«Искатели»

Искатели (fb2) - Искатели (пер. Платон Алексеевич Обухов) 1586K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алан Браун Ле Мэй

Искатели

«Эти люди обладали тем видом храбрости,

которая, быть может, является наивысшим

человеческим даром: храбростью тех, кто

никогда и ни при каких обстоятельствах не

сдаётся и просто делает своё дело, даже не

думая о том, что он практически совершает

невозможное, то, что превосходит любые

представления о пределах человеческих сил,

и при этом не ощущает себя ни мучеником,

ни каким-то особенным храбрецом».

Глава 1

Закончив ужинать на закате солнца, Генри Эдвардс вышел из дома, чтобы ещё раз осмотреть окрестности перед тем, как лечь спать. С собой он взял небольшое охотничье ружьё. Он сделал это в надежде, что, увидев это ружьё у него в руках, остальные члены семьи подумают, будто он захотел подстрелить пару куропаток, что, впрочем, было совершенно нереально сделать, находясь так близко от дома.

Перед тем как выскользнуть из дома, Эдвардс незаметно прихватил свой тяжёлый шестизарядный кольт и сунул его под куртку.

Его жена Марта мыла посуду в деревянном корыте, стоявшем возле стола, а две их дочери — семнадцатилетняя Люси и Дебби, которой только что исполнилось десять, помогали ей. Они протирали посуду насухо и убирали её в кухонный шкаф. Генри не хотел беспокоить их по крайней мере до того, как не убедится сам, что имеются реальные основания для беспокойства, и поэтому не стал объяснять им, зачем он решил выйти из дома так поздно. Но Марта, которая, казалось, вся ушла в мытьё посуды, вдруг бросила ему в спину:

— Не забудь взять с собой револьвер, Генри.

У жены Генри Эдвардса имелось одно удивительное качество. Внешне она выглядела старше своих лет, особенно если посмотреть на её натруженные руки. Но зато во всём остальном она казалась моложе, чем она была на самом деле, и всё благодаря своему поразительному чувству юмора. Она могла заразительно смеяться над теми вещами, которые другие люди считали совсем не смешными или едва смешными. И когда она смеялась, Генри узнавал в её улыбке и искрящихся глазах черты той прекрасной задорной девушки, на которой он женился двадцать лет назад.

Он ничего не ответил Марте, а только крякнул и вышел из дома. Оба его сына находились в этот момент внутри крытой галереи, пристроенной к дому сзади. Старшему сыну Генри, которого назвали Хантером в честь одного из родственников Марты, было девятнадцать лет, и он уже сравнялся ростом со своим отцом. Хантер сидел, прислонившись спиной к глинобитной стене, и его мысли были где-то очень далеко. Увидев отца, он сразу подобрался и спросил:

— Отец, тебе помочь?

— Нет, — отрезал Генри Эдвардс.

Четырнадцатилетний Бен вырезал из доски весло для сбивания масла. Завидев отца, он вскочил на ноги, стряхивая с джинсов стружки, но его отец медленно опустил вниз сжатый кулак, что на языке индейцев означало «Оставайся на месте». Бен проводил отца взглядом и вернулся к работе над доской.

— He забудь убрать потом стружку, — вполголоса напомнил ему отец.

— Не забуду, — пообещал Бен.

Генри Эдвардс обогнул загоны для скота и скрылся за стеной амбара.

— Интересно, куда это он направился? — протянул Бен. — Ведь рядом с домом нет никакой живности, на которую можно было бы поохотиться. Как минимум, в радиусе полмили или даже больше.

Хантер замялся, не зная, что ответить брату. В глубине души он считал, что знает подлинный ответ на этот вопрос. Но он унаследовал от отца привычку никогда не спешить с ответом, даже если ответ был правильным, и поэтому он протянул:

— Не знаю...

Он услышал, как мать чиркнула на кухне спичкой, собираясь зажечь лампу. Кусая губы, Хантер попросил:

— Мама, не надо... Не сейчас...

Марта вышла из кухни и вопросительно посмотрела на него. В её пальцах дымилась обгорелая спичка. Хантер отвёл глаза, ничего не объясняя. Марта вернулась в кухню, и Хантер увидел, что она выполнила его просьбу: лампа так и не зажглась.

Отец, фигура которого только что исчезла за амбаром, вновь находился в поле зрения сыновей. Теперь он взбирался на небольшой пригорок, находившийся к северо-западу от их ранчо. Не дойдя до самого верха, Генри Эдвардс остановился и стал внимательно оглядывать окрестности. Хантер догадался, почему отец не дошёл до самой вершины: он хотел видеть всё, но при этом сам быть как можно менее заметным.

Бен покачал головой:

— Хантер, хотел бы я знать, что...

— Будь добр, помолчи! — рявкнул Хантер.

Бен послушно замолчал, хотя в его глазах по-прежнему плескалось недоумение.

С того места, где он сейчас находился, Генри Эдвардс мог видеть всё, что происходило в окрестностях его ранчо на расстоянии в десяток миль. В этот ясный вечер все предметы были видны, как на ладони. Но эта отличная видимость была обманчива: Генри прекрасно понимал, что целый кавалерийский эскадрон мог бы спрятаться буквально в тысяче ярдов от него, и он бы этого не заметил. Поэтому он выискивал другие, косвенные признаки, по которым он мог бы определить, что где-то рядом затаились враги: Генри смотрел, не вспорхнёт ли где-то встревоженная птица, не колыхнётся ли ветка дерева, не отскочит ли в сторону антилопа, почуявшая запах человека.

Но, сколько он ни вглядывался в раскинувшиеся перед ним просторы прерии, ничего не мог увидеть.

Тогда Генри повернулся к своему дому и окинул его внимательным взглядом. Он мог по праву гордиться им: дом представлял собой практически неприступную крепость. Особенно его сердцевина, которую он построил самой первой, сложив из необожжённого кирпича стены в четыре фута толщиной. Такие стены не могла бы пробить никакая пуля. Не зря его дом шутливо называли Форт-Эдвардс.

Крыша дома была покрыта дранкой, но тот, кто решил бы, что она могла легко загореться, был бы не прав: под тонким слоем дранки лежал слой земли в два фута толщиной, что делало крышу практически несгораемой.

Двери дома были тяжёлые и массивные. Окна прикрывали мощные ставни. Чтобы взять его штурмом, нападающим пришлось бы здорово попотеть.

При этом изнутри дом был очень комфортным. Полы в нём были деревянные, все восемь окон были застеклены. С двух сторон к дому примыкали уютные крытые галереи. Всё это было результатом долгой упорной работы самого Генри Эдвардса, который на протяжении многих лет трудился не покладая рук, стремясь сделать свой дом комфортабельным и удобным, а жизнь в нём — приятной.

Сейчас ему было даже трудно поверить, что они живут здесь уже целых восемнадцать лет. Но это было действительно так. Они поселились здесь именно восемнадцать лет назад, в тот год, когда родился Хантер. Их привлекли сюда бесконечные свободные просторы прерии, поросшей густой сочной травой. Земля здесь была совершенно свободной — любой, кто не боялся индейцев кайова и команчей, мог поселиться тут. Впрочем, в первые годы опасность нападения со стороны индейцев казалась почти призрачной — техасские рейнджеры только что совершили удачные экспедиции против воинственных индейцев, отбросив их далеко на юг. Просторы прерии на какое-то время стали совершенно безопасными.

Однако вскоре после этого отряды рейнджеров распустили, исходя из ложного посыла о том, что о безопасности жителей Техаса должно эффективно заботиться федеральное правительство. Но оно так и не прислало войска в Техас, и его жители оказались предоставленными самим себе.

Генри и Марта были одними из тех, кто, несмотря ни на что, всё же решил остаться. «Ещё один только годок», — говорили они себе. «Ещё один месяц», — повторяли они, словно заклинание. «Доживём до следующей весны, и тогда...» — утешали себя они. И оставались здесь вот уже восемнадцать лет кряду.

Им повезло — они сумели избежать нападения индейцев. Но их ближайшие соседи, семья Паули, была вся вырезана индейцами, за исключением самого младшего двухлетнего мальчика, который чудом спасся. И подобных случаев было очень много.

Этот тяжёлый период длился целых шесть лет. Но в конце концов жителям Техаса надоело ждать милостей и подачек от федерального правительства, и было принято решение возродить службу рейнджеров в том виде, в каком она существовала с самого начала. Одновременно была выстроена целая сеть военных фортов — Мак-Кавигт, Фантом-Хилл, Беллз-Стокейд, которые обеспечивали безопасность в самых неспокойных районах. Самые страшные годы оказались позади. Наступил период относительного благополучия и процветания, когда люди смогли наконец по-настоящему заняться своим хозяйством, своими домами и семьями.

Однако затем разразилась Гражданская война. Она забрала огромное количество мужчин, которые ушли сражаться, и кайова с команчами не замедлили воспользоваться этим. В эти годы были уничтожены и опустошены целые графства.

Но Эдвардсы и их соседи Мэтисоны остались, несмотря ни на что, как и несколько других семейств, которые жили по соседству с ними. Они продолжали заниматься своим делом, и исправно отгоняли скот на продажу в Матагордас, где его покупали интенданты, снабжавшие продовольствием войска Конфедерации штатов.

Сам Генри Эдвардс давно бы уехал отсюда. Он был готов в любой момент пожертвовать своей давнишней мечтой, создать процветающее, богатое животноводческое хозяйство на землях Техаса в обмен на спокойствие и безопасность для своей семьи. На том, чтобы остаться здесь, настояла Марта. Марта всегда умела настоять на своём и сумела сделать это и сейчас, категорически отказавшись переезжать из Техаса, где у них был дом и налаженное хозяйство, туда, где её ждали неизвестность и неопределённость. Марта не желала больше жить в бедности, и никакие увещевания и ссылки на то, что там она будет чувствовать себя в большей безопасности, не могли поколебать её.

Окончание Гражданской войны принесло им надежду на процветание. Генри Эдвардс стал активно увеличивать поголовье скота, надеясь затем выгодно продать его и с лихвой вернуть все вложенные в приобретение скота деньги. Скупив несколько тысяч голов, он сумел благополучно доставить их в Эйбилен и с выгодой продать там. Эту операцию он проделал дважды и сумел благодаря этому сколотить значительный капитал. А в этом году он вместе со своим соседом Аароном Мэтисоном переправил в Эйбилен целых три тысячи голов.

Однако надеждам Генри на то, что с окончанием войны высвободившиеся воинские контингенты будут направлены в Техас для того, чтобы оберегать там покой поселенцев, не суждено было сбыться. Войска в Техасе так и не появились, а команчи и их союзники кайова с каждым месяцем становились всё более наглыми и агрессивными. Дело дошло до того, что они стали совершать набеги на пригороды Сан-Антонио.

Но сейчас Генри уже ничего не мог поделать. Раньше, когда они были менее зажиточны, они ещё могли стронуться с места. Но теперь появившееся у них богатство накрепко привязывало их к здешней земле — к земле, где стоял их дом, где находились их пастбища и где разгуливали их стада и которая при этом была одним из самых опасных мест для жизни людей.

Пока им удавалось как-то продержаться. Пока... Оглядываясь назад, Генри и сам не мог взять в толк, как же им удалось прожить все эти годы в относительной безопасности. Их всегдашняя бдительность и осмотрительность, их осторожность, которую они всякий раз демонстрировали в отношении краснокожих, не могли одни объяснить это. Видимо, им просто удивительно повезло. А может быть, их оберегали боги самих индейцев, не позволяя краснокожим обрушиться на них со всей яростью, на которую те были способны.

Если бы Генри знал наперёд, с какими бесконечными трудностями и опасностями им придётся столкнуться здесь, он бы, наверное, всё-таки настоял на отъезде. И сделал бы всё, только чтобы не связываться с этой землёй, с этим местом. Но со временем и он сам и все члены его большого семейства постепенно привыкли к ощущению непрекращающейся опасности и так сжились с ним, что уже почти и не чувствовали его. Как и на всё остальное, что уже вошло в привычку, на неё уже почти не обращали внимания.

Однако сегодня вечером Генри Эдвардса вдруг охватило острое ощущение опасности, от которого он никак не мог отделаться и которое не уменьшалось, а, наоборот, с каждой минутой разрасталось всё больше. Это ощущение возникло без всяких видимых поводов — по крайней мере Генри не мог припомнить ничего, что насторожило бы его и заставило забеспокоиться. Как он ни напрягал свою память, он не мог вспомнить ничего конкретного. Но, будучи человеком, который никогда не верил в дурные предчувствия и не руководствовался ими, Генри понимал, что тревожное ощущение не могло возникнуть беспричинно. Очевидно, причина была столь малозаметна, что он просто не обратил на неё внимание. Это было что-то, что он почти неосознанно заметил, или почувствовал, или унюхал в воздухе. Порой человек неосознанно замечает то, в чём он даже не может дать себе отчёта. Так, Генри не раз чувствовал, что индейцы находятся где-то рядом ещё до того, как они появлялись ему на глаза. И только потом он осознавал, что определил их появление по запаху — по запаху старых шкур бизона, который их сопровождал, но который был столь слабым в тот момент, когда он впервые почувствовал его, что Генри даже не понимал, что это был за запах. Порой он также чувствовал приближение лошадей задолго до того, как мог слышать их ржание или топот копыт. И только потом Генри понимал, что стук их копыт по земле передавался еле заметным дрожанием ему в ноги, и это заставляло его безотчётно думать, что лошади находятся где-то поблизости.

Генри вдруг почувствовал, что зажал в зубах свои длинные тонкие усы светлого цвета и машинально жуёт их. По его лицу пробежала гримаса, и он вновь стал внимательно изучать раскинувшиеся перед ним просторы прерии, подолгу глядя на одно и то же место и переводя взгляд дальше лишь после того, как окончательно убеждался, что не заметил в этом месте ничего подозрительного.

Сейчас Генри сильно досадовал из-за того, что поддался на уговоры своих соседей Мэтисонов и отпустил к ним прошлой ночью своего брата Эймоса, чтобы он помог Мэтисонам найти воров, которые похитили их коров. Вместе с Эймосом он отпустил также Мартина Паули; сейчас же Генри полагал, что ему достаточно было отпустить одного лишь Мартина и сделать так, чтобы Эймос остался дома. Эймос был самым сильным человеком в их семьи и самой надёжной и лучшей опорой в минуту опасности. А Мэтисонам мог бы вполне помочь и один Мартин Паули. Недаром же этот восемнадцатилетний паренёк считался лучшим стрелком во всей округе. Мартин Паули был тем самым единственным членом семьи Паули, который чудом уцелел после того, как индейцы разграбили их дом и вырезали всех его обитателей. Генри Эдвардс нашёл его прячущимся в кустах, привёл к себе и вырастил как своего собственного сына. Впрочем, Мэтисоны были недовольны даже тем, что Генри Эдвардс отпустил к ним Эймоса вместе с Мартином — они хотели, чтобы он послал к ним ещё и своего сына Хантера. Никому до конца угодить невозможно...

Неожиданно Генри увидел, как примерно в четверти мили от него из травы внезапно взлетел жаворонок. Немного покружившись в воздухе, жаворонок улетел прочь. Затем в пятистах ярдах правее от того места, где неожиданно взлетел жаворонок, из травы вспорхнула стайка перепелов.

Генри Эдвардс резко повернулся и изо всех сил побежал к дому.

Глава 2

Мартину Паули казалось, что погоня за злоумышленниками, которые своровали коров Аарона Мэтисона, не заладилась с самого начала. Достаточно было сказать, что не успели участники погони отъехать от ранчо Мэтисона, как между ними возник спор по поводу того, кого, собственно, они ищут и за кем они гонятся. При этом семеро участников погони придерживались одного мнения, а пятеро остальных — прямо противоположного.

Сам Аарон Мэтисон, который вызвал на помощь своих соседей и друзей, был невысоким, спокойным на вид мужчиной с густой длинной бородой. Он родился и вырос в семье квакеров. Но, поскольку жить ему приходилось в Техасе, он уже не мог полностью следовать заветам религии своих родителей, которая воспрещала ношение оружия. Однако он всё равно читал Библию и молился каждый день.

Всё в доме Мэтисона было вымыто и вычищено до блеска, однако сам дом казался маленьким и сверх меры забитым мебелью по сравнению с просторным и большим домом Генри Эдвардса. В этом не было ничего удивительного: всё, что он зарабатывал, Аарон Мэтисон вкладывал не в обустройство своего жилища, а в свой скот, последовательно занимаясь улучшением его породы. Его последним приобретением стали десять породистых бычков и коров, которых он привёз из Канзас-Сити. Это стадо, к которому он присоединил ещё несколько отборных коров, он держал на выпасе в местечке Солт-Крик-Флэтс. Именно этих животных у него и похитили.

Бросившись в погоню, они быстро напали на след угнанных животных и помчались вперёд, стремясь догнать похитителей. Впереди скакали сыновья Аарона Мэтисона на хорошо отдохнувших лошадях, которые шли крупной рысью. Мартин Паули несколько подотстал. Настроение у него было не самым хорошим. Направляясь в дом Мэтисонов, он рассчитывал встретиться там с дочкой Аарона Мэтисона восемнадцатилетней Лори, его ровесницей. Он уже давно заглядывался на эту крепкую, хорошо сложенную девушку и время от времени от времени ловил на себе её ответные взгляды. Но в то утро, когда он прискакал в дом Мэтисонов, Лори было явно не до него. Она носилась по дому, стараясь успеть раздать людям горячий кофе и еду перед тем, как они отправятся в погоню, а за ней увивались два брата Харпера и Чарли Мак-Корри. Делая вид, что помогают ей, они отчаянно заигрывали с Лори, беспрестанно сыпали шуточками и всячески красовались перед девушкой. Из-за этого приблизиться к ней было просто невозможно. Сам Мартин Паули был нешумным и тихим юношей. Он не умел говорить громко и красиво и не любил этого и всегда чувствовал себя неловко в шумных компаниях. Поняв, что к Лори ему сегодня не подступиться, он так и просидел в сторонке. Она лишь бросила ему одно слово «Привет», вручила еду и кофе и снова унеслась. И это было всё, что досталось ему от Лори сегодня. Это было обидно.

Сидя в седле и двигаясь вслед за остальными преследователями, Мартин попытался придумать что-то умное и красивое, что он мог бы сказать Лори и привлечь тем самым её внимание. Но, как на зло, на ум ничего не приходило. Вздохнув, Мартин бросил эти попытки и переключил всё своё внимание на следы преследуемых животных и следы лошадей индейцев, которые угнали их. Однако чем больше Мартин вглядывался в эти следы, тем больше вопросов у него возникало. Он пересёк широкую полоску следов слева и направо и уткнулся в своего дядю Эймоса, который, судя по всему, оказался здесь потому, что его мучили те же самые вопросы.

Эймосу Эдвардсу было ровно сорок, и он был на два года старшего своего брата Генри. Это был очень мощный, крепко сбитый мужчина, сидевший на такой же крепкой на вид лошади, которая не могла двигаться очень резво, но зато отличалась большой выносливостью.

Эймос Эдвардс заметно отличался от своего брата, да и от остальных членов семьи — отличался и по своему характеру, и чисто внешне. Цвет волос его был более тёмным, чем у остальных, и он почти никогда их не причёсывал, предпочитая любой причёске буйную непокорную шапку растительности на голове. В отличие от остальных Эдвардсов, которые отличались открытым нравом, Эймос был молчалив и сдержан и казался большей частью погруженным в себя.

Сейчас он медленно ехал вперёд, засунув руки в карманы и не придерживая ими вожжи, которые болтались внизу. Однако Мартин ясно видел, что Эймос чётко контролирует лошадь, направляя её то туда, то сюда едва заметными движениями своих сильных ног или просто перемещая свой огромный вес то в одну, то в другую сторону.

Мартин кашлянул и вопросительно посмотрел на Эймоса, рассчитывая, что тот заговорит первым, однако Эймос молчал.

— Дядя Эймос, — начал тогда Мартин, — ты не заметил одну очень подозрительную вещь?

— Что именно?

— Когда мы начали погоню за угнанными коровами и быками, я насчитал двенадцать — пятнадцать следов индейцев, которые сопровождали их на лошадях. Теперь же я вижу на земле следы четырёх или пяти индейских лошадей, не более. — Мартин пожал плечами. — Сначала я подумал, что часть индейцев откололась от основной группы, вырвавшись вперёд и что их следы оказались просто затоптанными теми, кто следовал позади.

— Какой же ты умный! — поддел его Эймос. — Сам бы я никогда не догадался о такой простой вещи...

— Но только что я обнаружил, что по крайней мере двое индейцев неожиданно свернули с того пути, по которому до этого ехали вместе со всеми остальными, и направились обратно.

— Почему же они поступили подобным образом? — протянул Эймос.

— Почему? Господи, дядя Эймос, откуда мне это знать? — Мартин вздохнул: — И именно это и заставляет меня беспокоиться.

— Мартин, сделай одолжение, прекрати наконец называть меня этим дурацким словосочетанием «дядя Эймос».

— Что вы сказали, сэр? — запинаясь, переспросил немного остолбеневший Мартин.

— Сэром тебе также не стоит величать меня. И вообще тебе не стоит употреблять какие-либо дурацкие титулы, когда ты обращаешься ко мне. А не то я могу влепить тебе такую затрещину, что у тебя ещё долго после этого будет звон стоять в ушах.

Мартин ошеломлённо уставился на Эймоса.

— Но... как же мне тогда следует обращаться? — пролепетал он наконец.

— Зови меня просто Эймос, — посоветовал ему дядя.

— Ну хорошо, Эймос, — вздохнув, ответил Мартин. — Ты хочешь, чтобы я подъехал к остальным и поинтересовался, что они думают по этому поводу?

— Их мнение ничем не будет отличаться от твоего, — буркнул Эймос и вновь погрузился в молчание, точно отгородившись от остального мира незримой стеной.

Когда наступил полдень, группа преследователей остановилась у небольшого ручья, который тёк в неприметной ложбинке, спрятавшейся среди окрестных холмов, чтобы напоить своих лошадей. В этот момент Эймос решил наконец поделиться с остальными теми выводами, к которым он сам пришёл.

— Аарон, — произнёс он, обращаясь к Аарону Мэтисону, — я испытал бы большое облегчение, если бы убедился, что все здесь присутствующие отдают себе отчёт в том, кого именно мы преследуем сейчас. Потому что мы гонимся совсем не за конокрадами. Мы гонимся в действительности совсем за другими людьми.

— Что ты имеешь в виду?!

— Аарон, мы имеем дело не с обычными индейцами-конокрадами, а с отрядом воинов, которые специально прибыли в наши края для того, чтобы разбойничать, грабить и убивать. — Он помолчал, а потом, глядя в глаза Аарону Мэтисону, негромко промолвил: — Возможно, ты и сам догадывался об этом. Но если ты ни о чём не догадывался, то теперь ты это знаешь. Потому что я только что рассказал тебе об этом.

Аарон Мэтисон принялся нервно теребить свою густую бороду. Было видно, что слова Эймоса не на шутку взволновали его.

— По крайней мере я мшу ручаться, что это — точно индейцы, а не кто-нибудь другой, — авторитетно заявил старый Мозес Харпер, вызвав невольные улыбки на лицах присутствующих. — Я понял это по манере их езды. Только индейцы передвигаются на лошадях подобным образом. Все белые, в том числе и мексиканцы, ездят по-другому. Они никогда не едут след в след. Так что перед нами — точно индейцы.

— И все лошади у них — маленькие и низкорослые, — подхватил Чарли Мак-Корри. Мартин хмуро посмотрел на него. Он всё ещё дулся на Чарли, не в силах простить ему то, что Чарли сумел совсем недавно безраздельно завладеть всем вниманием Лори Мэтисон, не позволив ему самому даже приблизиться к ней. — Я понял это, приглядевшись к следам, которые они оставили на земле, особенно там, где земля была мягкая и рыхлая. Они передвигаются не на породистых скакунах, а на диких лошадях, которые совсем недавно паслись в прерии и которых они приручили, очевидно, только перед тем, как отправиться в свой поход.

После того как Чарли закончил, вперёд выступил старый охотник Лидже Пауэрс. Когда Пауэрс был помоложе, он сотнями бил бизонов в прерии и торговал их мясом и шкурами. А сейчас, уже практически отойдя от дел, он разъезжал по Техасу, останавливаясь на некоторое время то у одного хозяина ранчо, то у другого и играя роль то ли временного помощника, то ли компаньона и интересного собеседника. За это Пауэрс получал кров, еду и выпивку и был этим вполне доволен.

— То, о чём нам рассказал Эймос, я и сам знал с самого начала, — заявил Пауэрс. — Да, похоже, нам противостоит целый отряд отъявленных головорезов. И нам надо хорошенько подумать, что мы можем предпринять, чтобы справиться с ними.

— Лично я не вижу никаких оснований считать, что дело обстоит таким образом, — возразил Аарон Мэтисон. — На чём основаны все эти предположения? Они основаны лишь на анализе следов индейских лошадей, которые мы нашли в прерии. Но о чём говорят эти следы? Они говорят нам о том, что эта группа индейцев, вместе с украденным скотом, движется в направлении на северо-восток. Готов спорить, что эти индейцы угнали мой скот для того, чтобы с выгодой продать его в одном из городков, где находится представитель федерального Агентства по делам индейцев, готовый платить индейцам за те товары, которые они отдают агентам федерального правительства. Скорее всего, они движутся в направлении Форт-Таусона, где находится одна такая контора. Поскольку им приходится гнать перед собой скот, их скорость невелика. Думаю, нам надо просто быстро двигаться вперёд, не снижая собственного темпа, и очень скоро мы нагоним их. И тогда всё окончательно прояснится.

— Это всё чепуха, Аарон! — воскликнул Эймос. — Мы же видели, что целая группа индейцев вдруг откололась от основной группы и повернула в другую сторону. Разве конокрады так поступают? Тем более, если их задача — как можно быстрее доставить украденный скот в Форт-Таусон. Нет, это — вооружённый отряд, который рыскает по нашей округе в поисках добычи. И если, отколовшись от основной группы, эти индейцы поехали вперёд, то это ещё полбеды. Но что если они повернули назад? Туда, где сейчас находятся наши семьи. Что тогда?

Аарон Мэтисон молча наклонил голову. Его губы беззвучно зашевелились, точно он читал про себя молитву. Затем он поднял голову и взглянул на Эймоса в упор.

— Вы можете повернуть назад, — сказал Мэтисон. — Если вы боитесь того, что, возможно, нам придётся встретить впереди, вы мне не нужны.

Он резко развернул лошадь и поскакал вперёд. Двое или трое человек было заколебались, не зная, как им поступить в такой ситуации, но затем, преодолев свои колебания, поскакали вслед за Аароном.

Вместе с остальными вслед за Аароном двинулись и Мартин с Эймосом. Они не торопились и чуть поотстали от других. Искоса поглядывая на Эймоса, Мартин видел, что он по-прежнему едет, не притрагиваясь к поводьям, засунув руки в карманы брюк и погрузившись в глубокие раздумья.

Мартину не раз приходилось наблюдать за тем, как Эймос погружался в подобное состояние какой-то странной, почти апатичной задумчивости. Быть может, причиной тому была сама история жизни Эймоса. Эймос успел прослужить два года в качестве техасского рейнджера, четыре года сражался в ополчении под командованием капитана Худа, перевозил почту, отгонял на продажу за тысячи миль скот, сам командовал небольшим укреплённым фортом и всюду получал лишь самые положительные отзывы. Однако потом он вдруг бросил всё и перебрался на ранчо к своему брату, чтобы помогать ему, хотя брат не мог платить ему и половины того, что Эймос обычно получал. Никто не знал, почему Эймос поступил таким образом, а спрашивать это у него самого было и вовсе бесполезно.

Сейчас Эймос размышлял о том, что самым лучшим для него было бы развернуться и немедленно поскакать домой. Он ни капли не сомневался в том, что ничуть не ошибается в своей оценке действий индейцев. Это были совсем не конокрады, а хладнокровные убийцы, которые рыскали по округе в поисках добычи. И сейчас, скорее всего, они подбирались к их дому. А может быть, были уже там. Самым правильным для Эймоса было бы развернуться и мчаться назад, на выручку своим. И если бы он поступил подобным образом, никто не посмел бы назвать его трусом. Как можно было бы назвать трусом человека, который мчится спасать своих родных? Однако если бы он поступил подобным образом, то все остальные расценили бы этот поступок как поступок человека, который думает только о себе и о своих собственных интересах, как поступок человека, на которого невозможно положиться. Это нанесло бы непоправимый ущерб его репутации. И это неизбежно отразилось бы и на всех остальных членах его семьи. Их просто перестали бы считать надёжными людьми, людьми, с которыми можно иметь дело. Поэтому Эймос с видом полной безнадёжности ехал на лошади, которая сама трусила вслед за всеми остальными, прекрасно понимая, что он ничего не может сейчас сделать.

Неразрешимая дилемма, которая грызла Эймоса изнутри, разрешилась неожиданно быстро. Старший сын Аарона Мэтисона Брэд, который вырвался далеко вперёд, внезапно остановился и поднял вверх ружьё обеими руками. Этот условный знак означал «Нашёл».

Все остальные пришпорили своих лошадей и вскоре оказались на вершине холма, на котором остановился Брэд. Внизу расстилалась широкая ложбина. На ней свободно паслись быки и коровы. Аарон Мэтисон окинул взглядом это стадо и нахмурился. Это были его животные.

Он огляделся и в пятидесяти ярдах правее увидел лежавшую в траве тушу быка. Подскакав поближе, Аарон Мэтисон узнал одного из своих молодых племенных бычков, которого он совсем недавно пригнал из Канзас-Сити. Хребет бычка был перерублен ударом томагавка. Из тела быка вырезали печень, не тронув при этом больше ничего. Аарон опустился на колени перед быком и ощупал его.

— Они убили его всего девять или десять часов назад, — пробормотал он сквозь зубы. — Чёрт побери, что это может означать? — Он огляделся вокруг себя и, заметив следы индейских мокасин, громко спросил: — Кто может сказать, чьи это следы?

Лидже Пауэрс собрал в кулак свою жидкую бороду.

— Это следы индейцев. — Он хихикнул, но эта жалкая шутка никому не показалась смешной.

К группе людей, собравшихся вокруг Аарона Мэтисона и Лидже Пауэрса, подскакал Брэд Мэтисон. Слегка срывающимся голосом он объявил:

— Я нашёл ещё пять убитых быков. Всех их убили одним и тем же оружием — копьём. Поразив их прямо в сердце. — Он покачал головой: — Честно говоря, я никогда не видел ничего подобного.

— Зато я видел, — пробормотал Лидже Пауэрс. Все посмотрели на него. Старый охотник снова был в центре всеобщего внимания.

— Именно так охотятся на бизонов команчи. Это их почерк. Я сразу узнал его. Никто, кроме них, не умеет так ловко управляться с копьём.

После этих слов Лидже Пауэрса наступило напряжённое молчание. Все застыли, настороженно глядя друг на друга. Лица людей стали неподвижными и мрачными, особенно у тех, кто был постарше и помнил, как все жили в Техасе с десяток лет назад, когда люди ложились спать, не зная, сумеют ли проснуться утром или же их убьют индейцы. С тех пор прошло много лет, но сейчас вдруг выяснилось, что ничего не изменилось. Над ними всеми вновь нависла смертельная опасность. Но только сами они стали на десяток лет старше и не такими сильными и ловкими, как были когда-то.

— Эти индейцы пришли сюда не для того, чтобы воровать скот у белых людей, а для того, чтобы нападать на них, грабить и убивать, — сказал Эймос, глядя на Аарона Мэтисона в упор. Каждое его слово было подобно удару тяжёлого молота. — Их целью является либо твоё ранчо, либо ранчо моего брата Генри. Теперь ты это понимаешь?

Аарон Мэтисон опустил глаза вниз.

— Да, другого варианта тут нет.

— Они украли твой скот специально для того, чтобы выманить нас из дома, — бросил в лицо ему Эймос. — Чтобы мы бросились искать его, оставив свои дома незащищёнными и дали им возможность напасть на них. Они пользуются такой возможностью вот уже целых шестнадцать часов. Вот что происходит!

— Я не думаю, что они станут тянуть с нападением до восхода луны. Уж во всяком случае, не команчи, — сказал Лидже Пауэрс. В его тоне прозвучала странная отстранённость человека, который перевидал слишком много трагических событий на своём веку.

— До восхода луны? — воскликнул Брэд Мэтисон. — Я успею добраться до дома раньше! — Он пришпорил свою лошадь и бешеным галопом погнал её вперёд.

— Эй, потише! — крикнул ему отец. — Попридержи пока лошадь!

Услышав его, Брэд перешёл на рысь.

Все остальные уже разворачивали лошадей, проклиная коварство индейцев и кипя желанием встретиться с ними и показать, что жители Техаса тоже умеют постоять за себя.

Чарли Мак-Корри закричал:

— Подождите! Куда мы поскачем в первую очередь? На ранчо Аарона Мэтисона или на ранчо Генри Эдвардса? Ведь между ними расстояние в двадцать миль!

— Ранчо Аарона ближе всего, — процедил сквозь зубы старый Мозес Харпер. — Сначала поскачем туда, посмотрим, как там обстоят дела. Если там всё спокойно, тут же помчимся на ранчо Генри Эдвардса.

Мартину Паули было страшно представить себе то, что они могли увидеть, если бы добрались до дома. И одновременно его снедало беспокойство за Лори Мэтисон. Его сердце разрывалось от тревоги и за свой дом, и за дом Аарона Мэтисона, и он был бы счастлив, если бы смог сразу оказаться в двух этих местах одновременно. Ему не терпелось сорваться с места и поскакать вслед за остальными, однако, глядя на дядю Эймоса, он заставил себя не спешить. Подражая Эймосу, он спрыгнул с лошади, расседлал её и вдоволь накормил. Мартин понимал, что даже если они и потеряют на этом некоторое время, то в конце концов всё равно доберутся до цели гораздо быстрее.

Когда Мартин с Эймосом наконец тронулись в путь и перевалили через верхушку холма, они увидели всех остальных всадников, далеко растянувшихся на просторах прерии. Аарон Мэтисон, отделившись от других, направился прямиком к своему дому. Другие скакали разным аллюром, в зависимости от того, насколько сильны и резвы были их лошади.

Эймос пришпорил лошадь и понёсся вперёд. Он уже решил про себя, что ему придётся загнать лошадь насмерть, чтобы успеть добраться до дома. И увидеть то, что случилось там.

Глава 3

Генри Эдвардс стоял перед окном, которое было наглухо закрыто ставнями, и рассматривал тёмную прерию сквозь маленькую щёлочку, специально оставленную между толстыми досками. Интуиция подсказывала ему, что как только на небе появится месяц, им следует ждать нападения. Месяц ещё не показался, и Генри отсчитывал про себя томительные мгновения.

Все окна и ставни были плотно закрыты, однако в доме всё равно было холодно. Генри опустил глаза. Когда начнётся бой, здесь станет очень жарко, и будет почти невозможно дышать из-за сгоревших пороховых газов.

Для того чтобы сбить индейцев с толку и не дать им возможности прицелиться, они затушили все огни в доме. Все свечи и лампы были погашены, а угли в очаге залиты водой. И теперь люди сидели впотьмах и ждали, что случится.

Сам дом, в котором они находились, был достаточно крепким, чтобы выдержать продолжительную и самую ожесточённую осаду. У дома были очень крепкие стены, которые не могла пробить ни одна пуля, и почти такие же толстые двери и ставни. Находясь внутри такого дома-крепости, они могли легко справиться с превосходящими силами противника. Единственная проблема заключалась в том, что с отъездом Мартина и Эймоса их самих осталось не очень много. Из людей, которые могли держать в руках оружие, Генри Эдвардс мог рассчитывать только на самого себя, на своих двоих сыновей и отчасти на Марту.

Его старший сын Хантер был очень хорошим стрелком. Да и младший Бен, несмотря на то, что ему было всего четырнадцать, также мог дать серьёзный отпор любым нападающим. Что же касалось Марты, то она стреляла не очень метко. Конечно, она бы держала оборону до последнего, но при этом эффективность её стрельбы была бы не слишком велика. Таким образом, по-настоящему дом могли защищать лишь четверо человек. Это было чересчур мало. Люси же, старшую дочь Генри, можно было лишь послать разведать что-нибудь, но подпускать её к оружию было нельзя. Люси так боялась оружия, что ей невозможно было доверить даже перезаряжать ружья. Правда, Генри всё равно заставил её повесить на пояс кобуру с револьвером, но надежды на то, что Люси сможет использовать его, почти не было.

И, наконец, оставалась Дебора — самая младшая из детей Генри Эдвардса. Его сыновья научились стрелять уже в восемь лет. Но Дебора в свои десять лет казалась отцу такой маленькой, что он ни разу не разрешил ей прикоснуться к оружию. Теперь же пытаться что-либо исправить было уже поздно.

Таким образом, для защиты дома имелось всего четыре ружья — или, если быть совсем точным, три с половиной. И с их помощью надо было удерживать в неприкосновенности две двери и восемь окон, через которые могли в любой момент ворваться индейцы.

В эту секунду до слуха Генри донеслось ржание лошади, которая находилась в загоне неподалёку от дома. Через несколько секунд лошадь снова заржала. Все затаили дыхание, прислушиваясь, не раздастся ли в ночи ответное ржание. Но никакого ответного ржания не последовало. Генри провёл рукой по лицу и застыл. Это лошадиное ржание поведало ему уйму разных вещей; правда, новости, которые он узнал благодаря ему, были не слишком хорошими. Где-то рядом находились чужие жеребцы. Именно их и учуяла его кобыла. На этих жеребцах приехали индейцы, задумавшие скрытно напасть на его дом, потому что если бы индейцы прибыли с дружественными намерениями и им было нечего скрывать, то они не стали бы мешать своим жеребцам отзываться на ржание кобылы Генри Эдвардса. Эти индейцы были из племени команчей, потому что именно команчи умели заставлять своих скакунов молчать, когда скрытно подбирались к врагу. Для этого они зажимали их ноздри специальными приспособлениями размером с сосновую шишку, которую прикрепляли к узде. Ловчее всего команчи пользовались этим приёмом, лёжа на земле вместе с лошадью. Это означало, что они решили приблизиться к дому не на лошадях, а по-пластунски. Это было самым опасным видом нападения индейцев.

И ещё... Приближаясь к дому, команчи наверняка постарались бы подойти к нему с подветренной стороны, чтобы их запах относило в сторону и лошади самого Генри Эдвардса не смогли учуять их. Но раз лошади Генри учуяли их запах, это означало, что команчи надвигаются со всех сторон, что они охватили его дом плотным кольцом, и поэтому лошади Генри не могут не почувствовать их запах. Значит, нечего было надеяться на то, что индейцы подбирались к его дому, имея в виду лишь украсть нескольких лошадей и некоторое количество скота. Нет, это было полномасштабное, тщательно подготовленное нападение с целью взять дом штурмом. Последние надежды Генри Эдвардса на то, что всё, быть может, ещё обойдётся, растаяли, как дым.

Из темноты послышался голос Люси, которая звала Дебби.

— Дебби? Где ты? — повторила Люси. В её голосе уже сквозила паника.

— Я здесь, — отозвалась девочка из дальнего угла комнаты.

Все невольно перевели дух.

— Оставайся там, где ты находишься сейчас, — сказал отец. — Никуда не двигайся. Поняла?

Когда-то, когда ему было всего восемнадцать, Генри вместе с парой друзей сумел успешно отбиться от более чем двадцати насевших на них индейцев кайова. При этом их самих отделяла от индейцев лишь грязная лужа, в которой любили плескаться в летнюю жару бизоны. И этого оказалось достаточно, чтобы они выстояли и вышли из этой схватки победителями. Но сейчас Генри не ощущал в себе и сотой доли той храбрости, которую он чувствовал тогда.

Всему виной были маленькие девочки, которые находились в его доме. Он слишком сильно переживал за них — переживал так, точно они уже были захвачены индейцами. Именно это лишало его мужества.

Однако когда он заговорил, его голос звучал спокойно и размеренно:

— Марта, одень Дебби.

Жена Генри Эдвардса замерла.

— Одеть её? Сейчас? — выдохнула она.

— Да, именно сейчас. Ведь очень скоро взойдёт месяц.

Генри прошёл в спальню и тихонько приоткрыл окно.

Марта подвела к нему Дебби. Дочь Генри Эдвардса была уже одета.

Генри подсадил Дебби в окно.

— Сейчас мы поиграем в прятки. Так, как ты любишь. Иди к могиле твоей бабушки и хорошенько спрячься там. Поняла? Только иди очень тихо — тихо, как мышка.

— Я поняла. — Дебби была застенчивым ребёнком, но, на удивление, совсем не боялась ни темноты, ни открытой прерии.

— Иди тихо и пригибайся к земле как можно ниже. Так, чтобы тебя никто не увидел. Тебе ясно?

Дебби кивнула. Однажды, не так давно, они уже поступали подобным образом, стараясь спасти Дебби от угрожавшего им нападения индейцев. То нападение так и не состоялось, и угроза бесследно миновала, но, оказывается, старые навыки могли пригодиться вновь.

Генри было трудно судить по шёпоту ребёнка, напугана Дебби или нет. Логично, впрочем, было предположить, что она всё же напугана — то, что она видела и ощущала за последние часы в их доме, не могло пройти для неё бесследно. Когда он переносил Дебби через подоконник и опускал её на землю, он поцеловал дочь и почувствовал, что её щека вся мокрая от слёз. Дебби обхватила его своими маленькими ручонками при этом так крепко, что Генри испугался, что она никогда его не отпустит и ему придётся силой разжимать её руки. Но этого не произошло — Дебби отпустила его и шагнула в темноту.

— Очень тихо... пригибайся как можно ниже к земле... давай, иди, — прошептал он, и Дебби исчезла во тьме.

Глава 4

Эймос, беспощадно гнавший свою лошадь, не давая ей ни одного мгновения передышки, остановился на вершине холма, находившегося примерно в десяти милях от их дома. Здесь Мартин Паули сумел наконец нагнать его.

Он подъехал вплотную к дяде Эймосу и вместе с ним обвёл взглядом линию горизонта. На юге были видны вспышки огромного костра. Скорее всего, это горели скирды сена на их ранчо. На востоке — там, где располагалось ранчо Аарона Мэтисона, — всё было спокойно. Очевидно, индейцы так и не решились напасть на дом Мэтисона и оставили его в покое.

Эймос хлестнул лошадь и погнал её вперёд. Его лошадь скакала очень тяжело, но подчинялась неумолимой воле всадника.

Мартин посмотрел на свою собственную лошадь. Она выглядела совсем заморённой. Он спрыгнул на землю, чтобы сменить попону под седлом, и когда вновь запрыгнул на лошадь, она едва не рухнула на колени под тяжестью его веса, который теперь казался ей невыносимым. Но ему ничего не оставалось делать, как тоже погнать её вперёд, вслед за конём дяди Эймоса. В лицо Мартину дул сильный ветер, и когда порыв этого ветра сдул пену с губ лошади и она попала в рот Мартину, он почувствовал вкус крови. Мартин понимал, что это означало. Его лошадь уже не выдерживала, и скоро ей должен был наступить конец. Но, как ни удивительно, она пробежала ещё несколько миль, прежде чем её ноги окончательно подкосились. Лошадь упала в неширокий проток, отделявший один поросший изумрудно-зелёной травой луг от другого, и несколько раз попыталась подняться, но у неё ничего не получилось. Чтобы избавить животное от ненужных мучений, Мартин Паули выхватил свой шестизарядный револьвер и выстрелил лошади в голову. Она затихла, а он быстро отвязал от седла карабин и побежал по направлению к дому.

От стогов сена и амбаров с зерном остались лишь выжженные дочерна пепелища, но сам их дом сохранился в огне пожара практически в первозданном виде. Лишь кое-где тлели дранки на крыше, но сама конструкция крыши почти не пострадала.

На мгновение Мартин почувствовал, как им овладела невозможная, почти безрассудная надежда, что, может быть, всё ещё обошлось, что людям всё-таки удалось спастись. Но эта надежда исчезла так же быстро, как и появилась, когда он увидел яркий свет керосиновой лампы, который лился из кухни, и понял, что видит его так чётко потому, что дверь в дом сорвана с петель и этот свет льётся сквозь зияющий дверной проём.

Бег Мартина оборвался. Его ноги будто налились свинцом. С трудом передвигая их, он медленно побрёл к дому. В траве всё ещё тлели угли пожарища. Когда он приближался к ним, они вспыхивали ярким светом и тут же рассыпались в пепел.

На задней крытой галерее дома валялась мёртвая индейская лошадь. Она лежала хвостом к сломанной двери. Вероятно, её использовали, как таран, чтобы взломать дверь.

Перед самым входом в дом на покрытой серым пеплом траве лежала лошадь Эймоса. Морда лошади была вся в пене. Она жалобно посмотрела на Мартина, не в силах поднять голову. Мартин опустил глаза. Пытаясь добраться до дома как можно скорее, дядя Эймос насмерть загнал свою лошадь. Он понимал, что животное больше не сможет подняться, и единственное, что можно сделать — это из жалости пристрелить его.

Мартин Паули медленно направился в кухню. Он с трудом переставлял ноги, которые были точно чужие.

На полу перед кухней лежало мёртвое тело, накрытое простыней. Мартин потянул простыню на себя и понял, что под ним лежит Марта. Губы Марты были слегка раздвинуты, а глаза широко открыты. На голове Марты зияла огромная кровавая рана в том месте, где индейцы срезали с неё скальп.

Индейцы разбили вдребезги все ставни, которые закрывали окна. Куски ставней и остатки окон были разбросаны по всем комнатам. Хантер лежал возле одного из таких разбитых окон. Его руки были по-прежнему судорожно сжаты, точно он до сих пор сжимал в них оружие. Бен лежал у другого окна. Его ноги были широко раскинуты. Сам же он выглядел совсем маленьким и юным.

Труп Генри Эдвардса Мартин обнаружил в спальне. Точно так же, как и его жена и двое сыновей, Генри был оскальпирован. Мартин на мгновение закрыл глаза, не в силах смотреть на эту чудовищную картину, а затем притащил в спальню тела Хантера и Бена, положив их рядом с трупом их отца. Он прикрыл все три мёртвых тела простынями, как это сделал Эймос с телом Марты. Руки Мартина слегка дрожали, но в его воспалённых глазах не было слёз, как их не было и в глазах Эймоса.

Но когда Мартин присмотрелся к Эймосу, ему стало страшно. Казалось, что Эймос сошёл с ума. Его лицо было совершенно неподвижным, точно мёртвым, но в глазах горел такой яростный огонь, который был способен испепелить всё живое.

Эймос на мгновение исчез, а затем вернулся, неся какой-то странный предмет. Когда Мартин присмотрелся к нему, его охватил ужас. Это была человеческая рука. Эймос положил руку рядом с трупом Марты, и Мартин понял, что это была её рука. Очевидно, индейцы отрезали её и затем с громкими победными воплями и гиканьем перебрасывались друг с другом, пока не потеряли в темноте.

— Нигде нет никаких следов Люси и Деборы, — сказал Эймос. — Правда, я не мог всё толком рассмотреть, потому что очень мало света... — Несмотря на то, что голос у Эймоса был хриплый и отрешённый, он выражался связно и вполне логично.

— Когда нам раньше угрожала опасность со стороны индейцев, мы обычно отсылали Дебби на вершину холма — туда, где расположена могила её бабушки, — начал было Мартин, но Эймос перебил его:

— Я там уже всё осмотрел. Судя по всему, Генри с Мартой именно так и поступили — возле могилы лежит кусок плаща Дебби, сшитого из кожи бизона. Но самой Дебби там нет. — Эймос опустил голову. — И нигде нет никаких следов Люси.

— Ты думаешь, что...

Эймос покачал головой:

— Я ничего не думаю. И ничего не смогу сказать, пока не наступит день, и мы всё хорошенько не рассмотрим.

Наступила тишина. Затем Эймос сказал:

— Я хочу, чтобы ты съездил к Мэтисонам и привёз с собой кого-то из женщин, чтобы они смогли одеть труп Марты и подготовить его для погребения. Я хочу, чтобы в момент похорон она выглядела прилично.

Мартин кивнул и направился к двери. Раз Эймос считает, что так нужно, он готов прошагать в ночи все пятнадцать миль, отделяющих их дом от дома Мэтисонов.

— Подожди! — крикнул Эймос. — Лучше сними свои ботинки и надень индейские мокасины. Так тебе будет легче и удобнее шагать.

— Да, конечно. — Мартин Паули стал переобуваться, а Эймос спросил:

— Где лежат те доски, которые ты недавно настрогал? Я хочу сделать из них гробы.

— Я сложил их туда, где мы обычно держим все доски и бруски. На задней части двора.

Мартин Паули прошагал не меньше восьми миль по направлению к дому Мэтисонов, когда увидел двигавшихся навстречу ему всадников. Они скакали бешеным аллюром, всё ещё надеясь успеть к дому Эдвардсов вовремя. Заметив Мартина, они повернули к нему. Впереди скакал Аарон Мэтисон.

— Уже поздно, — крикнул Мартин. — Они все мертвы.

Бешеный топот коней внезапно прервался. Всадники остановились как вкопанные. Мартин заметил, что позади группы мужчин на лошадях катит запряжённая парой гнедых двуколка, в которой сидят миссис Мэтисон и Лори. Очевидно, что в такой ситуации их не захотели оставлять одних дома и решили взять с собой.

— Всё ясно, — мрачно пробормотал Аарон Мэтисон. — Садись в двуколку.

Мартин Паули забрался в двуколку, и караван лошадей и всадников помчался к их дому.

После того как они проехали около двух миль, Лори вдруг разрыдалась:

— О, Марти, Марти... — Повернувшись к Мартину, она прижалась мокрой щекой к его груди и, обхватив его руками, долго не отпускала. Он чувствовал, как всё её тело сотрясается и вздрагивает от рыданий. Сам Мартин сидел прямо и совершенно неподвижно, не отстраняясь от девушки, но и не делая ничего, чтобы ещё больше приблизиться к ней. Наконец Лори тоже выпрямилась, и они молча продолжили свой путь, больше уже не касаясь друг друга.

Глава 5

Они добрались до дома перед самым рассветом. Эймос, который безостановочно трудился всё это время, положил тело своего брата Генри и двух его сыновей в одной из спален и надел на них всё лучшее, что было в доме. Тело Марты он перенёс в другую комнату, решив предоставить заботу о нём женщинам, и миссис Мэтисон и Лори сразу же занялись им.

Все, кто приехал в дом, тоже приступили к работе. Люди работали молча и слаженно, и никому не надо было объяснять, что делать. Все эти мужчины и женщины жили своей собственной самостоятельной жизнью и виделись лишь несколько раз в году, однако когда сейчас они оказались вместе, они начали трудиться так, точно были одной командой. Кто-то тесал доски и сбивал их вместе, заканчивая начатые Эймосом гробы, в то время как другие варили кофе и готовили еду, которая должна была пригодиться им во время предстоящей погони за убийцами. Люди расчистили горы мусора, оставшиеся после нападения индейцев, и аккуратно расставили все вещи по своим местам. После этого они тщательно вымыли весь дом и отчистили и отскребли все кровавые пятна. В результате дом стал выглядеть так, словно жизнь в нём продолжалась по-прежнему.

Из всех вещей, которые им удалось отыскать среди мусора, две имели особое значение для Мартина. Одной из них был листок бумаги, на котором за несколько недель до нападения индейцев Дебби пыталась изобразить календарь. С этим календарём было связано какое-то беспокоящее Мартина воспоминание, вот только он никак не мог припомнить, что же именно это было. Он помнил лишь, что в их семье уже давно говорили о том, что хорошо было бы завести календарь, и смутно припоминал, что когда Дебби наконец сделала его, она принесла его ему, чтобы показать, что у неё получилось. Но в тот момент он был чем-то занят и, кажется, просто проронил что-то вроде «Да, это мило» или «Всё ясно», даже не взглянув толком на то, что показывала ему девочка. Кстати, сделанный Дебби календарь так и не повесили на стену, вот только он не помнил, почему... Или нет, кажется, помнил... ну да, она допустила ошибку в самом начале календаря, и поэтому он весь получился неправильным. Закусив губу, Мартин повернулся к Лори, которая в эту минуту мыла руки в тазу.

— Я... — сказал он. — Мне кажется, что...

Лори бросила взгляд на листок бумаги с самодельным календарём Дебби.

— Я это помню. Я была у вас в тот самый день. Но ты не беспокойся, всё в порядке. Я всё ей объяснила.

— Что ты ей объяснила? Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что всё в порядке?

— Она же ошиблась здесь, в самом начале, и поэтому весь её календарь...

— Это всё понятно, но...

Лори вздохнула:

— Когда Дебби увидела, что испортила календарь, она побежала к тебе. — Серые глаза Лори смотрели прямо на Мартина Паули. — Но ведь в тот день мы с тобой поцапались, помнишь? Может быть, из-за этого всё и произошло. Но... ты всегда был героем в глазах Дебби, это так. А она — всего лишь ребёнок, и ты это знаешь. Так что, когда она всё повторяла... — Лори вдруг плотно сжала губы.

— Что именно она повторяла, Лори?

— Марти, я объяснила ей, что...

Он крепко сжал руку девушки:

— Скажи мне, Лори!

— Ну хорошо, я скажу тебе. Она всё повторяла: «Ему было на это совершенно наплевать!»

Потрясённый, Марти опустил руки.

— Да, я совсем не слушал её, — еле слышно промолвил он. — Я заставил её рыдать, и даже не понял, что это случилось из-за меня.

Он позволил Лори забрать злосчастный листок бумаги с неправильно нарисованным на нём календарём, и так никогда больше его и не увидел. Однако он ещё очень долго помнил тот несчастливый день, когда ему надо было просто обнять и утешить Дебби и сделать всё, чтобы она не мучалась. Этот день так и остался сидеть болезненной занозой в его совести.

Помимо календаря Дебби он сумел обнаружить в разгромленном доме и её миниатюрный портрет. Этот маленький портрет был нарисован одним художником в Форт-Уорте, когда Генри однажды привёз туда Дебби, Марту и Люси. Марти не знал, что случилось с остальными миниатюрами, а вот портрет Дебби, обрамленный изящной золотой рамкой, лежал сейчас перед ним. Художник очень похоже передал её лицо и зелёные глаза. Марти ещё раз внимательно посмотрел на него и бережно опустил в карман.

Глава 6

Люди вырыли для убитых глубокие могилы, чтобы похоронить их всех рядом с тем местом, где уже давно покоилась в земле бабушка Дебби. Аарон Мэтисон прочитал несколько абзацев из Библии и произнёс над ними молитву. Пока это происходило, Марти, Эймос и ещё шестеро мужчин, отобранных для участия в погоне, находились неподалёку, держа под уздцы осёдланных лошадей.

Погребальную службу затягивать не стали, проведя её максимально быстро. В ярком дневном свете стало ясно видно, что Люси вытащили прямо из дома и сразу посадили на индейскую лошадь — на земле не осталось никаких следов её ног. А вот Дебби поймали после нескольких десятков метров отчаянной погони по прерии, перебросили через круп лошади и спешно увезли прочь. Это давало надежду на то, что обе они живы и их ещё можно попытаться спасти.

У Аарона Мэтисона был измождённый вид. Обычная, брызжущая через край энергия, казалось, покинула его, куда-то незаметно испарившись, но было ясно, что он готов преследовать индейцев до последнего и готов идти вперёд, опираясь на одну лишь силу воли — до тех пор, пока ещё останется последняя надежда.

Те, кто нетерпеливо дожидался сигнала к отъезду, боялись, что Аарон Мэтисон чересчур затянет с заключительной молитвой, однако этого не случилось. Марти был мысленно уже далеко в прерии, преследуя индейцев, поэтому он почти не вслушивался в слова молитвы, но последние слова заставили волосы на его голове подняться дыбом. «Пусть теперь свет Твоего милосердия отвернётся от упрямых и ослеплённых. Пусть на них падёт тьма, чтобы они ничего не видели, а свет Твоей славы пусть освещает пути тех, кто будет находиться в поиске... и пусть вся Твоя мудрость укажет путь коням храбрых. Аминь!»

Марти показалось, что Аарон Мэтисон страстно желает наслать вечное проклятие на головы тех, кого они собирались сейчас преследовать. Но при этом он ничего не сказал про то, как совсем недавно трагически ошибся сам, поведя всех людей в другом направлении и позволив тем самым индейцам перехитрить белых и уничтожить дом Эдвардсов. Или же косвенным указанием на осознание этого служил сам тон молитвы Мэтисона, который временами становился то непомерно грозным, то донельзя униженным и нарочито смиренным?

Аарон Мэтисон, должно быть, сунул ногу в стремя ещё до того, как закончил произносить свою молитву, потому что с заключительным «Аминь!» он был уже в седле. В следующую секунду, не говоря больше ни слова, он уже поскакал вперёд. За ним последовали Мартин Паули и Эймос, Эд Ньюби, Чарли Мак-Корри, старый Мозес Харпер и его сын Зак, а также Лидже Пауэрс, который про себя решил, что теперь-то его мудрость и знания старого волка прерий обязательно понадобятся всем остальным, и не важно, что сами они думали об этом. Те же, кто остался в доме, должны были обложить свежевырытые могилы булыжниками, чтобы голодные хищники не раскопали и не обглодали трупы, и установить на них деревянные кресты, которые Марти успел сколотить в последние предрассветные часы.

В самую последнюю секунду Лори Мэтисон подбежала к Марти, который уже сидел на коне. Привстав на носки, она быстро и сочно поцеловала его в губы. В любое другое время подобная смелость вызвала бы бурю гнева со стороны её родителей, однако в этот момент ни её отец, ни мать ничего не видели. Аарон Мэтисон всё ещё стоял с опущенной головой у открытых могил, а миссис Мэтисон смотрела прямо вперёд, в пустынное страшное пространство прерии. В своё время Эдвардсы, Мэтисоны и Паули все вместе пришли сюда, в эти места. Сначала они трудились на равных, но потом индейцы вырезали семейство Паули, и на просторах прерии остались Мэтисоны с Эдвардсами. Обычно доброе и мягкое выражение лица миссис Мэтисон сменилось маской непередаваемого ужаса. Её просто невозможно было узнать.

Когда Лори поцеловала его, Мартин Паули выглядел удивлённым, но лишь на секунду. Уже в следующее мгновение, казалось, он совсем забыл и о поцелуе, и о самой девушке — его конь быстрой рысью уносился по направлению к горизонту.

Глава 7

Прямо посередине огромной равнины, вдалеке от любых человеческих жилищ, находилось небольшое безымянное болото, распространявшее вокруг себя неприятный зловонный запах. Оно покрывало площадь примерно в десять акров и всё заросло камышом, который мексиканцы называли «туле». Нигде поблизости не было ни реки, ни ручья, ни холма — вообще ничего. Вот какова предыстория того, почему произошедшее в этом месте сражение несколько неуклюже было названо «Битва у камышей».

Преследователи, которых осталось к тому времени семь человек, прибыли к месту «Битвы у камышей» на закате пятого дня пути. Лидже Пауэрса к этому моменту среди них уже не было — после своего тридцать девятого или сорокового по счёту спора с остальными по поводу того, что означает тот или иной оставленный индейцами на своём пути предмет, он развернул своего коня и поехал прочь. На этот раз старый охотник обнаружил головное украшение — довольно красивую вещь, сделанную из тщательно отполированных коровьих рогов, которая крепились на голове с помощью нитки чёрных и белых бус. Все были рады обнаружить эту находку — она свидетельствовала о том, что кто-то из индейцев был ранен и находился в плохой форме, иначе он ни за что бы не потерял такое красивое украшение. Однако Лидже Пауэрс принялся твердить, что самое главное состоит в том, что это головное украшение принадлежит кому-то из племени кайова, а не команчей. Все просто пожали плечами — какая в конце концов разница, если оба эти племени являлись союзниками? Но Лидже не унимался, настаивая на том, что никто просто не понимает значения сделанного им открытия. Когда все устали от его болтовни, ему так прямо и сказали об этом. Лидже смертельно обиделся и, развернувшись, поскакал прочь, направляясь к одному своему старому приятелю, жившему на мексиканской гасиенде в нескольких десятках миль к югу от этого места.

Преследователи обнаружили немало других следов, которые говорили о том, что цена, которую команчам пришлось заплатить за то, чтобы полностью уничтожить семью Эдвардсов, оказалась весьма велика. И это были не только брошенные по пути украшения, расшитые бисером сумки и боевое копьё из полированного дерева с прикреплённой к нему связкой скальпов. Гораздо более очевидными признаками этого являлись свежие индейские могилы, которые преследователи обнаружили на своём пути. Они были засыпаны камнями и валунами, чтобы плоть мертвецов не досталась хищникам, и на каждую был положен пронзённый индейским копьём конь из табуна Эдвардсов — согласно поверьям команчей, дух убитого коня должен был унести тень похороненного под ним индейца в загробный мир. Всего преследователи нашли семь таких могил. Сначала они обнаружили группу из четырёх могил — скорее всего, то были могилы индейцев, убитых непосредственно во время штурма ранчо, а затем заметили ещё три могилы. Это были уже места погребения тех, кто был ранен во время этой стычки и умер от ран во время пути. Впрочем, наивно было думать, что это как-то замедлило отступление индейцев — во время военных набегов индейцы никогда не останавливались и не тратили лишнего времени на погребение умерших. В такое время даже их женщины рожали детей прямо на лошадях.

Эймос положил найденное индейское головное украшение и расшитую бисером сумку в один из вьюков — возможно, когда-нибудь это поможет опознать одного из тех, кто напал на ранчо Эдвардсов. Он также взял с собой индейское копьё с древком из полированного твёрдого дерева, с которого предварительно сорвал привязанные к нему человеческие скальпы. При помощи этого копья он проверял, хорошо ли засыпаны индейские могилы, которые команчи оставляли на своём пути, чтобы сразу определить, сколько сил придётся потратить на то, чтобы разрыть их и обнаружить там следы и доказательства, которые, возможно, однажды приведут его к убийцам.

По мере того как они двигались вперёд, с Эймосом происходили заметные перемены. Сначала Эймос заставлял их всех двигаться с убийственной скоростью, добиваясь, чтобы их кони непрерывно мчались не менее двадцати часов в сутки. Мартин Паули понимал, что это было вызвано только одним: желанием Эймоса как можно быстрее вырвать Люси из рук индейцев. Все знали, что команчи часто принимали в своё племя захваченных в плен детей белых. Потом, когда девочки подрастали, индейцы женились на них, а взрослые юноши становились индейскими воинами. Но если в плен к краснокожим попадала уже не маленькая девочка, а девушка или женщина, то её непрерывно насиловали по очереди всем племенем, пока жертва насильников не умирала или её не бросали умирать в прерии. Поэтому Эймос неутомимо гнался вслед за индейцами все первые дни, не щадя ни себя, ни других. Однако эта бешеная гонка не принесла никаких результатов: ничто не указывало на то, что они хотя бы приблизились к быстро уносившимся прочь индейцам. И тогда Эймос резко сбавил скорость. Желая дать коням отдохнуть, он повёл их шагом, позволяя вволю пастись на свежей траве и спать, и только через несколько дней вновь немного увеличил темп погони. Теперь Эймос двигался вперёд размеренно и спокойно, не тратя лишних сил и не делая никаких лишних движений. Он двигался неспешно и вместе с тем неумолимо, с видом человека, который твёрдо решил преследовать индейцев десятки лет, преследовать до самого конца, не обращая внимания на время, преследовать столько, сколько потребуется.

Примерно в этот момент Эймос и наткнулся на тело мёртвого индейца, которое не было похоронено глубоко в земле, а лежало в небольшой ложбинке естественного происхождения, которую ветер и вода за долгие столетия проделали в мягком песчанике. Тело было лишь слегка присыпано камнями. Эймос тут же спешился и, раскидав в разные стороны камни, вытащил тело из ложбинки и содрал с головы индейца скальп. Мартин не ведал, какие представления Эймос имел о жизни и смерти, но он знал, что согласно представлениям команчей, дух воина, с которого сняли скальп, обречён вечно бродить неприкаянным в бесконечном пространстве, насквозь продуваемом всеми ветрами — ему навсегда будет заказан путь в царство духов, которое расположено там, где заходит солнце.

Содрав с трупа индейского воина скальп, Эймос не взял его с собой, а бросил в прерии на съедение волкам.

Ещё одним человеком, чьё поведение разительно поменялось в ходе погони, был Брэд Мэтисон, старший сын Аарона Мэтисона. Сначала он, как и Эймос, отчаянно рвался вперёд и старался не терять ни секунды — он вставал раньше всех и раньше всех запрягал свою лошадь, неохотно останавливался на привал, когда солнце уже заходило. От этой бешеной гонки страдали не столько лошади Мэтисонов — они взяли с собой четырёх лошадей и двух мулов для перевозки грузов, которых было более чем достаточно для погони и для смены уставших скакунов, а сам Брэд, который заметно исхудал и стал выглядеть совсем измождённым. Как и Эймоса, Брэда гнала вперёд мысль о спасении Люси. В последние два года Брэд постоянно приезжал к Эдвардсам, чтобы увидеть Люси, и вёл себя как без пяти минут её жених. Очевидно, он хотел добиться согласия Люси на помолвку с ним, хотя Мартин Паули и не видел, чтобы между ними по-настоящему разгоралась какая-то страсть.

Теперь же, когда Люси исчезла, Брэд просто не мог найти себе места. Когда на исходе третьего дня погони все уже практически смирились с мыслью о том, что Люси больше нет в живых, Брэд Мэтисон с глубокой убеждённостью сказал Мартину: «Она жива». Через несколько часов он поправился: «Она должна быть жива, Марти». На четвёртый день, поравнявшись с Мартином, Брэд проронил: «Я сделаю всё для того, чтобы она смогла позабыть об этом кошмаре. Не важно, что с ней случилось, не важно, через что ей пришлось пройти — я всё сделаю для того, чтобы она вновь смогла жить и испытывать радость от жизни». И, хлестнув жеребца, он умчался вперёд, несмотря на неодобрительные взгляды отца, который не ожидал от Брэда такой прыти.

Поэтому было неудивительно, что именно Брэд Мэтисон первым заметил индейцев. Вырвавшись далеко вперёд, он внезапно остановился на самом краю крутого, резко обрывавшегося вниз утёса и высоко поднял обеими руками над головой своё ружьё. Это был сигнал: «Я нашёл».

Остальные поскакали к утёсу и, спешившись, осторожно подошли к самому краю. Утёс круто обрывался вниз не меньше чем на три сотни футов. Вдалеке, на расстоянии не меньше чем двадцать миль, все увидели тёмную полоску. Она находилась в том самом месте, где должно было быть поросшее камышом болото посреди прерии.

— Это лошади индейцев, — сказал Брэд Мэтисон. — Они поют их водой.

— Я надеюсь, что это действительно они, — медленно проговорил Мартин Паули. В его голосе слышалось сомнение.

— Это могут быть и бизоны, — заметил Зак Харпер, старший сын Мозеса. — На таком расстоянии и лошади, и бизоны будут выглядеть одинаково.

— Если бы там было действительно стадо бизонов, то команчи преследовали бы их, стараясь загнать и поживиться их мясом и шкурами, — сказал Эймос. — А раз они стоят спокойно и никто не гоняется за ними, это значит, что это лошади. Их лошади.

Все пристально вглядывались вдаль. Но солнце начало садиться, и разглядеть что-либо толком было невозможно.

— Нам лучше пока накормить лошадей, — сказал наконец Брэд Мэтисон. Он был одним из самых юных участников погони, и более старшие поселенцы должны были бы встретить его совет в штыки, как и всё, что исходило от таких молодых людей, как Брэд, но сейчас, похоже, никто не собирался возражать ему.

— Через полтора часа здесь будет уже совсем темно, — сказал Брэд, — так что мы можем никуда не спешить — всё равно мы успеем заблаговременно подобраться к ним, чтобы ударить по ним до рассвета.

— А ты уверен, что нам действительно следует напасть на всех них? — проронил Эд Ньюби.

Чарли Мак-Корри уставился на Эда.

— А для чего, чёрт побери, мы приехали сюда? — прорычал он.

— Атаковав их до того, как выйдет солнце, мы сможем застать их врасплох, — сказал Аарон Мэтисон. — На индейцев всегда следует нападать так, чтобы застать их врасплох. А это лучше делать под самое утро. В это время ни один индейский часовой ничего не заметит. Это уже многократно проверено.

— Дело не в этом, — покачал головой Эд Ньюби. — Думаю, мы можем напасть на их — в этом нет проблемы.

Единственное, что меня беспокоит, это то, что команчи могут перебить всех своих пленников, как только увидят, что мы, белые, по-настоящему крепко наседаем на них. Они всегда поступают таким образом, когда на них нападают.

Мартин Паули задумчиво жевал сорванную травинку и смотрел на Аарона Мэтисона, ожидая, что тот скажет. Но Аарон молчал. И тогда заговорил сам Мартин:

— Есть и другой путь...

— Вот именно, — тут же подхватил Эймос, словно он только и ожидал слов Мартина. — Существует и другой путь. Речь идёт об их лошадях. Мы можем оставить команчей без лошадей.

Наступила тишина. Никто не желал высказываться, не обдумав прежде хорошенько своих слов.

— Мы могли бы угнать их лошадей. Всех до единой, — продолжил Эймос. — Не думаю, что это заставило бы их убить тех, кого они успели взять в плен. Всех, кто ещё жив...

— Сделать это очень нелегко, — покачал головой Эд Ньюби.

— Нет, — кивнул Эймос. — Это совсем нелегко. И отнюдь небезопасно. Но если бы нам удалось это сделать, то командам пришлось бы вступить с нами в переговоры. И договариваться с нами. Впрочем, и это не факт. За всю свою жизнь я точно понял одну вещь: когда ты думаешь, что индеец должен сделать что-то, он в действительности сделает всё наоборот. Возможно, нам лучше продолжать охотиться за ними и отстреливать их по одному. По двое. По трое.

Холодная, лишённая каких-либо эмоций интонация Эймоса заставила Мартина невольно вздрогнуть. Было ясно, что Эймос уже не верил, что им удастся отыскать Люси. И совсем не думал о Дебби...

— Может быть и так, что каждый из этих индейцев спит, обмотав вокруг своей руки лассо, к которому привязана его лошадь, которая находится совсем рядом с тем местом, где спит её хозяин, — протянул Чарли Мак-Корри.

— Верно, — кивнул Эймос. — Может быть и так. Всем должно быть ясно, что может случиться при таком раскладе...

— Они нас всех перебьют. И это не принесёт никому никакой пользы.

Брэд Мэтисон закусил губу.

— Но мы всё-таки попытаемся это сделать, так, Эймос?

— Так, — кивнул Эймос.

Брэд Мэтисон отпустил свою лошадь, чтобы дать ей возможность попастись на свежей траве. Другие поступили точно так же. Мартин же продолжал лежать на краю утёса, вглядываясь вперёд. Он думал о той перемене, которая произошла в Эймосе. Он шёл навстречу смертельной опасности, и при этом ни секунды не колебался. Но надежды на то, чтобы вернуть своих близких, у него уже не осталось. А от удовольствия, с которым Эймос говорил о предстоящем убийстве команчей, мороз пробирал по коже...

А когда Эймос говорил о предстоящем нападении на команчей, выражение его лица было таким же, как в ту жуткую ночь, когда Эймос вышел из темноты, неся отрубленную руку Марты. Потом когда Марта лежала в сколоченном для неё гробу, то, что у неё была отрублена одна рука, было уже незаметно — её лицо выглядело удивительно молодо и спокойно, обе руки, казалось, были на месте, разве что одна из них была чуть бледнее другой... Руки у Марты были натруженные, покрытые морщинами, не то, что кожа на её лице, которая выглядела такой молодой и свежей. «Она сносила себе все руки, работая ими для семьи, работая ими для нас», — с горечью подумал Мартин Паули.

И в этот миг Мартин вдруг отчётливо понял, что двигало все эти годы Эймосом. Все странности в его поведении, то, что он работал на ранчо своего брата, не требуя за это никакой платы, его отлучки и неизбежные возвращения потом обратно на ранчо брата — всё это были звенья одной цепи. Когда Мартин наконец догадался, что диктовало поведение Эймоса и определяло суть его жизни, невольно испытал шок — он многие годы прожил рядом с Эймосом, даже не догадываясь о правде. Но не только он не догадывался об этом — об этом не догадывался и Генри Эймос. И, разумеется, сама Марта...

Эймос был влюблён... да, он всегда любил... жену своего родного брата.

Глава 8

После того как настала ночь, они провели на гребне скалы ещё целый час. В это время их лошади лениво пощипывали травку, а люди ели то, что лежало у них в седельных сумках. Всё пришлось есть холодным — огня разводить было нельзя.

Люди понимали, что ориентироваться им придётся по звёздам — тьма, которая упала на землю, поглотила очертания гор и равнины, всех окрестных предметов.

Но когда они спустились с утёса вниз на равнину, на небе появилась луна, и то, что раньше было скрыто непроницаемым ночным мраком, вновь стало видно, хотя и очень слабо и смутно.

Всадники превратились в тёмные тени, медленно двигавшиеся на фоне мерцающего мрака. Где-то вдалеке протяжно завыл волк, потом ещё один. Мартин Паули почувствовал, как у него тоскливо сжалось сердце. Протяжный волчий вой гнетуще действовал на нервы. Затем вой волков стих, но почти сразу же невдалеке зловеще заухала сова. Мартин Паули, вздрогнув, вполголоса обратился к Эймосу:

— Эймос, ты уверен, что это сова?

— А почему это тебя так волнует?

Мартин почувствовал, как на лбу у него выступил пот.

— Я не знаю... — неуверенно произнёс он. — Мне кажется, её голос как-то не похож на голос настоящей совы. Может быть, это индейцы?

Эймос несколько секунд ехал молча.

— Нет, это сова, — сказал он после долгой паузы. — Просто часто бывает, что голоса животных меняются. И тогда их крики кажутся какими-то необычными. Но это ничего не значит. Это сова, а не индейцы, — повторил он.

Эймос хлестнул свою лошадь, и, обогнав Мартина, скрылся в темноте. Мартин видел лишь смутные тени тех, кто был рядом с ним. Он некоторое время продолжал движение вперёд, но затем, к своему удивлению, обнаружил, что его руки сами невольно натягивают поводья лошади, заставляя её замедлять свой бег. Что, чёрт побери, случилось? Неужели он боялся предстоящей схватки с индейцами? Неужели его охватывала паника при мысли о том, что вскоре им придётся сойтись лицом к лицу с команчами? Да нет... он совсем не боялся их... или по крайней мере так ему хотелось думать. Но почему же тогда его руки сами не давали ходу лошади? Может быть, он всё-таки боялся краснокожих? Или боялся осрамиться в глазах других, когда дело дойдёт до схватки с ними? Он и сам толком не понимал, что с ним сейчас происходит.

Мартин попытался настроить себя на предстоящую схватку и еле слышно забормотал на манер библейских изречений: «Я проникну в самую их гущу. Я проберусь в их лагерь ночью. Я буду сражаться с ними и уничтожу их. Пусть меня разрубят на сотни кусков, но я буду биться с ними до конца». Однако и это, похоже, не очень-то помогало... Мартин по-прежнему чувствовал страшную неуверенность, и ничего не мог с этим поделать.

Ему оставалось только двигаться вперёд — вслед за всеми остальными и надеяться на то, что что-то, быть может, изменится.

В тот момент, когда до рассвета, по расчётам Мартина Паули, оставалось уже не больше часа, с ними поравнялся Брэд Мэтисон.

— Мне кажется, мы проскочили мимо лагеря индейцев, — прошептал он на ухо Мартину.

Мартин Паули посмотрел на восток. Но небо там даже не начинало сереть, оставаясь всё таким же непроглядно-тёмным. Затем он почувствовал на своей левой щеке дуновение тёплого ветра.

— Ветер сместился к югу, — сказал Мартин. — Думаю, что Эймос поменял направление движения. Он хочет зайти к ним с подветренной стороны...

— Да, я так и понял. Это очевидно. Но только...

В это мгновение Эймос остановился. Он поднял вверх правую руку, призывая остальных приблизиться к нему.

Шестеро преследователей подскакали к Эймосу и встали, напряжённо застыв в своих сёдлах. Эймос взмахнул рукой, и они опять тронулись вперёд. Теперь они ехали одной тесной компактной группой. Пятнадцать минут спустя Эймос опять поднял вверх правую руку, и все встали.

Теперь, когда они стояли тихо и не двигались, в воздухе было явственно слышно кваканье сотен лягушек. Значит, они подошли к самому болоту? Ведь только здесь могло обитать так много лягушек.

Эймос очень тихо заговорил, обращаясь ко всем:

— Растянитесь цепью по прерии насколько возможно. И следуйте за мной. Я постараюсь приблизиться к лагерю индейцев настолько близко, насколько это позволят обстоятельства. Вперёд!

Преследователи растянулись призрачной цепью на ночной прерии и медленно поехали вслед да Эймосом. Кваканье лягушек становилось всё более громким. Затем Эймос поднял вверх правую руку, призывая всех приглядеться к тому, что делает он, и повернул в другую сторону. Полярная звезда оказалась справа от них. Потом Эймос сделал ещё один поворот, и Полярная звезда стала светить за спиной белых мужчин. Эймос снова сменил направление движения, и звезда очутилась слева от них. А потом — спереди. Потом Эймос сделал последний манёвр, и Полярная звезда опять оказалась справа от группы преследователей.

На востоке начало светать. Это было самое подходящее время для того, чтобы совершить задуманное... если только лошади команчей были где-то рядом.

Мозес Харпер подъехал к Эймосу:

— Эймос, я тут наткнулся на угли от индейского костра. Но они совсем остывшие. Индейцы действительно были здесь. В этом самом месте. Но, похоже, они уже давно ушли отсюда...

— Тихо, Мозес! — прошептал Эймос. — Мне кажется, я что-то услышал...

Мозес Харпер заговорил ещё тише, но не менее настойчиво:

— Ты слышишь меня, Эймос? Я говорю, что они были здесь, но потом ушли отсюда. Ушли довольно давно.

— Вот что, парни, — сказал Эймос, кусая губы, — поймайте всех наших свободных лошадей и всех мулов и привяжите их, чтобы они не могли никуда убежать.

— Это всё пустая трата времени, — возразил старый Харпер. — Я же говорю, индейцы уже давно ушли отсюда. Чего толку привязывать лошадей, если здесь уже нет команчей?

— Поймайте всех свободных лошадей и мулов и привяжите их, — уже более резким голосом потребовал Эймос. — Сейчас. Немедленно!

Мартин Паули занимался тем, что стреножил мула, когда рядом с ним опустился на одно колено Брэд Мэтисон.

— Посмотри-ка вон туда, — прошептал Брэд. — Как только у тебя будет для этого время.

Мартин поглядел в том направлении, которое кивком головы обозначил Брэд. Там не было ничего, кроме бесконечного пространства пустой прерии, на которую наползал серый предутренний туман. Прерия казалась совершенно ровной, ничто не нарушало её спокойной безлюдной поверхности. Мартин Паули зажмурился, провёл рукой по лицу и посмотрел на прерию снова. Сейчас ему показалось, что ровную поверхность прерии что-то нарушило. Но что это было? Были ли это на самом деле индейцы? Нет, он так ничего и не смог разглядеть...

— На мгновение мне показалось... — вполголоса начал он. — Нет, это мне просто почудилось.

— Клянусь, Мартин, там что-то было. Что-то точно высунулось из травы. Или кто-то. И потом спрятался обратно.

— Может, это был волк?

— Не знаю. — Брэд Мэтисон кусал губы. — В этом есть что-то странное. Где эти чёртовы команчи? Куда они делись? Неужели они... — Он не закончил свою мысль, и его невысказанный вопрос гнетуще повис в воздухе среди молчания всех остальных.

Все напряжённо молчали, непрерывно вглядываясь туда, где бесконечные просторы прерии сливались с ещё почти неразличимой линией горизонта. Над прерией быстро рассветало. Наконец Эймос тяжело выдохнул:

— Они здесь.

Люди встрепенулись.

— Да, они все здесь. И готовятся напасть на нас. В этом не может быть никаких сомнений, — заключил Эймос.

Мартин Паули крепко стиснул своё ружьё. «Я буду держаться. Что бы ни случилось, — подумал он. — Я сделаю свою долю работы. И не подведу остальных». Он почувствовал, как кровь приливает к его ушам и щекам. Его глаза постоянно рыскали по просторам прерии, надеясь увидеть хотя бы одного индейца. Но пока он ничего не видел.

В эту секунду напряжённую тишину разорвал громкий выстрел из ружья Эймоса. Мартин Паули увидел, в кого он стреляет: далеко от них внезапно появилась целая группа всадников на низкорослых индейских лошадях. Выстрел Эймоса не причинил им никакого вреда. Вслед за ним по всадникам выстрелили Зак Харпер и Брэд Мэтисон, однако тоже безрезультатно.

— Кладите всех лошадей на землю! — заорал Эймос. — Только за ними мы сможем укрыться от индейцев! Кладите их быстрее!

Он первым заставил свою лошадь лечь на землю и распластался на земле позади неё. После этого он ловко связал вместе передние и задние ноги лошади, превращая её в своего рода неподвижный бастион.

Остальные сделали то же самое. Лишь только лошадь Брэда Мэтисона отказалась подчиниться своему хозяину — когда Брэд попытался уложить её на землю и стреножить, лошадь вырвалась у него из рук и отскочила на добрых два десятка футов в сторону.

— Убей эту чёртову лошадь! — прокричал Эймос. — С ней всё равно не сладить!

Брэд Мэтисон вытащил револьвер и всадил пулю в голову лошади. Она тяжело рухнула на землю. После этого Брэд улёгся на землю позади туши убитой лошади, выставил вперёд ружьё и стал ждать.

Один лишь Эд Ньюби продолжал стоять позади своего коня, положив ружьё на седло и зорко следя за тем, что происходило на просторах прерии. Он явно не собирался укладывать своего скакуна на землю и стреножить его.

Мартин Паули не выдержал и заорал:

— Ты что, не можешь уложить своего коня на землю, Эд? Может, мне самому уложить его пулей?

— Оставь его в покое, Мартин! — бросил Эд Ньюби. — Если ему суждено погибнуть от стрел и пуль команчей, то пусть они попробуют это сделать.

Мартин оставил Эда и бросился на помощь Чарли Мак-Корри, который сумел уложить и стреножить свою лошадь, но теперь боролся с собственным мулом, который никак не хотел укладываться на траву.

Теперь к ним приближались ещё три колонны вооружённых всадников. По крайней мере половина команчей была вооружена ружьями. Какой-то мерзавец, должно быть, получил неплохой доход, снабдив их ружьями, которые теперь были направлены против белых людей.

Остальные индейцы были вооружены луками и стрелами. У многих в руках были копья. Приглядевшись, Мартен Паули увидел, что к древкам копий привязано множество скальпов. Скальпы были привязаны и к большому щиту, который являлся племенным тотемом этой группы команчей. Мартин знал, что этот щит выполняет не только одну лишь ритуальную функцию — обтянутый кожей бизона, твёрдой, как железо, он был способен защищать воинов от стрел и даже пуль.

Эймос снова выстрелил. Одна из лошадей, которая скакала во главе одной из колонн индейцев, взбрыкнула и прянула в сторону, когда её всадник кубарем скатился вниз и недвижимый распластался на земле. Но уже в следующее мгновение все команчи низко пригнулись к сёдлам, стараясь сделаться недосягаемыми для пуль белых, и во весь опор поскакали на них. Трое белых выстрелили по ним одновременно, но без всякого результата.

Когда до белых оставалось не больше трёх сотен ярдов, четыре колонны команчей повернули налево и, рассыпавшись по прерии, образовали единую, но неровную линию. Люди во главе с Эймосом расположились полукругом, укрывшись от индейцев за тушами своих коней и мулов. За их спиной было болото — они могли не опасаться, что команчи неожиданно нападут на них сзади.

— Что ж, мы вполне можем выдержать их нападение, — непринуждённо проронил Мозес Харпер. — Думаю, что настоящий бой начнётся тогда, когда они подойдут к нам достаточно близко. Тогда-то мы им и всыпем хорошенько.

— Я насчитал тридцать семь краснокожих, — сказал Эд Ньюби. Он по-прежнему стоял позади своей лошади, не сводя глаз с просторов прерии.

Эймос криво усмехнулся:

— Если у меня будет время, я обязательно сдеру скальп с одного из них.

— При условии, конечно, — шутливым тоном промолвил Мозес Харпер, — что они сами не продырявят твою шкуру первыми и не оставят тебя валяться здесь в грязи.

— Это я пришёл сюда, чтобы сделать так, чтобы трупы индейцев валялись в грязи, — ответил Эймос. — И я не изменил своих планов.

Теперь, когда команчи находились достаточно близко от них, они ясно видели их боевую раскраску. Лица и обнажённые торсы индейцев были разрисованы яркими белыми, красными и жёлтыми цветами и перечёркнуты чёрными полосами — цветом сражения и смерти, излюбленным цветом команчей. На молодых воинах красовались головные уборы, сделанные из бычьих рогов и медвежьих клыков. Несколько старых заслуженных воинов гарцевали в фантастических головных уборах, сделанных из орлиных перьев. Это была привилегия старых заслуженных бойцов, участвовавших в сотнях сражений и убивших в них огромное количество врагов. Хвосты у всех лошадей были подвязаны — команчи всегда так поступали во время битвы. Сами индейцы обходились совсем без седел и правили своими лошадьми одними лишь уздечками.

Зак Харпер спросил:

— А этот здоровенный индеец — это случайно не Спина Бизона?

— Нет, это не Спина Бизона, — рявкнул его отец. — Хватит болтать, Зак!

Предводитель команчей сделал знак рукой, и весь отряд воинов на большой скорости пронёсся перед строем белых на расстоянии не больше пятидесяти ярдов. От топота множества коней дрожала земля. Неожиданно из глоток всех индейцев вырвался оглушительный боевой клич. Услышав его, Мартин Паули почувствовал, как его парализовало. Ощущение было такое, словно его ударили гигантским булыжником в живот. Боевой клич не стихал, пронзая каждый нерв Мартина, заставляя его неподвижно замереть. Это был крик, который говорил о неминуемой смерти, об ужасной гибели, уготованной им всем. Мускулы Мартина словно одеревенели, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Это было ужасно.

— Расслабься, Мартин, — прошептал Эймос. Голос Эймоса был спокоен, но в нём чувствовалась небывалая властность. — Не надо так напрягаться. Иначе твои руки не почувствуют оружия, и ты промахнёшься. А теперь постарайся хорошенько прицелиться и помоги мне сбить на землю парочку этих мерзавцев!

Слова Эймоса вселили в Мартина уверенность, которой ему катастрофически не хватало. Он сделал глубокий вдох и прицелился. То же самое сделали и остальные белые. Однако когда Мартин стал нажимать на курок, случилось непредвиденное: команчи, которые только что гарцевали перед ним на своих лошадях, неожиданно исчезли. Все всадники, точно по команде, нырнули вниз, скрываясь за своими лошадьми. Это был небывалый трюк, исполненный с удивительной дьявольской ловкостью. Мартин Паули и остальные могли видеть только лица и руки индейцев, сжимавшие ружья, из которых те стреляли в них. Мартин всё же нажал на курок, однако его пуля просвистела мимо спрятавшегося за крупом своей лошади индейца, не причинив ему ни малейшего вреда.

Между тем команчи окружили белых полукольцом и непрерывно палили в них, постоянно чередуясь друг с другом: пока одни индейцы стреляли, другие тем временем перезаряжали свои ружья и снова вступали в бой. Это было знаменитое «колесо команчей» — с каждым новым оборотом оно всё глубже вгрызалось в оборону противника, команчи придвигались всё ближе к своим жертвам, никогда не теряя при этом возможности быстро отойти при неблагоприятном развитии событий. Пули свистели над головами белых во всех направлениях, а вскоре к ним присоединились и стрелы. Лошадь Зака Харпера жалобно заржала, затем конвульсивно дёрнулась и застыла. В этот миг пуля Эймоса поразила одну из лошадей индейцев. Но всадник успел соскочить на землю и спрятаться за тушей убитой лошади прежде, чем Эймос смог достать его.

— Стреляйте по их лошадям, идиоты! — громко проговорил Эймос. — Неужели вы не видите, что надо прежде всего обездвижить их? Стреляйте по лошадям!

Между тем Эд Ньюби спокойно стрелял по индейцам, стоя за своей лошадью и опираясь ложем ружья о седло. Он неспешно целился и аккуратно нажимал курок. Свистящие вокруг него пули заставляли лошадь вздрагивать и нервно подёргивать хвостом, однако она не двигалась с места.

— Вам надо стрелять так же, как я, — сказал Эд Ньюби, — то есть стоя. Только так вы сможете по-настоящему прицелиться. Если вы будете стрелять с земли, вы их никогда не достанете.

Он выстрелил, и один из команчей свалился со своей лошади. Пуля Эда Ньюби прошла навылет через его голову.

— Видите, как всё просто? — рассмеялся Эд.

Мартин Паули внезапно увидел, как в пятидесяти ярдах перед ним к лежащему в траве мёртвому коню подполз индеец. Он выставил вперёд ружьё, которое, казалось, было нацелено прямо в лоб Мартину. Мартин немедленно выстрелил. Индеец распростёрся на земле. Ружьё упало в траву, которая больше не шевелилась.

После этого наступила передышка — команчи перестали кружить перед белыми, осыпая их градом выстрелов, и ускакали прочь. На земле остались лежать три убитые лошади, два трупа команчей и ещё двое живых команчей, которые спрятались за убитыми лошадьми, нацелив свои ружья на белых людей. Эймос непрерывно негромко ругался — он видел, что всё идёт совсем не так, как было задумано.

— О, Господи! — воскликнул Брэд Мэтисон. — Должен же быть способ как-то разделаться с ними!

Мозес Харпер покачал головой:

— А мне кажется, мы выступили совсем неплохо. Всё-таки двоих индейцев нам удалось уложить. Я помню, что когда был ещё мальчишкой, мы с отцом отправились на фургоне в прерию. Неожиданно на нас напали индейцы. Их было не меньше двух сотен. Целый день они кружили вокруг нашего фургона, в котором мы спрятались, как в крепости. А мы отбивались от них. Сколько мы потратили пуль и пороху — и не счесть. К вечеру они отстали от нас и ускакали прочь. Но в прерии не осталось лежать ни одного убитого индейца. Как мы ни старались, мы не смогли поразить ни одного краснокожего. А тут — сразу двое... — Мозес Харпер резко повернулся к сыну:

— Зак, у тебя что, ноги к земле приклеились?

Зак непонимающе уставился на него.

— Позаботься о своей лошади! Ты что, не видишь, что её ранило?

Зак по-прежнему непонимающе смотрел на отца. Он явно не представлял, что тот хочет от него. Покачав головой, старый Мозес Харпер вытащил револьвер, подошёл к лошади и пристрелил её, оборвав агонию животного.

Мартин Паули посмотрел на Эймоса:

— Эймос, можно задать тебе вопрос?

— Ну конечно, — кивнул Эймос.

— Когда индейцы убили моих близких, они тоже кричали так же страшно?

Эймос задумался.

— Меня не было в том месте, — сказал он наконец. — Но я думаю, что всё примерно так и было. — Он в упор посмотрел на Мартина: — Тебе тяжело к этому привыкнуть, верно?

— Я не знаю, — дрожащим голосом произнёс Мартин, — смогу ли я вообще когда-нибудь привыкнуть к этому.

Эймос прищурился.

— Это не должно никак на тебя влиять. И как-то сдерживать тебя. — Он усмехнулся: — Меня это точно никак не будет сдерживать!

Вскоре команчи вновь атаковали белых. На этот раз они пронеслись всего в десяти ярдах от них. И их было намного больше. В несколько раз. На белых людей обрушился такой ливень пуль и стрел, что многим стало по-настоящему страшно.

— Боже, их же целый миллион! — выдохнул Зак Харпер, судорожно стараясь спрятаться от пуль и стрел за трупом своего коня.

— Да подними ты свою чёртову голову! — заорал на него отец. — Не хнычь, а стреляй в них! Вот что тебе надо сейчас делать!

Во время этой атаки сразу несколько индейских пуль попали в лошадь Эда Ньюби, которая рухнула на него всем своим весом, придавив Эда к земле. Но у людей не было ни секунды времени для того, чтобы попытаться прийти на помощь Эду — команчи атаковали так яростно, что приходилось отчаянно отбиваться от них, не думая ни о чём больше. Один индеец побежал прямо на Эймоса, стараясь размозжить ему голову прикладом своего ружья, и Эймосу лишь в самый последний момент удалось пристрелить его. Белые убили ещё одного индейца, всадив в него целый веер пуль, и уложили одну индейскую лошадь. Правда, никто так и не понял, что случилось с её всадником. В какой-то момент индейцы внезапно развернулись и ускакали прочь.

Белые смогли наконец перевести дух. Все бросились на помощь Эду.

— Как тебя угораздило оказаться под конём. Эд? — спросил Мозес Харпер.

— Пуля попала мне в ногу... нога подвернулась... а затем они убили коня, — процедил Эд сквозь стиснутые от боли зубы. — Я ничего не мог с этим поделать...

Эймос вставил Эду между зубов обломок индейской стрелы. Вместе с Заком Харпером он стал вытягивать ногу Эда. Когда им удалось сделать это, они увидели, что Эд от боли так стиснул стрелу зубами, что она разлетелась в щепки.

В этот момент отряд из дюжины команчей откололся от основной группы и стал вновь приближаться к позиции белых, намереваясь опять атаковать их.

— Не стреляйте! — приказал Эймос. — Вы все слышите меня? Не надо стрелять в них. Просто укройтесь за тушами коней и подпустите их поближе. Ясно?

— Чёрта с два! — запальчиво воскликнул Зак Харпер. Он не очень-то хорошо сражался, но в эту секунду решил показать, что он настоящий мужчина. — Я хочу уложить ещё одного индейца, и я обязательно сделаю это!

— Если ты только посмеешь выстрелить, я сам застрелю тебя, — холодно пообещал Эймос. Заку пришлось неохотно опустить своё ружьё. То же самое сделали и все остальные.

Команчи подъехали совсем близко. Но они не стреляли. Им словно не было дела до белых. Они молча и быстро подняли с земли своих убитых и тут же умчались прочь.

Эймос перевёл дух. Он всё понял правильно.

— Всё, бой окончен, — медленно проговорил он. — Всё, конец. Сюда они уже больше не вернутся. — Он закусил губу: — А мы должны следовать за ними. Следовать за ними, чтобы... — Он не докончил фразы, и она повисла в воздухе.

— Всё правильно, — кивнул Мозес Харпер. — Они больше не будут воевать с нами. Здесь, по крайней мере. Но если ты хочешь следовать за ними и дальше, нам придётся разделиться. — Он кивнул на раненого Эда Ньюби: — Кто-то ведь должен остаться с ним.

Эймос молча наклонил голову в знак согласия.

— Думаю, будет лучше всего, если с ним останусь я, — сказал Мозес Харпер. — От такого старика, как я, во время погони всё равно будет не слишком много толку. Но кое-кто из команчей может и вернуться. Поэтому мне обязательно будет нужен ещё один человек. Полагаю, будет лучше всего оставить со мной Зака.

— Да, так будет правильно, — кивнул Эймос.

— И мне будет нужен ещё кто-то на хорошей быстроходной лошади, чтобы я мог послать его за помощью, — продолжил Мозес Харпер. Он кивнул на Эда Ньюби: — Без помощи он долго не протянет.

— Да ладно, — нетерпеливо взмахнул рукой Эймос, — мы же не задержимся надолго. Мы вернёмся сюда максимум через два дня.

— Через два дня? — качая головой, переспросил Мозес Харпер. — Те, кто бросается в погоню за индейцами, иногда не возвращается не то, что через два дня — они порой не возвращаются никогда. Нет, так дело не пойдёт. Надо, чтобы со мной остался ещё кто-нибудь. Например, Брэд Мэтисон. Или Чарли Мак-Корри.

— Пусть с вами останется Брэд, — быстро произнёс Чарли Мак-Корри. — А я поеду вперёд.

Брэд резко повернулся к Чарли. Его лицо было красным от ярости. Чарли не мог поверить своим глазам — он никогда не видел Брэда таким.

— Считаешь, что вперёд должен поехать ты, а я должен оставаться здесь? — задыхаясь от бешенства, хрипло проговорил Брэд Мэтисон. — Ну что ж, существует быстрый способ разрешить этот вопрос. — И его рука скользнула к револьверу, висевшему у него на поясе.

Чарли едва заметно побледнел. Он вдруг понял, что Брэд в гневе может быть по-настоящему страшен. Кривя губы, он сплюнул ему под ноги и отошёл в сторону. Если он так хочет, пусть едет вперёд... Чарли не станет спорить с ним из-за этого.

Спустя минуту все трое — Эймос, Мартин Паули и Брэд Мэтисон — уже мчались по прерии вслед за индейцами. Команчей не было, но видневшийся далеко на горизонте неясный пыльный след говорил о том, в каком направлении движется отряд индейцев.

— Ничего, парни, — хрипло проговорил Эймос. — Скоро мы найдём ответы на все наши вопросы. Очень скоро. Чёрта с два я позволю команчам оторваться от нас.

Мартин Паули промолчал. Он не хотел спрашивать у Эймоса, что они станут делать, когда нагонят команчей. Мартин боялся, что и сам Эймос этого не представляет.

Глава 9

Они весь день следовали за облаком пыли, которое клубилось в отдалении, указывая на след индейцев. Но, остановившись на ночной привал, утром уже его не увидели.

Облако пыли исчезло. Всё, что осталось, — это следы индейских лошадей да трупы павших животных, оставшиеся на этом пути. Это было единственным, что указывало на то, что здесь совсем недавно прошёл отряд команчей. Не теряя ни минуты, трое белых устремились вслед за ними, нещадно погоняя своих лошадей.

По мере того как они двигались вперёд, впереди всё отчётливее начала вырисовываться гряда невысоких холмов. Среди них лежали огромные голые валуны. Все понимали, что преследовать команчей здесь, на этой суровой пересечённой местности, будет гораздо труднее.

На загорелом лице Эймоса мелькнула кислая гримаса:

— Порой мне кажется, что команчи не едут на своих лошадях, а плывут по воздуху, причём без всяких усилий. Это какая-то мистика. Их лошади точно никогда не устают. — Он махнул рукой: — Да что там говорить — бывает, ты скачешь, выжимаешь из своей лошади всё, она падает, ты снимаешь с неё седло и идёшь пешком. А потом тебя вдруг нагоняет индеец... на твоей же собственной лошади. И спокойно проезжает на ней ещё двадцать миль. А потом убивает её, съедает и идёт дальше.

Мартин Паули метнул на него быстрый взгляд:

— Значит, у нас нет никаких шансов?

— Шанс у нас есть. Сейчас я расскажу тебе, в чём он заключается. — Эймос попытался сплюнуть, но в его пересохшем рту не было слюны. — Индеец готов кого-то преследовать — неважно человека или животное — до тех пор, пока он находит это возможным. Когда же ему кажется, что он сделал всё, что мог, а цель всё ещё не достигнута, он просто бросает погоню. То же самое происходит с индейцами и тогда, когда они убегают от кого-то — стоим им убедиться, что их никто уже не преследует, они расслабляются и перестают гнать и начинают идти гораздо медленнее. — Эймос пожал плечами: — Ну а нам это не грозит. Значит, рано или поздно мы обязательно нагоним их. Пусть даже за время последней ночёвки их след и исчез.

Мартин Паули искоса посмотрел на Эймоса, восседавшего в своём седле, точно вырубленное из гранита изваяние. Ему хотелось верить в то, что этот человек будет преследовать индейцев до конца, преследовать до тех пор, пока не обнаружит их... ему хотелось верить, что он сможет преследовать их вечно.

— Если только они будут и дальше двигаться все вместе. А не рассыпятся на мелкие группы и не разбредутся в разные стороны по прерии, — уже почти молитвенно заключил Эймос. — В этом случае мы их уже вряд ли найдём. Но если этого не случится... — Его лицо вновь исказила гримаса. — У нас нет выбора. Мы должны двигаться вперёд и только вперёд.

Они вскоре наткнулись на небольшую впадину в земле, в которой зияли провалы свежевырытых колодцев, из которых индейцы поили своих коней и из которых пили сами. Рядом валялся обглоданный скелет лошади, над которым после людей успели хорошенько потрудиться волки. Над этим местом неуловимо витал характерный для индейцев сладковато-острый запах — тот самый, который периодически являлся Мартину ночью в его кошмарных снах.

— Вот где они находились вчера весь день, — пробормотал Эймос, соскакивая с лошади и приникая ртом к выступавшей из земли воде. — Индейцы, их лошади.

украденные лошади и их раненые. И наши девочки... если только они ещё живы.

Брэд Мэтисон в это мгновение тоже склонился над одним из вырытых колодцев, стараясь зачерпнуть из него воду в свою маленькую железную кружку. Когда он услышал то, что сказал Эймос, он нервно отшвырнул кружку в сторону.

— Ты уже достаточно много раз говорил это, Эймос, — произнёс Брэд тем мягким голосом, которым обычно говорил его отец, когда оказывался в состоянии неописуемой ярости и у него больше не находилось слов.

— Что?! — Поражённый, Эймос уставился на него.

— Возможно, она действительно мертва, — хрипло произнёс Брэд Мэтисон. Его воспалённые бледно-голубые глаза сверлили лицо Эймоса. — Возможно, они обе уже мертвы. Но если я ещё хоть раз услышу это от тебя, я за себя не ручаюсь. И да поможет мне тогда Господь!

Эймос, чуть прищурившись, внимательно рассматривал некоторое время Брэда Мэтисона. Затем он обратился к Мартину Паули:

— Эти чёртовы индейцы сумели слишком далеко оторваться от нас. Нас отделяет от них девять или даже десять часов пути. К тому же они теперь скачут на отдохнувших лошадях. На лошадях, которые напились и наелись. — Эймос покачал головой: — Боюсь, нам остаётся лишь сделать то же самое, иначе мы попросту не сможем продолжать погоню.

Он нагнулся над одним из свежевырытых колодцев и принялся набирать в шляпу воду, чтобы напоить свою лошадь. Мартин также набрал воды, поскольку её в колодце было слишком мало, и к тому же она располагалась чересчур глубоко, чтобы животные могли самостоятельно дотянуться до неё. Брэд Мэтисон принялся срезать ножом траву. Травы вокруг было совсем немного, и работа была кропотливой и изнуряющей, но им и в самом деле не оставалось ничего другого.

Наконец несколько часов спустя они смогли вновь пуститься в путь. Однако не успели они отъехать буквально на несколько миль от колодцев, в которых сначала индейцы, а затем и они сами поили своих лошадей, как след краснокожих оборвался. Перед ними раскинулся мрачный пейзаж — казавшееся бесконечным плато, сплошь покрытое голыми камнями. Здесь неподкованные лошади индейцев не оставляли никаких следов, равно как и сами их хозяева, которые были обуты в мягкие кожаные мокасины.

Эймос задумался. Он не слишком хорошо знал это место. Насколько он мог вспомнить, это плато достигало в окружности около восьми миль. Позади него снова начинались поросшие травой просторы прерии. Там можно было попытаться снова напасть на след команчей.

Эймос повернулся к своим спутникам:

— Нам надо разделиться, чтобы попытаться вновь напасть на след индейцев. Мы поедем порознь. — Он посмотрел на Мартина Паули: — У тебя самая уставшая лошадь, так что поезжай прямо через плато. Пусть твой путь будет короче всего. Я поеду направо. А Брэд — налево. Мы опишем полукруг вокруг плато и встретимся вновь. Где-то там будет и след индейцев. Понятно?

Брэд Мэтисон и Мартин Паули кивнули. Затем все трое разъехались.

Первыми встретились Брэд Мэтисон и Мартин Паули. Мартин уже давно поджидал других, и его лошадь успела отдохнуть и вдоволь наесться травы.

Встретившись, они вместе медленно поехали вдоль каменистого плато, высматривая Эймоса. Им пришлось ехать очень долго, прежде чем они увидели его.

— Привет, — сказал Эймос. — Я нашёл следы индейцев. Они вон за тем холмиком.

Они поскакали вперёд и действительно увидели там следы большого каравана команчей. Мартин Паули внимательно посмотрел на лошадь Эймоса и сказал:

— Я смотрю, ты где-то потерял своё одеяло.

— Да, оно где-то выскользнуло. Но я, чёрт побери, не собираюсь возвращаться и искать его. — Фраза прозвучала как-то странно — Мартину показалось, что Эймос уже давно заготовил её и только и ждал случая, чтобы выпалить. Но почему ему потребовалось специально готовить объяснение тому, как и почему он потерял одеяло? Почему он придавал этому такое большое значение?

— С тобой всё в порядке? — осторожно спросил Мартин.

— Да, всё отлично. — Эймос изобразил на своём лице улыбку и тем самым выдал себя: его глаза при этом совсем не улыбались, улыбка у него вышла искусственная. Это явно говорило о том, что что-то совсем не так.

— Ты выглядишь так, словно... словно с тобой что-то стряслось, — сказал Мартин Паули.

— Точно. Пока ехал, наткнулся на три или четыре гремучих змеи. — Очевидно, эта мысль заставила Эймоса вспомнить, что он страшно голоден. Он вытащил из седельной сумки кусок вяленой говядины и начал энергично разжёвывать его.

— Ты уверен, что ты чувствуешь себя...

Эймос не выдержал и взорвался:

— Да говорю же тебе, я чувствую себя нормально! — Он дал лошади шпоры и умчался далеко вперёд.

Достигнув невысокого холма, они спешились и расседлали лошадей. В это время быстро зашло солнце, и резко подул холодный северный ветер. Это напомнило им о том, что они начали своё преследование команчей глубокой осенью. Мужчины легли на землю, положив под головы сёдла вместо подушек, и принялись жевать вяленое мясо. Наконец Брэд Мэтисон подошёл к Эймосу и сказал, глядя ему прямо в глаза:

— Думаю, вы должны нам кое-что рассказать, мистер Эдвардс. — Он сделал паузу, но Эймос ничего не ответил. — Что-то произошло, пока вы были одни. На вас что, напали? Мы не слышали звука ружейных выстрелов, но... Может быть, на вашем теле есть рана от стрелы, которую вы прячете?

— Нет, — ответил Эймос. — Ничего подобного не произошло.

Брэд вернулся на своё место. Мартин Паули начал расстилать свою постель.

— Человек должен научиться прощать самого себя, — неожиданно донёсся до них голос Эймоса. Его тон был необычно мягким. Казалось, он продолжает разговаривать с Брэдом. — Иначе он не сможет дальше жить. Так случилось, что мы все тут — техасцы. Мы пришли на эту землю и стали жить там, где никто не посмел бы пробовать жить. Мы живём здесь и держимся за эту землю, и мы не можем бросить её, потому что это означало бы признаться в том, что все те, кто пришли сюда раньше нас и жили здесь до нас, были дураками, которые попусту потратили свои жизни. Это означало бы поплясать на их костях после их смерти.

Сквозь тонкое одеяло Мартина пробрало холодком, и он невольно вспомнил дом Эдвардсов, всегда полный тепла и света, особенно в долгие зимние ночи, дом, напоенный восхитительными вкусными запахами — например, ароматом свежевыпеченного хлеба. И их большая семья... пока они жили вместе, Мартин воспринимал это как нечто само собой разумеющееся... нечто такое, о чём ты и не думаешь, пока не потеряешь и пока не осознаешь вдруг, что все те, кто был тебе так дорог, ушли от тебя навсегда. Как же он хотел бы сейчас, чтобы Эймос замолчал!

— Да, это жестокая земля, — продолжал Эймос. — Она знает, как нанести человеку такой удар, чтобы он хорошенько ощутил его силу. Да и что такое мы — техасцы?! Просто люди, живущие где-то очень далеко на самой окраине страны, вдали от всех остальных. Так будет в этом году, в следующем и ещё несколько десятков лет. Но я не думаю, что так будет длиться вечно. Однажды этот штат станет замечательным местом, где с удовольствием сможет жить любой. Возможно, для того, чтобы это стало так, потребуется, чтобы наши кости истлели в земле Техаса.

Мартин думал сейчас о Лори Мэтисон. Он думал о том, как было бы здорово оказаться вместе с ней в такой же тёплой и залитой светом кухне, как в доме Эдвардсов, и о том, как замечательно было бы жить с ней в одном доме, спать в одной постели. Но сейчас он был в пустынной прерии, на просторах которой не мелькало ни одного огонька, а его постелью служило тонкое одеяло, расстеленное на холодной земле. К тому же прямо в спину ему врезался острый камень.

— Для нас сейчас наступило очень жестокое время. Этот год станет по-настоящему трудным для нас, — продолжал между тем Эймос. — Но мы выдержим все эти трудности, потому что мы — техасцы. Но даже если у нас ничего не получится, не нужно отчаиваться, не нужно корить себя, не нужно говорить, что мы что-то сделали не так, что мы в чём-то виноваты. Говорить так было бы естественно для нас, ведь мы всего лишь люди, слабые люди. Но делать этого ни в коем случае не следует. Помните одну только вещь: во всём, что случилось, нет никакой вашей вины. Это произошло с нами только потому, что нам выпало жить и родиться здесь. Не знаю, есть ли какой-то выход из нашей тяжёлой ситуации — быть может, выбраться из неё можно, только ступая по раскалённым угольям ада, но я уверен, что в конце концов мы все обязательно выберемся из неё.

Мартин встал, чтобы поправить свою постель и перенести её на другое место — он не собирался лежать всю ночь на этом проклятом камне, позволяя ему терзать свою спину и бока. Вместе с ним приподнялся и Брэд Мэтисон. Он тоже перенёс свою постель подальше. Когда Брэд убедился, что Эймос не видит их, он поманил Мартина к себе. Они отошли ещё на несколько десятков шагов в сторону и растворились в темноте.

— Мартин, — сказал Брэд, убедившись, что отсюда Эймос ни за что не сможет услышать их, — старик ведёт себя, точно пьяный клоп, свалившийся в кружку с ромом.

— Точно. Что же, чёрт побери, с ним приключилось?

— Бог его знает. Может быть, и вообще ничего. Может, он просто взял и свихнулся. Ты заметил, что когда мы наткнулись на него сегодня, он бродил взад-вперёд без всякой цели и смысла?

— Да, я это заметил.

— Это означает, что нам придётся взять дело в свои собственные руки, если только мы хотим настичь команчей. Ты понимаешь это, не так ли?

— Что же ты предлагаешь? — произнёс после некоторой паузы Мартин Паули.

— Моя лошадь — самая лучшая. И самая быстрая. Завтра я выеду вперёд ещё до рассвета. И постараюсь проехать как можно дальше и разведать как можно больше. А вы следуйте за мной.

— Моя лошадь сегодня отдохнула, — возразил Мартин. — И я бы мог...

— Не надо. Оставайся вместе с Эймосом и следи, чтобы с ним ничего не случилось. Держитесь пока сзади. А я поеду вперёд.

Они посмотрели друг другу в глаза. У них у обоих было такое чувство, что они гораздо ближе к команчам, чем думает Эймос.

Юноши легли спать. Завтра им всем предстоял трудный день. Они провалились в сон, ни о чём не думая.

И лишь много дней спустя они узнали, что в эту самую ночь Эд Ньюби перестал бредить и на короткое время пришёл в себя, привстал, чтобы посмотреть на свою размозжённую переломанную ногу, и пустил пулю себе в голову.

Глава 10

Когда рассвело, Брэд Мэтисон уже час как уехал. Мартин Паули немного беспокоился, не зная, как поведёт себя в этой ситуации Эймос, но тот и бровью не повёл. Вскоре они оба тоже пустились в путь. Ехали молча, пересекая невысокие холмы и пустынные сухие поля, раскинувшиеся между ними. Затем увидели иву и тополя, которые росли вдоль русел высохших рек. Вскоре почувствовали, как им хочется пить. Но воды нигде не было видно, и стало ясно, что для того, чтобы напиться, им придётся самим копать колодец.

Они двигались по следам Брэда Мэтисона, который, в свою очередь, шёл по следам индейских лошадей. Они ясно видели следы, оставленные подковами лошади Брэда, однако не различали пыли, которую поднимала его лошадь, и могли только гадать, как далеко от них находится Брэд.

Когда солнце начало садиться, Эймос стал проявлять признаки беспокойства — Брэда нигде не было видно, и он не представлял, где тот мог находиться. Он послал Мартина поискать Брэда. Впереди лежала относительно высокая гряда холмов, и Эймос попросил Мартина взобраться на вершину одного из них и посмотреть, нет ли где-то впереди Брэда.

Брэда он не увидел. Но когда Мартин оказался на вершине холма, он вдруг наткнулся на сожжённый куст можжевельника, который заставил его застыть на месте. Это был всего лишь можжевельник, но его искривлённые обожжённые ветви, разительно похожие на человеческие руки, которые словно тянулись к небу, его покорёженный ствол, чем-то напоминавший человеческую фигуру, замершую в непередаваемой агонии, заставили Мартина похолодеть. Он смотрел на этот куст и чувствовал, как в его сердце холодной змеёй вползает страх. Закрыть, закрыть глаза... сквозь них в душу вползало, вливалось что-то чужое, жуткое... Мартин потряс головой. Он чувствовал, как во всё его существо неслышно, неощутимо проникает незримый, но бесконечный кошмар. Страх, подсознательный, непонятный, беспричинный, уже не оставлял его. «А ведь это всего лишь можжевельник», — попробовал сказать он сам себе и не узнал своего собственного голоса. Увидев этот куст, с его жутко протянутыми в стороны, безобразно искривлёнными ветвями-руками, любой индеец подумал бы, что в нём обитает какой-то могущественный злой дух, дух, который приносит одно лишь несчастье, и постарался бы как можно дальше уйти от этого опасного места. И Мартин, который в каком-то непонятном оцепенении смотрел сейчас на него, тоже чувствовал, как его переполняет ощущение какой-то страшной беды, которая неизбежно уготована им на их пути. Этот куст можжевельника был знаком того, что их не ждёт ничего хорошего, что с ними должно случиться что-то страшное.

Мартин считал себя уже достаточно взрослым, и умом он понимал, что испытывать страх и ужас при виде какого-то дерева, пусть даже и ужасного на вид, недостойно настоящего мужчины. Наверное, ему надо было просто подойти к этому уродливому дереву, срубить его или вырвать с корнем, и тем самым продемонстрировать, что он ничуть его не боится и что он в любом случае является хозяином положения. Но он почему-то не мог заставить себя сделать и полшага к нему. Сама мысль об этом казалась ему совершенно невозможной.

Мартин медленно развернулся и направился обратно к Эймосу, чувствуя, как остатки храбрости покинули его и как вся его душа трепещет от предощущения тех страшных испытаний, которые, как он был теперь твёрдо убеждён, уготованы им впереди.

На закате дня они увидели Брэда. Он во весь опор скакал к ним, вздымая вокруг себя огромное облако пыли.

— Я видел её! — закричал Брэд, ещё не подъехав. — Я видел Люси!

— Где?

— В лагере индейцев. Они остановились возле большого ручья, расставили вигвамы, разложили костры. — Он резко обернулся и взмахнул рукой: — Видите дымок вон там? Он поднимается от их костров.

Действительно, в воздухе над ближайшими пригорками поднималось едва различимое дымное марево — след от индейских костров.

— Это не ручей, а, должно быть, река Уорриор-ривер, — сказал Эймос. — В ней много воды, так?

— Ты что, не слышал, что я сказал? — завопил Брэд Мэтисон. — Я говорю, я видел Люси. Я видел, как она шла по лагерю...

— А на каком расстоянии ты был от лагеря? — Голос Эймоса был равнодушным.

— На большом. Несколько сот ярдов. Но я прекрасно видел их лагерь, потому что он был внизу — я подполз к самой вершине холма, который находится над ним, и мог ясно видеть всех команчей.

— А Дебби ты видел? — спросил Мартин Паули.

— Нет. Но у них с собой много тюков и связок с вещами. Может быть, Дебби находится в одном из них и спит. Я насчитал всего пятьдесят одного индейца. Чёрт побери, Эймос, почему ты рассёдлываешь лошадь?!

— Потому что это место ничуть не хуже любого другого, чтобы устроить здесь привал. — Он посмотрел Брэду Мэтисону прямо в глаза: — Я не хочу снова рисковать, как ты, и поднимать такой огромный столб пыли, привлекая внимание индейцев. Мы тронемся в путь, как только наступит темнота. И безопасно пройдём всё расстояние до индейского лагеря. Но только зайдём мы к нему с другой стороны. Так, что они нас и не заметят.

— Ты хочешь тянуть время! — осуждающе проронил Брэд.

— А нам нет нужды спешить, — парировал Эймос. — Всё, что нам нужно, это чтобы индейцы привели нас прямо к своей деревне. К тому месту, где живут их вожди, жёны и дети.

— Но... но... — Было видно, что Брэд просто не находит слов. — Но ведь там у них сейчас Люси! Она у них! В их руках! Мы должны сделать всё, чтобы немедленно освободить её! Слышишь, немедленно!

— Брэд, — твёрдо сказал Эймос, — я хочу, чтобы ты это уяснил: та девочка, которую ты увидел в лагере индейцев, не была Люси. И не могла быть ею.

— Я говорю тебе, я видел, как Люси шла по лагерю, и...

— Я уже слышал это! — резко бросил Эймос. — Ты говоришь, что видел, как она идёт по их лагерю? А ты видел её светлые волосы?

— Нет, на голове у неё был платок, но...

— Её там нет, Брэд!

— Чёрт бы тебя побрал, Эймос — я бы узнал её и среди миллиона других женщин!

— Скорее всего, ты просто видел какого-то индейского мальчика в женской одежде, — покачал головой Эймос. — Они частенько так одеваются. И покрывают головы. А ты принял его за Люси.

Глаза Брэда вспыхнули точно так же, как во время недавней перепалки у колодцев, где они поили своих лошадей после индейцев. Он нервно произнёс:

— Ты лжёшь! Я раньше уже говорил тебе это!

— Я помню. Но есть кое-что, чего я не говорил тебе. — Эймос на мгновение стиснул зубы. — Вчера я обнаружил тело Люси. И похоронил его, завернув в своё одеяло. Похоронил своими собственными руками. И я хотел как можно дольше держать это в тайне от вас.

Кровь отхлынула от лица Брэда. Некоторое время он просто не мог говорить. Потом он пробормотал, запинаясь:

— А они... она была...

— Заткнись! — заорал на него Эймос. — И никогда не пытайся выяснить у меня больше, чем я тебе сказал!

Брэд стоял перед ним, покачиваясь, точно кто-то нанёс по нему оглушительный удар. Затем он, спотыкаясь, направился к своей лошади. Он шёл, с трудом переставляя ноги, словно они отказывались подчиняться ему. Подойдя к лошади, он принялся затягивать подпругу.

— Эй, приди в себя, Брэд! — крикнул Эймос. — Мартин, держи его!

Но Брэд Мэтисон уже прыгнул в седло и пришпорил лошадь так, точно был уверен: она больше никогда ему не понадобится. Во весь опор он помчался к лагерю индейцев.

— Скачи за ним! — крикнул Мартину Эймос. — И останови его! У тебя получится справиться с ним лучше, чем у меня.

Мартин запрыгнул в седло и помчался вслед за Брэдом. Он тоже выжимал всё из своей измученной лошади, но расстояние между ним и Мэтисоном всё увеличилось. И дело здесь было не только в лошади, но и во всаднике — Брэд Мэтисон обладал умением скакать на лошади лучше других.

Впереди был холм, и лошадь Мартина с большим трудом стала подниматься в гору, как он ни понукал её. Неимоверным усилием ему всё же удалось преодолеть подъём. Проскакав ещё несколько десятков ярдов, он увидел лошадь Брэда, привязанную к небольшому дубу. Затем он увидел самого Брэда, который стремительно карабкался вверх к вершине холма, с другой стороны которого располагался лагерь индейцев.

— Брэд! — закричал Мартин. — Стой! Куда ты спешишь?

Брэд, не глядя на него, налил из фляжки воды в кружку, выпил её и отбросил кружку в сторону. Дребезжа, она покатилась по склону вниз. И вновь продолжил с фанатичным упорством карабкаться вверх.

Мартин спрыгнул с лошади и бросился вслед за Брэдом. Его сердце отчаянно колотилось, когда он с бешеной скоростью забирался на вершину склона. Наконец он оказался на вершине и увидел, что Брэд тщательно прицеливается из ружья в сторону стойбища команчей, которое располагалось прямо внизу под ними. Мартин видел, что внизу находилось не меньше полсотни индейцев.

— Что ты делаешь, Брэд? — закричал он.

— Убирайся отсюда, — отрезал Брэд, не поворачиваясь к нему. — Тебе нечего тут делать.

Мартин до боли в глазах вглядывался вниз. Команчи вели себя совершенно беспечно — он не видел никаких постов или караулов. Очевидно, они считали, что их большое количество обеспечивает им безопасность. И не рассчитывали на то, что их преследователи могли находиться где-то поблизости.

Но Дебби среди них видно не было.

Мартин услышал, как щёлкнул затвор ружья Брэда. Он резко обернулся к нему:

— Что ты делаешь, Брэд? Неужели ты не понимаешь, что если Дебби всё-таки с ними, то этим ты подставляешь её под удар?

— Я сказал тебе: убирайся отсюда! — бросил Брэд, по-прежнему не поворачивая головы.

Мартин бросился к нему и попытался вырвать ружьё из рук Брэда. Они сцепились и покатились по земле. В какой-то момент Брэду удалось ударить Мартина коленом в живот. Мартин задохнулся от боли, а Брэд, воспользовавшись этим, вырвал ружьё из рук своего соперника и поднялся на ноги. Мартин, шатаясь, тоже поднялся и бросился на Брэда. Брэд отчаянно взмахнул ружьём, и удар прикладом пришёлся прямо по голове Мартина. В голове у Мартина помутилось, перед глазами поплыли тёмные круги, и он рухнул на землю, уже ничего не чувствуя и не соображая.

Брэд негромко выругался сквозь стиснутые зубы, снова укладываясь на землю для прицельной стрельбы по индейцам. Но потом он решил переменить позицию. Решительно поднявшись, Брэд побежал в другую сторону, даже не посмотрев на валявшегося тут же Мартина.

Мартин с трудом пришёл в сознание. Он не имел ни малейшего представления о том, где он находится и что с ним случилось. Он пошарил вокруг себя руками и обнаружил, что лежит на каменистой земле. Затем он услышал бешеную ружейную стрельбу и громкие боевые крики команчей. Он коснулся рукой головы и почувствовал запёкшуюся кровь. Он попытался встать, но у него ничего не получилось. У него не было на это сил, а голова жутко кружилась.

Затем он увидел, как над ним нависла какая-то тень. «Неужели это индеец? — подумал Мартин Паули. — Неужели я сейчас лишусь скальпа?». Он невольно съёжился от ужаса и вдруг услышал знакомый голос, который говорил по-английски:

— Ты слышишь меня, Мартин?

Эймос опустился на колени рядом с Мартином.

— Мне кажется, что мне в голову попала пуля, — прошептал Мартин Паули. — Я почти ничего не вижу. Я ослеп.

Эймос внимательно посмотрел в его глаза, следя за движением зрачков Мартина.

— Да нет, с тобой всё в порядке, — сказал он наконец. — Ты просто сильно ударился головой, вот и всё. Лежи спокойно, пока я не вернусь.

Эймос куда-то убежал. Он отсутствовал очень долго. За это время стрельбы и воинственные крики индейцев стихли, и над просторами прерии воцарилась абсолютная тишина. От земли исходил холод. Когда Мартин услышал приближающиеся к нему шаги Эймоса, на небе уже зажглись первые звёзды.

— Ну что ж, ты выглядишь вполне нормально, — сказал Эймос, снова опустившись на колени рядом с Мартином.

— А где Брэд? — вырвалось у Мартина.

Эймос некоторое время молчал.

— Брэд решил сражаться с индейцами в одиночку, — сказал он, прервав затянувшуюся паузу. — Он начал обстреливать их, укрывшись в лесочке там, внизу. — По лицу Эймоса пробежала гримаса: — Он почему-то спустился туда, а не стал стрелять отсюда. Наверное, сделал он это не случайно — он не хотел, чтобы индейцы задели тебя.

— Я не знаю...

— Команчи, судя по всему, приняли Брэда за одинокого рейнджера. И набросились на него всеми своими силами. Сейчас их уже давно здесь нет. Они снялись и ушли отсюда.

Мартин облизал внезапно пересохшие губы и спросил:

— Они сняли с него скальп?

— А как ты думаешь? — криво и невесело усмехнулся Эймос.

Мартин с трудом провёл рукой по лицу:

— Нам надо похоронить Брэда.

— Я уже похоронил его, — сказал Эймос. И добавил всё с той же невесёлой кривой усмешкой: — Всё, что от него осталось.

Лошадь Мартина, которую тот не успел привязать, бросившись вслед за убегавшим от него по склону горы Брэдом, унеслась прочь вместе с лошадями индейцев. Но лошадь Брэда, которую тот предусмотрительно привязал к дубу, уцелела. В хорошей форме была и лошадь Эймоса. От команчей им также досталось огромное количество мяса бизонов. Эймос вырыл в земле углубление и зажарил это мясо в углях на индейский манер. Он угостил куском мяса Мартина и, внимательно глядя ему в глаза, спросил:

— Ты сможешь сесть на лошадь завтра утром?

— Ну конечно, смогу!

— Не думаю, что нам предстоит особенно дальняя дорога, — сказал Эймос. — Команчи ведут себя так, словно находятся неподалёку от дома. Скоро мы доберёмся до их деревни. До их основного поселения. Быть может, это случится уже завтра.

Мартин жевал мясо бизона и чувствовал себя значительно лучше.

— Завтра, — повторил он вслед за Эймосом.

Глава 11

Наступил завтрашний день, и выяснилось, что все расчёты Эймоса и Мартина оказались неверными. В этот день отряд команчей неожиданно разделился на несколько десятков мелких групп по два-три человека, которые все двинулись в разных направлениях. Эймос с Мартином наудачу выбрали один из следов, который оставила за собой группа команчей численностью в три человека, и пошли по нему. Вскоре след затерялся на очередном каменистом плато. Но когда плато кончилось и вновь началась открытая прерия, они опять обнаружили его и снова пошли по нему, пока он в очередной раз не исчез в песках. Но затем им удалось снова наткнуться на него, и они двинулись вперёд по этому неверному, петляющему следу. След то терялся, то возникал снова, и два человека упорно шли по нему — шли без всякой особой надежды. Так прошёл месяц, и в один прекрасный день они вдруг наткнулись на множество следов, которые пересекали прерию в разных направлениях. Следов было так много, что им стало ясно: где-то поблизости должно находиться крупное индейское поселение.

— Завтра, — вновь пообещал Эймос. — Не далее как завтра мы найдём их. Им от нас больше уже не скрыться.

В эту же ночь выпал первый снег. К утру вся прерия была укутана плотным снежным покровом. Снег продолжал идти на следующий день и шёл всю неделю почти без перерыва. Все следы, которые они видели накануне, оказались надёжно спрятанными под этой плотной снежной пеленой. Эймос с Мартином стали двигаться широкими кругами в надежде наткнуться на какие-нибудь новые следы, которые могли бы привести их к поселению индейцев или на само это поселение, но всё было безрезультатно. Прерия выглядела абсолютно безжизненной, сколько они в неё ни всматривались. Нигде не было никаких признаков людей. Они поняли, что проиграли.

Когда Мартин понял это, он не выдержал и заплакал. Он не плакал с той самой ночи, как индейцы вырезали его родных. Но сейчас, когда он видел раскинувшуюся перед ним во все стороны безлюдную прерию, на просторах которой где-то, должно быть, затерялась Дебби — если только она была ещё жива, — он почувствовал, как его горло сжал спазм, а на глаза неудержимо навернулись слёзы отчаяния. Он торопливо отъехал от Эймоса, стараясь, чтобы тот не видел его слёз, но, похоже, Эймос всё равно их заметил... их невозможно было не заметить.

В этот день они рано остановились на привал — им уже некуда было спешить.

— Нет, — упрямо сказал Эймос, сидя у жалкого костра, который им удалось соорудить из найденных веток и травы, — это всё равно не должно заставить нас отказаться от наших планов. Если Дебби удалось выжить, это означает, что сейчас она в безопасности и живёт среди индейцев. Значит, они приняли её в своё племя. Они часто проделывают это с маленькими детьми, и те потом вырастают индейцами. Поэтому в конце концов мы обязательно её найдём. Я обещаю тебе это. Клянусь всемогущим Господом, Мартин! Когда-нибудь мы обязательно доберёмся до них. Это так же верно, как то, что Земля вертится!

Но Мартин заметил, что когда Эймос говорил о поисках Дебби, его глаза светились холодным фанатичным огнём ненависти, который теперь буквально сжигал его изнутри. Было ясно, что Эймоса сейчас заботила прежде всего месть, месть тем, кто убил самых близких ему людей. И Мартина стали даже терзать сомнения, что случится, если у Эймоса будет выбор — спасти Дебби или отомстить индейцам. Как поступит в этом случае Эймос? Что он в действительности предпочтёт? Быть может, он выберет прежде всего месть?

В любом случае было ясно, что их экспедиция больше не может продолжаться так, как она продолжалась до сих пор. Они отправились в путь в лёгкой летней одежде, в которой теперь отчаянно мёрзли. Их лошади превратились в кожу да кости, а у них самих кончились запасы муки, масла, спичек, кофе, сахара и соли. А самое главное, у них подходили к концу патроны. Им приходилось слишком часто стрелять дичь, чтобы добыть себе пропитание в прерии, и теперь им срочно требовалось пополнить свои запасы.

Согласно распоряжению Президента Улисса Гранта, выполнять обязанности представителей Агентства по делам индейцев в юго-западных штатах США должны были жившие там квакеры — члены «Общества друзей»[1].

Именно им Грант поручил работу с так называемыми «дикими племенами», которых было больше двадцати. Самыми крупными и важными из них были племена чейенов, арапахосв и уичита, а также осаджи — ветвь индейцев сиу. Самыми же воинственными и непримиримыми являлись команчи и кайова, находившиеся в союзе друг с другом.

Квакеры, которые отличались всегдашней вежливостью и непритязательностью, сумели быстро найти общий язык с индейцами. Они раздавали им бесплатные рационы продовольствия зимой, чтобы они могли безбоязненно пережить холода, и оказывали другую помощь в рамках предусмотренных деятельностью Агентства программ. Они также выменивали у дружественных индейских племён маленьких белых детей, которых краснокожие захватывали в плен.

Мартин и Эймос направились на юг, в Форт-Кончо, где они купили новых лошадей и свежие припасы в дорогу.

Платил за всё Эймос. Судя по всему, денег у него хватало. Очевидно, что перед тем, как отправиться в погоню, он взял с собой все деньги, припрятанные за последние годы на ранчо Эдвардсов, не оставив в доме ничего.

Из Форт-Кончо они направились на север, двигаясь в направлении Эль-Пасо. Он заехали в Форт-Фантом-Хилл, в Форт-Гриффин и в Форт-Белкнап, везде рассказывая местным жителям и военным про то, что с ними приключилось, и обращаясь к людям с просьбой помочь в поисках Дебби. Эймос пообещал вознаграждение в одну тысячу долларов за любую информацию, которая могла бы помочь напасть на след девочки.

А ночами Мартин пытался составить письмо Аарону Мэтисону и его жене с сообщением о смерти их сына. Он переписывал его и так и эдак, не зная, какие выбрать слова, чтобы рассказать о гибели Брэда и о том, что делал он сам в этот момент. Но всё, что он сочинял на бумаге, ему решительно не нравилось. В конце концов он бросил эти попытки и описал всё, как было на самом деле, тщательно придерживаясь фактов, и оставил адресованное Мэтисонам письмо в Форт-Ричардсоне. Там оно должно было дожидаться оказии, когда кто-нибудь поехал бы в сторону Мэтисонов и прихватил это послание с собой.

Из Форт-Ричардсона Мартин с Эймосом поехали на северо-запад. Вскоре они покинули пределы Техаса и добрались до Форт-Силл. В окрестностях Форт-Силл они провели почти две недели, разъезжая по ближайшим индейским поселениям и опрашивая всех, кто попадался им на пути. Они пытались выяснить, к какой ветви команчей принадлежали те воины, что напали на дом Эдвардсов.

Однако никто не мог сообщить им ничего путного про команчей. Никто даже не знал толком, сколько их было на самом деле. Военные в Форт-Силл считали, что их около восьми тысяч, а квакеры из Агентства по делам индейцев — что их не больше шести тысяч. Некоторые же торговцы, регулярно путешествовавшие по территории, заселённой индейцами, полагали, что их целых двенадцать тысяч.

Эймос и Мартин попытались выяснить названия различных племён и ветвей команчей, а также названия их деревень и поселений, чтобы они смогли приступить к планомерным поискам Дебби, и насчитали сначала более тридцати таких названий, но вскоре выяснилось, что и это — напрасный труд. Названия племён и ветвей команчей, а также названия их поселений соответствовали имени их вождя или старейшины. Как только умирал или менялся вождь, менялось и название. Порой уже на следующий год название племени или поселения было другим, и так могло продолжаться до бесконечности. Старые названия сохранялись лишь в устных преданиях и рассказах индейцев, но соотнести их с реальностью было практически невозможно. К тому же разные ветви команчей называли друг друга по-разному. По-разному называли они и те поселения, в которых проживали. В результате получалось, что одно и то же племя могло иметь несколько разных названий, которые при этом постоянно менялись. То же самое касалось и поселений. Разобраться в этом было нереально. И даже само слово «команчи» не имело в действительности никакого отношения к этому племени. Так их когда-то назвал кто-то из белых, кому почудилось, что это слово и есть название племени. Но он, как это часто бывает, ошибся. Сами команчи никогда не называли себя так — они называли себя «немменна», что означало «люди». Но так же называли себя и навахи, и чейенны. Поэтому само название «люди» применительно к команчам было чрезвычайно расплывчатым. Никто не мог сказать о команчах ничего конкретного. Очертания и границы этого племени так и оставались расплывчатыми. Определёнными были лишь враги этого племени, жестокой и бескомпромиссной борьбой с которыми команчи как раз сейчас и занимались.

Единственное, что Мартин и Эймос извлекли для себя полезного — они узнали различные приёмы, позволявшие команчам выживать в суровых условиях прерии. По примеру команчей, они обзавелись высокими, до колен, сапогами из кожи бизона, обшитыми изнутри толстым слоем меха, которые помогали индейцам не бояться глубокого снега и морозов зимой. Они также стали везде возить с собой специальные мешочки из выделанной оленьей кожи, в которых хранили обильно пропитанные жиром кусочки сухого дерева — их индейцы использовали для того, чтобы разжечь костёр, в том числе и в самых тяжёлых условиях. При помощи этого сухого дерева можно было зажечь костёр даже зимой, даже в глубоком снегу, причём искру можно было добыть и путём быстрого вращения деревянной палочки, приставленной к дощечке, то есть обходясь без помощи спичек.

Но вот чего они так и не узнали — это того, что всё время, когда они посещали селения и стоянки команчей, над ними постоянно нависала смертельная опасность. И когда много лет спустя они наконец узнали об этом, сама мысль об этой страшной опасности заставляла их сердца непроизвольно сжиматься.

Они всё время проводили в седле и даже не заметили, как прошло Рождество, и наступил новый год. Мартина больше не мучили его прежние кошмарные видения, и ощущение неизбежной катастрофы больше не охватывало его и не терзало ему душу. Непереносимая боль от потери самых близких людей тоже как будто притупилась — он уже почти примирился с мыслью о том, что их уже нет, и что он больше никогда их уже не увидит. Не увидит больше никого... за исключением разве что лишь одной маленькой девочки, ради которой они, собственно, и пересекали из конца в конец бескрайние просторы прерии. Но её нигде не было, а они уже совсем пообносились, замёрзли и измучались. В конце концов им ничего больше не оставалось, как повернуть обратно к дому, от которого их теперь отделяли целых триста миль.

Была глубокая ночь, когда впереди неожиданно мелькнул слабый огонёк. Это был свет, который лился из окна дома Мэтисонов. Судя по расстоянию, которое их отделяло от него, до дома оставалось ещё часа два езды. «Люди на лошадях верхом зимой — самые несчастные люди на свете, — пронеслось в голове у Мартина Паули. — Им приходится бесконечно и в полном одиночестве продираться сквозь холод и тьму, страстно мечтая о тепле и свете, которые кажутся такими далёкими, такими недостижимыми». С каким бы удовольствием Мартин оказался сейчас в тёплом, защищённом от снега и холода доме, среди света и тепла, оказался бы среди других людей...

Но по мере того, как они всё ближе подъезжали к дому Мэтисонов, сердце Мартина начинали всё больше глодать страх и сомнения. С одной стороны, Мэтисон должны были уже давным-давно получить его письмо, в котором он сообщал им о смерти Брэда. Но что, если письмо вдруг по каким-то причинам не дошло до них, и они по-прежнему считали своего сына живым?! А ещё хуже было бы, наверное, если бы, узнав из письма о гибели Брэда, Мэтисоны обвинили бы Мартина в косвенной причастности к его смерти. Мысль об этом мучительно терзала душу Мартина Паули.

Да и сами они после стольких месяцев блуждания по ледяной пустыне выглядели отнюдь не лучшим образом. Лошади, на которых они сейчас тряслись, представляли собой донельзя измождённые клячи. Сами же они внешне походили на обросших грязной щетиной бродяг. Но если огромная борода и длинные взлохмаченные волосы Эймоса придавали ему некоторое сходство с ветхозаветным пророком, то жидкая неровная бородёнка Мартина делала его вид весьма отталкивающим. К тому же у него постоянно текло из носа, кожа на шее была выжжена безжалостным загаром, а руки с донельзя потрескавшейся и тёмной от въевшейся грязи кожей напоминали лапы стервятника.

— Нам повезёт, если они не выстрелят в нас, едва только завидят наши чудовищные силуэты, — хрипло произнёс Мартин. — Чёрт, таким, как мы, нельзя переступать порог ни одного приличного дома!

Эймос кивнул, соглашаясь с ним, и ещё издали принялся громко выкрикивать: «Это мы! Это Эймос и Мартин! Это мы!». Он стремился сделать всё, чтобы их появление не стало для Мэтисонов неприятной неожиданностью.

Сложенный из крупных брёвен, дом Мэтисонов был возведён в архитектурном стиле, характерном для южных штатов, — он состоял из двух отдельных строений под общей крышей. Между этими двумя строениями был оставлен узкий, так называемый «собачий», проход. Здание слева от этого прохода служило кухней. В правом же здании находились спальни. Сам Мартин никогда не был в этом здании и не знал, что там находится.

Два других сына Аарона Мэтисона, Эбнер и Тоуб, выскочили из дома с зажжёнными лампами в руках. Увидев Эбнера, Мартин Паули испытал невольный шок. У Эбнера были точно такие же светло-голубые глаза, как и у Брэда, и такая же чистая кожа, к которой, казалось, грязь просто никогда не приставала. Несколько секунд потрясённому Мартину казалось, что перед ним возник сам Брэд.

Братья Брэда ничего не спросили про своего покойного брата. Эбнер просто сказал:

— Входите. Не думайте о своих лошадях — мы сами их расседлаем. Отец ждёт вас.

Мартин вошёл в дом. На кухне ничего не изменилось. Глаза Мартина обежали все предметы. Всё стояло на месте в точно таком же положении, как и всегда. На деревянных колышках висели до блеска начищенные медные тазы и сковородки.

Аарон Мэтисон подошёл к Мартину и взял его за руку.

— Мартин, — сказа он, — спасибо за письмо, которое ты написал.

На кухню вошла миссис Мэтисон. Она обняла Мартина и надолго застыла в таком положении, сжимая его, точно он сам был её сыном.

Мартин услышал чьи-то шаги и увидел, как на кухню вошла Лори. Но она не стала подходить к нему, не стала обнимать его и касаться его руки. Она просто улыбнулась ему и встала у стены.

Аарон Мэтисон повернулся к Эймосу.

— Эймос, у меня есть для тебя письмо.

— Что? — удивлённо посмотрел на него Эймос.

— Его привёз Джоб Уилкес. Один из рейнджеров. Он сообщил мне, что написано в этом письме. Я считаю, что это — хорошие новости.

Глава 12

За ужином, который состоял из жареной свинины и ямса, Тоуб спросил Эймоса, сколько индейцев ему удалось уложить в «Битве у камышей».

— Не знаю, — нахмурился Эймос. — Боюсь, что не так много, как хотелось бы. Но многие оказались ранены нашим пулями и погибли потом. И их смерть была даже более мучительной, чем в бою.

— Значит, в твоей седельной суме скопилось немало скальпов! — воскликнул Тоуб.

— Ни одного, — быстро ответил Эймос.

— Он просто швырял их в грязь, вот и всё, — улыбаясь, бросил Мартин и вдруг осёкся, увидев, как в глазах Эймоса неожиданно вспыхнуло бешенство. Эймос, кашлянув, тут же перевёл разговор на другую тему.

После того как все поели, Эймос с Аароном Мэтисоном уединились на другом конце комнаты и о чём-то долго говорили. При этом они сверялись с приходно-расходными книгами, в которых было записано точное число лошадей, коров и овец в их хозяйствах. Мартин не слышал, о чём они точно говорили, и не пытался участвовать в этом разговоре.

Рядом с ним присела Лори, положив на колени корзинку для шитья.

— Если ты собираешься к себе домой, — прошептала она, — то я должна тебе кое-что сказать. В вашем доме... — Она вдруг закусила губу.

Мартин усмехнулся:

— Ты хочешь рассказать мне про то, что там живут привидения?

Лори удивлённо уставилась на него.

— Откуда ты знаешь?

Мартин Паули пожал плечами:

— Нам рассказал об этом один человек, которого мы случайно встретили по пути. Он сказал, что, увидев в прерии ночью этот одинокий заброшенный дом, направился туда, решив там переночевать. Но когда он подъехал поближе, вдруг увидел, как внутри дома движется какой-то огонёк. Что-то вроде огонька свечи, которую носят из комнаты в комнату. А ведь было ясно, что в доме никого нет и быть не может. — Мартин покачал головой: — Этот парень тут же в ужасе смылся оттуда.

Лори некоторое время молчала.

— Если ты зайдёшь в дом, то ты действительно найдёшь там огарок сгоревшей свечи, Мартин, — сказала она наконец.

— Значит...

Она посмотрела ему в глаза:

— Нет, Мартин. Привидения здесь ни при чём. Это сделала я в ночь на Рождество. У меня было такое чувство, что вы приедете в этот день в свой дом. И я поехала туда, разожгла огонь в печи, всё вымела и прибрала... поставила свечку в окне, положила на стол пирог. Я хотела, чтобы вы нашли его, когда приедете домой, и съели, и у вас было ощущение, что вы тоже празднуете Рождество.

— Я запомню это, — медленно проговорил Мартин Паули.

— Свечка, которую я поставила на окне, была громадная, и я думаю, она горела несколько дней. Дня три, не меньше. Полагаю, что это именно её огонёк и увидел ваш знакомый. — Она вздохнула: — Может быть, это звучит глупо, но мне было так тяжело думать о том, что ваш дом стоит совсем одинокий и заброшенный, что в нём не горит ни одного огонька... Мне захотелось это исправить, хотя бы накануне Рождества. И я сделала это.

После ужина Эймос и Мартин вытащили из кладовки деревянное корыто для мытья, наполнили его тёплой водой и смыли наконец с себя застарелую грязь. Они также постирали своё бельё и развесили его сушиться на ночь.

— Что за письмо передал тебе Аарон, Эймос? — спросил Мартин.

Эймос пожевал губами.

— Это письмо личного характера.

— Я понял... — Мартин опустил глаза.

— Я как раз собирался сказать тебе...

— В этом нет необходимости.

— Что?

— Я и так понимаю, что это письмо адресовано не мне, и мне нечего лезть в это дело. И я не буду. И не собираюсь.

— Послушай, Мартин, ты дашь мне договорить или нет? — нахмурился Эймос. — Речь идёт не о письме. Я хотел сказать тебе, что договорился с Мэтисоном. Договорился о том, что пока я буду отсутствовать, он будет заниматься скотом. Меня здесь не будет, и я просто не смогу уследить за животными, а нанимать кого-то со стороны мне несподручно. Так что всем скотом будет заниматься Аарон.

Мартин некоторое время молчал.

— Когда же мы выезжаем?

— Ты никуда не выезжаешь, Мартин.

Мартин Паули замер.

— Мне казалось... Мне казалось, что...

— К чему ты клонишь?

— Мне казалось, что до этого мы вместе ездили по всей округе и искали Дебби.

Глаза Эймоса потемнели.

— Я по-прежнему буду искать её, Мартин.

— Вот и отлично. И я тоже.

— Я только что сказал тебе... ты что же, совсем меня не слушаешь? — Голос Эймоса звучал громко, он уже не сдерживал себя. — На этот раз ты останешься здесь!

— Нет, я не останусь.

— Что? Что ты сказал? Ты должен остаться здесь. Остаться вместе с Аароном и его семьёй и помогать им.

Мартин Паули покачал головой:

— Нет, я собираюсь искать Дебби. И буду искать её, пока не найду.

— Но почему?

Мартин ошеломлённо уставился на Эймоса.

— Потому что Дебби... потому что Дебби... — Он хотел сказать, что Дебби — его маленькая сестрёнка, но Эймос не дал его договорить.

— Дебби — дочь моего покойного брата. То есть моя племянница. Она — плоть от моей плоти. Но не от твоей. Лучше предоставь её поиски мне, парень. Дебби тебе никакая не родственница.

— Но я... я всегда считал её своей родственницей.

— Однако она ею не является.

— Её родители спасли меня. И вырастили. Если бы не они, меня не было бы. Они даже...

— Но это не делает их твоими родственниками, — оборвал его Эймос.

— Ну хорошо. Они не мои родственники. Пусть так. Но я всё равно буду продолжать искать Дебби. Вот и всё.

— Каким же образом ты собираешься это делать? — глядя на него в упор, резким тоном осведомился Эймос.

Мартин ничего не ответил ему. Ему просто нечего было ответить.

У него имелось седло и ружьё. И то, и другое ему подарил ещё Генри Эдвардс, поэтому он с полным правом мог считать их своей собственностью. Но вот патроны в его ружье принадлежали уже Эймосу... Мартин вдруг осознал, что человек может быть свободен, как волк в прерии, и в то же время совершенно неспособен делать то, что он действительно хочет.

Они молча разделись и легли спать. В наступившей тишине Мартин Паули услышал негромкий голос Эймоса:

— Мартин, ты просто не даёшь мне возможности ничего сказать. Я хочу, чтобы ты знал, что...

— Ты хочешь сказать мне, что у меня нет никаких родственников, — оборвал его Мартин Паули. — Ты это мне уже говорил. А теперь, прошу тебя, закрой свой проклятый рот!

Когда ты проводишь в седле целый день, и это продолжается день за днём, неделю за неделей, месяц за месяцем, у тебя уже не остаётся сил волноваться. И даже когда ты не можешь заснуть и ворочаешься в постели, не находя себе места от волнения, то длится это не больше полутора минут, а потом ты бесследно проваливаешься в глубокий сон...

Глава 13

Мартин проснулся задолго до рассвета. За окнами было ещё темно, а он уже разжёг огонь в очаге и быстро высушил свою выстиранную накануне одежду. Он также снял с верёвки сухую одежду Эймоса и, тщательно расправив и сложив её, опустил её аккуратной стопкой возле кровати, в которой тот спал. Затем он торопливо проглотил несколько кусков хлеба и холодного мяса, оставшегося ещё с вечера. В тот момент, когда он доедал последний кусок, на кухню вошли Эбнер с Тоубом.

— Мне надо привезти кое-что для Эймоса из нашего дома, — сказал Мартин Паули ребятам. — Можете дать мне лошадей, чтобы я съездил туда?

— Может быть, мы сначала позавтракаем? Как ты относишься к вкусному горячему завтраку? — Эбнер аппетитно облизнулся.

— Я уже поел, — отрезал Мартин.

Эбнер улыбнулся:

— Можешь взять ту пару лошадей, которая пасётся сейчас в ближнем загоне.

— Их зовут Сис и Бад, — с гордостью добавил его брат. — Несмотря на свою молодость, они очень сильные и выносливые. Ты бы видел, какой груз они порой тянут! И делают они это гораздо лучше многих других лошадей, которые и старше их, и посильнее на вид!

— Особенно хороша Сис, — улыбнулся Эбнер. — Правда, она изредка лягается...

— Изредка? — фыркнул Тоуб. — Однажды она так лягнула Эбнера, что тот улетел под самую крышу конюшни и ещё долго трепыхался там, беспомощно суча руками и ногами...

— Ладно, я это учту, — кивнул Мартин и вышел из дома. Подойдя к лошадям, он погладил их рукой, чтобы они немного привыкли к нему. Затем он быстро запряг их и поскакал к дому Эдвардсов. Эймос ещё не встал, и Мартину удалось уехать, удачно избежав неприятной встречи с ним.

Дом Эдвардсов даже на большом расстоянии производил впечатление покинутого и заброшенного. Казалось почти невероятным, что совсем недавно здесь были люди и кипела жизнь. Правда, густой слой белого снега плотно присыпал обгоревшие брёвна и обугленные доски, оставшиеся после пожара, так что они стали совершенно незаметными, словно здесь никогда и не полыхало разрушительного пламени. Снега выпало так много, что он полностью засыпал даже деревянные кресты, которые Мартин установил на могилах Марты, Генри и их погибших сыновей.

Когда Мартин подъехал к самому дому, то впечатление давным-давно покинутого и заброшенного жилища стало ещё более отчётливым. Прошло всего несколько месяцев с той поры, как индейцы взяли его штурмом, а дом уже выглядел так, словно он стоял необитаемым и безжизненным целую сотню лет. Всё крыльцо было заметено толстым слоем снега, он большим сугробом лежал под самой дверью. Застывшие, покрытые морозным рисунком окна выглядели тёмными и мрачными.

Когда Мартину удалось отгрести снег от двери и он вошёл внутрь, то он вздрогнул от царившего там могильного холода. Холод внутри дома казался даже ещё более пронизывающим, чем снаружи, где свободно гуляли морозные вихри. В трубах тонко завывал ветер. Всё стояло на своих местах, но при этом все предметы покрывал хорошо различимый густой слой пыли, которая успела накопиться здесь с тех пор, как тут побывала Лори, которая всё вытерла и прибрала. Тарелка, на которой когда-то лежал принесённый ей рождественский пирог, была совершенно пуста — всё до крошки съели мыши.

Присев за пустой стол, Мартин провёл рукой под столешницей. Там находилась потайная выдвижная полочка, надёжно скрытая от посторонних глаз. Когда Мартин Паули и Лори были маленькими, они часто играли под столом и порой пользовались этой выдвижной полочкой для того, чтобы прятать там свои детские секреты — рисунки, кусочки и лоскуты яркой материи, красивые пуговицы и другую мелочь. Чуть выдвинув полочку, он тут же задвинул её на место. Поднявшись из-за стола, Мартин стал собирать по дому тёплую зимнюю одежду, которая могла бы пригодиться ему в прерии. Он отыскал толстые шерстяные носки, которые в своё время связали Марта с Люси. Затем он подошёл к шкафу, в котором висела одежда Дебби. Ему хотелось взять что-то из её одежды с собой в дорогу. Тогда бы он, наверное, не чувствовал себя так одиноко. Но затем он вдруг передумал. «У меня же всегда будут со мной мои руки, которые обнимали Дебби, которые нянчили её, когда она была совсем маленькой, — пронеслось у него в голове. — Разве мне нужно что-то ещё? Мне нужно лишь отыскать её, вот и всё!»

Мартин Паули не спешил возвращаться в дом Мэтисонов. Ему совсем не хотелось встречаться за ужином с Эймосом — он боялся, что не выдержит и сорвётся, и между ними возникнет громкая перепалка. Поэтому он нарочно тянул время, делая всё очень медленно и не торопясь, пока за окном не стемнело. Подождав для верности ещё некоторое время, он решил возвращаться.

Когда Мартин вошёл в дом Аарона Мэтисона и прислушался, ему показалось, что все уже спят. Свет в доме был везде погашен. Догорали лишь угли в очаге, отбрасывая красноватый отблеск своего пламени на стены и потолок. Но стоило Мартину сделать несколько шагов по комнате, как на кухне зажёгся свет. Он увидел Лори. Судя по всему, она специально дожидалась его. Глядя на её лицо, можно было понять, что она уже порядком взбешена.

— Кто дал тебе право пропадать весь день и заявляться лишь поздно ночью, пугая всех? — рассерженно спросила она.

— Мы с Эймосом всё последнее время жили не дома, а в открытой прерии, — покачал головой Мартин. — Теперь прерия стала нашим домом...

— Всё это звучит замечательно, — саркастически бросила Лори. — Но только не тогда, когда я жду тебя. — Она зябко запахнула свой халат.

— Мне не хотелось бы ссориться с тобой из-за этого, — пожал плечами Мартин и направился в ту комнату, где они с Эймосом ночевали накануне.

Но Эймоса там не было. Не было там и его седла, его одежды и вообще всех его вещей.

— Эймос уехал, — сказала Лори.

Мартин нахмурился:

— Он ничего не просил передать мне?

— Он попросил передать тебе следующие слова: «Скажите Мартину, что мне необходимо было уехать», — Лори подтолкнула Мартина к скамейке и заставила сесть. — Я починила твою одежду. Всё, что можно ещё было спасти...

Мартин подумал о своих штанах, протёртых до дыр в районе бёдер, и вспыхнул.

Лори покачала головой:

— Мне непонятно, с какой целью ты так заливаешься краской. Или ты забыл, что у меня есть братья?

— Да, я знаю об этом: но только...

— Я — женщина, Мартин. Мы, женщины, всю свою жизнь обстирываем вас, чиним и сушим вашу одежду. А когда вы ещё маленькие, то мы к тому же и купаем вас, мальчиков. Поэтому я не представляю, чего может стыдиться мужчина перед лицом женщины.

Мартин вздохнул:

— Ты говоришь так, словно не возражаешь даже против того, чтобы я разгуливал у вас по дому совсем голышом.

— Меня бы это совершенно не смутило. Правда, на твоём месте я воздержалась бы действовать подобным образом в присутствии моего отца, пока ты будешь жить здесь. — Она пошла к плите, чтобы накормить Мартина ужином.

— Я не собираюсь оставаться у вас, Лори. Я постараюсь догнать Эймоса и вместе с ним продолжать искать Дебби.

Лори резко повернулась к Мартину и долго смотрела на него, точно стараясь оценить, насколько он твёрд в своих намерениях.

— Отец рассчитал двух своих помощников, надеясь, что вы с Эймосом будете теперь помогать ему, — сказала она наконец. — Нет, конечно, ему не сложно нанять новых людей, но... — Она искоса посмотрела на Мартина и после небольшой паузы проронила: — Так, желание поработать у нас выражал, например, Чарли Мак-Корри...

— Из Чарли получился бы хороший помощник, — коротко бросил Мартин Паули.

Лори всем телом повернулась к Мартину:

— Я просто не представляю, чем ты можешь помочь Эймосу в поисках Дебби. — В неверном призрачном свете глаза девушки казались очень тёмными. — Что ты можешь сделать того, чего не может сделать он? Он обязательно найдёт её, Мартин. Поверь мне. Я знаю, что говорю.

Мартин пристально смотрел на неё, ожидая, что она как-то пояснит свою мысль, ожидая каких-то подробностей, однако Лори замолчала и больше не произнесла ни слова. Мартин нахмурился:

— Это-то меня и беспокоит...

— Если ты думаешь о том, как это повлияет на распределение имущества Эдвардсов в будущем... их земли, скота и...

— Нет, нет, я думаю совсем о другом! — воскликнул Мартин. — Совершенно о другом.

— Я прекрасно понимаю, что единственной прямой наследницей всего имущества является именно Дебби, — точно не слыша его, сказала Лори. — И я знаю, что Эймос никогда ничем не владел, никогда сам не имел никакого имущества. Но если ты полагаешь, что из-за этого он может быть заинтересован в том, чтобы... чтобы с Дебби случилось что-то нехорошее, то я скажу тебе, что ты просто дурак...

Мартин покачал головой:

— Дело совсем в другом, Лори. Я боюсь совершенно другого. — Он посмотрел ей в глаза: — Дело в том, что порой Эймос теряет контроль над собой.

Произнеся эти слова, Мартин подумал, как же по-идиотски он назвал то, что в действительности представляло собой смертельную опасность.

— Я не совсем понимаю...

— Лори, клянусь, я видел, как из его глаз буквально вылетают искры, когда он размышляет о том моменте, когда команчи окажутся в зоне досягаемости его ружья. Ты просто не видела его так близко, как его видел я. Ты бы видела, с каким выражением лица он берёт в руки нож, когда думает об индейцах... — Мартин потряс головой: — Боже, всем известно, как я сам ненавижу индейцев. Я и не предполагал в себе такой силы ненависти. Не думал, что я когда-нибудь смогу кого-то ненавидеть так сильно. Но всё дело в том, что если белые выследят группу индейцев и откроют по ним убийственный огонь, то они не только начнут стрелять в ответ, но и сделают кое-что ещё. — Он скривил губы: — Они вытащат всех детей белых, которых когда-то захватили в плен, и разобьют им головы о камни. Это происходило уже не раз, Лори, и всем известно, что они поведут себя именно так, и не иначе.

Мартин смотрел на Лори, но ему казалось, что она не понимает до конца, что он ей говорит. Вздохнув, он попытался объяснить ей:

— Если Эймос будет один, предоставлен самому себе, может произойти как раз то, про что я только что рассказал тебе. Он нападёт на индейцев, а они в ответ перебьют всех детей белых, которые будут среди них. И Дебби попросту погибнет. Вот что я имел в виду, когда говорил тебе, что мне обязательно надо быть вместе с Эймосом. Я должен иметь возможность остановить его как раз в такой момент и не допустить того, чтобы произошло самое худшее. Чтобы Дебби погибла.

Лори сказала слабым голосом:

— Для этого тебе придётся убить самого Эймоса.

Мартин нетерпеливым жестом отмахнулся от её слов:

— Ладно, хватит об этом. Лучше расскажи-ка мне, в каком направлении уехал Эймос. И скажи мне, почему ты так уверена, что он обязательно отыщет Дебби. Я хочу это знать.

Несколько секунд Лори сидела совершенно неподвижно, застыв, точно мраморное изваяние. Потом она запустила руку за корсаж и вынула оттуда смятый конверт. Скользнув по нему глазами, Мартин узнал то самое письмо, которое было вручено Аарону Мэтисону для того, чтобы тот передал его Эймосу.

— Мы так рассчитывали на то, что ты останешься у нас, — медленно, с трудом произнесла девушка. Её голос казался совершенно безжизненным. — Но что-то с самого начала подсказывало мне, что этого не случится. — Она вздохнула: — Мне кажется, на свете есть только одна вещь, которая тебя по-настоящему беспокоит. Поэтому я украла это письмо, чтобы дать его тебе.

Мартин расправил мятый листок бумаги, который лежал в конверте, и впился в него глазами.

— Ты веришь в предчувствия, Мартин? — словно издали, донёсся до него голос Лори. — Нет, конечно, ты не должен в них верить. А вот я верю. И во всей этой истории мне чудится что-то пугающее, что-то по-настоящему страшное.

Письмо, которое лежало в конверте, было от торговца по имени Джерем Фаттермен. Впрочем, мало кто верил, что это его настоящее имя — оно звучало чересчур уж искусственно. Этот человек жил в районе реки Солт-Форк и широко торговал с индейцами — причём не только с теми, кто жил рядом с ним, но и с теми, кто жил далеко за пределами Техаса. В своём письме Фаттермен написал следующее:

«Я купил у одного индейца одежду какого-то ребёнка. Если это — одежда вашего ребёнка, вы должны заплатить мне обещанную награду, поскольку я знаю, куда проследовали индейцы, у которых был этот ребёнок».

Снизу к листку был пришпилен кусочек цветного ситца размером примерно в два квадратных дюйма, который Фаттермен оторвал от одежды. Судя по тому, как он выглядел, одежду не стирали несколько месяцев. Мартин Паули поднял кусочек материи вверх, чтобы посмотрел на свет. Лори склонилась над его плечом, и её волосы щекотали его шею, но он этого словно не замечал.

— Это её одежда?

Мартин утвердительно кивнул.

— Несчастная девочка...

Мартин не мог заставить себя смотреть на Лори.

— Мне нужна лошадь, Лори, — выдавил он. — Это всё, что мне нужно.

— Это — единственное, что пока задерживает тебя здесь? Отсутствие лошади? — с горечью бросила девушка.

— Меня ничто не сможет задержать. Мне обязательно нужно догнать Эймоса. Я должен это сделать, понимаешь?

— Что ж, лошади у тебя есть.

— Повтори! — нахмурился Мартин Паули.

— Ты можешь пользоваться лошадьми Брэда, как своими, Мартин. Так сказал папа. — Лори посмотрела ему в глаза: — Эймос рассказал нам о том, что случилось в районе Уорриор-ривер. Он рассказал мне многие вещи, которые ты предпочёл опустить в своём рассказе.

Мартин некоторое время не мог вымолвить ни слова. А когда дар речи вернулся к нему, он не знал, что сказать Лори. Она подошла к очагу, чтобы переставить на другое место сковородку, мясо на которой уже начало подгорать.

— Среди лошадей Брэда есть несколько очень хороших, быстрых и выносливых скакунов. Можешь взять любого из них. Или сразу несколько.

Мартин встал.

— Мне надо ехать.

— Когда?

— Прямо сейчас. Немедленно.

...Когда Мартин Паули уже сидел в седле, Лори выбежала из дома и, привстав на носки, поцеловала его. В следующую секунду Мартин ударил коня шпорами и поскакал вперёд прямо по снежной целине. Холодный ветер дул ему в лицо, прочищая мозги и отгоняя все посторонние мысли. Руки привычно держали поводья. Он чувствовал, что ему предстоит очень долгий путь.

Глава 14

Закрыв дверь, Лори прислонилась к ней лбом и простояла так некоторое время, прислушиваясь к затихающему топоту копыт. Она слышала, как Мартин, описав полукруг, вернулся обратно, чтобы забрать вторую лошадь и нагруженного поклажей мула. Затем все трое поскакали прочь. Топот животных постепенно стих в отдалении, и в комнате стало явственно слышно завывание ветра в окне и поскрипывание брёвен в стене.

Лори задула лампу и забралась в постель. Постель была холодной, но вскоре она согрела её теплом собственного тела. И когда ей стало тепло, Лори вдруг расплакалась. В семье Мэтисонов не было принято плакать, но она ничего не могла с собой поделать — видимо, это копилось в ней давно, и слёзы лились теперь неудержимым ручьём. Она зарылась лицом в подушку, стараясь, чтобы никто не услышал, как она рыдает. Но мать Лори всё-таки услышала её сдавленный плач и подошла к кровати дочери.

— Отойди, мама. Ты простудишься, — сдавленным голосом вымолвила Лори.

Миссис Мэтисон не ответила. Она молча гладила дочь по волосам.

— Я так и умру старой девой, мама, — проговорила наконец Лори. — Здесь, где мы живём, просто нет мужчин. А когда они появляются, их тут же сдувает отсюда словно ветром.

— Ты не права, Лори, — вздохнула мать. — Мужчины здесь всё-таки появляются. И в немалом количестве.

— Ты имеешь в виду тех, кто приходит к нам наниматься на работу? Но они же почти все беглые преступники. Стоит только случайно появиться поблизости какому-нибудь рейнджеру, как они готовы спрятаться под землю! Со мной они даже не разговаривают — так они боятся всего.

Миссис Мэтисон опустила глаза. Она прекрасно понимала, что имеет в виду Лори. Весь Техас был буквально наводнён такими людьми. Без них не обходилась ни одна ферма. Они были очень хорошими работниками, невзыскательными и старательными, однако подавляющее большинство из них действительно разыскивали за совершение различных преступлений. По совести, ни одного из них нельзя было считать возможным кандидатом в женихи её дочери.

— Есть множество прекрасных молодых людей, Лори. Например, Зак Харпер. Он такой хороший, аккуратный парень...

— Этот соня!

— Есть ещё Чарли Мак-Корри...

— Этот тип? — презрительно фыркнула Лори.

Миссис Мэтисон не стала развивать эту тему. Чарли Мак-Корри считал себя красавчиком, и действительно выглядел таковым по крайней мере с расстояния, но миссис Мэтисон отчего-то недолюбливала его. И считала, что ему следует пореже появляться в их доме. Ей казалось, что при всей своей внешней привлекательности он довольно глуп, а его самомнение и апломб делали эту глупость ещё более отталкивающей.

Она отвернулась от Лори и тихонько вздохнула. Назвав Чарли Мак-Корри, она фактически дошла до самого конца списка возможных претендентов на руку и сердце своей дочери. Других мужчин поблизости просто не было. И это было печально.

Глядя на свою дочь, она прекрасно понимала, какие чувства та испытывает в этот момент. В её возрасте это было неизбежно. Практически каждая женщина испытывает нечто подобное в период между взрослением и замужеством. Кажется, что либо сейчас, либо уже никогда... И это толкает девушек порой на самые отчаянные поступки. Глядя на миссис Мэтисон, никто не мог бы подумать, что в шестнадцать лет она сбежала из родительского дома с одним бедовым картёжником, которого до этого она видела всего лишь дважды. Она с болезненной чёткостью помнила тот стыд, который испытывала после того, как всё закончилось. Но в тот момент, когда она улизнула с ним из дома, она не испытывала ничего, кроме фантастического счастья. Всё это закончилось только тогда, когда отцу удалось выследить их и насильно увезти дочь домой.

Но она всё-таки убежала из родительского дома. На этот раз — уже вместе с Аароном Мэтисоном. Её отец, почтенный лавочник и ревностный баптист, один из уважаемых столпов местного церковного прихода, считал квакеров типа Мэтисона несчастными заблудшими созданиями, которых следовало жалеть и наставлять на путь истинный. Аарона же он считал совершенно безответственным и способным на самые дикие поступки. В его глазах он был даже хуже того картёжника, с которым его дочь убежала в первый раз. По крайней мере картёжник был осторожен и благоразумно уклонялся от грозящей ему опасности, а Аарон Мэтисон точно сам искал её. После того как его дочь сбежала с Аароном Мэтисоном, отец больше никогда не разговаривал с ней. Сама же она считала этот поступок совершенно разумным и законным и исходила из того, что её родители проявили поразительную слепоту и глупость, отговаривая её от замужества с Аароном. Аарон Мэтисон был для неё словно огромное могучее дерево, к которому она плотно прилепилась, как лишайник. Она не могла представить себе жизни без него — это теперь казалось ей совершенно немыслимым.

Глядя на дочь, миссис Мэтисон сочувственно произнесла:

— Моя бедная девочка, не плачь. Мартин обязательно вернётся к тебе. Он не может не вернуться.

Она нисколько не была уверена в том, что Мартин Паули действительно вернётся к её дочери и что он вообще вернётся. Но она хотела предохранить свою дочь от диких безрассудных поступков, на которые были способны девушки в её возрасте. Она совсем не желала, чтобы её дочь от отчаяния убежала из дома с первым встречным или сделала что-либо подобное, столь же глупое и опрометчивое. Говоря ей успокоительную ложь, она хотела удержать её от сумасбродных поступков, удержать именно сейчас, в этот самый сложный и опасный момент в её молодой жизни.

— Мне всё равно, как он поступит, — сказала Лори. — Дело совсем не в нём.

— Я никогда об этом даже не думала, — протянула мать, пропуская мимо ушей её заявление — слишком уж лживо оно прозвучало. — Вы всегда были похожи на... на парочку сорванцов, а не влюблённых. — Она посмотрела на Лори: — Когда же ты начала думать о Мартине именно в этом смысле?

Лори и сама не знала ответа на этот вопрос. Если честно, это случилось лишь час назад, не больше. Мартина она всегда считала не более, чем другом. Так было с самого детства. Потом, как она сейчас со стыдом припоминала, ей больше понравился Чарли Мак-Корри. Но затем... затем она думала только о Мартине. И теперь, когда он уехал, собственный дом показался ей каким-то постылым и осиротевшим. Но она не знала, как сказать об этом матери. Просто не знала, с чего ей начать...

Так и не дождавшись от неё ответа, мать ласково потрепала её по плечу:

— Пройдёт время, и всё будет выглядеть немного по-другому. Надо только немного подождать. Время всё лечит. И заставляет выглядеть в совсем ином свете. Время — это великий лекарь, доченька.

Мать поцеловала Лори в затылок и пошла к своей кровати.

Глава 15

Пока Мартин мчался по следам Эймоса, он всё время обдумывал те слова, которые собирался бросить ему в лицо, когда они наконец встретятся. Мартин понимал, что ему ни за что нельзя сплоховать. Эймос славился тем, что старался никому не уступить в споре. В любом споре. Особенно, когда это происходило вдали от дома. «Я использовал все слова, которые мог, и, увидев, что это не подействовало, просто свалил его с ног одним хорошим ударом, и все», — примерно в таких выражениях Эймос частенько описывал свои словесные поединки. Что ж, Мартин был теперь готов и к этому.

Однако когда он наконец нагнал Эймоса в верхнем течении реки Солт-Форк, то выяснилось, что он зря так волновался и так нервничал, готовясь к самому худшему. Эймос вовсе не собирался собачиться и спорить с ним.

— Я сделал всё, чтобы ты мог поступать так, как тебе хочется, чтобы ты чувствовал себя свободным человеком, — глядя ему в лицо, сказал Эймос. — Аарон Мэтисон хотел, чтобы ты заменил ему погибшего Брэда и был готов сделать для этого всё. Тебе стоит помнить об этом. И ещё тебя ждала Лори.

— Она никак не дала мне этого понять, — пожал плечами Мартин Паули.

Эймос фыркнул:

— Мне нечего добавить к этому.

— Тебе не стоит ничего добавлять, иначе ты можешь оказаться в неловкой ситуации, — не сводя глаз с Эймоса, процедил Мартин. Эймос всегда казался Мартину очень большим и здоровым мужчиной. Но сейчас, глядя ему прямо в глаза, Мартин вдруг ощутил, что Эймос уже не кажется ему таким большим и здоровенным. Они могли уже разговаривать на равных. Да, миссис Мэтисон, которая как-то заметила, что Мартин незаметно повзрослел, оказалась совершенно права...

Эймос потёр подбородок.

— Мне кажется, я забыл в доме Мзтисонов письмо от Джерема.

— Это точно. Вот оно. — На мгновение Мартином овладело желание смять письмо в комок и швырнуть его прямо в лицо Эймосу, но он всё-таки сдержал себя и просто протянул ему забытое послание.

Эймос покачал головой:

— Я так хотел сделать всё, чтобы не втягивать тебя в это дело. Чёрт побери, Марта потратила пятнадцать лет своей жизни на то, чтобы вырастить и воспитать тебя, как подобает. Я никогда не смогу простить себе, если это предприятие закончится твоей гибелью.

Мартин усмехнулся:

— Я вовсе не стремлюсь к гибели.

Не слушая его, Эймос развернул письмо и впился в него глазами.

— «Привезите мне обещанную награду», — пишет здесь этот прохвост. То, что я знаю о нём, однозначно говорит о том, что никогда не следует спешить передавать ему деньги, пока не убедишься, что он действительно говорит правду.

— Значит, не стоит говорить ему, что ты везёшь с собой тысячу долларов, обещанную за информацию о Дебби?

— А разве это будет иметь какое-то значение, если деньги в любом случае со мной?

— Если он задумал просто ограбить тебя под предлогом передачи сведений о местонахождении Дебби, вряд ли стоит ожидать, что он собирается сказать правду.

— Не знаю. Может быть, он действительно что-то знает. Так что если мы узнаем у него какие-то подлинные сведения и не заплатим ему, он сможет потом призвать нас к ответу.

Мартин криво усмехнулся:

— Ты говоришь так, словно собираешься похитить наживку из капкана.

Эймос пожал плечами:

— Во всём, что касается этой истории, я точно знаю лишь одну только вещь: если он будет один, то наши два ружья против одного его значительно повышают наши шансы уцелеть.

Услышав это, Мартин почувствовал себя польщённым: значит, Эймос всерьёз рассчитывал на него. После этого он уже не мог больше дуться на Эймоса, и они продолжили путь, вполне дружелюбно переговариваясь друг с другом.

Вскоре весь снег стаял, и дорогу развезло. Им приходилось двигаться по непролазной грязи. Но затем вновь ударили морозы, которые сковали всё, словно железом. Мороз ещё больше усилился, когда они подъехали к дому Джерема Фаттермена.

Джерем был не очень крупным мужчиной. Но при этом он был неплохо сложен и двигался быстро и уверенно. Он принял их, стоя за прилавком в своём магазинчике. Судя по всему, он чувствовал себя увереннее, когда от гостей его отделял барьер в виде массивного прилавка.

— Я знал, что ты приедешь ко мне, — сказал он, глядя на Эймоса. — Налить тебе выпить?

— Пей сам, — покачал головой Эймос.

Джерем Фаттермен немного поколебался, но затем поднёс к губам горлышко бутылки и хорошенько приложился к ней.

Мартин между тем незаметно огляделся. Кроме них, в помещении находились четыре женщины-индианки, которые дремали, сидя на корточках у стены, и один метис, который тоже дремал в углу. Помимо них, Мартин Паули заметил ещё пятерых мужчин — судя по всему, погонщиков мулов, которые сопровождали караваны и остановились у Джерема на ночлег. Вся эта публика составляла что-то вроде временного гарнизона в доме торговца.

Фаттермен сделал ещё несколько глотков, и в конце концов сам опустошил всю бутылку. После этого он и Эймос перешли к обмену любезностями, принятыми в этих краях.

— Я и не предполагал, что увижу тебя стоящим на ногах, — бросил Фаттермен. — Ведь в последний раз я видел тебя лежащим на полу в салуне в Пейнтед-Пост.

— Ты тоже не очень-то переменился. Я смотрю, со времени нашей последней встречи ты ни разу не мылся и даже не менял рубашку, — ответил Эймос. Решив, что они уже обменялись достаточным количеством любезностей, он сказал:

— А теперь давай-ка посмотрим одежду Дебби!

В помещении наступила звенящая тишина. После длительной паузы Фаттермен спросил:

— А деньги ты привёз?

— Я не собираюсь платить деньги за одежду. Я заплачу, когда найду Дебби, причём живой. Ты понял меня?

Фаттермен вновь застыл, точно статуя. Он пристально глядел на Эймоса и не произносил при этом ни слова. Затем, всё так же ничего не говоря, он вышел из помещения и исчез.

Эймос с Мартином невольно обменялись взглядами. Дом Фаттермена был похож на ловушку. Здесь могло случиться всё, что угодно. Недаром, когда они только вошли в него, их обоих охватило неприятное предчувствие. В этом помещении царила какая-то непередаваемо зловещая атмосфера. Но не прошло и пары минут, как Фаттермен вернулся с каким-то свёртком. Когда он развернул его, взорам Эймоса и Мартина предстало платье Дебби.

Да, это было именно оно. Обследовав платье дюйм за дюймом, Эймос обнаружил лёгкие стежки, сделанные ещё руками Марты. И хотя платье было грязным и донельзя истрёпанным, он не нашёл на нём кровавых пятен. Это вселяло надежду на то, что девочка ещё жива.

— Говори! — повернулся к Фаттермену Эймос.

— Любой человек вправе рассчитывать на некоторое вознаграждение за свои труды, — промямлил Фаттермен.

— Ты зря теряешь время!

— Я заплатил за это платье двадцать долларов. Ты заставляешь других людей добывать тебе информацию, и они добывают её, но когда дело доходит до...

Эймос швырнул на прилавок золотую двадцатидолларовую монету, и по выражению глаз Фаттермена Мартин понял, что торгаш сразу же пожалел, что не догадался запросить с Эймоса больше.

— Как ты понимаешь, я понёс множество других расходов, прежде чем...

— Кончай молоть чепуху! — оборвал его Эймос. — Где ты достал это платье?

Джерем Фаттермен застыл, точно китайский болванчик, не торопясь с ответом. «Этот человек очень осторожен, — подумал Мартин Паули. — Он не спешит, он всё тщательно обдумывает, и он явно придерживает до поры до времени свои главные козыри. Но, Боже, как же долго он размышляет!»

— Мне продал его один молодой индеец. Думаю, он попросту стащил его. Он сказал, что оно принадлежало одной молодой...

— Девочка жива?! — выдохнул Эймос.

— Индеец заявил, что да. Он сказал, что её захватил в плен вождь по кличке Шрам и что это случилось в конце прошлого лета.

— Осторожнее, Джерем! Я никогда не слышал о вожде по кличке «Шрам»!

— Я тоже никогда о нём не слышал, — пожал плечами торговец. — Говорят, что это какой-то предводитель отряда воинов из племени науйеки.

— Предводитель отряда воинов, — с презрением повторил Эймос. Предводителем отряда воинов у команчей мог стать любой, кто был готов убивать и грабить и был способен подбить и организовать на это дело нескольких других индейцев.

— Если ты хочешь, чтобы я замолчал, так и скажи, — скривился Джерем Фаттермен. — Не надо стоять передо мной и пытаться ежесекундно изобличить меня во лжи.

— Ладно, говори, — сказал Эймос, немного расслабляясь.

— Вождь по кличке Шрам двигался на север. Он должен был пересечь Ред-ривер и остановиться на зимовку в окрестностях Форт-Силл. Так по крайней мере сказал тот молодой индеец, который дал мне платье вашей девочки. Впрочем, возможно, что он и врал.

— А может быть, ты тоже лжёшь, — проронил Эймос.

— Если я вру, то это может привести лишь к одному: вы никак не сможете найти Дебби. Но это будет означать, что я не получу награду в размере одной тысячи долларов!

— Точно. Ты вряд ли когда-нибудь их получишь, — хмуро заметил Эймос. Он скомкал платье Дебби и засунул себе в карман.

— Если хотите, можете остаться у меня на ночь. Можете выбрать себе на ночь любую женщину. — Джерем Фаттермен широким жестом показал на индианок, которые сидели на корточках у стены.

Мартин окинул их взглядом. Две из них были полукровками и выглядели вполне ничего. Но Эймос проигнорировал предложение Фаттермена. Зато он купил у него корм для лошадей, заплатив целых двадцать долларов за мешок и даже не сделав попытки сбить столь неслыханно высокую цену.

— Я надеюсь, что когда вы найдёте её, вы заедете ко мне, — напомнил Джерем Фаттермен, — чтобы положить обещанную награду в одну тысячу долларов в эти самые руки. — Он выразительно протянул к Эймосу свои грязные руки.

— Если мы отыщем её, мы обязательно заедем к тебе, — кивнул Эймос. — И если не найдём её, то тоже заедем.

Распрощавшись с Фаттерменом, они вновь отправились в путь, двигаясь на север вдоль ручья Лост-Мьюл. Вскоре небо затянуло туманом, который скрыл солнце, и затем быстро наступили сумерки. Когда совсем стемнело, тучи над их головами рассеялись, и на небе выступила большая луна. Прерия вокруг них выглядела совершенно пустынной и безжизненной. Однако что-то подсказывало им, что это не так. И первое подтверждение тому пришло от жеребца, на котором скакал Мартин Паули — жеребец неожиданно навострил уши и заржал. Очевидно, он почувствовал где-то рядом кобылу. И, похоже, не одну. Затем подал голос мул, который вёз их поклажу. Мартин свирепо посмотрел на него, но мул ржал, не унимаясь.

— Это глупое животное перебудит своим криком всех в Канзасе, — прошептал Мартин. — Хочешь, я подвяжу ему хвост? Я слышал, что когда мулу подвязываешь хвост, он уже не может кричать.

Эймос улыбнулся:

— Вот что мне нравится в тебе — тебе кто угодно может рассказать всё, что угодно, и ты принимаешь это за чистую монету и немедленно начинаешь повторять.

— Мы можем связать ему ноги. Можем, наконец, просто пристрелить его, — не унимался Мартин Паули. — Но путешествовать вместе с ним — это всё равно что двигаться вперёд в сопровождении целого оркестра!

Эймос удивлённо посмотрел на Мартина:

— Ты предлагаешь мне пристрелить мула, который стоил целых пятнадцать долларов? А что мы будем делать потом? Нам что, придётся покупать вместо него то дерьмо, которое стоит в стойле у Джерема Фаттермена? Я полагал, что ты лучше меня знаешь. Нет уж, пусть лучше этот мул кричит...

Мартин нервно оглянулся.

— Значит, можно считать совершенно точно установленным, что кто-то нас преследует.

Эймос флегматично кивнул:

— Похоже на это.

— Интересно, почему они до сих пор не открыли по нам стрельбу? Хотят выбрать более удобное место?

— Не думаю, что это у них получится, — прищурился Эймос. — Для чего, ты думаешь, я с самого начала отклонился в сторону на несколько миль? — Выражение его глаз стало жёстким: — Теперь я могу встретить их в том месте, которое я хорошо знаю. И им придётся встретиться с нами именно там, где это всего удобнее мне.

Они медленно поехали вперёд. Луна, сначала очень яркая, постепенно становилась всё более тусклой. Мул молчал, не издавая никаких звуков, зато жеребец Мартина то и дело фыркал и прядал головой, чуя кобыл где-то неподалёку.

— Чёрт побери, это же не может продолжаться вечно, — пробормотал Мартин.

— Неужели? — саркастически бросил Эймос.

— Мы должны или дать им бой или попытаться оторваться от них. Если они будут преследовать нас день за днём, неделю за неделей, месяц за месяцем, то...

— Я собираюсь разобраться с ними уже этой ночью, — отрезал Эймос.

Наконец они решили остановиться и заночевать среди холмистой пересечённой местности, где находились истоки ручья Лост-Мьюл. Эймо нашёл сухую канавку, оставшуюся на склоне холма после того, как по нему прошёлся сильный ливень, и разжёг в ней костёр. Мартин помогал ему собрать хворост и ветки для костра, но не выдержал и взбунтовался:

— Мне кажется, я имею право знать, что же ты в конце концов собираешься делать.

— Думаю, нам надо сделать пару чучел, и...

Мартин взорвался:

— Чёрт побери, я слышал тысячи историй про то, как люди набивали сухой травой и соломой свои одеяла и клали их возле палатки, а наутро они оказывались буквально нашпигованными индейскими стрелами. Причём не одной, а целыми сотнями — точно индейцы не дорожат своими стрелами и носят их в колчанах тысячами и всегда стреляют, не жалея! Думаю, что всё это глупости.

— Когда ты садишься играть в покер или собираешься сражаться с кем-то, — наставительно заметил Эймос, — всё, что тебе нужно — это простой и чёткий план действий. Ты просто подумай, почему тебе так часто приходится слышать о старых добрых уловках и военных хитростях. Причина лежит на поверхности: об этих вещах говорят так часто именно потому, что они лучше всего работают. И когда ты разрабатываешь свой план, ты должен всегда иметь в виду своего противника. Надо обязательно учитывать его уровень, привычки и предпочтения. Надо поставить себя на его место и попытаться понять, как он будет себя вести. Как показывает опыт, обычно люди поступают, исходя из простого здравого смысла. А это означает, что твой план тоже не должен быть излишне сложным и перегруженным деталями. Иначе противник просто не воспримет его. Чем проще, тем лучше. — Эймос улыбнулся: — Одним словом, мы вернулись к самому началу.

— Но твоя идея с чучелами — она просто детская! — взорвался Мартин Паули.

— Ну хорошо. Пусть так, — легко согласился Эймос. — Ты голоден? Я думаю, что они в любом случае решили подождать, пока мы расположимся на ночлег. Так что, если ты хочешь что-нибудь приготовить поесть, у тебя куча времени.

— Я совершенно не думаю сейчас о еде, — огрызнулся Мартин. — Когда эти негодяи рыщут там, в темноте, мне совсем не до еды.

— Как скажешь, — пожал плечами Эймос.

Он осмотрелся вокруг и, увидев одинокую ель, подошёл к ней и уселся под её раскидистыми ветвями, прислонившись спиной к стволу. Поставив ружьё между ног, он стал ждать.

Мартин уселся рядом. «Похоже, Эймос выбрал самое неудобное место для того, чтобы ожидать там тех, кто охотится за нами, — пронеслось у него в голове. — Мы же с ним видны здесь как на ладони».

— Как ты думаешь, они будут стрелять в нас или нападут с холодным оружием? — спросил он Эймоса.

— Думаю, что они предпочтут ножи. Чтобы не было лишнего шума и криков. Впрочем, я не могу решать за них. Увидим... Но с чем бы они ни напали на нас, мы всё равно с ними справимся. А сейчас ложись-ка спать. Я позабочусь обо всём.

«Он предлагает мне поспать, когда я не знаю, что случится в следующую минуту: либо мне придётся стрелять в незнакомого человека, либо он первым вытащит из меня кишки, — подумал Мартин Паули. — Чёрт побери, что происходит?!»

Он внимательно посмотрел на Эймоса. Несмотря на кажущееся внешнее спокойствие, Эймос был предельно напряжён. Это чувствовалось и по его взгляду, и по речи. Судя по всему, он не ожидал от этой ночи ничего хорошего.

«Мне нельзя спать. Ни минуты, — подумал Мартин. — Неизвестно, что ждёт нас здесь».

Он решил бодрствовать всю ночь. Но стоило только ему растянуться на расстеленном на земле одеяле, как он не заметил, как провалился в сон.

Мартина разбудил оглушительный звук ружейного выстрела. Звук был такой, словно в него стреляли в упор. Проснувшись, он схватил ружьё и перекатился по земле, стараясь избежать повторного выстрела. Выстрел грянул снова, и Мартин услышал чей-то сдавленный хрип, потом — стон, а затем всё стихло.

Мартин лихорадочно огляделся и увидел, что Эймоса под елью больше нет. «Наверное, это его только что убили», — пронеслось у него в голове. Мартин почувствовал, как у него острой болью сжало сердце.

В канавке по-прежнему тлел разложенный ими костёр. Но рядом с ним Мартин никого не заметил.

Мартин посмотрел туда, откуда только что раздались выстрелы и где кто-то сначала застонал, а потом затих. В темноте он различил очертания двух тел, неподвижно лежавших на земле. Когда он подполз поближе, то убедился, что это были два трупа. Но ни один из них не был телом Эймоса.

Затем Мартин Паули услышал бешеный стук копыт. Кто-то на огромной скорости уносился на лошади прочь. До слуха Мартина донёсся звук выстрела, и топот тут же прекратился. Вслед за ним стихли вообще все звуки. Вокруг Мартина воцарилась почти могильная тишина.

Он вернулся к ели и стал ждать. Вскоре он услышал осторожные шаги. Мартин стиснул ружьё и навёл его в том направлении, откуда доносился звук шагов. Его палец застыл на спусковом крючке. В эту секунду он услышал голос Эймоса:

— Не стреляй, Мартин. Сражение закончилось.

— Что, чёрт побери, здесь произошло?!

— Джерем Фаттермен послал двух своих подручных, чтобы они убили нас, а сам крался сзади. С двумя его подручными я расправился сразу, а чтобы поразить его, мне пришлось изрядно потрудиться.

— Ничего себе... — выдохнул Мартин. — А где ты пропадал после того, как уложил его?

— Я решил пойти посмотреть, не завалялось ли у него в карманах тех двух золотых двадцатидолларовых монет, которыми мне пришлось с ним расплатиться. И действительно, они так и лежали у него в кармане.

Мартин опустил глаза. Его сердце бешено колотилось.

— В любом случае, нам удалось избежать самого худшего, — сказал Эймос.

Мартин посмотрел на него и промолвил:

— Я не уверен в этом, Эймос. То, что случилось, может ещё аукнуться большой бедой в будущем. Ничего хорошего в этом нет.

Эймос ничего не ответил ему. Молча сев на лошадь, он поехал вперёд. Мартин последовал за ним.

Через несколько минут небо заволокло густой серой пеленой. Луна исчезла за этой непроницаемой пеленой, и сверху посыпался густой снег. Тяжёлые хлопья снега окончательно затушили разожжённый Мартином и Эймосом костёр и завалили прерию пушистыми сугробами. Когда над тем местом, где недавно разыгралась трагедия, взошло солнце, три оставшихся лежать на земле трупа были полностью засыпаны белыми снежными хлопьями, превратившись в едва различимые малоприметные холмики.

Глава 16

Когда Эймос с Мартином вновь прибыли в Форт-Силл, зима уже начала отступать. Днём под влиянием солнечных лучей снег размокал и таял. Однако ночью его вновь сковывало морозом.

Индейцы, которые собрались в окрестностях Форт-Силла для того, чтобы перезимовать здесь и спастись от морозов и холодов, с нетерпением дожидались начала весны. Они собирались уехать, как только из-под снега покажется первая зелёная трава. Пока же они широко пользовались теми возможностями, которые предоставляла правительственная программа помощи индейцам. У специального агента Хайрема Эпплби они получали муку, сахар, другие бесплатные припасы, а также табак и порох. Седой пятидесятилетний Эпплби был похож на приказчика из магазина средней руки и вёл себя соответственно. Он был удивительно вежлив, точен, пунктуален, никогда не повышал ни на кого голоса, и обладал поразительным терпением. Казалось, ничто не могло вывести его из себя. Эймос с Мартином видели, как команчи убили коров Эпплби и зажарили их мясо прямо у него на дворе. Но Хайрем и бровью не повёл. А однажды Эймос наблюдал, как ворвавшийся в контору Хайрема Эпплби молодой индеец приставил к его горлу нож, требуя у агента патронов и пороха, которые тот отказывался ему выдавать. Но даже несмотря на приставленный к кадыку нож, Эпплби отказался выполнить его требование. Тогда разъярённый индеец плюнул ему прямо в лицо. Но Эпплби даже не шелохнулся. Эймос, не веря своим глазам, схватился за ружьё.

— Если ты только посмеешь тронуть этого индейца, то тебя схватят и будут судить за убийство, — ровным голосом предупредил его Эпплби.

Эймос опустил ружьё. Индеец плюнул в пустую чашку Эпплби, из которой агент только что пил кофе, и вышел вон.

— Мне надо бы обзавестись крышечкой для этой чашки, — промолвил Эпплби.

Ни Эймос, ни Мартин Паули были не в силах понять Эпплби. Однако его информации они доверяли полностью. Эпплби сделал всё, что мог, — он опросил по их просьбе сотни индейцев, стараясь выяснить, не знает ли кто-нибудь хотя бы что-то о пропавшей Дебби. Он опрашивал команчей, кайова, апачей и всех других, кто находился в окрестностях Форт-Силл, и в конце концов сообщил Эймосу и Мартину, что согласно полученным им сведениям вождь команчей по кличке Шрам зимовал в районе реки Уошита, но уже снялся со своей стоянки и исчез в неизвестном направлении. Это были самые точные сведения, которые ему удалось раздобыть от индейцев.

— Сейчас команчи насчитывают в своём составе девять основных родов и племенных групп, — сказал Хайрем Эпплби. — Но не так давно их было двенадцать. Судя по тому, что я разузнал, Шрам относится к роду так называемых Волчьих братьев. Их вождём в мирное время является Синее Перо.

Эймос и Мартин уже знали, что означает выражение «вождь в мирное время» у команчей. Таким человеком являлся старейшина какой-либо группы или племенного объединения индейцев, который определял, когда люди должны сняться с насиженного места и перебраться на свежее пастбище, когда и где они должны разбить свои вигвамы, когда им надо остановиться на ночлег или зимовку. Одним словом, он решал все вопросы кроме военных. Вождём же команчей во время войны становился любой способный и предприимчивый воин, способный объединить других для нападения и далёких экспедиций, во время которых захватывались пленники, различные ценности и лошади.

— То, что я узнал, позволяет мне сделать вывод, что Синее Перо является вождём в мирное время для одной или даже нескольких групп индейцев из племени науйеки, — сказал Хайрем Эпплби. — Но вся проблема состоит в том, что науйеки — одна из самых загадочных и неуловимых групп среди всех команчей. Не зря остальные команчи называют их так: «Племя, которое никогда не приходит туда, куда собиралось прийти». Звучит невероятно, но это действительно так. Всё дело в том, что обычно науйеки говорят, что собираются в одно место и начинают двигаться в этом направлении, но потом вдруг неожиданно поворачивают назад, приходят почти туда, откуда начали своё движение, и начинают двигаться совсем в другую сторону. Причём делают они это всегда — даже тогда, когда для этого нет никакой особой причины. Просто по привычке. — Хайрем Эпплби вздохнул: — А сейчас, как мне кажется, их следует искать где-то в верховьях реки Бразос, в районе её притоков. Скорее всего, они находятся там.

— Чёрт побери, но это значит, что нам надо прочесать целые сотни миль! — взорвался Эймос. — Неужели ты не понимаешь, о чём ты говоришь? На это не хватит и нескольких лет!

— Я знаю, — кивнул Эпплби. — Звучит не очень-то ободряюще, верно? Но что делать? Другого пути нет. Так что вам придётся отправиться именно туда, если вы хотите найти свою Дебби. Поищите в районе озера Аппер-Солт. Если не найдёте их там, то двигайтесь в сторону каньона Бланко. Оттуда идите в район реки Йеллоу-Хауз-крик. Бьюсь об заклад, что рано или поздно вы наткнётесь там на кого-то из племени науйеки.

Эймосу не оставалось ничего, как согласиться с агентом. Судя по всему, это был единственный способ отыскать девочку. Недолго думая он вместе с Мартином стал готовиться к походу. Они решили, что на этот раз не будут никого оповещать об истинной цели своей поездки, а станут выдавать себя за торговцев, которые отправились к индейцам для скупки мехов. Так будет надёжнее. К тому же это позволит им более плотно общаться с индейцами, не вызывая их подозрения, и узнать больше нужных крупиц сведений, которые могут в конечном счёте привести их к Дебби.

Но для того, чтобы выдавать себя за торговцев, следовало обзавестись большим количеством товаров, которые можно было выменивать на меха, и Эймос с помощью Эпплби приобрёл множество таких товаров. Среди них были и бусы, и зеркальца, и яркая материя, пуговицы, нитки, спички и многое другое. Для того чтобы перевозить их, ему пришлось также купить двух свежих мулов. Он также навьючил на мулов большое количество металлических наконечников для стрел, которые считались наиболее ходовым товаром в прерии.

Как только подготовка к экспедиции была закончена, Эймос с Мартином тронулись в путь. Они покрывали милю за милей, не встречая ни одного индейца. Время от времени им попадались следы краснокожих — сложенный ими костёр, останки убитого ими бизона, следы их неподкованных лошадей, но ни одного живого индейца они так и не увидели. Теперь им стало понятно, почему команчи практически ничего не опасались — сами огромные просторы прерии служили им надёжной защитой. Любая карательная экспедиция против них была бы обречена на долгие блуждания по пустынной прерии без каких-либо результатов.

Но через некоторое время полоса невезения неожиданно закончилась, и теперь команчи встречались им чуть ли не на каждом шагу. То и дело они натыкались на их стоянки. Здесь, в глубине своей территории, команчи никого не боялись и жили открыто и без опаски, и Эймос с Мартином смогли оценить всю меру их гостеприимства — команчи были вполне дружелюбны и щедры по отношению к своим гостям. К тому же за зиму у них накопились большие запасы разных мехов, которые они охотно меняли на то, чего у них не было. Количество лисьих шкур и меха выдры, которое удавалось выменивать Эймосу с Мартином, росло почти в угрожающей прогрессии.

После того как переговоры об обмене мехов на привезённые Эймосом и Мартином вещи заканчивались и вещи переходили из рук в руки, индейцы были не прочь просто поговорить с белыми. Порой их словоохотливость не знала границ. Но когда Эймос принимался осторожно расспрашивать их о Дебби, он получал самые противоречивые ответы. Кто-то говорил, что ею завладел вождь по кличке Сердце Женщины из племени кайова. Кто-то утверждал, что сейчас Дебби находится у Красного Кабана из племени команчей, которое называет себя «Те, с кем говорят волки». Кто-то настаивал на том, что она живёт в племени Потерянной Лошади. Однако чаще всего во всех этих рассказах проскальзывали имена Шрама и Синего Пера. Чем больше Эймос с Мартином слушали эти рассказы индейцев, тем больше они чувствовали, что круг наконец сужается.

Наступило лето. Эймос и Мартин по-прежнему продолжали поиски Дебби. Однажды они заехали в небольшое поселение команчей из племени нокона. Поселение состояло всего из десяти вигвамов. Вождь по имени Двойная Птица приветствовал их и знаками объяснил им, что он хочет им что-то показать. Эймос и Мартин пошли вслед за ним и не заметили, как оказались на берегу ручья. В небольшой запруде плескались восемь индейских девушек. Увидев троих мужчин, они закричали и по шею погрузились в воду, чтобы мужчины не увидели их наготы. Но Двойная Птица заговорил с ними, произнося слова медленно и внушительно, и девушки поднялись из воды и снова начали мыться. А Двойная Птица, повернувшись к белым, объяснил им на языке жестов, что в его селении слишком много женщин, но не хватает пороха и ружей. Не хотели бы белые обменять этих женщин на порох и ружья? Они могли бы выбрать себе любых женщин — высоких и низких, толстых и тонких. Каких угодно.

Эймос покачал головой и знаками объяснил вождю, что у них нет с собой лишнего пороха и ружей, которые они могли бы предложить для обмена. Однако вождя это ничуть не смутило. «Если вы хотите совершить эту сделку, можете выбрать любую женщину прямо сейчас, — объяснил он. — А порох и ружья привезёте позже».

Некоторые из индейских женщин, которые стояли в воде перед ними, были достаточно симпатичными — стройными и худыми, с относительно светлой кожей, которая, скорее всего, выдавала их смешанное происхождение. Эймос повернулся к Мартину и увидел, что тот таращится на женщин, широко открыв глаза.

— Проснись, парень, — усмехнулся Эймос. — Ты собираешься выбрать кого-нибудь или нет?

— Ты с ума сошёл, — прошептал Мартин. — О чём ты говоришь? — Он резко развернулся и пошёл прочь.

Но не прошло и месяца, как Мартин Паули всё-таки купил себе индейскую женщину. Началось же всё с чистой случайности: однажды он случайно встретил индианку, на которой была красивая накидка с капюшоном из лисьего меха, которая ему очень понравилась. Мартин решил выменять эту накидку, однако, сколько он ни торговался, ему никак не удавалось обменять её за приемлемую цену. Наверное, ему уже давно следовало отступить и поискать себе мех в каком-то другом месте, однако верх неожиданно взяло упрямство, и он продолжал яростно торговаться, не обращая внимания на время. Когда его переговоры слишком уж затянулись, Эймос не выдержал и пошёл посмотреть, в чём дело. Он встал за спиной Мартина и долго смотрел, что происходит, пока наконец Мартин не повернулся к нему:

— Чего ты уставился? Увидел перед собой зелёного человечка?

— Тебе не кажется, что ты чересчур увлёкся этим делом?

— Я просто нашёл очень хороший мех и не хочу его упустить, вот и всё!

Эймос смерил взглядом молодую индианку, на которой была надета накидка, так заинтересовавшая Мартина.

— Ну что ж, это можно назвать и так, — процедил он и, покачивая головой, отошёл прочь.

Мартин продолжал торговаться с девушкой за накидку. Наконец его терпение лопнуло, и он предложил за неё нелепо высокую цену. Она была намного выше той, какую можно было предложить за неё при любых условиях, однако Мартин уже так устал, что хотел лишь одного — как можно быстрее закончить эту сделку. Девушка кивнула и, передав ему накидку, знаками показала, что сейчас уйдёт, но скоро вернётся. Мартин уже не мог видеть её и, машинально кивнув, направился к своей лошади. К его удивлению, к нему направлялась целая толпа команчей. Большинство из них сжимали в руках копья и боевые топоры и выглядели возбуждёнными. Мартин не мог понять, в чём дело. Он решил, что лучше будет, если он как можно быстрее покинет их деревню. В конце концов дело было сделано — накидка из лисьего меха была в его руках. Не глядя в сторону индейцев, он быстро вскочил на лошадь и затрусил прочь. Однако вскоре за его спиной раздался громкий лошадиный топот. Обернувшись, он увидел девушку, у которой только что выменял меховую накидку. Она во весь опор неслась вслед за ним на старой кобыле. Мартин уставился на неё. Чего она хотела от него? Ведь он же заплатил ей гораздо больше, чем стоила её накидка! Девушка подскакала к нему, и он знаками показал ей, чтобы она возвращалась обратно. Девушка непонимающе смотрела на него и не трогалась с места.

— Что, чёрт побери, ты делаешь? — вмешался Эймос.

— Говорю ей, чтобы она ехала домой! — воскликнул Мартин.

— Какого же чёрта ты купил её, если сейчас решил отослать её домой? — взорвался Эймос.

— Купил её?!

— Ты хочешь сказать мне, что... — Однако удивление, написанное на лице Мартина, было настолько искренним, что Эймос невольно осёкся. — Ты хочешь сказать мне, что даже не догадывался, что покупаешь себе женщину?

— Ну конечно, не догадывался! — закричал Мартин. — Неужели ты мог подумать, что я действительно хотел купить себе женщину? Как ты мог?!

Эймос побагровел:

— Ты идиот! Когда же ты научишься понимать, как себя вести среди индейцев? И отвечать за последствия своих действий и поступков?

Мартин пожал плечами:

— Это просто недоразумение. Я не покупал её. И не собирался этого делать. Она должна просто возвратиться обратно домой, вот и всё.

— Да ты с ума сошёл! — заорал Эймос. — Стоит только отправить её обратно домой, и на нас набросятся все её родственники и братья, чтобы поквитаться с нами за неслыханное оскорбление. Они убьют нас и срежут с нас скальпы быстрее, чем ты сможешь выпить глоток воды.

— Что же делать? — растерянно спросил Мартин. — Я же не знал, что покупаю её, ей-богу, не знал...

— Не остаётся ничего другого, как признать тот неприятный для тебя факт, что ты всё-таки купил её, — мрачно произнёс Эймос. — И принять все последствия этого поступка. В любом случае, отослать её обратно сейчас — значит совершить акт самоубийства. Пусть она пока едет с нами. А там посмотрим. Может быть, что-то удастся придумать.

Весь день индейская девушка молча ехала вслед за ними. Ни Эймос, ни Мартин не пытались заговаривать с ней, сама она тоже хранила молчание. Однако когда они остановились на ночлег, она быстро натаскала хвороста и зажгла костёр, принесла воды, а затем почистила и накормила их лошадей. Затем она внимательно смотрела, как они жарят бобы и мясо антилопы. Наверное, она хотела всё запомнить, чтобы когда-нибудь самой приготовить им ту еду, которую они, очевидно, так любили.

В свете костра Мартин внимательно рассмотрел её. Она была очень маленькой — её рост не дотягивал и до пяти футов. Её лицо было широким и плоским, как у подавляющего большинства индейских женщин, а кожа — желтоватого отлива. По обычаям команчей, её тёмные волосы были коротко острижены. Имя у неё было длинное и почти непроизносимое для белого — Т'сала-та-комал-та-нама. Знаками девушка объяснила, что её имя переводится как «Дикие гуси пролетают в ночном небе над головами людей и криками дают знать о себе». За всё время, что девушка провела вместе с Мартином, он так и не научился правильно выговаривать её имя. Бросив эти бесплодные попытки, он стал просто обращаться к ней со словами: «Смотри...». В конце концов девушка-индианка стала откликаться на обращение «Смотри», точно оно и было её настоящим именем. Эймос же старался всякий раз обращаться к ней как к «миссис Паули», чем приводил Мартина в бешенство.

После того как они поужинали, наступило время ложиться спать. Несмотря на то, что Мартин как мог оттягивал наступление этого момента, оно всё же пришло. Эймос лёг рядом и, закутавшись в одеяло, принялся с нескрываемым любопытством смотреть, как поведёт себя в этой ситуации Мартин. Глаза Эймоса блестели от предвкушения восхитительного зрелища.

Избегая смотреть на девушку-индианку, Мартин Паули расстелил на земле своё одеяло и тут же улёгся на него, накрывшись с головой. Он ожидал, что девушка поймёт, что он не хочет спать с ней и не попытается залезть к нему в постель. Не тут-то было — Т'сала-та-комал-та-нама забралась под одеяло и прижалась к нему. Её тело было свежим и чистым. Если уж говорить напрямую, оно было гораздо чище, чем тело самого Мартина, который давно не мылся. А Т'сала-та-комал-та-нама, как и все девушки-команчи, мылась очень часто, пользуясь для этого любой возможностью, когда только она возникала. Мартину, который страшно смущался, вдруг на мгновение показалось, что всё пройдёт нормально, что и у него, и у неё всё получится, как надо. Но это чувство длилось лишь одно мгновение... А в следующий миг его ноздри ощутили неистребимый тонкий индейский запах, который исходил от тела Т'сала-та-комал-та-нама, несмотря на то, что она так тщательно мылась — запах, в котором смешались дым и копоть индейских костров, аромат одежды из сыромятной кожи, в которой всё время ходили индейцы, и острый запах вяленого мяса бизонов, которым они в основном питались. Этот запах не был ни слишком резким, ни неприятным, но для Мартина он был непереносим, потому что всегда отчётливо напоминал ему тот кошмар, который случился с ним в младенчестве, когда люди, от которых пахло точно так же, вырезали всю его семью и едва не расправились с ним самим. Этот запах ассоциировался у него с ужасом, который ему пришлось пережить, и он резко отодвинулся от индианки, не в силах вынести его.

— Мне надо воды, — сдавленным голосом бросил он.

Т'сала-та-комал-та-нама тут же вскочила и принесла ему воды. Со стороны Эймоса донёсся сдавленный смех.

Мартин почувствовал, как его охватила ярость. Над чем смеялся сейчас Эймос?! Он был готов убить его. Он бросился прочь в одних носках, стараясь, чтобы прохладный ночной ветер остудил его бешенство.

Когда через некоторое время Мартин вернулся обратно, он знаками объяснил индианке, что на него наложено табу, которое не позволяет ему спать с ней, поскольку он обязан спать всегда один. Он не знает, когда это табу будет с него снято. Судя по выражению глаз Т'сала-та-комал-та-нама, она поверила в его объяснение.

Прошло несколько дней. Наконец в один прекрасный день Эймос сказал Мартину:

— Ну что ж, я думаю, мы отъехали уже достаточно далеко от их поселения, и теперь ты можешь избавиться от неё.

— Но как?!

— Да хотя бы стукнув её по голове и оставив лежать на земле без сознания. Когда она придёт в себя, мы будем уже очень далеко, и она нас не догонит. — Он усмехнулся: — Впрочем, я уже вижу, что зря предложил это тебе — подобные вещи тебе, очевидно, совсем не подходят...

Т'сала-та-комал-та-нама так и осталась с ними. Она помогала разводить костёр, готовить еду, заботилась об их лошадях. На одиннадцатый день, когда наступили сумерки, она ушла за водой и не вернулась. Подождав девушку некоторое время, Эймос с Мартином отправились на поиски и обнаружили следы индейской лошади, которая увезла Т'сала-та-комал-та-нама. Судя по следам лошади, всадник был молодым мужчиной. Очевидно, это был индейский наречённый Т'сала-та-комал-та-нама. Похоже, он всё это время неслышно следовал за ними, выжидая удобного случая увезти Т'сала-та-комал-та-нама. А они даже не почувствовали этого...

Несмотря на то, что исчезновение Т'сала-та-комал-та-нама вроде бы разрешило все связанные с ней проблемы, Мартин Паули неожиданно почувствовал, что сильно тоскует по девушке. Странно, но за эти дни он уже успел привязаться к ней. И теперь, вспоминая, как уже в самую первую ночь она забралась к нему под одеяло, он уже жалел, что по его вине у них ничего не вышло. Теперь ему казалось, что он поступил, как последний дурак.

Через много-много лет Мартин услышал об одной индианке со странной кличкой «Смотри», которая была захвачена в плен солдатами федеральных войск, и почувствовал, как его сердце странно сжалось. Возможно, то была как раз она. Хотя он и не мог быть до конца в этом уверен...

Впрочем, встреча с Т'сала-та-комал-та-нама не прошла для Мартина даром. Девушка на свой лад пыталась учить его языку команчей — разговаривая с ним на языке жестов, она сопровождала движения своих пальцев и рук словами, которые произносила то шёпотом, то вполголоса. И эти слова невольно отложились в голове Мартина. Он с удивлением ощутил, что начинает потихоньку понимать язык команчей, который до этого, несмотря на все его титанические усилия, казался ему лишь набором каких-то странных, лишённых смысла и связи звуков. Чем больше он слушал команчей, тем лучше он понимал их. Вскоре его познания языка индейцев сравнились со знаниями Эймоса, а затем и превзошли его. Прошло некоторое время, и теперь уже Эймос обращался к нему за помощью в переводе.

Благодаря тому, что Мартину удалось более-менее освоить трудный язык индейцев, он смог, слушая их, узнать то, что было скрыто от них раньше. Он узнал, что вождь Табананика, прокравшись ночью в окрестности Форт-Силл, увёл двадцать голов лошадей и мулов. Белая Лошадь из племени кайова превзошёл его, украв целых семьдесят голов. А Лежащий Волк спокойно приехал в Форт-Силл и за сотню долларов продал правительственному агенту по делам индейцев одного рыжеволосого белого мальчика, которого индейцы похитили за год до этого. Затем Сильный Медведь вернул за почти такой же выкуп шестерых других детей, вместе с их матерями, которых индейцы захватили во время прошлогоднего набега на поселения белых в Техасе. Выслушивая подобные рассказы, Мартин с Эймосом всё больше уверялись в том, что их поиски Дебби должны увенчаться положительным результатом. Казалось, круги вокруг неё постепенно сужаются. Она должна находиться уже где-то совсем рядом. Однако Шрам и Синее Перо оставались по-прежнему недостижимыми, точно они были заколдованы. Как ни пытались Мартин с Эймосом выйти на их след, всё это было совершенно безрезультатно.

Единственную надежду вселяло то, что команчи явно оценили по достоинству все те блага, которые теперь распространялись на них в соответствии с правительственной политикой помощи индейцам, и были готовы снова перезимовать в окрестностях Форт-Силл, где их снабжали бесплатной едой, порохом, пулями и другими припасами. Мартин с Эймосом понимали, что чем больше команчей появятся вблизи Форт-Силл, тем выше будут их шансы отыскать среди них того или ту, кто выведет их в конце концов на след Дебби.

Поэтому они решили не возвращаться домой, а дождаться, когда наступит осень и индейцы станут снова подтягиваться к Форт-Силл. Теперь Мартин с Эймосом никуда не спешили. Они просто медленно двигались в направлении Форт-Силл, присматриваясь к окружающей обстановке. Вскоре они поняли, что вместе с ними к Форт-Силл двигается относительно большое племя индейцев. Они видели их следы на земле, видели отпечатки их мокасин на влажной земле, угли разожжённых ими костров. И наконец, в один хмурый пасмурный день они встретили молодого индейца с диким, обезображенным множеством шрамов лицом, который знаками попросил у них табаку. При этом индеец внимательно осматривал их оружие, точно прикидывая, сумеет ли он убить их быстрее, чем они отреагируют на его выпад. Но он всё же отказался от этой затеи, а Эймосу удалось убедить его принять в качестве подарка соль вместо табака.

Взяв соль, индеец знаками показал их, что племя, по следам которого они идут, находятся в двух днях перехода от них. Оно владеет шестью сотнями голов лошадей и мулов и насчитывает в своём составе 46 вооружённых воинов. А дальше он сообщил им самое интересное: это племя принадлежит к ветви команчей под названием котсетака. Его вождём в мирное время является Синее Перо, а военными предводителями — Шрам, Золотая Раковина, Каменистое Нагорье и Стремительный Медведь.

Узнав об этом, Эймос, не меняя выражения своего лица, знаками спросил Индейца, содержатся ли в племени белые пленники. Индеец ответил утвердительно — пленников было всего четверо. Одна взрослая женщина, две девочки и один маленький мальчик. И ещё двое мексиканских ребятишек.

— Сам же я, — показал индеец знаками, — никого никогда не грабил, не захватывал и не убивал. Я уважаю Путь Белого Человека и живу в мире с ним.

Сразу же после этого он уехал, не сказав больше ни слова. Сначала Эймосом и Мартином овладело неудержимое желание немедленно броситься вперёд и на всех парах мчаться туда, где стояло сейчас племя, чтобы увидеть Дебби. Однако они быстро сообразили, что такая спешка может лишь навредить им. В любом случае для успешного вызволения Дебби им было необходимо сочетание двух факторов: присутствие поблизости правительственных войск, которые выглядели бы ощутимой угрозой для индейцев, и добрые услуги квакеров, которые, как никто другой, умели вести переговоры с краснокожими и могли бы добиться освобождения Дебби без излишнего кровопролития и вспышек насилия.

Поэтому они спокойно заночевали и лишь на рассвете следующего дня двинулись вслед за индейцами. Они быстро двигались по следам племени, которые выглядели весьма отчётливо. Племя направлялось в сторону Форт-Силл. И вдруг Эймос с Мартином заметили, что племя резко изменило маршрут своего движения и пошло чуть ли не навстречу им.

— Они что, хотят напасть на нас? — уставился на непонятные следы Мартин Паули.

— Не думаю, — покачал головой Эймос. — Разве мы представляем для них какую-то угрозу? Чего им бояться?

— Но что-то же заставило их свернуть!

— Да, — согласился Эймос, — это так...

Погода между тем начала быстро портиться. Всё небо до самого горизонта заволокли тяжёлые свинцовые тучи со зловещим чёрным отливом. Эймос внимательно и с опаской вглядывался в небо, стараясь понять, что происходит с природой. И чем больше он смотрел на небо и слышал усиливающийся тревожный вой ветра, тем больше он укреплялся в мысли о том, что индейцы испугались отнюдь не их, а того, что происходило в небе над их головами. Там собиралась и зрела грозная, непреодолимая сила, по сравнению с грозным могуществом которой люди казались ничтожными, не способными ни на что крупинками.

Эймос ещё раз вгляделся в оставленные индейцами самые свежие следы. Теперь уже не было сомнения в том, что они убегали, изо всех сил спасались бегством, стараясь найти убежище и где-то укрыться от неминуемого разрушительного удара стихии.

Они развернули коней и поехали в том же направлении, что и краснокожие. И Эймос, и Мартин прекрасно понимали, что им тоже следует спешить: грозная стихия не собиралась щадить никого — ни индейцев, ни белых.

Внезапно конь Мартина стал упрямиться и попробовал брыкаться. Очевидно, он тоже был напуган разгулявшейся стихией и следовал своим инстинктам, пытаясь спастись. Мартину пришлось всадить шпоры глубоко в бока коня и изо всех сил натянуть узду, чтобы смирить его и подчинить собственной воле. С трудом, но это удалось ему, и конь вновь покорно затрусил в том направлении, которое указывал ему всадник.

Было всего четыре часа, а в прерии стало темно, как ночью. Лишь изредка у самой линии горизонта мелькала желтоватая полоска неба, подсвеченная ущербным солнцем, и тут же исчезала, чтобы скрыться в океане почти чернильной темноты. Затем сверху посыпался снег. Острые колючие снежинки секли по щекам, порывистый и колючий холодный ветер безжалостно выдувал из-под одежды остатки тепла. Казалось, лошади застыли в этой вьюжной круговерти и никуда не двигаются. Порывы ветра были такими сильными, что на мгновение Мартину почудилось, что это он сам поднялся в воздух и кружится вместе со снежинками. Холодная метель заметала следы лошадей и, не переставая, швыряла и швыряла пригоршнями в лицо острые жгучие снежинки.

Эймос с Мартином надеялись, что сила и скорость ветра со временем ослабнут, но они, напротив, только крепли и усиливались, пока ветер не стал поистине ураганным. Казалось, он вознамерился смести с лица земли всё живое. У лошадей стали заплетаться ноги, они едва брели в этой бешеной пурге. Мартин вдруг понял, что совсем не чувствует своих ног — они замёрзли до такой степени, что он перестал ощущать их. Каждый вдох давался ему с непомерным трудом — обжигающий ледяной ветер проникал в горло и лёгкие, забивая их снегом. Лошади брели куда-то, не разбирая дороги. И они, и люди давно утратили ощущение направления, и ничто не могло подсказать им, куда идти.

В этот момент случилась катастрофа. Лошадь Эймоса вдруг споткнулась и с неудержимой силой полетела вниз. Даже несмотря на оглушительный вой ветра, Мартин услышал, как отчётливо хрустнула, ломаясь, её шея. Мартин до отказа натянул поводья, но было уже поздно — его собственный конь рухнул вниз. Мартин не знал и не чувствовал, куда они летят, и лишь фанатично молился про себя, чтобы всё обошлось.

Господь будто услышал его молитвы. Падение оказалось не слишком страшным — по крайней мере не таким страшным, как у Эймоса. Пролетев около двенадцати футов, Мартин вместе с конём приземлился на усыпанное снегом дно вымоины, образовавшейся в результате весенних дождей. За пеленой метели она была совершенно не видна. Если бы видимость была нормальной, они с Эймосом сразу бы заметили её и сумели объехать. А сейчас Мартин вместе со своим конём лежал на дне вымоины и с ужасом думал о том, что же произошло с Эймосом.

В следующую секунду на них сверху обрушился всем своим весом нагруженный поклажей мул. Он тоже потерял опору под ногами и рухнул вниз. Мартин не понимал, каким чудом ему удалось в самый последний момент увернуться от грузного мула. Но, как ни удивительно, он совсем не пострадал.

Придя в себя от первоначального шока, Мартин Паули оставил обоих животных и пополз вперёд, пытаясь отыскать Эймоса. В конце концов он наткнулся на него. Их встреча была похожа на встречу двух слепых: они неуклюже обнялись, едва видя друг друга сквозь непроницаемую снежную пелену и испытали непередаваемое счастье от того, что оба остались живы. Затем они вернулись к оставленным в промоине животным и попытались отыскать более надёжное место для укрытия. Они поползли вперёд и наконец наткнулись на раскидистую иву, всю усыпанную снегом. Под её ветвями можно было устроить неплохое убежище от страшного ненастья. Мартин с Эймосом принялись споро наклонять и связывать вместе ветви ивы, сооружая подобие шалаша, под которым они могли не только укрыться сами, но и укрыть оставшихся в живых животных. Они не жаловались на судьбу — по крайней мере теперь у них появилась реальная надежда на спасение. Единственное, чего они не знали — это то, что им придётся провести под этой ивой целых шестьдесят часов.

Самой страшной и тяжёлой оказалась первая ночь. Ветер дул с ураганной скоростью, не позволяя снегу ни на мгновение опуститься на землю, и жуткий снежный вихрь беспрерывно господствовал в воздухе, не позволяя людям и животным даже приподнять головы. Они не могли разжечь огонь и толком поесть и согреться. Еда совершенно замёрзла и её невозможно было разгрызть. Всю ночь Эймос с Мартином промучились от холода и голода. При этом им приходилось постоянно шевелить руками и ногами, чтобы не замёрзнуть окончательно.

В эту ночь конь Мартина каким-то неведомым способом сумел отвязаться и пропасть в снежной буре. Ни Мартин, ни Эймос не заметили, когда это произошло. Конь просто исчез, и всё.

В следующую ночь бушевавший над прерией ураган сменил направление и стал дуть более размеренно. Теперь снег не летал хаотично во всех направлениях, а падал на землю, равномерно заметая всё вокруг. Сугробы начали расти на глазах, но зато Эймосу с Мартином, укрывшимся под ветвями ивы, удалось разжечь костёр и, растопив в котелке немного снега, сварить себе мяса. Поев, они установили график, по которому они должны были спать и бодрствовать по очереди, чтобы никто случайно не замёрз, и стали неукоснительно следовать ему.

Но третья ночь, которую им пришлось выдержать, оказалась даже ещё более кошмарной — по крайней мере для Мартина. Дело в том, что к этому времени его душевные и физические силы были уже на пределе. Он уже перестал верить, что этот ужас когда-нибудь кончится. Мартин вслушивался в завывание ветра, и ему чудилось, что это будет продолжаться всегда, пока они не умрут тут. Он потерял всякую веру в спасение и подавленно ждал конца.

Из этого чудовищного состояния его вывел Эймос, причём самым неожиданным образом. В тот момент, когда Мартин уже почти впал в кому, потеряв всякую надежду на избавление от уготованного ему ужасного жребия, он вдруг услышал странную песню. Её пел Эймос. Пел он её не на английском языке, а на языке команчей. Это была предсмертная песня индейцев, которую по древнему обычаю пели воины из общества Снежных волков тогда, когда они умирали. Мартин с ужасом вслушивался в жуткие слова, которые хрипло пел Эймос:

Солнце будет всегда светить и дарить Земле жизнь, Земля всегда будет порождать новую траву, А звёзды будут вечно сиять на небесах. Я же скакал на лошади, пока она не пала, Я метал копьё, пока не почувствовал, что истекаю кровью. Я умираю и прошу, чтобы вместе со мной в одной могиле похоронили и моего коня.

— Господи, Эймос, да прекрати же это! — закричал Мартин. Видя, что Эймос не слушает его, он ударил его по плечу онемевшей рукой.

Однако Эймос отнюдь не бредил. Он взглянул на Мартина ясными глазами и, прекратив петь, встал и принялся энергично разминать закостеневшие суставы.

— Я смотрю, у тебя совсем нет музыкального слуха, — пробормотал он, искоса поглядывая на молодого человека.

В следующее мгновение Мартин вдруг осознал, что вокруг них — совершенно тихо. Ветер больше не проносился с рёвом и завыванием над заснеженной прерией. Вокруг стояла удивительная, совсем непривычная тишина. Небо было по-прежнему серым, но местами снег поблескивал так ярко, что невольно слепил глаза.

Привстав на цыпочки, Мартин Паули внимательно осмотрелся. Простиравшаяся на десятки миль во все стороны от них снежная пустыня была абсолютно безлюдной. Единственным живым существом на ней был их мул, который стоял на утоптанном его копытами пятачке и с унылым видом жевал ивовую кору. Но он был жив и не выглядел таким уж заморённым.

Эймос вслед за Мартином вылез из их импровизированного убежища под заснеженной ивой и не спеша осмотрелся, приставив ладонь козырьком к глазам. Затем они посмотрели друг на друга. Губы их потемнели и потрескались, глаза были красными и воспалёнными, а борода Эймоса покрылась сосульками и фактически превратилась в сплошной кусок льда. Однако они были живы, и у них был мул.

Всё, что им теперь оставалось сделать, — это преодолеть сто десять миль, отделявших их от Форт-Силл. И тогда они могли бы с полным правом сказать, что с честью прошли испытание этой бурей, и она осталась у них действительно позади.

Глава 17

Эймосу с Мартином, которые так страшно обессилели и потеряли всех своих лошадей, потребовалось несколько недель на то, чтобы добраться до Форт-Силл. Подъезжая к городу, они решили, что индейцы из племени Синего Пера намного обогнали их и уже давно находятся там. Однако это оказалось не так — там никого не было.

Эймос и Мартин потеряли так много сил в заснеженной прерии, что в первые дни только тем и занимались, что отсыпались и отъедались. Восстановив свои силы, они вновь принялись прочёсывать просторы прерии.

С тех пор как они направились на поиски Дебби, прошло почти полтора года. «Мы сделали невероятно много, — с горечью думал Мартин Паули, — гораздо больше, чем кто бы то ни было другой, и тем не менее ни на йоту не продвинулись в своих поисках. Как это ужасно!»

Везде они наблюдали зримые следы и приметы чрезвычайно суровой зимы. От неё пострадали даже весьма выносливые бизоны: невероятные морозы привели к гибели как молодняка, так и самых старых быков, которые не смогли добыть себе достаточного пропитания под толстым слоем снега. Замёрзли также барсуки, лисицы и волки. Но больше всего от зимы пострадали коровы и быки фермеров, причём самый тяжёлый удар пришёлся по наиболее породистым животным.

Погибло также немало лошадей, хотя их копыта были приспособлены лучше всего для того, чтобы разбивать ледяную коросту и снег и добираться до питательной травы. Ещё в течение многих лет в прерии можно было встретить их выбеленные кости и скелеты — зримые следы той ужасной зимы.

Когда морозы и вьюга немного спали, в Форт-Силл потянулись индейцы, которые стремились найти здесь защиту и еду. Впрочем, далеко не все индейцы вели себя миролюбиво. Многих из них истолковали благожелательное отношение к себе властей и квакеров как признак слабости. Вместо того чтобы спокойно получать то, что было положено им по закону, они предпочитали взять это силой. Участились случаи нападений и грабежей. В январе Повелитель Небес, знаменитый шаман из племени кайова, убил четырёх негров, которые перевозили по прерии груз товаров, и забрал его себе. Буквально в полумиле от Форт-Силл были убиты два ковбоя, присматривавшие за скотом. Команчи угнали семьдесят мулов, которые находились в новом каменном загоне, расположенном тут же, и, отъехав от города всего на двадцать миль, преспокойно разбили там лагерь. Они были явно уверены в том, что им ничто не угрожает.

Теперь и команчи, и кайова врывались в дома квакеров и забирали себе всё, что приходилось им по вкусу, а покидая жилища белых, разбивали камнями все стёкла в домах. Квакерам, в первую очередь, тем, кто имел семьи, было предложено покинуть наиболее опасные места и перебраться под защиту правительственных войск, однако лишь немногие вняли этому призыву.

Мартин и Эймос не прекращали своих поисков. Однако Синее Перо как сквозь землю провалился. Когда наступила весна, они купили себе свежих коней и мулов, пополнили свои запасы и снова приступили к широкомасштабным поискам. Они были намерены дойти до самых отдалённых мест, где могли находиться индейцы, и отыскать там следы Дебби.

Глава 18

Поиски Дебби поначалу оказались совершенно безрезультатными. Несмотря на то, что Мартин теперь хорошо понимал язык команчей, он очень быстро выяснил, что вслушиваться в их рассказы бесполезно — информация, которую можно было почерпнуть из них, практически никогда не была сколько-нибудь достоверной.

Между тем напряжённость в отношениях между белыми и индейцами в Техасе неуклонно нарастала. С начала года было убито как минимум четырнадцать человек, а девять детей к середине мая стали пленниками индейцев. В районе Ред-ривер была убита группа золотоискателей, а их трупы так и остались плавать в воде, ставшей красной из-за их крови. Трое мужчин и одна женщина с ребёнком сгорели заживо в осаждённом индейцами доме, и тем не достались скальпы белых. В начале лета Крадущийся Волк угнал целый табун лошадей вблизи Сан-Антонио, а отряд индейцев кайова под командованием Большого Лука, перебравшись в Мексику в районе Ларедо, убил семнадцать мексиканских пастухов и улизнул обратно в Техас, приведя с собой табун в полторы сотни голов лошадей и множество мексиканских детей, которых они сделали своими пленниками.

В конце концов настойчивые жалобы техасцев на непрекращающиеся бесчинства индейцев дошли до Вашингтона. Генерал Шерман, который обычно выслушивал эти жалобы с изрядной долей скептицизма, был вынужден лично приехать в Техас, чтобы на месте увидеть, как в действительности там обстоят дела. Его сопровождали всего лишь пятнадцать вооружённых солдат и всадников. Генерал только прибыл в Техас, как едва не попал в кровопролитную заварушку. Отряд из ста пятидесяти команчей и кайова, прорвавшийся в район горы Кокс, перехватил и уничтожил караван переселенцев. При этом погибло семь человек. Многих из них перед смертью жестоко пытали. Если бы генерал Шерман оказался в этом месте всего на полтора часа раньше, он сам попал бы в эпицентр ожесточённой перестрелки.

Прибыв в Форт-Силл, генерал возглавил штаб по борьбе с набегами индейцев. Предпринятые им энергичные меры принесли свои результаты: вскоре были арестованы самые непримиримые и жестокие вожди индейцев — Сатанта, Сатанк и Большое Дерево. Передав арестованных индейских вождей в распоряжение властей Штата, генерал Шерман убыл обратно в Вашингтон.

В такой крайне напряжённой и взрывоопасной обстановке Мартин с Эймосом и отправились на поиски Дебби. Они ощущали жуткую опасность буквально на каждом шагу. Индейцы могли наброситься на них в любой момент, и они были бы совершенно беззащитны перед ними. Но, как ни странно, многочисленные успехи, которые индейцы одержали в последние недели и месяцы в борьбе с белыми, сделали их настолько уверенными в себе и в своих силах, настолько заставили почувствовать своё превосходство над белыми, что они смотрели на белых свысока и даже с некоторой долей великодушия. Воины открыто хвастались своими подвигами и были настолько горды ими, что даже позволяли себе в отношении к белым широкие жесты. И не трогал тех из них, кто осмеливался приезжать к ним, оказываясь в глубине индейской территории.

Постоянно находясь среди команчей, Мартин Паули заметил, что он невольно проникается их духом, проникается их отношением к природе. Команчи, которые постоянно жили на лоне природы, обожествляли её и поклонялись духам камней, ветров, рек и ручьёв. При этом они были самыми практичными и приземлёнными из всех индейцев. Они посмеивались над бессмысленными, по их мнению, религиозными церемониями, которые проводили другие племена, у них не существовало пантеона верховных богов, не было установленной религии и настоящих шаманов. Но одновременно у каждого индейца из племени команчей существовал свой личный тотем, и каждый индеец имел своего верховного покровителя в виде какого-то зверя. Обычно зверьми-покровителями команчей были бизоны, волки или выдры, и никогда — собаки или лошади.

Если индеец из племени команчей достигал старости, считалось, что он обладает определёнными магическими способностями — добрыми или злыми. И тогда к нему либо обращались за помощью при недомоганиях и заболеваниях, поскольку считалось, что за счёт своей личной магии он может победить болезнь, либо обходили его стороной, опасаясь, что он может наслать порчу или какое-то заклятие.

Белому было очень трудно, а порой и просто невозможно понять образ мыслей индейца — в основном он так и оставался для белого загадкой. Невозможно было понять, о чём думает индеец и что он в действительности собирается сделать. А однажды Мартин Паули столкнулся с индейцем, который знал то, чего он, казалось бы, никак не должен был знать.

— Ты очень хорошо изъясняешься на нашем языке, — сказал однажды Мартину один пожилой индеец. Видимо, он что-то слышал про Мартина, потому что тот ещё даже не раскрывал рта в его присутствии. Мартин сделал вид, что не понял слов индейца, потому что ему не хотелось, чтобы команчи знали о том, что он хорошо понимает их язык. Однако индеец, улыбаясь, продолжал, словно и не заметив попытки Мартина скрыть своё знание языка команчей:

— Порой можно набрести на дух, принявший форму мёртвого дерева. Это дерево чёрного цвета, оно выглядит, как скрученное судорогой человеческое тело, которое пытается освободиться, вырвавшись из власти земли.

Мартин замер, поражённый. Откуда этот старый индеец мог знать про его встречу с мёртвым деревом?! Индеец между тем серьёзным тоном продолжал:

— Я думаю, ты не очень страшишься смерти. Может быть, ты больше страшился её в прошлом году, но в этом году ты уже меньше боишься её. Однако тебе и в самом деле стоит опасаться неблагоприятного воздействия того мёртвого дерева. По сравнению с тем злом, которое может принести тебе это дерева, сама смерть может показаться чудесным лёгким избавлением.

Индеец развёл руками:

— Я говорю тебе это, как друг. Совсем не потому, что я ожидаю от тебя какого-то подарка или чего-то в этом роде. Я лишь желаю тебе добра, и больше ничего. Мне не нужно от тебя никакого подарка.

Что, впрочем, означало, что на деле подарок ему как раз нужен...

К середине осени настроение индейцев стало резко меняться. С одной стороны, их нападения на территорию Техаса достигли беспрецедентного размаха и глубины. Они достигали пределов штата Колорадо и орудовали на всём протяжении Канзаса, добираясь до границ штата Небраска. С другой стороны, федеральные войска тоже не сидели сложа руки и везде, где только было можно, давали индейцам жёсткий отпор. Вместе с солдатами и офицерами федеральных войск против индейцев сражались и рейнджеры. Бои были очень ожесточёнными, рейнджеры несли тяжёлые потери, однако в целом им удалось заставить индейцев платить весьма высокую цену за свои набеги. Из Ричардсона против индейцев выступил полковник Макензи с целым полком и прошёлся по всей территории индейцев. Команчи из племени котсетака предпочли ретироваться при его приближении, чтобы избежать столкновения. А великий вождь Бизон-Медведь, под началом которого находились такие известные воины, как Чёрный Конь, Хвост Волка, Маленький Ворон и исключительно талантливый, несмотря на свою молодость, Куанах, сначала угрожал полковнику Макензи, совершая рейды в районе его флангов и тыла, но потом тоже предпочёл отступить.

Удары, которые наносили белые, оказывались весьма чувствительными, и старые вожди во множестве теряли своих сыновей, которые один за другим гибли в бесчисленных столкновениях. Теперь, когда их тёмные глаза смотрели на белых людей, в них выражалось уже не прежнее торжество, а неизбывные печаль и горечь утраты. Племенные общества и объединения воинов, прежде столь многочисленные и постоянно устраивавшие торжественные пляски по случаю беспрерывной цепи своих побед, во время которых молодые воины триумфально потрясали свежедобытыми скальпами, заметно поредели.

В отместку за всё это индейцы убивали всё больше белых пленников, подвергая их жесточайшим пыткам перед тем, как лишить жизни. Это заставляло Эймоса и Мартина спешить, и они курсировали между индейскими поселениями в поисках Дебби, практически не зная ни сна, ни отдыха — и при этом их грызла страшная мысль о том, что, быть может, они уже потеряли шанс застать девочку живой.

Они оба были на грани отчаяния — хотя, казалось, заветная цель была близка, как никогда раньше. Но проходила неделя за неделей, а их поиски так и не приносили никакого результата. Было отчего впасть в уныние. И вдруг, когда уже выпал первый снег, они наткнулись на тот самый след, за которым так долго и бесплодно охотились — на след племени Синее Перо. Численность племени за это время почти не изменилась. И, как они уже совершенно точно знали, вместе с индейцами путешествовала и маленькая белая девочка. Очевидцы рассказывали им, что она совсем юная, со светлыми волосами и голубыми глазами.

— Завтра, — прохрипел Эймос, нахлёстывая свою лошадь. — Мы увидим её уже завтра!

Эти слова Эймоса, казалось, всё ещё звенели в воздухе, когда они остановились на ночлег — на свой последний ночлег перед тем, как встретиться с племенем Синее Перо.

Глава 19

Мартин Паули проснулся точно от толчка, но некоторое время был не в силах осознать, что же, собственно, его разбудило. Осмотревшись, он увидел, что Эймос спокойно лежит рядом с ним, мирно посапывая, а невдалеке дотлевают угли разожжённого ими костра.

Ночь была очень тихой. Ветра почти не ощущалось, лишь изредка его слабые порывы касались лица Мартина.

Но когда он затаил дыхание и прислушался, то услышал те еле различимые далёкие звуки, которые и разбудили его среди ночи.

Он стиснул руку Эймоса. Через несколько секунд Эймос сонным голосом прошептал:

— Что случилось?

— Богом клянусь, Эймос: я расслышал звуки какой-то далёкой битвы.

— Пусть в ней победит сильнейший, — слабым голосом произнёс Эймос и приготовился вновь отойти ко сну.

— Но я говорю тебе, Эймос: где-то там идёт большая битва. Индейцы с кем-то сражаются. Это же очевидно!

Эймос с Мартином подняли головы и прислушались. На их разгорячённые лица упали снежинки и тут же растаяли. Но больше они ничего не услышали. В прерии царила полная тишина.

— Я ничего не слышу, Мартин, — покачал головой Эймос.

Как ни напрягал слух Мартин Паули, но тоже ничего не слышал.

— Опять падает снег, — вымолвил он, покачивая головой.

— Ничего страшного. Это только облегчит нам погоню за Синим Пером. Снег не позволит ему скрыться от нас. Наоборот, он замедлит его движение и позволит нам догнать его!

Мартин продолжал некоторое время лежать совершенно неподвижно, напряжённо вслушиваясь в окружающие звуки. Но он слышал лишь тонкий посвист ветра и ничего больше.

Задолго до рассвета Мартин Паули разогрел на сковородке мясо бизона, и они быстро позавтракали. Он также успел вдоволь накормить лошадей.

— Сегодня, — кивнул Эймос, когда они уселись в задубевшие от холода сёдла. — Это случится уже сегодня.

Они двинулись вперёд. Шёл очень густой снег, который заметно замедлял любое движение в прерии. Когда окончательно рассвело, они увидели перед собой притоки Канадиан-ривер. Вода в реке была столь быстрой, что даже не покрылась льдом, хотя было довольно морозно. Перебравшись вброд через Канадиан-ривер, Эймос с Мартином к полудню достигли того места, где находилось поселение, в котором жило племя Синего Пера. Вернее, то, что от него осталось.

Сначала они наткнулись на трупы мёртвых лошадей. Их было не меньше ста. Снег по-прежнему тихо падал с неба, но даже он был не в состоянии прикрыть лужи и потеки крови, которые усеяли здесь всю землю.

Над сожжёнными индейскими вигвамами до сих пор курился едкий дымок, а в воздухе стоял неистребимый запах горелого мяса бизонов. Среди груды мусора валялись мёртвые лошади. Некоторые из них явно принадлежали солдатам федеральных сил. Но человеческих трупов нигде не было. Очевидно, солдаты специально ушли из этого места, чтобы позволить команчам забрать трупы своих павших, чтобы похоронить их по индейским обычаям.

Мартин и Эймос медленно объехали всё то, что осталось от индейского поселения, внимательно вглядываясь в разбросанные по земле предметы. Но не смогли найти здесь ничего, что помогло бы им в поисках Дебби.

— Не знаем, что всё-таки случилось с ней, — сказал Мартин. Но его голос предательски подрагивал.

— Нет, мы не знаем, — согласился с ним Эймос. По его лицу невозможно было ничего прочитать — на нём застыло каменное выражение. — Но знаем, где можем найти ответ на все вопросы.

Место, где они могли попытаться это сделать, находилось не так далеко — проскакав всего восемь миль, они достигли лагеря, где разбили свои палатки кавалеристы, ночью разгромившие индейское поселение на берегу Канадиан-ривер.

Глава 20

Когда Эймос с Мартином добрались до лагеря кавалеристов, солнце ещё не зашло, но небо уже стало заметно темнеть. У встреченных ими солдат были воспалённые и красные от недосыпа глаза после затянувшегося ночного боя. Солдат, стоявший на посту перед лагерем, заставил их спешиться и вызвал караульного капрала охраны, который, в свою очередь, передал их караульному сержанту. Расспросив Эймоса и Мартина, сержант вызвал дежурного офицера в чине лейтенанта, который, вновь расспросив Эймоса с Мартином, привёл их к майору Кинсману, адъютанту командира кавалерийского полка.

— Меня зовут... — начал было Эймос, но майор Кинсман сплюнул табачную жвачку на снег ему под ноги и хриплым голосом осведомился:

— Вы разыскиваете кого-то из похищенных индейцами белых пленников, так? Ну что ж, давайте поглядим, может быть, вы кого-то здесь знаете...

Эймос и Мартин последовали за майором туда, где стояли группой крытые фургоны. Откинув полог одного из них, майор повернулся к Эймосу и Мартину:

— Сейчас мой ординарец принесёт зажжённую лампу, и вы посмотрите...

Мартин заглянул внутрь и увидел застывшие на морозе тела, разложенные на полу фургона. Один или два тела были, похоже, детскими.

Он услышал тяжёлое дыхание Эймоса у себя над ухом. Но Эймос не произносил при этом ни слова. Сам же Мартин едва мог дышать. У него возникло жуткое ощущение, что именно сейчас, похоже, они приблизились к концу своих долгих поисков. Наверное, то же самое чувствовал и Эймос...

В этот момент ординарец майора Кинсмана принёс зажжённую лампу, и Эймос с Мартином разглядели лежащие в фургоне человеческие тела. Это были тела двух женщин и двух маленьких мальчиков. Старшая из женщин была одета в какие-то лохмотья. На более молодой была её собственная одежда, которая выглядела достаточно чистой и опрятной. Туфли у неё на ногах тоже были не очень сильно поношены. Ей было примерно двадцать лет, и черты её лица можно было даже назвать красивыми. Мальчикам же, которые лежали рядом с ними, было три и семь лет.

— Обеих женщин индейцы застрелили выстрелами в затылок. Стреляли в упор. Видите, у них обожжены порохом волосы на затылке? — произнёс майор. — А мальчишкам просто размозжили головы топорами. Судя по тому, что нам известно, одна из этих женщин был похищена во время нападения индейцев на фургоны с переселенцами, которые двигались из Санта-Фе. — Он кашлянул: — Вы узнаете кого-нибудь здесь?

— Нет, — покачал головой Эймос. — Никогда не видел этих людей.

Майор повернулся к Мартину и вопросительно посмотрел на него, но Мартин Паули тоже отрицательно покачал головой.

Майор взмахнул рукой, приглашая их следовать за ним. Они подошли к палатке, внутри которой было разложено множество вещей, захваченных индейцами у белых. Командир кавалерийского полка, которому помогали два сержанта и ротный писарь, разбирал и сортировал вещи.

— Это — полковник Рассел М. Хармон, — представил командира майор Кинсман.

Эймос кивнул. Он слышал о полковнике Хармоне, но никогда прежде не встречался с ним лицом к лицу. Полковник выглядел усталым, но, судя по всему, находился в приподнятом настроении.

— Жалко, что индейцев здесь оказалось так мало, — вздохнул полковник. — Это единственное, что меня расстраивает. Но мы ведь и не шли по их следу. Мы просто двигались вдоль течения реки, вот и всё. А потом разведчики сообщили нам, что здесь скопились тысячи индейцев. Поэтому мы и решили атаковать их ночью, чтобы использовать эффект неожиданности — это был единственный вариант действий в создавшейся обстановке. Мы убили тридцать восемь человек, и потеряли всего двоих наших. — Он развёл руками: — Неплохая маленькая победа. Совсем неплохая.

Мартин с беспокойством заметил, как напрягся при этих словах полковника Эймос, и стал молиться, чтобы он не произнёс никаких резких слов. Но Эймос всё-таки сдержался.

— У них было 492 лошади, — продолжал полковник Хармон. — Нам пришлось их всех пристрелить. Они же были совершенно дикие. Ничего другого нам просто не оставалось. Ещё мы обнаружили четырёх белых, захваченных в плен. К сожалению, когда мы атаковали индейцев, они перебили всех пленных. Мы не успели никого спасти. — Он посмотрел на разложенные на полу вещи. — Осталось лишь определить, узнать, что за племя мы разгромили, чтобы указать в отчёте эти данные. К сожалению, наши разведчики ничего толком не знают, хотя сами являются индейцами. Но, видно, это самые бестолковые индейцы на свете...

— Вы наткнулись здесь на индейцев, вождём которых является Синее Перо, — усталым голосом промолвил Эймос. — Это — остатки так называемых Волчьих братьев, плюс несколько примкнувших к ним индейцев из племени науйеки. Они также называют себя нокона.

Полковник повернулся к писарю и приказал:

— Запиши всё это. Запиши как можно точнее.

Затем он вернулся к разбору захваченных у белых вещей. Среди них была корзиночка для шитья, настольная лампа с абажуром, резная деревянная ложка, альбом с засушенными цветами — вещи, совершенно бесполезные, с точки зрения индейцев. Непонятно, почему они захватили их и столько времени возили с собой. Но все эти вещи должны были помочь вычислить жертвы индейцев и установить причастность отдельных краснокожих к нападениям на них. Среди захваченных индейцами вещей была даже одна сумка почтальона. Невероятно, но какой-то индеец, не умевший ни читать, ни писать, аккуратно вскрыл все до единого письма, лежавшие в сумке. Интересно, что он собирался найти в них?

Среди похищенных индейцами вещей было немало драгоценностей. В основном это были довольно примитивные изделия из серебра, украшенные в основном яшмой, которые можно было в больших количествах встретить в Техасе. Многие из них были мексиканской работы. В них не было ничего особенно интересно. И вдруг Мартин вздрогнул и похолодел, заметив в груде драгоценностей простой позолоченный медальон с разорванной медной цепочкой.

Это был медальон Дебби. Мартин сам подарил его девочке, когда ей исполнилось три года. Это произошло в самый канун Рождества. Медальон был очень дешёвым, его вообще нельзя было назвать в полном смысле слова медальоном, потому что он даже не открывался, а от медной цепочки на шее Дебби всегда появлялись зелёные пятна. Но самой Дебби он очень нравился, и она им дорожила. На оборотной стороне медальона Мартин кончиком ножа вырезал: «Дебби от М.»

— Где вы нашли этот медальон? — дрожащим от волнения голосом обратился к военным Мартин Паули. — Пожалуйста... это очень важно!

После недолгих расспросов выяснилось, что медальон Дебби был обнаружен на теле одной старухи, которое солдаты вытащили из реки после того, как бой закончился. Нет, конечно, они совсем не собирались воевать с женщинами и детьми — просто когда начался бой, стрельба была хаотичной, индейцы наседали на кавалеристов со всех сторон, те в ответ палили по ним, в горячке боя всё смешалось, и тут было уже не до расспросов и выяснений. А эта старуха попыталась спастись бегством, бросившись прямо в реку на своей лошади. Солдат, который сначала решил, что это мужчина, зарубил её. Он также зарубил одного старого индейца, который попытался прийти ей на помощь. Но кто именно были эти люди, никто не знал.

Полковник Хармон проследил за тем, чтобы Эймос с Мартином вернули медальон полковому писарю, который приобщил его к найденным солдатами предметам, ранее похищенными индейцами у белых. Этот медальон должен был неопровержимо засвидетельствовать факт похищения индейцами ребёнка.

— Он будет возвращён законному владельцу либо её наследникам, — сказал полковник. — Для этого вам надо будет обратиться с соответствующим заявлением к моему руководству.

— Она была с ними, — прошептал Мартин. — Она была здесь, в этом лагере. А раз её здесь нет, это значит, что она исчезла с теми индейцами, которым удалось улизнуть отсюда.

Эймос ничего не сказал на это. Они оба прекрасно понимали, что им теперь придётся разыскивать индейцев, которым удалось уцелеть после боя. Если им повезёт, они смогут обнаружить этих индейцев где-то рядом. Если же этого не случится, им придётся гоняться за ними по самым отдалённым уголкам прерии в надежде найти их и Дебби.

На этот раз никто из них не сказал, что они смогут обнаружить Дебби уже завтра...

Глава 21

В первый раз Эймосу и Мартину пришлось вернуться домой, потому что их лошади оказались слишком измождёнными, чтобы продолжать дальнейший путь, и потому что у них кончились все запасы продуктов, одежда и обувь пришли в негодность, и сами они дошли до предела своих сил. Но после того, как они обнаружили медальон Дебби, им пришлось вернуться, потому что, сколько они ни искали потом, след индейцев пропал. И они не представляли, как снова напасть на него.

Единственный вариант заключался в том, чтобы отправиться в самые дальние юго-западные районы штата, где могли скрываться остатки племени Синего Пера, и попытаться найти их там. В этих местах Эймос с Мартином ещё никогда не были, и они оставались их последней надеждой.

Перед столь дальней и опасной дорогой им надо было хоть немного подкрепиться, прийти в себя, тщательно подготовить лошадей и припасы и прикинуть примерный маршрут поисков, который позволил бы им надеяться на благоприятный исход. Они решили вернуться в дом Мэтисонов, а потом, передохнув там несколько дней, вновь отправиться в путь.

Эймос с Мартином повернули коней и поскакали к дому Мэтисонов. Когда до него оставалось уже не больше двадцати миль, Мартин увидел впереди полуосыпавшуюся печную трубу — всё, что осталось от какого-то давно заброшенного, разрушенного дома. Труба торчала на берегу живописного ручья, который прихотливо извивался между окрестных холмов.

— Это же твой дом, Мартин, — тихо промолвил Эймос. — Дом, в котором ты родился. Это всё, что от него осталось.

Мартин резко развернул коня и направился к развалинам дома. Эймос безмолвно последовал за ним. Доехав до остатков трубы, Мартин остановился.

— Твой отец не раз перегонял караваны с грузами из Санта-Фе и часто встречался с индейцами. Основываясь на том, что он знал о них, он твёрдо решил, что не будет никак обозначать на местности могилы — ни свою собственную, ни своих близких. Он не хотел, чтобы индейцы имели хотя бы малейший шанс разыскать их и разграбить, или надругаться над умершими, или сделать что-то в этом роде. Мы долго спорили с ним по этому поводу, но в конце концов были вынуждены согласиться с ним. — Эймос пожал плечами: — Это было его право поступать так, как он хочет. Поэтому могилы твоих родных так и остались безымянными. Но я постараюсь их найти...

Он двинулся вперёд, внимательно вглядываясь в землю и в окрестные ориентиры. Наконец он остановился и прочертил на замерзшей земле еле заметную линию носком своего сапога.

— Вот здесь, — сказал он. — Это могила твоей матери.

В середине могилы вырос огромный куст чапараля.

Этот кусок земли ничем не отличался от любого другого участка прерии. Он закрыл глаза, пытаясь представить себе облик своей матери. Господи, в его памяти почти ничего не сохранилось...

— Твоя мать была исключительно красивой женщиной, — донёсся до него голос Эймоса. Казалось, Эймос читает его мысли. — У неё были тёмно-карие глаза, почти чёрные. И огромная копна ярко-рыжих волос. Я ни у кого не видел таких замечательных волос. Это было настоящее чудо.

Эймос сделал несколько шагов в сторону и вновь оставил на земле отметину ноком сапога.

— А вот тут лежит твой отец Этан. В нём было много уэльсской крови. Это от него ты унаследовал чёрные глаза и волосы.

Эймос вздохнул:

— А рядом с Этаном лежит мой брат Уильям. Наш с Генри брат... Он был лучшим из нас. Таким же симпатичным, как Генри, и столь же могучим, как я. И самым умным. Он был настоящим мозгом нашей семьи. Он мог стать хоть губернатором штата, хоть кем угодно. А сейчас он лежит здесь, в земле. А ведь ему было всего восемнадцать, когда мы лишились его...

Эймос сделал паузу.

— Рядом с Уильямом похоронен Кэш Деннисон, молодой парень, который работал на вашей ферме и помогал Уильяму. И погиб вместе с ним...

Эймос опустил голову. Мартин сделал то же самое. В его голове проносилась куча мыслей — бессвязных, торопливых, разрозненных. Мысли путались... казалось, они скачут, как белки. Зачем, зачем это всё — все эти смерти, бессмысленная гибель людей, нападения, бесконечные утраты?

— Я никогда никому не говорил этого, — услышал Мартин голос Эймоса, — но я думаю, что могу сказать это тебе. Ведь столько времени прошло... могилы твоих родных заросли травой, и у меня тоже никого из близких не осталось, за исключением маленькой Дебби. Если только нам посчастливится найти её... Да, твои родные погибли. Все до единого. Но после этого и мы и Мэтисоны прожили здесь целых восемнадцать лет. Восемнадцать лет, в течение которых индейцы не нападали на нас, восемнадцать лет, в течение которых мы чувствовали себя в относительной безопасности. Так вот, Мартин, я думаю, что эти восемнадцать спокойных лет были оплачены жизнями твоих родных. Это они отдали свои жизни за то, чтобы мы жили здесь спокойно.

Мартин в недоумении уставился на Эймоса. Что он говорил?!

— Я думаю, команчи напали на вашу ферму в отместку за то, как с ними расправились техасские рейнджеры. Ведь незадолго перед этим они уничтожили почти всю банду Железной Рубашки. Погиб и сам Железная Рубашка, и остальные воины. Для команчей было делом чести отомстить за это белым. И они выбрали вашу ферму в качестве своей мишени. Ведь она располагалась на самом краю, и её легче всего было уничтожить. А уничтожив вас, они успокоились на целых восемнадцать лет. За это время сменилось целое поколение команчей, и всё это время мы жили в мире. Но теперь, видимо, им понадобилось отомстить белым за что-то ещё. И теперь уже я потерял всех своих родных...

Мартин провёл рукой по лицу. Он внезапно почувствовал себя очень усталым.

— Прошло столько времени, Эймос. Как ты думаешь, мой отец не стал бы возражать, если бы я — пусть и вопреки его воле — как-то отметил его могилу?

Эймос стал жевать прутик, который подхватил с земли.

— Я не думаю, что твой отец стал бы возражать. И я думаю, что это будет очень правильным поступком, если ты отметишь их могилы. Я помогу тебе в этом. Как только у меня будет хотя бы чуть-чуть свободного времени.

— Эймос... — Голос Мартина неожиданно пресёкся. — Ты мог бы показать мне то место, где меня обнаружил в кустах Генри после нападения индейцев?

Эймос медленно осмотрелся. Затем он направился прямо в гущу чапараля.

— Вот здесь. — Он с силой топнул в мёрзлую землю ногой. — Тут тебя и нашли. Именно здесь, это точно.

Эймос направился к лошадям. А Мартин, поколебавшись, вдруг опустился на мёрзлую землю в том самом месте, где Генри Эдвардс когда-то нашёл его самого, и прижался к ней щекой. Он зримо представил, каково ему было лежать здесь одному — маленькому беспомощному комочку, родителей и всех близких которого безжалостно перебили индейцы. Невольный ужас охватил его, и он застыл, не в силах пошевелиться.

Только через некоторое время ему удалось избавиться от охватившего его чувства ужаса, и он постепенно пришёл в себя. В это мгновение его взгляд упёрся в силуэт чёрного мёртвого дерева с изогнутыми ветвями, похожими на искривлённые судорогой человеческие руки.

Медленно поднявшись, Мартин направился прямо к дереву. По мере того как он подходил к нему, оно всё уменьшалось в размерах. Когда он приблизился к нему окончательно, он увидел, что дерево на целый фут ниже его самого.

Размахнувшись, Мартин изо всех сил ударил рукой по высохшим искривлённым ветвям. Ветви оказались не только сухими, но и прогнившими насквозь. Хрустнув под его ударом, они свалились на землю.

Мартин дёрнул плечами, словно стряхивая с себя остатки кошмара, и направился к лошадям, рядом с которыми уже давно стоял и ждал его Эймос. Эймос сделал вид, что он не заметил того, что происходило с Мартином в последние минуты. Они уселись на лошадей и поскакали к дому Мэтисонов.

Глава 22

По мере того как они приближались к ранчо Мэтисонов, Мартина Паули всё больше и больше охватывало странное смущение. Сейчас он был уже совсем взрослым мужчиной, закалённым охотником, человеком, который досконально знал все уловки и хитрости индейцев, и великолепным знатоком прерии. Но ему вдруг стало стыдно из-за того, что он так сильно пообносился и выглядел далеко не лучшим образом.

— Послушай, Мартин, — сказал Эймос, заметив его смущение, — как ты помнишь, я был против того, чтобы ты поехал со мной. Я предлагал тебе остаться здесь. А так и ты, и я выглядим, как пара бродяг. — Он вздохнул: — Впрочем, наши отцы тоже не отличались ни чересчур хорошими манерами, ни особой грамотностью.

Когда они переступили порог дома Мэтисонов, Лори Мэтисон подбежала к Мартину и стиснула его руки в своих.

— Мартин, где ты был?

— Мы были на севере, — откашлявшись, ответил он. — Искали Дебби там, где живут индейцы кайова.

— Но почему именно там?

— Ну... — он выглядел ещё более смущённым, чем прежде. — Нам показалось, что она может быть там.

Лори покачала головой:

— Мартин, ты хоть представляешь себе, как долго ты отсутствовал? Ведь ты ищешь её уже третью зиму подряд!

Он посмотрел на девушку. Значит, теперь ей шёл уже двадцать первый год. Она по-настоящему расцвела — он никогда не видел её такой прелестной. Всё правильно, у девушек это случается как раз в это время. А потом... стоит только разок посмотреть на их матерей, на старших сестёр, чтобы представить, что девушку ждёт потом. Но пока она сияет в полном расцвете своей красоты...

Лори пошла на кухню, чтобы помочь матери с едой, а Мартин пошёл вслед за ней, чтобы рассказать о том, что с ними приключилось. Пока Лори сновала туда-сюда с тяжёлыми горшками и сковородками, он рассказывал ей про вождя по прозвищу Шрам, про вождя Синее Перо, про обнаруженный ими медальон Дебби.

— Похоже, вы только зря тратили время, разыскивая Дебби, — пробормотала Лори. — Но разве кто-то виноват в этом? — Она покачала головой: — Никто.

— Может быть, в этом виноват я? — попытался улыбнуться Мартин Паули.

— Нет, Мартин, ты ни в чём не виноват, — серьёзно произнесла девушка. — Кстати, на завтра намечена вечеринка по поводу постройки нового амбара. Его построил Мозес Харпер.

— В его-то почтенном возрасте? — недоверчиво усмехнулся Мартин.

— Амбар построен на средства штата, — объяснила Лори. — В основном. Поэтому он будет использоваться не только для хранения урожая Харпера, но и как место, где могут остановиться и отдохнуть рейнджеры. Это было главным условием предоставления помощи со стороны штата. А завтра там состоится пирушка. Я уверен, что ты знал об этом.

— Нет, я не знал.

— Ну конечно же ты знал! Это единственная причина, по которой ты приехал сюда.

Мартин застыл, не зная, что ответить ей. Никакой остроумный ответ не приходил ему в голову. Он решил, что даст его Лори позже, когда что-нибудь придумает.

После ужина Аарон Мэтисон и Эймос уселись за приходно-расходные книги, в которых отмечались прирост и движение скота, и Мартин заметил, как низко был вынужден теперь склоняться над листами книг Аарон Мэтисон. Зрение у него, видимо, стало совсем плохим.

Мартин же присел возле печки, ожидая, что Лори подойдёт к нему, сядет рядом с ним, и весь тот холодок и отчуждение, которые невольно возникли между ними в результате столь долгой разлуки, растают, словно по волшебству.

Но Лори не подошла к нему.

— Мне надо поспать, чтобы завтра хорошо выглядеть, — сказала она. — Завтра нам предстоит проделать долгий путь, и я должна отдохнуть. Спокойной ночи, Мартин!

— Ранчо Мозеса Харпера находится в семи милях отсюда, — возразил Мартин Паули. — Разве это далеко?

— He будь таким занудой, — нахмурилась девушка. — Спокойной ночи! — Она повернулась к Эймосу и, обращаясь уже к нему, повторила:

— Спокойной ночи!

После этого она быстро ушла на ту половину дома, где располагалась её спальня.

Мартин с Эймосом остались одни.

— Сдаётся мне, — произнёс Мартин Паули, поворачиваясь к Эймосу, — что за то время, что меня здесь не было, многое поменялось.

— А если мы задержимся, чтобы отпраздновать окончание строительства амбара Мозеса Харпера, то зря потеряем драгоценное время, — подхватил Эймос.

Через несколько минут они уже спали.

Глава 23

Мартин проснулся задолго до наступления рассвета. В последнее время в нём удивительно точно срабатывал внутренний будильник, заставлявший его просыпаться всегда очень рано — примерно в четыре тридцать утра. Он развёл огонь в печке, служившей одновременно и плитой, и поставил кипятиться чайник, чтобы заварить кофе. Затем он направился в загон для скота, где его дожидались лошади и мулы, отобранные Эймосом для предстоящей экспедиции в юго-западные районы Техаса. Накормив животных, он вернулся в дом и внимательно посмотрел на Эймоса. Но Эймос не выказывал никаких признаков пробуждения — он спал самым крепким сном. Тогда Мартин вернулся обратно к животным, проверил, как сидят на лошадях сёдла, съели ли мулы весь корм, который он только что насыпал им.

Когда он вернулся в дом, то увидел, что Эймос сидит на краешке постели и, почёсываясь, выглядывает в окно.

— Ну что ж, — сказал Мартин, — лошади осёдланы.

— Да?

— Да, Эймос. Я подготовил и лошадей, и мулов.

— Для чего ты это сделал?

— Потому что уже наступило утро. Мы можем выступать. Или ты хочешь позавтракать перед дорогой?

— Мы не можем ехать сейчас, — покачал головой Эймос. — Нам надо побывать на вечеринке у Мозеса Харпера.

Мартин пристально посмотрел на него.

— А мне казалось, ты говорил, что нам не стоит задерживаться, не стоит тратить на это своего времени. В чём дело, Эймос? Почему ты не можешь сразу принять окончательного решения?

— Я только что его принял. Почему ты не можешь хорошенько прочистить свои уши, Мартин?

— А, чёрт, — махнул рукой Мартин Паули и пошёл рассёдлывать лошадей.

Глава 24

На вечеринку по случаю окончания строительства амбара Мозеса Харпера собрались люди, которые жили по соседству с Мозесом и Мэтисонами. Мартин знал почти каждого из этих людей по отдельности, но, увидев их всех в одном месте, оказался немного смущён. Боже, как же много их было! Они почти до отказа заполнили огромный новый амбар. А откуда взялись все эти девушки в самых разнообразных платьях, которые громко смеялись и задорно поглядывали на окружающих? Мартин не помнил, чтобы он их видел раньше... У него появилось чувство, что за то время, пока его не было здесь, тут слишком многое изменилось. И что теперь здесь делать ему? У него не было ответа...

Они договорились с Эймосом, что отправятся в путь сразу после вечеринки. Поэтому Мартин привязал всех лошадей и мулов к коновязи, накормил их, проверил состояние подков и только после этого вошёл в новый амбар. Там он увидел семейство Мэтисонов в полном сборе. На Аароне Мэтисоне был тщательно отглаженный чёрный костюм и накрахмаленная рубашка с высоким воротничком. На животе поблескивала массивная золотая цепочка от часов, как и положено солидному человеку. На миссис Мэтисон было изящное длинное чёрное платье. Миссис и мистер Мэтисон присоединились к остальным пожилым солидным парам, которые стояли у стены, степенно переговариваясь между собой. У них была аура людей, облагороженных образованием и интеллектом, обладающих большим имуществом и деньгами, крупными счетами в солидных банках.

Но не это потрясло Мартина. Его потряс вид Лори. Он был совершенно не готов к этому и испытал настоящий шок, увидев её в открытом платье с оголёнными плечами и спиной. Он уставился на них, словно заворожённый, не в силах отвезти взгляда.

— Можно подумать, Мартин, что ты жил там, где никогда не было солнца, и где люди никогда не снимали с себя одежду, — улыбаясь, промолвила Лори, перехватив его взгляд.

— Послушай. Лори, — серьёзным тоном произнёс он, намереваясь чуточку сбить с неё спесь, — когда я впервые увидел тебя, ты была примерно такого вот роста, — он провёл рукой у себя в районе колена, показывая, какого роста была девушка, — круглая, как тыковка, и ты носила одежду, сшитую из мешка из-под муки. Я это прекрасно помню, потому что когда какой-то глупый телёнок боднул тебя и ты оказалась в стогу сена, у тебя сзади крупными буквами было написано название фирмы по производству муки — «Стимбоат Миллз».

— Откуда ты знаешь, что оно до сих пор у меня не написано там? — хихикнула девушка. Но она смотрела не на Мартина — её глаза отыскивали кого-то другого в толпе.

Он отошёл от Лори, намереваясь оставить её одну и подойти к ней позже. Но потом он уже совсем не смог этого сделать: Лори оказалась окружённой целой толпой незнакомых Мартину молодых людей, которые появились словно из-под земли и смотрели только на неё. И она, похоже, держала в своих изящных руках вожжи от каждого из них.

Мартин заметил, что некоторые парни время от времени исчезали за дверьми, ведущими из амбара, и появлялись снова уже навеселе. Там всем наливали. Он решил тоже пойти туда и что-нибудь выпить. Но когда он подошёл уже к самой двери, его перехватил Эймос:

— Не надо, Мартин. Не в этот раз.

Судя по всему, сам Эймос не выпил ни капли. Это было довольно странно, учитывая, где он находился и при каких обстоятельствах, но это было именно так. Мартин внимательно посмотрел на него:

— А в чём дело, Эймос?

— У меня есть особые соображения.

— Что-то должно случиться? — настороженным тоном осведомился Мартин Паули.

— Не знаю, — покачал головой Эймос. — Но всё может быть. И я жду.

Это было всё, что он соблаговолил сказать Мартину. Мартин смерил его взглядом и отошёл к стоявшему в углу Мозесу Харперу. Харпер немедленно засыпал его вопросами о том, как они путешествовали по прерии, что они видели, как себя чувствовали среди индейцев. Старика особенно интересовало, чем «индейцы нынешнего времени» отличаются от «краснокожих прежних лет», с которыми приходилось сталкиваться ему самому. Вскоре, однако, как это частенько случается с пожилыми людьми, он перестал расспрашивать Мартина и принялся разглагольствовать сам. Мартин рассеянно слушал его, а сам в это время искал глазами Лори. Девушка ни минуты не оставалась одна: она всё время кружилась в танце, меняя одного молодого человека за другим. Перед тем как расстаться с очередным партнёром и перейти к другому, она говорила ему несколько слов, неизменно вызывавших улыбку и смех у каждого молодого человека. «Интересно, что она всякий раз говорит им, от чего они всегда начинают смеяться?» — недоумённо подумал Мартин Паули.

— В моё время, — говорил между тем ему Мозес Харпер, — когда индейцы тонкава убивали в бою своего врага, они съедали его сердце и печень. Съедали сырыми или жареными — это не имело значения. Главное для них было — съесть. Ведь они верили, что тем самым получают от врага заключённую в его теле магическую силу и получают способность пользоваться ей. А вот внутренности белого человека они никогда не ели. Видимо, индейцы исходили из того, что наша магическая сила никак не может сочетаться с их собственной. Хотя наше оружие они всегда уважали и охотно использовали.

Мартин ожидал, что Лори подойдёт к нему и пригласит его танцевать. На это он собирался сказать ей, что не станет танцевать с ней, и мучительно конструировал в уме едкую фразу, которой должен был встретить девушку, делая вид, будто он на самом деле слушает Мозеса Харпера.

— А в наши дни, — продолжал Мозес, — индейцы уже не довольствуются отдельными внутренностями, а съедают всё тело своего противника целиком. Таким образом, прежняя мистическая церемония превратилась в элементарное поглощение мяса. Но мясо белых они по-прежнему не едят — это противоречит их традициям.

Лори ни разу не пригласила Мартина потанцевать с ней. Она кружилась перед ним в танце, но так и не сделала попытки приблизиться к нему. В конце концов ему окончательно надоело в одиночестве торчать у стены, и он вышел на середину зала и принялся сам приглашать разных девушек потанцевать с ним. Он менял их одну за другой, демонстративно не обращая внимания на возможные чувства их спутников по поводу этого. В душе его копошилось почти неосознанное желание вызвать тем самым драку. Но никто почему-то не выразил желания сцепиться с ним, и драка не состоялась.

Сам же Мартин, который до этого вечера чувствовал некоторое внутреннее смущение, когда выходил танцевать, теперь совершенно утратил его, и танцевал свободно и в своё удовольствие, тем более, что здесь, на самой окраине Техаса, делать это было совсем несложно. Никто здесь не заботился о том, чтобы выделывать отточенные и изысканные танцевальные па и не ждал этого от своих партнёров. Мужчины просто брали девушек в охапку и кружили их по полу, пока не уставали и не покрывались испариной, а потом передавали запыхавшихся девушек другим партнёрам. Оркестр, состоявший из скрипок и банджо, не переставая, наигрывал весёлые мелодии, и пары безостановочно кружились под высокими сводами новенького амбара.

Среди всей этой оживлённой суеты лишь один Эймос стоял неподвижно и отрешённо. Казалось, он весь ушёл в себя и в свои мысли. Знакомые периодически подходили к нему, чтобы обменяться рукопожатием и задать ему сотни вопросов, которые накопились у них за всё то время, что Эймос отсутствовал. Но на все эти расспросы Эймос отвечал предельно коротко, так, что это было почти невежливо, и тем самым сразу отбивал у других охоту о чём-то спрашивать его. Желания завязать с ним разговор ни у кого не возникало. Эймос стоял так, что все его видели, но при этом оставался бесконечно далёк от всех. Казалось, он чего-то втайне ждёт, но чего? Было бессмысленно пытаться угадать, чего же именно он дожидался, и в конце концов Мартину это надоело и он совершенно перестал думать о нём.

Время уже сильно перевалило за полночь, когда в зале появились три рейнджера. На них не было формы, и они, казалось, вошли незамеченными, но уже буквально через минуту после их появления все знали, что они уже здесь. Мартин, например, услышал об их появлении от одной девушки, с которой в тот момент танцевал.

— Вон, смотри, сюда пришли рейнджеры, — сказала она, пока Мартин Паули кружил её по залу. Он посмотрел в том направлении, в котором кивнула девушка, и едва не замер на месте от удивления: одним из трёх рейнджеров был не кто иной, как Чарли Мак-Корри.

— Неужели он тоже рейнджер? — недоумённо спросил Мартин.

— Да, он поступил на эту службу в прошлом году, — кивнула девушка.

Когда они закончили свой танец, Мартин принялся размышлять, стоит ли ему подойти к Чарли Мак-Корри, чтобы пожать тому руку. Он никогда не испытывал особой симпатии к Чарли. Чарли был слишком большим модником и хвастуном, он говорил чересчур много и старался всеми способами привлечь к себе внимание, а это совсем не нравилось Мартину.

В этот момент он вдруг заметил, что Эймос и старший из трёх рейнджеров заметили друг друга и сошлись в середине зала. После этого они отошли в сторону, туда, где им никто не мешал, и принялись о чём-то сосредоточенно беседовать. Глаза Мартина сузились. Видимо, этот рейнджер и был тем человеком, которого дожидался здесь Эймос. Расправив плечи, он направился прямо к ним. Когда он подошёл к ним, Эймос сказал:

— Мартин, это — Сол Клинтон, лейтенант рейнджеров. Когда-то мы служили вместе с ним. Но это было так давно, что, боюсь, он сам этого уже и не помнит...

Сол Клинтон окинул Мартина внимательным взглядом, но не сделал ни малейшей попытки обменяться с ним рукопожатием. Этому рейнджеру было за сорок. У него были обвислые усы песочного оттенка, а лицо прорезали глубочайшие морщины, которые свидетельствовали о том, что он почти всю свою жизнь был вынужден провести на открытом воздухе в прерии.

— Я — тот мальчик, которого семья Эдвардс нашла и вырастила, — начал было Мартин. — Меня зовут...

— Не надо, — покачал головой Сол Клинтон. — Я и так всё о тебе знаю. Судя по тому, как ты выглядишь, ты должен быть метисом.

— А судя по тому, как вы выглядите, вы просто не понимаете, о чём вы говорите! — резко бросил Мартин.

— Мартин, прекрати! — воскликнул Эймос.

— Да он, похоже, напился, — нахмурился Мартин, который не желал уступать. — От него так и разит алкоголем.

— Всё правильно, — неожиданно легко согласился рейнджер, — я действительно пропустил стаканчик или два. Здесь же люди собрались потанцевать и повеселиться, не так ли? А какое же веселье без выпивки.

— Тебе в любом случае стоит следить за своими манерами, — хмуро произнёс Эймос, обращаясь к Мартину.

— Ничего страшного, — бросил Клинтон и, пристально посмотрев на Мартина, спросил: — Ты знаешь торговца, который называет себя Джерем Фаттермен? Он живёт в верхнем течении реки Солт-Форк...

Мартин посмотрел на Эймоса, и Эймос ответил за него:

— Да, он знает этого человека. Он знает также, что этот человек умер.

— Пусть он сам ответит на этот вопрос, Эймос!

— Сол говорил о том, что нам надо вместе с ним проехать в Остин, чтобы поговорить об этом деле, — произнёс Эймос, словно не слыша рейнджера.

Мартин резко бросил:

— Но у нас совершенно нет времени на...

— Я объяснил ему это, — рявкнул Эймос. — Неужели ты не способен этого понять, чёртова твоя башка? Это же не что иное, как приглашение к повешению. А теперь перестань влезать в разговор.

— Нет, всё не так уж плохо, — покачал головой Клинтон. — Пока ещё не так плохо. По крайней мере мы на это надеемся. И никакой особой спешки с этим делом тоже нет — во всяком случае, в данную минуту. Наш главный свидетель по этому делу неожиданно пустился в бега, и его пока нет в нашем распоряжении, так что никаких действий мы предпринимать не можем. — Он погладил усы: — Скорее всего, всё, что от вас требуется, — это написать подробный отчёт обо всём, что вам известно. Мы приобщим его к делу, и это нам зачтётся. Это будет расценено как хороший признак нашего истинного рвения на службе. А от этого последуют премии и всё такое.

— Я готов гарантировать, что Мартин Паули обязательно вернётся, чтобы ответить на все ваши вопросы, — медленно проговорил Эймос. — Точно так же, как и я сам.

— Отлично, — кивнул Сол Клинтон. — Полагаю, это будет достаточно. Я составлю письменное обязательство от вашего имени вернуться и ответить на все вопросы рейнджеров, а вы его подпишете. Идёт?

Эймос утвердительно кивнул и добродушным тоном проговорил:

— Как же хорошо быть бывшим рейнджером. Все тебе верят.

— Да, — кивнул Клинтон. — Что ж, этим все дела между нами и вами на сегодня исчерпываются. Так что можете не спешить. Оставайтесь здесь, сколько хотите. И веселитесь вместе с остальными.

— Нет уж, — покачал головой Мартин, — нам лучше ехать. Пойду попрощаюсь с Мэтисонами.

В первую очередь он решил попрощаться с Лори. Но в амбаре её не было видно. Она не танцевала и не стояла у стены. Он пошёл туда, где жарили мясо для сегодняшнего празднества, но и там её тоже не оказалось. Мартин обошёл кругом дом Мозеса Харпера, но и там её не увидел. Но когда он уже возвращался обратно, он наткнулся на парочку, которая стояла и обнималась в густой тени, которую отбрасывал сарай для хранения сена. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что женщина, которую Чарли Мак-Корри страстно сжимал в своих объятиях, и была Лори Мэтисон.

Мартин застыл, слегка наклонив вперёд голову, точно бычок, изготовившийся к драке. Чарли и Лори перестали целоваться, и Чарли, медленно повернувшись, процедил:

— Какого чёрта... чего тебе здесь надо?

Мартин почувствовал, как его горло сжал спазм. А потом, сам не понимая почему, он вдруг разразился громким, каким-то дурацким смехом. Он хохотал, не в силах остановиться, не совсем осознавая, над чем, собственно, он смеётся, пока Чарли не подбежал к нему и не схватил его за грудки:

— Над чем, дьявол тебя побери, ты смеёшься?

Размахнувшись, Чарли залепил ему звонкую пощёчину.

Мартин инстинктивно ответил ему ударом в голову, и Чарли Мак-Корри растянулся на земле.

Поднявшись, он ринулся на Мартина. Мартин Паули встретил его новыми ударами. Соперники стали кружить на небольшом пятачке хорошо утоптанной земли, нанося друг другу сильные удары. При этом Мартин всё время рвался вперёд, стараясь завершить дело как можно скорее, в то время как Чарли Мак-Корри предпочитал уклоняться от его мощных ударов и постоянно кружил вокруг Мартина и, точно пчела, жалил его хлёсткими ударами в голову и в грудь.

Лори куда-то убежала, но ни Мартин, ни Чарли не заметили её исчезновения. Вокруг них собрались мужчины, которые с интересом следили за напряжённым поединком и подбадривали драчунов громкими возгласами. И только лишь Эймос и два самых близких друга Чарли Мак-Корри стояли молча и с неослабным вниманием следили за тем, как двое молодых людей яростно сражаются друг с другом.

В какой-то момент Мартин пропустил сильнейший удар в челюсть, и его рот мгновенно наполнился кровью. Сплюнув кровь на землю, он продолжил драться. Но его правый глаз совсем заплыл, и он едва видел им. Силы были на исходе. Мартин двигался, точно в тумане. Он продолжал выбрасывать вперёд обе руки, стараясь достать до лица Чарли, но его удары получались какими-то косыми и слабыми. Глаза у него были как стеклянные, рот раскрыт от напряжения, правую руку пронзала пульсирующая боль. Точно автомат, он продолжал механически бить Чарли, нанося удары в ненавистное лицо. И вдруг Чарли Мак-Корри издал короткий хрип и рухнул навзничь. Сначала Мартин даже не понял, что произошло. Он видел лишь, что Чарли лежит на траве у его ног, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, а он возвышается над ним, по-прежнему до боли стискивая кулаки и глядя на соперника заплывшими глазами. Всё было кончено. Он победил.

Мартин медленно повернулся и увидел, что Сол Клинтон стоит напротив и внимательно на него смотрит. Сплюнув кровь, Мартин хрипло спросил:

— Хочешь стать следующим?

Рейнджер недоумённо уставился на него:

— Я? За что?

Он резко шагнул в сторону, пропуская Мартина вперёд. Тот неверной походкой проследовал мимо него и скрылся за темневшим в ночи углом амбара.

Серенький невзрачный рассвет еле заметно забрезжил на горизонте. Встряхнувшись, Мартин поднялся с земли и нетвёрдыми шагами направился к своим мулам. Он помнил, что ему надо накормить их. Но его руки и всё тело так болели, что он почти не представлял, как сумеет это сделать.

К нему приблизился Чарли Мак-Корри.

— С тобой всё в порядке?

Мартин смерил взглядом Чарли. На лице молодого рейнджера алели свежие кровоподтёки.

— Если ты хочешь, я готов повторить всё сначала, — бросил Мартин Паули.

По лицу Чарли Мак-Корри пробежала гримаса.

— Как скажешь, Мартин... Я просто... просто хотел спросить у тебя одну вещь. Над чем ты тогда смеялся?

— Да будь я проклят, если бы я знал это, Чарли!

Пристально глядя на него, Чарли переспросил:

— Так ты действительно не знаешь?

— Я даже не помню, из-за чего началась наша драка, если ты хочешь это знать.

— Я думал, ты решил, что я увёл у тебя твою девушку.

— У меня нет девушки. И никогда её не было.

Чарли придвинулся совсем близко к нему. Не вынимая рук из карманов, он посмотрел сначала на землю, затем на едва видимую узкую светлую полоску утреннего неба на горизонте и только после этого поднял глаза на Мартина.

— Я был бы дураком, если бы не поверил тебе, — сказал он. Он неловко протянул Мартину правую руку, но она так страшно распухла, что уже в следующий миг Чарли поспешил убрать её и протянул вместо неё левую. Мартин бережно пожал её и тут же отпустил.

— Чёрт побери, ну и твёрдая же у тебя голова! — пробормотал Чарли Мак-Корри, косясь на свою распухшую руку.

— Если кто-то двигается так медленно, как я, то ему только такую голову и надо иметь, — криво усмехнулся Мартин Паули.

— Ты двигаешься не так уж и медленно, — не согласился Чарли. — Ну что ж, надеюсь, мы встретимся в Остине.

Он бросил последний взгляд на Мартина и ушёл.

К Мартину неслышно подошёл сзади Эймос.

— Ну что, Мартин, лошади готовы?

Мартин Паули кивнул.

— Отлично. Тогда поехали.

Мартин молча залез в седло. Они тронулись и поехали в ту сторону, где разгорался рассвет. Они долго ехали молча, пока Эймос не запел старую песню, которую пели ещё во времена войны с Мексикой. За долгие годы существования этой песни многие её слова оказались позабытыми, многие постепенно изменились, и теперь она звучала так:

Вокруг зеленеют деревья, Они зеленеют весной, Но всё, что мне нужно, Узнать, где же сейчас та девушка, Которую я когда-то оставил...

До Эймоса эту песню уже пели сотни тысяч раз мужчины, у которых никогда не было никаких девушек и которым некого было покидать, отправляясь в дальние края.

Глава 25

Эймос и Мартин быстро продвигались в юго-западном направлении. Их лошади были сытыми и свежими и резво неслись вперёд по прерии. В форте Фантом-Хилл они застали новый гарнизон, который был значительно усилен за счёт свежих пополнений и был готов дать самый решительный отпор индейцам. В районе Форт-Кончо они наткнулись на свежие кавалерийские эскадроны, которые только что были перебазированы туда. Им сказали, что в Форт-Ричардсон сконцентрировано ещё больше кавалеристов. Наконец-то в Техасе было достаточно сил и средств, чтобы защитить его жителей от внезапных набегов и нападений индейцев. Оставалось лишь сожалеть, что для многих эта помощь пришла слишком поздно, когда им уже ничто не могло помочь...

Достигнув реки Колорадо, они повернули на закат и оказались в дикой пустынной местности, где не было видно никаких следов присутствия человека. По мере того как они ехали вперёд, становилось всё теплее. Солнце светило всё ярче, и прерия расцветала под его живительными лучами. Впервые они двигались не туда, где их ждала суровая зима, а туда, где их должно было встретить благодатное лето.

Однако когда они пересекли границу Нью-Мексико, то очутились в совершенно пустынной мрачной местности, сухой и неприветливой. Всюду громоздились огромные камни и песок, а пересохшие русла ручьёв и небольших рек указывали на то, что здесь никогда не бывает изобилия влаги.

Проезжая по этой дикой безлюдной местности, Мартин достал миниатюрный портрет Дебби и долго вглядывался в её милое знакомое лицо. Несмотря на то, что этот портрет был всегда с ним в дороге, он совсем не пострадал ни от мороза, ни от жары, ни от пыли. Краски на портрете были такими же яркими и сочными. Дебби выглядела такой маленькой, такой юной, такой беззащитной... У Мартина от боли сжалось сердце, и он поспешил спрятать портрет девочки в седельную сумку.

Прошло ещё несколько дней, и они достигли тех мест, где, по слухам, жили так называемые «команчерос». Так, с непередаваемым оттенком презрения, американцы называли мексиканских торговцев, которые не гнушались вести дела с племенами команчей. Американцы относились к команчерос с брезгливой ненавистью, те платили им точно такой же монетой. Считая, что американцы незаконно захватили их исконные земли в результат последних победоносных войн с Мексикой, они в отместку поддерживали самые тесные отношения с индейцами — заклятыми врагами американцев. Когда команчи захватывали и угоняли принадлежавший американским фермерам скот, команчерос охотно покупали его у индейцев и перебрасывали в отдалённые районы Мексики, где его уже невозможно было отыскать и вернуть обратно. Когда у индейцев вдруг появлялись десятками современные ружья и патроны к ним, которые они использовали во время нападений на белых переселенцев и во время сражений с регулярными войсками в Техасе, американцы знали, что это тоже — дело рук команчерос.

Однако сейчас Эймос был готов забыть обо всём этом, потому что как никогда прежде нуждался в услугах команчерос. Они были единственными, кто по-настоящему хорошо знал индейцев, знал, где находятся различные племена команчей. Только они могли вывести его на след Синего Пера и людей из его племени.

Но для начала Эймосу и Мартину надо было найти самих команчерос. А это на поверку оказалось нелёгким делом. Следы людей, на которые они время от времени натыкались в этой полупустынной местности и по которым начинали идти, внезапно обрывались. Они отыскивали другой след, но и он снова приводил их в никуда. И так продолжалось изо дня в день. Казалось, само это место было каким-то заколдованным. Здесь явно жили люди, но Эймос с Мартином никак не могли их увидеть. И вдруг, когда они почти уже потеряли всякую надежду, они неожиданно наткнулись на затерянное среди зарослей кактусов поселение под названием Эсперанса. Оно состояло из пары дюжин глинобитных домишек, теснившихся вокруг развалин бывшего католического храма. В небольшом колодце в центре посёлка стояла мутная тёплая вода. Но люди, которые здесь жили, были весёлыми, простыми и казались совершенно довольными своей жизнью, хотя по виду они почти не отличались от нищих. Кроме покосившихся глинобитных хижин, у них не было практически ничего. Рядом с Эсперансой располагалось несколько клочков пригодной для обработки земли, на которых они выращивали кукурузу. Ещё у них имелось несколько овец. Как они ухитрялись уберечь их от индейцев? Да никак, просто индейцы мудро воздерживались от того, чтобы угонять сразу всех овец — они обязательно оставляли некоторое их количество мексиканцам, чтобы иметь возможность вновь наведаться в это место за овцами в следующем году. В результате овец хватало и жителям Эсперансы, и индейцам. В посёлке кто-то постоянно играл на гитаре, отовсюду были слышны песни и смех. Ещё у жителей Эсперансы в изобилии водилось пульке — хмельной напиток местного производства, от которого поначалу наступало блаженное опьянение, а потом жутко болела голова. Никаких прекрасных сеньорит Мартин здесь не увидел. Все женщины в Эсперансе были бесформенно-толстыми, одевались кое-как и ходили босиком, но, как и мужчины, тоже были добродушными и весёлыми.

Проведя несколько дней в Эсперансе, они двинулись дальше. Теперь, когда они уже представляли, где именно можно отыскать местных жителей, они без особого труда находили остальные поселения в этих пустынных местах. Они побывали в селениях со звучными названиями Дерехо, Уна-Вака, Гайо, Сан-Паскуаль, Сан-Марко, Плата-Негра и Сан-Филипе. Все эти поселения возникали либо вокруг хорошо укреплённых ранчо, либо вокруг католических храмов, либо просто разрастались вокруг колодцев, являвшихся единственными надёжными источниками живительной влаги в здешних местах. Очень скоро Эймос с Мартином научились весьма сносно изъясняться на испанском, благо, что испанский язык местных жителей был довольно примитивен, и с ними можно было вполне прилично объясняться, используя лишь ограниченный набор слов. Со временем они почти полюбили местных жителей — пусть бедных и простых, но зато добродушных, открытых и гостеприимных. Они быстро заметили, что здешние мужчины практически ничем себя не утруждали — в молодости они строили из глины небольшую хижину, в которую приводили жену, заводили кучу детей и после этого фактически переставали заниматься домашним хозяйством. Жена и многочисленные дети так и продолжали ютиться в одной-единственной комнате глинобитного дома, а глава семьи с утра выходил на улицу и весь день сидел, прислонившись спиной к стене дома и медленно перемещаясь вслед за солнцем так, чтобы всё время быть в тени, избегая его палящих лучей. Так, беззаботно и легко, проходила вся жизнь мужчины в здешних краях.

Однако ни один из этих мужчин, что пели, играли на гитаре, пили пульке и грелись на солнышке, не был команчерос. Насколько могли судить Эймос с Мартином, все эти люди не торговали с индейцами и не знали тех, кто был связан с ними. А если они начинали допытываться у них, знают ли они тех, кто общался с команчами, кто вёл дела с ними, то мужчины просто отрицательно качали головами и не давали никаких определённых ответов. И никакие уговоры, никакие обещания денег не помогали. Мартин с Эймосом везде упирались в глухую стену. Как они ни пытались, чего только они ни делали, у них ничего не выходило — они не могли найти ни одного человека из числа команчерос.

Они уже совсем было отчаялись, как вдруг неожиданно наткнулись в местечке под названием Потреро на старого Лидже Пауэрса. Лидже встретил их громкими радостными воплями, он долго похлопывал Эймоса и Мартина по плечу, изображая преувеличенную радость от встречи, но сам при этом выглядел довольно скверно — его щёки ввалились, глаза глубоко сидели во впалых глазницах, а потрёпанная одежда висела на его костлявом скелете, как на вешалке.

— Ты выглядишь весьма скверно, Лидже, — промолвил Эймос, внимательно посмотрев на него.

— Да, за последнее время жизнь меня порядочно потрепала, — признался Пауэрс. — Я долго ждал вас, парни. Мне надо с вами поговорить.

— Ты что же, знал, что мы направляемся сюда?

— Ну, разумеется. Все, кого я встречал за последние полгода, только и говорили мне о вашей поездке. Пойдёмте посидим в тени.

Он отвёл их в обветшавшее подобие таверны, в которой в лучшем случае могло разместиться человека четыре, не больше, и они присели за покосившийся столик. Им принесли тёплый виски.

— Всё это время я искал Дебби Эдвардс, — заявил Лидже.

— Мы занимались тем же самым, — кивнул Эймос. — С тех пор как мы расстались с тобой, мы ни на минуту не прекращали этого делать.

— Я тоже никогда не прекращал поисков, — сказал Лидже Пауэрс. Теперь он пил виски маленькими глотками, не торопясь, как прежде, сразу опрокинуть стакан. И это было, пожалуй, одним из самых заметных отличий нынешнего Лидже Пауэрса от того, каким Эймос и Мартин знали его раньше.

Потягивая виски маленькими глоточками, он принялся подробно рассказывать, как именно он вёл поиски Дебби. При этом Лидже не скупился на подробности... их было так много, и они лились таким нескончаемым потоком, что Мартин Паули едва не заснул. Эймос же слушал Лидже с видимым интересом. Но, наконец, он тоже не выдержал и спросил, стараясь, чтобы Лидже держался ближе к делу:

— Лидже, ты слышал, что я обещал хорошую награду за любую информацию, которая поможет нам найти Дебби?

Пауэрс покачал головой:

— Мне не нужны деньги, Эймос.

— Вот как? Значит, ты искал её просто так? Руководствуясь одними лишь гуманными соображениями? — сощурился Эймос.

— Нет. Я скажу тебе, что мне нужно. Мне нужна работа. Не самая лучшая, не самая высокооплачиваемая, не такая, чтобы от меня можно было бы требовать слишком много. Я хочу стать кем-то вроде повара при ваших работниках или смотрителем на вашем ранчо... что-то вроде этого. Причём я готов делать это совершенно бесплатно — всё, что мне нужно, это получить крышу над головой. Получить спокойный угол, в котором я мог бы дожить до старости и спокойно умереть. Угол, из которого меня никто бы не выгнал.

Мартин опустил глаза. Слова Лидже прозвучали как настоящий приговор любым мечтам о том, чтобы стать ковбоем. Получается, человек прожил всю свою жизнь на вольных просторах прерии только для того, чтобы перед смертью униженно клянчить какой-то жалкий угол, в который он мог бы забиться, чтобы там умереть.

— Я готов дать тебе это, — сказал Эймос. И, глядя прямо в глаза Лидже, прибавил: — Но только после того, как ты поможешь нам найти Дебби.

Лидже буквально просиял. Судя по всему, он только что услышал именно то, о чём так давно мечтал. И, видимо, он не был до конца уверен, что ему удастся вырвать это обещание из Эймоса. Отпив ещё один маленький глоточек виски, он с важным видом заговорил:

— Итак, в последние дни я установил плотные контакты с команчерос.

— С ними?! — Эймос не старался маскировать презрение, которое прозвучало в его голосе.

— А что в этом плохого? — взвился Лидже Пауэрс. — Ты что же, сам с ними никогда не разговаривал?

Эймос покачал головой:

— Мне так и не удалось пока увидеть ни одного из команчерос.

Лидже уставился на него, очевидно, полагая, что Эймос шутит. Но когда он осознал, что это — истинная правда, он посмотрел на Эймоса с откровенной жалостью:

— Эх, ты, сынок! Как же ты ухитрился пробыть так долго в здешних местах и не увидеть ни одного живого команчерос? Да это же просто невероятно!

— Нам действительно никто не попался. Кроме местных крестьян. Но никто из них явно не относится к команчерос.

— Ну разумеется, — кивнул Лидже. — Это все обычные крестьяне. Но они все связаны с команчерос. Они работают у них погонщиками, помощниками, носильщиками. Они хранят добытый команчерос товар, стерегут их животных и выполняют десятки других дел, непосредственно связанных с бизнесом команчерос. — Лидже Пауэрс усмехнулся: — Конечно, все они понимают, что занимаются не очень чистыми делами, поэтому они никогда не откроют имена своих боссов какому-то чужаку, которого почти не знают. А имена их боссов и есть та самая ниточка, которая вам нужна, чтобы отыскать Дебби. — Он сделал эффектную паузу и изрёк: — И я знаю это имя.

— Я слушаю, — напряжённо произнёс Эймос.

— Хайме Росас. Готов поклясться, что это и есть тот самый человек, который вам нужен. Он точно знает, где найти Синее Перо и вашу девочку.

— Ты думаешь, она до сих пор жива? — глухим голосом спросил Эймос.

Лидже Пауэрс пожал плечами.

— По крайней мере, именно так считает сам Хайме Росас. Я так полагаю, что он лично видел её. — Он вздохнул: — Это было всё, что мне удалось у него выпытать. После этого он перестал со мной говорить.

— Но почему? Из-за чего это случилось? — Глаза Эймоса сузились.

— Из-за тебя, Эймос. Когда Росас узнал, что ты оказался в здешних краях, он захотел иметь дело только с тобой. Непосредственно.

Эймос немного расслабился. Значит, теперь им оставалось только найти этого Хайме Росаса. Что ж, сделать это будет не так уж и трудно, ведь им есть, что предложить этому команчерос. Получается, что старый шут Лидже Пауэрс, которого он никогда не воспринимал всерьёз, сумел сделать для них то, что в течение столь долгого времени не мог сделать никто другой. То, чего они никак не могли сделать сами.

Эймос с лёгким сердцем вручил Лидже сорок долларов в награду за его труды, и Пауэрс тут же отбыл прочь, сказав, что ему надо навестить знакомого торговца, который, как говорили, стал доставлять виски в этот район. Что ж, Лидже всегда стремился завести знакомство с подобными типами, которые снабжали виски окраины Техаса. А Эймос с Мартином отправились на поиски Хайме Росаса.

Глава 26

Путь к Хайме Росасу оказался небывало долгим и сложным. Казалось, сама здешняя местность решила взбунтоваться и помешать им добраться до него. Эймос с Мартином проводили в седле целые дни, и при этом их дневное продвижение оказывалось совершенно ничтожным — из-за жары, из-за пыли, из-за преграждавших их путь гор и скал, из-за того, что подобную тяжёлую дорогу не выдерживали их лошади, из-за того, что у них заканчивались еда и питьё.

Пока Эймос с Мартином путешествовали по Нью-Мексико в поисках Хайме Росаса, до них окольными путями доходили ведения о том, что творилось в самом Техасе. Индейцы по-прежнему были неспокойны. Они совершали дерзкие вылазки против поселенцев и регулярных войск. Вождь по кличке Сырое Мясо атаковал пехотную роту в непосредственной близости от Форт-Силл, и, прорвавшись сквозь боевые порядки пехотинцев и нанеся им тяжёлые потери, скрылся в неизвестном направлении. Волчий Хвост сколотил огромное войско, в которое вошли и индейцы под командованием Куанаха, и напал на белых охотников в районе Адоуб-Уоллс. Волна за волной накатывались атаки индейцев на охотников, но им удалось отбить краснокожих. Помимо этого практически каждый вождь индейцев планировал или совершал набеги на белых в Техасе. Техас захлестнула волна насилия, убийств и грабежей. Но теперь уже всерьёз обеспокоился ситуацией в Техасе Вашингтон. В штат срочно направлялись новые пехотные и кавалерийские подразделения, происходило сосредоточение свежих войск на самых опасных направлениях. По всему чувствовалось, что федеральные власти решили дать индейцам решительный бой, который мог стать для них последним.

Но в тот вечер, когда они прибыли в местечко Пуэрто дель Соль, где нашли Хайме Росаса, они не думали о том, что происходит у них дома. Им хотелось одного: обнаружить этого неуловимого человека, который, точно призрак, постоянно ускользал от них, где бы они ни появлялись.

Пуэрто дель Соль оказался самым густонаселённым посёлком из числа тех, что они видели в Нью-Мексико. Здесь не было ни католического храма, ни богатой гасиенды, вокруг которой концентрировались бы все остальные дома, но зато был огромный загон для скота, окружённый высокой глинобитной стеной. В стене были проделаны бойницы, и при необходимости загон можно было легко превратить в подобие неприступной крепости. Загон окружали огромные здания складов. Сейчас они все были пустыми, но при необходимости их можно было использовать для надёжного хранения самых разнообразных товаров. А обеспечить такое количество товаров, чтобы ими можно было набить эти гигантские склады, могли только команчерос... Прибыв в Пуэрто дель Соль, Эймос с Мартином инстинктивно почувствовали, что находятся на верном пути.

В Пуэрто дель Соль находились сразу две таверны. Эймос выбрал ту из них, что была чуть попроще, но при этом выглядела более чистой. Когда они вошли в неё, глаза Мартина невольно расширились: он впервые увидел здесь более-менее симпатичных девушек. Всех женщин, которые до этого попадались и в тавернах Нью-Мексико, даже отдалённо нельзя было счесть симпатичными: это были сплошь коротконогие толстые крестьянки с некрасивыми лицами, сонные и точно неживые. Но девушки, которые находились в этой таверне в Пуэрто дель Соль, были совершенно иными...

Эймос сразу нашёл себе собеседников — высокого молодого человека в щегольской шляпе, который тут же привёл к нему какого-то старика в потёртой одежде. Втроём они уселись за столик в углу. Эймос купил по стаканчику текилы для каждого, и они принялись о чём-то вполголоса беседовать. Как обычно, Эймос пытался разузнать какие-то новые сведения о Дебби. Впрочем, вскоре он узнал всё, что можно было узнать от его новых знакомых, потому что беседа внезапно прекратилась, и все трое так и остались сидеть за столом, едва глядя друг на друга. Эймос снова заказал по порции текилы, и все молча пригубили её. Очевидно, им было больше не о чем разговаривать.

Мартин повернулся к девушкам, которые находились в маленьком зале таверны. Их было шестеро, и все они отчаянно флиртовали с посетителями таверны, танцевали с ними, а потом незаметно исчезали то с одним, то с другим мужчиной. Они все казались Мартину вполне симпатичными, даже красивыми, и чем больше он опрокидывал текилы, тем больше они нравились ему. Но при этом вокруг каждой из них незримо витало облачко смертельной опасности — незримое, но вполне осязаемое. Мартин знал, как часто из-за таких вот девушек вспыхивают драки, заканчивающие смертельной поножовщиной. Мгновение — и кто-то уже лежит с распоротым брюхом на полу. А его соперник с окровавленным ножом в руке уводит испуганную девушку прочь. Сколько раз он уже видывал такое...

Поэтому он колебался, стискивая стакан с тёплой текилой и не решаясь сделать следующий шаг.

В этот момент в таверне появилась новая девушка. Может быть, Мартином было уже слишком много выпито, а может, она была и в самом деле хороша собой, но только она показалась Мартину самой красивой из всех девушек, которых он до этого видел. Она была изящной и стройной, с гибким чувственным телом, таящим в себе бездну обещаний, и привлекательным личиком. Когда она поворачивалась, её юбки порывистым вихрем взлетали вверх, обнажая стройные ножки, обутые в изящные туфельки, которые она, должно быть, привезла из самого Мехико, ведь в здешних краях женщины отродясь не носили ничего подобного. Точёный носик, нежная линия губ, кожа цвета слоновой кости, какую увидишь только у испанок. У Мартина невольно захватило дух.

Впрочем, не он один глазел на эту девушку. Многие мужчины откровенно разглядывали её, точно на ней не было никакой одежды. Наконец один молодой парень подошёл к ней и пригласил танцевать. Девушка покорно пошла с ним. Сделав несколько кругов по залу, парень неожиданно остановился, перехватив взгляд Мартина, который сидел один за столиком, и направился прямо к нему.

Остановившись перед Мартином, он прошипел:

— У тебя глаза отвратительного оттенка. Такого же, как брюхо дохлого карпа.

Парень явно нарывался на драку. Мартин слегка побледнел. Всё было так глупо...

— Давай выпьем, — деревянным голосом предложил он.

— Нет! — запальчиво воскликнул парень.

— Да. Он выпьет. Он обязательно выпьет, — резко сказала девушка. Она крепко держала парня за руку, не позволяя тому вырваться. Она посмотрела парню в глаза: — Знаешь, почему тебе надо выпить вместе с ним? Потому, что он держит правую руку под столом. А в этой руке может быть зажат пистолет. Так что не думай ни о чём и соглашайся. Выпей с ним, прошу тебя!

Правая рука Мартина действительно была под столом, но в ней не было никакого пистолета. Однако парень, судя по всему, этого не понимал. Похоже, он полностью поверил тому, что говорила ему девушка. Левой рукой Мартин вытащил из кармана брюк серебряный доллар и подтолкнул его к девушке. Та взяла доллар и потащила парня к барной стойке. Парню тут же налили, он резко опрокинул стакан с текилой, а буквально через несколько минут Мартин Паули увидел, что он уже лежит возле двери, в стельку пьяный. Невероятно, как только он успел так быстро напиться...

Девушка взяла гитару и подошла к столику Мартина.

— Меня зовут Эстреллита, — сказала она. Улыбаясь, она запела:

Я смотрю, как мимо меня проходит незнакомец. Его сердце темно от печали — Точно так же, как и у меня самой. Столько чёрных дней осталось у меня за плечами, Что их уже и не счесть...

В этой песне, которую уже несколько столетий пели во всех уголках Мексики, было несколько сотен куплетов, однако девушка спела полдюжины из них. Внезапно прекратив играть на гитаре и петь, она близко наклонилась к нему.

— Потанцуем?

Мартин кивнул. Глядя на девушку, точно заворожённый, он обхватил её своими сильными руками и закружил в танце. Не меньше десятка гитар аккомпанировали им... всё плыло перед глазами Мартина, точно в тумане. Он видел перед собой лишь прекрасное лицо Эстреллиты, её точёную шею, сжимал её тело и уже не чувствовал тонкой материи платья.

Наконец она вырвалась из его объятий. Музыка прекратилась.

— Я думаю, пора домой, — прошептала она.

— У меня здесь нет дома, — растерянно произнёс Мартин Паули.

— Мой дом — это твой дом, — сказала девушка.

Мартин послушно пошёл было за ней, но в последний момент вспомнил, что ему следует предупредить об этом Эймоса. Он подошёл к его столику. Молодой человек в щегольской шляпе, с которым они сидели вместе, уже куда-то исчез. Вместе с Эймосом за столиком остался лишь старик в потёртой одежде. Эймос о чём-то оживлённо разговаривал с ним.

— Не возражаешь, если я прогуляюсь, Эймос? — спросил Мартин Паули.

Эймос повернулся к девушке.

— Куда ты собираешься его отвести? — строго спросил он её по-испански.

Эстреллита ответила ему. Эймос кивнул, и Мартин направился к выходу вслед за ней.

— Погоди! — крикнул ему Эймос.

Мартин вернулся к его столику. Эймос открыл кошелёк и, не глядя, отсчитал несколько долларов и всыпал их в ладонь Мартина. Всё. Теперь он был во всеоружии. Ведь идти к сеньорите из таверны без денег было самым верным способом попасть потом в беду.

Дом Эстреллиты, казалось, был самым бедным и невзрачным домишком во всём Пуэрто дель Соль. Его венчала покосившаяся крыша, сквозь которую во время дождя, должно быть, всегда хлестала вода.

Они вошли, и девушка зажгла свечу. Мартин огляделся. На земляном полу лежал вытертый коврик. Точно такой же коврик, повешенный на стене, скрывал дыры в ней, которые девушка то ли не могла, то ли просто не хотела залепить глиной.

Эстреллита приблизилась к образу Деву Марии Тибуронской и затеплила свечу перед её образом. Перекрестившись, она опустилась на колени и горячо помолилась своей святой заступнице. После этого она подошла к Мартину и, повернувшись к нему спиной, попросила:

— Расстегни моё платье.

Сначала Мартин боялся прикоснуться к ней, но потом осмелел до такой степени, что изо всех сил стиснул её в объятиях, едва не сломав ей кости. Эстреллита сначала удивилась такому обращению, затем пришла в ярость, но потом сообразила, что всё дело только в текиле и в отсутствии опыта у Мартина. Она всё прекрасно поняла и была предельно нежной и заботливой, и сделала всё, чтобы он остался доволен.

В результате Мартин Паули получил неземное наслаждение и почувствовал себя таким счастливым и расслабленным, как никогда в жизни.

Когда за окном ещё только забрезжил рассвет, Мартина разбудило знакомое позвякиванье шпор. Так могли позвякивать только одни шпоры в мире — шпоры Эймоса. И действительно, вскоре он услышал, как дверь домика Эстреллиты распахнулась, и до него донёсся знакомый голос:

— Ну же, поднимайся. Нам пора ехать.

Мартин соскочил с постели. После выпитого накануне его чуть пошатывало, но в целом он чувствовал себя совершенно трезвым.

— Ехать? Прямо сейчас?

— Посмотри на небо. Уже рассветает.

Мартин покачал головой:

— Рассветать-то рассветает, но мы до сих пор не знаем, где находится Хайме Росас.

— Тот старик, с которым ты видел меня вчера в таверне, и есть Хайме Росас, — бросил Эймос.

—

Мартин ещё несколько секунд вникал в смысл его слов, а затем принялся торопливо надевать сапоги.

— Он сказал, что в племени Синего Пера живёт маленькая белая девочка. Девочка со светлыми волосами и зелёными глазами.

— И где же находится Синее Перо?

— Росас отвезёт нас к нему. Это недалеко. Мы прибудем туда ещё до того, как стемнеет.

Чёрт побери, они бродили по штату Нью-Мексико уже целых два с половиной года!

Глава 27

Трое белых мужчин и семь вождей индейцев сидели внутри огромного вигвама, наслаждаясь тенью, которая спасала их от палящего солнца. В центре чернело тёмное пятно от кострища. Но в такую жару никто не собирался разводить огонь — воздух, которым им приходилось дышать, сам по себе был раскалённым. Горячий ветер проникал внутрь вигвама и поднимал с земли мелкую пыль, которую затем уносил прочь.

У входа в вигвам сидел сам Синее Перо — неуловимый индейский вождь, который после долгих бесплодных поисков казался Эймосу с Мартином больше похожим на призрак, чем на реального живого человека. А на сделанном из шкур бизона наружном пологе вигвама красовался нарисованный кровью антилопы цветок — родовой символ Синего Пера.

У Синего Пера было широкое лицо с желтоватой кожей, типичное для команчей, и непроницаемые глаза — чёрные, как опалы. Главным здесь был он. А шестерых других вождей он пригласил сюда для того, чтобы потом никто не посмел обвинить его в том, что он провернул какие-то закулисные сделки с белыми за спиной своего племени.

Впрочем, племя — это было слишком громко сказано. Всего в его подчинении было четырнадцать семей, которые могли выставить в общей сложности не больше сорока воинов — с учётом всех мальчиков старше двенадцати лет. Но тем не менее эти люди считались отдельным племенем, а он — их вождём. И, несмотря на то, что лучшие дни этого племени и его вождя были уже давно позади, это нисколько не умаляло гордости Синего Пера и ощущения его внутреннего достоинства.

Хайме Росас приехал сюда с четырьмя спутниками, которые служили ему чем-то вроде помощников и телохранителей, но они участия во встрече с индейскими вождями не принимали. Все четверо, впрочем, расположились неподалёку и были готовы в любой момент подбежать к нему по его вызову.

Переговоры трёх белых людей с семью вождями индейцев проходили уже очень давно. Но никто не спешил, и в первую очередь — индейцы. Лишь время от времени кто-то подавал короткую ремарку, а всё остальное время индейцы передавали друг другу трубку, делая из неё затяжки.

Со стороны белых выступал один лишь Хайме Росас. Его лицо было таким же обветренным и смуглым, как и у любого из сидевших напротив него индейцев. И он умел ничуть не хуже Синего Пера изъясняться на языке жестов.

К концу первого дня переговоров Синее Перо признался, что в его племени живёт белая девочка со светлыми волосами и синими глазами.

— Но это может быть и не она, — бросил Эймос по-испански.

— Кто знает? — покачал головой Хайме Росас. — Всё в руках Божьих.

К полудню второго дня переговоров Росас подарил Синему Перу того жеребца, о котором они говорили весь предшествующий день. Это был очень красивый конь, предназначенный для верховой езды — серый в яблоках. Подведя коня к вождю, Хайме Росас эффектно откинул покрывало, скрывавшее седло. Оно всё было украшено серебром и выглядело потрясающе. Такое дорогое седло должно было стоить не меньше двухсот долларов.

Хайме Росас вручил коня вождю на том условии, что не примет от него взамен никакого встречного подарка. Сначала Синее Перо с некоторой опаской глядел на подаренного ему коня. Но потом, когда он рассмотрел сверкающее серебром седло, его взгляд смягчился, и стало ясно, что конь ему очень понравился.

На следующий день Синее Перо и Хайме Росас обсуждали, сколько ружей и патронов должны получить от команчерос индейцы. Мартин уже почти ничего не чувствовал и не воспринимал. Он дошёл до последней стадии изнеможения и молился про себя лишь об одном: о том, чтобы эти переговоры когда-нибудь закончились. Он едва обратил внимание на то, что один из молодых воинов по сигналу Синего Пера поднялся и куда-то пошёл.

Эймос наклонился к нему и прошептал ему на ухо:

— Он послал за ней, Мартин!

Всё внезапно поплыло перед глазами Мартина. Ему стало тяжело дышать. Синее Перо о чём-то говорил на языке жестов, но Мартин уже ничего не понимал.

— Вождь говорит, что она вполне здорова и сыта, — пояснил Эймос.

Мартин Паули с трудом кивнул. Постепенно его голова прояснилась, и он сам принялся следить за руками индейского вождя и за тем, что они изображали в воздухе. Но следующее сообщение вождя заставило его в шоке повернуться к Эймосу.

— Он сказал, что эта девочка — его жена, — ровным тоном произнёс Эймос.

— Это не важно, — выдохнул после долгой паузы Мартин. Он прочистил горло, точно что-то мешало ему говорить, и повторил: — Это не важно.

Прошла ещё минута, и в вигвам вернулся воин, которого Синее Перо посылал за девочкой. Он бросил через плечо какую-то фразу на языке команчей, и из-за его спины вышла девочка. Или женщина? Она уже была не похожа на маленькую девочку... впрочем, иного и не могло быть после стольких лет, что пролетели с тех пор.

Голову и лицо девочки закрывал красный платок. Мартин опустил глаза вниз. Её ноги были изящными и стройными, непохожими на ноги индианок, с чересчур широкими ступнями и застарелыми мозолями, которые появлялись от длительного хождения босиком по земле.

Синее Перо обратился к девочке:

— Подойди и сядь рядом со мной.

Она повиновалась. Но сев рядом с вождём, она продолжала судорожно стискивать край красного платка, который скрывал её лицо, не позволяя никому увидеть его.

Эймос застыл неподвижным изваянием. Взгляд Хайме Росаса блуждал между его лицом и лицом девочки, по-прежнему закрытым платком. Воздух в вигваме казался наэлектризованным.

— Покажи им свою голову, — приказал Синее Перо.

Девочка наклонилась вперёд и сдвинула край платка, скрывавший её волосы. Все увидели, что они действительно светлые. Нет, она не была в чистом виде блондинкой, но она явно не была индианкой.

— А теперь покажи им своё лицо, — потребовал вождь.

Девочка нехотя стянула платок вниз. Но при этом она отвернулась от белых людей, точно стыдясь их, и они опять не увидели ничего.

— Повернись лицом прямо к ним! — приказал Синее Перо. — Исполняй моё приказание.

Девочка повернулась лицом к Эймосу, Мартину и Хайме Росасу. Мартин уставился на неё и смотрел целую минуту, не в силах произнести ни звука. Но на что же, чёрт побери, он смотрел сейчас? Он видел перед собой сильно загоревшее лицо белой девушки, лицо с зелёными, близко посаженными глазами, лицо, обрамленное светлыми волосами... но это было не лицо Дебби.

«Я могу смотреть на неё день, смотреть месяц, смотреть хоть целый год, но это ничего не изменит, — с горечью подумал Мартин Паули. — Это не Дебби».

Мартин вскочил на ноги и, пошатываясь, бросился прочь из вигвама.

Эймос резким голосом спросил девушку:

— Ты говоришь по-английски?

Девушка ничего не ответила ему.

Больше Мартин ничего не слышал — он оказался уже слишком далеко от вигвама и шёл, а вернее, почти бежал, не разбирая дороги, пока силы не изменили ему и он не остановился в полном одиночестве, тяжело дыша и невидящими глазами глядя в сторону наливавшегося алым багрянцем заката.

Глава 28

Расставшись с Синим Пером, Эймос и Мартин возобновили своё бесконечное путешествие по просторам прерии. Они некоторое время кружили по территории Нью-Мексико, но, осознав, что им здесь всё равно ничего не светит, повернули в сторону дома. Дом находился далеко на севере, и они медленно поехали туда, по-прежнему внимательно поглядывая по сторонам и отчаянно надеясь обнаружить хоть что-то, что могло навести их на следы Дебби.

Подъехав к Форт-Кончо, они обнаружили, что он почти обезлюдел. Все обычные люди — торговцы, погонщики мулов и лошадей, те, кто занимался ремеслом, покинули его. В крепости остался лишь небольшой гарнизон. На вопрос Эймоса, куда же подевались все остальные, оставшиеся в составе гарнизона солдаты ответили ему, что три расквартированных в Форт-Кончо полка по приказу высшего командования отправились в поход против воинственных индейцев. Этот поход должен продлиться вплоть до полного истребления тех убийц и бандитов из числа индейцев, которые не желают жить мирно и мечтают и дальше грабить и убивать белых поселенцев. Операцией командует генерал Шеридан, который полон решимости восстановить в Техасе подлинный мир и порядок и готов идти ради этого до конца. Три полка, выступивших из Форт-Кончо, — это лишь часть гигантских сил, брошенных на борьбу с воинственными индейскими племенами, сказали Эймосу. В операции под командованием генерала Шеридана участвуют силы полковника Бюэлла, полковника Нельсона Майлса и майора Уильяма Прайса, который выступил из Форт-Унион. А силы под началом полковника Дэвидсона сконцентрированы в районе Форт-Силл и должны будут выступить туда, где, по оценке генерала Шеридана, федеральным войскам придётся тяжелее всего, чтобы решительно переломить там ситуацию.

Из разговора с солдатами Эймос выяснил, что генерал Шеридан распланировал всю операцию так, чтобы провести её быстро и решительно, охватить всю территорию Техаса и не позволить ни одному бандиту уйти безнаказанным. Если раньше федеральные силы преследовали лишь наиболее одиозные группы разбойников из числа индейцев, то теперь перед ними стоит другая задача: очистить от преступников всю территорию в зоне их ответственности, сделав так, чтобы там окончательно и бесповоротно можно было наладить мирную жизнь людей. Войска должны были прочесать всю территорию штата широким неводом, не упустив ничего и никого.

Услышав это, Эймос тут же бросился осматривать своего коня. То же самое сделал и Мартин. Они оба прекрасно понимали, что значит для них этот шанс. Если они двинутся сейчас вслед за выступившими из Форт-Кончо войсками, они сумеют прочесать вместе с ними почти всю территорию Техаса. И если индейцы где-то прячут Дебби, они сумеют найти её.

Однако итоги осмотра коней оказались более чем неутешительными. Животные были измождены и измучены сверх всякого предела. Они уже почти два года верой и правдой служили своим хозяевам, преодолели вместе с ними многие сотни миль пути, и их силы были практически на исходе. Они могли восстановиться только после длительного отдыха и покоя. Пускаться сейчас на них в новое длительное путешествие было чистейшей воды авантюрой. Кони не выдержали бы этого. Новая длительная гонка по прерии просто доконала бы их. А в самом Форт-Кончо, после ухода оттуда трёх полков со всем снаряжением, припасами и лошадьми, не осталось ни одного по-настоящему пригодного скакуна. И даже если бы Мартин с Эймосом провели здесь ещё несколько дней, они всё равно ничего не смогли бы себе найти. Местные жители были в этом совершенно уверены.

От плана прочесать весь Техас вместе с федеральными войсками им пришлось, скрепя сердце, отказаться. И они окончательно повернули коней домой.

Была середина серого и промозглого ноябрьского дня, когда они заметили на горизонте контуры своего старого дома. Когда Мартин увидел его, он почувствовал, как у него сильней забилось сердце. Но это было ещё не всё... В следующую секунду он понял, что из трубы их дома вьётся дым. Что это могло значить?!

Мартин искоса взглянул на Эймоса и понял, что тот тоже заметил это. Но Эймос не сделал попытки пришпорить коня. Они продолжали двигаться вперёд тем же размеренным шагом. Только желваки на скулах Эймоса обозначились чётче, и он машинально проверил, заряжено ли его ружьё.

Когда они подъехали совсем близко к дому, то увидели, что лужайка перед ним распахана и кое-где из земли торчат неубранные посевы кукурузы, а между ними бродит донельзя исхудалый мул, пытаясь отыскать себе хоть какой-нибудь корм.

Они также заметили, что почти все ограждения для коров и лошадей исчезли. Очевидно, их использовали вместо дров и сожгли в печке. Туда же, видимо, пошли и половицы из опоясывавшей периметр дома галереи. Из-за этого весь дом приобрёл заброшенный вид.

— У нас здесь поселился какой-то забулдыга, — вполголоса проговорил Эймос, когда до дома осталось всего сотня ярдов.

— Или мексиканец.

— Нет, забулдыга, — повторил Эймос.

— Я лично не собираюсь заходить в дом и выяснять, кто там поселился, — протянул Мартин Паули. — У меня нет ни малейшего желания этого делать. — Он передёрнул плечами: — Если честно, мне это совершенно всё равно.

— Если ты услышишь выстрелы, скажи Мэтисонам, что я не приеду к ним ужинать, — бросил Эймос.

Мартин резко повернулся к нему:

— Ты что, ищешь на свою голову приключений?

— Вот именно, — мрачно отрезал Эймос и развернул коня, направляя его прямо к дому.

В этих условиях Мартин не мог не последовать за ним. Они привязали коней к перилам и осторожно приблизились к входной двери. Сжимая в руках ружьё, Эймос сильным ударом ноги распахнул её и вбежал в прихожую. Он увидел, что какой-то худой, как скелет, незнакомец трясущимися руками пытается зарядить ружьё, стоя возле печки.

— Положи ружьё, — рявкнул Эймос.

— У вас нет никакого права врываться сюда и...

Эймос спустил курок, и пуля расщепила деревянную половицу у самых ног незнакомца. Тот в испуге выронил ружьё. Мартин тем временем оглядел помещение. Помимо мужчины с ружьём, в нём находилось пятеро ребятишек в донельзя замызганной и грязной одежде. Какая-то сутулая худая женщина с желтоватым лицом жарила кролика. Очевидно, она не сумела как следует ощипать его, потому что в комнате стоял удушливый запах палёной шерсти. На женщине было надето платье Марты Эдвардс, а вещи, которые носили некоторые из её ребятишек, явно были из числа вещей, когда-то принадлежавших Дебби.

— Вы находитесь в моём доме, — веско проговорил Эймос.

— Но этим домом никто не пользовался. Мы же не причиняем вам никакого ущерба... — залепетал худой мужчина.

— Заткнись! — прикрикнул на него Эймос. В комнате воцарилась тишина. Мартин пригляделся внимательнее и заметил, что из печки и из печной трубы вынут целый ряд кирпичей. Несколько кирпичей были вынуты также из стены в районе окон.

— Я вижу, вы тут кое-что искали, — процедил сквозь сжатые зубы Эймос. — Ну что ж, посмотрим, удалось ли вам найти то, за чем вы здесь охотились. Эй, Мартин, держи-ка их на прицеле!

Он прошёл в спальню, и Мартин услышал доносившиеся оттуда тяжёлые удары. Через некоторое время Эймос вернулся, сжимая в руках жестяную коробочку, всю обсыпанную кирпичной пылью. Раскрыв коробочку, он пересыпал себе в карман её содержимое — целую россыпь золотых монет. Судя по их количеству, здесь было не меньше четырёхсот долларов.

— Я вернусь сюда ровно через неделю, — сказал Эймос. — Я хочу, чтобы вы тут всё отскребли и отмыли. Чтобы вы отремонтировали стены, заделали все дырки и побелили их. Прибили обратно доски на пол в галереях и восстановили ограждения для содержания животных во дворе. Если вы восстановите всё, как было, возможно, я разрешу вам перезимовать здесь и оставлю вас до весны.

— Послушайте, у меня совершенно нет времени на... — начал было мужчина.

— В таком случае вам лучше исчезнуть до того, как я вернусь обратно, — оборвал его Эймос и быстрым шагом вышел из помещения.

В следующую минуту они уже скакали по направлению к дому Мэтисонов.

Глава 29

За те несколько лет, что они не видели дом Мэтисонов, тот совсем не изменился. Разве что медные ручки на дверях стали выглядеть более потёртыми, да кое-где в стенах появились мелкие, почти незаметные глазу трещинки, да где-то немного облупилась краска. Но во всём остальном всё здесь выглядело точно так же, как и раньше.

За исключением, пожалуй, самих Мэтисонов. Мартину сразу бросилось в глаза, что Аарон Мэтисон практически совсем ослеп и едва ли может что-то видеть. Миссис Мэтисон превратилась в маленькую высохшую старушку. Зато их сыновья, Эбнер и Тоуб, выглядели теперь совсем взрослыми.

Увидев Мартина, миссис Мэтисон всплеснула руками и, обняв его, всхлипнула:

— Боже, Мартин, ты хоть представляешь, сколько времени тебя здесь не было?! С тех пор прошло уже целых пять... да нет, все шесть лет!

Мартин потупил глаза. Ему не хотелось говорить миссис Мэтисон, что он сам, наверное, в последний раз появляется в их доме. Больше он сюда, очевидно, уже никогда не приедет. После короткой остановки здесь они с Эймосом собирались сразу отправиться в Остин, чтобы прояснить там дело о гибели Джерема Фаттермена, а дальше их пути должны были разойтись. Мартин не знал, куда собирался после этого направиться Эймос, но сам он уже твёрдо решил для себя, что не вернётся в здешние края, а отправится в поисках счастья куда-то ещё. Тут ему делать было уже нечего. И его уже больше ничего не связывало со здешними местами.

Но когда навстречу ему вышла Лори, Мартин не смог сдержать удивлённого возгласа. Он-то полагал, что она уже давно уехала из этого дома и живёт с Чарли Мак-Корри. Но она оказалась здесь...

Лори не попыталась обнять или поцеловать его. Она просто спросила:

— Вы... вам так и не...

Выражение лица Мартина было красноречивее любых слов. Девушка стиснула руки:

— Вам ничего не удалось найти? Вообще никаких следов?

Мартин сделал глубокий вдох.

— Ничего, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучала нотка обречённости.

Они некоторое время молчали. Слышно было, как тикают в комнате старые часы.

— Вы так долго отсутствовали, так долго жили в прерии, — протянула Лори. — Наверное, ты научился говорить на языке команчей, как настоящий индеец? Кстати, индейцы придумали для вас свои индейские имена?

— Этих имён было очень много, — кивнул Мартин. — Всё зависело от того, в каком месте и среди какого племени мы находимся. Чаще всего они называли Эймоса Бычьи Плечи.

— А тебя?

Он развёл руками:

— Меня они чаще всего называли очень просто — Другой.

— Я полагаю, ты снова отправишься на поиски Дебби, Другой?

— Нет, — покачал головой Мартин. — Я думаю, она была мертва уже тогда, когда мы бросились за ней в погоню. В тот самый первый день.

Её губы дрогнули.

— Мне очень жаль, Мартин.

Она повернулась к столу и принялась бесцельно перекладывать столовые предметы с места на место, протирать тарелки, хотя они и так были чисты, и делать десятки других ненужных мелких движений, совершенно излишних в этот момент. Было очевидно, что её мысли были заняты совсем другим.

— Ужин будет готов через несколько минут, Лори, — сказала миссис Мэтисон. — Вы можете пока погулять. Я позову вас.

— Хорошо, мама, — бесцветным голосом произнесла Лори и выскользнула из дома.

Мартин спустился с крыльца вслед за ней. Они были здесь совершенно одни.

— А где же Чарли? — спросил он.

— По-прежнему служит рейнджером. Они постоянно находятся в том помещении, которое было выделено им в амбаре Мозеса Харпера. — Лори опустила глаза. — Нельзя сказать, что мы часто видим его в последнее время. Судя по всему, все рейнджеры сейчас страшно заняты. У них буквально нет ни минуты свободной.

Они молча пошли вперёд. Они шли рядом, но их руки не касались друг друга, их разделяло больше ярда.

— Насколько я поняла, ты собираешься в Остин? — проронила девушка.

— Мы обязаны съездить туда, чтобы прояснить дело об убийстве одного торговца. Мы дали такое обязательство рейнджерам, и мы должны его выполнить.

— А ты собираешься вернуться оттуда обратно?

Прямой вопрос девушки застал его врасплох. Что он мог ответить ей? Нет, он не думал возвращаться сюда. Он думал податься совсем в другие места. Например, в Монтану. За те годы, что он провёл с Эймосом в прерии, он накопил богатейший опыт и знания об индейцах. За счёт этого он мог бы получить любую работу на новом месте. Но в вопросе девушки было что-то ещё, что заставило его смутиться, и он неожиданно для себя самого выпалил:

— А ты хочешь, чтобы я вернулся, Лори?

— Если ты приедешь сюда, меня здесь уже не будет, — сказала она.

— Я так и знал, что ты выйдешь замуж и уедешь отсюда, — торопливо произнёс он.

Глядя ему прямо в глаза, Лори покачала головой:

— Когда-то это могло случиться. Но всё дело в том, что моему отцу никогда не нравился Чарли. Он просто не мог вынести мысли о том, что Чарли станет моим мужем. А я не хотела расстраивать папу и делать что-то против его воли. Он и так постоянно укорял себя за то, что, как он считал, это по его вине случилось несчастье с вашим семейством. Добавлять к этому расстройство из-за моего брака с Чарли я не хотела. Я боялась, что это просто добьёт отца. И весь план замужества расстроился. — Она вздохнула: — А теперь я хочу просто уехать отсюда. Я не намерена здесь оставаться, Мартин. Я уеду из Техаса.

Эти слова Лори ошеломили Мартина, и он смог только сказать:

— Да?

Лори передёрнула плечами, точно ей вдруг стало зябко.

— Это страшное место, Мартин. Я ненавижу его. Я ненавижу каждый дюйм здешних бесконечных прерий, а ведь они тянутся на тысячи миль... Я не хочу здесь оставаться, не желаю здесь больше жить. Я уеду — в Мемфис... в Новый Орлеан... не знаю.

— У тебя что, там живут родные?

— Нет. У меня никого там нет, — покачала головой девушка.

— Но это означает, что ты не должна делать этого! Чёрт побери, Лори, ты же никогда не бывала в городе больше, чем Форт-Уорт, а теперь ты вдруг собираешься переехать в такие большие города, как Новый Орлеан или Мемфис. Господи, да с тобой там может случиться всё, что угодно!

— Мне уже двадцать четыре года, — с непередаваемой горечью сказала она. — Я уже совсем взрослая. — Она посмотрела ему в глаза: — Время, знаешь ли, летит очень быстро...

Мартин Паули судорожно сглотнул, а затем произнёс:

— Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое, Лори.

— Не хочешь? — протянула она.

— Да, меня здесь долго не было, — сказал Мартин. — Но я делал то, что я был обязан сделать. И ты это знаешь, Лори.

— Тебя не было здесь в течение долгих пяти лет... — вздохнула она.

Мартин в замешательстве провёл рукой по волосам. Он не знал, что сказать ей... Он хотел бы так много сказать Лори — сказать ей, что он не мог поступить иначе, сказать, что периоды отчаяния у них постоянно перемежались с периодами, когда перед ними внезапно вспыхивала надежда найти Дебби, и тогда они, не жалея себя, скакали по прерии сотни миль, опасаясь потерять хоть минуту. И всё это продолжалось месяцами и годами. Но что-то подсказало ему, что не стоит рассказывать об этом Лори — вряд ли она всё это поймёт. Ведь её не было в прерии вместе с ними... Поэтому вместо этого он просто обнял девушку и прижал её к себе.

To, что последовало за этим, ошеломило его. Лори сначала застыла, точно каменная, а затем бурно бросилась в его объятия и прижалась к нему.

— Мартин, Мартин, — прерывисто шептала она, страстно целуя его. На ней было много тёплой одежды, но и сквозь неё Мартин явственно ощущал тело девушки, горячее и гибкое, которое прижималось к нему. Но в эту секунду кто-то застучал в гонг, созывая их домой на ужин.

— О, чёрт, — выдохнул Мартин Паули, — чёрт, чёрт...

Лори прижала пальчик к губам Мартина, заставляя его замолкнуть.

— Как только мы войдём в дом, тут же начинай кашлять. Кашляй изо всех сил. Точно ты сильно простудился. Или у тебя вообще воспаление лёгких.

— Но для чего?! — удивлённо уставился он на Лори.

— Тогда тебя уложат спать в тёплом месте в доме для гостей. Но я сделаю так, чтобы тебя потом перевели в комнатку моей бабушки, поскольку она самая тёплая в доме. Комнатка совсем маленькая, так что ты будешь там один. А поздно ночью, когда все улягутся спать, я приду туда к тебе. Понял?

Гонг вновь настойчиво зазвенел, созывая всех к ужину.

Глава 30

Примерно в середине ужина все вдруг услышали стук копыт снаружи. Затем люди, собравшиеся в доме Аарона Мэтисона, услышали человеческий крик. Но он был совсем слабым, еле слышным.

Эбнер и Тоуб выбежали наружу, чтобы посмотреть, что случилось. Перед крыльцом они увидели сидевшего на лошади Лидже Пауэрса.

Завидев Эбнера с Тоубом, Лидже покачнулся и свалился бы на землю, если бы Тоуб не подхватил его. Вместе с братом они втащили Пауэрса в дом.

— Он пьян, как сапожник, — сказал Тоуб.

— Ни черта он не пьян! — воскликнул Эбнер. — Похоже, он ранен!

— Нет, я не ранен, — слабым голосом произнёс Лидже Пауэрс и зашёлся в таком страшном кашле, на фоне которого все прежние попытки Мартина изобразить сильную простуду показались просто смехотворными. Он ухватился за косяк двери и стоял, шатаясь и с трудом пытаясь обрести равновесие.

— Я нашёл её, — еле слышно произнёс Лидже, по-прежнему цепляясь за косяк. — Я нашёл Дебби Эдвардс. — Силы окончательно изменили ему, и он рухнул на пол прямо перед дверью.

Эбнер с Тоубом подхватили его и отнесли в комнату покойной бабушки.

— Похоже, он просто сошёл с ума, — пробурчал Аарон Мэтисон, стаскивая с Лидже сапоги.

— Я просто жутко простыл, — прохрипел Лидже. Его глаза блуждали, и было видно, что он весь в жару. — Но я ничуть не более сумасшедший, чем любой из вас. Я видел её. Я говорил с ней. Она назвала мне своё имя. Когда я видел её, она стояла ко мне так же близко, как вы стоите сейчас...

— Где? Где ты её видел? — громко спросил Эймос.

— Она живёт в племени вождя по имени Жёлтая Пряжка. Эймос, ты знаешь, где находятся Семь Пальцев?

Эймос покачал головой. Это название ни о чём ему не говорило.

Аарон Мэтисон подошёл к нему:

— Может, ты оставишь его в покое? Он же просто бредит!

— Помолчи, Аарон! — огрызнулся Эймос.

— Я простыл, — жалобным голосом произнёс Лидже Пауэрс. — Мне плохо... Неужели, чёрт побери, никто не слышал про Семь Пальцев?

Мартин наморщил лоб.

— Мне кажется, я что-то припоминаю. Кажется, так называются несколько ручьёв или рек, которые находятся к западу от гор Уичита. — Он вдруг хлопнул себя по лбу: — Нет, нет! Они находятся ещё дальше — западнее Дождливых гор. Так их называют кайова, верно?

— Да! Да! — закричал слабым голосом Лидже Пауэрс. Он скосил глаза на Эймоса: — Эймос, пожалуйста, пересади меня в кресло-качалку. И пододвинь его поближе к очагу.

— Ну конечно, Лидже. Всё, что угодно. Только не волнуйся...

Посадив Лидже Пауэрса в кресло и укутав его одеялами, они как можно ближе придвинули его к очагу и накормили с ложечки горячим бульоном, который принесла из кухни миссис Мэтисон.

Съев несколько ложек бульона, Лидже Пауэрс торопливо заговорил снова, точно боясь, что его вновь одолеет слабость и он не успеет поделиться тем, что узнал.

— Когда мы оказались в племени Жёлтой Пряжки, вождь приказал своим женщинам накормить нас. Они стали обносить нас мисками из тыквы-горлянки, в которые было навалено варёное мясо и внутренности. И когда одна из женщин подошла ко мне, она низко склонилась надо мной, делая вид, что вытаскивает из миски случайно попавшую туда щепочку, и прошептала мне на ухо: «Меня зовут Дебби. Дебби Эдвардс».

— А ты смог рассмотреть её?

— Это было очень трудно сделать — она стояла ко мне боком, и её голова была замотана большим платком. Но я явственно увидел её зелёные глаза. Совсем зелёные...

— И это было всё, что ты увидел?

— Больше я ничего не увидел, — слабым голосом произнёс Лидже Пауэрс. — Я же говорю, её голова была закрыта платком, поэтому я не смог увидеть ни её волосы, ни толком разглядеть лицо. А поскольку вокруг стояли индейцы и все слушали, я побоялся расспрашивать её о чём-то ещё. Да она бы и не ответила мне в присутствии такого большого числа индейцев.

— А ты можешь вспомнить имена воинов из племени Жёлтой Пряжки? Кто ещё живёт вместе с ним?

Лидже долго молчал, видимо, собираясь с силами, чтобы ответить на этот вопрос.

— Я видел там Лунного Лиса... и Быка-Орла... ещё я видел Поющего Пса... и Лошадиного Охотника. Наверное, мне удастся вспомнить кого-то ещё... — Лидже неожиданно сильно закашлялся. Изо рта у него вместе с кашлем вылетели сгустки крови и упали на пол.

— Лидже, может быть, ты знаешь... — начал было Мартин, но Аарон Мэтисон закричал на него:

— Хватит, Мартин! Неужели ты не видишь, что ему совсем плохо? Оставь его в покое. И убирайся отсюда. Ты слышишь, что я тебе сказал? Убирайся, а не то я сам вытолкаю тебя.

— Лидже, я хочу узнать ещё только одну вещь, — не унимался Мартин Паули. — У Жёлтой Пряжки есть ещё какое-нибудь имя или кличка?

Аарон Мэтисон шагнул к нему с угрожающим видом, но Мартин не думал отступать. Лидже Пауэрс снова зашёлся в пароксизме кашля, а когда он прекратился, еле слышным голосом произнёс:

— Да... Мне кажется, его называют также Лицом со Шрамами. Кажется, так...

— Ну всё! — закричал Аарон Мэтисон, окончательно теряя терпение. — Хватит! Своими расспросами вы добьёте его! Убирайтесь отсюда! Оставьте его в покое!

На этот раз Мартин и Эймос послушались его и вышли из комнаты. Там остались лишь миссис Мэтисон и Лори, которые стали ухаживать за Лидже, согревать его и поить бульоном.

Аарон Мэтисон, Эймос и Мартин поглядели друг на друга.

— Мне очень жаль, — ровным голосом произнёс Аарон, — но лично я не верю ни одному слову, сказанному Лидже.

— А я считаю, что он говорит правду! — резко возразил Мартин Паули.

— Да нет, Мартин, — поморщился Эймос, — в его рассказе и впрямь много вымысла и откровенных нестыковок. Я внимательно слушал, что он говорил, и всё это мало похоже на правду. Чёрт побери, чем ты, например, можешь объяснить то, что Лунный Лис и Поющий Пёс, которые оба из племени котсетака, вдруг оказались вместе с Быком-Орлом, который принадлежит к племени куохада — при том, что куохада никогда не дружили с котсетака и никогда не были их союзниками? — Эймос пожал плечами: — У меня такое впечатление, что он вообще никого из них живьём не видел. И что всё это — просто досужие домыслы.

— Чёрт подери, но неужели нельзя допустить, что старый больной человек действительно что-то спутал... спутал какую-то малозначительную деталь, но при этом всё остальное, о чём он говорит, верно?! — взвился Мартин. — Если даже он в чём-то и оговорился, почему это должно означать, что главное, о чём он рассказал, ложь?

— Мартин, мы были у всех племён котсетака. Мы проверили их все...

— Да! Но, быть может, она находилась в двадцати шагах от нас, а мы её просто не заметили.

— Ну ладно... Но почему мы никогда прежде не слышали о вожде по имени Жёлтая Пряжка? Мы же знаем всех вождей котсетака! Всех наперечёт.

— Но зато мы слышали о Шраме! А разве из рассказа Лидже Пауэрса не ясно, что, скорее всего, Жёлтая Пряжка и Шрам — он же Лицо со Шрамами — один и тот же человек?!

— Всё очень просто, Мартин. Лидже просто был в тех же самых местах, в которых до этого побывали мы. И услышал отголоски рассказов, которые звучали при нас, и отголоски наших разговоров с индейцами. Вот откуда в его рассказе появились и Дебби, и Шрам, и все остальные подробности.

— Но он видел её! Лично! Своими собственными глазами! — не хотел сдаваться Мартин.

— Лидже Пауэрс всю свою жизнь был лгуном и выдумщиком, — покачал головой Эймос. — Ты знаешь это ничуть не хуже меня самого.

Мартин не знал, что ответить на это. Только кадык на его горле судорожно ходил вверх-вниз.

— Видишь ли, Мартин, — мягким, но очень настойчивым тоном произнёс Аарон Мэтисон, — с тобой сейчас разговаривал старый лжец. И если тебе ясно это, то тебе должно быть ясно и всё остальное, что из этого следует. И нечего тут больше обсуждать.

— За исключением одной-единственной вещи, — проронил Эймос. Его голос звучал устало, и всем вдруг стало ясно, как много сил он потерял. — Мы объездили все уголки Техаса, все уголки соседних штатов, разыскивая индейского вождя по кличке Шрам. Но нигде его так и не нашли. И я, Аарон, совершенно согласен с тобой: скорее всего, мы так никогда его и не найдём. Но разве не может существовать вероятность — пусть и всего одна на миллион — что Лидже всё-таки прав? И что он сказал нам правду? — Он покачал головой: — Если я не попытаюсь это проверить, то это сомнение будет мучить меня всю оставшуюся жизнь. И будет мучить меня и в могиле.

В помещении воцарилась тишина. Слышно было лишь тяжёлое дыхание троих мужчин. Эймос посмотрел на Мартина. Взгляд его был тяжёлым и твёрдым.

— Мартин, поди собери наши вещи. И оседлай и подготовь лошадей.

Глава 31

Мартин Паули побежал собирать вещи. Он зажёг лампу и принялся разбирать кровати и постельное бельё, аккуратно складывать висевшие на стульях и валявшиеся на полу вещи. За этим занятием его застала Лори, которая тихонько вошла в помещение.

— Закрой дверь, — крикнул ей Мартин. — Дует.

Лори захлопнула дверь и прижалась к ней спиной.

— Я хочу узнать от тебя правду, Мартин, — сказала она. — После стольких лет неудачных поисков Дебби ты вновь готовишься отправиться искать её. Ты едешь на её поиски, отлично зная, что за все предыдущие годы тебе не удалось найти — даже отдалённо — никаких её следов. Что всё это значит, Мартин?

— Это значит, что как раз сейчас появился шанс всё-таки найти её.

— Ну что ж, Мартин... — Она посмотрела ему в глаза: — Ты никуда не поедешь!

— Что?!

— Я провела в этом Богом забытом месте шесть долгих лет, дожидаясь, когда ты вернёшься. И я не собираюсь отпустить тебя снова гарцевать по прерии, слышишь?

Лори выбрала явно неверный тон для разговора с Мартином. Не глядя на неё, он процедил:

— Я, чёрт побери, не вижу здесь никого, кто мог бы остановить меня.

— Тебя разыскивают рейнджеры, Мартин, — напомнила ему она. — Чарли Мак-Корри находится всего лишь в получасе езды отсюда. Если рейнджеры захотят надеть на тебя наручники, ничто не помешает им это сделать!

Мартин медленно вытащил из сумки миниатюрный портрет Дебби и поднёс его к свету. За эти годы краска всё-таки пожухла, и лицо Дебби выглядело более мутным и тусклым, чем прежде. Лори приблизилась к нему и окинула взглядом портрет.

— Это не её портрет, Мартин! — сказала она.

Мартин удивлённо покосился на неё.

— Когда-то это действительно было её портретом, — сказала она. — Но теперь она уже совсем не тот маленький ребёнок, что изображён на этой миниатюре. Она стала совсем другим человеком. Неужели ты не можешь сосчитать, сколько лет прошло с той поры. Когда индейцы увезли её, ей было одиннадцать лет. Я специально посмотрела день её рождения — он записан в семейной Библии Эдвардсов. Сейчас ей уже исполнилось шестнадцать, и идёт семнадцатый год. Она уже не маленькая Дебби, а взрослая Дебора Эдвардс. — Она сделала паузу. — Если она ещё жива, конечно.

— Если она жива, я обязан привезти её домой, — бросил Мартин.

— Кого ты собрался привезти домой, Мартин? Даже если ты найдёшь её, она не захочет вернуться домой. Такие женщины никогда не возвращаются домой.

Лицо Лори было мертвенно-белым. А в глазах светился холодный огонёк ненависти. Он был разительно похож на тот огонёк, который, как прекрасно помнил Мартин, вспыхивал в глазах Эймоса, когда он втаптывал в грязь скальпы убитых им команчей.

— За это время она, должно быть, успела переспать с половиной мужчин из своего племени. — Слова Лори хлестали его, словно плетью. — Её также продавали на время индейцам из других племён, если те были готовы заплатить. Она наверняка уже успела народить детей-полукровок. Может быть, даже целую кучу. И что ты собираешься делать с ними? Тоже привезти сюда, в дом Эдвардсов? Но у тебя это не получится. Просто потому, что она сама не позволит тебе сделать этого. Чёрт побери, Мартин, если бы ты хоть что-то знал о женщинах, ты бы это сразу понял!

— О Боже, Лори, — голос изменил ему. — Лори... Лори...

— Тебе будет просто нечего привезти обратно, — произнесла она с презрением, которое казалось убийственным. — Слишком поздно. Если индейцы и согласятся что-то продать тебе, то это будет уже не Дебби, это будет уже не женщина, а какие-то жалкие ошмётки женщины, побывавшей в лапах дикарей.

Мартин шагнул к ней. Его глаза полыхали яростью. Он так разозлился, что едва мог говорить. Внутри у него всё клокотало. Побелевшие от злости складки около его губ яснее всяких слов говорили о его чувствах. Его ярость была так сильна, что Лори, не выдержав, отступила на шаг. Но её глаза смотрели прямо в лицо Мартину, и она не отводила своего взгляда. Она также была полна решимости идти до конца, и Мартин это почувствовал. С трудом обуздав свой гнев, он процедил:

— Я должен быть вместе с Эймосом, чтобы знать, что он собирается сделать.

— Но ты и так прекрасно знаешь, чего он хочет! — воскликнула девушка. — Он хочет натравить на индейцев, которые виновны в похищении Дебби, федеральные войска, и сделать так, чтобы федералы истребили их всех до одного! Он хочет, чтобы армия стёрла этих индейцев с лица земли! Он всегда хотел этого, и только этого — что бы он ни говорил и как бы он ни притворялся. А сделать это Эймос хочет из-за любви к покойной жене своего покойного брата, и только лишь поэтому. Это единственная причина, которая двигает им.

Мартин знал, что Лори права.

— Вот почему я всегда старался быть рядом с ним. И я уже давно объяснил тебе это.

— Да неужели ты не видишь, что самому Эймосу всё это уже надоело! Что с него уже достаточно! Господи, я поняла это в ту самую минуту, как только Эймос переступил порог нашего дома. Он сделал всё, что могла бы потребовать от него покойная Марта, и сделал это не один, а десятки раз — и теперь он хочет покончить со всем этим. По-моему, у него просто уже нет больше сил...

— Я это тоже понял, — кивнул Мартин Паули.

В голосе Мартина уже не звучало прежнего металла, и Лори уже по-другому — искательно и с нежностью — посмотрела на него:

— Я так хотела тебя, Мартин. Я хотела отдать тебе всю себя. Отдать тебе всё, что у меня есть. И не моя вина, что это тебе не подходит.

Глаза Мартина блуждали по стене. Он не знал, что ответить девушке. Он чувствовал себя в полном тупике.

— Знаешь, что Эймос сделает с Деборой Эдвардс, если он найдёт её? — глядя на него в упор, произнесла Лори. — Он всадит пулю ей в голову. И это будет совершенно правильно. И если бы Марта была жива, она попросила бы его сделать именно это. Именно это он и сделает сейчас.

— Только через мой труп, — покачал головой Мартин и стиснул кулаки.

— Ты считаешь, что способен опередить всех, в том числе и федералов и Эймоса. Может быть, тебе это и удалось бы. Но вот рейнджеров тебе не опередить. Чарли Мак-Корри находится всего в семи милях отсюда. И я собираюсь вызвать его сюда прямо сейчас, чтобы остановить тебя!

Мартин усмехнулся:

— Мне достаточно только оседлать лошадь, и через полминуты меня здесь не будет. И никакой Чарли Мак-Корри не сможет тогда догнать меня. Лучше иди к себе, Лори, и не вмешивайся в это дело!

Бросив на него последний взгляд, Лори Мэтисон выбежала из помещения. Мартин бережно положил миниатюрный портрет Дебби Эдвардс обратно в сумку и принялся быстро собирать вещи, которые ему осталось запаковать для отъезда. Он собирался уехать немедленно, не дожидаясь, пока Лори выполнит свою угрозу и позовёт Чарли Мак-Корри.

Но Чарли Мак-Корри сам приехал в дом Мэтисонов уже через пятнадцать минут. Вызова Лори ему не потребовалось — о пребывании в доме Мэтисонов Мартина и Эймоса ему сообщил мужчина, который проник в дом Эдвардсов и незаконно остался там жить и которого Эймос с Мартеном едва не выгнали оттуда накануне.

Глава 32

— Если бы вы приехали в Остин, как вы и обещали, я не думаю, что вам кто-то стал бы предъявлять какие-то излишние претензии, — сказал Чарли Мак-Корри. — Этого было бы вполне достаточно.

Четыре года службы рейнджером пошли Чарли явно на пользу. Теперь он чётко представлял границы своих возможностей, прекрасно понимал, что он может делать, а что нет, и тонко чувствовал, как далеко он может зайти и где ему лучше остановиться. Внутри же чётко очерченных пределов его власти и компетенции он чувствовал себя очень уверенно, и это сразу бросалось в глаза.

— Я дал обещание приехать в Остин, как только смогу, — буркнул Эймос. — И сейчас я как раз и собирался туда. Я должен был отправиться в Остин, но неожиданно наткнулся в этом доме на Лидже Пауэрса.

— Да, он говорил о том, что собирается в Остин, — подтвердил Аарон Мэтисон. — Это совершенно точно.

— Тебя не было здесь целых три года, Эймос, — заявил Чарли. — Ты никак не давал о себе знать. И ничего не говорил о своих планах. Пришлось мне самому приехать к тебе, как только поступил сигнал о том, что ты здесь. — Он скрестил руки на груди. — И я должен сказать, что за истекший срок твоя репутация вряд ли стала лучше.

— А что, есть какие-то проблемы с моей репутацией? — стал заводиться Эймос.

— Если ты желаешь, я тебе отвечу. Чтобы ты понял, что думают о тебе люди и что думаем обо всём этом мы, рейнджеры. Только имей в виду — я вовсе не настаиваю на том, что всё это — чистая правда. — Чарли Мак-Корри подался вперёд и, глядя Эймосу прямо в глаза, заговорил: — Люди говорят, что очень странно, что ты вдруг бросил большое обжитое ранчо, на котором имеется всё, что нужно для нормальной жизни, и стал бродить по просторам Техаса и Нью-Мексико без всякой видимой причины. Они говорят, что очень странно, что ты никак не можешь перестать бродить с места на место. Они также говорят, что ты, не задумываясь, пускаешь в ход свой нож для того, чтобы снять скальпы с индейцев, а это создаёт проблемы для всех других жителей Техаса, которым индейцы начинают неизбежно мстить. Ещё они говорят, что ты скорее готов сойтись с индианкой, нежели с белой женщиной, и что ты гораздо ближе к индейцам, чем к белым. Наконец, болтают, что ты готов ради своей выгоды и зарезать, и убить.

— Ты смеешь говорить всё это мне! — сдавленным от ярости голосом промолвил Эймос.

— Я уже объяснил тебе, что вовсе не собираюсь настаивать на правильности всех этих утверждений. Я привёл их лишь для того, чтобы ты понял, что на самом деле толкуют о тебе люди. Дело в том, что все считают тебя и Мартина источником беспокойства, считают вас причиной того, что индейцы никак не могут утихомириться. Все знают, что вы переезжаете с места на место и мутите воду, вместо того, чтобы спокойно осесть здесь и заняться делом, заняться ранчо. А от этого плохо всем, и люди требуют, чтобы мы обратили на это внимание и приняли меры. — Он выдержал паузу. — И, наконец, никто не снял выдвинутое против вас обвинение в убийстве человека.

— Не было никакого убийства человека! — твёрдо заявил Эймос.

— Надеюсь, что это действительно так. Но это в любом случае не мне решать. Всё, что я знаю, это то, что вам официально предъявлено обвинение в убийстве с целью ограбления Уолкера Финча, известного под именем Джерем Фаттермен. И ещё двух других человек, которых нашли на месте этого убийства...

— Хорошо. Что же будет с вождём индейцев по имени Жёлтая Пряжка, если нас сейчас задержат?

— Решать это должен капитан Сол Клинтон. Может быть, он захочет собрать всех рейнджеров и отправиться в экспедицию против Жёлтой Пряжки. Тогда вы могли бы послужить нам проводниками. Но это опять-таки не мне решать — всё в руках капитана Клинтона.

Эймос застыл.

— Я поеду к Клинтону с вами, Эймос, — промолвил Аарон Мэтисон. — И расскажу, как всё было. Уверен, Клинтон послушает меня. И с этим делом будет раз и навсегда покончено.

Эймос опустил глаза и неподвижно смотрел в какую-то точку перед собой. Казалось, он лишился дара речи.

— Что касается меня, то я не поеду с тобой, — бросил Мартин в сторону Чарли Мак-Корри.

— Что? — Чарли недоумённо уставился на него.

— Я не знаю, как поступит в этой ситуации Эймос. Но лично я собираюсь поехать и отыскать Жёлтую Пряжку.

— Мартин, я думаю, что ты только что сделал самое неудачное заявление в своей жизни!

— Всё, что я хочу, — это вырвать Дебби из лап индейцев. Сделать это до того, как вы расправитесь с Жёлтой Пряжкой. Или федералы расправятся с ним. Неужели ты не понимаешь, что когда все пойдут походом против него, будет уже поздно? И что в этих условиях Дебби уже вряд ли уцелеет?

— Всё это верно лишь при одном условии: при условии, что она жива! — воскликнул Чарли Мак-Корри. — В чём пока ещё никто не может быть уверен. — Он наклонился вперёд: — Но даже если ты разыщешь её, Мартин, какова вероятность того, что тебе одному удастся выкупить её у индейцев? Или обменять? Эта вероятность не больше одной на миллион!

— Я уже сталкивался с ситуацией, когда белая девушка находилась в руках индейцев. И я участвовал в переговорах о её выкупе. Я видел, как это делается, и я знаю, как это можно сделать.

— Но Дебби знает слишком много. И может начать говорить. Что будет означать неисчислимые беды для индейцев, среди которых она жила. Она сможет рассказать слишком многое, и тогда им будет уже несдобровать! А это в корне меняет всё дело.

— Я должен попытаться это сделать, Чарли. Понимаешь, должен! И ты это прекрасно понимаешь.

— Нет, Мартин, я даже не хочу пытаться это понять. Чёрт побери, Мартин, неужели ты не можешь понять элементарной вещи: и ты и Эймос — вы оба находитесь под арестом?

— А что, если я не послушаюсь тебя и просто выйду отсюда через дверь?

Чарли Мак-Корри несколько секунд мрачно смотрел на него, а затем произнёс:

— Думаю, ты сам должен прекрасно знать, что тогда случится.

— В этом случае он просто выстрелит тебе в спину, вот и всё, — звонким голосом сказала Лори.

Чарли подумал и слегка улыбнулся:

— Ну, если он не хочет, чтобы я стрелял ему в спину, он может выходить лицом ко мне. Тогда я выстрелю ему прямо в лицо.

В помещении повисла свинцовая тишина. Её разорвал чуть надтреснутый голос Аарона Мэтисона:

— Мартин, разрешить эту ситуацию может только один человек — Сол Клинтон.

— Именно это я с самого начала и пытался объяснить, — бросил Чарли Мак-Корри.

Эймос мрачно покосился на рейнджера:

— Когда же ты собираешься отвезти нас к нему?

— Утром. Думаю, мы вполне можем подождать до рассвета. Если вы, конечно, не против и если будете прилично себя вести.

Чарли повернулся к Аарону:

— Я хочу, чтобы они переночевали там, где остановились. Там для них уже готовы постели, а я посижу рядом и покараулю.

Затем он с усмешкой перевёл взгляд на Мартина:

— Ты зря пришёл в такое возбуждение, Мартин. Я уже побывал там и изъял оттуда всё ваше оружие. Так что вы не найдёте там ни своих ружей, ни револьверов. А теперь вставайте и пошли.

Через несколько минут они оказались в том помещении, где ночевали накануне. Только теперь они были здесь уже в другом статусе — в статусе арестованных. Чарли предусмотрительно зажёг вторую лампу и поставил её рядом с собой. Он не собирался позволить Мартину или Эймосу одним ударом загасить весь свет в помещении и, воспользовавшись темнотой, попытаться выбраться наружу.

Эймос опустился на кровать. Он выглядел старым и усталым.

— Можете раздеться и разуться, — сказал Чарли Мак-Корри. — Вы должны нормально провести эту ночь и набраться сил для завтрашнего дня. Я не собираюсь как-то притеснять или унижать вас. Всё-таки столько лет мы были соседями. И я собираюсь обращаться с вами по-соседски — если, конечно, вы не совершите каких-нибудь глупостей.

— Ты не против, если я снова разведу огонь в очаге? А то он совсем погас? — спросил Мартин Паули.

— Валяй, делай, — согласился Чарли.

Мартин подошёл к вязанке дров и стал выбирать подходящие паденья.

— Эймос! — воскликнул вдруг Чарли. — Чего это ты засунул руку под матрас? Чего ты там ищешь?

— Мне показалось, что там мышь, — виноватым тоном ответил Эймос.

Чарли вскочил на ноги. Стул, на котором он сидел, с грохотом отлетел в сторону. В руке Чарли блеснул револьвер.

— А ну-ка, вытащи руку из-под матраса. Только медленно и осторожно! Одно неверное движение — и я выстрелю! Давай!

Эймос начал медленно вытягивать руку из-под матраса. Мартин видел, что всё внимание Чарли сосредоточено на Эймосе и изо всех сил выбросил вперёд руку с зажатым в ней поленом и ударил Чарли по голове в районе правого уха. Чарли беззвучно рухнул на пол. Эймос подскочил к Чарли. Он оттянул его веко, чтобы проверить, в сознании тот или нет, и затем забрал его револьвер.

— Чёрт побери, Мартин, ты едва не оторвал ему ухо! — пробурчал он. — Счастье ещё, что он остался жив!

— Наверное, я немного перевозбудился.

— Ладно, найди что-нибудь, из чего можно сделать кляп. И достань моё лассо — надо связать его.

Глава 33

Когда Эймос с Мартином прибыли туда, где согласно их ожиданиям должны были находиться реки, которые индейские шаманы считали священными и называли Семь Пальцев, то выяснилось, что их представление об этих реках едва ли соответствует тому, что они увидели здесь в реальности.

Перевалив через Дождливые горы, они попробовали сначала отыскать Семь Пальцев в районе реки Литл-Хорсфиф. У этой реки было девять притоков, и теоретически семь из них как раз и могли являться Семью Пальцами. Но вскоре выяснилось, что это не так.

Тогда они двинулись вдоль течения реки Элкхорн и насчитали у неё целых сорок притоков. Все они впадали в неё. Но и эти притоки не принадлежали к числу Семи Пальцев.

Мартин надеялся, что им удастся встретить здесь каких-нибудь индейцев, которые приведут их к тому месту, где располагается племя. Однако крупномасштабные операции, которые проводил в этих краях генерал Шеридан, привели к тому, что все индейцы бежали из этих мест, и здесь никого не осталось. Эймосу и Мартину приходилось блуждать тут одним, без всякой надежды встретить индейцев, а между тем время работало против них. То обвинение в убийстве, которое им предъявили, было, конечно, смехотворным, и его легко можно было с себя снять. Но вот то, что они активно противодействовали своему задержанию и аресту и применили при этом грубую силу, напав фактически с оружием в руках на пытавшегося остановить их рейнджера, который в результате этого сильно пострадал, — это было гораздо серьёзней.

И это были не просто слова: и Эймос, и Мартин знали, что за ними уже давно ведётся погоня. Они заметили её буквально на третий день после того, как ускакали из дома Мэтисонов. Когда они оглядывались назад, они видели где-то далеко на горизонте малозаметные облачка пыли, поднятые копытами лошадей, которые всё время следовали за ними. Как бы они ни мчались вперёд, куда бы ни поворачивали, эти малозаметные облачка настигали их вновь и вновь, и они знали, что это — не кто иной, как рейнджеры, которые неотступно следуют за ними. Они чувствовали, что рейнджеры всё время идут за ними по следу, практически ни на минуту не упуская их из виду. Из этого следовало, что у них остаётся очень мало времени на то, чтобы попытаться отыскать Дебби. И они должны были выжимать из своих измученных лошадей все силы без остатка, чтобы опередить рейнджеров и суметь найти Дебби раньше, чем рейнджеры настигнут их самих и лишат этой возможности.

Местность в районе реки Элкхорн вся изобиловала крутыми подъёмами и спусками, горы чередовались здесь с долинами, в которых текли бесчисленные реки и ручьи, и поэтому здесь нигде нельзя было одним глазом окинуть местность и посмотреть, что творится вдалеке и есть ли кто-то там. Между гор здесь частенько клубился туман, в котором нередко тонули не только склоны, но и сами вершины гор. Часто эту туманную дымку можно было принять за дым далёкого костра, и только подойдя поближе, путник убеждался в том, что это обман зрения и никакого костра да здесь никогда и не было. Из-за этого Эймосу с Мартином приходилось передвигаться медленно и осторожно, с частыми остановками, и постоянно оглядываться, чтобы не получить в спину индейскую стрелу или пулю.

При этом весь парадокс заключался в том, что вся эта труднодоступная местность находилась всего в трёх днях пути от Форт-Силл. Войска уже побывали здесь и скорым маршем двинулись дальше. Никого из индейцев они здесь не нашли, но Эймос с Мартином думали, что это случилось только потому, что они не слишком хорошо их искали. Перед ними стояла задача двигаться вперёд и неустанно и без остановки преследовать всех индейцев, которые могли скрываться на просторах Техаса, и они, видимо, так и поступили — быстро прошли вперёд, не удосужившись хорошенько прочесать то, что находилось совсем рядом от их базы. Эймос предполагал, что Жёлтая Пряжка и его воины как раз и воспользовались этим — они затаились, когда войска проходили совсем рядом, и постарались сделаться незаметными, и в результате благополучно переждали грозу. И теперь, целые и невредимые, и хорошо укрывшиеся среди гор и деревьев, готовились нанести неожиданный удар по федеральным войскам, когда те закончат операцию и двинутся обратно. Если бы это удалось им, Жёлтая Пряжка стяжал бы неувядаемую славу в глазах других индейцев и был бы навечно признан самым великим вождём. Видимо, на это он в душе и рассчитывал... По крайней мере Эймос с Мартином, передвигаясь по этим местам, постоянно чувствовали рядом незримое присутствие индейцев. И то, что они никак не могли увидеть их, ни о чём не говорило — индейцы были мастерами прятаться, особенно в таких вот труднодоступных местах, а потом вдруг неожиданно появляться, наносить внезапные удары и вновь бесследно исчезать, точно растворяясь в окрестной местности.

Они шли вперёд, а какое-то обострившееся внутреннее чувство подсказывало им, что индейцы должны быть где-то рядом. Но, как ни высматривали они краснокожих, те не попадались им на глаза. И вдруг ранним утром они неожиданно наткнулись на индейский костёр. Невдалеке паслась лошадь индейца. Самого хозяина нигде не было видно, но он должен был быть где-то рядом.

Эймос с Мартином поймали и стреножили его лошадь и стали ждать. Проходил час за часом, а никаких признаков того, что хозяин лошади находится где-то рядом, по-прежнему не было видно. Но Эймос с Мартином терпеливо ждали. Они были уверены, что рано или поздно он обязательно объявится. И попробует отбить у них свою лошадь.

Время от времени Мартин обходил окрестности, внимательно вглядываясь в каждый кустик, в каждое дерево. Наконец, он подошёл к Эймосу и сказал:

— Посмотри-ка туда, где течёт ручей. Видишь там небольшую заводь?

— Вижу, — кивнул Эймос. — Но там его нет. Ни одна ветка не согнута. Там нет никаких следов присутствия человека.

— Всё верно — там его нет. Но ты видишь заросли кустов, которые расположены чуть дальше и спускаются к самой воде? Видишь то место, где они образуют почти непролазную чащу? Я уверен, что он где-то там. А попал он туда после того, как прополз по лугу, который весь зарос травой почти по пояс человеку. Я уверен, что если мы пройдём тем лугом, то обнаружим его следы. Но лучше я пойду прямо вперёд. Пойду прямо на него. Естественно, не показывая ему, что я понимаю, что он там находится...

— Но для чего?! Он же просто выстрелит в тебя, когда ты подойдёшь совсем близко, подойдёшь к нему на расстояние прямого выстрела, и всё!

Мартин посмотрел на Эймоса:

— Потому что ты должен прикрывать меня. И опередить его. Ты должен выстрелить в него раньше, чем он выстрелит в меня.

Эймос нахмурился:

— Хочешь послужить живой мишенью, Мартин? Не слишком ли это опрометчиво?

— Я просто верю в твою меткость, вот и всё. И верю, что ты сможешь по-настоящему хорошо прикрыть меня, не дав ему никакого шанса.

Эймос поморщился:

— Чёрт подери, Мартин, но ведь до того места, где он должен скрываться, слишком большое расстояние. Слишком большое для гарантированного прицельного выстрела.

Мартин скривился:

— А разве есть у нас какой-то другой способ выманить его оттуда? Он может сидеть в этих непролазных кустах у самой кромки воды хоть целую вечность. Но разве у нас есть время на это?

— Нет, — помрачнел Эймос, — времени у нас как раз нет. Но я не желаю подвергать тебя такому страшному риску.

— Другого выхода всё равно нет, Эймос. Я пойду. — Мартин выдавил улыбку: — Сделаю вид, что иду набирать из ручья воду в наши фляжки. Надеюсь, он в это поверит.

А ты следи за кустами. Как только увидишь малейшее шевеление в них...

— Не надо меня учить! — отрезал Эймос. Он взял ружьё и отполз в сторону. Удобно устроившись в зарослях травы, он навёл ружьё на то место, где, как они теперь предполагали, мог скрываться индеец, и стал напряжённо ждать.

Мартин между тем двигался вперёд, непринуждённо помахивая фляжками. Глаза его блуждали. Он не хотел, чтобы индеец перехватил его взгляд и сообразил, что Мартин понимает, где тот находится.

Выстрел прозвучал так громко, словно стреляли прямо у него над ухом. Мартин упал на живот и вытащил из кобуры револьвер. Затем он вскочил на ноги и помчался вперёд — туда, где должен был лежать мёртвый индеец.

— Эй, стой! Ложись! Ложись, чёрт бы тебя побрал! — загремел голос Эймоса. — Я не уверен, что я в него попал. Слышишь? Ложись на землю!

Мартин услышал, как Эймос мчится к нему, тяжело перепрыгивая через кочки и мокрую траву. Он рухнул на землю и вжался в неё лицом, молясь, чтобы пули не задели его. От него сейчас требовалось лишь одно — лежать совсем тихо и надеяться, что Эймосу удастся справиться с краснокожим.

Эймос с разбегу упал в траву рядом с Мартином. Лицо его светилось.

— Я ошибся, Мартин. Я всё-таки достал его. Это был поразительно меткий выстрел. Пуля попала ему прямо в спину. Вон он лежит. Видишь?

Мартин посмотрел в направлении, которое указывал ему Эймос, и разглядел контуры смуглого обнажённого тела, лежащего в траве.

— Да, — прошептал он, — вижу.

Они медленно поднялись. Индеец лежал не шевелясь. Эймос осторожно приблизился к нему, схватил упавший в траву нож краснокожего и забросил его в реку.

— Тебе надо бы найти его лук, — сказал Мартин.

— Лук, говоришь? Как бы не так! Вот из чего он пытался убить тебя! — Эймос подхватил с земли ружьё системы Спенсера. — Он целился в тебя с расстояния в пятнадцать футов. Удивительно, как он не попал.

Мартин смешался.

— Но я даже не слышал, как он снял ружьё с предохранителя.

— Это-то тебя и спасло — он так и не успел этого сделать. Ружьё по-прежнему стоит на предохранителе. Видишь? — Продемонстрировав Мартину ружьё индейца, Эймос швырнул его в воду вслед за ножом.

— Он может говорить? — понизив голос, спросил Мартин Паули.

— Он заговорит, никуда не денется. А ты садись-ка быстренько на свою лошадь!

— Для чего? — не понял Мартин.

— К нам сюда движутся двое рейнджеров. Они идут вдоль течения этого ручья. Я увидел их пару минут назад, когда случайно обернулся. Их от нас отделяет не больше мили. — Глядя Мартину в глаза, Эймос отчеканил: — Ты должен перехватить их и задержать насколько возможно!

— Ты хочешь, чтобы я вступил с ними в бой? — угрюмо спросил Мартин.

— Нет, ни в коем случае. Просто попробуй поговорить с ними. Говори им всё, что придёт тебе в голову. Главное, чтобы ты говорил как можно дольше, а они как можно дольше слушали тебя.

— А если они арестуют меня?

— Ну и пусть! Главное, чтобы ты задержал их и дал мне время допросить этого индейца, ясно?

Мартин со всех ног побежал к своей лошади.

Глава 34

Поехав в том направлении, куда указал ему Эймос, Мартин не встретил никаких рейнджеров. Их нигде не было — ни в миле от них, ни в двух милях. Проехав две мили, он понял, что произошло: Эймос просто придумал предлог, чтобы отослать его прочь на то время, пока он будет допрашивать пленного индейца. Очевидно, Эймосу совсем не хотелось, чтобы кто-то присутствовал при этом допросе...

«Ну что ж, — мрачно подумал Мартин, — пусть будет так».

Он развернул лошадь и не спеша поехал навстречу Эймосу. Вскоре он услышал дробную рысь и увидел быстро приближающегося к нему Эймоса. Лицо у Эймоса было угрюмое, но в его глазах сквозила удовлетворённость.

— Насколько я могу судить по твоему внешнему виду, индеец заговорил, — проронил Мартин Паули.

— Да. Теперь я знаю, где найти Жёлтую Пряжку и его племя. Он также подтвердил, что та белая девочка, про которую нам поведал Лидже Пауэрс, находится у них.

— Это далеко?

— Мы доберёмся туда ещё до наступления полуночи. Он также сообщил, что около сорока рейнджеров с приданными им шестьюдесятью-семьюдесятью индейцами из племени тонкава сконцентрированы в районе Кэмп-Радзимински. Там, где военные обычно разбивают лагерь, готовясь выступить в дальний поход. Кстати, там же вместе с ними находятся ещё две роты кавалерии.

— Этого не может быть! Столько вооружённых людей... Нет, твой индеец солгал.

— Нет, он не солгал. — В голосе Эймоса прозвучала абсолютная уверенность. А Мартин вдруг заметил, что с кончика ножа Эймоса, которым он пользовался для того, чтобы снимать скальпы с индейцев, упала свежая капля крови.

— А где он сейчас?

— В ручье. — Эймос тяжело посмотрел на Мартина: — Я привязал к его ногам тяжёлые камни, так что можешь не переживать — он не всплывёт.

— Я не знаю... — Мартин закусил губу. — То, что сказал этот индеец про рейнджеров, кавалеристов и приданных им индейцев тонкава, которые будто бы сконцентрированы в Кэмп-Радзимински, разве может это быть правдой? Разве мы заметили кого-то? А ведь мы обязательно должны были заметить там солдат, если бы они действительно были там и если бы их и в самом деле было столько, сколько насчитал этот индеец. Весь этот его рассказ кажется больше похожим на сказку...

— Да нет, он не лгал. — На лбу Эймоса пролегла глубокая морщина. — Он говорил правду, а солдаты и рейнджеры могли появиться в Кэмп-Радзимински уже после того, как мы проследовали мимо этого места. Буквально через несколько часов. И я очень легко могу представить себе причины их появления. Очевидно, кто-то в штабе военных в Форт-Силл наконец-то понял, что, когда основные силы прошли вперёд и не заметили Жёлтую Пряжку, Жёлтая Пряжка оказался у них в тылу и может ударить по ним оттуда в любой момент. Фактически, над их коммуникациями, а может быть, даже над самим Форт-Силл нависла смертельная опасность. Кто знает, сколько у Жёлтой Пряжки людей? Я думаю, что немало. И для того, чтобы как можно быстрее ликвидировать эту опасность, военные и решили предпринять самые энергичные усилия. Собрать все свои наличные силы в Кэмп-Радзимински, получить поддержку рейнджеров и индейцев тонкава и совместно ударить по Жёлтой Пряжке и обезвредить его. — Эймос стиснул руки так, что побелели костяшки его пальцев. — Это означает, что очень скоро они уже перейдут в наступление против Жёлтой Пряжки и навалятся на него всеми своими силами. Значит, нам надо спешить. Нам надо страшно спешить, чтобы попытаться опередить их.

Они поскакали вперёд.

— Я хочу задать тебе один вопрос, — обратился Мартин к Эймосу. — Если мы найдём то место, где находится сейчас Жёлтая Пряжка...

— Мы обязательно найдём это место. Жёлтая Пряжка и его люди никуда не денутся. Тот индеец, у которого я узнал все эти сведения, был их единственным разведчиком. Кроме того, между Форт-Силл и людьми Жёлтой Пряжки больше никого нет. Так что никто не сможет их предупредить, никто не даст им сигнал срочно собираться и переезжать в другое место.

— Я хочу спросить тебя...

— Отыскать Жёлтую Пряжку — это не самая сложная задача на сегодняшний день. — Казалось, Эймос предчувствует, о чём хочет спросить его Мартин, и специально не даёт ему возможности задать интересующий его вопрос. — А вот вырвать Дебби из рук индейцев — это гораздо сложнее, особенно учитывая то, что у нас практически нет времени.

— Я понимаю. Эймос, ты можешь сделать мне одолжение? Когда мы найдём стоянку Жёлтой Пряжки, ты можешь позволить мне прийти к индейцам одному? Без тебя?

— Я не понял, — нахмурился Эймос. — Чего, чёрт побери, ты хочешь?

— Я хочу поговорить с Жёлтой Пряжкой сам. Без тебя.

Эймос замолчал и так долго не отвечал Мартину, что тот решил, что Мартин вообще никогда не удостоит его ответом.

— Я планировал, — сказал он наконец, — сделать это несколько по-другому. Я хотел один пойти к Жёлтой Пряжке и поговорить с ним. Так, чтобы ты оставался на безопасном расстоянии. И в случае, если бы случилось самое худшее, мог бы действовать по обстановке.

Мартин, качая головой, умоляюще посмотрел на Эймоса:

— Эймос, пожалуйста... ты можешь один-единственный раз поступить так, как я тебя прошу?

Эймос, насупившись, погрузился в молчание. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он спросил:

— Почему ты этого хочешь?

Мартин давно предвидел, что Эймос задаст ему этот вопрос. У него уже был готов ответ.

— Скажу тебе правду: я не вижу никакого иного варианта.

— Я не понимаю. — Эймос посмотрел на Мартина с сардонической усмешкой. — Чего ты боишься?

— Чего я боюсь? Просто представь себе, Эймос, что, оказавшись в племени Жёлтой Пряжки, ты встретишь там индейца, который непосредственно виновен в смерти Марты Эдвардс.

Мартин замолчал, поглядывая на Эймоса. Лицо Эймоса было непроницаемым.

— Ясно, как ты поступишь. — Мартин тяжело вздохнул. — Ты убьёшь его, Эймос. Этот индеец будет мёртв. Но это также будет означать конец для Дебби. — Он развёл руками: — На этом поиски Дебби можно будет считать законченными. Неудачно. Ты знаешь всё это так же хорошо, как и я.

— Забудь обо всей этой чепухе, — кривя губы, пробормотал Эймос. — И если ты хочешь вернуть Дебби, лучше делай так, как я тебе говорю. — Он посмотрел Мартину в глаза: — Я поеду к Жёлтой Пряжке, и я буду говорить с ним.

— В таком случае, я должен сопровождать тебя. Чтобы иметь возможность остановить тебя, если потребуется.

Эймос смерил Мартина тяжёлым взглядом:

— Ты представляешь, что тебе для этого потребуется?

— Да. Я это знаю. И я уже давно готов к этому.

Эймос прищурился.

— Ну что ж, — произнёс он после затянувшейся паузы, — я вижу, что ты действительно сделаешь это. Если понадобится, ты убьёшь меня, не задумываясь, в ту же секунду.

Мартин ничего не сказал. Они молча проехали несколько сотен ярдов.

— Кстати, — сказал Эймос, — у меня тут кое-что для тебя есть. Думаю, стоит передать это тебе прямо сейчас, чтобы ты это сохранил. И если мне суждено быть убитым, то ты в результате не останешься внакладе.

Эймос стал рыться в своих многочисленных карманах и наконец извлёк из одного из них потёртый листок бумаги, сложенный пополам. Развернув его, он передал листок Мартину. Тот прочитал:

«Да будет известно всем: я, Эймос Эдвардс, не имеющий никаких известных мне кровных родственников, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, настоящим выражаю свою волю. Я желаю, чтобы в случае моей смерти были оплачены все мои долги. Моё же имущество, которое останется после уплаты долгов, где бы оно ни было и в чём бы ни заключалось, я завещаю своему приёмному племяннику Мартину Паули, в знак признательности за ту помощь, которую он оказывал мне в последние дни моей жизни».

Текст завещания был подписан Эймосом. Рядом красовались подписи двух свидетелей — Аарона Мэтисона и Лори Мэтисон.

Мартин слегка покраснел и попытался вернуть бумагу Эймосу, но тот покачал головой:

— Нет, лучше держи это при себе. На случай, если команчи вздумают рыться у меня в карманах.

— Это ничего не изменит, — слабым голосом произнёс Мартин Паули. — Я всё равно сделаю то, что я должен буду сделать.

— Я знаю, — кивнул Эймос.

Они скакали ещё четыре часа без перерыва, а потом Эймос вдруг поднял вверх руку, и они остановились. Из-за расстилавшейся перед ними туманной пелены отчётливо доносился собачий лай.

Глава 35

Племя Жёлтой Пряжки расположилось вдоль течения реки, которую сами индейцы называли Дикая собака. Племя оказалось весьма многочисленным — Мартин насчитал не меньше шестидесяти двух вигвамов. Это означало, что под началом Жёлтой Пряжки должно было находиться не меньше двухсот воинов.

Мартин с Эймосом остановились на пригорке, откуда открывался вид на всю индейскую деревню, и их сразу заметили. Деревня сразу пришла в движение. Мартин увидел, что навстречу им направилась группа из двадцати воинов. При этом четыре разведчика поскакали далеко вперёд, чтобы убедиться, что Мартин с Эймосом были одни и за ними не скрывались дополнительные силы белых.

Группа из двадцати всадников остановилась в пятидесяти ярдах от них. От группы отделился высокий воин, чей головной убор украшали рога бизона, и, подъехав поближе к белым, спросил на языке жестов:

— Откуда вы приехали? Чего вы хотите? Что вы привезли?

Эймос ответил ему:

— Я приехал издалека. Я приехал поговорить. У меня есть сообщение для Жёлтой Пряжки. Я привёз подарки.

В деревню тут же помчался гонец, чтобы передать эту новость вождю. Вскоре он вернулся, и Эймос с Мартином под охраной воинов направились прямо в деревню. Они остановились перед большим вигвамом вождя. Из него вышел коренастый мужчина средних лет, укутавшийся в одеяло, и внимательно посмотрел на Эймоса.

— Ты называешь себя вождём по имени Жёлтая Пряжка? — спросил Эймос.

Мужчина знаками показал ему, что да.

Эймос соскочил с лошади и подошёл к Жёлтой Пряжке. Вслед за ним к вождю приблизился и Мартин Паули. Увидев вождя вблизи, он похолодел: его лицо пересекал тонкий шрам. Он начинался в районе левого глаза и доходил до самого рта. Перед ними стоял почти мифический, разыскиваемый ими почти целую вечность и вечно ускользавший от них вождь по кличке Шрам!

Вождь жестом спросил Эймоса, чего тот хочет. Эймос знаками показал ему следующее: «Я не разговариваю, стоя на ветру».

По лицу вождя промелькнула едва заметная усмешка. Он пригласил Эймоса с Мартином войти в вигвам.

В центре вигвама горел костёр. Сквозь отверстие в крыше, через которое выходил дым, в вигвам проникало немного дневного света. В вигваме находилось пять женщин: двое постарше, толстых и коренастых, и трое женщин помоложе, гибких и стройных.

В полумраке вигвама вождь пристально посмотрел на Эймоса и Мартина и сказал, опять обращаясь к ним на языке жестов:

— Тебя называют Бычьи Плечи. А того, кто стоит сейчас рядом с тобой, зовут Другой.

— Я слышал о человеке по имени Бычьи Плечи, — принялся бойко лгать в ответ Эймос, — но индейцы сообщили мне недавно, что он умер. Меня же зовут Много Мулов. Так меня назвали мои друзья — индейцы из племени куохада. Я принадлежу к числу команчерос и работаю под началом человека, которого зовут Богатый. Его настоящее имя — Хайме Росас.

— Значит, тебя зовут Много Мулов... — Усмешка на лице Жёлтой Пряжки говорила о том, что он не верит Эймосу. — И ты относишься к числу команчерос. Но того парня, который стоит рядом с тобой, всё-таки зовут Другой.

— Нет, — покачал головой Эймос, — это не так. Этот парень — мой сын. Его индейское имя — Не Говорящий.

После небольшой паузы Эймос продолжил:

— У моего шефа, Богатого, скопилось очень много ружей. Он хотел бы обменять свои ружья на лошадей и мулов. Богатый слышал про Жёлтую Пряжку. Он слышал, что Жёлтая Пряжка — это великий похититель лошадей и мулов. Об этом ему поведал друг Жёлтой Пряжки.

— Какой друг?

— Вождь по имени Синее Перо.

— У Синего Пера, — сказал Жёлтая Пряжка, — жена белая.

— Белая жена? — Эймос сделал пренебрежительный жест. — Белые женщины богатого не интересуют. В обмен на них он ничего не даст. Если Жёлтой Пряжке нужны ружья, то пусть он даст Богатому лошадей. Много лошадей. Богатый не занимается мелочовкой — он хочет отдать Жёлтой Пряжке много ружей в обмен на много лошадей. Но, может быть, Жёлтой Пряжке ружья не нужны? Тогда Богатый обратится к тем индейским вождям, которые интересуются ружьями.

Подобное заявление Эймоса не было похоже на обычную речь торговца, который старается избежать острых углов и никогда не ставит вопросы столь остро. Но Эймос играл роль человека, которого послали сделать предложение и который должен был принести своему хозяину ответ и более ничего, поэтому всё это звучало вполне естественно. И тем не менее Жёлтая Пряжка казался удивлённым. Он не торопился с ответом, и в вигваме вождя повисла напряжённая тишина. Мартин решил воспользоваться этим и внимательно осмотреть его внутреннее убранство. Позади Шрама висел щит с его родовой эмблемой и тотемами и боевое копьё, к которому были прикреплены скальпы убитых им врагов. Скальпов было около дюжины, но лишь половина из них принадлежала индейцам. Все остальные скальпы были явно срезаны с голов белых людей. Внимание Мартина привлёк третий по счёту скальп, если считать от вершины древка копья. Это был скальп женщины с фантастическими по красоте огненно-рыжими волосами. Жёны Жёлтой Пряжки ухаживали за этим скальпом — они обильно умащали волосы рыжеволосой покойницы маслом, так что они блестели, когда на них падали отблески огня. Но Мартин не заметил на копье ни светлых волос Марты, ни золотистых волос Люси.

Внезапно Мартин почувствовал на своём лице чей-то взгляд. Он ощущал этот взгляд так явственно, точно кто-то коснулся его кожи кончиком пальца. Мартин медленно повернул голову и понял, что на него пристально глядит одна из молодых женщин, которые находились в вигваме вождя. Её голова была закутана в чёрный платок, плотно подвязанный под подбородком, поэтому Мартин не мог разглядеть её волос. Но зато он ясно видел её глаза — зелёные, пронизывающие, странно холодные. Это были глаза Дебби.

Шрам сделал шаг к Эймосу, и Дебби тут же отвернулась от Мартина.

— Где находятся ружья, предназначенные для обмена? — спросил Шрам.

— В Нью-Мексико. Там, где живёт Хайме Росас, — ответил Эймос. — Сделка должна состояться там.

— Это чересчур далеко. Пусть Богатый привезёт ружья сюда.

Эймос громко рассмеялся прямо в лицо Жёлтой Пряжке. Глаза вождя злобно сузились, но он не проронил ни звука.

— Больше я не намерен разговаривать с тобой. Неподалёку от того места, где стоит ваше племя, рядом с рекой Дикая собака я заметил источник. Я встану там. Если ты хочешь говорить со мной, ты можешь найти меня там. Я проведу там сегодняшнюю ночь и весь завтрашний день. После этого я уеду.

— Ты что-то говорил о подарках, которые привёз с собой, — напомнил ему Жёлтая Пряжка.

— Подарки будут там, где я остановлюсь. — Эймос повернулся к Мартину и сказал: — Пошли, Не Говорящий.

Мартин вслед за Эймосом вышел из вигвама Жёлтой Пряжки.

Глава 36

Когда Мартин с Эймосом уезжали из деревни Жёлтой Пряжки, по спине Мартина непроизвольно бежали мурашки. Каждую минуту он ожидал выстрела, ожидал, что в него вонзится индейская стрела. Видимо, те же самые опасения глодали и Эймоса. Но они всё равно старались держать голову высоко и прямо и вести себя так, точно ничто не могло угрожать им.

Когда они наконец отъехали на достаточно большое расстояние, Эймос, не поворачивая головы к Мартину, проронил:

— Ты видел её?

Прежде чем Мартин успел ответить, он сказал:

— Ну да, конечно, ты видел её. Я это заметил.

Голос Эймоса звучал довольно спокойно, почти бесстрастно. Он не казался взволнованным тем, что после стольких лет мучительных поисков они наконец-то сумели найти Дебби.

— Она жива, — выдохнул Мартин. — О Боже, Эймос, она жива! — Голос его звучал хрипло и слегка дрожал. — Ты можешь в это поверить? Ты способен это осознать? Мы нашли её, Эймос! Наконец-то мы её нашли!

— Лучше подумай о том, как нам самим остаться в живых, — холодно бросил Эймос. — Иначе не будет особого толку от того, что мы её нашли.

Мартин опустил голову. Эймос, как всегда, был прав. Если индейцы сейчас убьют их, никто никогда не узнает о том, что Дебби живёт здесь. И никогда не сможет освободить её.

— Я не понимаю, как он позволил нам войти в свой вигвам, зная, что там находится Дебби, — запинаясь, проговорил Мартин Паули. — И позволил ей находиться рядом с нами всё время, что мы там были.

— Это может означать лишь одно. — Эймос посмотрел ему в глаза. — Он хотел, чтобы мы увидели её.

— Какой он странный индеец!

— Все эти многолетние странствия по индейским территориям в поисках Дебби были очень странной вещью, Мартин, и оказались очень чудными. Но только теперь мы узнали, почему всё было так. — Он сжал руку Мартина: — Ты заметил, что здесь мы встретили почти всех команчей, которые раньше попадались нам на пути? Почти всех, с кем мы в течение всех этих лет разговаривали о Дебби?

— Да, я это заметил.

Эймос с силой потёр подбородок:

— Чёрт побери, мы ведь и в этом вигваме уже однажды побывали. Ты припоминаешь, когда это случилось?

— Кажется, мы разговаривали в нём с Поющим Псом...

— Вот именно! Ты всё помнишь так же хорошо, как и я! Мы разговаривали в вигваме Шрама с Поющим Псом, в то время как истинный хозяин вигвама, Шрам, в этот момент скрылся от наших глаз. Скрылся вместе с Дебби. И так происходило всегда. Когда мы приближались к его племени, чтобы расспросить о Дебби, он просто прятался вместе с ней. Вот почему долгих пять лет мы бродили совершенно впустую.

Мартин некоторое время помолчал, а потом сказал:

— Но сейчас мы нашли её. И Шрам сам показал нам её.

Эймос пожал плечами:

— А ты думаешь, у него был какой-то другой выход? Он же знает, что совсем рядом от него сконцентрированы огромные силы кавалерии, рейнджеров и индейцев гонкава. Ему просто некуда деваться. — Он посмотрел на Мартина: — Но мы должны быть готовы к любой неожиданности, в том числе и к тому, что Шрам не захочет отпустить нас живыми. И постарается сделать так, что мы никогда не сможем никого предупредить ни о Дебби, ни о том, что мы увидели в его племени. Поэтому мы должны быть начеку. И подумать, как мы можем бежать отсюда.

— Разве мы можем отсюда бежать? — нахмурился Мартин. — Когда кругом так много индейцев?

— Мы можем попытаться это сделать. Воспользовавшись эффектом неожиданности. И сейчас нам надо хорошенько подготовиться к этому.

Они подъехали к ручью, о котором Эймос рассказывал Шраму, и спешились. Мартин зажёг костёр. После этого они расседлали лошадей и сложили сёдла так, чтобы индейцы обязательно увидели их в свете костра.

— Они увидят разложенные на траве сёдла и неосёдланных лошадей и успокоятся, — прошептал Эймос. — Мы же не будем рассказывать им, что умеем скакать на лошадях без сёдел так же хорошо, как это делают они сами. И если мы неожиданно вскочим на лошадей и умчимся, у нас будет неплохая фора. А дальше всё будет зависеть исключительно от нас.

— И от наших лошадей.

— Да, и от наших лошадей, — согласился Эймос.

Мартин провёл рукой по лицу.

— Подожди минутку... Но если мы попытаемся убежать от них, то мы сделаем это только для того... чтобы успеть сообщить рейнджерам о том, что творится здесь. О том, что Шрам сконцентрировал здесь все свои наличные силы и готовится к атаке на федеральные силы.

— Именно, — кивнул Эймос.

— Но это будет означать, что, получив от нас известие об этом, рейнджеры и солдаты тут же перейдут в атаку. И нападут на племя Шрама. Нападут вместе с индейцами тонкава. А это будет означать такую кровавую резню, какой не видывал свет!

— Да, похоже на то, что именно так всё и будет, — согласился Эймос, зловеще поблескивая глазами.

— И тогда индейцы обязательно убьют Дебби! Они убьют её точно так же, как всегда убивали попавших в плен к ним белых, когда оказывались в безнадёжном положении!

Эймос нагнулся к нему:

— Если бы я не думал, что всё произойдёт именно так, я бы сам убил её, Мартин!

Так вот чего стоил весь их успех. Они нашли Дебби, но теперь Эймос не желал чувствовать ничего, кроме вкуса смерти.

— Этого не будет, — твёрдо проговорил Мартин.

— Что?!

— Дебби жива. И это — самое главное на меня. Лучше, чтобы она была жива, даже если она останется жить с индейцами, нежели сделать так, чтобы ей вышибли мозги.

Лицо Эймоса исказила страшная гримаса.

— Я не могу поверить своим ушам...

— А я говорю, что пока она будет оставаться в племени Жёлтой Пряжки, я не допущу тут никакой резни!

Эймос сжал было кулаки, но затем медленно разжал их и уже спокойным голосом осведомился:

— Что же ты хочешь сделать?

— Сначала мы должны провести здесь эту ночь. А завтра снова поговорить со Шрамом. Поговорить с ним о Дебби. — Лицо Мартина выражало мрачную решимость. — Но одно я знаю совершенно точно: сам я не побегу в Кэмп-Радзимински, чтобы вызвать сюда войска. И не позволю тебе этого сделать!

Голосом, задушенным яростью, Эймос спросил:

— Ты полагаешь, что такие, как ты, способны меня остановить?

Мартин вытащил из кармана завещание, которое Эймос написал в его пользу, и медленно порвал его в клочки. Затем он бросил клочки бумаги в костёр.

— Да, Эймос, я думаю, что сумею остановить тебя.

Руки Эймоса опустились. Внезапно стало видно, как же безгранично он устал. Он уставился в пустое пространство перед собой, беззвучно шевеля губами. Затем он обернулся к Мартину:

— Хорошо, я согласен. Мы заночуем здесь. Но больше я ничего не могу тебе обещать!

— Так-то лучше! — улыбнулся Мартин.

— Я хотел тебе кое-что сказать. Раньше я не собирался тебе об этом говорить, но если дело дойдёт до битвы с индейцами, мы должны будем постараться уложить как можно больше краснокожих, и поэтому я скажу тебе это. Ты сумел рассмотреть все те скальпы, что были прикручены к древку копья Шрама?

— Разве я не был в его вигваме вместе с тобой? — раздражённо хмыкнул Мартин.

— Там не было скальпов Марты, Люси, и даже скальпа Брэда. — Эймос посмотрел Мартину прямо в глаза. — Но был один любопытный скальп. Женский. Третий по счёту...

— Я заметил его, — нетерпеливо бросил Мартин. — Это был скальп женщины с длинными рыжими волосами. Я сразу обратил на него внимание, можешь не говорить, что я якобы его не заметил. Ну и что?

— Ты не помнишь, кому принадлежали эти волосы. Зато я помню. — Кадык на шее Эймоса судорожно дёрнулся. — Это волосы твоей матери, Мартин!

Мартин окаменел. Наверное, он в глубине души догадывался об этом, просто боялся признаться в этом самому себе. Значит, это тоже сделал Шрам. Но... какое это могло иметь значение сейчас, после стольких лет, которые прошли с того момента? Как ни кощунственно это звучало, но Мартину казалось, что всё это было так давно, что уже почти ничего не значило. Подлинное значение могла иметь только жизнь Дебби — живого человека, которого им надо было любой ценой спасти. Он собирался сказать об этом Эймосу и пытался подобрать нужные слова, когда вдруг прямо из темноты перед ними выросла фигурка Дебби. Она появилась так внезапно, как могут появляться только индейцы.

Несколько мгновений ошеломлённые Эймос с Мартином молча смотрели на девушку. Затем Мартин шагнул к ней.

— Не приближайся ко мне! — громко воскликнула Дебби. Она говорила на языке команчей без всякого акцента. — Не вздумай прикасаться ко мне! За мной стоят воины нашего племени!

Мартин до сих пор помнил голос Дебби, когда она была девочкой. Но сейчас он явственно слышал голос взрослой женщины — низкий и грубоватый.

Он остановился в шести футах от Дебби.

— Где же твои воины? Пусть они выйдут вперёд, чтобы я мог увидеть и сосчитать их, если они не трусы! — воскликнул Мартин Паули.

Дебби недоумённо уставилась на него. На её лице было написано полное непонимание. Внезапно до Мартина дошло, что это произошло потому, что он выпалил свою фразу на английском, а она, видимо, не помнила ни одного английского слова.

— Сколько с тобой воинов? — повторил он уже на языке команчей.

— Четверо, — ответила она.

Мартин стал вглядываться в темноту, расстилавшуюся за спиной Дебби, но так ничего и не заметил. Впрочем, это ровным счётом ничего не значило — команчи умели искусно прятаться где угодно, особенно в высокой траве, совершенно сливаясь с окружающей местностью. Так что Дебби вполне могла и не врать.

— Для чего ты пришла?

— Мой... — Она вдруг замолчала, точно её внезапно охватили колебания. — Мой отец сказал мне прийти.

— Твой... кто?!

— Жёлтая Пряжка — это мой отец.

У Мартина отвисла челюсть от изумления. Он стоял, раскрыв рот, не в силах вымолвить ни слова. В этот момент он услышал резкий голос Эймоса:

— Не молчи! Говори с ней и заставляй её говорить! Мы должны узнать от неё как можно больше! Итак, её прислал Шрам! Мы должны узнать, почему он это сделал!

Мартин был готов поклясться, что Дебби не поняла ни слова из того, что только что произнёс Эймос. Ещё бы, он говорил по-английски с заметным техасским акцентом...

— Мой отец — он верит вам. Но некоторые другие знают правду. Они сказали моему отцу, что когда-то вы были моими родственниками.

— И что же ты сказала ему тогда?

— Я сказала ему, что я не знаю, так это или нет. Поэтому мне надо прийти к вам и поговорить с вами, чтобы понять, так это или нет. Я сказала ему, что мне надо обязательно встретиться с вами.

Мартин покачал головой:

— Ты не могла произнести таких слов, разговаривая с ним. Он же твой вождь. А ты говоришь ему — «мне надо». Да он разбил бы твою голову за такие слова!

— Нет, нет! — воскликнула Дебби. — Ты просто не знаешь моего отца!

— Мы знаем твоего отца, — со значением произнёс Мартин. — Мы зовём его Шрамом.

— Да, моего отца зовут Шрам. — Дебби с готовностью приняла это имя, без каких-либо колебаний. — Он верит вам. Он говорит остальным, что вы — команчерос. Так, как говорите вы сами. Но вскоре... — Она вдруг на мгновение запнулась, — вскоре он узнает всю правду.

— Нет, Дебби. Это случится не вскоре. Это уже случилось. Он уже знает всю правду. А ты лжёшь мне, — проронил Мартин Паули, пристально глядя на неё.

Девушка опустила глаза. Её руки нервно перебирали края её одежды.

— Он говорит всем, что вы — команчерос. Он вам верит. Он сам сказал об этом мне. Он...

Мартин сделал было шаг к ней, но, увидев, как Дебби мгновенно напряглась, застыл на месте. Если он только попытается тронуть её, она тут же убежит. И всё будет закончено.

— Послушай меня, Дебби! Я — Мартин! Неужели ты не помнишь меня?!

— Я помню тебя, — медленно проговорила она. — Да, я помню тебя. Я всегда тебя помнила.

— Тогда прекрати мне лгать! Ты говоришь, что здесь с тобой сейчас воины-команчи. Чего же ты хочешь от нас, раз ты пришла сюда не одна, а вместе с ними?

— Я пришла, чтобы сказать вам: немедленно уезжайте отсюда! Прямо сейчас, когда стемнеет. Воины моего отца могут задержать вас здесь. Они могут даже убить вас, если это потребуется, чтобы задержать вас. Но пока не закончилась эта ночь, вы ещё можете уехать. Я сделаю так, чтобы он отпустил вас.

— Ты сделаешь это?! — воскликнул Мартин. — Да что ты мелешь! Ни одна женщина не может заставить Шрама сделать что-то и ты — меньше всех остальных!

— Я могу, — ровным тоном произнесла она, глядя ему прямо в глаза. — Дело в том, что меня уже купили. Купили для того, чтобы взять в жёны. Мой будущий муж отдал за это Шраму шестьдесят лошадей. Никто ещё никогда не платил за женщину так много. Я стою шестьдесят лошадей.

— Да мы дадим за тебя большую цену! Шестьдесят лошадей, — презрительно отмахнулся Мартин. — Мы дадим за тебя сто лошадей. Нет, даже сто пятьдесят!

Дебби покачала головой:

— Нет, мой будущий муж...

— Перестань говорить мне про своего будущего мужа! — закричал Мартин. — Ты стоишь в пять раз больше, чем он дал за тебя! Знай об этом, Дебби! Мы можем пригнать Шраму в пять раз больше лошадей, чем кто-то заплатил за тебя. И ещё пригнать ему столько скота, что всё его племя сможет прокормиться всю зиму.

— Нет. Это невозможно. Тогда мой муж объявит Шраму войну. И выступит в поход против него. У него намного больше воинов, чем у Шрама, и Шрам проиграет эту битву. Он всё потеряет.

— Шестьдесят лошадей! — вновь воскликнул Мартин. — Это же ничто по сравнению с тем, что можем дать мы! И мы-то действительно готовы заплатить за тебя столько. А что касается индейцев... стоит кому-то из них хотя бы раз переспать с тобой, и ты уже потеряешь в их глазах всякую ценность. Неужели ты этого не понимаешь?! А ведь это может случиться в любой момент... Тогда ты просто превратившись в кобылу, в свиноматку. Ты уже ничего не будешь стоить. И уже ничего не сможешь добиться ни от Шрама, ни от кого-либо ещё.

— Я могу убить себя, вот и всё, — веско проговорила Дебби.

Мартин посмотрел ей в глаза и понял, что она нисколько не лукавит. Она вполне способна убить себя. И Шрам это прекрасно знает. Видимо, это и связывает ему руки. Видимо, поэтому он и позволил ей прийти к ним и говорить с ними сейчас. Ведь если девушка, которую он продал за шестьдесят лошадей другому индейскому вождю, покончит жизнь самоубийством и сделка из-за этого сорвётся, он может лишиться своей должности вождя. Разразится такой скандал, что он вообще лишится всего. Может быть, даже самой жизни...

— Вот почему вы можете уехать сейчас. И твёрдо рассчитывать на свою безопасность. Никто не посмеет тронуть вас. Я сказала своему отцу...

Мартин взорвался:

— Перестань называть это животное своим отцом!

— Вы должны уехать отсюда, — монотонно повторила она, почти впадая в речитатив, которым команчи обычно рассказывали свои древние легенды и сказания. — Вы должны немедленно уехать отсюда. Потому что вскоре он узнает все. И тогда вас убьют. Вы должны уехать.

Заскрежетав зубами, Мартин пробормотал по-английски:

— Мы уедем отсюда, можешь даже не повторять! И никто не посмеет ни убить, ни задержать нас! Чёрта с два! — Он повернулся к Эймос:

— Эймос! Приведи сюда нашего чёрного мула! Мы посадим её на него!

Эймос бросился к мулу и надел на него седло. С этой минуты всё стало ясно. Они уже не могли больше прикидываться и делать вид, будто решили остаться здесь на ночь. Теперь им осталось только одно: схватить её и бежать вместе с ней.

Дебби недоуменно уставилась на них.

— Что вы собираетесь сделать? — спросила она.

Мартин повернулся к ней.

— Ты поедешь с нами! Ты слышишь меня?

— Нет, — покачала головой девушка. Я не поеду с вами. Никогда!

— Я не знаю, что они с тобой сделали и что они тебе внушили. Но это совершенно неважно. Ты должна поехать с нами.

— Команчи не сделали мне ничего плохого. Они всегда заботились обо мне. И я принадлежу к их племени.

— Дебби, Дебби, что ты говоришь! Команчи вырезали всю твою семью! Они убили всех твоих родственников!

— Ты врёшь! — В глазах девушки полыхнула неожиданная страшная ненависть.

— Да нет, Дебби, это они врали тебе! Потому что именно они убили твою мать, а потом отрезали ей руку... убили твоего настоящего отца и вспороли ему живот, убили Хантера, убили Бена — всех твоих родных братьев...

— Их убили индейцы из племени уичита, а не команчи! — закричала Дебби. — Индейцы уичита, с которыми было несколько белых! Они сделали это ради того, чтобы угнать скот.

— Что?! — Мартин не мог поверить своим ушам.

— Да, это было именно так! А команчи спасли меня. Они прогнали индейцев уичита и белых, которые были заодно с ними. Когда уичита напали на наш дом, я убежала и спряталась в кустах. Шрам нашёл меня там. Он посадил меня на свою лошадь и увёз в безопасное место. Команчи всегда рассказывали мне, что дело было именно так. Они спасли меня!

Эймос оседлал всех лошадей, туго затянул подпруги.

— Мартин, не теряй времени, — крикнул он. — Ты прекрасно знаешь, что мы должны сейчас делать!

Мартин стиснул кулаки. Не важно, что вбили команчи в голову девочке за все эти годы... всё это была лишь ложь, грубая ложь, и больше ничего. У него был шанс достучаться до сознания Дебби, был шанс рассказать ей, что было на самом деле.

— Дебби, но ведь с тобой была ещё и твоя сестра Люси! И ты знаешь, что случилось с ней!

— Люси... — Она запнулась. — Люси сошла с ума. Они дали ей лошадь и...

— Дали ей лошадь?! — Он вдруг запнулся, ему перестало хватать воздуха. Нет, он не мог заставить себя рассказать ей, что они изнасиловали её сестру. — Они изрезали её на куски. Эймос — тот человек, которого индейцы называют Бычьи Плечи, — нашёл Люси... вернее, то, что от неё осталось, и похоронил её.

— Ты лжёшь. — Дебби вновь говорила с ним монотонным речитативом, характерным для индейцев. — Все белые люди лгут. Всегда.

— Послушай! Послушай меня, Дебби! В вигваме Шрама я увидел скальп моей собственной матери! Он был привязан к копью вождя! Этот скальп находится там, где ты живёшь!

— Это всё ложь. — В её глазах не было никакой симпатии. — Вас не зря называют Длинные Ножи. Вы приходите и нападаете на нас. И вырезаете всё живое.

Мартин хотел было возразить ей, но запнулся. Выражение её глаз было таким неприязненным и одновременно отсутствующим, что ему казалось, что он говорит с каменной статуей. Он решил переменить тему:

— Дебби, ты помнишь свой старый медальон? Тот, который я подарил тебе? Давным-давно... Я нашёл его, Дебби. Он у меня. Я храню его, Дебби.

Губы Дебби внезапно дрогнули. Она перестала быть похожей на каменное изваяние.

— Сначала я плакала. Каждую ночь. И молилась о том, чтобы ты нашёл меня и забрал меня. Я молилась о том, чтобы ты забрал меня домой. Но ты... ты так и не приехал.

— Но я приехал к тебе сейчас, — сказал он.

Дебби покачала головой:

— Теперь я принадлежу к племени команчей. А вы — Длинные Ножи. Наши враги. Мы ненавидим вас, мы сражаемся с вами и будем сражаться с вами до последнего. До самой смерти.

Эймос подбежал к Мартину:

— Воины команчей уже садятся на лошадей, чтобы броситься за нами в погоню. Нам надо ехать.

Затем он повернулся к Дебби и громко спросил:

— Дебби, ты и все остальные называете вождя Шрама Жёлтой Пряжкой. Ты знаешь, почему его так зовут?

— Потому что он носит жёлтую пряжку, — прошептала девушка.

— Правильно! Он носит её, и поэтому все его так называют. Но если перевернуть эту пряжку обратной стороной, то ты увидишь, что на ней выгравированы по-английски слова — «Джудит от Этана». Этаном звали отца Мартина. А Джудит была его матерью. Эта пряжка досталась Шраму тогда, когда он убил их обоих и сорвал пряжку с пояса Джудит. А потом он снял с неё скальп и прикрепил к своему копью. А пряжку повесил себе на грудь и с гордостью носит её. Вот что это за человек!

— Это всё ложь, — механически ответила девушка.

— Пойди и посмотри сама! — проревел Эймос.

Разговаривая с Дебби, Эймос исподволь пытался подойти поближе к ней, чтобы в нужный момент схватить в охапку и, взвалив на плечи, добежать до мула или до своей лошади, бросить её на сиденье и везти. Но она, похоже, разгадала его намерения. Отступив на шаг назад, девушка произнесла:

— Всё, я возвращаюсь назад. В вигвам моего отца. Мне здесь больше нечего делать.

— Хватай её, Мартин! — закричал Эймос. — Если нужно, просто оглуши её прикладом, и всё! Мы должны увезти её отсюда!

Они одновременно бросились к Дебби, но она, точно лисица, скользнула в заросли, и исчезла в них без следа, без звука.

— Проклятье! — выругался Эймос. Он сорвал с плеча ружьё и выстрелил туда, где должны были прятаться воины-команчи. Из зарослей послышался стон. Затем раздались выстрелы. Несколько пуль просвистело рядом с головой Мартина. Он сам дважды выстрелил, и услышал протяжный стон и звук падающего тела.

Эймос тоже выстрелил и затем удовлетворённо процедил:

— Готов!

В эту секунду раздался новый выстрел со стороны индейцев, и пуля попала в ногу Эймоса. Он со стоном опустился на землю. Из зарослей выскочил полуголый индеец. В кулаке у него был зажат длинный нож. Точно выпущенный из пращи снаряд, он нёсся прямо на Эймоса, желая добить его. Мартин выстрелил, и индеец точно завис в воздухе. В следующее мгновение он рухнул на землю, уже недвижимый. Мартин кинулся к Эймосу.

— Оставь меня! — закричал Эймос. — Уезжай, чёрт бы тебя побрал! Они же сейчас окружат нас! Уезжай отсюда, идиот! Спасайся! Оставь меня!

До слуха Мартина донёсся стук копыт десятков лошадей. Судя по всему, воины неслись к ним во весь опор. Стиснув зубы, он разорвал рубашку и сделал повязку и стал перевязывать ногу Эймоса. Эймос с беспомощным выражением смотрел на него и скрежетал зубами:

— Уезжай отсюда, дурак. Неужели ты хочешь, чтобы они захватили и тебя? Давай, Мартин! Уезжай! Ради Бога, уезжай!

Мартин не обращал на него внимания. Туго затянув повязку, он процедил:

— Ну всё, вставай! Давай, Эймос!

Подхватив Эймоса, он помог ему подняться на ноги и медленно повёл к лошади.

— Эймос, вставь ногу в стремя! Ну же! — Он помог ему вставить ногу в стремя и, поднатужившись, посадил Эймоса на лошадь. Затем он сунул в руки ему ружьё.

— Всё, поскакали!

Они понеслись вперёд, пригибаясь низко к седлу. Над их головами жужжали пули. Индейцы отчаянно поливали их смертоносным градом свинца, стреляя из всех ружей. Пули взбивали фонтанчики земли под ногами у их лошадей, но, к счастью, ни одна из них не задела их самих.

Эймос с Мартином бешено погоняли своих лошадей, стараясь оторваться от индейцев. Но расстояние между преследователями и преследуемыми неуклонно сокращалось. От основной массы индейцев отделились две небольшие группы, одна из которых поскакала налево, а другая — направо, охватывая Эймоса с Мартином с флангов, так, чтобы они оказались в кольце. Лошади индейцев были хорошо откормленными и отдохнувшими, и круг вокруг белых неумолимо сужался. Бежать было некуда. Эймос с Мартином по-прежнему мчались вперёд, но это был уже бег обречённых.

И вдруг случилось нечто совершенно непредвиденное. Индейцы неожиданно остановились. Это было поразительно и совершенно необъяснимо, но все команчи вдруг натянули поводья и замерли, сидя на своих лошадях. Мартин не мог поверить своим глазам, но это было так. Расстояние между ними и индейцами вновь начало увеличиваться. Он скакал вперёд, время от времени оглядываясь, и видел, как контуры индейских всадников становились всё более размытыми, пока их окончательно не поглотила тьма.

Они перешла на рысь, а затем на шаг. Наконец, Мартин с Эймосом остановились.

— Никогда... невозможно... предсказать, что сделают индейцы, — прохрипел Эймос и потерял сознание.

Мартин едва успел подхватить его и бережно опустить на землю.

До Кэмп-Радзимински им осталось всего двадцать миль.

Глава 37

Мартин Паули растянулся на мешках из-под фуражного зерна, расстеленных прямо на земле в палатке капитана Клинтона и представлявших собой удобную, пусть и весьма примитивную на вид лежанку, и закрыл глаза. Пока Эймос находился на попечении врачей, которые старались выходить его, а Клинтон продолжал спорить с полковником Честером К. Гринхиллом по поводу того, какие действия должны предпринять объединённые силы рейнджеров и кавалерии, Мартину оставалось только дремать и терпеливо дожидаться дальнейшего развития событий.

Кэмп-Радзимински, омываемый водами реки Оттер-Крик и окружённый со всех сторон невысокими пологими холмами, был весь уставлен палатками рейнджеров и кавалеристов. Он представлял собой обширный и совершенно плоский луг, который был издавна облюбован военными для устройства стоянок и для отдыха. Когда-то здесь даже располагалось подобие глинобитной крепости с мощными толстыми стенами, в которой можно было спокойно защищаться от превосходящих сил индейцев, но время и проливные дожди давно уничтожили эти стены, практически сравняв их с землёй.

Рядом с палатками белых людей располагался лагерь индейцев тонкава. Эти индейцы были все как на подбор высокими мускулистыми людьми, умевшими прекрасно обращаться как с традиционно индейским оружием в виде луков и копий, так и с ружьями и револьверами. Индейцев тонкава недолюбливали, считая их каннибалами, и, видимо, не без оснований. Сейчас они сражались бок о бок с белыми против своих диких собраться в отчаянной попытке установить окончательный мир и спокойствие на всей земле Техаса, уничтожив всех, кто с оружием в руках этому противился.

Когда Эймос с Мартином вошли к капитану Клинтону, тот весьма неприязненно поглядел на них обоих.

— Лучше бы вы вообще не попадались мне на глаза, — пробормотал он. — Так было бы легче и для меня, и для вас. Даже не знаю, что с вами делать. У меня есть дела поважнее.

Более важным делом для Сола Клинтона было наладить взаимодействие с полковником Гринхиллом и его кавалеристами. А с этим, как понял Мартин, у него явно не ладилось. По просьбе Клинтона он вместе с ним сходил к полковнику Гринхиллу, чтобы доложить о том, что он увидел в племени Жёлтой Пряжки. Полковник внимательно выслушал его и постоянно задавал уточняющие вопросы. Казалось, рассказ Мартина произвёл на него должное впечатление. Но стоило только Мартину выйти из палатки полковника и оставить его вдвоём с Солом Клинтоном, как он услышал громкую ругань Гринхилла, который кричал, что ему то и дело подсовывают непроверенную информацию, на основании которой он должен действовать. Его, видите ли, призывают напасть на индейское племя только потому, что кто-то увидел там старые скальпы белых людей и заметил белую девушку, которую эти индейцы держат в плену. А он не уверен, что это и в самом деле так, и не убеждён, что это вообще должно иметь какое-то значение.

Мартину не оставалось ничего другого, как вернуться в палатку Клинтона и продолжать дремать.

Ближе к вечеру в палатку вошёл сержант Чарли Мак-Корри. Пока Мартин находился в Кэмп-Радзимински. он заметил, что Чарли стал чем-то вроде правой руки у Клинтона. Капитан Клинтон постоянно подзывал его к себе, если было необходимо решить какой-то непростой вопрос, и чаще других обращался к нему с различными поручениями.

С Мартином Чарли держался внешне совершенно спокойно и, может быть, чуть-чуть отстранённо. Словно Мартин и не бил его палкой по голове так, что чуть не оторвал ему ухо. Это было довольно удивительно, но Мартин уже перестал чему-либо удивляться.

Войдя в палатку, Чарли несколько замялся. Судя по всему, он хотел сообщить Мартину что-то важное, но не знал, как к этому приступить. Поэтому он решил начать разговор с более нейтральной темы:

— Главная проблема с военными заключается в том, что до них слишком поздно доходят приказы и информация. И в том, что между ними совершенно отвратительно налажена элементарная координация. Например, полковника, базирующегося со своими войсками в каком-нибудь форте, посылают в экспедицию против индейцев, которые уже длительное время орудуют в окрестностях этого форта, не давая никому покоя. Полковник долго преследует их по прерии и, наконец, настигает — и только в последний момент узнает, что с этими индейцами, оказывается, власти уже давно заключили перемирие и они попросту перемещаются под защиту военных, базирующихся в другом форте по соседству. И это случается сплошь и рядом, понимаешь?

Вскочив на ноги, Чарли Мак-Корри зашагал взад-вперёд по палатке, искоса поглядывая на Мартина. Наконец он решился:

— Мартин, я хочу кое-что тебе сказать.

— Да?

— Мы с Лори поженились. Как раз накануне этой экспедиции против индейцев.

Мартин Паули опустил глаза. Перед его глазами пронеслась Лори в бальном платье с обнажёнными плечами, Лори, которая, улыбаясь, вспоминала про то, как ходила в одежде, сшитой из мешковины, а на её маленькой попке красовалось название фирмы по производству муки «Стимбоат Миллз». Он вспомнил, как Лори совсем недавно бросилась в его объятия и обещала прийти к нему ночью...

Всё это действительно произошло с ним, но теперь это, похоже, уже ничего для него не значило. Во всяком случае, он не чувствовал теперь ничего — ни волнения, ни эмоций, ни каких-нибудь чувств. Если у него и были какие-то чувства к Лори, то они уже давно прошли. Да и были ли они на самом деле?

— Ты слышал, что я сказал? Мы с Лори поженились, Мартин!

— Да. Поздравляю тебя. Ты заполучил в жёны замечательную девушку.

— Так ты спокойно относишься к этому?

— Да. Вполне.

Чарли, чуть-чуть поколебавшись, протянул ему руку, и Мартин пожал её.

— Послушай, Мартин... я хотел спросить тебя насчёт Дебби. Индейцы... — Он запнулся. — Она с ними... В общем, она спала с краснокожими?

Мартин покачал головой:

— Чарли, честно говоря, я не знаю. Но я не думаю, что кто-то из них действительно спал с ней. Больше похоже на то, что они сумели основательно промыть ей мозги. В результате чего она полностью встала на сторону индейцев. Такое впечатление, что они вынули у неё из головы её собственный мозг и вставили ей мозг индейца. В общем, она ведёт себя так, точно изнутри она — настоящий индеец.

— Понятно... — Чарли нахмурился. — Но если она целиком встала на их сторону и не желает уходить от них, это означает, что она стала частью их племени. А это означает, что кто-то из индейцев переспал с ней, и она родила от него детей, которые живут в этом племени.

Мартин отвернулся от него и некоторое время молчал. Потом он с горечью заговорил:

— Чарли, раньше я никогда не понимал, почему команчи убивают всех наших женщин, а младенцам разбивают головы. Мне это казалось странным и непонятным. А сейчас я понял: они просто не желают, чтобы наши женщины рожали младенцев и чтобы эти младенцы вырастали и превращались во взрослых людей. Они не хотят, чтобы мы жили здесь. Поэтому они стараются всеми силами нас уничтожить. И сейчас я сам испытываю по отношению к ним точно такие же чувства. Я хочу, чтобы они все сдохли. Все до одного. Я не хочу, чтобы кто-то из них остался в живых.

Чарли закусил губу. Такое впечатление, что Мартин слегка сдвинулся. Во всяком случае, он говорил точно ненормальный.

В этот момент в палатку вошёл Сол Клинтон. Вид у него был усталый, но довольный.

— Ну что ж, ребята, я наконец решил этот запутанный вопрос. Мне пришлось согласиться с тем, что полковник будет командовать всеми — в том числе и нами. Но это не важно. Самое главное, теперь мы можем выступить.

— Вместе с индейцами тонкава? — спросил Чарли Мак-Корри.

— Да, вместе с ними. — Он повернулся к Мартину: — А ты, Мартин, официально проведён по ведомости как наш проводник из числа гражданских. Ты сможешь отыскать в темноте стоянку индейцев? — Сол Клинтон сощурился: — Ну конечно, ты сможешь! Ты просто обязан это сделать. Я хочу ударить по ним ещё до рассвета. — Он наклонился к Мартину:

— Так ты доведёшь нас до этого места?

Впервые за весь день Мартин Паули улыбнулся.

— Ну конечно, доведу!

Глава 38

Мартин выехал далеко вперёд и быстро отыскал стоянку индейцев. Он увидел контуры отдельных вигвамов и услышал лай индейских собак. Индейцы всегда хвалились тем, что могли узнать по лаю собак, кто приближается к их стоянке — свои или чужие, друзья или враги, такие же краснокожие, как и они сами, или белые. Но Мартин надеялся, что они не распознали по собачьему лаю, что это он сейчас подбирался к их стоянке. Он тут же развернулся и, домчавшись до Сола Клинтона, доложил ему, что может быстро вывести их в расположение воинов Шрама.

— Отлично, Мартин. Хорошая работа, — одобрительно кивнул Клинтон. Весть о том, что разведчик нашёл стоянку индейцев, немедленно распространилась по цепочке из сорока двух рейнджеров и достигла ушей вождя шестидесяти индейцев тонкава, которые двигались вместе с ними.

В следующую секунду к Клинтону подскакал запыхавшийся Чарли Мак-Корри:

— Сол, оказывается, кавалеристы тоже выступили вслед за нами и теперь нас отделяют от них какие-нибудь семь минут пути!

— Всего семь минут? — не поверил своим ушам Сол Клинтон.

Чарли молча кивнул.

— Ну что ж, — зябко потёр руки Сол Клинтон, — тогда нам не стоит терять времени. Ударим по ним сразу.

Он подскакал к вождю индейцев тонкава по кличке Пятнистый Кабан.

— Кабан, слушай меня внимательно. Сейчас мы собираемся атаковать команчей. Ты должен узнать, где находятся их лошади...

— Они находятся западнее от их стоянки, — улыбаясь, сказал Пятнистый Кабан.

Сол Клинтон удивлённо уставился на него.

— Так, значит, ты сам уже всё разведал? Чёрт бы тебя побрал! Не дай бог, твои люди спугнули Жёлтую Пряжку! Ну ладно, теперь уже поздно что-либо исправлять. Одним словом, я хочу поручить тебе самый важный объект: лошадей команчей. Ты должен отрезать и захватить всех их лошадей и отогнать прочь. Сумеешь — все эти лошади станут твоими. Главное, чтобы у воинов-команчей не осталось лошадей. Пешие команчи совсем не страшны. А если у них будут лошади, с ними придётся повозиться. Понял меня?

— Да, я всё понял. Всё будет исполнено. — И Пятнистый Кабан поскакал к своим индейцам.

Клинтон посмотрел на Мартина:

— А ты, Мартин, скачи к полковнику Гринхиллу и скажи ему, что мы сейчас перейдём в атаку, хорошо?

— Есть, капитан! — рявкнул Мартин и сорвался с места. Однако, проскакав около мили, он резко повернул и направился в Кэмп-Радзимински. Там он остановился у санитарного фургона, в котором лежал Эймос, и забрался в него. Когда он зажёг спичку, Эймос открыл глаза:

— Мартин? Ты? Ну, как дела?

— Рейнджеры находятся прямо напротив стоянки Шрама. Готовятся перейти в атаку. Индейцам тонкава поручили увести всех лошадей команчей. Вслед за нами идёт кавалерия Гринхилла. А как ты себя чувствуешь?

В глазах Эймоса промелькнуло выражение горькой иронии, и Мартин пожалел, что задал ему этот глупый вопрос.

— Мартин, у меня в ногах лежат мои вещи. Достань-ка мой револьвер и дай его мне.

Мартин достал револьвер Эймоса и передал его ему. Эймос тут же спрятал оружие под одеяло.

— Ну, мне надо ехать, Эймос, — прошептал Мартин.

— Давай, — с трудом кивнул Эймос. — И сделай работу за меня тоже.

— Ты хочешь сказать, я должен снять твою долю скальпов?

— Да... Нет. Просто растопчи этих проклятых индейцев. Так, как это сделал бы я.

Мартин выскользнул из санитарного фургона. Вокруг везде сновали кавалеристы. Всюду был слышен топот сотен лошадей, лязг амуниции, негромкий разговор солдат. Против воинов Шрама собиралась самая, быть может, грозная сила в истории этого племени.

Глава 39

Когда Мартин вернулся назад, он увидел, что все сорок два рейнджера капитана Клинтона, спешившись, сидят на траве на обратной стороне холма, нависавшего над стоянкой племени Жёлтой Пряжки. А сам капитан Клинтон лежит на самом гребне холма и внимательно рассматривает окрестности. Мартин подполз к нему, и когда Клинтон оглянулся, он увидел, что вид у капитана хмурый и недовольный.

— Чёрт бы тебя побрал, Мартин! — прошипел капитан рейнджеров. — Сколько, ты сказал, у Шрама воинов? Не больше пары сотен? А теперь посмотри, сколько их там на самом деле!

Мартин пополз к самому гребню холма и, посмотрев вниз, испытал такое же потрясение, какое, по-видимому, незадолго перед этим пережил сам Сол Клинтон. Ночь уже постепенно отступала, и в разгорающемся свете утренней зари было видно, как индейцы снуют среди вигвамов, проворно снимая и сворачивая их. Было совершенно очевидно, что индейцы готовятся к бегству. А перед самим поселением стояла огромная масса прекрасно вооружённых всадников.

— Их здесь не меньше трёх сотен с лишним! — Сол Клинтон сжал кулаки. — Чёрт возьми, Мартин, где были твои глаза?! Ты что, считать толком не умеешь?

Мартин покачал головой:

— Даже не знаю, что и сказать... Когда мы с Эймосом были у них, там можно было насчитать не больше полутора сотен воинов. Ну, может быть, две сотни — если включить в число воинов всех мальчиков, способных хотя бы поднять над собой копьё. А сейчас... Да, я вижу, сколько их там. Но это, видимо, подкрепления, которые прибыли к Шраму только что. Судя по тому, как они спешно сворачивают вигвамы и готовятся к бегству, совершенно ясно, что он уже давно готовился к решающей битве с нами. И, наверное, набрал подкрепления откуда только возможно. Вот почему в его распоряжении оказалось так много вооружённых воинов. Это не только его воины, а воины из всех соседних и дружественных ему индейских племён.

Сол Клинтон махнул рукой:

— Ладно, Мартин. У меня нет слов. Но уже поздно что-то менять. Придётся исходить из того, что мы реально имеем. И воевать с целой армией индейцев.

Он сбежал вниз и приблизился к основной массе рейнджеров, которые с его появлением повскакивали с земли.

— Ну что ж, ребята, нам опять повезло, — обратился к ним капитан Клинтон. — Мы снова имеем перед собой достаточное количество команчей, чтобы было с кем сражаться. На одного рейнджера придётся не меньше десятка индейцев, так что всем нам придётся очень быстро поворачиваться. Но вы, я думаю, рады услышать, что нам предстоит настоящая битва, а не какая-то лёгкая прогулка. Сейчас индейцы выстраиваются в несколько рядов перед своей деревней. Я хочу, чтобы мы сделали следующее: обрушились на них всей своей массой и прорвали их фронт. Тогда полковнику Гринхиллу, который будет наступать сзади, останется только разделаться с их флангами, и на этом всё будет закончено. Но сама битва, разумеется, может протекать совсем по-другому. И тогда нам придётся по ходу её менять и нашу тактику, и наши планы.

Несмотря на все трудности, которые так красочно описал капитан, рейнджеры отнюдь не выглядели напуганными. Для них это было пусть и нелёгким, но в целом привычным испытанием. Все эти люди были достаточно закалены в разных боях, чтобы понимать, что их ждёт и к чему надо быть готовыми.

— Честно говоря, я не вижу, чтобы наши приятели — индейцы тонкава — сделали то, что я просил, и отогнали прочь весь табун коней Шрама. Я вообще не вижу, где они сейчас находятся. Но мне, в общем-то, на это плевать. Точно так же должны относиться к этому и вы. Индейцы тонкава не должны интересовать вас. Вас должен интересовать прежде всего я и мои приказы. В отличие от всяких дикарей сам я — по-настоящему крепкий орешек. И если я крикну вам сделать то-то и то-то, будьте любезны, сделайте это. Второй раз я повторять уже не буду. Если вы не расслышите моих приказаний, то постарайтесь хотя бы догадаться, чего я от вас хочу. Ясно?

Он критически оглядел выстроившихся перед ним всадников.

— Насколько я понимаю, эта неровная, как старая ива, шеренга и есть воплощение ваших представлений о воинском строе. Хотя бы выровняйтесь по центру, чёрт бы вас побрал! — Сол Клинтон набрал в грудь побольше воздуха, и крикнул:

— Ну что ж, вперёд!

Рейнджеры перебрались через вершину холма и стали спускаться вниз. Завидев их, команчи стали быстро выстраиваться в линию. Всё поселение индейцев пришло в лихорадочное движение. На помощь выстраивавшимся перед деревней воинам устремились свежие силы. Поток казался нескончаемым.

Рейнджеры продолжали скакать вперёд. В этот момент из строя команчей выбежал одинокий воин в головном уборе, украшенном рогами бизона. В руке он держал короткое копьё. Это был Шрам. Перед битвой он освободил своё копьё от всех трофеев, чтобы им можно было сражаться, и теперь в последний раз осматривал свои войска перед решающим боем. Мартин поразился его хладнокровию. Он вёл себя точно заправский генерал, привыкший постоянно командовать большими силами и находиться в самой гуще сражения.

Затем Шрам махнул рукой, и шеренга команчей двинулась вперёд. Команчи двигались ровными рядами, совсем не нарушая строй, точно вышколенные солдаты, и это было непривычно и довольно страшно — обычно индейцы нападали гурьбой, они редко сохраняли в неприкосновенности боевые порядки, и это давало отличный шанс хорошо организованным отрядам солдат и рейнджеров. Но теперь индейцы двигались так, точно полностью переняли всю тактику белых. Замысел Шрама был ясен: он хотел сохранять плотную и ровную шеренгу своих воинов, чтобы в момент непосредственного столкновения на одного рейнджера приходилось пять, шесть и даже больше команчей. Такое численное превосходство позволило бы им без особого труда одолеть всех рейнджеров, попросту поглотив их своей массой, и это принесло бы им победу. А то, с каким хладнокровным расчётом и точностью Шрам осуществлял свой план, внушало невольный ужас. Пожалуй, впервые рейнджеры столкнулись с индейцем, который знал, как победить их, и прекрасно подготовился к тому, чтобы это сделать.

Мартин искоса посмотрел на Клинтона. Неужели Сол не понимал, что делает Шрам? Неужели он считал, что сорок рейнджеров смогут справиться с таким огромным количеством индейцев, оказавшись сначала лицом к лицу с ними, а затем в самой их гуще? На что, чёрт побери, он вообще рассчитывал? Почему он сейчас нёсся вперёд, точно не мог оценить всей степени опасности? В чём заключался его план? А может быть, у него вообще не было никакого плана?!

Теперь их отделяло от индейцев уже не больше четверти мили. Из деревни навстречу им высыпали старики, женщины и дети. Все они стояли позади воинов и внимательно следили за тем, что происходило сейчас на поле битвы. Мартину было ясно, чего они ждали: они ждали полного разгрома рейнджеров, ждали, когда воины растерзают их и от них ничего не останется.

Мартин стиснул зубы. Не может быть, чтобы Сол Клинтон не видел этого. Неужели он совсем ничего не понимал? Неужели утратил все навыки командира? Как он собирался справиться с таким немыслимым количеством команчей, которые были при этом так организованы и хладнокровны, что им могли позавидовать любые профессиональные солдаты? На что он в конце концов надеялся? Откуда ожидал спасения?

И вдруг Мартин увидел, как спасение пришло. Вдоль берега реки, из травы словно по мановению волшебной палочки поднялись индейцы тонкава. Он не мог даже представить себе, как они сумели спрятаться и так долго оставаться незаметными на этом совершенно ровном месте, но это им удалось. Может быть, они использовали для этого колдовские чары, ведомые только индейцам? Теперь же они стояли прямо напротив правого фланга индейцев — грозные высокие фигуры мстителей, готовые нанести решающий удар. И гром грянул. Индейцы тонкава дали залп по командам, который сразу выкосил десятки воинов из их рядов. Следующий залп тонкава нанесли по предводителям команчей. Им было очень легко целиться в них — на всех предводителях команчей были яркие головные уборы из орлиных перьев или рогов бизона, и практически ни одна пуля воинов тонкава не пролетела мимо. На землю рухнули такие вожди, как Голодный Конь, Сильная Нога, Стоящий Лось, Много Деревьев и десятки других менее известных предводителей. Вместе с воинами на землю десятками валились лошади команчей, которых также пронзали меткие выстрелы индейцев тонкава.

Отстрелявшись, тонкава тут же исчезли без следа — точно так же, как и появились. Теперь некогда ровные шеренги команчей представляли собой жалкое зрелище. В них везде зияли огромные дыры. Трупы команчей и тела раненых воинов плотно устилали землю. Женщины, дети и старики, точно предчувствуя, что воинам не удастся выиграть эту битву, побежали обратно к деревне.

Сол Клинтон издал воинственный клич, и рейнджеры сделали последний рывок по направлению к уцелевшим команчам. Шрам тоже бросился навстречу им, точно не потерял ещё надежды выйти победителем из этой схватки. Когда до индейцев оставалось уже не более десятка ярдов, рейнджеры дали залп. Множество команчей полегли на землю, точно подкошенные. В следующую секунду рейнджеры врезались в самую гущу уцелевших воинов, и начался настоящий ад.

Мартин впервые в жизни участвовал в таком большом конном сражении, и его первым впечатлением было, что он попал в настоящую преисподнюю. Команчи наседали со всех сторон. Всё смешалось. Отовсюду слышались хриплые боевые крики, стоны раненых, хрип коней. Над головой летали стрелы и непрестанно жужжали пули. Команчи с поразительной ловкостью орудовали своими короткими копьями, поражая ими рейнджеров. Отразить копьё было невозможно — единственный шанс спастись заключался в том, чтобы застрелить индейца, прежде чем он вонзит в тебя своё копьё. Но это удавалось далеко не всем. К тому же у рейнджеров быстро закончились все патроны, которые были в барабанах револьверов, а перезарядить оружие в самой гуще ожесточённой битвы не было никакой возможности.

Мартин отбивался от индейцев изо всех сил. Некоторое время это ему удавалось, но затем силы стали неравными. Завидев нацеленное на него копьё, он лишь в самый последний момент сумел каким-то отчаянным выстрелом расколоть его древко. Тогда пытавшийся заколоть его индеец полез на него с обломком древка, и Мартин с огромным трудом успел выстрелить в него. Индеец рухнул в каких-то дюймах от ног его коня. После этого команчи попытались набросить на Мартина лассо, но промахнулись. У Мартина закончились патроны в карабине, и он стал отбиваться прикладом. Потом он просто бросил бесполезный карабин за землю и стал отстреливаться из револьвера. Когда в его револьвере осталась последняя пуля, лошадь вдруг вынесла его из гущи битвы. Внезапно он увидел, что перед ним расстилается пустое поле. Мартин с трудом сумел перевести дух. Но что-то подсказало ему, что страшная опасность грозит сзади. Он обернулся и увидел несущегося на него во весь опор индейца. В правой руке индеец сжимал длинное копьё. Мартин автоматически выстрелил в него, не слишком надеясь на то, что выстрел окажется точным. Но он поразил индейца в самое сердце. Тот всё-таки успел метнуть копьё, но силы уже оставили его, и копьё, не долетев, упало на землю в нескольких ярдах от Мартина.

В этот момент Мартин увидел, как с вершины холма, словно неудержимый поток весенней воды, на индейцев мчится кавалерия полковника Гринхилла. Кавалерия неслась в едином строю, точно неумолимая сила. В следующий миг она врезалась в ряды индейцев, буквально смяв их. Никто из команчей не сумел устоять под этим сокрушительным ударом. Остатки индейцев рассыпались по прерии, а затем бросились в бегство. Битва была окончательно проиграна.

Вместе с воинами бежали все жители поселения. Точно подхваченные сильным ветром, они улепётывали от наступающих войск. Но при этом многие из них при случае ожесточённо сопротивлялись и отстреливались от наседавших на них рейнджеров и солдат, и из-за этого бегство индейцев невольно становилось продолжением кровавой битвы.

Мартин старался не отставать от бегущих. Это был его единственный шанс найти Дебби — она должна была быть где-то среди этих людей. Он не обращал внимания на грозящую ему опасность и едва не поплатился за это жизнью — какая-то чрезвычайно толстая индианка с ребёнком на спине вдруг резко повернулась к нему и выстрелила из обреза, который сжимала в своих смуглых руках. Пуля просвистела прямо над головой Мартина. Он сам не понял, как она промахнулась — расстояние было слишком маленьким. Мартин в ужасе отпрянул от женщины, а она побежала дальше. Её широкое лицо искажала гримаса бессильной ярости из-за того, что она так и не сумела убить его.

В эту секунду он заметил на поле битвы Эймоса Эдвардса. В первый миг Мартин даже не поверил своим глазам, подумав, что ошибся или увидел привидение. Но это действительно был Эймос — бледный, как привидение. Казалось физически невозможным, чтобы он держался на лошади, но тем не менее это был он. И он не просто держался на лошади, но непрерывно стрелял по индейцам, усеивая свой путь их мёртвыми телами.

Как выяснилось потом, Эймос воспользовался револьвером, который сунул ему в руку Мартин, и под дулом этого револьвера заставил одного кавалериста отдать ему свою лошадь. А дальше ему оставалось проехать всего пару миль до поля битвы...

Внезапно Мартину показалось, что он увидел впереди фигурку Дебби. Похоже, что это была она — невысокая гибкая молодая девушка с головой, закутанной платком, которая бежала по полю, точно пугливая лань, уклоняясь от пуль и стрел и ловко перепрыгивая через мёртвых воинов и убитых лошадей. Неожиданно она остановилась у тела одного из убитых рейнджеров, и Мартин заметил, что она выхватила из его холодеющей руки заряженный револьвер. Затем она стремительно помчалась вновь.

Эймос тоже заметил её. Резко развернув своего коня, он изо всех сил погнался за ней. Девушка бежала очень быстро, но конь Эймоса, которого тот пришпоривал со всей яростью, бежал ещё быстрее. Девушка слышала тяжёлый топот копыт за спиной, но, не оглядываясь, изо всех сил мчалась вперёд. Но конь Эймоса всё-таки настиг её. Мгновение — и конь толкнул её в спину, и девушка рухнула на землю между копыт коня. Мартин увидел, как Эймос целится в неё из револьвера.

— Нет, Эймос! — отчаянно завопил он. Выхватив револьвер, он выстрелил в спину Эймоса. Расстояние между ними было таким ничтожным, что промахнуться было невозможно. Но пуля Мартина просвистела мимо.

А Эймос почему-то не стал стрелять в девушку. Переложив револьвер в левую руку, он нагнулся вниз, чтобы поднять её с земли.

Почувствовав руку Эймоса, девушка с проворством ящерицы перевернулась на спину, и Мартин увидел, что у неё широкое смуглое лицо женщины из племени команчей. «Боже, — пронеслось в голове Мартина, — это не Дебби!» У индианки был револьвер, который она успела выхватить из рук умирающего или уже мёртвого рейнджера, пока бежала по полю. В следующий миг раздался выстрел. Пуля попала прямо в грудь Эймоса. Он сразу обмяк, бессильно сполз на землю и застыл навсегда.

Глава 40

После разгрома основных сил Шрама сбежали и почти все жители его деревни. Белые сумели взять в плен лишь горсточку женщин с детьми, которые не смогли убежать далеко. Мартин до самой полуночи расспрашивал их, пытаясь выяснить хоть что-то, что могло пролить свет на судьбу Дебби. Женщины все как одна помнили её. Но при этом они рассказали Мартину удивительную вещь: оказывается, что в тот момент, когда воины Шрама готовились к битве с белыми, Дебби в деревне уже не было. Она убежала ещё за три дня до этого. Это произошло в ту самую ночь, когда она встречалась с Мартином и Эймосом возле ручья.

По словам женщин, воины, которых послали на поиски Дебби, некоторое время шли по её следам, но затем потеряли их и не смогли найти. Видимо, она погибла. Одинокий человек в прерии, лишённый лошади, лишённый каких-либо припасов, не мог протянуть долго.

— Они просто лгут, — решил Сол Клинтон. — Видимо, она была убита по приказанию Шрама. А они пытаются прикрыть его.

— Нет, — покачал головой Мартин, — я так не думаю.

— Не думаешь? Но почему?

— Не знаю. Может быть, просто потому, что мне невозможно примириться с этой мыслью.

— Если она не умерла и не была убита индейцами, значит, она должна находиться между этим местом и Кэмп-Радзимински. Больше ведь ей деться некуда... Значит, нам надо выслать патрули и прочесать всю эту местность. Тогда, быть может, мы наткнёмся на неё.

— He знаю... Может быть, — вяло ответил Мартин. Он был как в густом тумане, мысли путались. Он чувствовал, что произошло что-то страшное, но как исправить это, не знал.

Он пошёл спать. Но, проспав всего два часа, вскочил, будто подброшенный вверх пружиной. Теперь, кажется, он знал, что ему делать. Он быстро оделся и незаметно выскользнул из лагеря. Вскочив на лошадь, он поскакал в направлении, противоположном тому, что вёл к Кэмп-Радзимински.

Мартин не мог полностью доверять тому, что рассказали ему индейские женщины. В конце концов они знали лишь то, что им говорили мужчины — и только в том случае, если те сами желали поделиться с ними чем-то. А мужчины-команчи могли и специально соврать им.

Но всё-таки что-то в рассказе женщин должно было быть правдой. Конечно, было проще всего согласиться с первоначальным предположением Сола Клинтона, решив, что Дебби попросту убили. Но Мартин не мог заставить себя принять это. И поэтому ему хотелось верить в то, что Дебби действительно сбежала.

Она могла сбежать из-за того, что Шрам обвинил её в предательстве. Могла сбежать потому, что не хотела идти замуж за того вождя, который отдал за неё шестьдесят лошадей. Могла сбежать потому, что внезапно почувствовала угрозу для себя, исходящую от Шрама и от его воинов. Причин могло быть много, но в любом случае она должна была попытаться убежать туда, где люди Шрама не могли бы, не должны были найти её. Но, подбирая для себя такое место, Дебби должна была рассуждать точно так же, как рассуждают индейцы, — ведь все её сознание, все представления о жизни целиком и полностью были индейскими. Значит, Мартину вместе с ней надо было проникнуть в психологию и представления индейцев, чтобы понять, где может находиться такое место.

Мартин вспомнил, что согласно представлениям команчей те, кто был увечен — не важно, телом или душой — не попадали в страну мёртвых, расположенную за линией заката, а были обречены на вечное блуждание «между ветрами» в направлении на северо-запад. Несомненно, что сбежавшая из своего племени Дебби, по представлению команчей, должна была быть признана увечной душой, душевнобольной или чем-то в этом роде. А значит, она и должна была находиться где-то «между ветрами» на северо-западе. Туда и направил своего коня Мартин Паули.

Направившись на северо-запад, Мартин оказался в полупустынной мрачной местности. Сильный западный ветер гнал большие, чёрные, как сажа, тучи; клочья их тянулись далеко над прерией. Это было огромное голое пространство, покрытое безжизненными камнями и пестревшее чёрными остовами мёртвых деревьев. Оно навевало гнетущую тоску, которую усиливали сумеречные тени от бешено мчавшихся туч. Но где-то здесь, по его предположениям, должна была находиться Дебби.

Отпустив вожжи, Мартин позволил своему коню идти туда, куда вздумается. И конь его пошёл вперёд — наиболее лёгкой и ровной дорогой. Очевидно, что именно так должна была идти и Дебби — особенно когда она устала и уже не могла выбирать дороги. Её ноги должны были автоматически ступать туда, куда их легче всего было поставить, и точно так же делать следующий шаг.

Мартин долго двигался так, не встречая ничего на своём пути. В этой пустынной местности не было видно ни деревьев, ни животных. Одни лишь камни и русла давно пересохших ручьёв. Затем он заметил, как впереди кружатся стервятники. Их было много, и они все кружились над одним и тем же местом.

Мартин почувствовал, как его сердце сильнее забилось в груди, и направил коня туда, нещадно раня его бока шпорами. Ему хотелось как можно скорее добраться до этого места, ведь там он мог увидеть Дебби. Иначе с чего вдруг стервятники стали бы кружиться над этой точкой?

Но, как ни гнал своего коня Мартин, он так и не смог приблизиться к этому месту до наступления ночи. Ночь упала внезапно, точно кто-то задёрнул чёрный полог, и ему пришлось остановиться — в темноте он уже не мог увидеть ни неба, ни тёмных силуэтов стервятников. Ругаясь и дрожа от волнения, Мартин просидел у костра всю ночь, а с первыми рассветными лучами немедленно двинулся дальше. Теперь стервятники были видны ему уже гораздо лучше — он довольно близко подъехал к этому месту. Они кружили в небе, но не опускались на землю. Это означало, что, по-видимому, облюбованная ими жертва пока ещё жива. Потому что если бы она была уже мертва, то они немедленно спикировали бы вниз и приступили к своей жуткой трапезе.

Мартин беспощадно нахлёстывал своего скакуна, стремясь ещё до заката успеть к этому месту. Он был готов даже загнать его насмерть и, бросив, идти дальше пешком, только бы приблизиться к разгадке.

Наконец, он рассмотрел на песке следы небольших женских мокасин. Несомненно, это были мокасины Дебби. Он помчался вперёд по её следам, не думая больше ни о чём. Мартин всем своим существом ощущал, как мало у него было времени и как много ему надо было успеть, если только он хотел найти её живой.

Теперь стервятники кружили уже совсем низко. Очевидно, что Дебби была в агонии, и они не желали упустить тот момент, когда можно будет наконец насытиться её плотью. Это ещё больше подстёгивало Мартина, он бежал и шёл вперёд, точно сумасшедший.

Но Дебби нигде не было видно. А её следы внезапно потерялись. Мартин бросался в разных направлениях, искал и здесь и тут, но нигде не мог обнаружить девушку. И вдруг, когда он уже почти потерял всякую надежду, он увидел её.

Дебби лежала на камнях, наполовину засыпанная пылью. Очевидно, она лежала здесь довольно долго, потому что даже сильный ветер не смог бы засыпать её таким количеством пыли и песка за короткое время.

Наклонившись к ней, он понял, что она дремлет. Но её сон не был нормальным — скорее она была в полубессознательном состоянии из-за того, что бесконечно устала. Когда Мартин пошевелил её, она открыла глаза и посмотрела на него. В её глазах промелькнуло выражение ужаса, и она сделала движение, точно пыталась убежать от него, но не смогла пошевелить ни руками, ни ногами. Затем она вновь закрыла глаза и опять погрузилась в свой полусон, полузабытье.

Она даже не почувствовала, как он раздвинул её губы, чтобы влить в рот воды — сначала всего несколько капель, затем больше. Когда он решил, что она получила достаточно воды, он закутал её в одеяло и попону. Ему показалось, что ей очень холодно и, натаскав каких-то щепок и кусочков сухого дерева, развёл рядом с ней костёр, который должен был согреть её. Наконец, он стал варить для неё мясной бульон. Когда бульон был готов, он принялся кормить её с ложечки. Удивительно, но она уже не пахла так, как пахли женщины из племени команчей. Скорее запах, который исходил от неё сейчас, ничуть не отличался от того запаха, который исходил от самого Мартина, — это был запах человека, который постоянно живёт на просторах прерии, от которого пахнет костром, пыльными ветрами и бесконечным пространством прерии.

Наконец наступил момент, когда Дебби отрыла глаза и смогла говорить с ним. Он узнал всю историю её побега из племени Шрама. Она действительно бежала в ту же ночь, когда они встречались с ней у ручья, куда она пришла в сопровождении воинов.

Почему она бежала? Её подтолкнул к этому рассказ Эймоса о жёлтой пряжке, которую Шрам сорвал с тела убитой им матери Мартина, получив благодаря этому и своё новое имя, — Жёлтая Пряжка. После того как она убежала от них, слова Эймоса постоянно звенели в её ушах, и, что бы она ни делала, она не могла от них отделаться. Эймос говорил, что эта пряжка принадлежала матери Мартина. Что Шрам убил её, снял с неё скальп и снял эту пряжку, которую присвоил себе. Эймос также сказал, что это было очень легко узнать — на задней стороне пряжки были выгравированы слова «Джудит от Этана». Это должно было быть так, потому что, по словам Эймоса, Этаном звали отца Мартина, а Джудит была его матерью.

Если это было действительно так, то и весь рассказ Эймоса был правдой. Значит, Шрам был безжалостным убийцей родителей Мартина Паули. Значит, он и в самом деле снял с них скальп. И рассказ самого Мартина был правдой — получалось, что Шрам убил и её собственных родителей и снял с них скальпы. И не было никаких индейцев из племени уичита, которые якобы убили её родителей, и никаких белых, которые будто бы были заодно с ними. А был один лишь Шрам и его воины, которые напали на их дом и перебили всех.

Дебби почувствовала, что она должна либо узнать это, либо умереть. Но для того, чтобы точно узнать это, она должна была увидеть оборотную сторону жёлтой пряжки, которую Шрам постоянно носил на своей груди, как талисман, и прочитать то, что было там написано по-английски.

Вернувшись в вигвам вождя, она прилегла, но при этом лежала, не смыкая глаз. Сам Шрам весь вечер и почти всю ночь провёл на совете воинов и вошёл в свой вигвам лишь под утро. Вернувшись, он сразу заснул — так он устал.

Дебби ещё некоторое время пролежала без движения, а затем осторожно поднялась, прокралась к костру, который горел в центре вигвама, подхватила при помощи двух палочек горящий уголёк и направилась в угол, где спал Шрам. Вождь лежал на ложе, которое представляло собой положенные друг на друга шкуры бизона. Его грудь была обнажена. В неверном свете горящего уголька Дебби увидела на груди вождя жёлтую пряжку. Теперь ей осталось лишь перевернуть её и прочитать то, что было выгравировано на оборотной стороне пряжки.

Дрожащими пальцами Дебби перевернула пряжку и впилась глазами в выгравированные на ней буквы. Но, даже видя их, она не могла ничего прочитать. Она давно забыла, как читать буквы и слова по-английски. Когда-то она помнила это и даже пыталась учить этому команчей, среди которых жила, но те не проявили никакого интереса к этой учёбе, а потом и сама Дебби постепенно всё забыла.

Она смотрела на надпись, и ей казалось, что там действительно написано то, о чём ей говорил Эймос — «Джудит от Этана». На самом деле, это только казалось ей. Потому что, как сам Мартин узнал много позже от рейнджеров, обнаруживших мёртвое тело Шрама и снявших с него эту пряжку, на оборотной стороне пряжки было выгравировано всего лишь «Сделано в Англии». Получалось, что и Эймос в своё время либо соврал Дебби, либо просто не знал точно, что было написано на оборотной стороне пряжки. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения...

И в эту секунду Дебби увидела страшные глаза Шрама, которые в упор смотрели на неё. Шрам видел всё, он видел, как она перевернула пряжку и пыталась прочитать то, что было написано на её оборотной стороне... ничто уже не было для него секретом.

Увидев его жуткий взгляд, Дебби закричала от ужаса и выронила горящий уголёк ему на грудь. Шрам завопил от боли и попытался схватить её. Но Дебби удалось увернуться от него. В следующую секунду она выскочила из вигвама и побежала, куда глаза глядят.

Шрам немедленно отправил своих лучших воинов в погоню за ней. Дебби слышала их шаги, она чувствовала, что они уже настигают её, и тогда, движимая тем же инстинктом, который повелевает любым загнанным животным, вдруг повернула назад и побежала обратно по своим собственным следам, разминувшись с преследовавшими её команчами. Так индейцы упустили её. А затем она просто направилась туда, где никого не было, где никто не мог найти её. Она просто брела туда, где не было ни людей, ни животных, где она была бы совсем одна. Она не думала ни о пространстве «между ветрами», предназначенном по понятиям команчей для таких, как она, ни о мистическом направлении на северо-запад. Она просто шла вперёд, в пустоту и безлюдье, шла туда, куда сами ноги несли её. И пришла туда, где и нашёл её Мартин Паули...

— Но теперь ты поймал меня здесь, и я не знаю, что мне делать. Мне было гораздо лучше, когда я жила среди команчей. Когда я жила среди своего племени, я чувствовала себя очень хорошо. Если бы мне только не захотелось посмотреть на то, что было выгравировано на оборотной стороне жёлтой пряжки, — печальным голосом произнесла Дебби.

Мартин опустил глаза. Нет, он не мог сейчас рассказать ей о том, что случилось с её племенем и со всем поселением, в котором она жила. Но когда-нибудь, потом, ему всё равно придётся рассказать ей это...

— Куда мне теперь идти? — всхлипнула Дебби. — Шрам уже не примет меня обратно. Моё племя не примет меня назад. Мне уже некуда идти. Будет лучше, если я умру! Да, мне лучше просто умереть!

— Я отвезу тебя домой. — Мартин посмотрел ей в глаза. — Неужели тебе это не ясно?

— Домой? Куда это домой? Где мой дом?

— Там, где он был всегда! Там, где ты родилась! Где жили твои братья и сестра, где жили твои родители.

— У меня нет родителей. Они мертвы. И нет места, куда бы я могла идти.

— Нет, Дебби, это не так! У тебя есть ранчо, на котором ты родилась и выросла. И теперь, после гибели твоих родителей, оно всё принадлежит тебе — всё, целиком. Разве ты не хочешь на него посмотреть?

— Зачем мне смотреть на него, если там никого нет? Если там всё пусто?

— Там не будет пусто, Дебби. Там буду я!

Она пристально посмотрела на него. Мартину показалось, что в её взгляде промелькнуло безумие, и он не на шутку испугался.

— Тебе же так нравилось это ранчо, — мягко произнёс. — Неужели ты совсем ничего не помнишь?

Она молча смотрела на него, ничего не отвечая.

— Неужели ты всё позабыла? Неужели ты не помнишь совсем ничего? Не помнишь, как ты была маленькой девочкой, когда ты жила там?

На глаза Дебби внезапно навернулись слёзы, и она расплакалась — горько, безнадёжно. Она рыдала так, что, казалось, её горе никогда не иссякнет. Дебби рыдала так безудержно, что всё её тело содрогалось. Мартин не знал, что делать. Ему было так жалко её. Она была такая маленькая, такая хрупкая. Она так много перенесла. И сейчас, когда она рыдала с такой отчаянной безнадёжностью, что у него у самого слёзы навёртывались на глазах, он больше всего боялся одного: потерять её. Ведь она могла не выдержать всего этого...

Он порывисто прижал её к своей груди и стал гладить ей спину, стараясь как-то поддержать её, успокоить. Он шептал бессвязные нежные слова... он хотел, чтобы она почувствовала его тепло, почувствовала, что совсем не так одинока, как думает, что у неё есть дом, есть будущее, есть всё, что нужно для нормальной жизни.

В конце концов он ощутил, что её рыдания стихают. Дебби постепенно перестала плакать, её дыхание вновь стало ровным. Глаза, из которых только что градом катились слёзы, закрылись. Похоже, она уснула.

«Слава Богу, — подумал он, продолжал сжимать её в своих объятиях. — Она спит. Всё хорошо».

И вдруг он услышал слабый шёпот:

— Я помню. Я всё помню. Но лучше всего я помню тебя. И то, как сильно я тебя любила.

Она обвила его руками и прижалась к нему со всей силой, какая у неё ещё оставалась. Мартин почувствовал, что с ней всё в порядке, что самое страшное уже позади. И после этого Дебби наконец заснула.

Примечания

1

Квакеры — члены религиозной христианской общины, основанной в XVII в. в Англии. Общины квакеров получили распространение в США и Великобритании. Они отвергают институт священников, церковные таинства, проповедуют пацифизм, занимаются благотворительностью. Называют себя «Общество друзей» (Society of Friends). — Прим. перев.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg