«Варяжская сага»

Варяжская сага (fb2) - Варяжская сага 1640K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис Сергеевич Корниенко

Борис Корниенко Варяжская сага

© Корниенко Б.С., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

* * *

В распре кровавой брат губит брата; Кровные родичи режут друг друга: Множится зло, полон мерзости мир. Век секир, век мечей, век щитов рассеченных, Вьюжный век, волчий век – пред кончиною мира… «Прорицание провидицы» в переводе С. Свидиренко

Вместо предисловия

Холодные морские волны накатывали на берег, смывая следы на песке, не оставляя ему никакой памяти о прошедшем здесь человеке. Сотни и тысячи лет море смывало память о многих и многих людях, о целых народах, покидавших эту суровую северную землю в поисках лучшей доли. Морю все равно – у него впереди долгие века, ему нет дела до коротких человеческих судеб. Море собирает силы, чтобы устроить бурю и гонять огромные горы воды от одного берега до другого. И если при этом оно разобьет в щепы какое-нибудь утлое суденышко, пустив его безрассудных обитателей на прокорм рыбам, не беда – сколько еще людей, этих странных маленьких существ, которым вечно нет покоя, будут строить свои хрупкие корабли, вырезать им на носу головы одного и того же уродливого зверя и, распустив паруса, пускаться в полное опасностей плавание. Буря уляжется, море уснет, копя силы для нового буйства, но и в его снах не найдется места человеку. Безучастное к жизни и смерти храбрецов, вздумавших пересечь его, море тем более равнодушно к жалкому копошению на своих берегах, и волны беспощадно стирают мириады и мириады оставленных людьми следов. И нет разницы, кто оставил след – бесстрашный воин или ничтожный трус, благородный ярл или презренный трэлл[1], – море не делает никакой разницы между ними, бездумно размывая любую память о них.

Память людская – иное дело. Из поколения в поколение передаются рассказы о былом – саги. Скальды, поэты-певцы, плетут из прядей прошлого нити повествований, а затем возглашают их перед собраниями свободных мужей и при дворах конунгов. В своих песнях они восхваляют подвиги и доблесть, проклинают вероломство и коварство. Так память о деяниях людей, добрых или злых, остается жить даже после смерти тех, кто их вершил. И пока род людской пребудет на земле, до того времени, пока Вальхалла не переполнится душами павших воинов, каждый внимающий песне скальда будет помнить о предках своего народа, чьи судьбы оказались запечатлены в сагах. И этой памяти не смыть водами даже самого сурового и буйного моря.

Но не каждому дано вплести свою судьбу в полотно саги. Только самые храбрые воины, покрывшие неувядаемой славой свое оружие, отважные мореплаватели, открывшие для заселения новые, неведомые доселе края, великие конунги, покорившие своей власти соседние народы, достойны того, чтобы о них слагали песни. Особая порода людей, выделяющихся даже в среде могущественных народов Севера, а окрестным языкам и вовсе кажущихся полубогами, а может – дьяволами. Неустрашимые, словно разъяренные медведи, стойкие, словно скалы, мудрые, словно столетние во́роны, – именно они стоят у кормила истории. Таким был и Ансгар, сын Ансвара из Тюлоскуга. Эта сага – о нем.

Ансгар прощается с родиной

Ансгар стоял на берегу моря, жадно вдыхая соленый воздух. Это был воздух родины со всеми его разнообразными, привычными с детства запахами, не всегда приятными, но такими дорогими в эту минуту. Невдалеке заканчивалась погрузка снаряжения и продовольствия на драккар, но никакого личного имущества, кроме оружия, у него не было, и он решил позволить себе немного расслабиться после последних напряженных дней и уделить время прощанию с домом. Вообще-то большую часть своих неполных семнадцати зим он прожил в лесу, а на морском берегу бывал пару раз в году, не чаще. Но все-таки это был берег родной земли, которую ему так не хотелось покидать. Однако решение было принято, Бальдр Кривой уже взял их с братом в свою дружину, и корабль вот-вот должен был унести его из Остергёталанда на восток, в чужую и неведомую страну. Ансгар повернулся и посмотрел на запад, туда, где среди густого леса должен был быть его дом. Но дома не было, он сгорел.

* * *

Это случилось недели две назад. Вместе со старшим братом Агнаром они ушли в глубь леса в поисках зверя покрупнее. Охота была удачной, им удалось завалить матерого лося. Выпотрошив и разделав тушу, они уложили добычу в сани и двинулись в обратный путь. Идти было неудобно, весна только-только очнулась и еще не успела дать о себе знать по-настоящему, но снег уже стал рыхлым, пористым. Сани то и дело проваливались или застревали на первых прогалинах. Когда оставалось пройти еще немного, Ансгар почуял слабый запах гари, но не придал этому значения. И напрасно. Выйдя на поляну перед домом, вместо привычного глазу прямоугольного строения братья увидели только столбы, которые должны были подпирать крышу. Сама крыша обвалилась вместе со стенами и теперь догорала, испуская клубы густого черного дыма.

Чуть в стороне от пожарища лежали два тела. Бросив сани, Ансгар и Агнар как один кинулись к ним со всех ног. Мужчина лежал, широко раскинув руки и уставив взор остекленевших глаз куда-то ввысь. Сверху на нем, словно прикрывая от неведомой опасности, лежала женщина. Это были их отец и мать. Опустившись на колени, Ансгар осторожно перевернул мать на спину и сразу понял, что она жива. Голова ее была разбита, волосы слиплись от запекшейся крови, обычно яркие щеки побледнели, но все-таки она была жива. Ансгар ясно видел, как поднималась, набирая воздух, ее грудь. Он облегченно вздохнул, но тут же услышал слова брата:

– Отец мертв.

Ансгар посмотрел на старшего брата и встретился с его строгим взглядом. Лицо Агнара казалось окаменевшим, если бы не ходившие желваки. Потом Ансгар медленно перевел взор на тело отца – оба его плеча были разрублены, в груди зияла еще одна рана.

Мать еле слышно застонала. Сбросив охватившее его оцепенение, Ансгар вскочил на ноги и бросился за водой. Когда он вернулся, Агнар уже устроил мать поудобнее и сидел рядом, зажав ее ладонь в своих огромных лапах. Вдвоем им понемногу удалось привести ее в чувство. Придя в себя, она начала говорить, и из ее сбивчивого рассказа перед братьями обрисовалась нерадостная картина. Вскоре после того, как они ушли на охоту, мать, возившаяся у очага, услышала, как снаружи доносится какой-то шум. Выйдя из дому, она увидела целый отряд вооруженных людей, один из которых – большой, с черной бородой и свернутым на сторону носом – разговаривал с отцом. Они о чем-то спорили. Вдруг воин выхватил меч и с размаху ударил отца по левому плечу. Тот упал, и нападавший повернулся к своим, что-то им говоря, но отец снова поднялся и правой рукой – левая безжизненно свисала вдоль тела, грозя вот-вот совсем отвалиться, – ударил злодея прямо по уху, да так, что он отлетел в сторону локтей на шесть. Но тут же другие воины бросились на отца, и один из них пронзил его копьем, а другой ударил секирой по правому плечу, ближе к шее. Увидев, как убивают ее мужа, мать метнулась к нему, но когда подбежала, его бездыханное тело уже лежало на снегу, а воины, погубившие его, оттирали свое оружие от крови. В гневе она бросилась на их предводителя, того, который нанес первый удар, и стала колотить его кулаками куда придется – по спине, по плечам, по груди. Одной рукой он держался за голову, приходя в себя после могучего удара отцовского кулака, а другой нехотя отбивался от матери. Так продолжалось недолго. Вскоре воины стали посмеиваться над своим старшим, и тот, разозлившись, снова взялся за меч и со всей силы ударил мать по голове, но не клинком, а рукоятью. От удара у нее потемнело в глазах, подкосились ноги, и она упала. Из последних сил она подползла к телу мужа и обняла его, думая, что ее тут же и убьют. Но пришлым воинам больше не было до нее дела – они принялись на скорую руку грабить брошенный на произвол судьбы дом. Из раны на голове сочилась кровь, и мать начала терять сознание. Заброшенная на крышу горящая головешка была последним, что она увидела перед тем, как окончательно лишиться чувств.

– Мы должны найти их и отомстить! – вскричал Ансгар. – Они убили его безоружного.

– И все же отец погиб как воин, – холодно молвил Агнар, – и Один заберет его с собой.

– Чтобы Один его забрал, вы должны провести обряд, – с трудом выговаривая слова, произнесла мать, – отложите свою месть и позаботьтесь об отце. Или вы хотите, чтоб он стал драугом?[2]

Мать, как всегда, была права. Негоже было оставлять отца без огня. Засучив рукава, братья взялись за топоры и принялись рубить лес для погребального костра. Было уже темно, когда Ансгар и Агнар, осторожно подняв тело, которое мать к тому времени обмыла и привела в порядок, возложили его на устроенный поверх дров настил. Теперь нужно было снарядить его в путь, чтобы он не явился в Вальхаллу с пустыми руками.

– Пойдем со мной, – позвал брата Агнар и пошел к пепелищу, оставшемуся на месте их прежнего дома. Он немного побродил вокруг, затем, определив нужное место, принялся разгребать обрушившиеся стены, из-под которых иногда вырывались искры от все еще тлеющего огня. Ансгар принялся ему помогать. Вскоре они очистили от угля и золы небольшой участок, и Агнар принялся там что-то искать. С удивлением Ансгар увидел, как Агнар, ухватившись за обнаружившееся вдруг железное кольцо, потянул его на себя, и перед братьями открылся тайник.

– Агнар, откуда ты знал, что здесь что-то есть? – изумился Ансгар.

– Я все-таки старший брат, – едва улыбнулся Агнар, – пару лет назад отец показал мне это. – Он достал из ямы какой-то чехол и положил на землю. Когда он его развернул, перед глазами Ансгара предстали два великолепных меча в дорогих ножнах. Он взял один из них в руки и принялся рассматривать. Сбросив ножны, Ансгар увидел, как в свете луны блеснул прямой, сужающийся к острию клинок. Ближе к рукояти на него было нанесено несколько непонятных знаков. Клинок был заточен по обеим сторонам на всю длину, а длина эта составляла, как примерно прикинул Ансгар, почти два локтя. Рукоять меча украшал тонкий рисунок, нанесенный серебром с вкраплениями золота, а в ее навершие был инкрустирован какой-то драгоценный камень, но в камнях Ансгар не разбирался. Он сделал несколько взмахов мечом и ощутил, как удобно тот лежит в руке. Орудовать им было легко, но в то же время чувствовалось, что это по-настоящему грозное оружие. Им можно было как рубить, так и колоть, при этом заточен он оказался настолько остро – Ансгар проверил, проведя по лезвию пальцем, – что позволял раскроить кольчугу. Удивительно, как отец все это время скрывал мечи от его внимания и при этом умудрялся содержать их в таком порядке.

– Это оружие раздобыл наш дед, Агвид, когда вместе с данами ходил в набег в земли франков. От него их унаследовал наш отец. Ты знаешь, он не любил войны, предпочитал мирный труд. Но все же он был воином и умел владеть любым оружием. Помнишь, как он сделал нам наши первые деревянные мечи и заставлял драться? – При этих словах Ансгар печально склонил голову, и Агнар продолжил: – А эти мечи он берег для нас. Когда отец мне их показал, он собирался вручить один из них мне, но я попросил подождать, пока ты подрастешь, чтобы получить их вместе с тобой.

Ансгар посмотрел на брата. В этот миг своим строгим ликом он так напоминал отца! Светлые, почти белые волосы, высокий чистый лоб, строгий взгляд серых глаз под сурово сведенными бесцветными бровями, немного продолговатое худое лицо с ровным носом, чуть выступающий подбородок, покрытый не очень еще густой бородой. Ансгар тоже был похож на отца, но было в нем что-то и от матери – лицо чуть покруглее, губы чуть посочнее, и глаза не серые, а светло-голубые.

Помолчав немного, Агнар произнес:

– Именно сегодня, после нашего возвращения с охоты, он собирался вручить нам эти мечи…

Сказав это, он сбросил свой старый меч и перекинул через правое плечо перевязь, так что меч франков оказался у него высоко на левом боку. Глядя на брата, Ансгар вздумал было поступить так же, но тот неожиданно возразил:

– Нет, ты возьмешь мой меч!

– Но, брат! Ты же только что сказал, что отец хотел передать это оружие нам обоим!

– Да, но теперь он мертв! – возразил Агнар. – Он погиб как воин, и ему предстоит вознестись в Вальхаллу. И ты хочешь, чтобы он предстал перед богами и перед другими воинами безоружным или с этим куском железа? – Тут он указал пальцем в сторону брошенного им меча, которым еще совсем недавно так гордился. – Нет, мы проводим его в последний путь, как он того действительно заслуживает. Поэтому, извини, брат, но один франкский меч заберет с собой отец, а другой возьму я – потому что я теперь старший в нашем роде!

Агнар был прав, и Ансгару ничего не оставалось делать, только как молча кивнуть. Он нагнулся и поднял старый меч брата. Зря Агнар так презрительно отозвался о нем. Конечно, этот меч был короче, его широкое лезвие имело заточку только с одной стороны, да и то только у острия. Таким мечом можно было не столько рубить, сколько крушить противника, мочаля ему мышцы и дробя кости. И конечно, никаких украшений – ни тебе серебра, ни драгоценных камней. Зато просто и надежно, а при должном умении еще и смертельно опасно для врагов.

Вернувшись к телу отца, над которым что-то тихо причитала мать, уже успевшая остричь мертвому ногти[3], братья торжественно вложили ему в руки меч франков, рядом в одну из оставшихся целыми после пожарища глиняных мисок положили сердце убитого накануне лося, а в другую налили воды – чтобы отцу было что есть и пить по пути в Вальхаллу. Подумав, Агнар решил дать отцу в дорогу копье и лук со стрелами, с которыми они ходили на охоту, и свой топор. Увидев это, Ансгар достал из-за сапога нож – старый, с потемневшей от времени рукоятью, его своими руками сделал их дед – и положил отцу в ноги. К сожалению, больше они ничем ему помочь не могли, ибо остальное их имущество либо расхитили нападавшие, либо сгорело при пожаре, а что-то надо было еще оставить и себе.

Чтобы огонь охватил разом весь погребальный костер, братьям пришлось изрядно постараться, так как у них не было масла. Но вот пламя охватило со всех сторон настил, на котором лежало тело отца, и медленно стало подбираться к нему самому. В этот самый миг Ансгар понял, что видит отца в последний раз в жизни. К горлу подступил ком, но, посмотрев на брата, в сухих глазах которого сверкали только отблески огня, он сдержался и не позволил слезам осквернить обряд. Прощай, Ансвар, сын Агвида, и, как знать, может, мы скоро свидимся с тобой, чтобы в последний день Рагнарок биться плечом к плечу!

Уже светало, когда все было кончено. Мать собрала прах в глиняный горшок. Над тем, что не уместилось, братья насыпали небольшой холмик мерзлой земли. После этого мать вручила горшок Агнару со словами:

– Не оставляйте его здесь. Отнесите к морю и развейте над водой – пусть ваш отец еще пошалит с дочерьми Ран.

Мать снова была права. Отец не был по-настоящему стар, в нем оставалось много силы – ей ли не знать. И если, действительно, отдать его прах морским волнам, девять дочерей великанши Ран должны были ублажать отца до самой Вальхаллы.

Однако прежде чем отправляться в путь, следовало позаботиться о матери. Она была крепкой женщиной и могла перенести многое, но она только что потеряла дом и мужа, да к тому же рана на голове лишала ее сил. Сыновья были хорошими охотниками и воинами, но никудышными знахарями. Подумав, Агнар сказал:

– Мы должны отвести ее к Брюнгерде.

– К этой колдунье? В своем ли ты уме, Агнар? – с беспокойством глядя на брата, воскликнул Ансгар.

– В своем. Подумай сам: кто знает, что это были за воины и чего они хотели? Наверняка они все еще бродят по округе, и кто скажет, будет ли безопасно оставлять мать у соседей? Сейчас любой из вольных жителей нашего леса может стать жертвой их разбоя. А к колдунье никто по доброй воле не пойдет, брать у нее нечего, кроме порчи, которую она может наслать на любого, осмелившегося нарушить ее владения.

– Вот именно, Агнар! Не боишься ли ты, что мы сами станем жертвами ее колдовства?

– Ансгар, – мать провела ладонью по его волосам, – не бойся Брюнгерду, она не причинит нам зла.

Братья изумленно уставились на мать.

– Но разве не ты с самого детства учила нас не ходить к Черному холму, потому что там живет колдунья? Я-то ее не боюсь, – сказал, бросив взгляд на младшего брата, Агнар, – но все вокруг знают, что лучше с Брюнгердой не знаться, только если тебе вдруг не понадобились колдовские чары.

– Зачем же ты хочешь отвести к ней нашу мать? – возмутился Ансгар.

– Затем, что иного выхода нет, – уже возвышая голос, ответил Агнар.

– Замолчите! Замолчите оба, – пресекла разгорающийся спор мать, и видно было, что далось ей это непросто. – Вы не понимаете, о чем говорите. Хотя ты, Агнар, прав – иного выхода нет. Я пойду к Брюнгерде, и ничего дурного со мной там не случится. Не беспокойся, Ансгар, со мной все будет хорошо.

Спорить и с братом, и с матерью дальше было бесполезно, и Ансгару ничего не оставалось, как только молча кивнуть головой, хотя внутренне он остался при своем мнении. Он был уже не маленький и тоже не боялся колдуньи, но предпочитал держаться подальше от всего, чего не понимал – а колдовства он не понимал.

Наутро, немного подкрепившись, они двинулись в путь. Агнар нес прах отца, а Ансгар тащил сани с убоиной и немногим уцелевшим скарбом. Мать садиться в сани отказалась и шла сама, хотя и опираясь на руку старшего сына. Черный холм находился в самом глухом углу лесной пущи, пробираться туда приходилось звериными тропами, ибо люди редко там появлялись, тем более что сам холм был окружен болотами. При этом, как ни странно, вся округа знала дорогу к Брюнгерде – всем рано или поздно требуется колдовская помощь. Братья хотя на самом холме не бывали и колдуньи прежде не видали, но тоже были знакомы с подступами к ее логову. Еще в детстве с соседской ребятней они, нарушая запреты, гуляли в этих местах. Преодолевая страх, навеянный страшными рассказами, которыми пугали их взрослые, Ансгар и Агнар подбирались к самым болотам, так что теперь, к удивлению матери, они точно знали, куда идти. Наконец, к середине дня они добрались до границы владений ведьмы.

– Стойте! Дальше самим идти нельзя, – почуяв под ногами незамерзающую болотную жижу, сказала мать, – нужно позвать ее, чтоб колдунья сама вышла к нам на встречу. Брюнгерда-а-а! – вдруг неожиданно громко закричала она.

Братья притихли, вслушиваясь в повисшую после возгласа матери тишину. Ансгару показалось, что стало даже тише, чем обычно бывает в такой глуши. Они стояли на краю леса, а перед ними простиралось черное болото. Оно было действительно черным, странным образом сюда почти не проникал солнечный свет, так что почти невозможно было разобрать, что творится под ногами. Несколько минут казалось, будто совершенно ничего не происходит. Братья уже с беспокойством стали поглядывать на мать, но та оставалась невозмутимой. И вот где-то в неразличимой тьме раздались чавкающие шаги. Все трое повернули головы на звук, пытаясь сквозь мрак и туман рассмотреть идущего.

– А, это ты, Ранвейга, – раздался вдруг голос совсем с другой стороны, – я давно тебя ждала.

Тут Ансгар заметил, как слева от них в болотном сумраке вырисовался некий силуэт. Очевидно, это и была Брюнгерда. Ансгар ожидал увидеть седую косматую старуху с торчащим клыком и костлявыми руками – именно так он представлял себе колдунью, – но вместо этого увидел совсем еще не старую женщину, может быть, даже немного младше их матери. Ее золотые волосы хотя и не были заплетены в косу, но зато, аккуратно расчесанные на обе стороны, придерживались тонким гайтаном, который не давал им рассыпаться и лезть в глаза. Чистая и опрятная одежда казалась весьма странной для обитательницы непроходимого болота, но при этом очень шла Брюнгерде. Ансгар всмотрелся в ее довольно красивое, с правильными чертами лицо и, к удивлению, заметил сходство с ликом собственной матери. Мать как раз подала голос:

– Да, это я. Видишь, я наконец пришла к тебе.

– Долог же был твой путь к Черному холму, – ухмыльнулась Брюнгерда, – но ты не одна. Что же ты не представишь мне своих спутников?

Брюнгерда подошла ближе и по очереди заглянула братьям в лица. Она стояла так близко, что Ансгар почувствовал тепло ее тела и неведомый ему прежде манящий аромат. Их взоры встретились. Никогда прежде Ансгар не видел таких синих глаз. Их взгляд завораживал – было в них что-то дикое, но в то же время безгранично мудрое, и казалось, будто смотрит колдунья в самую душу, легко выискивая в ее закоулках самые тайные помыслы. Впрочем, скрывать Ансгар ничего не собирался, в свои семнадцать лет он был весь как на ладони. Очарованный, он стоял как вкопанный, боясь даже шелохнуться. Брюнгерда улыбнулась и, повернувшись к молчавшей все это время матери, сказала:

– Впрочем, можешь мне ничего и не говорить. Они похожи на своего отца! Жаль, что мне так и не доведется его больше увидеть. Однако, – колдунья подняла руку, словно призывая не мешать ей прислушиваться, – я чую его прах.

Агнар – он тоже был под воздействием чар – на словно одеревеневших руках вытянул перед собой глиняный горшок. Посмотрев на него, Брюнгерда печально улыбнулась и тихо произнесла:

– Бедный Ансвар! Прощай! Увы, сила твоя ушла, так и не коснувшись меня. Но, – она снова подняла глаза на братьев, – ты оставил мне своих сыновей!

– Ну, хватит! – резко молвила мать. – Хватит морочить головы моим мальчикам! – С этими словами она встала между братьями и колдуньей. Ансгар вздрогнул и тут же почувствовал, что вновь овладел собой. Он посмотрел на мать – она тяжело дышала, а из-под повязки на ее голове вновь засочилась кровь.

– Они могли бы быть моими! – вскричала Брюнгерда, и Ансгар увидел, как гнев исказил ее лицо. – Я могла быть их матерью, если бы Ансвар выбрал меня!

– Но он выбрал меня, – строго отвечала мать, – а теперь мы уйдем. Я надеялась на твою помощь, но вижу, память о прошлых обидах все еще жива в тебе и ничего хорошего нам от тебя не ждать. Агнар, Ансгар, идем! – повернулась она к сыновьям.

– Стойте! – уже тише заговорила колдунья, видно было, что она взяла себя в руки. – Прости, Ранвейга, ты права, нам не стоит поминать о былом. Ведь, как бы то ни было, мы с тобой сестры. – С этими словами она бросила торжествующий взгляд на Агнара и Ансгара.

– Сестры? – в один голос воскликнули братья и вопросительно посмотрели на мать. Та лишь сердито молчала.

– Да, племяннички, да, – снова заворковала Брюнгерда, подходя к ним ближе и грозя очаровать своими широко распахнутыми глазами, – разве мать не говорила вам, что колдунья с Черного холма – ее сестра?

Рот Брюнгерды растянулся в коварной улыбке. Она насмешливо поглядывала то на Агнара с Ансгаром, то на Ранвейгу.

– Да, это так, – наконец молвила та и тихо добавила: – Лучше бы мы вовсе сюда не приходили.

Ансгар понял, что глаза не обманули его. Сходство Брюнгерды и его матери не было случайным. Но как это могло случиться? Как могло случиться, что его родная тетя, о которой он раньше вовсе не знал, и есть колдунья с Черного холма? Рядом Агнар встряхнул головой – он, видно, был ошарашен не меньше брата.

– Нелегко, наверно, в это поверить, – прервала затянувшееся было молчание Брюнгерда. Она смотрела все так же насмешливо, но в то же время уже более дружелюбно. – Пожалуй, нам стоит пообщаться в более теплой обстановке. Идемте со мной! – И она жестом пригласила их следовать за ней.

Братья снова посмотрели на мать. Немного подумав, она коротко бросила:

– Идем. – И все трое поплелись за колдуньей, стараясь шагать след в след.

Сани пришлось оставить на краю леса, взяв часть груза в собственные руки. Пока они брели по каким-то одной Брюнгерде ведомым путям, Ансгар слушал, как хлюпает у него под ногами болотная жижа, и ждал, что вот-вот в ней завязнет и тогда никакие чары ему не помогут. В то же время он никак не мог привести в порядок свои мысли – события последних суток совершенно разрушили привычный уклад жизни. Вчера какие-то люди убили отца, и теперь его прах покоится в горшке в ожидании, покуда не будет развеян над морем. А сегодня Ансгар вдруг обрел родную тетку, о которой прежде слыхом не слыхивал и которая теперь вела его в свой дом – на таинственный Черный холм.

Между тем идти оказалось совсем недалеко. Холм был действительно черный, как и все вокруг, но при этом значительно меньше, чем представлял себе Ансгар, судя по рассказам из детства. Грешным делом, он даже подумал, что это вовсе не холм, а какой-нибудь древний курган, могила давно забытых пращуров, – так странно смотрелась эта земная выпуклость посреди болота. Может, его насыпали еще до того, как пространство вокруг было затоплено. На вершине холма стояла неказистая хибара, в которой, очевидно, и жила колдунья. Рядом – еще несколько мелких построек. Мрачный вид дополнял череп неведомого, но, безусловно, крайне уродливого при жизни животного, висевший над входом в хижину. Удивительно, думал про себя Ансгар, как при царящей кругом грязи колдунья ухитрялась сохранять такой чистый и опрятный вид.

Его удивление стало еще большим, когда он вместе со всеми вошел внутрь жилья Брюнгерды. Ансгар ожидал увидеть темное, захламленное помещение с паутиной в углах, сушеными жабами и крысами вдоль покрытых копотью стен, а посредине – огромный котел с каким-нибудь кипящим зельем. Но ничего подобного! Перед его глазами предстала совершенно другая картина. Оказалось, Брюнгерда следит не только за собой, но и за своим домом. Кругом была чистота, совершенно непредставимая в таком месте. Можно даже сказать, что изнутри хижина колдуньи, вопреки названию ее обиталища, была светлой. Котелок – правда, пустой – был, но гораздо меньших размеров, чем рисовалось воображению Ансгара. В общем, можно сказать, что жилье Брюнгерды оказалось довольно уютным. Но тесным – колдунья с трудом нашла место, чтобы разместить своих гостей.

– Итак, вы пришли за моей помощью? – Брюнгерда вопросительно смотрела на вновь обретенное семейство. – По доброй воле вы бы этого никогда не сделали. Что-то вас заставило. Что же?

Ранвейга повторила свой рассказ о неизвестных воинах, убивших ее мужа и сжегших дом. Брюнгерда слушала внимательно. Упоминание каждого удара, принятого Ансваром, отражалось явным выражением муки на ее лице. Было видно, что весть о его смерти далась ей тяжело. Но она держалась и, когда Ранвейга замолчала, как можно более холодно спросила:

– Какой помощи вы хотите от меня? Не думаете же вы, что я могу его воскресить?

– Нет, сестра, воскресить его уже нельзя. Душа Ансвара на пути в Вальхаллу.

– В таком случае что вам надо? – Голос Брюнгерды слегка дрогнул, и Ансгар понял, что на самом деле она хочет им помочь, но что-то удерживает ее.

– Разве ты не видишь, что моя мать ранена? – воскликнул Ансгар. – Ей нужна помощь, но все, что мы с братом смогли, так это перевязать ей голову.

– Сын! – Ранвейга жестом призвала Ансгара замолчать, но он продолжал:

– Мы с братом хотим найти убийц отца и покарать их, однако не можем сделать этого, покуда у нас на руках наша мать. Мы просим тебя взять ее на излечение и приютить у себя до тех пор, пока мы, отомстив за отца, не вернемся за ней. Нам больше не к кому обратиться! Идя сюда, я не знал, что ты наша родственница и, по правде сказать, отговаривал от того, чтобы обращаться к тебе, но теперь я не могу понять, как можешь ты отказать нам в помощи? Ведь это твоя родная сестра, а мы с Агнаром – твои племянники!

– Я и не отказываю вам, – спокойно произнесла Брюнгерда, видно было, что речь Ансгара произвела на нее впечатление, – я помогу вам. В память об Ансваре. Но и вы не откажите мне в одной просьбе.

– О чем ты? – насторожилась Ранвейга.

– О, ничего особенного, – улыбнулась Брюнгерда, – я просто хочу знать судьбу своих племянников.

– Никогда! – резко отказала мать.

– Почему? – удивились братья. Они не могли понять, что вызвало у матери такое отторжение. В конце концов, от них ничего не требовалось. Наоборот, можно сказать, Брюнгерда делала им одолжение, соглашаясь бесплатно разузнать их судьбу.

– Вы не понимаете, – взволнованно заговорила Ранвейга, – никакое колдовство не проходит бесследно. Погадав вам, она получит возможность следить за вами и даже вмешиваться в вашу жизнь, как бы далеко вы ни были. Кто знает, что именно она предпримет, обладая такой властью над вами. Да-да, Брюнгерда, не отрицай, – повернулась она к колдунье, – ты хочешь получить власть над моими детьми!

– Не преувеличивай, сестра! – колдунья по-прежнему улыбалась, казалось, этот разговор ее забавляет. – Не буду скрывать, вопрос судьбы создает связь между тем, кто гадает, и тем, кому гадают. Я, действительно, получу возможность следить за вашими перемещениями, но я никоим образом не смогу вмешиваться в ваши дела. Может быть, будь я более искусной, мне бы и удалось, но, увы, многие секреты Черного холма утеряны – не по моей вине.

– Хорошо, я верю тебе, и я согласен, – сказал Ансгар, – брат, думаю, тоже не будет возражать. – При этих словах Агнар лишь молча кивнул. – Но только скажи, зачем тебе это? Что тебе в том, где мы и что с нами происходит?

Брюнгерда рассмеялась, и в ее смехе послышались одновременно сумасшествие и тоска. Отсмеявшись, она ответила:

– Не знаю, поверите ли вы мне, но я уже много лет живу в одиночестве здесь, на этом болоте, и мне просто… – Брюнгерда глубоко вздохнула. – Мне просто скучно. Подсматривать за жизнью других людей – одно из немногих развлечений, которое я могу себе позволить. Тем более занятно будет следить за вами, сыновьями Ансвара.

Братья переглянулись, потом посмотрели на мать – та только сердито ворчала что-то себе под нос, но открыто больше не возражала. Тогда Агнар и Ансгар в один голос сказали:

– Мы согласны.

– Прекрасно! – расплылась в улыбке Брюнгерда. – Но этого мало.

– Что еще тебе нужно? – чуть не закричала Ранвейга.

– Я хочу погадать и тебе, сестра, но не о твоем будущем, оно и так мне известно – ты будешь жить здесь со мной, – а о твоем прошлом.

– А-а! Вздумала подглядеть, как мы жили с Ансваром? – закричала мать. – Тебе все-таки не дает покоя, что он предпочел меня! Сама супружеской жизни не познала, так теперь хочешь покопаться в нашей?

Брюнгерда покраснела, но сдержалась. Как можно спокойнее она произнесла:

– Можешь думать, что хочешь, но только так ты узнаешь имя того, кто нанес тебе рану, а значит – имя убийцы Ансвара!

– Ты вправду можешь сказать нам это? – вскочил Ансгар.

– Да, но мне нужна та самая повязка, которой вы замотали голову вашей матери.

– Теперь я старший в роду, – обратился Агнар к матери, – и я должен знать, почему так получилось. Ты не можешь мне отказать!

Ранвейга внимательно посмотрела на старшего сына. Только тут она, кажется, поняла, что после смерти Ансвара он стал старшим мужчиной в их семье и его следует слушаться. Она опустила голову и едва слышно прошептала:

– Хорошо, пусть будет по-вашему.

– Ну вот и договорились, – едва ли не потирая руки от удовольствия, молвила Брюнгерда, – а теперь, мальчики, я прошу вас выйти на некоторое время на улицу. Обряд гадания не терпит посторонних.

Братья поднялись на ноги. Выходя вслед за Агнаром, Ансгар, стоя в дверях, обернулся и посмотрел на свою мать и стоявшую рядом с ней колдунью. Ему показалось, что эти две женщины, родные сестры, вот-вот вцепятся друг другу в горло. Но делать было нечего и, скрепя сердце, он вышел на улицу. Некоторое время они с Агнаром потолклись у входа в хижину, ожидая с минуты на минуту услышать вопли и крики, а может быть, даже шум драки, но, вопреки их опасениям, было тихо.

Заняться посреди болота было особенно нечем, и, не сговариваясь, братья принялись разводить костер, собираясь зажарить лосятину и пообедать. Порывшись в одной из пристроек, Агнар раздобыл вертел, которым, правда, судя по виду, давно не пользовались. Приведя его в порядок, он принялся нанизывать крупные куски мяса. Тем временем Ансгар разжег огонь. Дрова, которые ему удалось найти на дворе колдуньи, были сырыми, горели плохо и при этом нещадно дымили. События последних двух дней вкупе с мрачным видом, открывавшимся с вершины Черного холма, рождали в сердце Ансгара тяжелое чувство, которое сам он толком не смог бы определить – печаль ли это, тоска или безнадежность. Но когда зашипело, опаляемое огнем, мясо и в дыме костра стал различаться приятный аромат, Ансгару сразу полегчало. Предвкушая скорую трапезу, он прилег, накрывшись овчиной, и тут же уснул.

Ансгару приснилось море. Он стоял на берегу, и волны омывали его сапоги. Рядом стоял отец, но тело его было словно из пепла. Ансгар смотрел на него, веря и не веря своим глазам, ведь он помнил, как пламя обратило его в прах. Еле слышно отец звал его:

– Ансгар! Сын!

С моря подул ветер, и от тела отца стали отделяться хлопья пепла. С каждым мигом он становился все меньше и меньше. Ансгар бросился к нему и попытался обнять, стремясь удержать рассыпающееся тело, но от его прикосновения разрушение только усилилось, и через мгновение от отца ничего не осталось. Только ветер кружил пепел и в воздухе все громче и громче раздавалось:

– Ансгар! Ансгар! Ансгар!

Он открыл глаза и увидел над собой лицо Агнара.

– Ансгар, проснись! Они закончили.

Ансгар приподнялся и увидел, как рядом у костра устраивались мать с колдуньей. На голове матери была свежая повязка, уже без следов крови. Он внимательнее всмотрелся в ее лицо. Бледное в сгущающихся сумерках, с влажными глазами – неужели она плакала? Ансгар редко видел слезы матери. Он бросил взгляд на Брюнгерду. Та тоже вела себя тише, без прежней враждебности. То ли между сестрами состоялся душевный разговор, прекративший их вражду, то ли это обряд подействовал на них таким образом; как бы то ни было, Ансгар был рад их примирению и широко улыбнулся.

Впрочем, радоваться было рано. Хотя сестры и примирились, но вместе с тем в их лицах читалась глубокая печаль. Через обряд, как догадался Ансгар, им пришлось заново пережить смерть его отца. Тем временем Агнар в нетерпении выспрашивал у колдуньи:

– Что ты увидела? Кто это был? Кто убийца?

– Сядь, сын, и выслушай, что скажет тебе моя сестра. – Ранвейга потянула Агнара за руку и усадила рядом с собой.

Брюнгерда внимательно посмотрела на братьев, затем перевела взор на пламя костра. Лицо ее было сосредоточено, большие голубые глаза полуприкрыты. Она сложила руки на колени и заговорила:

– Рану нанес человек с севера. Он несет разрушение. Многого я о нем сказать не могу, но точно знаю, что моей сестре очень повезло, раз она осталась жива после встречи с ним. Также мне открылось, что это не простой человек. Возможно, он ярл, но не конунг. Вы знаете, кто мог прийти с севера, – это свеи, правит которыми Эрик, сын Анунда, но убийца не принадлежит к его дому. Его кровь черна, как и его прошлое.

Так перед братьями открылась суровая правда. Их отец стал жертвой вторжения свеев. Хотя имя убийцы осталось неизвестным, но истинным виновником смерти Ансвара следовало назвать конунга Эрика Ведерхатта, сына Анунда Упсале. Была в этом какая-то злая ирония. Дело в том, что дед Агнара и Ансгара, Агвид Хауксон, был в дружине Анунда Упсале и, когда тот был изгнан, ушел вместе с ним к данам и оставался верен ему в самом бедственном положении. Но когда Анунду удалось вернуть себе власть в стране свеев, он стал притеснять бондов. Не желая больше служить конунгу, презревшему старые вольности, Агвид ушел из его дружины и вместе с семьей поселился в лесу, разделявшем свеев и гётов. Периодически то с севера, то с юга сюда заявлялись отряды воинов, но подчинить местных жителей было не так-то просто, и до последнего времени они жили свободно, не имея над собой власти какого бы то ни было конунга. Но вот Эрик, сын Анунда, похоже, всерьез вознамерился покорить этой край, и одной из его первых жертв стал Ансвар, сын Агвида.

Какое-то время все четверо сидели молча. Одно дело – найти и перебить разбойничий отряд: для этого можно было бы собрать мужчин ближайшей округи. И совсем другое дело – выйти против дружины конунга, тут может не хватить всего лесного воинства. Тем более что Эрик Анундсон нагрянул нежданно, а это значит, что обитатели леса просто не успели соединиться и теперь свеи бьют их поодиночке.

– Что же мы будем делать, брат? – беспомощно опустив руки, спросил Ансгар.

– Не знаю, брат. – Агнар напряженно смотрел в пламя костра, сжимая и разжимая кулаки. – Но мы должны что-то предпринять. Во всяком случае, нельзя, сложив руки, оставаться здесь!

– Если конунга мы достать не сможем, то по крайней мере можно попытаться найти того, кто убил нашего отца! – предложил Ансгар.

– Хорошо сказано, брат, но как это сделать? Колдунья не назвала его имени, хотя обещала.

– Все, что смогла узнать, я вам сказала. Вы слышали, но может, не услышали. – В словах Брюнгерды сквозила обида.

– Разрушение! Что за имя такое? – возмутился Агнар.

– Во всяком случае, мы должны сразиться со свеями! – с жаром заговорил Ансгар. – Эта земля свободна от власти конунгов! Наверняка лесное воинство уже готово выступить против Эрика, и мы должны присоединиться к нашим братьям!

– Агнар, Ансгар, дети мои! – возвысила свой голос Ранвейга. – Вашего отца уже не вернуть, но я не хочу потерять еще и вас! Тягаться с конунгом свеев вам, простым бондам, не по силам. Связавшись с ним, вы только погубите себя! Пожалуйста, оставьте эту затею!

Братья удивленно смотрели на мать, словно не могли понять, действительно ли она произнесла такое или им послышалось.

– Кровная месть – не «затея», от нее нельзя отказаться, – жестко молвил Агнар, – мы будем презираемы на этом свете и осмеяны на том, если ничего не предпримем.

– Отец не простит нам, если мы оставим в покое его убийцу, – вспомнив свой сон, добавил Ансгар, – мы обязаны преследовать и Эрика, и этого несущего разрушение ярла, пока не прольем их кровь либо пока не падем сами.

Мать, понуро опустив плечи, замолчала. Но заговорила Брюнгерда:

– Возможно, если вы исполните свое обещание до конца и откроете мне свою судьбу, вам будет легче определиться с тем, что делать дальше. Это гадание совсем иного толка, нежели то, через которое прошла ваша мать. Руны скорее задают загадку, и не так-то просто раскрыть смысл предсказания. Поэтому, даже зная, что сказали руны, сложно бороться с предначертанным. Но все же это лучше, чем встречать свою судьбу с закрытыми глазами.

Агнар задумчиво почесал затылок, но, видя сомнения брата, Ансгар сказал ему:

– Нам не о чем раздумывать! Мы обещали! Если надо, я могу получить предсказание первым.

– Нет, брат. Я старший, значит, я и буду первым. Что надо делать, колдунья?

– Идем за мной, – поднялась Брюнгерда и направилась в хижину. Агнар удалился вслед за ней.

Ансгар подсел ближе к матери. Мясо уже давным-давно зажарилось и, источая манящий запах, лежало рядом в нескольких глиняных мисках, но Ансгар решил пока его не трогать и подождать, что скажет брат. Агнар появился неожиданно скоро. Он с рассеянным видом сел у костра и, не проронив ни слова, с какой-то таинственной улыбкой принялся поправлять костер.

– Брат, что сказала Брюнгерда? – спросил Ансгар, пытаясь словить блуждающий взгляд Агнара, но тот продолжал хранить молчание, словно ничего не слышал.

– Сын! – не выдержав, позвала Ранвейга.

Голос матери вывел Агнара из его странного состояния, но все, что он проговорил, было:

– Твоя очередь, брат.

Ансгар, разогнув затекшие ноги, поднялся и нетвердым шагом направился в хижину. Идти к Брюнгерде не хотелось. До сих пор ему счастливо удавалось избегать колдовства, и он предпочел бы, чтобы так оставалось и впредь. Но делать было нечего. Остановившись перед низкой дверью, Ансгар обернулся и увидел, как мать, сев рядом с Агнаром, гладит его по голове. Как ни странно, но это его успокоило, и, нагнувшись, он смело вошел внутрь.

В хижине было темно, только посередине горел слабый зеленоватый огонек. Вокруг клубился густой дым со странным терпким ароматом, от которого у Ансгара сразу помутнело в голове. Брюнгерда вынырнула откуда-то из-за угла и обвила теплыми руками шею Ансгара.

– Ансвар, любимый, – прошептала колдунья. Ее глаза были словно покрыты пеленой, она явно была не в себе.

– Я не Ансвар, – мягко ответил Ансгар и легонько оттолкнул Брюнгерду. Это подействовало на нее отрезвляюще, пелена с глаз спала. Она посмотрела на него уже более осмысленным взором и сказала:

– Ты так похож на своего отца! Больше, чем твой брат. Не лицом, а здесь. – Она положила ему руку на грудь, где тревожно стучало сердце. Затем отошла к огню и позвала:

– Подойди сюда!

Ансгар осторожно ступил в центр хижины.

– Ближе, вот так! – Взяв его за руку, Брюнгерда подвела Ансгара вплотную к зеленому свечению, а сама стала напротив, так чтобы огонь оказался между ними. Прошептав несколько непонятных слов, она подбросила в пламя щепотку какого-то порошка. На миг вспышка света озарила все помещение, но тут же снова стало темно, и только тусклый огонек продолжал так же холодно мерцать. Вместе с тем по хижине распространилась новая волна пахучего дыма, от которого у Ансгара все поплыло перед глазами. Тени на стенах стали превращаться в причудливые фигуры, плясавшие диковинный танец и тянувшие свои костлявые руки прямо к Ансгару. Понимая, что это только лишь наваждение, он попытался сосредоточить взгляд на колдунье и увидел, как та протянула ему мешочек. Откуда-то издалека он услышал голос, который говорил ему:

– Тяни шесть рун и выкладывай их на полу в том порядке, в каком я тебе скажу.

Ансгар послушно полез рукой в мешок и стал доставать оттуда обломки костей, на которых были начертаны непонятные ему знаки. По велению голоса он стал выкладывать руны вокруг огня особым порядком. Одну – справа от себя, другую – слева, третью – перед собой, четвертую – еще ближе к себе, пятую – с противоположной стороны, шестую – дальше всего, у самых ног Брюнгерды. Сделав так, Ансгар отступил на два шага назад, а колдунья начала кружить вокруг пламени, вглядываясь в руны. При этом она выкрикивала:

– Отала! Маннар! Ансур! Кауна! Райду! Турисас!

Затем она остановилась, и в огонь полетела еще одна щепотка порошка. Вновь вспышка, и вновь дурман охватил Ансгара. Ему показалось, что он падает – падает в пропасть, у которой нет дна. При этом он оставался стоять на ногах. В голове шумело, но сквозь шум он четко слышал, как колдунья нараспев произносит:

– Норны[4] рекут: лишившись наследства, смертный муж станет равен богам. С раной на сердце предстоит долгий путь к черным вратам.

Не в силах больше выносить царивший вокруг него морок, Ансгар выскочил из хижины. Он набрал полной грудью свежий вечерний воздух, и ему сразу полегчало. Он поднял глаза к небу – небосклон был усыпан звездами, и ни одна мрачная тень не оскверняла их свет. Минуту назад ему казалось, что его больше нет, а есть только дурман, зеленое свечение и прыгающие фигуры на стенах. И вот Ансгар почувствовал, что снова жив, и от этого ему хотелось улыбаться. Только в голове раз за разом повторялось услышанное им пророчество, и он невольно шептал: «смертный… равен богам… долгий путь к черным вратам».

Пошатываясь, Ансгар подошел к костру. Мать встала ему навстречу и с тревогой заглянула в лицо. Он улыбнулся ей, но сказать ничего не смог – язык ворочался во рту, все еще пытаясь повторять пророчество, но вместо этого получалось только невнятное бормотание. Ранвейга взяла сына за руки и усадила поближе к огню. Его пламя горело совсем не так, как там – в избе. Это пламя ярко светило, и от него было по-настоящему тепло. Ансгар взглянул на брата, тот весело уплетал лосятину, и он понял, что тоже жутко проголодался. Ансгар потянулся к мясу и, ухватив кусок покрупнее, жадно впился в него зубами. Более или менее прожаренное снаружи и полусырое внутри, мясо показалось ему невероятно вкусным. Он ел и чувствовал, как блаженное ощущение сытости разливается по всему телу. Скоро он насытился. Остатки дурмана, все еще бродившие в нем, и тепло костра, и набитый желудок – все вместе действовало усыпляюще. Ансгар еще хотел сказать что-то матери, что-то про черные врата, но, не в силах бороться со сном, завалился на спину.

Посреди ночи Ансгар вдруг проснулся и услышал задорный храп брата. Он приподнялся и оглянулся. Оказалось, что он так и спал у костра, кем-то заботливо укрытый звериной шкурой. Рядом, раскинув во сне руки, лежал Агнар. Ни матери, ни Брюнгерды видно не было, но в хижине виднелся слабый свет, и Ансгар подумал, что они обе ночуют там. Успокоившись, он почесал бок и, укутавшись погоднее, снова завалился спать.

* * *

Ансгар вскочил на ноги и беспокойно огляделся. Потом вспомнил, где он, и, прогоняя остатки сна, потер лицо. Снова огляделся – уже начинало светать, но густой туман, клубившийся над болотом, не давал возможности рассмотреть хоть что-нибудь дальше Черного холма. Агнар сидел невдалеке и точил засопожник.

– Где мать? – спросил у него Ансгар. – И где Брюнгерда?

– Они еще до рассвета ушли, решили пройтись за какой-то своей надобностью.

– Какой такой надобностью?

– А я почем знаю? – пожал плечами Агнар, продолжая сосредоточенно вострить лезвие ножа.

– Тебе не кажется, что это опасно? – встревожился Ансгар. – Ведь им могут повстречаться люди Ведерхатта. Кто знает, как глубоко проникли свеи в наш лес?

Но Агнар оставался совершенно спокоен и, проверяя пальцем заточку, ответил:

– Колдунья знает болото как свои пять пальцев, скорее она заведет врагов в гиблое место, чем попадет к ним в руки. Так что с ней наша мать может чувствовать себя в безопасности.

Ничего не оставалось делать, как только ждать, когда объявятся Ранвейга с Брюнгердой. Время тянулось медленно, заняться было совершенно нечем, и братья принялись отрабатывать приемы владения мечом. Скоро болото огласилось звоном оружия. Агнар орудовал мечом франков, и Ансгару представилась прекрасная возможность оценить все его преимущество перед оружием, выделываемым местными мастерами. За счет большей длины клинка Агнар держал младшего брата на приличном расстоянии и, не давая ему приблизиться, сам постоянно угрожал то верхним, то боковым ударом. Впрочем, братья фехтовали без доспехов и щитов, которых у них и в помине не было, а потому действовали не в полную силу и предельно осторожно, дабы ненароком не поранить друг друга. Они несколько раз сходились, и каждый раз Агнару удавалось обозначить разящий удар. От досады Ансгар махнул мечом и срубил верхушку тоненького деревца, пытавшегося вытянуться на спуске с холма.

– Остановись, Ансгар! Что ты делаешь? – объявившаяся вдруг ниоткуда Брюнгерда подбежала к деревцу и принялась рассматривать нанесенное ему повреждение.

– Я не сделал ничего особенного, – пожал плечами Ансгар. На самом деле он был рад, потому что вслед за колдуньей на холм поднялась его мать.

– Вам, молодым воинам, незачем больше оставаться здесь. Вы склонны к разрушению, – не успокаивалась Брюнгерда.

– Это же всего лишь дерево!

– Сын, ты неправ, – вмешалась Ранвейга, – да, мы используем все, что произрастает из земли, для своих нужд, но нельзя пренебрежительно относиться к дарам Фрейи![5] И нельзя калечить деревья ради потехи!

Ансгар виновато опустил голову.

– Где вы были? – раздался голос Агнара.

– Нам нужно было подготовить вас в путь. Кто знает, что вас ожидает в ближайшее время и как надолго вы уходите? – с нотой печали произнесла Ранвейга. – Поэтому мы собрали для вас, что было можно. Жаль, сейчас не та пора года, когда произрастают нужные травы и грибы. К счастью, Брюнгерда готова поделиться с вами своими припасами. Некоторые можно применять только свежими, но многие сохраняют свои целебные свойства и в сушеном виде.

Как только речь зашла о травах, на лицах братьев сразу отобразилась скука, и мать решила поговорить об этом после, когда все будет готово. Колдунья удалилась в хижину, все еще ворча себе что-то под нос, а Ранвейга с сыновьями сели завтракать.

– Мама, расскажи о Брюнгерде, – попросил Ансгар.

Ранвейга скривилась, но, немного помолчав, все-таки заговорила:

– Это не самая интересная история, но раз уж мы пришли в это место, вы имеете право ее знать. Мы с Брюнгердой были еще маленькими девочками, когда ваш дед Агвид с семьей поселился неподалеку. Мы обе сразу влюбились в юного Ансвара, и каждая из нас мечтала выйти за него замуж. Но когда пришла пора подыскать мне мужа, родители нашли другого жениха, а Ансвару обещали Брюнгерду. Не передать словами, в каком горе я была, сестра же, наоборот, радовалась. Но в тот самый день, когда Ансвар пришел просить руки Брюнгерды, стало известно, что мой жених погиб на охоте. Из-за этого необходимо было отложить свадьбу моей сестры и Ансвара до тех пор, пока меня, старшую сестру, не выдадут замуж. Тогда родители сказали Ансвару: «Твой вины в случившемся нет, и ты не должен от этого страдать. Поэтому мы готовы вопреки обычаю отдать тебе Брюнгерду уже сейчас». Но Ансвар сказал: «Я не привык нарушать обычаи предков, первой должна обрести мужа Ранвейга, а потому я прошу у вас ее руки». Оказалось, что из двух сестер он сразу, еще в детстве, выбрал меня, но воля моих родителей едва не стала преградой нашему супружеству. И только случай, гибельный для моего первого жениха, но воистину счастливый для меня, свел нас воедино. Другой стороной моего счастья стало горе Брюнгерды. На следующий день после сватовства Ансвара она вдруг исчезла. Несколько дней мы ее искали, но не нашли, а потом она сама неожиданно объявилась и сообщила нам, что отныне будет жить на Черном холме и постигать чародейские премудрости под руководством старой колдуньи. Никто – ни мать с отцом, ни я – не сумели ее переубедить. Со мной она вообще говорить не хотела. Так она покинула нас. С тех пор и до вчерашнего дня я ее не встречала и не знала. Вы видели, как мы встретились – словно враги. Но все-таки с той поры утекло много воды и боль в ее сердце улеглась, мы примирились. Прошлой ночью, пока вы спали, мы много беседовали. Она рассказала мне, почему оказалась здесь. После того как Ансвар предпочел ей меня, она побежала к старой колдунье, замыслив злое, хотя еще и не знала, что именно. То ли отравить Ансвара, то ли отравить меня, а Ансвара опоить приворотным зельем, то ли погубить нас обоих. Но старая колдунья была умной женщиной – она предсказала Брюнгерде погибель, если та вздумает мстить нам с Ансваром. Вместо этого она предложила сестре иную судьбу – стать ее ученицей. Надо сказать, что на Черном холме испокон веков жила колдунья. Ею могла стать любая женщина, но колдунья всегда должна была быть. Секреты Черного холма передавались из поколения в поколение, однако старая колдунья, хотя уже подошла к пределу своего земного существования, так и не нашла себе преемницу. Тут-то и появилась моя сестра, и старуха сделала все, чтобы удержать ее у себя. Брюнгерда была еще совсем юна и легко поддалась на уловки прежней хозяйки Черного холма. Потом старуха умерла, и Брюнгерда стала ее наследницей. Одна беда: сестра не успела обучиться всем чарам, и часть древней магии оказалась утеряна.

Ранвейга замолчала, и какое-то время все трое сидели в тишине. Впрочем, Агнара эта история, кажется, не сильно заинтересовала и гораздо большее внимание он уделил остаткам завтрака. Ансгар же всерьез задумался. Ведь если толком поразмыслить – насколько все могло быть по-другому, не произойди тот несчастный случай с первым женихом матери. Вообще как-то неприятно было думать о том, что у нее мог быть иной мужчина, кроме отца. Но если бы мать и вправду вышла замуж за другого, а отец женился бы на Брюнгерде? Он, Ансгар, чьим бы был ребенком? Сыном Ранвейги от какого-то неизвестного ему мужа или сыном Брюнгерды от Ансвара? Впрочем, наверно, тогда бы это был вовсе не он, а кто-то другой. Может, его и назвали бы иначе. Эти странные мысли оказались прерваны колдуньей, которая, выйдя из хижины, подошла к ним и строго произнесла:

– Все готово. Вам пора собираться в путь.

Сборы были недолгими. Братья подпоясались, взяли небольшой запас пищи, которым поделилась с ними Брюнгерда, а также приготовленные ею снадобья. Колдунья вместе с матерью принялись объяснять им, что и как применять. Агнар все откровенно пропускал мимо ушей, Ансгар же, сделав над собой усилие, постарался вникнуть в премудрости врачевания. Заметив, с каким вниманием он слушает, Брюнгерда с Ранвейгой полностью переключились на него, и Агнар, облегченно вздохнув, отошел посторонь.

– Ты все запомнил? – спрашивала Брюнгерда, и Ансгар утвердительно кивал. – Смотри, ничего не перепутай! Если травы будут применены неправильно, вместо того чтобы излечить, они могут быть смертельно опасны!

– Я все понял, – ответил Ансгар и стал, показывая пальцем на снадобья, говорить: – Это жевать, это варить и пить, это прикладывать, это втирать.

– Хорошо, – одобрительно кивнула колдунья, – но ты должен запомнить не только что с ними делать, но и в каком количестве. Если применять их недостаточно, они будут совершенно бесполезны, а если с избытком, то…

– Они могут быть смертельно опасны! – с улыбкой повторил Ансгар.

– Правильно!

– Только ничего смешного в этом нет, – добавила Ранвейга, – не шути с этим и делай все только так, как научила тебя Брюнгерда.

– Да, мама, я все понял. – И Ансгар поднял свои честные умные глаза.

Посмотрев на него, Ранвейга как-то всхлипнула и тихо промолвила:

– Надеюсь, вам не придется прибегать ко всем этим средствам.

Ансгар приобнял ее за плечи:

– Не волнуйся, мама, все будет хорошо! Мы вернемся живые и здоровые и заберем тебя отсюда!

Оборужились. У Агнара, помимо франкского меча, были нож-засопожник и топор. Ансгар заткнул за пояс с одной стороны короткий меч, а с другой – маленькую секиру из тех, что берут с собой в лес для рубки дров. Ни доспехов, ни щитов у них не было. Даже лука со стрелами не оказалось – сгорел на погребальном костре. Они посмотрели друг на друга, и обоим стало ясно, что в таком виде не стоило и думать выходить против свеев. Но делать было нечего, наставала пора прощаться с Черным холмом.

Брюнгерда взялась снова провести их через болото. Мать, откладывая момент расставания, тоже пошла с ними. Скоро все четверо снова стояли на том же месте, на котором встретились накануне. Братья повернулись к двум женщинам, ожидая прощальных слов. Первой их произнесла Брюнгерда:

– Агнар и Ансгар! Хотя обстоятельства, которые привели к нашей встрече, ужасны, я была счастлива увидеть вас, детей Ансвара. И мне жаль так скоро снова с вами разлучаться. Но вы молодые воины, и не вам прятаться от опасности в такой глуши, как мой дом. Я ведаю – я это зрела – каждому из вас еще предстоит долгий жизненный путь, и, как знать, может быть, мы еще увидим друг друга. Но в то же время вам придется через многое пройти, и, беспокоясь о вас, я не могу остаться в стороне. Я дарю вам эти амулеты, носите их всегда с собой, и мои чары будут на вашей стороне, отводя беду, сглаз и порчу. – С этими словами она достала из сумы какие-то вырезанные из рога фигурки на шнурках и повесила их каждому брату на шею.

– Благодарим тебя, Брюнгерда! – отвечали ей братья. – Мы не забудем ни твоего гостеприимства, ни твоей помощи!

– Дети! Сыновья мои! – заговорила Ранвейга. – Тяжесть лежит на моем сердце… Я чувствую, что наше расставание будет долгим. Заклинаю вас, берегите себя! Пожалейте мать, родившую вас! А теперь я хочу получше запомнить ваши лица. – С этими словами она поднесла руки к лицу Агнара, и ее глаза забегали, рассматривая все черточки, все линии. Потом она обняла старшего сына и отпустила. Настал черед Ансгара. Он почувствовал на своих щеках ее ладони и увидел наполненные влагой очи матери. Ранвейга смотрела на него, а он на нее. Он тоже хотел запомнить. Только сейчас Ансгар понял, что его мать уже далеко не молода. Или она так постарела за эти два дня? Глубокие морщины на челе, горькие складки в углах рта, тусклые, потерявшие прежнюю свежесть волосы. Только голубые глаза светились так же, как прежде. Горло сжалось, мешая Ансгару дышать, и он невольно отвернулся. Мать коротко обняла его, а затем, отступив на два шага, стала рядом с Брюнгердой и строго добавила:

– И не забывайте вашего долга перед отцом! Позаботьтесь о его прахе.

– Мы исполним все, как положено. Идем, брат! – С этими словами Агнар повернулся и, не оборачиваясь, направился в глубь леса.

Ансгар еще на мгновение задержал взор на двух женщинах, оставшихся стоять на краю болота, поворотился и поспешил вслед за братом.

* * *

Сыновья Ансвара решили идти к своим соседям, посмотреть, что происходит у них. Старый Видбьёрн с семейством жил в четырех ордрагах[6] от их сгоревшего дома. Раньше он часто ходил на охоту с их дедом, потом с отцом. С Ансгаром и Агнаром ходили уже его сыновья. Правда, из четырех ражих парней, выросших под присмотром Видбьёрна, двое старших подались за море вместе с Рагнаром Лодброком, и с тех пор о них ничего не было слышно. Третий, Невбьёрн, уже успел жениться, но не стал ставить себе отдельный дом, а по-прежнему жил с отцом. Младший, именем Халльбьёрн, увалень, с детства одаренный великой силой, был на пару лет младше Ансгара и с ранних лет стал его другом. Повзрослев, они начали вместе ходить на охоту. Была у Видбьёрна и дочь, совсем еще юная Рунфрида, к которой Ансгар уже начинал приглядываться.

Шли осторожно, поминутно ожидая встретиться со свеями, а потому большую часть времени молчали. Но никаких признаков присутствия чужаков заметно не было. Потому, немного успокоившись, Ансгар позволил себе расслабиться и отвлечься на лезшие ему в голову мысли. Беспокоило его многое, и он хаотично перебирал тревожившие его думы. Здесь были и смерть отца, и расставание с матерью, и угроза с севера, и жажда борьбы, жажда мести. Он в красках представлял, как встретится с конунгом свеев, как победит его в схватке, как сокрушит его мечом – при этом он видел в своей руке меч франков – и сердце Ансгара наполнялось яростью. Потом он вспомнил Брюнгерду и ее пророчество. Оно, как и предупреждала колдунья, было темно, будущее оставалось для Ансгара таким же неясным, как и прежде. Странно, но они до сих пор не обсудили пророчества с братом.

– Скажи мне, Агнар, что поведала тебе Брюнгерда?

– Я, по правде сказать, не очень понял смысл ее слов, – ответил Агнар, как-то безразлично пожав плечом.

– А все-таки? Я тоже не совсем понял, но, может, сравнив твое и мое пророчества, мы сможем что-то разобрать?

– И что же сказала тебе колдунья?

Ансгар повторил пророчество.

– Надо же! – присвистнул Агнар. – Равен богам! Это хорошее предсказание.

Сказав так, Агнар молча пошел дальше. Ансгару показалось, что старший брат не хочет открывать ему собственную часть пророчества, но своей-то он поделился!

– Стой, брат! Так что сказала тебе Брюнгерда?

Видно было, что Агнар по-прежнему не желал говорить, но, уступая настойчивости младшего брата, нехотя ответил:

– Как и тебе, она предрекла мне путешествие. Про богов ничего не говорила, но зато упомянула богатство, к которому я в конце концов приду. Большего я тебе сказать не могу. Там было так дымно и душно, что у меня зашумело в голове и я не все ее слова разобрал.

Странно было слышать это от Агнара. Кажется, впервые в жизни он не был по-настоящему честен с братом, но Ансгар не стал выпытывать, что тот от него скрывает. Он пожалел, что так легко открыл Агнару свою тайну. Да, пророчество Брюнгерды следовало бы хранить в тайне – даже от родного брата.

Наконец они вышли на поляну, на которой должен был стоять дом Видбьёрна. Но дома не было. Вместо него братья увидели уже знакомую картину пепелища. Они подошли ближе и заметили сначала одно тело, потом другое. С горечью приходилось признать, что семейство Видбьёрна погибло. Первым они нашли юного Халльбьёрна. Видно было, что минувшей ночью к нему уже подходило оголодавшее за зиму зверье, но, даже обезображенного, его легко было узнать благодаря мощному телосложению. За следами зубов просматривались многочисленные рубленые и колотые раны. Их было даже слишком много: видимо, свеям не так-то просто оказалось справиться с Халльбьёрном и он оказал им ожесточенное сопротивление. Невдалеке от него лежало тело старого Видбьёрна, тоже объеденное. Подойдя ближе к остаткам усадьбы, братья натолкнулись на Невбьёрна. Он был мертв, но, видимо, запах пожарища отпугнул падальщиков, и его тело осталось цело, только в груди зияла страшная рана. Агнар в задумчивости отошел посторонь и стал бродить по поляне, выискивая что-то на подтаявшем за последние дни снегу. Ансгар же бросился к пепелищу. Его поразил вид обугленных дверей, оставшихся стоять, хотя стены с обеих сторон рухнули. Неужели его долгий путь завершен и вот они – черные врата? Но думать об этом было некогда, и Ансгар принялся разбирать обгорелые завалы. Очень скоро он натолкнулся на обугленное тело – судя по всему, это была жена Невбьёрна. Ансгар живо представил себе, как, увидев гибель мужа и ожидая себе еще более жестокой и позорной участи, она сама бросилась в пламя. Весь перемазавшись сажей, он продолжил искать и перерыл сгоревший дом вдоль и поперек, но больше никого не находил. В его сердце зародилась слабая надежда, но следовало еще поискать в ближайшем лесу.

Агнар с удивлением смотрел, как его младший брат мечется из одного конца поляны в другой, как то пропадает в лесу, то снова из него выныривает. Наконец, радостный, Ансгар подбежал к Агнару и возвестил:

– Ее нигде нет!

– Кого?

– Рунфриды! Она спаслась!

Агнар вспомнил, что его младший брат был влюблен в эту действительно красивую девочку, и ему горько было его разочаровывать, но он сказал:

– Не думаю, что она спаслась.

– Почему, брат? Она непременно жива! – все еще не теряя веры, твердил Ансгар.

– Может быть, и жива, но в таком случае, скорее всего, она взята ими в плен, и тогда судьба ее незавидна. – Агнар отвел взгляд, так больно было в этот момент смотреть на лицо брата. – Судя по следам, которые я заприметил, тут было человек двадцать и она попала к ним в лапы.

Ансгар устало сел на бугорок. Ни плакать, ни кричать, ни даже пуститься в погоню за насильниками и отбить бедную Рунфриду – ему не хотелось ничего. Плакать было стыдно и глупо, кричать – бесполезно, а сражаться за девушку… Была ли она теперь девушкой? Ансгар чувствовал себя так, словно ему плюнули в самую душу. Но старший брат не дал ему окончательно погрузиться в апатию, ведь следовало еще позаботиться о погибших, а солнце уже клонилось к закату и времени у них оставалось мало. Молча братья взялись за топоры и принялись рубить лес для погребальных костров. Ансгар яростно врубался в плоть деревьев, словно пытался выместить на них всю накопившуюся за последние два дня злобу. Предать огню предстояло целую семью, и братья выбивались из сил, чтобы подготовить необходимое количество дров, не давая себе передышки даже на малое время. Голодные, злые, мокрые от липкого пота, с дрожащими от долгого напряжения руками, они зажигали погребальный костер уже глубокой ночью, при свете звезд. Пока пылало пламя, они нашли в лесу подходящий валун и перетащили его к месту погребения. Затем, не дожидаясь, пока погаснут последние огоньки кострища, кое-как забросали останки семьи Видбьёрна мерзлой землей, что тоже было непростым делом, ведь у них не было заступов. Наконец, уже при первом утреннем свете, на вершину насыпанного кургана заволокли валун и, окончательно обессилев, завалились спать у его подножия.

* * *

Ансгар вздрогнул и проснулся. Агнар был уже на ногах, хотя вид имел довольно помятый. Он протянул руку брату, помогая ему встать:

– Пора, брат! Наше счастье, что нас тут не нашли. Свет костра должен был быть виден далеко.

Поднявшись, Ансгар почувствовал, как все тело ломит, а голова идет кругом. Ему захотелось тут же снова лечь и заснуть, но он превозмог себя и, разогнав сон, ощутил звериный голод. Ансгар полез в суму, однако тут же услышал голос Агнара:

– Перекусим по дороге. Надо идти.

– Куда же мы пойдем теперь, брат? – устало спросил Ансгар. – К Хейнреку Толстому? К Реву Хитрому? Что мы там будем делать? Возжигать новые костры?

– Нет, – строго ответил Агнар, – если так дело пойдет, нам придется погребать всю округу. Идем к Большому дубу.

Большой дуб стоял исполином на великой поляне в самом сердце леса. Раз в году, а в особых случаях и чаще, здесь собирались на тинг вольные лесные жители, с тем чтобы поделиться новостями и обсудить свои проблемы. На этом же месте в случае опасности собиралось ополчение и избирался его предводитель. Если где и могло возникнуть сопротивление вторжению свеев, то именно здесь. Но путь к Большому дубу был неблизкий, и братьям приходилось спешить в надежде, что они успеют присоединиться к лесному воинству до решительного столкновения с дружиной Эрика Анундсона. В то же время угроза нежданной встречи со свеями заставляла их быть предельно осторожными. Они обходили стороной все знакомые им усадьбы, но не только и не столько из-за опасения натолкнуться там на вражеский отряд, сколько не желая обнаружить мертвецов. Долг перед погибшими заставил бы братьев предать их огню, а это означало потерю драгоценного времени.

К концу второго дня с того момента, как они оставили дом Видбьёрна, когда пройдено уже было больше половины пути и пора было подумать о том, чтобы устраиваться на ночлег, Ансгару показалось, что он слышит чьи-то голоса.

– Агнар! – позвал он шепотом брата, и уже по этому шепоту тот понял, что что-то неладно, и тоже навострил уши.

Теперь они оба отчетливо слышали оживленную беседу на несколько голосов, причем, судя по звуку, говорившие двигались в их сторону. Держа наизготове мечи, братья затаились за деревьями и, дрожа от предвкушения скорой схватки, поджидали, пока те подойдут поближе. И в тот миг, когда Ансгар уже готов был выскочить навстречу врагам, один из голосов показался ему до боли знакомым. Он сделал рукой предостерегающий жест брату, призывая его немного подождать, и прислушался. Похожим голосом обладал Ульвар, сын Фастульва, живший в доме у Белого озера. Он был ровесником Ансгара и отличным охотником. Иногда, когда Ансгар с Агнаром и покойный Халльбьёрн уходили в лесную глушь на несколько дней, он присоединялся к ним, и тогда охота обязательно бывала удачной.

– Ульвар Фастульвсон! Ты ли это? – крикнул Ансгар.

Голоса замолкли, и Ансгар уже было пожалел, что обнаружил себя, когда с облегчением услышал:

– Да, так меня зовут. Теперь назови себя, а еще лучше покажись.

Братья вышли из-за деревьев и в свете первых звезд увидели четырех человек. Один из них радостно закричал:

– Ансгар! Агнар! Вы ли это? Я уже думал, что никогда не увижу вас живыми.

Ульвар, молодой статный парень с мужественным лицом, которое украшала аккуратная бородка, поочередно обнял братьев, а затем представил их своим спутникам. Ими оказались Бильд Брандсон с северной окраины, удивительно схожий своей внешностью с Ульваром, так что их можно было даже принять за братьев, но с каким-то горящим взглядом редких в этих краях карих глаз и странным, будто печальным, выражением лица, делавшим его старше, чем он был на самом деле; друг Бильда Ивар Сигфуссон, высокий, худой, с мягкими, почти женственными чертами лица, как у сказочного светлого альва[7]; а также Ормар Фариссон с побережья, крепкий, хорошо сложенный, с обветренным лицом, которое портила примостившаяся на носу родинка, да еще хитрый взор широко расставленных желтых глаз. Между прочим, единственный из всей компании, Ормар был облачен в доспех, хотя и простейший, а за спиной у него болтался круглый щит.

– Как вы здесь оказались и куда держите путь? – поинтересовался Ульвар.

Братья вкратце рассказали свою историю. Ульвар и его товарищи сочувственно покивали головами, услышав о гибели Ансвара и семейства Видбьёрна. Когда же Агнар только заикнулся о том, что они направляются к Большому дубу, Ульвар резко прервал его:

– К дубу идти нельзя!

– Почему? – в один голос спросили братья. – Разве там не собирается ополчение, чтобы сразиться со свеями?

– Увы, – печально промолвил Ульвар, – никакого ополчения не будет. Эрик Ведерхатт со своей дружиной первым делом направился именно на место тинга, чтобы захватить наше священное кольцо[8], и уже оттуда стал рассылать свои отряды по лесу, требуя признать его своим конунгом.

– Кто же признает его власть, если свеи убивают всех встречных бондов? – недоуменно поднял бровь Ансгар.

– Не всех, а только тех, кто отказывается подчиниться, – с горечью в голосе проговорил Бильд, – да и то, насколько я слышал, из всех его ярлов лишь один, именем Бреки, проявляет особую жестокость.

При упоминании этого имени братья переглянулись: Бреки значит «разрушитель». Оба вспомнили слова Брюнгерды, сказанные ей о человеке, погубившем их отца. Между тем Ульвар в свой черед рассказал о собственных злоключениях. Как и Агнар с Ансгаром, он был на охоте, когда к ним в дом заявились свеи. Но ему повезло больше, а точнее – покладистее оказался его отец. Он согласился идти к Большому дубу и там признать власть конунга свеев. Узнав об этом от других членов семьи, которые все, хвала богам, остались целы и невредимы, Ульвар поспешил за отцом, надеясь его переубедить, но не успел: тот уже принес клятву верности Эрику. Скрываясь от шнырявших повсюду свеев, Ульвар улучил момент и незаметно для врагов сумел переговорить с отцом, но тот и слышать не хотел о сопротивлении. Наоборот, со стыдом рассказывал теперь Ульвар, отец призывал и его подчиниться Эрику. Так поступили уже многие, значительное число которых просто попало в ловушку. Узнав о вторжении свеев, они спешили к Большому дубу, думая вступить в ополчение, но здесь попадали в руки к свеям и должны были либо признать власть Эрика, либо стать его рабами, рискуя больше никогда не увидеть своих семей. Ульвар не хотел ни того ни другого и потому принялся рыскать по округе, надеясь еще встретить тех, кто готов сражаться. Так он натолкнулся на Бильда и Ивара. Оба жили на северной окраине, первой подвергшейся вторжению, а потому оказавшейся менее всего готовой к организованному сопротивлению. Они поспешили на юг, предупреждая всех на своем пути об идущих вслед за ними свеях, но Эрик вел свою дружину слишком стремительно. К тому моменту, как он подошел к Большому дубу, здесь собралась едва ли десятая часть лесных воинов, в том числе и Бильд с Иваром. В короткой схватке взяли верх свеи, имевшие значительное преимущество в числе воинов. Большая часть из тех, кто рискнул сразиться с Эриком, погибла. Бильд и Ивар оказались одними из тех немногих, кому удалось спастись. Оставшиеся либо поспешили к своим домам, либо, побродив какое-то время по лесу, выходили к Большому дубу и клялись в верности конунгу Эрику. Очень скоро их снова осталось двое. Тут-то и встретили они Ульвара.

Настала очередь Ормара поведать свою историю. Оказалось, что в конце зимы он вступил в дружину Бальдра, сына Торвальда, по прозвищу Кривой. Бальдр давно собирался уйти в Остервиг, но у него было мало людей. Поэтому он послал Ормара и еще несколько человек, с тем чтобы призвать под свое знамя вольных бондов, готовых оставить мирный труд и стать на путь викинга. Ормар попал в самую гущу событий и едва не угодил в руки свеев, но вовремя сориентировался и сообразил, что если когда и появится достаточное число людей, готовых покинуть родную землю, то именно сейчас. Первыми, кто согласился пойти с ним, как раз и стали Ульвар и Бильд с Иваром. Ормар надеялся завербовать кого-нибудь еще, но ему стоило поторопиться, потому что, утвердив свою власть в лесу, Эрик наверняка повернет к побережью.

– И вы решили уйти, оставив нашу землю в руках конунга? – удивленно спросил Ансгар. – Неужели вы не хотите отомстить ему?

– Поймите, – принялся объяснять Ульвар, – сейчас сопротивляться свеям мы не можем. То есть, конечно, можем, но без надежды на успех. Большая часть жителей леса уже признала власть Эрика, многие из тех, кто пытался сопротивляться, погибли, как ваш отец. Есть еще какое-то количество людей, готовых сразиться со свеями, но они рассеяны и бродят по лесу поодиночке или небольшими группами, как мы. И даже если бы удалось собрать их всех вместе, этого не хватило бы для того, чтобы противостоять воинству Эрика.

– Не подумайте, что мы вовсе отказываемся от дальнейшей борьбы, – заговорил Ивар, – мы только откладываем ее на короткое время. Эрик не сможет постоянно держать здесь свою дружину, скоро он уйдет. Очень скоро – может, уже к зиме, может, следующей весной – наш народ поймет, как тяжела рука конунга, и будет готов поднять восстание. Тогда-то мы и вернемся.

– А тем временем, – подхватил Ормар, – у нас будет прекрасная возможность разбогатеть, ведь, по слухам, правители Остерланда хорошо платят своим воинам. И когда придет пора возвращаться, мы будем лучше вооружены. К тому же у нас будет водиться звонкая монета, а значит, можно было бы даже самим нанять какое-то число воинов для войны с Эриком.

– Во всяком случае, это лучше, чем наше нынешнее положение, – заключил Бильд.

– Идемте с нами, – предложил Ульвар, – отправимся в Остервиг вместе. Вместе же вернемся назад и будем мстить конунгу Эрику.

– Имя Бальдра пока мало известно, – добавил Ормар, – но он великий воин, и многие пророчат ему славу нового Рагнара Лодброка.

– А не слишком ли рано выходить в море? – догадался спросить Агнар.

– Рано, конечно, – отвечал Ормар, – но лед нынче держался недолго, так что можно рискнуть. Да и Бальдру неохота ждать, покуда свеи нагрянут на побережье.

Что бы ни говорили эти четверо, Ансгару казалось немыслимым покинуть родной лес сейчас, когда в нем хозяйничал Эрик со своими свеями, а кровь отца оставалась неотомщенной. Он полагал, что старший брат думает так же, но неожиданно услышал:

– Нам нужно обсудить это между собой.

– Конечно, обсудите, но не тяните с решением. Нам нельзя медлить, – ответил Ормар.

Агнар взял под локоть упирающегося Ансгара и отвел в сторону.

– Брат, неужели ты всерьез думаешь бросить родную землю, в то время как на ней хозяйничает этот разбойник Эрик? – возмутился Ансгар.

– Да, ты прав. Но прав и Ульвар с его новыми друзьями, – тихо, но жестко говорил Агнар, – сейчас нет возможности изгнать свеев. Перед нами теперь очень простой выбор. Либо вступить в борьбу с Эриком и погибнуть – это не так плохо, ведь мы присоединимся к нашему отцу и войдем в число эйнхериев[9], но в таком случае Эрик не будет изгнан и останется господином нашей земли. Либо на время уйти – чтобы потом победоносно вернуться!

– Но, Агнар, не забыл ли ты, что дело не только в войне со свеями? Дело в том, что кровь нашего отца требует отмщения! Уж не думаешь ли ты удовольствоваться выкупом за его гибель? И с кого ты его взыщешь?

– Я бы никогда не принял такого выкупа! – с гневом отверг Агнар. – Но кому мы будем мстить? Мы пока не знаем точно, кто именно убил отца.

– Ты слышал, что сказал Бильд? Бреки, несущий разрушение, – один из ярлов Эрика. Я уверен, это его отряд сжег наш дом и он убийца.

– Возможно, но не наверняка, – с сомнением произнес Агнар, – и потом, никто не говорит, что мы вовсе отказываемся от мести. Так же, как борьбу с Эриком, мы откладываем ее до нашего возвращения.

– Нет, Агнар, нет! – не хотел ничего слушать Ансгар. – Как можем мы позволить себе отправиться в чужие страны, не исполнив долга перед отцом?

Кажется, эти слова младшего брата подали Агнару новую идею, и он вновь живо заговорил:

– Брат! Наш первый долг перед отцом – позаботиться о его прахе, который мы все еще носим с собой. Помнишь, что сказала мать? Развеять его над морем. Ульвар и эти трое идут к побережью, значит, нам с ними по пути. Так?

Ансгар призадумался. Действительно, уже несколько дней они носили горшок с прахом отца, и пора было подумать об этой последней ниточке, удерживающей душу Ансвара в Мидгарде[10]. Увидев, что брат колеблется, Агнар добавил:

– В конце концов, не обязательно сейчас же соглашаться уйти с этим Бальдром. Дойдем до моря, позаботимся об отце, а уж там решим, что делать дальше. Может, все изменится и нам не будет нужды покидать нашу землю.

– Хорошо, пусть будет так, – сдался Ансгар.

И вот, уже вшестером, они двинулись к побережью. По дороге к ним присоединились еще четверо. Сначала Брунольв Вадиссон из числа речных жителей – невысокий, худощавый юноша с водянистыми глазами, бесцветными волосами, тонкими губами и длинным носом. Затем сыновья Кари из Темного бора – заросшие густой рыжей растительностью по самые глаза близнецы Раудкар и Лодинн, коренастые крепыши, похожие на ходячие бочки. И наконец, могучий Оддвар Ярниссон с ближних холмов – высокий, на целую голову выше всех прочих в этой компании, широкоплечий, с огромными тяжелыми кулаками, но при этом с рожей, сохранившей какие-то детские черты. Идти было довольно далеко, не меньше пяти дней пути. При этом запасов продовольствия практически не было. Хорошо, что у Ивара – единственного из всех в собравшемся отряде – оказался лук. Выяснилось, что Ивар превосходный охотник и способен попасть белке в глаз с пятидесяти шагов. Полезен оказался и Брунольв, ибо каждый раз, когда они проходили мимо какой-нибудь речушки или озерца, этот парень ухитрялся едва ли не голыми руками выловить в ледяной воде пару рыбин.

Они шли к морю, а навстречу им двигалась весна. В этом году тепло пришло необычно рано, снег таял, грозя сделать лесные тропы непроходимыми. Кругом стояла сырость, и у всей компании промокла обувь.

– Если так пойдет дальше, мы совсем не сможем идти, – шмыгая носом, озвучил Ульвар мысль, тревожившую всех.

– Нам нельзя задерживаться! – обеспокоенно твердил Ормар.

На счастье, скоро приморозило, идти стало легче, но, с другой стороны, следовало хорошенько высушиться, иначе можно было отморозить пальцы ног. До моря оставался еще один переход, когда Ормар и ведомые им вольные бонды устроили полноценный роздых. Кое-как развели костер, сели вкруг и принялись сушить обувь. Поделившись в первый день пути новостями, в дальнейшем Ансгар и Агнар мало говорили со своими спутниками. Те тоже предпочитали молчать. Обстановка не располагала к разговорам. Но теперь, когда идти оставалось совсем немного, Ансгар решил задать Ормару один вопрос. Задавать его не имело бы смысла, если бы Ансгар продолжал отвергать саму возможность уйти в заморский поход, но, пока они шли к побережью, он много думал и исподволь начинал принимать точку зрения Ульвара. Чтобы окончательно решиться, необходимо было еще кое-что разузнать. И он спросил:

– Скажи мне, Ормар, что ты знаешь о Бальдре?

Ормар улыбнулся и начал рассказывать:

– В ту пору, когда я был ребенком, у нас на побережье все только и говорили, что о Торвальде. Торвальд был викингом, так же как его отец и дед. Он часто ходил в походы – и настолько успешно, что скоро снарядил три собственных корабля. В его дружине ходило две сотни людей, многие из которых были испытанными в многочисленных боях воинами. Во время одного из походов в земли франков он взял знатную пленницу и сделал ее своей наложницей. Она родила Торвальду сына, которого нарекли Бальдр.

– Непростое имя[11], – вставил Агнар.

– Да, непростое. Но, по правде сказать, он мало походит на сына Одина, скорее на самого Одина. Когда он еще был младенцем, мать на время оставила его без присмотра. К нему подлетел ворон и выклевал левый глаз.

– Поэтому его и зовут Кривой? – догадался Ансгар.

– Именно. Но Бальдр не жалеет о том случае. Он уверен, что в виде ворона к нему спустился сам Один и, забрав глаз в залог, обещал ему удачу в будущих походах и битвах.

Раудкар хмыкнул и, подмигивая, пихнул локтем под бок Лодинна. Тот тоже весело засмеялся. Заулыбались и другие. Ормар посмотрел на них и с тихой угрозой в голосе сказал:

– Были люди, которые не верили в избранность Бальдра и смели насмехаться над его словами, но Бальдр заткнул им их смех в самую глотку. Он хороший воин, и я никому не советую с ним шутить.

– Еще посмотрим, так ли он хорош, как ты говоришь, – пробасил Оддвар.

– Будь уверен, он одолевал и не таких, как ты, отпрысков великанов. – При этих словах Оддвар довольно улыбнулся, он, кажется, любил, когда говорили о его росте. Ормар же продолжал: – Несколько раз во время битв на него нисходила сила богов, и он становился истинным берсерком. Тогда даже его собственным дружинникам было лучше находиться подальше, ибо он крушил и убивал всех на своем пути.

Ормар с удовлетворением отметил, что смешки замолкли, и теперь все слушали его с самым серьезным видом.

– Так вот, когда Бальдр подрос, отец стал брать его с собой в походы, но однажды, когда тому исполнилось уже пятнадцать зим, Торвальд велел остаться ему дома, потому что новый поход должен был быть слишком далек и труден. Как потом оказалось, Торвальд решил присоединиться к походу Рагнара Лодброка в Бретланд[12]. Как вы все знаете, в тот раз викинги потерпели поражение, а Рагнар погиб. Полег и весь хирд[13] Торвальда вместе с ним самим. Об этом стало известно только года через два, когда вернулся единственный из выживших дружинников Торвальда именем Барг. Так Бальдр остался один и без наследства. Ему пришлось начинать все с начала. Первым его дружинником и верным спутником стал тот самый Барг – он и сейчас словно правая рука Бальдра. На первых порах им двоим приходилось наниматься в чужие дружины простыми воинами, но постепенно Бальдру с помощью Барга удалось раздобыть собственный корабль. Только людей у него до сих пор было мало – кто-то из присоединившихся погибал, кто-то, не веря в судьбу Бальдра, уходил сам. Когда он направлял меня на поиски новых людей, у него было всего полторы дюжины человек.

– Не густо, – скептически произнес Агнар.

– Да уж! – крякнул Брунольв.

– Раньше ты нам об этом не говорил! – заметил Ульвар.

Остальные тоже зашумели, так что Ормару пришлось повысить голос, чтобы его услышали:

– Посмотрите друг на друга! Нас уже целый десяток. Если и другие приведут Бальдру столько человек, то не будет даже хватать мест на корабле! Так что ему еще придется выбирать, кого брать с собой, а кого нет.

– Слышал, Ансгар, нас, оказывается, могут и не взять, – шепнул Агнар младшему брату.

– А что за корабль? – спросил Бильд.

– Драккар.

– Значит, всего чуть больше полусотни мест, – заключил Ивар.

– Не волнуйтесь, вам всем, как я вижу, по плечу путь викинга. – Ормар примиряюще улыбнулся. – Кроме того, я готов за каждого из вас поручиться.

– Я, кажется, начинаю догадываться, чего ты добиваешься, – сузил свои карие глаза Бильд. – Уж не думаешь ли ты, что твой Бальдр сделает тебя десятником?

Ормар пожал плечами:

– Что тут такого? Думаю, я это заслужил. Или ты не хочешь видеть меня своим десятником? Кто-то еще против меня? – спросил он, обращаясь уже ко всем.

Оддвар, почесав затылок, промычал:

– Я не против.

Другие повторили то же самое. Слыша это, Бильд безразлично обронил:

– Мне, в общем-то, все равно.

– Вот и хорошо. Значит, я веду Бальдру десяток, – довольно изрек Ормар.

* * *

Наутро Ормар и ведомый им десяток продолжили свой путь. Когда они к концу следующего дня подходили к границе леса, за которой начинался песчаный берег Восточного моря, их окликнули:

– Стойте! Кто вы и куда идете?

– Это я – Ормар. Веду Бальдру целый десяток добрых воинов.

– А, это ты. – Из кустов вышел человек в шлеме, броне, со щитом и копьем. Он обменялся приветствием с Ормаром и сказал: – Бальдр тебя уже заждался. Иди к нашей стоянке, он там – спорит о чем-то с Баргом.

Вот оно, побережье. Глазам Ансгара предстала широкая полоса мерзлого песка, а дальше – накатывающее на берег холодными пенящимися волнами суровое Восточное море, сливающееся где-то там, вдали, с небесным сводом. Хмурое под стать морю небо было затянуто серыми облаками, сыпавшими на землю не то снег, не то дождь – неприятную мелкую морось. Ансгар уже видел эту картину, ведь раньше они с отцом не раз бывали здесь, сбывая предприимчивым купцам шкуры лесных животных. В прежние годы побережье ему не нравилось, слишком много открытого пространства было вокруг, и родной лесной уголок казался ему уютнее и понятнее. Но теперь в раскрывшемся его глазам просторе Ансгар увидел нечто новое, о чем прежде не думалось, – свободу, свободу направиться куда угодно, не встречая препятствий. Море не принадлежало никому, кроме самого себя, здесь заканчивалась власть любых конунгов и ярлов и начиналась воля мужей, решившихся на рискованное плавание. Нужен только корабль!

Но сейчас корабль был у одного Бальдра и, прежде чем подвергнуть себя испытанию морскими волнами, следовало заручиться его согласием. Слева от них, в сотне шагов, виднелся драккар, почти полностью вытащенный на берег. Рядом с ним, ближе к лесу, были разбиты палатки. Ормар, а вслед за ним и остальные направились туда. Ансгар видел, как в лагере сновали люди, десятка три, если не больше. Значит, Ормар был прав и дружина Бальдра получила пополнение. Завидев их, навстречу им вышли двое. Один – муж средних лет с темно-русыми волосами и бородой, с суровым выражением лица, особой свирепости которому придавало изуродованное левое веко над пустой глазницей. Очевидно, это и был Бальдр Торвальдсон. Второй был намного старше и светлее, его волосы цвета соломы уже начинали седеть, а лицо избороздили глубокие морщины. При этом, как показалось Ансгару, вид его был гораздо приветливее и даже что-то насмешливое скользило во взгляде многое повидавших глаз. На шее у него висело тяжелое бронзовое украшение в виде Мьельнира[14]. Таков оказался Барг, верный спутник Бальдра.

– Смотри, сын славного Торвальда, сколько воинов я тебе привел, – с гордостью в голосе провозгласил Ормар после короткого обмена приветствиями, – все это вольные жители леса, не пожелавшие признавать власть конунга свеев и готовые отправиться вместе с тобой на восток.

Бальдр медленно обвел единственным глазом всю компанию и наконец тяжело промолвил:

– Полно тебе, Ормар, ты уверен, что они воины? Способны ли они стать викингами?

После этих неприязненных слов на несколько мгновений воцарилось молчание. Не такого приема ожидали девять человек, поверивших обещаниям Ормара. Да и сам Ормар, кажется, был озадачен словами Бальдра. Но тут вмешался Барг:

– А, по-моему, эти парни вовсе не так уж плохи! Во всяком случае, ничем не хуже того сброда, что привели тебе Геслинг и Игуль. – Сказав так, он весело подмигнул и указал рукой на Оддвара: – Смотри, этот Ётунсон[15] стоит пятерых свеев из дружины Ведерхатта.

– Оддвар, сын Ярни, – представил его Ормар.

– А сам он говорить не может? – со смехом спросил Барг.

– Могу, – раздался глубокий бас Оддвара.

– Что еще ты можешь? – все так же неприязненно спросил Бальдр.

Оддвар поудобнее взял свое копье – единственное оружие, с которым он все это время ходил, – и метнул его в сторону леса. Пролетев не меньше пятидесяти шагов, копье глубоко вонзилось в ствол ближайшей сосны.

– Ты видел? – присвистнул Барг.

– Хорошо, этого я беру, – уже мягче сказал Бальдр.

Оддвар довольно хмыкнул и пошел за своим копьем. Бальдр тем временем снова уставил свой тяжелый взгляд на оставшихся:

– Кто из вас еще способен на что-то?

Вперед выступил Ивар. Сняв с плеча лук, он, выхватив из тула одну за другой три стрелы, отправил их вслед Оддвару. Просвистев у того над головой, они воткнулись в сосну всего в дюйме от копья – справа, слева и сверху.

– Мое имя Ивар, сын Сигфусса.

– Хорошо, – одобрительно кивнул Бальдр, и Ивар побежал доставать свои стрелы, водившиеся у него не в таком уж большом числе, а заодно извиняться перед Оддваром, который, судя по всему, был вовсе не доволен тем, что кто-то вздумал показывать на нем свое искусство.

– Видишь, Бальдр, – не унимался Барг, – твой верный Ормар тебя не подвел. И пусть сожрет меня Фенрир[16], если из них не получится знатных викингов! Посмотри на эти рожи, – показал он на Раудкара и Лодинна, – да они одним только своим видом вселят страх в сердца наших врагов. Кстати, кого-то вы мне напоминаете. Кто ваш отец?

– Его имя Кари.

– Кари? Кари-кузнец? – воскликнул Барг.

– Он самый.

– Знавал я этого дверга[17]. Когда он со своим молотом выходил на бой, его противники сначала смеялись, смотря на него, а потом разлетались в разные стороны, так что потом едва могли собрать свои кости. Уверен, эти двое в бою будут не хуже своего отца. Я смотрю, у вас и молоты при себе, – обратился он к двум коренастым парням.

Раудкар и Лодинн подняли свое грозное оружие и, подойдя к небольшому валуну, лежавшему неподалеку, в два удара раскололи его на несколько частей. Осколки камня полетели в сторону Бальдра, и тот недовольно изрек:

– Камень не может дать сдачи.

– Дозволь взять их под мое слово, – обратился к нему Барг.

Бальдр немного посопел, но ответил:

– Пусть будет так.

Настала очередь Бильда. Выхватив свой меч, он принялся с невероятной скоростью вращать его вокруг себя и одновременно шагал в сторону леса. Дойдя до того места, где песок переходил в жесткий дерн, он коротким, едва уловимым движением вогнал его в землю по самую рукоять. Но Бальдр остался невозмутим:

– Я тоже так могу.

– Вот именно! – похлопал его по плечу Барг. – Поэтому ты и считаешься лучшим воином на этом берегу.

– Не только поэтому, – нахмурил брови Бальдр, – но в общем ты прав. Беру и этого. А что можешь ты? – обратился он к Ульвару.

Ульвар отошел немного в сторону, взял в правую руку свою любимую секиру и легким взмахом метнул ее в небо. Вращаясь, она взлетела локтей на двадцать, на миг замерла и, продолжая вращаться, понеслась вниз. Ульвар небрежно словил ее левой рукой, перекинул обратно в правую и принялся крутить вокруг себя не хуже, чем Бильд вращал свой меч.

– Это Ульвар, сын Фастульва, признавшего власть Эрика, но сам он отказался клясться свею в верности, – произнес Ормар.

– Признавшего власть Эрика, говоришь? Уж не соглядатай ли он, подосланный Ведерхаттом? – подозрительно сощурил свой единственный глаз Бальдр.

– Ну что ты такое говоришь? Ведь если он теперь уйдет с тобой в Остервиг, как он будет сноситься с Эриком? – смеясь, отверг все сомнения Барг.

– Дело говоришь! Возьмем его с собой, тогда он точно не сможет снестись с Эриком, – ухмыльнулся Бальдр, наблюдая, как ничего не подозревавший Ульвар продолжал вытворять фокусы с секирой.

Вслед за этим Бальдр и Барг вместе уставились на Брунольва, у которого, кроме ножа и пращи, никакого оружия не было. Поняв, что настала его очередь показывать свои способности, он просто сказал:

– Я умею плавать.

– Что ж, это ценное умение для викинга, – ободряюще сказал Барг, – но, может, ты можешь что-нибудь еще?

Брунольв почесал затылок, поднял один из осколков от валуна, разбитого Раудкаром и Лодинном, вложил его в свою пращу и принялся крутить ее над головой, подыскивая подходящую цель. На свою беду, над берегом пролетала чайка. Бросок – и несчастная птица рухнула в морские волны, и только перья ее на потеху ветру продолжили кружиться в воздухе.

Наблюдая, как его новые товарищи соревнуются перед Бальдром и Баргом в воинском мастерстве, и ожидая своей очереди, Ансгар понял, что вот сейчас, вполне может быть, его возьмут в дружину и тогда уже скоро ему предстоит покинуть родину. Вдруг его поразила одна мысль, и, тронув Агнара за плечо, он тихо сказал ему:

– Брат, разве мы уже все решили?

– Да что тут решать? – сделал удивленное лицо Агнар. – Раз уж мы пришли сюда, зачем нам отказываться от такой возможности?

– Мы пришли сюда позаботиться об отце!

– Вот и позаботимся! Отплывем на корабле подальше в море и там развеем его прах, как и велела нам наша мать.

– Теперь ты вспомнил о матери. А ты не подумал о том, что мы оставляем ее одну в стране, захваченной свеями, даже не предупредив, куда мы направляемся? – Ансгара злило поведение старшего брата, который, казалось, так заразился идеей стать викингом, что забыл и о кровной мести, и о родной матери, и о войне со свеями. Но Агнар нашелся с ответом:

– Брат, ты преувеличиваешь. Да, мы ее не предупредили, но у нас не было времени на это, ты сам знаешь. Однако оставляем мы ее вовсе не одну, а под присмотром Брюнгерды. И в безопасном месте, куда свеи не сунут свой нос. Кроме того, вспомни, эта колдунья после гадания должна была приобрести способность следить за нашими перемещениями, а значит, мать не останется в неведении, где мы и что с нами.

Слова старшего брата если и не убедили Ансгара полностью, то, по крайней мере, развеяли некоторые сомнения. Но его раздражало, что тот уже принял решение за них обоих.

– Эй, вы двое! Что вы там шепчетесь? – раздался громкий голос Барга. – Вы хотите вступать в дружину доблестного Бальдра или нет?

– Да, хотим, – так же громко ответил Агнар и выразительно посмотрел на Ансгара.

– Подойдите сюда, – прорычал Бальдр.

Братья подошли ближе, и тут Бальдр заприметил дорогой франкский меч Агнара. Его глаз загорелся жадным огнем.

– Откуда это у тебя? – спросил он так, словно меч украли у него самого.

– Это наследство моего отца и моего деда! – с достоинством ответил Агнар.

– Наследство? – решил уточнить Бальдр.

– Да, мой дед добыл его в походе в земли франков, затем передал моему отцу, а тот – мне.

– Твой дед был викингом? – заинтересованно спросил Барг.

– Он служил в дружине Анунда Упсале.

– А, еще один свейский соглядатай! – взревел Бальдр. – Ормар! Кого ты мне привел?!

– Подожди, Бальдр, не спеши с выводами, – бросился успокаивать его Барг, – дай объяснить парню, что он здесь делает.

– Рассказывать тут особо нечего, – спокойно отвечал Агнар, – мой дед ушел из дружины старого конунга и стал жить вольным охотником. Так же жил мой отец, пока его не убили люди Эрика.

– Видишь? Все легко объясняется, – продолжал увещевать Бальдра его помощник.

– Да, но кто подтвердит его слова? – оставался мрачен Бальдр.

Тут вмешался Ульвар:

– Я могу подтвердить! Я знаю Агнара с детства, мы были соседями.

– Ха-ха! Один лазутчик покрывает другого! – рассмеялся Бальдр, и, кажется, его веселость была искренней. Во всяком случае, еще раз бросив взгляд на меч Агнара, он великодушно изрек:

– Ладно, беру и этого. Ну а ты, – обратился он к Ансгару, – что-то ты совсем не похож на викинга.

– Он мой брат! – Сказав это, Агнар стал плечом к плечу с Ансгаром. – И он пойдет со мной!

– Здесь я решаю, кто идет, а кто нет! – снова начал злиться Бальдр.

Но тут вновь вмешался Барг:

– Брось, Бальдр! Я вижу, из парня выйдет толк. – Он внимательно поглядел на Ансгара и уже тише добавил: – Я бы даже сказал, этот малый нам еще очень и очень пригодится.

– Кулак турса[18] тебе в бок, Барг! Будь твоя воля, ты бы и мертвого взял к нам в дружину. Впрочем, делай, как знаешь, но смотри, чтобы этот дренг[19] тебя не подвел. – Сказав так, Бальдр отвернулся и пошел к лагерю.

Барг же подошел к двум братьям и приобнял их за плечи:

– Ну что ж, радуйтесь! Теперь вы поплывете в страну великанов![20] Так, значит, вас зовут Агнар и Ансгар? Ха-ха! Родители ваши не были горазды на имена. Надо бы дать вам прозванья, чтобы не путать, да только прозванье еще нужно заслужить. Пока буду звать вас Старший и Младший.

Довольный своей шуткой, он улыбался во весь набитый крепкими желтыми зубами рот. Агнар и Ансгар переглянулись.

– Мы благодарны тебе за поддержку, – молвил Старший, – но Раудкар и Лодинн тоже братья, да к тому ж близнецы. Как ты будешь отличать их?

Ансгар уже знал секрет – у Раудкара в углу правого глаза был едва заметный шрам. Но Барг этого не знал.

– О, этих пройдох, сыновей славного Кари, я и вовсе отличать не берусь, – засмеялся он, и Раудкар с Лодинном, стоявшие рядом, тоже весело заржали, – буду обращаться сразу к обоим. И думаю, не ошибусь, потому что эти двое, как я погляжу, ничего не делают поврозь. Наверно, даже к бабам под юбку лезут на пару!

Близнецы засмеялись еще громче. Развеселились и все остальные, а сам Барг смеялся громче всех. Вдруг он резко острожел и уже без тени юмора сказал:

– Ладно, посмеялись – и хватит. Теперь идем в лагерь, у нас еще много работы.

Следующие несколько дней прошли в сборах. Возвращались последние из разосланных Бальдром воинов, приводили с собой новых людей. Наблюдая за их приемом в дружину, Ансгар понял, что по большому счету Бальдр только напускал на себя грозного виду и изображал придирчивость, а брал всех. Отказано было только троим, один из которых был вовсе юнец, а двое явились безоружными. Видимо, Бальдру приходилось мириться с тем, что он берет всех подряд, чтобы набрать нужное число людей. В итоге собралось шесть десятков. Ормар, как и надеялся, стал десятником над приведенными им людьми. Из запасов Бальдра Бильду и Агнару были выделены небольшие круглые щиты, а Раудкару и Лодинну достались шлемы, которые налезли только на их квадратные головы. Остальные из десятка Ормара остались с тем оружием, с которым пришли.

* * *

И вот вчера вечером от дозорных стало известно, что передовые отряды свеев уже близко. Бальдр велел скорее заканчивать сборы и утром отплывать. Барг возражал, потому что нутром, как он говорил, чуял непогоду, но дожидаться на берегу прихода самого Эрика тоже было неразумно. Теперь практически все приготовления закончились, и перед отплытием Ансгар хотел попрощаться с родной землей. Он, правда, не знал, как это делается, а потому просто стоял, смотрел по сторонам и втягивал ноздрями воздух, пытаясь запечатлеть в памяти лес, песок, чаек, запах моря – все, что в эту минуту казалось таким дорогим его сердцу.

– Пора, брат. – Это Агнар подошел к нему и положил руку на плечо. – Идем, надо спустить драккар на воду. И не горюй ты так! Мы еще вернемся.

Когда они подошли, Бальдр и Барг уже забрались на корабль и оттуда отдавали распоряжения остальным. Ор стоял невообразимый.

– Эй! А вы двое что там телитесь? Или боитесь замочить ваши ножки? А ну, быстро сюда, к правому борту.

Братья подбежали к кораблю, уже облепленному людьми со всех сторон, нашли свободное место и стали вместе со всеми толкать судно в море. Бальдр с одного борта, а Барг с другого одновременно выкрикивали: «Толкай!», и шестьдесят человек дружно напрягали все свои мышцы, пытаясь сдвинуть драккар с места. Сначала корабль не поддавался, он будто прирос к берегу. Но вот драккар медленно пополз и, ломая носом тонкий прибрежный лед, стал погружаться в воду, толкать становилось легче, и наконец последним рывком викинги загнали драккар в море, после чего стали сами на него вскарабкиваться. Ансгар весь вымок до нитки, прежде чем сумел перебросить свое тело через борт. Глядя, как он дрожит, Барг весело проорал:

– Ничего, Младший! Сейчас и просохнешь, и согреешься. Давай на весла.

Действительно, ждать было нельзя. Чтобы разгулявшееся этим утром море вновь не вынесло корабль на берег, следовало поскорее отплыть подальше. Ансгар плюхнулся на отведенное ему место и взялся за весло. Недавние лесные жители начали неумело грести, то сталкиваясь веслами, то цепляя ими по самой поверхности воды. Выпучив налитый кровью глаз, Бальдр весь исходил криком, ругая своих новых дружинников самыми последними словами и призывая на их головы проклятия асов и ётунов. Ансгар старался не слушать, понимая, что теперь обижаться на сына Торвальда нет смысла, и пытался освоить новое для себя ремесло. Постепенно он приспособился, понял, как правильно двигаться. Другие тоже сообразили, что к чему, и вскоре тридцать пар весел вошли в общий ритм и стали дружно взмывать в воздух, а затем так же дружно опускаться в воду. Бальдр понемногу успокоился, хотя и продолжал ворчать.

Когда отплыли от берега на расстояние полета стрелы, Барг вдруг скомандовал:

– Подняли весла!

Не все сразу, но новоиспеченные викинги прекратили грести, хотя и не понимали, в чем дело. Драккар покачивался на волнах, и в повисшей тишине было слышно только, как вода бьется о борт да в небе кричат чайки. Барг обвел всех взглядом и сказал:

– Посмотрите на берег! Не каждому из вас доведется увидеть его еще когда-нибудь.

Все поднялись со своих мест и принялись рассматривать береговую полосу. Ансгар подумал, что теперь самое время. Он достал посудину, в которой все еще томился прах его отца. Сидевший перед ним Агнар тоже встал и принял из рук младшего брата драгоценную ношу. Сняв крышку, он запустил внутрь руку и, вытащив целую пригоршню пепла, развеял его по ветру. Сделав так еще пару раз, Агнар передал прах Ансгару. Ансгар повторил его действия, а затем высыпал за борт остатки и в довершение бросил в воду сам глиняный сосуд. За две недели он уже, казалось, привык к тому, что отца больше нет, но в этот миг его горло вновь словно сжалось, так что трудно было дышать, как тогда – при свете погребального костра, на котором возлежал Ансвар, сын Агвида. К добру или к худу, но вместе с его прахом уходила в прошлое вся прежняя жизнь, открывая дорогу чему-то доселе неизведанному, о чем Ансгар прежде и не помышлял.

Ансгар и Остервиг[21]

Лесные жители, и Ансгар в их числе, слабо разбирались в устройстве Мидгарда. Он знал, что на западе есть море и если его пересечь, то можно достичь островной страны, зовомой Бретланд, – и многие бонды из северных стран, став викингами, направлялись именно туда, надеясь награбить богатую добычу. А после того, как сыновья Рагнара Лодброка взялись мстить за его гибель[22], в эту страну стали переселяться насовсем, в основном даны, и теперь, по слухам, у них там возникло целое королевство во главе с неким Гутрумом. Если направиться через море на юг, там будут земли франков, прекрасная цель для грабительских набегов. А рядом с ними – дикие племена вендов, взять у которых особо нечего, скорее сами они не преминут ограбить неосторожного путника. Ну а если пересечь Восточное море, то, как знал Ансгар, можно достичь Остерланда, где живут многочисленные родственные вендам племена, а также финские народы. Ни о тех, ни о других он ничего толком не ведал. По легендам же выходило, будто именно там, на востоке, жили великаны-ётуны – враги богов-асов. На этом познания Ансгара о странах за пределами Нордланда[23] заканчивались.

Между тем из того, что ему удалось услышать за последние дни, выходило, будто сначала Бальдр собирался вести свой корабль вдоль побережья между многочисленными в этих местах островами на север. Сын Торвальда полагал, что, поскольку Эрик Ведерхатт сейчас в Остергёталанде, следовательно, вероятность встретить свейские корабли будет не так велика. Дальше Бальдр собирался доплыть до каких-то неведомых Ансгару островов, тянущихся с запада на восток. Пройдя вдоль них, он намеревался достичь страны суоми, а затем, продвигаясь дальше на восток через Хольмский залив[24], достичь Остерланда.

Ну а сейчас Бальдр, чем-то очень обеспокоенный, бродил по драккару, ворча про себя очередные проклятия, пока, в конце концов, не устроился на самом носу, где стал вглядываться в небо. Все прочие, наблюдая за ним, тоже, волей-неволей, стали поглядывать вверх. Погода явно портилась, небо заволокло черными тучами, с которых все чаще падали крупные капли. Дул холодный северный ветер, использовать парус не было возможности, а грести становилось все тяжелее.

Барг, как мог, пытался успокоить гребцов. Он продолжал сыпать шутками и смеяться, излучая полную уверенность в том, что все идет лучше некуда. Время от времени он подменял то одного, то другого и сам брался за весло. Но даже неисчерпаемой бодрости Барга не хватало, чтобы поднять дух команды. Люди вяло отшучивались, тихо посмеивались, но продолжали тревожно смотреть на север, откуда ветер гнал все новые и новые тучи, одна грознее другой.

Ансгара гораздо больше беспокоили его собственные ощущения от непривычной работы гребца. Очень скоро плечи и спина его заныли, хотелось хоть на миг остановиться и расслабить натруженные мышцы, но нельзя было выбиваться из общего ритма, и Ансгар продолжал грести. Еще большее беспокойство доставляли ладони, которые словно горели огнем от постоянного трения о весло. Может, там уже были кровавые волдыри, но Ансгару было некогда даже посмотреть на собственные руки.

– Отдохни, Младший! – хлопнул его по плечу Барг и, перехватив весло, принялся энергично грести. Ансгар с удовольствием встал и потянулся, чувствуя, как кровь разливается по застывшему телу. Стоять на ногах оказалось не так-то просто. По морю гуляли уже довольно высокие волны, и драккар постоянно качало из стороны в сторону. Пошатываясь, Ансгар наслаждался коротким роздыхом и, подумывая, как бы его продлить, решил занять Барга беседой. Но, чтобы тот расслышал его за шумом бурлящего моря и свистом ветра, Ансгару пришлось прокричать свой вопрос:

– Скажи-ка, Барг, может, я чего-то не понимаю, но почему мы плывем на север, а не на юг?

– А тебе не все ли равно, парень, каким путем мы идем в Остервиг? – ответил Барг равнодушно, хотя тоже должен был напрячь голосовые связки. – Главное, чтобы мы добрались туда без приключений.

– В том-то все и дело! Разве не рискуем мы попасться на глаза свеям?

– Да ты, я смотрю, здорово струхнул от встречи с ними? – осклабился Барг.

– Я их вовсе не видел, но при встрече не покажу спину! – вспыхнул Ансгар. – Я им еще отплачу за смерть отца! Но все же неразумно лезть в самое логово к врагу, не будучи к этому готовым.

– Ты лучше меня знаешь, что Эрик покинул это свое логово, – продолжая грести, терпеливо объяснял Барг, – так что вероятность встречи со свеями хотя и есть, но не так велика. Во всяком случае, лучше иметь дело с ними, чем попасть в руки к ругам.

– Каким еще ругам? – искренне удивился Ансгар.

– Да, Младший, вот и видно, что ты едва вылез из своей глухомани, света белого не видел. Руги – одно из племен вендов, причем самое дикое и кровожадное. Живут они на острове, который мы называем Рюген, а они – Руян. И себя самих они называют руяне. – Барг говорил, точнее выкрикивал, а Ансгар с интересом слушал, ведь прежде он об этом ничего не знал. – Они тоже умеют строить морские суда, хотя и не такие хорошие, как у нас. Слишком далеко не плавают, но тем, кто заплывет в их воды, не поздоровится. Бывало, они грабили побережье Сконе и даже Ютланда. В последнее время они совсем что-то разошлись. Вот поэтому одинокому драккару лучше южным путем не идти.

– Стало быть, они тоже викинги, только из вендов? – предположил Ансгар.

– Да какие же они викинги? – возмутился Барг.

– Но ведь они занимаются тем же, чем и мы.

– Тем же, да не тем же. – Видно было, Барг не знал, как ответить. – Да и что-то много ты языком болтаешь, видно, совсем не устал. А ну, держи!

Барг всучил Ансгару весло и встал. Некоторое время он постоял, видно, не желая просто так уйти, толком не ответив, потом что-то вспомнил и со всей силы хлопнул Ансгара по спине:

– Не прав ты, Младший, они не такие, как мы. Никакие они не викинги. Нет у них нашей чести и нашей воинской доблести!

– Почему же нам стоит их опасаться? – не унимался Ансгар.

– Потому что их много, а нас мало. Да и дикие они совсем. Знаешь, что они делают с теми, кому не посчастливилось попасть к ним в плен?

– Что?

– Приносят в жертву своим богам. Ты хочешь, чтобы тебя зажарили в честь какого-нибудь срамного Свентовита? – Барг хотел сказать еще что-то забавное, но в этот миг налетел такой вихрь, что вся команда побросала весла и рухнула на дно драккара. Первым пришел в себя Бальдр.

– А ну, выродки! – раздался его рев. – Поднялись и взялись за весла!

– Бальдр! Мы должны править к берегу, иначе нам конец! – проорал Барг. Теперь ему было не до шуток.

Люди взялись за весла, но никто не пытался грести, все вопросительно смотрели на Бальдра. Тот снова разразился бранью, но в это самое время, заглушая его, снова завыл ветер. В следующий миг черные тучи, клубившиеся над морем, словно прорвало и на драккар со всеми его викингами обрушились потоки воды вперемежку со снегом.

– Поворачиваем! – решил наконец Бальдр. – Правый борт, налегли!

Но было уже поздно. Море обуяло безумство бури, и править кораблем стало невозможно. Сильный ветер гнал его в открытое море, не давая пристать ни к одному из островков. Драккар оказался во власти стихии, и оставалось только надеяться на ее милость к застигнутым врасплох людям. Бальдр велел затащить весла на борт и закрепить, однако сделать это было не так-то просто. Море стало дыбиться волнами, одна больше другой, и драккар так качало, что было невозможно удержаться на ногах. Плохо закрепленные ящики, мешки и бочонки со снаряжением и продовольствием вместе с веслами катались по кораблю и били людей. То и дело что-нибудь вылетало за борт.

– Как думаешь, брат, это наш отец так раззадорил дочерей Ран? – проорал Агнар в ухо Ансгару и весело засмеялся. Казалось, разыгравшаяся буря его забавляет. Но в следующий миг ему было уже не до смеха. В бок драккару ударила волна, судно резко накренилось, и Агнар, потеряв равновесие, полетел за борт. Ансгар бросился ему на помощь и успел ухватить за ногу. Напрягая все силы, он втащил успевшего окунуться в морские воды брата обратно, но рано расслабился – драккар налетел на очередную волну, и уже сам Ансгар, перекувыркнувшись, повис над бушующим морем. Чья-то сильная рука, ухватив за шкирку, не дала ему расстаться с кораблем. Мощным рывком Барг – а это был именно он – вернул его в драккар и бросил на дно.

– Лежи и не пытайся вставать! – крикнул Барг и сам улегся рядом. – Был бы у нас дельный кормщик, еще можно было бы потягаться с морем. А теперь наша судьба нам не принадлежит. Если будет на то воля богов, суденышко наше не развалится, тогда не пойдем на корм рыбам. Но шансы невелики.

Ансгар беспокойно оглянулся и увидел брата. Агнар тоже лежал, прижавшись ко дну корабля, уже не думая веселиться, а только беспокоясь, как бы снова не улететь за борт. По примеру Барга все, кто смог, привязали себя к кораблю веревками и распластались на дне, наполовину утопая в воде. Только Бальдр, вцепившись в мачту, оставался стоять и извергать проклятия и ругань то ли небу, то ли своей перетрусившей дружине.

Убедившись, что с братом все в порядке, и не обращая внимания на обезумевшего Бальдра, Ансгар решил послушаться Барга и оставить все на волю богов. Он вцепился в подаренный Брюнгердой амулет и устремил свой взор к грозному в этот час небу. Холодный северный ветер уже давно обратился в безудержный шквал, и от его пронзительного свиста закладывало уши. Струи дождя, смешиваясь с морскими брызгами, непрерывным потоком заливали драккар, грозя наполнить его до краев и пустить на дно. Корабль кренился то на одну, то на другую сторону, но, как ни странно, не тонул, а только взлетал на огромных волнах вверх – и тогда Ансгара прижимало ко дну, – после чего вновь устремлялся вниз – и Ансгару казалось, будто он зависает в воздухе. Вдруг он увидел, как по правому борту стал подниматься гигантский морской вал. Десять локтей, пятнадцать, двадцать! Немыслимая масса воды нависла прямо над крошечным корабликом.

– Смотри, Младший! Это сам Эргир![25] – не то в ужасе, не то в восторге закричал Барг. – Сейчас он нас прихлопнет!

Невероятно, но каким-то чудом в последний момент драккар бросило вперед, и стена воды рухнула прямо за ним. Барг ошалело выглянул за корму, а Ансгар лишь крепче прижал к груди амулет.

Вал Эргира был самым страшным из того, что в этот раз приготовила стихия для измученных людей. Ничего подобного Ансгару уже больше не довелось увидеть до тех самых пор, пока море, наконец, не улеглось. Однако буря продолжалась еще несколько дней, счет которым Ансгар, измотанный до предела сил, потерял. Никем не управляемый корабль носило по волнам, и единственным кормчим был северный ветер, воле которого полностью подчинились Бальдр и его дружина. Когда стало ясно, что драккар останется на плаву и море смилостивилось над людьми, Барг стал беспокоиться по другому поводу.

– Похоже, Младший, боги услышали твои слова о южном пути, – говорил он Ансгару, – сначала я думал, нас вынесет на Эланд, но мы прошли мимо. Потом я надеялся увидеть берега Борнхольма, но и тут нам не повезло. Судя по всему, буря отнесла нас далеко на юг и запад, и я не удивлюсь, если, едва прояснеет, нам доведется увидеть челны ругов. Впрочем, море еще не сказало своего последнего слова. Хорошо, если наш драккар сядет на мель, а ведь может разбиться о скалы!

И вот, в тот момент, когда море почти успокоилось и казалось, что злая судьба миновала несчастных викингов, Барг, надеясь рассмотреть что-то в утренних сумерках, выглянул за борт и вдруг истошно заорал:

– Земля!

В следующий миг Ансгар почувствовал сильнейший толчок, драккар опрокинулся на бок, и все кубарем полетели с корабля. Очухавшись и отфыркавшись от воды, Ансгар обнаружил себя на мелководье у песчаного берега. Не обращая внимания на копошащихся вокруг викингов, он огляделся и понял, что боги все же на их стороне, а может, это сработал амулет Брюнгерды: в ста шагах слева и справа от того места, куда выбросило драккар, виднелись скалы. Не будь они так удачливы, их корабль разнесло бы в щепы и немногим тогда удалось бы выжить.

В проблесках нового дня Бальдру с помощью Барга удалось навести порядок в дружине и подсчитать ущерб, нанесенный бурей. Море хотя и пощадило викингов, но все-таки взяло свою дань. Двоих парней из числа новобранцев выбросило за борт, и, в отличие от Ансгара, никто не сумел прийти им на помощь. Еще одному пробило голову ящиком, когда драккар вынесло на берег. Также море забрало внушительную часть их припасов и снаряжения, да и сам драккар оказался изрядно потрепан. Парус был вовремя убран и остался цел, мачта тоже уцелела, но обшивка пострадала настолько сильно, что оставалось только удивляться, как корабль не пошел ко дну. О множестве потерянных весел и говорить не приходилось.

Все были сильно измотаны и к тому же голодны, но Бальдр не позволил устроить полноценный отдых, и Барг его в этом полностью поддержал. Оба опасались, что дружина оказалась на земле ободритов[26], если не на самом Рюгене, а потому следовало поскорее убраться отсюда подальше. Перекусив на скорую руку тем, что осталось от припасов, викинги принялись за работу. Несколько человек были отряжены на подготовку погребального костра для своего погибшего товарища, другие отправились на поиски съестного и прежде всего пресной воды, большая же часть под руководством Барга приступила к починке драккара, благо невдалеке находился лес и недостатка в древесине не должно было быть. Из числа наиболее опытных своих дружинников-хирдманов[27] Бальдр назначил дозорных. Сам же Бальдр невозмутимо прохаживался по берегу, наблюдая за тем, как работают остальные.

Ансгар и Агнар, а вместе с ними Ульвар были теми, кому довелось заниматься погребением. Старший даже пошутил:

– Если так пойдет дальше, скоро мы станем большими мастерами в этом деле!

Но Ансгару было не до шуток.

– Мог бы и сам взяться за топор! – возмутился он, глядя на Бальдра.

– Ладно тебе! – успокаивал его Ульвар. – Он наш хёвдинг[28], можно даже сказать, конунг! Его дело – приказы нам отдавать да в бой вести, а не махать секирой, как простой человек. Уверен, когда дело дойдет до драки, этот Кривой еще покажет себя во всей красе.

– Может, и так, – пожал плечами Ансгар, – да только мне кажется, что настоящий конунг должен быть первым во всем. Драка дракой, но если он сам ничего делать не будет, то, пусть он хоть трижды сын Одина, кто будет его уважать? Не знаю, как вы, а я не буду.

– А братец-то мой, оказывается, гордец! – ухмыльнулся Агнар.

– Да не гордец он никакой, – возразил Ульвар, – просто мы с вами всю жизнь в таком диком краю провели, что совсем не знаем, как знать живет. А живет она совсем другой жизнью.

– Тоже мне – знать! Один дырявый драккар, вот и все его владения.

– Морскому конунгу больше ничего и не нужно, – заметил Агнар, – был бы корабль да дружина. Имея их, можно добыть и славу, и богатство, и даже землю. Это тебе не какой-нибудь Эрик, который своих же нордманов[29] притесняет.

– А по мне, так он ничем не лучше свейского конунга, – снова не согласился Ансгар, – будь у него столько же силы и власти, Бальдр занимался бы тем же самым.

Ульвар, слыша такое, только качал головой:

– Не забывай, мы сейчас в его дружине.

– Ну и что с того? У меня своя голова на плечах есть, и я никому не позволю думать за меня – ни Бальдру, ни кому-нибудь еще.

– Агнар, уйми своего брата! – воскликнул Ульвар. – Что-то он совсем разошелся!

– Да, брат, думать, конечно, хорошо, но смотри, не переусердствуй!

Шутка всем понравилась, даже самому Ансгару, но когда они отсмеялись, Агнар уже серьезным голосом добавил:

– А вообще, брат, не зарывайся! Мы с тобой пока еще никто, так – лесные охотники, невесть как очутившиеся на море. Кроме лосей да медведей, ни с кем не сражались, только друг дружку мутузили деревянными мечами. Вот проведешь лет десять в походах да сражениях, как он, тогда и суди, плох Бальдр или хорош.

Ансгар должен был признать, что слова старшего брата не лишены смысла, но все равно тихо, почти самому себе проговорил:

– Все же он мне не нравится.

Так, переговариваясь между собой, дренги – а Бальдр всех, кроме своей изначальной дружины, считал дренгами – делали свое дело. К середине дня, когда Ансгар с товарищами собрали погребальный костер, драккар уже привели в более или менее приличный вид, хотя еще и оставалось много работы. Но, по крайней мере, на нем снова можно было выйти в море, не рискуя тут же утонуть. Кроме того, удалось пополнить запасы пресной воды и даже раздобыть какой-никакой дичины. Это было очень кстати, так как всем безумно хотелось есть.

Посовещавшись с Баргом, Бальдр решил сначала совершить обряд, а уже потом устроить обед. Викинги сгрудились вокруг погребального костра и молча смотрели, как огонь пожирает первую жертву их похода (о двух утонувших все в этот момент как-то подзабыли, ведь их мертвых тел никто не видел). И хотя было ясно как день, что они еще легко отделались, настроение в дружине было никудышное. Путешествие в Остерланд началось крайне неудачно.

Ансгар с братом стояли немного посторонь от всей толпы, ведь они и так уже успели попрощаться с погибшим, пока готовили его к сожжению. Поэтому они одними из первых услышали крики со стороны леса. Ансгар обернулся и увидел Ормара, бегущего к ним со всех ног. Ормар был одним из тех, кого направили в дозор, и такое его появление не сулило ничего хорошего.

– Венды! Венды! – расслышал Ансгар, когда Ормар подбежал поближе.

Услышали его и остальные. Оставив догорать погребальный костер, они сгрудились вокруг Ормара. Первым к нему подступил Бальдр:

– Что ты разорался? Драуга увидел?

– Хуже! Сюда направляется целый отряд вооруженных до зубов вендов, – выпалил Ормар.

– Чуял я, что этим все кончится! – скривился Бальдр.

– Сколько их? – встрял Барг. – Ты сумел посчитать?

Ормар посмотрел на него как на сумасшедшего.

– Мне некогда было их считать!

Бальдр громогласно изрек очередное из своих проклятий. Это заставило Ормара взять себя в руки и все-таки ответить на вопрос Барга:

– Сотни две, но из-за деревьев я всего рассмотреть не мог. Может, и больше.

Барг только присвистнул. Две сотни против шести десятков, из которых больше половины были неопытными дренгами, да к тому же голодными, измученными бурей и хлопотным днем, – такой расклад оставлял викингам не такие уж большие шансы на спасение. Раздумывать было некогда, и Бальдр скомандовал:

– Быстро забрасываем на корабль все самое необходимое и спускаем на воду!

Но было уже поздно. К драккару бежали последние из дозорных, а вслед за ними из леса выходили один за другим десятки воинов. Насчет их вооружения Ормар немного преувеличил, по крайней мере, доспехов почти ни у кого из них не было, но зато числом их оказалось не меньше трех сотен, и они быстро приближались к стоянке викингов. Бальдр понял, что просто не успеет отплыть, и отдал новую команду:

– Все в оружие!

Викинги быстро расхватали мечи, копья и топоры и стали группироваться вокруг своего вождя. Тот построил дружину у драккара – их последней надежды – в следующем порядке: сам с хирдманами стал в центре, а по бокам расположил дренгов, над которыми поставил Барга – справа, и Геслинга – слева. В рядах вендов также было отчетливо видно разделение три части, и эти части полумесяцем охватывали строй нордманов.

– Это не просто венды, это руги, – заключил, присмотревшись к ним, Барг.

Ансгар, стоявший рядом с Баргом, чувствовал, как дрожь пробирает все его тело. Это был не страх, нет. Возбуждение перед первым в жизни настоящим сражением – вот что охватило Ансгара. Но сражение не начиналось. Сблизившись с северянами до сорока шагов, руги остановились. Из их рядов вышел воин, вожак, судя по его виду. Огромного роста, так что даже великан Оддвар присвистнул, с широкими мощными плечами, он производил устрашающее впечатление. На нем не было ни доспеха, ни даже стегача, только медвежья шкура поверх простой рубахи, а голова медведя образовывала что-то вроде шлема. На его левой руке висел гигантский, так что Ансгар мог бы укрыться за ним едва ли не целиком, щит, а в правой вождь вендов держал чудовищную секиру. Вдруг он заговорил, да так, что почудилось, будто сам Ёрмунганд[30] отпустил свой хвост и разверз пасть.

– Что ему надо? – нервно спросил Бальдр.

Барг, который, как оказалось, понимал вендскую речь, начал переводить:

– Он говорит, что он великий вождь ругов и мы теперь на его земле, а значит – его пленники.

– Скажи ему, что таким вождям только навоз за скотом убирать, а мы люди вольные, где хотим, там и ходим и никому сдаваться не собираемся, – огрызнулся Бальдр.

Ансгару показалось, что Барг перевел не все эти слова, потому что венд остался совершенно спокоен и таким же утробным рыком продолжил что-то говорить.

– Он понимает, – переводил Барг, – что мы считаем себя воинами и так просто сдаваться не хотим. И он понимает, как опасен зверь, зажатый в угол.

– Это он нас зверями назвал? Пусть на себя посмотрит! – выкрикнул Бальдр, но вождь ругов не обратил на него никакого внимания – кажется, за старшего он принял Барга – и продолжил говорить, а Барг переводить.

– Он не желает напрасного кровопролития и предлагает решить вопрос честным поединком. Если победит наш воин, мы сможем беспрепятственно покинуть остров ругов, ну а если победит он, то все мы станем его рабами.

По рядам викингов прошел ропот. Они не понимали, что для них лучше – выставить бойца против этого звероподобного воина, и тогда велик риск угодить в рабство, или отказаться и принять бой, и тогда наверняка всем погибнуть.

– Единственное условие, которое он выдвигает для этого поединка: своего противника он выберет среди нас сам.

Ропот усилился, но Бальдр, услышав о единоборстве, только ощерился:

– Ха! Этот выкидыш Ангрбоды[31] думает нас обдурить. Но у него ничего не выйдет. Скажи ему, что мы согласны.

Гул возмущения раздался у него за спиной:

– Мы не согласны!

– Мы не будем рабами!

– Лучше будем сражаться!

Бальдр поднял руки, призывая к вниманию:

– Спокойно, парни! Я же сказал, нас ему не обдурить! Пусть будет поединок, но если наш боец проиграет, кто сказал, что мы сложим оружие? А? Ха-ха!

Викинги поняли своего вожака, и раздались уже голоса одобрения. В самом деле, можно было попытать счастья: как знать, может, один из них одолеет руга, и тогда они смогут убраться отсюда без потерь. Ну а если удача будет не на их стороне, что ж, значит, они примут бой и скоро увидят чертоги Одина.

Руг принялся расхаживать перед строем викингов, подыскивая себе противника. Многие кричали, призывая выбрать себя. Очень хотел сразиться Оддвар, и на некоторое время руг действительно остановился перед ним и стал оценивающе рассматривать. Но потом он продолжил свои поиски, и недовольному Оддвару только и оставалось, что проорать ему вслед:

– Куда же ты?

– Эй! Выродок! Сразись со мной! – бешено вращая красным глазом, брызгал слюной Бальдр.

Но руг не обратил на него никакого внимания. Прошел он и мимо насмешливо поглядывавшего Барга, только ухмыльнулся в ответ. Ансгар с любопытством ожидал, на ком же остановит свой выбор этот иноплеменник. Мысль о том, что могут выбрать его, даже не приходила ему в голову. Но вдруг руг остановился прямо перед ним, и Ансгар не сразу понял, почему тот показывает на него пальцем.

– Что? Ты выбрал этого сопляка? – услышал Ансгар возмущенный возглас Бальдра.

Слова Бальдра задели Ансгара, но возмущаться было некогда, тем более что Барг, вопреки общему настроению, ободряюще похлопал его по плечу, приговаривая:

– Давай, Младший, покажи, на что ты способен!

Он не ограничился одними словами и вручил ему собственный щит и шлем. Щит, пусть и выглядел изрядно потрепанным, но зато удобно лег на руку, а вот шлем хотя и налез, однако сидел на голове неудобно, да и не привык Ансгар к такому защитному вооружению.

– Держи! – Агнар протянул младшему брату франкский меч. – В этом клинке, я уверен, жива сила нашего отца. Он поможет тебе!

Ансгар с благодарностью принял меч, заметив при этом косой взгляд Бальдра.

– Это его не спасет! – скептически изрек хёвдинг. Он явно не верил в удачу Ансгара и жалел, что вместе с жизнью своего дренга потеряет ценное оружие, к которому примеривался еще перед отплытием из Нордланда. Ансгар снова пропустил мимо ушей слова Бальдра, ведь сейчас у него был повод для беспокойства поважнее. Вождь ругов, поигрывая секирой, терпеливо ожидал, когда викинги соберут своего воина. Он был явно уверен в себе и в своей победе.

В конце концов, оборужившись, Ансгар выступил вперед. Руг смотрел, как он приближается, и улыбался. Ансгару даже почудилось в этой улыбке некое дружелюбие. Но едва он сблизился со своим противником на расстояние пяти шагов, тот резко прыгнул ему навстречу и нанес мощный удар секирой, за которым последовал второй, не менее мощный. Ансгар принял оба удара на щит, и тот сразу затрещал, так что показалось, сейчас он развалится на части. Левая рука Ансгара сразу заныла, и он понял, что следующий удар не выдержат ни щит, ни рука. Он обозначил боковой и верхний рубящие удары и отскочил в сторону. Руг легко отразил эти выпады, причем на его щите осталась лишь пара царапин, а затем снова ринулся в атаку. Ансгар предпочел не отражать его удары, а уворачиваться от них. Он решил, что в бою с таким могучим и тяжеловесным противником его единственная надежда заключается в скорости. Но, к его удивлению, несмотря на свои размеры, руг оказался очень проворным, и Ансгар едва успевал уходить от все новых и новых его ударов, практически не имея возможности ответить. Больше того, потеряв много сил во время бури и не имея возможности отдохнуть днем, Ансгар быстро слабел, в то время как руг казался неутомимым и его секира вот-вот должна была настичь свою жертву.

Кругом стоял неумолчный гул. Руги с восхищением следили за каждым движением своего вождя и, потрясая копьями и топорами, бурно радовались любому его выпаду и откровенно смеялись над его незадачливым соперником. Настроение викингов было прямо противоположным. Они чувствовали, что их боец понемногу уступает и его конец близок. Тем не менее они, как могли, поддерживали Ансгара, пытались что-то ему подсказывать, а заодно осыпали проклятиями как вождя ругов, так и все его племя. Особенно изгалялся в сквернословии Бальдр. Но по-настоящему достигала цели только брань Барга, которому оказалась ведома и вендская ругань.

Наконец наступил момент, когда Ансгар не успел уйти от удара и вынужден был принять его на щит. Тот не выдержал и разлетелся на куски – теперь левую руку Ансгара прикрывали жалкие обломки с умбоном, кое-как державшиеся на ремне. Саму руку чуть ниже локтя охватила острейшая боль, отдававшая в кисть и в плечо. Ансгар несколько раз махнул мечом, стараясь не столько поразить руга, сколько заставить его хоть немного отступить. Руг вновь легко отразил направленный против него выпад, но все же замешкался, и Ансгар смог отскочить в сторону. Расстояние в несколько шагов, которое теперь должен был преодолеть руг, чтобы настичь своего противника, давало Ансгару пару мгновений для оценки ситуации, тем более что сам руг не спешил. Будучи абсолютно уверен в победе, он, кажется, не прочь был поиграть со своей жертвой, как кот играет с пойманной мышью. Но Ансгара уготованная ему роль не устраивала и, пока руг, вращая секирой, медленно приближался к нему, он лихорадочно соображал, пытаясь найти ключ к спасению. Вдруг его осенило – у него в руках франкский меч! Им можно не только рубить! Предупреждая атаку руга, Ансгар сам перешел в наступление. Начав поднимать руку, будто собираясь рубануть сверху, он, согнув в колене, выставил далеко вперед правую ногу и, едва не вывернув себе кисть, перевел рубящий удар в колющий – прямо в живот сопернику. Меч проткнул плоть и уперся во что-то твердое. Руг, собираясь отразить верхний удар, слегка приподнял свой щит и запоздало среагировал на неожиданный выпад викинга. Вместо того чтобы отразить его, щит ударил по мечу, когда тот уже вонзился в тело. Клинок дернулся, скрежеща по позвоночнику и выворачивая внутренности.

Берег огласился вздохом разочарования и криками ужаса со стороны островитян и победным кличем викингов, но сошедшиеся в поединке воины продолжали стоять друг напротив друга. Ансгар так и держал меч в животе руга, веря и не веря, что ему удалось поразить своего противника. Он смотрел в его глаза и видел там отчаяние и смертную тоску. Казалось, руг никак не мог поверить в случившееся. Так не должно было быть, он должен был победить! Но жуткая боль в чреве не давала обмануться – великий вождь ругов оказался смертельно ранен этим юнцом с севера. Вдруг в его глазах вспыхнула ярость. Выдернув меч, Ансгар отскочил назад – и вовремя. На то самое место, где он только что стоял, обрушился неимоверной силы удар. Руг вложил в него всю свою неизрасходованную силу, так что секира полностью ушла в песок, оставив снаружи только рукоять. Сам он упал на одно колено и так и стоял, видимо, все еще надеясь подняться и продолжить бой.

– Добей его! Добей! – кричал Бальдр, однако Ансгар не шевелился, словно в оцепенении уставившись на поверженного гиганта. Наконец тот попытался подняться, но тут же, бездыханный, рухнул на спину.

Снова раздался победный клич викингов. Агнар же и Ульвар, нарушая строй, бросились к Ансгару, чтобы подхватить его под руки, так как он, осознав, наконец, что победил, сбросил то напряжение, которое еще позволяло ему стоять на ногах, и упал бы, если бы его вовремя не подхватили.

– Назад! – проорал вдогонку двум дренгам Бальдр. Он опасался, что, несмотря на гибель своего вождя, руги сейчас бросятся в атаку. Но вместо этого из их рядов вышли несколько человек, которые, подойдя к поверженному воину, осторожно подняли его на руки и понесли обратно в лес. За ними потянулись остальные. Только одна сотня задержалась, прикрывая это отступление, но вскоре удалилась и она.

Увидев, что руги показали спины, викинги в третий раз, радостно раздирая глотки, восславили Одина. Вдогонку уходящим понеслись новые оскорбления и насмешки. Вместе с тем теперь уже никакой Бальдр не мог сдержать нордманов, и те гурьбой бросились к Ансгару. Подняв его на руки, они принялись качать победителя. Сам он был на пределе сил, но мужественно держался, старался всем ответить и беспрерывно улыбался. Не улыбаться он не мог, мышцы лица сами растягивали его рот, обнажая ровный ряд зубов, хотя сейчас ему было вовсе не до веселья – тело его бил озноб, а левая рука словно отваливалась.

Когда нахлынувшая толпа наконец немного расступилась, Ансгар протянул меч Агнару, бывшему все это время рядом с младшим братом. Но Агнар только покачал головой:

– Оставь его себе. Теперь он по праву твой!

– Дело говоришь, Старший! – вмешался Барг. – Тем более что я придумал Младшему новое прозвище – Длинный Меч.

– Спасибо, брат, – с трудом выговаривая слова, промолвил Ансгар, – спасибо и тебе, Барг. Я с удовольствием приму данное тобой имя. А вот щит я тебе, увы, вернуть не могу.

Барг только поморщился:

– Ты уж извини, что подсунул тебе это барахло, но другого не было. Как твоя рука?

Ансгар, кривясь от боли, стянул болтавшиеся у него на руке все это время остатки щита и закатал рукав рубахи. Немного ниже локтя, там, где, скользнув по умбону, секира пробила деревянную обшивку и дошла до кожаной подкладки, надулась шишка, лопнула кожа и сочилась кровь, а вокруг растекся большой красный синяк. Не обращая внимания на протесты Ансгара, Барг пощупал его руку:

– Ха! Можно сказать, ты легко отделался. Кость цела, а эта ерунда быстро пройдет.

Ансгар и сам понимал, что исход поединка мог быть намного печальнее для него, но эта утешительная мысль не могла унять боли в руке, от которой он едва мог соображать.

Единственным, кто не подошел поздравить Ансгара с победой, оказался Бальдр. Он подождал, пока уляжется радостное волнение, охватившее его дружину, и с обычной для него грубостью громогласно объявил:

– Ну, хватит веселиться! Дело еще не сделано – эти дикари могут в любую минуту вернуться. Так что будет лучше, если мы поскорее унесем отсюда ноги. Отплываем немедля!

Забыв о том, что им так и не довелось толком поесть, викинги быстро загрузили в корабль остатки снаряжения и провианта. Спешка не оказалась напрасной. Бальдр как в воду глядел – едва дружина налегла на весла, из леса снова вышло войско ругов. Когда оно подоспело к береговой кромке, драккар уже отплыл на расстояние полета стрелы. Руги действительно попытались использовать луки, но, пустив несколько стрел, убедились, что так им северян не достать.

– Что? Съели? – проорал им Барг и показал жест, самый обидный из тех, которым можно оскорбить мужчину. Все дружно заржали, и только Бальдр оставался мрачен.

– А ну, налегли! Не ленись! Что вы, как полудохлые псы, еле шевелитесь, – не давал он расслабиться своим воинам. Те недовольно оглядывались на него, не понимая, что еще ему надо.

Но Бальдр ясно видел угрозу своему отряду. Ветра не было, и драккар шел лишь за счет весел. Однако гребла едва половина дружины, другим просто нечем было орудовать. Из-за этого корабль шел раза в два медленнее, чем обычно. Кроме того, залатанное в спешке судно, снова оказавшись в море, тут же дало течь, а это грозило еще больше замедлить ход.

– Проклятье! – наконец вымолвил он, поглядев в сторону удаляющегося острова. Огибая его, один за другим появлялись легкие челны ругов. Они явно намеревались догнать викингов и отомстить им за гибель своего вождя.

– Давайте, парни! Дружнее! Вы же не хотите снова иметь дело с теми ребятами? – подгонял Барг враз уразумевших, что к чему, дренгов, в то время как хирдманы уже готовились к бою.

Ансгар, будучи ранен, не мог грести, но и биться он мог только в крайнем случае – так сильно болела рука. Тогда он решил воспользоваться снадобьями Брюнгерды, чудесным образом пережившими бурю. Он развязал мешок и принялся рыться в его содержимом, пытаясь найти нужное снадобье. Правда, сейчас в его голове все перепуталось, и Ансгар толком не знал, что же ищет. Но вот ему попался на глаза сверток, в котором, кажется, должно было быть нужное снадобье. Его название он подзабыл, но, если он правильно помнил, пожевав его, можно было утишить боль. Непослушными пальцами Ансгар кое-как развязал узелок и увидел непонятный темно-зеленый комок. Очевидно, снадобье промокло, и теперь было неясно, можно ли им воспользоваться. Однако размышлять об этом Ансгар не собирался. Он отковырнул от комка кусочек и положил его в рот. По языку разлилась горечь, так что Ансгара чуть не перекосило, но в общем оказалось терпимо. Немного пожевав, он решил, что этого будет мало, и отщепил еще один кусочек. К его удивлению, боль действительно стала утихать и Ансгар почувствовал себя намного лучше. Даже слишком. Появилась какая-то легкость, и ему показалось, что, если руги их действительно настигнут, он без труда одолеет их всех.

Воодушевившись, он отщепил от комочка в третий раз и быстро понял свою ошибку. Возможно, Брюнгерда его предупреждала насчет свойств этого снадобья, но он позабыл. Сначала он почувствовал легкое головокружение – ему не было плохо, нет, только странное ощущение полета. Вместе с тем Ансгар совершенно не мог сдвинуться с места. Как он вскочил, готовясь к бою с ругами, так и застыл, больше не будучи в состоянии пошевелиться, хотя чувствовал при этом каждую частичку своего тела. Он даже удивился, почему не падает, ведь драккар качало, а он стоял как чурбан. Все, что мог Ансгар – это наблюдать за происходящим вокруг него. И оказалось, что это крайне занимательно. Его чувства невероятно обострились, он видел все в мельчайших подробностях, замечал любое движение. Но Ансгара поразило даже не это, а то, что у него на глазах окружающая действительность начала странным образом меняться. Все краски вдруг сгустились и стали необыкновенно яркими, а очертания предметов и людей – предельно четкими.

Ансгар ясно видел, как один из ругских челнов оторвался от остальных и стал быстро приближаться к драккару, как усердно гребли на нем оголенные по пояс воины, как на самом носу челна, весь подавшись вперед и едва не падая в воду, что-то громко кричал своим людям их предводитель и при этом радостно улыбался. Он, вероятно, призывал грести еще быстрее и предвкушал скорую схватку. Когда челн был уже достаточно близко, несколько ругов достали луки и принялись стрелять вдогонку викингам. Ансгар мог поклясться, что видел полет каждой стрелы. Вот несколько из них угодили в борт, затем – в весло и, наконец, в руку одного из дренгов. В следующий миг уже Ивар натянул тетиву своего лука и пустил стрелу. Ансгару казалось, что он видит, как она вращается в воздухе, а затем медленно – так ему чудилось – вонзается прямо в лоб все еще улыбающемуся ругу. Вслед за тем руг упал на руки своей команды и челн сразу отстал от драккара викингов.

Вся дружина издала победный клич, и, слыша это, Ансгар сам пробовал что-то выкрикнуть, но из его глотки шел только бессмысленный хриплый сип. Краем глаза он видел, как Бальдр одобряюще хлопнул Ивара по плечу, говоря: «Такому выстрелу позавидовал бы и сам Улль»[32], и удивился собственной ревнивой мысли: его-то Бальдр не похвалил за победу над ругом! Но думать об этом он уже не мог. Радужная картина перед глазами начала расплываться, появились какие-то блестящие мошки, их становилось все больше, и они кружились, кружились… Он еще слышал где-то на краю своего сознания знакомый взволнованный голос: «Ансгар, брат, что с тобой?», но ответить был не в состоянии. Он словно проваливался в какую-то бездонную пропасть, где никогда не было света и царила вечная тьма.

Ансгар не знал, сколько он пробыл в этой тьме, но в какой-то момент вдруг стало светло, над головой висело солнце, хотя его тусклые лучи с трудом пробивались сквозь серые тучи. Он стоял на берегу моря и держал в одной руке меч, в другой – щит, а на голове неудобно сидел шлем. Перед ним стоял рослый воин в медвежьей шкуре и готовился пустить в дело свою огромную секиру. Времени на раздумья не было, и Ансгар пырнул его мечом в живот. Меч скользнул обо что-то твердое и ушел в бок. По инерции следуя за ним, Ансгар потерял равновесие и упал. Он перевернулся на спину – воин возвышался над ним, хохоча во всю глотку, и секира со свистом вращалась в его руке. Ансгар вскочил на ноги и снова ринулся в бой. Он наносил удар за ударом, но меч каждый раз отскакивал, как от камня, а воин смеялся все громче. Ничего не понимая, Ансгар уставился на него и только тут в этом смеющемся лице уловил что-то знакомое. Отец! Это был он, хотя одновременно и не он – странное смешение черт убитого руга и Ансвара. Вдруг он перестал смеяться, впился в Ансгара злым взглядом и стал быстро краснеть, пока неожиданно не вспыхнул весь ярким пламенем. Не в силах терпеть идущий от него жар, Ансгар прикрылся левой, уже почему-то без щита, рукой и тут же отдернул ее, но огонь перекинулся на ладонь и стал подниматься дальше вверх, к плечу. С ужасом Ансгар смотрел, как горит его рука, и не в силах был ни попытаться потушить ее, ни оторваться от этого зрелища. Он только чувствовал жуткую боль, которая заслоняла собой все, даже руга-отца. Боль и ничего, кроме боли, чистое страдание…

Ансгар очнулся и раскрыл глаза. Был уже вечер. Укрытый чьим-то плащом, он лежал у костра, в котелке над которым булькала какая-то жижа. Во рту чувствовался неприятный тошнотный привкус. Ныла рука. Он поднял ее и пошевелил пальцами. Оказалось, она полностью послушна, но любое движение вызывало новые приливы боли. Поморщившись, он задрал рукав – шишка стала меньше, зато вся рука ниже локтя посинела. Ансгар огляделся. Вкруг костра сидел его десяток, ближе всех к нему – Агнар. Заметив, что младший брат пришел в себя, он заговорил:

– Ну и напугал ты меня, братец! Можешь сказать, что с тобой было?

– Я плохо помню… За нами гнались руги, куда они делись?

– После того как Ивар так метко пустил стрелу – это ты помнишь? – Ансгар хмуро кивнул. – Так вот, после этого их челн отстал, но были другие, и они догоняли нас. Слава Одину, в это время подул западный ветер и мы распустили парус. Тогда наш драккар набрал хороший ход и мы сумели оторваться.

– А где мы теперь? – поинтересовался Ансгар.

Агнар пожал плечами:

– Я, говоря по правде, толком не знаю. Где-то на южных берегах. Во всяком случае, далеко от Рюгена.

Ансгар немного помолчал, осмысливая последние известия.

– Так что же со мной было? – наконец спросил он.

– Что было? Ты как-то странно захрипел, закатил глаза и упал. Изо рта пена пошла… Не знаю, я такого раньше не видел. Думаю, Барг лучше знает. Эй, Барг! – крикнул Агнар.

У соседнего костра поднялся человек, подошел к ним и присел рядом. Ансгар увидел насмешливые глаза Барга и сам невольно улыбнулся.

– Ну, парень, повеселил ты меня! Даже не знаю, как теперь тебя называть. Ты, конечно, заслужил имя Длинный Меч, но отныне тебе подойдет и прозвище Дурман или Несмышленый Знахарь, а можно еще Пенная Борода. Как тебе?

– Вообще-то не очень, – отвечал Ансгар, – да и не слишком ли много имен мне одному?

– Но они все по праву твои! – хохотнул Барг, но потом уже серьезнее добавил: – А вообще больше не делай так. Я посмотрел, чем ты там врачевался, и хотя сам вовсе не знахарь, но могу сказать, что злоупотреблять этой штукой не стоит. Разве тот, кто дал тебе ее, не предупреждал о последствиях?

Ансгару только оставалось чесать затылок:

– Да, предупреждали меня, но я забыл. Вообще, я в тот момент мало думал, что к чему. Просто болела рука, а руги нас догоняли, и я хотел быть готовым к битве…

Барг снова хохотнул, но теперь в его смехе слышалось какое-то сочувствие:

– Не знаю, что там тебе говорили, но, насколько мне известно, некоторые воины – из тех, у которых от рождения нет дара берсерка, – жуют эту гадость, чтоб ввести себя в состояние ярости. Но тут важно знать предел, переступать который нельзя, иначе может помутиться сознание, а затем и вовсе – беспамятство. Впрочем, я также слышал, кое-кто употребляет это именно ради того, чтобы изменить свое сознание. Они верят, что таким образом заглядывают за пределы Мидгарда. Однако это опасно, можно не вернуться назад. Короче говоря, – тут Барг хлопнул Ансгара по колену, – твое счастье, что ты очнулся. Да и я, по правде говоря, рад. Длинный Меч нам еще пригодится!

Сказав так, Барг подмигнул Ансгару, поднялся и пошел назад к своему костру. После разговора с ним Ансгару стало лучше, но по-настоящему он пришел в себя, когда старший брат предложил ему отведать похлебки, которая как раз сварилась. Поужинав, все стали укладываться спать. Почти тут же раздался мощный двойной храп братьев Лодинна и Раудкара, так что остальным оказалось довольно сложно заснуть. Пару раз Оддвар пихал и того, и другого – это помогало, но ненадолго. Зато когда захрапел сам Оддвар, надежда на благотворный сон окончательно оставила тех, кому не посчастливилось уснуть раньше него.

Среди этих несчастных оказался и Ансгар. Сначала он еще надеялся забыться, но Оддвар прямо-таки грохотал, и скоро Ансгар оставил все попытки заснуть. Волей-неволей он принялся вспоминать события минувшего дня. На ум сразу пришел убитый им руг. Никогда прежде Ансгару не приходилось лишать человека жизни, и вот свершилось. Многие считали, что именно с этого момента начиналась жизнь настоящего мужчины. Чувствовал ли он теперь себя повзрослевшим? Ничего такого Ансгар не ощущал. Может, должно пройти какое-то время? Или дело в том, что убитый им был не вполне человеком, то есть он был уроженцем не Нордланда, а всего лишь Вендланда? Вот если бы он умертвил одного из себе подобных, возможно, тогда бы он по-настоящему понял, что значит – убить человека.

Интересно, задался вдруг вопросом Ансгар, что происходит после смерти с такими людьми, как этот руг? Он погиб в бою, а значит, ему прямой путь в Вальхаллу. Но навряд ли он вообще верил в Вальхаллу. Значит ли это, что теперь его душе предстоит томиться во владениях Хелль?[33] Но ведь и в Хелль руг не верил. Может, он станет драугом? Нет, так тоже не могло быть, ведь, если бы все люди, не верившие в асов, становились драугами, мир был бы переполнен ими.

Хорошо, продолжал размышлять Ансгар, если руг не стал драугом и душа его не отправилась ни в Вальхаллу, ни в Хелль, что же с ней стало? А если предположить, что боги вендов тоже существуют? Ну тогда, само собой, это вовсе не боги, а какие-нибудь ётуны. Нет, снова нестыковка. Ведь руг не верил и в ётунов. В кого же тогда он верил? Напрягая все свои извилины, Ансгар пытался найти душе мертвого руга место за пределами Мидгарда.

Наконец в его голове родилась идея. Нордманам известно о существовании девяти миров[34], но, кто знает, может, их больше? Если так, то можно предположить, что эти неизвестные миры как раз и населяют боги, которым молятся руги. Интересно, каковы они, эти боги? Могут ли они сравниться по силе с асами или ванами? И откуда они взялись – предвечны ли они, как инеистые великаны[35], или ведут род от Бури-прародителя?[36] Слишком много вопросов, ответить на которые Ансгар не мог. Наверно, все гораздо проще, и напрасно он огород городил, допустив ошибку в самом начале своих рассуждений. Ведь руги могли молиться тем же богам, что и он, только называли их другими именами.

Когда наутро Ансгар вздумал поделиться с Баргом своими соображениями, тот неожиданно продекларировал:

Глупый не спит всю ночь напролет в думах докучных; утро настанет – где же усталому мудро размыслить[37].

Ансгар виновато опустил голову, ожидая, что сейчас Барг снова примется подшучивать над ним, но неожиданно все же получил ответ на свой вопрос.

– Все еще проще, – сказал Барг, – я думаю, у того руга, да и у всех людей его племени, просто нет души. И если они и молятся каким-то богам, то это не истинные боги, а вымышленные. Так что напрасно ты не спал целую ночь, думая о такой ерунде.

Ансгар призадумался, ведь о такой возможности, чтобы у человека вовсе не было души, он и помыслить не мог. Но тут же у него возник новый вопрос.

– Скажи мне, Барг, – щуря глаза, спросил Ансгар, – если ты так презираешь вендов – а ведь ты их презираешь, – то откуда ты знаешь их язык?

– Ха, тут ты меня и вправду подловил, – весело ответил Барг, но тут же в свою очередь сощурился, – а не слишком ли ты любопытен? Будешь много знать, будешь плохо спать! Ладно, расслабься! Ничего особенного в том, что я знаю их язык, нет. Просто лет двадцать назад, когда я был чуть старше, чем ты сейчас, довелось мне вступить в дружину одного храброго конунга, который направил свои корабли в Остервиг. Мы утвердились в Альдейгье – есть там такой город, ближайший к Хольмскому заливу, – и оттуда собирали дань с местных племен. Но года через три они восстали, и нам пришлось уносить ноги. Вот когда я был там, то и нахватался вендских слов. Ну и, кроме того, плавая по Восточному морю, я не раз имел дело с вендами, с теми же ругами, вот и наловчился болтать, как они.

– То есть у нас с ними не всегда так? – удивился Ансгар.

– Как так?

– Ну вот как вчера, сразу в драку!

– А-а, – протянул Барг, – да, не всегда мы с ними деремся. Бывает, что и торгуем. Просто бурей нас вынесло на северный берег Рюгена. Там недалеко Аркона, их священный город, а они очень не любят, когда в его окрестностях появляются чужаки вроде нас. Но южнее, в центре Рюгена, есть Ральсвик, большой торговый порт, где, если не бряцать оружием, можно мирно выменять все, что душе угодно.

– И ты бывал в этом Ральсвике?

– Бывал, отчего ж не бывать? Раньше мы с Бальдром как сходим в земли франков, так добытое добро сбывали в Ральсвике, ну, не все, конечно, часть в Бирку[38] отвозили, там некоторые вещи можно подороже продать. Тут, к слову, недалеко есть еще два города – Менцлин и Волин[39]: чтобы туда попасть, надо заходить в лагуну Одера, а нам сейчас не до этого. Но вообще я и там бывал, тоже вел торг. Скоро будем проплывать мимо солеварен, которыми владеют венды, Кольсбег[40] называется, еще одно торговое место. В общем, хотя мы с вендами и воюем беспрестанно, но и торгуем при случае.

– Как же так, – не унимался Ансгар, – мне казалось, ты их так ненавидишь и они ненавидят нас, что у нас ничего, кроме войны, быть не может! А ты, оказывается, с ними, с бездушными, торг ведешь, язык их учишь. Как же так?

– До чего же ты все-таки надоедливый! А знаешь почему? Потому что ты бестолковый и простых вещей понять не можешь! Если я с теми же ругами торгую, то это вовсе не значит, что я с ними должен дружбу водить и за людей считать. Сегодня мне выгодно зайти в Ральсвик с награбленным добром, чтоб сбыть его поскорее, и я так и делаю, а завтра я встречу в открытом море торговый корабль ругов и с удовольствием пущу его на дно. Так же и они с нами. Теперь понятно?!

Ансгару не было понятно, но Барг уже начал раздражаться, так что он почел за лучшее утвердительно кивнуть головой.

– Ну и прекрасно! А теперь иди и займись делом! – Сказав так, Барг напутствовал Ансгара подзатыльником. Странно, но Ансгара это не разозлило. Любому другому он бы не простил такой дерзости. Только отцу было позволено поднимать на него руку, хотя он почти никогда не делал этого, но теперь отца не было, а в Барге он чувствовал что-то такое близкое, едва ли не родное. Да и вообще Барг был прав, пора было собираться в дальнейший путь. Хотя у Ансгара все еще болела рука и не весь вчерашний дурман выветрился из головы, но никто не собирался давать ему никаких поблажек и делать за него его работу.

* * *

После шторма и столкновения с ругами дальнейшее плавание дружины Бальдра продолжалось без происшествий. Днем они плыли, держа сушу в поле зрения, а с наступлением темноты выходили на берег, чтобы подкрепиться и переночевать. Помня о том, что приключилось с ними на Рюгене, викинги старались быть предельно осторожными, обходя стороной встречавшиеся на побережье селения, и не стали заходить в Кольсбег. А вскоре береговая линия повернула на север, местное население оказывалось все более пугливым. Завидев драккар, рыбаки прекращали лов и уплывали подальше от чужих глаз, а если укрыться было негде, то и вовсе бросали свои лодчонки на произвол судьбы. Несколько раз таким образом даже удавалось разжиться свежепойманной рыбой. Если их видели с берега, то тоже разбегались кто куда. Бальдра, да и всю его дружину, это вполне устраивало.

Ансгар понемногу втянулся в этот довольно монотонный распорядок – проснуться, перекусить, короткие сборы, потом целый день на веслах и наконец желанный ужин и беспробудный сон, а наутро все сначала. По первости сильно ныли плечи, но скоро он привык и даже находил в гребле какое-то удовольствие, тем более что и раненая рука быстро заживала, шишка совсем рассосалась, и оставался только большущий синяк, который, день ото дня меняя свою окраску, постепенно сходил. От весел кожа на внутренней стороне ладоней сплошь покрылась мозолями, но и в этом Ансгар находил положительную сторону, полагая, что так он становится больше похож на настоящего викинга.

Спустя несколько дней после памятной встречи с ругами, когда Ансгар уже достаточно пришел в себя, во время очередной стоянки к нему подошел Бильд.

– Слушай, Ансгар, – заговорил он, – я очень внимательно наблюдал за тем, как ты бьешься – ну, с тем вендом, – так вот, это было ужасно.

Брови Ансгара поползли вверх от удивления. Но он только успел раскрыть рот, чтобы высказать все свое возмущение, как Бильд опередил его:

– Я не хочу тебя обидеть. Наоборот, говорю это только из желания помочь.

– Да? И чем же ты собираешься мне помочь? – недоверчиво спросил Ансгар.

– Да не обижайся ты! – улыбнувшись, Бильд дружески приобнял его за плечи. – Ты, конечно, одолел его и выручил всех нас. Но скажи, разве сам ты можешь сказать, что дрался хорошо?

– Я его убил! Что еще нужно?

– Э-хе-хе! – сокрушенно покачал головой Бильд. – Хочешь знать, что по этому поводу думаю я?

– Что? – буркнул Ансгар.

– Я думаю, что это не ты победил, это тот венд проиграл.

– Как это?

– Понимаешь, – стал разъяснять Бильд, – он оказался слишком самонадеян, он уверовал в свою победу еще до того, как одержал ее. Он позволил себе драться не в полную силу и был невнимателен. Именно поэтому он пропустил твой удар.

Теперь Ансгар уяснил, о чем ведет речь Бильд, и внимательно слушал, ведь хотя и не хотелось в этом признаваться, но в словах его товарища была изрядная доля правды. Бильд между тем продолжал:

– Ты бился на пределе своих сил. Любая, даже мельчайшая, оплошность с твоей стороны неминуемо привела бы к гибели. В общем, я хочу сказать, что на самом деле тебе просто очень повезло или это боги оказались на твоей стороне, не знаю.

– Хорошо, – согласился Ансгар и в свой черед положил руку на плечо Бильду, – пожалуй, я соглашусь с тобой и признаю, что дрался не лучшим образом. Но что из этого? Что тебе с того? Хочешь сказать, что ты бы дрался лучше меня?

Бильд улыбнулся:

– Да, Ансгар, я, безусловно, бился бы лучше тебя. Правда, это не значит, что я бы победил. Увидев во мне достойного соперника, венд не позволил бы себе расслабиться и не дал бы так легко себя убить. Но дело не в этом.

– А в чем?

– Я же говорю, хочу тебе помочь! Если тебе это интересно, то я мог бы показать несколько известных мне приемов.

Ансгар пожал плечами, но все-таки призадумался. По правде сказать, после целого дня на веслах ему хотелось поскорее завалиться спать, тем более что он только что поел и уютное чувство полноты в животе не очень-то располагало к лишним движениям. Но, с другой стороны, предложение Бильда было по-настоящему интересным и отказываться от него было ни в коем случае нельзя.

– Спасибо, Бильд! – наконец ответил Ансгар. – Я с радостью приму твое щедрое предложение.

– Отлично! – воскликнул Бильд. – В таком случае предлагаю начать прямо сейчас.

Ансгар сдержанно вздохнул, но делать было нечего – сам согласился! Бильд предложил отойти немного в сторону от лагеря, чтобы не мешать другим спать. Захватив с собой пару щитов и шлемов, они прошли шагов двести и нашли небольшую полянку, по размерам как раз подходящую для учебного боя.

– Смотри, – сказал Бильд, обнажая свое оружие, – мой меч, конечно, не так богато украшен, как твой, но в остальном он мало в чем уступает, так что в этом смысле мы с тобой находимся в равных условиях. Ростом и весом мы также очень похожи. Единственная разница между нами как бойцами заключается в искусстве владения мечом.

Ансгар хмыкнул. Видя его недоверие, Бильд предложил, прежде чем он начнет раскрывать свои боевые секреты, скрестить мечи, дабы Ансгар имел возможность убедиться в превосходстве учителя над учеником. Ансгар нехотя нахлобучил шлем – тот самый, в котором он бился с ругом, – затем, не обращая внимания на неприятные ощущения, взял в левую руку щит и изготовился к бою. Бильд, тоже в шлеме и со щитом, стоял напротив.

– Ну что, начнем? – спросил он.

Ансгар кивнул и приготовился отражать его удары, потому как справедливо полагал, что именно Бильд, раз уж он вздумал демонстрировать свое мастерство, должен нападать. И Бильд не замедлил атаковать. Вращая меч в своей руке, он твердым шагом двинулся навстречу Ансгару, а тот никак не мог уследить за этим вращением. Меч выписывал в воздухе замысловатые фигуры, которые хотя и чередовались, но без какого-либо порядка, так что невозможно было предугадать, в каком положении клинок окажется в следующее мгновение. Невольно Ансгар отступил на пару шагов назад, но Бильд продолжал приближаться, все так же вращая меч, словно пытался загипнотизировать Ансгара. Вдруг рука его взметнулась вверх, вертикальное вращение сменилось горизонтальным, и в тот же миг меч Бильда врезался в гребень на шлеме Ансгара. Мощным ударом шлем сорвало с головы и отбросило в сторону. Ошеломленный, Ансгар отскочил в сторону, но Бильд не преследовал его. Он стоял, довольный произведенным впечатлением, и широко улыбался.

– Ну что, попробуем еще раз? Только шлем надень.

Ансгар снова изготовился к бою. На этот раз он решил сам атаковать и бросился на Бильда, рассчитывая взять верх за счет безудержного натиска. Бильд принял несколько ударов на щит и шагнул назад. Воодушевленный, Ансгар усилил давление: прыгнув вперед, он с силой толкнул Бильда щитом, а затем попытался повторить свой удар, принесший ему победу над ругом. Но, когда он, упав на колено, выставил на вытянутой руке меч, обозначая удар в живот, Бильд, вместо того чтобы отбить этот выпад, просто увернулся, с каким-то даже изяществом шагнув в сторону и оказавшись справа от Ансгара. Пока Ансгар пытался вскочить на ноги, Бильд перешел в наступление. Не успев толком к нему развернуться, Ансгар попытался отразить удар мечом. Скрестились клинки, сцепились гарды, и в следующий миг франкский меч отлетел далеко в сторону – Бильд просто вырвал его из руки Ансгара, и теперь тот стоял безоружным.

– Ну как? Теперь ты веришь, что у меня есть чему поучиться? – снова широко улыбнувшись, спросил Бильд.

– Да, – кивнул Ансгар. Как ни досадно, но он должен был признать, что Бильд действительно оказался лучше него во владении мечом, и притом намного. Смиряя свой гонор, он спросил: – Где ты научился этому?

– Меня обучал мой отец, а его обучал мой дед. Оба были викингами и совершили множество походов в разные страны.

– А где они теперь? – заинтересовался Ансгар.

По лицу Бильда пробежала тень, и уже без прежнего веселья в голосе он ответил:

– Они исчезли.

– Как исчезли? – не понял Ансгар.

– Сначала, когда я был еще совсем ребенком, дед ушел в очередной поход и не вернулся. Затем, лет семь назад, таким же образом пропал мой отец. Он все время мечтал разыскать деда и каждую весну прибивался то к одной, к другой дружине и уходил в поход. И вот в конце концов исчез и он. Я в тот год, хотя и был еще очень юн, собирался идти с ним, но незадолго до того когда он обучал меня очередному приему, то нечаянно ранил в плечо. Мне пришлось остаться дома. Сейчас мне начинает казаться, что он сделал это нарочно – не хотел брать меня с собой, боялся, наверное, за меня.

– И поэтому ранил? – удивился Ансгар.

– Он сделал это очень осторожно, – с кривой усмешкой сказал Бильд, – так, чтобы ничто не угрожало моему здоровью, но и в поход мне идти было нельзя.

Ансгару стало как-то неловко, но любопытство не позволило закончить на этом разговор. Он спросил:

– А где именно исчезли твой дед и твой отец?

– В Остерланде, – отвечал Бильд, – именно поэтому, едва заслышав о предприятии Бальдра, я сразу же решил принять в нем участие. Настала моя очередь искать. – И он снова улыбнулся.

«Надо же, – мелькнуло в голове Ансгара, – он ищет своих родичей. А что я? Куда и зачем я плыву? Бегу от мертвого отца?» Но Бильд не дал ему погрузиться в раздумья.

– Ну что ж. Теперь, пожалуй, я мог бы кое-чему тебя научить, – сказал он.

Однако едва Бильд принялся объяснять Ансгару, как именно нужно работать кистью, чтобы вращать меч и при этом не уронить его, а в то же время иметь возможность в любой момент перевести это вращение в разящий удар, как их прервали. На поляну один за другим вышли Агнар, Ормар и Барг.

– Что вы тут делаете? Почему не в лагере? – накинулся на них Ормар. Он был явно чем-то недоволен.

– Да ничего особенного, – спокойно ответил Бильд, – просто хотели немного размяться.

– Раз-мять-ся?! – вытаращил глаза Ормар. – Да в своем ли вы уме? Вы покинули лагерь, никого не предупредив, и принялись тут лязгать оружием, так чтобы вся округа знала, где именно стал на ночевку наш хирд!

– Ладно тебе, – попытался успокоить его Ансгар, – ничего же такого не случилось.

– Ничего не случилось, – передразнил его Ормар, – да если Бальдр узнает…

– Бальдр ничего не узнает, – вмешался Барг, – незачем его расстраивать. Но в общем Ормар прав. Вот из-за таких балбесов, как вы, порой и гибнут целые дружины. На первый раз я вас прощаю – вы едва вылезли из лесу и могли не знать очевидных вещей. Поэтому накажу вас несильно, будете завтра сменяться на веслах в два раза реже. Но на будущее я подобных проступков не потерплю. Это понятно?

– Понятно, – согласно кивнули Бильд с Ансгаром.

– Да, и в ваших же интересах, чтобы об этом никто, кроме нас, не узнал. Дойдет до ушей Бальдра – он не будет столь добр, как я. А теперь все в лагерь!

* * *

На следующее утро, когда викинги погрузились на драккар и отплыли, Ансгар, ворочая веслом, обратил внимание на то, как Бальдр постоянно всматривается в полоску берега, будто что-то выискивает, и тоже стал посматривать в ту сторону. Наконец показались лодки рыбаков, которые, как обычно, едва завидев драккар, дали деру в прибрежные заросли. Бальдр довольно хмыкнул и, поднявшись на нос корабля, обратился к своей дружине:

– Слушай меня, мой хирд! – Гребцы враз подняли весла и уставились на своего хёвдинга. – Ведомо вам, как тяжело началось наше плавание, ибо на своей шкуре испытали переменчивость моря. Но, убедившись в нашей доблести, Ньёрд[41] смилостивился, и уже несколько дней погода благоволит нам. Предатели-свеи и дикари-руги остались позади. Теперь мы идем вдоль берегов, населенных трусливыми овцами. И хотя, как мне думалось, целого дня на веслах для большей части из вас, непривычных к такому труду лесных жителей, будет достаточно, чтобы, выйдя на берег, желать только двух вещей – пожрать и поспать, – однако до меня дошли слухи, что кое-кому из вас стало скучно и, чтобы как-то развеять эту скуку, вздумалось попрактиковаться в воинском искусстве. Я же всегда знал, что единственным учителем нордмана, желающего стать настоящим викингом, может быть только враг! Лишь в драке с настоящим противником викинги действительно чему-то учатся. Будешь плохим учеником – погибнешь в первой же стычке, и слава Одину и его валькириям – таких лопухов мне в моей дружине не надо! Будешь хорошим учеником – сам убьешь сотню своих врагов. Поэтому вот что я решил: чтобы вы не кисли со скуки, чтобы те из вас, кто впервые покинул берега Нордланда, поняли, куда мы идем и чем будем заниматься, чтобы пополнить наши припасы, да и чтобы самому мне как следует размяться, сегодня же, сейчас, мы выйдем на берег, найдем ближайшее поселение и спалим его дотла!

Хирдманы, дружно вскинув руки, проорали:

– Слава Бальдру!

Из рядов дренгов тоже раздались, хотя и нестройные, радостные возгласы. Многим пришлась по душе затея Бальдра. Только Барг покачал головой, ему, хотя он и был правой рукой Бальдра, задумка вождя, кажется, пришлась не по душе. Ансгар не знал, что и думать. Кругом все, и среди них его старший брат, весело скалили зубы и, похватав оружие, потрясали и размахивали им. И Ансгару тоже хотелось присоединиться к этому ликованию, но он хорошо помнил, что согласился идти за море на службу к конунгу Остерланда, а вовсе не для того, чтобы грабить по пути мирные поселения. К тому же Ансгар видел неудовольствие на лице Барга, а мнение Барга для него в последние дни стало очень много значить.

– Наконец-то! – ткнул брата в плечо кулаком Агнар. – Стоящее дело!

– Точно! – громыхал рядом Оддвар. – Надоело уже махать веслом, пора и за копье взяться!

– А ты почему не рад? – спросил Ансгара Ульвар. – Забыл? Ты же наш Длинный Меч! Покажешь себя в настоящем бою!

Что и говорить! Бой – единственно достойное испытание для мужчины и надежный путь к славе. Или к смерти! Ансгар вынул из ножен свой меч и, любуясь, как клинок блестит на солнце, серьезным голосом произнес:

– Змея росы смерти![42]

– Ха-ха-ха! – загоготали вокруг. – Вы это слышали?! Не иначе как Ансгар испил меда поэзии![43]

– Ну, брат, скажешь тоже!

Ансгар немного смутился, но серьезно ответил:

– Шутки шутками, а скоро нам предстоит окровавить оружие.

– Ну да, – согласился Ивар, – а может, прольется и наша кровь.

Окружающие притихли, но тут же раздался бас Оддвара:

– Э, нет! Не бывать этому! Трусливым рыбакам не совладать с могучими воинами, вроде нас.

– А, кстати, что это за рыбаки, к какому народу они принадлежат? – поинтересовался Брунольв.

– Курши. Здесь живут курши, – ответил услышавший его вопрос Барг.

– Ну, значит, пустим кровь этим куршам! – уверенно пророкотал Оддвар.

Снова раздался смех, но тут же его перекрыл громкий голос Бальдра:

– Ну хватит! Поржали, и ладно. Теперь за дело.

Драккар пристал к берегу, и викинги попрыгали за борт. Один десяток Бальдр оставил охранять корабль, а остальную дружину повел в глубь леса, начинавшегося всего в десяти шагах от воды. Вперед были усланы разведчики во главе с Геслингом. Оставшиеся сорок человек под началом самого Бальдра медленно продвигались вперед. Дренги валили нестройной толпой и возбужденно переговаривались, чем очень скоро вывели Бальдра из себя. Шепотом, больше похожим на хриплый крик, он принялся наводить порядок:

– А ну, закрыли свои поганые пасти! Чтобы я не слышал ни одного звука! Если какой-нибудь щенок своим лаем выдаст нас, клянусь рогом Хеймдалля[44], я сам снесу ему голову!

Дренги притихли. Но тут братья Лодинн и Раудкар, всегда ходившие едва ли не рука в руке, одновременно споткнулись и рухнули на покрытую прошлогодней листвой землю. Глухо стукнули о землю выпавшие из рук молоты, покатился, слетев с головы, шлем Лодинна. Все обернулись в их сторону. Бальдр уже готов был броситься на них, но тут к ним подлетел Барг с лицом, перекошенным от злобы:

– Болваны! Вам только коз доить, а не в походы ходить. Ну чего стали, – обратился он к остальным, – пошли. И за оружием следите, чтоб не звенело!

Оба брата тем временем с багровыми лицами поднялись на ноги и, кажется, хотели что-то ответить Баргу, но к ним вовремя подоспел Ульвар и, подавая Лодинну оброненный шлем, тихо, но строго проговорил:

– Спокойно, парни! Сейчас не время.

– Ладно уж, – пробурчал Лодинн, и Раудкар тоже согласно кивнул.

Вскоре из чащи показался длинный приплюснутый, как у гуся, нос Геслинга, а затем вынырнул и он сам со своими разведчиками. Выяснилось, что совсем близко, как и предполагал Бальдр, есть небольшое поселение. Но это поселение укреплено частоколом, а кроме того, судя по всему, местным уже стало известно об их появлении и теперь поселяне готовятся к обороне. Бальдр выругался и принялся озираться по сторонам, явно выбирая себе жертву, на которой он мог бы сорвать свой гнев, но рядом с ним стоял Барг, который тихо (однако Ансгар все равно услышал) сказал:

– А чего ты хотел? Нельзя было давать уйти тем рыбакам. Конечно, они предупредили.

– Чтоб их драуги сожрали! – прохрипел Бальдр и уже громче, так, чтобы его все слышали: – Итак, парни, нас уже ждут! Так что теперь скрываться нечего, теперь наша задача – как можно быстрей добраться до места, глядишь, они не успеют как следует изготовиться. Ну что стали?! Бегом, за мной!

Ансгар всегда хорошо бегал, во всяком случае, быстрее брата и всех своих друзей. Отец частенько говорил, что легкие ноги достались ему от деда Агвида. Теперь Ансгар решил проверить свою способность. Он нарочно немного замешкался, пропуская вперед остальных, а затем побежал сам. Как славно оказалось после многодневного сидения на драккаре снова бежать по лесу среди деревьев, перепрыгивая через завалившиеся стволы, продираясь через кусты, ломая ногами мелкие ветки! Легко, словно играючи, он обгонял одного викинга за другим. Наконец впереди оказались только Бальдр с Геслингом и Барг. Немного поднажав, он обошел Барга и собирался теперь обогнать самого Бальдра, но внезапно кто-то сзади с силой дернул его за пояс. Ансгар обернулся. Это был Барг.

– Не смей! – прорычал он. – Хёвдинг должен быть впереди!

Ансгар понятливо кивнул и сбавил ход, пропустив вперед Барга. Он и так был доволен, убедившись, что и в новой компании ему не оказалось равных в беге. Вдруг вся дружина с ходу вылетела на обширную поляну и, вслед за Бальдром, остановилась. Посреди поляны, на небольшом всхолмии, стояло маленькое поселение, окруженное, как и говорил Геслинг, частоколом. За частоколом мелькали чьи-то белобрысые головы. Бальдр принялся раздавать указания:

– Действуем быстро! Наверняка они послали за подмогой и скоро сюда сбегутся со всей округи. Как только сделаем пролом – врываемся внутрь, там нам уже вряд ли окажут серьезное сопротивление. Пленных не брать! Всех мужиков убивать без разбора, если вдруг увидите оружие в руках у бабы – тоже не жалейте. Геслинг, Оддгейр, Игуль – готовьте веревки! Ну а теперь щиты на изготовку – и вперед! И помните, Один уже ждет нас!

Он выхватил из ножен свой меч и крупным шагом, постепенно переходя на бег, устремился к поселению. За ним неплотным строем двинулись остальные. Впереди хирдманы и те из дренгов, у кого были щиты, прочие – вслед за ними. Из-за частокола полетели редкие стрелы, но большинство или не долетали, или проходили мимо, а если и попадали в цель, то застревали в щитах. Но чем ближе викинги подходили к поселению, тем чаще оттуда летели стрелы, и вот некоторые из них стали находить своих жертв. Ни одна не смогла забрать жизнь, однако пятеро были серьезно ранены, еще нескольким оцарапало плечи. Это, конечно, не остановило Бальдра и его дружину, и скоро викинги оказались всего в пятнадцати шагах от частокола. Ивар и еще человек семь, имевших луки, прикрытые щитами товарищей, принялись пускать стрелы в осажденных, не давая им возможности высунуться из-за частокола. Тем временем Геслинг, Оддгейр и Игуль метнули веревки. Петли захлестнулись на вершинах кольев. Тут же за веревки ухватилось множество рук. Бальдр как в воду глядел – курши не укрепили как следует колья.

– Тяни! Тяни! Тяни! – командовал Барг, и викинги дружно в такт дергали за веревки. Колья стали крениться. Видя опасность, курши принялись рубить веревки, но было уже поздно: один кол уже почти лежал на земле, другие сильно наклонились и в частоколе образовался просвет, в который тут же бросился Бальдр. Вслед за ним со своей любимой секирой наперевес устремился Барг. Ансгар видел, как в проломе завязалась схватка. Бальдр и Барг прорвались внутрь, и тут же за их спинами появились несколько местных, выставивших навстречу штурмующим копья. Бальдр и Барг оказались отрезаны от остальных, но, видимо, это как раз и подстегнуло верных хирдманов сына Торвальда. Оддгейр метнул свое копье, и один из куршей, преграждавших викингам путь, упал, пронзенный насквозь. Геслинг и Игуль кинулись топорами ломать вражеские копья, а поверх их голов Ивар и другие лучники пускали одну за другой стрелы. Наконец пролом был расчищен и глазам Ансгара, который все никак не мог протиснуться вперед и сам вступить в бой, предстало удивительное зрелище. Бальдр и Барг были все еще живы и сражались! Прикрывая друг другу спину, они яростно бросались на врагов. Секира Барга крушила все, что попадало под его горячую руку, и один за другим его противники падали – кто с проломленным черепом, кто с разрубленным плечом, кто с рассеченной грудью. Бальдр, с каким-то озверевшим лицом, с выпученным, будто ослепшим единственным глазом, не иначе впал в то самое состояние, о котором Ансгар до сих пор только слышал: берсерк! Он крутился словно волчок, и несчастные рыбаки, вздумавшие оградить родной очаг от безжалостных находников, гибли под ударами его меча.

Всю эту картину Ансгар мог наблюдать только одно кратчайшее мгновение – в пролом устремились викинги, и сам Ансгар в их числе. Вперед него влез Оддвар, и из-за его широченной спины невозможно было разобраться, что же происходит впереди. Сзади Ансгара со всей силы пихали в спину, и сам он толкал Оддвара. Все это давление было направлено вперед – туда, где сражались Бальдр и Барг. В толчее единственной заботой Ансгара было случайно не пырнуть своим мечом Оддвара. Какое-то время не удавалось продвинуться ни туда, ни сюда. Очевидно, на место павших защитников стали другие, и пролом снова оказался закрыт. Но вот спина Оддвара, в которую Ансгар со всей силы давил свободной левой рукой, подалась вперед. Толпа викингов повалила в пролом, где ее уже, судя по всему, ничего не сдерживало.

Когда Ансгар наконец оказался внутри ограды, все было кончено. Большинство защищавшихся пало, тела их лежали вокруг Бальдра и Барга. Раненые отползали в разные стороны, но их безжалостно добивали хирдманы. По указанию Барга викинги бросились обыскивать все дома и постройки. Ансгар, не видевший прежде такого разора, немного растерялся. Он стоял и смотрел, как на небольшую площадь посреди поселения сгоняли женщин и детей, а стариков, едва выволочив на свет, рубили на месте. Дренги тащили мешки с какой-то снедью, гнали жалобно мычавшую, блеющую и хрюкающую животину. Среди всего этого разгрома бродил Бальдр, понемногу отходя от овладевшего им приступа ярости. Его красный глаз бессмысленно блуждал вокруг, как будто что-то искал, но не находил, в руке он по-прежнему держал меч, с которого медленно капала загустевающая кровь. Вдруг его единственное око уставилось на растрепанную девушку, рыдавшую на плече женщины постарше. Глядя на нее, Бальдр хищно ощерился. Не отрывая взора, он нагнулся, вытер клинок об одежду убитого курша и сунул меч в ножны. Девушка заметила его взгляд и испуганно притихла, но едва Бальдр к ней прикоснулся, истошно завопила. Бальдр наотмашь ударил ее ладонью по лицу и потащил в сторону от толпы пленных, а она, захлебываясь слезами и кровью из разбитых губ, продолжала кричать. Женщина, бывшая с девушкой, попыталась прийти ей на помощь, но получила кулаком в живот и осела.

Ансгар понял, что происходит, только когда увидел оголенные ноги несчастной жертвы Бальдра. Хирдманы посмеивались, отпускали грязные шутки, дренги, занятые работой, бросали завистливые взгляды в ту сторону, где Бальдр подмял под себя иноплеменницу. Она уже не кричала, только всхлипывала и глухо постанывала. Такого безобразия Ансгар прежде не видывал. Не дело так девку срамить, подумал он, но в этот самый миг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо.

– Чего рот раззявил?! – проорал ему в ухо Барг. – Никогда случку не видел? А ну, хватай мешок и неси!

Ансгар схватил первый попавшийся мешок, взвалил его на спину и присоединился к прочим дренгам, которые, нагрузившись награбленным добром, выбирались за ограду. Тем временем хирдманы под неумолчный вой пленной толпы поджигали хижины, и клубы черного дыма поднимались все выше. В суматохе Ансгар не уследил, что стало с той девушкой. Во всяком случае, было решено оставить выживших поселян на пепелище. Скоро хирд Бальдра двинулся в обратный путь. Кажется, сын Торвальда был доволен – Ансгар заметил на его губах гнусную ухмылку.

Несмотря на строгие замечания Барга, по дороге к драккару дренги безумолчно галдели. Никто из десятка Ормара не был ранен и потому гудел громче остальных.

– Эти двое сделали всю работу. – Оддвар обиженно кивал головой в сторону Бальдра и Барга, – я так и не успел пустить в ход свое копье!

– Все потому, что ты слишком толстый! – шутил Брунольв. – Вот твоя великанская задница и застряла в проломе.

– А ты, раз такой юркий, мог бы и проскочить вперед меня, – отшучивался Ётунсон. Полученное от Барга прозвище уже прочно приклеилось к Оддвару и особенно подходило ему именно в этот момент, когда он нес на плечах связанную и беспрерывно мекающую козу.

– Да разве перед такой тушей проскочишь, ты же всем дорогу перекрыл.

– Точно! – хохотали сыновья Кари, уже забывшие об обиде, нанесенной им Баргом.

Зато Ивар шел, весь светясь от гордости: он вытащил свои стрелы из четырех тел.

– Где ты так научился стрелять? – допытывался у него Ульвар.

– Будто ты сам никогда не охотился с луком, – с деланой скромностью отвечал Ивар, но было видно, что он очень доволен собой.

Бильд шел мрачный как туча, которая так и не смогла разразиться грозой. Как и Оддвар, он был расстроен из-за того, что успел только к шапочному разбору и так и не окровавил свой меч, но не умел отнестись к этому с тем же юмором. Ансгар плелся позади всех, время от времени подкидывая сползающий с плеч мешок, и думал о том, что́ он только что увидел. Никогда прежде он не имел дела с такими людьми, как Бальдр. Там, в родном лесу, все было просто и понятно, там жили вольные бонды, такие, как его отец, там жили ребята вроде Ульвара. Охотники и, если потребуется, воины. И жили они тем, что добывали сами, чужого не трогали и никогда не позволили бы себе сотворить то, что учинил Бальдр. Но, видимо, здесь, на море, среди викингов царил совсем другой дух и были свои порядки. Конечно, Ансгар и раньше знал, что викинги живут грабежом, но представлял себе это совсем по-другому. Он помнил рассказы, которые ему, совсем еще ребенку, рассказывал дед Агвид, а потом пересказывал отец. В этих рассказах были битвы, подвиги, дальние походы в чужие земли, полные сказочных богатств, но в них никогда не находилось места насилию над женщинами. В родном краю за такие дела убивали как бешеных псов, но вдали от дома, как оказалось, можно вершить все, что душе угодно.

Викинги быстро погрузили награбленное добро в драккар и продолжили свой путь. Их никто не преследовал. Раненые дренги, наскоро перевязанные, лежали на дне корабля. Один был особенно плох, стрела угодила ему в правый бок, и, когда ее извлекли, из раны полилась густая черная кровь. Хотя парня перевязали, но это мало ему помогло. Кровотечение остановить не удалось, и у него на боку все больше расплывалось темное пятно. Парень, совсем молодой, безусый, лежал с бледным лицом и посиневшими губами и тихо постанывал.

Слушая его стоны, Ансгар ворочал веслом и смотрел на Бальдра. Не человек, а злой дис![45] Нет, вовсе не Один – сам Локи покровительствует ему. Поначалу Ансгар не воспринимал Бальдра всерьез, ему казалось, что тот только напускает на себя грозный вид. Но теперь Ансгар сам своими глазами зрел берсерка – и был поражен! Это была стихия, вроде той бури, что они недавно пережили. Со стихией нельзя бороться, можно только надеяться, что она пройдет стороной и не погубит тебя. Сейчас сын Торвальда с довольным видом сидел на носу драккара, подставлял лицо последним лучам заходящего солнца и казался почти что безобидным! Но в памяти Ансгара навсегда запечатлелся вид другого Бальдра – Бальдра-берсерка, который, обезумев, готов был убивать всех подряд, не разбирая, где свои, где чужие. Нет, такими, как Бальдр, не многие могут стать – и слава Хеймдаллю! Иначе Мидгард мало бы чем отличался от страны за рекой Гйоль[46].

* * *

Вечером, когда усталые и довольные своей победой викинги вышли на берег, разбили лагерь и устроили пир, к Ансгару, который почти не участвовал в общем веселье, подошел Барг.

– Слушай, Младший. – При этих словах Ансгар сразу понял, что Барг настроен серьезно. Он уже заметил за Баргом привычку звать его Длинный Меч, когда тот собирался схохмить. А вот «Младший» – это серьезно. – Слушай, Младший, я знаю, тебе не понравилось то, что ты сегодня увидел там, в той деревне. Сам я тоже всегда был против того, чтобы воевать с бабами. Я думал и Бальдра так воспитать, но, как видишь, не получилось. Не будь к нему строг. Он берсерк, и после боя ему надо, как бы это сказать, сбросить напряжение, что ли.

– Но не так же!

– А вот уже это не твое дело! – Барг, кажется, был раздосадован. – Хочешь сохранить честь, не хочешь марать свои руки – это твое дело, но судить своего хёвдинга не смей! Ты, как я погляжу, еще не совсем понял, куда попал. Мы викинги. Война и грабеж – наша жизнь. Может, ты думал, на войне гибнут только воины? Нет! Чаще всего страдают те, кто не может за себя постоять: женщины, дети, старики. Их насилуют, обращают в рабов, убивают. Так было, так есть и так будет. Да, ни мне, ни тебе это может не нравиться, но ничего изменить мы не можем. Прими это как есть и будь готов узреть дела, гораздо худшие, чем те, что ты видел сегодня.

Ансгар слушал молча. Про себя он не согласился с Баргом, но в то же время был благодарен ему за этот разговор.

– Скажи-ка мне, Длинный Меч, – неожиданно переменил тон Барг, и в его глазах блеснула веселая искорка, – у тебя что, до сих пор не было женщины?

– Нет, – буркнул Ансгар в ответ.

– Сколько ж тебе зим, семнадцать? – Барг присвистнул. – Да в твои годы я только тем и занимался, что бабам под юбки лез. Не насильничал, нет, ничего такого. Как-то у меня всегда с ними ладить получается, сами отдаются. А ты? Как же ты так?

– У меня была невеста, но она была слишком юна, я ждал, пока она подрастет.

– А, ну тогда совсем другое дело! – воскликнул Барг, и Ансгар не понял, серьезно он или насмехается над ним. – И твоя невеста все еще ждет?

– Нет, ее семью перебили свеи, а сама она пропала.

Барг снова присвистнул и сочувственно хлопнул Ансгара по плечу.

– Нет ничего хуже, чем потерять любимую женщину, – грустно произнес он, видно, вспомнив что-то свое.

* * *

После этого разговора Ансгар кое-что для себя понял. У него перед глазами были два настоящих викинга – Бальдр и Барг. У обоих за плечами десятки походов, множество мелких стычек, боев и больших сражений, оба – настоящие воины и опытные мореплаватели. И в то же время они были настолько не похожи друг на друга, насколько день отличается от ночи, насколько Хелль отличается от Асгарда, а Локи – от Тора. Бальдр вечно казался чем-то недовольным, все ему было не так, по любому поводу начинал орать и браниться, при этом считал себя выше других, только с Баргом он говорил на равных, хирдманам благоволил, но так, будто это его псы, а дренгов просто презирал. Иноплеменников вообще за людей не считал. Почему, не мог понять Ансгар, почему люди идут за ним? Почему признают в нем своего вожака? Только потому, что и его отец когда-то был морским конунгом? Едва ли только поэтому. Да, он грозный боец, но как он сражается? Ослепнув от ярости, с трудом отличая своих от чужих. Может, именно эта одержимость и выделяет его из числа других викингов, которые верят, что их вожак – избран самим Одином, а значит, непобедим, значит, будут успешны его походы, значит, с ним можно награбить такое богатство, которое и не снилось простым бондам.

Барг совсем другой. Все время смеется, и всегда у него наготове шутка. Ругаться он тоже может, но редко когда бывает по-настоящему зол. Не гнушается общаться с дренгами, готов поддержать их словом и делом. А женщины? Женщины сами, это Ансгар очень хорошо запомнил, отдаются ему. И при этом именно он руководит походом. Да, Бальдр принимает основные решения, но распоряжается всем Барг. И там, в том селении, пока Бальдр приходил в себя, насилуя беззащитную деву, именно Барг раздавал указания, кому и что делать. А ведь он только что сражался не хуже самого Бальдра! Но при этом сохранил ясную голову и способность соображать. Странно, что не он их предводитель. Впрочем, как понял Ансгар, Бальдр и стал-то тем, кем он стал, только с помощью Барга, который сам себе отвел место второго и никогда не претендовал на роль первого. А теперь Барг как будто даже оправдывается, что из его подопечного получилось не совсем то, на что он рассчитывал.

И раз уж Ансгар пошел путем викинга, то, если выбирать, он хотел бы стать таким, как Барг. Прежде он хотел быть похожим на отца, но теперь отца не было. Каким бы викингом был Ансвар? Наверно, не хуже Барга, но кто ж теперь скажет? Как бы там ни было, Ансгар окончательно решил, что ему стоит держаться поближе к Баргу и подальше от Бальдра.

Ансгар поступает на службу к конунгу Рёрику

Наутро обнаружилось, что один из тяжелораненых, тот самый, которому стрела угодила в бок, умер. Дренги из его десятка наскоро соорудили погребальный костер. Едва дым огня обозначил путь в Вальхаллу, хирд Бальдра снова погрузился на драккар и продолжил путь. Вскоре береговая линия повернула на восток. Как Ансгар понял из разговоров, они вошли в Хольмский залив, воды которого уже взломали лед, но кругом все еще было множество больших и малых льдин, и теперь драккар осторожно пробирался вдоль берега Эйстланда, а значит, недалеко уже была загадочная Альдейгья. И чем ближе они подбирались к Остерланду, тем больше Ансгара начинал волновать вопрос, что же это за страна такая и кто там правит. В конце концов любопытство взяло верх и во время одной из стоянок он, сидя у костра и завидев проходящего мимо Барга, позвал его.

– Чего тебе? – проворчал Барг, но чувствовалось, что настроен он благодушно.

– Послушай, Барг, ты ведь уже бывал на востоке и, наверное, знаешь, кто владетель тех земель?

– Это и я знаю, – влез Ормар, – там правит конунг Рёрик.

– Ну вот видишь, тут и без меня есть кому порассказать, – махнул рукой Барг.

– Постой, но ведь Рёрик – это вроде как наше имя. Как нордман стал конунгом в стране вендов?

– Ну что, Ормар, можешь ты ответить и на этот вопрос? Нет? Тогда подвинься. – С этими словами Барг, не особо церемонясь, влез между Ормаром и Ульваром, сел напротив Ансгара и протянул руки к костру. Он немного помолчал, изображая, как приятно ему погреть руки, и наконец, когда все уже начали нетерпеливо ерзать и переглядываться, заговорил.

– Начнем с того, что в той стороне живут не только венды. Там еще есть народы, говорящие на языках, похожих на язык финнов. Когда мы лет двадцать тому назад сидели в Альдейгье и собирали с них дань, они объединились против нас, и нам пришлось уйти оттуда.

– А в то время, когда ты там был, не встречал ли ты человека по имени Эгиль? – перебил Бильд.

– Что еще за Эгиль?

– Так звали моего деда. Он тоже был в тех краях.

– Не знаю, – пожал плечами Барг, – я знавал нескольких людей с этим именем, но в то время в нашем хирде Эгилей не было. И вообще, не отвлекай меня, не видишь, я рассказываю?!

Бильд виновато осекся, а Барг продолжил:

– Так вот, вскоре после того, как мы оттуда ушли, что-то у них там стряслось, не знаю, что именно, вроде бы передрались они между собой, а может быть, и нет. Как бы то ни было, они послали гонцов к Рёрику и предложили стать их конунгом. Он взял весь свой хирд, пригласил еще многих данов и вендов из числа ободритов и направился на восток. Он стал конунгом сразу трех народов! Поначалу он сидел в Альдейгье, готовясь, в случае чего, как и мы, вернуться назад. Но потом дела у него пошли в гору, и сейчас конунг Рёрик, по слухам, перенес свой двор вглубь Остерланда, там он начал строить новый город.

– Но почему? – непонимающе развел руками Ансгар. – Почему восточные венды и другие народы, о которых ты говорил, призвали не кого-нибудь, а именно этого Рёрика? Кто он такой?

– Хороший вопрос, Младший, – одобрительно кивнул Барг, – в годы моей молодости это был один из самых известных морских конунгов наравне с Рагнаром Лодброком. Со своим хирдом во многие сотни воинов, на десятках драккаров он ходил в походы как в Восточном, так и в Западном морях. Франки боялись его как огня и пытались переманить на свою службу, иногда он соглашался, но приручить его им так и не удалось.

– Странно, – удивился Ульвар, – о Рагнаре я слышал, и очень многое, а вот о Рёрике в наших краях ничего не говорили.

Барг лениво почесал бороду:

– Так бывает. Рагнар погиб, и о его гибели слагают песни. Его смерть послужила поводом для большой войны в Бретланде. А Рёрик ушел на восток, и с тех пор о нем мало что слышно. Никто толком не знает, чем он там занимается, с кем воюет. Последний раз он выбирался из Остерланда лет шесть назад, плавал за какой-то нуждой к саксам. Потом до меня доходили только разные противоречивые слухи, которыми я, по правде сказать, не очень интересовался. Может быть, поэтому разговоры о нем и не доходят до ваших глухих лесов. Но среди морских нордманов все о нем слышали.

– Так все дело в славе? – решил уточнить Ивар. – Именно поэтому его призвали венды? Или было что-то еще?

Барг хитро прищурился:

– Да, было кое-что еще.

– Что? Что? – раздалось со всех сторон.

– Это долгая история, а мне охота поспать, – сказал Барг и поднялся было уходить.

– Подожди, Барг! Расскажи!

Он с довольным видом обвел окружающих глазами и увидел, что к костру Ормара в надежде услышать интересный рассказ присоединились дренги и даже хирдманы из других десятков.

– Так и быть, – словно нехотя кивнул Барг и уселся на прежнее место, снова потеснив развалившегося было Ормара, – как я уже сказал, это долгая история и началась она еще до моего рождения. Мне о ней рассказал сам Торвальд, отец нашего хёвдинга. – При этих словах все невольно повернули головы в ту сторону, где храпел Бальдр, – это было в те времена, когда сильнейшим конунгом среди данов был Гудфред, сын Сигфреда. Этот Гудфред вел войну против ободритов, потому что те помогали франкам. Когда умер старый конунг ободритов, кнес по-ихнему, – не помню, как его звали, – конунгом, то есть кнесом, стал его сын, которого звали Траскон. Этот Траскон попытался примириться с Гудфредом, и они вправду заключили мир, а залогом их дружбы стал брак между дочерью Гудфреда и братом Траскона по имени Годелайб. Но мир продержался недолго, вскоре между данами и ободритами снова началась война. Гудфред собрал большое войско и напал на главный город ободритов, который назывался, – тут Барг сделал паузу, – Рерик.

Сгрудившиеся вокруг Барга викинги заволновались, послышались возгласы:

– Да ну? Значит, конунг Рёрик оттуда? Он что, венд? Не может быть!

– Тише, тише! – поднял руки Барг и обернулся. – А то еще разбудите.

Все понятливо примолкли.

– На самом деле тот город назывался Велигард или как-то так. Рериком его называли сами даны. Но слушайте, что случилось потом. Гудфреду удалось захватить город. Траскон сумел спастись бегством, но Годелайб остался со своим народом и сражался до тех пор, пока, раненого, его не пленили. Из уважения к своему зятю Гудфред велел приколоть его копьем к дереву[47]. К этому времени дочь Гудфреда родила сына. Ему дали вендское имя Лютбран. Гудфред решил забрать внука с собой в свой город Хедебю. Туда же он увел всех торговцев из Рерика, а сам Рерик велел разрушить. С тех пор Лютбран воспитывался при дворе Гудфреда. Ему дали новое, северное имя – Бьёрн. Скоро Гудфред был предательски убит, в Дании началась война между Хориком, сыном Гудфреда, и Харальдом Клаком, который тоже считал себя вправе стать конунгом данов. Хорик не любил своего племянника и хотел от него избавиться, поэтому назло ему Харальд Клак взял маленького Бьёрна под свою защиту. Когда Бьёрн подрос, он стал верным соратником и другом Харальда и сражался на его стороне. Скоро он сам стал большим конунгом, под его знаменем сражались многие даны, почитавшие его как внука Гудфреда, и венды, видевшие в нем наследника Годелайба. И вот, когда Бьёрн был в самом расцвете своих сил, он решил жениться и посватался к своей дальней родственнице Умиле, дочери владетеля города Старигард по имени Гостамисль.

– Что еще за Старигард? – спросил Ормар. – Звучит как вендское название, да и Гостамисль тоже как-то не по-нашему.

– Да неужели? – накинулся на него Барг. – А может, ты не будешь меня перебивать и я сам все, что нужно, расскажу?

На Ормара с разных сторон зашикали, и, пару раз огрызнувшись, он притих.

– Ну и на чем же я остановился?

– На Умиле, – подсказал Ансгар.

– Да, верно. Так вот, эта Умила была дочерью Гостамисля, а тот был конунгом вагров. Вагры же, да будет тебе известно, – обратился Барг к Ормару, – одно из племен ободритов, причем самое кровожадное и воинственное, в этом они могут поспорить даже с ругами. Старигард – их главный город. Мы же зовем его Бранденхусе. Умила родила сына. Этот сын и есть тот самый конунг Рёрик, к которому мы идем. Не знаю, почему Бьёрн выбрал такое редкое имя. Может, в память своего родного, давно разрушенного города, а может, как я как-то раз слышал, в честь птицы.

– Какой птицы? – не понял Ульвар, да и все остальные вопросительно уставились на Барга.

– Ну, какой-какой. Такой. Хотя откуда вам знать, я и сам случайно узнал. Венды называют рарогом сокола. Еще я слышал, рарог у них – это какой-то дух, вроде наших дисов.

– Послушай, Барг, – подал голос Агнар, – мне, в общем-то, все равно, как его зовут. Ты лучше скажи, как этот Рёрик стал таким славным конунгом?

– Хорошо, Старший, я тебе расскажу. Но только если остальные будут помалкивать и перестанут задавать мне дурацкие вопросы!

– Больше никто тебя не перебьет!

– Ну что ж, если так, слушайте дальше. Вскоре после рождения сына Бьёрн погиб. В память о своем друге Харальд Клак взял младенца Рёрика под свое крыло. В то время дела у Харальда шли неважно, он проиграл в войне с Хориком и принужден был бежать в землю фризов, где его принял на службу франкский кесарь Лотарь. Когда Рёрик подрос, то по примеру своего покровителя стал служить Лотарю, но очень скоро, не знаю, почему, его обвинили в измене и взяли под стражу. Однако Рёрику удалось бежать в земли саксов. А там он поступил на службу к Людвигу, брату Лотаря, с которым тот враждовал, набрал себе небольшой хирд из данов и вагров и стал беспрерывно нападать на владения Лотаря. В этих походах он заслужил большую славу и награбил несметные богатства. Его дружина настолько возросла и драккаров было столь много, что Рёрик начал подумывать о завоевании какой-нибудь земли, дабы не быть только морским конунгом. Он примерялся то к Дании, то к Вендланду, но тут-то и пришло приглашение из Альдейгьи. Там решили, что лучшего правителя, чем внук Гостамисля и Годелайба, им не найти, так что Рёрику не пришлось ничего завоевывать! Сразу три восточных народа признали его своим конунгом! Ну а что было дальше, я уже рассказал.

Вокруг Барга началось бурное обсуждение услышанного.

– Слава Бальдру, что ведет нас к такому славному конунгу! – говорили одни.

– Что-то он засиделся в своем Остерланде, уже и в походы, поди, совсем не ходит, – говорили другие. Началось неизбежное сравнение Рёрика с Рагнаром. Кто-то был рад возможности служить конунгу, сравнимому по славе с легендарным Лодброком, а кто-то боялся, что на востоке они не добудут никакой славы и о них скоро забудут, как стали забывать о Рёрике. Кто-то восклицал: «На востоке мы разбогатеем!» Ему возражали: «Там мы обабимся и забудем, что такое битва». «Да вы и битв-то не видали», – скалились третьи. Только Ансгар не участвовал в общем разговоре, а молча пытался осмыслить то, о чем поведал Барг. Сам Барг, почесывая бороду, насмешливо смотрел на спорящих. Потом глянул на Ансгара и спросил:

– Ну а ты, Младший, что думаешь?

– О чем?

– Как о чем? Не слышишь, что ли, о чем все говорят?

Ансгар и вправду не слушал спора, но краем уха все же уловил его суть.

– Я не знал ни Рёрика, ни Рагнара, так что как я могу судить, кто из них лучше? – ответил он. – Но думаю, и на востоке можно совершить дела, достойные того, чтобы о них пели скальды.

– Хорошо сказано! – одобрил Барг.

Но Ансгар пропустил его похвалу мимо ушей и сказал:

– Знаешь, Барг, что-то я тебя не пойму.

– Это чего ты не понимаешь?

– Да вот из твоего рассказа выходит, что Рёрик по крови венд. А ты вендов не особо жалуешь, не чета они нам, нордманам, говоришь ты. Как же мы будем служить конунгу Рёрику, если он венд?

Вокруг сразу притихли, с интересом ожидая, что ответит Барг. Тот уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал, поднял руку, чтобы почесать не то бороду, не то затылок, но не тронул ни того ни другого и наконец изрек:

– Глупый вопрос!

Однако и Ансгар, и все остальные продолжали смотреть на Барга, ожидая продолжения, и тот понял, что так легко не отделается.

– Неужели не понятно?! – сердито воскликнул он. – Вот и видно, что ты, Младший, плохо меня слушал. А если бы ты слушал внимательно, то услышал бы, что прадедом Рёрика был не кто иной, как славный конунг данов Гудфред.

– Да, но ведь…

– Не перебивай! Раз уж спросил, то слушай. Ты, конечно, хотел возразить, что Рёрик – дан только через свою бабку, а прочая кровь в нем вендская. Но я думаю, никто не будет возражать, что северная кровь, тем более если это кровь конунга, настолько густа, что даже капля ее облагородит целую чару крови иноземцев. А кроме того, Бёрн, отец Рёрика, хоть и венд наполовину, но был самым что ни есть настоящим викингом, и многие нордманы почитали за честь ходить в его хирде. Ну и кроме того, венд венду рознь, это тоже понимать надо! Одно дело – какой-нибудь простой дикарь, и совсем другое – кнес, то есть конунг, каким был Годелайб. Уже только то, что он принадлежал к роду властителей, поднимало его над прочими вендами, а Годелайб, ко всему прочему, был славный кнес и погиб с честью. Так что происхождение Рёрика нисколько не мешает мне поступить к нему на службу.

Доводы Барга всех убедили, многие согласно кивали головами, но, оказалось, Барг еще не закончил.

– Ты, – он снова обратился к Ансгару, – хоть и Длинный Меч, но, думаю, тебе не хватит всей жизни, чтобы свершить хотя бы половину тех славных дел, которые свершил Рёрик-конунг. Да что ты – ни я, ни даже Бальдр вместе взятые не можем сравниться с ним в славе, так что не нам ворочать носом, мол, от него вендом воняет. Такое себе может позволить разве что ваш обидчик Эрик Анундсон, да и то это может дорого ему стоить. К тому же, – улыбнулся Барг, – если мы нанимаемся к кому-нибудь за плату, это вовсе не значит, что мы должны почитать и уважать его. Можно служить кому угодно, хоть франкам, хоть вендам, хоть ромеям – лишь бы давали дом, жратву и серебро. Доблесть викинга не в том, какому властителю он служит, а в том – как он сражается и скольких врагов повергнет, прежде чем сам отправится на пир к Одину.

Последние слова пришлись всем особенно по душе, только Ансгар так и не понял, зачем же Барг говорил о славном роде Рёрика и о его доблестях, если это вовсе не важно, но спорить уже не стал.

* * *

Вокруг было темно, ни одна звезда не проглядывала сквозь черноту неба. Но Бальдр, изрыгая проклятия, не давал гребцам отдохнуть, и драккар, рассекая волны, плыл навстречу стране великанов. Ансгар, ворочая тяжелым веслом, словно нутром чувствовал, что турсы уже здесь! Чудовищный Эгир прятался в морских водах, слышно было только, как он плескался то с левого борта, то с правого. Что он затеял? Неужто думает опрокинуть их корабль вверх дном? По спине Ансгара пробежали мурашки, он живо представил себе, как дочери Ран, опутав своими прозрачными волосами, словно сетью, тащат его в морскую пучину, на самое дно. Но тут Бальдр завопил: «Земля!», и все кубарем покатились за борт. Ансгар поднялся, стряхнул с себя песок и огляделся. Вот она – страна великанов! Здесь нужно быть осторожным, турсы шуток не любят, враз раздавят, как комара. Но что это задумал Бальдр? Он выхватил из ножен меч и ринулся вперед, в темноту, откуда уже вываливались навстречу викингам чудовищные исполины. Ростом они превышали викингов едва ли не в два раза, и в густой темноте невозможно было разглядеть их вознесенные вверх лица, но Ансгар был уверен: там жуткие морды. Геслинг, Оддгейр и Игуль метнули веревки и захлестнули их на шеях великанов. Викинги дружно дернули, и трое великанов повалились наземь, в строе исполинского войска образовалась брешь – туда-то и бросился Бальдр, потом Барг со своей секирой, а за ним и весь хирд.

Закипела битва, но Ансгар не мог протолкнуться вперед, ему мешала спина Оддвара. Он только видел, как Бальдр-берсерк крушит все кругом себя, так что в стороны летят гигантские отрубленные руки, ноги, головы. Вдруг Ансгар узрел впереди свет и, не видя, что там, уже понял, почему великаны вышли на битву. Они хотели уберечь деву! Чистая дева излучала свет, но ей было страшно, она дрожала, и свет мерцал. Ансгар должен был ей помочь! Надо остановить Бальдра! Но как остановить берсерка? Глаз! Нужно вышибить ему единственный глаз, и он не увидит света девы. Ансгар бросился вдогонку за Бальдром, но кто-то ухватил его за плечо. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто это, но во тьме с трудом различал черты знакомого лица. Должно быть, это Барг, но почему он так похож на его отца?! Ансгар дернул плечом, стряхивая руку Барга-отца, но было уже поздно. Бальдр настиг чистую деву, и за его спиной захлопнулись черные врата. Напрасно Ансгар колотил руками в створ ворот, напрасно пытался прорубить их своим мечом – врата были намертво заперты.

– Эй-эй! Что с тобой? Очнись! – услышал Ансгар голос старшего брата и почувствовал, как тот трясет его за плечо. Он открыл глаза и удивленно огляделся. Было еще темно, но лагерь уже понемногу просыпался. Хирдманы ходили среди спящих дренгов и будили их, а те лениво почесывали бока и то один, то другой снова роняли головы в надежде продлить самый сладкий утренний сон. Великанов нигде не было, не было и чистой девы, зато был Бальдр. Проклиная тот день, когда согласился взять их с собой в поход, он пинками поднимал заспанных дренгов, приближаясь к костру десятка Ормара. Лучше было подняться до того, как он доберется до них. Ансгар вскочил на ноги.

– Ты чего? – спросил его Агнар.

– А что?

– Во сне махал руками, словно хотел убить кого-то.

– Да? – не поверил Ансгар. – Я просто спал, может, что-то приснилось.

Светлело, но виднее от этого не становилось. Над берегом и заливом стоял такой туман, какого Ансгару никогда прежде зреть не доводилось. В паре шагов от себя он еще различал размытые силуэты своих товарищей, но дальше была только густая белая пелена. Несмотря на это, Бальдр не стал дожидаться, покуда солнце рассеет туман, и велел выходить в море. Драккар отошел подальше от берега, где обзор был получше. Но хотя туман здесь показался не таким плотным, как у берега, рассмотреть, что творится в каких-нибудь двадцати локтях, все равно было почти невозможно. Викинги гребли осторожно, на носу драккара, выпучив свой единственный глаз, сидел Бальдр и силился рассмотреть что-нибудь впереди, но ни осторожность гребцов, ни око Бальдра не помогли: неожиданно из тумана откуда-то сбоку вынырнул пузатый кнорр[48], целясь своим округлым носом прямо в бок драккару. Викинги замерли в ожидании неминуемого столкновения, но, видно, на кнорре их вовремя заметили и за кормилом там был опытный мореход – кнорр резко развернулся и, вместо того чтобы протаранить корабль викингов, уперся в него борт к борту. Затрещали весла, но в общем ничего страшного не произошло. Оправившись от первого удивления, Бальдр призвал свой хирд к оружию. Он просто не верил своей удаче, добыча сама шла ему в руки! Ничего толком не понимая, Ансгар полез за своим мечом. В поисках оружия дренги суетливо шныряли по кораблю, но хирдманы уже были готовы к броску на кнорр. Ансгар, ожидая команды, оглянулся на Бальдра. Тот, хищно ощерившись, шарил глазом по судну торговцев, пытаясь определить, чем можно будет поживиться, но его взгляд быстро потускнел. На кнорре оказались готовы к внезапной встрече, две дюжины хорошо вооруженных воинов, понимая, что их суденышку не уйти от драккара, изготовились к бою, надеясь защитить свое добро. Ансгар уже напружинил ноги, готовясь к прыжку, но услышал за спиной знакомый голос:

– Остынь! Это наши, нордманы.

И как ни хотелось Ансгару сражения с настоящими воинами, а не с рыбаками, да так, чтобы взаправду в нем поучаствовать, а не наблюдать со стороны, но Барг оказался прав, это был кнорр нордманов. Меж тем Бальдр уже завязал разговор со старшим из купцов. Воины на обоих кораблях успокоились и убрали оружие. Перебросили друг другу веревки, чтобы не разнесло течением. Хозяина кнорра звали Стиг, по его словам, он шел из Альдейгьи в сторону Готланда, где был его дом. Заслышав об Альдейгье, Бальдр живо заинтересовался и спросил, там ли сейчас Рёрик-конунг, но Стиг ответил, что Рёрик в Хольмгарде, а в Альдейгье сидит его родич, ярл Торвар Однопалый. Тогда Бальдр спросил, не ведет ли Рёрик какой войны, и внимательно слушавшие их разговор викинги еще больше навострили уши. Да, отвечал Стиг, по слухам, у Рёрика розмирье с Аскольдом, владетелем Кёнигарда. Из дружины Бальдра только сам Бальдр да еще Барг слышали об Аскольде и его городе, другие не имели ни малейшего представления, кто это и где это, но все были рады войне, ведь это значило, что им будет чем заняться. Еще немного перемолвив, Бальдр и Стиг приступили к мене. Сын Торвальда хотел избавиться от добра, награбленного у куршей, но ничего особо привлекательного для Стига у него не нашлось. Однако из доброго расположения духа купец все-таки согласился обменять все ненужное викингам железо на серебро. Вскоре железо сгрузили на кнорр, взамен в руки Бальдра перекочевало несколько маленьких белых дисков. Расставались почти друзьями. Когда корабли разошлись в разные стороны, теплое весеннее солнце уже рассеяло туман и можно было смело плыть дальше.

Теперь путь держали только по слову Барга, который один из всей дружины бывал в этих местах. Вдалеке по левому борту проплыл какой-то остров. Завидев его, Барг заявил, что скоро залив кончится. И точно, вскоре драккар уперся в поросший густым лесом берег. Немного пройдя вдоль него, нашли устье реки, которую Барг назвал Невой. Здесь же, в устье Невы, решили заночевать. Выйдя на берег, Ансгар глубоко вдохнул, пытаясь понять местный воздух. Пахло болотом и лесом, очень похоже на запах жилища Брюнгерды. Но было и что-то другое, непривычное, чужое.

– Это уже Остерланд? – спросил Ансгар у Барга.

– Ну, не совсем. Это, скажем так, его преддверие.

Пока разбивали лагерь, Ансгару все время чудилось, что на них кто-то смотрит из-за деревьев. Он то и дело поворачивался в сторону леса и пытался рассмотреть какое-нибудь шевеление там, в темноте, но ничего необычного не видел. Да и дозорные не подавали сигналов тревоги. Но беспокойство не покидало Ансгара. Греясь у огня и дожевывая скудный ужин, он вновь приступил с расспросами к Баргу, который уже по привычке подсел к их костру.

– Барг, ты уже был в этом краю.

– Да, был-был, сколько уже можно об этом говорить, – проворчал Барг, но прозвучало это как приглашение порасспрашивать его еще, и Ансгар, уже будучи знаком с такой манерой отвечать, сразу перешел к делу:

– Ты много рассказывал нам о Рёрике-конунге, но почти ничего не сказал о самой этой земле, об Остерланде.

– Да что рассказывать? Я уже говорил, что тут живут племена, родственные финнам, только я не помню их названий. Но сильнейшее племя в здешних краях – вендское, и его название я помню. Они называют себя словенами. Именно они тогда, двадцать лет назад, подняли бучу, из-за которой нам пришлось уйти из Альдейгьи. А вообще словене тут пришельцы. Издавна тут обитали только эти вот финны, чьих названий я не помню. А саму Альдейгью основали нордманы!

– Да ну? Неужто? – оживились слушающие.

– Это правда, чтоб меня Фенрир сожрал! Уже лет сто прошло или даже больше, как в этих краях объявились наши земляки. Они срубили небольшой городок и завели торговлю с местными племенами, выменивая у них пушнину на всякую дребедень, но потом пришли словене и захватили Альдейгью. Они даже исковеркали ее название на свой лад. Я запомнил, как они ее зовут – Ладога.

Среди викингов прошел гневный ропот. Все были возмущены наглостью каких-то словен. Только Ансгар не поддался общему настроению и спросил:

– А что это за название-то такое – Альдейгья? Что оно означает?

Барг, уже было открывший рот, чтобы продолжить свой рассказ, поперхнулся:

– Кхе-кхе… Что значит? Кхе-кхе. Да какая разница?

– Ну а все-таки?

– Вот прицепился! Ничего оно не значит. Местные финны так называли речушку, рядом с которой построили городок, вот его так и нарекли.

– Так это финское название? – разочарованно протянул Ульвар.

– Название городу дали наши предки! А уж как они его придумывали, это их дело! – отрезал Барг. – Вы дальше слушать будете или нет?

– Да-да, прости, что перебили тебя! – извинился Ансгар.

– То-то же! Но, – возвысил голос Барг, – если я услышу еще хоть один дурацкий вопрос, то, клянусь водами Урда[49], мои уста сомкнутся навсегда и вы больше не услышите от меня ни слова! Хотя, по правде сказать, что тут еще рассказывать, я не знаю. Лет двадцать назад нам удалось отбить Альдейгью, но, как вы уже не раз слышали, потом нам пришлось покинуть эти земли. А затем сюда пришел Рёрик.

– А какие они, эти словене? Ты имел с ними дело? – уже забыв, что ему только что пришлось извиняться за излишние расспросы, снова полюбопытствовал Ансгар.

– Имел, конечно. Венды как венды, не знаю. – Барг по привычке почесал бороду. – Ну, наверно, не такие кровожадные, как руги, неплохие воины, во всяком случае, не хуже вагров.

– Да хоть бы их тролли сожрали, этих вендов! – послышался глухой голос Геслинга, – какое нам до них дело?! Ведь, как я понял, сражаться с ними нам не придется. Ты, Барг, лучше расскажи нам, что это за Аскольд такой, с которым воюет Рёрик, и где находится этот треклятый Кёнигард.

– Точно! Дело говоришь! – зашумели викинги.

– А-а, Геслинг! Знаешь, – как всегда, насмешливо ответил Барг, – обычно я рад, когда ты молчишь, но сейчас ты угодил в самое яблочко. Тут-то начинается самое интересное!

В глазах Барга сверкнуло отражение огня, придавая его лицу загадочное выражение. Круг слушателей сомкнулся еще теснее. Довольный произведенным впечатлением, Барг сначала широко улыбнулся, но потом стер с лица улыбку и, нагнав на себя таинственный вид, заговорил:

– Не знаю, рассказывали ли вам ваши отцы-деды, но я с самого детства знал, что великие асы пришли в северные страны с далекого юга. Давным-давно, так давно, что это даже трудно себе представить, Одину и его жене было пророчество, будто его ждет величие на севере. Тогда вместе со своей женой и всеми асами он покинул те края и двинулся на север, пока не достиг нашей нынешней родины. В то время в Нордланде правил конунг Гюльви, но, увидев Одина и его людей, Гюльви настолько поразился их красоте и величию, что сам пригласил его править в своей земле.

– Ну, эту историю все слышали, – прервал Барга Игуль, поглаживая свою колючую, словно еж, макушку – голову он почему-то всегда коротко стриг. – Я, конечно, не смогу рассказать ее так же интересно, как ты, но… что-то я не пойму, как эта история связана с Кёнигардом и Аскольдом?

Барг покачал головой и замолчал. Ансгар испугался, что он и вправду больше не скажет ни слова, но, видно, Барга так подмывало поведать свою историю кому-то, кто ее еще не слышал, что он смилостивился и, не удостоив Игуля ответом, продолжил:

– Итак, все вы слышали о том, что асы пришли с юга. Знали об этом и наши далекие предки. Много поколений назад, из-за суровых и долгих зим, какие нам и не снились, жизнь в Нордланде стала настолько тяжелой, что, вспомнив о древней родине асов, многие нордманы решили покинуть насиженные места и отправились на юг, надеясь обрести там лучшую долю. В большинстве своем это были гёты. Сначала они переправились через море и поселились в тех местах, которые мы недавно проплывали. Но потом конунг Филимер повел их дальше на юго-восток, где гёты достигли великой реки Данпр[50]. Спускаясь вдоль этой реки, гёты достигли прекрасной страны Ойум[51] и поселились там. Земли в том краю были столь обильны, что скоро гёты стали невиданно богаты и сильны и могли соперничать в своем могуществе даже с ромеями[52], которые тогда считались сильнейшим народом в Мидгарде. Гёты совершили множество походов в земли ромеев, лежавшие за полноводной рекой Данубой[53], добыли там несметные богатства и свезли их в свой главный город – Архаймар[54], который они воздвигли на берегу Данпра. По своей красоте и богатству Архаймар не уступал самому Миклагарду[55].

Ансгар слушал рассказ Барга как зачарованный. Странно, ни дед, ни отец не рассказывали ему эту историю, а она была такой интересной! Все эти древние названия звучали как из волшебного сказания. Ансгар не удивился бы, если бы сейчас Барг принялся рассказывать про альвов, троллей, двергов и турсов. Однако Барг говорил о другом, вполне земном, но не менее захватывающем:

– И вот в Ойуме стал править великий конунг именем Ёрмунрекк. В его время гёты достигли верха своего могущества. Все окрестные народы признали их господство. Гольтескифы, тиуды, васинабронки, меренсы, морденсы, роги, тадзансы, атаулы, навего, бубегены и колды платили им дать, – что это за народы, никто из слушающих и, кажется, даже сам Барг не знал, – ромеи дрожали при одном имени гётов. Ёрмунрекк разбил в битве войско могучего племени эрулов и ходил походами в земли вендов. Но как человек, долго взбиравшийся на вершину горы и наконец взобравшийся на нее, вдруг падает на самое дно глубочайшего ущелья, так стремительно обрушилось и могущество гётов.

– Что? Что случилось? Почему? – раздались взволнованные голоса.

– А случилось вот что. – Увлеченный собственным рассказом, Барг не обратил внимания, что его снова перебили. – С крайнего востока из неведомых стран явился невиданный прежде народ – гунны. Странный это был народ. Жили гунны в домах, которые они возили с собой в огромных, запряженных волами повозках и никогда не останавливались надолго в одном месте, но, как саранча, переходили из одной страны в другую. Могущество их было столь велико, что даже если бы ромеи и гёты объединили свои силы, все равно им трудно было бы устоять перед натиском гуннов. Но гёты и ромеи были врагами и не собирались помогать друг другу, поэтому Ёрмунрекк должен был один биться против гуннов. Но сразиться с ними ему не довелось.

Среди викингов вновь прокатился гул волнения. Ансгар, затаив дыхание, ждал продолжения. Но Барг, облизав высохшие губы, потянулся за водой, и пришлось ждать, пока он утолит жажду. Сделав несколько крупных глотков, он обтер рукавом бороду. За его движениями в этот момент следила целая толпа викингов – сейчас, кажется, только спавший Бальдр и дозорные не слушали рассказ Барга.

– Случилось так, – продолжил Барг, – что один знатный муж предал Ёрмунрекка и бежал к врагам. Конунг был так разъярен этим предательством, что велел схватить Сванхильду, жену того знатного мужа, приказал привязать ее к диким коням и пустить их вскачь. Кони разорвали Сванхильду на части! Но, мстя ни в чем не повинной жене, конунг Ёрмунрекк забыл, что у нее были родичи. Два ее брата, Аммий и Сар, подговариваемые своей матерью Гудрун, решили отомстить. Выследив Ёрмунрекка на охоте, когда рядом с ним не было его воинов, они напали на него и убили. Народ Ойума был в отчаянии, потеряв своего великого конунга. Но худшее было впереди. Конунг гуннов именем Баламбер узнал о гибели Ёрмунрекка и решил, что настала пора для его воинов. Великое множество гуннов вторглось в Ойум, и гёты не успели исполчиться. Архаймар пал. Многие из гётов погибли в неравном бою, другие, не в силах противостоять натиску Баламбера, решили уйти в земли своих прежних врагов, ромеев. Но были и те, кто, видя неодолимую силу гуннов, решили не сражаться с ними и не бежать от них, а присоединиться к ним. С великой радостью принял Баламбер их под свою руку, и страшен оказался этот союз гуннов и гётов! Целые народы были ими истреблены или изгнаны из своих земель, другие платили тяжелую дань. Но прошло несколько поколений, сила гуннов истощилась, прежние союзники от них отвернулись и направили свои мечи против них самих. Всего за несколько лет от державы гуннов не осталось и следа. А гёты остались. К тому времени они разделились на несколько частей. Одни прежде сражались на стороне ромеев, другие – на стороне гуннов, теперь и те и другие стали свободны и, объединив свои силы, правили на большей части бывших ромейских земель. Третьи же вернулись в Ойум и снова стали жить там, хотя уже никогда и не достигли того величия, которое было у гётов во времена Ёрмунрекка.

Барг замолк. Молчали и остальные, задумавшись о невероятной судьбе родственного им народа. Но, как оказалось, Баргу было еще чем удивить своих слушателей.

– К чему я все это вам рассказываю? – обратился он к зачарованной его рассказом толпе. – Если я все правильно понимаю, земли конунга Аскольда лежат в древнем Ойуме и нынешний Кёнигард воздвигнут на месте того самого Архаймара, что некогда разрушили гунны.

После этих слов викингов было уже не остановить. Едва ли не весь хирд Бальдра набросился на Барга. Перебивая друг друга, дренги и хирдманы лезли к нему со своими вопросами, а Барг только посмеивался.

– Неужто там до сих пор живут гёты? А гуннов совсем не осталось? Аскольд – конунг гётов? Получается, что Ойум – это родина асов? Мы идем в Асгард? – неслось со всех сторон.

Но тут раздался голос Бильда:

– Получается, что, едва обретя своих давно утерянных братьев, мы должны будем против них сражаться за этого полувенда Рёрика?

На миг викинги примолкли, но тут же загалдели еще громче. Теперь они принялись спорить между собой, но, не умея найти ответа, в конце концов снова обратили свои взоры на Барга. Дождавшись, пока все умолкнут, он сказал просто:

– Я не знаю. Не знаю, живут ли еще в тех землях гёты и какое отношение к ним имеет конунг Аскольд. Но я встречал людей, которые бывали в Кёнигарде, и они рассказали, что там не говорят на нашем языке. Там говорят на языке вендов. Может, венды захватили Ойум, а может, сами гёты переняли их язык. Если вы спросите меня, то я думаю, что гёты там остались, но их мало. Зато, – Барг поднял указательный палец, – зато венды их почитают за своих правителей. Все-таки, как ни крути, Аскольд – наше имя. Ну а то, что нам, возможно, придется с ними сразиться, так и что с того? Разве у себя в Нордланде мы не сражаемся друг с другом? Разве большая часть из вас не ушла в поход из-за войны со свеями, которые, если уж так судить, нам братья не меньше, чем те давно ушедшие и позабытые гёты? И кроме того… – Барг так хитро улыбнулся, что стало понятно: самое интересное он припас напоследок. – Я слышал одну историю, хотя и не знаю, насколько она правдива. Говорят, что перед самой смертью конунг Ёрмунрекк, предвидя нашествие гуннов, велел зарыть свои несметные сокровища, золотые монеты, кубки, блюда и всякое такое, в одной скрытой от чужих глаз пещере. Все, кто знал об этом, скоро погибли, и уже никто точно не мог указать то место. Баламберу досталась богатая добыча в Архаймаре, но главного сокровища он так и не нашел. Может быть, все это только слухи… Но если это все-таки правда, то золото Ёрмунрекка до сих пор хранится в одной из пещер где-то недалеко от Кёнигарда.

Едва Барг упомянул о золоте, как глаза викингов запылали жадным огнем. Учуяв добычу, Гулльвейг[56] низринулась к костру викингов и принялась кружить им голову. Тут же были отброшены все сомнения, теперь все как один жаждали поскорее отправиться в сказочный Ойум и обрести там сокровища Ёрмунрекка. Никто не сомневался, что золото – это вовсе не слухи, что оно на самом деле зарыто в какой-то пещере, надо только ее найти, и тогда!.. Впрочем, что будет потом, сейчас уже никто не думал. Викинги загорелись одной мыслью – добыть золото! Кое-кто уже заволновался, как бы об этом не узнал еще кто-нибудь со стороны, и теперь у Барга осторожно выспрашивали, не рассказывал ли он свою историю другим людям. Гул стоял такой, что, наверно, несчастные курши на своем пепелище содрогнулись от ужаса.

– Эй, вы, там! – раздался грозный окрик Бальдра. – А ну, заткните свои пасти!

Все-таки они разбудили его. Тут же примолкнув, дренги и хирдманы стали расходиться к своим кострам. Поднялся и Барг. Напоследок Ансгар спросил у него:

– Откуда ты все это знаешь?

В ответ Барг вдруг нараспев прочел:

Знает лишь тот, кто много земель объездил и видел, – коль сам он умен, – что на уме у каждого мужа[57].

Что он имел в виду, Ансгар не понял, а большего от Барга добиться не удалось.

Уже когда укладывались, Бильд подсел к Ансгару, на лице его читалось выражение надежды – надежды на грани безумия. Он зашептал:

– Может, мой отец и мой дед тоже слышали эту историю и отправились в Кёнигард? Наверняка они сейчас там. Если Рёрик и вправду пойдет войной на Аскольда, я должен буду пойти с ним! Впрочем, если войны не будет, я сам отправлюсь туда! Я найду отца!

А когда Ансгар уже почти заснул, то услышал над самым ухом тихий голос Агнара:

– Слышал, брат? Сокровища Ёрмунрекка! Брюнгерда пророчествовала, что я обрету богатство. Может, она это и имела в виду? Слышишь?! Мы найдем сокровища!

– Мне она богатства не обещала, – ответил сквозь сон Ансгар.

* * *

Наутро хирд Бальдра начал подниматься вверх по реке. С моря дул сильный пронизывающий ветер. Подняли парус, но Ансгар был этому не очень-то рад. Он уже привык работать веслом, а, главное, знал, что таким образом можно согреться в любую стужу. Сейчас же было очень, очень холодно. И даже холод, отметил про себя Ансгар, был в этом краю какой-то не такой – неприятный, враждебный. Там, дома, в родном лесу, он щипал за щеки, бодрил, залезая за пазуху, освежал. А здесь сырой холод от студеной воды Невы словно прилипал к телу, и на продуваемой со всех сторон реке от него некуда было деться. Серое тоскливое небо нависало над самой головой. Тучи сменяли одна другую, и ни единому солнечному лучу не удавалось проскользнуть между ними. Пошел снег. Нахохлившись, Ансгар смотрел на проплывающие мимо льдины и не мог думать ни о чем ином, кроме вечерней стоянки, жаркого костра и теплой похлебки.

– Интересно, в этом Остерланде слышали когда-нибудь о весне? – Агнар был явно не в восторге от окружающей обстановки. Ансгар не нашелся, что сказать, да и говорить не хотелось, какое-то тоскливое чувство расползалось по сердцу. За него ответил Барг:

– Здесь всегда весна приходит позже. Ничего, привыкнете.

Нева, сделав поворот на юго-восток, потом снова повернула на север, пока, наконец, не раздвоилась, образовывая остров. Здесь Барг велел дренгам выгружаться и идти вдоль берега на своих двоих, да еще с грузом на плечах. Как оказалось, глубина в этом месте была совсем невелика, и, чтобы пройти даже более полноводным правым рукавом Невы, не сев при этом на мель, приходилось разгружать драккар. Бальдр и Барг с хирдманами остались на корабле и, осторожно работая веслами, повели его вдоль каменистого берега на виду у прочей дружины. Дренги уныло брели друг за другом и бросали завистливые взгляды в сторону драккара. Только Ансгар довольно улыбался – на берегу не так сильно дул ветер, да и вообще, хотя идти с грузом на плечах было нелегко, но зато волей-неволей приходилось размяться. Шагая вслед за старшим братом, он чувствовал, как понемногу отогревается его тело, вскоре ему даже стало немного жарко.

Уже в темноте вышли к водному простору, где хирд снова собрался воедино. Тут только от всеведущего Барга Ансгар узнал, что река Нева берет свое начало в огромном озере, которое даже больше великого озера Венерн[58] и тоже называется Нева. Впрочем, в этот раз Ансгару было не до бесед. Едва сготовилось варево, он в миг проглотил его и завалился спать. Только наутро Ансгар смог оценить правдивость слов Барга. Продрав глаза, он поднялся и увидел перед собой море – именно так он подумал, ведь трудно было поверить, что это только озеро. Он подошел к кромке воды, сел на карачки, продавил рукой тонкий утренний лед и зачерпнул ладонью. Попробовал на вкус – нет, не соленая, значит, и вправду озеро. В лагере лениво копошились викинги, готовясь продолжить путь, хотя Ансгар с трудом представлял, как можно плыть среди этих огромных льдин, которые белыми островами покрывали поверхность воды.

После давешней непогоды, когда казалось, что Нева – это и есть Гьоль и они вот-вот окажутся во владениях Хелль, неожиданно выглянуло солнце и озеро засверкало бликами. Прикрыв ладонью глаза, Ансгар решил посмотреть, виден ли противоположный берег, и от удивления чуть не опрокинулся на спину: ловко снуя между льдинами, по озеру плыл десяток небольших лодок, наполненных вооруженными людьми, и плыли они по направлению к стоянке викингов.

– Барг! Барг! – Ансгар вскочил, тыча пальцем в сторону чужаков, но в лагере и без него уже увидели приближение лодок. В мгновение ока хирд собрался вокруг своего хёвдинга, готовый встретить незваных гостей во всеоружии. Бальдр выставил вперед хирдманов, у каждого из которых был щит, за ними лучников, дальше – всех прочих.

На носу лодки, шедшей первой, стоял высокий человек в дорогой броне. За спиной у него висел щит, меч оставался в ножнах: судя по всему, драки он не искал. Высокий поднял руку в знак мирных намерений, но за спиной у него и на других лодках воины натянули луки и держали наготове сулицы. Однако же Бальдр велел отступить немного, давая высокому возможность сойти на берег. Он легко соскочил с лодки, не замочив своих зеленых сапог с гнутыми носками. За ним попрыгали еще несколько человек, остальные остались на лодках. Высокий сделал один шаг навстречу, остановился и оценивающе оглядел строй викингов.

– Кто вы такие и что делаете на земле великого конунга Рёрика? – раздался его сильный, рокочущий голос. Слова он выговаривал как-то странно, непривычно, но, во всяком случае, понятно.

– Сначала сам назовись! – как обычно неприветливо ответил Бальдр.

– Вы здесь чужаки и явились без зова, так что, если не хотите, чтобы вас приняли за находников, назовитесь. – Каменное лицо высокого хранило выражение безразличной неприязни.

Как ни досадно было Бальдру, но пришлось уступить.

– Я Бальдр, сын Торвальда, вольный хёвдинг, а это мой хирд и мой драккар. Идем в Альдейгью, чтобы наняться к Рёрику.

– Мое имя Вышан, я хёвдинг конунга Рёрика, и мне неизвестно, чтобы он искал помощи из-за моря. – Высокий оставался неумолим.

– Нам стало известно, что Рёрик готовится к войне с владетелем Кёнигарда, а потому ему наверняка потребуется много воинов.

– Если ему будут нужны воины, он их найдет.

Бальдр начинал злиться. Возвысив голос, он заявил:

– Пусть конунг сам решает, нужны мы ему или нет! Твое дело – провести нас до Альдейгьи, а дальше я сам как-нибудь разберусь.

Высокий повел бровью, но не стал отвечать на дерзость, лишь все так же строго ответил:

– Конунга нет в Альдейгье, он в Хольмгарде.

– Значит, направлю свой путь в Хольмгард! Пока не найду конунга и не переговорю с ним – не успокоюсь! И тебе меня не удержать!

На лице Вышана показалось что-то вроде улыбки:

– На твоем драккаре тебе до Хольмгарда не добраться. Но так и быть, я доведу тебя и твой хирд до Альдейгьи. Там Торвар решит, что с вами делать.

– То-то же! – победно воскликнул Бальдр.

* * *

Драккар легко скользил по озерной воде. Люди Вышана легко расталкивали веслами льдины, расчищая дорогу кораблю викингов, на котором гребли только дренги, – хирдманы были наготове на случай какой-нибудь пакости со стороны местных. Ансгар как мог крутил головой, пытаясь рассмотреть новых знакомцев. Как он понял, Вышан был вендом, потому и говорил на северном языке с акцентом. Можно было предположить, что и все его люди тоже венды, но, смотря на многих из них, Ансгар видел, как ему казалось, обычных нордманов.

– Тоже мне, хёвдинг, – зло хрипел Бальдр, раздраженный наглым, по его мнению, поведением Вышана, – если так пойдет, скоро эти венды начнут называть себя викингами и примутся ходить по Восточному морю.

– Э, нет! – отвечал ему Барг. – На таких лодчонках им в море далеко не уйти. Но тебе и мне придется смириться – это страна вендов, и тут хозяйничают они. А конунг Рёрик, видно, не делает различия, кто ему служит: венд, нордман или финн. С другой стороны, как видишь, тут наши порядки, этот Вышан хёвдингом себя называет, и это хорошо, а то называли бы они тебя на свой лад, – и тут Барг произнес странное, похожее на завывание слово. Бальдр только поморщился.

Долго плывя вдоль берега озера, уже в темноте достигли устья какой-то реки. «Вальхав», назвал ее Барг.

– Похоже на Вальхаллу! – заметил Ормар, но Барг тут же отмел его догадку:

– Вальхалла тут ни при чем. Насколько я знаю, местные венды так называют своих колдунов.

У Оддвара громко забурчало в животе. Ансгар тоже почувствовал, что пора бы уже и подкрепиться. Обычно в такое время хирд Бальдра выходил на берег, но, по словам Вышана, до Альдейгьи было уже недалеко, так что пришлось продолжить путь. Погода стояла хорошая, на небе не было ни облачка, но викинги чувствовали себя неуютно. Задрав голову, Ансгар видел, как лунный пастух пасет звезды. Мягкий серебристый свет струился с ночного неба на землю, освещая реку и ее берега, и в этом свете все казалось каким-то сказочным, волшебным. Было тихо. Переговаривались вполголоса люди, плескали весла по воде, но все-таки было тихо. На берегу, казалось, жизнь замерла, уснула. И в то же время чудилось, будто там таится что-то запредельное, жуткое. То, видно, ночные дисы наводили страх на людей. Не напрасно венды дали этой реке магическое имя!

Наконец Вышан показал править к берегу.

– Дальше ваш драккар не пройдет, – сказал он Бальдру, когда оба оказались на берегу, – еще немного, и начинаются пороги. Оставайтесь здесь, а я пока сообщу о вас Торвару.

На одной лодке Вышан уплыл вверх по течению, оставив своих воинов сторожить дружину Бальдра. Викинги тревожно гудели, многим казалось, будто Вышан завел их в западню и вот-вот явится с подкреплением. Ждали нападения с минуты на минуту. Бальдр вернулся на драккар и велел быть наготове. Сжимая гарду франкского меча, Ансгар с тревогой посматривал на людей Вышана, пытаясь по их поведению понять, готовятся ли они к бою. Но тут предательское облако наползло на луну и стало совсем темно. Со стороны чужаков доносилось только неясное шевеление, в котором Ансгару чудился звон оружия. Что там делалось, определить было невозможно. Но ничего не происходило, никто не нападал, и внимание Ансгара стало понемногу рассеиваться. Под ребрами жгло и сосало, требуя еды. После дня на веслах ныло тело, хотелось спать, и с большим усилием удавалось держать глаза открытыми. Ансгар начал поклевывать, но бдительный старший брат ткнул его под бок кулаком. Подействовало ободряюще. Ансгар снова впялился в темноту. Вдруг перед глазами заплясали огоньки – сначала один, потом другой, потом десять. И они приближались! Ансгар с силой зажмурился, думая, что ему мерещится, но, снова раскрыв глаза, понял, что это не морок. Вдоль берега в их сторону двигались люди с факелами в руках. И они были на лошадях! Ансгар никогда раньше не видел такого, хотя и слышал много раз рассказы о Слейпнире, восьминогом чудо-коне, на котором разъезжал Один. У этих же лошадей было, как и положено, четыре ноги, но с всадниками на спине они все равно походили на странных мифических существ.

Напряжение на драккаре стало невыносимым. Велев лучникам изготовиться, Бальдр на пару с Баргом вновь спустился на берег. Один из всадников подъехал к ним вплотную, тесня к воде, но Барг ухватился за узду, заворачивая коню морду, и всадник, видимо, уразумев, что имеет дело с серьезными людьми, легко соскочил с седла. В свете факелов Ансгар увидел его покалеченную левую руку – только большой палец был цел, а вместо остальных торчали обрубки. Это и был Торвар Однопалый. Рядом с ним чуть сзади стал Вышан.

– Кто вы такие? – громко, так что всем была слышна враждебность в его голосе, спросил Торвар.

– Мое имя Бальдр, сын Торвальда, а это мой хирд, – Бальдр говорил, не уступая Торвару в зычности.

– Это какого Торвальда? Уж не сына ли Лейфа Полуденного?

– Его самого, – уже не так громко ответил немного озадаченный Бальдр.

– Видать, дела у Торвальда не очень хороши, раз его сын смог привести только один драккар. Когда я его знал, и кораблей, и народу у него было побольше.

– Мой отец ушел с Лодброком и не вернулся. Драккар мой, и хирд я собрал сам. – В словах Бальдра послышалась гордость. – Теперь скажи, кто ты и откуда знаешь моего отца?

– Ха, если ты видишь это, – Торвар выставил свою обезображенную руку, – то ты знаешь, как меня зовут. А с отцом твоим я как-то раз ходил в земли франков. Хорошее было время! Тогда для похода собралось много вольных хёвдингов, и погуляли мы вволю. Жаль, что твой отец сгинул, славный был воин! Скажи же, сын Торвальда, что привело тебя во владения конунга Рёрика?

– В Восточном море становится все теснее. Конунги Нордланда забирают все больше власти, и кто не хочет им служить, выходят в море. А там их уже ждут морские конунги. Потому я решил увести свой хирд сюда, в земли, которых раньше не знал, и наняться к Рёрику.

– Странные вещи ты говоришь, – удивился Торвар, – не хочешь служить конунгам, но пришел сюда наниматься к конунгу. Как тебя понимать?

Ансгар внимательно слушал их разговор, ведь с дренгами Бальдр никогда не делился своими мыслями, а тут, встретив равного, говорил много такого, о чем Ансгар и не подозревал.

– Конунги Нордланда, такие как Ведерхатт, – отвечал Бальдр, – требуют полного подчинения. Я же готов служить за плату, но всегда оставляю за собой право уйти, когда посчитаю нужным. А кроме того, говорят, Рёрик щедр со своими воинами и затеял большую войну. В Восточном море уже нечего делать, надоело грабить рыбаков и купцов, а тут…

– Не знаю, найдется ли для тебя и твоего хирда здесь дело, – перебил Торвар, – да, с Аскольдом у нас нелады, но до войны в этом году вряд ли дойдет. Не до Аскольда сейчас. Вендские ярлы в последнее время так и норовят поднять мятеж.

– Знакомая история, – кивнул Барг.

– Тут года три назад один уже было выступил, но Рёрик с ним легко расправился.

– А теперь что же? – спросил Бальдр.

– А теперь у Рёрика что-то со здоровьем не то. Вот ярлы и осмелели.

Бальдр с Баргом переглянулись. На драккаре, где слышали весь разговор, заволновались.

– Вот и приплыли, – присвистнул Ульвар.

– И стоило ради этого столько времени тратить? – зло произнес Оддвар.

– Да-а, оказывается, старик Рёрик уже на исходе.

– Ему надо было погибать, как Лодброк, – процедил Бильд, – смерть от старости не к лицу воину.

– Это все ты виноват, – накинулись Раудкар и Лодинн на Ормара, – втянул нас в это дело, лучше бы мы остались воевать со свеями!

Братья Кариссоны озвучили мысль, которая тревожила и Ансгара. Он с укором посмотрел на Агнара, как бы говоря: «Вот видишь, я был прав, нельзя было покидать родную землю». Но Агнар стоял с безразличным видом, словно не замечая взгляда младшего брата. Впрочем, в такой темноте было немудрено. Меж тем разговор на берегу продолжался.

– Раз такое дело, – предположил Бальдр, – Рёрику тем более нужно будет больше воинов.

– Возможно, но это может сказать только сам Рёрик. – Торвар подергал себя за косицу единственным пальцем левой руки.

– В таком случае я должен его увидеть.

– Это будет сделать не так просто, Рёрик в Хольмгарде.

– Что же сложного? Пропусти нас в Хольмгард, а еще лучше дай проводника. – Тут рука Бальдра как бы невзначай легла на гарду меча.

– Я не могу пропустить вас дальше! Хоть ты и сын славного Торвальда, но тебя и твоих замыслов я не знаю. – Торвар тоже опустил руку ближе к поясу. – Я не могу позволить, чтобы хирд какого-то пришлого хёвдинга свободно гулял по земле, которую мне доверено беречь.

Бальдр убрал руку от меча, снова переглянулся с Баргом.

– Ты мог бы сам сопроводить нас до Хольмгарда, – предложил он, – или вот Вышан. Он же дал нам путь до Альдейгьи.

– Завтра же Вышан возвращается в Нево, а я не могу покидать Альдейгью, я должен быть здесь. Нет, мне некого дать вам в сопровождение, и посылать воинов, чтобы вас сторожить, я тоже не могу. Я не пропущу тебя, сын Торвальда, – жестко изрек Торвар.

– Что же прикажешь мне делать, возвращаться назад?! – в голосе Бальдра послышались знакомые яростные нотки.

– Можешь возвращаться, а можешь остаться и ждать Рёрика.

– Проклятье! – закатил свое око Бальдр. – И когда же Рёрик будет в Альдейгье?

– Обычно он бывает ближе к лету.

Бальдр снова обернулся к Баргу. Вдвоем они долго о чем-то шептались. На драккаре с волнением ждали, какое они вынесут решение.

– Хорошо, мы будем ждать, – наконец решил Бальдр, – укажи, где нам разместиться.

– Вы разместитесь прямо здесь.

– Как это? – в один голос спросили Бальдр и Барг.

– В Альдейгью я вас не пущу, – тут Торвар немного смягчился и, будто извиняясь, добавил: – Ты же понимаешь, я не могу пустить чужих воинов в крепость. А до тех пор, пока Рёрик не примет тебя и твой хирд на службу, вы здесь чужаки.

Бальдр едва не взвыл от досады, но Барг принялся убеждать Торвара:

– Мы уже месяц толком не мылись, кроме того, у нас подходит к концу продовольствие. Если мы останемся здесь, то скоро совсем зарастем коростой и начнем помирать с голоду. А тогда, – Барг доверительно улыбнулся, ища понимания, – тогда нам придется поживиться за счет местных бондов, но не хотелось бы начинать с этого, ведь, как я понимаю, это мало понравится Рёрику и может стать преградой между нами.

Но Торвар не понял, его лицо снова стало жестким.

– Это не понравится и мне! – отрезал он. – Если мне станет известно, что вы принялись грабить в доверенных мне землях, то вам придется иметь дело со всей моей дружиной.

– Можем устроить это прямо сейчас! – вспылил Бальдр.

Воины Торвара схватились за оружие, на драккаре уже готовы были броситься на выручку своему хёвдингу, но Барг, подняв руки и став между Бальдром и Торваром, примиряюще, но громко, так чтобы все услышали и никто не наделал бы глупостей, сказал:

– Спокойно! Спокойно! Я, конечно, не имел в виду, что мы тут же бросимся грабить ближайшие деревни. Я только хотел сказать, что если мы будем поставлены в отчаянное положение, то можем и поступить отчаянно, но нам этого не нужно! Так же, как и вам. Поэтому лучше будет, если ты, Торвар, не оставишь нас здесь, а дашь возможность привести себя в порядок после долгого плавания и поделишься своими припасами.

– Я уже сказал, в крепость я вас не пущу. – Торвар посопел, но в конце концов сделал шаг навстречу. – Однако недалеко отсюда есть вымол, где обычно останавливаются купцы, там есть баня. Я велю, чтоб вас приняли. Но затем вы вернетесь сюда!

– Конечно, вернемся! А что со жратвой? – вежливо спросил Барг.

– Если вам что-то нужно, можете это купить на торгу, там же, недалеко от вымолов, но только всем хирдом не ходить! Не больше десяти человек за раз.

– Но у нас нет серебра! Мы ничего не сможем купить!

– Это ваши проблемы, я вас задарма кормить не буду. – Торвар явно был разозлен вызывающим поведением пришлецов, так что вряд ли от него теперь можно было ожидать большего. Еще немного посовещавшись, Бальдр и Барг вынуждены были согласиться.

* * *

Переночевали на берегу под неусыпным оком местных воинов. Бальдр сам выставил усиленную охрану, опасаясь, как бы Торвар не велел напасть на них спящих. Но обошлось. А наутро, как и было обещано, им дали возможность вымыться. В баню ходили по десять человек. Люди Торвара продолжали следить, как бы пришлые чего не наделали, так что только в бане можно было избавиться от их назойливого внимания. Десяток Ормара шел мыться последним. Остальные уже вычистились и, довольные, завтракали в разбитом на берегу лагере. Бальдр с несколькими хирдманами пошел посмотреть, что там есть, в местном торгу, а Ансгар с товарищами только еще плелся к вымолу.

Баня оказалась просторной, так что весь десяток там без труда разместился, но поскольку они были последними, то держать для них тепло не стали, да и воды было мало. Но и этому Ансгар был несказанно рад. Родители приучили его держать себя в чистоте, и дома он мылся не реже раза в неделю, так что этот месяц в пути дался ему тяжело. Со временем он привык к вони немытых тел, идущей от его товарищей, но привыкнуть к вони собственного тела никак не мог. Поэтому теперь Ансгар с наслаждением сдирал с себя слой грязи, вымывал волосы, чистил уши и был почти что счастлив.

Бальдра не было довольно долго. Заявился он уже ближе к темноте, за ним на поводу тащили старого козла, несколько козлят несли на руках, а с ними еще какую-то снедь. Козел с длиннющей бородой и загнутыми рогами, должно быть, многое в жизни повидал и, верно, понимал, к чему дело клонит, а потому упирался изо всех сил. Козлята же несмышленыши только глупо помекивали. Но больше всего викингов заинтересовала не козлятина, которой, по всему судя, Бальдр решил их попотчевать за ужином, а бочонок с некой жидкостью на плечах у Оддгейра, ходившего в торг вместе с хёвдингом. Вечером на глазах у стороживших их людей Торвара Бальдр со своим хирдом устроил что-то вроде пира, отмечая таким образом завершение долгого плавания и прибытие в Остерланд. Хотя с будущей службой у Рёрика было еще ничего не ясно и соседство со следившими за ними оборуженными воинами раздражало и заставляло постоянно быть начеку, но все же возможность наконец немного расслабиться и как следует набить брюхо изрядно подняла дух викингов.

Пока были в море, Ансгар порядком отощал и успел отвыкнуть от обильной пищи. Ему успела порядком поднадоесть сушеная треска и старый, прошлогодний скир[59]. Теперь, жадно разрывая зубами жесткое мясо, он чуял, как сытость постепенно разливается по телу и вместе с ней приходит приятная истома. А когда старший брат поднес ему чару и Ансгар хлебнул хмельного, то и вовсе осоловел. Сначала что-то горькое и жгучее опалило ему горло, а потом приятное тепло побежало по жилам, делая легким тело и быстрым ум. Он весело смеялся над чужими шутками, пытался шутить сам, снова брался грызть кость и тянулся за чарой. Вокруг стоял шум и гам, пир был в самом разгаре. Но вот все труднее стало останавливать свой взгляд на чем-то одном, разгоряченные лица товарищей мелькали перед глазами, увлекая Ансгара в какой-то бешеный круговорот. В голове лихорадочно проносились спутанные дурные мысли, захотелось вдруг чего-то такого, особенного, чего с ним еще никогда не бывало. А кругом были только надоевшие за месяц плавания пьяные рожи. Ансгар, конечно, всех их любил, но разве они могли ему чем-то помочь? Хлебнув еще из чары, он с трудом вырвался из объятий буйного пира и отошел в сторонку облегчиться.

Хотя к ночи похолодало, Ансгару было жарко, и он охотно подставил лицо дующему от воды ветру. В голове немного прояснело. Покачиваясь, он стоял и смотрел в темноту – туда, где, как ему казалось, должны были стоять люди Торвара. И отчего этот Торвар такой упрямый, думалось Ансгару. Держит их в лагере, как баранов в загоне! Мелькнула пьяная мысль – надо бы как-то проучить этого Торвара. Но как? Еще не решив, что будет делать, он, пошатываясь, побрел в сторону чужого дозора. Тут Ансгара замутило. Кое-как справившись с рвотным позывом, он сделал еще пару шагов, однако запнулся о камень и упал. Земля была сырая, разъезжалась под руками, и Ансгару никак не удавалось подняться. В таком-то виде, беспомощно копошащегося в грязи, его и нашел Барг. Ухватив за шкирку, Барг мощным рывком поднял его на ноги.

– О, Младший, да ты, я вижу, уже готов! В первый раз браги испил?

В ответ Ансгар что-то невнятно промычал.

– М-да-а-а. Сейчас от тебя никакого толку, – покачал Барг головой и так за шкирку повел его туда, где понемногу затихал пир. Ансгар в трудом перебирал заплетающимися ногами и, если бы не Барг, еще не раз пропахал бы носом землю. Подведя его к костру, Барг осторожно уложил Ансгара рядом со старшим братом, который уже, по всему судя, давно дрых. Ансгар уставил глаза в небо. По черному окоему рассыпались тысячи звезд, но они кружились в каком-то безумном танце, так что на них невозможно было смотреть: начинала кружиться голова и к горлу снова подступала тошнота. Ансгар закрыл глаза и тут же уснул.

Он проснулся, оттого что почувствовал, как его кто-то трясет. Но открывать глаза не хотелось.

– Отстань! – выдавил из-за себя Ансгар и тут же с отвращением почуял вонь из собственного рта. Будто вчера он ел не старого козла, а его дерьмо. Захотелось тут же прополоскать чем-нибудь зубы и язык, но еще сильнее хотелось спать. Он попытался было разлепить глаза, но ничего не получилось. Поэтому когда его снова затрясли, он опять протянул: – Отста-а-нь!

– Ну, смотри, – услышал Ансгар и с удовольствием обнаружил, что его действительно оставили в покое. Пару минут он мирно сопел, но вдруг поток ледяной воды окатил его с головы до пят. Отплевываясь и фыркая, Ансгар вскочил на ноги и огляделся – с пустым кожаным ведерком в руках смотрел на него и довольно улыбался Барг, а вокруг стояли парни из десятка Ормара и во всю глотку ржали.

– Неужто наш Длинный Меч проснулся? А не то, может, еще водички принести? – посмеиваясь, предложил Барг.

– Водички? – просипел Ансгар. – Да, пожалуй, было бы неплохо. Только не снаружи, а внутрь.

– Что, перебрал вчера? Вот послушай:

Пей на пиру, но меру блюди и дельно беседуй; не прослывешь меж людей неучтивым, коль спать рано ляжешь[60].

– Смотри на старших и учись! Вон брат твой вчера, недолго думая, завалился спать и теперь свеженький, как молодой козел!

При упоминании козла Ансгара снова замутило. Под смех и шутки друзей он побрел к речке. Тут он с удовольствием запустил руки в воду, зачерпнул и выпил. Потом снова зачерпнул и снова выпил. И снова, и снова! Ему казалось, что он может выпить всю реку. Место в желудке уже закончилось, а он все никак не мог утолить свою жажду. Наконец, с трудом поднявшись, он пошел, булькая выпитой водой, к своим.

* * *

Потянулись долгие дни ожидания, когда же, наконец, объявится Рёрик. Бальдр с некоторого времени повадился ходить в Альдейгью, благо она была совсем недалеко. Кажется, Бальдр с Торваром все ж таки нашел общий язык, и тот привечал его у себя. Но к вечеру он всегда возвращался в лагерь и ночевал со своим хирдом. Обычно Бальдр бывал в легком подпитии и, недолго думая, сразу заваливался спать, а с утра снова уходил. О чем он разговаривал с Торваром и что видел в Альдейгье, об этом никто не знал. Только Баргу он иногда что-то рассказывал, но уж от самого Барга ничего нельзя было выведать. И именно на плечи Барга легли все заботы о хирде и лагере. Впрочем, забот было не так уж и много. Главной из них была еда. С этим делом Торвар тоже дал поблажку и выделил викингам несколько мешков крупы, а кроме того, делился добычей, если бывала охота. Самим нордманам охотиться не разрешалось, и за этим зорко следили дружинники Торвара. Правда, им удавалось кой-чего раздобыть и не выходя из лагеря. Несколько раз лучникам удавалось подбить на лету птицу – чаще других это делал Ивар, а у реки целый день шла рыбалка – в этом деле не было равных Брунольву.

Раз в неделю Барга с несколькими хирдманами пускали на торг, где он прикупал немного снеди, чтобы хоть как-то разнообразить питание, но Бальдр скупо делился серебром, и для обмена ничего не было, так что сильно разгуляться не получалось. Хмеля после того пира вообще не брали. В день, когда Барг шел в торг, викинги имели возможность побывать в бане.

Погода в Остерланде оказалась неверной, как любовь продажной женщины. Часто шли дожди, иногда по нескольку раз за день. Небо заволакивало серыми тучами, которые медленно ползли, поливая землю водой. Викинги укрывались под навесами, жались друг к другу, тоскливо посматривали вверх и могли сидеть, ничего не делая, с утра до вечера. В такие дни у Ансгара становилось особенно сумрачно на душе. Он не понимал, зачем плыл в эту чужую страну, зачем впустую тратил столько времени, когда в его родном лесу хозяйничали свеи, родной матери приходилось прятаться на болоте, а кровь отца оставалась неотомщенной. Пару раз он даже повздорил с братом на эту тему. Агнар упорно настаивал на своем, твердя, что вернуться они еще успеют, что сейчас надо ловить удачу здесь, ведь не зря же они пересекли Восточное море. Ансгар подозревал, что старший брат не говорит ему всей правды и есть еще какая-то причина, которая удерживает его от возвращения на родину. Несколько раз он пытался выяснить, что это за причина, но Агнар просто отмахивался от него. После таких разговоров настроение становилось совсем уж скверным.

Но все же бывали и хорошие дни. Весна уже полностью вступила в свои права, остатки снега давно растаяли, вскоре на свет появилась первая робкая травка, а за ней в бурный рост пошла вся зелень, смотря на которую радовался глаз. Теплых дней становилось все больше, солнце садилось все позже, и, бывало, с утра до вечера на небе не показывалось ни облачка. И хотя даже в такие солнечные дни, кроме жратвы, рыбалки да игры в кости, заняться было особо нечем, настроение все равно как-то само собой поднималось. Когда становилось по-настоящему жарко, нордманы, чтобы не сомлеть, раздевались по пояс. К удивлению Ансгара, оказалось, что у некоторых из них есть рисунки на теле. У одного от плеча к кисти руки тянулось переплетение дивных трав, у другого на плече примостился дракон. У Бальдра на спине, хищно растопырив острые когти, красовался черный ворон. Даже у Ормара было свое украшение – его правую руку в несколько колец обвил змей. Но особенно впечатлило Ансгара огромное дерево на спине Барга. Своими толстыми корнями оно вцепилось ему в крестец, толстый ствол поднимался вдоль позвоночника к шее, постепенно теряясь в ветвях. На вершине дерева сидел огромный орел, распростерший свои крылья вдоль плеч Барга. Внизу, под кроной дерева, стояли животные и объедали листву. С одной стороны к ветвям тянула свою морду коза с большим выменем, сочащимся молоком, а с другой – олень с ветвистыми рогами, с которых будто стекали струйки воды и падали в котел у оленя под копытами. Это было мировое древо Иггдрасиль. Ансгар много раз о нем слышал и хотя всегда с большим трудом себе его представлял, но теперь, увидев, сразу узнал.

– Что, понравилось? – спросил Барг, заметив, что Ансгар пялится на него.

Ансгар кивнул.

– Такой рисунок надо еще заслужить. Но если неймется, обращайся к Херингу, он у нас в этом деле мастак.

Херинг был старым седовласым воином, который ходил в походы с Бальдром едва ли не с самого начала. Невысокого роста, с впалой грудью и небольшим горбом, он обладал невероятной силой в руках. Даже могучая длань Оддвара уступала пожатию его железной клешни. Этот Херинг пользовался всеобщим уважением, даже со стороны Бальдра, но был себе на уме. Ансгар с первого взгляда почуял в нем что-то запредельное и старался избегать лишнего общения. Поэтому с порога отмел совет Барга. Но через какое-то время многие из его друзей, тоже впечатлившись рисунками на телах товарищей, стали один за другим подходить к Херингу. Тот никому не отказывал, и скоро их плечи украсили небольшие (большие, сказал Херинг, будто повторяя Барга, они еще не заслужили), но очень удачные рисунки, будто нарочно подобранные для каждого. Скала для Оддвара, стрела для Ивара, меч для Бильда, две жмущие друг другу руки для Лодинна и Раудкара – все это переплеталось либо какой-то растительностью, либо чудным угловатым узором. У Брунольва на плече плескалась в волне рыба, у Ульвара – скалилась волчья пасть. Когда, поддавшись всеобщему увлечению, к Херингу обратился старший брат, не утерпел наконец и Ансгар.

Он подошел и стал внимательно смотреть, как на плече Агнара все отчетливее прорисовывается устремившийся на свою невидимую жертву сокол. Эту птицу старший брат выбрал не случайно, у них в роду с давних времен именно сокол считался прародителем. Дед Агвид что-то подобное вырезал на дверях дома. Херинг сосредоточенно тыкал Агнару в плечо какой-то странной иглой, то и дело обмакивая ее в плошку не то с разведенной водой золой, не то еще с чем-то. Когда Ансгар подвинулся поближе, чтобы как следует рассмотреть, раздался хриплый голос Херинга:

– Свет!

– Что? – не понял Ансгар.

– Свет заслоняешь! Отодвинься!

На плече у Агнара проступила капелька крови, и Херинг тут же аккуратно убрал ее тряпицей.

– Уйди! Мешаешь!

Ансгар отошел в сторонку. Странный все-таки этот Херинг. Разговаривает всегда отдельными словами. Да это и разговором-то не назовешь. Подумав так, Ансгар пошел к Брунольву – поинтересоваться, как идет рыбалка, потом немного повалялся в теньке, потом перекинулся парой слов с Ульваром. Было, как обычно, скучно до тошноты. Но тут объявился Агнар и с довольной улыбкой продемонстрировал плечо, на котором красовался родовой сокол.

– Ну что, брат? Здорово? Давай и ты себе такой сделаешь? Чтоб видно было, что мы из одного рода. Да не упрямься ты! – наседал Агнар, видя, что его младший брат воротит нос, – один остался с кожей, как у ребенка.

Это сравнение не понравилось Ансгару, он считал себя если не зрелым мужем, то, во всяком случае, взрослым. На его счету уже была жизнь одного человека. И Ансгар направил свои шаги к Херингу.

– Чего? – неприветливо прохрипел Херинг.

Ансгар усилием воли прогнал желание тут же развернуться и уйти и попросил:

– Сделай мне тоже рисунок.

– Какой?

Еще мгновение назад Ансгар думал, что попросит сделать такого же сокола, как у старшего брата, но тут ему в голову пришла новая мысль:

– Я хочу, чтобы ты нанес мне на плечо руны.

Херинг удивленно посмотрел на него:

– Знаешь руны?

– Знаю, какие хочу, – уточнил Ансгар.

– Какие же?

– Отала, Маннар, Ансур, Кауна, Райду, Турисас, – сами собой всплыли в памяти слова, услышанные от Брюнгерды в памятную ночь на Черном холме.

– Почему эти? – не отставал Херинг.

– В них заключена моя судьба, – нехотя признал Ансгар.

Херинг нахмурился, запустил пальцы в свои седые лохмы, почесал затылок.

– Дом человека богами повержен, бежал к турсам. Так, что ли? – предположил он.

– Нет, мне по-другому объяснили эти руны, – удивляясь не столько тому, что Херинг разбирается в рунах, сколько тому, что тот произнес так много слов за один раз, ответил Ансгар.

– Твое дело! – махнул рукой Херинг. – Дай подумать.

Он присел и стал пальцем с длинным скрюченным ногтем вычерчивать что-то на земле. Ансгар сел было рядом, но Херинг показал рукой:

– Иди! Завтра.

Завтра так завтра, подумал Ансгар и с чистой совестью пошел чего-нибудь перехватить. На другой день утром он уже был у Херинга. Когда игла в первый раз вошла под кожу, Ансгар дернулся.

– Сиди тихо! – как всегда немногословно, рек Херинг.

Плечо как будто раз за разом жалило насекомое – иногда комар, тогда было ничего, а иногда и пчела, и тогда Ансгар морщился, но больше не дергался. Он прикрыл глаза и попытался занять голову какими-нибудь посторонними мыслями. Почему-то вспомнилась Рунфрида – ее длинные золотистые волосы, большие ярко-голубые глаза, алые губы. Он представил, как целует эти губы. Какие они? Должно быть, мягкие, нежные. Теперь уже не узнать. А ведь осенью ей должно было исполниться четырнадцать лет, и тогда можно было бы идти к старому Видбьёрну, свататься к его дочери. Рунфрида! Где ты? Что стало с тобой? Ансгара кольнуло запоздалое чувство вины – может, стоило все-таки попытаться найти ее, отбить у свеев? Тогда можно было бы махнуть на все остальное рукой, уйти в глубь леса, где их никто не стал бы искать, срубить там избу и жить вдвоем. Днем выходить на охоту, а ночью… а ночью ласкать Рунфриду. Ансгар попытался представить себе, как кладет ей руку на живот, потом поднимает руку выше, к грудям. Или, может быть, ниже? Нет, ни разу не пробовав, как можно это себе представить? Ансгар беспокойно заерзал.

– Не рыпайся! – рыкнул Херинг. Он был полностью сосредоточен на своей работе. Ансгар решил, чтобы не мешать ему, подумать о чем-нибудь другом. Вот, к примеру, раньше он как-то не догадывался, что руны можно трактовать по-разному, но то, как их прочел Херинг, Ансгару совсем не понравилось. Неужели это и есть его судьба – позорно бежать из разрушенного врагом дома и скрываться в стране турсов, то есть на востоке, здесь, в Остерланде? Правда, по словам Херинга выходило, будто дом его разрушили боги-асы, но это можно было объяснить так, что боги позволили совершиться злодеянию или даже сами наслали свеев в наказание за какой-то проступок. Но какой? И чей? Мог ли, скажем, отец сотворить нечто такое, за что его ждала столь суровая расплата? Нет, отец был лучшим из рожденных в Мидгарде! Может, как раз это и послужило причиной? Ансгар зажмурился сильнее, прогоняя пошедшие в ложном направлении мысли. Нет, ну откуда Херингу знать верное объяснение рун? Это же не он тогда на Черном холме вдыхал дым-дурман. «Лишившись наследства, смертный муж станет равен богам; с раной на сердце предстоит долгий путь к черным вратам», – так и только так должно звучать пророчество!

Ансгар приоткрыл один глаз и посмотрел на свое плечо. Кожу испещрили черные точки, кое-где уже слившиеся в линии, но общего рисунка понять пока было нельзя. Херинг только начал, и предстояло еще очень долго сидеть, прежде чем работа будет завершена. Только часа через три Херинг наконец проворчал: «Готово» и тут же потерял всякий интерес и к Ансгару, и к рисунку на его плече. Почти до самого локтя вдоль предплечья теперь тянулись острые, колючие знаки-руны, переплетенные орнаментом в виде травы. Смотрелось красиво, но непонятно. Интересно, Херинг ничего не перепутал? Те ли это руны? Подошел Агнар.

– Это еще что такое? А где сокол?

– Я захотел руны, – немного смущаясь, ответил Ансгар.

– Какие еще руны? – Но тут до него, кажется, дошло. – Ах, вон оно что! Ну, дело твое. Только как ты этими рунами будешь врага пугать? Вот у меня сокол, у Ульвара волк – сразу все понятно. А у тебя каракули какие-то.

Тут Агнар получил легкий подзатыльник от невесть каким образом оказавшегося рядом Барга.

– Сам ты каракули. Это священные руны, знаки, открытые Одину, когда он впервые испил меда поэзии. В них заключены великие силы, и негоже шутить над ними. Дай-ка, Младший, я посмотрю. – И Барг, ухватив Ансгара за локоть, поднял его руку повыше.

– Отала, Маннар, Ансур, Кауна, Райду, Турисас, – медленно произнес Барг, дав Ансгару возможность убедиться, что Херинг сделал все правильно. – Не все из этих рун несут добро. Зачем ты нанес их на свое тело, Младший?

– Чтобы всегда помнить.

– Они что-то для тебя значат?

– Да.

К удивлению Ансгара, Барг не стал его больше расспрашивать, а только поцокал языком и пошел по своим делам.

* * *

Между тем Бильд вспомнил о своей давней затее и снова привлек Ансгара к воинским упражнениям, чему Барг не только не препятствовал, но и привел их в пример другим. Через несколько дней уже все дренги усиленно махали мечами, топорами и копьями, причем некоторые настолько увлеклись, что появились раненые. Дело чуть не дошло до драки, так что Баргу пришлось всех унимать и пригрозить, что, как малым детям, даст им деревянное оружие.

Местные за всем этим наблюдали с нескрываемым интересом, особенно люди Торвара. Вообще, они оказались неплохими ребятами, тем более что большая их часть была из Нордланда, в основном даны. Довольно скоро между ними и викингами наладились почти что дружественные отношения, хотя, глядя на то, как дренги учатся обращаться с оружием, они откровенно посмеивались, чем немало досаждали Ансгару и его друзьям.

Прошло недели четыре. Лето было на подходе, и в лагере викингов ждали, что Рёрик вот-вот объявится. Солнце светило все ярче и жгло все сильней. Ансгар, как и все прочие, начал покрываться загаром, и ему это нравилось. Но вот жара становилась совершенно невыносимой. Под таким палящим солнцем не хотелось никаких упражнений, только бы лежать себе да мух отгонять. Один из дней выдался особенно жарким, даже тень не спасала. Было невыносимо душно, и порой Ансгару казалось, будто его выпекают в печи. Тогда он шел к реке и сидел в воде, пока не остынет. К вечеру жара не только не спала, но и усилилась, однако с севера на небо стала наползать огромная черная туча. Где-то вдали начало погромыхивать. Запахло грозой. В мгновение ока наступили сумерки. На несколько мгновений природа, казалось, совсем застыла, а затем грянула буря! Казалось, что, если поднявшийся ветер и не разметает сейчас же лагерь, то вода, хлынувшая с неба непрерывным потоком, уж точно смоет викингов в Вальхав. Несколько раз так грохнуло, что у Ансгара чуть не заложило уши. Сверкали молнии, и викинги прикрывались руками, опасаясь, как бы Тор не ударил их своим Мьёльниром по голове. Но ударил не Тор – ударил град, да какой! Как будто с неба сыпали маленькие детские кулачки, и как эти кулачки били! Вдруг все прекратилось. Еще шел какой-то мелкий нестрашный дождь, но уже из-за края тучи выглянуло вечернее солнце и снова стало светло. Викинги выползали из своих укрытий и, почесывая побитые градом спины, весело улыбались друг другу. Тому, кто пережил бурю в море, на суше гроза была совсем не страшна.

Посвежело, и, дабы день не прошел даром, Барг погнал дренгов упражняться. Хотя из-за ливня земля превратилась в сплошную грязь, он не стал слушать никаких возражений.

– Кто знает, в каких условиях нам придется сражаться, – сказал Барг, – нужно быть готовым ко всему!

Вскоре объявились и служившие Торвару даны, тоже где-то пережидавшие дождь. Несколько из них подошли совсем вплотную и стали, смеясь и подшучивая, наблюдать, как дренги копошатся в грязи. Бильд в это время показывал очередной прием Ансгару. Он собирался сделать выпад, но нога поехала, и он упал лицом прямо в грязную жижу. Даны весело заржали. Бильд тут же поднялся и подскочил к тому, что хохотал громче всех. Вцепившись одной рукой в горло, другой он приставил ему меч к животу.

– Что, весело, да? А вот посмотрим, как ты посмеешься, когда я пропорю тебе брюхо!

Смех, само собой, тут же прекратился. Даны похватались было за оружие, но вмиг оказались окружены едва ли не всем хирдом Бальдра.

– А ну, проваливайте отсюда! – прорычал Бильд, отпуская горло незадачливого весельчака.

Вдогонку уходящим данам понеслись оскорбления и похабные шутки. Настроение у викингов изрядно поднялось, все подходили к Бильду и хлопали его по плечу, выражая уважение его решимости постоять за свою честь. Барг, который был в другом углу лагеря и подоспел, только когда уже даны, зло озираясь, уходили к своим, повел плечом, желая сказать Бильду что-то резкое, но лишь махнул рукой.

– Рано радуются, как бы теперь чего не вышло, – шепнул Ульвар Ансгару и как в воду глядел.

Очевидно, выходка Бильда пришлась людям Торвара не по душе. Очень скоро, так скоро, что было ясно – с Альдегьей они не сносились и разрешения ни у кого не спрашивали, – объявились даны, идущие ровным строем к лагерю викингов. Те тоже быстро выстроились стеной, готовясь встретить нападение. И быть бы беде, но тут в стремительно сужающийся просвет между двумя воинствами ворвался Барг с высоко поднятыми руками.

– Стойте! – обратился он к данам. – Неужели мы будем сражаться насмерть из-за каких-то пустяков?

Из строя данов вперед выступил старый воин с обезображенным лицом – у него был отсечен кончик носа.

– Твои люди нанесли оскорбление моим, а значит – мне! А я не терплю оскорблений!

– Это не мои люди, это люди вольного хёвдинга Бальдра, а Бальдр сейчас в Альдейгье с Торваром, которому служишь ты. Так, может, подождем их и пусть они решат наш спор?

– Я служу не Торвару! Я служу самому Рёрику! И я в состоянии сам решить этот спор! – орал дан и был в этот момент очень похож на разъяренного вепря.

– Значит, ты хочешь сразиться?

– Да, хочу! Мне и моим воинам надоело сторожить вас, как будто вы какие-нибудь важные люди. Не понимаю, чего это Торвар так возится с вами. Жалкие оборванцы, сбежавшие от свеев, – да-да, я все знаю! – неужели вы думаете, вы пригодитесь такому великому конунгу, как Рёрик? Да он будет только благодарен мне, если я от вас избавлюсь!

– У нас, может, и не лучший вид, – ответил Барг, – но сражаться мы можем. А вот давно ли в последний раз был в бою ты? Да и людей у тебя не больше нашего, один к одному. Тебе дорого обойдется твоя забава.

– Это мы еще посмотрим!

– Посмотрим, но у меня есть другое решение!

– Какое? – недоверчиво хрюкнул дан.

– Ты хочешь драки? Что ж, пусть будет драка, – развел руками Барг, – но я все же считаю, что мы не враги и убивать друг друга нам незачем. А раз так, мы могли бы биться без оружия.

Ансгар удивленно посмотрел на брата, желая убедиться, что ему не послышалось. Агнар только весело подмигнул ему. Тем временем Вепрь отошел к своим и стал с ними переговариваться. Судя по возгласам, которые доносились с их стороны, идея Барга пришлась им по душе.

– Мы согласны, – крикнул Вепрь, – бьемся на кулаках!

Обе дружины принялись разоболочаться. В сторону полетели щиты, мечи, копья, шлемы, брони, поддоспешники. Скоро друг против друга стояло по полсотни оголенных до пояса мужей. Несколько минут они еще разогревались, осыпая друг друга отборной бранью, а после начали стремительно сближаться.

Ансгару не раз доводилось драться на кулаках со старшим братом – отец заставлял. Доводилось драться и с соседями, с тем же Ульваром или с Халльбьёрном. Но ни разу ему еще не приходилось драться стенка на стенку. Он видел, как, сохраняя строй, быстрым шагом к ним приближаются их противники, и сам шел навстречу им. По правую руку от него шел Агнар, слева – Ульвар. Обоим, кажется, было весело, во всяком случае, они улыбались во весь рот. Ансгар почувствовал, как и его рот стал невольно растягиваться в хищной улыбке.

Когда расстояние сократилось всего до нескольких шагов, сотня глоток издала боевой клич и две стенки сошлись. Ансгар принялся молотить, не выбирая, куда попадут его кулаки. Перед глазами мельтешили чужие лица и несшиеся ему навстречу руки, увернуться от которых в толчее было просто невозможно. Ансгар чувствовал, как раз за разом они попадают ему то в плечо, то в грудь. Несколько ударов пришлись по голове. Ему показалось, что левая бровь словно лопнула. Лицо стала заливать кровь. Но слева и справа продолжали биться Ульвар и Агнар, поэтому Ансгар, хотя левым глазом он скоро совсем перестал видеть, остался в строю, почти вслепую продолжая лупить обеими руками.

Все это продолжалось всего несколько минут, затем стройная линия боя стала ломаться. То с одной, то с другой стороны начали выпадать бойцы. Некоторые отползали в сторону, другие оставались лежать. Скоро побоище превратилось в несколько разрозненных драк. Ансгар со старшим братом и Ульваром пытались уложить двух данов, но им никак это не удавалось. Эти двое очень удачно дополняли друг друга: один – невысокий, юркий, другой – рослый, с огромными кулаками. Здоровяк, размахивая длинными руками, создавал вокруг себя свободное пространство, а мелкий, выныривая у него из-за спины, наносил внезапные удары. Ансгару он своим маленьким, но крепким кулачком попал под дых, так что перехватило дыхание. Пока Ансгар приходил в себя, Ульвар, не выдержав, кинулся на здоровяка, получил размашистый удар в челюсть и упал. Агнар остался один против двух, и тогда Ансгар, спеша ему на выручку, бросился здоровяку под ноги. Пока они валялись в грязи, мешая друг другу подняться, малыш остался один на один с Агнаром, растерялся и тут же получил в лоб. Тем временем здоровяк, наконец, стряхнул с себя Ансгара и поспешил на помощь своему приятелю. Быть бы Агнару битым, но Ансгар прыгнул здоровяку на спину, не давая как следует размахнуться. Пользуясь этим, Агнар пару раз ткнул его кулаками в живот, но, почувствовав там почти каменную твердость, бросил эту затею и ударил в нос. Из-под кулака брызнула кровь. Здоровяк не на шутку рассердился. Ухватив Ансгара за шею, он содрал его со спины и отшвырнул в сторону. Агнар снова остался с ним один на один.

Но тут в гомон драки влезли еще какие-то крики. Прямо перед носом у Ансгара, который все еще не мог подняться, в грязь ударили конские копыта. Он поднял глаза – на коне с гневным ликом и плетью в руке восседал Торвар, за ним также на лошадях было еще несколько человек и среди них вцепившийся обеими руками в конскую гриву Бальдр. Всадники орали на дерущихся, били плетями и старались втиснуться между противниками, чтобы развести их. Впрочем, побоище и так уже заканчивалось, к моменту появления всадников махать кулаками осталась едва ли треть от первоначального числа бойцов.

– Вы что тут устроили? – кричал Бальдр. – Совсем сдурели?

– Спокойно! – вышел ему навстречу Барг. Под глазом у него красовался здоровенный синяк, но, несмотря на это, он весело улыбался. – Просто нам стало скучно, и мы решили размяться.

– Что значит размяться? – сдерживая свой гнев, спросил Торвар.

– Ну, посуди сам. Мы тут уже целый месяц торчим без дела. Эти парни, что нас сторожат, – им тоже не больно-то весело. Ну вот мы и решили немного повеселиться, по-дружески помять друг другу бока. Правильно я говорю? – обратился Барг к подошедшему Вепрю.

Тот согласно кивнул:

– Так все и было.

– Что ж, может, и так. Да только тебе, Эринг, было велено следить за нашими дорогими гостями, а не устраивать с ними кулачный бой!

– Не твое дело! – огрызнулся Вепрь-Эринг.

– Может, и не мое, а вот Рёрику, я думаю, твоя затея не очень понравится.

Эринг ухмыльнулся:

– Ты что, ради такой мелочи будешь слать ему гонцов?

– Ну зачем же гонцов? Завтра утром конунг сам прибудет в Альдейгью.

Барг вопросительно уставился на Бальдра. Тот кивнул:

– Так и есть. И что я завтра покажу конунгу? Ваши битые рожи? Если бы ты был не ты, уж я…

– Тебе не на что злиться, – смахнув улыбку с лица, перебил его Барг, – мы не девки какие-нибудь, чтоб на наши рожи любоваться. Мы воины.

– Твоя правда, – не стал спорить Бальдр.

Между тем люди, только что от всей души дубасившие друг друга, принялись жать друг другу руки и, примирительно улыбаясь, обсуждать перипетии драки. Досталось и тем и другим. Обошлось без смертоубийства, но лица у всех были изукрашены изрядно. В десятке Ормара только могучий Оддвар остался невредим. Бить его в грудь или в живот было все равно, что молотить кулаком о камень, а до лица никто не дотянулся. У Брунольва посредине лба вздулась шишка.

– Я стал рядом с Ётунсоном, – объяснял Брунольв, – думал, с ним будет как-то сподручней. Куда там! Он как размахнулся, так и заехал мне локтем прямо в лоб.

Оддвар только виновато улыбался. Раудкару и Лодинну будто нарочно подбили скулы – одному правую, другому левую. Когда они стояли друг напротив друга, казалось, это один человек, который смотрит на свое отражение. Агнару, Ормару и Ивару разбили губы. Ульвар после удара того здоровяка остался без зуба и теперь щербато щерился. Бильду сломали нос, и он никак не мог прийти в себя, беспрерывно сморкался и харкал кровью.

Ансгар с трудом ворочал шеей, но гораздо хуже обстояло дело с левым глазом. Бровь над ним так вздулась, что не давала возможности поднять веко. Подошел Барг, посмотрел, цокнул языком и велел идти за ним. Сели у только что разведенного костра. Барг взял в руки нож, сунул лезвие в пламя и немного подержал его там.

– Сиди спокойно, – бросил он Ансгару, – а то без глаза останешься.

Ансгар вцепился обеими руками в полено, на котором сидел, и застыл, словно одеревенел. Правым глазом он уставился на огонь, но все равно видел, как Барг осторожно поднес нож к его лицу. Обжигающая боль полоснула по левому веку, по лицу побежала струйка крови. Ансгар стиснул зубы, но не шелохнулся.

– Молодец, Младший! Иди умойся. А ты, – обратился Барг к Агнару, который стоял рядом и с тревогой наблюдал за происходящим, – тащи-ка сюда тот мешочек со снадобьями, посмотрим, что там у вас есть.

Порывшись в мешке, он извлек какой-то засохший лист:

– Это подойдет.

Когда Ансгар умылся и вернулся, Барг приложил лист к порезу и замотал голову тряпкой.

– Завтра будешь как новенький!

– А это правда, что завтра здесь будет конунг Рёрик? – не утерпел Ансгар.

– Правда. Хотя нам тут и без него весело, да? – подмигнул Барг.

– Да уж, – скривился Ансгар.

– Ничего, привыкай. Если ты не можешь биться на кулаках, то как будешь сражаться с оружием в руках? Да и, кроме того, мы почти подружились с этими ребятами. Вон Эринг оказался отличным парнем. Я бы не отказался идти с ним в бой плечом к плечу.

Ансгар не понял, каким это образом они могли подружиться, расквасив друг другу лица, но Барг объяснил:

– Пойми, хорошая драка – это лучший способ завести дружбу! Если, конечно, ни ты, ни твой противник не дадите слабину. Тогда, увидев перед собой достойного воина, ты волей-неволей начнешь его уважать, а он будет уважать тебя. Ну а там, если нет серьезного повода для вражды, можно вместе и браги испить. А, испивши вместе браги, вот вы уже и друзья.

– Так, может, все дело в браге? – ухмыльнулся Ансгар.

– Э, нет! Если ты человеку морду не бил, а, сев с ним бражничать, вздумал, что нашел друга, то не торопись. Хмельной дружбе веры нет! Либо подерись с ним, либо вместе подеритесь с кем-нибудь еще, вот тогда и будет ясно, что к чему.

* * *

Рано утром Бальдр поднял на ноги весь лагерь и велел всем приводить себя в порядок. Викинги принялись умываться, чистить одежду и оружие. Настроение у всех было приподнятое, никто не верил, что Рёрик теперь, когда они столько ждали, может им отказать, а значит, не зря они почти месяц без дела сидели у реки. Вспомнили о золоте Ёрмунрекка, кое-кто был убежден, что они уже чуть ли не завтра отправятся в поход на Кёнигард.

Ансгар осторожно, почти любовно, начищал свой меч. Наследие отца. Подарок брата. Смерть руга. Глядя в свое одноглазое отражение на зеркальной глади клинка, он подумал, что неплохо бы дать мечу имя. Ведь это было непростое оружие, Ансгар был совершенно уверен, что в нем заключена некая сверхсила. Может, через него помощь сыну оказывал Ансвар или даже дед Агвид. А может, тот, кто ковал его в давние времена, заговорил меч. И потом, эти неведомые знаки у самой рукояти – хотелось бы знать, что они означают. Это не руны, Ансгар сравнил их с рисунком на своем плече – оказалось непохоже. Но наверняка не без их помощи клинок находит свою жертву. В общем, такой меч непременно должен был иметь собственное имя. Домарбранд – меч воина судьбы, достойное имя. Правда, он характеризует не столько сам меч, сколько его обладателя, но это ничего, так даже лучше. Ведь в последнее время Ансгар все чаще думал о себе именно так – как о воине, которому боги избрали особую судьбу, чтобы когда-нибудь он стал равен им самим. Зачем это нужно богам, Ансгар не задумывался, но в нем с каждым днем крепла уверенность, что все – нашествие свеев, гибель отца, Бальдр со своим драккаром, Рёрик и золото Ёрмунрекка – все это было не просто так. Таков был путь, уготованный ему богами, и он должен суметь пройти этот путь до самого конца.

Ближе к полудню объявился гонец из Альдейгьи и сообщил, что конунг готов их встретить. Оставив нескольких наиболее пострадавших во вчерашней драке сторожить драккар и лагерь, хирд Бальдра двинулся к городу. Как обычно, их сопровождали даны под водительством Эринга. Скоро перед Ансгаром наконец предстала эта крепость, о которой он уже столько слышал за два месяца, но которую все никак не мог увидеть, так что даже начал сомневаться в ее существовании. Он знал о многих городах как в Нордланде, так и за его пределами, но ни в одном из них ни разу не бывал. Альдейгья стала первым городом, который он увидел собственными глазами.

Барг присвистнул:

– Я смотрю, они тут с тех пор расстроились. Раньше таких укреплений не было.

Ансгар смотрел и не верил своим глазам. Город окружала стена высотой в три, а кое-где и в четыре человеческих роста. А над этой гигантской стеной возвышались несколько башен. Если бы все это было сделано не из дерева, а из камня, Ансгар подумал бы, что перед ним если не сам Асгард, то тогда уж точно Утгард[61]. Только великаны могли соорудить такое. Ансгару не терпелось поскорее заглянуть вовнутрь крепости. Его воображению рисовались огромные столы, скамьи, глубокие кувшины, в которых мог утонуть человек. Но, к его разочарованию, оказалось, что впускать в Альдейгью их никто не собирается. Рёрик с дружиной ждал их на обширной поляне недалеко от города.

Чем ближе викинги подходили к условленному месту, тем больше народа попадалось им на пути. Эринг, когда Барг у него спросил, в чем дело, пояснил, что сегодня конунг творил суд и все, у кого были какие-либо нерешенные дела, все, кто искал правды или управы на буйного соседа, шли к нему в надежде на его справедливость и милость. На викингов почти не обращали внимания. Одни уже давно знали об их присутствии, другие принимали их за воинов конунга.

Наконец они достигли судного поля. По команде Бальдра хирд выстроился в два ряда: сначала – хирдманы и те из дренгов, у кого было более или менее приличное вооружение, за ними – все остальные. Сам Бальдр с Баргом выступили немного вперед. Ансгар, хотя и был обладателем Домарбранда, во всем остальном имел вид неказистый и потому остался во втором ряду. Но и отсюда все было прекрасно видно.

Посреди поляны возвышался небольшой холмик, на котором был установлен деревянный трон. На троне сидел пожилой грузный человек с серыми волосами и бородой. Алый плащ прикрывал дорогую бронь, на пальцах сверкали перстни с крупными камнями. Когда-то этот человек, как видно, обладал недюжинной силой и наверняка являл собой выдающегося воина, но теперь эта сила покидала состарившееся тело, хозяину которого все сложнее было с ним управляться. Лицо его выглядело устало, крупные морщины избороздили лоб, но во взгляде чувствовалась привычка повелевать. Чуть ленивые, но властные жесты также выдавали в нем человека, много лет возвышавшегося над другими. Таков оказался легендарный конунг Рёрик.

За спиной у него стояли несколько человек ближайшего окружения. Среди них находился и Торвар. Но особо Ансгар отметил высокого статного воина с серыми волосами, на плечи которого была накинута волчья шкура. Он стоял по правую руку от Рёрика, хитро щурил глаза и насмешливо улыбался. Кроме того, справа и слева от конунга, образовывая большой полукруг, стояли по сотне воинов. Все они были прекрасно вооружены и словно в любой момент готовы вступить в бой. Ансгар невольно сравнил с ними себя и своих соратников и стал догадываться, почему, глядя на них, тот воин так улыбался. По сравнению с дружиной Рёрика хирд Бальдра был похож на ватагу разбойников. Впрочем, по правде говоря, они и были разбойниками.

Вокруг толпилось много народу. Наверное, из числа тех, кто еще надеялся пробиться к конунгу со своими просьбами и жалобами. А может, просто пришли поглазеть на своего повелителя, ведь он, судя по всему, был нечастым гостем в этих местах. Все эти люди о чем-то переговаривались между собой, и оттого что их скопилось очень много, над поляной стоял неумолчный гул, словно вился рой пчел. Однако едва конунг заговорил, гул притих, хотя и не прекратился совсем.

– Эринг! – Вепрь, воины которого стали позади Бальдра и его людей, так что они теперь оказались окружены со всех сторон, вышел вперед. – Это правда, что вчера ты напал на тех, кого тебе было поручено охранять?

– Я должен был не оберегать их, а смотреть, чтобы они нам тут не напакостили, – резко ответил Эринг, и, кажется, Рёрику это не понравилось. Он скривил рот и приподнял одну бровь.

– Это не имеет значения, я спрашиваю: это правда, что ты на них напал?

– У нас был честный кулачный бой по взаимной договоренности.

– Вот как? – Рёрик вопросительно оглянулся на Торвара и снова уставился на Эринга. – И кто же одолел?

– Мы не успели этого выяснить. Нам помешал Торвар со своими людьми.

– Что ж, пусть так. С тобой я сегодня еще поговорю, пока можешь быть свободен.

Вепрь вернулся к своей дружине, а Рёрик обратился к викингам:

– Кто вы такие и что привело вас ко мне?

– Я хёвдинг этого хирда, мое имя Бальдр, сын Торвальда. – И, подумав, добавил: – Внук Лейфа Полуденного. Твоя слава столь широко распространилась по миру, что я решил взять всех своих воинов и идти к тебе на службу.

Рёрик пропустил мимо ушей лесть, которую с таким трудом выдавил из себя Бальдр, и строго спросил:

– И что же ты хочешь взамен?

– Обычной платы – серебра, крыши над головой и пропитания.

– Даже не знаю, что тебе ответить, – нагоняя на себя озабоченный вид, отвечал Бальдру конунг, – воинов у меня и так много. То, что ты видишь, – лишь малая часть моего воинства. Русь[62] моя бесчисленна! И всех надо кормить, всем надо жилище, всем надо платить. Впрочем, ради хорошей дружины ничего не жалко. Но только ради хорошей. Ты, конечно, сын славного Торвальда и внук могучего Лейфа, наверняка ты и сам неплохой воин. А вот хороший ли ты хёвдинг, сказать не могу. Во всяком случае, твой хирд мне не кажется достойным того, чтобы тратиться на него. Сам посмотри на своих оборванцев – откуда ты их только достал? Можешь не отвечать, я и без тебя знаю, что это бонды, бежавшие от войны со свеями. Они что же думали – тут тихое местечко, где можно спокойно отсидеться, не трясясь за свою шкуру, да еще и подзаработать? Неужели ты думаешь, Бальдр, сын Торвальда, что я доверю сражаться за меня людям, которые не смогли отстоять свой собственный дом?

Рёрик говорил все громче, в голосе его все сильнее становились грозные перекаты, лицо его пошло пятнами, и под конец он уже почти кричал, даже привстав со своего трона. Бальдр слушал молча, но было видно, как он наливается гневом и, только делая невероятное усилие над собой, не взрывается бранью, как он это обычно делал, когда ему что-то не нравилось. Он весь покраснел, бешено вращал своим оком и беззвучно шевелил губами – ругался про себя. Однако последние слова конунга все-таки вывели его из равновесия, он явно намеревался сказать что-то, но речь Рёрика разозлила не только его.

– Мы можем сражаться не хуже твоих воинов! – неожиданно раздался голос Ансгара. Он и сам не понял, как это у него вырвалось, но уж слишком обидным было обвинение в трусости, которое бросил им в лицо Рёрик.

– А ну, закрой рот, молокосос, тебя никто не спрашивает, – взъярился Бальдр.

– Нет-нет, что же ты, сын Торвальда, затыкаешь рот своему воину, – вмешался конунг, – он подкинул мне неплохую мысль. Если хочешь, чтобы я принял тебя к себе на службу, то должен доказать, что твои воины не хуже моих. Так пусть твой человек сразится с моим, и тогда увидим, можно ли с тобой иметь дело.

Бальдр переглянулся с Баргом, тот утвердительно кивнул.

– Хорошо, я согласен.

– Еще бы, – осклабился Рёрик, – пусть выйдет тот молодой воин, который осмелился бросить вызов.

– Он? Почему он? Мы выставим другого воина! Я сам могу сражаться! – начал кричать Бальдр.

Но конунг коротко и ясно отрезал:

– Я так хочу!

С подобным доводом спорить оказалось невозможно, Бальдр беспомощно развел руками и снова посмотрел на Барга. Барг сделал жест рукой, будто говоря: все хорошо, так и должно быть. И тогда Ансгар вышел вперед. За спиной у него раздались подбадривающие голоса, ведь после победы над ругом весь хирд был уверен, что Ансгару сопутствует удача. Он и сам чувствовал, что сильно изменился за два месяца, стал сильнее и опытнее. Барг и Бильд многому его научили, и ему будет что показать.

Ансгар думал, что Рёрик обратит внимание на Домарбранд, но ничуть не бывало – у конунга, видать, этого добра хватало. Вместо этого, оглядев его с ног до головы, конунг неожиданно спросил, явно намекая на Бальдра:

– Ты что, тоже одноглазый?

Ансгар совсем забыл о повязке, которая второй день скрывала его разбитый глаз. Он тут же сорвал ее, показав всем огромный бурый синяк и тонкий разрез над самым глазом. Веко припухло и с трудом поднималось. Получалось, что левым глазом он почти ничего не видит, но за день Ансгар уже успел привыкнуть к этому и готов был биться, несмотря ни на что. Не надо было только так резко дергать повязку, он разбередил рану – бровь будто начала пульсировать и из разреза проступила кровь, – но и это ничего, решил про себя Ансгар, можно сражаться и так.

– Скажи, как тебя зовут? – поинтересовался Рёрик.

– Ансгар, сын Ансвара.

– Ты случаем не христианин? Знавал я одного Ансгара, все пытался научить северян верить в распятого бога[63]. – Конунг недобро скривил рот.

Ансгар мотнул головой:

– В жизни не видел ни одного человека, почитающего крест, хотя слышал о таких.

– Это из какой же берлоги ты вылез? – удивился Рёрик.

– Из леса Тюлоскуг.

– И давно ты из того леса вышел? – Конунг явно издевался.

– Уже два месяца прошло.

За спиной конунга раздался дружный смех. Сам Рёрик только улыбнулся и, дав немного посмеяться, приподнял руку, давая знак утихнуть.

– И что, часто с тех пор тебе доводилось сражаться?

– Дважды, – коротко ответил Ансгар и добавил: – Не считая вчерашнего.

– Ну почему же не считая? Вон как тебя разукрасили! Так ты утверждаешь, что можешь сражаться не хуже моих воинов?

Ансгар беспокойно переступил с ноги на ногу:

– Да. – Он отвечал коротко, больше не доверяя своему языку.

– И многих своих врагов ты поверг? – не унимался Рёрик. Конунгу явно доставляла удовольствие возможность вдоволь поиздеваться над неопытным юнцом, каким казался ему Ансгар.

– Одного.

Вновь раздался смех, громче прежнего. «Смейтесь, смейтесь, – думал Ансгар, – да, одного. Зато какого!»

– Хельги! – позвал Рёрик. У него из-за спины вышел тот самый воин, на которого недавно обратил внимание Ансгар. – Мой славный Хельги уже давно сбился со счета убитым врагам. Думаешь, ты и с ним справишься?

Ансгар попытался сглотнуть, во рту пересохло, слова не хотели выходить. Тогда он просто кивнул.

– Что ж. Хельги, покажи этому молодцу, что к чему.

Хельги улыбнулся, показывая свои удивительно белые зубы, среди которых даже на расстоянии были хорошо видны два почти волчьих клыка. «Оборотень», – мелькнула мысль у Ансгара. Под шкурой волка на Хельги была надета броня из широких железных колец, к которым на груди и животе были приделаны несколько блях. Шлем он надевать не стал, а когда взял небольшой, меньше обычного, щит и вытащил из ножен меч, Ансгар понял, что что-то не так. Хельги держал меч в левой руке, а щит – в правой! Леворукий воин! Таких были единицы на весь Мидгард, но каждый из них, как знал Ансгар из чужих рассказов, был опаснейшим противником для любого, даже самого лучшего, бойца. Как сражаться с ним? Пока Ансгар думал над этим, старший брат осторожно, чтобы не задеть разбитую бровь, надел ему шлем, а Барг принес и помог поудобнее взять щит. Краем глаза Ансгар заметил, что это щит Бальдра. Надо же, подумалось, теперь и хёвдинг всерьез рассчитывает на него. Барг с Агнаром отошли назад, к своим, и теперь в кольце воинов друг против друга стояли только Ансгар и Хельги.

Несколько долгих мгновений они, не двигаясь, просто рассматривали друг друга. Хельги, судя по виду, был лет на десять или даже пятнадцать старше Ансгара. Он оказался немного выше и плотнее, и вообще в нем чувствовалась сила зрелого мужа, до которой Ансгар еще не дорос. Но не это сейчас волновало Ансгара, а меч в левой руке Хельги, стоявшего всего в нескольких шагах от него. Клинок принялся раскачиваться из стороны в сторону, Ансгар невольно уставился на его острие, водя глазами туда-сюда. И тут Хельги сделал первый выпад. Ансгар отскочил в сторону – он привык отбивать удары щитом, но Хельги наносил удар с правой стороны, а щит Ансгар, как и все обычные воины, держал в левой руке.

– Отбивайся мечом! – услышал он крик Бильда.

«Но как же тогда нападать?» – пронеслось в голове, однако Хельги явно не собирался давать ему нападать. Он принялся кружить вокруг Ансгара, чередуя настоящие выпады с ложными. Двигался он при этом совершенно непредсказуемо, никак нельзя было предугадать, что он сделает в следующее мгновение. Ансгар отбивался, как мог, но все время приходилось защищаться с помощью меча, а щит висел на левой руке бесполезным грузом, лишь пару раз приняв на себя удары. Ясно было, что при желании Хельги мог уже несколько раз его убить, но не делал этого. Он словно играл, забавлялся боем, то смеялся, то, как заправский волк, клацал зубами, будто пытаясь укусить Ансгара. Вокруг что-то кричали, но Ансгар ничего не мог разобрать, в ушах его стоял лишь один слитный гул. Все его внимание, все силы были сосредоточены на противнике. Ансгар чувствовал себя как затравленный зверь – он огрызался, уворачивался, отступал, но уйти от воина-волка не мог. Хельги не давал ему ни минуты передышки. Ни о каких приемах, которым Ансгара учил Бильд, и речи не шло – отбить бы следующий удар.

По правой руке от напряжения побежали мурашки. Почувствовав, что долго он так не продержится, Ансгар принял решение. Отбив очередной удар, он отбежал шагов на десять назад, к своему хирду.

– Куда же ты?! – засмеялся Хельги. – Я еще не проучил тебя как следует!

Сердце Ансгара наполнилось злобой. Пусть ему суждено сейчас погибнуть, но он сотрет самодовольную волчью улыбку с лица этого мнящего себя непобедимым воина. Он тряхнул левой рукой, освобождая ее от кожаных ремней, и, коротко размахнувшись, метнул щит прямо в голову изумленному Хельги. Выставив свой маленький щит, Хельги не смог уберечься. Тяжелый круг из плотно обтянутых кожей дубовых досок с мощным железным умбоном посередине, встретив преграду, не отскочил в сторону, а перевернулся в полете и ударил Хельги прямо по незащищенному шлемом затылку. Ансгар прыгнул вслед за щитом, надеясь зарубить своего опешившего соперника, но тот каким-то образом все же сумел отвести удар Домарбранда. Тут же Ансгар врезался в Хельги всем своим телом и оба повалились на землю. Оказавшись сверху, Ансгар попытался придавить Хельги и пырнуть его мечом, но тот уперся коленом ему в грудь, правой рукой бил своим легким щитом Ансгару по голове, а тем временем сцепил мечи гардами, не давая возможности нанести решающий удар. В ушах у Ансгара стоял звон, он пытался высвободить свой меч и ослабил давление. Едва почувствовав это, Хельги как-то извернулся и двумя ногами отбросил Ансгара в сторону.

Оба поднялись на ноги и, тяжело дыша, стали друг против друга. По лицу Хельги было видно, как он разозлен. Пламя, яростно бушевавшее в его серых глазах, не предвещало ничего хорошего. Он отбросил в сторону свой щит и достал из-за голенища сапога большой нож с кривым лезвием. От ударов по голове у Ансгара звенело в ушах, перед глазами все поплыло, но, сделав над собой усилие, он остался стоять на ногах. У него оставался только Домарбранд – щит Бальдра лежал у ног Хельги. Увидев, как Ансгар косится в его сторону, Хельги поддел щит носком сапога и подтолкнул. Не сводя глаз с противника, Ансгар осторожно нагнулся, поднял щит и вновь укрепил его на левой руке. Тут же Хельги, яростно сверкая глазами, бросился на него, чередуя рубящие удары мечом и тычки ножом, которым он пытался попасть то под щитом, то над ним. Ансгар едва успевал отбиваться, шаг за шагом отступая назад под непрерывным давлением. Но тут Хельги вдруг поставил подножку, Ансгар завалился на спину и увидел у себя перед самым носом острие клинка. В этот самый миг раздался окрик конунга:

– Хватит!

В тот же миг на лице Хельги вместо звериного оскала вновь заиграла насмешливая улыбка. Он отошел на пару шагов, давая Ансгару подняться. В ушах стоял звон, и Ансгар не понял, о чем толкует Рёрик. А говорил он следующее:

– Должен признать, Бальдр Торвальдсон, что твой воин не так уж и плох. Шансов у него, конечно, не было – Хельги никто не в силах одолеть. Но держался он молодцом. Полагаю, другие твои бойцы не хуже этого юноши.

– Есть и получше, – хмыкнул Бальдр.

– Что ж, – кивнул конунг, – можете возвращаться в свой лагерь, а вечером жду тебя в городе. Обговорим все как следует.

* * *

В голове у Ансгара все еще звенело, но его, плохо слышащего и не понимающего, отчего все так веселы, уже бросились поздравлять и обнимать старший брат и Барг, Ётунсон и Брунольв, братья Кариссоны и Ульвар, Ивар и Ормар. Жал ему руку Бильд, в глазах которого читалось уважение вперемешку с завистью – наверняка он сам хотел бы сразиться с воином конунга. Подходили и хлопали по плечу дренги из других десятков и даже хирдманы – мрачный Геслинг, сварливый Игуль, благородный Оддгейр, могучий Бьёрнхард, дальнозоркий Валь, буйный Дагстюр. И тогда наконец Ансгар понял, что, хотя он и не взял верх над Хельги, но Рёрик берет его и весь хирд Бальдра на службу.

Пока шли к лагерю, Ансгар чувствовал себя героем. Да он и был героем! Уже во второй раз вся дружина оказалась обязана ему. Сначала он выручил всех на Рюгене, а теперь, благодаря Ансгару, они получили то, ради чего сюда плыли. Ансгару нравилось слушать восторженные речи не умолкавших всю дорогу товарищей, но он чувствовал, что его торжество получилось неполным. Он был повержен и погиб бы, если бы Рёрик не пожалел его. Слушая друзей, можно было подумать, что победа осталась за ним, но Ансгар не давал себе обмануться. Впрочем, нашелся еще один человек, не разделявший общего восторга.

Едва добрались до лагеря, к Ансгару подошел Бальдр и прохрипел:

– Идем со мной.

Они отошли сторону, где их разговора никто не мог слышать.

– Ну что, Ансгар, или как там тебя, думаешь, теперь ты важная птица? Думаешь, пару раз удачно сразился и стал особенным?

– Разве я не спас нас на Рюгене? И разве конунг Рёрик не принял нас на службу? – попытался возразить Ансгар.

– Ха! Думаешь, мы бы без тебя не справились? Думаешь, не нашлось бы среди нас воина, который смог бы одолеть того руга? Ты так думаешь? – с угрозой в голосе спрашивал Бальдр, и Ансгар волей-неволей ответил:

– Нет.

– А воину конунга ты вообще проиграл, и если бы Рёрик не прекратил поединка, сейчас бы Ормар готовил для тебя погребальный костер. И пусть конунг что угодно говорит про своего Хельги, но я легко бы с ним справился. Да что я, любой из моих хирдманов одолел бы его. Но нет, тебе надо было раскрыть свой поганый рот, когда тебя никто не просил, и что-то там вякнуть. Твое счастье, конунгу ты чем-то понравился. Хотя, хоть убей, не пойму, что в тебе такого. Но, если бы по твоей вине конунг отказал мне, я бы сам снес тебе голову, и не помогли бы тебе ни твой брат, ни Барг. Никто, понял? Понял меня???

Ансгару хотелось сказать что-то резкое, броситься в бой, чтобы доказать, что он на самом деле чего-то стоит. Внутри все похолодело, вдоль спины словно прошла молния, лицо задрожало от нарастающей ярости. Но, к своему собственному удивлению, он просто сказал:

– Понял.

– То-то же. И не думай, что теперь тебе будут делать какие-то поблажки, что можешь ходить, задрав нос. Ты такой же дренг, как и раньше, и хирдманом я тебя никогда не сделаю. Запомни это. А теперь проваливай! Иди, займись делом.

Сгорая от стыда и унижения, все еще трясясь от неизрасходованного гнева, Ансгар вернулся в лагерь.

– Что он от тебя хотел? – поинтересовался Агнар.

– Спроси у него, – резко, сам не желая того, ответил Ансгар. Он не хотел обидеть брата, но и обсуждать с кем бы то ни было свою беседу с Бальдром тоже не хотел. Остаток дня Ансгар оставался мрачным, ни с кем не разговаривал и строил планы, как когда-нибудь поквитается с Бальдром и заставит его взять свои слова назад.

Между тем сам Бальдр вскоре после разговора с Ансгаром вместе с Баргом и несколькими хирдманами покинул лагерь и направился в Альдейгью договариваться с конунгом об условиях найма. Викингам долго пришлось ждать своего хёвдинга, благо солнце, продлевая день, садилось очень поздно. Уже когда стало понемногу темнеть, Бальдр наконец объявился. За ним несли бочонок браги и дичину. Сразу стало ясно, что переговоры прошли успешно. Во всяком случае, Бальдр был очень доволен и теперь рассказывал своему хирду о заключенной сделке. Конунг Рёрик брал дружину викингов целиком и направлял ее в Хольмгард. Там им должны были построить дом. Кроме того, конунг обязался кормить их за свой счет и восполнить недостаток оружия. Это оружие после истечения договора оставалось у викингов. А заключен договор на один год, по прошествии которого хирду Бальдра полагалась еще и плата – дренгам по половине эйрира, хирдманам по полному эйриру. Выдаваться плата должна была не серебром, а мехами. Сколько при этом получал сам Бальдр, он не сказал. После того, как пройдет условленный срок, договор сам собою продлевался еще на год, если не будет возражений с той и другой стороны.

Хирд был доволен сделкой, и по этому поводу тут же устроили пир. Теперь викингов уже ничто не сдерживало – сторожей-данов можно было не опасаться – и они устроили настоящее буйство. Кругом орали, гоготали, жадно жрали мясо и упивались брагой. Только Ансгар сидел мрачнее тучи. Он почти ничего не ел, а лишь медленно цедил хмельное. Ему было непонятно, отчего все так радуются, ведь им предстоит провести в этой чужой земле целый год, неся службу конунгу, лучшие годы которого остались давно позади. И что они получат взамен? Полэйрира мехами? Он и его брат – сами охотники, и, если им потребуется, добудут пушнины, сколько нужно. Единственное, что радовало Ансгара, – это возможность заполучить оружие, да и то еще неизвестно, что им достанется. Впрочем, истинной причиной его скверного настроения была растущая в душе ненависть к своему хёвдингу. Он жалел, что сразу не ответил ему как следует, и теперь оставалось ждать повода, чтобы отомстить обидчику. Зная Бальдра, можно было надеяться, что ожидание не затянется надолго.

Почувствовав, что хмель начинает кружить ему голову, Ансгар, не обращая внимания на возражения друзей, лег и завернулся в плащ. Немного потормошив, от него вскоре отстали. Пир еще долго продолжался, не давая ему уснуть пьяными криками и песнями. Об него даже пару раз споткнулись, но Ансгар словно потерял связь с внешним миром, полностью погрузившись в свои думы.

Неожиданно Ансгару показалось, что он видит какое-то свечение в лесу. Ему стало интересно, и он решил пойти посмотреть. Пир остался далеко за спиной. Ансгар углубился в лес и вдруг вышел на обширную поляну. Посреди поляны стоял огромный ясень, уносящийся своими ветвями в самое небо. Свет же, который манил Ансгара, исходил от листьев ясеня. Четыре оленя – Дайн, Двалин, Дунейр и Дуратрор – объедали листву. Рядом с ними, тоже на земле, но словно выше, стоял еще один олень, Эйктюрнир. С рогов его лились ручейки воды и падали прямо в кипящий котел, а из котла проистекали в разные стороны реки. Ансгар отвел глаза от Эйктюрнира и увидел Хейдрун – козу, которая тоже щипала листья ясеня, а из вымени ее сочилось молоко. Ансгар протянул руку, и ладонь его наполнилась светящейся белизной. Он попробовал ее на вкус и почувствовал, как во рту у него разливается медовая сладость. Вдруг краем глаза он заметил некое шевеление в корнях дерева. Присмотрелся – и отпрянул в ужасе! Там кишели змеи, и эти змеи грызли корни ясеня. Но страшны были не змеи, нет. Среди сплетения змеиных тел Ансгар увидел Нидхёгга – настоящего дракона. Но напрасно Ансгар испугался, ведь дракону не было до него никакого дела. Нидхёгг что-то шипел на ухо большущей белке, изо рта у которой торчали два огромных резца. Выслушав дракона, белка, ловко карабкаясь, вмиг взлетела на самый верх. Ансгар поднял голову и там, на самом верху, узрел мудрого орла, а меж глаз у него – ястреба Ведрфельнира. Белка фыркнула что-то на ухо орлу, и тот издал в ответ грозный клекот. Белка же, выслушав орла, вновь помчалась вниз по стволу дерева к дракону.

Ансгар снова опустил глаза и присмотрелся. Оказалось, что от ствола ясеня отходят три больших корня, идущих в разные стороны. Ансгар пошел вдоль одного из них и вот дошел до источника, бьющего из-под корня. Над этим источником стоял прекрасный чертог, а из чертога вышли три девы – Урд, Верданди и Скульд. Они зачерпнули кувшинами воду из источника и стали поливать корни ясеня. Перед чертогом же раскинулась священная поляна, и откуда-то с неба спускался к ней радужный мост Биврёст. По этому мосту спускались к святилищу сами асы. Они были окружены таким невероятным сиянием, что у Ансгара заболели глаза. Он зажмурился, но свет будто проходил сквозь веки, выжигая зрачки. Тогда Ансгар отвернулся и побежал обратно, пока вновь не оказался у самого ствола ясеня. Тут он решил пойти вдоль другого корня, и тот привел его к высочайшим стенам города. Врата – черные? нет, серые – отворились, из города один за другим стали выходить ётуны, и были они так велики, что если бы один из них обронил рукавицу, то Ансгар смог бы жить в ней, как в доме, да еще и завести семейство. Но Ансгар не желал встречи с великанами и снова вернулся к стволу дерева. Отсюда он двинулся вдоль третьего корня, и чем дальше шел, тем холоднее ему становилось. На поляне, где стоял ясень, росла сочная трава, но здесь, у третьего корня, была зима, и Ансгар шагал по хрусткому снегу. Изо рта шел пар, с каждым мгновением становилось все холоднее. Ансгар почувствовал, что лицо его коченеет и он не может даже закрыть глаза. Тогда он принялся тереть лицо руками и со всей силы зажмурился.

Когда Ансгар открыл глаза, вокруг уже ничего не было. Совершенно ничего – абсолютная пустота. И в этой пустоте распростерлось тело мужа. Ансгар присмотрелся и узнал в нем своего отца. Он хотел подойти и обнять его, но не мог, потому что его самого больше не было. Ансгар сам был пустотой и мог только наблюдать. Вдруг неизвестно откуда на тело набросились три могучих мужа и принялись терзать его, раздирая на части. Ансгар хотел остановить их, но был не в силах это сделать, даже закричать ему не удалось. От отца же его скоро ничего не осталось. Там, где бросили его мясо, возникла земля, где излилась его кровь – появилась вода, кости его легли горами, зубы – скалами, из волос вырос лес, мозги его поплыли облаками над землей, а череп стал небесным сводом. И тогда Ансгар обрел голос.

– Отец! – закричал он что было мочи и проснулся.

Он огляделся. Залитый серебристым светом луны лагерь, отходя от буйного пира, мирно спал. Тлел костер, пахло дымом, потом и перегаром. Вокруг на все лады храпели, и в общем все было спокойно. Только в душе после увиденного во сне осталось какое-то тоскливое чувство.

Ансгар в Хольмгарде

Несмотря на заключенный договор, в Альдейгью викингов все равно не пустили: она оказалась переполнена воинами конунга и хирд Бальдра просто негде было поселить. Все же они покинули лагерь, около месяца служивший им домом, и разместились у рва под самыми стенами города, но тут особо не устраивались, ведь уже через день конунг собирался отправиться в обратный путь. Драккар тоже подвели как можно ближе к Альдейгье и вытащили на берег. Здесь ему под присмотром Торвара предстояло дожидаться того времени, когда викинги решат вернуться на родину. В Хольмгард им предстояло плыть на вендских ладьях.

Ансгар не хотел продолжить свой путь, так и не побывав внутри крепости. Днем накануне отплытия он долго ходил вокруг стен – высокого глиняного вала, поверх которого стояли деревянные клети, набитые, как он скоро узнал, утрамбованной землей. Несколько раз Ансгар подходил к воротам, но там стояли стражи такого угрюмого вида, что он не решался пройти мимо них. В конце концов, когда он уже отчаялся увидеть Альдейгью изнутри, его вдруг окликнули:

– Ансгар! Тебя ведь зовут Ансгар, верно?

Ансгар оглянулся. На него с явным любопытством смотрел молодой воин в простой одежде, но подпоясанный дорогим поясом. Ансгар пригляделся, и глаза его стали круглыми от удивления – на поясе висел меч в почти таких же ножнах, что и Домарбранд. Да и рукоять была похожа.

– Да, так меня зовут, – ответил Ансгар. Его распирало любопытство, но он старался держать себя достойно.

– А меня кличут Богуславом Годинычем, но друзья называют просто Богша. – Парень говорил с акцентом, как у Вышана, так что, даже если бы он не назвал свое имя, в нем легко было признать венда, – я видел, как ты бился с Хельги.

Ансгар сразу поскучнел:

– Да, это был не лучший мой поединок.

– Нет, наоборот! Я не раз видел Хельги в бою, и, поверь, он действительно великий воин. Тебе выпала большая честь биться с ним перед глазами конунга, и хотя ты проиграл, но сражался славно.

– Если он такой великий воин, – с сомнением пожал плечом Ансгар, – то почему он поставил мне подножку? Это нечестно.

Богша засмеялся:

– Ты просто плохо знаешь Хельги! Если он поставил перед собой цель, то всегда ее добьется. И ничто его не остановит. Если понадобится, он будет хитрить, отступать, водить за нос, а потом нанесет разящий удар. Он умнее других и никогда не позволит себе проиграть только из-за того, что его победа кому-то может показаться нечестной.

– Я смотрю, ты очень высоко его ценишь.

– Не только я. Его уважают все, слово Хельги – второе после конунга. Знаешь, что про него рассказывают?

– Что? – поддался любопытству Ансгар.

– Говорят, он может оборачиваться волком и ходить такими тропами, где людям путь заказан. Все звери и птицы слушаются его и передают, что видели и слышали. Поэтому он всегда знает, где его враги и что они замышляют.

– Да ну, сказки, – отверг Ансгар, а сам вспомнил волчьи клыки Хельги.

Богша весело улыбнулся:

– Ну, я, конечно, своими глазами не видел, но, зная Хельги, ничему не удивлюсь. Ты вот скажи мне, – переменил он вдруг разговор, – что это ты круги наматываешь вокруг стены?

– Да я так просто, – замялся Ансгар, но тут же выпалил: – Никогда раньше не бывал в городах. Хотелось посмотреть.

– Так в чем же дело? Давай я тебя проведу.

– Правда? – обрадовался Ансгар. – Давай!

Они двинулись к воротам. Один из стражников покосился на Ансгара, но не сказал ни слова. Оказавшись внутри, Ансгар принялся вертеть головой, он никогда не видел столько строений в одном месте. Крепость оказалась набита людьми, они ходили туда-сюда, каждый по своему делу, мало обращая внимания на Ансгара. Тут было множество воинов, но не только они – еще ремесленники, слуги, дети, женщины, а среди них он заприметил и пару миловидных девушек, но ни одна из них не была похожа на Рунфриду. В центре Альдейгьи было свободное пространство, и Ансгар хотел пойти туда, но Богша потянул его за собой.

– Пойдем, отсюда все будет лучше видно.

Они поднялись по лестнице и оказались на узкой площадке, которая, как оказалось, опоясывала всю стену, то ныряя в башни, то снова выныривая. Она не доходила до самого верха стены, но была устроена так, что, стоя на ней, можно было видеть все, что делается снаружи. Ансгар посмотрел вниз и почувствовал себя великаном. Забавно было смотреть на людей с такой высоты.

– Скажи, Богислейф…

– Ты можешь звать меня Богша, – дружелюбно улыбнулся венд.

– Хорошо, Богша. Скажи мне, кто построил эти стены?

– Как кто? Конунг Рёрик.

– Сам, что ли? – удивился Ансгар.

– Ха-ха! Ну, ты скажешь! Нет, конечно. Конунг только повелел, а работали его люди.

– А как они поднимали бревна на такую высоту?

– Не знаю, я не знаток в этом деле. Но наверняка есть множество способов.

Ансгару такое объяснение показалось неубедительным. Боясь показаться простодушным, он немного замялся, но все-таки спросил:

– Скажи, а правду говорят, что в этих краях живут великаны?

– Великаны? – удивился Богша. – Нет, сколько здесь живу, ни разу не встречал. А с чего ты взял, что они здесь водятся?

– Согласно нашим легендам, ётуны живут на востоке.

– Ну, кто их знает, может, они и вправду живут где-то на востоке, – с сомнением произнес Богша.

– А что, много еще земель на восток отсюда?

– Еще как много! Говорят, где-то там далеко, гораздо дальше, чем отсюда до твоей родины, есть высокие горы. Может, в тех горах и водятся эти твои ётуны, не знаю.

– А что дальше, за горами?

– Не знаю, вряд ли ты встретишь человека, который там бывал.

Ансгар призадумался. Он не подозревал, что Мидгард такой большой. Впрочем, может, оно и к лучшему, что турсы живут так далеко отсюда. И выходит, эти стены действительно возвели люди. Но если люди смогли такое построить, значит, смогут и разрушить.

– Скажи, Богша, кто-нибудь пытался захватить Альдейгью с тех пор, как построили эти стены?

– Нет, пока еще никто не осмелился.

– Наверно, это вообще невозможно.

– Ну почему же? – возразил Богша. – На стены можно взобраться по приставным лестницам, и если нападающих будет намного больше, чем обороняющихся, то тогда они могут победить. Еще можно выбить ворота тараном. Или, как я слышал, в полуденных странах делают башни на колесах и подводят их к самой стене. А из башни сначала стреляют из луков, а потом перепрыгивают на стену.

Ансгар с интересом слушал, что ему говорит Богша. Раньше война представлялась ему куда более простым занятием – бери себе меч, щит, шлем и вперед, в бой. Но оказалось, что все намного сложнее, и война – довольно мудреное дело. Тем временем Богша продолжал говорить:

– Но в здешних краях башен на колесах отродясь не видали. И вообще, мало кто может бросить вызов конунгу Рёрику. У него достаточно дружины, чтобы держать в своих руках все подвластные ему племена и в то же время заставлять дрожать от страха соседей. В последнее время осмелел Аскольд из Кёнигарда, что на полдень отсюда. Уже было несколько стычек с его воинами. Мы бы проучили их, но в последнее время конунгу часто нездоровится, а поручать большую войну кому-то другому он не хочет. Но он все равно готовится. Вот и вас согласился взять на службу.

Слушая Богшу, Ансгар повернулся и окинул взором Альдейгью. Сверху расположение строений казалось более упорядоченным, чем если смотреть снизу. Проследив за его взглядом, Богша переменил разговор:

– Вон там, смотри, хирдхейм, дом дружины нашего конунга, по-нашему – гридница. – Он показал на большое бревенчатое здание с узкими окошками. – Такой же построят и для вас в Хольмгарде. В двух домах, что поменьше, живут люди Торвара из числа тех, что постоянно стерегут Ладогу. – Богша назвал город на вендский манер. – Еще несколько отрядов постоянно обходят здешние земли, блюдя порядок и сторожа от незваных гостей.

– Как Вышан? – уточнил Ансгар.

– Да, Вышан водит один из таких отрядов. Поочередно они приходят в город, чтобы отдохнуть, и тогда занимают вон тот дом. Сейчас там Эринг со своими воинами. Так что, как видишь, для вас и вправду нет места.

– А это что за дом рядом с хирдхеймом? Он почти такой же большой, но намного красивей. И народу там больше толчется.

– О, это дом самого конунга, там он устраивает пиры для своей дружины, там вместе с ним живут его самые приближенные люди, жена с сыном и их слуги.

– А что, у него есть жена? – удивился Ансгар. – Почему же ее не было на судном поле? И почему там не было его сына? Посмотрел бы, поднабрался бы уму-разуму, ему же потом на место отца.

– Жены его не было, потому что нечего женщине, даже высокого рода, лезть в мужские дела, – объяснил Богша, – а сын конунга очень мал, от мамки еще не отняли. Так уж вышло, что Рёрик долго не привязывался ни к одной женщине, каждый год менял по нескольку наложниц. Может, они и рожали ему детей, но он этим не интересовался. Однако лет шесть назад после плавания на запад он вернулся с Ефандой, и вскоре у нее родился сын именем Ингвар. Сейчас он еще ребенок и вряд ли повзрослеет к тому времени, когда его отца не станет. Не знаю, как тогда дело повернет.

– Ты это о чем?

– Да ни о чем! – спохватился Богша. – Боги любят Рёрика, глядишь, может, он еще всех нас переживет. Ну а город вряд ли кому-нибудь удастся захватить. Смотри, здесь все есть – вон амбар, там каждый год пополняются запасы зерна, вон хлев, свинарня.

Ансгар понял, что Богша намеренно переменил тему разговора, но допытываться не стал. Они спустились вниз, и Богша еще некоторое время поводил его между строений, показав конюшню, поварню, кузню, стеклодельню, в которой варились глазки – маленькие стеклянные шарики, которые, как оказалось, очень ценились в этих краях.

– Смотри, – достал он один такой глазок из кармана и протянул Ансгару, – за эту вещицу финны готовы отдать много пушнины, можно даже купить себе раба.

– За один глазок? – удивился Ансгар. Он покатал его на ладони. Странная, совершенно бесполезная безделица. Кому и зачем она может пригодиться? – Мне рабы не нужны, – хмыкнул Ансгар и вернул шарик Богше, – лучше скажи мне, почему конунг назвал своих воинов «рус»? И от других я тоже слышал это слово. Что оно означает?

– Ну, рус – это, как бы тебе объяснить, – Богша почесал затылок, – это люди, которые ходят по воде, люди воды.

– Как это?

– Да что ж непонятного? Вот ты сам – викинг, ушел из родного дома и сел на корабль. Так и русы. Люди, которые плавают на кораблях. У нас целое племя такое есть, вы их ругами кличите.

– Но здесь-то никто не плавает на кораблях! Мы тут по земле ходим, – возразил Ансгар.

– Ну и что? Ты разве перестал от этого быть викингом? Нет. Да и потом, Рёрик столько лет был морским конунгом, что привык называть так свое воинство, русь, и все привыкли.

Ансгар пожал плечами, но больше допытываться не стал. Русь так русь. Богша уже провел его по всему городу, рассказал много интересного, и, наверно, пора было и честь знать. Но оставался еще один вопрос, который не давал Ансгару покоя. Когда вышли за ворота, он сказал:

– Хороший у тебя меч. Откуда он?

– Мой отец добыл его в бою с франками.

– Я не слышал, чтобы венды ходили так далеко.

– Ты, наверно, думаешь, – рассмеялся Богша, – что я из местных словен. Но это не так. Мой отец из племени вагров. На родной земле ему не было чести, потому что он был подкидышем. Тогда он ушел к Рёрику, ходил с ним во многие походы, славно сражался, и тот сделал моего отца воеводой, то есть ярлом.

– А где сейчас твой отец? – со скрытой тоской спросил Ансгар.

– В Хольмгарде. Точнее, у него своя усадьба рядом с городом. Если хочешь, когда будем там, заходи в гости, я буду рад. Обязательно надо показать отцу воина, который так ловко метнул щит в Хельги!

– Ладно тебе, – отмахнулся Ансгар.

– Я не шучу! Тебе понравится у нас. Обещай, что зайдешь!

– Хорошо, Богша, я обещаю.

На том и расстались.

* * *

Ансгар осторожно, умеряя силу, работал веслом. Вендская речная ладья была намного легче драккара, и, даже чтобы подниматься на ней вверх по Вальхаву, требовалось меньше усилий, чем в море. Уже скоро должен был показаться Хольмгард, где отныне предстояло нести службу хирду Бальдра. И вот, на второй день пути они приплыли к тому месту, где недалеко от впадения Вальхава в озеро Ильмейн расположился новый город, построенный по воле конунга Рёрика.

На восточном берегу, в пойме Вальхава, возвышался небольшой мыс. На его вершине Ансгар узрел глиняный вал с частоколом. За частоколом виднелись крыши домов. После Альдейгьи Хольмгард не показался Ансгару очень уж большим, как он представлял себе раньше, слушая рассказы других об этом городе. Однако скоро Ансгар узнал, что с противоположной стороны, за крепостными стенами, было еще множество строений, как ремесленных, так и жилых. Вместе с ними Хольмгард образовывал поселение, которое было даже больше Альдейгьи, притом что еще и десяти лет не прошло с того момента, как Рёрик здесь обосновался. Впрочем, как объяснил ему его новый друг Богша, конунг пришел не на пустое место – на этом мысу уже много поколений жили сначала финны, а потом словене, занимавшиеся рыболовством и обработкой земли. Рёрик согнал их с мыса и расположил на нем свою главную дружину. Теперь здесь предстояло по крайней мере один год жить викингам Бальдра.

Их снова оказалось негде разместить, а значит, как и прежде, предстояло жить почти что под открытым небом. Они разбили свой лагерь с восточной стороны, недалеко от посада. Едва вернувшись в Хольмгард, конунг велел строить новую гридницу, а сам заперся в своих хоромах и долго не появлялся. Говорили, он слег с какой-то тяжелой болезнью. К удивлению Ансгара и всего хирда, их новый дом был возведен всего за несколько дней. Бальдр запретил своим воинам покидать в это время лагерь, но сам ходил смотреть, как идет строительство. Возвращался каждый раз недовольный. Наконец Бальдр со всей дружиной был приглашен на новоселье. Стало ясно, что́ ему так не нравилось. Выяснилось, что для их хирдхейма не нашлось лучшего места, как у клоаки, куда сливали помои и ходили по нужде. Правда, для последних целей ею пользовались нечасто, ибо большинство жителей предпочитало выходить для этого дела за городские стены. Но все же душок стоял не самый приятный. Зимой, подумал Ансгар, будет хуже, морозить срам никто не захочет, а потому все дерьмо окажется здесь.

Мало того, что их дому отвели такое позорное место, так еще и сам дом построили кое-как. Длинное прямоугольное бревенчатое строение с высокой двухскатной крышей издалека выглядело довольно внушительно, но, подойдя ближе, легко было догадаться, почему его соорудили так быстро. Покрытые корой бревна приладили друг к другу, не особо заботясь возникшими щелями, во многие из которых легко проходила ладонь. Наверно, через эти щели должен был проникать свет, ведь окон вообще не оказалось. Летом оно, может, и ничего, даже хорошо, будет проветриваться, а вот зимой, опять же подумал Ансгар, в таком доме навряд ли будет намного теплее, чем снаружи.

Дом передавал руководивший его постройкой ярл из числа местных вендов. Похоже, он не особо жаловал гостей из-за моря, потому что на все попреки и гневные нападки Бальдра с брезгливым выражением лица отвечал, сильно коверкая северный язык:

– Сегодня вы здесь, завтра вас нет. Так стоит ли из-за таких находников тратиться?

– Попробуй сам пожить в этом доме!

– Коли не нравится что-то, так сами доделайте. Вон вас сколько здоровых мужиков! А все только жрать да спать. Работать кто будет?

– Посмотрим, что скажет конунг! – скрежеща зубами, прорычал Бальдр.

– Если он еще что-нибудь скажет, – буркнул венд.

Видать, Рёрик был совсем плох, раз его ярлы так осмелели. Однако Бальдр решил идти к нему.

– Куда? Тебя все равно не пустят! – прокричал ему вслед ярл.

Викинги под присмотром Барга остались стоять у своего неказистого дома, ожидая, как повернет дело. Венд тоже решил обождать, но что-то шепнул на ухо одному из своих прислужников, и тот куда-то убежал. Тем временем на новых соседей вышли поглазеть хольмгардцы. Среди них оказалось много нордманов, которые охотно стали делиться местными новостями. Выяснилось, что в последние два года конунг, не желая показывать свою слабость, уже не первый раз вот так запирается у себя, пуская только жену с сыном и двух-трех ближайших ярлов. Но все понимали, что за этим кроется, и опасались, как бы он не остался в своем затворе навеки. Точнее, опасалась этого та часть старшего и младшего хирда, которая пришла с ним из-за моря. А вот среди местных, когда-то самих позвавших Рёрика, далеко не все были им довольны и многие только того и ждали, когда конунг умрет и можно будет прогнать его род и его дружину туда, откуда они пришли. Ярл, что строил дом, судя по всему, был из этого числа. Сейчас он стоял, делая вид, что не слышит разговоров вокруг себя, перебрасывался со своими людьми короткими фразами на вендском языке и все время поглядывал куда-то в сторону. В Хольмгарде большую часть населения составляли нордманы и заморские венды, но были и словене. Скоро к хирдхейму подтянулось несколько десятков вендов. Между двумя группами хольмгардцев завязалась перепалка.

Неизвестно, до чего бы дошло дело, но вдруг все разом притихли: верхом на коне показался сам Рёрик в сопровождении своих хирдманов. За ними шел Бальдр. Как уж он пробился к больному конунгу, что ему сказал, осталось неизвестно, но только владетель Хольмгарда был явно зол. По лицу его явствовало, что он еще толком не оправился от болезни, однако же в седле держался бодро.

– Твердислав! – хрипло крикнул Рёрик, еще подъезжая к скоплению людей. – Я тебе что велел?

Толпа раздалась, давая конунгу место.

– Что велел, то исполнено, – недовольно ответил Твердислав, когда конунг остановил своего коня перед самым его носом.

– Я велел тебе построить хирдхейм! А это что?

Твердислав набычился:

– Стены есть, крыша тоже, что еще нужно?

– Значит, будешь сам здесь жить со своей семьей и дружиной, а твою усадьбу я отдам своим новым воинам. – Конунг говорил жестко, и не возникало даже тени сомнения в том, что ему достанет воли именно так и поступить.

– Не посмеешь! – багровея от злости, отвечал ему Твердислав. Лица людей за его спиной посуровели, и было ясно, что, в случае чего, они готовы биться за своего господина.

Рёрик выпрямился в седле. Лицо его пылало гневом, правый ус дергался.

– Вот как ты заговорил! Забыл, кто твой конунг? Забыл судьбу Вадима? – При упоминании этого имени что-то дрогнуло в Твердиславе, тень страха пробежала по его лицу. – Хочешь пойти по его стопам? Что ж, я это устрою. Или думаешь, мне уже конец? Нет, смотри. Смотри на меня! – Твердислав, явно перебарывая себя, поднял глаза на Рёрика, тот показал крепко сжатый кулак. – Жив я! И пока жив, все вы в моей власти! И пусть это будет последним делом моей жизни, но я вычищу измену в своей земле, даже если мне придется вырубить под корень сто знатных родов. Ты понял меня?

– Я внял твоим словам, конунг.

– Хорошо. В три дня ты должен привести этот хирдхейм в порядок – я хочу попировать в нем со своей новой дружиной. Столы накрывать и прислуживать во время пира тоже будешь ты. И пусть я только замечу, что ты поскупился на моих воинов – не сносить тебе головы!

Сказав так, конунг круто завернул коня. Бальдр, осклабившись в ответ на взгляд пристыженного Твердислава, собрал свой хирд и повел его прочь из города. Спустя три дня викинги вновь явились в Хольмгард. За это время щели оказались замазаны глиной и проложены мхом, в трех стенах прорублены небольшие оконца, а над входом был повешен воловий череп. Зашли внутрь. Света из окон не хватало, чтобы разглядеть, что к чему, но заранее были подготовлены лучины, которые, едва их зажгли, осветили хирдхейм неярким, но теплым огнем. Ансгар с товарищами, топча ногами мягкий, еще не успевший как следует утрамбоваться глиняный пол, с любопытством осматривал свой новый дом. Обстановка была самая простая: вдоль стен стояло множество лавок, заваленных мешками с соломой, а также несколько длинных столов, в дальнем правом углу небольшая перегородка образовывала что-то вроде отдельной комнаты – место хёвдинга, а посреди помещения был подготовлен очаг – обложенное камнем углубление. При мысли о том, что ему теперь придется жить здесь, Ансгару стало неуютно. За последнее время он привык спать на свежем воздухе, прямо на голой земле, и в хирдхейме, как бы высока ни была его крыша, ему казалось тесно. Но делать было нечего, приходилось обустраиваться на новом месте.

Настроение Ансгара заметно улучшилось, и не только у него одного, когда их в тот же день пригласили на оружейный склад, причем явиться следовало во всеоружии. Веселые от предвкушения, викинги нестройной толпой двинулись за провожатым. Вел их Барг, так как Бальдр неожиданно попал в особую милость у Рёрика и теперь большую часть времени проводил у него во дворце. Этот дворец был чем-то вроде крепости в крепости, многоразличные служебные здания образовывали вокруг него подобие стены. Среди этих зданий была и длинная низкая оружейня, у которой викингов поджидал уже пожилой, но, судя по виду, еще очень крепкий человек со строгим выражением лица. Ансгар подумал было, что это еще один ярл из вендов, однако, заприметив у него на шее маленький Мьельнир, успокоился.

– Здесь оружие раздают? – гаркнул Барг.

Человек посмотрел на него из-под густых насупленных бровей:

– Абы кому не дам.

– Само собой, – согласился Барг, – да только мы не абы кто.

– Знаю. Еще знаю, что у вас десять хирдманов и ты – правая рука вашего хёвдинга. И у всех достаточно оружия. Напрасно пришли сюда с пустыми руками, меня не проведешь. Я выдам оружие только вашим дренгам. Да и то, пусть не особо губу раскатывают, только самое необходимое.

Барг почесал затылок и протянул:

– Да, тебя не проведешь. Как, говоришь, твое имя?

– Ну, скажем, Ранд. Что с того?

– Ранд? – обрадовался Барг. – Как кстати! Мне как раз нужен щит[64]. Я хоть и неплохо вооружен, но вот щита в дороге лишился. Дал этому балбесу поносить, – Барг показал на Ансгара. – А он взял да и сломал его о секиру руга.

– О секиру, говоришь. – Ранд поскреб затылок. – Ладно, сейчас.

Он нырнул в низенькую дверь и скоро вернулся назад, неся в руках прекрасный, совсем еще новый щит с большим блестящим умбоном посередине.

– На вот, держи. Но это все. Теперь ты и хирдманы – в сторону. А дренги пусть подходят по одному.

Даже без хирдманов в очередь за оружием выстроились почти пятьдесят человек. Ансгар не стал лезть вперед других и стоял одним из последних. В зависимости от того, кому чего не хватало, Ранд выдавал либо щит, либо шлем, кроме того, каждому полагалась броня. Поначалу дренги, получив свое, отходили довольные, но скоро стали раздаваться возмущенные голоса. Каждый последующий щит и шлем были хуже предыдущего, и Ансгар уже начал жалеть, что не пролез вперед. Громче всех возмущался Оддвар: Ранд не смог найти броню, которая налезла бы на его могучее тело.

Наконец очередь дошла и до Ансгара. Ранд покосился на Домарбранд:

– Хороший меч.

– Да, хороший, – согласился Ансгар и с гордостью добавил: – Именно им я убил того руга, который сломал щит Барга.

Ранд приподнял одну бровь, потом закатил глаза, будто что-то прикидывая, и исчез в темном проходе в оружейню. Его не было довольно долго. В конце концов он объявился, неся в руках щит, а на нем броню и шлем. Точнее, это был не шлем, а шапка из толстой потертой кожи с несколькими железными вставками, причем одной, судя по дырке, не хватало.

– Что это? – спросил Ансгар.

– Это тебе на голову, – невозмутимо ответил Ранд, – ты не смотри, что этот шлем такой старый. Зато надежный.

– Надежный?! – вскричал Ансгар. – Да ты посмотри на него, он же сейчас у тебя в руках разлезется. Ты нарочно выискал его для меня? Поэтому тебя так долго не было?

– Не ори! Скажи спасибо, что вообще что-то даю. На, забирай и проваливай отсюда. – Ранд всучил ему щит – обтянутое разрубленной в нескольких местах кожей дерево с заклепками по краям. Ансгар сжал от злости зубы, но когда развернул жиденькую кольчатую броню, то просто обомлел. Прямо на груди зияла огромная дыра. Раньше он мог только мечтать о броне, но теперь явно хотел большего. Не в силах вымолвить ни слова, он просто показал дыру Ранду. Тот только пожал плечами:

– Ну что ж с того, видать, пробили чем-то в бою.

– Ты хочешь сказать, что ее сняли с убитого воина?

– А ты что думал? Не выбрасывать же! Не ты первый, не ты последний.

Ансгар просунул руку в дыру:

– А с этим как мне быть? Так и носить?

– Можешь сходить на кузню, глядишь, подлатают, – посоветовал Ранд, а потом, хитро сощурив глаз, добавил: – Но вообще я могу тебе кое-чем подсобить.

– Чем же?

– Можем устроить мену. Ты мне – свой меч, а я тебе – бронь и щит покрепче, шлем добротный и топор.

– Этот меч – наследие моего отца! – возмутился Ансгар.

– И что с того? Меняться будешь или нет?

Ансгар мотнул головой.

– Ну как знаешь. – Ранд был явно недоволен, он надеялся на другой ответ.

* * *

Вернувшись вместе со всеми в хирдхейм, Ансгар сел на лавку и призадумался. На свои новые доспехи он не хотел даже смотреть, и теперь они валялись под лавкой. Он был зол и снова начал жалеть о том, что покинул родную землю. Вдруг ему на темя упала крупная капля. Он поднял голову, и следующая капля угодила ему прямо в глаз.

– Что за шутки? Откуда вода?

– Дождь пошел, – ответил ему Ульвар, и в подтверждение его слов раздался приглушенный гром.

– Тут тоже крыша течет, – подал кто-то голос у противоположной стены.

– И тут, – поддержали его у входа.

Все ж таки Твердислав сумел им насолить. Может, он не рассчитывал, что дождь пойдет так скоро, ведь с тех пор, как викинги прибыли в Хольмгард, здесь все время стояла прекрасная погода. Но теперь, еще до намеченного на сегодняшний вечер пира, пакость Твердислава вышла наружу, а значит, ему грозил гнев конунга. Дождь усиливался, и, видя, как на глиняный пол стекают уже целые струи воды, Барг вышел прочь. Наверно, пошел искать Бальдра или самого Рёрика.

Большинство отнеслись к новому неудобству либо равнодушно, либо и вовсе с юмором. Протекающая крыша была пустяком по сравнению с тем, что им пришлось перенести за время похода. Льющаяся на них вода никак не мешала викингам любоваться своим новым оружием и обсуждать его с приятелями, шутить, смеяться и предвкушать обильную жратву на пиру. Только Ансгар сидел понурый.

– Ты чего, брат, нос повесил? – раздался голос Агнара.

– А чему я должен радоваться? – ответил вопросом на вопрос Ансгар.

Агнар нахмурился:

– Ты опять за свое? Сколько можно об одном и том же? Все идет, как надо! Мы в Остерланде, конунг Рёрик, не без твоей, кстати, помощи, принял нас на службу, теперь у нас свой хирдхейм в Хольмгарде, вот-вот пойдем войной на Кёнигард, а там недалеко и до золота Ёрмунрекка!

– Точно! – оживился сидевший рядом Ульвар. – С сокровищами Ойума мы сможем собрать такое войско, что покорим не то что Свеаланд, а весь Нордланд!

– Отомстим и Ведерхатту, и всем свеям! – подали свои голоса Бильд и Ивар.

Но Ансгар не разделял веры своих товарищей в будущие успехи.

– Да, конунг взял нас на службу, – проговорил он, – но, сами видите, он того и гляди направится на пир в чертоги Одина. А без Рёрика тут может такая каша завариться, что нам будет не до Кёнигарда. Сами же видели, как на нас смотрят местные венды. Да, у нас теперь есть крыша над головой, но что это за крыша? – Для пущей убедительности Ансгар подставил ладонь под льющуюся сверху струю, и брызги полетели в разные стороны. – Нам дали оружие. Замечательно! – Он поднял свою броню и просунул руку в отверстие на груди. – Дырявые доспехи, дырявая крыша, дырявый конунг!

– Попридержи язык! – взвился до этого тихо сидевший и внимательно прислушивавшийся к разговору Ормар. – За такие слова можно легко лишиться головы!

– Да? И кто же меня ее лишит? – вскочил с лавки Ансгар. Рядом с ним плечом к плечу стал Агнар – хотя он и не разделял мнение младшего брата, но если предстояла драка, то он готов был биться за него.

– Тише вы! – раздался громкий бас Оддвара. – Не хватало еще, чтобы мы тут между собой передрались. Не забывайте, что мы в одном хирде, в одном десятке. Мы же друзья! Нам нельзя ссориться.

Все с удивлением посмотрели на Ётунсона. Редко когда он мог связать воедино столько слов, но, видно, уж очень ему не хотелось междоусобия. Он разволновался и громко сопел, а его щеки даже в полумраке хирдхейма горели огнем. Глядя на него, все невольно заулыбались, а потом и вовсе рассмеялись.

– Да не пыхти ты так! – Брунольв ткнул кулаком в живот Оддвару. – Чай, не поубиваем друг дружку. Верно я говорю?

– Верно, – согласился Ансгар и сел обратно на лавку.

– Верно, – кивнул и Ормар, – я только хотел сказать, что не пристало воинам поносить конунга, которому они служат.

– Так бы и говорил, а то сразу «головы лишиться»! – Агнар положил руку на плечо Ансгара. – Брат, конечно, погорячился. И его понять можно. Да, не все так гладко, как хотелось бы, но я все же думаю, что дела наши не так уж и плохи. Крышу нам починят, броню залатают. А что касается конунга, то он еще в силах править. Видели, как он застращал того ярла Цфертислейфа? Ну а если боги его все-таки призовут, не беда, будет другой конунг, помоложе. Тогда мы точно пойдем походом на полдень.

– А если венды восстанут? – не удержался Ансгар.

– Тоже не беда! Здесь много нордманов, да и вагры будут за нас. Вместе мы наведем порядок!

После этих слов весь десяток призадумался, но скоро тишину прервал голос Раудкара:

– А я согласен с Ансгаром. Не понимаю, что мы тут делаем. Это чужая земля, тут живут чужие нам люди, у них свои собственные дела, до которых нам нет никакого дела. – Раудкар говорил редким для него серьезным тоном, а сидевший рядом Лодинн согласно кивал головой. – Поначалу мне казалось, наше изгнание будет коротким и мы скоро вернемся назад. Но теперь ясно, что мы застряли здесь надолго. В этом году похода на Кёнигард уже точно не будет, ведь скоро солнцеворот, а никаких приготовлений не видно. Значит, поход откладывается в лучшем случае на будущую весну. Если мы примем в нем участие, то и в следующем году не успеем вернуться домой. Что толку от платы, которую нам обещал конунг, если за то время, пока нас нет, Ведерхатт окончательно утвердится на нашей земле?

– А золото? – заблестели глаза Бильда. – Золото Ёрмунрекка! Если мы найдем его, то с его помощью сможем вести войну против свеев.

– Вот именно, – хмыкнул Лодинн, – если найдем. А если нет? Если рассказ Барга – всего лишь легенда? Окажемся далеко на юге, в логове врага, и еще неизвестно, скольким из нас удастся вернуться назад.

– Мы найдем золото! Я чую, я знаю, – убежденно заговорил Агнар. – Такие легенды просто так не рождаются. Когда я только услышал, что говорит Барг, то сразу понял: вот оно! Можете мне не верить, но я будто вспомнил эту историю. Клянусь, никогда раньше слóва о Ёрмунрекке не слышал, а тут вдруг как вспышка в голове и какое-то внутреннее знание, что когда-нибудь я увижу это золото.

Слова Агнара произвели впечатление, даже близнецы прониклись его убежденностью, и в их глазах показались огоньки Гулльвейги. Парни из других десятков тоже стали прислушиваться. Кое-кто подошел поближе. Только младший брат оставался несгибаем.

– Пусть мы даже найдем это золото, что мы с ним будем делать? – вопросил он. – Кто будет нанимать хирд для войны с Ведерхаттом? Только конунг. А какой конунг? Рёрик? Захочет ли он вести войну со свеями или, может, употребит золото, как ему вздумается?

– Тогда мы не дадим золота Рёрику, – влез подошедший Игуль, – выберем своего конунга!

– Да! Точно! У нас будет свой конунг! – раздались голоса.

Губы Ансгара скривила насмешливая улыбка:

– И кого же мы выберем? Кому доверим золото? Может быть, тебе?

– Зачем мне? – удивился Игуль. – У нас есть хёвдинг Бальдр. Сделаем его конунгом.

Многим эта идея понравилась, но, как видел Ансгар по глазам своих товарищей, далеко не всем. И сам Ансгар сильно сомневался, что, если золото попадет в руки Бальдра, он поступит с ним честно.

– По правде говоря, – раздался голос Ивара, – у меня такое чувство, что если золото действительно окажется у нас, то может послужить причиной раздоров и тогда не принесет никакой пользы. И потом, наверняка об этом станет известно всем вокруг. За нами начнется настоящая охота!

– Не начнется! – возразил Агнар. – Просто надо заранее все продумать и договорится между собой, как мы с ним поступим. Договориться и принести друг другу клятву верности. Тогда никаких раздоров не будет. А чтоб чужие не узнали, надо поменьше болтать. Даже сейчас нас может кто-нибудь подслушивать.

Едва Агнар произнес эти слова, как откуда-то сверху раздался шум, будто кто-то ползал по крыше. Братья обменялись тревожными взглядами и бросились наружу, за ними повалил весь хирд. Но снаружи их поджидал улыбающийся Барг.

– Куда это вы ломанули? – спросил он, глядя на их разгоряченные лица, на которых воинственный пыл быстро сменился растерянностью и удивлением. – Никак врага учуяли? А это я! Вот загнал слуг Цфертислейфа на крышу.

Ансгар обернулся и посмотрел вверх. С двух сторон, взобравшись по небольшим лесенкам, по крыше хирдхейма лазили люди, не меньше десятка, и копошились, пытаясь заделать прорехи, в которые стекала вода.

* * *

Ближе к вечеру, когда дождь давно затих, слуги Твердислава развели посреди хирдхейма большой огонь, вода, набежавшая утром, стала быстро испаряться, и скоро следов недавнего потопа почти не было заметно. Только по-над стеной, там, куда не доставало тепло костра, оставалось сыро.

Скоро пожаловал сам Твердислав. Не обращая внимания на посмеивающихся викингов, он распоряжался своими слугами, которые споро накрывали столы для грядущего пира. Над огнем на вертеле жарилась туша вепря, и соблазнительный аромат скоро вытеснил из буйных голов северных воинов все их думы, оставив только одну мысль – о еде. Впрочем, кое у кого аппетит разыгрался не только в животе. Среди слуг Твердислава было несколько женщин. Одна из них, высокая, дородная, с круглым миловидным лицом, очень приглянулась Игулю. Сначала он жадно следил глазами за каждым ее движением, затем, не утерпев, подошел вроде бы помочь донести тяжелый котел, а сам тем временем приобнял ее за крутой бок, а потом ущипнул за грудь. Женщина ойкнула и отпрянула.

– Куда же ты? – похотливо ощерился Игуль. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Только хорошее!

Не ожидавший подвоха, Игуль еще тянул руки к прислужнице, но вдруг почуял, как между лопаток ему с размаху легла чья-то тяжелая ладонь. Он обернулся и увидел гневное лицо Барга.

– Ты что это тут удумал?

– Да я так, я же просто, – зачастил Игуль, – я в шутку, просто повеселиться.

Но тут Игуля дернули за плечо уже с другой стороны.

– Эй, варяг! – набросился на него Твердислав. – Еще раз увижу, что ты пристаешь…

– И что ты сделаешь? – не давая ему договорить, взбрыкнул Игуль. Твердислава он явно не боялся. Но тут между ними влез Барг. Игуля он резко пихнул в плечо и, указывая пальцем в сторону лавок, проговорил:

– Иди, посиди, остынь! – И уже обращаясь к Твердиславу: – Дозволь мне самому разбираться со своими людьми. Не пытайся сам наводить порядок. А то не миновать беды.

– Не много ли на себя берешь, Барг? Без году неделя на нашей земле, а уже указываешь, как нам себя вести!

– Я свое слово сказал, – с непроницаемым лицом отвечал Барг.

– Что ж, будь по-твоему, но учти: если мою челядь будут обижать, я не потерплю.

– Никто твоих рабынь не тронет. А теперь иди, накрывай нам стол, – ухмыльнулся Барг, и Твердиславу ничего не оставалось делать, как вернуться к своим делам.

Меж тем Ансгар, видя, что дело уладилось и драки не будет, заскучал и решил немного прогуляться. После дневного дождя на улице было свежо и приятно, не то что в душном хирдхейме. Он побродил немного вокруг дома, справил малую нужду, а тем временем начало смеркаться. Близилась короткая летняя ночь, и Ансгар вернулся назад. Тут уже все было готово к началу пира. Никогда прежде Ансгару не доводилось видеть в одном месте столько еды за раз. Звери, птицы, рыбы – жареные, вареные, печеные – в великом множестве украшали столы. Между ними грудились многоразличные овощи и фрукты, ломти хлеба. Ну и, конечно же, хмель – тут были и мед, и пиво, и простая брага, на любой вкус. Все это издавало такие манящие запахи, что у Ансгара сразу потекли слюнки, а в животе словно запылал огонь. Но к еде нельзя было даже притронуться, все ждали конунга. Нетерпеливый Ётунсон уже тянул руку к столу, но Брунольв, сидевший рядом, ткнул его локтем в бок, и вовремя: объявился Рёрик, а с ним Бальдр.

Барг, а за ним и весь хирд вышли встречать конунга. Его сопровождали несколько человек, среди которых Ансгар узнал Хельги. Викинги полукругом окружили Рёрика, в руках у многих горели факелы. По лицам людей плясали тени. Они напряженно смотрели на своего нового вождя, ожидая его первого слова.

– Приветствую славного Бальдра! – громко произнес он, хотя Бальдр пришел с ним и стоял рядом. – Приветствую и его славных воинов. С вами заключил я ряд, и теперь вы служите мне, я же даю вам дом. Вот он! – Конунг указал рукой на хирдхейм. – И да благословят боги его обитателей, и да покровительствует им Один!

В это время из темноты в круг факелов рабы Твердислава втащили на веревке огромного кабана. Сам Твердислав перекинул свободный конец веревки через балку, выступавшую прямо над входом, и, потянув, задрал кабану голову. Зверь задергался, вертя в разные стороны своей мощной шеей и скребя задними копытами землю. Веревка стала сползать к краю балки, грозя вот-вот сорваться, но в этот миг Рёрик, вынув меч из ножен, вонзил его глубоко в самое горло кабана.

– Прими, Один, эту жертву, – изрек конунг и вытащил меч из раны. Вслед за мечом хлынула горячая кровь. Мелкая дрожь прошла по могучему телу лесного обитателя. Рёрик вместе с Бальдром подошли к Твердиславу, приняли у него веревку и в четыре руки мощными рывками подняли тушу под самую крышу, а слуги закрепили веревку. Тут же метнулась неясная тень, и из-под крыши раздался громкий вороний грай. Среди викингов раздался одобрительный гул, а затем над Альдейгьей разнесся крик пяти дюжин глоток:

– Слава Одину! Слава конунгу Рёрику!

Вниз еще обильно текла кровь, а слуги уже тащили новую жертву, черного козла с крутыми рогами и длинной бородой. За ним волочили большой плоский камень. Теперь раздался голос Бальдра:

– Я пришел издалека к славному конунгу Рёрику и привел к нему много добрых воинов. Теперь эти воины и я во главе их клянемся биться за конунга по первому его слову и будем верны ему и своей клятве до тех самых пор, покуда он блюдет ряд. Пусть же могучий Тор сопутствует нам в наших битвах, покрывая славой наше оружие и имя конунга Рёрика. Эта жертва ему!

Бальдр одной рукой схватил козла за рога, заломив ему голову, а другой, обнажив меч, полоснул по горлу. Кровь брызнула на жертвенный камень. Подождав, пока тело животного обмякнет, Бальдр отпустил рога, так что голова козла осталась лежать на камне, а затем одним махом отрубил ее.

Снова викинги одобрительно загудели. Снова раскрыли свои рты в едином порыве.

– Слава Бальдру! – кричали они.

– Я дал вам дом. Даю и пищу, – промолвил Рёрик и вошел в хирдхейм. За ним последовали остальные, проходя под сочившейся сверху кровью. Впитавший днем дождевую влагу дом теперь от жара лучин и очага отдавал ее обратно, и в зале висела легкая взвесь. Викинги стали в плотный круг, в центре которого пылал огонь, а у огня стоял конунг. Рядом с ним услужливо вертелся Твердислав. Он взял у служки черного петуха с большим красным гребнем и протянул его Рёрику. Петух бился, пытался вырваться, словно чуя свою погибель, но человеческие руки крепко держали его. Конунг принял птицу, взял поднесенный ему нож и в один миг отрезал петуху голову. Крылья его еще трепыхались, а из шеи брызгала кровь. Пламя зашипело, принимая жертву. Запахло паленым.

– Пусть боги не покинут этот дом. Дом, обитатели которого готовы пролить кровь свою за меня, и за Одина, и за всех асов, – говорил Рёрик, а Твердислав уже передавал ему хлеб и тонкие ломти мяса. – И пусть примут они эту пищу.

Конунг осторожно положил в огонь хлеб и мясо, затем взял из рук Твердислава чашу с брагой и тонкой струйкой вылил ее в очаг. Огонь было притух, но тут же, шипя и потрескивая, разгорелся с новой силой.

– Боги приняли наши жертвы! Слава богам!

– Слава! Слава! Слава!

Рёрик и его ярлы прошли к центральному столу и сели – конунг посередине, остальные по правую руку, причем Хельги сел ближе всех к Рёрику. По левую руку сел Бальдр, за ним Барг, а на самом краю примостился Твердислав. Остальные устроились за столами, стоявшими вдоль длинных стен, хирдманы – поближе к большому столу, дальше – дренги.

Пир начался. Голодные люди с жадностью набросились на еду. Раз за разом они поднимали наполненные до краев чаши и пили, славя конунга и его ярлов, славя Бальдра и его хирд, славя Одина, Тора и всех богов-асов. Ансгар не отставал от других, одной рукой хватая редьку, луковицы, яблоки, смотря что подвернется, а в другой у него постоянно было мясо. Мяса было много – пока пирующие поедали то, что уже было наготовлено, слуги жарили на вертеле жертвенных животных. Вместе со всеми Ансгар пил брагу, пил, даже когда славили Бальдра, и хотя он обильно закусывал, но скоро в голове его приятно затуманилось, а с тяжестью в животе появилась и легкость на душе. Утолив первый голод, викинги принялись без умолку галдеть, нахваливая щедрость конунга и смеясь над Твердиславом, которому толком некогда было поесть, потому что все время приходилось давать распоряжения слугам. Стройность пира стала распадаться, кто-то уже вставал из-за стола, чтобы сходить проветриться, кто-то пересаживался с места на место, пили небольшими группками, славя друг друга.

Немного переведя дух, Ансгар ухватил жирный кусок мяса и впился в него зубами, когда кто-то подошел к нему сзади и положил руку на плечо. Ансгар обернулся и увидел Хельги. Он, казалось, совсем не был пьян, хотя в руке держал полную меда чарку. Дружелюбно улыбаясь, Хельги проговорил:

– Ты хорошо бился в тот раз и будешь славным воином. Хотя по воле богов и конунга мы с тобой дрались, я не чувствую к тебе вражды и не хочу, чтобы ты видел во мне врага. Давай же выпьем и забудем обиды.

Слова Хельги пришлись Ансгару по душе. Слегка пошатываясь, он встал, плеснул себе браги.

– То, что ты сказал, твои слова теперь здесь! – Ансгар приложил руку к сердцу. – Я не забуду их! Если вдруг приключится беда, уж не знаю, какая, позови, я приду на помощь!

Хельги усмехнулся – пьяный Ансгар, видать, не очень-то походил на человека, от которого стоило ждать помощи. Чарки стукнулись, едва не разлетевшись на части, Ансгар одним махом опрокинул в себя брагу, Хельги же, наслаждаясь каждым глотком, медленно выпил свой мед. Ансгар думал, что теперь тот вернется на свое место, поближе к конунгу, но Хельги вместо этого пошел вдоль столов, выпивая то с тем, то с другим, для каждого находя доброе слово. «Зря Богша на него напраслину возводил, – подумал Ансгар, – славный муж и, наверное, славный хёвдинг. Лучше бы ходить под его рукой, чем служить Бальдру».

Тут к столу вернулись Агнар и Ульвар, выходившие подышать свежим воздухом.

– Ну что, брат, выпьем за золото Ёрмунрекка!

– Выпьем за нашу удачу! – добавил Ульвар.

– Выпьем за нашу месть! – выдавил из себя пьяный Ансгар.

И они выпили, а потом снова наливали и снова пили. Забыв о всех невзгодах, Ансгар веселился от души, орал вместе со всеми песни, добрые и светлые, вынесенные ими из родного леса, подпевал новым, злым и похабным, которым учили старые викинги. Разнимал кинувшихся друг на друга Дагстюра и Оддгейра, которые тут же примирились, выпили по чарке и принялись отплясывать. И все было хорошо, забылись невзгоды, горести и неудачи, и будущее уже не казалось таким беспросветным. Даже Бальдра в эту минуту Ансгар готов был простить. А потом он заснул, навалившись на стол.

Проснулся посреди ночи. От неудобной позы, в которой он провел несколько часов, ныла спина, в голове бродил хмель, и хотелось устроиться поудобнее. Ансгар оглянулся, конунга и его ярлов не было видно, Барг тоже куда-то запропастился, зато слышен был знакомый грозный храп Бальдра. Викинги спали кто как – на столе, под столом, на полу у очага. А кое-кто еще, к удивлению Ансгара, продолжал бражничать. С одной стороны столов сидел старый Херинг, подливал себе меду – видать, стащил с большого стола – и понемногу его цедил. С другой стороны сидели в обнимку Геслинг и Бьёрнхард, тихо о чем-то беседовали и попивали пиво.

Кое-как Ансгар вылез из-за стола и почувствовал, что, прежде чем лечь, надо бы сходить проветриться. Далеко идти не хотелось, и, оказавшись на улице, он завернул за угол хирдхейма – все равно рядом выгребная яма, подумал он, хуже не станет. В голове стоял звон, и ему ничего не хотелось, кроме как вернуться в дом и завалиться на лавку. Так он и сделал.

Но толком выспаться Ансгару не удалось. Ранним утром, когда так сладок сон и хочется полежать еще хоть чуть-чуть, поднялся какой-то шум. Раздавалось сразу несколько голосов, и каждое слово отзывалось звоном в голове Ансгара, будто оно не влетало в ухо, а его туда вбивали молотом. Он крепился, пытался снова уснуть, но напрасно. Тогда он с превеликим трудом разлепил веки, потом, кряхтя, сел. Спорили где-то в закутке у хёвдинга, Ансгар различил голоса самого Бальдра, а с ним Барга и Игуля. Сделав над собой усилие, Ансгар встал с лавки, мозги словно забултыхались под черепом, и он стиснул себе руками виски.

– На вот, выпей, – услышал он слова старшего брата, повернул голову и увидел его участливое лицо. Агнар подсовывал ему кружку с пивом. Ансгар почувствовал отвращение, но все же взял кружку и сделала несколько глотков. Его затошнило, но он только срыгнул ядреным перегаром. Немного постояв, Ансгар почувствовал, что ему начинает легчать.

– Чего там галдят? – спросил он хрипло.

– Да, брат, пока мы все тут спали, Игуль такое учудил, что теперь и не знаю, чем дело кончится. Как бы не выгнали нас всех взашей из этого Хольмгарда!

– Что стряслось?

– Помнишь, вчера вечером он приставал к прислуге?

– Ну?

– Не знаю уж где, но он нашел ту девку, силой приволочил сюда и с той стороны дома, у стены, попытался овладеть ею. Только ничего у него не вышло.

– Он что, был так пьян?

– Не в этом суть. Просто на шум пришел Барг и, увидев, в чем дело, набросился на него. Ну, девка, само собой, тут же убежала жаловаться своему хозяину. Говорят, Цфертислейф уже обивает порог дворца конунга, ищет управу на нас.

– А Игуль что?

– Да что Игуль, утром проснулся, никак понять не может, почему у него все болит. Говорит, ничего не помнит, что ночью было. Потом Барг поволок его к Бальдру разбираться. Уже битый час там толкуют.

– Интересно, о чем они говорят?

И братья, не сговариваясь, подошли поближе. Теперь можно было разобрать доносившиеся из закутка слова.

– Пойми, если сейчас он останется безнаказанным, другие тоже повадятся, – строго выговаривал Барг.

– Еще чего, из-за какой-то девки наказывать своего воина. Да ты и так намял ему бока, – отвечал Бальдр.

В подтверждение раздался глухой стон Игуля. Но Барг не удовлетворился таким ответом.

– Сам знаешь, – говорил он, – у конунга сейчас нелады со словенами, а если еще и мы учнем тут своевольничать, они точно восстанут.

– И что с того? Мы же искали войны? Вот и будет война. Перережем их, и дело с концом.

– Нет, ты не знаешь, что такое восставшие словене. А я знаю, я видел это своими глазами, и я говорю тебе, не стоит их доводить. И войны мы хотели совсем другой. Забыл про Кёнигард? Вот куда нам надо! А если мы тут кашу заварим, то уже вовек не доберемся туда.

Однако слова Барга его, кажется, не убедили:

– Кёнигард подождет! Ты лучше скажи, когда у тебя в последний раз была женщина?

Барг помедлил с ответом, но все же сказал:

– Давненько. Но что с того?

– А то, что, хочешь не хочешь, а воинам время от времени нужны женщины. Можно, конечно, потерпеть месяц-другой во время похода или войны, но здесь, в мирном городе, где и заняться особо нечем, а баб кругом полным-полно, так и тянет прижать хоть одну. И я понимаю беднягу Игуля, сам не прочь завалить какую-нибудь бабенку, а потому не собираюсь его наказывать.

Выйдя из закутка, Барг тут же, не глядя ни на кого, направился вон из хирдхейма. Вслед за ним показался Игуль. Один глаз у него заплыл, и нос был расквашен, но, несмотря на это, он улыбался и даже попробовал подмигнуть уставившемуся на него Ансгару.

Вскоре явился гонец от конунга, вызывая Бальдра к себе, и тот нехотя послушался. Весь хирд уже знал о случившемся и теперь с нетерпением ожидал, чем кончится дело. Игуль сидел вместе со всеми, потирая намятые бока, и выслушивал одну за другой шуточки, которыми развлекались его товарищи. Он был уверен, что опасаться нечего, Бальдр защитит его перед лицом конунга. Так и получилось. Бальдр скоро вернулся и с довольным видом сказал Игулю, так чтобы и все остальные слышали:

– Конунг стал на мою сторону. Девку ты не попортил, не изувечил, а значит, никакого ущерба Цфертислейфу не нанес, так что тебе ничего не грозит.

Викинги одобрительно загудели. Тогда Бальдр залез на стол и обратился к своим воинам с речью:

– Слушайте меня и не говорите потом, что не слышали. Как видите, конунг на моей стороне, а я всегда на вашей стороне, что бы вы ни натворили.

– Ура Бальдру!

– Между ним и словенскими ярлами есть нелюбие, а потому он тем более всегда будет слушать, что говорю я, и не будет слышать Цфертислейфа и ему подобных. Так что не опасайтесь гнева конунга, а уж словен и вовсе бояться нечего.

– Вот это дело! Славно!

– Но это не значит, что вы можете зажимать в углу каждую встречную бабу, потому что, если конунгу будут приносить жалобы на нас каждый день, его благосклонность может и улетучиться. Тогда придется платить вергельд[65]. А я не собираюсь раскошеливаться из-за каждой вашей дурости, так что платить будете сами. Вот и думайте, стоит оно того или нет.

«Интересно, что бы сказал на это Барг», – подумал Ансгар. Барга все еще не было, и некому оказалось образумить викингов, которые, как и следовало ожидать, поняли слова своего хёвдинга так, что распускать руки на местных девушек можно почти безнаказанно, только бы не переусердствовать.

Барг явился только под вечер, но зато с такими занятными вестями, что заинтересовался даже Игуль, быстро позабыв о своей обиде. Целый день Барг гулял по городу и за его стенами, выспрашивал у местных, что да как, и в итоге разузнал, что в округе есть несколько веселых вдов, которых насилить не надо, а сами они с удовольствием примут гостей, только бы те приходили не с пустыми руками. Сразу появились желающие в эту же ночь пойти познакомиться с веселыми вдовами поближе, чтобы потом рассказать остальным, стоят они того или нет. На дело Барг взял с собой опытных бойцов – Геслинга, старого Херинга, Валя, Дагстюра и, смилостивившись, побитого им же самим Игуля. Прихватили с собой кое-что из остатков давешнего пира. Остальные, проводив их с завистью в глазах, стали укладываться спать.

– Да, здорово придумал Барг, – протянул Раудкар.

– Здорово, – согласился Лодинн.

– А правда, что вы всегда вдвоем под одну юбку лезете? – спросил Брунольв и тут же получил подзатыльник. Впрочем, он остался не в обиде, потому что всех изрядно повеселил, кроме близнецов, конечно.

– Эх, поскорей бы и нам к ним наведаться, – промычал Оддвар.

– Тебе нельзя, – снова принялся острить Брунольв, – они как глянут на такого великана, так разбегутся, кто куда. А не разбегутся, так ты их передавишь всех. В любом случае нам тогда ничего не останется.

– Ничего я не передавлю, я ж осторожно, – пробубнил Оддвар, чем вызвал взрыв хохота у своих товарищей.

– Он осторожно! Вы слышали это?! – потешался Ульвар.

Скоро над словами Оддвара ржал весь хирд. Только когда, очень нескоро, веселье стало спадать, Ивар проговорил:

– Эх, жаль, что не мы первые пошли.

– А что так? – поинтересовался Бильд.

– Ну, знаешь, не хочется после других пользоваться.

– Тогда ты совсем опоздал, – вмешался Ормар, – этим вдовам уже, по всему видать, не впервой. Не говоря уж о том, что когда-то у них были мужья.

– Кто там раньше был, я слыхом не слыхивал, видом не видывал, а теперь буду точно знать, кто до меня вдовушек топтал.

– Ну и что? – удивился Бильд. – Свои же, братья-викинги! Или брезгуешь?

– Не то чтобы брезгую, а все равно… – Ивар не знал, как ответить, но тут ему на выручку пришел Агнар.

– Странно, что Бальдр не пошел, – сказал он тихо, – он-то по этой части явно не промах.

– Ничего странного, – так же шепотом отвечал ему Ульвар, – наш хёвдинг любитель портить девок. Старые клуши ему не нужны. Помнишь, как тогда у куршей?

– Угу. А ты, брат, что думаешь?

Но Ансгару этот разговор не понравился с самого начала, и он лег на лавку, отвернувшись от всех, а теперь сделал вид, что спит и не слышит вопроса. К вдовам он идти не собирался.

Вернулись разведчики под утро, усталые и довольные. Только Игуль ворчал, что ему подсунули какую-то старуху. Викинги, особенно из числа дренгов, жадно слушали рассказ о ночных похождениях своих товарищей. Особо нетерпеливые засобирались уже идти по их стопам, но вовремя сообразили, что и вдовушкам нужен роздых. Впрочем, времени было вдосталь, ведь, хотя после пира хирд Бальдра начал службу, служба эта не особо утомляла. На ночь один десяток должен был выходить на городские стены и нести стражу, днем его сменял другой десяток – большего от них пока не требовали. А потому каждый в свой черед мог сходить и расслабиться в объятиях этих добрых женщин.

В общем-то в первую неделю это было главным предметом забот новоявленных воинов Рёрика. Засобирался прогуляться и Агнар, конечно, в компании младшего брата. Но Ансгар вдруг заупрямился, чем удивил не только Агнара, но и всех своих товарищей, которые не могли взять в толк, как можно было отказываться от такой возможности. Кажется, только Ивар его понял, хотя сам все же не побрезговал сходить в гости к одной из вдов. Остальные от удивления скоро перешли к насмешкам, даже родной брат не упускал случая подтрунить над ним. Ансгар злился и, пытаясь укрыться от глупых шуток, в свободное от несения стражи время уходил из хирдхейма. Сначала он гулял по Хольмгарду и между прочим завел знакомство с местными кузнецами. Один из них, именем Хват, глянув на пробитую броню, взялся ее исправить.

– Приходи завтра, – сказал он на ломаном северном языке.

Как и условились, Ансгар пришел на следующий день.

– Принимай работу, – молвил Хват и протянул броню Ансгару. – Дыра была слишком большая, я сделал новые кольца, но для надежности решил прикрыть это место чем-то покрепче.

И вправду, на месте дыры, проделанной некогда в броне чьим-то оружием, блестела большая металлическая бляха. Ансгар с восторгом глядел на нее и не мог поверить своим глазам. Броня была как новая.

– Сколько я должен тебе, Хват?

Но Хват только мотнул головой:

– Ничего. Если эта броня спасет тебе жизнь, найдешь меня и заплатишь, сколько будет не жалко. А не спасет, значит, труд мой ничего не стоил.

* * *

Скоро, исходив город вдоль и поперек, Ансгар заскучал и повадился выбираться за стены Хольмгарда. Он облюбовал росший неподалеку лес, напоминавший ему о родине, и целыми днями скрывался там. На душе было тоскливо, Ансгар маялся от безделья и мучал себя мыслями о том, что его место не вдали от Нордланда, а там, в родном краю, где хозяйничают свеи, которым некому дать отпор, там, где пролитая кровь отца требует отмщения. Но с друзьями и даже с братом он уже перестал говорить об этом.

Близился день солнцеворота. В Хольмгарде только и слышно было, что о предстоящем празднике. После того как с восходом солнца конунг принесет жертвы богам, должен был начаться общий пир на весь Хольмгард и продолжаться, пока солнце не зайдет за небосклон. В этот миг конунгу следовало принести новые жертвы. И тогда наступало самое интересное – ночь, когда можно все. Но ночь эта – самая короткая в году, и нужно было поторопиться, чтобы успеть сделать все задуманное. В предвкушении веселья дренги делились друг с другом своими планами. Говорили все по-разному, но примерно одно и то же. Всем хотелось выпить на пиру как можно больше хмеля, а потом идти ловить девок. Ведь и девкам в эту ночь позволено было очень многое, и, как знать, не нашлось бы среди них таких, которые бы оказали благосклонность к славным гостям из Нордланда? Вдовушки быстро приелись, да и куда им было до юных красавиц!

Ансгар в этих разговорах не участвовал. Хотя безумие вольной ночи манило его своей вседозволенностью, он также знал, что это время, когда веселятся не только люди, но и дисы. В детстве он не раз слышал рассказы, как особо разбуянившиеся от хмеля лесные жители вдруг наталкивались на духов. И хорошо, если эти духи оказывались добрыми. Натешившись вволю, они отпускали людей невредимыми, хотя после встречи с ними не скоро приходил в себя помутневший рассудок. Злые же духи, если человек попадался им в эту ночь, уже не давали ему уйти. Они могли утащить его на дно озера, заманить в болото или даже просто растерзать на месте. Впрочем, Ансгар вовсе не боялся дисов и, если бы ему вздумалось погулять вместе со всеми в эту ночь, они бы его не остановили. Было нечто иное в его думах. Ему вовсе не хотелось веселиться, не хотелось обижать местных девушек. Он вспоминал Рунфриду, которая стала жертвой таких же воинов, каким стал он теперь сам, и не желал причинять кому-либо такую же боль, какую почувствовал в своей груди тогда – на пепелище дома Видбьёрна. А ведь друзья, и первым среди них родной брат, напившись, обязательно потащат его с собой веселиться. Откажись он – и снова станет посмешищем, снова, говоря о нем, будут скалить зубы шутники вроде Брунольва.

И вот наступил этот день. С утра, пока солнце еще не показало своего золотистого края, жители Хольмгарда повалили прочь из города и стали переправляться на другой берег Вальхава. Немного спустившись вдоль реки, они вышли к ее устью, где она вливалась в озеро Ильмейн, такое обширное, что поначалу показалось Ангсару ничуть не меньше великого озера Нево. Вместе со всеми он поднялся на утес, который, как он понял, был священным местом. Здесь в жертву богам было принесено множество животных – десятки быков, коней, овец, собак и петухов.

На самом деле сюда, к выходу в озеро, пришли не все жители Хольмгарда. Не оказалось многих словен. Говорили, что они ушли в какое-то свое священное место. Когда Ансгар услышал об этом, ему нестерпимо захотелось найти это место и посмотреть, как встречают солнцеворот словене, однако пришлось идти со всем хирдом на жертвенный утес. Но и теперь, когда все утренние жертвы были принесены, Ансгар должен был остаться и вместе со всеми принять участие в большом пире.

Пир по велению конунга устроили и вправду большой. На улицу были вынесены десятки столов, а на эти столы выставили великое множество блюд и питий. Дичина и мясо домашних животных, битая в лесу и во дворах птица, огромные, выловленные в реке и озере рыбины, овощи, фрукты, ягоды, хлеба, каши. Все это можно было запивать десятком разновидностей кваса, и медом, и вином. Правда, дорогие напитки выставлялись на столах конунга и его ближней дружины. Простым людям оставались брага да пиво. Когда последние жители Хольмгарда втянулись в городские ворота, Рёрик со своими ярлами уже сел за столы, пир начался.

Ансгар устроился с краю, чтобы при случае незаметно уйти, но когда он окинул взором стол, то понял, что спешить не стоит. Скоро, набив живот и нахлебавшись браги, он почувствовал себя гораздо веселее, тем более что Бальдра рядом не было – он и Барг пировали с конунгом – и хирд оказался предоставлен самому себе. Правда, Бальдр оставил за старшего Оддгейра, но тот приналег на хмельное, и скоро присматривать пришлось за ним самим. Утолив первый голод, викинги, восхвалив щедрость конунга и прозорливость своего хёвдинга, вновь принялись строить планы на предстоящую ночь.

– Ну, теперь-то я доберусь до той девахи, теперь она от меня не уйдет! И никакой Барг мне не помешает! – разглагольствовал Игуль. – Пусть только рыпнется, мигом ее скручу.

– Может, тебе нужна помощь? – выставив свой лоснящийся жиром нос, предложил Геслинг. – А то еще ускользнет пташка.

– Ха-ха! Не ускользнет! А если и убежит, так я найду другую, лишь бы была из дома Цфертислейфа. Я этому венду покажу, как мне указывать!

– А что, это идея! – воскликнул парень из десятка Игуля по имени Эрик, но которого все звали за его юность Телёнком. – Перепортим ему всех девок!

– А наш-то Кальф[66] становится Квигом![67] – заржал Игуль и хлопнул парня по плечу, так что тот чуть не поперхнулся брагой.

– Да, отличная мысль! – поддержал Геслинг. – Повеселимся!

Десятки Геслинга и Игуля сидели за столом рядом с десятками Ормара и Бьёрнхарда, так что весь разговор был прекрасно слышен. Ансгара чуть не передернуло от таких слов, но его друзья, наоборот, вдохновились и принялись обсуждать предстоящие ночные похождения.

– Ётунсон, будь осторожен этой ночью! – острил Брунольв. – А то задавишь какую-нибудь деваху, а она окажется дочью ярла. Вергельдом не отделаешься!

Шутка была уже не нова и не вызвала особого смеха.

– Ты тоже будь осторожен, а то тебя самого баба задавит, – бросил Оддвар Брунольву, и эта шутка оказалась куда успешней. Малыш Брунольв стушевался, а разговор продолжался.

– Слушайте, парни, – вещал Ульвар, – а почему мы должны всю ночь торчать в городе? Пойдем по окрестным селениям, наверняка там предостаточно славных дев. Что нам тут охотиться за прислугой ярлов?

– Ты же знаешь, конунг не велел выходить за стены этой ночью, – попытался остудить его пыл Ормар. Ансгар прислушался, в последнее время он был так погружен в свои мысли, что не знал ничего об этом запрете.

– Да ладно тебе, – подал голос Бильд, – это особенная ночь, когда можно все. Мало ли что конунг сказал. Если нам охота погулять, то кто нас остановит? Да и кому какое дело? Вон посмотри, как разгулялись. Скоро все перепьются и на наше исчезновение никто не обратит внимание.

– Вот именно, ты верно сказал – исчезновение. Уйдем из города и легко попадем в руки словенам.

– А чего это вдруг словене будут нас ловить? – поинтересовался Ивар.

– А то, что, как говорят, в эту ночь они приносят в жертву своим богам людей. Нас, нордманов, они не особо жалуют, так что с удовольствием прольют нашу кровь на алтарь.

– Ну это мы еще посмотрим, кто чью кровь прольет! – в один голос воинственно заявили братья Кариссоны.

– Вот именно! – поддержал их Агнар. – Мы все тут славные воины, не чета словенам. Я уж не говорю, что среди нас есть Длинный Меч, верно, брат?

Агнар повернулся в ту сторону, где должен был сидеть Ансгар, но того уже след простыл. Едва заслышав о запрете выходить из города, ему нестерпимо захотелось оказаться за его стенами, и он не стал дальше слушать разговор своих товарищей, незаметно встал из-за стола и быстрыми шагами пошел прочь. У ворот, как и следовало ожидать, оказалась выставлена стража, но Ансгар уже достаточно освоился в Хольмгарде, чтобы знать, где есть черный ход. Скоро он был далеко от города и буйного пира. Хмель быстро выветривался из головы, и Ансгар призадумался, что же ему делать дальше. Словен нигде не было видно, понаблюдать за их обрядами не удалось, и он с досадой понимал, что зря ушел из Хольмгарда, там, по крайней мере, можно было набраться браги и уснуть где-нибудь в хлеву, так, чтобы никто не трогал. Он хотел было повернуть назад, но бросил взгляд в сторону леса, где повадился в последнее время гулять, и, поразмыслив, пошел в ту сторону. Лес – лучше браги, хотя и поит только горечью воспоминаний об утерянной родине.

Выйдя на небольшую полянку, Ансгар присел под деревом и принялся слушать. В этот час лес оказался шумен, где-то недалеко дятел настойчиво долбил дерево, то тут, то там раздавался хруст веток – это бродили лесные обитатели. Пели птицы, среди их многочисленных голосов Ансгар явственно различал свист поползня, который где-то рядом искал пищу и часто и коротко кричал: «Тью-тью-тью!» Точь-в-точь такой же свист Ансгар когда-то слышал дома, и это воспоминание наполнило его сердце тоской. Он впал в привычное уже уныние, сидел, слушал поползня и наконец уснул.

* * *

Он открыл глаза. Уже стемнело, но поляна была залита светом – словно бы лунным, но исходил этот свет не от небесного светила, а от земли, точнее от травы. Ансгар провел по ней рукой и почувствовал на коже влагу. Странно, подумал он, сейчас не время для росы. Поднеся руку к глазам, Ансгар увидел, что роса эта не прозрачная, а белая и светится именно она, а вовсе не трава. Он потянул ноздрями и уловил легкий сладковатый аромат. Странный запах – он будто манит, но в то же время рождает в сердце тревогу. Что это? Может, в стране восточных вендов трава по ночам выпускает такой необычный сок? Или это тот самый сказочный край, где земля сочится не водой, а молоком? Или луна, проскользив над поляной, полила ее своими слезами? Но кого оплакивала она?

Вдруг Ансгар почувствовал, что на него кто-то смотрит, и поднял глаза – перед ним стоял человек. Хотя от земли шел свет, но он как будто растворялся в этом человеке, поглощался им, не разгоняя тьмы, и тот оставался стоять, словно тень. Холодок прошел по спине у Ансгара, он понял, что это его отец. Но разве он не умер? Разве не сожжено его тело, а прах не развеян над морем? Нет, вот он, стоит перед Ансгаром, только уже не такой, как прежде, что-то изменилось в нем.

– Идем со мной, – сказала тень голосом Ансвара.

– Куда? – не понял Ансгар. – Отец, ты ли это? Что с тобой? Неужто ты жив? Ответь!

– Идем со мной, – повторила тень, отвернулась и пошла в другой конец полянки, где не было чудесной росы и царил мрак.

Ансгар вскочил на ноги и пошел за своим отцом, но тут до ушей его донесся девичий смех. Он раздался у него за спиной, и Ансгар невольно повернул голову. Позади никого не оказалось. Тогда он снова хотел идти за своим отцом, однако того уже нигде не было.

– Отец! – закричал Ансгар и бросился его искать, но споткнулся, полетел кувырком и в тот же миг проснулся.

* * *

Он все так же сидел под деревом на той же поляне, только уже стемнело. Все было почти как во сне, только, конечно, без молочной росы. И без отца. Странно, но мать Ансгару не снилась с тех самых пор, как свеи сожгли их дом и убили отца. Они с братом все сделали правильно, предали тело Ансвара погребальному костру и развеяли его прах над морем, как велела мать. Почему же душа его не в Вальхалле? Почему раз за разом является Ансгару? Неужто Один не принял его в своих чертогах? Значит, его могла забрать Хелль. Или он стал драугом и теперь преследует Ансгара? Нет! Нет, нет и нет! Отец погиб как воин и должен пировать сейчас вместе с эйнхериями в ожидании Последней Битвы. Может, он хочет сказать сыну что-то очень важное? Но что? Впрочем, тут не о чем думать. Кровь Ансвара не отомщена, и до тех пор, пока убийца его безнаказанно ходит по земле, горек будет отцу мед Вальхаллы и постным мясо Сехримнира[68]. Надо возвращаться домой.

Совсем рядом росли маленькие, серые в темноте ягоды брусники. Ансгар сорвал несколько штук и освежил пересохший рот, потом поднялся на ноги. Да, пора домой. И если старший брат не захочет с ним идти, он пойдет один. Так думал Ансгар, когда где-то далеко раздался веселый девичий смех. Он не поверил своим ушам – неужели он до сих пор не проснулся? Ансгар помотал головой, потер лицо, ущипнул себя за руку и снова прислушался. Тишина. Нет! Снова смех! А теперь пение. Да, Ансгар отчетливо слышал пение множества женских голосов. Оно неслось с той стороны, где лес вплотную подходил к течению Вальхава. Наверное, это словене встречают солнцеворот. Ансгару стало интересно, и он решил незаметно подкрасться и понаблюдать.

Осторожно, стараясь не шуметь, он направился в ту сторону, откуда доносилось пение. Луна скрылась за облаками, и под кроной леса было настолько темно, что приходилось пробираться почти ощупью. Вот сквозь деревья мелькнули огоньки. Ансгар понял: это словене разожгли костры на берегу реки. Пение прекратилось, зато можно было хорошо слышать говор множества голосов и веселый смех. Отчего-то сердце забилось чаще, странное волнение охватило Ансгара, но он продолжал идти. Оставалось совсем немного, когда вдруг говор и смех сменились пронзительным визгом. Ансгар остановился и прислушался. Сквозь чащу кто-то стремительно продвигался в его сторону. Еще сильнее забилось сердце, однако же убегать Ансгар не собирался. Можно было бы спрятаться, но пока он думал куда, из темноты на бегу на него вылетела девушка и уткнулась в грудь. Она тут же отпрянула, и даже в темноте на ее лице легко читался испуг от встречи с незнакомцем. Однако она не закричала, не бросилась убегать, а только стояла и внимательно на него смотрела.

– Друг! – произнес Ансгар одно из немногих известных ему вендских слов и поднял руки с открытыми ладонями, показывая, что у него нет оружия.

Испуг на лице девушки сменился любопытством. Она немного приблизилась к нему, и Ансгар в пробивающихся сквозь ветви деревьев лучах света, которые струила вышедшая из-за облаков луна, смог различить черты ее лица. Боги! Как она была прекрасна! Точеный овал лица, небольшой ровный нос, по-детски припухлые нежные губы и глаза, большие, широко распахнутые под красивыми линиями бровей. Но даже не эта красота поразила Ансгара. Сердце его едва не выскочило из груди, потому что в лице этой девушки он узрел свою милую Рунфриду. От удивления Ансгар раскрыл рот. Наверно, со стороны он смотрелся довольно нелепо, потому что девушка вдруг рассмеялась звонким заливистым смехом. Невольно он тоже улыбнулся. Вдруг девушка перестала смеяться и бросилась к Ансгару. Руки ее обвили его шею, губы прижались к губам, тело к телу. Не понимая, что происходит, он, как умел, ответил на ее поцелуй, руки Ансгара неловко обняли девушку. Он чувствовал, как под тонкой тканью сарафана трепещет ее юное упругое тело. Желание проснулось в Ансгаре, он крепче прижал девушку к себе, и уже не она, а он ее целовал.

Ансгар не знал, что делать дальше, но готов был всю ночь вот так стоять, прижимать к себе и целовать это неведомо откуда свалившееся на него счастье. Но, увы, волшебство самой короткой ночи оказалось недолгим. Девушка вдруг напряглась и к чему-то прислушалась. Совсем недалеко раздался мужской голос. Тогда она выпорхнула из объятий Ансгара и кинулась прочь. Ансгар стоял оторопевший, веря и не веря в то, что только что с ним произошло. Наконец он одумался и хотел броситься вслед за девушкой, но тут навстречу ему вышел некий человек. Он произнес несколько слов по-вендски, и его голос показался Ансгару знакомым.

– Богша? Ты ли это?

– Ансгар? Это ты? – в свою очередь удивился Богша. – Что ты тут делаешь? Почему не в городе?

– Мне стало скучно на пиру, – ответил Ансгар.

– Скучно на пиру? Как это может быть? – не понял Богша. – Ты нарочно пришел сюда! Думал провести здесь вольную ночь?!

– Нет, друг, я же говорю, мне наскучило в Хольмгарде, я решил прогуляться.

Доброжелательность Ансгара немного утихомирила Богшу:

– Пусть так. Но лучше бы тебе было не приходить сюда. – Богша насупился и, поколебавшись, спросил: – Скажи, ты не видел здесь девушку?

– Нет, – выдавил из себя Ансгар, каким-то чутьем угадав, что лучше сохранить в тайне встречу с прекрасной девой.

Получив такой ответ, Богша, кажется, совсем успокоился и заговорил гораздо мягче:

– Ладно, друг! Хорошо, что ты встретил меня, а не кого-нибудь другого. Но теперь тебе лучше уйти. Не держи на меня зла, но чужакам не позволено видеть наши обряды, таков обычай.

– Я уважаю ваши обычаи, – ответил Ансгар и повернулся уходить.

– Постой! – окликнул его Богша. – Мы по-прежнему друзья! И я говорил о тебе своему отцу. Он будет рад принять тебя как гостя. Завтра я буду в городе, найдешь меня на Торгу.

– Хорошо, – улыбнулся Ансгар, и они разошлись в разные стороны.

Луна тем временем снова скрылась в облаках, но короткая вольная ночь уже подходила к концу и можно было свободно идти, не боясь натолкнуться на ствол дерева. Ансгар надеялся по пути назад снова встретить пленившую его сердце девушку, но он вышел из леса, так и не увидев ее. Тогда его голову заняли другие думы, и всю оставшуюся дорогу до Хольмгарда он гадал, кем приходится она Богше, почему тот искал эту деву и отчего так рассердился, увидав Ансгара. Сердце его сжималось при одной мысли, что Богша ее жених или, того хуже, полюбовник. От ревности в Ансгаре проснулся дух насилия, и он со всей силы пнул мирно лежавший на обочине камень. Камень отлетел в сторону, оставив после себя неприятную боль в ноге. Ансгар присел и, разувшись, принялся растирать ушибленные пальцы. Но ведь она убегала от Богши, а его обняла и поцеловала? Значит, она не любит Богшу и, даже если ее просватали за него, он ей не мил. А Ансгар мил, ведь как нежно она его целовала! Да, но как теперь найти ее, чтобы явить ей разгоревшуюся в его сердце любовь?

* * *

Ансгар вернулся в город тем же путем, что и покинул его. В утреннем Хольмгарде чуялся угар вольной ночи. То тут, то там попадались пьяные. По два, по три они ходили по улицам и горланили похабные песни, другие же мирно спали, прислонившись к деревянной ограде какого-нибудь дома или прямо на земле. Во всяком случае, на Ансгара никто не обращал внимания, и он спокойно добрался до хирдхейма, осторожно пробрался внутрь и лег. Но долго спать не пришлось, скоро его растолкал старший брат. Выглядел он как-то помято, с ярко-красным пятном под одним глазом.

– Ты где был?

– Гулял, – невозмутимо ответил Ансгар и пошел умываться. Но Агнар не отставал.

– Где гулял? Почему тебя не было с нами?

– Ну что ты пристал? Где гулял, там уже меня нет, а с кем был, того не ведаю.

– О, мой братец с кем-то был? – Агнар растянул рот до ушей. – А ну-ка, расскажи, как все прошло.

– Нечего рассказывать, – отвернувшись, буркнул Ансгар.

– Как это нечего? Так было что-нибудь или нет?

– Что ты прицепился? – загорячился Ансгар. – Я не хочу ни с кем говорить о ней, даже с тобой.

– Да о ком?

Ансгару оставалось только пожать плечами:

– Не знаю.

– Ну, в вольную ночь с кем угодно можно миловаться. Так ты говоришь, ничего не было? – решил уточнить Агнар.

– Ничего.

– Что, и титьки не помял ей?

Ансгар покраснел:

– Я же сказал, не хочу говорить об этом… мы обнимались. И целовались.

– Слава богам! – воскликнул Агнар. – Кажется, мой брат становится мужчиной! Только в другой раз будь посмелее, не бойся залезть под подол. И не жди следующего солнцеворота, а то, того и гляди, скиснешь.

Ансгар уже пожалел, что рассказал брату о ночной деве. Агнару никак было не понять, что он испытал минувшей ночью и какие чувства пробудили в нем ее губы, ее объятия. Не следовало больше говорить о ней с братом, а тем более с другими. Решив так, Ансгар сам перешел в наступление:

– Вот учишь меня жизни, а сам-то встретил кого-нибудь этой ночью?

– Э, брат, пока ты там пропадал со своей незнакомкой, у нас тут такое творилось, не до баб было.

Только тут до Ансгара дошло, что пятно под глазом у брата – синяк.

– После того, как ты сбежал с пира, мы еще долго сидели за столами, и многие совсем упились, так что не смогли даже поглядеть на полуночное жертвоприношение. Дагстюр и Оддгейр снова подрались. Их долго пришлось разнимать. Потом они примирились, но решили позабавиться и посмотреть, чей десяток лучше, выгнали своих парней из-за столов и велели им драться стенка на стенку. Те сначала как-то вяло махали кулаками, но потом их стали подначивать, и ребята взъярились, чуть не покалечили друг друга. В общем, зрелище было то еще. И потом многие еще выходили из-за столов и устраивали бои. Но Игуль и Геслинг сидели тихо. Берегли силы. После того, как конунг принес полуночную жертву и началась вольная ночь, они со своими десятками пошли к дому Цфертислейфа. Но все его женщины попрятались, и тогда Игуль и Геслинг решили идти на приступ. Однако их уже ждали, началась драка. Словен было больше, и они стали теснить наших. Мы с Ормаром были недалеко, и он велел нам идти им на помощь. Все вместе мы загнали их за забор и хотели уже прорываться внутрь, но тут явились люди конунга и велели нам убираться. Потом мы еще долго ходили по городу, разбрелись в поисках девок, но ни одной не нашли.

Ансгар был бы не прочь помахать кулаками, тем более плечом к плечу со своими товарищами. Но, вспомнив о своем ночном приключении, он понял, что жалеть ему не о чем и, если бы ему пришлось выбирать, он предпочел бы вновь увидеться с Ней.

* * *

Как ни странно, Твердислав решил не нести конунгу жалобу на нападение на его дом. Все же это была вольная ночь, а что только не происходит после второй жерты, когда упившиеся пивом и брагой воины разбредаются по городу в поисках развлечений. Обошлось без смертоубийства, никого не покалечили, и то ладно. Ну а то, что кое-кому разукрасили лицо, так это обычное дело. Утром, с трудом продрав глаза, жители Хольмгарда, а вместе с ними и люди Бальдра, опохмелились и скоро вернулись к привычному укладу жизни и только шутили и посмеивались, обмениваясь между делом воспоминаниями о своих ночных похождениях. По большей части это были рассказы об обычных пьяных выходках и драках, которых состоялось множество. Никому из товарищей Ансгара в эту ночь не удалось не то что прикоснуться, но даже увидеть женщину. Большая их часть, зная норов мужчин, сразу после второй жертвы попряталась по домам, и доступными остались лишь известные всему городу веселушки. Но люди Бальдра, оставшиеся на ногах после пира, словно сговорившись, всю ночь буянили, разбивая лица либо друг другу, либо людям Твердислава и вообще словенам, лишь изредка вспоминая о местных бабах, но тут же забывая о них в очередной завязавшейся драке. Сам Бальдр ночь провел в доме конунга и о том, что там творилось, никому, разве что кроме Барга, не рассказывал.

Однако же нашлось и одно исключение. В десятке Валя был дренг именем Альвин, тихий, молчаливый. Над ним посмеивались иногда, а по большей части жалели. Даже Бальдр, можно сказать, взял его в свой хирд из жалости, ведь ему не было и пятнадцати зим, а из оружия он владел только луком, из которого, правда, стрелял не намного хуже Ивара. Так вот, этот Альвин, так же как и Ансгар, не задержался на пиру. Где он пропадал, никто не знал, но уже под утро, когда Барг бродил по городу, понемногу сгоняя викингов в хирдхейм, он заглянул на конюшню, а там, в дальнем углу, застал Альвина в объятиях такой же юной, как и он сам, красавицы. Барг не стал его торопить и пошел дальше, но, конечно, скоро весь хирд знал о геройстве Альвина, и, едва тот показался в хирдхейме, на него со всех сторон обрушились поздравления. Ансгар же только покусывал губу, ведь хотя он был старше годами, но до сих пор не познал женщину. Впрочем, он не хотел бы, чтобы его первый раз стал достоянием всего хирда.

* * *

После полудня Ансгар, по своей привычке ничего никому не сказав, ушел из хирдхейма и направился к Торгу. Вообще, это было самое интересное место во всем Хольмгарде, потому что наряду с местными жителями, выставлявшими на продажу обычную здешнюю снедь и рухлядь, тут время от времени оказывались гости из иных земель, привозившие с собой всякие диковинные товары. И хотя Ансгару не на что было приобрести даже самую простую вещицу, он все равно с удовольствием ходил от лавки к лавке, задерживаясь то у одной, то у другой. Обычно его привлекало оружие, но каждый раз, повертев мечом или топором, он убеждался, что его Домарбранд лучше всякого иного оружия. Впрочем, он не отказался бы от хорошего ножа взамен того, что положил когда-то на погребальный костер своего отца, и даже облюбовал один – с длинным расширяющимся к острию лезвием и резной рукоятью, – но пока оставалось только ходить любоваться на него и надеяться, что когда-нибудь он станет его хозяином.

Однако сегодня Ансгар, повертев головой, увидал лавку, вокруг которой толпился народ. Он слышал, что давеча в Хольмгард прибыли купцы из некой восточной страны. Свершив обмен с конунгом, они теперь выставили оставшийся товар на Торгу. Пробившись к лавке, Ансгар понял, что оружия здесь нет, но зато было множество украшений. Легкие тоненькие колечки и тяжелые перстни, серьги простые и серьги с камнями, подвески и застежки разных форм, цепочки и браслеты, гребни и амулеты. Все это из меди, бронзы, серебра и даже золота! А как назывались драгоценные камни, блиставшие в украшениях, Ансгар и не знал. Он брал в руки то одну вещицу, то другую и мысленно, сам того не понимая, примерял их своей ночной деве.

Торговец недоверчиво окинул Ансгара взглядом.

– Молодой муж что-то желает? – спросил он со странным акцентом. Ансгар присмотрелся к нему. Это был не старый еще человек, каких Ансгар прежде не видывал. Глаза его имели какой-то необычный разрез, так что казалось, будто он все время щурится, жиденькие черные усы и бородка с проседью окаймляли узкое худое лицо, а наголо бритую голову прикрывала маленькая шапочка. Одет торговец был в длинную, до самых колен, плотную, видимо чем-то набитую, рубаху, стянутую узким поясом, на котором висел нож в изогнутых ножнах.

– Откуда ты? – без обиняков спросил Ансгар.

– Молодой муж хочет знать, откуда я? – улыбнулся торговец. – Издалека. Я из Великой Булгарии, что далеко на восток отсюда.

– На восток? – заинтересовался Ансгар. – Скажи, а турсы в вашей земле есть?

– Турсы? – не понял торговец. – Что это? Камни? Смотри, у меня много камней, какие хочешь!

– Да нет же! Турсы – большие люди. Ётуны.

– Как конунг? У нас есть каган.

– Нет! Большие – значит большие. Высокие. Очень высокие!

– А-а! – догадался торговец. – Есть батыры, которые больше тебя.

– Намного?

– На целую голову! И шире в два раза.

– Да нет же! – разочарованно протянул Ансгар. – Я говорю не о людях. Турсы – они похожи на нас, но они не люди. Они такие огромные, что мы с тобой вдвоем могли бы сидеть у кого-нибудь из них на ладони.

Торговец казался озадаченным. Он, видимо, не понимал, всерьез с ним сейчас разговаривает этот северный варвар или пытается подшутить над ним. Наконец он промолвил:

– Нет, таких я не видел. – И, немного подождав, недоверчиво спросил: – А в вашей земле есть такие?

– Нет! Наши предания говорят, что турсы живут на востоке.

– Нет у нас никаких турсов. Ты будешь что-нибудь брать? – Ансгар мотнул головой. – Тогда иди, не мешай торговле!

Эти слова пришлись не по нраву Ансгару, хотел он ответить торговцу, да так, чтобы тот вовек не забыл, но тут его окликнул Богша:

– Ансгар! Чего ты тут стоишь? Я тебя давно жду! Идем со мной, будешь гостем у моего отца.

На прощание Ансгар бросил в сторону раскосого человека презрительный взгляд и пошел вслед за Богшей.

– Что за страна такая Великая Булгария? – спросил он у Богши.

– Это торгаш тебе сказал, что она великая? Никакая она не великая, платит дань хазарам.

– Каким еще хазарам?

– Эх-хе! Да ты совсем ничего не знаешь!

– Ну, кое-что знаю.

– Кое-что, – передразнил Богша, – давай-ка я тебе расскажу, что мне самому ведомо.

И пока они вдвоем шли, сначала по городу к воротам, затем по дороге к лесу, потом тропой через лес, Богша рассказал Ансгару, что на юго-восток от Хольмгарда есть река Олкога[69]. От истока она не очень велика, но чем дальше, тем больше принимает в себя других рек, пока, наконец, не становится такой большой, что в полноводье с одного берега с трудом можно различить противоположный. Эта великая река так длинна, что на ее дне от истока до устья мог бы уместиться мировой змей. В земле булгар, где в Олкогу вливается другая большая река, ее воды поворачивают на юг и бегут в землю хазар и там впадают в Хазарское море[70]. Хазары же – большой народ. Они наживают несметные богатства, потому что через их земли проходят многие торговые пути, и всякий, кто пожелает провести свой товар через их страну, должен заплатить за это. Но не только торговлей сильны хазары: у них есть большое войско, которым они ходят на соседние народы и заставляют платить себе дань. Говорят, что и конунг Кёнигарда, и даже кесарь Миклагарда должны высылать хазарскому кагану подарки, чтобы он не грабил их земли. Но, как бы сильны ни были хазары, все равно нет в их земле такого великого города, как Миклагард, или Царьград по-словенски, – самый большой и богатый город во всем Мидгарде. Люди в Миклагарде поклоняются распятому Богу, а их правитель считается верховным жрецом этого Бога. Богатства кесаря несметны, и, если ему нужно войско, он просто бросает клич, и со всех сторон, из всех земель идут к нему лучшие воины. Он щедро платит им, а они верно служат ему. К югу же от хазаров и на восток от Миклагарда за высокими горами находится Серкланд[71], сарацинская страна, за которой уже ничего нет, потому что это край земли. Жители в той стране верят в невидимого бога и не пьют хмеля. И между этими тремя странами постоянно идет война, и никто в ней не может победить.

– Вот бы побывать на краю света! – мечтательно проговорил Ансгар. – Интересно, что там?

– Там бескрайнее море.

– А ты откуда знаешь?

– Так люди говорят, – ответил Богша и добавил: – Но, конечно, ты никогда не встретишь человека, который бы там побывал, ведь те, кто добирался до края света, старели в пути и назад уже вернуться не могли.

Ансгар призадумался. Если бы кровь отца не взывала к отмщению, он, наверное, согласился бы уйти навсегда, только бы увидеть край света, пусть уже и дряхлым стариком. Или даже заглянуть за край, что там? Не увидит ли он там богов? А увидев, не станет ли равен им? Наверно, те, кто побывал там, не возвращались вовсе не из-за старости, а потому что уже не хотели отрывать своего взора от моря на краю земли, за которым живут боги.

* * *

Наконец Ансгар и Богша вышли на открытое место недалеко от реки и увидели расположенную на небольшом всхолмии усадьбу Година – обнесенное оградой скопление больших и малых строений. Рядом, на лугу, пасся скот под присмотром какого-то паренька, а на берегу Вальхава несколько женщин занимались стиркой. Больше никого видно не было. Но когда они вдвоем подошли к воротам, те словно бы сами распахнулись перед ними. Вслед за Богшей Ансгар прошел внутрь и оказался посреди довольно большого двора. Их встретили несколько слуг, но с высокого крыльца навстречу уже спускался высокий седой старик с длинной бородой. Его все еще хранящее воинскую стать тело было покрыто длинной свитой, такой же белой, как и его борода. В ней он был больше похож на чародея, нежели на ярла. Впрочем, на старика Ансгар поначалу почти не обратил внимания, ведь рядом с ним шла девушка, в которой он без труда узнал свою ночную знакомую. Сердце его возликовало! Боги милостивы к нему, раз устроили ему эту встречу, ведь он уже не чаял ее увидеть.

– Отец, это тот самый воин, о котором я тебе говорил, – промолвил Богша.

Ансгар, не отводя глаз от девушки, вежливо поклонился и представился:

– Мое имя Ансгар сын Ансвара из Тюлоскуга.

– Здравствуй, Ансгар, – едва кивнул старик и, заметив, куда тот смотрит, скосил взор на деву и бросил ей несколько слов на вендском языке.

Девушка тоже, видно, узнала его, а оттого немало смутилась, но, услышав голос отца, спохватилась, поклонилась и, приняв у вовремя сунувшегося слуги блюдо, поднесла его Ансгару, произнеся нежным сладким голосом два вендских слова. На блюде был круглый хлеб, а на нем в маленькой чашице соль. Ансгар непонимающе посмотрел на Богшу.

– Отломи кусочек, обмакни в соль и вкуси, – подсказал тот.

Сделав так, Ансгар в свою очередь поклонился деве.

– Что ж, идем в дом, – изрек Годин и повернулся к крыльцу.

Ансгар и Богша последовали за ним.

– Кто эта дева? – не удержался Ансгар.

– Моя сестра, Злата.

Сестра! Слава богам! Значит, Богша не жених ей, а искал ее в лесу только потому, что берег сестрину честь.

Дом был не таким, в каких привык бывать Ансгар, – вместо одного общего помещения с несколькими перегородками в нем было множество комнат и переходов. Поднявшись на крыльцо и пройдя через сени, несколько раз свернув и нырнув в низкие двери, они прошли в просторную комнату, посреди которой стоял длинный дубовый стол. Хотя большое окно было раскрыто нараспашку, однако свет, идущий через него, едва освещал помещение. В глухом дальнем углу в плошке с маслом слабо тлел огонек, подсвечивая несколько деревянных статуэток. В этом тусклом свете внутреннее убранство показалось Ансгару слишком простым для ярла. Оно мало отличалось от того, к чему он привык у себя дома. Тут не было никакой роскоши, а только самое необходимое. Единственным свидетельством высокого положения хозяина дома служил большой резной стул, похожий на трон, сидя на котором вершил свой суд конунг Рёрик. На этот-то стул Годин медленно, с видимым глазу усилием, сел и положил руки на подлокотники. Ансгар и Богша сели на лавку, тянувшуюся вдоль стола. Злата же, пройдя через комнату, скрылась в боковой двери в дальнем углу. На минуту воцарилось неловкое молчание. Ансгар посмотрел на ярла, тот пристально глядел на него и едва заметно улыбался. Тогда он перевел взор на Богшу. Богша тоже улыбался, только, в отличие от отца, как-то виновато. Казалось, он сам не понимал, почему Годин вдруг пожелал лицезреть находника из-за Студеного моря, пусть даже и неплохо дравшегося с самим Хельги. Набравшись смелости, Ансгар решил сам нарушить тишину.

– По правде сказать, – начал он, – не могу уразуметь я, чем заслужил такую честь – сидеть за твоим столом, ярл Годин. Я простой воин, дренг, у меня нет ничего, кроме меча и моих верных друзей, таких же бедных, как и я. Все, что мы можем, живя в этом чужом для нас краю, так это продавать свои мечи тому, кто готов нам платить.

– И платит вам Рёрик.

– Так и есть.

– Вот видишь, между нами не так уж и мало общего, – проговорил Годин, и речь его была чиста, без того акцента, который был присущ большинству вендов, – когда-то я тоже явился к Рёрику с пустыми руками. У меня даже не было меча, тем более такого, как твой, – при этих словах Ансгар почувствовал невольный прилив гордости, – и всем, что у меня есть теперь, я обязан нашему конунгу. Как знать, не повторишь ли и ты моего пути? Может, придет день, ты станешь ярлом и сам будешь принимать в своем доме какого-нибудь храброго, но нищего юнца.

Последние слова пришлись не по душе Ансгару, он вовсе не считал себя юнцом.

– По правде сказать, я не желаю быть ярлом.

– Почему же? – спросил Годин, и в его взгляде появился интерес.

– Я не всегда был нищим, – взволнованно заговорил Ансгар, – мой отец был вольным бондом. Да, он все делал сам, обходился без слуг, но зато он никогда ни у кого ничего не отнимал. И все, что у него было, принадлежало ему по праву. Мы с братом не росли в роскоши, но ели и пили досыта, спали в тепле и охотились вволю в бескрайних лесах, где никто не указывал нам, куда идти и что делать. Кроме отца, конечно, – его мы слушались и почитали, так же как и нашу мать. Но в один прекрасный день в нашем лесу объявились ярлы конунга свеев. Они сожгли наш дом, убили отца, ранили мать. Если теперь я принужден скитаться в чужих краях, продавая свой меч тому, кто согласится платить, то повинны в этом именно ярлы. Им вечно есть дело до чужого добра и не сидится на месте, покуда рядом есть вольные люди, которыми нельзя помыкать и которые не платят им дань. Так что, если ты, славный Годин, меня спрашиваешь, отчего я не хочу быть ярлом, я скажу тебе: я не хочу быть таким же, как они, не хочу грабить, жечь, убивать невинных, и все только ради того, чтобы прибрать к рукам чье-нибудь имущество или обратить кого-нибудь в рабство.

Заметив, что лицо Година приняло какое-то странное выражение, Ансгар добавил:

– Я прошу прощения, если слова мои оскорбили тебя. Говоря о ярлах, я вовсе не хотел унизить твое достоинство.

– Тебе не за что просить прощения, – строго отмолвил Годин, – ведь в твоих словах горькая правда. Скорее это мне стоит упрекнуть себя за неосторожное слово, которым я нечаянно обидел тебя.

Годин хотел сказать что-то еще, но в этот миг в комнату вошла Злата, а за ней пара слуг. Они принялись накрывать на стол, и на это время разговор прекратился. Ансгар украдкой посматривал на девушку. Она была одета в нарядный расшитый сарафан. Длинная коса тянулась до пояса и даже ниже. Голову ее украшало нечто вроде гайтана, с которого на висках свисали серебряные кольца с маленькими щитками, а у бедра позвякивала связка ключей. Глядя на нее, Ансгар спохватился, что сам-то он одет совсем по-простому. Впрочем, иной одежды, кроме той, что он взял с собой, покидая родной лес, у него не было. Злата делала все почти с закрытыми глазами, стыдливо опустив веки. Но иногда она бросала на Ансгара такой взгляд, что того кидало в жар и ясно становилось, что стыдливость ее была напускной. Об этом Ансгар мог судить и по легкой улыбке, постоянно игравшей в самых уголках ее губ.

Наконец стол был накрыт, и Злата вместе с челядью вышла. Ансгар проводил ее взглядом, и это не ускользнуло от внимания Година.

– Хороша девка, как думаешь? – Ансгар в ответ промолчал, но если бы в доме было светлее, Годин бы увидел, как зардели щеки его гостя. – Уже вошла в возраст, да не хочу ее никому отдавать. Очень уж она напоминает мне свою мать. Сын-то, – Годин кивнул в сторону Богши, – в меня пошел.

Ансгар продолжал молчать. Тогда старик, кряхтя, встал, взял чарку, налил в нее из кувшина немного вина и отошел в угол, из которого, подсвечиваемые огоньком, на них мрачно взирали домашние кумиры. Обмакнув палец в чарку, Годин поводил им по деревянным изваяниям, там, где у них должен был быть рот. Затем он вернулся к столу и, так же кряхтя, сел.

– Что ж, вкусим ныне пищу, кою в сей день ниспослали нам боги, – сказал он, хлебнул вина из той же чарки и, отщипнув кусочек от круглого хлеба, принялся жевать. Богша тоже налил себе вина, оторвал ногу у жареного гуся и принялся с аппетитом ее обгрызать.

Глядя на них, Ансгар наполнил свою чашу. Вина он прежде не пил, только брагу да пиво. Осторожно попробовал. Во рту остался сладковатый и в то же время какой-то терпкий привкус. Тогда Ансгар хлебнул смелее. Теперь ему стало понятно, почему знать так ценит этот напиток! Когда он прежде пил брагу, то не особо задумывался о ее вкусе, главным в ней было иное. Вино же, хотя Ансгар почуял, что оно тоже может пьянить, при этом было приятно. Наверно, подумалось ему, таким должен быть на вкус мед поэзии. От вина разыгрался аппетит, и Ансгар, недолго думая, схватил гуся и, потянув в разные стороны, разорвал его напополам. Одну половину он бросил обратно на блюдо, а другую принялся жадно рвать зубами. Мясо птицы оказалось удивительно вкусным, оно было не просто зажарено, а нашпиговано чесноком, травами и еще чем-то острым, что еще сильнее разжигало чрево и хотелось кусать еще и еще. Но когда Ансгар разделался с половиной гуся и руки его потянулись ко второй, он заметил насмешливый взгляд Година. Тот вкушал очень скромно – по меркам викинга вообще не ел. Богша, обглодав ножку, сидел, наблюдая за Ансгаром, и ковырялся в зубах.

Почувствовав себя неловко, Ансгар сказал:

– Прежде не доводилось есть таких вкусных гусей.

– Сестра готовила, – улыбнулся Богша.

– И этим она тоже в мать, – молвил Годин, – но я хотел бы вернуться к тому, на чем нас прервали.

Ансгар хлебнул еще вина и приготовился слушать.

– В словах твоих о ярлах была горькая правда, мне ли не знать. Но кое о чем ты забыл. Они если и вершат зло, то обычно не своими руками. Тебе должно быть ведомо, что сила ярлов, а тем более конунгов, в их дружинах. С дружиной ходят они в походы, грабя чужеземцев, дружина же позволяет им подчинять себе своих соплеменников. Да, ярлы направляют их мечи, но именно воины бьют, насилуют и грабят.

– Мой дед Агвид ушел из хирда конунга Анунда, когда тот принялся нарушать вольности бондов, – вставил Ансгар.

– Да, но теперь ты сам служишь конунгу, – возразил Годин, – на таких, как ты, держится его власть. А твой хёвдинг, этот Бальдр? Так ли он отличается от тех людей, которые вынудили тебя уйти из родных мест?

Ансгар вспомнил селение куршей, вспомнил трупы рыбаков, вспомнил понасиленную деву, и ему стало не по себе. Но кое-что в речах старика насторожило его.

– Хёвдинга мне не пришлось выбирать, хотя правда и то, что теперь я предпочел бы служить кому-нибудь другому. Но о конунге мне до сих пор не приходилось слышать дурного слова, кроме того, что он уже стар и не может ходить в походы. Странно мне и то, славный Годин, что ты, который только что рек, будто именно конунгу Рёрику всем обязан, теперь ставишь его в один ряд с убийцами и насильниками.

Богша беспокойно заерзал на лавке, но под строгим взглядом отцовских глаз притих.

– Ты, Ансгар, еще очень молод и совсем недавно прибыл в этот край, – ответил Годин, – и ты не служил Рёрику на протяжении тридцати лет, а потому тебе неведомо то, что ведомо мне. Когда я только пришел к нему и он дал мне меч и щит, я сражался за него, как простой воин. Им я и был. Под рукой Рёрика было много таких, как я, – не пожелавших сидеть в родных селениях, жаждущих славы, почета и богатств. Мы все шли под его руку, потому что он был знатного рода и приобрел славу великого воителя. С ним мы не знали неудач, и, куда бы ни привел он нас, везде нас ждала победа. Но что мы делали, что творили мы с поверженными врагами нашими? Они и врагами-то не были, скорее жертвами. Мы же жгли, грабили и убивали. И скоро я почуял в сердце своем горечь. Уже не влекла меня война, ибо не хотел я губить невинных, но другого не умел и все так же ходил с Рёриком в походы. Меж тем он отличил меня среди прочих и возвысил. Став ярлом, я возгордился, и на время горечь в сердце моем угасла. Тем временем три восточных народа призвали Рёрика к себе со всей его дружиной, и мы явились сюда, в эти края. Ты, верно, думаешь, что его тут сразу признали властителем над собой и вручили ему всю ту власть, которую он нынче держит?

Приняв на веру слова Барга, Ансгар так и думал, но решил об этом не говорить старику, а послушать, что тот сам скажет.

– Как бы не так! – воскликнул Годин. – По первости приглашали его старейшины словенские, и весьские, и чудьские, дабы вершил суд меж племенами да защищал бы со своей дружиной от всяких варягов. Иного от него не просили и не ждали, а за службу ему готовы были щедро платить. Но Рёрику этого показалось мало, и очень скоро он стал править так, будто вовсе не было никаких старейшин и земли всех племен принадлежат ему лично.

– А что же эти старейшины? Ярлы племен? Почему они позволили конунгу нарушить условия ряда? – удивился Ансгар.

– О том и реку тебе, – ответил Годин, – на воинах зиждется власть конунга. У Рёрика всегда было много воинов, потому трудно пришлось тем, кто хотел спорить с ним.

– Но Барг говорил мне, что незадолго до прихода Рёрика в этих краях уже властвовали нордманы, однако же местные племена восстали и смогли изгнать их. Почему они не смогли повторить того же с Рёриком?

Годин вздохнул:

– Кабы все так просто было, как ты говоришь.

– Так поведай мне, славный Годин: в чем разница?

– Хорошо же, я скажу тебе. Перво-наперво следует знать тебе, что до Рёрика сюда приходили несколько хёвдингов со своими дружинами. Все, что они смогли сделать, так это захватить Альдейгью и оттуда совершать грабительские набеги на окрестности. Так что никакого восстания, как рассказывал тебе твой Барг, не было – люди племен просто собрали ополчение и пошли на нордманов. Выкурить же их из города оказалось делом нехитрым, находники, узнав, сколько людей вышло против них, почти сразу попросту бежали.

Из головы Ансгара никак не выходила Злата, он все ждал, что она вот-вот вновь войдет и ему снова представится возможность любоваться ею и мечтать о повторении страстного ночного поцелуя. Но Годин говорил занятные вещи, слушать его было одновременно любопытно и странно, на ум один за другим приходили разные вопросы.

– Прости, славный Годин, – прервал старика Ансгар, – но дозволь спросить, откуда тебе все это известно, коли тебя здесь в ту пору не было, а Барг сам сидел в Альдейгье и видел все своими глазами?

– Это правда, меня здесь не было, но о том, что происходило вокруг Альдейгьи, мне доподлинно известно со слов тех нордманов, кто, как и этот Барг, сумел тогда унести ноги. Кроме того, я сам живу здесь уже почти двадцать лет и мне довелось говорить с теми, кто ходил на Альдейгью. Так что поверь мне, Ансгар, я знаю достаточно и мне незачем что-то измышлять.

Ансгар вспомнил, как Барг говорил, что им пришлось «уносить ноги», и, удивившись этому совпадению, не стал больше возражать Годину и слушал его молча.

– Рёрик построил Хольмгард и сделал его вместо Альдейгьи своим главным городом. Тем самым он показал, что не собирается бежать за море, как его предшественники. Старейшин Рёрик в новый город не звал, и теперь уже не он к ним, а они к нему должны были приходить, ибо без его слова ничего теперь вершить было нельзя. Плата за его службу превратилась в дань, и Рёрик самовольно ее увеличивал, когда хотел. Его богатство росло, а вместе с тем росла и его дружина, к нему охотно стали идти буйные головы из словен, чуди и веси, из-за моря приходили все новые и новые хёвдинги, вроде вашего Бальдра. И чем больше становилась его дружина, тем сильнее возрастала его власть. Трех племен нашему конунгу стало мало, и уже ходил он походами на кривичей и на мерь, желая обложить их данью. Из-за этого-то и поссорился Рёрик с владетелями Кёнигарда, которым кривичи и мерь давали дань прежде. Но все же оставались люди, помнившие, что Рёрика приглашали только служить, а не властвовать, самовольство же его почитали незаконным. Недовольны были старейшины и все, кто хранил преданность заветам отцов. Среди них самым достойным и славным слыл ярл Вадим. Он отказывался признавать за конунгом право увеличивать плату за службу, а потом и вовсе перестал давать с подвластных ему земель дань. Его примеру последовали и многие иные ярлы из числа словен. Когда же к Вадиму явились люди конунга, требуя дани, он изгнал их, а многих перебил и покалечил. Словене начали собирать силы, дабы идти войной на Рёрика, но тот не напрасно всегда почитался великим воителем. Получив вести об изгнании своих даньщиков, конунг не стал тянуть, собрал всех воинов, что были у него тогда под рукой, и нежданно явился в угодья Вадима. Сам Вадим и все его люди оказались заперты в усадьбе, такой же как эта, где мы сейчас сидим. Рёрик предложил ему сдаться, обещая сохранить жизнь, но Вадим отказался, полагая дождаться подмоги. Однако конунг не собирался ждать и велел поджечь усадьбу. Все, кто был внутри, сгорели заживо, а кто пытался выбраться наружу, того били мечами и копьями. И так все они погибли, и среди них Вадим с женой и всеми детьми. Узнав, что сталось с Вадимом, прочие ярлы устрашились и согласились платить дань. Конунг же увеличил ее в два раза, и ярлы согласились, боясь гнева его.

Годин замолчал, взял чарку и хлебнул вина, затем добавил:

– Таков Рёрик. Славный и удачливый конунг, за которого без тени сомнения идет в бой его дружина. И вместе с тем он насильник и убийца, как и те, кто служит ему.

– Я не таков! – вспыхнул Ансгар.

– Не гневайся на мое слово, ведь и я сам, как уже говорил, служил ему.

Ансгар взял себя в руки и, несколько поразмыслив, спросил:

– И все же, славный Годин, ведь это Рёрик тебя возвысил и ему ты служишь. Почему же теперь передо мной, простым воином, ты хулишь его?

– Я не хулю его, я лишь говорю правду. Я и ему самому говорил. Да, не удивляйся, Ансгар, я в глаза говорил конунгу, что он не прав, что должен уважать законы земли, в которую его призвали служить. Думаешь, почему я здесь, а не в Хольмгарде? Конунг не хотел меня слушать, но я всегда говорил то, что думаю, и, наконец, он велел мне покинуть его двор и его город. Помня, как я прежде верно ему служил, он сохранил за мной те земли и рабов, которыми некогда пожаловал.

Годин замолчал, и лицо его явственно выразило застарелую обиду. Он повел плечом и отвернулся в сторону, как будто задумавшись о чем-то своем. Богша и Ансгар переглянулись, и сын Година пожал плечами, давая понять, что ему неведомы мысли отца. Но тут старик вновь обернул свой лик к Ансгару:

– Ты хочешь знать, почему я все это говорю тебе? Ты, как сам верно сказал, простой воин. До недавних пор не выходил из своего леса, привык жить в вольности по заветам отцов и не знал над собой власти конунга, тем более пришлого. Но недавно ты узнал, каково это. А потому тебе должны быть внятны чувства, кои питают словене к Рёрику и его воинству. Они должны быть внятны и твоим друзьям, которые пришли в этот край вместе с тобой.

Ансгар кивнул:

– Я понимаю, о каких чувствах ты мне говоришь. Но не понимаю зачем. Ведь, что бы я и мои друзья ни думали, мы все равно чужие здесь. Так же, как и ты, ведь ты, славный Годин, такой же находник, как и мы.

– Не совсем так. Во-первых, я не нордман, я вагр. Мое племя родственно словенам. А во-вторых, хотя я и был находником, но, придя сюда, нашел здесь жену, дети мои рождены у Ильменя, это их родина. И сам я полюбил эту землю, она стала мне родной, я готов положить жизнь за нее! У Рёрика же нет родины, для него родной дом – это его дружина! Всю жизнь он воевал не за землю предков, а за власть. И горе словенам, ибо он нашел эту власть здесь. И, среди прочих, вина за то, что Рёрик стал владыкой Хольмгарда, лежит на мне.

Годин перевел дух. Он очень разволновался, произнося свою речь, руки его мелко дрожали, лицо искажалось от какой-то внутренней душевной боли. Кажется, он и сам понял, что выглядит нелепо, а потому с заметным усилием взял себя в руки. Перед Ансгаром вновь сидел прежний величественный старец, от минутной слабости не осталось и следа. Только легкая дрожь в левой руке, которую Годин прикрыл десницей, выдавала его волнение.

– Мне уже недолго осталось, скоро предки позовут меня к себе и я наконец узнаю, кем был мой отец. Но прежде, чем это случится, я должен прекратить то зло, которому способствовал и которое до сих пор длится.

– Как же ты хочешь это сделать? Уж не думаешь ли ты убить конунга моими руками? – ужаснулся Ансгар.

– Нет, о таком я не стал бы тебя просить, – мягко улыбнулся Годин, – мне нужно от тебя совсем немного. Скоро Рёрик сам умрет. Он стар, да к тому же очень болен, это мне известно доподлинно. И когда это случится, его власть никто не должен унаследовать. Не волнуйся, я не попрошу тебя убивать и маленького Ингвара. Просто настанет момент, когда достаточно будет, чтобы воины, клявшиеся старому конунгу, отказались служить новому.

Ансгар с сомнением посмотрел на Година, но тот продолжал увещевать своего гостя:

– Ты прав, эта земля чужая для тебя и твоих друзей. Так зачем же вы здесь, когда у вас есть своя земля и она вас зовет? Уходите! Едва умрет Рёрик – уходите! С его смертью вы будете свободны от клятвы, и ничто уже не будет вас здесь держать. И твой хирд, и все прочие нордманы – возвращайтесь на запад, где другой конунг попирает законы ваших отцов. Вам есть за что и с кем сражаться! А когда вы уйдете, мы уж тут сами разберемся, как нам дальше жить.

* * *

Злату Ансгар увидел, только когда уже вышел за ворота усадьбы Година и оглянулся. Она стояла в дверном проеме и смотрела на него. Когда они встретились глазами, Злата улыбнулась и махнула ему рукой. Ансгар тоже улыбнулся. Он хотел бы остаться еще и поговорить с ней, но Богша взялся его проводить и явно не намеревался оставлять одного с сестрой. Заметив, что Ансгар раз за разом оборачивается, Богша тоже повернулся, и Злата тут же скрылась, прячась от его глаз.

Некоторое время шли молча, затем Богша, что-то подозревая, спросил:

– Скажи, этой ночью ты и вправду никого не видел в лесу, кроме меня?

– Я же сказал, что нет.

– Сдается мне, что сестра моя очень тебе приглянулась.

Ансгар пожал плечами, давая понять, что не понимает, о чем речь.

– Да брось ты! Я же видел, как ты на нее смотрел. И она на тебя.

– Ну так что же? – выдавая себя, бросил Ансгар.

– А то, что из этого ничего не выйдет! – Богша хлопнул товарища по спине. – Не подумай чего плохого, ты славный малый, а только отец мой никогда не отдаст за тебя мою сестру.

Ансгар не хотел сейчас об этом говорить, а потому решил переменить разговор.

– Ты лучше скажи, – обратился он к Богше, – вот твой отец перестал служить конунгу и других к тому же подговаривает. Почему же ты в дружине Рёрика?

Богша хитро улыбнулся.

– А как бы отец мой узнал про тебя? Да и обо всем, что творится в Хольмгарде? Ты вот что… – Тут Богша сделал серьезное лицо. – Не знаю, убедил ли тебя в чем мой отец, но только не болтай пока никому об этой встрече. И если будешь своим говорить, как отец просил, то не называй его имени. А если не будешь, так тем паче незачем о нем упоминать. Даешь слово?

Ансгар сделал несколько шагов молча, но потом все-таки ответил:

– Даю.

– Вот и славно!

Войдя в город, они расстались, и дальше Ансгар пошел один. Он брел, не замечая ничего вокруг, полностью погрузившись в свои мысли. В другое время слова Година нашли бы благодатную почву, ведь с тех пор, как они прибыли в Остерланд, Ансгар только и твердил о том, чтобы вернуться назад. Он едва не поссорился с братом и друзьями, потому что они не хотели его слушать. Но теперь, когда ему самому сказали: «Уходи!», он оказался вовсе не рад этому. Он влюбился! И в кого?! В дочь самого Година, который просит его покинуть эту землю и забрать с собой всех нордманов. Всего пару дней назад эта страна была для него чужой, однако же после того, как Ансгар встретил Злату, уходить отсюда ему расхотелось. Он чувствовал, он знал, что и сам ей люб и что проклянет себя, если не попробует достигнуть желаемого. В конце концов, Годин сказал, что нашел жену в этих краях, так почему бы теперь и Ансгару не жениться на местной девушке? Правда, она дочь ярла и ему не ровня. Но и Годин когда-то был простым воином, а теперь держит рабов (что странно, учитывая, как он защищает заветы отцов). И потом, старик говорил, что конунг скоро умрет, но пока-то он жив! А раз он жив, то и Ансгару незачем думать о том, что будет потом, когда тот умрет, – надо думать о том, что сейчас! Сейчас он любит Злату, а все остальное не так уж и важно. Решив так, Ансгар успокоился и совсем выкинул Година и его просьбу из головы. Не время думать об уходе!

Ансгар и измена

– Ну, брат, да ты настоящий сторожевой пес! – говорил Агнар, глядя, как таращит глаза в темноту Ансгар. В этот раз пришла очередь десятка Ормара стоять на стене. Днем никто не успел отоспаться после вольной ночи, и сейчас все еле стояли на ногах, но Ансгар был доволен, ведь их поставили на той части стены, которая смотрела в сторону усадьбы Година. Однако его старшему брату было невдомек, что он силится каким-то чудом узреть свою любимую. – Я, раз такое дело, пожалуй, вздремну, а ты разбуди меня, если что.

– Кто это там спать удумал? – послышался голос Ормара.

– Ладно тебе, – умиротворяюще проговорил Ульвар, – все равно на Хольмгард никто не собирается нападать. Нам надо только, чтобы хотя бы один из нас не спал и разбудил других, когда Хельги будет обходить стену.

– Точно, – согласились остальные, – вот Ансгар не спит, пусть и сторожит. После вольной ночи голова раскалывается, не до стражи.

– Нам нельзя спать! – растерянно воскликнул Ормар.

– Ну, тогда ты и не спи, а мы вздремнем.

Ормар немного посопел, но возражать больше не стал. Ансгар про себя посмеялся: как ни пытается Ормар строить из себя настоящего хирдмана, ничего у него не получается. Ему далеко до Оддгейра или Дагстюра и даже до Игуля. Хотя по большому счету Ормар был прав, а брат и все прочие очень уж разленились и расслабились. Видать, им и вправду по душе жизнь в Хольмгарде.

Скоро Ансгар вернулся к своим мыслям о Злате. Богша сказал, что Годин будет против их союза. Ну что ж, это, конечно, помеха, но вовсе не такая, которую невозможно преодолеть. В конце концов, если не будет иного выхода, придется похитить Злату и увезти ее с собой в Нордланд или куда-нибудь еще. Только бы сама Злата согласилась. Но в том-то и беда, что со Златой Ансгару до сих пор не удалось перемолвиться и словечком. К тому же она, в отличие от Богши, плохо понимала северный язык. Не иначе, отец решил воспитать ее настоящей словенкой. С этим тоже можно было бы справиться, ведь язык любви внятен всякому, кто любит. А вот любит ли она его? Не слишком ли самонадеянно воспринял Ансгар ее лукавые взгляды? Но тот поцелуй в лесу не мог приключиться просто так! Ансгару нужно было непременно вновь увидеться со Златой, притом так, чтобы никто им не мешал.

Тут воображение Ансгара совсем распалилось. Он представил, что встретил Злату, а вокруг никого, только они одни. Свет луны падает на ее прекрасное лицо, и долгие тени от ее ресниц лежат у нее на щеках. Тишина, и в этой тиши он слышит ее легкое дыхание. Вообще-то тишину Ансгару было довольно сложно представить, ведь рядом храпели его товарищи, да и где-то внизу кто-то скребся в стену, наверное, мышь, но он научился не слышать этих привычных уху звуков и полностью погрузился в свои мечтания. Как тогда, в лесу, она бросится в его объятия и их губы соприкоснутся. А дальше… Дальше Ансгар знал, что нужно делать, теперь бы он не стоял, как чурбан. Знать – знал, но представить не мог. Поцелуй и объятия – да, а то, что потом, – нет.

Что-то очень уж настойчивая мышь, того и гляди прогрызет еще одни ворота в стене. Ансгар отвлекся от своих мечтаний и прислушался. Нет, это не мышь, это люди! Он отошел в сторону, чтобы храп товарищей не так забивал его слух, и навострил уши. Где-то под стеной тихо переговаривались несколько человек.

– Ормар! – тихо позвал Ансгар. Ормар, хоть и призывал всех строго блюсти свою службу, сам задремал и посвистывал носом. Ансгар тронул его за плечо.

– А? Что такое?

– Тсс! – Ансгар поднес палец к губам и рукой показал идти за ним. – Слышишь?

Ормар прислушался. С минуту ни звука не доносилось из-под стены, и Ансгар уже начал думать, что зря разбудил десятника, но тут раздался легкий короткий свист. Ормар нахмурился:

– Странные дела!

– Будить остальных?

– Нет.

– Но почему? – удивился Ансгар.

– Ты разве не слышишь? Это с внутренней стороны. Наше дело – не пускать непрошеных гостей в город, а не следить за тем, что происходит в самом городе.

– А если они как-то перелезли с той стороны?

– Ты не спал? – на всякий случай спросил Ормар.

– Нет.

– И не видел, чтобы кто-то лез через стену, так?

– Так.

– Значит, никто и не перелезал.

Ансгар вспомнил про лаз в стене, которым сам пользовался. Он, правда, был в другом месте, но кто знает, сколько их еще?

– Все-таки мне кажутся странными эти люди внизу. Шепчутся, пересвистываются. Дозволь, я спущусь вниз и посмотрю, что к чему?

Ормар немного поколебался, но все-таки согласно кивнул:

– Только быстро. А я все-таки разбужу кого-нибудь из наших на всякий случай.

Тихо, чтобы не обнаружить себя раньше времени, Ансгар спустился со стены. Там, откуда недавно слышался свист, никого не оказалось, но Ансгар заметил, как чья-то тень метнулась в сторону соседней башни. Стараясь не шуметь, он направился в ту же сторону. Скоро ему стало ясно, что он преследует сразу трех воинов, направлявшихся в сторону дворца конунга. Сам Ансгар оставался незамеченным. Они подошли к оружейне, там, где скат ее крыши встречался со скатом соседнего амбара. Подсаживая друг друга, трое ловко забрались наверх и двинулись дальше. К удивлению Ансгара, их никто не окрикнул, было так тихо, будто дворец вовсе никем не охранялся. Тогда он сам решил взобраться наверх. Подтянувшись на руках, он начал задирать ногу, но тут его меч глухо стукнулся об ограду. В царившей вокруг тишине этот звук показался Ансгару громом. На миг он затаился, а потом одним рывком едва ли не взлетел на крышу. Прислушался – нет, кажется, никто его не заметил. Тогда он прополз по крыше и тихонько спрыгнул с другой стороны. Так Ансгар оказался во дворе перед жилищем самого конунга.

Уже срываясь с крыши, он заметил, как одна из теней завернула за угол дворца. Если эти трое хотели тайком пробраться в жилище конунга, то напрасно они это сделали, ведь там, за углом, крыльцо, которое день и ночь сторожат лучшие воины Рёрика. Но как Ансгар ни напрягал свой слух, ни криков, ни шума борьбы, вообще ничего не было слышно. Быстро перебежав двор, он приник к стене, а потом сам выглянул из-за угла. К его удивлению там не было никого: ни стражей, ни ночных гостей. Осторожно, на цыпочках, он взобрался на крыльцо и тронул рукой дверь – она оказалась приоткрыта. Тут со двора донесся говор. Обернувшись, Ансгар увидел двух стражей, вышедших откуда-то из темноты. Надеясь остаться незамеченным, он скользнул внутрь, но до слуха его долетели слова: «Почему четыре?» Задумываться над их смыслом было некогда, потому что совсем близко от него, в следующем за сенями покое, переговаривались те трое. Для них его присутствие все еще оставалось тайной, и Ансгар притаился, навострив уши.

– Ты точно знаешь, что конунг там? – послышался тихий голос.

– Откуда же мне знать? – раздался шепот второго чужака. – Но он сказал, что должен быть там. А напротив – его баба с выродком.

– Хорошо, оставайся здесь, сторожи дверь, а мы поднимемся наверх и по-быстрому сделаем дело, – просипел первый голос.

Даже из этого обрывочного разговора Ансгару сразу стало ясно, о чем идет речь: эти трое пробрались во дворец, чтобы убить конунга, а заодно и его сына. Как ни странно, он ничуть не удивился. После разговора с Годином он подспудно был готов к такому повороту, хотя и не ожидал, что враги Рёрика будут действовать столь нагло. Впрочем, для размышлений времени не оставалось – до слуха Ансгара донесся скрип ступеней. Значит, убийцы уже поднимаются в покои конунга. Пока он будет звать на помощь, они могут успеть совершить задуманное. Оставалось только одно. Став напротив двери, Ансгар осторожно, чтобы не выдать себя раньше срока, вынул из ножен Домарбранд, а затем с размаху вышиб ногой дверь. Видно, тот, что должен был сторожить, стоял очень близко, потому что дверь резко дернулась, ударившись об него, а сам он отлетел вглубь комнаты. Ансгар влетел в проем с мечом наперевес. Внутри оказалось еще темнее, чем в сенях, никого не было видно, но было слышно, как поднимается тот, упавший. Бросившись на звук, Ансгар наугад махнул мечом и неожиданно для самого себя попал. Клинок по всей длине врезался в чью-то широкую спину, раздался крик боли. Тут же откуда-то сверху донесся взволнованный голос:

– Что с тобой?

Раненый снова крикнул. Ансгар не спешил его добивать, он ждал, что предпримут те двое. Видимо, осознав, что их обнаружили, они стремглав бросились вниз. Тут же, словно по команде, ожил весь дворец, послышались шаги и голоса. Двое рванули к спасительной двери, но там их уже поджидал Ансгар. Не столько видя, сколько чуя своих противников, он вновь рубанул и вновь удачно. Рассекая плоть и кости, Домарбранд глубоко вошел в тело невидимого врага. Третий сзади налетел на своего смертельно раненного товарища и вместе с ним врезался в дверь, так что рукоять меча выскользнула из ладони Ансгара. Он принялся нашаривать ее в темноте. Ему повезло, оружие вовремя оказалось в его руке, потому что третий уже пришел в себя и понял, что ему предстоит бой не на жизнь, а на смерть. Раздался лязг выхватываемого из ножен клинка. Теперь в комнате друг против друга в полной темноте с мечами в руках стояли два воина, пытаясь понять, что делать дальше. Нутром почуяв угрозу, Ансгар отскочил назад, и совсем рядом воздух рассек меч убийцы. Ансгар отмахнулся, но его удар тоже пришелся в пустоту. Враг бросился ему навстречу, но он отскочил в сторону и вновь рубанул, надеясь попасть противнику в плечо. Снова неудача. Со всех сторон к комнате приближался топот множества людей. Понимая, что скоро будет окружен со всех сторон, убийца вновь метнулся к дверям, за которыми оставался его единственный шанс на спасение. Но Ансгар тоже прекрасно это понимал и бросился врагу наперерез. Правая рука, словно сама зная, что нужно делать, выбросилась вперед, и клинок воткнулся во что-то мягкое. Раздался глухой стон.

В этот момент комната озарилась светом сразу нескольких факелов. Сверху, с улицы и откуда-то сбоку, вбежал сразу десяток воинов, и среди них, хищно ощерясь, шествовал Хельги. Их взору предстало жуткое зрелище: по стене на пол оседал высокий широкоплечий человек, пытаясь удержать руками вываливающиеся из распоротого живота внутренности; рядом в луже крови лежал с разрубленным плечом другой, в противоположность первому, совсем низенький; в углу, уткнувшись лицом в деревянный настил, тихо постанывал третий, вдоль хребта его тянулась зияющая рана. Над всеми тремя с окровавленным мечом в руке возвышался их губитель – Ансгар.

– Брось меч! – крикнул Хельги.

Ансгар послушно выпустил оружие из рук.

– Что ты здесь делаешь? Почему убил этих людей?

– Они хотели зарезать во сне конунга и его сына. Но убил я не всех, один только ранен.

Хельги обернулся к тому, что стонал:

– Поднимите его.

Два воина подхватили раненого под руки и повернули лицом к Хельги. Голова чужака безвольно болталась, так что Хельги пришлось схватить его за волосы, чтобы посмотреть в лицо. В этот момент глаза раненого открылись и уставились на Хельги.

– Ты-ы-ы, – послышался сдавленный голос.

В тот же миг Хельги выхватил из-за пояса нож и вонзил его в горло несчастному. Раздались булькающие звуки, как будто тот еще пытался что-то сказать, но тут же из раны и изо рта хлынула кровь.

– Подыхай, – оскалил зубы Хельги и, обращаясь уже ко всем, добавил: – Тому, кто посмел предательски покуситься на жизнь славного конунга Рёрика, нет пощады.

Переглянувшись, воины отпустили тело. По полу широко разливалась темная вязкая влага.

– Что здесь происходит? – услышал Ансгар знакомые грозные перекаты. По лестнице спускался сам конунг. На его простую домашнюю рубаху была наскоро накинута дорогая броня, на поясе красовался длинный, убранный драгоценностями меч.

– Господин, эти люди пробрались в твой дом, замышляя убийство, – выступил ему навстречу Хельги, спешно засовывая за пояс нож, так и оставшийся в крови, – не иначе, словене решились отомстить тебе таким подлым способом.

– Они не словене, – неожиданно для самого себя проговорил Ансгар, – я узнал двоих. Это даны из дружины Эринга, я дрался с ними на кулаках. Третий мне неизвестен.

* * *

Ночной переполох во дворце конунга взбудоражил весь Хольмгард. До слуха людей очень скоро дошла весть о том, что кто-то был убит едва ли не в двух шагах от покоев самого Рёрика, но кто убил и кого, оставалось загадкой. Дворец со всех сторон окружила личная стража конунга под началом Хельги, запретившего впускать и выпускать кого бы то ни было без особого разрешения. Венды и нордманы косились друг на друга, ожидая подвоха. Меж тем всей руси было велено пребывать наготове на случай каких-нибудь неожиданностей, и скоро город наполнился звоном оружия. Вздев брони, воины, толком не понимая, что происходит, бесцельно бродили по улицам. Навести порядок среди них никто не мог, так как все ярлы толпились у дворца, надеясь разузнать, что же все-таки стряслось. Выйти за стены города оказалось невозможно, ибо ворота были заперты, а стража, охранявшая их, усилена. В разные стороны, прежде всего в сторону Альдейгьи, направились разведчики с целью выяснить, не приближается ли скрытно к Хольмгарду какое-нибудь незваное войско.

В толпе перед дворцом толкался и Бальдр. Рано утром, едва сменилась ночная стража, к нему явился Ормар и, сбиваясь и путаясь, рассказал об исчезновении Ансгара, а скоро пришла весть из дворца. Сопоставив эти две новости, Бальдр понял, что один из его воинов оказался замешан в какое-то темное дело, которое теперь могло сказаться и на положении самого Бальдра. Выругав Ормара последними словами и пригрозив лишить его десятка, он вместе с Баргом двинулся в сторону жилища конунга, велев остальным ждать своего возвращения и никуда без спросу не соваться. Однако Бальдр не обратил внимания, как за ним, стараясь оставаться незамеченным, в том же направлении двинулся молодой Агнар. После того как ночью его и весь десяток разбудил Ормар, они, напряженно вслушиваясь в тишину, какое-то время ждали возвращения Ансгара, но тот все не появлялся. Почуяв неладное, Агнар, невзирая на возражения Ормара, бросился на поиски младшего брата, но того нигде не было. К концу ночной стражи он вернулся с пустыми руками. Когда же весь десяток во главе с Ормаром двинулись в хирдхейм, город вдруг раньше обычного проснулся и зашумел. Узнав об убийстве во дворце Рёрика, Агнар решил идти туда и сам все узнать. Барг сразу заприметил нарушившего приказ дренга, но не стал привлекать к нему внимание Бальдра, только едва заметно кивнул, дескать, понимаю и не возражаю.

Однако ни Агнару, ни Бальдру с Баргом ничего не удалось выведать. Как и всех прочих, их не пустили к конунгу. Среди толпившихся у ворот людей стоял неумолчный гул, высказывались самые разные догадки и нелепые домыслы о том, что же все-таки произошло. Разлетелся невесть кем пущенный слух, будто конунг убит или смертельно ранен и сейчас круг его ближайших сподвижников решает, что делать дальше. Но слух этот тут же угас сам собой. Затем явилась мысль, что конунг раскрыл некий заговор и сам кого-то убил, а теперь гневается и готовит расправу над неугодными. На лицах многих ярлов стало заметно почти нескрываемое беспокойство. Но самым распространенным было все же мнение, что в дом пробрался убийца или, как уже кое-кто вызнал, несколько убийц, подосланных неким ярлом из числа словен. Словене поначалу возмущенно отрицали саму возможность того, чтобы кто-то из них мог пойти на такое, а затем, видя, с каким недоверием слушают их нордманы, собрались отдельной кучкой и принялись переговариваться между собой на вендском языке. Впрочем, не все нордманы возлагали вину на словен. Некоторые допускали, что за наймитами мог оказаться и кто-то из числа своих. Особенно странными казались усиленные дозоры в сторону Альдейгьи. Слушая все эти разговоры, Агнар никак не мог взять в толк, каким образом в это дело мог быть замешан его брат. А то, что он был в него замешан, не вызывало никаких сомнений, иначе как бы тогда объяснить его внезапное исчезновение? Скоро замешательство Агнара стало еще бóльшим.

Ворота немного приоткрылись, и показалось суровое, с насупленными бровями лицо ярла Ратмира. Вслед за ним вышли еще двое таких же суровых на вид воинов. Обычно этот венд не входил в число ближайших людей конунга, но однако же почитался старейшим и знатнейшим среди всех ярлов, говорящих на словенском языке, а потому конунг терпел его в Хольмгарде. Странным казалось, что, едва стало известно о происшествии, именно его в числе немногих призвали во дворец.

Ратмир обвел своими выцветшими глазами толпу.

– Бальдр, сын Торвальда, – произнес он глубоким мощным басом, – именем конунга Рёрика нам велено привести во дворец твоего человека, зовомого Ормар.

* * *

Ансгар справедливо полагал, что этой ночью спас жизнь конунга и его маленького сына, а потому заслуживает по крайней мере благодарности. Но вдруг с изумлением обнаружил, что каким-то неведомым образом подозрение в измене пало на него самого. Ансгара отвели в дальний глухой покой и какое-то время продержали там одного, а затем к нему явился сам конунг в сопровождении Хельги. Они долго выпытывали у него, как так получилось, что он оставил несение стражи на стене, а вместо этого с оружием в руках оказался во дворце Рёрика. Особенно рьяно наседал на него Хельги, впрочем, не без умысла, как догадался Ансгар. Ведь в своем рассказе он упомянул и то, как не нашел стражников у крыльца, благодаря чему в общем-то и смог оказаться вслед за теми тремя внутри дворца. А ведь за охрану покоев конунга отвечал именно Хельги, и теперь ему надо было найти виновного, чтобы отвести внимание Рёрика от своей нерадивости. Однако же конунг велел привести тех двух стражников. Ражие широкоплечие парни, едва втиснувшиеся в узкую дверь, очутившись перед конунгом, заробели, но на все вопросы отвечали одно и то же: де, всю ночь глаз не сомкнули, а отлучились от крыльца один только раз, когда услышали какой-то шум у конюшни и пошли проверить. А когда вернулись, тогда уже шум поднялся в самом дворце.

– Что за бестолочь! За конюшней и без вас есть кому следить. А ваше дело беречь мой покой! – в гневе выкрикнул конунг. – Хотя нет, более это не ваше дело.

– Господин! – подал голос Хельги. – Я примерно накажу этих болванов, а на их место подыщу кого-нибудь посмышленей.

– Уж постарайся, – почти с угрозой промолвил Рёрик.

Многое, наверное, мог бы порассказать один из убийц, если бы кого-нибудь из них удалось взять живьем. Но Хельги поспешил прикончить единственного выжившего после схватки с Ансгаром, и теперь ему приходилось виниться перед конунгом за свою ошибку:

– Гнев меня обуял, когда услышал я, что эта сволочь хотела убить тебя, господин! Рука сама выхватила нож. А не было бы ножа, я бы зубами ему глотку перегрыз!

– Верю, верю! – отмахнулся от своего верного слуги конунг. – Но теперь-то мы как узнаем, правду ли говорит этот парень?

Единственным, кто мог хотя бы отчасти подтвердить слова Ансгара, оставался Ормар. Послали за ним. Когда Ратмир его привел, он казался напуганным: вероятно, полагал, что Ансгар натворил что-нибудь, а потому и Ормар, разрешивший ему покинуть стражу, нес часть вины.

– Я не хотел его отпускать! – твердил Ормар. – Но он утверждал, будто слышит чьи-то голоса и свист, и я подумал, что дам ему спуститься под стену, а потом он должен был тут же вернуться назад. Но он убежал куда-то, хотя этого я ему не разрешал.

Конунг нетерпеливо махнул рукой, показывая, чтобы Ормар вышел. Тот начал медленно пятиться задом, повторяя: «Я ему не разрешал убегать, только спуститься», так что Хельги пришлось чуть не силой вытолкнуть его за дверь.

– Странное дело, – подытожил Рёрик, – получается, что три человека из хирда Эринга по какой-то причине вздумали меня убить, беспрепятственно проникли в мой дом и чуть не осуществили свое намерение. И если я и мой сын теперь живы, то благодарить за это мы должны вот этого вот Ансгара, который служит мне без году неделя, но который, однако же, оказался более внимательным и преданным мне, чем моя личная дружина и мой лучший воин, моя правая рука.

Хельги виновато опустил голову и покосился на Ансгара. Тот, впрочем, этого не заметил, ведь в эту минуту наконец восторжествовала справедливость и конунг уразумел, чем обязан ему, Ансгару.

– И этот Ормар хоть и дурак, а тоже, можно сказать, спас меня. Полагаю, ты, Хельги, его бы не погладил по голове, если бы узнал, что он позволяет своим воинам спускаться со стены во время ночной стражи?

– Господин, чем я могу искупить перед тобой свою вину? Прикажи, я все сделаю! – горячо воскликнул Хельги.

Рёрик внимательно посмотрел на человека, которого всегда считал своим самым преданным помощником. Не хотел бы он, чтобы такой муж, как Хельги, оказался вдруг в числе его врагов. Но нет, в его волчьих глазах читались только верность своему господину и готовность разорвать в клочья любого его недруга.

– Что ж, – кивнул конунг, – ты и вправду виноват передо мной. Если действительно хочешь загладить свою вину, то у меня найдется для тебя дело. Ансгар утверждает, что эти парни были из людей Эринга. Приведи его ко мне! Обязательно живого. Я хочу сам спросить у этого дана, как посмел он замыслить что-то против меня или, может, его кто-нибудь на это надоумил? Отправляйся в Альдейгью, не мешкая.

– Слушаюсь, господин, – поклонился Хельги и тут же вышел.

– Ну а ты, парень, – обратился конунг к Ансгару, – ты заслужил настоящую награду. Такие подвиги я никогда не забываю и, будь уверен, одарю тебя со всей щедростью.

* * *

Вечером, когда солнце уже клонилось к закату и приятная свежесть, предвестник ночной прохлады, разлилась над землей, во дворе перед дворцом конунга собрались все лучшие люди Хольмгарда. Здесь были знатнейшие ярлы нордманов. Могучий Адальмунд, предводитель воинов из Вестергёталанда, несмотря на теплую, почти жаркую, погоду, стоял в накинутой на плечи медвежьей шкуре. На шее его висел молот Тора, испещренный рунами, левая рука лежала на массивной рукояти дорогого меча. Славный Викар, приведший своих людей в Хольмгард с изрезанного фьордами побережья Норега, хитрым прищуром оглядывал окружающих и поглаживал свою бороду с аккуратно заплетенными косичками. Молчаливый Йоар, познавший в земле франков искусство боя верхом на коне и обучивший ему свою небольшую, но грозную дружину, стоял, скрестив на груди руки, так что казалось, ему нет никакого дела до окружающих людей. Задиристый Бергтор, родич жены конунга, Ефанды, самый молодой из ярлов, раз за разом встряхивал своими золотыми кудрями и беспрерывно перебирал перстни, которыми были унизаны его пальцы. Темноликий Наттфари с вала данов[72], не имевший равных в ночном бою, по своему обыкновению, стоял за спинами прочих и наблюдал за ними из тени. Доблестный Асмунд, которого Рёрик нашел в Хедебю и возвысил, явился в нарочито простом одеянии и бросал вызывающие взгляды на окружающих, словно ожидая, когда же хоть кто-нибудь посмеет сказать ему неосторожное слово. Наконец, старый мудрый Фроди, юношей сражавшийся еще за Лютбрана Бьёрна. Было заметно, что он с трудом стоит на ногах, но ему помогал длинный тонкий меч искусной работы, который он уткнул лезвием в землю, а руки сложил на рукояти. Лицо Фроди покрывали глубокие морщины вперемешку со шрамами, зубов почти не было, но длинная седая борода придавала ему благородства. Были здесь и другие ярлы и хёвдинги, не столь знатные и с меньшим числом воинов в своих хирдах, а среди них Бальдр Кривой. Не явился только Хельги, отправившийся в Альдейгью за Эрингом.

Призвал конунг и вендов. Явился Крук, изгнанный за свой буйный нрав даже с острова диких ругов, но с годами под железной рукой конунга присмиревший. Он стоял, набычась, и яростно теребил свою и без того всклокоченную русую бороду, в шапку волос на его голове были вплетены многочисленные обереги. Пришли вагры, дальние родичи Рёрика – братья Бурислав, Яромир и Владивой (имена которых нордманы переиначили на свой манер и звали их Бурислейф, Гейрмир и Вальдиваль), схожие ликом и телосложением так, будто родились в один день. Пришли и словене во главе с Ратмиром, а с ним Твердислав, Братята, Терех и Домажир с Рознегом. Разного возраста, все они имели общую черту – могучее телосложение. Только сам Ратмир был несколько сухощав, но не выглядел от этого менее внушительно.

Наконец, пришли и местные финны, те, кого Годин называл чудью и весью. Все они были худощавы, с тонкими, изящными лицами, водянистыми глазами, светлыми, почти белыми волосами. Одежда их очень походила на ту, что носили словене, но при этом украшали ее совсем другие узоры. Старший из них, пошире и потяжелее других, носил странное имя Оцо, но все его почему-то звали нордманским именем Бьёрн. Вместе с Оцо-Бьёрном пришли Онни, Ойва и Суло. Вообще, слушая окружающих, Ансгар привык думать о людях финских племен немного свысока, но эти четверо мужей, явившихся по зову конунга, своим видом внушали уважение. При одном взгляде на них сразу становилось ясно, что это настоящие воины.

В этот круг знатнейших и славнейших ярлов конунга Рёрика и был приглашен Ансгар. Он стоял, не очень понимая, что должен делать, смущаясь и злясь на себя за это. Ему было жаль, что рядом не оказалось брата и друзей. Лучше бы конунг наградил его перед собранием всех воинов, но Рёрик почему-то решил отличить его перед лицом знати, а к знати Ансгар относился с предубеждением. Потому он и чувствовал себя столь неуютно в этой компании. Но было и другое. Глядя на всех этих людей, Ансгар понимал, что за каждым из них стоит множество воинов, гораздо больше, чем у того же Бальдра. А совокупно это была огромная сила, такая, что Ансгар с трудом себе ее представлял. Но если бы она оказалась в его власти – о! он точно знал бы, что с ней делать. Он пошел бы войной на свеев и отомстил бы за свой народ и своего отца! Но ныне вся эта сила находилась в руках другого человека – человека, который сейчас восседал на троне, собираясь произнести речь.

– Славные мои ярлы! – громогласно начал Рёрик. – Оглянитесь! Оглянитесь вокруг, и вы увидите, как вас много. И еще столько же не смогло явиться, ибо широка земля моя, и всюду – от Нево до верховьев Днепра, от Изборска до Белого Озера – требуется догляд, – ярлы согласно закивали головами, – но я помню те времена, когда только верный друг моего отца, старый Фроди, ходил со мною, называясь моим ярлом, – при этих словах седой как лунь Фроди важно поклонился, – победы мои и слава привлекли других, и стали вы стекаться под мою руку со всех концов Нордланда и Вендланда, и никому я не отказывал, с каждым делился добычей и брал в свой совет, ибо всегда понимал, что в вас моя сила! – Ярлы довольно загудели. – Без вас так и бродить бы мне бездомным секонунгом[73] с малой дружиной по морским просторам. Без вас не стать бы мне никогда тем, кто я есть теперь! Это правда, острая, как лезвие моего меча! – Радостный шум среди ярлов поднялся еще громче, и Рёрику, дабы быть услышанным, пришлось почти прокричать: – Но у моего меча два лезвия! И есть другая правда! – Тут ярлы притихли и насторожились. – Правда и то, что без меня не получили бы и вы тех богатств, которые теперь имеете, всех этих рабов, и скот, и утварь, и оружие, и меха. Уж не говорю о том, что некоторые из вас вовсе не были ярлами, покуда я их не возвысил.

– Это правда! – воскликнул Асмунд. – Мы возвысили тебя, а ты нас! Слава конунгу Рёрику!

– Слава! – не очень дружно подхватили прочие.

– Слава и моим ярлам! – возгласил Рёрик, но тут же поднял руки, давая понять, что он еще не закончил и не след прерывать его речь. – Я всегда помню, кому и чем обязан, и нет никого, кто мог бы обвинить меня в неблагодарности. Однако, увы, не так среди вас.

Ярлы недовольно зашумели.

– Почто подняли голоса? – строго вопросил Рёрик. – Разве не знаете вы, что сотворилось этой ночью? Разве не ведомо вам, что этой ночью приходили убить меня и моего сына?

– Разве наша в том вина? Разве мы посылали убийц? Уже ли почитаешь нас изменниками? – одновременно послышались возмущенные голоса Адальмунда, Крука и Ратмира, и их поддержали остальные.

– Может, и вы, – сурово свел брови конунг, – пока я этого не знаю. Но будьте уверены, скоро узнаю.

Рёрик обвел глазами собрание. Со всех сторон на него смотрели насупленные взоры. Тогда он немного помягчел ликом:

– Славные мои ярлы! Я не хочу обвинять вас всех скопом, ибо знаю: большинство из вас преданы мне и никогда не пошли бы против меня. Но горько мне оттого, что среди вас, ближней моей дружины, завелся изменник. Горько мне оттого, что, забыв о совместных воинских трудах, кто-то из вас поднял на меня руку! Горько оттого, что теперь должен я подозревать каждого из вас и тем оскорблять, хотя знаю, что почти никто этого не заслуживает.

– Назови нам его имя, и мы сами разорвем его в клочья! – снова подал голос Асмунд.

Не желая отставать от него, загомонили и другие.

– Если бы только узнал, кто это, вырвал бы ему сердце и поднес тебе, Рарог! – протрубил Крук, показывая руками, как будет рвать грудь изменника. Ансгар меж тем отметил про себя, что венды и вправду кличут конунга по-своему.

– Это слишком легко! Надо бы поотрубать ему руки-ноги да оставить свиньям на съедение, – веско заявил Бергтор.

– А может, не стоило бы вовсе его убивать? – лукаво сощурился Викар. – Выкололи бы ему глаза, вырезали язык, оскопили бы, да и пусть ходил бы себе, чтоб, смотря на него, другим неповадно было.

– Нет! Только смерть! – как-то странно растягивая слова, пропел Оцо.

– В муравейник его голым задом!

– Порвать лошадями!

– Утопить!

Ярлы принялись состязаться в кровожадности, придумывая все новые и новые способы казни. Некоторое время конунг молча за ними наблюдал, но рот его растянулся хищным оскалом. Ни следа недавней болезни не было на его лице. Кажется, он был доволен. Правда, не все ярлы проявляли одинаковый пыл. Венды большей частью помалкивали, только Крук надрывался, таращил глаза и слал проклятия изменнику. Оцо-Бьёрн говорил за всю чудь и весь, остальные только кивали головами. И даже среди нордманов нашлись такие, кто не стал играть в эту странную игру: Йоар всем видом показывал, что ему скучно, Наттфари тихо посмеивался из своей тени, старый Фроди только кряхтел и качал головой.

Ансгар уже перестал понимать, зачем он здесь, когда, в конце концов, конунг вспомнил о нем.

– Довольно! Вижу я, что и вправду среди вас не может быть изменника, – проговорил он. Ярлы замолчали, лица их прояснились. – Но, славя вас, мои ярлы, я не забываю и о том, что ваша, как и моя, власть и сила покоятся на плечах наших воинов. И ныне я сижу перед вами живой и невредимый, и жена моя качает в люльке сына моего только потому, что среди воинов, среди простых дренгов в эту ночь нашелся один, который заметил неладное, выследил наймитов и убил их. Я говорю о молодом Ансгаре из дружины Бальдра. Ансгар, подойди сюда!

Ансгар, который до этого тихо стоял в дальнем углу двора за чужими спинами, прошел между расступившимися перед ним ярлами и направился к трону. Рёрик поднялся и сделал пару шагов ему навстречу. Он приобнял Ансгара за плечи и повернул лицом ко всем.

– Нет той награды, которой я смог бы отплатить тебе за твой подвиг! – громко возгласил конунг, – но должен отличить тебя среди прочих, дабы, глядя на тебя, и другие служили бы мне верно, ибо каждому я воздам по заслугам. Мне ведомо, Ансгар, – уже спокойнее продолжил Рёрик, – что у тебя добрый меч, я заприметил его еще тогда, когда ты бился с Хельги. Такой меч должен висеть на дорогом поясе, а не на перевязи.

С этими словами конунг сам опоясал Ансгара кожаным наборным поясом. Этот пояс не столько обтягивал талию, сколько висел на бедрах, но был невероятно красив. Череда пластинок шла по всей его длине, отливая серебром, а на каждой пластинке был рисунок, и не было ни одного похожего. На одном лучник натягивал тетиву, готовясь пустить стрелу в бегущего оленя, на другом воины с копьями стремились поразить друг друга, на третьем драккар причаливал к берегу и на носу его гордо возвышался секонунг. Волнуясь и торопясь, Ансгар перевесил меч на свой новый пояс. Он был счастлив – что-то теперь скажут брат и друзья, когда увидят такую красоту! Но это было еще не все.

– К такому доброму мечу должен быть и крепкий щит, – рек конунг и повернулся к стоявшему у него за спиной воину, тот передал ему небольшой круглый щит. Он и вправду был крепкий, но в то же время, как почувствовал Ансгар, приняв его из рук Рёрика, очень легкий и удобно сидел на руке. Крепкая кожа без единой царапины стягивала доски, по краю шел железный обруч, от которого лучами к центру тянулись еще полосы железа, деля щит на четыре части. В центре его красовался небольшой умбон, украшенный рисунком: некий воин обрушивал свой меч на поверженного уже врага.

– Но щит – это дело такое, до первого серьезного боя будешь им любоваться, а потом можно и выбросить, – промолвил Рёрик, – потому в придачу к нему даю тебе этот шлем.

В руках у конунга показался шлем, каких Ансгар до этого не видывал. Весь кованный из железа, он прикрывал половину лица, для глаз были сделаны отверстия, от переносья вверх шла тонкая стрела. На самой макушке шлем словно бы вытягивался вверх, как луковица, с небольшим круглым навершием. По краю, дабы прикрывать шею, свисала кольчатая бронь. Со всех сторон шлем был увит нанесенным серебром узором в виде растений.

– Ну-ка, примерь, – улыбнулся конунг.

Ансгар осторожно надел шлем на голову. Он оказался довольно тяжелым, но подкладка оказалась настолько мягкой, что было даже приятно. Сквозь отверстия для глаз Ансгар посмотрел на ярлов. Большая часть глядели на него либо как-то снисходительно, либо вовсе безразлично. Только немногие – Асмунд, да Адальмунд, да еще, кажется, Крук искренне за него радовались. Ну и пусть, подумал, Ансгар, что ему эта знать! Зато он теперь настоящий воин с добрым оружием. С таким можно заявиться и к самому Ведерхатту! Однако и на этом конунг не остановился.

– Для верных людей мне не жалко ничего! – вновь раздался его громкий голос. – А потому я дарю тебе этот перстень!

Рёрик потянул за указательный палец правой руки и стянул с него массивный перстень. На нем также был рисунок – тремя резкими линиями на свою невидимую жертву падал сокол.

– Смотри, береги его! Это знак моего особого доверия! Стоит тебе показать его, и тебя пустят прямо ко мне безо всяких препон.

– Благодарю тебя, господин, за твои щедрые дары! – Ансгар приложил правую руку к сердцу и слегка поклонился. – Клянусь служить тебе так же преданно, как и прежде!

– Слава конунгу Рёрику! – во всю глотку рявкнул Асмунд.

– Слава конунгу Рёрику! – подхватили остальные.

– Слава Ансгару Спасителю! – возгласил сам Рёрик, но этот клич ярлы поддержали уже не так дружно. Впрочем, Ансгар и без того был доволен сверх всякой меры, ведь еще пару дней назад он и подумать не мог о такой чести. Конунг меж тем окинул собравшихся взором и позвал:

– Бальдр Торвальдсон! Подойди и ты ко мне!

Косясь на других своим налитым кровью глазом, Бальдр выступил вперед. После утреннего переполоха он уже стал опасаться, что дела его плохи, и никак не мог представить Ансгара героем дня. Наоборот, он полагал, что тот натворил делов и ему, Бальдру, придется за все это отвечать, а потому теперь не совсем понимал, что происходит. Тем не менее, подходя к конунгу, он подбоченился, нагнал на себя важный вид и сделал такое лицо, будто это он минувшей ночью спас конунга от смерти.

– Славный Бальдр! – обратился к нему Рёрик. – Я всегда знал, что боги любят меня. Вот и теперь они привели тебя с твоим хирдом ко мне. Под твоей рукой служит тот, кому я обязан жизнью, а значит, я обязан и тебе. Отныне ты входишь в круг моих ближних ярлов и будешь иметь слово на советах наравне с ними.

По рядам ярлов прошел неодобрительный шепоток. Точнее, недовольными оказались словене и финны. Знатные же нордманы, кажется, не особо возражали против того, чтобы принять в свои ряды нового человека.

* * *

В свой хирдхейм Ансгар вернулся глубокой ночью, ведь ему довелось еще поприсутствовать при принесении жертв богам. Конунг не поскупился, собственноручно пустив кровь боевому коню, двум быкам и трем баранам. Ярлы тоже не жалели скота, желая показать конунгу, насколько рады его спасению. Часть жертвенного мяса разослали по гридницам, велев воинам праздновать. Сам конунг и ярлы тоже сели пировать, и Ансгару посчастливилось побывать на этом сборище лучших людей Хольмгарда. Рёрик не раз поднимал кубок, славя Ансгара, ярлы же славили самого конунга. Впрочем, выпив как следует, многие из них и к Ансгару стали добрее. Асмунд весело теребил его за плечо и, переспрашивая по нескольку раз, с удивлением слушал рассказ о ночном происшествии. Крук дружелюбно похлопал его по спине. Викар, хитро щуря свои дальнозоркие глаза, приветливо улыбался ему с другого конца стола. Вообще же, к большому удивлению Ансгара, пировала знать по-простому, совсем как обычные воины, – жадно жрали, обильно заливали еду выпивкой, громко рыгали и ржали. Однако же и здесь наблюдалось все то же разделение на пришлых нордманов и местных словен и финнов. Только венды, тоже пришлые, как нордманы, но родственные словенам, одинаково общались и с теми и с другими.

Но вот, наконец, прижимая к себе обеими руками драгоценные подарки, уставший, не спавший уже третью ночь, с головой, помутившейся от целого вороха событий и слов и, конечно, от доброго меда, которого ему довелось отведать за столом конунга, Ансгар добрался до жилища, возведенного ему и его товарищам Твердиславом, надеясь в конце концов лечь и заснуть. Но не тут-то было. Едва он показался на пороге хирдхейма, как вся дружина вскочила на ноги и окружила его плотной толпой. Впереди, само собой, был его родной десяток, а в нем – его старший брат.

– Ансгар! – закричал Агнар, едва увидел пошатывающийся силуэт в дверном проеме, и бросился ему навстречу, а за ним уже остальные. Ансгар выпустил из рук свою драгоценную ношу и раскрыл объятия брату. Тот вцепился в него мертвой хваткой и долго не отпускал, так что другие уже чуть ли не силой стали оттаскивать его прочь. Тут Агнар, наконец, дал младшему брату свободно вздохнуть, но тут же набросился на него с расспросами, к которым присоединились и другие:

– Что же все-таки стряслось? Как ты оказался во дворце? С утра говорили, будто ты изменник, и я уже не чаял увидеть тебя в живых. Ормар говорил, будто видел тебя, но не знал, что конунг намерен с тобой сделать. Я уж и тому был рад, что ты жив, а потом нам прислали жертвенное мясо, и оказалось, ты никакой не изменник, а герой! Неужели и вправду кто-то хотел убить конунга? Как ты сумел спасти его? Ормар говорил, вы какой-то свист слышали?

– Эй, что вы к парню прицепились? – раздался голос Барга. – Дайте ему хотя бы сесть! Не видите? Он еле на ногах стоит.

– Верно! Верно, пусть сядет и все расскажет по порядку.

Ансгар прошел к своему месту и тяжело плюхнулся на лавку. Ему жутко хотелось завалиться на бок, но вокруг него замерли в ожидании десятки лиц, и он уже сам сбился, в который раз ему пришлось вновь пересказать историю своих ночных похождений. Его то и дело прерывали восторженные возгласы дренгов, а хирдманы, слушая Ансгара, уважительно покачивали головами. Само собой, наибольшее впечатление произвел короткий рассказ о самом бое, в котором Ансгар поверг трех воинов. Возмущение и даже гнев вызвали подозрения в измене, с которыми подступали к нему Хельги и конунг.

– Как они вообще могли вообразить такое? – сокрушался Агнар.

– Вот и спасай их после этого, – поддакнул Ульвар.

Но тут вмешался Барг:

– Больно вы умные. А вот сами представьте: просыпаетесь вы как-то посреди ночи, а у вас на пороге три трупа и человек с мечом. Что бы вы подумали?

Агнар озадаченно почесал затылок, Ульвар только хмыкнул.

– Я бы сам потянулся за мечом, – раздался бас Дагстюра.

– И я, – согласно кивнул Оддгейр.

– Вот-вот! Так что и Хельги, и конунг все правильно делали. Так ты говоришь, те парни были из числа людей Вепря?

– По крайней мере, двое. Третьего я не узнал. Хельги со дня на день должен привести Эринга в Хольмгард. Тогда и узнаем, при чем тут Вепрь.

Затем Ансгар продолжил свой рассказ. Когда дело дошло до даров конунга, всем захотелось их увидеть. Ансгар сунул слушателям кулак, демонстрируя перстень, потом снял пояс, который у него тут же буквально вырвали из рук, и наконец указал рукой в сторону входа, где у порога сиротливо лежали позабытые всеми щит и шлем. Дренги, да и хирдманы, передавая их друг другу, громко восхищались и нахваливали оружие, на время оставив Ансгара в покое.

– Какой странный шлем, – говорил Бьёрнхард и цокал языком.

– Да, я тоже прежде таких не видывал, – соглашался с ним Валь.

– Сдается мне, – подал голос всезнающий Барг, – этот шлем откуда-то с юга или востока. Ни у нас, ни у франков таких шлемов не делают.

Стали примеривать, то один, то другой. Великану Оддвару на его большущую голову шлем не налез. Тогда он взял щит, сопя, кое-как протиснул свою лапищу в ремни и довольно улыбнулся. Глядя на него, не могли сдержать улыбку и все остальные.

– Ну что, теперь ты не жалеешь, что поступил на службу к конунгу Рёрику? – повернулся Агнар к своему младшему брату. Но Ансгар уже, раскинув в стороны руки, завалился на спину и заснул беспробудным сном.

* * *

Проснулся Ансгар на следующий день, когда жаркое летнее солнце уже было в зените. Разлепив глаза, он долго не мог понять, где находится, ведь ночью ему снился родной дом – такой, каким он был еще до того, как нагрянули свеи. Когда, наконец, в голове прояснело и пришло осознание, где он находится, стало немного тоскливо. Ансгар сообразил, что уже давно наступил день, но его пощадили и не стали поднимать вместе со всеми. Тогда он решил воспользоваться этим обстоятельством и еще немного поспать. Закрыл было глаза, но тут же понял, чтó его только что разбудило. На улице звенело оружие, и звон этот отдавался в голове мелким дребезжанием. Видно, Барг снова обучал дренгов. Позевывая, Ансгар все-таки сделал над собой усилие и поднялся. Подошел к бочке с водой, стоявшей в углу, умылся и утолил жажду. Затем направился к очагу – там кто-то заботливо оставил для него миску с куском мяса и ломтем хлеба. Утолив голод, Ансгар вышел из хирдхейма. В глаза ударило ярое солнце, так что пришлось прикрыть лицо ладонью, чтобы что-то увидеть. Как он и ожидал, во дворе десятка три дренгов, разбившись на пары, под зорким приглядом Барга повторяли один и тот же выпад. Ансгар почесал бок, снова зевнул и пошел за угол справить нужду. Вернувшись, он присел на полено, валявшееся у стены дома, и, впитывая летнее тепло, лениво наблюдал за происходящим.

На душе у него было спокойно и радостно, ведь теперь он стал настоящим героем! Он спас от смерти самого конунга и был награжден им перед собранием лучших мужей Хольмгарда. Он отныне не какой-нибудь простой дренг, нет, он носит перстень со знаком Рёрика! И Бальдр больше не посмеет цепляться к нему, ведь и сам Бальдр возвысился благодаря подвигу Ансгара! Тут на миг перед его глазами как видение проплыли лица поверженных им данов. Вот он убил нордманов и стал настоящим мужем, хотя отчего-то эта мысль вовсе не порадовала его, а скорее огорчила. Но зато какое оружие у него нынче! Его Домарбранд теперь будет висеть на дорогом наборном поясе, тело его будет покрывать броня, чиненная добрым умельцем Хватом, защищать от вражеских ударов будет крепкий щит, а на голове будет сидеть великолепный шлем, изготовленный мастерами далекой неизведанной страны. Еще бы новые сапоги где-нибудь раздобыть, а то его опорки совсем износились.

Эти благодушные мечтания были неожиданно прерваны резким окриком:

– Чего сидишь?

Ансгар встрепенулся и увидел, как к нему подходит Бильд.

– А, друг Бильд! Ты чего кричишь?

– Я говорю, ты почему сидишь? – не смягчая тона, повторил Бильд.

– А что я, по-твоему, должен делать? – нахмурился Ансгар.

– Не видишь, чем все заняты? Тебя и так не стали будить вместе со всеми, и ты решил, что теперь можешь валять дурака?

– Почему бы и нет? – бросил Ансгар, наглость Бильда вызвала у него раздражение, и благодушие тут же улетучилось. – Мне кажется, я заслужил немного отдыха.

Бильд как-то зло рассмеялся, а потом так же зло промолвил:

– Думаешь, пырнул в темноте пару человек мечом, так теперь герой? Думаешь, теперь ты лучше других?

– Я этого не говорил. Но, согласись, не каждый сумеет поразить во тьме своих врагов, и не пару, а трех.

– Это не повод расслабляться, тебе еще есть чему поучиться.

– Ты в этом так уверен? – раздраженно спросил Ансгар.

– Клянусь путами Гарма[74], я легко одолею тебя, как и прежде!

– Что ж, попробуй!

Но тут вмешался вовремя подоспевший Барг:

– Спокойно, парни! Я вижу, вы тут не на шутку разошлись. Я не против учебного боя, но при условии, что вы будете помнить: перед вами не враг, а друг, собрат по оружию. Не забывайте этого, чтобы потом не пришлось горько пожалеть.

Ансгар угрюмо кивнул, Бильд же промолвил:

– Я вовсе не собираюсь никого убивать или калечить.

– Что ж, – изрек Барг, – в таком случае давай посмотрим, кто из вас лучше. Все в круг!

Викинги, оживленно переговариваясь, стали тесниться в круг, ограничивая пространство для предстоящего боя.

Ансгар наскоро натянул стегач. Старший брат передал младшему изрядно побитый щит и щербатый, давно не точенный учебный меч, затем нахлобучил ему кожаную шапку с железным ободом, которую после подарка конунга Ансгар уже не мог признать за шлем. Бильд давно был готов к бою и в нетерпении расхаживал из стороны в сторону. Барг, сцепив руки на груди, посматривал на обоих.

– Ну что, готовы? Тогда нечего тянуть.

Едва он это произнес, Бильд со всей яростью бросился на Ансгара, но тот успел отразить несколько его ударов, а затем сам сделал выпад, так что Бильду пришлось немного попятиться. Кажется, это подействовало на него успокаивающе, и он принялся кружить вокруг Ансгара, вращая свой меч и пытаясь запутать соперника. Но Ансгар уже был знаком с этой манерой боя и терпеливо выжидал, когда же Бильд снова перейдет в атаку. Вдруг Бильд сделал удивленное лицо, уставившись взором куда-то за спину Ансгару, так что тот невольно скосил глаза и слегка повернул голову, пытаясь понять, что же такого увидел там Бильд. Но тому только это и надо было – он тут же ястребом накинулся на Ансгара, обрушив на него целую серию ударов. Однако и в этот раз Ансгар сумел их отразить. Щит затрещал, разбрызгивая в разные стороны щепки, но все же выдержал. Ансгар сам махнул мечом пару раз, однако Бильд лишь слегка отступил назад и снова принялся крушить ни в чем не повинный щит. Тогда Ансгар резко оттолкнулся ногами и прыгнул на Бильда. Тот уперся, щиты сошлись, и противники оказались лицом к лицу. Ансгару с его коротким мечом было сподручно просто пырнуть противника, но это же был его друг, и вместо этого он заехал крепко зажатой рукоятью Бильду по уху. Бильд отлетел в сторону, его подхватили сразу несколько пар рук и снова подтолкнули к Ансгару. Ансгар стоял в центре и довольно поглядывал на Бильда, который, кажется, подрастерял изрядную долю своей самоуверенности. Оставалось только слегка поднажать, чтобы тот признал свое поражение. Но Бильд между тем как-то изменился в лице, рот его растянулся в хитрой улыбке, и так, улыбаясь, он снова двинулся на Ансгара. Готовясь к новой череде ударов, Ансгар широко расставил ноги, но жестоко просчитался. Сделав ложный замах, Бильд вдруг нырнул влево от Ансгара и затем больно пнул ногой под колено, а когда тот, вскричав от боли и досады, упал, упершися щитом в землю – уже стоя где-то сзади, со всей силы обрушил своей меч ему на голову. Бильд направил свой клинок не лезвием, а плашмя, но и от такого удара у Ансгара искры из глаз посыпались, и он упал ничком, потеряв на несколько мгновений сознание.

Когда Ансгар открыл глаза, то уже лежал на спине и в лицо ему обеспокоенно заглядывал старший брат.

– Как ты? Что с тобой?

– Ничего, – просипел Ансгар.

– Тащите его в дом, – раздался голос Барга. Агнар и Ульвар подхватили Ансгара под руки, занесли – сам он еле-еле волочил ноги – в хирдхейм и уложили на лавку. Голова раскалывалась от боли, перед глазами все расплывалось в облаке серых мушек, к горлу подступала тошнота. Ансгар не помнил, когда бы он чувствовал себя настолько плохо. В этот момент к лавке подошел Бильд. На него тут же накинулся Агнар:

– Что ж ты делаешь? Ты чуть не убил моего брата! А еще другом назывался!

– Не кричи ты так, – спокойно ответил Бильд, – я знал, что делаю. От таких ударов не умирают. Да и шлем у него был. Полежит немного и скоро оклемается. Зато надолго усвоит урок. Ведь так, Ансгар? – обратился он к лежащему. – Ты уж не держи на меня зла. Мир? – И он нагнулся, протягивая руку Ансгару.

Ансгар, чуть живой, все же нашел в себе силы приподняться и пожать руку Бильду. Что ни говори, ему следовало признать поражение. Бильд вновь оказался лучше него и, значит, был прав. Глупо было с этим спорить.

– Мир, – едва слышно проговорил Ансгар.

– Ну вот и славно!

* * *

К вечеру Ансгару стало намного лучше и он сел ужинать вместе со всеми. Он думал, что товарищи станут над ним посмеиваться, но скоро понял, что поражение в поединке с Бильдом никак не отразилось на отношении к нему. Викинги сидели, теснясь поближе к очагу, хотя было довольно жарко, отмахивались от мошкары и лениво жевали, время от времени переговариваясь. В общем, вели себя, как и всегда. Бальдр второй день пропадал у Рёрика, и за порядком, как и прежде, приглядывал Барг. Он и напомнил Ансгару о его утреннем провале.

– А без своего меча ты не так хорош, – задумчиво проговорил Барг, глядя в огонь, и все сразу притихли, ожидая, что еще он скажет. Но Барг молчал, как обычно, когда хотел еще больше захватить внимание окружающих. Наконец он продолжил:

– Береги его и помни, что твое преимущество – это твой длинный меч! Не зря ведь я тебя так и прозвал.

– Неужели все дело в мече? Разве для истинного воина это так важно? – попытался робко возразить Ансгар.

– Конечно, важно! Разве не потому в такой цене добрые мечи?! – воскликнул Дагстюр.

– Верно! – важно кивнул Барг. – Конечно, хороший воин и с плохим мечом одолеет слабого, хоть бы у того и было самое лучшее оружие. Но что если бьются двое равных? Впрочем, я не об этом хотел сказать. Ты, Ансгар, кажется, дал своему мечу имя?

– Да.

– Сдается мне, ты не первый так поступил, и раньше он носил другие имена, которые давали ему его прежние хозяева. Я думаю, Младший, что у тебя не простой меч. Бывают такие мечи, – Барг начал рассказывать уже для всех, – на которые при ковке и закалке накладываются заклятия.

– Кузнецы на все накладывают заклятия, – вставил свое слово Лодинн, и Раудкар подхватил:

– Уж мы-то знаем! Ковали вместе с отцом.

– Так и есть, все кузнецы – колдуны, – согласился Барг, – но среди них тоже разные попадаются. Бывает, один кует мечи – вроде бы добротные, можно смело идти в бой. Однако же ничего в них особенного нет. А бывают настоящие мастера, вот они знают такие заклятия, что после них мечу цены нет. Да и то, может, всю жизнь учатся, чтобы перед смертью сделать один-единственный такой меч.

– И что же могут эти мечи? – спросил Геслинг.

– Ну, это уж смотря какое заклятие и насколько искусен кузнец. Вот Младшему его меч приносит удачу, даже когда он проигрывает, как в поединке с Хельги. Это ценное свойство, так что береги его, Ансгар, и никогда им не пренебрегай! Во всяком случае, надеюсь, он не принесет тебе зла.

– Какого еще зла? – Ансгар передернул плечами и вопросительно уставился на Барга.

– А такого, что колдовство – оно и есть колдовство. Чары дают оружию силу, но сила эта – недобрая и рано или поздно показывает свою темную сторону. Таков был самый знаменитый из мечей – пылающий Тюрвинг.

– Я слыхал о нем! – влез Игуль. – Говорят, кто владел Тюрвингом, того нельзя было одолеть, этот меч крушил все вокруг!

Барг неодобрительно покосился на Игуля и изрек:

– Конечно, ты слышал о нем. Нет такого невежественного человека, который не слышал бы о нем. Однако же ты мало знаешь об этом мече! Не единожды владелец Тюрвинга бывал убит в бою, так что от смерти он не спасал. Хотя что это я? Может, я не прав и Игуль нам сам все расскажет? Или, может, кто-нибудь еще?

– Нет-нет, расскажи ты, пожалуйста, об этом мече. Я хочу знать, – поспешил успокоить Барга Ансгар.

– Слышал, Игуль? Младший хочет знать! А узнать можно только от того, кто сам знает. Так что сиди и помалкивай! – сказав так, Барг победоносно оглядел окруживших его викингов и, убедившись, что полностью подчинил их внимание, продолжил: – Тюрвинг был выкован в такие стародавние времена, что сейчас даже трудно сказать, где это произошло. Говорят, что где-то на востоке, может, даже в этих краях, а может, там, где сейчас Кёнигард, а раньше жили гёты, правил конунг по имени Сигрлами. Был это не простой конунг, ибо своим отцом он называл самого Одина. Однажды он пленил двух двергов, звавшихся Дурин и Двалин.

– Это тот самый Двалин? – не вытерпел Оддвар и тут же приготовился выслушать отповедь. Но к Ётунсону Барг всегда относился как-то снисходительно. Вот и в этот раз он только улыбнулся и сказал:

– Да, тот самый, что выковал золотые волосы, чтобы Локи мог искупить свою вину[75], тот самый, что выковал Гунгнир[76] для Одина, тот самый, что построил Скидбландир[77], тот самый, что изготовил Брисингамен[78] и за это познал саму Фрейю. Сигрлами не хотел отпускать их без выкупа, и тогда они выковали Тюрвинг, наложив на него могучее заклятие. Он был самым острым из мечей. Каждый раз, когда им замахивались, он сиял, как солнечный луч. Его нельзя было обнажить, чтобы он не принес кому-нибудь смерть, и его всегда нужно было вкладывать в ножны омытым теплой кровью. И не было живого существа, ни человека, ни зверя, которое могло бы дожить до следующего дня, получив от него рану, будь она малой или большой. Удар меча нельзя было отразить, и он не останавливался, пока не попадал в землю, и тот человек, что брал его в бой, одерживал победу, если сражался им. Но заклятие, которое наложили на Тюрвинг дверги, несло в себе зерно зла, и над каждым обладателем этого меча витал злой рок.

Барг повел глазами вправо-влево – три десятка мужей слушали его, затаив дыхание и забыв о недоеденном ужине. Только Херинг, которому никогда не было дела до того, чем заняты прочие, остался сидеть в своем углу. Тогда Барг продолжил свой рассказ:

– Пришло время, и Сигрлами состарился. Меж тем с запада в его владения приплыл славный викинг именем Арнгрим. Побыв некоторое время у конунга, Арнгрим сделался предводителем его войска, защитником его земель и подданных. У Сигрлами был сын именем Свафрлами, его законный наследник, которому тот передал свой меч. Но Арнгрим сам захотел получить Тюрвинг и однажды напал на Свафрлами. Быть бы Арнгриму покойником, но Тюрвинг, скользнув по его щиту, уткнулся в землю и под воздействием заклятия на время потерял свою силу. В тот же миг Арнгрим отрубил Свафрлами руку, которой тот еще держал рукоять меча, а потом и убил его. Так Арнгрим завладел Тюрвингом. Затем он женился на дочери Свафрлами и стал править всей той страной. То был первый раз, когда, погубив род Сигрлами, заклятие Двалина обнаружило себя. Первый, но далеко не последний.

Сказав так, Барг кашлянул и потребовал:

– Ну-ка, налейте мне кто-нибудь пива, а то в горле совсем пересохло.

Сразу несколько дренгов из числа самых юных дернулись с места, но проворнее всех оказался Альвин, торжественно вручивший Баргу наполненную до краев чашу. Тот сделал несколько шумных глотков и блаженно выдохнул:

– Хорошо!

Потом снова принялся за пиво, окруженный толпой, терпеливо ожидавшей, когда он утолит свою жажду и продолжит рассказ.

– Хорошо! – повторил Барг, отставил в сторону пустую чашу и вытер рукавом бороду вокруг рта. Он уселся поудобнее, похлопал себя по раздувшемуся животу и, довольно рыгнув, снова заговорил: – Так вот, как я сказал, то был первый раз, когда проклятие себя обнаружило. Завладев Тюрвингом, Арнгрим не подозревал, что тем самым обрек свой род. Впрочем, сам-то он прожил славную жизнь – перебрался вместе с женой на остров, что назывался Больм, и там настрогал двенадцать сыновей, один другого свирепее. Все они выросли истинными берсерками, такими сильными и великими воинами, что никогда не брали в поход кого-либо еще, и не было битвы, где они не одержали бы победу. Этим они прославились во всех странах, и не было конунга, который не дал бы им то, что они захотели. Самого старшего и знаменитого из них звали Ангантюром. Второго же из двенадцати звали Хьёрвардом. Однажды в йольский вечер, когда принято давать обеты за кубком, сыновья Арнгрима тоже принесли свои клятвы. Хьёрвард поклялся, что или женится на дочери конунга свеев Ингьяльда, девушке, что была знаменита красотой и совершенством во всех странах, или ни на какой другой женщине. Той же весной двенадцать братьев проделали путь к городу Ингьяльда и предстали пред столом этого конунга, а дочь его сидела подле него. Хьёрвард изложил конунгу своё дело и обет, а все, кто был внутри, слушали. Хьёрвард попросил конунга немедля ответить, но Ингьяльд молчал. Он раздумывал об этой речи, ибо знал, как могущественны братья и что они происходят из знаменитого рода. Тогда из-за стола конунга поднялся человек, которого звали Хьяльмар Мужественный, и молвил: «Господин, вспомни, сколько славы я принес тебе и как много битв провел, защищая твое государство, и как исправно служил тебе. Теперь я прошу тебя оказать мне честь и выдать за меня твою дочь. Будет честнее, если ты исполнишь мою просьбу, чем этого берсерка – одного из тех, кто прежде причинял тебе только зло». И конунг ответил так: «Вы оба такие великие и высокородные мужи, что никому из вас не откажешь. Попросим же ее саму выбрать, за кого из двоих она хотела бы выйти». Тогда дочь конунга молвила, что она хотела бы выйти за Хьяльмара. Но Хьёрвард на этом не успокоился и вызвал Хьяльмара на поединок, назначив местом встречи остров Самсей. Когда двенадцать берсерков вернулись к отцу и поведали ему о случившемся, старый Арнгрим легко благословил их на битву, ведь прежде они всегда возвращались с победой. И вот братья прибыли на остров Самсей и увидали…

– А ну! – Дверь в хирдхейм распахнулась, и на пороге обрисовалась фигура Бальдра. – Чем это тут заняты мои славные викинги? Что, опять слушаете россказни Барга? Без сказки на ночь не можете уснуть? Ладно уж дренги, но вы? – обратился он к своим хирдманам, приближаясь к очагу неверной походкой. Было видно, что Бальдр пьян, его рожа раскраснелась, единственный глаз налился кровью сильнее обычного, и говорил он как-то невнятно, хотя так же громко, как и всегда.

– Славный наш хёвдинг! – весело отвечал ему Барг. – Не хочешь ли присесть к нам, отужинать со своим хирдом? Не все же харчеваться за столом конунга?

– Да хоть бы турсы побрали тебя и твой ужин, – мотнул головой Бальдр, однако в голосе его не было слышно злобы. Хотя он говорил, как обычно, грубо, но, кажется, нынче пребывал в добром расположении духа. – Что вы тут жрёте?

Викинги расступились, давая ему пройти к очагу. Из котла над тлеющими углями поднимался легкий парок, и Бальдр наклонился к нему, широко раздувая ноздри.

– Пахнет неплохо, – облизнулся он, – ну-ка, выловите мне пару кусков мяса.

Бальдр тяжело плюхнулся рядом с Баргом и спросил у него:

– Что за байки ты травишь?

– Не байки – саги!

– Саги бывают разные.

– Я рассказывал парням о Тюрвинге, – признался Барг.

– Ха! О мече, который выковали так давно, что никто не знает, а был ли он на самом деле? Лучше бы рассказал им, как мы ходили на франков. Помнишь, как мы с данами прошли через пролив в Западное море? Сколько мы тогда селений взяли, а? А как сожгли тот дом с крестом, где франки молятся своему распятому Богу? Много там добра взяли – вот об этом бы рассказал.

Барг кивнул:

– Удачный был поход, и то правда, да только настоящей драки в тот раз не приключилось. А парням надо слышать о настоящих воинах и об их подвигах, чтобы было кому и чему подражать.

– Может быть. Да только при чем тут сказочки про волшебные мечи? Они ничему не научат моих дренгов. Если тебе нужны настоящие воины, рассказал бы им о моем отце. Почему ты не сложишь о нем сагу?

– Мне не довелось испить меда поэзии. Рассказываю только те саги, что слышал от других.

Бальдр ухмыльнулся:

– Знаю я, как ты рассказываешь. Ну и пусть… Не надо саги. Рассказал бы без прикрас, как было, как вы ходили вместе с Лодброком в Бретланд. Как бились с нортумбрийцами… Как он пал, защищая своего конунга. Разве это плохой пример для моих воинов?

Барг нахмурился, тень промелькнула по его лицу.

– Торвальд был лучшим воином из всех, что я знал. Он не должен был погибать.

– Но он погиб, – рявкнул Бальдр, – погиб!.. Один набирает в свою дружину лучших – и об этом должен знать каждый, кто мечтает о славе и чести. Будьте готовы умереть! – обернулся он ко всем и увидел Ансгара. – А-а, вот и наш славный малыш-дренг! Что это ты такой бледный нынче? Хе-хе!

Ансгар невольно потянулся рукой к голове, однако же не ответил, только насупился. Разговаривать с Бальдром ему совсем не хотелось. За него ответил Барг:

– Младший решил показать, какой он добрый воин, и получил от своего друга Бильда по голове.

– Ха-а-а! – довольно рассмеялся Бальдр. – А я уж хотел было сам его проучить, чтоб не зазнавался, а то, глядишь, начнет задирать нос. Небось, думал, ты теперь важная птица? Думал, раз конунг тебя наградил, так ты стал лучше других? Нет, дренг, ты все тот же юнец, каким я тебя из жалости взял на борт своего драккара. Завтра утром велю тебе расчистить выгребную яму, и ты пойдешь и сделаешь, да еще спасибо скажешь. Ясно тебе?

Было видно, как ходят желваки на лице Ансгара. Он знал, что если сейчас скажет хоть слово, то быть беде, ибо слово это будет суровым и придется Бальдру не по нраву. А потому он только крепче сжал челюсти и не отвечал. Как всегда, на выручку пришел Барг.

– Да оставь ты парня в покое, я ж говорю, он уже получил свое, больше зазнаваться не будет. Ведь так, Младший? ТАК?

– Так, – выдавил из себя Ансгар.

– Ну вот видишь?

Бальдр покосился своим одиноким глазом на Барга, потом посмотрел вокруг:

– А ну, кто нальет мне браги? И этому, Бильду, тоже налейте – хочу выпить с ним.

Один из дренгов осторожно поднес ему рог, полный вонючей крепкой жижи – остатков недавней попойки в честь подвига Ансгара. Резким пьяным движением Бальдр выхватил рог, расплескав вокруг едва ли не половину, и зычно произнес:

– Пью за славного Бильда и его крепкую руку, которой он напоминает всяким молокососам, кто они есть на самом деле.

Гоготнув, он опрокинул брагу в свою разинутую пасть. Бильд волей-неволей тоже выпил, только пива. Казалось, он сам не рад той роли, которую уготовил ему хёвдинг, но возражать пьяному Бальдру было себе дороже.

– Дай-ка я тебя обниму! – заорал тот, совсем окосев, и, распахнув объятия, бросился на Бильда. Вдвоем, расталкивая окружающих, они повалились на пол, и громкий хохот Бальдра взлетел под кровлю хирдхейма.

– А ну, помоги, – бросил Барг Дагстюру, и вдвоем они подняли своего вожака с изрядно помятого Бильда.

– Прочь руки, я сам! – прорычал Бальдр. Он встал, слегка пошатываясь, и посмотрел на свою дружину. – Кто это тут посмел смеяться надо мной? Разве я разрешал смеяться надо мной?!

Никто не смеялся. Хирдманы хмуро глядели на своего предводителя, дренги любопытно посматривали у них из-за спин, но, встретившись взглядом с Бальдром, тут же пугливо отводили глаза. Ансгар ждал, что и в него уставится это полное ярости око, и уж он-то не станет прятать глаза. Но тут Барг подхватил Бальдра под руку и, склонившись к уху, принялся что-то шептать. Око Бальдра тут же потухло, и он сразу превратился в большого пьяного мужа, которому очень хочется спать. Только Барг умел так с ним управляться. Вдвоем в обнимку они дошли до закутка и скрылись там.

Эрик Квиг хохотнул, но тут же получил подзатыльник от Геслинга:

– Не смей!

– Ему нужна война, а здесь, в городе, его ярости нет выхода, вот и кидается, – объяснил Валь.

– Если мы и дальше будем здесь без дела сидеть, я сам скоро начну бросаться на людей, – добавил Дагстюр.

Скоро снова объявился Барг. На лице его читалась усталость вместе с недовольством. Он подошел к очагу, задумчиво посмотрел на тлеющие угли, потом уселся на прежнее место и потребовал:

– Пива!

Почти тут же у него перед носом возникла полная чара. Он задрал бороду, заливая пиво себе в глотку, и Ансгар увидел, как кадык гуляет по его могучей шее. Опустошив чару, Барг швырнул ее себе за спину, не заботясь о том, что она может в кого-нибудь попасть. Не попал – чара ударилась о стену и разлетелась на несколько крупных кусков. Потом он громко рыгнул, так что даже Оддвар присвистнул.

– Надо бы и нам напиться. Брага есть? Нет? Боги! Что за место… Есть от чего затосковать. Ладно, хёвдинг спит, пора и нам.

Дренги стали переглядываться. Никто не отходил от очага.

– Ну, что еще?

– По правде сказать, мы думали, что ты расскажешь нам, чем же завершился бой Хьёрварда и Хьяльмара, – осторожно произнес Ивар.

– Давай, расскажи уже парням свою сказку, и тогда пойдем на боковую, – добавил Бьёрнхард, и было видно, что на самом деле ему самому интересно.

– Ну что ж, – усмехнулся Барг, и, хотя прежнего задора в его глазах уже не было, он снова принялся за свой рассказ, – когда двенадцать братьев пришли на остров Самсей, то увидели два корабля, стоящих в гавани, что называлась Мунарваг. Они решили, что эти корабли должны принадлежать Хьяльмару и его другу Одду Путешественнику, которого прозывали Одд Стрела. Тогда сыновья Арнгрима вытащили мечи, стали кусать края щитов и впали в ярость берсерков. Они вышли по шестеро на каждый корабль. Воины на кораблях, тоже дюжина, взяли свое оружие, и никто не покинул своего места, и никто не произнес слов страха. Но берсерки прошли от одного борта до другого и убили их всех. Затем, завывая, они сошли на сушу. Хьяльмар и Одд действительно приплыли на этих кораблях, но высадились на остров и ушли искать берсерков. Когда же они возвращались из леса к своим кораблям, от судов шли братья с окровавленным оружием и обнаженными мечами, и ярость уже покинула их. А тогда они становились слабее, чем обычно, словно после какой-то болезни. Хьяльмар и Одд поняли, что у Ангантюра в руке Тюрвинг, ибо он сиял, как солнечный луч. Хьяльмар спросил: «Хочешь ли ты сразиться с одним Ангантюром или с его одиннадцатью братьями?» Одд ответил ему: «Я хочу биться с Ангантюром». Но Хьяльмар промолвил: «На чью битву мы пришли, что ты идешь впереди меня? Потому ты хочешь биться с Ангантюром, что тебе это кажется бо́льшим подвигом. Нынче я распорядитель поединка; кроме того, я пообещал дочери конунга свеев, что не позволю тебе или кому-то другому идти в этом бою впереди меня, и я буду биться с Ангантюром». С этими словами он обнажил меч и выступил против Ангантюра, и каждый вслух послал другого в Вальхаллу. Хьяльмар и Ангантюр принялись биться. Одд же позвал берсерков и сказал им: «Один на один сразимся, кто тут не трус, или храбрости мало?» Тогда вперед вышел Хьервард, и они с Оддом начали жестоко биться. Одд нанес Хьерварду несколько ударов, прежде чем тот пал мертвым. Тогда вышел Хервард, и с ним произошло то же самое, потом Храни, затем остальные один за другим, но Одд нападал на них столь мужественно, что уложил всех одиннадцать братьев. Тем временем Хьяльмар получил шестнадцать ран, но Ангантюр пал мертвым, сраженный его рукой. Подошел к Хьяльмару Одд, и увидел его раны, и понял, что тот умирает. Ведь никто еще не оставался в живых, после того как бывал ранен Тюрвингом.

Последние слова Барг произнес нараспев, и Ансгар немного удивился, однако подумал, что так вышло случайно. Но в этот миг Барг действительно запел своим густым хрипловатым голосом:

Сними с руки моей кольцо красное, отнеси юной Ингибьёрг; будет ей неизбывное горе, что не приду в Уппсалу я. Ворон летит с востока с высокого древа, летит за ним орел следом; с орлом горним им дам я пищу, отведает тот крови моей[79].

Барг замолчал, и в хирдхейме повисла тишина. Только из закутка доносился глухой храп Бальдра. Ансгар почувствовал себя как-то тоскливо. Он живо представил себе Одда Стрелу, склонившегося над умирающим Хьяльмаром, и почувствовал всю беспомощность, с которой тот глядел, как жизнь уходит из его друга. Так же беспомощно чувствовал себя сам Ансгар тогда – над телом отца. Напомнила ли песнь умирающего Хьяльмара что-то подобное остальным или они просто ею прониклись, но на лице каждого читались схожие чувства. Вдруг тишину нарушил бас Оддвара:

– А куда подевался Тюрвинг? Одд забрал его себе?

– Нет, – мотнул головой Барг, – Одд сложил курган над телами берсерков и их оружием. Там же остался и Тюрвинг.

Может, Барг рассказал бы им, что приключилось с волшебным мечом дальше, но тут подал свой голос Ормар:

– А как умер Торвальд?

Барг посмотрел на него так, что Ормар невольно втянул голову в плечи.

– Он умер, и это все, что я могу сказать. А теперь я хочу спать.

* * *

Ансгар лежал на спине, закинув руки за голову, и думал. Кругом все уже давно спали, издавая разной громкости храп, только к нему сон не шел. Мысли мешались, тесня одна другую, и ни на одной он не мог подолгу остановиться. Он пожал руку Бильду, но в душе затаилась обида, забыть которую не давала боль в затылке. Может, тот в чем-то и прав, но разве так говорят друг с другом братья по оружию? И голову его Бильд тоже мог бы поберечь. Однако, что бы ни случилось минувшим утром, никто – ни Бильд, ни Бальдр и никто другой – не отнимет у него его подвига и его славы. Он спас конунга, и теперь это его богатство – не щит, не шлем или пояс, которыми одарил его Рёрик, и даже не перстень, – а именно его слава спасителя. С этим достоянием уже можно смело идти к Годину, ведь за такого доброго воина не стыдно и дочь отдать! Злата! Скорей бы увидеть ее вновь… Впрочем, Годин скорее был бы рад, если б Рёрик погиб. И после всего услышанного в усадьбе Година именно на старика и подумал бы Ансгар как на виновника преступления, если бы сам не опознал в убийцах людей Эринга. Интересно, зачем Вепрю понадобилось убивать своего конунга? Ансгар понимал, что многого не знает и что Годин лишь немного приоткрыл ему ту завесу, которая отделяет жизнь простого воина от жизни больших мужей. Ему вроде бы и хотелось разузнать побольше, но в то же время Ансгар чувствовал, что этот мир ему чужд и не стоит лезть в него. Он бы хотел, чтобы мир был проще – без всякой хитрости и коварства. Чтобы, как в саге, поведанной Баргом, все говорили друг другу открыто то, что думают. И пусть приходилось бы из-за этого драться до смерти – лучше так, чем держать нож за пазухой или подсылать вместо себя наймитов. Конечно, в сагах все тоже не так просто. Кто знает теперь, как звали тех воинов, которые приплыли на Самсей с Оддом и Хьяльмаром и которых убили берсерки. Но зато о Хьяльмаре помнят, ведь он поверг воина, державшего в руке Тюрвинг, хотя и поплатился за это жизнью. И Ангантюра помнят, потому что он был тем самым воином. Вот так, кто-то навеки уходит из мира людей, не оставив по себе даже имени, а о ком-то сочиняют саги – лишь потому, что ему в наследство достался волшебный меч.

Ансгару тоже достался в наследство меч – Домарбранд. Барг говорит, что и на нем может лежать какое-то заклятие, но пока Ансгар ничего такого не замечал. Хороший меч, удобный, красивый, дорогой, а главное – память об отце. Но вряд ли он волшебный. Может, оно и к лучшему, ведь сказано же, что колдовство до добра не доведет, да и вообще Ансгар охотно слушал волшебные истории, но сам бы не хотел иметь дело с подобного рода вещами, потому что они были выше его понимания. Впрочем, в мечтах можно было позволить себе то, от чего в жизни Ансгар наверняка отказался бы. И он принялся мечтать.

Он представил себя с Тюрвингом в руке. О да! Какой славный меч! Легкий, почти невесомый, но одновременно смертоносный. Стоит лишь царапнуть его острием, и человек неминуемо умрет. Как он выглядит? Наверно, рукоять его сделана из золота и украшена дорогими камнями, которые переливаются на свету, словно Биврест, а клинок покрыт серебром и золотом и светится, словно луч солнца! С этим самым мечом Ансгар и вышел бы против злокозненного Бреки. Уж тогда бы убийца Ансвара не ушел от расплаты! Но меч не так-то просто достать, ведь он покоится на острове Самсей, под курганом мертвых берсерков, и, чтобы его добыть, нужно позволение старшего из них – Ангантюра.

Ансгар стоял перед курганом, смотрел на него и понимал, что погребен там вовсе не Ангантюр, а его собственный отец. Ему стало страшно, сердце сжалось и не хотело биться от одной только мысли, что придется обратиться к мертвецу. Ансгар хотел бы просто уйти, но ему нужен меч. Собравшись с духом, он промолвил:

– Отдай из кургана острый свой меч, что для Сигрлами дверги сковали.

Молчание было ему ответом. Тогда он разозлился и выкрикнул:

– Не должно драугам меч добрый носить!

Снова тишина. Но что это? Курган дрогнул, и откуда-то изнутри донесся глухой, до боли знакомый голос:

– Сын мой, Ансгар, зачем ты зовешь меня? Поступаешь во зло себе! Ты стал безумным, коль мертвых будишь! Двое имели Тюрвинг средь живших, но Один владельцем в итоге стал.

– Неправда! – не поверил голосу Ансгар. – Не желаешь ты просто наследство оставить своему чаду.

Едва произнес он эти слова, как гул в кургане перерос в грохот, и в тот же миг он словно раскрылся, явив Ансгару пылающий огонь.

– Решетка Хелль спущена, – снова раздался голос, – курганы открыты, весь острова край до моря в огне.

– Тебе не разжечь таких костров, чтоб я испугался. Не дрогнет душа моя, хоть вижу я драуга, у входа стоящего.

– Скажу тебе, Ансгар, – гудел голос, – послушай, сын мой, о том, что случится. Ведь это Тюрвинг, он род наш полностью сгубит.

Но Ансгара было уже не остановить, теперь он не мог отступить:

– Считал себя смертным и прежде я. Дай мне доспехов губителя, угрозу щитам!

– Он весь укутан огнем. Не знаю среди живых я того, кто посмел бы меч сей в руке нести!

– Я не боюсь огня горящего, пламя стихает, лишь только я гляну. – Слова словно сами срывались с губ Ансгара, и ему оставалось только с удивлением их выслушивать. Голос меж тем отвечал ему:

– Глуп ты, раз с глазами открытыми в пламя бросаешься. Но лучше отдам тебе клинок из кургана, не могу отказать.

И тогда Ансгар действительно увидел пылающий меч, и рука его сама потянулась к рукояти. Он плотно сжал ее в ладони, и жар побежал от кончиков пальцев к самому плечу. Рука его полыхала, но Ансгар не отпускал меч. Вместо этого он выхватил клинок из кургана, как из ножен, и воздел его к черному небу. Пламя уже разлилось по всему его телу, но ему было все равно, потому что он сам стал огнем.

* * *

Ансгар проснулся затемно, когда все еще спали. В хирдхейме стояла такая тишина, словно все умерли, и в голове Ансгара стал нарастать звон. Какой все-таки странный сон, думал он. Ему и раньше снились необычные сны, но чтобы еще при этом говорить стихами? Судьба не побаловала Ансгара медом поэзии, и самое большее, на что он осмеливался, – это простейшие кеннинги из пары слов. А тут! Интересно, значит ли это хоть что-нибудь или ровным счетом ничего? Надо бы спросить у Барга, он всегда все знает.

Из закутка раздался храп Бальдра. Рядом перевернулся с боку на бок старший брат и тоже захрапел. Словно сговорившись с ними, еще несколько викингов принялись сопеть, хрипеть и булькать. Тогда Ансгар снова лег и заснул.

Утром, вопреки угрозам Бальдра, ему не пришлось чистить выгребную яму. Вместо этого Барг, еще до того как хёвдинг очухался, послал его с мелким поручением в оружейню – надо было выпросить у Ранда несколько новых щитов взамен тех, что дренги разбили во время учебных боев. Ансгар помнил, что хотел задать Баргу какой-то вопрос, но забыл какой. По пути к Ранду смутное ночное воспоминание окончательно оставило его, и он успокоился.

Ранд, на удивление, не стал ничего возражать, когда Ансгар передал ему просьбу Барга, только сказал:

– Приходи после полудня.

Наверно, все утро потратит на то, чтобы найти самые дряхлые щиты, подумал Ансгар. До полудня оставалось еще много времени, в хирдхейм возвращаться не хотелось, и Ансгар сам не заметил, как ноги понесли его к городской стене. Лазейка, которой он прежде пользовался, к его удивлению, оказалась заделана, и тогда он поплелся к воротам. Он не рассчитывал на успех, но оказалось, что этим утром конунг снял свой запрет покидать город и возвращаться в него поодиночке. Все еще не понимая, чего же он ищет, Ансгар направился в сторону усадьбы Година.

Дойдя до края леса, он остановился. Усадьба была у него как на ладони, и Ансгар принялся наблюдать. Довольно скоро из ворот вышла Она. Ансгар обмер, жадно впился в нее глазами, но, к его величайшему сожалению, Злата направилась к реке, неся в руках какое-то тряпье. Спустившись к берегу, она пропала из поля зрения, но Ансгар не осмелился выйти из своего укрытия, не желая быть увиденным кем-нибудь из людей Година. Девушка довольно долго возилась у реки, но в конце концов снова объявилась – только затем, чтобы снова скрыться за воротами. От досады Ансгар хрястнул кулаком по стволу ни в чем не повинного дерева, ободрав себе костяшки о кору. Солнце медленно катилось по небосклону, приближаясь к зениту. Скоро надо будет возвращаться в город, Ранд наверняка уже подготовил щиты. Но Ансгар не уходил, надеясь, что Злата вновь покажется. Время шло, и он уже начал терять надежду, когда калитка в воротах вновь раскрылась. На этот раз девушка направилась к лесу. Сердце Ансгара заколотилось как бешеное, ему хотелось тут же броситься ей навстречу, но вместо этого он, затаив дыхание, стал осторожно продвигаться в том же направлении, что и Злата. Она уже была всего в каких-то двадцати шагах от него, но по-прежнему не замечала его. Следуя за ней, Ансгар подошел к краю маленькой опушки, где под сенью дуба Злата принялась рвать какую-то траву. Несколько мгновений он наблюдал, как она низко пригибалась к земле, а ее сарафан задирался, открывая голые икры. Кровь ударила Ансгару в голову, и, отогнав все сомнения, он шагнул вперед.

Девушка, почувствовав присутствие чужого, дернулась и резко повернулась. Несколько мгновений ее золотистые брови были строго сведены – она внимательно всматривалась в лицо Ансгара.

– Здрава буди! – выдавил из себя Ансгар весь свой запас вендских слов, и Злата, прояснев ликом, улыбнулась.

– Здравствуй! – ответила она ему на северном языке с сильным акцентом.

Он так давно мечтал оказаться с ней с глазу на глаз – и вот стоит перед ней, глупо улыбается и не понимает, что делать дальше, ведь он не знает местного языка, а она не владеет языком его родины, и все, что они могут сказать друг другу, это только: «Здравствуй». Все же Ансгар решил попробовать:

– Злата, ты мне нравишься, – без обиняков заявил он, – я хочу жениться на тебе. Понимаешь?!

Нет, конечно же, она не понимала. Просто с любопытством смотрела на невесть как оказавшегося рядом с ней пришлого заморского воина. Тогда Ансгар глубоко вдохнул, шагнул ей навстречу и попытался обнять, но едва его руки коснулись ее талии, как глаза Златы широко распахнулись, уставившись на него двумя изумрудами, и в тот же миг девушка, легонько вскрикнув, отпрянула от него, рассыпав вокруг свеженарванную зелень.

– Не бойся! Я не причиню тебе зла! – И Ансгар поднял руки, показывая ей свои чистые намерения.

Какое-то время Злата испуганно смотрела на него, но не убегала. Потом она вдруг засмеялась и бросилась ему навстречу. Руки ее обвили шею Ансгара, а губы жадно впились в его рот. Он чувствовал, как в его грудь уткнулись два мягких бугорка, как низ ее живота прильнул к его паху. Руки его осторожно легли на ее талию и даже чуть ниже, сердце билось так, словно пыталось пробить себе путь наружу. Боясь вновь спугнуть девушку и тем самым оборвать этот миг блаженства, Ансгар не смел шевельнуться, хотя не все его тело было ему подвластно. Кажется, Злата это тоже почувствовала и вновь упорхнула из его объятий. Но теперь ни тени испуга не виднелось на ее лице. Щеки ее пылали огнем, глаза озорно блестели, а раскрасневшиеся губы, обнажая ровный ряд жемчужных зубов, растянулись в самой пленительной улыбке, какую только Ансгар когда-либо видел. Резко нагнувшись, Злата подхватила несколько пучков сорванной травы и, засмеявшись, бросилась наутек. Ансгар сломя голову устремился за ней. Он спотыкался едва ли не на каждом шагу, ветки царапали ему лицо, но он не обращал на это никакого внимания, пытаясь не отстать от своей желанной. Вдруг лес кончился, и Ансгар остановился как вкопанный. Злата же добежала до самых ворот усадьбы и только тогда повернулась, махнула ему рукой и вслед за этим скрылась из глаз.

* * *

Ансгар поднял голову – солнце уже миновало зенит, и нужно было спешить в город, забирать щиты у Ранда. В самых воротах Хольмгарда он натолкнулся на Богшу.

– Ансгар! Вот ты где! А я тебя повсюду ищу! Куда это ты ходил?

«Целоваться с твоей сестрой!» – вертелось на языке у Ансгара, но он ответил:

– Гулял!

– Ты, я посмотрю, теперь важная птица, можешь гулять, когда захочешь, – улыбнулся Богша.

– Да нет же, я просто ждал, покуда Ранд подберет щиты. Мне надо идти к нему.

– Тогда я пойду с тобой.

– Ну, пойдем.

Они молча прошли едва ли шагов десять, как Богша вновь заговорил:

– И тебе не стыдно?

– Почему мне должно быть стыдно? – удивился Ансгар, а сам весь внутренне напрягся, полагая, что Богше стало известно о его встрече со Златой.

– Как почему? – воскликнул Богша. – Весь Хольмгард говорит, как Ансгар Спаситель прикончил подосланных к конунгу убийц, а ты мне, своему другу, до сих пор не сказал об этом ни слова.

– Но ведь я с тех пор вижу тебя впервые! – изобразил Ансгар возмущение, в то время как внутри, наоборот, почувствовал облегчение.

– Ну и что? Нашел бы меня!

– Прости, у меня не было на это времени.

– Ишь ты, какой важный, времени у него нет. – Но, видя, что Ансгар надулся, Богша смягчился. – Ладно уж, ты лучше расскажи, как все было.

Ансгар устало посмотрел на Богшу и в сотый уже, наверное, раз пересказал события той ночи. Венд слушал внимательно, не перебивал, не удивлялся ничему, так что Ансгар даже немного обиделся, но в конце концов Богша промолвил:

– Хорошо, что ты мой друг, а не враг! Не хотелось бы мне сражаться против тебя, ведь, по всему видно, боги тебя любят.

Ансгар, чтобы не портить произведенное впечатление, не стал рассказывать, как на следующий же день получил по голове от Бильда. Вместо этого он спросил:

– Я знаю, что твой отец к этому непричастен, но признайся, он был бы рад, если бы конунг погиб? Теперь он, верно, не захочет меня видеть?

– Плохо же ты думаешь о моем отце! Никогда! Понимаешь? Никогда он не посмел бы поднять руку на своего конунга и сам бы отрубил руку тому, кто решился бы на такое. Если он видит, что конунг стар и скоро придет его время, это вовсе не значит, что он желает ему смерти.

– Я не хотел обидеть тебя, – сказал примирительно Ансгар.

– Я не в обиде. Просто мне жаль, что ты так и не понял моего отца. И поверь, теперь, после твоего подвига, он был бы рад вновь увидеть тебя.

Слова Богши обнадежили Ансгара, и, чуть помявшись, он все же спросил:

– Помнишь, ты говорил, что твой отец никогда не отдаст за меня твою сестру? Может, теперь он бы согласился?

Богша лукаво улыбнулся:

– Да ты, я смотрю, всерьез положил на нее глаз! Признаюсь, я был бы не прочь породниться с тобой, да только не думаю, что и отец хочет этого. Вот если бы конунг сделал тебя ярлом, тогда другое дело, а так даже не пытайся заговаривать с ним об этом.

Ансгар помрачнел ликом, но тут они как раз подошли к оружейне.

– Ну где ты там шляешься? Щиты давно ждут тебя, – встретил Ансгара Ранд. Щиты действительно лежали рядом – десяток простых сосновых кругляшей, даже не обтянутых кожей.

– Давай помогу, – сказал Богша, и вдвоем они потащили их в хирдхейм Бальдра.

* * *

В тот раз Ансгару крепко досталось от Барга за то, что он так долго провозился со щитами. В следующие несколько дней ему было не до Златы – Барг не давал Ансгару покоя, то ставя его в сторожу, то давая поручения по хозяйству, то заставляя упражняться с оружием. О том, чтобы вновь выбраться за город и повидаться со Златой, не было и речи. Старший брат попытался было заступиться за него, но Барг решил, что Агнару, видимо, нечем заняться, раз он находит время болтать языком, и стал придумывать задания уже для двоих.

В один из таких дней им было велено нарубить дров. Лето было в самом разгаре, стояла жара, и огонь разводили только для приготовления пищи, но Барг сказал, что надо запастись дровами на месяц вперед – и управиться со всем до заката солнца. По-хорошему, это была работа для целого десятка, но Ансгару с Агнаром пришлось делать все вдвоем.

Рано утром, когда остальные еще спали, они уже были в ближайшем лесочке. Голые по пояс, братья обливались потом, размахивая топорами. Постоянно хотелось пить, и меха, что они прихватили с собой, очень скоро опустели. Ансгару несколько раз приходилось бегать на реку, чтобы пополнить запасы воды. И каждый раз он с тоской смотрел туда, где вниз по течению должна была стоять усадьба Година, но стук топора заставлял его спешить на помощь брату.

– Прости, – сказал он Агнару, вернувшись в очередной раз с реки, – сейчас бы ты только позавтракал и начинал упражняться с мечом, а из-за меня сражаешься с деревом.

Агнар взял у него мех из рук и сделал несколько крупных глотков. Сразу несколько новых струек побежало по его лоснящемуся от пота мускулистому телу.

– Ничего. Мы же лесные жители, забыл? Уж с деревом-то обращаться умеем.

– Это верно, – согласился Ансгар, – только не пойму, чего это Барг на меня так взъелся? Еще и тебе досталось.

– Дурак ты, братец, – веско изрек старший брат.

– Это еще почему?

– Потому что простых вещей не понимаешь. Он не взъелся на тебя, а отсылает подальше, чтобы ты как можно реже попадался на глаза Бальдру. Вот уж кто на тебя взъелся, так это он.

– Треклятый Бальдр! Он все поминает Вальхаллу, но сам туда отчего-то не спешит. – Ансгар взял свой топор и стал примериваться к толстому суку, торчавшему из ствола поверженной сосны.

– А чего ему спешить? У него и здесь все не так уж плохо, и ты ему немало в этом помог.

– Я не для него старался, – резко молвил Ансгар и махнул топором. Сук с треском отлетел в сторону.

– Кстати, брат, я смотрю, в последнее время ты уже не жалуешься на судьбу и не рвешься домой. Не иначе дары конунга утолили твои печали?

– Никакой дар не заставит забыть меня о мести!

– Уж не думаешь ли ты, что я забыл? – свел брови Агнар. – Придет время, и мы вернемся, чтобы вернуть долг крови. Просто раньше ты только об этом и твердил, так что тошно становилось, а теперь вроде как успокоился.

Ансгар вспомнил Злату. Нет, не в дарах конунга дело, хотел он сказать брату, но не решался.

– Не успокоился, – сказал он и принялся за работу.

Ансгар не уставал так с того самого дня, как впервые сел за весла, а потому вечером единственным его желанием было скорее лечь и заснуть. Даже есть не хотелось. Не дойдя до своего места, он плюхнулся на первый попавшийся соломенный тюфяк и провалился в сон, словно в бездонную бездну Гиннунгагап[80]. Бездна не хотела его принимать и выталкивала из себя, раз за разом возвращая в мир живых. Понемногу Ансгар начал соображать, что это не бездна его выталкивает, а какой-то наглец пинает ногой, да еще орет что-то непонятное над самым ухом. Наконец он раскрыл глаза и увидел над собой кривое лицо Бальдра.

– Вставай уже, двергово отродье, – раздалось в голове Ансгара, – хорош дрыхнуть, дренг. Совсем обленились тут! Вставай, нас ждет конунг.

* * *

– Узнаешь? – спрашивал Рёрик у Эринга, к глазам которого поднесли три отрубленные головы, связанные в связку. Они уже начали разлагаться, распространяя вокруг непереносимую вонь, и при свете факелов выглядели жутко – тени, плясавшие по ним, заставляли лица корчить рожи и кривляться, но Ансгар, стоявший рядом, без труда их узнал. Это были головы тех троих, что пали от его руки во дворце конунга.

– Нет, господин, не узнаю, – прорычал Эринг, мотнув головой, – я уже не раз говорил Хельги и повторю тебе: я никогда не имел злого умысла против тебя и всегда верно служил. А этих троих в первый раз вижу.

Всего несколько дней назад Ансгар в этом самом дворе принимал почести от конунга. Так же, как и тогда, вокруг стояли ярлы Рёрика, но теперь никто из них не подавал голоса – все внимательно следили за допросом, который был учинен Ансгару и Эрингу.

Хельги, как и обещал, доставил Вепря в Хольмгард. Об этом сразу же сообщили конунгу, и тот, несмотря на то что на дворе была глубокая ночь, велел призвать к себе ярлов. Дело было не только в Эринге. Хельги привез с собой из Альдейгьи злую весть – умер ярл Торвар Однопалый, и Рёрик полагал, что эта смерть не случайна.

– А вот он, – конунг кивнул головой в сторону Ансгара, – утверждает, что двое из них были в твоем хирде.

Эринг повернулся к Ансгару. На месте носа у него чернели две дыры, и как никогда он оправдывал свое прозвище. В его глазах сверкала злоба, он сопел, как самый настоящий вепрь, перед тем как кинуться на своего врага.

– Малец лжет!

– Зачем ему лгать?

– Откуда мне знать? Раз он говорит, что кто-то из этих был у меня, а я их не знаю, значит, он лжет!

– Нет! – воскликнул Ансгар. – Я говорю правду! Я не один тогда дрался с ними на кулаках, со мной были мой брат и мой друг Ульвар.

– Ха! Само собой, они будут тебя выгораживать, – не выдержал Эринг, – я бы на месте конунга взял бы и их на допрос, может, они все в заговоре.

– На моем месте, говоришь? – тихо произнес Рёрик, поглаживая рукой бороду, и Вепрь тут же изменился в лице:

– Я не то хотел сказать.

– А может, именно это ты и хотел сказать? Может, замыслил сесть на мое место? Скажи, а чем помешал тебе Торвар?

– Я не… – Эринг запнулся от волнения, – я не замышлял, я же говорю. И Торвар мне ничем не мешал.

– Только не ври мне! – возвысил голос конунг. – Я знаю, вы друг друга не любили.

– Ну да, – согласился Эринг, – не любили. Но, если бы мне вздумалось убить его, я сделал бы это открыто, в честном бою, а не стал бы его травить.

– Откуда ты знаешь, что его отравили? – сузил глаза Рёрик.

– Я? А я и не знаю, – не моргнув глазом, ответил Вепрь, – просто странно, что он так вот помер, хотя не стар еще был.

– Это ты верно подметил – странно, а еще страннее, что он умер в то самое время, когда в Альдейгью въезжал посланный за тобой человек.

– Видать, боги решили его прибрать, а только не знаю я, отчего он окочурился, – неуверенно пробормотал Эринг и громко добавил: – А этих троих знать не знаю!

– Господин! – вмешался Хельги. – Дозволь сказать.

Конунг едва кивнул:

– Говори.

– Сгоряча-то я, как услышал, что это люди из хирда Эринга, поклялся тебе доставить его на твой суд живым или мертвым и даже решил про себя, что скорее уж мертвым, да только дорогой гнев мой повыветрился и стал я думать.

– И что же ты надумал? – нетерпеливо спросил Рёрик.

– А думал я над тем, что Эринг уже пять лет тебе верно служит и ни разу не подводил. За это время все мы его неплохо узнали. Есть у него недостатки, это верно, но предать он не смог бы.

– Почему?

– А потому, что он, конечно, славный воин и хёвдинг тоже неплохой. Да только умом его боги не одарили.

Наттфари фыркнул, Крук и Бергтор заржали во весь голос, за ними загоготали и прочие ярлы. Даже старый Фроди, все время клевавший носом, тут оживился, и из его рта послышались каркающие звуки, лишь отдаленно напоминающие смех.

– Верно! Верно! Умом-то наш Эринг не одарен! – кричал Асмунд, хватаясь обеими руками за живот.

Только Йоар, как всегда, хранил молчание, разве что слегка улыбнулся, но при свете факелов вряд ли кто-нибудь это заметил.

– Сами-то не больно умны, – прорычал Вепрь.

– Ну, хватит! – рявкнул конунг, и смех тут же умолк. – Что с того, что он туп?

– А то, – вкрадчиво заговорил Хельги, – что мы имеем дело с коварным замыслом! А для замысла нужна мысль. Посмотри, конунг, на него. Ты видишь в нем мысль? А коварство? Где ему! Он сам верно сказал, что если б и убил кого, то в открытом бою. Таков он, наш Эринг, таким мы его знаем уже пять лет.

Конунг задумчиво теребил мочку уха и не перебивал.

– А что мы знаем об этом славном малом? – Хельги ткнул пальцем в сторону Ансгара, – я не сомневаюсь в его хёвдинге, славном Бальдре, но он сам признавал, что набирал в свой хирд кого попало, мало ли кто к нему мог затесаться?

– Дренг совсем еще сосунок, – вставил Бальдр, – только от мамкиного подола оторвался, когда я его подобрал.

– Это ты так думаешь. Но я с ним дрался и могу сказать, что он добрый воин, в нем есть сила, которую он не показывает.

Ансгару было приятно это слышать, но гордиться было не время, ведь Хельги явно клонил не в его пользу.

– Кто знает, кем и откуда он пришел к Бальдру?

– Он спас меня от смерти, убив тех троих, – промолвил конунг.

– Да, он убил их, но что еще мы знаем? Вправду ли они замышляли на тебя? Я застал его уже над тремя трупами.

«Двумя, – подумал Ансгар, – третьего ты сам добил».

– Почему он их убил, мне неведомо. Может, и вправду спасал своего конунга, а может, пришел вместе с ними и потом поссорился или, даже наоборот, сам пришел по твою душу, да эти трое его отвлекли. Кто знает?

– Я не лгу! – выкрикнул, не сдержавшись, Ансгар. – Я услышал свист, и Ормар меня отпустил посмотреть, что там…

Конунг рукой показал ему замолчать.

– Эту историю я уже слышал и, может быть, напрасно так легко поверил в нее, – сказал Рёрик. Лицо его было исполнено сомнения. – Будет жаль, если я впустую славил тебя перед моими ярлами.

Хельги меж тем, видя, что конунг еще колеблется, добавил:

– Эринг служит пять лет тебе, и ничего такого за это время не приключалось, а как объявился здесь Ансгар Спаситель, тут же в твоем доме пролилась кровь.

Судорога гнева исказила лицо Рёрика. Он бросил недобрый взгляд на Ансгара, и тот решил, что теперь его тут же и прибьют. Но конунг сказал только:

– Кто-то один из них врет, и я хочу знать кто.

– Судное поле! – изрек Хельги.

Рёрик покосился на него, потом окинул взором всех собравшихся.

– Что скажете, ярлы мои?

– Судное поле! – сказал Адальмунд.

– Судное поле! – поддержали его Оцо-Бьёрн и Ратмир.

– Судное поле! – повторили все ярлы и даже Бальдр.

– Да! Судное поле! – довольно оскалился Эринг. – Я вобью мальцу его ложь в самую глотку.

Конунг поднялся со своего места:

– Разведите этих двоих по порубам. С восходом солнца на судном поле я объявлю свою волю. Да, – вспомнил Рёрик, – пусть он вернет мне мой перстень.

* * *

Остаток короткой летней ночи Ансгар провел в глубоко утопленном в землю порубе, где было холодно, несмотря на теплынь снаружи, и темно, словно в чреве Ёрмунганда. Окна узникам не полагались, а дверь плотно закрылась, едва Ансгара спихнули вниз. В темноте не нашлось ни лавки, ни даже просто соломы, так что прилечь оказалось негде, разве только прямо на земле. Впрочем, Ансгар и не собирался спать. Его положение так неожиданно переменилось, что об этом стоило как следует подумать. Он сел на сырой земляной пол, прислонился к такой же сырой стене – и тут же уснул.

Едва занялась заря и восточный край неба принял в себя первые лучи восходящего солнца, как двое дюжих стражей вытащили чумного со сна Ансгара из поруба и повели за городские стены. После затхлого воздуха темницы утренняя свежесть быстро вернула ему ясность мысли. Он посмотрел вверх – ни облачка. День обещал быть жарким, но Ансгар не знал, доживет ли до его конца. Хоть бы ему разрешили драться Домарбрандом! Отцовский меч казался Ансгару единственной надеждой на победу против такого опытного, сильного и свирепого воина, каким, без сомнения, был Вепрь Эринг. И еще хотелось увидеть перед боем брата, ведь, как знать, может это будет их последняя встреча. Но ведь так не должно быть! Брюнгерда напророчествовала ему совсем иное: он должен найти черные врата и стать равным богам! Ансгар невольно потянулся рукой к груди, где висел полученный от колдуньи амулет.

– Что, малец, молишь богов о спасении? – Рядом, также в сопровождении двух стражей, шел Эринг. – Зря стараешься, они тебя не спасут! Лучше моли мой топор, чтобы он принес тебе легкую смерть!

Ансгар не стал ничего отвечать, только порадовался про себя, полагая, что раз Эрингу дадут его топор, то и ему разрешат драться Домарбрандом. Интересно, позволят ли ему облачиться в его новые доспехи или их тоже заберет конунг, как забрал свой перстень?

На судном поле, несмотря на раннее утро, уже толпились жители Хольмгарда, прежде всего воины из дружин ярлов и самого конунга. При их появлении гул, стоявший над полем, еще усилился, но даже сквозь него Ансгар услышал:

– Брат! – Агнар махал ему рукой, желая привлечь к себе внимание. Рядом с ним стояли верные друзья – Ульвар, Ивар и Бильд, братья Раудкар и Лодинн, Брунольв и Оддвар. Был тут и Ормар. Все они уже, конечно, знали, что сейчас должно произойти.

– Давай, покажи этому ублюдку, на что ты способен! – кричали они. – Боги на твоей стороне!

– Смотри не подкачай. – Это уже Барг. Он, как всегда, вместе с хирдом, в отличие от хёвдинга. Бальдра Ансгар увидел среди ярлов, стоявших по обе стороны трона. Он был мрачен, как туча, и словно извергал молнии, зыркая по сторонам своим единственным глазом. Кажется, Бальдр не особо верил в победу своего воина. На Ансгара ему, само собой, наплевать, но он боялся потерять доверие конунга, если окажется, что привел тому изменника и заговорщика. Ничего, Ансгару не привыкать. Он вспомнил Рюген, вспомнил поверженного великана-венда и приободрился.

Эринга никто не приветствовал, его даны остались в Альдейгье. Хельги привез Вепря в Хольмгард миром, но что сделают его воины, если вдруг Ансгару удастся одержать верх на судном поле? Интересно, предусмотрел ли конунг меры на этот случай? Ему, Ансгару, об этом никто, конечно, не сказал, но какое ему, в общем-то, до этого дело? Сейчас стоит беспокоиться совсем о другом.

Тем временем его и Эринга подвели к самому трону. Рев толпы достиг предела, но едва конунг поднялся и простер руки, призывая к вниманию, как гул голосов оборвался и над полем повисла напряженная тишина. В этой тишине стало отчетливо слышно утреннее пение птиц. Высоко в небе уже задорно кричали стрижи. Как здорово! Раньше Ансгар никогда не обращал особого внимания на эти звуки, слышал их, но не слушал, а теперь уже, быть может, поздно.

– Ярлы мои! – прогремел над полем голос конунга, так что его хорошо слышали даже те, кто, оттесненный толпой, остался стоять в задних рядах. – Воинство мое! Народ мой! Вот передо мной и перед вами двое, и кто-то из них изменник и предатель. Один утверждает, что спас меня от людей, подосланных ко мне другим со злым умыслом. А тот отвергает его слова и уверяет, что никогда не знал троих воинов, пробравшихся ночью в мой дом и убитых. Этот человек, – Рёрик указал на Эринга, – служил мне пять лет, и прежде я ему верил, но знал, что он ненавидит другого моего ярла, славного Торвара, звавшегося Однопалым. Теперь Однопалый мертв, и я думаю, что если этот молодой воин говорит правду, – теперь конунг показал на Ансгара, – то за его смертью и за попыткой убить меня стоит Эринг, зовущийся Вепрем. Я не хочу терять верного мне человека, предавая его смерти по ложному обвинению, но изменника казню без жалости. Что если молодой воин наговаривает на Эринга и сам затеял причинить мне зло? Оба они не могут говорить правду, кто-то непременно лжет, и, значит, один из них должен лишиться жизни еще до того, как зайдет солнце этого дня. Но кто из них должен умереть? Мои ярлы говорят мне, что, кто победит в поединке, тот и прав. Знаю, и все вы хотите нынче увидеть бой до смерти.

Над полем пронесся одобрительный гул, но конунг не дал ему разрастись:

– Но я решил иначе! – Ансгар и Эринг невольно переглянулись. – Принято считать, что в судном поединке боги помогают тому, на чьей стороне правда. Это, конечно, так. Но и я, и вы – все мы воины и прекрасно понимаем, что есть бойцы слабее, есть сильнее, а есть лучшие, которых никому не победить, даже если боги от них отвернулись. Я знаю Вепря – он выдающийся воин. Что касается молодого Ансгара, в деле я видел его всего раз, он тоже неплох, но ему далеко до Эринга. Я же хочу точно знать правду и выяснить, кто из них умышлял против меня, а потому собираюсь подвергнуть их более надежному испытанию – испытанию огнем!

Смесь разочарования и удивления послышалась в голосах воинов. Среди ярлов тоже наблюдалось смятение. Ансгар видел, как округлил глаза Хельги, недоуменно уставившись на своего конунга, но это длилось только мгновение, в следующий миг его лицо стало непроницаемым. Другие ярлы оживленно переговаривались между собой. Большинство из них, лишившись зрелища, были явно недовольны, но старый Фроди, услышав слова Рёрика, важно кивнул головой, а темный лик Наттфари осветился хитрой улыбкой. Бальдр тоже как будто вздохнул свободнее, видно, полагая, что в испытании огнем у Ансгара больше шансов одолеть Эринга, чем в поединке. Но сам Ансгар так не думал. В поединке все бы зависело от него, а в испытании огнем ему приходилось доверить свою судьбу силам, о которых он имел самое смутное представление. И хотя Ансгар был совершенно убежден в своей правоте, но не был уверен, что боги примут это в расчет. Да и то сказать, если уж умирать, Ансгар предпочел бы сделать это с мечом в руке, чем оказаться в руках палачей.

Он оглянулся, ища глазами брата, и увидел, как тот сквозь толпу пробирается поближе к судному месту. За ним шли друзья – впереди Оддвар, расчищая путь остальным. У всех на лице легко читались смятение и тревога. Но, встретившись взглядом с младшим братом, Агнар прокричал, стараясь быть как можно убедительнее:

– Смелей! Боги на твоей стороне!

Ансгар в ответ только кисло улыбнулся и снова повернулся к конунгу. Перед тем уже разгорался огонь, над которым водрузили жаровню.

Глядя на него, стоявший рядом Эринг не выдержал и принялся громко возмущаться, переходя на крик и размахивая руками:

– Это несправедливо! Воины должны решать свою судьбу поединком! Я хочу заткнуть этому сопляку его слова назад в глотку и сделаю это! Боги дали мне это право!

Казалось, он сейчас же бросится на Ансгара с голыми руками, но чем больше он кричал, тем тяжелее становился взор конунга. Наконец он рявкнул:

– Закрой свой рот! Здесь я решаю, как вас судить!

Эринг, перебитый на полуслове, застыл на мгновение. Невысказанные ругательства застряли в его горле. Он взглянул в лицо Рёрику и тут же опустил руки.

– Хорошо, будь по-твоему, – смирился он и с отчаянием уставился на жаровню, куда уже положили два примерно равных камня, каждый величиной чуть меньше ладони. Туда же, как завороженный, смотрел Ансгар.

– Тяните! – торжественно возгласил конунг. – И пусть боги свершат свой суд!

Лицо Эринга, этого сурового воина, ни разу в жизни не отступавшего перед опасностью и всегда с жадностью кидавшегося в бой, перекосилось от суеверного ужаса. Пот градом стекал у него со лба, на рубахе проступили мокрые пятна. Ансгар же, тряхнув головой, сделал шаг вперед. Волей-неволей вслед за ним шагнул и Эринг. Сжав в левой руке оберег Брюнгерды, висевший у него на шее, другой рукой Ансгар потянулся к жаровне. Его движение повторил и Вепрь. «Отец!» – мысленно воззвал Ансгар и схватил раскалившийся камень. Руку объяла жуткая боль, в нос ударил запах паленого мяса. С ужасом Ансгар понимал, что это горит его собственная плоть. В этот страшный миг весь мир вокруг исчез, осталась только боль, жаром поднимавшаяся к локтю и выше. Казалось, она жжет самое сердце. Но ни крика, ни стона не сорвалось с уст Ансгара, он только стиснул челюсти, так что заскрипели зубы, и еще сильней сжал оберег.

Рядом, с раскрасневшимся лицом, со вздувшимися на лбу венами, пыхтел Эринг. От его руки поднимался дымок. Несколько мгновений с раскаленными камнями в руках показались испытуемым вечностью. Наконец Рёрик бросил:

– Достаточно.

Ансгар разжал руку. Камень, словно нехотя, отделился от ладони и упал к его ногам.

– Подойдите ко мне и покажите знаки богов.

Сердце Ансгара бешено стучало, когда он протягивал руку конунгу, но замерло, едва он раскрыл ладонь и увидел ужасные, полные крови и сукровицы ожоги. «Меня казнят!» – пронеслось в голове. Он невольно скосил глаза в сторону Эринга и посмотрел на его руку. Если его собственная ладонь покрылась ранами, то ладонь Вепря была одним сплошным ожогом.

– Боги явили свою волю, – невозмутимо объявил конуг, – ты, Ансгар, можешь отойти в сторону, ты же, Эринг, пади на колени и в последний раз помолись Одину, чтобы он изволил забрать тебя в Вальхаллу, ибо сейчас ты будешь предан позорной казни, а такая смерть обычно ведет в Хелль.

– Этого не может быть! – закричал Эринг. Затравленно озираясь, он искал поддержки, но не находил ее. – Меня нельзя казнить! Дайте мне мой топор! Я не дамся просто так! – Тут он встретился взором с Хельги. – Ты! Скажи конунгу!

– Конунг сказал свое слово, – сурово отрезал Хельги.

– Ах ты, гармово отродье! Ну, тогда я сам скажу! – Едва Эринг это промолвил, Хельги сорвался со своего места. Никто не успел понять, что происходит, как быстрым, словно молния, ударом кулака Хельги свалил Эринга с ног.

– Боги и конунг сказали свое слово! Так что заткни свою поганую пасть! – прокричал он.

Лицо Эринга было ужасно, челюсть свернулась в сторону, изо рта шла кровь. Он лежал на земле, держась за лицо здоровой рукой, и издавал жуткий утробный вой, от которого пробирала дрожь. В это мгновение Ансгару стало даже жалко его.

– Не будем тянуть с этим, ведите лошадей, – проговорил Рёрик, брезгливо глядя на своего бывшего соратника.

Лошади, как оказалось, были уже наготове. Их подвели к Эрингу, который так и лежал, продолжая выть. Его ноги принялись привязывать к лошадиным хвостам. Он слабо сопротивлялся, и вскоре все было готово.

– Давай! – махнул рукой конунг.

Коней хлестнули, и они с места бросились вскачь. Тело Эринга, раздираемое на части, потащилось за ними, и его голова подскакивала на каждой кочке. Толпа, загудевшая не то от восторга, не то от ужаса, расступилась, пропуская обезумевших лошадей. Многие повалили вслед за ними, но вся знать осталась рядом с конунгом.

– Подойди ко мне, – позвал Рёрик Ансгара, – прости, что подверг тебя испытанию, но я должен был знать наверняка. Теперь я поверю любому твоему слову, ибо сами боги засвидетельствовали твою правдивость.

– Прости и меня за то, что не верил тебе, – хлопнул Ансгара по плечу Хельги.

– Отец учил меня, что ложь недостойна честного человека.

– Твой отец был мудрым человеком, – кивнул конунг, – что ж, ты свободен, можешь идти к своим друзьям, я вижу, они уже ждут тебя.

Ансгар поклонился и побрел к брату, который уже, весело хохоча, бежал ему навстречу, а за ним поспешали его верные друзья. Не скоро он сможет стать с ними плечом к плечу, если вдруг потребуется, ведь еще очень долго будут заживать ожоги, прежде чем он возьмет, наконец, в руки меч. Ничего не поделаешь – правду говорит только правая рука. Теперь она горела, словно по-прежнему держала камень, но и сквозь эту боль мелькнула мысль: «А перстень-то он мне не вернул».

Любовь Ансгара

Ансгар никак не мог поверить, что все это правда, и в голову постоянно закрадывалась мысль, что ему лишь снится сон – сладкий, безмятежный, истомный. Но придет утро, и видение рассеется, оставив по себе лишь тусклые воспоминания, от которых на сердце вскоре останется только легкая грусть по несбыточному. Но это был не сон. Злата была рядом с ним и никуда не убегала. Они сидели на берегу реки и молчали. Он не знал языка словен, она не знала языка северных народов, но это ничуть им не мешало.

– Боги любят тебя! – воскликнул Агнар после памятного испытания огнем. Из-за этого у Ансгара появилось новое прозвище – Любимец богов, но, правда, не прижилось. Его руку боги, как ни крути, не пожалели. Барг и Херинг на пару колдовали над ней, но помогли мало. Ансгар то и дело кривился от боли, хотя и молчал. Барг, не одобрявший позорную казнь старого воина, на это заметил:

– Терпи. Вепрю сейчас хуже.

С этим трудно было спорить. Только к вечеру того дня, когда их двоих подвергли испытанию, окровавленные останки Эринга подобрали и погребли. Самого же Ансгара избавили от несения стражи и любых работ, пока не заживет рука. Он был свободен и мог делать, что хочет. Мысль об этом слабо унимала боль, но сейчас, здесь, на берегу реки, когда Злата взяла в свои ладошки его покалеченную, замотанную в тряпицу руку, поднесла к губам и поцеловала – Ансгар готов был поджарить на огне и вторую. Злата между тем осторожно размотала тряпицу и внимательно оглядела ладонь. Потом достала из легкой сумы, что была с ней, какие-то травы, немного пожевала их и приложила к ранам, а затем заново плотно замотала руку свежей тряпицей. Наверняка она знала от Богши, в чем дело, и поэтому все у нее оказалось наготове.

– Добре! – сказал Ансгар по-славянски, показывая на руку, мол, хорошо перевязала. – Исполать![81]

Услышав знакомые слова, Злата в ответ радостно затараторила, но Ансгар ни слова не понимал. Заметив это, она насупилась.

– Я люблю тебя, – прошептал Ансгар на своем родном языке.

– Не понимаю, – ответила Злата, но, судя по улыбке, догадалась, что он имел в виду.

На небе не было ни облачка, припекало солнце, но от воды веяло свежестью, и от этого сочетания телом овладевала истома. Хотелось лечь в траву и, не обращая внимания на жучков, мух и прочую мошкару, подставить лицо небесному светилу, да так и заснуть. Но еще больше Ансгару хотелось прикоснуться к Злате. Он не понимал, как свалилось на него это счастье. Когда он решил вновь идти к усадьбе Година, то надеялся разве что на такую же мимолетную встречу, как и прежде, а теперь сидит со своей любимой на берегу, и выходит так, что отныне она его суженая, а он ее жених. И уже неважно, что думает об этом ее старик отец. Ансгар смотрел на оголившиеся икры Златы, и ему хотелось большего, чем просто сидеть с ней и, приобнявшись, следить за течением реки. Но он понимал, что отныне таких встреч будет много, а потому торопиться нет нужды. Всему своей черед.

* * *

Ансгар был прав, его встречи со Златой стали почти ежедневными. Он пользовался любым случаем, чтобы улизнуть из хирдхейма, так что друзья и брат уже стали всерьез что-то подозревать. Иногда Ансгар со своей любимой гуляли по лесу, иногда сидели у реки. Бывало, и часто, она позволяла крепко обнять себя и поцеловать, но когда глаза и руки Ансгара просили большего, отстранялась от него, то смеясь, то сердясь. Он злился, но понимал, что тут с наворота ничего не добиться, и ему приходилось смирять свой пыл.

Зато они много разговаривали, сначала совершенно не понимая друг друга, но постепенно запоминая незнакомые прежде слова, он – вендские, она – северные. К началу осени Ансгар уже худо-бедно мог изъясняться на языке словен и пытался заговаривать не только со Златой, но и с жителями Хольмгарда из числа местных, чем немало пугал одних и смешил других.

Ансгар был влюблен и счастлив, и на всем свете только один человек мог испортить ему настроение – Бальдр. Но у Бальдра были свои заботы. Весть о казни Эринга достигла Альдейгьи раньше, чем посланник конунга, и Вышан не успел принять нужные меры. Даны, уведав о позорной смерти своего хёвдинга, подняли мятеж, перебили охрану и захватили драккар Бальдра. На нем они направились к Нево, грабя на своем пути прибрежные селения. Вышан направил вслед им погоню, но новый вожак данов именем Модольф устроил засаду, и не многим из посланных Вышаном людей удалось спастись. Конунг направил на север Хельги, Крука и Асмунда, чтобы изловить и перебить мятежников. В поход увязался и Бальдр, желавший во что бы то ни стало вернуть себе свой драккар. С собой он взял десятки Геслинга, Оддгейра и Дагстюра, остальные с Баргом во главе остались в Хольмгарде.

Тревожные вести шли и с полуденной стороны. Даньщики Рёрика, посланные в земли кривичей, не только не смогли ничего собрать, но и были большей частью перебиты или покалечены. Никто в Хольмгарде не сомневался, что за нападением стоял правитель Кёнигарда, тянущий свои длинные загребастые руки к полуночным странам. Дабы привести кривичей к послушанию и покарать тех из них, кто был замешан в нападении на даньщиков, на юг было выслано большое войско. Его собирали со всех подвластных Рёрику земель. Из Хольмгарда вели свои дружины Йоар, Бергтор, Ратмир с Братятой, Оцо-Бьёрн и возглавивший весь поход Адальмунд. В день, когда войско выступало в поход, Ансгар, как и прочие остающиеся, вышел его провожать. Он был потрясен увиденным. На юг уходило великое множество воинов, какого Ансгар никогда прежде не видел. Тысяча, две, три? Барг утверждал, что две с половиной тысячи, и Ансгару оставалось только верить на слово. Это бы войско – да против Ведерхатта, думал он про себя.

Рёрик остался в Хольмгарде, хотя, по-хорошему, сам должен был вести своих воинов на войну, ведь на то он и конунг. Но поговаривали, что он вновь занедужил. И вправду, на долгое время дворец конунга словно обезлюдел, вокруг него было тихо, а жители города оказались предоставлены самим себе. Впрочем, и сам Хольмгард стал куда менее шумен и люден – слишком много воинов ушло на север и на юг.

В хирде только и разговоров было, что о войне. Спорили, сможет ли Хельги перехитрить и изловить Модольфа, ругали старого конунга за то, что он сиднем сидит в своем дворце, жалели о том, что Бальдр не взял их всех с собой, а еще больше о том, что не удалось отправиться в поход на кривичей, поближе к Кёнигарду. Нет-нет да и поминали золото Ёрмунрекка. Ансгар в этих разговорах почти не участвовал, его голова обычно была занята совсем другими мыслями, далекими от войны.

– Ансгар, ты с нами? – заметив его отрешенный взгляд, спросил как-то раз старший брат.

– Оставь его в покое, не видишь – парень влюблен, – проницательно заметил Ивар, но только подлил масла в огонь. Друзья тут же оживились, бросили говорить про войну и переключились на Ансгара. Как всегда, больше всех языком молол Брунольв.

– Уж не та ли вдовушка с вымола покорила его сердце? – изображая глубочайшее изумление, вопросил он. Среди викингов прошел легкий смешок, но и тот тут же смолк, когда все увидели выражение лица Ансгара.

– До ваших шлюх мне дела нет! – грозно сдвинув брови, заявил он. – А будешь еще так шутить со мной, я тебе шею сверну!

– Ладно тебе, уже и пошутить нельзя!

– Я же говорил, оставьте его в покое, – повторил Ивар, – когда мужчина влюблен, да еще в первый раз, с ним шутки плохи.

– Ты-то откуда знаешь? – со смехом обратились к нему Раудкар и Лодинн.

– Я бывал влюблен, – ответил Ивар, сверкнув глазами так, что сразу стало ясно: с ним самим на этот счет уж точно шутить не стоит.

– М-да, а я никого, кроме шлюх, и не знавал, – протянул Агнар. Ансгар, услышав это, удивился – он знал, что на родине у старшего брата была зазноба.

– И правильно, любовь делает слабее, – изрек Бильд, – влюбленный муж становится слишком мягок и боится идти в бой. Влюбишься, женишься, настрогаешь детей – и будешь связан по рукам и ногам до конца своих дней. Это не для викинга. Для викинга лучше шлюха или полонянка.

– Ты не прав, – возразил Ивар, – ты не знаешь, на что способен муж ради своей возлюбленной.

Бильд кивнул головой и сказал с ожесточением в голосе:

– И правда, не знаю. Потому что не видел ничего такого. Зато видел, как гибли мужья, не умея защитить своих жен.

В этом споре Ансгар был, конечно, на стороне Ивара, но и в словах Бильда что-то его зацепило. Они напомнили ему о погибшем отце. Хотя было и иное. Мысль, что он не может сражаться, не сможет, если потребуется, защитить Злату, постоянно досаждала Ансгару, и теперь, послушав Бильда, он понял, что нельзя терять времени, ожидая, пока подживет ладонь. Ансгар вспомнил, как дрался с Хельги, вспомнил, как тяжело ему было сражаться с леворуким бойцом. И уже на следующий день он, натянув стегач, вышел во двор и направился прямо к Баргу, как всегда, гонявшему дренгов.

– Я хочу научиться сражаться, держа меч в левой руке, как Хельги, – выпалил он.

Барг удивленно приподнял бровь, но ответил спокойно:

– Этому нельзя научиться, леворуким надо родиться.

– А я хочу научиться!

Удивление на лице Барга нарисовалось более явственно.

– Ну хочешь, так учись!

– Помоги мне! – не отставал Ансгар.

– Я не могу тебе помочь, – с сожалением пожал он плечами, – я праворукий. Разве что сам Хельги возьмется тебя учить.

– Барг!

– Что?! Учись сам! Тут тебе может помочь только привычка. Бери меч в левую руку и начинай.

– Да что начинать-то?

– Эй, Альвин, – позвал Барг, и юный дренг послушно поспешил к нему, – будешь напарником с Длинным Мечом.

– Почему он? – возмутился Ансгар. Альвин был едва ли не самым младшим во всем хирде. Он слыл хорошим стрелком, но меч взял в руки совсем недавно.

– Для начала попытайся справиться с ним, – ответил Барг, – думаю, его правая рука сильнее твоей левой.

Когда уже оба изготовились к бою, Барг подошел к Ансгару и все же дал ему пару советов:

– Ты будешь бить его в правый бок, который не прикрыт щитом. Ему будет сложно защищаться. Но учти, твой левый бок, куда будет бить он, тоже не прикрыт.

– Зачем нам тогда вообще нужны щиты?

Барг пожал плечами:

– Пригодятся. А теперь сходитесь.

Ансгар спорить не стал и сразу пошел вперед. Он попытался обрушить на Альвина шквал косых и боковых ударов, но левая рука, не привычная к такой работе, плохо слушалась. Выпады Ансгара получались медленными, слабыми и неточными, к тому же правая, еще не зажившая рука, державшая щит, тут же заныла. А когда Альвин сам нанес удар и Ансгар попытался отбить его мечом, тот просто выпал из ладони. Ансгар подобрал меч, но Альвин, уразумев, что грозный спаситель конунга, которым он так восхищался, вовсе не страшен, смело бросился вперед. Ансгар попытался отбиваться щитом, но все равно пропустил удар. Тупой клинок угодил в открытое левое плечо, и Ансгар снова выронил свой меч. Стегач смягчил удар, но все равно было очень больно.

– Пустая затея! – махнул рукой Барг и отправился прочь. Альвин собрался было за ним, но Ансгар окликнул его:

– Стой! Ты куда?

– Барг сказал, что это пустая затея.

– А я так не думаю! Давай продолжим.

Альвин ответил веселой, совсем еще детской улыбкой. Кажется, он был рад возможности завести дружбу с Длинным Мечом. Еще час Ансгар пытался совладать с Альвином, но, когда левая рука покрылась синяками от плеча до запястья и уже с трудом поднималась, вынужден был сдаться.

– Ладно, парень. – Ансгар был всего года на два старше, но с дренгами помоложе, вроде этого Альвина, незаметно для самого себя брал покровительственный тон, – на сегодня хватит. Завтра продолжим.

– Как скажешь, – с готовностью согласился Альвин.

– И это… спасибо, – выдавил из себя Ансгар.

На следующий день все повторилось. Снова Ансгар пытался заставить работать свою левую руку, и снова у него мало что получалось, хотя в этот раз он выронил меч всего один раз. Но когда прошло две недели таких занятий, Ансгар почувствовал, что наконец добился своего. Нет, конечно, он не стал биться левой рукой, как правой, но теперь ему, по крайней мере, не приходилось думать, прежде чем взмахнуть мечом – пришла привычка. Он уже не ронял меч, его выпады стали точнее и сильнее. Альвин почувствовал это на себе, теперь уже его предплечье покрылось синяками. Во время очередного поединка Ансгар так наседал на него, что тот, пропустив несколько ударов, опрокинулся навзничь и закричал:

– Сдаюсь! Сдаюсь!

Агнар и Ульвар, наблюдавшие за ними, дружно издали победный крик.

– Молодец, брат! Скоро будешь как Хельги!

– Даже лучше, – добавил Ульвар, – ведь ты сможешь сражаться любой рукой на выбор.

– Так-так, – послышался голос Барга. Поначалу, после первой неудачи Ансгара, он даже не смотрел в ту сторону, где они с Альвином молотили друг друга, но потом стал понемногу приглядываться. – Что, Младший, делаешь успехи? Не слишком-то радуйся, Альвина любой дурак уделает, ты лучше попробуй одолеть кого-нибудь посильнее.

– Я готов, – не сомневаясь ни мгновения, ответил Ансгар.

– Что ж, хорошо. Я даже знаю, кому ты будешь особенно рад. – Барг хитро улыбнулся. – Бильд! Поди-ка сюда!

Если он хотел вывести Ансгара из равновесия, то точно знал, что делал. Уже не единожды Ансгар бился с Бильдом и неизменно терпел поражение. В последний раз он был пристыжен перед всем хирдом, получив такой удар, от одного воспоминания о котором уже начинала болеть голова. О! Как бы хотел Ансгар взять верх – да, над другом, но уже и над соперником! Взять верх и смыть позор прежних поражений! Но он понимал, что его левая рука пока не готова к такому испытанию. Одно дело Альвин – еще совсем мальчик, только-только взявший меч в руки, и совсем другое дело – искушенный во владении этим грозным оружием Бильд. Однако же и отступать было некуда. Его отказ приняли бы за трусость, а этого он допустить не мог. Ансгар понимал, что Бильд не упустит возможности вновь его проучить и что, скорее всего, так и получится, но волей-неволей должен был принять это.

Бильд уже стоял наготове, сопя своим сломанным носом и ожидая, когда Барг даст команду, но тот тянул, вглядываясь в лицо Ансгара.

– Ну, что, Младший, начнем? – наконец спросил он. – Можем отложить это дело на другой раз, если хочешь.

Ансгару показалось, что Барг смеется над ним. Этого он стерпеть не мог.

– Я готов!

– Ну, смотри сам! Сходитесь!

Едва он это произнес, Бильд бросился на Ансгара. Мечи несколько раз скрестились, оглашая звоном двор, и вот уже гарды сцепились, а дальше произошло то, чего Ансгар и боялся, и ожидал: одним легким движением Бильд вырвал оружие из его руки.

– Крепче держи! – бросил ему Бильд.

Ансгар ничего не ответил, только сжал зубы, так что те заскрипели, и нагнулся за мечом. Как только он показал, что готов, Бильд снова пошел на него, вращая мечом, как только он один умел делать. Ансгар попытался сам атаковать, но результат оказался тем же. Только в этот раз Бильд так сильно дернул меч, что тот, вылетев из руки Ансгара, едва не угодил в Барга.

– Так мы не договаривались! – запротестовал он. – Вы двое деретесь, а мне достается! Короче, заканчивайте с этим делом. Младший, хватит валять дурака. Сколько великих воинов и конунгов были правшами – и ничего!

Ансгар от охватившей его злости, еще сильнее сжал челюсти. Он сбросил щит с правой руки. Стараниями Златы она уже достаточно поджила, просто Ансгар не говорил об этом никому. Слишком уж хотелось ему научиться биться как левша. Но вместо этого он оказался вновь унижен Бильдом перед своими друзьями. Мириться с этим не хотелось. Странное смешение ярости и уверенности в себе охватило его.

– Дайте еще один меч! – прорычал он.

– Я же сказал, не валяй дурака! – рассердился Барг.

– Ничего, пусть попробует, – улыбнулся Бильд. Кажется, он собирался еще раз проучить своего товарища. Барг только махнул рукой:

– Сожри вас Фенрир, делайте, что хотите!

Агнар протянул младшему брату еще один меч:

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь!

Ансгар пропустил слова брата мимо ушей. В каждой руке у него было по мечу. Никогда прежде ему не приходилось биться таким образом, но теперь он был слишком зол на Бильда, на Барга, на всех вокруг, а больше всего на себя самого, чтобы думать об этом. Он издал боевой клич и ринулся вперед. Лицо его было так страшно от гнева, а нападение столь яростно, что даже Бильд пришел в замешательство. Впрочем, он был хорошим воином и успешно отразил удары и слева, и справа. Но Ансгар не останавливался. Справа верхний, слева боковой. Справа косой, слева снова боковой. Еще и еще, удар за ударом. Бильд уверенно отбивался, но пот уже катился градом по его лицу, в котором не осталось ни тени прежней насмешливости. Теперь он был сосредоточен и только и успевал, что подставлять свой щит и меч под удары – справа боковой, слева нижний косой, справа верхний, слева боковой. Между тем Ансгар с каждым новым движением терял контроль над собой, мечи двигались словно сами по себе. На миг Ансгару показалось, что он наблюдает за боем со стороны, а нападает на Бильда кто-то другой, не он.

Дренги и хирдманы, затаив дыхание, с раскрытыми от удивления ртами наблюдали за невиданным зрелищем.

– Двурукий берсерк! – восхищенно прошептал Барг.

Ансгар продолжал наседать, и Бильду не оставалось ничего иного, кроме как отбиваться. О нападении не приходилось и думать. Его щит был весь изрублен и грозил вот-вот развалиться. Можно было бы отбежать на пару шагов, чтобы метнуть щит в Ансгара и сбить его порыв, но Бильду казалось позорным показать таким образом свою слабость, и он продолжал отбиваться, надеясь, что вот-вот представится случай и он нанесет разящий удар. Нужно было выбить меч хотя бы из одной руки Ансгара! Однако удары продолжали сыпаться один за другим, справа верхний, слева боковой, справа косой и слева косой. Ансгар окончательно забылся, из груди его начал вырываться какой-то утробный вой, мечи в его руках мелькали с бешеной скоростью.

Наконец Бильд не успел твердо поставить свой меч навстречу удару. Клинок Ансгара, преодолевая сопротивление, скользнул дальше и ударил Бильда по плечу. Тот припал на одно колено, но Ансгар словно не заметил этого и продолжил бить. Один удар Бильд отбил щитом, но другой пришелся по голове, защищенной шлемом. Оглушенный, он начал заваливаться на спину. Ансгар замахнулся, явно намереваясь добить поверженного противника.

– Остановись! – закричал Барг и бросился на него. Со всего маху он врезался в Ансгара плечом, так что тот отлетел в сторону. – Держите его!

Рыча и завывая, Ансгар вскочил на ноги, но со всех сторон его уже схватил десяток рук. Агнар, Ульвар, Ивар и Раудкар с Лодинном попытались скрутить его, но каким-то чудовищным усилием Ансгар сбросил с себя своих товарищей. В этот миг Барг окатил его с ног до головы ведром воды. Это подействовало, он остановился. Тут же на него сзади навалился тяжеленный Оддвар, а затем и другие, но в этом уже не было нужды – Ансгар больше не сопротивлялся.

* * *

– Что с Бильдом? – с тревогой в голосе спросил Ансгар. Он совершенно не помнил последних мгновений поединка, но был уверен, что что-то не так. Его окружали друзья, однако Бильда среди них не было.

– С ним все в порядке, – уверил его Барг, – кажется, ты сломал ему ключицу, но парень молодой, заживет. По голове он тоже здорово получил, хорошо, что шлем выдержал. Это ты за прошлый раз обиду вымещал?

– Я не помню, – прошептал Ансгар.

– Верю. – Барг положил ему руку на плечо. – Ты понимаешь, что сейчас с тобой произошло?

Ансгар едва заметно помотал головой. Она была такой тяжелой, что, казалось, вот-вот отвалится и упадет к его ногам. С ним действительно что-то произошло, но он не хотел думать, что именно.

– Брат! – Агнар принялся трясти его за плечи. – Брат! Ты же берсерк!

Ансгар тупо уставился на старшего брата, пытаясь понять смысл услышанного. Берсерк. Какое отношение это имеет к нему? Он обвел взглядом окружающих. В их лицах читалась смесь удивления, любопытства, восхищения и… неужели страха? Ансгар повернулся к Баргу.

– Да, Младший, это так!

Ансгар зачем-то посмотрел на свои руки. Почему этого не случалось раньше? Тогда, на острове, когда он дрался с ругом, или потом, во время поединка с Хельги? Почему теперь?

– Я думаю, боги дали тебе особый дар, – словно отвечая, проговорил Барг, – ты не просто берсерк, ты двурукий берсерк. Ярость находит на тебя только тогда, когда ты держишь меч в каждой руке.

– Разве так бывает?

– Я тоже раньше о таком и не думал, но теперь увидел своими глазами.

– Брат! Брат! Ты что, не понимаешь? – снова принялся трясти его Агнар. – Боги избрали тебя! Только подумай, что ты можешь совершить с таким даром!

– И правда! – вскинулся Ульвар. – С таким воином наш десяток будет самым грозным не то что в хирде Бальдра, а во всем воинстве Рёрика.

– Верно, – кивнул Ивар.

Сыновья Кари, бывшие тут же, переглянулись.

– Да что нам Рёрик? – удивился Раудкар. – Такого воина нет ни у одного конунга во всем Мидгарде!

– С Ансгаром нам никакой конунг не указ! – кивнул Лодинн.

Тут подал голос Ормар. Он не любил, когда воины из его десятка непочтительно говорили о тех, кому он служил.

– Вы бы поменьше языком без толку болтали! Увидели, как Ансгар двумя мечами машет, и решили, что с ним будете непобедимы? Думаете, мало в мире берсерков? Забыли, что наш хёвдинг, Бальдр, сам берсерк? А у Рёрика, говорят, где-то припасена целая сотня таких. Он их держит вдали от прочих людей из-за их буйного нрава.

– Ансгар сильней! – пробасил Оддвар.

– Да, я думаю, он одолеет любого из тех берсерков, о которых говорит Ормар, – подал свой голос Брунольв без своей обычной усмешки.

Но тут заговорил Барг:

– Неразумно говорите. Словно не слушали моих рассказов. Забыли, как от рук Одда и Хьяльмара пали двенадцать братьев? Берсерки не бессмертны, их можно убить, и для этого не нужна сотня других берсерков. Но вы правы в том, что это дар богов, который должно ценить. Ценить и не разбрасываться им понапрасну. Так что хватит попусту брехать и спорить, кто сильней. Сейчас важнее, чтобы Ансгар научился пользоваться своей силой.

– Она не нужна мне, – проговорил вдруг молчавший до этого Ансгар, – мне не нужен этот дар.

– Брат! Что ты говоришь? Ты не понимаешь, от чего отказываешься!

Но Ансгар понимал. Он сидел и слушал, как его друзья обсуждали так внезапно обрушившуюся на него милость богов, но не слышал среди них голоса Бильда. Он чуть не убил своего друга в припадке слепой ярости и не хотел, чтобы это повторилось. В другой раз все могло закончиться куда хуже, чем сломанная ключица. С тех пор, как он узрел Бальдра-берсерка, Ансгар решил для себя, что не хочет в бою превращаться в зверя, он хочет сражаться с ясным умом, как Барг. К тому же ярость, которую ниспослали на него боги, оделила его на время невероятной силой и ловкостью, но потом, после того как она ушла, сделала таким беспомощным, что даже сейчас, спустя несколько часов, он вряд ли смог бы поднять меч.

– Нет, мне не нужен этот дар.

* * *

Лето подошло к концу, но после первых осенних дождей снова вернулось тепло. Лес пах свежестью и грибами. В роще неподалеку от усадьбы Година под кленом, уже начавшим ронять свои желтеющие листья, сидела Злата, а рядом, пристроив свою голову на ее коленях, лежал Ансгар. Она плела венок из опавшей листвы, а он любовался ее ликом, поглядывая заодно на выступающие под сарафаном груди. Здесь, с ней ему было хорошо и уютно, почти как дома, тело отдыхало от постоянных изнуряющих упражнений и возобновившейся сторожевой службы, отдыхала и душа. Наверно, думал Ансгар, ему было бы совсем хорошо, если бы между ним и Златой пали все преграды и ничто не смущало бы их, но для этого надо было поговорить с Годином о женитьбе, а старик вряд ли бы согласился.

– Что значит твое имя? – спросила Злата.

– Имя? – переспросил Ансгар, он еще не все понимал, когда она обращалась к нему на языке вендов.

– Да, имя.

– Ансгар! – ответил он, удивляясь, как это она забыла, как его зовут.

– Да – Ансгар – что это значит? – терпеливо переспросила Злата.

Наконец, он понял вопрос:

– Ансгар – значит воин.

– Славный воин! – пропела она. Ансгар пожал плечами. У этих вендов все было славное.

– А что значит твое имя?

Злата улыбнулась:

– Видишь листья? Какого они цвета?

– Как твои волосы! – нашелся с ответом Ансгар и угадал.

– Правильно! Листья – золотые, волосы – золотые, я – Злата.

Объяснение понравилось Ансгару. Пусть другие ищут золото Ёрмунрекка, он свое сокровище уже нашел.

– А что значит Богислейф?

– Богуслав!

– Да, Богуслаф.

– Это значит – тот, кто славит богов.

– Разве Богша жрец?

– А разве для того, чтобы славить богов, нужно быть жрецом? – засмеялась Злата.

Глядя на нее, засмеялся и Ансгар. Ее смех был заразительным. Или, может, он только на Ансгара так действовал?

– А почему город называется Хольмгард?

Злата сделала серьезное лицо:

– Это вы его так зовете. А мы называем просто – город. Или город Рарога.

– Но ты ведь знаешь, что Хольмгард – значит город-остров? Но он не остров. Почему так?

– Странно, что ты не знаешь. – Злата перешла на северный язык, чтобы доходчивее объяснить, ведь ее успехи в познании чужого языка подвигались куда быстрее, чем у Ансгара. – Мой отец мне рассказывал, что в Студеном море есть остров. Это остров-крепость, оттуда с конунгом пришли многие воины-русы.

– Наверно, ты говоришь о ругах и острове Рюгене. Барг не упоминал, что его называют Хольмгардом. Но здесь-то не остров!

Злата усмехнулась:

– Погоди еще, вот придет весна – посмотришь, какой тут будет остров! А кто такой этот Барг? Что значит его имя?

– Барг – значит помощник.

– И кому он помогает?

– Всем. Бальдру, хирдманам, дренгам. – Ансгар подумал и добавил: – Мне тоже помогает. Он хороший человек. Я бы хотел быть, как он.

– Если так, – промолвила Злата, – то он и вправду хороший человек. Но тебе не нужно быть на него похожим. Ты и сам – хороший!

Она провела ладонью по его волосам, приподняла ему голову и надела венок из листьев клена. Другой такой же уже украшал ее чело.

– Мой ладо! – пропела Злата.

– Я люблю тебя! – прошептал Ансгар, будучи совершенно уверен, что теперь она его понимает.

Так они, не замечая ничего вокруг, ворковали, когда вдруг перед ними выросла фигура человека. Это был Богуслав.

– Что вы здесь делаете? – грозно сдвинув брови, закричал он. Ансгар и Злата тут же вскочили на ноги.

– Братец! – кинулась к нему девушка, но Богуслав остановил ее жестом:

– Иди домой! Сейчас же! Мне надо поговорить с Ансгаром.

– Нет! Богша, я все тебе объясню!

Но Богуслав был непреклонен:

– Не надо мне ничего объяснять. Мне и так все понятно. Иди домой.

– Иди домой, лада, – скрывая свое волнение, как можно мягче сказал Ансгар.

Но Злата стояла на месте, глядя то на одного, то на другого.

– Не бойся, я не собираюсь с ним драться, – угадал ее сомнения Богуслав.

– Иди домой, лада, – повторил Ансгар, – мы просто поговорим.

Он не знал, чем кончится предстоящий разговор, но сам, во всяком случае, не особо хотел ни ссориться, ни тем более ратовать с братом своей любимой, которого к тому же считал своим другом. Злата, хотя в ее глазах еще читалось сомнение, сделала несколько шагов назад, потом повернулась и побежала прочь. Богуслав молча смотрел ей вслед и, когда она исчезла из виду, скрывшись за деревьями, повернулся к Ансгару.

– Как ты мог? – В голосе его читался жестокий укор. – Я ведь тебе доверял.

– Ты ведь знал, что она мне пришлась по нраву. – Ансгар хотел добавить что-то еще, но заметил, что Богша смотрит то ли ему в лоб, то ли поверх головы. Тут он вспомнил, что на челе его все еще красовался сплетенный Златой кленовый венок, торопливо сорвал его и отбросил в сторону. – Послушай, мы же говорили с тобой об этом.

– Вот именно, говорили! И я сказал тебе, что отец этого не одобрит.

– Но я думал, что ты…

– Что я одобрю? Ты думал, я одобрю ваши тайные встречи? Если ты так думал, то почему же скрывал их и от меня? Я думал, мы друзья, – с горечью промолвил Богша.

– Я и сейчас считаю тебя своим другом, – произнес Ансгар по-вендски, надеясь этим успокоить Богуслава. Но тот, напротив, только взъярился:

– Ты обесчестил мой род! Мы больше не можем быть друзьями! Я должен был бы убить тебя.

– Но я ни тебя, ни твой род не бесчестил! – закричал в ответ Ансгар, и его слова привели Богуслава в замешательство.

– Как это может быть? – гораздо тише проговорил он. – Разве вы со Златой… не… – Богша замялся, но Ансгар пришел ему на выручку.

– Нет! – решительно заявил он. – Она чиста.

– Слава богам! – выдохнул Богша. – Я и вправду думал, что мне придется мстить тебе за честь своего рода, а зная тебя, готовился умереть.

Ансгар улыбнулся, и Богуслав улыбнулся ему в ответ, а потом и вовсе засмеялся. Оба они захохотали во все горло, растревожив лесных обитателей. Сделав шаг навстречу, они крепко обнялись, обхлопав друг друга по спине.

– Прости, что не сказал тебе, – промолвил Ансгар, – моя вина!

– Да уж, чуть не заварил ты с моей сестрой кашу. Что же мне теперь с вами делать?

Ансгар только пожал плечами, виновато улыбаясь. Вдруг послышался какой-то шум, оба повернули головы, ожидая увидеть Злату, которая почему-то решила вернуться, но вместо нее из кустов вывалился медвежонок. Он уже был довольно крупный, но, судя по его умильной морде, все еще довольно глупый. Медвежонок явно видел людей впервые и не понимал, что это за странные существа, которые стоят на задних лапах, и какую они представляют опасность.

– Смотри! Откуда он тут взялся?! – воскликнул Богша и сделал пару шагов ему навстречу.

– Осторожно! – крикнул Ансгар, но было уже поздно.

Раздался треск, и вслед за медвежонком, ломая кусты выскочила его мать. Разинув пасть и издав грозный рев, медведица, защищая свое потомство, бросилась на опешившего Богуслава и повалила его на землю. Ее когти вонзились ему в спину, а челюсти вот-вот должны были сомкнуться на горле, хотя он отчаянно упирался в шею зверя обеими руками. Ансгар выхватил Домарбранд, который всегда брал с собой, покидая город даже ради встречи со Златой, и поспешил другу на помощь. Он замахнулся, собираясь нанести удар, но в последний момент медведица мотнула головой, и меч, вместо того чтобы раскроить ей череп, лишь отрубил ухо. От боли она еще больше разъярилась, бросила истекающего кровью Богшу и кинулась на Ансгара. Зверь опрокинул своего обидчика на землю, но Ансгар успел выставить перед собой меч, и медведица всем своим весом навалилась на его острие. Клинок пронзил толстую шкуру и достал до самого сердца.

С трудом Ансгар выбрался из-под придавившей его туши и вытащил Домарбрад. Он весь перепачкался кровью, но это была не его кровь. Медведица лежала, уткнувшись оскалившейся пастью в землю. Она была мертва. Ансгар много раз ходил на охоту, но такой добычи у него никогда еще не было, не говоря уж о том, что добыл он ее мечом. Но удивляться времени не оставалось, совсем рядом стонал от боли Богша. Ансгар подбежал и попытался поднять его, но у того подкашивались ноги, идти сам он не мог. Тогда Ансгар взвалил его на плечи и направился к усадьбе Година. Уходя, он обернулся и увидел, как медвежонок ревет и беспомощно тычется носом в морду матери, пытаясь ее разбудить.

* * *

Ансгар сидел в сенях один и не знал, что ему дальше делать: то ли возвращаться в Хольмгард, то ли оставаться здесь и ждать. После того, как он притащил окровавленного Богшу, его тут же отнесли в задние покои, где сейчас с ним были отец, сестра и едва ли не вся челядь. Ансгар оказался предоставлен самому себе в чужом доме, но не решался пройти дальше сеней – все-таки его не пригласили. Конечно, просто забыли в спешке, но – не пригласили. Он бы тоже хотел сейчас быть рядом с Богшей, хотя и не знал, чем бы мог помочь, ведь мешочек с травами, которыми снабдила его в путь Брюнгерда, сейчас был в хирдхейме. Он немного обиделся на Злату за то, что она почти не взглянула на него, хотя понимал, насколько глупа его обида. Только богам известно, что она могла подумать, увидев, как Ансгар несет на себе раненого Богшу. Не иначе, решила, что они двое дошли до драки.

– А, вот ты где! – В сени заглянул старик. – Я уж подумал, что ты ушел. Что же ты не прошел в трапезную?

– Да мне и здесь хорошо, – соврал Ансгар, – можно мне к Богше?

– Не стоит. Он сейчас спит. Но ты не беспокойся, раны не такие страшные, как поначалу показалось. Пойдем, посидишь со мной.

Они прошли в трапезную, и Годин сел на свой стул, жестом пригласив Ансгара устраиваться рядом.

– Послушай, Ансгар. Ты совершил великий подвиг! Я не слышал такого, чтобы медведя убивали мечом. Я послал людей туда, куда ты сказал. Они найдут медведя и сдерут шкуру. Это будет твоя законная добыча, можешь прийти и забрать ее в любое время.

– Там еще оставался медвежонок, – вставил Ансгар.

– Что? Медвежонок? – Старик пожевал губами. – Его приволокут сюда, и, пожалуй, я сохраню ему жизнь.

Посадят на цепь и будут травить собаками, подумал Ансгар. Лучше бы ему было умереть там, рядом с матерью.

– Но дело не в этом медвежонке, – продолжал Годин, – ты спас моего сына. Моего единственного сына, которому суждено продолжить род. Нет того дара, каким бы я смог вознаградить тебя по достоинству за эту заслугу. Проси, что хочешь, я ни в чем тебе не откажу.

У Ансгара пересохло в горле. Кажется, настал тот момент, когда следовало поговорить со стариком о самом главном.

– Славный Годин, – едва сдерживая волнение, выговорил он, – я понимаю, насколько ценна для тебя жизнь твоего единственного сына. Однако же и для меня дорога его жизнь, ведь он мой друг и, спасая его, я не думал ни о золоте, ни о рабах, ни об оружии. Ничего этого мне от тебя не нужно, лишь бы Богша поскорее поправился.

Годин улыбнулся этим словам и одобрительно склонил голову, но Ансгар продолжал говорить:

– И все же есть кое-что, о чем я хотел бы тебя попросить. – Он с трудом сглотнул перед тем, как сказать самое главное. – Дозволь мне жениться на твоей дочери!

Едва он это проговорил, как лик старика мигом потемнел.

– Ты слишком многого просишь!

– Но, славный Годин, ведь ты сам сказал мне: «Проси, что хочешь»!

– Так я сказал, – подтвердил старик, – но я думал о вещах – оружии, или драгоценностях, или рабах. Мне и в голову прийти не могло, что ты попросишь отдать тебе мою дочь! Она не раба, чтобы ее отдавать! Может, ты хочешь рабу? У меня есть совсем еще юные и красивые девицы, выбирай любую!

Ансгар упрямо мотнул головой:

– Мне не нужны твои рабыни! И Злату я не в рабство прошу, а в жены!

– Не отдам! – хрипло выкрикнул старик. Его руки мелко затряслись. Казалось, он готов был драться за свою дочь, лишь бы она осталась рядом с ним, в его доме. Ансгар, само собой, не собирался драться с Годином, но и как убедить его уступить, он не знал. Если уж жизнь сына оказалось недостаточной ценой за руку его дочери, то что еще мог сделать Ансгар, чтобы добиться своего? В отчаянии он вскочил из-за стола, так что скамья с грохотом отлетела назад, и собирался уйти из этого неблагодарного дома, думая, уж не вернуться ли ему сюда позже, татем, и похитить свою любовь. Но делать этого ему не пришлось.

– Отец! – Годин и Ансгар были так разгорячены спором, что не заметили, как в трапезную тихо вошел Богша. Он был голый по пояс, и его торс был плотно обмотан чистой рядниной.

– Сын? Зачем ты поднялся? Тебе надо лежать, пока раны не затянутся.

– Не беспокойся, отец, мои раны не страшны. Но они могли бы быть смертельными, если бы не Ансгар. Я вышел, чтобы отблагодарить его. – Он обратился к Ансгару. – Ты спас мне жизнь, и теперь она твоя. Отныне ты мне брат, и я ничего не пожалею для тебя. Я бы хотел, чтобы ты и вправду был моим братом, – промолвил Богша, – но тогда не сбылась бы твоя мечта, ведь тогда Злата стала бы тебе сестрой.

Ансгар невесело улыбнулся. Не было нужды измышлять препятствия для его со Златой счастья, ведь тут сидел Годин, который уже отказал ему. Но Богша обернулся к отцу:

– Отец, я слышал, как ты ответил Ансгару на его просьбу.

– Нечего и говорить об этом! – отрезал старик.

– Разве моя жизнь для тебя ничего не значит? Разве тот, кто спас меня, не достоин награды?

– Она моя дочь!

– И что же? Ей теперь век в девках ходить? Я знаю, дело не в Ансгаре, ты никому не хочешь ее отдавать, потому что она напоминает тебе о матери.

Старик упрямо поджал губы, но Богша не унимался:

– Ты хочешь, чтобы она до смерти была при тебе, теша твою память о былом, и тем отбираешь у нее жизнь. Этого ли ты хочешь для своей дочери? Злата должна жить, а жить – значит любить, рожать детей. Моя сестра заслуживает себе достойного мужа, и я не встречал никого, кто был бы достойнее Ансгара. Отдай ему то, что он по праву заслужил, и сделай счастливой свою дочь!

Годин уцепился за слова сына, как за последнюю соломинку:

– Почему ты думаешь, что она будет с ним счастлива? Может, он ей не люб?

– Люб, батюшка, люб! – В трапезную вбежала Злата, прятавшаяся до сих пор за дверью. Она бросилась перед отцом на колени и принялась целовать ему руку.

– Эх ты, егоза! – печально вздохнул старик и свободной рукой провел по ее волосам. Лик его просветлился, и Ансгар вновь узнал в нем того старого ярла, которого он так уважал.

– Что же ты скажешь, отец? – спросил Богша.

Годин внимательно посмотрел на сына, потом перевел взгляд на Ансгара.

– Прежде чем я выскажу свою волю, – промолвил он, – ответь на один вопрос. Только отвечай честно, знай – меня тебе не обмануть.

– Лгать не в моей привычке, – изрек Ансгар, – я отвечу на твой вопрос, что бы ты ни спросил.

– Хорошо, – кивнул Годин, – так скажи мне: женившись на моей дочери, забудешь ли ты о своей кровной мести и останешься ли здесь навсегда, чтобы я мог видеть Злату хоть иногда, чтобы я мог качать на руках своих внуков?

Ансгар вспыхнул, старик задел его за живое. Понимая, что тем самым он наверняка отказывается от своего счастья, Ансгар ответил:

– Славный Годин! Ты просишь меня о несбыточном. Отказавшись от мести за гибель отца, я бы навеки покрыл свое имя позором. Кровная месть священна для нордмана! И пусть мне суждено погибнуть на этом пути, так и не изведав любви, но придет время, и я вернусь на свою родину, чтобы пролить кровь за кровь.

Сказав так, он гордо посмотрел в глаза Годину, ожидая его последнего слова. Злата и Богша так же напряженно смотрели на отца. Тот задумчиво кивал головой, как бы осмысляя услышанное. Наконец он проговорил:

– Иного ответа я не ожидал. Если бы ты ответил иначе, если бы ты отказался от мести за своего отца ради моей дочери… я прогнал бы тебя и не велел бы больше пускать на порог своего дома, пусть ты и спас моего сына!

– Так, значит… – в один голос начали Ансгар, Богша и Злата, но Годин не дал ни одному из них договорить:

– Значит, Ансгар, ты дал верный ответ. И хоть мне горько от одной мысли, что доведется расстаться со своей дочерью, но я готов отдать ее тебе в жены.

* * *

– Опять ты где-то пропадаешь! – кинулся к Ансгару старший брат, едва тот вошел в Брейдаблик[82], как в последнее время в шутку викинги прозвали свой хирдхейм.

– Я был занят.

– Занят он был! – передразнил Агнар. – Самое интересное пропустишь.

Он еще не договорил, но Ансгар уже понял, о чем речь. В хирдхейме было больше людей, чем в последние дни, и все они толпились в центре, у костра. Значит, вернулся Бальдр.

– Где он?

– У конунга. Пойдем, там Геслинг и Оддгейр рассказывают, как ловили Модольфа.

Братья присоединились к общему собранию. Больше говорил Оддгейр, Геслинг лишь изредка вставлял отдельные фразы. Дагстюра, третьего хирдмана, ушедшего с Бальдром, с ними не было. Начало Ансгар пропустил и недостающую часть рассказа услышал потом от друзей. Так он узнал, что Хельги, Крук и Асмунд в поисках мятежных данов разделили свои дружины. Асмунд направился к истоку реки, соединяющей Нево-озеро и Хольмский залив, чтобы не дать Модольфу уйти из Остерланда. Хельги должен был спускаться по правому берегу Вальхава, а Крук – по левому, после чего они собирались выйти в Нево и продолжить поиски там. Три десятка Бальдра шли с Хельги. По пути им встретилось несколько разоренных деревень. Оставшиеся в живых смерды говорили, что данов была целая сотня, если не больше, но верить ограбленным и запуганным людям не приходилось. Бальдр точно знал, что его драккар вмещает лишь шесть десятков, при большом желании – семь, но никак не больше. А других кораблей у Модольфа быть не могло. При этом в хирде Асмунда шла дюжина десятков, с Круком шла сотня, а у Хельги вместе с Бальдром насчитывалось больше ста тридцати воинов. Встреча с любым из них должна была стать для Модольфа последней, тем более что часть людей он наверняка потерял в стычке с людьми Вышана. Хельги опасался только одного – что Модольф не станет терять слишком много времени на грабежи и поспешит уйти в Хольмский залив и дальше в Восточное море, где его уже будет не найти. А ведь Хельги обещал конунгу принести голову этого дана.

Но Модольф уходить не спешил, видимо, решив сполна отплатить за Эринга. Когда казалось, что ему уже некуда деться, кроме как уйти в Нево, вдруг приходили известия о нападениях, совершенных данами у Крука и Хельги за спиной. Стоило им с их дружинами броситься назад, как Модольф пропадал, оставляя после себя развалины, трупы и толпы ограбленных селян, а дым от новых пожарищ уже поднимался вверх по Вальхаву. Как ему удавалось проскользнуть незамеченным между своими преследователями, да еще на драккаре, оставалось загадкой. Наконец Круку и Хельги это надоело и, раздобыв какие только можно лодки, лодчонки и плоты, они посадили на них часть дружин и направили к Нево, перегородив всю реку. Они дошли до самого устья, но Модольф им так и не попался.

Тогда Крук разбил лагерь на левом берегу, у самого озера. Хельги, к изумлению своих людей, не стал устраиваться напротив, а вместо этого велел вытащить лодки на берег и прикрыть ветками, травой и чем только можно. Воинов он увел в ближайший лесок и запретил в ближайшую ночь разводить костры, хотя уже было довольно прохладно. Бальдр остался крайне недоволен, полагая, что таким образом они дают возможность Модольфу снова проскочить в Вальхав. Но Хельги знал, что делал. Через пару часов, после того как стемнело и воины уже начинали роптать, требуя разрешить развести костры, с другого берега послышался шум – крики и звон оружия. Это Модольф, подумав, что Крук остался один, напал на его спящий лагерь. Хельги только этого и ждал. Его хирд тут же бросился к лодкам и поспешил на выручку Круку. Судя по всему, Хельги его не предупредил о своем замысле, а использовал как приманку и Крук оказался не готов к нападению. Он никак не ожидал, что Модольф решится сам атаковать. Даны вполне могли бы торжествовать победу этой ночью, но Хельги подоспел как раз вовремя. Его воины ударили по данам со спины. Впереди всех рвался в бой Бальдр. После короткой, но жестокой схватки Модольф, сообразив, что попал в ловушку, попытался отступить на драккар, но дружина Бальдра ринулась отбивать свой корабль, и бой развернулся прямо на нем. Модольф сражался с отчаянием загнанного зверя. Его оттеснили к носу драккара, и вот тут-то на него бросился славный, буйный Дагстюр.

– Он кинулся на врага, словно эйнхерий на ётуна в день Рагнарок, – с горечью в голосе рассказывал Оддгейр, – но, видно, этому Модольфу и впрямь помогает сам Локи. Я видел, как Дагстюр махнул своим топором, его удар был настолько стремительным, что никто бы от него не спасся. Однако Модольф как-то, не знаю как, увернулся, удар пришелся в пустоту, и Дагстюр на долю мгновения потерял равновесие. Тут-то и обрушил на него свою секиру Модольф.

– Он разрубил ему череп до самого подбородка, – добавил Геслинг.

Убив Дагстюра, Модольф не стал ждать, пока на него нападет разъяренный Бальдр, и прыгнул в воду. Как его ни искали потом, но так и не нашли. Те даны, которые к этому времени еще были живы, увидев, что предводитель бросил их, начали сдаваться. Победа была полная. Мятежный хирд, которым некогда руководил Эринг Вепрь, перестал существовать. Больше половины его воинов погибли, оставшиеся, около двадцати человек, оказались в плену. Бальдр вернул свой драккар почти целым. Но не все было так хорошо, как могло показаться на первый взгляд. Кроме Дагстюра Бальдр потерял еще девять человек, итого полный десяток. Еще больше потерял Крук, много его воинов погибло, не успев толком проснуться, тогда как у самого Хельги были только раненые. Из-за этого Крук взъярился на Хельги и обвинил его в предательстве. Их дружины возвращались в Хольмгард едва ли не врагами. Но хуже всего было то, что голова Модольфа осталась у него на плечах, и это предстояло как-то объяснить конунгу. Впрочем, это были проблемы Хельги, Бальдр же нынче праздновал победу и велел к своему приходу накрыть столы. Предстоял пир.

* * *

Все было готово к пиршеству, когда еще только начинало вечереть, но Бальдр все не шел. Наконец, когда на дворе уже стояла непроглядная тьма, он объявился, да не один. С ним пришли девять незнакомых воинов. Явно многое повидавшие на своем веку, эти бородачи хмуро глядели исподлобья и то и дело тянули руки к перевязи, которой, однако, ни у одного из них не было. Они были безоружны. Оказалось, это были люди из числа тех данов, что сдались в плен после бегства Модольфа. Конунг всех их помиловал и согласился вновь принять на службу. Девятерых он передал Бальдру, дабы восполнить понесенные его хирдом потери. Остальные достались Круку. Хельги не получил ничего и никого. Наоборот, говорили, что конунг оказался очень недоволен тем, как Хельги поступил с Круком, тем более что сам Крук не пожалел красок, ругая «предателя». Еще больше Рёрик, как и ожидалось, был раздосадован, когда узнал, что Модольф ушел целым и невредимым. Он прогнал Хельги из своего дворца, велев не показываться ему на глаза, покуда он сам не позовет.

Эти новости быстро разнеслись между воинами Бальдра, пока они усаживались за столы. Начинался пир, но веселья и в помине не было. Бальдр восседал за главным столом, однако не говорил никаких речей. Он пребывал в скверном настроении, хотя и не рычал и не бранился ни на кого, как обычно в таких случаях, лишь сидел с мрачным видом да попивал брагу. Глядя на него, хирдманы и дренги старались не шуметь. Старательно поглощая обильную трапезу, они лишь изредка обменивались какими-то фразами, да и то вполголоса. Девять данов уселись кучкой за одним столом. Среди них выделялся один немолодой уже воин с русыми волосами и бородой, посеребренными сединой, и с широким шрамом на лбу. Остальные восемь явно почитали его за старшего. Ансгар про себя отметил среди данов и другого воина, самого молодого из них. Впрочем, на него все обратили внимание, ведь он был не просто светловолос, нет – его волосы были совершенно белыми, а глаза красными. Он вел себя непринужденно, много ел и пил, широко улыбался, с вызовом поглядывая на хозяев хирдхейма. Другие же почти ничего не ели, вместо этого напряженно наблюдая за пирующими и тихо переговариваясь. Казалось, они ожидали какой-нибудь пакости.

Им было чего опасаться. Если одна часть хирда смотрела на них с любопытством и интересом, то другая – из числа тех, кто ходил вместе с Бальдром на Модольфа, – не скрывала своей вражды. Оддгейр, Геслинг и дренги из их десятков, а вместе с ними воины из десятка Дагстюра помнили, что совсем недавно они сражались с этими данами, и помнили своих погибших товарищей. Казалось, скажи Бальдр одно только слово – и они бросятся на них и порубят на куски. Но Бальдр молчал, и напряжение, воцарившееся в хирдхейме, не находило выхода, становясь с каждой минутой только сильнее.

– Смотри, как глядят, – тихо говорил Ансгару сидевший рядом старший брат, – словно затравленные волки. А этот, белый, смотри-ка, скалится во всю пасть.

Ансгар ничего не отвечал, только усиленно жевал, запивая вкусным напитком, который он впервые попробовал здесь, в Хольмгарде, и который местные называли квасом. Брагу он себе не наливал, мрачная атмосфера не располагала к веселью. Ансгару не хотелось драки, в пленных данах он не видел врагов, хотя Дагстюра ему было жаль. Вдруг он краем глаза заметил движение за главным столом и повернул голову. Также поступили и все пирующие. Это поднялся Бальдр. Он оглядел грозным оком свой хирд и, выйдя из-за стола, ничего не говоря, медленно направился к выходу. Вигинги внимательно следили за движениями своего хёвдинга, ожидая какого-нибудь знака, но знака не последовало. Бальдр так и вышел, не сказав ни слова.

Едва Бальдр ушел, как хирдхейм загудел от множества голосов. Оддгейр и Геслинг едва ли не в открытую стали призывать к расправе.

– Эти ублюдки убили наших парней, а теперь мы должны с ними делить пиршественный стол! – тяжело ронял слова Оддгейр. – Мне не по нутру такое соседство.

– Надо бы выставить их вон! – вертел своим гусиным носом Геслинг, ища поддержки.

– Верно! Верно! – неслось со всех сторон.

– Три моих парня остались там, – продолжал Оддгейр, – я бы предпочел, чтобы сейчас они сидели за этим столом, а не эти чужаки. Я бы хотел, чтобы рядом со мной сидел мой друг Дагстюр.

– Кровь Дагстюра требует отмщения! – уже почти кричал на весь хирдхейм Геслинг.

Даны, понимая, что их жизнь повисла на волоске, сжались, затравленно озираясь по сторонам. Даже белый весельчак перестал улыбаться. Но, глядя на них, Ансгар понимал, что, если дело дойдет до драки, биться они будут отчаянно, даже без оружия.

– Пустить им кровь! Месть! Месть! – неслось из оскалившихся ртов. Уже кое-кто стал подниматься из-за столов. Увидев это, даны тоже вскочили.

– Ну, сейчас начнется, – изрек Агнар.

Но ничего не началось. Перекрывая все прочие голоса, громогласно заговорил Барг:

– Чего разорались? Разве так ведут себя хозяева дома? Кем бы ни был гость, поднявший на него руку будет проклят всеми богами, поплывет по реке Вальдгемир[83] и не увидит последней битвы.

Слова Барга подействовали отрезвляюще. Никто не хотел пропустить день Рагнарок, и возмущение быстро пошло на спад. Только Оддгейр никак не хотел успокоиться. Он взял свою кружку с пивом и с такой силой хрястнул ею о стол, что в руке у него осталась только ручка, а брызги пива полетели во все стороны.

– Треклятое гостеприимство! Я хочу мести, и пусть проглотит меня Гарм! – зарычал Оддгейр, так что даже Геслинг настороженно покосился на него. Пивная пена стекала по его усам и бороде, и казалось, будто он взбесился.

– Проглотит и не подавится, не сомневайся, – все так же громко, но спокойно отвечал ему Барг, – лучше ответь мне, твои ребята были убиты безоружными? Их погубили обманом? Что молчишь?

Оддгейр, набычившись, мотнул головой, но не нашел, что возразить.

– Они погибли с оружием в руках в честном бою, – продолжал Барг, – и, клянусь Мьёльниром, что висит у меня на шее, это лучшая смерть, которая только может ожидать воина. Надеюсь, однажды меня постигнет та же участь, чего и тебе желаю!

Викинги согласно закивали головами и одобрительно загудели, слова Барга пришлись им по нраву. Оддгейр, наконец, вытер рукой бороду. Ярости в его глазах поубавилось, но он все же сказал:

– Они убили моего друга!

– Ты знаешь, кто его убил, ведь ты сам это видел. Модольф его имя. И среди тех, кто сегодня собрался здесь, его нет. Так что уймись и не порти мне аппетит.

Оддгейр с силой отодвинул от себя тяжелый стол, так что тот едва не опрокинулся, и вышел вон. Ансгар с удивлением обнаружил, что его товарищи, только что готовые броситься на несчастных данов, как ни в чем не бывало вновь принялись за жратву и выпивку. Даны тоже успокоились и вновь уселись за стол. Пир продолжился.

– Ну, Барг уж скажет – так скажет! – восхитился Агнар, и Ансгару не оставалось ничего другого, кроме как согласиться.

Ульвар, сидевший по другую сторону от Ансгара, задумчиво произнес:

– Барг, конечно, прав. Все по делу сказал. Но ни он, ни мы не сражались там, в устье Вальхава. А Оддгейр сражался. Его друга убили у него на глазах. Я бы тоже разозлился на его месте.

И с этим Ансгар тоже должен был согласиться.

Вдруг стало тихо. На пороге хирдхейма показался Бальдр. Медленно, тяжело ступая, он зашел и оглядел пирующих, остановив недобрый взор своего ока на данах. Ансгару показалось, что уж теперь-то он точно даст знак и злое дело неминуемо свершится, несмотря на все увещевания Барга. Но тут Бальдр как-то странно ухмыльнулся, и стало ясно, что на уме у него что-то иное.

– Чего притихли? – прорычал он. – Или у нас тут не пир? Почему не веселитесь? Почему не празднуете победу? Эй, Бьёрнхард, спой-ка нам что-нибудь задорное. Ну? Давай же!

Бьёрнхард нечасто баловал товарищей своим пением, но он знал много песен, а его могучий голос обладал какой-то волшебной силой – слышавшие его заражались тем настроением, которое несла песня. В этот раз Бальдр потребовал чего-нибудь задорного, и Бьёрнхард не мог отказать своему хёвдингу. Он хлебнул пива, прочистил горло и запел:

Стены Строитель возвел, осталось до срока три дня. Но врат еще нет, собрали совет асы, Локи кляня. «Ты дал нам совет и держишь ответ за солнце, за месяц И Фрейи обет!» Хей-хо! Хей-хо! Что-то у Локи зад разнесло!

Бьёрнхард пел, и понемногу один за другим ему стали подпевать другие хирдманы, а за ними и дренги. Бальдр тем временем небрежно бросил Агнару: «Подвинься» и уселся рядом с Ансгаром.

Страшен Одина гнев, и асы смертью грозят. Но Локи им: «Нет! Я знаю ответ, вовек не воздвигнет он врат!» Чудесен был конь, Свадильфарь наречен. И камень, и древо Поднимет он. Хей-хо! Хей-хо! Что-то у Локи зад разнесло!

Уже весь хирд дружно подхватывал это «хей-хо». Но Ансгар молчал и даже не слушал, о чем поют. Рядом с ним сидел Бальдр и косил на него своим единственным глазом. От этого соседства Ансгару было не по себе. Ему захотелось куда-нибудь пересесть, но он справедливо полагал, что это будет расценено как бегство, и потому оставался на своем месте.

Уши вострит Свадильфари, слыша призывное ржанье, Упряжь порвал и в лес убежал. Ётуна ждет наказанье. То Локи колдун себя обернул игривой кобылой, коня обманул. Хей-хо! Хей-хо! Что-то у Локи зад разнесло!

– А ну-ка, налей мне браги! – перекрикивая поющих, обратился Бальдр к Ансгару. – Да себе не забудь плеснуть.

Ансгар нехотя потянулся за пустой чарой и до краев наполнил ее брагой, потом выплеснул на пол остатки кваса из своей чарки и так же наполнил ее.

– Ну что, дренг, выпьем за Дагстюра? – изрек Бальдр как будто с вызовом, хотя Ансгар еще не понимал, в чем подвох.

– Выпьем, – ответил он сдержанно. Бальдр высоко поднял чарку и начал заливать себе брагу в самую глотку. Ансгар повторил за ним.

Ищет три ночи, три дня мастер чудо-коня, Но конь гуляет и покрывает Локи, уд не щадя. Близит рассвет, а врат еще нет. Ётуна тайна уже не секрет. Хей-хо! Хей-хо! Что-то у Локи зад разнесло!

Уже даже даны стали подпевать Бьёрнхарду, громче всех – белоголовый. Бальдр меж тем медленно вытер рукавом усы, хотя ни капли не проронил мимо рта.

– Не понимаю, что такого нашел в тебе Барг, да и конунг тоже. Чего они с тобой носятся? Тебе, конечно, пару раз изрядно повезло, но ты от этого лучше не стал. Всю жизнь будешь дренгом. Будешь старый дренг, хе-хе! – Довольный своей шуткой, он огляделся, думая, что кто-нибудь посмеется вместе с ним, но все пели, исполняя его же волю.

Сына Один призвал, и над главою вознес Мьёльнир Тор грозный, и удар мощный, Череп турсу разнес. Ётуна нет – опасно хотеть и месяц, и солнце, и Фрейи обет. Хей-хо! Хей-хо! Что-то у Локи зад разнесло!

Не пели Агнар и Ульвар, напряженно прислушивавшиеся к беседе Бальдра с Ансгаром, но их внимание только раздражало хёвдинга.

– Чего уставился? Давай пой со всеми, – хмуря брови, бросил Бальдр Агнару и, не дожидаясь ответа, вновь повернулся к Ансгару. – Таких, как ты, у меня в хирде десятки, а другого Дагстюра уже не сыскать.

Бьёрнхард продолжал петь, и под крышей хирдхейма гремел его мощный голос:

Асы свободны от клятвы, только лишь Локи печален, бремя несет, дивный приплод – Чудо-дитя Свадильфари. Ночью рожден и наречен Слейпнир, имеет восемь ног конь. Хей-хо! Хей-хо! Что-то у Локи зад разнесло!

Ансгар смотрел на Бальдра и с удивлением читал на его лице чувство, которого он никак не мог ожидать от Кривого хёвдинга. Этим чувством была печаль. Страшный воин, способный оборачиваться яростным берсерком, грозный хёвдинг, вселявший в собственную дружину уважение, граничащее со страхом, вдруг оказался способен остро, хотя и на свой лад, переживать смерть человека, словно это был его друг. Раньше Ансгар полагал, что у Бальдра не может быть друзей – кроме Барга, разумеется.

Скачет на Слейпнире Один, богов за собою ведет. Лишь Локи с ним нет, месть асам в ответ за униженье грядет. Разверзт его зад, и миру грозят его порожденья, Чудовищ отряд. Хей-хо! Хей-хо! Что-то у Локи зад разнесло! Хей-хо! Хей-хо! Что-то у Локи зад разнесло!

Почти пять дюжин глоток проорали несколько раз припев, и песня переросла в дружный хохот, от которого затряслись стены Брейдаблика. Но очень скоро смех и гомон стали утихать и пирующие один за другим начали поглядывать на Бальдра. Многим было любопытно, отчего это он сел между Ансгаром и Агнаром и о чем ведет с ними беседу. Но Бальдр, по всему видать, не особо хотел, чтобы их разговор слушали другие.

– Что такое? – рявкнул он. – Почему так тихо? Я хочу, чтобы сегодня весь Хольмгард слышал, как мы пируем!

– А почему бы нашим новым друзьям не спеть нам песню? – предложил Барг.

– И то верно. Эй, Кнут, – обратился Бальдр к вожаку данов, – а ну-ка, спойте нам что-нибудь веселое!

Кнут, тяжело повернув свой мощный торс, тихо сказал что-то белоголовому, и тот, согласно кивнув, встал со своего места и громким, сочным голосом запел. Это была хорошо всем известная шутливая песня о том, как славный викинг Омунд нанялся в дружину одного старого конунга, у которого, однако, была молодая жена, и как этот Омунд под самым боком старика снова и снова овладевал ею, каждый раз обводя незадачливого мужа вокруг пальца. Услышав, что за песню поет белоголовый, весь хирд тут же ее подхватил, и это буйное пение разнеслось далеко по улицам Хольмгарда, как того и хотел Бальдр.

Сам Бальдр, убедившись, что пирующие на время утратили к нему интерес, вновь обернулся к Ансгару:

– Плесни еще!

Ансгар вновь наполнил до краев две чарки. Снова выпили.

– Да, такого, как Дагстюр уже не сыскать, – повторил Бальдр, – он ведь одним из первых присоединился ко мне. Нас всего пятеро поначалу было – я с Баргом, Фроди, Дагстюр и этот старый хрыч, Херинг. Когда я нашел Дагстюра, он был еще совсем юнец, как ты сейчас.

Бальдр обращался к Ансгару, но говорил, глядя на дно чарки и уже не заботясь, что его голос перекрывается похабной песенкой, распеваемой хирдом. Но Ансгар внимательно слушал, ведь прежде хёвдинг не говорил с ним столь доверительно.

– Это случилось в Сконе, в небольшой прибрежной деревушке. Там была харчевня для всякого проезжего люда, вот мы туда с Баргом и заявились. У нас тогда не было и гроша за душой. Ни драккара, ни доспехов – ничего, только наши секиры. Мы искали, к кому бы наняться. Зашли в эту харчевню, взяли какой-то дешевой жратвы. И тут он ввалился, пьяный, злой. Полез к корчмарю, требовал браги, а платить ему было нечем. Корчмарь, дурак, отказал ему, и Дагстюр рассвирепел, схватил, что под руку подвернулось, я уж не помню, какую-то утварь, да и раскроил ему череп. А там, кроме нас, никого больше не было, и только мы с Баргом видели, как он укокошил того старика. Нам-то все равно, но Дагстюру кровь уже глаза застила, достал он нож и пошел на нас. Хотел я его зарубить, да Барг вперед меня успел, вырубил его одним ударом. «Он нам пригодится», – говорит. Вытащили мы его из той харчевни, отволокли в сторонку, от чужих глаз подальше, и стали ждать, пока он очухается.

Бальдр сунул Ансгару чарку, и тот поспешил ее наполнить. Ему было интересно, чем закончится история. Выпили еще по чарке, и Бальдр продолжил:

– Когда Дагстюр пришел в себя, мы объяснили ему, что он натворил и что лучше всего ему пойти с нами. Думал он недолго. Он вообще никогда не любил долго думать. Поэтому из него получился славный викинг. Один раз он даже спас мне жизнь. Мы уходили из земли франков, изрядно награбив всякого добра, но у самого берега нас настигла погоня. Ох, и огребли тогда эти франки! Хе-хе! Но одного гада я не заметил, он хотел ударить меня со спины. А Дагстюр заметил – метнул свою секиру и угодил франку между лопаток. И вот теперь я здесь, живой, а его нет. Я не сумел его спасти. Даже отомстить не смог – Модольф сбежал, как трусливая крыса. Видел бы ты, что он сделал с беднягой Дагстюром – врагу такой смерти не пожелаешь!

Бальдр замолк, и Ансгар решил подать голос:

– Но все же Дагстюр погиб в бою и, значит, тоже пирует сейчас. Там – в Вальхалле, с нашими отцами.

– Это верно, – кивнул Бальдр, – но он будет восседать с эйнхериями до самого дня Рагнарок, а наш пир скоро кончится, и с кем я тогда останусь в своем хирде? У меня новый десяток, эти даны, – кого я поставлю над ними? Новых людей все больше, а верных соратников все меньше.

В голове Ансгара пронеслась мысль, уж не из-за этих ли данов и завел весь разговор Бальдр, но тот сам ее тут же отмел:

– Ты небось думаешь, я говорю тебе это, потому что хочу сделать своим хирдманом, дать тебе под руку этих данов? Как бы не так! Ты дренг! Навсегда! Запомни это. Но кого-то над ними поставить надо. По правде сказать, я сначала так зол был из-за Дагстюра, что хотел перебить их в отместку, но потом решил оставить. Все-таки люди мне нужны. Дам их Баргу, пусть повозится с ними, а там решим.

Ансгару надоело слушать, что он дренг, но нельзя было не отметить мудрый выбор Бальдра. Если кто и мог разобраться, стоит ли доверять этим данам и кого поставить над ними, так это Барг. Тем временем даны, кажется, нашли общий язык с хирдом. Бьёрнхард и белоголовый по очереди предлагали песни, а остальные подхватывали за ними. Глядя на все это, трудно было поверить, что еще совсем недавно тут готовилось смертоубийство. Только Оддгейра не было в хирдхейме, и он не пел песни вместе со всеми.

* * *

Ансгар сидел, прислонившись спиной к шершавому стволу сосны. Было темно и почти ничего не видно, но Ансгар знал, что брат и мать рядом. Он даже видел их силуэты, хотя не мог различить лиц. Отец тоже был здесь. Он ведь не умирал, все это был только сон, а на самом деле он жив.

– Пора, – сказал отец и направился к высокому ложу из поленьев и веток. И Ансгар понял, что, и в самом деле, пора. Отец не умирал, но теперь он должен лечь на это ложе. Он вытянулся во весь рост на своем погребальном костре и показался Ансгару огромным, словно турс.

В руке Агнара горел факел. Свет его был ослепителен, но только если смотреть прямо на него. Факел горел, но почти не освещал ничего вокруг. Старший брат поднес огонь к ложу, и оно сразу занялось. Языки пламени начали лизать отцу ступни, руки, волосы, пока он весь не оказался охвачен огнем. И тогда он вздохнул – вздохнул так тяжело, что сердце в груди у Ансгара сжалось от смертной тоски.

Но это был не конец. Ансгар во все глаза смотрел на отца и видел, что тот не горит. Нет, его отец сам стал пламенем. А став пламенем, он поднялся на ноги, и Ансгар понял, что перед ним не просто ётун. Перед ним огненный великан. Свет, идущий от него, был таким ярким, что на него невозможно было смотреть, а жар столь сильным, что нельзя было стоять рядом. Ансгар почувствовал, как жар этот разливается по его телу и начинает выжигать ему нутро. Забыв все на свете, он бросился бежать. Он знал, что ему нужно бежать на север, в страну инеистых великанов, которые смогут погасить то неистовое пламя, что разгорелось у него внутри. Он бежал, но он забыл, что на пути в Нифльхейм лежит Гиннунгагап. И вот бездонная пропасть разверзлась у Ансгара под ногами и он полетел вниз.

В тот же миг Ансгар почувствовал, как тяжело ухнул всем телом об пол, и проснулся. Он поднял глаза и увидел Агнара и Ульвара, которые с усмешкой наблюдали за ним.

– Ну что, брат, как спалось? – спросил Агнар.

Ансгар вспомнил тот вздох, что услышал во сне, и невольно содрогнулся.

– Что, от вчерашней браги мутит? – участливо поинтересовался Ульвар. – Много вы с Бальдром вчера чар подняли?

– Мне просто приснился дурной сон, – наконец ответил Ансгар, поднялся и, почесывая ушибленный бок, направился к выходу. Ему нужно было к выгребной яме. Там, как всегда, воняло, но с утра слегка подморозило, и после душного хирдхейма, переполненного смрадным перегаром, запахом рвоты и пота, было даже свежо. Ансгар справлял нужду, а из головы все никак не шел пришедший ему под утро кошмар. В детстве он часто падал во сне, но потом это прошло. И вдруг эта пропасть. Впрочем, хотя это было странно, но не сильно озаботило Ансгара. Другое дело – отец. Вновь он явился ему, не живой, но и не мертвый. Ансгар любил отца, но, вспоминая, как тот во сне ложился на погребальный костер, как вздыхал, как превращался в огненного великана, он чувствовал, как по спине бегут мурашки, и ему становилось жутко. Ансгар невольно принялся шарить рукой по груди, пока не нащупал амулет Брюнгерды. С ним казалось как-то спокойнее.

Погруженный в свои мысли, Ансгар шел назад, уткнувшись взглядом в землю, как вдруг наткнулся на человека. Он поднял глаза и увидел перед собой того белоголового дана, что пел вчера песни. Его красные зрачки смотрели так пристально, что казалось, будто их взор направлен не на лицо Ансгара, а куда-то дальше, вглубь, в самый мозг.

– Твое имя Ансгар, верно?

– Верно. – Ансгар недоверчиво окинул чужака взглядом. – А как тебя зовут?

– Мане. – Белоголовый говорил как-то странно, почти не открывая рот, так что казалось, что его слова сами всплывают в голове.

– Это имя или прозвище?

– Так меня зовут.

Ансгар не стал дальше допытываться. Он почувствовал себя как-то неуютно рядом с этим человеком и захотел поскорее от него отвязаться.

– Теперь мы знакомы, – произнес он, – и я, пожалуй, пойду, раз тебе от меня больше ничего не нужно.

– Ты прав, мне ничего от тебя не нужно, я лишь хотел спросить тебя.

– Что спросить? – напрягся Ансгар.

– Я хотел спросить тебя, каково это – убивать друзей? – Белоголовый вновь вперился взглядом своих красных зрачков в глаза Ансгара.

– Что ты несешь? Я не убивал своих друзей!

– Ты в этом так уверен? – Тонкие губы белоголового растянулись в насмешливой улыбке.

– Конечно, уверен! Ты, верно, путаешь меня с кем-то. – Ансгара начал раздражать этот наглый дан, видимо, много о себе возомнивший. Захотелось смазать ему по лицу, чтобы стереть эту дурацкую ухмылку.

– О нет, ошибки быть не может, – продолжал улыбаться Мане, – своих друзей ты, может быть, еще не убивал, но моих убил. Барни, Сакс и Ульф лишились жизни под ударами твоего меча!

– Мне незнакомы эти имена, – неуверенно ответил Ансгар. Он стал догадываться, о чем идет речь.

– Конечно, незнакомы, откуда бы тебе их знать? Думаю, и они перед смертью так и не узнали твоего имени.

– Если ты о тех трех, что пробрались к конунгу, то знай, они замыслили злое дело!

– Мне ли не знать? – ухмылка Мане стала какой-то кривой. – Но на их пути стал ты!

В голове Ансгара одна за другой забегали мысли. Кажется, этот белоголовый только что признался, что знал о замысле Эринга и его подельников. Но что он задумал? Неужели хочет отомстить за своих друзей? Почему он тогда просто не напал и не убил Ансгара?

– Моим друзьям не повезло, – продолжал тем временем Мане, – но ты перешел дорогу не только им.

– Кому же еще?

– Великому оборотню! Дважды он тебя пощадил, но в третий раз может и не быть столь добрым к тебе. Учти это, Ансгар, сын Ансвара.

– Какой еще оборотень? О ком ты?

– Я сказал, а ты услышал, – изрек белоголовый и повернулся уходить. Ансгар хотел остановить его, прижать к стене и заставить говорить. А еще лучше было бы отвести его к самому конунгу, ведь, если Ансгар все правильно понял, этот Мане знал о заговоре Эринга больше других. Но Ансгар ничего не сделал, только проводил взглядом белоголового, тряхнул головой и направился в хирдхейм.

* * *

Очередной годовой круг жизни приближался к концу. Дело шло к зиме. Пора осени, когда деревья окрашиваются в желтые и красные цвета, а люди собирают и празднуют урожай, сменилась хмурым предвестием приближающихся снегов и морозов. Небо затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, каждый день обдававшими землю холодным дождем, а по утрам лужи покрывались корочкой льда.

Вопреки погоде, на душе у Ансгара было тепло и ясно. Он с нетерпением ждал зимы, ждал йоля, потому что именно на это время была условлена его свадьба со Златой. Ансгар знал, что лучшего времени для сочетания не найти, ведь йоль – это самая долгая в году ночь, и молодые смогут вдоволь насладиться друг другом, прежде чем их придут будить с первыми лучами зимнего солнца. В усадьбе Година уже начали подготовку к празднеству, невесте собирали приданое. В последний раз, когда Ансгару удалось навестить раненого Богшу, его друг говорил, что вот-вот, как только затянутся раны, он вместе с сестрой направится в город, чтобы успеть на Торг, пока не разъехались последние купцы. Им стоило поспешить, ведь ладьи с задержавшимися в Хольмгарде гостями из дальних стран должны были отплыть со дня на день.

Самому Ансгару не было нужды готовиться к свадьбе. Он был нищим – ни денег, ни ценного имущества. Зная это, Годин обещал все устроить за свой счет. Впрочем, у Ансгара были доспехи, которые подарил ему конунг. Расставаться с ними не хотелось, очень уж они были хороши, но оставить отца и брата своей будущей жены, а тем более саму Злату вовсе без свадебных даров казалось Ансгару уж слишком позорным. Он решил подарить Богше щит, а шлем, который стоил особенно дорого, продать и на вырученное серебро купить Злате какое-нибудь украшение. Что подарить старику, Ансгар еще не знал, но полагал, что после продажи шлема денег хватит и на него. Наборный пояс Ансгар решил оставить себе – сражаться можно и в простых доспехах, а вот хороший пояс поди сыщи.

Однако заботили Ансгара не подарки и не расставание с полюбившимися доспехами. Нет, его заботило совсем другое. Хотя зима была уже совсем близко, но никто в хирде, даже родной брат, еще не знал о предстоящей свадьбе. А между тем, женившись, Ансгар должен был уйти из хирда. Путь викинга не допускает семейной жизни, для викинга семья – это его дружина, его братья по оружию. Жена, дети, домашний очаг – все это привязывает человека к насиженному месту, а воину такое не пристало. Сегодня хёвдинг служит одному конунгу, завтра – другому, а вместе с ним кочует по Мидгарду и его хирд. Жизнь викинга – нескончаемый поход, который в любой момент может быть прерван вражеским мечом, или топором, или копьем, или стрелой, или морской стихией. Жениться могли себе позволить либо ярлы и конунги, либо вольные бонды. Одни были настолько богаты, что им не приходилось беспокоиться о пропитании и крове для своей семьи даже в случае собственной гибели, другие только тем и занимались, что своим беспрестанным трудом кормили жену и детей. У викингов, у простых воинов не было ни богатств, ни времени на заботы о семье. Их дни даже в мирное время казались заполнены войной – они несли стражу, упражнялись с оружием и без него, а когда выдавалось свободное время – пили, пели песни и дрались.

Ансгару нравилась такая жизнь, но теперь он решил от нее отказаться. Он захотел жить, как жили его родители – в лесной глуши, в своем большом, но простом доме, чтобы можно было уходить на охоту на несколько дней, а потом возвращаться к теплу родного очага и объятиям жены, растить сыновей, учить их обращаться с оружием и каждый год, когда приходит пора продавать шкуры убитых зверей, брать их с собой, чтобы они могли посмотреть на море. Это была бы хорошая жизнь.

Но нужно было как-то сказать о своем намерении брату, друзьям и Бальдру. Агнар, конечно, сначала будет возмущаться и напомнит о долге крови, который еще не уплачен. Но на это Ансгар ответит так же, как он ответил Годину, и брат пусть не сразу, но поймет. Друзья тоже не отвернутся от него, особенно Ульвар и Ивар. Разве что Бильд наверняка скажет несколько злых слов. Он вообще после прихода в Остерланд стал резок в словах и поступках, а после того как Ансгар сломал ему ключицу, и вовсе набычился. Еще был Ормар. Этому тоже не понравится то, что задумал Ансгар, но уж его возражений точно не было нужды слушать. Ансгара больше беспокоило, что скажет Барг. Викинг от головы до пят, познавший множество женщин, но ни одной из них не позволивший себя приручить, он вряд ли бы понял желание Ансгара связать себя до конца жизни с одной-единственной девушкой и отказаться от доли свободного воина. Но при этом Ансгар чувствовал, что Баргу он может довериться вполне. Тот, само собой, посмеется над ним, будет подшучивать, однако препятствовать не станет. А вот с кем Ансгар меньше всего хотел обсуждать свою женитьбу, так это с Бальдром. Не говоря о том, что хёвдинг вообще не любил своего «дренга», вряд ли бы ему понравился уход из хирда одного из воинов. Это могло стать дурным примером для других. Кроме того, уход Ансгара мог ослабить его положение при конунге, который ценил своего спасителя и, по сути, именно благодаря ему приблизил к себе Бальдра. А уж сама причина, по которой Ансгар решил оставить дружину, без сомнений, вызвала бы у Бальдра припадок буйного гнева. Ведь он считал, что из хирда можно уйти только в одном направлении – в Вальхаллу. И все же Ансгар должен был с ним поговорить.

Но сделать это оказалось не так-то просто. После пира в честь победы над Модольфом Бальдр продолжил пьянствовать и на другой, и на третий день, а потом еще и еще. Вопреки своим прежним размышлениям, которыми он делился с Ансгаром, Бальдр очень скоро принял данов в свою дружину на полных правах, сделав Кнута новым хирдманом. Больше того, Бальдр не просто принял данов, он их к себе приблизил, чем вызвал явное неудовольствие старых хирдманов, особенно Оддгейра. И если Кнута уважали, признавая в нем старого, заслуженного воина, если Мане необычным видом и поведением вызывал всеобщий интерес, то Оспака все люто ненавидели. Почему этот пропойца так пришелся по душе Бальдру, никто не знал, но он не отходил от него ни на шаг. Оспак не просто готов был поддержать своего нового хёвдинга, когда тому хотелось выпить, нет – он сам подсовывал ему брагу, даже когда тот уже вроде бы готов был остановиться. Барг пытался поговорить с Бальдром, но тот и слушать не хотел. Наоборот, пил и буянил еще пуще. Забыв все предосторожности, он принялся при свете бела дня прямо на улицах Хольмгарда приставать к девицам и женам, каждый раз выбирая тех, что принадлежали к словенскому племени. Глядя на него, наглели и его даны, а за ними и остальные. Уже несколько раз по вине Бальдра и его людей возникали стычки и драки, были раненые и со стороны словен, и со стороны нордманов. Во дворец конунга потекли жалобы. Не только словенские старейшины, но и некоторые ярлы из числа пришлых, те, что понимали, как опасно разжигать вражду между племенами, пытались обратить внимание конунга на не в меру распоясавшегося хёвдинга.

Но у конунга Рёрика были другие заботы. Спустя два месяца после ухода большого войска на юг появились первые вести. Их принесли с собой всадники Йоара, вслед за которыми шли дружины других ярлов. Это были вести о победе, которая, однако, не имела никакой цены. Воины из Кёнигарда так и не объявились, и кривичи были предоставлены своей судьбе. Они не стали сопротивляться, прятались по лесам, оставляя врагу на разграбление свой нехитрый скарб, и лишь изредка нападали на отдельные отряды, слишком отдалившиеся от основного войска. Адальмунд сжег множество поселений, но взял лишь немного пленных и совсем ничтожную добычу. Покорить кривичей не удалось. Оставаться на зиму в их лесах, не имея припасов, было неразумно, и пришлось уйти. Для всех, и для конунга в первую очередь, становилось ясно: чтобы покорить кривичей и другие полуденные племена, нужно покончить с Кёнигардом, а значит, следовало готовиться к большому походу далеко на юг. Товарищам Ансгара, жаждущим поскорее добраться до золота Ёрмунрекка, такой поворот пришелся по душе, но у самого Ансгара были другие планы.

В то утро он, наконец, пересилил нежелание расставаться с даром конунга и явился на Торг со своим шлемом. Купцов к этому времени уже почти не осталось, а те, что были, хотя и оценили его по достоинству, но заплатить не хотели либо не могли. Шлем стоил дорого, и Ансгар это знал. Он показывал его Хвату, чтобы узнать, сколько именно, и теперь, когда гости из иных земель, думая, что имеют дело с неразумным северным дикарем, пытались выторговать шлем за бесценок, Ансгар не давал себя одурачить. Он уже начал опасаться, что из его затеи вообще ничего не выйдет, но тут один купец предложил ему обменять шлем на одно из оставшихся у него непроданными украшений. Он показал свой товар, и Ансгару сразу приглянулись невиданной им прежде формы серьги в виде двух больших колец, на которые были подвешены по нескольку изузоренных щитков. Но Хвата рядом не было, и Ансгар не знал, чего стоят эти серьги. Видя его сомнения, купец предложил в довесок к ним свой большой изогнутый кинжал в богато убранных ножнах. Перед таким искушением Ансгар не смог устоять, и они ударили по рукам.

Теперь он шел в хирдхейм, размышляя о том, как объяснить Агнару и друзьям пропажу своего шлема, ведь он унес его тайком, чтобы никто не задавал лишних вопросов. Но скоро эта маленькая тайна раскроется, и надо будет сказать что-нибудь более или менее вразумительное. Ансгар на ходу покачал головой – брат, конечно, не поймет его объяснений, а уж другие тем более. Да что говорить, Ансгару самому было безумно жаль терять такую драгоценность. Но его душу грело ощущение тяжести за пазухой, где в тряпицу был аккуратно завернут его свадебный дар Злате. Он представлял, как преподнесет ей приобретенные столь дорогой ценой серьги, как она поразится их красоте, как будет восторгаться ими, как вденет в свои ушки и станет звенеть ими и блестеть на солнце. Ансгара переполнял восторг от предвкушения той радости, которую он принесет своей любимой. Ее старику отцу в дар предназначался тот самый кинжал, который достался Ансгару вместе с серьгами. Продолжая вышагивать по направлению к хирдхейму, он достал его и принялся рассматривать сначала ножны, потом сам клинок. Это было хорошее оружие. Ансгар с удовольствием сохранил бы его у себя, тем более что Годину он уже, в общем-то, был ни к чему. Но Ансгар твердо решил, что не оставит будущего тестя без подарка.

Вдруг Ансгар услышал звон оружия. Он поднял глаза и увидел Бальдра. Размахивая топором, он отбивался от наседавшего на него воина с мечом, лица которого Ансгар не видел, тот был к нему спиной. Воин двигался напряженно, словно через боль, но сражался яростно. Бальдр же был пьян – пьян даже больше обычного. В нем невозможно было узнать того воина-берсерка, который наводил ужас на своих врагов и друзей. Гибель его казалась неминуемой, ведь бились они насмерть. Рядом лежал с рассеченной грудью тот самый Оспак, что так усердно спаивал Бальдра. Теперь он был мертв. На принятие решения у Ансгара оставались считаные мгновения, и он без капли сомнения выхватил из ножен Домарбранд, чтобы прийти на помощь своему хёвдингу. Подбежав к незнакомому воину со спины, он со всей силы рубанул, так что клинок перебил плечо и дошел до середины груди. В тот же миг раздался женский крик, и Ансгар узнал голос. Это была Злата. Он понял, что только что убил своего друга и названого брата Богшу.

Ансгар и Оборотень

– Зачем ты пришел? Я не звал тебя. – Конунг говорил как-то в сторону, будто стараясь не глядеть на своего старого ярла.

– И ты спрашиваешь меня, зачем? – Лицо Година исказилось гневом. – Я пришел за справедливостью!

– И в чем же, по-твоему, справедливость?

– Кровь за кровь! Мне нужна его жизнь. – Старик показал пальцем на Ансгара. – Он убил моего сына и погубил мой род! Теперь я требую отмщения! Я имею на это право!

Ансгар посмотрел на Година. Как странно было слышать его слова, ведь еще совсем недавно он говорил совсем иное – благодарил за спасение и сына, и рода. Неужели все это правда? Разве могло все так перемениться? Но мертвое лицо друга, которое являлось Ансгару, стоило только на миг закрыть глаза, не давало обмануться. Да, это правда, он убил Богшу. Склонившись над его мертвым телом, он перевернул его на спину и увидел строго сведенные, словно в гневе, брови, замерший в зверином оскале рот – лицо воина, погубленного в момент яростной схватки. Ансгар закрыл его веки, провел рукой по губам, пытаясь придать лицу более мягкое выражение, но запомнил его именно таким. Усилием воли он отогнал видение и посмотрел на Година. Лик старика был искажен ненавистью, он хотел крови. Но Рёрик не собирался отдавать своего спасителя на смерть:

– Твой сын напал на моего ярла, убил его человека. Ансгар пришел ему на помощь.

– Он убил моего сына! – кипя гневом, прокричал Годин.

– Неужели ты думаешь, я предам казни воина, спасшего от смерти своего хёвдинга? Что скажет русь? Кто согласится тогда служить мне и моим ярлам?

– Он убил моего сына!!!

– Господин! – Это Бальдр, уже протрезвевший. – Не нужно казни, нужен поединок. Дозволь мне сразиться с ним. Я убью его, и старик будет доволен.

– Так-то ты благодаришь того, кто тебя спас, – ухмыльнулся Рёрик.

Лицо Бальдра тут же покраснело от охватившей его злости:

– Меня не нужно спасать, я сам могу за себя постоять!

Конунг еще раз ухмыльнулся, он уже, конечно, знал, что произошло. Рёрик с любопытством посмотрел на Ансгара, молодого воина, который совсем недавно явился в здешних краях, но уже успел влезть в такие дела, что его имя знал каждый житель Хольмгарда.

Ансгар в этот миг недобро смотрел на своего хёвдинга. Он помнил, как, не обращая внимания на собирающуюся вокруг толпу, горевал над телом друга. Потом поднял голову, ища взглядом Злату, но вместо нее увидел пьяного Бальдра. Тот стоял над ним и, ругаясь последними словами, кричал:

– Зачем ты влез, дренг, я бы сам убил этого сопляка! Он посмел помешать мне, когда я хотел поприжать ту смазливую девчонку.

Гнев обуял Ансгара, когда услышал он эти слова. Вскочив на ноги, он набросился на Бальдра и одним ударом кулака повалил его на землю. Но тут на него кинулись даны во главе с Кнутом, а с ними хирдманы Бальдра. Это хирд прибежал посмотреть, в чем дело. Они оттащили бушевавшего Ансгара от хёвдинга и стали бить его, но на помощь ему поспешил его старший брат, а с ним и друзья. Оддгейр тоже стал на сторону Ансгара. Дренги вместе с толпой стояли и смотрели на это непотребство. И только Барг один пытался разнять дерущихся. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не подоспели воины самого конунга.

– Та дева, из-за которой все произошло, твоя дочь? – спросил конунг, хотя, конечно, знал ответ.

– Да.

– Почему же ты не требуешь наказания для Бальдра?

На это Годин строго изрек:

– Потому что он не убивал моего сына, кара руками Богши и так настигла бы его, если бы не вмешался этот находник.

Рёрик помрачнел ликом. Кажется, ему не понравилось слово «находник». Он обратился к Ансгару:

– Дочь Година – кто она для тебя?

– Невеста, – ответил Ансгар и опустил голову.

Вокруг зашумели пришедшие на суд ярлы. Здесь были венды, словене, финны, нордманы – всех взволновало двойное убийство на улицах Хольмгарда, совершенное среди бела дня. Северяне возмущались нападением на людей своего племени, местные негодовали на пришлых, из-за пьяных выходок которых все и стряслось. Но такого, чтобы жених убил брата своей невесты, не ожидал никто.

– Она тебе не невеста! – крикнул Годин. – Не бывать этому! Ты умрешь раньше, чем увидишь ее!

– Уймись, Годин! – сурово оборвал его Рёрик. – Мне жаль твоего сына, но здесь сужу я. И я решу, кто прав, кто виноват, кого казнить, а кого миловать. А прежде я хочу услышать, что скажут мне мои ярлы.

Он обвел глазами собрание знатнейших мужей Хольмгарда. Разные чувства читались на их лицах – гнев, смятение, любопытство. Не было только равнодушных, разве только Йоар улыбался своей обычной безраличной улыбкой, да Наттфари, как всегда, укрылся в тени. Конунг посмотрел на Адальмунда, но тот молчал – после неудачного похода на кривичей он старался не лезть вперед. Тогда подал свой голос нетерпеливый Крук:

– Конунг верно сказал! Нельзя карать воина за защиту своего хёвдинга.

– Верно! Верно! – поддержали его ярлы из числа нордманов, кроме Бальдра.

– Я же сказал! Мне не нужна была его помощь! – взревел он.

– Молчи! – молвил конунг с угрозой, и Бальдр осекся. – Тебя я тоже сужу – за нападение на дочь ярла!

– Вот это – дело! – подал свой голос Ратмир, и рядом с ним согласно закивали головами Братята, Домажир, Твердислав и другие знатные словене. – Давно пора осадить этого зарвавшегося чужака! Давно ли он здесь? Что сделал для славы Хольмгарда и нашего конунга? Ничего! А ведет себя, словно он тут хозяин! Сколько раз уже наши люди несли жалобы на его насилие и непотребства, что во хмелю творит. Пора уже и ответить!

– Но он никого не убил, – с улыбкой ввернул Викар, – и дева осталась нетронута. За что же его судить?

– Если бы не его наглость, ничего бы не стрялось, все были бы живы, а этот молодой воин играл бы свадьбу. Вина на одноглазом! – решительно заявил Оцо-Бьёрн.

– Нет такого закона, чтоб судить за побочную вину. – Это уже Асмунд вступил в спор. – Убил – виновен, понасилил – виновен, он же не сделал ничего.

– Верно! Верно! – нордманы дружно вступились за Бальдра.

– Неверно! Виновен! – закричали словене и финны. Спор грозил перейти в ссору между племенами, но конунг не мог этого допустить. Он резко вскинул руки, призывая к порядку, и ярлы нехотя повиновались ему. Тогда Рёрик снова принялся обводить глазами собравшихся, пока не остановил свой взор на седом согбенном старике.

– Что скажешь ты, мудрый Фроди? – вопросил он.

Все собравшиеся обернулись к старому ярлу, ожидая, что тот скажет. Фроди немного пожевал беззубым ртом, потом пристукнул об пол мечом, на который, как всегда, опирался, и заговорил:

– Дрались четверо, и двое из них мертвы. Если они в чем и были виновны, то уже наказаны сверх меры. Остались двое: юный Ансгар, уже показавший свою доблесть и преданность, и сын славного Торвальда именем Бальдр. Сей Бальдр, как ни суди, завязал ссору, и первая вина на нем. Однако же, верно подмечено, он никого не убил и деву не попортил. Не достаточно ли ему того наказания, что он потерял мертвым одного своего человека и живым другого? Что же до Ансгара, то ни по каким законам он не может быть наказан за смерть сына Година, ведь он защищал своего хёвдинга. Но он может быть наказан за то, что сам поднял руку на того, кому клялся служить. Однако же, по моему разумению, и Ансгар в полной мере наказан, ибо собственной рукой убил друга и с тем вместе потерял свою невесту. Нужно только решить, что с ним делать дальше. В хирде Бальдра ему оставаться нельзя.

Выслушав Фроди, ярлы согласно закивали головами. Все – и нордманы, и венды, и финны – признали, что Фроди рассудил мудро. Только двое были несогласны.

– Кто же ответит за смерть моего сына?! – вскричал Годин. – Кровь за кровь! Таков завет наших предков, и если конунг не может свершить по правде, я сам сделаю это!

– Не было такого, чтобы поднявший на меня руку оставался в живых, – рычал одновременно Бальдр, – я требую поединка!

Конунг тяжело поднялся со своего трона, и, видя это, Бальдр осекся и скосил свой глаз куда-то в сторону. Годин смотрел на Рёрика прямо, но тоже замолчал. Смотрел на конунга и Ансгар. Он ждал себе приговора, ведь, чтобы кто ни говорил, сам он знал, что виновен. Если бы асы были столь милостивы и дали бы ему возможность вновь пережить ту страшную минуту, он и пальцем бы не пошевелил ради спасения Бальдра. Знай Ансгар, что тот обидел Злату, он бы сам бросился на него с мечом и убил бы без жалости. Но вместо этого он убил Богшу. И вина на нем.

– Я уже сказал, – наконец раздался голос конунга, – что не могу карать воина, спасшего своего хёвдинга. И я помню, что Ансгар спасал не только хёвдинга, но и конунга. В отличие от Бальдра, я привык воздавать должное тем, кто рисковал своей жизнью ради меня, а не желать им смерти. Я не только не покараю Ансгара, но и заберу его из хирда Бальдра. Отныне он будет служить мне!

– Что?! – взвыл Бальдр, но Рёрик так на него посмотрел, что он не посмел больше ничего сказать. Впрочем, его бешено вращавшееся во все стороны налитое кровью око ясно говорило за него.

– Не раз мне несли жалобы на тебя за твои бесчинства, да я спускал тебе с рук. И вот до чего дошло. Теперь уж не взыщи. Фроди верно сказал, что ты потерял одного человека мертвым, но живым ты теряешь не одного. Вместе с Ансгаром я забираю у тебя его брата и всех тех твоих воинов, что вступились за него. Это будет тебе наказанием за нападение на дочь Година и за все твои бывшие шкоды.

Ярлы переглянулись и закивали головами:

– Верно! Верно рассудил! Так будет по правде!

Бальдр хранил молчание. Вместо бешеной злобы на его лице читалось какое-то новое чувство, и, если бы Ансгар посмотрел на него в этот миг, он узнал бы это выражение жестокой решимости, которое уже видел во время нападения на поселение куршей – до того, как на Бальдра снизошла ярость берсерка. Не заметил этого и конунг, потому что в этот миг он обернулся к Годину.

– Что же до твоей просьбы, то, прошу тебя, уймись! Мне жаль твоего сына, но он сам виноват. Богша первым обнажил меч и первым пролил кровь. По всем законам вина на нем. Ты требуешь справедливости, и я говорю тебе: по справедливости Ансгар не виновен и не подлежит кровной мести. Если хочешь, – добавил Рёрик, – я выплачу тебе вместо него вергельд.

– Оставь себе свой вергельд! – со злостью выговорил Годин, повернулся и пошел прочь.

Асмунд, Крук и другие ярлы из числа наиболее преданных Рёрику хотели было его остановить, но конунг только махнул рукой:

– Оставьте его!

* * *

Эту ночь Ансгар провел во дворце конунга, точнее в одной из хозяйственных пристроек, которую отвели ему и его друзьям. Ормара среди них не было, он дрался за своего хёвдинга и остался с Бальдром. Никто не спал, хотя на другой день предстояло принести клятву конунгу. Многое нужно было обговорить между собой.

– Да, брат, втянул ты нас в передрягу, – говорил Агнар, лицо которого было словно перекошено, потому что в драке ему сильно разбили скулу. – Почему ты не сказал, что у тебя есть невеста?

Ансгар молчал.

– Прости, может, конечно, и не время. Но что же дальше будет?

– А что неясного? – удивился Раудкар. – Мы теперь будем в хирде самого конунга! Это куда лучше, чем служить мелкому хёвдингу.

– Точно! – поддержал брата Лодинн. – Будем ходить в дорогой броне с таким же оружием, как у его ребят. Да и платить нам будут больше!

Услышав это, Оддвар пробасил:

– Надеюсь, уж у конунга найдется броня и шлем, которые налезут на меня.

– И не надейся! Ётунам, вроде тебя, броня не полагается! – попытался пошутить Брунольв, но никто не был настроен на веселье.

– Рано радуетесь, – ответил близнецам Агнар, – Бальдр этого так не оставит. И другие тоже. Геслинг, Игуль, Бьёрнхард, Валь – мы дрались с ними. Они остались верны Бальдру, а мы пошли против него. Теперь мы враги. И Барг теперь против нас, хотя, клянусь богами, уж к кому, а к нему у меня точно нет вражды.

– Нет, Барг не будет держать на нас зла, – задумчиво произнес Ульвар, – он и не дрался с нами, а только разнимал. Ему теперь не позавидуешь, ведь это он настоял, чтобы Бальдр взял Ансгара в поход. Бальдр теперь ему это припомнит. Так что Барг, конечно, не с нами, но и не против нас. В отличие от Ормара и данов с этим их Кнутом, про них ты забыл.

– Не забыл, – ответил Агнар, – но, по правде говоря, думал, что Ормар будет за нас.

– С чего это ты так думал? – подал свой голос Бильд. – Этот змей всегда будет виться у ног Бальдра, я сразу это понял. А вот чего я не понял, так это как среди нас оказался Оддгейр?

Оддгейр молча сидел в углу и сосредоточенно чистил ножом ногти. Услышав свое имя, он поднял глаза и тихо, но с какой-то злобой спросил:

– Чего тебе непонятно?

– Мне непонятно, как ты, хирдман Бальдра, столько лет верно ему служивший, теперь вдруг предал его?

– Предал? – вскочил Оддгейр, и в его глазах сверкнул гнев. Он всегда славился своим буйным нравом, и никто не удивился бы, если бы он сейчас бросился на Бильда с кулаками, а то и с ножом. Но вместо этого Оддгейр проговорил: – Это он предал! Предал память Дагстюра! Мало того, что он взял к себе этих данов, так еще и приблизил их. А я никогда не прощу им того, что они сделали с моим другом. Тот парень, Богша, успел одного зарубить, этого мерзкого Оспака. Но остались еще восемь, и не видать мне Вальгрид[84], если я успокоюсь, пока они живы. Так что нам с Бальдром больше не по пути, нет!

Все посмотрели на Оддгейра. То, что он произнес, было не просто словами, это был обет. И глядя на него, не приходилось сомневаться, что он, так или иначе, исполнит обещанное. Но это было не все, что он хотел сказать.

– Мне с ним не по пути, так я сказал. Но это не значит, что он мой враг. Я должен убить данов, вот и все. Что же до Ансгара и его вражды с Бальдром из-за той девушки и ее брата, это их дело. Я лезть не буду.

– Что скажешь на это, брат? Что ты все молчишь? – спросил Агнар.

Ансгар и вправду все это время сидел и молчал. Он слышал и понимал, о чем говорят другие, но был словно где-то в другом месте. Он был там, где разрушились его мечты, и вспоминал каждый миг, каждый свой шаг, каждое движение, пытаясь понять, мог ли он предотвратить то, что случилось. Почему-то на ум ему пришло, что именно теперь он стал взрослым. Не тогда, когда впервые убил человека, и не тогда, когда впервые убил нордмана, а тогда, когда убил друга. Старший брат потряс его за плечо, и Ансгар наконец ответил.

– Что мне сказать? – понуро произнес он. – Оддгейр хочет убить данов, это его дело. Но среди них есть один, белый, – он у них как прорицатель, он видит грядущее. Он знал, что я убью друга. Предупреждал меня. Но я не услышал. Это я виноват в том, что случилось.

– Что ты говоришь, брат? Конунг судил тебя и не нашел твоей вины. Ты все делал правильно. А если кто и виноват, так это Бальдр!

– Верно! Верно! – поддержали его остальные.

Ансгар обвел взглядом друзей. Они все, конечно, были на его стороне и готовы были биться насмерть за него, если придется, но они не понимали.

– Если я виню себя, – ответил Ансгар, – то это не значит, что я не виню Бальдра. Он хочет мне смерти за то, что я его ударил. Но и я хочу убить его, отомстить за друга и за честь Златы. Но как бы то ни было, я знаю, что прежде всего вина на мне.

– Это не так! Сам подумай! Если тот белый знал, что ты убьешь своего друга, если он и вправду прорицатель, как ты говоришь, и знает будущее, то, стало быть, это боги говорят с ним. А если боги ему так сказали, значит, такова была их воля.

– Верно подмечено! – согласился Ульвар, и все вместе с ним закивали головами. – Не стоит так убиваться. Жаль, конечно, твоего друга, но его уже не вернуть. К тому же хоть он был и венд, но, думаю, раз он служил конунгу и погиб от меча, то найдет свое место в Вальхалле. А невеста, ну что ж, найдешь другую…

– Замолчи, Ульвар! Иначе поссоримся! Ты мне друг, но я не хочу слышать ни слова от тебя и других о Злате и Богше. Вам не понять, вы не убивали друзей. Вы не знаете, каково это. И радоваться службе у конунга, зная цену, я бы не стал.

Ульвар виновато опустил голову.

– А теперь, – добавил Ансгар, – дайте мне подумать.

Сказав так, он улегся на своей лавке, отвернувшись от всех. Друзья не стали больше его тревожить, какое-то время тихо переговаривались в темноте между собой, пока все не уснули.

* * *

Ансгар бродил между домами и искал Злату. После того, что случилось с Богшей, он ее так и не видел. А ему было нужно многое сказать ей! Ансгар не думал, что она простит его, но надеялся, что хотя бы поймет. Вечерело, и ему становилось все яснее, что в этих сгущающихся сумерках никого не найти, но он не хотел сдаваться. Он должен был ее увидеть!

Вдруг словно мелькнула чья-то тень. Ансгар посмотрел в одну, потом в другую сторону – никого не было. Но какое-то тревожное чувство засвербило внутри, и по спине прошел холодок. Ансгару показалось, что на него сзади кто-то смотрит, и он повернулся. Он надеялся увидеть Злату, но это была не она. Это был Богша. Неужели он не убил его? Он жив?

– Это ты, Богша?

– Я, кто же еще? – Казалось, Богше было весело. – А ты что думал?

– Но я же… я ударил тебя… мечом.

– Ну да, было дело. Но ты не волнуйся, я на тебя не сержусь.

– Я думал, что убил тебя.

– Убил?! – Богша засмеялся в голос. – Меня так просто не убить! Ранил, конечно, но ничего страшного, заживет.

Ансгар не верил своим глазам. Но Богша и правда стоял перед ним. В темноте трудно было рассмотреть его лицо, но это точно был он.

– Что ты тут делаешь? – спросил Ансгар уже веселее. На душе у него сразу стало так легко, словно камень с плеч свалился. Он мучил себя угрызениями совести, думая, что убил друга, а тот как ни в чем не бывало стоял перед ним, да еще и смеялся!

– Тебя ищу! Пойдем, мне надо тебе кое-что показать.

– Хорошо!

И они пошли. Богша шагал быстро, даже очень быстро для раненого, подумал Ансгар. Он еле поспевал за другом.

– Куда ты так спешишь?

Но Богша не отвечал, только зашагал еще быстрей, так что Ансгару уже пришлось бежать за ним. Скоро они оказались за городом и направились к лесу. Ансгар бежал изо всех сил, но ему казалось, что он едва передвигается. Он видел только спину Богши.

– Стой! Подожди! – кричал Ансгар ему вдогонку. – Что ты хочешь мне показать?

Богша по-прежнему молчал. Лес был уже близко, и Ансгар стал различать странные зеленые огоньки, мелькавшие между деревьев. Ему стало жутко, какой-то нутряной ужас охватил его.

– Погоди! Я не пойду дальше! Куда мы идем?

Богша остановился, и вышедшая из-за облаков луна осветила его спину. Словно чьи-то невидимые руки сжали Ансгару горло, и сердце остановилось: он увидел, что правое плечо Богши вместе с рукой словно отваливаются от тела. Ансгар попятился, и Богша повернулся к нему. Теперь ясно видны были его грозно сведенные брови и искаженный яростью рот.

– Идем! – прошипел он, не меняясь лицом, словно это была только маска.

Ансгар сделал еще пару шагов назад, споткнулся, упал и проснулся.

* * *

Сердце Ансгара бешено колотилось. Ему было холодно, но по спине тек пот. В пронзительной ночной тишине ему слышалось тихое, вкрадчивое, леденящее душу шипение. Он огляделся. В полутьме на тюфяках и скамьях виднелись силуэты его друзей. На миг Ансгару показалось, что они все мертвы, и он напряг зрение и слух, пока не увидел, как чуть вздымается грудь брата и едва доносится его легкое дыхание. Тогда Ансгар шумно выдохнул и успокоился. Но лучше бы друзья храпели, как обычно. Так было бы спокойнее. Он снова вспомнил лицо Богши и понял, что не может так просто все оставить. Взяв Домарбранд и прихватив недавно купленный кинжал, Ансгар бесшумно выскользнул на улицу.

Ему не составило труда убедить стражу выпустить его за городские стены, и скоро Ансгар шел через лес к знакомой усадьбе. Ему было безотчетно страшно, он сам не понимал, что собирается делать, но вместо того, чтобы остановиться, шагал все быстрее. Было холодно, но от скорой ходьбы, а еще больше от внутреннего напряжения Ансгар не чувствовал утреннего мороза, этого предвестника скорой зимы. Пока он шел, начало рассветать, но густые серые облака не давали восходящему солнцу как следует разогнать предутренние сумерки.

Наконец Ансгар остановился перед вратами усадьбы и застыл, не решаясь сделать следующий шаг. Он медленно поднял руку и не постучал, а скорее погладил рукой по дереву. Никто не спешил открывать ему. Конечно, ведь никто не услышал. Постояв немного, Ансгар заставил себя постучать. Снова получилось тихо. Он постучал громче, потом еще громче. Затарабанив по воротам обеими руками, Ансгар закричал:

– Откройте! Откройте!

Он колотил кулаками по несчастным воротам, словно пытаясь выместить на них все свое отчаяние, и уже не верил, что его впустят, но вдруг где-то сбоку заскрипела калитка. Миг поколебавшись, Ансгар решительно нырнул внутрь. Там его уже поджидала челядь Година, не меньше десятка человек, оборуженных кто чем – топорами, вилами, а то и просто дрекольем. Машинально Ансгар выхватил свой меч. Перед ним были не воины, а рабы. Он убил бы многих из них, дойди до этого дело, но если бы им хватило смелости не разбежаться при виде первой крови, они все равно взяли бы верх числом. Впрочем, Ансгар вовсе не собирался драться, он пришел сюда не за этим. Осторожно, чтобы не вспугнуть людей Година, он вернул меч в ножны.

– Я пришел с миром, – сказал он по-словенски, – позовите господина.

Челядинцы нервно запереглядывались, но оружие не опускали.

– Мне нужно поговорить с ярлом Годином, позовите его, – сказал Ансгар более настойчиво.

– Ты убийца! Убил сына нашего господина! – бросил ему в ответ мужик с проседью в волосах, видимо старший их них.

– О том не вам, рабам, судить! – начал сердиться Ансгар. – А коли боитесь за вашего господина, так я вам повторю: я пришел с миром, мне нужно только поговорить, потом уйду.

– Оставьте его! – раздался негромкий, но повелительный голос Година.

Обернувшись и посмотрев на своего хозяина, челядинцы опустили свое дреколье и расступились. Ансгар оставался на месте, Годин сам подошел к нему. Он был одет не как прежде, в долгую белую свиту, а так, словно собрался на войну. Теперь на нем поверх портов и рубахи, сшитых из грубой ряднины, был надет стегач, стянутый в талии крепким кожаным ремнем, на ногах его были дорогие сапоги, а на плечи накинута вместо плаща шкура медведя. На поясе висел меч – тот самый, что был прежде у Богши.

– Зачем ты пришел? – спросил Годин с нескрываемой ненавистью.

Ансгар внимательно посмотрел ему в глаза. Серые, тусклые прежде зрачки теперь словно пылали в окружении старческих морщин, и казалось, только грозно сдвинутые густые брови не давали этому пламени вырваться наружу.

– Ты все равно стал бы искать меня, и вижу, недолго бы с этим ждал. Конунг решил, что моей вины нет, но ты, я знаю, думаешь иначе. Я тоже так думаю. Клянусь всеми богами, я не хотел убивать его! Я даже не знал, что это он! Но убил. И вина на мне. Мне горько от того, что я сам лишил себя друга и брата…

– Не зови его братом!

– Но он был мне как брат! Ты помнишь? Я ведь спас его тогда от медведицы, и мы назвали друг друга братьями! И мне больно! Больно оттого, что я сам, своей рукой… Мне больно, но я понимаю, что моя боль ничто по сравнению с твоей. Я отнял у тебя единственного сына, погубил твой род. Ты вправе желать мне смерти. Но все же ты знаешь, что у меня не было злого умысла, ты знаешь, как я относился к нему, к тебе и твоей дочери.

– О ней молчи! – выкрикнул Годин и схватился за рукоять меча.

Но Ансгар продолжал:

– На самом деле ты знаешь, что это горе наше общее. Я не враг тебе. И я бы хотел хоть как-то восполнить тебе твою потерю.

– И как же ты это сделаешь? – с горечью воскликнул Годин.

Вдруг Ансгар опустился перед опешившим Годином на колени.

– По моей вине ты лишился сына. Так возьми меня вместо него! – И пока не ожидавший такого поворота Годин молчал, Ансгар поспешил добавить: – Я не смогу тебе заменить его по-настоящему, но буду верно служить и исполнять твою волю.

Старик молчал, и в этом молчании Ансгар слышал неприятие своего порыва. Тогда он, превозмогая себя, сказал:

– Если же неугодно тебе принять меня к себе вместо сына, если ненависть в твоем сердце утолится только кровной местью, то забери мою жизнь прямо сейчас. Я готов. Вот нож, который я хотел подарить тебе как своему тестю. Но, видно, для иной судьбы я его купил. Возьми его! И реши, что с ним делать.

Годин принял протянутый ему нож и вынул его из кривых ножен. Ансгар по-прежнему стоял перед ним на коленях. Длины лезвия хватило бы, чтобы, вогнав его под ключицу, достать до сердца. Оба это знали. И оба ждали. Ансгар ждал, жизнь или смерть присудит ему Годин, а сам Годин стоял в нерешительности, не зная, что делать. Наконец старик заговорил:

– Ты пришел ко мне, не убоявшись моей мести. Что ж, это делает тебе честь. Но ты посмел предложить мне себя вместо сына. Вместо Богуслава! Неужели ты вправду думал, что сможешь заменить мне его?! Ты, верно, думал, что я, подивившись твоему благородству, приму тебя. И не только приму, но и, по прежде договоренному, отдам дочь в жены. Так ты думал? Думал, отняв сына, забрать еще и дочь?! Для этого ты пришел? Не быть по сему!

Годин замахнулся, вознеся нож высоко над головой, и Ансгар закрыл глаза, готовясь принять смерть, но в этот миг раздался пронзительный девичий крик:

– Отец, нет!!!

Рука Година дрогнула, но тут же резко опустилась. Снова раздался крик. Однако, вместо того чтобы вогнать клинок Ансгару в сердце, Годин полоснул его по лицу. Острие ножа рассекло левую бровь и, едва не задев глаза, прошло от скулы до самой челюсти, оставив после себя глубокий порез. Хлынула кровь. Зажав половину лица рукой, Ансгар посмотрел вверх.

– Это тебе, чтобы помнил, – выдохнул Годин, – а теперь убирайся! Ты мне не нужен! И твоя поганая жизнь не нужна! Иди и сдохни, где и как хочешь, мне до этого дела нет. Но если еще раз придешь сюда, тогда уж точно убью. И это тоже забери.

К ногам Ансгара упал окровавленный нож. Отвернувшись, Годин зашагал прочь. Навстречу ему бежала Злата. На миг они остановились друг перед другом. Старик не стал ей ничего говорить, лишь слегка кивнул и пошел дальше, поднялся на крыльцо и скрылся за дверью. Ансгар это видел. Он видел, что его любимая идет к нему, и так и оставался на коленях, обливаясь кровью. Она остановилась в двух шагах от него. По ее щекам текли слезы, и глубокая скорбь читалась в каждой черточке ее лица.

– Злата! Милая лада моя! – Ансгар протянул к ней свободную руку, но она отпрянула от него в сторону.

– Уходи! Слышишь? Уходи! – закричала она, и сердце Ансгара сжалось от боли. – Я любила тебя! Любила! Но теперь все пропало, нам никогда не быть вместе! Никогда! Уходи и никогда не возвращайся!

Она кричала, обливаясь слезами, и каждое ее слово ранило Ансгара сильнее, чем нож Година. Тогда он полез за пазуху и достал оттуда сверток.

– Это тебе, лада, – сказал он, – пусть ты не будешь моей, но хотя бы помни.

Он протянул ей сверток. Злата осторожно взяла его и развернула – там были серьги, те самые, которые Ансгар выменял на рынке. Глядя на них, Злата зарыдала еще горше.

– Возьми их, это мой дар тебе в память о нашей любви.

– Нет… Нет! Нет никакой любви! – крикнула Злата, бросила серьги и убежала прочь.

* * *

Ансгар стоял в полном облачении – в чешуйчатой броне, с новым, ладным, хотя и не таким диковинным, как прежний, шлемом на голове, с крепким щитом за спиной. На ногах его вместо привычных опорок удобно сидели дорогие сапоги. На наборном поясе слева висел Домарбранд, а справа красовался нож в кривых ножнах. Плечи покрывал плотный теплый плащ из вадмала серого цвета. Ансгар стоял на страже, ведь теперь он стал дружинником самого конунга и охранял дворец Рёрика. Он нес стражу, преграждая проход от той самой лестницы, по которой когда-то пытались подняться подосланные Эрингом Вепрем убийцы. С той поры конунг усилил свою охрану, и теперь здесь каждую ночь стоял кто-то из его ближней дружины, а после того, как клятву на верность принес сам Ансгар Спаситель, Рёрик доверил эту честь ему.

Ансгара клонило в сон, и он прислонился спиной к стене. Вспомнилась ночь, когда он спас конунга. В тот раз было куда темнее, не видно было даже собственного носа. Нынче же от плошки с маслом у стены шел тусклый свет, в котором, хотя и с трудом, можно было различить и лестницу, и помещение внизу. Ансгар пригляделся, и ему стало не по себе. Он увидел пятна на полу. Неужели это были следы крови? Ему живо представилось то ощущение в руке, когда его меч настигал тело врага, ясно представилась картина, открывшаяся, когда на шум явились люди с факелами, вспомнились окровавленные тела. Это был подвиг, сделавший Ансгара знаменитым на весь Хольмгард, но почему ему теперь так не по себе? Может дело в этих странных шорохах, идущих снизу? От них мурашки бегут по телу, хотя это всего лишь обычные шорохи, какие всегда бывают в спящем доме. Так шумят домашние дисы, но уж их-то не стоит бояться.

Ансгар несколько раз качнулся с носка на пятку и обратно, заставляя быстрее течь по жилам застоявшуюся в ногах кровь, повел плечами, потом поправил шлем, хотя тот и так удобно сидел. Помогло. Кажется, ночной морок оставил его. Но Ансгар, чтобы еще чем-нибудь занять себя, достал нож, повертел его в руках. Не к добру он выменял его у того купца, Хелль его побери, но и выбрасывать не хотелось. Какая-никакая, а память. Ансгар убрал нож и осторожно провел рукой по щеке. Рана была еще совсем свежая, припухшая по краям. Только сегодня он снял повязку, скрывавшую половину лица, и теперь, на воздухе, порез стал быстро высыхать, превращаясь в жесткую корку. Хорошо, что не загноилось. Скоро все заживет, но шрам останется до конца дней, и желание Година исполнится.

Ансгар смутно помнил, как вернулся из усадьбы Година. Во всяком случае, нож и серьги он не забыл. Нож он теперь всегда носил с собой, а серьги снова завернул в сверток и убрал подальше от чужих, да и от своих глаз. После всего случившегося ему казалось, что все в его жизни, что было хорошего, разрушено и утеряно навсегда. Но конунг не дал ему времени как следует поразмыслить над этим. Когда Ансгар подошел к городским вратам, его тут же окружила плотная толпа. Оказалось, едва он ушел, его принялись повсюду искать и даже думали, что либо Бальдр, либо Годин каким-то образом до него добрались. Кровоточащая рана на его лице еще усилила подозрения, так что кое-кто, и прежде всех брат и друзья, порывались идти мстить за него, хотя и не знали, кому именно. Ансгар едва убедил их не делать этого, хотя его путаную речь едва понимали. Тогда решили отвести Ансгара на двор к Рёрику. Тот сам вышел узнать, куда пропадал его новый воин, и, выслушав историю Ансгара, говорившего перед лицом конунга уже яснее, одобрил и взыскивать за самовольство не стал. «Теперь не будет кровной мести от Година, – сказал конунг, – и то хорошо!»

Агнар не был столь снисходителен к младшему брату.

– Как смел ты отдать свою жизнь на волю какого-то старика? – кричал он на Ансгара, когда они остались в кругу ближайших друзей.

– Я убил его сына, я должен был ответить перед ним, – устало оправдывался Ансгар.

– Нет! Не должен! Все, что ты должен, это отомстить за отца, когда придет время. А пока этого не свершилось, твоей жизнью и смертью могут распоряжаться только боги и только их воле ты можешь доверить свою судьбу!

– Ты не понимаешь…

– Я все понимаю. На самом деле ты ходил не к старику, а к этой своей невесте. Из-за своей глупой любви ты забыл, кто ты есть на самом деле. Очнись! Хватит дурить!

Так говорил ему старший брат, и, хотя слова эти были не по нраву Ансгару, вызывая в душе смесь боли и гнева, он должен был признать, что Агнар прав. Уже на следующий день он вместе с друзьями дал роту[85] конунгу, обязавшись служить ему не меньше двух зим. Рёрик, довольный тем, как все повернулось, тогда же вернул Ансгару перстень, подаренный ему за свое спасение.

И вот теперь Ансгар стоит здесь, бережет покой своего конунга, но самому ему неспокойно. Какая-то тревога, несмотря на одолевающую сонную дремоту, не оставляет его ни на минуту, и это не от воспоминаний о минувших невзгодах – что-то недоброе происходит здесь и сейчас! До ушей Ансгара донесся тихий шепоток. Мурашки побежали у него по спине, и он обмер, прислушиваясь к тишине. Даже сердце на миг перестало биться в груди, давая Ансгару возможность расслышать любой, даже едва различимый звук. Ничего. Наверное, показалось. Ансгар шумно выдохнул, и до его ушей донесся тот же звук. Это было похоже на какое-то шипение, едва уловимое, но в то же время проникающее в самое нутро. Ансгар уже слышал нечто подобное совсем недавно. Он не помнил где, но точно знал, что это что-то страшное. От охватившего его ужаса Ансгар выхватил из ножен Домарбранд, хотя рядом не было никого, кто мог бы пасть под его ударом. Как ни странно, но это помогло. Шипение стихло. Стало тихо так, что Ансгар расслышал, как там, в своих покоях за дубовой дверью, похрапывает конунг. Тогда он убрал меч и потряс головой. Может, это все оттого, что он в последнее время мало спит? Уже много дней все время было занято какой-то суетой, а по ночам он плохо спал. Поначалу беспокоила рана на лице, нанесенная Годином, потом – рана на сердце, которую он нанес себе сам. Теперь Ансгар и рад был бы прилечь, сомкнуть усталые веки, но вместо этого охраняет сон Рёрика. Как бы не заснуть, стоя на страже.

Конунг по первости не разрешал ему выходить за пределы дворца, не желая нежданной встречи Ансгара с Бальдром или его людьми. Но пару дней назад ему все-таки дозволили ходить по городу. Говорили, что конунг вызывал Бальдра к себе и о чем-то долго беседовал. Но Ансгар не видел Бальдра во дворце и уж тем более не знал, шла ли речь о нем. Как бы то ни было, он рад был возможности погулять где-то еще помимо внутреннего двора, в котором он уже начинал себя чувствовать как в заточении. Правда, его должны были сопровождать, но в первый раз он не предупредил ни брата, ни друзей и ушел сам. Было уже совсем холодно, с неба сыпалась мелкая крупа, дул холодный ветер, и люди старались без дела не выходить из домов. Торг давно закрыли, а больше идти было некуда, и Ансгар просто гулял. И когда он уже собирался повернуть назад, случилось то, что должно было случиться: он встретил человека из своего прежнего хирда. Мане – тот самый белый дан с красными глазами, он был один. На голове его низко сидела лисья шапка, скрывавшая белые волосы, но Ансгар все равно узнал Мане издалека и сам к нему подошел. Тот, кажется, не рад был встрече и хотел сделать вид, что не замечает Ансгара, но Ансгар схватил его за руку:

– Ты знал! Знал, что так будет!

– Ничего я не знал! О чем ты? – Мане попытался вырваться, но Ансгар его не отпускал.

– Нет, ты знал! Я хорошо помню, как ты спросил, каково это – убить друга. Почему ты меня не предупредил?! – Ансгар схватил Мане за грудки и тряхнул так, что у того слетела шапка. – Почему? Почему?! Я убил друга, а ты мог это предотвратить!

– Ты не понимаешь! Все не так просто.

– Что не так просто? – продолжал трясти его Ансгар. – Тебе не просто? Думаешь, это тебе не просто?

– Да! – закричал Мане. – Да! Мне не просто!

В его глазах мелькнуло такое отчаяние, что Ансгару вдруг стало не по себе, и он наконец отпустил Мане.

– Объясни же мне, – проговорил он, хрипя на морозном воздухе, – как получилось, что ты знал о том, что должно было случиться, но вместо того, чтобы предупредить, лишь играл со мной в загадки?

Мане медленно поднял шапку, но вместо того, чтобы надеть, смял ее в руках.

– Таков мой дар. Боги подшутили надо мной. Не иначе, сам Локи одарил меня. Я вижу в людях их будущее, это правда. Но это будущее размыто, и я никогда не могу сказать точно, что именно и когда произойдет. Помнишь тех троих, что ты убил? Я ведь предупреждал их, говорил, что над ними занесен меч судьбы. Тогда я сам не знал, что это значит. Только потом мне сказали имя твоего меча. Что могли они сделать с таким предупреждением, как могли предугадать, где именно меч их настигнет? Я не смог их спасти. Так и с тобой. Я чуял в тебе смерть твоего друга, но даже не знал, кого именно. Я предупредил тебя, как умел. Но и в этот раз не смог помочь.

Ансгар посмотрел прямо в красные глаза и почувствовал себя неуютно. Это было то самое запредельное, которого он так сторонился. Резко повернувшись, Ансгар пошел прочь.

– Подожди!

Ансгар остановился, хотя и не обернулся.

– Скоро ты его увидишь!

В тот раз Ансгар не понял, о чем говорил Мане, и не придал его последним словам значения. Но теперь, стоя в полумраке с нутром, холодеющим от ощущения присутствия чего-то чужого, потустороннего, он, кажется, стал догадываться о смысле этих слов.

Вдруг Ансгару снова послышалось шипение. Уже не тихое, нет. Оно было пронзительным, словно свист свирели, так что от этого звука начинало свербеть в голове. Не в силах его вынести, Ансгар снял шлем и заткнул уши. Стало легче. Шипение начало стихать. Ансгар даже подумал, что оно было только у него в мозгу. Но в этот миг там, внизу лестницы, он, к своему ужасу, увидел, как начинают мелькать какие-то зеленые огоньки. Он принялся тереть глаза, зажмурился, думая отогнать наваждение. «Это только сон! Я сплю! Я сплю!» – думал Ансгар. Но, открыв глаза, увидел, как три тени вырисовываются на полу, там, где когда-то лежали тела убитых. Эти тени начали двигаться, медленно подползая к лестнице. Здесь они стали сливаться воедино. И вот уже одна большая тень поднимается вверх по лестнице, она начинает словно вырастать, отрываясь от ступеней, приобретая все более ясные черты и воплощаясь. Это была уже не просто тень, это волк. Оборотень! Ансгар видел, как волк поднимается по ступеням и в тусклом свете хищно скалится его пасть. Он все ближе и ближе, его клыки нацелены в самое горло жертвы. Но Ансгар не собирался быть жертвой и решил сразиться с чудовищем. Надо только вытащить меч из ножен. Но что это? Тело Ансгара словно онемело, он не мог пошевелиться и стоял как вкопанный. Ему захотелось закричать, но язык присох к нёбу. Клыки были уже совсем близко, Ансгар чуял дыхание зверя. От него пахло кровью. И тогда Ансгар одними губами прошептал: «Брюнгерда!» Этот шепот показался ему отчаянным криком. И этот крик вернул ему силы. Чудовищным усилием воли он протянул руку к груди, туда, где висел амулет, продолжая шептать: «Брюнгерда! Брюнгерда! Помоги!» Шерсть на спине у волка поднялась дыбом, он клацнул челюстью и в тот же миг распался на три тени, которые расплылись по полу, уже через миг исчезнув без следа.

* * *

Ансгар стоял, не понимая, что с ним только что было. Явью ли был оборотень или наваждением? Все было как обычно, та же лестница, те же стены, та же плошка с тлеющим фитильком. Ни теней, ни зеленых огоньков, ни шипения. Только едва уловимый запах крови. Вдруг Ансгар услышал какой-то шум. Настоящие звуки из этого мира. Скрипнула дверь, и раздались шаги. Это конунг вышел из своих покоев и направился к лестнице. Ансгар поспешил надеть шлем и вытянулся во весь рост, положив правую руку на гарду меча. Так и застал его конунг.

– Ну как тут, тихо? – спросил Рёрик.

– Тихо, – соврал Ансгар.

– А ты, случаем, не заснул тут?

«Может, и заснул», – подумал Ансгар, но ответил:

– Нет.

– И мне что-то не спится, все кажется что-то, не пойму, то ли во сне, то ли наяву. Тут точно тихо? Не слышал ничего странного?

Ансгару очень хотелось рассказать все то, свидетелем чему он только что был, но это было настолько невероятно, что он боялся показаться смешным. К тому же он не был уверен, что ему это все не приснилось.

– Нет, я ничего не слышал, – выдавил он.

– И Ефанда спит, ухом не поведет. Видно, и правда мне только кажется. – Конунг потер лицо руками. – Раз уж мне не спится, давай поговорим.

Ансгар обрадовался. Ему не хотелось больше оставаться одному у этой лестницы, и он с готовностью уставился на конунга.

– Скажи мне, как получилось, что ты оказался вхож в дом Година?

– Я сдружился с его сыном, – мрачно ответил Ансгар, сразу пожалевший об этом разговоре.

– Этого мало.

Ансгар пожал плечами, всем своим видом показывая, что ему больше нечего добавить. Но конунг не успокоился.

– Он готов был отдать за тебя свою дочь. Значит, он говорил с тобой, и не раз. Я знаю старого хрыча и представляю, что это могли быть за разговоры. Скажи, он говорил обо мне?

– Он рассказал, что это ты его возвысил.

– И что удалил его от себя, тоже рассказал?

– Да.

– Стало быть, он сказал тебе и причину. Что он от тебя хотел?

Ансгар удивленно посмотрел на конунга. Как он мог знать? Не иначе, годы власти сделали его таким чутким к любому, даже малейшему, намеку на измену. Ансгар не чувствовал в себе силы запираться, конунг был слишком умен. Но и всего разговора передать он тоже не мог.

– Он говорил, что мне нечего здесь делать, что у меня есть родина и я должен быть там.

– Старый дурак! Забыл, что сам здесь пришелец.

– Он же безродный, ему не было чести в родной земле. А здесь он нашел себе дом, семью.

– Да что ты говоришь?! Будто я не знаю. А кто привел его сюда? Кто дал ему этот его дом? Об этом ты не подумал? А теперь он подговаривает моих воинов покинуть меня! Неблагодарный! Может, он еще и объяснил, зачем он это делает?

Рёрик разошелся не на шутку. Он почти кричал, нависнув всей своей массой над Ансгаром, который смог оценить мощь конунга, несомненно, бывшего некогда выдающимся воином.

– Не пытайся скрывать, он что-то еще тебе наговорил! Что?

– Он не говорил ничего дурного. Он предан тебе, господин.

– Так он говорит. Но еще он говорит, что я порушил обычаи предков. Разве нет?

Ансгар хотел соврать, но не смог. Вернее, ему были слишком близки слова Година, чтобы он мог от них отречься.

– Да, господин, ты порушил обычаи, не уважаешь старейшин племен, силой давишь тех, кто стоит за старину. – Сказав так, Ансгар мысленно приготовился к буре, но конунг не уловил, что его воин говорил и от своего имени тоже.

– Ох, и дурак! Старый хрыч, турса ему под кровать, когда уже норны обрежут его нить?!

– Не говори так, господин! – воскликнул Ансгар, но конунг не обратил внимания.

– Годин просто не понимает того, что я делаю. Уперся, как баран, стоит за старые обычаи. И другим головы морочит. Ты совсем юн и просто не понимаешь! Что толку от прежних обычаев? Покуда племена жили по-старому, управлялись старейшинами, жили сами по себе, думаешь, хорошо это было? Им, конечно, не приходилось каждый год давать дань, и мужи их не уходили из племени в княжескую дружину. Но что толку? У них не было защиты, не было единого войска. Когда их приходили грабить, каждое племя отбивалось само, как могло. А когда их не грабили сыны моря, они дрались между собой из-за всякой ерунды, из-за покосов, из-за скота! Они были слабы, мир их не знал, соседи почитали за ничто. Я их объединил, моя дружина, дружины моих ярлов, ополчения племен – все вместе стали непобедимым воинством! С тех пор, как я здесь, никто не смел приходить в эту землю и грабить ее обитателей! Наоборот, власть Хольмгарда все растет, под мою руку идут лучшие воины из нордманов, вендов, финнов. Они почитают за честь служить мне! А купцы? Со всех сторон, с заката и с востока, с юга они плывут сюда со своим товаром. Торг растет из года в год, и город растет! Было бы все это, по-твоему, возможно, если бы здешние племена жили, как встарь? Нынче многие тяготятся моей властью, мол, лишаю их прежней свободы, не уважаю заветы отцов, сужу самовольно, не по-старому. Думают, я уйду, вернется свобода, вернется прежняя жизнь. Но не думают, что вернутся и набеги, вернутся распри! Купцы уйдут, Торг захиреет. И что останется? Разрозненные племена, прячущиеся в лесах и презираемые всеми окрестными народами, – вот что останется! Власть конунга – это сила! это мощь! это богатство! Те, кто отрицает это, либо дураки, либо враги! Годин мне не враг, стало быть – дурак! И уже не исправится, слишком стар. Но ты-то еще юн, должен поумнеть!

Ансгар слушал Рёрика и вспоминал родной дом. Такой же вот конунг пришел и спалил его. Ради чего? Ради силы, мощи, богатства? Нет, ради себя, ради своей власти! И Рёрика волнует только его собственная власть, а то, что он говорит про защиту, про купцов, – все это только оправдание. Но, может, он в чем-то и прав. Будь Тюлоскуг под властью какого-нибудь сильного конунга, Ведерхатт не посмел бы так нагло напасть.

– Я не позволю! – не успокаивался тем временем Рёрик. – Не позволю всяким дуракам разрушить то, что я создавал годами. Скоро подрастет сын, каких-нибудь десять зим, и я смогу уйти на покой, передав власть ему. Ингвар! Мой сын! Но ему нужны верные помощники, понимаешь? Не всем ярлам можно доверять. Торвар был мне предан, но его отравили. Словене тяготятся моей властью. Твердислав, Ратмир, Братята. Но они скорее восстанут, чем подошлют мне убийц. Я казнил Эринга, но что если с ним в сговоре был кто-то еще? Я верю Асмунду, это я его возвысил, и он предан мне. Верю Бергтору, он мой родич. Старый Фроди тоже предан мне. В остальных я не так уверен. У Адальмунда слишком велика дружина, как бы он не захотел сесть на мое место! Но он провалил поход на кривичей. Никто не поддержит его, если он что удумает. Однако же удумать может. Наттфари тоже себе на уме, никак его не пойму. Йоар все время молчит, но о чем-то же он думает? Или Крук? Он, конечно, дурак. Но и Эринг был дураком, а кто-то его надоумил. Хельги, вот кто мне нужен! Напрасно я прогнал его. Он верно служил мне и был бы предан моему сыну. Его надо вернуть.

Ансгар понимал, что конунг говорит уже сам с собой, и старался не напоминать о себе, а только внимательно слушал. Услышав про Хельги, он как-то внутренне насторожился, перед глазами промелькнула волчья морда. Но тут Рёрик вспомнил про него:

– Что-то ты неважно выглядишь. Как твоя рана?

– Заживает.

– Вижу. Но, может, рано я тебя в стражу определил?

– Нет, господин, не рано. Я рад служить тебе. – Сказав так, Ансгар почти не врал, он действительно рад был служить, но только потому, что сидеть без дела ему нынче было просто невыносимо.

– А все же отдохни-ка следующей ночью, другого поставлю. – Рёрик покровительственно хлопнул Ансгара по плечу, но вдруг насторожился. – Что это? Что за шум?

Ансгар прислушался – и вправду, с улицы доносился какой-то гул, потом несколько глухих ударов, словно кто-то пытался вышибить ворота, и крики людей.

– А ну, сбегай, глянь, что происходит. – Рёрик, строго сведя брови, мотнул головой в сторону двери, и Ансгар опрометью бросился во двор. Он выскочил на улицу, увидел, что со всех сторон к воротам сбегается стража, и сам поспешил туда.

– В чем дело? – крикнул он первому попавшемуся стражнику.

– Не знаю, кто-то ломится.

Ансгар подошел ближе. В ворота колотилось сразу множество рук, но на самом деле, как ему тут же стало ясно, никто не пытался их выломать. Зато с той стороны явственно слышались улюлюканье и какие-то бессмысленные крики. Кем бы они ни были, эти люди явно хотели привлечь к себе внимание. И они добились своего – скоро у ворот собралась стража со всего дворца. Были тут и друзья Ансгара. Свен, выходец с Борнхольма, которому конунг в отсутствие Хельги поручил командовать стражей, убедившись, что под его рукой собралась вся наличная сила, велел открывать ворота.

– Посмотрим, кто это к нам пожаловал, – произнес он угрожающе и вынул из ножен меч. Ансгар последовал его примеру. Но в этот самый момент стук и гомон прекратились.

– Открывай! Открывай! – закричал Ансгар и, едва створы ворот приоткрылись, выскочил наружу. У стен дворца уже никого не было, но Ансгар слышал, как скрипит снег под ногами убегающих. Ему показалось, что он увидел, как один из них заворачивает за угол дома, и даже различил на нем лисью шапку. Ансгар дернулся, намереваясь броситься в погоню, но в этот миг его посетила страшная догадка. Резко развернувшись, расталкивая Свена и других стражников, поваливших за ворота, он бросился назад во дворец. Уже подбегая к дверям, Ансгар услышал истошный женский вопль. Двумя прыжками он взлетел по лестнице и ринулся к опочивальне конунга. Именно там кричала женщина. Дверь была открыта, и Ансгар, даже на миг не задумавшись, что врывается в покои Рёрика, шагнул внутрь.

В углу напротив дверей Ефанда, жена конунга, с округлившимися от ужаса глазами и схватившись за голову руками кричала, что есть мочи. Рядом в кроватке плакал ребенок. Ансгар посмотрел в другую сторону, за дверь, – там, прижавшись спиной к стене, сидел на полу Рёрик. Глаза его были выпучены, лицо покраснело сильнее обычного, из исказившегося рта капала на бороду тягучая слюна. Конунг умер.

* * *

Ансгар был убежден, что смерть конунга не случайна – его убили. И те люди, которые ломились в дворцовые ворота, были напрямую с этим связаны. Лисья шапка на голове одного из убегающих – Ансгар узнал ее, она принадлежала Мане. Если там был Мане, то были и остальные даны вместе со своим Кнутом. Но почему они это сделали? Мстили за Эринга? Знал ли Бальдр об этом? Да, он мог знать. И не только знать, но и содействовать, ведь Бальдр был очень разозлен, когда конунг не дал ему разделаться с Ансгаром, да еще и взял того в свою дружину, а с ним весь десяток. Наверняка Кривой затаил обиду и решил отомстить.

Но как они убили конунга? На его теле не было ни единой раны. Ефанда же, обезумев от горя и ужаса, все время повторяла что-то о призрачном волке. Никто не воспринимал ее слова всерьез, и Ансгар тоже не стал бы обращать на них внимания, если бы не воспоминание о призраке, которого он отогнал с помощью амулета Брюнгерды. Прежде он просто не поверил бы в то, что человека может убить какой-то призрачный волк. О дисах и иных запредельных существах можно было рассказывать разные истории, можно было в них верить, но все это было где-то в другом месте с другими людьми – и оттого как-то не по-настоящему. Но Ансгар видел оборотня своими глазами. Сначала он был уверен, что ему все приснилось, но после смерти конунга и слов Ефанды начал в этом сомневаться. Оборотню нужно было убрать стражу из дворца, и он этого добился, вступив в сговор с Бальдром и данами. Оставалось ответить только на один вопрос: кто такой этот оборотень? Если у него вообще было человеческое воплощение, то им мог быть только один муж – Хельги. Ансгару всегда нравился этот воин, но он сразу, еще при первой встрече, когда они сражались друг с другом перед конунгом, почувствовал в нем что-то странное и страшное. Этот звериный оскал на красивом лице, эти серые глаза, эта шкура волка на плечах. Сначала Ансгар подумал, что Хельги мог затаить обиду на конунга после своего изгнания, когда он не смог добыть голову Модольфа. Но затем вспомнил, как Хельги убил раненного Ансгаром наймита, подосланного Эрингом, прежде чем тот успел что-то рассказать. Вспомнил, как Хельги заткнул самого Эринга, сломав ему челюсть. Ансгар понял, что Хельги давно замышлял против конунга. Может, и частые болезни Рёрика были результатом стараний Хельги. Только конунг никак не хотел умирать, и Хельги стал действовать решительнее. Его изгнание было ему даже на руку.

Так думал Ансгар, но, кроме него, никто и слышать не хотел об убийстве. На теле конунга не было ран, следов отравления тоже видно не было, а слова полубезумной Ефанды никто не воспринимал всерьез. Для ярлов куда важнее было, что конунг умер, а не то, как это произошло. С его смертью ушла сила, которая держала вместе разноплеменных ярлов с их дружинами, и теперь никто не знал, что будет дальше. Хольмгард погрузился в хаос. Отдавать указания было некому, ведь ни один ярл не собирался признавать над собой власть другого. Всяк позаботился прежде всего о своей власти и безопасности, так что дружины ярлов во всеоружии охраняли их хирдхеймы. Тут же началось племенное разделение. Словене сносились со словенами, ярлы из нордманов вели переговоры между собой. Финны и венды пытались договориться со всеми. И никому не было дела до того, что происходит во дворце конунга, где лежало его непогребенное тело, а рядом с ним сидела безутешная вдова с маленьким сыном на руках.

Видя это, Ансгар не спешил ни с кем делиться своими догадками. Его просто подняли бы насмех, расскажи он об оборотне. Поэтому Ансгар счел за лучшее молчать и не привлекать к себе внимание. Но были свидетельства, в которых он был вполне уверен и которые были вполне реальны – даны и Мане с его лисьей шапкой. Конечно, теперь всем было наплевать на то, кто и зачем поднял шум посреди ночи, и поэтому Ансгар решил рассказать об этом только своим друзьям.

Был йоль, когда он поведал им свою историю. В этот вечер и потом всю ночь нордманы должны были гулять и веселиться в ожидании прихода Солнечного Короля, но после смерти конунга никому не было до веселья. Праздник справляли тихо, небольшими компаниями самых близких друзей и с оружием наготове. Так и Ансгар со своим десятком сидел у йольского светильника и пил сидр, когда, убедившись, что их больше никто не слышит, поведал им свою историю.

– Странные дела, брат, – промолвил Агнар, услышав его рассказ, – белоголовый, а с ним, верно, и другие даны нагло шумят у самого дворца, и, покуда все мы за ними гоняемся, конунг умирает. Странные дела!

– Верно, дело тут нечисто, – согласился Ульвар, – да только не пойму я, в чем секрет?

– Какой секрет? – не понял Оддвар.

– Эх, великанья твоя задница, что ж тут непонятного? – стал подначивать его Брунольв. – Мане с друзьями шумели за воротами, а конунг умер во дворце. Кроме того, что это произошло одновременно, какая тут связь?

– Верно, – кивнул Ульвар, – как именно их шум привел к смерти конунга – вот в чем секрет!

– А может, и нет никакого секрета, никакой связи? – спросил Раудкар, и Лодинн его поддержал:

– Да, может, и вправду помер старик, и все дела!

– Э, нет, связь тут прямая, иначе зачем бы было вообще поднимать этот шум? Но как они все-таки добрались до конунга – вот этого я никак не пойму.

– Я слышал, – подал голос Ивар, – будто жена конунга говорила про какой-то призрак.

– Чушь! Бабские бредни, – тут же отрезал Бильд, – она же обезумела, все так говорят.

– И я не верю в эту небылицу, – согласился Ульвар, другие тоже закивали головами.

Видя это, Ансгар снова засомневался, видел ли он оборотня на самом деле или это было лишь ночное видение. Пусть это будет его тайной, и даже брату он ничего не расскажет. Ансгар нутром чувствовал, что так будет лучше и для него, и для других.

– Все-таки выходит, что никакой связи нет, – проговорил он с напускной задумчивостью, – никаких ран на теле конунга не было, и помер он сам.

– А как же даны? – спросил Агнар.

– Это надо бы спросить у них самих, да только кому сейчас есть дело до них?

Но тут заговорил Оддгейр:

– Мне есть дело. Я уверен, что они неспроста явились в ту ночь у ворот дворца. Мне эти даны сразу не понравились. Они украли наш драккар, они убили Дагстюра, они споили Бальдра! И сейчас, я уверен, они снова принесли с собой зло. Не знаю, как именно, да мне и все равно! Я убью одного за другим всех восьмерых, клянусь дарами Фрейра! Слышите? Не пройдет и три дня, все они будут мертвы, даже если это будет стоить мне головы!

Был йоль, и слова Оддгейра были не чем иным, как йольской клятвой.

* * *

Ансгар шел по лесу, сам не зная куда. Он чувствовал холод – страшный мертвящий холод, от которого было негде укрыться. Было темно, и только снег едва отсвечивал каким-то зеленоватым светом. Ансгар что-то искал – прибежище? дорогу? – он не понимал. Но знал, что должен идти, и шел. Ноги вязли в снегу, тяжелый плащ волочился позади, заметая следы. Ансгар не помнил, когда и как он оказался в лесу, сколько он уже так ходил, и боялся, что на самом деле бродит по кругу. Ночь казалась нескончаемой, и он начал думать, что так и останется в этом зеленоватом снегу, когда холод окончательно высосет из него жизнь.

Ансгар остановился. Ему показалось, что кто-то за ним наблюдает. Он огляделся и поначалу ничего не увидел, но потом с ужасом различил где-то в глубине леса два ярких пятна. Они медленно приближались к нему. Ансгар застыл на месте, не в силах отвести взор. Огоньки приблизились, и он понял, что это глаза – глаза зверя, оборотня, который выбрал его своей целью. Волк был все ближе, шерсть на нем дыбилась, пасть угрожающе скалилась. В ноздри Ансгару ударил запах крови. Он не мог пошевелиться и только смотрел, как оборотень подбирается к нему.

Вдруг хищник остановился и зарычал, шерсть вздыбилась еще больше. У Ансгара побежали мурашки по спине, он почувствовал, что что-то или кто-то стоит позади него, но не мог повернуться и посмотреть, кто же это, кого боится даже оборотень. Холод стал совсем невыносимым. Наконец, из-за спины Ансгара медленно выплыла чья-то тень и стала между ним и волком. Зверь, грозно рыча, стал осторожно пятиться назад, затем, словно в бессилии, лязгнул зубами и скрылся за деревьями. Через несколько мгновений уже где-то далеко раздался его протяжный вой.

Тень медленно повернулась к Ансгару. Он уже знал, что ему снова явился его отец. И он понял, что все это только лишь сон, но не хотел просыпаться. Он протянул руку к отцу, но тень отпрянула. По ней словно пошли трещины, из которых вдруг вырвалось пламя, осветив все вокруг ярчайшим светом. Волна жара окатила Ансгара, он сразу согрелся. Пламя же обратилось соколом, который взмыл вверх, к черному небу.

– Отец! – позвал Ансгар и проснулся от собственного крика.

* * *

Безначалие в Хольмгарде продолжалось несколько дней. Но вот по городу прошел слух о скором обряде погребения конунга. Это верный старый Фроди вместе с Асмундом и Бергтором озаботились тем, чтобы устроить Рёрику достойные проводы в Вальхаллу. Пока другие вели тайные и явные переговоры друг с другом да прятались по хирдхеймам под охраной своих воинов, эти трое вывели людей в лес, где Фроди указал подходящее место – широкую поляну с небольшим всхолмием, и велели им валить деревья. Поляна выросла в целое поле, на котором, когда пришло время, уместилось едва ли не все население Хольмгарда. Все свободные мужи, способные носить оружие, собрались на этом поле еще затемно, и обряд начался при свете сотен факелов. Ансгар, будучи воином самого конунга, стоял вместе с братом и друзьями в первых рядах и мог видеть все своими глазами.

Срубленные деревья были сложены огромным ступенчатым костром вокруг холма, на вершине которого поместили драккар. Таких кораблей Ансгар прежде не видывал – и не мудрено, ведь его мастерили не для того, чтобы ходить по морям, а для того, чтобы конунг вознесся прямо в Вальхаллу. У драккара не было мачты и весел, зато по центру стоял деревянный шатер. Вокруг драккара и внутри него самого долго суетились люди, устилавшие его стегаными матрацами, подушками, дорогой иноземной парчой. Руководила ими какая-то старуха – со страшным, изуродованным шрамами от ожогов лицом, мрачным взором и притом такая здоровенная, что едва уступала своей статью Оддвару.

Шел снег. Его редкие крупные хлопья оседали на одежде и слипались, покрывая ее белым покровом, так что скоро все собравшиеся стали походить на холодных дисов зимы. Целое воинство, укрытое снегом, провожало Рёрика в последний путь, и оттого людьми овладела некая мрачная торжественность. Ансгар невольно вспомнил, как хоронил отца, и потому был особенно угрюм.

Когда приготовления были закончены, ярлы из числа вендов и нордманов подняли тело конунга, которое привезли сюда из Хольмгарда в санях, и, передавая друг другу, так, чтобы каждый мог к нему прикоснуться, понесли его к костру. Был среди них и одноглазый Бальдр, один вид которого будил в душе Ансгара гнев. Предводители словен смотрели за происходящим, стоя в стороне. Подойдя к ступеням, ведшим на вершину холма, ярлы опустили тело и раскрыли саван, в который оно было укутано. Перед глазами людей предстал покойник, в котором трудно было узнать прежнего повелителя. Кожа почернела, глаза ввалились, все лицо как-то осунулось и стало острым. На нем была одна только длинная исподняя рубаха, и теперь ярлы, самые знатные и могущественные, принялись его обряжать, с трудом натягивая одежду на окоченевшее тело. Плотные шерстяные штаны, дорогую рубаху из крашеной иноземной ткани, куртку из дубленой кожи с золотыми пуговицами, красные сапоги, парчовую шапку, отороченную собольим мехом. Вслед за тем Рёрика оборужили, вздев дорогую броню и наручи и препоясав наборным поясом, на котором висел франкский меч в дорогих изукрашенных ножнах. Наконец, на плечи его был накинут плащ из черного вадмала. Таким в последний раз увидели конунга Рёрика его люди.

Покончив с обряжанием, ярлы выстроились от подножия холма к самому драккару и, снова передавая его друг другу, вознесли тело Рёрика на самый верх, подняли на драккар и занесли в шатер. Туда же, в шатер, внесли различное оружие – шлем наподобие того, что конунг дарил Ансгару, щит, копье, секиру, лук со стрелами и еще один меч. За оружием последовала снедь – хлеб, рубленое мясо, вино. Затем Бергтор втащил на поводке на вершину холма упирающегося пса и держал, когда Йоар, коротко взмахнув своим мечом, рассек его пополам. Обе половины бросили в драккар. Тут же Фроди зарезал петуха и курицу и тоже оставил в драккаре.

Тем временем вокруг холма гоняли пару коней. Вороные, длинногривые, тонконогие, они были полны жизни и молодой красоты. Белый снег летел комьями из-под их черных копыт, мышцы играли под ухоженной шкурой, ярые глаза косили на не дававших покоя погонщиков. Наконец от их спин повалил пар. Тогда их остановили, и ярлы, вынув из ножен мечи, набросились на них. Кони жалобно заржали и, спасая свою жизнь, принялись лягаться и кусаться. Но люди были неумолимы, и скоро оба коня, дрожа всем телом, упали на колени, а потом и на бок. Они уже были мертвы, а ярлы все продолжали рубить, рассекая их тела на части. Снег вокруг покраснел от обильно пролитой крови. Затем ярлы, сами с ног до головы перепачканные кровью, втащили разрубленные лошадиные туши наверх и положили у шатра. От увиденного у Ансгара стало еще тягостнее на душе, ему было жаль этих прекрасных животных. Но конунг не мог вознестись в Вальхаллу без пары коней, и иначе было нельзя.

Прошло уже больше двух часов, как начался обряд. Рассвело, и факелы были давно потушены. Снег почти прекратился, но стал крепчать мороз. Ансгар чувствовал, как коченеет его лицо, коченеют пальцы на руках и ногах, как холод пробирается под одежду и студит самое нутро. Но костер все не зажигался. Предстояло принести еще одну жертву.

Ряды воинов расступились, и между ними прошла женщина. Это была Ефанда, вдова конунга. Ансгар видел ее совсем близко. Она выглядела отрешенной и шла, словно не замечая никого вокруг. Ее большие красивые глаза глядели куда-то в пустоту, губы были плотно сжаты и посинели то ли от холода, то ли от напряжения. На ней была тяжелая соболья шуба, но, подойдя к костру, она повела плечом, и шуба упала к ее ногам. Ефанада осталась в одной исподней рубахе. Затем она сняла сапоги и осталась босиком. В этот момент к ней подошли несколько человек, которые с побагровевшими от напряжения лицами несли на себе некое подобие врат. Наттфари и Бергтор подняли ее на плечи, а затем подняли вверх руки, и Ефанда, стоя на их ладонях, глянула поверх ворот.

– Я вижу своего отца и свою мать, – произнесла она тихо, но все услышали.

Наттфари и Бергтор опустили ее, но тут же подняли вновь.

– Вижу всех моих умерших родичей.

Наконец, Ефанду подняли в третий раз, и она сказала:

– Вижу своего господина! Он зовет меня! Ведите же меня к нему!

После этого Наттфари и Бергтор повели ее по ступеням наверх, к драккару, где их уже поджидали Адальмунд, Викар, Йоар, Фроди и та могучая старуха с двумя прислуживавшими ей девушками. Взойдя на корабль, Ефанда сняла браслеты с обеих рук, и старуха тут же забрала их. Затем Ефанада сняла браслеты с ног и отдала их девушкам. Передавая из рук в руки, ей поднесли рог, наполненный вином. Медленно, с трудом глотая, проливая вино на рубаху, словно забрызгивая ее кровью, Ефанда выпила и выпустила рог из рук.

Теперь ей оставалось только зайти в шатер, но она медлила. Ефанда обернулась и посмотрела с высоты холма на столпившихся вокруг людей. Ансгар понял, что ей страшно. Она должна была взойти на костер со своим мужем, но, кажется, только теперь поняла – поняла окончательно, всем естеством, всей душой, – что это конец, что ей больше не бывать в Мидгарде, не чувствовать, не страдать, не желать, не наслаждаться. Ей больше не встретить весну, не пройтись по молодой траве, не вкусить плодов нового урожая, не увидеть, как растет ее сын. И теперь Ефанда смотрела на окружающих, словно ища спасения, отчаянно надеясь увидеть хоть кого-нибудь, кто остановит все это, кто скажет ей, что умирать не нужно. Но все молчали. И тут старуха схватила ее сзади за волосы, заломила одну руку и так заволокла в шатер. Растерявшаяся Ефанда не сопротивлялась. Вслед за ними зашли все шесть ярлов, бывшие наверху.

– Мама! – раздался громкий детский крик. Это был маленький Ингвар, которого держал на руках Асмунд. – Мама!

Тогда Ансгар услышал грохот, который стал все громче разноситься над собравшимися, заглушая детский плач. Он огляделся – это пришедшие на погребение своего вождя воины принялись стучать оружием по щитам. Ансгар вынул из ножен свой Домарбранд, перекинул со спины щит и тоже начал стучать. Он бил в щит в такт со всеми, постепенно ускоряясь. Грохот нарастал, промежутки между ударами становились все меньше, не давая услышать, что же происходит там, на верху холма, в драккаре, в шатре. Но даже через этот грохот Ансгар вдруг услышал короткий пронзительный женский крик. Он перестал стучать. Постепенно остановились и другие. Тогда из шатра вышла старуха – ее руки были в крови. Вслед за ней вышли ярлы. Глядя на них, собравшиеся подняли оружие и закричали, и крик этот сливался в один ужасающий рев тысячеголового исполина. Ансгар тоже поднял свой меч и потрясал им, но не кричал, ибо крик застревал у него где-то в горле.

Тем временем, под гул и рев толпы ярлы, а за ними старуха с прислужницами, спустились вниз. Близился момент, ради которого все и затевалось. С четырех сторон холма уже стояли воины с факелами, готовые передать их тем из ярлов, кому выпала честь отправить конунга в Вальхаллу. Фроди, Адальмунд, Бергтор и Йоар уже готовы были принять в свои руки огонь. Но тут раздался крик:

– Стойте!

По толпе прошел недоуменный гул. Ярлы озадаченно переглядывались, не понимая, что происходит.

– Стойте! – снова раздался громкий твердый голос. Из рядов воинов выступил человек и размеренным неспешным шагом двинулся к ярлам. Высокую фигуру покрывала волчья шкура, голова была неприкрыта, и поднявшийся ветер вздыбил серые волосы. В руке человек нес какой-то мешок.

– Провалиться мне к дворфам, это же Хельги! – промолвил Агнар. Услышав слова старшего брата, Ансгар, в первые мгновения отказывавшийся верить своим глазам, убедился, что они его не обманывают. Это и вправду был Хельги. В каждом его движении чувствовалась внутренняя сила, уверенность и даже надменность. Он явно что-то задумал, и Ансгару было от этого не по себе. Впрочем, не ему одному.

– Хельги! Хельги! Хельги! – пошла волна удивленных возгласов среди собравшихся. Простые воины в большинстве своем были ему рады и потому улыбались и весело переглядывались. Ярлы же были рады далеко не все. Не дожидаясь, когда Хельги подойдет к четырем ярлам, которые должны были возжечь погребальный костер, наперерез ему ринулся Крук.

– Почто явился, изгнанник? – закричал он еще издалека. – Что забыл ты здесь?!

– Конунг не изгонял меня, – заговорил Хельги, не столько отвечая Круку, сколько обращаясь ко всему воинству, – он лишь велел мне не возвращаться без головы Модольфа. И вот она здесь.

Хельги запустил руку в мешок и действительно вытащил оттуда за волосы чью-то отрубленную голову. Он повернулся во все четыре стороны, давая всем возможность увидеть ее. Ансгар прежде не видел Модольфа и теперь со смесью любопытства и отвращения смотрел в его мертвое лицо. Глаза вытаращены от ужаса, рот раскрыт в немом крике, густая светлая борода свалялась от застывшей в ней крови.

– Я исполнил волю моего конунга! – прокричал Хельги, и войско в один слитный громоподобный крик возгласило ему славу. Все еще держа голову Модольфа над собой, Хельги стал подниматься наверх, к драккару.

– Ты куда? Слезай! – заорал Крук, но Хельги не обратил на него никакого внимания. Добравшись до вершины, он снова обратился к войску:

– Я нашел и покарал изменника и предателя! Я отрубил ему голову, как велел мне мой конунг, и принес ее сюда, дабы он мог насладиться местью. Тело Модольфа я оставил непогребенным – пусть Нидхёгг[86] пожирает его плоть, пусть Сколь[87] глодает его кости! Голову же его пусть конунг возьмет с собой в дом золотых щитов[88]. Там Модольф будет смотреть, как славные эйнхерии сражаются друг с другом, но не сможет взять в руки ни меча, ни копья. Он будет видеть, как, вернувшись к столу, они станут пить мед и есть мясо Сехримнира, но сам не сможет ни промочить горла, ни почувствовать вкуса пищи. Он будет глядеть на нежных и ярых валькирий, но никогда не прикоснется к ним. Такова кара преступившему клятву!

Сказав так, Хельги бросил голову на дно драккара и воздел руки к небу. В ответ воинство вновь возгласило ему славу. Тогда он бросил сверху вниз победоносный и в то же время гневный взгляд на ярлов, после чего вновь заговорил:

– Всегда верой и правдой служил я нашему конунгу, во многие походы ходил, многих врагов его убил. И даже когда он гневался на меня, не переставал служить ему. Ибо никогда не забывал, что он сделал для меня и что он сделал для всех вас. Увы! Не так среди иных из тех, кто обязан ему! Ведомо мне, что по смерти его нашлись такие, кто не о деле нашего конунга думал – нашем общем деле! – а только о своей шкуре! О том, как пожирней кусок ухватить, как возвеличиться за счет других!

– Вранье! Что ты несешь? Слезай, ты нарушаешь обряд! – доносилось откуда-то снизу, но эти выкрики остались без ответа, все внимание было приковано к Хельги.

– Нашлись добрые люди, славные ярлы, которые не забыли о своем конунге, – мудрый Фроди, и Асмунд, и Бергтор! Если бы не они, так и лежать нашему вождю без погребения в своем доме. Но что делали другие? Что вы делали? Знаю, многие из вас забыли милость и щедрость конунга, а теперь и вовсе хотите погубить его наследие? В неблагодарности забыли о его наследнике, маленьком Ингваре? Не пристало сейчас у священного огня о том говорить, но соберемся завтра у кургана, дабы решить судьбу Хольмгарда и всей руси. Пусть все воинство соберется, пусть вся русь решает, что нам делать дальше, а не только ярлы в своих тайных переговорах!

– Верно! Верно! – заорали воины. – Слава конунгу и его сыну! Слава Хельги!

Слушая Хельги, ярлы вели себя по-разному. Кто-то, как Асмунд и Бергтор, как старый Фроди, открыто приветствовал его слова. Кто-то молчаливо одобрял, кивая головой или хитро улыбаясь, как Викар и Наттфари. Кто-то не показывал никаких эмоций, пытаясь их скрыть, как Адальмунд, или вовсе их не имея, как Йоар. Ярлы из числа финнов во главе с Оцо-Бьёрном сохраняли спокойствие. На лицах же большинства словенских ярлов читалось недовольство, особенно явное у Твердислава и Ратмира. И только Крук бесновался у подножия холма, требуя, чтобы Хельги замолчал. Но Хельги еще не закончил.

– Мудрый Фроди и вы, славные Асмунд и Бергтор! – обратился он к устроителям обряда. – Доброе дело сделали вы, позаботившись о нашем господине. Но вы забыли – и все забыли, что ныне провожаем мы не простого мужа, но конунга! И не пристало ему подниматься в Вальхаллу одному, но, как истинного конунга, должны его сопровождать верные воины.

– Верно! Верно! – снова раздались крики.

– И теперь я брошу клич, кто из вас готов биться друг с другом до смерти за право вознестись в чертоги Одина вместе с нашим конунгом?

Не успел Хельги закончить свой призыв, как раздался громкий голос, облетевший все поле. Это был Оддгейр:

– Бросаю вызов Кнуту и всем его приятелям-данам из хирда Бальдра, буду биться с ними по очереди, пока не убью всех или сам не погибну.

Хельги с любопытством посмотрел на говорившего. Все ярлы устремили на него свои взгляды. Все воинство обратило на него свой взор. Ансгар тоже с волнением и тревогой посмотрел на друга. Он знал, что Оддгейр так просто не успокоится и будет мстить за Дагстюра, но не думал, что ему так скоро представится случай, да еще столь славный. Однако же биться с восемью воинами, пусть и по очереди, показалось Ансгару безрассудством.

Хельги тем временем обратился к Бальдру:

– Ну что, сын Торвальда, готовы твои люди принять вызов?

– Пусть сами за себя отвечают, – нехотя проговорил Бальдр. Оддгейр был прежде одним из его лучших хирдманов, и ему не хотелось его гибели. Даны же были частью его нынешнего хирда, и их потеря означала ослабление самого Бальдра.

– Мы готовы, – послышался голос Кнута. Он вышел из рядов воинов и направился к холму, за ним последовали его даны, среди которых Ансгар узнал Мане. Тот снова был в своей лисьей шапке. Подошел и Оддгейр.

Люди, стоявшие с другой стороны холма, у подножия которого столпились ярлы, подтянулись поближе, чтобы видеть происходящее, так что костер стал частью кольца, охватившего поле смертельной тризны.

– Бейтесь, не поддаваясь, – проговорил своим скрипучим голосом Фроди, – Одину и нашему конунгу нужны лучшие, а не те, кто подставляется под меч в надежде побыстрее попасть в Вальхаллу. Бейтесь храбро, и скоро вы увидите валькирий.

Бойцы приложили руки к сердцу и поклонились старейшему ярлу. Затем Оддгейр и его противники поклялись на оружии биться честно. Выполнив все обряды, они, наконец, были готовы сражаться. Оддгейр, держа в руке свое любимое копье, а в другой – легкий, простой – даже без умбона – щит, ждал, покуда даны определятся, кто сразится с ним первым. Вышел самый молодой, которого, как припоминал Ансгар, кажется, звали Горм. В качестве основного оружия он выбрал меч.

– Иди сюда, двергово отродье, – прорычал Оддгейр, и Горм, не стерпев оскорбления, кинулся на него. Отступив на полшага, Оддгейр нанес молниеносный удар поверх щита. Лезвие копья разрезало Горму шею под левым ухом, и он тут же упална колени, обливаясь кровью. Толпа удивленно выдохнула. Поединок закончился, едва начавшись.

– Кто следующий? – спросил Оддгейр так, что стало ясно: кто бы сейчас против него ни вышел, он умрет.

Кнут слегка подтолкнул воина, которого звали Свен. У него была секира, и при должном умении и везении он мог перерубить древко копья Оддгейра. Но боги были на стороне того, кто мстил. Первый выпад Оддгейра Свен отбил, однако, когда попытался ударить секирой по древку, открылся и получил удар в лицо. Наконечник вошел в глаз и достал до мозга. Когда Оддгейр выдернул копье, Свен уже был мертв и тут же рухнул на снег. Воинство возбужденно загудело.

– Я жду, – проговорил Оддгейр, нетерпеливо шагая из стороны в сторону.

На этот раз против него вышел воин с таким же, как у него, копьем. Болли, так звали воина, строил страшные гримасы, пытаясь напугать Оддгейра, но тот не обращал на это никакого внимания. Убедившись, что его кривлянья ни к чему не приведут, Болли сделал первый выпад. Оддгейр легко отвел удар и сам перешел в нападение. Болли так же легко отбился. Противники сделали по очереди еще несколько выпадов с тем же успехом. Постояв друг против друга какое-то время без движения, они одновременно ринулись вперед. Острие копья Болли застряло в щите Оддгейра, и в этот же миг копье Оддгейра, ударившись о щит Болли, соскользнуло вниз и вонзилось тому в колено. Дан закричал от дикой боли, а Оддгейр, не раздумывая, пнул его ногой по другому колену. Болли упал на спину и получил удар копьем в живот. Рана была смертельна, но Болли был еще жив. Он пытался отползти в сторону, придерживая одной рукой живот, чтобы не вывалились внутренности. Тогда Оддгейр нанес удар милосердия, пронзив ему грудь там, где должно было биться сердце.

Кнут подозвал к себе самого большого и грузного из своих воинов, Олафа, и что-то шепнул ему на ухо. Олаф сразу помрачнел ликом, но, насупив брови, без сомнения двинулся на Оддгейра. Он замахнулся своей секирой так широко, словно приглашая ударить его в грудь, и Оддгейр не стал отказываться от такого щедрого подарка. Его копье пробило Олафа насквозь, но тот только улыбнулся и навалился на него всем весом. Оддгейр не успел выдернуть копье, и под тяжестью тела древко треснуло и поломалось. Такого не ожидал никто. Олаф явно поддался, но он не просто отдал свою жизнь, а принес ее в жертву, чтобы дать шанс своим товарищам, и этим заслужил всеобщее одобрение. Сам же Олаф так и остался лежать с торчащим из спины наконечником, но зато теперь Оддгейр остался без своего любимого оружия, в руках у него оказалась бесполезная палка, которую он тут же отбросил в сторону и выхватил из ножен простой северный меч – такой, с каким когда-то начинал свой путь Ансгар.

Он сделал это вовремя, потому что на него уже шел с секирой наперевес следующий дан по имени Хаген. Теперь Оддгейру пришлось намного сложнее. Длинная рукоять топора позволяла Хагену держать на расстоянии Оддгейра с его коротким мечом и опасно атаковать самому. Тяжелые удары крошили щит Оддгейра и заставляли его вновь и вновь отступать. Но вот лезвие секиры зацепилось за край щита, Оддгейр резко поднял его и быстрым коротким ударом разбил Хагену плечо. Секира упала в снег, рука безжизненно повисла, и Хаген был обречен. Прыгнув вперед, Оддгейр ударил его щитом и повалил на спину, а затем, накинувшись сверху, вонзил меч в горло.

Кнут нахмурился. Мане, казалось, стал еще белее, чем был обычно. И только Снорре – следующий по очереди противник Оддгейра – пылал яростью и гневом, ведь тот только что убил его брата. У Снорре был меч, такой же, как у Оддгейра, и во всем прочем эти двое, казалось, были равны. Они сцепились, как разъяренные псы. Их схватка превратилась в бешеную рубку. Трещали щиты, звенели мечи, и ни один не мог взять верх. Все воинство, затаив дыхание, наблюдало за этим поединком. Сжав кулаки, смотрел и Ансгар, больше всего в этот миг желавший победы своему другу. Он и раньше знал, что Оддгейр славный воин, но после того, что увидел сегодня, понял, насколько тот действительно силен. Однако же и Снорре, движимый жаждой мщения за погибшего у него на глазах брата, сражался умело и яростно. Поединок длился уже довольно долго, и бойцы начали уставать. Оддгейр, который сражался дольше, первым дал слабину, и даже не он сам, а его щит, который после очередного удара стал разваливаться на части. Следующий выпад Снорре пришелся на почти не защищенную руку. Показалась кровь. Оддгейр стряхнул обломки с руки и, отбежав в сторону, подхватил щит убитого им прежде Горма, но Снорре поспешил за ним и ударил прежде, чем Оддгейр смог поднять покалеченную руку. Меч Снорре рассек ему плечо.

Ансгар еще сильнее, до боли, сжал кулаки. Теперь гибель его друга казалась неизбежной. Но, видно, и сам Снорре прежде времени уверовал в победу. Он поспешил добить своего врага и широко замахнулся мечом, пренебрегая защитой. В этот же миг Оддгейр сделал резкий выпад и с силой вогнал клинок ему в подмышку. Когда он выдернул меч, кровь хлынула такой струей, что стало ясно: Снорре не жилец и добивать его нет нужды. Он сделал несколько шагов назад, немного постоял, потом как-то неловко опустился на одно колено и наконец упал на бок лицом в снег.

Воинство разразилось громкими криками. Все переживали за Оддгейра и желали ему победы, но и Снорре славно сражался. Их поединок был достоин того, чтобы о нем сложили песню. Но это было еще не все. Из восьми человек, вызванных Оддгейром, двое оставались в живых, и Ансгар с горечью понимал, что его друг обречен. Оддгейр дважды был ранен в левую руку, истекал кровью и еле держал щит. Вынув из ножен свой меч, к нему было двинулся Мане, но Кнут остановил его:

– Я сам.

Шрам на лбу Кнута стал темно-сиреневым, усы и борода вокруг рта от дыхания покрылись мелкими сосульками. В его ледяном взгляде, во всем его облике читалась холодная решимость покончить с человеком, который истребил его десяток. Оддгейр тяжело дышал, и его мощная грудь с шумом выдавливала из легких густые клубы пара. Под ноги ему капала кровь. Но он твердо стоял на ногах, крепко держал в руке меч и был готов снова сражаться.

Сняв теплую меховую шапку и надев шлем, Кнут с тяжелой двойной секирой в руках пошел на Оддгейра. Чудовищной силы удар обрушился на щит, и щепки полетели в разные стороны. За ним последовал следующий, потом еще и еще. Кнут знал, что делал – вместе с кровью Оддгейр стремительно терял силы, и ему все труднее становилось подставлять щит. Левая рука вот-вот должна была совсем отказать, и тогда очередной удар разрубил бы Оддгейра. Но даже если бы он нашел в себе силы отбиваться достаточно долго, щит все равно скоро должен был развалиться. Поэтому Кнут размеренно, не спеша, словно забивал гвозди гигантским молотком, наносил удар за ударом. Они были такой силы, что Оддгейр едва не падал на колени. Понимая, что если так пойдет дальше, он обречен на гибель, Оддгейр пересилил себя и, когда Кнут в очередной раз размахнулся секирой, неожиданно бросился на него и вогнал ему меч в левый бок. Одновременно секира ударила Оддгейра древком, так что лезвие оказалось у него за спиной. Уже раненный, Кнут резко дернул секиру на себя, и ее нижний острый край врезался Оддгейру в спину. Кнут дернул еще раз и вырвал вместе с лезвием кусок мяса. Оддгейр зарычал от боли, но тут же нанес еще один удар. Его меч обрушился на голову врага. Шлем Кнута выдержал, но от удара он потерял равновесие и выронил секиру. Тогда Оддгейр набросился на него и, падая сам, завалил его в снег.

– Оддгейр! Осторожно! – это закричал Ансгар, он увидел, как Кнут потянулся к засапожному ножу. Но Оддгейр этого не заметил и, сидя на груди поверженного противника, готовился прикончить его. Нож вошел ему под ребра, и с губ Оддгейра сорвался короткий приглушенный крик, но он все же вонзил свой меч Кнуту в горло.

По толпе пошел было гул, но скоро все замолчали. Тишина повисла над полем. Семеро данов пали от руки Оддгейра, но сам он был смертельно ранен. Тяжело поднявшись, он вырвал торчавший в боку нож. Снег вокруг давно покраснел, и Оддгейр стоял в луже собственной крови. Он пошатывался, лицо его было исполнено боли, которую он едва сдерживал, чтобы не застонать. Сердце Ансгара сжалось, и, глядя на своего умирающего друга, он шептал себе: «Нет! Нет! Нет!» На плечо ему легла тяжелая рука брата, и Ансгар понял, что нельзя своей слабостью осквернять великий подвиг воина, который уже видит низринувшихся к нему валькирий.

– Не сумел! – прохрипел Оддгейр. – Не сумел исполнить своей клятвы! Остался один из них жив.

Он указал пальцем на Мане:

– Друзья! Братья! Знаю, вы слышите меня! Довершите мое дело! Убейте его!

Мане затравленно посмотрел на окружающих. Оддгейр же закатил глаза, смежил веки, ноги его подкосились, и он упал навзничь. Все собравшиеся в круг воины и ярлы были потрясены увиденным. Жажда мести вкупе с самоотверженностью, заставившие Оддгейра отдать жизнь, чтобы забрать с собой своих врагов, нашли живой отклик в сердцах людей. Еще не были преданы огню ни он, ни семеро поверженных им данов, еще не сказано было ни слова, но имя Оддгейра уже стало легендой, его смерть была увенчана честью и славой. Однако же все услышали его призыв и постепенно один за другим стали обращать свои взоры на Мане. Ему явно было не по себе от такого внимания, но он сдвинул свои бесцветные брови и положил руку на рукоять меча, готовясь достойно встретить свою судьбу.

– Кто следующий? – громко спросил Хельги.

Со всех сторон послышались крики. Многие хотели исполнить последнюю волю Оддгейра. Но тут раздался старческий голос Фроди:

– Довольно! Сегодня кровь больше не прольется! Девять воинов сопроводят нашего конунга в Вальхаллу, больше не нужно, чтобы не нарушить священное число.

– Голова Модольфа не в счет! – снова заявил о себе неугомонный Крук.

Мохнатые брови Фроди нахмурились, и он повторил:

– Довольно!

Ансгар думал, что сейчас свое слово скажет Хельги, но он промолчал, а больше никто не присоединился к Круку, и тому пришлось отступиться.

– Поднимите их! – указал Фроди на павших.

Ярлы вознесли их одного за другим на драккар и усадили вдоль бортов по четыре с каждой стороны. Как странно! Оддгейр так ненавидел этих данов, а теперь вместе с ними обратится в прах, чтобы стать эйнхериями. Наверно, и там каждый день они будут убивать друг друга, а потом пить мед и есть мясо.

– Пора! – сказал Фроди, и ему подали факел. Он подошел к костру и поднес огонь к дереву. Словно нехотя, переползло пламя и тут же едва не погасло, но потом разгорелось и стало стремительно подниматься вверх. Бергтор, Адальмунд и Йоар сделали то же самое с трех других сторон.

Никогда прежде Ансгар не видел таких костров. Пламя быстро добралось до драккара и очень скоро полностью охватило его. Оно гудело и трещало, выбрасывая искры в черное небо. Его языки поднимались выше вершин самых высоких деревьев, а свет, разгоняя тьму, стремительно сгущавшуюся в завершение короткого зимнего дня, должно быть, виднелся на многие мили вокруг. Жар шел такой, что люди волей-неволей принуждены были отойти подальше. До ноздрей Ансгара донесся запах жареного мяса.

* * *

За стенами дворца выла вьюга. Ее ледяные щупальца просачивались сквозь щели и жадно искали себе жертву. Холод струился вдоль стен, стелился по полу, висел в воздухе, делая его плотным и колючим. Людям собраться бы всем вместе в пиршественной зале, развести огонь, выпить браги и спеть согревающую душу песню. Но во дворце было тихо и тягостно. Его хозяин вместе с женой уже покинули Мидгард, маленького Ингвара взял под свой присмотр Асмунд. Охранять было некого. Хельги после обряда снова куда-то запропастился, но, увидев его, Свен уже не считал себя предводителем стражи и никаких команд не отдал. Воины небольшими кучками забились по разным углам и, ежась от холода, тихо переговаривались.

Ансгар с братом и друзьями долго молча сидели при слабом свете лучины. Каждый по-своему переживал гибель Оддгейра. Наконец, Ульвар наполнил брагой большой рог и отпил. Затем каждый сделал по глотку, после чего рог вернулся в руки Ульвара. В нем еще оставалось немного браги, которую Ульвар вылил на пол в память о друге.

– Нужно убить последнего дана, – произнес он, – а потом можно и домой.

– Верно! – согласился Раудкар, и его брат-близнец кивнул головой. – У нас здесь больше нет дел. Конунг мертв, служить некому. Осталось только завершить то, что начал Оддгейр.

– Убьем белого дана и уйдем из этой чужой земли, – сказал Ивар.

Но тут раздался голос Агнара:

– Вам что, так плохо здесь? Нам дали доброе оружие, крышу над головой, кормили до отвала. Куда вы собрались?

– Ты что? – удивился Брунольв.

– А то, что сейчас середина зимы. Море сковало льдом, а значит, путь домой закрыт. А если бы и было лето, у нас нет корабля. Драккар принадлежит Бальдру, и вряд ли он захочет принять нас на борт, даже если сам отправится в Нордланд, в чем я сомневаюсь.

Ансгар внимательно посмотрел на брата. Что с ним случилось? Почему он так не хочет возвращаться? Что-то неладное творилось с Агнаром. Ансгар смутно подозревал, что это как-то связано с пророчествами Брюнгерды, но не понимал, как именно.

– Можно найти другой путь, – промычал Оддвар.

– Какой? Ты знаешь его? Поведешь нас? – накинулся на него Агнар.

Оддвар испуганно захлопал глазами:

– Я? Поведу?

– Почему бы и нет, – пришел Ётунссону на помощь Ульвар, – можно идти пешком через земли финнов и лапландцев.

– Это гибельный путь, – подал голос Бильд, – нам придется огибать все Восточное море через земли Крайнего Севера, где и летом-то нежарко, а зимой стоят такие холода, что мы замерзнем насмерть прежде, чем достигнем Нордланда.

– Мы можем перейти море напрямик, прямо по льду, – не сдавался Ульвар.

Но тут не выдержал даже Ивар, который сам хотел покинуть Остерланд.

– Ты, верно, сошел с ума, если предлагаешь такое, – воскликнул он, – мы погибнем в ледяных торосах еще вернее, чем в северных землях.

– Верно, – кивнул Агнар, – и потом, сами подумайте, у нас нет припасов. Даже если что-то удастся прихватить с собой, скоро еда закончится, а охотиться в тех краях зимой особо не на кого.

– А зачем нам идти через север или по льду? – вмешался Лодинн. – Можно идти вдоль южного побережья до земли данов. А там и весна придет, как-нибудь переплывем пролив. Пока будем идти, можно охотиться, в тех краях зверь должен быть.

– А еще в тех краях венды, ободриты и другие враждебные племена. Но даже если мы через них пройдем, нам еще предстоит пройти через землю франков, которые тоже не любят нордманов вроде нас. Вдевятером мы не сможем проделать такой путь. Погибнем.

– Но разве не этого мы все хотим – погибнуть и направиться в Вальхаллу? – глубокомысленно спросил Ивар.

– Вообще-то у меня еще есть дела в Мидгарде, – ответил Бильд, – здесь, в Остерланде. И даже если вы все решите уйти, я останусь.

Ансгар понял, что Бильд говорит о своем отце, которого все еще надеялся найти. Самого Ансгара, однако, больше ничто не держало в этой земле.

– Мне кажется, южный путь не так уж и страшен, – сказал он, – если мы будем достаточно осторожны, то сможем пройти по южному берегу. Я готов рискнуть. Тут наша служба кончилась, пора и на родину.

– Не спеши, брат, – возразил Агнар, – и вы все подумайте, прежде чем куда-то уходить. Завтра будет тинг, и, может быть, изберут нового конунга. Не обязательно служить ему годами, ведь наш договор заканчивается через одну зиму. Дослужим и потом сможем с чистой совестью, если так уж хочется, вернуться домой.

– Без корабля? – спросил Брунольв. – Сам же сказал, что Бальдр…

– Пусть Хелль его заберет! Не нужен нам Бальдр. Наймемся к торговцам, летом они часто плавают сюда из Нордланда и обратно.

Близнецы переглянулись. Было видно, что они колебались. Ансгару тоже показалось, что слова брата не лишены смысла.

Наконец Ульвар озвучил мысль, к которой, кажется, так или иначе склонялись все:

– Не будем спешить. Посмотрим, что будет на тинге.

– Верно! Верно! – сразу все согласились и тут же стали укладываться спать.

– А как же с последним даном? – вдруг вспомнил Оддвар, когда Брунольв уже потушил лучину.

– Убьем его! – решительно заявил Ульвар.

– Смерть ему, – сказал Бильд.

– Убьем! Убьем!

– Если его уже не убили, – заметил Ансгар, – после слов Оддгейра, которые слышал каждый, вся русь обратилась против Мане. У него не осталось друзей, одни враги. Мне жаль его, и, если я его увижу, я не подниму на него меча.

– А как же Оддгейр? – спросил Бильд. – Ты не хочешь отомстить за него?

– О какой мести ты говоришь? – удивился Ансгар, – Оддгейр мстил за Дагстюра, которого убил Модольф. Модольфа убил Хельги, вы все видели его голову. Но Оддгейр уже успел дать клятву в вечер йоля, и он ее исполнил. Чем же виноват Мане? Тем, что Оддгейр погиб раньше, чем добрался до него?

– Оддгейр звал нас! Перед лицом смерти он завещал нам, своим друзьям, довершить начатое. Как можешь ты теперь забыть его слова? Неужто этот Мане тебе больший друг, чем Оддгейр, что ты так за него заступаешься?

– Нет, он мне не друг. Но и не враг…

* * *

На другой день на судном поле, где когда-то Ансгар бился с Хельги и где он выдержал испытание огнем, собралось все воинство Хольмгарда, все вольные мужи разноязычных племен и их предводители-ярлы. Великое множество нордманов, вооруженных до зубов, стояли, словно собрались на битву. Ими предводительствовали Адальмунд, важный больше, чем обычно, Бергтор, с трудом сдерживавший свое неуемное честолюбие, Асмунд с маленьким Ингваром на руках, Викар, оглядывавший собравшихся хитрым прищуром дальнозорких глаз, Наттфари, как всегда загадочно улыбавшийся, Йоар, бесстрастно взиравший на собравшихся, старый Фроди, по своему обычаю опиравшийся на меч. Явился и Хельги с верными ему воинами. В лице его читалась решимость и полная уверенность в собственных силах. Рядом с Хельги Ансгар увидел Бальдра Кривого. Ненавистный хёвдинг смотрел единственным оком так, будто на него вот-вот должна была снизойти ярость берсерка. При одном только взгляде на Бальдра рука Ансгара невольно потянулась за мечом, но за спиной своего врага он увидел Барга. Старый викинг, так многому научивший Ансгара, стоял с мрачным видом, без своей обычной веселости. Жаль, нельзя было подойти. Вражда с Бальдром разделила их непреодолимой стеной.

Напротив нордманов собрались многочисленные словене. Они также явились на собрание во всеоружии. Предводительствовал ими Ратмир, чье лицо ни на миг не теряло своего сурового выражения. Рядом с ним стоял Твердислав. Эти двое то и дело о чем-то оживленно переговаривались. Стоял, возвышаясь над другими, Вышан, спешно прибывший в Хольмгард из Альдейгьи, едва до него дошла весть о смерти конунга. Другие вожди словен – Братята, Домажир, Терех и Рознег, которых Ансгар так и не научился различать, – стояли ближе к своим воинам. Глядя на них, Ансгар понимал, что они готовы к любому повороту, как бы ни закончился тинг. Между двумя воинствами, стоявшими друг против друга, витало невидимое, но ощутимое напряжение, и только от мудрости ярлов зависело не превратить собрание в побоище.

Между нордманами и словенами, замыкая круг, стояли с одной стороны венды, а с другой – финны. Оцо-Бьёрн, Онни, Ойва и Суло проявили, как подумалось Ансгару, легкомыслие и привели своих воинов без броней, а только с самым необходимым оружием. Они явно не собирались сегодня ратовать. Венды – другое дело. Эти пришли, прихватив с собой все оружие, какое только могли, по примеру своего предводителя. Крук надел на себя дорогой доспех с наручами и поножами, за спиной у него был крепкий щит. На поясе висел с одной стороны меч, с другой – секира, из-за сапога выглядывала рукоять ножа. Только шлема он не надел, и густая шапка волос с вплетенными оберегами торчала во все стороны. Бурислав, Яромир и Владивой ни в чем ему не уступали.

Среди вендов Ансгар с удивлением увидел еще одного ярла, которого никак не ожидал повстречать здесь. Это был Годин. Он явился одетым не как старец, но как воин, и выглядел точно так, как при их последней встрече. Воспоминание больно полоснуло душу Ансгара, и он провел рукой по щеке, нащупывая шероховатость шрама. Эта память об убитом друге останется с ним до смертного часа.

В центре круга, образованного собравшимися, стоял трон. Он пустовал, потому что это был трон конунга, а конунг был мертв. Очевидно, кто-то из ярлов решил, что сегодня будет избран новый конунг, поэтому трон и принесли сюда – усадить на него следующего владыку Хольмгарда и тем утвердить его власть в глазах всей руси.

Медленно, опираясь при каждом шаге на меч, к трону двинулся Фроди. Он был старейшим среди ярлов, и именно ему предстояло начать тинг. Его белая, как лежавший повсюду снег, борода развевалась на ветру, резко контрастируя с темно-серым полушубком. У Фроди был только его меч, так что он оказался самым безоружным из всех. Его оружием был его возраст и всеобщее почтение, которое оказывали ему как нордманы, так и венды с финнами.

Подойдя к трону, Фроди стал рядом с ним и, щуря подслеповатые глаза, оглядел окружающих. Слегка прокашлявшись и пожевав губами, он заговорил своим скрипучим голосом:

– Славные ярлы и доблестные воины! Родившиеся в этом краю и пришедшие сюда вместе с Рёриком! Бившиеся за него еще в ту пору, когда он был секонунгом, и пришешие в Хольмгард совсем недавно! Смотрите! Смотрите! Здесь, на этом месте, из года в год восседал, судил и рядил тот, кто собрал нас всех вод своей рукой, кто объединил под своей властью земли от Нево до верховий Днепра и от Вороньего камня до Белого озера, кто воздвиг этот город и сделал его желанным местом для купцов со всех четырех сторон света! Теперь это место пусто. Великим воином был Рёрик и мудрым правителем, он мог бы достичь и большего, если бы боги дали ему время. Но, видно, понадобился Одину, и Хар[89] забрал его. Вчера проводили мы его со всеми почестями, а сегодня настало время решать, как нам быть дальше, что делать с наследием Рёрика. Сын его, Ингвар, как вам всем известно, еще слишком мал, его только забрали у матери, да и то потому лишь, что она ушла с Рёриком. Ингвару не время еще водить войско в походы, не время сражаться. А ратиться нам, если хотим сохранить, что имеем, придется немало. Знаете вы, что у нас розмирье с владетелем Кёнигарда. Он прочно сидит там, вниз по Днепру, и не пускает нас в богатые южные страны, да к тому ж подмял под себя кривичей. Еще понимать вы должны, что весть о смерти Рёрика скоро достигнет Нордланда, и конунги северных стран, Эрик ли Ведерхатт из Свеаланда, Харальд ли из Вестфолда, или Хальвдан из данов, или еще кто, явятся сюда, пытаясь если не занять место Рёрика, то хоть пограбить эти земли, как бывало в прежние годы. Потому нам нужно избрать нового предводителя, способного возглавить войско и править Хольмгардом. Иначе дело Рёрика пойдет прахом. Теперь слово за вами.

Сказав так, Фроди стал за спинкой трона и, снова оглядев собравшихся, жестом пригласил Асмунда. Тот подошел, держа Ингвара на руках. Мальчик, еще совсем маленький, вел себя тихо, не кричал и не плакал, только, насупившись, выглядывал из-под теплой шапки, сползавшей ему на глаза. Асмунд взял его под мышки и поднял над собой.

– Вот истинный наследник конунга Рёрика! – громогласно заявил он. – Его одного мы должны признать своим господином! Мудрый Фроди верно сказал, мы должны сохранить наследие Рёрика. Но его наследие – это прежде всего его сын, Ингвар. Неужто хотите попрать его право? Так-то вы чтите память Рёрика, стоило ему вознестись?! Хотите низвергнуть его славный род?

– Нет, нет! – послышались возгласы воинов.

– Ингвар – наш конунг! – воскликнул Асмунд.

– Ингвар конунг! Ингвар! – уже дружнее закричали воины.

Но тут вперед выступил Адальмунд.

– Я всегда был верен Рёрику и чту его память, как никто другой, – сказал он зычным голосом и расправил свои широкие плечи, покрытые медвежьей шкурой, так что сам на миг стал похож на этого грозного зверя. – Но Ингвар – дитя! Видят боги, я бы хотел служить сыну Рёрика, однако же Фроди – старейший и мудрейший среди нас – прав! Не может дитя водить войско, не может править Хольмгардом. Нам нужен настоящий конунг – воитель и правитель, чтобы мог сохранить, а может, и приумножить добытое Рёриком. Мы должны избрать нового конунга!

– И кого же? Уж не ты ли сам хочешь стать нашим конунгом? – выкрикнул Крук.

– Адальмунд конунг! – тут же с готовностью прокричали из его дружины, и Адальмунд подбоченился, готовясь услышать приветственные возгласы. Но вместо этого раздались недовольные слова:

– Он провалил поход на кривичей! Что он за конунг, если его поход закончился неудачей? Не хотим!

– Адальмунд! Адальмунд! – продолжали кричать его воины, но хирды других ярлов явно выступили против. По лицу Адальмунда было видно, как он злится, но ему хватило благоразумия и благородства, чтобы не упорствовать. Он сделал знак своей дружине, чтобы те замолчали, и неспешно вернулся назад.

Тут же без всякого приглашения к трону выбежал Бергтор. На груди его, облаченной в дорогой, изузоренный доспех, блестел разноцветьем амулет с драгоценными камнями, висевший на массивной золотой цепи. Светлые вьющиеся кудри выбились из-под горностаевой шапки. Спеша и захлебываясь, он закричал:

– Нужен новый конунг! Верно! Я! Я родич Рёрика, Ингвар мне племянник. Я по праву должен стать конунгом! Я…

Не успел Бергтор договорить, еще даже не раскрыли рты его дружинники, чтобы прокричать имя своего ярла, как все прочие расхохотались. Никто не воспринял притязаний Бергтора всерьез. Он взбесился, схватился за рукоять меча и вертелся, ища, кто смеется над ним, но смеялись все. Пнув в сердцах по снегу, так что тот брызнул высоким фонтаном, Бергтор ушел к своему хирду.

– Дайте и мне слово. – Ансгар услышал знакомый голос. Это был Годин.

– Конунг изгнал тебя, тебе нечего тут делать, – заявил Адальмунд.

– Прочь, старик! – поддержал его Бергтор.

– Слово! Слово Годину! – закричали Ратмир, Твердислав и другие словене, а с ними венды. Им явно не по душе пришлось, что предводители нордманов пытаются заткнуть рот одному из них.

Видя, что собрание вот-вот выйдет из-под контроля, Фроди должен был уступить.

– Слово Годину! – согласился он, и другие нордманы вынуждены были умолкнуть.

Твердым шагом, расправив плечи и гордо подняв голову, Годин вышел к трону. Ансгар смотрел на него и с горечью понимал, что все это было напускное, на самом же деле за личиной уверенного в себе, решительного человека скрывался сломленный горем от потери сына, уставший от жизни старик, и виной тому он, Ансгар.

– Братья! – заговорил Годин. – Услышьте меня! Что вы делаете? Решили избрать конунга? Разве вы ничего не понимаете? Славный был конунг Рёрик! Многих побед добился, великую силу под себя собрал. Собирая ту силу, многие неправды свершил, попрал заветы пращуров. Но теперь его нет. И другого такого не будет. Незачем пытаться сохранить то, что сохранить нельзя. Изберете нового конунга, и он получит силу, какой обладал Рёрик, но сможет ли распорядиться ею, как один лишь Рёрик умел? Нет среди нас равного ему, и нельзя ни одному из нас давать ту силу, какая была у него! Так пусть же каждый ищет теперь свой путь. Пусть северяне возвращаются к себе, там много конунгов, к которым можно пойти на службу, а мы тут снова будем жить по заветам отцов наших. Как-нибудь уладим с Кёнигардом и от находников тоже отобьемся, нечего нас ими пугать!

Чем больше говорил Годин, тем слышнее был гул недовольства. Это ярлы нордманов, а за ними и их воины возмущались услышанным. Финны стояли тихо, но было видно, что и они не приняли слов Година к сердцу. Недовольные оказались и среди вендов, и даже некоторые из словен, казалось, были смущены. Только Ратмир с Твердиславом кивками головы поддерживали едва ли не каждое слово Година.

– Поди прочь, старик, не морочь людям голову. Не зря конунг удалил тебя от своего двора.

Это был Хельги. Он выступил вперед, и от него исходила такая сила и мощь, что даже непреклонный Годин вынужден был отступить.

– Послушать Година, так мы должны все погубить, что годами создавал Рёрик. Ради чего тогда мы ему служили? Ради чего сражались за него? Чтобы все бросить и уйти? Нет, не этого хотел от нас конунг. И если мы верны данной ему клятве, то ни за что не бросим начатого. Мы должны продолжить! И мы должны хранить верность его роду! У нас один конунг – Ингвар! Да, он мал и сейчас он не может водить нас в походы. Что же, значит, должны избрать того, кто будет водить войско в походы и править за него, пока сын Рёрика не подрастет. Будем звать этого человека «великий ярл», а не «конунг».

– Здраво рассудил Хельги, – сказал Фроди, – мы, как то и должно быть по праву, признаем конунгом сына Рёрика, но в то же время изберем себе предводителя из числа тех, кто уже сейчас может водить русь в походы. Молви только одно, Хельги, кого ты предлагаешь избрать на место великого ярла?

– Тебя! – не сомневаясь ни мгновения, ответил Хельги.

Толпа вопросительно зашумела. Фроди все уважали, но он был слишком стар. Сам Фроди был, кажется, почти растроган предложением Хельги. Но все же ответил:

– Не те годы у меня, на меч лишь опираюсь, поднять же не могу. Не мне водить войско в походы. Дозвольте лишь, как прежде, помогать советом тому, кого изберут покровителем маленького Ингвара, как прежде помогал Рёрику. Настоящим же предводителем, лучшим среди всех собравшихся, я вижу одного – это Хельги!

– Хельги! Хельги! – послышались возгласы. Зашумел только его небольшой хирд, но скоро откликнулись дружины других ярлов, сначала нордманы, а потом и прочие племена. Хотя далеко не все словене были довольны, и прежде всего – Ратмир с Твердиславом. Они тревожно переглянулись и зашептались.

И тут над собравшимися пронесся дикий крик Крука:

– Никогда! Этот ублюдок никогда не будет конунгом!

Он выбежал к трону, повторяя:

– Никогда! Никогда!

– Пусть собрание решает, кого избрать великим ярлом, – попытался образумить его Фроди, но Крука словно обуяло безумие.

– Не лезь, старый хрыч, – заорал он, – думаешь, не вижу, что вы заранее сговорились! Думаете всех одурачить? Может, эти олухи и поверят вам двоим, да только не я! Ишь, как спелись: «Ты будешь великим ярлом! Нет – ты!» Мальца возьмете в оборот, а власть поделите между собой.

– Как смеешь ты так говорить со славным Фроди! – закричал Хельги, и гнев исказил черты его красивого лица. – Я забуду твои оскорбления в мою сторону, но у него проси прощения! Немедля!

– А это уж мне решать! – набычился Крук. Он явно не собирался уступать.

Толпа притихла. Все устремили свои взоры на этих двоих. Они долго стояли в повисшей вокруг тишине, сверля друг друга глазами. Наконец Крук не выдержал и схватился за свою секиру. Но едва он вознес ее над головой, думая обрушить на голову Хельги, как тот выхватил из ножен меч. Словно молния блеснула и рассекла кольчугу на груди Крука. Засочилась кровь. Крук все же нанес свой удар, но промахнулся, и тут же меч Хельги отсек ему кисть правой руки. Секира упала на землю, а Крук уставился на обрубок, из которого брызгала алая струя. Он уже не сопротивлялся, когда острие клинка вошло ему в горло.

Стоя над поверженным ругом, Хельги обратился к его дружине:

– Теперь вы служите мне!

Хельги говорил так, что каждому становилось ясно – возражений он не потерпит. И никто не возразил. Великая, грозная и вместе с тем притягательная сила исходила от Хельги. Простые воины почувствовали эту силу и увидели в Хельги своего предводителя. Даже Ансгар, подозревавший, что это и был оборотень, погубивший конунга, невольно потянулся к нему. Мелькнула мысль, что за таким человеком он мог бы пойти и в огонь, и в воду. Это было какое-то наваждение, которому он поддался вместе с другими.

Послышались крики: «Хельги! Хельги!» И уже едва ли не все воинство Хольмгарда в едином порыве выкрикивало его имя. Еще пытались что-то возражать Ратмир с Твердиславом, и к кому-то взывал Годин, но их почти никто не слушал, кроме их собственных дружинников, да и то не всех. Тогда Хельги подошел к Асмунду, и маленький Ингвар потянул к нему ручки. Хельги взял его под мышки, снова вышел на середину и высоко поднял над головой, а затем усадил на трон. Так Хельги стал великим ярлом при маленьком конунге Ингваре.

* * *

Вечером друзья снова собрались в своем углу и, сбившись в тесный круг, решали, как же им быть дальше. Впрочем, особых споров не велось. Все они были в восторге от нового владыки Хольмгарда, и уже никто не спешил поскорее покинуть Остерланд.

– Видели, как он в два счета уложил Крука? – восхищался Ульвар.

– Да, отменный воин! – важно кивнул Бильд. – С таким шутки плохи!

– Когда Хельги сказал воинам Крука, что теперь они служат ему, мне показалось, что он и ко мне обращается, – рассказывал Агнар, – и, клянусь, у меня было такое ощущение, что, если бы он и вправду мне так сказал, я бы ни на миг не задумывался. С таким конунгом мы многого можем достичь.

– Он не конунг, а великий ярл, – поправил его Ивар.

– Да хоть бы и так, не все ли равно? Истинным правителем Хольмгарда теперь будет именно он.

– Это верно.

– Вы еще не забыли про золото Ёрмунрекка? – спросил Агнар. – Если кто и сможет привести нас к нему, так это Хельги!

– Разве мы не хотели вернуться на родину? – спросил Раудкар.

На него посмотрели, как на сумасшедшего, даже родной брат.

– Ты что? А как же золото?

Раудкар смущенно почесал затылок.

– Дела наши идут в гору, – продолжал рассуждать Агнар, – сначала мы перешли в хирд конунга, а теперь у нас новый правитель, настоящий. Раньше служили дряхлому старику, который не выходил из своего дворца, а теперь – молодому и полному сил, с которым нас ждут походы и победы. Такие, как Хельги, не знают поражений. Я чую в нем это.

– Что до меня, так я и не собирался уходить, еще вчера вам сказал, – напомнил Бильд, – а теперь и подавно остаюсь. Скоро здесь начнутся интересные дела, и я не хочу ничего пропустить.

– Я тоже остаюсь, – сказал Оддвар, – я за Хельги теперь хоть на край света пойду, это настоящий конунг.

– М-да, пожалуй, я тоже останусь, – прохихикал Брунольв, – не оставлять же тебя одного, а то пропадешь.

– Уж без тебя-то, конечно, пропаду, – подыграл ему Ётунсон.

– Вчера я рвался прочь отсюда, – проговорил Ульвар, – но вы правы, сегодня перед нами предстал настоящий конунг, и я хочу служить ему. Я уверен, будет война с Кёнигардом. Поищем золото, как сказал Агнар, тогда уже можно будет и домой возвращаться. Но не сейчас. Сейчас остаемся.

– Остаемся, – согласились близнецы.

– Ну, раз такое дело, то и я останусь, – присоединился Ивар.

– Брат, а ты что скажешь? – обратился Агнар к молчавшему все это время Ансгару.

Ансгар не знал, что ответить. Наваждение стало проходить, а подозрения остались и даже стали сильнее, чем прежде. Оборотень убил конунга, а теперь Хельги занял его место. Все сходилось. Да, Хельги – великий воин, Ансгар тоже чувствовал в нем ту силу, о которой говорил его брат. И конечно он будет выдающимся правителем, пойдет войной на Кёнигард и добьется победы. Все это так. Но он не человек, он что-то другое – запредельное и страшное. Хельги – это зло, он не остановится ни перед чем, добиваясь своей цели. Горе тому, кто станет у него на пути, но и служба ему до добра не доведет. Так думал Ансгар, решая, как ответить на вопрос. Но он не успел ничего решить – появился Свен.

– Иди, конунг Хельги зовет тебя, – сказал он. Хельги не был конунгом, но Ансгар возражать не стал.

Свен провел его в трапезную, где прежний конунг устраивал пиры для своей ближней дружины, и тут же поспешил уйти. Ансгар остался один на один с великим ярлом. Вокруг было темно, только у кресла, где обычно восседал Рёрик, горел факел. Его пламя танцевало замысловатый танец, и вместе с ним на стенах плясали тени. Хельги стоял вполоборота, так что огонь освещал только часть его лица. Всматриваясь в него, Ансгар угадывал странное сочетание звериных и человеческих черт, которые сменяли друг друга, будто переливаясь, в зависимости от того, как падал свет. Недобрая усмешка исказила губы Хельги, блеснули зубы и стали ясно видны клыки хищника.

– Ты смел, – послышался голос. Красивый голос, словно певческий, – он никак не вязался в голове Ансгара с образом, стоявшим у него перед глазами. – И ты умен. Умнее, чем можешь показаться. Ты видишь то, что другие не замечают, и догадываешься о том, о чем другие даже не подозревают. И эта твоя догадливость опасна для меня, хотя до сих пор тебе хватало сообразительности не болтать понапрасну.

Хельги говорил прямо, не скрываясь, и Ансгар понял, что все его подозрения оправдались. Перед ним стоял оборотень. Тот, с кем Ансгар дрался перед лицом конунга в день, когда Рёрик принял хирд Бальдра на службу, тот, с кем он пил мёд на пиру, тот, кто в образе призрачного волка пробирался в покои конунга, и лишь амулет Брюнгерды ненадолго отсрочил смерть конунга, тот, кто, принеся голову Модольфа на костер Рёрика и убив у всех на глазах Крука, овладел высшей властью в Хольмгарде. А теперь Хельги, по всему судя, хотел и его смерти. Подумав так, Ансгар решил говорить смело, не таясь.

– Кто ты? – спросил он. – Кому служишь? Фенриру? Преклоняешься всеразрушителям?

Хельги засмеялся:

– Я никому не преклоняюсь и верю только в себя и свою судьбу! Что до тебя, то ты, верно, думаешь, будто я хочу твоей смерти. Это правда – стоит мне сказать слово, и ты будешь убит. Если понадобится, я и сам легко убью тебя. Но неужели ты думаешь, я стал бы звать тебя сюда ради этого и говорить с тобой? Конечно, нет. Дело в другом. Ты мне нравишься. В тебе есть сила, настоящая сила. И ты можешь быть полезен мне. Мне нужна не твоя смерть, а твоя жизнь! Я хочу, чтобы ты служил мне!

– Напрасно говоришь мне о смерти, я ее не боюсь! – заявил Ансгар, а у самого все похолодело внутри. – Ты не заставишь меня служить тебе! Можешь другим отводить глаза и насылать на них наваждение, а я тебе не верю. В твоей душе тьма! Ты предатель, клятвопреступник и убийца!

Усмешка исчезла с лица Хельги, голос его стал грубее:

– Будь осторожен в своих словах, юнец! Лучше тебе не знать мою другую сторону! – Сказав так, Хельги продолжил уже мягче: – Я знаю, что ты не боишься смерти. Своей. Но вряд ли бы ты хотел чужой смерти. Думаю, ты не хотел убивать того венда. Как там его? Богша? А теперь ты наверняка не хочешь, чтобы что-нибудь случилось с его сестрой.

Ансгар стиснул зубы. Такого он не ожидал. После всего, что случилось, между ним и Златой уже ничего не могло быть – этого бы ни за что не позволил Годин. Да и сама Злата, хоть Ансгар знал, что любит его, никогда не простила бы ему смерть Богши. Злата обратилась для него лишь мечтой – горькой и несбыточной, но от этого не перестала быть любимой и дорогой сердцу. Ансгар готов был отдать жизнь за нее, если потребуется, и, кажется, Хельги это прекрасно понимал. Он знал, куда метил. Ансгар молчал, но на его лице все и так было написано. Глядя на него, Хельги снова ухмыльнулся:

– Ты мне нравишься, ты славный малый, служи мне, и все будет хорошо. Все будет хорошо с тобой, с твоим братом, друзьями, с той девушкой и ее стариком-отцом, этим глупым Годином.

Ансгар на время потерял дар речи. Он попал в ловушку, из которой не знал выхода. Все, что ему оставалось, это склонить голову в знак согласия. Хельги удоволенно хмыкнул.

– Ну а теперь подойди ближе и слушай внимательно. – Ансгар послушно подошел. – Я позвал тебя не просто так, мне нужна твоя служба прямо сейчас. Вот твое первое задание. Ты, конечно, еще не знаешь. Вышан, Ратмир и Твердислав покинули Хольмград и увели свои хирды. В их руках Альдейгья. За ними могут последовать и другие вожди словен, а может, и вендов с финнами. Будет война. Теперь мне необходимо доставить одну важную весть в Изборск. – Хельги достал плотно смотанный и перевязанный вервием кусок бересты. – Это ты передашь Завиду, ярлу Изборска. С тобой пойдут все твои друзья, мне не нужно, чтобы они мелькали перед глазами Бальдра. Но это еще не все. Вместе с вами пойдет человек, вы проведете его до самого Изборска, точнее, это он вас проведет. Потом он уйдет. Подойди ко мне! – позвал Хельги.

Откуда-то из самого темного угла вышел человек, которого Ансгар до сих пор не замечал. Он был бледен, словно дис, и волосы его были бесцветными. Ансгар воскликнул от удивления – он узнал Мане.

* * *

Ночь была темная. Лишь изредка месяц пронзал своими острыми рогами густую черноту неба, освещая мягким серебристым светом верхушки деревьев, в которых гулял, завывая, колючий зимний ветер. Внизу, под шапкой леса, было темнее и тише. На небольшой полянке, прижавшись к стволам высоких сосен, утопая в снегу, стояла палатка. Внутри, едва умещаясь, прятались от леденящего холода десять человек. Это был отряд Ансгара.

Хольмгард остался далеко позади. Выйдя за городские ворота рано утром и ни разу не останавливаясь – ели прямо на ходу, – Ансгар и его друзья к тому моменту, как село солнце, прошли не меньше ста шестидесяти ордрагов. Все они с детства ходили на лыжах, так что для них в этом не было особого труда. Если бы зимний день не был так короток, могли бы пройти и больше. Но по темноте не решался идти даже их проводник.

Сейчас Мане лежал, укрывшись с головой своим плотным теплым плащом, и старательно делал вид, что спит, но остальные догадывались, что каждое их слово может быть услышано, и потому говорили еле слышным шепотом.

– Не понимаю, почему мы должны идти с ним, вместо того чтобы исполнить последнюю волю Оддгейра, – шипел Бильд, – сейчас у нас прекрасная возможность расквитаться с ним.

– Нет, нельзя, – строго ответил ему Ансгар. Они напряженно смотрели друг другу в глаза. Ансгар и раньше угадывал что-то вроде зависти к своим успехам со стороны Бильда. Бильд был старше и считал себя опытнее. Делиться своим искусством с младшим товарищем было одно, но подчиняться ему, ходить в его десятке – это совсем другое. Хельги поставил Ансгара во главе отряда, и уязвленное самолюбие Бильда не давало ему покоя. И теперь, не отводя глаз, он промолвил:

– Можно!

– Послушай, брат, – вмешался Агнар, – а так ли нам нужен этот белоголовый? Может, дойдем до Изборска и без него?

– Точно! – тут же согласились близнецы. – Что мы, заблудимся что ли? Не дети, дойдем как-нибудь. А этого порешим.

– Как-то нечестно это, – пробубнил Оддвар, – он с нами идет, доверился нам. А мы его всем скопом…

– Зачем всем скопом? – перебил Брунольв. – Пусть, как Оддгейр, бьется с каждым по очереди.

– Никто ни с кем не будет биться, он идет с нами, и хватит об этом, – начинал уже сердиться Ансгар.

– Не тебе решать! – прямо заявил Бильд.

– Ансгар прав! – пришел другу на выручку Ульвар. – Нам нужен проводник, иначе мы долго можем искать этот Изборск, а припасов у нас мало, и погода скверная. Будем шататься по лесам и издохнем от голода и холода раньше, чем доберемся до места.

– Я согласен с Ансгаром и Ульваром, – сказал Ивар, – мы в чужом краю, путей не знаем, а дойти нам надо быстро, ведь, как я понял, мы должны доставить ярлу Изборска послание от Хельги.

– И не только послание, – добавил Ансгар, – Хельги непременно хотел, чтобы Мане дошел до Изборска. Вы все так желали служить великому ярлу, и вот он дал нам задание. Почему же теперь вы вздумали идти наперекор его воле?

Эти слова образумили многих. Брунольв, Агнар, Раудкар и Лодинн согласно закивали головами. Но Бильд остался непреклонен:

– Все равно белоголовый умрет, – сказал он громко, не таясь, и, отвернувшись, накрылся плащом. Вслед за ним улеглись и остальные.

Поднялись еще затемно. Пока собирались, Мане как бы между делом подошел к Ансгару и прошептал:

– Спасибо!

– Не благодари, я не о тебе беспокоюсь, – ответил Ансгар, а перед глазами у него стоял образ Златы.

– Я знаю, – просто сказал Мане, – не беспокойся, с ней ничего не случится.

Ансгар пристально посмотрел на белоголового. Его красные глаза смотрели не мигая, и снова повеяло чем-то запредельным, от чего становилось не по себе. Но в то же время Ансгар знал, что может верить Мане, и чувство благодарности родилось в его душе. Захотелось поговорить, но он понимал, что друзьям такие разговоры не понравятся, ведь над ними тяготела последняя воля Оддгейра.

– Пора идти, – сказал Ансгар, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, пора. Путь неблизок, а нам надо спешить.

Вышли с первыми проблесками зари. Впереди шел Мане, за ним Оддвар. После Ётунсона оставалась глубокая широкая лыжня, по которой для остальных идти было одно удовольствие. Ансгар шел последним – как настоящий вожак волчьей стаи. Он шел и думал. Мысли полностью поглотили его сознание, никак не мешая продвигаться вперед. Ансгар думал и никак не мог понять, что происходит с его жизнью. Почти год минул с того дня, как был убит его отец, и все пошло кувырком. Он покинул родной край, сражался, убивал, любил. Его называли Длинный Меч и Спаситель, его проклинали и грозили ему смертью. Он служил старому конунгу, а теперь служит новому. Не конунгу, поправил сам себя Ансгар, великому ярлу, но что это меняет? Ему бы вернуться в Нордланд, исполнить свой долг перед отцом, но вместо этого он бродит по лесам чужой для него страны, ищет какой-то Изборск. Зачем? Зачем??? Ради Златы, отвечал себе Ансгар. Ради Златы, которая никогда не будет с ним. Кровь Богши, его друга и названого брата, разделила их навеки. Ансгар коснулся рукой щеки и нащупал полосу шрама.

Когда-то – Ансгару казалось, что уже очень давно, – колдунья предвещала ему некие черные врата и что он станет равен богам. Ничего такого не было. Но был его брат и друзья, был Мане, который вел их далеко на запад. Был лес, был снег, был холод.

Сноски

1

Трэлл – раб.

(обратно)

2

Драуги – ожившие мертвецы, не нашедшие упокоения души людей, которые умерли не в бою и не были преданы огню.

(обратно)

3

В древней Скандинавии верили, что из ногтей умерших будет построен корабль Нагльфар, на котором в день Рагнарок армия великанов-ётунов во главе с Локи покинет Хелль и поплывет на поле Вигрид для последней битвы с верховными богами-асами. Чтобы отсрочить этот миг, было принято остригать умершим ногти.

(обратно)

4

Норны – богини судьбы.

(обратно)

5

Фрейя – богиня любви и войны.

(обратно)

6

Ордраг – максимальное расстояние полета стрелы, около 500 метров.

(обратно)

7

Альвы – согласно скандинавской мифологии, раса, созданная богами-асами из червей, заведшихся в мясе великана Имира, прекрасные нестареющие существа, владеющие магией и покровительствующие силам природы.

(обратно)

8

В древней Скандинавии существовал обряд принесения клятвы на кольцах, хранившихся в священных местах.

(обратно)

9

Эйнхерии – дружинники бога Одина, ждущие в Вальхалле дня Рагнарок.

(обратно)

10

Мидгард – обитаемый срединный мир, мир людей.

(обратно)

11

В скандинавской мифологии Бальдр – сын бога Одина – был неуязвим, но погиб из-за коварства злого бога Локи.

(обратно)

12

Бретланд – Британия.

(обратно)

13

Хирд – дружина.

(обратно)

14

Мьельнир – дословно «сокрушитель», оружие-молот бога Тора, обладавшее магическими свойствами. Его изображения были широко распространены среди скандинавов.

(обратно)

15

Ётунсон – дословно «сын великана».

(обратно)

16

Фенрир – порождение Локи, огромный волк, скованный цепью Глейпнир, от которой освободится в день Рагнарок и убьет Одина.

(обратно)

17

Дверги (карлики, гномы) – существа, которые, согласно скандинавской мифологии, обитают в горах или под землей, искусны в ремеслах, особенно в обращении с металлами.

(обратно)

18

Турс – великан.

(обратно)

19

Дренг – мальчик, младший дружинник.

(обратно)

20

Согласно скандинавской мифологии, великаны жили на востоке.

(обратно)

21

Остервиг – «восточный путь», т. е. путь в Остерланд – в восточную страну, Русь.

(обратно)

22

Рагнар Лодброк попал в плен и был казнен королем Нортумбрии Эллой II около 865 г.

(обратно)

23

Нордланд – Скандинавия.

(обратно)

24

Хольмский залив – Финский залив.

(обратно)

25

Эргир – один из ётунов, морской великан.

(обратно)

26

Ободриты (бодричи) – одно из племен поморских славян.

(обратно)

27

Хирдман – старший дружинник.

(обратно)

28

Хёвдинг – предводитель, воевода.

(обратно)

29

Нордман – северный человек.

(обратно)

30

Ёрмунганд – гигантский змей, порождение Локи, обитающий в Мировом океане и опоясывающий Мидгард.

(обратно)

31

Ангрбода – великанша, жена Локи, родившая ему Фенрира, Ёрмунганда и Хелль.

(обратно)

32

Улль – бог лучников.

(обратно)

33

Хелль – дочь Локи, владычица загробного мира.

(обратно)

34

Согласно скандинавской мифологии, универс состоял из девяти миров: Мидгард – срединный мир, населенный людьми; Асгард – небесный мир богов-асов; Альвхейм – мир светлых альвов; Ванахейм – западный мир богов-ванов; Ётунхейм – восточный мир великанов-ётунов; Муспелльхейм – южный мир огненных великанов; Нифльхейм – северный мир ледяных великанов; Свартальвхейм – подземный мир темных альвов или гномов; Хельхейм – царство мертвых.

(обратно)

35

Инеистые великаны – потомки первого живого существа Имира, жили еще до асов.

(обратно)

36

Бури – первочеловек, отец Бёра, дед бога Одина.

(обратно)

37

Отрывок из «Речей Высокого» «Старшей Эдды» (пер. А.И. Корсуна).

(обратно)

38

Бирка – древний торговый город в Швеции.

(обратно)

39

Менцлин и Волин – раннесредневековые города на западном и восточном берегах лагуны Одера. Ныне Менцлин – коммуна в Германии, Волин – польский город.

(обратно)

40

Ныне польский город Колобжег.

(обратно)

41

Ньёрд – бог мореплавателей, а также бог богатства.

(обратно)

42

Двойной кеннинг, обозначающий меч. Роса смерти – кровь, змея крови – меч. (Кеннинг – разновидность метафоры, характерная для скальдической поэзии.)

(обратно)

43

Мед поэзии – в скандинавской мифологии напиток, наделяющий того, кто его отведал, поэтическим даром.

(обратно)

44

Хеймдалль – страж богов, в скандинавской мифологии считался отцом людей. Перед гибелью богов должен протрубить в рог Гьяллархорн.

(обратно)

45

Дисы – духи-хранители либо злые духи.

(обратно)

46

Гйоль – в скандинавской мифологии река, за которой начинается Хельхейм.

(обратно)

47

Бог Один, желая познать тайну рун, повесился вниз головой на дереве Иггдрасиль, пронзив себя копьем.

(обратно)

48

Кнорр – небольшое торговое судно.

(обратно)

49

Урд – священный источник, у вод которого, согласно скандинавской мифологии, боги-асы собирались вершить свой суд.

(обратно)

50

Данпр – возможное древнегерманское название реки Днепр.

(обратно)

51

Ойум – «страна вод» или «речная страна», так живший в VI в. готский историк Иордан называл готское государство, существовавшее в Северном Причерноморье в III–IV вв.

(обратно)

52

Ромеи – римляне.

(обратно)

53

Дануба – Дунай.

(обратно)

54

Архаймар – согласно «Саге о Хервёр» столица Ойума.

(обратно)

55

Миклагард – скандинавское название Константинополя.

(обратно)

56

Гулльвейг – богиня жажды золота.

(обратно)

57

Отрывок из «Речей Высокого» «Старшей Эдды» (пер. А.И. Корсуна).

(обратно)

58

Венерн – крупнейшее озеро в Швеции.

(обратно)

59

Скир – вид творога.

(обратно)

60

Отрывок из «Речей Высокого» «Старшей Эдды» (пер. А.И. Корсуна).

(обратно)

61

Утгард – главный город Ётунхейма.

(обратно)

62

Русь – в данном случае воинство, совокупность всех воинов.

(обратно)

63

Имеется в виду святой католической и православной церквей Ансгар, вошедший в историю как «апостол Севера» за вклад в распространение христианства в странах Скандинавии.

(обратно)

64

Имя Ранд означает «щит».

(обратно)

65

Вергельд – выплата штрафа за совершенное преступление, обычно за убийство.

(обратно)

66

Кальф – теленок.

(обратно)

67

Квиг – бычок.

(обратно)

68

Сехримнир – вепрь, которого каждый день едят эйнхерии, но к концу каждого дня он снова оказывается цел.

(обратно)

69

Олкога – встречающееся в скандинавских источниках название реки, с которой многие специалисты ассоциируют Волгу.

(обратно)

70

Хазарское море – Каспийское море.

(обратно)

71

Серкланд – скандинавское название стран, населенных арабами.

(обратно)

72

Вал данов (датский вал, Даневирке) – оборонительное сооружение, возводившееся на протяжении VIII–XII вв. и предназначенное для защиты Ютландии от вторжений с территории современной Германии.

(обратно)

73

Секонунг – морской конунг.

(обратно)

74

Гарм – гигантский волк, привязанный к скале в пещере Гнипе, его вой послужит предвестием Рагнарока.

(обратно)

75

Согласно скандинавской мифологии, однажды Локи отрезал золотые волосы богини Сив, жены Тора, пока та спала. Чтобы спастись от гнева Тора, Локи обязался восполнить нанесенный ущерб и обратился за помощью к темным альвам – двергам.

(обратно)

76

Гунгнир – копье Одина.

(обратно)

77

Скидбландир – волшебный корабль, вмещающий в себя все воинство Асгарда и способный плыть как по воде, так и посуху.

(обратно)

78

Брисингамен – красивейшее из когда-либо сотворенных ожерелий.

(обратно)

79

Отрывок из «Саги о Хервёр и Хейдреке» (пер. Т. Ермолаева).

(обратно)

80

Гиннунгагап – мировая бездна, первичный хаос, лишенный жизни, но породивший Нифльхейм и Муспельхейм – два мира, от взаимодействия которых зародилось первосущество, великан Имир.

(обратно)

81

Исполать – хвала, слава, спасибо по-старославянски.

(обратно)

82

Брейдаблик – название чертога Бальдра, сына Одина.

(обратно)

83

Вальдгемир – река, ведущая во владения Хелль.

(обратно)

84

Вальгрид – врата Вальхаллы.

(обратно)

85

Давать роту – приносить присягу, давать клятву верности.

(обратно)

86

Нидхёгг – великий змей, грызущий один из корней мирового древа Иггдрасиль, пожиратель изменников, предателей и клятвопреступников.

(обратно)

87

Сколь – чудовищный волк, сын Фенрира, гонящийся за Солнцем. В день Рагнарок настигнет и поглотит Солнце. Питается непогребенными трупами.

(обратно)

88

Дом золотых щитов – Вальхалла, ее крыша покрыта золотыми щитами.

(обратно)

89

Хар – Высокий, одно из прозвищ Одина.

(обратно)

Оглавление

Вместо предисловия

Ансгар прощается с родиной

Ансгар и Остервиг[21]

Ансгар поступает на службу к конунгу Рёрику

Ансгар в Хольмгарде

Ансгар и измена

Любовь Ансгара

Ансгар и Оборотень Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg