«Белая скво»

Майн Рид Белая скво

Глава I. СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА

Последние золотые лучи заходящего солнца искрились в прозрачных водах залива Тампа. Розовый свет падал на берега, окаймленные рощами дубов и магнолий, чья вечнозеленая листва постепенно темнела с наступлением сумерек.

Глубокая тишина, нарушаемая только редкими криками древесных лягушек или хлопаньем крыльев ночного ястреба, служила лишь прелюдией к удивительному концерту живой природы, который можно услышать только в тропическом лесу.

Еще несколько мгновений, и золотые полосы дрожащего света исчезли, и сцену покрыла почти осязаемая тьма.

И тут в полную силу зазвучали голоса ночного леса.

Пересмешник, козодой, выпь, лягушки-быки, цикады, волки, аллигаторы – все соединились в гармонии, свойственной этому часу ночи, вызывая шум, пугающий слух чужака.

Время от времени шум смолкал, наступали короткие промежутки тишины, которая делала возобновление концерта еще более поразительным.

Во время этих интервалов можно было расслышать крик, отличающийся от всех остальных. Это был голос человека!

И был тот, кто его услышал.

По лесу пробирался молодой человек в охотничьем костюме, в руках у него было ружье. Крик заставил его застыть на месте.

Пытаясь проникнуть взглядом сквозь тьму, молодой человек снова двинулся вперед, потом опять остановился и прислушался. Вновь послышался крик, в нем звучали нотки гнева, странно соединяясь с призывом о помощи.

На этот раз слушателю удалось определить направление.

Раздвигая высокий подлесок, топча траву, он быстро вышел на узкую тропу, идущую параллельно берегу. Хотя было очень темно, охотник легко обходил препятствия, которые трудно было бы миновать даже при свете дня.

Казалось, темнота не замедляет его продвижения, не мешают ему ни свешивающиеся длинные ветви, ни вышедшие на поверхность узловатые корни.

Примерно через сто шагов тропа расширилась и вывела к поляне.

Здесь человек остановился и снова прислушался.

Но не услышал ничего, кроме знакомых звуков ночного леса.

После небольшого раздумья он двинулся по берегу, наклонив вперед голову, всматриваясь в ночь.

В этот момент показалась луна и бросила яркий свет на необычную картину.

У самого края воды лежал молодой индеец, лежал неподвижно, по всей видимости мертвый. Над ним склонился другой индеец. Он как будто осматривал тело.

Несколько секунд его поза не изменялась. Но вот он распрямился и взмахнул над головой томагавком, собираясь нанести удар.

Топорик опустился, но не на тело.

Громкий выстрел прогремел в воздухе, на мгновение заглушив все остальные звуки. Предполагаемый убийца упал.

Стрелявший подбежал к месту, где лежали оба индейца, и сразу узнал обоих. Тот, что лежал на земле до выстрела, был Нелати, сын Олуски, известного вождя семинолов. Второго, индейца из того же племени, но значительно более старшего, звали Красный Волк.

Молодой человек бросил взгляд на предполагаемого убийцу, убедился, что тот мертв, и склонился к Нелати. Прижав руку к его груди, он с тревогой всматривался в лицо сына вождя.

Неожиданно его пальцы ощутили слабые удары сердца. Нелати можно еще спасти. Молодой человек подбежал к реке, снял шляпу, наполнил ее водой и, вернувшись, обрызгал лицо юного индейца. Потом достал из сумки фляжку с коньяком и немного влил в рот лежавшему без сознания.

Так повторил он несколько раз, и наконец был вознагражден за свои труды. Тело юноши вздрогнуло, с глубоким вздохом Нелати открыл глаза и, увидев своего спасителя, негромко произнес:

– Уоррен?

– Да, Уоррен! Говори, Нелати, что все это значит?

Индеец сумел только с трудом произнести: «Красный Волк», при этом прижав руку к боку.

Жест помог понять, что он имеет в виду: Уоррен увидел на боку глубокую рану, из которой по-прежнему сочилась кровь.

Губы индейца дрогнули; Уоррен видел, что он пытается снова заговорить, но не может произнести ни звука. Глаза раненого закрылись. Он снова потерял сознание.

Уоррен быстро снял куртку, оторвал один рукав рубашки и принялся останавливать кровотечение.

Немного погодя, оно остановилось. Оторвав второй рукав, молодой человек перевязал рану.

Когда индеец очнулся, он благодарно посмотрел в лицо своему спасителю и пожал ему руку.

– Нелати обязан Уоррену жизнью. Однажды он докажет свою благодарность.

– Не думай сейчас об этом; скажи, что случилось. Я услышал крик и заторопился тебе на помощь.

– Кричал не Нелати, – с гордостью ответил индеец. – Нелати – сын вождя. Он знает, как умереть, не показывая себя женщиной. Кричал Красный Волк.

– Красный Волк!

– Да. Красный Волк трус – скво. Это он кричал.

– Больше он никогда не закричит. Смотри! – сказал Уоррен, указывая на лежащее рядом безжизненное тело.

Нелати его еще не видел. Потеряв сознание и не видя происходившего, он решил, что Красный Волк счел его мертвым и ушел.

Уоррен объяснил все. Молодой индеец с еще большей благодарностью посмотрел на своего спасителя.

Уоррен продолжал:

– Я вижу, у тебя была ссора с Красным Волком. Это он тебя ранил?

– Да, но сначала Нелати победил Красного Волка. Красный Волк лежал на земле и был в полной власти Нелати. Тогда Красный Волк, как трус, стал звать на помощь.

– А что потом?

– Нелати пожалел Красного Волка и позволил ему встать. Думал, что он вернется в деревню. Но Красный Волк побоялся, что Нелати расскажет о его поражении всему племени, и потому решил заставить Нелати навсегда замолчать. Красный Волк ударил сзади. Остальное Уоррен знает.

– А из-за чего ссора?

– Красный Волк дурно говорил о моей сестре Сансуте.

– О Сансуте! – воскликнул Уоррен, и какая-то странная улыбка появилась на его лице.

– Да, и о тебе.

– Грязный пес. Он заслужил смерть. И от меня! – добавил он, но негромко, чтобы Нелати не услышал, и пнул мертвеца.

Потом, повернувшись к индейцу, спросил:

– Идти сможешь, Нелати?

Коньяк к этому времени в какой-то степени восстановил силы индейца после потери крови.

– Нелати попробует, – ответил раненый юноша. – Час Нелати еще не настал. Он не должен умереть, пока не отплатил свой долг Уоррену.

– Тогда обопрись на меня. Мое каноэ поблизости, в нем ты сможешь отдохнуть.

Нелати кивнул в знак согласия.

Уоррен помог ему встать и, поддерживая, почти неся, довел до своего каноэ.

Осторожно усадил на борт, оттолкнул лодку от берега и направил ее к поселку белых.

Луна освещала перистую листву грациозной геономы, бросавшей прерывистую тень на прозрачные воды.

Лесной концерт, прерванный звуком выстрела, возобновился, а лодка медленно уплыла в ночь.

Глава II. ПОСЕЛОК

Вид поселка, к которому направлялось каноэ, заслуживает описания.

Поселок располагался на северном берегу залива Тампа.

Расчищенная от леса почва оказалась плодородной, на ней в изобилии произрастали хлопок, индиго, сахарный тростник, дикие апельсины и другие культуры. Поселенцы также разводили скот.

Вокруг в лесах была отличная древесина; помимо других деревьев, здесь рос виргинский дуб.

С вершины холма на северо-западе открывался прекрасный вид.

Соседние земли полого опускались к берегу залива, соперничая друг с другом в ярких красках, создавая замечательный эффект игры света и тени.

Дальше раскинулись необозримые просторы. Поросшие травой болотистые равнины, саванны, леса и болота лежали на пространстве в пятьдесят, как казалось с холма, миль. В действительности видно было гораздо дальше. В этой прозрачной атмосфере все предметы казались ближе, чем были на самом деде.

Взгляд наблюдателя увидел бы на этой картине все прелести, какими только может располагать природа. Огромные деревья, увешанные паутиной и мхом, с похожими на яркие цветы насекомыми, возвышались по краям улыбающейся саванны, а роскошные зеленые луга тянулись до самого горизонта.

Через возделанные земли, пестрые, как краски на палитре художника, пробегал прозрачный ручей. От него отходили многочисленные ирригационные каналы на рисовые поля. Эти каналы, выглядели как серебряные нити, вплетенные в богатую ткань.

По берегам ручья росли апельсиновые рощи; многократно изгибаясь, поток протекал через поселок, затем бежал дальше. Местами он терялся из виду, но вскоре снова появлялся, поражая новой красотой. Тут и там он падал небольшими водопадами, разбрасывая в солнечном свете многоцветные радужные брызги.

В воде виднелись островки, поросшие тростником и камышами, рощицами папай и виргинских магнолий. Рядом с этими пришедшими издалека растениями виднелись высокие местные перистолистные пальмы. Около ручья водилась многочисленная дичь. Радостно хлопая крыльями, птицы поднимали фонтаны сверкающей пены. Тут и там вдоль берегов пролетали птахи с ярким оперением, оживляя рощи своими веселыми голосами.

Далеко за болотом лес создавал темный, мрачный фон; он по контрасту усиливал очарование местности. На полусгнившем стволе кипариса, четко выделяясь на фоне неба, стоял пеликан и, словно птичий демон, оглядывал окрестности. Молчаливые и внимательные журавли застыли, как часовые.

Если посмотреть в сторону моря, картина открывалась не менее прекрасная и привлекательная. Вода, волнуясь у прибрежных камней, отступала назад с пеной и брызгами. На горизонте висели белоснежные чайки; их крылья четко вырисовывались на фоне лазурного неба. А на самом берегу, отражаясь в высокой воде, рядами стояли голубые цапли, коричневые журавли и розовые фламинго.

Таковы были окрестности поселка на берегу залива Тампа.

Сам поселок располагался под холмом, который упоминался выше, и состоял из церкви, полудюжины магазинов и нескольких десятков прочных домов.

Примитивный причал и несколько стоявших возле него шхун олицетворяли связь с окружающим миром.

Было майское утро; во Флориде, как и повсюду, май – лучшее время года. В теплом воздухе гудение пчел и пение птиц смешивались с голосами девушек и мужчин, занятых работой на фермах и в полях. С отдаленных пастбищ доносилось мычание скота.

Но один наблюдатель, глядя на эту жизнерадостную картину, как будто не испытывал радости. На вершине холма стоял человек, худой, высокий, со строгим аскетическим лицом. Все его черты, глубокие морщины вокруг рта говорили о том, что это человек необычный. Ему казалось около шестидесяти. Его острый, проницательный взгляд бродил по полям. В глазах светилась холодная решимость, свидетельствовавшая о том, что мысли у человека отнюдь не приятные. В его взгляде сквозила алчность.

За человеком, на плоской вершине холма, стояли вкопанные в землю колья. Вокруг них трава была вытоптана, виднелись следы костров, во многих направлениях уходили тропы, свидетельствуя, что совсем недавно это место было обитаемым. Все эти признаки невозможно было не узнать: они говорили об индейском поселении.

Элайас Роди со странным выражением посмотрел на холм. Лицо его еще больше заострилось, на него словно упала тень.

– Если бы не краснокожие, – прошептал он, – мои желания осуществились бы, мои стремления исполнились…

Каковы были его желания, каковы стремления?

Задайте такой вопрос алчному человеку, и, если он ответит искрение, вы услышите рассказ об эгоистических целеустремлениях. Такой человек завидует беспечности юности, завидует мудрости старости, завидует добродетели – ее удовлетворенности, завидует любви – ее радостям, даже небу он завидует. Но в то же время в своей эгоистичной ограниченности считает, что требует только того, что принадлежит ему по праву.

Элайас Роди был именно таким алчным и эгоистичным человеком.

Он заговорил снова, хотя слова его услышал только ветер:

– Почему краснокожие должны обладать тем, к чему я так страстно стремлюсь? Они пользуются этим только временно. Я был бы с ними честен и щедр. Но они кутаются в свое упрямство и презрительно отвергают мои предложения…

Какими эгоистами кажутся все окружающие эгоистичному человеку!

– Почему они упорствуют? Ведь для них это всего лишь каприз, а за него можно заплатить золотом. Попытаюсь снова поговорить с Олуски, и если он опять откажет…

Здесь говорящий замолчал. Даже для самого себя он не хотел облекать в слова то, что намерен был сделать в случае отказа. Мысли бывают настолько неприятными и мрачными, что их нельзя высказывать.

Некоторое время Роди стоял в задумчивости, разглядывая отдаленные земли. Потом опять взглянул на поселок, и губы его скривились в улыбке.

– Ну, всему свое время, – сказал он, словно завершая разговор с самим собой. – Испробую еще раз золотую наживку. Буду осторожен. Но чего бы это мне ни стоило, я построю здесь свой дом.

Такое естественное заключение показалось его эгоистичному разуму вполне удовлетворительным. И как будто успокоило его; пружинистой, легкой походкой начал он спускаться с холма – скорее как юноша, чем мужчина, над головой которого пролетело шестьдесят лет.

Глава III. ЭЛАЙАС РОДИ

Пока Элайас Роди обдумывает свои планы, расскажем о нем читателю.

Уроженец Джорджии, он начал жизнь без какой-то определенной идеи. Отец его, богатый купец из Саванны, ничему его не учил; и Элайас, пока не достиг возраста мужчины, пользовался своим положением.

Подобно большинству отпрысков богатых южан, он не понимал смысла и достоинства труда; и соответственно пробездельничал все молодые годы, тратил время и наследство, не сознавая, что лень и бездеятельность – это страшные проклятия.

После смерти отца, которая случилась, когда Элайасу исполнилось двадцать лет, все состояние достойного купца перешло к его сыну.

Лентяй неожиданно оказался обладателем крупной суммы и решил, что с ней нужно что-то сделать.

В соответствии с таким решением он начал тратить деньги. Тратил безрассудно, свободно и быстро. Потом он понял: то, что он делал, делать не следовало.

И вот тогда он преобразился.

То есть из либерально настроенного свободомыслящего, беззаботного парня превратился в циничного, осторожного человека.

В его случае обычный порядок вещей сменился обратным. Бабочка превратилась в куколку.

С остатками отцовского состояния и небольшим наследством от дальнего родственника, Элайас стал человеком мира, вернее, мирским человеком.

Другими словами, он начал жизнь во второй раз и на столь же неверной основе.

Перед глазами у него были две разновидности людей из его сословия: беззаботные люди с большим сердцем и осторожные люди совсем без сердца. Так было организовано общество.

О людях первой разновидности он знал по собственному опыту, о вторых – не знал ничего. К этим вторым он и решил примкнуть.

Бесполезно размышлять, почему он принял такое решение. Может, никогда не годился для общества людей с большим сердцем и первое время относил себя к нему потому, что сам не понимал себя.

Но одно несомненно: очень скоро он стал образцовым представителем бессердечных. Никто не мог извлекать большую выгоду, лучше использовать преимущества (для себя) или осуществлять собственные планы для этого, чем Элайас Роди.

Он научился также приобретать и усиливать влияние на окружающих, понял, как их контролировать. Его мечтой стала власть. Ему хотелось править людьми.

Странно, но это желание оказалось фатальным для его планов. Мы говорим «странно», потому что обычно честолюбие прокладывает себе дорогу и само создает себе будущее.

Однако Роди начал активную карьеру в слишком позднем возрасте, чтобы достичь заметного влияния в политике, этой обширной арене для достижения отличий.

Поэтому он пoискал другое поле для приложения своего честолюбия и нашел его.

В это время в Джорджии множество плантаторов, не имея средств для покупки дополнительной земли, обнаружили, что беднеют с каждым днем, потому что их истощенная земля становилась все менее пригодной для обработки. Среди них оказалось особенно много недовольных и готовых рискнуть.

Были также люди с беспокойным характером, которые легко соглашаются на любые авантюры.

Роди, умный и умеющий внушить доверие, увидел в таких людях инструмент для достижения своих целей. А цели у него уже были обдуманы и планы созрели.

– Если я не могу достичь своего здесь, – сказал он самому себе, – возможно, у меня получится в другом месте, если только удастся убедить других, заставить мне поверить. Вот люди, готовые мне служить. Я возьму их с собой; они станут моими последователями. Служа мне, добиваясь моих целей, они в то же время будут смотреть на меня как на благодетеля.

Роди уже стал законченным эгоистом. И как только идея укрепилась в его сознании, остальное проделать оказалось легко. Он говорил с людьми об их нынешнем положении, рисовал яркие картины того, что можно достигнуть в новых землях, красноречиво рассказывал, как они будут счастливы и богаты, если его план удастся. Наконец собрал большое количество семей и вместе с ними поселился в том районе Флориды, который мы уже описали.

Причина, по которой Роди выбрал именно это место, служит еще одним доказательством его глубокого эгоизма.

В свои безрассудные, щедрые дни он как-то был в Коламбусе и смог спасти от оскорблений и преследований вождя семинолов, который в то время посетил столицу штата по какому-то делу к администрации. Этот акт великодушия был совершен импульсивно, но индеец посчитал, что он теперь в долгу. И в своей благодарности вождь подписал в пользу Роди определенные документы, по которым ему передавалась часть земель племени на берегу залива Тампа.

Индейского вождя звали Олуски.

На этой земле и был основан поселок, о котором мы говорили.

В то время Роди не придал особого значения благодарности Олуски, сунул документы в ящик стола и забыл о них. Но потом, когда он достиг мирской мудрости, Роди извлек документы с символической подписью семинола и посмотрел на них по-новому. Он понял, что они представляют ценность.

Соответственно Элайас Роди решил ими воспользоваться. И кончилось это тем, что он с группой последователей отправился на юг и основал колонию на берегу залива Тампа.

План, созданный из чистого эгоизма, привел к успеху. Земли оказались плодородными, климат целебным, и колония процветала.

Плохой человек тоже может иногда совершить добро, хотя и не думает о нем.

Роди получил даже больше похвал и влияния, чем ожидал; будучи умным и проницательным человеком, он отчасти достиг того, к чему стремился. Он стал самым важным и значительным жителем колонии.

Хотя некоторые поселенцы не одобряли его поступков и принимаемых им мер, их протест был пассивным и проявлялся только в закулисных разговорах и сплетнях. Никто не решался оспаривать его прерогативы, хотя Роди часто заносился и разговаривал с другими высокомерным, оскорбительным тоном.

Но чего же тогда еще не хватало Элайасу Роди?

Алчному человеку всего мало. Олуски сделал благородный и щедрый дар. Подарил большое пространство плодородных земель, с реками и ручьями, с удобной для торговли гаванью. Это была лучшая часть его владений. Вождь, делая такой дар, поступил как великодушный человек по отношению к другу. Он отдал лучшее из того, чем владел.

К несчастью, в это лучшее не входил холм, и поэтому Роди чувствовал себя неудовлетворенным.

Не раз бросал он жадный взгляд на это место, представляя себе, как будет выглядеть на этой возвышенности его дом.

Увеличивалось его состояние, менялись вкусы, и постепенно новый большой дом стал главным желанием его жизни.

Дом должен быть построен на холме.

Много раз делал Роди предложения Олуски, просил отдать холм, но вождь всякий раз категорично отказывал. У него тоже было свое честолюбие – не такое эгоистичное, как у белого человека, но не менее дорогое.

Большую часть года Олуски со своим племенем жил в отдаленном индейском поселении и навещал залив Тампа только на три месяца – и только ради отдыха и удовольствий. Вигвамы его племени воздвигались на холме временно. Однако индейцы были привязаны к этому месту, короче – они его любили.

Была и другая причина, казавшаяся Элайасу Роди столь же незначительной. За ежегодным поселением находилось индейское кладбище. Там покоились останки предков Олуски. Разве удивительно, что это место было так дорого индейцам?

Так дорого, что на любое предложение Роди о продаже холма Олуски только качал головой и отвечал: «Нет».

Элайас Роди считал это капризом!

Глава IV. КРИС КЭРРОЛ

Нелати оправлялся от раны.

Уоррен отвел его в хижину, временное жилище человека по имени Крис Кэррол.

Это был лесной охотник, внешне грубоватый, но по характеру мягкий, как ребенок. Он отвергал формальности и ограничения цивилизации. Даже новое поселение угнетало его, и это угнетение он не мог выдержать. Только необходимость продавать шкуры и восполнять припасы приводила его в такое место, где можно было встретить других людей.

Для Криса Кэррола настоящим домом служили дремучий лес, пустынная саванна или бездорожные трясины, и он горько сожалел о том, что несколько дней ежегодно приходилось ему проводить среди тех, для кого удовольствие – чужое общество.

И он всегда радостно встречал день, когда мог взять ружье, повесить на плечо сумку для добычи и снова начать свои одинокие странствия.

Когда Уоррен привел в его лачугу раненого индейца, старый охотник принял на себя ответственность и с готовностью занялся лечением.

Нелати был ему знаком, и Крис Кэррол всегда старался быть другом краснокожих.

– Ну, конечно, – сказал он в ответ на объяснения Уоррена, – я понимаю, что ты не можешь отвести краснокожего в дом губернатора. Старый папочка не скажет «нет», но выглядеть будет очень недовольным. На этот раз ты не допустил ошибки, Уоррен; и больше я ничего не скажу. Оставь парня мне. У него здоровый организм, и через день-другой ему станет лучше. Он ведь живет правильной жизнью, не то что люди, которые болеют, потому что спят на мягких постелях, сидят у теплых печек, как будто им недостаточно постели из сухих листьев и костра.

Целебное искусство Кэррола походило на чудо. Он составлял и применял лекарства по неписаным рецептам и использовал при этом самые необычные материалы. И не только травы и корни, но также различную почву и глину.

Несколько дней такого лесного врачевания произвели чудесную перемену в состоянии Нелати; и к концу первой недели он мог уже сидеть у задней двери хижины охотника и греться на солнце.

Кэррол, охваченный более сильной лихорадкой, чем его пациент, – лихорадкой нетерпения, – радовался этому.

Утолив жажду индейца, он готов был уже начать одну из своих одиноких экспедиций, когда увидел, что к его хижине приближается человек.

Думая, что это Уоррен Роди, он крикнул, что Нелати «в порядке». И несколько удивился, поняв, что пришел не Уоррен, а его отец.

– Доброе утро, сосед, – сказал Элайас.

– Доброе утро, губернатор.

– Как ваш индейский пациент? – спросил тот, кого Кэррол назвал «губернатором». – Надеюсь, он поправляется?

– О, он готов к новой драке. Рана была не очень тяжелая.

– Правда? – ответил Элайас. – А Уоррен говорил мне, что она серьезная.

– Может, ваш сын не привык к таким зрелищам. К этому нужно приглядеться. Хотите взглянуть на индейца? Он сзади.

– Нет, спасибо, Кэррол. Я пришел не к нему, а к вам. Вы заняты?

– Ну, не то чтобы очень занят. Могу поговорить с вами, губернатор. Я собирался снова в путь.

Говоря это, Кэррол предложил «губернатору» табуретку, поскольку его хижина не могла похвастать стульями или креслами.

– Значит, завтра хотите уходить?

– Да. Не могу бездельничать здесь больше, чем необходимо. Это мне не по душе. Мне подавай леса и саванны.

И при одной мысли о возвращении туда охотник облизал губы.

– Когда вы в последний раз видели Олуски? – неожиданно спросил Элайас.

– Дайте подумать. Это было на болоте Черных Кипарисов, вблизи его поселка – милях в пятидесяти отсюда по полету птицы. Дней двадцать назад, если память мне не изменяет, губернатор. Сразу после этого я подстрелил самого жирного оленя в этом году. Племя Олуски было тогда очень возбуждено.

– Почему?

– Ну, брат Олуски, вождь другого племени, незадолго до этого умер, и вождем стал его сын Вакора. Олуски очень расположен к своему племяннику, и тот как раз гостил у него, когда я там был. Думаю, скоро они будут здесь. Им пора уже появиться на берегу Тампа.

– А самого Вакору, или как вы его назвали, не видели?

– Видел, губернатор, – ответил Кэррол, – это настоящий индеец. Высокий и прямой, как одна из его стрел, а горд, как индюк. Несомненно, считает себя гораздо лучше любого белого человека.

Говоря так, охотник достал ружье, собираясь его чистить.

Элайас некоторое время сидел молча, а Крис занимался ружьем.

Немного погодя, он спросил:

– Это все, что вы хотели сказать, губернатор, или пришли сюда просто немного поболтать?

«Губернатор», как его титуловал Кэррол, вздрогнул, услышав этот неожиданный вопрос.

– Нет, Кэррол, не все. Я вот что хотел вам сказать: вы ведь дружите с краснокожими, верно?

– Да, сэр, пока они себя хорошо ведут, я их друг, – сразу ответил Крис.

– И высоко их цените?

– Ну… да. Думаю, в этом нет никаких сомнений, и не о чем тут говорить. Пытаюсь поступать с ними по справедливости. Могу так сказать. Я в этом уверен.

– Я тоже их друг, – произнес Роди.

«Ну, вот в этом-то я не так уверен», – подумал Кэррол, но вслух ничего не сказал.

– И, будучи их другом, хочу обойтись с ними по справедливости, – продолжал Роди. – Но у них какая-то дурацкая гордость, и это делает общение с ними трудным, особенно в некоторых вопросах. Вы понимаете, о чем я?

– Да, понимаю, – небрежно, растягивая гласные, ответил охотник.

– Ну, так вот, у меня есть дело к Олуски. И я решил, что его друг может с этим делом справиться лучше меня.

«Губернатор» помолчал, давая возможность Кэрролу ответить.

Но охотник молчал и, казалось, был полностью занят состоянием своего ружья.

– Послушайте, Кэррол, – продолжал Элайас, – я подумал, что вы могли бы сыграть роль их друга в таких переговорах. Понимаете меня?

– Нет, не совсем, – со странной улыбкой на лице и с огоньком в глазах ответил Крис. – Но послушайте, губернатор, хватит ходить вокруг да около. Скажите, чего вы хотите, и я вам сразу скажу, согласен я сделать это или нет.

– Ну, хорошо, Кэррол.

«Губернатор» пододвинул ближе к Кэрролу свою табуретку, как будто собирался поделиться с ним тайной. Но проделал это в самой дружеской манере.

Охотник сохранял настороженность, как будто подозревал, что его собираются подкупить. Он не тревожился. Крис знал про себя, что он неподкупен.

Глава V. ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

– Ну, мистер Кэррол, – объявил «губернатор» после паузы, – вы знаете, что наш поселок процветает, и, как вы можете себе представить, я тоже заработал немало денег.

– Да, это я знаю, – последовал краткий ответ.

– И теперь, разбогатев, я считаю, что имею право исполнить некоторые свои желания. Например, мне нужен дом получше.

– Правда? – спросил Крис.

– Да. Мой дом нуждается в ремонте, и мне будет стоить ненамного дороже построить новый.

– Правда?

Кэррол был неразговорчив. «Губернатору» придется с этим смириться, если он хочет получить от него помощь.

– Я принял решение строиться, и мне нужно хорошее место. Теперь вы понимаете, к чему я клоню?

– Нет, не могу сказать, что понимаю.

– Ну, Крис, вы сегодня недогадливы. Я сказал, что мне для нового дома нужно хорошее место.

– Ну, так у вас есть сотни акров. Можете построить такой дом, какого еще никто не строил.

– Это верно, но на моей земле нет места, которое мне нравилось бы. Это кажется вам странным?

– Ну, может, мне это странно, но не вам, губернатор.

– Но такая земля есть, Крис, – продолжал Элайас. – Есть участок, который мне чрезвычайно нравится. Хуже всего то, что он не мой.

– Почему бы вам его не купить?

– Именно это я и хочу сделать! Но владелец не продает.

– Может, вы недостаточно предлагаете?

– Нет, причина не в этом.

– В чем же тогда?

– Вы знаете вершину холма? – неожиданно спросил Элайас.

– Что? Там, где индейцы разбивают лагерь?

– Да. Вот там я хочу построить дом. Олуски не желает продавать мне эту землю. Почему – не знаю.

В деловых вопросах «губернатор» не всегда придерживался истины.

– Ну, а я какое к этому имею отношение? – спросил охотник.

– Я подумал, что если вы увидитесь с Олуски, может, уговорите его уступить мне землю. Я принял решение, и мне все равно, даже если дело обойдется в круглую сумму. Я и вам заплачу, если вы мне поможете.

Элайас Роди всех оценивал по-своему, и для всего у него была цена.

Но в данном случае он ошибался.

– Не пойдет, губернатор, не пойдет! – сказал Кэррол, качая головой. – Теперь я ясно понимаю, что вам нужно. Но не могу вам помочь. Если вам нужна земля, а Олуски не отдает ее, значит, у индейца есть свои причины, и не мне уговаривать его. К тому же, – добавил он, – мне это дело не нравится. Не хочу вас обидеть, но должен сказать «нет». И сказать раз и навсегда. Это все, о чем вы хотели поговорить со мной?

«Губернатор» раздраженно прикусил губу, но, обладая удивительным самообладанием, он просто перевел разговор на другую тему. Он сделал вид, что его интересует дружба сына с Нелати.

– Ну, сэр, ничего особенного. Ваш сын попросил присмотреть за индейцем и позаботиться о его ранах. Я сделал это по первому классу, и, как уже говорил вам, с ним теперь все в порядке. Ваш сын ежедневно заходит к моему пациенту. Он как будто очень хочет узнать, почему индеец оказался здесь один и где молодая девушка, его сестра.

– Ага, значит он о ней спрашивал? – воскликнул Роди, вскакивая и начиная расхаживать по хижине. Он был рад дать выход гневу.

Охотник протяжно свистнул.

Неожиданно прервав нетерпеливое расхаживание, «губернатор» снова повернулся к нему и переспросил:

– Значит, он о ней расспрашивал?

Элайас Роди явно рассердился и не боялся показать это. Но Кэррол был не из тех, кто на это реагирует.

– Да, – последовал его холодный ответ, – но не понимаю, какое я имею к этому отношение. Могу только сказать и ему и вам, что у краснокожих есть свои чувства и свои права. Да, и с ними нужно считаться так же, как с чувствами и правами бледнолицых.

– А почему вы говорите это мне, сэр? – спросил «губернатор».

– Потому что не боюсь сказать вам в лицо то, что говорю за спиной. Вашему парню нужно побыстрее перестать думать об этой девушке Сансуте, а вам стоит позаботиться об этом, пока ничего не случилось.

Очень откровенный человек Крис Кэррол, и Элайас Роди уже пожалел, что заглянул к нему.

Прежде чем он пришел в себя от удивления, Кэррол продолжал:

– Незачем приукрашивать положение, губернатор. В прошлом году, когда Олуски был здесь, ваш сын вечно бродил вокруг индейского поселка и в роще, куда ходили их девушки. Он всегда разговаривал с дочерью вождя и делал ей подарки. Я знаю, что это неправильно.

– Но это совершенно естественно, – ответил «губернатор», справившись с раздражением и говоря совершенно спокойно, – ведь Нелати, Сансута и мой сын выросли вместе.

– Возможно, но сейчас все изменилось. Уоррен и Сансута превратились в мужчину и женщину, вы знаете это так же хорошо, как я, губернатор. А что касается Нелати, то он ничего особенного не представляет, и я часто думаю, сын ли он Олуски.

Справедливость первой части замечания Кэррола понравилась «губернатору» не больше его предыдущих слов, и, удивленный откровенностью охотника, он молчал, не находя ответа.

А Крис явно намеревался высказаться до конца.

– Губернатор, мне многое хотелось сказать вам в удобное время. Я думаю, что такое время настало. Я не принадлежу к вашей колонии. Бываю здесь только время от времени. Но я вижу и слышу такое, о чем другие не решаются вам сказать. Не понимаю, почему: ведь вы в конце концов только человек, хотя люди и считают, что вы возглавляете колонию. Насколько мне известно, все ваши люди поселились на землях, которые когда-то принадлежали индейцам. И мне кажется, что законы, применимые к белым людям, применимы и к краснокожим. Но на самом деле, губернатор, это не так. Если такие законы есть, они не выполняются. И там, где белый может получить преимущество за счет индейца, закон понимается так, как выгодно белому. Я знаю, вы считаете это естественным, потому что вы думаете так же. Но я вам скажу, мистер Роди… – голос Кэррола теперь звучал взволнованно, – скажу, что это не естественно и неправильно, и этому нужно положить конец. И говорю это вам, потому что у вас мозгов и денег побольше, чем у остальных, и вы должны иметь ответ. Таково мое мнение, и мне все равно, нравится оно вам или нет.

– Что ж, мистер Кэррол, – ответил Роди, холодно подчеркивая слово «мистер», – я рад, что вы высказали свое мнение. Оно, несомненно, очень ценно.

– Не знаю, ценно оно или нет, но знаю, что оно честное, – сказал Крис со спокойным достоинством, которое, вопреки его грубой одежде, свидетельствовало, что он джентльмен. – Не собираюсь давать вам советы, губернатор. Я только посчитал это своим долгом, а я стараюсь выполнять свой долг. И то же самое я думаю о том, что ваш сын Уоррен бегает за индейской девушкой. Ничего хорошего из этого не получится.

«Губернатор» собирался ответить, но ему помешало появление самого Уоррена Роди.

При свете дня молодой человек представлял собой странный контраст с отцом. Небольшого роста, с женственной внешностью, с беспокойным, бегающим взглядом, с нерешительным ртом, он не был похож на сына жесткого, решительного человека.

Одет он был аккуратно, почти щегольски, и выражение лица у него было самодовольное и неприятное. Казалось, он скорее будет идти по жизни с вкрадчивостью и гибкостью, чем с уверенностью и гордостью. Как ночью по-кошачьи он двигался в темном лесу, избегая все препятствия, так и сейчас вошел в хижину охотника.

И Крис, и «губернатор», оба по каким-то неуловимым признакам поняли, что Уоррен подслушивал.

Однако, если это и так, молодой человек ничем себя не выдал. Стоял, улыбаясь и похлопывая себя по сапогу хлыстом для верховой езды.

– Отец, ты здесь? Пришел повидаться с раненым или попрощаться с охотником?

Отец ничего ему не ответил. Повернувшись к Кэрролу, он сказал:

– Поговорим об этом деле в другой раз, но я все равно благодарен вам за добрый совет.

Сказано это было очень вежливо.

Поворачиваясь к выходу, он обратился к сыну:

– Приходи домой пораньше, Уоррен. Мне нужно с тобой поговорить.

Уоррен кивнул, и отец его вышел, очень недовольный разговором с Крисом.

Ничто так не смущает коварного и скрытного человека, как откровенность.

«Губернатор» вышел, а Кэррол принялся что-то напевать. Новый его посетитель немного подождал, потом заговорил.

– Как Нелати? – спросил он. – Будет ли он достаточно силен, чтобы уйти завтра?

– Не совсем, – ответил Кэррол, прерывая свою песенку. – Ему лучше оставаться здесь и подождать прихода племени. Оно скоро появится. К этому времени он совсем поправится.

– Что рассердило моего отца, Крис?

– Не знаю, но, кажется, кто-то с ним не соглашается. Он действительно сильно рассердился.

– Но, Крис, вы на самом деле уходите завтра?

– С рассветом, – ответил Крис.

– А куда?

Крис искоса посмотрел на спрашивающего, прежде чем ответить.

– Не знаю еще, пойду ли вдоль залива или к большим болотам. Возле поселка теперь олени встречаются редко, и мне приходится далеко ходить, чтобы найти их. Все это из-за чертовой цивилизации!

– Если пойдете к болотам, можете оказать мне услугу, – сказал Уоррен.

– Правда? – И после недолгого размышления охотник продолжал: – Ну, видишь ли, Уоррен, все-таки я не пойду к болотам. Я принял теперь решение и пойду вдоль залива.

Уоррен ответил:

– Ну, хорошо. Неважно…

И, ничего больше не объясняя, расстался с Крисом и отправился к Нелати.

Как только он вышел, поведение Кэррола изменилось. Актер-комик с удовольствием включил бы его ужимки в свой репертуар. Охотник рассмеялся, подмигнул, покачал головой, потер руки и, казалось, весь дрожал от внутреннего смеха.

– Никогда не встречал таких изворотливых и хитрых типов! Будь я проклят, если молодой уступает старику. Иду ли я к болоту? Не могу ли оказать ему услугу? Нет, мистер Уоррен, ни вашим кошачьим лапкам, ни цепким когтям вашего отца не поймать эту мышь! Не собираюсь участвовать в ваших делишках, не хочу вообще о них знать. И Нелати не будет, если я только смогу этому помешать. Не позволю ему пошевелиться, пока не придет племя. Может, это спасет его от неприятностей. Он, конечно, ничего особенного, но неплохой краснокожий. Настоящее дитя природы, вот кто он такой. Нет, мистер Уоррен, грязную работу делай сам, и твой отец то же самое. Крис Кэррол никому из вас помогать не собирается. Если молодой сделал вид, что ничего не слышал, хотя все слышал, а отцу все равно, что я ему сказал, – ничего хорошего из этого не выйдет, или мне никогда больше не прицелиться в оленя.

Глава VI. ХРОМОНОГИЙ

Как и старик, молодой Роди вышел из хижины Кэррола в дурном настроении.

Короткий разговор с Нелати принес ему не больше удовлетворения, чем беседа с охотником.

Неприятно встречать презрительное отношение к твоим способностям. Ничто не загладит плохого мнения о твоих способностях, особенно если, эти способности направлены на дурное.

Не анализируя свои чувства, Уоррен Роди тем не менее понимал, что потерпел поражение, а поражение всегда казалось ему нестерпимым.

В этом отношении сын повторял характер отца.

Он был не менее эгоистичен, чем старый Роди, но не обладал его опытом, позволяющим скрывать эгоизм. В этом отец намного превосходил его.

Откровенные слова Кэррола и то, что он подслушал у хижины, вызвали у Уоррена раздражение, а пророческий тон охотника никак не смягчал это чувство. Дело в том, что догадка старого охотника была очень близка к истине.

Уоррен страстно домогался Сансуты, дочери Олуски.

Это была не мужская страсть, не любовь, а тайное стремление игрока к обладанию без труда.

Красота девушки очаровала Уоррена. Будь его душа чиста, это очарование принесло бы с собой и собственное лекарство. Из симпатии выросла бы чистая любовь.

Но молодой человек не был способен на такое чувство, и выросли только сорняки.

До сих пор различие в расе защищало от вреда объект его восхищения. Уоррен стыдился ухаживать за девушкой честно и открыто.

Поэтому он решил сделать вид, что подружился с ее братом, и использовать эту дружбу как прикрытие своего предательства.

В происшествии, с которого начался наш рассказ, он нашел средство для удовлетворения своих интересов, решил привязать к себе Нелати и подчинить его своей воле.

Как мы говорили, Красный Волк, покушавшийся на жизнь Нелати, пал от пули Уоррена.

Когда Уоррен положил палец на курок и приготовился послать свою жертву в долгий путь, в голове его мгновенно сложился план, который сделал его особенно метким.

Попробуем объяснить.

Нелати сказал, что Красный Волк говорил плохие слова о Сансуте и Уоррене. Само соединение этих имен подкрепляло клевету.

Нелати сказал правду, но он кое-чего не знал: несчастный, который заплатил жизнью за свои слова, был всего лишь игрушкой в руках друга Нелати Уоррена Роди.

Ленивый пьяница и бездельник, Красный Волк стал орудием Роди и служил посыльным между ним и индейской девушкой. И за эту службу получал награду золотыми монетами.

Но старинная история о злом хозяине, которого перестал удовлетворять злой слуга, на этот раз снова повторилась.

Уоррен опасался, что в пьяном виде Красный Волк проболтается и выдаст доверенную ему тайну.

И оказался прав: пытаясь предупредить Нелати об опасности, угрожающей его сестре, Красный Волк использовал при этом грязные слова.

Злословя о друге Нелати, он одновременно бросил тень на его сестру.

Исход уже известен.

Злобными были мысли Уоррена, когда он стоял с ружьем в руке, наблюдая за двумя индейцами.

Если Красного Волка (он его сразу узнал) убрать в момент, когда тот пытается убить Нелати, опасный язык замолчит навсегда; зато крепче будет дружба Нелати, и Сансута со временем станет его, Уоррена, добычей.

Решение было принято: пуля пробила голову Красного Волка, и Уоррен Роди сам осуществил часть своего пророчества.

И вот, достигнув такого успеха, он был в ярости, что проницательный охотник проник в его планы и, как будто ничего не делая для этого, наложил ограничения на чувство благодарности, которое испытывает Нелати к Уоррену.

Все это сделал Крис Кэррол, и потому Уоррен Роди рассердился на него.

Он вышел из хижины, поклявшись отомстить Кэрролу и обдумывая средства для достижения этой цели.

Ему не пришлось долго ждать и далеко искать.

В конце просёлочной тропы, на которой стояла хижина лесника, он встретил самое подходящее для своих целей орудие.

Это был сидящий верхом на высокой изгороди негр, с кожей, черной, как Эреб [1].

Выглядел он настолько необычно, что приковывал к себе внимание.

Голова, покрытая обрывком старого войлока, который негр называл шляпой, была несоразмерно велика и покрыта густыми курчавыми волосами. Но волосы не скрывали обезьянью форму черепа, очень напоминавшего череп шимпанзе. Глаза, бегающие и блестящие, с яркими белками, казались неестественно большими и злобно выразительными; они сидели над типично африканскими носом и ртом.

Руки у негра были нелепо длинными и, казалось, должны были компенсировать недостаток длины короткого и уродливого корпуса.

Одежда его представляла собой груду рваных тряпок, которые держались вместе каким-то чудом.

Негр насвистывал что-то лишенное всякой мелодии и бил изгородь пятками, словно одержимый.

Когда подошел Уоррен Роди, негр прекратил свистеть, проворно спрыгнул со своего насеста и в виде приветствия взмахнул своей потрепанной шляпой.

При виде молодого Роди огромный рот уродливого создания раскрылся от уха до уха, зловеще сверкнул двойной ряд зубов.

– Ха! ха! Ху! ху! Боже, благослови меня, если это не сам масса Уоррен! Масса, старик рад вас видеть, очень рад!

Таково было его приветствие.

Молодой человек остановился и с улыбкой смотрел на негра.

– Ну, Хромоногий, старый дьявол, чего ты от меня хочешь?

– Ха! ха! хо! хо! Благослови его, какой храбрый и красивый молодой джентльмен – как картинка! «Чего хочет старый дьявол?» Он многого хочет, масса, многого!

– Ты опять без работы?

– Ха! ха! Никакой paботы, масса, уже целых две недели, клянусь честным словом старого негра! Ничего нет, масса. Никому не нужен бедный Хромоногий, никому не нужен.

И, словно подтверждая свое последнее заявление, несчастный урод высоко подпрыгнул и снова уселся на изгородь. Молодой Роди весело рассмеялся, сильно хлестнул бичом негра по спине, бросил ему серебряную монету и пошел дальше.

Хромоногий спрыгнул, нагнулся, чтобы поднять монету, и с удивлением обнаружил, что молодой человек, пройдя несколько шагов, остановился словно в нерешительности.

Немного погодя Уоррен повернулся и пошел назад.

– Кстати, Хромоногий, – сказал он, – приходи к нашему дому: сестра кое-что тебе даст.

– Ха! ха! хи! хи! Мисс Элис, благослови ее, она может дать. Приду, сэр. Старый негр всегда рад услужить мисс Элис.

– А когда придешь, – продолжал Хромоногий, – спроси меня. Я тоже кое-что найду, чтобы немного помочь тебе.

Не задерживаясь, чтобы выслушать многословные выражения благодарности, полившиеся из уст Хромоногого, Уоррен пошел дальше и скоро скрылся из виду.

Как только он исчез, чернокожий еще раз подскочил и направился в сторону, противоположную той, куда пошел сын «губернатора».

По пути он бормотал:

– Чего ему нужно, этому парню? Кажется, это хорошо для старого негра; и кто знает, может, закончится ожидание старого негра и он расплатится за то, что с ним сделали. Хе! хе! Вот тогда он посмеется, хе! хе! хе!

Глава VII. ДВА ВОЖДЯ

Место действия нашего рассказа переносится на пятьдесят миль от залива Тампа на край травянистой болотистой равнины.

Время – полдень.

Участники – два индейца.

Один – старик, другой – в расцвете сил.

Первый – седовласый, морщинистый, со следами бурной и трудно проведенной жизни.

Он представляет собой поразительное и красочное зрелище, стоя в тени высокой пальмы.

Одежда у него наполовину индейская, наполовину охотничья. Кожаная куртка, брюки и мокасины, обшитые бусами. Пояс вампум, надетый через плечо. На спине висит алое одеяло, его складки скрывают фигуру, которая в молодости должна была быть великолепной. Она по-прежнему хороша, и широкая грудь и мощные мышцы свидетельствуют о почти прежней силе. На голове у него повязана лента, украшенная бусами, и в нее воткнуты три орлиных пера.

Лицо старика полно достоинства и спокойной решимости.

Это Олуски, вождь семинолов.

Собеседник его не менее интересен.

Он лежит, вытянувшись на земле, опираясь на локоть, повернувшись лицом к старику, и представляет собой поразительный контраст ему.

Подобно Олуски, он тоже одет наполовину как индеец, наполовину как охотник. Но его одежда богаче украшена бусами и очень идет его молодости и красоте.

Кожа у него не медного цвета, как у индейцев, а оливкового – безошибочный признак того, что в его жилах течет кровь белого человека. Лицо мужчины отличается поразительной красотой. Оно имеет правильные черты, хорошо очерченные и восхитительно четкие. Глаза большие и сверкающие, а широкий лоб свидетельствует о наличии недюжинного ума. Как и у старика, у него на голове орлиные перья, а на теле пояс вампум; но вместо одеяла на плечи он набросил накидку из шкуры пятнистой рыси.

Первым заговорил Олуски.

– Вакора должен сегодня отправляться? – спросил он.

– Я покину тебя на закате, дядя, – ответил молодой индеец, – это был племянник вождя по имени Вакора.

– А когда Вакора вернется?

– Только после того, как вы переберетесь к заливу Тампа. У меня много дел. После смерти отца на меня легли большая ответственность, и я не могу пренебрегать своими обязанностями.

– Наше племя выступает через семь дней.

– А где Нелати? – спросил Вакора.

– Он ушел вместе с Красным Волком и должен скоро вернуться.

Олуски не подозревал о случившемся.

– Они отправились в охотничью экспедицию, и, если не смогут вернуться вовремя, пойдут прямо к заливу и будут там ждать нашего прихода.

– Вы по-прежнему разбиваете летний лагерь на холме? Я не был там с детства. Нехорошо, потому что там погребены наши предки.

– Да, это место дорого для всех семинолов.

– Но возле него поселок белых. Это твой дар им, дядя. Я помню.

Вакора говорил с интонацией, звучавшей почти насмешливо.

Старый вождь тепло ответил:

– Что ж, Олуски был в большом долгу у их вождя. И заплатил свой долг. Он наш друг.

– Друг? – с горькой улыбкой переспросил Вакора. – С каких это пор бледнолицые стали друзьями краснокожих?

– Ты по-прежнему несправедлив, Вакора! Ты не изменился. Глупость молодости должна уступить место мудрости зрелого возраста.

При этих словах взгляд Олуски прояснился. Сердце его переполняли благородные чувства.

– Я не верю белым людям и никогда им не поверю! – ответил молодой вождь. – Что они сделали нашему народу, чтобы мы им поверили? Посмотри на дела белого человека, а потом верь ему, если можешь. Где могауки, шауни, делавары и наррагансеты [2]? Верен ли был белый человек слову, данному им?

– Не все белые одинаковы, – ответил старик. – Бледнолицый помог мне, когда я нуждался в помощи. Дела всегда важнее слов. Олуски не может быть неблагодарным.

– Что ж! Олуски доказал свою благодарность, – сказал Вакора. – Но пусть опасается тех, кого он отблагодарил.

Старый вождь ничего не ответил, он стоял, задумавшись.

Слова Вакоры разбудили мысли, дремавшие до той поры. И какое-то неведомое чувство овладело старым индейцем.

Недоверие заразительно.

Его племянник тоже, казалось, погрузился в размышления. По-прежнему лежа на земле, он срывал лепестки растущего поблизости цветка.

Наконец дядя возобновил разговор.

– Нам не в чем обвинять белого вождя или его людей. Наше племя ежегодно посещает это место – нас всегда приветливо встречают, не мешают, пока мы там живем, и не пристают, когда уходим. Нет, Вакора, эти белые люди не такие, как остальные.

– Дядя, все белые одинаковы. Они селятся на нашей земле. Когда им нужно место, индеец должен им уступить. Какая вера или какая дружба может существовать между нами, если мы не равны? Разве и сейчас семинолы не страдают от прихотей белых людей? Разве наши охотничьи земли не оскверняются их присутствием, разве не нападают белые на наши поселения из-за каких-то воображаемых обид? Твой друг – белый человек, и потому враг твоего народа.

Вакора говорил страстно.

Старость, а может, и привычка затуманили ощущения Олуски, он не замечал посягательств, о которых говорил Вакора.

К несчастью, история подтвердила слова младшего вождя. По всему Американскому континенту наступление цивилизации сопровождалось грубым пренебрежением правами и чувствами индейцев.

Договоры нарушались или превратно истолковывались, гонения с одной стороны вели к жестокой мести с другой.

Конечно, белые всегда побеждали. Племена могли сохранять свои земли только с молчаливого согласия завоевателей, а не по справедливости. Как только появлялась необходимость изгнать индейцев с их земель, тут же находился и предлог.

Найти его всегда легко, а дальше события развивались всюду одинаково.

Вначале оскорбления, унижения и подчеркнутое пренебрежение, потом все усиливающееся чувство взаимной вражды, затем открытое нападение, ведущее к кровопролитию, и, наконец, война, массовые убийства и исчезновение племен.

А начинались такие события обычно с легкой руки эгоистичных земельных спекулянтов.

Индейцы далеко не всегда вели себя как дикари.

Не менее часто справедливо обратное. В каждом народе есть люди образованные, быстро соображающие и с острым ощущением справедливости.

Вспомните о предводителях войн с племенами кри и чероки, шауни и делаваров. Подумайте о Текумсе. Не забывайте Логана [3].

Семинолы отличались умом, и среди них встречались и образованные люди. На их территории существовали школы; они успешно занимались сельским хозяйством и вели торговлю. Все это служило основанием для получения ими гражданства и давало на это моральное право.

Эти факты могут показаться странными, но это не делает их менее правдивыми.

И Олуски, и Вакора были умными и хорошо образованными людьми, и природный интеллект давал им превосходство над невежеством и предрассудками.

Глава VIII. САНСУТА

Как мы сказали, в жилах Вакоры текла кровь белого человека.

Мать его была испанкой.

Результатом одной из несправедливостей испанской администрации стала война, которую отец Вакоры, как вождь племени, вел против белых, и в последней стычке, в которой он принимал участие, была захвачена в плен испанская девочка, дочь плантатора, который жил вблизи города Сан-Августин. Прошло несколько лет, прежде чем между воюющими был заключен мир. За это время девочка, которая была захвачена еще ребенком, совершенно забыла свою прежнюю жизнь. Она была предана вождю, пленившему ее. Кончилось тем, что она стала его женой и матерью Вакоры.

В истории ранних поселений было несколько таких случаев.

Хотя в жилах Вакоры текла кровь белого человека, душа у него была индейская, он любил народ своего отца, как будто был чистокровным его представителем.

Мысли его были полны мечтаний о великом будущем своего народа. Он мечтал о тех временах, когда индейцы займут высокое положение среди других народов на земле своих предков.

Душа у него была чистая, а сердце благородное.

Он был патриотом в самом лучшем смысле этого слова.

Но его рассудительность, не подводившая в других случаях, подвела его в отношении белой расы, просто потому, что он видел только худшие проявления характера белых, их алчность и эгоизм.

Если такое отношение, неизбежное при первом соприкосновении с цивилизацией, было характерно даже для него, насколько характерней оно должно было быть для невежественных людей его племени?

Ответ на этот вопрос предоставляем найти любителям казуистики.

Олуски ответил бы своему спутнику, но те же противоречивые мысли, которые пришли ему в голову, когда он услышал начало речи Вакоры, заставили его промолчать.

Вакора продолжал:

– Достаточно, дядя. Я не хотел тревожить тебя своими чувствами, хотел только предупредить об опасности, потому что все отношения с бледнолицыми связаны с опасностью. Они, как и мы, верны своим инстинктам, и эти инстинкты ослепляют их и не дают видеть, где справедливость. Твой друг, белый вождь, может быть таким, каким ты его считаешь. Если это так, то он восхитится твоей осторожностью, а не обвинит тебя в недоверчивости, потому что осторожность вполне естественна.

Олуски хотел ответить, но ему помешало появление третьего лица.

Вакора, увидев, кто приближается, в восхищении вскочил на ноги.

Подошла индейская девушка.

Легкими шагами приблизилась она к вождям. Вступив на освещенную солнцем поляну, она казалась естественной частицей прекрасной дикой природы, волшебной лесной феей.

Это была стройная девушка с красивой фигурой, с необычно маленькими ладонями и ступнями.

Одежда ее была сама простота, но она носила ее так грациозно, как будто это великолепный наряд светской дамы. Платье из ткани яркой окраски, скрепленное у горла серебряной брошью, спускалось до лодыжек, а вокруг талии был повязан многоцветный шарф. На плечах накидка, искусно украшенная раковинами. На голове отделанная бусами шапка с оторочкой из белого, как свежевыпавший снег, меха. На запястьях браслеты из бус, а маленькие ноги обуты в расшитые мокасины.

Девушка с улыбкой подошла к Олуски и прижалась к старому вождю, который, несмотря на возраст и болезнь, распрямился рядом с ней.

Вакора, казалось, удивился появлению красавицы.

– Вы, наверное, не помните друг друга, – сказал Олуски. – Сансута, это твой двоюродный брат Вакора.

Сансута, ибо это была именно она, улыбнулась молодому индейцу.

Он не приближался к месту, где стояли отец с дочерью. Страстное красноречие покинуло его. Он не мог произнести простейшее приветствие.

Олуски, видя замешательство молодого индейца, пришел ему на помощь.

– Сансута была в гостях и только сейчас вернулась. Прошло много лет с тех пор, как ты ее видел, Вакора. Не ждал, что она вырастет такой высокой?

– И такой прекрасной! – закончил его фразу Вакора.

Сансута опустила глаза.

– Индейская девушка не должна слышать такую похвалу, – заметил Олуски, хотя при этом довольно улыбался. – Сансута такова, какой ее сделал Великий Дух, этого достаточно.

Девушка, казалось, не разделяла мнение отца. Она слегка надулась: комплимент был ей приятен.

Вакора снова потерял дар речи и как будто даже пожалел о своих словах.

Так красота побеждает храбрость.

– Что привело тебя сюда? – спросил отец. – Разве Сансута не знала, что мы советуемся с твоим двоюродным братом?

Красавица Сансута уже овладела собой. Она раскрыла губы, отвечая на вопрос отца, и обнажила при этом два ряда зубов ослепительной белизны.

– Сансута пришла пригласить вас на вечернюю еду, – сказала она.

Голос ее, мелодичный и мягкий, для слуха Вакоры прозвучал, как птичья песня.

Юноша был совершенно очарован.

Забыв о недавнем разговоре, забыв на время о своих мечтах и устремлениях, стоял он, как ребенок, восхищенно глядя на нее и слушая ее голос.

Заговорил Олуски.

– Идем, Вакора: нужно идти с ней.

Старый вождь пошел к лагерю, Сансута – рядом с ним.

Вакора шел следом, чувствуя что-то новое в сердце.

Это новое было – зарождающаяся любовь!

Глава IX. ИНДЕЙСКАЯ ДЕРЕВНЯ

Неделю спустя плоская вершина холма, поднимающегося над поселком, совершенно переменилась. Она вся заполнилась деятельной жизнью.

Исчезли голые столбы, которые раньше здесь стояли, на их месте появились удобные индейские жилища – вигвамы. У дверей нескольких вигвамов стояли копья с вымпелами – это были дома вождей.

В центре площадки располагалось большое, искусно построенное сооружение, возвышавшееся над остальными. Это помещение для советов племени.

У входов в вигвамы видны были их жильцы, отдыхающие или занятые какой-нибудь домашней работой.

У одного из вигвамов большая группа индейцев восторженно слушала рассказ престарелого вождя.

Этим вождем был Олуски, а среди слушателей была его дочь Сансута.

Как обычно по вечерам, индейцы собрались перед его вигвамом, чтобы послушать рассказы о доблести и добродетели, о деяниях предков в дни первых испанских поселений.

Индейцы – замечательные слушатели; в своих естественных позах, наклонившись вперед, чтобы не пропустить ни одного слова рассказчика, они представляли из себя удивительную картину.

Почтенный вождь, умело рассчитывающий каждый жест, своей размеренной речью и модуляциями голоса привлекал их внимание не меньше, чем содержанием повествования.

Отдельные эпизоды его рассказа вызывали рыцарские чувства, ужас или жажду мести, и слушатели казались полностью покоренными. Они опускали глаза, содрогались, дико осматривались со сведенными бровями и стиснутыми кулаками.

Как люди, не оторванные от природы, индейцы легко поддаются печали или радости, они не настолько цивилизованны, чтобы скрывать свои чувства.

Олуски среди них, самый заметный из всех присутствующих, казался патриархом.

Время и место гармонировали с темой рассказа.

Но вот рассказ Олуски подошел к концу. Герой его достиг триумфа, несчастная девушка из племени семинолов спасена, и рассказ, который держал слушателей в напряжении больше часа, завершился радостным союзом влюбленных.

– А теперь, дети, расходитесь! Солнце заходит на западе, приближается час совета, и Олуски должен вас покинуть. Возвращайтесь утром, и Олуски расскажет вам еще что-нибудь из истории нашего племени.

Молодые люди по просьбе вождя встали, с многочисленными благодарностями и пожеланиями доброй ночи они приготовились уходить. Вместе с ними собралась и дочь вождя Сансута.

– Куда ты, дочка? – спросил ее отец.

– К ручью, скоро вернусь.

Сказав это, девушка отвернулась, словно избегала взгляда отца. Остальные уже разошлись.

– Что ж, – немного помолчав, сказал старик, – возвращайся побыстрее. Не надо, чтобы Сансута гуляла в темноте.

Она что-то ответила и отошла.

Олуски еще немного постоял, опираясь, на копье, которое торчало перед его жилищем. Глаза старика были полны слез, а руку он прижимал к сердцу.

«Бедная девочка, – думал он, глядя, как в сумерках тает фигурка его дочери, – она никогда не знала матери. Иногда мне кажется, что Олуски был плохим отцом для Сансуты. Но видит Великий Дух, я старался исполнить свой долг!»

Тяжело вздохнув, он смахнул с глаз слезы и направился к дому советов.

Глава X. ПОРУЧЕНИЕ, ВЫПОЛНЕННОЕ ПОСЫЛЬНЫМ

Последуем за Сансутой.

Убедившись, что отец не может ее видеть, девушка пошла быстрей, но не в сторону ручья, а к роще виргинских дубов, которая росла у подножия холма.

Приближаясь к роще, она постепенно шла все медленней и наконец остановилась.

Дрожь пробежала по ее телу. Очевидно, она не была уверена в себе.

Солнце скрылось за горизонтом, и темнота быстро затягивала окружающий ландшафт. Отдаленный гомон свидетельствовал о наличии на холме индейского поселка.

Сансута продолжала неподвижно стоять у рощи.

Вскоре послышался крик кукушки, потом он повторился, становился все ближе и громче. Не успел стихнуть последний, самый громкий крик, как девушка вздрогнула, как будто увидела привидение.

Оно возникло прямо перед ней, будто земля расступилась и выпустила его.

Когда девушка собралась с духом и взглянула на него, лицо ее не расслабилось. Она увидела уродливого негра, закутанного в тряпье; руками негр размахивал, как крыльями ветряной мельницы, и из его огромного рта раздался негромкий смешок.

– Хе! хо! хо! Благословен будь старый негр, если он не умеет подкрадываться, как индеец! Хе! хе! хе! Прости, индейская красавица, не нужно пугаться.

Так говорил Хромоногий.

Казалось, он наслаждается испугом девушки. Закончив говорить, он снова хрипло рассмеялся.

Прошло немало времени, прежде чем Сансута набралась смелости и обратилась к уроду.

– Что тебе нужно? – выговорила она.

– Ха! ха! ха! Что нужно старому негру? Кого думала встретить дочь вождя? Конечно, не его. Я знаю. Но не пугайся: Хромоногий не причинит тебе вреда. Он невинен, как ангел. Хе! хе! хе! Как ангел!

Он снова подпрыгнул, как в первый раз, когда назвался, и принял еще более необычную позу.

Индейская девушка к этому времени пришла в себя от неожиданности, видя, что перед ней все же человек, а не призрак.

– Снова спрашиваю – что тебе нужно? Позволь пройти. Я должна вернуться в деревню.

– Прости, Хромоногий тебя не задержит, – ответил негр, преграждая девушке путь. – Он хочет только сказать тебе несколько слов. Ты ведь прекрасная Сансута, дочь старого вождя?

– Да, я дочь вождя. Так меня зовут. Я Сансута!

– Значит, молодой джентльмен сказал старому негру правду. Он сказал, что я найду тебя в роще виргинских дубов на закате.

Кровь прилила к щекам девушки при этих словах Хромоногого.

– Он сказал мне, – продолжал негр, как будто не замечая ее смятения, – что я должен передать «леди» (тут он захихикал), что он, этот джентльмен, не сможет встретиться с нею сегодня вечером, потому что старик, его папаша, дал ему какое-то поручение. Молодой господин послал старого Хромоногого сказать ей это и отдать то, что у меня в кармане – хе! хе! хе!

Произнося эти слова, монстр сделал несколько танцевальных па, пытаясь отыскать карман.

После долгих и настойчивых поисков среди многочисленных тряпок он наконец нашел то, что искал. Сунув в дыру длинную правую руку по локоть, достал маленький пакет, завернутый в белую бумагу и перевязанный ниткой ярких бус.

С помощью еще нескольких акробатических движений он протянул пакет дрожащей девушке.

– Вот оно, в целости и сохранности. Старый негр ничего не теряет, но многое находит. Джентльмен велел передать это красавице мисс Сансуте.

Ужасно было видеть, как он пытается изобразить на лице нежное выражение.

Сансута не решалась взять у него пакет и подумывала над тем, чтобы отказаться и убежать.

– Вот, бери, – торопил ее негр. – Я ничего тебе не сделаю. Старый негр добрый.

Наконец, она протянула руку и взяла пакет. Сделав это, она снова попыталась миновать негра, чтобы вернуться на холм.

Но Хромоногий по-прежнему стоял у нее на пути и не шевельнулся, чтобы пропустить ее.

Очевидно, он хотел еще что-то сказать.

– Послушай, – продолжал негр, – меня просили сказать индейской «леди», что джентльмен будет на этом самом месте завтра утром и встретится с нею, и я должен сказать, что это тайная встреча и никто о ней не должен знать. Теперь, я думаю, – Хромоногий снял рваную шляпу и почесал лохматую голову, – думаю, этот ниггер сказал все, да, все!

Не ожидая ответа, чудовище сделало пируэт и исчезло так внезапно, что Сансута еще не успела опомниться от изумления.

Убедившись, что она одна, девушка торопливо развязала пакет. Ее восхищенный взгляд упал на пару красивых ушных колец и на прикрепленный к ним листок бумаги. Хотя она и была индианкой, дочь вождя умела читать. В последнем свете дня она прочитала то, что было написано на бумаге. А там было только два слова: «От Уоррена».

Глава XI. СОВЕТ

Появление Олуски в доме советов послужило сигналом, все повернулись к нему.

Медленно, с достоинством вождь прошел от двери к месту, которое предназначалось для него в дальнем конце зала.

Подойдя к этому месту, Олуски повернулся, с почтением, молча, поклонился собравшимся воинам и сел.

Закурили, стали передавать друг другу бутылки с медом и водой.

Олуски закурил трубку и какое-то время задумчиво смотрел на клубы дыма.

Несколько минут царила тишина, последовавшая за появлением вождя. Наконец молодой воин, сидевший напротив вождя, встал и заговорил:

– Пусть вождь скажет своим братьям, зачем созвал их и что делает его таким задумчивым и молчаливым. Мы выслушаем его и примем решение, пусть Олуски говорит!

После этой короткой речи молодой человек снова сел, а окружающие одобрительно загомонили.

После такой просьбы Олуски встал и сказал следующее:

– Многим присутствующим здесь воинам известно, что много лет назад мои старшие братья направили меня к бледнолицым, в Джорджию, решить один старый спор относительно земель, проданных им нашим народом, из-за которого злые люди обоих народов пролили много крови. Олуски отправился с этим поручением, пришел в большой город, где стоит дом советов бледнолицых, говорил там правду и заключил с ними новый договор. Так я сделал, и наши люди были довольны!

Хор одобрительных голосов последовал за словами старого вождя.

– Нужно помнить, что среди бледнолицых я нашел несколько новых друзей и заключив справедливые договоры, которые давали нашему народу все необходимое в обмен на земли, которые нам не были нужны.

Снова одобрительные возгласы.

– Одному бледнолицему я оказался должен больше, чем другим. Он оказал мне большую услугу, когда я в ней нуждался, и я пообещал отплатить ему. Индейский вождь никогда не нарушает свое слово.

Я отдал этому человеку часть земель, переданных мне нашими отцами. Это земли, на которых теперь стоит поселок белых. Бледнолицый, о котором я говорю, это Элайас Роди.

На этот раз собравшиеся воины молчали. В ответ на упоминание имени Роди Олуски увидел только вопросительные взгляды.

Старый вождь продолжал:

– Сегодня Элайас Роди пришел и говорил со мной. Он сказал, что пришел час, когда я могу оказать ему большую услугу и снова доказать, что благодарен за его помощь. Я попросил его сказать, в чем дело. Он сказал. Я выслушал. Он сказал, что основанная им колония процветает, но он хочет еще одного и именно это просит у меня. Дважды уже он говорил со мной об этом. И на этот раз потребовал окончательного ответа. Он потребовал больше, чем я могу дать. Я так ему и сказал. Поэтому я и созвал вас на совет. Сейчас я изложу вам его желание. Вам решать.

Олуски замолчал, давая возможность всем желающим выступить.

Никто не хотел говорить. Все переглядывались, словно пытались прочесть мысли друг друга.

Вождь продолжал:

– Белый человек хочет купить холм, на котором стоит сейчас наш поселок.

Хор гневных, протестующих возгласов встретил эти слова.

– Выслушайте меня, – продолжал Олуски, – а потом решайте. Белый вождь предложил мне сто ружей, двести квадратных одеял макино [4], пять бочонков пороха, пятнадцать тюков ткани и сто оружейных поясов, а кроме того – бусы, ножи и другие мелкие вещи. За это он хочет получить в свое владение этот холм, включая все пространство, занятое нашим поселком, и полосу земли от холма до залива. Я не сказал вам о своем мнении, чтобы не навязывать вам решение. Предоставляю его вам, братья. Каким бы оно ни было, Олуски согласится с ним. Я сказал.

Олуски замолчал и сел.

Молодой воин, который заговорил первым, снова встал и обратился к вождю:

– Почему Олуски просит решать нас? Земля принадлежит ему – не нам.

Вождь ответил на этот вопрос, не вставая. Голос его звучал печально и глухо, как будто говорил он вынужденно.

– Я попросил вас, сыновья мои, – сказал он, – по важным причинам. Хотя земля моя, но кладбище наших предков, которое на ней расположено, принадлежит не только племени, но и детям других племен.

Собравшиеся молчали. Такая тишина предшествует буре. И вдруг все одновременно громко и протестующе заговорили, и если бы Элайас Роди видел эти сверкающие глаза и гневные жесты, если бы слышал яростные обвинения, которыми было встречено его предложение, вряд ли он рискнул бы повторить его.

Посреди этой дикой сумятицы Олуски сидел, опустив голову, и на сердце у него было тяжело.

Но шум продолжался недолго. Это было лишь проявлением общих чувств, ждавших только голоса, который бы их выразил.

И голос нашелся. Это был голос все того же молодого воина. Теперь, когда желание воинов было известно, он, как и любой другой, мог бы его выразить.

– Избранные племени решили, – сказал он в наступившей абсолютной тишине. – Я провозглашаю их ответ.

– Говори, – произнес Олуски, подняв голову.

– Они отвергают взятку белого вождя, предложенную за кости наших предков. Они просят меня спросить Олуски, что он ответит бледнолицему.

Старый вождь торопливо встал, его фигура и глаза словно увеличились, расширились.

Гордо осмотрев собравшихся, он чистым, звонким голосом воскликнул:

– Ответ Олуски написан здесь! – При этих словах он прижал руку к груди. – Когда белый вождь захочет его услышать, я скажу – НЕТ!

Одобрительными криками встретили воины эту патриотическую речь. С радостными восклицаниями окружили они вождя.

Престарелый патриарх почувствовал, как с новой силой кровь заструилась в его жилах. Он снова стал молод!

Через некоторое время возбуждение спало, и воины, выйдя из дома советов, разошлись по своим вигвамам.

Олуски вышел последним.

Когда он вышел на порог, ожививший его внутренний огонь словно неожиданно погас, вождь согнулся и шаги его стали усталыми.

Глядя вниз с холма, он увидел поселок белых, освещенные окна мерцали в темноте.

Одно окно, ярче других, привлекло его внимание.

Это был дом Элайаса Роди.

– Я боюсь, – слабым голосом сказал старый вождь, – мой дар окажется смертоносным и для него, и для меня. Когда в сердце входит честолюбие, в нем не остается места для чести и справедливости. Наши люди не знали этого человека в прошлом и судят о нем только по настоящему. Я был щедр – Великий Дух знает это, – но я должен быть и справедлив. И если на совете люди дали волю своему гневу, мне не в чем винить себя. Я только исполнял свой долг. Да отвратится сердце белого вождя от алчности, которая заполняет его. Великий Дух, услышь мою молитву!

Естественным жестом престарелый индеец поднял руки в обращении к той силе, которая знает мысли и белых, и краснокожих…

Глава XII. СИТУАЦИЯ

Прошло несколько дней после встречи в доме советов.

Ответ воинов-семинолов передал «губернатору» сам Олуски.

Старый вождь облек это решение в вежливую форму, выразив одновременно свое сожаление.

Элайас Роди удивительно хорошо владел собой.

Он улыбнулся, пожал плечами, подал руку семинолу и жестом показал, что отказывается от этой темы.

Больше того, он протянул старому вождю ружье прекрасной работы, тюк ткани и бочонок пороха.

– Ну, ну, – сказал он мягко, – не позволим такой мелочи отразиться на нашей старой дружбе. Ты должен принять эти вещи – это пустяк. Если примешь, я пойму, что ты не затаил зла ко мне и к моим людям.

Под таким давлением Олуски вынужден был принять подарок.

«Губернатор» про себя улыбнулся, глядя вслед уходящему вождю.

Нелати оправился от раны. Ежедневно он много времени проводил в обществе Уоррена, и не было конца общим развлечениям у молодого белого и его краснокожего товарища.

Их каноэ скользило по голубым водам залива или плыло по речному течению.

Их удочки и копья добыли великое множество вкусной рыбы.

Их ружья сбивали дичь на море, куропаток и перепелов на суше.

Иногда, заходя дальше от поселка, они приносили оленя или пару жирных индюков. В другое время пробирались в какую-нибудь темную лагуну и убивали отвратительного аллигатора.

Предлоги для таких походов постоянно изобретались Уорреном.

Он вел себя так, чтобы закрепить веру и понимание своего индейского спутника.

За внешней добротой он скрывал темные мысли, которые бродили в его голове, и являл собой воплощение того, кем старался казаться, – друга.

Нелати, доверчивый и простодушный, был польщен и очарован снисходительностью товарища. С наивностью ребенка он абсолютно доверял ему.

– Ах, Нелати, – говорил Уоррен, – если бы только я мог делать все, что хочу, я бы доказал, что я истинный друг индейцев. Наша раса боится проявлять искреннюю симпатию к вам из-за старых и глупых предрассудков. Подожди, пока у меня появится возможность подтвердить свои слова, и увидишь, что я сделаю. Даже сейчас я охотнее рыбачу с тобой или охочусь в лесах, чем провожу время среди своих, которые не понимают меня и мои желания.

Неудивительно, что после таких слов Нелати насаживал приманку на крючки своего друга, греб в каноэ, носил за ним его добычу или брал на себя тяжесть его ружья.

Из друга он превратился почти в слугу.

Так низменна лесть, так коварен эгоизм.

Так же, как молодой Роди расчетливо и предательски завоевывал дружбу юного воина, так он продолжал преследовать и его сестру.

Тысячью способов он заверял Нелати, что он рыцарь, способный на самопожертвование и достойный любви любой девушки. Затем, восхваляя Сансуту, заставлял брата девушки запоминать его похвалы.

Сансута, довольная и польщенная его восхищением, не уставала расспрашивать брата о хороших качествах Уоррена. С той извечной склонностью к воображению, которая свойственна юным сердцам, она принимала их за выражение страсти к себе и видела в дружбе молодых людей только еще одно доказательство силы своего очарования.

Да и более верные доказательства этого были в ее памяти.

Не раз встречались они с Уорреном Роди при посредничестве страшилища-негра – впрочем, в ее глазах он больше не был чудовищем.

Многие подарки, доказывающие восхищение молодого человека, попадали ей в руки, и она прятала их от отца. Не смела надевать украшения, но втайне любовалась ими.

Как можно видеть, Сансута была кокетлива, хотя это свойство не было у нее пороком, оно объяснялось только тщеславием.

Она была невинна, как дитя, но необыкновенно тщеславна.

Росла она без материнской заботы, и все ее недостатки объяснялись недостатком воспитания.

Сердце у нее было доброе, любовь к отцу и брату – глубокая и искренняя. Но она была слишком склонна наслаждаться удовольствиями жизни и не хотела думать о том, что казалось ей скучным.

В других обстоятельствах эта индейская девушка могла бы стать героиней. А так она была всего лишь легкомысленным ребенком.

Если бы она встретила щедрого и великодушного мужчину, она была бы в совершенной безопасности.

Но не таков был Уоррен Роди.

Ее невинность, казалось, только провоцировала его, вызывала стремление воспользоваться ею и погубить девушку.

Он стремился торжествовать победу.

Действительно, победа! Использовать простодушную любовь, завоевать безвредного и беззащитного ребенка!

Сын оказался характером в отца.

Хромоногий стал полезным орудием в осуществлении планов Уоррена. Уродливое создание оказалось гораздо более послушным и надежным, чем покойный Красный Волк. Негр всегда подобострастно слушался Роди.

Правда, иногда он со странным выражением искоса поглядывал на своего молодого хозяина, но стоило хозяину повернуться к нему, как это выражение сменялось уродливой улыбкой.

Никто из белых не знал, что на уме у негра, но все, испытывая какую-то непонятную тревогу, уступали ему дорогу, когда он проходил мимо. Дети убегали с криками и прятались в подолах матерей, мальчишки прекращали играть, когда он ковылял мимо, а старые сплетники качали головами и говорили о том, что мимо проходит сам дьявол.

Все эти проявления отвращения, казалось, только льстили Хромоногому, и он радостно хихикал, встречаясь с порождаемым им ужасом.

Индейцы тем временем предавались своим обычным занятиям.

Воды залива Тампа были усеяны их каноэ. Толпы ребятишек бегали по плато или рвали дикие цветы, растущие на склонах холма. Женщины племени занимались хозяйством, и все вокруг вигвамов было проникнуто спокойствием и удовлетворенностью.

Не бездельничали и белые поселенцы. На полях зрел богатый урожай, и фермеры уже приступили к его уборке. На пристани собиралось все больше товаров, и в заливе появилось несколько новых шхун.

Мир и изобилие царили в поселке.

Но как перед бурей маленькие черные облака возникают на чистом небе, так и здесь облако, незаметное для человеческого глаза, повисло над этой мирной сценой, как предвестие смерти и разрушений.

Медленно, но неотвратимо оно приближалось.

Глава XIII. ПОДЗЕМНАЯ ЛОВУШКА

Утро в лесу.

Какая красота! Какая радость!

Дикие цветы сверкают росой, дрожащая листва соперничает с изумрудной травой, все вокруг кажется сонным и бесконечным, воздух теплый, свет мягкий и благодатный.

Какие звуки издают птицы – настоящие райские песни!

Как сверкает их великолепное оперение, желтое, алое, синее, когда они перелетают с ветки на ветку!

Какая роскошь для уха и глаза!

Такие мысли заполняли голову человека, которого можно было увидеть вблизи поселка в это прекрасное утро через несколько дней после совета Олуски с его воинами.

Этим человеком была женщина. Она сидела верхом на лошади, и, когда разглядывала окружающее, ее лицо и фигура сами представляли чарующее зрелище. Открытое, бесстрашное, молодое лицо, полное истинно девичьей скромности. Волосы, волнистые, богатого золотого цвета, свободно падали на белоснежный лоб, на шею и уже округлившиеся плечи.

Фигура у девушки поразительно грациозная, ее не скрывает темный костюм для верховой езды. На голове у девушки озорно сдвинутая набок шляпка с пером цапли. Девушка сидит на семинольской лошади андалузской породы, маленькой, но пропорционально сложенной; и, как свидетельствует изогнутая шея, гордой своей всадницей.

Девушка некоторое время сидела неподвижно, наслаждаясь изумительным пейзажем.

Немного погодя она дернула за узду и позволила лошади двинуться по тропе. Иногда лошадь делала вид, что пугается, настораживала уши, сильнее изгибала красивую шею, когда мимо пролетала какая-нибудь бабочка или с цветов неожиданно срывались колибри.

Довольно большое расстояние девушка проехала без остановок и помех. Лошадь, которой, по-видимому, надоели мелкие проказы, шла теперь ровным, быстрым шагом. А мысли прекрасной всадницы не претерпели изменений, на губах ее по-прежнему играла милая улыбка.

Путь впереди свободен и ясен, утро яркое и ласковое, вся природа словно насыщена светом и радостью. Ощущение гармонии и счастья переполняет душу.

Вдруг лошадь под девушкой задрожала. Животное остановилось, проявляя все признаки сильного испуга. Глаза его расширились, передние ноги, широко расставленные, застыли, грива встала дыбом.

Еще шаг – и лошадь и всадница навсегда исчезли бы под землей.

Они находились на самом краю одной из тех подземных полостей, или «колодцев», которые встречаются в этой местности. Эти опасные места покрыты тонким слоем почвы, под которым скрывается смертоносная ловушка. А на поверхности такой пропасти растут трава и цветы, такие же зеленые и яркие, что и повсюду. Неосторожный путник обнаруживает опасность, только когда земля под ним неожиданно проваливается.

Прекрасная всадница мгновенно осознала свое положение – движение вперед означало верную смерть, попытка попятиться почти наверняка приведет к такому же результату.

Осторожно похлопывая лошадь по шее, девушка стала успокаивать ее, в то же время твердой рукой держа узду. Рука не дрожала, хотя краска на щеках исчезла.

Немного погодя у лошади в глазах вместо дикого выражения появилась какая-то тупость, на ноздрях показалась пена, все тело покрылось потом.

Девушка продолжала гладить шею животного и успокаивать его словами.

Не двигаясь, всадница по-прежнему твердой рукой сжимала узду. Но опасность не уменьшилась. Поверхность под ногами лошади медленно, но непрерывно трескалась и осыпалась, уже появилась широкая щель, в которую видна была пропасть.

Девушка на мгновение закрыла глаза, потом открыла и увидела, что щель стала шире – чернота в ней еще страшнее!

Молитва застыла на губах всадницы. Девушка ждала неминуемой гибели.

Напряжение мышц лошади стало слишком велико; животное с новой силой задрожало, колени его начали подгибаться.

Земля, казалось, сразу подалась под ногами.

Это смерть!

Последнее, что успела увидеть девушка, это то, как лошадь начинает скользить в пропасть.

Затем она больше ничего не чувствовала.

Потеряла сознание!

Глава XIV. ПОДЛИННЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН

Прекрасную всадницу спас Крис Кэррол.

Старый охотник сразу понял грозившую ей опасность и молниеносно принял решение.

Ни слова не говоря, он осторожно приблизился к месту надвигающейся катастрофы и добрался до дерева, одна из ветвей которого нависла над головой лошади.

Почти мгновенно взобрался он на дерево, прополз по ветке и поднял всадницу с седла.

Проделать это было совсем нелегко.

Он не предвидел обморок девушки, и, когда она повисла мертвым грузом, он почувствовал, что стало очень трудно двигаться.

Одной рукой цепляясь за ветку, другой держа потерявшую сознание девушку, Кэррол сделал сверхчеловеческое усилие и сумел добраться до ствола. Прислонившись к нему, он подождал, пока не восстановится дыхание и не вернутся силы.

Пропасть поглотила благородное животное: фыркающая лошадь исчезла в раскрывшейся бездне.

Старый охотник тяжело вздохнул. Ему было жаль лошади, и он спас бы ее, если бы это было возможно.

– Черт побери! Такому смелому созданию нельзя умирать такой смертью! Будь они прокляты, все эти ямы! Они стали причиной не одного несчастья! Благодарение богу, что я спас женщину!

Теперь его внимания требовало состояние «женщины», которая стала подавать признаки возвращения сознания.

Несмотря на сильную усталость, старый охотник с редким тактом и деликатностью осторожно спустился сам и опустил на землю свою прекрасную ношу.

Затем отнял руки от талии девушки и отступил на шаг-два. Сняв кожаную шапку, он вытер капельки пота с ее лба и с галантностью подлинного джентльмена подождал, пока девушка не обратится к нему.

Спасенная им молодая женщина была необычной личностью. Обморок ее продолжался недолго. Придя в себя, она с первого взгляда поняла не только суть оказанной ей услуги, но и характер человека, ее оказавшего.

– О, сэр! Боюсь, вы подвергали себя ужасному риску. Не могу сказать, как я вам благодарна.

– Ну, мисс, действительно, нелегко пришлось. Но слава богу, все закончилось благополучно. Если бы вы не проявили смелость, я бы ничем не смог вам помочь.

– Моя лошадь! Где она?

– Бедное создание погибло. Лошадь замечательно себя вела, и мне хотелось бы спасти и ее. В этом животном больше ума, чем во многих людях, и я с радостью бы поднял и его. Но это невозможно, никак невозможно.

– Скажите, сэр, откуда вы взялись? Я вас не видела!

– Ну, я проходил поблизости и увидел, что вы в опасности. Слишком поздно было кричать: это только испугало бы вас обеих и сделало бы положение еще хуже. Поэтому я бросил ружье и постарался побыстрее подобраться к вам. Заметил нависшую над вами ветку и забрался на нее. Остальное было просто.

Он не стал говорить, что мышцы его руки ужасно распухли и требовалась вся его сила воли, чтобы не стонать от боли. Но молодая женщина со своим обостренным восприятием, казалось, поняла и это.

– Просто, вы говорите? О, сэр, это еще одно доказательство вашего благородства, храбрости и скромности. Я никогда не смогу достойно отблагодарить вас.

Голос ее дрожал от полноты чувств, глаза наполнились слезами. Ее смелое сердце выдержало опасность, но не могло не дрогнуть от великодушия и самопожертвования спасителя.

– Ну, что ж, – сказал охотник. Ему хотелось побыстрей прекратить этот разговор, который он считал слишком лестным для себя. – Что вы собираетесь теперь делать без лошади?

Девушка утерла глаза и твердым голосом ответила:

– Я всего в четырех-пяти милях от дома. Поехала верхом просто для удовольствия. И не думала, что моя прогулка так кончится. А где вы живете, сэр? Не помню, чтоб я видела вас раньше. Вы ведь живете не в поселке?

Охотник отрицательно покачал головой.

– Нет, я здесь не живу. Как вы можете видеть, я охотник. Но бывал здесь много раз – в сущности еще до появления поселка у меня здесь был дом. Но как только узнал, что здесь хотят поселиться люди, собрался и ушел. Видите ли, мисс, охотник лучше себя чувствует в одиночестве.

– Несомненно, для человека, которому немного нужно, такая жизнь должна быть в радость.

– Вот именно, мисс: мне немного нужно. Знаете, мисс, я часто над этим размышлял и никак не мог сформулировать; а вы сделали это так легко и быстро, словно метнули нож.

– Вы шли в поселок, когда увидели меня?

– Нет, как раз наоборот. Я уходил из поселка. Был там на встрече со своим другом. Но совсем недавно я был в колонии и даже провел в ней какое-то время. А теперь держу путь в большие саванны. Но сначала отведу вас домой и увижу, что вам больше не грозит опасность.

– О, нет, благодарю, но в этом нет необходимости. Я привыкла ходить одна, хотя эта местность мне не очень знакома.

– Если позволите, мисс, я с удовольствием вас провожу.

– Не могу позволить. Но как вас зовут?

– Крис Кэррол, – ответил охотник.

– В таком случае, мистер Крис Кэррол, – сказала девушка, протягивая ему свою изящную белую руку, – благодарю вас от всего сердца за услугу, которую вы оказали мне. До самой смерти я ее не забуду.

Как старинный рыцарь, охотник наклонился и поцеловал протянутую руку. А когда выпрямился, гордая улыбка сделала его лицо прекрасным, как лицо Аполлона. Это была красота честности.

– Да благословит вас Господь, мисс! Крис Кэррол рад оказать услугу такой, как вы. Клянусь в этом. Да благословит вас Господь!

Когда девушка повернулась, собираясь уходить, охотнику пришла в голову неожиданная мысль, что он даже не спросил, как ее зовут.

– Простите, мисс, – произнес он. – Вы меня, конечно, простите, но…

– Но что? – с улыбкой спросила она.

– Могу я спросить вас… я хотел бы знать… – он запнулся и замолчал.

– Вы хотите знать, как меня зовут?

– Вот именно!

– Элис Роди!

Услышав это имя, старый охотник вздрогнул.

Глава XV. БРАТ И СЕСТРА

Покидая место, которое едва не стало ее могилой, Элис Роди с восхищением думала о старом охотнике. Она была покорена его храбростью и честной вежливостью.

Но она заметила и удивление Кэррола, когда тот услышал ее имя.

О том, какие чувства испытывает охотник по отношению к ее отцу и брату, она ничего не знала.

Женский мозг любит головоломки, и Элис, как подлинная женщина, усиленно пыталась отыскать причину странной реакции Кэррола на ее имя.

Занятая этими мыслями, она вышла из леса и прошла некоторое расстояние по дороге, когда увидела двух человек. Они о чем-то оживленно разговаривали.

Они стояли к ней спинами, и ее легкий шаг их не встревожил, поэтому девушка незаметно смогла дойти до места, с которого ей все было слышно.

– Слушай меня, черный мошенник! Если предашь меня, тебя ждет самое жестокое наказание. У меня есть средства заставить замолчать тех, кто меня обманывает.

Но ответ, который хотел дать «черный мошенник», был остановлен повелительным жестом говорящего, который заметил Элис.

– Элис, ты здесь? – спросил он, поворачиваясь к ней. – Я не знал, что ты вышла из дома.

Это был ее брат Уоррен.

А в «черном мошеннике» Элис узнала Хромоногого.

Уоррен сунул в руку негру серебряную монету.

– Ну, вот. Этого хватит. На этот раз я тебя прощаю, но помни! А теперь убирайся! Убирайся, я сказал!

Хромоногий, который пытался что-то сказать Элис, повернулся и ушел, что-то бормоча про себя.

– В чем дело, Уоррен? – спросила его сестра. – Почему ты так грубо разговариваешь с бедным Хромоногим?

– Потому что он паразит. Хочу, чтобы он знал свое место.

– Но доброе слово ничего не стоит.

– Прошу тебя, сестра, не нужно меня поучать. Я в неподходящем для этого настроении. Где твоя лошадь?

Элис рассказала брату о происшествии и тепло упомянула о Кэрроле.

– Значит, охотник сослужил тебе службу? Не думал, что старый медведь на это способен.

– Как ты несправедлив, Уоррен! Медведь! Позволь тебе сказать, что Крис Кэррол – настоящий джентльмен!

Она произнесла это негодующе.

– Правда? – насмешливо бросил ее брат.

– Да! Подлинный джентльмен! Он из тех, кто не станет обижать других, а это в моем понимании и есть истинный джентльмен.

– Ну, не стану с тобой спорить. На этот раз он поступил хорошо, и это говорит в его пользу. Но все равно я его не люблю!

Элис раздраженно прикусила губу, но промолчала.

– Он слишком назойлив, – продолжал Уоррен, – и слишком часто советует, а мне его советы не нравятся.

– Тебе не нравится большинство советов, если они добрые, – негромко ответила сестра.

– Кто сказал, что они добрые?

– Я это знаю, иначе тебе они понравились бы и ты бы им следовал.

– Ты саркастична.

– Нет! Правдива!

– Что ж, я не в настроении спорить, давай оставим эту тему, и Криса Кэррола вместе с нею.

– Ты можешь оставить, но я о нем никогда не забуду. Отныне он навсегда мой друг.

– Ты вольна выбирать себе друзей. А я буду выбирать себе других!

– Ты и так уже это сделал.

– О чем ты?

– Кажется, среди них этот Нелати, индеец?

– А что ты имеешь против него?

– Ничего! Боюсь только, что он пострадает от этой дружбы.

– Неужели я так опасен? – произнес брат.

– Да, Уоррен, ты опасен. Несмотря на то, что ты стараешься казаться добрым, ты беспринципен. И ты не можешь скрыть от меня свой подлинный характер. Помни: я твоя сестра.

– Я рад, что ты мне об этом напомнила. Я мог бы и забыть об этом.

– Поэтому ты меня избегаешь. Если бы верил, что я желаю тебе добра, ты бы так не поступал.

Голос ее дрожал, когда она произносила эти слова.

– Действительно. Прошу тебя, не трать на меня свои чувства. Я вполне способен сам позаботиться о себе.

– Ты так думаешь?

– Думай по-другому, если тебе так нравится; но какое отношение это имеет к моей дружбе с индейцем?

– Самое прямое. Мне не нравится эта ваша дружба, не только потому, что он индеец, хотя это одна из причин. Я думаю, что ты преследуешь какую-то свою цель, и его при этом не ждет ничего хорошего.

– Можно подумать, что ты влюблена в этого краснокожего!

– Нет! Но остальные могут подумать, что он влюблен в меня.

– Что? Он посмел?

– Нет! Ничего он не посмел. Но взгляд женщины видит больше, чем взгляд мужчины. Нелати ни разу не сказал мне ласкового слова, но я вижу, что он восхищается мной.

– А ты? Ты им восхищаешься?

Девушка остановилась. Глаза ее странно сверкнули. Она ответила:

– Стыдись, брат, задавать такие вопросы! Я белая женщина. А он индеец. Как ты смеешь даже спрашивать об этом?

Уоррен рассмеялся и сказал:

– Но ведь ты не считаешь, что я забочусь об этом парне?

Девушка увидела в этих словах свой шанс и воспользовалась им:

– Но ты делаешь вид, что он твой друг. Я тебя поймала! Ты сам признался!

– И опять – о чем ты?

– Теперь я не сомневаюсь – я уверена: за этой ложной дружбой с Нелати скрывается какой-то коварный план.

– Ты спятила, Элис!

– Нет, я в своем уме! Ты что-то задумал. Советую тебе, что бы это ни было, откажись от своего замысла. Тебе не нравятся мои слезы, поэтому я стараюсь их сдерживать; но умоляю тебя, Уоррен, брат, откажись от него навсегда! – воскликнула Элис, и горькая слеза скатилась по ее щеке. – Я могу надеяться на поддержку и утешение только от тебя и отца. Сердце мое рвется к вам обоим, но встречает только холодность. О, Уоррен, будь храбрым человеком – достаточно храбрым, чтобы отвергать зло, и ты не только сделаешь меня счастливой, но, может быть, избежишь ужасного возмездия, которое следует за проступком. Еще есть время. Услышь мою мольбу, пока не стало слишком поздно.

Но он не способен был услышать ее. Просьба не тронула каменного сердца брата.

В нескольких банальных словах он заверил сестру, что не имеет никаких злых намерений по отношению к молодому индейцу.

Все напрасно.

Женский инстинкт говорил ей, что брат лицемерит, и показывал, кто он такой на самом деле – злой человек!

Этим вечером Элис долго и искренне молилась, просила поддержать ее в несчастье, которое – она это чувствовала – неминуемо приближается. И плакала, пока ее подушка насквозь не промокла от слез.

Глава XVI. ИЗМЕНИВШИЙСЯ ХАРАКТЕР

Поведение Элайаса Роди изменилось самым удивительным образом.

Он стал снисходительным и очень щедрым.

Целовал всех детей, болтал с их матерями, слушал их рассказы о детских болезнях, проступках мужей и домашних неприятностях.

К удивлению даже самых последних поселенцев, властный «губернатор», как оказалось, очень интересуется их делами и, что еще более удивительно, иногда опускает руку в карман, чтобы помочь беднякам в их бедах. Его начали глубоко интересовать различные мелочи, и он уделял много времени и энергии разрешению незначительных проблем. Характер у него стал умиротворенным и добрым. Благодаря ему были забыты многие ссоры среди поселенцев. Всегдашняя холодность Элайаса сменилась теплым дружелюбием.

Так продолжалось какое-то время, и даже те жители поселка, которые его недолюбливали, пришли к выводу, что относились к нему несправедливо.

Как могли соседи обвинять его в злобе и лживости? А что касается раздражительности, она совершенно исчезла. Если вспомнить о высокомерии, то теперь никто из знавших Элайаса Роди не мог назвать его высокомерным.

Если и оказался у него недостаток, то это излишняя уживчивость и добродушие. Скупость? Нет, тут, должно быть, какая-то ошибка; скупой не стал бы посылать продовольствие беднякам, не починил бы амбар вдове Джонс и не купил бы Сету Чеширу новую лошадь. И какой злой человек стал бы давать в долг пьянице, но всеобщему любимцу Джейку Стеббинсу, чей ярко-красный нос по ночам мог служить маяком для заблудившегося путника.

Таково стало всеобщее мнение об Элайасе Роди.

А тот только улыбался, потирал руки и негромко говорил:

– Хм!

И это междометие имело глубокий смысл.

Оно означало, что все идет по плану; и что план, разработанный им, исполняется даже лучше, чем он ожидал.

А план был прост. Элайас Роди решил завоевать всеобщую популярность, чтобы исполнить самое свое горячее желание.

Отказ вождя семинолов казался особенно неприятным, потому что не оставлял никакой возможности для дальнейших переговоров.

Роди достаточно хорошо знал индейцев, чтобы понимать, что они не меняют своих решений.

Это упрямство много раз приводило к гибели тех, кто пытался их принуждать, и Роди в бессильном гневе скрежетал зубами, когда Олуски объявил о решении индейского совета.

Но появившаяся на его губах предательская улыбка свидетельствовала о новом плане, который «губернатор» хранил про себя, пока не наступит нужный момент.

Получив отказ Олуски, Элайас Роди решил обуздать свой вздорный нрав и настолько овладел своим порывистым характером, что сам этому удивлялся. Отсюда его изменившееся поведение относительно других поселенцев. Все они, до одного человека, стали его преданными последователями и готовы были выполнить любую его просьбу.

В своей макиавеллиевской политике он не уставал исподволь внушать всем свой замысел захвата индейских земель на холме. И делал это так искусно, что большинству слушателей эта мысль казалась их собственной, и они в свою очередь высказывали ее Элайасу.

Распространилось всеобщее мнение, что краснокожие – захватчики, что они не имеют права пользоваться территорией, которая так нужна колонии. Это мнение, хотя и не выражавшееся вслух, было очень глубоким и почти во всех случаях искренним.

К нескольким здравомыслящим и беспристрастным поселенцам, на которых не действовали речи Элайаса, он подошел по-другому: обещал значительное увеличение их собственности или пространно рассуждал о неизбежном наступлении цивилизации. И если не добился их одобрения, то сделал так, что остальным их возражения казались ограниченными и эгоистичными.

Удержались только немногие упрямые и честные люди; с ними Элайас ничего не смог поделать. Они отказывались от всех его предложений, разоблачали его ложные аргументы и высмеивали его доказательства; но их было мало, и они не пользовались влиянием.

Пока Элайас совершал свою мирную революцию в общественном мнении, кончилась осень и началась зима – если такое слово можно использовать там, где не бывает зимы в полном смысле этого слова. Закончилось и пребывание индейцев на холме. С приближением прохладной погоды племя Олуски снова упаковало свое добро, разобрало жилища и вместе с женами, детьми, лошадьми и скотом покинуло летний лагерь.

Вновь на фоне неба видны были только голые столбы.

Холм снова стал необитаем.

Но вскоре на вершине холма началась новая энергичная деятельность.

Вместо индейцев, с их раскрашенными перьями и примитивными украшениями, появились белые, столяры, плотники и другие ремесленники, вместе со своими помощниками-неграми.

На земле возвышались груды леса, камня и других строительных материалов, воздух звенел от веселых голосов рабочих.

И вскоре на том месте, где недавно стояли вигвамы индейцев, появился роскошный каркасный дом – большое сооружение, искусно построенное и великолепно отделанное.

Этот дом принадлежал Элайасу Роди!

Он получил согласие поселенцев на свой пиратский замысел. Только немногие выступили против. Но Элайас, воспользовавшись поддержкой большинства, наконец-то исполнил свое желание и захватил землю.

Глава XVII. САМОУВЕРЕННОСТЬ

Постоянный поселок племени Олуски выглядел гораздо внушительней временного лагеря из вигвамов у залива Тампа.

Восточной резиденцией семинолов служил город, построенный задолго до того, как испанцы высадились во Флориде, и здесь жило много поколений индейцев.

Вождь, вернувшись после долгого отсутствия, с удовольствием вступил под родительскую крышу.

Он был вдвойне доволен, потому что привел с собой своего племянника Вакору, который, думая о красивой двоюродной сестре, с готовностью принял приглашение.

Вот они сидят с зажженными трубками в доме, Сансута им прислуживает.

Вакора, глядя на проворную, стройную девушку, занятую домашними делами, нашел ее еще более прекрасной, и то, что она чувствовала его внимание, увеличивало ее прелесть.

– Я доволен, племянник, – говорил Олуски, – доволен, что ты снова среди нас. Я чувствую, что уже не молод: поддержка твоей твердой руки мне в старости очень нужна.

– Я всегда к твоим услугам, дядя.

– Я это знаю. Если бы Олуски думал по-другому, он не был бы доволен. Твой двоюродный брат, Сансута, останется у нас. Ты должна его поблагодарить за это.

– Я ему благодарна.

– А Вакора благодарен за приветственную улыбку на устах Сансуты.

Девушка покраснела, услышав этот тонкий комплимент, и вышла, оставив двух вождей наедине.

– Ты сказал мне, Вакора, что дела в твоем племени идут хорошо и что в вашем доме советов мир и согласие.

– Да, дядя, как и во времена моего отца.

– Это хорошо, без согласия нет настоящей силы. У нас тоже так.

– Но Олуски ничего не говорил мне о бледнолицых с залива Тампа.

– Они по-прежнему наши верные друзья. Несмотря на все твои опасения, Вакора, Роди и колонисты верны своим обещаниям.

– Я рад слышать эти слова Олуски, – был ответ племянника.

– Я тебе не рассказывал, что белый вождь предложил мне продать холм.

– Продать холм? Какой холм?

– Тот, на котором мы ежегодно живем летом. Мы называем его холмом Тампа – из-за залива.

– Правда? Ему нужен и этот холм? – возмущенным тоном спросил молодой вождь.

– Да. Я созвал наш совет и передал его слова.

– И каков был ответ воинов?

– Таков же, как и мой. Отказ.

Вакора облегченно вздохнул.

– Когда я передал этот ответ белому вождю, он не рассердился, но встретил его, как друг.

– Действительно?

– Да. Он настоял на том, чтобы я принял его дары, и сказал, что дружба Олуски стоит больше земли.

– Но ты отказался от подарков? – оживленно спросил молодой индеец.

– Не мог: мой старый друг не принял отказа. Боясь оскорбить его, я согласился.

– Нужно было отказаться, дядя.

– Вакора так говорит, потому что подозрителен. Олуски не сомневается в том, что эти люди – друзья.

– Да, дядя, я подозрителен и всегда буду подозрителен по отношению к белому человеку. Белый человек ничего не дает, если не ожидает десятикратной прибыли. Он дает краснокожему стекляшки, а взамен требует золото.

– Во многих случаях это так, но не в этом. Белый вождь сделал мне ценный подарок, а в обмен просил только дружбу.

– Так он сказал. Но что он имел на самом деле в виду?

– Я вижу, что не убедил тебя. Я тебя не виню; но хотел бы, чтобы ты хорошо подумал, прежде чем осуждать. Целый народ не может отвечать за дела отдельных плохих людей.

– Я подумаю об этом. Если ошибаюсь, признаю это и поверю во все хорошее, что ты говоришь об этих людях.

– Ты говоришь, как настоящий мужчина, Вакора, и Олуски рад это слышать.

Беседу прервало появление индейца, одного из воинов племени.

– Что нужно Марокоте? – спросил Олуски.

– Поговорить с Вакорой, вождь.

Вакора пожелал выслушать его в присутствии дяди.

– Марокота должен говорить с Вакорой наедине, если Олуски это разрешит.

Олуски сделал знак племяннику, который, встав, направился вслед за воином к выходу.

– Вакора должен отойти со мной подальше, – сказал индеец.

– Иди, я следую за тобой.

Марокота пошел вперед и остановился только на некотором удалении от здания.

– Вакора верит Марокоте?

Молодой вождь вздрогнул, услышав этот вопрос, который его проводник задал напряженным тоном.

– Да, я тебе верю.

– И он будет служить Олуски, нашему вождю?

– Всей своей жизнью!

– Сансута дорога Олуски!

Вакора снова вздрогнул. Слова Марокоты звучали загадочно. Его проводник продолжал:

– Сансута прекрасна!

– Мы все это знаем. Ты пришел, чтобы сказать мне это?

– Бледнолицые восхищаются красотой индейских девушек.

– Ну и что?

– Один из бледнолицых приметил красоту Сансуты!

– Ха!

– Его глаза радуются ее виду; ее щеки горят, когда она видит его.

– Как его зовут?

– Уоррен Роди.

– Как ты это узнал?

– Марокота – друг Олуски и хочет, чтобы вождь был счастлив. Сегодня посыльный Уоррена был в городе – негр, Хромоногий.

Молодой вождь молчал. Марокота следил за ним, не мешая ему думать.

Придя в себя, Вакора спросил:

– Где Марокота видел негра?

– В старой крепости.

– В старой крепости? Что он там делал?

– Марокота пошел по следу – хромая нога и палка – и увидел; как он входил в старую крепость. А там его ждали.

– Кто?

– Его хозяин!

– Уоррен Роди?

Марокота кивнул.

– Я слышал их разговор, – сказал он.

– О чем они говорили? – спросил молодой вождь.

– Вначале я не мог разобрать – они говорили шепотом. Немного погодя рассердились. Уоррен обругал Кривоногого и ударил его. Черный человек произнес проклятие, вскочил на стену крепости и спрыгнул по другую сторону от той, где лежал я.

– А ты слышал, о чем они говорили до ссоры?

– Слышал, как бледнолицый сказал, что Хромоногий исполнил его поручение только частично и должен вернуться и закончить дело. Черный отказался. Именно из-за этого тот, другой, рассердился и ударил его.

– Это очень странно, Марокота. Тут какое-то предательство, которого я не понимаю. Негра нужно найти и расспросить.

– Ну, масса индеец, это сделать нетрудно! Хе! хе! хе!

Если бы сам демон тьмы явился перед двумя индейцами, они не были бы так поражены, когда услышали эти слова: потому что произнес их сам Хромоногий. Черный, казалось, обрадовался эффекту, который произвело его неожиданное появление, и какое-то время продолжал радостно хихикать.

– Да, и чего же вам нужно от бедного негра? Вы его нашли! Хе! хе! хе!

Вакора строго повернулся к нему.

– Я намерен держать тебя, пока ты не расскажешь всю правду!

– Правда, масса индеец, это то, что всегда говорит старый негр. Он не может с этим ничего поделать, потому что такой у него характер. Правда и невинность – единственное его богатство, хвала Господу!

И произносилось это набожное высказывание с дьявольским видом.

Вакора оборвал попытки негра уйти от ответа и приказал немедленно сообщить, чего хочет Уоррен Роди, с каким посланием он отправил негра и к кому.

Но Хромоногого, однако, остановить так легко не удалось.

– Ну, масса индеец, я не возражаю против того, чтобы кое-что вам рассказать, но не люблю говорить при других. Отошлите его, – он указал на Марокоту, – и старый Хромоногий все вам расскажет. Он и так собирался это сделать, когда шел сюда.

Со вздохом вождь отпустил Марокоту и, велев негру идти за собой, прошел еще немного дальше от поселка.

После этого состоялся долгий и, очевидно, интересный разговор. Хромоногий, как обычно, яростно жестикулировал, а молодой вождь, сложив руки на груди, слушал его рассказ.

Расстались они поздно. Негр заковылял в направлении развалин, а Вакора вернулся в дом своего дяди.

Глава XVIII. ЛЮБОВНОЕ СВИДАНИЕ

Как уже говорилось, старая крепость представляла собой развалины. Когда-то она принадлежала испанцам, но после того, как испанцы покинули эту территорию, крепость пришла в полное запустение.

На следующее утро после разговора Вакоры с Хромоногим два человека стояли в тени руин. Это были Сансута и Уоррен Роди. Девушка выбралась из дома отца незаметно для немногих рано встающих жителей поселка и, осторожно оглядываясь, добралась до крепости. Таким образом объяснилось присутствие Уоррена Роди так далеко от залива Тампа и появление Хромоногого.

– Я очень благодарен тебе, Сансута, за то, что ты пришла ко мне.

– Боюсь, я поступила неправильно.

– Неправильно? О чем ты?

– Я обманула отца, моего доброго отца; но это в последний раз!

– В последний раз?

– Да, я решила, что это будет наша последняя встреча. Если бы отец узнал, что я обманула его доверие, я бы не вынесла.

– Ты сомневаешься в моей любви к тебе, Сансута? Разве она не загладит гнев Олуски?

– Уоррен!

Укоризненный тон, которым девушка произнесла его имя, привел молодого Роди в себя. Он сменил тактику.

– Но зачем говорить о гневе Олуски? Лучше поговорим о моей любви. Неужели ты в ней сомневаешься?

Индианка тяжело вздохнула.

– Сансута тебе верит, но она несчастна.

– Несчастна! Почему?

– Потому что из индейской девушки получится плохая жена для белого джентльмена.

Странная улыбка появилась на лице молодого человека. Однако он промолчал.

– Если бы Сансута не думала о тебе, ее бы не было здесь утром. Но больше она тебя не увидит.

– Ну, послушай, дорогая, ты тревожишься без всяких причин. Разве я не говорил, как люблю тебя? Что я всегда тебя любил? Разве мы не выросли вместе? Что может быть естественней моей любви?

– Но твой отец…

– Он не станет возражать. Зачем ему это? Разве он не лучший друг Олуски?

– Да, они друзья, но все же…

Уоррен видел, что девушка встревожена и нервничает. Он не стал терять времени на успокоительные речи.

– В конце концов, дорогая, нам не обязательно рассказывать о нашей любви. Подождем, пока не будем уверены в согласии родителей. Если на это потребуется время, будем пока думать только о себе. Ты еще не сказала мне то, что я жажду услышать.

– Что именно?

– Ты не сказала, что твое сердце принадлежит мне.

В груди девушки явно шла тяжелая борьба! Дочерний долг и угрызения совести боролись с чувством, вызванным льстивыми речами негодяя.

В такой борьбе всегда побеждает любовь.

Этот случай не стал исключением. Негромко прошептав имя юноши, Сансута положила голову ему на плечо.

Он обнял ее за талию.

Признание было сделано. Кости брошены!

Оба вздрогнули, услышав какой-то шорох поблизости, похожий на подавленный вздох. Уоррен, обладавший зрением рыси, обшарил взглядом кусты, но ничего не увидел.

Успокоив девушку сладкими словами, он повел ее дальше.

Как только они отошли, на том месте, где они только что были, показался человек, затем появился и другой.

Тот, что стал виден первым, согнулся от горя, а на его лицо будто легла тень, черная, как ночь.

Это был вождь Вакора.

Гневно и презрительно он швырнул второму несколько монет. Вторым был не кто иной, как негр Хромоногий.

– Убирайся! Вакора может использовать тебя для получения новостей. Но его горе ты не увидишь! Прочь!

Негр подобрал монеты, отвратительно улыбнулся и заковылял прочь.

Вакора еще некоторое время постоял, погруженный в мрачные мысли, затем, повернувшись спиной к старой крепости, побрел в поселок.

В этот и во многие следующие дни племянник старого вождя был подавлен и неразговорчив.

Много часов подряд он словно не замечал окружающего.

Потом, внезапно вздрагивая, быстрыми шагами выходил из жилища, шел через весь поселок и скрывался в соседних лесах. Там, в глубине, он бродил и появлялся снова через много часов, как всегда, мрачный и замкнутый.

Казалось, он не торопится вернуться к своему племени. День за днем под какими-то надуманными предлогами откладывал он отъезд.

Однако он следил за Сансутой с той ревнивой заботой, с какой мать следит за больным ребенком. Каждый ее взгляд, каждое слово и каждый поступок привлекали его пристальное внимание.

Девушка дрожала, когда ловила на себе взгляд молодого вождя. Его строгая внешность пугала ее. Она подозревала, что он знает ее тайну, хотя никогда ни словом, ни поступком он этого не выдал.

Олуски удивляло его поведение. С новой горечью говорил Вакора о бледнолицых и их действиях. Это тревожило старого вождя семинолов. Он не понимал этой неожиданной смены настроения племянника и потому становился сам более молчаливым. Часами сидели они вдвоем, не обмениваясь ни словом.

Так проходило время, и наступила пора очередного переселения племени к заливу Тампа. К удивлению Олуски, Вакора захотел сопровождать его и отправился к заливу вместе со всеми.

Глава XIX. ДОМ НА ХОЛМЕ

Большой сюрприз ожидал вождя семинолов и все племя.

Увидев знакомый холм, индейцы остановились, словно окаменев.

На плоской вершине, видимый на много миль вокруг, стоял каркасный дом, сверкая свежей краской.

Впервые увидев его, Олуски испустил восклицание, полное боли и гнева, одновременно сжав руку Вакоры.

– Смотри, Вакора, смотри туда! Что мы там видим?

Говоря это, он провел рукой перед глазами, заслоняясь от солнца.

Нет, глаза его не обманули! Солнечный свет им не мешал. Напротив, он ярко освещал дом.

Племянник печально посмотрел в лицо старику и сжал его руку. Он не решался заговорить.

– И это поступок друга! Я слепо верил в обманчивые слова предателя. Да падет на него и всех его близких проклятие Великого Духа!

Вакора добавил:

– Да, пусть все они будут прокляты!

Потом, отвлекая дядю от болезненного зрелища, он отвел его в соседнюю дубовую рощу. Племя остановилось вблизи этого места.

Был немедленно созван совет и выработан план действий.

Олуски и Вакоре поручили побывать в поселке белых и потребовать объяснений этого скандального захвата территории.

Пока больше никаких решений индейцы не приняли.

На ночь они остались на том же месте, а два вождя отправились с поручением совета.

Когда они приблизились к холму, их ждал новый сюрприз.

Весь холм окружала прочная изгородь, с основательно построенными блокгаузами на одинаковом расстоянии друг от друга. За изгородью видны были люди. Они ждали индейцев и были настроены враждебно.

– Смотри! – воскликнул Вакора. – Они подготовились к нашему появлению. Грабители намерены сохранить награбленное.

– Да, да! Вижу. Но не будем действовать опрометчиво. Вначале спросим их во имя справедливости. Но если они откажут, мы должны будем доказать, что в наших жилах течет кровь, достойная наших предков! О! Я скорее предпочел бы лежать с ними, вон на том кладбище, чем испытывать это! Я виноват, и на меня должно пасть наказание. Идем!

Они подошли к центральному блокгаузу. Их остановил один из поселенцев, который с ружьем в руке стоял у входа.

– Кто вы? Что вам нужно?

Олуски ответил:

– Белый человек, скажи своему губернатору, что Олуски, вождь семинолов, хочет поговорить с ним.

Часовой резко сказал:

– Губернатора здесь нет. Он в своем доме, и его нельзя тревожить.

Рука Вакоры сжала томагавк. Олуски, предвидя это, удержал руку племянника.

– Терпение, Вакора, терпение! Еще не настало время кровопролития. Ради меня будь терпелив!

Затем, повернувшись к часовому, продолжал, сверкая глазами:

– Глупец! Отправляйся с моим посланием! От этого зависят жизни сотен людей. Скажи своему вождю, что я здесь. И немедленно приведи его сюда!

Полные достоинства слова и поведение старого вождя вызывали уважение. Может, их действие усилила и рука Вакоры, нервно подрагивавшая на рукояти боевого топора.

Подозвав стоявшего поблизости товарища и поставив его на свое место, часовой заторопился к дому.

Индейцы молча ждали его возвращения.

В доме началось какое-то движение, видно было, как несколько хорошо вооруженных людей разошлись в разных направлениях и заняли места за оградой.

Вскоре вернулся тот, который ушел со словами Олуски. Распахнув прочные бревенчатые ворота, он знаком пригласил вождей заходить.

Они вошли. Отведя их к дому, часовой велел им ждать появления «губернатора».

Ждать пришлось недолго. Вскоре из своего нового дома вышел Элайас Роди в сопровождении пяти или шести крепких поселенцев. Все, кроме него самого, были вооружены ружьями.

Индейцы стояли неподвижно, как статуи. Они ни шага не сделали навстречу белым людям. И вот наконец Элайас Роди и Олуски стояли лицом друг к другу.

Внимательный наблюдатель мог бы заметить признаки страха на лице «губернатора». Внешне держался он надменно, но ему трудно было посмотреть в глаза человеку, с которым он поступил так несправедливо.

Тем не менее именно он первым нарушил молчание, такое для него трудное:

– Что хочет сказать мне Олуски?

– Что это значит? – спросил вождь, указывая на дом.

– Это мое новое жилище!

– По какому праву оно построено на этой земле?

– По праву владения – я ее купил и заплатил за нее.

Олуски смотрел на него, словно пораженный выстрелом.

– Купил и заплатил? Лживый пес! Что все это значит?

– Только то, что я построил дом на купленной у тебя земле. Похоже, тебе изменяет память, мой индейский друг.

– Купил у меня? Когда? Как?

– Неужели ты забыл ружья, одеяла, порох и другие ценности, которые я отдал тебе за землю? Тьфу! Ты надо мной смеешься! Ты должен помнить нашу сделку. Если память тебе изменяет, эти джентльмены, – Роди указал на поселенцев, – готовы подтвердить, что я говорю правду.

Олуски застонал. Такое наглое предательство было недоступно его пониманию.

Вакора, горя от негодования, ответил:

– Лжец! Даже если эти люди дадут клятву, она слишком чудовищна, чтобы им поверили! Твои дары были ложью, и земли ты получил от моего дяди за ложь, а не за услугу. Твое черное сердце неспособно понять истинную щедрость и великодушие. Все, что ты делал, ты делал ради этого предательства – предательства благородного вождя. Он так же превосходит тебя, как божество, в которое вы верите, превосходит всех белых людей. Я плюю на тебя! Я тебя презираю. Вакора сказал!

Он стоял перед дрожащим Роди и его приспешниками, поддерживая Олуски, стоял прямо и гордо в сознании своей правоты.

Пока племянник говорил, престарелый вождь немного пришел в себя.

– Вакора сказал хорошо и выразил мои мысли. Я пришел сюда, готовый принять искупление за тот вред, что причинен мне и моему племени. Теперь я вижу, что в твоих делах предательство, еще более черное, чем можно себе представить. Ты не просто отбираешь у поверившего тебе человека то, что он больше всего любит. Я, Олуски, вождь семинолов, плюю на тебя и презираю тебя. Я сказал!

С рыцарским достоинством старый вождь закутался в одеяло и, опираясь на руку племянника, медленно ушел.

Роди и его последователи были поражены уничтожающим презрением, с каким обошлись с ними индейцы. Вождям позволили выйти без помех.

Поселенцы удвоили бдительность, расставили дополнительных часовых у ограды и подготовили оружие и боеприпасы, с помощью которых – теперь они в этом не сомневались – им придется защищать захваченную землю.

Маленькое облачко, витавшее над поселком, становилось все более темным и зловещим. Легкий ветерок грозил перейти в бурю.

Жители поселка, встревоженные рассказом о встрече Роди с индейскими вождями, готовились защищать свои семьи. С окрестных плантаций торопливо собрали всех женщин и детей и поселили во временных жилищах внутри ограды; там же запасли большое количество продовольствия.

Сигнал к началу военных действий был дан. Очень скоро начнется бойня!

Глава XX. ЕЩЕ ОДНО ГОРЕ

Разочарованные и раздраженные, вернулись оба вождя в лагерь индейцев.

По пути с холма они почти не разговаривали. Твердое пожатие руки Вакоры означало, что он будет с Олуски до конца.

Людям, уверенным друг в друге, не нужно много разговаривать. Вожди были единодушны.

Они приблизились к индейскому лагерю, в котором видно было необычное оживление. Мужчины и женщины, собравшись группами, разговаривали, очевидно, пораженные какой-то новостью.

Вожди понимали, что результат их встречи племени еще не известен, поэтому были очень удивлены возбужденным видом людей.

Почти сразу к ним подбежал Нелати.

Молодой человек, казалось, готов был упасть от усталости. Он был вне себя от тревоги и горя.

Подбежав к вождям, он какое-то время не мог говорить.

Слова возникали в его сознании, но не находили выхода. Губы его словно слиплись. Капли пота выступили на лбу.

Отец, предчувствуя новую беду, задрожал при виде сына.

– Нелати, – сказал он, – какая боль поджидает меня? О каком новом несчастье ты принес известие? Говори! Говори!

Молодой индеец опять попытался заговорить, но сумел вымолвить только одно слово:

– Сансута.

– Сансута! Что с ней? Она умерла? Отвечай мне!

– Нет, не умерла. О, отец! сохраняй спокойствие… наберись мужества… она…

– Говори, парень, или я сойду с ума. Что с ней?

– Она убежала!

– Убежала? Куда?

– Я искал ее повсюду. Узнал об ее исчезновении только после вашего ухода из лагеря. Погрузи свой томагавк мне в мозг, если хочешь, потому что я в этом виноват.

– О чем бредит этот парень? Что все это значит? Неужели Великий Дух проклял все мои надежды? Говори, Нелати, где твоя сестра? Ты сказал, что она убежала. Убежала? Куда? С кем?

– С Уорреном Роди!

Олуски издал крик – смесь гнева и боли, прижал руку к сердцу, покачнулся и упал бы на землю, если бы его не поддержал Вакора.

Двое молодых людей нагнулись к старику; Вакора осторожно опустил дядю на траву.

Еле слышные слова срывались с уст старого вождя – так слабо, что ни сын, ни племянник не могли их разобрать. Мрачное выражение, которое застыло на лице Олуски после разговора с Элайасом Роди, постепенно уступило место мягкой улыбке. Глаза его на мгновение с печалью остановились на лице Нелати, потом на лице Вакоры, и навсегда закрылись.

С этим последним взглядом кончилась жизнь. Дух вождя семинолов отлетел в лучшие земли!

Раненный в своей дружбе, вдвойне раненный в гордости, потрясенный предательством дочери и слабостью сына, разочарованный как друг и отец, старик не выдержал: сердце вождя разорвалось у него в груди!

Осторожно укутав тело мертвого вождя одеялом, Вакора наклонился и поцеловал его в холодный лоб.

Молчание собравшихся людей красноречивей слов говорило о решимости отомстить убийцам!

Нелати, потрясенный внезапной смертью отца, закрыл лицо руками и заплакал.

Тем же вечером останки вождя были погребены во временной могиле. Над этой могилой воины, которых по всеобщему согласию возглавил Вакора, поклялись отомстить быстро и неотвратимо.

Одновременно они объявили, что война не кончится, пока холм снова не будет принадлежать им, а тело их вождя не будет мирно покоиться рядом с телами предков.

Тем же вечером посреди лагеря воздвигли красный столб, и вокруг него при свете сосновых факелов исполнялся воинственный танец племени – танец скальпов.

Часовые, стоявшие на ограде, видели это дьявольское представление. Слыша дикие вопли, они дрожали и про себя проклинали Элайаса Роди.

Глава XXI. ВАКОРА ИЗБРАН ВОЖДЕМ

Вакора единогласно был избран военным вождем племени, которым правил его дядя. Нелати настолько очевидно не подходил на эту роль, что ни один воин не пожелал назвать его кандидатуру.

Для Вакоры это была высокая честь. Он получил средство к осуществлению своего давнего и самого главного желания – возрождения индейцев путем объединения всех племен в единый могучий народ.

Он немедленно отправил вестников к храбрецам собственного племени, призывая их к заливу Тампа для участия в надвигающемся конфликте. Ответом ему послужило быстрое прибытие большой, хорошо вооруженной армии, которая, смешавшись с племенем Олуски, стала единой общиной.

Повинуясь приказу Вакоры, семинолы сохраняли зловеще мирные отношения с поселенцами, которые, если бы хуже знали страну, могли поверить, что краснокожие вообще покинули залив.

Но хотя индейцы старались оставаться невидимыми, присутствие их ощущалось.

Известие о смерти Олуски вызвало у колонистов тревогу. Напускное безразличие и притворное спокойствие Элайаса Роди и его приспешников уже никого не могли обмануть.

«Губернатор» как будто вернулся к привычкам повседневной жизни. В течение многих лет он сохранял трезвость, но после постройки нового дома в нем произошла перемена. Он начал много пить и во всеобщей суматохе подготовки к защите захваченной собственности находил тысячи предлогов для удовлетворения своей слабости, которую он так долго сдерживал.

Дело в том, что известие о смерти Олуски затронуло в нем больное место. Он словно увидел в этой смерти предзнаменование собственной судьбы. В воображении он часто видел спокойное, полное достоинства лицо старого вождя, которого так жестоко обманул, лицо печальное и укоризненное. Даже пьянство не помогало его забыть.

Когда человек склоняется к дурному, ему легче всего на свете найти себе товарищей. У Роди их нашлось множество. Из-за постоянной тревоги, в которой теперь жили поселенцы, работать на полях стало невозможно, и многие от безделья пьянствовали вместе с бессовестным предводителем.

Но «губернатора» беспокоило и другое. Уже довольно давно сын его загадочным образом исчез из поселка.

Это исчезновение очень сказалось на поведении отца, и когда он не проклинал себя за то, что совершил, он начинал проклинать сына, который ему не помогает.

Если бы не присутствие дочери Элис, новый дом, в котором он теперь жил и за который ему, возможно, предстояло дорого заплатить, превратился бы для него в настоящий ад. Девушка смягчала тяжелую атмосферу, и самые буйные из собутыльников отца становились молчаливыми и почтительными в ее присутствии. Она была словно ангел среди тех, кто искал убежища за оградой. Никогда не уставала заботиться об их нуждах. Ее добрый, сочувственный голос и теплые руки необыкновенно помогали больным, которые благословляли ее.

Но, хотя она была занята днем и ночью, у нее находилось время для горьких размышлений и жалоб. Дом, который мог бы стать таким счастливым, казался проклятым.

К отцу она по-прежнему относилась ласково и с любовью, но не могла скрыть свое разочарование и укоризненный взгляд, когда слушала буйные взрывы пьяного веселья.

И когда Элайас Роди ловил на себе ее взгляд, сердце у него вздрагивало, и он давал себе клятву изменить жизнь.

Но уже следующий стакан прогонял все эти мысли. В удовольствии момента он старался потопить воспоминания о прошлом и опасения перед будущим.

Дочь с усиливающейся тревогой наблюдала за этим разгулом. Она знала, что ничего не может сделать.

И в такое тяжелое время ничего не слышно о ее брате Уоррене.

Хромоногий тоже исчез, хотя это никого не беспокоило.

Охотник Крис Кэррол не возвращался в поселок. Несомненно, в какой-нибудь отдаленной саванне проводил время в согласии с собой и со всем миром.

Таково было положение.

Первые приготовления к схватке между белыми и индейцами завершились.

Как раз несколько несправедливостей и жестокостей, подобных этой, послужили причиной войны с семинолами, которая стоила правительству Соединенных Штатов многих тысяч жизней и многих миллионов долларов.

Глава XXII. ДОГОВОР ДВОЮРОДНЫХ БРАТЬЕВ

Спокойствие длилось недолго.

Индейцы, стремясь отомстить за смерть Олуски, тяготились запретом, наложенным на них Вакорой. На специальном совете они решили напасть на сооружение на холме. Это решение ускорили несколько стычек, происходивших в окрестностях.

Небольшая группа краснокожих под предводительством Марокоты разграбила и опустошила плантацию вблизи залива. Возвращаясь с этого набега, индейцы повстречались с белыми поселенцами.

Произошла стычка, несколько индейцев было убито, в то время как у белых потерь не было.

Этот и несколько подобных случаев привели краснокожих в состояние дикой свирепости, и Вакора больше не мог их сдерживать. Он знал характер людей, с которыми имел дело, и не хотел рисковать, противясь их воле, тем более, что его собственное желание мести было не менее глубоким и искренним, хотя и гораздо более хладнокровным.

Но голову его всецело занимала одна благородная мысль – мысль о возрождении индейского народа.

Может, это была и химера, но тем не менее – возвышенное стремление.

Вакора так говорил собравшимся вождям:

– Я не требую, чтобы вы не мстили нашим белым врагам за несправедливости, причиненные нашему народу. Я только хочу сделать эту месть полной и ужасной. То, что сделал с вами Элайас Роди, другие тысячу раз делали с нашими людьми с тех пор, как белые ступили на наш континент. Везде индейцы подвергались угнетению, и угнетателями были бледнолицые. Месть сладка. Используем слова из их собственной священной книги, которую они нам навязывают, когда пытаются обратить наших людей в христианство, прижимая к их груди ствол ружья: «Око за око, зуб за зуб». Мы последуем этому указанию, но нам нужно отомстить не только за свои обиды, но за судьбу всего индейского народа. Это лишь начало длинного списка долгов, накопившихся несправедливостей, первый шаг к свободе и возрождению! Но чтобы сделать этот шаг, мы должны сохранять терпение, пока не будем уверены в успехе. Мы начинаем войну, которая должна кончиться только полным уничтожением наших врагов и новой жизнью для всех индейцев! Правильно ли я говорю?

Собравшиеся воины приветствовали его речь одобрительными возгласами. Но таково уж непостоянство человеческого характера, каждый поодиночке, они по-прежнему изобретали средства немедленной мести поселенцам.

Поэтому произошло еще несколько стычек.

Нелати, униженный собственной слабостью, был среди тех воинов, к которым обращался Вакора.

Вернувшись с совета, молодой вождь подошел к двоюродному брату.

– Нелати, ты должен что-то сделать, чтобы загладить слепое увлечение, которое привело к таким несчастьям.

– Я сделаю, Вакора, сделаю! Лицо отца всегда передо мной. Он укоряет меня за сестру.

– Тогда действия – единственный способ стряхнуть это полное раскаяния состояние. До сих пор мы не смогли установить, куда увели твою сестру. Ее нужно найти, а виновный должен быть наказан.

– Но не Сансута: ты ведь не станешь наказывать ее?

Вакора печально улыбнулся, прижав руку к сердцу.

– Нет, Нелати, я не стану наказывать твою сестру Увы! Я уже научился любить ее. Печальна ее судьба, но свое наказание она выбрала себе сама. Ни за что на свете я бы не причинил ей вреда. Это тот негодяй обрек ее на несчастье. Я хотел бы убить его тысячу раз, и каждая смерть была бы ужасней предыдущей.

– Скажи, что мне делать? Если я ничего не буду делать, я умру!

– Возьми три-четыре человека, осмотрите все следы, которые могут вести к их укрытию, а найдя чудовище, приведите его ко мне живым.

Глаза Вакоры, когда он произносил эти слова, сверкнули.

– Я предпочел бы пойти один, – сказал Нелати.

– Как хочешь. Но помни: есть один человек, которому нельзя доверять, но именно он может помочь тебе найти Сансуту и ее похитителя.

– Как его зовут?

– Хромоногий, негр.

– Но его тоже нет.

– Я это знаю. Но если он будет найден, он может привести нас к их укрытию. Если Хромоногий будет тебе помогать, ты сможешь выполнить задачу. Без него твои поиски будут бесплодными.

– Как мне его найти?

– Он должен быть где-то близко. Он хитер и коварен, как дикая кошка; не забывай этого.

– Я буду равен ему! Не бойся, брат!

Вакора с жалостью посмотрел на простодушного юношу. Он подумал о его доверчивости: если Сансуту можно найти только с помощью хитрости, ее никогда не найдут.

– Что ж, Нелати, я дал тебе лучшие советы, какие смог. Ты займешься поисками?

– Да!

– Когда?

– Немедленно, Вакора!

– Приходи ко мне в вигвам перед началом. Возможно, я смогу дать тебе дополнительные сведения.

С этими словами они расстались.

Глава XXIII. ПОТЕРЯВШЕЕСЯ КАНОЭ

В тот же вечер Нелати покинул индейский лагерь.

Вакора дал ему несколько указаний, где, по его мнению, можно найти Хромоногого.

Он предположил, что негр скрывается в болотах поблизости.

Эти дикие, труднопроходимые пространства тянулись на большое расстояние. И исследовать их можно было, только прекрасно зная все тайные тропы.

Нелати, хорошо понимая трудности предстоящих поисков, был больше, чем обычно, угнетен.

Вначале его путь через сухой лес был легким.

Пройдя лес, Нелати оказался в просторной саванне.

По другую сторону саванны находилось болото, куда его направил Вакора.

Мрачная картина болота поразила сердце юноши. Неужели Уоррен мог выбрать такое место, чтобы спрятать Сансуту?

Нелати почти надеялся, что его поиски в этом ужасном месте окажутся бесплодными.

Особенно неприглядным было это место ранним утром, когда до него и добрался юноша.

Тяжелый туман поднимался над темными водами, цепляясь за буйную растительность, окутывая призрачные контуры гниющих деревьев. От густого подлеска исходили ядовитые испарения, и воздух казался отравленным.

Не слышно было голосов птиц. Не цвели цветы. Повсюду видно было только отсутствие жизни – смерть.

Осторожно, руководствуясь обостренными инстинктами своего народа, брат Сансуты двинулся по хорошо заметной тропе, которая вела в глубь болот. По этой тропе он довольно быстро продвигался вперед и покрыл большое расстояние.

Солнце поднялось выше, еще сильнее подчеркнуло мрачный характер окружающей местности.

Густой туман рассеялся. Растительность, темная, хотя и богатая, блестела крупными каплями влаги, под дуновением ветерка раскачивались призрачные мхи.

Под прояснившимся небом на сердце у юноши стало немного легче. Он опять начал сомневаться в вине своего бывшего друга.

– Не могу поверить в то, в чем его обвиняют. Может, он совсем не виноват в исчезновении Сансуты. Я ему всегда верил. Почему ни разу сомнение не запало мне в душу? Он не может быть таким злым. С самого исчезновения его никто не видел. Может, виноват во всем Хромоногий. Если все, что говорилось, правда, если виноват именно Уоррен, он горько пожалеет о своем преступлении. Но я не поверю в это, пока сам все не увижу своими глазами…

Можно видеть, что Нелати оставался верен дружбе и готов был сомневаться даже в явных злодеяниях своего друга.

Неожиданно тропа, по которой он шел, кончилась. У ног юноши расстилалось черное озеро.

Поверхность, лишенная ряби, свидетельствовала о большой глубине. Тут и там возвышались стволы больших кипарисов, к ним цеплялись растения-паразиты.

Нелати подумал, что продолжение тропы, несомненно, находится на том берегу озера.

Вопрос в том, как перебраться на тот берег.

Индеец уже собирался отступить, чтобы поискать следы дальше от берега, когда его внимание привлек легкий шум со стороны воды.

Звук очень слабый, но ошибиться в нем невозможно.

Это скрип весел!

Нелати напрягал зрение, пытаясь увидеть лодку: он был уверен, что по озеру движется лодка.

Немного погодя его усердие было вознаграждено.

Странная картина открылась перед его глазами.

Вдали появилось каноэ, в тумане более похожее на призрак, чем на реальность. В каноэ находились три фигуры. Дымка, подобно серебристой вуали, затягивала озеро, и все усилия Нелати разглядеть людей не принесли успеха. Плотный занавес испарений не поддавался даже острому зрению индейца.

Нелати окликнул сидящих в лодке. Он кричал так, что болото заполнилось эхом от его криков.

Напрасно!

Молчаливые фигуры в каноэ никак не реагировали на оклик.

Юноше показалось, что звуки гребли на мгновение прекратились. Но все было таким смутным и нереальным, что он начал сомневаться в свидетельствах своих чувств.

Каноэ растворилось в белесой дымке.

Гневно проклиная молчаливых гребцов, Нелати бросился на землю.

Уставший после долгого, трудного пути, угнетенный своими безуспешными поисками, он вскоре крепко уснул.

Горячие лучи солнца рассеяли последние остатки тумана. Над юношей в ветвях деревьев запели птицы, на полуденное тепло из темных вод озера выполз кайман.

Затем схлынул дневной жар, приблизился вечер, и вся природа снова погрузилась в тишину.

А Нелати продолжал спать.

Сон молодого человека был мирным. Положив голову на руку, он лежал, как мертвый.

Но проснулся мгновенно, рывком.

Снова до слуха его долетел звук, похожий на плеск лодки. Индеец увидел, как по воде приближалась к берегу пустая долбленка. К ее корме был привязан обрывок манильского каната. Видимо, лодка оторвалась от причала.

Без колебаний Нелати погрузился в воду и в несколько гребков добрался до каноэ. Забравшись в него, он взял лежавшее на дне единственное весло и начал грести к тому месту, с которого прыгнул. Здесь он подобрал ружье, положил его в лодку и снова оттолкнулся от берега. Семинол направился к центру озера, следуя тем курсом, которым шло каноэ утром.

Это место, насколько он смог запомнить, находилось вблизи большого кипариса.

До дерева оказалось гораздо дальше, чем ему представлялось, и солнце уже скрылось за горизонтом, когда он до него добрался.

Здесь Нелати остановился. Те, кого он ищет, либо уплыли дальше по открытой воде озера, либо свернули в один из многочисленных протоков, впадающих в него.

Выбрав самый широкий из них, юноша снова взялся за весло и направился дальше.

Глава XXIV. ПРЕРВАННЫЙ ПЕРЕКУР

Хотя Криса Кэррола в поселке не было, тем не менее он знал о том, что там произошло со времени его ухода.

Несколько колонистов, встревоженные тем, как развиваются события, украдкой покинули залив Тампа и, встретившись с охотником, рассказали ему о происшествиях последнего месяца.

Предчувствия не обманули Криса Кэррола.

Белые – он имел в виду Элайаса Роди и его приспешников – не послушались его совета, и результат оказался даже хуже, чем можно было ожидать.

Охотник был настоящим пророком.

– Что ж, – сказал он, – губернатор Роди считал себя умником, когда строил свой большой дом на земле индейцев, но, думаю, он заплатит за него кровавыми скальпами и сломанными костями. Будь проклят старый сквалыга: из-за него у всех бедных поселенцев конца не будет несчастьям. А что касается этого его отпрыска с черным сердцем, то будь я проклят, если он в конце концов не получит свинцовый подарок. Может, это научит его человеческим чувствам.

– Но разве вы не вернетесь в поселок? Сейчас ваше присутствие там очень нужно.

На этот вопрос, заданный одним из беглых поселенцев, Кэррол ответил:

– Нужно? Что я могу теперь сделать? Нет, парень, масло в огонь уже подлили, и, может, я лучше помогу какому-нибудь бедняге подальше от поселка, чем в нем. Я вам вот что скажу: красные дьяволы принесут всем гибель, и Роди теперь это тоже знает. Этот вождь, Олуски – вы говорите, что он мертв, – так вот, он один стоил целого поселка таких, как Роди. Всех, за одним исключением.

– Кого вы имеете в виду?

– Его дочь. Никогда не видел красивее девушки. Будь она благословенна! Надеюсь, с ней ничего не случится. И не случится, если Крис Кэррол сможет этому помешать.

У честного охотника появился план, как принести наибольшую пользу. Он намеревался старательно избегать всякого вмешательства в дела воюющих и продолжать охотиться.

Часто, вспоминая об Элис Роди, он тяжело вздыхал.

– Не понимаю, как у такого предателя и язычника могла вырасти такая дочь. Это одно из тех явлений, которые философы называют «феноменальными».

Однажды в полдень – этот день оказался очень утомительным – в подобном морализирующем настроении старый охотник присел на древесный пень.

Выбил пепел из трубки, достал из сумки щепотку свежего табака и начал заново набивать трубку.

– Ах! – говорил он, качая головой. – Я помню времена, когда в этой саванне царило счастье, когда краснокожие готовы были помочь белому человеку, а не сражаться с ним. Эти времена ушли навсегда.

Он высек огонь и поднес к трубке.

И только он приготовился насладиться курением, как что-то сверкнуло и трубку выбило у него из зубов. Одновременно Кэррол услышал свист пули. Потребовалось мгновение, чтобы он схватил свое ружье и скрылся за стволом дерева, с противоположной стороны.

– Краснокожие, клянусь моими внутренностями! Могу сказать это по звуку выплавленной вручную пули.

Но краснокожий это или белый, проверить оказалось трудно, хотя теперь охотник следил за малейшими движениями.

Он знал, что выглянуть и посмотреть в ту сторону, откуда раздался выстрел, значит подвергать себя смертельной опасности.

Поэтому, затаив дыхание, прислушивался к малейшим звукам, которые могли выдать врага.

Все было неподвижно.

Используя очень старую хитрость, он надел шляпу на ружье и высунул на несколько дюймов из-за дерева, за которым прятался.

Вспышка, разрыв, и пуля пробила шляпу.

Теперь охотник был уверен, что его поджидает только один враг.

Если бы их было несколько, за первой пулей, выбившей трубку изо рта, так же быстро последовали бы другие, но, может быть, точнее нацеленные.

Кэррол быстро осмотрел рощу за собой. Она вся заросла подлеском, со множеством упавших деревьев.

Решение было принято немедленно.

Он упал на землю и бесшумно пополз. Добрался до другого дерева, в нескольких шагах и в стороне от первого. От этого дерева он перебрался к другому, еще под большим углом и на таком же расстоянии от второго.

Все эти передвижения совершались так искусно, что были абсолютно незаметны невидимому врагу.

Сменив позицию, Кэррол теперь мог взглянуть сбоку на своего неведомого противника, который, не подозревая об этом, продолжал, по-видимому, внимательно наблюдать за предполагаемым укрытием охотника.

Было бы совершенно естественно поднять ружье к плечу и нажать на курок.

Но тут какая-то мысль пришла охотнику в голову, он решил получше разглядеть своего противника.

И увидел, что в него стрелял Марокота.

Кэррол знал Марокоту, верного и преданного последователя покойного вождя, и не захотел убивать его, хотя легко мог это сделать.

Он решил поступить по-иному.

Кэррол был уверен, что пуля, выпущенная индейцем, предназначалась не ему. Марокота принял его за кого-то другого.

Осторожно приближаясь к воину, старый охотник перебирался от дерева к дереву, пока не оказался непосредственно за ним.

Не ожидая нападения сзади, по-прежнему внимательно следя за деревом, за которым, как он думал, скрывается враг, Марокота оказался в полной власти белого человека.

Громкий крик, быстрый прыжок, и Кэррол схватил индейца.

Сжав одной рукой горло, другой прижал воина к земле.

– Ни слова, дикая кошка, или мой нож побывает в твоих ребрах. Ты думал перехитрить меня, обмануть своим индейским предательством? А что скажешь, если я теперь сниму с тебя скальп, как ты хотел снять с меня?

Марокота не мог ответить на этот вопрос, так как едва мог дышать. По выражению лица индейца Кэррол понял, что его догадка была верной. Он не та жертва, которую намеревался убить Марокота. Это ошибка, но ошибка серьезная.

Разжав руку, он позволил удивленному Марокоте встать.

– Да, я мог бы убить тебя за этот выстрел. В следующий раз постарайся получше разглядеть лицо человека, прежде чем спускаешь курок! Пока никакого вреда ты не причинил! Но никогда не видел я худшего выстрела. Я съем собственное ружье, вместе с ложем и стволом, прежде чем сам так выстрелю. За кем ты охотился?

Восстановив наконец дыхание, индеец ответил:

– Я принял тебя за Уоррена Роди.

– Весьма благодарен за комплимент. Неужели я стал таким, как этот парень? Если это так, можешь прострелить мне голову, я не стану спорить.

Воин мрачно улыбнулся:

– Марокота поклялся отомстить за смерть Олуски – Уоррен Роди умрет!

– Пускай умирает! Не стал бы мешать тебе освобождать от него мир. Но почему ты пошел по моему следу?

– Я не шел по твоему следу. Я искал след, идущий с севера, а ты пришел с востока.

– Верно, я был в той стороне.

– Ничего не слышал о нем или Сансуте?

– Послушай, индеец, я могу плохо думать об этом парне, но я не охотник за людьми; я не шел по его следу.

На лице Марокоты появилось разочарованное выражение, и он сказал:

– Не могу его найти. Где он может быть?

– Сам Уоррен не мог так спрятаться. Кто-то знающий ему помог.

– Да, Марокота тоже так думает. Должно быть, негр, Хромоногий.

– Хромоногий? Значит, этот паразит с ним сговорился? Худшей пары псов быть не может. Кто тебе сказал, что Хромоногий помогает молодому Роди?

– Так считает вождь.

– Ну, готов поставить шкуру опоссума против шкуры мускусной крысы, что он прав. Если кто-то из индейцев может отыскать негодяя, так это ваш Вакора. Ну, а теперь, когда тебе не удалось снять с меня скальп, что ты намерен делать?

– Продолжу искать вора, который украл сердце Олуски. Найду его и убью.

Взгляд, сопровождавший эти слова, был полон смертоносной решимости.

– Иди, и пусть тебе повезет. Не проси меня присоединиться к тебе. Я уже сказал, что я не охотник за людьми и никогда им не буду. Но если кто-то из этих подлецов окажется поблизости от Криса Кэррола, лучше ему встретиться с диким медведем. Не будем больше говорить об этом твоем выстреле. Как только я тебя увидел, я сразу понял, что ты стрелял не в меня. Но только в следующий раз убедись, прежде чем стрелять.

Не отвечая, Марокота повернулся и вскоре скрылся в тени леса.

А старый охотник снова занялся подготовкой к курению. Достав из сумки (в ней, казалось, находится все, чего можно пожелать) новую трубку, он вскоре уже с довольным видом пускал в воздух клубы дыма.

– Если этот Марокота встретит Уоррена Роди или Хромоногого, плохо им придется; и Крис Кэррол молится, чтобы это случилось.

С этим безыскусственным, но искренним выражением своего желания охотник забыл о смертельной опасности, которой только что избежал.

Глава XXV. ПОДГОТОВКА К НАПАДЕНИЮ

Наконец индейцы приняли решение напасть на крепость Элайаса Роди.

«Губернатор» от раба, принадлежащего племени, ставшего его информатором после многочисленных щедрых посулов, узнал об их намерениях.

За оградой немедленно было созвано собрание поселенцев.

– Сограждане, – обратился к ним Роди, – я получил точные сведения, что враг собирается напасть на нас. Мой долг сообщить вам об этом, чтобы каждый мужчина был готов защищать себя и свою семью. Мы должны быть такими же мужественными, как они коварны. Ограда крепкая, построенные нами блокгаузы способны отразить самую долгую осаду. У нас достаточно продовольствия, и нам нужно только держаться.

– Как вы думаете, сколько здесь краснокожих? – послышался голос из толпы.

– Я не могу сказать точно, – ответил «губернатор». – Знаю только, что их больше, чем нас, но белый человек стоит десятка краснокожих!

– Не будьте так в этом уверены! – последовал ответ.

– Джентльмены, я хочу, чтобы вы не забывали об одном. Это война на истощение, поэтому не тратьте зря ни одной пули. Пусть каждое ваше нажатие на курок приносит смерть одному индейцу. Наш лозунг: никакой пощады!

– Может, и у них такой же, – заметил тот же самый говорящий.

– Я вижу, сэр, – заметил Роди, слегка раздраженный этими комментариями к своей речи, – я вижу, что среди нас есть один-два недовольных. Пусть выступят вперед и покажутся. Нам не нужны сомневающиеся или предатели.

– Вот именно! – ответил голос.

– Повторяю: пусть несогласные со мной выйдут и позволят мне ответить на их возражения. Я ничего постыдного не совершил. И мне не за что краснеть.

– Конечно, вы на это неспособны! – последовал ответ.

Сдержанный смешок пробежал среди собравшихся при этих словах неизвестного, и настроение «губернатора» не улучшилось от этого впечатления, произведенного на слушателей.

– Я не стану отвечать человеку, который боится показаться. Но предупреждаю вас всех: готовьтесь к смертельной схватке. Надеяться мы можем только на самих себя. Мы в руках провидения.

– Это правда!

Такая перемена – от насмешливых комментариев к серьезному согласию – в голосе и тоне неизвестного говорящего произвела глубокое впечатление на собравшихся. Роди побледнел:

– В руках провидения!

– Да, ради добра или зла – ради наказания или награды.

Для «губернатора» это было уже слишком. Он торопливо распустил собрание, призвав всех готовиться к худшему.

Вернувшись в дом, он лицом к лицу столкнулся с дочерью.

– Отец, я ищу тебя, – сказала она. – Говорят, ты узнал дурные новости!

– Достаточно дурные, девочка: краснокожие собираются напасть на нас!

– И нет никакой надежды?

– Надежды? На что?

– Что можно избежать кровопролития. Разве они не прислушаются к предложению мира?

– А кто посмеет его сделать?

– Посмеет? Отец, я тебя не понимаю. Долг тех, кто поступил неправильно, попытаться загладить причиненное зло и, если возможно, восстановить мир.

– И кто же это поступил неправильно и причинил зло?

Элис не ответила, но взгляд, который она бросила на отца, был достаточно красноречив.

– Я вижу, о чем ты думаешь, моя девочка. Тяжело в собственном доме выслушивать такие упреки. Разве не достаточно того, что меня высмеивают и порочат другие? Я еще должен слушать все это и от тебя?

– Отец!

– О, да; теперь ты скажешь, что не хотела укорять меня. Но это не так. Я вижу упрек в глазах, полных слез. Так всегда с вами, девчонками: когда не можете воспользоваться языком, у вас наготове слезы. Но слезами делу не поможешь там, где нужны кулаки.

– Отец! Неужели ничего нельзя сделать?

– Ничего. Нужно только готовиться к худшему. А теперь, девочка, перестань плакать, или ты сведешь меня с ума! Я тебе скажу. Я сейчас в таком состоянии, что если что-то не сделаю, могу свихнуться. Со всеми этими тревогами, с шепотком недовольный ничтожеств – удивляюсь, как я до сих пор сохранил рассудок!

Но это гневное настроение, до которого Роди постепенно доводил себя, не было новостью для его дочери. В последнее время она слишком часто это наблюдала и с печалью замечала перемены в отце.

Но она была смелой девушкой и знала, в чем заключается ее долг.

– Отец! – виновато воскликнула она. – Я и не думала тебя укорять! Я сожалею, что причинила тебе боль. Если я расстроила тебя, прости. Но я только хотела сказать, что если есть какой-то честный способ избежать кровопролития, его обязательно нужно испробовать. В признании своих ошибок нет бесчестья.

– А кто допустил ошибки?

– Ты знаешь, что белые несправедливо обошлись с индейцами. И не только сейчас, но с того момента, как эти две расы встретились. Мы не лучше других, но мы можем избежать их ошибок, если постараться загладить свою вину.

Старый Роди гневно топнул. Слова дочери заставили его поморщиться.

Совесть, которую он считал спящей, начала свою работу и нашла выход через слова его собственного ребенка.

– Убирайся, – закричал он, – пока я не забыл, что ты моя плоть и кровь! Я могу не вынести твоих оскорблений! Своими делами я буду заниматься сам и не потерплю твоего вмешательства. Да, и не только своими делами, но и делами всех остальных! Мне нужно слепое повиновение. Я его требую и получу! Убирайся!

Дочь смело посмотрела ему в лицо.

– Пусть будет так, отец, – твердо ответила она. – Я выполнила свой долг и всегда буду его выполнять. Подумай, однако, что твое поведение может привести к стонам вдов и плачу сирот. От твоего одного слова зависит счастье или горе многих. Это ужасный риск и огромная ответственность. Подумай об этом, дорогой отец, подумай!

Ее гордость сменилась слабостью. Женское сердце переполнилось слезами. Расставаясь с отцом, девушка чувствовала, что исчезает последняя надежда на мир.

– Клянусь вечными силами, – воскликнул Роди, – это слишком для меня! Этому пора положить конец!

Произнеся эти слова, он достал из кармана фляжку и приложился к ней.

Это было бренди. Оно казалось Роди последним оставшимся у него другом.

Глава XXVI. ВЫНУЖДЕННЫЙ СЛУЖИТЬ

Войдя в узкий проток, Нелати некоторое время энергично греб.

Потом остановился, осматриваясь.

По краям воды густо росли тростник и камыши. Пройти сквозь них, казалось, невозможно.

Возобновив движение, юноша внимательно искал следы человеческого обитания, но долгое время ничего не замечал.

И вот как раз тогда, когда он уже собирался вернуться в озеро, его внимание привлек какой-то предмет, плывущий по воде.

Это было весло. Один взгляд убедил его, что оно пара к тому, которое индеец держал в руках.

Подбодренный этим несомненным доказательством, что он движется в верном направлении, Нелати выудил весло и, перейдя к более удобному способу гребли, закрепил оба весла в уключинах. Теперь он двигался быстрее.

Посматривая по сторонам, он искал место, где можно причалить.

Его усердие вскоре было вознаграждено.

В нескольких сотнях ярдов от того места, где он подобрал весло, на берегу показался столб. К нему был привязан манильский канат. Его обрывок свидетельствовал о том, что оторванная половина каната была прикреплена к лодке.

Ключ был найден. Те, кого Нелати смутно видел сегодня утром, теперь близко.

Он подвел лодку к берегу, привязал ее к столбу. Неслышными шагами двинулся он по следам, которые теперь отчетливо были видны в прибрежной грязи.

Следы привели к укромному месту, на котором была построена примитивная хижина.

Звук мужского голоса заставил Нелати застыть.

– Хе, хе! Я смеюсь, думая о том, что будет. Время, наконец, пришло. Я его долго ждал, но оно настало!

Эти слова произнес Хромоногий, однако больше ему ничего не удалось сказать.

Удар прикладом ружья, который разбил бы голову любого человека, кроме негра, заставил того упасть без чувств.

Придя в себя, Хромоногий обнаружил, что связан самым искусным образом полосками ремня.

– Тише! – полушепотом сказал индеец. – Ни слова. Отвечай только на мои вопросы. Не шевелись, пес, или я выбью тебе мозги!

Негр задрожал всем телом.

– Уоррен Роди в хижине?

Хромоногий покачал головой.

– Где он?

– Не знаю, масса индеец, ничего о нем не знаю!

– Лжешь!

– Клянусь жизнью, масса, бедный негр ничего не знает.

– Отвечай – где Уоррен Роди? Даю тебе один шанс спасти твою жалкую жизнь. Скажи мне, где Уоррен Роди!

Поднятый над головой негра томагавк убедил его, что наградой за отказ будет верная смерть.

– Не нужно, масса, не убивай старого негра. Он скажет все, что знает. О, не убивай его!

– Говори!

– Он был здесь, но ушел!

– Куда?

– Из болота в лес.

– А Сансута?

– Девушка ушла с ним.

Нелати застонал. Следовательно, Уоррен виновен.

– Ты меня знаешь? – спросил молодой индеец.

– О да, масса, я тебя хорошо знаю. Ты брат Сансуты. Я говорил Уоррену, что он поступает неправильно, но он очень упрям. Он забрал твою сестру. Негр умолял его не делать этого.

– Лживый пес, ты меня обманываешь!

– Клянусь, масса Нелати, я говорю истинную правду!

Не снисходя до ответа, индеец направился к хижине и вошел в нее.

Она оказалась пуста. Нитка бус доказывала, что рассказ Хромоногого хоть отчасти правдив: Сансута была здесь.

Нелати вернулся к негру.

– Вставай! – приказал он.

– Не могу, масса. Ты слишком крепко меня связал, я не могу пошевельнуться.

– Вставай, говорю тебе! – повторил индеец с угрожающим жестом.

Делая вид, что повинуется, негр покатился по земле в направлении ружья, которое Нелати отложил, когда связывал его.

Если доберется до него, сможет из побежденного стать победителем.

Но индеец оказался для него слишком проворен. Пинком, от которого Хромоногий завопил от боли, он заставил его свернуть в сторону и сам схватил оружие.

Видя, что остается только покориться, негр с трудом встал и застыл, ожидая дальнейших приказаний.

Нелати развязал его.

– Иди передо мной! – сказал он.

Хромоногий с дьявольским выражением на лице заковылял вперед.

Они добрались до воды.

– Это твое каноэ?

– Да, масса, эта долбленка принадлежит мне.

– Ты сегодня утром выходил в озеро?

Хромоногий утвердительно кивнул.

– Забирайся!

Черный забрался на корму.

– Не сюда – в другой конец.

Хромоногий послушался.

Нелати занял покинутое им место.

– Теперь берись за весла, напряги спину и отвези меня туда, где высадил Уоррена Роди и мою сестру. Помни, что если только попытаешься меня обмануть, мой томагавк крепко застрянет в твоей голове!

После такого увещевания негр взялся за весла, и каноэ быстро заскользило по воде.

Глава XXVII. ПОТЕРЯННАЯ СЕСТРА

Больше часа вынужден был грести Хромоногий, пока они не добрались до противоположного берега озера.

Нелати, молчаливый, погрузившийся в свои мысли, внимательно следил за каждым движением негра.

Причалили они в сумерках – зашли в укромный заливчик с той стороны болота, которая ближе к поселку.

Дальше находился лес, о котором говорил Хромоногий.

Заставив пленника опять идти перед собой, Нелати двинулся за ним вперед, пока они не добрались до поросшего кустами возвышения.

– Тише, масса индеец, мы уже близко.

– Не вижу ни следа жилища.

– Но мы все равно близко. Просто его не разглядеть за всеми этими кустами.

– Быстрей, веди меня на место!

– Сейчас, масса. Ради неба, немного терпения. Торопиться нельзя, нет, нельзя!

Заподозрив предательство, Нелати и слышать не хотел об остановке.

– Помни, раб, чем я угрожал тебе! Немедленно веди меня к их укрытию!

– Ну, тогда, масса индеец, идти нужно осторожно, или масса Уоррен встревожится. Он пуглив, как кролик, и может застрелить нас прежде, чем мы что-то заметим, – если подумает, что мы пришли за девчонкой.

Спутник негра молча согласился с этим предостережением, и они обогнули возвышение, дойдя до места, где оно обрывалось, словно в глубокую пропасть.

Здесь Хромоногий лег на землю и знаком предложил индейцу сделать то же самое.

Нелати послушался, по-прежнему внимательно следя за негром, и был все время начеку.

Негр осторожно развел ветки куста и знаком предложил молодому индейцу заглянуть в отверстие.

Тот послушался.

Перед его глазами оказался вход в пещеру или грот. Воткнутый в землю перед входом сосновый факел частично освещал внутренность пещеры.

Свет заслоняли кусты, и он становился виден, только когда раздвигали ветви.

Внутри находилась Сансута. Она спала на постели из мха.

За ней на большом камне сидел Уоррен Роди!

Нелати готов был броситься вперед, но негр остановил его, схватив за руку.

– Еще рано, масса, – прошептал Хромоногий. – Он застрелит тебя, не успеете вы сделать и двух шагов, да и старому негру не уйти. Позволь мне заговорить с ним. Я подам массе Роди условный знак, а потом выведу его к тебе. Разве это не лучший план, чтобы справиться с ним?

– Я не могу отпустить тебя. Убери руку! Пусти меня!

– О, масса, я погибну. Разве ты не понимаешь, что не успеешь до него добраться? Он тебя увидит и застрелит. План старого негра лучше. Позволь мне выманить лису из норы!

Хромоногий говорил разумно. Нелати мог легко убить Уоррена с того места, где сидел, но присутствие сестры, приказ Вакоры и нежелание проливать кровь удержали его руку.

– Хорошо, действуй, но при одном условии…

– При каком условии, масса индеец? Назови, и я его выполню.

– Ты отведешь его от сестры и выведешь сюда, на открытое место – и будешь говорить так громко, чтобы я слышал каждое слово. Иди!

– Иду, масса.

– Смотри!

Нелати похлопал по стволу ружья. Негр понял намек.

– Клянусь, масса, я все сделаю, как нужно. Старый негр не хочет получить пулю в спину. Клянусь сделать, как ты сказал!

С этим заверением он встал и смело прошел через кусты, а Нелати скрылся за ними.

Уоррен сразу вскочил и крикнул:

– Кто там?

– Тише, масса Уоррен! Это только я, Хромоногий.

– Подойди, Хромоногий.

– Нет, масса Уоррен, вы выйдите сюда. Я хочу поговорить с вами так, чтобы не беспокоить молодую девушку. Я хочу вам кое-что показать.

Торопливо посмотрев на спящую девушку, Уоррен вышел из пещеры.

И у входа неожиданно встретился с Нелати.

– Нелати!

Взрывом дьявольского смеха ответил на это восклицание Хромоногий.

– Хе! хе! хе! Хо! хо! хо! О, ничего лучше этот старый негр не делал! Ах, пришло наконец время! Хо! хо! Масса Уоррен, хотите опять пнуть старого пса негра? Что еще отнести индейской девушке? Ха! ха! ха! Как здорово! Ну, теперь оставлю друзей наедине! Но не ссорьтесь, пожалуйста, не ссорьтесь! Помните, масса Уоррен, помните старого Хромоногого до своего смертного часа!

С этими словами негр побежал и скоро скрылся за кустами.

Уоррен стоял, в бессильном гневе скрежеща зубами. Он понял, что попал в ловушку Хромоногого.

Нелати не пошевелился.

Снова молодой Роди позвал его по имени:

– Нелати!

– Да, Нелати. Брат Сансуты – твоей жертвы! Разве мой вид превратил тебя в камень? Неужели твое сердце так застыло, что не может вздрогнуть?

Уоррен коротко, насмешливо рассмеялся.

– Уходи отсюда, – сказал он. – Я ни перед кем не обязан отчитываться в своих действиях.

– Нет, обязан – перед Великим Духом, твоим и моим богом!

– Тьфу! Уходи, говорю!

– Я разобью тебе голову, если сделаешь хоть шаг. Нелати вождь, и его нужно слушать.

– Ну, тогда говори.

– Ты когда-то говорил, что ты мой друг. Нелати вырывает дружбу с тобой из своего сердца и бросает ее на ветер. Ты убийца, вор! Ты убил моего отца, украл мою сестру! Как ты на это ответишь?

– Никак.

– Ты прав. Ничто не может загладить преступление обмана, предательства, убийства и грабежа! Идем со мной!

– Правда? Куда же?

– К нашему вождю – к Вакоре!

– Пленником?

– Да!

– А кто меня захватит в плен?

– Я!

– Ты! – насмешливо произнес Уоррен.

– Да. Минуту назад твоя жизнь была в моих руках. Ты еще жив только потому, что я не желаю убивать тебя в присутствии сестры. Твой собственный раб предал тебя. Теперь ты в моей власти. Вакора вынесет тебе приговор, и этим приговором будет смерть.

Уоррен прыжком добрался до Нелати; тот, выронив ружье, схватился с ним.

Началась напряженная схватка.

Молодые люди были примерно равны ростом и силой, и каждый знал, что борьба идет не на жизнь, а на смерть. Уоррен, благодаря неожиданности, вначале имел некоторое преимущество, но индеец быстро пришел в себя, из-за большей выносливости.

Чувство жалости исчезло из его груди. Соблазнитель сестры в его руках.

Нелати собирался взять его в плен, теперь он решил убить его.

Индеец сделал несколько безуспешных попыток вытащить томагавк, а Уоррен старался не дать ему возможности воспользоваться оружием.

Они продолжали бороться, не произнося ни слова. Слышалось только их тяжелое дыхание, когда они катались в траве.

Наконец Нелати удалось прижать противника под собой. Одной рукой он удерживал Уоррена, другой схватил томагавк.

В этот момент Уоррен сделал сверхчеловеческое усилие, сбросил семинола и с быстротой молнии схватил с земли ружье.

Нелати отлетел и упал на землю.

Еще мгновение, и его тело пробьет пуля.

Неужели эхо ответило на взведенный курок ружья Уоррена?

Это была последняя мысль в сознании соблазнителя. В следующее мгновение он превратился в труп.

Пуля пробила ему голову. Она вылетела из ружья Марокоты, который появился в момент падения Нелати. Прежде чем индейцы смогли обменяться хоть словом, пронзительный крик прозвучал в их ушах; сквозь кусты прорвалась девушка и бросилась на тело Уоррена.

Это была Сансута!

Воздух заполнился ее жалобами; она целовала холодный лоб негодяя, тысячью ласковых слов упрашивала его вернуться к жизни!

Нелати подошел и осторожно поднял ее на ноги. Он собирался обратиться к ней, но отшатнулся в ужасе.

Дикие, лишенные выражения глаза и бессмысленная улыбка сказали ему правду.

Сансута лишилась рассудка.

Глава XXVIII. СРАЖЕНИЕ ЗА ОГРАДОЙ

В ту же ночь индейцы под предводительством Вакоры штурмовали ограду на холме.

Битва была долгой и ожесточенной, но в конце концов укрепление было взято.

Как ни храбро сражались поселенцы, им противостоял решительный и неумолимый враг.

Как только падал один краснокожий воин, его место занимал другой, а из тьмы поднимались новые легионы, стремясь отомстить за погибших.

Белые женщины заряжали ружья, они помогали мужьям и братьям в смертельной схватке. Но доблесть не спасала – поселенцы были обречены.

Никогда Элайас Роди не действовал так энергично. Он казался вездесущим, подбадривал и вдохновлял осажденных. Многие до того его осуждавшие воздавали ему должное за храбрость. Казалось, он зачарован, он показывался всюду, где свистели пули, но оставался невредимым.

Все его надежды теперь сосредоточились на одном; мужество, которым он, несомненно, обладал, подкрепленное сознанием страшной ответственности, делало его поведение героическим.

Его дочь, кроткая и ласковая Элис, проявила себя не менее храбро. Она взяла под свой присмотр раненых. Она, которая в другое время упала бы в обморок при виде крови, перевязывала страшные раны и всю ночь, спокойная и мужественная, провела у постели умирающих, поддерживаемая сознанием долга.

Но что могут сделать храбрость и мужество против подавляющего преимущества в числе?

Ограду наконец захватили, а за ней и дом, который немедленно вспыхнул.

Ужасная бойня ожидала тех, кто не смог убежать и остался во власти свирепых нападающих.

Наихудшие страсти проявлялись в самой жестокой форме, и беспомощные напрасно пытались разжалобить мстителей.

Луна осветила страшную сцену.

Трупы индейцев и поселенцев, их жен и детей усеивали все огороженное пространство на холме.

Пламя горящего дома добавляло сцене ужаса.

Некоторым колонистам удалось убежать, но их преследовали безжалостные враги.

Большинство спасшихся погибло во время бегства.

С мстительными криками индейцы повсюду искали Элайаса Роди, но не смогли его найти. Удалось ли ему бежать? Казалось, что так, потому что и среди убитых тело его не было обнаружено.

Дочь его тоже исчезла.

Но Вакора считал, что пока жив Роди, он не отомстил за смерть Олуски. Тщетно он посылал одного воина за другим на поиски исчезнувшего.

Все возвращались с одним и тем же ответом. Белый вождь не найден.

Разгневанный тем, что его лишили возможности отомстить, Вакора собрал своих воинов и вернулся вместе с ними в лагерь индейцев.

После их ухода за оградой все затихло, и наступившая тишина была еще страшней недавнего шума битвы.

Мертвые остались лежать под ночным небом.

Сперва их покой никто не нарушал.

Время от времени над остатками дома поднимались последние языки пламени и бросали причудливые отсветы на эту сцену, обнажая ее ужасы.

Потом послышались новые звуки, постепенно все приближающиеся. Это был вой тощих флоридских волков, почуявших добычу.

Вскоре они уже блуждали за оградой и ссорились из-за трупов. Наутро к волкам присоединились стервятники, ожидая своей очереди получить добычу.

Куда девался Элайас Роди?

Он и в самом конце проявил свое вероломство.

Вакора и его воины искали Роди повсюду, но не смогли его найти.

А он был совсем рядом.

Во время последней атаки краснокожих он был ранен, не серьезно, но достаточно, чтобы почувствовать слабость и головокружение. Он понимал, что нельзя больше надеяться на успех, и решил любой ценой спасти свою жизнь.

В дыму и смятении ему нетрудно оказалось отойти от сражающихся. Вспомнив просторный подвал, который он приказал вырыть под домом, Роди незаметно направился туда.

Перед входом в подвал он помедлил. Его остановила мысль об Элис. Но потом он решил, что не может ей помочь; полуослепший от собственной крови, он, спотыкаясь, спустился в подвал и без сознания упал на пол.

Торжествующие крики победивших индейцев, горящее здание, вопли раненых и предсмертные стоны беззащитных женщин и детей; когда они вручали свои души небу, – ничего этого Элайас Роди не видел и не слышал.

Под собственным горящим домом, чудесным образом защищенный толстыми бревнами фундамента, которые закрыли его убежище, он лежал долго, не в состоянии ни думать, ни чувствовать.

И когда наконец он пришел в себя и выбрался на поверхность, взошедшее солнце освещало почерневшие руины.

Роди содрогнулся при виде открывшегося зрелища.

Думая об ужасах, вызванных его эгоизмом, он понимал, что заслуживает тысячи смертей.

Угрызения совести причиняли ему гораздо большие мучения, чем физическая боль. Но эти угрызения были по-прежнему эгоистическими.

Слишком слабый, чтобы уйти, Роди стонал от сознания собственного бессилия и чувства безысходности.

– Десять тысяч раз буду я проклят за это. Какой я был глупец, слепой, потерявший голову глупец! Все желания могли бы исполниться, все надежды осуществиться, если бы нетерпение меня не ослепило и не лишило осторожности. Пусть дьявол тьмы овладеет этими краснокожими…

Невозможно сказать, долго ли продолжалась бы эта нечестивая тирада. Заглушила ее физическая боль. Слабым голосом Роди воскликнул:

– Воды! Воды!

Вокруг было в изобилии крови, но ни капли воды.

Другие в течение этой ужасной ночи тоже молили о воде, но ответом служила все та же мрачная тишина.

Они умерли в страданиях. Почему он должен спастись?

– Ну, тогда пусть приходит смерть. На мою долю выпали ужасные мучения – она не может быть страшней…

Но и в этом, как и во многом другом, он ошибался.

На холме показалась какая-то уродливая, почти нечеловеческая фигура. Наклоняясь, она осматривала трупы, и на ее отвратительном лице отражалась дьявольская радость.

Это был почти не человек!

Ужас из ужасов, он грабил мертвых!

Роди увидел его, но снова потерял сознание.

А мародер продолжал свое отвратительное занятие, сопровождая все действия хриплым голосом, напоминающим клекот стервятников.

– Хе! хе! хе! – хихикал он про себя. – Неплохая добыча – и от белых, и от краснокожих. Благословенна будь их вражда! О, старый негр рад, так рад! Но где же он – где он? Если я его не найду, значит все было напрасно.

Хромоногий – это был именно он – продолжал упорные поиски, осматривая тела, снимая с них украшения, переходил от одного мертвеца к другому, но оставался неудовлетворенным.

Кого он искал?

И тут от груды тел послышался слабый голос:

– Воды!

Негр вздрогнул и испустил торжествующий вопль.

Он узнал голос Элайаса Роди, человека, которого он искал.

И когда Роди пришел в себя, он увидел над собой уродливое лицо, которое заставило его вскрикнуть от ужаса!

Глава XXIX. РАДОСТЬ ДЬЯВОЛА

– Я вас нашел, верно?

– Хромоногий!

– Да, я Хромоногий!

– Ради любви Господа, каплю воды, одну каплю воды!

– Если бы все это место было озером, я бы не дал вам ни капли.

– Что это значит, Хромоногий?

– Ха! Время, которого я долго ждал, наконец пришло! Знаете ли вы, где ваш сын Уоррен?

– Слава богу! Он далеко отсюда и в безопасности!

– Ха! ха! ха! В безопасности! Да, в полной безопасности, с большой дырой в голове!

Элайас Роди с трудом сел и посмотрел на говорящего.

– Он умер?

– Да, умер! И я привел его к смерти! Ха! ха! ха!

– Кто ты? Ад выпустил дьявола, чтобы издеваться надо мной?

– Может, так оно и есть. Кто я? Разве вы не узнали меня, Роди? Масса Роди?

– Нет, дьявол! Я тебя не знаю! Мой сын мертв! Боже! Чем я заслужил это?

– Чем заслужил? Чем заслужил? Вы делали самые ужасные вещи, на которые способно черное сердце белого человека, но настал наконец день расплаты! Значит, вы меня не узнаете?

– Уходи, дьявол, дай мне умереть в мире!

– В мире! Нет, вы умрете так, как заставляли жить других, – в боли и страданиях! Когда уже не сможете слышать голос негра, он будет шипеть вам в уши, чтобы этот голос достиг вашей бессмертной души в последние минуты вашей жизни!

– Кто… кто ты?

– Я Рюбен, сын Эстер!

– Эстер?

– Да! Эстер, рабыни вашего отца! Это вы стали причиной ее смерти! Теперь узнаете меня?

Роди застонал.

– Это вы из забавы прострелили мне ногу, когда я был еще мальчишкой. Все эти годы я был рядом с вами, но вы меня не узнавали. Ведь я слишком ничтожен – такой джентльмен, как вы, не может меня заметить. Но у меня хорошая память, я дал клятву и сдержал ее. Моя мать была рабыня, но она была моя мать, а я, хоть и черный человек, но я человек, пусть даже вы и такие, как вы, так не считают! Теперь вы меня узнали?

Роди молчал.

– Когда я вынужден был, хромая, уйти с плантации вашего отца, я был еще мальчишкой, но мальчишка тоже может ненавидеть жестоких масса, как ненавидит сейчас хромой негр Элайаса Роди. Дни и годы прошли с тех пор, но ненависть не оставляла меня. И теперь я счастлив: умирающий плантатор в руках низкого раба. Не бойтесь! Я не подниму руки, чтобы помочь вам умереть. Буду только сидеть и смотреть, как ваша черная душа будет расставаться с телом. Это принесет мне радость!

– О, дьявол! – воскликнул раненый, страдая от нестерпимой боли.

– Дьявол? Да, я дьявол, и вы сделали меня таким!

Негр, как и сказал, сел рядом с Роди, приблизился к умирающему, и ужасная злорадная ужимка искривила его губы.

Он продолжал смотреть, пока лицо жертвы не посерело и некогда яркие глаза не потускнели и не затянулись пеленой смерти.

Крики стихли, и раздавались одни лишь жалобные стоны:

– Помогите! Помогите! Воды! Воды! У меня горит душа! Дьяволы! Демоны! Прочь! Прочь! Отпустите меня! Уберите с моего сердца свои горящие руки! Отпустите! Ах! Какой ужас!

Затем и стоны прекратились. Элайас Роди умер.

Негр без всякой жалости смотрел на агонию врага, слушал его предсмертные вопли, а когда душа отлетела, сжал кулаки и, торжествуя, встал над бесчувственным телом.

И в этот момент на сцене появился новый персонаж.

На небольшом удалении от этого места стоял человек, опираясь на ружье, и разглядывал дымящиеся руины. Он стоял уже какое-то время, но не подозревал, что на холме есть еще кто-то живой.

Но вот внимание его привлек Хромоногий. Негр, убедившись в смерти своего врага, не мог больше сдерживать свою свирепую радость, принялся приплясывать, выкрикивая при этом:

– Хо! хо! Мертв! Какое развлечение для старого негра! Только подумать, что это старый негр послужил причиной войны между белыми и краснокожими! Ха! ха! ха! Это слишком хорошо, чтобы в это поверить! Но это правда! Это правда! Закончив эту речь, чудовище неожиданно подпрыгнуло в воздух и упало замертво лицом вниз.

Из спины его торчал длинный охотничий нож.

– Будь ты проклят, черный пес! Если ты послужил причиной одной войны, то к другой уже не сможешь приложить руку! Я поклялся не проливать кровь белых и не поднимать оружие против краснокожих, но черная кровь в мои условия не входит!

Говоря так, Крис Кэррол выдернул свой нож из тела негра и хладнокровно ушел с этого места.

Глава XXX. ЛИШЕННЫЙ РАДОСТИ МЕСТИ

Добравшись до лагеря, Вакора распустил воинов и в одиночестве вошел в свой вигвам.

Остаток ночи он провел в размышлениях.

Неужели кровь белого человека в жилах заставляла его думать о бойне, которую он приказал устроить и в которой сам принял участие?

Странное несоответствие природы.

Героический вождь, все еще в воинской раскраске народа своего отца, не мог сдержать дрожь, вспоминая последние несколько часов.

Дух матери, казалось, возник перед ним; глаза у нее печальные и укоризненные, на сердце камень.

– Это были люди моей расы и твоей тоже, ты принес их в жертву своей мести.

Так, казалось, она говорила.

Голова Вакоры упала на грудь. Он тяжело вздохнул.

Долго продолжал он мрачно размышлять, и мысли его были тяжелей свинцового грузила.

Медленно ползли ночные часы, но он не шевелился. Страх и недобрые предчувствия заполнили сердце воина.

– Я все это сделал ради лучшего, – говорил он. – Свидетель мне Великий Дух – ради лучшего! Ради будущего народа моего отца я закрыл свое сердце для жалости. Не только из-за наших нынешних несчастий призывал я своих людей к убийствам. Они должны начать великое дело возрождения народа уверенными в своих силах, убежденными в своей непобедимости…

Подобно всем легковозбудимым натурам, Вакора поддался приступу уныния. Когда не нужны были действия, возбуждение спадало, светлая надежда сменялась мрачными сомнениями.

Солнце высоко поднялось в небе, когда он шевельнулся и попытался стряхнуть тяжелые мысли. Сделав усилие, он вышел из вигвама, чтобы посовещаться с воинами своего племени. А когда вышел, увидел медленно приближающегося Марокоту. Спящая ненависть мгновенно пробудилась. В глазах молодого индейца он прочел, что у того есть новости.

– Говори. Ты нашел его?

– Да. Он найден!

– Я имею в виду Уоррена Роди. Не ошибись, Марокота. Скажи мне снова, что Уоррен Роди найден.

– Он найден!

– Тогда все хорошо. Быстрей приведи его ко мне – я хочу взглянуть в лицо этому бледнолицему псу!

Марокота ничего не ответил и стоял неподвижно.

– Ты меня слышал? Приведи ко мне этого пса. Глаза мои жаждут увидеть его лицо. Я хочу видеть, как он побледнеет от страха, как будет дрожать передо мной.

Марокота продолжал молчать.

– Клянусь Великим Духом, Марокота, почему ты не идешь за ним? Почему ничего не отвечаешь мне?

– Марокота страшится твоего гнева.

– Ты, индейский воин, боишься? Что это значит?

– Что я ослушался твоего приказа.

– Ага, несчастный, я понял! Ты нашел его, но он сбежал!

– Нет…

– Но что тогда? Говори! Он победил тебя? Оказался слишком силен? Тогда призови наших воинов, и даже если это будет стоить жизни всем индейцам Флориды, он должен быть пойман! Отвечай мне, или я накажу тебя!

– Марокота заслуживает наказания.

Молодой вождь, теперь уже основательно разозленный, бросил свирепый взгляд на потупившегося индейца. Вакора едва сдерживался, чтобы не бросить Марокоту на землю. С огромным усилием он заставил себя сказать:

– Больше никаких загадок! Говори! Где он?

– Он мертв!

Вакора сделал шаг к нему и воскликнул:

– Ты убил его?

– Да, я!

Марокота стоял, бесстрашно ожидая удара.

С проклятием Вакора бросил свое оружие на траву.

– Несчастный! – воскликнул он. – Ты лишил меня радости мести! Пусть рука, которая отняла у него жизнь, вечно висит у тебя на боку неподвижно! Пусть – о, будь ты проклят!

Марокота опустил голову на грудь. Он не смел встретить гневный взгляд вождя, боялся его больше, чем удара томагавка.

Некоторое время оба молчали, и Вакора нервно расхаживал взад и вперед, как тигр в клетке.

Глава XXXI. ПЕЧАЛЬНОЕ ЗРЕЛИЩЕ

Немного погодя вождь остановился перед молчащим воином.

– Расскажи, как это случилось, – сказал он, очевидно, успокаиваясь. – Рассказывай все, как было!

Марокота поведал ему обо всем.

– Значит, ты выстрелил в чудовище, чтобы спасти жизнь Нелати?

– Да.

– А он? Где Нелати?

– Недалеко. Вместе с Сансутой. Вон они идут!

Вакора посмотрел в указанном направлении и увидел приближающихся брата и сестру.

Вздох, больше похожий на стон, вырвался из его груди.

Прекрасная девушка, теперь бледная и печальная, склонив голову на плечо Нелати, казалось, поглощена рассматриванием полевых цветов, которые держала в руке. Другие цветы были вплетены в ее волосы.

Только так брату удалось увести ее с того места, на котором погиб ее соблазнитель. Он уговаривал ее, как мог, каждый раз останавливаясь и позволяя ей срывать цветы, растущие вдоль тропы.

Подойдя к Вакоре, Нелати протянул к нему руки, и двоюродные братья со слезами на глазах обнялись.

А Сансута не отрывала глаз от букета. Беспокойными движениями она непрерывно перебирала цветы, напевая печальную индейскую песенку.

– Нелати, – сказал Вакора, – какое печальное зрелище!

– Тише! Сейчас она успокоилась! Дважды за утро у нее были приступы плача и отчаяния. Видишь, она не замечает нашего присутствия. Марокота рассказал тебе?

– Рассказал все! Я с радостью – и теперь, когда увидел ее, в десять тысяч раз охотней! – отдал бы собственную жизнь, чтобы отобрать жизнь проклятого мерзавца!

– Судьба решила по-иному!

– Да, это так! Но что делать с нею? Она не может здесь оставаться. Мы вступили на тропу войны. Ее вместе с остальными скво нужно увести в наш поселок.

– Тогда я ее отведу: со мной она спокойна. Но я не буду отсутствовать долго. Я жажду действий.

– Да будет так!

Нелати повернулся к сестре и взял ее за руку, но тут появился воин, крича на бегу:

– Хорошие новости! Найдено тело белого вождя Роди, и…

Слишком поздно увидел он предупреждающий жест.

Сансута услышала роковое имя.

Отбросив цветы, она принялась дико кричать. В отчаянии она бросалась то к родному, то к двоюродному брату, которые оба стояли неподвижно, ошеломленные ее глубоким горем.

– Куда вы его спрятали? Отдайте его мне! Вы не должны его убивать. Нет, нет, нет! Я вам говорю: не причиняйте ему вреда! Уоррен! Уоррен! Это Сансута! Убийцы! Вы хотите убить мою любовь? Он вам ничего плохого не сделал. Возьмите мою жизнь, не его! Уоррен, Уоррен! О, не прячьте его от меня! Смотрите, у вас на руках его кровь! Глаза его закрылись, он умер! Это вы убили его! Нет, нет, не подходите! Я не позволю вам притронуться ко мне кровавыми руками. Назад! Назад! Я найду его! Нет, вы сначала должны убить меня! Я найду Уоррена Роди! На помощь! На помощь! Спасите меня от его убийц! Помогите найти моего убитого возлюбленного!

Эти крики вселяли ужас в сердца тех, кто их слышал. А девушка рванулась и побежала в лес.

По знаку Вакоры Нелати бросился за ней.

– Пусть молния сожжет тех, кто привел ко всему этому! Как я глуп был, когда чувствовал жалость к бледнолицым. Ничто не может отомстить за такое! Клянусь мстить, и месть моя будет такой ужасной, что сегодняшняя ночь покажется всего лишь насмешкой!

С этими словами молодой вождь торопливо ушел, сопровождаемый Марокотой и вестником.

Глава XXXII. ПОЩАДИ ЕЕ! ПОЩАДИ!

Возможность для мести представилась немедленно.

На площадке, окруженной индейскими вигвамами, под охраной нескольких воинов стояла группа бледнолицых пленников.

Она состояла из нескольких мужчин и девушки.

Вакора остановился, разглядывая эту группу. Лицо его озарилось свирепой радостью.

Один из вождей сообщил, что пленники были захвачены, когда пытались скрыться в соседнем лесу.

– Что нам с ними делать? – спросил он.

– Они будут подвергнуты пытке!

– А девушка?

– Она тоже умрет! Кто она?

– Не знаю.

Обратившись к Марокоте, Вакора повторил вопрос.

Марокота тоже не знал пленницу.

Вождь приказал подвести ее к себе.

Хотя девушка явно страдала от усталости и горя, она приблизилась гордой и грациозной походкой. Подойдя к Вакоре, она со скромной храбростью посмотрела ему в лицо.

– Кто ты? – спросил он.

– Твоя пленница!

– Когда тебя схватили?

– Часа два назад!

– Ты пыталась бежать?

– Да!

– А кто твои спутники?

– Я знаю о них только, что это жители поселка. Они были добры ко мне и пытались помочь спастись.

– Ты знаешь свою судьбу?

Она печально ответила:

– Я не жду милости.

Вакора, пораженный таким ответом, почувствовал к отважной пленнице интерес, который не смог бы объяснить.

– Тебя научили относиться к краснокожим как к безжалостным дикарям?

– Не безжалостным, только мстительным.

– Значит, ты признаешь, что у нас есть основания для справедливой мести?

– Я так не говорила.

– Но намекнула.

– У всех есть враги. Истинно велики только те, кто умеет прощать.

– Но дикари должны действовать в соответствии со своими инстинктами.

– Дикари – да! Но люди, умеющие отличать добро от зла, должны действовать по велению разума.

– Если я пощажу тебя, ты по-прежнему будешь считать меня дикарем?

– Моя жизнь ничего для меня не значит. Те, кого я любила, мертвы.

– Твоя мать?

– Она умерла, когда я была ребенком.

– Отец?

– Был убит прошлой ночью.

Вакора, казалось, задумался, потом как будто про себя сказал:

– Такая юная, однако не боится смерти.

Девушка услышала это и ответила:

– Несчастные приветствуют смерть!

– Несчастные?

– Я тебе сказала, что все, кого я любила, погибли.

– Да, смерть ужасна.

С грустной улыбкой девушка спросила:

– Правда?

Вакора был задет. Бесстрашный вождь почувствовал симпатию к девушке. У него возник еще один вопрос, и он его немедленно задал:

– Как тебя зовут?

– Элис Роди.

С криком дьявольской радости он схватил девушку за руку.

– Ты! Дочь проклятого человека, сестра демона в человеческом облике? Клянусь Великим Духом над нами, клянусь пеплом своих предков, ты умрешь! Я собственной рукой нанесу смертельный удар!

Произнеся эти слова, он извлек нож и готов был пронзить сердце Элис, когда кто-то перехватил его руку и вождь услышал голос, полный боли:

– Пощади ее! О, пощади! Возьми за нее мою жизнь!

– Нелати?

– Да, Нелати, твой брат, твой раб, если хочешь, только оставь ей жизнь.

– Ты забыл, как ее зовут!

– Нет, нет, я слишком хорошо знаю ее имя.

– Ты забыл, что ее отец послужил причиной всех несчастий!

– Нет, не забыл. Я и это помню.

– Что ее брат – похититель Сансуты…

– Нет, Вакора, я все помню!

– Тогда ты лишился разума, если просишь пощадить ее. Она должна умереть!

– Я не безумец. О, Вакора, на коленях умоляю пощадить ее!

– Встань, Нелати. Сын Олуски ни перед кем не должен преклонять колени. Благодаря твоему заступничеству, она останется жить.

Нелати встал.

– Ты поистине наш вождь, Вакора, сердце твое открыто и щедро.

– Подожди, ты неправильно меня понял. Я сохраню ей жизнь, но «око за око»: она испытает то же, что испытала Сансута. Я сохраню ей жизнь, но не честь!

– Вакора!

– Я сказал. – Он повернулся к собравшимся воинам, которые изумленно наблюдали за этой сценой. – Это дочь нашего врага Элайаса Роди. По просьбе Нелати я сохраняю ей жизнь. И отдаю ее племени: поступайте с ней, как хотите!

Нелати встал перед подходившими воинами.

– Назад! – воскликнул он. – Первый, кто коснется ее, умрет!

Вакора взглянул на брата. Изумление боролось в его груди с гневом.

– Не обращайте на него внимания, он безумен!

– Нет, не безумен!

– Тогда говори: в чем дело?

– Я люблю ее! Я люблю ее!

Девушка, которая все это время стояла неподвижно, как статуя, опустилась на землю и закрыла лицо руками.

Для Вакоры слова Нелати были не менее удивительными. Повернувшись к дрожащей девушке, он сказал:

– Ты слышала слова Нелати. Он тебя любит.

Девушка негромко ответила:

– Слышала.

– Он любит тебя. Вакора тоже любил. Его любовь растоптал твой негодяй-брат! Но я прислушаюсь к словам Нелати. Я выполню его просьбу. Тебе сохранят и жизнь и честь, но ты останешься пленницей. Уведите ее!

– А эти люди? – спросил воин, указывая на остальных пленников.

Сердце Вакоры, тронутое на мгновение мольбой брата и героическим поведением Элис Роди, снова ожесточилось.

– Они умрут – без пыток, но немедленно. Расстреляйте их!

Храбрых поселенцев, которые не просили о пощаде, увели.

Нелати подошел к девушке и протянул руку, собираясь увести ее. Она с дрожью отпрянула и с выражением горя пошла одна. Вакора, оставшись в одиночестве, опять задумался. Он расхаживал взад и вперед перед своим вигвамом.

Вскоре в лесу раздалось несколько гулких выстрелов. Пленники были навсегда избавлены от всех земных забот.

Глава XXXIII. РАЗВАЛИНЫ СРЕДИ РАЗВАЛИН

Индейский лагерь вблизи залива Тампа был свернут. Женщины и дети, в сопровождении нескольких воинов, ушли в поселок.

Вместе с ними пленницей ушла и Элис Роди.

Вакора, Нелати и остальные воины присоединились к союзу племен, и вскоре война разгорелась по всему полуострову.

Какое-то время племена семинолов вели бродячую жизнь. Попеременные успехи и поражения требовали от них неусыпной бдительности и постоянной смены мест.

Поэтому двоюродные братья лишь изредка посещали поселок, в котором жили женщины и дети.

У Сансуты приступы безумной ярости случались редко. Обычно она была молчалива и печальна, бродила в окрестностях, погруженная в свои спутанные мысли.

Элис, хотя и оставалась пленницей, могла ходить куда вздумается. У бедной девушки после потери отца и брата не было стремления вырваться на свободу. Ее охватило равнодушие ко всему на свете.

Она ни с кем, кроме Сансуты, не разговаривала, и лишившаяся рассудка жертва бессердечного эгоизма ее брата, казалось, одна была способна вызвать в ней интерес.

Нелати в своей любви к бледнолицей девушке ничего не добился. Она лишь печальной улыбкой отвечала на терпеливое поклонение юноши.

В те редкие перерывы, какие допускала война, Нелати приходил в поселок и становился буквально рабом Элис; тысячью способов пытался он заслужить ее внимание.

Но до сих пор все было безуспешно.

Напрасно вставал он на рассвете и уходил в леса, чтобы раздобыть для нее самые яркие птичьи перья или нарвать редких цветов.

Когда он приносил ей подарки, она равнодушно благодарила его и разглядывала их без всякой радости.

Одинаково равнодушной она оставалась к его непрестанным заботам о ее удобствах, и, казалось, не обращала никакого внимания на его присутствие и на его страсть.

И он ни о чем не говорил с нею.

Признание в любви было вырвано у него стремлением спасти ее жизнь – и с тех пор больше никогда не повторялось.

Он чувствовал, что его страсть безнадежна, но не отказывался от нее.

Но для Сансуты Элис оказалась поистине ангелом-хранителем.

Вначале индианка уходила от осторожной нежности, которую проявляла бледнолицая, и, казалось, пугалась ее голоса. Однако со временем, покоренная волшебством доброты, она стала искать общества пленницы и в ее присутствии казалась счастливой.

Они часто вдвоем уходили из поселка и в каком-нибудь укромном месте проводили часы: Элис в молчаливых раздумьях, Сансута – в детских забавах; она нанизывала бусы или собирала букеты диких цветов, перевязывая их лианами.

Любимым их местом стала старая крепость.

Они молча сидели в развалинах, каждая занятая своими мыслями.

Так спокойно и размеренно проходила их жизнь, а вокруг бушевала война.

Но первый приступ бури миновал и сменился периодом временного затишья.

Бледнолицые оставили небольшие поселения и отдельные плантации и в соседних городах ждали прибытия армейских правительственных частей, которые направлялись на полуостров.

Индейцы использовали этот промежуток для общих встреч и выработки лучшей организации.

Нелати и Вакора вернулись домой – именно так называл теперь Вакора место, где постоянно проживало племя Олуски.

Потребности войны вынудили его воинов отказаться от поселка, в котором жил отец Вакоры, и теперь два племени – Олуски и его собственное – слились и образовали мощный союз.

Чувства вождя к пленнице разительно переменились. Он больше не хотел причинить ей вред, и, если бы она попросила освободить ее, он согласился бы.

Но какая польза от свободы для бездомной?

Когда-то пленница была предана своему дому. Теперь, когда родственники погибли, а дом сгорел, ей было безразлично, где жить.

Подобно несчастным, о которых рассказывает история, чье заключение пережило память о прошлом, чьи друзья и родственники утонули в море забвения, Элис Роди боялась свободы, она предпочитала плен неведомому будущему, в котором никто не ждал ее возвращения и никакой друг ее бы не встретил.

Надежда, это самое ценное сокровище несчастных, больше ей не принадлежала.

Но в сердце ее проникло ощущение безопасности, почти удовлетворения. Время начинало заглаживать нанесенную ей ужасную рану.

Удивительное превращение произошло с некогда пылкой девушкой, проявившей такую энергию и мужество в опасности.

Так думал молодой вождь Вакора.

Для Нелати тоже наступило время покоя, но покоя печального. У девушки не было сил избегать его преданного поклонения, и она покорно принимала его, но никак не подбадривала.

Однажды солнечным днем Сансута в сопровождении Элис направилась в развалины крепости.

Придя туда, Сансута занялась вышиванием сумки. Элис, сев на камень, следила за действиями своей подруги.

Индианка, сидя рядом с бледнолицей, казалось, вот-вот потеряет сознание. За последние несколько недель она очень похудела, и ее впалые щеки покрывал лихорадочный румянец.

– Положи голову мне на колени, Сансута!

Говоря это, Элис осторожно прикоснулась к бедняжке рукой.

– Я устала… так устала! – сказала Сансута.

– Не нужно уходить так далеко. Нужно поискать другое место, поближе к поселку.

Казалось, индейская девушка ее не слышит, она стала негромко напевать. Неожиданно она замолчала и посмотрела в лицо спутнице.

– Прошлой ночью мне снился сон. Я была в другой земле и шла по лесистой тропе. Все вокруг было усеяно прекрасными цветами. По обе стороны от тропы росли замечательные растения, и вокруг летали яркие бабочки. Были птицы с золотым и серебряным оперением! Я услышала музыку. Это была земля Великого Духа? Как ты думаешь?

– Кто знает? Может быть.

– Там я встретилась с отцом. Он был не суровым воином, как всегда; отец был печален и плакал. Почему он плакал?

Элис молчала. Она с трудом сдерживала слезы, услышав этот безыскусный вопрос.

– Увидев, что он плачет, я тоже заплакала и поцеловала его. Он говорил со мной ласково – но почему он плакал?

Спутница продолжала слушать, не отвечая.

– Потом мне снилось… нет, я не могу вспомнить, что еще мне снилось… но там был кто-то еще. Казалось, я и его узнаю – но тут началась сильная буря, все потемнело, и я испугалась. Что это было?

– Увы, Сансута, я свои собственные сны не могу разгадать, тем более твои.

Но Сансута уже забыла о своем вопросе и снова начала негромко напевать. Вскоре она опять замолчала, обняла Элис руками за шею и прошептала, что устала.

Бледнолицая девушка поцеловала ее, и ее слезы упали на щеки Сансуты.

– Почему ты плачешь? Кто тебя обидел?

Если бы Элис смогла облечь свои мысли в слова, она ответила бы: «Весь мир».

Вместо этого она только приласкала свою спутницу, и вскоре та уснула.

Для художника это была бы достойная сцена – прекрасная, печальная и производящая сильное впечатление.

Молодой индеец, который был молчаливым свидетелем ее, должно быть, так и подумал, потому что отвернулся со вздохом.

Этим индейцем был Вакора.

Глава XXXIV. СТРАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

Любовь Вакоры к Сансуте давно сменилась жалостью.

Новое чувство овладело его сердцем.

Из пепла прошлого возродилась новая любовь. Предметом ее стала Элис Роди!

Вначале Вакору восхитило ее мужество. Потом он стал свидетелем ее благоразумия и нежности. И, конечно, он не мог не заметить ее красоты.

Постепенно уважение, которое он испытывал к пленнице, переросло в страсть.

В его груди жалость и любовь поменялись местами. Поменялись местами и вождь с пленницей.

Девушка была свободна, а он стал ее пленником.

Это новое чувство пришло не сразу. Оно росло незаметно и медленно, но неотвратимо.

Одна мысль тревожила Вакору.

Он помнил о том, как Нелати восторгался Элис Роди. Он видел, что девушка остается равнодушной, но не хотел проявлять свое собственное чувство из сострадания к брату Сансуты. Поэтому его любовь была безмолвной, и пленница о ней даже не подозревала.

Но что происходило с ней?

Она тоже изменилась.

Благодаря одному из тех чудесных превращений, на которые способно человеческое сердце, Элис Роди не только смирилась со своей жизнью среди индейцев, но скоро очень заинтересовалась ими, и у нее стали даже появляться приятные мысли.

Как уже говорилось, многие семинолы получили неплохое образование, которое произвело на них очищающее воздействие. Особенно это было справедливо по отношению к молодому вождю Вакоре, и Элис не могла не отметить это про себя.

Первой ее мыслью было: как многого мог бы он достичь, если бы родился среди другого народа. Ей никто не говорил о его матери, но она не сомневалась, что в его жилах течет кровь белого человека.

Кем стал бы этот человек, обладающий умом, рыцарской храбростью и благородством, в обществе, которое развило бы эти его свойства?

Вопрос этот правомерен, если однобоко подходить к цивилизации. Но не следует забывать, что и цивилизация часто приближается к варварству из-за эгоизма и алчности.

Элис для себя находила ответ на этот вопрос, и ответ был благоприятным для молодого вождя.

Но на этом она не останавливалась, а продолжала размышлять о характере Вакоры.

Ей казалось, что его задумчивость происходит от сожалений по поводу войны, которую он ведет, и от благородного энтузиазма, которым полна его душа.

Сердце женщины легко поддается восхищению при встрече с благородным и целеустремленным человеком!

Поэтому вполне естественно, что первоначальное отвращение сменилось в Элис интересом, а интерес перешел в…

Во что?

Элис Роди не находила ответа на этот вопрос. Она избегала поисков ответа и пыталась по-прежнему думать о Вакоре, как о своем похитителе.

Но вскоре думать так стало для нее невозможно.

Ни один Благородный Рыцарь не мог бы вести себя вежливее. Ни один принц не способен быть достойнее своего происхождения. Она много раз восхищалась его умом, мужеством и смелостью. Вакора был проявлением благородства самой природы.

Несколько месяцев привели к удивительным переменам в персонажах нашего рассказа, и к тому времени, как Вакоре пришлось снова возвращаться на войну, и он, и его пленница ощущали странную пустоту в сердце, непривычную, новую, незнакомую.

Нелати, потерявший надежду завоевать сердце бледнолицей девушки и впавший в состояние спокойного отчаяния, ушел вместе с двоюродным братом, надеясь на поле битвы найти выход своей печали.

Судьба его, закутанная в темную загадку будущего, была от него скрыта.

Глава XXXV. МИРНОЕ РАССТАВАНИЕ

Лето сменилось осенью.

Состояние несчастной Сансуты ухудшилось.

Ее слабость, постоянно усиливавшаяся, достигла такой степени, что индианка больше не могла посещать свои любимые места с Элис. Больная похудела, лицо у нее осунулось.

Только в темных, блестящих глазах, казалось, еще теплилась жизнь.

Припадки ярости прекратились. Время от времени сознание ее прояснялось, и тогда она проливала потоки слез на плече белокожей подруги. Казалось, только с возвращением болезненного состояния возвращаются к ней мир и спокойствие.

Однажды на закате девушки сидели у входа в жилище Сансуты.

– Смотри, – сказала индейская девушка, – цветы закрываются, птицы улетели в глубину леса. Я все время ждала кого-то, но он не пришел. Ты знаешь, кто это?

– Нет, не знаю.

– Это Уоррен. Почему ты дрожишь? Он тебе не причинит вреда. А ты думала, о ком я говорю?

– Не могу сказать, дорогая Сансута.

– Конечно, ни о ком другом. Я всегда о нем думаю, хотя… – добавила она шепотом, – почему-то не смею позвать его по имени. Боюсь это сделать. Боюсь брата Нелати и двоюродного брата Вакоры. Почему заходящее солнце такое алое? Оно цвета крови – крови – крови! Красный цвет, он и у тебя на руках! Ах, нет, ты не убийца!

– Тише, Сансута, успокойся!

– О, это солнце! Знаешь, мне кажется, я в последний раз вижу, как оно садится. На небе темные полосы и ряды черных туч. Это последний день, последний день!

– Я ничего не вижу, просто наступает вечер.

– Но ты должна слышать! Разве ты не слышишь, как поют призраки на могиле Олуски? Он мой отец. Я слышу пение. Это призыв. Он обращен ко мне. Я должна идти.

– Идти! Куда?

– Далеко. Нет, не нужно прижимать меня к сердцу! Не тело Сансуты покидает тебя – ее душа. В землях счастливой охоты я встречусь с ним.

Немного погодя, она успокоилась; но этот спокойный период быстро кончился, и горячие слезы опять полились на впалые щеки.

Снова разум покинул Сансуту, два или три часа она отказывалась войти в вигвам и беспрерывно бредила наяву.

Элис могла только сидеть рядом с ней и слушать. Время от времени она пыталась успокоить Сансуту, но напрасно.

Постепенно голос Сансуты слабел. Она тяжелей опиралась на руку своей подруги, и глаза ее потускнели. Состояние ее вызывало все большую тревогу. Элис хотела встать и позвать на помощь, но умоляющий взгляд Сансуты остановил ее.

– Не покидай меня! – негромко попросила девушка.

Голос у нее снова изменился. К ней вернулся рассудок, и Элис поняла это.

– Не покидай меня! Я не задержу тебя надолго. Теперь я тебя знаю – мне кажется, я знала тебя многие годы. Ты сестра Уоррена. Сансута лежит на руках его сестры. Ко мне вернулось все ужасное прошлое. Я все помню, но ты не горюй, потому что в сердце у меня теперь мир – даже к тем, кто отнял у него жизнь. Вместе с разумом вернулась способность прощать, и последняя молитва Сансуты такова: пусть те, кто сделал Сансуту такой несчастной, будут прощены.

Говорила она еле слышно, и спутница с трудом разбирала ее слова.

– Поцелуй меня, Элис Роди! Говори со мной! Скажи, что Сансута была твоим другом.

– Была? Она мой друг!

– Нет; скажи – была, потому что я покидаю тебя. Время пришло. Я готова! Последняя моя молитва: жалость и прощение! Жалость и…

Она неслышно шевелила губами, словно продолжая молиться.

Но вот и это движение прекратилось, а с ним кончилась и несчастная жизнь.

Еще долго Элис продолжала держать на руках тело девушки, душа которой отлетела в вечность.

Глава XXXVI. СГОРЕВШАЯ ХИЖИНА

Ни во сне, ни наяву призрак Хромоногого не тревожил Криса Кэррола.

Достойный охотник считал, что совершил похвальный поступок, навсегда избавив мир от этого злобного урода.

– Дьявольский черный скунс! Плясать над телами смелых людей, которые погибли в этой проклятой войне! И еще гордиться тем, что приложил руку к развязыванию бойни! Было лишь справедливо отправить его в вечную гибель, и если бы я никогда не сделал ничего полезного для общества, все равно заслуживаю похвалы за эти три дюйма холодной стали, что всадил ему между лопатками.

Так утешал себя Крис, вспоминая страшное происшествие на холме Тампа.

Через несколько дней после битвы он вернулся и обнаружил, что мертвые похоронены, как подобает.

Об этом распорядился Вакора.

Но обгорелые руины дома Роди, однако, вызывали в памяти события той злополучной ночи.

Некоторое время после последнего посещения залива Тампа Криса Кэррола никто не видел. Ни бледнолицые, ни краснокожие не могли обнаружить его местопребывание.

Правда заключалась в том, что охотник рад был уйти от того места, где сцены насилия так задевали его чувства.

Как он сказал, он не хотел сражаться с краснокожими и не мог поднять оружие против бледнолицых.

– Не в природе человека убивать себе подобных, даже если они поступали плохо, если они мне ничего не сделали, а пока меня никто не обижал. Я буду вечно проклят, если подумаю, что виноваты краснокожие, когда они восстали против угнетения и тирании; именно так обращался с ними старый Роди. Конечно, сейчас он мертв, но если говорить правду, он был плохой человек. Нет, их нельзя винить за то, что они сделали – после того, что сделали с ними. У старого негодяя, каким бы он ни был, было одно достоинство – это его подобная ангелу дочь. Где она скрывается? Меня это удивляет, да, удивляет.

Крис не знал о пленении Элис.

Так же неожиданно, как ушел, он вернулся в окрестности залива Тампа.

Он считал, что война переместится в другое место, и по-прежнему хотел держаться от нее подальше.

– Никогда не слышал о такой проклятой войне, – говорил он себе. – Сначала она здесь, потом там, потом ее нигде нет, а потом она снова начинается на прежнем месте, и все так же далеки от ее конца, как я от Гренландии. Будь прокляты все войны на свете!

Вернувшись к заливу Тампа, он обнаружил местность совершенно пустынной.

Большинство зданий и сооружений на плантациях были сожжены. Даже его собственная жалкая хижина сгорела дотла.

– Наверно, это называется превратностями войны, – заметил он, разглядывая руины. – Жалкая была хижина, и я все равно не люблю спать под крышей. Но это был дом. Тьфу! – добавил он после недолгого молчания. – Зачем мне горевать из-за потери такого дома? У меня остаются саванны, где можно спать и охотиться. Если и есть для меня дом, то это только они – раз и навсегда.

Несмотря на весь свой стоицизм, старый охотник вздохнул, поворачиваясь спиной к пепелищу.

На повороте дороги, там, где Хромоногий когда-то встретился с Уорреном, он остановился и снова посмотрел на остатки дома. Он сел на ту самую ограду, на которой когда-то сидел Хромоногий, и погрузился в размышления. И так был поглощен мыслями, что, вопреки своей обычной осторожности, не замечал, как идет время и что происходит вокруг.

И не заметил приближающейся опасности.

Она появилась в виде четверых воинов, которые молча и незаметно подобрались к тому месту, где сидел охотник.

И прежде, чем он обнаружил их присутствие, он стал их пленником.

– Краснокожие! – воскликнул он, пытаясь освободиться.

Индейцы мрачно улыбались, видя его тщетные усилия.

– Клянусь вечностью! На этот раз я попался! Будь проклята моя беззаботность! Почему я не осматривался? Ну, можете смеяться, краснокожие, теперь ваша очередь. Может, следующей будет моя. Что вы делаете?

Не отвечая, индейцы связали ему руки за спиной.

Потом знаками велели идти за ними.

– Ну, что ж, джентльмены, – сказал Крис, – о более молчаливом обществе трудно и мечтать! Иду. Очень обязан вам за ваши усилия, без которых, впрочем, мог бы обойтись. Спасибо за вашу краснокожую вежливость. Идите, я пойду без вашей помощи. А куда вы направляетесь?

– К вождю, – ответил один из воинов.

– К вождю? Какому вождю?

– К Вакоре.

Крис произнес громкое проклятие.

– К Вакоре? В таком случае, мне кажется, что дни Криса Кэррола подошли к концу. Я слышал, что более свирепого и мстительного парня не бывает. Идите вперед, я пойду за вами, но мне невесело. Если меня убьют как мужчину, я не дрогну; но если пытка… ну, все равно, идите! Не заставляйте общество ждать.

И он смело пошел за ними туда, где, как он считал, его ждала смерть.

Индейцы, не обменявшись ни словом – ни друг с другом, ни с ним, – направились к поселку Олуски.

На ночь остановились в лесу.

Не зажигая костра, чтобы не выдать себя врагам, они достали из сумок сушеное мясо и лепешки.

Крис получил свою долю этой скромной еды и с завистью смотрел, как его захватчики запивают сухую пищу водой из бутылки. Но, справившись с собой, проглотил несколько кусков.

Закончив ужин, двое индейцев завернулись в одеяла и мгновенно уснули. Другие двое остались стеречь пленника.

Крис понял, что убежать не удастся.

С одним, даже безоружный, он справился бы. Но двое – это слишком; к тому же он знал, что при малейшей тревоге проснутся остальные, и тогда будет четверо против одного.

Будучи философом и стоиком, он лег на землю и очень скоро уснул.

Проснулся он среди ночи один раз и увидел, что охрана поменялась. На освобождение по-прежнему никакой надежды.

– Будь я проклят! Я теперь ясно вижу, что попался! Что я могу сделать? Только натру себе руки этими ремнями!

Выругав себя еще раз за собственную глупость, он снова уснул.

Глава XXXVII. ПОД УГРОЗОЙ СМЕРТИ

На рассвете Крис Кэррол и его захватчики продолжили путь. До самого поселка они больше не останавливались.

Кэррол тщетно пытался узнать, почему они так неожиданно оказались далеко от своего племени. Индейцы ему ничего не объясняли.

Однако он понял, что поручение, по которому их посылали, не выполнено, и считал, что его пленение должно, по мнению индейцев, смягчить гнев Вакоры.

– Что ж, – рассуждал он, – наверно, я занял место какого-то бедняги. Может, мне доставило бы удовольствие, что я ему оказал услугу, только хотелось бы знать, кто это. У него; несомненно, нашлось бы кому поплакать, но некому плакать о Крисе Кэрроле. Насколько мне известно. Ну, хорошо! Пойдем вперед! Что бы меня ни ждало, вы, дикие кошки! Четверо на одного! Если бы было двое на одного, в крайнем случае трое, я попытался бы, хотя это могло мне стоить жизни. Как подумаешь, можно пожалеть, что не стал владельцем магазина!

В дороге Крис непрерывно насмехался над индейцами, но они никак на это не реагировали и продолжали бдительно следить за ним.

Около середины дня они добрались до цели.

Когда пришли в индейский поселок, Криса затолкали в одну из хижин, где он должен был ожидать распоряжений Вакоры о своей судьбе. Охотника непрерывно караулили четверо стражников – два в доме и два снаружи.

Он ожидал немедленной смерти, но до конца дня его оставили в покое, а вечером принесли ужин, состоявший из сушеного мяса, хлеба и воды. А потом позволили до утра проводить время так, как ему вздумается.

Охотник сразу принял решение. Он закутался в одеяло, которое ему дали, и через несколько мгновений крепко уснул.

Спал он до тех пор, пока кто-то не разбудил его, коснувшись плеча. Это был один из его вчерашних стражников.

– Идем!

– Это ты, старый приятель? – спросил Крис, узнав индейца. – Не могу сказать, что рад тебя видеть, потому что ты прервал очень приятный сон. Давно я таких не видел. Но неважно! Откуда тебе знать, бедняге? Ты ведь только и умеешь, что потрясать томагавком и хватать за волосы свои жертвы! Чего тебе от меня нужно?

– Воины собрались!

– Правда? Очень мило с их стороны, но им не стоило из-за меня так рано вставать. Я мог бы подождать.

– Идем!

– Что ж, иду. Думаешь, я боюсь? Думаешь, боюсь тебя, или всех воинов твоего племени, или даже твоего вождя Вакору?

– Вакоры здесь нет!

– Нет? Где же он?

– Я не могу отвечать на вопросы бледнолицего. Я пришел, чтобы отвести тебя на совет.

– Я готов.

Но когда они уже собирались выйти из дома, Крису пришла в голову неожиданная мысль, и он остановил своего сопровождающего:

– Послушай, друг, не скажешь ли мне одну вещь?

– Говори.

– Где мы?

– Это поселок Олуски.

Лицо Кэррола осветилось неожиданной радостью.

– А его сын – Нелати? И это его дом?

– Да.

– Пошли быстрей. Ты, наверно, удивляешься, чему я обрадовался? Но скажу тебе, краснокожий – не обижайся, я не знаю твоего имени, – ты и твои трое друзей старались зря.

– Что ты хочешь сказать?

– Только вот что: иди и скажи Нелати, что ты с друзьями захватил Криса Кэррола, а потом опасайтесь за свою жизнь.

– Нелати?

– Да, Нелати. Он мой друг и даст вам больше, чем вы рассчитывали.

– Нелати здесь нет.

– Нет здесь? Ты ведь только что сказал, что он в отцовском доме.

– Сказал, но сейчас Нелати здесь нет.

– Ну, хорошо, его сейчас нет, но, наверно, придет?

– Его не будет несколько недель.

Лицо Кэррола омрачилось.

– Тогда, чтобы твоя шкура досталась псам, веди меня! Теперь, когда в моей колоде не осталось тузов, я ее выбрасываю. Такова моя удача, и худшей удачи я не видывал. Ничего тут не поделаешь. Наверно, надо смириться.

Они вошли в дом для советов, где их ждали собравшиеся воины.

Ступив через порог этого дома, Крис Кэррол совершенно преобразился. Поведение его лишилось легкой насмешливой веселости, он приобрел достоинство и серьезность.

Крис сразу понял, что обречен.

Об этом сказали ему безжалостно строгие лица судей.

Последовала пародия на допрос, из него напрасно старались извлечь сведения о передвижении белых, особенно о количестве и расположении правительственных войск, которые к этому времени уже прибыли на полуостров.

Презрительный отказ предавать собственную расу не принес ему никакой пользы. Правда, он и так был приговорен к смерти, но способ смерти варьировался.

Охотник ничего не сообщил индейцам. Он, действительно, почти ничего не знал о передвижениях войск, но даже если бы командовал ими, вряд ли мог бы быть скрытнее.

Разочарованные, воины пустили в ход последнее средство: попытались угрозами пыток добиться того, чего не позволяла ему честь. Напрасные усилия.

Крис поморщился, когда они заговорили о пытках, но тут же оправился и повел себя еще более вызывающе.

– Можете причинить моему старому телу страшную боль – я знаю, вы дьявольски изобретательны, но что-то во мне все равно не станет дрожать, как бы вы ни старались, черти из ада! Это моя душа Она в ваших жестоких пытках останется такой же спокойной, как сейчас, и последним моим чувством будет презрение к вам. Крис Кэррол не просто охотник, чтобы после сорока лет быть сожженным на костре или пробитым горячим свинцом. Он умрет, как и жил, – честным человеком!

Смешанный гул восхищения и гнева пробежал по собравшимся, и было очевидно, что многие воины согласились бы отпустить пленника.

Есть что-то в подлинном мужестве, вызывающее восхищение даже у врага.

Вожди торопливо посовещались.

Скоро совещание закончилось, встал старейший из вождей и произнес приговор.

Смерть на костре у столба.

Крис Кэррол не удивился, услышав это. Приговор уже потерял для него часть ужаса. Крис смирился со своей судьбой. Только одно слово сорвалось с его губ.

– Когда?

– Завтра! – ответил тот, кто произносил приговор.

Не бросив взгляда на тех, кто положил конец его земной карьере, охотник спокойно и размеренно вышел из дома советов.

Когда он выходил, толпа перед ним расступалась; на многих лицах отразилось восхищение, на некоторых – даже жалость.

Стоицизм и храбрость индейцев известны, смерть им не страшна. Они по природе фаталисты. Но они понимают: то, чего не боятся они сами, пугает других. И поэтому они восхищались человеком, который встречает смерть так спокойно.

В их глазах старый охотник превратился в великого воина.

Но он враг – представитель расы, с которой они воюют. Поэтому он должен умереть.

Так необычно цивилизация и варварство встретились на общей почве.

Глава XXXVIII. СОННЫЙ НАПИТОК

Мужество не оставило Криса Кэррола, когда он снова оказался в своей тюрьме.

Конечно, его не покидали мысли о том, что завтра он умрет. Потому что его ждала смерть, от которой может содрогнуться даже храбрый человек – мучительная смерть.

Охотник знал, что это значит.

– Пуля – это ничто, – говорил он самому себе. – Она пробивает тело, так что не успеваешь почувствовать, а как только она у тебя внутри, тебе конец. Но стоять у горящего столба – для этого потребуется вся философия, какой я обладаю. Но не нужно об этом думать, не нужно! Даже если я буду гореть вечно, они не увидят, как больно Крису Кэрролу! Пусть стараются изо всех сил, и будь они прокляты!

После этого монолога он спокойно принялся устраиваться поудобнее: постелил на голый пол одеяло, сделал изголовье из нескольких поленьев.

Когда он взял в руки поленья, странное желание охватило его: ударить стражника по голове и попытаться вырваться на свободу. Но недолгое размышление убедило его, что такая попытка обречена на неудачу: стражники снаружи готовы помешать ему уйти. Он решил, что не стоит напрасно проливать кровь, поэтому удовлетворенно лег и закурил.

Некоторое время он размышлял о своем положении, пуская клубы дыма в воздух и наблюдая, как они рассеиваются.

Раз или два ему показалось, что кто-то скребется в углу комнаты, но как только он обращал на него внимание, звук прекращался. Наконец, поддавшись усталости, он решил уснуть, и вскоре громкий храп подсказал стражникам, что они могут ослабить свою бдительность.

Поэтому они вышли из дома, предварительно убедившись, что сон не притворный.

Их по-прежнему было четверо, и они принялись оживленно болтать, на время забыв о пленнике.

Тот проснулся оттого, что его осторожно потянули за руку. Это повторялось несколько раз, прежде чем он почувствовал.

Крис мгновенно сел.

– А? Что? Клянусь вечностью!

Его остановило предупреждение о необходимости молчать, и он с удивлением разглядел, кто его разбудил. В самом темном углу комнаты появилось отверстие, а в нем виднелось лицо девушки. Крису показалось, что он его узнает.

– Тише! – шепотом сказала девушка. – Помните: за вами наблюдают. Ложитесь снова. Слушайте, но не отвечайте. Да, они возвращаются!

При этих словах говорившая исчезла. И как раз вовремя: в следующее мгновение в комнату вошли два стражника.

Но они надолго не задержались. Все их подозрения развеял громкий храп Криса.

Как только они вышли, он посмотрел в сторону отверстия и прислушался.

– Вы меня узнали? Ответьте жестом.

Крис утвердительно кивнул.

– Вы верите, что я хочу вас спасти?

Опять кивок.

– Тогда слушайте и точно выполните мои указания. Это отверстие ведет в соседний дом. Там тоже есть выход. Но, к несчастью, по пути к нему вы должны пройти через помещение, в котором всегда есть люди. Поэтому там вы столкнетесь с не меньшим риском, чем здесь. Вам придется выбраться через окно. Вы его видите?

Крис поднял голову. Он, конечно, видел это окно и искал возможности выбраться через него, но пришел к заключению, что ничего не выйдет.

И в ответ он отрицательно покачал головой.

– Может, оно слишком высоко?

Крис знаком показал, что трудность не в этом.

– Вам помешает выйти решетка на окне?

Крис качнул головой, словно китайский мандарин.

– И все? Тогда я могу вам сказать… тише! Они идут!

Один из часовых просунул голову в дверь. Убедившись, что все в порядке, тут же убрал ее. Как только голова исчезла, вернулась Загадочная посетительница Кэррола и возобновила разговор:

– Вы думаете, вам помешает бежать решетка?

Опять утвердительный кивок.

– Вы ошибаетесь.

Охотник, уже освоившийся со способом общения жестами, коротко, но энергично покачал головой в знак несогласия.

– Говорю вам, вы ошибаетесь, – продолжала девушка, – прутья перепилены. Я вижу, вы хотите узнать, кто это сделал!

Крис ответил губами «да», не произнеся ни слова вслух.

– Я!

– Вы? – знаком переспросил он.

– Да, когда-то я была пленницей в этой самой комнате; за мной не следили, как за вами, но все же я была пленницей. Я разобрала свои часы, достала детали с зазубринами и, использовав их как пилочки, перепилила прутья, оставив совсем немного, только чтобы они держались на месте.

Кэррол взглядом выразил изумление.

– Да, это была тяжелая работа, и на нее потребовалась не одна неделя. Вы, наверно, удивляетесь, почему я не сбежала. Это слишком долгая история, чтобы рассказывать сейчас.

Взгляд охотника был очень красноречив, а посетительница все понимала на лету. Он взглядом задавал вопрос.

– Нет, сейчас я не пленница, – ответила она. – Вы воспользуетесь результатами моего труда. Но вы все должны проделать очень осторожно. И сначала избавьтесь от своих стражников.

Как это сделать?

Пленник задавал этот вопрос самому себе.

– Вот бутылочка, – продолжала девушка, – в ней сонный напиток. Когда они вернутся, попросите напиться. Они дадут вам бутылку. Постарайтесь вылить туда содержимое этой бутылочки и попросите их выпить вместе с вами. Они послушаются: они никогда не отказывают осужденным на смерть. Через несколько минут зелье подействует. Тогда взбирайтесь к окну, бесшумно уберите прутья, тихо спуститесь с той стороны и уходите прямо в лес. Никаких благодарностей, пока не увидимся снова!

С этими словами посетительница исчезла, отверстие в стене беззвучно закрылось, и Крис лежал, гадая, слышал ли он наяву или во сне этот негромкий, мягкий голос.

Флакон в руке, однако, свидетельствовал, что это не сон. Посетительница не существо из иного мира, она принадлежит к реальности.

Охотник удивленно почесал в затылке и принялся обдумывать положение.

«Ну, ничего более странного мне не встречалось. Пусть заедят меня до смерти москиты, если я думал, что встречу что-нибудь подобное! И где? Я тут лежу, а это небесное создание ломает голову, как помочь старому грешнику. А, вот и вы! – продолжал он про себя, увидев двух входящих стражников. – У меня кое-что для вас есть. То-то удивитесь!»

Ничего не подозревающие объекты его риторического обращения вошли в комнату и сели недалеко от пленника, продолжая разговаривать друг с другом. Тема их разговора не интересовала пленника, который думал, как получше осуществить свой план.

Но вот настало время действовать.

Сторожа перестали разговаривать и с трудом удерживались от сна.

– Послушайте, краснокожие, – обратился к ним Крис, – не найдется ли у вас капли воды? Я умираю от жажды. Вижу, что вы сами меня не спросите, потому и спрашиваю вас.

Один из индейцев добродушно вышел и вернулся с бутылкой, которую протянул пленнику.

Крис поднес бутылку к губам и отпил, потом остановился, словно переводя дыхание.

– Клянусь вечностью, – сказал он, – я видел, как один из ваших товарищей сунул голову в дверь. Чего ему нужно?

Индейцы посмотрели на дверь.

Содержимое флакона перешло в бутылку.

Когда индейцы снова посмотрели на пленника, он сделал вид, что наслаждается очередным глотком.

Однако на этот раз не выпил ни капли.

– Ах! – воскликнул он, как будто сделав глоток и с трудом сдерживая гримасу. – Нет ничего лучше воды, когда хочешь освежиться! Умирающий снова ощущает надежду. Удивительно, как я раньше этого не пробовал! Вкус свободы стоит многого! Попробуйте сами, и не смотрите на меня так, словно вот-вот проглотите!

Скорее комическое выражение на лице пленника, чем его речь, заставило сторожей послушаться. Каждый сделал по нескольку глотков.

Казалось, они не соглашаются с Крисом в оценке этого напитка.

Старый охотник смеялся про себя, глядя на их лица.

– Не нравится? Ну, вы еще сами не понимаете, что хорошо! Бедные, отсталые люди, откуда вам знать?

Сказав это, он положил голову на свою «подушку» из поленьев и сделал вид, что засыпает.

Если и до этого индейцы казались сонными, то теперь смешно было смотреть, какие отчаянные усилия они предпринимают, чтобы не заснуть.

Напрасно разговаривали они друг с другом, напрасно вставали и расхаживали по комнате или пробовали стоять, не опираясь на стены.

Борьба между сном и бодрствованием закончилась.

Менее чем через десять минут оба сторожа лежали, вытянувшись, на полу и крепко спали.

Охотник не стал терять времени. Проворными движениями поставив ноги в промежутки между бревнами, он дотянулся до окна.

Потребовалось совсем легкое усилие, чтобы снять прутья решетки: они были очень искусно подпилены.

Скоро вся рама оказалась в руках пленника.

Он уже собирался осторожно опустить ее, когда увидел снаружи, под окном, какую-то фигуру.

Это был индеец!

Глава XXXIX. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Увидев индейца, Крис Кэррол понял, что перед ним возникла дилемма.

Надо было быстро принимать решение.

Он видел, что индеец следит не за ним, а внимательно смотрит на окна соседнего дома.

Неслышно подтянув тяжелую раму – у него от ее тяжести уже начали уставать руки, – Крис осторожно опустил ее внутрь комнаты и снова поднялся к окну.

Перед этим, однако, он забрал нож у одного из спящих часовых.

Индеец за окном продолжал стоять неподвижно.

Крис выглянул и увидел, что тот по-прежнему смотрит в одном направлении.

Что делать?

Охотнику оставалось только одно.

Он бесшумно выбрался через окно. И сделал это так незаметно, что индеец обнаружил его присутствие, только когда Крис схватил его за горло и повалил на землю.

Но когда он совершил этот подвиг, его поджидал сюрприз Кэррол посмотрел индейцу в лицо, узнал и обрадовался, что не ударил ножом:

– Нелати!

– Кэррол!

– Тише, ты разбудишь всех краснокожих поблизости!

– Что ты здесь делаешь?

– Вылез из того окна.

Он указал на открытое окно.

– Но как ты здесь оказался?

– Не по своей воле, можешь быть уверен. Я военнопленный.

– Кто тебя захватил?

– Четверо ваших индейцев.

– Ты пленник?

– Вот именно. Но долго бы им не был.

– Что это значит?

– Завтра я был бы мертв, как может быть мертв человек, когда сорок или пятьдесят парней будут прижигать ему тело.

– Тебя приговорили к сожжению?

– Да, парень, и я очень рад, что могу тебе об этом рассказать, а не просто думать взаперти.

– Кто тебя приговорил?

– Ну, если я и знал их имена, то они выскользнули у меня из памяти, но это воины твоей непросвещенной общины.

– Почему ты не послал за мной?

– Я думал об этом, но мне сказали, что ты ушел и не успеешь вернуться, чтобы присутствовать на церемонии.

– Но как ты выбрался? Кто открыл тебе окно?

– Это сделал ангел.

– Ангел? О чем ты?

– Именно так: в углу комнаты есть дыра, и в ней появился ангел и показал мне дорогу на свободу.

– Кто это был?

– Ну, бесполезно скрывать от тебя…

– Говори! Кто это был?

– Я тебе скажу. Но сначала послушай кое-что другое. Нелати, парень, я однажды оказал тебе услугу.

– Да. Я никогда этого не забуду.

– Да черт побери, я не ради этого вспомнил! Посмотри мне в лицо и дай слово, что ты будешь на моей стороне. Скажи это, и я поверю тебе.

– Клянусь словом индейского воина – я твой друг!

– Правда, Нелати? Тогда прости, что я сомневался в тебе! Твою руку!

Они обменялись дружеским рукопожатием.

– Я доверяю тебе больше, чем свою жизнь, – доброе имя и судьбу самой замечательной, подобной ангелу девушки, какую я только видел…

– Элис Роди?

К удивлению охотника, Нелати сам произнес это имя.

– Да, это была она. Но как ты смог догадаться?

– Потому что я никогда о ней не забываю.

Охотник издал странное восклицание.

– Хо-хо! – произнес он негромко. – Вот в каком направлении дует ветер? Бедняга! Боюсь, у тебя нет ни одного шанса!

– Я тоже боюсь этого, – заметил Нелати, услышавший слова охотника. – Но пойдем! Я кончу то, что она начала. Несмотря на риск, я помогу тебе вернуть свободу.

– Рад это слышать.

– Тогда иди за мной!

Индеец быстро пересек открытое пространство за домом и пошел к опушке леса. Освобожденный пленник молча шел за ним.

Они остановились в тени виргинских дубов, и здесь Кэррол увидел лошадь.

– Она твоя, – сказал Нелати. – Двигайся прямо по тропе, и ты свободен.

– Нелати, – ответил охотник, – ты оказал мне большую услугу. В обмен на это хочу дать тебе совет: откажись от девушки, которая стала вашей пленницей, отправь ее назад, к ее народу, и забудь о ней.

– Ты хочешь сказать, если я смогу забыть?

– Ну, я сам не очень хорошо разбираюсь в таких вещах, но мой совет: откажись от нее. Ты будешь гораздо счастливее, – неожиданно страстно добавил он. – Эта девушка выше тебя и меня или таких, как мы. Она, как ангел небесный, выше смертных. Поэтому откажись от нее, парень, откажись!

Снова пожав Нелати руку, старый охотник сел в седло, сжал ногами бока лошади и уехал свободным человеком.

– Давай, семинольская животина, – обратился он к лошади, – унеси меня в открытые саванны. Будь я проклят, если снова вмешаюсь в дела людей. Те, что называют себя цивилизованными, нисколько не лучше этих дикарей, и наоборот.

Эта проблема занимала умы многих, а не только Криса Кэррола.

Глава XL. РАССКАЗ ИНДЕЙСКОГО ВОЖДЯ

Старый охотник исчез из поля зрения и вообще из нашего рассказа, а мы вернемся в индейский поселок, где в таких необычных условиях жила Элис Роди.

Несчастную Сансуту похоронили среди развалин старой крепости.

Полевые цветы, которые так любила девушка, расцвели над ее могилой.

Вакора и Нелати присутствовали на похоронах, оба горевали.

Сразу вслед за этим дела войны потребовали их отъезда. Вакора продолжал отсутствовать, но его двоюродный брат украдкой навещал поселок, как видно из предыдущей главы.

Некоторое время энергично искали сбежавшего Кэррола, но наконец отказались от поисков.

Тем временем жизнь пленницы проходила без перемен. Помощь, которую она оказала охотнику, принесла ей большое удовлетворение. Элис сразу узнала о том, что его схватили, и решила помочь ему бежать. И не подозревала о появлении Нелати и его своевременной поддержке.

В тот вечер индейский юноша проехал много миль, чтобы просто постоять под ее окном.

Ощущение близости к ней приносило ему счастье. Он уехал, так и не увидев ее.

Прошли недели с тех пор, как Сансуту похоронили в развалинах старой крепости. Ее белокожая подруга часто навещала ее могилу.

И Вакора, вернувшийся в поселок, увидел Элис именно там.

Она сидела на том же самом камне, на котором когда-то Сансута опустила голову ей на грудь. Заметив приближающегося вождя, Элис встала, словно собиралась уходить.

– Ты уходишь из-за меня? – спросил он.

– Нет. Становится поздно, и я должна вернуться в свою тюрьму.

– В твою тюрьму?

– Разве это не тюрьма?

– Это не тюрьма, и ты не пленница. Ты давно уже свободна.

В голосе девушки звучала печаль, тронувшая сердце вождя индейцев:

– Свобода хороша для тех, кто может ей радоваться.

– Ты несчастна?

– Как ты можешь это спрашивать – ты, который сделал так много… – Она, заколебавшись, замолчала, не решаясь причинить боль.

– Сделал так много, чтобы ты стала несчастной. Ты права, я был орудием в руках судьбы, и ты своим несчастьем обязана мне. Но ведь я только инструмент, а не причина. Моя воля не имеет голоса в моих действиях, и двигало мною только одно – долг!

– Долг? – переспросила она, скривив губы.

– Да, долг! Я могу это доказать, если захочешь меня выслушать.

Она снова села и негромко ответила:

– Я слушаю тебя.

– Представь себе индейского вождя, сына испанки. Отцом его был семинол. Теперь и мать и отец его мертвы. Он вырос среди народа своего отца и выучился всему, чему индейцы обучают свою молодежь. Тогда у семинолов существовали школы. Их основали белые миссионеры и по-прежнему их возглавляли. У них было и желание и умение учить. От них Вакора узнал все, чему учат детей бледнолицых. Ум его принадлежал народу матери, сердцем он склонялся к народу отца.

– Но почему такая разница? – спросила девушка.

– Потому что чем больше он узнавал, тем больше убеждался, что все века существовало жестокое угнетение. История свидетельствует о нем. География показывает его распространение. Образование доказывает, что цивилизация распространяется за счет чести и права. Вот чему он научился в школе.

– Но это лишь одна сторона вопроса.

– Ты права. Поэтому он решил познакомиться и со второй стороной. История прошлого может быть неприменима к событиям настоящего. Поверив в это, он оставил школу и ушел в саванны и леса. И что он нашел там? Ничего, кроме повторения прошлого, о котором читал в книгах, но только усиленного беззаконием и алчностью настоящего. Краснокожие невежественны. Но помогли ли им бледнолицые стать образованными? Нет! Они пытались и до сих пор пытаются оставить их в невежестве, потому что это невежество дает им преимущество.

– В этом вся вина нашей расы? – спросила Элис, заметив, как лицо говорящего вспыхнуло от благородного негодования.

– Нет, не вся. Были и другие. Краснокожие возвышали голос, видя, что их лишают возможности загладить несправедливость. Их инстинкт призывал их к мести, с ее помощью они хотели избавиться от угнетения. Но это были тщетные усилия. Обнаружив это, краснокожий человек обратился к жестокости. Так разгоралась вражда, и сегодня в любом белом индейцы видят только врага.

– Но ты? Ты ведь не такой?

– Я вождь индейцев, что и попытался показать. Прими это как мой ответ.

Девушка молчала.

– Если сердце мое обливается кровью от страданий, это просыпается природа моей матери. Но я сдерживаю ее, потому что это недостойно воина и предводителя воинов. Буря началась. И она несет меня с собой! – Произнося это, он стал словно выше ростом. Слушательница была поражена.

После паузы Вакора продолжал спокойней, но по-прежнему взволнованным голосом:

– Если я стал причиной твоих несчастий, думай обо мне как о невольном орудии. Моего дядю любило все племя – весь наш народ. Его обиды и несправедливости – они и наши. А она… – голос его дрогнул, он указал на могилу Сансуты, – она была его единственной надеждой и радостью на земле.

Слезы Элис Роди упали на последнее прибежище индейской девушки. Вакора посмотрел на нее и хотел тактично уйти, но она остановила его движением руки.

Некоторое время оба молчали.

Наконец Элис, всхлипывая, – она тщетно пыталась скрыть или прекратить эти всхлипывания, – заговорила.

– Прости меня! – сказала она. – Я была к тебе несправедлива. То, что раньше казалось мне темным и ужасным, теперь кажется справедливым и закономерным. Не могу сказать, что я стала счастливей, но я меньше тревожусь.

Он хотел поцеловать ей руку, но она с легкой дрожью отняла ее.

– Нет, нет, – не прикасайся ко мне. Оставь меня. В будущем я стану сдержанней.

Он послушался и, не сказав ни слова, оставил ее.

Долго сидела она на прежнем месте, не в силах разобраться в сумятице мыслей.

Наконец встала, внешне успокоившись, и медленно и печально вернулась в индейский поселок.

Глава XLI. ПРЕДАТЕЛЬСКИЙ МОСТ

Среди индейцев был человек, который очень неприязненно относился к прекрасной пленнице.

Это был Марокота.

Он был слепо, фанатично предан Олуски и в память о старом вожде стал кровожадным и безжалостным.

Естественно, в своем стремлении к мести он считал, что нельзя простить непонятную снисходительность Вакоры и Нелати к бледнолицей девушке.

Злые страсти бушевали в его душе, и он искал возможность дать им волю.

Он проницательно считал побег Криса Кэррола еще одним доказательством того, как пагубна терпимость.

Открыто действовать он не смел, но стал коварно настраивать людей племени против белой пленницы и против Вакоры.

Успех его стараний не соответствовал его желаниям. Воины восхищались вождем и не желали слушать о нем ничего плохого, и на Марокоту стали смотреть, как на неугомонного подстрекателя.

Он понял, что вред пленнице ему придется причинять собственными силами.

Марокота попытался пробудить в Нелати ревность к Вакоре. Но благородный юноша не только не поддался ему, он гневно укорял клеветника за то, что тот порочит имя его двоюродного брата.

Когда человек решается на зло, поразительно, как много возможностей сразу представляется ему.

Элис не подозревала о тех чувствах, которые возбуждала у Марокоты, однако избегала воина. Но делала это по другой причине. Она знала, что именно он убил ее брата, и не могла сдержать свое отвращение. Ведь она сестра Уоррена – как она может иначе?

Потребности войны надолго уводили Марокоту из поселка. Но когда возвращался Вакора, возвращался и он.

И вот однажды Марокота почувствовал, что наступило время осуществить свои планы.

В соответствии с этим он следил за каждым шагом пленницы и заметил, что она часто в одиночестве навещает разрушенную крепость.

В общине краснокожих, где даже в мирное время жизнь течет размеренно и однообразно, нетрудно было выработать план мести. Но нужно действовать незаметно, чтобы остаться безнаказанным. Марокота боялся гнева Вакоры и не собирался навлекать его на себя.

Прошло несколько дней после разговора вождя с пленницей, и за это время они не виделись. Вакора тактично избегал ее, а она все время проводила в отведенном ей жилище, боясь с ним встретиться, но мысленно вновь и вновь повторяла его слова.

Несмотря на неизбежные предрассудки относительно индейцев, девушку поразили благородство его мыслей и редкое мастерство, с каким он их выражал.

Она не сомневалась, что по крайней мере часть его доводов основана на неверных предпосылках, но либо была недостаточно подготовлена, либо вообще не хотела раскрывать ошибочность его аргументов.

Мы склонны с готовностью признавать правоту тех, кем восхищаемся, но не любим замечать их ошибки.

Элис Роди не была исключением.

Она научилась уважать вождя индейцев, и это уважение граничило с восхищением его достоинствами.

Такие размышления занимали все дни ее добровольного заключения.

Она попыталась думать о другом, и ради этого решила еще раз навестить старую крепость. Ей показалось, что она забыла индейскую девушку, спящую в этих развалинах.

И вот прекрасным утром она пошла на ее могилу.

Путь пролегал через небольшой лес и ручей, через который был переброшен примитивный деревянный мост. По другую сторону находились развалины.

Лес девушка миновала благополучно и добралась до ручья.

К своему удивлению, она увидела, что вода в ручье заметно прибыла: так часто случалось после сильных дождей, хотя таким разлившимся она его никогда не видела.

Элис осторожно приблизилась к мосту. Постояла, глядя на течение: водяной поток тащил вырванные с корнем стволы деревьев.

Еще через мгновение она вступила на мост и уже добралась до его середины, когда дрожание досок под ногами заставило ее остановиться.

Но когда Элис остановилась, дрожь прекратилась, и, смеясь над своими страхами, девушка пошла дальше. Но прошла она недалеко.

Не успела она сделать и трех шагов, как дрожь возобновилась и стала гораздо сильней.

Элис поняла, что возвращаться слишком поздно, и побежала вперед, пытаясь добраться до противоположного берега.

Это было неправильное решение.

Когда она уже готовилась к последнему прыжку, доски у нее под ногами с треском разошлись, и она полетела в воду.

Бурный поток мгновенно подхватил ее.

Она вынырнула, закричала, снова погрузилась, отчаянный крик заглушила вода.

В этот момент в кустах на берегу показалось лицо, которое с выражением дьявольской радости наблюдало, как тонет Элис Роди.

Это был Марокота!

– Хорошо! – воскликнул он. – Так погибнут все враги краснокожих. Она была дочерью негодяя и сестрой дьявола!

Наклонявшись, он принялся разглядывать обломанный край моста.

– Топор Марокоты все сделал хорошо, – продолжал он свой монолог, – и ему нечего бояться. Смерть ее припишут несчастному случаю. Это был хороший замысел, и дух Олуски его одобрит. Марокота был его любимым воином. Он сделал это, чтобы доставить удовольствие тени вождя, и сделает еще больше. Смерть бледнолицым, смерть их женщинам и детям! Смерть и уничтожение этой проклятой расе!

Мстительный воин выпрямился, бросил еще один взгляд на бурный поток и, снова нырнув в подлесок, исчез.

Глава XLII. ПОТОК – НЕ МОГИЛА

Вакора вышел из дома советов, где собрались воины, и направился к дому, в котором жила белая пленница. Он часто поступал так, когда считал, что его никто не видит. Но до этого дня он не решался встретиться с Элис.

Пришло время активных действий правительства Соединенных Штатов с тем, чтобы подавить (именно такой термин использовался) индейцев Флориды.

Однако никто не подозревал тогда, как это окажется трудно. Всем казалось, что война вот-вот закончится.

До молодого вождя семинолов дошли сведения об этом, и он понял, что племени необходимо уходить со своего привычного места.

Такова причина совета и прихода к Элис.

Вакора намеревался изложить Элис все факты, чтобы она смогла выбрать время возвращения к своему народу.

Удивительно ли, что молодой вождь тяжело вздыхал, думая об отъезде пленницы?

Однако долг и справедливость требовали предоставить ей такую возможность, вероятно, единственную в надвигающихся тревожных временах.

Благородный дикарь готов был принести себя в жертву ее благополучию и подавить свою любовь, лишь бы сделать счастливой ее.

«Может быть, – с надеждой говорил он про себя, – она не захочет нас покидать. Все ее близкие и друзья умерли, и ей не к кому возвращаться. О, если бы было так! Но я не должен об этом думать. Для меня возможен только один путь. Я не должен принуждать ее – она сама вольна уходить или оставаться; и если выберет первое, я должен подчиниться, хотя расставание с ней будет для меня тяжелее смерти…»

Так рассуждая, шел он к дому, в котором жила пленница. Прибыв на место, он обнаружил, что ее там нет. Дети, игравшие поблизости, сказали ему, что она ушла в лес, и показали направление.

Молодой вождь не решался последовать за ней.

Не хотелось навязываться как раз в то время, когда она хочет побыть одна.

Повернув в другом направлении, он некоторое время бродил бесцельно, не обращая внимания на окружающее, пока не дошел до леса, который миновала Элис по дороге к старым развалинам. Однако в этот лес Вакора вступил на большем удалении от индейского поселка.

Оказавшись под сенью деревьев, он пошел медленней. Идя неторопливо, с отвлеченным видом, он наконец остановился, прислонился к толстому стволу виргинского дуба и осмотрелся.

«Здесь, – подумал он, – только здесь, вдали от людей и их дел, царит мир! Как болит у меня сердце при мысли, что честолюбие и тщеславие отвращают человека от его высочайшей миссии; ибо эта миссия – мир и ненависть к войне и кровопролитию! Я, индейский дикарь, как называют меня белые, с радостью отложил бы сегодня и навсегда свое ружье и нож, добровольно закопал бы топор войны и отказался от схватки!..

– Но могу ли я это сделать, не потеряв честь? – спросил он себя после минутного размышления. – Нет! Теперь я должен идти до конца, хотя понимаю, что мой прежний энтузиазм происходил лишь от сознания своего права, а не от знаний и мудрости. Народ моей матери поистине низок, но каковы краснокожие? Ах, ужасное сомнение заключено в этом вопросе, и я боюсь получить ответ. Внутренняя вражда уже разделяет мой народ. К чему она способна привести? Моя единственная надежда на храбрость воинов. Она может оттянуть наше поражение, но ненадолго. Нас загонят в непроходимые болота, и страдания и несчастья станут жалкой наградой за нашу свободу. Увы! Все напрасно! Пророческим взором я вижу конец; но я должен продолжать то, что начал, даже если все наше племя исчезнет с лица земли! Глупец я был, когда взял на себя руководство безнадежным делом!»

В конце этого монолога он в ярости опустился на землю. Жалкие раздоры возникли среди людей, которых он считал достойными высшей формы свободы. К этому времени вождь уже давно испытывал раздражение, надежды его не оправдывались. Он переживал участь тех, кто не выдержал соприкосновения мечты с реальностью. Таково постоянное наказание разума, когда он пытается улучшить условия существования падшего человечества.

«А она, – размышлял он с горечью, – она может думать обо мне только как о тщеславном дикаре. Я считал, что ничтожное образование ставит меня выше моего народа. Я могу мечтать о ней с таким же успехом, как о доме среди звезд. Она так же далека и так же недоступна, как звезды…»

В таком настроении, в каком находился индеец, вся вселенная словно обратилась против него.

Горько жаловался он на судьбу, которая дала ему высокие стремления, но не дала средств для их осуществления.

Так сидел он под кроной виргинского дуба, и двойная тень словно упала на него: тень от дерева и тень от мыслей. Обе были мрачными.

Он не обращал внимания на время и мог пребывать в таком состоянии еще долго, поглощенный своими тяжелыми мыслями, но неожиданный звук вырвал его из задумчивости.

Из-за деревьев послышался крик – крик человека, попавшего в отчаянное положение или большую опасность.

Женский крик.

Вакора мгновенно узнал в нем голос Элис Роди.

Ни мгновения не раздумывая, он бросился на зов.

В том направлении находился ручей. Инстинкт предупредил Вакору, что опасность таится в воде.

Он вспомнил недавние грозы. За ними должен последовать разлив.

Элис Роди могла попасть в поток, и теперь ей грозит опасность утонуть!

Эти мысли мелькали в голове Вакоры, пока он бежал лесом, не обращая внимания на колючки, которые на каждом шагу царапали ему кожу, покрывая одежду кровью.

Возбуждение, смятение и страх переполняли его.

Белая пленница – та, которая пленила его самого, – она в опасности!

На бегу он прислушивался.

Шелест ветвей, которые ему приходилось раздвигать, заглушал остальные звуки. Вакора не услышал повторного крика, но увидел нечто удивившее его.

Это была фигура мужчины, который, как и он сам, пробирался сквозь чащу, но в противоположном направлении.

Этот человек направлялся не к ручью, а от него, и шел украдкой, как будто опасался быть замеченным.

Вакора мгновенно узнал его.

Это был Марокота. Молодой вождь не стал расспрашивать, что делает здесь воин и почему он уходит от ручья. Он даже не окликнул индейца. Он не мог терять ни секунды.

Менее чем через минуту после того, как услышал крик, он уже стоял на берегу ручья.

Как он и предвидел, ручей разбух, мутные воды несли с собой стволы, ветви деревьев, вырванную с корнем траву. Мост находился выше него и был разрушен. Все стало ему понятно!

Но где она, та, что закричала в испуге?

Вакора побежал вдоль течения, рассматривая поверхность воды от берега до берега, торопливо оглядывая каждую ветку и куст на поверхности ручья.

Внимание его привлекло белое пятно под поверхностью воды. Женская одежда – женщина!

Молодой вождь бросился в поток, сделал несколько мощных гребков и добрался до тонущей девушки.

Он знал, что держит в своих руках Элис Роди!

Через несколько секунд она лежала на берегу – но казалась безжизненной.

Глава XLIII. НАКОНЕЦ

Вакора спас белую пленницу. Она жива!

Борьба жизни и смерти была долгой и упорной.

Но жизнь победила.

Четыре дня девушка была на краю гибели, она не в силах была встать, не могла даже говорить. Прошло немало времени, прежде чем она смогла поблагодарить своего спасителя, прежде чем узнала, кто он.

Ей сказали, что это Вакора.

Молодой вождь был упорен в своем внимании и заботился о ее выздоровлении. Среди непрерывных дел по подготовке к войне он находил время, чтобы заходить в ее жилище и встревоженно расспрашивать о ее состоянии. Женщины, которые ухаживали за Элис, заметили эту его взволнованность.

Во время этого происшествия Нелати отсутствовал и вернулся в поселок, когда Элис уже начала поправляться.

Вакора, заподозрив вину Марокоты, приказал искать его. Но мстительного воина не нашли. Он бежал от возмущенного вождя.

Много времени спустя стала известна его судьба.

Во время бегства его захватили поселенцы и расстреляли. Он умер от руки врагов, которых так ненавидел!

Прошло несколько недель, но правительственные войска еще не начинали активные действия. Племя Вакоры продолжало оставаться в своем древнем поселке.

Пленница выздоравливала, и вместе с силами к ней возвращался интерес к жизни. Казалось, она превратилась в совсем другого человека.

Прошлое исчезло, как сон.

Очень смутно вспоминала она свою жизнь на берегу залива Тампа, своего отца, конфликт на холме, бойню, печальную участь брата. Все это казалось нереальным, как будто никогда не существовало или как будто происходило не с ней лично, а знакомо ей только по рассказам. Прошлое продолжало жить в ее сознании, но потеряло всякую связь с той реальной жизнью, которую она вела среди индейцев.

Она не жалела об этом прошлом, события и персонажи которого принесли ей столько несчастий.

Настоящее она оценивала гораздо оптимистичней. Она жила новой жизнью, и мысли у нее были новые.

Нелати и Вакора тысячью способами пытались сделать ее довольной и счастливой. У них не было роскошных подарков, но то, что было, они дарили с подлинным тактом и искренностью.

Как ни странно, но в своей настойчивости они не проявляли ни тени ревности друг к другу!

Нелати обладал великодушным характером, и самопожертвование казалось ему естественным.

Но когда он купался в ее красоте, ему не хватало мужества прийти к выводу, что девушка может принадлежать другому. Ее любовь не отдана ему, значит и никому другому! Так думал он.

Правда, иногда ему казалось, что она бросает на Вакору взгляды, какие никогда не доставались ему, и говорит о его двоюродном брате с дрожью в голосе, какой не бывает, когда она говорит с ним.

Но он может ошибаться. Может? Он уверен, что ошибается! Если она не любит его, то не может любить и Вакору.

Так обманывал себя молодой индеец.

Невинный, как ребенок, он ничего не знал о сердце женщины.

Эти взгляды, эта дрожь в голосе – все это должно было ему сказать, что Элис любит Вакору.

Да, наконец любовь пришла.

Белая девушка влюбилась в молодого индейского вождя!

Вакора и его пленница – теперь больше, чем пленница, – сидели в развалинах старой крепости, вблизи могилы Сансуты.

– Ты довольна, что снова здесь? – спросил он.

– Да. Во время болезни я обещала себе, что как только поправлюсь, первым делом приду сюда.

– Но именно во время такого посещения ты едва не потеряла жизнь.

– Жизнь, которую ты спас.

– Это была счастливая случайность. Не могу сказать тебе, что тогда привело меня в лес.

– Но что ты там делал? – спросила она.

– Как слепой смертный, я укорял себя и свою судьбу, тогда как нужно было благодарить ее.

– За что?

– За то, что привела меня на место, где я смог услышать твой крик.

– Но какую судьбу ты винил?

– Ту, что сделала меня недостойным.

– Недостойным чего?

Он ответил не сразу, но серьезно взглянул на девушку, отчего она опустила глаза.

– Ты действительно хочешь знать, отчего я считаю себя недостойным?

Она с улыбкой ответила:

– Если ты не выдашь ничьей тайны.

– Ничьей – кроме моей собственной.

– Тогда скажи, если хочешь.

Может быть, легкая дрожь в ее голосе убедила его продолжать?

– Недостойным тебя! – был ответ.

– Меня? – переспросила она, отводя взгляд.

– Тебя и только тебя. Но зачем мне сдерживаться? Ты дала мне храбрость говорить – даешь ли разрешение?

На последний вопрос она ответила взглядом.

– В тот день я думал, – продолжал молодой вождь, – что проклят людьми и небом, что я, индейский дикарь, недостоин мыслей о любви – той любви, что расцвела в моем сердце, как чистый цветок, но лишь для того, чтобы быть растоптанной расовыми предрассудками, что все мое восхищение прекрасным и благородным ничего не стоит из-за случайностей моего рождения, что если во мне возникла святая страсть, я должен забыть о ней навсегда.

– А теперь? – спросила девушка, трепеща от волнения.

– Сейчас все зависит от одного слова – от этого слова зависит мое счастье или несчастье, сейчас и навсегда.

– И что это за слово?

– Не спрашивай меня о нем! Оно должно слететь с твоих уст, из твоего сердца.

Такое красноречие способно получить ответ без слов. Красноречие любви!

Через мгновение губы белой девушки коснулись губ ее индейского возлюбленного.

Их восторженное объятие прервал неожиданный звук. Это был стон!

Он донесся с противоположной от могилы Сансуты стороны, из-за группы густых кустов.

Вакора бросился туда, а Элис осталась на месте, пораженная страшным предчувствием.

Молодой вождь испустил восклицание, полное ужаса, когда посмотрел в кусты.

Под ними лежал его двоюродный брат, мертвый, с кинжалом в правой руке, пронзившим его сердце!

С последним вздохом благородный юноша отказался от любви и от жизни!

ЭПИЛОГ

Война с семинолами длилась восемь лет.

Восемь лет кровопролития и ужасов, в течение которых белые и индейцы сражались за господство.

Белые боролись за чужие земли, индейцы пытались отстоять свои.

С обеих сторон совершались жестокости, происходили ужасные эпизоды, обычные в таких войнах.

Бледнолицые стали победителями, краснокожие на время покорились.

Уцелевшим семинолам были отведены земли за Миссисипи, и, вдали от своей родины, они должны были оставаться довольными и счастливыми.

У них не было иного выхода, кроме подчинения, и несколькими группами они были перевезены на новые земли.

В одной из групп, проходивших через Новый Орлеан по пути на запад, к реке Миссисипи, был молодой вождь, привлекавший всеобщее внимание своим властным видом и своей спутницей – белой женщиной!

Она была исключительно красива, и те, кто ее видел, естественно, пытались узнать, как ее зовут и каково ее происхождение и положение. А также каково имя вождя.

Индейцы, которых спрашивали об этом, отвечали, что вождь – Вакора и что рядом с ним его жена, известная среди них как «Белая Скво».

Примечания

1

Эреб – в Древней Греции так назывались подземная тьма и подземное царство.

(обратно)

2

Могауки, шауни, делавары и наррагансеты – индейские племена, жившие на территории современных штатов Нью-Йорк, Пенсильвания, Оклахома и Род-Айленд соответственно.

(обратно)

3

Текумсе – вождь индейцев племени шауни. Объединил многие племена для сопротивления колонизаторам. Впоследствии стал бригадным генералом в Канаде на службе у англичан. Логан —вождь индейцев племени минго. Вся его семья была вырезана поселенцами, и в ответ он начал войну.

(обратно)

4

Макино – тяжелое шерстяное одеяло; их в благотворительных целях власти США раздавали индейцам.

(обратно)

Оглавление

Глава I. СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА

Глава II. ПОСЕЛОК

Глава III. ЭЛАЙАС РОДИ

Глава IV. КРИС КЭРРОЛ

Глава V. ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Глава VI. ХРОМОНОГИЙ

Глава VII. ДВА ВОЖДЯ

Глава VIII. САНСУТА

Глава IX. ИНДЕЙСКАЯ ДЕРЕВНЯ

Глава X. ПОРУЧЕНИЕ, ВЫПОЛНЕННОЕ ПОСЫЛЬНЫМ

Глава XI. СОВЕТ

Глава XII. СИТУАЦИЯ

Глава XIII. ПОДЗЕМНАЯ ЛОВУШКА

Глава XIV. ПОДЛИННЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН

Глава XV. БРАТ И СЕСТРА

Глава XVI. ИЗМЕНИВШИЙСЯ ХАРАКТЕР

Глава XVII. САМОУВЕРЕННОСТЬ

Глава XVIII. ЛЮБОВНОЕ СВИДАНИЕ

Глава XIX. ДОМ НА ХОЛМЕ

Глава XX. ЕЩЕ ОДНО ГОРЕ

Глава XXI. ВАКОРА ИЗБРАН ВОЖДЕМ

Глава XXII. ДОГОВОР ДВОЮРОДНЫХ БРАТЬЕВ

Глава XXIII. ПОТЕРЯВШЕЕСЯ КАНОЭ

Глава XXIV. ПРЕРВАННЫЙ ПЕРЕКУР

Глава XXV. ПОДГОТОВКА К НАПАДЕНИЮ

Глава XXVI. ВЫНУЖДЕННЫЙ СЛУЖИТЬ

Глава XXVII. ПОТЕРЯННАЯ СЕСТРА

Глава XXVIII. СРАЖЕНИЕ ЗА ОГРАДОЙ

Глава XXIX. РАДОСТЬ ДЬЯВОЛА

Глава XXX. ЛИШЕННЫЙ РАДОСТИ МЕСТИ

Глава XXXI. ПЕЧАЛЬНОЕ ЗРЕЛИЩЕ

Глава XXXII. ПОЩАДИ ЕЕ! ПОЩАДИ!

Глава XXXIII. РАЗВАЛИНЫ СРЕДИ РАЗВАЛИН

Глава XXXIV. СТРАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

Глава XXXV. МИРНОЕ РАССТАВАНИЕ

Глава XXXVI. СГОРЕВШАЯ ХИЖИНА

Глава XXXVII. ПОД УГРОЗОЙ СМЕРТИ

Глава XXXVIII. СОННЫЙ НАПИТОК

Глава XXXIX. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Глава XL. РАССКАЗ ИНДЕЙСКОГО ВОЖДЯ

Глава XLI. ПРЕДАТЕЛЬСКИЙ МОСТ

Глава XLII. ПОТОК – НЕ МОГИЛА

Глава XLIII. НАКОНЕЦ

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте