«Сын меча»

Сын меча (fb2) - Сын меча [Son of the Sword-ru] (пер. Ольга Алексеевна Кутумина,О. Д. Сидорова) 161K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Пол Андерсон

Пол Андерсон Сын меча

Глава 1

Фараона похоронили, и теперь она стояла одна в спальне, их спальне, всматриваясь в ночь и думая о том, сколько еще раз ей осталось встретить восход солнца.

«Он не пришел». Эта мысль бесконечно крутилась в ее голове, монотонно, как усталый скрип колодезного журавля. «Он не пришел. Я посылала дважды, и ни слова, а теперь Тутанхамон в могиле, и я им больше не нужна».

Легкий ветерок подул из садов, и она глубоко вздохнула, заставляя себя успокоиться. «Я боюсь умереть», — тоскливо подумала она.

Позади послышались легкие шаги, и она обернулась. За спиной у нее была крепкая стена, она прижалась к ней и услышала биение своего сердца и прерывистое дыхание. Эй стоял в дверном проеме.

Оплывающая свеча отбрасывала его огромную тень, а другие тени скользили по стенам к потолку и дальше по углам. Он стоял, высокий и стройный, в своей белой мантии, и темнота была подобна покрывалу над его изможденным горбоносым лицом. В его глазах отражались отблески света.

— Тебе бы не стоило вставать, милая госпожа, — он говорил мягко, со старческой дрожью в голосе. — Ты устала — у тебя был тяжелый и печальный день.

— Чего ты хочешь? — прошептала она.

— Я желал только увидеть, что с тобой все в порядке, — ответил он. — Это был тяжелый день погребения твоего любимого мужа. Сейчас он гуляет в полях Амена, но ты действительно скучаешь без него.

После того, как он понял, что ответа не последует, Эй медленно продолжил:

— И теперь мне придется управлять Египтом. Как странно поступают Боги, моя госпожа! Мне будет очень трудно достичь славы твоего мужа.

«Славы», — она мысленно усмехнулась, вспоминая о бедном, больном, испуганном Тутанхамоне, кашлявшем кровавой слизью, и удивленно подумала, было ли у Эя чувство юмора?

— Я хотел сказать еще одно, — Эй дернул свою скудную седую бороду. — Я понимаю, что бремя печали может заставить делать странные вещи. Ты не принадлежала себе в первые дни после смерти фараона, и никто бы не сделал тебя ответственной за то, что ты сделала. Еще, милая госпожа, было не мудро писать царю хеттов.

Он знал!

— Хетты — варвары и враги, — сказал Эй сухо, как читающий лекции учитель. — Старый паук Шуббилулиума был их царем, ему пришлось больше всех постараться, откалывая от нас нашу империю, еще при твоем отце. Это его вина, что наши армии даже сейчас должны биться в Сирии за жизнь Египта. Нет, тебе не нужно было писать. — Он состроил гримасу, опутывая свое лицо сетью морщин. — Царь хеттов на троне Фив — ты предала бы саму себя. Это как будто над нами опять были бы гиксосы, пришельцы, с которыми твои собственные великие предки сражались, чтобы изгнать их из Египта. — Он покачал головой, и тень закачалась и искривилась за его спиной. — Я действительно не могу понять этого, моя госпожа. Даже во время грусти надо помнить, что ты — царской крови Египта.

В комнате было тихо. Так тихо! В темной пещере за дверным проемом отраженным светом блеснули наконечники копий кушитских стражников Эя. Она подумала в головокружительном изумлении, войдут ли они сейчас, чтобы ее убить.

— К счастью, — продолжал пересохший старческий голос, — царь хеттов сомневался, не ловушка ли это. Он ждал, чтобы ты написала снова и о том письме знали бы египетские воины. Он даже послал своего сына, но святой Амен все еще охраняет Египет.

Она вновь обрела голос, неожиданно ровный и твердый.

— Принц мертв. Твоя стража убила его в пути.

— Он умер от лихорадки, моя госпожа. Хетты были полностью удовлетворены этой версией. Я получил эту новость только вчера.

— Пусть это будет лихорадка, — сказала она утомленно. — Но, Эй, ты мог бы оказать мне одну услугу в память о старых временах. Ведь это мой отец, которого сейчас ненавидят, привел тебя к власти. Это он женил тебя на царской няньке, которая требовала, чтобы ты был на троне Египта. Ты служил конюхом моего отца и получил много доказательств его благосклонности, поклонялся с ним гробнице его Бога, чье имя нельзя больше произносить. Ты мне кое-что должен.

— Все, что ты захочешь, моя госпожа!

— Скажи мне — используй божественные искусства Амена — скажи, когда я могу ожидать удара, лихорадки? Я хочу знать, когда.

— Милая госпожа! — Эй вскинул костлявые, тощие руки. — Откуда такие мысли? Почему? Я постоянно молюсь, как и весь Египет, чтобы Боги послали тебе жизнь, здоровье и сил…

Она повернулась спиной, вдруг страшно устав бояться.

— Уходи, — сказала она.

— Моя госпожа, меня ранит, что ты будешь плохо думать обо мне…

— Какая разница? — безразлично спросила она. — Ты дурак, Эй. Ты просто кукла, которую генерал Хоремхеб дергает за нитки, а он в свою очередь орудие жрецов Амена. Так же, как мой муж, так же, как я, — все мы хорошие маленькие орудия, которые ломали то, что строил мой отец. Конечно, ты не думаешь, что есть какая-то воля, которая могла бы изменить ход вещей и сохранить мне жизнь? Нет, жрецы терпеливо выжидали, пристально наблюдая за Тутанхамоном с тех пор, как он стал слаб и напуган, и блестяще вели свою игру. Но моим единственным предназначением было помочь ему удержаться на троне, немного усиливать его притязания на него моим прямым царским происхождением. Теперь он умер, я тоже исполнила свое предназначение, и от последнего семени потомства Эхнатона, которое они ненавидят, можно спокойно избавиться. Нет, ты просто слишком робок, чтобы сказать мне в лицо, что я умру. Так что, пожалуйста, уходи.

— Моя госпожа…

Она повысила голос.

— Стража, господин Эй утомлен. Проводите его в спальню.

Он постоял минуту, нося свою тень как плащ, а затем повернулся на пятках и вышел. Она услышала, как ноги в сандалиях ступают по коридору.

Пепи прокрался из маленькой боковой комнаты, где он спал. В руке у него был кубок вина.

— Выпей это, моя госпожа, — сказал он. — Ты будешь лучше спать.

Она осушила кубок в несколько больших глотков. Раб припал к ее ногам, наблюдая за ней. Он был из Куша, черный, как ночь за окном, горбатый карлик. Носил он только набедренную повязку и большой сверкающий кинжал, да еще зубы светились на его невыразительном плоском лице.

— Если ты хочешь, госпожа, — сказал он, — в следующий раз, когда сюда придет господин Эй, я брошусь на него. Один взмах этого кинжала прекратит его болтовню.

— Что это даст? — спросила она и улыбнулась помимо своей воли.

Пепи был последним, что оставили ей. Один за другим слуги времен ее отца были отдалены от нее под тем или иным предлогом, один за другим ее друзья при дворе были смещены. Но Пепи-карлика она удерживала любой ценой. Он был последним существом на земле, которое любило ее.

— Не делай этого, мой друг, — сказала она. — Слишком поздно. Наш маленький заговор потерпел неудачу, и теперь это дело нескольких дней. Всего только отличный яд — ты не можешь пробовать всю мою еду. Да они убьют и тебя без колебаний. Я думала, однако, что могла бы еще отправить тебя обратно в Куш.

Он засмеялся.

— Нет-нет, моя госпожа, ты не избавишься от старого Пепи так легко. Есть ли еще, даже дома, кто-нибудь, кто замолвил доброе словечко за маленького чернокожего уродца? Разве ты не купила меня, чтобы спасти от обычного наказания за кражу у хозяина? — Он важно качнул своей большой уродливой головой. — О, я крал у тебя тоже, моя госпожа. Будь уверена, что крал. В царских запасах не заметна пропажа нескольких кусочков пирога, немного пива или нескольких медяков. Я должен тебе слишком много за пиво и доброту, чтобы теперь покинуть тебя.

Она вздохнула.

— Спасибо тебе, Пепи. С моей стороны жестоко позволить тебе остаться, но здесь одиноко, ты знаешь. Они все ждут, наблюдают и шепчут, ни один не вызовется быть другом тому, кого Амен прямо пометил для смерти.

Вино было крепким, и она почувствовала шум в усталой голове.

— О, я устала цепляться за жизнь, так уж устроен мир. Я не могу ждать особой благосклонности от богов в ином мире. Если действительно есть иные миры, в чем я начинаю сомневаться. Нет, мне осталось недолго жить, тем более сейчас, когда весь Египет стал тюрьмой. Хорошо бы отдохнуть.

Пепи наклонился вперед, пока его губы не приблизились к ее поникшей голове.

— Госпожа, — прошептал он неожиданно настойчиво, — хочешь ли ты покинуть эту тюрьму?

Она очнулась и внимательно посмотрела на него.

Пепи снова засмеялся высоким довольным смехом в спокойной мерцающей темноте.

— Хи-хи! Никто не замечает Пепи-карлика. Он только меленький черный таракан, бегающий из угла в угол, сидящий в винных погребках и пьющий до одури. Но у него очень большие уши. Люди часто обращали внимание на его уши, которые похожи на уши слона.

— Пепи…

— Слушай, моя госпожа. Сейчас в Фивах есть один человек…

* * *

Тоас протянул руку к хозяину винного погребка.

— Еще!

Человек сновал вокруг с полным до краев бокалом египетского пива с белой шапкой пены. Тоас обернулся к девушке, которая устроилась напротив него.

— Иди сюда, сестренка, — сказал он весело, — выпей со мной.

— Нет, нет, мне достаточно, — засмеялась она. — Комната кружится, как колесо в колеснице.

— Выпей, я сказал! — Он поднес край бокала к ее губам, и ей пришлось волей-неволей или выпить пиво, или смотреть, как оно капает ей на платье.

— Хорошая девочка. — Он поцеловал ее долгим поцелуем и сделал большой глоток из бокала.

— Ах, Нефер! И после того, как пирамиды будут разрушены в пыль, а имя Египта забыто всеми, люди будут помнить и благословлять его за пиво.

Кто-то дернул его за тунику. Он повернул голову, нахмурившись, и увидел лицо страшного черного карлика, который частенько рыскал по тавернам.

— Чего ты хочешь? — огрызнулся Тоас.

— Милый хозяин, — проскулил маленький человечек, — я принес тебе сообщение.

— Принеси его утром. Сейчас уходи.

— Это касается вашего корабля.

— Что? — Тоас схватил его за уродливое плечо с такой силой, что у карлика перехватило дыхание. — Эй, что там, говори!

— В уголке, пожалуйста, господин. Это личное.

Тоас последовал за кушитом, и они вместе присели на корточки, лицом к лицу, в полнейшей темноте. Белые глазные яблоки карлика светились.

— Ну — что за дело — быстро!

— Я раб из царского дома. Они называют меня Пепи.

— Ну, что из этого? Быстрее, или я выбью все твои зубы.

— Мой господин, я слышу многое. Никто не обращает внимание на раба. И я слышал начальника городских стражников, говорившего сегодня со своими заместителями. Они говорили, что до них дошел слух, будто Тоас Кипрский имеет отношение к исчезновению одного египетского корабля в больших морях. Они собираются кое-что предпринять.

— Как я могу узнать, что ты говоришь правду? — сурово огрызнулся Тоас.

Пепи пожал плечами.

— Ты должен просто принять мои слова на веру, и все. Ты должен еще оказать услугу моей хозяйке в обмен на эту информацию. Для тебя будет совершенно необходимо это сделать, потому что тебе, чтобы спастись, будет нужна ее помощь. Вниз по течению стоят корабли, готовые преградить тебе путь к отступлению, и она единственный человек, чье влияние обезопасит тебя от них. Они остановят и обыщут все судна, кроме одного — того, на котором будет она.

— Она! Кто она?

— Не торопись, мой господин Тоас. Это сделка. Ты переправишь ее из Египта и убедишься, что она в безопасности и с почетом прибыла на Кипр. За это ты получишь прикрытие, о котором я говорил. Кроме того, тебе хорошо заплатят сокровищами: золотом, серебром и драгоценными камнями — из самого царского дома.

Тоас почесал в затылке, думая, насколько можно доверять — неизвестно кому.

— Ты лжец, — сказал он.

— Как хочешь, мой господин. Когда стражники схватят тебя в городе, или когда корабли сделают это на Ниле, ты увидишь. В любом случае, чистая правда, что тебе хорошо заплатят за эту довольно опасную услугу. Рискнешь ли ты, поверив мне? Или позволишь себе потерять предложенную награду?

— Хм.

Томас немного расслабился, принимая одно из быстрых решений, как того от него потребовала жизнь. Неприятно было думать, что это предложение — ловушка. Египтяне, если бы захотели, могли схватить его и без отговорок, без какой-либо серьезной причины — достаточно сплетни, выдумки и т. п.

С другой стороны, некто хочет использовать его корабль в своих целях. И готов за это хорошо заплатить.

— Кто она? — медленно спросил он.

— Это госпожа Анхсенамен, дочь Фараона Эхнатона — при котором был мир — и вдова Тутанхамона, которого только вчера похоронили.

— Хм-хм!

Это становилось одновременно и более интересным, и более опасным. Если молодая царица хотела бежать из страны с первым пиратом, которого она смогла найти, значит, у нее были проблемы. И это значит, что она могла бы повести всех собак Египта по его следу — а Фивы лежат далеко от открытого моря. С другой стороны, это доказывает, что карлик сказал правду о том, что его разыскивают за грабеж.

— Сколько ты заплатишь? — спросил он.

Пепи назвал хорошую сумму. Тоас намеренно презрительно рассмеялся.

— Ты думаешь, я буду смертельно рисковать за это? Я скорее предпочту бороться в одиночку. Дай в десять раз больше, и я подумаю.

— Мы можем, вероятно, удвоить счет, мой господин, но это все, что мы можем сделать. Египет не столь богатая страна, как когда-то.

— В девять раз, и ни монетой меньше. Парень, это опасная работа. За твою плату я скорее поплыл бы домой.

Они торговались какое-то время, и Пепи подумал, что дерзкий морской разбойник носил на плечах превосходную голову торговца-коммерсанта. Наконец они остановились на цене, которая, судя но клятвам карлика со многими вздохами, стонами и молитвами, возносимыми к меньшим богам, была полнейшим грабежом. И в самом деле, собрать так много богатств за короткое время, не раскрыв своих планов, будет нелегко.

— Теперь, — сказал он наконец, — о том, что нужно сделать…

* * *

Фивы спали в дополуденной жаре, и улицы были почти пусты. Лишь здесь и там нищие и бродяги лежали, свернувшись калачиком, прямо на аллее или у входных дверей, да взвод черных стражников Мазаю шагал мимо, и солнце раскаляло наконечники их копий. Отдельные представители той или иной из множества наций, живущих в городе, скользили мимо по своим делам. Но остальной город пребывал в спокойствии под безветренным медным небом, и эхо разносило глухой звук шагов, отраженный от пустых домов. Все это было отвратительно. Тоаса немного знобило среди пляшущего и ярко горящего дня. Фивы были так спокойны, люди скрылись в своих домах, и город лежал, прячась в тени. Тоас и раньше бывал в ситуациях, где сверкали мечи и воздух темнел от стрел, но когда он шел, не таясь, в дом врага, то почувствовал, что нервничает.

Пара жрецов сновала в скользких сандалиях, их бритые головы сверкали на свету в знойном воздухе, и критянин подумал, что выглядят они достаточно безобидно, но они принадлежали к высшей власти в Египте, а Фивы так далеко от открытого моря… Эта порода жрецов пережила Эхнатона и его смелую глупую любовь ко всем людям, это они сбросили яркого Бога — мертвого фараона в пыль, это они сделали кукол из двух наследных царей в последние девять или десять лет и теперь почти короновали третьего. А это был он — тот, кому слишком поздно было идти на попятную.

Его команда была невелика: четыре моряка с грузом огромных пустых ящиков да скрытая под покрывалом девушка Нефёр. С трудом он уговорил ее на это путешествие, понадобились и побои, и уговоры. Итак, пять мужчин и испуганная девушка из фивских низов шли к дому фараона! На лице Тоаса появилась гримаса. Они сложат балладу об этом на Кипре, если он когда-нибудь вернется туда.

Четыре стражника стояли у боковых ворот в стене вокруг дворца. Один преградил дорогу копьем, когда они приблизились.

— Чего вы хотите? — рявкнул он.

— Я купец, приехал по требованию госпожи Анхсенамен, — ответил Тоас. Вдруг он стал спокоен, сомнения покинули его в момент, его мысль стала четкой и напряженной. — Я принес несколько фарфоровых изделий, чтобы ее высочество посмотрела.

Стража подозрительно оглядела фигуру иностранца. Он носил короткую критскую тунику с фригийской шапкой на голове и голубую мантию с морскими пятнами на плечах. Под шапкой у него был бронзовый шлем, а короткий меч, скрытый под мантией, висел у левой руки. Он улыбался с нахальной простотой.

— Я ни о чем таком не слышал… — неуверенно начал капитан.

— Она послала за мной своего карлика — Пепи, как они его зовут. Где эта маленькая обезьянка? Он скажет вам.

Словно по зову одного из меньших дьяволов Пепи появился за воротами.

— Эй, эй, это тот человек, — сказал он. — Пропусти их, Амес.

— По виду это не команда купца, — сказал капитан. — Они видели множество битв, и я держу пари, что большинство из них они сами и начали.

— Конечно, нам приходилось биться! — прорычал Тоас с возмущением. — Невозможно быть гордым моряком, не рискуя в лиге от берега быть схваченным кем-нибудь из пиратов. Когда ваш дорогой фараон собирается что-то сделать, чтобы защитить порядочных людей, а? Ну, позволь мне пройти, я не могу весь день стоять и спорить.

Амес упрямо покачал головой.

— Господин Эй велел быть особенно осторожным в отношении разбойников. Сейчас неспокойные времена.

— Пять мужчин и женщина — грабить царицу всего Египта! — усмехнулся Пепи. — Ну, если бы все солдаты были твоего калибра, Амес, я посмел бы сказать, что это возможно.

— Что здесь собирается делать женщина?

В глазах у Пепи заплясали хитрые огоньки.

— Она будет демонстрировать применение некоторых иностранных вещей из косметики, так?

Амес хихикнул.

— Я не думаю, что госпоже Анхсенамен нужно заботиться о себе больше, чем остальным. Однако, пусти их, пусти их.

— «Будто ветер подул», — подумал Тоас, как только они вошли внутрь. Ну, он мог это предвидеть. Ненависть жречества Амена к Эхнатону не умерла вместе с человеком, и теперь, поскольку они не могли найти применения его дочери, жене Тутанхамона, им было бы слишком приятно избавиться от нее.

Кровь Фараона в Египте священна, и для простых людей мысль, что даже женское дитя династии может быть убито, была худшим из богохульств. Но знание того, что Анхсенамен нужно было спокойно убрать с пути, стало, кажется, главным для изощренного двора, и, казалось, никто об этом не беспокоился. Действительно, старые времена прошли.

Он свирепо прожужжал карлику:

— Ты соврал мне насчет стражников, которые идут по моему следу. Мне не нужно было этого делать!

Пепи пожал плечами и состроил гримасу.

— Ну, может, и так. Но это будет правдой, как только мы выйдем из этого большого дома, так что я действительно не врал. Я лишь отчасти предупредил о факте.

— Ах ты, проклятый, я ведь могу сейчас же уйти…

— Попробуй, и посмотрим, что получится. Я закричу: «Кровавый убийца», да. Моя госпожа будет отрицать, что знает тебя. В Египте с разбойниками не церемонятся. Нет, нет, мой господин Тоас, тебе лучше остаться верным нам и заработать награду, которую мы тебе обещали.

В приступе ярости критянин потянулся за мечом. Тот блеснул рядом с расслабленным телом, но Тоас справился с собой. Маленький человечек обманул его очень ловко, и теперь ему ничего не оставалось, кроме как делать то, к чему так хитро его подталкивал Пепи. Вот если бы однажды они оказались на свободе, и он встретил бы Пепи в море, это было бы другое дело.

Они прошли через огромные прохладные сады к самому дому. Он долго и низко тянулся за галереей с колоннами в ослепительной белизне с проблесками меди и необработанного золота. Он был построен из глины, а значит, через одно-два поколения или даже раньше, в случае непогоды, мог сравняться с землей. Тоас вспомнил обшитую деревом галерею, построенную его отцом на диких холмах Кипра, обдуваемые ветром деревья, долгие склоны гор к морю, думал о соленом воздухе и стоящих на якоре кораблях, о чайках, летающих над головой. Вдруг Египет показался ему душным.

Они прошли во дворец, мимо безучастной нубийской стражи, вниз по длинным тусклым коридорам, где передвигались в полуденной дремоте только мягко ступающие рабы, и подошли к дверному проему, закрытому гобеленами богатого шитья. Пепи без церемоний вошел внутрь и сделал остальным знак следовать за ним.

— Моя госпожа, — сказал он, слегка кланяясь, — это Тоас Кипрский, чьи товары ты хотела посмотреть.

Вошедший остановился в изумлении, пока хихиканье карлика не вернуло его к действительности. Это была Анхсенамен, вдова фараона и пешка империи? Она была совсем молоденькой, ей было едва восемнадцать лет от роду, и очень хорошенькой. Тоас смотрел на ее стройную, гибкую фигуру, изящную голову, на теплую золотую кожу и вспоминал, что она была дочерью Нефертити, чья красота была еще не забыта в Египте. Вдруг он подумал, что его миссия могла получить другую награду, чем та, на которую он сторговался.

Что до нее, то она смотрела на мужчину среднего роста, хорошо сложенного, с коротко стриженными волосами, обрамляющими загорелое лицо в шрамах. Хорошее лицо с правильными чертами, хотя на нем было выражение жестокости, к которой она не привыкла, а светлые глаза его были холодны. Его люди за его спиной были того же сорта, но грубоваты и неприятны, и она, вздрогнув от удивления, поняла, что, пожалуй, это был лучший вариант из всех.

— Нет времени сомневаться, моя госпожа, — сказал Пепи. — Если милый господин Эй, пусть его кости гниют в навозной куче, придет сюда, ковыляя, нам придется ему что-то объяснять. Удача, что Хоремхеб, который умел управлять сутью вещей, сейчас в Мемфисе и нам не опасен.

— Да… — Тоас отвел свой пристальный взгляд от продолговатых черных египетских глаз Анхсенамен. Он вспомнил, что здесь должны быть деньги. — Как насчет оплаты?

— Сейчас. — Пепи открыл огромный сундук в углу, и солнечный свет проник и разлился по золоту, серебру и драгоценным камням, поблескивая в сумерках комнаты. — Сюда, наполняй свои ящики да побыстрее.

Моряки с жадностью бросились к сундуку, и драгоценности загремели в ящиках. Тоас повернулся к девушке Нефер из таверны, снял с нее покрывало и длинную мантию. Затем он протянул руку к Анхсенамен и коротко сказал:

— Надень это. Мы выведем тебя вместо этой девушки, когда будем уходить.

Девушка задрожала, и на глазах у нее появились слезы.

— А я? — прошептала она. — Ты обещал, Тоас, ты обещал…

— Успокойся! — он слегка шлепнул ее. Тяжелый, глухой шлепок раздался в тишине комнаты, а его серые глаза были полны презрения. — Я сказал тебе, что делать. Если кто-нибудь спросит тебя, скажи, что навещала мужчину, одного из дворцовых слуг. Они поверят этому из-за твоей привлекательности. Но если тебя схватят из-за твоего просчета или по какой другой причине, то сдерут с тебя живой кожу на рыночной площади и продадут твое мясо каннибалам. А сейчас успокойся!

Она отошла в угол, пытаясь остановить дрожь.

Тоас повернулся и встретил тяжелый взгляд Анхсенамен.

— Это не лучшее обращение с девушкой, — сказала она.

— Надевай это снаряжение, или тебя я тоже оставлю здесь, — огрызнулся он. — О Боже, эти женщины! — Он отошел и помог наполнить сундуки сокровищами.

Царица молча надела верхние одежды другой женщины и в ожидании села на кровать. Пепи подполз к ней ближе.

Тоас выпрямился.

— Готово, — сказал он. — Теперь мы можем идти.

— Не так быстро, — сказал Пепи. — Вспомни, ты — купец, предлагающий свои товары. Ты будешь торговаться, хвалить мастерство ювелиров и пробу металла, звать всех своих предков в свидетели, что твои поделки лучше, чем товары Осириса в Аменити. Сядь, мой господин, сядь и займи нас ложью о твоих воинственных подвигах.

— Этому карлику нужно отрубить голову, — проворчал один из моряков.

— Чтобы быть похожим на тебя, мой красивый? Хи-хи! — Пепи сидел на корточках у ног Анхсенамен и качался на пятках взад-вперед. — Нет, мой господин, я думаю, тебе лучше еще немного поволноваться. У этого охранника Анеса — низкая и очень подозрительная натура.

Тоас все время ходил туда-сюда.

— Ты, может быть, прав. Но покажи мне язык, обезьяна. Ты больше не любимец царицы. — Его глаза обратились к Анхсенамен. — А ты не первая госпожа царства. Пока ты со мной, ты одна из членов команды и будешь меня слушаться. Иначе я тебя брошу, где бы ты ни была.

Она застыла, и ответ ее был холоден:

— Право, грубость не была частью того, за что тебе заплатили, капитан Тоас.

— Проклинай меня, женщина, я капитан, и это дурацкое поручение достаточно безнадежно без женского языка, приводящего вещи в беспорядок. — Его зубы сверкнули на освещенном солнцем лице, но это не было веселой улыбкой. — Не бойся. Если я смогу, я доставлю тебя в целости на Кипр, и не слишком велика неприятность, что иногда могут понадобиться шлепки. Что бы вы делали без меня?

— Я должна положиться на тебя, чтобы ты отвез меня к благородным, с хорошими манерами людям, — сказала она и не смогла сохранить свой голос совершенно твердым.

— Это не самая простая вещь — добраться до Кипра, но я попробую. Я предполагаю, что ты имеешь в виду кого-то, кто возьмет тебя в свой гарем и будет бить тебя не слишком часто.

— Я имею в виду человека чести.

Он пожал плечами.

— Очень хорошо. Старика.

Она говорила бы дольше, но его манеры были слишком чужды ей. «А чего я могла ожидать?» — устало подумала она. Это из-за нее он стоял под мечом.

— Обидно, если ты пожалеешь об этом… — начала она. Он снова усмехнулся, правда, в этот раз в голосе можно было услышать некоторую теплоту.

— Ты — бесподобна, Анхсенамен. Ты только слишком радуешься шансу выбраться из этой адской дыры живой. Неважно, что я сделал бы на твоем месте то же самое.

— Ты сейчас на месте моей госпожи, господин Тоас, — хитро посмотрел на него Пепи.

Глава II

Тоас замолчал, шагая, хмурясь и вздрагивая от каждого звука из-за гобеленов. Время тянулось медленно, прежде чем карлик встал и сказал:

— Я думаю, теперь мы можем идти.

Анхсенамен вышла сразу за Тоасом. Они шли по длинному коридору к выходу, к ослепительному солнечному свету. Прошли через сад, и Анхсенамен глубоко вдохнула его густой пряный аромат. «Я никогда не увижу тебя снова, я никогда не погуляю снова в твоих сумерках. Нил будет течь, земля — лежать в зелени, а я буду пыльным ветром в чужой стране, о мой Египет. Прощай, прощай, прощай…»

Перед ними замаячила внешняя стена. Под заходящим солнцем люди занимались своими делами, по тропинкам мелькали благородные и слуги. Она смотрела вокруг сквозь пелену, которая застилала ей глаза. Все как будто глядели на нее, все глаза в мире сверлили ей спину, и она не осмеливалась обернуться. В любой момент мог раздаться окрик, в любой момент стражник мог побежать, и она медленно шла в сопровождении моряков. Ей вспомнились ночные кошмары, когда она летела и летела сквозь серые тени, а ноги тянули вниз, так что она едва могла двигаться, и все ближе и ближе слышались барабанящие копыта погони, пока их грохот не заполнял весь мир, и она с криком просыпалась среди ночи. Тогда к ней подходила мать, чтобы ее успокоить, а иногда и отец с печальными глазами — чтобы пошептать ей на ухо. Но они были мертвы, и теперь она не могла проснуться.

Ее взгляд упал на блестящую черную голову Пепи, который рысью бежал рядом с ней. Бедный маленький карлик, смелый уродец, он был всем, что у нее осталось, он был последним звеном, которое связывало ее с реальным миром в этом затянувшемся сне. Вдруг она подумала, что Пепи был ближе ее сердцу, чем Тутанхамон.

Они подошли к воротам.

— Позволь нам пройти снова, — сказал Пепи.

— Зачем ты идешь с ними? — зевнул Амес.

— Не твое дело, — огрызнулся Пепи. — Пусти!

— Почему, — состроил гримасу часовой, — вы могли украсть что-нибудь у ее высочества. Я не поверю ни одному иностранцу, проходящему через мой пост. Откройте ваши сундуки. Сейчас на ваших плечах они кажутся тяжелее, чем когда вы входили.

— Ну, — медленно сказал Пепи, — ее высочество становится в эти дни несколько беззаботной. Тоас, у тебя есть, что подарить этим солдатам?

Киприот проворчал что-то и стал неохотно копаться в своем кошельке. Амес и три других стражника со смехом взяли его монеты.

— И взглянуть на вашу женщину, — сказал капитан. — Покрывало и тяжелая мантия — странное одеяние для Египта, чьи женщины, как правило, ходят с открытым лицом. Я бы посмотрел, что ты так хорошо прячешь от чужих глаз.

— Нет. — Голос Тоаса стал твердым и холодным. — Позволь нам пройти, или будут неприятности. — Он сбросил свою мантию, показывая меч. — Мы все вооружены. Мы пройдем или будем здесь драться?

Тут Амес открыл ворота, и они вышли. Как только Анхсенамен прошла мимо, капитан, стражников быстрым движением руки сорвал с нее покрывало.

Мгновение он стоял, уставившись на нее, и его лицо вытянулось от удивления. Раздался скрежет металла — это Тоас вытащил свой меч. Вспышка на солнечном свете — и Амес, споткнувшись, упал.

Тоас повернулся, рывком освободил клинок и вонзил его в лицо другого часового. Ужасный хруст костей был не слышен из-за страшного вопля.

Один из крепких критян поднял свой нагруженный ящик и обрушил его на голову еще одного стражника. Череп и ящик раскололись пополам, и драгоценности рассыпались в луже крови. Пепи по-обезьяньи прыгнул — сверкнул его огромный кинжал, поразив последнего противника, как будто он сам был одним из моряков.

— Идем! — Тоас спрятал свой окровавленный меч и подхватил за талию женщину, которая была близка к обмороку. — Бросьте тот ящик, оставьте по одному на двоих. Бежим!

Они неслись по широкой улице, шесть мужчин и девушка с оставшейся у них половиной драгоценностей царицы. Народ, увидев бегущих иностранцев, с воплями бросился врассыпную. Сзади в садах послышались звуки горна.

— Сюда! — выдохнул Пепи.

Вниз по другой улице, в узкую вонючую аллею, через нее на внутренний двор и дальше, в лабиринт столпившихся грязных хижин. Они вклинились в массу людей, суетящейся бедноты Фив, кипящей вокруг. Рев голосов стоял в воздухе. Они с трудом прокладывали путь сквозь толпу.

Много позже Тоас остановился. Анхсенамен, покачиваясь, стояла рядом с ним, и он увидел, как она задыхалась от рыданий, а ее лицо побелело. Он грубо схватил ее за плечо и встряхнул.

— Иди! Иди! Ради Миноса, и исполни свою роль!

Пепи сказал жалобным голосом:

— Нет способа помочь моей госпоже. Она не привыкла к кровопролитию.

— Ей лучше привыкнуть к этому, или оно само решит ее судьбу. Идем!

Они медленно прокладывали себе путь сквозь водоворот толпы. Фивы проснулись от дремоты, весь город вышел на улицы, и люди занялись своими делами. Купцы на базарах, напоминающих кирпично-глиняные пещеры, предлагали свои изысканные товары; носильщики спешили, задыхаясь под своей ношей; нищие и проститутки навязывали свои услуги. Было тяжело проталкиваться сквозь толпу на узких, извилистых улицах между грязными стенами, а смерть шагала по пятам.

Анхсенамен тесно прижалась к Тоасу, подталкиваемая толпой, кричащей на пьяных. В какое-то мгновение она испуганно подумала, что если кто-то ее узнает, крик тогда усилится, и солдаты бросятся на них.

Будто прочитав ее мысли, Тоас вдруг наклонился к ее уху и прошептал:

— Не бойся, что тебя узнают. Люди из царского дома всегда так далеки от этих людей, что они не могут представить тебя без золотого балдахина и множества рабов.

Она попыталась говорить, но горло ее пересохло, и она смогла только кивнуть. Он заметил, как ее волосы светились на солнце иссиня-черным цветом. «Ради всех Богов, — подумал он, — какая приятная девушка!» И теперь, когда у него была только половина причитающейся ему платы, он мог бы поспорить, что в силе оставалась лишь половина его сделки. Но сначала они должны были выбраться из этого крысиного гнезда — города.

«Странная это страна — Египет», — продолжал он свои размышления. Он никогда не понимал ее. Египет был царем мира и его золотой казной, он был полон жизни, люди смеялись здесь чаще, чем в других местах, которые он знал. Египетские женщины были сладки и желанны, египетское пиво было кровью жизни. Но даже здесь носится тень смерти — пирамиды и сфинкс на Гизе, могилы в Долине Царей на том берегу реки, отвратительная темнота пещеры изготовителей мумий, изумительные колонны и колоссы, построенные в честь звероголовых богов, когтистая власть жречества, которое высасывало все ради своей жизни, не задумываясь о вечности. Эхнатон ненадолго позволил свету сиять над Египтом, и за его труды его памятники были теперь разрушены, а его имя проклято, и за его дочерью по улицам Фив гнались солдаты.

О, отец Нил, ты течешь, широкий и прохладный в великолепии зелени, и смех поселился среди твоих лотосов, а Ра, дарующий жизнь, качается на сияющих крыльях, заглядывая в глаза Солнцу. Но меж твоих траурных лент плавают крокодилы и едят тела убитых.

Тоас снова вспомнил огромный, продуваемый сквозняками коридор в горах Кипра и далекое голубое море, и солнечный свет, лившийся по ветреным склонам и разбивавшийся о волны на миллионы кусочков. Эх, хорошо было бы вернуться домой, если им когда-нибудь это удастся.

Дыхание его нагруженных ношей людей за спиной было тяжелым. С этим тоже приходилось считаться. Он не мог плыть, как в прежние времена, когда критский флот бороздил восточное море, — это были варвары Сирии, Кипра и мусор дюжины цивилизованных портов, и они считали, что было неправильно с его стороны рисковать их жизнями — до такой степени, что они сами подбивали его поднять якорь. И Анхсенамен — он вдруг с ужасом подумал о том, что случится с Анхсенамен.

«То самое, чего я и ожидал, — подумал он, криво усмехнувшись. — Только они грабители и свиньи, а я очень милый молодой человек».

Он начал думать, сколько человек из его команды могло бы помочь ему, если это понадобится. Но сначала — выбраться из Фив.

Они быстро шагали по докам, их ноги шлепали по камням, пока не подошли к причалу, где их ждал корабль критянина.

Это был огромная черная галера, вмещающая около сорока человек команды с закаленными душами. Там под узкой кормой была маленькая каюта, а нос и все остальное напоминало лотосообразную фигуру, обшитую потускневшим серебром. У Тоаса было много дел в это утро, он собирал своих людей по тавернам и публичным домам, возвращая их к жизни и отправляя на корабль. Но некоторых еще не было. Они смотрели на него сердито — разношерстная и шумная банда, в которой были критяне и киприоты, нубийцы и финикийцы, неописуемого вида разбойники, нищие, беглые рабы — и все с заточенным железом на поясах. Они были хороши в бою, который неумолимо приближался, но иногда быть у них капитаном значило примерно то же, что и жить в клетке с леопардами.

Тоас легко прыгнул с пристани на корму и посмотрел вниз на полуоткрытый корпус корабля.

— Мы уходим! — крикнул он.

Крепкий киприот толкнул корму.

— И мы так быстро продали весь наш товар?

— Да, — солгал Тоас, хотя этот груз еще лежал в трюмах. Даже половина вознаграждения, данного Анхсенамен, была больше, чем он ожидал получить от продажи награбленного финикийского добра. — И по хорошей цене, к тому же. Вы все получите свою долю, но сейчас мы должны уходить.

— Без празднования в Фивах?

— Будучи в Корсуне, когда мы уходили без Клыка, ты запретил брать на борт женщин, а теперь ты средь бела дня привел эту девушку… — Недовольное ворчание послышалось средь толпы угрюмых бородатых людей.

Тоас холодно посмотрел на них и вытащил свой окровавленный меч.

— Были неприятности, — сказал он, очень надеясь, то множество бездельников с дока не услышат его слов. — Мы получили хорошие деньги за наши товары, а затем я увидел возможность добавить еще немного и использовал ее. Но пришлось драться, и теперь мы немедленно должны покинуть Фивы.

— А женщина? — требовательно спрашивал киприот. — Женщина?

— Она и ее спутник, карлик, едут с нами к нам домой. Она заплатила за проезд, и никто не должен приставать к ней.

— А мы должны теперь перевозить платных пассажиров? — спросил насмешливый голос.

Тоас посмотрел вокруг, и рослый нубиец Ахмет, его друг, подошел и встал рядом с ним. В руке его зловеще сверкнул топор.

Капитан спокойно сказал:

— Мы отплываем сейчас же.

Члены команды посмотрели друг на друга и почесали бороды, вспоминая другие случаи, когда Тоас говорил таким тоном. Они принялись за работу.

Легкий ветерок подул по Нилу — с юга, с помощью благословенного Миноса, — и Тоас указал направление, куда плыть. Беспомощные паруса наполнились ветром, медленно подгоняя корабль в широкий грязный поток, и люди заняли свои места на скамьях гребцов. Скрипящие и брызгающие весла поднялись в воздух.

Критянин стоял, перевесившись через перила. Он снял свой бронзовый шлем, позволив ветру ерошить мокрые от пота волосы, и вдохнул сырой воздух. По обоим берегам реки лежали Фивы, неуклюжие хижины бедняков смешались с надменными домами благородных и божественных, а на западном берегу возвышалось невероятно огромное святилище Амена. Пелена дыма и пыли скрывала город, бесконечный рев приглушенно пульсировал в ушах. На западе виднелись необъятные массивы Ливийских гор, охраняющих Долину Царей, где лежат Великие Египта, — и муж девушки рядом с ним был всего лишь маринованным трупом, замурованным в камень и темноту. На востоке лежала меньшая цепь Аравийских гор, и ее вершин касались длинные лучи заходящего солнца, а нижние склоны казались голубыми от пыли, поднимающейся вверх.

Они ушли. Ради всех Богов, они ушли!

Он посмотрел на Анхсенамен. Она страшно устала, слегка дрожала, а под величественными глазами были темные круги, но она стояла прямо, совсем рядом с ним, глядя на запад, на солнце. Ветерок трепал ее тяжелые черные волосы и тонкую белую мантию, что была на ней.

Она что-то шептала, и он наклонился ближе, чтобы услышать. «Хвала тебе, свет мира, творец всего, тебе, кто с любовью смотрит на все народы людей и каждого из них по отдельности, о Атон…»

Он не выдержал и воскликнул:

— Но это же Бог твоего отца!

Она взглянула на него, и слезы затуманили ее глаза.

— Да, это Атон, бог, создатель всего мира, и он любит всех равно, единственный, кто говорил с моим отцом. Мы поклонялись ему с песнями и возлагали цветы на его алтарь, под небом в столице — Ахетатоне.

— Он теперь запрещен в Египте. Ты поклонялась Амену последние десять лет. Можешь ли ты хотя бы помнить бога, которому молились, когда ты была совсем маленькой девочкой?

— Я могу помнить его, и иногда я шептала ему молитвы даже в Фивах. Я поклонялась и Амену тоже, и я боялась. Но они убивают зверей в темных храмах этой единственной деревянной фигуры, созданной жрецами. — Она подняла голову. — Я бы бросила сейчас Амена и вернулась к Атону, который был со мной так давно.

Тоас покачал головой. Он сам не слишком разбирался в богах, ни в одном, ни в другом. Он отдавал должное, как обычно, божествам любой страны, в которой ему случалось бывать, и приносил жертвы Миносу за удачу своих путешествий, но больше затем, чтобы успокоить страхи людей, чем из-за собственной сильной веры.

— Ты можешь занять каюту, — сказал он. — Она забита грузом, но ты можешь найти себе немного одежды и постель на одном из сундуков. Пепи может спать за твоей дверью, если хочешь, а меня ты позовешь, если понадоблюсь.

— Ты думаешь, мы действительно сможем добраться до Кипра? — вздохнула она.

— Кто знает. Это зависит от того, как скоро Эй обнаружит, что тебя увели, и как скоро он решит, что ты уплыла вниз по реке с критским кораблем, который так подозрительно поспешно сегодня отчалил, а потом, это зависит от того, как быстро смогут плыть его люди и будет ли нам дуть попутный ветер. Он может погнать на смену рабов и вдвое превзойти нас числом, но при хорошем ветре или в открытом море я покажу пятки любым египетским кораблям. Мы должны постараться, вот и все.

— Ты откровенный человек, — сказала она, помолчав. — Но ты не видишь явной облавы. Для чего ты стараешься, Тоас?

— Чтобы вернуться на Кипр с головой на плечах, — щелкнул он языком и отвернулся, чтобы понаблюдать за гребцами.

К утру усилившийся ветер наполнил паруса, и Тоас позволил своим уставшим гребцам поспать. «Им позже понадобятся силы, — думал он, — возможно, ненамного позже, если войска фараона были недалеко позади».

Сам он дремал урывками, пока они всю ночь работали, и теперь чувствовал себя вполне выспавшимся. Он пошел на корму и сменил рулевого, который со вздохом свернулся на досках и вскоре отключился. Тоас дежурил на носу корабля, и, казалось, что он был единственным бодрствующим человеком на борту.

Забрезжил южный рассвет, прошел день, а затем вновь воцарилась тьма. Луна зашла, и только величественно кружащиеся звезды на небосводе освещали путь. Здесь и там на невидимых берегах поблескивал огонь, но они молча скользили мимо по воде, и огни потерялись из виду. Глядя вперед, вдоль корпуса корабля, он мог разглядеть неясную плоскость паруса, а река слабо блестела на одну-две сажени от берегов. Он стоял один в ночи, посреди звезд и безмолвия.

Было очень тихо, луна зашла. Только тихое и грустное шуршание ветра и плеск слабых волн нарушали тишину. Прохладный и сырой ветер трепетал вокруг Тоаса, подобно мантии. Его слегка знобило. Лишь одинокий протяжный лай собаки или вой шакала ненадолго нарушали тишину и смолкали; а иногда крокодил щелкал хвостом или бегемот колыхал поверхность реки шлепаньем и брызгами, звук которых далеко разносился в беззвучной ночи.

Кто-то шевельнулся в массе спящих людей, поворчал и хмыкнул во сне. Странно, как беспомощны даже сильнейшие на этой тенистой земле. Тоас вздохнул, и ветер поглотил этот слабый звук. Еще кто-то шевельнулся, вышел из каюты под ним и встал на свободное место, вглядываясь в Нил. Могла ли и Анхсенамен не спать?

— Иди сюда, — сказал он очень мягко, и ветер донес до нее эти слова вместе с журчанием воды и скрипом досок и канатов. — Иди сюда и поговори немного со мной.

Она стала подниматься по короткой лестнице, — ее белое платье светилось во мраке, — и вышла туда, где он стоял, — у руля. Когда она была близко, он мог разглядеть ее лицо и фигуру, черты, едва различимые из-за темноты.

— Где твой маленький друг? — спросил он, зная, что это не то, что нужно было сказать.

— Он спит. Бедный Пепи, он был так озабочен и так много работал. — Она оперлась на перила, не глядя на него, уставившись мимо реки на берег с неясными в темноте очертаниями. Немного погодя она засмеялась, ветер подхватил и разнес грустный слабый смех. — Странно или нет, что единственным другом царицы Египта будет горбатый раб?

Он не смог удержаться от грубой реплики:

— А теперь ты так несчастна для бедной царицы,

— Нет, больше нет. — Она чуть отодвинулась от него, но не ушла высокомерно, и он вспомнил, что она была, кроме всего прочего, очень молода. — Но грустно, когда у тебя нет предназначения в жизни.

— Это твой выбор, — заметил он, полуулыбнувшись. — Тебе может это не понравиться, ты знаешь. С тобой все может случиться.

— Но я еще буду жива, капитан Тоас.

— Ты боишься умереть?

— Нет… Да… О, я не знаю. Мои родители мало думали о том, что будет после смерти. Они говорили, что любящий Атон позаботится о нас. А потом они умерли, и жрецы Амена вернулись назад. — Она заговорила более высоким тоном, немного дрожа. — Они даже не позволили моему отцу, мертвому, мирно спать. Они достали его бренные останки из могилы, которую он выбрал, и положили его, в бесчестье, вместе с его матерью. Они никому не позволяют произносить его имя, разве что «этот преступник Эхнатон». Ничего не останется в память о нем, так что во времена, когда он умрет даже в ином мире, о нем, у которого не было ничего, кроме любви ко всему, что есть в мире, забудут. Они намекали, что если бы нам, Тутанхамону и мне, не нравились старые боги, нас бы не похоронили, наши души бездомно странствовали бы… О, я не знала, чему верить. Был ли Амен или Атон ненастоящим богом, или же все боги были ложью, а эта жизнь — короткой бессмысленной случайностью, или… — Она повернула к нему свое лицо, и в свете звезд блеснули слезы. — Тоас, во что ты веришь? Что считают правдой на Кипре?

Он покачал головой.

— Одни — одно, другие — другое. Что до меня, то у меня достаточно дел в этом мире, чтобы беспокоиться о мире ином.

— Но когда ты умрешь, что дальше?

— Кто-то рассказывал мне одно, кто-то — другое, но я никогда не слышал ничего из уст того, кто уже умер. Так что я подожду и посмотрю сам. Я говорю так, а вы, египтяне, слишком много думаете о своей последующей жизни. Ты цепляешься за эти мечты и получаешь от этого удовольствие, но забываешь обо всем остальном.

— Я так думаю. Это была хорошая жизнь, и я пытаюсь ее поддерживать. — Она неуверенно улыбнулась. — Я так старалась, но только я следовала этому, а весь ход вещей в этом мире изменился.

— Хм?

Она рассказала ему, как написала царю хеттов, сразу после смерти своего мужа, и предлагала брак одному из его сыновей.

— У меня было семьдесят дней или около того, пока они готовили мумию Тутанхамона. После этого я стала бы им не нужна. Но брак с дочерью фараона порождает притязания на трон Египта. Поступил так однажды старый Шуббилулиума… — И с торжественностью в голосе: — Что было бы не по силам объединенным Египту и Хеттскому царству! Чего бы не могли они сделать!

Он слегка присвистнул. Была ли это та испуганная девушка, которая чуть не упала в обморок во время драки у ворот дворца? Это дитя попыталось совершить такой поступок, что люди помнили бы десять тысяч лет!

Дочь фараона — потомок людей, которые прогнали варваров-гиксосов из государства, завоевали Сирию и заставили трепетать народы Азии, — ради всех богов, это что-то значило!

Он медленно сказал:

— Извини, моя госпожа. Я недооценивал тебя…

Она слабо и неуверенно засмеялась.

— О, давай забудем обо всем этом. Я больше не царица Египта, ты знаешь. Больше я — ничто.

— Ну… Ну, мы все в этом мире движемся вниз.

— Ты тоже? — Между ними неожиданно возникло непонимание.

— Да. Мой отец был из благородной семьи на Крите. Он ушел из дома, когда северяне сожгли Кноссос, и перебрался на Кипр, где подчинил себе самое мелкое сословие.

Помощник вассала в отсталой части земли варваров — ну, я никогда не знал ничего больше, только из рассказов, и я видел чернеющие руины критских городов, так что мне не на что жаловаться.

— Но почему ты стал…

— Пиратом? О, это доходное занятие в дополнение к торговым поездкам и земледелию на бедной почве у себя дома. Нельзя же навсегда осесть в родном краю, ты знаешь. — Его зубы сверкнули в темноте. — Кроме того, я совсем не пират. Я делаю то же самое, что должны были делать твои знаменитые предки, то же самое, что делал твой прадед Аменхотен в Сирии, а эгейские правители делают сейчас в северных континентальных землях, — я завоевываю себе царство. Мы разбойники только в том случае, если терпим неудачу.

И тут она громко засмеялась, с весельем, которое, как он думал, она навсегда утратила. Уже начинало немного светать, пасмурная серость разливалась в небе, звезды бледнели, а палуба была теперь сырой от росы.

Он смог разглядеть ее более ясно, это юное и стройное прекрасное создание, и вдруг сказал:

— Анхсенамен, мне естественно быть твоим врагом. Мне не нравится подвергаться опасности, которой можно избежать, а из-за тебя меня заставили рисковать кораблем, людьми и жизнью. И я не думаю, что сам я нравлюсь тебе больше. Но мнения могут меняться. Давай будем друзьями, хорошо?

Ее глаза расширились.

— Спасибо тебе, — прошептала она.

— Скажи Пепи, — усмехнулся Тоас. — Мне неприятно, что он, глядя на меня, пробует лезвие своего кинжала.

Вскоре она зевнула, потерла глаза, как девочка, и ушла обратно в каюту. Тоас сидел на веслах, глядя на восход солнца в белизне над великой равниной Египта.

— Доброе утро, мой господин Атон, — тихо произнес он. — Доброе утро.

* * *

…День прибывал, и движение на реке увеличивалось. Баржи и аравийские суда, морские галеры и лодки курсировали между маленькими деревнями и городами, которые теснились вдоль берегов. Подул ветер, и Тоас вернул своих недовольных людей на весла. Ему и Ахмету пришлось долго уговаривать двоих из них, и он чувствовал, как его преследуют сердитые взгляды команды.

— Сколько нам нужно времени, чтобы добраться до моря? — спросил Пепи, завтракавший сидя на корточках хлебом, водой и сушеной рыбой, которой всегда было в достатке на корабле Тоаса.

— Два-три дня от Фив, возможно, даже четыре, — ответил критянин. — Нужен ветер, помимо прочего.

— Хм. — Пепи метнул взгляд поверх голов работающих гребцов. Ахмет расхаживал взад-вперед по дорожке между скамьями с кнутом в руке. — Да, я могу представить себе, что мешает и кое-что еще.

Тоас понизил голос.

— Я почти приветствую атаку войск фараона. Тогда мои люди будут знать, что нам нужно выбраться из страны, и будут на моей стороне. Я не могу сказать им истинную причину нашего бегства, иначе они будут обвинять меня — и справедливо, — что я рискую их жизнями без их согласия и без поручения с их стороны найти им таким образом заработок. Кто-то наверняка предложит вернуть Анхсенамен за награду, и тогда возникнут проблемы.

— Я думал, что хозяин здесь ты, капитан, — раздраженно сказал Пепи.

— Только до тех пор, пока я могу иметь на них влияние. Это пираты, парень, а не сломленные духом наемники на Ниле. Я отдал бы душу за команду старого критского флота, но сейчас нужно заниматься не этим.

— Если мы выберемся, — сказал Пепи, — я воздам дары всем богам, просто чтобы быть уверенным, что тому единственному, кто помог нам, я отплатил. Я предложил бы больше одному маленькому идолу, который имеет огромную силу, но я оставил его в Фивах.

— Откуда ты знаешь о значении такой жертвы? Ты знаешь, существует много богов, а ты будешь беден, как ливийская мышь.

— У тебя много скота, да? Моя госпожа сказала, что ты будешь нашим другом.

— Не для этих глупостей, — резко ответил Тоас. Пусть карлик позлится.

Тоас встал и пошел вперед. Стало уже жарко, он обливался потом, вокруг жужжали мухи. Бессонная ночь тяжелила его веки. И день тянулся так бесконечно долго! Они медленно двигались по сверкающей на солнце воде, скрип и треск вёсел действовал ему на нервы, берега ползли мимо. Должен же быть ветер в этой проклятой стране?

Анхсенамен вышла и встала рядом с ним. Ее глаза были красными от слез, а голос — упавшим.

— Мы около Ахетатона, — сказала она.

— Что? — Он был очень сердит на нее, на солнце, на реку, на тяжело передвигающийся корабль и на весь проклятый мир.

— Ничего, — сказала она бесстрастным голосом. — Я просто хотела попрощаться с ним.

На горизонте появился город, и они проплыли мимо. Очень белым и красивым был Ахетатон, спящий между каменными скалами на берегах отца Нила. Поднимаясь вверх по реке, Тоас разглядывал его и размышлял о том, что это, наверное, самый прекрасный город из всех виденных им. Но Ахетатон был пуст, лишь несколько стариков жили там, как живые привидения на пустых улицах, а скоро и они умрут, ветры занесут город песком, и Ахетатон будет забыт.

— У нас был сад, — шептала девушка. — У нас было много садов, но этот я помню очень хорошо. Он был прохладным и зеленым, с высокими стеками, на маленьком озере росли лотосы и плавали дикие утки. Мы вместе гуляли там по вечерам: отец, мать, я и мои сестры. Отец кормил птиц, а раб играл на арфе и пел для нас. В Ахетатоне было больше смеха и доброты, чем где-либо я встречала с тех пор.

Тоас вытер пот с лица. На его глазах появились слезы. Они жгли ему лицо.

— Итак, прощай, Ахетатон, и спи спокойно, — сказала она. — Нет нигде города прекрасней тебя или прекрасней мечты, в которой ты живешь. Прощай, прощай.

Его слова казались язвительными:

— Да, прекрасная идея, эта самоотверженная доброта ко всему существующему, без сомнения в том, заслуживает оно жизни или нет. Такой яркий пузырь мог вырасти только в мозгу больного и ограниченного в свободе ребенка.

Она посмотрела на него с ужасом.

— Что ты имеешь в виду? — прошептала она. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Эхнатон потерпел в своей стране неудачу и принес Египту разрушения, и это его вина, что сейчас нам приходится спасаться бегством, а по пятам идет смерть. — Его слова звучали тяжело, зло, бессердечно в жарком спокойном воздухе. — Пока Эхнатон жил в своих прекрасных садах и писал гимны солнцу, Азиру и Шуббилулиума, разделили его империю. Я видел, как пал Библос, я был мальчишкой, когда враг ревел у ворот и верный старый правитель взывал к фараону о помощи. Говорят, что Азиру писал на него клевету и Эхнатон слушал эту ложь охотнее, чем посылал людей, которые могли бы победить врагов его друзей. Обольщаясь любовью ко всему человечеству, он позволял людям, что любили его, быть разрубленными на куски, а их женам и детям — проданными в рабство. Города горели в огне, ожидая войск, которые он мог бы послать. Но нет, он любил всех, и Атон запрещал убивать. — Тоас зло усмехнулся. — Хотя я не думаю, что было бы нехорошо убивать муху, ужалившую фараона, или корову, мясо которой он ел, или тащить рабов из Куша и Сирии, чтобы они служили ему. — Он опустил руку на рукоятку меча. — Минос, Хоремхеб — лучшее, что случилось в Египте за пятьдесят лет!

— О, ты тоже… — она заплакала, но поборола рыдания и ушла с поднятой головой, царственно прямо держа спину.

«Наверное, это несправедливо, — устало подумал критянин. — Наверное, я должен перед ней извиниться. Но как эти люди могут не видеть правды? Неужели им нужны их золото и их придворные всю жизнь? К черту, Кноссос тоже был красивейшим городом!»

* * *

Солнце горело и катилось на запад. Тоас, проходя между скамьями гребцов, улавливал густую волну человеческой вони, пота, крови и глухих проклятий. Ненагруженная галера шла быстро, но ее скорость медленно падала по мере того, как люди уставали. В их глазах, устремленных на него, он видел кипящую ненависть.

В середине дня жара уменьшилась из-за порывов ветра. С севера — с севера! Томас вздохнул и выругался.

— Как будто нам не хватало несчастий, — проворчал он, обращаясь к Ахмету-нубийцу. — Сколько продлится этот ветер?

— Я думаю, он будет сильным. Смотри, по реке катятся слабые волны.

— Сдувая нас на адский путь. Готовься к битве.

Тоас пошел в каюту. Пепи и Анхсенамен сидели вместе в слабом полумраке около двери. Не говоря ни слова Тоас вошел, достал шлем и нагрудный панцирь и надел их. Когда он выходил, карлик вопросительно посмотрел на него.

— Ты так скоро ожидаешь войска? — спросил он упавшим голосом.

— Возможен мятеж, — ответил Тоас. — Люди мало знают, кроме того, что их жизни в опасности, хотя в этом нет их собственной вины, и что я использую их как рабов, а теперь еще и сильный ветер их противник. Если начнется драка, идите в каюту.

— А твое появление в доспехах не вызовет еще большего раздражения? — спросила Анхсенамен. Ее голос был так тих, что Тоас с трудом мог его расслышать, и она прятала от него глаза.

— Лучше живой раздражитель, чем мертвый миротворец, — проворчал Тоас. Весь его вид как бы говорил: «Твой отец это знал».

Он поднялся на палубу и стал смотреть вниз на длинный ряд гребцов. Солнце отражалось в бронзе его панциря; Анхсенамен отвела от него изумленные глаза, но его образ как будто застыл перед ней. Некоторое время все было спокойно, был слышен только скрип весел. Затем кто-то громко сказал, грубо и зло:

— Что это ты делаешь в доспехах, Тоас?

— Если я предпочитаю носить панцирь, это мое дело, — холодно ответил капитан. — Может быть, египтяне близко. Возможно, скоро всем придется надеть свои доспехи, пока мы сумеем оторваться от них.

Человек поднялся со скамьи. Это был восставший киприот Мегакль, большой и гневный человек со спутанными волосами, разбросанными по потному лицу. Его весло с грохотом выскочило из уключины, и остальные сбились с ритма. Люди, измученно спавшие между скамеек, тревожно зашевелились, сели и сонно смотрели вокруг.

— Возвращайся к работе, Мегакль, — сказал Тоас.

— Не раньше, чем получу несколько честных ответов, — заявил киприот. — Я хочу знать, почему мы таким образом бежим, кто эта женщина, которую ты похитил, и сколько тебе за это заплатили. Все мы хотим знать.

Они тревожно зашевелились на скамейках, что-то бормоча, доставая ножи, одни свирепо смотрели на Тоаса, другие — на Мегакля. Солнце жарило, ветер усилился, а корабль лениво дрейфовал по реке.

— Вернитесь к работе, вы! — Ахмет вышел к проходу между скамейками с секирой в одной руке и кнутом в другой.

Люди с изможденными бородатыми лицами всем своим видом выражали недовольство, и он опустил плеть.

— Нет! — Мегакль повысил голос. — Мы не твои рабы, Тоас, мы свободные моряки, которые имеют право говорить. Ради Аттиса, люди, будем мы еще терпеть его высокомерие? Если он, наконец, не скажет нам, почему мы бежим, тогда — за борт его!

Поднялся еще один моряк, и в неожиданном страшном испуге Тоас узнал одного из четверых, кто ходил с ним во дворец. Он выбрал их за надежность и обещал им высокую награду за это, но…

— Я был там, — сказал человек. — Я знаю. И мы не сможем избежать смерти, которая следует за нами, если продолжим идти этим сумасшедшим путем.

— Что это? — прорычал Мегакль, и ворчанье в глотках усилилось до нестройного рева. — Что это? Скажи нам, ради Аттиса!

— Она — дочь благородного, — крикнул Тоас, — но ей ничего не оставалось…

— Благородного, ха! — крикнул моряк. — Она — царица Египта, люди, вот кто она, и все войска фараона преследуют ее.

Последовало минутное молчание. Они не могли сразу осознать этот факт. Они стояли как застывшие дьяволы.

Тоас говорил громко.

— За перевозку ее в безопасное место — огромное вознаграждение, большее, чем мы могли бы получить за сотню поездок. Кто будет моим другом и останется сейчас со мной, будет богат.

Мегакль подскочил на своей скамейке.

— Против всего Египта? — вскрикнул он. — Убейте этого безумца, говорю я, убейте его и верните женщину обратно фараону за наши жизни и за то, что он нам заплатит!

Тоас вытащил меч, и в его голосе зазвучал металл:

— Останьтесь со мной теперь, товарищи, останьтесь со мной, и помогите нам спастись, или фараон, несомненно, со всех нас сдерет кожу с живых.

Ахмет свирепо оскалился и взмахнул своей секирой. Череп Мегакля раскололся, как гнилая дыня. Нубиец быстро отскочил назад к носу корабля, и тут же дюжина ножей сверкнула, направленная на него.

— Ко мне! — проревел Тоас. — Ко мне и к Ахмету все, кто хочет остаться в живых.

Один из моряков, ворча, поднялся к нему по лестнице. Тоас ударил его в грудь. Два других, попытавшихся последовать за ним, были атакованы сзади парой людей из партии Тоаса, находившихся на корме.

— Пепи! — крикнул Тоас. — Пепи, в каюте оружие!

Карлик был уже здесь, шатаясь под грузом мечей и щитов. Гнутый нож просвистел над его головой и воткнулся в мачту. В средней части корабля люди полезли под скамейки в сундуки за оружием.

— Сюда… Тоас, сюда…

Он обернулся и увидел Анхсенамен, подающую наверх пару луков и полный колчан стрел. Он коротко улыбнулся ей.

— Хорошо!

«Хорошо, дочь Аменхотепа!» — подумал он про себя.

Натягивая тетиву, он тщательно прицелился в неопределенную, колышущуюся группу моряков. Мятежник встал на скамейку, крича: «Смерть Тоасу!» — и упал, пораженный стрелой в горло. Двое людей, пытавшихся штурмовать предпалубу Ахмета, закричали от жужжания выпущенных стрел.

Люди двигались осторожно, спинами вдоль перил, ворча и расчищая себе путь клинками, но с обеих сторон мало кто был готов к битве. Полдюжины преданных капитану стояло на обоих концах корабля.

— Спускайся сюда, Ахмет! — позвал Тоас. — Спускайся и разбей их!

Сам он вскочил на скамейки и атаковал ближайшего мятежника. Бронзовый шлем ярко и жарко сверкал на солнце, удар — и противник с грохотом упал, пронзительно визжа. Тоас и его сплоченная группа дралась за дорогу по кораблю, чтобы соединиться у мачты с Ахметом. Моряки, случайно столкнувшиеся с ними, включая многих, кто громко кричал, и даже тех, кто дрался, сопротивлялись нерешительно и были быстро разоружены. Через несколько минут воцарился мир.

Анхсенамен поднялась на корму и посмотрела вперед. Было меньше смертей, чем она ожидала, но пять трупов перекатывалось по палубе, и много было раненых. Кровь забрызгала доски, и под жарким бормотанием ветра слышались стоны. Неуправляемая галера тяжело дрейфовала на юг.

Тоас подошел к Анхсенамен, улыбаясь и вытирая клинок.

— Ты все сделала хорошо, — сказал он. — Можно было подумать, что ты всю жизнь была царицей пиратов.

— Ты… я… Это было делом жизни и смерти для меня, ты знаешь, — прошептала она и хотела добавить, что его смерть тоже что-то значила бы для нее.

— И ты можешь решительно действовать в нужную минуту, — сказал он. — Анхсенамен, забудь мои слова, сказанные сегодня утром. Хорошо?

Она постаралась скрыть свое смущение:

— Как быстро ты подавил восстание!

Он покачал головой.

— Если им не дать времени на подготовку, то это только глупая толпа, которую несколько решительных людей могут быстро разогнать. Большую часть времени мы работали мечами. Нам скоро будут нужны все наши люди, — мрачно добавил он.

— Ты думаешь, они схватят нас, да?

— Очень может быть. С уставшими людьми, да пятью мертвыми, и еще ранеными, и этот проклятый ветер навстречу, и… Ну, офицер фараона может погрузить две сотни солдат в смены по пятьдесят человек — это вдвое или втрое больше, чем нас, — да еще и использовать их в работе наполовину меньше, чем вынуждены мы. Все, что позволило нам уйти так далеко, — это задержка, после которой они начали преследование и которая не может быть слишком продолжительной.

— И что случится, когда они догонят нас?

— Они возьмут нас на абордаж, конечно, если только мы не будем настолько сумасшедшими, чтобы раньше взять на абордаж их, а потом мы будем драться с ними врукопашную. Что еще случается, когда бывает битва кораблей, пока один не сожжет другой?

— И мы не сможем ничего сделать?

— Я не знаю, Анхсенамен, я не могу сказать. Возможно, мы сумеем проскользнуть мимо них в темноте, если боги дадут нам жизни до ночи. Возможно, мы покинем все вместе корабль и попытаемся переодетыми добраться до Мемфиса и заплатить за проезд до Кипра. Возможно, мы остановимся, будем драться и победим. — Рот Тоаса скривился в усмешке. — Все это звучит не очень правдоподобно, да?

— И если нас схватят…

— Ты должна сделать свой выбор. Что до меня, то я не собираюсь сдаваться живым.

Она медленно кивнула, и он увидел, как ее тонкие плечи выпрямились. Она спокойно сказала:

— Это неправильно. Найди мне лодку и позволь мне дожидаться их на реке.

— Что? — крикнул он. — Ты оставишь нас и вернешься к… К тому, что ожидает меня, если я останусь с тобой.

Она улыбнулась, но он увидел, как дрожат ее губы.

— Мне нет никакого смысла оставаться здесь, а твоей жизни — всем вашим жизням — пропадать. Позволь мне вернуться, так, чтобы ты мог уйти с драгоценностями, и помни меня, Тоас.

Он удивленно покачал головой в шлеме.

— Я никогда не пойму тебя, девочка, — сказал он. — Ты поставила два царства за их головы и плыла к открытому морю с шайкой головорезов вне закона, утащила богатства Египта из-под носа у фараона, чтобы оплатить свою дорогу, — а теперь ты отказываешься от маленького шанса, что у тебя есть, уходя с дружественного корабля к людям, которые хотят тебя убить.

Затем он решительно продолжил:

— Но это неправильно, моя дорогая. Это небольшое дело: несколько мертвых дворцовых стражников и кража тебя, и все хлопоты, которые мы доставили царю, и вся добыча, которую мы от него получили, — он будет гнаться за нами и будет прав! — Он положил руку на ее плечо и улыбнулся. — Нет-нет, оставайся со мной, девочка.

Она вздрогнула всем телом от твердости его панциря. Он нежно погладил ее волосы и поцеловал в лоб.

Она тихо засмеялась и прошептала:

— Так любят Люди Моря?

Он ближе придвинулся к ней, но вспомнил, что за ними наблюдает целый корабль красноруких грубиянов, и отпустил ее.

— Позже, — сказал он мягко и радостно. — Но ненамного позже, моя дорогая.

Глава III

Пепи, ухмыляясь, поднялся по лестнице.

— Это призвание — быть капитаном, мой господин Тоас! — сказал он. — Это умение руководить людьми, — если они не идут за тобой сами, — побить некоторых из них по их толстым черепам. Хи-хи! Слушай раба, наставляющего капитана. — Он сидел на корточках перед ними — черный паук на солнечном свету. — Но что теперь, а? Как мы избавимся от наших друзей?

— Мы не сможем этого сделать, я думаю, пока ты не придумаешь какой-нибудь план, — сказал Тоас.

Пепи почесал в затылке.

— Нет. Нет никакого плана, мой господин, ни одного. Мой бедный ум совершенно притупился из-за этой тошнотворной качки. Я могу только предложить, чтобы мы снова начали грести, вместо того чтобы говорить об этом.

— Хм, да. Дай людям минуту-другую отдохнуть. Я думал, однако, об этом. Ты достаточно хорошо знаешь Египет, Пепи. Каковы наши шансы проскользнуть на берег под видом простых крестьян?

— О, как и шансы выбросить тысячу шестерок подряд, играя в кости. Ты не думаешь, что весь Египет выйдет на улицы ради нашей крови и награды, назначенной фараоном? Как ты обманешь даже глупейшего из феллахов, обрядив кого-то из нас в его наряд? Нет, я умру на борту корабля, спасибо, и потом кто-нибудь еще съест рыбу, которая съест меня. Хи-хи!

Тоас устало кивнул. Ветер шевелил перо на его шлеме — ветер, жаркий, сухой ветер Египта, проклятый ветер, дувший с севера.

— Мы можем снова отправиться дальше, — уныло сказал он.

— Мы можем убежать от них даже сейчас, ты знаешь, — сказал Пепи. — Или, если мы должны принять бой, — ну, если ты можешь сделать так, как сделал только что, мой господин капитан, я не возражаю. Кого вы, критяне, называете Аписом — быка Миноса? Да, ты стоял, смотрел на них и пронзал их клинком, как сам бык Миноса.

Тоас снова обратился мыслью к Кипру, к крупному рогатому черному скоту, который пасся на диких высокогорных пастбищах его отца, и к священным боям быков, еще устраиваемым некоторыми из изгнанных критян каждый год. «Если он был единственным быком, если остальные были людьми, которые бежали, кричали и падали под копыта и рога, доставь Анхсенамен домой на Кипр…»

Вдруг он встал совершенно неподвижно, и они смотрели на него, ничего не понимая. И девушка думала, что ей знакомо такое выражение лица, выражение лица человека, который видит божественное откровение. Ее отец бывал таким очень часто, возвращаясь из храма Атона, — но у Тоаса был более сильный Бог, и она, дрожа, перебирала пальцами амулет на шее.

— Бык, — тихо сказал он. — Эй, эй, ради всех богов, черный бог со старого Крита!

— Что? — сказал Пепи.

Тоас повернулся и крикнул своим людям. Бросили якорь, блеснул металл. «Но это плотнические инструменты», — изумленно подумала Анхсенамен. Они распиливали каюту и палубы, они толпились в смятении тел и голосов, а Тоас носился среди них подобно разбушевавшемуся урагану.

— Что это? — закричала она. — Почему мы не плывем? Что ты делаешь?

Он бросил на нее неожиданно яркий, веселый взгляд.

— Мы вместо этого будем сражаться, — провозгласил он, — и я строю маленький храм в честь Миноса!

* * *

Длинный египетский день подходил к концу. Стоя на остатке кормы Тоас смотрел на солнечный диск, красный и огромный на западе, отбрасывающий по воде к его кораблю мост света. Река текла широко, спокойно меж заросших тростником берегов. Лишь слабая волна от северного ветра, против которого с трудом шла по течению галера, рябила поверхность воды. Кругом лежала египетская равнина, плоская зеленая земля до горизонта и пустыни вдали.

У него было ощущение замкнутости этого царства, ограниченного пустынями из камней и песков под величественным небосводом. Ему казалось, что душа людей должна походить на пейзаж, который породил эти кости, плоть и мысли. Крит, где горы спускались к морю, был полудикий, веселый и дерзкий, светлый, как полет чаек. А душа Египта была прижата пустынями к могучей реке, и душа эта стала сильной и узкой, как спускающаяся вниз бесконечная дорога к вечности без поворотов и рукавов. Это был древний и могучий дух хмурых с юности царств, занесенных теперь пылью, и он будет таким, когда империи сегодняшнего дня будут лежать разрушенными и сожженными. Но это не был дух Людей Моря и жителей северных морей. Это был не его дух.

Анхсенамен вышла, чтобы встать рядом с ним там, где он держал рулевое весло. Он взглянул на ее небесную красоту и вспомнил, что в ее жилах течет кровь Азии и что сама она была полуиностранкой на этой земле.

Она какое-то время помолчала, подставив лицо ветру, и наконец сказала:

— Ты страшный человек, Тоас. Люди умрут, я знаю, из-за того, что ты сделал сегодня.

— Если это сработает, — он пожал плечами.

— Если нет, мы вернемся к отцу Нилу, — пробормотала она. Ее голос стал твердым: — Еще, Тоас, я рада, что мне не пришлось выходить замуж за принца хеттов. И я не очень жалею, что покидаю свою страну с тобой.

Он взял ее руки в свои.

— Спасибо тебе, моя маленькая. Ты будешь матерью царей.

Она вспыхнула.

— Ты уверен? — прошептала она. — Все знахари Египта не могли сделать так, чтобы у меня был ребенок от Тутанхамона.

— Зная, что у него не было детей ни от кого в его огромном гареме, я думаю, ясно, где искать этому причину, — сухо ответил он.

Она вздохнула.

— Я надеюсь. Бедный маленький царь! Пусть он спит спокойно.

— Ты не заботилась о нем?

— О, он был вполне царем, но больным, слабым и напуганным. Кроме жестокого старого Хоремхеба, моего врага, ты — единственный настоящий мужчина, которого я знала, Тоас.

Он усмехнулся так, что она вспыхнула вновь.

— Корабль сзади нас, капитан, сзади!

Тоас обернулся и посмотрел на юг, вниз по долгой, пламенеющей на солнце дороге Нила. Судно было трудно различимо за выступом берега. Нет — два, одно за другим. Было трудно разглядеть многое на таком расстоянии, но это были явно большие для Нила лодки, и они быстро двигались.

Он закричал, и в воздухе прозвенел клич:

— К оружию, люди, готовьтесь к битве!

— Ох… — Анхсенамен вздрогнула, и он обнял ее за талию. — Ох, Тоас, это солдаты?

— Я не знаю. — Его лицо покрылось сетью морщин. — Я не знаю, но, кажется, так. Иди вниз под палубу, любимая, иди вниз и укройся щитом.

— Если они схватят нас…

— Пусть рядом с тобой будет Пепи с его ножом. Он, наконец, окажет тебе эту услугу. — Он поцеловал ее долго и страстно. — Иди!

Моряки шумели, надевая доспехи, но это был шум предстоящей драки, и Тоас с удовольствием ему внимал. Он прошел сквозь толпу людей, поместил нескольких с защитными щитами на весла, оставив других стоять с оружием в руках. И он поднял парус. Тот хлопнул на мачте, корабль заскрипел и развернулся кругом, снова на юг.

Преследующие их судна приближались. Теперь до них было меньше мили. Возвращаясь к рулевому веслу, Тоас посмотрел на преследователей. Это был враг. Солдаты толпились на палубах, свет заката сверкал на их оружии, и они двигались как пауки. На верхушке мачты был поднят царский флаг.

— Минос, — прошептал он. — Минос, будь с нами.

— Грести! — орал Ахмет, и его кнут свистел. — Грести, братья по крови!

Корабль устремился вперед, пена разбивалась у носа, парус был натянут, и мелькали весла. Из оскаленного рта Тоаса вырвался рык.

Ближайшее из египетских судов замаячило перед ним. Голос доносился с его палубы, слабый из-за встречного ветра:

— Кто вы? Остановитесь, прежде чем вы будете уничтожены!

— Что вы хотите от нас? — крикнул Тоас. — Какое вам дело до нас?

— Остановитесь, именем фараона! Мы хотим обыскать ваш корабль в поисках беглецов.

Тоас крепче схватил весло. Это был последний шанс пройти на чистом обмане. Теперь пусть бык Миноса встретится лицом к лицу с Аменом Египта.

— Остановитесь, остановитесь, идиоты, остановитесь!

Со стороны египтян полетели стрелы, украшенные перьями, копья свистели в сумеречном небе, реи и щиты дрожали. Один из пиратов вскрикнул, выругался и выронил оружие. Те, у кого были луки, выстрелили в ответ.

— Грести! — ревел Ахмет. — Дай им! Грести! Грести! Грести!

Ближайшее к ним судно неподвижно стояло впереди, а Тоасу, помнящему другие столкновения, нужно было, чтобы каждый нерв в его теле был крепок. «Напряженные гребцы не могли всего видеть», — быстро подумал он. Он повернул корабль по ветру, приближаясь к борту противника.

В сгущающихся тусклых сумерках он увидел град стрел, падающих среди его людей. Впереди солдаты Египта готовились к схватке, чтобы взять их на абордаж. Но большинство из них с ужасом смотрело на корабль, который несся прямо на них.

Сейчас!

Столкновение, как гигантский кулак, встряхнуло кипрский корабль. Тоас споткнулся и упал; рулевое весло ударило его, а ломающиеся палубные доски поднялись и ударили его по ребрам. Он услышал треск бревен и пронзительные крики людей, вскочил и посмотрел вперед. Египетское судно накренилось настолько, что Нил вливался через пролом, который в его хрупком корпусе сделала критская галера. Тоас снова схватился за весло, щелкнул кнут Ахмета. Парус бился и трещал, когда они вернулись на свободную воду и пошли в атаку на другой корабль.

На поверженном корабле были уже не солдаты империи. Офицеры бушевали среди них, используя кнуты, проклятья и крики.

Стрелы сыпались как дождь, Тоас видел, как его людей ранило и убивало, даже когда они гребли, освободившись от терпящего крушение первого врага. Приходилось спешить.

Чтобы увеличить скорость, не хватало пространства. Но, возможно, и другой корабль мог быть, наконец, выведен из строя.

— Спустить парус! — закричал Тоас. — Спустить парус!

Парус упал на палубу, будто кто-то обрезал веревки.

Пираты с воем набросились на длинные весла. Медленно, вспенивая воду, они вернулись на прежний путь, готовые к встрече со следующим противником.

«Их капитан — умный человек», — мрачно подумал критянин. Он повел свой корабль в обход, и галера как будто поднялась на волнах. Это была точка силы, если такая слабая вещь, как деревянный корабль, имела ее. Но…

Тоас поднял свое весло, чувствуя, как вода бьет ему в лицо. Вперед, вперед!

— Весла левого борта вверх!

Его люди рванули свои весла вверх. Увлекаемое собственной скоростью кипрское судно скользнуло бок о бок с египетским, и бортовые весла последнего были сбиты. Тоас слышал ужасные крики людей, чьи груди были проломлены.

Только…

Солнечный свет жарко вспыхнул на бронзовых топорах, когда солдаты швырнули их с вражеской палубы. Металл рубил глубоко, дерево раскалывалось, атакующая галера держалась.

— Взять их на абордаж!

Командир египтян обеими ногами прыгнул с высокой палубы на пиратский корабль. Раздался лязг оружия, сверкнул меч, и капитан отскочил. Из-под доспехов его текла кровь.

Его противником был крепкий человек со знаками отличия царского стражника. Другие, прыгнувшие вслед за ним, были простыми воинами. Возможно, и не знавшими истинной причины погони. Но этот знал, и теперь беглецы были у него в руках! Ударом в горло он сразил одного из людей Тоаса, повернулся и метнул копье в живот другому.

— Режь этих захватчиков! — рычал критянин.

Ахмет с двумя людьми перепрыгнул через скамейки гребцов. Его секира сверкала, туго натянутые тетивы пели, будто он хлестал ими. Египтянин прыгнул на Ахмета, тот оттолкнулся ногой и отбросил врага назад через сиденья.

— Тяни! — кричал Тоас сквозь все усиливающийся грохот боя. — Весла правого борта — освободить!

Галера медленно и с трудом развернулась, и полоска смешанной с человеческой кровью воды, между двумя судами стала увеличиваться, а египетское, всего лишь с одним бортом гребцов, не могло закрыть течь. Но на борту галеры было почти столько же солдат, сколько и пиратов, дерущихся как дьяволы. «И даже если мы убьем их всех, — со стоном подумал Тоас, — мы потеряем при этом слишком много своих людей».

Он прыгнул с кормы в проход между скамейками.

— За мной! — крикнул он. — Гоните их в реку!

Египтяне собрались теперь в тесный ряд мечей и щитов под передней палубой. Всюду были раскиданы мертвые тела, и команда галеры начала с ворчаньем отступать назад. Высокий командир египтян вращал над головой своим окровавленным клинком.

— Сдавайтесь! — ревел он. — Сдавайтесь на милость фараона или на съедение крокодилов!

Тоас прошел сквозь ряды своих людей, неуверенно стоявших в проходе между скамейками, вниз, к гребцам.

— Лучники! — скомандовал он. — Стреляйте!

Египетская стрела царапнула его руку, другая угрожающе прожужжала рядом со щекой. Один из его людей упал, сраженный чем-то вонзившимся в грудь. Чтобы корабль встал и загорелся, нужно сделать пробоины в обоих бортах — а эта остающаяся на плаву галера могла еще как-то подойти им.

— За мной! — снова крикнул Тоас и двинулся на врага.

Копье задело его грудь. Он ударил владельца этого копья и почувствовал, как его меч входит в тело. Другой клинок ударил его в руку, он упал на одно колено, глядя из-под шлема. Кровь текла по его лицу.

Рывком освободив свой меч, Тоас ударил им вверх, в незащищенную ногу противника. Египтянин упал, а Ахмет секирой отрубил ему голову. Тоас немного отодвинулся назад и ткнул своим оружием куда-то вперед, не глядя. Оно попало в оправу щита. Человек схватился за запястье и опустил щит, когда острый металл отрубил его пальцы.

У пирата справа от плеча было копье. Тоас подхватил его брошенный меч и снова поднялся. Удары звенели о его клинок, и он с трудом двигался в толпе людей.

— Вперед! — кричал командир египтян. — Очистить корабль!

Его меч плясал как дьявол, ударяя, пронзая, сбивая с ног. Еще один киприот упал вниз головой ему под ноги. Тоас скорее почувствовал, чем увидел, как дрогнули его ряды.

— За Миноса! — Он перешагнул через раненого и занялся командиром египтян. — Один из нас…

Бронза столкнулась. Тоас чувствовал дрожь в металле и через него — своих собственных мускулов. Впереди был щит врага, он видел худое невозмутимое коричневое лицо, сосредоточенное, как у человека, изучающего свою жизнь. На лбу египтянина блестели капли пота.

Тоас рычал, отбивая удары в шею и ниже живота, работая мечом. Щит египтянина был барьером, за которым облизывался змеиный язык. Шум, лязг и солнечный свет, горящий на западе!

Внезапная идея, которая скорее походила не на мысль, а на акт слепого отчаяния, — Тоас сделал шаг назад. Неподвижная рука напряжена, пальцы на мече расслабленны. Он взял в левую руку второй меч. Египетский командир прыгнул вперед.

Тоас направил свой меч в правой руке по неуклюжей дуге, которая ударила в щит и оттолкнула его чуть-чуть вбок. Тотчас же ударил и его левый клинок. Удар поразил цель.

Задыхаясь он увидел, как его враг медленно опускался на палубу, харкая кровью на доски. Солдат вскрикнул и упал. Рукой, наконец-то справившийся со смертью, Тоас ударил его в грудь в доспехах.

— Люди Египта! Смотрите! Смотрите сюда, о воины фараона, взгляните сюда, посмотрите, на это!

Настойчивый крик медленно прорывался сквозь битву, люди поднимали глаза, глядя на корму, пираты и солдаты на мгновение остановились, уставившись на то, что им показывали.

Анхсенамен стояла на верхней палубе. Свет заката был красным, огненно-полосатым в ее темных развевающихся волосах, и слезы текли по ее лицу. Пепи припал к земле, черный и безобразный рядом с ней, одна рука обнимала ее тонкую талию, другая размахивала кинжалом. В красном свечении казалось, что течет кровь.

— Смотрите хорошенько, египтяне, — кричал карлик. — Это госпожа из царского дома, дочь фараона, которую мы украли за выкуп. Мы не причиним ей вреда, но если вы не сложите свое оружие — она умрет, и ее священная кровь будет на вас!

Они стояли неподвижно, рты раскрыты, на уставших лицах — глаза широкие и дикие. Мгновение, которое показалось вечностью, они стояли удивленные — люди Египта, простые солдаты, которые не знали, что Анхсенамен должны вернуть домой на верную смерть, — люди, которые поняли, что лучше платить за сокровища, чем потерять их из-за разбойников и зла, спустившегося на землю.

Невнятное бормотание прошло по неподвижным рядам, и один за другим они поднимали и бросали свои мечи и копья. Их командир мог бы рассказать им правду, но его труп катался по палубе, а они были всего лишь простыми солдатами.

Тоас появился в проходе между скамейками.

— Это правда, — сказал он, — опустите ваше оружие, и мы доставим вас на берег. Мы — разведчики хеттов, которые хотят только использовать царицу в качестве пункта сделки. Ее не обидят.

— Нет, они не причинят мне вреда, если вы согласитесь уступить, — сказала Анхсенамен. И с неожиданно величественным тоном в голосе продолжила: — Я приказываю вам!

И египтяне сдались.

Тоас осмотрел свою команду. Он потерял больше людей, чем хотелось бы, но их оставалось достаточно, чтобы управлять кораблем. Его приказы напоминали щелчки: к арестантам — стражу, а остальным — на весла. Возможно, был еще один человек из доверенных Эя на борту поврежденного судна — но пусть он сам об этом позаботится!

Корабль прошел вниз по течению добрых полмили, развернулся и пошел опять к другому судну, ударил его в бок посередине. Люди на борту запаниковали, что он утопит их, и поплыли к берегу. Позади них лодка медленно погружалась в воду. В неглубоком месте пираты сбросили в воду своих пленников, и теперь они были одни на реке.

Несмотря на дюжину ран от стрел, смеясь как мальчишка, Ахмет подскочил к Тоасу, стоящему на палубе.

— Мы побили их! — крикнул он. — О мой капитан, мы побили их!

— А наш корабль?

— Он пострадал, и у него множество пробоин. Но ничего такого, что мы не смогли бы заткнуть, нет даже крена. Укрепленный тобой нос корабля хорошо показал себя, капитан. Мы без проблем сможем добраться до Кипра. И мы побили их!

— И много раньше, чем какие-нибудь еще египтяне догонят нас, — сказал Тоас, — мы будем на море в безопасности.

Он сознавал, что Анхсенамен опять была рядом с ним.

Смеющаяся, плачущая, она прижалась к нему. Он обнял ее крепче.

Через какое-то время он посмотрел через ее плечо и увидел внизу ликующее лицо Пепи.

— Ну, — сказал он, — твой ум оказался не слишком болен от качки, чтобы спасти нас. И Минос — все еще морской бог.

— Но ты не бык, мой господин, — ответил карлик. — Ты был не черным и не неуклюжим, ты поражал их умением. Красивое, ох, какое это было прелестное зрелище!

— Когда мы вернемся на Кипр, — задумчиво сказал Тоас, — я начну строить корабли, которые действительно смогут сделать такую работу. Бронзовый нос корабля — да, моя маленькая, ты будешь еще царицей Людей Моря!

— Не бык, — повторил Пепи. — Баран, с круглыми рогами, бодающийся баран. Хи-хи! Да, мой господин, можно сказать, что ты забодал их!

Они снова начали грести на север и в темноте мимо Мемфиса вышли в дельту Нила. Рассвет показал им море и поднимающееся из восточных вод солнце — дневного бога, яркого и любящего Атона.

---

Poul Anderson, "Son of the Sword", 1952.

Перевод О. Кутуминой и О. Сидоровой.

В сб. "Пришельцы с Земли", М.: Сигма-пресс, Ангарск: Амбер, Лтд., 1996 г.

Оглавление

Пол Андерсон Сын меча Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg