Роберт Маккаммон СМЕРТЬ ПРИХОДИТ ЗА БОГАЧОМ
Глава первая ЛОРД МОРТИМЕР НАДЕЕТСЯ
День, когда декабрь подошел к дверям нового, тысяча семьсот третьего года, к дверям дома номер семь по Стоун-стрит в городе Нью-Йорке подошел унылый седой человек в черном костюме, черной треуголке и касторовом плаще. Была середина дня, но на холмы и улицы уже лег синий вечерний свет. Унылый человек стал подниматься по ступеням, наверх, где ожидали его решатели проблем.
Этот путь привел его в царство Хадсона Грейтхауза и Мэтью Корбетта. Они ожидали его, предупрежденные письмом, отправленным на прошлой неделе из города Оук-Бридж, что в Нью-Джерси. Сейчас при тоскливом свете, проникавшем в окна, при свете восьми свеч в кованой люстре над головой, при скромных огоньках, потрескивающих в небольшом камине, двое партнеров агентства «Герральд» смотрели, как унылый человек снимает с себя плащ, вешает его на стенной крюк и усаживается в кресло посреди комнаты. Треуголку он тоже снял и держал ее в узловатых подагрических руках, разглядывая Мэтью и Грейтхауза грустными, водянисто-серыми глазами. Письмо его было подписано так: «Со всем уважением и огромными надеждами — Джаспер Оберли». Хадсон задал первый стандартный вопрос — чем можем быть полезны, — и грустный человек заговорил:
— Я слуга очень богатого господина, лорда Бродда Мортимера, и пребываю в сем качестве последние одиннадцать лет. Мне больно это говорить, но за ним должна прийти Смерть.
— Так же, как и за всеми нами? — уточнил Грейтхауз, покосившись на Мэтью.
Представительный Грейтхауз все еще хромал и опирался на трость после прискорбного осеннего инцидента в Форт-Лоренсе, и Мэтью мучительно было слышать, как он с трудом поднимается по лестнице и потом долго и шумно переводит дыхание перед тем, как сесть за стол. Его грызло опасение, что Хадсону никогда уже не стать снова той неутомимой и азартной, готовой на любую авантюру ищейкой, какой он был когда-то. Естественно, что юноша винил в этом себя, и никакие слова Хадсона не могли заставить его забыть, что теперешнее состояние друга — его упущение.
— Лорд Мортимер, — сказал Джаспер Оберли с едва заметной улыбкой, которая почему-то ничуть не смягчила похоронной серьезности, — куда ближе к деснице Смерти, нежели большинство живущих. Врач предсказывает, что конец наступит в ближайшие дни. Лорд болеет уже давно. У него чахотка, и медицина здесь бессильна.
— Наши соболезнования, — ответил Мэтью. Он рассматривал лицо Оберли, отвисшие щеки и глубокие морщины. Оберли напоминал верного пса, который на постоянную грубость хозяина отвечал лизанием руки, ибо такова природа верных псов. — Это, конечно, трагедия. Но… повторяя вопрос мистера Грейтхауза, чем мы можем ему помочь?
Джаспер Оберли какое-то время смотрел в пространство, будто ответ повис паутиной в углу потолка. Наконец он вздохнул и ответил:
— Мой господин верит, причем очень сильно, что Смерть явится за ним в материальном воплощении, то есть в виде человека. Мой господин верит, что Смерть, в этой физической форме, войдет в его дом и пройдет в его спальню, где без колебаний возьмет душу моего господина, бросив бездыханной телесную оболочку. В силу чего, добрые сэры, мой господин желает нанять вас, чтобы — как бы выразиться поточнее? — перехитрить Смерть.
— Перехитрить Смерть, — повторил Хадсон Грейтхауз таким голосом, каким обычно говорят в присутствии усопшего. Опередив Мэтью на полсекунды.
— Да, сэр. Именно так.
— Гм… — Хадсон задумчиво постучал пальцем по ямочке у себя на подбородке. — Вообще говоря — именно вообще — человек не властен над тем, о чем просит ваш господин. Поскольку, знаете ли, смерть — сама себе господин, а в конечном счете — господин всех людей. Вы согласны?
— Лорд Мортимер надеется, — ответил Оберли, — что вы в данном конкретном случае сможете применить вашу силу убеждения. Ибо данный случай есть проблема, подлежащая решению, не так ли? Результат будет состоять в том, что Смерть — когда прибудет в резиденцию моего господина — согласится дать лорду Мортимеру небольшую отсрочку. Несколько дней, быть может, или хотя бы часов? Это для моего господина имеет огромное значение.
— Можно ли поинтересоваться, почему? — спросил Мэтью.
— Кристина, дочь лорда Мортимера, работает учительницей в школе города Грейнджера, в шести милях от Оук-Бриджа. Лорд переехал из Англии, чтобы быть ближе к ней. Но… между ними много лет длятся весьма напряженные отношения, джентльмены. Ей тридцать два года, она не замужем. Она… можно сказать, свободный дух.
— Что в ее профессии необходимо, — заметил Мэтью.
Конечно, Оберли не мог знать, что это замечание относится к некой рыжеволосой юной женщине, зачастую вторгающейся в мир и мысли Мэтью безо всякого предупреждения. Слуга кивнул, будто целиком соглашаясь с этим утверждением.
— Лорд Мортимер, — продолжал Оберли сухим и спокойно-хрипловатым голосом, — желает до того, как покинет сей мир, примириться со своей дочерью. — Водянистые глаза обратились к Мэтью, к Грейтхаузу, снова к Мэтью в поисках понимания и сочувствия. — Для упокоения его души это совершенно необходимо. Совершенно необходимо, — повторил он, — чтобы лорд Мортимер увиделся с дочерью и урегулировал несколько беспокоящих его вопросов до того, как Смерть возьмет свое.
Какое-то время ни Мэтью, ни Грейтхауз не шевелились. Потом с лестницы донесся скрип. Мэтью решил, что это кто-то из призраков офиса любопытствует, как разрешится ситуация. Может быть, даже слегка завидует, что его так не ценили при жизни.
Наконец Грейтхауз кашлянул.
— Не могу не задуматься, годимся ли мы для этой работы.
— Если не вы, — был ответ, — то кто?
— Дочь лорда, — размышлял вслух Мэтью. — Возможно, она не пожелает приехать к отцу?
— Я говорил с ней четыре дня назад. Она все еще раздумывает над приглашением.
— Но вопрос о ее приезде еще не решен?
— Не решен, — согласился Оберли. — Именно поэтому ваши услуги нужны столь безотлагательно.
— Возможно, лучше было бы направить нашу силу убеждения на Кристину, а не на какие-то сомнительные видения или иллюзии Смерти, — внес предложение Мэтью. — По-моему, реальное ухо с большей вероятностью согласится выслушать нас.
— Видения? — Белые брови Оберли взлетели сигнальными флагами. — Иллюзии? Ох, сэр… мой господин решительно убежден, что Смерть явится к нему под маской человека, и этот человек без колебаний оборвет его жизнь. Я бы даже сказал, весьма… непростую жизнь, и для него, и для других. Он о многом сожалеет… — на миг показалась тонкая улыбка, — …ибо есть о чем. — Улыбка исчезла. — Ничьи слова — ни мои, ни других слуг, ни викария Баррингтона — не поколеблют его намерений и не изменят его убеждений. Он уверен, что Смерть явится именно таким образом, и — джентльмены, — он страшится момента ее появления.
— То есть, насколько я понял вас, — сказал Грейтхауз, — лорд не только богатый человек, но и далеко не святой?
— Его богатство порождено жадностью, — ответил Оберли, не выражая никаких чувств. — Многие утонули в этом омуте.
Мэтью и Грейтхауз переглянулись, но комментировать это благочестиво-осуждающее утверждение не стали.
— Я уполномочен предложить вам деньги. — Оберли полез в карман бархатного черного жилета и вытащил кожаный кошелек. — Сто фунтов, сэры. Я надеюсь, что Кристина придет к отцу сегодня или завтра. Потом, боюсь, будет слишком поздно.
Грейтхауз не то хмыкнул, не то присвистнул. Мэтью понимал, что сто фунтов за два дня работы — просто золотой дождь, и все же… это отдавало каким-то абсурдом. Перехватить Смерть на пути к лорду Бродду Мортимеру? Убедить этот невещественный фантазм дать больному еще несколько часов жизни? Это же невероятно…
— …восхитительная проблема, которую интересно будет решить. — Лицо Грейтхауза было непроницаемо, как гранитная плита, но под этой серьезностью Мэтью ощущал волчью усмешку. Черные глаза Грейтхауза вспыхнули искрами. — Мы сделаем это. Или, точнее… это сделает мистер Корбетт, поскольку я еще не готов к далеким переездам, тем более что холод и сырость предупреждают меня о неприятных для здоровья последствиях.
— О да, — ответил Мэтью, скрипнув зубами. — Не зря предупреждают.
Смех Грейтхауза прозвучал невесело. Он не сводил глаз с Джаспера Оберли.
— Мы принимаем этот почетный вызов, сэр. Нельзя ли теперь получить указанную сумму?
— Пятьдесят фунтов сейчас, — сказал Оберли, подаваясь вперед, чтобы вложить кошелек в протянутую руку Грейтхауза. — Остальное — когда все будет готово.
— Как хорошо прожаренное мясо, — произнес старший партнер.
— Сгоревшее дотла, — буркнул младший.
— Подпишем несколько бумаг, — предложил Грейтхауз.
Он вытащил бланки из ящика стола и пододвинул перо и чернильницу. «Слишком уж поспешно», — подумал Мэтью. Оберли встал со стула и расписался в нужных графах.
— У меня на улице карета. — Он не сводил глаз с Мэтью. — Если вам нужно собрать вещи на пару дней, я велю кучеру подъехать к вашему дому.
— Это было бы неплохо, спасибо.
Мэтью тоже встал.
Оберли снял с крюка свой плащ и стал неторопливо его натягивать. Потом надел черную треуголку, застегнул пуговицы плаща.
— Мистер Оберли! — обратился к нему Мэтью. — Не соблаговолите ли вы спуститься к карете, а я тем временем перемолвлюсь с партнером парой слов?
— Разумеется. Я буду ждать вас.
Унылый слуга открыл дверь, и через секунду его ботинки застучали по лестнице.
Ты спятил? — хотел спросить Мэтью, но голос Грейтхауза его опередил:
— Успокойся. Возьми себя в руки, быстро!
— Взять себя в руки? Ты посылаешь меня на переговоры со Смертью? От имени умирающего? Хадсон, он, конечно, псих, но ты психованнее вдвое!
Грейтхауз уже открывал кошелек и рассматривал золотые монеты.
— Отличные. Смотри, как играют при свете!
— Однажды меня уже ослепил подобный блеск. Хадсон, ты серьезно? Это же как… грабеж на большой дороге!
«Работа, для которой Грейтхауз вполне подходит», — подумалось Мэтью.
— Ошибаешься. — Глаза Грейтхауза нацелились на Мэтью, словно два пистолетных ствола. — Это вполне достойное деяние, выполняемое от имени умирающего. Попробуй влезть в его шкуру.
— Что-то не хочется.
— На секунду. — Грейтхауз не мог не поддаться искушению рассыпать пригоршню монет по зеленой бумаге стола. — Вот ты — в шкуре лорда Мортимера — боишься прихода смерти в физической форме. Ты хочешь переговорить с дочерью — исправить зло прошлого. И великим утешением будет тебе в твои последние часы, Мэтью, если возле твоего смертного одра в это время окажешься ты. — Он досадливо мотнул головой, будто вытряхивая вату из ушей. — Ну, ты понял, что я хотел сказать. И вообще у тебя имеется опыт работы с психами — так иди же и украшай славой знамя агентства «Герральд»!
— Я считаю, что неправильно…
— Разговорчики! — был ответ, сопровожденный подчеркнутым взмахом руки. — Свободен!
Против свободы Мэтью ничего не имел, но очень не любил, когда о ней напоминали подобным образом. Все же он встал, надел свой серый плащ, черные шерстяные перчатки и треуголку с тонкой красной лентой.
И уже направлялся к двери, когда его более коммерчески подкованный партнер сказал вслед:
— Холодает, на улице, возможно, гололед. Будь осторожнее, чтобы не пришлось вести переговоры со Смертью от своего имени.
— Когда я вернусь, — ответил Мэтью с жаром на зарумянившихся щеках, — я поужинаю у Салли Алмонд, а платить будешь ты. За все — от вина до колотого льда.
— Ты сперва проблему расколи, нытик.
Глава вторая ЛУЧШИЙ СПЕЦИАЛИСТ
Черная карета с сиденьями дорогой красной кожи погромыхивала вдоль дороги. Ветер нес с запада холодный дождь, земля и деревья стали покрываться льдом. Мэтью погода не волновала — карета была надежно закрыта, освещена собственной лампой со свечой, закрепленной на стенке рядом с головой Мэтью, но он все же ощущал тяжесть туч, нависших над Нью-Джерси. Напротив подремывал Джаспер Оберли — тряска ему не мешала. От погоды страдал лишь кучер, но он так завернулся в свои одежки, что видны были одни глаза, да и те щурились за обледенелыми очками.
Четверка лошадей иногда оскользалась на опасных наледях, но оступившийся конь тут же пускал клуб пара, фыркая, восстанавливал равновесие, и устремлялся вперед в сгущающейся тьме.
— И все-таки, — сказал Мэтью, покачиваясь взад-вперед вместе с каретой, на швах которой потрескивал лед, — лорд Мортимер не может верить, будто Смерть явится к нему в человеческом облике.
Слуга открыл глаза и уставился на Мэтью незамутненным взглядом бодрствующего человека — будто вовсе не он только что клевал носом.
— Будь это так, мистер Корбетт, вы бы здесь не сидели.
— Это же бред! Вызванный, без сомнения, его состоянием.
— Он близок к концу, верно, однако ум его ясен.
— Гм! — Мэтью нахмурился, глядя на желтый свет лампы. — Должен признаться, у меня такое ощущение, будто я граблю умирающего.
— Лорд Мортимер может себе позволить быть ограбленным. Слишком многих ограбил он сам.
В ответ на это достаточно циничное утверждение Мэтью промолчал. Похоже было, что Оберли в одно и то же время и предан своему хозяину, и вместе с тем осуждает его.
— На чем разбогател лорд Мортимер? — спросил Мэтью.
Глаза слуги снова закрылись. Секунд десять ответа не было.
— На многом, — наконец, сказал он. — Шахты, копи. Строительство. Лес. Верфи. Ссудные кассы. Иными словами, он составил не одно состояние, а несколько. И свое богатство держит железной рукой, потворствуя своим желаниям.
— Эгоист, — предположил Мэтью.
— Он назвал бы себя эгоцентристом. Мне думается, что у него способность… — повисла пауза, пока слуга подыскивал подходящее слово. — Использовать других людей во благо своих идеалов.
Мэтью замолчал, решив оставить в покое и Джаспера Оберли, и обсуждение его хозяина. Карета между тем тряслась по каменистой дороге, леденящий дождь хлестал по черным оконным шторам, и решатель проблем ощущал гнет мороза и снежной бури — сочетание весьма коварное. В какой-то момент он почувствовал, как колеса заскользили влево, и на пару секунд поддался ужасу, но лошади потащили карету дальше. Мэтью заметил, что судорожно вцепился пальцами в колени. Наверняка останутся десять синяков. Да, трудно соблюдать спокойствие в ночь, когда где-то поблизости бродит Смерть. Но это тяжкое худо тоже было не без добра: на какое-то время Мэтью повезло скрыться от двух теней, вошедших в его жизнь и не желающих уходить: от дьявольски мужественно-привлекательного доктора Джейсона Мэллори и его красавицы-жены Ребекки. Эти двое все время следовали за ним по пятам. Куда бы Мэтью ни направлялся — к Салли Алмонд, в церковь Троицы, в «Галоп» или же просто шел из своего жилища — бывшей молочной — в свой же офис, рядом непременно появлялись эти двое, загадочными взглядами провожая его движения. Мэтью помнил о приглашении четы Мэллори пожаловать к ним на ужин, что было как-то связано с одним профессором преступного мира, но…
Чего они хотят на самом деле?
Единственное, что Мэтью знал наверняка, — со временем это выяснится.
Протерев глаза, он увидел, что они все еще едут по лесной дороге, ухабистой и, судя по всему, малоразъезженной. Лошади проявляли настоящий героизм — передвигаться в такую лютую ночь да еще и тяжесть волочить! Внезапно дорога свернула к крытому мосту, перекинутому через текущую воду — по этому дубовому мосту, очевидно, и был назван город,[1] — и копыта загрохотали, отдаваясь эхом между настилом и крышей. С обоих боков мост был открыт, если не считать дощатых перил, на неструганных досках которых виднелись наросты льда.
В такую погоду, подумал Мэтью, хороший хозяин собаку из дому не выгонит. И Смерть тоже не станет болтаться в морозную ночь под открытым небом.
Сразу за мостом размытой полосой промелькнул город. Мэтью вроде бы заметил несколько лавок, какие-то беленые дома, церковь, кладбище, конюшню, таверну с освещенными окнами и длинное здание с трубами — нечто вроде мастерской или фабрики. Как бы там ни было, а город вынырнул и в следующую же секунду скрылся.
Карета ехала дальше. Джаспер Оберли проснулся и тоже посмотрел в окно.
— Уже недалеко, — заверил он Мэтью в ответ на вопрос пусть не прозвучавший, но напрашивающийся, поскольку даже в карете с мягкой обивкой на такой каменистой дороге заднице изрядно доставалось. А в данной ситуации Мэтью и правда чувствовал себя последней задницей.
Да впридачу грабителем старика, пусть даже Оберли считал самого лорда Мортимера старым разбойником.
Карета свернула и пошла в атаку на крутой подъем. Атака, однако, захлебывалась — Мэтью и слышал, и ощущал, как скользят колеса по обледенелой щебенке и как лошади из последних сил стараются повиноваться кнуту, хотя их копыта разъезжаются в разные стороны.
— Но! Но! — орал кучер из-под своих одежек. Щелкал кнут, карета сотрясалась, но не двигалась с места. Наконец кучер прекратил борьбу и сдал назад — Мэтью понял это по тому, что карета соскользнула по круче, и когда остановилась, раздался глухой стук острого конца тормоза, всаженного в мерзлую землю — насколько глубоко можно было его всадить.
— Н-ну, — сказал Оберли тоскующим голосом, — похоже, что мы…
— Не забраться нам в такую мерзкую гололедицу! — В окно втиснулась закутанная голова кучера, слегка напугав пассажиров. — Лошади не тянут!
— Похоже, что мы прибыли, — закончил Мэтью фразу Оберли. Кучер убрал голову и занялся лошадьми, насколько это было возможно.
Закутавшись в плащ от злобных укусов холода и подхватив кожаную сумку с вещами на два дня, Мэтью пошел вверх вслед за Оберли. Под ногами захрустел наст, ледяной дождь, усиливаясь, чаще забарабанил по закругленным полям его треуголки. Ботинки скользили, и не раз Мэтью был очень близок к тому, чтобы в буквальном смысле ударить лицом в грязь.
Поднявшись на вершину холма, он увидел за деревьями большой — даже можно было бы сказать «огромный» — особняк. Светилось несколько окон, но немного, а остальные были абсолютно черны. Из остроконечных крыш торчали с десяток каминных труб, но дымили только две.
Если можно сравнить здание с живым существом, то это было явно издыхающее чудовище. Подойдя ближе, решатель проблем увидел окружившие особняк сухие деревья, мокрые черные камни, затененные коричневой паутиной сухих безлиственных лиан, будто сплетенной пауком чудовищных размеров. Мэтью подумал, что одну ночь в таком доме он еще согласится провести, но две? Спасибо, нет.
Они подошли к входной двери. Оберли дважды стукнул дверным молотком, выполненным в виде куска угля. Продолжал литься ледяной дождь, покрывая коркой плащ Мэтью. Наконец изнутри отодвинули засов, дверь открылась, и выглянула худощавая женщина с тугим пучком седых волос и грустными, но настороженными глазами. Она была в черном платье с серой оборкой, и в руке держала тройной подсвечник.
— Я привез гостя, — сказал Оберли.
Это простое объяснение, похоже, сказало женщине о многом. Служанка с лицом, похожим на сморщенный кошелек, кивнула и отступила в сторону, освобождая проход.
— Позвольте, сэр, я отнесу? — предложил слуга, вышедший вперед из мрака с собственной свечой, забирая у Мэтью сумку с вещами. Еще он помог Мэтью снять плащ, принял треуголку и удалился.
— Как он, Бесс? — спросил Оберли, когда дверь закрыли и снова задвинули засов.
— Уходит, — ответила женщина, выдавив это слово сквозь щель тонких сухих губ.
— Тогда мы пойдем к нему. Так ведь, мистер Корбетт?
— Да.
Разве у него был выбор?
— Бесс, сделайте мистеру Корбетту горячий чай. И, пожалуй, тарелку кукурузных лепешек с ветчиной. Уверен, что наш гость проголодался. — Женщина ушла из прихожей, а Оберли взял со стола оловянный подсвечник с горящей свечой и сказал: — Прошу пожаловать за мной.
Это прозвучало не как приглашение, а как призыв к выполнению мрачного и трудного долга.
Вслед за Оберли Мэтью прошел через коридор, уставленный рядами доспехов. В шлемах и нагрудниках отражалось пламя одинокой свечи. Мэтью подумал, что подобная стальная одежда защищала прикрытое ею тело от рубящих и режущих ударов, но телу лорда Бродда Мортимера сейчас помочь не могла бы. В доме ощущалась гнетущая тяжесть болезни, какая-то безнадежность, и Мэтью чувствовал, как она заражает его самого.
Трудно было не заметить головы лосей и диких кабанов на стене, выставку перекрещенных клинков и коллекцию мушкетов под стеклом. Когда-то лорд Мортимер был охотником, человеком стремительного действия. Но сейчас насмешливо тикали в углу большие напольные часы, и каждая секунда его жизни уходила с отчетливым щелчком, громким, как выстрел.
Коридор расширился, открываясь на лестничную площадку. Мэтью вышел туда вслед за Оберли. Слуга повернул ручку двери, и Мэтью за ним вошел в спальню, где даже самый деликатный свет раздражающе резал глаза.
По периметру комнаты горели несколько свечей. Она была весьма просторна, на полу лежал красный ковер с золотой каймой. Мебель стояла темная и тяжелая, потолок был высок, балки открытые, и с них свешивались флаги с эмблемами, очевидно, различных торговых предприятий лорда.
Стены украшали большие картины. Вот трехмачтовый корабль борется с волнами на фоне лунного неба, вот четверо джентльменов увлеклись какой-то карточной игрой, и на столе перед ними — груда золота. Кровать на четырех столбах стояла так далеко от двери, что, казалось, требуется карета, чтобы к ней доехать. А возле кровати помещалось черное кожаное кресло, освещенное свечами, и из этого кресла навстречу вошедшему за Оберли Мэтью встал человек с серебристыми волосами и в сером костюме.
— Доктор Захария Баркер, — представил его Оберли. — Последние дни он неотлучно находится при моем господине.
Мэтью и Оберли приблизились к кровати. Баркер, мужчина лет шестидесяти на вид, в очках с квадратными линзами, обладал худощавой фигурой и прямой осанкой. Его серебристые волосы рассыпались по плечам. У него была резкая челюсть и прозрачные голубые глаза человека с разумом юноши. Не местный врач, решил Мэтью. Скорее всего, из Бостона, а возможно, привезен сюда из самой Англии.
— Добрый вечер, — сказал Баркер, кивая Мэтью и одаривая его пытливым, но вместе с тем доброжелательным взглядом. — А вы?..
— Мэтью Корбетт, к вашим услугам. — Мэтью принял его руку и ощутил силу, которая лет десять назад могла бы любого человека поставить на колени.
— Ага. Приехали из Нью-Йорка противостоять Смерти, я полагаю?
— Если я правильно уяснил свою задачу, то да.
— Что ж, да будет так. — Быстрый и резкий взгляд на Оберли. — Чушь и невероятный стыд, но уж что есть.
— Корбетт? — И снова: — Корбетт?
Прошелестевший его имя голос звучал как сухие камыши на ветру. Как одинокое эхо в пустой комнате. Как постукивание костей на дне пустой суповой миски. Как самая грустная нота, исполненная на скрипке, как тихий скулеж перед всхлипыванием.
— Ответьте лорду Мортимеру, — предложил доктор Баркер, кивнув в сторону кровати.
Мэтью пока еще не взглянул на кровать, оттягивая этот момент, сколько мог. Хотя он знал, что там, между простыней и красным покрывалом, есть нечто, мозг еще не дал глазам разрешения это видеть.
Сейчас он повернул голову на несколько дюймов влево и посмотрел на богача. Может ли плоть, мышцы и жилы расплавиться, но при этом продолжать цепляться за кости? Может ли кожа превратиться в вязкую жижу, блестящую, усеянную темными пятнами, как начинающая гнить переспелая груша? Видимо, да. На измененной коже — язвы под повязками, причем настолько большие, что их не прикрыть ни пластырем, ни целительной материей. Много — не сосчитать.
Лорд Мортимер, очевидно, сильно сдал со времени последней охотничьей экспедиции, потому что таким иссохшим палочкам никак не удержать мушкет или даже горсть мушкетных пуль, а обтянутым кожей ногам скелета не вынести даже теперешний невесомый каркас. Паучьи руки сложены на груди, выше — извитые вены на морщинистой шее и мертвенное лицо с седой щетиной бороды. На этом лице нос был готов провалиться внутрь, губы побелели от какой-то мази, предназначенной для смягчения боли от свежих красных ранок в углах рта, а из-под кочек редких белых волос и покрытого испариной лба с ужасом и надеждой уставились на Мэтью два глаза. Левый — темно-карий, правый скрылся под светлым перламутром бельма.
Запах болезни, ощутимый еще на входе в комнату, здесь усиливался так, будто под самый нос подсунули тарелку с гнилым мясом. Разглядывая руины лица лорда Мортимера, Мэтью забеспокоился, что такого запаха может не выдержать долго. Мелькнула ужасная мысль, и впилась занозой: не так ли и ему придется заканчивать свои дни? Не дай Бог хоть один миг прожить в виде такой развалины, источающей вонь болезни, мочи и кала, будто зеленым ядовитым туманом повисшую вокруг кровати.
— Помогите мне, мистер Корбетт, — прошептал богач. — Я знаю, что это в ваших силах.
Мэтью не сразу обрел голос.
— Я сделаю все, что смогу, сэр.
Что именно? — спросил он себя. — Хладнокровно ограблю вот этого смертника?
— Что смо-ожете, — передразнил Баркер. — Оберли, я протестую против такого… издевательства. Ехать в Нью-Йорк, чтобы привезти сюда этого мальчишку? Да вы посмотрите на него! Желторотый, как только что вылупившийся птенец!
— Захария! — Даже в самом конце жизни лорд Мортимер умел призвать в свой голос отдаленные раскаты грома. — Я доверяю Оберли. Он сделал то, о чем я просил — привез сюда наилучшего специалиста. — Старику пришлось сделать паузу, чтобы вдохнуть воздуха — если этот мучительный и шумный процесс можно было так назвать. — Ваши возражения мне известны. Они учтены.
— Бродд, это же фарс! Платить кому бы то ни было за…
— Ваши возражения, — не дал договорить лорд Мортимер, — учтены.
А этот голос прозвучал громом далекой канонады и заставил доброго доктора опустить глаза и уставиться на сияющие черные ботинки, а затем — на хорошо ухоженные ногти.
— Мистер Корбетт! — произнес умирающий. — Мне нужно только, чтобы вы здесь были. Помогли мне… дали мне время. Переговорили со Смертью от моего имени… когда она придет к моей двери.
— О Боже! — сказал доктор, но прикрыл рот рукой, заглушая собственную речь.
— А Кристина приедет. — Лицо опустилось в кивке головы. — Да, я думаю, она сегодня появится. Думаю… она приедет.
— В такую погоду, сэр? — Оберли подошел поправить покрывало. — Весьма скверная погода. Не уверен, что мисс Кристина…
— Она приедет, — сказал лорд Мортимер, завершая дискуссию.
При всей своей немощи богач все еще распоряжался в собственном замке.
— Да, сэр.
Оберли повел себя как безупречно вышколенный слуга: лицо торжественное и мрачное, — верный пес, знающий свое место. Он отодвинулся и остался стоять на почтительном расстоянии — на случай, если понадобится хозяину.
Шевельнулась костлявая рука — мучительно, медленно. Она поднялась, дрожа, и поманила лучшего специалиста поближе.
— Доктор Баркер, — сказал умирающий Мэтью Корбетту, — не верит. Он не знает того… что знаю я. — Единственный глаз мигнул. В его центре все еще держалась красная искра огня. — Вы слушаете?
— Слушаю, сэр, — был уверенный ответ.
— Смерть придет сюда в облике человека. Как было… с моим отцом. И с дедом… тоже. Да. Я в этом не сомневаюсь.
Мэтью ничего не сказал, потому что никаких слов от него не требовалось. Он заметил стоящий возле кровати докторский саквояж, разложенные инструменты, флаконы с зельями, пакетики трав, мази, какие-то загадочные баночки. Увы, ни рука человека, ни медицинские средства, составленные врачом из самого Лондона, не могли остановить приближение рокового момента. И Мэтью, слушая затрудненное дыхание лорда Мортимера, подумал, что этот момент уже близок.
— Послушайте, — донеслось со стороны кровати, будто инстинкт чтения чужих мыслей нисколько не ослабел у старика с тех давних пор, когда он, богоподобный, решительно шагал по просторам предпринимательства. — Слушайте, говорю вам! Смерть пришла за моим отцом в образе человека. И мой отец видел, как то же самое произошло… с его отцом. Папа мой… — выдохнул умирающий. — Всегда был так… так занят.
— Бродд, вам нужно отдохнуть, — сказал доктор.
— Отдохнуть? Какого черта?
Сказано было с большим пылом, и какое-то время лорду Мортимеру пришлось дышать медленно и ровно, чтобы — насколько понимал Мэтью — продолжать удерживать себя в этом мире.
— Мистер Корбетт! — заговорил больной, когда снова смог. — Я видел, как… когда мой отец умирал… в комнату вошел человек. Мне было десять. Человек молодой… хорошо одетый. Он пробыл там недолго, и когда вышел, отец… уже умер. Знал ли его кто-нибудь, этого человека? Знал хоть кто-то, откуда он? Нет. Я стоял снаружи… под дождем… а он прошел мимо. И, взглянув на меня, улыбнулся… и я понял, я знал, что это сама Смерть прошла мимо меня. И мой отец знал о приходе этого человека. Да-да, я много раз слышал, как он рассказывал… что в комнату его отца вошел такой же человек. Молодой, хорошо одетый. Уверенный в себе, сказал отец. И ушел… никто не видел ни кареты, ни лошадей. И точно так же было, когда умирал он сам. Тот же самый человек, который… очень скоро будет здесь. — Рука потянулась к рукаву Мэтью. — Вы должны с ним переговорить. Выторговать для меня немного времени… помириться с Кристиной.
Голос едва не прервался всхлипами, но лорд Мортимер взял себя в руки.
— С моей дочерью, — добавил он слабым голосом, теряя нить повествования. — Я должен увидеться с дочерью.
— Погода, сэр, — напомнил Оберли, подходя чуть ближе. — Совершенно отвратительная погода.
— Она приедет, — прошептал лорд Мортимер, проваливаясь в забытье. Силы оставляли его. — Я знаю, что приедет… как бы ни было трудно ей сюда добраться.
Мэтью посмотрел на Оберли — тот грустно покачал головой. Взглянул на доктора Баркера — тот пожал плечами. Длинные окна на противоположной стороне комнаты были закрыты тяжелыми красными шторами. Мэтью подошел к одному из них, отвел штору, выглянул. Окно заледенело, и за ним ничего не было видно, кроме темноты. Сзади кто-то подошел, и Мэтью сразу определил, кто.
— Может ли она сегодня приехать? — тихо спросил Мэтью. — Она ведь живет в шести милях отсюда? Для такой погоды — расстояние немалое. — И Мэтью подумал, что сам ответил на свой вопрос. — Возможно, она приедет завтра.
— Да, конечно, — ответил Оберли. — Но тогда может быть уже поздно.
Мэтью кивнул. Конечно, Бродд Мортимер — человек недюжинной силы и целеустремленности, но его время на исходе.
Он снова вернулся к кровати, и тут услышал далекий, гулкий стук.
Еще один. И еще.
Это же стучит кусок угля! Дверной молоток. Кто-то приехал.
Лорд Мортимер внезапно приподнялся на локтях. Блестящее испариной изъязвленное лицо исказилось мукой. Единственный глаз устремился на Мэтью.
— Умоляю вас! — Но даже в мольбе голос был суров. — Сделайте, как я прошу. Если это моя дочь, проведите ее прямо ко мне! А если он… ради Господа Бога прошу вас: уговорите его дать мне еще пару часов!
— Сэр, я…
— Умоляю, идите же туда скорее! Прошу вас!
— Хорошо, — сказал Мэтью. — Уже иду.
Он отвернулся от кровати умирающего богача и двинулся к выходу. Неожиданно рядом с ним оказался доктор Баркер и шепнул на ухо:
— Чахотка лишила его разума. Вы же это понимаете?
— Я понимаю, что мне заплатили за определенную работу. И я выполню ее со всей возможной тщательностью.
Мэтью приблизился к двери. Оберли со свечой в руке подошел сбоку и открыл ее. Вдвоем они двинулись вниз — встречать позднего гостя.
Глава третья ГРЕХИ И МЕРЗОСТИ
Когда они спускались по лестнице, начали бить напольные часы. С последним, девятым ударом Оберли остановил Бесс, направлявшуюся к двери, и Мэтью сам отвел засов и открыл ее. Немедленно юношу полоснул ледяной дождь, гонимый пронизывающим ветром.
— Я приехала, — заявила фигура в черном плаще с капюшоном, — чтобы повидаться с ним.
— А… прошу вас! — Оберли, загоревшись энтузиазмом, отодвинул Мэтью в сторону. — Входите же, мисс Кристина. — Она переступила порог, дрожа от холода. Оберли закрыл за гостьей дверь. — Позвольте ваш плащ?
— Нет, благодарю. — Она покачала головой. — Очень холодно. Пока нет.
— Есть чай и горячие лепешки, — предложила Бесс.
— Ни есть, ни пить не хочу. — Кристина Мортимер говорила резкими напряженными фразами. — Я желаю только покончить с этим… и потом сразу отправлюсь домой.
— Я бы выпил чаю, с вашего позволения, — попросил Мэтью. — Если можно, с сахаром.
И он сосредоточил все свое внимание на дочери богача, которая потирала плечи, будто отчаянно хотела втереть в них хоть сколько-то тепла.
— Замерзла на века, — сказала она. Глаза — такие же карие, как у отца, — оглядывали вестибюль. — Боже мой, что я делаю в этом доме?
— Вы поступаете так, как должно поступить, — ответил ей Мэтью.
Кристина взглянула на него с недоумением, будто увидела впервые, будто только что он был всего лишь тенью, едва заметной при свече. Она нахмурилась, свела каштановые брови:
— Кто вы такой?
— Меня зовут Мэтью Корбетт. Я приехал из Нью-Йорка.
— Мне это ни о чем не говорит. Откуда вы знаете моего отца?
— Он нанял меня.
— С какой целью, сэр?
Скрывать не было смысла.
— С целью обмануть смерть. Точнее… упросить ее предоставить вашему отцу толику времени, чтобы поговорить с вами.
— А… эта история. — Кристина улыбнулась одной стороной лица, едва заметно, но с явным презрением. — Вы здесь, следовательно, по поручению сумасшедшего?
— Поручение есть поручение.
— Хм. — Они будто оценивали друг друга. Кристина Мортимер сбросила капюшон — наверное, чтобы Мэтью было лучше видно, с кем он имеет дело. Густые рыжеватые волосы спадали волнами на плечи. Лицо бледное, подбородок твердо выражен, глаза смотрят пристально. Среднего роста, крепкого сложения — гордая целеустремленность, непробиваемая стена. Что-то в ней заставляло Мэтью нервничать. Казалось, что эти отец с дочерью способны размолоть между собой весь мир, как два жернова. Ее глаза смотрели на Мэтью, не отрываясь. — Вам не кажется, что вы занимаетесь ерундой, сэр?
Бесс принесла глиняную кружку с чаем. Мэтью отпил и только тогда ответил:
— Мое мнение здесь не играет ни малейшей роли. Мнение вашего отца — лишь оно важно.
— Понимаю. — Женщина начала снимать черные перчатки, потом моргнула и словно бы передумала. — Замерзла, — сказала она тихо. — Не надо было мне выходить сегодня.
— Благодарение Небесам, что вы приехали, — отозвался Оберли. — Не желаете ли чаю — согреться?
— В этом доме нет тепла, — последовал ответ. — Я страдала бы здесь от холода даже с огнем в животе.
— Но вы здесь, — сказал Мэтью, и она снова посмотрела на него тем же пронзительным и беспокоящим взглядом. — Чтобы приехать, вы не побоялись стихии. Значит, вам как минимум интересно, что хочет сказать ваш отец.
Она помолчала. Еще раз открыла и закрыла рот. Наклонила голову набок.
— Стихии, — повторила она словно взвешивая какую-то постороннюю мысль. Потом добавила: — Да. Прошу прощения, мои мысли несколько… — Она встряхнула головой. — Не люблю этот дом. Я проходила мимо, при свете дня. И тогда он меня печалил. А ночью просто… — Она провела по своему горлу рукой в перчатке. — Просто ранит.
— Пойдем ли мы к лорду Мортимеру? — спросил Оберли тихим голосом, в котором слышалось ожидание.
— Да. Конечно. Я здесь… не знаю, надолго ли, но я здесь.
— Я думаю, на достаточный срок, чтобы отдать дань уважения умирающему? — предположил Мэтью.
— Уважение, — повторила она с неприязнью. — Вам, сэр, стоило бы задуматься о смысле этого слова. Отведите меня к нему, — велела она слуге.
Они двинулись к лестнице.
— Ваша лошадь преодолела подъем? — спросил Оберли.
— Моя лошадь? — В бликах свечи было видно, как Кристина наморщила лоб. — Она… думаю, она убежала. — Глаза ее стали непрозрачны, как заледенелое стекло. — Я пыталась… поймать повод, но… нет, наверное, она убежала.
Оберли и Мэтью обменялись быстрыми взглядами.
— Мисс, вы хорошо себя чувствуете? — спросил Оберли.
— Я себя чувствую… не знаю. Наверное… не надо было мне сюда приходить. Это все неправильно.
Она остановилась у подножья лестницы, посмотрела вверх, и Мэтью увидел, что женщину бьет дрожь.
— Все будет правильно, — сказал он.
— Все неправильно, — повторила она с той же убежденностью в голосе. — Неправильно. Все. — Она поднесла руку ко лбу, но когда Мэтью и Оберли попытались поддержать женщину, она отшатнулась и мгновенно собралась в нервный комок: — Не трогайте меня! Меня нельзя трогать!
Голос прозвучал так свирепо, что оба они тут же отступили. Мэтью подумал, что либо эта женщина пребывает на грани безумия, либо для успокоения нервов ей нужно что-то покрепче сладкого чая. Да и ему самому хотелось бы глотнуть эликсира храбрости — в виде ромового пунша, например. Рому побольше, добавок поменьше.
— Я смогу, — произнесла Кристина тихо, но со скрежетом в голосе. — Смогу.
И с этими словами двинулась вверх по лестнице.
Почти на самом верху Кристина снова покачнулась, и огляделась вокруг расширенными, дикими глазами. Мэтью и Оберли отстали на несколько ступенек.
— Мисс Кристина? — обратился к ней Оберли.
— Вы слышали? — спросила она. — Этот звук вы слышали?
— Звук, мисс?
— Ну да! — Она оглядывалась, лицо ее побледнело, глаза были полны страха. — Какой-то хруст. Как… я не знаю. — Она перехватила взгляд Мэтью. — А вы — слышали?
— Боюсь, что нет, — ответил Мэтью, думая про себя, что дочери богача весьма не помешало бы прикупить хоть на пенни здравого рассудка.
Она кивнула, будто вновь овладевая собой. Потом снова пошла вверх, и сопровождающие вслед за ней.
Оберли открыл ей дверь, она вошла. Человек в кровати уже сидел на влажных подушках в нетерпеливом ожидании.
Мэтью понял, что наблюдает редкое зрелище: невероятную победу гибнущего ума над уже погибшей материей. Он допил чай и, чувствуя, что силы слегка восстановились, поставил кружку на стол. Кристина ровным шагом пошла по ковру, доктор отодвинулся, давая ей место и уступая кресло, если оно понадобится. Женщина дошла до кровати, посмотрела на лежащего. Мэтью и Оберли подошли, встав за ее спиной.
Не слышно было ни звука, кроме свистящего дыхания богача.
Минута, обледеневшая и скользкая, как земля за окнами, неуверенно повисла в воздухе.
— Дочка, — хрипло выдохнул лорд Мортимер.
Она не ответила. Снова поднялась рука в перчатке, коснулась лба, и женщина покачнулась. Потом осмотрела комнату, стены и потолок, и взгляд ее показался Мэтью затравленным взглядом пойманного зверя, которому некуда спрятаться.
— Говори со мной. — Голос почти умолял. — Прошу тебя.
Она молчала.
— Кристина! — произнес лорд Мортимер, будто коленопреклоненный перед распятием.
Мэтью увидел, как взгляд Кристины остановился на отце, увидел, как она вздрогнула, как сжались в кулаки руки в перчатках. Но она была с отцом одной крови и, наверное, одной натуры, и держалась твердо.
— О чем же я должна говорить? — спросила она тихо, с жутковатым самообладанием. — О моей матери, твоей жене… и самоубийстве, к которому ты ее вынудил? О Моргане, уничтоженном твоим вечным недовольством? О том, сколько раз мы с Морганом тянулись к тебе с любовью, а ты всегда поворачивался спиной? Потому что… ты постоянно был занят, папа, так занят? — Она не ждала ответа, решительно шагая этим разрушительным путем. — О сотнях людей, если не о тысячах, страдавших в твоих шахтах и на фабриках, на полях и в карцерах работных домов? О том, как нам было стыдно, когда мы узнали, как ты выжимаешь людей досуха… и выжимаешь с удовольствием? О семье Нэнс, о Коуплендах, об Энгельбургах? Друзья нашей семьи… до тех пор, пока ты ради своих интересов не разорил отцов и не лишил детей надежд на будущее? О строительстве дома Уиттерсенов и погибших рабочих? Об адвокатах, которых ты нанимал год за годом, чтобы тебя не принудили платить там, где ты сам знал, что надо заплатить? Об этом ли говорить мне? Обо всех этих грехах или же о других? О страданиях и злодействах? Скажи, — и я буду говорить.
Умирающий задрожал. Может быть, он увидел, что хотя Смерть и не пришла еще за ним, зато пришла Истина.
Кристина Мортимер всадила нож глубже:
— И ты посмел ехать за мной сюда? Послал своего наемника свататься ко мне? Хотел заставить меня забыть, какой это ужас — быть твоей дочерью? Видеть, как ты убил мою мать, моего брата, погубил все, что только мне было дорого на свете? — Кристина заморгала, и в ее глазах отразился панический ужас. Она судорожно огляделась и воскликнула, почти взвыла, не в силах сдержаться: — Зачем я здесь? Что я здесь делаю? Я не знаю… не знаю!
— Мисс Кристина! — Оберли хотел было тронуть ее за плечо, но она отодвинулась. — Прошу вас. Проявите к нему милосердие.
— Нет, — произнес лорд Мортимер почти ясным, почти сильным голосом. — Нет, — повторил он, и мрачная складка губ искривилась на суровом лице подобием улыбки. — Не милосердие. Не для… не для того звал я тебя сюда, дочь. Никому ни разу в жизни не оказал милосердия… и для себя его не прошу. — Единственный глаз влажно блестел. — Никогда не испытывал его на себе и не понимаю его. Слабость. Костыль. Убей или будь убитым — вот как устроен мир. И даже мой отец… мы с ним дрались не на жизнь, а на смерть… потому что он пытался меня сломать… узнать, насколько крепко я сделан. Он запер меня в чулане. Ты говорила про карцеры, дочь? Запер в чулане… за какое-то мелкое нарушение своих правил. Я не мог выйти… не получал ни питья, ни еды… пока не попрошу прощения. И знаешь, сколько времени я пробыл там в темноте? В собственных моче и кале? Знаешь, сколько? — Он кивнул сам себе, будто гордясь тем давним детским триумфом. — Мне потом дворецкий сказал… пять суток и четырнадцать часов. Меня вынули оттуда вопреки желанию отца. И когда я достаточно поправился… меня посадили туда вновь. И на сей раз я продержался… почти неделю. Тогда я понял, дочь, я осознал, что мужчина — даже мальчишка, — не может выжить за счет доброго сердца. Единственное, что помогает выжить — это сила воли. Вот почему я сейчас жив. В эти самые минуты. Потому что я хотел видеть тебя, говорить с тобой и слышать, как ты говоришь, и я не умер бы, не удовлетворив это мое внутреннее требование.
— Убивай или будь убитым? — переспросила она. — Что сделала мама, что ты так на нее разозлился? Что тебе сделал Морган? Боже мой, отец… — голос ее сорвался: — Что сделала тебе я?
Лорд Мортимер не ответил. Быть может, подумал Мэтью, просто не мог.
— Мы для тебя были недостаточно хороши? — спросила женщина. — Недостаточно сильны?
Наконец прозвучал ответ — резким и гулким хрипом.
— Вы были слишком хороши для меня. Теперь-то я это вижу — в обратном зеркале… времени. А я был слишком слаб, чтобы позволить себе это… слишком слаб. А думал, напротив, что… очень, очень силен. Вот теперь смотри, дочка… каков я стал, и что у меня есть. Смотрите, — обратился он к Мэтью, Оберли и доктору, — как на предостережение, во что может превратиться человек… так и не вышедший до конца… из тесного темного чулана, мальчишка, который все еще живет там, в жутком безмолвии. До сих пор.
— Я не буду просить о милосердии, — произнес изъязвленный рот на блестящем от пота лице, — но я скажу… чего никогда не сказал бы своему отцу, и никому другому на этой земле. Я виноват. — Глаз закрылся, больной опустился на подушки. — Я виноват, — повторил он. — Я прошу прощения.
Кристина стояла неподвижно и смотрела на отца, не сводя глаз — Мэтью подумал, что такой взгляд мог бы плавить железо. Смотреть на нее было не легче, чем на старого лорда. И вдруг что-то изменилось в ее лице. Или глубже — трудно было сказать. Совершенно непонятно было, можно ли облегчить ее душу, потому что женщина была точно так же зажата в своем ужасе и ошибках прошлого, как лорд Мортимер. Каков отец, такая и дочь.
И в этот момент снизу раздался глухой троекратный стук дверного молотка.
Богач открыл глаз, стал судорожно ловить ртом воздух и искать взглядом Мэтью.
— Это он, — прошептал лорд Мортимер. — Пожалуйста, прошу вас, умоляю… задержите его. Хоть на несколько минут. Мы еще не закончили. Еще нет. Правда… дочь?
Она сделала вдох — долгий и прерывистый. Душа Кристины испытывала глубочайшую муку, но что-то — возможно, сила воли — заставляло ее бороться, выплывая из глубин ужаса.
— Нет, — ответила женщина тоже шепотом. — Еще нет… папа.
— Прошу вас, Корбетт… задержите его… еще чуть-чуть…
— Да, сэр, — кивнул Мэтью, повернулся, оставив в комнате Оберли и доктора Баркера, а сам спустился навстречу ночному визитеру, предполагая, что это может быть викарий или какой-то другой горожанин.
В прихожей стоял молодой и красивый мужчина, которого Бесс впустила в дом, и этот джентльмен в темном плаще и в треуголке с лиловой лентой улыбнулся Мэтью и сказал:
— Здравствуйте, сэр. Я к лорду Мортимеру.
— Лорд Мортимер болен.
— Да, конечно. Мне это известно.
— Болен смертельно, — уточнил Мэтью.
— Это мне также известно. Время не терпит, сэр. Не могли бы вы провести меня к нему?
— Вы хотите его видеть, чтобы?..
— Я хочу его видеть, — ответил молодой красавец с доброжелательной улыбкой, — чтобы положить конец страданиям.
Глава четвертая Я НЕ АНГЕЛ
Может быть, Мэтью шагнул назад. Он не помнил точно, так ли все происходило. У молодого человека — возможно, двумя-тремя годами старше Мэтью, — было дружелюбное открытое лицо и непринужденная, любезная манера поведения. Руками в черных перчатках он аккуратно снял с себя треуголку. Его волосы оказались белокурыми, тонкими как шелк, а глаза — цвета дыма. Когда он расстегнул плащ, под ним был отлично сшитый черный сюртук и темно-лиловый жилет.
— Вы же не боитесь меня, мистер Корбетт? Или я ошибаюсь?
— Как? — переспросил Мэтью.
— Вы отшатнулись. Я сказал что-то такое, что вас встревожило?
— Мое имя. Откуда вы…
— Из Нью-Йорка, да? Красивый город. Оживленный. Нет-нет, я сам, — предупредил он Бесс, которая подошла принять плащ и шляпу. — Но спасибо. — Глаза цвета дыма снова вернулись к Мэтью. — Время позднее, сэр. У меня есть и другие дела. Пожалуйста, проведите меня к лорду Мортимеру.
Мэтью почувствовал, как дыхание сперло в легких.
— Кто вы такой?
— Всего лишь гонец, выполняющий неотложное поручение. Послушайте, я сейчас проехал приличное расстояние. Мне бы хотелось закончить дела с лордом Мортимером и как можно скорее пуститься в дальний путь. Такие вещи не следует откладывать.
— Такие вещи? Какие такие?
— Поручения вроде тех, что дано мне, — ответил красавец. Улыбка его не утратила ни капли своей открытости и приветливости, хотя глаза несколько потемнели. — Серьезно, сэр, это дело для меня очень важно. Я сожалею о болезни лорда Мортимера, но… — Он пожал плечами. — Это ведь тоже часть жизни?
— Ужасная ее часть, — осторожно сказал Мэтью.
Он не знал, что с ним произойдет раньше: подкосятся колени или снесет крышу ко всем чертям.
— Отнюдь! — живо возразил джентльмен. — Свобода от долгов, испытаний и жизненных бедствий — ужасна? Увидеть, что находится там, за стеклом — ужасно? Сбросить ярмо боли и всех несовершенств плоти — ужасно? Эх, мистер Корбетт… нам бы с вами как-нибудь сесть и за стаканом доброго эля как следует поговорить о достоинствах освобождения из этого мира.
— Я полагаю… как-нибудь в другой раз, — ответил Мэтью.
Улыбка растянулась чуть ли не до ушей:
— Как вам угодно. А сейчас… вы пытаетесь меня задержать?
— Н-ну…
Мэтью был полностью обескуражен, сбит с толку. Желудок медленно прыгал под ложечкой, к северу от него все пылало жаром, а к югу — напрочь заледенело. И он не мог — не мог — не мог поверить, что говорит со Смертью в облике человека. Не мог, потому что это невозможно.
— Вы приехали — откуда, сэр? — с трудом выговорил Мэтью.
— Оттуда, откуда я родом.
— И где это?
— Достаточно далеко.
— Вы приехали на лошади?
— Естественно. Вы же не думаете, что я расставил руки и полетел? Меня называли разными именами, но я не ангел. Сэр, прошу вас… давайте с этим покончим. Пожалейте одинокого путешественника, а?
— Где ваша лошадь?
— Я оставил ее у подножия холма, рядом с каретой. Весьма нехороший лед. Если вам интересно, мою лошадь зовут Сомнус.
— А как зовут вас?
— Сколько вопросов… впрочем, от решателя проблем их следовало ожидать. Ладно. Моя фамилия Клифтон, имя Кеньярд. Вас устраивает?
— Это ваше настоящее имя?
— Настолько настоящее, — ответил этот человек, — насколько вам хочется. Ну хватит уже, помилосердствуйте! Нет смысла тянуть дальше! У меня дело к лорду Мортимеру. — По его лицу будто пробежала легкая рябь. — Время уходит, сэр! Мне еще предстоит ехать много миль. И сейчас… я терпелив, но не люблю, когда со мной играют. Не терплю, когда мне мешают сделать то, что должно быть сделано. А я сказал: положить конец страданию! Я здесь ради благой цели, можете вы это понять?
Мэтью пожалел, что за спиной у него нет стены, к которой можно прижаться, но так уж вышло. Хорошо еще, что Кеньярд Клифтон или кто он там на самом деле — материален, потому что пламя свечи обрисовывало на стене его огромную тень.
— Лорд Мортимер сейчас с дочерью, — промолвил Мэтью. — Он просил лишь еще немного времени. Вы согласны на это?
— Сколько по-вашему — немного?
Наконец в голосе незнакомца вспыхнуло раздражение, и улыбка стала сползать с лица.
— Я не знаю точно. Он угасает, но держится… — Мэтью никак не мог сориентироваться в ситуации, и вдруг все происходящее показалось ему абсурдным: — Послушайте, сэр! Вы не тот, кем себя назвали! Этого не может быть!
— Если позволите высказаться без обиняков, сэр, то еще чуть-чуть потянете время — и лорд Мортимер уже будет лежать в гробу! Я сказал, что я — Кеньярд Клифтон! Так меня зовут. И я выехал в такую мерзкую погоду, желая вернуться к жене и двоим детям хотя бы до рассвета! Не желаете проявить учтивость и дать мне его увидеть, пока лорд еще не ушел? — Недовольная гримаса вытеснила улыбку окончательно. — Ну и ладно. Вот! — Рука в перчатке извлекла из-под сюртука коричневый конверт. — Тогда доставьте сами, но по закону и согласно воле моего работодателя я обязан присутствовать, когда ему это предъявят!
Мэтью окончательно уподобился соляному столпу. Смерть в человеческом облике только что заявила, что у нее — жена и двое детей?
Он протянул руку и взял конверт.
— Что это?
— Юридические документы, если вам так уж необходимо знать. Касательно процесса, который тянулся очень много лет. Я здесь по приказу моего работодателя, юридической фирмы Пирса, Кэмпбелла и Бланта. Из Бостона, что чертовски далеко отсюда. Насколько я понимаю, между юристами достигнуто соглашение, снимающее все вопросы и кладущее конец делу, и пострадавшие рабочие получат полную компенсацию. Равным образом будут полностью удовлетворены вдовы, потерявшие мужей… если это вообще возможно.
Тут до Мэтью наконец дошло, о чем говорит этот человек.
— Случай на строительстве. Здание Уиттерсена!
— Верно. Полтора месяца тому назад лорд Мортимер сообщил адвокатам, что не будет более оспаривать иск, и, насколько я понимаю, выдал приличную сумму денег на нужды рабочих. Таким образом, я прибыл, чтобы он или назначенный им представитель подписал окончательные тексты соглашений.
— Ага, — сказал Мэтью ошеломленно, внезапно севшим голосом. Но взял себя в руки. — А как… откуда вы знаете мое имя? И мою профессию?
— Пара пустяков! Я спросил у кучера кареты, кого он привез в такую погоду. Бедняга был решительно настроен остаться при лошадях. Интересно, почему это самые богатые люди обожают строиться на вершинах самых высоких холмов? Увы, им часто приходится платить за такое высокомерие. А теперь, не будете ли вы так любезны…
— Мистер Корбетт?
Мэтью повернулся на голос, прозвучавший у него за спиной.
Там стоял Джаспер Оберли, держа в руках канделябр с тремя горящими свечами. Лицо его вытянулось, заострилось и потемнело. Глаза на несколько секунд обратились к Кеньярду Клифтону, потом снова вернулись к Мэтью.
— Лорд Мортимер, — сказал Оберли, — только что отошел. Мисс Кристина была при нем. Я рад сообщить… что мисс Кристина дала своему отцу прощение перед его последним вздохом… и держала его руку в конце. Я думаю, что для нее это огромное усилие — так говорить с ним, и коснуться его руки. Но она сделала это с непередаваемым спокойствием и достоинством. Я только что отвел сию даму в ее комнату. — Брови слуги поднялись вверх: — А этот джентльмен… это тот, кого мы ждали?
— Он представляет юридическую фирму из Бостона, — ответил Мэтью. — Привез документы на подпись. Важные документы, по моему скромному мнению. Насчет того, чтобы… положить конец страданиям, — решил добавить юноша.
Тут ему пришла в голову неожиданная мысль:
— Возможно, их могла бы подписать мисс Кристина?
— Она пожаловалась на слабость и сказала, что голова у нее «плывет». Не захотела ни пить, ни есть, только побыть в одиночестве. Я думаю, она здорово измотана пережитым. Но благодарю Господа, что она таки приехала. Пусть душа лорда Мортимера — не самая светлая из душ, но даже у него есть право на успокоение и на прощение от собственной дочери. — Оберли поднял канделябр, чтобы лучше осветить Кеньярда Клифтона. — Сожалею, сэр, что вам не удалось встретиться с лордом Мортимером.
— И я сожалею. Но… мне нужно, чтобы эти документы подписали до того, как я уеду. Есть здесь законный представитель покойного, который мог бы это сделать? Документы очень просты: это сумма, отложенная на компенсации рабочим, пострадавшим при обрушении здания. Сумма крупная и в высшей степени необходимая. — Клифтон протянул конверт Оберли: — Вы можете подписать, сэр?
— Я? Нет, сэр. Мое положение не дает мне такого права. Но вот мистер Корбетт, как служащий лорда Мортимера, мог бы подписать, я думаю.
— Ну нет, что за нелепица! — возразил Мэтью. — Да еще такой важный документ. Повторю еще раз: подписать должна мисс Кристина.
— Я бы не хотел снова ее беспокоить, сэр. Она сказала, что очень хочет отдохнуть. — Оберли протянул руку, взял конверт из рук Клифтона и вложил в руку Мэтью. — Если благоволите пройти за мной, джентльмены, я проведу вас в комнату, где мы найдем перо и чернила.
Перед тем, как поставить свою подпись, Мэтью не пожалел времени и тщательнейшим образом проштудировал текст. Он действительно был не сложен и подтверждал выделение суммы, которая вполне могла составлять половину состояния богача. Сумма предназначалась для раздела между четырнадцатью рабочими и тремя вдовами. Был подписан и второй экземпляр документа и передан Оберли на хранение. После чего Кеньярд Клифтон завернулся в плащ, надел треуголку и попрощался.
— Счастливого пути, — пожелал Мэтью молодому человеку, которого сперва почти принял за Смерть и который оказался новой Жизнью — для всех пострадавших от алчности лорда Мортимера.
Клифтон вышел, Бесс закрыла за ним дверь, и в наступившей тишине слышно было, как тикают напольные часы.
— Могу предложить вам и доктору Баркеру ужин и вино, сэр, — сказал Оберли, возвращаясь с Мэтью обратно по коридору. — Бесс — отличная кухарка, а в погребе лорда Мортимера найдется превосходное вино. — Он улыбнулся, все еще грустно, но вполне искренне. — Думаю, что лорду Мортимеру было бы приятно угостить вас наилучшим из своей коллекции.
— Принимаю приглашение, — кивнул Мэтью. — И с удовольствием выпью за упокой души лорда… и за тот факт, что если бы Смерть и впрямь явилась сегодня, я бы оказался перед ней просто грудой дрожащего студня.
Ужин действительно был исключительным, и вино текло рекой. Доктор извинился и ушел спать, когда часы пробили одиннадцать, и вскоре Мэтью тоже попросил, чтобы ему показали его комнату. Там он улегся на удобную кровать на четырех столбах и стал слушать, как стучит в окна ледяной дождь. И хотя совсем неподалеку находился покойник, казалось, что в доме наконец таки воцарились мир и порядок. При таком положении вещей у Мэтью не возникло ни малейших трудностей с отбытием в царство сна.
Но отдохнуть решателю проблем не дали. Настойчивый стук в дверь разбудил юношу.
— Сэр? Сэр!
Голос Оберли звучал как-то очень… да, нервозно, наверное.
Мэтью встал. Серый свет за окном позволял разглядеть блестящие стволы деревьев. А дождь, похоже, прекратился. Открыв дверь, Мэтью прищурился на огонь свечи, которую держал слуга.
— В чем дело?
— Не пройдете ли вы со мной? — Просьба прозвучала как предписание.
Оберли провел Мэтью к двери, располагавшейся рядом со спальней лорда Мортимера, и открыл ее. За дверью оказалась пустая комната с такой же роскошной кроватью, как у Мэтью.
— Так, вижу, — сказал Мэтью. — И что это?
— Это, — ответил Оберли, — комната мисс Кристины. Благоволите отметить, сэр, что постель не смята. Никаких признаков, что к ней кто-либо прикасался. Я обошел весь дом в поисках мисс Кристины, и не смог ее найти. Затем я спустился к подножью холма, чтобы посмотреть, есть ли там ее лошадь. Лошади там не было. Мисс Кристина уехала. Почему — один Бог знает. Быть может, переживание оказалось слишком сильным. Но… сэр, я почти всю ночь провел на ногах. И я не видел, как уходила мисс Кристина, и никто другой не заметил ее бегства. Никто не слышал, чтобы открывалась или закрывалась входная дверь. Она уехала, несомненно, однако… когда? И каким образом она сумела уйти неслышно для обитателей этого дома?
— Дом большой, — ответил Мэтью. — Дверь сторожили всю ночь? Или как?
— Нет, сэр, это никому не пришло в голову. И все же… это происшествие вызывает у меня какое-то странное чувство.
Мэтью протер глаза, изгоняя колючие соринки сна.
— Странное чувство? Что вы имеете в виду?
— Просто… мисс Кристина была совсем не такой, как в тот раз, когда я посетил ее в Грейнджере. Не могу сказать, в чем именно заключается различие… но совершенно не такая. И она так решительно и великодушно простила старика, и держала его за руку в момент последнего вздоха. Я как-то… даже не знаю… я склоняюсь к мысли…
Оберли беспомощно развел руками.
— К какой мысли? — надавил Мэтью, не давая Оберли возможности уйти от ответа.
— К мысли… что на самом деле это могла быть вовсе не мисс Кристина.
Повисло молчание. Тихо зашипело пламя свечи, слегка заколебалось и вновь выровнялось.
— Простите? — переспросил Мэтью.
— Что нам показалось мисс Кристиной… на самом деле была не она. Сэр, — добавил Оберли. — А тот, кого мы ожидали в виде мужчины. И, сэр… Смерть и правда явилась за лордом Мортимером в облике человека, но в женской одежде.
Мэтью на миг лишился дара речи. Он вспомнил, как свирепо Кристина Мортимер воскликнула у подножья лестницы: «Не трогайте меня! Не хочу, чтобы меня трогали!»
— Вы ошибаетесь, — пробормотал он. — Это абсолютно невозможно!
— Не стану спорить, сэр. Но где же тогда мисс Кристина?
— Вероятно, дома. Или на пути домой. Я полагаю, что… что смерть отца произвела на нее очень сильное впечатление, и ей необходимо было уехать. Не знаю, почему ее никто не видел и не слышал, но думаю, что из этого дома вполне можно уйти бесшумно. Повторю свой вопрос: дверь ведь никто не сторожил?
— Нет, сэр.
— Ну, вот в этом и все дело! — Мэтью сделал решительный жест рукой, будто сметая Оберли в сторону. — Это просто чепуха — то, что вы говорите! Подогретое страхами воображение не знает границ! — Все, с него хватит. Работа сделана — пора одеваться, собирать вещи и ехать домой, вернуться к своей обычной жизни. — Я бы хотел, чтобы в ближайший час меня отвезли обратно в Нью-Йорк. Можно ли это организовать?
— Сейчас еще рано, сэр, но… да, конечно. Это можно устроить.
— Вам нет необходимости меня сопровождать. Я вполне готов ехать домой в одиночестве.
— Как пожелаете, сэр. Мне так или иначе придется заняться устройством похорон. Надо будет известить викария Баррингтона. Сейчас я выплачу вам остаток гонорара.
Оберли направился к двери, но остановился. Мэтью показалось, что слуга с грустными глазами стал чуть выше ростом, будто расправил плечи и вытянулся.
— Я весьма рад, что вы согласились выполнить эту обязанность, мистер Корбетт. Понимаю, что сама идея пришлась вам очень не по душе, но думаю — или хотел бы так думать, — что ваше присутствие несколько успокоило лорда Мортимера. Не могу сказать, что он был хорошим человеком. Не уверен, что знаю, куда направилась сейчас его душа. Могу только сказать… что он был моим господином.
С этими словами слуга решительным шагом направился в коридор и скрылся с глаз Мэтью.
К лошадям и карете, всю ночь простоявшим под горой, Мэтью пришлось спускаться осторожно — склон заледенел. Кучер оставался при упряжке, согревая лошадей попонами, а себя — горячим чаем и лепешками, принесенными Бесс. Он слегка поворчал, услышав, что Мэтью готов к обратной дороге, занимающей несколько часов, но через пару минут Мэтью уже сидел в карете и колеса пришли в движение… хотя поначалу и медленное из-за намерзшего льда.
Не очень далеко отъехав от замка, карета вдруг замедлила ход почти до прогулочного шага. Выглянув из окна, Мэтью увидел, что они подъезжают к дубовому мосту.
— Что-то там неладно! — объявил кучер. Голос его был приглушен закрывающей лицо одеждой.
Мэтью вытянул шею, желая рассмотреть, что произошло. Карета еле ползла. На мосту стояла группа людей, а на настиле…
…лежало что-то под белой простыней.
Карета остановилась окончательно. К окну, из которого выглядывал Мэтью, подошел человек. Он был высок и худ, молодое лицо раскраснелось от холода. Из-под высокого лба смотрели глубоко посаженные карие глаза, из-под зеленой шерстяной шапки выбивались белокурые волнистые волосы.
— Сэр? Я викарий Баррингтон, — представился человек. — Вы живете здесь, неподалеку?
— Нет, я из Нью-Йорка, сегодня возвращаюсь обратно. В чем дело?
— Боюсь, серьезная беда. Погибла молодая женщина.
— Молодая женщина? — Сердце Мэтью дрогнуло и забилось быстрее. — Что случилось?
— Сторож услышал треск. Он думает, что нависавшая над мостом ветка сломалась под тяжестью льда и ударила по кровле. Шум напугал лошадь, она понесла, сбросила женщину, и та сломала себе шею о перила. Тело ее до сих пор здесь, потому что… никто не знает, кто она. Я пытаюсь найти кого-нибудь, кто мог бы ее опознать. Можно попросить вас, молодой человек?..
— Да, конечно. — Если это и правда Кристина Мортимер, то ее путь к дому оказался воистину трагичным, особенно после того, как она примирилась с отцом — и со своей душой тоже. — Когда это случилось? Несколько часов назад?
— О нет, сэр, — сказал викарий. — Сторож говорит, что это произошло около девяти часов.
Мэтью, начавший было вылезать из кареты, застыл.
— Девять? Сегодня утром?
— Сэр, сейчас только половина девятого. Это случилось незадолго до девяти вечера, то есть вчера.
Мэтью не мог двинуться с места. Он смотрел на накрытое простыней тело, лежащее всего в двадцати футах. Вспомнил, как пробили часы на стене… через несколько минут после стука в дверь. Невозможно, подумал он. Невозможно. Сторож, должно быть, ошибся. Это утром случилось, а не вечером.
Да и вообще… это же наверняка не Кристина Мортимер!
— Совершенно непонятно, зачем она пустилась в дорогу в такую погоду, — сказал викарий, глядя на тело. — Видно, у нее была важная цель. Прошу вас, взгляните, сэр! Это не так страшно. Очевидно, она умерла мгновенно, и вид у нее такой, будто она спит.
Воспоминание нахлынуло, как фрагмент страшного сна:
Ни есть, ни пить не хочу. Замерзла на века. Я слышала, будто что-то хрустнуло.
— Нет, — прошептал Мэтью, и пар от дыхания развеялся в воздухе, как привидение. — Нет, — повторил он, будто это могло все изменить.
— Должен ли я понять так, что вы не хотите посмотреть? — спросил викарий.
— Я… — Он понятия не имел, что собирался сказать. Пришлось взять себя в руки, сосредоточиться и начать снова. — Я думаю, вам следует послать в дом лорда Мортимера. Этой ночью лорд умер, так что там понадобятся ваши услуги. Но… — ему трудно было говорить, во рту пересохло. — Но попросите Джаспера Оберли взглянуть на эту… эту весьма достойную молодую даму. На эту весьма благородную… особу, — запнулся он, хотя понимал, что до Баррингтона не дойдет смысл его слов. — Он может ее знать.
— То есть вы не будете смотреть, сэр?
— Нет, — ответил Мэтью. — Я не буду. Вы не отодвинете ее — осторожно, конечно, — чтобы мы могли продолжать путь?
— Как пожелаете, — сказал викарий. — Счастливого вам пути, если так.
— Счастливо оставаться, — ответил Мэтью.
Он опустился на сиденье и закрыл дверцу. И продолжал тупо смотреть в стенку кареты, пока не почувствовал, что колеса снова завертелись и карета двинулась, и еще очень долго он не менял своей позы, а потом снял треуголку и провел рукой по лбу.
Кажется… если, конечно, верить в такое, а он же не верит… что Смерть выпустила из клеток страдания две души. И, проникнув в одну из клеток, приняла чужой облик, и кто может ответить, насколько это была Смерть, а насколько — Кристина Мортимер?
Если в такое верить. А он не верит.
Но, кажется, сегодня Смерть обернулась благословенной сенью, избавлением от страданий. Несчастные случаи совсем не редки в этом мире, а также болезни. А также проступки, которые отец никогда не может полностью искупить, которые дочь никогда не может до конца простить, но все же… все же какой-то мир был предложен и принят, и, наверное, о большем просить невозможно.
И одно это уже надо бы ценить.
Если в такое верить.
Мэтью отодвинул черную занавеску окна. Из молочных облаков выглянуло солнце. Небо снова синело. Мир оттаивал, как в конце концов и бывает после каждого ледяного дождя. Мэтью устроился на сиденье поудобнее, твердо решив рассказать Хадсону Грейтхаузу, что дело яйца выеденного не стоило.
Лучше так, нежели чтобы старший партнер думал, будто Мэтью верит в Смерть, в образе человека пришедшую за богачом.
— Ну нет, — сказал он сам себе, но при этом знал, что стол в «Галопе» и кружка эля давно поджидают его, побуждая к общению с духами тишины и бесконечным царством незнаемого, где он невежествен, как ребенок. Карета ехала дальше, ломая колесами мокрый лед. Решатель проблем возвращался домой — с мечущимися мыслями, неуверенный в себе, полный сомнений — и при этом зачастую действительно лучший специалист.
Примечания
1
Оук-Бридж (Oak Bridge) — дубовый мост (англ.).
(обратно)
Комментарии к книге «Смерть приходит за богачом», Роберт Рик МакКаммон
Всего 0 комментариев