«Молния среди леса»

Молния среди леса (fb2) - Молния среди леса [calibre 2.69.0, publisher: SelfPub.ru] 5470K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Константин Константинович Малахов

МОЛНИЯ СРЕДИ ЛЕСА

Глава 1. Вперед в прошлое.

Дикая, бескрайняя страна. В начале путешествия, сердце, казалось, стучало в такт несущемуся вперед поезду. Ведь это мое первое дело, мне даже хотелось обогнать этот самый поезд, но постепенно эффект стал другим. То ли изменился ритм, отстукиваемый колесами, то ли меланхоличный пейзаж с бескрайними буро-желтыми лесами замедлил время. Эйфория спала. Я словно в тысячный раз ехал этим путем, а ведь это был мой первый приезд на историческую родину. Столько разных фактов о ней, столько суждений. Мне кажется, любой любознательный человек воспользовался бы возможностью, как и я, побывать в этой стране. Язык я знаю, спасибо бабушке, которая убедила родителей в правоте Гёте, о соотношении количества языков и уровня развития человечности.

Сейчас 1931 год, а за окном словно ничего не менялось уже тысячи и тысячи лет. Все те же леса, поля, озера и холод. Вспомнив о температуре, я содрогнулся и с удовольствием обнял ладонью стакан с чаем. Говорят, что чай в поездах здесь является традицией. Что ж, осенью она особенно уместна. Глоток горячего напитка немного разбавил мою меланхолию, и я снова подумал о деле, ради которого приехал на другой конец земли. Друг моей семьи, профессор зоологии или инсектологии (точно не скажу) Джон Честер, несколько лет назад вернулся из этих мест. Искал какого-то особого комара в местных болотах. Не знаю, нашел ли он того самого, но укусы свидетельствуют о том, что каких-то комаров он все-таки повстречал. Но суть не в этом. Во время своей экспедиции, он останавливался в очень глухой деревне под названием Чернолесье. «Единственное, что делало это поселение достойным звания населенного пункта – это ваш покорный слуга» – так высказался профессор о месте своего пребывания. И вот однажды вечером, когда недовольный мистер Честер попивал бренди возле печи, за окном раздались крики. Движимый страхом скорее за себя, чем за кричавшего, он схватил ружье и осторожно выглянул наружу. Брать фонарь поостерегся, чтобы не выдать себя. Взору профессора предстала темная улица. Один из местных жителей, отчаянно крича что-то (скорее всего ругательства, как справедливо заметил мистер Честер), влезал на дощатую стенку сарая. На земле, около стены, мельтешило что-то темное, издавая непонятные звуки. Профессор, успев немного ознакомиться с местной спецификой, уже было решил, что на земле также находится человек, скорее всего нетрезвый. Но в следующую секунду эта темная масса обернулась и на Джона Честера уставилась морда огромного чудовища. Профессора зоо– и другой «логии» трудно испугать каким-либо животным, так как вместо врожденного в обычного человека страха, у него включается любопытство исследователя. Однако, данный экземпляр оказался огромным кабаном – вепрем, главной особенностью которого были горящие огнем глаза («сильно фосфоресцирующие, словно с лампочками изнутри» – описал их профессор). Увидев нового человека, вепрь двинулся в сторону Честера и тот уже было стал прицеливаться, но внезапно животное остановилось, словно задумавшись и затем убежало, растворившись в темноте улицы. Профессор вернулся в дом, допил бренди и задумался о произошедшем. Как ученый, он не мог пройти мимо чего-то нового и неизведанного, но как человек из мира материального был обязан придерживаться бюджета экспедиции и не тратить время на сторонние исследования. Я поинтересовался, почему профессор не написал статью об увиденном или не снарядил новую экспедицию. Мистер Честер ответил, что ученая статья – это как ресторанное блюдо: не важно из каких продуктов оно приготовлено, важно красиво, сложно и дорого подать, а у него, кроме этой единственной встречи, притом еще и с бренди, никаких фактов больше нет.

Я разволновался. Ну а как же иначе? Я уже несколько месяцев вынашиваю идею сборника необычных мест и историй, собранных по всему миру. Это будет и альманах путешественника, и энциклопедия, и интересное чтение под одной обложкой! Целая серия книг, рассортированных по годам или континентам!.. Простите, увлекся своими мечтами.

Подхваченный вдохновением, я взял большую часть денег, выделенные мне отцом и матерью на собственное дело (мне, как и любому молодому человеку, очень хотелось сделать что-то свое, а не просто унаследовать отцовские достижения) и двинулся в путь. Очень далекий путь. В Россию.

Началось все по очень шаблонно – с обращения в турагентство. Вроде бы США еще официально не признали Советский Союз, но туда активно ездили предприниматели, рабочие, туристы. В самом СССР даже создали агентство «Интурист» зазывавшее с рекламных объявлений полюбоваться этой страной. Странный он, современный политический мир. Вот я на эту рекламу и купился. Обилие предложений туманило взгляд словно витрина в кондитерской лавке: Ленинград, Батуми, Крым, Кавказ, Сибирь. Путешествие по горам, сплав по рекам на комфортабельных пароходах, экскурсии на возводимые объекты. По словам профессора, мне нужно было в Сибирь, в регион с красивым историческим названием Югра. На сегодняшний день точнее назвать это Северным Уралом. Посоветовавшись с турагентом, я купил экскурсию на транссибирскую магистраль, которая домчит меня практически к месту назначения.

Начало было многообещающим: комфортное морское путешествие до Советского союза. Правда я совсем не наслаждался морским воздухом, а нетерпеливо ерзал на месте, считая часы до прибытия. Затем – поезд до Москвы, где я пересел на тот самый Транссиб. Заряженный оптимизмом, дававшим на выходе все тоже нетерпение, я добрался до Екатеринбурга, который теперь назывался Свердловском. Когда остановка затянулась и поезд опустел стало понятно – остановка не вполне обычная.

Оказалось, что часть полотна впереди то ли реконструируют, то ли ремонтируют. Работают, в общем, посему пассажирские перевозки далее Свердловска пока отменены. Естественной моей реакцией был гнев на турагента, который этого не предусмотрел, и ничуть не слабее я был зол на советскую железную дорогу, которая ни словом не обмолвилась о неполном пути. Выход, однако, был там же где и вход, а назад мне еще не хотелось. Я решил, что найду способ.

Вот здесь стало чуть труднее, так как подробных карт и маршрутов для путешественников в России нет, что меня шокировало, учитывая географический размах этой державы. Все что есть – лишь старая информация о городах, реках, геологии и прочем, но ни слова о том, где проходит какая ветка поезда, как можно попасть в нужную точку кратчайшим и дешевым путем. Пришлось самому стать в некотором роде исследователем. Результаты следующие: три раза меня уговаривали ехать на лошадях, аргументируя это дешевизной. Но мысль о преодолении нескольких сотен километров в телеге, да еще по грунтовой дороге, почти убила путешественника, сидящего внутри меня. Я бы предпочел быть пассажиром. Еще мне предлагали присоединиться к каким-то комиссиям с не выговариваемыми названиями, вроде ВЦСПС, ВЛКСМ и прочей абракадаброй, но меня смутили хмурого вида мужчины, в картузах и кожаных куртках, которые заинтересовались моим акцентом. Уже было отчаявшись, я пришел на железнодорожный вокзал, попробовал получить там справку. В ответ мне сказали, что справок не дают, если не знаешь куда тебе нужно билет, то сиди дома и изучай географию, а здесь люди делом занимаются. Каким делом, помимо продажи билетов, я так правда и не понял. Видимо расстройство явно отразилось на моем лице и женщина в окошке, продававшем билеты, окликнула меня. Я столько читал об отзывчивости русских женщин и был счастлив убедится в этом сам, ибо это чистейшая правда. Честно говоря, схема получения мною билета была не до конца понятна, но звучала она примерно так: «Не раскисай, каша заграничная. Зоя Ивановна тебе поможет. Смотри сюда, поезд доезжает вот до этой станции (тыкает пальцем в карту, висевшую за стеклом ее окошка). Все что тебе нужно – это слезть там, найти какой-то тарантас, который допрет тебя в твое Чернолесье. Мест свободных правда нет, поезд-то вроде как служебный. Но едет тут один стройотряд, тоже в дебри куда-то, типа твоих. Я у их компашки один билетик то выну, скажу ошиблись, на одно место. Ну а что, дело житейское, потом приедут. Они молодые, с начальником поезда покалякают, договорятся что уместятся по двое на одном месте. Им молодым даже лучше и задорнее. Да и начальнику магар перепадет какой-никакой. В общем – всем хорошо. Ты как насчет такого?»

Насколько я смог понять, схема была не очень красивая. Как же так, ведь эти…строители или как их, тоже пассажиры. Однако, увидев через окно вокзала, как холодный ветер гнет ветки деревьев, я согласился. И вот, сижу себе в неплохом купе, попиваю чай, любуюсь пейзажем…

Внезапно поезд стал резко тормозить. Каким-то чудом, я не уронил чай, лишь немного выплеснув на столик и себе на брюки. Спустя пару секунд после остановки в дверь купе постучали. Отряхивая брюки, я открыл и увидел стюарда, или как здесь говорят –проводника. Он не спешил извиняться, как я подумал, а лишь окинул взглядом купе и меня. Спросил, все ли в порядке, но не уточнил имеет он ввиду помещение или его пассажира. На мой вопрос о причине остановки, он ответил, что впереди решили провести внеплановую замену рельсов. Я возмутился, мол как же так, ведь договаривались до определенной станции. Проводник лишь пожал плечами и на сим наша с ним беседа прекратилась. Решив узнать, где мы хотя бы находимся, я направился к выходу из вагона. Уже на подступах к заветной двери чувствовались сырые и холодные потоки воздуха, которые слово ощупывали меня, приезжего в эти края. Содрогнувшись я подошел к выходу, выглянул и обрадовался. Ведь это была та самая станция, через которую лежал мой маршрут! Радость нивелировала гнев на проводника, которого просил предупредить о прибытия в это место. Видимо, само провидение благоволит мне. Радостным галопом понесся в купе, собирать вещи. Это не заняло много времени: всего один кофр с вещами, рюкзак, последней модели, с множеством отделений и отдельный чемоданчик с фотографическим аппаратом (на него тоже ушла часть моих подъемных средств).

И вот, вдохнув холодный воздух, без малейших неприятных мыслей, я ступил на перрон где встречала заветная надпись: «Веселенькое».

Глава 2. Место встречи изменить нельзя.

Все же, многоуважаемый профессор был неправ, говоря о мрачности и убожестве здешних мест. Когда я ступил на вокзал, то мир для меня словно переменился: приветливо зашуршали пестрые деревья, калейдоскопом заиграл свет на брусчатке перрона и железных боках вагонов. Воздух уже не казался холодным, а безумно свежим и бодрящим. Я с удовольствием сделал несколько глубоких вдохов и широко улыбнулся. Сама станция тоже не так уж и плоха. Не новое, но величественное здание тянулось вверх. Не будучи огромным, оно выглядело монументально, явно не обошлось без архитектора. Точно, ведь станция наверняка была построена еще до революции, а тогда любили основательность, а вдруг царь кинет свой взор? Я осмотрел перрон. Ничего особенного: вымощен выбеленным дождями камнем, несколько длинных лавок с навесами, на одной из которых громоздилась куча какого-то тряпья.

– Мяу.

Неожиданно раздалось сверху и мгновение спустя передо мною приземлился кот. Он был рыж, выглядел неряшливо, да и взор его казался…мутным. Это был первый житель, встретивший меня в здешних местах и нужно было проявить учтивость. Я громко сказал:

– Здравствуйте, товарищ.

Внезапно, текстильная гора на лавке, словно подвергшись землетрясению, задвигалась. Из ее недр появилась голова, величавшая эту кучу. Пухлое лицо, неухоженная борода, в которой что-то запуталось, глаза-щелки – все эти портретные характеристики подчеркивал ужасный запах, даже не берусь утверждать, чего именно.

– Ты хто? Пузырь? – открывшийся рот обдал меня волной еще более смрадного запаха. Не знаю, что в таких случаях предписывает учтивость, но решил быстро ретироваться к зданию вокзала. Вдохнув глоток чистого воздуха, я немного отошел от встречи. Дверь на вокзал не уступала монументальности зданию и вполне подошла бы где-то в мэрии. Что ж, посмотрим, что скрывается за таким фасадом.

Первым из чувств у меня отреагировал слух. Слева доносился звук патефона.

«Неее прообууждаааай вооспоооминанья…минуувших лееет, миинууувших днееей…» – поскрипывая крутил пластинку граммофон. Звук закрывшейся за мной двери гулко отозвался в помещении. Рядом с граммофоном я обнаружил женщину, восседавшую за стойкой прилавка. Она была средних лет, довольно крупного телосложения, с приятным округлым лицом. Поверх ее одежды был накинут синий фартук (наверное, нечто вроде униформы), поверх которого, в свою очередь, был накинут жилет из меха какого-то животного. Продавщица сидела возле весов, держа в пухлой руке книгу так, чтобы на нее падало больше света от висевшей сверху лампочки Эдисона-Ильича. Собственно, все что было внутри здания это стоящие где-то во мраке несколько лавок, штабели каких-то ящиков и вот этот музыкальный уголок, который, как я понял, был еще заодно и магазином. Простейший деревянный прилавок, несколько стеллажей за ним, с расставленными коробками, кульками и консервными банкам, мешки, стоящие прямо за прилавком, допотопного вида весы. Никакой реакции на мое появления эта женщина не выказала. Лишь увидев, что я так и стою молча, перевела взгляд от книги на меня и бросила короткое:

– Ну?

– Добрый день. – поприветствовал я, улыбаясь.

Продавщица почему-то погрустнела.

– Чего тебе?

Я был немного обескуражен таким подходом. Вероятно, в такой местности просто подозрительно относятся к чужакам.

– Простите пожалуйста, женщина (вдруг вспомнилось мне такое обращение), не подскажете мне возможность добраться до деревни Чернолесье?

Ее глаза сузились:

– Прибалт что ли? Что за говор у тебя такой. На беглого зека не похож, очень уж ручки нежные.

Я смутился и спрятал руки за спину.

– Из ЧК что ли? – на этом загадочном слове она даже немного подобралась.

– Я из Сан-Франциско, Соединённые Штаты Америки! – и подарил ей свою самую искреннюю улыбку. – Хочу написать научно-популярную статью.

– Из Америки? – ее напряженность мгновенно улетучилась, а глаза открылись еще шире. – Обалдеть. Райка не поверит. А у нас чего забыл?

– Мне нужно попасть в Чернолесье.

Брови женщины удивленно поползли вверх:

– За каким тебе надо в такую дыру? Строить что собираются?

У меня возникло ощущение, что эта женщина, отвечая на вопросы, сама получает больше информации чем отдает. Неужели правительственный агент?

– Нет. Я приехал один. Здесь у вас были замечены необычные звери. У них еще глаза светятся. Хочу написать об этом статью. А в будущем у меня планы создать альманах необычных места всего мира!

Продавщица смотрела на меня с чувством жалости. Сочувствует, наверное, моему проделанному пути, будущему хождению по диким лесам.

В этот момент откуда-то из мрака помещения раздалось шуршание. Наши головы синхронно повернулись на звук.

– Как же они меня достали! – в сердцах воскликнула дама. – Надо опять звать Григория Ивановича. Он, наверное, поблизости тут где-то бродит.

– Скорее всего, я его видел. В тряпках.

– Это на него похоже! – кокетливо махнула рукой продавщица и улыбнулась. Надо же, у нее чувства к этому…товарищу с грязной бородой.

Тем временем, женщина достала с полки консервную банку, на которой я увидел нарисованный силуэт рыбы.

– Не поможете ли открыть, товарищ? – сделав ударение на последнем слове попросила моя новая знакомая. – Меня, кстати, Марией зовут. Просто Мария.

– Митт Корнев, – учтиво ответил я, беря в руки банку и консервный нож.

– Сам понимаешь, Митт, за работу надо платить. А то ведь, оголец, и мышей ловить не станет, будет лучше по вокзалу побираться ходить.

Меня внезапно осенило:

– Григорий Иванович – это кот?!

– Ну да, – удивилась Мария. – А ты о ком?

– Ну…там…еще мужчина…такой…

– Ааа, это Петюня наш местный, черти б его взяли. Работничек хренов. Смотритель… – следующее слово было приглушено ладонью Марии. – А, ладно. Ты то все равно таких слов не знаешь.

Я не знал, но догадался, какого рода была характеристика Петюни.

Банка наконец-то открылась и была гордо возвращена продавщице.

– Ой спасибочки. Ладно, – Мария уперлась руками в прилавок, – вижу парень ты неплохой. Там позади станции Юрка Гаринов с машиной возился. Он тут у нас работает на вышках, механик какой-то что ли или инженер. У нефтяников там какие-то проблемы, он как раз тут проездом. Ты в общем с ним поговори, он вроде и в Чернолесье бывает. Если что – скажи от меня. Ну, не пропадай…товарищ, – она захихикала в ладошку.

Я совсем не обиделся. Мне подумалось, что между Петюней и Григорием Ивановичем было вполне логично выбрать кота.

На заднем дворе действительно стоял автомобиль. Мне он напомнил какой-то модифицированный фургон Форда. К бокам были приварены листы металла. На крыше горбилась непонятного вида надстройка. Я обошел вокруг машины и мне предстала картина, как машина пытается съесть своего водителя. Видно было только его нижнюю часть туловища, торчащую из пасти капота. Уже не уверенный, здороваться мне или нет, я просто постучал по кузову. Водитель отреагировал не сразу. Это «незамечание» окружающих у них черта характера? Он вылез из-под капота, не спеша вытер руки какой-то бурой тряпкой и лишь потом поднял на меня взгляд.

Этот человек был уже не юношей, но не был стар, я бы дал ему лет тридцать пять. Резкие скулы, узкий подбородок, устремленный вперед взгляд светлых глаз – словно сошедшая с плаката картинка. Я видел такие, про новых строителей Союза Советских Республик. Его движения были несуетливы и выверены, в них чувствовалась уверенность. Я снова немного оробел.

-Извините… – промямлил я, – мне Мария…из магазина, из станции, сказала, что вы едете в Чернолесье. Не могли бы вы меня тоже (снова вспомнилось слово) прихватить?

Мужчина осмотрел меня сверху вниз, затем обратно. Я инстинктивно взглянул на себя: кожаная авиаторская куртка, очень теплая, с множеством дополнительных карманов; джинсы Левайс, самые надежные. Да, в обществе пока еще могут криво посмотреть на ношение грубой рабочей одежды как повседневной, но глупо отрицать практичность такой одежды; на ногах отличные кожаные сапоги, теплые и комфортные внутри, при этом не менее надежные снаружи. Судя по рекламе, эта же фабрика делает такие модели для армии.

– Ну да машина увезет двоих, я думаю – водитель ответил спокойно, без какой-то радости, но и недовольства не наблюдалось. – Только баулы свои давай в кузов. В кабине места не так уж много.

Я отдал кофр и рюкзак, а фотоаппарат взял с собой. Вещь-то хрупкая.

Мы залезли в салон. Мужчина резко повернулся ко мне, протянул руку:

– Юра. Юрий Гаринов. Инженер силовых установок.

– Митт. Митт Корнев – пожал руку в ответ, второй прижимая к груди чемоданчик с фотоаппаратом.

– Что за имечко такое? – удивился Юра.

– О, я из США., – ответил я, гадая как он к этому отнесется, – Меня бабушка хотела Дмитрием назвать, но родители не хотели выделятся…

– Митт… – Юра задумчиво перевел взгляд на потолок, а затем снова на меня. – не против, если я буду звать тебя Митей? Сейчас правда пошла мода Дмитриев называть «Дима», но я вот так по старинке, да и к твоему имени близко, а? – он весело мне подмигнул.

– Конечно! – я позволил себе немного расслабится. Митя. Звучит неплохо.

Юра с уверенностью подергал какие-то ручки, затем повернул ключ зажигания. Двигатель коротко хрюкнул и в следующую секунду взревел, словно бык готовый к бою. Водитель немного погазовал, снова повернул какую-то ручку, и мы тронулись в путь. Стоит отметить, что машина бежала по грунтовой ленте дороги довольно резво. Ям почти не ощущалось, лишь покачивание. Юра видимо заметил мою реакцию и улыбнулся:

– Как тебе агрегат? Хорошо идет?

– Просто отлично! – искренне ответил я. – Это советская разработка?

– Типа того. Ваши ребята приезжали Тракторный завод в Сталинграде строить. Помогать строить, – поправился Юра. – Пообщался с некоторыми – толковые инженеры, дали пару подсказок по машине. Предлагал им остаться у нас, но не захотели.

– Некоторые граждане США с опаской смотрят на молодое советское государство, – выдал я прямо протокольную фразу.

– Ну а как же иначе, – усмехнулся Юра и ловко обрулил яму на дороге. – А ты, Митя, как сам к СССР относишься?

Мне не хотелось врать этому человеку, и я решил не увиливать:

– Если честно, Юра, я пока здесь очень мало времени. Большинство фактов о Союзе получаю из американских газет. Там все пишут…Нью Экономик Политикс…как это…

– НЭП, – подсказал Юра.

– Да, точно. НЭП, товаров нет, людям не разрешают заниматься своим хозяйством, уровень дохода страны крайне низок и все такое. Рисуют картину дикого леса, наполненного дикарями и охотниками за ними. Но я добрался из Сан-Франциско вот до этого сидения и не могу сказать, что меня что-то сильно напугало. Да, некоторое было непривычным, но это больше к вопросу менталитетов. Мне кажется не совсем правильным оценивать страну смотря откуда-то издалека. Как нельзя оценивать автора по худшему произведению. Ведь никто не общался жителями, не видел, что здесь происходит. Вот ты меня, американца, подвозишь на машине – значит не так все ужасно?

– Я уже был готов с тобой спорить, Митя, но ты меня удивил, – задумчиво проговорил Юра. – Конечно же, плохие новости лучше продаются. Не буду выливать на тебя ушат пропаганды и цитировать Маркса с Энгельсом, скажу тебе свое мнение. Ты ведь в органы точно не настучишь, – он снова мне улыбнулся. – Всякой чернухи здесь хватает. Да есть аресты, есть это раскулачивание… но, Мить, есть и другие моменты. Вот я тебе говорил про тракторный в Сталинграде? А в этом году мы открываем еще больший – в Харькове. Через год – автозавод в Горьком. Машины будут называться – ГАЗ. Смешно правда – по улице едут газы… Книжки для трудящихся введем, чтобы стаж считался. С образованием тоже разгребаем после царей. С двадцать седьмого года оно у нас обязательное для всех. А то кинулись – оказывается в школу то ходило около полутора миллионов всего лишь. А сейчас уже восемнадцать! И число учащихся растет. У нас сейчас идет так называемая пятилетка. И все эти заводы, фабрики и школы – это пункты ее плана, которые успешно выполняются. У вас вон ,– Юра кивнул на меня головой, – тоже кризис только спадать начал. А так ничего – приезжали к нам, работали. Потому, что рабочий человек – это сила, которая победит всех этих политиков, сама себя сможет спасти от любой беды. Неважно какая национальность – американец, турок или китаец. Чем больше в реке родников, тем она сильнее и чище.

Юра замолчал, я тоже не знал, что сказать. В чем-то он, конечно, был прав. СССР едва исполнилось десять лет, чего можно ждать в таком юном для страны возрасте? А если учитывать сказанное Юрой, то результаты более чем впечатляющие. Недостатки они везде есть, главное, чтобы достоинств в жизни у человека было больше. Задумавшись, я смотрел в лобовое стекло. Вокруг был удивительной красоты осенний лес. Буйство красок, форм. Деревья причудливо переплетались кустарником образуя настолько густую чащу, что казалось мы ехали в коридоре. Идти сквозь такой лес было бы безумием. О каком-либо транспорте не было и речи.

– Любуешься? – нарушил молчание Гаринов.

– Чудесный лес, – сказал я, не отрывая от окна взгляда.

– Что есть, то есть. Вся наша сегодняшняя страна, мистер Митя, по сути лес. Вопрос в том, как ты на этот лес смотришь. Ведь если приезжает какой-то промышленник со стороны – не обязательно иностранец – то он как себе лес видит? Ага, вот тут есть лес на дрова, вот тут на древесину, – при этих словах Юра ребром ладони словно делил невидимый пирог на части. – Здесь – пушные звери водятся, а вот тут мы будем рыбу вылавливать. А вот это золотишко из реки я себе, пожалуй, возьму. Вот все это для него, – Гаринов обвел рукой пространство за лобовым стеклом, – лишь набор ценных вещей. А для других – это набор ценностей. Ведь лес – это дом. В нем живет очень много разных видов. Да, есть и хищники, но так устроена природа, ее не поменять. Для каждого из них есть что-то хорошее и каждый может принести пользу. Кто старое дерево переработать, кто каких-то жуков лишних отловить, а кто-то собою накормить готов остальных. И лес рад своим жителям помогать, давая и пищу, и материалы. Бери, пользуйся, но и о лесе не забывай. Не пытайся всех съесть. Один, без мелких мушек или даже травы, ты в чаще не выживешь. Не будет что есть и как жить.

– И вы считаете, что у вас получится создать такой волшебный лес? Территория то у вас конечно огромная…

– А причем здесь территория? – удивился Юра. – Мы открыты для всех, кто готов с нами жить и трудиться. Пускай такой лес будет на всей планете, кто же против? Мы надеемся показать пример, что такое в принципе возможно. Люди сами пойдут к нам.

– Это Всемирная революция? – память услужливо подставила мне еще одно название из газет.

Юра кисло усмехнулся:

– Я бы назвал это всемирным развитием. Революция – это что-то такое резкое, боевое, кровавое. А развитие – это к чему приходишь сам, а не приводят громкие призывы.

– Мария из магазина говорила о каких-то проблемах на нефтяных вышках? Ты там работаешь? – спросил я, посмотрев на Гаринова.

– А, – отмахнулся он. – Сарафанное радио.

Я не совсем понял, что означает. Водитель, взглянув на меня, пояснил:

– Любое слово, переданное через десять разных людей, становится новостью. Добыч, Митя, процесс очень трудный и если бы на нем ничего не случалось – вот это было бы новостью. А так все обычно: то насос полетит, бур поломается, давление нестабильно. Я уже молчу про холод и мошкару. Вокруг дикая природа, которая живет по своим законам. И скажу тебе честно, она не всегда рада видеть нашего брата. Тем, – Юра неопределенно показал рукой куда-то вверх, – все равно. У них план, все рассчитано на годы вперед. Только вот нет в плане задранных медведями, утонувших в болоте, обмороженных, травмированных…

Гаринов замолчал и сжал губы, задумавшись.

– Ты не подумай, что я жалуюсь, – он весело мне подмигнул. – И не хвастаюсь. Наш человек наоборот – тяжелой работы не боится. Нам бы как раз задачи помасштабнее, поменьше разговоров. Тогда у людей появляется цель, а вместе с ней и кураж.

Я невольно заслушался, но внутри немного забурлило чувство патриотизма. Прям новое человечество, не то, что мы, пережитки. Однако, до кипения это чувство не дошло, и мы оба молчали.

– Что это ты саквояж свой прижал к себе? – Юра кивнул на мой фотоаппарат. – Деньги что ли везешь?

– О нет. Это Кодак, фотографический аппарат.

– Да ну? – живо заинтересовался Гаринов. – Серьезно? Я слышал от ребят про такие аппараты, портативные. Сам видел еще только старые модели. Слушай, Мить, будь другом, покажи аппаратик, а? Страсть как люблю технические штуки.

В его лице был такой мальчишеский интерес, что мне было бы неудобно отказать, да и вообще этот человек был приветлив со мной.

– Ну почему бы и нет. Только нам тогда придется остановиться.

Впереди показался какой-то просвет в бесконечной стене деревьев. Словно кто-то проделал дыры в этом бесконечно лесном ковре. Близился вечер и солнце красивым лучом рисовало блестящую полосу на земле, играло зайчиками внутри кабины.

– Вон смотри, какая полянка, – показал рукой Юра. – Сейчас зарулим.

Ловко крутанув руль, бесстрашный водитель направил свой не менее бесстрашный советский автомобиль с прокатанной дороги на траву и без труда въехал на поляну.

– Доставай пока аппаратуру, а я сейчас, – сказал мне Юра, выскакивая из кабины. – Меня тут как раз немного прижало.

Он рысцой добежал до края леса и скрылся в густом кустарнике. Я вылез из машины, аккуратно поставил свой чемоданчик с кодаком на сидение. Не буду открывать, пока Юра не вернется, чего зря подвергать технику влаге, пыли, ветру. Вообще за такую цену ей лучше всего находиться в упаковке.

Пока же я просто мерял шагами поляну, вдыхал ароматы, слушал лесные звуки. Один из них показался мне выбивающимся из оркестра лесных голосов. Какой-то шорох и…дыхание? Я прищурился, стараясь рассмотреть что-то в чаще. Вон птица какая-то взлетела, зашевелился куст, вылетели каких-то два бледно-желтых жука… Господи боже, это были не жуки, а глаза! Признаюсь откровенно, в тот момент я меньше всего думал о цели своего визита. Когда я думал об этом вепре, то представлял себе, как некая громадная туша, с невероятным шумом ломится через лес, валя на своем пути деревья и громко рыча. На самом же деле это совсем немаленькое тело двигалось очень быстро и очень аккуратно. Было слышно лишь его выдохи и небольшой шорох веток под копытами. И от этого было лишь страшнее. Неумолимым ужасом ко мне приближалась клыкастая опасность.

Я попятился назад, боясь поворачиваться к животному спиной и заорал:

– Юююрааа!!!

Вепрь неумолимо приближался, все мое тело сжалось словно пружина в ожидании удара и последующей борьбы. Внезапно сильные руки схватили меня за ворот куртки и дернули в сторону. Пока длилось мое падение я успел заметить, как темное и жуткое животное с рыком врезалось в Юру. Раздалось сопение, звуки борьбы. Я все еще не мог понять, что же мне делать, руки нащупывали опору, чтобы встать. Весь мир сжался до этих квадратных метров вокруг машины.

Воздух разрезал громкий звук выстрела. Я увидел, как вепрь оставил взлохмаченного и раскрасневшегося Юру и ретируется в лес. С противоположной от нас стороны из лесу выходил человек. Пока он продвигался через окраину чащи, его силуэт то появлялся из-за кустов и веток, то исчезал, когда он видимо опускался в яр или яму. Наконец перед мной предстал мужчина, крепкого телосложения, высокого роста. Заросшее густой бородой лицо позволяло увидеть только внимательные глаза, ощупывавшие меня. Одет этот субъект был в сапоги грубой кожи, землистого цвета штаны свободного покроя и стеганную желтоватую куртку. Я читал, что такие называют ватниками. Грубая и, видимо, очень сильная рука, сжимала ружье.

– Юра, ты? – спросил он у Гаринова, который отряхивал одежду. Удивительное самообладание: у него был вид, словно ничего особенного не случилось. Неужели я и правда такой городской неженка? А может у них встреча с лесным зверем считается нормой?

– Познакомься, Егорыч, – Юра показал на меня рукой, – Митт Корнев.

Мужик внимательно на меня посмотрел.

– Из Америки! – добавил водитель, но без малейшей насмешки. Даже с какой-то важностью. – А это наш егерь – Денис Егорович. Хозяин леса.

Егерь кивнул мне. От такого мрачного и немногословного типа даже это выглядело чуть ли не реверансом.

– Это был кабан? – ко мне наконец-то вернулась речь. – Ой, то есть спасибо большое, мистер Денис Егорович. Вы спасли Юру и в перспективе – меня.

Мужик не ответил. Бросив взгляд на Юру, буркнул что-то про то, что нужно быть осторожным в лесу.

– Я посмотрю? – раздался голос Гаринова от кабины. Я машинально кивнул, ценность фотоаппарата на время была отодвинута ценностью моей жизни.

Мне было немного неловко стоять молча возле егеря без Юры.

– Вам не встречался подобный экземпляр, но со … светящимися глазами? – спросил я. – Это конечно необычно, но все же…

– Всякое в лесу бывает, – не поворачиваясь ответил этот хозяин леса. Как их тут еще называют? А! Леший. Что ж, этот образ егерю очень даже к лицу. Даже не попрощавшись, он развернулся и скоро исчез в чаще. Воцарилась тишина, которую можно услышать только в таком густом лесу. Ее нарушило восхищенное бормотание Юры. Он очень осторожно крутил в руках фотоаппарат, любовно осматривая его.

– Надо же какой компактный, меньше книжки. А это что тут за дверца? – Гаринов взглядом указал на заднюю стенку кодака.

– О, это модель из серии Autographed…– я немного замялся с переводом. – С подписью. Вот смотри.

Я открыл крышечку на задней стенке. Там лежал небольшой металлический стержень.

– Вот это, – я извлек его, – Stylus, по-русски – стило. Ну, чтобы писать.

– Лучше уж «перо» или «стилус», на латинский манер, – хмыкнул Юра. – «Стило» это прям из высокой литературы.

– Так вот. В аппарат можно зарядить специальную пленку. Затем, сделав снимок, фотограф открывает вот это окошечко и пишет нужную ему информацию. Например, место сьемки, дату или какие-то технические детали. После этого необходимо подставить это окошко под солнечный свет и написанное фотографическим методом перенесется на негатив. Не на сам снимок, а как раз между кадрами, очень удобно.

Гаринов слушал очень внимательно и лишь согласно кивал.

– Еще я взял с собой несколько катушек пленки и малый набор для проявки, – указал я на чемоданчик.

– По-доброму завидую тебе, американец, – абсолютно по-дружески, сказал мне Юра. – Ладно, собирай технику обратно и садись. Поедем дальше.

Меня немного отпустило: на душе стало легче, лес уже не казался таким страшным. Машина весело урчала, неся нас по лесному коридору.

– Ну что, Митя, познакомился с нашими местами? Дикие животные тут не редкость. Надо просто смотреть в оба, – Юра снова мне подмигнул. – Ты же не собираешься сам гулять в лесу? Надолго кстати в Чернолесье?

– Еще не знаю. Мне надо…осмотреться. И найти ночлег.

– Чего-нибудь придумаем, – неунывающий Юра заложил довольно лихой вираж, и мы с фотоаппаратом съехали к двери.

Машина свернула снова с основной дороги и окружение переменилось. По крайней мере у меня создалось эдакое ощущение смены декораций. Лес вокруг словно увеличился. Или мы уменьшились. Стало гораздо темнее. Сама дорога почти не наблюдалась, большим ориентиром пути была просека, сквозь которую двигался автомобиль. Вся надежда была на Юру и его уверенный вид вселял меня надежду. Хотя, если быть честным, пару раз я ловил себя на мысли– куда же мы все-таки приедем? И еще –как потом отсюда уехать?

Перед взором выплывали все новые и новые пейзажи, комбинации из живой и уже отжившей растительности, которые лес мог генерировать бесконечно. Но вот густота чащи начала таять, впереди на дороге показалась огромная лужа. Юра уверенно переключил скорость, и машина рыча взяла эту преграду, шурша водой под днищем. Лес немного поредел, земля стала более вытоптанной. Деревья скрадывали свет солнца, и я не сразу различил, что вдоль этого пролеска или опушки, находятся дома. Угрюмые деревянные строения были разбросаны без малейшего порядка. Двор ближайшего ко мне дома порос травой, валялись какие-то бревна. Около другой избы забор был почти повален на землю, в сторону дороги, словно частокол в земляной крепости. Ни один огонек не оживлял темные глазницы окон. Где-то резко закричала птица.

От всей этой картины веяло мрачностью и холодом. В литературе я встречал определение «гиблое место». Наверное, это какая-то заброшенная деревня. Автомобиль дарил чувство личного убежища, возможность немного отгородится от этого неприятного и гнетущего места. Скорее бы его миновать. Картинка за окном начала замедлять свое движение – машина сбавила ход. Опять поломка?

– Ну что Митя, – Юра повернул ко мне голову и как-то хитро улыбнулся, – милости прошу в Чернолесье.

Глава 3. Историческая родина.

Ну а, с другой стороны, было глупо ожидать увидеть Бродвей. Словно опытный гид, Юра медленно подвез меня к одному из домов, дав сполна насладится окрестностями.

– Давай, Мить, вылазь, – моторный Юра едва остановившись выпрыгнул из машины. – Сейчас тебя пристрою и понесусь дальше. Как говорится: нас ждут великие дела.

Не дожидаясь меня, он зашел в дом. Где-то вдалеке ухнула очередная птица.

Я впервые был в полностью деревянном доме. Его здесь еще называют срубом. Внутри маленькая комнатка, которой бревенчатые стены придавали уют. Из этого помещения еще был выход, завешанный шторой. У стены стояла массивная печь. Весь интерьер жилища, помимо печи, составлял стоящий у окна стол, два простейших, но выглядевших очень добротными табурета. На стене висело несколько фотографий, возле которых, на полке, важно стоял массивный будильник. Около стола Юра разговаривал с мужчиной, суховатым старичком, с густой, но короткой бородой и старым картузом на голове.

– Да вот и он, Игнат Никитыч! – Гаринов указал на меня. – Митя, подходи не тушуйся, все свои. Вот, знакомься – Игнат Никитович, местный староста.

Мужик посмотрел на меня исподлобья, неуверенно кивнул и снова обратил взор к Юре.

– Ты иностранцу угол какой организуй, а мне пора уже, – Юра повернулся ко мне, снова одарив своим коронным подмигиванием. – Давай, Митя, удачи тебе тут. Будет возможность – проведаю. Если что – ищи Егорыча, ну егеря того, что мы встретили. Он не даст тебе тут сгинуть.

Я с искренней благодарностью пожал протянутую мне руку. Трудно было представить, как бы все это организовалось без него. Юра вышел и забрал с собой немалую часть моей уверенности. Староста Игнат Никитович, стоял и как говорится, мялся, словно не зная, с чего начать.

– Послушайте, если есть какая-то цена за ночлег, то заплатить не проблема, – я подумал, что такие вопросы обычно гнетут людей, оказывающих услуги. – Вы только скажите.

– Да ну… Потом разберемся… Идем в избу проведу, – отрывисто пробурчал староста, отмахиваясь рукой, словно резал ей невидимый хлеб.

С улицы донесся звук уезжающей машины. Солнце уже начинало садится и темнело довольно быстро.

Пока шли, старик держался немного впереди меня, по сторонам не смотрел. При каждом шаге его тело словно вздрагивало. Я все еще чувствовал себя словно был не в лесу, а у кого-то в гостях, когда заходишь аккуратно наступая, смотря по сторонам и не решаешься никуда присесть.

Мы подошли к одиноко стоящей избе. Забора не было, лишь несколько палок были воткнуты в землю. Двор сильно порос травой. Само строение выглядело старым, с посиневшими бревнами, немного покосившемся крыльцом. Единственное, что бросилось мне в глаза – резной орнамент на окнах. Наличники, кажется, их называют. Никаких замков на двери не было, если не считать загнутого гвоздя.

Внутри было немного затхло и мрачно. Небольшое, размером с энциклопедию, окошко, завешенное тканью. Снова печь у дальней стены, стол, табурет и еще какое-то примитивное деревянное ложе, нечто среднее между лавкой и кроватью. Я сдернул ткань с окна впустив еще света. В его лучах тут же заплясали, словно разбуженные, пылинки. Свет открыл мне несколько дополнительных деталей: ножки табурета, боковая часть лежанки, какая дощечка на печи были украшены затейливой резьбой. На той же печи стояла еще деревянная кружка.

– Если надо будут дрова, то обращайтесь, – Игнат Никитович почему-то прятал взгляд, словно стеснялся меня, как будто я прибыл с какой-то инспекцией.

– Спасибо большое, – я улыбнулся, стараясь хоть немного снизить его напряжение. – Если что – сразу к вам.

Мужик снова неуверенно покивал и быстро покинул помещение. Чуть ли не выбежал. Хотя, возможно, просто не привык к общению с незнакомцами. В такой-то глуши.

На улице уже было довольно темно, да и честно говоря груз всех впечатлений давил на меня. Пора было приготовить ночлег. Поставив свой кофр на кровать, я не без самолюбования доставал его содержимое. Перед поездкой было проштудировано немало статей в Нешнл Джеогрефик о путешествиях. Я внял советам по поводу экипировки, долго консультировался с продавцами, объясняя им детали места, куда направляюсь. Вот у меня лампа Коулмена, отличная вещь. Очень яркая, потребляет мало керосина и долго горит. Но помимо нее я взял еще десяток обычных свечей. Спальный мешок новейшей разработки, с гусиным пухом. Продавец сказал, что в таких спят путешественники в северных частях света. Консервы, включающие в себя супы, мясо, фрукты. Дня на три точно хватит и их можно взять с собой в лес. Не смог удержаться и взял с собой книгу, хотя все советы кричат о том, что лишний вес недопустим. Но разве может быть лишним весом то, что сможет быть вашим товарищем, который и историю интересную рассказать и время помочь скоротать и нервы утешить. Из банки ветчины и пару галет я соорудил себе немудреный ужин, который запил водой, ибо кипятить чай мне было уже лень, хотя горячего хотелось.

Сняв куртку, я расстелил мешок на кровати, залез вовнутрь и дополнительно укрыл себя курткой. Немного почитал и, не забыв потушить лампу, уснул.

Меня разбудила вибрация. Изба дрожала, словно рядом проезжал огромный грузовик. В комнате было все также темно. Нащупав рукой спички, я озарил светом свечи помещение. Все выглядело безмятежным, но вибрация не прекращалась. На улице было холодно, и я пожалел, что не накинул куртку. Свеча ничего толком не освещала, но даже в сапогах чувствовалась дрожь. Землетрясение что ли? Бывают они в этой части света или нет? К своему стыду – я не знал. Вибрация внезапно исчезла. Я покрутил головой – вдруг еще кого-то привлекло это явление или здесь это не впервые? Слишком много вопросов, надо будет разузнать. В темных стенах леса был заметен свет. Похоже окно в какой-то избе вдалеке. Вот туда стоит наведаться завтра. Раз хозяин не спит, то наверняка испытал тоже что и я. Уже в спину мне прилетел жуткий вопль. Крик был нечеловеческий, невозможно было представить почему человек мог бы так закричать. Может это какой-то незнакомый мне зверь? Но какой способен на такие звуки? Я даже не сразу осознал, что стою, замерев на месте. С каким удовольствием я залез в мешок с головой. Входную дверь подпер столом.

Холодное русское утро было неприветливым. Солнце не выглядывало, не сразу было возможно определить – утро на улице или вечер. Остатки воды ушли на приготовление кофе. Не зря же туристическую печь тащил.

И так, что по плану: восполнить запас воды; опросить жителей по поводу ночных землетрясений; найти Дениса Егоровича, попросить помощи в поиске животных. Остальное уже по ходу дела. Фотоаппарат, пожалуй, спрячу куда-нибудь…да хоть в печку.

Во дворе колодца я не нашел. Какой-то навес и старая лавка были единственными предметами на территории. Беспокоить нервного старосту не хотелось. Умывшись остатками воды, я начал исполнять свой план.

Улица являла собой дорогу, с разбросанными вдоль нее редкими избами и пристройками к ним, что характерно – практически без заборов. Приобретшие коричнево-сероватый цвет бревна, уехавшие в разных плоскостях углы стен и крыш создавали иллюзию, что эти дома повырастали прямо из земли, словно диковинные грибы. Недолго думая, я направился к ближайшим соседям – избе похожей на мою, стоявшую метрах в двухстах. Важным отличием была протоптанная ко входу тропинка, отсутствие бурьянов на пороге. Я всегда представлял себе деревенских жителей эдакими тихими, неразговорчивыми, стесняющимися своей простоты человечками, которые все время в заботах, загружены хозяйственными делами и времени на всякие перипетии и жизненные интриги у них просто не остается. Их жизнь монотонна и очень однообразна. Но именно после знакомства с обитателями этой избы я понял, что жизнь намного сложнее и глубже, чем кажется. И это было только начало.

На полпути к моей цели откуда-та из лесу раздался истошный вопль:

– Я снова видел!

Резво, перескакивая кочки и раздвигая руками ветки поросли, из лесу быстро двигалась худая фигура в светлой рубахе. Судя по всему, конечная цель у нас с ней была одна и та же. Я как раз приблизился ко входу в избу и смог разглядеть неожиданного нарушителя тишины. Это был молодой парень, лет двадцати, с густой копной русых волос. Его голубые глаза просто светились от счастья, улыбка на лице была такая искренняя словно он увидел какое-то чудо. Наверное, увиденное было чем-то очень впечатляющим, ибо он был в одной лишь рубахе, штанах из грубой ткани и старых стоптанных сапогах, а на улице осенняя сырость уже начинала ощупывать все открытые части тела. Я было открыл рот для приветствия, но счастливец пронесся мимо меня, оставив наблюдать как светлая рубаха и копна волос скрылись где-то за домом. Видимо, подхватив от него немного эйфории, я последовал за ним. Во дворе оказался еще небольшой сарай, закрытый со стороны улицы избой. Возле него стояло несколько старых ведер, валялись перья, что-то похожее на мех. Поодаль от сарая, меж двумя вкопанными горбылями была натянута веревка, на которой висело около десятка разнокалиберных рыбёшек. Юноша уже успел скрыться за дощатой дверью, а войти я не решался. Стоит, я думаю, постучаться.

Но и этому начинанию не суждено было сбыться. И снова оно было прервано криком.

– Тимоха, ирод ты эдакий!

В мою сторону, немного по-утиному переваливаясь с боку на бок, торопливо шагала женщина. Похоже, его мать. Одетая в какую-то кофту, перепоясанная темного цвета шалью, старый платок на голове – все это вызвало во мне некое незаслуженное чувство стыда, что я хожу тут таким вот франтом. Грубая рабочая рука держала старое ведро, в котором что-то бурело.

– Доброе утро, – мне стоило объяснится, что я делаю около ее, судя по всему, дома. – Я тут хотел у вас спросить кое-что…

– Комиссар? – женщина прервала меня, ощупывая взглядом. Я видел, что она не решается налететь на меня, но также понимал, что ей просто очень хочется выгнать меня куда-то. Я лихорадочно вспоминал, что означает это звание или должность.

– Комиссар? Вы имеете ввиду военный? Нет, я не имею к армии никакого отношения.

Но женщина лишь сильнее напряглась:

– Доктор?

Боязнь доктора удивила меня еще сильнее:

– Нет. Я вообще из другой страны приехал. Временно у вас в деревне. Меня зовут Митт. Митт Корнев. Из русских эмигрантов, – добавил я, в надежде, что это может ее успокоить. – Я турист. Ну то есть путешественник.

Лицо моей собеседницы расслабилось, плечи опустились, словно она стравила из себя лишнее давление. Даже взгляд стал мягче, но все еще настороженный.

– Вот оно как. А я смотрю – кацавейка кожаная, ну думаю эти пришли…

Я понимающе улыбнулся. Хотя не понял ничего.

– А где можно набрать воды? – и показал опустевшую флягу.

– Дальше по улице шагай, колодец увидишь. Или в лесу ручей есть. Только заблудишься, наверное.

Тут дверь сарая открылась, явив Тимоху.

– Мам, мам я видел, видел! – захлебывался он радостным волнением.

Женщина вздохнула, повесила ведро ла локоть и критически осмотрела сына:

– Снова весь изгвоздался?

Тут я заметил, что руки юноши были перепачканы чем-то зеленым.

– Сто раз тебе талдычила, вдягай тужурку и шапку, не лето на дворе. Застудисся, потом отпаивай тебя, – продолжала любовно ворчать его мать, поправляя складки на его рубахе. Речь ее звучала с каким-то мягким акцентом, иногда с незнакомыми словами и ударениями. – Вон принЕсла пару тетеревов. ОднОго засолим, дрУгого сегодня сгоношу тебе на вечер.

Присмотревшись к ведру на ее руке, я понял, что бурый цвет его стенкам придавала кровь, а на дне темнели тушки птицы.

– Спасибо за помощь, – мне стало немного неловко присутствовать при семейных делах. – Я, пожалуй, пойду. О, кстати! – как же я мог забыть такое событие, – вы не ощущали ночью вибрацию?

Женщина вопросительно посмотрела на меня.

– Ну я имею ввиду толчки подземные. Земля тряслась и стены… – как человеку, учившему язык, а не впитавшему, мне было проще объяснятся на литературном, более официальном наречии, чем на разговорном. А в этом месте эта разница наверняка ощущается особенно.

– Всяко бывае. Не нашего ума дело. Там, колодец, там, – словно выпроваживая меня, замахала она рукой и отвернулась.

Эта местная запуганность и кротость доставляла мне больше всего хлопот. Даже не пообщаешься, ощущение, что все чего-то боятся, слова даже лишнего не скажут. Словно кто-то постоянно их слушает.

– Пока, Тимоха! – я махнул стоявшему возле сарая парню. Тот расплылся в улыбке и замахал мне в ответ.

– Ходи, ходи домой, – буркнула тетка, подталкивая его к избе. Уходя она бросила на меня еще один вопросительный взгляд.

Пускай немного шероховатое, но первое личное знакомство здесь подогрело мой азарт. Я бодро зашагал дальше по своей улице, возможно единственной в Чернолесье. Черт, забыл про егеря спросить, но возвращаться к матери Тимохи мне не хотелось. Вдоль улицы, шагах в ста не более, был лес, словно стена, за которой находилось свое царство. Впереди замаячил колодец, накрытый крышей, идеально вписывающей его в ландшафт. Когда я приблизился к нему, то боковым зрением заметил движение роще. От колодца прямо в лес вела тропа. Узенькая, но вполне различимая. На ней, среди листьев, можно было увидеть силуэт, с ведром.

_ Эй! Извините! Окажите любезность! – окликнул я фигуру, одетую в длинное серое пальто. Его обладатель обернулся. Это был мужчина лет пятидесяти, как я догадался по морщинам, и первое, что бросилось мне в глаза – он был гладко выбрит. Не заросший щетиной, а именно выбрит. И причёска его не напоминала ворох соломы на голове, по той причине, что волос то и не было. Немного вытянутое, с острыми скулами и утонченным носом лицо отдавало бледностью. Совсем не высеченное атмосферой, как у сельских жителей, имеющих либо медно-красный, либо землистый цвет лица. Мужчина бросил на меня очень резкий взгляд, словно я застал его за каким-то тайным занятием. Попробуем быть попроще:

– Дениса Егоровича не видали? Мне бы с ним переговорить надобно, – выдал я, как мне казалось, идеально стилизованную под данную местность, фразу. Не помогло. Бледнолицый быстрым движением развернулся и шурша скрылся в лесу.

– Подождите пожалуйста! Я не комиссар! – я машинально последовал за ним. Преодолев расстояние от дороги до границы с чащей я с несвойственной мне уверенностью вломился в лес, грубо и непочтительно. За что и был в последствии наказан.

Глава 4. Опыт, сын ошибок трудных.

Со всех сторон, словно руки толпы ждавшей своего кумира, ко мне тянулись ветки. Я изворачивался как мог, протискивался боком, пригибался, стараясь не потерять скорость. Впереди что-то мелькало, как мне казалось это был убегающий незнакомец. Уже променявшие ветви на холодную землю листья хрустели под ногами, и я не слышал ничего кроме них и своего прерывистого дыхания. Надо было мне при подготовке к поездке не только тяжелые энциклопедии таскать, но еще и гири. Смешивая это с пробежками вдоль трассы. Глядишь догнал бы старика с ведром воды. Я остановился, упер руки в колени и стал жадно вдыхать и выдыхать воздух, словно хотел исторгнуть из себя что-то. В висках стучало, но дыхание начинало понемногу успокаиваться. Я стоял, рассматривая траву под ногами, листья, какого-то жучка… Минуточку, а где же тропа? Я лихорадочно завертелся на месте. Вокруг был лес и с каждой из сторон он казался одинаковым и абсолютно незнакомым. Везде огромные деревья смешивались молодыми, густо рос кустарник. Ни единого намека на дорогу, просеку, никакого ориентира вроде холма или оврага. За время погони я ни разу не глянул вниз, двигаясь среди деревьев словно в коридоре, который, оказывается, совсем не соответствовал тропе. Поняв, что я заблудился, мой организм ввел мне инъекцию адреналина, который начисто стер у меня все охотничьи и туристические советы первый из которых был – не паниковать. Я развернулся в сторону, с которой я пришел (как мне казалось) и так же яростно бросился пробивать себе путь, ища глазами что-то знакомое. Вот поваленное дерево, было оно на пути? Не помню, хоть ты убей. Понесся дальше. Вот что-то вроде тропы или это просто свободная земля между деревьями так выглядит. Взгляд выхватил белку, смотрящую прямо на меня. Изучив меня взглядом, пушистый зверек укоризненно склонил голову и ускакал по веткам.

Мои петляния привели на поляну. А ее я точно не встречал. Не то, чтобы огромная, но довольно живописная, покрытая густой травой, в которой весело выглядывали из земли цветы. Действие паники уменьшалось, но ему на смену пришла жажда. А воды то не набрал! Я даже застонал от злости на самого себя. Хорош, конечно, покоритель русских лесов, нечего сказать.

Ладно, попробуем по порядку: успокоится. Дыхание выровнялось, исчез стук в висках, вернулся слух. Лес легонько шуршал, посвистывал различными птичьими голосами, чем-то журчал… Журчание? Я прислушался и действительно мог расслышать что-то похожее. Ноги сами понесли меня на звук. Чем явнее становилось журчание, тем сильнее ускорялся темп моего движения и вот, среди деревьев что-то блеснуло. Наверное, это и был тот самый ручей, о котором говорила мать Тимохи, а значит, где-то недалеко должен быть путь назад в деревню. Утолив жажду и наполнив флягу, я снова зарядился энтузиазмом исследователя. Который почти сразу, словно ветер свечу, задул новый вопрос – двигаться по ручью вниз или вверх? Никаких подсказок лес не предоставил – по обе стороны окружение было одинаковым. Что ж, двигаться вниз звучит как-то неоптимистично и основываясь на этом, я двинулся вверх по течению воды. В таком уединенном месте не грех было и поразмышлять. Судя по настрою местного населения, мне либо нужен будет помощник, либо надеяться можно только на себя. Идеальная кандидатура – егерь Денис Егорович. Кто, как не он знает местный лес и наверняка что-то ведает про искомых мною животных, со светящимися глазами. Но вот эта нелюдимость местных жителей казалась чужеродной. Не то чтобы они были грубиянами и дикарями, это гораздо более походило на страх, словно есть что-то, о чем им не стоит говорить. Связано это как-то с вышеупомянутыми животными? Пока не знаю, но моя интуиция подсказывает, что связано.

Что-то зашуршало в густых кустах слева от меня. Весь организм окаменел, словно его специально заставили напрячься изо всех сил. Очень и очень аккуратно я шагнул к кусту. Инстинкт просто умолял вложить что-то в руку, что-то твердое и, желательно, тяжелое. Как назло, поблизости не валялось подходящей палки, единственным предметом была полная фляга. Еще один осторожный шаг. Рука с флягой поднялась повыше. Еще шаг…черт, хрустнуло что-то под ногами, снова нагнав на меня оцепенение. Тут из кустов донеслось то, что уж точно не ожидает услышать человек, ищущий помощи:

– Помогите. Если есть кто…

Хрипловатый голос не кричал и не взывал, просто говорил. Я ринулся в кусты и обнаружил лежащего в них человека. В первую секунду я даже не понял, что случилось: лицом к небу на кусте с какими-то темными ягодами лежал мужчина. Такой же серый и неприметный в плане одежды, как и остальные встреченные мной жители. Широкое мужественное лицо, довольно короткая, хоть и неаккуратная стрижка, такая же коротко стриженная борода и очень ясные глаза, словно внутри сидел кто-то очень молодой и жизнерадостный. В голове все еще витали истории профессора Честера, и я было подумал, что этот субъект пьян. Приглядевшись стало понятно – нет. На его лбу выступили капельки пота, как от огромного напряжения. Может сломал ногу. Взгляд заскользил вниз по его телу и тут стало понятно – ног у этого мужчины просто не было. Ниже колен начинались деревянные протезы, с идущими от них к поясу кожаными ремнями. Причем одна из этих «ног» каким-то образом отцепилась и лежала вывернутая в сторону. Меня застигло одновременно чувство смущения и оцепенения, как бывает, когда видишь инвалида и вместо того чтобы помочь ему встать, я лишь открывал и закрывал рот, придумывая фразу.

– Споткнулся вот неудачно, – спокойно смотря на меня, констатировал свою ситуацию мужчина. – А тут еще куст мягкий сзади, оттолкнуться рукой не могу как следует. Поможешь мне встать?

– Конечно! – очнулся я. – Сейчас, давайте руку или как удобнее…

– Лучше обхвати меня за пояс, а то мои ноги не такие ловкие, как когда-то.

Я последовал совету, поднял мужчину и подставил свое плечо как опору. Помог ему подойти к ближайшему дереву.

– Вот и лопнул наконец-то ремешок, – грустно усмехнулся спасенный, глядя на свою отвязавшуюся левую ногу. – Ладно, сейчас хотя бы узлом прихвачу.

Приладив свою конечность обратно, он поднял на меня взгляд:

– Спасибо тебе.

И все. Ни одного лишнего слова. Я ненавидел свою стеснительность и отчаянно искал, как бы поддержать разговор. Опущенный взгляд упал на куртку.

– Я не военный, не комиссар, – я старался звучать максимально искренне.

Губы мужчины тронула легкая улыбка:

– Что, наряд твой, наверное, уже все обглядели. Сам знаешь «По одежке встречают…».

– Я…. Я не местный. Хочу написать научную статью о животных. Которые есть только у вас.

Это сообщение очень заинтересовало моего собеседника, он прямо-таки оживился:

– Правда, что ли? Ну дела. Кого только не встретишь в лесу. Я ведь тоже как бы… Знаешь, что, мил человек, – мне очень понравилось это обращение. – Если ты поднимешь вон ту палку…– и указал рукой на куст, на котором еще недавно лежал, – и напротив нее еще одну такую палку, то мы сможем вернуться в дом и побеседовать.

Пока я поднимал с земли палки, оказавшиеся костылями, он снял с сучка плотно набитую кожаную сумку, которую я сразу и не приметил. С дополнительной опорой мой новый знакомый стал гораздо подвижнее и, если можно так выразиться, уверенно зашагал по лесу. Я последовал за ним, стараясь держаться рядом.

– А деревня далеко отсюда?

Мужчина повернул голову и в его глазах блеснули искорки:

– Ты чего, заблудился?

– Ну…Я просто гнался за одним человеком. И как-то вот получилось, что назад дорогу потерял… – я старался, чтобы мой голос звучал бесстрастно, словно обычное дело, бывает. Хотя внутри очень сильно переживал и смущался.

– Гнался? – собеседник не выказал испуга, гораздо больше любопытства. – Хорошо, что ты рассказал мне это после знакомства, а то бы точно принял тебя за этих…Занятный Вы, мил человек, ученый… А до деревни недалеко, сейчас вооон туда двигаемся, к просеке.

Больше мы не разговаривали, пока не вернулись в деревню. Оказалось, ручей и в самом деле не так уж далеко, просто я умудрился убежать в другую сторону и кружить практически возле деревни. Когда мы вышли из чащи, то нелегко было сориентироваться, какая это часть деревни, но спутник, видя мое замешательство, сказал:

– Вон видишь изба стоит, к нам задом повернутая? Это нашего Игната Никитовича, головы деревенского.

Значит там дальше и мое временное жилище! Я просто не узнал место, куда меня привез Юра, так как видел его только с другой стороны. Мы же находились у небольшой избы, больше прямоугольной, чем квадратной формы, стоявшей практически в самом лесу, словно спрятанной от посторонних глаз. Во дворе не было ни сарая, ни забора, самого двора по сути тоже не было: лишь дом с маленьким крыльцом, возле которого стояла бочка с водой.

– Заходи, – мужчина ловко скакнул на крыльцо, отворил массивную деревянную дверь, приглашая войти.

Знакомые дощатые стены, стол, лавка и топчан. В глаза бросились развешенные на стенах полки, уставленные различными емкостями, как стеклянными, так и деревянными. В воздухе витал травяной запах. Стол был накрыт холщовой скатертью, на которой стоял самовар. Чувствовался уют.

Остальная часть жилища скрывалась за стенкой, с закрытой на замок дверью. Привычным движением, не глядя, хозяин повесил сумку на крюк, шумно выдохнул и сел на табурет:

– Вот теперь позвольте представиться. По-человечески… Корней Аристархович Костомаров. Местный житель.

– Митт Корнев. Не совсем местный.

– Это я уже понял, – спокойно сказал Костомаров и его взгляд не требовал, а подталкивал: «Ну давай же, расскажи все. Все будет хорошо». Не хотелось ему сопротивляться – рассказал о себе и о цели своего визита в Чернолесье.

– Занятно, – одними губами проговорил Корней Аристархович и его рука, видимо машинально, взяла карандаш, лежавший на столе. Я его даже сразу не приметил и немного удивился. Хотя дело было не в деревяшке с грифелем, а привычка вот так крутить его в руках.

– Что ж, уважаемый Митт, позвольте узнать… даже на «Вы» перешел, надо же, пробудилось… каковы Ваши мысли о моей профессии?

Я еще раз осмотрел убранство избы: около десятка стеклянных банок с жидкостями и какими-то порошками, несколько книг, свернутые в рулончики полоски ткани…

– Постойте, – меня осенило. – Вы – лекарь? Знахарь, да?

Легкая улыбка тронула лицо моего собеседника:

– Я – доктор. Так, по крайней мере, написали мне в дипломе, когда я окончил Петербургский медицинский университет. Хотя и ваши определения тоже мне подходят.

– А…Санкт-Петербург, да? – я не знал, как корректнее всего спросить, что врач из практически столицы забыл в Чернолесье. Но проницательность всегда присуща хорошему врачу и Костомаров сам решил все объяснить:

– Да вы присаживайтесь, Митт, в ногах правды нет, – он указал рукой на топчан. – Слышали такую поговорку? Пошла кстати от пыток… Не, возражаете, что я на «Вы»? Отвык знаете ли, за столько лет от светского общения. Хотя манеры конечно та еще ширма, порой только мешает. И сразу попрошу извинить меня за словоблудие. Сами видите – здесь не так уж часто встретишь собеседника, особенно в последние годы. Думал, что мне уже это и не надо, а вот оно как.

Я попытался залезть на топчан, но у меня это сразу не получилось, он был высоковат. Уже нацелившись на вторую попытку я, был остановлен хозяином:

– Знаете, что, друг мой, давайте поступим иначе. Учтивость обязывает меня пригласить вас к столу. Вы что больше цените, форму или содержание?

Я лишь открыл рот, пытаясь понять этот внезапный вопрос и придумать на него ответ.

– Что-то меня понесло в высокосветскую беседу, еще раз извините меня. Постараюсь сказать просто и понятно, как собственно и нужно делать. У меня нет фарфора, хрусталя и камина с медвежьей шкурой, чтобы изобразить беседу двух джентльменов, сиречь формы. Но у меня есть отличный напиток, собственной рецептуры и кое-какие продукты, отличным образом к нему подходящие.

Костомаров встал и поковылял к двери в другую часть дома:

– Прошу Вас, располагайтесь за столом. Я сейчас вернусь.

Зашуршал ключ в замке, а я кажется начал соображать, к чему все движется. Доктор вскоре вернулся, держа в руках миску с грибами. Карман на куртке оттопыривался торчащей из него бутылкой. Выставив угощение на стол, он ловко взял с одной из полок две вилки и пару стаканов. Из недр другого кармана извлек что-то завернутое в ткань. Оказалось засоленное мясо. Словно фокусник, он достал из-под куртки еще и нож, которым это мясо ловко нарезал тонкими ломтиками.

– Не удивляйтесь, друг мой. Я словно вечный путешественник – все самое необходимое ношу с собой. Чтоб не бегать по сто раз на кухню.

– Вы знаете, Корней Аристархович, я не употребляю алкоголь. Спасибо конечно, за радушие.

– Бросьте, Митт, разве я похож на деревенского выпивоху? Хотя за все эти годы…

Костомаров плюхнулся на табурет, налил нам по полстакана красноватой жидкости, пододвинул к середине стола миску с грибами и заговорил:

– Вас, наверное, немного фраппирует… (заметил, как у меня наморщился лоб), я хочу сказать удивляет, что в эдаком поселении кто-то предлагает пропустить пару стаканчиков за приятной беседой? Что ж, это вообще не редкость среди нашего народа, но поясню за себя. Вы слышали о синдроме случайного попутчика?

Я отрицательно помотал головой.

– Ну как же. Это когда вы едете вместе с человеком, зная, что после конечной остановки вы его никогда уже не увидите, равно как и он Вас. Это немного ослабляет ваш внутренний барьер, который присущ почти каждому человеку и давит на него. Ваш случайный попутчик – отличный момент, чтобы просто выговориться, не налаживая близких и доверительных отношений. Так вот, милостивый государь, как доктор я могу официально поставить себе диагноз – страдаю от внутреннего давления, мыслительного и словесного. Мыслительное еще можно попробовать стравить на бумагу, словесное увы опасаюсь – сочтут за сумасшедшего. Вероятно, не зря. И вот провидение посылает мне того самого попутчика. Если Вы, конечно, не откажете мне в беседе.

– Почему бы и нет, Корней Аристархович, – я уселся поудобнее. – Может узнаю, что-то интересное.

Снова задорный огонек вспыхнул в глазах доктора:

– Я уверен, что обязательно узнаете, мой юный друг. Давайте так: выпиваем за знакомство, я делаю вам краткий экскурс в историю моей жизни, а заодно и Чернолесья, как неотъемлемой его части. Идет?

Я кивнул, поднял стакан. Мы звонко чокнулись, в желудок потекло приятное тепло, отдававшее каким-то ягодным запахом. Следуя примеру доктора, я подцепил вилкой маринованный гриб и приготовился слушать.

Глава 5.

Короткий день и длинный вечер.

Костомаров был врач династический. Отец его, Аристарх Модестович, был светилом на медицинском небосводе Петербурга, имел статус, уважение и деньги. Когда его первенец стал достигать возраста пригодного к обучению профессии, то ее выбор был коротким. Парень выучился, стал осторожно шагать по дороге самостоятельной жизни, имел планы.

Однако, Российская Империя тоже имела свои планы, и они разнились с планами юного Корнея Аристарховича. В гостиной все чаще мужские голоса обсуждали шаткое положение России на политической арене, нерешительность царя, неизбежные последствия всего вышеперечисленного. Чем больше тень от нового, двадцатого века ложилась на Империю, тем дольше становились разговоры, гуще дым сигар и больше пустых бутылок дорогого коньяка. Как ни парадоксально, все эти умные люди, бывавшие в гостиной Костомаровых, предусмотрели все правильно, что касалось слабости страны и смелых времен, но все также уповали на высшую божественную или государственную силу, не сделав особых шагов для своей подстраховки.

Холодным, противным дождем вылилась на Петербург революция. Смыла все, что видела, не разбирая на хорошее и плохое. Не у всех было надежное убежище от такого ливня, очень многие промокли, замерзли и тяжело болели от этого дождя. Многие умерли, не выдержав такой атмосферы. Костомаров-старший пытался уехать, но не успел – сдал кто-то из бывших клиентов. Отец моего собеседника не был трусом. Не боялся лечить любых раненых, не боялся высказывать свою позицию.

Однажды в их квартиру пришла комиссия, состоявшая из двух человек. Осмотрев помещения, они заявили, что для семьи врача их слишком много, часть они экспроприируют и отдадут нуждающимся гражданам. Хозяин квартиры побелел, но смолчал. Затем один из комиссаров бесцеремонно открыл платяной шкаф, пощупал рукой висевшее там пальто и хмыкнув сказал, что одного хозяину вполне хватит, а все другое опять же нуждающимся сынам революции. Костомаров-старший сделал шаг навстречу этому представителю власти, но тот решил упиться ей до конца, пренебрежительно пощупав грязными пальцами бархатный домашний пиджак мужчины. Упивался властью недолго – захлебнулся. Аристарх Модестович был хирургом, руки имел сильные. Наглеца он уложил одним ударом в скулу. Второй член комиссии кинулся на помощь коллеге вступив ближний бой. Однако и он был перемещен на пол несколькими ударами. Раздался свисток, ворвались дружинники, дежурившие в подъезде, накинулись на мужчину. Тем временем нокаутированный первым пролетарий кое-как поднялся и всадил доктору в спину заточку. Обижать этих самых пролетариев оказалось опасно.

Комнаты все-таки отобрали. Юному Корнею пришлось резко взрослеть как личности и как врачу. Суровые, кумачового цвета, будни превратили начинающего, узкоспециализированного специалиста, принимающего только по записи, в матерого фельдшера-универсала, который в один день мог провести несколько простых операций, осмотреть пару дюжин людей, да быть вызванным среди ночи на какой-то военный пост. Душу Костомарова делили между собой две стихии: одна – черная и затмевающая все ненависть к человеку, как к безжалостному существу, не жалеющим никого и ничего ради своих интересов. Эта черная бездна манила прыгнуть в нее и забыть обо всем, что окружает. Вторая же нежным светом освещала собой нуждающихся в помощи, щемила душу, упрашивая не сдаваться. На таком вот топливе Корней Аристархович плыл в бушующем еще мире революции.

Приплыл как-то в эти лесные края: новая власть не забывала про природные богатства, присылая к ним своих людей. Край к новичкам суровый, без врача никак. Костомарову было все равно куда, очерствевшая душа утратила чувство привязанности к чему-либо. Но лес не прощает безразличности и решил проверить своего нового гостя. Однажды доктор решил поискать уединения в чаще. Была зима, густые рощи выглядели декорациями из сказок. Самоуверенность и безразличие оказались гремучей смесью: вечером Корней Аристархович вышел на местное озеро и беспечно зашагал по его берегу. В каком-то месте из-под берега бил родник и лед был тонок. Вода по пояс проглотила человека, но что еще хуже – была сильно вывихнута ступня. Пока Костомаров выбрался, пока дополз кое-как до лагеря по лютому холоду, случилось непоправимое – ноги были обморожены, начиналось омертвение тканей. Возможно, где-то в хорошо оборудованной больнице, опытный врач и смог бы спасти конечности, но в этом медвежьем углу Костомаров сам был единственным врачом. И в этот момент его холодное безразличие пришло на пользу: он объяснил рабочему, как и в каком месте нужно пилить, сам наложил жгуты, принял наркоз и отключился.

Восстановление было тяжелым как физически, так и морально. Благодарные пациенты, местные работяги, помогали как могли: едой, уходом. Предложили уехать обратно в Питер или куда-то еще, да только никто там не ждал калеку, который в те годы стал бы жуткой обузой. Письмо, однако, руководству написали – нужен же был новый врач. Начальство предложило Костомарову преподавание. Не согласился, не чувствовал в себе такого настроения, а внушать своим видом плохой настрой студентам не хотел. И тут помогли ему вылеченные им люди. Отвезли в глухую деревеньку Чернолесье, такая что и на карте с трудом сыщешь. Договорились за жилье, отдали сумку с инструментами и медикаментами, начальству обещали сообщить что сгинул где-то в лесу, не выдержал тяжести инвалидства.

– Честно говоря, мне просто не хотелось умирать где-то под деревом. Лучше уж в каком-то доме, пускай даже наложить на себя руки. Аристократическое воспитание, что тут скажешь, – доктор вернул уровень жидкости в стаканах на начальную отметку. – Но вот привезли сюда, в эту самую избу, дали поесть, молитву даже кажется читал кто-то… Если честно смутновато помню эти периоды. И вот как-то сижу я возле окна, весь пораженный меланхолией – даже не понимаю, на что я там смотрю – ко мне из этого окна обращаются. Женщина, вся платках, бубнит что-то. До слуха долетает только слово «врачеватель». Замечаю возле этой дамы маленькую девочку и взгляд сам выхватывает знакомые приметы, правильнее говоря – симптомы. Зеленоватая кожа, испарина на лбу, стоит покачиваясь. Расспрашиваю, убеждаюсь в правоте – отравление. Порылся в своем саквояже – а набор у меня за годы государственной службы был на все случаи жизни – сделал девочке промывание. Мамаше дал указания как плавно вернуть ее к режиму питания, – Костомаров замолчал, глядя куда-то сквозь меня, словно смотря, что там дальше идет в воспоминаниях.

– Этот случай сделал вас известным?

– Да, друг мой. В таких краях, замолвленное словечко работает не хуже статьи в «Вечернем Петербурге». Но самое главное, – доктор наклонился ко мне поближе, – в момент, когда я отпустил мамашу с дочкой восвояси, я словно ожил! Разом пропала меланхолия, заструилась энергия по всему телу. Может, этот прием всколыхнул какие-то мои старые воспоминания, когда я еще принимал у себя на Басманной.

Корней Аристархович вернулся обратно, прислонившись спиной к стене. Взял вилкой кусочек мяса:

– Я осознал, что очень в этом нуждаюсь. Может, звучит напыщенно – но призвание есть призвание. Люд потянулся ко мне. С какой благодарностью я вспоминал некоторых своих преподавателей, людей старой школы, которые не открещивались от народной медицины, а лишь объясняли некоторые ее эффекты с научной точки зрения. Кроме того, у меня всегда была тяга к фармацевтике, многоумный папенька правда убедил, что лучше получить практическую специализацию, а знание химии будет огромным дополнением. В лесу нашлось почти все что необходимо, для приготовления отваров, мазей, капель. Было чем заняться. Профессия не дала мне умереть от голода. Местный столяр сделал мне вот эти замечательные ноги. Другого умелого пациента я попросил помочь мне с лабораторной оснасткой.

Увидев мой удивленный взгляд, усмехнулся:

– Я вам ее покажу чуть попозже. Одни помогали мне с приготовлением пищи, другие – с заготовкой дров. Я и сам конечно сиднем не сидел. Старался справляться. Какова ирония – будучи здоровым, я был довольно ленив.

– Вы не боитесь ходить в лес один? Там и так нелегко двигаться, а вам… – я запнулся, стараясь обойти острый угол инвалидности в беседе.

– Тут немножко другое дело, Митт, – мужчина снял свою куртку и повесил на битый в стену гвоздь. Я последовал его примеру, и мы снова выпили. – Урожденный местными лесами человек конечно немного сведущ в различных растениях и их воздействия на организм. Эдакая базовая деревенская фармакология, вроде отваров ромашки от живота и клюква от простуды. Я же вооружен немного более обширными понятиями и технологиями. Что сварить, что процедить, а что настоять. Сумел достать еще несколько книг. Учиться никогда не поздно, вы уж поверьте. Пока что я владею преимуществом – своими знаниями. Местные жители были конечно не образованы, но не дурны. Ходи со мной кто-то из них – обязательно бы заприметил, что и когда я собираю, а это уже немало. Я и так внутренние ставни там, – махнул рукой на закрытую дверь, – сделал, чтоб не подглядывали, при лампе работаю.

Вот в этом году уже десять лет будет, моему пребыванию в этом чудном месте. Оживленностью здешние улицы, точнее сказать, улица, Невский проспект никогда не напоминала, но народа было поболее, еще даже до революции. Верующие, скрывающиеся от погромов. Даже старообрядцы были, если не ошибаюсь. Крестьяне, которых тоже можно отнести к категории верующих, ищущие тихое место, чтобы работать на себя. Хотя название имеется, председателя кто-то же выбирал, но о нем, о Чернолесье, скорее знают как о полнейшем отшибе, эдаком островке отшельников, если позволите такой оксюморон. Не смотрите, что изб совсем мало. Многие старались селиться уединенно, где-то в лесу, не на виду в общем. Кто уехал или помер – избу разбирали. Не все приживались. Кого сманили заработками на нефтяных промыслах, которые тут недалеко. Кто детей в города отправил. Новая система начала понемногу затягивать собой пространство, даже сюда долетали слухи о городах и заводах. Но была и еще одна причина.

Я почувствовал, что мы наконец добрались до самых интересных для меня фактов. Записывать? «Нет», – ответило расслабленное застольем сознание и заблокировало управление моими конечностями. – «Запомнишь основное, потом запишем все своими словами». Костомаров же напротив, немного оживился, тема явно была ему не безынтересна:

– Несколько лет назад, года три не мене, я думаю, или около того, стали появляться слухи о необычных животных. Ведь местного человека не удивишь диким зверем и необычностью он считает либо внешний вид, либо поведение.

– Кабаны со светящимися глазами? – внутри у меня все затрепетало.

– Не только, мой друг. Были еще волки, – Костомаров выжидающе посмотрел на меня.

– Во…Волки? – залепетал я, обдумывая услышанное. Вепрь казался мне менее опасным животным. Точнее говоря – более предсказуемым. Сфотографировать злого волка со яростным взглядом – задача уже усложненная. – Они…нападали на людей?

Ироничная усмешка доктора указывала, что мою реакцию он предугадал верно.

– Бывало. При этом их поведение было совсем не похоже на свойственное каждому из созданий. Судите сами: эти хищники редко охотятся в одиночку. Еще реже нападают на людей. И совсем неожиданно если зверь преследует тебя до дома, а затем – он просто уходит. Такое же поведение демонстрировал и вепрь. Словно… – Корней Аристархович замолчал и задумался.

Наверное, Костомаров слишком уж истосковался по общению и перебарщивал с театральными эффектами. Я и сам лихорадочно строил догадки, но было видно, что у доктора тоже есть версия.

– Словно что-то охраняют, – тихо вымолвил мой собеседник.

– Охраняют? Но что? Точнее, как или…– эта версия спутала мои мысли.

– Не знаю, друг мой, не знаю, но спугнули они немало людей.

– Никто не пытался их подстрелить? Все– таки лесные жители.

– Сначала пробовали капканы. Но потом их находили раскрытыми и изогнутыми, если вообще находили. Достать огнестрельное оружие не так просто, как представляется, особенно в данной местности. Оно ведь стоит денег и на весы кладется его необходимость против вложений. Некоторые стволы не брали из убеждений, другие взяли бы да прошел слух что крестьянству постановляют оружие сдать. Может у кого в сарае и можно найти, да светиться страшновато было, – доктор развел руками. – Оставили ружье только Звереву. Денис Егорович который. Местный егерь, ему вроде как положено.

Я сообщил что уже познакомился с ним, причем одновременно и с вепрем. Также пожаловался, что разговаривать на их тему охотник отказался.

–Может из-за гонора, – задумчиво почесал бороду Костомаров. – К нему, разумеется обратились сразу же, когда эта дичь явила себя. Зверев ушел в лес, вернулся ни с чем. Говорил, что попадание пуль не смогли остановить животных. Он в принципе не набожен и такая необъяснимая неудача видимо его смутила. Возможно, в этом кроется его нежелание это обсуждать. Кроме того, сей субъект стал довольно нелюдимым, по семейным обстоятельствам… В общем в деревне сейчас не живет, пропадает где-то в глубине леса.

Это меня немного озадачило. Надеюсь, помня о моем добром ангеле Юре, он мне не откажет в помощи, но наверняка ему не очень хочется, чтобы молодой человек, пацан, показывал тут какой он умный и не дай бог увидит что-то, чего не заметил его наметанный глаз и охотничье чутье.

Бутылка была опустошена, тело было приятно расслаблено, не хотелось держать много мыслей в голове:

– К остальным жителям можно даже не подходить с моим вопросом?

– Судите сами, друг мой: тут вместе со мной осталось еще четыре человека. Да-да, всего четыре. Сюда конечно заходят иногда люди из других поселений, в основном ко мне, не буду скромничать.

– Я не сомневаюсь, что вы очень хороший доктор, – искренне похвалил я его.

– Это верно, но… – Костомаров смутился и посмотрел в пол. – Моя уже упомянутая любовь к химии позволяет мне производить не только лекарственные продукты но и… пищевые. Причем особого вкуса, так сказать, авторские.

Я не понял и попросить объяснить, на что доктор хитро улыбнулся, назвал меня чистой заморской душой и обещал рассказать все попозже. Вместо этого продолжил про жителей:

– Из-за всех этих свистоплясок с животными, местный лес обрел славу чуть ли сказочного, в котором Баба Яга живет, леший и эти красноглазые иже с ними. Еще молнии стали чаще бывать. Я, как человек учёный, ничего странного в этом не вижу, природе видней как поступать со своими силами. Но местные тут же связали оба события, которые мгновенно отрасли устрашающими деталями, вроде появления этих чудищ на кладбищах, невесть откуда взявшиеся курганы, жуткие крики. В этом, я думаю, и причина очень редкого появления здесь гостей. И так никто не рвался сюда жить, так и те, что были решили отойти подальше. Остались же тут, помимо меня, еще Галина Ивановна Наседкина. И сын ее – Тимофей.

Я кивнул и сообщил что их я уже тоже знаю.

Костомаров уважительно хмыкнул:

– Да вы общительный молодой человек, как я погляжу. Осмелюсь предположить она вам показалась резкой и грубой, но у ее сына что-то с рассудком, как мне кажется. Хотя в данной области я не специалист. Если диагноз верен, то ее щетинистость к окружающим объяснима постоянным нервным напряжением. В целом, нормальная женщина, по местным меркам, которые превозносят прежде всего силу характера и трудолюбие. Полагаю, Игнат Никитовича, бывшего местного старосту, вы повидали?

Согласный кивок.

– Ничего особого про него скажу. Живет тихо, вопросы какие-то решал в свое время, ничего связанного с ним я не слышал. Итак, остался один житель, но любопытный, – врач заглянул в миску и удостоверившись, что грибы съедены, продолжил. – Некий господин Хуртинский Владислав Георгиевич. Его-то Вы навряд ли видели, слишком уж редкое явление. Такой, аристократичного вида господин, белолиц, волосяной покров на голове отсутствует…

Со смущением, я признался, что и этот житель не ускользнул от моего взгляда, но смог сбежать. Смущение было вызвано внутренним конфликтом между гордостью за похвалу и стыдом, напоминающим, что все это произошло совершенно случайно и полезности мне не принесло.

– Его поведение неудивительно. Для местных, разумеется. Сей господин абсолютно нелюдим, даже зол и яростен. Может это нервные припадки, но, повторюсь, не моя область врачевания. Ко мне он не обращался ни по какому поводу. На улице его не увидишь, он специально выходит в лес или куда-то еще стараясь остаться незамеченным. А тут вы, мой друг, да еще в таком наряде, зовете его.

Мы оба задумчиво помолчали.

– В общем так, уважаемый Митт, – Костомаров хлопнул себя по колену, – не знаю, что или кто проснулся в этом никчемном туловище, но он желал бы поучаствовать в ваших изысканиях. Рассчитывать на помощь вам по сути не на кого. Кроме вашего покорного слуги, конечно. Я в большей степени могу быть вашим тылом. Говоря военным языком, обеспечить ваше проживание, помочь в каком-либо местном или медицинском вопросе.

Мои слова о том, что я целиком приветствую эту идею, доктор остановил, подняв ладонь:

– На награды и славу не претендую. Да и к чему они мне.

Последняя фраза была сказана нарочито небрежным тоном, и я подумал, что все-таки общественное признание для него не совсем пустой звук.

– Не премину воспользоваться вашим предложением, – старательно, с усилием вспоминая старые обороты, выговорил я и добавил. – Господин доктор.

Господин доктор поморщился:

– Давайте пока отложим официоз. Как там давеча Вы меня величали? Док? Ну что ж, для высшего общества может и не звучно, зато кратко и удобно. Так меня впредь и зовите.

– С удовольствием, док. Но нам ведь все равно понадобится помощь егеря? Наверное…

Тот нахмурился и пожевал нижнюю губу:

– Возможно-возможно. Давайте условимся так: Вы, мой друг, сходите к нашему голове, порасспросите за Зверева, может что дельного подскажет. Он кстати и является последним из упомянутой мною четверки местных жителей. Я же тем временем попробую систематизировать всю информацию об этих животных. Встретимся с вами ближе к вечеру. У вас же есть часы? Замечательно,

Мы попрощались, пожав друг другу руки. Ноги резво несли мое словно сильно полегчавшее тело в сторону видневшихся изб. Напиток Корнея Аристарховича совершенно не утяжелил ни разум, ни конечности, разве что разогрел, и я расстегнул куртку. В таком молодецком настроении расстояние преодолевалось легко, энергия буквально рвалась наружу. Где тут леса дремучие? Подать их мне!

Местный голова (аж над четырьмя душами) Игнат Никитович возился во дворе. Я спросил о возможности встретится с егерем, на что мужик ответил, дескать Денис Егорович сам меня искал, совсем недавно. Никитович отправил его в мое временное пристанище. Поблагодарив я двинулся вслед за егерем, чувствуя, что председатель смотрит мне в спину.

Охотника я завидел издалека, прямо у своей двери. Его могучая фигура была прямо у входной двери. Меня насторожило, что не звал, не стучал, а просто находился на крыльце. Уже было закралась мысль посмотреть, что будет дальше, но вдруг Денис Егорович обернулся и увидел меня. Наверняка услышал шаги, слух-то чуткий, как у хищника. Я поздоровался с ним и поинтересовался о возможности похода в лес, напомнив про водителя Юру и уточнив свои желания относительно вепря.

Егерь хмуро смотрел на меня, однако недовольства в его взгляде я не увидел.

– Засада на кабана опасное дело, не забава. Зверь он слабину почуять может, напасть. Я-то рядом буду, но всяко бывает…

Может виной был алкоголь, но почему-то я увидел в его словах выпад в мою сторону.

– То есть такой вот городской мальчишка, вроде меня, в лес не должен и носа совать, да? А то ведь испугается, да помрет со страху!

– Умирают в лесу долго, а вот убивают быстро, – ровно ответил мужчина.

Сплошные философы и мастера высказываний тут в деревне, саркастически подумал я. Егерь же продолжил, не меняя интонации:

– Просто слушайтесь меня в лесу. Мне мертвяк там ни к чему. Будете нос перед зверем задирать – быть беде. Так что, одевайтесь потеплее, если есть нож – берите. Вода тоже пригодится. Выйдем еще по светлому, пока дошагаем. И это еще… Желательно облегчитесь, а то зверь в чаще потом учует.

Я не знал, что ответить на столь интимный совет лишь стоял столбом, смотря на бывалого охотника.

– Я зайду через пару часов, – прогудел Зверев и без лишних церемоний удалился по направлению к чаще. Мне стало даже немного стыдно. Он ведь даже не обязан был мне помогать, а я тут строю еще из себя требовательного руководителя. Ну да ладно, если будет удобный момент извинюсь.

Зайдя в дом, я озаботился сборами на вечер. Все необходимое удобнее всего будет нести в рюкзаке, освободив руки, но для начала его нужно опустошить. Вынимая белье и консервные банки мне показалось, что они раньше лежали как-то не так. Ведь я еще не переодевался, успел только поесть, то есть банки были сверху. Сейчас же они оказались под одеждой. Но возможно показалось. Итак, что мы имеем: фляга с водой в рюкзаке, туда же полетел коробок спичек, теплые перчатки, банка тушенки, спальный мешок. Нож, удобнейшую вещь с несколькими лезвиями и даже пилками, я спрятал в карман куртки. Подумав, добавил к нему шоколадку. Говорят, их выдают военным, для концентрации разума. Еще одна моя гордость – новенький электрический ручной фонарь Eveready. Тяжеловат (я взял самый мощный, с тремя батарейками), зато светит долго и ярко. Но его лучше приберечь для крайних случаев, так как комплект батареек единственный. Вроде бы все необходимое собрано. А, бинокль! Чудесная оптика влетела в копеечку, но зато я мог из окна своего дома разглядеть что читает мисс Хорни, живущая на соседней улице. И во что она одевается.... В кофре, где лежал бинокль, мне в глаза бросилась коробка с набором для проявки фотографий. Надо показать Костомарову, заодно предупредить его о вечернем походе. Еще раз осмотревшись я наконец-то покинул избу, не забыв запереть ее на гвоздь. Радостное возбуждение переполняло душу, когда раздался оклик:

– Здорово! Будешь клюкву? Вкуснющая!

Это был мой новый знакомый Тимоха и он снова, весь счастливый, бежал из леса в мою сторону. Правда на этот раз уже в распахнутой куртке. Перепачканные ладони сжимали горсть темно-синих ягод, которые он протягивал мне.

– Спасибо – я не мог не ответить на такую искреннюю улыбку своей. – Ты гуляешь?

– Маманя послала ягод насобирать, – парень еще ближе протянул мне ягоды и пришлось взять еще. Вкус был немного терпкий и кислый.

– Ты молодец, помогаешь матери, – памятуя замечание Костомарова насчет умственного состояния Тимохи, я избрал тактику беседы как с ребенком.

Юноша гордо приосанился, а затем наклонился прямо к моему лицу и зашептал:

– Я хочу увидеть ее. Опять!

– Кого, Тима? Ты говоришь о человеке?

Он задумался:

– Не знаю. Может быть. Давай покажу тебе, а? Айда со мною! – и было потащил меня за собой.

– Извини, но мне сейчас надо кое-куда сходить. Вот вернусь и тогда может быть зайду.

Живая мимика парня отобразила легкое расстройство, что мне было неприятно. Из кармана появилась припасённая шоколадка, половинка которой была вручена Тимохе:

– Вот держи, это тоже очень вкусно, только не съедай все сразу! – дал я напутствие, которое сам никогда не выполнял. Он принял гостинец, осмотрел и быстрым движением надкусил. Улыбка вернулась на его лицо и можно было со спокойной душой идти дальше.

Рядом пролетела какая-то серая птица, где-то вдалеке заливалась другая. Выглянуло солнце и окружение словно избавилось от злых чар: покосившееся избы стали похожи на сказочные, заиграли цвета на деревьях и траве. Я был очень рад, что судьба подтолкнула меня к приезду именно в Россию. Ведь для многих она сродни другой планете – какой-то огромный кусок земли, расположенный где-то очень далеко, за тридевять земель, где большинство людей скорее всего никогда и не побывают. Вся информация о ней скудная, переданная обрывками повествований торговцев или россказнями эмигрантов, нередко подбавляющих темных красок. Я не говорю о России в которой творили Достоевский, Чайковский и множество других замечательных личностей, тут скорее Россия исконная, то есть места где хорошо прослеживаются как ее современные начала, так и наследие древних славянских времен. У здешнего жителя нет хозяина, как при крепостном праве, но еще нет и строгого родителя в виде государства. Мне кажется, люди должны узнавать о другом народе по его культуре и традициям, а не по политическим действиям, так как политика – море бурное, а культура спокойное, медленно наполняющееся древнее озеро, как Байкал. В беседе с самим собой я и не заметил, как оказался у дома Костомарова. Постучался. Спустя несколько секунд лязгнул засов на дверях. Я ждал, что дверь откроется, но ничего не происходило.

– Корне…Док?! – крикнул я, пребывая немного в замешательстве.

– Входите, голубчик, я отпер дверь, – донеслось приглушенно из недр избы.

В знакомой мне уже комнате доктор не обнаружился, зато была открыта та самая дверь, откуда он в прошлый раз приносил снедь.

– Ну где вы там? – именно оттуда позвал меня голос. – Пожалуйте в моя святая святых.

Скрытая от лишних взглядов часть дома впечатляла: различные тумбочки и поверхности, верстак с какими-то приспособлениями, полки с шеренгами различных емкостей. С потолка свисали пучки трав. В одном углу была небольшая печь, уставленная железной утварью, противоположный же угол был загорожен шторой. Хозяин сидел за небольшим столиком, прямо напротив окна. На стене перед ним металлическим гербарием всели различные инструменты. Склонившись над точильным кругом, Костомаров затачивал какую-то стамеску. Резкий контраст между общей простотой этого селения и ремесленной насыщенностью данной комнаты притупил мое внимание. В процессе заточки доктором своего инструмента я не видел ничего не обычного: скрежет, сноп очень мелких искорок, вращение камня. Электричества в Чернолесье нет, наверняка ножной привод, я видел такие. И тут пришло озарение – ножной? Но…

– Ну как вам моя келья? – улыбнулся Корней Аристархович, повернувшись вместе сидением табурета. – Не университетская лаборатория конечно, но все же.

– Здорово! А вы… тут занимаетесь… – замялся я, не зная, как корректнее спросить о работе механизма.

– Понемножку, мой друг. Специалист широкого профиля, так сказать. В моем предыдущем обществе широким профилем считалось уметь играть не только в карты, но еще и в теннис, – Костомаров оттолкнулся от стола и подъехал почти впритык ко мне. Табурет то оказался не простой – с колесиками. – Здесь я и врач, и травник, он же фармацевт, немного токарь, чуточку плотник и в какой-то мере ученый-экспериментатор. Здесь без этого никак, с каждой мелочью не набегаешься, особенно я.

– Еще и напитки делаете! Особенные…, – вспомнил я и голову несильно сжал невидимый обруч.

Доктор учтиво склонил голову.

– Смотрю у вас тут и приспособления всякие разные. А на чем они работают? Какой-то ручной привод?

–Уж точно не ножной, – хмыкнул Костомаров. – Генератор имеется. Я думал, Вы его в прошлый раз заметили. Слышите равномерный шум снаружи?

Откуда-то сверху действительно доносился звук похожий на издаваемый велосипедным колесом, если раскрутить его в воздухе.

– Дом у меня на пригорке, как Вы, наверное, заметили, – док сделал легкое ударение на последнем слове, но это звучало больше шутливо, чем обидно, – посему кое-какие потоки воздуха имеются. Вокруг конечно лес, мачта не столь высока, но чтоб крутить жернова для перемалывания или, как Вы наблюдали, точильный камень – вполне достаточно. Дополнительно имеется ряд редукторов, рассчитанных на определенные задачи. Иногда нужна скорость, иногда тяга. Жаль нефть далековато, я бы тут двигатель тогда приспособил…

Я продолжал с интересом разглядывать эту мастерскую:

– Вы мне дверь отсюда как-то открыли?

– Да. Есть у меня волшебный тросик. Потянешь – замок открывается и ставится на хитрую пружинку. Еще раз дергаешь, – Костомаров подъехал к смежной с другой комнате стене и дернул за висевший, словно ослиный хвост, трос с деревянной рукоятью на конце. Где-то внутри стены со входной дверью лязгнуло.

– Силы экономит и время. Там еще и трубка есть разговорная, чтоб мне зря к двери не плестись и сию кузницу от лишних глаз не запирать. Сначала пообщаюсь и уж если надо, то уже поплетусь открывать. Помимо ушей глаза тоже имею. Подойдите, мой друг, к печи. Да-да именно туда. Видите, из стены трубка торчит? Окажите любезность, посмотрите в нее.

Я так и сделал. Взору открылось крыльцо, с такой точки, словно я залез на крышу, понаблюдать за приходящими. Картинка была немного искажена выпуклостью, будто весь мир попал под какой-то колпак, но это ничуть не мешало. Мой восхищенный взгляд был явно приятен Костомарову.

– И с другой стороны такой перископ имеется. Кругозор, так сказать. Самое сложное было достать хорошие зеркала и линзы.

– Откуда кстати все детали этих устройств? Работа, безусловно, проведена колоссальная, но ведь не сами же вы все вытачивали? – удивился я.

– В прошлом наше разговоре я вскользь упоминал, но объясню еще раз и подробнее. Мой уважаемый папенька говаривал, что разумный человек может силой своего знания материализовывать вещи, причем без всякого колдовства. Звучит заумно, но суть передана точно. Всякие случаи бывали. Слух пошел, так люди из других поселений приходили. Кузнецу сынишку подлечил от бронхита – он мне помог с инструментами и некоторыми деталями. Плотник как-то свой главный инструмент сломал – руку. Я ему по всей науке шину наложил, чтоб потом такая же ловкая осталась. Тоже не отказал мне в помощи. Нефтяники тоже обращались бывало, хоть у них вроде и свой доктор должен быть. Что-то заказывал чтоб привозили из городов, пускай даже бутылки стеклянные из кабаков. Бывало письма умные писал, на обустройство фельдшерского пункта просил себе то кусок металла, то приспособление какое. В принципе не обманул – многое в лечебной практике пригодилось.

– Ну вы даете, – только и смог я прокомментировать. – я чувствую себя просто…неопытным таким рядом с вами.

– Бог с вами, Митт. Это синдром известный. Перед отцами мы всегда робеем. Вот взять меня: уже не молод, в медицинской жизни навидался столько сколько и в учебниках не читал, в последние годы сам себя обслуживая от и до, но все равно отец для меня все еще внушительная фигура. Как подумаю, что он операции сложные проводил, с большими людьми общался – сразу уменьшаюсь в размере. Как только вижу сложный врачебный случай то думаю – папенька бы как-то решил проблему, разобрался, а мне вот надо тысячу раз подумать. И начинать, не будучи уверенным в своих действиях.

Корней Аристархович очень точно подметил. Я также, бледной тенью ходил по дому в разгар депрессии. Отец куда-то ездил, что-то решал, руководил действиями нашей семьи.

Я рассказал Костомарову о встрече с егерем и плане похода в лес. Не преминул похвастаться своим туристическим хозяйством.

– Надо же какие штучки-дрючки, – поцокал языком доктор, держа в руке отливающий металлом фонарь. – Очень занятно.

– Надеюсь, что сегодняшний вечер принесет нам немало интересного, – я уже был полон возбуждения, укладывая фотоаппарат обратно в рюкзак.

– Не менее искренне жду этого и я, друг мой. Я вижу, что экипировались вы изрядно, но хочу немного дополнить ваш арсенал.

– Чем же? – я был совсем немного, но задет.

Костомаров подъехал к верстаку, засунул по него голову, загремел какими-то железками и протянул мне короткий, но очень крепкий на вид нож, с плоской рукояткой:

– Сейчас я вам дам ремешочек и вы примотайте ножичек к ноге. Вы ведь правша? Тогда к правой. Знаете, всякое бывает. Упадете на спину или еще что – удобно достать.

Я послушался и с ножом на ноге почувствовал себя довольно крутым парнем. И мне это нравилось.

– Вы же имеете ввиду встречу со зверем? Ну я про падение на спину.

– Это тоже может быть, – пристально посмотрел на меня Костомаров, – но вы и двуногих со счетов не списывайте.

– Вы что думаете Денис Егорович…

– Я ничего не думаю, Митт. Лишь хочу дать вам маленькую страховку. Кстати об охотнике. Почему-то мне кажется, что он не раскроет нам, точнее вам, места куда поведет. Не захочет терять личный контроль над ситуацией. Вдруг Вы потом сами туда решите сходить.

Звучало реалистично. Скорее всего так и будет.

– Предлагаете запомнить дорогу? Я конечно постараюсь, но лес такой густой…трудно найти за что взглядом зацепиться.

– Тут вы совершенно правы. И не принимайте это на свой счет, местные тоже хорошо ориентируются только на определенном участке в роще. Кто заходит дальше бывало и не возвращается. Нам поможет наука, – док резво покатился к полкам на стене. достал с одной из них склянку с чем-то непонятным и вручил мне.

– Вот держите. Сейчас еще и кисточку вам выдам.

– Кисточку? Вы предлагаете делать метки?

– В целом да. Только метки не обычные, а видимые только нам с вами!

Мой вопросительный взгляд заставил Костомарова хитро улыбнуться:

– У вас в руках вещество моего собственного приготовления. Я назвал его рефлектин.

– Это светящаяся в темноте краска? – догадался я.

– Ну в каком-то смысле. Это особый состав, который при высыхании приобретает высокие отражающие свойства. Что не менее важно – без света он еле заметен на коре деревьев. Я задумал это средство, чтобы помечать себе тропы в лесу, куда наведываюсь хожу за большинством моих ингредиентов. Это тоже своеобразная защита от любопытных, ведь мало кто-то просто так пойдет ночью вглубь леса, кроме такого полоумного как я, ночью следить не станут. А я с лампой находил путь так же уверенно, как и днем. Кстати днем, при направленном на метки свете, вроде вашего фонаря, очень хорошо видно. Вот, держите и кисточку.

Я взял банку, до половины наполненную зеленоватой краской, повертел в руках, и убрал в карман.

Костомаров прислонился спиной к одному и столов и внимательно на меня посмотрел:

– Думаю Зверев будет идти впереди Вас, так что сложности с незаметным нанесением быть не должно. Но все равно, будьте начеку, друг мой. Желаю удачи и жду Вас сразу же после возвращения.

Мы пожали друг другу руки, и я отправился домой, больше привести в порядок свои возбужденные мысли, чем дать отдых телу. Не покидало ощущение, что без доктора я бы тут совсем растерялся. Благодарность за его помощь тоже витала в моей душе, но ее активно вытесняло облако желания доказать, что я проверну все как надо. Приспособлюсь к лесу, соберу нужную информацию, в общем – не пропаду.

Глава 6. Загадочный лес и его обитатели

Егерь постучался в дверь, когда круг солнца уже начал плавный ход вниз. Было еще довольно светло, но окружение снова принимало недружелюбный вид. Мрачнеющий лес заплетался длинными тенями, словно скрывая все свои детали от гостей. Очень громко щебетали птицы, созывая, как мне казалось, своих пернатых родственников побыстрее спрятаться по их птичьим домам. Зверев уверенно шел впереди меня, сохраняя молчание. Я же прилежно делал мазки на деревьях, стараясь сильно не шуметь. Один раз егерь вдруг развернулся и увидел меня, стоявшим очень близко к дереву. Смерив меня взглядом недовольно пробурчал:

– Облегчиться позабыли?

– Эээ…нет, я тут просто увидел…извините, – особенно изображать стыд мне и не пришлось, все было естественно.

– Не отставайте, – бросил мне Зверев и продолжил путь.

Шли мы, как подсказывали мои часы, около полутора часов. Ручей на пути не встречался. Мы петляли в зарослях, спускались в какие-то ложбинки, перелазили через упавшие деревья. Я уже изо всех сил экономил краску, стараясь наносить ее лишь на самые крупные деревья. Впереди маячило как раз такое – огромный дуб, буквально закрывавший собой небо. В этот момент егерь поднял руку, призывая к вниманию, затем этой же рукой поманил меня к себе. Взглядом указал куда-то на землю. Я прищурился и увидел комья земли, немного выбивающиеся из общего травяного и земляного ковра.

– Он бывает здесь. Кормится, – сказал егерь и опустился на одно колено, изучая землю. – Нужно спрятаться неподалеку и ждать.

Мы устроили свою засаду метрах в пятидесяти, в густых зарослях. Зверев подтянул валявшийся рядом кусок ствола, немного подрыл под ним землю, образовав щель, через которую мы могли, лежа на земле, наблюдать за интересующим нас местом. На землю он предварительно кинул несколько еловых веток на которые и уселся. Светские манеры подразумевают в такой ситуации начать разговор, но я просто не знал, что сказать. Бывалый охотник положил рядом с собой ружье, по другую сторону вещмешок и улегся на спину, рассматривая что-то в верхушках деревьев.

– Денис Егорович, – прошептал я, – Вы думаете это следы того самого вепря. Ну а не какого-нибудь обычного?

– Не знаю, – негромко ответил мужчина, не поворачивая головы.

– А вообще, как вы относитесь ко всем эти разговорам про светящиеся глаза?

Зверев повернул голову, спокойно смотря на меня:

– Народ любит болтать. Если спьяну, то и ворона сатанинским посланником покажется. Да и в лесу если ты один, каждый шорох рисует в голове медведя за кустом.

– Но ведь были вроде убийства? Нехарактерные для этих животных? – я тоже не сводил с него взгляда.

Мужчина немного поморщился, будто вспомнил о гнилой капусте, а не о смерти:

– В лесу каждый должон знать свое место, – низкий голос придавал дородной фигуре Зверева схожести с богатырем, таким неповоротливым, но очень сильным. – Если не чуешь сил с медведем обниматься, то не лезь, хватит с тебя тетерева. Да и если вооружен – без надобности кровь пускать тоже ни к чему, только обозлишь или испугаешь. Что, наверное, и было.

И отвернулся, указывая на конец данного диалога. Его взгляд снова ушел куда-то в небо.

Два неразговорчивых человека в густой чаще леса. Что может быть интереснее? Погружаться в медитацию, как охотник, я не собирался, поэтому занялся настройкой фотоаппарата. Перед поездкой я потренировался в съемке и уже уверенно выставлял диафрагму и выдержку.

– Эта штука будет светить? – неожиданно заинтересовался егерь, кивая на мой кодак.

Я ответил отрицательно, сказав, что хочу попробовать снять первые кадры не спугнув животное. Зверев лишь коротко кивнул и вернулся к своим наблюдениям за лесом.

Уже практически стемнело. Грязно белые куски неба с лиловыми потеками облаков еще просматривались вверху, но внизу были видны уже только силуэты деревьев. Изо рта шел легкий пар, руки мерзли, но не зря же в рюкзаке были перчатки. Теплая одежда сыграла со мной злую шутку – я позволил себе немного задремать.

Только глаза закрылись, как почувствовал, что кто-то легко толкает меня в плечо. Глаза не хотели открываться, лицо сразу же обдало холодом. Сбросив с себя сонливость, я бегло оглянулся. Черт, было уже совсем темно, трудом виднелись очертания дуба, под которым предположительно бывает вепрь. Сколько же время я провел в отключке? Подсунутое к самому носу запястье с часами подсказало, что около полутора часов. Егерь был рядом, лежал на животе, в одной руке ружье, взгляд устремлен в нашу дозорную щель. Я тоже было последовал его примеру, но что-то попало в мое периферийное зрение, заставило повернуть голову назад. Трудно сказать на каком расстоянии, где-то в глубине леса мелькнул свет, но еще более явно он был заметен над верхушками деревьев. Было похоже на прожектор, который иногда включали в заливе Сан-Франциско. Может откуда-то с нефтедобычи? Снова толчок в плечо и уже многозначительный кивок Зверева. Я уставился во все глаза на поляну перед деревом. Пока глаза привыкали к мраку, слух уже доложил мне о госте. Явный шорох, казалось, играл прямо на нервах, заставляя дрожать от возбуждения. К шорохам добавились резкие выдохе, звучащие так низко, что к возбуждению примешалась опаска. И вот в темноте проступил огромный силуэт.

Я представлял себе кабанов немного меньше, этот же был размером с хорошего теленка, если мой страх не увеличивал мои глаза, или как там русская пословица гласит. Неторопливо он что-то высматривал на земле, шумно выдыхая. Одной рукой, не глядя, я взял фотоаппарат, ожидая, когда же зверь поднимет голову и явит свой взгляд. Дождался. Огромная туша замерла. Голова животного медленно поднялась и уставилась прямо на меня. И глаза были… Я не мог точно разглядеть. Вроде бы они блеснули красным, но такого свечения как я себе представлял явно не было. Разочарование холодными клещами схватило мое бьющееся сердце, и оно же требовало разобраться с данным вепрем до конца. Прицелившись в видоискатель, я сделал снимок. Щелчок затвора не остался незамеченным. Зверь напрягся, повернувшись рылом в нашу сторону. Боковое зрение отметило движение руки егеря. Я же лихорадочно вращал ручку перемотки пленки, пальцы уже знали, что это пять оборотов. Вепрь вдруг рыкнул и засеменил в нашу сторону, постепенно увеличивая скорость. Забыв об осторожности и держа в голове лишь удачный ракурс, я высунулся из-за бревна, поставив на него кодак, словно пулемет на станину. Зверь сделал скачок и перешел на галоп. Денис Егорович вскочил, став на одно колено для точности. К сожалению, это резкое действие качнуло ветки под ногами и поскольку я сидел на корточках опираясь на носки, то равновесия не сохранил. Но еще хуже, что инстинктивно моя рука ухватилась за штанину охотника, заставив того отвлечься. Топот вепря был уже совсем рядом и, кое как встав на ноги, я не мог отвести взгляда от приближающегося кошмара. Зверев же, восстановив свое равновесие, схватил меня за грудки. Неужели хочет ударить за мою неловкость? Но сильные руки сдернули меня с места, и я оказался за широкой спиной мужчины, не выпустив фотоаппарат. Зверюга играючись преодолел наше бревно и тараном пошел на охотника. Денис Егорович отпрыгнул в сторону, защищая свой живот прикладом ружья. Рыча вепрь продолжал натиск, а егерь пятился, стараясь, видимо, отойти на дистанцию выстрела. Не знаю есть ли в психологии такой синдром как страх за товарища, но именно его я сейчас испытывал.

Тускло блеснул металлом мой фонарь. Вот он уже в моей трясущейся руке. Я с силой вдавил кнопку и направил луч в мельтешащий темный клубок. Кабан дернулся и обернулся ко мне. Теперь я точно видел, что глаза у него красные, но явно несветящиеся. Определив меня как еще одну доступную жертву чудовище бросилось ко мне. Единственное что я успел сделать перед тем как эта туша свалила меня на землю, так это откинуть в сторону мой кодак. Жаркое вонючее дыхание обдавало меня, мозг уже ничего не контролировал, руки и ноги абсолютно беспорядочно пытались нанести животному хоть какой-то вред. Правда ощущение было такое, словно стучишь в мешок, набитый камнями. Одно из копыт видимо наступило мне на грудь. Острая боль стрелой прожгла меня и было слышно, как что-то хрустнуло, наверное ребро. И тут меня в прямом смысле слова оглушил звук выстрела, раздавшийся очень близко. В ушах высоко зазвенело. На лицо брызнула какая-то теплая жидкость. Вепрь куда исчез. Только спустя промежуток времени я сообразил, что меня похлопывают по щекам. Денис Егорович с озабоченным видом смотрел сверху. Мой шумный выдох успокоил егеря и он прекратил.

– Что… Как вепрь? Вы его убили? – жидкость на лице мешала и я растер ее тыльной стороной ладони. Грудь саднило. Осторожно расстегнув куртку, очень боясь что-то повредить я потрогал место удара. Болит конечно, но не так чтоб ужасно и дышится вроде нормально. А хрустнула, скорее всего, шоколадка, запрятанная во внутренний карман. Егерь же тем временем поднял упавший фонарь и направил его на поверженного кабана. Зрелище было не из приятных. Пуля, пущенная прямо в глаз, сделала и без того не самую милую физиономию еще ужасней. Уцелевшее око остекленело смотрело куда-то вдаль. Я присел рассмотреть поближе: так и есть, красные белки глаз, но никаких иных особенностей замечено не было. Я сообщил об этом Звереву, но тот лишь равнодушно пожал плечами с видом «я же говорил». Неужели мне так и придется записать в свой альманах: «кабаны с красными белками глаз делающих их мистически страшными»? Мое упрямство пока отказывалось это принять. И если егерь так был уверен в простом исходе, то почему раньше не смог застрелить вот такой экземпляр и принести на суд жителей? Рассказывал, что не мог застрелить? Не получалось без живца вроде меня? Слабо верится. Навалилась жуткая усталость. Охотник сказал, что стоит заночевать здесь и с рассветом уйти домой. Я согласился и предложил свою посильную помощь в обустройстве ночлега. Вместе мы зажгли костер, я выпил воды. Зверев заверил, что подежурит и предложил мне поспать. Я хотел было посопротивляться, но не стал. Стоило закутаться в мешок, и я сразу отключился.

Наутро оказалось, что егерь уже частично разделал огромную тушу вепря. Огромные ноги животного он положил на еловую ветку, сделав волокушу, остальную часть накрыл такими же ветками. Сообщил мне, что так было необходимо и не пропадать же мясу и что он потом за ним вернется. Я не претендовал на добычу. Во рту стоял сухой и кислый привкус, ужасно хотелось кофе. Собрав вещи, мы тронулись в путь, не проронив по дороге ни слова. Когда впереди между стволов забрезжил свет, Зверев сказал, что, шагая на этот самый свет я попаду в деревню и не обманул.

Зайдя в свою избу, я захватил кофе и сразу направился к доктору. Тот радостно встретил меня, поставил видавший виды чайник на печку. С трудом сдерживая любопытство, воскликнул:

– Боже милостивый, Митт. Ваш вид с одной стороны ужасен, но с другой указывает на бурно проведенный вечер!

– А что, я, наверное, сильно испачкался?

– Проходите в мою лабораторию друг мой. Там есть зеркало, умывальник и обустроен слив воды наружу. Но если вам удобнее можете воспользоваться бочкой перед домом.

Я выбрал бочку. Для начала взглянул на поверхность воды, как в зеркало.

Как же хорошо, что меня не видят родители и как плохо что не видят бывшие одноклассники! Волосы всклокочены, лицо пересекают темные полосы засохшей кабаньей крови, и само оно немного осунулось, что придавало более резкие черты. Ну просто Джесси Джеймс на Диком Западе! А что если?.. Просить о таком доктора было неудобно. Я быстренько достал кодак из рюкзака, повернул объектив на себя и вытянул руку. Воровато оглянувшись нажал на кнопку. Затем быстро умылся и вернулся в избу. Костомаров уже разлил горячий напиток по кружкам, достал откуда-то глиняный горшок с медом. Выслушал мой рассказ внимательно ни разу не прервав. Я не преминул добавить свои сомнения насчет егеря.

– Хмм, пожалуй, вы правы, – врач морщил лоб и постукивал пальцами себя по груди. – Что-то тут нечисто. Угостил бы своего лесного приятелей парой пуль, принес на общее осмотрение и перестал бы народ трепаться да дрожать как зайцы. Воду мутит что ли наш Аника-воин?

Я был удивлен таким сленгом из уст Корнея Аристарховича.

– Воду мутит? – я не скрывал своего удивления фразами.

Доктор усмехнулся:

– Просто мы уже с вами так сблизились что я перешёл в режим местного диалекта, сам того не заметив. Знаете, ведь если с человеком на его языке общаешься, то он как-то открытее.

Дошла очередь рассказа о странном свете и моих догадок.

– Тут рядом нет промышленных объектов. по крайней мере нефтепромыслы довольно далеко, насколько я знаю. Из чащи вы бы точно не увидели… Что бы это могло быть? Для автомобиля слишком ярко. Самолет? – Костомаров уже бурчал себе под нос, перебирая варианты.

– Это было в десять часов и тридцать одну минуту вечера, – уточнил я, показывая на свои часы. – Может и правда какой-то рейс…

Мой собеседник глотнул кофе:

– Чутье подсказывает мне, что все необычные явления как-то связаны с этими животными. А что, если этот свет зажигается каждую ночь? Или только в ночь появления этих чудовищ?

Мне тоже казалось это вероятным, как и любое другое событие, позволявшее продолжить разгадку мистического вепря.

– Вот бы понять точнее, откуда шел этот свет… – я размышлял вслух. – Даже если вернуться на место моей вылазки, то неизвестно сколько потом придется идти по лесу, да и он наверняка погаснет до того, как я доберусь до него. Знать бы его примерное место. Или увидеть на карте…

– На карте говорите? – внезапно оживился Костомаров. – То есть, увидеть его сверху?

– Ну да, – я старался успеть за его мыслями. –Хотите залезть… Ну то есть чтоб я залез на дерево?

– Боюсь такого дерева можно и не найти, да и залазить на самую верхушку небезопасное занятие. Призовем на помощь наши умения и технический прогресс. Только скажите, нет ли у вас чего-то, сделанного из алюминия?

Кажется, одна из консервных банок была именно из этого металла. Опустошить ее – не проблема. Доктор обрадовался, сказав, что остальные составляющие у него имеются.

Глава 7. Американец над русским лесом.

План оказался прост и грандиозен одновременно. У Костомарова есть высушенные рыбьи пузыри. Смешав в воде медный купорос, обычную соль, он будет добавлять туда стружки алюминия и при реакции будет выделятся водород! Вся эта смесь будет находиться в большой бутылке, в пробке которой есть трубка. Как только испытания покажут сколько нужно пузырей для поднятия кодака, вешаем под них сам аппарат. Из веревок и деревянных реек сооружаем нечто вроде крепления, в котором фотоаппарат будет лежать под определенным углом. Привязываем всю конструкцию к веревке, запускаем в нужное время и делаем фотографию местности. Яркий свет должен быть хорошо виден на фоне ночного леса.

– Насчет спуска затвора в нужные момент не беспокойтесь, – заверил Корней Аристархович. – У меня есть механическое устройство с заводом, которое тушит мне горелку. Собрал его очень давно, из будильника. Приладим его под вашу технику.

– Ну я тогда побегу за банкой?

– Конечно. И вот еще что…, – Костомаров на несколько секунд замялся, – раз уж мы с вами так плотно сотрудничаем, то может Вы переберетесь ко мне? Места хватит, не волнуйтесь. Да и веселее как-то.

– Отличная идея! Спасибо, Корней Аристархович! – мне и правда было приятно это предложение, но нельзя было не заметить, что врач соскучился по человеческому обществу. – Я быстро. Вот вам пока кодак.

Сбор вещей не занял много времени. Я с благодарностью посмотрел на жилище, которое приютило меня, пускай всего и на сутки. Занавеска была водружена обратно на окно. Никто по пути туда и обратно мне не встретился. Сбросив вещи в новом пристанище, я кинулся помогать доктору чем мог.

Шары из пузырей надулись легко. Пяти штук оказалось достаточно, чтобы притяжение аппарата поменялось с земного на небесное. Поскребя по сусекам (в голове крутится выражение, но не помню откуда), мы собрали около пятидесяти метров веревки. Затем доктор справедливо заметил, что на темном снимке хорошо бы увидеть и точку отсчета, сиречь его дом. Для этого он предложил зажечь яркий костер. Это упростит ориентацию на нашей импровизированной карте. Тут и я уже не стоял в сторонке, дополнив его идею. Она состояла в том, чтобы зажечь на расстоянии пятидесяти шагов еще один костер. Тогда, видя на фотографии две световые точки, мы будем знать расстояние между ними и опираясь на него рассчитать расстояние до объекта нашей сьемки – таинственного света в лесу. Костры были подготовлены, Костомаров не преминул и тут принести какой-то жидкости, для яркости пламени. Меня все еще терзало волнение по поводу настроек фотоаппарата и ракурса. Я даже предложил пожертвовать оставшейся пленкой, сделать тестовый снимок и проявить его. Корней Аристархович отговорил меня от лишних трат, посоветовав верить в собственные силы и провидение. Проверили автоспуск – работает. Засекли за сколько времени наша конструкция достигает максимальной высоты. Вычислили время, когда нужно запустить аппарат в небо, чтобы фотография получилась в нужный нам момент. Так незаметно пролетела половина дня. Ждать еще оставалось довольно долго и время, как обычно бывает в такие моменты, замедлилось.

Корней Аристархович соорудил обед, в который я настоял добавить консервы из моего запаса. Затем мы немного поиграли в шахматы, но трудно было сосредоточиться на ходах. Иначе я бы не проиграл. После этого доктор показал мне еще один свой агрегат, тот самый что был за шторкой в его рабочей комнате. Это оказалась конструкция, о назначении которой я смог догадаться – самогонный аппарат. Костомаров пояснил, что процесс добычи спирта в таких условиях, в принципе, однообразен, но очень многое зависит от последующей фильтрации и добавок. И что здесь поле для деятельности не менее обширное, чем при разработке лекарств. Дал также ответ на вопрос, правда ли, что народ в России сильно злоупотребляет алкоголем, делая это массово, обожая собираться в «хорошие компании».

– Знаете, друг мой, – с какой-то легкой грустью сказал доктор, – мне кажется, что там, где злоупотребляют спиртным, компании как раз плохие. Ведь в большинстве случаев алкоголь – это даже не вкус жидкости, а ее воздействие. Расслабление тела, но что немаловажно – души. Человеку хочется пообщаться, но прежде всего с самим собой. Философствовать – врожденное качество у нашего брата. У каждого она, философия, разумеется, своя, как по глубине, так и по объектам размышления. Человек видит происходящее вокруг себя и задает вопросы от простых вроде «Как видит мир птица с высоты и почему мы не летаем», до сложных общественных «Как быть? Что делать? Почему все так?». В хорошей компании выпить – это предлог обсудить вопрос. В плохой, вопрос – это предлог выпить.

Еще мы обсудили план дальнейших действий. Не зависимо от того, как завершится наша затея с фотографией, нужно еще раз побывать на месте, куда меня водил егерь, изучить его пристальнее. Было подозрительно, что охотник ни разу не упоминал про волков, хотя пациенты Костомарова такие сведения приносили. Какая-то аномалия вызывающая покраснение глаз у животных? Пища? Много вопросов. Доктор посетовал на то, что хорошо бы иметь голову вепря для анализа. Я был согласен и сожалел, что не догадался попросить его у Зверева.

– Если наши подозрения насчет него правдивы, то не факт что он бы отдал, – веско заметил Корней Аристархович.

Никогда еще я так не радовался наступлению темноты. Лес уже не казался мне зловещим: в нем просто изменился звук, одни его голоса сменились другими, как и в городе. А может моя храбрость была производной от волнения, которое переполняло. Но вот очередной взгляд на часы дал отмашку начинать. Костры запылали почти мгновенно, казалось, озаряя всю деревню. В нужную минуту я махнул рукой, перерубая невидимый канат. Костомаров завел механизм на фотоаппарате и отпустил веревки разматываться. Я пристально смотрел на поднимающуюся в небо конструкцию, моля ветер не подуть резко и не развернуть наш дирижабль в другую сторону. Была мысль сделать растяжку из двух веревок, но увы самих-то канатиков больше не было. Фотоаппарат завис над темной поверхностью леса. Мы с доктором обратились в слух, не произнося ни слова. Звук затвора был нами услышан. Корней Аристархович стал спускать воздушные шары обратно, я же пока тушил костры с таким рвением, словно это был пожар. Так же молча наша компания направилась в дом, где я немедленно приступил к проявке пленки. Красный фильтр у меня имелся и лампа заполнила помещение кровавым светом. Естественно, хотелось сделать все поскорее, но гораздо больше хотелось получить качественный снимок, и я был максимально осторожен. Выдержав пленку в проявителе, затем в затвердителе, мы получили негативы. В комплекте проявки был окуляр, для отсмотра пленки и разумеется мы по очереди рассматривали последний кадр. Светлое пятно там было. Что ж, увеличитель и прочие принадлежности тоже имеются, значит дело только во времени. И вот наконец-то мокрый прямоугольник бумаги висел на веревке. Мы с доктором словно два ребенка, успешно проведшие какой-то строго запрещенный родителями эксперимент, вожделенно смотрели на фотографию. Конечно, если показать ее незнакомому с ситуацией человеку, то он вряд ли вообще поймет, что здесь изображено. Неравномерно черный фон, на котором три светлых пятна: одно самое яркое, по форме напоминающее горизонтальный мазок кисти, расположено ближе к верхней части фотографии. Еще два, поменьше и покруглее, теснились рядом в нижней части снимка. Несмотря на царившее в красной комнате возбуждение, Костомаров настоял на отдыхе, напомнив поговорку про мудрое русское утро. Без химии опять же не обошлось. Маленькая доза пахнущей малиной настойки перевела мой организм в режим отдыха.

Проснувшись довольно рано и проведя все свои утренние ритуалы, я был готов к походу в лес. Вместе с доктором мы рассчитали примерное расстояние до цели – оказалось около трех километров, двигаясь на северо-восток, что для густой чащи совсем не мало. В моем рюкзаке был набор ярких ленточек из ткани, которые очень удобно повязывать на ветки или кусты, а на обратном пути – снимать.

– Я бы очень хотел пойти с Вами, – сокрушался Костомаров, – но понимаю, что это сильно задержит продвижение. Но данный поход это, так сказать, разведка. Если обнаружится что-то интересное, а я на это надеюсь, тогда не обессудьте, друг мой, Вам придется и в лесу терпеть мою компанию.

Я приободрил его, заявив, что с таким партнером мне ничего не будет страшно.

– Кстати о страхе, – доктор ловко достиг одного из своих столов и достал из его ящика небольшой мешочек. – В таком походе вам могут встретиться и вполне обычные волки или кабаны, которые не всегда выказывают гостеприимство. Огнестрельного оружия я не имею, но кое-что для самозащиты соорудил.

Он двумя пальцами достал из мешочка глиняный цилиндр, сантиметров десять высотой.

– Специально заказывал у одного гончара с особо тонкими стенками, и особо хрупкими. Удивился он, он конечно, но выполнил. Здесь внутри – смесь нескольких веществ, особо раздражающих слизистую и дыхательную систему. Я назвал ее «ирритон». Для большего радиуса воздействия я закачал туда газ и запечатал сургучом. В переносном мешочке – солома, но все равно, Вы с ним поосторожнее.

Я с интересом рассматривал это изобретение, уточнив, что его надо бросать в зверя.

– Совершенно верно, словно гранату. Желательно попасть в голову или область около глаз, дыхательных путей. Если вдруг Вы ввяжетесь в ближний бой, чего следует избегать всеми силами, то зажмурьтесь посильнее и не дышите, пока ирритон действует. В вашем распоряжении три гранаты.

Я еще раз поблагодарил его и вспомнил, что нужно снять просушенные фотографии. В энтузиазме исследования ночного кадра, я совсем забыл про остальные. Первой в бумажный конверт пошла моя собственная фотография, которой я немного стыдился при докторе, но в душе радовался. Я уже снял следующую с прищепки – на ней был вечерний вид Чернолесья, как из-за спины раздался голос Костомарова:

– Скажите, друг мой, а это ваш родной город? – доктор указывал на висевший в начале верёвки снимки. Это были кадры, сделанные мной в день отъезда.

– Ага, – я снял один картонный прямоугольник, на котором была запечатлена улица, шагающие по ней люди, едущие по мостовой машины, велосипеды. По тротуару шел разносчик газет, мальчишка в старом картузе. Какой-то китаец толкал перед собой загруженную выше его роста тачку. – Это я по пути в порт щелкнул. Настроение было такое…жизнерадостное что ли.

Костомаров кивнул и перевел взгляд на другую фотографию:

– Ваш город так интересно раскинулся на холмах, – его взгляд изменился. Трудно объяснить, как именно, стал каким-то мягким.

– Это фотография из порта. Когда к нему идешь, то спускаешься сверху и вначале видно только океан. Постепенно проявляется прибрежная полоса. Я вот отсюда спустился, – мой палец указывал на левую часть фотографии, – прошел мимо Китайского квартала.

– Красиво, – тихо проговорил Костомаров и кончики его рта тронула едва заметная улыбка. – Люди, наверное, любят прогуливаться вдоль воды. Набережная полна разных звуков, запахов соленой воды и прибрежных ресторанчиков.

– Абсолютно так и есть, – во мне заговорила патриотическая гордость. – Обещают еще через пару лет сделать через залив какой-то уникальный мост. Станет украшением города.

Мужчина усмехнулся, затем встрепенулся, словно сбрасывая с себя что-то.

– Ну хорошо. Подготовились мы с Вами, как могли, тратить дневное время не стоит. В путь, в путь! И помните, если не вернетесь до обеда следующего дня, то я возглавлю экспедицию на ваши поиски.

Я вышел наружу, вдохнул прохладный воздух, с удовольствием подставил лицо осеннему лучу солнца и зашагал по направлению к чаще. Обернувшись, чтобы помахать рукой Костомарову, я увидел, что он смотрит на меня все тем же теплым взглядом, каким смотрел на фотографии и мне отчего-то показалось, что он стал меньше.

С каждым моим шагом стена леса становилась все выше и выше. Грудь немного сдавило, желудок поджимало кверху, как бывает при начале футбольного матча или драки. Я, конечно, надеялся найти что-то интересное, но тех событий что случились позднее, никому бы не пожелал.

Глава 8. Кто в теремочке живет.

Лес проснулся и занимался своими делами: миграцией белок с одних деревьев на другие, проводил заседания птиц, вызвал показаться некоторых грибов. Трудно было удержаться от хорошего снимка. Видимо, заметив фотографа, показался заяц. С обычными глазами. Об осторожности я тоже не забывал: привязывал к веткам ленточки, смотрел на компас и отшагав расстояние, с которого эта ленточка была с трудом видна, привязывал новую. Попался мне на пути и ручей, сделав в моем сознании местность чуточку более знакомой.

Я углублялся в лес, время текло незаметно, однако часы говорили, что мой маршрут длится уже около сорока минут, а значит – до цели не так уж и далеко. Чаща была полна различных звуков, очень гармонично сливающихся между собой, словно музыка… Сознание подавало мне знаки прислушаться, быть внимательнее, сосредоточиться. Я повиновался внутреннему голосу и понял – действительно где-то звучит музыка! Фортепиано, если не ошибаюсь, но откуда здесь взяться этим звукам? Мелодия доносилась справа, компас же указывал, что мне нужно прямо. Соблазн выявить источник музыки был велик, но страх сбиться с пути оказался еще больше. Я повязал очередную ленточку, решив не снимать ее при уходе – слишком уж меня заинтересовал этот звук. Там что, кто-то живет? Очередной отшельник вроде Костомарова? Оставим этот вопрос на потом, моя цель должна уже быть очень близка. С каждым шагом во мне росло волнение: перед глазами был все тот же лес во всех своих вариациях, никаких признаков цивилизации или пребывания тут в недавнем времени человека. На компас все чаще падали встревоженные взгляды. Откуда-то снизу, из нутра, горячей лавой поднималось отчаяние и разочарование.

Но вот впереди посветлело и с каждым новом шагом сердцебиение становилось быстрее. Даже казалось, что оно мешает мне сосредоточиться. За последними перед стеной света деревьями раскинулась поляна, опушка. Я осторожно выглянул из-за дерева: не было видно ни души, глаз не цеплялся ни за что чужеродное, сделанное человеком.

Опушка и опушка. Упавшее дерево, ковер из волнующейся на легком ветру травы. Осмелев я вышел осмотреть место повнимательнее. Может быть это не та точка, где был свет на фотографии? Даже если этот источник света не находился здесь постоянно, то должны быть какие-то следы, но вокруг одни листья да разнотравье. Старый пень еще торчит огромный, заваленный какими-то обломками веток да поросший кустарником, там явно давно никто не был. Честно говоря, мои ноги просили немного отдыха, и я не стал им в этом отказывать. Запримеченное ранее упавшее дерево выглядело вполне подходящим, даже не как лавка, а как спинка от нее. Сверху склонялись ветки, покрытые интересной хвоей, свисающей словно мокрая ткань. Иголко-травяной покров на земле выглядел достаточно комфортно.

Я плюхнулся возле осторожно выглядывавших из-под ствола грибов и медленно, словно бутылку дорогого вина, открыл флягу с водой. Все-таки в таких условиях привыкаешь радоваться мелочам и мне это нравилось. Мысли разбрелись, что было делать дальше непонятно: углубляться еще, изучить окрестности или возвращаться. Последний вариант звучал пораженчески и был отметен. Раздумывая, я слишком расслабил пальцы и фляга выпала на землю. Чертыхаясь, мне пришлось наклонится лицом прямо к стволу и рука, тянувшаяся за водой, замерла. На уровне моих глаз на дереве были вырезаны затейливые узоры. Переплетающиеся линии, в промежутках между ними цветки и грибы. Сам по себе факт этого прикладного искусства на опушке был удивителен, но через секунду озарило, что этот самый орнамент я вижу не впервые! Именно этот рисунок был нанесен на некоторые поверхности в избе, где прошла первая моя ночевка! О совпадении речи не шло. Приглядевшись стало понятно – рез дерева свежий, может быть несколько дней, но не месяцев. Конечно, может это какой-то умелец приходил сюда, отдыхал и заодно оставил свою метку, но неужели эта невероятное совпадение что где-то здесь является ночью яркий свет? Судьба, как известно, большая шутница. Так-так-так. Мысли лихорадочно закрутились в голове, я встал и начал нервно вышагивать. Что же делать? Сейчас еще только близится обеденное время, до появления света еще полдня. Вернуться и обсудить план с Костомаровым? Очень уж не хотелось вышагивать обратный путь, ведь чтобы мы с ним потом ни решили – наверняка мне снова придется быть здесь. Довольный своим рационализаторским ходом мыслей, я продолжил думать. Обнаруживать себя не стоило, чтобы здесь ни происходило, это не выглядело открытым для чужих глаз. Значит нужно устроить себе наблюдательный пункт. Побродив по периметру опушки, я присмотрел себе уютное гнездышко: одна из высоких елей (не знаю точно породы дерева, очень высокий ровный ствол, у которого ветки начинаются метрах в двух от земли) упала на другую. В месте их столкновения из хвойных лап образовалось нечто вроде природного гнезда для огромной сказочной птицы. Я попробовал забраться в него с земли, но даже до ближайших веток мне было не дотянутся. Закидывать арканы и прочие фокусы с веревками были вне моих умений. Оставалось само упавшее дерево. Взобраться на его ствол оказалось нетрудно, но дальше пришлось осторожничать. Первые два шага убедили меня, что лучше будет преодолеть расстояние лежа на стволе, чем изображать из себя циркача. Зрителей-то все равно нет. Было трудно. Стоило чуть-чуть наклониться и тело стремилось перевернутся под ствол, чего совсем не хотелось. Фотоаппарат и кисет с гранатами казалось перетрут мне шею. Руки и ноги ныли от напряжения, едкий пот заливал глаза. Добравшись до цели, я ощутил себя чуть ли не завоевателем Сибири. Место оказалось отличное: среди ветвей было углубление, где можно было находиться не опасаясь быть обнаруженным, опушка была как на ладони, а в бинокль я мог разглядеть все в деталях. Возбуждение не утихало, но притворяться индейцем русских лесов было скучновато. Мое уже испытанное рационализаторское мышление подсказало, что, если я вижу связь между ночным светом и появлением тут людей, то и произойдет что-то в момент этого самого света, а значит нескоро. Пожалуй, рискну разведать насчет музыки. Правда, придется теперь вылезать из уютного гнездышка…

Было ощущение, что я в России уже минимум месяц, а не третий день: чаща не пугала, а звала, воздух не вызывал сонливости, напротив придавал бодрости и сил. Все перенесенные тяготы, чтобы добраться сюда, лишь грели мое самолюбие, добавляя картинной суровости в мой вояж. Вот и молодое деревцо с двумя ленточками. Музыка смолкла, передав ноты лесным обитателям, но я помнил с какой стороны она доносилась.

Прохождение немного усложнилось: какая-то из стихий повалила немало деревьев и крупных веток. Все это густо затянулось мхом и молодой порослью, образовывая практически непроходимые барьеры. На одном таком стволе мои руки соскользнули на мху, и я больно ударился о дерево. Это отбило охоту геройствовать и там, где нельзя было поднырнуть или легко перелезть – я пускался в обход. Также стали докучать комары, и спустя некоторое время стало понятно почему: чуть вдалеке, по правую руку от меня поблескивала водная гладь лесного болота. Маленького, но очень опасного. К вековым елям примешались березы, чьи стволы выглядели словно облезлые белые столбы, но в сочетании с мелкими листьями выглядели мило. В России к ним употребляют метафору «кучерявые». Ленточки уже почти закончились и внутренний голос спорил сам с собой: повернуть назад либо применить старые туристические приемы вроде насечек ножом, ломание веток, рисование мелком. Решать не пришлось. Бурелом стал реже и посреди деревьев я увидел маленькую избу. Она примостилась между уходящими в небо соснами-великанами и старым раскидистым дубом. Строение было без изысков, но очень аккуратным, от чего напоминало сказочное. Ставни были выкрашены цветной, ярко-синей краской, аккуратное крыльцо на входе, прикрытое от дождя навесом, на краю конька крыши сидел резной деревянный петух. Возле одной из стен, в дровнике, красивым штабелем лежали поленья. Мощный вековой дуб услужливо наклонил одну из своих рук-ветвей, держа в ней качели. Все это очень интриговало, но внутренний голос посоветовал оставаться скрытным. Осмотревшись, я максимально осторожно пересек лужайку перед домом и оказался возле дров. Тут же на большой колоде лежал топор-колун на длинной ручке. Не отходя далеко от стены, я все также на полусогнутых ногах двинулся вокруг избы, добираясь до окна. Подняться и заглянуть в него оказалось самым сложным: сердце бешено стучало, я уже представлял себе, как выглядываю – а там хозяин жилища. Воображение уже нарисовало, как он ожидает меня. Решившись, я начал медленно, словно осторожная змея, распрямляться как вдруг сзади раздался шорох. Мышцы сразу же словно парализовало, настолько, что даже голову было трудно повернуть. Когда же я смог это сделать, то увидел всего лишь белку с шишкой в маленьких лапках. Судя по ее виду, страх также заставил ее замереть на месте. Испытав огромное облегчение, я почувствовал, что сильно вспотел. С другой стороны, эта разрядка придала мне немного смелости и взор устремился в окно.

Без сомнения, это была комната девушки: аккуратно застеленная кровать с резной спинкой, на которой аккуратно, словно три сестры, расположились вышитые подушки. На прикроватной тумбочке стояла лампа с абажуром и лежала книга. Возле другой стены– комод. С его поверхности на меня взирали три куклы в прелестных платьицах. Мой взор сразу отметил, что куклы, в особенности одежда, были выполнены с особым тщанием. Не так давно я искал подарок для своей племянницы и видел подобные экземпляры ручной работы. Даже без учета экономической депрессии, которая пускай чуть, но затронула и нашу семью, я решил, что такая кукла слишком дорогая для ребенка. Еще в комнате стоял столик, чьей задачей было размещать патефон, причём на вид очень современный! Столешницу от царапин защищала домотканая салфетка. Что же это за принцесса живет здесь среди лесов? Я отвернулся от окна, мысли мои немного спутались. Вроде бы ничего необычного, как для дома, но девушка-отшельник? «Либо она живет не сама» – злорадно подсказал внутренний голос, и я снова напрягся. Пока все тихо нужно попробовать заглянуть в другое окно. Пока я совершал перебежку, взгляд заметил что-то чужеродное в ветвях дерева, растущего возле дома. Длинный металлический штырь, от которого к дому тянулся провод. Это что антенна? Постойте, антенна, настольная лампа это все здорово, но ведь здесь нет электричества. Словно ища подтверждения, я обвел глазами окружающий лес, но разумеется, ничего не обнаружил. Возле другой стороны дома примостилась лавка, на стене висело большое деревянное корыто. Но главное, что здесь было – это цветочная клумба! Цветы в ней были полевые (насколько мог судить такой профан в цветоводстве как я), но они были высажены аккуратными полосами, создавая приятный глазу рисунок. Что было во второй комнате рассмотреть не удалось – ее содержимое хорошо охраняла плотная штора. Я закусил губу от легкого разочарования и тут боковым зрением засек движение в чаще. Пулей я пересек поляну и нырнул в густую поросль, лишь потом подумав, что могли сработать газовые гранаты. Между стеблями кустарника нашлась щель, через которую можно было продолжать наблюдение.

По лесу, словно сказочная нимфа, весело шла девушка. Длинные волосы спадали на плечи и умудрялись играть бликами даже при скудном освещении в чаще. Ее стройная фигура была облачена в интересную шубку короткого меха, до пояса, из-под которой виднелось простое, но аккуратное платье, украшенное вышивкой. Когда это прелестное создание подошло ближе, я смог разглядеть прекрасные, на вид такие большие и глубокие, карие глаза, красивый овал лица, тонкую девичью шею. Девушка принесла с собой ведро воды, из чего я заключил, что где-то рядом есть ручей или родник. Она поставила ведро, сняла корыто и пошла в дом. Очень скоро вышла, неся какую-то скомканную одежду и ребристую доску. Кинув тряпье в корыто, она снова удалилась, чтобы вернутся с еще одним ведром, от которого поднимался легкий пар. Вид веселой стирающей девушки отчего-то был магнетически привлекателен. Рука непроизвольно потянулась за Кодаком. Но как же звук затвора? Улучив момент, когда она терла мокрый ком о ту самую ребристую доску я с максимальной осторожностью отошел подальше. Ящерицей заполз за большой ствол, прицелился в видоискатель. Она как раз повернула голову, глаза ее так заманчиво блеснули, словно специально для меня. Фотоаппарат издал щелчок и девушка прислушалась. Не могу сказать, что испугалась, но явно услышала мои проделки. Я, само собой, был уже снова распластан на земле. Очень хотелось узнать, кто же еще живет так уединенно вместе с этой красавицей, но рассудив, что у меня уже есть одна цель и хорошо оборудованный пункт наблюдения, то стоит вернуться туда.

Не забыв снять свои ленточки, я без особых приключений вернулся в свое гнездо. Времени еще оставалось достаточно, чтобы перекусить и поразмышлять. Мне приходила в голову мысль, что само Чернолесье заслуживает заметки не меньше, чем мистические красноглазые животные. Абсолютно уединённое место, жизнь в котором тлеет благодаря всего лишь нескольким людям. При этом они живут не таким уж первобытным строем. Что это для них – любовь к природе, родным местам или уход от общества? От современной России или от социума в целом? Трудно сказать. Я уже комфортнее чувствую себя в здешних местах, не тушуюсь перед таким образом жизни, но все равно, где-то в подсознании есть крепкая страховка, на которой написано «Сан-Франциско, Калифорния, США». Для меня все сейчас вокруг – временное, объект изучения и получения новых ощущений, но я знаю, что есть место, куда можно вернуться и где тебя ждут дом, уют, родные. Трудно представить, как тяжело жить, не имея этого. После Октябрьской революции в мой город приехали несколько русских семей, насколько я понял, достаточно состоятельных в свое время. Для них Сан-Франциско был очень схож с лесной Россией для меня. Ведь человек – существо общественное и смена ареала обитания, равно как и смена его правил, очень важны. Как здесь относятся к новичкам, как здесь живут, что едят, как здесь приятно вести себя в магазине или в парке? Как здесь считают приличным общаться, что нужно для получения работы и начального веса в обществе? Язык вторичен перед такими вопросами. Размышления помогли мне скоротать время.

Небо снова опускало занавес, готовя ночные декорации. Я отлично поужинал, выпил кофе для излишней бодрости, хотя нетерпение и так держало меня в тонусе. Где-то ухнул филин, распевался хор цикад. Отвлекшись на мгновение от наблюдения, я осознал насколько здорово что в ночное время я именно на дереве, а не где-то внизу. Наблюдаемая опушка призрачно отсвечивала в лунном свете, хотя в самой чаще на вид было хоть глаз выколи. Нужный час настал. Сначала был звук, который был мной принят за какое-то животное. Что-то зашевелилось на бледной опушке и мои глаза припали к биноклю. Света было маловато, с трудом у меня получилось поймать в окуляр старый пень, но он тут же изменил сою позицию! Казалось, он поднялся над землей и полетел, как ковер-самолет из сказки! Я отпрянул от бинокля и увидел тот самый свет, за которым пришел. В земле, на месте пня, образовалась дыра извергающая из себя яркое белое сияние. Мой взгляд отошедший от белой вспышки, различил новое движение. Даже без оптики было понятно, что это были люди, вылезающие из чрева земли.

Словно муравьи, на поверхность вылезли около девяти человек. Я, разумеется, не забывал про фотоаппарат, хотя, при таком освещении, получить хороший снимок было делом трудным. Однако, стоило всем подземным обитателям выбраться, как свет погасили, оставив мне только лунную бледноту. Человеческие фигуры разбрелись по опушке, словно на светской прогулки, образовав небольшие группы по несколько человек. По красным светлячкам в воздухе я понял, что некоторые из них закурили. До моего слуха долетал звук речи, иногда смех, но слов разобрать я не мог. Кто же они такие? Какое-то тайное общество, религиозный культ? Бинокль помог мне разглядеть несколько лиц: обычные люди, бритые и с бородами, улыбающиеся и задумчивые. Не было каких-то татуировок на коже или предметов культа в одежде, вроде костей на веревочках или что там принято вешать. Мои познания в этой области можно было записать на одном листе блокнота, оставив обратную его сторону чистой. Мое тело затекло, но я боялся пошевелиться, отчасти опасаясь пропустить что-то важное, но в основном из-за боязни быть замеченным. Весь этот групповой моцион продолжался около часа, затем зловещий свет снова зажегся, заманивая к себе человеческие фигурки. Пень с куском опушки стал на свое место и природа словно позабыла об этом ночном происшествии, будто бы его и не было вовсе. Время было позднее, идти ночью через лес я не собирался, поэтому устроил ночлег прямо в своем гнезде, положив рюкзак под голову.

Пробуждение было легким. Снова легкий озноб, затекшие мышцы, но голова была ясной, легкой, если можно так сказать. Я думал, что наверняка проспал до обеда и Костомаров, вооруженный каким-то волшебным зельем, уже бродит по лесу. Часы же показывали немногим более семи часов утра, чаща уже наполнялась солнечным светом. Очень хотелось принять душ. Спустившись на землю, размяв тело и допив остатки кофе из термоса я направился в Чернолесье. Можно даже сказать домой.

По пути я не избежал получить порцию самодовольства, за развешенные ленточки. Я, конечно, уже немного освоил компас, но было так приятно просто видеть куда двигаться, а не вычислять. Возле деревца с двумя ленточками я посмотрел в сторону чудной лесной избушки, пообещав себе разузнать все подробнее. Один из самых сильных человеческих мотиваторов – желание поделиться какой-то новостью, о которой еще не знают. Стать значимым, центром внимания, пускай и на короткое время. У меня было полно новостей для обсуждения и на этом топливе я почти не заметил, как добрался до ручья. Вода очень заманчиво блестела и аппетитно журчала, заманивая к себе. Взгляд выхватил удобное местечко, чтобы набрать жидкости, что я с удовольствием и сделал. Живительная влага растеклась внутри и я, стоя возле ручья на коленях немного расслабился. Одна капля потекла с подбородка на шею. Естественным движение было вытереть ее, но не получилось. Видимо, шум ручья заглушил лишние звуки иначе как объяснить, что я не услышал, как кто-то подобрался ко мне сзади, резко схватил за шею, приставил мне к шее что-то холодное и больно давящее на кожу.

– Не дергайся, прирежу на месте! – с придыханием прошептал мне в самое ухо голос, обдав горячим дыханием и смрадом немытого тела. Все мои чувства отключились, страх парализовал волю и тело.

– Давай, топай, – толчок в спину и шею заставлял одновременно послушаться и скорчится от боли. Хотелось что-то крикнуть нападавшему, но острие оружия больно давило, заставляя не напрягать горло. – Топай домой, в деревню или что тут.

Я топал, насколько позволял мне захват, пытаясь что-то придумать.

– Что Вам нужно? – прохрипел я.

– Твое какое дело? Веди и не дергайся, – голос звучал нервно, чуть ли не дрожал. – Я уже сам не знаю, что мне нужно. У меня есть свобода, этого разве мало. Хотя тебе, в такой курточке и сапожках меня не понять. Ты ведь очередной винтик или муравей, или как там называть вас, чертовых служак вашей машины?!

Я понятие не имел, о чем он говорит, лишь подозревая что он также, как и многие другие здесь, принял меня за государственного служащего.

– Я…геолог! – совершенно неожиданно вырвалось у меня. – Уберите нож, я проведу вас в деревню.

– Кто ты?

– Ну ученый!

– Хм, – хватка на шее немного ослабла. – Вот чего ты обвешался мешками.

– Да-да! Это мое оборудование! – зажглась надежда освободиться. И тут же погасла.

– А может ты очередной красный врун? – голос зазвенел от ярости, переходя практически в шипение. – Навешаешь мне сейчас лапши, какой я парень хороший, а потом…

Я двигался, ища глазами оранжевую точку среди лесной палитры. Заметил ее не только я.

– Это ты развесил тряпки? – мы остановились и остриё снова угрожающее вжалось в натянутую кожу. – Чтоб не заблудиться. Забавненько…

Я почувствовал угрозу, осознав, что Митт Корнев ему теперь несильно то и нужен, в качестве проводника. Не успев придумать хоть какие-то слова, я вдруг споткнулся и рухнул вниз. Острый металл больно поцарапал шею. Нападавший видимо не смог меня удержать и бросил, чтоб не упасть самому. Я жадно вдохнул воздух и в следующую секунду мой бок вспыхнул от боли. Я еще не согнулся от первого удара как за ним последовал второй, на этот раз в ногу и не менее болезненный. Краем глаза я увидел серую худощавую фигуру, сжимающую что-то в одной руке. Мужчина яростно размахнулся и моя голова чудом успела укрыться от удара сапогом.

– Щенок! – этот тип перестал избивать меня и грудь его вздымалась от тяжелого дыхания. Я осторожно убрал от лица руки. Это был мужчина лет, наверное, сорока, с выветренным морщинистым лицом, на котором злобно сверкали светлые глаза. Голова его была коротко стрижена, вся в иголках и кусочках листьев. В руке, грязной, с грубой кожей и обломанными ногтями он держал короткий кусок железной арматуры с остро заточенным концом.

– Пожалуйста…, – моя рука умоляющее поднялась.

Глаза нападавшего лихорадочно бегали по сторонам, потом также лихорадочно осмотрели меня и мои вещи. Ужас накатил на меня, когда до меня, американского гения, наконец-то дошло, что он просто хочет убить меня и забрать себе вещи. Затем наверняка двинется в деревню, за пропитанием и следующей наживой. Мои пальцы изо всех сил сжали горсть земли и иголок, включался механизм самосохранения. У меня же к ноге примотан нож! Рука непроизвольно потянулась туда, и мужик заметил это. С абсолютно обезумевшим, каменным лицом он медленно шагнул ко мне, готовясь к броску. До сегодняшнего дня нож использовался мною только на кухне, иногда чтобы вскрыть упаковку или заточить карандаш, но мне казалось, что если я выхвачу свой клинок первым, то смогу одолеть противника. Но ко мне пришла помощь. Прилетела.

Слева от безумного раздался шорох и в следующее мгновение ему точно в голову прилетело ведро. Тяжелое деревянное ведро. Он вскрикнул, хватаясь руками за место удара. Я очнулся, достал нож и вскочил как ошпаренный. Сердце гулко стучало, я бросился к ругающемуся мужику, сжимая нож так, что, наверное, побелели костяшки пальцев. Находясь уже на расстоянии удара, я понял, что не смогу вонзить вот так вот нож в живого человека. Чертов инстинкт самосохранения ослаб, а без него я оказался слаб духом. Однако ярость во мне еще оставалась. Ее я и вложил, изо всех сил врезав, метясь в лицо. Как-то пришлось мне видеть драку между двумя матросами в порту. Один из был крупный малый, другой более щуплый. Тот, что кряжистый и широкоплечий пытался ухватить соперника и мощным ударом закончить бой, однако действовал медлительно, поэтому удары проходили вскользь. Громила чуть ли сам не падал от таких мощных замахов. Ловкий малый же, в свою очередь, хорошо стоял на ногах, удары наносил хлесткие, со знанием дела. Правда здоровяк был крепок и ему бы понадобилась, наверное, сотня таких ударов, чтобы выйти из драки, но бой закончился перемирием, к явному неудовольствию публики. Я же в моей первой настоящей драке, взял от упомянутых бойцов все самое худшее: не обладая поставленным ударом я слишком сильно размахнулся, неправильно прицелился, в результате мой кулак лишь задел небритый подбородок мужчины, врезавшись дальше по инерции в плечо. Меня развернуло и кулак был больно ушиблен. Противнику же достался лишь толчок, хотя довольно сильный, опрокинувший его на землю.

– Ах ты ж падла…, – прошипел он привставая.

Я бросил взгляд направо и увидел женщину – мать Тимохи! Забыл, как ее звали, но был удивлен и благодарен.

Тем временем мой смертельно опасный противник неуклюже поднимался на ноги, что-то зло бормоча себе под нос. Только сейчас я вспомнил, что на мне до сих пор каким-то чудом болтается сумка с гранатами! От торопливости я с трудом развязал горловину мешочка, дрожащими от адреналина пальцами достал узкий бледный цилиндрик, положил его поудобнее в ладонь.

– Уйди отсюда, нехристь погана! – заорала женщина и это отвлекло мужика от меня.

Бросок вышел хороший, точно в грудь, но ватная куртка смягчила удар и граната уцелела. У меня к горлу уже подобрался крик разочарования, когда цилиндрик, упав с груди на землю, оказался точно под ногой моей цели и хрустнул. Мужчина наклонил голову на звук и как раз попал на облако газа. Само вещество не было особо видно, я понял это по его реакции: нападавший дико заорал, схватился за лицо, словно пытаясь выдрать себе глаза, затем наотмашь взмахнул своим оружием рассекая воздух. Я опасался приближаться к нему, но это и не понадобилось – в следующий момент он закашлялся, упал на одно колено, держа руку с выставленной арматурой вперед себя. Постояв так несколько секунд он с криком вскочил и ломанулся куда-то в чащу, не разбирая дороги.

– Ты как, целый? – моя спасительница своей неспешной походкой подошла ко мне, однако взгляд свой устремила на исчезающую фигуру.

– Вашими стараниями. Спасибо – я посмотрел на нее с благодарностью. Эта женщина выглядела все также по-будничному усталой, словно только что прогнала забравшегося во двор кота, а не злого и опасного субъекта. Она заозиралась по сторонам, поворачивая только голову. Видимо искала свое ведро.

Не говоря ни слова, я подобрал ведро и увидев, что его стенки мокрые, вернулся к ручью и снова его наполнил.

В деревню мы шагали молча, смотря себе под ноги. Когда я снял свои последние ленточки, спутница покосилась на меня, но ничего не сказала, просто продолжила идти.

Ведро гулко стукнуло о крыльцо, немного ныло уставшее запястье.

– Еще раз спасибо Вам…, – я сделал паузу, надеясь услышать забытое имя, вспомнить хоть убей не мог.

Она кивнула, не сводя с меня глаз. Усталость давила, хотя скорее всего это было нервное перенапряжения, но ощущения те же. Вяло махнув ей рукой, я развернулся, поправил ремешки на плечах и зашагал в сторону дома доктора.

– Обожди, – догнал меня звук ее голоса.

Я развернулся и выжидающее на нее посмотрел.

– Дело у меня есть до тебя, – тетка подошла ко мне, потирая одной рукой костяшки пальцев другой, словно формулируя свою просьбу. – Тимоха, сына мой, прихворнул. Ослушался, гад такой и застыв в лесу.

Я кивнул:

– Ему нужна помощь врача?

Собеседница подняла на меня взгляд и не сводила:

– Мне бы лекарство какое. А то лихорадит его, аж зубы стучат. Отпаивала его и малиной и ноги грела, да все равно трясэ пока, как осиновый лист. А лоб как печка, – голос выдал предательскую хрипотцу в конце, заставив откашляться.

– Я могу поговорить с доктором, он вроде бы…

Она сильно напряглась:

– Мне бы лекарство только. Я его уж сама тут как-то выхожу.

– Послушайте, – я серьезно посмотрел ей в глаза, – можно попросить у него все что нужно и принести сюда, уверен он не откажет. Но если Вы говорите, что ваши…народные средства не действуют, то стоит чтобы на него взглянул доктор, поверьте. Так будет быстрее, чем просто запихивать в человека таблетки и ждать чуда.

Глаза женщины снова забегали, она тяжело задышала. какой-то страх перед докторами вступил с нею в тяжелую борьбу.

– Я здесь недолго, но могу сказать, что ваш местный доктор, Корней Аристархович – хороший человек. Вижу, что Вы не очень любите к врачу обращаться, это ваше дело конечно, но…– я запнулся.

– Ну… ладно, – выдохнула тетка, – приходите под вечер, я все равно в хате буду возиться.

Она посмотрела на меня с надеждой словно говоря: «Ладно, парень. Доверюсь тебе, но не подведи, прошу». Думаю, если бы заболела она сама, то даже не заикнулась бы о помощи.

Я обнадеживающе улыбнулся, и тут же новая мысль заставила нахмуриться:

– А что с этим мужиком, который на меня напал? Сообщить кому-то или как…

Ее взгляд метнулся на избу:

– Глядеть надо у три глаза. У нас брать-то особо нечего, но кто его каторжничью душу знает.

– Вы думаете это преступник?

– Да кто еще, – она снова погладил одной рукой другую. – Дикий, худой как палка, не жрал видно уже давно. Как зверь, затравленный…

Это известие немного смутило меня. Опасаться диких животных это одно, а вот озлобленного человека, которому, возможно, нечего терять, кроме свободы – совсем другое. С оружием здесь только егерь…

Из раздумий меня вывела собеседница:

– Пошла я. Надо глянуть, как там Тимоха.

– Еще раз спасибо…эээ, как Вас зовут?

Мой вопрос вызвал у нее удивление, словно я спросил не имя, а должность:

– Да вообще Галина величать. Баба Галя тут звали, иногда теткой Галей. А сейчас сынок только мамкой зовет.

– А отчество?

Ее брови поползли вверх:

– Это зачем? Иванова я дочь, Ивановна значит. Меня по отчеству один-то раз в жизни звали, как документ выписывали, а больше не припомню.

– До встречи, Галина Ивановна, – я вяло махнул рукой, улыбнулся и побрел в сторону жилища врача.

Глава 9. Анализ пациента.

Костомаров радостно встретил меня, окинул диагностическим взглядом и задал всего один вопрос:

– Ну как?

Я прибегнул к шантажу, пообещав кучу новостей, в обмен на ведро воды для душа. Док засуетился, заохал, обязался не просто дать воду, а подогретую. Отмывшись от прошедших дней в импровизированной душевой, я почувствовал себя обновленным. Пока длились банные процедуры, Корней Аристархович успел вскипятить чайник, достать на стол снедь, к которой, по моему настоянию, присовокупили некоторые мои консервы, и приготовился слушать. Делая паузы на то, чтобы прожевать очередной гриб с куском консервированной ветчины или хлебнуть чаю с малиновым вареньем, я поведал доктору сперва про сказочную избу посреди леса, не забыв упомянуть ее прекрасную обитательницу.

– Кштати, – сказал я, с набитым ртом, – у меня даже есть ее фотография.

– Любопытно, – задумчиво протянул Костомаров, медленно помешивая ложкой в кружке. – Конечно, это могут быть какие-то раскольники или староверцы, или Бог их разберет кто, но вот патефон и антенна никак не вяжутся с их образом жизни. Как минимум потому, что это требует денег.

Мой рассказ продолжился описанием ночных прогулок неизвестных мне лиц, не забыв добавить про резьбу на стволе дерева. Док внимательно выслушал, задумчиво почесал бороду и молвил:

– Это действительно похоже на какое-то религиозное сборище, но к чему такая таинственность? Разве что они совершают изуверские ритуалы.

– Как-то связанные с нашими красноглазыми зверьми, – вставил я.

– Возможно-возможно, – Корней Аристархович аккуратно отхлебнул чай. – Но и здесь не все чисто. Откуда в их подземелье яркий свет? Электричество? Но откуда? Между прочим, я немного помню обитателя избы, где вы останавливались. Это на самом деле был плотник. Жил один, без семьи, ему кажется было лет тридцать. Куда и почему уехал, увы, не знаю. Многие, как я говорил, уезжали на заработки, в города, кто куда в общем. Вот так и он, стал однажды призраком. Получается, что далеко не ушел. Думаю, Игнат Никитович, староста который, может знать про него более.

Настало время поведать доктору о драматичной развязке моего приключения. Я старался казаться бесстрастным, словно это совсем меня не напугало. Костомаров снова переполошился, уважительно покивал смелости Галины Ивановны, согласился с ее характеристикой нападавшего как беглого преступника, обрадовался, что мне помогла его граната.

– Это нехорошая весть, – губы доктора мужественно сжались. – Насколько мне известно, здесь рядом нет тюрем, из чего следует что сей субъект преодолел изрядное расстояние до нас. Его разум затуманен страхом поимки, а плоть терзается жаждой пищи и тепла. Он мог даже впасть в безумие. Если за ним идет след, то могут появится военные. Признаюсь, доходили слухи, что тюремное начальство нанимает охотников, согласных брать в прицел и двуногих существ, за вознаграждение. Опасаюсь, что он засел где-то рядом и планирует вылазку в деревню. А жилых домов не так уж и много. В одном из них мы с вами как раз и находимся.

Мне тоже появление этого персонажа не предвещало ничего хорошего. Не забыл я, однако, и про Тимоху, передав Костомарову про ситуацию с парнем.

– Конечно, я не откажу им в осмотре. Будем надеяться, с юношей ничего серьезного, -заверил меня док.

Я предложил свои лекарства, запасенные мной перед отъездом. Доставая из сумки коробочку, сделал себе заметку: взять для Тимы банку сгущенного молока.

С завтраком было покончено и мы с Корнеем Аристарховичем вновь открыли российский филиал фотоателье. Работа спорилась, проявка прошла без эксцессов и спустя недолгое время на веревке, словно праздничные флажки, висели сохнущие снимки. Костомаров последовательно рассматривал каждую картонку, кивал, усмехался, но вот очередь дошла до прекрасной лесной феи.

– Неужели…, – его брови сначала поползли удивленно вверх, затем сошлись в задумчивости. – Хмм… но каким образом?

– Док, Вы ее узнали? – это и так было понятно. Я заволновался.

– Может мне кажется. Я-то видел ее всего пару раз, как только начал, точнее продолжил здесь врачевать, но лицо запомнил. Даже болезнь не скрывала его прекрасности.

Мое воспитание изо всех сил боролось с порывом попросить доктора ограничить пространственность своих изречений. Он посмотрел на меня, все такой же нахмуренный, почесал бороду и наконец изрек:

– Сия особа очень напоминает мне дочь известного вам человека – егеря, Дениса Егоровича.

Наверное, я от удивления даже открыл рот. Собственно, ничего удивительного в том, что у человека есть дочь, нет, но Зверев… Он казался эдаким отшельником, воплощением вечного лесного странника, который может в любом месте добыть себе пропитания и кров. А тут оказывается дочь, да которая живет совсем даже не в шалаше из еловых веток и одевается не в рубище. Такой контраст образа охотника и его личной жизни немного обескураживал.

– Вижу ваше удивление, друг мой. Постараюсь сейчас прояснить вам мое, – Костомаров присел на край стола. – Когда я восстановился в Чернолесье в статусе доктора, ко мне как-то зашел Зверев. Был все так же внешне неприступен, немногословен, с той поры он не особо изменился. Так вот, попросил он дочь свою осмотреть, и я не отказал. Выходит, егерь за дверь, возвращается с девочкой, худенькой, бледной, но очень красивой. Она не выглядела затравленной, была одета в чистое платье – вполне себе нормальный ребенок. Ну стесняется немного на приеме у врача, так это, скажу вам, и среди взрослых не такая уж редкость. Расспрашиваю ее, что мол у тебя, красавица, болит, что беспокоит. Рассказывает мне, что быстро устает, взгляд мутнеет, беспокоят резкие головные боли, бывают обмороки. Послушал сердцебиение – учащенное и слабое, сиречь тахикардия. Симптомы были мне знакомы – анемия, называемая еще малокровием, какой-то из ее видов. У девушек она проявляется чаще, ввиду некоторых физиологических особенностей. Лечение этого недуга дела непростое: во-первых, он бывает в разных формах и без хорошей диагностики не обойтись. Во-вторых, лечебные процедуры еще точно не обозначены. По крайне мере, не были во времена мое учебы.

– Так это болезнь крови? – осторожно вставил я и тут же поправился. – Заболевание.

Костомаров кивнул:

– Даже не столько болезнь, сколько нарушение состава. Видите ли, в нашей с вами крови есть такое элемент как гемоглобин, который отвечает за перенос и доставку кислорода к нашим органам. Его недостача ведет к плохому снабжению этих самых органов кислородом и в свою очередь к ухудшению их работы. Одним из методов борьбы – вливание донорской крови. Также я слышал, что анемия происходит от недостатка в организме железа либо же плохой его усвояемостью. Либо первое и второе вместе. К сожалению, не так уж редко это приводило людей к смерти. Один из профессоров нашего университета заверял, что поедание сырой печени животного может являться мощным средством. Углубиться в данную тему я, к сожалению, не успел… – док иронично хмыкнул и продолжил:

– Диагноз более-менее поставлен, но что я могу предложить в данных условиях? Разве что, пресловутое поедание сырой печени. О каком переливании крови или анализах может идти речь? Я предлагаю девочке варенья, а сам уединяюсь с ее отцом и честно все рассказываю. Рекомендую ехать в Москву или Петербург, зайти в медицинские университеты, если там еще хоть кто-то остался… Он поблагодарил, предлагал мне оплату за консультацию, но я отказался. С той поры я девушку не видел.

– Значит егерь Денис Егорович отвез ее город и вылечил? – задумчиво спросил я больше сам у себя.

Доктор на несколько мгновений задумался.

– Это возможно, но все равно меня терзают некоторые сомнения. Не из-за врачебной гордости, вы не подумайте. Что дескать городские врачи вылечили, куда там лесному знахарю-неумехе. Просто путь от нас до Москвы или Петербурга неблизкий, примите во внимание в каком году это было. Охотника я хотя бы раз в неделю, но видел, стало быть далеко не уезжал. Есть вероятность, что он отослал дочь с кем-то и она вернулась уже здоровой. Но опять же, двадцатый или двадцать первый год. Митт, вы не представляете насколько было трудное время. Многим было элементарно нечего есть, страна в руинах. Если где-то и работало медицинское учреждение, в котором есть все медикаменты, аппараты и, самое главное, специалисты, то попасть туда в этот момент истории представляется очень и очень сложным. В конце концов, – он многозначительно поднял на меня брови, – люди власти тоже подвержены болезням, а находятся они поближе к хорошей больнице.

Мы оба помолчали, затем док картинно взмахивая рукой рассуждал:

– Нет, я только рад, что сие дитя здорово, пускай даже благодаря чуду. Но зачем прятать ее в лесу? Откуда описанное вами убранство дома, граммофоны и прочее? Видимо, Денис Егорович не такой леший, каким его воспринимают. Ладно, друг мой, давайте я досмотрю ваши фотокарточки до конца.

Мы продолжили изучение снимков уже с момента моего ночного наблюдения. Благодаря лунной ночи, получилось довольно неплохо. Лиц, конечно, в деталях не рассмотришь, но различить человек перед тобой или куст вполне возможно.

– Никого не узнаете, док? – спросил я, не убирая взгляда от снимков.

– Увы, – отозвался он. – В высшей степени странное сборище, очень похожее на религиозное. Но почему под землей, неужто и правда сатанопоклонники какие-то? Или…хотя постойте…

– Что там? – я шагнул к доктору и совместил направление наших взглядов.

Не говоря ни слова, Костомаров медленно поднес палец к одной из фотографий.

На ней были изображены трое мужчин: один сидит на бревне, двое других – стоят возле него. В лунной синеве виднелся светлячок папиросы. Однако, если присмотреться туда, куда указывал перст доктора, то можно было увидеть, что на самом деле людей здесь четверо, просто четвертый как раз выходит из кадра. Лица его не было видно, тело также скрывалось под бесформенным балахоном, но одна примета не могла быть незамеченной – прическа, если можно так назвать блестящую лысину.

– А это не…– начал хмурится я, – как там выговорили его зовут, нервный еще такой.

Костомаров удовлетворительно закивал:

– Хуртинский. Да-да, я тоже о нем подумал, притом смотрите, – его палец снова заводил по краю фотокарточки. – форма головы тоже вроде как немного вытянутая.

Так-так-так. Мысли вихрем закружились в моей голове: необщительный мужчина, живет особняком, от контакта скрывается самым прямым образом – достаточно вспомнить мою с ним встречу у колодца. Чем не идеальный сектант?

– Очевидно Вы, друг мой, ждете краткую характеристику сего субъекта? – спросил Корней Аристархович.

Это и так было понятно, так что, воздавать хвалу его проницательности я не стал.

– Но увы, – доктор картинно развел руками, – он для меня личность во мраке. Причем не только для меня, так как ранее другие жители спрашивали, что это за фрукт такой. Говорили даже, что якобы к нему тут приезжали.

Многозначительный акцент на последнем слове не сразу был понятен, но взгляд Костомарова исподлобья, словно учителя пытающегося вытянуть из памяти ученика нужный ответ, мне помог:

– Это в смысле люди… от государства. Комиссары?

– Нечто в этом роде. Сам я, однако, не видел, – Костомаров оттолкнулся от стола снова упершись в свои костыли. – Единственный, кто в Чернолесье может пролить хоть луч света на эту личность – Игнат Никитович. Если кто-то и приходил, из тех, о ком мы думаем, то мимо него наверняка не прошли. Попробуем и с нашим председателем пообщаться…

На сим наш разбор ночных полетов был завершен. День пролетел быстро: я помог доку по хозяйству, поучаствовал в приготовлении самогона. Близился вечер и мы готовились идти к Тимохе. Доктор собрал какие-то склянки и инструменты в старый, видавший виды, кожаный саквояж. Да и сам он как-то приосанился, в лице появилась сосредоточенность, это не говоря о том, что перед уходом он тщательно умылся и причесался.

– Скажете док, – я с интересом посмотрел на него, когда мы уже вышли на улицу и направились в сторону домов, – а вы вообще какой доктор? Хирург или там, я не знаю, терапевт?

Мой вопрос заставил Костомарова удивленно вскинуть брови:

– Не угадали, Митт, – в его глазах мелькнул озорной огонек. – Я врачеватель немного иного… направления. Я – хранитель и защитник женского здоровья.

– Ааа… Ооо… – ответом было только смущенное мычание.

Док усмехнулся:

– Вы можете подумать, что я избрал эту специальность, дабы быть ближе к.... женскому полу. Максимально близко, – он хмыкнул. – Но меня притягивала не власть над телами пациенток, а власть над их вниманием. Как-то во время популярных в моем городе светских раутов, я услышал, как стайка уважаемых дам перешёптывалась об… Не буду называть фамилию, достаточно знать, что это был городской светило гинекологии, на прием к которому могли попасть далеко не все. Самое главное (для меня тогда) – почитали это за честь. Вот они, властные дамы, вооруженные мужьями громких фамилий и высоких званий, шушукаются о докторе, как тут он проплывает мимо них, собственной персоной. Размеренным таким шагом, с достоинством. И вся это компания тут же начинает перед ним мило улыбаться, делать комплименты, справляться о его делах. Я тогда же и подумал: вот и мне хорошо бы стать таким же героем. Вызывать внимание одним лишь появлением, быть ценным своими знаниями, пленять возможностью украсть часть моего рабочего времени. Да, звучит высокопарно и тщеславно, но что вы хотите от юноши в таком возрасте?

Мне даже нечего было ответить. Какой же он все-таки удивительный человек.

– Знаете, – неожиданно обратился ко мне док, – у нас с вами получается интересный такой тандем: я, в силу своих физических способностей, сижу на месте, подавая вам нужные сведения, проводя анализ и помогая в технических вопросах. Вы же, друг мой, являетесь ногами, руками, глазами, ушами, взваливая на себя самую утомительную часть задач. В некотором роде у нас взаимодополнение, говоря биологически – симбиоз.

Я удивленно воззрился на Костомарова. А что? Ведь он прав!

Корней Аристархович воспринял мой взгляд по-своему:

– Вы не подумайте, что беру на себя роль мозга, я лишь выражаю свои мысли, не настаивая на их правильности.

– Да я и не обиделся, док. Наоборот, я как-то об этом не думал., а сейчас мне кажется, что это очень и очень здорово. Лично я очень доволен нашим симбиозом и честно говоря, без него мне было бы сильно труднее.

Доктор учтиво склонил голову.

– Вот кстати, – я продолжил, – мой отец работает (я почему-то стеснялся сказать «владеет») в издательском бизнесе. И буквально за пару месяцев до моего путешествия, к нам в гости приходил писатель, мистер Туатс. Он пишет детективные истории и рассказывал о своих планах начать целую серию детективов, объединённых общим героем. Сами сюжеты он вроде как придумал, но ему хочется свою…feature – особенность, чтобы расследования вел не просто какой-то частный сыщик или полицейский инспектор. И я вот подумал – а что если предложить мистеру Туатсу идею с двумя персонажами? Один, как Вы выразились – мозг, а второй будет выполнять все поручения, связанные с физической деятельностью. Ну там наблюдение или еще что.

Костомаров поднял глаза вверх, покачивая головой из стороны в сторону, представляя себе мою концепцию.

– Что ж, звучит занятно. Конечно вряд ли уважаемый мистер Туатс возьмет за образы именно нас с вами.

Я застенчиво усмехнулся на эту шутку. Да уж: безногий врач-гинеколог и молодой писатель-издатель расследуют тайны. Ну кто будет о таком писать?

Природа торопилась накинуть свое ночное одеяло – очень уж быстро опустились сумерки. На крыльце у Наседкиной я украдкой взглянул на доктора, ожидая увидеть волнение, но тот выглядел очень серьезным. Как будто это был его десятый пациент за день, а не первый за несколько недель. Мы не стали по деревенскому обычаю заглядывать в избу, а предварительно постучали. Открывшая дверь Галина Ивановна очень пристально посмотрела на врача и сделала полшага назад. Костомарову этого жеста было более чем достаточно: степенно кивнув он ловко вошел в избу, постукивая костылями. Мне хозяйка уже кивнула и отошла еще дальше назад:

– Давай, заходь, а то чтоб Тимоху не протянуло. Холодает уже вечерами.

Я оказался уже в знакомом мне деревянном интерьере, но вот что удивительно: я побывал в нескольких избах, которые, казалось бы, представляли собой одно и то же убранство, состоящее из бревенчатых стен, примитивной мебели, печки. Однако в каждой из них я чувствовал себя по-разному: у председателя я ничего толком не успел понять; в моем первом ночном пристанище веяло чьей-то судьбой, дом словно грустил о своем хозяине, умельце столярного дела, и бережно хранил его следы. Жилище Костомарова и вовсе представляло собой произведение архитектуры и механики одновременно. Если бы издавался журнал «Наука и техника лесной жизни», то дом бывшего питерского врача там бы изображался как образчик будущего. У Тимохи же в избе мне сразу стало уютно. Что давало такой эффект было неясно. Квадратное помещение с неизменной печкой у стены. Добротная деревянная полка в углу, несколько сундуков, стол, деревянный бочонок – что в этом, казалось бы, уютного? Но в этом пристанище явно теплилась жизнь, в чувственном понимании прежде всего. Печка потрескивала дровами и была уставлена горшочками разных размеров. Некоторые были заботливо укутаны домоткаными полотенцами. На полке стояло несколько книг, шкатулка и прочие мелочи. Сундук также красовался накинутой простой вязанной салфеткой, придающая деревянному ящику вид домашнего предмета. На вбитом в стену гвозде висела картина, изображавшая красивый зеленый луг с россыпью цветов. Лужайка плавно уходила вниз, открывая взгляду завивавшуюся змеей блестящую реку. Из угла картины задорно высовывался яркий подсолнух и часть забора, сделанного из прутьев. Я только обратил внимание, что на входе в избу тоже лежал половичок, сплетенный из длинных листьев какого-то растения. В отличии от меня, смущенно топтавшегося в сторонке, Корней Аристархович сразу же направился к больному. Тимоха лежал на деревянном топчане, смягченном пухлым матрасом, вероятно это была перина. Сам парень тоже был укрыт одеялом, сотканным из разных лоскутов, на его ногах валялась его же куртка. В углу над лежбищем горела свеча, роняя капли в жестяное блюдце, подвешенное на гвоздь, Тот же гвоздь был опорой для маленькой иконки, написанной на куске дерева.

Юноша бы повернут лицом к стене и время от времени глухо кашлял. Костомаров осторожно опустился на кровать и очень ласково, но в тоже время уверенно, развернул больного к себе. Тимоха немного расплющил закрытые глаза и одарил доктора своей широченной улыбкой, затем посмотрел на мать. Та успокаивающе кивнула, но я видел, как ее кулаки нервно сжимаются.

– Все будет хорошо, богатырь, – приговаривал Корней Аристархович, оттягивая пациенту веки. – Сейчас мы хворь твою обнаружим и изничтожим…

Он обернулся в нашу с Галиной Ивановной сторону:

– Вы, господа, присядьте пока в сторонке. Не стоит стеснять пациента.

Мы с Наседкиной переглянулись, и она неуверенно махнула рукой в сторону стола. Я ободряюще подмигнул Тимохе и умостился на жесткий табурет. Хозяйка нервно покрутилась на месте, словно не зная, куда ей идти. Достала из сундука две чашки, очень белые и красивые. Вероятно, сама она из них и не пила. Затем на стол добавилась банка с вареньем. Мое чувство гостя опомнилось, и я суетливо полез по карманам:

– Вот, возьмите. Это сгущенное молоко, думаю Тиме понравится, да и сытное заодно. Вот тут у меня есть еще шоколад и…. – рука максимально углубилась в карман и выудила маленькую железную баночку. – Чай.

Женщина переводила взгляд с меня на продукты, словно у нас был торг. Честно говоря, мне тоже как-то было неловко, ведь общительность – это не то, чем я мог бы гордиться. Или даже упоминать. Пальцы теребили несчастную чайную коробку. Наседкина еще раз окинула все взглядом, снова склонилась перед сундуком и на свет явился чудесный белый чайничек, явно из той же семьи, что и чашки. Моя скованность немного оттаяла, я заварил чай, сам взяв с печки старый пузатый чайник, разломил шоколадку на куски. После всех этих моих действий, Галина Ивановна аккуратно села за стол, словно сама была в гостях. Вот так молча мы посидели несколько секунд, как будто не зная, что же делать с этими чашками. В углу Костомаров продолжал что-то воркотать Тимохе, иногда роясь в своей сумке. Наконец-то мы отпили по глотку и я смог сказать хозяйке, что ее изба мне очень нравится. Она рассеяно покивала и смахнула с края стола невидимые крошки.

– Ну отдыхай пока, богатырь, – раздалось из угла. – И пей побольше жидкости, она тебе вымоет все плохое изнутри, понял? Кстати, откуда вас такая занимательная литература?

Корней Аристархович выудил откуда-то из-под пациента потрепанный журнал и показал его нам с Наседкиной. Я прищурился, рассматривая название и тут же веки поползли снова вверх.

– «Nature»? От…откуда он здесь?

Док перевел взгляд на Наседкину. Та нахмурилась, напрягая память:

– Да это ж этого…лысый который.

Мы с доктором переглянулись.

– Обронил он его как-то у колодца – добавила Галина Ивановна. – Я как раз пришла воды набрать. Он меня увидал и давай деру. Я его и звала и звала, а он ни в какую. Принесла домой, может придет – верну. Тимохе картинки понравились, с цветами.

Костомаров задумчиво покивал и взял свои палки, чтобы встать. Тут же Тимына мать спохватившись достала еще одну чашку, наполнила ее, заботливо подставила доктору табурет. Тот грузно сел на него, отпил чая и сказал:

– Ситуация следующая: симптомы очень похожи на воспаление легких. Насколько я уж могу судить. Лечение я назначу. Настоечку дам, собственного производства. А еще тут наш друг Митт, – мотнул головой в мой сторону, – подсобил нужным медикаментом.

Меня снова окутало смущение.

– Как и что принимать – я вам напишу. Попрошу в точности соблюдать мои предписания, – Костомаров строго посмотрел на хозяйку. – Без своеволия и сторонних метод.

Женщина кивнула, теребя пальцами край своего платка, который был накинут на плечи. Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь кашлем Тимы и похлюпыванием чая. Корней Аристархович сидел с широкой стороны стола, словно во главе нас с Наседкиной, сидевших по бокам.

– Скажите, Галина Ивановна, – обратился доктор к хозяйке, – у вашего сына вот такие вот простуды, хронические?

Заметил вскинувшийся непонимающий взгляд и уточнил:

– Болел таким раньше? И как часто?

Женщина посмотрела на угол, где ворочался ее сын:

– До переезда вроде бы и нет. Ему годов восемь кажись было, когда мы уехали. Тут холодно конечно. Говорю ему постоянно, чтоб одевался.

– Вы говорите, до переезда? Значит, вы также, как и я, не местная. Позвольте узнать, откуда вас занесло в эти леса?

Этот вопрос хотел задать и я. Моей целью здесь, как известно, были животные. Однако судьбы местных людей смогли зацепить меня не меньше, и я внимательно слушал историю это маленькой семьи.

Глава 10. Беглецы

Жила Галина Ивановна Наседкина очень далеко от здешних лесов, в месте которое она называла Сумщиной. Было там большое село, люди жили работящие, труд свой любили, шли по жизни с песней. С юных лет Галька была приучена к труду и не считала его зазорным или унизительным. Покормить скотину, убрать в хате, во дворе, помочь старшим – разве не так должен жить человек работящий? Девушка росла, хорошела, словно прекрасный фрукт под мягким солнцем Сумщины. Само собой, нашлись желающие сей фрукт отведать. Прошло время и юная девочка Галя стала Галиной Наседкиной – матерью. Конечно, были семейные разборки, боевые походы старших членов семей. Вроде и дело к свадьбе повернули, но жених вдруг перековал орало на меч и ушел служить в армию.

Годы наступили тяжелые. Революция гремела где-то там, в холодных неизвестных краях. Однако взрыв был такой силы, что эхо докатилось и до Галины Ивановны с соплеменниками. Земли у них хватало, трудолюбия тоже в достатке и это позволяло заготавливать много чудесных продуктов питания. Понятие «много» начинало становиться очень относительным, так как на плодородные эти земли пришли солдаты, управленцы – в общем строители новой страны. Они тоже хотели есть и пришлось делиться. Жители села стали работать больше, а есть меньше. Закаленный характер Галины принял это испытание, притом у нее с собой был огонек, согревающий в любую погоду и жизненную ситуацию. Сына своего Тимоху она всегда брала с собой: на пашню, в огород или в редкую прогулку к реке. Сама соорудила ему корзину для переноски, прикрепила кое-как кусок ткани, чтоб солнце не напекло малютке голову. Местных мужиков просить стеснялась, не приучена была на чью-то руку опираться. Да и мужское население впахивало эти годы не слабее своих волов, куда им еще рукодельничать. Мальчишка рос здоровым, рано начал бегать, радовался всему, чему только видел. Мог часами любоваться подсолнухом или даже сам, как тот же подсолнух, смотреть подолгу на облака. Дедушка Тимохи этому не удивлялся. Говорил, что очень ему это знакомо.

– Картинки малевал батько мой, – Наседкина махнула рукой в сторону пейзажа, привлекшего чуть ранее мой взгляд. – Раньше петухов бывало убегал…

Как-то в деревню приехал отряд, из новой власти. Плохого ничего не делали. Остановились у председателя, решали какие-то свои вопросы. И вот однажды, молодая мама Галя, идя по улице, видит, как ее сынок разговаривает с каким-то мужчиной. Поспешила к ним. Собеседник стоял перед Тимохой на одном колене, внимательно смотря мальчику прямо в глаза. Мать уже буквально на бегу обняла сына за плечи и с вызовом и страхом посмотрела на незнакомца. То был немолодой мужчина, в поношенном, но деловом костюме, при шляпе. За сидящими на узком сухощавом лице, круглыми стеклами очков виднелись любопытные глаза. Он буквально рассматривал мальчика. Вежливо поздоровался с Наседкиной, представился каким-то там доктором – многих слов Галина Ивановна тогда не поняла и не запомнила.  Все таким же дружелюбным тоном этот очкастый доктор рассказывал, что Тимошка – очень интересный и важный для него мальчик. Дескать, он до революции вел какие-то исследования в душевных отклонениях, проводил процедуры лечения. Проводил опыты. Давайте, говорит, мамаша, я и ваше чадо пронаблюдаю, методики проверю, глядишь и вылечу парня. А если нет – то как ценен будет материал работы с ним в будущем. Страна и руководство оценят. С каждым его мягко сказанным словом пальцы Наседкиной становились все жёстче. Даже Тима уже удивленно посмотрел на маму. Когда же этот разговор закончился, она неуверенно покивала и на ватных ногах пошла в другую сторону, куда-нибудь, лишь бы подальше от него. В спину словно острые метательные ножи долетали фразы: "Я зайду", "Никуда не уезжайте".

Галина Ивановна все рассказала отцу. На семейном совете решили, что матери и сыну надо уйти вниз по реке и переждать где-то там, а дедушка обеспечит их пропитание.  Оказалось, что ждать вечера было непозволительной роскошью. Уже на выходе из хаты к лугу их встретили. Солдат передал им безотказное предложение проследовать к товарищу доктору, на разговор. Бежать не стоило, Галина Ивановна не раз слышала о малом проценте человеколюбия новой власти. Себя было не жалко – стреляйте, но вот без нее кто за маленького Тимоху заступится. И расплакалась она очень сильно, навзрыд. От бессилия и невозможности что-то сделать. Тима тоже начал хлюпать носом, прижимался к ее подолу. Но дрогнуло что-то и в солдате. Словно самая жалобная и щемящая мелодия на свете – плач – заставила треснуть его неподвижную маску, как нота определенной частоты крушит стекло.  Он выслушал Галю Наседкину молча, задумался.  К нему вновь вернулась решительность, но она уже не пугала мать и дитя, они, хоть и с опаской, следовали за ним. Солдат посадил их в грузовик с провизией, уезжающий на железнодорожную станцию. пообещал сказать доктору, что не обнаружил мальчика, как и его родительницу. С грустью в усталых глазах посоветовал уехать на время куда подальше. Отец успел собрать дочурке какие мог пожитки, всунул туда картину. Солдат хмыкнул, посоветовал лучше взять побольше теплой одежды, но мужчина сказал, что никакая ткань не согреет так душу, как воспоминание о доме.

Можно было переждать в городе, но страх гнал юную семью вперед. Правдами-неправдами сели с Тимохой на поезд. Затем бесконечный стук колес, лай собак на вокзалах. Мальчик легко отвлекался на какие-то мелочи – деревья за окном, или еще что. Но молодому организму нужно питание. Взятый наспех тормозок давно закончился, а в поезде увы ничего не росло. Пришлось Галине Ивановне ходить по вагонам, искать выход, но не из поезда, а из ситуации.

Вскоре выяснилось, что поезд едет в дремучие русские леса, туда, где холодно и малолюдно. Начальник поезда рассказал Галине о глухой и далекой деревне. Сообщил, что знает местного старосту Игната Никитовича и к чужакам там терпимы, он не откажет. Высадил пассажиров на неизвестной станции, с кем-то там пошушукался и первым же попутным транспортом Галина и Тимофей Наседкины прибыли в Чернолесье.

– Хату нам выделили, – продолжала Наседкина, водя пальцем по стенке кружки. – Работы здесь правда не так уж и много кому надо, да ну я справлялась. Вспахала землю, посеяла пшеницу, овес, картошку. Растет здесь не очень все – холодина жуткая, земля худовата. Как было людей побольше, то и полегче чуток: кому что сшить, связать, кому овощей закупорить. Ох тут спрос на это был хороший. Но мельчать народ стал, вот никого вже и не осталось…

Мы с Костомаровым молчали, но по-разному: он одарял Дарью Ивановну понимающим взглядом еле заметно покачивая головой, я лишь сидел, не двигаясь и душу мою сжимала жалость к ее тяжелой судьбе, какое-то еще чувство рвалось сделать ей что-то глупое и, по-моему мнению, приятное – дать денег или что-то в этом роде. Мне было не то, чтобы ее жалко, а обидно, что так извилист был путь ее маленькой семьи в этот лес.

– А сейчас как вы живете? – сам не знаю почему, у меня вылетел этот вопрос.

– Да как обычно, – смотря в пол ответила Наседкина. – Там за сараем овса и пшеницы чуть посеяла. Буряка. Председатель помог землю взлопатить, достал где-то кобылу. Раньше то я еще шила неплохо, обменивала рубаху, или еще чего, на плуг местным жителям. Охотник иногда заходил, заштопать то да се, но я и сама намастырилась капканы ставить…

Словно в подтверждение закашлял в углу Тимоха. Взгляд Костомарова, как мне показалось, стал еще более уважителен и он сказал, снова на своем возвышенном петербургском:

– Теперь я понимаю, сударыня, отчего испытываете неприязнь к нашей белохалатной братии.

Словно очнувшись от сна Наседкина недоуменно на него посмотрела.

– Врачей из-за истории с Тимой не любите? – перевел я и чуть не рассмеялся. Американец переводит с литературного русского на разговорный, бывает же такое.

– Да я как-то… – женщина вновь склонила голову.

Вновь уже неудобное молчание было готово накрыть всех нас как где-то вдалеке раздался шум, словно кто-то уронил охапку дров. Наша троица разом повернула голову, ведь в такой тишине это была словно холодная капля за шиворот. Но настоящий ледяной душ нас ждал дальше – вечер прорезал громкий человеческий стон, за которым следовал какой-то неразборчивый крик. Я посмотрел на Костомарова, он – на Наседкину, а та – на Тимоху.

– Подозрительно, – процедил доктор и подобрав прислоненные к ногам костыли стал вставать. – Надобно глянуть.

– Это не опасно? – спросил я и тут же устыдился своей трусости.

– Болезнь всегда легче предупредить, чем вылечить ее запущенную форму, – уверенно сказал Корней Аристархович, шагая к дверям. – Если это и какая-то беда, лучше узнать о ней заранее, чем ждать ее появления на пороге.

Я разумеется последовал за ним, но тут меня тронули за рукав: Наседкина протягивала мне кочергу:

–Трымайте. Только верните назад.

– Вы, Галь Ванна, дверь на засов заприте на всякий, – тихо проговорил Костомаров и мы вышли на из дома.

Стоило нам сделать несколько шагов, как стон повторился, может быть чуть-чуть в другой вариации.

Источником оказалась изба председателя Игната Никитовича. Окна были подсвечены, внутри, наверное, горела керосинка, по стенам плясали быстрые тени.

Из недр избы снова донеслись звуки какой-то возни, словно кто-то затеял там уборку и переставляет всю свою меблировку.

– Игнат Никитич… – Костомаров зашел в дом, ища глазами председателя. Я протиснулся следом и увидел, что горница полна людей, как писалось в какой-то сказке.

Игнат Никитович с расширенными от ужаса глазами смотрел на пол. Что так шокировало старика я сразу понять не мог – загораживала широкая спина в знакомой ватной куртке. Костомаров прошел глубже в помещение, и я увидел лежащую на полу ногу в очень старом сапоге. Над всей остальной часть туловища склонился егерь. Я еще даже не успел осознать ситуацию, как доктор уже приступил к действию. Подошел сбоку к лежащему человеку и стал опускаться на колени, хватаясь руками за свои костыли словно за канаты. Лицо его напряглось от натуги, я опомнился и пришел на помощь, за что получил короткий, мужской взгляд благодарности. Мой же взволнованный взор переместился на «пациента» и заставил замереть. Нет, не от какой-то ужасной раны, вроде разодранного медведем или волком нутра, а от личности лежащего.

Какая огромная страна и какой тесный мир – на досках пола, хрипя и конвульсивно подергиваясь лежал тот самый мужик, который напал на меня у ручья! И судя по всему – он умирал.

Рубашка, если так можно было назвать неопределенного цвета тряпку, в районе живота была пропитана кровью. Костомаров уверенно приподнял край окровавленной одежды, сжал его сильными кистями и через секунду разорвал ткань напополам. Раненый как-то странно затрясся, его глаза закатились, он прерывисто задышал, и я словно подхватил от него болезнь, разрушающую стойкость рассудка. По моему телу тоже шла дрожь, резко вспотел, но при этом не мог отвести взгляда. Доктор же оттянул мужчине веко, словно рассматривая, что там внутри головы. Затем, сильно согнувшись, прижался ухом к его груди. Зверев был внешне спокоен, но глаза постоянно обшаривали то доктора, то его пациента.

– Надо его… – начал было Костомаров, но тут лежащий резко дернулся и затих. Все в избе внимательно смотрели на лежащее тело, словно ожидая какой-то еще реакции. Может это какой-то приступ, и он еще оживет. Я заметил, что общей точкой всех взглядов стал доктор. Тот, словно почувствовав их, снова приложился к груди мужчины, затем попробовал пульс на руке. Диагноз и так уже не был тайной, но Корней Аристархович озвучил:

– Он умер, господа. Ничего более сделать нельзя.

Зверев лишь немного нахмурился, Игнат Никитович перекрестился, беззвучно шелестя что-то губами, молитву, наверное. Я отвернулся, пытаясь привести свой рассудок в порядок, или как говорят – охладить его. Странное чувство – вроде человек прямо на глазах испустил дух, казалось бы, шок, ужас, но нет. Была…жалость. Да, не так уж давно он хотел меня укокошить ни за что, а теперь мне хотелось, чтобы этот человек ожил. Беспомощное тело на полу, которому уже ничего от нашего мира не нужно – жалобное зрелище.

Костомаров продолжал рассматривать скончавшегося, егерь встал и смотрел на него сверху.

-Что… Что произошло? – обратился я к председателю.

Тот повернулся ко мне с каким-то затравленным взглядом, словно только обнаружил мое присутствие.

– Господи сохрани. Что ж делается… – пробормотал Игнат Никитович, глядя сквозь меня.

– Он залез избу, – глухо пробасил егерь и медленно повернул ко мне голову.

– В смысле пытался напасть или обокрасть, – догадался я, помня поведение покойного.

– Орал что-то о помощи, грозился всякими страстями, если не поможем, – буркнул Зверев.

– А рана на животе уже была? – вступил в беседу Костомаров. Он взял свои костыли и начал вставать. Я было дернулся на помощь, но доктор еле заметно махнул головой, отказываясь.

– Хочешь сказать, я его пырнул? – взгляд охотника спокойно переместился на доктора. – А от хищника либо убегать, либо бороться, но насмерть.

Костомаров смерил Зверева взглядом. Не знаю, сколько бы шла это дуэль, но тут ожил и председатель:

– Бог с Вами, Корней Аристархович, это не мы! Мы с Егорычем сидели себе тихо, разговаривали. Вдруг – слышим шаги на дворе. Ну, то есть Егорыч Денис услышал, – Иван Никитович остановился и сглотнул, переводя дух. –  Только было собрались выйти глянуть – вваливается вот этот и давай орать не пойми что. Егорыч за ружье хвататься, но паря этот на нас и не нападает. Толком даже не стоит, шатается будто принял хорошо. И орет будто не нам, а куда-то, словно слепец. Табуретку вон сбил и чайник… А потом рухнул как срубленный стволик и давай трястись, в припадке что ли. Буйный, наверное?

– Не знаю, не знаю, – тихо, словно самому себе ответил Костомаров и добавил, уже громче: –  Что делать-то теперь будем, господа?

– Закопать поглубже, чтоб зверь запах не учуял, – предложил Зверев. – И лучше поторопиться, пока вонять не стал.

У меня от такого ровного тона снова пробежала дрожь по телу. Я посмотрел, что скажет в ответ доктор, но первым отозвался старик:

– А что, если его кто ищет?  – он осмотрел всех нас каким-то просящим взглядом. – Может весточку какую передать в другие деревни?

Зверев шумно выдохнул носом, то ли в знак несогласия, то ли задумавшись. Корней Аристархович еще раз посмотрел на тело.

– Рана на животе вроде и резанная, но не похоже на нож, грубовато для лезвия. Какое-то животное?

Это был вопрос обращенный к егерю. Тот присел над трупом, рассматривая его окровавленный живот.

– Вряд ли, – буркнул он не вставая. – Медведь бы если достал, то одной царапиной бы не отделался. На зубы волка тоже не похоже.

– А как насчет клыков вепря? – тоном невзначай заданного вопроса сказал Костомаров и я видел, что он не спускает с охотника взгляда.

Первую секунду его реакция была непонятна, так как лицо его было опущено. Затем он поднял глаза на доктора:

– Может быть. Если нарваться на кабана или его выпас, то может и ударить клыком. Любой из них, – акцент был сделан на первом слове.

– Так вот чего он, наверное, орал о помощи – грустно выдохнул председатель и еще раз перекрестился. – Куда-то перенести его надобно…

Корней Аристархович задумчиво потирал подбородок.

– Насчет того, что искать его кинутся – может и правда. Только вот вопрос – кто? – и он обвел всех взглядом.

В ответ тишина. Я чувствовал себя участником какого-то тайного общества, собравшегося темным вечером в избе обсуждать свои неведомые дела. Собственно, так оно и было. Ведь мы – единственные свидетели последних минут жизни и первых смерти этого человека и эта тайна пока принадлежит нам. И Костомаров со своими театральными паузами тут как нельзя кстати.

– Посмотрите внимательно на нашего… пострадавшего, – и все, словно по команде, перевели взгляд вниз. – Он сильно изможден, вероятно не только лесной прогулкой, но и голодом. Одежда тоже прибывает на грани смерти, извините меня за такое сравнение. Мы тоже с вами не в малиновых кафтанах, но это – просто обноски. Лишь бы было что-то на теле. По этим признакам у меня есть одно предположение.

– Каторжник, – уверенно сказал Зверев. Глаза же председателя снова широко открылись и он сделал полшага назад.

– И его вполне могут искать, – добавил доктор.

– Отряды будут по лесу шляться, – процедил сквозь зубы охотник и нахмурился.

Костомаров согласно покивал.

– Вполне возможно. До нас могут и не дойти, но мы можем их встретить и тогда придется вести беседу, отвечать на вопросы. Скорее всего, не очень приятные.

Я догадался, что Зверев и Костомаров совсем не хотят, чтобы кто-то нарушил их лесную жизнь. Судя по взгляду председателя, тот никак не могу решить, как же будет правильно. Все снова замолчали, решая судьбу покойника.

– Можно сказать им, что наше тело, сильно порченное. Медведь подрал или волки доедали, – сказал егерь, поднимая с пола табурет и садясь на него. – Расскажем, как примерно выглядел, нос там, глаза, росту небольшого.

– А поверят, что труп? А не прикрываем по доброте душевной, – Костомарову идея видимо показалась неплохой.

– Одежонку можем отдать, в крови как раз, – Зверев кивнул на тело. – Или голову.

От последних слов меня прошиб пот, а председатель освятил себя крещением, словно отгораживаясь от таких мыслей.

– Одежды мало, – покачал головой Корней Аристархович, – эти так просто не отстанут. Им нужно тело. Или его изображение, – и посмотрел на меня.

Я не сразу понял, каким боком тут я, но потом дошло – фотография. Хорошая идея. Надо только потом как-то аккуратно отрезать нужные кадры, чтобы не губить все катушку. Господи, что за мысли, устыдил я сам себя, тут дело о человеке, а ты трясешься над куском целлюлозы или из чего там эту пленку делают.

Костомаров рассказал остальным, что имеется ввиду. Идею одобрили и принялись исполнять. Я сходил за аппаратурой. Вынесли труп на улицу. Затем подумав, положили на тачку и отвезли недалеко в лес. Ведь наша версия включала смерть от нападения животного, значит и останки должны быть в чаще. Я фотографировал так, чтобы в кадре не было всего туловища целиком, больше акцентируя внимание на лице, на пятнах крови. Зверев вызвался закопать покойника, я в свою очередь – помочь ему с маханием лопатой. Однако охотник настоял, чтобы фотографии были поскорее готовы. Мы с Костомаровым отправилась домой, сопровождаемые резким скрежетом лопаты и звуком летящей с нее земли.

В фотолаборатории вновь закипела работа. Пока нужный отрезок пленки лежал в проявителе, мы с доктором завели разговор о происшествии.

– Корней Аристархович, – я взволнованно ходил в маленькой комнате, – я не успел сказать – ведь этот погибший и есть тот самый, напавший на меня у ручья!

Тот кивнул:

– Я так и подумал, друг мой.

– Скажите, док, вы не думаете, что… – я тоже выдержал паузу. Подхватил, наверное, у Костомарова. – что Денис Егорович нам недоговаривает?

– Ты имеешь ввиду рану на теле покойника или вопрос о вепре? Впрочем, озвучу свое мнение по обоим вопросам. Не Зверев ли ранил этого человека? Возможно из-за какой-то своей тайны, о который мы с вами догадываемся? Вряд ли. Объясню почему. Во-первых, было бы дело в лесу – я уверен Денис Егорович довел бы дело до конца, не дав кому-то убежать так далеко. Во-вторых, рана не похожа на ножевую и тем более не огнестрельная. Что-то похожее на острую ветку. Или клык животного. Отсюда как раз второй вопрос – не скрывает ли наш егерь что-то про вепрей? Про необычных вепрей.

Мое сердце быстро застучало «да-да-да-да», словно в знак согласия. Вновь вернулся мой прежний азарт раскрывателя тайн.

– Возможно, конечно, что наш субъект, я имею ввиду умерший, решил поохотиться, для пропитания, но неудачно, – продолжил док.

Черт, восторг стал затемняться разочарованием, но следующие фразы многократно все компенсировали.

– Однако, – доктор откинулся поудобнее на табурете и посмотрел на меня, – раны на животе не являются причиной смерти, в этом я уверен. И они, скорее всего были получены уже после того, как этот человек попал в смертельную для него ситуацию.

– Какую, док? Ну не томите же! – воскликнул я, чуть не подпрыгнув на месте как мальчишка.

– Понимаете, Митт, при осмотре я обнаружил целый ряд странных симптомов: лихорадочно вращающиеся глаза, тремор, слабый пульс с большой аритмией. Я хочу сказать, что он трясся и сердцебиение было очень неровным. Кроме того, на одной руке я обнаружил у него странный ожог, совсем небольшого размера. Я не стал сообщать об это в избе. Игнат Никитович только еще сильнее было разволновался, а Зверев… – Корней Аристархович задумался. – Звереву это либо совсем неважно, либо слишком уж интересно. Мне пришлось очень тщательно порыться в амбаре моей медицинской памяти, друг мой, вспоминая подобные симптомы. Но я вспомнил, на что это больше всего похоже.

Господи, помоги мне выдержать это занудство, думал я, буквально пританцовывая на месте, пока док выдержал паузу и сказал:

– Это очень напоминает сильное поражение током.

– Электричество? Но…где в этой глуши он мог найти электричество? Тут людей днем с огнем не сыщешь! – увидев ироничную ухмылку доктора, я добавил: – Извините.

– Вот это интересный вопрос, уважаемый Митт, – Костомаров задумчиво почесал подбородок. – В морях бывают электрические скаты, но вот о сухопутных я слышу впервые. Лес, конечно, полон неожиданностей, но не настолько же. Причем это не могло быть очень уж далеко. В таком состоянии он мог пройти несколько сот метров. Пускай километр или около того. Ближайший электрический объект – нефтевышки, но до них мало того, что километров немало, так еще и топи там начинаются. Через эдакие болота и здоровые не все пройдут.

У меня тоже пока догадок не имелось. Пришло время продолжить заниматься фотографиями что я и сделал.  Улицу уже окутала тьма, и мы с доктором, словно два алхимика продолжали сидеть под красным фонарем.

– А как мы передадим фотографии? – внезапно поинтересовался я.

– Утро вечера мудренее, – изрек Корней Аристархович. – Выбор гонцов у нас конечно не велик, но что-то придумаем.  Если вы закончили с проявкой, то давайте спать.

Глава 11. Кто в лесу самый опасный.

Звук словно выполз из моей головы. Глухие удары, звучащие в моем сознании, просачивались в реальность, пока не разбудили меня. Спросонья я не понял, что происходит. Такой обыденный шум, как стук в дверь, здесь звучал так неожиданно, словно грохот подъехавшего из-за угла поезда. Костомаров уже стучал костылями, торопясь открыть дверь.

– Кто там? – промямлил я, вылезая и своего мешка, словно бабочка из куколки.

– Тот, кто нам был нужен, – ответил доктор и отпер свои мудреные засовы. Затем пожал кому-то за дверью руку, кивнул и замахал головой, приглашая гостя войти.

– Хей, Мит, хау а ю? – довольно чисто сказал вошедший и подмигнул мне. –  В тесноте да не в обиде, а?

– Юра! – вскакивая воскликнул я. – Я так рад тебя видеть!

Мы обменялись горячим рукопожатием.  Было и правда очень приятно видеть этого веселого рубаху-парня. Может быть, все дело в каком-то эффекте привязанности, ведь Юра был первый с кем я нормально пообщался в России.

– Ну как ты тут? – Гаринов обвел взглядом помещение. – Проникся русским духом?  Кабанов кстати нашел своих?

– Ох, Юра, – мой голос буквально звенел от волнения. – Тут такое творится! Ты, кстати, можешь мне очень сильно помочь! Да и не только мне.

– Ладно, – усмехнулся мой собеседник, – пошли во двор расскажешь. Я и так уже понял, что у вас тут суматоха какая-то. Игнат Никитович вон белее мела ходит, чуть ли не заикается. Зверев и по жизни-то не образец дружелюбия, а тут вообще как туча грозовая. Я, когда у председателя за тебя спросил, то он оживился весь, руками замахал, мол давай, Юра, езжай туда к отшельнику.

Костомаров хмыкнул. Гаринов шутливо развел руками.

Утро было холоднее обычного. Солнце вроде как и вовсе не выходило, окружение хмурилось на нас темными бровями леса и сопело шуршанием ветра в кустах.

 Недалеко от дома стоял знакомый мне автомобиль, к которому мы и направились. Юра развернулся ко мне лицом, опершись спиной на машину:

– Выкладывай, что там у тебя.

Я в подробностях описал вчерашнюю историю. Юра слушал молча, лишь иногда кивая. Глаза его иногда бегали влево-вправо, словно он что-то анализировал. Разговор дошел до места, где я попросил его отвезти фотографии в населенный пункт и отдать там местному шерифу или кто здесь следит за порядком. Какой-то, наверное, комитет, с невыговариваемой аббревиатурой. О причинах таких сложностей с фотографированием трупа, я так же не умолчал, и Гаринов немного помрачнел.

– В принципе, я вас понимаю, – Юра посмотрел куда-то вбок. – Мне не трудно, заеду отдам кому нужно. Но скажу тебе… – он шумно выдохнул и продолжил. – В общем, Митт, опасность и правда есть. Преступник – черт с ним, он уже мертв. И тебе или кому-то очень повезло, не оказаться на его месте, ты даже не представляешь, как. Но вот эти люди, которых здесь не очень хотят видеть, могут все-таки захотеть посмотреть на все сами. Местные ладно, ничего им особо не будет. Ну позаходят в избы, посмотрят страшными глазами, попугают властью, но не более. Что с местных взять? Три калеки, две чумы. А вот американец, да еще видевший сбежавшего каторжника – уже мягко говоря заноза в их железных задницах. Я не говорю, что тебя тут же арестуют и все такое, но выходить на дуэль с этими кабинетными воинами – тоже не порекомендую. Знаешь, как у нас говорят – пахнет жареным.

Я не знал и смотрел на Юру словно ученик, первый день пришедший к мастеру.

Гаринов отодвинулся от машины и потер одной ладонью другую, словно медленно втирал туда крем.

– Ты бы не задерживался здесь надолго. Понятно, что, отмахав такой путь, не шибко хочется быстро возвращаться, но есть шанс, потенциальный конечно, остаться здесь надолго.

Я удивлялся себе. Еще совсем недавно от такого предупреждения меня бы затрясло, и отъезд не заставил бы себя ждать. В нашу-то американскую полицию не хочется лишний раз попадать, а здесь мое воображение рисовало строгие лица, или даже, чугунные рыла, как я где-то читал, темные обшарпанные кабинеты и полная беспомощность. Виной, скорее всего, были газеты, писавшие о новой советской России. Однако, у меня было дело, мое дело. Разве может искатель сокровищ остановиться перед воротами в сокровищницу, боясь, что на него нападут дикие звери, и даже не попытаться их открыть? И я не смог.

– Спасибо, Юра, – я искренне смотрел на собеседника. – но у меня еще есть тут некоторые дела.

Как знаешь, словно сказал разведёнными руками Гаринов.

– Как тут твоя охота? – он махнул указательным пальцем на лес.

– Да не особо, – взгляд смущенно потупился. – Но я еще надеюсь.

– Понятно, – беззаботно ответил Юра, и подмигнул мне. – Ладно, пора мне двигать дальше по маршруту. Давай свои карточки. Если что – то буду дня через три или около того.

Мы попрощались. Я стоял, провожая взглядом машину, пока та не скрылась в чаще. Черт, забыл совсем рассказать ему найденном в лесу сборище людей, может он чего знает и нет смысла тратить время. И про поражение умершего электрическим током тоже. Мое возбуждение уходило, я буквально в прямом смысле слова остывал, лицезрея окружающий лес и пытаясь собрать мысли в кучу.

За утренним кофе я сказал Костомарову, что хочу сходить в деревню по нескольким причинам: вернуть Наседкиной кочергу, навестить председателя, посмотреть, как он. Заодно и расспрошу его о загадочном Хуртинском. Костомаров одобрительно кивнул:

– Действительно, наш нелюдимый товарищ оказался не так прост. Вчерашнее происшествие отвлекло нас от вчерашней находки. Что Вы можете сказать о журнале?

Я еще раз коротко взглянул на потрепанный глянец. Крупно написанное название, ценник в двадцать центов в правом нижнем углу, и фоном этому всему – нарисованная семья крупных кабанов. Я даже на порог сознания не пускал слова «случайное совпадение».

– Журнал очень известен в США и даже за пределами, – начал я, все еще рассматривая картинку. – Это не совсем массовое чтиво, скорее для ученых ну или, как минимум, учащихся. Статьи проверяются специальными редакторами, стиль изложения целиком научный, для простого читателя – скучноватый и не до конца понятный.

– Стало быть, человек читающий его – ученый. И в данном выпуске присутствует статься о лесных кабанах?

Я поднял взгляд на доктора:

– Вы думаете, что Хуртинский может быть как-то связан с появлением этих зверей в округе?

– Либо изучал методы борьбы с ними, – задумчиво почесал бороду док. – Что говорится в статье?

Я бегло прочитал материал, пытаясь найти какую-то зацепку.

– Да ничего особенного, – немного расстроенно протянул я. – Выкладка про образ жизни кабанов, Sus scrofa, семейная иерархия, ареал обитания. Самцы ведут бродячий образ жизни, самка с детьми – на небольшой территории. Чуют человека за полкилометра. Охотятся ночью. Прекрасно плавают. Раздражительны. Могут нападать на телят и даже коров. В ярости легко нападают на человека, делая это феноменально быстро.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал доктор. – Примем информацию во внимание. Жду вас, Митт. Может быть председатель и прольет еще немного света на нашего ученого.

Игнат Никитович Сидел за столом, на котором матово поблескивал гранями мутноватый стакан. Вначале я подумал о привычном (и далеко не только русском) средстве снятия стресса, но обратил внимание, что стакан был полон, а старик лишь постукивал пальцами по столешнице, словно стакан был налит кому-то другому. Председатель коротко взглянул на меня, но ничего не сказал. Переживания немного отодвинули мою робость, и я спросил, как он себя чувствует, не нужна ли помощь.

– Да… – он махнул рукой. –  Мне-то чего, переживем как-нибудь.

Я понимающе кивнул и спросил:

– А что вы знаете о Хуртинском? Не помню имя отчества. Я его только что видел, но он исчез куда-то. Будто…скрывается.

Председатель поднял на меня взгляд, словно не понимая вопроса. Затем моргнул и лицо его немного расслабилось:

– Хуртинский? Да, а что Хуртинский. Ну живет там, – махнул он куда-то рукой. – Нелюдим аки монах. Тоже из наехавших. Своих тут мало осталось. Чем занят не знаю. На огороде или с ружьем не видывал. Может и правда монах какой, святым духом питается.

Да уж, негусто с досье.

– Скажите, а как он сюда попал? Ну пришел или привел кто-то?

Игнат почесал бороду, вспоминая:

– Давнехонько было. На машине кажись привез его кто-то. С тюками и сундуками какими-то. Да, – припомнил председатель, – даже за избу не сам он просил, а кто-то еще. Избенки пустой не было, подселили к старухе одной. Ее тут не особо любили, жила на отшибе. Померла она потом, наверное.

– Наверное?

– Не припомню чтоб хоронить носили. Или носили? – старик поморщился, словно воспоминания требовали больших физических сил. – Не припомню.

– Спасибо Игнат Никитович, – поблагодарил я и уже сам себе сказал: – Получается, он тоже ушел из прошлой жизни.

– Дык приезжали за ним пару раз, – неожиданно выдал старик. – Важные такие, в плащах, шляпах. То с ним беседовали сами, а бывало он не открывал, так мне письма секретные оставляли.

– Секретные? Почему секретные? – заинтересовался я.

– Ну так, – председатель многозначительно поднял подбородок. – Печать сургучовая, не абы как.

– И они еще у вас? – с каким-то азартом спросил я.

– Отнес ему самому. На кой мне хранить их у себя.

Я задумался. Этот Хуртинский оказался не таким уж простым отшельником. Его искали, нашли, но почему тогда не увезли? Я задал этот вопрос председателю.

– Да кто их знает, – равнодушно ответил тот. – Может посмотрели, что у него с головой не в порядке да возится не захотели.

– А письма?

Игнат Никитович лишь пожал плечами. Ладно, уже кое-что.

– А где именно он здесь живет, не подскажете?

Председатель удивленно взглянул на меня:

– Зайти хотите? Зря, не примет. А хотя, дело ваше…

Поблагодарив старика, я двинулся дальше по намеченному маршруту. Погода сильно изменилась, стало гораздо темнее. По небу, словно куда-то притягиваясь неведомым магнитом, ползли темные тучи и на открытой деревенской поляне чувствовался ветер.

Следующий пункт – Наседкина. Я с благодарностью вернул кочергу, справился о здоровье Тимы. Парень все еще был в кровати, но нашел силы на приветливую улыбку. Сама же хозяйка была в работе, хотя выглядело так, словно она просто не торопясь ходит куда-то, нарезая круги между домом и двором. Но на столе лежали овощи, видимо готовились для консервации. На улице, на дощатой столешнице, в таком же положении лежали тушки каких-то птиц или мелких животных. Кроме того, в доме жарко горела печь и судя по мучным следам – не только ради нагрева воздуха. Я на секунду представил, как это тяжело делать все своими руками, зная, что альтернативы нет, не говоря уже про заботу о сыне.

Пора было топать домой, если можно так выразиться. За эти несколько дней жилище Костомарова стало моим вторым домом – ведь в нем я чувствовал себя в безопасности, в нем был человек, к которому было приятно обратиться с вопросом и от которого можно ждать помощи. Ведь дом – это не только стены.

Выйдя на улицу, я понял, что мне очень хочется увидеть дом Хуртинского. Да, логичнее было бы вернуться к доку, придумать план и под каким-то предлогом вызвать этого загадочного ученого на диалог. Это если не вспоминать, что моя ориентация в лесу оставляет желать куда лучшего.

Хоть на улице был еще день, но чаща леса уже пугала своей чернотой, словно внутри, между деревьями, кто-то выключил свет. Было ощущение, что эта тьма сейчас отделится от стволов и двинется прямо на меня. Как там говорил Ницше про бездну – она смотрит на тебя? Тоже самое легко можно отнести к густому лесу.  Снова по небу прокатился гром и стало еще темнее.

Держав голове указания председателя я храбро вошел в чащу. Подлое сознание нашёптывало: «А вдруг здесь еще какой-то страшный зверь? Например, еще один заключенный. А ты идешь весь такой нарядный, в кожаной куртке». Будь она проклята. Рука полезла в карман, где лежали гранаты – пусто. Черт, точно же выложил у доктора, чтоб не дай Бог не разломать. По позвоночнику прошел холод. Я замедлил шаг, все еще продолжая идти вперед. Лес казался очень темным, и я подумал о фонарике, хоть и не собирался его доставать. И буквально в ту же секунду что-то очень ярко сверкнуло, словно некто воспользовался гигантской фотовспышкой. Я огляделся и тут вспышка повторилась. Молния. Ну гром гремел, тучи носятся по небу, ничего удивительного.

Внезапно земля содрогнулась, точно так же как в первую мою ночевку Вибрация казалось дошла мне до живота заставив мышцы странным образом размягчиться. Подумалось о каком-то крупом промышленном объекте. Оставаться на месте тоже не казалось хорошей идеей и путь к цели продолжился.

Оказалось, что в лесу действительно стоит еще одна изба, прикрытая деревьями от посторонних глаз, сливаясь по цвету со стволами. Откуда-то с крыши струился свет, да необычный, а эдакий розовато-синеватый. Аккуратно передвигаясь от дерева к дереву, я подошел как можно ближе. Интересное дело, но в крыше избы тоже было врезано окно, смотрящее на небо и именно оно ярко светилось. Не знаю, что меня больше из этих двух открытий поразило. Заворожённый увиденным я подошел еще ближе.

– Вы кто такой? – вынырнул откуда-то сбоку писклявый голос. Признаюсь, я даже подпрыгнул на месте от неожиданности.  Сзади стоял тот самый лысый мужчина, за которым я устроил погоню! Он злобно смотрел на меня, пляшущий из-за туч на небе свет делал из него чуть-ли не демона.

– Извините, – еле выдавил я полностью растерявшись.

– Я же сказал, – буквально прошипел Хуртинский, а ведь это был именно он. – чтобы прекратили ко мне ездить!

Его глаза буквально пылали гневом, совершенно мне непонятным, но отталкивающим.

– Хватит. Нет меня больше для вас. Вам мало Фимочки? Мало? Еще раз явитесь сюда и пожалеете! Сколько же можно! – он буквально захлебнулся своим гневом, и я начал потихоньку пятится назад.

– Вон! – заорал негостеприимный хозяин. –  Вон!

Забежал в свою избу. Приглушенный топот шагов и свет в окне прекратился.

Я постоял немного в еще наэлектризованном злобой полумраке, и побрел в сторону деревни.

По крайней мере, куда нужно идти я сориентировался. Лес словно проверял мою психику на прочность, создавая жуткие тени от торчащих веток, укоризненно покачивающихся на ветру. Каждый звук, включая собственные шаги, превратился в какой-то зловещий шум. Я старался не оборачиваться – почему-то преследовало чувство, что взгляд выхватит какую-нибудь ужасную морду медведя или волка и тот сразу кинется на меня. Но повернуть взор все же пришлось.

Справа от меня доносился осторожный хруст, но лесные звуки уже не были мне так чужды, и можно было списать это на чью-то повседневную природную жизнь, но вот когда донеслось такое знакомое мне фырканье – я замер. Парадокс – мне очень хотелось быстро-быстро убежать отсюда и также хотелось не двигаться ни на миллиметр, оставаясь незамеченным. Это были звуки вепря.

Очень медленно я повертел головой – ничего. Осторожно начал шагать дальше. Приглушенный шорох.  Я резко повернулся туловищем. Воображение уже увидело огромные клыки и грубую шерсть животного, повергнув меня в оцепенение, но ничего не было. Сердце бешено стучало, отдаваясь в ушах. Я даже поймал себя на том что стараюсь поменьше дышать. Вот так вот бочком я дошел до выхода на деревенскую главную улицу, точнее сказать общую линию по которой располагались дома. Стоило выйти на более-менее открытую и освещенную местность, как сработал какой-то клапан, я выдохнул и с некоторым облегчением посмотрел в сторону дома доктора. Расслабленный взгляд плавно перешел на кусты, растущие впереди. Из-за них снова раздался шорох и пошел куда-то вправо, в обход меня. Не успел я напрячься, как из кустов раздался такой леденящий вопль, что я, наверное, подпрыгнул..

Черт, эта неведомая зверюга просто обходит меня со спины. Спокойно говорил я себе, но сам же этого не слышал. Из оружия у меня только выданный Костомаровым нож, да и тот на ноге, а отвести взгляда от зарослей я не мог. Казалось, мы так стояли уже минут пять и пялились друг на друга (я был уверен, что оно меня видит), хотя на деле прошло не более десятка секунд. Небо рычало громом, словно было на стороне животного, ветер заметно усилился, превратив траву в волнующееся море. Внезапно зверь громко рыкнул и, судя по звуку, стал яростно копать перед собой землю вгрызаясь в нее клыками и копытами. Точно вепрь.

«Не самый лучший знак, вряд ли он зовет меня поиграть, как соседский ретривер» – подумал я и сжался насколько это было возможно.

Бежать обратно в лес? Попроситься в избу к этому ополоумевшему лысому дядьке? Пока его уговорю меня уже раздерут на части. Больше вариантов придумать не удалось, так как вепрь, судя по звуку, взяв резкий старт, понёсся в мою сторону. Я очнулся, подлетел к ближайшему дереву и стал карабкаться на него так отчаянно, словно хотел разорвать несчастное на куски. Мне казалось, что сзади уже летит на меня вепрь и через секунду я почувствую страшную боль, скажем, в ноге. Но я слышал только шум в ушах. Пару мгновений спустя различил хрюканье. Животное было где-то совсем-совсем рядом, скорее всего в ближайшей молодой поросли. Уверен, что угадаю цвет глаз этого шумного товарища.

В тот момент я и не вспомнил, что именно такая встреча и была целью моего визита в Россию. Вот бы сфотографировать его, как выйдет, думалось мне, крепко обнимая ствол дерева, а потом чтоб кто-то этого вепря увел. Долго он интересно будет меня караулить? Костомаров конечно почует неладное если я не явлюсь ночевать, выйдет на разведку, но что он сможет сделать? Да и времени сейчас только к обеду!

Но все мои прогнозы оказались в корне неверны. Довольно неожиданно вепрь, не покидая своей засады, снова зафыркал, яростно зашуршал и звук этой возни стал быстро удаляться. Понял, что меня ему не достать? Я уже ничему не удивлялся. Посидев еще какое-то время и удостоверившись, что зверя рядом нет (даже посветил фонарём насколько возможно вдаль) я припустил к избе доктора словно заправский спринтер.

– Митт, друг мой, – мягко сказал доктор, когда я, запыхавшийся, сидел внутри избы и жадно пил воду, – смотрю ваша программа пребывания у нас очень насыщенна и без приключений вы не являетесь.

Отдышавшись, я поведал доку обо всем, особенно о крике, присовокупив, что вепрь, или кто бы там ни был, появился после того как Хуртинский скрылся в доме.

– Этот крик слышал как-то и я. И нигде, кроме Чернолесья я таких звуков больше не слышал. Мистику я все равно отвергал, больше склонялся к раненому зверю, – негромко проговаривал доктор.

– Может он не только глаза красными умеет делать?

– И все-таки вы полагаете что Хуртинский как-то связан с появлением этих животных? – хмурился Корней Аристархович. –

– Посудите сами док, – подхватил я. – Пусть я не видел зверя, но совпадение ли, что он появился ровно после того как я обнаружил жилище Хуртинского? Да и сама его биография тоже не сильно прозрачная. Прибывает неизвестно откуда, явный интеллигент. Письма ему шлют в запечатанных сургучом конвертах, приезжают служащие в кожаных куртках. И на фото тоже был кто-то лысый.

Взгляд упал на свою авиаторскую куртку, висевшую на гвозде.

– А что, если он занимался какой-то темой, связанной с животными? И вдруг революция спутала и его планы тоже, –  я запнулся и смущенно поднял глаза на дока.

Тот кисло усмехнулся:

– И он продолжил свои эксперименты здесь, подальше от властей – докончил он мою мысль. – И совсем не хочет, чтобы государство его нашло и арестовало

– Ну да, – протянул я раздумчиво. – Боится сесть в тюрьму по ошибке. Я… слышал такое иногда случается. Во всех странах, – поспешно добавил я.

– Случается, – кивнул Костомаров, – но, если все так, то для сей личности самым страшным есть прекращение его работы. Без цели на горизонте такие слепы и беспомощны, как потерявшийся путник в пустыне.

Меня осенило и я не мигая посмотрел на дока:

– А что если нам как-то…увидеть его эксперименты?

Корней Аристархович перевёл на меня взгляд:

– Это может быть интересно, – док задумчиво пожевал губу. – но давайте, наверное, придадимся сну, а с утра обдумаем детали.

Да уж, рецепты дока относительно поиска решений не отличаются разнообразием.

Глава 12. Самый яркий след.

Как увидеть то, что пытаются скрывать от лишних глаз и тщательно охраняют? Мы с доктором никак не могли найти решение. Я уже выходил прогуляться между деревьев, в надежде что эти сибирские мудрецы дадут совет. Не дали, видимо посчитав мой вопрос недостаточно серьезным. Доктор же пытался мобилизовать свои внутренние резервы чем-то вроде медитации, подолгу глядя в одну точку. Никакого портала со знаниями ему тоже не открылось. Уже подкрадывалась мысль об очередной засаде, вроде той моей на дереве, но ведь нам нужно было не просто понаблюдать за Хуртинским, а обнаружить, где он держит животных. Что может заставить его к ним пойти? Может этот злой отшельник как-то их дрессирует для охраны? Для охраны…

– Черт, ну надо же, – в чувствах воскликнул Костомаров, выходя ко мне и держа в одной руке глиняный горшочек.

– Что слу… – начал было я и не закончил фразу потому, что в нос ударил сильный и противный запах. Да какой там запах – резкая вонь, кислая с какими-то оттенками, если можно так художественно выражаться о таком явлении.

– Авторский рецепт, – сокрушался Корней Аристархович. – Где-то ошибся в хранении. Температура, наверное. А может бактерии?

Что бы там ни было внутри – все доктор выкинул. Мне казалось, что даже жуки откажутся это пробовать. С большим удовольствием, я наполнил легкие ароматами хвои и вернулся в дом. Поутешал Костомарова и вернул нашу беседу в деловое русло.

– Я вот что подумал, док, – излагал я свои умозаключения. – Как мы с вами знаем, ну или думаем пока, Хуртинский либо управляет вепрем, либо умеет его вызывать и потом как-то прятать.

Доктор согласно кивнул.

– Также, – продолжал я вести свою линию к развязке. – Они появляются, стоит кому-то подойти к его жилищу. Может, конечно, он их просто держит где-то рядом, но вдруг этот зверь или звери его еще и охраняют?

– Все может быть, – Корней Аристархович задумчиво почесал бороду, что свидетельствовало о том, что в этот раз, я предложил что-то такое, о чем он не догадался. Лесть – это неправильно. Но почему же неправильное так приятно?

– Значит, нам нужно заставить Владислава Георгиевича почувствовать себя неуютно, – подытожил док. – Иначе говоря – спровоцировать.

– Именно! – радостно закончил я. – Осталось только придумать – как.

Задумались. Крепко задумались. Я снова обратился к деревьям, правда теперь к мертвым, в виде досок столешницы. И Костомаров привычки не изменял. Что он там сверлит свои взглядом? Я тоже повернулся в ту сторону. Не знаю, что произошло. Возможно энергетическому потоку доктора не хватало лучика моих мыслей, но как только мы одновременно посмотрели на кувшин из-под авторского салата – идея тут же явилась.

С одной стороны, наш план можно было назвать розыгрышем, так как мы ничего плохого Хуртинскому не желали. С другой – это была диверсия, направленная на выведение этого человека из спокойного состояние в нервическое, чреватое для него ошибками в действиях. Горшок освежил наши воспоминания о несвежих продуктах. Одним вонючим сосудом, само собой, Хуртинского вряд ли заставишь нервничать, скорее разозлишь поисками источника запаха. Следовательно, амбре должно быть невыносимым, вызывающим помимо сморщивания носа также и мысль «Какого черта происходит?». Можно возразить, что мол, можно просто устроить пожар и выкурить злосчастного Хуртинского, но мы с доктором не солдаты, а Владислав Георгиевич не наш враг, и мы не пойдём на такие опасные для человека шаги. А эффективность дымящего брёвна или костра в психологическом плане очень мала.

Разделение труда стандартное для нашей команды: доктор создает бомбу-вонючку, я ее бросаю в цель.

Техническая задача оказалась непростой. Вначале мы хотели сегодня же осуществить план, но создание вещества отняло много часов. Вначале Костомаров утвердил способ доставки раздражителя. Нужно было сделать так, чтобы Хуртинский не мог быстро избавиться от запаха, но при этом видел, что это, возможно, атака конкретно на него. Для этой цели хорошо подойдет труп птицы или белки. Неужели придется умертвить невинное создание? Доктор успокоил, сказав, что у него есть шкурка, которая подойдет еще лучше. После этого он углубился в производственную химию. В ход пошли все мыслимые и немыслимые ингредиенты: дохлая мышь из мышеловки, кусочки каких-то грибов, травы и Бог знает, что еще. Даже еще один авторский салат. Костомаров не просто смешал это все в одну массу, напротив – к каждому компоненту он подошел индивидуально. Прогревал, выпаривал, цедил. Итогом явился пузырёк с очень вонючей эссенцией.

– Вот наше изгоняющее средство, – инструктировал доктор. – Для максимального эффекта нужно разлить его на впитывающую поверхность, скажем на дерево. Если мы забросим туда пропитанную тряпку или что-то в таком роде, то господин Хуртинский сможет быстро найти и обезвредить источник.

Я взял пузырёк, покрутил его пальцами.

– А как мне попасть в дом, док? Дождаться, пока он уйдёт за водой?

– Вариант разумный, но кто знает, когда это произойдет. Для этого, тем более, придется круглосуточно следить за домом.

– Значит, нужно как-то выманить его на улицу, чтобы я зашел, вылил жидкость и вышел. Хуртинский зайдет, почувствует вонь, будет метаться в поисках ее источника. Не разгадав его, он разнервничается и выдаст путь к своим животным. Ну или средство общения. В общем, что-то интересное. Я надеюсь.

После моей первой фразы Костомаров задумался и забарабанил пальцами по столу. Генератор его идей, видимо, работал на полную.

– Причина должна быть естественной, – выдал он наконец. – Чтобы не спугнуть обратно внутрь дома. У меня в голове два варианта: стихийное бедствие и животные.

– Бедствие? Но какое бедствие может быть в безлюдном лесу, док?

– Например, падение дерева на крышу дома.

Я удивленно уставился на доктора. Вот уж не ожидал от него такого хода мыслей!

– Но в этом плане есть некоторые трудности. Первое: незаметно свалить дерево не так и просто. Топор или пилу Хуртинский может услышать, а делать дополнительную маскировку не в наших силах. Второе: это может нанести вред не только имуществу, но и здоровью человека. Мне кажется это недопустимым.

Мне также, что я подтвердил кивком.

– Значит, попробуем второй вариант – животные. Это не должна быть атака такого зверя, которого наш житель испугается. Нам нужно что-то раздражающее.

Он встал, доковылял до окна, где провёл не менее минуты. Кто-то ему там, за стеклом, видимо дал подсказку.

– Это могут быть птицы, – до обернулся ко мне.

Идея была следующей: приманить на дом Хуртинского как можно больше птиц, которые создадут шум, стуча по крыше и стенам. Местные птицы – далеко не городские голуби, готовые броситься на пригоршню хлебных крошек. Основной расчёт был на ворон. Да простят меня орнитологи, если я слишком обобщил местные виды птиц.

Химическая лаборатория дока могла произвести что угодно, в том числе и приманку для птиц. Костомаров, в отличии от меня, был хоть немного знаком с повадками местных пернатых, ему и карту в руки. Карты.

Поколдовав с ингредиентами, Корней Аристархович создал целую горку сыпучей смеси.

– Вот это вроде лакомства, как я надеюсь, – пояснил доктор. – Сделал из продуктов, потому что вороны скорее клюнут…надо же, каламбур получился. Вороны клюнут на такое угощение быстрее, чем просто на горсть зерна. А чтобы оно не рассыпалось, то мы применим еще кое-что.

Итак, все было готово. Эссенция в моем кармане, закрытая, как я наделся, очень хорошей пробкой. Приманка для птиц – в мешочке. Костомаров с биноклем– в кустах. Первый этап заключался в забрасывании этой самой приманки на дом Хуртинского. Не буду излишне драматизировать – он прошёл довольно легко. Я аккуратно подобрался к избе. Закинуть наверх корм было нетрудно, но ведь он может скатиться вниз и план потеряет эффективность. На этот случай Корней Аристархович снабдил меня самодельным клеем, сделанным из древесной смолы и экстрактов каких-то растений. Специально для операции он сделал его пожиже. Я достал емкость, выплеснул ее содержимое на крышу и воровато осмотрелся. Никого. Шагов тоже не слышно. В ход пошла приманка. С шорохом смесь опустилась на дерево. Вниз упало всего несколько крошек, все остальное не захотело расставаться с поверхностью. Радостный я поспешил в укрытие.

Время не шло, а ползло. Вороны каркали, перелетая с ветки на ветку. Может надо было их как-то сюда согнать? Но вот одна из них села на крышу и начала тщательно долбить ее клювом. Следом – еще две. Аппетитный для птиц стук клювов привлёк внимание стаи и, буквально через минуту, крыша задрожала от грохота пиршества.

Хозяин не заставил себя долго ждать. Владислав Георгиевич, с гримасой недовольства и злобы, вышел на улицу и задрал голову.

– Кыш! Кыш! – зашикал он на птиц, но эффекта это не возымело. Он пошел за угол избы. Тут я опомнился и припустил к открытой входной двери. Что там было внутри – даже не вспомню. Дрожащей рукой вытащил бутылочку. Чертова пробка не поддавалась и я пустил в ход зубы. Обоняние содрогнулось от ужасного запаха. Ливанув содержимое на стену, я опрометью выскочи на улицу и скрылся в зарослях.

Наша жертва психологической атаки справилась с воронами, либо те просто уже все доели и возвращался в дом. Оставалось только ждать.

А что, если Хуртинский откроет все окна и никуда не пойдет? А вдруг он вызывает вепря прямо из дома? Я вовсю потчевал себя разными мыслями, как ментальная трапеза прервалась скрипом двери. Злой, кашляющий Владислав Георгиевич вышел на улицу. Глаза его метали молнии, грудь вздымалась то ли от гнева, то ли от приятного воздуха. Так-так, что теперь, уважаемый и тайный наш мистер Икс? Мистер думал недолго: вернулся в избу залязгал каким-то металлом, заскрипел дверью или оконной рамой, снова вышел, заперев за собой дверь. Хуртинский настороженно осмотрелся и уверенно двинул куда-то в чащу.

– Док, попробуйте может что-то рассмотреть, если получится, а я за ним, -не оборачиваясь, я отдал Костомарову бинокль и не ожидая ответа погнался за Хуртинским. Второй раз за несколько дней, между прочим.

Слежка была захватывающей и трудной одновременно. Главная проблема – собственная неуверенность. Я прижимался к могучим стволам, пригибался к кустам и со стороны, как мне казалось, выгляжу нелепо. Не упоминая уже шорох листьев под ногами. Возможно, мне помогал затуманенный разум Хуртинского, притупивший на время его чувства. Или я уже немного заматерел в таких условиях. Ведь обычно это происходит за несколько дней, не так ли?

Чувство расстояния у меня не работало. Сколько мы прошли – понятия не имею, на часы тоже не смотрел. Владислав Георгиевич маршировал по лесу, словно злой начальник по своему офису. Я уже начинал думать, а не просто ли он вышел пройтись? Развеяться, так сказать. Так же уверенно, как и шел, Хуртинский остановился возле высокого и ветвистого дерева. Я замер в предвкушении открытия. Это чувство сродни тому, когда дочитываешь очень интересный роман и перед глазами последние страницы пред моментом, когда откроется задуманная автором истина.

Сейчас этого не произошло. Кульминация отсутствовала. Хуртинский еще с минуту рассматривал дерево, что-то неразборчиво бурчал себе под нос, а потом неожиданно начал карабкаться на ствол. Он забирался выше и выше, куда именно я не мог разглядеть, а подойти ближе боялся, чтобы не выдать себя. Наверху трещали ветки, шуршала ткань пальто Хуртинского и все это разжигало мое любопытство все сильнее. Что же он там делает?

– Вы! Вы снова…! Я же… – доносились с ветвей злобные выкрики. – Не боюсь ваших…!

Может он правда тронулся рассудком?

Наконец-то, с громким сопением, Владислав Георгиевич слез на землю. Вернулся он с добычей, его ладонь сжимала что-то, из чего торчал кусок проволоки. Тут разве такое растёт на деревьях?

Анализировать времени не было, так как Хуртинский включил повышенную передачу и рванул домой. Я осознавал, что он сейчас – мой проводник и потерять его лысину из виду могло означать потерять очень многое. Теоретически, даже жизнь.

Режим и приемы слежки были идентичны тем, что я использовал по пути сюда. Большую часть пути я провёл пригнувшись, и это помогло мне обнаружить очень важную улику. Как оказалось позже, просто невероятную улику. Мое разочарование, что мы ходили не к вепрю, улетучилось.

В лиственном ковре что-то ярко блеснуло, инородно. Кинув взгляд на траекторию Хуртинского, я перевёл взгляд на блестящий объект. Это был маленькая металлическая табличка. Такие обычно прикручивают к приборам, обычно в задней части и на них наносят информацию о производителе, иногда добавляя технические характеристики. Эта была не исключением и когда я прочитал выбитое имя – обомлел. Дыхание перехватило. Я ненароком чуть не забыл дальше следить за уважаемым Владиславом Георгиевичем.

Меня раздирало нетерпение. Скорее бы попасть к Костомарову! Мне даже хотелось поторопить Хуртинского. Я не смотрел, как он вернулся в свое жилище, а поскорее обошёл его и припустил к доктору.

– Корней Аристархович! – еле выдавил я из себя, переполняясь возбуждением. – Это точно он! Он…Вот…

Дрожащая рука никак не хотела лезть в карман.

– Успокойтесь, отдышитесь, – словно гипнотизировал меня док, – и вообще пойдёмте лучше в дом, нечего вам на холоде стоять.

В очередной раз, я словно детектив, делающий доклад начальнику, описал все произошедшее.

– Но самое интересно не это, – мой голос, казалось, звенел. – Вот!

Жестом ковбоя в баре я положил металлическую пластинку на стол.

– Тесла? – док вертел железку перед носом. – Вам это явно о чем-то сказало, не так ли?

– Ну конечно же, док, Тесла! – я было удивился, но затем понял свою оплошность: во-первых, в молодом СССР научные новости из другого мира могли быть неизвестными широким массам, разве что узкому кругу ученых. Во-вторых, Костомаров давно уже не выписывает газет и журналов.

– Сейчас я все Вам расскажу, док. Тесла – ученый, очень известный. Новатор в сфере электричества. У него возникли разногласия с самим Эдисоном, ну который лампочку изобрел и пластинки для записи, и как говорят газеты, противостояние это не на пустом месте. Тесла не только выдвинул, но и воплотил в жизнь немало революционных идей. Большинство из них, конечно, в сфере электричества, но я читал, что якобы у него в лаборатории проводятся различные опыты, например, беспроводная передача сообщений на расстоянии.

Док внимательно меня слушал, но смотрел в стол, словно там шли картинки с пояснениями к моим словам.

– Ах да, – припомнилось мне, – его еще называют Повелителем Молний.

И в ту же секунду небо над крышей разорвалось мощнейшим ударом грома. Мы оба задрали взгляд вверх.

– И вы, Митт, считаете странным увидеть этот…опознавательный знак в нашей местности, – подытожил Костомаров.

– Ну конечно! – воскликнул я и заговорил быстрее. – Ведь это означает несколько вещей: что здесь был или есть кто-то, кто бывал в США, мало того – бывал у самого Тесла, который работает не в торговом центре, а в очень удаленной лаборатории, куда даже журналисты попасть не могут. Причем еще и увез оттуда что-то из оборудования. У кого мог быть такой доступ? С кем станет общаться ученый? Разве что…

– С другим ученым, – доктор вперил в меня свой немигающий взгляд.

Я вскочил с табурета, зацепился за столешницу, но даже не обратил на это внимание.

– Точно! И как же Хуртинский подходит под такого человека. Смотрите док: какой-то явно авторитетный ученый, раз за ним посылают людей в такую глушь, – я рассказывал это не только доктору, но и стенам вокруг, возле которых наверняка стояли невидимые зрители. – Раз он такой серьезный специалист, то вполне мог бывать в других странах и иметь возможность увидеться с мистером Теслой. Очевидно, что у них нашлось что-то общее и Тесла дал ему какой-то из своих приборов. Наш Хуртинский возвращается домой, происходит революция и он, чтобы продолжить какое-то грандиозное исследование уезжает в глухой лес. Продолжает свои опыты, живет отшельником, становится полностью нелюдимым.

– Хорошая версия, Митт, очень хорошая, – доктор забарабанил пальцами по столу. – Выходит, что все эти красноглазые чудища – результаты каких-то его экспериментов.

– Ну конечно, – я позволил себе немного снисходительности. – Он, наверное, и не думал о том, что пугает людей. Полностью погрузился в работу.

– Да уж. Еще бы чуть раньше за такое вполне могли поднять местный бунт. Избу спалить, возможно вместе с хозяином. Но сейчас и возмущаться то особо некому, в нашем Чернолесье по крайней мере. Вы говорите, он был не так уж далеко от наших подземных жителей. Любопытно, это имеет отношение к его работе либо это еще один…населенный пункт?

Я тоже задумался. Из головы совсем вылетел факт про свет под землей. Отказываться от только что выстроенной версии ну совсем не хотелось, и я стал размышлять, втягивая Костомарова в мозговой штурм.

– Неизвестно, однако…вы кажется упоминали плотника, который здесь раньше жил и чью резьбу я обнаружил около того входа? Я к чему – может быть жители там прячутся? Или Хуртинский сам предложил им новое место. Может временно, – перебирал я все возможные варианты.

Корней Аристархович помолчал, затем съел ложку варенья, не спеша, со вкусом и уже затем сказал:

– Нет смысла долго гадать. На суд мы его все равно вряд ли поведём. Нужно сходить к сему господину и поговорить. Может он не злодей, а как вы подметили – не замечает эффекта от своих действий. Возьмем с собой председателя.

– Просто вот так вот прийти и сказать – мы знаем обо всех ваших делах? Прекратите это пожалуйста?

– Ну, а почему нет? – Костомаров скрипнул табуретом и стал подыматься на костылях. – Мы ведь не знаем, что он замыслил и только его реакция на наши вопросы может помочь это прояснить. Толи он начнется отпираться от содеянного, то ли устыдиться, или, что вероятнее всего, скажет, что мы ни черта не понимаем и лишь мешаем ему.

– И что мы тогда будем делать?

Костомаров направился к двери исподлобья смотря ровно вперед.

– Настаивать, – он обернулся ко мне. – Не стоит откладывать это в долгий ящик, друг мой.

– Вы правы, док, но… – я немного замялся, пытаясь весело составить фразу, – а можем мы отложить не в долгий ящик, а в близкий? Я очень быстро…поем.

Мне было почему-то стыдно, словно я какой-то избалованный мальчишка, которому захотелось кушать и стою тут, топаю ножкой. Возбуждение заглушило мой голод, но сейчас первую партию в моем организме исполнял именно он.

После принятия пищи (док настоял, чтобы я поел как следует, а также выпил очередной чудодейственной настойки) мы бодро зашагали в деревню. Костомаров все так же взглядом пробивал себе путь, а я буквально дрожал от возбуждения или неопределенности, схожее чувство испытываешь, когда готовишься выступать перед толпой или сдавать экзамен.

Председателя долго искать не пришлось – он стоял во дворе, опершись на ветхую деревянную тачку и о чем-то беседовал с Наседкиной. Мы поздоровались и Костомаров вкратце обрисовал общую ситуацию и наш конкретный план.

Реакция Галины Ивановны была какой-то напряженной, словно она на кого-то разозлилась. Что ж, понять ее, думаю можно. Игнат Никитович снова спрятался в своем коконе, покивав нам, смотря в пол и сложив руки за спиной.

– А он того, зверей своих нас травить не будет? – спросила Наседкина и быстро обернулась в сторону своей избы.

Трое мужчин переглянулись между собой.

– Не думаю, – спокойно сказал доктор. – Какие-то эксперименты он с ними проводит, но не по управлению же. Скорее всего выращивает новый вид из-за чего и появляются такие вот красноглазые.

О волке Корней Аристархович благоразумно умолчал.

– А если это не он? – снова оглянулась назад Наседкина.

– Ну, а мы и не будет изображать арестную группу, -спокойным голосом ответил док. – Для начала просто поговорим насчет нашей ситуации с животными. Скажем, что совершенно не желаем вмешиваться в его жизнь, но очень желаем знать, чего нам стоит опасаться, а чего нет.

– Нелюдимый он, – пробурчал председатель. – захлопнет перед носом дверь и все.

– Может быть вас, Игнат Никитович, он не так в штыки примет, – приободрил председателя Костомаров, когда, решившись, мы зашагали к таинственному ученому.

– Да я-то что, – забубнил как-то съёжившись Игнат Никитович. – В чужую жизнь не лезу. Зла никому не желаю. Живут себе и живут.

На этом наша дискуссия прекратилась. Костомаров уверенно пошел первым и мы, словно утята за мамой, поплелись следом.

Глава 13. Смертельная ловушка.

Итак, мы все окружили избу. Прислушались, но кроме обычного лесного фона ничего не доносилось.

Костомаров уверенно заковылял к входной двери и уже на пороге обернулся, окинув взглядом наш отряд и громко постучался. Никакой реакции. Постучал еще, но упрямая тишина не изменялась. Док подергал ручку.

– Заперто.

– Нема? – осторожно спросила Наседкина.

Костомаров не ответил и зашагал к боковой стене. Я последовал за ним и все остальные растянулись в человеческую цепочку, заканчивающуюся председателем. Стена, обращенная к лесу, выглядела вполне обычно, а вот окно было узкое, словно бойница в крепости. Максимум, что через него было видно – дощатый потолок.

– Что будем делать, док? – я повернулся к Корнею Аристарховичу.

 Тот по очереди оглядел всех нас и сказал, тоном таким уверенным, словно это был приказ военного командира своим солдатам.

– Нужно лезть в окно. Это, конечно, чужое жилище, и оно священно, но и обстоятельства необыкновенны. Думаю, господин Хуртинский нас поймет, – и добавил: – а если нет, то вряд ли пойдет к властям жаловаться.

Во мне в первую секунду сработал предохранитель, который сразу же оповещает о нехороших намерениях. Он есть у каждого человека, у кого это чутье, у другого – свод жизненных правил. Жаль только, что он человека током не бьет, чтобы слушался. Было бы эффективнее. А так – это больше мигающая красная лампочка в голове. Вот и я вначале замер от предложения доктора, но потом хитрое сознание все объяснило: этим мы поможем тем нескольким жителям, которые есть в этих лесах, я смогу написать удивительнейшую историю и может даже издать ее безо всяких альманахов. И вообще жутко интересно, чем там этот ученый занимается. Убедив сам себя и взглянув на окно, я обернулся к нашей группе:

– Лезть придется мне?

Игнат Никитович и Наседкина переглянулись, а доктор, повиснув на костылях, лишь развел руками.

Очень не хотелось бить стекло, но вытащить его не получилось, рама была добротно сработана. Звон стекла от соприкосновения с поленом казался таким громким, что встрепенулся лес. Меня подсадили и я, предварительно убрав острые осколки из рамы свалился внутрь помещения.

Внутри была не кромешная тьма, но рассмотреть что-то детально было трудно, поэтому первым вопросом стал свет.

– Митт, будьте любезны, попробуйте открыть нам дверь, возможно где-то рядом висит запасной ключ, – донесся до меня как всегда точный и правильный совет Костомарова. Словно я сам бы не догадался. После того, конечно, как поискал бы лампу.

Света из оконца хватало, чтобы видеть дверь. Я уже шарил вокруг взглядом в поисках классического гвоздя с висящим ключом, но увидел, что дверь заперта на засов изнутри. Ну что ж, так даже легче.

Открыл. Корней Аристархович не спеша вошел, вращая головой в изучении внутреннего убранства, а оно было пускай небогатым, но не совсем деревенским.

Возле стены стоял красивый резной секретер. Я прищурился, рассматривая его получше, но тут док уверенно прошагал к противоположной от вторжения стене, чем-то лязгнул и в комнату хлынул свет.

– Надо же, – хмыкнул он. – Ставни с запиранием изнутри. Оказывается, я тут не один такой.

Тот самый секретер тут же постарел, обнажив свои морщины на лаке и потертости, но оставался все таким же красивым. Возле него стоял стул с вогнутой спинкой, который очень шел секретеру. Обязательная печь было уставлена глиняными горшками, наполненными землёй. Между ними теснилось ведро, в котором лежал большой термометр.

Я покосился на доктора. Тот с большим внимаем отнесся к этим предметам. Я перевел взгляд на остальных членов нашей комиссии. Наседкина мяла пальцами край кофты и осторожно смотрела по сторонам, председатель же был спокоен и задумчиво смотрел вперед себя. Все еще стоял запах, синтезированный доктором, но уже не такой концентрированный.

Мои глаза не останавливали анализ помещения: пальто висящее на крючке в стене (не на гвозде), табурет со стоящим на нем тазике с водой. Рядом маленькая тумбочка, на которой тускло отсвечивало зеркало, отражая в себе лежащую рядом бритву и кусок кожаного ремня. Все эти обычные бытовые детали, из которых состоит повседневный образ жизни, почему-то заставили меня задуматься.

– Стойте! – подавившись собственным криком, я закончил шепотом. – Подождите. Видите пальто на крючке? А дверь, кстати, была заперта.

Я выдержал паузу глядя на нахмурено удивленные лица:

– Изнутри, на засов.

Мы снова все переглянулись. Ясно было одно – хозяин где-то внутри этого дома.

Я посмотрел на лестницу, приставленную ко входу на чердак. Корней Аристархович тоже взглянул на нее, потом на меня и одобрительно кивнул.

Я с максимальной осторожностью подошел к лестнице и взялся за деревянные перекладины. Очень медленно поставил ногу на первую ступень. Хотя, если хорошо подумать, мы уже нашумели более чем достаточно, но вдруг меня там кто-то подстерегает. Я старался снизу осмотреть чердак. Темно там не было, но обзор мой был слишком уж ограничен. Я думал, как будет лучше – вылезти аккуратно или же выпрыгнуть как…черт, помнил же классное выражение…ах ну да – чертик из табакерки. Получилось нечто среднее – высунув голову в проем и убедившись, что никого нет, я быстро забросил остальную часть туловища.

На чердаке было тепло, комфортнее, чем внизу. Крыша изнутри была утеплена чем-то вроде соломы, только очень толстой. Скорее всего – это камыш. В наклонной крыше было прорезано достаточно большое окно, сквозь которое помещение заполнял яркий свет. Я медленно зашагал в сторону этого светлого пятна. Глаза уже все увидели, но мозг еще удостоверялся в чем-то, складывал факты и не давал отвести взгляда.

Под окном стоял простой деревянный стол. На нем разместилась медная лейка, еще один термометр, несколько непонятных мне приборов со шкалами и лист бумаги, придавленный чернильницей. На длинной железной ноге крепилась необычно большая лампа. Нечто вроде моей лампы Коулмана, только больше, с железными шторками по бокам и фиолетовым цветом стекла. Прямо под небесами находился деревянный ящик, засыпанный рыхлым грунтом, похожим на куски коры и оттуда произрастала чудеснейшая, красивая своей аккуратностью цветков, четкостью линий, и контрастов соцветий и простого гладкого стебля – орхидея. Рядом, тихонько покачиваясь, свисал с потолка Хуртинский.

Последующие минуты для меня расплывчаты, видимо сознание решило пощадить и поскорее стереть все ужасные моменты. Словно я был случайным прохожим и лишь мельком видел происходящее. Костомарову залезть на чердак было сложно, старик-председатель снова впал в полукоматозное состояние, и лишь Галина Ивановна с легким кряхтением влезла на чердак, откуда-то взяла нож, сняла труп на пол. Или я ей помогал? Вот опускали его с чердака мы вместе, прямо в сильные руки доктора и подрагивающие Игната Никитовича. Док производил осмотр, старик крестился, Наседкина спокойно смотрела ни умершего и лишь еле заметно покачивала головой. Я машинально подошел к орхидее. Красивая, необычного красноватого оттенка. Видимо, все эти приборы и окна служили этому цветку. Рука сама вытащила лист бумаги из-под чернильницы. Письмо, предсмертная записка.

«Дорогая Фимочка!

Столько дней я ждал встречи с тобой и все надежды на то, что священные слова не врут и встреча состоится. Пускай на небесах, на дне морском, или вообще за гранью всего этого – мне не важно. Я каждый день смотрю на твой портрет, помнишь тот что тебе сделали на набережной в Ялте? Он мне очень нравится. Такой вроде простой – без цветов, полутонов и прочих художественных деталей, но ты там такая живая, веселая, знакомая и любимая. Разговариваю с рисунком, да уж. Но Фима, с кем мне еще говорить? Всё и все что и кого мы знали – изменилось. Эта революционная волна словно краска – на кого попала, то отмыть уже трудно. И тебя она не пощадила, захлебнулась, моя бедняжка. Милая моя Фима, ты можешь спросить, почему я не решился на этот поступок раньше? Думаешь, собирался с силами, не мог решиться? Мог, еще как мог, но было у меня одно обязательство, перед тобой, да и перед собой. Помнишь, я как-то рассказывал про свои работы по цветам? Я еще тогда пообещал вывести новый сорт, в честь тебя. Причем не просто цветок, а цветок выросший в самом неподходящем и сложном для него месте – в русском лесу, холодном и одиноком. Как, наверное, и я. Дело шло трудно: мало света, холодно, об оборудовании и говорить нечего, хорошо прихватил с собой самое необходимое. И то, спасибо Павлу Мироновичу, доставил мне самое важное отдельной повозкой прям к поезду. Мне самому-то почти ничего не надо, в каком пальто приехал в том и ходил, ел что придется, даже не раздумывая. Трудно поверить, да? Когда-то я ругал повара за то, что эскалоп был без розовой серединки…

А вот для цветка ничего не жалел, словно для тебя. Воду из разных источников брал, фильтровал, создавал особый грунт, прогревал витрину с горшком. Приезжали правда эти, в шинелях. Бывшие рабочие. Видите ли, им нужна моя помощь, вернитесь пожалуйста, не опасайтесь. Цели у нас, Владислав Георгиевич, человеколюбивые, вы должны понять. Но что я мог им ответить? Ненависть захлестнула меня, ведь если б не они, может ты…ну ладно, не будем омрачать. Вот позволь тебе представить – фаленопсис фимус. Орхидея с уникальным окрасом листьев, твоего любимого цвета. Я надеюсь, ты можешь ее видеть. А если нет, то я тебе ее подробно опишу. По приходу.

До встречи,

Твой Слава»

Я аккуратно положил письмо на место и почувствовал себя как в гостях. Я и был в гостях, но сейчас было смущение, словно меня оставили в чьей-то комнате и трогая чужое испытываешь смесь любопытства и страха. Еще один взгляд на орхидею, прощальный, как оказалось. Что с ней делать? Передать Юре, чтоб тот отвез ее в город, может в какой-то институт, раз это новый вид? Или оставить ее здесь, где она и родилась? Вопрос сложный как ни крути и сейчас я бы с удовольствием выслушал очередное решение мудрого Корнея Аристарховича. Он не разочаровал, предложив поставить ее на могиле. Все равно никто не знает, как за ней правильно ухаживать.

Посовещавшись нашим маленьким сельским коллективом, решили закопать Владислава Георгиевича Хуртинского недалеко от дома, централизованного кладбища Чернолесье не имело. С гробом проблемы – вокруг куча дерева, но превратить его в доски не такая уж тривиальная задача, не имея нужных навыков. Домовину заменили на саван. Я вызвался копать яму, Игнат Никитович взялся обеспечить меня лопатой, а Наседкина сказала, что обязательно нужно помянуть покойника и пригласила потом всех к себе. Пока старик ходил за лопатой, а я был охвачен непонятной мне меланхолией, Костомаров шуршал бумагами в секретере. В какой-то момент наши взгляды пересеклись и доктор, видимо, уловил в моем что-то осуждающее. Он вздохнул, подался чуть назад и спокойно сказал:

– Мне и самому не очень приятно это делать, Митт. Можно было конечно выждать какое-то время, но заходить в сию обитель после…похорон мне лично будет еще тяжелее, – и замолчал, ожидая моей реакции.

Что ж, сейчас так сейчас. Я внутренне встряхнулся, прогоняя меланхолию, наводя резкость на окружающий мир.

– Нашли что-нибудь, Корней Аристархович?

Док взял ворох бумаг и стал без особо интереса их перебирать:

– Увы, друг мой, но ситуация совсем обратная той, на которую мы рассчитывали.

– То есть?

– Ну мы с вами видели покойного гонимым системой ученым, жаждущим завершить свои изыскания.

– Но разве это не так? – удивился я. – Вот орхидея наверху, может и животные тоже…

– Не совсем. Вот смотрите, – док снова зашелестел бумагами и выудил лист. – Вот, например, письмецо: «Уважаемый Владислав Георгиевич, пишет вам ректор такого-то университета…зная Ваш опыт… приглашаем Вас на должность заведующего кафедрой биологии…с сохранением ученой степени… Искренне ваш» и дата – ноябрь двадцать первого года. А вот подобное письмо с приглашением в сельскохозяйственную академию, только уже с обращение «товарищ Хуртинский», и подписался тоже чей-то товарищ. Как можно увидеть, наш биолог преследовался, но не угрозами, а предложениями.

– Думаете, он разрабатывал что-то очень важное? – я подался вперед, мысленно пытаясь выстроить цепочку от Хуртинского к красноглазым боровам.

Костомаров коротко задумался, направив взгляд куда-то вверх, затем ответил:

– Думаю, что сельскому хозяйству Советского союза нужна помощь. Страна большая, кушать всем надо. Разумные люди подсказали власти, что нужны работники не только с лопатами и граблями, но и с определенными знаниями. А тут наш биолог. Бывший…

– Значит он не мог быть связан с этой историей с животными? Но почему он вообще сюда приехал? Да еще и такой злой.

– Разгадка приезда кроется в письме, по-видимому от его друга, но в начале о животных, – Корней Аристархович обвел рукой секретер. – Я бегло просмотрел литературу покойного и вся она так или иначе посвящена растениям, но никак не животным. Журнал, который мы с вами читали, наверняка содержал что-то о растениях, но мы с вами увидели то, что хотели увидеть. Теперь, что касается его приезда. В одном письме его друг советует Хуртинскому не убиваться по поводу смерти жены, жить дальше. Также уточняет, что чуткое сердце его супруги Серафимы слишком много пропускало сквозь себя. Он также упоминает о скандале между профессором и представителями новой власти. Что якобы эти сами представители готовы простить ему обвинения в смерти жены и все те крики, если Хуртинский вернется к работе в институте. В еще одном письме этот же неизвестный нам друг сожалеет об отъезде Владислава Георгиевича, обещает помочь ему с материалами, и временным жильем. Отсюда вывод – ученый поссорился с кем-то из нового управления, обвинил их в смерти жены и уехал. Возможно, не сразу в Чернолесье, а скитался еще по стране.

Я в свою очередь поведал доктору о предсмертном письме, добавив в конце:

– Возможно его жена умерла от переживаний, вызванных революцией и профессор не смог этого пережить. Как бы сказать…не смог найти виноватого, кому бы отомстить за ее смерть ну и выбрал…советскую власть…– я запнулся. Тоже, психолог доморощенный выискался.

Но доктор смотрел на меня очень внимательно и серьезно.

– Отличный вывод, Митт, просто отличный. Вполне логичный и правдоподобный. Он действительно мог так поступить, весь мир стал ему немил. Могло случиться так, что он сам со всеми поссорился на нервной почве, без особых конфликтов. Он таскался по миру пока не нашел убежище в этих лесах. И выполнил данное жене обещание…

Мы оба замолчали, но могли бы с уверенностью прочесть мысль друг друга – кто же тогда стоит за животными?

Вернулся председатель с лопатой, и я принялся за дело. Верхний слой земли давался трудно, инструмент с трудом ворочал десятилетиями, если не столетиями, устоявшуюся почву, но это было даже к лучшему – хотелось согнать гнетущее настроение и я энергично махал своим орудием. Мы с председателем кое-как, сопя от натуги опустили холщовый кокон в яму. Игнат Никитович перекрестился, пробормотал какую-то молитву, Костомаров смотрел на могилу как-то успокаивающе, словно хотел сказать покойнику: «ты не волнуйся, все плохое уже было, в новой жизни вряд ли будет так же как на земле». Я же ни о чем не думал, вот совсем. Шок, жалость, осознание того, что я выкопал могилу, оказались слишком сильным коктейлем – сознание отказывалось такой принимать и осталось равнодушным. С характерным звоном лопата врезалась в кучу земли, чтобы с особым же звуком скинуть ее обратно. Доктор куда-то ушел, председатель порывался помочь, но я заверил, что справлюсь. Корней Аристархович вернулся к самому финалу, когда холмик достиг пика своей высоты и док завершил процессию, вогнав в него наскоро сколоченный крест и поставив рядом горшок с орхидеей.

Глава 14. Старый новый подозреваемый.

Я впервые был на таких поминках. Дома, в Америке, я был на нескольких похоронах и следовавших за ними мероприятиями. Да, именно мероприятиями: арендовалось какое-то заведение, приходило немало людей, которые общались между собой лишь мелкими группками. Поддерживался какой-то определенный градус официоза и кому-то при таком градусе было жарко, и он метался между другими, а кто-то озяб и кутался ото всех так, что и не поговоришь.

Сейчас же мы сидели маленькой компанией в тесной комнатенке за простым деревянным столом, правда накрытом красивой скатертью с ручной вышивкой. Словно собралась семья. Казалось бы странно – ни один из нас не то, что толком не знал покойного Владислава Хуртинского, но даже не видел, однако все мы искренне жалели о его уходе, сочувствовали его жизненным проблемам, восхищались его талантом, не сгинувшем в лесу. Никто напрямую так не говорил – вообще говорили мало – но вздохи Наседкиной, грустные воспоминания Игната Никитовича, уважительный тон Костомарова – все подтверждало это. Тима, бледный и всклокоченный, тоже вместился около нас, с шумом потягивая какой-то пахучий напиток из своей кружки. Меня восхитила и Наседкина, не пожалевшая своего времени, чтобы накрыть нам стол, причем сделать это красиво, словно Хуртинский был ее родственником. Как там русские называют такой подход? Ах, да – душевный.

День быстро делал последние шаги на убыль, воздух становился холоднее, клубясь на выходе изо рта.

– Пора уже и печку растапливать, – не обращаясь ни к кому конкретно сказал Костомаров.

– Да уж, – вяло отозвался председатель. – Дровишек надо бы запастись.

– А где брать будете, Игнат Никитович? – заинтересовался доктор. – Лошадь ваша то уже того.

– Да в лесок схожу, валежник тут недалече, прихвачу пару охапок. Может стволов натягаю во двор, а потом потихоньку попиляю, – невнятно бурчал старик, глядя себе под ноги.

Вскоре наши пути разошлись – председатель свернул к своей избе, а мы зашагали дальше.

– Что думаете, Митт? – нарушил молчание доктор, которое кстати сохранялось пока мы не пришли домой и не растопили печь. – Наши логические умозаключения ушли в неправильную сторону.

Я подумал немного, шумно выдохнул, нехотя признаваясь:

– Не знаю, Корней Аристархович, просто не знаю. Кто мог потерять табличку с именем Тесла? У нас остаются только те загадочные люди, живущие под землей. Даже не знаю, как быть.

Разум предписывал мне хорошенько все обдумать, поразмышлять, прикинуть варианты, но вновь обретенная русская мудрость уговаривала меня не напрягаться, а наоборот – отдохнуть, дать скачущему окружающему миру прийти в равновесие, тогда и разобраться во всем будет легче. Кто я такой, чтоб сопротивляться вековому русскому знанию? Или это восточный подход? Ай ладно, пусть будет русский, а значит – утро вечера мудренее. И этот приятнейший принцип меня не подвел.

Утром, мы с доком, словно два джентльмена где-то в Лондоне или Нью-Йорке, за крепким кофе общались о наших поисках. Вариантов, кроме детальной разведки подземного хода, точнее выхода, не было. Костомаров предложил зайти к председателю, порасспрашивать на эту тему, вдруг что видел. Я не был против. Погода теплеть не собиралась, лишь грозилась лиловым тучами да ветром, но дождя не было, чему можно было только порадоваться.

Я привычным шагом направлялся к двери председательской избы, как Корней Аристархович неожиданно остановился и нахмурился. Ничего не говоря он проковылял вдоль боковой стены. Я с недоумением стоял на месте. Док скоро вернулся ко мне с выражением крайней задумчивости.

– В чем дело, док?

– Да вот странная деталь, – Костомаров водил глазами из стороны в сторону, – которая лишь подтвердила мои сомнения. За избой лежит немаленькая куча дров. А еще вчера Игнат Никитович сетовал на то, что придется идти на их заготовку. И вот прошел вечер, ночь, сейчас утро – неужели он за такое время сумел их столько нарубить?

– А где же он, по-вашему, их взял?

– Точнее сказать – у кого? – доктор посмотрел на избу и решительно зашагал на своих костылях ко входу.

Председатель был дома, как раз у растопленной печи, ставя на нее какую-то кастрюлю. Он уже не выглядел таким опустошенным как вчера.

– Бог в помощь, Игнат Никитович, – как-то особо зычно поздоровался Костомаров. – Кашеварите?

– Да вот сварю себе кушанье на пару дней, – прокряхтел старик, но звучало это как-то фальшиво, сам не знаю почему. Он коротко взглянул на нас и сразу же уперся глазами в пол, зашаркал возле печки. И все это тоже начинало казаться мне какой-то маской, словно он специально для нас старался выглядеть таким…ангельским цветком. Помнил же это выражение! Что за черт, нахожусь в России, а слова русские забываю.

– Хорошо у вас, тепло, – продолжал Корней Аристархович. – Никак с утра дровишек нарубили?

Председатель замялся с ответом, лицом к нам так и не повернулся, но все-таки сказал:

– Да я Денис Егорыча встретил. Он мне показал, где чурбачки есть хорошие. Говорит кто-то видно заготавливал да не забрал. Ну вот я и перетаскал потихоньку.

– Понятно, понятно, – закивал Костомаров. – А мы вот с Миттом пришли узнать, как вы и что. Такие события просто так не проходят, поверьте мне.

– Отошел уже спасибо, спасибо, – наконец-то повернулся к нам Игнат Никитович. – Э, да и не такое видали. Очерствела душа, вот теперь так просто не пропадет, как сухарь хороший, который долго лежит, не то что белый хлеб.

– Ну и славно, Игнат Никитыч, рад за вас. Ну мы тогда пойдем, – и док развернувшись пошел из избы, кинув на меня короткий взгляд.

Я рассеяно кивнул председателю и последовал за моим русским товарищем. Тот уверенно двигался, пока не отошел на несколько десятков метров.

– Думаю здесь мы можем спокойно поговорить, – доктор остановился и снова заговорил на своем аристократическом. – Я считаю, стоит обсудить поведение нашего уважаемого председателя.

– Док, вы довольно лихо расспросили Игната Никитовича, я бы так не смог. Мне и самому его поведение показалось не то чтобы странным, но неестественным. Он словно притворялся.

– Вот именно, Митт, вот именно. Он конечно не молод, но меланхолией и самоуничижением не страдает. Но почему-то пытался показаться нам именно таким.

– Божий одуванчик! – неожиданно вырвалось у меня.

Корней Аристархович удивленно смотрел на меня и губы его растянулись в улыбке:

– Именно так. Лучше и не скажешь, право слово. Но Вы ведь обратили внимание на упоминание о Звереве?

Я кивнул:

– Думаете он соврал?

– Может и нет, но с чего Звереву проявлять доброту?

– Может стало жалко старика?

– Возможно, но если приложить к этому факту напряженное поведение Игната Никитовича, то выходит какая-то недомолвка. Что-то здесь не так.

Звучало убедительно.

– Предлагаете поговорить еще и со Зверевым?

Доктор вздохнул:

– Поговорить нетрудно, а вот вызвать на хороший на разговор – непросто. Егерь наш имеет отторжение к душевным беседам.

– И как же быть?

В эту секунду невероятно ярко блеснула молния, заставив нас зажмурится и поднять руки к глазам. Грома не было слышно. Мы переглянулись друг с другом. О обоих вертелись какие-то слова, но они так и остались в форме мыслей.

– Нам нужно убедиться, что охотник наш чист. В смысле не занимается чем-то необычным для своей профессии и местного жителя, – Костомаров внимательно на меня посмотрел. – А здесь есть два важных момента. И можно эти моменты прояснить за один раз.

– Одним выстрелом? – усмехнулся я.

Док еле заметно улыбнулся и сказал:

– Вам нужно попасть в дом к Звереву, где помимо осмотра сможете еще и пообщаться с его дочерью. Чем Вам не дуплет?

Я так и застыл с приоткрытым ртом. Мне придется одному заглянуть в дом к самому опасному здесь мужчине, причём в том, момент, когда там будет только его юная дочь. А еще говорят, что писатели, в своих романах, специально сочиняют необдуманно опасные ситуации .

Глава 15. В логове Зверева

Наш с доктором план был и прост, и сложен одновременно. Как все наши планы. Я иду к лесному жилищу Зверева. В этот момент Корней Аристархович пытается как можно дольше удержать егеря в деревне. Каким образом – проблема дока, но в нем я не сомневаюсь. Под видом чокнутого туриста (Костомаров советовал назваться геологом, сказал, что так почему-то реалистичнее) я стучусь к живущей там дочери и напрашиваюсь в дом, где уже действую по обстановке. В идеале будет уйти до прибытия грозного хозяина, но если так не получится, то использую ту же версию: бродил по лесам и вот, случайно, наткнулся. Откуда же мне знать, дорогой Денис Егорович, что вы тут живете, да еще и с дочерью. Добрее от этого Зверев не станет. Я же надеялся на свой образ чудаковатого американца, каким я и являюсь, которого егерь уже знает и не сочтет опасным.

Я снова шел по импровизированной карте и уверял себя, что окружение уже знакомое и маршрут правильный.

Лес расступился предо мною. Хорошая фраза для очерка в альманах. Домик все также живописно стоял между деревьями, словно на открытке с видами леса. Уже перед входной дверью меня охватил мандраж, то ли от предстоящей встречи с девушкой, то ли от опаски заходить в тайное место сурового русского охотника. Я аккуратно постучал в дверь из массивных дубовых досок. Никакой реакции. Сердце сильно заколотилось. Снова постучал и никто не торопился открывать. Я растеряно шагнул назад, продолжая смотреть на дверь, словно оттуда мог кто-то выскочить. Так и оставшись, как пишут в русских сказках, к лесу задом, я все отдалялся от дома, но тут в окне что-то мелькнуло. Боится открыть? Ну конечно же! Девушка прожила столько лет в одиночестве, не считая отца, а тут вдруг гости. Да еще в кожаной куртке, будь она проклята. Я подошел к окну, аккуратно побарабанил по стеклу и крикнул:

– Извините пожалуйста! Есть кто дома? Я заблудился, хожу по лесу, ноги уже отваливаются. Не откажите в помощи, прошу вас!

Снова шорох.

– Я не разбойник. Я геолог, прошу Вас, милая девушка, поверьте!

Разбойник. Надо же было такое придумать, словно из сказки. Еще и про девушку ляпнул!

Но за стеклом постепенно проявилось симпатичное лицо, с выражением совсем не страха, а любопытства. В душе я надеялся, что она наверняка давно не видела хороших собой парней вроде меня, а не просто рассматривала мужскую особь как нового забавного зверька в лесу. Правда таким остроумным я был только в мыслях, на деле же стоял и глазел на нее. Прекрасное видение исчезло внутри дома. Спустя пару мгновений лязгнул засов и с робким скрипом отворилась входная дверь. Я поспешил туда и уже перед самым входом взъерошил себе волосы – так, мне казалось, я буду выглядеть более похожим на лесного ученого-романтика, чем на…начинающего автора и тоже романтика.

Толстая дверь была лишь приоткрыта и в щели виднелась полоса милого девичьего лица, словно это была картина с таким особым приемом изображения. Ведь приучили же импрессионисты рисовать, а затем и фотографировать не только портреты или ростовые картины, но и обрезать по пояс, или чаще по грудь, что выделяло объект гораздо сильнее. Первый вопрос возникший в голове – девушка, а взрослые дома есть? Спохватившись, я подумал, что такая фраза может закрыть вход и саму девушку на неоткрываемый засов.

– Вы извините меня, девушка, послали вот с вышки в деревню, сходи говорят, Митя, прикупи еды деревенской, тут недалеко. А я видимо заблудился. Увидел вашу избу – ну думаю, слава Богу – пришел. Но это не очень похоже на деревню, – я обвел взглядом окружающий лес.

Хозяйка застенчиво улыбнулась:

– Здесь живем мы с папой. Деревня и правда недалеко, только вот как пройти я уже плохо помню…

Я изобразил глубокое расстройство.

– Не переживайте, – спохватилась девушка. – Вот придет папа он точно знает. Он вообще все знает, надо просто его дождаться.

От этих слов я поперхнулся и закашлялся.

– Вы случаем не простудились? – участливо спросила моя собеседница. – Да вы проходите, чаем вас напою, папа пока еще придет, как раз отогреетесь.

Ну что ж, Митт, сказал я себе, вот тебе еще фраза для альманаха – вхожу в логово зверя. Логово Зверева.

Эта одинокая лесная изба оказалась больше всего похожей на современный дом чем все жилища, встреченные мной в России. Занавески на окнах, яркий тканый половик, аккуратная деревянная мебель – просто картинка. На столе гордо стоял пузатый самовар и рядом, словно его ребенок, прелестный фарфоровый чайничек. Сама обитательница была одета в красивое, расшитое узорами и цветами платье из плотной ткани, красивую жилетку с вышитыми подсолнухами и мягкие сапоги.

– Садитесь за стол, – хлопотала юная хозяйка, ставя на стол чашки. – я недавно самовар топила, горячий еще.

– Спасибо, – учтиво ответил я, усаживаясь. – Кстати, простите мою невоспитанность – меня зовут Митт..тя. Митя. Дмитрий в общем. Дмитрий Корнев.

– Очень приятно, – девушка коротко на меня взглянула и уткнулась взглядом в чашки, поправляя их. – А я – Оля Зверева.

– Мне тоже очень приятно, – и я попытался выдать самую свою лучшую улыбку, ориентируясь на плакат с рекламой зубной пасты, висевший рядом с моим домом в США. Олины щеки загорелись румянцем, что мне очень польстило. Могу я все-таки укрощать женщин, это да. Так, улыбнулся я, а что дальше говорить? Девушка тем временем разлила ароматный чай, выставила несколько баночек с джемом, а точнее вареньем, и аккуратно села напротив меня. Ну просто первое свидание.

– Какой вкусный чай, – я не кривил душой. Травяной купаж действительно прекрасно пах и имел приятную терпкость во рту. – Это сами добавили что-то?

– Да, это мой рецепт. Я сама травы собираю, сушу, – с легкой гордостью в голосе ответила Оля. – Папе очень нравится.

И тут же смутилась своей последней фразы.

– Вы вдвоем тут живете? – как бы невзначай спросил я, отхлебывая горячий чай.

– Да. Ну то есть не с самого начал, но уже довольно давно.

– Не скучно тут такой красавице? – хотелось верить, что мой тон звучал шутливо и беззаботно.

– Ну бывает конечно, – призналась Оля. – Но так-то я по дому хозяйничаю, иногда папа водит меня к лесным.

– К лесным? – я был озадачен. Черт, неужели какое-то русское определение мне неизвестное. На таком можно провалиться. – В смысле?

– Ну к этим же… – только было радостно начала девушка и тут же потупила взор. – это неважно, простите.

Ясно было – что-то скрывает, но лучше сменить тему:

– Не страшно было мне открывать? Я, наверное, выгляжу как леший…

Она хихикнула:

– Нет, на лешего вы точно не похожи. Знаете, я вот недавно книжку прочитала и там вот тоже одна девушка жила сама, и к ней тоже как-то пришел незнакомец. Они познакомились и… – она снова мучительно покраснела, но я чувствовал, что тоже.

Мы продолжили хлебать чай, прикрываясь им от неловкого молчания. Я нарочито показательно обвел помещение взглядом:

– У вас тут так уютно. Просто не верится, что такая красота спрятана в чаще леса. А давно к вам кто-нибудь заходил?

Мой вопрос смутил Олю. Она начала. Ощупывать пальцами кружку, пряча взгляд где-то на ее дне:

– Я… Ну… С тех пор как мы с папой сюда заехали, к нам не заходят. Я гуляю тут, недалеко.

– Вы что же получается, давно не видели людей? Не считая вашего отца, – удивился я.

– Нет, ну виделась с…, – она запнулась. – то есть нет…

Мой инстинкт, словно ищейка, сделал стойку на это ее замешательство. С кем еще она виделась? Но было страшно спугнуть девушку, ведь она может просто закрыться в себе и попросить меня на выход.

– Не стесняйтесь, Оля, я лишь хотел сказать, что неужели вам тут не скучно? Вы ведь так молоды, вокруг жизнь. Музыка там, книги.

Она подняла взгляд и ее лицо отобразило нечто вроде хвастовства или гордости:

– А у меня все это есть. И музыка, и книги! Хотите покажу? Пойдемте в мою комнату, – и вскочила из-за стола.

Кто же откажется пройти в комнату девушки, когда она просит? Вот и я не отказался.

Из комнаты где мы сидели был проход, завешенный плотной шторой. Оля игриво обернулась ко мне, сказав:

– Заходите, заходите.

Олина спальня практически ничем не отличалась от спален, например американских девушек. Не скажу, что во многих бывал, но тем не менее. Кровать, накрытая покрывалом с рюшками, несколько красиво одетых кукол сидящих на деревянных полках. Отдельный стеллаж с книгами. Что там на корешках? Толстой, Пушкин, Салтыков-Щедрин. Рядом с кроватью небольшой столик, с отражающим все вышеописанное зеркалом и пухленькой деревянной шкатулкой рядом. Чуть поодаль, на своей личной тумбочке, стоял патефон, на вид довольно новый. Спальня имела свое окно, на противоположной стене темнела дверь, поблескивая скважиной замка. «Комната Зверева» – пронеслось в голове, и эта мысль настойчиво завладевала всем моим вниманием. Девушка тем временем показывала мне какую-то книгу, и я усилием воли переключился на нее. Не хотелось выглядеть подозрительным, а обидеть сие милое создание хотелось еще меньше.

Мы поболтали о музыке, кому какая нравится. Оказалось, мы оба любим пианино. Оля сообщила, что папа обещал достать ей этот инструмент. Честно говоря, беседа складывалась отлично, но подлое сознание напоминало, что ты, дорогой Митт, во-первых, здесь по делу, а во-вторых, милый Олин папа может вернутся с минуты на минуту и моя легенда рухнет. Причем в глазах девушки я уже не буду романтичным геологом, а в глазах егеря – американским туристом с заскоками. Я понятия не имел, как мне остаться здесь одному хоть ненадолго, но видимо какие-то высшие силы решили мне помочь, раз уж я сам такой нерасторопный. Оля вдруг спохватилась:

– Вы простите, Митя, можно я вас оставлю совсем ненадолго? Надо поставить воду греться, для обеда.

– Конечно, Оль, не извиняйтесь. Это мне надо извиняться, что отвлек Вас от домашних дел, – я говорил почти что искренне.

Ее щеки зарозовели и девушка убежала куда-то, греметь железом. Я тоже времени не терял. Небрежным, прогулочным шагом, словно рассматривая комнату, я оказался у двери. Осмотрелся, прислушался. Девушка возилась где-то на улице. Сердце взвинтило ритм и стучало так громко, что даже отвлекало меня. Дверь оказалась незапертой, и совсем не скрипучей.

Внутри меня поджидал аскетичный интерьер, состоящий из грубой лежанки с матрасом, добротным, но самым простым шкафом, небольшим столом и стулом. Само помещение было маленьким и тусклым. Не только из-за крошечного окошка, но и из-за отсутствия хоть каких-то домашних мелочей, вроде рубашки на спинке стула или расчески на столе. Но был еще и загадочный элемент. Он находился на столе и был накрыт куском брезента. Воровато оглядевшись я приблизился вплотную к столу. Под импровизированным чехлом стоял прибор, по виду напоминающий железный ящик. Из передней стенки торчали тумблеры и колесики настройки. Поблескивала стеклом какая-то шкала. Сзади к этому прибору подходил провод, а рядом на столе стоял небольшой металлический микрофон. Конечно же это была радиостанция. Мысли вихрем неслись в голове, главная из которых была: с кем же общается егерь из скрытой от людских глаз избе? Но это оказалась неправильная мысль. Она была создана не разумом, а чувством. А разум, если бы ему дали слово, заметил бы, что Оля сказала про обед, пригласила на него, а значит скоро должен был вернутся ее отец. Вряд ли он работает по четкому графику, поэтому прийти может в любое время. Двигается охотник бесшумно, хоть по лесу, хоть внутри дома. Поэтому то, как он подошел и оглушил меня – я не видел. Лишь резкая боль в затылке, которую даже не успел ощутить до конца – отключился раньше.

Глава 16. Истинная забота.

Обычно после сна всегда трудно сказать, сколько он длился – ночь, час или десять минут. Так и сейчас: я проснулся с тяжелой головой, мои органы чувств тоже пробуждались не так молниеносно, как должны были и лишь когда полностью включилась память, я вскочил на ноги. Запульсировал затылок и рука инстинктивно потянулась его утешить. Там она обнаружила, что голова перевязана влажным полотенцем, которое я снял, чтобы ощупать затылок. Крови не чувствовалось, ни засохшей, ни свежей. Беглого взгляда хватило, чтобы определить свое местоположение – маленький сарай, в котором хранились какие-то мешки. Свет проникал лишь сквозь большие щели между досок, пронзая нитями света помещение. Я сразу же попробовал дверь – заперта, разумеется, причем по отсутствию замочной скважины то ли на засов, то ли на висячий замок снаружи. Может есть какой-то инструмент вроде топора или на крайний случай лопаты? И этого нет. Что в мешках? Пришлось прищуриваться. Овощи, видимо на зиму.

Так, подумаем. Стенки вроде не из бревен, а из досок, причем не лучшего качества, неровные, грубо отесанные. А что, если их хорошенько ударить? Разбежавшись, я вначале попробовал плечом. Больно и безрезультатно. Затем в прыжке ногой: сначала в стену, затем – в дверь. Сибирские доски оказались как сибирский мужик – грубые и неотесанные снаружи, но очень крепкие внутри, такому как я их не сломать. Это я окончательно понял после десятка-другого ударов, вогнавших меня в отдышку. Не буду скрывать, конечно мною овладевала паника. Какие там советы о том, что нужно спокойно оглядеться, все обдумать, создать план. Бежать, бежать и бежать. Хорошо, думал я, вряд ли Зверев хочет оставить меня здесь навсегда. Следовательно, он за мной придет, и я должен быть готов. Парень он не промах, о прямом кулачном бое нет и речи. Я вспомнил про нож на голени, выданный мне доктором, достал, осмотрел, сжал рукоять. Стало немного легче, оружие словно впрыснуло в меня какую-то препарат для первобытной мужественности. Я больше не беспомощная жертва. Но смогу ли вонзить это лезвие в живого человека, который на меня не нападает? Вот так вот сзади, в спину, неожиданно, или есть прекрасное слово – исподтишка? Нет, убить не смогу. Но если завяжется бой, то в ногу воткну. Или в руку. Так я уговаривал себя, собираясь с духом. Время никуда не спешило, а ожидание смерти подобно, вот уж правда.

Я несколько раз успел воинственно настроится и угаснуть и в конце концов просто от этого устал. Казалось, прошел уже целый день, но часы заверили что только двадцать минут, с момента моего пробуждения. Привалившись к мешку, я собирался вновь обдумать свои действия, но услышал какой-то шум. Словно мышь прильнув к стенке, я прислушался: шаги! Кто-то буквально топтался рядом. Зверев, его дочь или…вепрь? Нужно было занять атакующую позицию у двери. Я старался быть максимально осторожным, но получилось ровно наоборот, и я умудрился споткнуться на земляном полу и с громким шуршанием упасть. Шаги прекратились на несколько секунд, затем возобновились и начали очень зловеще приближаться. До двери было два шага и я рванулся туда, но не успел. Она распахнулась ровно в тот момент, когда я был напротив проема. Все мускулы тела напряглись так, что стало даже жарко. Хлынувший свет ослепил, заставив прикрыть глаза рукой. Конечно же, за все эти прошедшие секунды егерь мог бы разобраться со мной без особого труда. Но за дверью оказался не он. Вот уж чего я не ожидал сейчас так это доброй искренней улыбки, которую дарил мне стоявший в пороге Тимоха.

– Тима, – я даже не мог подобрать слов разрываясь между удивлением и радостью. – Ты как здесь?

Тимоха лишь улыбался и смотрел на меня.

– Слушай, Тимоха, – опомнился я, – нам нужно очень срочно отсюда уходить. Домой, понимаешь? Очень надо!

Парень выслушал меня, радостно закивал и пошел в заросли. Вдруг он остановился и оглянулся на дом егеря. Я старался звучать максимально дружелюбно, словно беседовал с ребёнком:

– Нет, дружище, нам сейчас туда нельзя, нам очень быстро нужно тобой. Очень быстро.

Слава Богу, он послушался и повел меня домой. Пару раз он сильно закашлялся, и я вспомнил о его болезни. Какого черта он пошел в лес? И сейчас он ведет меня домой? Первое время я на это очень сильно надеялся, ведь мы пошли в другую сторону чем та, из которой я пришел. Да я и по своей тропе, без подсказок, не факт, что вернулся бы. Страх постоянно подгонял, заставлял оборачиваться, прислушиваться. Казалось, что сейчас откуда-то выпрыгнет Зверев, успевший обойти нас какой-то охотничьей тропой. О каких-то там диких зверях с цветными глазами я ни на секунду не задумывался. Человек – вот кто был во главе всех моих опасностей на этот момент. За своими страхами я не заметил, как в звуковой фон добавилось знакомое журчание ручья, хотя к нему мы так и не подошли – сразу по выходу из чащи оказались напротив избы Наседкиных. Быстро преодолев расстояние от зарослей до двора, я наконец-то смог перевести дух. Никого из жителей не было видно, но само ощущение жилого участка давало какое-то чувство защиты, пускай даже призрачное.

Тима стоял, смотря на меня, словно ожидая дальнейших указаний.

–Спасибо тебе, – совершенно искренне поблагодарил я. – Ты не представляешь, как ты мне помог. Кстати, как ты там оказался? Гулял? Ты же болен, тебе нельзя вставать с постели!

– Я к ней ходил! – радостно воскликнул юноша и тут же понурил голову. – А ее нету.

– К ней? – успокоившийся мозг снова обрёл возможность дедуктировать. – Ты ходил к Ольге?

Тима задумался, а затем схватил меня за руку и повел в сарай.

Внутри было как-то сыро и холодно, либо это были все еще не остывшие мои чувства к сараям. Под потолком гирляндами висели пучки каких-то трав, мешочки. Стояли старые, потемневшие бочки, бугрились какими-то овощами дерюжные мешки. Тимоха подошел к прислоненным к стенке паре больших досок, отодвинул их, разобрал ворох каких-то тряпок. Обнажился то ли картонный, то ли фанерный прямоугольник с рисунком. Было темно, но не успел я прищуриться, как точно на картину упал поток света – это мальчишка сдернул тряпку с небольшого окошка.

С холста (иначе это не назовешь) смотрела дочка Зверева – Ольга. Она смотрела не на меня, а куда-то вбок, улыбаясь лишь уголками рта. Не знаю, благодаря тону или взгляду, или чему еще, но изображение было каким-то таким теплым, словно желтый луч солнца в осенний день – красивый, мягкий, согревающий. С того расстояния, что я рассматривал работу, картинка казалась очень четкой и детальной.

– Это ты нарисовал? – я восхищенно посмотрел на Тиму.

Тот закивал, не снимая с лица фирменную улыбку.

– Это кистью, да? – я подошел поближе, любуясь.

Вместо ответа парень достал откуда-то старые консервные банки и несколько палочек. Затем на моих изумленных глазах макнул в одну из емкостей мизинец и нанес маленькое светлое пятно на локон волос девушки. Критично осмотрев сделанное, Тимоха, обычной палочкой, убрал немного краски, после чего пальцем растушевал оставшееся. Получился блик на волосах, очень такой органичный.

Так вот почему у него так часто перепачканные руки.

– Скажи Тима, а как ты нашел эту девушку? Гулял в лесу и случайно вышел к ее дому?

Тот отрицательно покачал головой.

– А как же тогда? – я был озадачен. – Ты знаешь, что у нее очень строгий папа?

– Папа разрешает иногда. Только когда мы вместе…

– Разрешает? – я старался мыслить логически. – Это он тебя привел к себе домой и познакомил с дочкой? Или может застал тебя там?

– Нет! – весело ответил Тимоха и добавил такое, от чего я впал в короткий ступор, а затем у меня снова рухнуло все представление об окружающей обстановке. Нет, все конечно получается логично, никак иначе. Он добавил:

– Меня туда привела мама.

– Мама…? – только и смог я вымолвить. Обрывки информации начали слетаться в кучу, словно железные кнопки к магниту.

– Мы ходим туда к Оле. Меня иногда пускают, но только когда там Олин папа, а так мама сама ходит. Борщ варит вкусный, шьют вместе с Олей, – увлеченно и даже как-то мечтательно продолжал Тима, наверняка рисуя в своем воображении эту идиллическую картину.

Ну конечно же, а за это охотник снабжает Галину Ивановну дичью. Егерь оказался заботливым отцом, понял, что девочке нужна женская рука, особенно когда хозяйство вести больше некому. Отсюда и умение готовить, шить, стирать и прочие необходимые навыки. И поэтому девушка не такая уж забитая, как для полной отшельницы, а вполне себе общительная. Стоит ли винить Наседкину в том, что она не рассказала о своем знакомстве с Денисом Егоровичем? Даже не знаю. С одной стороны, как-то обидно, а с другой – она скорее всего боялась потерять эту работу. Этот мотив мне хорошо известен, ведь в моем родном Сан-Франциско до сих многие люди имеют лишь миску супа в день от государства, и цепляются за каждую работу зубами почище любого зверя. И глаза она часто от меня отводила, может стыдилась. Как раз от нее, от Оли, бежал домой Тима, в день нашего знакомства. Мое негодование утихло. Я снова взглянул на кашляющего Тимоху, заботливо укутывающего портрет. Вспомнилась песня, услышанная мною по радио. В ней певица красивым голосом пела про мальчика, прислуживающего в церкви у алтаря, восторгаясь его юностью и чистотой души, прося его, такого прекрасного, замолвить у Бога за нее словечко. Как же хорошо эти слова ложились на Тиму Наседкина.

Глава 17. Из огня да в болото

Все вокруг начинало меняться. Воздух стал холоднее, порывы ветра жестче, Корней Аристархович – взволнованнее. Я торопливо вываливал ему всю добытую информацию. Доктор нахмурился, встал, проковылял до другого конца комнаты, затем обратно. Я же использовал паузу для закидывания себе внутрь всякой снеди, без разбору – мясо, консервированные овощи, варенье, заливая все горячим чаем. В топку, как любят говорить русские. Какое точно выражение, ведь кинуть в топку означает, что внутренняя машина заработает на полную мощь и помчится вперед. Не то что банальное «в желудок», словно медицинская процедура.

– Нужно уходить, – резко выдал доктор. – Я пойду с вами, друг мой, одному небезопасно.

– Уходить, – пробубнил я, прекратив жевать. – В смысле… От Зверева?

– Да, – твердо сказал Костомаров и посмотрел на меня очень и очень серьезно. – То, что он решился на насилие, говорит о многом. Что-то он скрывает, что-то очень серьезно, стоящее свободы или даже жизни. Вашей.

Ком еды с усилием пролез в горло.

– Здесь есть еще одна деревня. Не сказать, что в двух шагах, но добраться можно. Даже мне, – док достал откуда-то холщовый мешок и стал складывать в него продукты. – В последний раз, я видел жителя сего поселения месяца три назад. Тогда мне и рассказывали о красноглазом волке. Будем надеяться, что там демографическая ситуация лучше нашей. Хотя бы на пару мужчин. До железнодорожной станции идти проще, но дальше. И потом, если нас хватятся, то этот маршрут будет самым очевидным. Я сегодня старался заговорить Звереву зубы как мог. Про дочку спрашивал – ответил невнятно. Про жуткие крики – вообще ничего не ответил. А вот когда я упомянул молнию, а самое плохое – сказал «мы видели», он тут же обратил внимание, что Вас то и нет. Вот тут уже наш молчун заволновался, головой закрутил. Ни говоря ни слов просто развернулся и ушёл.

Я складывал свои вещи со смешанными чувствами. Резкий отъезд всегда вносит сумятицу, вот и сейчас мне все время казалось, что я забыл что-то сделать или куда-то сходить. Туристическое мышление, не учитывающее реальной опасности.

– Док, а может нам все-таки встретить Зверева здесь? – спросил я, утрамбовывая фотоаппарат в рюкзак. Лишняя сумка в руке мне была ни к чему.

– Я думал об этом, Митт, – прогудел Корней Аристархович из своей лаборатории, – но кто знает, на что он готов? А так выиграем время. Если в Заболотном кто остался – отправим вас на станцию каким-то образом, там уже думаю полегче будет.

– Заболотное? Это так называется потому что…

– Именно, – Костомаров вышел из комнаты полностью одетый для похода и с тем самым холщовым мешком, оказавшимся самодельным рюкзаком, за спиной. – Потому что путь к нему лежит через болота.

Казалось бы, ничего нового в ходьбе по русскому дремучему лесу для меня нет. Все то же вечно живое море из листьев, трав, звуков, насекомых, но одно дело идти куда-то и с какой-то целью, и совсем другое – уходить. Притом не зная толком куда и с трудом представляя зачем. Ну улице вечерело и, судя по верхушкам деревьев, ветер был куда сильнее, чем задувавший в саму чащу. Я до конца застегнул молнию на куртке, спрятав подбородок и с удовольствием согревая его дыханием. Док обмотал шею каким-то подобием шарфа, на руки натянул толстые кожаные рукавицы, которые, как он сказал, остались у него еще со времен официальной службы. Вначале все шло хорошо: Костомаров уверенно двигался вперед, и я не отставал, но сумерки все чаще заставляли его вглядываться в даль и крутить головой в поисках ориентиров. Наконец он сдался:

– Знаете, друг мой, последние минуты я стоял перед выбором: довериться своей памяти и идти дальше или не подвергать нас обоих риску, и сделать привал. Ночлег в таком месте, конечно, тоже риск, как минимум переохладится или встретить зверя, но заблудиться будет еще хуже, – доктор покрутил головой. – Вон там видите большое дерево? Можем попробовать остановиться под ним.Я не возражал.

Массивный ствол укрывал от ветра, земля была сухой. Сразу же возникла идея о костре, но чувство осторожности пресекло ее. А вдруг Зверев идет где-то рядом? От этих мыслей лес тут же стал казаться в тысячу раз подозрительнее и во столько же раз опаснее. Захотелось как можно плотнее прижаться к могучему дереву, а еще лучше залезть в дупло и свернуться там калачиком. Ведь вдруг егерь выйдет из-за тех кустов? А если он затаится вон за теми деревьями? Корней Аристархович попросил меня наломать еловых ветвей, еловых лап, как они точнее называются. Они стали, пускай, и не самым мягким, но довольно теплым матрасом. Доктор настоял на небольшом ужине, мотивируя это запасом энергии.

– Сон может быть тяжелым, Митт, – сказал он, заматываясь в кусок меха, лежавший у него бауле. – Не дайте ему одолеть себя полностью.

Я, честно говоря, был уверен, что от напряжения вообще не засну, тем более что время было не такое уж позднее, хоть на улице уже и было хоть глаз выколи. Однако, я ошибся.

По ощущениям, я уснул совсем недавно и что-то прервало нормальный сон. Я чувствовал какой-то дискомфорт, голова трещала, глаза не хотели открываться. Зачем док меня разбудил? Оказалось, что док все еще спит, немного ворочаясь под своей меховой шкурой. Только минуту или две спустя я осознал, что разбудил меня холод. Он, словно восходящий король местного леса, избавлялся от всех, кто не сможет нормально при нем существовать, и я, скорее всего, попадал под эту категорию. Покрепче завернувшись в спальный мешок, я попытался уснуть, подтянув к себе колени и дыша внутрь мешка. И снова такое же бессмысленное пробуждение и снова отключение. Холод начал резко хватать меня за щеки, заставляя зарываться глубже и глубже.

– Митт! Митт! Вставайте! – вплыл в сознание голос Костомарова. С огромным трудом разлепил глаз и убедился, что это действительно он. Я что-то ответил, но так неразборчиво, что и сам ничего не понял.

– Давайте, друг мой, – подгонял меня док, – вылезайте и свежесть утра пробудит вас лучше всякого будильника.

Под свежестью подразумевалась леденящая, пролезающая во все щели, холодная сырость. Я, словно маленький щенок, неуверенно встал, сделал несколько мелких шажков, протер руками глаза, от чего они стали сильно чесаться. Мне было очень холодно. Он проник везде, лишил меня нормального управления телом, помутил сознание. Я впервые был в такой ситуации.

– Да уж, акклиматизация все еще в процессе, – произнес доктор и полез в свой вещмешок. – Но благодарите Бога, что еще не так холодно, чтобы можно было умереть к утру.

Я пропустил это зловещее замечание мимо ушей. Док тем временем слил мне на руки немного воды, чтоб умыться. Помогло. Глаза по крайней мере открылись. Кофе из термоса довело мой организм до минимума, который был необходим для продолжения путешествия.

Уже светало, постепенно окружение становилось из серого цветным. Даже солнце иногда вылазило из-за туч, но словно только для того чтоб взглянуть на нас с доктором, а не согреть все окружающее. Двигались мы, само-собой, медленно. Док очень старался, но не буду скрывать, что я мог бы двигаться быстрее, но быстрее не всегда значит лучше. Мы брели уже считай половину дня, делая короткие остановки перевести дух и поесть. Я спросил дока, как он вообще понимает куда нам идти? Тот ответил, что пока видно солнце, то над головой прекрасный компас, но скоро мы должны встретить и более явные приметы.

Уже через час ходьбы его слова нашли подтверждение: густые заросли вдруг поредели, и мы вышли к озеру. Красивейший ландшафт, состоящий из водной глади, причудливых островков с деревьями и лесом вокруг, захватывал и просился на картинку. Ну или, как минимум, на фото. Я не поленился достать кодак и сделать снимок.

– А вот теперь будем с вами особенно осторожны, – предупредил Костомаров. – Поищите себе палку подлиннее и покрепче – будет вашим посохом. Это водное зеркало впереди словно приманка для отвлечения внимания. Большинство воды скрывается на самой земле, и наша задача в нее не угодить. Здесь были тропы, и я примерно их помню. Но, в прямом смысле слова, метр моей ошибки может дорого нам обойтись.

Я согласно кивнул и прихлопнул комара, больно укусившего за шею.

– А вот теперь холод наш союзник, – не поворачиваясь ко мне прокомментировал док, – летом здесь такие полчища мошкары, что люди либо обмазываются соком трав, либо прибегают ко всем возможным способам не быть съеденными.

«Ну вот теперь я реально могу рассказывать о походе» – не без гордости думал я про себя, тыкая местность впереди себя кустарным посохом, а по сути обычной веткой попрямее. – «Это не то что экскурсии по якобы диким тропам, с флажками, местами для костров и прочим. Это – реальное дело. А я – реальный парень».

Готов поспорить у меня в тот момент даже выражение лица было очень серьезное, как у опытного офицера, смотрящего на новобранцев, только я мысленно смотрел на своих друзей.

Еще где-то через час прогулки между блестящих луж и обросших мхом валунов, мы вышли на поляну.

Глава 18. Хранитель духа

Мой взгляд был очень рад признакам человеческого обитания в этом месте: заросшая, но различимая тропинка, лентой проходящая по всему открытому пространству, избы разбросанные вдоль края леса. Это была немножко увеличенная копия Чернолесья – пять или восемь домов, да, огороженный забором из толстых веток, луг. Построек было больше, а вот людей меньше. То есть их совсем не было. Мы с доктором подходили по очереди к каждому жилищу, стучали в двери, окна, кричали – никакого результата. На этой опушке хозяйничал ветер, иногда жутко завывая, превращая все вокруг в сцену из романа ужасов или мистики. На многих протоптанных во дворах местах уже пробивалась трава, ставни на всех окнах были наглухо заколочены.

– Надо же как странно, – задумчиво произнес Костомаров. – Я думал, что здесь не все так удручающе.

– Думаете это связано с вепрем?

Док лишь пожал плечами в ответ.

– Ну и куда нам теперь? – я озирался вокруг, чувствуя себя неуютно на открытом участке.

Корней Аристархович ответил не сразу. Пожевал нижнюю губу, осмотрелся.

– Давайте пройдемся немного вглубь леса? Там тоже, кажется, кто-то жил. Вдруг нам повезет.

Не знаю, можно ли назвать все, что было дальше везением, но это безусловно дало толчок к развитию этой истории. Сильный и решительный.

В глубине зарослей действительно обнаружилось еще несколько избушек, также заколоченных. Очень хотелось сфотографировать – слишком уж атмосферно смотрелись такие жилища, словно полотно какого-то гротескного художника. Не хотелось лезть в рюкзак, но чувство прекрасного победило, тем более что рука устала нести сумку, и я с удовольствием дал ей отдых. Док никак не отреагировал, лишь стоял рядом, погруженный в свои мысли. Щелкнул затвор, снимок был сделан. Я покрутил катушку, перематывая пленку. Мозг сигнализировал – что-то не то, сосредоточься. Я задумался на долю секунды и понял, что к привычному трескоту перемотки примешивается еще какой-то шорох извне. Я повернул голову влево и обомлел – откуда-то из-за дерева или кустарника на меня несся низкий, но очень широкоплечий бородатый мужик. Он занес вверх руку и стало понятно, что в ней топор. Мое сознание все прекрасно регистрировало, но тело при это не совершило ни малейшего движения, словно отключилось. Агрессивный субъект уже был в шаге от меня, а единственное оружие – кодак. Прости, мой верный товарищ и летописец. Я уже почти начал закрываться фотоаппаратом от топора, как нападавший остановился так же внезапно, как и выскочил.

– Корней Аристархыч, ты ли это? – хриплым голос спросил мужик.

– Я, кто ж еще, – отозвался Костомаров, который уже оказывается успел на своих псевдо-ногах подскочить мне на защиту. – Архип, ты что ли? Не признал тебя сразу.

– Он самый, – мужчина заметно расслабился и по-дружески смотрел на дока, причем делал вид что меня тут вообще нет и зарубать он никого не собирался.

– Это мой друг, Митя, – доктор кивнул на меня, – а это – Архип, мой знакомец. С хворью ему помог как-то, а он мне смастерил за это всякие штуки для дома.

Архип кивнул мне, я же протянул руку, которую он, пару секунд подумав, пожал.

– Вы как здесь, дохтор? – опасливо оглянувшись спросил мужик. –У нас тут лихо такое. Сами видите ни души не осталось, я только.

– Как же не заметить, заметил. Что же произошло?

– Давайте не здесь, – нервничая сказал Архип. – Не стоит нам торчать тут просто так. Пойдем ко мне в схрон.

– Схрон? – удивился доктор.

– Ага. Недалеко от моей избы валежника много, я там между бревен затесался аки жук-точильщик.

Он резво посеменил куда-то в чащу, Костомаров за ним, я же замыкал процессию. Шагах в пятидесяти или около того обнаружились несколько упавших больших сосен. Может это были не сосны, а ели или что-то еще. Стыдно признаться, что был совершенным профаном в этой древесной среде. Издалека казалось, что стволы просто упали в кучу, заросли мхом и образовали труднопроходимый барьер. На деле же получалось так, что за счет веток деревья неплотно лежали друг к другу и к земле, и внутри образовалось нечто вроде комнаты в избе. Попасть в нее было, правда, непросто – пришлось залазить, а перед этим подсаживать Костомарова.

Внутри нас ждал уже привычный ковер из еловых лап и мха, стоял маленький грубый сундук, а к импровизированной стене были приставлены вилы. Все это я разглядел не сразу, мешал царивший внутри полумрак.

– Сейчас огонь распалю, – сказал Архип. – здесь свет почти не заметен.

Раз так, то я решил опередить ремесленника, достав лампу Коулмана, немного прикрутив яркость. Тот с удивлением уставился на источник света, моргая от непривычного светового потока, затем любопытным, я бы сказал, инженерным, взглядом, осмотрел устройство.

– На газу? – спросил не поднимая головы.

Я отрицательно помахал головой:

– Керосин.

– Итак, Архип, – сказал Костомаров, скинув свой мешок с плеч и усевшись поудобнее, – мы с Митей предложим тебе хороший ужин, а с тебя, как с хозяина, интересная беседа.

Архип оторвался от лампы, вздохнул и начал свой рассказ.

Все развивалось по сценарию Чернолесья: появился вепрь с красными глазами, взбаламутил народ. Но одно дело молва, а другое дело явные его атаки. Кто шибко верующий – тот напугался сильнее, усмотрел в этом какой-то знак свыше, да и съехал. Остальные держались. Попробовали ставить капкан – ни разу не попался, лишь силки утаскивал, либо вообще ломал. Было у них ружьишко, засаду устроили. Стрелков таких чтобы в глаз не было, а об тушу звякали пульки аки об железо. А потом вообще пришёл егерь, забрал, сказал, что по указу государственному, а иначе солдат пришлют. Стали делать вокруг деревни завалы, вроде такого в котором мы сидели – вдруг вепрь отстанет, надоест ему ломиться. Так и случилось, но на смену кабану пришел хозяин леса – медведь. Из той же породы краснооких.

Мы с Костомаровым переглянулись, словно два сыщика, увидевших нужную нить расследования.

– Вот это было уже хужее, – возбужденно разводя руками, рассказывал Архип. – Медведь ломился в дома, скот задирал. Я тебе, Аристархич, об этом даже говорил. Ну решили мы на медведя тоже охоту устроить. Потратили последние капканы – все зазря. Попробовали по старинке – рогатиной. Не берет вообще. Палки все ломаются, вилы тоже ему нипочем. Как железная грудина.

Он обвел нас взглядом ожидая реакции.

– Из-за этого ушли остальные? – даже не спрашивая, а утверждая сказал Корней Аристархович.

– В основном из-за диавольского крика, – сказав это, мужик даже сглотнул. – Сначала от кладбища раздавался. Жуткий неимоверно, аж внутри все застывало. Никто в лесу так не орет. Начали говорить, что место проклятое.

Архип взял предложенную доктором рюмку с очередной настойкой:

– Свернулись все, сказали, что пойдут или дальше в леса или к городам поближе, – махом осушил емкость. – Ухх, пробирает хорошо. А я вот решил остаться. Не могу дом бросить.

– А почему в самом доме не живете? – вставил наконец и я свое слово.

– Дык пока я в доме был – звери не отставали, – пояснил мужик. – Я решил схорониться, будто тоже ушел. Живу тут теперь, приглядываюсь. Авось как-то наладится.

– И это сработало, – снова констатировал доктор.

Помолчали, каждый о своем. Наш новый знакомый о своей жизни, я о всей это истории, а доктор наверняка придумывал новый план.

– Скажи Архип, – нарушил паузу Костомаров. – А ты случаем не замечал в лесу какого-то света яркого? Ну знаешь такого необычного, навроде фонаря.

Мужик нахмурился, а я в очередной раз поразился способностью дока переходить с высокого наречия на народный диалект.

– Да видал вообще, – медленно проговорил Архип. – Со стороны кладбища. Думал вода на солнце блестит, так тама нету озера. Погост на твердой земле стоит, специально выбирали. Я на крышу свою теперешнюю залазил, веток подкинуть. И увидел. Думал разведать да…

Мужчина махнул рукой. Находчивый Костомаров тут же наполнил ему рюмку.

– Боязно было, – выпив признался Архип. – Что, если кого из этих зверюг встречу?

– Ясно-ясно, – пробубнил Корней Аристархович и добавил уже громко. – Пойдем мы, Архип Петрович. Спасибо за приют, но двинемся дальше.

– К себе? – поинтересовался он.

– Как получится, – ответил док, вставая с видимым напряжением.

Архип вывел нас из своего убежища, попрощался и в его взгляде я видел искренне переживание. За нас или со свою жизнь, или за весь мир сразу, как это обычно происходит в русской душе.

– Кстати, а кладбище в той стороне? – как бы невзначай вспомнил Костомаров и махнул рукой вглубь чащи.

–Ага, – настороженно ответил Архип. – Только не шли б вы туда, Аристархич.

– Как получится, – снова сказал доктор, вытащил из своего мешка недопитую бутылку с настойкой и вручил ее Архипу. – Бывай, мил человек. Даст Бог – свидимся.

– И вас храни Господь, – искренне пожелал Архип.

Выдвинулись в направлении куда Костомаров махал рукой. Мы шли на кладбище. Позади оставалась деревня Заболотное со своим хранителем Архипом, которого я больше не видел, но не раз вспоминал.

Глава 19. Прожить и выжить.

Снова пружинистая почва под ногами, маячащий в периферийном зрении доктор с посохом, словно мудрый старец со своим учеником. Я поймал себя на мысли, что в чем-то так и есть и мысленно же усмехнулся. Вообще, мое внутреннее состояние было лучше внешнего. Мы брели сквозь волглый густой воздух, вокруг жужжала еще не ушедшая в спячку мошкара, недовольная химическими познаниями Костомарова, создавшего отпугивающее средство. Repellent. По-русски, интересно, как называется?

Я осознал, что устал. Устал за все эти дни прогулок, беготни, калейдоскопа событий и вечно роящихся в голове мыслей. Азарт, защита моего сознания со дня, когда я решился на поездку в Россию, таял, обнажая суровую реальность. Организму надоело питаться консервами и вяленым мясом, которым угощал доктор. Тело мечтало о горячей ванне, глаза хотели видеть автомобили, магазины и людей. Хотя в Америке сейчас возле магазинов гораздо больше озлобленных безработицей людей, чем счастливых покупателей. Еще эти деревья, бесконечный лес. Куда ни глянь, в землю натыканы стволы, словно идешь внутри гигантской щетки для волос. Костомаров ни разу не просил об отдыхе, но когда я видел, что он замедляется, то останавливался, без лишних вопросов и комментариев. Небо грозно порыкивало на нас, чтобы мы побыстрее убирались с его взора. Корней Аристархович исподлобья поглядывал на бегущие за горизонт облака.

– Думаю стоит поискать какое-то убежище, – выдал он наконец, после очередного обмена взглядами с тучами.

– Есть вероятность попасть под дождь?

Док кивнул:

– Поищем укромное местечко. Промокнуть очень нежелательно, как и отсыреть. Попробуем разместиться под крупным деревом. Возможно, придется развести костер. Прошлой ночью было холодно, но по крайней мере не так мокро.

Это, пускай и предостережение, немного разбавило мое угнетенное настроение. Я нашел раскидистый дуб и удовлетворительный кивок Костомарова был прекрасной наградой моему самомнению. В рюкзаке нашелся кусок тонкого брезента, купленный мною и потом забытый. Док срубил несколько хороших шестов и я, вспоминая картинки из брошюр, натянул ткань под углом, создавая переднюю стену нашего импровизированного шалаша. Также моей задачей стало притаскивание запаса дров к костру, который готовил к быстрому воспламенению Костомаров.

Мы закончили очень вовремя, так как на лицо прилетело несколько капель, звук ветра изменился, словно на небе включили повышенные обороты на вентиляторе. Вещи были уложены поближе к мощному стволу дуба, на него же оперлись наши спины, когда дождь наконец-то пролился. Первое время мне все очень нравилось: с шумом с неба падали струи воды, обновляя лесные краски, журча где-то в траве. Ловко разожженный Костомаровым огонь включил первобытные инстинкты – было очень уютно, словно я сидел в мягком кресле на нашей домашней веранде, а не под многолетним деревом в середине огромного лесного мира. Я не смог удержаться и сфотографировал доктора, сидящего у костра. В этой композиции была какая-то природная мощь.

Вместе с Корнеем Аристарховичем мы сварили некое подобие супа, кинув в котел быстрорастворимый порошок с какими-то щепками, привезенный мною (и обещавший, если закрыть глаза, вкус домашней стряпни) и немного сушеных ингредиентов за авторством доктора. Было вкусно. То ли реклама не врала, то ли хитрый производитель представлял себе условия, в которых человек будет питаться отходами с лесопилки в красивом пакете, и они покажутся ему шедевром.

– Я думаю, нам стоит устроить дежурство у костра, – сказал док после нашего неторопливого ужина. – Дождь все еще идет и тепло нам очень важно.

– Хорошая идея, – откликнулся я. – Если хотите, то давайте я первый, а Вы отдохните сколько вам нужно.

– А я как раз предлагаю обратное, – запротестовал Корней Аристархович. – Вы и так выполнили немало работы. И, не сочтите за насмешку, вам ведь такой туризм в новинку.

Странно, наверное, смотрелись два человека не самого свежего вида, интеллигентно спорящих возле костра.

– Хорошо, док, уговорили, – мне и вправду очень хотелось поваляться. – Но я вам передам оружие.

Брови доктора поползли вверх.

– Против сна, – с улыбкой уточнил я и потянулся за рюкзаком. – Вот держите. Кофе. Колумбийский. С сахаром. А вот еще кстати и сливки есть.

Костомаров медленно взял блестящие пакетики, поднес их к лицу, внимательно рассматривая, словно что-то невиданное.

– Знаете Митт, – проговорил он, продолжая гипнотизировать сублимированный напиток. – Когда я учился в университете и сразу после выпуска, я любил ходить в одну кофейню на Адмиралтейской. Там были огромные окна и высокие стулья. Сидишь и смотришь как течет поток людей. Кто-то посмотрит на тебя, такого важного господина, а ты тут же прикидываешься таким независимым, таким невозмутимым и серьезным. Ты буквально внедряешься в мысли этого поглазевшего на тебя человека, видишь себя со стороны и хочется выглядеть эффектно.

Сегодня в его, или даже своих, глазах ты задумчивый господин, погруженный в свои думы, завтра – уставший матерый доктор, проведший десяток операций, пришедший глотнуть вместе с кофием уличного воздуха. В третий день – веселый беззаботный парень, немного растрепанный, изящно, само собой растрепанный, по последней моде и с огоньком в глазах. Поэт может или писатель. И вот я всегда заказывал кофе по-турецки. Его подавали в маленьких таких чашечках, на пару глотков. Брал бывало и пирожные, но съедал их как-то опасливо что ли. Ведь если я буду делать это явно, то рассыплется мой идеальный образ серьезного господина. Серьезный господин он аккуратно держит чашку указательным и большим пальцем или же крутит ее в задумчивости перед собой, в крайнем случае обнимает ладонями, задумавшись. Самое интересное в том, что я любил чай гораздо больше кофе, но, когда подходил официант с напомаженными волосами и некой надменностью во взгляде, мой язык помимо воли заказывал кофе. Заказывал свой образ.

Я молчал, слушая огонь и воду. Чужие воспоминания тоже трогают душу.

– Когда произошла…перемена в моей жизни, – док кисло усмехнулся, продолжая смотреть перед собой, – я стал много работать и был рад самому простому чаю, пускай даже без сахара. Тогда же мне страшно захотелось кофе. Искал, узнавал – без толку. А как же хотелось. Без зрителей, без вычурного интерьера. Только я, чашка и горячий напиток в ней.

Он не рассказывал мне это, когда мы проводили наши утренние собрания. Я не мог для себя определить, как реагировать на такое сближение. Одолевала внутренняя стеснительность, боязнь ляпнуть что-то невпопад. Как итог, я кивал словно китайский болванчик, молящийся горящему костру.

– У Вас, надеюсь, подобных проблем не было? – он повернул ко мне голову и насмешки в его взгляде не было ни капли. – Я немного слышал о Вашей стране, о ваших врачах в частности. Все под очень разными политическими соусами.

Почему-то вопрос о твоей стране от иностранца часто вводит тебя в ступор, хотя является по сути легким. Ну расскажи, как и что, но нет, взвешиваешь что-то, выбираешь. Словно пишешь свой личный краткий вариант истории.

– Да Вы знаете…, – я не знал, как начать свой рассказ. – Если просто выйти и окинуть взглядом улицы, то вроде бы все и в порядке. Машины едут, рестораны работают, на пирсе толпится народ. В парке дают представления… Но если пройтись по всем этим местам, то видно хмурые лица, уходящие в землю взгляды.

Сначала я буквально выдавливал из себя слова, но с каждой новой фразой они лились все свободнее:

– В стране – Великая Депрессия. Тысячи, да какие тысячи – миллионы людей без работы. В порту дерутся за возможность поработать день грузчиком. Дерутся в прямом смысле, причем еще не зная, за какие деньги они готовы бить друг друга. Многим людям просто нечего есть, они продают вещи, точнее сказать, обменивают на еду, с покупателями сейчас туго. Писали даже о случаях самоубийства тех, кто отчаялся накормить себя. Или детей, – я смотрел в землю, словно ища там что-то, так было легче. – В городе есть пункты помощи, там можно поесть или взять немного угля для отопления. Но также можно пройтись мимо красивых ресторанов и в них не будет пусто. Там сидят люди, между столами снуют официанты, разнося заказы.

– Резкий контраст всегда тяжело переживается, – философски заметил Костомаров.

– Да, оно то может и так, но вот только… – я глубоко вдохнул. – Мой отец – издатель. Крупный издатель. Крутится в высшем обществе города, штата. Да и во всей Америке в своей области не последний человек. Он не ходил в клубы и прочие места после начала депрессии. Старался как мог сохранить рабочие места. Он, конечно, ничего в деталях не рассказывал, но домой приходил хмурый, расстроенный. Бывало, что и раздраженный. Как-то он подъехал к нашему дому на машине, вылезал, доставая с пассажирского сидения свой портфель. В то же время по улице шел куда-то мужчина. Эдакий классический образчик того времени – старое пальто с поднятым воротником, стоптанные туфли и небритое лицо. Он остановился и ожег отца и машину таким ненавистным взглядом, что казалось можно плавить металл. В какой-то момент я даже испугался, что этот тип набросится на папу. После этого мне стало не то, чтобы страшно, но стыдно что ли ходить по улицам. Я не нуждался в работе или хотя бы пище как многие, но и не собирался сидеть обсуждать ситуацию, попивая шампанское. Словно я какое-то божество, где-то над этим миром и все эти неурядицы и людские судьбы меня не касаются. Я не знал, как помочь всем нуждающимся людям и, если честно, то ничего не делал. Но я искренне сопереживал им, насколько это возможно. Я очень хотел видеть вокруг себя живых неугнетенных людей, спешащих на работу, обсуждающих бейсбол, идущих за покупками. Так совпало, что возникла вся эта идея с поездкой и я решил…уехать.

– Сменить обстановку, – уточнил доктор. – Отличное решение, Митт. Очень правильное.

Больше он не сказал ничего. Мы просто помолчали обо всем, что было сказано и парадоксально – молчание было самым чувственным моментом беседы.

Я устроился на ночлег и стоило теплу обволочь мое тело, как я отрубился.

Глава 20. Бегом, от цели.

Буквально через пару минут меня разбудили.

– Вставайте, Митт, вставайте, – тормошил меня за плечо Костомаров. – Мне кажется, мы тут уже не одни.

Я встрепенулся, изо всех сил стараясь скинуть железный обруч сжимавший мою голову. Инстинктивный взгляд на часы сообщил мне, что совсем недавно миновала полночь. Вокруг была темень, шумел дождь. Я быстро вылез из мешка, но не знал, что делать дальше и лишь жмурился, поеживаясь от холода.

– В чем дело, док? – прохрипел я, протирая себе глаза, которые от этого казалось загорелись.

– Вон в той стороне, – костылем указал Костомаров, – я видел, как мелькнуло что-то красное.

– Глаза?

– Скорее всего. Точно не видел, но что может быть красное и светящееся в месте, где ходят красноглазые животные?

Я и не собирался спорить, но что же делать? Я спросил об это дока. Тот ответил не сразу, словно тщательно обдумывая свой ответ, который в итоге прозвучал так:

– Не знаю.

Это было в новинку, и я растерялся. Тут же мне, конечно стало стыдно, что я словно ребенок при взрослом, но тем не менее решения пока не было:

– Нам надо где-то спрятаться?

Док быстро водил глазами по лесу:

– Было бы отлично, но вокруг темнота. Дождь еще ухудшает видимость, даже если пользоваться фонарем. С оружием у нас тоже неважно, равно как и с опытом его применения.

Долго раздумывать не пришлось, решение за нас принял кто-то другой. Или что-то другое.

Где-то, как казалось, невдалеке, громко хрустнуло и за этим из тьмы донёсся какой-то утробный звук. Нечто вроде выдоха, от которого душа ушла в пятки. Мы переглянулись и ни говоря ни слова начали действовать. Доктор нацепил свой рюкзак, я – свой и взял сумку. Пошли в сторону противоположную от звука, сами стараясь не шуметь.

– В котелке остался суп, – тихо проговорил доктор, немного задыхаясь. Толи от волнения, то ли от быстрой ходьбы. – Может это отвлечет нашего гостя. Хотя гости тут, пожалуй, мы с вами, а он – хозяин.

Фонарь и помогал, и мешал одновременно. С ним я хоть видел перед собой препятствия в виде кустов, но тут же в луче света искрились капли дождя, словно смотришь на мир через гардину на окне. Время от времени мы останавливались, прислушивались. Хруст веток все еще звучал, заставляя нас шагать дальше. Мокрые ветки неприятно хлестали по лицу, под ногами пружинила набухшая от влаги почва. Сами мы тоже промокли, несмотря на всю экипировку. Моя чудо-куртка не промокала, сапоги еще держались, но за шиворот налилось немало жидкости, штаны вымокли и утяжелились. Я видел, как Костомарову все труднее дается ходьба, с зарывающимися в землю костылями и текущими по лицу ручьями воды.

– Впереди какая-то поляна, док, – хлюпая носом, показал я лучом фонаря вперед. Там действительно заканчивались темные силуэта леса. – Идем туда?

Доктор ограничился кивком и мне этого хватило. Поляна оказалась необычной: вся в каких-то кочках, ветках и лишь подойдя вплотную я понял, что это за место. Мои мысли опередил голос Корнея Аристарховича:

– А вот и кладбище.

Мы оба замерли на границе леса и открытой местности. Словно два зверька, решающие можно выходить или нет. Я не скажу, что было жутко от того, что перед нами кладбище. Когда перед тобой две опасности и одна из них, пускай глубинная, привитая легендами, но невидимая, а вторая где-то рядом хрустит кустарником – реальная берет верх. Однако, не одни мы готовились выйти из чащи. Ровно напротив, на другом конец поляны снова раздалось жуткое бормотание. Фонарь я к тому времени потушил и поэтому различил мерцающие два красных огонька. Они словно плыли в воздухе, на какой-то непонятной темной туче. Мы доктором стояли не дыша. Нечто вышло на середину кладбища, остановилось, шумно втянуло носом воздух.

– Медведь! – шепотом вскрикнул я и повернулся к доктору.

Тот сохранял молчание, продолжая пристально следить за зверем. Это действительно был медведь. Когда он шагнул еще ближе к нам, мои пальцы сжали ручку сумки. Зверюга вальяжно сделал пару шагов, снова принюхался и пошел вдоль опушки, минуя нас.

– Это дождь, – непонятно сказал Корней Аристархович, – но нам надо уходить. Двигаемся внутри леса.

Снова мокрые ветки и ужасное ощущение кого-то за спиной. Кого-то опасного.

– Погодите, Митт, – позвал Костомаров.

Мы стояли, восстанавливая дыхание, и смотря друг на друга. С носа у меня капала вода, словно из прохудившегося крана, но не было желания даже тянуть туда руку.

– Вокруг одни болота, – в паузах между дыханием сказал док, – найдите себе посох и проверяйте тропу. Если кто-то из нас попадет в трясину – это конец.

Он сделал паузу и добавил:

– Особенно, если это будете вы.

Посох я нашел, сломав ветку, но о том, что она ломается с громким треском, я понял уже после. Снова тяжелая поступь хозяина русского леса.

– А что если бросить в него вашу гранату? – спросил я. – Может это остановит его на время, пока мы сможем удалиться?

Док снова кивнул. Мы словно поменялись ролями и теперь я предлагал решения. Хотя, скорее всего, доктор просто смертельно устал.

Гранату я кинул в направлении звука, не став ждать пока увижу его источник, в надежде что запах если не отпугнет зверя, то привлечет его. Мы снова побрели вперед. Я тыкал своей палкой перед собою, причем с каждым десятком пройденных шагов эти движения были все апатичнее. Уже безо всяких жестов учтивости я предлагал привалы. Несколько минут и снова в дорогу, которая выглядела так, словно мы бродим в огромной черной комнате. Может мы крутились на пятачке – понятия не имею. Медведя не было слышно, но инстинкт убраться подальше, нашептывая «Еще. Еще немного, на всякий случай».

Дождь ослабевал, как и мы. Я уже безо всякого объявления остановился, повиснув на своем посохе. Собрал все силы в кулак лишь для того, чтобы повернуть голову к доктору. Он тяжело дышал, выглядел измученным, но смотрел на меня твердо. Русские не сдаются.

– Думаете ушли? – отрывисто спросил я.

Корней Аристархович покивал:

– Думаю да. Дождь на нашей стороне, собьет запах. Как вы, – он задохнулся и сделал несколько глубоких вдохов, восстанавливаясь, – как вы отнесетесь к остановке прямо здесь?

«Полностью принимаю ваше приглашение, сударь!» – сказал я, но лишь в мыслях, сил хватило только на согласное мотание головой.

– Но нам надо сделать подстилку, – добавил док и осмотрелся. – Я сам готов рухнуть прямо на этом клочке земли, но мы промокли и сон на сырой земле добьет нас не хуже медведя. Только не так болезненно.

Я не стал отвечать. Найдя ближайшие еловые ветки я вяло, будто тот же медведь, подтянул их к себе, пытаясь сломать. Даже не помню, как это получилось, как доктор умудрился срубить где-то еще веток, как мы уложили их под каким-то кустом и, накрывшись кто чем мог, уснули.

Глава 21. Копальхем

В этот раз меня разбудил холод. Я, не открывая глаз, пытался натянуть на себя хоть что-то, скрутится еще в более тугой комок, дабы сберечь драгоценные крупицы тепла, но не получалось. Веки не хотели разлепляться, голова звенела, словно колокол принявший удар. Все вокруг было каким-то расплывчатым, словно в тумане. Протерев глаза, я увидел, что окружение изменилось. Во-первых, был рассвет и непроглядная мгла отступила, во вторых – дождь сменился туманом. Вместе с этим немного потеплело, а свою дрожь я отнес к промокшей одежде. Где-то внизу застонал Костомаров. Он с трудом сел, помотал головой, словно после жесточайшего похмелья, и приложив усилия посмотрел на меня.

– Неплохая будет заметка для вашего альманаха, Митт, – просипел доктор и откашлялся.

Я кисло усмехнулся.

– Хотелось бы знать, где мы, – разминая шею сказал Костомаров.

Действительно, а где? Вокруг все превратилось в место, которое любят рисовать в сказках – чаща, болота, туман. Правда в этих местах обычно все пропадают. Гинут.

– Куда же нам теперь идти? – спросил я, продолжая оглядываться, словно ждал какого-то чудесного явления.

Док инспектировал свою одежду, не сразу было понятно услышал он мой вопрос или нет.

– Есть несколько вариантов, – не отрываясь от дела сказал Костомаров, своим традиционно спокойным голосом. – Мы можем попробовать вернуться в деревню. По компасу мы найдем направление, хоть это будет и непросто. Была еще мысль вернуться на кладбище и поискать в его окрестностях те самые источники света, в которых мы можем найти помощь. Однако, здесь рядом бродят опасные звери, не побоюсь уже уверенно сказать – охраняют. И стыдно признаться, но наш поход ночью был таким бурным, что я не знаю, в какой стороне кладбище.

– Есть еще третий вариант, док, – внезапно севшим голосом проговорил я, смотря в одну точку. – Это взять вещи и бежать.

– Простите? – удивленно поднял взгляд Костомаров и осекся, увидев мое выражение лица.

А замереть было от чего: из тумана вновь выплывали красные точки. «Какой-то дьявольский зоопарк», – подумалось мне.

Внезапно эти огоньки ускорились и из молочной занавесы тумана выскочил волк! Он не был нацелен на нас, рванул куда-то в сторону, затем резко остановился зарычал, замотал головой. Эта нетипичность поведения вконец меня обескуражила. Бешеный он что ли?

Слух сообщил мне, что Костомаров поднялся на ноги.

– Уходим, док, – повелительно сказал я, закидывая за спину рюкзак и хватая сумку.

Корней Аристархович не возражал и быстро, как только мог, зашагал за мной. Видно было плохо, я лихорадочно тыкал своим посохом, но иголки и листья пружинили и ослабляли уверенность, что под ними твердая почва. Действие адреналина заканчивалось и в голову полезли упаднические мысли, вроде той, что мы заблудились очень серьезно. Услужливая память тут же подбрасывала истории о навсегда сгинувших в чащах людях, о том, что туризм в таких местах для неподготовленного человека равен смерти. И ни одной оптимистичной ноты. Волнение взяло под контроль мой мозг. Я не думал, просто шел, опасаясь, что у меня начнется истерика. Если бы не стыд перед доктором, то, наверное, и началась бы. А ему что, он уже давно распрощался с жизнью, какая разница – умереть в деревне или в лесу?

Мне стало стыдно. Корней Аристархович с самого начала был ко мне хорошо настроен. Это мягко говоря, ведь без него я бы сфотографировал белку на сосне и уехал. От грустных мыслей отвлек посох, неожиданно вошедший в землю чуть ли не наполовину.

Доктор аккуратно подошел ко мне и тоже взглянул на поверхность, казавшуюся просто землей, присыпанной листьями:

– Трясина. Давайте-ка теперь осторожно пойдем в сторону.

Чувствуя себя на минном поле, я осторожно двинулся вправо. Шагов через пятьдесят мне снова пришлось вытаскивать грязный посох. В этот раз мы повернули налево. Потом было еще поворота три налево и не меньше четырех направо. Док еще умудрялся сверять что-то по компасу и убеждал, что по крайней мере по кругу мы ходить не должны. На улице стало еще светлее, но туман не ушел, лишь став чуть прозрачнее. При очередной остановке мы решили, что стоит пообедать. Вкус еды не ощущался, словно меня радовало лишь поглощение энергии, какая она на вкус было неважно. Я даже жевал медленно, смотря куда-то вдаль. Что-то раздражало мой взор, пытаясь достучаться до моего отрешенного сознания. Я сфокусировал взгляд:

– Док, взгляните на болото впереди, – я указал рукой. – Там что-то есть?

Костомаров прищурился:

– Если вы имеете ввиду конструкцию из веток, то – да, несомненно я ее вижу. И кажется догадываюсь, что это.

«И?» – спросили мои поднятые брови.

– Видите ли, – оседлал своего конька доктор, – у коренных народов Севера, не совсем того, где мы с вами сейчас находимся, но тем не менее, был своеобразный график питания. Мясной рацион был скудный, чтобы его получить нужно очень сильно потрудится. Особенно если ты вооружен только примитивным оружием. Следовательно, ничего не пропадало, съедали даже несвежее мясо.

Я не мог понять к чему он ведет, но было интересно.

– Теперь обращу ваше внимание на сами болота, – продолжал лекцию Костомаров. – С давних пор им приписывали различные свойства, поросшие мифами и легендами, но есть и факты. Например, на моей памяти есть экспедиция доктора географических наук Штельцера, Ивана Алексеевича, в которой он как раз бывал в заболоченной местности. Они нашли в трясине тела, привезли в Петербург для исследования, которые показали, что ткани отлично сохранились, да что там ткани – содержимое желудка. Это при том, что самим телам было несколько сотен лет. Местные же жители тоже видимо знали об этих консервирующих свойствах, и они оставляли в болотах туши убитых животных. На случай если заблудившийся путник или охотник будет нуждаться. Одно из названий этого продукта – копальхем. Некоторые народы этот опыт переняли, либо догадались сами.

Черт, может попросить Костомарова написать книгу?

Я уже открыл рот, намереваясь спросить что-то, но сзади, откуда из зловещего тумана, донеслось рычание, смешанное с прерывистым дыханием, словно там дрались две крупные собаки.

– Волк! – быстро сказал доктор и начал вставать.

Быстро он нас нагнал. Хотя разве можно сравнивать наши скорости, хоть в лесу, хоть на открытой местности?

– Митт, доставайте тушу! – внезапно крикнул Костомаров. – Попробуем его отвлечь!

Легко сказать. Схватиться было не за что, нога все время норовила скользнуть вглубь и утащить за собой остальное тело. Док лег рядом, размотал припасенную веревку, подстраховывая меня. Оперевшись одной ногой на твердый берег, схватившись за веревку и на такой растяжке зависнув над болотом, я дотянулся до торчащей деревяшки. Она не поддавалась, я дергал изо всех сил. Доктор, видя мои старания, тоже стал тянуть, словно пытаясь разорвать меня пополам. Медленно и нехотя конструкция стала наклонятся к берегу. Как только обе мои ноги почувствовали под собой твердь, я смог взяться обеими руками и тянуть эту болотную репку изо всех сил. Из воды показалась туша. Точнее то был какой-то кокон, залитый черной-пречёрной грязью, в которой я и сам уже немало изгваздался. Сопя, пыхтя и бормоча ругательства вдвоем мы все-таки вытащили свою добычу на берег. Как раз вовремя – снова на горизонте нашего взгляда материализовался волк и сверкая своими красными, как раскаленный уголь, глазами направился в нашу сторону.

– Реж..Режьте на куски, – не успев отдышаться вымолвил Костомаров. – Он должен почуять мясо.

Я достал свой нож, док – свой и принялись кромсать бедное туловище неизвестного мне животного. Может это был лось или олень, что-то с длинными ногами. И воняла оно ужасно. Сначала это был просто болотный смрад, затем к нему прикрепился запах мертвечины. Не знаю, что и как там сохраняла тина и как это можно было есть, но воняло отвратно. У меня слезились глаза, внутренности выворачивало наизнанку, я кашлял и с безумным остервенением пилил лезвием ножа скользкое мясо. Я думал, что вожусь уже минут десять, но волк еще не набросился, а у нас вместо одного куска старого мяса было уже два.

Я схватил ближний к себе шмат и швырнул его в зверя. Воображение нарисовало как этот кусок в него врезается, хищник недоумевает, переключает внимание. На самом деле я бросил эту нашу приманку максимум метров на шесть, но все остальное, в принципе сбылось. Волк остановился, стал шумно вдыхать воздух, осторожно пошел вокруг неожиданного угощения.

– Уходим, – тронул меня за плечо доктор. – Этот господин вообще-то падаль не приветствует, так что эффект может быть недолгим.

Замелькали перед глазами кусты, поросшие мхом кочки, упавшие стволы, через которые я перетаскивал доктора. Силы были на исходе, где-то в глубине души я молил свершиться какому-то событию, которое покончит со всем этим ужасом. Но не зря говорят – бойся своих желаний, они могут сбыться.

Деревья стали плотнее друг к дружке, словно у них тут было какое-то собрание. Трудно было представить, как выглядели два измотанных человека, идущие, даже бредущие по лесу на пределе сил. То ли внимание притупилось от усталости, то ли атака была очень быстрой, но я успел услышать только шорох мокрых листьев, за которыми последовал удар. Сильнейший толчок в бок, от которого я шлепнулся на живот, выронив сумку, которую каким-то чудом до сих пор сжимал в руке.

– Митт! – донесся голос Костомарова.

Упершись ладонями в скользкие листья, я перевернулся. Корней Аристархович скинул свой рюкзак и полез в его недра.

– Берегись! – заорал я и заелозил ногами, спеша подняться.

Огромный вепрь, горя красными глазами, снова ринулся на моего друга. Док успел только повернуть голову и выставить костыль перед собой, словно копье. Зверюга протаранил эту преграду, сбив доктора с ног, яростно при этом хрюкая. Завязался бой, причем у Корнея Аристарховича были лишь руки, которыми он старался прикрыться.

Я ринулся ему на помощь, даже не представляя, что мне делать. Хотел было достать нож, но не успел – неосторожно поставленная на скользкую траву ступня вдруг резко подвернулась, и я снова упал, замычав от боли. Тем временем вепрь резко дернулся и начал от меня удалятся. Это было бы не так плохо, не зацепись за него Костомаров, которого он легко тащил по земле, Доктор непостижимым образом надел ремень своего протеза на копыто вепря и тот явно был недоволен таким положением. Сжав зубы, я вновь поднялся и заковылял в их сторону. Теперь я примерно понял, какого было доктору. С временно обездвиженной ногой, не имея никакой опоры, двигаться по лесу казалось невозможным.

Я подобрал свой многострадальный посох и кое-как, прыжками двинулся к месту потасовки.

На секунду мне показалось, что Костомаров освободился, но тут же осознал, какие ужасные последствия этой свободы – доктор сползал в болото. Его руки отчаянно рыли мягкую черную землю, хватались за любую травинку, но все тщетно.

– Дооок! – заорал я, забыв обо всем. Организм вкатил мне лошадиную дозу адреналина и я, сам не осознавая как, но ускорился. Вепрь громко фыркнул и взял разбег на меня.

– Получи, скотина! – я сорвал со спины рюкзак и описав им огромную дугу, швырнул в кабана. Эффект был такой же, если б я швырнул в стену. Только в отличии от кладки, зверь разозлился.

Гранаты! У меня же должны еще быть, но вот достать некогда. Вепрь быстро сократил расстояние и еще раз преподал мне урок американского футбола. Я упал, и он тут же ударил копытами мне в грудь. Это было так больно, что я перестал дышать.

«Неужели сейчас начнет рвать живьем» – подумалось мне с каким-то удивлением.

Не начал. Вепрь дернулся, будто его что-то укусило, и отскочил в сторону. Я ползком направился к Костомарову, но сердце застыло, когда я не увидел его там, где он цеплялся за жизнь.

Я хотел кричать, но слова не могли вырваться на свободу. На четвереньках, спотыкаясь я пересек этот несчастный десяток-другой метров, взглядом ища Корнея Аристарховича. Вырванная с корнем трава, прокопанная ногтями траншея и колыхавшаяся трясина. Мозг отказывался сделать вывод.

– Док, – шепотом сказал я, чувствуя, как из глаза потекла теплая слеза. Это была слеза не только сожаления, но и ярости. Бессильной ярости перед природой, перед обстоятельствами.

Я с ненавистью повернулся к вепрю. Тот все еще хрюкал и рыл копытом землю. Я не мог позволить себя сдаться и пошел вокруг этого болота. Перед глазами возникали картинки: вот Корней Аристархович выныривает у другого берега или зацепился за какую-то корягу и висит посреди болота. Но ничего не было. Лес поглотил все лучшее, что у меня было в России.

– Помогите! – сам не зачем, заорал я. – Док!

В кустах слева что-то зашевелилось. Очередной зверь? Ладно, человек ведь тоже зверь. Я вспомнил про второй нож в сапоге, выхватил его и бесстрашно ринулся на звук. С хрустом проломившись через заросли, я застыл, тяжело дыша и ища глазами свою жертву. Никого не было. Хруст сзади. Я развернулся с занесенной рукой, но увиденное не дало мне ее сразу опустить.

На меня смотрел человек. Деталей не помню, кроме той, что в руках он держал что-то похожее на ружье. Железка негромко фыркнула и что-то стукнулось мне в брюки. Я перевел взгляд и тут меня пронзила такая боль, что удар вепря я тут же забыл. Казалось, каждую мою мышцу кто-то тянет в разные стороны, пытаясь порвать. Я полностью утратил контроль над телом, руки самопроизвольно задергались.

– Аааааа!– хотел я заорать во все горло от боли, но только было открыл рот, как мое сознание отключилось.

Глава 22. Гостеприимный народ.

В этот раз я выспался. В какой-то момент даже показалось, что все произошедшее со мной – сон. Не было мрачного Чернолесья, вепрей, холодных ночей в болотах. Корней Аристарховича… Воспоминание о нем ускорило пробудку.

Первое, что увидел – чью-то крупную спину в линялой куртке. Ее обладатель сидел за столом и что-то шумно пил. Пружины скрипнули (оказалось я лежал на кровати) и сидевший обернулся. Это был Зверев Денис Егорович, егерь.

Я был так ошарашен, что никак не мог придумать, что же мне делать. Я столько хотел сказать этому человеку – но не мог вымолвить ни слова. Я опасался и убегал от него – и вот сижу буквально в метре. Зверев вначале тоже молчал. Окинув меня взглядом отвернулся, зажурчала вода и пару секунд спустя он протягивал мне дымящуюся кружку. Моя рука машинально ее взяла, но ко рту нести не стала.

– Выпей, – спокойно глядя прямо мне в глаза сказал Денис Егорович, – ничего такого, чаек с малиной, тебе не помешает. Продрог ты в лесу.

– Вы… – я начал по капле цедить слова, как вдруг откуда-то раздался приглушенный гул, словно за стеной катили что-то очень тяжелое. – Где я?

Комната была длинной, метров десять не меньше. Меня окружали темные земляные стены, без окон, аккуратно обработанные словно рыли специальной машиной. Комната была усилена крепью, наподобие шахтной, в форме буквы П. Крайние крепи были подперты массивными деревянными столбами. Освещалось пространство одним большим светильником, защищенным металлическим каркасом. Что здесь необычного я тоже не сразу понял, потом осенило – свет-то электрический, да еще какой-то белый-белый! Сам я восседал на кровати, застеленной чистым одеялом и вторым таким же одеялом прикрытым. Из одежды на мне было нижнее белье, кальсоны, нательная фуфайка из фланели и носки. За спиной Зверева был стол с чайником, но без печки. Остальные метры этой загадочной комнаты занимали огромные деревянные коробки, которые я часто видел в порту Сан-Франциско, где толпа голодных мужчин дралась за право их разгружать. Где же я? Этот вопрос был озвучен Звереву.

– В безопасности, – ответил он и отхлебнул чай. – Здесь лучше, чем там, наверху.

Наверху? По моему выражению лица, этот вопрос наверняка легко читался, но это меня просто шокировало. Настолько, что я забыл про горячую чашку и пришлось одергивать руку. О напитке я даже не думал.

– Вы нас выследили? С вашими подельниками из леса? Которые выходят подышать воздухом по ночам? – я наблюдал за его реакцией на мои познания.

Охотник посмотрел на меня с некоторым уважением. Я решил добивать.

– Свет по ночам включаете. Зверей натравливаете на людей, обращая в бегство целые деревни, – меня несло. – Прав был Юра, Вы – хозяин леса и ни с кем его делить не хотите. Кроме своей дочери.

На словах про зверей Денис Егорович нахмурился, а при упоминании дочери – вздрогнул.

– Я отвечаю только за зверей. Да и то… а в их дела, – он кивнул головой на дверь, – я особо не вмешиваюсь. Не надо мне это.

– Но зачем так? Вам что, не хватало места? Вы создали какое-то общество? – у меня от горячности фраз пересохло горло, и я глотнул чай, который оказался очень вкусный.

– Я? – искренне удивился егерь. – Какое такое общество. Говорю же, за зверей отвечаю.

– Откуда Вы знаете Теслу? – кинул я свой козырь. Как мне казалось.

– Кого? – Денис Егорович даже прищурился. – Не знаю такого. За тобой вот посмотреть попросили, ну и.… – он пожал плечами.

Я рассчитывал обескуражить мужчину, но сам принял этот эффект на себя. Никакой реакции на фамилию Тесла. Присмотреть?

– Но…кто? Зачем?

Зверев молча отпил из своей кружки и лишь затем ответил:

– Сказали помочь лесом полюбоваться, кабанчика подстрелить, так чтоб поинтереснее, с боем. Ну и проследить, чтоб уехал довольным. Я беды никакой не желал. Ты за удар по башке прости. Увидел, что ты в доме с моей дочуркой, кровь в голову ударила. Я бы тебя в сарай не понес, да вызвали, пришлось бежать. Дьявол этот разбушевался, надо было поймать. Но и ты ловкач оказался. Как сбежал?

Я не собирался ему отвечать. В голове была полнейшая каша. Вызвали? Какой еще дьявол? Да что же тут происходит?

– И с Наседкиной Галиной Ивановной вы, как оказалось, давно знакомы. А прикидывались, друга на друга даже не смотрели, – я старательно изображал презрение, чтобы сильнее зацепить охотника.

– Она сама не хотела, – мне показалось, что он даже смутился, слова звучали как-то непривычно для него тепло. – Просто Танька моя… Девушка все-таки.

Он шумно выдохнул, по-отцовски, и продолжил:

– Я понимал, что женская рука нужна. По хозяйству обучить я бы и сам смог. Но вот поболтать по-бабьи, посплетничать о том о сем. Да и шитье-вязание тоже дело хорошее. Сынка только ее не пускал, разве что пару раз при себе. Не потому что с придурью, а потому что мужик. Да, полоумный, но мужик. Ну мы и договорились: она заходит с Танькой сидит, я ей подсоблю с дичью.

Надо же, как все просто. Взаимовыгодные отношения.

– А что ж вы Тимофею не помогли, когда его лихорадило? Были заняты коварными планами? – я вкладывал максимум имевшейся у меня едкости в каждую фразу.

– Решили, что будет подозрительно. Я-то врачеванием не занимаюсь и порошков всяких аптекарских мне вроде взять негде. Помереть бы мальчонке не дали, а тут и вы появились.

Всё «мы», «решили». Одни загадки.

– Что это за люди, которые вырубили меня?

– Живут они тут, – просто ответил Зверев. – Местные почти все, с ним лишь пара человек приехало. Хорошие ребята, я всех знаю. Они пытались меня в свои дела втянуть, но и мне так в лесу хорошо, без ихних планов.

– Отличные ребята, – желчно усмехнулся я. – Ходят с каким-то оружием, неугодных людей отстреливают. Душевные просто.

– Если б отстреливали, то мы бы сейчас не болтали, – веско заметил охотник. – Оглушили, чтоб проще было. Так бы вообще кабан задрал. А так еще и подлечили тебе ногу.

Действительно, ступня совершенно не болела. Я повертел ею – будто бы и не подворачивал.

– Красноглазые кстати ваших рук дело? Какой-то особый вид?

Егерь потер ладонью кулак и уставился в пол.

– Да это он их завел. Пичкает чем-то, да еще какие-то штуки делает чтоб глаза светились. Так страшнее.

Кто этот загадочный Он, Зверев мне явно говорить не собирался.

– Что бы вы там все не задумали, из-за вас погиб мой друг. И этому нет и не будет оправдания.

– Доктор? – поднял глаза Денис Егорыч и усмехнулся, – Да не помер он. Застудился может, да пару костей сломал. Вепрь его здорово помял.

Я так подскочил, что облился чаем. Костомаров жив? Они смогли его вытащить из болота?

Спросить я не успел – на столе что-то механически хрюкнуло и раздался скрипящий от помех голос:

– Денис …рыч, подойд…ольер.

Егерь отвернулся от меня, нажал какую-то кнопку и повернулся обратно.

– Ладно, зовут меня. Одежда твоя вон, на стуле висит. Подсушили чуток, почистили. Как и тебя.

Я тоже обратил внимания, что тело не воняло потом, не было видно ни следа грязи, хотя я два дня не просто гулял по лесу, а в особом режиме. Режиме выживания. В месте ударов вепря на груди расплывались цветные пятна синяков.

Зверев грузно встал, со стуком поставил на стол чашку и направился к двери.

– Зачем вы ему помогаете? – бросил я ему вслед, пытаясь хоть что-то понять.

Мужчина остановился, пару секунд постоял спиной ко мне, и снова двинулся к двери. Только лишь взявшись за ручку, он обернулся и коротко сказал:

– Он вылечил мою дочь.

Глава 23. Капитан Немо.

Эта фраза сковала меня, словно Зверев произнёс магическое заклятье, превращающее человека в камень. Мир в очередной раз рухнул, преобразился, и это не просто красивая фраза. Все, произошедшее со мной за эти дни, рассыпалось, рассеивалось, перемешивалось.

Как он мог? Гениальный актёр? Непревзойдённый манипулятор? Но при этом такой интересный человек. Вернувшийся разум едко сказал на ухо, что не все так уж и нелогично. Кто в детективных романах обычно злодей? Человек обиженный на кого-то или на что-то, будь то накричавший на него в детстве отчим или государство лишившее чего-то важного. Он интересный человек? Разве человек сумевший организовать такое необычное дело и так легко тебя обмануть может быть простаком? Это по определению личность умная, интересная, сильная.

А Костомаров как раз такой. Идеальный кандидат. Всегда рядом, а значит вне подозрений. И информацию ты ему, американский Митя, приносил сам. Но к чему тогда все эти совместные походы по лесу, убегания от зверей с картинным падением в болото? Зачем все усложнять, можно было просто сказать: нет тут ничего, дружище, езжай домой. Может хотел убедиться, что я уеду спокойным и ни о чем не напишу. Не самая плохая версия. Тут пришла в голову еще более простая мысль – он ведь мог меня убить, в любой момент. Не хладнокровно, спящего ножом, а просто оставив где-то в лесу среди своего красноглазого зоопарка. Этот вопрос не давал покоя.

Можно ли застыть еще больше если и так стоишь на месте, уставившись в одну точку? Можно, если услышать такой крик, какой услышал я. Тот самый, который держал в страхе местных жителей, теперь гулко звучал откуда-то из-за двери. В этот раз парализатором не был страх, скорее очередное открытие, что и это тоже часть плана.

Хватит. Я уверенно подошёл к стулу с моей одеждой, намереваясь узнать развязку этой истории. А заодно и выбраться из неё живым.

За дверью находился освещённый земляной коридор, метра три шириной и высотой около двух. Вариантов не было, и я шёл вперед, поглядывая на ползущие по стенам блестящие чёрные кабеля. Откуда-то сбоку вышел человек и уверенно прошагал мимо меня, легко при этом улыбнувшись. Я проводил его взглядом: обычный мужчина лет тридцати пяти-сорока, с густой бородой, мощными плечами. Одет, кстати, в джинсы, наподобие моих. Мой крестный ход коридором продолжился до его самого конца, где этот проход заканчивался шторой из грубой и толстой ткани. С чувством актерского дебюта, я отодвинул занавес и попал на освещенную сцену.

Уютная комната, в которой стены были уже не земляными, а деревянными. Большие прямоугольники на потолке истончали мягкий белый свет. Помещение вмещало в себя пять столов, за каждым из которых вмещалось человек шесть.

Помимо проема, впустившего меня, я насчитал еще три. Что было за ними – непонятно, но я уже сообразил, что нахожусь в столовой. За двумя столами сидели пять человек, все мужчины. Они приветливо мне кивнули, а один, с сединой в волосах, сказал:

– Если проголодался, то на кухне есть еще что-то. Загляни, не стесняйся.

Я машинально кивнул. Почему все так приветливы, словно меня знают? Или все-таки знают? Наверное, с момента моей встречи с их лидером. Улыбаются теперь, словно взрослые ребенку, который кричал «Я великий воин» и махал пластмассовым мечом, рассекая воздух. Не воспринимают серьезно и это задевало.

Все так же, на автомате, я дошел до очередного «дверного» проема, оказавшимся входом на кухню. Плита, судя по вытяжке, но не газовая. Просто большая и блестящая металлическая поверхность с парой разнокалиберных кастрюль на ней. Также у одной из стен стоял огромный холодильник, американский, очень хорошо мне знакомая модель. Большой разделочный стол. О том, что здесь где-то лежат и ножи, не возникло даже мысли. Несколько металлических ящиков непонятного назначения, кухонная утварь на стенах.

Я развернулся и зашагал к другому выходу из комнаты. Со стороны, наверное, выглядело так, словно я искал что-то и сам не знал, что. Так, собственно, и было.

Теперь я заглядывал в покрытую мраком кладовую, которую выдавали стеллажи во всю стену, ряд темных мешков и несколько бочек. Оставался еще один выход, последний. Сердце застучало в предчувствии, ладони нагрелись, накапливая в них всю энергию. И оно не обмануло.

На этот раз передо мной открылся целый зал, причём машинный. Его высота была уже куда выше предыдущих и создавалось ощущение, что вылезаешь из какой-то норы на открытое пространство. Пол был еще в нескольких метрах внизу. Мне пришлось прошагать железной лестницей, сопровождая каждый шаг гулким отзвоном.

Признаюсь, что любопытство временно приглушило все мои переживания, слишком уж интересно все выглядело. По центру зала были три отгороженных поручнями круглых зоны, похожих на большие канализационные люки. Это и были какие-то люки, к которым тянулись толстые кабеля. Вырастали эти проводники тока из металлических шкафов, стоящих вдоль стен.

Я подошел поближе. На каждый этот люк приходилось по три украшенных измерительными приборами шкафа. Какие-то шкалы со стрелками, рубильники, крупные промышленные кнопки – все это напоминало лабораторное оборудование. Помещение было наполнено негромким гулом, идущим как раз от этих аппаратов. Ноги сами несли меня к люкам. На одном из них половина круглой крышки была откинута, но что они скрывали в своих недрах увидеть не получалось – зайти за поручни я не решился. Что-то зашуршало за крайним из отверстий. Я тут же отвёл взгляд, словно посетитель в музее решившийся потрогать экспонат, который трогать нельзя. Шорох тоже затих. Я пытался разглядеть источник шума, но его скрывала бухта кабеля, стоявшая около люка. Не спеша, стараясь быть бесшумным, я двинулся туда, одновременно отходя вбок, чтобы открыть себе обзор. Вот из-за огромной деревянной катушки выплыла часть плеча, затем рука, а дальше можно было и не выходить. Уже кусок куртки показался жутко знакомым, но, когда в обзор попала вся рука, сжимавшая костыль, образ завершился, как и моя осторожность. Там стоял Костомаров. Я молча шагал к нему. Он тоже, скорее всего, старался быть незаметным, о чем говорило его каменное лицо. Однако увидев меня его глаза расширились грудь раздулась, словно вдохнул и задержал в себе воздух.

– Митт? – тихо спросил он, словно не веря своим глазам. – Вы все-таки живы.

«А что вы ожидали?» – хотелось мне спросить очень зло, зацепить его, но мой рот не издал ни звука. Я остановился шагах в пяти от дока.

Он тоже молчал, изучая меня глазами. Затем сделал шаг вперед, и я напрягся.

– Как вы? После всего этого, – он смотрел мне прямо в глаза.

Я пронизывал его немигающим взглядом. Хотелось вложить в него пренебрежение, злость, даже надменность. Но я не мог. Ругал себя за это, но глядя именно этому человеку в глаза не мог его ненавидеть.

– В чем дело? С вами что-то делали? – голос дока стал обеспокоенным. Тут откуда-то из недр этого неизвестного поселения снова раздался жуткий крик, эхом отразившись от стен. Звучал он особенно жутко, словно это невидимое чудовище сражалось с чем-то не менее устрашающим. Мы оба повернули голову на этот звук

– Что это за крики? Процесс создания жуткого существа? – совершенно спокойно спросил я у доктора. Наши головы вернулись в начальное положение, и мы вновь скрестили взгляды. – Очередной красноглазый монстр?

– Нет, Митт. Это самый что ни на есть дьявол, – голос прозвучал слева от меня.

Мы так оторопели от крика, что не заметили, как в зал, через еще одну незамеченную ранее дверь, вошёл человек. Я думал, что уже достаточно закалён от потрясений, но у меня буквально подкосились ноги. Мир-оборотень в очередной раз проделал свой трюк или, как я постоянно говорю «рухнул». Сознание было так завалено всеми этими осколками мыслей, что новый я еще никак не мог выстроить. Сейчас мне не нужны были никакие детали одежды или внешности. Я даже точно знал, что увижу на лице у говорящего. Взгляд повернулся на голос, чтобы дать подтверждение догадки.

– Как символично, что мы все встретились именно в этой комнате – добро пожаловать в цитадель нового мира, друзья, – произнес, озорно подмигнув, Юра Гаринов.

Глава 24. Новус ордо секлорум

Если бы кто-то увидел нас с Костомаровым со стороны, то мы, наверное, выглядели двумя провинциалами увидевших известную личность. Юра же выглядел как всегда открытым, бодрым рубаха-парнем. Он вёл себя так, будто ничего необычного не происходило.

– Ну как вам здесь? – уперев руки в бёдра Юра весело посмотрел на меня, потом на доктора. Не дождавшись нашей реакции, продолжил. – Понимаю, понимаю. Вы шокированы. Очень надеюсь, что всеми этими машинами, а не мной.

– Но…как? Почему? Зачем… – мысли мои путались, я не знал, что же спросить в первую очередь.

– Я все объясню, – Гаринов успокаивающе поднял руки. – Читали Жюля Верна «20 000 лье под водой»?

Мы с доком синхронно кивнули.

– Ну вот! – радостно воскликнул инженер. –Представьте, что вы на «Наутилусе», а я – капитан Немо.

Док бросил взгляд на меня, а я на него. Наверняка, мы подумали об одном и том же. Как и Юра.

– Но помните и условия, – Юра снова подмигнул нам обоим. – Вы узнаете все тайны, но наше судно уже никогда не покинете.

Дав нам несколько секунд, чтобы опомниться, он продолжил.

– Начну от печки, – улыбнувшись мне, уточнил: – то есть сначала. Хотя, эта самая комната в некотором роде самая главная. Вот эти люки идут в самые недра нашей замечательной земли, до самой нефти. Но это я вам сказал, чтоб уже не возвращаться сюда. Прошу за мной, господа-товарищи. Самое интересное еще впереди.

Гаринов уверенно направился к выходу, и мы с Костомаровым двинулись следом.

– Как я и обещал, начну сначала, – не оборачиваясь вещал Юра, пока мы проходили очередной коридорчик. – Наша первая остановка – вольер.

Запах это подтвердил, ведь он встретил нас быстрее чем зрительный образ. А глазам было на что взглянуть.

За решетками из массивных прутьев, каждый в своей клетке, сидели звери. Те самые. Величественно лежащий волк, затем еще один. Тяжело дышащий вепрь. Медведя правда не было, но и слава Богу, и так приближаясь к клеткам я чувствовал, как каждый волосок на теле подымается. Инстинкты, наверное.

В крайней клетке находился неизвестный мне представитель фауны. Существо напоминало чёрную огромную мышь, размером с поросенка. Глаза хищно сверкнули на меня.

– Это главный солдат нашей охраны, – с напускной гордостью сказал Гаринов, и указал рукой на зверя. – Знакомьтесь – тасманский дьявол, собственной персоной. Умеет наводить ужас почище чем грозные собратья, да вы и сами слышали. Да-да, не удивляйтесь. Этот леденящий крик по ночам принадлежит именно ему. Я его собственно так и обнаружил. Ехал в поезде, слышу вой. Ну пошел разобраться. Ничего оригинального – Юра еле заметно усмехнулся, уголком рта. – Осваивались в доме какого-то помещика, а у того целый зоопарк оказался. Ну ребята и решили отвезти его в колхоз, авось пригодится. Я, само собой, с ними договорился и забрал дьяволёнка.

Костомаров задумчиво кивал, глядя то ли на экзотического зверя, то ли сквозь него.

– А глаза? – я украдкой взглянул на Юру, словно стеснялся его.

– О, тут уже вся мощь науки, – Гаринов картинно воздел руки. – Был у меня один препаратик, жидкость, реагирующая на определённые магнитные поля. Доработали немного с товарищами, богата земля русская талантами – нашлись и химики. Берём мы значит это вещество, у нас вон там как раз мини-лаборатория.

Я посмотрел за его рукой, которая указывала на металлическую дверь с замком.

– Приходится замыкать, оборудование нежное, – снова проявил чудеса чтения мыслей Юра. – То вот этот тасманский разбойник выскочит, как сегодня. Ну да вы знаете, думаю. То детки придут на зверей посмотреть, да полезут не туда.

«Детки?» – мелькнуло в моей голове и наверняка отразилось на лице, но Юра в этот раз не обратил внимание и продолжил:

– Видите вон те штуки?

Он говорил о большой металлической рамке, где-то три фута на три. То есть метр на метр. Вся рамка была обмотана тонкими блестящими жилами проводов. Уже более толстым кабелем это устройство присоединялось к железному ящику, который ничем не выдавал своего предназначения и имел только один большой реостат и одну-единственную кнопку.

– Это генератор поля, настроенный на определенную частоту, – продолжил Гаринов, увлекаясь своим рассказом все больше и больше. – Так вот, вводим это вещество нужному зверю, затем облучаем его полем и вуаля – глаза начинают светиться! Трепещите! Правда зверь потом какой-то сам не свой, словно одурманенный, но кто обратит на это внимание? Разве что Денис Егорович, которому это не по нраву. Кто бы мог подумать – охотник будет главным защитником животных!

Он довольно засмеялся, а я стоял словно мальчишка, которому отец показывает устройство автомобиля. Я даже забыл про Костомарова и про свои чувства к нему.

– Это еще хорошо, – добавил Юра, – что местные жители далеки от прогресса и чтут необычные природные явления, опасаются их. На всякий случай. Без этого было бы куда сложнее.

– Раньше и молнии почитали за ярость богов, – вставил я. – Но мне казалось, ты за научный прогресс? А сам используешь такие…методы.

– Как же ты прав, Митя! – он с каким-то восхищение глядел на меня. – Хоть я и материалист, но как тут не поверить в судьбу, приведшую именно тебя. Насчет молний ты в самую точку. К ним мы еще вернемся. Итак, я ответил на вопрос «как», но вас теперь еще сильнее интересует вопрос «зачем»?

Костомаров не спеша отстукивал шаги по этому бестиарию, разглядывал генератор, словно посетитель музея, которому разговор гида не очень интересен.

Однако Юра и не ждал от нас подтверждения.

– Вот здесь начинается все самое главное. Звери, как вы уже поняли, предназначались лишь для того, чтобы обезопасить территорию нашей коммуны. Да, иначе и не назовешь, – Гаринов на секунду задумался, но тут же словно отряхнувшись, вернулся к привычному состоянию. – Здесь очень удобное место. От глаз скрытое, для разработок подходит. Местные особой опасности не представляли, не все по крайней мере. Кстати большинство из живущих здесь как раз-таки аборигены здешних лесов. Я больше опасался, что разболтают, дойдёт слух куда-то повыше. Вроде бы ерунда – какие-то красноглазые кабаны и медведи, а вдруг какой учёный заинтересуется? Да экспедицию притащит? Вот как ты, например. Поэтому действовали мы наверняка: все звери появлялись на кладбище, а место это сакральное для верующего человека. Тут как раз выход недалеко получается. Молнией шарахнули пару раз. Заметь, никого не трогали. Егерь наш замечательный как раз для этого был приставлен. Он же избавлялся от капканов в первое время. Бывало еще пластины железные, обклеенные мехом вешали на бока наших чудовищ. Стрельнет крестьянин из берданки или даже вилами ткнёт – а не берется зверь. Ну как тут во что-то сверхъестественное не поверить? Даже профессор какой-нибудь решил бы, что мутация какая, а уж наш коренной житель и подавно почуял неладное. Не так давно еще лысый тот, из вашей деревни, приметил в лесу наших. Думали уже пугнуть как следует. Ломал наши внешние антенны, боялся что ли, их или нас.

Он сделал паузу в своём рассказе, видимо давай нам время переварить информацию. Я же отметил в своем мысленном списке пункт про покойного Хуртинского. Значит, он просто обнаружил людей и чужеродные объекты в лесу, и воспринял это как еще одно вмешательство в его личный мир.

– Прошу дальше, – Юра жестом пригласил нас следовать за ним. – Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Все комнаты этой базы (именно так мне виделось это место) были разными. Холодная и гнетущая обстановка зверинца сменилась уютной гостиной. Да, именно гостиной. Несколько пухлых диванов, ковёр на полу между ними. Стены отделаны красивыми деревянными панелями. Лампы освещения были скрыты за тканевыми абажурами и свет был очень мягкий и уютный. В углу величественно стоял большой радиоприёмник с проигрывателем пластинок. На ковре трое мальчишек увлечённо складывали из конструктора какую-то штуку. На диване шурша спицами сидела симпатичная русоволосая женщина. Дети не обратили на нас внимания, а дама приветливо улыбнулась, словно мы раньше виделись. Юра махнул ей рукой и мы пошли дальше. Следующая комната оказалась огромный складом: консервные банки, бутылки, заколоченные деревянные ящики – всего очень много.

– Впечатляет? – обернулся на ходу Юра. – Я думаю, вы уже догадались, что мы под землей. Не то, чтобы очень глубоко, но достаточно, чтобы нас не обнаружить.

Я хотел было что-то спросить, но нам явилась новая часть этой непонятной цитадели. На сей раз – мастерская, или даже цех. Просторное помещение, одну из стен целиком занимал металлический верстак. На нем я увидел радиостанцию, американскую. Я читал про неё в журнале «Популярная механика». Хотелось бы сказать, что верстак был завален деталями и инструментами, но там царил порядок. Не идеальный, а рабочий. Где-то моточек проволоки, рядом кусачки, гудит какой-то прибор, кажется осциллограф. Прямо посреди этого рабочего пространства, на массивной платформе на колесиках, стоял очередной аппарат неизвестного назначения.

– Здесь я работаю, – с хозяйской гордость Юра обвёл рукой комнату. – Тут проводим ремонт оборудования, бывает новые штуки собираем. Вот радиостанция есть, для связи. С усиленной антенной могу связать почти с кем угодно. Например, со Зверевым. Единственное неудобство, что Денис Егорычу приходится аккумулятор таскать на подзарядку.

Я тут же вспомнил антенну на доме у егеря.

– Это вот, – Юра указал на аппарат посреди комнаты. – Блок нашей электролопаты.

Он с удовольствием вобрал в себя наше с доктором удивление и засмеялся:

– Наши так ее прозвали. На самом деле наша электролопата – это звуковая пушка. Колебания определенной частоты дробят землю почище любого экскаватора. Спросите, куда деваем землю? Загляните ка-сюда.

Он подошёл к дальней стене, потянул за какую-то ручку и оказалась что вся стена – это огромная сдвижная дверь. За ней стояло нечто напоминающий большой, в человеческий рост, пылесос. Рядом лежали толстенные шахтные рукава.

– Догадались? – подмигнул нам Гаринов. – Вот этой штукой мы просто выдуваем землю наверх.

Открылась и тайна зловещих курганов, о которой вскользну упоминал кто-то из пациентов дока.

– Кстати, видите вот эту схемку на стене? Вон там, над настольной лампой.

К деревянному щиту был пришпилен большой бумажный лист, на котором был начерчен круг, разделённый внутри на части различного размера. Каждая часть была пронумерована, а на свободном от рисунка части листа была дана их расшифровка. Это оказался план Юриной лаборатории (теперь мне все это не казалось базой).

– Круговая планировка очень удобна, -пояснил Гаринов. – Вот, например, вот эта комнатка в центре – та самая, с люками. И раз я рассказал вам про наш звуковой бур, то стоит объяснить зачем она, эта комнатка.

Юра отошёл от верстака, немного прошёлся глядя себе под ноги, словно актёр, готовящийся войти в роль. Гаринов неожиданно стал серьёзен, в голосе появилась небольшая хрипотца, но скорее от уверенности, чем от волнения.

– Этим буром мы добираемся то нефтенесущих слоёв. И вы, наверное, думаете, что мы качаем эту, так называемую, чёрную кровь земли для каких-то своих целей. Нет, – он обвёл нас внимательным взглядом. – Мы наоборот оставляем ее там навсегда.

Видя наше непонимание, пояснил:

– Мы делаем ее ненужной.

В воздухе повисал пауза. Док хмурился, мои же шестеренки или шарики, или что там у меня в голове крутились так быстро, что я за ними не поспевал. Что все это значит?

– Как оказалось, что если воздействовать на нефть особым резонатором, то изменяются свойства этой жидкости, меняются качественные характеристики. Эти резонаторы как раз и опущены в те скважины в зале. Технически – это уже не нефть. И добывать ее нет никакой надобности. А значит – нужно готовиться жить без неё. Novus ordo seclorum – новый порядок веков.

– Но… – я был обескуражен. – Юра, зачем? Это же… твоя страна. Вот кстати откуда проблемы на буровых…

– Причины, друг мой Митт, – усмехнулся Юра, снова подошёл верстаку и прислонился к нему, – я понял у тебя на родине, в США.

Глава 25. Молния среди леса.

В университете Юра Гаринов подавал большие надежды. Профессора души в нем не чаяли, организовывали ему поездки на заграничные симпозиумы. Правда, в основном в качестве наблюдателя, ибо снобизм ученых мужей того времени не принял бы двадцатилетнего парня на равных. Парню одинаково хорошо давались все дисциплины, даже гуманитарные, вроде философии, но блистал студент Гаринов в области электричества.

Новая перспективная область науки. Простой обыватель видел в этом замену свечей и масляных ламп на провода, Юра же видел в этом силу, которая может все. Со всем неистовством, присущем такому возрасту, он поглощал знания, чтобы потом создавать новые. Хорошо выспаться, вкусно поесть, подумать о новом костюме – таких понятий он просто не понимал. Если бы не вредный организм, то и вовсе бы отказался от всех этих времязатратных занятий.

Как-то раз приехал в Юрин университет профессор аж из самой Северной Америки. Пообщался с коллегами-учеными, те в свою очередь указали ему на Юру. Американец был не из чванливых, пообщался с парнем, порасспросил. Затем вернувшись к русским коллегам, попросил дать ему молодого человека на стажировку. Мол, талант такой, надо ему всю научную панораму показать, а не только русскую. Нет, вы не подумайте, господа почтеннейшие профессора, не выгоды ради. Поработает паренёк в лаборатории и вернётся назад. Все исключительно в интересах науки. Нехорошо было молодого проспекта вот так вот отпускать, да еще в государство известное своими амбициозными проектами, на которые деньги не жалелись. Кто кляузу напишет – можно и мантию потерять. Сжалились, однако, ученые мужи над молодым дарованием, отпустили. Может потому что, империя на тот момент не выглядела лучшей платформой для старта такого ума, а может просто верили в него.

По приезду в США хитрый профессор буквально через неделю отвёл парня в компанию Дженерал Электрик, в которой царствовал Томас Эдисон. Расчёт был хороший – у Эдисона самые современные лаборатории. Для перспективных сотрудников компания делала все, чтобы те и не помышляли о другом месте работы – большие заработки без оглядки на возраст и опыт, обеспечение жильем, автомобилем, спортзалом. В общем – статусом. Был ли этот американский профессор истинным патриотом своей страны, или рекрутом, получавшим от Эдисона процент – останется загадкой. Эффект оправдался. Юра был в восторге от работы. Окунулся в неё с головой. Можно было закончить историю на этом, но спустя несколько лет, уже инженер Гаринов, возвращается в Россию. Совсем в другую страну, а не ту, из которой уезжал.

Оказалось, что помимо научных вихрей в голове, в сердце молодого человека бушевали еще и волны. Он переживал за свою Родину. Много времени Юра потратил, чтобы его просто заметили. Вся страна бурлила, все чем-то занимались. Многие просто выживали, другие пытались получить себе место в новой жизни. Своих наставников Гаринов найти не смог и все пришлось делать самому. Первые годы жизнь молодого специалиста напоминала мяч для игры в американский футбол – его постоянно перекидывали с должности на должность, с завода на фабрику и обратно. Юра не гнушался никакой работы – настраивал производственные линии, водозаборные станции, электрические обеспечение, ибо слово «электрификация» звучало в те годы почти священно. В конце концов, забросило уже опытного инженера силовых установок в самую глушь Советского Союза, где уже тысячелетиями природа собирала и хранила нефть.

– И вот работаю я, Митя, работаю. Света белого не вижу и совсем об этом не думаю. В голове стоит американская картинка: чистые красивые улицы, даже в маленьком городе, электрическое освещение, магазины. Современные заводы производят все что нужно, ведь ресурсы есть почти что любые. И всем этим благом пользуются люди, от простых работяг до руководителей. Я тогда не думал коммунизм это или нет, – Юра прервался, словно заново переживая воспоминания. – И вот однажды снисходит на меня озарение. Я вдруг понимаю, что своими руками веду страну не туда.

Я не задавал лишних вопросов, понимая, что нужно дать ему выговорится.

– Ведь будучи в Америке я увидел, насколько люди становятся зависимыми от удобств. Как компания Эдисона стремится им этот комфорт улучшить. Я тогда как думал – благое дело. И мы, изобретатели, зарабатываем, и людям на пользу. Но только все больше мне начинало казаться, что услуга эта – медвежья, – Гаринов смотрел прямо перед собой, не мигая. – Тут Депрессия еще началась. Подумалось – как вообще человек может остаться без работы? Неужели уже все дела сделаны? Есть запас еды на тысячу лет вперед? Все обеспечены кровом? Я стал замечать то, чего не видел раньше. Комфорт стал средством манипуляции. Автоматизация заводов ведет к тому, что самым важным станет сырье, а не человеческий труд за ним. Я уже молчу про политику. Стоит кому-то сказать, что нехватка ресурсов угрожает нашей целостности, что без них остановятся заводы, перестанут ездить машины и вам, граждане, придется вновь очень много работать – и все. Народ поддержит любое действие, вплоть до войны. А еще позже людям будет все равно, откуда их страна черпает нужный ресурс – уничтожая природу или другую страну. Все будут это знать, но молчать, лишь бы кардинально не менять жизнь. И это страшно, Митя.

– Ты в Америке познакомился с господином Тесла? – внезапно спросил Костомаров.

Юра вздрогнул и с удивление посмотрел на доктора. Он приоткрыл было рот, но ничего не сказал. Док, словно опытный бильярдист, ловко разбил мощную речь. Гаринов еще немного помолчал, видимо приводя в мысли в порядок, и затем ответил:

– Да, в США. То есть я, конечно, слышал о нем и до поездки и мечтал встретиться. Попав к Эдисону, я начал расспрашивать о Тесла, но оказалось, что они расстались на нехорошей ноте. Потратив еще времени, я нашел этого гения в Колорадо-Спрингс. Изведя еще больше времени, я сумел с ним встретится, и он взял меня в ученики.

– Это его изобретения? – я обвел взглядом мастерскую, но подразумевая все вокруг.

Юра тоже осмотрелся, словно припоминая:

– В основном. Ох, Митя, знал бы ты, какой это гений. Настоящий, чистый. Идеи сыпались из него словно искры от точильного камня – успевай только ловить. Вы обратили внимание, что некоторые наши лампы без проводов? Да что, говорить – пойдёмте дальше.

И мы пошли, причём Костомаров как-то нарочито громко гремел своими костылями.

– Вот смотрите, – Гаринов привёл нас в мрачную маленькую комнатку. – Вот эти металлические пластины, помогли вам обоим избавиться от болотной грязи. Практически без воды!

Я во все глаза уставился на очередное чудо техники, представлявшее собой целых ворох тонких проводов, сходящихся к двум блестящим пластинкам, каждая размером с альбомный лист.

– Эта машина создаёт определённое вибрирующее поле, – развёл руками Юра. – Оно расщепляет грязь, не повреждая ткани организма. Очень удобно, особенно в условиях без горячей воды и сильных моющих средств. На буровых вон нефть камнями бывает от кожи отдирают.

Он посмотрел на нас, наслаждаясь эффектом. Можно было подумать, что Гаринов позёр, но в его глазах горел огонь изобретателях, эдакая сумасшедшинка свойственная таким людям. Он восхищался вместе с нами.

– Ах да, – Юра поднял вверх указательный палец, – вот этот чудный шарик, не что иное как стиральная машина. Ультразвуковая. Большинство загрязнений удаляет без порошка.

При этих словах он достал откуда-то из недр проводом кругляш, диаметром с небольшой мяч и гордо покрутил его в руке.

– Магнитные поля способны творить чудеса, – продолжал Юра. – Вы же были на кухне? Так вот там плита – тоже выходец из лаборатории Тесла. Не без помощи вашего покорного слуги.

Инженер картинно поклонился.

– Ей не нужны горелки. Индукционные токи намагничивают любой металл, находящийся на поверхности. Очень энергоэффективно, удобно и безопасно.

«Вот бы такую в производство» – пронеслась у меня подлая коммерческая мысль. Надо же, бизнесмен, весь в отца. Юра же тем временем продолжал удивлять:

– В нашем лазарете есть аппарат, который прекрасно помогает позвоночнику и суставам после трудной работы. Есть такой, что пищеварение тоже отлично регулирует. Ну может иногда чересчур отлично. Можно еще смастерить Икс-лучи и смотреть сквозь человека, отлично видны кости и даже органы. Кстати, именно благодаря одному из аппаратов, в наши ряды влился егерь Денис Егорович.

– Вылечили его дочь? – вспомнил я и проговорил это вслух.

– Именно, – Гаринов прищурился, глядя на меня и как-то хитро улыбнулся. – У девочки была проблема с сосудами головы. Я взял у него все диагнозы, которые давали врачи. Изучил их, посоветовался кое с кем и применил Тесла-терапию.

Он засмеялся, довольный придуманным словом.

– Сложный был случай, малокровие кажется? – нахмурив брови он повернулся к Костомарову, но тот остался неподвижен. – Охотник рассказал про какую-то диету чудную, сырой требухой питаться. Однако же, в сочетании с нашими аппаратами, с терапией спинного мозга с их помощью – результат был.

– И грозный егерь стал вашей марионеткой, – едко закончил я.

– Положа руку на сердце скажу – делал это не ради Зверева, девочку было жалко. Веселая такая, совсем неглупая. Я ей еще доставал саженцы цветов. Она, кстати, тоже приходит сюда, общается с людьми, смотрит на работу.

Еще одна галочка в моем списке – общительность дочери охотника объяснялась отсутствием отшельничества, которое я ей приписывал. Мы все двинулись дальше.

– А это моя личная святая святых, – инженер жестом пригласил нас войти первыми.

Мы оказались в личном кабинете Гаринова. Для этого не нужно было обладать особыми навыками дедукции. Письменный стол с настольной лампой и чайной чашкой на нем. Письменные принадлежности, аккуратная стопка писчей бумаги. После всех этих километров проводов и груд металла эта комната казалась островком из прошлого. Помимо стола в комнате была спартанская кровать и шкаф, на дверцах которого были затейливая резьба. Я пригляделся: рисунок изображал переплетений молний.

– Один из наших сделал, – похвастался Юра, перехватив мой взгляд. – Любит с деревом на досуге поработать. Из Чернолесья, кстати. Шкафчик то не простой.

Достав из кармана ключ, Гаринов отворил дверцы. За ними оказалась серая металлическая панель, украшенная яркими зелёными и красными огоньками лампочек.

– Отсюда я вижу все, что мне нужно видеть. Состояние всех работающих машин, статус замков на входах в наш дом. Могу даже управлять этими замками прямо отсюда.

Все это безусловно впечатляло, но суть все этого была еще туманна.

– А сам Тесла знает, что ты здесь делаешь? – у меня чуть было не сорвалось слов «творишь».

– Намекаешь на то, что я украл его работы? – сверкнул глазами Юра и заходил по своему кабинету. Он был небольшим, шага четыре в длину и от этого его ходьбы казалась нервной. – Как я и говорил, – это чистый гений. Да, возможно он хотел какой-то славы, чтобы все понимали, что он великий изобретатель и все такое. Но он не хотел власти.

Юра остановился и вперил в меня взгляд, словно хотел, чтобы его слова проникли еще глубже.

– Он никогда не думал о том, что будет всем владеть, что мир будет зависеть от его воли. Он хотел, чтобы благодаря ему мир стал иным. Что он, Никола Тесла, не захватил его, а освободил.

Выдохнув, Гаринов отошёл от меня и плюхнулся на стул.

– После случая с Эдисоном, ну когда тот его обманул и не дал денег, Тесла стал осторожнее. Он не спешил открывать все свои работы, хранил… – Юра посмотрел в пол и задумчиво провёл руками по волосам. Видимо эти воспоминания трогали какие-то струны его души. – Даже вот эти все изобретения: резонаторы, трансформаторы и прочее – я не уверен, что это пик его работы. Может и приём Тесла сигнала откуда-то из космоса тоже еще как-то даст свои плоды. Возможно, даже я многого не видел.

Юра замолчал, и тишина была гнетущей, даже у меня горло пересохло. Также слух зацепило слово «даже».

– И вот узнаем о том, что в России якобы революция, – в голос Гаринова вернулась его каменная уверенность. – Первое время я не обращал внимания, слишком был увлечен работой, а потом вдруг загорелся. Как там? Что происходит? Попросился у Тесла съездить домой. Тот подумал и отпустил меня. Особо напутствовать не стал. Даже дал с собой некоторые детали, ключевые, чтобы я мог собрать приборы, позволяющие собрать и отладить уже какие-то устройства. Чтоб я не остался без инструментов. Как знал, что не вернусь. Может он и правда видел будущее… Совесть моя, кстати, чиста – многие изобретения наши совместные. Тесла при мне записывал мое имя в соавторы, на случай передачи изобретения в патентное бюро.

– Ты разочаровался в его идеях? – выразил я свою догадку внимательно следя за его лицом.

– Наоборот, Митя, совсем наоборот. Когда я обдумал все то, о чем рассказывал, то решил – надо искоренить этот соблазн. Нужно вернуть веру в человека, а не в чудодейственный ресурс, который обеспечит нам все.

– Но ведь ты сам говоришь, что Тесла хотел новый мир, а ты получается хочешь отбросить все назад? При этом у тебя есть такие технологии. Прости, но все это выглядит как-то…

– Будто я хочу сам управлять миром? – подхватил Юра и снова вскочил на ноги. Взял со стола ручку для письма и быстро завертел ее в руках. – Вот тут я как раз четко наследую идею Тесла. Я с удовольствием поделюсь с миром идеей или новым источником энергии, но, когда буду уверен, что это не пойдет во вред. Когда это не станет оружием. Уже сейчас мои машины позволяют извлекать очень много полезного из воды и земли. Даже из воздуха. Но отдать их в производство, и мы получим еще одну нефть или газ. Сила государства будет измеряться не в людях, а в ресурсах. Люди будут этим пользоваться, будут за это убивать.

– Так ты рассказывал мне какое замечательное государство строиться вокруг, – не без ехидства вспомнил я.

Костомаров с неким интересом наблюдал за нами, словно за оппонентами в словесной битве.

– И от своих слов не отказываюсь, Митя, – легко парировал Юра. – Идея у большевиков неплохая, но у них не получится уйти от ископаемых, как главного величия. США мне иногда казалось эдакой удачной копией России. Такой копией – где все пошло лучше. Ведь Америка еще очень молода для истории. Она проскочила некоторые этапы и понеслась вперед. И дала мне возможность сделать прогнозы. А новой власти я помогаю лишь в том, что считаю правильным.

– Я все равно не пойму, Юр, – я тоже разволновался. – Ну вот лишите вы Россию нефти. Может потом лишите и газа и еще чего-то. Но что вы этим выгадаете? Поставить другие государства вроде США на ступень выше? Спровоцировать русских отвоевать себе все что нужно?

– А неплохая идея, Митя! – рассмеялся Юра. – Отличный был бы мотиватор, но я ведь вроде против этого и борюсь. А с чего ты решил, что это произойдёт только в России? А?

Я открыл рот, но не смог вымолвил ни слова. Гаринов приподнял брови словно говоря: «Не ожидал?».

Тут из шкафа раздался резкий писк, заставивший всех обратить туда взоры. Мигала одна из лампочек.

– Черт, -тихо ругнулся Юра. – Что-то с питанием трансформатора. Пройдемся? – это уже было обращение к нам.

Каждый шел занятый своими мыслями, я уж по крайней мере точно. Очередное помещение напоминало подстанцию и скорее всего, ей же и была: На массивных основаниях стояли огромные катушки, издавая равномерный громкий гул. Вдоль стен, высотой в несколько штук стояли металлические емкости, каждая размеров с ванную. Я насчитал их пятнадцать штук. Даже воздух здесь был иным, наверное – наэлектризованным.

– Это наш источник питания! – крикнул Юра не останавливаясь. – Энергию получаем из молний, которые сами умеем, в некотором роде, вызывать. Направляем ее в аккумуляторный блок – вон те здоровенные контейнеры. И пользуемся. Емкости аккумуляторов конечно недостаточно, а молнии часто не вызовешь, но как-то справляемся. Есть у нас и генераторы и на жидком топливе, но это все временно.

Гаринов начал осматривать аккумуляторы один за одним, продолжая лекцию:

– Я довожу до ума идею Тесла, о получении электричества из нашего окружения, грубо говоря, из воздуха, но пока это больше сводится к вызыванию молний. Хорошо, что здесь не идут исследования, а то очень бы удивились почему в этом лесу вдруг такая концентрация разрядов, – он остановился у одного из контейнеров и встал на колени, что-то рассматривая. – Я бы мог и больше, да металлические конструкции станут слишком заметными. И так буквально вплетал их в деревья, да следили чтоб пожаров не было.

– И большая у вас организация? – вставил свой вопрос, молчавший до этого доктор.

Юра на миг обернулся и снова прильнул к проводам. Достал из кармана комбинезона какие-то инструменты.

– Только в России? Достаточная. Хотя, смотря что вы, Корней Аристархович, подразумеваете под «нас»? Считаете меня верховным лидером? Нет, у нас по сути нет лидера. Я возможно лишь самый технически подготовленный.

– И как ты чувствуешь себя, бросая родную страну из одного костра в новый, еще более жаркий? Сам решил начать все именно здесь? – док смерил взглядом Юру, словно профессор юного студента.

Юра встал в полный рост и тоже уставился на Костомарова. Видно слова эти были ему обидны.

– А если бы все это делал иностранец, было бы лучше? Я не говорю уже о том, что мне, русскому инженеру тут почет и доверие, и да – я этим воспользовался. Но я все делаю с любовью к человечеству. Да, звучит пафосно, но так и есть, – бросал Гаринов слова доку в лицо. – Как только начнут понимать, что нефть больше не даёт энергии, то конечно поднимется паника. Вначале сдержанная, тщательно скрываемая, но ее не удержать. Другие страны не успеют особо позлорадствовать, поняв, что их ситуация такая же. Может быть даже решат напасть на регионы богатые своими ресурсами, но мы постараемся сделать так, чтобы всем стало понятно – мы все в одной лодке и раскачивать ее бессмысленно.

– И ты, то есть вы, думаете, что все пройдёт гладко? – Костомаров сам шагнул ближе к инженеру. – Юра посмотри на революцию – там тоже думали, что свергнуть власть достаточно, но что вышло? Сколько всего произошло из-за упадка. Разве не грабили, не спекулировали теми крохами, что были? После твоих дел люди начнут драться за каждый более-менее рабочий источник энергии. За килограмм угля, за охапку дров.

– Не думаю, что все произойдёт так резко, – уверенно ответил Юра. – Кстати, я закончил с ремонтом, мелочь, а датчик сработал. Пойдёмте назад.

– Я понимаю ваше волнение, – продолжил в пути Гаринов. – В чем-то даже разделяю. Помимо технической борьбы мы потом подключим и просветительскую. Сделаем несколько образцовых поселений, где люди будут жить иначе. Если без энергии совсем все будет плохо, то можно попробовать снабжать всех уловителем молний. Потребности завода это конечно не покроет, но в быту – более чем. А то ведь и правда лес под корень вырубят на дрова. Самая большая проблема – сделать это одновременно и массово. Вседоступно. Но для этого нужно еще обкатать сам технический процесс.

Мы снова были в Юрином кабинете.

– Надо определить вам место, – сказал он. – Но не волнуйтесь, мы быстро это решим. А то мне уже скоро надо возвращаться на буровую.

– Мы будем жить с твоими идейными товарищами? Как они к этому отнесутся? – поинтересовался док.

– Нормально, – буркнул Юра. – Часть из них кстати местные жители, возможно знаете даже кого.

– Выполняют грубую работу? – самым невинным спросил Костомаров.

– Мы все выполняем всю нужную работу! – Гаринов похоже разозлился. – Да, в начале я нанимал их как рабочую силу. Беседовал с некоторыми, обрисовывал свои идеи, своё видение и они пошли за мной, теперь это все мои товарищи. Когда есть время то я или приехавшие со мной друзья обучаем грамоте, математике, механике. Как взрослых, так и детей. В будущем, между прочим, это можно будет делать дистанционно. Да, пока приходиться жить в нашем подземном убежище. Но это пока не убедимся, что здешние места стали необитаемы. Тогда уже все желающие смогут жить в нормальных условиях. В лучших условиях. Некоторые и сейчас дома свои навещают, чтоб не запустевали, но в основном им сейчас приходится выходить по ночам, на всякий случай.

– Так вот откуда шел электрический свет! – воскликнул я, не удержавшись.

Юра резко взглянул на меня и еле заметно покивал, догадавшись, как мы вообще обнаружили здесь что-то необычное.

– Почему ты сразу не отправил Митта домой? – с этими словами доктор кивнул в мою сторону.

– Скажу честно. Во-первых, многоуважаемый американский господин Митя показался мне интересным, – признался Юра. – Во-вторых, испугался, что такой не отступится, будет искать, даже если я его запугаю или смогу убедить что все это деревенские россказни. Раз уж приехал с другого конца света, то верит в свою идею. Тут надо было сделать так, чтобы наш американский русский сам понял – ничего здесь нет.

Он посмотрел на меня с легкой улыбкой. Мне она не была приятна.

– Я подслушал твой разговор с Машкой, продавщицей со станции. Как раз был на складе, когда вы мило щебетали. У меня в машине есть рация, я сразу же связался со Зверевым – мне повезло, что он был недалеко от дома. Мы договорились встретится на опушке. Я его попросил пригнать какого-то зверя, чтоб ты сам увидел – здесь нет ничего необычного, просто злой вепрь. Но вмешалась судьба – вырвался наш дьяволенок и заорал в самый неподходящий момент. Да и поймать его удалось не сразу, Денис Егорович разрывался между тобой, Митт, и своим тасманским подопечным. В каком-то смысле, мой идеальный план по отношению к тебе сгубил дьявол!

Мне в голову пришла еще одна догадка:

– Того мужика в лесу, преступника или кто он там, вы убили?

– Нейтрализовали, – холодно заметил Юра. – этот каторжник был почти безумен от голода и многодневного похода. Набрел на наше поселение, нашел громоотвод, о котором я говорил. Стал рыскать вокруг. Честно сказать, ситуация была внештатная. Выпускать против него зверей было мало смысла – после уколов они ведут себя странно и могли бы просто его напугать.

– Но вам же надо было, чтоб никто не узнал об увиденном? – гнулся свою линию.

– Да, – согласился Гаринов. – Но если ты ведёшь к убийству, то не так все логично. Заключённого ищут. Не всю тайгу конечно денно и нощно шерстят, но ищут. И меньше всего мне хотелось видеть здесь этих людей. Поверь, не всегда это может быть человек в форме, связанный хоть каким-то законом. Чтоб руки не марать, могут и охотника позвать. За головами. Есть в Сибири такая практика. Пропади наш беглец бесследно – был бы шанс что появятся те, кто за ним идут. Просто убить его и сдать властям труп может и было бы проще, но среди нас нет опытных убийц. Мои люди выстрелили в него разрядом. Да, есть у нас такие ружья – выстреливают небольшие крюки, за которым тянется провод. Генератор в ружье даёт огромный разряд, который приводит к такому сокращению мышц, что человек обездвиживается. Это уже чисто моя разработка.

Посмотрев на мое выражение лица, он пояснил:

– Не все так зверски как звучит, На самом деле в разы гуманнее дубинки и тем более пули. Да, людям со слабым сердцем может быть плохо, но не думаю, что огреть их дубинкой это меньший стресс. Тесла собирался предложить это оружие полиции, может и предложит еще. Так вот. Не знаю как, но этот безумец выдержал разряд. Его конечно подергало, но он смог убежать, а стрелять повторно не стали. Растерялись от такой реакции, наверное. Но тут вуаля, – Юра словно конферансье развёл руки. – Приезжаю я в деревню, поспрашивать насчет него, а вы мне уже на блюдечке готовую версию и тело. Даже со Зверевым договариваться не пришлось.

– Староста Игнат Никитович тоже в курсе? – решил я закрыть все вопросы.

– Кто его знает, – пожал плечами инженер. – Но ведет себя тихо. Я чем могу помогаю ему, так что если он что и подозревает, то думаю будет молчать. Мы с ним словно два льва из соседних прайдов: в чужую жизнь не лезем, ходим осторожно по границе, внимательно наблюдая. Что-то он может и видел, вряд ли при этом что-то понял, но такой это человек…как бы получше сказать. Он не трус, но без веских причин ломать привычный уклад жизни не будет. Ему не мешают ни морально, ни физически – и он молчок. Я ему постоянно чем-то подсобляю, зарабатываю себе дополнительные очки. На всякий пожарный.

– А зверьми зачем нас с доктором травили? – проснулась некая злость на Юру, раскладывающего все по полочкам. – Тут уже, на болотах.

К моему удивлению Юра искренне смутился и начал оправдываться:

– Зверев мне ничего не сказал сначала, про ваш визит к нему. Я поехал на работу. Тут наши услышали в микрофоны, что у нас гости и… – он поднял глаза и прочёл недоумение и вопрос на наших лицах.

– Наш периметр прослушивается микрофонами. Развесили их на деревьях, в кустах есть пара. Шаги, конечно, трудно расслышать в общем шуме, а вот голос – вполне. А еще есть дублирующая волновая система обнаружения движущихся объектов, но о ней потом. Ребята переполошились. Не дождавшись егеря выпустили зверей и, как им казалось, спугнули непрошенных посетителей. Затем уже связались со мной. Я сразу смекнул, что это вы. Вызвал Зверева, и он с патрулем пошли вас искать. И нашли очень вовремя, не так ли?

Я молча кивал и тут я видел что-то очень знакомое на столе у Юры. Когда были здесь в первый раз не обратил внимание, но теперь понял – это же мой Кодак!

Гаринов перехватил мой взгляд:

– Принесли мне, думали, что какой-то особый прибор, – он ухмыльнулся. – Забирай обратно. Я каюсь не удержался, щелкнул пару кадров. Потом проявим, посмотрим. Вот кстати и твою рюкзак, под столом.

Юра встал и хлопнул в ладоши:

– Ну а теперь, когда вы в курсе, попробуем обсудить вашу будущую судьбу здесь.

Стоило ему сказать эти слова как на панели из шкафа вновь замигала лампочка и раздался звуковой сигнал. Юра скривился, недовольный неожиданным вмешательство и прильнул к щиту управления.

– Да что ж такое! – в сердцах воскликнул он. – Снова что-то случилось. Так, я сейчас вернусь.

На этой фразе он выскочил из кабинета. Я никак особо не отреагировал, но вот Костомаров неожиданно ожил.

Глава 26. Конец России.

– Давайте, Митт, возможно это наш единственный шанс, – док уверенно подошел к панели, пару секунд изучил ее, и уверенно нажал одну из кнопок.

– Док, что происходит? – я ничего толком не понимал.

– Поспешим, друг мой, – доктор направился к выходу. – Когда мы были в той комнате с аккумуляторами, я оставил там свои шарики для розжига костра. Возле обмоток очень горячо. Я положил их на один из контактов. Вот это видимо он загорелся. Да идемте же.

Я еще не до конца постиг всего хитро задуманного замысла, но ноги уже несли меня вслед за товарищем. Совершенно машинально я напялил рюкзак на плечи, а фотоаппарат повесил себе на запястье.

– Куда мы идем док? Знаете где выход? – взволнованно шептал я пока мы шли коридорами.

– В гараж, – твердо ответил Костомаров. – Из всего что есть, это больше всего напоминает выход.

– А откуда вы знаете куда идти?

– Юра же сам показал нам план своего…дома, – последнее слово он произнес с выражением. – На плане я запомнил номера зон и понял, какую кнопку жать на панели управления.

По дороге нам никто не попался, и я был этому очень рад. Сердце и так колотилось как бешеное и по моему лицу можно было что-то заподозрить.

– Как думаете сколько у нас времени док?

– Не знаю, – прерывисто ответил он, стараясь идти как можно быстрее. – Но на всякий случай я еще открыл некоторые вольеры с животными.

Казалось, что всем этим комнатам, коридорам и прочему не будет конца, но ориентирование на местности у Корнея Аристарховича было превосходным и мы пришли на место. Гараж здесь узнавался лишь по стопке покрышек, но главное – здесь была уходящая куда-то вверх лестница, похожая на пожарную.

Со звоном каблуков о перекладины мы начали подъем. Не представляю, какие усилия пришлось приложить доку, ведь он поднимался считай на одних руках. Костыли он пристегнул себе на пояс и они постукивали о железо во время подъема. Мне постоянно казалось, что сейчас снизу кто-то появится, выстрелит в нас электричеством. Я одновременно очень боялся посмотреть назад и очень хотел. Пока было тихо, но мне мечталось забиться куда-то в уголок, где меня точно никто не найдет. Не нужна мне ни еда, ни питье, лишь бы переждать все, а потом спокойно уйти. Мужественный доктор продвигался выше и выше. Узкая шахта лестницы освещалась фонарем снизу, совершенно непонятно было, что там внизу происходит. Уверен, прошло не так уж много времени, хотя внутренние часы отсчитали, что минимум полчаса, как показалась металлическая крышка люка. Пыхтящий от натуги Костомаров (а он шел первым) толкнул ее рукой, она не поддалась. Еще раз – никакого результата. На меня вдруг навалилась смертельная усталость, какая-то частичка души обрадовалась, что теперь уже конец истории, но не тут-то было.

– Митт, помогите, – прохрипел доктор и постарался максимально отодвинуться в сторону.

Я с трудом протиснулся рядом. Вместе мы навалились на крышку – док рукой, я – шеей и плечами. Никак. Многоумный Юра скорее всего снабдил этот выход еще каким-то хитрым замком. В поисках этого самого важного, на данный момент, в моей жизни засова, заметил узкую щель между крышкой люка и шахтой. Полоса надежды, шириной не более сантиметра.

Чем бы ее поддеть? Нож на ноге! Пальцы нащупали лишь грубую ткань джинсов. Я бросил взгляд на доктора –тот сразу отрицательно покачал головой. Отобрали, на всякий случай, наши несостоявшиеся, я надеюсь, сожители. Монета? Маленькая. Фотоаппарат – большой.

Озарение вернуло мне веру в свои силы. Пыхтя и упираясь спиной в стену, я аккуратно достал из аппарата тот самый Stylus. Как там Юра его обозвал – стилус? Руки дрожали, ладони вспотели – лучше не придумаешь, особенно если нужно удержать скользкий маленький цилиндрик. В щель он как раз поместился, словно был для неё сделан. Мой рычаг позволил хотя бы начаться подъему крышки. Док как мог упёрся в круглую железку, я тоже навалился.

И люк начал открываться. Когда крышка стала почти вертикально, то неожиданно легко упала в сторону, полностью открыв проход. Я вылез, или точнее сказать, выполз, наружу. Оказалось, что сейчас рассвет. Не вставая с земли, я помог Костомарову. Дыхание сбилось, но прежде чем его восстановить, я захлопнул крышку люка. Выявилась ее маскировка слоем земли с травой и к тому же – на вход упала крупная ветка, мешавшая нам его открыть. Что ж, упала пусть будет – и я затащил ветку на место.

– А вот и гараж, – сказал, все еще тяжело дыша, Костомаров.

Рядом с люком, между двух крупных деревьев был импровизированный гараж, крышей которому служили еловые ветки и внутри которого стоял тот самый автомобиль, привезший меня в Чернолесье. Мы не сговариваясь полезли внутрь, да так рьяно, словно ждали только этого.

Ключа разумеется не было. Вспомнилось, что Юра еще какие-то рычажки щелкал. Док терпеливо смотрел на меня.

– Никак, ключей нет! – я в сердцах стукнул по рулю. Хорошо, что не по сигналу. – А как завести без них, я увы не знаю.

– Тогда идем, – Корней Аристархович зашуршал одеждой, неуклюже вылезая.

– Куда? – я завертелся на месте, сам не зная, что я ищу взглядом. Бескрайняя серо-бурая стена леса вокруг.

– Главное, подальше отсюда, – справедливо заметил док, – но давайте попробуем выиграть еще немного времени. Он подошел к машине, вынул запрятанную в недрах своей куртки иглу и с холодной расчётливостью пробил все четыре колеса. Также аккуратно вернув иглу на место, он кивнул и мы зашагали в чащу. Холодное осеннее утро только заступало на свою смену и внутри леса было темновато.

Спустя какое-то время, я вспомнил про свой фонарь. Мы договорились с доком идти пока можем и движения мои были уже вялыми. Включать фонарь надолго было опасно – вдруг погоня. Я поводил лучом перед собой, запоминая примерную тропу и уже нажал на кнопку выключения, как что-то блеснуло. Палец остался держать кнопку нажатой. Теперь уже внимательно я повёл лучом по стволам. Вот оно! Я тут же понял, что это блестит, повернулся к доку и судя по его выражению лица он тоже догадался. Ведь это была его светящаяся краска! Люми…рефракцид или как там он ее называл. А это значило, что это то самое место, куда меня водил «на охоту» Зверев. Яркий мазок в утреннем мраке леса стал нашей путеводной звездой и зарядом энергии.

Не буду детально описывать наш поход, ничего не произошло, я сам честно говоря с трудом его вспоминаю, но никогда не забуду той радости, когда увидел такую знакомую опушку, темные крыши домов. Я словно вернулся домой. Ведь чувство дома – это чувство безопасности и утешения.

Нелепо улыбаясь я посмотрел на доктора, он усмехнулся мне в ответ. Это был, пожалуй, единственный момент, когда я видел его несерьезным. Что-то общее сплотило нас и позволило открыть свои чувства и эмоции. Мы забыли обо всех неприятностях и шагали вперед. Правда длилось это недолго, не более минуты.

– Он приедет за нами? – спросил я, покосившись на дока.

Тот задумался.

– Не знаю. Либо он решит свернуться, пока не нагрянули. Либо решит заткнуть возможную утечку.

– А Вы считаете нужно обо всем этом сообщить?

– Сложный вопрос, если честно, – признался Корней Аристархович. – Юра необычный человек, выдающийся. Прав он или нет? Как обычно, однозначного ответа нет и не будет. В чем-то прав, а всем-то не очень. Он действительно гений, как и его наставник, господин Тесла. Гении смотрят вдаль и не видят того, что под ногами.

Некоторое время шли молча. Чернолесье приближалось, встречая нас своей тишиной и спокойствием.

– Нужно придумать как переправить Вас, Митт, на станцию. Причем как можно скорее, – первым нарушил молчание Костомаров.

– Меня? Но… как же Вы, док? – я даже остановился от этой мысли. – Если Юра приедет сюда…

Костомаров усмехнулся и сощурившись посмотрел вперед, словно заглядывая в будущее:

– Да пусть приезжает. Я ему не враг и он это поймет. А не поймет – такова судьба, выживу как-нибудь в его подземелье. Куда мне бежать, Митт? Я и так беглец от своего прошлого. В конце я пути или еще нет – одному Провидению известно.

У меня в горле застрял ком и сильно защемило сердце. Точнее сказать – душу. Мир сжался до размеров этой русской деревеньки.

Доктор шел молча. Вот уже хорошо виднелась его изба, такая знакомая. Солнце начинало сметать серую рассветную пыль веником своих ярких лучей.

– Вот как доставить Вас на станцию, ума не приложу, -медленного проговорил Костомаров. – Пешком далековато. Идти надо вдоль дороги, а значит – прятаться от погони, если придется. Опыт у вас уже, конечно, есть, но все равно.

Я не смог сдержать ироничной улыбки:

– Да уж, опыт на всю жизнь. Если бы не Вы, то и опыт был бы иной… – я замолчал, понимая, что звучит двусмысленно, но док лишь улыбнулся.

– Рад был оказаться полезным. Как видите, я могу еще себя потешить таким чувством. Но вот не могу сообразить, как быть. Как сказал бы писатель-романист – им оставалось надеяться на Высшие силы.

И стоило ему это сказать, как до нашего слуха долетело лошадиное ржание. Костомаров замер и медленно повёл головой в сторону звука. Он доносился от дома председателя Игната Никитовича.

Не сговариваясь мы двинули туда. Это оказалась не слуховая галлюцинация – за домом старика стояла запряженная в старую телегу лошаденка, жующая пучок сена. Она глянула на нас с гораздо меньшим интересом, чем мы на неё.

– Игнат Никитич!– гаркнул вдруг доктор так, что мы с лошадью аж встрепенулись.

Раздались шаги по деревянному полу, скрип и во двор вышел председатель, а следом еще один мужичок, маленького роста с обвислыми усами. Возрастом он был ненамного моложе хозяина избы и носил на голове кепку с лаковым козырьком.

– А вот и он! – как-то обрадованно сказал председатель и показал на меня пальцем. – Жив-здоров оказывается.

Я ничего не понял,

– Вы меня что – искали? – в моем голосе было искренне удивление.

– Да вот Петр Иваныч заехал справиться, как ты тут, не сгинул ли в лесу.

Я перевёл своё удивление и взгляд на Петра Ивановича.

– Да Машка это, со станции, – забубнил тот. – Я вчера…или позавчера? Короче, проснулся, вагон надо было опустошить. А она и говорит: надо вот почту в Елисеевку везти, лошадь есть. Ты все равно лодырничаешь, так съезди потом в Чернолесье, узнай там за мерикаца… мерикана этого. Митей зовут. Я было заартачился, ехать в другой край, а она – выгоню с перрона, в лесу будешь ночевать, как волчара. А про «налей» вообще забудь. Ну я сел да поехал. Так бы спал себе на лавке, пока тепло еще.

– На лавке? – в моей голове что-то защелкало и тут же осенило. – Так это вы тогда были на перроне! Я у вас еще дорогу спрашивал! Петюня!

Мужик посмотрел на меня, нахмурился:

– Кому Петюня, а кому и Петр Иваныч. Черт тебя знает, может и виделись. Ну да мое дело сообщить. Раз ты целый, то так Машке и скажу, пускай радуется. Поеду я, пожалуй.

– Послушай, Петр Иваныч, – Костомаров мгновенно перешёл с высокого языка на человеческий. – Дело есть. Надобно этого мериканца на станцию отвезти.

– Ой неее! – замахал руками работник станции. – Куда мне еще кого-то.

Док не отреагировал и добавил:

– Очень надо.

Эта простая и, казалось бы, далеко не самая убедительная фраза заставила Петра Иваныча заволноваться, искать что-то у себя в карманах.

– Лошадка слабовата, – сказал он, указав на свой гужевой транспорт. – Я-то легкий, а если еще молодца такого-то – не знаю-не знаю…

– А мы тебе овса подкинем, Петр Иваныч. Можно в бутылке.

Мужичонка сглотнул, почесал затылок:

– Ну ежели правда важно, то что делать. Ай, была не была! – он с чувством махнул рукой. – Где наша не пропадала! Вывезем.

– Ну и отлично, – удовлетворенно кивнул Костомаров и повернулся ко мне. – Это последний шанс, Митт. Нужно уходить прямо сейчас.

Я кивнул, хотя и не был готов.

– Заводи свой экипаж, – Костомаров махнул головой мужику и тот рысцой добежал до лошади. – Вон к той дальней избе подвезёшь, заправим тебя.

Я перевёл взгляд на стоящего молча председателя. Почему-то мне показалось, что он эдакий вечный хранитель здешнего леса. Приедешь через пятьдесят лет – а он все тут, такой же молчаливый старичок с бородой, живущий в своё мире, окружённом лесными стенами. Кто образ России – он или Гаринов? Или это Прошлое и Будущее?

– До свидания, Игнат Никитович, – я протянул председателю руку. – Спасибо за все.

Тот смущенно ответил на рукопожатие, неуверенно покивал и отвёл взгляд на землю. Идти к Наседкиной и Тимохе я не стал. Сейчас это было бы слишком трудно. В части моего сердца, где поселилась эта семья, у меня еще было неспокойно.

Мы докатились на скрипучей телеге к дому доктора и тот пошел вовнутрь, зазвенел из глубины стеклом.

– Вот держи, – он сунул бутылку моему водителю. – Не налягай, штука крепкая.

Петр Иванович лишь презрительно фыркнул и схватил пузырь.

– А вот это, – док вынул из-под куртки еще одну бутылку, так чтоб не увидел Иваныч, – лично Вам. Фирменный рецепт. Надеюсь разопьете уже дома с семьей. Ну а если какая беда, то это нечто вроде валюты. Только особо не светите в поезде, а то за такую мелочь можно нарваться на большие неприятности.

Все слова после «семья» я слушал в пол уха.

– Док. Корней Аристархович, – глаза уходили вниз, но я заставлял себя их поднимать. – Вы теперь тоже моя семья. Русская. Может это звучит глупо, но, если вдруг будете в США…знайте, что в Сан-Франциско у вас есть я. Да я приеду куда угодно. Фамилию Корнев там хорошо знают. В определенных кругах. Называют правда КорнЕв. А может вы со мной?

Я посмотрел на Костомарова, зная его ответ. Он улыбался, своей фирменной улыбкой, весь такой уверенный и невозмутимый, словно мы прощались на пороге его кабинета:

– Врос я тут, Митт, словно местный дуб, корнями. Сам иногда себе поражаюсь – ведь были возможности уехать, а что-то не пускает. Сижу себе один, наблюдаю как течёт время. Может кто заглянет, под мои старые ветки, – он улыбнулся.

– До свидания, Корней Аристархович. Не буду говорить «прощайте». Не хочу, – я протянул руку.

– Не поминайте лихом, Митт, – крепко пожал ее Костомаров и добавил, указав взглядом на возницу. – Если этот выпьет и отключится – доверьтесь лошади. Она маршрут знает точно не хуже уважаемого Петра Ивановича.

Я залез в телегу и лег, накрылся, по совету доктора, куском ткани, оставив снаружи голову.

Мужик зачмокал губами, дернул поводья и мы тронулись. С покачиванием отдалялась изба со стоящим возле неё доктором, машущим мне рукой. Со каждым скрипом все дальше становились мои приключения. С каждым шагом лошади, все дальше от меня оставалась Россия.

ЭПИЛОГ

Снова бегущий пейзаж за окном. Будто бы нигде и не был, а так и сижу в поезде. Все произошедшее – сон, шутка разума. Но стоило вспомнить Юру, дока, Тимоху и я вновь был в Чернолесье. Я не буду утомлять деталями моего попадания в этот вагон. С горем пополам я добрался до станции. В куртке нашлось немного денег и добавив их к своей улыбке я был спасен Марией из магазина. Она договорилась на проходящем поезде, чтоб меня посадили, объяснила, где и как пересесть на поезд до Москвы. Я так до сих пор и сжимаю в руке фотоаппарат, с тех пор как схватил его в кабинете Гаринова. Хорошо, что в рюкзаке остались пленки, отснятые мной, а в Чернолесье – готовые снимки. Я не вынимал еще последнюю катушку, которая была в аппарате.

Никакой погони, кстати не было. Что решил Юра – осталось загадкой. Меня не покидала мысль о том, что его план будет приведён в действие по всему миру. Получается где-то еще есть такие тайные общества, ведущие нас по совершенно иному пути развитию. По крайней мере планируют. Кто эти Гариновы – вестники новой эпохи или же безумцы готовые ее разрушить? Я не могу на это ответить.

Тем временем поезд со свистом затормозил, заставив мое тело качнуться. Я был погружён в свои мысли и даже не знал, что это за станция. Но мне не суждено было оставаться в себе. С глухим шуршанием дверь купе отъехала и внутрь вошёл элегантно одетый господин.

Спокойное крупное лицо обрамляли очки в тонкой оправе. Он молча снял пальто, повесил его на крючок. Затем пригладив рукой волосы отрекомендовался:

– Алексей Константинович, – и протянул мне руку. – Писатель.

Все эти учтивости вызвали во мне тёплые воспоминания.

– Митт Корнев, – я привстал и пожал ему руку. – Издатель

– Митт? Правильно? – усаживаясь на диван переспросил мой новый знакомый.

– Да. Я американец, – может и не стоило кричать об этом первому встречному, но видимо я был слишком расслаблен.

– Американец? Издатель? – вскинул брови Алексей Константинович. – Вот уж воистину, чего только не увидишь на земле русской.

Я хмыкнул.

– О простите, – переполошился писатель, – я не имел ввиду ничего плохого. Как раз напротив. Простите за назойливость, но поскольку мы с вами в каком-то роде коллеги, могу я поинтересоваться вашим визитом в Россию? В Советскую Россию.

Он внимательно на меня смотрел и его интерес казался искренним. Добавил «советскую». Неужели куртка все еще действует? Я не стал выкладывать ему свои приключения вот так сразу, рассказал лишь о планах на альманах и вообще закрепиться в жизни на поприще издательства, независимо от родителей. Эта информация невероятно оживила моего собеседника.

– Послушайте, Митт, вот что я вам скажу, – Алексей Константинович почему-то оглянулся по сторонам. – Я знаю, что мои слова прозвучат по меньшей мере наивно, но – приезжайте к нам сюда!

Увидев мои широко открывающиеся глаза, он примирительно поднял руки:

– Прошу Вас, позвольте я закончу. Да, наша страна может сейчас показаться вам дикой. Уверен, что показалась, но не суть. Но вы представьте возможности! Никакой конкуренции! Притом Вы – иностранец, прекрасно знающий язык. Я к чему веду: наши люди начинают читать, говорю это со всей ответственностью. Грамотность растёт и молодежи нужна пища для размышлений. Прежде всего им нужно знать, что они зря живут именно в этой стране. И не подумайте, что я веду к цензуре или к пропагандистской линии. Я говорю даже не о государстве, а о стране.

Он говорил так увлеченно, что я невольно заслушался. В этот же момент поезд тронулся дальше.

– Ведь ваш взгляд – он новый и незамутненный. Это мы здесь не ценим все это, – он махнул рукой на пейзаж за окном. – Привыкли, что всей этой красоты море разливанное. Хочешь горы, хочешь леса бескрайние, степи, океаны. Простите, увлекся. Вот вы, в отличие от нас, можете всем этим восхищаться и передавать свои ощущения молодому поколению. Например, нам очень нужны редакторы детской литературы. Подрядим молодых писателей, а вы будете отбирать, что пускать в печать, как Вам?

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

– Взываю не только к вашему сердцу, но и хозяйственному разуму. Поправьте, если я не прав, но в США выйти на читателя наверняка непросто? Финансирование, опасность обанкротиться, жесточайшая конкуренции, частные магазины со своими ценами?

Мое молчание было принято за согласие.

– А тут все ровно наоборот! – воскликнул писатель. – Финансирование от государства. Типография, сырье, рабочие кабинеты и прочее материальное. Конкуренции никакой абсолютно. Книги доступны. Немалая часть пойдет в библиотеки городов, заводов и школ. Не будем сейчас касаться вопроса как лучше, у вас или у нас. Я призываю ваш профессиональный дух. Ну разве это не завидные условия? Не уникальные? Еще пять-десять лет и все эти места будут заняты подрастающим поколением.

Если он рассчитывал своей последней фразой разволновать меня, то ничего не вышло. Не скрою, в его словах были манящие нотки. Если в Чернолесье я познал маленькую жизнь, то что ждет меня во всей этой безразмерной стране? Ведь столько еще интересных и самобытных республик, взять хотя бы Украину. Или восточные Казахстан, Узбекистан и иже с ними. Моя семья поймет. Мать будет переживать и плакать, а отец прожженный бизнесмен, даже если расстроится, то поймет. Брат себе на уме. Скажет вроде «Ну ты чудишь» и вернется к своей жизни. Да и транспорт между США и СССР, я уверен, наладится. Плавают же сюда рабочие. Я бы вновь увиделся с Костомаровым. Я бы мог стать в своем роде Юрой Гариновым, ведь я видел другую сторону земли и жил там. Могу через литературу создать свое общество, передать свои мысли и мысли таких же молодых людей как я. Честно рассказать, что хорошо, а что плохо. Да, раньше люди приезжали в Россию и США чтоб первыми вспахать плодородную почву для бизнеса, а меня приглашают. Такой шанс вряд ли повторится в ближайшие годы, даже десятилетия.

Но тут же все повернулось теневой стороной ко мне: новое, жесткое правительство с кучей охранных министерств, создающих ощущение, что все работают только там. Наверняка цензура, которая за меня решит, что хорошо для страны, а что не очень. А за иностранцем так вообще в три глаза следить будут. Скажешь не то – обвинят в измене, шпионаже и бог знает в чем, а заступиться некому. Здесь у временного заводского работяги, скручивающего станок, защиты больше, он маленький кусочек Америки в этой стране. А я вернусь маленьким кусочком своей исторической родины. Здесь все так непонятно и неизвестно, что этим и привлекает. И пугает. Я не чувствовал себя полностью русским, но и чужаком не ощущал. Ко мне относились также, как и к другим. В плохом и хорошем смыслах.

– Задумались? Это хорошо, – Алексей Константинович приветливо улыбнулся.

Я улыбнулся, но не в ответ ему, а каким-то своим мыслям.

– То, что вы американец – не проблема. У меня есть кое-какие связи. Тем более, Вы еще из русской семьи, такое возвращение не просто одобрят, а еще в газетах осветят. Эти там, – показал пальцем на потолок купе, – не такие уж самодуры. Им нужны специалисты и они готовы им платить. Пускай не столько наличными деньгами, сколько положением, но вы уж поверьте, в этой стране – это дороже любых денег.

Из моей груди непроизвольно вырвался вздох – слишком много скопилось мыслей и эмоций.

Мой собеседник расценил это правильно:

– Вы простите за такую психологическую атаку. Сами понимаете, наша встреча – случай уникальный. Но вы переварите что я сказал. Съездите домой, подумайте. Я оставлю Вам свои контакты. Вот я вас сейчас попробую отвлечь, – он закинул ногу на ногу. – Как и сообщалось – я писатель. Люблю жанр фантастики, может вмещать в себя любой другой. Так вот я, совсем недавно, закончил роман. Это вторая часть одной истории и мне предлагают писать дальше. Честно говоря, готовой картинки для этого у меня еще нет, все фрагменты, мазки. Может, мы с Вами пообщаемся, я расскажу Вам все, а Вы что подскажете или укажете на полнейшую абсурдность. Хороший автор на такое не обижается, а принимает к сведению. Вы как?

Я ответил, что не против.

– Отлично! – Алексей Константинович довольно потер ладони. – Я тогда сейчас попрошу проводника организовать нам чайку и начнём!

Он с довольным видом поспешил из купе. Я снова повернулся к окну, стараясь увидеть где-то подсказку, какой-то знак, который качнет меня к решению. Правильному или неправильному. А какой из вариантов лучший? Я не знал. Начиналась извечная борьба разума и сердца.

Лягушкино,

Луганская область.

2015– 2016

Авторское послесловие

Никого автор не уважает так, как читателя. Все разговоры, что писатель строчит фразы «для себя» – красивое, но не совсем точное выражение. Безусловно, если произведение не цепляет какие-то струны у самого автора, то дело дрянь. Мне все понравилось, я искренне переживал расставание с Миттом, Костомаровым, Юрой Гариновым. Надеюсь, что понравилось и вам.

Я просто не мог себе позволить наплевательски обойтись с эпохой, в которой происходит действие, показать читателю этот мир через совсем уж кривое зеркало. Признаюсь, мне было интересно попутешествовать в прошлое. Безусловно, внимательный и более исторически образованный, чем Ваш покорный слуга, читатель найдет в моей работе ошибки, анахронизмы, но постарайтесь осознать – это один из существующих миров, пускай только в голове автора. Я его не придумываю, а описываю. Постараюсь изложить все чистосердечно, говорят это облегчает вину.

Турагентство «Интурист» действительно было организовано еще 1929 году и активно рекламировалось в американской прессе. Предлагалось испробовать легендарный Транссиб, восхититься Днепрогэсом, пройтись по живописному Кавказу.

Информация, которой Юра делится во время первой поездки с Миттом (насчет заводов) – целиком правдивая. Американцы действительно помогали в установлении этих промышленных гигантов.

Мистер Туатс, о котором упоминает Митт в разговоре с доктором, действительно существует. Стоит лишь посмотреть на его фамилию в зеркало и тут же узнается автор работ про Ниро Вульфа и Арчи Гудвина. Которые, к слову, вышли через три года, после возвращения Митта домой. Совпадение?

Некоторые читатели, могут подумать, что Галина Наседкина разговаривает на «деревенском» русском языке, который я неудачно сымитировал. На самом деле, она разговаривает на суржике – смеси русского и украинского языков, который очень часто встречается во многих областях Украины.

Рассказы Митта про ситуацию в США во время Великой депрессии тоже вполне реальны. Митту, как американцу, не очень приятно говорить плохое о своей стране, поэтому он высказался лишь в общих чертах.

Копальхем – не выдуманное «блюдо». Единственная вольность, позволенная мной – это немного сместить ареал, где оно больше всего известно, чуть ближе к месту действия. Несмотря на чудодейственные свойства болот в хранении органики, есть такую «консерву» категорически не рекомендуется. По сути – это неразложившаяся мертвечина, которая может сделать такую же мертвечину из съевшего ее человека.

Тасманский дьявол реально существует. Обитает сей господин в Новой Зеландии и отличается жуткими криками, за что и получил свое прозвище. Внешне он гораздо менее устрашающий.

Компания «Дженерал Электрик», основанная Эдисоном, находилась в Менло Парк, Калифорния. Этот район сейчас относится к Кремниевой долине и в Менло Парк, на данный момент, находится штаб-квартира Фейсбук…

Если верить источникам, то Никола Тесла (а я, являясь поклонником этого серба, прочитал их немало и на разных языках) был и вправду обманут Томасом Эдисоном. Визионер прогресса и новатор нанял молодого Тесла и, в целом, их отношения складывались не так уж плохо. Полный амбиций, Тесла пообещал Эдисону улучшить работу ламп освещения и заняться всеми вопросами, связанными с оформлением. Эдисон пообещал в случае успеха очень приятный гонорар в 50 000 долларов (для сравнения, зарплата Тесла в тот момент была около 25 долларов неделю), однако в итоге отрёкся от своих слов, сказав, что «это была шутка, разве непонятно?». Тесла не понял и основал свою компанию. Но его опять, как сказали бы современные бизнесмены, «кинули». Единственный, кто реально вложил в Повелителя Молний деньги – был магнат Джордж Вестингхаус. Интересный факт: этот человек был потомком русских аристократов. По фамилии фон Вестингаузен.

Большинство изобретений, которыми хвастается Гаринов, на самом деле были сделаны в лаборатории Николы Тесла. Если не рабочие образцы, то, как минимум, проекты. Что осталась на умственных складах гения – неизвестно и до сих пор будоражит умы. Спасибо ему уже за то, что есть сейчас у нас. Да будет свет.

Мне было очень приятно рассказывать вам эту историю. Очень трудно жить с внутренним давлением, разрывает, знаете ли. Спасибо Вам, уважаемый читатель, что помогли мне.

Константин Малахов

Оглавление

Глава 1. Вперед в прошлое.

Глава 2. Место встречи изменить нельзя.

Глава 3. Историческая родина.

Глава 4. Опыт, сын ошибок трудных.

Глава 5.

Глава 6. Загадочный лес и его обитатели

Глава 7. Американец над русским лесом.

Глава 8. Кто в теремочке живет.

Глава 9. Анализ пациента.

Глава 10. Беглецы

Глава 11. Кто в лесу самый опасный.

Глава 12. Самый яркий след.

Глава 13. Смертельная ловушка.

Глава 14. Старый новый подозреваемый.

Глава 15. В логове Зверева

Глава 16. Истинная забота.

Глава 17. Из огня да в болото

Глава 18. Хранитель духа

Глава 19. Прожить и выжить.

Глава 20. Бегом, от цели.

Глава 21. Копальхем

Глава 22. Гостеприимный народ.

Глава 23. Капитан Немо.

Глава 24. Новус ордо секлорум

Глава 25. Молния среди леса.

Глава 26. Конец России.

ЭПИЛОГ

Авторское послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg