«Загадочные цифры»

ЗАГАДОЧНЫЕ ЦИФРЫ Китайские повести и рассказы

Художник РЕБРОВ Ю.П.

От издательства

Жанр приключенческой повести и рассказа — самый молодой в новой китайской литературе, лишь в последние годы стали появляться произведения такого рода. Их авторы — в большинстве своем молодые писатели.

Несмотря на отдельные недостатки произведений, включенных в данный сборник, они тем не менее представляют несомненный интерес. В них рассказывается об уме, отваге, находчивости бойцов и командиров Народно-освободительной армии и работников органов государственной безопасности в их борьбе со шпионами и диверсантами, забрасываемыми в Китай гоминьдановской и империалистической разведками.

Эти повести и рассказы учат быть бдительными, хранить государственную тайну, предостерегают от ротозейства — и в этом их воспитательное значение.

Мы надеемся, что и наш читатель с интересом прочтет эти рассказы о людях, охраняющих мирный созидательный труд великого китайского народа.

Му Линь, Хань Син ЧЕРТЕЖ N 407

Неожиданная встреча

В автобусе маршрута № 2 у окна сидел пассажир, одетый в форменную куртку мышиного цвета. На вид ему было лет пятьдесят, но голова уже поседела.

Человек этот по имени Цинь И был ответственным работником в одном из учреждений Нанкина. Он приехал в город Н. на совещание и собирался сегодня возвратиться в Нанкин.

Он впервые приехал сюда, и все ему здесь казалось новым — широкие и чистые улицы, высокие здания, витрины магазинов, беспорядочно снующие прохожие. С жадным любопытством он смотрел на все это из окна автобуса.

Послышался звонок, на перекрестке вспыхнул красный сигнал светофора, автобус медленно остановился на углу улицы.

По улице навстречу друг другу в сутолоке ехали повозки, через перекресток в восточном направлении двигался трамвай.

Трамвай, как и автобус, был переполнен. Цинь И проводил трамвай взглядом. Вдруг в последнем окне вагона мелькнуло знакомое лицо. Он остолбенел: «Шао Юнь?.. Да, это он!» Чем больше он вглядывался, тем больше убеждался — это он. Сердце у него учащенно забилось.

Он никогда не забудет того, что произошло в тот вечер — 6 июня 1945 года.

…Было так душно, словно собирался пойти дождь. Цинь И был преподавателем в одной из средних школ Шанхая. В тот вечер он как раз приготовил листовки, чтобы на другой день принести их в школу и раздать учащимся. Затем он прибрал комнату, собрал с пола все обрезки бумаги, чиркнул спичкой. В этот момент на лестнице послышался беспорядочный топот ног. Решив, что это идут с обыском, он быстро сунул бумаги в постель, но дверь под ударами ног распахнулась, Шао Юнь одним прыжком очутился перед ним и с холодной усмешкой сказал: «Извините, учитель Цинь! Будьте добры следовать за нами!» В комнату вошло несколько японских жандармов, его поспешно потащили вниз, втолкнули в автомобиль…

Теперь появление Шао Юня взволновало его, кровь бросилась в лицо. Расталкивая пассажиров, он бросился к двери.

Кондуктор попытался остановить его:

— Товарищ, не торопитесь, это еще не остановка!

От волнения он не мог овладеть собой. Он громко крикнул:

— Пустите, я спешу!

Удивленный кондуктор отступил, Цинь И, воспользовавшись этим, рванулся к двери, распахнул ее и, выпрыгнув на улицу, побежал за трамваем. У тротуара стояла велоколяска, он быстро прыгнул в нее:

— Быстрее за тем трамваем. Быстрее! Быстрее!

Водитель, взглянув на Цинь И, как будто догадался, что у него на душе, вскочил на седло, налег на педали и понесся вперед.

Только через две остановки они, наконец, догнали трамвай. Когда трамвай подошел к остановке Хэпинли, седок соскочил с велоколяски, расплатился с водителем и тотчас вошел в трамвай.

Он пробрался на заднюю площадку, но там Шао Юня уже не было.

«Неужели сошел?» — подумал он. Но он не терял надежды. Не обращая внимания на протесты и недоумение пассажиров, расталкивая и толкая их, он искал… Однако, обыскав весь вагон, он убедился, что Шао Юнь исчез. Лицо у него помрачнело. Подумав немного, он решил идти в бюро общественной безопасности.

Товарищ, принявший его в бюро общественной безопасности, после нескольких слов проводил его в кабинет Ли Цзяня, начальника разведывательного отдела.

Ли Цзянь выглядел очень молодо. Высокого роста, ладно скроенный, широкоплечий, продолговатое лицо, большой нос с горбинкой, из-под густых бровей блестят глубокосидящие глаза. Энергия в нем била через край, он мог несколько ночей подряд не смыкать глаз и не чувствовать при этом усталости.

Цинь И, все еще волнуясь, не дожидаясь, когда его пригласят сесть, заговорил:

— Я хотел бы поговорить с вами о деле, касающемся меня лично, нет, о…

— Подождите немного и выпейте стакан воды, — перебил его Ли Цзянь. — А я пока закончу свою работу.

Ли Цзяню было очень хорошо известно: когда человек волнуется, он не может подробно и последовательно изложить то, что нужно.

Он предложил Цинь И сигарету, дал огня, протянул свежую газету, потом вернулся к письменному столу и начал перелистывать какое-то дело.

Сидя с сигаретой на диване, Цинь И огляделся: комната невелика, обстановка простая и удобная, ничего лишнего. У окна — письменный стол и кожаное вращающееся кресло; более всего привлекали внимание два шкафа, заполненные книгами, стоящие у стены справа; среди книг были философские, научные труды, а также немало художественной литературы… Он невольно подумал: «Это человек, который любит читать».

Лишь после того как Цинь И успокоился, Ли Цзянь закрыл папку, подошел к Цинь И и сел напротив него.

— Вы приезжий? — окинув Цинь И внимательным взглядом, спросил Ли Цзянь.

— Да. Я приехал на совещание из Нанкина, оно закончилось только сегодня, и я уж собрался вечером уехать, но непредвиденное обстоятельство… Я хотел бы рассказать вам об одном важном деле…

И он рассказал о своей встрече и обо всем остальном. Ли Цзянь слушал внимательно, один или два раза задал вопрос. Напоследок Цинь И сказал:

— Вот уж никогда не думал, что придется такое говорить о моем, да, да, о моем ученике. А он все время притворялся таким добрым, таким честным, я считал его молодым патриотом. Кто знал, что он был прихвостнем японских шпионов! Тогда партийная организация нашей школы понесла серьезный урон, почти все товарищи были арестованы, каждому из нас пришлось перенести лютые пытки, меня тоже избивали до полусмерти. Потом военный суд приговорил меня к смерти. К счастью, вскоре война победоносно закончилась и благодаря партии я был освобожден. По выходе из тюрьмы я всячески старался узнать местопребывание этого шпиона, но так и не нашел его. Вот уж не думал, что он скрывается здесь. Ли Цзянь, внимательно выслушав его рассказ, спросил:

— Вы не обознались, товарищ Цинь И?

— Это невозможно! Ведь я знал его в течение нескольких лет, я бы узнал даже тень его!

— Какова его внешность?

— Квадратное лицо, большие уши, над левым углом рта темное родимое пятно с горошину, волосы причесывает на косой пробор, среднего роста, сейчас ему лет тридцать, одет в синюю форменную куртку, нижняя часть тела была не видна.

— Хорошо. Может быть, припомните что-нибудь еще?

— Нет, это все.

Самоубийство начальника секретной части

Десять часов утра. В то время как Ли Цзянь слушал доклад своего помощника Сунь Вэя о деле Шао Юня, зазвонил телефон.

— Вам звонят с триста пятьдесят девятого завода. — Сунь Вэй передал трубку Ли Цзяню.

— Да!.. Я-- Что?.. Так… Так… Ладно! Сейчас приеду!

Ли Цзянь положил трубку, лицо у него помрачнело.

По лицу своего начальника Сунь Вэй увидел, что случилось что-то очень серьезное. Ли Цзянь, заряжая фотоаппарат, сказал:

— На триста пятьдесят девятом заводе внезапно умер начальник секретной части, исчез важный документ.

Помолчав немного, он добавил:

— Дело Шао Юня надо продолжать расследовать, внимательно изучить маршрут, по которому ехал Шао Юнь, быть может, удастся обнаружить какую-нибудь нить. Одновременно запросите Шанхайское бюро общественной безопасности, нет ли у них сведений о Шао Юне. А мне надо срочно ехать на триста пятьдесят девятый завод.

Ли Цзянь сел за руль и направился в сторону пригорода. Раньше здесь был пустырь, а теперь пролегла широкая, ровная улица. По обеим сторонам росли тополя, образуя над улицей естественный свод. Вдалеке виднелись поля, обсаженные кукурузой, разросшейся ввысь и вширь. Среди этого безбрежного зеленого моря вкраплены дома, кое-где еще недостроенные; мчались грузовики с лесом, арматурой, стройматериалами.

Через десять минут Ли Цзянь был уже у завода.

Он въехал на территорию завода, остановил машину под большим ясенем, запер дверцы и направился прямо в кабинет директора завода. Директор прежде всего рассказал Ли Цзяню о заводе и настроении рабочих и служащих, а потом вкратце сообщил о случившемся:

— Дело было так: в восемь сорок главный инженер зашел в секретную часть к Е Чэн-луну за чертежом номер четыреста семь, но начальник секретной части Е Чэн-лун не вышел на работу; за ним послали человека и только тогда обнаружили, что он мертв. В то же самое время выяснилось, что чертеж номер четыреста семь исчез.

Директор завода особенно подчеркнул важность чертежа № 407 и тот огромный ущерб, который может быть нанесен обороне страны, если чертеж попадет в руки врага.

Внимательно слушая директора, Ли Цзянь взвешивал каждое его слово; он чувствовал, что столкнулся с трудной задачей. Немного помедлив, директор продолжал:

— В министерстве придают большое значение этому делу, нам приказано выделить для расследования специального человека, так как необходимо вернуть чертеж. Мы уже назначили вам в помощь начальника отдела кадров товарища Чжан Нуна…

— Чжан Нуна? Очень хорошо! Мы с ним старые друзья, вместе партизанили в тысяча девятьсот сорок третьем году, — с удовлетворением сказал Ли Цзянь.

Узнав, что Ли Цзянь знаком с Чжан Нуном, директор открыл дверь и крикнул:

— Товарищ Чжан Нун, зайдите, пожалуйста!

Чжан Нун, одетый в вылинявшую военную форму, казался простым и энергичным человеком, в разговоре и жестах еще проскальзывала армейская манера. Увидев Ли Цзяня, он приветствовал его, оба крепко пожали друг другу руки, обменялись короткими рассказами о том, что было с каждым после разлуки. Директор, стоя в стороне, улыбаясь, сказал:

— Старых друзей незачем знакомить. Как вы думаете приступать к работе?

— Отправимся на место происшествия, — предложил Ли Цзянь.

— Хорошо! Пошли скорее, — согласился Чжан Нун.

Покинув кабинет директора, они шли и разговаривали.

— Е Чэн-лун покончил с собой? — спросил Ли Цзянь.

— По всем признакам — самоубийство.

— Чем оно вызвано?

— Возможно, несчастная любовь. — Немного помолчав, Чжан Нун продолжал: — Мы уже осмотрели секретную часть и, кроме найденной на полу квитанции, ничего не нашли. — Он вытащил из кармана квитанцию и протянул ее Ли Цзяню.

Квитанция выписана обувным магазином «Цветущий Китай» на имя некоего Лю.

Вместе они вошли в секретную часть. Ли Цзянь внимательно огляделся. Небольшая комната с двумя сейфами зеленого цвета, канцелярским столом и стулом. Окно забрано железными прутьями — этим путем преступник не мог проникнуть в комнату. Окна и двери, выходящие во внутренний коридор, повреждений не имели, других подозрительных признаков тоже не было обнаружено.

По-видимому, преступник, прежде чем совершить преступление, подготовил его в мельчайших подробностях. Он не только знал все ходы и выходы, но имел ключи от двери и от сейфа.

— Преступник не мог воспользоваться ключами Е Чэн-луна? — спросил Ли Цзянь.

— Не мог, — ответил Чжан Нун. — Е Чэн-лун был очень бдителен, ключи всегда были при нем. Когда его нашли мертвым, ключи были при нем.

На полу не было никаких следов, вокруг здания, где помещалась секретная часть, тоже ничего не удалось обнаружить.

Ли Цзянь внимательно осмотрел письменный стол и сейф. Затем они заперли секретную часть и отправились в общежитие, где жил Е Чэн-лун.

Е Чэн-лун жил в комнате один. Здесь все было в отменном порядке. Е Чэн-лун лежал на кровати, волосы его были растрепаны, руки вцепились в одеяло. Видно, смерть была очень мучительная. Сфотографировав тело, Ли Цзянь осмотрел всю комнату. Убранство ее было довольно просто: стол с тремя ящиками, стул. На столе — несколько политических брошюр, небольшой радиоприемник, пустая бутылка из-под виноградного вина и стакан. Ли Цзянь внимательно осмотрел бутылку и стакан и тоже сфотографировал их.

Под стаканом лежало недописанное письмо. Е Чэн-лун писал, по-видимому, любимой женщине, он успел написать несколько слов:

«Сяо-лань! Все произошло так неожиданно. Надеюсь, что мы еще раз хорошенько поговорим, если ты не согласишься, то я…»

Письмо обрывалось, очевидно, вследствие какой-то неожиданной помехи.

Они осмотрели дверь, окно и все вещи, находящиеся в комнате, но ничего не приметили. Ли Цзянь, нагнувшись, осмотрел пол и тоже не нашел ничего особенного, лишь несколько чешуек шелухи от жареных бобов около стола. На некоторых чешуйках были видны темные крапинки. Он собрал их пинцетом, осмотрел, завернул в целлофан и спрятал. Затем они запечатали дверь и занялись осмотром общежития снаружи.

В густой траве недалеко от здания был найден разбитый стакан; судя по осколкам, он был разбит недавно, и можно было еще уловить легкий запах вина. Рядом валялся старый скомканный счет, на котором явственно проступали масляные пятна. Ли Цзянь подобрал эти предметы так, словно это были невесть какие драгоценности.

Они обошли кругом весь завод, никаких проходов снаружи не было. Значит, преступник, похитивший чертеж, вошел через главный вход.

Вернувшись в отдел кадров, Ли Цзянь еще раз внимательно осмотрел найденные предметы; по форме и узорам подобранный в траве стакан был точно такой же, как тот, что стоял на столе в комнате умершего, а в скомканном счете была шелуха от жареных бобов. По-видимому, Е Чэн-лун перед смертью пил с кем-то вино.

Ли Цзянь взял письмо, счет и погрузился в глубокое раздумье. Он размышлял: какая в конце концов связь между смертью Е Чэн-луна и исчезновением чертежа № 407? Почему это произошло одновременно? Неужели, похитив чертеж, он испугался последствий и покончил с собой? Такая возможность маловероятна. Значит, это случайное совпадение? Но, судя по тому, что он видел, это тоже невозможно!.. Повернув голову в сторону Чжан Нуна, он спросил:

— Когда исчез чертеж номер четыреста семь?

— Это я уже выяснил, — отвечал Чжан Нун. — Чертеж номер четыреста семь главный инженер только вчера вечером передал Е Чэн-луну. Можно определенно сказать, что он похищен прошлой ночью.

— Это письмо написано самим Е Чэн-лу-ном? — спросил Ли Цзянь. — И он покончил с собой действительно из-за несчастной любви?

— Я очень хорошо знаю почерк Е Чэн-луна; по-моему, письмо написано им. — И, немного помедлив, Чжан Нун добавил: — Я думаю, что преступника, похитившего чертеж, очень легко найти.

— Очень легко? — с удивлением и интересом спросил Ли Цаянь.

— Благодаря этой квитанции, — продолжал Чжан Нун. — Если мы найдем среди рабочих и служащих завода некоего Лю, купившего ботинки в магазине «Цветущий Китай», то мы найдем преступника, похитившего чертеж номер четыреста семь.

Кто убийца?

Ли Цзянь проснулся от легкого шума, открыл глаза — Сяо Лю прибирал стол.

Еще не рассвело; Ли Цзянь хотел было соснуть еще, но, как ни старался забыться, ничего не получалось. Он видел, как Сяо Лю вышел из комнаты и закрыл дверь; тогда он быстро вскочил, умылся холодной водой, выбежал во двор и стал заниматься на турнике.

За эти два дня обстановка стала еще напряженней. Местопребывание Шао Юня еще не обнаружено, на 359-м заводе произошло «самоубийство» начальника секретной части и исчез чертеж. И до сего времени у него в руках еще нет какой-нибудь определенной нити.

Он сидел, глубоко задумавшись, когда появился Чжан Нун. Ли Цзянь приветствовал его:

— Что тебя привело в такую рань?

Вместе они прошли в кабинет, Ли Цзянь усадил Чжан Нуна на небольшой диван, сам откинулся на спинку кресла и спросил:

— Ну как? Что нового?

— Все уже ясно, — ответил Чжан Нун. — Заводской техник Лю Сюэ-вэнь купил в обувном магазине «Цветущий Китай» пару ботинок ярко-желтого цвета, цена, дата на корешке точь-в-точь, как на квитанции.

— Какие сведения удалось о нем собрать?

— На другой день после исчезновения чертежа он отпросился с работы на первую половину дня. Он говорил, что ему надо взять материалы, привезенные его другом, только что вернувшимся из Советского Союза.

— Где живет этот друг — ты узнал?

— Узнал. Но он не ходил туда.

Ли Цзянь, ничего не говоря, потер своей широкой ладонью лоб и нахмурил брови. У него была такая привычка, когда он о чем-нибудь раздумывал. Помедлив немного, он спросил:

— Кто его родные и каково его поведение?

— Он из помещичьей семьи, — отвечал Чжан Нун, — был членом гоминьдановского союза молодежи. Человек отсталый, всегда чем-нибудь недоволен. Когда он готовил чертеж, то дважды перевирал цифры. Людей обычно сторонился, поэтому и производил на всех невыгодное впечатление.

Ли Цзянь взвешивал слова Чжан Нуна: возможно ли, чтобы Лю Сюэ-вэнь похитил чертеж № 407?

Прежде, всего осмотр показал, что преступник во время похищения чертежа был абсолютно хладнокровен — не осталось ни одного отпечатка пальцев, ни одного следа; мог ли он обронить такую обличающую вещь, как квитанция?

Во-вторых, он понимал, что такой человек, как Лю Сюэ-вэнь, мог стать членом шпионской организации. Но такого рода людей легко разоблачить. Мог ли враг поручить столь ответственное задание этому человеку? Вопрос требовал тщательного изучения. Кроме того, если взглянуть на самоубийство Е Чэн-луна поверхностно, то некоторые подтасованные данные могут легко ввести в заблуждение и неоконченное письмо не может пролить света на дело. Дойдя в своих размышлениях до этого места, он спросил Чжан Нуна:

— Какое было настроение у Е Чэн-луна перед смертью?

— Мрачноватое, — ответил Чжан Нун. — Но это не мешало его работе.

Ли Цзянь задумался, затем поднялся:

— Значит, враг намеренно хотел ввести нас в заблуждение. — Он подошел к письменному столу.

Чжан Нун выжидательно смотрел на Ли Цзяня:

— Уже есть материалы?

Ли Цзянь кивнул головой. Он открыл ящик, вынул папку и вернулся к дивану. Раскрыв папку, он начал вынимать из нее один лист за другим и, передавая Чжан. Нуну, давал пояснения:

— Это экспертиза отпечатков пальцев; эксперт считает, что отпечатки пальцев на стакане принадлежат Е Чэн-луну, старых отпечатков пальцев на бутылке уже не разобрать, а свежих нет. Ясно, что человек, принесший бутылку, боялся, что останутся отпечатки пальцев, и стер их. Что касается разбитого стакана, то хоть на нем отпечатки пальцев и неразборчивы, но совершенно очевидно, что он точно такой же, как и стакан, из которого Е Чэн-лун пил вино. А это экспертиза трупа: врач считает, что Е Чэн-лун умер, отравившись сильнодействующим ядом. Этот специальный яд Е Чэн-лун едва ли мог достать.

Судя по твоим словам, Е Чэн-лун убит по Заранее обдуманному плану? — сказал с некоторым сомнением Чжан Нун, перебрав данные ему материалы.

— Судя по обстановке, можно предположить, что перед нами умышленное убийство.

— Не забывай, что Е Чэн-лун написал предсмертное письмо!

— Да, письмо написано рукою Е Чэн-луна. Но оно не окончено. Да и судя по выражениям, трудно предположить, чтобы это было предсмертное письмо. Если Е Чэн-лун решил покончить с собой, то почему он так писал? У него оставалась какая-то надежда, ведь в письме говорится о предстоящей встрече.

— А я и не обратил внимание на это! — хлопнув себя по лбу, сказал Чжан Нун.

Ли Цзянь достал сигареты, протянул пачку Чжан Нуну, закурил сам, затянулся несколько раз.

— По-моему, этот преступник очень хитро воспользовался этим обстоятельством.

— Значит, во время смерти Е Чэн-луна в его комнате находился кто-то еще.

— Именно! Вино и жареные бобы принесены тем человеком. После того как он отравил Е Чэн-луна, он, боясь, что мы обнаружим его, стирает следы пальцев на бутылке, уносит стакан, из которого пил сам, бумагу от жареных бобов и бросает их на дороге. Ясно, что он хочет представить все это, как самоубийство Е Чэн-луна.

Медленно шагая по комнате, Чжан Нун вдруг с сомнением сказал:

— Я не понимаю, какую цель преследовал убийца? Похищение чертежа номер четыреста семь?

— Возможно.

— Если это так, — продолжал развивать свою точку зрения Чжан Нун, — значит, этот тип, думая похитить чертеж, рассчитывал взять из кар мана убитого ключи от секретного отдела… — И, славно о чем-то вспомнив, добавил: — значит, этот человек должен быть среди нас…

— Я согласен с твоими выводами — это не только человек с завода, более того — он хороший знакомый Е Чэн-луна, который может вместе с ним выпивать и болтать о пустяках.

— Но, насколько мне известно, Лю Сюэ-вэнь не был в числе знакомых Е Чэн-луна и никаких отношений, кроме чисто служебных, у них не было.

— Поэтому мы должны внимательно изучить вопрос о Лю Сюэ-вэне и решить, причастен он к этому делу или нет.

— Если это не Лю Сюэ-вэнь, то каким образом его квитанция очутилась в комнате? Ведь, кроме начальника секретного отдела, туда никто не входил. Нет ли здесь противоречия?

— Есть, конечно. — Ли Цзянь потушил в пепельнице сигарету. — Но разве враг после хитрости с «самоубийством» Е Чэи-луна не мог придумать чего-нибудь другого?

В парке

В воскресенье выдалась особенно ясная погода. По уединенной аллее парка легким шагом шел молодой человек лет тридцати с завитыми волосами. Белки глаз у него были покрыты сетью красных жилок; беспрестанно поднося руку ко рту, он зевал. Большим усилием воли он старался придать лицу веселое выражение.

Хотя время было раннее, в парке было довольно много гуляющих, особенно пионеров, которые с красными флажками, переговариваясь и смеясь, направлялись на гору.

Впереди вокруг большого фонтана собралось много людей, в воздух били серебряные струи и с легким плеском падали обратно. Фонтан как-будто привлек внимание молодого человека, он обошел вокруг фонтана, но ничего особенного не обнаружил: все люди казались ему унылыми, к фонтану он тоже потерял интерес, принял равнодушный вид и, тихонько насвистывая, направился к горе. Бросая взгляды направо и налево, он заметил, что по одной из тропинок справа не торопясь идет старик. Небольшого роста, с тщательно причесанными седеющими волосами, он был одет в белую шелковую рубашку, светлые брюки европейского покроя, поддерживаемые подтяжками. С одного взгляда можно было определить, что это очень аккуратный человек. Он часто останавливался, прислушиваясь к пению птиц, белой тростью отстукивал ритм, и лицо его заливала всепонимающая улыбка. Завитой юноша и старик обменялись взглядом и продолжали медленно идти вперед.

Народу в парке становилось все больше и больше.

По каменным ступеням юноша поднялся на самый верх горы, облокотился на перила и смотрел вниз.

Затем он спустился с горы по другой тропинке, которая вела к небольшому каменному мосту; неподалеку он увидел старика. Тот сидел на скамейке, около него лежал пакет с арбузными семечками; грызя семечки, он листал медицинский журнал.

Завитой юноша оглянулся по сторонам, подошел и с чувством сказал:

— Учитель Фан, вы тоже забрели в парк?

Маленький старичок медленно поднял голову, взглянул на подошедшего и безразлично сказал:

— А, это ты! Садись.

Юноша почтительно поклонился и сел возле старика. Взяв несколько арбузных семечек и грызя их, он сказал тихонько:

— Хозяин велел передать вам привет.

— Желаю ему крепкого здоровья, — отвечал старичок.

— Он очень доволен вашими успехами, хочет ходатайствовать перед высшим начальством о награде для вас и о повышении вашего жалованья.

— Не в награде дело, — с равнодушным видом сказал старичок, — раз обо мне помнят — с меня и хватит. — И, неожиданно меняя разговор, спросил: — На дороге все благополучно?

— Можно считать, благополучно. — Юноша горько улыбнулся.

— Не беги так быстро! Осторожно, не упади! — донесся издалека женский голос.

Юноша и старик, словно по команде, повернули головы в ту сторону, откуда доносился голос. Переваливаясь из стороны в сторону, бежала девочка, которой, наверно, не было и трех лет, за ней спешила седая женщина. Юноша с одного взгляда узнал ее — это была Ян Да-ма!

— Проклятье! Какая нелегкая занесла в парк эту бабу! — тихонько выругался юноша. Улизнуть было некуда. Быстрым движением он выхватил из рук старика медицинский журнал, откинулся на спинку скамейки и попытался закрыть лицо журналом.

Лицо старичка, выражало полный покой; грызя семечки, он смотрел ва водную гладь.

Ян Да-ма, пробежав несколько шагов, обернулась, посмотрела на сидевших. В том из них, который старался закрыть лицо, она узнала Шн Сю-чжу, сына старика Ши, жившего в одном с ней доме. Этот шпион гоминьдановской жандармерии скрылся, когда шла борьба против контрреволюционных элементов. Теперь, вернувшись, какую подлость он задумал? Притворившись, что она его не заметила, женщина удалилась с девочкой.

Когда женщина отошла достаточно далеко, старичок спросил:

— Ты знаешь ее?

— Знаю. Она жила в одном дворе с отцом. Очень вредная баба.

— Тогда нам следует скорее расстаться! — старичок поднялся и веско добавил: — Завтра в десять часов утра будь у «третьего номера», получишь то, что надо.

…Через полчаса Ян Да-ма в сопровождении работника бюро общественной безопасности пришла к каменному мосту, но Ши Сю-чжу и старичок исчезли.

На зеленой скамейке лежал лишь кусок оберточной бумаги и кучка шелухи.

У границы

Дул свежий приятный ветерок. Здесь, на границе, была глубокая ночь. Молодой пограничник, находившийся в наряде, услышал подозрительный шум; он насторожился и стал внимательно вглядываться в заросли кустарника, метрах в пятидесяти справа. Вдруг он заметил, что один куст двигается. Прячась за кустами, используя неровности почвы, он стал пробираться к движущемуся предмету. Приблизившись к нему шагов на десять, он вскочил и крикнул:

— Стой! Руки вверх!

Нарушитель поднял руки вверх. Когда пограничник приблизился, нарушитель вдруг сделал прыжок; перед глазами бойца блеснул кинжал, и пограничник упал, но, падая, все же успел выстрелить в воздух.

Командир роты Цзян, услышав выстрел, захватил собаку и в сопровождении нескольких бойцов бросился к месту происшествия. Он приказал перенести раненого бойца на заставу, а сам последовал за собакой, напавшей на след нарушителя.

Собака увлекла за собой командира роты Цзяна и бойцов в ущелье. Пробежав метров пятьсот — шестьсот, они увидели впереди мелькнувшую тень.

— Не стрелять, взять живым! — приказал командир роты.

Нарушитель бросился в заросли, надеясь скрыться.

Командир роты и бойцы стремительно шли по следу. В это время заместитель командира роты с группой бойцов, появившись из-за горы, вышел на перехват нарушителя. Спрятавшись за одно из деревьев, тот выстрелил. Командир роты Цзян приказал открыть огонь, и нарушитель, раненный, упал.

Пограничники подбежали к нему. Командир роты Цзян при свете луны разглядел, что у нарушителя были волнистые, завитые волосы.

Пока раненого несли на заставу, он умер. Кроме сорока пяти юаней банкнотами Народного банка, найденных у нарушителя, в каблуке была обнаружена фотопленка.

По решению командования эта пленка, имевшая отношение к новому виду продукции военного завода, находящегося в городе Н., была отправлена с нарочным в бюро государственной безопасности города Н.

Через два дня Ли Цзянь уже имел в своем распоряжении материал, пленку и фотографию нарушителя, присланные с границы. Фотография была сделана с трупа. Ли Цзянь достал из измятого пакетика пленку и сразу увидел, что это снимок с чертежа № 407, пропавшего на 359-м заводе. Он энергично поднялся, повторяя: «Очень хорошо, очень хорошо». Он действительно был очень рад, ибо военная тайна, имеющая государственное значение, не получила огласки; надо быстро покончить с этим делом, пока есть время, чтобы вернуть оригинал чертежа. Жаль только, что нарушитель умер раньше времени, у него ничего не удалось узнать. Разглядывая фотографию нарушителя, он заметил, что волосы у него словно завиты, и сразу же вспомнил о шпионе Ши Сю-чжу, которого гражданка Ян Да-ма случайно видела в парке. Он решил послать Ма Юй-мина разобраться в этом.

Ли Цзянь сел и снова вынул пакетик, в который была завернута пленка, и стал его внимательно разглядывать. Это был старый измятый бумажный пакетик, но все же можно было узнать в нем пакетик для лекарств, так как довольно ясно был виден штамп: «Заводская больница».

— Заводская больница? Неужели нарушитель имел какое-то отношение к заводской больнице? Если нет, то каким образом к нему попал этот пакетик?

Кто был особенно близок с Е Чэн-Луном

Ранним утром Ли Цзянь, сев в машину, поехал на завод к Чжан Нуну.

Чжан Нун собирался уходить. Увидев Ли Цзяня, он сказал:

— Вот хорошо, что ты приехал, а я собрался — было ехать искать тебя! Мы выяснили, что на

другой день после пропажи чертежа, утром, Лю Сюэ-вэнь отправился на прядильную фабрику повидаться со своей любовницей. В тот день на прядильной фабрике как раз был выходной.

— А что же с квитанцией? — перебил его Ли Цзянь.

— Квитанция, по его словам, пропала. Я спросил, куда он ходил. Он промямлил, что, купив ботинки, вернулся и положил квитанцию на стол и не знает, куда она потом девалась.

— В этом надо разобраться до конца. — Ли Цзянь помолчал немного и продолжал: — Я хотел бы знать, с кем особенно был близок Е Чэн-лун?

— Я знаю этих людей, их несколько: Ли Фань, Ван Пинь-сань, Янь Дин-го были в хороших отношениях с Е Чэн-луном, — сказал Чжан Нун.

— Кто они, эти люди?

— Ли Фань — молодой рабочий; окончив в прошлом году неполную среднюю школу, он пришел работать на завод. Ван Пинь-сань — кладовщик, он за неделю до случившегося уехал в командировку. Янь Дин-го — техник. Все они любят играть в шахматы и часто собираются вместе.

Ли Цзянь, услышав про Янь Дин-го — техника, сразу же вспомнил о своем помощнике: Сунь Вэй в одной винной лавке обнаружил, что какой-то техник Янь покупал бутылку виноградного вина и кулек жареных бобов. Поэтому он с большим интересом спросил:

— Ты говорил с ними?

— Да, в тот же день. Ли Фань был очень удивлен смертью Е Чэн-луна. Янь Дин-го кое-что знал о погибшем, он сказал, что Е Чэн-лун ни за что, ни про что погиб из-за любви. Я спросил, какие у него есть основания так говорить, он ответил, что в течение долгого времени тот был чем-то подавлен, жаловался, что его многолетний революционный опыт не поможет ему разрешить вопрос о браке. В том, что Е Чэн-лун разговаривал с ним о таких вещах, нет ничего удивительного, потому что именно Янь Дин-го познакомил его с этой женщиной.

— О, ко всему еще и эта история! — Ли Цзянь словно обрадовался этому обстоятельству. Затем спросил:

— Что он за человек, этот Янь Дин-го?

— Как будто неплохой. За все время пребывания на заводе работал хорошо, с тысяча девятьсот сорок седьмого года член партии, происхождение тоже хорошее.

Чжан Нун внимательно посмотрел на Ли Цзяня, будто хотел по его лицу что-то узнать. Задумавшись, Ли Цзянь сказал:

— Чтобы разобраться в этом деле, нам не вредно получше изучить все имеющиеся материалы. Дай-ка мне папку с его личным делом.

Чжан Нун открыл сейф, вынул одну папку и передал ее Ли Цзяшо.

Ли Цзянь раскрыл папку и стал рассматривать ее содержимое. С фотокарточки на него смотрело большое квадратное лицо хитрого человека. Он взял автобиографию Янь Дин-го, написанную старательной рукой:

«Я родился в бедной крестьянской семье. Отец уже в 1940 году принимал участие в революционном движении: сначала в своем районе руководил борьбой за снижение арендной платы и ссудного процента, затем вступил в Новую 4-ю армию; в сражении у высоты Мэнлан он дрался до последней капли крови…

После того как мой отец ушел в Новую 4-ю армию, отец мачехи, боясь преследований со стороны гоминьдановских реакционеров, велел ей снова выйти замуж. Сестер и братьев у меня не было, отец находился где-то в других местах, таким образом я остался сиротой, жить было не на что. У меня был дядя со стороны матери, по имени Цинь И, который в то время работал в Шанхае в городском комитете профсоюзов, по профессии преподаватель средней школы. Получив согласие отца, он взял меня к себе и определил в школу»…

Ли Цзянь вдруг вспомнил.

— Ба, да это же сын сестры!

Он продолжал читать.

«Под его руководством я понял многие революционные принципы. Став сознательным, вступил в партию. Иногда я переправлял кое-какие письма и документы.

В 1948 году, во время движения против милитаризации Японии Америкой, я вместе с прогрессивно в то время настроенным соучеником Ся Цзы-чжуном был посажен в тюрьму, где нас допрашивали под пытками. И только благодаря вмешательству общественности меня отпустили. Тогда партийная организация, находившаяся в подполье, видя, что в Шанхае мне не удержаться, предложила мне отправиться в освобожденные районы северной части провинции Цзянсу, там я поступил в революционный университет Восточного Китая, потом перешел в технологический институт, после окончания которого был направлен на завод…»

Закончив чтение автобиографии, Ли Цзянь задумчиво сказал:

— Виновен Янь Дин-го или нет? Предположим, что…

Но он тотчас же отбросил свои предположения. Нет, это исключено. Человек столько пережил, по-видимому, нет оснований сомневаться в нем.

Чжан Нун, словно заметив, что у Ли Цзяня возникли какие-то сомнения, сказал:

— Происхождение этого человека, его биография, работа — все вне подозрений.

Ли Цзянь покачал головой и передал Чжан Нуну отчет о расследовании, произведенном Сунь Вэем в винной лавке, находящейся неподалеку от завода. Потом сказал:

— Мне хотелось бы выяснить кое-какие детали. Например, где находился Янь Дин-го в тот вечер, когда пропал чертеж.

— В тот вечер большинство рабочих и служащих смотрели в рабочем клубе спектакль; живущий вместе с Янь Дин-го Лу Цзинь-тин говорит, что видел, как Янь Дин-го тоже пошел на спектакль.

— Он был в клубе до конца спектакля?

— Этого я не знаю, — отвечал Чжан Нун.

— Знакомых у него много?

— Он редко отлучается с заводской территории, у него как будто нет никаких связей с внешним миром.

Ли Цзянь огрызком карандаша начал что-то чертить на бумаге, он размышлял: какая невидимая связь существует между попыткой переправить через границу пленку со снимком чертежа № 407, убийством Е Чэн-луна и пропажей чертежа № 407?

Продолжая водить карандашом по бумаге, он вдруг подумал: «А не приходил ли нарушитель на завод к Янь Дин-го или к кому-либо другому?..»

Ли Цзянь попросил Чжан Нуна позвать старика Хэ из проходной. Усадив его, Ли Цзянь показал ему фотографию нарушителя.

— Ты знаешь этого человека?

Старик Хэ взял фотографию, внимательно разглядел ее и сказал:

— Нет, не знаю.

— И ты не видел его?

— Не видел. — Старик Хэ отрицательно покачал головой.

— Дай мне, пожалуйста, вахтенную книгу, — сказал Ли Цзянь.

Старик Хэ принес вахтенную книгу, в которой регистрировались все, приходившие на завод в течение последних месяцев. Ли Цзянь внимательно просмотрел книгу. За два месяца до случившегося к Янь Дин-го приходил один человек. В течение следующих двух недель он приходил дважды. В соответствующих графах было написано «двоюродная сестра», имя — Ху Цуй-ин, место работы — городской комитет профсоюзов.

Отложив в сторону книгу, Ли Цзянь спросил у старика:

— Не помнишь ли ты женщину, которая приходила месяца два назад к Янь Дин-го?

— Подожди, подожди, два месяца назад? Приходила одна, по обхождению я думал было, что это его зазноба.

— Как она выглядела?

— Точно не помню, вроде у нее были косы.

— Спасибо, товарищ Хэ! — Ли Цзянь пожал ему руку. — Быть может, придется вас еще побеспокоить.

— Ничего, если я понадоблюсь, звони в любое время. На этой работе я уже несколько десятков лет, разглядываю каждого приходящего, ты не смотри, что мне много годков, память еще есть, — сказал, улыбаясь, старик и ушел.

Ли Цзянь с улыбкой посмотрел ему вслед. После ухода старика Ли Цзянь тотчас же взялся за телефон.

— Горком профсоюза? Можно товарища Лю?.. Старина Лю? Говорит Ли Цзянь. Да… Узнай, пожалуйста, работает у вас Ху Цуй-ин? Не знаю, кем работает… Выясни, пожалуйста, и потом позвони мне, я на триста пятьдесят девятом заводе, в отделе кадров.

Через десять минут Ли Цзяню сообщили: в городском комитете профсоюзов Ху Цуй-ин не работает.

В заводской больнице

Распахнув дверь, вошел другой помощник Ли Цзяня — Ма Юй-мин.

— Вот материалы, которые вы запрашивали. — Ма Юй-мин положил на письменный стол стопку бумаг и добавил: — Личность нарушителя уже установлена — это шпион по имени Ши Сю-чжу, тот самый, о котором сообщила Ян Да-ма. Он был агентом девятнадцатого полка гоминьдановской жандармерии, в тысяча девятьсот пятидесятом году бежал в Гонконг, продался американской разведке, его непосредственным начальником является Хайкс…

— Хайкс? — Это имя, конечно, было хорошо знакомо Ли Цзяню. — Продолжай!

— Он приехал несколько дней тому назад, жил у своей тетки Чжао Цзинь-фан, улица Шуньчэн, двадцать восемь, не прописывался, потом переехал к своему двоюродному брату Чэнь Да-х'аю, улица Дунхэянь, девяносто шесть; здесь он переночевал три ночи, во вторник в полдень отбыл поездом номер сорок два, билет купил его брат, сказав, что хочет ехать в Ухань работать…

— Значит, он приехал специально за чертежом?

— Так точно! — ответил Ма Юй-мин. — Поэтому, добыв чертеж, он так поспешно улизнул. Ли Цзянь задумался. Помощник продолжал:

— Я много думал об этом. Казалось бы, незначительный случай, но эти незначительные случаи часто таят в себе чудовищные преступления. Я считаю, что Ши Сю-чжу получил пленку уже в пакетике от лекарства. Возможно, в спешке, а быть может, по какой-либо другой причине он не уничтожил пакетик и спрятал пленку в каблук в той обертке, в которой он получил.

— Я тоже так думаю, — сказал Ли Цзянь. — Что еще удалось выяснить?

— Эта больница предназначена для рабочих и служащих завода, расположена за городом, и посторонних там не лечат. Ши Сю-чжу мог прийти в больницу, но не для лечения, а для того, чтобы получить пленку.

— По-видимому, так, иначе это трудно объяснить. Я еду в заводскую больницу.

Через пятнадцать минут Ли Цзянь остановил машину у ворот больницы, запер ключом дверцы машины, обошел клумбу и, держась главной дорожки, направился в приемную.

В этот день здесь было особенно много больных, в регистратуре образовалась очередь. Ли Цзянь заглянул в приемную, там сидело несколько больных.

Чтобы пройти в кабинет заведующего больницей, надо миновать окошко, где выдаются лекарства. Здесь было очень тихо, на лавке сидел ждал лекарства только один человек. В тот момент, когда Ли Цзянь проходил мимо, окошко распахнулось и раздался звонский женский голос:

— Номер пятнадцать!

— Мой! — ответил больной, поднялся со скамейки, подошел к окошку и подал небольшого размера квадратный медный жетон.

— Фамилия? — спросила женщина из окошка.

— Янь Цзе.

Ли Цзянь бросил быстрый взгляд на женщину, выдававшую лекарства: круглое лицо, большие глаза, на щеке едва заметный кровоподтек, две черные блестящие косы.

У Ли Цзяня мелькнула мысль, заставившая его на минуту остановиться. Он притворился, будто рассматривает плакат, и только потом двинулся дальше. Он прошел в кабинет заместителя заведующего, тот уже приготовил два толстенных регистрационных журнала, которые хотел посмотреть Ли Цзянь.

— Ого, ничего себе! — сказал он, взглянув на: них.

— Это регистрационные журналы, а если вам понадобятся истории болезни, то боюсь, что эта комната будет мала, — сказал заместитель заведующего. — Ладно, занимайтесь своим делом, время для вас дорого, а я вас беспокоить не буду.

После ухода заместителя заведующего Ли Цзянь принялся за работу. Руки, глаза, голова выполняли свои функции: руки перелистывали страницы, глаза просматривали записи, голова думала; страницы шелестели, переворачиваемые его пальцами…

На одной из страниц он вдруг остановился. В ряду имен он увидел три иероглифа «Янь Дин-го». Рядом стояла дата — 18 июля. В графе о диагнозе значилось: «Больной жалуется на упадок нервной деятельности, головные боли, слабость в руках и ногах».

Это открытие заставило Ли Цзяня подняться с места.

Чертеж № 407 пропал вечером 17 июля.

«Быть может, шпион, притворившись больным, передал здесь кому-либо добытые сведения?»

Ему были известны случаи, когда шпионы под видом больных передавали добытую информацию, и сейчас он перебирал в памяти все эти случаи. Он закрыл глаза и представил себе приемную и окно выдачи лекарств: здесь шпион мог, не вызывая ничьих подозрений, передать другому шпиону добытые сведения.

«Быть может, Янь Дин-го, добыв чертеж № 407, именно здесь передал его Ши Сю-чжу?» Подумав об этом, Ли Цзянь перевернул еще несколько страниц журнала, но имени Ши Сю-чжу не обнаружил.

Зато среди больных, бывших на приеме 19 июля, он нашел фамилию Лю Сюэ-вэня. Диагноз: «Сильная простуда».

Он положил недокуренную сигарету в пепельницу, откинулся на спинку кресла и, подперев обеими руками подбородок, задумался. «Удивительно, что эти два человека, внушающие подозрения, как нарочно, после пропажи чертежа приходили лечиться. Кто же из них в конце концов преступник?»

Он просмотрел регистрационные журналы за несколько месяцев. Янь Дин-го и Лю Сюэ-вэнь приходили несколько раз. Оставив пока в стороне эту пару, Ли Цзянь стал думать о Ши Сю-чжу: «Каким образом пакетик попал в руки Ши Сю-чжу? Возможно, Янь Дин-го, притворившись больным, передал Ши Сю-чжу свой пакетик от лекарства, но на пакетике нет имени больного. Ясно, что передавать информацию друг другу непосредственно они не могли. Значит, в больнице непременно есть человек, к услугам которого прибегали преступники, и, вероятнее всего, этот человек работает в аптеке. Каким образом этот пакетик, без фамилии больного, мог быть выдан через окошко? Значит, вопрос упирается в человека, который выдает лекарство».

Мысли его снова вернулись к окошку выдачи лекарств. Мог ли пакетик попасть в руки Ши Сю-чжу через человека, не имеющего отношения к больнице? Ли Цзянь отбросил это предположение: посторонний не мог положить пленку в пакетик от лекарства, он завернул бы ее в бумагу или во что-либо другое. Без сомнения, человек, выдающий лекарства, причастен к этому делу. Весьма вероятно, что Янь Дин-го или Лю Сюэ-вэнь, захватив чертеж, 18 или 19 июля, притворившись больным, передал через окошко пленку, а человек, отпускающий лекарства, положил ее в пакетик и в тот же день передал ее Ши Сю-чжу, который явился тоже под видом больного.

Задумавшись, Ли Цзянь не заметил, как вошел заместитель заведующего больницей.

— Задали вы себе работу! Сидите уже два с половиной часа, — сказал он и, не дожидаясь ответа Ли Цзяня, спросил: — Ну как, не зря посидели?

Не зря! Скажите, пожалуйста, кто у вас выдает лекарства?

— Фэн Ся, — ответил заместитель заведующего. Что-то почувствовав, он удивленно спросил: — Как, разве она под подозрением?

Ли Цзянь почувствовал, что за этими словами что-то скрывается, и опросил:

— У вас тоже есть какие-то подозрения?

— Да! — он потер себе лоб. — Несколько месяцев назад мы получили анонимное письмо, в котором говорилось, что Фэн Ся в течение некоторого времени будто бы служила переводчицей у одного из американских советников при марионеточном правительстве. Из-за того, что материал был анонимный, аргументация не убедительная, мы и не стали заниматься расследованием.

Заместитель заведующего больницей выдвинул ящик, порылся в нем, но письма, о котором только что говорил, не нашел. Ли Цзянь взвешивал про себя услышанное; заметив суетливость собеседника, он спокойно сказал:

— Вы потом поищите его как следует. У вас есть фотография Фэн Ся?

— Подождите, пожалуйста! — сказал заместитель заведующего и поспешно вышел.

Через некоторое время он вернулся с фотографией Фэн Ся.

Простившись с заместителем заведующего больницей, Ли Цзянь вышел, сел на машину и помчался прямо на 359-й завод. Старик Хэ засвидетельствовал, что Фэн Ся и есть «двоюродная сестра», приходившая к Янь Дин-го.

Еще одно происшествие

Ли Цзянь как будто нащупал главную нить в этом деле. Он думал: «Фэн Ся является — это можно сказать с уверенностью — важной фигурой в шпионской организации, стоит только раскусить ее, а остальное будет не трудно».

Сейчас самым противоречивым был вопрос о Янь Дин-го. Все данные о нем совпадали с только что полученными из Шанхая материалами. Как мог этот испытанный, честный коммунист стать шпионом? Но в то же время многое в нем внушает подозрение. Почему он после освобождения ничего не писал Цинь И, который даже не знает, жив ли он? В чем тут дело?

Ли Цзянь распахнул окно кабинета, остановился, глядя вдаль, все его мысли были сосредоточены на Янь Дин-го. Он всесторонне обдумывал, почему Янь Дин-го не поддерживает отношений с Цинь И — ведь Цинь И, его дядя, вырастил его, почему же теперь Янь Дин-го не хочет знаться с ним…

В этот момент звук открываемой двери прервал ход его мыслей, в комнату вбежал его помощник Ма Юй-мин и взволнованно сказал:

— Фэн Ся умерла!

— Что? Она умерла? — Ли Цзянь удивленно повернулся в сторону помощника.

— Да. Сначала она зашла в кафе и выпила чашку кофе с человеком, сидевшим вместе с ней, затем прошлась по парку и на трамвае поехала Домой, но едва сойдя с трамвая, она упала мертвой. Медицинская экспертиза установила, что она умерла от яда, который действует лишь через один — два часа.

— Вы выяснили, с кем она пила кофе?

С профессором больницы Фан Чжун-мином. Они встретились как будто случайно.

— Да? Враг хитер! — Ли Цзянь помолчал немного, потом вопросительно посмотрел на Ма Юй-мина:

— Что ты думаешь о случившемся? Ма Юй-мин, подумав, сказал:

— Мне кажется, что враг мог узнать, что Фэн Ся разоблачена, и во избежание провала ее решили убрать.

— Ты говоришь правильно, но ты не совсем прав. — Ли Цзянь потушил в пепельнице сигарету. — Фэн Ся — основное звено подпольной шпионской организации; выследивв Фэн Ся, мы без особого труда разоблачили бы всю организацию; враг это понимает, он решил «обрубить нить» и предпринять попытку скрыться. Но враг просчитался, мы свяжем концы обрубленной нити.

Обстановка проясняется

В проходную 359-го завода вошел человек, одетый в форменную одежду серого цвета, и очень вежливо обратился к старику Хэ:

— Уважаемый товарищ, мне нужен товарищ Янь Дин-го, который работает техником на вашем заводе.

Старик Хэ поднял голову, перед ним был пожилой мужчина с седеющими волосами, видимо очень добрый. Старик Хэ спросил:

— Вы откуда?

— Я приехал из Нанкина, — ответил посетитель. — Янь Дин-го — мой племянник, я не знал, что он здесь, мы не виделись несколько лет, я специально приехал проведать его. Я живу далеко отсюда, очень занят, и выбраться лишний раз мне трудно, разыщите его, пожалуйста!

Это был Цинь И. Он приехал в этот город в командировку. Несколько дней назад в связи с запросом бюро общественной безопасности города Нанкина о Янь Дин-го он узнал, что его племянник не погиб, а работает на 359-м заводе. Он очень обрадовался этому и, сойдя с поезда, сел в коляску велорикши и отправился на завод.

— Заполните, пожалуйста, листок.

Старик Хэ протянул бланк посетителю. Цинь И заполнил его и вернул. Старик Хэ взглянул на него и произнес:

— Подождите, пожалуйста, — затем снял трубку телефона, набрал номер: — Алло! Технический отдел?.. Мне нужен Янь Дин-го… хорошо!

— Алло! Это кто? — послышался голос Янь Дин-го.

— Это я, Хэ, из проходной! Вас спрашивает товарищ Цинь И.

— Цинь И? — удивленно спросил Янь Дин-го.

— Да! Приехал из Нанкина, — сказал старик Хэ.

Янь Дин-го ответил не сразу, лоб у него покрылся потом; он нерешительно сказал:

— Товарищ Хэ, у меня сейчас срочная работа, попросите его, пожалуйста, приехать завтра. — И он положил трубку.

Старик Хэ, ничего не сказав, провел посетителя в приемную и попросил его немного подождать. После того как он опознал по фотографии «двоюродную сестру» Янь Дин-го, старик Хэ не Упускал из внимания всего, что касалось Янь Дин-го. Сейчас отказ Янь Дин-го выйти к Цинь И показался старику подозрительным. Вернувшись в проходную, он закрыл окошко и позвонил Ли Цзяню.

В это время Ли Цзянь изучал материалы о Шао Юне, присланные из Шанхайского бюро общественной безопасности; среди них была и фотография Шао Юня семилетней давности; фотография, видно, была подмочена, и изображение на ней было недостаточно четкое. К. счастью, общий абрис лица сохранился, и чем больше Ли Цзянь смотрел, тем больше ему чудилось что-то знакомое, будто когда-то видел это лицо, и вдруг он сообразил, что этот человек похож на Янь Дин-го. Он открыл сейф и достал фотографию Янь Динго — обе фотографии были очень похожи. Это открытие обрадовало Ли Цзяня, он с силой ударил кулаком по столу:

— Э, так вот оно что…

Как раз в этот момент раздался телефонный звонок, Ли Цзянь взял трубку и узнал голос старика Хэ:

— Докладываю вам о деле, касающемся Янь Дин-го: к нему пришел его дядя, Янь Дин-го незахотел…

— Он приехал из Нанкина?

— Да!

— Попроси его немного подождать, я сейчас приеду.

Ли Цзянь тотчас вызвал своего помощника Сунь Вэя, дал ему задание, сел в «Победу» и поехал на 359-й завод.

Цинь И сидел на диване в приемной и ждал; минута проходила за минутой, а Янь Дин-го не появлялся, ему уже надоело ждать, он встал, чтобы попросить старика Хэ еще раз позвонить Янь Дин-го; в это время дверь открылась, но вошел не Янь Дин-го, а начальник разведывательного отдела Ли Цзянь. Цинь И от неожиданности оцепенел.

Поздоровавшись, Цинь И вдруг вспомнил о Шао Юне и спросил:

— Ну что, нашли Шао Юня?

— Еще не удалось обнаружить его местопребывание, — откровенно сказал Ли Цзянь. — Я приехал, чтобы поговорить с вами об одном деле… Ли Цзянь закрыл двери. Цинь И догадался, что речь будет идти о важном деле. Ли Цзянь достал фотографию Янь Дин-го и протянул ее Цинь И.

— А! Шао Юнь! — воскликнул Цинь И. Теперь все стало ясно: шпионы убили Янь Дин-го и вместо него заслали для подрывной деятельности Шао Юня. Ли Цзянь спросил:

— Вы приехали проведать Янь Дин-го?

— Да! Я лишь недавно узнал, что он работает на этом заводе техником, и сразу же приехал.

— Мне кажется… вам не следует видеться с ним…

По интонации голоса и выражению его лица Цинь И сразу понял, что с Янь Дин-го что-то произошло, и с тревогой спросил:

— Что с ним?

— Он погиб, — сказал Ли Цзянь тихо. — Янь Дин-го, которого вы сейчас разыскиваете, это Шао Юнъ, который арестовывал вас в свое время в Шанхае.

Цинь И в изумлении откинулся на спинку дивана.

Как раз в это время Сунь Вэй производил арест Шао Юня. Этот тип, прервав разговор со стариком Хэ, бросился в общежитие, закрыл дверь, собрал вещи, порвал записную книжку и сжег до последнего клочка все бумаги. Полагая, что Цинь И уже далеко, он вышел. Но, открыв Дверь, попятился назад. На него были направлены дула трех пистолетов — Сунь Вэя и двух его товарищей.

Шао Юнь, проникнув под именем Янь Дин-го на 359-й завод, сразу же начал свою шпионскую деятельность. Зная, что секретный отдел — важнейший отдел завода, он начал обхаживать начальника секретного отдела Е Чэн-луна. Шао Юнь очень тщательно изучал его биографию, связи, а также характер, привычки и наклонности. Видя, что у Е Чэн-луна нет средств, он давал ему деньга и не требовал возвращения долга; когда Е Чэн-луна критиковали, Шао Юнь утешал его; и, наконец, узнав, что Е Чэн-лун подумывает о женитьбе, он по своей инициативе познакомил его с одной девицей. Е Чэн-лун был необычайно признателен за все, и Шао Юнь стал его самым доверенным человеком. Два месяца назад об этих взаимоотношениях стало известно Хайксу, и агент «№ 3» дал Шао Юню указание добыть чертеж № 407. В то время, полагаясь на свою предусмотрительность, он медленно двигался к цели и рассчитывал на благодарность начальства. Он глубоко верил, что Е Чэн-лун не выйдет из-под его влияния. Поэтому он согласился выполнить это задание и еще хвастливо заявил, что чертеж будто бы лежит у него в кармане. Конечно, начальство похвалило его. Но дела сложились не так удачно. Е Чэн-лун был очень осторожным человеком, с ключом никогда не расставался, и только теперь Шао Юнь понял, что задача, стоящая перед ним, значительно труднее, чем он думал раньше.

Его начальство выразило неудовольствие по поводу того, что дело с чертежом затягивается. Кроме того, «№ 3» сообщил, что за последние годы Шао Юнь ничего не сделал и им очень трудно верить в его преданность. Если он в короткий срок не добудет чертеж, то это только подтвердит его беспомощность, и он должен знать, что за этим последует. Таким образом, Шао Юнь очутился в затруднительном положении. Узнав от Е Чэн-луна, что главному инженеру на два дня понадобился чертеж, он чуть не вскрикнул. Момент настал, никакая отсрочка невозможна.

Вечером в воскресенье в клубе железнодорожников ставилась опера «Лян Шань-бо и Чжу Ин-тай», на которую были приглашены рабочие и служащие 359-го завода. Шао Юнь пошел вместе со всеми, но как только началось представление, он незаметно для окружающих ушел из зала.

В окне Е Чэн-луна горел свет, Шао Юнь незаметно вошел к нему. Е Чэн-лун, налегая на стол, что-то писал и не слышал, как кто-то вошел. Бросив взгляд на бумагу, Шао Юнь хлопнул Е Чэн-луна по плечу:

— Ага! Любовное письмо! А ну-ка, покажи!

Е Чэн-лун от неожиданности даже подскочил, потом увидев, что это Шао Юнь, успокоился и рассмеялся. Прикрыв одной рукой письмо, а другой схватившись за сердце, сказал:

— Это ты! Ну и напугал же ты меня.

Шао Юнь подошел, сел на табуретку, стоявшую около стола, и с участием спросил:

— Что, опять неурядицы с Сяо-лань?

— Да нет, — уныло отвечал Е Чэн-лун, — все Дело в том, что работник я маленький, зарабатываю немного, положение занимаю незавидное…

— А, ты вот о чем! — перебил его Шао Юнь. — Сяо-лань не из тех девушек, которым нужны Деньги и чины. Я ее хорошо знаю. Иначе я и не стал бы тебя знакомить с нею. Раз я оказался причастным к этому делу, то уже доведу его до конца. Я пойду к ней, поговорю, чтобы развеять недоразумение, возникшее между вами.

Он говорил так искренне, что Е Чэн-лун растрогался до глубины души. Откуда ему было знать, что Шао Юнь уже познакомил девушку с другим мужчиной.

С наигранным чувством, проникновенно, он сказал:

— Старина Е, мне очень тягостно видеть, как ты за последние дни исхудал, и у меня такое чувство, будто я в чем-то виноват. Я купил вина, выпьем немного, закусим. Здоровье — основной капитал революции!..

Говоря так, он вынул из портфеля бутылку вина и два пакета — в одном были жареные бобы, в другом — засоленное в сое мясо. Е Чэн-лун растрогался еще больше — Шао Юнь так заботлив и предусмотрителен.

Приподняв оконную штору, он выглянул наружу, там была таинственная темная ночь и небо, усыпанное звездами. Они пили вино, закусывали, вдруг Шао Юнь поставил стакан, схватил Е Чэн-луна за руку и, впившись в него глазами, спросил:

— Старина Е, поможешь мне в одном деле, а?

— Что такое? — невнятно спросил Е Чэн-лун.

— Я хочу попросить у тебя тот самый чертеж номер четыреста семь, он мне нужен, а завтра утром я его верну.

Е Чэн-лун был так удивлен этой просьбой, что даже застыл с поднятым в руках стаканом. Он уставился на Шао Юня, словно увидел его впервые. Наконец, он понял, что не ослышался, лицо у него побагровело. Он угрожающе спросил:

— Кто ты?

— Мы — разведчики. — Шао Юнь отправил в рот кусочек мяса и, бросив на Е Чэн-луна безразличный взгляд, раздельно оказал: — Повторяю, давай чертеж!

Только сейчас Е Чэн-лун понял, что означала заботливость Шао Юня. Так вот ради чего он старался! Он схватил Шао Юня за ворот и с презрением сказал:

— Ах ты подлец! Тебе…

Шао Юнь разжал его пальцы и, холодно усмехаясь, сказал:

— Тебе надо быть поумнее! Не забывай, кто ты такой. Или ты полагаешь, будто никому не известно, что ты был членом одной молодежной организации? Из имеющегося у нас списка твое имя еще не вычеркнуто!

При упоминании о гоминьдановской молодежной организации лицо Е Чэн-луна побагровело еще сильнее, он больше всего боялся именно этого. В 1948 году, когда он учился в школе, он вступил в эту организацию; после участия в революции, боясь, что признание бросит тень на его хорошую репутацию, он скрыл участие в гоминьдановской молодежной организации… Потом он часто раскаивался о том, но ему не хватало мужества признаться. Он постоянно утешал себя: «В конце концов, я хорошо работаю — и все». А о том, что могут найтись люди, которые этим обстоятельством воспользуются, он не думал.

— Я не сделал ничего дурного, — возразил Е Чэн-лун.

— Это чепуха! Если ты ни в чем не виноват, то почему не признался раньше? Кто тебе поверит?

Краска сошла с лица Е Чэн-луна, он побледнел, руки бессильно лежали на коленях, в мозгу вертелось: «Я беспомощен, беспомощен».

— Давай скорее чертеж, завтра я его верну, но об этом никто не должен знать, — услышал он вкрадчивый голос Шао Юня. — А я дам тебе потом денег и обещаю больше не беспокоить тебя.

Е Чэн-лун вконец растерялся. Отказать — так этот подлец разоблачит его перед всеми, и что потом будет? А разоблачить его в свою очередь — могут не поверить. Дать ему чертеж? Нет, это военная тайна. Он вдруг почувствовал себя на краю пропасти, еще один шаг — и он упадет в бездну и превратится в бесформенную груду поломанных костей и мяса. Затем ему представилось, что он попал в трясину, погружается все глубже и глубже, вот-вот он уйдет в нее с головой… Решение пришло мгновенно: «Нет! Больше нельзя!»

Он внезапно поднялся и двинулся к двери.

Шао Юнь, внимательно следивший за ним, удержал его, рассмеялся.

— Старина Е, ты выдержал испытание! Молодец! — Он поднял кверху большой палец, показывая, какой славный малый, по его мнению, Е Чэн-лун. — Хватит притворяться, все тебе расскажу. В парторганизацию поступили материалы, порочащие тебя, мне поручили поговорить с тобой, узнать твои мысли, убедиться в твоей сознательности. Теперь мне все ясно. У тебя лишь в прошлом маленькое пятнышко. Ты верен партии и родине.

Эти слова, произнесенные неторопливо, совершенно сбили с толку Е Чэн-луна. Он уже не понимал, что — правда, что — выдумка. Он подозрительно посмотрел на Шао Юня; тот, будто ничего не произошло, отхлебнул вина, на его лице появилась честная улыбка, так хорошо знакомая Е Чэн-луну. Немного успокоившись, но сохраняя все еще сердитый вид, Е Чэн-лун спросил:

— Старина Янь, в чем же дело в конце концов?

— Разве я тебе не сказал, что тебя хотели испытать?

— По-моему, это не по-товарищески! — Е Чэн-лун, рассерженный, встал и отошел к окну.

— Ладно, ладно! А ведь ты зря сердишься, разве скрывать прошлое — значит поступать по-партийному? Ты должен критически взглянуть на себя. — Говоря это, он протянул руку к стакану Е Чэн-луна и что-то бросил в него, потом подошел к Е Чэн-луну, стоявшему к нему спиной. — Значит, все в порядке, напиши подробную автобиографию и отнеси ее в парторганизацию, на собрании — я ручаюсь — все поймут тебя. А теперь хватит сердиться! Давай выпьем!

Е Чэн-лун все еще не оправился от испуга и был сердит: он считал, что Шао Юнь сыграл с ним дурную шутку, но тем не менее подошел к столу, взял стакан и единым духом выпил вино.

…Через полчаса Шао Юнь безо всякого труда вынул из кармана убитого Е Чэн-луна ключи, навел в комнате продуманный им порядок и отправился в секретный отдел…

Белая трость

Было душно. Ли Цзянь встал, распахнул окно. В комнату ворвалась струя свежего воздуха. Собирался дождь.

Напротив за столом сидел старичок, одетый в светло-серую одежду западного покроя. Старичок был спокоен: сняв очки, он подышал на стекла, протер их шелковым платком, словно в комнате никого, кроме него, не было.

Ли Цзянь молча смотрел на него, в углах рта играла презрительная улыбка. Про себя он думал: «Не вывернешься». Он уже разгадал, о чем думает этот хитрый тип, и хотя тот изо всех сил старался казаться спокойным, от взгляда Ли Цзяня не ускользнуло его внутреннее волнение. Старичок не без труда надел очки — руки у него слегка дрожали.

Ли Цзянь вернулся к столу, сел, постучал красным карандашом.

— Надумали?

— Товарищ, я уже говорил вам, что мои арест — сплошное недоразумение! — Старичок, бросив на Ли Цзяня быстрый взгляд, серьезно сказал — Я профессор, я понимаю политику, я верю, что правительство не может несправедливо обойтись с хорошим человеком.

— Значит, чистосердечно признаетесь! — строго сказал Ли Цзянь.

— Да, да Г — старичок напряг все силы, чтобы напустить на себя искренний вид. — Я правдивый человек и более всего ненавижу лицемерие. Я всегда был человеком, всегда работал, мое стремление — воспитывать из студентов полезных стране людей. Есть люди, которые подтвердят…

В это время хлынул дождь. Порыв ветра ворвался в комнату. Ли Цзянь подошел к окну, закрыл его и, обернувшись, неожиданно спросил:

— Хайкс мог бы подтвердить?

Лицо Фан Чжун-мииа мгновенно побледнело, от его спокойствия не осталось и следа, он начал шарить по карманам, наконец вытащил носовой платок, вытер им лоб. Потом, немного придвинувшись вместе со стулом вперед, дрожащим голосом спросил:

— Что вы сказали?

— Нечего притворяться, «номер двести девять»! Быть может, помочь вам покопаться в памяти?

Ли Цзянь видел, что первый выпущенный заряд попал точно в цель; он почувствовал удовлетворение. Вначале он и не подозревал, что Фан Чжун-мин имеет отношение к исчезновению чертежа № 407, потом, напав на след старичка, сидевшего в парке на скамейке вместе с Ши Сю-чжу, и выяснив, что агент «№ 3», Фэн Ся, была j отравлена им, Ли Цзявь взялся за эту нить] и установил, что Фан Чжун-мин является глава-] рем шайки. Поэтому он и был быстро арестован.]

Внимательно наблюдая за преступником, ЛиЦзянь достал из папки пожелтевшую фотографию. Фан Чжун-мин с одного взгляда узнал эту фотографию времен его молодости — вместе с Хайксом он стоит в парке Линкольна, в Нью-Йорке, смотрит куда-то вдаль задумчиво и решительно. Он понял — битва проиграна. Он опустил голову.

— Что мне сказать? Что мне сказать? Я ненавижу себя! — Он заплакал. — Я ненавижу себя! Молодость моя прошла впустую. Народ, быть может, простит меня, но я себе этого не прощу никогда! Вы знаете…

И он подробно рассказал о своем прошлом. Он начал издалека — от деда, торговавшего солью, до отца, державшего ломбард, — обо всем этом говорил ярко и образно. Он сознался, что еще в 1927 году, когда учился в Америке, у него завязались сношения с американскими разведывательными органами, он получил кличку «№ 209»; в 1933 году он вернулся на родину и с тех пор постоянно посылал информацию своим хозяевам. В 1946 году его однокашник и коллега Хайкс под видом дипломата приехал в Чунцин… Он говорил подробно, не упуская ни одной мелочи, он не забыл даже о платье, отделанном драгоценными камнями, которое позднее прислал, Хайкс его дочери, выходившей замуж. Своим признанием он надеялся заслужить прощение.

Стенографистка исписала листов сто бумаги. Темнело, дождь давно перестал.

Фан Чжун-мин взял стакан, отхлебнул глоток воды. В горле першило, он сделал еще глоток, потом продолжал:

— Все это в прошлом, словно какой-то сон. Если бы не освобождение страны, то неизвестно, сколько бы я совершил еще преступлений! Коммунистическая партия спасла меня. Свалив это бремя, я чувствую себя намного легче! Вспоминать прошлое страшно…

Глаза у него опять стали влажными. Опустив голову, он бросил на Ли Цзяня выжидательный взгляд — какое впечатление произвело на него признание, но он увидел на лице Ли Цзяня раздумье и твердую решимость.

Ли Цзянь открыл портсигар, вынул сигарету, чиркнул спичкой, закурил. Он внимательно слушал преступника, наблюдая за его психологическими маневрами. На листе бумаги он время от времени делал красным карандашом какие-то пометки. Вслушиваясь в признания шпиона, он анализировал ход его мыслей. Что из сказанного им — правда, что — ложь, что он скрывает? Он знал, что шпион в то же самое время пытается угадать его мысли. Преступник может пытаться обмануть тебя, выдав второстепенное за главное, а о главном сказать вскользь. Слушая последние Фразы Фан Чжун-мина, Ли Цзянь был совершенно Уверен, что тот деланно искренними фразами хочет смягчить свои преступления.

— Это все, что вы хотели сказать? — сурово спросил Ли Цзянь.

— Да, — голос Фан Чжун-мина был едва слышен.

— А о чертеже номер четыреста семь?

— Что? О чем вы говорите?

— Фан Чжун-мин, хватит притворяться! — Ли Цзянь быстро протянул руку и взял белую трость Фан Чжун-мина, стоявшую у стола. Фан Чжун-мин вскочил, но Ли Цзянь уже отвинтил нижнюю часть трости и вынул из нее свернутую в трубочку бумагу. Это был чертеж № 407.

Фан Чжун-мин, схватившись за голову, сидел с растерянным видом, в глазах его застыли отчаяние и страх. Ему казалось, что порыв ветра поднял его высоко в воздух и вот-вот бросит на камни. Откуда-то до него донесся строгий голос Ли Цзяня:

— Увести его!

Перевод А. Тишкова

Ли Юэ-жунь В УЩЕЛЬЕ ТУИНЪЯЙ

Стояла бурная темная ночь. Горные пики, упиравшиеся вершинами в тучи, словно раскалывались от страшных ударов грома; ветер как будто пытался смести с лица земли густые леса. Под беспрерывными вспышками молний широкая Далунцзян несла во тьму седые гребни темных волн. Косые струи дождя сливались с вздымающейся поверхностью реки. Словно великан, упершийся могучими плечами в оба берега, над рекой возвышался железный мост. Шоссе, огибая подошву горы Туинъяй, выходило к мосту и уходило дальше на юго-восток, к государственной границе.

При свете молний мост отливал холодным металлическим блеском. В это время с северной стороны, неподалеку от моста, появилась белая лодка. Двое бойцов, находившихся в лодке, с трудом гребли против течения. Волны швыряли лодку то вверх, то вниз, вода потоками обрушивалась на людей.

Эти два воина — заместитель командира отделения Сун Гуан и старый солдат Чжу Жэнь-Цзе — были из войск госбезопасности, расквартированных в районе моста через Далунцзян. Они стояли в дозоре на берегу реки с полуночи. Первый час прошел спокойно, но в начале второго от дозорных, стоявших выше по течению реки„был получен сигнал, что плывет какой-то странный предмет. Как только разразилась гроза, эти дозоры были высланы для борьбы с заторами, которые образовались на реке от поваленных бурей деревьев. Однако все бойцы понимали, что их задача не ограничивается лишь борьбой с заторами. Они не раз принимали участие в поимке шпионов и диверсантов, постоянно засылавшихся чанкайшистской кликой и покушавшихся на этот мост, имеющий важное стратегическое значение. Вот почему Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе, получив сигнал товарищей, немедленно1 сели в лодку и стали внимательно следить за рекой.

Ветер дул с неистовой силой. Потоки дождя и водяные брызги слепили глаза. Двое в лодке изо всех сил налегали на весла и зорко всматривались в пляшущие волны, освещаемые вспышками молний и электрическими фонариками.

— Видишь? Что это там плывет? — спросил Чжу Жэнь-цзе, первым увидевший во время одной из ярких вспышек молнии что-то черное между. волнами.

— Вижу! Как будто труп!.. — ответил Сун Гуан, вытирая мокрое лицо. — Греби быстрей…

Конец его фразы ветер унес во тьму, в пляску волн.

При свете частых вспышек молний лодка вплотную приблизилась к плывущему предмету. Сун Гуан оставил весла и, подняв бамбуковый багор, зацепил странный предмет. Чжу Жэнь-цзе в то же время изо всех сил старался не дать течению снести лодку к мосту. Крепко держа в одной руке багор, Сун Гуан включил карманный фонарик и направил луч на загадочный предмет. В узком луче света в волнах показался труп собаки. Черная намокшая шерсть отливала серебристым цветом. Бросался в глаза неестественно вздутый круглый живот.

— Странно! — проронил Сун Гуан. — Собака и вдруг утонула.

Он перехватил багор и осторожно подтащил труп к лодке.

Чжу Жэнь-цзе, бросив одно весло, хотел было оттолкнуть труп, но Сун Гуан тронул фонариком локоть товарища и сказал:

— Не трогай! Посмотри — за хвост собаки привязана какая-то веревка.

Чжу Жэнь-цзе посмотрел внимательно и увидел, что к веревке привязан также кусок доски. Поняв намерение старшего товарища, он повернул лодку и начал быстро грести к берегу. Немного не доведя лодку до берега, Сун Гуан прыгнул в воду и осторожно вытащил труп на берег. Приказав Чжу Жэнь-цзе оставаться в дозоре, сам он поспешил в штаб. Командир подразделения, расквартированного у моста, Чжан По — человек с чистым, белым лицом и ясными глазами с каким-то детским выражением, был грозой для гоминьдановских шпионов — «тигр», как его называли. Враги неоднократно засылали в этот район диверсантов с заданием уничтожить «тигра». Но «тигр», живой и невредимый, спокойно продолжал свою работу, а вражеские агенты один за другим отправлялись в тюрьму. Он лишь усмехнулся, увидев однажды у одного из пойманных шпионов приказ о «важности уничтожения Чжан По».

Когда этой ночью он услышал доклад Сун Гуана, он сам поспешил к трупу собаки для вскрытия. В 2 часа 15 минут по телефону он докладывал командующему следующее:

— В час двадцать минут в двухстах метрах северо-западнее Далувцзянского моста из реки был выловлен труп собаки, во рту которой обнаружена ударная детонаторная трубка. Живот трупа начинен двумя килограммами сильного взрывчатого вещества. Собака черная, с белым пятном на. голове. Труп еще не разложился. Кровеносные сосуды в ушах, глазах и в носу трупа порваны. В этих местах еще видиы следы крови. Данное происшествие доказывает, что враг не оставил попыток разрушить мост. Конечно, эта попытка является лишь началом. Если не принять немедленных мер, такие начиненные взрывчаткой «снаряды» будут посылаться непрерывно и неминуемо-причинят мосту серьезные разрушения. Вскрытие трупа показало, что смерть наступила от отравления. По состоянию трупа собаки можно предположить, что он спущен в воду примерно в пяти километрах от моста. Предлагаю: силами моего подразделения ликвидировать врага. Жду приказа.

* * *

Сменившись, Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе вернулись в свою казарму. Переодеваясь в сухую одежду, они вполголоса переговаривались между собой. Оба полагали, что выиграли своеобразный бой. Прошел всего лишь год, как Чжу Жэнь-цзе перевели в войска службы госбезопасности, и он рвался участвовать в каждой операции по поимке вражеских диверсантов.

— Конечно, — думал он вслух, — я хотя еще недостаточно опытен в этом деле, но за последнее время научился многому! Ведь никто не кончал университета борьбы с диверсантами, никто не рождался с умением вести такую борьбу. Командование не должно отстранить меня от этого задания!

Сун Гуан тоже рассчитывал принять участие в этом деле, но он считал, что их теперешняя работа — это не прежняя открытая борьба с видимым врагом.

— Все хотят быть в ударной группе, — говорил он. — И мы тоже. Сейчас, не позволят, будем проситься в другой раз. Может быть, на этих мерзавцев уже надели наручники, а мы ничего не знаем! Я думаю, лучше всего ложиться спать. И нечего огорчаться!

Рассуждая так вслух, Суй Гуан думал: «Еще не известно — может, без нас и не обойдется это дело». Только они собрались лечь спать, как в дверь просунулась голова связного:

— Помощника командира третьего отделения и бойца Чжу Жэнь-цзе к командиру!

Не желая терять времени и натягивать размокшую одежду и разбухшие ботинки, оба — в чем были — бросились к штабу, шлепая по лужам.

В помещении штаба горел огонь. За большим письменным столом сидел командир и внимательно читал телеграмму, которую он держал в руке. Доложив о прибытии, Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе остановились в стороне.

Поднявшись, командир быстро взглянул на часы:

— Два часа тридцать минут! Знаете ли вы, что было обнаружено в трупе собаки?

— Не иначе, как что-нибудь такое, что могло разрушить мост. Разве собака сама по себе могла утонуть?! Кроме того, к хвосту собаки была привязана доска, которая все время удерживала труп в положении головой вперед. Вроде управляемого снаряда, — высказал свои предположения Сун Гуан.

— Верно! Это — труп-мина! — командир помахал в воздухе телеграммой. — Командующий приказал в течение двух дней ликвидировать диверсантов!

Он подошел к стене, открыл шкаф и, освещая фонариком карту в глубине шкафа, расчерченную красными и зелеными стрелками, продолжал:

— Положение следующее: от войск погранохраны поступило донесение, что позавчера ночью, пользуясь ненастной погодой, к западу от ориентира номер три, где река расходится двумя рукавами, на нашу территорию проникли два диверсанта. В настоящее время оба они предположительно находятся в районе действия нашего подразделения. Сейчас наши посты контролируют все дороги района. Скрыться им. уже некуда. Тем не менее, времени терять нельзя. Мы не можем рисковать жизнью и имуществом наших людей, не можем сидеть сложа руки. Штаб командующего внес ясность в создавшееся положение, подсказал нам основное направление удара. Наша: задача немедленно выяснить точное местонахождение диверсантов и одним ударом уничтожить их! — Командир немного помолчал, бросил взгляд на неодетых бойцов и докончил: — Вы оба пойдете со мной. Необходимо до рассвета прибыть к поселку Иншаньцзи. А сейчас — быстро переодеться.

* * *

Перед рассветом ветер утих, дождь прекратился. Дорога раскисла и стало по ней трудно ходить. Чжан По, Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе, ведя на поводке сторожевую собаку по кличке Тигр, с трудом одолели шесть ли[1] вдоль извилистой межи и перед рассветом стояли на околице Иншаньцзи.

В деревне было около двухсот дворов. С востока деревня вплотную прижималась к берегу реки Далунцзян, с запада возвышалась гора Туинъяй, ва север тянулась однообразная равнина. В юго-западной стороне деревни стоял небольшой дом с воротами, крытыми сверху черепицей. Ворота были крепко заперты. Чжан По приложил к стене левую руку ладонью вверх и несколько раз постучал по ней правым кулаком. Хотя Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе ни разу не были в этой деревне, но по инструкции знали, что это дом секретаря партийной организации деревни — Ван Ли-чэна.

Минуту спустя через ворота тихо спросили:

— Кто?

— Я — Чжан По! — так же тихо ответил командир, и ворота бесшумно приоткрылись.

Вся группа вместе с собакой осторожно вошла в помещение. Ван Ли-чэн поставил на стол спиральный тлеющий шнур, дым которого отгонял комаров. На стене висел портрет Мао Цзэ-дуна, а сбоку — вычищенная винтовка. У Ван Ли-чэна был крупный нос и полные губы. На вид ему можно было дать лет. тридцать. Притащив из другой комнаты сухую верхнюю одежду и набросив ее на плечи пришедших, секретарь спокойно пригласил:

— Садитесь. Давайте поговорим. Вы, наверно, пришли по тому самому делу?

— По какому делу? — удивился Чжан По.

— О переходе нашей границы двумя диверсантами. Вчера из погранотряда поступило сообщение. Мы уже известили об этом наших активистов.

— И правильно сделали! Диверсанты действуют быстро. Это для нас не новость. Сегодня ночью в реке близ моста выловлен труп собаки, начиненный взрывчаткой. Наше командование уже выяснило, что диверсанты действуют в районе вашей деревни. Наша задача — определить точное местонахождение вражеских агентов.

— А какая собака выловлена? — быстро спросил Ван Ли-чэн. В нашем районе в прошлом году прошла эпидемия бешенства. Всех собак перестреляли. Осталось лишь несколько штук.

— Шерсть у нее черная, на макушке белое пятно.

— Черная… белое пятно… — Ван Ли-чэн задумался. — У Сунов в доме есть молодая серая овчарка, у соседки Чжан — коротконогая желтая… А! Верно! У старика Чжан Ци-шаня черная собака, кличка Яшмоголовый.

— Чжан Ци-шань? Это не отец Чжан Цзи-тина? — спросил Чжан По.

— Верно! В нашей деревне только у него есть черная собака. Но старик Чжан — недавний бедняк. Все говорят, что после возвращения его сына из армии старик помолодел на десять лет, в работе всегда впереди. Нет, он не может укрывать диверсантов! Нет, не может этого быть! — Ван Ли-чэн отрицательно покачал головой. — Только дурак может заподозрить старика Чжана! Но каким образом его собака оказалась начиненной взрывчаткой?

От разговора о собаке Чжан По и Ван Ли-чэн перешли к людям — бывшим помещикам и кулакам. Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе внимательно вслушивались в то, что говорили старшие товарищи, анализируя создавшуюся обстановку.

* * *

Небо постепенно светлело. Ветер и дождь прекратились. Только с крыш медленно падали крупные прозрачные капли. Кто-то тихо постучал.

Выглянув за дверь, Ван Ли-чэн через минуту вернулся вместе с седоусым стариком.

— Только что говорили о Чжан Ци-шане, а он сам сюда пожаловал! — Ван Ли-чэн усадил старика на лавку.

— Вы, наверно, спешите на базар? Иначе зачем так рано подниматься? — спросил Чжан По.

— Нет, у меня есть дело к нашему секретарю. Хочу посоветоваться. А раз и вы еще здесь, так тем лучше! — Старик закурил длинную трубку и, доверительно наклонившись к командиру, продолжал: — Я выкормил собаку, чтобы она сторожила огород. Шага никогда не делала с участка, а вчера вдруг пропала. Сначала я подумал, что убежала с другими собаками, но потом сообразил, что как будто не время для этого. Когда вчера вечером наш секретарь сказал, что в наших местах появились диверсанты и следует держать ухо востро, я было почувствовал что-то неладное, но опять же подумал: а если собака вернется, зачем людей зря тревожить? Вот и промолчал. Вернулся домой, всю ночь глаз не сомкнул, под дождем бегал смотреть — не вернулась ли, но собаки и до сих пор нет. Вот я и подумал: ведь мы как у ворот живем. А что, если эти мерзавцы, испугавшись ночью собачьего лая, прикончили ее?

— Папаша Чжан, — сказал Чжан По, — куда делась ваша собака — еще не совсем ясно. Что же касается диверсантов, то мы должны вывести их на чистую воду. — Чжан По в раздумье повернулся к Сун Гуану. — Пока, еще не совсем рассвело, надо, захватив Тигра, обследовать место происшествия. Еще до завтрака отправь Тигра домой, а сам задами возвращайся сюда.

Сун Гуан и старик Чжан вышли задами и по тропинке направились к огороду Чжан Ци-шаня. За ними следовала собака Тигр. Огород был расположен на опушке бамбукового леса. Его окружал плетень из тонкого бамбука. Внутри была видна пустая конура. Внимательно обследовав место перед конурой, Сун Гуан не обнаружил никаких подозрительных следов. Только отверстие внизу плетня, в том месте, где он неплотно прилегает к земле, казалось несколько расширенным и на бамбуковых шестах осталось несколько волосков шерсти. Сун Гуан перелез через плетень. Здесь тянулся заросший сорной травой пустырь, где даже человеческая нога не оставила бы никакого следа. В задумчивости он сделал несколько шагов и вдруг заметил под кустом клочок слипшейся от дождя бумаги. Осторожно подняв его и расправив, Сун Гуан увидел, что по краю бумаги шла красная черта, как это бывает на бланках выписываемых счетов. Текст, написанный кистью, полустерся, но с самого края с трудом еще можно было различить иероглифы: «За один порошок — 25 фэней»[2]. Клочок был в масляных пятнах.

— Есть у вас в деревне аптека? — спросил Сун Гуан старика Чжан Ци-шаня.

— Нет; — покачал тот головой.

— А мясная лавка?

— По базарным дням работает ларек.

— А когда будет базарный день?

— Как раз сегодня!

— Торгуют ли в нем еще чем-нибудь?

— Нет! Но Ван на восточном краю деревни торгует мясными пирожками.

— Хорошо. Вы отдохните, а я выясню кое-что и тогда еще загляну к вам.

Бережно положив клочок бумаги в записную книжку, Сун Гуан тихо окликнул собаку. Овчарка бросилась к хозяину, обнюхивая его ноги. Он наклонил ее голову к отверстию в плетне и, приказав «Ищи!», пошел вслед за собакой, которая, с силой втягивая воздух и опустив нос в траву, вела на север. Потом собака повернула на восток, вышла из деревни и по узкой полевой меже устремилась на северо-восток. Метров через триста Сун Гуан вышел на берег реки. Тигр молча рванулся в железобетонный блиндаж, сооруженный еще при гоминьдановцах. В этом месте когда-то были построены гоминьдановские укрепления. Позже крестьяне срыли их и засеяли кукурузой. Однако один приземистый, лысый блиндаж еще сохранялся. Внутри пол был покрыт пылью, и по нему во всех направлениях перекрещивались человеческие следы. Посередине блиндажа валялся клочок бумаги. Сун Гуан бережно поднял его и прочитал написанное на нем. Иероглифы сложились во фразу, но смысла ее он не понял: «Ма тай фу инь»[3]. На клочке был виден номер страницы: 16. Зная, что бумажка тоже может оказаться одним из звеньев загадки, Сун Гуан и ее спрятал в записную книжку.

В это время Тигр выпрыгнул из блиндажа, покружился около поля бобов и тювел в сторону «ближайшего поля, засаженного рисом. Сун Гуан подбежал к нему. Собака стояла у поливной канавы и глухо рычала. Желтые ее глаза были устремлены на воду.

— Ищи! — приказал Сун Гуан, но Тигр стоял как вкопанный. Сун Гуан спустился в канаву и принялся обшаривать руками дно. В рыхлом теплом иле рука наткнулась на что-то мягкое. 'С отвращением промыв это в воде, Сун Гуан увидел в руках собачьи внутренности. Сун Гуан поспешно вылез из воды, позвал Тигра и, погладив его по голове, приказал:

— Домой!

Собака, вытянув хвост, умчалась.

* * *

К тому времени, когда Сун Гуан снова появился в доме Чжан Ци-шаня, один из сотрудников только что доложил командиру Чжан По, что позавчера вечером крестьянин Ван, возвращаясь со своего поля, встретил двух торговцев горшками, тащивших свои корзины с товаром. Сначала он не обратил на них внимания, но потом заметил, что они направляются по тропинке в сторону Туинъяй, хотя там на протяжении нескольких десятков ли не было ни одного селения. Солнце уже заходило, и крестьянин подумал, что сейчас идти в горы можно лишь с нечистыми намерениями. Ван заподозрил недоброе. Но вчера все сельские работники ушли на собрание, а крестьянину надо было с утра спешить на базар, поэтому он рассказал все работнику, дежурившему на базаре, а тот поспешил разыскать Чжан По.

После ухода этого работника Сун Гуан передал командиру оба найденных обрывка бумаги и доложил о результатах поиска. В заключение он сказал:

— Я, товарищ командир, думаю, что собака Чжан Ци-шаня была отравлена. Яд был подкинут в пирожке. После этого ее оттащили к блиндажу, начинили взрывчаткой и сбросили в реку.

Чжан По рассмотрел бумажки и улыбнулся.

— Да, вывод правдоподобный, — ответил Чжан По, передавая бумажки Ван Ли-чэну. — Мы подозревали некоего Ван Шань-ли. Теперь у нас прибавились доказательства.

Нахмурив брови и рассматривая обрывки бумаги, Ван Ли-чэи медленно произнес:

— Такая книга может быть только у Ван. Шань-ли. У них вся семья верующая. Всегда носят в карманах святые книги, словно на уме у них одни лишь благие дела. На этот раз, видно, кто-то употребил святую книгу не по назначению.

— Дома у Ван Шань-ли не изготовляют горшков? — спросил Чжан По.

— Изготовляют! — был ответ. — Это своеобразный сельский капиталист. Я давно подозревал, что тут не все чисто.

Чжан По усмехнулся и заметил',

— Нам необходимо выяснить два вопроса: завертывают ли пирожки в лавке Ван Шань-ли в аптекарские счета и торговал ли Ван Шань-ли пирожками позавчера.

После завтрака секретарь ушел. Командир Чжан По, Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе, заперев двери, стали пить чай. Чжан По вдруг спросил Чжу Жэнь-цзе:

— Скажи, Жэнь-цзе, что мы, по-твоему, должны предпринять теперь?

— Арестовать всех этих диверсантов, гуляющих по нашей земле! Всех арестовать! Какой может быть вопрос!

— Ты как думаешь: диверсанты прячутся в доме Ван Шань-ли?

— Ну, не думаю, чтобы они были настолько глупы!

— Тогда где же их арестовывать?

— Сначала надо арестовать Ван Шань-ли. А он скажет, где они скрываются, — быстро ответил Чжу Жэнь-цзе.

— А ты как думаешь? — спросил Чжан По Сун Гуана.

— Я не согласен с Чжу Жэнь-цзе. Пока мы не знаем, где их логово, нельзя ворошить траву и пугать змей.

— Вот это верно, — заметил Чжан, По. — Раньше мы в открытую бились с врагами, голым штыком, храбростью и отвагой завоевывали победу. Теперь же, когда борьба стала тайной, нам следует подходить ко всему осторожно, вдумчиво. Разве у нас нет правила: «Поспешность — смерть для работника госбезопасности». Это надо всегда помнить! — Чжан По помолчал немного и закончил: — Ну, ладно! Давайте проанализируем создавшееся положение. Как вы думаете, где прячутся сейчас эти два гада?

— Не иначе, как на горе Туинъяй, — откликнулся Чжу Жэнь-цзе.

— Я тоже думаю, что гора для них — самое подходящее место, — согласился Сун Гуан.

— На Туинъяй? Правильно! Но Туинъяй — велика. Кроме того, на горе леса, скалы, ущелья. Если мы арестуем Ван Шань-ли, мы тем самым спугнем этих двух мерзавцев, а это будет преступлением перед народом.

Чжан По замолк. Заложив руки за спину, он начал ходить в раздумье по комнате.

* * *

Целый день провели Чжан По и его работники в доме Ван Ли-чэна, высушили одежду, вычистили оружие, привели в порядок карманные фонари, веревки. Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе с нетерпением следили за тем, как за окном медленно угасал день. Только Чжан По озабоченно еще и еще раз проверял задуманную операцию, внимательно изучая карту района.

Перед ужином в комнату с шумом ввалился Ван Ли-чэн.

— Ну, как? — спросил Чжан По.

— Все в порядке! В этом деле замешан Ван Шань-ли! Я задолжал в его лавке несколько юаней. Сегодня, сказав, что хочу рассчитаться, я пошел к нему домой проверить, сколько за мной записано долга. По записям я увидел, что сегодня он продал три пирожка, вчера — два, а позавчера — только один пирожок. Я заметил, в какую бумагу он завертывает пирожки. Все правильно — у него есть пачка старых аптечных счетов с красной чертой.

Выпалив все одним духом, Ван Ли-чэн полез в карман и вытащил какую-то бумажку.

— Посмотрите-ка! Что это такое?

Чжан По взял листок. На листке стояло: «Ма тай фу инь», а в углу номер страницы— 17.

— Такая же, как найденная Сун Гуаном! Как она, секретарь, к тебе попала? — с удивлением посмотрел на него Чжан По.

— А! Это интересно! Когда я листал тетрадь с долговыми записями, в фанзу вошел пастушонок семьи Ван Шань-ли, маленький Ню-цзы. Ню-цзы уже вступил в члены Новодемократического союза молодежи. После освобождения Китая Ван Шань-ли изо всех сил стал заискивать перед ним и даже разрешал входить во внутренние комнаты. Я и подумал, что это для меня очень полезно. Отозвав его в укромное местечко, я дал ему задание. Я сказал: «Ню-цзы, ты член Новодемократичеекого союза молодежи. Надо, чтобы ты побыстрей пошел к Ван Шань-ли и под каким-либо предлогом узнал, не хватает ли в молитвеннике, который носит Ван Шань-ли в кармане, одной страницы». Увидев, с какой серьезностью я разговариваю с ним, он, даже не поинтересовавшись, зачем это, сразу кинулся выполнять поручение. Я остановил его и предупредил: ни в коем случае никому не говорить ни

о чем. Ню-цзы оказался смышленым парнем. | Войдя в дом хозяина, он как будто от безделья принялся щепать лучину. Куртка Ван Шань-ли была в стирке, и его книга лежала на подоконнике. Улучив минуту, Ню-цзы перелистал ее. Одна страница действительно была вырвана. Ню-цзы малограмотный. Чтобы не ошибиться, он взял и вырвал из книги следующую. Оказалось — семнадцатая. — Кончив свой рассказ, Ван Ли-чэн засмеялся: — Моя задача выполнена, теперь ваша очередь!

— Сегодня вечером будем начинать? — спросил его Чжан По.

— Все улики налицо: укрывал диверсантов и пытался взорвать мост. Разве можно оставлять его на свободе? — твердо сказал Ван Ли-чэн.

— Начинать-то будем. Но не так просто. Я хочу сказать, что нельзя дать Ван Шань-ли схватить вас за жабры. Наоборот — нам надо схватить его за жабры. Надо сделать так, чтобы он сам добровольно привел нас к логову. Надо вырвать сорную траву вместе с корнем. Надо, чтобы в сеть попала вся банда! — Чжан По сел и начал подробно излагать свой план.

* * *

День постепенно угасал. Облака, заволакивавшие небо, рассеялись, открыв яркие звезды. Ван Ли-чэн направился в дом к Ван Шань-ли.

Ван Шань-ли шел четвертый десяток. На лице его нахально топорщились маленькие колючие усы. Торговец, сидя в комнате, пил после ужина чай. Увидев подходившего секретаря, Ван Шань-ли поспешно выбежал из дома и, униженно улыбаясь и кланяясь, стал приглашать в дом. Но Ван Ли-чэн, как всегда, не входя внутрь, остановился на пороге и холодно сказал:

— Завтра утром надо приготовить для бойцов один дань[4] кипятка. Управишься? За дрова и за труд заплатим.

— Ладно, ладно! — Ван Шань-ли с чашкой в руке подбежал к Ван Ли-чэну. — Выпей чашечку! Армейская часть расположится в нашей Деревне?

— Спасибо. Не хочу. Армейская часть придет к нам для маневров. Завтра более пяти тысяч человек прибудет на гору Туинъяй. А наша гора высока. Товарищам то вверх, то вниз придется лазать — где ж тут не захотеть пить! Дано указание подготовить несколько даней чая.

Ван Ли-чэн помолчал немного, потом, повернулся и пошел прочь.

Ван Шань-ли с чашкой в руке ошалело стоял все на том же месте.

Возвратясь домой, Ван Ли-чэн вместе с Чжан По собрали деревенских ополченцев и расставили их на всех дорогах, ведущих к горе Туинъяй. Сам Чжан По вместе с Сун Гуаном и Чжу Жэнь-цзе незаметно подошли к дому Ван Шань-ли и притаились за двумя толстыми стволами ясеней.

До полуночи ничего не произошло. Вдруг калитка в доме Ван Шань-ли тихо приоткрылась, и показалась женская фигура. Постояв немного и оглядевшись, женщина вполголоса крикнула внутрь дома:

— Никого!

Тотчас из калитки выскользнула темная фигура Ван Шань-ли. Одет он был в синюю одежду, на спине горбом торчала туго набитая котомка. Боязливо, скрываясь в тени, отбрасываемой стеной, Ван Шань-ли крадучись направился к западному концу деревни. По знаку Чжан По группа работников госбезопасности, выдерживая некоторую дистанцию, пошла следом.

На околице деревни Ван Шань-ли обернулся, внимательно прислушался и, не заметив ничего подозрительного, ускорил шаги. Вскоре он добрался до подошвы^ горы Туинъяй. На эту гору и днем-то трудно взбираться, теперь же, в темноте, подъем был еще более труден. Цепляясь руками и ногами за пучки травы по бокам скользкой, размытой дождем тропинки, Ван Шань-ли, тяжело дыша, взбирался все выше и выше. Кругом все было безмолвно. Только срывавшиеся под ногами изменника камни скатывались вниз. Ван Шань-ли испуганно оборачивался, но в ночной темноте трудно было заметить группу людей, следовавшую вслед за ним. Скоро он вошел в лес. Тропинка совсем пропала. Густые кроны высоких деревьев раскинулись над головой. Ноги путались в высокой, до колен, траве. Чжан По и его-помощники замедлили шаги и вслед за Ван Шань-ли обогнули высокий каменный утес. Перед ними обрывалось в темноту знаменитое ущелье Туинъяй.

Здесь скалы опускались отвесной, словно ножом срезанной, стеной на глубину семи — восьми чжан[5]. Стоя за стволами деревьев, Чжан По, Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе внимательно наблюдали за действиями Ван Шань-ли. Тот сбросил со спины котомку, вытащил из нее большой моток веревки и, привязав один ее конец за толстую сосну, стоящую на краю обрыва, скользнул вниз, крепко держась за веревку. Чжан По и другие подползли к краю скалы. По обрыву белели камни. Внизу в темноте ущелья шумело лесное море. Ничего не было видно. Вдруг мелькнула светлая куртка Ван Шань-ли и пропала.

— Пещера. Приготовься! — шепнул Чжан По.

Сжимая оружие, трое людей стояли над обрывом. Было очень тихо. Потом снизу донесся тихий разговор. Несколько первых фраз были непонятны, но остальное можно было разобрать.

— Не искушайте судьбу! Идите! Не дай бог вас найдут, у меня ведь жена, дети… — был слышен голос Ван Шань-ли. — Вы здесь спуститесь с горы. Я подберу за вами веревки… Вернусь прежней дорогой… — говорил все тот же убеждающий голос.

Внизу послышался шорох веревок, привязываемых к стволу дерева. Видимо, двое диверсантов решили спускаться в ущелье. Медлить больше нельзя было ни минуты.

— Вниз — один за другим! — еле слышно приказал Чжан По и первый с пистолетом, в руке скользнул вниз по веревке. Вот когда пригодились ему многолетние занятия гимнастикой. Неслышно, словно кошка, скрылся он внизу. Ни единого шороха не услышали бойцы. Сун Гуан и Чжу Жэнь-цзе начали опускаться за командиром.

Полагая, что в этой глухой, неприступной берлоге никто не сможет их найти, бандиты совершенно не обращали внимания на то, что творится у них над головой. Даже когда Чжан По ступил на землю, они переговаривались между собой, не замечая его. Чжан По уперся ногами в ствол сосны, и яркий луч фонарика выхватил из темноты перекошенные лица Ван Шань-ли и одного из диверсантов.

— Ни с места! Руки вверх! — скомандовал Чжан По, и каменные стены ущелья откликнулись ему двойным эхом. Одуревший от неожиданности, ослепленный ярким светом электрофонаря, Ван Шань-ли метнулся в пещеру, с размаху налетев на одного из бандитов. В этот момент подоспел Сун Гуан. С фонарями и пистолетами в руках они бросились в пещеру.

Чжу Жэнь-цзе, спустившись последним, взглянул вниз. Темная зелень кривой сосновой ветки прикрывала вход в маленькую пещеру. Каменная стена ущелья, расколовшись, образовала перед ней небольшую плоскую площадку. Толстая, сплетенная вшестеро веревка, змеей охватывая ствол сосны, свисала вниз, на дно. Один из диверсантов, держась за веревку и упираясь ногами в отвесные стены каменного ущелья, спускался вниз. Чжу Жэнь-цзе невольно поднял пистолет.

— Чжу Жэнь-цзе, быстро вниз! — раздался приказ командира. Услышав чуть заглушённое сводами пещеры приказание, Чжу Жэнь-цзе вдруг вспомнил, как командир постоянно говорил, что диверсантов надо брать живыми. Через секунду, сунув за ремень пистолет, Чжу Жэнь-цзе изогнувшись, как кошка, скользнул вниз по веревке несколько саженей, слыша, как ветер свистит у него в ушах, и с размаху ударился о тело спускавшегося вниз диверсанта. Ломая ветви деревьев на дне ущелья, два тела одновременно сорвались с трехметровой высоты вниз и покатились по траве. Чжу Жэнь-цзе почувствовал сильный толчок, в глазах завертелись огненные круги… «Хорошо! Значит, я жив!» — подумал он. Он поискал глазами диверсанта. Тот лежал недалеко в траве и пытался приподняться. Чжу Жэнь-цзе напряг все силы, стараясь встать на ноги, но сильная боль пронзила ногу. Он хотел было вытащить пистолет, но, видимо, во время падения пистолет выпал. «Неужели у меня на глазах сбежит этот мерзавец?» — сжал зубы Чжу Жэнь-Цзе. Он рывком поднялся, сделал несколько шагов и всей тяжестью тела упал на диверсанта. Когда тот, наклонив голову, уже поднимался с земли, боец успел схватить его за пояс. От неожиданности шпион присел, но тотчас же резко Ударил бойца по ногам. Левая нога Чжу Жэнь-цзе потеряла опору, и оба покатились по земле. Чжу Жэнь-цзе, стиснув зубы, старался удержать шпиона.

Вдруг он снова почувствовал острую боль в ноге. Крупные капли пота выступили на лице, в голове помутилось.

— Сволочь! Не вздумай убежать! — хрипел Чжу Жэнь-цзе. Но страшная боль в вывихнутой ноге мутила разум. Он почувствовал, что не сможет долго, выдержать.

Неожиданно Чжу Жэнь-цзе услышал, как дважды отрывисто залаяла собака. Этот знакомый лай придал ему новые силы. Напрягая мускулы, он, как мог, громко крикнул:

— Тигр! Ко мне!..

Чжу Жэнь-цзе казалось, что он крепко держит врага, но враг оказался сильнее. Медленно, во верно он прижимал его к земле. Освободив одну руку, диверсант лихорадочно шарил ею у пояса. Блеснул нож. И в этот момент черная длинная тень собаки мелькнула в воздухе и страшные челюсти сомкнулись на запястье диверсанта. Тот вскрикнул и выронил нож. В ужасе он рванулся изо всех сил и бросился бежать. Но Тигр двумя прыжками снова настиг его. Ударив врага передними лапами, собака вцепилась в его шею. Бандит упал. Тигр снова приготовился прыгнуть, но диверсант успел два раза выстрелить из пистолета. Собака ткнулась в траву. Опираясь на молодое деревце, диверсант еще раз поднял пистолет, намереваясь покончить со своим преследователем, но в это время кто-то сильным ударом выбил пистолет из его рук.

— Ни с места! — приказал Сун Гуан, направляя на диверсанта оружие.

Вслед за собакой на место схватки вскоре явилось отделение бойцов. Надев на бандита наручники, они влезли по веревке в пещеру и спустили оттуда вниз двух других связанных шпионов. Чжан По и его товарищи несли на носилках раненых Чжу Жэнь-цзе и Тигра. Диверсанты шли под конвоем. На востоке начала заниматься заря, свежий утренний ветер дул в лицо.

Задание командования было выполнено.

Перевод Л. Ланского

Вэнь Да ЗАГАДОЧНЫЕ ЦИФРЫ

В разговора. — Вот это картина! Сто раз можно смотреть!

Рано утром 28 марта 1955 года пограничным постом близ одного приморского южного города была задержана пожилая женщина. В руках у нее была корзина с яйцами. Женщина объяснила, что она идет навестить дочь, живущую по другую сторону государственной границы, так как дочь в ближайшее время ждет ребенка.

Формальности с выдачей разрешения на переход границы близились к концу, когда в корзине был обнаружен маленький клочок бумаги, на котором карандашом были написаны странные цифры:

— 733—20.51=8

______________

6х5—19.40=7

6х3—19.40=7

4х9—19.40=7

10x30—22.15=5

На вопрос, что означают эти цифры, женщина ответила:

— Не знаю. Дома у меня никто такой бумагой не пользуется.

Вскоре этот листок уже находился у следователя городского управления общественной безопасности Ши Пина.

Накануне вечером на Ши Пина было возложено особое задание, связанное с обеспечением безопасности одного крупного инженера-изобретателя. После ознакомления с обнаруженной у женщины бумажкой начальник Ши Пина отменил свое вчерашнее решение, поручив ему заняться расшифровкой загадочных цифр.

Ши Пин вызвал машину и не медля ни минуты отправился на пограничный пост. Там он еще раз допросил задержанную женщину. Затем, переговорив по телефону с начальником управления, Ши Пин списал написанные на бумаге цифры и незаметно засунул бумажку обратно в щель корзины, где она была обнаружена. После этого он дал распоряжение отпустить женщину.

Как только та ушла, в комнату вошел молодой пограничник, обнаруживший бумажку в корзине.

— Товарищ, почему вы освободили задержанную? — обратился он к Ши Пину, очевидно терзаясь сомнениями. — Сегодня нам был отдан приказ об усилении таможенной проверки. Неужели бумажка с цифрами не внушила вам подозрений?

— Нет, обнаруженный документ нас очень интересует, — улыбнулся Ши Пин, пожимая руку пограничнику. — Бумажка объяснила нам многое. Но эта женщина не враг. Она сама не знает, что ее переходом через границу решили воспользоваться враги. Они применяют этот коварный метод уже не раз. Человек, ничего не подозревая, переносит через границу сведения секретного характера. Уловки врага разнообразны. Жаль, что ты не обратил внимания, был ли кто-нибудь поблизости от задержанной женщины. Однако полученные сведения очень важны.

* * *

Полученные сведения действительно были очень важны. В этом месяце произошли события, которые не давали ни минуты покоя Ши Пину. Сначала произошло следующее: пятнадцать дней назад, а именно 13 марта, за двадцать минут до того, как груженая автоколонна приблизилась к мосту по 6-му шоссе, находящемуся в тридцати километрах от города, органы общественной безопасности обнаружили, что мост серьезно поврежден. Органы общественной безопасности заинтересовались бы повреждением моста даже в том случае, если бы автоколонна шла порожняком или шел бы обычный груз. Но в данном случае I груз имел прямое отношение к делу освобождения Тайваня и представлял большой интерес для I врага.

Другой случай произошел четыре дня назад. 24 марта группа вражеских бомбардировщиков под прикрытием истребителей нарушила наши воздушные границы в двухстах километрах от города со стороны моря. Однако наши истребители обратили их в бегство. На первый взгляд это I могло показаться обычным воздушным налетом. 1 Однако при детальном изучении фактов они имели много необычного. В тот же день и в то же самое время, когда вражеские самолеты нарушили нашу границу, из города по 6-му шоссе двигалась колонна грузовиков. Колонна везла тот же груз. Могли ли эти факты служить доказательством того, что на данном участке действует агентурная разведка противника? До сегодняшнего дня еще можно было сомневаться в этом, не теперь сомнения рассеялись.

Расследование по делу было поручено Ши Пину, причем были высказаны предположения, что кто-то из отдела снабжения информирует врага. Очередная транспортировка секретного груза намечалась отделом снабжения на ближайшие дни. План действий органов безопасности в связи с предстоящей операцией был разработан до мельчайших деталей. Результатом выполнения этого плана и явилось обнаружение зашифрованной бумажки. Как только Ши Пин взглянул на листок, он увидел, что цифра 19.40 соответствует времени выезда машин из города. Это и побудило его сказать пограничнику, что полученные результаты очень важны.

— Пока я доволен, но борьба только начинается, — сказал начальник управления Ши Пину, после того как выслушал его доклад. — Сейчас нам известен смысл нескольких цифр, но неизвестных значительно больше. Что означают, например, цифры второго ряда: шесть, пять и семь? Обратите особое внимание на подчеркнутые цифры первого ряда, они особо важны для врага. Обратите внимание также и на то, что шифровка попала в руки врага. Если врагу станет известно, что маршрут и время транспортировки груза изменен, то это заставит его насторожиться. Поэтому вы должны решить задачу к девятнадцати сорока. Немедленно приступайте к работе.

Начало работы дало неплохие результаты. Ши Пин, побывав в автобригаде, быстро разгадал загадку цифр четырех строк под чертой. Цифра перед знаком умножения означала число осей каждой машины. Цифра после знака умножения соответствовала количеству машин. Цифра после минуса, как уже было известно, означала время отправления машин, а цифра после знака равенства означала номер шоссе.

Побывав на складе, Ши Пин узнал, что за перевозку груза на этот раз, так же как в предыдущие перевозки 13 и 24 марта, отвечает отдел снабжения одного объекта. Отправка груза намечалась на Н-ское предприятие, находящееся вне города. После долгого раздумья Ши Пин решил ограничить сферу своей деятельности проверкой Н-окого предприятия. Он рассуждал так: в автобригаде ничего не могли знать о транспортируемых материалах; на складе не было известно ни времени отправки транспорта, ни его маршрута. Шоферы также не могли информировать врага, так как узнают время отправки и номер шоссе непосредственно перед выездом. Еще одно обстоятельство заставило Ши Пина ограничить круг своей деятельности Н-ским предприятием. Дело в том, что порядок цифр накладных и шифровки соответствовали друг другу. А накладные составлялись на Н-ском предприятии, причем в них согласно имеющейся инструкции весьма разнообразная номенклатура грузов проставлялась цифрами. Хотя работа хорошо продвигалась вперед, Ши Пин понимал, что основные трудности еще впереди.

Прежде всего он решил поговорить с Чжу И-фанем — одним из ответственных лиц на Н-ском предприятии. Это было не совсем удобно, но зато они хорошо знали друг друга. Когда-то они вместе работали.

Чжу И-фань — работник способный, однако несколько самоуверенный.

Сперва Ши Пин связался по телефону с руководством Н-ского предприятия, а затем сам выехал туда. Он не застал Чжу И-фаня, но был принят заместителем директора предприятия Сюй Мином, который был одновременно секретарем партийной организации. Сюй Мин сообщил следователю, что он уже получил распоряжение руководства об оказании ему всемерного содействия. Попутно он также сообщил, что Чжу И-фань находится в городской библиотеке и скоро вернется.

— Раньше он засиживался в читальне только по воскресеньям, а в эту неделю ему приходится ежедневно бывать там для подборки необходимых справочных материалов.

Ши Пин изложил Сюй Мину положение дела и попросил его хорошенько подумать, не имеет ли предприятие задания, связанного с 8-м шоссе или же выраженного цифрами 733 или 20.51.

— Не знаю, но, возможно, об этом известно Чжу И-фаню, — ответил Сюй Мин после недолгого раздумья.

— Назовите мне всех, кто может знать о перевозке этих секретных материалов, — попросил Ши Пин.

— Знали о перевозке, так же как и в прошлый раз, только три человека: Чжу И-фань, бухгалтер и я. Не хотите ли ознакомиться с личными делами этих трех человек?

— Нет, незачем. Я уже понял, — улыбнулся Ши Пин. — Можно ли мне сейчас осмотреть кабинет, в котором вы вчера работали?

— Это кабинет Чжу И-фаня. Он сейчас заперт, и туда нельзя войти, — сказал Сюй Мин с едва заметным беспокойством. — Если вы знакомы с ним, вы знаете его характер. Когда Чжу И-фаня нет, никто не должен входить в его кабинет. Он живет рядом со служебным помещением и, уходя, закрывает комнату и передает ключ соседу. Он очень осторожен, даже и тогда, когда эта осторожность неуместна.

В это время Чжу И-фань появился в дверях с портфелем в руке. Он радостно приветствовал Ши Пина. Затем Чжу И-фань пригласил их пройти в его комнату, где его давно ожидал завтрак и где можно было побеседовать.

— Здесь можно говорить спокойно, так же как и в кабинете. Тут никто не подслушает, — сказал Чжу И-фань, входя в комнату и снимая пальто

и шапку. Затем он положил портфель в сейф и по привычке запер его.

Ши Пин осмотрел комнату и убедился, что снаружи их нельзя слышать. Он попросил разрешения осмотреть служебный кабинет. Чжу И-фань сам повел его туда. Кабинет'показался ему изолированным.

После осмотра кабинета они снова вернулись обратно. Позавтракав, Чжу И-фань заявил Ши, Пину:

— Прежде всего я убежден, что цифры 733 — 20.51=8 не имеют никакого отношения к нашему предприятию. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра я совершенно не мог бы перевозить материалы по размытому восьмому шоссе. Что касается других объектов, я ничего не могу сказать. Кроме трех человек, никто не знает об этом задании. А мы не могли разгласить секретных сведений. Поэтому я сомневаюсь, правильно ли ты понял загадочные формулы?

— Звонит кто-нибудь по этому телефону? — спросил Ши Пин, увидев на столе аппарат.

— А ты думал? Но по этому телефону говорю только я. Это можешь не проверять.

— Можно не проверять, — с сомнением в голосе повторил Сюй Мин. — Между тем партийная организация уже указывала тебе, что ты по телефону говоришь со складом и автобазой о всяких делах.

— Разве есть какие-нибудь доказательства, что враг получает сведения, используя мой телефон? — иронически спросил Чжу И-фань.

— Ведь о перевозках ты говорил по телефону, — напомнил Сюй Мин, — тебя никто не мог подслушать?

— Я не понимаю, почему вы начинаете допрос с меня? — обиделся Чжу И-фань. — Я считаю, что начальник склада болтливее меня. Возможно, он…

Ши Пин не успел вымолвить слово, как Сюй Мин опять прервал Чжу И-фаня, сердито сказав:

— Мы должны прежде всего разобраться у себя.

— Разобраться?! Разбирайтесь. Только сначала выясните, не были ли на каком-нибудь объекте утеряны документы.

Застекленная дверь тихо скрипнула. Вошла женщина лет тридцати и принесла чай.

Чжу И-фань сразу же перевел разговор на другую тему и стал говорить о справочных материалах, подбираемых им в библиотеке. Женщина поставила перед каждым из присутствующих чашку чая и повесила на вешалку пальто и шапку, брошенные Чжу И-фанем на диване. Затем она прибрала со стола остатки завтрака и вышла.

Ши Пин прополоскал чаем рот и затем, открыв Дверь, вышел из комнаты сплюнуть чай.

— Кто такая? — спросил он, вернувшись в комнату.

— Няня моего сынишки, — ответил Чжу И-фань.

— Она грамотная?

— Абсолютно безграмотная. Ши Пин, работа выработала у тебя профессиональную подозрительность.

— Ты точно знаешь, что она неграмотная?

— Еще бы, она работает у меня уже больше года. Раньше она была воспитательницей в городском детском саду и очень полюбила моего сынишку. Он так привык к ней, что не хотел расстаться. Жена поэтому и договорилась с детсадом, из которого ее отпустили. Ребенок находится целиком на попечении няни, так как жена возвращается домой только в субботу… Я ее знаю больше года. Почему тебе, хотя ты ее видел не более двух минут, она показалась грамотной?

— Все может быть, — улыбнулся Ши Пип, уклоняясь от прямого ответа. Но, чувствуя, что. Чжу И-фань и Сюй Мин ожидают от него более ясных высказываний, добавил: — Я заметил, что у нее руки не рабочего человека, а средний палец правой руки хранит следы, которые образуются только от карандаша или ручки.

Ши Пин поднялся с дивана и стал в раздумье медленно ходить по комнате.

Сюй Мин первый нарушил молчание. Он сказал Чжу И-фаню:

— Говоря о деле, мы упустили твою няню из ввда.

— При чем тут она? — усомнился Чжу И-фань. Няня ничего не может знать. Ты видел хотя бы раз, чтобы она входила в мой служебный кабинет? Последние несколько дней она себя плохо чувствует и даже сюда заходит очень редко. А кто, кроме нее, может провожать сынишку в школу, а потом встречать его? Я, само собой разумеется, секретные документы не держу здесь. А если бы оставил, то проникнуть в комнату она не могла бы, так как, уходя гаа работу, я комнату запираю. Ты же знаешь, что этот замок я выбирал сам.

Ши Пин в это время как раз подошел к двери и осматривал замок. Он хотел сказать Чжу И-фаню, что не следует особенно доверять замкам, но промолчал.

— Может быть, еще кто-нибудь знал о перевозках? — спросил он, желая разрешить этот вопрос до конца.

Чжу И-фань отрицательно покачал головой. Сюй Мин, немного подумав, тоже ответил отрицательно.

— Мне кажется, в прошлый раз ты тоже старался узнать, кто из людей знал о перевозках. Тогда тоже участвовало несколько человек. Скажи, каковы результаты этой проверки? — внезапно иронически спросил Чжу И-фань следователя.

— Это к делу не относится, — возразил Ши Пин. В это время он подошел к письменному столу

и потрогал телефонный аппарат.

— А этот аппарат не связан с врагом? — шутливо спросил он.

Чжу И-фань на вопрос не ответил. __ — У нас могут быть недостатки, — заговорил Сюй Мин. — У нас много слабостей, которые косвенным путем могут помогать врагу. Однако одно дело вчерашнее задание, а другое дело восьмое шоссе. Ты говорил по телефону о восьмом шоссе? — обратился он к Чжу И-фаню.

— Смеетесь! — нетерпеливо махнул тот рукой. — Я даже во сне боюсь думать об этом шоссе. Оно сугубо секретно, тем более говорить по телефону.

Ши Пин в это время обдумывал вопрос.

— Этот отключатель, — небрежно спросил он, намеренно отключая телефон, — стоял у тебя раньше в кабинете?

— Да, — ответил Чжу И-фань.

— Почему же он сейчас в комнате, а не в кабинете?

— А это не одно и то же?

— А если это одно и то же, то почему он все-таки находится не в кабинете?.. По-моему, это придумал не ты.

— Да, это придумала моя жена. Но я с ней согласился. Часто, уходя из кабинета, я забывал подключить домашний телефон. Тогда жена лишалась возможности по нему разговаривать.

— Может быть, кто-нибудь предложил это твоей жене?

— Ты подозреваешь няню? Ты сегодня обратил внимание на ее руки, но не повял другого. Предположим, что она шпионка. Допустим, что она смогла открыть замок, войти в комнату и присоединиться к телефону. Что она могла услышать? Мы хотя и не специалисты в этом деле, однако каждому известно, что, подсоединившись, ничего не услышишь.

— Ты прав, — вдруг заявил Ши Пин, выйдя из задумчивости, в которой только что находился. И, словно попав на след, добавил: — Поговорим об этом попозже. Мы действительно не специалисты. Поэтому есть много вещей, которых мы не знаем.

* * *

Ни Сюй Мин, ни Чжу И-фань не знали, где пропадает Ши Пин. Когда наступило время обеда и няня подавала на стол, они оба заметили тот след от карандаша или ручки на среднем пальце правой руки, на который обратил внимание Ши Пин.

После обеда следователь вернулся вместе с телефонистом. Сюй Мин уже по лицу Ши Пина разгадал его мысль. Он сам побежал в кабинет, чтобы помочь телефонисту проверить линию. Телефонист сделал свое дело. Теперь Ши Пин снял телефонную трубку и приложил ее к уху Чжу И-фаня. Тот сразу же услышал в отключенном аппарате голос Сюй Мина, говорившего из кабинета: «Чжу И-фань, самое главное — учиться. Ты слышишь меня?»

Вернувшись в комнату из кабинета, Сюй Мин сказал Чжу И-фаню:

— Это урок. Ясно, что враг мог подслушивать разговоры и получать сведения из этого источника.

— Я еще не все понимаю, — уныло согласился Чжу И-фань. — Однако я не могу оставаться беспристрастным и признаю, что если няня пользовалась таким способом, то, очень возможно, узнавала известия о перевозках. Только я не понимаю, как она могла пройти в кабинет и как передавала подслушанное? Няня все время находилась дома; затем какое отношение ко мне имеет восьмое шоссе?

— Войти в комнату можно. Враги открывают и не такие замки.

Ши Пин взглянул на Чжу И-фаня, не казавшегося сейчас уже таким самоуверенным.

— Если ты теперь веришь, — продолжал он, — что известия получались из этого источника, и судишь объективно, — мне кажется, что другие вопросы мы можем легко разрешить.

Наступила пауза. Ши Пин понял, что Чжу И-фань только сейчас по-настоящему задумался над случившимся. Он знал, что это результат проверки телефона. Дело теперь заключалось не в том, чтобы ждать, пока додумается Чжу И-фань. Теперь нужно действовать.

Часы медленно пробили три раза. Они как бы пробудили Ши Пина. Он оторвал взгляд от семейного портрета Чжу И-фаня и, разряжая напряженную обстановку, сказал:

— Надо дать голове отдохнуть, пойдемте на воздух. Погуляем минут десять. Я давно не отдыхал.

— Идем, — со вздохом поднялся Чжу И-фань и по привычке проверил, хорошо ли заперт сейф.

Они вышли за ворота предприятия, и, так как на улице было очень жарко, Ши Пин предложил свернуть в тенистую аллею.

— Продолжим разговор, — вдруг решительно произнес Чжу И-фань. Я все-таки не верю, чтобы кто-нибудь мог меня подслушать.

— Мы вышли отдыхать, а не спорить, — весело ответил Ши Пин.

Он подвел своих спутников к двум автомашинам, стоявшим недалеко, и, указав на одну, темно-синего цвета, сказал, что это его машина и что на ней он может развивать большую скорость. Здесь же Ши Пин познакомил их со своим помощником, который стоял у другой машины. Чжу I И-фань смотрел на помощника недоумевая, так I как он раньше не заметил этой машины.

— Почему ты не зашел в дом отдохнуть? — i спросил его Сюй Мин. Очевидно, он чувствовал себя неловко потому, что гость дожидался на улице.

— У меня испортился сигнал, я его чинил, — ответил тот.

— Верно. Сигнал был испорчен, но его стоило починить, и он, так же как отключенный телефон, стал работать, — усмехаясь, сказал Ши Пин, похлопав по плечу Чжу И-фаня, и несколько раз нажал сигнал.

— Что ты имеешь в виду? — невесело произнес Чжу И-фань. — Ты как ребенок. Смотри, к тебе уже несется компания, можешь поиграть с ними.

Действительно, группа детей, возвращавшихся из школы, наперегонки бежала к машинам. Один из мальчиков, подняв над головой портфель, вдруг закричал:

— Папа! Папа! Возьми меня с собой покататься.

— Это сынок Чжу И-фаня, — сообщил Сюй Мин. — Ты накликал на себя беду. Теперь тебе уже не придется отдыхать.

Чжу И-фань не позволил сыну сесть в машину. Однако помощник Ши Пина, увидев мальчика, преобразился и, несмотря на то, что отец был против, посадил его к себе в машину. Он взял портфель мальчика и передал его Ши Пину. Затем, сказав, что скоро вернется, включил мотор.

Ши Пин, Чжу И-фань, Сюй Мин сели под ближайшее дерево в ожидании машины. Чжу И-фань безучастно рассматривал развесистую крону. Сюй Мину не терпелось поговорить о деле. Но, взглянув на Ши Пина, он оставил эту мысль. Тот с довольным выражением лица вытащил из портфеля домашнюю тетрадь Лу-лу, Раскрыл ее и, чему-то обрадовавшись, побежал к детям, стоявшим у его машины. Вернувшись обратно, он еще ничего не успел сказать, как приехал его помощник. Ши Пин передал помощнику записку, которую он только что написал под деревом, а сам вместе с Чжу И-фанем, Сюй Мином и Лу-лу вернулся обратно на предприятие.

— Чжу И-фань, как ты думаешь, — спросил Сюй Мин, — был ли телефон единственным источником донесений врага?

— Если свести воедино содержание моих телефонных разговоров с автобригадой и складом, — ответил тот, — то тогда мы получим все цифры шифровки, кроме первой строки. Но как она могла передавать сведения? Ведь этого сделать невозможно.

— Возможно, — внезапно сказал Ши Пин, — есть один человек, который дважды связывался с ней.

— Кто он? — спросили почти одновременно Сюй Мин и Чжу И-фань. Они не знали, что во время отдыха дело неожиданно продвинулось вперед.

— А вы не догадываетесь, кто связывает ее с внешним миром?

— Лу-лу? — Сюй Мин высказал догадку, которая пришла ему в голову еще под деревом.

— А как это доказать? — недоумевая спросил Чжу И-фань.

— Я вам прежде всего сообщу некоторые факты, — вмешался Ши Пин. — Когда я ходил за телефонистом, мой помощник сообщил мне некоторые результаты проверки, произведенной по моему указанию. Прежде всего он установил, что из себя представляет ваша няня. Во-первых, поступив на работу в детсад, она скрыла свою биографию. По записям в архиве мы узнали, что она получила высшее образование и некоторое время была за границей. Все эти факты она скрыла. Поэтому она не может не внушать подозрения. Во-вторых, когда она работала в детском саду, она отнюдь не любила детей, но после того как Чжу И-фань стал работать на Н-ском предприятии, она особой заботой окружила его ребенка. Поэтому Лу-лу и не захотел расстаться с нею. Затем она также намеренно стала другом твоей жены, и та взяла ее из детсада. Отсюда можно видеть, что няня руководствовалась отнюдь не добрыми побуждениями. В-третьих, как узнал мой помощник у твоей жены, мысль о переноске выключателя из кабинета в комнату подала ей тоже няня. Чжу И-фань, ты не проявил присущую тебе осторожность в данном вопросе. После того как мне сообщили, что с заданием знакомы только трое, мы провели опыт с телефоном. К каким результатам он привел — вы уже знаете. Затем я приказал своему помощнику узнать, с кем связана ваша няня… В итоге обнаружено следующее. Классный руководитель Лу-лу является тайным агентом, за которым мы давно следим. Невольным связным между няней и классным руководителем был Лу-лу. Вот как эта связь осуществлялась на практике. Вы, пожалуйста, извините меня, что просмотреть тетради Лу-лу я мог только вне дома. Здесь это было неудобно.

— А результаты? — взволнованно спросил Чжу И-фань.

— Обнаружено, что в тетради Лу-лу прошлый раз, то есть двадцать четвертого марта, и сегодня имеются особые пометки. Под оценкой учителя стоит знак равенства. В другие числа в его тетради этих пометок нет. Нет их также в тетрадях Других детей.

— А что означает этот знак? Подтверждает ли он, что учитель давал ей задание? — спросил Сюй Мин.

— Нет, он означает, что донесение получено и благополучно отправлено… Но это пока лишь предположение.

— Неверно, — усомнился Чжу И-фань. — Не ты ли сам говорил, что тринадцатого марта тоже что-то случилось. Однако в тетради нет пометок.

— Действительно, нет. Но тринадцатое число — воскресенье. Я не знаю, ходил ли твой сын в этот день в школу.

— Нет. Вот уж второй месяц Лу-лу каждое; воскресенье проводит с матерью и в школу не ходит. Няня тоже никуда не выходит из дома.

— В деле еще много неясного, — улыбнулся Ши Пин. — Не на все еще можно ответить. Подумайте над подробностями сами.

— А по-моему, все эти предположения — выдумка, — пробормотал Чжу И-фань. — К тому же их никак не свяжешь с восьмым шоссе.

Провожая Ши Пина, Сюй Мин вышел вслед за ним, чтобы продолжить разговор. На дворе Сюй Мин, как бы извиняясь, сказал:

— Я непременно хочу, чтобы Чжу И-фань осознал свои ошибки. За это время он все еще не изменил своих позиций и упорно отстаивает свои заблуждения. Мне кажется, он даже сердится на вас.

— Что вы, — засмеялся Ши Пин. — Он на меня совсем не сердится. Ошибки у него, конечно, имеются. Однако он говорит правду, и у него возникают интересные мысли, которые мне во многом Я помогают. Например, это он подал мысль, что шоссе номер восемь непроходимо. А если это так, то цифры первой строки наверняка осе зашифрованы. А так как она особо зашифрована, то понять ее особенно важно.

— Ловите голубей! Ловите голубей! — вдруг, раздался радостный и звонкий голос Лу-лу. Он бегал по саду, держа в руках бумажных голубей и подбрасывая их. Голуби, как ласточки, парили в воздухе, приковав к себе внимание Ши Пина и Сюй Мина. Некоторые из них сразу же падали на землю, другие летели дальше, однако натыкались на ветки деревьев и тоже падали. Один голубь опустился на землю у ног Ши Пина. Тот сначала хотел, подняв его, кинуть обратно Лу-лу, но внезапно его внимание привлекла няня, выбежавшая в сад. Няня стала одного за другим собирать валявшихся на земле голубей. При этом она разворачивала каждый листок и внимательно его разглядывала.

— Лу-лу, а где тот листок в клеточку, — спросила она, — который я тебе дала?

— Не знаю, наверно, залетел на крышу, — ответил мальчик.

Ши Пин, услышав этот разговор, сам не зная почему, незаметно положил в карман голубя, которого он только что поднял. Этого не заметил даже Сюй Мин.

* * *

Помощник Ши Пина, войдя в кабинет, увидела довольно странную картину. Ши Пин сидел за столом и тщательно рассматривал картинку, нарисованную на листке бумаги в клеточку. Ha столе, кроме того, имелось несколько листов, исписанных цифрами. Телефон был передвинута на середину стола, и из него доносились неразборчивые звуки. Ши Пин, занятый своим делом, не замечал помощника. Внезапно он взял листок с картинкой, сложил из него голубя, а потом снова развернул его. Помощник, наклонившись наблюдал за Ши Пином. На листке было нарисовано пять рядов маленьких человечков, расположенных по пяти прямым линиям. Было похоже что человечки выбегали из левого угла рисунка и бежали к правому, где был нарисован флаг. Число человечков было трудно определить. В отдельных рядах было нарисовано много человечков, так что они почти доходили до древка флага. В других их было нарисовано меньше. Человечки эти имели до четырех ног и поэтому даже не походили на людей. Вся картинка была совершенно непонятна.

Снятая трубка телефона усилила бормотание. Помощник понимал, что это вызов телефонной станции. Наконец, Ши Пин взял телефонную трубку и, сказав несколько слов, положил ее на место.

— Говорят, что снята трубка параллельного телефона, — он посмотрел на своего помощника, казалось, только теперь заметив его. — А я вот до сих пор еще не уяснил себе, что она рисовала? — произнес он, как бы разговаривая сам с собой и собирая картинки. А наверное, здесь что-то важное, судя по тому, как быстро она собирала разбросанных голубей. Думается, что есть какая-то связь между картинками и телефоном… Докладывай, — обратился он к помощнику.

Тот достал тетрадь и вынул из нее фотографию.

— Относительно классного руководителя Лу-лу — Дин Фэя, — сообщил помощник, — стало известно, что он часто видится с человеком, изображенным на фотографии. Это хозяин книжной? лавки. Зовут его Чжан Эр-гоу. Он бывший офицер войск Чан Кай-ши. У него бабушка живет по ту сторону границы, и Чжан Эр-гоу часто ее навещает. Сегодня утром он тоже отправился к ней.

Здесь помощник отложил тетрадь и продолжал говорить, уже не заглядывая в нее.

— Относительно шоссе номер восемь выяснено, что оно на сегодняшний день непроходимо. Четвертое ваше задание выполнено. Просмотрены все материалы отдела технического снабжения. Никакой связи с цифрой семьсот тридцать три в них не обнаружено.

— Насчет воскресенья выяснили? — спросил! Ши Пин.

— Нет еще. Но к вечеру все будет известно. Начальник управления просил вас не уходить, добавил он улыбаясь, — будет гость.

В это время позвонил телефон. Начальник управления просил Ши Пина немедленно зайти к нему.

— Что это за гость? — спросил Ши Пин поднимаясь.

— Это и есть «номер семьсот тридцать три», — шепотом сообщил помощник.

В кабинете начальника управления, когда в него вошел Ши Пин, находился энергичный молодой человек лет тридцати, что-то оживленно говоривший. Ши Пин был поражен, услышав фамилию представленного ему молодого человека. Это был тот известный инженер, охрану которого недавно хотели возложить на Ши Пина. Особенно поразила его молодость инженера, которая показалась ему маловероятной.

— Извините, что я поздно зашел к вам, — произнес инженер, пожимая руку Ши Пина, — я был очень занят.

Ши Пин никак не мог понять причину визита инженера. Только после объяснения начальника ему все стало ясно. Оказалось, что молодой инженер, не доверяя другим, решил сам отправить в военную часть свое изобретение, чтобы самому участвовать в проверке его боевых качеств. Как деловой человек, он сразу по прибытии в город связался с ответственным по перевозкам Чжу И-фанем. Вчера вечером последний сообщил ему по телефону время отправления автомашин и номер шоссе.

— Отмечаю ту заботу, которую проявил товарищ Чжу И-фань о моей безопасности, — добавил инженер. — Сперва мы с ним условились, чтобы я приблизительно около десяти часов вечера ждал его телефонного звонка. А когда он мне позвонил в условленный час, то уже не назвал фамилии, а сообщил только время и номер шоссе. Если бы кто-нибудь мог нас подслушать, он все равно ничего бы не понял.

Начальник управления и Ши Пин только переглянулись при последних словах инженера.

— Обратите внимание, — повернулся к Ши Пину начальник, — что время выезда машин в данном случае намечено тоже на девятнадцать часов сорок минут. Следуют они по седьмому шоссе, а номер машины, на которой должен ехать инженер, шестьсот двадцать два.

Ши Пин вырвал из блокнота листок бумаги и, переписав отдельно цифры первой строки, подчеркнутой у основания, вдруг понял, что если из каждой цифры 733 — 20.51=8 вычесть по единице, то получится 622—19.40 = 7. Разгадка первой строки была, таким образом, найдена.

Когда инженер ушел, начальник, выслушав доклад Ши Пина, ознакомил его с некоторыми неизвестными тому деталями.

— Вчера вечером я говорил вам, что враги уже давно следят за работой этого инженера. Уже было покушение на его жизнь. Беспокоит меня то, что из-за болтливости шофера стало известно, что изобретатель проживает в гостинице. Вчера дежурный милиционер заметил, что кто-то наблюдает за машиной инженера. Но милиционер не мог оставить пост, чтобы задержать неизвестного. А шофер отлучился. Однако по фотографии милиционер опознал его. Это оказался Чжан Эр-гоу. Очевидно, враги узнали, что человек, разговаривавший по телефону с Чжу И-фанем, является находящимся под их наблюдением инженером. Тогда же они узнали время отправления и номер шоссе. Эти данные они сообщили в первой строке под особым шифром. Соответствующие органы уже готовы к охране шоссе. Об этом нам нечего беспокоиться. Осталось еще только невыясненным, как могли враги определить по телефонному разговору, что собеседником Чжу И-фаня был изобретатель.

— Основное установлено, — произнес Ши Пин поднимаясь. — Мы знаем, кто враг.

Он посмотрел на часы. Было половина шестого. Немногим более, чем через два часа, предстоит отправка машин. До этого времени надо выяснить все детали, прежде чем произвести арест шпионов.

* * *

Едва Ши Пин вернулся к себе в кабинет, как ему позвонили с пограничного поста. По телефону сообщили, что женщина, задержанная утром на границе, возвратилась обратно. Ши Пин непременно должен поговорить с ней. Он тотчас сел в машину и примчался на пост. Было уже пять минут седьмого.

Женщина рассказала ему, что как только она перешла границу, к ней подошел мужчина маленького роста. Она вспомнила, что где-то она его раньше видела. Он начал торговать у нее яйца и потихоньку вытащил листок бумаги.

— Пока я поняла это, он уже ушел. И тут я ясно вспомнила, что он вертелся около меня еще на этой стороне границы, и я решила, что если не сообщу вам об этом, то совесть моя будет не спокойна. Думаю, что это плохой человек.

Ши Пин задал ей несколько вопросов о приметах этого мужчины, а затем, достав из кармана несколько фотокарточек, дал их посмотреть.

— Это он, — показала старая женщина на портрет Чжан Эр-гоу.

Ши Пин отдал приказ немедленно задержать Чжан Эр-гоу, как только он вернется обратно.

Возвращаясь с поста, Ши Пин обдумывал план ареста няни и Дин Фэя. Сидя в машине, он еще размышлял, как могли враги установить, несмотря на то что Чжу И-фань не назвал фамилии инженера, что звонил именно он. Это они могли узнать только в том случае, если бы номер, который набрал Чжу И-фань, вызывая инженера, стал им известен. Он опять вынул листок бумаги в клеточку, на котором были нарисованы человечки. В это время машина вдруг остановилась на перекрестке. На светофоре зажегся красный свет, и послышался звонок, предупреждающий; о перемене света.

— Что это за звонок? — спросил Ши Пин у шофера. — Откуда здесь телефон?

— Это не телефон звонит, а сигнал подает светофор, — улыбнулся шофер.

* * *

После того как Ши Пин вернулся в управление и доложил начальнику о результатах своей поездки, он принял помощника, который рассказал ему о выполненных заданиях. После этого он вызвал сотрудницу и вместе с ней поехал на Н-ское предприятие.

Там они вместе с Чжу И-фанем и Сюй Мином прошли в служебный кабинет.

— В какое время ложится спать Лу-лу? — спросил Ши Пин у Чжу И-фаня, как только они уселись.

— Сегодня Лу-лу уже лег, — сообщил отец.

— Следовательно, у няни сейчас есть свободное время, — не скрывая радости, констатировал Ши Пин. — Теперь я вас ознакомлю с докладом моего помощника. В докладе приводятся новые данные из биографии няни. Она, оказывается, проходила специальный курс технической подготовки для шпионской деятельности в американской разведывательной школе. Здесь же она является руководителем группы. Под ее начальством находятся два шпиона.

— Значит, Лу-лу помогал ей передавать шпионские сведения? — с беспокойством спросил Чжу И-фань.

— Лу-лу ничего не знал об этом. Я думаю, что донесения находились в его тетради, — сообщил Ши Пин. — У меня просьба к тебе, — обратился он тут же к Чжу И-фаню. — Прошу тебя — немедленно передай по телефону сообщение в автобригаду вот по этой записке. Затем запри нас в кабинете и уходи.

Чжу И-фань выполнил просьбу Ши Пина. Сейчас же связался по телефону с автобригадой.

— Сегодняшний вечерний рейс машин откладывается на завтра, — сообщил он. — Пошлите десять машин на склад за тем же грузом. Выезд намечается на завтра в девятнадцать сорок. Маршрут — седьмое шоссе. Наш гость тоже отправляется завтра.

Передав распоряжение в автобригаду, Чжу И-фань, заперев в кабинете Ши Пина и Сюй. Мина, вышел.

* * *

Ночь прошла без приключений. Только рано утром дверь кабинета неожиданно отворилась, и вошел Чжу И-фань.

— Сынишка заболел, — сообщил он громко, усаживаясь на стул.

— Тише, — произнес Ши Пин, приложив палец к губам. Затем он быстро закрыл дверь и задернул занавеску.

— Ну как? — спросил он.

— Связной заболел, — снова повторил Чжу И-фань. — Но скоро поправится, — добавил он, заметив испуг на лицах своих собеседников. — Няня не позволила ему идти в школу. Понимаете?… Няня… — произнес он многозначительно.

— Если она шпионка, то она, наоборот, заинтересована в передаче донесения и должна бы настоять на том, чтобы Лу-лу шел в школу? — Удивился Сюй Мин.

— Какая она шпионка! — пожал плечами Чжу И-фань. — Раз она из чувства жалости к моему сыну не отправляет донесения.

— Ерунду говоришь! — перебил его Ши Пин. — Ты куда сейчас идешь?

— Иду в библиотеку собирать материалы. Довольно мне вашей политики. Ловите шпионов без меня.

— Иди, иди, только не шуми.

Ши Пин проводил его до двери кабинета и, заметив, что Сюй Мин хочет удержать Чжу И-фаня, отрицательно покачав головой, показал, что этого делать не надо.

— Почему ты так спокоен? — спросил Сюй Мин Ши Пина, когда Чжу И-фань ушел.

— Волноваться нет причин, — ответил тот. Я не думаю, чтобы Лу-лу серьезно заболел. А благодаря тому, что мальчик вчера лег рано спать, у няни была возможность подслушать вчерашнюю телефонную передачу.

Ши Пин, вынул листок бумаги в клеточку и карандаш, положил их на стол. Затем он подошел;к окну и, незаметно отодвинув занавеску, выглянул во двор. Через некоторое время он заметил няню, идущую по направлению к телефонному автомату.

— Няня пошла говорить по телефону, — шепнул он Сюй Мину. — Сложилась особая обстановка. Ей надо передать донесение, а тут телефон не работает.

Между тем няня вышла из будки автомата и направилась к дому. Через некоторое время она подошла к двери кабинета и постучалась. Ши Пин взглянул на Сюй Мина, и оба они затаили дыхание. Няня, не получив ответа, ушла от двери. Они услышали удаляющиеся шаги по направлению к комнате Чжу И-фаня. Ши Пин поспешно взял со стола карандаш и приготовился записывать.;

— Она сейчас охвачена сомнением, — шепнул он Сюй Мину. Ей надо передать об изменении времени маршрута. Сейчас я ее же методом! узнаю, куда она звонит. Диск аппарата покажем нам номер телефона, который она набирает в комнате Чжу И-фаня. Каждый поворот диска будет отмечаться коротким или длинным звонком. Я это заметил, когда мы с телефонистом проводили опыт.

Через некоторое время действительно раздался короткий звонок. Ши Пин следил за телефоном. Каждый из звонков он отмечал прямой линией на бумаге. Всего было пять коротких и длинных звонков. Каждый из пяти звонков получил отражение с помощью черты на бумаге.

Звонки прекратились. Ши Пин взял трубку. В телефоне звучал приглушенный голос няни, просившей позвать какого-то товарища Дина. Когда, тот подошел, няня намеренно громко спросила:

— Ты на молочной ферме? — Затем она продолжала: — Ребенок заболел. Он отравился твоим молоком.

— Как отравился?

— Так же, как в прошлое воскресенье. В это воскресенье молоко тоже плохое.

Разговор оборвался. Трубку повесили.

Отойдя от телефона, Ши Пин взял листок с нарисованными на нем пятью линиями и протянул его Сюй Мину.

— Посчитай, пожалуйста, сколько клеточек захватывает каждая линия. А потом мы сверим полученные цифры с имеющейся у меня таблицей. Посмотрим, не получится ли у нас тот же номер, как в докладе помощника.

Сюй Мин, сосчитав клеточки, получил число 38523. Это был номер домашнего телефона классного руководителя Лу-лу — Дин Фэя.

— Вот мы и разгадали способ, каким был установлен номер телефона инженера, — заявил Ши Пин.

Он снова подошел к телефону и набрал номер.

— Сейчас пожалует тот субъект, — передал он в телефон. — Приготовьтесь, товарищи. Я сейчас буду.

Между тем в кабинет вошла сотрудница органов общественной безопасности и доложила:

— Шпионка У Юэ-ин арестована. У нее обнаружен ключ от кабинета и аппарат для подслушивания телефонных разговоров.

* * *

Между тем Чжу И-фань уже расположился на рабочем месте в библиотеке. Перед этим он зарегистрировался в журнале и оставил свою шапку па вешалке. Даже раскрыв портфель, он все еще продолжал сердиться за пережитые неприятности в связи с нелепыми подозрениями органов безопасности. Только когда ему принесли работу и он углубился в литературу, Чжу И-фань успокоился. Вдруг на его плечо опустилась чья-то рука. Чжу И-фань, вздрогнув, поднял голову.

Перед ним стоял Ши Пин.

— Идем. Я тебе хочу что-то показать, — позвал тот.

Они вышли в маленькую комнату и встали пе-Ред окошком, из которого была видна вешалка и висевшая на ней шапка Чжу И-фаня.

— Это твоя серая шапка? — шепотом спросил Ши Пин.

— Моя. А что?

— Смотри и наблюдай, — произнес Ши Пин. — Сейчас должен прийти Дин Фэй, чтобы взять донесение от твоей няни.

Не успел еще Ши Пин окончить фразы, как Чжу И-фань увидел бледного мужчину, подошедшего к вешалке. Оглядевшись по сторонам и никого не заметив поблизости, он быстро снял шапку Чжу И-фаня и вынул из подкладки листок бумаги.

В то же мгновение около него появились два человека, быстро схвативших его за руки. Ши Пин сразу присоединился к ним. Скомканная бумажка из рук шпиона перешла в руки Ши Пина. Он развернул ее, разгладил и протянул Чжу И-фаню. На ней было дословно записано то, что он вчера вечером передал по телефону в автобригаду.

* * *

По дороге из библиотеки Чжу И-фань все время молчал. На душе у него было тяжело.

На предприятии Ши Пин ознакомил Сюй Мина с положением дела.

— Как ты мог догадаться, что эти мерзавцы используют меня для передачи своих сведений? — внезапно со смущением в голосе и взволнованно спросил Чжу И-фань.

— Ты сам мне сказал об этом, — улыбнулся Ши Пин. — Ты же ведь мне говорил, что в течение двух месяцев Лу-лу по воскресеньям не посещает школу, между тем как первые сведения о перевозке грузов враги получили именно в воскресенье тринадцатого марта. По воскресеньям только ты один ходил в библиотеку. Наше расследование и строилось на этом. Дин Фэй, хотя и не состоял читателем библиотеки и не регистрировался в книге, но его видел здесь в то воскресенье сын библиотекаря. Конечно, раньше это было лишь простым умозаключением, но, как ты теперь сам видишь, умозаключение подтвердилось.

— А как шпионка обычно сообщала донесения? — поинтересовался Чжу И-фань.

— В тетради Лу-лу, — сообщил Ши Пин, предварительно узнав у помощника результаты допроса шпионки.

Услышав ответ, Чжу И-фань глубоко вздохнул и опустил голову.

— А как ты узнал, что шпионка звонит Дин Фэю? — в свою очередь поинтересовался Сюй Мин.

— Шпионка сама выдала свою тайну, — ответил следователь. Он вынул из кармана лист бумаги, на котором были нарисованы маленькие человечки. — Вот ключ к загадке. Когда Чжу И-фань звонил инженеру, она вычислила номер телефона. Это был номер телефона гостиницы. Ее сообщники в это время уже знали, что там живет инженер. Так она выяснила все, что ей было нужно. Для того чтобы узнать номер телефона гостиницы, ей надо было вычислить хотя бы скорость оборота двух цифр диска. А в этом ей, наверное, помог Чжу И-фань.

— Может быть, — уныло подтвердил тот. — Она, во всяком случае могла знать скорость оборотов Цифр ноль и семь. Я каждое утро сверяю часы по номеру ноль семь и всем сослуживцам советую делать то же самое. Да, — продолжал он, — я всегда ото всех требовал осторожности и аккуратности. А сам прозевал врага.

Вид у него был невеселый, он опять тяжело вздохнул.

Перевод К. Варенцова

Лу Ян-ли «НЕВЕСТА» КОМАНДИРА РОТЫ

I

Сирена большого моторно-парусного бота, стоявшего у военной пристани, громко проревела два раза. Из, кормовой части послышались звуки работающей машины, и матросы принялись травить причальные канаты. Судно отправлялось к острову Дашу. В этот момент из военного бк обслуживания, что рядом с командным пунктом выскочил военный, а следом за ним — стари девушка. Они так торопились, что никто из окружающих не успел даже разглядеть их лица. Они взбежали на пристань:

— Погодите, возьмите этих людей с собой, они члены семьи военнослужащего, — крикнул военный.

Матросы, травившие концы, остановились. Командир взвода Се спрыгнул с бота на пристань и подошел к военному.

— Вот эти двое — члены семьи военнослужащего. Они только что прибыли из Шаньдуна, и им нужно добраться до расположения шестой роты. Вот письмо от бюро обслуживания.

Передавая письмо командиру Се, военный добавил:

— Когда высадитесь на остров, будь добр, дай им провожатого.

Сходни снова были убраны, на судне прибавилось еще двое пассажиров.

Как только они взошли на борт, внимание находившихся на судне обратилось на вновь прибывших, и все глаза были устремлены на старика и девушку.

Девушка была одета в синюю куртку и зеленые с цветочками брюки. Ее черные волосы охватывала белая шелковая лента, по смущенному выражению ее лица сразу было видно, что едет она на собственную свадьбу или по крайней мере проведать своего жениха. Весь ее багаж состоял из небольшого узелка, в котором, по-видимому, лежало чистое белье.

Старику можно было дать лет пятьдесят. Одет он был, как самый простой крестьянин из шаньдунской деревни. На плече он нес большой мешок. Взойдя на палубу, он осторожно опустил мешок рядом с собой. В каждом его движении было видно характерное для старых людей сочетание степенности и осторожности.

Старик оказался очень щедрым человеком. Не успел он сесть, как тут же развязал свой мешок и принялся вытаскивать из него финики и земляные орехи, предлагая их окружающим. А какие финики! Какие крупные орехи! На островах таких, сколько не ищи, все равно не найдешь. Отказаться от угощения было невозможно.

Тем временем мотор заработал на полную мощность.

Напротив старика сидел старший сержант из шестой роты по имени Мо Да-гуй, живой, веселый человек, чувствовалось, что энергии у него — хоть отбавляй.

— Закуривайте, папаша! — обратился старший сержант Мо к старику, протягивая сигареты.

— Нет, нет, я не курю сигареты, — ответил старик, одной рукой отклоняя предложенную сигарету, а другой доставая из-за пояса трубку.

— Вы из Шаньдуна, папаша?

— Да, да, — закивал головой старик.

— А на остров к кому едете?

При этом вопросе лицо старика так и засияло счастьем, и он, попыхивая трубкой и поглаживая бородку, начал свой рассказ, не уступая в разговорчивости даже старшему сержанту Мо.

Старик рассказал многое: фамилия его Чжоу, Чжоу Гэнь-жун. Всю жизнь он работал на земле Девушка — его единственная дочь, зовут ее Чжоу Лань-ин. В этом году ей исполнилось 20 лет. (По правде говоря, на вид ей было не меньше 23–24 лет, но ведь женщины, которым приходилось много работать, часто выглядят старше своих, лет.) Совсем еще маленькой она была отдана в качестве невесты в семью Хэ Юнь-куя. И вот уже одиннадцать лет, как жених не был дома. Совсем недавно пришло письмо, в котором сообщалось, что начальство разрешило Хэ Юнь-кую жениться, но ввиду того, что он очень занят и не может отлучиться из армии, лучше всего было бы невесте и ее отцу приехать к жениху, чтобы оформить брак.

Рассказывая, старик все больше и больше оживлялся и даже достал из кармана письмо будущего зятя, предлагая всем окружающим посмотреть.

Когда старик упомянул имя жениха, старший сержант Мо чуть не подпрыгнул от радости. Он несколько раз пытался прервать старика и сказать ему, что Хэ Юнь-куй — их командир роты, но речь старика лилась, словно ручей, и остановить его было невозможно.

Улучив, наконец, момент, когда старик доставал письмо, Мо схватил его за руку и радостно закричал:

— Папаша, вот здорово! Ведь товарищ Хэ Юнь-куй — это наш командир роты! Вот здорово! Вот здорово!

Старший сержант Мо так обрадовался, что даже испугал старика, но тот быстро овладел собой и с восторгом воскликнул;

— Правда? Юнь-куй командир роты? Он нам никогда об этом не писал.

Старший сержант еще раза два повторил: «Вот здорово!» — но потом вдруг нахмурил брови и помрачнел. Вот уж действительно здорово, ведь в прошлый понедельник, когда командир роты руководил работами в горах, ему на ногу упал камень. Он замешкался, наблюдая за тем, чтобы все поскорее укрылись от взрыва, а ему самому камнем повредило ногу, и вот теперь он лежит в госпитале.

Как только старик услыхал об этом, на лицо его легла тень, а Лань-ин едва удержалась от слез. Спутники их, вздыхая, выражали им свое сочувствие.

Но тут старший сержант Мо вдруг спросил:

— Папаша Чжоу, как же так, ведь командир роты, отправляясь в госпиталь, написал вам письмо с просьбой немного повременить с приездом. И письмо я сам отправлял. Это было как Раз в субботу, а так как военная полевая почта Должна была отправиться только в понедельник, то я отправил это письмо отдельно, через местное почтовое отделение. Почему же вы не получили это письмо?.. Сегодня ведь пятница. Хотя вы, вероятно, выехали раньше, чем пришло верно?

Таким образом, старший сержант Мо сам шел ответ на свой вопрос и ответил за старика

Однако ни девушка, ни старик письмом не заинтересовались, их гораздо сильнее беспокоила нога командира роты.

Старший сержант Мо проявил необыкновенную чуткость и, колотя себя кулаками в грудь, уверял папашу Чжоу:

— Вы можете быть совершенно спокойна. Вчера, возвращаясь из тылового управления, куда меня послали за довольствием, я по дороге навестил командира роты. Нога у него в гипсе и врач сказал, что через два месяца снимут гипс и все будет в порядке. Опасности никакой нет. Вы можете быть спокойны.

И вслед за этим он с энтузиазмом предложил!

— Вы подождите, пока этот бот разгрузится на острове, и с ним же возвращайтесь. Тыловой госпиталь находится в десяти ли к юго-востоку от пристани. Поедем к нам в роту, и вы поживете у нас несколько дней.

Он много еще говорил, стараясь успокоить старика и девушку, и несколько раз гарантирован им, что ноге командира роты ничего страшного не угрожает.

Потом он рассказал о том, с какой ответственностью относится командир роты к работе, как он заботится о людях, товарищах.

Старик и девушка были растроганы словами старшего сержанта, а его убедительные доводы вернули им спокойствие.

Судно продвигалось вперед. Прошло несколько часов, многие задремали, и только старший сержант Мо, не чувствуя усталости, рассказывал все, что знал, о командире роты, а старик и девушка внимательно слушали его.

— …Только благодаря умелому руководству нашего командира наша рота не отстала от других во время весенних работ… Зимой прошлого года из нашей роты многие демобилизовались, пришли новички, а с новичками ох как трудно — ведь их и учить надо, и работать они тоже должны.

Старик вновь выразил удивление и радость.

— Ты говоришь правду? Хэ Юнь-куй действительно такой?

Старшего сержанта Мо немного обидело такое недоверие к хорошим качествам командира роты. И он в доказательство своих слов привел еще несколько примеров и даже цифр.

А старик, чрезвычайно довольный, слушал и, посмеиваясь, качал головой:

— А-а… ай-ай…

II

Смеркалось, когда бот бросил якорь в бухте острова Дашу, а когда старший сержант Мо привел родственников командира роты на место, уже совсем стемнело.

Вновь прибывшим незачем было рекомендовать себя: старший сержант Мо сделал это самым добросовестным образом.

Старик Чжоу достал из внутреннего кармана Два письма.

Политрук вежливо попросил вошедших присесть, а сам стал внимательно читать письма. Старший сержант не замедлил подтвердить, что он собственными глазами видел, как письмо было передано уполномоченным из приемной Ли командиру взвода Се. Ошибки быть не могло. А в другом письме политрук сразу же узнал почерк командира роты Хэ.

Затем старик, пошарив в кармане, достал пропуск, выданный управлением волости Дамин, и почтительно подал его политруку. Пока тот просматривал пропуск, старик напряженно следил за ним, и лишь когда политрук вернул документ, на лице старика вновь появилась улыбка.

— Вы уж, отец, простите, — извинился политрук, возвращая пропуск, — но здесь рядом граница, и все приезжающие должны иметь удостоверение, сами понимаете! — С этими словами он протянул старику чашку чаю. — Ну, отец, вы теперь отдохните, а потом поговорим.

— Нет, нет… что за извиненья, товарищ политрук, я простой человек, во время земельной реформы сам ходил в караул, плохие люди всюду есть, да, да!

И тут он опять принялся рассказывать и о том, что он никогда не покидал своей деревни, и о том, что никогда не видел моря:

— А уж какое оно огромное — море-то! А цвет — ну, точно, как небо!

Политрук велел приготовить ужин, устроить постели и продолжал со стариком беседу. Радушный старший сержант Мо все время хлопотал: он соорудил и для девушки и для старика топчаны, поставил их в комнате командира роты, постелил собственное новое постельное белье, а затем сам приготовил угощение. После ужина политрук провел гостей в комнату командира роты и тоном, не терпящим возражения, сказал:

— А теперь, отец, ложитесь пораньше отдыхать, вы с дороги устали, и вам надо хорошенько выспаться.

Политрук ушел, но всю дорогу его не оставляли тревожные мысли:

«Неужели я перестал разбираться в людях? — думал он. — Этот старик уверяет, что он всю жизнь не покидал родной деревни, так почему же у него такой выговор? В тех местах говорят по-другому — жил я там довольно долго, правда, уехал давно. Многое, наверно, уже забылось… Как бы там ни было, немножко больше бдительности никогда не повредит!

Придя к такому заключению, он не сразу пошел в штаб роты, а, сделав крюк, отправился в один из взводов к члену комитета партийной организации, который занимался вопросами безопасности.

* * *

Спустилась ночь, и стрекотанье цикад стало слышно еще отчетливее. Ни луны, ни звезд не было — царила полная темнота. Огонь в комнате командира роты давно уже погас, было тихо. Утомившиеся гости крепко уснули.

Но вот в тон стороне, где была кровать старика, послышался скрип. Нащупывая в темноте свою одежду, он бормотал:

— Тьма кромешная, а уборная далеко, как туда доберешься?

Проснулась и девушка. Она быстро зажгла лампу и прошептала:

— Отец, а ты позови связного, пусть он тебя проводит.

— Да что ты, все спят, а будить кого-нибудь неудобно.

С этими словами он приоткрыл дверь, ощупью добрался до дверей комнаты связных и прислушался: оттуда раздавался храп. Так же тихо он отошел от дверей и, остановившись у комнат политрука, опять замер на мгновенье: оттуда тоже доносилось ровное дыхание спящего человека Ясно было, что политрук крепко опит, тем не менее старик счел нужным приложить ухо к двери и еще раз удостовериться в этом. Только тогда он вернулся в свою комнату и, притворив дверь, запер ее на засов.

— Можно, — сказал он, переводя дух и оборачиваясь к девушке.

Девушка быстро, как кошка, вскочила с кровати, занавесила окно простыней.

При свете лампы «члены семьи военнослужащего» оказались совсем не такими, какими они были днем.

Эта «девушка» с распущенными волосами, которая днем скромно опускала глаза, теперь был похожа на юркую водяную змею. А старик, о… это уже был не старик, а мужчина не старше сорока лет. Вспоминая их такими, какими они был днем, нельзя было не поразиться их ловкости.

Голос «старика» помолодел: «Давай сюда! Женщина вытащила из кармана круглое зеркальце с фотокарточкой на обратной стороне, где она была изображена с самым скромным видом

— Дай мне твою трубку, — сказала она, передавая «старику» зеркальце, — целый день в таком напряжении, устала до смерти.

Получив трубку, она набила ее табаком и закурила:

— Как утомляет эта игра. Все время надо быта начеку!

Старик открыл зеркальце, осторожно достал из него маленькую бумажку и расправил ее. Эта была военная карта острова Дашу.

— Ну как, накурилась? — обратился к женщине «старик», расправляя на столе карту. — Запиши-ка сейчас все стоящее из того, что нам напел этот «жаворонок», а я пока осмотрю ящики.

Отложив трубку, женщина достала ручку и открыла стоявшую на столе бутылку с синими чернилами.

«Старик» же, вытащив из подкладки одежды блестящую проволочку, умелыми движениями открыл замки и выдвинул из стола ящики. Он был похож на голодного, всюду рыскающего и все вынюхивающего волка…

Прошло полчаса.

«Старик» положил содержимое ящиков обратно в прежнем порядке, задвинул их, запер, и все снова приняло такой вид, будто никто ни к чему и не прикасался. Затем он перешел к осмотру стоявшего в углу комнаты шкафа с документами. В этом шкафу находились архивные документы роты и личные дела комсостава роты.

Он перелистывал эти документы, таблицы и на минуту глубоко задумался, решив, верно, что сразу в них не разберешься. Но вот его лицо внезапно оживилось, и он стал быстро листать бумаги. Видно было, он знает, что искать. Вдруг он вздрогнул, как ужаленный, даже рука, листавшая бумаги, отдернулась. Его взгляд упал на Надпись «Ван Ань-дэ» — имя, написанное на одном из личных дел.

«Старик» на минуту остолбенел. Один бог знает, о чем он думал в этот момент. Придя в себя, он вновь стал быстро пробегать глазами Дело, а когда дошел до второй страницы, морщины у него на лбу опять разгладились: в одной графе он заметил такие слова: «Раньше ни в каких партиях и группировках не состоял». Он холодно усмехнулся, продолжая внимательно просматривать все бумаги, относящиеся к Ван Ань-дэ. Затем он быстро убрал все документы в шкаф. Рассказав женщине о неожиданных результатах осмотра, он с довольным видом потянулся и добавил:

— Поистине само небо помогает нам. Кто бы мог мечтать о том, что на пути нам попадется такой голосистый «жаворонок». И вот мы натолкнулись на этого мальчишку, который оказался так нам полезен. Завтра я сам займусь с ним, а тебе лучше всего будет подыскать удобную возможность установить хорошие отношения с тем писарем. Молодые ребята поддаются обработке. А у этого мальчишки наверняка можно будет выведать что-нибудь более новое и ценное.

— Хорошо, — с готовностью ответила женщина.

«Старик» взглянул на нее, продолжая говорить:

— Завтра наша задача будет заключаться том, чтобы уточнить места расположения трех других рот, а также подлинную численность старого и нового состава в каждой из рот, и, конечно, самое главное, нужно будет установить местонахождение секретных укреплений… Да, это будет не легкое дело! — заключил он, засовывая карту внутрь зеркальца.

Вдруг у него возник интерес к стеклу, которым был покрыт стол.

— Это он самый и есть, — насмешливо произнес он, указывая на маленькую фотокарточку, лежавшую под стеклом.

— Кто?

— Кто? — с усмешкой повторил «старик», твой жених.

— А ну его! — лениво отмахнулась женщина.

«Старик» подумал, приподнял стекло и вытащил фотокарточку. На обратной стороне ее было написано: «Юнь-куй, весна 1954 года».

— Правильно, — пробормотал старик и пристроил карточку на обратной стороне зеркальца, рядом с фотографией женщины.

— Что ты делаешь? — сверкнула глазами женщина.

— Благополучно соединяю супругов.

— Глупо! — огрызнулась женщина. Неожиданно «старик» стал серьезным и строго сказал:

— Глупо? Видно, башка у тебя набита соломой. Разве ты не понимаешь, что эта фотокарточка дает твоему зеркальцу еще одну гарантию безопасности?

— А-а! — понимающе протянула женщина. Она взяла зеркальце и внимательно посмотрела на фотографию.

— Действительно интересно, — холодно усмехнулась она.

— Если все будет в порядке, — сказал «старик», вставая и похлопывая женщину по плечу, — мы с тобой получим по меньшей мере по десять бумажек. Хватит года на два, на три.

— Довольно. Жизнь свою спасем — и то хорошо.

— А ты не каркай, но быть поосторожнее, конечно, не мешает, особенно с этим политруком! — «Старик» увидел, как женщина вздрогнула, и сказал — Ну, ладно, спи.

И он погасил лампу.

III

Утром, когда «гости» еще спали, политрук ушел осматривать работы и поручил старшему сержанту Мо позаботиться о них.

После завтрака старший сержант Мо пригласил «старика» в свою комнату. А «девушка», успевшая еще до завтрака подружиться с двумя дочерьми домохозяев, собралась идти с ними на берег моря, собирать съедобные ракушки.

«Старик» сказал ей несколько слов в напутствие, а сам, болтая о том, о сем, пошел со старшим сержантом в его комнату. Там, продолжая все тот же пустой разговор, он вскоре сумел уточнить некоторые цифры, а также получил кое-какие сведения о Ван Ань-дэ.

Однако, когда «старик» увидел, что повара заняты приготовлением обеда, он больше не пожелал ни о чем болтать со старшим сержантом. Он взял маленькую скамеечку и, подсев к поварам, стал помогать им мыть картофель, чистить бобы, не переставая в то же время рассказывать о жизни на материке, особенно о том, как идут дела в кооперативах деревень Шаньдуна, о тракторах, о насосных машинах… Рассказывал он живо, приводил конкретные примеры, слово за словом завоевывая симпатию собеседников.

И все, кто слушали его, думали про себя: «О, да он, оказывается, из старого освобожденного района!»

За час до обеда все уже было готово, и повара, разделившись на три группы, собирались нести обед на места, где производились работы.

Как раз в тот день один из поваров заболел, и старшему сержанту пришлось заменить его.

«Старик», услышав, что старший сержант должен нести обед на объект № 2, вызвался сопровождать его.

— Папаша Чжоу, это очень далеко, идти нужно через горы, — удерживали его все, — вы бы лучше дома отдохнули.

Но «старик» настаивал на своем.

— Вы не смотрите, что я старше вас, э… не будь я Чжоу, если я не пройду без передышки пять ли с грузом. Вот вы говорите через горы идти, да у нас холмы выше, чем здешние горы.

— Папаша Чжоу, да нет, вы… — старший сержант был в большом затруднении.

«Старик» догадался, что тот хочет сказать ему, и сейчас же притворился обиженным.

— Я тесть вашего командира роты, а вы меня и за гостя не считаете? Неужели я, который всю жизнь землю пахал… Ай-я… — Старик не на шутку рассердился.

Старший сержант Мо не знал, что и делать. Скрепя сердце он сказал самому себе: «Ладно, пусть он пойдет в горы. Это ничего, а на объект он не пойдет». И уже вслух с улыбкой продолжал:

— Не сердитесь, папаша Чжоу! Пошли, а то времени уже много.

* * *

Извилистая горная дорога то карабкается вверх, то опускается вниз. Три объекта расположены на расстоянии 5–6 километров друг от Друга. Но на каком бы объекте вы ни находились, вы всегда можете видеть другие два. Поэтому везде, где горные дороги подходят к зоне объекта, деревянные таблички с надписью: «Военная зона, вход запрещен» предупреждают о том, что дальше идти нельзя.

Не зная, какой злодей идет рядом с ним, старший сержант Мо, все собиравшийся сказать «старику», что дальше ему идти нельзя, так и не нашелся, как это сказать. Он вспомнил, как недавно рассердился «старик», подумал о том, что он узнал о нем за эти два дня. В конце концов он решил так: человек прибыл из старого освобожденного района, тесть командира роты, всю жизнь пахал землю… Ничего! И повел «старика» дальше. Но показавшийся в этот момент из-за поворота часовой строго спросил старшего сержанта Мо:

— Это кто? Ты что, порядка не знаешь, ведь посторонним вход запрещен!

Старший сержант Мо знал, что он неправ, но перед «стариком» ему не хотелось терять своего престижа, и он поспешно объяснил:

— Это тесть командира роты, он помогает мне нести обед.

— Пусть он подождет внизу, ему нельзя идти дальше. Я не имею права пропустить.

«Старик», очень хорошо разобравшись в обстановке, тотчас согласился.

— Старший сержант Мо, почему ты не сказал мне об этом раньше? Я не посторонний, но если дальше нельзя идти, то я подожду здесь.

Старший сержант Мо чувствовал себя виноватым:

— Папаша Чжоу, ты уж не обижайся, такой у нас порядок. — И он стал подниматься в гору один.

Начальником этого объекта был командир второго взвода Ван Ань-дэ, угрюмый, немногословный человек. Однако его внимательное отношение к людям, осторожность и личное участие в работе снискали ему уважение всех товарищей.

Командир второго взвода издалека увидел, что старший сержант Мо привел кого-то с собой, и поспешил туда. Почти у самого подножья горы он столкнулся со старшим сержантом Мо. Старший сержант Мо, указывая на стоявшего вдалеке «старика», стал поспешно объяснять командиру взвода:

— Это тесть нашего командира роты, папаша Чжоу, — и многозначительно добавил: — Он из старого освобожденного района Шаньдуна.

Командир взвода уже слышал о приезде «тестя» и «невесты» командира роты. Но в данный момент для командира взвода было важно, лишь одно: этот простой человек из народа явился на объект, а для командира взвода, такого осторожного, приход на объект постороннего человека, пусть даже он был тестем командира роты, пусть он прибыл из старого освобожденного района и был человеком из народа, отнюдь не был обычным событием, с которым можно было бы примириться. Командир второго взвода сердито посмотрел на старшего сержанта. Старший сержант тотчас заметил это и, вытянув руки по швам, приготовился выслушать замечание. Командир второго взвода хотел было строго отчитать его, но, подумав, что неудобно делать выговор здесь же, при «старике», он решил сказать ему это позднее. Да и «старик» в конце концов простой крестьянин, откуда ему знать, что можно И что нельзя.

Думая так, он поглядел вниз, где «старик» прохаживался взад и вперед. Тут в душе у командира второго взвода шевельнулось раскаяние, ион обратился к старшему сержанту:

— Скажи дежурному Цину, чтобы дал сигнал на обед, мою порцию оставьте, а я спущусь; к этому старику и объясню ему.

Командир второго взвода сделал несколько шагов по направлению к «старику» и, приветствуя его, сказал:

— Не сердитесь, папаша.

— Что вы, что вы, — очень искренне ответил «старик», внимательно вглядываясь в командира второго взвода.

— Вы обедали, папаша?

«Старик» не отвечал, продолжая осматривать ого с головы до ног. Ха! Никакого сомнения быть не может! «Старик» чуть не закричал от радости.

— Папаша, что… что с вами?

— Иди сюда, нам нужно поговорить. «Старик» увлек его к скале. Оттуда не видно

было ни часового, ни объекта. Возле большого дерева у обочины дороги «старик» остановился и сказал почти тоном приказания:

— Присядем здесь и поговорим. — Шаньдунский диалект «старика» внезапно сменился превосходным выговором.

— Что?.. — вздрогнул командир второго взвода.

— Спокойно, спокойно. Посмотри внимательно и узнаешь. — На лице «старика» появилась улыбка.

Внимательно вглядевшись в лицо «старика», командир второго взвода заметил очень тонко и искусно загримированный шрам. Правая рука командира взвода привычным движением нащупала пистолет, и он строго спросил:

— Кто ты? Отвечай!

— Не прикидывайся простаком, старых друзей так легко не забывают, мистер Ван, — сказал «старик» самым дружелюбным тоном.

— Ты?! — командир второго взвода даже отступил на шаг и невольно отнял руку от кобуры револьвера.

— Припомнил? Ли Бай-лун — политический инструктор вашего молодежного отряда. Тот самый, который рекомендовал тебя в члены гоминьдана, вспомнил, а?

Командиру второго взвода стало душно, дыхание с хрипом вырывалось из груди.

— Да разве я хотел этого? Меня обманом заставили вступить в гоминьдан. И, кроме того, я ведь не прошел специальной подготовки, людей; не убивал.

— Да, но ты все-таки член гоминьдана, ты участвовал в подавлении восстаний, трудился для гоминьдана, почтительно слушал наставления президента. Таким почетом ты пользовался не много, не мало лет шесть — семь. Для коммуниста…

Командир второго взвода почувствовал, что он с головы до ног покрывается холодным потом. В течение многих лет это грязное пятно в биографии превратило жизнерадостного юношу в молчаливого, замкнутого, подавленного человека. Прошлое лишало его сна, даже успехи в работе, заслуги, отличия не приносили ему радости и облегчения. Такая двойная жизнь была поистине ужасна. Иногда он, стиснув зубы, решал, что нужно во всем признаться перед товарищами: ведь людей он никогда не убивал, ему стане легче, и он вновь будет человеком! Но такие порывы всегда подавлялись чувством страха и самообманом: прошло так много лет, все уже забылось. «Разве партийная организация и товарищи не доверяют мне? А если я скажу… нет, я впредь буду хорошо работать, и все будет в порядке». И кто бы мог подумать, что сегодня на его трудном пути, по которому он шагает с такой тяжелой ношей на плечах, внезапно появится эта сволочь.

Эта сволочь! Нет, этот злой дух! Этот мерзавец, который воровал его солдатский паек, который избивал его, вновь показал сейчас свои когти и крепко вцепился в этот маленький хвост, который волочился за ним.

— Хорошо, успокойся, давай потолкуем! «Старик», стараясь казаться как можно боле дружественным, продолжал: — Я здесь не задержусь больше трех дней, а потом уже больше никогда не вернусь в это проклятое место. Я хочу лишь, чтобы ты помог мне в одном небольшом деле. И это всего лишь единственный раз за всю жизнь.

— Что тебе нужно? — спросил командир второго взвода, с трудом сдерживая ярость.

— Ты должен указать мне местонахождение всех огневых точек на этом острове! — сказал «старик», понизив голос, и Ван Ань-дэ почувствовал, что над ним нависла страшная и неотвратимая угроза. — Самое позднее завтра вечером ты должен доставить мне эти сведения в расположение роты.

Ван Ань-дэ страшно захотелось ударом кулака сбросить этого злого духа с горы вниз, но он сам не знал, почему у него не поднялась рука.

— Я уеду, ты останешься командиром второго взвода, и мы разойдемся, как в море корабли. А что касается этого дела, то, кроме нас с тобой, о нем, ха-ха, будет звать только небо!

Нельзя было понять, то ли «старик» успокаивает его, то ли насмехается над ним. Он вытащил из-под подкладки одежды пачку денег и протянул ее Ван Ань-дэ:

— Здесь пятьсот юаней. Это — задаток, а когда принесешь товар, получишь остальное. Мы заключили честную сделку, никто не останется в убытке.

Ван Ань-дэ взял деньги, намереваясь их выбросить, но в этот момент появился старший сержант Мо, который кричал на бегу:

— Командир, идите обедать!

«Старик» тихо приказал:

— Скорее прячь деньги! Запомни: самое позднее завтра вечером! Если же… гм… мне ничто не помешает разделаться с тобой: ты вместе со мной прошел специальное обучение во время китайско-американского сотрудничества! Ты вместе со мной закапывал коммунистов живыми в землю! Ты был заброшен сюда!

Ван Ань-дэ взял деньги, механически сунул их в карман и застыл на месте, как окаменевший.

Наступила ночь, безмолвная и темная. В комнате командира роты разговаривали «старик» и «невеста».

— Вот уж повезло, так повезло. Этот бездельник… ха-ха… завтра вечером сам принесет мне сведения… ха-ха… превосходно!

«Старик», вытянув губы, стал тихонько насвистывать песенку из «Веселой вдовы».

— Ну, рассказывай теперь о своих успехах!

— У тех двух девок я узнала названия деревень, в которых расквартированы батальон и три роты.

— Говори, — старик разложил карту и взял в руки карандаш.

— Солдаты, занятые плотницкими и слесарными работами, а также командир батальона и политрук — все расквартированы в одной деревне — Тяньцзячжуань. Это, видимо, инженерная рота. В деревне Дуншанчжуань никаких войск нет, в деревне Сишанчжуань много артиллеристов…

— Ага… Это артбатарея…

Прошло минут десять, «старик» спрятал карту в зеркальце и, передавая его женщине, серьезно сказал:

— «Жаворонка» сегодня, наверно, припугнули, что-то он больше не хочет петь. Завтра надо будет действовать по-другому. Я думаю подыскать здесь несколько стариков и разузнать у них, каков тут режим приливов и отливов, а ты все-таки разыщи того писаря. Не надо ждать благоприятных случаев, их надо создавать!

Подумав, «старик» добавил:

— Мы должны спешить и, глядя по обстановке, послезавтра либо, в крайнем случае, через два дня нужно возвращаться обратно.

— А если они пошлют с нами кого-нибудь, чтобы он обязательно доставил нас в госпиталь? — с беспокойством спросила женщина.

— Нашла кого бояться! Самое большое, кого они могут послать, — это связного, гм, а когда будем н. а Большой земле — какие там могут быть

трудности!

«Старик» потянулся и самодовольно подвел итоги прошедшего дня:

— Сегодня мы собрали неплохой урожай! Женщина, жадно затянувшись из трубки, с облегчением выпустила дым.

IV

Утром политрук пришел на второй объект. Во время перерыва помощник командира второго взвода подошел к политруку и тихо сказал ему:

— Товарищ политрук, мне нужно кое о чем доложить вам.

Политрук понимающе кивнул головой, и они отошли метров на двести по склону горы.

— Товарищ политрук, я кандидат в члены партии, я… — помкомвзвода был явно взволнован.

Политрук серьезно сказал:

— Перед лицом партии надо обо всем говорить без колебаний. Говори. Это не о командире ли взвода?

— Да, товарищ политрук, мне кажется, что болезнь командира взвода началась очень странно. Последние несколько дней он чувствовал себя хорошо. И вот внезапно вчера днем он как будто оцепенел, ничего не стал есть, ночью все время ворочался, вздыхал.

Политрук задумался.

— Часа в два ночи я проснулся — привычка, от которой я никак не могу отделаться! Не успел я откинуть москитную сетку, как вдруг слышу с кровати командира доносится плач. Я даже вздрогнул от испуга, прислушался еще раз, да, это плакал командир взвода.

— А как сегодня утром?

— Во время подъема он все так же тяжело вздыхал. Когда мы отправлялись на объект, я приказал помощнику командира второго отделения остаться и ухаживать за ним.

— Хорошо сделал, что доложил, — сказал политрук вставая. На втором объекте временно будешь командовать ты, в случае необходимости чаще собирай командиров отделений и советуйся с ними. А об этом деле не говори никому ни слова, — приказал политрук и пошел в общежитие, где жил командир второго взвода.

* * *

Политрук сел у кровати и дружески пожал руку Ван Ань-дэ.

— Ты, может быть, есть хочешь?

Ван Ань-дэ отрицательно покачал головой и произнес с дрожью в голосе:

— Как там помкомвзвода справляется на объекте?

— Справится! — кивнул головой политрук и отчетливо, делая ударение на каждом слове, проговорил:

— Нужно лишь быть честным перед родиной, тогда со всем можно справиться!

Ван Ань-дэ слегка вздрогнул:

— Да, — согласился он.

И вдруг он снова почувствовал себя плохо, заметался на кровати и тяжело задышал.

— Ты плохо себя чувствуешь? — спросил политрук.

— Нет, политрук…

— Если нет, то значит тяжело на душе? Каждый может заболеть, и тогда нужно думать лишь о том, чтобы скорее вылечиться. Только так поступая, можно нанести делу наименьший ущерб и только так можно стать здоровым человеком!

У Ван Ань-дэ вырвался какой-то полный скорби, неясный звук.

— Отдохни спокойно денек, и к завтрашнему дню поправишься. Если тебе что-нибудь будет нужно, скажи помощнику командира второго отделения, а будет какое-нибудь дело — пусть он меня позовет.

Политрук вышел из комнаты и, подойдя к помощнику командира пятого отделения, сказал ему на ухо несколько слов.

Ван Ань-дэ остался один, в комнате вновь воцарилась тишина.

Если совесть у человека нечиста, то он всегда становится очень мнительным. Ван Ань-дэ не составлял в этом отношении исключения.

Он мучительно ясно вспоминал каждое слово, сказанное политруком, и его неспокойное сердце забилось еще тревожнее.

«Неужели политрук уже знает? Нет, не может быть! Но почему же он сказал: «Быть честным перед родиной», неужели… да, конечно, сомнения быть не может, он знает, что я нечестен перед родиной… Я… я скрыл свое прошлое, я не разоблачаю шпиона! Но ведь это… это и есть предательство, это преступление!»

«Да, да, политрук, наверное, все знает, иначе зачем бы он сказал: «Если заболел, то нужно думать о том, чтобы поскорее вылечиться»?

Да что же может быть яснее? Он дал понять что если есть ошибка, то в ней нужно признаться до конца и исправить. И правильно. Я не буду больше глупцом. Революционная армия столько лет воспитывала меня, партия и командование доверяют мне, а я скрываю такие вещи. А теперь вот еще я должен доставить шпиону информацию. Он воспользуется ею и вновь нанесет нам удар, погибнут друзья, товарищи… Сейчас сознаться во всем еще не поздно… А что, если…»

Голова у него просто разрывалась на части. От усталости он впал в забытье. Но и сон не принес успокоения. То ему снилось, что он выдал военную тайну этому злому духу. Но командование немедленно узнало об этом. Его арестовали вместе с двумя шпионами.

То снилось, что он во всем признался политруку, но, откуда ни возьмись, вдруг появился этот злой дух и одним словом погубил его, заявив, что они вместе закапывали коммунистов живыми в землю.

Потом приснилось, что ему удалось навсегда! убежать от этого злого духа… И вдруг «старик» снова появляется перед ним. «Ай!» — испуганно вскрикнул он, очнувшись, и понял, что это был всего лишь сон. А сердце билось все так же лихорадочно.

После обеда политрук, оставшись один, прохаживался взад и вперед по своей комнате. Он тщательно анализировал недавние события. Прошлое командира второго взвода Ван Ань-дэ давно уже привлекало внимание командования и партийной организации. Еще когда его аттестовали на должность командира взвода, уже чувствовали, что в его биографии некоторые моменты нуждаются в дополнительном уточнении. А совсем недавно от вышестоящих инстанций был получен материал, который проливал свет на прошлое Ван Ань-дэ. Однако ввиду того, что в последнее время работа по выполнению планов строительства требовала серьезных усилий, ограничились пока одним ознакомлением с материалом в партийном комитете без вынесения окончательного решения. И вот сейчас у политрука внезапно возникли подозрения. Но хотя командир взвода и сказал несколько слов, заинтересовавших его, он не знал, какой причиной эти слова были вызваны, и трудно было еще делать какие-либо выводы. Он восстановил в памяти одно за другим все события как предшествовавшие заболеванию Ван Ань-дэ, так и последовавшие за ним и не мог не увидеть, что между его болезнью и появлением двух посторонних людей существует определенная связь. Уже после того, как он выслушал доклад помощника командира второго взвода, член комитета, занимающийся вопросами безопасности, сообщил ему, что часовой доложил о том, что видел, как «старик» что-то совал в руки командиру второго взвода. Именно после этого командир взвода и заболел.

Размышления политрука были прерваны звонким голосом:

— Товарищ политрук! — Это был писарь. Его мальчишеское лицо пылало гневом.

— В чем дело? Опять с кем-нибудь подрался? — улыбнулся политрук.

— Товарищ политрук, эта невеста командира взвода что-то странно ведет себя.

При этих словах политрук сразу стал серьезным:

— Что случилось?

— Сегодня утром, когда я переписывал отчет, она пришла и стала со мной заигрывать, не могу понять, что ей было нужно от меня. Она все спрашивала, сколько мне лет да где мои родные, кто они. И еще сказала…

Паренек, видимо, был смущен.

— Что же она еще сказала?

— Она сказала, что у нее есть двоюродная сестра одних лет со мной, очень красивая, недавно окончила начальную школу и собирается учиться на трактористку, и спросила, хочу ли я с нею познакомиться. Я не обращал внимания на ее приставания. Потом она стала хвалить меня за то, что я так хорошо, красиво и аккуратно пишу. Спросила, учился ли я в средней школе… А потом о себе стала рассказывать. Сказала, что училась она два года и одолела всего лишь несколько иероглифов. Она придвинулась ко мне вплотную и принялась расспрашивать, что значит тот и что значит этот иероглиф. Отвязаться от нее было просто невозможно. При этом она все время смотрела в отчет. Тогда я сказал ей, что у меня еще другая работа, запер отчет в шкаф и ушел.

— А где сейчас она и старик? — спросил политрук.

— Папаша Чжоу пошел гулять со стариком Хай Гуаном в рыболовецкий кооператив, девушка утром никуда не выходила, а после полудня пошла с дочерьми хозяина на берег моря.

— Хорошо, ты продолжай наблюдать за ними, если будет что-нибудь новое, немедленно сообщи мне.

Писарь, кивнув головой, вышел.

Выслушав это сообщение, политрук почувствовал, что обстановка начинает проясняться, и в то же время он понял: дело это очень серьезное.

* * *

Политрук нашел старшего сержанта Мо на кухне. Старший сержант, не сомневаясь в том, что политрук уже все знает от командира второго взвода, самым подробным образом рассказал ему обо всем, что говорил и делал «старик».

Выслушав старшего сержанта Мо и отмахнувшись от самокритических замечаний, которыми тот хотел закончить свое сообщение, политрук поспешил в штаб батальона. Там он находился до тех пор, пока инструктор не связался со штабом дивизии, а затем немедленно возвратился во второй взвод.

Подразделение уже вернулось с объекта. Политрук приказал собрать всех командиров отделений и парторгов групп. Вдали от деревни они провели совещание. После совещания политрук опять отправился к командиру второго взвода.

Придя, он прежде всего спросил у Ван Ань-дэ, как он себя чувствует. Но Ван Ань-дэ больше всего беспокоился о том, как идут дела на объекте.

Так, беседуя сначала о работе, потом о защите родины, они, наконец, заговорили и о вражеской Деятельности как явной, так и тайной.

— Ты читал газеты за эти несколько дней?

— Нет, не читал, — смутившись, признался Ван Ань-дэ.

Политрук рассказал ему несколько случаев о борьбе с предателями и шпионами. Для всех этих случаев было характерно то, что подрывные элементы получали возможность действовать, используя в качестве лазейки слабости некоторых товарищей в наших рядах. Ван Ань-дэ слушал очень внимательно. Он то радовался за тех, которые осознали свои ошибки и встретили великодушное отношение со стороны партии, то сожалел и негодовал, когда речь шла о тех, кто оказывался втянутым в болото контрреволюции.

— Только вера в партию является единственным выходом! — заключил политрук.

Ван Ань-дэ, не отводя глаз, пристально смотрел на верхний край москитной сетки.

— Товарищ политрук, кушать, — сказал вошедший боец.

Политрук встал.

— Политрук… — остановил его Ван Ань-дэ, вскочив как сумасшедший.

Политрук махнул бойцу рукой, и тот вышел.

— Политрук, я… я хочу рассказать партии все начистоту.

Ван Ань-дэ схватил руку политрука и положил ее себе на голову…

* * *

Ночью командир второго взвода уже был здоров. Четким военным шагом он подошел к штабу роты, чтобы доложить политруку обстановку.

Политрук еще не возвращался, дверь была заперта.

Папаша Чжоу, который жил как раз в комнате напротив, радушно пригласил его к себе отдохнуть и попить чаю. Он оказал, что политрук должен скоро прийти.

Комвзвода не стал отказываться и вошел в комнату командира роты. Там его встретил любезный прием «отца» и «дочери».

Когда «девушка» доставала чашки, командир второго взвода быстрым движением сунул маленькую бумажку в руку «старика». Как раз в этот момент вошел один из связных с чаем. «Старик» притворно закашлялся и даже, наклонившись, сплюнул. Комвзвода бросил в его сторону взгляд, полный ненависти и гнева, в котором, однако, проскальзывали удовлетворение и насмешка.

* * *

Утром дверь в комнату командира роты открылась. Вошел политрук.

— Вы уже встали, отец? Последние дни я был так занят, что не мог уделить вам должного внимания. Вы уж не обижайтесь.

— Что вы, что вы! Вы так много работаете, товарищ политрук.

«Девушка» стояла за спиной «старика» все с тем же застенчивым видом. Тогда политрук сказал:

— Отец, после завтрака моторно-парусный бот возвращается на Большую землю…

Не дав политруку закончить, старик быстро заговорил:

— Очень хорошо, очень хорошо, и нам пора возвращаться.

— Ну вот и кстати. Я тоже еду на совещание и попутно смогу заехать вместе с вами в госпиталь к командиру роты.

«Старик» слегка вздрогнул, но тут же, спохватившись, обрадовался:

— Вот и прекрасно, вот и прекрасно! Но нам не хотелось бы затруднять вас, у вас ведь столько важных дел.

— Не беспокойтесь, если бы у меня не было времени, я бы послал связного проводить вас.

«Девица» подавила вздох.

* * *

Мотор на боте работал непрерывно семь с половиной часов. И вот он пришвартовался у военной пристани.

Пока политрук вместе с обоими «членами семьи военнослужащего» подкреплялись в бюро обслуживания, связной с командного пункта порта позвонил в отдел общественной безопасности.

К тому времени, когда приехавшие поели, перед дверью бюро обслуживания остановился «виллис» и из него вышли четыре бойца службы госбезопасности.

Увидев их, политрук встал и, обращаясь к «членам семьи военнослужащего», сказал:

— Ваша комедия окончена! Теперь… прошу!..

«Старик» не успел произнести и слова, как на руках «отца» и «дочери» защелкнулись наручники…

На этом история кончается. Но если у кого-либо возникнут недоуменные вопросы, то пусть на них ответят сами главные действующие лица.

Вот протокол допроса «дочери» и «отца».

Вопрос: Каким образом вы смогли выдать себя за родственников командира роты Хэ?

— Однажды я нашел около почтового ящика письмо. Очевидно, его обронил письмоносец. Я вскрыл письмо и прочел. Военный по имени Хэ Юнь-куй писал своей невесте и ее отцу о том, что по его собственной неосторожности ему камнем во время работы повредило ногу, что сейчас он уехал с острова Дашу и лежит в тыловом госпитале. Поэтому, писал он, оформление брака придется отложить, и не велел им пока приезжать к нему в часть, как было условлено в предыдущем письме. Прочтя это письмо, я увидел, что случай посылает мне редкую возможность. Ведь раздобыв сведения о размещении огневых точек на одном из прибрежных островов, я смогу получить за них самое меньшее тысяч восемнадцать. И я решил рискнуть. Письмо я опустил в ящик, чтобы те, кому оно было адресовано, не поехали в армию.

Вопрос: Тогда каким же образом у вас оказалось первое письмо командира роты и пропуск?

— Первое письмо было подделано по образцу почерка второго письма.

Я учел, что содержание письма, в котором речь идет о семейных делах, не может быть известно посторонним, поэтому нужно было лишь добиться сходства почерка, а что касается содержания, то о нем примерно можно было догадаться по второму письму.

Что касается пропуска и удостоверения личности, выданных местными властями, то название волости мы узнали по штемпелю на конверте второго письма, а сделать печать волостного управления не составляло никакого труда.

Располагая этими двумя вещами, мы подделали рекомендательное письмо бюро обслуживания…

Вопрос: Откуда же вы узнали о том, что товарищ Хэ Юнь-куй является командиром роты? И откуда вы так хорошо узнали некоторые подробности из его жизни?

— Приблизительную картину положения в его семье мы составили по донесениям нашей осведомительной сети, а остальное мы разузнали на боте. Нам повезло — вместе с нами ехал один; старший сержант, который очень охотно и подробно рассказал нам все, что нас могло интересовать.

Ван Ань-дэ тоже подвернулся случайно. Я решил использовать некоторые его слабости и успешно достиг своей цели…

Гм, он все еще считал, что достиг цели.

1955 г. сентябрь.

Перевод И. Малаховой

Ай Хуа ТАЙНА В ЧРЕВЕ РЫБЫ

Утренний туман, окутал всю долину, и в его густой пелене потонули близлежащие поля, деревни, дальние леса и цепи гор.

Командир отделения погранвойск Хэ Лун-цин и боец И Чжи-цай, посланные ночью в дозор по охране границы, медленно, покачиваясь от усталости, брели в этом бескрайнем белом океане. Более трех часов они пролежали в мокрой от росы траве и только сейчас возвращались на заставу. Их лица были влажны, на бровях поблескивали бусинки воды, выгоревшие на солнце фуражки и гимнастерки промокли насквозь. Ледяной ветер с гор, со свистом бьющий прямо в лицо, заставлял поеживаться от холода.

— Ну и местечко! Ведь июль, а какой холод! У нас в Сычуани, наверное, уже давно не расстаются с веерами, — сердито проговорил идущий впереди И Чжи-цай.

— А ты сейчас не в Сычуани, а в провинции Юньнань, на границе, — ответил Хэ Лу-цин.

Он подумал о том, что после поимки главаря хунаньских бандитов, перешедшего границу под прикрытием тумана, и после разгрома отряда го-миньдановцев, вторгшихся в пределы Родины, враги уже несколько месяцев не предпринимают никаких действий, поэтому И Чжи-цай без прежнего рвения ходил в дозор. Однако, боясь обидеть товарища, вслух он этого не сказал и уже мягче проговорил:

— Сказать по правде, мне такой климат нравится. Ты посмотри, за один день ты здесь увидишь и весну и осень. Утром и вечером погода почти такая же, как на севере в конце осени, а днем — словно весна южнее Янцзы. Где ты еще найдешь такое место?

— Это верно, товарищ командир, погода мне тоже нравится, да вот только к такому туману никак не привыкну.

Разговаривая, они спустились с небольшого холма, миновали зеленое рисовое поле. Кругом стояла утренняя тишина. Как хороши рассветы на границе!

Вдруг впереди со стороны дороги послышались чьи-то шаги. По привычке, свойственной пограничникам, они ускорили шаг. В пелене тумана у поворота мелькнул силуэт человека.

— Пойдем быстрей. Надо посмотреть, кто идет, — сказал Хэ Лун-цин, и в глазах его появилась настороженность.

— Наверное, простой крестьянин, — проговорил боец.

— Крестьянин и так рано? Ты разве не знаешь, что пограничное население из-за малярии боится тумана и росы? Как говорит пословица: «Ешь да не наедайся, по утрам рано не поднимайся». Вот как здесь поступают после весеннего праздника.

Они почти догнали раннего прохожего, и сейчас Хэ Лун-цин разглядывал его. Это был человек средних лет. На нем были черные штаны, за спиной свешивалась ветхая шляпа из соломы. На плече он нес коромысло с двумя сплетенными из бамбука корзинами. В корзинах, видимо, лежало что-то тяжелое, и от них шел сильный запах рыбы.

— Куда направляешься, земляк? — спросил И Чжи-цай, когда их отделяло всего несколько шагов. Человек словно не слышал вопроса. Но вот его коромысло вздрогнуло, и он остановился. Повернув голову и увидев двух военных, он скороговоркой проговорил:

— Домой я иду, в Маньлэй… Тяжело вам приходится, товарищи командиры. Только утро наступило, а вы уже патрулируете. Не боитесь сырости? Ведь малярию схватите. — Он снова зашагал.

— Нам тумана да росы нечего бояться. Мы счастливую жизнь народа от всяких проходимцев охраняем. Бояться нам надо только того, что не удастся переловить всех этих мерзавцев! — сказал Хэ Лун-цин; он шел позади незнакомца, стараясь заглянуть в его лицо.

— Как же, как же. Все здешнее население обязано вам своим счастьем. Ну уж эти паразиты не осмелятся больше нарушать границу и безобразничать здесь. Жить нам будет совсем спокойно. — В голосе путника послышалась искренняя радость.

— Не осмелятся нарушать границу?

— Уже давно не слышно, чтобы они беспокоили народ. Еще бы! Наши командиры такие храбрецы! — Незнакомец засмеялся.

— Земляк, а ты, видно, тоже малярии не боишься, коли так рано поднялся? — спросил И Чжи-цай.

— Я… я… А чего мне бояться, ведь ваша армия нам лекарство дает.

— Ты откуда идешь-то? Дома что-нибудь случилось? Вон как торопишься.

— Нет… дома ничего. Товарищи командиры, вы опрашиваете, откуда я иду, — переспросил он, словно не расслышав вопроса. — Да вот вчера ходил к сестре в Маньначжай. У них открыли плотину и выловили больше двухсот цзиней рыбы. А мать у меня готова каждый день рыбу есть, да только ее нигде не купишь. Ну и заикнулся я, а сестра мне целых пятьдесят цзиней навалила. Вот она в корзинах.

В душу Хэ Лун-цина закралось подозрение. «Маньначжай самая близкая к границе деревня и находится отсюда в семи ли. Если у него нет срочных дел, почему он в такую рань очутился здесь? Кроме того, деревня Маньлэй расположена неподалеку от реки Наньдинхэ, которая всегда славилась своей рыбой, особенно в такие дождливые дни, как сейчас. Старики из народности тай привозят сюда рыбу для продажи. И вот еще с этой плотиной… Я прожил на границе года три, объездил все деревни — Маньначжай, Пава, Баньга… и никогда не видел, чтобы жители для ловли рыбы открывали плотины…»

И Чжи-цай приблизился к командиру отделения и легонько толкнул его прикладом, как бы предупреждая его. Хэ Лун-цин промолчал и едва заметно кивнул головой.

Туман стал постепенно рассеиваться. Они шли по широкой ровной дороге, вымощенной каменными плитами. Хэ Лун-цин, шагая рядом с незнакомцем, не переставая разговаривал с ним.

— Мне хорошо знакома деревня Маньлэй. А скажи-ка, твой дом далеко от дома Хань Вэй-тяня? Как у него ребенок, уже поправился?

— Хань Вэй-тянь? — протянул незнакомец. — Я его не знаю, кто это такой?

— Ведь он же ваш староста.

— А, это ты о старосте Хане! Я только несколько дней как вернулся из Дэдана. Я там был на заработках. Я и не знал, что нашего старосту зовут Хань Вэй-тянем, — громко ответил он, делая вид, что догадался.

— А Фын Кань-цин сейчас дома? — спросил командир отделения, назвав первую пришедшую в голову фамилию.

— А… Он дома, дома… Закурим. Мы за разговором и покурить забыли. — Он вытащил сигареты, стараясь перевести разговор на другую тему. — Это я в Дэдане купил, табак что надо.

Хэ Лун-цин вежливо отказался. Вдруг он заметил на сигаретах английские буквы. «Иностранные сигареты? Странно. Как они могли попасть в Дэдан?»

Он решил уже снова спросить о Фын Кань-цине, но в это время они подошли к развилке дорог. Налево шла широкая дорога прямо в Маньлэй, но незнакомец с корзинками направился по тропинке направо.

— Прощайте, товарищи военные. Мне еще надо зайти к тестю в другую деревню. Вот отнесу ему несколько рыбин.

И Чжи-цай опешил, не зная, остановить незнакомца или отпустить его.

— Подожди, земляк, — засмеялся Хэ Лун-цин, подходя к незнакомцу. — Мы проверим твои корзинки.

— Да там одна рыба и вонища еще такая! — сказал тот и пошел дальше.

— Остановись! Вот проверим, тогда отправляйся, — уже строже сказал Хэ Лун-цин.

Тот остановился, сбросил корзины на дорогу и, сердитый, встал поодаль.

— Вы что, мне не верите? Ну ладно. Хотите обыскивать — обыскивайте. Настоящее золото огня не боится.

И Чжи-цай с винтовкой наперевес встал шагах в пяти на тропинке. Хэ Лун-цин открыл одну корзину и пошарил рукой в груде рыбы.

— Кроме рыбы, больше ничего нет?

— Только рыба. Не веришь, посмотри сам.

В первой корзинке не оказалось ничего подозрительного. Незнакомец нагнулся, чтобы поднять коромысло.

— Я вас не обманываю. Я на границе не первый год живу, порядки знаю. Вторую тоже будете проверять или мне можно идти?

— Не торопись, конечно, проверим! — И Чжи-цай многозначительно посмотрел на незнакомца, и тот опустил коромысло на землю.

Открыв вторую корзину, Хэ Лун-цин стал внимательно перебирать рыбу. И вдруг в этой груде рыбы он заметил что-то белое. Он наклонил корзину и на дне увидел продолговатый предмет, оказавшийся жестяной коробкой, закрытой со всех сторон наподобие консервной банки. Коробка оказалась тяжелой.

— Что внутри? — спросил Хэ Лун-цин.

— Тоже рыба.

— А почему она в жестяной коробке?

— Это самая лучшая рыба. Ее очень любит моя мать. Я боялся, что она может испортиться, и положил ее в коробку, — невозмутимо ответил человек.

Хэ Лун-цин внимательно посмотрел на него и заметил, как дрогнули мускулы на его лице.

— И Чжи-цай, дай мне нож.

— Нельзя ее вскрывать, — всполошился незнакомец. — Эту рыбу на всей границе не найдешь. Если в коробку проникнет воздух, рыба испортится. Вы за это ответите. Там правда рыба, слово даю. Рубите мне голову, коли там еще что-нибудь.

Молодой и не имеющий еще достаточного опыта, И Чжи-цай растерялся. «А если в коробке и правда только рыба? Ведь мы тогда нарушим правила», — подумал он, и, передавая нож, вопросительно поглядел на товарища. Хэ Лун-цин, сделав вид, что не заметил его взгляда, взял нож и, внимательно поглядывая на незнакомца, положил коробку на землю.

— Ведь вы бойцы Освободительной армии, люди дисциплинированные, не то что гоминьдановцы, которые угнетают народ, — сказал он и, успокоившись, нагнулся, чтобы поправить корзину.

Но Хэ Лун-цин и не думал возвращать коробку. Он присел на камень, поднял коробку и серьезно сказал:

— Вот мы и проверяем, потому что мы бойцы Освободительной армии и несем перед народом ответственность. Понял? — Он крякнул и открыл коробку. Там голова к голове лежали две толстые рыбины длиной более чи. Кроме рыб, в коробке ничего не оказалось.

И Чжи-цай с укоризной взглянул на своего командира. Хэ Лун-цин, сжав губы, молча рассматривал коробку со всех сторон.

— Ну что, нашел что-нибудь? Ведь сказал рыба — значит рыба, — не выдержал человек, в его голосе послышалась обида. — Все не верите. Теперь вот она испортится. Эх, народная армия, а так с народом обращается! После этого хоть из дома не выходи. — Он протянул руку, намереваясь взять коробку.

— Не торопись, еще не все кончено! — Хэ Лун-цин вытащил одну рыбину, взвесил ее на руке II спросил: — А почему она такая тяжелая?

— Чего же удивительного! Как же ей не быть тяжелой, если она такая жирная!

— Что внутри спрятано?

— Боялся, что испортится, вот и спрятал в коробку. Больше и не прикасался, к ней, — увильнул от вопроса незнакомец, но в его голосе послышались нотки беспокойства.

Хэ Лун-цин, внимательно смотря на него, стал ощупывать брюхо рыбы. Все трое не произносили ни звука. Стояла напряженная тишина. И тут Хэ Лун-цин, опустив голову, заметил на брюхе едва заметную полоску, оставшуюся от разреза ножом. Он потрогал ее — шов не расходился. Взяв перочинный нож, он вспорол брюхо и заметил внутри какой-то странный предмет. Это была портативная рация. Хэ Лун-цин вспорол брюхо у второй рыбы, и там оказался вороненый американский пистолет.

Человек сверкнул глазами, но, увидя наставленное прямо в грудь дуло винтовки И Чжи-цая, молча поднял руки.

Туман рассеялся. Высоко в небе сияло солнце, заливая своими лучами цепи пограничных гор.

Перевод Д. Воскресенского

Примечания

1

Ли — около 0,5 километра.

(обратно)

2

Фэнь — одна сотая часть юаня.

(обратно)

3

Слова христианской молитвы

(обратно)

4

Дань — 60 литров.

(обратно)

5

Чжан — 3,2 м.

(обратно)

Оглавление

  От издательства

  Му Линь, Хань Син . ЧЕРТЕЖ N 407

  Ли Юэ-жунь . В УЩЕЛЬЕ ТУИНЪЯЙ

  Вэнь Да . ЗАГАДОЧНЫЕ ЦИФРЫ

  Лу Ян-ли . «НЕВЕСТА» КОМАНДИРА РОТЫ

  Ай Хуа . ТАЙНА В ЧРЕВЕ РЫБЫ . . . . . .

Реклама на сайте