«Полукровка»

Карл Май Полукровка

Глава 1. МЕТИС

Плотные струи дождя, гонимые бушующим ветром, безжалостно хлестали по верхушкам высокого пихтового бора. Потоки воды в палец толщиной струились по гигантским древесным стволам, собираясь у корней в маленькие ручейки и сливаясь вскоре воедино, чтобы бесчисленными каскадами низвергнуться со скальных уступов и бесследно исчезнуть внизу, во мраке ночной долины, отдавшись власти бегущей по ней реки. Ночь давно вступила в свои права, небо гудело от непрерывных раскатов грома, но, хотя острые молнии поминутно в клочья рвали ночную тьму, сквозь сплошную сетку косого дождя едва ли что можно было разобрать и в пяти шагах.

Безумная буря гнула верхушки деревьев. Словно негодуя, от страшного ветра грохотали скалы. Но стихия не проникала вниз, в долину. Здесь, в ночном мраке, гигантские пихты стояли неподвижно, словно застыли, но тишины не было и тут — задавленная берегами река пенилась и кипела так сильно, что лишь дьявольски острое ухо могло услышать, как два одиноких всадника двигались вдоль одного из берегов вниз по течению. Видно их, однако, не было.

Случись все ясным днем, путники приковали бы к себе внимание, но вовсе не нарядами или оружием, а огромным ростом, внушающим настоящий страх.

Гигантскую фигуру одного из них, светловолосого, венчала до смешного маленькая голова. Меж добрых мышиных глазок торчал вздернутый носик, куда лучше смотревшийся бы на мордашке четырехлетнего ребенка и уж никак не гармонирующий с широким лягушачьим ртом. Отсутствие растительности на его лице было врожденным — его гладкой кожи, очевидно, никогда не касалась бритва.

Одет путник был в коротковатую, но широкую кожаную куртку, спадавшую сзади с его узких плеч собранной в складки пелериной, и узкие кожаные штаны, плотно обтягивающие тонкие ноги, обутые в сапоги из овчины. Голову его прикрывала соломенная шляпа, поля которой тоскливо свисали под тяжестью дождевых струй. За спиной у него, прикладом вниз, болталась двустволка. Всадник трусил на крепкой, ширококостной кобыле. Ей точно было лет пятнадцать, но вела она себя так резво, будто намеревалась прожить еще столько же.

Рост другого всадника явно превышал два метра, но в отличие от спутника одет он был сверху узко, а снизу широко: на ногах красовались широкие, собранные в складки штаны, заправленные в полусапожки из бычьей кожи, а туловище обтягивал длиннополый войлочный сюртук — такой тесный, что казался приклеенным. Его темные волосы покрывала старая меховая шапка. Лицо его было узким и вытянутым, губы — тонкими, а нос — довольно длинным. Еще одна особенность — усы, напоминавшие щупальца осьминога, настолько тонкие и длинные, что их при большом желании можно было завязать узлом на затылке. Как и у первого путника, у него за спиной висела двустволка. Каждый из них имел при себе нож и револьвер. Конь второго всадника рядом со старой клячей первого выглядел просто красавцем, хотя ему стукнуло не меньше, чем резвой кобыле.

Всадники не заботились о дороге. Да и ливень, похоже, не очень-то волновал их. Первую они предоставили выбирать лошадям, а на второй им было просто наплевать — они давным-давно промокли до нитки.

Ни молнии, ни раскаты грома, ни опасная близость реки, подмывающей рыхлые берега, не мешали спокойной беседе путников, будто оба ехали днем по открытой и залитой солнцем прерии. И все же оба, невзирая на мрак, не спускали друг с друга глаз, поскольку знакомы всего час, а излишнее доверие на Диком Западе может стоить жизни. Встретились они еще до бури. Выяснив, что им по пути — оба еще сегодня намеревались добраться до Фирвуд-Кэмпа1 — они, само собой, решили ехать вместе.

В какой-то миг грохнул сильнейший раскат грома, и зигзаги сразу нескольких молний, исполосовав ночную мглу, залили нежданным светом широкую долину.

— Bless my soul!2 Прямо как у нас, в краю наследников Тимпе! — вырвалось у курносого блондина.

Услышав это, второй всадник поневоле сдержал лошадь и уже открыл было рот, чтобы задать вопрос, но что-то в последний миг его остановило, и он погнал животное дальше. А вспомнил он как раз о том, что западнее Миссисипи стоит держать ухо востро и лучше помалкивать.

Иногда они переговаривались, но фразы были односложными, что, впрочем, вытекало из окружающей обстановки. Так прошло минут пятнадцать, полчаса… В какой-то момент всадники оказались в том месте, где река резко забирала в сторону. Берег здесь был сильно подмыт, и кляча блондина, не успев свернуть, очутилась на вязком грунте, провалившись, к счастью, не очень глубоко. Всадник рванул поводья вверх и в сторону, пришпорил лошадь, заставив животное одним прыжком выбраться на твердую почву.

— Бог мой! — воскликнул путник. — К чему еще купание, когда и так насквозь промок? Совсем как тогда, у наследников Тимпе!

Отъехав от реки на безопасное расстояние, он снова продолжил путь. Его темноволосый спутник какое-то время ехал за ним молча, пока не решился спросить:

— Наследники Тимпе? О ком это вы, сэр?

— Не знаете? — прозвучало в ответ.

— Нет.

— Правда ваша! Откуда вам знать… Хотя, может, еще узнаете, если мы дальше будем вместе.

— А если бы мне захотелось узнать это сейчас, сэр?

— Сейчас? Это зачем? — насторожился светловолосый.

— Затем, что моя фамилия — Тимпе!

— Что? Вы тоже Тимпе? Неужели правда?

— Да.

— С ума сойти! Я столько лет ищу Тимпе повсюду, в горах и в долинах, на Востоке и на Западе, днем и ночью, в жару и в дождь! И вдруг — на тебе! Один из них трусит себе на лошадке рядом и позволяет мне чуть не утонуть в этой речке, даже не представившись!

— Вы меня ищете? — не смог скрыть своего удивления темноволосый. — Но зачем?

— Ха! Да из-за наследства!

— Наследства? Хм! А вы-то, сэр, что за птица?

— Тоже Тимпе!

— Тимпе? Что, тоже из Германии?

— Ну конечно! Неужели кто-либо из Тимпе мог родиться на земле индейцев?

— Простите, но я увидел свет здесь, в Штатах.

— Но родители-то ваши немцы!

— Только отец.

— Так, может, вы и немецкий знаете?

— Знаю.

— Черт возьми, так говорите по-немецки, раз перед вами тоже немец!

— Полегче, сэр! Откуда мне знать, кто вы?

— Теперь-то знаете. Я не только немец, а еще и Тимпе и хочу, чтобы немцы всегда разговаривали на родном языке.

— Откуда вы родом?

— Из Хофа, в Баварии.

— Тогда у нас с вами ничего общего — мои предки из Плауэна, что в Фогтланде.

— Ничего общего?! Да мой отец родился в Плауэне, а потом переехал в Хоф!

Темноволосый придержал лошадь. После очередного громового раската дождь вдруг прекратился, и ветер принялся разгонять тучи. Вскоре вынырнула полоска лунного неба, и путники даже смогли разглядеть лица друг друга.

— Хм, значит, не только возможно, но и весьма вероятно, что мы окажемся родственниками, — размышлял вслух темноволосый. — Кем был ваш отец?

— Оружейным мастером. И я тоже стал им.

— Все верно. Случай свел нас вместе, но не будем здесь задерживаться. Поехали, пока погода сносная. Еще наговоримся, когда будем на месте. Едемте, сэр, или кузен, если вам так нравится.

Они снова тронулись в путь. Вскоре долина стала такой узкой, что места между рекой и отвесными скалами не осталось. Это пространство почти не имело травяного покрова, хотя повсюду торчал кустарник, через который животные пробирались с большим трудом. Не отступи буря на время и продолжай тьма властвовать над долиной, продвижение по такому тесному коридору стало бы невозможным.

Прошло довольно много времени, прежде чем долина немного расширилась. Через полчаса езды она закончилась длинным, но узким каньоном, который вскоре вывел всадников к их цели — маленькой железнодорожной станции Фирвуд-Кэмп, названной так в честь высоких статных пихт, едва ли не подпиравших небесный свод. Именно здесь почти под прямым углом сходились две дороги. Одна из них — та, по которой ехали оба Тимпе, другая, похоже, должна была послужить трассой для будущей железной дороги. Место недаром назвали «кэмпом»: самый настоящий лагерь открылся взору путников, попавших в скалистое ущелье.

Прямо перед ними валялось множество огромных срубленных деревьев, стволы которых шли на доски, толстые ветви — на шпалы, а обрубки с сучьями — на дрова. Через реку был перекинут мост, не достроенный еще до конца, но достаточно крепкий, чтобы выдержать двух всадников. Неподалеку находилась лесопилка, которая, похоже, единственная управлялась тут со всей этой массой дерева. Чуть дальше в скале зияло темное пятно каменоломни, а слева тянулась вереница бараков, напоминающих большие сараи. Эти сооружения служили кровом для людей и хранилищами для припасов, оружия и всего необходимого.

Каждый барак именовался здесь не иначе как «шоп» 3, а один из них, довольно длинный и просторный, украшали четыре трубы, аляповато торчавшие из крыши. Освещенные в такое позднее время окна говорили о том, что это жилье строителей железной дороги. Оба приезжих смело направились прямо туда.

Издали уже доносился многоголосый гул, и по мере приближения к постройке воздух все гуще насыщается водочными парами. Всадники спешились и привязали лошадей к вбитым неподалеку от входа столбам, по всей видимости, для того и предназначенным. Они уже готовы были войти, как в дверях кто-то показался и, обернувшись, прокричал:

— Поезд сейчас будет здесь! Только отправлю его и вернусь. Может, новости какие привезут или газеты.

Повернув голову и увидев путников, человек машинально шагнул в сторону, чтобы лучше рассмотреть их в полосе света, падающего из дверей.

— Добрый вечер, сэр, — поздоровался светловолосый. — Мы насквозь промокли. Не найдется ли здесь места, где можно обсохнуть?

— Найдется, — прозвучало в ответ. — И не только обсохнуть, но и переночевать, если вы, конечно, не из тех, кого вообще на порог не пускают.

— Не беспокойтесь! — вмешался темноволосый. — Мы настоящие вестмены, джентльмены, которые не причинят вам никакого ущерба. За все, что получим, мы заплатим.

— Хм! Если ваша учтивость под стать вашему росту, могу с полной уверенностью утверждать: вы самые большие джентльмены на свете! Ну ладно, проходите, а там — налево, за перегородку. Скажете шопмену4, что инженер, то есть я, разрешил вам здесь остаться. Скоро увидимся!

Инженер удалился, а оба Тимпе сделали так, как он сказал. Внутри барак представлял собой длинное помещение, меньшая часть которого с левой стороны была отделена дощатой перегородкой высотой в человеческий рост. Там стояли на скорую руку сколоченные столы и лавки, вкопанные прямо в землю. Между ними и вдоль стен располагались общие нары, устланные сеном. Четыре очага, в которых едва попыхивал огонек, слабо освещали помещение. Ни ламп, ни свечей не было, а потому все люди и предметы в неверном свете огня приобретали странные, неестественные очертания.

В бараке находилось человек двести: кто сидел, кто просто лежал на нарах. Все они, как на подбор, были маленького роста, с желтыми лицами, длинными косичками, широкими скулами и раскосыми глазами, с нескрываемым удивлением взиравшими на карикатурно длинные фигуры вошедших.

— Тьфу, дьявол! — сплюнул темноволосый. — Китайцы! Можно было учуять снаружи. Идем быстрее за перегородку, может, там воздух будет почище!

Оба Тимпе скрылись за дощатой стенкой. В меньшем помещении стояло несколько сколоченных из досок столов, за которыми тоже сидели рабочие, но белые. Все они курили. Среди плотного табачного дыма вошедшие сумели различить их обветренные, закаленные непогодой лица, лица людей, знававших в своей жизни времена и получше, а здесь очутившихся потому, что на цивилизованном Востоке уже не могли показываться. Вся компания выпивала и громко беседовала, не церемонясь с выражениями. Их громкие голоса тотчас умолкли, когда показались два гостя. Любопытные, но не очень приветливые взгляды проводили пришельцев до самой стойки, о которую посреди бутылок и стаканов невозмутимо опирался шопмен.

— С железной дороги? — спросил он, небрежно кивнув на приветствие вошедших. — Работу ищете?

— Нет, сэр! — улыбнулся светловолосый. — У нас нет намерений отбивать заработок у сидящих здесь джентльменов. Мы вестмены, нам бы немного огонька, чтобы обсушиться. Инженер направил нас сюда.

— Платить есть чем? — прищурился шопмен, окидывая придирчивым взглядом фигуры вошедших.

— Конечно.

— Тогда получите все, что захотите, даже отдельную постель, вон там, за ящиками и бочками. Присаживайтесь за тот стол, что возле очага, тепла там хватит. А там, у второго очага, — место для начальства и больших господ.

— Значит, на больших господ мы не тянем?! Ну да ладно! Принесите нам стаканы, кипяток, сахар и ром. Надо бы и внутри разогреться!

Сев за указанный стол, поближе к огню, они получили все, что заказывали, и приготовили себе грог5. Белые рабочие, услышав, что вошедшие им вовсе не конкуренты, успокоились и вернулись к прерванному разговору.

По соседству, за столом для «начальства и больших господ», в одиночестве сидел молодой мужчина, которому на вид не было и тридцати. Одеждой он напоминал белого охотника, но к этой расе не принадлежал, о чем говорили цвет кожи и форма лица. Судя по всему, он был метисом, полукровкой, — из тех, кто от разных по цвету кожи родителей наследует их лучшие физические черты, но никогда не принадлежит ни к миру белых, ни к миру краснокожих и, к сожалению, часто является носителем дурных качеств. Его крепкое телосложение не мешало ему быть ловким, как пантера. Это чувствовалось во всем его облике, даже когда он неподвижно сидел. Взгляд его достаточно проницательных, темных глаз из-под опущенных век был взглядом хищника, выслеживающего добычу.

Казалось, он не обращал никакого внимания на обоих пришельцев, но это было далеко не так. Его взгляд то и дело украдкой пробегал по их лицам, а голова сразу же повернулась так, чтобы лучше слышать их разговор. Наверное, у него были свои причины разузнать, что за намерения привели сюда двух путников и надолго ли они собирались задержаться. Но, к своему сожалению, метис не понял ни единого слова из того, о чем говорили пришельцы, хотя разговаривали они довольно громко. Беседа велась на каком-то совершенно чужом ему языке.

А те, наполнив стаканы, быстро опорожнили их.

Темноволосый поставил свой прямо перед собой и, глядя на него, сказал:

— Так, за здоровье мы выпили, а теперь — к делу! Значит, вы стали оружейником и пошли по стопам отца. Можем считать друг друга родней, хотя я, честно говоря, еще не совсем уверен, что могу относиться к вам как к родственнику.

— Это почему же?

— Да все из-за наследства.

— Как это?

— Меня обманули в правах на него.

— Так меня тоже!

— Что? В самом деле? Однако ведь там, в Германии, другим наследникам выплатили приличную сумму.

— Да, но только тем Тимпе, что из Плауэна, а не мне, хотя я такой же Тимпе, как и они.

— Позвольте мне теперь еще раз удостовериться. Как ваше полное имя?

— Казимир Овадия Тимпе.

— А как звали вашего отца?

— Рехабеам Захария Тимпе.

— Сколько братьев было у вашего отца?

— Пятеро. Трое младших переселились в Америку. Они надеялись здесь разбогатеть. И все они были оружейными мастерами.

— А как звали второго брата, что остался в Плауэне?

— Йоханнес Даниэль. Он умер, оставив после себя двух сыновей: Петруса Михаэля и Маркуса Авессалома, которые унаследовали те самые сто тысяч талеров. Деньги им прислали из Файетта, что в Алабаме.

— Точно, все сходится! Вы назвали столько мест и лиц, знакомых мне, что я теперь не сомневаюсь — вы действительно мой кузен.

— Хо, да у меня есть доказательства и получше! Мои документы, которые я храню как святыню! Они всегда со мной, вот тут, на сердце, и я могу их вам прямо сейчас…

— Нет-нет, это потом, — прервал его темноволосый, — я верю. Несомненно, вы должны знать и то, почему все пятеро братьев и их сыновья носят подчеркнуто библейские имена?

— Таков был семейный обычай, передававшийся из поколения в поколение.

— Верно! Этот обычай стоило бы продолжить и здесь, в Штатах! Ведь у американцев такие имена в чести. Мой отец был третьим по старшинству братом, его звали Давид Маккавей, и он остался жить в Нью-Йорке. Меня самого зовут Хазаэль Вениамин. Двое младших братьев отправились дальше, в дикие края, осев в городе Файетт, в штате Алабама. Самого младшего звали Иосиф Хабакук. Он умер бездетным и оставил огромное состояние. Четвертый брат, Тобиас Олоферн, тоже скончался в тех краях. У него остался единственный сын Нахум Самуэль. Так вот, именно он-то и есть мошенник!

— Как это?

— Мой отец поначалу переписывался с обоими братьями, но те давали о себе знать все реже. Расстояния в Штатах огромные — даже братья могут потерять друг друга из виду. После смерти отца я продолжил его дело. Зарабатывал я побольше, чем на пропитание. Тогда же повстречал я в Хобокене одного немца, по его словам, из Плауэна. Вполне понятно, я расспросил о родных и, к немалому удивлению, узнал, что родственнички унаследовали от дяди Хабакука из Файетта сто тысяч талеров. А мне не досталось ничего! Имея равные права на наследство, я принялся пачками писать письма в Файетт, но не получил ни строчки ответа! Тогда я, решившись, продал свое дело и отправился в путешествие.

— Вы поступили верно, дорогой кузен! Ну и?..

— Результатов никаких — птичка упорхнула бесследно!

— Какая птичка?

— Догадаться нетрудно! В Файетте знали, что старый Иосиф Хабакук умер не бедным, но что он был так богат, никому и в голову не приходило! Весьма вероятно, жадность заставляла его скрывать свои богатства. Его брат, Тобиас Олоферн, умер в неимоверной бедности еще раньше. Хабакук сразу взял в свое дело сына покойного, родного племянника, Нахума Самуэля. Этот Нахум Самуэль и есть та птичка! Хотя после смерти Хабакука Самуэлю все же пришлось выслать сто тысяч талеров в Плауэн, с остальными деньгами, в том числе и с моей законной долей, он просто сбежал, подлец! Вот так и плакали мои денежки!

— Стало быть, и мои тоже? Мерзавец! Мой отец уехал из Плауэна, потому что вконец рассорился с братом из-за конкуренции в оружейном деле. Вражда их продолжалась и позже. Несмотря на расстояние, вскоре они ни знать, ни видеть друг друга не желали. Потом отец умер, его брат в Плауэне тоже. А как-то раз его сыновья написали мне, что в наследство от американского дядюшки Хабакука они получили сто тысяч талеров. Я тут же отправился в Плауэн, чтобы узнать все подробнее. А там, естественно, царило веселье. Обоих кузенов уже величали не иначе как «наследники Тимпе». Они забросили свои дела и стали жить как князья. Все же приняли они меня очень хорошо, я даже несколько недель погостил у них. О былой вражде никто не упоминал, но и о моей доле тоже. Кузены похвалялись богатством, а делиться со мной вовсе не собирались. Отдавшись первому порыву, я, как и вы, прекратил все дела и отправился в Америку, а из Нью-Йорка поехал прямо в Файетт.

— Значит, вы тоже! И что вы узнали в Файетте?

— Не больше вашего. Меня еще и подняли на смех. Мне там сказали, что здешние Тимпе никогда не жили зажиточно.

— Чепуха! Скажите, знали ли вы тогда английский?

— Нет, — чуть сконфузился светловолосый.

— Вот вас и обвели вокруг пальца. Что вы делали потом?

— Поехал в Сент-Луис, хотел устроиться работать у мистера Генри, изобретателя знаменитого двадцатипятизарядного штуцера, названного в его честь. Решил выучиться его мастерству, но по пути, в местечке Наполеон, где сходятся реки Арканзас и Миссисипи, мне повстречались охотники прерий. Узнав, что я оружейник, они так захотели оставить меня у себя, что в конце концов убедили отправиться с ними в Скалистые горы. Так я стал вестменом.

— И довольны?

— Да. Хотя признаюсь, гораздо приятнее было бы получить сто тысяч талеров и пожить красиво, как наследники Тимпе.

— Хм… Может, еще повезет.

— Вряд ли. Слишком поздно мне пришла в голову мысль, что старик Хабакук вовсе не умер бедным и все его деньги исчезли вместе с племянничком, этим Нахумом Самуэлем.

— Я его тоже искал — и тоже без толку. Но вот недавно я все-таки напал на его след.

— Что?! — слишком уж громко воскликнул Казимир, с шумом вскочив с места, что не могло не привлечь внимания остальных, бросивших на него удивленные взгляды.

— Тихо, спокойнее! — остановил его темноволосый Хазаэль. — Не стоит так волноваться. Из надежных источников я слышал, что некий Нахум Самуэль Тимпе, бывший ружейный мастер, дьявольски разбогател и живет теперь в Санта-Фе.

— В Санта-Фе, это на той стороне? Так отправляемся туда сейчас же, вдвоем, вы и я!

— Я не против, кузен. Надо найти его и заставить выплатить положенную сумму, да еще с процентами! В облаках я не летаю: ясно, что дело не из легких, потому рад, что встретил вас. Действовать нам вдвоем гораздо легче. Найдем его и прижмем как следует. Или мы не вестмены?! Если сильно упрется, напомним ему о законе прерий! Разве я не прав?

— Прав, — кивнул Казимир. — Все-таки здорово, что я встретил вас… Вас? Постой, не глупо ли обращаться друг к другу на «вы», когда мы, оказывается, родственники, да еще и связаны одной судьбой?

— Согласен.

— Ну так выпьем на брудершафт и перейдем на «ты»!

— По рукам! Выпьем за встречу и за успех нашего дела! Поехали!

— Твое здоровье, кузен! За твое здоровье, Хазаэль!

— За твое! Но почему Хазаэль? В Штатах любят сокращения. Тут говорят: Джим, Тим, Бен или Боб, не произносят имя до конца, обходясь одним слогом. Мой отец обычно называл меня Хаз, а не Хазаэль, и я привык к этому. Зови меня так же.

— Хаз? Хм! Стало быть, меня надо звать не иначе как Каз?

— Почему бы и нет? Мне нравится, а если не понравится кому другому, то это его проблемы. Давай-ка еще раз: твое здоровье, добрый Каз!

— И твое, дорогой Хаз! За здоровье Каза и Хаза, новоиспеченных наследников Тимпе!

Оба были очень довольны, но, чтобы не привлекать лишнего внимания, тихонько чокнулись стаканами и молча выпили.

— Итак, теперь в Санта-Фе! — улыбнулся темноволосый Хаз. — Хотя дело небыстрое — ведь поедем кружной дорогой. Есть, правда, и более короткий путь, но проходит он по земле команчей6.

— Не слышал, чтобы они вырыли топор войны.

— Я тоже не слышал, однако индейцы и в мирное время настроены к белым враждебно. Позавчера я встретил одного торговца, который как раз от них и возвращался. Пока в прерии тихо, но торговец поведал, что великий военный вождь команчей Токви Кава, или Черный Мустанг, покинул стойбище своего племени, взяв лучших воинов.

— Токви Кава, этот дикий зверь?! Теперь жди неприятностей! Я не боюсь краснокожих, но будь ты хоть с львиным сердцем, встреча с этим дьяволом не предвещает ничего хорошего. Пожалуй, придется выбрать кружную дорогу, и мы доберемся до Санта-Фе на неделю позже. Но наш Нахум Самуэль ничего не подозревает и никуда не исчезнет.

— А если и исчезнет, то по его следу мы…

Разговор прервался. В этот момент вернулся инженер и привел с собой двоих мужчин. Каз и Хаз, увлекшись разговором, не услышали, как дважды просвистел паровоз. Это прибыл рабочий состав, который инженер встретил и тут же отправил. Вернувшись, он привел с собой мастера и начальника склада. Кивнув в знак приветствия обоим вестменам, все трое присели за стол «для начальства и больших господ», присоединившись к метису. Когда они послали шопмена за грогом, впервые раздался голос метиса:

— Пришли газеты, сэр?

— Нет, — с досадой ответил инженер, — надежда лишь на завтра, но есть кое-какие новости. Теперь придется глядеть в оба!

— А что стряслось?

— Недалеко от конечной станции обнаружены следы индейцев.

Хотя полузакрытые веки практически скрывали глаза метиса, нельзя было не заметить, что в них сверкнул злой огонь. Однако голос его звучал безразлично:

— Это не повод для излишней осторожности.

— Но факт остается фактом.

— Чепуха! Пока ни одно племя не выкопало томагавк войны. А если это и так, разве можно по первым замеченным отпечаткам считать, что это враг?

— Друзья не прячутся. Кто сидит в укрытии — вряд ли имеет добрые намерения, в этом я убежден, хоть и не вестмен. Вы сами — отважный разведчик, известный всей округе. Вас для того и наняли, чтобы вы зорко следили за всем происходящим и вовремя предупреждали об опасности. Почему же вы не верите мне?

Метис вздрогнул, губы тронула презрительная ухмылка, но голос по-прежнему звучал спокойно:

— Я буду делать все как полагается, но опасения ваши напрасны. Следы индейцев стоит воспринимать серьезно только в случае войны. А потом, я хочу сказать вам вот что: краснокожие чаще оказываются лучше и вернее белых!

— Вы защищаете своих ближних, это похвально. Но есть множество обратных примеров.

— Я тоже могу привести их немало! Неужели есть кто-либо вернее апача Виннету по отношению к Олд Шеттерхэнду?

— Виннету — исключение. Вы его знаете?

— Пока не встречал.

— А Шеттерхэнда?

— Тоже не видел, но знаю все их подвиги.

— Тогда вы должны были слышать и о вожде племени кайова, Тангуа?

— Да, — ответил метис.

— Изменник и настоящий мерзавец! Он называл себя защитником Олд Шеттерхэнда еще в те времена, когда тот был геодезистом-землемером7, а ведь сам постоянно покушался на его жизнь. Этот тип наверняка погубил бы его, не окажись белый умнее и сильнее. Где та верность, о которой вы толкуете?

— Говорите, следы краснокожих опасны только во время войны, но сколько раз сиуогаллала нападали на поезда? Все это было в мирное время! Сколько в мирные дни было убито мужчин и похищено женщин? Хотя за все это краснокожие были наказаны — но не отрядом правительственных войск и не группой охотников, а только благодаря усилиям двух человек — Виннету и Олд Шеттерхэнда! Если бы хоть один из них находился с нами, никакие следы индейцев не наполняли бы мое сердце такой тревогой!

— Черт возьми, да не преувеличивайте, сэр! Этим двум частенько сопутствует удача, только и всего! Есть немало людей таких же, как они, а может, и получше!

— Это где же?

Метис бросил вызывающий взгляд в лицо инженеру и надменно произнес:

— Не спрашивайте, а лучше осмотритесь!

— Не о себе ли вы говорите?

— А если и так…

Инженер открыл было рот, намереваясь дать достойный ответ, но тут в разговор вмешался Каз. Поднявшись с лавки и сделав два огромных шага, он неприступной скалой вырос перед полукровкой.

— Надо быть просто идиотом, сынок, чтобы держать такие речи!

В мгновение ока метис вскочил, выхватив из-за пояса нож, но еще раньше Каз уже сжимал в руке револьвер, направив его на разведчика.

— Не дергайся, мой мальчик! На свете много дураков, которые не знают, когда и где пуля разнесет им безмозглую башку. У меня есть основания полагать, что ты один из них!

Блестящее дуло револьвера, дышавшее холодом смерти, враз вразумило метиса — он не рискнул воспользоваться клинком.

— Это не ваше дело! — крикнул он, бессильный в своей ярости. — Кто вам позволил вмешиваться в наш разговор?

— Я сам, мой мальчик, я сам! А если уж я себе что позволил, то хотел бы знать, кому это не по нраву!

— Вы просто грубиян, сэр!

— Похоже, мои слова пришлись тебе по вкусу. Постарайся только, чтобы и я тебя полюбил, иначе сойдешься на узкой дорожке с наследником Тимпе!

— Наследником Тимпе? Да кто вы такой?

— Один из тех, кто никому не позволит сказать что-нибудь дурное о Виннету и Олд Шеттерхэнде, а большее знать ни к чему. А теперь, малыш, спрячь свой клинок, а то порежешься!

Каз как ни в чем не бывало вернулся на место и плюхнулся на лавку, стараясь расположиться на ней поудобнее. Метис следил за каждым его движением налитыми злобой глазами, готовый, казалось, броситься на темноволосого незнакомца, но так и не рискнул это сделать. В облике этого высокого, худого человека было нечто такое, напрочь лишавшее полукровку возможности действовать. Он нехотя спрятал нож и, как бы оправдываясь перед удивленными соседями, с презрением процедил:

— Этот пришелец, похоже, шут какой-то! Что обижаться на неразумного! Пусть болтает.

— Болтает? — улыбнулся инженер. — Наоборот, он умеет настоять на своем. Меня радует, что он вступился за Виннету и Шеттерхэнда, о чьих подвигах на Диком Западе ходят легенды, которые я сам могу рассказывать часами. Осталось только выяснить, знаком ли он с ними сам.

Повернувшись к соседнему столу, инженер спросил:

— Сэр, оба вы назвались вестменами. Может, вы где встречались с Олд Шеттерхэндом или с Виннету?

Крохотные мышиные глазки Каза довольно блеснули, он ответил:

— Еще бы! Две недели колесил с ними по Западу.

— Дьявольщина! Может, подсядете к нам и расскажете об этом?

— Да не умею я рассказывать, сэр. Сколько раз пробовал себя в этом искусстве, да все прахом! Начну откуда-нибудь с середины или с конца, а закончу началом. Могу только кратко поведать, что тогда произошло. Нас было восемь белых, попавших в плен к апсарокам. Нам приготовили столбы пыток. Но судьба распорядилась так, что Олд Шеттерхэнд и Виннету оказались рядом. Идя по нашему следу, они попали в лагерь апсароков и ночью без чьей-либо помощи просто выкрали нас. Сделать это было невозможно, но им удалось! Мастерская работа! Такие дела не по зубам кому попало, а ваш хафбрид8, который только что тут языком чесал, уж точно никогда не додумался бы до такого.

Метис едва не вскочил снова, но инженер новым вопросом опередил его:

— А где эти двое в настоящее время?

— Понятия не имею. Поговаривают, Шеттерхэнд сейчас где-то в древних краях — не то в Египте, не то в Персии, или как их там еще называют. Но, по слухам, он скоро должен вернуться.

— Как бы я хотел их увидеть! Особенно их оружие! Неужели оно действительно так великолепно?

— Когда-нибудь убедитесь в этом, сэр. Серебряное ружье Виннету не знает промаха, такого второго больше нет! «Медвежебой» Олд Шеттерхэнда — настоящее чудо! — бьет с дьявольской точностью на огромных дистанциях! А штуцер «генри»! Представьте: двадцать пять выстрелов всего за полминуты! Уж оружейник-то знает, что это значит! Генри, как мне известно, собрал всего десять таких штуцеров, но у кого они сейчас? Где они? Знаю только один — штуцер Шеттерхэнда. Любой знаток отдал бы все деньги за такое оружие! Но, сэр, если вы хотите оказать нам любезность, то скажите, где можно укрыть наших лошадей? Я хотел бы, чтобы их поместили в надежное место, ведь вы сами только что упоминали о следах индейцев.

— Вас тоже обеспокоили эти следы?

— Разумеется! Пусть ваш премудрый метис считает как хочет, а у меня на этот счет свое мнение.

— Могу предложить склад для инвентаря. Помещение просторное, закрывается на засов. Начальник склада проводит вас туда, он же позаботится о корме и питье.

Кладовщик тотчас поднялся, Каз и Хаз тоже вышли за ним во двор.

Белые рабочие с большим интересом следили за столь необычной беседой, увлекшей их не меньше, чем мастера. Последний, воспользовавшись отсутствием обоих гостей, сделал выговор метису за его поведение, на что разведчик ничего не ответил, хотя ярость едва ли не раздирала его на части. Вдруг с улицы донесся стук копыт.

— А это что такое? — удивился инженер. — Привели коней обратно? Им что, на складе места мало?

Выглянув из-за перегородки, он увидел, что в барак вошли еще двое: белый и индеец. Первый из них был не очень рослым, да и богатырским сложением не отличался, хотя в его движениях чувствовались чрезвычайная сила и ловкость. Светлая окладистая борода обрамляла мужественное, опаленное солнцем лицо. На нем были кожаные штаны, украшенные бахромой, и так же обшитая по швам охотничья куртка рыжеватого цвета. На ногах белый носил высокие кожаные сапоги выше колен, а его голову прикрывала широкополая фетровая шляпа, по ранту которой на шнурок были нанизаны кончики ушей грозных гризли. За широким плетеным поясом торчали два револьвера и короткий охотничий нож; по бокам, в кожаных гнездах пояса, плотно сидели патроны. Кроме того, на поясе висели несколько мешочков со всем тем, что необходимо вестмену на Диком Западе. С левого плеча к правому бедру в несколько петель свисало прочное лассо. Из-под ворота охотничьей куртки на шее виднелась курительная трубка, висевшая на шелковом шнуре. Сделана она была в виде птички колибри, а чубук ее украшали искусно вырезанные индейские знаки. Широкий ремень поддерживал за плечами гостя довольно длинную и тяжелую двустволку, а правая рука держала легкое одноствольное ружье.

Индеец был одет как и белый, только вместо высоких сапог он носил легкие мокасины, украшенные иглами дикобраза. Голова его была не покрыта, а длинные, густые, темные волосы стягивала налобная повязка из гремучих змей. На шее у него висели мешочек с «лекарствами», ценная трубка мира и тройное ожерелье из когтей медведей — доказательство мужества и личной отваги индейца, ведь краснокожие никогда не носят не завоеванных ими трофеев.

Имел он при себе и лассо, и револьверы, и томагавк с охотничьим ножом, и дорожную сумку. В правой руке краснокожий держал старую двустволку, деревянная часть которой вся была обита блестящими серебряными гвоздями. Профиль его по-мужски красивого лица можно назвать почти римским. Блестящие и темные, как бархат, глаза воина излучали спокойствие и добрый свет, скулы его лица едва выступали, а матовая кожа отливала бронзой.

Оба пришельца вошли спокойно и скромно, однако их появление вызвало необычайное оживление. Китайцы мгновенно притихли, а белые, что сидели за перегородкой, даже приподнялись с мест. Инженер с мастером и метисом проделали то же самое, а шопмен даже попытался поклониться, но получилось у него не очень ловко.

Оба незнакомца, казалось, не замечали вызванного ими в бараке оживления. Индеец легко, хотя и не без достоинства, ответил на приветствие, а белый вежливо сказал:

— Добрый вечер, господа! — Потом, обратившись к хозяину, спросил: — Найдется ли у вас чем утолить голод и жажду, сэр?

— Readily, with pleasure9, сэр! — расцвел в улыбке шопмен. — Все, что у меня есть, в вашем распоряжении. Занимайте места у теплого очага, джентльмены! Там, правда, уже сидят двое — они только что во двор вышли, — но если вам это будет помехой, они подвинутся!

— Это ни к чему. Они пришли раньше, потому и прав у них больше. Когда вернутся, мы спросим, не помешает ли им наше соседство. А пока приготовьте нам имбирного пива10 да принесите чего-нибудь съестного.

Шопмен живо исчез за стойкой, а гости, увидев на лавке ружья Каза и Хаза, сели с другой стороны стола.

— Вот это да! — не без восхищения шепнул инженер своим соседям. — У краснокожего поистине королевский взгляд! Да и у белого тоже!

— А какая пушка у индейца! — подметил мастер. — На ней куча серебряных гвоздей! Может, это…

— Боже праведный! Серебряное ружье! Виннету! — Инженер даже привстал из-за стола. — А тяжелая двустволка белого! Не славный ли это «медвежебой»? А то короткое ружье? Уж не штуцер ли «генри»?

В этот миг с улицы раздался громкий голос Каза:

— А это что за лошади? Кто тут еще приехал?

— Не знаю, — послышался ответ начальника склада, возвращавшегося вместе с кузенами.

— Два вороных мустанга с красными ноздрями и породистой линией под гривами! Индейская упряжь! Все верно! Я знаю и животных, и их владельцев. Идем скорее, сейчас увидим двух самых знаменитых людей Запада!

Каз бурей ворвался в помещение, за ним вбежали ничего не понимающие Хаз и кладовщик. Лицо Каза светилось радостным возбуждением. Увидев вождя апачей, а рядом — его белого брата, он подскочил к ним с распростертыми объятиями и воскликнул:

— Это они! Я не обознался! Виннету и Олд Шеттерхэнд! Олд Шеттерхэнд протянул ему правую руку и с улыбкой ответил:

— Очень рад вас видеть, мистер Тимпе!

Каз стиснул протянутую ладонь и что есть мочи стал трясти, продолжая восклицать:

— Мистер Тимпе, вы назвали меня мистер Тимпе? Так, значит, вы не забыли меня?

— Не так просто забыть человека, с которым пришлось пережить выпавшее нам с вами и вашим товарищам…

— Да уж, сэр! Ну и влипли мы тогда! Неминуемая смерть грозила нам, и только вы нас чудом выручили. В жизни не забуду! Четверть часа назад вспоминали о тех днях… Эх, да что там! Позволит ли великий вождь апачей Виннету поприветствовать его?

Апач протянул руку и свойственным ему уверенным, но вместе с тем мягким голосом ответил:

— Виннету приветствует своего белого брата и просит его позволить сесть с ним рядом.

Тут инженер, учтиво поклонившись, произнес:

— Извините за смелость, которую я себе позволяю, джентльмены! Но вам там не место! Я прошу сесть к нам, за стол для начальства и больших господ.

— Но мы не те и не другие, — улыбнулся Олд Шеттерхэнд. — Спасибо за ваше приглашение, но нам хотелось бы остаться здесь.

— Воля ваша, сэр! Просто тут мы могли бы выпить чего-нибудь получше и с удовольствием побеседовать с такими уважаемыми вестменами.

— Почему бы и не побеседовать. Кажется, вы здесь командуете строительством?

— Я инженер, фамилия моя Левере11, а это — мастер и начальник склада. Вон там сидит разведчик, которого мы наняли для нашей безопасности.

Инженер сопровождал свою речь указующими жестами. Когда очередь дошла до метиса, Олд Шеттерхэнд бросил на него короткий, но очень внимательный взгляд, после чего спросил:

— Разведчик, говорите? Как звать этого человека?

— Ято Инда. Он носит индейское имя. Его мать его была индианкой.

Белый охотник смерил метиса внимательным взглядом, после чего отвернулся с тихим «хм», которое уловили только уши апача. У Виннету, похоже, были свои причины что-то выведать, а потому он обратился к разведчику:

— Пусть мой брат позволит задать ему один вопрос. Если для безопасности лагеря нанимают разведчика, значит, есть враг, который угрожает этому лагерю. Кто он?

Метис ответил вежливо, но холодно и уклончиво:

— Я думаю, нельзя доверять команчам.

Виннету сделал едва уловимое движение головой, словно хотел глубже постичь смысл сказанного. Несколько секунд он молчал, словно вслушиваясь во что-то, затем спросил:

— Что заставило моего брата сделать такой вывод?

— Прямых причин нет, только предположения.

— Моего брата называют Ято Инда. «Ято» на языке навахо означает «хороший», а «инда» на языке апачей — «человек». Навахо — дальние родственники апачей, поэтому можно предположить, что индейская мать моего брата из апачей. Это так?

Тема была явно неприятна метису. Уходя от ответа, он холодно произнес:

— Почему великого Виннету заинтересовала безвестная индейская скво?

— Потому что она твоя мать! — отрезал вождь апачей. — И, находясь в лагере, я хочу знать, кто заботится о его безопасности. К какому племени принадлежала твоя мать?

Метис не мог смолчать под пристальным и требовательным взглядом, которым Виннету буквально сверлил его насквозь.

— Из племени пинал-апачей12, — выдавил он из себя, не поднимая глаз.

— А языку научила тоже она?

— Разумеется.

— Я знаю язык и все наречия апачей. Они произносят слова языком и гортанью. Ты при разговоре используешь только язык, как это делают только команчи.

— Хочешь сказать, что я сын женщины команчей? — вспыхнул метис.

— Именно это я и хочу сказать.

— Утверждение — еще не довод! Даже если так, это вовсе не значит, что я действую с ними заодно.

— Возможно, что и нет. Ты знаешь самого грозного вождя команчей Токви Каву, Черного Мустанга?

— Я слышал о нем.

— У него была дочь, ставшая скво бледнолицего. Потом они оба умерли, оставив мальчика смешанной крови, которого Токви Кава воспитал в злейшей ненависти к белым. Когда-то, еще в детстве, этому мальчику его соплеменник поранил ножом правое ухо. Может, ты и есть он, если разговариваешь как команч и носишь шрам на том самом ухе?

Разведчик вскочил и в гневе воскликнул:

— Этим рубцом я обязан рукопашной схватке с команчами! От них я получил его! Если ты сомневаешься, то иди сюда и докажи свою правоту!

Метис стоял, готовый к схватке. Только одно слово пренебрежения слетело с уст Виннету, после чего он спокойно отвернулся и протянул руку к пиву, которое принес шопмен.

Наступила глубокая тишина, однако вскоре разговор за обоими столами завязался снова. Метис сел на место, а инженер осведомился у Шеттерхэнда и Виннету, не хотят ли они остаться в лагере на ночь. Получив утвердительные ответы, он предложил им свое жилище, объяснив такое неожиданное гостеприимство следующим образом:

— Джентльменам, что прибыли перед вами, хозяин уже отвел у себя угол для ночлега, и там места больше нет. Но не спать же вам на улице, под ливнем… и не в бараке с грязными китайцами! Нет, это не для вас! Нам пришлось нанять их на Западе, ведь с белыми рабочими сейчас проблема. К тому же обходятся они дешевле и их легче прокормить рисом, чем тот сброд, с которым нам пришлось бы столкнуться в противном случае. Примете ли вы, сэр, мое приглашение?

Олд Шеттерхэнд переглянулся с Виннету и, увидев едва заметный кивок согласия, ответил:

— Да, мы примем его при условии, что и для наших лошадей найдется надежная крыша.

— Найдется. Оставим их там же, где сейчас стоят кони тех двух джентльменов. А теперь не хотите ли взглянуть на мое жилье?

— Да, покажите его нам. Знакомиться с местом, где проведешь ночь, всегда лучше заранее.

Виннету и Олд Шеттерхэнд взяли свое оружие и удалились вместе с инженером. Выйдя на улицу, они подошли к стоящему поблизости невысокому строению, стены которого были выложены из камня, поскольку в будущем ему предстояло служить сторожевым постом по охране моста. Инженер открыл дверь и зажег лампу. Внутри имелись камин, стол, несколько стульев, кое-какая утварь и посуда. Большую часть комнаты занимали широкие нары, места на которых было предостаточно. Оба гостя выразили одобрение и собрались вернуться за лошадьми, но инженер заметил:

— Оставьте здесь ваши вещи. Зачем таскать с собой тяжелые ружья?

Ничто не мешало вестменам согласиться. Стены дома были очень крепкими, а окна маленькими и узкими, как бойницы, в которые не смог бы пролезть ни один человек. На дверях, сколоченных из толстых досок, имелся хороший запор, и опасаться, похоже, было нечего. Оба гостя оставили все снаряжение, после чего отвели своих животных на склад, где уже стояли лошади наследников Тимпе. Обеспечив животных водой и кормом, оба вестмена вернулись в барак.

По дороге инженер пригласил гостей отужинать вместе и добавил:

— Сегодня вечером я очень хотел бы посидеть с вами отдельно от моих людей, тем более что наш разведчик, похоже, вам не понравился. Объясните, мистер Виннету, почему вы все-таки не доверяете ему?

— Виннету ничего не говорит и не делает просто так, — отрезал вождь.

— Но Ято Инда всегда был верен нам! На него можно положиться.

— Виннету ему не верит. Мой брат скоро убедится, что его преданности грош цена. Этот полукровка называет себя Ято Инда, Хороший Человек, но его настоящее имя — Ик Сенанда, что на языке команчей означает Злой Змей. Он внук Черного Мустанга.

— Мистер Виннету, даже такой проницательный человек, как вы, может однажды ошибиться! Этот разведчик на деле доказал мне свою преданность! Доверять ему можно…

— Пусть мой белый брат делает то, что сочтет нужным, но с этого момента Олд Шеттерхэнд и Виннету в присутствии метиса будут разговаривать так, чтобы он их хорошо слышал. Но все, что откроется его ушам, только для его ушей и будет предназначено. Хуг!

Сейчас трудно было догадаться, что все же имел в виду вождь апачей.

Когда они вошли в барак, инженер сразу заказал хозяину хороший ужин на пять персон, ибо обоих Тимпе он тоже теперь считал своими гостями, да и сам подсел к ним за стол. Тем временем Олд Шеттерхэнд осведомился у Каза, чем тот занимался, что привело его в этот заброшенный край и куда он намерен отправиться. Каз кратко поведал историю с наследством, рассказал и о нежданной встрече с кузеном, оказавшимся обманутым, как и он.

— А сейчас нам надо в Санта-Фе, — заключил светловолосый наследник Тимпе, — но, черт возьми, ехать короткой дорогой мы не можем.

— Это почему?

— Да из-за команчей! Сначала поедем на восток, а уж потом свернем на юг.

— Хм! Так, может, отправимся вместе? Мы ведь тоже собирались в Санта-Фе, хотя и по иной причине.

Каз присвистнул, всплеснул руками и воскликнул, едва не сорвав голос:

— Вот это удача! Хаз, слышишь? Мы можем ехать вместе с Шеттерхэндом и Виннету! Нам не придется давать крюк, едем напрямик!

— Только не так громко! — улыбнулся Олд Шеттерхэнд. — Повода для радости пока не вижу. Мы и не думали ехать напрямик, и тоже собирались сделать крюк, обогнув земли команчей с востока.

— Воля ваша. Так когда отправляемся, сэр?

— Утром, как проснемся. К вечеру доберемся до Олдер-Спринг13 и там заночуем.

Произнося последнюю фразу, Шеттерхэнд сделал ударение на названии, украдкой поглядывая на метиса. От охотника не ускользнуло, с каким вниманием разведчик прислушивается к разговору, но пытается казаться безучастным.

Впрочем, метис не был единственным, кто с вниманием вслушивался в каждое слово, сказанное двумя кровными братьями. Привалившись с другой стороны к дощатой перегородке, сидели и покуривали двое сыновей Поднебесной14. Они, вероятно, находились там еще до появления наследников Тимпе и прекрасно слышали все, о чем говорилось в меньшем помещении. Они неплохо понимали английский, благо уже несколько лет жили в Штатах, обучившись языку еще в Сан-Франциско.

На появление Каза и Хаза они практически не среагировали, как, впрочем, и другие их соотечественники. Но когда в малом помещении зашел разговор о ружьях Шеттерхэнда и Виннету, а самое главное — об их ценности, китайцы тотчас навострили уши. Вскоре, словно в вещем сне, появились сами знаменитые вестмены, и оба китайца поначалу с любопытством, а потом с откровенной жадностью стали рассматривать легендарное и дорогое оружие через щели досок. Они долго еще сидели на месте и перешептывались, а в какой-то момент вдруг поднялись и покинули барак.

Когда оба исчезли, в дверях появился новый гость. Такого наплыва посетителей, да еще в вечернее время, здесь сроду не бывало. Вошедшим был индеец, одетый в старую полотняную рубаху голубого цвета, кожаные штаны и мокасины. Вооружение его состояло только из ножа, рукоять которого торчала из-за пояса. Длинные густые волосы спадали ему на плечи, а на шее висел мешочек с «лекарствами», закрепленный на кожаном шнуре. Задержавшись у входа и подождав, пока глаза привыкнут к яркому свету, он цепким взглядом окинул все помещение, после чего не спеша, но уверенной походкой направился за перегородку.

Очевидно, краснокожие сюда захаживают, поскольку ни один из китайцев не обратил на него внимания. За перегородкой, где сидели белые, его появление тоже не вызвало бурных эмоций. Мельком взглянув в сторону индейца, присутствующие продолжали болтать как ни в чем не бывало. Походкой человека, который чувствует, что он тут не ко двору, краснокожий прошел между столами и тихо присел на корточки у очага.

Когда разведчик заметил входящего индейца, лицо его на миг дрогнуло, но тут же снова стало равнодушным и неподвижным. Все произошло очень быстро, и никто из присутствующих этого не заметил. Разведчик и пришелец вели себя так, будто не замечали друг друга.

Прошло немного времени, когда разведчик поднялся из-за стола и медленной, небрежной походкой направился к выходу, стараясь показать явную бесцельность своих действий.

Однако Виннету и Олд Шеттерхэнду такое безразличие показалось подозрительным. Они тотчас отвернули от дверей свои взоры, чтобы метис не заподозрил, что за ним наблюдают. Тренированный глаз настоящего вестмена в тот момент, когда взгляд его устремлен прямо, в состоянии боковым зрением контролировать достаточно пространства. Именно боковым зрением и воспользовались Виннету со своим белым братом.

Метис был уже в дверях и вдруг резко обернулся, окинул всех хватким взглядом и, не встретив направленных на себя глаз, едва уловимым движением руки подал знак тому краснокожему, что сидел у очага. Понять его мог лишь тот, кому был адресован сигнал.

Виннету и Шеттерхэнд уже были готовы действовать. Ясно, что неизвестный индеец и метис находились в тайном сговоре, поскольку оба крепко постарались, чтобы никто ничего не заметил. За таким поведением могли стоять только враждебные намерения. А вот какие — это предстояло выяснить, и чем скорее, тем лучше.

Наверняка речь тут шла об индейцах, а посему наблюдение за метисом взял на себя Виннету. К сожалению, путь через двери для него был закрыт — вход слишком хорошо освещен, а полукровка наверняка где-то поблизости, да еще в таком месте, откуда вход в барак отлично просматривается. Пришелец тоже не сводит глаз с дверей и наблюдает за каждым, кто выходит. К счастью, вождь апачей еще раньше заметил, что сбоку, за бочками, ящиками и тюками, имелась еще одна маленькая дверь. Вероятно, она служила для вноса-выноса товаров и имущества. Вот этим черным ходом и намеревался воспользоваться Виннету.

Ему пришлось выждать немного, пока все внимание присутствующих не сосредоточится на Шеттерхэнде, что вскоре и произошло, когда последний заговорил с индейцем. Белый охотник понимал, что сейчас должен отвлечь краснокожего. Не теряя времени, он принялся расспрашивать пришельца. Когда взгляды присутствующих устремились на них обоих, Виннету исчез и, как кошка, прокрался за бочками к черному ходу.

На вид индеец был средних лет. Наверняка этот крепкий малый обладал определенной толикой ума, ведь на такие задания посылают только опытных и мудрых воинов.

— Мой краснокожий брат сел далеко от нас. Разве он не хочет ни есть, ни пить? — таков был первый вопрос Олд Шеттерхэнда.

Индеец лишь отрицательно покачал головой.

— Почему? Мой брат не чувствует ни жажды, ни голода?

— Юварува голоден, и его мучает жажда, но у него нет денег, — услышал в ответ охотник.

— «Юварува» на языке апсарока означает «лось». Ты принадлежишь к этому племени?

— Да.

— И где же теперь пасутся ваши кони?

— В Вайоминге.

— А как зовут вашего военного вождя?

— Серый Медведь.

Олд Шеттерхэнд в последний раз был у индейцев апсарока, или Воронов, не так уж давно. Они тогда жили в Дакоте. Очень возможно, что краснокожий говорил правду.

— Если моему брату нечем платить, пусть он сядет и поест вместе с нами, — предложил Олд Шеттерхэнд.

Индеец пристально взглянул на белого и ответил:

— Юварува — храбрый воин. Он ест только с теми, кого знает и кто так же отважен! Есть ли у тебя имя? Назови его!

— Меня зовут Олд Шеттерхэнд.

— Олд Шет…

Индеец не смог договорить до конца. Самообладание едва не покинуло его, и на какую-то секунду все существо краснокожего потонуло в пучине удивления и даже страха. Но замешательство было недолгим — он тут же овладел собой, продолжив:

— Уфф! Олд Шеттерхэнд! Ты знаменитый бледнолицый.

— Значит, мой брат может спокойно есть со мной. Садись, ешь и пей!

Но краснокожий вместо приглашения огляделся, словно ища кого-то, потом спросил:

— Не вижу здесь краснокожего, который сидел с тобой рядом. Куда он пошел?

— Вышел, наверное, в другое помещение.

— Я не заметил, как он выходил. Если ты Шеттерхэнд, то он наверняка Виннету, вождь апачей?

— Да, это он. А где твоя лошадь?

— Я не езжу верхом.

— Как? Апсарока в стольких днях пути на юг от своего племени и без лошади? Ты загнал ее в дороге?

— Нет. Я не брал ее с собой.

— И не брал оружия, кроме этого ножа?

— Мой брат прав.

— На то должны быть очень веские причины!

— Я поклялся, что пойду с одним ножом.

— Почему?

— Потому что команчи тоже были безоружны, только с ножами, и шли пешком.

— Команчи? Где они были?

— У горы, недалеко от наших старых пастбищ в Дакоте.

— Команчи так далеко на севере?! Странно…

Голос Олд Шеттерхэнда выражал сомнение. Индеец взглянул на него почти с иронией и произнес:

— Шеттерхэнд не знает, что каждый индейский воин один раз в жизни должен отправиться в Дакоту за священной глиной15 для трубки мира?

— Не каждый должен это делать, и не каждый делает.

— Но команчи пошли туда. Они натолкнулись на нас, меня и моего брата. Его они закололи ножами, а мне удалось бежать. После этого я дал клятву и теперь без коня, с одним ножом иду по их следу. Юварува не успокоится, пока не отомстит!

— Ты напоминаешь мне о священных обычаях и, стало быть, должен знать, что на пути к этим каменоломням никто не имеет право совершать убийства!

— Но команчи напали на нас!

— Хм! Что это за странный обет?! Без лошади и с одним ножом! Как же ты охотился, чем добывал еду?

— Разве я должен об этом рассказывать? — надменно спросил индеец, уверенный, что окончательно сбил с толку Олд Шеттерхэнда.

— Нет, — спокойно ответил тот, — но не могу понять, как можно в такую даль отправляться без коня…

— Я дал клятву и сдержу ее! — оборвал индеец.

— Ну нет! Даже если ты и давал ее, то уже нарушил!

— Докажи!

— Сегодня ты сидел в седле.

— Уфф!

— Во время дождя.

— Уфф! — повторно вырвалось из груди индейца, уличенного в обмане.

Теперь в его голосе звучало больше страха, чем упрямства. Он вскочил, застыв в воинственной позе перед охотником. А тот, резко наклонившись, как ни в чем не бывало быстро пробежал обеими руками по леггинам индейца.

— Твои штаны снаружи мокрые, а внутренняя сторона их совершенно сухая. Сухими во время ливня они могли остаться, только если человек ехал верхом!

Опровергнуть такой бесспорный довод индеец был не готов, однако его хитрость быстро позволила ему оправдаться:

— Даже ребенок знает, что внутренняя часть штанов и намокает меньше, и сохнет быстрее. Олд Шеттерхэнду надо еще многому поучиться!

Это уже граничило с наглостью, но охотник, казалось, пропустил слова краснокожего мимо ушей. В разговоре с индейцем он пользовался английским, который дикарь знал довольно сносно. Теперь же Олд Шеттерхэнд задал вопрос на языке апсарока, но не получил ответа. Спросил снова — опять молчание. В итоге он опустил тяжелую ладонь на плечо индейца и спросил по-английски:

— Почему не отвечаешь? Или ты не знаешь наречий родного племени?

— Я поклялся не говорить ни с кем на родном языке, пока смерть брата не будет отомщена! — повысил голос мнимый апсарока.

— Не перестаю я удивляться твоей клятве, такой странной и удивительной! А еще более удивительна твоя глупость, с которой ты вообразил, что обвел меня вокруг пальца. Твой акцент как раз и выдает тебя! Я прекрасно знаю, как разговаривают по-английски воины разных племен. Ты не из племени апсарока, ты — команч! Найди в себе мужество признаться в этом!

— Ты хочешь сказать, что я обманщик? Таков у белых обычай — оскорблять краснокожих гостей? Я ухожу!

Сказав это, индеец хотел направиться к дверям.

— Стой! — приказал Олд Шеттерхэнд, снова схватив его за плечо.

В то же мгновение в руке индейца сверкнул нож.

— Кто остановит меня? — злобно усмехнулся он. — Любому, кто встанет у меня на пути, я воткну клинок в сердце!

Олд Шеттерхэнд еще сильнее сжал плечо краснокожему левой рукой, а резким ударом правой выбил оружие.

— Не торопись! Погоди, пока вернется Виннету, тогда и решим, уйдешь ты идти или нет. Сядь на место! При попытке бежать получишь пулю!

Охотник оттолкнул краснокожего от себя. Тот оступился и загремел на дощатый пол, но тут же вскочил, готовый, как пантера, ринуться на противника, однако в последний момент передумал и медленно опустился на корточки у огня.

Белый охотник тем временем занял свое место и вернулся к трапезе, предварительно положив рядом на стол револьвер — единственный на Западе метод убеждения.

Прерванный ужин продолжили, но разговор не клеился. Через некоторое время вернулся разведчик-метис и спокойно сел на свое место. Увидев индейца в прежней позе, он, конечно, и вообразить не мог того, что происходило здесь всего несколько минут назад. Но кладовщик с мастером, сидевшие рядом, не преминули поведать ему об этом.

В этот момент через центральный вход в барак вошел Виннету. При его появлении метис ощутил, как бешено колотится у него сердце. Могло оказаться, что апач что-то пронюхал. Но Виннету спокойно сел рядом с Шеттерхэндом, который сразу поведал ему о разговоре с индейцем, после чего спросил у апача:

— А что скажет мой брат?

— Виннету нечего сказать — это была ошибка.

— А знак, который разведчик подал индейцу?

— Возможно, это просто случайность.

— Значит, я тоже ошибся, в чем я, честно говоря, сомневаюсь. Этот индеец не апсарока, он команч!

— Сделал он что-нибудь против тебя или кого другого?

— Пока что нет.

— Тогда мы не вправе считать его врагом, по крайней мере сегодня. Пусть мой брат Шеттерхэнд отпустит его.

— Что ж, будь по-твоему, но сделаю я это неохотно. Обратившись к краснокожему, охотник объявил ему, что тот свободен. Индеец неторопливо поднялся и остался стоять на месте в ожидании своего ножа. Получив оружие, краснокожий засунул его за пояс со словами:

— Этот нож еще послужит мне — отныне я даю новую клятву! Олд Шеттерхэнд скоро о ней узнает!

Сказав это — а его слова были явной угрозой, — разгневанный воин быстро удалился из барака. Еще несколько минут назад в глазах метиса сквозило явное беспокойство и напряжение, теперь же его лицо приняло откровенно издевательское выражение. Виннету шепнул Олд Шеттерхэнду:

— Пусть мой брат посмотрит на метиса!

— Я смотрю на него.

— Он смеется над нами.

— К сожалению, мы сами дали ему повод. Его жест наверняка был условным знаком. Но моему брату не удалось проследить за ним на улице. Кто знает, где он был и что за дьявольскую штуку они затевают. Надо не спускать с него глаз! Это очень опасный тип!

Олд Шеттерхэнд не ошибся, назвав метиса «опасным типом», ибо там, на улице, в самом деле произошли поистине дьявольские события, о которых Виннету из-за кромешной тьмы не смог ничего узнать.

Когда разведчик покинул барак, он сразу отпрянул в сторону от полосы света, падающего из дверного проема. Затем по прямой метис быстро удалился от шопа и, пройдя по дороге примерно три сотни шагов, свернул в сторону. Тут же он услышал, как его тихо окликнули по имени. Но это было не то имя, каким привыкли называть его здесь, на станции Пихтовый Лагерь. Таинственный голос звал:

— Ик Сенанда, иди сюда! Мы здесь!

Да, метис и вправду оказался тем, кого в нем заподозрил Виннету — внуком Черного Мустанга, грозного вождя команчей. Идя на звук голоса, разведчик вскоре различил в темноте фигуры трех краснокожих, один из которых резко выделялся огромным ростом и крепким телосложением. Это был сам вождь.

— Приветствую тебя, сын мой дочери! — произнес он. — Я послал в этот дом Кита Хомашу16, самого хитрого из моих воинов, чтобы сообщить тебе, что мы здесь и ждем тебя. Ты разговаривал с ним?

— Мы не обмолвились ни словом, но его прибытия было для меня достаточно.

— Ты поступил мудро — лишние разговоры только возбуждают подозрение! Здесь у нас надежное место, и никто не сможет подойти к нам незамеченным. Свет, падающий из дверей, позволяет увидеть любого, выходящего из дома. А кроме того, нам придется сразиться с теми, кто не имеет и понятия о жизни на наших землях.

— Тут ты ошибаешься. Сегодня здесь появились люди, которые знают об этом слишком хорошо.

— Уфф! Кого ты имеешь в виду?

— Сначала невесть откуда приехали два высоких и дьявольски худых парня. Они пробудут здесь до утра. Один сказал, что зовется Тимпе, другого, по-моему, зовут так же.

— Тимпе? Ни один настоящий воин не слышал такого имени.

— А потом заявились Виннету и Олд Шеттерхэнд!

— Уфф! Их послал сюда сам Злой Маниту!

— Не злой, а добрый. Сначала мне тоже не по себе стало, но позже, когда я послушал их разговоры, я обрадовался.

— Ты расскажешь мне все, что слышал, но не здесь. Нам придется удалиться.

— Удалиться? Но зачем?

— Я слишком хорошо знаю, что думают и делают люди такого склада. Они говорили с тобой?

— Виннету пытался допросить меня. Он не поверил, что меня зовут Ято Инда, и принял за сына твоей дочери.

— Апач заподозрил что-то, значит, он пойдет за тобой и будет следить за каждым твоим шагом. Нам пора искать новое место.

— Зачем? Мы увидим его, когда он выйдет из барака.

— Ты плохо его знаешь. Виннету не появится там. Есть еще выход?

— Есть задняя дверца за подсобкой.

— Вот ею он и воспользуется, а потом подкрадется к нам в темноте. Надо перейти на другую сторону. Быстрее!

Они быстро сменили место, переместившись от шопа далеко вправо. В тот же самый момент Виннету завершил свой обход, только с левой стороны, потому он их и не заметил. Команчи тем временем остановились под раскидистым деревом, скрывшись за его ветвями, и там разведчик поведал обо всем, что узнал. Вождь внимательно выслушал внука, а потом с плохо скрываемой радостью произнес:

— Они собираются к Ольховому роднику? И завтра вечером будут там? Вот там мы их и схватим! Великая радость наполнит наши вигвамы, когда мы привезем их, а потом будем пытать и заставим выть, как жалких койотов, с которых заживо сдирают шкуру! Эти два скальпа стоят гораздо больше, чем косички желтолицых, которые теперь нам ни к чему!

Но внук не очень разделял его радость:

— Да, мы нападем на них и схватим, а потом они умрут у столбов пыток, но почему ты хочешь отказаться от китайцев, которых я готов отдать тебе в руки?

— Нет, я не собираюсь ни от чего отказываться. Не для того ты служишь у людей Огненного Коня! Мы как раз и прибыли сюда сегодня, чтобы спросить, не пора ли начинать.

— Я готов в любой момент, но ты должен сдержать слово!

— Думаешь, я могу обмануть сына моей дочери? Деньги, золото и серебро — твои, все остальное — одежда, инструменты, припасы и скальпы людей с длинными косами принадлежат нам. Мы привыкли, что бледнолицые грабят нас и отнимают все, и мы отступаем, потому что они пока сильнее нас. А тут еще прибыли эти желтые твари, чтобы строить дороги и мосты на земле наших отцов! За это все они заплатят жизнью, а воины команчей обретут славу первых, кто раздобыл необычные скальпы! Теперь расскажи нам обо всем, что нужно учесть при нападении.

Последовало длинное разъяснение. Команчи совещались с метисом, дотошно выясняя сильные и слабые стороны лагеря, как лучше напасть и какой все-таки может оказаться добыча. Наконец Черный Мустанг подал знак двум своим спутникам, и те удалились в разных направлениях, чтобы осмотреться и проверить окрестности — никто не должен захватить врасплох их вождя!

В результате тайного совещания было решено, что сначала нужно поймать Олд Шеттерхенда и Виннету, а заодно Каза с Хазом, и сделать это завтра вечером у Ольхового родника. Срок нападения на Пихтовый Лагерь разведчику сообщат через нового посланца. На том метис распрощался с сообщниками и вернулся в барак.

Тем временем Черный Мустанг с обоими команчами осторожно направился к тому месту, где они, как условлено, должны были ожидать возвращения Кита Хомаши, который до сих пор еще был в бараке. Тот вернулся довольно скоро, вне себя от злости. Он рассказал, как обошелся с ним Олд Шеттерхэнд. Услышав, что команчи уже готовы схватить белого охотника и его краснокожего брата, он с ненавистью прошипел:

— Он еще пожалеет, что поднял на меня руку. Я буду тем, кто заставит его перед смертью забыть день, когда он родился!

Краснокожие собрались вернуться к укрытию, где их ждали лошади, как вдруг неподалеку послышались чьи-то крадущиеся шаги. Индейцы тотчас легли на землю, хотя она была грязной и размокшей. Команчи с умыслом легли прямо поперек дороги, по которой, как они уже определили, шлепали два человека. Один из них с шумом споткнулся о лежащего впереди вождя, потащив за собой другого. В один миг их скрутили и бросили прямо в грязь.

— Ни звука, если вам дорога жизнь! — грозно приказал вождь. — Кто вы?

— Мы — рабочие, — в страхе пролепетал один на не очень чистом английском.

— Вставайте, но не пытайтесь бежать! От кого вы скрываетесь, что здесь делаете и куда так тихо крадетесь?

— Мы и не думали прятаться…

— Так осторожно не ходит человек, которому нечего таиться! Что у вас там в руках?

— Ружья.

— Ружья? Зачем рабочим ружья? А ну покажи, я хочу посмотреть!

Вождь вырвал оружие из рук дрожащих китайцев и поднял ружья вверх, чтобы лучше рассмотреть их на фоне неба.

— Уфф! — вырвалось у Черного Мустанга. — Здесь, на Западе, эти три ружья знает каждый! Обитое гвоздями — Серебряное ружье Виннету, нашего злейшего врага! Если это так, то два других могут принадлежать только бледнолицему Шеттерхэнду! Это штуцер «генри» и «медвежебой». Я не ошибся?

Китайцы молчали. Они в самом деле тряслись от страха, видя перед собой злобных индейцев, даже и не помышляя о бегстве.

— Вы их украли? Китайцы упорно молчали.

— Разве кто-нибудь доверит свое оружие этим вагаре-саричен?17 Если не признаетесь, всажу нож обоим! Говорите!

Тот же китаец спешно затараторил.

— Мы забрались по крыше и взяли их…

— Значит, украли. А Виннету и Олд Шеттерхэнд так беспечны, что позволили унести свое оружие?! Вы воры и заслуживаете смерти!

Когда вождь говорил это, ему в голову уже пришла хорошая идея. Бедный китаец упал на колени и с мольбой застонал:

— Не убивай нас!

— Вас следует убить — вы этого заслуживаете! Но я отпущу вас, если вы сделаете то, что я прикажу.

— Мы готовы, мы все сделаем…

— Хорошо. Зачем вы их украли?

— Мы хотели их продать их…

— Я куплю его, — заявил хитрый вождь

— В самом деле? А кто вы?

— Вождь команчей! Мое имя Токви Кава, что на языке бледнолицых значит Черный Мустанг. Слышали обо мне?

Конечно, они столько всего слышали о Черном Мустанге, и в основном дурного, что китаец чуть не проглотил язык и просто кивнул, издав какой-то звук, в котором с трудом можно было разобрать «да».

— Значит, ты должен знать о моем могуществе и о том, что все, что я говорю, — чистая правда. Я покупаю оружие.

— А что ты дашь за него? — китаец начал потихоньку приходить в себя.

— Больше, чем любой другой: ваши жизни! За это воровство вам грозит смерть, а я дарю вам жизнь в обмен на эти ружья.

— Жизнь? И только жизнь? — не смог сдержаться разочарованный китаец, которого снова пронизала дрожь.

— Вам этого мало? И ты осмеливаешься спорить со мной и торговаться? Да что может быть дороже жизни? Что?

— Деньги!

— Деньги?! Вам нужен металл?! Хорошо, вы его получите! Железо наших ножей! Они так остры, что точить их не понадобится.

— Нет! Нет! Мы хотим жить! Бери, бери ружья!

— Твое счастье, желтая жаба. А теперь слушай, что я еще скажу! Олд Шеттерхэнд и Виннету скоро обнаружат пропажу и начнут поиски. Вы будете молчать! Иначе вас просто убьют, узнав, что вы сами и есть воры. Ни слова о нас! Или смерть! Понятно?

— Будем немы как покойники!

— Или станете ими, если мы узнаем, что вы проболтались. А сейчас ваши жизни нам не нужны.

Говоря это, вождь знал, что в любой другой ситуации он без разговоров прикончил бы этих китайцев, но обнаруживать себя раньше времени сейчас нельзя ни в коем случае.

— И еще вот что: вы слышали имена Ильчи и Хататитла?

— Нет.

— Так зовутся лошади Виннету и Шеттерхэнда Вы знаете, где они?

— Они заперты на складе, вон там. Мы случайно об этом услышали.

— Хорошо. Теперь идите, но помните о моем предупреждении и держите язык за зубами!

Каждый из китайцев получил хорошего пинка, после чего они исчезли в темноте ночи, безумно счастливые, что ушли живыми.

— Хорошее известие! — довольно произнес вождь — Теперь этот заколдованный штуцер, «медвежебой» и Серебряное ружье у нас в руках! Два их жеребца нам тоже пригодятся, ведь им нет равных, если не считать моего мустанга!

— Токви Кава хочет забрать лошадей? — спросил тот самый индеец, что выдавал себя за Юваруву.

— А мой брат думает, что мы оставим таких коней здесь? Если бы не мой мустанг, эти два жеребца прослыли бы лучшими животными между одной Великой Водой и другой! Заберем их с собой — они так же бесценны, как и ружья, которые мы отобрали у желтолицых псов.

Бесшумно подкравшись к складу, ворота которого оказались запертыми не на замок, а на засов, команчи внимательно прислушались. Кроме редкого и негромкого постукивания подков, которое обычно слышится, когда лошади переступают с ноги на ногу, никаких звуков не было. Кругом царил покой, да и внутри стоял мрак. Охранника, похоже, не было, иначе в помещении горел бы свет. Вождь, бесшумно подойдя к воротам, вынул засов, а сам при этом стал так, чтобы изнутри его никто не заметил. Двери раскрылись сами. Команч произнес несколько фраз по-английски — на тот случай, если внутри все же оказался бы сторож. Ответа не последовало. Четверо индейцев тихо проскользнули внутрь.

Лошади обоих Тимпе располагались в самом центре помещения, заваленного какими-то тюками, а оба жеребца кровных братьев стояли ближе ко входу. Вождь сразу опознал их, несмотря на темноту.

— Вот они! — торжествующе воскликнул он. — Будьте осторожны! Мы не сможем на них сесть, потому что они нас не знают. Нужно их вывести, да так, чтобы они не поняли, что мы чужие!

Жеребцов тихонько отвязали и осторожно вывели наружу. Лошади не упрямились, но чувствовалось, что идут они очень недоверчиво. Двери снова были закрыты на засов, после чего индейцы с ценной добычей двинулись прочь от лагеря. Глубокое, вязкое болото, образовавшееся после дождя, поглощало звуки шагов людей и животных.

Токви Кава торжествовал — ему удалось навредить знаменитым вестменам, которых он смертельно ненавидел. Вождь команчей был уверен, что все проделал безошибочно и не оставил никаких следов. Но сегодня он не учел ни быстроты мыслей обворованных им людей, ни великолепной выучки жеребцов, которые не повиновались чужим без позволения хозяев.

Однако самая большая его ошибка — сообщить китайцам свое имя. Уверенность команча исходила только из того, что те насмерть перепуганы и ничего не расскажут. Но он совсем упустил из виду, что отныне имеет дело с Виннету и его бледнолицым братом Шеттерхэндом.

Глава 2. ЧЕРНЫЙ МУСТАНГ

Слышал ли ты, дорогой читатель, что-нибудь о Белом Мустанге? Написано о нем много, а рассказано и того больше. Немало белых и краснокожих охотников утверждали, что видели его — да так оно и было, — но вместе с тем и не видели. Ведь Белый Мустанг — это легенда, выдумка, плод фантазии и воображения, хотя в основе рассказов о нем лежит правда, которую отличить от вымысла теперь почти невозможно.

Во времена, когда огромные стада бизонов и диких лошадей паслись на просторах прерий и тянулись весной — на север, а осенью — на юг, бывало, что очень опытному и терпеливому охотнику выпадало счастье увидеть Белого Мустанга. Но повезти так могло лишь крайне осторожному и удачливому — только ему удалось бы подкрасться и приблизиться к коню. Белый Мустанг — самый опытный и самый умный из всех жеребцов-вожаков, водивших табуны диких лошадей. Его глаза могли видеть сквозь непроглядные густые заросли, ухо за тысячу шагов слышало даже тихо крадущегося волка, а темно-красные ноздри чуяли запах человека с еще большего расстояния. Редко кому из охотников удавалось поймать на лассо какого-нибудь коня из стада, охраняемого Белым Мустангом. Никто никогда не видел, чтобы последний беззаботно пощипывал траву. У него просто не было на то времени. Беспрерывно сторожил он свой мирно пасущийся табун, то гарцуя, то взлетая в прыжке высоко над землей, полный очарования и грации, словно птица, а при малейшей опасности издавал пронзительное ржание, напоминавшее голос горна, и тогда весь табун бурей снимался с места.

Поговаривали, что пару раз удалось все-таки отделить его от табуна — какие-то безумцы уж очень хотели завладеть им. Но он галопом уносился от них, и ни одна лошадь не могла нагнать это удивительное животное. Он прикидывался, что устал, и даже сбавлял темп, но как только радостные преследователи приближались, конь с веселым ржанием разгонялся, как пущенная стрела, и уносился за горизонт. Все это он проделывал только для того, чтобы отвлечь охотников от табуна и выиграть время.

Некий бравый вакеро18, мастер по укрощению лошадей, как-то раз повстречал Белого Мустанга одного, без табуна, и загнал его на самый край глубокого каньона. Говорят, что конь, не раздумывая, прыгнул вниз, в страшную пропасть глубиной несколько сот футов, и там, внизу, как ни в чем не бывало, рысью пошел дальше. Вакеро клялся всеми святыми и уверял, что это чистая правда. И ему верили! В другой раз, в обществе уважаемых и знаменитых вестменов, один асиендеро19 со Сьерры поведал, что ему посчастливилось заманить Белого Мустанга с целым табуном в кораль20, но этот удивительный жеребец, как птица, перемахнул через двадцатифутовое ограждение. Никто не подверг сомнению и эти россказни!

Таких легенд ходило множество, стар и млад — все говорили об этом. В людской молве Белый Мустанг прослыл не только неприкосновенным и неуловимым, но и бессмертным, пока с последним табуном диких лошадей бесследно не исчез из саванны. Беспощадная цивилизация истребила бизонов и мустангов. Однако и сейчас еще нет-нет да и найдется старик-вестмен, который подтвердит, что этот неукротимый жеребец вовсе не вымысел…

В самом деле он не был вымыслом, и все же казался плодом бурной фантазии, никогда не существовал, но все-таки был реальностью. Те, кто видел его, хотя не обманывали, однако сбивали с толку, ибо Белый Мустанг — это не один конь, а много.

В каждом диком табуне имелся вожак, всегда жеребец, самый сильный и разумный. Ему приходилось постоянно закреплять свое положение, силой и ловкостью доказывать свое превосходство. Если он покорял конкурентов, то весь табун, до самого маленького жеребенка, подчинялся ему безоговорочно. Уж так повелось, а в прерии тем более, что мустанги сивой породы — самые выносливые. Дошло до того, что на жеребцов светлой масти у охотников спроса почти не было. Никому и в голову не приходило заарканить сивого и объездить его — светлый конь заметен издали и, стало быть, всадник будет подвергаться большей опасности. Жеребцы светлой масти имели все возможности полностью развивать свои способности. Кроме того, светлые лошади по природе своей более осторожны или были таковыми когда-то, как говорят. Табуну необходим вожак, которого всегда можно отличить от остальных. Чем выше звание офицера, тем больше у него знаков отличия. А тут сама природа позаботилась о том, чего человек добивается в течение всей жизни. Вероятно, по этим причинам почти каждый большой дикий табун имел вожака сивой масти.

Раз уж эти сивые мустанги оказались самыми сильными, самыми быстрыми и выносливыми, то и уйти от преследователей или других мустангов им было гораздо проще. Каждый вестмен хоть раз в жизни встречал одного такого коня, восхищался его быстротой и разумом, а после рассказывал об этом либо неутомимо слушал других, кто рассказывал то же самое. Сама жизнь в бескрайних прериях удивительна, потому она и порождает неуемную фантазию. Существовало множество жеребцов сивой масти, но людское воображение сотворило из них одного-единственного Белого Мустанга, вездесущего, но неуловимого.

Во времена Виннету и Олд Шеттерхэнда существовал еще и Черный Мустанг, о котором ходило не меньше легенд, хотя дело с ним обстояло несколько по-иному. Это был отнюдь не дикий конь, а хорошо обученный жеребец, принадлежавший вождю команчей-найини. Истории о нем рассказывали просто потрясающие. Он отличался множеством достоинств, никогда не спотыкался в темноте, ни разу не был ранен, никогда и никому не позволял настигнуть себя, а смерть вообще не имела над ним власти. Конь этот жил еще со времен предков, еще с ними выходил он из великих сражений целым и невредимым, потом спасал деда и отца, унося их прочь от врагов или вырывая из лап смерти, а теперь преумножал свои заслуги у нынешнего вождя команчей, который в честь удивительного животного и ради славы принял имя Токви Кава, то есть Черный Мустанг.

Индейцы свято верили, что принадлежащий Олд Шеттерхэнду штуцер «генри» — волшебное ружье. Точно так же они, за исключением посвященных членов племени найини, были убеждены также в том, что Черный Мустанг — волшебный конь! Вера эта укрепляла почет и уважение к владельцу животного. Многие остерегались конфликтовать не только с хозяином, но и с его племенем, считая, что он и мустанг — одно непобедимое целое! А вождь был человеком мудрым, он пользовался этим страхом, что придавало ему большую уверенность и возвеличивало над другими. Его высокомерие и беспощадность росли, со временем он стал самым страшным врагом не только всех белых, но и многих краснокожих. Вождь уже и сам уверовал в то, что нет на свете никого, способного с ним бороться.

Конечно, как и в истории с Белым Мустангом, Черный Мустанг не был одним-единственным жеребцом. Естественно, речь здесь шла о многих животных, которые являлись прародителями друг друга и носили на себе одни и те же отличительные знаки, имели те же достоинства. Достоинства эти были неоспоримы, и вождь имел право утверждать, уводя из Пихтового Лагеря коней Виннету и Олд Шеттерхэнда, что, не будь у него Черного Мустанга, эти два жеребца остались бы единственными лучшими животными между одной Великой Водой и другой…

В тот вечер в Пихтовом Лагере никто не лег спать вовремя. Присутствие славных гостей надолго задержало людей после ужина. За столом, где сидели инженер, Виннету, Олд Шеттерхэнд и оба Тимпе разговорам не было конца. За другим столом продолжали сидеть начальник склада и мастер, которые в основном молчали, прислушиваясь к беседе и лишь изредка вставляя односложные фразы. Целый час подсевший к ним полукровка молчал и только слушал, о чем говорили по соседству. А Виннету и Олд Шеттерхэнд словно не замечали его присутствия. Метис так и не заметил, чтобы они хоть раз взглянули на его лицо На самом же деле вестмены постоянно держали его в поле зрения и видели все, что на нем отражалось, даже мимолетные смены выражения.

Когда пришла очередь Каза поведать об одном из своих приключений, он разошелся не на шутку и даже не сразу среагировал на знак Виннету прервать рассказ и обратить внимание на доносившиеся снаружи звуки.

В тишине все четче раздавался топот конских копыт, перемежающийся с чавканьем болотистой грязи. Потом звуки смолкли и послышалось знакомое радостное ржание.

— Уфф! — всегда спокойный Виннету сорвался с места. — Это наши кони!

Олд Шеттерхэнд вскочил вместе с ним.

— Как они здесь оказались? Ведь вы сами запирали склад на засов, мистер инженер?

— Да… закрывал…. Быть может, кому из рабочих потребовалось открыть ворота, а кони сбежали?

— Они были привязаны! — Олд Шеттерхэнд нахмурился. — Надо разобраться. Вы позволите взять фонарь?

Просьба была обращена к шопмену, присевшему за стойкой. Прямо над ним висела керосиновая лампа в стеклянном корпусе, защищавшем огонь от ветра и непогоды. Шеттерхэнд снял ее с гвоздя, зажег и вышел на улицу вместе с Виннету. Остальные, гонимые любопытством, высыпали следом. Пошел с ними и удивленный метис, даже не подозревающий, что жеребцов украл его краснокожий дед.

Кони в самом деле стояли во дворе, радостно приветствуя хозяев. Животные ржали, махали хвостами, подергивали ушами и даже становились на дыбы, напоминая верных псов, радующихся появлению хозяев после долгой разлуки. Олд Шеттерхэнд осмотрел животных при свете лампы и с удивлением воскликнул:

— Черт возьми! Кони прибежали не со склада! Они все в грязи и в земле, даже их хребты! Они мчались галопом издалека! Но откуда?

— Наверное, кто-то просто открыл склад, — растерянно произнес инженер, — а кони вырвались наружу. Часок побегали по округе, потом вернулись сюда. Но я узнаю, по чьей милости это произошло!

С поводьев одного из коней свисал кусок оборванного, но крепко привязанного ремня. Похоже, жеребец сорвался с привязи. Олд Шеттерхэнд внимательно осмотрел ремень, после чего многозначительно кивнул апачу и обратился к инженеру:

— Вы правы, сэр, кони сорвались. Пойдемте со мной и привяжем их покрепче. А остальным джентльменам я не вижу причины беспокоиться.

Сказал он это настолько спокойно, но твердо, что ни у кого не возникло сомнений поступить иначе. Мастер с кладовщиком и метисом неторопливо направились к бараку. Прежде чем Каз и Хаз последовали их примеру, Олд Шеттерхэнд успел шепнуть им:

— Заговорите метиса и не дайте ему уйти, пока мы не вернемся. Но только без грубостей, обходитесь с ним повежливей.

— А если он все-таки захочет уйти? Задержать силой?

— Нет, этого лучше избежать. Неужели остановить полукровку — такое уж сложное поручение для вас? Расскажите какую-нибудь небылицу или что-нибудь захватывающее.

— Пожалуй, вы правы, — кивнул Каз. — Расскажу ему пару занимательных вещиц, да добрых анекдотов в придачу, как и подобает наследникам Тимпе! — После чего повернулся к своему родственнику: — Пошли, старина!

Оба Тимпе исчезли в дверях.

Виннету подхватил поводья и повел коней к складу. Олд Шеттерхэнд шел впереди, освещая дорогу. Рядом с ним семенил инженер и, покачивая головой, ворчал:

— Не понимаю вас, сэр. Вначале вы ни с того ни с сего спокойно признаете мою правоту, а потом вдруг отдаете такое распоряжение этим джентльменам, будто продолжаете подозревать Ято Инду!

— Главное сейчас — осторожность, потому я и повел себя так. Наших жеребцов в самом деле отвязали и пытались украсть, но они сорвались по дороге.

— Не может быть!

— Именно так, уверяю вас!

— Хорошо, пусть так оно и было, но неужели Ято Инда мог сделать это?

— Не он, а его сообщники. Но сначала войдемте внутрь, а там разберемся, кто тут у вас конокрад.

Вскоре они были у склада. Инженер ускорил шаг, чтобы поскорее войти внутрь, но Олд Шеттерхэнд придержал его за рукав:

— Эй, не спешите, а то все испортите!

— Что?..

— Следы! Я хочу осмотреть их. Если вы их растопчете, ничего путного мы не узнаем.

— Слушайте, а вы ведь тысячу раз правы! — искренне вдруг воскликнул инженер. — Таким людям, как я, и в голову не пришла бы подобная предосторожность.

Шеттерхэнд обошел склад, чтобы зайти к воротам сбоку и сохранить следы, которые там наверняка остались. Потом он осторожно приблизился ко входу и посветил фонарем вокруг. Виннету остановил коней и тоже подошел к белому охотнику.

— Уфф! — вырвалось у него, когда он наклонился. — Это индейские мокасины!

— Верно, — кивнул Шеттерхэнд. — Здесь были краснокожие. Но сколько их?

— Мой брат узнает об этом, когда мы пойдем дальше по тропе, ведущей от склада. Здесь слишком много следов людей и лошадей.

— Не торопись, брат. Следы говорят, что кони шли медленно. Животные не вели бы себя так, если бы сорвались. Их тихо вывели со склада, причем очень осторожно.

— Ворота закрыты, — заметил Виннету, указывая на засов.

— Это лишнее доказательство, что коней действительно украли. Кому, кроме конокрадов, понадобилось бы запирать ворота?

Отодвинув засов, они открыли ворота и вошли внутрь. Никаких улик обнаружить не удалось, поэтому обоих жеребцов снова завели под крышу и крепко привязали. Проделав это, трое мужчин, уверенные, что конокрады больше не отважатся повторить свою выходку, вышли и двинулись по дороге, ведущей от склада. Они не спускали глаз с отпечатков. В нескольких шагах от постройки последние расходились: направо вели следы людских ног и конских копыт, а налево — только людей.

— Вот отсюда они и пришли, — сделал вывод Олд Шеттерхэнд. — Мой брат Виннету видит, сколько их было?

Прежде чем ответить, апач очень внимательно осмотрел место, а потом сказал:

— Эти краснокожие были неосторожны — они не двигались след в след, поэтому видно, что их было четверо. Идем дальше. След ведет за барак.

Вскоре они оказались там, где оба китайца, на свою беду, столкнулись с команчами. Место было сильно утоптано. Олд Шеттерхэнд осветил его получше.

— Уфф! — воскликнул Виннету. — Здесь краснокожие недолго стояли и разговаривали с двумя вашими рабочими — из тех, что носят косы. Следы толстых и плоских подошв желтолицых видны очень четко.

— Значит, это китайцы были на складе! — поторопился с выводом инженер.

— Исключено, — возразил Олд Шеттерхэнд. — К складу они и близко не подходили — там нет их следов. Здесь были индейцы из племени команчей. Дело для вас может принять весьма крутой оборот!

— Чепуха! Скорее всего это какие-нибудь бродяги, что воруют иногда съестное, да вот незадача — на лошадей ваших наткнулись.

— Если бы так! Боюсь, здесь что-то другое. Похоже, что краснокожие вступили в тайный сговор с этими вашими китайцами.

— Ого!

— Ясно, что они здесь беседовали. Если бы между ними не вышло взаимопонимания, то индейцы их сразу бы прикончили. Судите сами: сначала индейцев было только трое, четвертый подошел к ним позже, со стороны барака. Догадываетесь, кто им был?

— Может, Юварува, которому вы не давали уйти?

— Вот именно.

— Тогда я хочу знать только одно: кто из моих китайцев был здесь! — инженер повысил голос. — Хотя, скорее всего, дело пустое — эти мерзавцы будут держать язык за зубами.

— Ничего, узнаем и это, но позже. А сейчас займемся краснокожими. Идемте!

Они шли дальше по следам трех человек, пока не оказались на месте, где Токви Кава разговаривал с метисом и откуда тот потом вернулся в барак. Вскоре след вывел их туда, откуда хорошо просматривался передний фасад барака и где команчи поджидали полукровку. Когда и этот пункт был обследован, Олд Шеттерхэнд заключил:

— Теперь мне все ясно. Сюда прибыли четверо команчей. Трое ждали, а четвертый пошел в барак дать знак метису, чтобы тот вышел. Затем ваш разведчик пришел сюда, но команчи что-то заподозрили и, чтобы их здесь случайно не накрыли, удалились за барак. Поэтому Виннету ничего и не обнаружил. Метис переговорил с тремя индейцами, после чего вернулся в барак, а те пришли обратно, где должны были ожидать Юваруву. Наконец тот вернулся, а когда они собрались уходить, наткнулись на двух китайцев.

— Но что этим-то здесь было надо? — не мог взять в толк инженер.

— Разберемся. Сначала надо взглянуть, чем занимается метис. Мы должны вынудить его бежать.

— Что? — удивился инженер. — Теперь я вообще ничего не понимаю! Если он человек порядочный, то к чему ему удирать от нас, а если он мерзавец и намеревается выдать нас команчам, то я просто не имею никакого права отпускать его!

— Вы мыслите так, а я — по-другому, — спокойно сказал Олд Шеттерхэнд. — Метис — внук вождя команчей Токви Кавы. Он втерся к вам в доверие, прикинувшись честным человеком, а сам вот-вот выдаст вас в руки своему краснокожему деду. Вождь послал к нему четырех гонцов, чтобы выяснить время и способ нападения на лагерь. Возможно, сам Токви Кава был здесь. Что скажет мой брат Виннету?

— Черный Мустанг был здесь, — ответил апач с такой уверенностью, будто видел его.

— Только такой воин, как он, мог рискнуть украсть наших коней. Узнав от метиса, что мы здесь, он решил повременить и не нападать на лагерь, пока мы не уедем. Для вашей же безопасности срочно нужно узнать, что задумали краснокожие и когда они наметили осуществить свой план. Если метис останется в лагере, вы этого не узнаете!

— Сэр, — растерянно произнес инженер, — я, конечно, много наслышан о вас, но вы говорите загадками. К моему ужасу, я вам верю, но обо всем я могу лучше и точнее узнать от самого метиса, если он, как вы утверждаете, союзник краснокожих.

— Думаете, он вам что-нибудь скажет?

— Я заставлю его!

— Хм! Пока не могу представить, как вы этого добьетесь. Думаю, что есть только одно средство: испугать его насмерть, чтобы он сбежал.

— Но если он ускользнет от нас, мы уж точно ничего не выясним!

— Как раз наоборот. Вы ведь слышали, наверное, что мы утром уезжаем к Ольховому роднику?

— Да, конечно.

— Метис тоже слышал и наверняка поведал об этом краснокожим. Я уверен, что они тоже там появятся, чтобы выследить нас и схватить.

— Сэр, но ведь это очень опасно!

— Возможно, но не для нас. А вам от этого только польза — узнаете обстановку.

— А как я ее узнаю? Вы что, собираетесь вернуться?

— Если увидим, что вам грозит опасность, то, конечно, возвратимся и поможем. Но сегодня нужно сделать все, чтобы метис унес отсюда ноги.

— А если он не сбежит?

— Сбежит! Где он спит? С рабочими?

— Нет. У него там, за лагерем, в зарослях, что-то вроде индейского вигвама.

— Это чтобы лишний раз не попадаться на глаза? Что ж, вполне разумно. А лошадь у него есть?

— Да. Он обычно привязывает ее рядом с вигвамом.

— Хорошо. Сейчас мой брат Виннету пойдет туда, спрячется и будет наблюдать. Мы же вернемся в барак и постараемся запугать этого лже-разведчика. Только сначала прошу вас рассказать моему брату Виннету, где стоит вигвам.

Вождь апачей не вступал в разговор. Он внимательно выслушал, где стоит вигвам, и молча удалился. После ухода Виннету Шеттерхэнд и инженер вернулись в барак. Они застали там метиса, ведущего оживленную беседу с обоими Тимпе. Полукровка окинул белого охотника испытующим взором, но Олд Шеттерхэнд, казалось, не обратил на него никакого внимания. Добряк Каз с увлечением рассказывал какую-то историю, как вдруг прервался на полуслове и спросил:

— Ну, мистер Шеттерхэнд, что там на складе?

— О краже не могло быть и речи. Мы действительно забыли запереть двери на засов. Туда, похоже, забежало какое-то зверье и перепугало жеребцов. Они сорвались и понеслись вперед, но, к счастью, удалились не слишком далеко, чтобы найти обратный путь. По их поводу беспокоиться нечего, меня гораздо больше волнует кое-что другое.

— Что же?

— Здесь были краснокожие.

— Может, один? Тот самый Юварува, который заходил к нам недавно?

— Он приходил не один. С ним были еще трое, которые ждали его на улице.

— Черт возьми! — присвистнул Каз, сдвигая на затылок свою соломенную шляпу. — Еще трое! Тогда наверняка этого Юваруву сюда подослали!

— Нисколько не сомневаюсь. Уверен я также и в том, что здесь, в лагере, находится сообщник этих краснокожих.

— Дьявольщина! Кто он?

— Сейчас узнаете. Идемте все со мной, господа, я хочу вам кое-что показать.

— А где мистер Виннету? — спросил вдруг Каз, поднимаясь за остальными.

Но Олд Шеттерхэнд не ответил, сделав вид, что не слышит вопроса.

Все вышли, белые рабочие — тоже. За пустым столом остался лишь один метис. Остановившись у самого входа, Олд Шеттерхэнд повернулся к нему:

— Я же звал всех!

Грозный взгляд белого охотника был красноречивее любых слов. Метис молча и послушно встал, следуя за всеми. Олд Шеттерхэнд проводил мужчин туда, где четко отпечатались следы полукровки, когда тот выходил из барака и направлялся к поджидавшим его команчам. Опустив фонарь ниже, Олд Шеттерхэнд сказал:

— Взгляните на эти следы, господа! Это следы мерзавца, который намеревается погубить всех вас. Скоро я покажу вам ногу, которая оставила их.

— Это как? — вырвалось у струхнувшего не на шутку начальника склада.

— Человек этот в сговоре с враждебными вам индейцами, которые, похоже, замыслили напасть на лагерь, втерся к вам в доверие под чужим именем. Он замыслил предать вас!

— Кто же этот подлец? Повесить иуду! Говорите, сэр, говорите же!

— Чуть позже. Сначала хочу представить вам доказательства. Видите эти следы? Смотрите внимательно, куда они ведут.

Олд Шеттерхэнд двинулся дальше по тропе; старательно обходя оставленные врагом отпечатки, остальные гурьбой шагали за ним. Очень скоро он остановился. Снова осветив землю, охотник произнес:

— Вот, смотрите! Здесь трое индейцев поджидали его, а тем временем четвертый, который назвался Юварувой, сидел в бараке. Теперь убедитесь сами, что это действительно следы краснокожих!

В этот момент Хаз, со злостью теребивший свой длинный черный ус, не выдержал:

— Здесь не нужно специальной подготовки, сэр. Невооруженным глазом видно, что речь идет о краснокожих, а значит, лагерь в опасности! Покажите нам скорее этого парня, чтобы мы с ним поговорили по-свойски! Деревьев с толстыми сучьями здесь полно, черт возьми!

— Подождите еще минутку! Нам нужно пройти по следу до конца.

Метис стоял среди рабочих, он прекрасно слышал и понимал, о чем и о ком шла речь. Шеттерхэнд несколько раз — как бы невзначай — повернул фонарь к лицу полукровки и не мог не заметить, как бегают настороженные, темные глаза последнего. От прежней наглой уверенности на его лице не осталось и следа.

Толпа продвигалась дальше. Вскоре все оказались за бараком, где Олд Шеттерхэнд остановился и продолжил разъяснение:

— Потом они перебрались сюда, о чем говорят их следы. Здесь они обсуждали нас и план нападения, после чего эти трое ушли обратно, чтобы встретить Юваруву. Когда тот пришел, изменник спокойно удалился и вернулся в барак.

— Но кто он, кто? — неслось со всех сторон.

— Сейчас скажу. Только пройдем по следам еще немного, чтобы окончательно убедиться в том, чьи же это отпечатки. Идемте, джентльмены!

Ведя толпу к переднему фасаду барака, Олд Шеттерхэнд украдкой поглядывал на метиса. Тот тихонько замедлил шаг, потом вдруг на секунду остановился и резко метнулся в сторону, беззвучно исчезнув во мраке. Теперь пора было объясниться. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы метис выиграл время, а уж тем более, чтобы вздумал притаиться где-нибудь здесь, наблюдая за Пихтовым Лагерем. Именно поэтому Шеттерхэнд, сделав маленькую паузу, повернулся к толпе и объявил:

— А вот сейчас вы увидите его сами. Пусть подойдет ко мне Ято Инда и… — Охотник помолчал немного. — Где метис?

— Метис? Значит, это был он? Он? — раздалось сразу несколько возбужденных голосов.

— Именно! Только зовут его не Ято Инда, а Ик Сенанда. Он — внук Черного Мустанга.

Тут поднялся невообразимый шум, со всех сторон слышались угрожающие выкрики, эхо которых разнеслось по всей долине. Но весь этот гам перекрыл звучный голос Олд Шеттерхэнда:

— Зачем так кричать? Он побежал к своему вигваму за лошадью, чтобы улизнуть отсюда. Лучше догоните его!

— Эй! К вигваму! За ним! Схватить!

Озлобленная толпа ринулась к жилищу полукровки. На месте остались только Олд Шеттерхэнд и инженер.

— Хвала Господу, что он послал вас к нам! — воскликнул последний. — Но тихо, послушайте! Вы ничего не слышите, сэр?

— Это его конь. Метис уносит ноги, гонимый страхом перед судом Линча! С сего момента ему и в голову не придет прятаться и шпионить за вами. Мы скорее всего избавились от него.

— Надолго ли? Он приведет с собой команчей! — Мы отвлечем их внимание и вернемся раньше, так что вам нечего опасаться. Слышите крики ваших людей? Они продолжают поиски, но обманщика и след простыл. А теперь слышите? Они выплескивают свой гнев на его вигвам!

Со стороны зарослей показались яркие язычки огня. Несмотря на сырость и влагу, пламя разгоралось буквально на глазах — это рабочие подожгли вигвам.

В отблесках огня инженер и охотник заметили фигуру приближающегося Виннету. Подойдя к ним, вождь произнес:

— Виннету прятался в засаде и слышал, как метис прибежал в свой вигвам. Он несся как сумасшедший. Когда раздались крики преследователей, он вылетел наружу, вскочил в седло и умчался прочь. Страх его был огромен.

Тем временем вернулись злые рабочие, раздосадованные неудачной погоней. Прежде всего они жаждали подробнее узнать от Олд Шеттерхэнда о его подозрениях, но тот посоветовал им вернуться в барак и подождать там, пока он не вернется. А сам вместе с Виннету, инженером и обоими Тимпе снова пошел к тому месту, где раньше обнаружили следы двух китайцев. Подсвечивая себе под ноги, они довольно легко отыскали отпечатки и пошли по ним дальше.

Охотник был уверен, что следы пойдут вдоль стены и в конце концов приведут ко входу в барак, но оказалось, что это не так. Следы вели гораздо дальше, а точнее — к жилищу инженера, которое потом еще и огибали. У заднего фасада дома стояла лестница, достающая до самой крыши. Видимо, китайцы в страхе перед команчами забыли вернуться и убрать ее.

— Уфф! — Виннету повернулся к инженеру. — Эта лестница стояла здесь сегодня?

— Нет, — растерянно буркнул инженер, отрицательно качая головой. — Все это подозрительно! Кто же это мог быть?

— Китайцы, — не раздумывая, выдал Шеттерхэнд. — Похоже, они обокрали вас, сэр, а заодно и нас!

— Уфф! — снова раздался голос Виннету. — Ружья!

— Да, их там нет, — подтвердил Олд Шеттерхэнд, не выказывая, впрочем, при этом ни малейшего беспокойства.

— Вы говорите так спокойно, словно речь идет о паре спичек, а не о самом ценном оружии на всем Диком Западе!

— А чем поможет волнение? Оно только навредит. Чем спокойней мы воспримем это и чем хладнокровней возьмемся за поиски, тем быстрее отыщем оружие.

— Если это действительно китайцы, то этим канальям придется вернуть все! Я уволю их, а перед этим они отведают крепкого хлыста!

— Но они не смогут ничего вернуть.

— Почему?

— Украденного при них уже нет! Вы сами видели, что следы обоих китайцев путаются со следами команчей, а потом идут обратно, к бараку. Я уверен, что ружья достались краснокожим.

— Вы полагаете, что оружие украли для индейцев?

— Возможно. Правдоподобнее, однако, другое — китайцы стащили ружья для себя, собрались хорошенько их припрятать, а тут вдруг наткнулись на индейцев, которые силой забрали их себе.

— Стоп! — воскликнул инженер. — А почему мы все-таки решили, что ружья пропали? Войдемте внутрь и проверим! Может, дело не так уж и худо!

— Посмотрите на эти три углубления в грязи. Такие могли остаться только от прикладов нашего оружия. Воры, спускаясь с лестницы, приставили ружья к стенке, чтобы освободить руки. Отпечатков ровно три: большой — от «медвежебоя», средний — от Серебряного ружья и маленький — от штуцера.

— Да…— задумчиво пробормотал инженер, осматривая место. — Хотелось бы мне, однако, узнать, откуда в башке у этих бездельников появилась идея украсть ваши ружья? На кой ляд они им сдались? Они ведь и стрелять-то не умеют!

— Для меня это пока тоже загадка, но попытаемся ее разгадать.

В этот момент раздался голос светловолосого Каза:

— Не знаю, сэр, насколько хороши они, но кое-какие соображения на этот счет у меня имеются.

— И какие же?

— До вашего появления здесь, в Пихтовом Лагере, мы много говорили о вас. Не забыли, конечно, о ваших ружьях и об их огромной ценности. Так, может, кто-нибудь из этих прытких желтомазых подслушал разговор, а потом замыслил украсть оружие, чтобы продать его подороже?

— Хм! Мысль эта, мистер Тимпе, не так далека от истины. Возможно, вы попали в самую точку. Оба помещения в бараке отделены всего лишь тонкой перегородкой, через которую можно слышать все. Кстати, когда мы вошли, у перегородки сидели два китайца. Сидели они вдвоем, никого рядом не было.

— Чует мое сердце, мы напали на верный след, — кивнул инженер. — Эти двое — фестхэнды1 , они у нас посредники. Все они — прохиндеи, каких свет не видел! Они не крадут только тогда, когда нечего красть. У них это с детства и вовсе не считается грехом. А уж обхитрить белого — это для китайца чуть ли не подвиг! С фестхэндом21, тем более, надо держать ухо востро. Может, потолкуем с ними?

— Но сначала все-таки войдем в дом.

Инженер открыл двери и зажег лампу. При свете можно было убедиться не только в том, что ружья украли, но и как это проделали. В потолке зияло отверстие, через которое воры и проникли в помещение, похоже, по веревке.

Теперь можно было возвращаться.

В бараке никто не спал, даже те, кто прилег раньше, теперь сидели за столами и громко разговаривали. Оба фестхэнда сидели там же, где и раньше, чувствуя себя не в своей тарелке и тревожными взглядами посматривая на вошедших. Олд Шеттерхэнд сразу же приказал им:

— Идемте с нами!

Оба безоговорочно поднялись и пошли за перегородку. При этом один успел шепнуть на ухо другому:

— Шуэт пут тек!

Слова не проскользнули мимо чуткого уха вестмена, и необъяснимая пока усмешка тронула его губы. Китаец воспользовался родным языком, причем говорил очень тихо, а потому был в полной уверенности, что никто не мог его понять. Бедняга и не подозревал, что Шеттерхэнд во время своих долгих и дальних странствий не раз бывал в Китае, научившись немного понимать трудный язык этой страны.

Когда оба китайца оказались в малом помещении и предстали перед белым охотником, тот смерил их грозным и проницательным взглядом, после чего вынул из-за пояса револьвер, спокойно взвел курок и произнес:

— Вы находитесь в чужой стране. И наверное, знаете ее законы?

Оба с деланным удивлением взглянули на Шеттерхэнда, а один ответил:

— В этой стране очень много законов. Какой из них вы имеете в виду, сэр?

— Тот, в котором говорится о воровстве.

— Его мы знаем, сэр.

— Тогда скажите мне, как здесь карают воров?

— Сажают в тюрьму, сэр.

— Да… но только не в этих краях. Здесь, на Диком Западе, свой закон: тот, кто украдет оружие или коня, будет повешен. Думаю, вам это известно.

— Мы слышали об этом, сэр, но никогда не сталкивались, потому что никогда не протягивали рук к чужим вещам.

— Это ложь!

— Что вы говорите, сэр?! Мы знаем, что вы великий и славный человек, но ведь и мы не простаки! Мы — фестхэнды и не позволим, чтобы нас оскорбляли!

— Советую изменить тон, ребята! Если признаетесь во всем сами, приговор не будет слишком суров, а будете увиливать, пощады не ждите! Вы украли три наших ружья.

Китаец принял изумленный вид, разыгрывая крайнее удивление. Покачав головой, он ответил:

— Как вам такое пришло в голову, сэр? У вас что — в самом деле ружья пропали?

Произнес он это так по-детски наивно, что Олд Шеттерхэнд не сдержался и ударил его кулаком по широкой скуле. Не то чтобы очень сильно ударил, но действенно: китаец пролетел между столами, пока на его пути не выросла стойка, о которую он грохнулся со всего размаху. Охотник не удостоил поверженного даже взглядом, а сразу обратился ко второму:

— Ясно, как в этих краях отвечают на ложь и подлость? Выкладывай всю правду! Вы украли ружья?

— Нет, сэр! — продолжал упираться второй хитрец.

— Послушай, я предупреждаю тебя последний раз! Твой компаньон призвал тебя все отрицать, но тебе же будет лучше, если скажешь правду.

— Когда он успел мне сказать это, сэр?

— Перед тем как вы вошли в этот закуток.

— Ничего он мне не говорил, сэр!

— Не тебе ли он тихо сказал: «Шуэт пут тек»?

— Да… он сказал, сэр…

— Что это означает по-китайски?

— Это значит «идем, пошли»…

— Эй, ты, конечно, парень хитрый, но меня не проведешь. «Пойти» — по-китайски «лай», «идти» — «кью», а «шуэт пут тек» значит «нельзя ни в чем признаваться». Или я не прав?!

Первый китаец, уже успевший подняться, растерянно стоял у стойки и держался ладонью за раздувшуюся щеку. В этот момент он оторвал руку от лица, подав своему напарнику предостерегающий знак рукой. Но второй китаец уже ничего не видел, а только пятился назад. В страхе уставившись на Олд Шеттерхэнда, он, заикаясь, спросил:

— Как? Сэр… вы… говорите по-китайски?

Олд Шеттерхэнд, воспользовавшись замешательством, быстро задал новый вопрос:

— Кто был тот индеец, что заставил вас отдать оружие? Китаец был настолько поражен, что сам шагнул в расставленные сети:

— Он назвался Черным Мустангом, вождем команчей.

— Пут и-ен пут йи-и! — не выдержал другой, опиравшийся о стойку.

Этот испуганный возглас означал: «Не говори ни слова!»

— Тиен на, агаи ин! («О небо, горе, горе!») — застонал его напарник, слишком поздно осознавший свою ошибку.

— Замолчи, — посоветовал ему, улыбаясь, Олд Шеттерхэнд. — Китайский вам не поможет, сами видите. Если будете отпираться и дальше, то сегодня же вас вздернут — вина ваша доказана! Выкладывайте все как было, тогда мы, может, подарим вам жизнь.

— Подарите жизнь, сэр? — с надеждой переспросил второй китаец, упрямства у которого было поменьше, чем у первого. — Каким же тогда будет наше наказание, сэр?

— Это будет зависеть от вашей честности. Расскажете всю правду — отделаетесь легче, чем думаете.

Украдкой китаец взглянул на своего приятеля, который в ответ кивнул. Итак, оба сына Поднебесной, отчасти сами, отчасти при помощи вопросов, поведали в конце концов о том, что же произошло на самом деле. А когда они закончили, один из них обратился к Олд Шеттерхэнду:

— Теперь, когда мы вам все рассказали, сэр, мы надеемся, что вы исполните свое обещание и, возможно, не станете нас наказывать…

В тот же миг на него чуть не набросился инженер, которого едва смогли удержать:

— Ты что вообразил, подлец? Отпустить вас просто так? Да об этом и разговоров быть не может! Самое малое, что я могу предложить, — это сто плетей!

После этих слов китайцы явно приуныли. Виннету переглянулся с Шеттерхэндом, и белый спросил вождя:

— Какой приговор вынесет мой краснокожий брат ворам? Апач молча посмотрел куда-то перед собой, после чего на его бронзовом лице промелькнула усмешка. Быстрым движением обеих рук он изобразил скальпирование.

Белые сразу смекнули, о чем речь, и их лица стали серьезными. Китайцы, однако, не поняли этого жеста, вопросительно уставившись на Олд Шеттерхэнда.

— Встаньте на колени вот здесь, рядом друг с другом! — приказал тот.

Они послушно исполнили волю охотника.

— Снимите шапки!

Оба скинули свои плоские бескозырки. В следующий миг в руке Шеттерхэнда блеснул нож. У всех присутствующих захватило дух, ибо люди решили, что белый охот-

ник в самом деле хочет пролить кровь. Два молниеносных хватающих движения левой рукой, два молниеносных взмаха правой — и Олд Шеттерхэнд отсек ворам… не головы, а всего лишь косы.

У присутствующих вырвался вздох облегчения, а китайцы от ужаса словно окаменели. Утрата косички для сына Поднебесной — страшнейший позор! Это та ситуация, когда волосы дороже жизни. Именно поэтому оба китайца в первый момент опешили — настолько все быстро произошло. Потом, не зная куда деться от позора, оба, натянув шапки, под всеобщий хохот с громкими стенаниями бросились вон из помещения.

Но Олд Шеттерхэнд и Виннету не смеялись. Первый совершенно серьезно произнес:

— Эта сцена выглядит для вас комично, но в ней нет ничего смешного, господа. Эти китайцы, по их понятиям, сейчас наказаны куда сильнее, чем если бы их надолго упрятали за решетку!

— А я выгоню их, мне на службе ворюги не нужны! — вскричал инженер.

— Прогонять их вовсе не обязательно. Без косичек они и так не рискнут показаться на глаза никому из своих соотечественников. Думаю, этой же ночью они исчезнут отсюда.

— Ну ладно, такой поворот и меня устроит. Надо только поглядеть, чтобы вместе с ними не исчезло еще что-нибудь. А эти косы я возьму себе на память.

Инженер наклонился, собираясь поднять волосы, но Олд Шеттерхэнд тронул его за рукав и твердо сказал:

— Не торопитесь, сэр! Эти косы получит кое-кто другой.

— Кто же?

— Токви Кава, великий вождь команчей.

— Но зачем?

— Это насмешка в его адрес. Виннету не зря придумал всю эту экзекуцию. Вы ведь сами убедились в том, что Черный Мустанг намерен напасть на лагерь?

— Да.

— А знаете вы, что за добычу намеревался он здесь захватить? Думаете, ваши деньги? — усмехнулся Олд Шеттерхэнд.

— Наверное, нет — краснокожим не нужны доллары, кроме этого Ято Инды, который жаждал их получить за свою измену. Команчей, по-видимому, интересует оружие и припасы.

— Несомненно, но еще и косички китайцев!

— Вы полагаете?

— Да. Кто знает индейцев, не ошибется на их счет. Такая масса скальпов с косами в локоть длиной — добыча весьма престижная. Но завладеть ею команчам не удастся, потому что для меня все люди равны, цвет кожи тут не при чем. А Черному Мустангу я вручу эти косы, чтобы ему не было так горько за провалившийся план.

— О-о, отличная мысль! Этот Мустанг обезумеет от злости. Такое мог придумать только Олд Шеттерхэнд!

— Тут вы заблуждаетесь. Я же сказал, что идея принадлежала Виннету.

— Виннету? Но мы от него не слышали ни единого слова.

— Он мне подал знак. Мы давно привыкли понимать друг друга без слов. — Говоря это, белый охотник свернул косички и спрятал их.

— Мой брат Шеттерхэнд понял меня правильно, — кивнул Виннету. — Для вождя команчей будет великим унижением, когда он получит от нас косы без скальпов.

— Возможно, возможно, — произнес инженер не без сомнения. — Но одно дело — слова, а в жизни все складывается по-иному! Прежде чем мы вручим эти косы Черному Мустангу, нам предстоит отразить нападение команчей и захватить его в плен. У меня, однако, замирает сердце при одной лишь мысли о нападении. Иметь бы нам здесь рабочих, как у моего коллеги со станции Рокки-Граунд! У него там, в горах, более восьмидесяти человек, хорошо управляющихся с оружием. Китайцы на взрывных работах ему вообще не нужны.

— Вы сказали, Рокки-Граунд? — переспросил Олд Шеттерхэнд. — Эта местность давно так называется?

— Нет, мы ее сами так назвали.

— И далеко это отсюда?

— Вовсе нет. По полотну на паровозе можно добраться за полтора часа.

— Хм! Округу я знаю неплохо, а Виннету — еще лучше. Но последний раз мы заглядывали в этот край, когда ни вас, ни вашей железной дороги и в помине не было. Я даже не знаю, куда ведет трасса. Не могли бы вы вспомнить старое, собственное название той местности? Достаточно будет припомнить какую-нибудь долину, гору или реку.

— Станция Рокки-Граунд расположена в долине, которую пересекает подножие какого-то безымянного горного массива. Я знаю, что краснокожие называют его Уа-пеш. Но что это означает — понятия не имею.

— «Уа-пеш», — повторил Виннету так, словно название напомнило ему о чем-то важном.

Все посмотрели на него в ожидании разъяснений, но вождь сделал движение рукой в сторону Олд Шеттерхэнда и произнес:

— Пусть мой брат Шеттерхэнд говорит вместо меня. Он об этом хорошо знает.

Взгляды присутствующих снова были направлены на белого охотника. Тот тихо хмыкнул, кивнул головой и обратился к инженеру:

— Уа-пеш — означает почти то же самое, что и ваше название Рокки-Граунд, — Скалистая долина. Я знаю, вы в курсе, что мы собирались отправиться к Ольховому роднику, а представляете, где это?

— Нет. Знаю только, что вы хотите быть там завтра вечером. Стало быть, Ольховый родник расположен где-то в дне пути верхом.

— Все верно — целый день верхом придется петлять по прериям и ущельям. Но, как я понял, железнодорожная трасса идет по прямой, так что от станции Рокки-Граунд до Ольхового родника можно добраться верхом всего за три часа. Ваша информация дает нам в руки все козыри, которые команчам, похоже, крыть будет нечем.

— Хотелось бы… Но растолкуйте поподробнее, — попросил инженер.

— Сначала я попрошу вас пояснить, как вы поддерживаете связь с людьми из Рокки-Граунд?

— У нас есть телеграф, так что в любой момент можно отправить депешу.

— Отлично. А рельсы? Они уже проложены до самой станции?

— Да, вот уже две недели, как трасса достроена. Здесь сейчас самый последний железнодорожный узел.

— Какого типа у вас вагоны?

— Ну-у, пассажирских нет — есть только товарные, что используются для перевозки леса и других материалов.

— Годится. Сейчас у вас они имеются?

— Целая дюжина.

— А паровоз?

— Вот паровоза нет, он вечером уехал обратно в Рокки-Граунд.

— Значит, сейчас он уже там?

— Да, конечно.

— В таком случае, будьте любезны, телеграфируйте туда сообщение, чтобы они поскорее прислали паровоз обратно. Сейчас все объясню, и вам станет ясно. Черный Мустанг давно хотел напасть на лагерь, но сегодня основной их замысел провалился, и им ничего не остается, как только напасть, прежде чем в лагере возведут укрепления и примут другие меры предосторожности. Я полагаю, они могли бы напасть уже сегодня, если бы не серьезные препятствия. Черный Мустанг приходил только с несколькими воинами, и его стоянка далеко отсюда. Метис скоро примчится к нему, если уже не примчался, и расскажет о том, что произошло. Вождь будет убежден, что мы в эту ночь не сомкнем глаз. Он уже узнал, что утром я и Виннету отправимся к Ольховому роднику. Схватить нас для него сейчас гораздо важнее, нежели заполучить добычу, которая ждет его здесь. Он поспешит к Ольховому роднику, чтобы устроить нам там засаду. Мустанг думает, что ему это легко удастся, потому что мы остались без наших «волшебных» ружей. Он воображает себе, что потом, захватив нас, поправит свои дела — он преспокойно вернется сюда за длиннокосыми скальпами китайцев. Тянуть с этим делом вождь не станет, иначе вы успеете хорошо подготовиться. Мы должны опередить его! Я и Виннету должны оказаться у Ольхового родника раньше команчей и разузнать их планы.

— Сэр! — снова прервал его инженер. — Но это смертельно опасно! А если вас схватят или убьют?

— Нас не схватят, тут вы можете быть спокойны. Настоящего вестмена можно захватить врасплох только тогда, когда он не ведает об опасностях, грозящих ему. Повезло, что ваша Рокки-Граунд расположена недалеко от Ольхового родника. Как только вернут паровоз, мы поедем на нем в Рокки-Граунд, а оттуда — верхом до Ольхового родника, где будем уже на рассвете. Если мы узнаем, что вам грозит серьезная опасность, то быстро вернемся в Рокки-Граунд, а оттуда по железной дороге привезем с собой всех местных рабочих и устроим команчам достойный прием.

Услышав такие обнадеживающие речи, инженер даже вскочил с места:

— Великолепная идея! Тогда бояться нечего — перестреляем всех этих краснокожих каналий!

— Значит, договорились?

— Полностью вам доверяю, мистер Шеттерхэнд. Я перед вами в неоплатном долгу и уж постараюсь, чтобы в Рокки-Граунд вас приняли так, как вы того заслуживаете!

— Хм! Что вы собираетесь делать?

— Как только вы уедете отсюда, я дам телеграмму, что к ним прибывают сам Олд Шеттерхэнд и сам Виннету, два полубога Запада!

— Не делайте этого — так можно провалить весь наш план. Никто не должен знать, кто мы и чего хотим. Все это может дойти до ушей команчей. Не забывайте о метисе, который пользовался вашим полным доверием.

— Да, вы правы. Тогда я просто сообщу, что приедут четыре пассажира. Но что же нам все-таки делать, если команчи нагрянут сегодня ночью?

— Я вас уверяю, этого не случится! Однако меры необходимой предосторожности не помешают. Прикажите разжечь костры со всех сторон лагеря и обязательно выставите часовых. Если команчи вопреки нашим суждениям находятся где-то рядом, они увидят, что вы готовы к обороне, и не отважатся напасть сегодня.

— Да, пожалуй, так будет лучше. Я все сделаю, как вы говорите.

Инженер удалился, чтобы телеграфировать своему коллеге. Вскоре вокруг лагеря разожгли множество костров, свет от которых едва ли не освещал всю долину. О сне никто не помышлял. Колея была подготовлена к встрече паровоза, и в течение часа люди ждали прибытия состава.

Пока ожидали паровоз, для четырех пассажиров и их лошадей подготовили большой товарный вагон, внутри которого соорудили нечто похожее на сиденья. Когда поступило сообщение, что паровоз со станции Рокки-Граунд вышел, коней погрузили в вагон, а их хозяевам приготовили крепкий грог. Через полтора часа прибыл паровоз, к которому быстро прицепили вагон. Пассажиры заняли свои места, и маленький состав, если его можно так назвать, тронулся в обратный путь, постепенно набирая скорость.

Вскоре он уже несся по трассе, по-американски весело и беззаботно, невзирая на глубокую ночь и только-только проложенные рельсы. Паровоз ни разу не остановился, а мимо не промелькнуло ни единого огонька — ведь между Пихтовым Лагерем и Рокки-Граунд не было ни одного населенного пункта. Горы, долины, прерия и лес — все слилось в непроглядной тьме, будто составчик мчался по гигантскому тоннелю. Примерно через полтора часа раздался пронзительный свисток паровоза, и четверо пассажиров не скрывали своей радости, когда увидели огоньки станции Рокки-Граунд. Замедлив ход, паровоз, пыхтя, остановился.

Вдоль полотна горели костры, в свете которых внимание сразу же привлекало плоское низкое здание с широким входом. Вероятно, внутри имелось несколько помещений, в одном из которых сейчас горел свет. О дверной косяк опиралась какая-то щуплая, невысокая фигура, затянутая в кожаный наряд. Ближе к колее находился еще кто-то. Когда паровоз стал, этот кто-то подошел к вагону, отодвинул в сторону полуоткрытую дверь и произнес:

— Рокки-Граунд! Выходите, господа. Поглядим, для каких таких персон коллега из Пихтового Лагеря организовал ночной рейс!

— Сейчас увидите, — ответил Олд Шеттерхэнд, спрыгивая на гравий. — Вы здесь командуете?

— Я инженер, сэр. А вы кто?

— Давайте зайдем внутрь — там, на свету, вы все узнаете. Найдется ли здесь место, где можно оставить лошадей?

— Посмотрим. Сначала сами выйдите из вагона! Теперь и остальные трое спустились на перрон. Инженер беззастенчиво заглянул в лицо каждому и разочарованно хмыкнул:

— Хм! Никого не знаю. Сами не представляются, да еще краснокожий с ними! Я-то думал…

— Вы ожидали появления начальства или кого-нибудь в этом роде? — засмеялся Олд Шеттерхэнд. — Вы уж не сильно огорчайтесь, что такие простые люди, как мы, нарушили ваш сон. Не беспокойтесь, мы сейчас же двинемся дальше, а вы спокойно можете идти досыпать.

— Верхом? Так вы, наверное, охотники либо трапперы?

— Вы правы.

— И мой коллега вот так вот среди ночи позволяет будоражить нас ради каких-то…

В этот миг его перебил голос того самого щуплого мужчины, который стоял у дверей, а теперь подошел ближе:

— И мне любопытно, что это за птицы прибыли сюда среди ночи. Здесь, на Диком Западе…— Он вдруг осекся, когда Олд Шеттерхэнд, стоявший к нему спиной, повернулся на звук до боли знакомого голоса. В то же мгновение, увидев лицо охотника, худощавый так и обмер:

— Шеттерхэнд! Олд Шеттерхэнд!

— Хромой Фрэнк! — с не меньшими радостью и удивлением воскликнул Олд Шеттерхэнд.

— И Виннету! — снова вырвалось у Фрэнка.

Вождь, как всегда, хранил спокойствие. Он лишь улыбнулся, хотя тоже был очень рад.

— Это они! Олд Шеттерхэнд и Виннету! — восклицал коротышка. Продолжая восторгаться, он бросился к кровным братьям: — Позвольте мне обнять вас!

Он по очереди сжимал в объятиях то одного, то другого, не закрывая рта ни на секунду:

— Вы только посмотрите, инженер, это же два знаменитейших вестмена, о которых я твержу вам сегодня целый вечер! Разве я мог предположить, что увижу их здесь!

Инженер тотчас сменил интонацию и, поприветствовав прибывших, вежливо сказал:

— Мне не нужно ваших пояснений, мистер Фрэнк. Обоих джентльменов я знаю давно, правда, только понаслышке, но слава их гремит на все Штаты. Пойду подниму людей и…

— Стойте! — прервал его Олд Шеттерхэнд. — Мы желаем остаться неузнанными по причине, о которой вы скоро узнаете. Мы вообще не собирались здесь задерживаться, но раз уж так неожиданно встретили нашего друга Фрэнка, то часок поболтаем с ним, а потом — снова в дорогу. Скажите только, где тут можно пока оставить наших лошадей?

— Мистер Шеттерхэнд, ваши кони будут иметь все! Я-то знаю, на каких сокровищах вы разъезжаете. Будьте моими гостями, проходите в зал, а коней берите с собой.

Залом оказалось то самое плоское здание. Освещенная его часть служила баром и местом отдыха для всех жителей Рокки-Граунд. В этом же здании имелось помещение для хранения ценных товаров. Сегодня оно пустовало — туда и завели лошадей.

Когда прибывшие вошли в бар, им навстречу поднялся заспанный бодкипер22. Он не смыкал глаз, надеясь заработать что-нибудь на гостях, о которых говорилось в телеграмме, присланной из Пихтового Лагеря.

Прежде чем сесть, Шеттерхэнд счел необходимым познакомить Каза и Хаза с Хромым Фрэнком, к которому обратился по-немецки:

— Дорогой Фрэнк, рад представить тебе земляков!

— Вот это да! Правда? Они немцы?

— И даже саксонцы.

— Не может быть! Саксонцы! А откуда?

— Вот это — господин Хазаэль Вениамин Тимпе из Плауэна, что в Фогтланде. А это — Казимир Овадия Тимпе, его кузен из Хофа.

— Из Хофа? Хм! Так, так… Вообще-то Хоф принадлежит Баварии, и тут, похоже, кое-какие географические заблуждения… Но железная дорога из Плауэна в Хоф — полностью саксонская, а значит, господина Казимира я могу признать своим земляком. Вот только кто из них настоящий кузен: вот тот, первый, или этот, второй?

— Оба, дорогой Фрэнк, оба!

. — Оба, говорите? Хм, да уж! Так сразу и не разберешься. Больше нет никаких Тимпе с такими длинными именами?

Оба кузена кое-что уже слышали о чудаке Хромом Фрэнке, из которого, как из рога изобилия, всегда сыпались псевдонаучные несуразности и всякого рода галиматья, поэтому Каз с улыбкой ответил:

— О, нас, Тимпе, много! Есть Рехабеам Захария Тимпе, Петрус Михаэль Тимпе, Маркус Авессалом Тимпе, Давид Маккавей Тимпе, Тобиас Олоферн Тимпе, Нахум Самуэль Тимпе, Иосиф Хабакук Тим…

— Боже праведный! Если вы еще хоть раз повторите «Тимпе», я положу вас трупом, не превысив самообороны! Не в службу, а в дружбу: засвидетельствуйте мне свое почтение и подайте прошение в саксонское министерство, чтобы вам выписали какое-нибудь другое имя! В противном случае я просто порву с вами наши еще не завязавшиеся отношения!

— Хм! Давайте упростим дело. Добрым друзьям мы позволяем называть нас кратко: Каз и Хаз вместо Казимир и Хазаэль. Будете называть нас так?

— Ну, это мне больше по нутру, стало быть, и я вам добрый приятель. А теперь присядем… о, это еще что?

Вопрос касался полных тарелок и непочатых бутылок, которые бодкипер уже успел ловко расставить на столе. Его мина красноречиво говорила о том, что все вопросы — к инженеру. Последний разъяснил, что для него великая честь принять таких джентльменов у себя. По американским обычаям отказаться от угощения — значит сильно обидеть хозяев. Хромой Фрэнк и оба Тимпе охотно принялись за еду. Олд Шеттерхэнд ел мало, иногда чуть пригубляя маленький стаканчик с вином, а Виннету не пил и не ел вообще. Он всегда был убежден, что «огненная вода» — злейший враг краснокожих, как, впрочем, и белых тоже. За едой разговор завязался быстро. Олд Шеттерхэнд прежде всего хотел узнать, каким ветром сюда занесло Фрэнка. Маленький саксонец пояснил:

— Так уж повелось: стучи не стучи в вашу дверь, никто не откроет — вы вечно где-то в пути. Так оно и получается: хочешь поговорить — гоняйся за вами по всему Западу! На этот раз мне тоже надо было обсудить кое-что важное, потому я сел на речной пароход, что ходит вверх-вниз по Эльбе, и решил добраться до вас. Но когда я прибыл на место, вас, естественно, дома23 не оказалось; мне сказали, что вы где-то здесь — хотите с Виннету повстречаться. Где конкретно, так я и не узнал. Тогда я решил отправиться следом, хорошенько запер мою виллу «Медвежье Сало» 24 и что есть духу примчался сюда, в Штаты. Я ведь знал, что у апачей-мескалеро всегда можно получить о вас самые точные сведения. Мы забрались так далеко, что дальше — некуда, аж до верховьев Арканзаса, потом через Санта-Фе отправились к Рио-Пекос…

— Ты говоришь «мы»? Так ты был не один?

— Ха! Конечно, нет! Со мной мой кузен Дролл!

— Тетка Дролл? Где он прячется? Где ты его оставил?

— Никто его не оставлял. А где он прячется — в кровати!

— Но, Фрэнк, почему ты его не разбудишь? — продолжал удивляться Олд Шеттерхэнд.

— Нашему добряку прописан сон — он болен.

— Болен? В таком случае его нужно осмотреть! Болеть здесь, на Диком Западе, — дело совсем иное, нежели полеживать в постельке дома. У него что-то серьезное?

— Не то чтобы очень серьезное, но весьма болезненное, я полагаю. Из-за болей, которые Дролл мужественно терпел, мы с трудом добрались до Форт-Обри, где его наконец осмотрел доктор. Долго он его смотрел, надо сказать, а потом назвал болезнь Дролла не иначе как «sciatica».

— Хм, значит, ишиас!

— Да, в ногах у бедняги настоящий остров Ишиа!25

— Но ведь раньше его это не беспокоило! — улыбнулся Олд Шеттерхэнд. — Где это он заполучил такую штуку?

— Такое у него впервые, это точно.

— Доктор установил причину?

— Доктор? Я облегчил работу лекарю, ибо сам поведал ему о ней.

— Ты?

— Ну да, я! Неужели вы думаете, что я слепец, не замечающий очевидного? Разве что если бы меня поразила египетская слепота!

— Так в чем же причина?

— Все дело в лошади, которая до сих пор не отучилась спотыкаться.

— Как это произошло? — спросил Олд Шеттерхэнд, едва подавляя смех.

— Я уже говорил, что от Арканзаса мы поехали верхом. Моя скотина — не подарок, она и сейчас при мне, но это цветочки — она хоть выносливая! Что касается цаплеобразной клячи Дролла, то тут мне просто нечего сказать… В общем, надули нас, когда мы покупали лошадок, а уж с его кобылой — вдвойне! Вечно она спотыкалась, а когда на пути не было ни канав, ни камней, ни древесных корней, эта тварь путалась в… собственных ногах.

— Но кто же покупает такую лошадь?!

— Когда до зарезу нужен конь, а под рукой ничего нет, кроме этой хромой скотины, куда денешься?

— Ну хорошо, только я пока не заметил связи между хромой лошадью и ишиасом.

— Вот-вот, и мы поначалу не заметили. А тут вдруг как гром среди ясного неба! Едем мы себе в прекрасном настроении по зарослям, среди высокой травы, и не подозреваем, что проклятая судьба уже поджидала нас в виде скрытого в траве пенька. Так вот, эта дуреха Дролла ни с того ни с сего спотыкается о пень передними ногами и в испуге шарахается в сторону. Бедняга Дролл пулей вылетает из седла. Да так, что приземляется на пень, словно садится в кресло. В тот же миг я слышу два звука: крик и треск. Крик, понятно, Дролла, а вот что трещало — то ли тоже Дролл, то ли пень, — я до сих пор и не понял. Однако сдается мне, это был Дролл, поскольку и сегодня, похоже, не все его суставы на месте. Тогда он не мог встать, а я из последних сил пытался помочь ему подняться из низкого партера в бельэтаж, но он снова падал в свое «кресло». Так я и не смог придать ему положение, в котором бы он не стонал и не вскрикивал. А всему виной этот проклятый спотыкач о четырех ногах!

Добрый Фрэнк имел обыкновение рассказывать обо всем своеобразным языком, но вовсе не для того, чтобы позаба-

вить остальных, а просто потому, что по-другому не умел. Фрэнк искренне любил своего кузена и уж никак не желал, чтобы его рассказ вызывал у кого-то усмешку. Оба Тимпе не спускали с него глаз, и по их теплому выражению было видно, что этот забавный коротышка пришелся им по душе.

— Начинаю понимать, — кивнул Олд Шеттерхэнд. — Рассказывай дальше.

— Мне стоило адских трудов собрать моего Дролла по частям и придать ему первозданный вид: я дергал его за ноги, встряхивал, растирал, подпирал сзади и спереди, и в какой-то момент он все же вскочил, но не от того, что ему стало легче, а от боли! После этого я еле-еле помог ему взгромоздиться на лошадь, уже на мою, поскольку спотыканий своей он бы уже не вынес. Целых два дня потребовалось мне, чтобы дотащить его до Форт-Обри. За это время он потерял в весе фунтов пять, а то и шесть! Два дня, подумать только! Эти дни я не забуду до конца дней своих! Его стенания и стоны! А моя езда на этой злосчастной кобыле, которая раз за разом продолжала спотыкаться! Боли его становились все сильней, а мое сердце екало все тревожней, пока мы наконец не оказались у ворот Форт-Обри. Там за него взялся док26 с банками, горчичным тестом, шпанскими мушками и скипидарным маслом.

— Ему полегчало? — уточнил Олд Шеттерхэнд.

— Да, постепенно. Минула неделя и можно было подумывать о продолжении путешествия. Так, потихоньку, мы тронулись в путь. С горем пополам приехав сюда, он почувствовал, что ему нужно передохнуть еще пару дней.

— И сколько вы здесь?

— Два дня. Завтра утром собирались двигаться дальше — в Санта-Фе.

— До Санта-Фе путь неблизкий. Куда вы хотели поехать прямо отсюда?

— В горы Ратон, через Ольховый родник.

— Хм… Там утром будет Черный Мустанг с большим отрядом команчей.

— Черный Мустанг, этот дикий палач? — вмешался инженер с тревогой в голосе. — А что ему там надо, у Ольхового родника, так близко отсюда? Может, он задумал чего против нас, а, мистер Шеттерхэнд?

— Не против вас. Это касается меня и Виннету. Он знает, что мы едем туда, и хочет нас схватить.

— Дьявол! Теперь-то вы уж, конечно, туда не сунетесь!

— Напротив, именно потому туда мы и поедем, а может быть, и вы тоже.

— Я? Скажу честно: я с удовольствием при случае влепил бы этим краснокожим под хвост пару фунтов пороху, но вот самому лезть на рожон мне не очень хочется.

— Никуда лезть не придется. Речь идет о вашем коллеге и его людях из Пихтового Лагеря. Им грозит нападение команчей. Это и есть та самая причина, из-за которой мы прибыли сюда на вашем поезде. Нам нужна ваша помощь.

— В таком случае беру свои слова обратно. Вот оно в чем дело! Мой почтенный коллега — специалист хоть куда, но в делах с индейцами не большой мастак. Однако, вы с ним можете смело положиться на меня и моих людей.

— Сколько у вас здесь рабочих?

— Около девяноста человек, все белые. Это дельные ребята, которые неплохо обращаются с оружием. Но нам все же хотелось бы знать, как обстоят дела?

Инженер оказался более решительным и предприимчивым, нежели его коллега из Пихтового Лагеря, и в нем Олд Шеттерхэнд сразу нашел себе помощника. Охотник вкратце описал события прошедшего вечера, поделился своими мыслями по этому поводу. Когда он закончил, инженер поднялся и протянул Шеттерхэнду руку со словами:

— Идет, сэр! По рукам! Можете использовать меня и моих людей в любое время.

Хромой Фрэнк не преминул вставить по-немецки:

— И меня тоже! Этому Наичернейшему Мустангу остались считанные часы! Ведь за дело берется настоящий боец! А сейчас я пойду и приведу еще одного героя нашего девятнадцатого века, которого невозможно оставить не у дел.

Коротышка вскочил и исчез. А когда вскоре появился опять, привел за собой страдальца Дролла. Видно было, что тот пережил немало, хотя глаза его поблескивали чрезвычайно живо, а поведение вовсе не выдавало сильных страданий. Дролл искренне обрадовался такой нежданной-негаданной встрече и заявил, что независимо от того, позволит его здоровье или нет, он вместе со всеми отправится к Ольховому роднику.

Виннету, который прежде не проронил ни слова, задал Дроллу сразу несколько вопросов, которые свидетельствовали о его довольно широких познаниях о строении и болезнях человеческого тела. Оказалось, что у Дролла и в самом деле ишиас. Затем Виннету встал, раскрыл свою кожаную сумку, в которой обычно носил целебные травы и только ему известные лекарства, осмотрел ее содержимое и спокойно произнес:

— Пусть мой брат Дролл проводит меня к своему лежбищу.

Оба вышли. Через минуту присутствующие услышали громкий, душераздирающий вопль.

— Это Дролл! — вскочил с места Хромой Фрэнк. — Что Виннету с ним делает? Его крик распилит мне душу, как свеженаточенная пила!

Он хотел было выйти, но Шеттерхэнд остановил саксонца и успокоил его:

— Останься, дорогой Фрэнк! Виннету знает, что делает! Индейцам известны такие средства от болезней, о существовании которых наши лучшие лекари и не подозревают.

Тут же появился Виннету.

— Наш брат Дролл был вынужден еще раз вытерпеть сильную боль, чтобы потом стать здоровым, — произнес вождь апачей. — Сейчас он немного отдохнет, но через час он ощутит себя полным сил и снова будет с нами.

В самом деле, где-то через час явился Дролл и на свой любимый альтенбургский лад толкнул речь:

— Разве не здорово, друзья мои! Я словно заново родился! Не знаю, что там сделал Виннету: не то натянул нерв, не то разорвал его… да не все ли равно, в конце концов! Теперь я снова могу сесть верхом, а кое-кто узнает, что у Тетки Дролла есть еще порох в пороховницах, если надо!

Глава 3. У ОЛЬХОВОГО РОДНИКА

Горный массив Уа-пеш, у подножий которого находилась станция Рокки-Граунд, до самых вершин был покрыт густым черным лесом. Ручьи, стекающие с гор, в долине сливались в единый поток, который держал курс на юго-восток, чтобы дальше свернуть на север. В том самом месте, где рожденная в горах река делала крутой поворот, в нее впадал поток поменьше, бравший начало у подножия другой горы, стоявшей чуть поодаль и еще с давних времен именуемой Корнер-Топ27. Уа-пеш и Корнер-Топ встречались под углом. Обе завершали вытянутые горные цепи, со всех сторон окаймляющие широкую долину. Сама долина извивалась гигантской змеей меж бесчисленных скальных вершин и обломков, так что проложить по ней железнодорожные рельсы было практически невозможно. Поэтому строителям, которым требовалось кратчайшим путем соединять Пихтовый Лагерь с Рокки-Граунд, пришлось взрывать скалы, поскольку лагерь располагался в самом начале долины и от станции Рокки-Граунд его отделяла лишь стена горной цепи.

Команчи, скорее всего, сначала должны были спуститься с гор, а потом двигаться по извилистой долине, ибо со времен предков для них не существовало другой дороги, ведущей к Ольховому роднику. Олдер-Спринг, или Ольховый родник, окруженный высокими ольхами, брал начало у подножия Корнер-Топа, а его ключевая вода примыкала к потоку побольше, как раз в том месте, где тот сворачивал на север. Петляющая долина, узким языком выползающая из лабиринта горных цепей, дальше резко расширялась, превращаясь в равнинную прерию, по которой бежала река, рожденная упомянутыми двумя потоками. Она терялась среди сочной травы, которая была так высока, что в ней спокойно могла скрыться большая группа людей.

Если вспомнить события в Пихтовом Лагере, нетрудно предвидеть, что мог принести день грядущий. Команчи были твердо уверены: Олд Шеттерхэнд и Виннету поспешат к Ольховому роднику, где их во что бы то ни стало надо схватить. Виннету и Шеттерхэнд не должны догадаться, что команчи идут к Ольховому роднику, а потому надо приложить все усилия, чтобы эти двое ничего не заподозрили. Само собой разумеется, индейцы не станут действовать в лоб и не пойдут к цели прямым путем, они будут скрываться где-то поблизости, но вот где — пока это было загадкой.

И все же Виннету и Шеттерхэнду не составило большого труда хорошенько оценить обстановку, встать на место противника и вникнуть в суть его плана. Поскольку источник находился на правой стороне долины, команчи соответственно будут держаться левой и проедут через узкий горный проход дальше, в открытую прерию, чтобы потом сделать крюк и появиться с противоположной стороны. Таким способом они не оставят у родника и в окрестностях никаких следов. Вернувшись со стороны прерии, команчи укроются вблизи ключа и будут тихо поджидать своих противников, чтобы потом подкрасться к ним, окружить и захватить в плен. Значит, чтобы опередить индейцев и выследить их,

нужно выехать в прерию раньше и сделать еще больший крюк, чем тот, который предположительно могут дать краснокожие. Олд Шеттерхэнд и Виннету все это знали, поэтому лишь забрезжил рассвет, они выехали со станции, но не двинулись вдоль Уа-пеш, а свернули налево, к прерии.

На смену вчерашней буре явилось поистине чудесное утро. Воздух был свеж, прохладен и чист, а солнечный свет искрился в каплях росы, повисших на травяных стеблях. Природа словно проснулась, представ во всем своем великолепии. Поездка верхом в такую рань, среди такой красы, могла доставить истинное наслаждение кому угодно, но только не вестмену, намеревающемуся выслеживать врага. Редкое пофыркивание лошадей и глухой стук их копыт в такую погоду слышны издалека, а еще влажная трава долго будет хранить следы, создавая опасность для любого всадника, оставившего их.

Отряд из шести человек, удалившись достаточно далеко от Уа-пеш, двигался теперь на юг, в сторону горы Корнер— Топ. Ольховый родник начинался на западных ее склонах, но Виннету и Олд Шеттерхэнд ехали так, чтобы приблизиться к горе с востока. Они намеревались запутать преследователей. Склоны Корнер-Топа не были полностью покрыты лесом, на них при желании можно отыскать хорошее местечко для наблюдательного пункта, откуда появление команчей нетрудно будет заметить.

Обогнув прерию по большой дуге, всадники достигли подножия гор с восточной стороны. Осмотревшись в поисках укрытия, они без труда нашли его. Там оставили лошадей под присмотром четырех человек, а Виннету и Олд Шеттерхэнд взобрались на склон, чтобы оттуда осмотреть долину.

Редкий случай: четыре саксонца вместе, в самом сердце Дикого Запада, в лесной чаще, у Корнер-Топа! Хромой Фрэнк не замедлил высказаться по этому поводу:

— Судьба столкнула нас здесь для особой миссии!

— Вы правы, дорогой Фрэнк, — кивнул Хаз.

— А как же иначе? Я прав всегда! Вы скоро легко сможете убедиться в этом, а что касается всего прочего, то сам я настоящая загадка. Блестящие способности я держу при себе — лишь изредка люди могут заглянуть в недра моего необъятного разума, чтобы восхититься запрятанными там сокровищами. Как раз сейчас и наступает сей редкий момент! Это просто праздник для вас… ну и для меня, конечно. Вам ведь очень хочется знать, как мы сегодня справимся с команчами? Я уже готов довести до вас необходимое и позволю направлять ко мне любые ваши вопросы. Говори первым ты, дорогой мой кузен Дролл!

Дролл слишком хорошо знал, чем могут закончиться подобные измышления Фрэнка, потому покачал головой и произнес:

— Почему я, дорогой Фрэнк? Готов уступить первенство этим двум джентльменам.

— Ты прав, кузен! Никогда не забуду одного профессора зоологии, который всегда говорил: «Учтивость — это тот врожденный навык, от которого невозможно избавиться». Пожалуй, эта его мысль имеет под собой глубокие корни. Ладно, пусть Каз скажет, что он хотел бы узнать от меня.

— Я? — вскинул брови тот. — Ничего мне не надо…

— Как? Совсем ничего? — искренне удивился Фрэнк.

— Абсолютно ничего, — подтвердил Каз.

— Ну а вы, Хаз?

— Тоже ничего, — ответил второй Тимпе.

— И вы это серьезно?

— Вполне.

Фрэнк скорчил такую гримасу, словно случилось что-то ужасное, чего он не в состоянии понять. На лице его нарисовалось удивление, затем глубокое раздумье и наконец гнев.

— Такого еще не бывало! — сердито забормотал малыш. — Или вы действительно те люди, которые ничего не хотят слышать, ничему не стремятся научиться у охотника прерий и укротителя медведей Гелиогабала Морфея Эдварда Франке? Мы здесь сидим в засаде — дожидаемся индейцев, собираясь перехитрить их и покарать за их наглость, но как-то забыли, что все это сможем осуществить только при незаменимом участии моей богатой опытом персоны! И в то же время рядом со мной находятся некие особы людской породы, которые убеждены, что им нечего меня слушать!

Пока в укрытии разыгрывалась эта забавная сцена, Шеттерхэнд и Виннету добрались до самой высокой точки Корнер-Топа. Как уже говорилось, наверху было достаточно пространства, не занятого лесом, откуда открывался отличный обзор окрестностей. Лучшее место, идеально подходящее для того, ради чего сюда прибыли оба кровных брата, оказалось на западной стороне вершины. Отсюда, сверху, долина просматривалась как на ладони, виден был даже ее противоположный край, находящийся на расстоянии, значительно превышающем английскую милю. Здесь белый и индеец остановились.

Они молча сели рядом и в течение нескольких часов не проронили ни единого слова, несмотря на то, что каждая минута неотвратимо приближала события, когда решался вопрос жизни и смерти. Если бы кто-нибудь понаблюдал за ними со стороны, он не усомнился бы, что этих людей привело сюда лишь одно-единственное желание — отдохнуть. Ни выражения лиц, ни взгляды обоих не выдавали, что их внимание обращено только на запад, что они сосредоточенны и что ни одно движение в долине не ускользнет от их острого глаза. В этом-то и заключается великое искусство вестмена, что даже при наивысшем нервном напряжении и полной концентрации внимания он сохраняет полное спокойствие и кажущееся безразличие. Не один настоящий герой Дикого Запада вышел сухим из воды в рискованных ситуациях и одержал немало побед благодаря великолепному владению чувствами и мимикой только лишь потому, что невозможно было догадаться, о чем он думает, к чему стремится, что ощущает и что намеревается предпринять.

Оба преданных друга сидели рядом, слегка прикрыв глаза, словно дремали. Между тем они четко слышали, как в двадцати шагах от них дрозд вытягивал из земляной норы червячка, и, разумеется, не могли не заметить грифа, крохотным пятнышком возникшего на небе с западной стороны.

— Уфф! — нарушил молчание Виннету.

— Да, — кивнул Олд Шеттерхэнд, — прибыли.

В долине, как и прежде, не появилось пока ни одной живой души, там было пустынно и тихо. Однако поведение парящего в воздухе грифа говорило сведущему глазу, что внизу, прямо под птицей, жаждущей легкой поживы, есть живые существа. Гриф неожиданно принял чуть влево и, удаляясь от изгиба долины, сделал большой круг, вернувшись на старое место, и потом снова завис там. В тот же миг в долине появился какой-то всадник. Он остановился на мгновение, чтобы осмотреться, затем, не заметив ничего подозрительного, двинулся дальше. За ним потянулась целая цепочка других ездоков. Распознать их для вестменов было нетрудно, хотя издалека лошади казались маленькими собачонками. Оба кровных брата насчитали примерно восемьдесят человек. Глаз Виннету был чрезвычайно остер — он издалека увидел все, что нужно.

— Это они, команчи, — уверенно произнес вождь апачей.

— Во главе едет Токви Кава?

— Да. Вождь думает, что очень хитер, но ошибается.

Взгляды белого и индейца встретились. Уста апача тронул тихий смешок:

— Смотри, они делают так, как мы и предполагали: перебираются на другую сторону долины, чтобы мы не заподозрили, что они тоже движутся к Ольховому роднику.

Команчи ехали по другой стороне долины, пока не добрались до подножий Уа-пеш. Но и там они не изменили направления, а через проход направились в прерию, словно хотели пересечь ее.

— Скоро они сделают крюк, как мы и полагали, после чего вернутся сюда, — произнес Олд Шеттерхэнд. — Один из нас должен спуститься в долину, чтобы проследить за ними, другой пока останется здесь.

Шеттерхэнд не пояснил, зачем оставаться второму, но Виннету понял его с полуслова и кивнул в знак согласия:

— Ик Сенанда вряд ли вчера в потемках догнал команчей, но он знает дорогу и будет идти по их следу. Он тоже должен скоро появиться. Пусть мой брат ждет его здесь, а я пойду вниз, чтобы узнать, где спрячутся команчи.

Виннету тихо удалился, и Олд Шеттерхэнд остался один. Прошел час, но метис не показывался. Миновал еще час, но его все не было. Собственно говоря, он уже давно должен был появиться, но терпеливый Шеттерхэнд ждал спокойно. Он знал, что коварного полукровку сотни причин могли задержать в пути. Прошло еще полчаса — и вот наконец показался одинокий всадник, едущий точно по пути отряда команчей. Ему еще предстояло описать немалую дугу в глубь прерии, прежде чем он доберется до подножий Корнер-Топа вслед за своим дедом, а значит, раньше чем через час он там не появится. Теперь Олд Шеттерхэнд мог спокойно покинуть свой пост. Он быстро, не теряя ни секунды, спустился вниз, к своим товарищам, прятавшимся в овражке. Охотник застал их в том же месте, где покинул. Виннету тоже был с ними. Когда белый охотник поведал о том, что видел метиса, апач сказал:

— Он появился поздно. Знает ли мой брат, почему?

— Есть много причин, которые могли бы задержать его в пути, — ответил Олд Шеттерхэнд.

— А может, он умышленно так задержался? — улыбнулся Виннету.

— Хм, думаешь, что после такого бегства из Пихтового Лагеря он вернулся туда, чтобы следить за нами?

— Что? — подал голос Хромой Фрэнк, услышавший последние слова. — Быть под недремлющим оком врага? —

Саксонец скорчил немыслимую гримасу и съязвил: — Извините, заранее благодарен за такое великое удовольствие!

— Но в нашей ситуации это вовсе не худшее, — заметил Олд Шеттерхэнд.

— Не понимаю… не могу понять, хотя разума у меня в голове достаточно, а способностей понимать — и того больше! Ведь если он следил за вами, то разгадал ваш маневр! Он наверняка теперь знает, что вы ехали сюда по железной дороге и, стало быть, опередили команчей!

— Меня бы это утешило. Ты скоро поймешь, почему, дружище Фрэнк! А сейчас вместе с Виннету мы удалимся, чтобы подслушать команчей. Оставайтесь здесь, спрячьтесь и не покидайте этого места, пока мы не вернемся.

— А если вы не вернетесь?

— Вернемся, по меньшей мере один из нас. Так что не беспокойтесь. — С этими словами охотник повернулся к Виннету и спросил: — Узнал ли мой краснокожий брат, где враги разбили свой лагерь?

Вождь апачей кивнул.

— Это далеко отсюда?

— Нет, — ответил Виннету. — Пусть мой брат следует за мной.

Оба отложили ружья, которые одолжили у инженера вместо украденных и которые теперь могли помешать, после чего быстро скрылись в лесной чаще. Через десять минут Виннету вывел своего брата из леса, в котором им не нужно было особо заботиться об осторожности, на большую поляну, заваленную массой поваленных бурей деревьев. Лесные великаны, с корнями вырванные из земли, в беспорядке валялись тут и там, сцепившись друг с другом изломанными кронами.

Это был самый настоящий бурелом — последствия одного из тех ураганов, что частенько бушуют на Диком Западе, особенно в южных районах. Как правило, такой смерч налетает внезапно, сметая все на своем пути, и так же внезапно исчезает. Среди поваленных мертвых и часто высохших стволов пробивалось множество молодой поросли, да такой высокой и плотной, что даже дикому зверю непросто было продраться сквозь эти густые заросли.

— Туда? — спросил Олд Шеттерхэнд. Виннету кивнул и шепотом добавил:

— Слева скала — там нам не пройти, дальше справа прерия, где пасутся лошади наших врагов, — там нас могут увидеть охранники. Сами команчи остановились на той стороне бурелома, который тянется здесь не больше чем на двести шагов. Вот тут мы и будем пробираться.

— Мой краснокожий брат был уже там?

— Да. Белый брат скоро увидит проторенную Виннету дорожку, которую пришлось замаскировать.

— Значит, Виннету знает, где находится их лагерь?

— Да. Быть может, нам удастся подойти к нему так близко, что мы услышим, о чем они говорят.

Виннету прошелся немного по краю бурелома, выискивая оставленные им приметы, после чего опустился на землю, отбросил в сторону несколько разлапистых веток и пополз вперед по узкому коридору из сучьев и листьев. Олд Шеттерхэнд без задержек последовал его примеру. Снова он мог оценить незаурядность своего брата Виннету. За короткое время тот при помощи охотничьего ножа вырезал дорожку шириной в два фута, отсек мешающие сучья, ветки и листья, выстлав ими землю, но сверху зелень оставил нетронутой, и теперь она образовывала некое подобие навеса над тропой, благодаря которому лаз оставался незамеченным. Все это вождь проделал за то немногое время, пока Олд Шеттерхэнд следил за метисом. Разумеется, проложить тропу по прямой было невозможно, она часто сворачивала то влево, то вправо, огибая естественные препятствия в виде древесных стволов и переплетений ветвей. Даже Олд Шеттерхэнд не смог бы так великолепно справиться с задачей.

Апач обо всем позаботился заранее, и братьям практически не пришлось пользоваться ножами. Это позволило им сосредоточить все свое внимание на том, чтобы над ними не колыхнулась ни одна веточка и не выдала их присутствия команчам. По дороге они наткнулись на двух ядовитых змей, но для настоящих вестменов такая встреча не могла быть неожиданностью. Первая успела улизнуть, а другой Виннету молниеносно отсек голову и швырнул ее в сторону.

Через несколько минут белый охотник почувствовал едва различимый запах дыма, значит — лагерь команчей совсем близко. Дальше тропа расширялась — Виннету заранее все предусмотрел, — Олд Шеттерхэнд мог теперь тихо подползти к апачу и лечь с ним рядом. Вождь осторожно и неслышно раздвинул заросли и молчаливым кивком головы указал Шеттерхэнду на образовавшийся просвет.

Каково же было удивление белого охотника, когда он не дальше чем в пяти шагах от себя увидел лежащего Токви Каву. Оба кровных брата находились на самом краю бурелома, а дальше уже начиналась прерия. Слева от тропы валялось огромное дерево, под которым прямо на мягкой траве, словно в удобном логове, располагался великий вождь команчей. Его воины, также погруженные в сон, лежали чуть поодаль. Все они, похоже, чувствовали себя в полной безопасности, поскольку находились под защитой часовых, выставленных в направлении прерии. По обычаю краснокожих, да и белых тоже, кочующих по просторам Запада, вождь держал ружье на расстоянии вытянутой руки. О толстый ствол опирался большой сверток. Его содержимое было прикрыто одеялом вождя и старательно обвязано лассо. Глаза Олд Шеттерхэнда на миг блеснули, и он шепнул на ухо Виннету:

— Там наши ружья!

— Да. Вождь сейчас спит, все остальные тоже. Мы спокойно можем их забрать.

— Мой брат торопится. Пока оставим их здесь — команчи не подозревают, что уже обнаружены. Соблазн велик но проявим благоразумие. Тихо! Там кто-то кричит.

— Это охрана, — подтвердил Виннету. — Похоже, мети прибыл и скоро появится здесь.

Сигнал, услышанный Шеттерхэндом и его краснокожим братом, повторился снова, но теперь это был другой голос. Спящие проснулись, вскочив на ноги. Вместе со всеми приподнялся и сел вождь. Виннету не ошибся — появился метис. Увидев сидящего вождя, он подъехал прямо к нему и только потом слез с коня. Токви Кава был сильно удивлен:

— Это ты, сын моей дочери? Что заставило тебя спешить за нами следом? Разве я давал тебе такое указание? — Не услышав скорого ответа, вождь продолжил: — Я велел тебе следить за бледнолицыми и быть с ними до тех пор, пока мы не появимся или пока не прибудет наш посланец!

— Все так, — ответил метис, переводя дух. — Но отец моей краснокожей матери сейчас убедится, что иначе я поступить не мог.

— Должно быть, у тебя есть что сказать нам, раз ты отправился сюда только за этим и покинул Пихтовый Лагерь! Я готов выслушать все, что ты скажешь в свое оправдание.

— Ты отец моей матери и знаешь меня с момента появления на свет. Разве я когда-нибудь подводил тебя? Почему же ты сразу обвиняешь меня, не разобравшись, зачем я приехал?

— Потому что речь идет о самой большой добыче, которая когда-либо попадала к нам в руки! Мы имеем дело со злейшими врагами нашего племени — вождем апачей и его ненавистным бледнолицым другом, которого называют Олд Шеттерхэндом!

— Тебе не поймать их! — произнес внук, не скрывая своего превосходства.

— Почему? — удивился дед.

— Потому что их там давно нет, — усмехнулся Ик Сенанда. — Они еще вчера вечером покинули Пихтовый Лагерь.

— Уфф! Тогда они могут появиться здесь!

— Они не появятся, вообще сюда не приедут. Вождь замолчал, сбитый с толку, потом спросил:

— А куда они собирались?

— Не знаю, но я собственными глазами видел, как они уехали в вагоне на Огненном Коне. Белые охотники поступают так только тогда, когда их дорога очень далека, в противном случае они пользуются лошадьми.

— Ты уверен в этом?

— Да. Я уже сказал, что видел, как они сели в вагон и как Огненный Конь увез их с огромной скоростью.

— Уфф! Они же хотели приехать сюда, к Ольховому роднику! Что их погнало в другую сторону?

— Страх!

— Ерунда! Я ненавижу Виннету и Олд Шеттерхэнда, но страха они не знают.

— Возможно, и так, но с ними еще двое других бледнолицых, которые не так храбры, как эти. Из-за них-то Виннету с Олд Шеттерхэндом и покинули Пихтовый Лагерь так быстро, когда узнали, что на него готовится нападение.

— Уфф! Как они смогли это узнать? Кто им об этом сказал? Может, ты был так неосторожен…

Внук не смог с собой совладать и со злостью перебил:

— Не говори так! Это твоя вина, что наши планы раскрыты! Теперь нам не видать ценной добычи!

Жилистая рука вождя легла на пояс.

— Не забывай, с кем говоришь, мальчишка! — старый вождь был разгневан не на шутку. — Или мой нож научит тебя уважать отца твоей матери и славного вождя команчей! Как ты смеешь говорить мне, Черному Мустангу, о неосторожности!

— Ты обвиняешь меня в том, что сам совершил! Скажи, схватили бы мы сегодня вечером Шеттерхэнда и Виннету, если бы они прибыли сюда?

— Это так же верно, как и то, что ты стоишь передо мной!

— Значит, все, что принадлежало им, стало бы нашей добычей?

— Да.

— А кони?

— Тоже.

— Так почему ты не подождал до сегодняшнего вечера? Зачем ты вчера позарился на их коней?

— По-за-рил-ся? — вождь медленно повторил это слово, как будто желал убедиться в том, что не ослышался. — Что ты знаешь об этом?

— Я знаю все. Кита Хомаша, которого послали ко мне, поначалу вызвал у них подозрение, но мне удалось развеять его — бледнолицые так и не смогли ничего доказать. Но тут под деревьями неожиданно заржали жеребцы Виннету и Олд Шеттерхэнда, вызвав настоящий переполох. Похоже, бледнолицые поступили мудро — они сделали вид, будто поверили в то, что кони на самом деле сорвались с привязи, но меня не обманешь: животные были украдены. Но кем? Что ты ответишь на это?

Вождь смотрел перед собой непроницаемым каменным взглядом, он молчал. А его внук продолжал:

— Твое молчание служит мне доказательством. Так вот, бледнолицые начали искать воров…

— А те уже давно исчезли! — перебил его Токви Кава с усмешкой.

— А следы тоже исчезли? Эти двое нашли ваши отпечатки, обнаружили они и мои, а также следы Кита Хомаши. Отыскали они и место нашего разговора, разгадали наши замыслы, но, к счастью, мне удалось улизнуть. Я кинулся к вигваму, вскочил на коня и умчался оттуда. Останься я там, они бы повесили меня! Они уже собирались это сделать! Я был уже далеко, когда мне в голову пришла хорошая мысль проверить, не изменили ли свои планы эти две хитрых лисы. Я вернулся, и как раз вовремя. Они вместе с лошадьми погрузились в вагоны Огненного Коня, а потом уехали. Вот потому-то их нечего ждать здесь, у Ольхового родника. Как только они уехали, я сразу покинул Пихтовый Лагерь и помчался сюда, чтобы сообщить тебе обо всем. Теперь можешь покарать меня, если найдешь за что. Хуг!

Метис закончил свою речь и теперь ожидал, что ответит его дед. Тот несколько минут стоял с опущенной головой, затем вскинул ее резко и энергично, оглядевшись вокруг. Хотя прибытие метиса явно свидетельствовало о том, что случилось непредвиденное, никто из воинов не рискнул подойти к грозному вождю и расспросить его. Несмотря на накал страстей, внук и дед старались не привлекать своим разговором внимание остальных, а значит, никто из воинов не мог слышать упреков в адрес старого вождя. Все это несколько успокоило его, и он негромко произнес:

— Да, лошадей забрал я! Ильчи и Хататитла — такие славные кони, что нетерпение затмило мой разум! Я решил захватить их немедленно, не подумав о том, что сегодня и так смог бы завладеть ими. В твоих жилах течет моя кровь, поэтому ты не скажешь нашим воинам, к чему привело мое необдуманное решение.

— Буду молчать, — кивнул метис.

— Олд Шеттерхэнд и Виннету знают, сколько нас было вчера в Пихтовом Лагере? — продолжил вождь.

— Да.

— А знают ли они, что мы собираемся напасть на Пихтовый Лагерь?

— Только предполагают. Но они догадались, что мое имя не Ято Инда, а Ик Сенанда.

— Значит, они поняли, что ты мой внук, а следовательно, на Пихтовый Лагерь собираюсь напасть именно я! А что они говорили по поводу пропажи ружей?

— Ружей? — удивился метис. — Они у нас?

— Да, — по лицу старого вождя скользнула самодовольная усмешка.

— Уфф! Значит, они у тебя? — Метис от волнения едва не вскрикнул. — Где это ценное оружие? Говори скорей!

— Здесь, — ответил вождь, указывая на сверток.

— Уфф! Сегодня Великий Маниту взглянул на воинов-команчей светлым взором! Это добыча, о которой мечтают все племена краснокожих! Все они будут завидовать нам! Как ружья попали к тебе?

— Благодаря желтолицым ворам! Я заставил их отдать оружие нам.

Тут вождь кратко поведал внуку о том, что произошло с китайцами.

— Уфф! — закончив рассказ, воскликнул вдруг Черный Мустанг, как будто его осенила гениальная догадка. — Вот о чем я не подумал! Олд Шеттерхэнд и Виннету уехали, несмотря на пропажу оружия! Как могли они не предпринять попыток вернуть его назад?! Здесь кроется какая-то хитрость! Они никогда так просто не откажутся от своих ружей! Я уверен, что они сделают все, чтобы отыскать их.

Внук покачал головой:

— Нет, они не осмелятся. Они не знают, где их искать!

— Почему ты так думаешь?

— Здравый смысл подсказывает мне это. Эти койоты стали знаменитыми только благодаря своим ружьям. В них все их заслуги! Без них они ничто! Они в панике. Грозит нападение на лагерь, а они без ружей и, стало быть, окажутся побежденными. Теперь понятно, почему они отказались ехать к Ольховому роднику и бросили на произвол судьбы Пихтовый Лагерь. Причина одна — страх перед бесславной смертью и перед нами!

Вождь пристально взглянул на метиса. Старого Токви Каву одолевали противоречивые чувства, но в конце концов логика молодого разведчика показалась ему убедительной, и он согласился:

— Уфф, наверное, ты прав. Сами они с воем сбежали, как поджавшие хвосты псы, увидевшие палку, но их ружья теперь наша добыча! Мы можем беспрепятственно добыть скальпы желтолицых. Если в Пихтовом Лагере знают, что мы готовы на них напасть, они уже послали за подмогой. Нам надо спешить. Раз Олд Шеттерхэнд и Виннету сегодня здесь не появятся, ждать нам тут нечего. Едем немедленно! Лошади сильно устали, но если мы поедем так, чтобы с наступлением сумерек добраться до места, которое бледнолицые называют Бэрч-Хоул, они выдержат переход.

— Хочешь ударить по ним прямо из Бэрч-Хоул?

— Да. Лучшего места не найти. Я оставлю там наших воинов, а пока они будут ждать, подкрадусь к лагерю и определю, когда и как его лучше окружить, чтобы ни одна белая или желтая тварь не ушла от нас! Ты останешься здесь.

— Ты не берешь меня с собой? — удивленно спросил метис. — Почему?

— Они тебя слишком хорошо знают, а это может нас выдать. Но есть и еще одна причина, которая для меня намного важнее: вот эти три ружья.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы вернемся сюда. Мы не можем брать с собой такой ценный груз в Пихтовый Лагерь. Для меня эти ружья дороже, чем все скальпы, которые раздобудем там. Оставим ружья здесь, а завтра приедем за ними. Охранять их будешь ты, потому что ни на кого другого в этом деле я положиться не могу.

Метис колебался:

— Но я бы лучше поехал с вами, чтобы получить часть той добычи, которая мне причитается.

— Получишь. Мое слово нерушимо!

— Значит, золото и монеты — мои?

— Да. Ты — сын моей дочери и мой единственный наследник. Мудрый воин всегда должен думать обо всем. Нападение не будет опасным, но меня может поразить шальная пуля или нож, и тогда ты станешь полноправным владельцем этих ружей, которые легко могут попасть в чужие руки, если тебя не оставить с ними. Я так решил, и так будет! Хуг!

Метис, выслушав деда, перечить больше не стал. Вождь отошел от него и собрал вокруг самых известных воинов, среди которых находился и Кита Хомаша, побывавший в Пихтовом Лагере под именем Юварува. После короткого совета Черный Мустанг и все его воины сели на коней. Они снова двинулись в долину по той же самой дороге, по которой прибыли сюда. Ик Сенанда остался один, стоя рядом с украденными ружьями. Пока его товарищи двигались по долине, метис расседлал и привязал к дереву своего коня. Но он не мог уйти от соблазна, чтобы не взглянуть на знаменитое оружие. Развязав лассо, он открыл сверток и вынул оттуда все три ружья. Можно лишь представить, с какими чувствами смотрели на это Виннету и Олд Шеттерхэнд, продолжая сидеть в укрытии! Они наблюдали, с какой жадностью метис осматривает и ощупывает оружие, как блестят его глаза.

Конечно, такое не могло продолжаться долго. Виннету неслышно раздвинул заросли и выскользнул наружу. Олд Шеттерхэнд с величайшей осторожностью проделал то же самое. Потом оба тихо поднялись с земли. Несколько шагов, которые не уловило даже чуткое ухо метиса, — и они уже стояли позади него.

— Здравствуй, Ик Сенанда, — произнес Олд Шеттерхэнд. Пораженный неожиданностью, метис обернулся и увидел рядом белого и индейца. Его удивлению не было границ, он не мог ни вымолвить слова, ни двинуться с места.

— Да, — продолжил Олд Шеттерхэнд, указывая рукой на ружья. — Мы пришли сюда вот за этим.

Наконец метис пришел в себя, но даже если бы он попытался бежать, он не смог бы этого сделать, потому что смертельный страх сковал все его тело. Он медленно и молча поднялся. Белый охотник рассмеялся, глядя прямо в парализованные ужасом глаза:

— У тебя на лице страх? Ты ведь хотел нас схватить, а теперь вдруг трясешься в лихорадке!

Презрение, с которым были сказаны те слова, подействовало на метиса отрезвляюще. Продолжая держать все три ружья, он сделал шаг назад и крикнул:

— Что ты себе вообразил? Страха ни перед тобой, ни перед ним у меня нет! Что, хотите забрать эти ружья? Уфф! Попытайтесь, если сможете!

Едва закончив последнюю фразу, метис с удивительной прытью бросился бежать. На коня он сесть не мог, поскольку тот был привязан, а отвязывание отняло бы много времени, поэтому он длинными прыжками, словно борзой пес, ринулся к бурелому, чтобы скрыться в зарослях. Но он недооценил возможности противников. Едва он совершил четвертый или пятый скачок, как его уже настиг Олд Шеттерхэнд, а Виннету даже перегнал и стал у него на пути. Белый охотник выхватил револьвер:

— Стоять! А ну на место и сядь на землю. При попытке к бегству всажу пулю между ребер!

Все трое вернулись обратно. Отобрав у метиса свое оружие и нож, братья прижали его к земле. Трясясь в ярости, а может, в страхе, внук вождя команчей сознавал, что любое, даже малое, неповиновение может стоить жизни.

Олд Шеттерхэнд вложил два пальца в рот и издал резкий протяжный свист, после чего вместе с Виннету склонился над пленником. Не говоря больше ни слова, братья стали ожидать прибытия своих спутников, для которых этот свист служил условным сигналом. Хромой Фрэнк и Тетка Дролл только того и ждали, поэтому через четверть часа они вместе с обоими Тимпе с шумом выскочили из зарослей на поляну. Лошадей они вели в поводу. Прищурившись и с одного взгляда оценив ситуацию, Фрэнк воскликнул:

— Черт возьми! Дело принимает прекрасный оборот! Краснокожие уехали, но этот малиновый Фриц пожаловал к нам в гости. Куда это так помчались индейцы и кто этот непрошеный гость, которому, кажется, ваше общество очень по душе?

— Ха! Да это тот самый разведчик! — воскликнул Каз, узнав пленника.

— Ах это он! — Фрэнк многозначительно осклабился — Хм, тогда познакомлюсь-ка я с ним поближе! — Обойдя вокруг метиса, которого уже успели поднять с земли, он продолжил: — Премаленький такой паренек, признаюсь. Как же вы его поймали, мистер Шеттерхэнд?

Охотник кратко пояснил всем, что произошло.

— Так-так, — проговорил Хромой Фрэнк, — если он ни с того ни с сего хотел унаследовать эти ружья, то ему следовало бы для начала подождать, пока нынешние владельцы — мир будущему праху их — перестанут вдыхать пыль нашего бренного мира. Пропишем-ка ему хороший компресс от всех этих его непомерно распухших претензий на чужое добро. Он это заслужил. Что скажете, мистер Шеттерхэнд?

— От кары он не уйдет, дорогой Фрэнк. Терпение! — ответил Олд Шеттерхэнд и обратился к пленнику: — Сначала скажи, как наши ружья оказались в твоих руках?

Метис на секунду прикрыл веки своих озлобленных глаз и, как ни в чем не бывало, начал сочинять:

— Вчера вечером я впервые увидел ваше оружие, о котором раньше столько слышал, а сегодня снова увидел его, только у команчей. Я понял, что Черный Мустанг украл ружья. Тогда, желая помочь вам, я сумел обмануть старого вождя — и теперь ружья в ваших руках!

— Это просто мастерская работа с твоей стороны! — продолжал улыбаться Олд Шеттерхэнд. — Такое не удалось бы никому другому! Получается, что Черный Мустанг — самый настоящий глупец, поскольку позволил утащить оружие у себя из-под носа, а ты — ну прямо семи пядей во лбу! Так, значит, ты хотел отдать их нам?

— Да.

— Тогда зачем ты убегал от нас?

— Все это от неожиданности! Вы появились слишком внезапно, я не узнал вас и не сразу понял, в чем дело.

— Послушайте, мистер Шеттерхэнд! Это самый большой наглец, которого я когда-либо видел! — не выдержал длинный Каз. — У меня лопается терпение!

Олд Шеттерхэнд жестом остановил его и снова обратился к метису:

— Я тоже думаю, что мы просто зря тратим время. Мы видели все, что происходило здесь, потому что прибыли сюда давно и наблюдали за твоим дедом, а также слышали ваш разговор. Его ошибка в том, что он опасался своих воинов больше, чем кустов! Что скажешь, Ик Сенанда?

— Повторю то, что уже говорил: я не Ик Сенанда, а Ято Инда. Черный Мустанг мне никто. Ружья свои вы получили, а теперь я жду, когда вы меня освободите.

— Освободим, освободим, мой мальчик! Только не торопись! Ты слишком упрям и никак не хочешь признаваться по-хорошему. Мы поставим тебя лицом к лицу с твоим дедом и проверим — так же ли он труслив, как и ты, чтобы отказаться от вашего родства.

Глаза метиса сверкнули коварным огнем:

— Хотите отвести меня к Черному Мустангу? Думаете, вам это удастся?

— Можешь не сомневаться! Но произойдет все несколько иначе, нежели ты себе представляешь. Надеешься, что Мустанг освободит тебя? Твой ласковый дедушка будет слишком занят, поскольку сам скоро окажется нашим пленником, как и ты.

— Никому из вас не поймать Черного Мустанга, слава которого давно перелетела эти долины и горы!

— О! Вот ты и снял маску! Молодец! Но только радоваться тебе рано — мы имели дело и не с такими бродягами, как твой старик… Ты верно подметил, что слава его вознеслась над долинами и горами, но она — всего лишь легкий ветерок, который тут, внизу, никто и не ощущает!

Разведчик разразился громким смехом.

— Черный Мустанг — вождь команчей-найини, самых отважных воинов великого народа! Он лучший из них! Даже если вас уже обуяла безумная идея догнать его и схватиться с ним, вам это никак не удастся! Вам никогда не успеть за команчами — они на пути к Пихтовому Лагерю, который скоро сожгут дотла!

Метис зашелся издевательским, почти истерическим хохотом. Олд Шеттерхэнд смерил его презрительным взглядом, опустил ему на плечо свою тяжелую ладонь и сказал:

— Тебе станет не до смеха, когда ты узнаешь, что мы без труда опередим твоего дедулю. А сейчас мы привяжем тебя к лошади, и без глупостей! На свете немало способов призвать тебя к послушанию.

Метис больше ничего не сказал. Он еще был уверен, что плен не продлится долго. Полукровка думал, что его враги сейчас же отправятся в долину за команчами. Но каково было его изумление, когда Виннету и Шеттерхэнд поехали в другую сторону и, вместо того чтобы повернуть у подножий Корнер-Топа, двинулись к Уа-пеш. Он никак не мог взять в толк, зачем давать такой крюк. Всадники скакали преимущественно галопом, что говорило о большой спешке. Естественно, через некоторое время вдали показалась нить железной дороги, тянувшаяся со стороны прерии и исчезающая где-то в высокой траве долины. Когда всадники погнали животных вдоль рельсов, у метиса возникло дурное предчувствие, наполнившее его сердце немалой тревогой.

Лицо его помрачнело. Это заметил Хромой Фрэнк, скакавший между ним и Дроллом. Маленький саксонец тотчас приложил все усилия, чтобы удвоить опасения полукровки и поиграть у него на нервах, воспользовавшись своим несравненным даром красноречия.

Глава 4. УЩЕЛЬЕ БЕРЕЗЫ

Когда всадники достигли станции Рокки-Граунд, первым, кто их встретил, был энергичный инженер мистер Сван.

— Приветствую всех! — издалека крикнул он. — Уже вернулись? И вижу — довольные! Какие новости? А команчи разве…

Инженер осекся на полуслове, потому что как раз в тот самый момент узрел связанного разведчика. Дав волю эмоциям, он воскликнул:

— Дьявольщина! Это же мистер Ято Инда, наш метис! Он что — ваш пленник, сэр?

Шеттерхэнд молча кивнул, спрыгивая с лошади. Единственное, что он спросил, — куда посадить пленника. Инженер смекнул, что дело серьезное, и указал на недавно вырытый колодец. Яма была довольно глубокой, но без воды.

— Просуньте веревки у него под мышками и опускайте мерзавца вниз!

Эти слова инженера относились к наследникам Тимпе, которые сами вызвались взяться за эту работу. Метис опять стал упираться, и тогда люди инженера крепко привязали его к шпале, задав хорошую порцию плетей. Потом полукровку без проблем спустили вниз.

Инженер Сван позаботился обо всем заранее: имевшееся на станции оружие было собрано и проверено, а паровоз с вагонами уже стоял, готовый к отправке в Пихтовый Лагерь. Строители находились в состоянии полной готовности.

Расседланные лошади прибывших получили корм и питье, а самих хозяев угостили таким великолепным обедом, какой только можно позволить в этой глуши.

— Вся надежда на вас и ваших людей, — заметил за обедом Шеттерхэнд, — мистер Левере не из когорты умелых вояк.

— Знаю, сэр. Белых там — раз-два и обчелся, а эти китайцы разбегутся при первом же выстреле.

— Было бы лучше взять вам все на себя, не привлекая людей из Пихтового Лагеря.

— А почему бы и нет? Нас больше девяноста человек — повода бояться краснокожих нет никакого!

— Я тоже так думаю. Вы знаете Бэрч-Хоул, или ущелье Березы? Черный Мустанг со своими воинами готовится к нападению именно там.

— Как свои пять пальцев, сэр! Это глубокое скалистое ущелье, которое за Пихтовым Лагерем врезается далеко в горы. Со всех сторон оно окружено неприступными скалами, и только у узкого входа растет старая высокая береза, от которой эта дыра и получила свое название.

— На стены ущелья можно взобраться?

— Только в одном месте, и только днем! Решиться на это ночью я отговорил бы любого, даже того, чьи мозги тверже долларовой монеты!

— А как близко можно подойти к краю сверху? Инженер пристально взглянул в глаза собеседника:

— Ах вот оно что, сэр! Я, кажется, понял, куда вы клоните. Хотите расставить нас по краю обрыва, а когда краснокожие войдут в ущелье, перекрыть вход, так?

— А если бы и так?

— Тогда это лучший план, который только мог прийти в голову! Индейцы застрянут в ущелье Березы, как в каменном мешке, и мы выловим их поодиночке!

— Вот именно. Ваши люди готовы выехать сейчас?

— Естественно. Мы должны добраться туда раньше индейцев, чтобы успеть засветло занять позиции на скалах. Когда стемнеет, нам придется туго, поэтому я предлагаю заранее позаботиться об освещении.

— Оно бы не помешало, — согласился Шеттерхэнд.

— Все будет в лучшем виде, мистер Шеттерхэнд! Когда согласно контракту мы должны были сдать этот участок колеи в срок, нам приходилось работать даже по ночам при искусственном свете. Таких ночных походов мы совершили немало, и с тех пор осталось много факелов, да еще несколько бочек с керосином в придачу.

— Бочки перевезти будет непросто, но нам они послужат большим подспорьем. Если удастся поджечь керосин перед входом в ущелье, не думаю, что команчи отважатся прорваться сквозь огонь.

— Ничего, с бочками справимся! У нас есть канаты и носилки, в общем, все необходимое.

— Но помните: никакого шума и никаких следов!

Несколько человек оставили присматривать за лошадьми, а рядом с колодцем, где сидел разведчик, выставили охранника. Вскоре состав тронулся, о чем в Пихтовый Лагерь, естественно, никто не телеграфировал.

Место, в котором высадился вооруженный отряд, находилось на достаточном удалении от Пихтового Лагеря, так что со станции никто не услышал и не увидел состав, обогнувший горный массив, разрезанный ущельем Березы. Поднявшись в гору, строители под прикрытием леса беспрепятственно добрались до края обрыва. Гораздо труднее оказалось, не оставляя следов, перетащить две тяжелые бочки с керосином ко входу в ущелье и тщательно замаскировать их там.

Быстрым и скрытным выполнением плана, от которого зависел успех всего дела, занялся Виннету. Шеттерхэнд с удовлетворением отметил крутизну отвесных скальных стен. Он расставил стрелков по всему верхнему периметру ущелья, длина которого была шагов пятьсот, а ширина — примерно около пятидесяти, и каждому рабочему определил сектор наблюдения с учетом его позиции. Особое внимание охотник уделил двум замыкающим с обоих концов этой длинной цепи. Всем он сообщил условные знаки и сигналы, которые могли пригодиться, особенно ночью, напомнил о необходимости соблюдения тишины и предельной бдительности. Затем Олд Шеттерхэнд перебрался к месту, откуда хорошо просматривался Пихтовый Лагерь. Там он нашел апача.

Индеец тихо лежал в зарослях. Увидев белого брата, он улыбнулся:

— Люди, которых привел инженер, толковы и мужественны. Бочки спрятаны недалеко отсюда, и моему белому брату придется потрудиться, чтобы отыскать их.

— А где инженер?

— Сейчас он прячется в чаще высоких пихт вместе с приспособлениями для переноски бочек. Если мой брат хочет поговорить с ним, он может легко это сделать, пока меня не будет.

— Не будет? Виннету хочет выйти навстречу команчам?

— Они будут пробираться очень тихо и осторожно, так что нам лучше узнать об их появлении заранее.

— Прежде всего нужно взять вождя, который клялся, что лично будет следить за лагерем белых.

— Перед отъездом из Рокки-Граунд Виннету прихватил с собой ремни. Пора идти — солнце клонится к закату. Пусть Олд Шеттерхэнд ждет меня здесь, пока я не вернусь.

Вождь скользнул в чащу разлапистых деревьев, не оставив на мягком мху никаких следов. Шеттерхэнд лег, скрывшись за ветвями. Ему оставалось одно — спокойно ждать.

Наступило томительное затишье, и только со стороны близлежащего Пихтового Лагеря временами доносились какие-то звуки. Начало смеркаться. Едва минула четверть часа после ухода Виннету, а Шеттерхэнд уже не мог различить вход в ущелье, несмотря на остроту его зрения.

Стало совсем темно, глаз охотника уже ничего не мог разобрать и в двух шагах. Но вот парадокс: чем слабее одно чувство, тем активнее другое — Шеттерхэнд весь обратился в слух, хотя не напрягал его специально, ибо в последнем случае гораздо меньше шансов вовремя среагировать на неожиданность. Наконец он уловил тихий звук, напоминавший шелест травы от змеиного тела. Охотник прислушался. Поблизости вырос силуэт вождя апачей. Подойдя, Виннету опустился рядом и тихо сообщил:

— Они на подходе.

— Где их лошади?

— Ведут с собой.

— Я думал, они оставят их подальше отсюда.

— Сыновья команчей считают себя лучшими воинами, но на деле это не так.

— Их кони только усилят панику. Тихо, по-моему, они уже пришли!

До обоих донесся стук копыт по мягкому мху. С каждой секундой он становился все отчетливее. Команчи по старому индейскому обычаю шли один за другим. Каждый воин вел своего коня в поводу. У входа в ущелье они остановились. Олд Шеттерхэнд и Виннету ничего не видели, но по звукам определили, что несколько человек вошли внутрь, чтобы проверить, все ли в порядке. Затем, после негромких окриков, колонна двинулась в ущелье. Прошло не менее четверти часа, пока последний воин скрылся в проходе.

Олд Шеттерхэнд и Виннету раздвинули заросли и тихо подкрались к самому краю обрыва прямо над входом в ущелье. Через пять минут послышались шаги — похоже, кто-то возвращался. Людей было трое. Они остановились у хода, почти рядом с притаившимися за камнями кровными братьями, и один из них сказал:

— Оставайтесь здесь и убейте любого, кто приблизится к вам. Мы должны разжечь несколько костров, а вы смотрите, чтобы ни один из них не был виден, иначе нас обнаружат. Нападать еще рано. Еще не все бледнолицые собрались в доме, в котором пьют «огненную воду». Я буду наблюдать за ними и вернусь тогда, когда пробьет час их смерти. Хуг!

Нетрудно было догадаться, что это говорил вождь. Отдав приказание, он удалился быстрым неслышным шагом. Тотчас от скалы оторвались две тени и совершенно неслышно двинулись следом.

Обоим вестменам пришлось идти за вождем след в след, чтобы не упустить его из виду, а это требовало колоссальных усилий. Любое неосторожное движение — и все пропало!

Вождь шел к Пихтовому Лагерю. Никому не доверяя, он решил сам осмотреть округу без провожатых. Наконец все трое дошли до места, где их не могли услышать часовые.

Вдали уже был виден свет из окон бараков, когда Токви Кава услышал за спиной легкий шум. Он обернулся, но в тот же миг кулак Шеттерхэнда обрушился на его голову. Сбитый с ног чудовищной силой, вождь тяжело рухнул на землю. Он хотел было закричать, но смог издать лишь хриплый вздох, напоминавший шум от вспорхнувшей птицы.

В то же мгновение Виннету сел на него сверху, чтобы связать прочными ремнями руки и ноги. Олд Шеттерхэнд вырвал пучок травы и заткнул им рот вождю, который, похоже, потерял сознание. Тут же охотник крепко завязал рот команчу шейным платком, чтобы тот случайно не выплюнул кляп. Взвалив себе на плечи большое и грузное тело Мустанга, Шеттерхэнд двинулся обратно.

Естественно, оба вестмена не пошли той же дорогой, которой пробирались сюда, поскольку так легко можно было натолкнуться на часовых. Оба сразу приняли влево, туда, где среди густых пихт прятался инженер со своими рабочими. Как уже говорилось, Сван был человеком весьма расторопным и рассудительным, но все же — не вестменом, поэтому, заметив вдруг приближающихся людей, мог бы натворить бед. Предвидя это, Олд Шеттерхэнд поспешил негромко окликнуть его:

— Все в порядке! Это мы. Не волнуйтесь, мистер Сван!

— А, это вы! Что это вы тащите?

— Черного Мустанга, — спокойно ответил Олд Шеттерхэнд, опуская пленника на землю.

— Самого вождя этих мерзавцев?! Но он не дышит. Уж не мертв ли?

— Нет, просто устал с дороги.

— Может, и не очухается… Что будем с ним делать?

— Привяжите его к дереву и присматривайте за ним! Мы уходим.

— Куда?

— Приведем еще двух краснокожих, тех, что стоят у входа. Пока они там, у нас связаны руки.

С этими словами белый охотник вместе с Виннету поползли в сторону их недавнего укрытия. Добравшись до места, они снова увидели перед собой часовых, две фигуры которых слабо вырисовывались в лунном свете. Команчи стояли рядом и о чем-то тихо переговаривались. Кровные братья не стали подслушивать разговор, а бесшумно подкрались к охранникам и одновременно бросились на них. В один миг команчи были обезврежены и находились теперь во власти белого и апача. Когда последние вернулись к инженеру, тот не скрыл удивления:

— Вы и с этими управились? Послушайте, господа, зачем мы вам нужны?! Может вы и дальше будете так действовать?

— Нет, — улыбнулся Олд Шеттерхэнд. — С остальными разделаемся одним ударом. Прямо сейчас.

— Так-так… А что нам делать в первую очередь?

— Прикажите принести ко входу бочку с керосином и запалите ее. Пламя быстро наставит команчей на путь истинный.

Через пять минут рабочие уже вытащили из зарослей один бочонок, подкатили его поближе к проходу и подожгли. Они быстро отбежали назад, а через несколько секунд раздался глухой взрыв. Днище бочки разлетелось, но клепки выдержали, поэтому горящий керосин не весь сразу выплеснулся на землю. Но этого оказалось достаточно, чтобы высокое пламя моментально взметнулось меж скал и осветило ущелье до самого дальнего угла. Люди в Пихтовом Лагере наверняка тоже всполошились, когда раздался взрыв — пляшущий столб пламени оттуда был хорошо виден.

Все это было как гром среди ясного неба. Поначалу индейцы просто опешили, но удивление на их лицах сменилось ужасом, когда они поняли, что путь к отступлению отрезан диким пламенем. В ущелье стало светло как днем. Краснокожие подняли такой вой, что нельзя было разобрать, боевой ли это клич или вопли ужаса. Они бросились к огню, пытаясь прорваться в долину, но тщетно. Пламя отбросило их назад. Одновременно по команде Олд Шеттерхэнда грянули ружья рабочих. Стреляли вовсе не для того, чтобы посеять смерть. Нет, этими выстрелами индейцам дали понять, что путь к отступлению отрезан не только огнем.

Краснокожие отступили в глубь ущелья и попытались выбраться с другой стороны, но стены оказались слишком круты. В тот момент, подняв головы, они увидели наверху то, что едва ли не полностью парализовало их волю. Олд Шеттерхэнд заранее приказал своим людям зажечь факелы, как только внизу запылает керосин. Теперь края обрыва со всех сторон светились огнями. К счастью для команчей, наверху покоились лишь голые скальные плиты. Кое-где все же попадались камушки, которые по чьему-то призыву сверху тотчас были пущены в ход. Напуганные и разъяренные животные вставали на дыбы, били копытами людей, галопом носились по замкнутому кругу, сея еще большую панику. Ослепляющий свет огня в лицо, невообразимая крутизна скал и сумасшедшие кони не давали команчам ни прицелиться, ни выстрелить. Через несколько минут ущелье представляло собой картину неописуемого хаоса.

Тем временем из Пихтового Лагеря прибыли всадники, чтобы узнать причину шума и необычного фейерверка. Одним из первых у ущелья Березы оказался инженер Левере. К своему изумлению, в свете пламени он увидел Олд Шеттерхэнда и Виннету, рядом с которыми стоял его коллега из Рокки-Граунд,

— Вы? Здесь? — растерянно пробормотал он. — А этот керосин… Что это все значит?

— Это значит, что мы сейчас немного поджарим краснокожих, мистер Левере, — ответил Сван.

— Команчей?

— Да. Но теперь они забились в ущелье, на обрывах которого стоят рабочие, а здесь мы подогреваем их огоньком.

Сван кратко поведал коллеге обо всем, что произошло. Последний был немало обрадован, что все так закончилось, и спешно вернулся в лагерь, чтобы успокоить своих людей.

Вскоре вождя вместе с охранниками перенесли в указанное место и положили так, чтобы Виннету и Олд Шеттерхэнд оказались у них за головами.

Инженер стал прямо над команчами. Он внимательно смотрел на них, не произнося ни слова, чем привел вождя в бешенство. Хотя по индейскому обычаю вождь должен был молчать, то презрение, с которым на него смотрели в свете полыхающего пожара глаза противника, заставило Черного Мустанга забыть о своей гордости.

— Что ты так смотришь на нас? — взревел команч на языке белых. — Не умеешь говорить или от страха проглотил язык?

— От страха? — усмехнулся инженер, скрестив руки на груди. — Не бери так высоко, вождь! Ты — убийца, которого скоро вздернут на толстом суку.

— Что ты несешь! Я — Токви Кава, верховный вождь команчей-найини !

— Раз ты вождь этих мошенников, мы примем во внимание твой ранг и повесим тебя чуть повыше остальных!

— Ты напрасно радуешься! Я связан, но скоро вам придется освободить меня. Иначе мои воины убьют вас всех, спалят Пихтовый Лагерь, уничтожат его жителей, а дорогу, по которой ездит Огненный Конь, разобьют!

— Ты хочешь, чтобы тебя высмеяли перед двумя простыми воинами? Ты осмеливаешься грозить, вождь, а сам лежишь передо мной, как змея, у которой выдрали ядовитый зуб. О твоей судьбе позаботятся Виннету и Олд Шеттерхэнд!

На это вождь лишь ухмыльнулся и сказал:

— Этих двоих здесь нет и быть не может! Они сбежали еще вчера вечером! От страха передо мной!

В этот момент его взгляд упал на белого охотника, бесшумно ступившего на освещенное место.

— Уфф! Олд Шеттерхэнд! — вырвалось у пораженного Черного Мустанга.

— Ты не ошибся. А это кто?

Виннету подошел к своему бледнолицему брату и стал рядом.

— Виннету, вождь апачей! Как вы оба оказались тут? Шеттерхэнд кивнул и подчеркнуто любезно пояснил:

— Вождь команчей немало удивится, когда узнает, что мы прибыли оттуда, откуда прибыл и он, — с Ольхового родника!

— Я там не был!

— Да, ты был совсем рядом, в буреломе у Корнер-Топа, и хотел сегодня схватить нас.

Команч начал понимать, что его положение гораздо хуже, чем казалось ему поначалу. Он был связан и беспомощен, но пока еще не знал, что ущелье полностью окружено, а потому не терял надежды. Силясь разорвать крепкие ремни, он прошипел сквозь зубы:

— Если бы я не был связан, то все вы увидели бы, как медведь гризли одним ударом лапы кроит черепа койотов, путающихся у него под ногами! А ну, освободите меня!

— Повременим немного. Ты называешь себя верховным вождем команчей-найини, а вождь всегда слишком горд, чтобы лгать. Ты оказался здесь, чтобы напасть на лагерь?

— Нет!

— Ну и наглость! — вскипел инженер. — У меня прямо руки чешутся содрать с него эту рубаху, чтобы его красная кожа узнала крепость хорошего хлыста!

Олд Шеттерхэнд отвернулся от вождя и произнес:

— Неслыханная трусость — врать в такой ситуации. Ты будешь отрицать и то, что сегодня в полдень оставил своего внука одного у Корнер-Топа?

Вождь на миг прикрыл глаза, а потом ответил:

— Олд Шеттерхэнд смотрит сны, не засыпая!

— Ты оставил его там охранять наши ружья, — продолжал белый охотник, не обращая никакого внимания на поведение команча.

— Уфф! — вождь даже приподнял верхнюю часть туловища, несмотря на то, что был крепко связан.

— Сейчас ты станешь проклинать свою глупость! Смотри! Наклонившись к траве, куда Олд Шеттерхэнд заранее положил свое оружие, он поднял одно из ружей и показал его вождю. Тот зажмурился и издал тихий стон.

— Где Ик Сенанда, сын моей дочери? — захрипел Токви Кава.

— Он наш пленник. Мы взяли его у Корнер-Топа.

— Этого не может быть!

— Но это так, вождь! Мы поехали на Огненном Коне в Рокки-Граунд, а потом верхом достигли Ольхового родника и стали поджидать тебя там. Мы хорошо видели все, что вы делали, и слышали, о чем вы говорили. Виннету и я прятались в буреломе всего в нескольких шагах от вас.

— Уфф!

— Вот именно! Ты и дальше будешь безбожно врать? Брови команча нахмурились. Он молча посмотрел куда-то в пустоту и вдруг внезапно громко произнес:

— Токви Кава не знает, что такое страх, а потому он лгал не из страха!

— Значит, ты признаешься, что обокрал нас?

— Да.

— Признаешься, что вы собирались напасть на Пихтовый Лагерь?

— Да.

— Благодарю, мой дорогой! — воскликнул инженер. — Мистер Шеттерхэнд, поведайте мне, что мы будем делать с этим почтенным джентльменом и его людьми?

— Сначала дадим ему время осознать свое положение, а потом проводим к краю обрыва, чтобы он сам мог там все рассмотреть.

— А потом?

— Потом ему придется приказать своим людям сдаться. — Сказав это, Олд Шеттерхэнд повернулся к двум другим команчам и спросил: — Вы знаете язык бледнолицых?

Один из них ответил:

— Мы поняли все, о чем вы говорили.

— Ладно, тогда пойдете в ущелье и сообщите своим, что вождь у нас в руках и что тот, кто возьмется за оружие, будет убит. Сейчас мы отведем вашего предводителя на вершину. Там он сможет сам убедиться в том, что любое сопротивление бесполезно. Пусть он сам решает, что для него и для вас будет лучшим.

— А от кого мы узнаем о его решении?

— Ваш вождь сам скажет обо всем. Его голос сверху услышат все ваши воины. Сейчас вас развяжут. Вот с этой стороны от входа пламя не так высоко, и вы сможете через него перескочить.

— Мы должны вернуться?

— Нет. Можете оставаться в ущелье.

Обоих пленников развязали. Виннету поднял Серебряное ружье, готовый выстрелить в любой миг. В такой ситуации думать о бегстве было бессмысленно. Один из воинов разбежался, прыгнув в том месте, которое указал белый охотник и где пламя билось пониже. Казалось, будто огонь поглотил его, но на самом деле он благополучно приземлился на другой стороне. Второй индеец последовал его примеру.

Ноги Черного Мустанга были развязаны, чтобы он мог идти наверх. Ремней с рук, разумеется, никто не снимал. Вызвав еще нескольких рабочих, чтобы усилить охрану входа в ущелье, Олд Шеттерхэнд с Виннету и вождем команчей стали подниматься вверх по гребню. Любая попытка к бегству ставила на карту не только жизнь вождя, но и жизнь многих его воинов, поэтому Черный Мустанг спокойно брел к тому месту, откуда открывалась отличная панорама всего ущелья. Оказалось, что крайним в цепочке был Хромой Фрэнк. Увидев приближающихся трех мужчин, среди которых по военному головному убору из перьев он узнал вождя команчей, саксонец радостно воскликнул:

— Ура! Если меня не подводит врожденная проницательность, то это и есть вождь драчливых красных петухов! Я угадал, мистер Шеттерхэнд?

— Да, — кивнул тот.

— Отрадно, отрадно! Если уж вы поймали этого индюка надутого, то и прочие цыплята клюнут на вашу удочку! Как это вам удалось?

— Как обычно, дружище Фрэнк. Мы подкрались и уложили его на землю.

— Подкрались и уложили! Вы произносите такие слова, словно та кухарка из немецкой корчмы «Под Золотой Колбасой», которая, схватив кошку, говорила: «Сначала зарежу, потом испеку, а там как зайчатинку вам поднесу!» Этот вождь стоит тут, как капелла Шиллера28 в долине Уланда!29 Кажется, он никак не возьмет в толк, отчего здесь столько факелов и керосинчиком несет!

Фрэнк оказался прав. Токви Кава, совсем недавно еще надеявшийся на помощь своих краснокожих братьев, теперь вынужден был признать, что рассчитывать на них бесполезно. Вождь увидел, как его воины сбились в кучу вместе с беснующимися лошадьми, а у единственного выхода из ущелья бушевало пламя. Огонь можно поддерживать до утра и дольше, это вождь отлично понимал, потому что видел еще один бочонок, полный керосина. Всюду пылали факелы. Оглядевшись, он заметил множество бледнолицых, которые были хорошо вооружены и длинной цепью располагались по всему краю обрыва.

Черный Мустанг попытался мысленно оценить положение дел, но ни к какому приемлемому решению не пришел. Единственный вариант — попробовать с разгона верхом прорваться сквозь пламя, но эта возможность была уже упущена. Столь неожиданный и убийственный поворот событий так сильно повлиял на вождя, что он уже не заботился о скрытности своих чувств. Явное разочарование мелькнуло в его глазах, а Хромой Фрэнк не преминул заметить по этому поводу:

— Мина его совсем как у гусыни фрау фон Цаппельхеймер, которая однажды хотела было взлететь, да вдруг с ужасом заметила, что не может хлопать крыльями. Оказалось, что не гусыня она вовсе, а пресс-папье. Вот и он хочет улететь, но, кажется, ему это не…

— Уфф! — рявкнул вождь, что получилось у него гораздо громче, чем он хотел. Очевидно, собственный выкрик вывел его из раздумий.

Олд Шеттерхэнд вновь повернулся к команчу и спросил:

— Токви Кава уже подумал о том, что будет лучшим для него и его воинов?

— Да, — ответил команч, на этот раз спокойно и уверенно. — Я надеюсь на твою справедливость.

— О чем ты? Если бы мы ею руководствовались, то уже давно вынесли бы вам приговор! А запланированная тобой резня? А какова кара за краденых коней?

Индеец после некоторого колебания ответил:

— Смерть… но кони сейчас у вас…

— А за ружья?

— Тоже смерть, но оружие вернулось к вам…

— Это не уменьшает твоей вины. Ты заслужил смерти.

— И как вы убьете меня? — взорвался вождь, полный негодования и ненависти.

— Мы не убийцы. Мы не убиваем, а наказываем, особенно тех, кто сам жаждет кары!

Команч понял смысл последних слов верно. Опустив голову, он замолчал. Индеец знал, что мог бы рассчитывать на великодушие победителей, но собственная гордость не позволяла ему просить об этом. Через минуту он спросил:

— Где Ик Сенанда, которого вы схватили?

— В надежном месте и ждет своего часа. Ты же знаешь, что шпионов вешают.

— Уфф! С каких это пор Олд Шеттерхэнд стал таким жестоким?

— С тех пор, когда ты взывал к справедливости, а справедливость требует вашей крови. Ты же не примешь мое милосердие!

Вождь снова задумался. Ни хитростью, ни силой он не мог помочь себе и своим воинам. Внутри у него все кипело от злости, а жажда мести затмевала разум, но команч все же собрался с мыслями. Подняв голову по привычке высокомерно и величаво, он спросил:

— Что Олд Шеттерхэнд понимает под милосердием?

— Смягчение наказания или прощение.

— Значит, вы могли бы нас простить?

— Нет, это исключено.

— Но вы могли бы подарить нам жизнь?

— Ни Виннету, ни мне ваши смерти не нужны. Но склонить к этому остальных белых будет нелегко. Мы можем только надеяться, что нам это удастся, если ты готов сложить оружие.

— Что мы должны сделать?

— Сдаться, я уже сказал.

— Да ты с ума сошел!

— Сейчас я подам знак — загремят наши ружья, а ваши души отправятся в Страну Вечной Охоты. Ты этого хочешь?! Тогда пошли, вернемся вниз! Оттуда ты посмотришь на последствия своего упрямства. Идем!

Схватив индейца за руку, Олд Шеттерхэнд хотел повести его вниз, но Черный Мустанг вырвался, сделал шаг назад и пробормотал, отводя взгляд в сторону:

— Ты можешь нас спасти, если мы сдадимся?

— Если вам подарят жизнь, то да. Не думаю, что кто-нибудь захочет вас здесь оставить.

— Значит, мы уйдем вот так… И вы не будете опасаться нашей мести?

— Если мы сохраним ваши жизни, разве вы не останетесь нам благодарны? О какой мести ты говоришь?

— Помоги нам, и ты увидишь, что мы сделаем…

— Хорошо, — ответил белый охотник и указал рукой в ущелье. — Видишь вон там, справа, есть место, откуда можно забраться на скалы?

— Вижу.

— Тропа там настолько узка, что двоим рядом не пройти. Скажи своим воинам, чтобы они начали подниматься по ней строго по одному, но без оружия. Потом всех вас свяжут, пока мы не кончим совещаться. Дальше…

— «Свяжут»! — вождя снова одолела гордыня.

— Если это тебя не очень устраивает, то пусть они умрут.

— Уфф! Олд Шеттерхэнд — страшный человек! Он говорит тихо и мягко, но его воля тверда, как скала!

— Очень хорошо, что ты это понял. Осталось тебе от слов перейти к делу. Ты согласен на наши условия?

Вождь взглянул на охотника. Некоторое время он молчал, а потом, не скрывая ярости, крикнул:

— Да!

— Вот и хорошо. Но предупреди своих, что каждого, кто прихватит с собой хоть какое-нибудь оружие, ждет смерть!

Токви Каву трясло от злобы.

— А сын моей дочери?

— Уйдут все — уйдет и он.

— Тогда прикажи развязать меня, чтобы я мог спуститься в ущелье к моим воинам. Двух слов с горы здесь будет недостаточно. Чтобы мои воины сдались без боя и оружия, мне нужно им все хорошо разъяснить.

— Хорошо, — кивнул Олд Шеттерхэнд, с улыбкой поглядывая на вождя. — Даже если ты что-то задумал, вам все равно отсюда не выбраться. Мы позволим тебе спуститься вниз, но не забудь, когда окажешься там, что стволы девяноста ружей будут смотреть прямо на вас. Мы подождем пять минут, и если ты первый по моему сигналу не начнешь подниматься, каждый ствол заговорит по нескольку раз. Я так сказал, и так будет! А теперь иди.

Охотник сам развязал руки команчу. До сих пор Виннету не произнес ни слова, но теперь, когда Черный Мустанг сделал первый шаг, чтобы уйти, апач положил ему руку на плечо и, словно благословляя в дорогу, сказал:

— Слово Олд Шеттерхэнда нерушимо, его клятву сдержу и я. Он поверил тебе, но если ты не придешь по его зову, моя пуля найдет твое сердце! Я все сказал! Хуг!

Команч не ответил. Повернувшись, он зашагал прочь и начал спускаться вниз. Когда он был на месте и только начал вести переговоры, его воины сразу же издали дружный вой, словно разъяренные звери, запертые в клетке. Такова была реакция команчей на предложение сдаться. Олд Шеттерхэнд громким голосом отдал ряд распоряжений, и несколько человек перешли к нему, на другую сторону ущелья, чтобы встретить каждого поднимающегося наверх команча и тотчас связать его. Все направили ружья вниз, готовые открыть огонь по команде охотника. Те, кто нес службу у входа в ущелье, тоже были наготове, поскольку индейцы в любой миг могли преподнести сюрприз.

Назначенное время вскоре прошло, и Олд Шеттерхэнд подошел к краю скалы, сложил ладони рупором и крикнул в ущелье на языке команчей:

— Токви Кава, эта хах!30

Вождь услышал голос охотника. Было видно, как команч отдал последнее распоряжение, после чего оставил своих воинов, чтобы выполнить свое обязательство перед Олд Шеттерхэндом. Черный Мустанг стал взбираться наверх в том месте, где и спускался, а его воины тем временем медленно складывали в кучу оружие. Только когда Черный Мустанг достиг верха, за ним последовал второй краснокожий. Чувствовалось, как сильно колотится сердце вождя — то ли от крутого подъема, то ли от тяжелого разговора с воинами. Почувствовав под ногами твердую землю и сложив руки за спиной, он хрипло произнес:

— Токви Кава сдержал слово, а теперь свяжите меня. Но берегитесь, когда-нибудь и с вами сделают то же самое! Если это случится, то всем вам конец!

Предводителя без лишних слов связали и препроводили вниз, ко входу. Следующего за ним команча тоже скрутили, а потом, когда появился третий, их связали вместе спиной друг к другу. Остальных индейцев также связали по двое. Скоро все связанные команчи лежали на земле.

Токви Кава знаком попросил Олд Шеттерхэнда подойти ближе.

— Мне было нелегко склонить воинов к послушанию, — сказал он, когда белый охотник стал рядом. — Теперь твоя очередь отстоять наши жизни перед бледнолицыми!

— Ты был нам послушен. Я сдержу слово и сделаю даже больше, чем обещал, — ответил Шеттерхэнд.

Команч презрительно усмехнулся. Бросив на Олд Шеттерхэнда взгляд, полный брезгливости, Токви Кава произнес:

— Послушен? Я — вам? Разве лев может быть послушен псу, а бизон — скунсу? Знаешь, кто ты? Всего-навсего гнойный нарыв на уродливом теле белой расы, которая вся скоро сгинет в долинах земли команчей! А Виннету — это лишь подлый прихвостень апачей! Он — яд, который я скоро изведу. В последнюю зиму у тебя, похоже, вымерзли мозги, если ты утверждаешь, что Черный Мустанг был тебе послушен! Клянусь Великим Маниту и духами наших отцов, которые правят в Стране Вечной Охоты, что настанет время, когда вы узнаете, кто здесь приказывает, а кто повинуется!

Спокойный голос Шеттерхэнда нисколько не изменился, когда он спросил:

— Неужели ты хочешь подобной болтовней лишить себя жизни? Ты наш пленник, не забывай!

— Тебе не запугать меня! Разве Олд Шеттерхэнд не давал слова? Ведь это он сказал, что наша жизнь вне опасности!

— Припоминаю, — в глазах охотника мелькнул злой огонек. — Полагаешься на мое слово, так, значит? Ты прав: дав обещание, я не могу его нарушить. А ты этим пользуешься и бесчестишь тех, кто помог тебе? Запомни, твоя злоба пуста, ибо впредь ты — пес, которому выбили клыки, чтобы он не мог кусаться!

— Это ты пес! — Токви Кава был взбешен. — Взгляни на мои ноги. Скоро они будут пинать тебя, как шелудивую собаку, и ты взвоешь от боли…

— Всему есть предел! — прервал его Олд Шеттерхэнд. — Если ты сейчас не остановишься, то сильно пожалеешь!

— Пожалею? Эти слова выдают лишь твою слабость! Болтай что хочешь, а мне просто смешно от них!

Лицо белого охотника приобрело серьезное выражение, а голос зазвучал громче и тверже:

— Ну ладно, как хочешь. Я исполню только то, что обещал, но не больше. Я хотел смягчить ваш приговор, но теперь забудь об этом! Очень скоро — гораздо раньше, чем думаешь, — ты узнаешь, что тебя ожидает, и тысячу раз пожалеешь о сказанном!

Вместо ответа команч втянул голову в плечи и, несмотря на стягивающие его тело крепкие ремни, подался вперед, неожиданно плюнув в охотника. В этот миг Виннету, которого в любой другой ситуации ничто не могло вывести из себя, вскочил, выхватив из-за пояса томагавк.

— Чарли, он оскорбил тебя своим грязным ртом! Кто его покарает, ты или я?

— Я, но не так, как ты думаешь, — ответил белый охотник. — Я не хочу, чтобы ты марал руки.

Вокруг все гудело от возмущения. Рабочие негодовали по поводу выходки команча, который вел себя более чем вызывающе. Послышались настойчивые требования линчевать наглеца. Оторопевший Каз покачал головой. Глаза его заблестели недобрым огнем, и он, похоже, уже принял решение. Натянув повыше на свои журавлиные ноги голенища сапог, он громко сказал:

— Это уж слишком! Сейчас я заткну ему глотку!

— Чем?

— Веревкой, которую затяну ему на шее! А потом подвешу этого наглеца вон на том дереве, у которого полно толстых ветвей! «Кого слово не доймет, того палка прошибет» — так, кажется, гласит старая добрая поговорка, которая была в ходу еще у предков Тимпе!

— Благодарю. Если речь идет о том, чтобы вздернуть его, петля всегда найдется… но нет никакой необходимости именно нам накидывать ее ему на шею.

— Что? — раздался вдруг голос Хромого Фрэнка. — Он оскорбил вас, да так, словно осыпал шелухой от гнилой картошки! И не будет наказан? Нет, вы как хотите, а я этого просто не вынесу, не стерплю, как не терпит пудель, которого гладят против шерсти. В астрономии, как известно, на южном небосклоне есть одно место, откуда нам подсвечивает закон возмездия. Кто-то умеет распознавать его знаки, кто-то — нет. Так вот, к тем, кто умеет, аксиомно и первоочередно отношусь я! А потому считаю своим долгом…

— Сейчас речь идет о моих обязательствах, а не о твоем долге, дорогой Фрэнк, — вынужден был прервать этот тяжеловатый поток красноречия Олд Шеттерхэнд. — Позволь уж мне самому ответить на дерзость этого краснокожего.

— Ни в коем случае! Если я передам вам полномочия прокурора, то этот красномордый вместо баланды получит свежую рисовую кашку, да с устричным соусом!

— Не волнуйся, Фрэнк! Сегодня поблажек не будет.

— В самом деле? Слава Богу, вы набрались уму-разуму! Поздновато, правда, ну да ничего. Итак, значит, вы придумали ему настоящее наказание?

— Да.

— Тогда я попрошу об одной маленькой любезности: о предоставлении мне роли трагика и субретки31. Вы же будете господином инспектором и господином директором в одном лице, а потому решайте скорее, когда же поднимать занавес! Итак, все билеты проданы, а уважаемая публика уже в зале и никак не дозовется артистов!

— Будь по-твоему. Каз и Хаз сейчас подержат вождя, чтобы он не вертел головой, а ты своим ножом срежешь всю его шевелюру, кроме маленькой пряди, к которой мы могли бы привязать вот эти две азиатские «святыни».

Белый охотник уже держал в руках косички тех самых китайцев, которые украли ружья.

— Ха! Получится волосатый Канг-Кенг-Кинг-Конг! А я совсем позабыл о них! Ура! Отличная мысль! Друзья, я так счастлив, будто у меня именины. Итак, к делу! Идите сюда, господа Тимпе номер один и Тимпе номер два. Внимание, великое представление начинается! Занавес поднят, и я сыграю севильского цирюльника, правда, без помазка и мыльной пены, а команч выступит в роли разбойника, с которого сдерут шкуру. В первой сцене я запою: «Подай мне руку, жизнь моя!» На что он мне ответит арией любви из «Робера и Бертрама». Потом завторит хор мстителей: «Брей, Фрэнки, брей! К чему здесь шевелюра?!» Вот тут-то он и запоет: «Потише, потише, дружище мой Фрэнк, не то ты мне кожу сдерешь всю совсем!» Кажется, из «Вольного стрелка», если не ошибаюсь. По-моему, Вебер. К концу первого акта вступит терцет: «Поздравьте, он — это она, команч уж лыс, как ты, Луна!» Когда занавес поднимется вновь, я спою под аккомпанемент фисгармонии: «Плачьте вместе с ним и не жалейте слез, вот одна лишь прядь — тонка как нить, а больше нет волос!» На что он сам с двойным квартетом ответит: «Без шляпы выйти к людям не могу я — услышу я смешки и злобные вопросы. О Фрэнк, избавь меня от мук! Будь добр, друг, и присобачь мне косы!» Я, конечно, не смогу отказать и выполню его просьбу, как того требует моя роль, а потом актеры и зрители вместе со всем оркестром затянут хвалебную песнь: «Веселится и ликует весь народ, что за чудо там с косичками идет! Это вождь наш скачет в чистом поле, рад он встрече с милою юдолью! Ах, какие косы на вождя главе, пусть команчи отведут его к жене!» Итак, комедия окончена, все встают, а занавес опускается. Вот так я представляю себе программу сегодняшнего празднества. А теперь, друзья мои и прочие джентльмены, можно начинать!

Маленький саксонец с воодушевлением взялся за выполнение поручения, которое сам на себя возложил. Правда, свою веселую речь он произнес по-немецки, но при этом его взгляд и жесты были так выразительны, что смысл сказанного поняли все присутствующие. Только краснокожие, похоже, пока ничего не подозревали.

Вождь ловил на себе насмешливые взгляды, он видел нож и косы, которые Фрэнк получил из рук Олд Шеттерхэнда. Команч понимал, что все это касается именно его, но пока и представить себе не мог, что намеревались с ним сделать. Его внезапно охватил страх, дикий страх, что случалось с ним крайне редко. Ужас его усилился еще больше, когда рядом с ним на корточки присели Каз и Хаз, выражения лиц которых не сулили ничего хорошего.

— Кажется, ты хотел заполучить скальпы желтолицых, но они тебе не достались, — произнес Шеттерхэнд. — Мне неловко как-то, что ты, вождь, и вдруг остался без косички. Теперь ты станешь счастливым ее обладателем. И не одной, а двух, которые я подарю тебе от чистого сердца. Надеюсь, ты с благодарностью примешь подарок…

Глаза Токви Кавы сузились, он уже не слушал, что говорил белый охотник дальше. А тот продолжал:

— Сам Бог велел носить косы на голове, и, как мне кажется, ты с удовольствием будешь это делать, особенно в память обо мне.

— Уфф! — вырвалось у вождя. — Скальпы врагов не носят на голове, а привязывают к поясу. А это даже не скальпы, а всего лишь волосы паршивых желтых псов. Над воином, который будет носить их, станут смеяться даже дети и старые бабы!

— Но ты будешь их носить, потому что я дарю их тебе и хочу, чтобы ты относился к подарку с почтением.

— Не забывай, что я вождь! — процедил индеец.

— Ерунда! В моих глазах ты не больше чем напыжившийся петух, которому очень к лицу такие косички. На будущее это послужит предостережением не только тебе, но и твоим воинам, чтобы никто из них никогда не вставал на пути Виннету и Олд Шеттерхэнда!

Глаза Токви Кавы остекленели. Он со злостью вскричал:

— Я предупреждаю тебя! Никто не осмелится осквернить чело вождя храбрых воинов этим мусором желтых псов!

— Ты хочешь предостеречь меня? А помнишь, я ведь тоже пытался поговорить с тобой, но ты меня не послушал. Носить этот мусор ты будешь долго, а я уж постараюсь, чтобы тебе было поудобнее. Я прикажу остричь тебя, чтобы китайским косичкам ничего не мешало.

Глаза вождя широко раскрылись, а на лице появился оскал дикого зверя. Он приподнялся, насколько позволяли ремни, и громким голосом закричал:

— Решись на это, если хочешь погибнуть смертью в страшных муках, которые до тебя еще не испытывал никто!

— Хо! Твои угрозы ничего не изменят. Положите его на землю и держите крепко.

Последние слова относились к обоим Тимпе, которые быстро исполнили приказ охотника. Прижав дергающееся тело команча к земле, кузены без больших усилий удерживали его в таком положении. Очень скоро вождь перестал сопротивляться и устремил взгляд в небо.

— Начинай, Фрэнк! Нечего время тянуть!

— С превеликим удовольствием! — отозвался маленький охотник, отложив пока косы в сторону.

С ножом в руке он подошел к вождю. Тот понял, что пришел его час, и осознание этого придало ему новые силы. Несмотря на то, что руки Черного Мустанга были связаны сзади, он невероятно мощным рывком сбросил с себя обоих Тимпе. Разумеется, те снова схватили индейца, но он пребывал в состоянии такого возбуждения, что кузенам пришлось кликнуть на помощь еще двоих рабочих, которые стали держать голову пленника в том положении, в котором можно было приступить к делу. Хромой Фрэнк принялся старательно выстригать густую шевелюру индейца. Как только в ладонях маленького саксонца появился первый клок, вождь затих. Очевидно, силы стали покидать его. После огромного напряжения им овладело полное бессилие. Он, похоже, смирился с положением, больше не двигался и даже не сопротивлялся, когда по требованиям Фрэнка его голову поворачивали в разные стороны. Пока новоявленный парикмахер старательно трудился, команч, казалось, вообще лишился чувств. Вскоре Фрэнк состриг все, оставив лишь тонкую прядь. Потом он поднял две косы и воскликнул:

— А теперь приступим к коронации! Внимание, господа, начинаем!

С этими словами он быстро и ловко привязал обе косицы к оставшейся пряди.

Белые торжествовали: отовсюду неслось беспрерывное «ура». А тем, кто охранял индейцев, пришлось немало потрудиться — оскорбленные краснокожие, связанные по двое, в ярости пытались разорвать путы. Многие из них жаждали мщения, они едва не подскакивали, мечась по земле подобно живым рыбам, брошенным на горячую сковородку.

Вскоре шум поутих и волнение несколько улеглось. Когда крики смолкли, Токви Кава чуть приподнялся и охрипшим голосом проговорил:

— Вы отомстили, теперь отпустите нас… Ему ответил Виннету, до того молчавший:

— Сначала мы должны решить, что делать с твоими воинами, а для этого надо созвать совет.

— Зачем вам совещаться? — повысил голос вождь. — Олд Шеттерхэнд даровал нам жизнь!

— Жизнь?! — повторил Виннету с презрением. — Если бы на долю вождя апачей выпало то, что случилось с тобой, он не захотел бы жить дальше. А ты продолжаешь скулить о жизни, которую тебе уже обещали!

— Собака! — задыхаясь от злобы, крикнул вождь. — Я не скулю! Я хочу жить, чтобы отомстить так, как не мстил еще ни один краснокожий воин!

— Мы презираем зло и твои слова! Отвернувшись, Виннету вместе с Шеттерхэндом стали спускаться вниз по склону, дав знак, чтобы начали спускать пленников.

Внизу разожгли костры, а между ними и скальными стенами плотно друг к другу уложили пленников. Строители хотели было отправиться за оружием краснокожих, но Олд Шеттерхэнд предостерег:

— Пусть все лежит там, пока мы не решим, что вообще делать с пленными.

Разговор о дальнейшей судьбе команчей должны были вести четыре человека: Шеттерхэнд, Виннету и двое коллег-инженеров. Левере так и не дождались, поэтому совет держали втроем. Сев под пихтами в некотором удалении от остальных, инженер Сван без колебаний начал:

— Очевидно, эти пташки должны заплатить жизнью за свои подвиги! Излишков пороха и свинца у нас нет, а вот ремней навалом. Предлагаю развесить подлецов на ближайших деревьях. Полагаю, что и вы думаете так же.

По гордому лицу апача скользнула легкая усмешка, но он не ответил, ибо привык в подобных ситуациях давать слово Олд Шеттерхэнду. Тот тоже улыбнулся и сказал:

— Хорошо, сэр. Мы также убеждены в том, что они должны умереть, но лишь потому, что все мы смертны.

— Хм! Не совсем понимаю вас, мистер Шеттерхэнд…

— Рано или поздно они умрут, поскольку жизнь на этом свете не вечна, но мы не вправе быть их палачами.

— Почему?..

— Потому что мы, Виннету и я, обещали им, что никто из них не будет убит!

Самая справедливая кара — это та, которая лишает преступника возможности продолжать творить зло. Мы должны лишить команчей сил для нападения, а это можно сделать, заставив их расплатиться оружием и лошадьми.

Сван на мгновение задумался, потом спросил:

— Мне кажется, нет никакой гарантии, что команчи не задумают отомстить нам.

— Возможно, но сделать это им будет нелегко. Они покинут ущелье пешими. Без оружия на пути к своим они даже не смогут охотиться, чтобы прокормить себя. Им придется питаться кореньями, ягодами, дикими плодами. Все это надолго задержит их в пути. Сюда, на место своего неслыханного поражения, они едва ли скоро вернутся. В руки им, конечно, лучше не попадаться. Итак, вы согласны?

— В общем, да. Остается только разведчик, который сидит у нас в колодце.

— Дайте ему как следует плетей и отпустите на все четыре стороны.

— Это мы устроим, сэр! Мои люди будут рады добыче. Лошади нам не шибко нужны, но если мы отвезем их по дороге на несколько станций подальше, то сбыть их там по хорошей цене проблем не составит.

— Мне и моим спутникам ничего не нужно, кроме двух мустангов для Фрэнка и Дролла — очень уж плохи их клячи.

— Выберем самых лучших! Вообще, все здесь принадлежит вам — это ваша победа. Полагаю, наш совет окончен?

— Да. Теперь сообщим вождю наше решение. Если снова услышите оскорбления и проклятья, не обращайте внимания.

Все трое поднялись и подошли к связанному Черному Мустангу, с которого не спускали глаз кузены Тимпе, Тетка Дролл и Хромой Фрэнк. Беспокойный Фрэнк не стал дожидаться объяснений и сразу перешел в атаку, многозначительно взглянув на Виннету и Олд Шеттерхэнда.

— Какое решение принял парламент? — Фрэнк стрельнул глазками в сторону инженера.

— Сейчас все услышишь, — сказал Олд Шеттерхэнд. Повернувшись в сторону Токви Кавы, он громким голосом, чтобы слышали все краснокожие, возвестил: — Мы обещали жизнь сыновьям команчей и сдержим слово.

Безразличие исчезло с лица вождя, он поспешил воскликнуть:

— Тогда развяжите нас, чтобы мы могли уехать.

— Разве может уехать тот, у кого нет лошади? — просто и спокойно ответил белый охотник.

— Что? Ты хочешь нас обокрасть?

— Я бы на твоем месте помалкивал! — В голосе Олд Шеттерхэнда чувствовалось презрение. — Вы убийцы и грабители, попавшие к нам в руки. Но я не хотел карать вас смертью, хотя ты оскорблял меня и всех нас. С наступлением дня вы сможете уйти, и никто вас не тронет. Я дарю вам жизнь, но остальное останется здесь. Я все сказал. Хуг!

С этими словами охотник удалился, чтобы отобрать хороших жеребцов для Фрэнка и Дролла. Остальных лошадей и оружие разыграли по жребию — так никто не остался обиженным.

А тем временем Хромой Фрэнк вел оживленную беседу со своим кузеном Дроллом и обоими Тимпе. Малыш разглагольствовал о своих будущих великих подвигах, которые собирался совершить ради Каза и Хаза.

— Я — Гелиогабал Эдвард Франке! — восклицал он. — Вы еще меня узнаете! Мой дом, что на берегу Эльбы, называется «Вилла Медвежье Сало»! Во всей Америке не сыщете ни одного медведя, нагулявшего хоть чуток сала, который, повстречавшись со мной, мог бы поведать другим о том, что мой штуцер бьет мимо. Всем им я выдал свидетельство о смерти. Все они прошли через мой желудок и…

— Вместе со шкурой и шерстью? — прервал его Каз с серьезным видом.

— Не болтайте чепухи, барон Тимпе фон Тимпельсдорф. Неужто вы полагаете, что я лопал медведей вместе с шерстью? Думаете, мой желудок похож на склад мехов или скорняжный магазин, какой-нибудь там «Боа и крысиные воротники»? Вы, небось, и медведей-то видели в азбуке с картинками! А я стрелял в них!

— Тоже в азбуке?

— Внимательно слушайте, когда говорят люди, слова которых необходимо схватывать на лету! Без их самоотверженной помощи вы никогда не отыщете свое наследство. Но судьба к вам благосклонна — вы родились на моей родине и вы мой соотечественник! Я ощущаю королевское, истинно саксонское великодушие в моем благородном сердце и со всем материнским терпением испытываю небывалое беспокойство о вашей особе.

— За что безмерно благодарен.

— Это меня утешает. Пожалуй, я возьмусь за вас и ваше наследство, ибо всякий должен заботиться о ближнем. Если вы будете поступать в соответствии с моими мудрыми советами, то достигнете многого и сможете вернуться на родину очень известным и уважаемым человеком по фамилии Тимпе!

Разумеется, монолог Фрэнка продолжался бы до бесконечности, если бы внезапно Виннету едва уловимым движением не вскинул свое Серебряное ружье. Тотчас грохнул выстрел, и его эхо надолго зависло над ущельем Березы. Олд Шеттерхэнд в тот момент находился среди рабочих, деливших трофеи. Обернувшись, он увидел апача с дымящимся ружьем в руке.

— Почему ты выстрелил?

— Кто-то выглянул из-за края скалы.

— Ты попал?

— Нет. Голова исчезла, когда я спустил курок.

— Ты успел его разглядеть?

— Это не был белый.

— Значит, индеец?

— Виннету не знает. Голова была видна лишь секунду. Потом она быстро исчезла.

Взяв с собой обоих Тимпе, Виннету и Шеттерхэнд быстро поднялись наверх. Вскоре два кровных брата вернулись обратно. Было темно — рассвет только-только забрезжил, а поиски следов даже при дневном свете ничего бы не дали.

Вскоре утреннее солнце взошло над долиной. Белые не собирались долго возиться с краснокожими, но отпускать их вблизи Пихтового Лагеря было нельзя. Хотя команчей разоружили, беря во внимание большое их количество, а также неопытность местных жителей, оставлять их здесь не следовало. Решили вывезти краснокожих в прерию, а там, подальше отсюда, отпускать на свободу небольшими группками. В открытой прерии наблюдать за ними будет легко. Команчи понимали, что глаз с них не спустят, поэтому в ближайшее время и не собирались здесь появляться.

Инженер Сван отправился в Пихтовый Лагерь, чтобы по телеграфу запросить состав, а Виннету и Олд Шеттерхэнд переговорили с рабочими, дав им необходимые указания. Индейцев отвязали друг от друга, освободили им ноги, но путы на заведенных за спину руках затянули еще крепче. Привязав каждого краснокожего с помощью длинных лассо к седлам так, чтобы они спокойно могли идти, рабочие сели верхом, и большой отряд тронулся в путь. Остальные — Олд Шеттерхэнд и сотоварищи — в течение получаса сопровождали их, пока колонна не пересекла лес, после чего вернулись в лагерь, чтобы ждать прибытия поезда.

Наконец появился инженер Левере. Известие о том, как были наказаны команчи, особого восторга у него не вызвало, хотя оспаривать это решение он не рискнул. Вскоре подогнали состав, и люди сели в вагоны, погрузив и животных, в том числе новых жеребцов Фрэнка и Дролла.

Предстояло еще разобраться с метисом. Вопрос больше всех волновал Хромого Фрэнка, который, как только тронулся поезд, обратился к Олд Шеттерхэнду:

— Помнится, вы говорили, что этому Ик Сенанде, который выдавал себя за Ято Инду, должны всыпать как следует, прежде чем отпустят на волю?

— Говорил.

— Послушайте, это же совершенно пустяковое наказание для этого изменника! Бывает, что и в школе ученика могут высечь за проказы, для чего ему вовсе не обязательно быть метисом. Наверняка и по вас в детстве плакали розги вашего папаши, хотя вам тогда и в голову не приходило выдать команчам целый поселок китайцев. И я… хм, который еще в раннем возрасте ощутил себя человеком, наделенным талантами, на собственном опыте убедился, как бывали старателен отец и нежна мать, когда нарезали розги и хлестали ими почем зря. Откровенно говоря, сия истина частенько нарушала покой моей тонкой души, но я и додуматься не мог забраться в Пихтовый Лагерь и стать предателем. Этого метиса, похоже, никто никогда не воспитывал, а теперь — поздно. Если вам, герр Шеттерхэнд, по сердцу правосудие и справедливость, вы должны признать, что порка для этого негодяя — наказание слишком мягкое. Я имею честь сделать вам предложение, которое зародилось в недрах моей души и которое мне придется обнародовать, если я не хочу, чтобы моя, как я уже упоминал, тонкая натура поперхнулась и насмерть подавилась, словно та канарейка, которую закормили красным перцем с луком.

Все, за исключением Виннету, заулыбались, а Фрэнк продолжал:

— С детства помню, что тонкая лоза несет гораздо больше мучений, нежели толстая дубина, да ее и в руках держать неудобно. Применение грубой силы никогда не затронет сути, оно поверхностно, и напротив, чем тоньше подход, тем глубже проникновение! Пусть этого метиса хорошенько высекут, но к этому следует добавить еще кое-что… Он сидит в колодце, а мы нальем туда воды, да так, чтобы она доходила ему до рта, которым он еле-еле сможет ловить воздух. Вот это и будет достойное наказание. Он ощутит настоящий страх перед смертью, хотя и не умрет от этого. Когда он простоит так несколько часов, мы вытащим его, мокрого до костей, и будем нещадно сечь и пороть, пока вся одежда на нем не высохнет! Так мы не дадим ему простудиться, и никто не упрекнет нас в том, что мы не восполнили пробелы в его воспитании, которые когда-то допустил его отец. Этого для него будет достаточно, quod erat demimonstrum!32

В этот момент раздался такой взрыв хохота, что почти никто не услышал последних слов саксонца. Подождав, пока голоса утихли, разозленный Фрэнк заговорил снова:

— Такого неслыханного поведения и такой нелюбезности я в жизни не видывал! Если мой тщательно продуманный план судебного процесса вызывает у вас смешки, я умываю руки! Я не могу общаться с людьми, которые высмеивают меня и мои благородные порывы. Хуг!

Расстроенный Фрэнк сел в самом дальнем углу вагона и затих. Хотя поведение хромого выглядело комично, Олд Шеттерхэнд не мог спокойно на это смотреть. Он сказал:

— Дорогой Фрэнк, ты знаешь, как я ценю твои идеи. Взгляд Фрэнка смягчался буквально на глазах, из его груди вырвался вздох облегчения, после чего все услышали:

— К моей деликатной натуре нельзя подходить со смычком от виолончели, к ней можно прикасаться только нежно, как к гитаре или мандолине. Я останусь здесь, в этом углу, и меня отсюда не снесут ни Миссисипи, ни Амазонка! Образованный человек обязан показать характер!

— Совершенно верно! То, что ты человек с характером, — а он у тебя добрый, — всем известно. Полагаю, что поэтому ты и не будешь там долго засиживаться.

После таких слов Фрэнк оживился и придвинулся ближе. Его голос зазвучал гораздо теплее, чем прежде:

— Вы говорите это от души, мистер Шеттерхэнд? Честно говоря, было бы полезным не только для них, но и для вас понять и признать, что я не так уж плох.

— Я не только признаю это сейчас, но и знаю уже давным-давно.

— Вы не шутите? — Маленький охотник пододвинулся еще ближе. — А я было уже подумал, что вы меня недооцениваете. Теперь понаблюдаем, действительно ли в вашем поведении наметилось улучшение.

Хромой придвинулся совсем близко и с прежним азартом продолжил:

— Вернемся к моему предложению и выясним, что же мы решим. Вы одобряете?

— Да, мой друг.

Тут Фрэнк в один миг вскочил и громко возвестил, сияя от радости и удовлетворения:

— Глас мой услышан и честь моя не запятнана!

К счастью, поезд скоро прибыл в Рокки-Граунд. Люди высадились из вагона и принялись выгружать индейских лошадей, что оказалось делом непростым — полудикие животные никогда не путешествовали на поездах и, переполошившись во время езды, ни в какую не желали выходить наружу. В конце концов все же удалось осторожно вывести лошадей, которые вскоре гарцевали по платформе.

В этот момент к инженеру подошел один из остававшихся на станции строителей. Он был взволнован и сообщил, что одну лошадь украли. Через пару минут выяснилось, что на ней сбежал метис.

— Виновные ответят! — гневно воскликнул инженер. — Мы оставляли у колодца часового! Где этот бездельник? Что-то не вижу его… А вы готовьтесь к погоне! Сейчас…

— Спокойно, сэр, спокойно, — прервал его Олд Шеттерхэнд. — Спешка уже ничего не изменит. Если не ошибаюсь, то этот парень уже далеко и погоня за ним — дело пустое.

Он уже в окрестностях Пихтового Лагеря. Это он на рассвете выглядывал со скал, и именно в него стрелял Виннету. Вождь апачей кивнул.

— Ничего страшного. Этот мерзавец еще попадется нам на мушку. Он уже знает, что команчей отпустили, и присоединится к ним. Мы все равно собирались освободить его. Правда, он получил свободу непоротым, значит, возможность потолковать с ним еще представится. Пусть пока встретится со своим дедом.

— А у меня сердце екает, — подал голос Фрэнк, — что мы так и не смогли его намочить, а потом высушить.

— Побереги свое нежное сердце, дружище Фрэнк! Сейчас нам надо узнать, как он сумел выбраться, да еще и стянуть лошадь. Надеюсь, кое-что вы мне расскажете.

Рабочий, на которого указал Шеттерхэнд, тут же весь съежился под суровым взглядом охотника и забормотал:

— Это не моя вина, сэр, не моя! Поверьте мне! За колодцем присматривал Клифтон, это он дал китайцам облапошить себя.

— Китайцам? Они были здесь?

— Да, мистер Шеттерхэнд, двое китайцев.

— Похоже, это те самые воры, что позарились на наши ружья. У них были косы?

— Не видел, сэр, но то, что у них денег куры не клюют, я не мог не заметить! Уйма монет достоинством в доллар, четверть и полдоллара! Они появились у нас в баре и заказывали все, что хотели… точнее, все, что там было.

— И вы, наверное, были так «осмотрительны», что сели и выпили с ними, не так ли?

— Я — нет, а вот Клифтон… Вообще-то он знавал их и раньше, потому что работал в Пихтовом Лагере, прежде чем мистер Сван переманил его сюда…

— Выкладывайте скорее, как было на самом деле.

— Так вот, вечером мы закончили работу, а тут вдруг заявились эти китайцы, черт бы их побрал! Клифтон сидел на страже у колодца, а конец веревки, которой был связан метис, он привязал к ближайшему дереву. Желтые увидели его, узнали и подошли поздороваться. Наши тоже потянулись к ним, желая узнать, что надо желтым здесь, в Рокки-Граунд. Тут они и выложили нам, что платить им стали мало, а обращаются плохо, вот, мол, они и бросили работу, а теперь ищут новую.

— А вы поверили? — спросил Шеттерхэнд. — Ведь они были не простыми рабочими, а фестхэндами и уж меньше кого-либо могли быть недовольными. Это не показалось вам подозрительным ?

— Дьявол их тут разберет. Мы — простые рабочие, вот и развесили уши. Клифтон им сказал, что, может, у нас найдется чем им заняться, но они не собирались здесь оставаться, а намеревались первым же грузовым поездом уехать на Восток. Они зашли к нам в бар и договорились с хозяином о двух койках на ночь. Деньги, как я говорил, у них водились, вот они и стали всех угощать. Ну… мы тоже немного выпили. Слово за слово — вот мы и рассказали, что вы были тут, а потом снова вернулись в Пихтовый Лагерь, чтобы защищать его от команчей. Слушали они довольно внимательно, но, сэр, на их физиономиях было написано, что они и знать не хотят ни о вас, ни о Виннету…

— Очень похоже. Они обокрали нас и были за это наказаны, после чего удрали из лагеря. Наверное, они решили освободить метиса, чтобы отомстить нам.

— Может, они и хотели отомстить вам, а не нам, но получилось совсем наоборот… В общем, принесли они водку и Клифтону, да, полную бутылку, а потом еще одну. Клифтон продолжал стоять на часах, а они, когда в последний раз ходили к нему, долго не возвращались. Короче, когда они вернулись, сели не на прежние свои места, а к окну, да так, чтобы мы не видели, что творится на улице. Они еще, дьяволы, и двери попросили закрыть, якобы для того, чтобы больше никто в бар не приходил, а то и так народу много. Хозяину они пообещали хорошо заплатить. Вот сидим мы — посмеиваемся под их байки и вдруг слышим: лошади ржут, да еще и копытами стучат. Мы выскочили на улицу и увидели картину: два черных рысака отвязаны, а буланая кобыла пропала. Сама-то она сорваться никак не могла, стало быть, увели ее! Но кто? Все, кроме Клифтона, были с нами. Огляделся я и вижу — вот он лежит, Клифтон этот, пьяный в стельку, да совсем лыка не вяжет. Рядом — веревка, на которой спускали полукровку, и ремни, которыми вязали его. Само собой, мы струхнули, попытались добиться от Клифтона объяснений — да какое там! Он и рта раскрыть-то не мог. Чтобы окончательно убедиться, я сам спустился в колодец по веревке. Чего я боялся, то и стряслось: метис исчез!

— Так я и думал, — покачал головой белый охотник. — Метис вылез из ямы и, как его дед, поначалу нацелился на наших жеребцов, но ему повезло не больше: кони дали себя отвязать, но потом начали буйствовать. Беглецу пришлось взять то, что попалось под руку, — клячу Дролла.

— Верно, сэр, именно буланая кобыла стояла к выходу ближе всех.

— Ему досталась не лучшая лошадка, но даже в темноте он благополучно добрался на ней до ущелья Березы. Оно и понятно: округу он знал хорошо, иначе кто бы его в разведчики взял. А что вам сказали китайцы?

— Ничего. Они испарились, как только мы вспомнили о них и захотели потолковать.

— Куда же они подевались? — вмешался инженер.

— Никто не видел — ведь ночь на дворе стояла.

— Черт возьми! Что, и следов нельзя было найти? Надо отловить этих скользких угрей!

— Пусть бегут, мистер Сван! — успокоил его Олд Шеттерхэнд. — Не стоит тратить время. Наш план, могу вас уверить, удался на славу: лагерь вашего коллеги мы спасли, никто из вас не пострадал, а все остальное, и подлость этих китайцев в том числе, не имеет никакого значения.

— Хм! Вы, конечно, правы, мистер Шеттерхэнд. Пусть бегут! Но этого Клифтона я возьму в оборот. Куда он исчез?

— Не знаю, — ответил строитель. — Когда он проспался, мы сказали ему, что метис сбежал, а китайцы оставили его в дураках. По-моему, он крепко испугался и заявил, что покажется не раньше, чем пройдет первая злость у господина инженера. Потом быстро собрался — только его и видели.

— Нельзя было его отпускать! — пробормотал инженер.

— Ладно, это уже ваша проблема, мистер Сван, — сказал Шеттерхэнд. — Идемте разберемся с лошадьми, потом перекусим и выспимся хорошенько. А завтра простимся.

Глава 5. ОБМАНЧИВОЕ ЗОЛОТО

Там, где скалистый хребет Сьерра-Моро почти под прямым углом сходится с горами Ратон, у небольшого ручья понуро сидели два индейца. Одному из них можно было дать лет шестьдесят. Его голову прикрывал кусок оленьей шкуры, а лицо выражало необычайное ожесточение. Рядом с ним лежало допотопное, древнее ружье. Другой краснокожий выглядел значительно моложе. Его редкие, но длинные волосы были собраны в пучок и ремешком стянуты на затылке, а исхудавшее озлобленное лицо носило отпечаток хитрости и коварства. На широком ремне, служившем поясом, в кожаном чехле висел нож. Удивительно, но у обоих индейцев не было больше никакого оружия. Они долго скитались, терпели большие лишения, страдали от голода и жажды, не имея при этом возможности даже сменить одежду и мокасины, превратившиеся в рванье.

Трава по обе стороны от ручья была сильно примята. Засохшие обглоданные корки дикой дыни ясно свидетельствовали о том, как индейцы пытались утолить голод. Если уж краснокожий грызет зеленую дыню, то дела его действительно плохи!

Старый индеец вот уже несколько минут лежал на земле. Не поднимая головы, он пристально смотрел на воду. Так, в молчании, прошло довольно много времени, пока старик, медленно выпрямившись, не сказал:

— Уфф! Там есть рыба, но голыми руками ее не поймать. У нас с тобой нет даже крючков, чтобы сделать удочки. От этой дыни у меня живот свело!

— Кита Хомаша готов проглотить целого бизона! — с горечью отозвался другой.

— Великий Дух покинул нас! — скрипнул голос старика. Токви Кава, великий вождь команчей, должен голодать! Да кто поверит в такое?

— Виннету и Олд Шеттерхэнд за все ответят!

Лицо вождя приняло поистине сатанинское выражение, когда он прохрипел:

— Он попадет к нам в руки, этот шакал, которого называют Олд Шеттерхэндом! Мы настигнем его в пути! Он умрет еще более страшной смертью, чем Виннету — койот апачей!

— Кита Хомаша не уверен, что догонит их. Мы идем пешком, а у них отличные лошади.

— Мы шли прямиком через горы, и путь наш был подобен туго натянутому лассо. Им же верхом пришлось много петлять. Они уже потеряли уйму времени. Черный Мустанг знает здесь все горы и долины, ему известно, где появится враг. Когда вернется Ик Сенанда и привезет все, что нам необходимо, апач и пятеро белых будут у нас в руках!

— Если команчи в наших вигвамах узнают от него о том, что случилось, всех их охватит жажда мести!

— Уфф! Ты полагаешь, что он так глуп и все им расскажет? Великий Дух должен помочь ему и нам! Ик Сенанда знает, где мы, и если не прибыл вчера, то обязательно появится сегодня.

— А что делать остальным? Ик Сенанда оставил нам только ружье и нож. И это на сто голодных воинов!

— Разве воин может скулить от голода? — в голосе вождя послышался упрек.

— Сейчас никто меня не слышит, кроме тебя, вождь. Но и ты тоже голодаешь! Твои воины не боятся ни белых, ни краснокожих, ни диких зверей, но голод… Голод — это враг, который сидит внутри нас, в теле, и с ним нельзя бороться! Тут не помогут ни хитрость, ни отвага. Он может победить самого смелого! Потому не стыдно говорить о нем.

— Твоя правда, — согласился вождь. — И мое тело точит голод, выворачивая все внутренности. Ты говоришь, что не боишься никого, да я и сам презирал любого противника, но сейчас к нам явился враг, который смог одолеть меня.

— Кто же тот могучий враг?

Черный Мустанг повернулся и пристально взглянул на молодого воина:

— Он, как и голод, сидит внутри. Этот враг — моя ненависть к Шеттерхэнду. Она меня победила!

— Твоя правда, вождь. Сегодня мы покинули стоянку, чтобы раздобыть мяса, но так ничего и не нашли, кроме мерзкой дыни. Если остальным так же повезло с силками, как и нам с охотой, то никто из нас не выживет. У нас есть еще порох?

— На десять выстрелов, не больше.

— Тогда вся надежда на Ик Сенанду. Пусть он явится сегодня, иначе этот зверь-голод, рвущий наши тела… Уфф!

Последний возглас Кита Хомаша издал шепотом. Он указал рукой в сторону ручья. Вождь посмотрел в том направлении, и в глазах его блеснул огонек.

— Бизоны! — тоже шепнул он.

— Да, целых шесть! Один бык, три коровы и двое телят.

— У нас будет мясо! — вождь схватился за ружье, но руки едва слушались его: они тряслись, то ли от волнения, то ли от слабости.

— Бизоны идут к воде. Они подойдут ближе, но вряд ли учуют нас, потому что ветер дует оттуда.

— Мы должны залечь здесь и выждать момент.

Оба замолчали и с трепетом в сердцах стали наблюдать за животными, которые неторопливо приближались, время от времени наклоняя головы, чтобы сорвать пучок травы.

Бык был старым, крепким, но со своей повсюду потраченной плешью шкурой выглядел уродливо. Скорее всего, твердое, жилистое мясо быка вряд ли годилось в пищу, но убить его было просто необходимо. Если бы Черный Мустанг решил выстрелить сначала по корове, то разъяренный бык поднял бы команчей на рога.

Животные подходили к воде все ближе, впереди — самец, за ним — коровы с телятами. Пока они ничего не подозревали и не замечали. Коровы полностью полагались на вожака, а тот, похоже, настолько одряхлел, что совсем потерял нюх.

Токви Кава припал щекой к прикладу, рука его уже не дрожала, хотя стрелять вождь не спешил. Бизон стоял прямо перед ним, но индеец, как и любой опытный охотник, хорошо знал, что целиться нужно точно в бок, чуть ниже лопатки, тогда зверя можно поразить прямо в сердце через мягкие ткани.

Животные подошли еще на десять шагов, и в этот момент одна из коров забеспокоилась. Она остановилась, втянув воздух в ноздри так громко, что вожак сразу повернулся в ее сторону, как раз подставив бок под пулю. Черный Мустанг тут же нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Тело быка дернулось, но он продолжал стоять, и только голова его тихонько начала клониться к земле. Через пару секунд бизона вдруг затрясло в конвульсиях, и он рухнул, не издав ни звука. Пуля ударила точно в сердце.

Вождь поспешно перезарядил ружье, а напуганные коровы и один теленок бросились в разные стороны. Другой малыш, очевидно не чуя опасности, продолжал стоять на месте, с любопытством уставившись на уже мертвого вожака. Одна из коров, гонимая материнским инстинктом, бросилась к теленку. Она успела подтолкнуть его носом, чтобы он бежал за остальными, и в тот же момент прогремел второй выстрел. Через секунду корова лежала на земле — вождь снова не промахнулся, попав прямо в сердце.

Оба воодушевленных команча вскочили — прятаться им теперь было не за чем. Издав победный клич, они кинулись к бизонам. Бедняга-теленочек продолжал кружиться вокруг лежавших туш, пока Токви Кава не прикончил его двумя ударами приклада.

— Уфф! — первым воскликнул он. — Мой красный брат видит, что рука вождя не дрожит. Обе пули попали в сердце, и у нас есть мясо для всех.

— Мясо коровы хорошее…— признал Кита Хомаша.

— Мясо быка тоже можно есть, раз нет ничего другого.

— Свежевать туши будем прямо тут?

— Нет, это слишком долго. Надо позвать воинов. Я пойду, а мой брат пусть останется здесь.

Токви Кава, бросив жадный взгляд на туши бизонов, из которых только один бык мог весить не менее двух тысяч фунтов33, быстро удалился. Бизонье мясо для краснокожего всегда было большим лакомством.

Обратный путь шел над ручьем. Вождь спешил, не соблюдая особой осторожности. Стоянка команчей находилась на самом краю долины, примерно в двух английских милях от того места, где подстрелили бизонов, поэтому прошло немало времени, пока Токви Кава добрался до своих.

Он издалека заметил безоружных людей, тех самых вояк, которых с позором изгнали из окрестностей Пихтового Лагеря. Сейчас они лежали на траве и имели не менее жалкий вид, чем у него самого. Поймав несколько хмурых, но ждущих взглядов, вождь увидел тех, кто покинул лагерь еще до него, чтобы расставить силки на мелкое зверье. На их лицах все было написано — никакой добычи! Черный Мустанг не стал ни о чем расспрашивать, зато другие команчи, вопреки своей легендарной сдержанности, сразу забросали его вопросами:

— Токви Кава убил зверя? Он принес нам мясо?

— Да, — ответил вождь. — С голодом покончено.

Долина наполнилась криками радости. Команчей охватило такое возбуждение, что они даже не заметили всадника, приближающегося с противоположной стороны и ведущего в поводу двух вьючных лошадей. Это был Ик Сенанда, внук вождя, посланный в стойбище команчей за оружием, провиантом и всем необходимым.

Отправить в селение своего внука было единственным выходом для Токви Кавы, желавшего скрыть перед соплеменниками свой позор. Он хотел хоть как-то оттянуть время, успеть отомстить своим врагам, оправдаться перед племенем и, таким образом, удержаться у власти. Вождь не мог показаться на глаза в том виде, в котором его отпустили Виннету и Олд Шеттерхэнд, но если бы он добыл их коней и оружие, схватил бы их самих и других белых, это укрепило бы его пошатнувшийся авторитет. А если бы он потом совершил победоносный набег на врагов, белых или соседних апачей, то о позоре под Пихтовым Лагерем никто бы и не вспомнил. Сейчас все зависело от успеха миссии его внука, и можно себе представить, с каким нетерпением ожидал его возвращения сам Токви Кава.

Увидев, что полукровка ведет за собой всего пару вьючных лошадей, вождь побледнел. Исчезла радость и с лиц других воинов. Когда метис слез с коня и приблизился к вождю, они обменялись взглядами и вдвоем отошли на такое расстояние, чтобы их никто не услышал. Токви Кава уселся под кустом и с каменным лицом уставился вдаль. Ик Сенанда молча сел рядом. Вождь окинул его пустым взглядом и разочарованно спросил:

— Где мустанги? А где десять раз по десять ружей и ножей?

— Их мне не дали, — ответил метис, опустив глаза. — Дали только два раза по десять.

— Значит, ты рассказал о том, что произошло под Пихтовым Лагерем?

— Я ничего не рассказывал.

— Ты не послушал моего приказа, и теперь мы остались ни с чем! — вскричал разгневанный вождь, не слушая внука.

— Когда я приехал домой, там уже все знали! — повысил голос метис.

— От кого? Я живьем сниму с него скальп!

— Тебе не снять его, — спокойно произнес внук. — Огненный Конь несется быстрее нас и разглашает вести.

— Разве Огненный Конь уже приходит к команчам?

— Нет, но дорога, по которой он бегает, лежит неподалеку, а сам он останавливается в местах под названием станции. На одной из них было несколько наших воинов, они-то и узнали обо всем.

— Уфф! Злой Дух прислал в наши земли «огненную воду» и Огненного Коня, чтобы уничтожить нас! Скоро от одной Великой Воды до другой все узнают о том, что со мной сделали! Мое имя станет сродни смраду, идущему от падали, на которую не сядет даже гриф! Но я отомщу всем, кто устроил мне такую подлость!

— Ты великий вождь, им ты и останешься, — внук попытался успокоить деда. — Мы схватим Виннету и Шеттерхэнда, а потом нападем на апачей. У нас будут их скальпы, ружья и лошади, и тогда мы сможем спокойно вернуться в вигвамы нашего племени.

— Значит, сейчас мы не можем?

— На совете старейшин мне сказали, что мы должны искупить вину подвигом!

— Уфф!

Вождь прикрыл ладонью глаза и сидел так довольно долго, потом опустил руку со словами:

— Я богат. Так почему, кроме оружия, ты мне ничего не привез?

— Мне не разрешили.

— Но у меня много табунов. Неужели тебе не позволили взять мустанга хотя бы для меня?

— Не позволили.

Вождь с ужасом заглянул в глаза внуку и спросил:

— А моего Черного Мустанга, моего жеребца, который значит для меня больше, чем жизнь, и его тебе не дали?

Чувствовалось, как он боится ответа.

— Старейшины сказали, что самое лучшее животное племени нельзя доверять твоему легкомыслию.

После таких слов старик вскочил с места, совершенно не управляя собой, но Ик Сенанда приложил палец к губам:

— Тише! Токви Кава — великий вождь! Он знает, что храбрый воин всегда и везде владеет собой. Или он хочет, чтобы воины стали сомневаться, что их вождь хозяин своих мыслей и чувств?

Черный Мустанг снова сел и после нескольких минут молчания произнес уже более спокойно:

— Хочет ли еще что-нибудь сообщить сын моей дочери?

— Нет.

— Уфф! Столько старых воинов называли себя моими друзьями, и я всегда уважал их. Неужели ни один из них ничего не передал мне?

— Ни один!

— Ну что ж, скоро все узнают, как Токви Кава ответит на фальшивую дружбу! Ты мой внук и, хотя еще молод, смел и хитер. Тебя ждет большая слава! Если у тебя есть желание что-то сказать мне, то говори!

— Тебе приказывать, а мне исполнять! Сейчас именно ты должен решать нашу дальнейшую судьбу.

Метис произнес это с глубоким почтением, покорно опустив голову в знак высшей преданности своему деду, но внимательный наблюдатель наверняка заметил бы едва уловимую усмешку на его губах. Ик Сенанда никогда не был человеком надежным, и если в игре козыри были у него в руках, то и дед значил для него не больше, чем кто-либо другой. Однако вождь, не говоря уж о том, что обоих связывали родственные узы, считал его своим близким другом и даже не пытался его в чем-либо заподозрить. Он и сейчас доверительно взглянул на внука и сказал:

— Я знаю, что ты отдашь за меня жизнь, знаю, что всегда на совете племени ты был на моей стороне. Не твоя вина, что больше ты не смог ничего привезти. Идем к нашим воинам, все они должны знать, что решил совет старейшин!

Черный Мустанг даже предположить не мог, что Ик Сенанда на совете предательски выступил против него, ибо самым заветным желанием метиса было поскорее самому стать вождем команчей-найини.

Собрав вокруг себя воинов, вождь рассказал о решении племени. Воцарилась мертвая тишина. Команчи были обескуражены ошеломляющей вестью. Голод ежесекундно давал о себе знать, поэтому они без раздумий повиновались вождю, который приказал им ехать за ним в верхнюю часть долины, где была оставлена добыча. Лучшим стрелкам перед отъездом раздали ружья, которые привез Ик Сенанда.

Кроме ружей, внук вождя доставил два десятка ножей и томагавков, поэтому туши бизонов быстро были освежеваны прямо на месте.

Вскоре в долине запылали костры, на которых каждый теперь мог поджарить кусок желанного мяса. Остатки трапезы индейцы разделили между собой, решив воспользоваться ими во время похода в поисках Олд Шеттерхэнда и его спутников.

Не теряя времени команчи двинулись вдоль водного потока к месту предыдущей стоянки, чтобы оттуда отправиться на юг, вдоль подножий горной цепи Сьерра-Моро.

В полдень, когда они двигались по прерии, разведчики внезапно сообщили, что обнаружили следы двух десятков всадников. Это были белые. Отпечатки вели в том же направлении, в котором шли команчи. Токви Кава усмехнулся.

Ровно через час следы, тянувшиеся прежде вдоль горного хребта, стали к нему приближаться, а к вечеру шедшим по ним индейцам пришлось углубиться в горы. Черный Мустанг, видя это, обратился к внуку:

— Бледнолицые поступили правильно: они решили не ночевать на открытой равнине, где их костры были бы видны издали. Застать их врасплох будет нелегко, тем более что у нас слишком мало ружей.

— Ерунда! Нас в несколько раз больше, и если мы не возьмем их силой, то одолеем хитростью.

— Ты прав, хитрость сейчас важнее. Сначала нам нужно подойти к их лагерю, а там решим, что делать.

Горы густо поросли лесом, который кое-где даже спускался в долину. Добравшись до первых зарослей, команчи заняли удобную позицию и разбили лагерь.

Незаметно подкрались сумерки, и вождь был уверен, что белые где-то поблизости. Не прошло и четверти часа, как почувствовался запах дыма.

— Подойдем к ним ближе, — шепнул старик внуку, — но сначала подождем, пока совсем стемнеет.

Вскоре все вокруг погрузилось в ночной мрак, и два команча, как кошки, начали тихо пробираться вперед. Вскоре послышалось журчание ручейка, а меж деревьев замерцал огонек, вокруг которого сидели белые. Поблизости, на полянке, мирно стояли их кони. Охраняли животных два человека с ружьями наперевес; для индейцев это было знаком того, что они имеют дело с настоящими вестменами.

Обоим дикарям не составило труда приблизиться к бледнолицым на расстояние, позволявшее им, оставаясь за деревьями, не только видеть, что происходило у огня, но и слышать все, о чем там говорилось.

Метис с вождем удивились, не обнаружив в этой группе ни Виннету, ни Шеттерхэнда. Они впервые видели этих бледнолицых, среди которых выделялся немолодой человек с загорелым лицом. Его длинные, белые как снег волосы и окладистая пепельная борода не скрывали тех острых черт, что свойственны людям, побывавшим во многих переделках. Это был предводитель отряда. Его проницательные глаза, несмотря на возраст, поблескивали юношеским задором, а поза, да и тон — весьма решительный, но сдержанный — говорили о том, что был он либо прирожденным оратором, либо из породы тех, кто с детства привык отдавать приказы. Присутствующие обращались к нему, называя не иначе как Ваше Высочество.

Внешний вид остальных не оставлял никаких сомнений, что все присутствующие — опытные вестмены.

Самый молодой из них, кудрявый блондин огромного роста, хотя и довольно щуплого телосложения, слыл, похоже, большим шутником и балагуром. Все звали его коротко — Хум. Первый голос, который услышали подкравшиеся команчи, принадлежал именно ему:

— Ваше Высочество, вы не выставили вокруг лагеря часовых, значит, вы уверены в полной безопасности? Я точно знаю, что здесь проходит граница территории команчей. Или Ваше Высочество желает лишиться трона, а может, и самой жизни?

— Хотел бы я взглянуть на того краснокожего, что задумает лишить меня его! Что касается команчей, то тут ты прав, дорогой Хум. Я просто хотел дать всем вам время на трапезу, а потом, как обычно, выставить часовых. Семи часов на сон нам хватит. Смену охраны организуем каждый час. Вполне достаточно четверых, если они будут не топтаться на месте, а регулярно обходить территорию. Так и будем действовать, пока не окажемся в горах Сан-Хуан.

— Где станем миллионерами! — весело добавил Хум.

— Так оно и будет, вопреки твоим насмешкам.

— Дядюшкино наследство ушло у меня из-под носа, поэтому с удовольствием взгляну хоть краем глаза на богатства страны Колорадо!

— А-а, воспоминания о распрекрасном родственнике? Если он и вправду тебя обделил, то такое не прощается даже в гробу, или где он там…

— Да нет, сам он наследства меня не лишал, хоть я его не получил. Он просто пускал пыль в глаза, вот люди и верили в его богатство. Мой отец, приехав сюда, стал хорошим коммерсантом, но ничего в этой жизни так и не достиг. Почему — сейчас узнаете. Когда он умер, то, кроме долгов, не оставил ни цента, зато дядя, который не имел детей и которого я попросил помочь мне встать на ноги, уверил меня, что только я буду его единственным наследником. Мыкался я у него несколько лет, пока он не умер, оставив мне совершенно пустую шкатулку из-под денег да бухгалтерскую книгу. Как только я ее не изучал и не обнюхивал, даже заработал себе настоящий насморк! Милый старичок оказался не промах: он поручил моему добродушному отцу работу, годами не выплачивая за нее ни единого доллара! Отец всю жизнь считал, что деньги в надежных руках, но, когда перед самой смертью узнал о давнем банкротстве брата, не стал компрометировать его в моих глазах и не раскрыл его тайны. В итоге я ничего не унаследовал и потерял даже те деньги, которые заработал мой отец и которые получил бы в наследство, не будь он таким доверчивым.

— Да, дядя не из простачков! А как его звали?

— Не знаю и знать не хочу.

— Не знаешь? Ведь его фамилия должна звучать так же, как и твоя!

— Вот именно.

— Ты для нас просто Высокий Хум! До сих пор не знаю, что это значит. Ну, ладно… То, что скрыто в горах Сан— Хуан в Колорадо, с лихвой возместит все утраченное. План прииска у меня в голове. Мы все будем богаты! Хотя и не так, как если бы нам улыбнулась удача здесь, в Сьерра-Моро, и мы открыли бы легендарную Бонанса-оф-Хоака…

— Я тоже о ней много слышал. Название очень странное. Насколько я знаю, «Бонанса» — слово испанское, а «Хоака» — что-то по-индейски, не так ли?

— Именно так. Но ни один индеец не смог мне его объяснить. Эта Бонанса, бесспорно, существует, сотни гамбусино34 искали ее. Кое-кто из них был очень близок к цели и даже находил целые глыбы золота, но никому так и не удалось добраться до легендарного места, где из таких глыб сложена целая гора. Подумать только, она где-то рядом, но найти ее невозможно!

Слова возбудили всеобщий интерес, и присутствующие заметно оживились.

— Не могу понять краснокожих, — вздохнул Его Высочество, — ведь знают, где Бонанса, но не пользуется ею! Лишь когда им надо купить что-нибудь у белых, они отправляются к ней и берут горсть наггитов35, но к большим золотым глыбам никто никогда не прикасается. Недавно в Альбукерке я разговаривал с одним святым отцом. Он встретил такого краснокожего в Эстрехо-де-Куарцо. Индеец был голоден, и монах дал ему хлеба и мяса. Тогда краснокожий вытащил кожаный мешочек, вручил святоше кусочек настоящего золота, который весил не меньше пятидесяти граммов. От бдительного святого отца не ускользнуло, что мешочек весь был набит такими самородками! Это же целое состояние! Что скажете?

— А этот святой отец не расспросил его? — поинтересовался кто-то.

— Разумеется, пытался, но услышал в ответ: «Я принес это из Бонанса-оф-Хоака, прощай!» Монах довольствовался услышанным, а индеец быстро удалился.

— Черт возьми, святой отец должен был задержать его и заставить признаться!

— Монах — лицо духовное. Закон Божий ему нарушать нельзя!

— Дался мне этот Закон Божий! Лучше бы повстречался такой краснокожий! — заметил один из вестменов.

— А я убил бы его, если бы он рта не раскрыл! — вторил другой. — Но где это Эстрехо-де-Куарцо, Ваше Высочество? Что означает это название?

— По-испански это значит Кварцевое ущелье. Я знаю это место. Скажу больше, я сам был из тех, кто в свое время пытался найти Бонанса-оф-Хоака. Тогда я побывал и в Эстрехо, но так ничего и не узнал, хотя, клянусь, находился где-то рядом. Кварц! Природный минерал, обычно покрывающий золото и служащий защитным слоем. Когда-то в ущелье был водопад. Его воды постепенно вымыли из скал золотые зерна и даже глыбы, которые оказались на самом дне. Они и сейчас лежат себе там — осталось только взять их… Если знаешь, хм, где найти дно… Я был там, говорю еще раз, но никакой Бонансы не видел. Со мной пришло много людей, кое-кто остался там и продолжал искать. Если хотите, я могу завтра показать вам это Эстрехо-де-Куарцо, все равно пойдем мимо.

Присутствующие не скрывали волнения. Они так воодушевились, что предводитель смог отрезвить их лишь громким повелительным окриком:

— Тихо! Ужин окончен, и теперь пора выставить четырех часовых. Я доверяю команчам только тогда, когда они находятся от меня подальше. Не кричите так громко, на целую милю слышно! Если не остудите свой пыл, Эстрехо вам завтра не видать!

— Будьте спокойны, Ваше Высочество, — весело ответил Хум. — Давайте прикроем рты, джентльмены и сеньоры! Если будет так шумно, мне не приснится путь к легендарной Бонансе, а значит, золота нам не видать! Пора прилечь.

Продолжая улыбаться, Хум вытянулся во весь рост, положил под голову седло и, держа под рукой ружье, закрыл глаза.

— Идем, — шепнул Черный Мустанг внуку.

Команчи осторожно поползли назад и проделали это очень кстати, ибо четверо назначенных часовых уже удалились от костра, а один из них появился именно в том месте, где только что таились индейцы.

Когда они достаточно удалились от лагеря бледнолицых, Черный Мустанг остановился и сказал внуку:

— Я уловил не все слова, но хорошо понял смысл разговора. Завтра скальпы, лошади и оружие этих бледнолицых собак будут нашими. Хуг!

Вождь сказал это так уверенно, словно все уже свершилось. Ик Сенанда, однако, не был столь самонадеян и предостерег деда:

— Ты видел и слышал, что эти бледнолицые не гринхорны, которых легко можно обвести вокруг пальца.

— Я перехитрю их!

— Возможно, но лучше было бы напасть на них сегодня.

— Ты рассуждаешь, словно нетерпеливый юнец, но твой дед все уже хорошо продумал. У них четыре охранника. Все бледнолицые спят с ружьями в руках. Я не хочу, чтобы дома меня снова обвинили в гибели моих воинов. Завтра не прольется ни одной капли крови ни одного команча!

— Что ты задумал?

— Ты слышал, как они говорили о Бонансе?

— Да.

— Я не знаю Бонансы и никогда не слышал этого слова, но я хорошо знаю, где находится наше Шапо-Гаска.

— Уфф! — вырвалось у метиса. — К чему ты клонишь?

— А ты не догадываешься? Ты, как и я, хорошо знаешь это место. Если ты прямо сейчас отправишься в путь, то уже на рассвете вернешься в Эстрехо-де-Куарцо. А я вместе с воинами буду идти туда всю ночь.

— Ты хочешь нагрянуть, когда появятся бледнолицые?

— Нет, чуть раньше. Они приедут вечером, а мы будем там утром или к полудню. Слушай внимательно, что я тебе скажу! В Шапо-Гаска ты возьмешь немного золота, вернешься в Эстрехо и оставишь нам своего коня. Потом сделаешь так, что попадешь к ним в руки, будто бы случайно. Когда они увидят у тебя наггиты, они обязательно спросят о Бонансе. Ты будешь долго упорствовать, но потом, под нажимом, отведешь белых в Эстрехо, где мы окружим их и перебьем всех до одного.

— Уфф! — По лицу Ик Сенанды пробежала язвительная усмешка. — Ты научился этому у Олд Шеттерхэнда?

— Мудрый воин не станет пренебрегать опытом даже смертельного врага! Мы заготовим много дров и хвороста, потом завалим ими вход в ущелье и разожжем большой костер. Белые псы окажутся в такой же ловушке, как и мы в ущелье Березы.

Ик Сенанда ничего не ответил, он размышлял.

— Или мой план тебе не нравится? — спросил его дед.

— Нет, но белые убьют меня.

— Думаешь, что я смог бы вот так просто отправить на это дело сына моей дочери, заранее зная, что оно будет стоить ему жизни?

— Нет, но именно так все и может произойти. Если бледнолицые обнаружат подвох, они возьмут меня в заложники и отомстят.

— Ты сбежишь от них раньше, чем до них дойдет, что они в ловушке.

— Как я смогу сбежать, если буду связан? Они обязательно это сделают, пока не найдут Бонансу. Белые прекрасно знают, что о таких вещах по доброй воле никто не рассказывает. Кроме того, они ведь захотят проверить, не обманул ли их я…

— Для этого не обязательно связывать пленника. Ты пойдешь пешком, а белые едут верхом. Они подумают, что без лошади ты далеко не сбежишь, а потому не станут тебя связывать. Когда вы окажетесь в Эстрехо, внимательно следи за входом. Как только увидишь нас с дровами, быстро беги к нам.

Это не успокоило метиса, но дед всеми силами старался рассеять его сомнения, и в конце концов ему это удалось, после чего он добавил:

— Если побег не удастся, то они поступят с тобой так же, как Олд Шеттерхэнд со мной в ущелье Березы. И первым моим условием их освобождения будет твоя свобода!

— Ты сохранишь им жизнь?

— Нет. Таких врагов щадить нельзя, и я не стану держать слово. Разве бледнолицые всегда были с нами честны?

— Нет.

— Так ты согласен?

— Я сделаю то, что ты скажешь, и все воины команчей будут восхищаться моей отвагой.

— А теперь идем!

Они вернулись к соплеменникам. Черный Мустанг быстро пересказал им все, что слышал. Индейцев ждал изнурительный ночной марш — не поспать, не отдохнуть. И все же слова вождя вызвали взрыв радости. У команчей появилась реальная возможность добыть коней, оружие и три десятка скальпов. Такой шанс упустить нельзя! Через несколько минут они уже выступили в сторону Эстрехо-де-Куарцо, а метис направился к Шапо-Гаска — тайнику, в котором издревле хранилось золото команчей.

Дорога выдалась очень трудной, но другим, более легким путем они идти не могли — белые обнаружили бы их следы.

Всю ночь брели изнуренные воины к Эстрехо-де-Куарцо, преодолевая горы, долины и глубокие каменистые ущелья. Когда забрезжил рассвет, они ненадолго остановились, чтобы немного передохнуть и подкрепиться запасами бизоньего мяса. Потом отряд снова тронулся в путь. Невзирая на усталость, команчи даже с некоторым энтузиазмом двигались вперед и к полудню оказались вблизи ущелья Эстрехо.

Местность, представшая их взору, великолепно подходила для осуществления их замысла. С запада на восток тянулась узкая, густо поросшая лесом горная цепь. С севера на юг ее безжалостно прорезало глубокое темное ущелье, образованное вулканическими силами. Всепроникающая вода веками углубляла и расширяла его.

Горная цепь резко обрывалась подобно гигантскому языку, у которого обрубили кончик. Как уже упоминалось, весь «язык» зарос лесом, но срез его был лишен всякой растительности, являясь образованием твердых кварцевых пород. Именно здесь начиналось ущелье, в которое вел узкий, шириной не более десяти шагов, проход, сворачивающий в сторону и через несколько метров заканчивающийся отвесной скальной стеной. Склоны прохода были настолько гладки, что взобраться по ним наверх не удалось бы никому. Казалось, будто сама природа потрудилась, чтобы сюда никогда не ступала нога человека. Ни деревца, ни кустика, вообще никакой растительности, словно вся жизнь вымерла здесь сотни лет назад! Этим ущельем и было Эстрехо-де-Куарцо, о котором говорил Его Высочество.

Прибыв на место, команчи сразу скрылись в лесу, не приближаясь к ущелью, чтобы не оставлять следов. Лишь один вождь осторожно пробрался к обрыву, желая убедиться, что в округе никого нет, кроме его людей. Удовлетворенный увиденным, Черный Мустанг вернулся к соплеменникам, а те уже занимались сбором валежника и сухих ветвей.

Вскоре индейцы увидели метиса, едущего верхом по равнине. Хитрый полукровка сделал все, чтобы белые не заметили его следов. Передав совершенно загнанное животное высланным ему навстречу воинам, он поспешил к деду, чтобы показать ему привезенные наггиты. Черный Мустанг дал внуку несколько указаний о том, как ему вести себя дальше, после чего метис, не удостоив никого взглядом, с видом обреченного пешком удалился прочь, готовясь сыграть свою очень опасную и, возможно, последнюю роль.

Тем временем белые, совершенно не помышлявшие о нависшей над ними угрозе, утром спокойно проснулись и, не обнаружив ничего подозрительного, тронулись в путь. Около полудня, в непереносимый зной, они дали отдохнуть себе и животным, а потом снова двинулись дальше. Через час бледнолицые достигли места, от которого до Эстрехо оставалось не больше трех английских миль. Дорога теперь вела через голую долину, посреди которой, где-то вдали, маячило одинокое дерево. Предводитель, скакавший впереди вместе с веселым Хумом, указал на него и громко крикнул:

— Видите то дерево? Это ориентир. От него до Эстрехо час езды.

Всадники обратили свои взоры в сторону дерева, а один из них, обладавший очень острым зрением, заметил:

— Ваше Высочество, там, кроме дерева, есть еще кое-что. Если не ошибаюсь, под ним лежит какой-то зверь, а может, и человек.

— Хм, человек? В этой пустынной местности?

— Может, гамбусино какой-нибудь, прослышавший о Бонансе и рыщущий в поисках золота? Надо бы проверить!

Очень скоро все поняли, что под деревом действительно лежал человек и, похоже, спал, а точнее, делал вид, что спит. Чтобы захватить его врасплох, предводитель и несколько его спутников заранее слезли с коней и тихо пошли вперед. Остальные медленно ехали сзади.

Человек под деревом лежал спокойно. За пояс у него был заткнут кожаный лоскут, сложенный в виде мешочка, оказавшегося слегка приоткрытым. Глаза белых сразу загорелись, когда они увидели торчащий оттуда золотой самородок размером с лесной орех.

— Бог мой! — вырвалось у предводителя. — У него наггиты! Этот цветной, похоже, метис. Наггиты! Здесь, рядом с Эстрехо! А может?.. Надо бы развязать ему язык!

В этот момент подъехали остальные, и топот копыт разбудил спящего. Он приоткрыл глаза, а увидев белых, в страхе вскочил. Невольно его рука легла на пояс, в то место, где торчал мешочек. Почувствовав, что содержимое последнего слишком высовывается, метис суетливо поправил кожу, засунув мешочек поглубже, но движения было достаточно, чтобы и остальные бледнолицые обратили на это внимание. Пока Ик Сенанда великолепно справлялся со своей ролью. Попавшиеся на удочку белые заметно оживились. Его Высочество довольно невежливо осведомился:

— Кто ты, полукровка?

— Меня зовут Ято Инда, — ответил метис, назвав то самое имя, которым пользовался в Пихтовом Лагере.

— Ято Инда означает Хороший Человек, или я ошибаюсь? Кем был твой отец?

— Белым охотником.

— А мать?

— Дочерью апачей.

— А что привело тебя на земли команчей, где в округе нет ни одного апача?

— Мое племя не хочет меня принимать.

— Почему?

— Потому что я друг бледнолицых.

— Хм! Ты изгнанник? У тебя только нож. Остальное оружие, похоже, отобрали?

— Да, но Ято Инда пойдет к белым и купит у них ружье.

— Для этого нужно иметь деньги.

— Ято Инде не нужны деньги.

— Может, ты думаешь, что ружье тебе подарят?

— Нет. Бледнолицые никогда ничего не раздают, но они всегда рады, когда за ружье или «огненную воду» вместо круглого золота платят золотыми наггитами.

— А-а, «огненная вода»! Сдается, что ты ее любишь.

— Очень, — ответил метис как ни в чем не бывало.

— Я так понял, что круглого золота у тебя нет, но есть наггиты?

— Пока нет, но Ято Инда будет искать их и найдет!

— Может, ты ищешь славную Бонанса-оф-Хоака?

Его Высочество был убежден, что метис попался к нему на крючок — недаром же полукровка заносчиво воскликнул:

— Мой белый брат тоже слышал о Бонансе? И наверняка полагает, что это вымысел?

— Тут ты прав. Столько золота, пожалуй, никогда не могло бы храниться в одном месте, потому что его обязательно кто-нибудь да нашел бы.

— Уфф! — глаза метиса возбужденно загорелись. — Это не обман. Бонанса действительно существует!

Можно только представить, с каким напряженным вниманием белые ловили каждое слово метиса и как ликовал в душе Его Высочество, когда полукровка «случайно» проболтался. Белый шагнул к нему ближе и прошептал:

— Похоже, ты сболтнул мне лишнего, парень. Теперь я уверен, что ты не только знаешь о существовании Бонанса-оф-Хоака, но тебе известно и само место!

— Я… не знаю… мне нельзя…

— …об этом говорить? Вот ты и попался! Давай выкладывай, где Бонанса?

— Я… не могу ничего показать, потому что… не знаю…

— Хм! Ты играешь с огнем! И я докажу тебе, что ты нас обманываешь.

С этими словами охотник быстро сунул руку за пояс метиса и выхватил мешочек. Он не был завязан, и целая горсть наггитов просыпалась на землю. Метис вскрикнул, тотчас кинувшись подбирать золотые зерна, но белые оказались проворнее, а Его Высочество крепко схватил внука вождя команчей обеими руками. Приподняв его над землей, он крикнул:

— А ну, подлец, раскрывай рот! Откуда у тебя золото? Метис хотел было выполнить требование разгневанного белого, но тут же сделал вид, словно страшно напуган и не может говорить. Вопрос был повторен, после чего внук вождя команчей дрожащим голосом проговорил:

— Я… их нашел…

— Ясное дело! Вот только где?

— Там… вчера… в лесу…

— В лесу? Кто же это разбрасывает в лесу золотишко?! Ты взял золото из Бонансы и сейчас же нам расскажешь, где она находится!

— Этого я не могу сказать.

— Даю минуту времени. Если не передумаешь, получаешь столько пуль, сколько у нас ружей. Решай!

Белые недвусмысленно подняли свое оружие, после чего метис, весьма натурально изобразив смертельный страх, пролепетал:

— Не стреляйте! Я друг бледнолицых! Из-за этого родное племя выгнало меня, отобрав оружие и лошадь. Неужели из-за этого я еще должен и погибнуть?

— Всему виной твой обман. Если ты действительно друг белых, то будь искренен.

— Не могу! Краснокожим строжайше запрещено выдавать тайну Бонансы. Кто ее выдаст, тот умрет!

— Ты не индеец, а метис, и смерть тебе не грозит. Будь я краснокожим, которого изгнало родное племя, я бы только искал повод, чтобы отомстить. Сейчас у тебя для этого самый подходящий момент! Скажи нам, где находится Бонанса-оф-Хоака?

— Отомстить? Уфф! — Метис замолчал, словно раздумывая, что же ему делать дальше. На его лице, как в зеркале, отразились муки внутренней борьбы с самим собой. В конце концов он сказал: — Даже если бы я и хотел, я не смог бы этого сделать.

— Почему?

— Потому что мне не суждено больше вернуться в родные вигвамы. Теперь я должен жить у бледнолицых, а для этого мне потребуется золото, много золота. Если я скажу, где находится Бонанса, вы заберете у меня все!

— Глупец! Сколько там золота?

— Уфф! — вырвалось у метиса. — Очень, очень много…

— Неужели это возможно? — воскликнул Его Высочество, поворачиваясь к своим спутникам. — Неужели все это правда?

— Да, я сам все видел, — ответил метис. — Видел неоднократно, а в последний раз — сегодня утром.

— Вы только послушайте! Эй, вы слышите? С ума сойти! Там такая масса золотых камней, что можно скупить на корню все Штаты! А этот глупец утверждает, что ему не хватит заплатить за ружье-хлопушку да «огненную воду»! Двух горстей золотых самородков в твоих руках, парень, хватило бы, чтобы обеспечить безбедное существование до конца дней! А ты получишь гораздо больше, если укажешь нам заветное место. Мы поделимся и половина достанется тебе. Ты будешь смеяться над жалкими бедняками-апачами и станешь жить лучше того, кого вы зовете Белым Отцом!

— Лучше чем… Белый Отец из Вашингтона? — воскликнул метис, делая вид, что жизнь президента кажется ему более роскошной и привлекательной, нежели его будущий быт в потусторонней Стране Вечной Охоты.

— Конечно! Даю тебе слово! У тебя будет все!

— И «огненная вода»?

— Ее будет больше, чем в Миссисипи. Веди нас к месту, где лежит Бонанса!

Лицо метиса раскраснелось еще больше. Белым было ясно, что полукровка близок к тому, чтобы решиться раскрыть свою тайну, но на самом деле еще не все сомнения были развеяны.

— Вас пришло тут тридцать воинов, а я — один и без оружия. Когда я укажу вам тайник, вы заберете себе все, а меня прогоните ни с чем, а то и прикончите!

— Вздор! Мы честные вестмены и всегда держим слово. Но если ты не поведешь нас, мы действительно пристрелим тебя прямо здесь. Мне кажется, выбор у тебя невелик: либо смерть, либо столько «огненной воды», что не выпить за всю жизнь!

Его Высочество находился в крайнем возбуждении и не скрывал этого. Остальные казались взволнованными не меньше. Жадные взгляды буквально прожигали метиса насквозь. Похоже, последние сомнения были рассеяны, и вот он решился:

— Ято Инда верит вам и укажет место, где находится Бонанса. Но только если получит свою половину!

Бурный восторг белых едва не заглушил его последние слова. Даже Его Высочество, несмотря на свои седины, веселился как ребенок, подпрыгивая от радости. Да уж, действительно золото способно свести с ума! Лишь Высокий Хум сохранял самообладание, хотя и его лицо светилось радостью. Окинув взором остальных вестменов, он крикнул так, что его услышали все:

— Милорды, джентльмены и сеньоры! Я разделяю вашу большую радость, но не меньшей должна быть и ваша честность! Не забывайте, что мы обещали этому человеку половину того, что там лежит, и, надеюсь, сдержим слово.

— Да, да! — двусмысленно заулыбался Его Высочество.

— Конечно! — вторили другие.

Ирония, с которой были произнесены последние слова, явно указывала на то, что никто и не собирался выполнять обещание. Метис же сделал вид, что ничего не заметил. Он продолжил:

— Чтобы добраться до Бонансы, вовсе не надо далеко ехать.

— Так идем скорее, покажи место! Но не вздумай сбежать! Наши пули тотчас догонят тебя!

Метис снова сделал вид, что вовсе не расслышал последней угрозы, молча повернулся и пошел, дав понять белым, чтобы они следовали за ним. Претворить в жизнь намеченный план оказалось гораздо легче, чем он себе представлял.

Белые тотчас тронулись в путь. Разговоры теперь пошли только о Бонансе. Хум был спокоен, он ехал чуть в стороне от остальных и о чем-то напряженно думал. Через некоторое время с ним поравнялся предводитель и спросил:

— Хум, твои речи насчет честности были всего лишь шуткой, не правда ли?

— Нет, сэр. Этот человек ни с того ни с сего отдает нам вдруг половину своих сокровищ, и мы будем последними негодяями, если не сдержим обещание.

— Тьфу! Я всегда держу слово, но всякий знает, что перед краснокожими этого делать не следует.

— Это подло и… Хм! Отец его, похоже, был белым.

— Тем более. Метисы еще коварнее и лживее! Пусть покажет нам Бонансу, а потом идет куда хочет.

— Без своей доли?

— Разумеется! Оставить ему столько золота — откровенная глупость с нашей стороны.

— Я не стану его обманывать! — твердо заявил Хум и пристально посмотрел на Его Высочество.

— Не выставляй себя идиотом! Вопрос уже решен!

— И все-таки…

— Что ты собираешься делать? — повысил голос седой охотник.

— Все будет зависеть от вашей честности.

— Ты что, угрожаешь нам?

— Если не поступите с метисом по совести, то считайте это угрозой!

Как-то Виннету назвал золото «мертвой пылью» 36. Он знал много примеров, когда быстро и легко добытый металл неизменно приносил несчастье счастливому обладателю.

Предводитель отряда, к которому Хум всегда относился уважительно, смерил его враждебным взглядом и сказал:

— Не вздумай предупредить метиса! Шутки в сторону! Хочу предостеречь от необдуманных действий: один неверный шаг — и получишь пулю.

После явной угрозы предводитель погнал своего коня вперед, чтобы оказаться рядом с метисом. Хум же придержал животное и, ловя на себе враждебные взгляды товарищей, оказался в конце колонны. Его конь перешел на шаг, и всадник отстал от одержимой, рвущейся к богатству толпы. Золото интересовало Хума не меньше других, но ярость, неожиданно порожденная в душе бесчестностью его спутников, отбила у него всякую охоту ехать с ними рядом.

Скалы, окружавшие вымышленную Бонансу, он увидел самым последним. Окинув их взглядом, Хум вдруг немало удивился и резко остановил коня. В ту же секунду, чтобы не оказаться замеченным, он выпрыгнул из седла, поскольку вдруг увидел рядом с Эстрехо фигуры людей, которые явно не походили на его спутников. Через несколько минут ввысь взметнулось сильное пламя, и до Хума донесся боевой клич. Тут он понял — это были индейцы.

На счастье, солнце почти зашло, и краснокожие не заметили притаившегося за камнями бледнолицего. Все внимание индейцев было обращено на ущелье, ибо краснокожие считали, что все белые попали в западню.

Хум оценил обстановку правильно и решил попробовать выручить приятелей. Он выждал немного, а потом погнал коня галопом, но не прямо к горящему огню, а левее, огибая скалы Эстрехо с восточной стороны.

Огонь бушевал с западной стороны, потому Хум и помчался на восток, чтобы привязать подальше своего коня, а потом осторожно пробраться к краснокожим. Он долго и осторожно продирался сквозь колючки и заросли. В конце концов он добрался до углубления, отделявшего выход из Эстрехо от основной горной цепи. Темнело очень быстро, что, конечно же, было на руку Хуму, хотя и затрудняло его передвижение. Вскоре слева он заметил огонь, пылавший на расстоянии около двухсот шагов. Пламя билось так высоко, что его отблески освещали даже то место, где лежал Хум. Не рискуя двигаться дальше, он остановился и стал наблюдать за индейскими воинами, которые с энтузиазмом подбрасывали в костер новые и новые дрова.

Индейцы, однако, были не только там. Свет пламени падал и на вершины скал, где белый увидел немало воинов, которые по необъяснимой для него причине забрались наверх, а потом разбежались в разные стороны. Он услышал чей-то властный голос. Судя по всему, произносящий их был краснокожим, поскольку речь его состояла из смеси английских и индейских выражений, что присуще многим североамериканским дикарям. Хотя Хум не мог понять всего, о чем говорилось, смысл сказанного был ясен. Сводился он к следующему:

— Бросайте оружие и отойдите в тыл Эстрехо! Кто будет стрелять или защищаться, тот погибнет у столба пыток мученической смертью! Кто не будет сопротивляться и сдастся добровольно, останется в живых!

Теперь все стало ясно. Белые оказались запертыми в скальном мешке пресловутой Бонансы. Бонанса?! Обман чистой воды! Нет тут никакой Бонансы! Этот подлец-метис был подослан краснокожими и вскружил белым головы своими наггитами, чтобы завести их в ловушку.

Хум лихорадочно размышлял, изобретая планы освобождения спутников. Он прекрасно понимал, что к огню подойти невозможно, взобраться незамеченным на скалы — тоже. Но есть один шанс: попытать счастья не с северной, а с южной стороны.

Он повернул обратно, спеша перебраться на другую сторону, но не успел пройти и ста шагов, как совершенно неожиданно перед ним появилась щуплая маленькая фигурка и почему-то по-немецки воскликнула:

— Стойте, незнакомец! Куда это вы так спешите? Любезнейший, советую вам попридержать свои ножки, иначе я выпалю по ним из своей пушки!

Хум знал немецкий язык. Обращался к нему немец, во всяком случае, не враг, но Хум настолько оказался захвачен мыслью о переходе на другую сторону Эстрехо, что даже не успел удивиться такой неожиданной встрече. Да и вообще, у него просто не было времени, чтобы остановиться. Он помчался дальше, но тот же голос, только уже за спиной, снова окликнул его:

— Эй, видать, не улитка учила вас бегать! Ну, далеко этому парню не уйти! Нутром чую, сейчас его остановят!

Хум не понял, что имел в виду говоривший, но через секунду перед ним выросла еще одна тень, побольше. Не успел он и сообразить, как одной рукой человек остановил его бег, а другой так ударил по голове, что Хум рухнул, словно подкошенный. В итоге он без сознания распластался на земле. И все же участь его была лучше той, что выпала на долю других белых.

Его спутники въехали в расщелину следом за проводником без всяких опасений. Ничего они не заподозрили даже тогда, когда метис остановился и, указав рукой перед собой, сказал:

— Пусть бледнолицые сойдут с коней и вон там, за поворотом, стреножат их. Я пока открою потайной вход.

С этими словами он спрыгнул на землю, прошел немного вперед, присел на корточки около скальной стены и принялся разгребать камни, которые якобы закрывали тайный лаз. Белые спокойно проехали мимо, и только Его Высочество придержал лошадь:

— Давай я помогу тебе — дело пойдет быстрее!

— Вход узкий — работать может только один человек. Метис хотел поскорее отделаться от предводителя, чтобы отвлечь от себя его внимание, но Его Высочество, будучи не в силах обуздать нетерпение, не унимался:

— Дай я сам это сделаю!

Полукровка, почувствовав, к чему идет дело, вынужден был уступить. Предводитель, отстранив метиса, с недюжинной энергией принялся разгребать камни, разбрасывая их в разные стороны. Он напоминал умалишенного. Внук вождя команчей с минуту наблюдал за ним, а потом тихонько отступил назад. Метнув цепкий взгляд в сторону остальных бледнолицых, полукровка понял, что те заняты конями и не держат его в поле зрения. Лучшего момента для бегства могло не представиться. Без лишнего шума, но резво бросился он ко входу в ущелье.

В тот же миг Его Высочество повернулся к нему, желая что-то спросить.

— Метис! — раздался вдруг его растерянный крик. Одним махом выдернув из кобуры револьвер, охотник, почти не целясь, спустил курок. Прогремел выстрел, и Ик Сенанда с проклятием рухнул на землю. Эхо выстрела, словно мячик, забилось о стены ущелья, прокатившись по самым дальним его углам, чтобы потом, где-то в вышине, вырваться из каменного мешка наружу. Тут же в ответ загремели другие выстрелы, и можно было оглохнуть от ужасной какофонии, слившейся в единый, давящий на уши гул. У входа в ущелье взметнулось пламя, которое в считанные секунды перекрыло проход стеной. Откуда-то снаружи раздался пронзительный боевой клич команчей.

Его Высочество подскочил к метису, схватил его сильными руками и потащил за собой в глубь ущелья.

— Мы окружены индейцами! — закричал предводитель. — Быстро за поворот, в укрытие! Помогите мне связать этого изменника!

Белые быстро оценили ситуацию и крепко связали метису руки. Тот молчал, он не мог стоять, а только сидел — из его колена сочилась кровь.

— Мы основательно влипли, ребята, — охрипшим голосом проговорил Его Высочество, когда его люди собрались вместе. — Этого метиса нам подсунули, чтобы заманить в ловушку. Но хорошая веревка уже наготове. Только сначала пусть четверо из вас перекроют вход в ущелье, чтобы никто не помешал нашей церемонии.

Охотники исполнили приказ, а предводитель за это время успел внимательно осмотреть скальные стены.

— Тут и белка не проберется наверх, куда уж там человеку! — вздохнул один из охотников. — Но смотрите, вон, прямо над нами, торчит скальный выступ. Он для нашего дела сгодится!

Сказав это, белый хладнокровно размотал лассо и одним махом перебросил его через каменное образование, напоминавшее балкон.

— Молодец, Фрэд! — подбодрил его вожак. — А ты, цветной, готовься! Жить тебе осталось недолго — от силы минут пять.

При виде таких поспешных приготовлений метис весь съежился и быстро забормотал:

— Чего вы хотите? Вы… не поняли! Я не виновен!

— Эту песню споешь в аду! Ты сам выдал себя, потому что хотел бежать!

— Я… не… убегал, мне нужно было осмотреться… я услышал какой-то подозрительный шум!

— Этот шум оказался настолько подозрительным, что теперь тебя придется линчевать! Перестань пороть чушь, первая минута уже прошла!

Двое крепких мужчин подтащили Ик Сенанду к стене под самый выступ, с которого уже свисала петля.

— Я друг белых, поверьте мне! — кричал метис, трясясь от страха. — Вы же не убийцы! Если вы меня развяжете, то я помогу вам договориться с индейцами, вот увидите!

— Развязывать тебя нет никакого смысла, дружок, — бросил Его Высочество, взглянув на старомодные, поношенные часы в никелированном корпусе, которые только что достал из кармана куртки. — У тебя осталось три минуты.

На лбу у метиса выступил пот, а проворные руки уже набросили ему на шею петлю, слегка затянув ее.

— Я дам вам золото, много золота, — задыхаясь вскричал пленник, — если вы даруете мне жизнь! Без меня вам Бонансы не найти!

— Это точно, — кивнул Его Высочество, — но и с твоей помощью, похоже, нам едва ли бы подфартило! От твоего золота теперь проку мало — сейчас речь идет о наших скальпах.

— Я могу все уладить, если вы отпустите меня. Токви Кава не тронет вас!

— Ах вот оно что! Снова ты выдал себя, мерзавец! Сам вождь команчей охотится на нас, а значит, надежды на спасение никакой, но и тебе конец, собака! Не скули о пощаде!

— Отпустите меня — и все вы останетесь живы! Иначе вас ждут страшные пытки и медленная смерть! Будьте благоразумны и не губите самих себя!

— Вот ты как заговорил! Лучше помолись! Еще минута — и ты отправишься на тот свет! Приготовьтесь!

Слова эти были сказаны двум вестменам, державшим свободный конец лассо. Они в любую секунду могли подтянуть вверх связанного полукровку.

В отчаянии метис, несмотря на рану в колене, попытался разорвать путы. Держать его пришлось крепко, ибо смертельный страх удвоил его силы.

— Вы не можете меня убить! Токви Кава! Помоги!

— Время вышло, — спокойно подвел итог Его Высочество. — Тяните, ребята!

Охотники потянули за лассо, и тело Ик Сенанды поднялось вверх. Несколько секунд его ноги пытались достать до земли, но тщетно. Метис забился в конвульсиях, которые с каждым мгновением ослабевали. Вскоре тело полукровки вытянулось и безжизненно повисло, чуть покачиваясь от собственной тяжести. Внук Черного Мустанга был мертв.

Уже стемнело. Никто так и не услышал крика метиса — все звуки заглушал вой индейцев. Похоже, команчи засели на скалах с двух сторон от ущелья. Но вскоре вой поутих и даже прекратился совсем.

Спустив тело метиса на землю и оттащив его в дальний угол ущелья, белые стали тихо совещаться. Подняться наверх по скалам нечего было и думать. Оставалось последнее: промчаться верхом ко входу и попытаться галопом перескочить через огонь.

Но едва они вскочили на лошадей, как сверху раздался громкий голос:

— Стойте, бледнолицые! Я Токви Кава, вождь команчей, у меня шесть раз по пятьдесят воинов! Живыми вам не уйти! Сдавайтесь — тогда мы подарим вам жизнь!

— Дьявол! — выругался Его Высочество, поворачиваясь к своим людям. — Нам не уйти от них. Он пришел за нашими скальпами и не отпустит живыми. Надо попробовать поговорить с ним.

Решив выторговать себе жизнь, белые соскочили с лошадей. Через несколько минут Его Высочество крикнул вождю:

— Почему вы считаете нас врагами? Мы ничего не сделали против вас!

— Все бледнолицые наши враги! — прогремело в ответ. — У вас нет выбора. Спасти жизнь вы сможете, только если сдадитесь без боя! Бросайте оружие и отпустите вашего пленника!

— Ну! Не торопись, вождь. Вы нас окружили, это факт. А теперь попробуйте нас достать! Наши ружья положат много твоих воинов!

— Уфф! Ты рассчитываешь на везение? Это безумие! Один мой знак, и все ружья команчей сразу выстрелят в вас!

— Дело дрянь, — процедил сквозь зубы Его Высочество. — Если это правда, они прикончат нас раньше, чем мы поднимем оружие. Надо выслушать их условия.

Охотники согласно закивали. Его Высочество вскинул голову вверх и снова обратился к вождю:

— Вас может быть сколько угодно, но мы вас не боимся. Я слышал, что Токви Кава — отважный и справедливый вождь. Нам ничего не нужно здесь, на его земле. Нам надо поскорей проехать это место. Я готов к разговору с тобой!

— Тогда поднимайся! Мои воины тебя проводят.

— Гордый вождь команчей не должен так говорить. Ведь нас всего тридцать, а, как ты сам сказал, у тебя триста воинов. Выходит, я должен опасаться за свою жизнь. Неужели Токви Каве будет страшно в окружении стольких воинов? Вождю тяжело спуститься вниз в Эстрехо? Или он боится?

— Токви Кава — военный вождь, и ему не пристало гоняться за безвестным бледнолицым! Он пошлет вам Кита Хомашу. Обещай мне, что он вернется живым, даже если вы не договоритесь!

— Разумеется, вождь. Обещаю!

— Мы верим в Великого Духа, которого вы называете Богом. Если поклянетесь его именем, то не нарушите клятву. Поклянитесь мне вашим Богом!

— Клянусь!

Прошло несколько минут, пока индейцы освобождали от горящего дерева участок на входе в ущелье. В узкую брешь у скалы проскочил ловкий Кита Хомаша. Неторопливым шагом, с гордо поднятой головой команч подошел к Его Высочеству, после чего оба отошли в сторону и сели. Наступила ночь, и лишь зависшая луна и неугасающее пламя оставались единственными источниками света.

Старый вестмен знал, что по обычаям индейцев разговор начинает победитель, поэтому молча выжидал. Наконец после долгого молчания Кита Хомаша спросил:

— Бледнолицые понимают, что им нас не одолеть?

— Нет, — искренне ответил белый, — пока не поняли.

— Вы родились без разума! Ни один человек не сможет забраться на эти скалы, и ни один конь не перескочит через огонь! Сверху на вас нацелены сто ружей, готовые выстрелить одновременно! А у входа вас ждут еще два раза по сто вооруженных воинов!

— Что нам ружья?! В Эстрехо найдется много укромных уголков, где можно укрыться от ваших пуль.

— И сколько вы будете прятаться? — На лице краснокожего появилась пренебрежительная усмешка. — Мы даже не будем тратить на вас пули, вы сами сойдете с ума без воды и пищи. Голод и жажда не выгонят вас наружу. Но если вы сдадитесь сейчас, то увидите, что мы великодушны!

— Чего вы хотите от нас?

— Мы вырыли топор войны против всех бледнолицых, и все вы должны погибнуть. Но Токви Кава готов сохранить вам жизнь, если вы отдадите пленника и все ваше оружие.

— А лошадей?

— Воины команчей богаты, и им не нужны ваши клячи. Все, что у вас есть, для нас стоит не больше чем сорняк, который треплет ветер. Нам нужно только ваше оружие, больше ничего!

— Но как же мы будем охотиться и отбиваться от неприятеля, если наткнемся на него?

— У вас будут кони, а ближайший форт бледнолицых не так уж далеко. Доберетесь до него — получите все, что нужно. Решайте быстрее, пока Токви Кава не передумал!

— Мне нужно посоветоваться с моими людьми. Индеец остался неподвижно сидеть на камне, а Его Высочество направился к своим спутникам.

Старый предводитель передал суть требований команчей и прошептал:

— Они понятия не имеют, что мы вздернули этого прощелыгу. Им обязательно нужно выдать его и все наше оружие! Дела наши плохи, господа! Единственная надежда на Высокого Хума: если он сумел сбежать, то, может, что-нибудь придумает. Если бы они его схватили, то этот красный петух обязательно бы похвалился.

Охотники совещались недолго, после чего решили пойти на уступки, но при этом оставить пару ружей, боеприпасы к ним и несколько ножей. Они надеялись скрыть смерть полукровки. Решив привязать тело к лошади, они намеревались в темноте провезти его под видом живого заложника, сославшись на необходимость держать пленника при себе, пока не будет покинута опасная зона.

Его Высочество вернулся обратно с удрученным видом.

— Так что вы решили? — высокомерно спросил индеец. Старый вестмен ответил не сразу. Подумав, он сказал:

— Мы вынуждены пойти на ваши условия, если вы оставите нам несколько ружей и десяток ножей, чтобы…

В этот миг сверху, прямо над ними, послышался шум и чьи-то голоса. Потом вдруг раздался громкий окрик:

— Остановитесь, команчи! Здесь стоит Виннету, вождь апачей, а любого, кто рискнет приблизиться, остановит волшебное ружье Олд Шеттерхэнда!

В ответ раздался яростный крик:

— А здесь стоит Токви Кава, вождь команчей! Наступил час расплаты! Вперед, воины найини!

— Эй, подходи, кто смелее, краснокожие мерзавцы! — раздался визгливый голос. — Тетка Дролл примет вас ласково! А ну, иди-ка сюда первый! Вот так! А теперь… вниз!

Далее послышались отголоски ударов, после чего чье-то тело с самого верха рухнуло на дно ущелья, прямо к ногам белых. В блеске пламени было видно, что это индеец.

— Уфф! — вырвалось у пораженного Кита Хомаши.

Вслед за этим раздались крики и выстрелы, свидетельствовавшие о том, что в самом деле заговорил «волшебный» штуцер Олд Шеттерхэнда.

Потом вдруг все стихло. Выглянула луна, прежде таившаяся за клочьями туч, и стоящие внизу люди увидели на краю ущелья два темных силуэта. Похоже, противники боролись, пытаясь столкнуть друг друга в пропасть.

Не прошло и нескольких секунд, как один из них, на какой-то миг зависнув над бездной, по широкой дуге молча полетел вниз. Тело глухо ударилось о землю и перевернулось.

Кита Хомаша тотчас склонился над упавшим. Не веря своим глазам, он растерянно произнес:

— Токви Кава, великий вождь команчей! Он мертв! Внимание всех снова привлекла скальная стена — с нее было сброшено длинное лассо, по которому вниз ловко спускался какой-то человек. Когда его ноги коснулись земли, Кита Хомаша выпрямился, в удивлении уставившись на него.

— Уфф! Олд Шеттерхэнд!

— Да, это я. Мы снова сорвали ваши планы, а твой вождь и несколько воинов простились с жизнью. Мне кажется, что переговоры, начатые с этими людьми, теперь ты можешь продолжить со мной.

Краснокожий овладел собой и с индейским спокойствием изрек:

— Кита Хомаша заменит мертвого вождя. Что Олд Шеттерхэнд хочет сказать ему?

— Иди к своим воинам и прикажи им сейчас же собраться на удалении десять раз по десять шагов от входа в ущелье. Если сделаете это, то вам ничего плохого не будет, и мы позволим вам забрать мертвых. Если нет, то заговорят наши ружья, а тогда плач и горе в вигвамах команчей будут еще сильнее. Спеши, пока мы еще ждем!

Кита Хомаша, не произнеся ни слова, направился к выходу, а предводитель несостоявшихся золотоискателей, приблизился к Олд Шеттерхэнду.

— Добрый вечер, сэр! Все произошло так быстро, что я просто не способен ничего понять своим стертым годами разумом. Вы в самом деле Олд Шеттерхэнд?

— Да, а вы кто?

— Мое имя ничего вам не даст. Я сам его так редко слышу, что и забыл, наверное. Обычно меня называют Ваше Высочество.

— Я слышал о вас. Но вы же опытный вестмен! Я просто удивлен, как вы так легко попались в лапы Черному Мустангу и его внуку?

— Его внуку? Кто же он?

— Вы его хорошо знаете. Метис, что привел вас сюда, — сын того белого, скво которого была дочерью Черного Мустанга.

— Так это он внук этого живодера? Дьявольщина, кто бы мог подумать! Ему повезло — он опередил своего деда по пути на тот свет!

— Метис мертв? Мы подслушали краснокожих и узнали, что он ваш пленник.

— Это правда, сэр, но был он им недолго. Мы сплели ладную петлю, в которую сунули его голову так, что в груди этой змеи дыхание сперло. Этот ловкач лежит там, за камнями. Если хотите, можете в этом убедиться. Но откуда вы знаете, что он завел нас сюда?

— Об этом мне сказали следы, ваши и его. Он вместе с вождем команчей наблюдал за вашим лагерем.

— Черт возьми! Неужели правда? А мы, глупцы, ничего не заметили! И уже были готовы отдать команчам оружие.

— Что здесь произошло?

— Нас ждала смерть, но вождь согласился в обмен на оружие сохранить нам жизнь и свободу.

— И вы поверили ему? Да он и не собирался выполнять свое обещание, а хотел хитростью избавить вас от оружия, которого сам не имел! Похоже, вы не знаете самого главного. Сколько команчей, вы полагаете, выступило против вас?

— Триста воинов.

— Их было всего сто, да и у тех мы отобрали оружие и коней. Поэтому они и рыскали по округе, чтобы раздобыть все необходимое да скальпы белых. Вы просто подвернулись им под руку.

— Дьявольщина! И мы дали обвести себя вокруг пальца! Но, мистер Шеттерхэнд, каким ветром вас сюда занесло?

— Самым простым. Мы — я, Виннету и еще четверо вестменов — встретили пару дней назад Черного Мустанга и отобрали у его команчей оружие и лошадей. Мы их отпустили за обещание больше не попадаться нам. Двинулись мы в сторону Санта-Фе, о чем этим неугомонным парням было хорошо известно. С их стороны стоило ожидать мести, поэтому мы решили убедиться, что они действительно возвращаются к своим вигвамам. Итак, мы выследили команчей и сегодня утром добрались до места их вчерашнего лагеря, где обнаружили и ваши следы. Мы поняли, что индейцы подслушивали вас. Мы отправились следом и случайно поймали одного из ваших товарищей. Зовут его Хум. Он так торопился вам на выручку, что мы едва не приняли его за врага.

— Что за человек! Мы сегодня обошлись с ним не лучшим образом, а он хотел спасти нас! Безусловно, он порядочнее и честнее нас!

— Мы тихо поднялись на скалы, и Виннету удалось подслушать краснокожих. Большинство индейцев находились внизу, у входа в ущелье, а наверху стояли лишь несколько человек во главе с Токви Кавой. После маленькой заварушки, когда вождь свалился в ущелье, команчи бросились наутек. И вот теперь я здесь… Смотрите, Кита Хомаша уже возвращается.

Преемник вождя медленно приближался. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он сказал:

— Мы готовы пойти на ваши условия, потому что у нас нет оружия. Токви Кава уже заплатил жизнью за свои планы. Воины команчей удалились от входа. Пусть Олд Шеттерхэнд позволит нескольким из нас вернуться сюда без оружия, чтобы забрать тела погибших.

Белый охотник выразил согласие, и вскоре появились краснокожие, которые забрали мертвых. Затем длинная вереница индейцев потянулась прочь от Эстрехо, пока не исчезла в лунном свете.

Пригасив огонь и расположившись вокруг, белые стали оживленно обсуждать события трагического вечера. Когда Его Высочество упомянул название Бонанса-оф-Хоака, Шеттерхэнд спросил:

— Только что речь шла об Эстрехо-де-Куарцо, а теперь вы говорите о Бонансе?

— Да, именно она должна находиться здесь, в Эстрехо.

— А что значит это название?

— Похоже, никто не знает.

— Хм! Это хорошо знает Виннету, да и я, пожалуй, могу кое-что сказать. «Хоака» — слово на языке акома и означает «небо». Стало быть, Бонанса-оф-Хоака значит ни много ни мало Небесная Сокровищница. Когда бледнолицые искали здесь и повсюду блестящий металл, они часто платили жизнью за свою алчность. А ведь старые падре всегда учили, что истинные сокровища обретешь только на небесах. Вот так и возникло выражение «Бонанса-оф-Хоака». Оно живет в легендах, до сих пор мороча головы золотоискателям и прочим гамбусино.

— Так, значит, все это вымысел? — разочарованно воскликнул предводитель. — Из-за этой старой легенды нас чуть было не поставили к столбам пыток! Если бы не Хум…

— Хум? — удивленно воскликнул Хромой Фрэнк. — Что это? Имя? А где же фамилия? Должны же были его как-то называть! Ну, Тимпе, например… Верно, Каз?

— Тимпе? — у Хума едва не отвисла челюсть. — Это ваша фамилия?

— Боже упаси! Если бы моя фамилия была Тимпе, я бросился бы в самую глубь моря с камнем на шее. Нет! Такая фамилия легла тяжким бременем на двух молодцов, Хаза и Каза. Да так, что они до сих пор не разогнутся!

— Вы Тимпе, господа? — Хум не мог скрыть своего удивления.

— Да, — спокойно ответил Каз, не очень понимая, что могло так взволновать долговязого Хума. — Меня звать Казимир Овадия Тимпе, а моего кузена — Хазаэль Вениамин Тимпе. Вы слышали нашу фамилию?

— Разумеется!

Тут вдруг выяснилось, что Хум и есть тот самый Нахум Самуэль Тимпе, якобы скрывающийся в Санта-Фе от гнева других наследников.

Хаз и Каз от неожиданности не знали, что и предпринять. Придя в себя, оба Тимпе накинулись на Хума с расспросами, упреками и угрозами. Но тот не слушал их, а вытащил из внутреннего кармана куртки аккуратно сложенный бумажный пакет, вынул из него письмо и, не переставая улыбаться, протянул кузенам со словами:

— Вот, взгляните на эти ничего не стоящие клочки бумаги, которые тем не менее обошлись мне в немалую сумму. Это и есть наследство дяди Иосифа Хабакука. Посмотрите и прозрейте! Но сначала прочитайте то письмо, которое благородный завещатель получил из Плауэна. Оно пришло перед самой его смертью, а потом оказалось у меня. Это единственная часть наследства, за которую я не должен был платить из собственного кармана. Можете удостовериться и оставить его себе.

Оба кузена уткнулись в мелкие строчки, читая их одновременно. Чем дальше они читали, тем сильнее вытягивались их лица. Когда они закончили, руки их безжизненно опустились, а письмо упало на землю. Глубоко разочарованные кузены уставились на Хума.

— Так кто же мошенник? — снова улыбнулся тот. — Дядя любезно избавил меня от части наследства, а ваши кузены подшутили над вами, поскольку в то время Тимпе из Плауэна крепко рассорились с Тимпе из Хофа. Те, что из Плауэна, имели счастье выиграть сто тысяч талеров в лотерею, а своих родственников из Хофа они убедили, что получили эти деньги от дяди Иосифа Хабакука. Они написали это письмо дяде перед самой его кончиной. В нем они высмеяли вас! Хотя эта история весьма забавна, я сожалею, что злой рок загнал вас аж на Дикий Запад. А если вы меня все равно хотите арестовать, то я к вашим услугам.

Клочок бумаги оказался неопровержимым доказательством невиновности Нахума, но Каз и Хаз не сразу смирились с этим — нелегко им было расстаться с радужной надеждой на богатство. В конце концов, Хум поднялся и протянул им обе руки:

— Не унывайте! Вы не получили мнимого наследства, а я из-за Иосифа Хабакука лишился настоящего, которое оставил бы мой отец, если бы не был обманут своим братом. Добрейший дядечка растратил не только свое, но и мое состояние. Я уже смирился с положением, а потому, думаю, и вы так сделаете. Вместо мошенника вы встретили своего честного кузена, который готов теперь с вами делить все радости и невзгоды. Лучшего и желать не приходится!

Хромой Фрэнк был глубоко тронут, восторженно воскликнув:

— Что вы стоите, господа, как две иссохшие сливы посреди сада. Дорогой Хум поведал обо всем, что лежало у него на сердце. На свете нет ничего лучше, чем кузен, на которого можно положиться, особенно на чужбине! В этом я убедился на примере своего кузена Дролла. Пожмите друг другу руки и позвольте мне сделать первый шаг к единению, напомнив слова из «Бега Фридолины за летучим змеем»:

Прошу покорнейше, друзья,

Четвертым взять в союз ваш и меня!

Азарт Фрэнка вызвал всеобщее веселье. Каз и Хаз вместе со всеми рассмеялись и наконец пожали руки Хуму.

— Кузен, больше нет повода держать на тебя злобу, — заметил Каз. — А деньги, деньги, возможно, и не осчастливили бы нас. Найдешь друга — обретешь сокровище. И это правда! Впредь будем держаться вместе, чтобы любой и здесь, в Штатах, мог бы сказать: «Точно как у Тимпе!»

— Да, да, как у Тимпе! — согласился Хромой Фрэнк. — По правде говоря, я до сего момента никак не мог привыкнуть к этой фамилии, но чего не поймет разум нормально мыслящего, то ощутит ревматик, сидя на сквозняке. Отныне я открещиваюсь от своего нежелания привыкать, а если учесть, что вы постоянно называете друг друга полуименами, я, как четвертый в союзе нашем, тоже вычеркну два слога и буду называться не иначе как Гелиогабал Морфей Эдвард. Немецкое Франке можно опустить — всем на этом свете и так ясно будет, что речь идет о знаменитом Хромом Фрэнке! Я все сказал. Хуг!

Примечание

1

Пихтовый Лагерь (англ.).

(обратно)

2

Бог мой! (англ.)

(обратно)

3

Шоп — заведение, барак (англ. shop).

(обратно)

4

Шопмен — зд.: нечто среднее между хозяином и продавцом.

(обратно)

5

Грог (англ. grog) — напиток из рома или коньяка и горячей воды с растворенным сахаром.

(обратно)

6

Команчи (немена) — воинственное индейское племя группы шошонов ацтеко-таноанской языковой семьи. Жили на территории современных штатов Нью-Мексико и Техас.

(обратно)

7

События описаны в первом томе романа «Виннету — краснокожий джентльмен».

(обратно)

8

Хафбрид — гибрид (англ. half-breed).

(обратно)

9

С превеликим удовольствием! (англ.)

(обратно)

10

Имбирное пиво — шипучее безалкогольное пиво с добавками высушенного корневища имбиря, многолетнего травянистого тропического растения.

(обратно)

11

Не первый раз в романах о Диком Западе Май присваивает французские фамилии своим персонажам, вероятно, намекая на их европейское происхождение, а может быть, просто отдавая дань моде на французские слова. Так или иначе, но на строительстве железных дорог в Америке действительно работало много ирландцев, французов, немцев и китайцев.

(обратно)

12

Скорее всего, это ошибка Карла Мая, поскольку одна из ветвей племени апачей, существовавших тогда, называлась «липан».

(обратно)

13

Ольховый Родник (англ.).

(обратно)

14

Именно так величают себя китайцы, поскольку древнее название Китая — Поднебесная Вселенная (Чжун Го).

(обратно)

15

Священная глина — красная глина (катлинит), добываемая из каменоломен, расположенных в Пайпстоне, штат Миннесота. Каменоломнями владели индейцы племени янктон-дакота. Возможно, поэтому Карл Май и ошибается, указывая местонахождение каменоломен в Дакоте.

(обратно)

16

Два Пера.

(обратно)

17

Желтые псы.

(обратно)

18

Вакеро — ковбой, погонщик скота, пастух. (Примеч. авт.).

(обратно)

19

Асиендеро — фермер. (Примеч. авт.).

(обратно)

20

Кораль — загон для скота, заграждение. (Примеч. авт.)

(обратно)

21

Фестхэнд — зд.: лицо, выполняющее обязанности бригадира (англ. firsthand).

(обратно)

22

Бодкипер — кельнер, бармен, хозяин (англ. boardkeeper).

(обратно)

23

Фрэнк имеет в виду виллу «Олд Шеттерхэнд» (резиденцию Карла Мая), находящуюся в Радебойле, под Дрезденом, которую писатель приобрел в 1896 году.

(обратно)

24

У Карла Мая есть целый рассказ, посвященный Хромому Фрэнку, под названием «Вилла Медвежье Сало» (1888—1889). В Радебойле, на территории дома-музея Карла Мая, в качестве экспоната выстроен большой блокгауз, над дверями которого прибита вывеска «Вилла Медвежье Сало».

(обратно)

25

Фрэнк путает болезнь ишиас (невралгия седалищного нерва) с вулканическим островом Искья, расположенным в Тирренском море, в 25 км от Неаполя (Италия). Дело в том, что оба слова по-немецки пишутся практически одинаково (Ischias, Ischia), но произносятся по-разному.

(обратно)

26

Док — американское сокращение слова «доктор».

(обратно)

27

Вершина Угла (англ.).

(обратно)

28

Под «капеллой Шиллера» Фрэнк скорее всего подразумевает кирху в Венигейнене, в которой 22 февраля 1790 г. состоялось венчание великого немецкого поэта и драматурга Фридриха Шиллера с Шарлоттой фон Ленгефельд.

(обратно)

29

Снова путаница Фрэнка, в которой он упоминает Людвига Уланда (1787—1862), немецкого поэта-романтика и литературоведа.

(обратно)

30

Черный Мустанг, выходи!

(обратно)

31

Субретка (фр. soubrette) — служанка (действующее лицо многих французских комедий XVII-XIX вв.), пользующаяся безграничным доверием своей госпожи и посвященная во все ее секреты.

(обратно)

32

Фрэнк коверкает известное латинское выражение «quod erat demonstrandum» — «что и требовалось доказать».

(обратно)

33

Фунт — единица массы во многих странах, имеющая различную размерность (от 317,62 до 560 г). В Германии с 1858 года 1 фунт приравнивался к 500 г.

(обратно)

34

Гамбусино — золотоискатель (исп. ).

(обратно)

35

Наггит — золотой самородок (англ. nugget).

(обратно)

36

Впервые понятие «мертвая пыль», под которым подразумевается «золото», несущее смерть тем, кто его ищет, Май употребил в рассказе, который так и назывался «Мертвая пыль» («Deadly Dust», 1880). Позже сюжетная канва рассказа легла в основу одной из глав 3-го тома романа «Виннету — краснокожий джентльмен».

(обратно)

Оглавление

Глава 1. МЕТИС

Глава 2. ЧЕРНЫЙ МУСТАНГ

Глава 3. У ОЛЬХОВОГО РОДНИКА

Глава 4. УЩЕЛЬЕ БЕРЕЗЫ

Глава 5. ОБМАНЧИВОЕ ЗОЛОТО . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте