что тебе расти надо. Может, дай бог, сменишь меня, старика, на этом месте. Я только рад буду.

Было ясно, что вопрос о его назначении решен, поэтому Славин не стал упираться и дал согласие. После этого он доложил генералу и полковнику о сообщении Мочалова. Генерал взволнованно воскликнул:

— Неужели зацепимся?

Начальник управления прошелся по кабинету, достал сигарету, помял ее в руках, но, задумавшись, не стал прикуривать, а стоял у окна и смотрел, как на землю падают редкие снежинки, потом повернулся к Славину:

— Ты назначаешься начальником райотдела, где работает Мочалов, тебе и карты в руки. Сдавай, Владимир Михайлович, дела и приступай к новой работе. Твоя кандидатура согласована с райкомом партии и исполкомом. Завтра повезу тебя представлять.

Славин вышел. Генерал, глядя на начальника уголовного розыска, сказал:

— Я специально поручил Славину проверить этот сигнал. Сам знаешь, что у него творится на душе. Ты же, Леонид Федорович, свяжись с Гродно да и Славину помоги.

— Есть, товарищ генерал. Я и сам бросился бы на это дело.

— Знаю, но нам с тобой надо понять Славина. Он же в мирное время потерял двух своих двоюродных братьев, и задержать убийцу — не только его обязанность, но и право.

58 НАЧАЛЬНИК РАЙОННОГО ОТДЕЛА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ МАЙОР МИЛИЦИИ СЛАВИН

Зима пришла ранняя, с сильными морозами и вьюгами. Иной раз Славину казалось, что он опять находится в Сибири. Ночами от сильных морозов громко стреляли деревья и даже дощатые заборы.

Хлопот у молодого начальника было много. Обстановка в районе, куда его недавно назначили, была в оперативном отношении тяжелой. Мочалову и Новикову, которым начальник отдела поручил розыск пропавшего квартиранта Ермоловой и его дружков, пока не везло. Они как сквозь землю провалились. Положение осложнялось еще и тем, что в районе почти ежедневно были происшествия, и Славину приходилось много внимания уделять текущим делам. Работников милиции беспокоили воры, а ночами на отдаленных от центра улицах города действовал опасный преступник. Он неожиданно появлялся перед прохожими одинокими женщинами и грабил их. Лицо его, по словам потерпевших, было закрыто маской, в руке — нож. Вот, пожалуй, и все, что было известно о нем работникам милиции. Грабитель уже совершил шесть нападений, и все шесть потерпевших даже одежду его называли по-разному.

Владимир Михайлович приказал дежурным о каждом таком случае сообщать ему лично в любое время.

Вот и сейчас, стоя на сильном морозе, он дожидался машины из райотдела и думал: «Даже время он выбирает разное. Сегодня вышел на „промысел“ ровно в два. На прошлой неделе — в половине первого, тридцатого ноября — в двадцать три часа...»

Преступник, как волк, появлялся неожиданно, совершал ограбление и исчезал, с тем чтобы через несколько дней, а порой и недель, объявиться снова, но обязательно в другое время. Оперативные группы милиции сбились с ног в поисках.

Подошла машина. Славин поздоровался с водителем и поторопил его. Машина резво понеслась вперед. А вьюга разыгралась не на шутку, в бешеной снежной круговерти чуть просматривались электрические фонари. Славин даже удивлялся, как водитель видит сейчас дорогу и умудряется держать скорость под шестьдесят. Вскоре машина резко взвизгнула тормозами и остановилась у входа в райотдел милиции. Майор, втянув голову в плечи, поспешил в помещение. Дежурный — седоволосый, с отекшим от бессонницы лицом капитан — спокойно и быстро доложил:

— В два часа двенадцать минут дежурный по управлению соединил меня с женщиной, звонившей по ноль-два. Назвалась она Игнатенковой Полиной Астаховной и сообщила, что ее ограбил какой-то мужчина.

— Ваши меры?

— Направил к месту происшествия оперативную группу, с ней поехали эксперт научно-технического отдела и инструктор с собакой. По радио сориентировал патрульные машины и наши оперативные группы, работающие по розыску этого преступника, после доклада о происшествии вам, по вашему указанию, приказал совместно с потерпевшей прочесать близлежащие улицы и попросил управление блокировать патрульными машинами весь наш район.

— Собака взяла след?

— Так точно. Привела к стоянке такси, где след был утерян. Считаю, что преступник воспользовался такси.

— Где находится потерпевшая?

— Сейчас ее привезут сюда.

— Направьте по одному сотруднику в таксопарки, пусть побеседуют с водителями, когда те будут прибывать в гараж. Как только привезут потерпевшую, доставьте ее ко мне в кабинет, подготовьте телефонограмму во все райотделы, ГАИ, милицию на железнодорожном транспорте, медвытрезвители и спецприемник, сориентируйте всех сотрудников, находящихся сейчас на службе, и сторожей вневедомственной охраны.

Славин, выйдя из дежурной части, по широкой лестнице поднялся на второй этаж. Прежде чем открыть дверь, взглянул на часы: два часа пятьдесят две минуты. С момента нападения прошло около часа. «Если действительно он сел в такси, — размышлял Славин, войдя в кабинет и снимая пальто, — он сейчас далеко от места происшествия. Похоже, что опять ушел!»

Тихо звякнул телефон прямой связи с дежурным. Тот доложил, что потерпевшую уже доставили в отдел и повели к нему. Славин пригладил рукой торчавшие после сна жесткие, отливающие синевой волосы, положил перед собой маленький блокнот и стал ждать.

В кабинет в сопровождении старшего лейтенанта вошла женщина. Лицо бледное, чуть припухшее от слез. На голове белый пуховый платок, на плечах — большой мужской полушубок.

Славин пригласил сесть, спросил:

— Какая у вас была сумка?

— Коричневая... средних размеров, с двумя ручками, закрывается на молнию.

— Что в ней было?

— Мое водительское удостоверение, деньги в сумме сорока пяти рублей, щетка для волос... кое-какая косметика: помада, пудра. Там еще были маленькие ножницы... зеркальце круглое, носовой платок и ключи от квартиры... вот, пожалуй, и все.

Майор специально спросил сначала о сумке. Он хотел, чтобы женщина немного успокоилась. А когда она справилась с волнением, Славин задал следующий вопрос:

— Полина Астаховна, какого он был роста?

— Кто, бандит?

— Да.

— Не знаю, темно было, а в подъезде он повернул меня к стене лицом... Хотя, по-моему, он высокого роста.

— Вы так думаете или видели все-таки?

— Когда я подходила к подъезду и услышала сзади быстрые шаги, то, обернувшись, увидела мужчину, не могу сказать точно его рост, но он был намного выше меня. На лице была черная маска. В правой руке он держал молоток, а в левой — нож, — она руками показала длину ножа, — вот такой длины. Я вскрикнула, а он подставил мне нож к животу: «Не пикни! Враз проткну!» Потом он положил молоток в карман пальто, а нож взял в правую руку и говорит: «Снимай шапку и шубу!», а сам вырвал у меня сумку. Я чуть сознание не потеряла. Сняла шубу, шапку, все это он забрал и потребовал, чтобы я вошла в подъезд. Там заставил повернуться лицом к стене, а это было как раз между двумя дверями, в тамбуре, что ли... и говорит: «Стой, не шевелись и ни звука, а то зарежу!» Затем стало тихо. Я стояла, стояла, потом не выдержала и обернулась, а его, конечно, и след простыл. Поднялась я в квартиру и почти сразу же позвонила. Муж выбежал во двор, на улицу, но никого там не нашел.

— Маску вы его не рассмотрели?

— Нет, темно было.

— В какое время вы закончили работу?

— В час тридцать я была в парке. Быстренько отчиталась у диспетчера и села в наш дежурный автобус. Он довез меня до угла нашей улицы и поехал прямо, я прошла немножко, свернула во двор своего дома, и тут — на тебе!

— На улице никого не встретили? Может, видели, что сзади кто-то идет?

— Нет, улица была совершенно пустынной, я не оглядывалась, никаких шагов не слышала. Он во дворе дома как из-под земли вырос, словно специально меня дожидался.

Майор понял, что большего от нее он не добьется, записал приметы шубы, шапки и обратился к старшему лейтенанту дежурному следователю:

— Примите заявление, допросите и доставьте потерпевшую на машине домой.

— Есть, товарищ майор! Она здесь с мужем...

— Все равно.

— Есть.

Старший лейтенант открыл дверь, пропуская вперед женщину. Славин поднял трубку телефона прямой связи и спросил у помощника дежурного:

— Что нового?

— Пока безрезультатно.

— В таксомоторные парки наших людей направили?

— Так точно.

— Хорошо. Если что, сообщите, я буду в кабинете.

Владимир Михайлович, выдвинув верхний ящик стола, достал папку. Это был его доклад на завтрашней, вернее, уже сегодняшней, сессии районного Совета депутатов трудящихся. Отыскал раздел, где говорилось об участии общественности в охране общественного порядка, и начал вносить дополнения.

«Должны же согласиться со мной, — думал он, — что, увеличив количество дружинников, ежедневно выходивших на дежурство, мы сможем освобожденное число сотрудников милиции бросить на раскрытие преступлений, в том числе и на розыск этого грабителя».

Вскоре с места происшествия прибыла оперативная группа, и в кабинет вошел капитан.

— Осмотрели мы и подъезд и весь двор, но ничего не нашли. Пока приехали, следы преступника почти полностью занесло, на улице черт знает что творится, и эксперт слепка следов ног уже не смог сделать, правда, по еще заметным очертаниям следов он определил, что размер обуви у преступника сорок один — сорок два. На стоянке такси, куда привела собака, находились две машины, но они прибыли туда значительно позже момента совершения преступления, и водители ничего интересного для нас сообщить не смогли.

Славин поблагодарил капитана и отпустил его, затем позвонил дежурному по управлению. Ответил майор Ремин.

— Какая в городе обстановка?

— После полуночи расшумелись: разбой в вашем районе, в Октябрьском двое — один взрослый, другой несовершеннолетний — три шапки у прохожих сорвали, патрульная машина, к счастью, проезжала мимо... Ну вот пока и все. Я надеялся, что сегодня, при наличии таких дружинников, все пройдет спокойно, но видишь, не получается.

— Каких дружинников? — не понял Славин.

Ремин рассмеялся и пояснил:

— Мороза с вьюгой...

— В городе все знают о «нашем» разбое?

— Конечно, я даже начальнику управления доложил.

— Ну, и что он сказал?

— «Славин дождется, что скоро его собственную жену ограбят», — Ремин снова рассмеялся и уже от себя добавил: — Так что, на всякий случай, предупреди Маргариту Ивановну, пусть по ночам без мужа или хотя бы другого мужчины не ходит.

— Ну, моя жена по ночам никуда не ходит, не то что твоя, — поддел Ремина Славин, который знал, что тот очень ревнивый.

Ремин клюнул:

— А что моя? Ты что, видел ее где-нибудь ночью?

— Мне кажется, что ее и сейчас дома нет.

Это для Ремина было уж слишком. Он торопливо закончил разговор и положил трубку.

Славин улыбнулся, представив себе, как в эту минуту Ремин лихорадочно натягивает на себя шинель и сбивчиво объясняет товарищам, что отлучается на полчасика домой, чтобы перекусить.

«Ничего, — думал Славин, — будет знать, как других задевать». И он начал набрасывать, какие еще мероприятия необходимо включить в план по розыску опасного преступника. В этот момент тихо звякнул прямой телефон. Дежурный по райотделу доложил:

— Товарищ майор! Тут привезли водителя такси, который говорит, что он возил похожего на интересующего нас человека.

— Где он? — встрепенулся Славин.

— Здесь, его привез Ладутько, которого я направлял в таксопарк.

— Пусть приведет его ко мне!

В кабинет вошел среднего роста мужчина. Славин пригласил его присесть и спросил:

— Как вас зовут?

— Иван Сергеевич Кошеленко, водитель такси...

— Иван Сергеевич, расскажите, пожалуйста, как попал к вам в машину человек, о котором вас уже спрашивали?

— Что тут рассказывать? Я в половине второго ночи высадил двух пассажиров — мужчину и женщину, и подъехал к стоянке. Там уже стояли две машины. Через некоторое время к первой машине подошла женщина с парнем лет шестнадцати, и они уехали. Ровно в два часа — это я знаю точно, потому что посмотрел на часы — к другой машине подошла парочка. Они сели на заднее сиденье и тоже уехали. Я остался один. Только подумал, что теперь наступает мой черед, как сквозь пелену снега в свете фонаря увидел, что к машине бежит мужчина. А я одиноких мужчин ночью на заднем сиденье возить не люблю, еще, чего доброго, врежет по моему чердаку так, что и ставни закроешь навеки. Я взял и закрыл на кнопку правую заднюю дверь, он как раз с той стороны приближался. Подбежал он и, конечно, сразу же схватился за ручку задней двери, но она оказалась запертой. Тогда он открыл переднюю дверку и спросил: «Свободен?» — «Да», — говорю я. «Подбрось меня, друг, на улицу Чернышевского».

Я завел двигатель, и мы поехали. Пригляделся я к нему, а у него на коленях лежит шуба женская, а сверху дамская сумка.

— А почему вы решили, что шуба у него была женская? — спросил Славин.

— Она была в полосочку, так что, товарищ начальник, я не ошибаюсь, шуба была точно женской. Когда выехали к центру города, я как бы между прочим спросил: «Куда это вы так торопитесь, бегом бежали?»

Он ответил: «Домой тороплюсь, там сын трехлетний остался один, может проснуться и испугаться. Жену в роддом отвез. Ее положили, а одежду, видишь, отдали, сказали домой забрать».

Я тогда сразу же подумал: «Не врет он? Ведь в районе той стоянки, где он меня нашел, никакого роддома нет, да если и верить ему, то где тогда обувь жены? Зачем она с собой сумку брала, если в родильный дом ехала?» Но я понял, что своими вопросами могу его насторожить. Когда подъехали к улице Чернышевского, он сказал мне остановиться. Я затормозил, он рассчитался и через пустырь, не торопясь, пошел к домам, стоявшим слева от улицы Якуба Коласа. И опять я удивился: говорил, что домой торопится к ребенку, а тут так далеко от дома из машины вышел, почему он не подъехал на машине прямо к своему дому?

— Как он выглядел?

— Высокий, не менее ста восьмидесяти сантиметров, худощавый, брови густые, маленькие усики. Когда он рассчитывался, я зажег в салоне свет и обратил внимание, что у него под правым глазом небольшой шрам.

— А какой у него цвет глаз?

Кошеленко задумался, а затем отрицательно покачал головой:

— Не помню, просто не заметил.

— Какого он был примерно возраста?

— Лет сорок на вид... уже немолодой.

— Вы узнали бы, если бы его вам показали?

— Да, узнал бы!

Майор обратился к Ладутько:

— Проводите, пожалуйста, товарища Кошеленко к следователю, пусть допросит его. — И майор протянул руку Кошеленко: — Иван Сергеевич, когда мы договоримся со специалистами, мы еще разок побеспокоим вас, чтобы попробовать нарисовать его портрет.

— Я не возражаю.

— И еще, если встретите этого человека, постарайтесь сообщить первому же повстречавшемуся работнику милиции или позвоните по ноль-два.

— Я понимаю, обязательно сообщу.

После того как Ладутько и водитель вышли, Славин подошел к противоположной стене и отодвинул матерчатую занавеску. Там была большая карта района. Владимир Михайлович булавочной иголкой прикрепил маленький красный флажок. На карте стало семь таких кружков, они обозначали места совершения нападений.

59 СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ МОЧАЛОВ

Работа по розыску квартиранта Ермоловой и его дружков шла медленно. Мочалов, Новиков, а также Подрезов, которого Лисицын прикрепил к оперативной группе, никак не могли напасть на их след. Дело осложнялось еще и тем, что квартирант Ермоловой — Красин Олег Викторович — на самом деле не имел в личном пользовании «Москвича», по крайней мере, по данным Госавтоинспекции за ним она не числилась.

Ермолова продолжала утверждать, что автомашина у Красина была и постоянно стояла у подъезда. Обязанности между членами оперативной группы разделились так: Подрезов держал связь с гродненскими коллегами и органами милиции других областей; Мочалов разыскивал Красина по месту жительства и устанавливал его родственников; Новиков — по месту работы Красина. Оперативные работники вечером собирались вместе и обменивались добытой за день информацией. Два раза в неделю их заслушивал майор Славин.

Был понедельник. В этот день Мочалов поставил перед собой задачу закончить опрос жителей соседнего дома. Работа неблагодарная — побывать в каждой квартире и поговорить обязательно с каждым жильцом. Если же кого-либо нет в момент посещения, то надо идти в эту квартиру снова. И так бывает по нескольку раз. Дом был четырехэтажный с четырьмя подъездами. «Итого шестьдесят четыре квартиры», — прикидывал Мочалов. Он подошел к первой квартире и, не найдя кнопки звонка, постучал. Дверь открыла старушка. Мочалов представился и попросил разрешения войти. Старушка проживала одна в однокомнатной квартире. Ничего нового сообщить она не смогла. Мочалов постучал в дверь второй квартиры. Открыл высокий, с аккуратной бородкой мужчина. Беседа с ним тоже ничего не дала, и старший лейтенант направился в следующую квартиру...

К обеду он закончил обход первых шестнадцати квартир и, выходя из подъезда, подумал: «Чует мое сердце, что ничего мне не даст обход и этого дома. Несчастливый сегодня день, что и говорить — понедельник».

Он решил не торопиться идти на обед, а обойти квартиры второго подъезда. Утешало то, что во всех квартирах были люди, значит, не придется снова возвращаться сюда. Отворачивая лицо от холодных порывов ветра, Мочалов подошел ко второму подъезду и вдруг увидел Новикова. Капитан весело сказал:

— Пока ты здесь ходишь, в отдел пришла интересная бумага. Поехали.

Они сели в стоявшую за углом машину и уже через десять минут входили в кабинет Славина. Владимир Михайлович протянул Мочалову бланк телетайпограммы:

— На, Иван Петрович, прочти.

Мочалов начал читать: «22 декабря в девять ноль-ноль сторожем рыбхоза Медведевым Алексеем Алексеевичем жителем Барановичского района в озере Басины обнаружен вмерзший в лед труп неизвестного мужчины. При осмотре места происшествия в снегу обнаружена часть паспорта где сохранились фотография и фамилия „Красин“. На трупе в области головы имеются телесные повреждения. Проводится расследование. Сообщаем в связи с розыском вами гражданина Красина Олега Викторовича».

Мочалов возвратил Славину телетайпограмму и попросил:

— Владимир Михайлович, разрешите мне немедленно туда выехать.

— Собирайся в дорогу. Я разговаривал с Лисицыным. Поедешь вместе с Подрезовым. — Майор повернул голову в сторону Новикова: — А ты, Иван Иванович, работай здесь. Я тебе дам участкового уполномоченного. Надо закончить опрос всех жильцов близлежащих домов. Не верится мне, что никто из них не обратил внимания на номер автомашины, на которой ездил Красин...

Ровно через час Мочалов и Подрезов были уже на железнодорожном вокзале. Поезда в сторону Барановичей ходили часто, и прибыли они туда поздно вечером. Начальник райотдела ждал их. Средних лет, невысокого роста, энергичный майор сразу же перешел к делу:

— Скорее всего это — Красин. Смерть наступила от пролома костей черепа и повреждения головного мозга. Кроме этого, судмедэксперт обнаружил в области спины две пулевые раны. При вскрытии было установлено, что одна пуля поразила печень, вторая — левое легкое. На погибшем имеются пальто, костюм, но нет обуви. В ста метрах от озера проходит лесная дорога, она ведет в деревню, расположенную в шести километрах. Дорога хоть и заметена, но проехать можно. Мы обследовали ее и недалеко обнаружили следы колес автомашины, которая разворачивалась. Судя по протекторам — это «Москвич». Вот пока, пожалуй, и все.

Подрезов спросил:

— Предположительно когда наступила смерть?

— Прошлой ночью. Да и трупа в озере вчера вечером не было. Лесник, который сегодня его обнаружил, утверждает, что вчера в конце дня он проходил возле этого места и ничего не заметил.

Договорились утром связаться с Минском и попросить, чтобы прислали для опознания людей, которые работали с Красиным и хорошо знали его в лицо. Подрезов предложил с утра поехать к озеру и тщательно все вокруг осмотреть. Начальник отдела попытался отговорить, считая, что там уже ничего нового не обнаружишь, но Алексей Станиславович настоял на своем, и, как оказалось, очень своевременно. Группа, которую он формально и не возглавлял, но она выполняла все указания старшего уполномоченного уголовного розыска по особо важным делам майора Подрезова, отыскала в снегу еще две части паспорта, а также полуботинки погибшего. Обувь была обнаружена в том месте, где разворачивалась машина. Очевидно, полуботинки подкладывали под заднее правое колесо, когда машина забуксовала. Подрезов осторожно, где лопатой, а где и просто руками, разгреб на довольно большой площади снег, и все четко увидели цепочку крови.

Майор, вытирая со лба пот, удовлетворенно проговорил:

— Труп привезли на автомашине. Убийство скорее всего совершено в другом месте. Я думаю, что нельзя исключать и Барановичи. Кстати, куда ведет эта дорога?

Пожилой капитан ответил сразу же:

— В Барановичи.

— Ясно. Значит, ехали оттуда. В деревню не поехали, а развернулись и поехали обратно. Ну, что ж, товарищи, теперь здесь нам делать нечего. Поехали в Барановичи.

Начальник райотдела был доволен, что группа не зря потеряла время, и с большим вниманием слушал Подрезова.

— Я предлагаю немедленно организовать проверку гостиницы, а также лиц, у которых могли остановиться Красин и его знакомые. Дайте команду опросить работников ГАИ, особенно тех, кто в эти дни дежурил на дорогах, выходящих из города. Не исключено, что машина могла попасть в поле их зрения. — Он вдруг обернулся к Мочалову: — Что ты молчишь, Иван Петрович?

— Просто я считаю, что если говорит один, то другой должен помолчать. Ну, а что касается моего мнения, то скажу вот что: автомашина наверняка та, на которой ездил Красин. Приехали они сюда, скорее всего, не из Минска, мы же их там искали. — Мочалов посмотрел на начальника отдела. — Судмедэксперт нашел в теле убитого пули?

— Да. Две, они от нагана.

— Предлагаю их немедленно направить на исследование. Ведь у нас хранятся пули, изъятые из тела Алексея Васильевича Купрейчика, и мы можем скоро узнать — не один ли и тот же пистолет применялся преступником.

Начальник отдела пригласил к себе сотрудников и, подробно проинструктировав их, каждому дал задание. После этого он вызвал начальника Госавтоинспекции и приказал побеседовать со своими работниками, просмотреть на постах черновые записи.

К концу дня поступил первый сигнал. Начальник ГАИ привел в райотдел молоденького сержанта милиции. Он, несколько смущаясь, что приходится докладывать начальнику райотдела, да еще в присутствии двух незнакомых офицеров, приехавших из Минска, рассказал:

— Позавчера я дежурил на посту, который находится на Минском шоссе, у поворота на Барановичи. Приблизительно около десяти вечера я увидел, что со стороны Бреста едет с дальним светом машина, и решил проверить ее. Взял в руки фонарик с красным светом и вышел из будки. Смотрю, а машина сворачивает на дорогу, идущую на Барановичи. Я включил фонарик, и она стала. В ней сидело четверо: два спереди и двое пассажиров сзади. Я проверил документы у водителя. Оказалось, что он ездит по доверенности. Причем меня удивило то обстоятельство, что водитель — житель Минска, а машина, судя по номерам, кобринская. Но у них было все в порядке, и, проверив документы, я отпустил их.

Подрезов спросил:

— Номер машины помните?

— Никак нет. Я не записал его.

— А фамилию водителя?

— Тоже не запомнил.

— В лицо, из ехавших в машине, не запомнили никого?

Сержант еще больше смутился:

— Никак нет. Салон машины не освещался, и я пользовался своим фонариком.

Сержант вместе со своим начальником вышел, и в кабинете наступила тишина. Ее нарушил Мочалов:

— Я уверен, что это были они. Смотрите, Красин ушел из дома с тремя мужчинами. Его хозяйка говорила, что у него была своя автомашина, а по данным ГАИ за ним автомашина не числится. Оказывается, что он ею пользовался по доверенности.

— Но где же они провели почти целые сутки? — задумчиво спросил Подрезов.

Начальник отдела уверенно ответил:

— Наверное, у них в Барановичах есть кто-либо из знакомых. — Он поднял трубку и позвонил начальнику уголовного розыска. Приказал: — Посмотрите, нет ли среди тех, кто числится у вас, человека, который мог предоставить ночлег этой группе.

Подрезов подсел поближе к Мочалову:

— Ваня, а что, если тебе не мешкая выехать в Кобрин. В этом городе не так уж много владельцев «Москвичей». Я думаю, что с помощью работников Госавтоинспекции и уголовного розыска можно будет установить владельца машины.

Мочалов и сам уже подумывал об этом и сразу же согласился. Они сообщили о своем плане начальнику отдела. Тот не возражал и приказал дежурному по райотделу подбросить на машине старшего лейтенанта к посту, расположенному на шоссе Минск — Брест, и посадить его на попутную машину.

К вечеру Мочалов был в Кобрине и сразу же направился в автоинспекцию. Начальник, выслушав Мочалова, заглянул в свою картотеку и вытащил две карточки:

— Только кто-то из этих может подойти вам. — Он взял в руки первую карточку. — Ивлин. Этот человек лишен прав из-за управления транспортом в пьяном виде. — Он заглянул во вторую карточку. — Боркин. Имея «Москвич», не ездит на нем, да и машины его здесь, в городе, что-то не видно.

Мочалов записал данные этих владельцев и решил, не теряя времени, сразу же приступить к их проверке. Он зашел в отдел милиции, предупредил о том, что будет заниматься проверкой некоторых жителей города и сразу же направился к Боркину. Каким-то особым чутьем Мочалов чувствовал, что Боркин наиболее интересная для него фигура.

Боркин жил на окраине города в большом бревенчатом доме. Уже стемнело, когда старший лейтенант вошел во двор и, пройдя его, поднялся по деревянным ступеням на высокое крыльцо. Дернул за ручку — дверь открыта. Он оказался в полутемном помещении — тамбуре. Потянул на себя вторую дверь и вошел в совершенно темный коридор. Громко позвал:

— Хозяева, вы дома?

Тишина была ответом. «Эх, жаль, ни фонарика, ни спичек с собой нет». И, вытянув руки, начал медленно продвигаться вперед. Эта подозрительная тишина и сплошная темень шевельнули в душе неясную тревогу, которая с каждым шагом становилась все сильнее. Неожиданно руки Мочалова уперлись в человека, он легко отшатнулся от них, но Мочалов цепко держался за одежду.

— Это вы хозяин? Почему не отвечаете?

Но человек молчал. Ощупав его, Мочалов понял: он держит в руках мертвеца, который висит на веревке...

60 НАЧАЛЬНИК РАЙОННОГО ОТДЕЛА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

МАЙОР МИЛИЦИИ

ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ СЛАВИН

Розыск грабителя шел активно. Казалось, что преступнику никуда не деться. О нем были предупреждены все водители такси. Его приметы имелись у каждого сотрудника милиции, у дружинников. Специальные оперативные группы работников милиции и члены комсомольских оперативных отрядов патрулировали в местах возможного его появления, проверялись десятки подозрительных, но грабитель оставался на свободе, и каждую ночь можно было ожидать нового нападения.

Славин сам проверял, знают ли сотрудники приметы разыскиваемого. Майор огромное внимание уделял специальным группам, которые прикрывали «приманки». Роль «приманок» на себя взяли инспектора детских комнат милиции. Пять женщин — сотрудниц милиции в гражданской одежде — в вечернее время постоянно находились в отдаленных микрорайонах, на тихих, слабо освещенных улицах, играя роль поздних пешеходов. За ними незаметно для посторонних наблюдали оперативные сотрудники. Благодаря применению этого метода удалось задержать грабителя, пытавшегося отобрать у одной из «приманок» сумку, но он, к сожалению, был не тот, которого так усиленно искали.

В дверь кто-то постучал, и не успел Славин ответить, как в кабинет вошла женщина.

— Можно, товарищ начальник?

Майор вспомнил: сегодня у него приемный день, а заседание исполкома в десять часов. Делать нечего, прием — есть прием.

— Проходите, присаживайтесь, пожалуйста.

Славин сел на свое место.

— Слушаю вас!

— Я пришла к вам посоветоваться не только как к начальнику, а как к человеку, о котором много слышала хорошего.

— Давайте перейдем к делу... — мягко перебил ее Владимир Михайлович.

— Хорошо, хорошо, перехожу к существу. Сейчас только по делу буду говорить. Я известная артистка, вы, конечно, слышали фамилию Капнова?

Славин замялся. Он не слышал такой фамилии, а врать не хотелось. Но Капнова, не дожидаясь ответа, продолжала:

— У меня есть много старых верных друзей в милиции, — и она начала называть фамилии. Ни одна фамилия Славину ни о чем не говорила, да ни к чему это было, поэтому он снова попросил посетительницу перейти к делу.

— Да, да, перехожу. Я, знаете, была одно время замужем, но потом поняла: нельзя, чтобы муж и жена были артистами, у них семьи не получается. Вот возьмите меня. Семья распалась, семь лет назад муж ушел от меня, ну а я осталась с сыном. Сейчас я еще не стара, мне всего лишь сорок девять, — она кокетливо, как ей, наверное, казалось, повела плечами. От этого движения ее полное лицо слегка побагровело. — Я имела квартиру, которую поменяла со своей знакомой. Новая квартира была просторней, светлее, и я жила в ней четыре года. В прошлом году летом, это было в июне, нет, простите, в июле... или нет, даже в августе...

«Боже, — подумал Славин, бросая взгляд на часы, — хорошо, что в году всего двенадцать месяцев, скорей бы она их пересчитала!»

А посетительница продолжала:

— Да, да, я вспомнила, это было точно в мае, я встретила ту же знакомую. Разговорились. Она рассказала мне, что у нее в семье стало не три, как раньше было, а четыре человека, ну и пригласила меня к себе. Мы посидели немного, выпили тоже немного, много мне в тот вечер нельзя было пить — вечером концерт. Ну, а потом она у меня спрашивает, не хочу ли я с ней разменяться квартирами обратно? Посмотрела я на ее квартиру, а она как куколка. Вся чистенькая. В ванной, простите, в туалете, в кухне — кафельная плитка, стены новыми обоями оклеены, пол покрашен. А ведь я же раньше помнила, какой была эта квартира: грязная, полы поцарапаны, обои на стенах рваные, да еще мой бывший муж, будучи под мухой, любил на них нарисовать что-нибудь, к примеру, целующиеся парочки. Ужас! — При этих словах она решила сделать гримасу отвращения. Ее узкие щелки глаз мгновенно закрылись пухлыми жирными щеками. — Ну я и не выдержала, погналась за этим блеском, чистотой! Дура, ох, дура! Взяла и согласилась. И вот живу я в этой клетке уже семь месяцев, на целых восемь метров меньше, чем та квартира. Знаете, не могу себе простить: почему эти восемь метров так запросто отдала. Сходила я недавно на свою прежнюю квартиру, ну ее, конечно, уже не узнать: чистота, порядок. Поговорила я с хозяевами, так, мол, и так, давайте или обратно меняться, или доплачивайте за эти восемь метров.

— А они вам, конечно, сказали, — не выдержал Славин, — что когда они менялись с вами в первый раз, то вы им ничего не доплачивали и что меняться обратно не будут? Угадал?

Женщина опустила глаза и, согласно кивнув головой, тихо ответила:

— Да, почти так.

— Ну, и чего же вы от меня хотите?

— Помогите мне, позовите их к себе, припугните, они струсят, я это точно знаю.

— Вот что, уважаемая, я смотрю на вас и удивляюсь, как так может человек жить!

— Не поняла, что вы имеете в виду?

— И не поймете. Скажу вам только одно: ваши действия незаконны и даже граничат с преступлением, милиция вам тут не помощник.

Лицо Капновой покрылось лиловыми пятнами. Она поднялась и направилась к дверям. У порога остановилась и повернулась к Славину:

— А еще говорят, что вы хороший человек! — И она хлопнула дверью.

Было без десяти минут десять, когда майор сел в машину и попросил водителя поторапливаться. К зданию райисполкома машина подъехала без трех минут десять. Успел вовремя...

Заседание исполкома закончилось ровно в четырнадцать часов. Славин, перекусив в небольшой столовой, расположенной прямо в здании исполкома, сразу же направился в райотдел...

Свежий морозный воздух приятно освежал разгоряченное лицо. Майор специально не вызвал машину. Хотелось пройти пешком.

В райотделе дежурный доложил обстановку, и Славин, предупредив его, что будет у себя в кабинете, направился к выходу, но неожиданно его взгляд остановился на фотографии, лежавшей на столе у дежурного. Что-то знакомое уловил Славин в лице изображенного на ней мужчины. Владимир Михайлович взял в руки фотографию и спросил:

— Кто это?

— Так это же портрет, который сделали по вашему указанию со слов водителя такси.

— Странно, — тихо пробормотал Славин, — дайте мне один экземпляр.

— Берите этот, у меня их несколько.

Славин, внимательно вглядываясь в лицо преступника, пошел к себе в кабинет. Было такое ощущение, что он где-то видел этого человека. Но где? У кабинета стояла группа людей. Это те, кто пришел на прием к начальнику отдела. Славин извинился перед ними за задержку, сразу же начал прием.

Сколько майор ни ломал голову, но так и не вспомнил, где мог встретиться с человеком, изображенным на фотографии рисунка. К десяти часам Владимир Михайлович закончил все дела и направился домой. Семья Славина жила в небольшой квартире, расположенной на третьем этаже. Все ждали отца, чтобы вместе поужинать. Маргарита Ивановна, зная, что он с минуты на минуту придет, накрыла стол и поставила на табуретку самовар.

Владимир Михайлович не спеша разделся, вымыл руки и, сев за стол, громко сказал:

— Завтра воскресенье, и я всех приглашаю в кино.

Дети дружно захлопали в ладоши, а Оля даже взвизгнула от удовольствия.

Обычно по воскресным дням Владимир Михайлович хоть на часок, но забегал на работу. Принимал дежурных, инструктировал их, просматривал журнал регистрации происшествий, давал необходимые указания и после этого уходил домой.

В этот день Славин ушел из дома раньше обычного, по пути в отдел зашел в кинотеатр и купил билеты на дневной сеанс.

К счастью, прошедшая ночь не принесла тревожных событий, майор быстро разобрался с материалами и через час отправился к себе домой. Оля, увидев отца, сделала удивленное лицо, явно подражая маме, сказала:

— Папа, наверное, волк за горой подох?

— Это почему же, дочка?

— Потому, что ты рано домой пришел, — и, смеясь, повисла у отца на шее.

А через час состоялся торжественный выход семьи Славиных в кино. В буфете кинотеатра отец угощал детей и жену мороженым, лимонадом, сам распил бутылку пива. Всем было весело. Маргарита Ивановна похвалила мужа, что он догадался купить билеты заранее, так как у входа в кинотеатр толпилось немало людей в надежде добыть лишний билетик.

Правда, в душе Владимира Михайловича уже второй раз в эти дни появилось какое-то смутное чувство. Несмотря на хорошее настроение, тревога не проходила, а, наоборот, все усиливалась. Славин знал, если в душе возникает такая тревога, то ее гнать бесполезно, надо искать причину. Так уже бывало не раз, и всегда за ней скрывалось что-то несделанное или забытое... Прозвучал звонок, приглашающий зрителей в кинозал. Владимир Михайлович смотрел на экран, вместе со всеми весело смеялся, а когда сеанс уже подходил к концу, майор чуть не вскочил со своего места. От догадки, пронзившей мозг, он вспотел. Славин вспомнил, как к нему у входа в кинотеатр обратился мужчина с вопросом, нет ли лишнего билетика. Владимир Михайлович покачал головой и пошел дальше. И вот теперь, сидя в полутемном зале, он вспомнил, что тот мужчина был очень похож на человека, изображенного на фотографии. И, что самое главное, — это наверняка был Клавдин, которого почти пятнадцать лет назад задерживал тогда еще молодой оперработник Славин. «Да, да, это точно Клавдин! — возбужденно думал майор. — Тот самый грабитель, который напал на молодую девушку и ударил ее по голове молотком». В том, что Клавдин уже находится на свободе, ничего удивительного нет. Суд определил тогда ему двенадцать лет лишения свободы. Прошло уже много времени. Клавдин здорово изменился, Славин даже и не узнал его. Вполне можно предположить, что он и сейчас взялся за старое.

Славин проводил жену и детей домой, а сам сразу же направился в райотдел. По дороге позвонил по телефону-автомату дежурному и приказал срочно вызвать из дома начальника отделения уголовного розыска. Сам он по пути зашел в кинотеатр. Там начался киножурнал, после окончания его обычно делается маленькая пауза, в зале зажигается свет, чтобы дать возможность опоздавшим занять свои места. Владимир Михайлович предъявил контролеру свое удостоверение и воспользовался этой паузой, чтобы проверить, нет ли Клавдина в зале. Но его там не оказалось, и майор торопливо зашагал в отдел. Сейчас его мысли были полностью заняты Клавдиным. В райотделе его дожидался Дроздович — начальник отделения уголовного розыска. Он своим телосложением напоминал Горчакова. Только не было у Дроздовича усов да и глаза были не навыкате, как у Семена Антоновича. Владимир Михайлович объяснил ему все и поставил задачу немедленно готовить соответствующие запросы, чтобы выяснить: где отбывал Клавдин срок наказания, когда освобожден, куда выбыл и где находится в настоящее время. Славин не помнил отчества Клавдина, а также год и место его рождения. Но он помнил, каким судом тот был осужден и даже его место работы. Этого было вполне достаточно, чтобы выяснить необходимые сведения...

Славин спустился вниз в комнату дежурного. Там как раз шел инструктаж рядового состава. Майор спросил у младшего сержанта, стоявшего на левом фланге:

— Какие приметы преступника, который грабит женщин?

Младший сержант вытянулся по стойке «смирно» и четко ответил:

— Высокого роста, возраст около сорока лет, на правой щеке под глазом шрам. При себе имеет или может носить маску, а также нож и молоток.

— Метод совершения преступлений?

— В ночное время в маске нападает на пустынных улицах или дворах домов на одиноких женщин и под угрозой ножа отбирает носильные вещи, деньги, документы и ценности.

Майор молча кивнул головой и приказал дежурному офицеру:

— Продолжайте инструктаж!..

После этого Владимир Михайлович на машине объехал несколько штабов добровольных народных дружин. Поговорив с дружинниками, он убедился, что они проинструктированы достаточно хорошо и твердо запомнили приметы преступника. Майор направился домой. Дети уже ложились спать, Маргарита Ивановна заканчивала дела в кухне. Славин подошел к жене. Она улыбнулась ему и кивнула на стол:

— Садись, я тебя сейчас накормлю. Если хочешь, в холодильнике пиво стоит.

— Нет, спасибо, пива не хочу, да и есть не хочется, дай мне, пожалуйста, чаю.

Осторожно дотрагиваясь до обжигающего стакана, Владимир Михайлович спросил у жены:

— Помнишь, когда ты только приехала в Минск, я занимался розыском преступника, который совершил нападение на девушку?

— Это тот, что молотком ее по голове ударил? Конечно, помню. Такое не забывается.

— Так вот, мне кажется, что и сейчас наши пути с ним скрестились.

Владимир Михайлович рассказал о том, что обеспокоило его, когда они пришли в кинотеатр, и о своих тревожных мыслях.

Выпив чай, Славин поднялся из-за стола:

— Ты не возражаешь, если я вслед за дружками, — так он, находясь в хорошем расположении духа, называл детей, — тоже пойду на боковую?

Но, как не раз уже бывало, раздался звонок телефона. Маргарита Ивановна бросила тревожный взгляд на мужа. Кто-кто, а она хорошо знала, что последует за такими неожиданными вечерними и ночными звонками. Славин поднял трубку. Дежурный доложил:

— Товарищ майор, необычное происшествие! Только что сообщили из клинической больницы, что туда доставили молодого парня, который пострадал от взрыва гранаты. Он находится в критическом состоянии. Врачи не могут к нему подступиться. Когда хирург разрезал штанину его брюк, то оказалось, что в кармане лежит граната, причем с выдернутой чекой. Она не взорвалась только чудом, так как скоба, которая держит чеку, оказалась зажатой между бедром и носилками. Стоит ему пошевелиться и — катастрофа!

— Ясно. Вышлите мне машину, свяжитесь с саперами, я поеду в больницу. Дайте команду, чтобы из помещения, где находится раненый, убрали всех посторонних лиц.

Славин положил трубку на аппарат, оглянулся и увидел, что жена достает из шкафа в прихожей пальто и шапку. Она уже поняла, что мужу надо ехать. Когда он оделся, тихо сказала:

— Володя, смотри там поосторожней, — и улыбнулась. Славин видел, как нелегко ей улыбаться. Эта улыбка была предназначена ему, для его спокойствия, а в глазах — затаенная тревога.

— Не волнуйся, я скоро...

На улице снова разыгралась метель. Славин поплотнее запахнул пальто и приготовился ждать машину. Но она появилась почти сразу же, и вскоре майор был в приемном покое. Хирург рассказал:

— Парню лет четырнадцать. Доставили его на попутной машине, номер которой и сведения о двух мужчинах, находившихся в ней, мы записали. Они рассказали, что, когда их машина подъезжала к городу, на дорогу выбежал окровавленный парень. Они остановили машину и бросились к нему. Тот сказал, что он вместе со своим другом нашли гранаты и что одна из них взорвалась у ног друга. Мужчины бросились к кустам, на которые указал хлопец, и там нашли без сознания второго парня. Привезли обоих. Одного из них сейчас заканчивают обрабатывать, много осколков в теле, а другого сразу же доставили в реанимационную, так как было ясно, что он в критическом состоянии. Я сразу же начал разрезать брюки. Когда дошел до кармана, то ножницы заскользили по металлу. Я не подумал, что в кармане может быть граната, и продолжал резать. Возможно, я ножницами и вытащил эту самую чеку, но теперь не знаю, что и делать. Граната при малейшем движении взорвется, а в палате у меня лежат еще трое тяжелобольных, которых доставили за мое дежурство. Убрать их нельзя, так как держатся они за счет аппаратов.

— Покажите, где он.

Они направились в конец длинного коридора к видневшейся открытой двери. По дороге Славина догнал помощник дежурного и пояснил, что саперы прибудут минут через тридцать. Владимир Михайлович приказал ему оставаться в коридоре и никого не пропускать, а сам с врачом направился дальше. В большой палате стояли четыре кровати, на них лежали без сознания люди, к каждому из них был подключен аппарат. Сейчас эти аппараты были последней надеждой на спасение их жизни. На середине палаты на носилках лежал окровавленный человек. Он был весь посечен осколками, справа плотно прижалась к бедру и брезенту носилок граната. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить — граната военных лет.

— Видите, — тихо проговорил врач, — стоит ему пошевелиться и — конец! К тому же ему срочно надо оказать помощь, если мы протянем еще, то эта помощь уже не понадобится.

В голове Славина роем пронеслись тревожные мысли. Он понимал, что если не принять сейчас, сию минуту, меры по обезвреживанию гранаты, то это приведет к несчастью. Саперы явно не успеют прибыть. Остается одно — рискнуть самому и вынести гранату. Опасность таилась и в том, что было неизвестно, как она поведет себя, когда он возьмет ее в руки. Граната была ржавой, и вполне возможно, что она сейчас дожидается любого прикосновения. Славин попадал в самые различные ситуации, но в такой оказался впервые. Иного решения не могло быть. Майор выпрямился и посмотрел хирургу в глаза:

— Уходите из палаты, уведите людей из коридора и приемного покоя. Оставьте все двери открытыми, скажите, чтобы отогнали машины подальше от дверей подъезда. Я вынесу гранату и брошу ее влево, там лежит куча песка.

— Вы что, с ума сошли?! Да знаете ли вы, что она вас может на куски!..

— Знаю, доктор, знаю! — Славин повернул его за плечи лицом к дверям. — Сами видите, тянуть нельзя ни минуты, здесь люди! Идите, через две минуты я возьму гранату. Не спорьте, делайте, что я сказал.

Хирург понимал сложность ситуации и сдался: повернулся, подошел к дверям и, оставив их открытыми, быстро пошел по коридору. Славин слышал его громкий голос, доносившийся из приемного покоя. Вскоре загудели двигатели. Это отгоняли машины от подъезда. Лицо Славина покрылось потом, он приказал себе: «Пора!» Протянул руку к гранате, взял ее, плотно прижимая скобу к корпусу. Он ждал взрыва, но вот граната, размером с апельсин, в руке. Майор двинулся к дверям. Сейчас он заклинал: «Только бы граната не взорвалась здесь, в реанимационной!» До двери было не более шести метров — они показались ему километрами. Наконец он оказался в коридоре. Сделал несколько шагов вдоль стены и немного перевел дух: главное сделано, граната вынесена из реанимационной! Медленно прошел по коридору, каждый его шаг отдавался в ушах. Вот и приемный покой. Дверь, ведущая на улицу, раскрыта настежь, и в помещение врываются снежинки. Славин двинулся к выходу. Прошел маленький коридорчик и оказался на невысоком крыльце. Справа, метрах в двадцати, стояли две милицейские машины и машина «скорой помощи», за ними прятались люди, которые с большим напряжением следили за майором. Он осторожно сошел со ступенек и повернул налево. Владимир Михайлович, еще когда машина, привезшая его в больницу, разворачивалась у подъезда, обратил внимание на чуть запорошенную снегом кучу песка. Славин размахнулся и бросил за нее гранату, а сам упал на снег. Тишину всколыхнул взрыв, а люди, не обращая внимания на то, что еще падали осколки, уже бежали к майору. Он не успел встать, как чьи-то руки помогли ему подняться. Каждый что-то говорил, старался отряхнуть с его одежды снег. Владимир Михайлович отыскал глазами хирурга и спокойно сказал:

— Теперь дело за вами, доктор, спасайте людей!

Хирург тут же бросился к дверям, а Славин обратился к помощнику дежурного:

— Позвоните в управление и дайте отбой саперам. Договоритесь с врачами, чтобы они сообщили нам, когда придет в себя парнишка, которому оказали помощь ранее. Как я понял, жизнь его вне опасности. Надо выяснить, где они обнаружили гранаты, и срочно принять меры. Ну, я поехал домой.

Водитель, понимая, что совсем недавно пришлось пережить начальнику, молчал, стараясь побыстрее доставить его домой. Славин откинулся на спинку сиденья, подумав: «Хорошо, что успел!»

Машина завизжала тормозами и остановилась. Он был дома...

61 СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ ИВАН МОЧАЛОВ

От неожиданности Мочалов растерялся. Некоторое время он продолжал держаться за труп, болтавшийся на веревке, не в силах отцепить руки. Потом отпрянул и стал думать, что делать.

Самое правильное было бы сейчас немедленно выйти во двор и сообщить в местную милицию. Но его смущало другое. Двери в дом открыты, что, если этот человек повесился не сам и преступники еще находятся в доме? Стоит ему уйти, как они сразу же скроются.

Поразмыслив, Мочалов все-таки осторожно направился в обратный путь. Только он вышел за калитку, как сразу же увидел проходящую мимо женщину. Назвав себя, старший лейтенант попросил позвонить в милицию.

Прошло полчаса, и в доме Боркина уже горел свет. Как пояснили соседи, год назад от него ушла жена, и Боркин жил в доме один. Судебно-медицинский эксперт — пожилая женщина, стаскивая с рук резиновые перчатки, словно рассуждая сама с собой, устало проговорила:

— Боюсь, что это не самоповешение.

— Вы уверены? — спросил Мочалов.

— Я буду уверена лишь тогда, когда произведу вскрытие и получу результаты экспертиз, а сейчас я только высказываю предположение, основанное на объективных признаках обследования трупа. Вам же, как я понимаю, сейчас важно знать, в каком направлении надо работать, поэтому и делюсь пока своими впечатлениями.

Производивший осмотр места происшествия следователь прокуратуры спросил у нее:

— Когда вскрытие?

— Завтра.

Осмотр места происшествия продолжался, но ничего существенного он не дал. И Мочалову ничего не оставалось, как принять предложение начальника уголовного розыска и направиться ночевать к нему домой.

Начальник уголовного розыска жил в небольшом доме. После беспокойного дня Мочалову показалось, что он попал в обитель тишины и покоя. В квартире было уютно и чисто: светлые занавески, светлые чехлы на диване и стульях, ослепительно белая скатерть.

Ужинали и знакомились одновременно. Хозяйка за стол не села, стараясь дать мужчинам поговорить о деле.

Степан Петрович — так звали начальника уголовного розыска — оказалось, хорошо знал Боркина.

— К нам несколько раз поступали сведения об этом человеке. Помню, по одному делу даже допрашивали его. Но вел он себя осторожно. Показания его пестрели отрицаниями «не знаю», «не помню», «не могу сказать».

— А кого вы знаете из его друзей? — спросил Мочалов.

— Для того чтобы ответить, мне надо в нашем хозяйстве поковыряться, — ответил начальник уголовного розыска и, неожиданно перейдя на «ты», предложил: — А может, водочки по рюмашке? За знакомство и встречу, а?

Мочалов пожал плечами. Ему не очень хотелось пить, но ситуация такова, что и отказываться неудобно. Степан Петрович громко обратился к жене:

— Аннушка, мы тут посоветовались и решили, что возражать не будем, если ты нам капель по триста сорокаградусной накапаешь.

Хозяйка вошла в комнату, достала бутылку «Московской», две небольшие рюмки и улыбнулась:

— Считать капли не буду, на глазок сами прикинете.

Мочалов вернулся к прерванному разговору:

— Как ты считаешь, почему Боркин не хранил машину у себя?

— Кто его знает. Конечно, здесь что-то есть, надо подумать. А в чем вы его подозреваете?

Мочалов рассказал. Степан Петрович, выслушав его, предложил:

— Давай завтра с его бывшей женой поговорим. Насколько я знаю, человек она порядочный и кривить душой не станет.

— Она знает его друзей?

— По-моему, и врагов тоже.

В комнату снова вошла хозяйка, она спросила:

— Ну что, товарищи сыщики, может, хватит о деле? Предлагаю сменить тему, тем более что и мне хочется с вами поговорить. — Он подошла к мужу и обняла его за плечи.

Мочалов тут же поддержал ее:

— Правильно! Хватит о деле...

Гостю постелили в зале на раскладывающемся диване. Он с удовольствием устроился на чистой постели и уснул.

А утром начался напряженный рабочий день. Судмедэксперт дала заключение, что Боркин был сначала задушен, а затем, уже мертвым, повешен. Ровно в двенадцать часов дня Мочалов встретился с женой Боркина. Лет тридцати, маленького роста, светловолосая женщина уже знала о случившемся. Лицо ее было грустным и растерянным.

— Варвара Никаноровна, вы знали его друзей?

— Не всех, конечно, но кое-кого знала.

Она назвала шесть человек. Мочалов решил задать волнующий его вопрос:

— Когда вы разводились, как решался вопрос с разделом имущества?

— Очень просто, — женщина грустно улыбнулась, — я забрала свои и сына вещи и перешла жить к своим родителям.

Варвара Никаноровна, я понимаю, что затрону неприятную тему для вас, но, к сожалению, вынужден. Скажите, почему вы разошлись?

Женщина подняла на старшего лейтенанта грустные глаза:

— Вы заставляете меня снова переживать... Но я понимаю. Мы разошлись не по моей вине. Леонид постоянно изменял мне. Я сама несколько раз заставала его с другими женщинами. В последние годы он часто пил, избивал меня и даже сына. Работу бросил, стал подрабатывать на сезонных работах в сельской местности.

— Скажите, а как вы поступили с автомашиной?

Боркина безразлично сказала:

— А что тут решать? Я же знала, что автомашина не наша, и никаких претензий на нее не предъявляла.

— Как машина не ваша? — удивился Мочалов. — В Госавтоинспекции этот «Москвич» числится за вашим бывшим супругом.

— То-то и оно, что только числится. Есть... простите, был у Леонида дружок. Сам он не здесь живет, по-моему, в Бресте. Вот он и уговорил моего бывшего мужа купить этот «Москвич», он же и деньги дал.

— А как его фамилия? — спокойно задал, пожалуй, самый главный для себя вопрос старший лейтенант.

— Я его фамилию не знаю. Мне кажется, что и Леонид не знал этого. Ведь Роман, так зовут того человека, предложил, чтобы Леонид дал доверенность на автомашину какому-то молодому парню, проживающему в Минске.

— Вы его тоже не знаете?

— Нет.

— А почему вы думаете, что Леонид не знал фамилии того человека?

— Он мне сам как-то под пьяную руку сказал об этом и признался, что боится Романа. Якобы тот может его в любой момент убить.

— За что?

— Я думаю, что Леонид знал кое-что неприятное для Романа.

— Вы его сколько раз видели?

— Кого, Романа?

— Да.

— Много раз.

— Расскажите, как он выглядит?

— Высокий... самое приметное в нем — это волосы. Они огненно-рыжие.

— Какого он возраста? — еле скрывая волнение, прерывисто спросил Мочалов.

— Лет сорок будет. Неприятный тип, очень неприятный.

Закончив допрос, Мочалов отпустил женщину, а сам сразу же направился в кабинет начальника уголовного розыска, но в коридоре его остановил капитан с повязкой дежурного на рукаве:

— Вам звонят из Барановичей. — И, приглашая Мочалова за собой, пошел по коридору в дежурную часть.

В дежурной комнате Мочалов взял лежавшую на столе телефонную трубку и сразу же услышал голос Подрезова. Оказалось, что майору с помощью местных коллег удалось установить дом, где Красин и трое его дружков ночевали.

— Понимаешь, — рассказывал Подрезов, — если верить хозяину, а, по-моему, оно так и было, он оставил гостей одних у себя дома, а сам уехал в деревню к больной матери.

— А он один живет?

— Да. И когда вернулся, гостей уже не было в доме. На столе лежало сто рублей. И хозяина смутило то, что пол был чисто вымыт.

— А кого из них знал хозяин? — спросил Мочалов.

— Говорит, что только одного мужчину по имени Роман. Но самое главное, Ваня, этот Роман...

Но Мочалов не дал ему договорить:

— Рыжий?

— Да. А ты откуда знаешь?

Старший лейтенант рассказал обо всем, что ему удалось выяснить.

Подрезов сказал:

— Ваня, ты организуй в Кобрине розыск рыжего и его дружков. Кстати, они по описанию и есть те самые пижоны, о которых рассказывала хозяйка Красина, а сам выезжай в Брест. Если этот Роман житель Бреста, то у нас уже есть кое-что для того, чтобы узнать, кто он. Я же сейчас выезжаю в Минск. Вполне вероятно, что они могли поехать туда.

После разговора Мочалов зашел к начальнику уголовного розыска. Тот озабоченно проговорил:

— Да, делишки разворачиваются, ничего не скажешь.

— Ничего, разберемся, — уверенно сказал Мочалов и неожиданно спросил: — Где у вас нотариальная контора?

— Зачем она тебе?

— Надо выяснить, когда Боркин дал Красину доверенность.

— Правильная идея. Пошли вместе, здесь недалеко.

Они вошли в однокомнатный деревянный домик. Кирпичная печь была накалена, и в комнате стояла жара. За столом сидела средних лет женщина. Узнав начальника уголовного розыска, она радушно пригласила:

— Проходите, вот стулья, присаживайтесь.

Только начальник уголовного розыска стал объяснять, зачем они пришли, как женщина перебила его:

— Так Боркин же несколько дней назад был у меня. Подождите минутку. — Она достала из выдвижного ящика толстый журнал и быстро нашла запись. — Вот, пожалуйста. Боркин Лев Иосифович. Смотрите, ровно неделю назад он выдал доверенность на постоянное право пользования его автомашиной Щедрову Роману Леонидовичу — жителю города Бреста.

— Кому? Кому? — вскрикнул Мочалов и, подойдя к нотариусу, склонился над журналом.

Он читал долго, вглядываясь, казалось, в каждую букву. Затем достал блокнот и слово в слово переписал запись, потом спросил:

— Не помните, Боркин давал еще кому-нибудь доверенность?

— Почему не помню, — улыбнулась женщина. — Я все помню. Около года назад было такое дело.

Она подошла к застекленному шкафу и достала еще один журнал.

— Вот, нашла. Смотрите, Боркин выдал доверенность на год минчанину Красину Олегу Викторовичу.

— Все правильно, — выдохнул Мочалов и сел на свое место.

Степан Петрович, обращаясь к нотариусу, сказал:

— Я вас попрошу подготовить для приобщения к уголовному делу официальную справку.

— Ого! Натворили они что-нибудь?

Степан Петрович неопределенно ответил:

— Мы просто пока разбираемся.

Сотрудники милиции попрощались и вышли на улицу. Мочалов, подняв воротник пальто, сунув руки в карманы, некоторое время молчал, погрузившись в свои думы. Но мысли, как оказалось чуть позже, были у них об одном и том же. Степан Петрович сказал:

— Значит, нам фамилия предполагаемого убийцы известна...

— Я думаю, что это он. Смотри, как действует хитро: на похищенные деньги покупает машину. Оформляет ее на Боркина и заставляет доверенность выдать на Красина, который, очевидно, был у него «извозчиком». Теперь дальше: срок доверенности скоро истекает, при этом Красин вызвал у Щедрова какое-то опасение. Щедров убирает его, затем берет доверенность уже на себя и убивает Боркина, который теперь ему не нужен.

— Значит, нам надо побыстрее выходить на дружков Красина, иначе Щедров, я уверен в этом, постарается ликвидировать и их.

— Да, похоже, — согласился Мочалов. — Но что мне сейчас делать? Оставаться здесь? Но вряд ли Щедров находится в Кобрине!

Они вошли в здание райотдела. Мочалов позвонил в Минск Славину.

Майор был на месте. Выслушав Мочалова, взволнованно сказал:

— Ну, Иван Петрович, кажется, ты на верном пути! Но поздравлять не буду — рано. Теперь слушай меня. Нам только что удалось установить его дружков, которых хозяйка называла пижонами. Один из них — Комель Эрнест, второй — Бузан Лев. Они жители Минска. Обоим по двадцать шесть лет, проживают вместе с родителями. Оба нигде не работают...

— Где они?

— В том-то и дело, что неизвестно. Родители говорят, что как ушли несколько дней назад, так как в воду канули. Давай сделаем так: сегодня договорись с кобринскими товарищами о взаимодействии. Попроси их, пусть попробуют установить другие связи Боркина и Щедрова, а сам завтра же с утра выезжай в Брест. В первую очередь добудь фото Щедрова и вышли его нам. Мы предъявим на опознание хозяйке Красина. Сам знаешь, как это важно. Затем попробуй установить место нахождения Щедрова и его дружков. Фотографии Бузана и Комеля мы сегодня размножим и объявим их розыск, направим в Кобрин и Брест, так что получишь их. Теперь главное, Ваня, запомни: я тебе запрещаю рисковать, слышишь, запрещаю и делаю это не только от своего имени, но и от имени твоего отца и Алексея Васильевича! Мы обязаны с тобой взять этого гада так, чтобы не иметь даже ни одной царапины. Как только выйдешь на него, немедленно дай знать, я приеду. Сам понимаешь, как это и для меня важно!

Прошло чуть больше часа, и Мочалов стоял в неосвещенном тамбуре, глядя в проносившуюся за окном темень. Он не спешил входить в вагон. Хотелось побыть одному, спокойно проанализировать все, чтобы завтра снова продолжить трудный поиск в Бресте.

62 МАЙОР МИЛИЦИИ СЛАВИН

Славин закончил пятиминутку, и сотрудники начали выходить из ленкомнаты. Вскоре, кроме начальника уголовного розыска и Славина, никого не осталось. Дроздович положил на стол перед майором план действий. Владимир Михайлович внимательно прочитал и, возвращая план, сказал:

— В принципе все правильно, но ждать ответов — это значит терять время и, самое главное, дать возможность преступнику напасть на следующую жертву. Вы сейчас поезжайте в суд и попросите, чтобы вам показали архивное уголовное дело. Найдите данные его дружка, их вместе судили. Насколько я помню, тот раньше проживал на улице Цнянской. Не исключено, что Клавдин и сейчас пристроился у него. Затем попробуйте выяснить, чем занимается этот дружок Клавдина, с кем дружит и все прочее.

Дроздович ушел, а Славин направился к себе. Как обычно, с утра ему предстоял разбор материалов, беседа с задержанными за мелкое хулиганство и еще десяток больших и малых дел, которых у начальника районного отдела милиции всегда много.

Владимир Михайлович всегда старался четко планировать свою работу на день. В понедельник ровно в одиннадцать он должен быть в райкоме партии, где собирались секретари партийных комитетов крупнейших предприятий и учреждений района. Обычно на этих совещаниях Славину предоставляли слово, и он знакомил присутствующих с оперативной обстановкой, наиболее опасными преступлениями и происшествиями, которые произошли в районе за прошедшую неделю...

Совещание в райкоме закончилось ровно в двенадцать, и, по возвращении в отдел, майор сразу же пригласил к себе в кабинет Дроздовича, который вернулся из суда.

— Вот, Владимир Михайлович, полные данные на Клавдина и его дружка, фамилия которого Алматов.

Славин взял справку:

— Точно они! Хорошо. Побывайте дома у Алматова, только не спугните!

— Я понял. Разрешите идти?

Дроздович ушел, Славин посмотрел на часы. Через несколько минут у него в кабинете должны собраться начальники отделений...

Дроздович не торопясь шел по улице в сторону дома Алматова. После окончания высшей школы милиции он недавно был направлен в Минск и не боялся, что его могут опознать подозреваемые. По пути он обдумал несколько версий, которые могли пригодиться в разговоре с жильцами домов, куда он будет заходить.

Конечно, был и другой путь. Поговорить с участковым уполномоченным, который наверняка знает многое. Но, на беду, участковый уехал на учебу, а новый еще не назначен.

Дроздович выбрал дом, у забора которого на тротуаре было много снега, и вошел во двор. По узенькой протоптанной дорожке прошел к крыльцу. Встретила его старушка, которая, несмотря на жарко натопленную печь, была одета в теплую шерстяную кофту, а поверх еще повязала большой пуховый платок. Дроздович поздоровался и, не говоря, кто он и откуда, спокойно спросил:

— Бабушка, почему у вашего забора никто тротуар от снега не чистит?

Старушка, подслеповато щурясь, виновато глядя на гостя, начала оправдываться:

— Вы нас извините, мой старик в деревню уехал, старший сын — в командировке. Сегодня младший, как только придет с работы, сразу же почистит.

— А в доме больше нет никого, кто мог бы это сделать?

— Нет никого.

— Ну, тогда к вам и претензий нельзя предъявлять. А вот с соседа вашего мы спросим. Мужчин полная хата, а снег убрать некому.

— Это о каком соседе вы говорите?

— Я об Алматове.

— Ну, ему же всегда некогда, — старуха хмуро улыбнулась, — ему из-за водки времени не хватает. Мужиков много, но всем лень.

— Бабушка, а почему они так живут?

— Почему, спрашиваете? Алматов как пришел из тюрьмы, так сразу же пить, как и прежде, начал. Дружков десятками водит.

Хозяйка оказалась разговорчивой и, самое главное, — многознающей. Она рассказала, за что Алматов отбывал наказание, где сейчас работает и кто, кроме него, проживает в доме.

Дроздович рискнул поинтересоваться о Клавдине. Как бы поддерживая старушку, проговорил:

— Да, вы правы. Теперь и я вспомнил, как встретил однажды Алматова. Он так где-то набрался, что еле ноги переставлял. С ним, помню, был какой-то высокий мужчина, они друг за дружку вцепились и на всю улицу матюгались.

— Так это же и есть его дружок Жорка. Они вместе за свои темные дела сидели, а теперь вместе и пьянствуют.

Волнение Дроздовича всегда выдавали руки, которые беспокойно двигались, и он, зная об этом, сунул их в карманы пальто.

— А этот Жорка, или как его там зовут, где живет?

— Да у Алматова же, где ж ему еще жить. Кому он нужен?

— Вы меня так напугали, — усмехнулся Дроздович, — что я даже растерялся и теперь не знаю, заходить мне к этому Алматову? Могут и в драку броситься, если на пьяных нарвешься.

— Это точно, от них всего можно ожидать.

— Скажу, пусть с ними из домоуправления разбираются.

Дроздович шел по улице, а в душе у него все пело. Еще бы! Редко случается такая удача. Как говорится, с первого захода выяснил то, что надо было. Дроздович представлял, как обрадуется Владимир Михайлович его сообщению.

А в это время его недавняя собеседница, натянув на себя теплый кожух, осторожно выглянула из калитки и, увидев, что он уходит, быстро засеменила к дому Алматова. Она хоть и была зла на своего непутевого племянника, но после ухода гостя зашевелился в ее голове червь сомнения. И она, ругая себя за свою болтливость, бросилась к Алматову.

Алматов был дома. Они сидели вместе с Клавдиным за столом и распивали уже не первую бутылку. Старуха, запыхавшись от быстрой ходьбы, рассказала о человеке, который только что был у нее. Клавдин побледнел и, испуганно глядя на Алматова, спросил:

— Как думаешь, кто это мог быть?

— Лягавый! Если бы работник домоуправления, то наверняка пришел бы сюда.

— Что делать будем?

— Пить, — односложно ответил Алматов и, взяв в руку бутылку, спросил у тетки: — Тетка Маня, налить?

— Некогда мне, дом остался незакрытым, а воров сейчас вон сколько развелось.

— А ты не боись, — пьяно ухмыльнулся Клавдин, — сейчас все ворье пьет, — он протянул старухе полстакана водки, — на, бабка, выпей, сразу на душе веселее станет.

Старуха махнула рукой и, словно оправдываясь, сказала:

— А, выпью, вам меньше останется! — И она по-мужски, опрокинув стакан, выпила до дна, взяла со стола кусочек хлеба и, поблагодарив, ушла.

Алматов взглянул на Клавдина:

— Что, сдрейфил? Не трусь, к тебе сейчас и комар носа не подточит. Если и придерутся, то только за то, что ты не прописался и не работаешь. В крайнем случае, скажешь, что ездил в разные города, но где остановиться, так и не решил, а теперь приехал в Минск, будешь прописываться и устраиваться здесь. Давай, Жора, выпьем.

Жора не спорил, и они снова опорожнили свои стаканы. Клавдин встал и пошел в соседнюю комнату. Там отодвинул от стены кровать, достал из-под нее небольшой сверток и вышел к Алматову:

— Здесь у меня кое-какие ксивы, которые могут пригодиться, жаль уничтожать, может, спрячем где-нибудь?

Алматов задумчиво пошарил глазами по комнате.

— Где же их спрятать? Если придут шмон делать, то в хате могут найти.

— Нет, здесь хранить нельзя. Давай в сарай спрячем.

Они тут же вышли во двор. Там у забора стоял большой бревенчатый сарай. Дружки направились к нему.

Алматов открыл дверь, и они скрылись внутри. Никто из них не обратил внимания на проходившего по другой стороне улицы мужчину. Это был Дроздович.

Он, уходя от старухи, сам не зная почему, обернулся и увидел, что она торопливо направлялась к дому Алматова. Дроздович насторожился. Он быстро перешел на другую сторону улицы и начал наблюдать за домом Алматова.

Скоро из калитки вышла старуха и быстрым шагом засеменила к своему дому. Прошло еще около десяти минут, и Дроздович увидел двух мужчин. Они вышли из дома и по узкой тропинке подошли к сараю. «Наверняка что-то прячут там! Значит, старуха что-то заподозрила и предупредила их. Вот ведьма!»

Дроздович не сомневался в том, что во дворе он видел Алматова и Клавдина, поэтому поспешил в райотдел.

Славин был на месте. Когда в кабинет вошел начальник уголовного розыска, он разговаривал с начальником следственного отделения. Славин кивнул Дроздовичу головой:

— Садись, тебе тоже полезно послушать. Помнишь Рыбакова?

— Это который вместе с Эпштейном воровал? Он арестован, я с ним неделю назад в следственном изоляторе разговаривал. Он еще о многом умалчивает. А в чем дело, Владимир Михайлович?

— Да вот, — Славин кивнул в сторону начальника следственного отделения, — Ковчин только что приехал из его квартиры. Мать Рыбакова заявила, что ее обворовали.

— Вот это да! — удивленно протянул Дроздович. — Вора обворовали. И что же украли?

— Хрусталь, золото, шубу женскую, вот список.

Дроздович начал читать перечень похищенных ценностей. Славин выслушал доклад Ковчина и решительно хлопнул ладонью по столу:

— Хорошо, сделаем так: доставьте из следственного изолятора ко мне Рыбакова и Эпштейна.

Ковчин вышел. Дроздович рассказал Славину обо всем, что ему удалось узнать, Славин принял решение:

— Сделаем так: создавай специальную группу и занимайся только Клавдиным. Я уверен, что грабежи — дело его рук. Но брать его надо только с поличным. Тогда маска и нож, которые будут при нем, и опознание водителя такси припрут его к стенке и не оставят ему никаких шансов...

Время шло быстро. Только успел Славин побеседовать с Подрезовым, который доложил ему о ходе работы по делу об убийстве Купрейчика, как в отдел привезли арестованных. Первым в кабинет Славина привели Эпштейна. Наголо остриженный, крепкий, черноглазый, он нерешительно остановился у дверей. Голова опущена, а из-подо лба быстрый, как молния, взгляд. Руки беспокойно мнут зимнюю шапку. Славин указал ему на стул и предложил садиться. Парень тихо сказал «спасибо» и присел на краешек.

— Ну как, освоился в новых условиях?

— Освоился, чего уж там.

— А ум пришел в голову?

— Теперь да. Жаль, что поздно.

— Если действительно возьмешься за ум, то не будет поздно. У тебя еще вся жизнь впереди. Тебе сколько лет?

— Семнадцать.

— Вот видишь. Правда, не с того ты свою жизнь начинаешь, но поправить положение еще можно, стоит только захотеть.

Парень неожиданно заплакал. Он по-детски размазывал рукой слезы по лицу и, не стесняясь их, заикаясь, проговорил:

— Я сейчас, честное слово, все понял. Больше такого никогда не повторится! Вот увидите, никогда!

Славин смотрел на плачущего парня и с горечью думал: «Просмотрели мальца! А ведь совесть-то у него есть. Надо будет разобраться с инспекторами детской комнаты, как они работали с ним?» Тихо спросил:

— Боря, ты о всех своих преступлениях рассказал?

Эпштейн посмотрел прямо в глаза Славину и отрицательно помотал головой:

— Нет, я еще о двух кражах не рассказал.

— О каких?

— Мы обворовали одну квартиру по улице Якуба Коласа, а другую — по Деревообделочной.

— Номера домов не помнишь?

— Нет, но я смогу найти эти дома.

Майор из материалов уголовного дела помнил: мать Рыбакова знала, что ее сын занимается воровством, причем, как сказали соседи, она принимала от сына некоторые похищенные вещи. Но и Рыбакова, и ее сын, и Эпштейн категорически отрицали это.

Славин видел, что время, проведенное сидящим напротив парнем в следственном изоляторе, не прошло для него даром. Слезы, которые были на его глазах, пришли на смену показному бахвальству и браваде.

— Боря, скажи, а мать Кости знала, что вы воруете?

Эпштейн опустил голову, кивнул:

— Конечно, знала. Она же у нас много чего для себя брала.

— А что именно брала?

— Ну, например, когда мы залезли в квартиру по улице Деревообделочной, то принесли к Косте домой целую большую спортивную сумку хрусталя. Она все это забрала себе. Кроме хрусталя, она взяла себе золотые кольца и перстень. И предупредила, чтобы мы никому не говорили об этом...

Славин позвонил начальнику следственного отделения и приказал прислать к нему следователя и принести уголовное дело. Затем спросил у Эпштейна:

— Ты подтвердишь свои показания на очной ставке, если понадобится?

— Да.

Следователь увел Эпштейна, а Славин склонился над уголовным делом, нашел заявление Рыбаковой, в котором она писала, что ее сын ни в чем не виновен и что его кто-то оклеветал. Заявление было написано на вторые сутки после ареста Кости.

Пролистав дело до конца, майор позвонил в дежурную комнату и приказал привести Рыбакова. Думая о Рыбаковой, Славин все больше начинал понимать ход ее мыслей. Рыбакова наверняка боится того, что милиция узнает о ее роли в этом деле, и запрятала в надежное место похищенное, после чего инсценировала кражу. Но похитить вещи из квартиры Рыбакова могли и его друзья, решив таким образом убрать опасные вещественные доказательства.

Славин был больше склонен к первой версии. Судя по всему, мать Рыбакова хитрая и коварная женщина. Такие способны на все. «А мы говорим о необходимости выяснить причины преступлений, — подумал Славин, — если родители не хотят заниматься воспитанием своих детей, уделять им необходимое внимание, то это и способствует тому, что появляются воры и хулиганы». Славин придвинул к себе план ежедневной работы и написал: «Договориться в газете опубликовать материал о роли родителей в воспитании детей. — И в скобках добавил: — Рыбаков, Эпштейн и др.».

Ввели Рыбакова. Он был высокого роста, с худым, покрытым юношескими угрями лицом. Парень поздоровался и подошел к столу.

— Садись, Костя, хочу с тобой побеседовать. Скажи, ты о всех своих преступлениях рассказал?

Рыбаков смущенно помолчал, а затем уклончиво ответил:

— Я, гражданин начальник, о всех кражах, о которых следователь спрашивал, рассказал.

— Нет, ты давай не юли. Я тебя спрашиваю: ты все рассказал или что-то утаиваешь?

Лицо парня слегка покраснело, он отвел глаза в сторону и неуверенно ответил:

— Да, о всех.

— Ты на свою память не жалуешься? — с улыбкой спросил Славин.

— Нет.

— Как же ты забыл сказать, что вы обворовали квартиры по улицам Якуба Коласа и Деревообделочной? Или хотя бы о том, что часть похищенного хранилась у тебя дома?

Парень потупил глаза и судорожно мял шапку.

— Ну, что молчишь?

— А что тут говорить, — отрешенно пробормотал парень, — вы же и так все знаете.

— Ты еще не понял, что правдивость прежде всего тебе лично нужна?

Рыбаков еще ниже опустил голову и так же тихо ответил:

— Я теперь все время думаю об этом, и если бы вы меня не вызвали, я все равно написал бы повинную. Да, мы действительно совершили еще две кражи, я могу показать, где эти квартиры находятся.

— Где похищенное?

— Дома.

— Мать знала о том, что эти предметы ворованные?

— Не знаю... догадывалась, наверное...

Славин хорошо видел, как трудно сейчас давать парню показания против родной матери, и с горечью подумал, что в жизни таких семей наступает момент переоценки ценностей, когда младший дает оценку действиям старшего. Он опять повторил вопрос:

— Мать догадывалась или знала, что ты воруешь?

— Знала... она говорила, что если попадусь, чтобы пенял на себя.

Славин приказал двум милиционерам передать Рыбакова следователю для допроса, а сам еще раз внимательно прочитал протокол допроса матери Рыбакова. Он весь пестрил словами «не знаю», «не видела», «даже не предполагала». Майор позвонил начальнику следственного отделения и спросил:

— Как забрались воры в квартиру Рыбаковой?

— Подобрали ключ.

— Сколько замков в дверях?

— Два. Но, по заявлению Рыбаковой, в этот день дверь была закрыта на один нижний замок.

— Изъяли его?

— Так точно. Приблизительно через час-полтора эксперты дадут заключение: открывался он посторонним ключом или предметом.

— Проследите, чтобы следователь подробнее выяснил у Эпштейна и Рыбакова, что они отдавали этой женщине, и сравните со списком похищенных у нее вещей. После того как будет получен ответ эксперта, покажите мне все материалы. Пусть следователь узнает у ребят, кто из их знакомых мог залезть в квартиру Рыбаковой, и выяснит у Кости, на сколько замков обычно закрывалась их квартира.

— Я понял, Владимир Михайлович, и, как только выясню все, сразу же доложу.

После этого Славин связался с дежурным и спросил, где сейчас находится Дроздович. Дежурный ответил, что тот наблюдает за домом Алматова.

В конце дня Славин встретился с Рыбаковой. Это была женщина мощного телосложения. Выше среднего роста, с высокой и пышной прической светлых волос. Тяжело и уверенно ступая, она подошла к столу, села на стул напротив Славина. Рыбакова старалась вести себя естественно и непринужденно, но майор уловил в ее движениях, первых же словах огромное напряжение. Ее глаза смотрели вопросительно и тревожно. Славин не стал тянуть время и сразу же перешел к главному.

— Смотрите, — майор положил перед ней два исписанных листа бумаги, — вот это список похищенных, как вы заявили, в вашей квартире вещей и предметов, а это — список вещей и предметов, которые украли из квартир Эпштейн и ваш сын и передали их вам. Списки, как видите, идентичны, или, проще говоря, вещи и предметы, принесенные в вашу квартиру ребятами и «похищенные» у вас — одни и те же.

— Вы что, хотите сказать, что...

Славин перебил ее:

— Я хочу, чтобы вы сначала выслушали то, что я хочу сказать. Тогда, уверяю вас, вам не надо будет строить догадки.

Его спокойный, но не терпящий возражений тон заставил женщину прерваться на полуслове. Славин достал из папки следующий лист бумаги.

— А вот заключение технической экспертизы, в котором делается категоричный и однозначный вывод: никаким посторонним ключом или предметом замок, изъятый следователем из дверей вашей квартиры, не открывался. А вот... — Славин снова достал из папки новый документ, — протокол допроса Эпштейна, который рассказывает, когда и при каких обстоятельствах часть похищенного передавалась вам. И, наконец... — майор опять раскрыл папку, а сам внимательно посмотрел на собеседницу. Она со страхом смотрела на папку.

— Что, надоела вам эта папка? — слегка улыбнулся Славин. — Наконец, показания вашего сына. Он полностью подтверждает слова Эпштейна и считает, что никакой кражи из вашей квартиры не было. Я тоже согласен с ним и прежде, чем решить вопрос о возбуждении уголовного дела по факту кражи, со всеми вытекающими для вас последствиями, в случае ложных показаний, я решил откровенно поговорить с вами. Теперь я сказал все, что хотел сказать, и слушаю вас.

Женщина опустила голову. От этого движения ее пухлые щеки обвисли и лицо приобрело какую-то неестественную форму. Рыбакова молчала, и Владимир Михайлович решил не торопить ее с ответом. Потом она пробормотала:

— Да, кажется, я попалась. Поверьте мне, товарищ начальник, мне было страшно за сына... и за себя тоже... Я думала, что, убрав из квартиры все, что он приносил, я смогу ему как-то помочь...

Славин достал из ящика лист бумаги, протянул ей:

— Вот вам бумага, а вот ручка. Сядьте в коридоре, там есть стол и стул, напишите всю правду.

Женщина согласно кивнула головой.

Славин долго сидел, тупо глядя на дверь, которая закрылась за Рыбаковой. Сколько ему довелось видеть разных людей, преступников, которые даже гордились тем, что совершают преступления. Среди них были хитрые и коварные люди, идущие на любые уловки, чтобы добиться своей цели. А эта женщина сознательно губила жизнь сына, отравляя неокрепшее сознание ребенка своим недостойным, а порой и преступным поведением.

Он потянулся к телефону.

— Товарищ Ковчин, решите вопрос о привлечении Рыбаковой к уголовной ответственности за ложное заявление, дачу ложных показаний, посоветуйтесь с прокурором, расскажите ему об образе жизни этой женщины и о том, что она вовлекала несовершеннолетних в преступную деятельность...

Взглянув в окно, Владимир Михайлович удивился, что на улице уже темнело. В этот момент зазвонил телефон. Славин снял трубку и услышал голос дежурного:

— Товарищ майор, Дроздович просит вас к радиостанции.

— Хорошо, иду, — Славин торопливо пошел в дежурную комнату.

— Где вы сейчас находитесь?

— Движемся за Клавдиным по улице Гало в сторону Зеленого Луга.

— Он один?

— Да.

— Как одет?

— Точно так же, как и рассказывал таксист.

— Будьте внимательны. Если вздумает совершить нападение, не допустите, чтобы он причинил своей жертве телесные повреждения. Находитесь постоянно на связи, я направляюсь к вам. Мой позывной четыреста пятый.

С Дроздовичем был только Ерохин, молодой работник милиции, который недавно пришел в райотдел, и Дроздович пока не очень был в нем уверен. Сообщение Славина о том, что он скоро присоединится к ним, обрадовало начальника уголовного розыска, и он, следуя вместе со своим напарником за Клавдиным, нетерпеливо ждал появления майора. Тот несколько раз запрашивал их о местонахождении, и вскоре они встретились. Славин привез еще одного опытного оперативника. Это был Семкин, и теперь, когда работников милиции стало четверо, можно было быть спокойным, что преступник не уйдет. Оставалось только незаметно следовать за ним. Посоветовавшись, они вызвали машину, на которой Дроздович и Ерохин ехали по параллельной улице, немного впереди Клавдина.

Славин предупредил их, что после его сигнала они должны будут пешком двинуться навстречу Клавдину.

Прошло еще два часа, а Клавдин все шел вперед, переходя со двора во двор. Следовать за ним было трудно, надо было быть начеку каждую секунду. Десятки раз Славину и Семкину приходилось прижиматься к забору, прятаться за угол или вскакивать в первый же попавшийся подъезд.

Наконец Клавдин прибыл «на место» и стал неторопливо прохаживаться. Это была плохо освещенная, пустынная и глухая улица. Славин зашел за угол дома, связался с Дроздовичем и приказал ему незаметно пробраться на стройплощадку, которая находилась на левой стороне улицы. Именно у забора стройки было самое удобное место для нападения. Улица просматривалась далеко в оба конца, в случае опасности преступник мог убежать через строительную площадку. Были здесь выгоды и для оперативников, так как стройка позволяла находиться почти рядом с преступником, ну, а чтобы преодолеть забор в нужный момент, больших усилий и много времени не надо было.

Клавдин, как бы тоже выполняя команду Славина, перешел на обратную сторону улицы и осмотрел забор. Затем он обогнул его и зашел на территорию стройки. Славину пришлось по радио предупредить Дроздовича, чтобы он пока не подходил туда. Майор приказал Семкину:

— Посмотрите, что он делает на стройплощадке!

Семкин быстро перебежал улицу и замер у конца забора, припав к нему.

«Щель ищет», — догадался Славин, продолжая следить из-за угла за улицей.

Семкин вернулся минут через пять и доложил:

— Он, очевидно, смотрит, нет ли там сторожа.

— Ясно. Путь отступления намечает, — удовлетворенно проговорил Славин. — Дождемся его выхода и передадим Дроздовичу, пусть они перебираются на эту стройплощадку.

Вот и Клавдин. Он показался из-за дальнего выступа забора и не спеша начал прогуливаться вдоль него. Славин тихо сказал в микрофон:

— Четыреста первый! Вы незаметно проберитесь на стройплощадку. Ваша задача: не дать преступнику совершить нападение на жертву и не позволить ему скрыться через территорию стройплощадки. Мы прикроем пути отступления по улице и со стороны жилого дома, который расположен напротив стройплощадки.

Дроздович понял задачу и вскоре доложил, что находится на стройплощадке. С этой минуты на связь с ним выходить было опасно, преступник мог услышать шум радиостанции. По улице прошли несколько пар, трое одиноких мужчин. Клавдин выжидал. Наконец показалась фигура женщины. Клавдин быстро перешел на другую сторону улицы.

Славин хорошо изучил повадки грабителя и понял, что Клавдин решил остаться пока незамеченным и пропустить женщину вперед, а затем подкрасться к ней сзади. Майор представил себе, как в эту минуту Клавдин натягивает на лицо маску, достает из кармана нож, готовясь парализовать свою жертву страхом. Славин нажал на кнопку карманной радиостанции, и в эфир понесся чуть слышный короткий писк. Это был сигнал Дроздовичу и Ерохину приготовиться к действиям.

А Дроздович, увидев через щелку в заборе, как Клавдин перебежал на другую сторону улицы, сам понял, что надо быть в готовности номер один. Толкнул локтем Ерохина и тихо прошептал:

— Будем идти в одном-двух метрах сзади женщины. Как только Клавдин приблизится к ней, ты становишься ко мне на спину и перелазишь забор немного левее, чтобы оказаться у него за спиной. Оружие не применять!

Дроздович еще раз заглянул в щель. Клавдин стоял на углу дома, повернувшись к улице спиной.

В это время женщина подошла ближе, и ее каблуки мелко застучали по деревянным доскам, настеленным вдоль забора. Почти сразу же от угла дома отделилась темная фигура Клавдина. Он быстро перебежал улицу и, крадучись, двинулся к женщине.

Славину, несмотря на мороз, стало жарко. Палец, казалось, свело на кнопке радиостанции, подавать сигнал Дроздовичу было еще рано. Расстояние между преступником и женщиной сокращалось. Пятнадцать, десять, пять метров.

— Пора! — скомандовал себе Славин и нажал кнопку.

Дроздович сразу же сунул в карман радиостанцию и согнулся, подставляя Ерохину могучую спину. Тот ловко ухватился руками за верхний край забора. Дроздович подбросил его вверх, и Ерохин, словно заправский прыгун, перелетел двухметровый забор и оказался нос к носу с Клавдиным. Тот от неожиданности опешил. Оперативник не мешкая схватил его за руку, в которой был зажат большой нож, и громко крикнул:

— Ни с места! Милиция!

Раздался громкий треск. Это Дроздович сделал себе дырку в заборе и мгновенно зажал преступника своими мощными лапищами.

Женщина, оглянувшись на шум, увидела сцепившихся мужчин, непонятно откуда появившихся за ее спиной. А один из них был в такой страшной маске, что она изо всех сил бросилась бежать.

Но оказалось, что сам грабитель испугался еще больше. И позже, вспоминая этот эпизод, оперативники хохотали до слез.

Бандит присел и неожиданно громко, на всю улицу, завопил:

— Караул! На помощь!!!

Но на помощь спешили только работники милиции Славин и Семкин.

Начальник отдела остановил бегущую женщину, представился ей и начал объяснять ситуацию, а Семкин, на ходу доставая наручники из кармана, подбежал к своим. Он быстро защелкнул наручники на руках грабителя и по радио вызвал машину.

К ним подошли Славин и женщина. Майор снял с лица задержанного маску.

— Ну, что, Клавдин, снова встретились?

Тот долго в неярком свете уличного фонаря всматривался в лицо майора, а затем злобно и удрученно проворчал:

— Так я и знал, что возьмете! Я ведь вас там, у входа в кинотеатр, узнал, думал, что не заметили. Что же, ваша карта козырная, гражданин начальник! — Он громко скрипнул зубами и направился к подошедшей машине...

63 МОЧАЛОВ

Прошло три дня. Подрезов в Минске, а Мочалов в Бресте, как ни старались, не могли выйти на след преступников.

Мочалов разыскал дом, где числился прописанным Щедров. Там проживали две семьи, но они даже не слышали о нем. Дом на правах личной собственности принадлежал Шимкову, уроженцу Гомельской области. Три года назад, он похоронил жену, пустил на квартиру две семьи, а сам уехал в деревню к сестре. Получалось, что Щедрова он прописал без ведома своих квартирантов. Адреса сестры Шимкова квартиранты не знали. Он иногда неожиданно появлялся в доме, получал деньги от них и исчезал. Последний раз Шимков приезжал неделю назад, значит, дожидаться его следующего приезда не имело смысла. В адресном бюро сестра не числилась. Скорее всего она носила фамилию мужа. Мочалов позвонил Славину, и тот обещал связаться с работниками милиции Гомельской области и попросить выяснить адреса родственников Шимкова.

Поздно вечером Мочалов находился в здании областного управления, когда его пригласили в дежурную часть к телефону. Звонил из Кобрина начальник уголовного розыска.

— Полчаса назад ко мне пришла нотариус, помнишь, мы были у нее. Она сегодня задержалась на работе попозже, а когда вышла, неожиданно увидела, как какой-то мужчина побежал от входной двери за угол дома. Ей показалось, что это был Щедров. А вдруг это действительно так? Тогда можно предположить, что он хочет уничтожить записи в книге регистрации выданных доверенностей. Догадался, черт, что мы можем об этом узнать.

Мочалов слушал начальника уголовного розыска, а сам обдумывал создавшееся положение. Медлить было нельзя. «Если Щедров объявился в Кобрине, — думал Мочалов, — то задерживаться там он не станет и наверняка будет действовать этой же ночью».

— Степан Петрович, давай будем исходить из худших предположений. Создавай оперативную группу и организуй наблюдение за конторой. Если нотариус видела действительно Щедрова, то он с дружками попытается проникнуть в контору сегодня ночью. И еще, я, конечно, не хочу вмешиваться в твою компетенцию, но все-таки посоветовал бы до прояснения обстановки организовать охрану нотариуса. Я выезжаю немедленно, только сообщу своему начальству.

Времени на то, чтобы связаться со Славиным, много не понадобилось, и вскоре Мочалов на «Волге», которую ему предоставил начальник областного управления, ехал в сторону Кобрина. А из Минска в это время мчалась к Кобрину другая автомашина. В ней сидели Славин и Подрезов.

Готовясь к решительной схватке, Иван Мочалов думал о своих отце и дяде. Мысленно он проследил их жизнь, полную тревог и опасности. И отец и Алексей Васильевич погибли от подлой руки преступников в мирное время в полном расцвете сил. Старший лейтенант мечтал о моменте расплаты с убийцей Купрейчика. И вот наконец появилась возможность взять того, о ком он нередко думал даже по ночам.

В памяти всплыло лицо Надежды Леонтьевны. Как тяжело она переживала гибель Алексея Васильевича, никак не могла свыкнуться с мыслью, что ее муж, бесстрашный, смелый разведчик, погиб в обычный мирный день. Сейчас Надежда Леонтьевна заведует отделением одной из городских больниц. Сколько раз, когда Мочалов вместе со Славиным приходили к ней домой, видели в ее глазах немой вопрос: не нашли убийцу?

Показались огни города. Молчавший всю дорогу шофер сказал:

— Кобрин.

— Быстро вы меня довезли.

— Я же понимаю, такое срочное дело. Вас к отделу милиции?

Машина свернула с трассы на хорошо наезженную, но более узкую дорогу, и вскоре Мочалов уже входил в здание отдела милиции. Там его дожидался начальник отделения уголовного розыска. Он повел гостя к начальству.

Их встретил пожилой подполковник. Когда Мочалов представился, он крепко пожал ему руку и посмотрел на начальника уголовного розыска:

— Ты ввел старшего лейтенанта в курс дела?

— Нет, не успел. Я его сразу сюда привел.

— Хорошо. Тогда это сделаю я.

Они подошли к карте города.

— Смотрите, вот здесь находится здание милиции, а вот здесь — нотариальной конторы. Людей мы расставили вокруг в ближайших двух переулках — вот здесь и здесь. Оттуда контора хорошо просматривается с окон домов, расположенных с двух сторон. В этих домах тоже наши находятся.

— В помещение конторы никого из сотрудников не посадили?

— Нет. Решили не рисковать. Кто знает, а вдруг преступники уже наблюдают за ней, вход-то в нее один.

— Где мне находиться?

— Здесь. Сил там достаточно.

— Товарищ подполковник, разрешите мне быть там. Для меня лично это очень важно.

Подполковник взглянул на начальника уголовного розыска:

— Ну что ж, Степан Петрович, устрой старшего лейтенанта в одном из домов, — он перевел взгляд на Мочалова, — в этих домах люди живут надежные.

— Хорошо. Когда приедет Славин, он тоже наверняка захочет присоединиться к нам.

Через двадцать минут Мочалов уже находился в неосвещенной комнате дома, расположенного через дорогу от нотариальной конторы. Вместе с ним были еще трое сотрудников. Иван Петрович сидел у окна и неотрывно смотрел на вход в контору. Там над дверями висела небольшая включенная лампочка. Хорошо просматривалась вся сторона дома, выходящая на улицу. Но в конторе были еще два окна, которые выходили во двор. А там — глухая темень, и Мочалов с тревогой подумал о коллегах, которые сейчас следят за домом с другой стороны: «Как бы они не просмотрели их». Но время шло, а все оставалось спокойным. Ровно в пять часов по радиостанции передали, что прибыли и присоединились к другой группе Славин и Подрезов.

Наступило утро. Необходимость держать вокруг конторы сотрудников отпала. В доме, где ночью был Мочалов, остались три человека, а все остальные пошли в отдел.

Начальник Кобринского отдела милиции пригласил гостей в кабинет и угостил их чаем. Одновременно за столом обсуждали вопрос, что делать дальше. Славин спросил:

— Не ошиблась нотариус, что это был именно Щедров?

— Конечно, могла и ошибиться, — помешивая ложечкой в стакане чай, проговорил подполковник. — Но наша обязанность — исходить из того, что она не ошиблась.

— А что, если нам днем попасть в контору и остаться там на ночь? — предложил Мочалов.

Подполковник, растягивая слова, заметил:

— Я тоже об этом думаю. Если бы удалось нашим людям незаметно проникнуть туда, то, оставив их там, я сэкономил бы немало сил. — Он взглянул на Славина: — Прошлой ночью пришлось шестнадцать человек задействовать.

— Так-то оно так, — с сомнением сказал Славин, — ну, а если они не полезут внутрь?

— А как же они возьмут журнал? — спросил Степан Петрович.

— Очень просто — подожгут здание, и все тут.

Подполковник потер рукой подбородок:

— Да, может и такая штука случиться. — Он взглянул на Славина: — Так что, оставляем все так, как было?

Степан Петрович предложил:

— Может, нам группу сотрудников посадить в конторе, а человека два-три в качестве наблюдателей оставить на улице? Связь же у нас будет, и в случае необходимости те товарищи, которые будут находиться внутри, одновременно сыграют роль и группы захвата.

Славин сказал:

— Нам надо продумать перекрытие улиц города и выездных путей на случай, если они будут на машине.

Ровно в полдень у нотариальной конторы остановился большой, крытый брезентом грузовик. Он медленно развернулся поперек улицы и приблизился задним бортом к дверям конторы. Из кузова повыскакивали грузчики и начали заносить какие-то ящики, тюки. Затем грузчики сели в машину и уехали. Грузовик стоял так близко от входа, что даже внимательный наблюдатель вряд ли заметил бы, что четверо грузчиков остались в помещении. Среди них были Мочалов и Подрезов. Славин же остался в отделе милиции, чтобы связаться с близлежащими районами и Минском. Ведь розыск преступников по территории республики продолжался.

День прошел спокойно. Наступила ночь. Разгулялась метель, покрепчал мороз.

Славин находился в кабинете начальника отдела, когда пронзительно зазвенел прямой телефон. Подполковник поднял трубку.

Дежурный доложил:

— Товарищ подполковник, наши сообщают, что к нотариальной конторе подошел «Москвич», из него вышли двое и сейчас ковыряются в двери. «Москвич» прошел дальше и остановился метрах в двухстах.

Славин уже натягивал на себя пальто. Подполковник взглянул на него:

— Ну что, Владимир Михайлович, с богом!

Славин быстро шагнул к дверям. Еще раньше они договорились, что подполковник останется на месте, мало ли что непредвиденное может случиться, а Славин и начальник уголовного розыска возглавят оперативную группу, которая выедет на двух легковых автомашинах к нотариальной конторе.

Не прошло и нескольких минут, как две автомашины подъезжали к конторе. У дверей была схватка. Это оперработники задержали двух преступников.

Славин взглянул на них и понял, что это Комель и Бузан. Спросил, обращаясь сразу к обоим:

— Где Роман?

Славин был уверен, что они не знают фамилии рыжего, поэтому и назвал его только по имени. Комель тихо ответил:

— В машине он был.

А Бузан злорадно добавил:

— Уехал он... тю-тю, смылся, пока вы тут нас вязали.

Славин взглянул вдоль улицы — «Москвича» нет. Уверенно сказал:

— Ничего, никуда не денется. — Он тут же приказал лейтенанту, у которого на боку висела маленькая радиостанция: — Свяжитесь с отделом, пусть предупредят посты перекрытия! — Затем, обращаясь к Мочалову и Подрезову, приказал: — А ну, хлопцы, в машину!

Майор и старший лейтенант бросились к славинской «Волге». Славин — за ними. «Волга», громко заурчав мотором, рванулась с места. Расчет Славина был верен. Кобрин — городок небольшой, и в такую погоду, да еще ночью, машины по улицам не ходят. Когда они подъехали к тому месту, где недавно стоял «Москвич», четко увидели следы колес.

Славин сказал шоферу:

— Держись этого следа, да на газ нажимай, скоро догоним!

След «Москвича» петлял по глухим улицам. Было ясно, что Щедров старается держаться в стороне от центра города, но это еще больше усугубляло его положение. Несмотря на метель, след колес его машины при свете фар четко просматривался на улицах, где даже днем редко ходят машины. Щедров, конечно, хорошо знал город и сейчас стремился либо вырваться из него по глухой дороге, считая, что она не заблокирована, либо добраться до своего пристанища и, спрятав «Москвич», затаиться на некоторое время.

Думая об этом, Славин через несколько минут отбросил второй вариант: «Судя по всему, Щедров не дурак и, конечно, понимает, что его дружки сразу же скажут, где находится эта берлога. Значит, ему остается одно: во что бы то ни стало вырваться из города».

Славин обратился к водителю:

— Игорь, вот сейчас у тебя хорошая возможность доказать, что «Волга» — это не «Москвич». Сам же меня не раз убеждал в этом.

Шофер, не отвечая, еще крепче взялся за руль и сильнее нажал на акселератор. Скорость резко возросла. Наконец, уже на самой окраине, впереди показалась автомашина. Вскоре все поняли, что это «Москвич».

— Он, — тихо сказал Славин и приказал: — Оружие к бою! — Помолчав, обернулся и попросил: — Хлопцы, если придется стрелять, ради бога, не цельтесь ему в голову и левую часть груди, так хочется с ним живым поговорить!

«Волга» настигла «Москвич» как раз у крайних домов, Славин приказал водителю:

— Включи сирену!

Сквозь рев мотора послышался пронзительный вой сирены. Казалось, что от этого воя даже снег завихрился сильнее. Но «Москвич» не остановился, только взял чуть левее. Славин передернул затвор пистолета и левой рукой опустил стекло. В салон занесло снег. Славин попытался прицелиться в заднее колесо «Москвича», но глаза мгновенно залепило снегом.

Майор приказал водителю:

— Игорь, возьми чуть левее, чтобы удобнее было прицеливаться.

Водитель взял чуть левее, и теперь правое колесо «Волги» вспаривало на дороге, как раз по центру колеи «Москвича», нетронутый, свежий снег. Славин высунул руку с пистолетом. В жизни ему не раз приходилось стрелять, но сейчас этот выстрел был особым. И еще, Славину, который никогда в жизни не гонялся за славой, в эти секунды очень хотелось поразить цель с первого выстрела. Тот, кому приходилось стрелять по бешено вертящемуся колесу, знает, как трудно попасть в него. А тут еще ночь, метель, тряска...

Глухо ударил выстрел, и «Москвич» заюлил. Колесо пробито! Щедров, очевидно, попытался удержать машину на дороге, но «Москвич», вильнув несколько раз в сторону, слетел в неглубокий кювет. Вверх взметнулось целое снежное облако. Оно не успело опуститься, а работники милиции были уже возле «Москвича». Щедров в этот момент открыл дверку и выбрался из машины. Он судорожным движением выхватил из кармана наган и направил его на Славина, но мощный удар кулака Мочалова опрокинул бандита в снег. Подрезов крепко зажал руку с оружием и отобрал его. Славин достал из кармана наручники и протянул их Мочалову:

— На, Ваня, примерь это ему.

Послышался металлический щелчок, и преступник был обезврежен. Владимир Михайлович взял у Подрезова наган и, обращаясь к Мочалову, сказал:

— Да, Иван Петрович, по заключению экспертизы пули, обнаруженные в теле Алексея Васильевича, выстрелены из этого оружия...

64 СЛАВИН

Наконец морозы спали. Но зима, несмотря на то, что на улице стоял март, еще прочно удерживала свои позиции. Весна пока была только на календаре. Часто ночами улицы засыпало снегом, и на уборку выходила вся техника службы очистки города. Но люди чувствовали приближение весны. Особенно это было заметно вечером седьмого марта. Мужчины задумчиво стояли у витрин магазинов, ломая голову, чем обрадовать любимых, в цветочных магазинах появилась мимоза.

К концу рабочего дня в ленинской комнате собрались все сотрудники отдела. Состоялось собрание, посвященное Дню восьмого марта. Доклад сделала старший следователь Хацкевич, молодая симпатичная женщина, которая после окончания юрфака работала в милиции. Заместитель начальника отдела зачитал приказы министерства, управления и начальника отдела, а Славин вручал отмеченным в них работникам грамоты и подарки.

Неожиданно открылась дверь, и в ленкомнату вошел начальник управления. Он сделал Славину знак «продолжай, мол» и тихонько присел на свободный стул. После вручений грамот и подарков майор поздравил присутствующих с праздником и, не закрывая собрания, сказал:

— К нам прибыл начальник управления. Я так думаю, товарищ генерал, что вы прибыли к нам исключительно по поводу праздника.

Генерал улыбнулся и, направляясь к столу президиума, ответил:

— Вы правильно подумали, Владимир Михайлович.

Генерал поздравил собравшихся с наступающим праздником и сказал:

— Я хочу поздравить и вашего начальника Владимира Михайловича Славина... — В зале грохнул дружный хохот. Генерал весело смеялся со всеми, а потом, продолжая улыбаться, пояснил: — Сегодня ему присвоено очередное специальное звание «подполковник милиции».

Все дружно зааплодировали.

Славин встал и смущенно смотрел на сотрудников, чувствуя их хорошее отношение к себе.

После собрания генерал вместе со Славиным зашли в кабинет. Посидели, поговорили о проблемах милицейской жизни.

— Владимир Михайлович, что ты скажешь, если мы будем рекомендовать тебя на должность начальника ОБХСС города?

Славин задумался и по привычке начал чертить на чистом листе бумаги какие-то фигурки.

Затем он поднял на генерала глаза.

— Раз вы меня спрашиваете, значит, такое предложение можно понимать не как приказ?

— Конечно.

— Тогда бы я отказался.

— Почему?

— Ну, во-первых, я в ОБХСС никогда не работал...

— Но начальник райотдела курирует эту службу, и, как я вижу, ты вполне справляешься с этим. Твое отделение постоянно занимает первое место в городе. Да и опыт работы в милиции большой, лично я уверен, что ты потянешь этот участок работы.

— Спасибо, товарищ генерал... и за предложение, и на добром слове спасибо, но разрешите мне еще здесь поработать. Если признаться вам честно, то много задумок имеем.

Славин откровенно поделился своими мыслями и сказал:

— И мне очень хотелось бы это новое интересное дело довести до конца.

Генерал встал, прошелся по кабинету, остановился напротив Славина. Подполковник тоже поднялся со стула.

Генерал сказал:

— Ну что ж, может, ты и прав, Владимир Михайлович. Давай работай пока здесь, а мы будем помогать осуществлять тебе твою задумку...

Славин проводил начальника управления к машине и, когда тот уехал, предупредил дежурного, что пойдет домой. Накануне праздника он решил прийти домой пораньше. Еще в обеденный перерыв он забежал в ГУМ, купил подарки и большой букет мимозы. Владимир Михайлович шел по улице, с удовольствием вдыхая свежий, слегка морозный воздух. Вдруг он услышал женский голос. Кто-то неуверенно звал его по имени. Славин обернулся. Перед ним стояла незнакомая женщина и вопросительно смотрела на него. Она снова спросила:

— Вова, ты?!

Славин присмотрелся к ней внимательно и ахнул: перед ним стояла Козлова.

— Козлова, Лена? Откуда?

Они обнялись и поцеловались, вызвав удивленные взгляды прохожих.

— Я слышал, что ты сразу же после войны уехала на Дальний Восток.

— Да, а теперь приехала... приехала в отпуск. И знаешь, иду по улице и думаю о тебе. Я же не знала, что ты служишь в милиции. Очень хотелось тебя увидеть! И вдруг — на тебе! Смотрю, ты это или не ты? Не сдержалась, окликнула.

— Где ты остановилась?

— У родителей, они же здесь, в Минске, живут. Я приехала с младшей дочкой, так что приходи, познакомлю.

— Обязательно приду.

Они долго стояли и все говорили и говорили. Вспоминали детство, войну, друзей.

Эта встреча сильно взволновала Славина. Еще бы, он встретил человека, который спас его от смерти, предупредив об аресте матери. Владимир Михайлович хорошо помнил, как прибежала Лена к нему на работу. Он сумел за несколько минут до приезда гестаповцев покинуть мастерскую. Сколько раз Славин вспоминал Козлову, мечтал увидеть ее. И вот они встретились!

Владимир Михайлович пообещал приехать к Елене в ближайшие дни, записал адрес ее родителей и протянул ей букет мимозы. Лена растерялась:

— Ты же эти цветы жене несешь?

— Ничего, она все поймет...

Дома все были в сборе. Владимир Михайлович поздравил мать, сестру, жену и дочь с праздником и вручил им подарки. Затем снял шинель, умылся и направился на кухню, где обычно его ждал ужин. Но Маргарита Ивановна, смеясь, обняла его и, легонько подталкивая перед собой, повела в зал. Владимир Михайлович ахнул. В зале стоял празднично накрытый стол.

— Ну что ж, гуляем, братцы! — радостно объявил Владимир Михайлович.

Не хватало только мужа Жени. Он был в командировке. Все шумно начали рассаживаться по своим местам.

Владимир Михайлович поднял фужер с шампанским:

— Милые и дорогие мама, Рита, Женя, Оленька! Мы — мужчины нашего семейства, от души поздравляем вас с праздником. Желаем, чтобы вы всегда оставались такими же красивыми, ласковыми... ну, а мы всегда вас будем любить! — Он взглянул на сына: — Что хочет добавить другой мужчина нашей семьи?

Володя встал. Стройный, высокий, удивительно похожий на отца, он смущенно посмотрел на каждого из присутствующих и чуть прерывистым голосом сказал:

— Папа, я с тобой!.. То есть я хотел сказать, что я полностью поддерживаю папу и поздравляю вас всех.

Все дружно выпили. Выпила и Анастасия Георгиевна, на глазах ее были слезы. «Господи, как годы летят, — думала она в этот момент. — Давно ли это было, когда мой сын стоял перед отцом, а сейчас внук уже перед моим сыном стоит! Да, время неумолимо, но я рада видеть своих детей и внуков здоровыми и счастливыми. Жаль, что отец не видит этого...»

Владимир Михайлович предложил тост за Анастасию Георгиевну. Мать улыбнулась, отгоняя грустные мысли.

А утром снова ждала работа. Владимира Михайловича увлекало новое дело, за которое взялись тысячи работников милиции. В системе органов внутренних дел еще больше стало уделяться внимания профилактике правонарушений. Перестраивалась вся система милиции. Это требовало много времени, настойчивости и целеустремленности. В райкоме и исполкоме понимали это и полностью поддерживали Славина, но находились люди, которые не хотели видеть перспективы в новом начинании.

Вот и сейчас Славин сидел в кабинете директора крупного завода. Директор был знающим, опытным руководителем. У Владимира Михайловича давно сложились с ним хорошие, деловые отношения. Славин специально решил создать первые советы профилактики именно на этом заводе. И первый блин комом! Директор был против этой идеи. Он уверенно говорил:

— Нет, Владимир Михайлович, как бы вы меня ни убеждали, но у меня мнение о тех, кто совершает преступление, одно: поднял руку на советского человека или на его имущество, потянулся за государственным добром — садись в каталажку! Отсиди положенное, исправься, а затем мы тебя снова примем в свои ряды. Понимаете, в противном случае мы создадим у таких людей ложное представление о нашей действительности. Они будут надеяться на то, что им не придется отвечать за свои действия.

— Нет, Иван Иванович, речь идет о том, чтобы положительно воздействовать на человека задолго до того, как он может совершить преступление. И воздействовать через общественность, через товарищей, через людей, чей авторитет для него непререкаем, с чьим мнением он считается. В первую очередь имеется в виду коллектив, где он трудится.

— А что ему коллектив, если он крадет у него? Думаете, ему будет стыдно перед своими товарищами? Он же не постыдился навредить им...

Славин слушал директора и все больше убеждался, что если этого не понимает он — этот мудрый человек, то ему, Славину, надо думать, как подать эту идею, как убедить сотни людей в целесообразности создания в районе советов профилактики трудовых коллективов, опорных пунктов общественности. Не стал подполковник спорить с добросовестно заблуждающимся человеком. Славин понимал: если этот директор не согласен с новшеством, то другие руководители предприятий и организаций тем более не согласятся.

Славин сел в машину и приказал водителю ехать в райком.

Секретарь райкома выслушал Владимира Михайловича и сказал:

— Согласен с вами, Владимир Михайлович, будем готовить районное совещание...

Партийно-хозяйственный актив был посвящен одному вопросу: повышению роли трудовых коллективов и общественных организаций в деле осуществления воспитательно-профилактической работы. С докладом выступил первый секретарь райкома партии.

Славин слушал секретаря райкома, а сам вглядывался в лица находившихся в зале людей. Здесь были партийные и советские работники, директоры предприятий и активисты. Подполковник понимал: если удастся сегодня убедить их в целесообразности задуманного, значит, проблема будет решена.

Секретарь закончил доклад, после него выступили несколько человек, и слово предоставили начальнику милиции. Славин поднялся на трибуну. Он сначала волновался, и фразы получались короткими и отрывистыми, но постепенно успокоился, и речь его стала убедительной:

— Перед нами стоит задача организовать так называемую раннюю профилактику, создать такой микроклимат в трудовых коллективах, в микрорайонах, который будет способствовать выработке у человека положительных качеств характера, появлению в его сознании отрицательного отношения к неправильному поведению, пьянству, нарушению правил социалистического общежития...

Владимир Михайлович обвел глазами зал. Внимательные, сосредоточенные лица. Это ободрило, и он продолжал:

— Давайте посмотрим, что такое общественный опорный пункт? В него войдут товарищеские суды, домовые комитеты, добровольные дружины, детская комната на общественных началах, комсомольский оперативный отряд, группа участковых инспекторов милиции, депутаты городского и районного Советов. Они будут вести работу среди населения, брать на учет лиц, уклоняющихся от честного труда, пьяниц, семейных дебоширов, осуществлять контроль и шефство над «трудными» подростками, помогать родителям воспитывать их...

Когда Славин сел на место, он уже был уверен, что смог убедить присутствующих...

65 ПОДПОЛКОВНИК МИЛИЦИИ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ СЛАВИН

Наконец пришла настоящая весна. Улицы быстро очистились от почерневших сугробов.

У Славина было много работы. Приближались майские праздники, и приходилось много времени уделять подготовке к их проведению.

Владимир Михайлович был в кабинете, когда около шести часов вечера раздался телефонный звонок. Звонила жена.

— Жди гостя. Он только что звонил, и я ему дала номер твоего телефона, рассказала, как найти ваш райотдел.

— А кто он, этот гость?

— А вот это секрет, — засмеялась Маргарита Ивановна. — Скажу тебе только одно: можешь вечером пригласить его к нам домой, я приготовлю ужин.

— Ишь ты, секретница, — пошутил Славин, но настаивать не стал.

Спустя несколько минут раздался стук, и в кабинет вошел мужчина в светлом плаще, серой шляпе. В руках он держал маленький саквояж. Он молча подошел к столу и остановился.

Славин был несколько озадачен его бесцеремонностью.

— Что вам угодно?

— Мне угодно на вас посмотреть, товарищ подполковник.

Славин еще раз хмурым взглядом окинул его и вдруг, как ужаленный, вскочил со своего места. С грохотом опрокинув стул, он бросился к мужчине:

— Антошин! Вот это встреча! До чего же ты изменился!

Старые боевые друзья обнялись и поцеловались. Славин взволнованно говорил:

— Жена мне так и не сказала, кто звонил. Как ты меня нашел?

— Я знал, что ты в Минске, но найти тебя было непросто, — улыбнулся Антошин. — Здесь я проездом, еду в командировку. Прихожу к киоскеру адресного бюро, спрашиваю, где, мол, живет знаменитый разведчик и гроза всех бандитов Володя Славин. А мне вежливо отвечают, что в городе он, конечно, проживает, но, чтобы выяснить, где именно, мне надо пойти в городское адресное бюро. Решил я ехать туда, но по дороге вошел в будку телефона-автомата и позвонил в справочную, назвал твою фамилию, а они мне — номер твоего домашнего телефона. Позвонил, отвечает приятный женский голос. Спрашиваю тебя, говорят, ты на работе. Попросил рабочий телефон. Уточняют: кто я. Пришлось докладывать, а жена с твоих слов, оказывается, знает меня, рассказала, как тебя найти. Я решил не звонить, сел и приехал.

— Молодец! — Славин легонько подтолкнул старого товарища к стулу. — Да ты садись.

— Ишь ты, какие у тебя словечки завелись, — засмеялся Антошин. — Слушай, Володя, а ведь у тебя задатки сыщика еще тогда, во время войны, были. Помнишь, как в партизанском отряде ты вывел на чистую воду фашистского прихвостня, который шпионил у нас? Вот только фамилию его забыл.

— Конечно, помню. А фамилия его — Сухота. Я тогда за ним полночи по сугробам лазил, чуть не обморозился. Ну, а как ты?

— Я, брат, в тебя удался. Служу в армии. Подполковник, командую полком.

— Как семейные дела?

— Женат, два сына и дочь.

Славин решительно поднялся и положил папки в сейф.

— Сейчас мы поедем ко мне домой, там и поговорим. Заодно познакомлю тебя с моими, кстати, ты сколько здесь можешь побыть?

— До двадцати двух часов двадцати минут, — усмехнулся Антошин. — Именно в это время уходит мой поезд.

— А остаться на пару деньков не можешь?

— Нет, к сожалению, завтра в десять ноль-ноль должен быть у командования.

— Мало, конечно... ну тогда тем более не будем терять времени.

Они вышли к машине и вскоре уже сидели за столом. Вспомнили боевых друзей: семью Панченковых, Анкуду, деда Валенту с его «дубальтовкой», геройски погибшего Белоуса, который уничтожил фашистский танк, Алексея Бартошика.

— Помнишь, — грустно улыбнулся Антошин, — как Белоус, когда пришел к нам в отряд, сказал, что он умеет поезда подрывать, а когда командир спросил: «А еще что умеете?» — ответил: «Могу поезда не подрывать».

— Конечно, помню. Его же после этого мастером двух дел прозвали. Мне как-то командир приказал взять Белоуса на операцию. Надо было километрах в тридцати пяти железку рвануть. Спрашиваю Белоуса, пойдет ли он со мной, а он флегматично отвечает: «Нам, солдатам, все равно, что пулемет, что самогон, лишь бы с ног сшибало». Я у него уточняю: «Ну так как, пойдешь?» А он хмуро отвечает: «Так я же сказал, нам, подрывникам, все равно где взрывать: далеко или близко — лишь бы составы под откос летели».

— Да, что ни говори, отличные были ребята, — задумчиво проговорил Антошин. — Ну, а тебя потянуло в милицию? Сложное это дело — ошибки в воспитании человека исправлять.

— Что ж поделаешь, и эту работу кому-то делать надо. А ты как?

Антошин начал рассказывать о себе, о службе. Маргарита Ивановна, Оля и Володя молча слушали человека, о котором, часто вспоминая войну, им рассказывал Владимир Михайлович...

Время пролетело незаметно. Надо было ехать на вокзал. Приехали к поезду за несколько минут до отхода. Поэтому прощание было недолгим. Поезд тронулся, и быстро удаляющиеся красные огоньки последнего вагона, словно прощальный взгляд друга, постепенно гасли в темноте. Маргарита Ивановна взяла под руку загрустившего мужа:

— Пойдем, Володенька.

Встреча с другом растревожила душу воспоминаниями о боевой юности. Жена, понимая его состояние, не спешила заводить разговор. Они так и пришли молча к ожидавшей машине. Водитель предупредительно распахнул дверки, подождал, пока Славин сядет на переднем сиденье, и сказал:

— Товарищ подполковник, звонили из райотдела.

Славин взял микрофон радиостанции и вызвал дежурного. Дежурный попросил срочно приехать.

— Я останусь на работе, а тебя подбросят домой. Раз вызывают, значит, дело серьезное...

Дежурный был озабочен. Он торопливо доложил:

— Подвел нас следователь Майков. Привезли на допрос из следственного изолятора Пушлова, а тот сбежал.

— Как сбежал? — Славин, пораженный неприятностью, медленно опустился в кресло, стоявшее у пульта.

Пушлов — опасный преступник. Две недели назад его вместе с напарником задержали. Пушлов и его дружок Стропин в Коми ССР обворовали стрелковый тир. Украли два малокалиберных восьмизарядных пистолета, наган и более трехсот патронов к ним и скрылись. Они в разных городах грабили людей, их разыскивала вся милиция страны. Действовали Пушлов и Стропин дерзко. Появлялись в каком-нибудь городе, совершали в течение трех суток три-четыре нападения и исчезали, чтобы снова объявиться уже в другом месте за сотни километров. В Минске они напали на двух женщин, но уехать не успели. Сначала прямо на улице Пушлова по приметам опознал оперуполномоченный уголовного розыска старший лейтенант Зинеев. Пушлов схватился за пистолет, но Зинеев в одно мгновение сшиб его с ног и обезоружил, а через два часа тот же Зинеев на железнодорожном вокзале опознал, обезоружил и задержал Стропина.

Задержанные уже признались более чем в десяти преступлениях, совершенных ими в различных городах, но еще больше преступлений ждало своего часа, чтобы преступники под давлением неопровержимых улик признались в их совершении. И вот один из них бежал!

Славин спросил:

— Что вы предприняли?

— Действовал согласно инструкции: организовал преследование бежавшего, поднял по тревоге личный состав, доложил дежурному по управлению, тот перекрыл выездные пути, доложил вам...

— Где Майков?

— В своем кабинете.

Славин поднялся к себе в кабинет и задумчиво остановился у окна. Второй этаж был расположен высоко, и было удивительно, что беглец, выпрыгнув прямо на асфальт, не ушибся. На свободе оказался опаснейший преступник, который не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. Дерзкий, жестокий Пушлов может наделать много бед. Для отдела это было ЧП, и Славин не удивился, когда в кабинете появился майор Соловцев, начальник инспекции управления внутренних дел по личному составу. В таких случаях полагается производить служебное расследование с соответствующими выводами и предложениями...

Славин коротко рассказал Соловцеву о происшествии, и тот, понимая, что начальнику райотдела нужно принимать срочные меры, не стал мешать и направился к следователю Майкову. Славин поднял трубку телефона прямой связи с начальником управления. Генерал был у себя, он сухо спросил:

— Ну что, доигрались?

— Игр не было, — так же сухо ответил Славин и добавил: — А вот головотяпство налицо.

Славин доложил, как все случилось, о мерах, которые приняты и которые он намерен предпринять.

Генерал, очевидно, понимал, что творится на душе у Славина, и был краток:

— Преступник представляет огромную опасность, розыск его возглавляйте лично, мы подумаем, как вам помочь.

Славин сразу же взялся за дело. Он выставил дополнительные силы на остановках транспорта, направил сотрудников в десятки других мест, где мог появиться беглец, затем приказал принести уголовное дело.

В кабинет вошел следователь Майков. Бледное лицо, дрожащие губы, растерянный вид. На него было жалко смотреть. Славин пригласил его присесть и спросил:

— Как это случилось?

Майков опустил голову и тихо заговорил:

— Мне надо было провести очные ставки Пушлова с двумя потерпевшими. Я заполнил требование и послал наряд. Его привезли, я допросил, а затем провел очные ставки, после которых понадобилось уточнить еще несколько вопросов. Я это сделал и собирался уже дать команду отправить Пушлова в следственный изолятор, как он вдруг говорит: «Гражданин следователь, у меня есть для вас очень важное сообщение. Нельзя ли нам на минуту остаться одним?» Я приказал конвоирам выйти из кабинета и подождать в коридоре. Пушлов дождался, когда они выйдут, и говорит: «У меня в записной книжке есть адрес и фамилия одного человека, давайте покажу». Я достал из уголовного дела изъятую у него записную книжку и начал листать ее, спросив, как фамилия того человека. В этот момент Пушлов неожиданно вырвал у меня записную книжку, швырнул в лицо настольную лампу и, вскочив на подоконник, ударом ноги выбил раму и сиганул вниз. Все это произошло так быстро и неожиданно, что я на какое-то мгновение опешил, а когда подбежал к окну, то увидел, как арестованный уже заворачивал за дом. Я, конечно, поднял тревогу, но... — Майков безнадежно махнул рукой и еще ниже опустил голову.

— Что же вы за ним не прыгнули? — жестко спросил начальник отдела.

— Высоко, наверняка ноги сломал бы... да и растерялся, к дверям бросился...

— Записи в его записной книжке изучили?

— Да, сделал несколько запросов о лицах, чьи фамилии и адреса там были записаны, но большинство записей я проверить не успел...

— Как вы себя чувствуете?

— Я успел руку подставить, и лампа ударила по руке, а не по голове.

— Беда не только в том, что вы грубо нарушили инструкцию, регламентирующую порядок проведения следственных действий в отношении арестованных, но и допустили беспечность.

Славин отпустил следователя и приказал собраться сотрудникам уголовного розыска. Они уже находились в здании отдела, поэтому не прошло и пяти минут, как все собрались в кабинете. Были здесь разные по возрасту, подготовке и опыту сотрудники. Славин приступил к делу:

— Вы, конечно, знаете о ЧП, происшедшем в нашем отделе. Бежал опасный преступник, причем накануне праздника. Перед нами стоит задача: смыть с нашего коллектива это позорное пятно и как можно быстрее поймать Пушлова. В первую очередь нас интересуют его связи в Минске. Преступник, конечно, понимает, что вырваться из города ему без документов, денег не так просто. Он попытается найти себе убежище, чтобы можно было переждать некоторое время, а затем рискнет достать деньги, документы и после этого исчезнет. То, что он выхватил и унес с собой записную книжку, говорит о том, что, во-первых, там имелись адреса и фамилии лиц, наша встреча с которыми для преступника нежелательна, и, во-вторых, он наверняка будет прибегать к помощи некоторых из них или наметил их в качестве очередной жертвы. Вам необходимо использовать все свои оперативные возможности, чтобы установить местонахождение Пушлова. Вопросы есть?

Все молчали.

— Тогда за дело! Я попрошу задержаться только тех, кто имел ранее какое-либо отношение к задержанию Пушлова и расследованию уголовного дела.

Сотрудники задвигали стульями и один за другим начали выходить. В кабинете остались только двое: начальник отделения уголовного розыска Дроздович и старший оперуполномоченный Мочалов.

Славин обошел стол и сел на свободный, стоявший напротив них стул.

— Поломайте головы, что вы знаете о его минских связях.

Дроздович и Мочалов молчали. Мочалов достал из кармана блокнот и начал перелистывать его. Наконец он нашел какую-то запись и сказал:

— Товарищ подполковник, я себе в блокнот переписал из его записной книжки шесть адресов, которые должен был проверить. Успел проверить только два. Считаю, что мне срочно надо проверить остальные.

— Нет, надо сделать так. Ты, Иван Петрович, вместе с Дроздовичем должны из числа работников уголовного розыска и участковых уполномоченных создать группу, на которую возложить обязанность «прикрыть» эти адреса.

После этого Славин отпустил Мочалова и обратился к начальнику отделения уголовного розыска:

— Ну, что у вас?

— Когда я разговаривал со Стропиным, то бросалось в глаза одно обстоятельство: он довольно охотно рассказывал о минских связях. Дело в том, что он этих связей не заводил. Знакомился в основном Пушлов, помыслы которого были направлены только на то, чтобы затем этих людей ограбить. Стропин мне как-то говорил, что однажды он вместе с Пушловым был в аэропорту и там встретили знакомого Пушлова. Этот парень из города Инты, откуда родом сам Пушлов. Мне кажется, Владимир Михайлович, что есть смысл немедленно побеседовать со Стропиным. И еще, когда мы только задержали Пушлова, то у него в кармане среди различных вещей нашли клочок бумаги. Там был адрес и имя женщины. Я точно помню, что улица Чайковского, имя Шура. Почему я об этом говорю? Дело в том, что когда Пушлов подписывал протокол, то в присутствии понятых неожиданно схватил этот клочок и проглотил его.

— Почему я не знал этого?

— Решили не беспокоить вас, тем более что этот тип схватил не один клочок, а несколько различных бумажек с записями, но, кроме той записи, все успели у него отнять. Думали, раз он у нас в руках, то постепенно все будет поставлено на свои места, в том числе прояснится и что было записано на клочке бумаги. Но теперь тот случай приобретает особый смысл. Пушлов точно уверен, что нам эта Шура неизвестна, и вполне может сделать попытку остановиться у нее.

Славин на минуту задумался, затем принял решение:

— Вы займитесь розыском Шуры, а я встречусь со Стропиным.

Начальник райотдела отпустил подчиненного, а сам приступил к решению других вопросов, связанных с розыском беглеца...

66 СЛАВИН

— Следственно-арестованный Стропин явился, — вытянувшись по стойке «смирно», доложил уже немолодой, с изможденным лицом мужчина.

Он был среднего роста, худощавый, глаза смотрели настороженно и зло. Славин кивнул на привинченный шурупами к полу табурет:

— Присаживайтесь. — Выждал, пока Стропин не торопясь подойдет к табурету и сядет, представился: — Я — начальник милиции. Наш отдел ведет расследование по вашему уголовному делу. Я решил побеседовать с вами. — Славин улыбнулся. — Не возражаете?

— Нет, конечно, хотя если бы и возражал, то это не имело бы никакого смысла.

— Скажите, вы давно знакомы с Пушловым?

— Четыре месяца.

— С того момента, как совершили кражу оружия?

— Нет, за неделю раньше.

— Кто предложил пойти на кражу?

— Он. Я же не местный, а Женька прожил в Инте много лет и хорошо знал город.

— А как вы оказались в Инте?

— После освобождения из колонии поехал к знакомой женщине. У меня был ее адрес, но когда приехал в Инту, то оказалось, что она вышла замуж и уехала оттуда. Тогда я решил устроиться на работу, но в ресторане познакомился с Пушловым. Понравились друг другу и подружились на мою голову.

— Почему на вашу голову?

— Да как вам сказать, — задумчиво проговорил Стропин, — видите ли, я думал заново начинать жизнь, но характер, видно, удался слабым. Позвал меня Женька, я и пошел. Так что опять придется в колонии жить.

— Вы всех своих знакомых в Минске назвали?

— По-моему, всех, — неуверенно ответил Стропин. — Я, конечно, не могу утверждать за Пушлова, их у него в Минске больше, чем у меня, но тех, кого я знал, всех назвал.

— Разве Шуру, которая проживает по улице Чайковского, вы не знаете?

— Шуру? Какую Шуру? Где находится улица Чайковского?

— Если ехать от центра города, то в сторону Зеленого Луга, на улице Чайковского имеется троллейбусное кольцо.

— Вы, наверное, говорите о той женщине, которую вместе с ее подругой провожали мы однажды с Женькой? А вы у Пушлова спросите.

— Я хочу, чтобы о ней рассказали вы.

— Что тут рассказывать... Женька сказал мне, что он познакомился с двумя женщинами, которые очень богаты и их можно «заделать». Но для того, чтобы все разузнать, нам надо поближе с ними познакомиться, побывать дома, а потом уже действовать. Так случилось, что они должны были уехать в Ереван в командировку.

— Они вместе работают?

— Да.

— Где?

— Не знаю.

— Так, ну и дальше?

— Женька сказал: «Давай сделаем вид, что мы в них втюрились. Проводим в аэропорт, а затем дождемся их приезда...» Я уже не помню точно какого числа, но это было дня за три до нашего задержания. Женька приехал на такси к дому, где мы жили, об этом доме мы следователю рассказывали, и позвал меня. Я вышел и увидел, что в такси сидит женщина. Это была Таня, подруга Шуры. Женька познакомил нас, и мы поехали в сторону Зеленого Луга. Помню, что Таня сказала остановиться недалеко от троллейбусного кольца, вышла из машины и минут через десять вернулась вместе с Шурой. Мы приехали в аэропорт и там чуть не погорели. — Стропин улыбнулся. — Мы этим дамам назвались вымышленными именами. Пушлов назвался Сергеем, а я — Леонидом. И вдруг прямо в аэровокзале к Пушлову подходит парень и называет его настоящим именем. Оказалось, что этот парень из Инты, как я понял из его рассказа, учится здесь в каком-то институте, давно знает Пушлова. Хорошо, что Шура и Таня не слышали, как парень назвал Женьку его настоящим именем.

— Фамилию парня знаете?

— Нет. Пушлов сразу же его предупредил, чтобы тот называл его Сергеем. Оказалось, что этот парень летел вместе с нашими знакомыми женщинами. Так что мы проводили и женщин и этого парня.

— Имя его знаете?

— Нет, он назывался, когда знакомился, но я не запомнил.

— О чем Пушлов говорил с ним?

— Они просто поболтали, и все, правда, Женька обещал ему, что найдет его в общежитии, но нас через несколько дней попутали...

Славин не стал терять времени и направился в аэропорт. Но не успела машина проехать и двух кварталов, как Славина вызвали по радиостанции и попросили срочно позвонить в райотдел по телефону. Подполковник приказал водителю остановиться у первого же телефона-автомата. Оказалось, что его разыскивает начальник отделения уголовного розыска. Дроздович доложил, что ему удалось установить женщину по имени Шура.

— Фамилия ее, — докладывал Дроздович, — Минусова. Она сказала, что действительно знает этих мужчин, но только представились они ей и ее подруге Челноковой Татьяне Никодимовне Сергеем и Леонидом. Самое важное, что сегодня ночью Пушлов к ней приходил и просился на ночлег, но у Минусовой в квартире проживают ее десятилетний сын и родители. Поэтому она не пустила его, и он ушел.

— А что сказал?

— Пообещал встретиться.

— Когда и где?

— Она тоже его об этом спросила. Ответил, что сам найдет.

— О Челноковой у них разговора не было?

— Нет.

— Ясно. Вы не выяснили дату вылета Минусовой и Челноковой в Ереван?

— Нет, я даже не знал об этом.

— Организуйте охрану дома Минусовой, а я побываю в аэропорту и скоро приеду в отдел.

Подполковник возвратился к машине и приказал водителю ехать дальше, а сам, посматривая по сторонам, думал: «Зная фамилии этих женщин, будет нетрудно установить, каким рейсом они вылетели в Ереван. Выпишу фамилии всех мужчин, летевших в этом самолете, а установить, кто из них знакомый Пушлова, тоже не составит труда...»

Прошло полтора часа, и Славин уже входил в райотдел. Пригласил к себе Дроздовича и поручил ему выделить сотрудника для проверки мужчин, чьи фамилии он выписал в аэропорту.

— А вы срочно проверьте, что из себя представляет Челнокова Татьяна Никодимовна, подруга Минусовой. Нам необходимо срочно определить, в каком месте ждать Пушлова.

— Владимир Михайлович, вы уверены, что Пушлов не вырвется через наши посты из города?

— Да, уверен. Притом надо учитывать психологию преступника. Он думает, что мы его будем разыскивать по связям, которые известны нам. Пушлов считает, что о Минусовой, Челноковой и о его земляке мы не знаем. А ведь ему, не забывайте, без документов и денег куда-то ехать — риск большой. Поэтому я уверен, что дней пять он будет в городе. Я попрошу начальника управления принять дополнительные меры по охране торговых точек, нельзя исключить того, что Пушлов ради денег пойдет на кражу из магазинов. Вы срочно приготовьте необходимое количество его фотографий. Надо их раздать всем работникам милиции, внештатным сотрудникам, дружинникам, членам советов опорных пунктов и трудовых коллективов. Человек не иголка, и как бы он ни прятался, люди все равно его видеть будут.

Славину предстоял нелегкий разговор в управлении. Правда, это не пугало его. Подполковник, понимая свою ответственность за подчиненных, другого выхода не видел. Начальник управления спокойно и молча выслушал доклад Славина, который дал оценку действиям следователя, не преминув при этом упрекнуть и себя. Затем подполковник доложил о мерах, предпринимаемых по розыску бежавшего.

Генерал спросил:

— Вы уверены, что Пушлов в городе?

— Так точно! — И Славин повторил свои предположения, которые он высказывал недавно Дроздовичу.

К удивлению Славина, начальник управления не сказал ни слова упрека, а, хлопнув ладонью по столу, закончил беседу:

— Хорошо. К следователю примите меры сами и как можно быстрее поймайте беглеца.

Владимир Михайлович поехал в отдел, где его уже дожидался Дроздович. Тот доложил:

— Установили мы парня, с которым Пушлов встречался в аэропорту. Им оказался студент второго курса радиотехнического института Лагирев Николай Анатольевич. Парень характеризуется хорошо, дружинник, комсомолец. Я думаю, что с ним можно поговорить. Теперь о Челноковой. Ей тридцать три года, живет в отдельной двухкомнатной квартире с шестилетней дочкой. Соседи характеризуют ее как замкнутую и необщительную женщину. Живет в достатке, любит носить много золотых украшений, что наверняка и привлекло внимание Пушлова. Сейчас она находится на работе в научно-исследовательском институте. — Дроздович положил на стол лист бумаги. — Вот ее домашний и служебный адреса, а также телефоны.

— Как вы считаете, нам с ней поговорить надо?

— У нас нет другого выхода, Владимир Михайлович. Придется.

— Да, пожалуй, вы правы. Вполне возможно, что он уже вошел с ней в контакт и в любую минуту может случиться несчастье. Давайте сейчас позвоним ей и встретимся. Хотя нет, лучше я сам поеду к ней в институт. А вы найдите Лагирева и доставьте его в отдел, когда я вернусь, побеседуем с ним вместе.

Славин допускал мысль, что Пушлов может следить за Челноковой, которая наверняка намечена им как очередная жертва. Подполковник сказал водителю остановиться, не доезжая двух кварталов до института. Дальше он пошел пешком. Одетый в гражданскую одежду, Славин не торопясь подошел к дверям. Сейчас отличить его от работников или посетителей института было невозможно. Даже вахтер, находящийся у входа, и тот принял его за своего и посторонился, пропуская Славина мимо себя.

Знал бы подполковник, что Пушлов именно в эту минуту находится на лестничной площадке расположенного напротив дома и через стекло из подъезда наблюдает за входом в институт. Правда, и Пушлов тоже не мог опознать в одном из входивших в здание мужчин работника милиции.

Славин внимательно прочитал указатель размещения помещений, затем по лестнице поднялся на третий этаж. Челнокову он разыскал быстро. Одетая со вкусом высокорослая блондинка кокетливо поглядывала на незнакомца, который пригласил ее побеседовать один на один. Но когда подполковник предъявил свое удостоверение и представился, в ее больших зеленых глазах промелькнуло беспокойство. Они присели за столик на низкие кресла. Славин подумал, что в этом возрасте она могла бы носить юбку и поскромнее.

— Татьяна Никодимовна, вам не звонил или не приходил вчера или сегодня вот этот человек? — Славин показал Челноковой фото Пушлова. Было заметно, что женщина сразу же узнала Пушлова. Но с ответом она не спешила, очевидно, лихорадочно обдумывая, чем ей грозит знакомство с человеком, фотографию которого она держала в руках.

— Он вам назвал свое имя?

Челнокова, так и не успев определить линию своего поведения, ответила:

— Сергей.

— Вы его видели вчера или сегодня?

— Нет, он часа два назад звонил.

— О чем был разговор?

— Он сказал, что хочет меня видеть и когда приедет, встретимся.

— А откуда он звонил?

— Сказал, что из Москвы.

— Он звонил по автомату или вас вызывала междугородняя?

— По автомату.

— Что он еще сказал?

— Больше ничего. Разговор длился только минуту. Он сначала уточнил, не спрашивал ли кто-нибудь о нем у меня, а затем сказал, что он в Москве и хочет меня видеть.

Славин решил не тянуть время и поговорить с Челноковой напрямик.

— Татьяна Никодимовна, этот человек такой же Сергей, как я — Наполеон. Дело в том, что он очень опасный преступник. Мы его задержали вместе с напарником. Вы его тоже знаете, тот, как и этот тип, назвался вымышленным именем.

— Леонид?

— Да, но на самом деле его имя Марат, но дело не в этом. Так получилось, что Пушлов Евгений — это настоящие фамилия и имя изображенного на фотографии человека, бежал из-под стражи. Мы уверены, что он готовится вас ограбить. Они с дружком совершили немало таких ограблений. Сейчас он находится в Минске, это он вам соврал, что звонит из Москвы.

— А что он может сделать со мной?

— Все, что хотите. Ему нужны деньги. Он считает, что они у вас есть. К тому же его устраивает очень и то, что вы живете одна.

— Вместе с дочерью.

— Шестилетняя девочка ему не помеха. Для достижения своей цели он, конечно, теперь не остановится ни перед чем, даже перед убийством. Поэтому мы решили с вами поговорить откровенно, обеспечить вашу безопасность и с вашей помощью задержать его.

— Что мне надо делать? — лицо Челноковой стало бледным и растерянным.

— Когда он вам позвонит, то разговаривайте с ним как обычно и спокойно. Спросит ваш адрес — дайте, будет напрашиваться прийти в гости к вам домой — не отказывайтесь. Вот что нам нужно от вас.

— Да, но если он придет домой, то действительно может убить меня...

— Не беспокойтесь, в квартиру мы его не допустим. Если у вас появятся какие-либо вопросы, можете мне позвонить. — Славин протянул маленький листок бумаги. — Здесь мой служебный и домашний телефоны, а также телефон дежурного. Вы обязательно позвоните, если он выйдет к вам на связь.

— А как мне вести себя, если он подойдет ко мне, скажем, на улице?

— Как всегда. Беседовать, если предложит, договариваться о встрече, идти домой и так далее.

— А если он сразу же набросится на меня, ведь он же запросто может убить.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся Славин, — во-первых, вы ему сами по себе не нужны. Ему нужны ваши ценности, и пока он не попадет в вашу квартиру, он ничего не сделает вам. Во-вторых, мы вас будем охранять и гарантируем вашу безопасность в любой ситуации.

«Сеть заброшена, — думал Славин, шагая к ожидавшей его машине, — теперь надо ждать». Он на всякий случай свернул в проходной двор, убедился, что за ним никто не наблюдает, сел в машину и вскоре был в отделе, где его ждал Лагирев, которого доставил Дроздович. Парень был среднего роста, светловолосый и голубоглазый. На его лице четко выделялись симпатичные ямочки. Вести разговор с ним подполковнику было приятно.

— Николай Анатольевич, в апреле вы были в аэропорту. Скажите, с какой целью?

Парень удивленно посмотрел на Славина и уверенно ответил:

— Я вылетал к своей девушке — Лосевой Наташе. Она живет с родителями в Днепропетровске.

— В аэропорту никого знакомых не встретили?

Этот вопрос Славин задал безразличным, обыденным тоном, но ответу придавал большое значение. Ответит ли парень искренне?

Лагирев вспоминал. Его густые брови сошлись на переносице, лицо было спокойным, но напряженным. Наконец он облегченно вздохнул и поднял на Славина голубые глаза:

— Вспомнил. Я там встретил знакомого из Инты, вместе со своим другом, он провожал каких-то женщин. Я даже с этими женщинами летел в одном самолете. Я вышел в Днепропетровске, а они полетели дальше.

— А кто он, ваш знакомый?

— Пушлов Евгений. Мы с ним в Инте на одной улице жили.

— После возвращения из Днепропетровска не видели его?

— Нет.

— А не договаривались о встрече?

— Нет, не договаривались.

— Николай, я хочу попросить вас, если он объявится, сообщите мне.

67 СЛАВИН И МОЧАЛОВ

В половине двенадцатого ночи резко зазвонил телефон. Подполковник Славин отложил в сторону газету, которую он читал перед сном, и протянул руку к стоявшему на полу у кровати аппарату. Дежурный сообщил, что около дома Челноковой появился подозрительный человек, рассмотреть его лицо пока не удается. Он долго наблюдал за домом из расположенного напротив сквера, а сейчас прохаживается по обратной стороне улицы. Оперативные работники, действуя по инструкции, данной им Славиным, пока мужчину не трогают, наблюдают за ним. Славин приказал прислать за ним машину, а оперативной группе передать, чтобы его ждали. Задерживать преступника только в том случае, если он будет опознан как Пушлов.

Машина пришла быстро, и через несколько минут Славин был недалеко от дома Челноковой. Водитель передал подполковнику карманную радиостанцию, он связался со своими и приказал встретить его во дворе Челноковой.

Его встретил Мочалов.

— Тип действительно интересный. Ходит вокруг да около дома, но во двор пока не заходил. К нему не приближались, вдруг это не Пушлов, а его гонец, тогда все дело испортим. Наших двое на улице, а двое здесь, во дворе, вон у того гаража притаились.

Славин задумался. Казалось, что проще: подъезжай или подходи к неизвестному и разбирайся, кто он. Но прав был Мочалов. Вдруг это не преступник, а его друг? Сам Пушлов мог быть в это время где-нибудь за углом и наблюдать за напарником. Славин решил выжидать. Он подозвал сотрудников, которые находились во дворе у гаража, и вполголоса сказал:

— Я и Мочалов войдем в подъезд, а вы следите за подъездом, когда мужчина войдет в него, дадите по радиостанции два тональных вызова — это будет сигналом для нас. Сами прикройте выход из подъезда. Если это Пушлов, то он может, увидев нас, попытаться убежать, но вы не зевайте.

После этого Славин по радио передал сотрудникам, находившимся на улице, чтобы они не трогали неизвестного, а продолжали наблюдать за ним и, если тот направится во двор, чтобы предупредили об этом Славина, а сами подошли к подъезду. Отдав Мочалову радиостанцию, Славин первым шагнул в освещенный подъезд, но вдруг остановился и повернулся к Мочалову:

— Ваня, возьми у наших ребят фонарик!

Мочалов через минуту вернулся с фонариком в руке. Они вошли в подъезд и быстро поднялись на четвертый этаж, а потом оказались на небольшой площадке, где находилась обитая жестью дверь, ведущая на чердак. Славин тихо сказал:

— Здесь и будем ждать. Сделай тише шум радиостанции.

Действительно, в подъезде стояла такая тишина, что чуть слышный шум радиостанции на улице здесь был предательски громким. Мочалов вытащил маленькую радиостанцию из кармана и тронул пальцами регулятор громкости, шум стал чуть слышным, и оперативник не стал ее прятать в карман, чтобы не прозевать тональных сигналов. Славин взглянул на часы: без трех минут двенадцать. Подполковник облокотился на поручень, Мочалов последовал его примеру и шепотом сказал:

— Может, зря вы ехали, могли бы отдыхать, если это он, то не упустим.

Славин чуть заметно улыбнулся:

— Знаешь, Ваня, наверное, как в той поговорке — горбатого могила исправит. Так и со мной — не могу спать спокойно, когда назревает острый момент. Да ведь у тебя, дружок, такой же характер.

— Так мне же самой судьбой велено — где преступник, там и мне быть.

Славин задумался: «Интересно, как бы мы себя чувствовали на другой работе? Наверняка жизнь казалась бы скучной».

Но так уж получилось, что Славина с детства связала судьба с трудностями и неожиданностями, и он уже не представлял себе другой жизни. Встреча с опасностью возбуждала в нем жажду победы, но сказать, что от этого он стал безразличным к опасности, было нельзя. В такие минуты Владимир Михайлович становился еще более собранным, стараясь рассчитать каждый свой шаг и предусмотреть каждое действие противника. Нет, не жалел Славин, что выбрал себе такую судьбу...

Прошло почти полтора часа, пока занятые своими мыслями Славин и Мочалов не услышали два коротких тональных вызова. Кто-то вошел в подъезд! В этот момент неожиданно погас свет. «Он!» — решил подполковник и, наклонившись к уху Мочалова, прошептал:

— Выключай станцию, спрячь ее в карман и приготовь оружие. Спустимся пониже, подпустим к дверям и — берем!

В темноте были четко слышны осторожные шаги. Они приближались все ближе и ближе. Славин тронул Мочалова за рукав, и они медленно, шаг за шагом, начали спускаться вниз к четвертому этажу. Идти им надо было гораздо меньше, чем шагавшему вверх человеку. Нащупав ногой последнюю ступеньку перед площадкой, Славин снова потянул за рукав Мочалова. Они поднялись на четыре ступени вверх и присели. А шаги совсем близко. Славин уже не сомневался в том, что это Пушлов. Зачем честному человеку выключать свет и вот так в полной темноте красться. «Наверняка вооружен каким-либо предметом, — подумал подполковник. — Если бы у него был пистолет, то бы он не выключал свет. А в темноте он рассчитывает отбиться и уйти. Ну, что же, голубчик, иди, мы готовы к этому!»

Славин взял фонарик и нащупал пальцем выключатель. Уже слышалось прерывистое дыхание идущего. На последнем марше лестницы оперативники услышали, как преступник неожиданно оступился.

«Споткнулся, бедняга, но сам виноват, мог свет и не выключать. Все равно темнота не спасет, а так можно и нос разбить... Придется носовым платком пожертвовать», — подумал Мочалов.

В подъезде стояла мертвая тишина. Человек остановился, прислушиваясь. Тишина его успокоила, и он снова пошел. Славин считал шаги, он помнил, что в последнем марше лестницы было одиннадцать ступеней. Значит, ему осталось четыре... три... две ступени. Все, он на площадке! В этот момент мужчина чиркнул спичкой и осветил дверь квартиры Челноковой. При мерцающем свете Славин увидел, что это точно Пушлов. В правой руке он держал небольшой топорик. Он стоял к Славину левым боком, и подполковнику было неудобно перехватывать его правую руку. Славин размахнулся и отвесил такую оплеуху по затылку, что не ожидавший этого Пушлов ткнулся носом в дверь и на мгновение потерял ориентировку.

Славин с включенным фонариком бросился на него и схватил преступника за его правую руку, но сразу же понял, что удержать одной рукой и перехватить топорик он не сможет, и выпустил из левой руки фонарик. Раздался звон разбитого стекла, и борьба продолжалась в полной темноте. Наконец Славин нащупал топорик и переместился к правому боку Пушлова.

— Спокойно, Пушлов, милиция!

Мочалов тоже успел захватить левую руку беглеца и заломить ее за спину. Пушлов взвыл от боли и послушно опустился на пол. А снизу уже бежали на помощь другие сотрудники милиции.

Внизу кто-то из работников милиции догадался щелкнуть выключателем, и подъезд залился ярким светом. Мочалов передал одному из подбежавших оперативников топорик и взглянул на Пушлова. У того из носа текла кровь. «Надо же, — невольно усмехаясь, подумал оперативник, — накаркал, придется отдать носовой платок».

Он вытащил из кармана платок и протянул его Пушлову:

— Утрите нос.

Пушлов взял платок и, приложив его к носу, пробормотал:

— Действительно, утерли нос... гадом буду, не ожидал, что здесь меня возьмете! Как узнали, что приду сюда?

— Высчитали, — односложно ответил Славин и после небольшой паузы добавил: — А чтобы знать, где преступник появится, нас обязывает служба.

68 ПОДПОЛКОВНИК МИЛИЦИИ СЛАВИН

Лето пролетело незаметно, но оно внесло заметные перемены в судьбу бывшего партизана. Его назначили на должность начальника уголовного розыска города. Славин с головой окунулся в работу. Многое ему пришлось познавать сызнова. Он столкнулся с новыми масштабами, не известными ранее начальнику районного отдела милиции. Сотрудников управления он знал почти всех. Большинство из них были добросовестные, влюбленные в свое дело люди, но были и такие, кто считал, что давно уже созрел для самостоятельной руководящей работы, были и откровенные лентяи, дожидавшиеся дня, когда можно будет уйти на пенсию. Особого внимания требовали сотрудники, которым нужна была квалифицированная помощь. Славин старался подольше задержать каждого сотрудника, который приходил на прием, поговорить, узнать, что его волнует и беспокоит. Шло время, Славин все больше узнавал людей, хотел каждого проверить на деле. Он настоял на переводе Дроздовича в управление, даже сделал кое-какие перестановки среди сотрудников.

Славин требовал от дежурных, чтобы они в любое время суток докладывали ему о всех убийствах, разбойных нападениях, грабежах. Если в городе начинали совершаться серийные кражи, то Славин сам старался побывать на местах происшествий. Это давало возможность определить тактику действий преступников, выработать правильную версию и определить для себя пути, которые должны привести к раскрытию преступления. Вот и в последнее время неизвестный преступник или группа преступников повадились днем красть деньги из магазинов. Обворовывались небольшие магазинчики, расположенные вдали от шумных улиц и отделов милиции. Как правило, преступники дожидались обеда, подбирали ключи к замкам, забирали из кассы деньги, вырученные за первую половину дня, снова закрывали двери на замки и скрывались. В городе уже было зарегистрировано девять таких краж. Славин помнил, как в день совершения первой кражи оперативные сотрудники и следователь звонили ему и просили направить в магазин работников ОБХСС. И действительно, было в чем усомниться: дверь закрыта на два замка, внутри магазина ничего не тронуто, а денег в кассе нет. Даже продавцы с подозрением отнеслись друг к другу. И только позже эксперты оперативно-технического отдела установили, что замки открывались посторонними ключами.

И вот сегодня, как и в других случаях, в четырнадцать десять тревожно зазвонил телефон прямой связи с дежурной частью. У Славина екнуло сердце: «Неужели снова магазин?»

Взволнованно-тревожный голос дежурного подтвердил опасения подполковника. Действительно кража. Славин предупредил, что на место происшествия вместе с оперативной группой поедет и он. Сложил в сейф документы, надел плащ и быстро спустился вниз.

Четверо из состава опергруппы уже находились у машины. Быстро расселись, и милицейский «газик», поблескивая тревожным фонарем, изредка на перекрестках подавая сигнал сиреной, помчался по хмурым, залитым дождем улицам.

Магазин находился в восточной части города. Возле него уже стояла автомашина райотдела, а внутри Славина встретил начальник уголовного розыска районного отдела внутренних дел Мочалов и его сотрудники. Заведующий магазином, толстый, лет шестидесяти, совершенно лысый мужчина, заикаясь от волнения, рассказывал:

— Мы все ушли на обед в пять минут второго и пришли без пяти два. Разошлись по своим рабочим местам и сразу же впустили покупателей, их у входа скопилось человек двадцать. Вдруг слышу крик нашего кассира Зины. Я бросился к ней, подумал, что бандит напал, но смотрю, у кассы, кроме двух женщин, никого нет. Спрашиваю: «В чем дело? Ты чего как резаная кричишь?» Она показывает на выдвижной ящик кассового аппарата, а сказать ничего не может. Глянул я, а ящик пуст. А сам хорошо помню, что перед обедом в ящике, который она при мне закрыла, были деньги, вырученные в первой половине дня. Догадался, что украли, дверь закрыл на замок, а сам бросился к телефону и позвонил в милицию.

Славин взглянул на часы:

— Значит, покупателей вы держите почти тридцать минут?

— Да, как узнал, что случилось, я никого не выпустил из магазина, — решительно и важно заявил заведующий.

Славин, погасив улыбку, сказал:

— Извинитесь и выпустите их, повесьте на дверях объявление о том, что магазин закрыт на переучет, и пригласите к себе в кабинет кассира.

Заведующий недоуменно пожал плечами, но спорить не стал. Подполковник повернулся к Мочалову:

— Иван Петрович, скажешь следователю, пусть приступает к осмотру, а сам приходи в кабинет заведующего, побеседуем с кассиром.

Славин подозвал Дроздовича, прибывшего в составе опергруппы:

— Допросите работников рядом расположенных магазинов, учреждений, школы — она, видите, находится напротив, киоскеров, продавщицу мороженого, которая торгует на углу. Надо постараться найти людей, которые видели преступников, когда те открывали магазин или уходили из него.

— Есть, разрешите выполнять?

— Да, действуйте.

Кассир — молодая светловолосая девушка — еще не пришла в себя. Она сидела возле стола и плакала. Тушь расплылась по всему лицу, и, несмотря на серьезность момента, Славин и Мочалов улыбнулись. Девушка, очевидно, догадалась, чего они улыбаются, ладонью вытерла лицо. От этого оно еще больше измазалось, и девушка стала похожа на артистку, играющую перед детьми роль разбойника. Славин спросил:

— Скажите, вы никого подозрительного не видели перед закрытием магазина на обед?

— Нет. Людей в магазине перед обедом было много, и я была очень занята.

— Сколько в кассе было денег?

— Тысяч шесть — шесть с половиной. Накануне привезли много ходового товара, и торговля шла хорошо.

— Кто закрывал магазин?

— Заведующий, рядом находились все мы.

— Сколько у вас человек сегодня работает?

На этот вопрос ответил появившийся минуту назад заведующий магазином:

— Вместе со мной девять.

— На сколько замков был закрыт магазин?

— На два.

— Сигнализация есть?

— Нет. Ночью магазин охраняет сторож.

В кабинет вошел следователь. Славин спросил:

— Что обнаружили?

— На кассовом аппарате и на выдвижном ящике много следов пальцев рук.

— Замки изъяли?

— Изъяли, хочу направить их на исследование.

— Правильно.

Славин дождался прихода оперативных работников, которые опрашивали людей, находившихся вблизи магазина. Ничего утешительного они сообщить не могли, и подполковник, сделав несколько поручении Мочалову, уехал в управление.

В кабинете достал из шкафа полотенце и, вытерев мокрое от дождя лицо, отодвинул штору, за которой скрывалась карта города. Отыскал место, откуда он только что приехал, и воткнул в карту булавку с небольшим красным кружком. Это уже был десятый сигнал о нераскрытом преступлении. Стоя у карты, подполковник увидел еще одну закономерность. Красные кружочки располагались полукольцом к центру города. Славин даже невесело подумал: «Еще пять-шесть таких краж, и круг замкнется». Но в этом полукольце была своя логика преступников: полукольцо постоянно удлинялось за счет новой кражи, и еще не было случая, чтобы преступление было совершено уже в «пройденной» кривой линии полукруга.

«Получается, — думал Славин, — что они действительно „идут“ по кругу, строго придерживаясь правила: в район уже совершенной кражи не возвращаться. Значит, можно, хотя бы приблизительно, определить место очередного преступления».

Он подошел к столу и начал выписывать из блокнота даты совершения этих краж. Дни недели, когда совершались преступления, были разными, но очередная кража совершалась на вторую неделю, после предыдущей.

Полковник ходил по кабинету.

«Сегодня пятница. Если верить этой закономерности, то на следующей неделе они не дадут о себе знать, а вот потом...»

Славин подошел к карте и мысленно очертил круг, в котором надо ждать следующую кражу...

69 КАПИТАН МИЛИЦИИ МОЧАЛОВ

Капитан Мочалов возглавил оперативную группу, созданную из представителей нескольких районных отделов милиции. Группе было поручено, начиная с понедельника, ежедневно в обеденный перерыв находиться вблизи восьми магазинов, расположенных в зоне, указанной начальником уголовного розыска города Славиным. Мочалов закрепил по одному человеку за каждым из этих магазинов, а сам вместе с тремя сотрудниками в автомашине был в центре зоны. Все оперативные работники, охранявшие «свои» магазины, имели при себе карманные радиостанции, что позволяло быстро вызвать группу Мочалова.

Понедельник и вторник прошли спокойно. В среду к концу обеденного перерыва от инспектора уголовного розыска лейтенанта Касаткина поступил сигнал тревоги. Мочалов немедленно приказал водителю ехать к магазину. Но оказалось, что Касаткин просто поторопился. Увидел двух мужчин, которые стучали в закрытую дверь магазина, и подал условный сигнал тревоги. По прибытии группы Мочалова выяснилось, что эти двое пришли к своей знакомой и стучались в дверь, думая, что она находится во время обеденного перерыва в магазине. Это было похоже на правду, хотя бы потому, что дверь магазина была закрыта на внутренний замок и мужчины не могли знать — есть ли в магазине люди.

Вечером Славин, работая с материалами, поступившими к нему за день, мысленно возвращался к нераскрытым кражам. Он еще и еще раз спрашивал себя, не допустил ли он ошибку, направив людей дежурить у магазинов? А вдруг преступники объявятся в другом месте?

«Ничего, — утешал себя Славин, — никуда они не денутся, обязательно появятся, надо только ждать!»

В четверг неожиданно пошел мокрый снег. Большие снежинки хлопьями падали на разбухшую землю. На улице было сыро и неуютно. Касаткин хмуро смотрел на магазин, двери которого закрывали всей компанией его работники.

Лейтенант попробовал поднять воротник плаща, но холодные струйки воды неприятно заскользили под одежду, и инспектор, отложив воротник, в который уже раз ругнул себя за то, что не надел пальто. Сейчас ему предстояло ровно час стоять под этим дождем со снегом. Он засунул руки поглубже в карманы и быстрым шагом, стараясь хотя бы немного согреться, зашагал к углу. Там постоял несколько секунд и повернул обратно. Он сразу же обратил внимание на двух мужчин. Они стояли у магазина и смотрели на дверь. Мужчины еще ничего подозрительного не делали, а у Касаткина уже сработала какая-то внутренняя пружина, мозг пронзила мысль: «Они!»

Инспектор почувствовал на себе их взгляды. Кроме него, на улице людей не было. Касаткин, играя роль прохожего, свернул во двор школы и, когда скрылся из поля зрения мужчин, бегом бросился к глухому дощатому забору, где он еще раньше облюбовал для себя наблюдательный пункт. Касаткин прильнул к щели и сразу же увидел, что те двое орудуют у дверей. Лейтенант, волнуясь, торопливо достал из кармана радиостанцию и передал сигнал тревоги. Мочалов ответил сразу же.

Договорились, что на автомашине к магазину, пока преступники не окажутся внутри, подъезжать не будут. Касаткин удивился, что неизвестные действуют так проворно. За три минуты они смогли открыть два замка и войти в магазин. Касаткин решил доложить об этом Мочалову, но тот сам в этот момент вышел на связь и сообщил, что они уже находятся за углом. Касаткин взял в руки микрофон и предложил свой план:

— Я незаметно подойду к дверям магазина и блокирую их, а вы сразу же подъезжайте. По одному надо стать у окон, расположенных по обе стороны от входа, а остальным войти внутрь.

Мочалов согласился, и лейтенант через минуту был уже у магазина. Почти сразу же около него остановился милицейский «газик». Из него выскочили пятеро. Один остановился между входом и машиной — это был водитель, двое других расположились у окон, а Мочалов, Касаткин и еще один оперативник ринулись в магазин. Преступники так увлеклись взломом кассового аппарата, что увидели сотрудников уголовного розыска лишь только тогда, когда Мочалов одним мощным рывком открыл дверь, сломав при этом крючок, на который заперлись преступники изнутри.

Мочалов, держа их под прицелом пистолета, крикнул:

— Ни с места! Руки вверх! Уголовный розыск!

Преступники опешили. Сухо щелкнули на их руках наручники. Мочалов облегченно вздохнул и взглянул на часы. До конца обеденного перерыва оставалось сорок минут. «Ничего себе, — подумал капитан, — „работы“ взломщикам оставалось минут на пять, значит, до момента обнаружения кражи было не менее получаса».

Мочалов спросил одного из задержанных:

— После совершения краж вы пешком уходили или машиной пользовались?

— Каких краж? — сделал наивное лицо тот. — Мы впервые сюда пришли и то сдуру попали. Идем мимо, смотрим, магазин открыт, зашли, а здесь никого. Решили посмотреть, не воры ли здесь поработали, а тут как раз и вы появились. Я сам уже хотел в милицию звонить...

— Ладно, хватит паясничать... — перебил Мочалов и пригласил понятых.

У преступников изъяли связку ключей, которыми они открывали замки. Оставалось дождаться появления работников магазина. Наконец они пришли. Директор, растерянный и напуганный картиной, которая предстала перед ним, спросил:

— Кто открыл магазин?

Мочалов хотел пошутить, но увидев его бледное лицо, успокоил:

— Не волнуйтесь, мы работники уголовного розыска, а вот эти, — он показал рукой на задержанных, — открыли магазин, чтобы сделать «ревизию» вашей кассы.

— Что, к нам воры залезли? — еще больше испугался директор.

— Да, решили и к вам пожаловать... — усмехнулся Мочалов и позвал следователя, который по его вызову минут десять назад приехал в магазин: — Андрей Андреевич, вы заканчивайте, а я доложу руководству.

Он вошел в кабинет директора и поднял трубку телефона. Капитан узнал, что Славин вчера уехал в командировку, поэтому обо всем доложил его заместителю Ивану Ивановичу Новикову.

Тот сказал:

— Молодцы, ребята! Давайте их сюда, в управление, будем разбираться.

Преступников посадили в автомашину, и она не спеша поехала в одном ряду с другими машинами и автобусами. Теперь торопиться уже было некуда...

70 ЭПИЛОГ

У Славина постоянно не хватало времени. Он часто шутил: «Вот сутки надточить бы».

И действительно, дел у начальника уголовного розыска большого города было невпроворот. Но несмотря на такую нагрузку и занятость, Владимир Михайлович старался уделять время и семье. Володя успешно оканчивал радиотехнический институт. Ольга была студенткой исторического факультета университета. Часто отец и мать, разговаривая между собой, не скрывали своей радости.

— Счастливые они, разве мы с тобой могли мечтать о такой возможности жить и учиться? — говорила Маргарита Ивановна.

— Тогда же и время было другое, — улыбался Владимир Михайлович. — Война, разруха. Мы с тобой разве могли мечтать о такой трехкомнатной квартире, какую сейчас имеем? Жаль только, что мама не дожила до этих дней. Помнишь, как она ребят любила, ухаживала за ними?

Маргарита Ивановна грустно улыбнулась. Война, лишения, переживания за мужа и детей сказались на здоровье Анастасии Георгиевны, рано она ушла из жизни. Владимир Михайлович поднялся с дивана:

— Надо позвонить в управление. — Он набрал номер телефона дежурного.

Тот доложил обстановку и радостно сказал:

— Владимир Михайлович, вы только меня не выдавайте. Я хочу сообщить вам приятную новость. Только что на имя начальника по телетайпу пришел приказ о присвоении вам досрочно звания полковника. Мы все очень рады за вас и поздравляем! Только завтра не проговоритесь начальнику управления, что уже знаете об этом, а то нам достанется за болтливость.

— Ладно, не выдам, — засмеялся Славин. — Ну, а за новость спасибо.

Владимир Михайлович положил трубку. Новость была неожиданной и приятной, и он не спешил отходить от аппарата.

Жена подошла сзади и, обхватив его руками, прижалась лицом к спине:

— О чем задумался, Володя?

«Сказать или не сказать? — думал Славин и решил повременить. — Пусть официально объявят, тогда и скажу». Он повернулся к жене. — Задумался о жизни. Трудная и сложная она, но интересная!

И вспомнились Славину давно прошедшие годы: война, деревня Скирмонтово с сожженными заживо жителями, друзья Белоус, Бартошик, Громов, Панченковы. Вспомнились годы учебы в офицерской школе, день, когда он познакомился с верным другом и спутником жизни Ритой. Вспомнилась Сибирь, первый начальник Славина — Алтынин. Вспомнил тяжелое послевоенное время, когда судьба свела его с Горчаковым. «Как много мне дали эти люди, многому меня научили. Увидеть бы тех, кто жив, и сказать им спасибо!»

Владимир поцеловал жену и, сверкнув черными глазами, неожиданно предложил:

— Слушай, мать, пошли на Комсомольское озеро, а?

Перевернута последняя страница...

Перевернута последняя страница романа, и ты невольно ловишь себя на мысли, что тебе жаль расставаться с его героями, которые на определенное время прочно вошли в твою жизнь. Возможно, кому-то что-то в книге не понравится, кто-то может предъявить автору чисто литературно-"технологические" требования. Но я твердо уверен в одном: герои романа надолго запомнились читателю — и майор Мочалов, и лейтенант Славин, и капитан Купрейчик, и участковый Буравин, и даже Маня Жовель с ее многочисленным семейством.

А это уже несомненная авторская удача. Все литераторы по собственному опыту знают, как невероятно трудно создать не рупор авторской идеи, концепции, а живой характер, сколько он стоит мучений, бессонных ночей и зачеркнутых, порванных страниц.

Николаю Чергинцу удаются характеры-типы. Удаются прежде всего потому, что он знает своих героев, любит их. Он встречает их каждый день вокруг себя, работает вместе с ними. Можно даже сказать, что Н.Чергинец растет вместе со своими героями. Оперуполномоченный, начальник районного отдела милиции, заместитель начальника управления внутренних дел г.Минска, а сейчас начальник управления уголовного розыска Министерства внутренних дел республики...

Ему не надо ничего «выдумывать», жизнь рассказывает такие захватывающие истории и сюжеты, что, казалось бы, садись и пиши. Казалось бы... Но как трудно сделать факт жизни фактом литературы, искусства. Для этого нужны талант, призвание и понимание необходимости писать. Ты это должен написать! Никто другой не сделает за тебя это!..

Николай Чергинец не собирался становиться писателем, таким его сделала сама жизнь, его профессия, сложная и опасная. Он понял, что мало обезвредить пять-десять преступников, мало поставить на путь истинный оступившихся с жизненной тропы людей. Надо найти еще какое-то действенное, эффективное оружие в борьбе с нарушителями. И он сделал таким оружием перо литератора. Он вооружил им свою совесть коммуниста и стал бороться новыми методами.

Книги Николая Чергинца читают, любят. И главное — им верят! Автор добивается этого не только острой, увлекательной интригой, что уже само по себе хорошо для жанра, который избрал автор. Но, кроме волнующей воображение читателя острой интриги, в его книгах есть еще большой духовный мир героев. Мы не случайно любим их, героев Николая Чергинца: это настоящие благородные рыцари, для которых честь дороже жизни. Вспомните преследование лейтенантом Славиным опасного вооруженного преступника в лесу. Или капитана Купрейчика, который, как разведчик в годы войны, идет во вражеское логово. Ведь одно неосторожное слово, один неосторожный жест — и все, смерть будет неизбежной и страшной. Вспомните подвиг майора Мочалова, который погибает от бандитской пули, спасая людей.

Назначение искусства и литературы — говорить человеку, что надо любить, а что — ненавидеть. Благодаря книгам Николая Чергинца, мы начинаем больше любить и больше ненавидеть. А это уже большая награда для автора.

И пусть еще не все совершенно в его книгах, не всегда, как говорится, блистает его литературный слог. Не всегда еще удается ему избавиться от очерковой спешки — ведь писать-то ему приходится после работы! — но мы воочию видим, как на наших глазах растет писатель, литературно мужая от книги к книге. Мы верим в его счастливую звезду на литературном небосклоне и хорошо понимаем, что никто другой не написал бы таких книг, не создал бы таких героев, как он. Мы верим, что, заканчивая сегодня одну его книгу, завтра откроем другую, еще более захватывающую.

Н.МАТУКОВСКИЙ

Оглавление

Часть первая

  1 СЛАВИН

  2 МАЙОР АЛТЫНИН

  3 МАЙОР МОЧАЛОВ

  4 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

  5 КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

  6 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

  7 МАЙОР МОЧАЛОВ

  8 ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА СЛАВИН

  9 КУПРЕЙЧИК

  10 СЛАВИН

  11 КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

  12 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

  13 ЖОВЕЛЬ

  14 СЛАВИН

  15 ДРАБУШ

  16 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

  17 КОРУНОВ

  18 РИТА АЛЕШИНА

  19 КАПИТАН МИЛИЦИИ БУРАВИН

  20 МАЙОР МОЧАЛОВ

  21 УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ БУРАВИН

  22 МАЙОР МИЛИЦИИ АЛТЫНИН

  23 ЛЕЙТЕНАНТ НОВИКОВ

  24 УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ БУРАВИН

  25 СТАРШИЙ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ ЛАГУТА

  26 СОЛОХ

  27 ИВАН ИВАНОВИЧ НОВИКОВ

  28 МАЙОР МИЛИЦИИ АЛТЫНИН

  29 КАПИТАН БУРАВИН

  30 СЛАВИН

  31 МИХАИЛ ЯКОВЛЕВИЧ БУРАВИН

  32 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

  33 АЛЕКСЕЙ КУПРЕЙЧИК

  34 МАЙОР МОЧАЛОВ

Часть вторая

  35 ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ СЛАВИН

  36 СЛАВИН

  37 МАЙОР ГОРЧАКОВ

  38 СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ПОДРЕЗОВ

  39 КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

  40 ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

  41 РИТА

  42 УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ КВАША

  43 РИТА

  44 КУПРЕЙЧИК

  45 СЛАВИН

  46 КАПИТАН МИЛИЦИИ РОГОЗИН

  47 АСТАХОВА

  48 КАПИТАН МИЛИЦИИ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ СЛАВИН

  49 МАЙОР ПОДРЕЗОВ

  50 КУПРЕЙЧИК

  51 КАПИТАН МИЛИЦИИ СЛАВИН

  52 ПОЛКОВНИК МИЛИЦИИ КУПРЕЙЧИК

  53 СЛАВИН

  54 МАЙОР СЛАВИН

  55 СЛАВИН

  56 СЛАВИН

  57 СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ МОЧАЛОВ

  58 НАЧАЛЬНИК РАЙОННОГО ОТДЕЛА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ МАЙОР МИЛИЦИИ СЛАВИН

  59 СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ МОЧАЛОВ

  60 НАЧАЛЬНИК РАЙОННОГО ОТДЕЛА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

  ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ СЛАВИН

  61 СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ ИВАН МОЧАЛОВ

  62 МАЙОР МИЛИЦИИ СЛАВИН

  63 МОЧАЛОВ

  64 СЛАВИН

  65 ПОДПОЛКОВНИК МИЛИЦИИ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ СЛАВИН

  66 СЛАВИН

  67 СЛАВИН И МОЧАЛОВ

  68 ПОДПОЛКОВНИК МИЛИЦИИ СЛАВИН

  69 КАПИТАН МИЛИЦИИ МОЧАЛОВ

  70 ЭПИЛОГ

  Перевернута последняя страница...

Реклама на сайте