«Люди тумана»

Люди тумана (fb2) - Люди тумана 861K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Генри Райдер Хаггард

ЛЮДИ ТУМАНА ЧАСТЬ ПЕРВАЯ У работорговцев I. Два брата

— Который час, Леонард?

— Семь часов, Том.

— Уже семь? На заре я умру, Леонард!

— Не говори так, Том. Если ты все время будешь думать о смерти, то действительно умрешь!

Больной глухо усмехнулся.

— Дело не в словах, Леонард! Моя жизнь гаснет, как догорающий огонь. Лихорадка совсем изнурила меня. Я бредил, Леонард?

— Немного, дружище!

— О чем я говорил?

— Больше всего о доме.

— О доме! У нас его нет, Леонард. Он продан. Сколько времени мы находимся на чужбине?

— Семь лет.

— Да! Ты помнишь, как мы прощались с нашим старым домом в ту зимнюю ночь после аукциона? Ты помнишь, что мы тогда решили?

— Да.

— Повтори!

— Мы поклялись, что будем стараться разбогатеть, чтобы выкупить Атрем, и что одна только смерть может освободить нас от этого. Мы поклялись не возвращаться в Англию, не достигнув нашей цели. Затем мы отправились в Африку. Семь лет мы старались разбогатеть, но достигли лишь того, что едва можем поддерживать свое существование!

— Леонард! Теперь ты — единственный наследник нашей клятвы. Я старался исполнить свой обет до самой смерти. Ты освободишься от обязательства, когда достигнешь цели или умрешь. Мне в удел досталась борьба; быть может, ты достигаешь цели. Будешь ли ты стремиться к ней, Леонард?

— Да, Том!

— Дай мне руку!

Леонард Атрем наклонился к умирающему брату, и они пожали друг другу руки.

— Теперь я засну; я утомлен. Но ты не бойся, я проснусь перед… концом.

Глаза Томаса закрылись, и он впал в оцепенение или сон.

Леонард сел на пустой бочонок из-под джина, заменявший стул. Шум бури доносился в жалкую хижину, колебал пламя лампы и шевелил волосы на лбу больного. Леонард подошел к низкому полукруглому отверстию, служившему дверью хижины, и отодвинул доску, прикрывавшую его. Хижина стояла на склоне высокой горы, у подошвы которой выросло море кустарников, а кругом виднелись фантастические очертания других гор. Черные облака закрывали луну, но временами небо прояснялось, и тогда окружающая местность открывалась во всей ее необъятности и ужасающей пустынности.

Леонард закрыл дверное отверстие и, вернувшись к брату, пристально посмотрел на него. Несколько лет тяжелых трудов и лишений не стерли с лица Томаса Атрема его удивительной красоты, но теперь на нем была написана смерть.

Леонард вздохнул и отыскал кусок зеркала. Он подошел поближе и стал всматриваться в собственные черты. В зеркале отразилось красивое лицо человека с бородой, загорелого, со смелым взглядом, присущим тому, кто привык к постоянным опасностям, кудрявыми волосами и широкими плечами; человека, не особенно высокого ростом, но крепкого сложения, каждое движение которого обнаруживало силу. Он был еще молод, но мало юношеского осталось в нем; труды и борьба оказали свое действие, закалив его характер так же, как закалили его тело. Лицо выражало доброту, но многие предпочли бы видеть отражение дружбы в этих проницательных черных глазах, нежели искру вражды. Леонард был опасный враг, и долгая борьба со всем миром заставляла его иногда видеть врагов там, где их не было и в помине.

Несколько часов просидел Леонард в задумчивости у постели брата, всматриваясь в его лицо, то спокойное и бледное, то вспыхивающее огнем.

Наконец Томас Атрем открыл глаза и посмотрел на Леонарда. Глаза умирающего пытливо глядели на него, и Леонард чувствовал, что тот видит в его лице что-то такое, что ему самому неизвестно и что не могло быть заметно ни для кого другого. Этот испытующий взгляд был так странен, что Леонард не мог его долго выдержать и окликнул брата, но не получил ответа, а большие глаза умирающего продолжали читать в его лице, словно в раскрытой увлекательной книге.

Порыв ветра сотряс хижину, вырвав часть веток из крыши. Тонкая струя дождя ворвалась через образовавшееся отверстие и упала на лоб больного; капли дождя, подобно слезам, скатились по бледным щекам. Тогда его странный взгляд принял более естественное выражение, губы приоткрылись.

— Воды! — пробормотал умирающий.

Леонард дал ему пить, одной рукой поднося кружку ко рту, а другой поддерживая голову брата. Том сделал два глотка и затем внезапным движением руки выбил у Леонарда кружку, которая упала на пол.

— Леонард, — сказал он, — ты будешь иметь успех!

— Успех? В чем, Том?

— Ты станешь богат, выкупишь Атрем, но достигнешь этого не один. Тебе поможет женщина!

Затем его мысли спутались, и он пробормотал:

— Как поживает Джейн? Слышал ли ты о ней?

При этом имени лицо Леонарда смягчилось, но тотчас же стало суровым и озабоченным.

— Я ничего не слыхал о Джейн, дружище, все эти годы, — ответил он. — Вероятно, она или умерла, или вышла замуж!

— Слушай, — сказал Томас. — Я скоро умру. Ты знаешь, что умирающие могут иногда предвидеть будущее. Мне снилось или я прочел на твоем лице вот что: ты умрешь в Атреме. После моей смерти останься на этом месте некоторое время. Останься здесь, Леонард!

Ослабев, Томас откинулся назад. В это время сильный порыв ветра налетел на хрупкую хижину, разрушив ее восточную стену. Кобра, скрывавшаяся в густых ветвях, которыми были покрыты стены хижины, с мягким шумом упала на пол на расстоянии не более фута от лица умирающего; вытянувшись на полу и зашипев, она показала свой гибкий язык и в бешенстве раздула пасть. Леонард отскочил назад и схватил лежавший вблизи лом, но, прежде чем он успел ударить змею, пресмыкающееся, скользнув чешуйчатым телом по лицу умирающего, опустилось на пол и опять спряталось в ветвях. Но Томас Атрем не видел ничего и не пошевелился даже, когда отвратительное тело змеи скользнуло по его лицу. Тяжелое, прерывистое дыхание указывало на скорую развязку. На душе Леонарда стало тяжело; он обнял брата и в первый раз за многие годы поцеловал его в лоб.

Умирающий открыл глаза. На востоке занималась заря. Вершины гор загорались пламенем.

Томас Атрем при виде этого, приподнявшись, протянул руки к восходящему солнцу, слегка пошевелил губами, упал на грудь Леонарда — и все было кончено.

II. Похороны

Долгое время Леонард просидел у тела брата. Наступил день. Круглый диск солнца поднялся высоко над горами.

Ветер затих, и если бы не обломки полуразрушенной хижины, то трудно было бы поверить, что недавно здесь свирепствовала буря. Кругом слышалось стрекотание насекомых; ящерицы выползли из щелей скал; омытые дождем цветы горных лилий резко бросались в глаза своими яркими красками.

Леонард продолжал сидеть, опустив голову, как вдруг сверху упала какая-то тень. Он взглянул вверх и заметил коршуна, реявшего высоко в воздухе.

Схватив заряженное ружье, Леонард вскочил на ноги. Птица все приближалась, описывая круги в воздухе. Леонард поднял ружье, прицелился и выстрелил. Выстрел гулко раздался в тишине, и звук его был подхвачен эхом в горах. Птица некоторое время оставалась неподвижной в воздухе и затем тяжело рухнула на землю, ударившись могучим клювом о камень.

— Итак, я еще могу убивать, — проговорил про себя Леонард. — Убивай, чтобы не быть самому убитым, — таков закон жизни!

Он подошел к покойнику, закрыл ему глаза и сложил на груди исхудалые руки.

— Куда же, однако, девались кафры? — произнес он, вспомнив о своих слугах, которых что-то долго не было видно.

— Эй, Оттер! Оттер!

Эхо откликнулось в горах, но на зов Леонарда никто не явился. Он вторично окликнул кафра, и вновь безрезультатно.

— Не мешало бы выяснить, в чем дело.

Покрыв тело брата красным одеялом для защиты от коршунов, он вышел, чтобы обойти скалы, окаймлявшие маленькое плато, на котором стояла хижина. Плато продолжалось за скалами, и ярдах в пятидесяти от них, в склоне горы, было углубление или грот, образовавшийся вследствие выветривания мягкой породы камня. В этом углублении кафры — их было четверо — спали и тут же обычно разводили огонь для приготовления пищи. Но сейчас огонь не горел, и вокруг никого не было видно.

«Еще спят», — подумал Леонард, направляясь к гроту.

— Оттер, Оттер! — громко позвал он и наткнулся на какую-то массу, лежавшую у входа в грот. Леонард стал всматриваться и вдруг отпрянул, воскликнув:

— Это Чит — мертвый!

Из глубины грота раздался глухой голос Оттера, говорившего по-голландски:

— Я здесь, баас; пусть баас развяжет меня, а то я не могу пошевелиться!

Леонард вошел в пещеру и увидел Оттера со следами жестоких побоев на лице и на теле, связанного по рукам и ногам. Вынув нож, Леонард перерезал веревки и вывел Оттера из грота. Это был карлик-кафр, ростом немногим более четырех футов, найденный братьями полумертвым в пустыне. Он служил им верой и правдой в течение нескольких лет. Братья окрестили его именем Оттер (по-английски — выдра), во-первых, потому, что его настоящее имя европейцу почти невозможно было выговорить, а во-вторых — из-за его необыкновенного умения плавать, которым обычно отличаются выдры. Лицо его было безобразно, но в этом безобразии не было ничего отталкивающего. Несмотря на маленький рост, у Оттера была необыкновенно большая голова, длинные руки и огромный нос. По его коренастому телу можно было понять, что карлик отличался большой физической силой.

— Что случилось? — спросил Леонард по-голландски.

— Вот что, баас. Прошлой ночью эти три негодяя басуто, твои слуги, задумали бежать. Мне они ничего не сказали и были так осторожны, что хотя я и следил даже за их мыслями, однако ни о чем не мог догадаться. Дождавшись, пока я крепко заснул, они связали меня, взяли ружье бааса Тома, порученное мне, и другие вещи. Я понял их намерение, и мое сердце закипело от бешенства. Связав меня, собаки басуто стали смеяться мне в лицо, ругая меня и говоря, что я могу теперь умереть с голоду вместе с моими глупыми белыми господами, которые ищут повсюду желтое железо и, по своей глупости, нашли его очень мало. Затем они поделили между собой все ценные вещи, и, перед тем как уйти, каждый из них подходил ко мне и бил по лицу, а один прижег мне нос горячей головней!

Все это я переносил терпеливо, но когда Чит взял ружье бааса Тома, а другие хотели привязать меня к скале, я не вытерпел. Бросившись на Чита, я с силой ударил его головой в живот, так что он отлетел в сторону и стукнулся о скалу. А! Они забыли, что если руки мои крепки, то голова еще крепче. Тогда двое других бросились на меня, и я, связанный по рукам, не мог защищаться. Боясь, что они меня убьют, я со стоном упал на землю и притворился мертвым. Басуто поспешно ушли, думая, что покончили со мной. Они боялись, что вы услышите шум и будете догонять их, и так торопились, что даже оставили ружье и многие другие вещи. Вот и все. Я думаю, баас Том будет рад, что я спас его ружье. Когда он узнает об этом, то забудет свою болезнь и скажет: «Молодец, Оттер, голова у тебя крепкая!»

— Баас Том умер, — сказал Леонард. — Он умер на рассвете, на моих руках. Лихорадка убила его, как других нкоси!

Оттер, услышав печальную весть, опустил голову на грудь и некоторое время не произносил ни слова. Когда он взглянул на Леонарда, по лицу его скатились две слезы.

— Как! — воскликнул Оттер. — Ты умер, мой отец, храбрый, как лев, и красивый, как девушка. Да, ты умер, мои уши слышали это, и если бы не твой брат, баас Леонард, то я убил бы себя!

— Пойдем, — сказал Леонард, — я не могу его оставлять одного надолго!

Леонард вернулся в хижину. Оттер шел за ним. Приблизившись к телу Томаса Атрема, Оттер сделал рукой приветственный жест, говоря:

— Хозяин и отец, когда ты жил на земле, ты был добрым и храбрым человеком, хотя немного вспыльчивым и иногда капризным, как женщина.

Теперь ты удалился с этого света, улетел, подобно орлу, к солнцу. Живя там, ты будешь еще храбрее, еще лучше и терпеливее к тем, кто менее чист, чем ты. Отец и хозяин! Приветствую тебя. Что касается собаки басуто, который хотел украсть твое ружье, то я убил его. Слава тебе, отец мой! Прощай, и пусть твой дух будет милостив к нам, которые любят тебя!

Оттер отошел от тела и, обмыв свои раны, принялся за приготовление пищи. После обеда Леонард и Оттер перенесли тело Томаса в грот, убрав оттуда труп басуто, который Оттер бесцеремонно сбросил в расщелину скалы. Леонард остался в пещере, а Оттер, взяв с разрешения Леонарда ружье Томаса, ушел на охоту.

Леонард, отпуская карлика, приказал ему к вечеру вернуться назад.

— Где мы будем рыть могилу, баас? — спросил, уходя, Оттер.

— Она уже готова, — отвечал Леонард. — Умерший сам ее вырыл, подобно многим. Мы его похороним в последней яме, вырытой им в поисках золота. Она достаточно глубока!

— Да, баас, хорошее место, хотя, быть может, баас Том не так тщательно работал бы над ней, если бы знал, для чего она послужит; кто знает, к какому концу ведут наши работы? Но эта дважды обваливалась, когда баас рыл ее…

— Я уже все подготовил, — коротко сказал Леонард. — Ступай и будь здесь по крайней мере за полчаса до заката солнца. Да, если сможешь, принеси еще горных лилий. Баас Том любил их!

Карлик вышел.

— А, — начал он говорить сам с собою, направляясь к подножию холма, — ты не боишься мертвых, а живых — тем более. Однако, Оттер, по правде говоря, здесь при солнечном зное ты чувствуешь себя лучше, чем там, в гроте. Оттер, Оттер! Баас Том мертвый теперь так страшен, а ведь при жизни он был так красив! Чит после смерти не выглядел страшным, только еще безобразнее. Но ведь Чита убил ты, а бааса Тома убило небо, положив на него свою печать. Что теперь будет делать баас Леонард, когда его брат умер и басуто убежали? Идти рыть золото, найти которое так трудно, а найдя, невозможно долго сохранить? Но тебе-то что до этого, Оттер? Что тебе за дело до того, что делает баас? Смотри, вот след козы!

День выдался чрезвычайно жаркий. Лето в Восточной Африке, точнее осень — время малярии, бурь и ливней. Только люди, дешево ценящие свою жизнь, могли жить здесь в этот период в поисках золота, со скудными запасами пищи и почти не находя себе приюта.

Когда Леонард Атрем, его брат и два их товарища по приключениям услышали от туземцев о богатом золотом месте в горах, находящемся номинально на португальской территории, вблизи нижнего рукава Замбези, то ценой двух ружей и собаки они получили от фактического правителя этой территории концессию на разработку руды. Несмотря на нездоровое время года, они не отложили своего предприятия из опасения, что кто-нибудь другой за три ружья и двух собак убедит владельца территории отнять у них концессию в свою пользу. Настойчиво принялись они за работу, и сначала счастье улыбалось им. Попалось даже несколько самородков. Но все же один из компаньонов, Аскью, заболел малярией и умер, а за ним погиб и второй компаньон — Джонстон. Леонард хотел было уже бросить предприятие, но на следующий же день после смерти Джонстона они нашли золото в таком количестве, что Томас, надеясь вскоре достичь богатства, и слышать не хотел о том, чтобы оставить работу.

Тогда они перенесли свое жилище на более возвышенное и здоровое место и остались. Но однажды Томас Атрем, заблудившись во время охоты, провел ночь на болоте. Неделю спустя он заболел малярией и через три недели умер.

Все эти события и многое другое проносилось в памяти Леонарда, сидевшего долгие часы у тела брата. Никогда до сих пор он не чувствовал себя таким одиноким, таким покинутым и несчастным. Теперь в целом свете у него нет друга, если не считать слуги Оттера. Несколько лет уже, как он не был в Англии; самые близкие родственники не заботились более о них с братом, странствующих по чужим местам; его школьные товарищи, вероятно, забыли о его существовании.

На родине был один человек, который мог бы вспоминать о нем — Джейн Бич, считавшаяся некогда его невестой. Но простившись с ней памятной ночью семь лет тому назад, после того как корыстный отец запретил ей даже думать о нем, рассчитывая выдать ее за некоего Когена, купившего их старинное имение Атрем с аукциона, Леонард ничего не слыхал о Джейн. Дважды писал он девушке, но ответа на письма не получил. Самолюбие не позволило ему возобновить эти попытки. Вместе с тем он догадывался, что ответа быть и не могло. Как он сказал своему брату, Джейн или умерла, или, что было всего вероятнее, вышла замуж за мистера Когена. Однако когда-то они любили друг друга, да он и теперь еще любит ее или, по крайней мере, думает, что любит. За все тяжелые годы изгнания, трудов и беспрестанных поисков неуловимого золота память о Джейн жила в нем, как далекий сладкий сон, полный мира и красоты, хотя у него остался лишь ее последний подарок — книжка и локон волос в ней. Пустыня — не то место, где люди могут забыть свою первую любовь. А он был один, совершенно один, в дикой стране. Что он теперь станет делать? Здешний прииск истощен. Тут действительно было золото, но не в земле, а в жилах кварца, скрытых в горной породе. Чтобы извлечь оттуда богатство, нужны машины и капитал. Его слуги — кафры исчезли, стремясь избежать тяжелой работы и малярии, а других в это время года не найти. Очевидно, останется одно: вернуться в Наталь и приняться за какое-нибудь другое дело.

Леонард вдруг вспомнил о своем обете — искать до тех пор, пока он или придет к своей цели, или погибнет. Хорошо! Он исполнит свое обещание. Затем он вспомнил последние слова умирающего о том, что он достигнет богатства.

Конечно, это был не более чем бред. Столько лет его брат безуспешно стремился к цели: выкупить старинное имение Атрем, и неудивительно, что в час смерти его посетило видение, будто цель эта достигнута. Но все это, конечно, не может иметь никакого значения; он, Леонард, дал несколько лет тому назад клятву и еще в прошлую ночь обещал выполнить ее. Поэтому, худо или хорошо, но он должен действовать до конца.

Так размышлял Леонард, сидя у тела своего брата.

Иногда он поднимался с места и прохаживался возле грота. После полудня воздух стал еще более знойным и большая туча собралась на горизонте.

— Вечером будет гроза, — проговорил Леонард. — Как только Оттер придет, надо будет поторопиться с похоронами, а то придется ждать до завтра.

За полчаса до захода солнца пришел Оттер, неся на плечах убитую козу, а в руках — большой пучок ярких горных лилий.

Двое мужчин похоронили Томаса Атрема в вырытой им самим могиле.

III. Встреча с незнакомкой

Похоронив Тома, Леонард и Оттер вернулись в пещеру и поужинали, не произнося ни слова. После ужина Леонард обратился к карлику: — Оттер! Ты человек надежный и ловкий. Я хочу рассказать тебе одну историю и спросить тебя кое о чем.

— Говори, баас, — ответил тот, — мои уши открыты.

— Оттер! Умерший баас и я приехали в эту страну около семи лет тому назад. До того как отправиться сюда, мы были богатыми людьми — старейшинами в нашей земле, но потеряли наши краали, скот и земли, они были проданы, и другие взяли их, а мы стали бедными. Да, мы, бывшие жирными, стали тощими, как быки в конце зимы. Тогда мы сказали друг другу: здесь у нас больше нет дома, мы — разбитые корабли, люди, не имеющие никакого значения. Большой каменный крааль отнят у нас, другие занимают его, чужие женщины хозяйничают в нем, и их дети бегают по нашей земле. Мы должны уехать.

— Отчего ты, отец мой, не выгнал этих чужестранцев и не взял обратно свой крааль? — прервал его Оттер.

— В нашей стране этого нельзя сделать, Оттер: богатство там много значит. Если бы мы сделали это, то подверглись бы большому позору. Одно богатство могло бы возвратить нам наш дом, а у нас его не было. Тогда мы поклялись друг другу, умерший баас и я, что поедем в эту дальнюю страну искать богатство, с которым могли бы вернуть наши земли и крааль, чтобы оставить их после себя своим детям!

— Прекрасная клятва, — сказал Оттер, — но здесь мы поклялись бы иначе и сталь решила бы спор о краале, а не желтое железо!

— Мы приехали сюда, Оттер, и семь лет усердно работали, путешествовали по различным местам, смешивались со многими народами, изучили несколько языков, и что же мы нашли? Баас Том — могилу в пустыне, а я — скудную пищу, которую может дать пустыня, не более. Богатства мы не приобрели, Оттер, а я поклялся или достать его, или умереть, и еще в прошлую ночь повторил брату свою клятву!

— Это хорошо, баас, клятва есть клятва, и честные люди должны исполнять ее. Но здесь нельзя добыть богатства. Золото скрыто в скалах, которые слишком тяжелы, чтобы увезти их, а кто может достать золото из скал? Этого не сделают все волшебники Земли Зулу. Тем более этого не сделаем мы, если даже лихорадка и пощадит нас. Надо уходить отсюда куда-нибудь в другое место!

Едва Оттер кончил говорить, как пронзительный вой огласил воздух. Луна выступила из-за облаков, и при ее свете они увидели, что в двадцати шагах от них, на склоне противоположного холма, скорчившись на камне и закрыв лицо руками, сидит высокая женщина.

Леонард и карлик направились к ней. Женщина была так поглощена своим горем, что не слышала и не видела их приближения. Леонард с любопытством посмотрел на нее. Это была женщина средних лет, очевидно, когда-то красивая и со слишком светлой для туземки кожей. Кудрявые волосы ее уже поседели, руки и ноги были тонки и красивой формы. Больше Леонард ничего не мог разглядеть, так как лицо она закрыла руками, а сама закуталась в рваное одеяло.

— Матушка, — сказал он на диалекте племени сизуту, — что с тобой, о чем ты плачешь?

Женщина с криком ужаса вскочила на ноги. Вид ее был так странен, что карлик и Леонард с удивлением смотрели на нее, ожидая, что будет дальше.

Женщина первая прервала молчание: заговорив голосом, полным суеверного ужаса, она упала на колени.

— Ты пришел требовать от меня ответа, — сказала она, обращаясь к Оттеру, — о ты, имя которого — Мрак, кому я была назначена в замужество и от кого в молодости убежала?… Тебя ли я вижу во плоти, господин ночи, король крови и ужаса, а это твой жрец? Убей меня, жрец, и пусть мой грех будет очищен!

— Кажется, — заметил Оттер, — мы имеем дело с сумасшедшей!

— Нет, Джаль, — ответила женщина, — я не сошла с ума, хотя недавно была близка к этому!

— Но меня зовут не Джаль и не Мрак! — крикнул с раздражением карлик. — Перестань говорить глупости и скажи белому господину, откуда ты, а то я устал от твоего долгого разговора!

— Если ты не Джаль, черное существо, то это очень странно, так как Джаль имеет такой же вид, как ты. Но, может быть, ты не хочешь, облекшись в плоть, признаться в этом мне? Ну, тогда делай как хочешь. Если же ты не Джаль, то я не должна опасаться твоего мщения; а если ты Джаль, то прошу тебя простить грех моей юности и пощадить меня!

— Кто такой Джаль? — с любопытством спросил Леонард.

— Не знаю, — ответила женщина, внезапно переменив тон. — Голод и утомление смутили мой ум, и я говорила вздорные слова. Забудь их и дай мне есть, белолицый, — прибавила она жалобным голосом. — Дай мне поесть, я умираю от голода!

— У нас очень мало пищи, — ответил Леонард, но мы поделимся с тобой чем можем. Иди за нами, матушка.

Оттер дал ей пищи, и она принялась есть, как человек, голодавший долгое время; покончив с едой, она посмотрела на Леонарда своими смелыми черными глазами и спросила:

— Скажи, белый господин, ты работорговец?

— Нет, — ответил он хмуро, — я раб!

— Кто же твой господин? Этот черный человек?

— Нет, он только раб раба. У меня нет господина, а есть госпожа, которую зовут судьбой!

— Самая худшая из господ и в то же время самая хорошая, — сказала Старуха, нахмурившись, — она часто смеется, но к ударам примешивает поцелуи!

— Удары ее я хорошо знаю, а поцелуи — нет, — ответил мрачно Леонард и прибавил другим тоном: — Что же с тобой случилось, матушка, как тебя зовут и что ты ищешь, бродя одна в горах?

— Меня зовут Соа, и я ищу помощи для той, кого люблю и которая теперь находится в тяжелом положении. Хочешь, выслушай мой рассказ.

— Говори, — сказал Леонард.

Женщина села на землю и начала свое повествование.

IV. Рассказ Соа

Я раба белого человека, купца, живущего на берегах Замбези в четырех днях пути отсюда. У него есть дом, построенный им несколько лет тому назад. — Как имя белого человека? — спросил Леонард. — Черный народ зовет его Мэвум, а белолицые — Родд. Он хороший господин, но у него есть один недостаток — он пьет. Двадцать лет тому назад или больше Мэвум женился на белой женщине, дочери португальца, жившего у бухты Делагоа. Она была прекрасна, ах, как прекрасна! После женитьбы он поселился на берегах Замбези, стал купцом и выстроил там дом, от которого теперь остались одни развалины. Здесь его жена умерла от родов. На моих руках осталась ее дочь Хуанна, которую я воспитала, ухаживая за ней от колыбели и до настоящих дней.

После смерти своей жены Мэвум стал сильно пить. Когда он не пил, это был ловкий и хороший торговец; он собирал много денег, продавая слоновую кость, золото и разводя рогатый скот. Часто он говорил, что хочет оставить пустыню и уехать за море, в неизвестную страну, откуда приезжают англичане.

Дважды он отправлялся в путь вместе со мной и с Хуанной, моей госпожой. Однажды Мэвум остановился в городе Дурбане, в Натале, и, напившись пьяным, в один месяц прожил все свои деньги, в другой раз он потерял нажитое им богатство при переправе через реку, когда лодку опрокинул гиппопотам и золото со слоновой костью потонуло. В последнюю поездку он оставил свою дочь в Дурбане, где она прожила три года, изучая те вещи, которые знают белые женщины, ведь она так же умна, как добра и прекрасна. Года два тому назад она вернулась назад в поселение, добравшись на судне до бухты Делагоа, где ее встретил Мэвум.

Моя госпожа сказала своему отцу, что ей наскучила их уединенная жизнь в пустыне и она хочет ехать за море в страну, которую она называла «домом». Он не послушался ее. Так как Мэвум очень любил свою дочь, он сказал, что сделает так, но сначала он хочет поехать по реке для закупки в одном месте большого количества слоновой кости. Она была против этого, говоря: «Поедем, наконец, мы уже достаточно богаты. Отправимся в Наталь и поедем за море». Но он ничего не хотел слушать, так как он — очень упрямый человек.

На следующее утро он отправился за слоновой костью, и Хуанна, дочь его, плакала, хотя она раньше всегда бесстрашно оставалась одна. Кроме того, она не любила быть вдали от отца, не имея возможности следить за тем, чтобы он не напивался.

После отъезда Мэвума прошло двенадцать дней; я и моя госпожа ожидали его возвращения дома. У моей госпожи есть обыкновение, одевшись поутру, читать. Как-то утром она сидела на веранде дома и читала книгу, а я занималась приготовлением пищи. Вдруг я услыхала шум и, выглянув за забор, окружавший весь дом и сад, кроме веранды, увидела много людей: белых, арабов и мулатов. Один из них был верхом, а остальные пешие; за ними тянулся длинный караван рабов с веревками на шее.

Подойдя ближе, люди стали стрелять в жителей селения, некоторых убили, многих взяли в плен, а те, кто был на полевых работах и видел приближение работорговцев, убежали.

Со страхом увидела я, что моя госпожа все еще с книгой в руках побежала к забору, за которым я стояла. Но когда она подбежала, человек, сидевший верхом на муле, преградил ей дорогу, и она, обернувшись, посмотрела на него, прислонившись спиной к забору. Тогда я, спрятавшись за банановыми деревьями, стала смотреть в щель забора.

Человек, сидевший на муле, был стар и толст, с седыми волосами и с желтым, морщинистым лицом. Я знала его раньше и много слышала о нем: много лет он наводит ужас на эту страну. Черный народ зовет его Желтым Дьяволом, а белые — Перейра. Его жилище — в уединенном месте в одном из устьев Замбези. Туда он собирает своих рабов, и туда дважды в год приезжают торговцы и отвозят рабов на невольничьи рынки.

Этот человек посмотрел на мою госпожу, в ужасе прислонившуюся к забору, и, рассмеявшись, закричал по-португальски:

— Вот славная добыча! Должно быть, это та самая Хуанна, о красоте которой я столько слышал. Где ваш отец, моя голубка? Уехал по торговым делам, не правда ли? Я это знал, иначе, может быть, и не отважился бы приехать сюда. Но с его стороны нехорошо оставлять такую красотку. Хорошо, хорошо, он занят своим делом, а я должен приступить к своему, ведь я — тоже купец, моя голубка, торгующий черными птичками. Птички с серебристыми перьями не часто попадались мне. Здесь есть молодые люди, которые за такие глаза, как у вас, дадут много. Не бойтесь, моя голубка, мы скоро найдем вам супруга!

Так говорил Желтый Дьявол. Моя госпожа испуганно смотрела на него; слуги работорговца громко смеялись его злым словам.

Наконец она, казалось, поняла, о чем он говорил, и я увидела, что моя госпожа медленно подняла руку к голове. Я догадалась о ее намерении. Она носила в своих волосах ужасный яд, малейшая крупица которого, попав на язык, тотчас же убивает человека. Секрет этого яда открыла ей я. Моя госпожа постоянно носила яд при себе на тот случай, если ей будет угрожать худшее, чем смерть. Тогда я в ужасе прошептала ей через щель забора на древнем языке моего народа:

— Удержи свою руку, госпожа. Пока ты жива, ты можешь еще освободиться, а от смерти нет избавления. Будет еще время употребить яд, когда самое худшее будет угрожать тебе!

Она услышала меня и опустила руку. Перейра заговорил снова:

— Теперь, если вы готовы, мы можем отправляться, до моего гнезда восемь дней пути, а кто может сказать, когда придут покупатели за моими черными птицами? Не скажешь ли ты, моя голубка?

Тогда моя госпожа впервые заговорила с ним.

— Я в вашей власти, но не боюсь вас! Знайте, что в случае необходимости я могу от вас ускользнуть. Только я скажу следующее: ваше злодейство навлечет смерть на вашу голову, — и она посмотрела на тела убитых работорговцами пленников и на дым, поднявшийся над ее домом, подожженным злодеями.

Португалец, казалось, испугался, затем громко рассмеялся и, перекрестившись по обычаю своего народа для защиты от проклятия, произнес:

— Как! Вы пророчествуете, моя голубка? Вы говорите, что можете ускользнуть, если захотите? Ну, это мы посмотрим. Приведите мула для госпожи.

Мул был приведен, и Хуанну, мою госпожу, посадили на него. Затем работорговцы пристрелили тех из рабов, которые, по их мнению, не имели никакой цены, и караван двинулся к берегам реки.

Когда он скрылся из виду, я вышла из своего убежища, отыскала тех из поселенцев, которым удалось ускользнуть от рук злодеев, и попросила их пойти с оружием по следам Желтого Дьявола, чтобы при удобном случае освободить мою госпожу. Но они боялись сделать это, да и многие из старейшин были взяты в плен. Они только плакали о своих убитых родственниках и сожженных краалях.

— Трусы! — сказала я им. — Если вы не хотите идти, то я одна пойду. По крайней мере, пусть кто-нибудь из вас пойдет вверх по реке и, отыскав Мэвума, расскажет ему обо всем.

Они обещали пойти. Взяв одеяло и немного пищи, я отправилась следом за караваном работорговцев. Четыре дня я шла за ними, пока у меня не вышла пища и силы не оставили меня. На утро пятого дня я не могла больше идти и, взойдя на вершину скалы, долго следила за караваном. В середине его шли два мула, и на одном из них сидела женщина. Тогда я убедилась, что ничего не случилось с моей госпожой, что она еще жива.

С горы я увидела вдали маленький крааль. Собрав последние силы, я пошла к нему. Жителям его я сказала, что убежала от работорговцев, и они приняли меня ласково. От них я узнала, что несколько белых людей из Наталя искали в этих горах золото, и весь следующий день я провела в поисках этих людей. Что они могут мне помочь, это я хорошо знаю, англичане ведь не любят работорговцев. Вот, наконец, господин, я с превеликим трудом добралась сюда и прошу тебя освободить мою госпожу из рук Желтого Дьявола. О господин, я кажусь бедной и жалкой, — но скажу тебе, что если ты освободишь ее, то можешь получить большое вознаграждение. Да, я открою тебе то, что скрывала всю мою жизнь, даже от моего господина Мэвума. Я открою тебе тайну сокровищ моего народа — детей тумана! Леонард, все время молча и внимательно слушавший рассказ Соа, поднял голову и посмотрел на нее, думая, что горе помутило ее рассудок. Однако на лице женщины отражалось только сильное волнение, но не сумасшествие.

— В своем ли ты уме, матушка? — сказал он наконец. — Ты видишь, что я здесь один со слугой, так как три моих товарища, о которых люди из крааля говорили тебе, умерли от лихорадки, и я сам болен ею. И ты просишь меня отправиться в лагерь работорговцев, местонахождения которого ты даже не знаешь, чтобы одному освободить твою госпожу, если действительно у тебя есть госпожа и твой рассказ верен? Как не подумать, что ты не в своем уме?

— Нет, господин, я не сошла с ума, и я говорю тебе правду до последнего слова. Конечно, я прошу многого, но я хорошо знаю, что вы, англичане, способны на любые дела, если вам хорошо заплатить. Постарайся помочь мне, и ты получишь хорошее вознаграждение. Даже если тебе и не удастся помочь мне и при этом ты останешься жив, то все-таки получишь награду, хотя не так много, может быть, но все-таки больше, чем мог бы когда-нибудь получить.

— Не говори мне больше о вознаграждении, — раздраженно прервал ее Леонард, которого задел скрытый сарказм слов Соа. — Лучше скажи, не можешь ли ты вылечить меня от лихорадки? — прибавил он, смеясь.

— Я могу это сделать, — спокойно отвечала она, — завтра утром я начну лечить тебя!

— Тем лучше! — сказал он с недоверчивой улыбкой. — А теперь скажи мне, куда же увезли твою госпожу? Вероятно, это гнездо находится в потайном месте? Сколько времени тому назад она была увезена?

— Сегодня идет двенадцатый день, господин. А место гнезда — тайна, вот все, что я знаю. Открыть его — дело твоей мудрости!

Леонард подумал немного и обратился к карлику, молча слушавшему разговор Соа с Леонардом, сказав ему по-голландски:

— Оттер, тебя когда-то уводили в рабство?

— Да, баас, десять лет тому назад!

— Как это случилось?

— Вот как, баас. Я охотился на Замбези с воинами одного племени — это было после того, как мой собственный народ прогнал меня, потому что, по их словам, я был слишком безобразен, чтобы быть их вождем, на что имел право по рождению. В это время Желтый Дьявол, тот самый человек, о котором говорит эта женщина, с арабами напал на нас и увел к своему убежищу, чтобы ждать там покупателей рабов. В тот день, когда покупатели прибыли, я убежал вплавь, а все остальные были увезены на кораблях на Занзибар!

— Можешь ли ты найти дорогу к этому месту?

— Да, баас, хотя сделать это очень трудно, так как дорога к нему идет болотами. Место это скрыто и защищено водой. Всем рабам в последний день были завязаны глаза. Но я поднял повязку с помощью носа — ах, мой большой нос очень хорошо послужил мне в тот день! — и следил за дорогой из-под повязки, а Оттер никогда не забудет дороги, по которой прошли его ноги. Вот почему я и смог по той же дороге вернуться назад.

— Ты мог бы отсюда добраться до этого места?

— Да, баас. Я пошел бы вдоль этих гор, за десять дней или более дошел бы до южного рукава Замбези ниже Луангвы, затем шел бы еще один день вниз по реке, а после того два дня по болотам, и я пришел бы к месту. Но это — очень сильно укрепленное убежище, баас, и там много людей с ружьями, есть даже большая пушка!

Леонард снова подумал и, обратившись к Соа, спросил ее:

— Ты понимаешь по-голландски? Нет? Я должен тебе сказать, что узнал кое-что об этом гнезде от моего слуги. Перейра сказал, что от дома твоего господина восемь дней пути, так что твоя госпожа три или четыре дня находится в гнезде, если только она увезена туда. Затем, насколько я знаю обычаи работорговцев этих мест, они не начнут вывозить рабов еще целый месяц, пока не прекратятся муссоны. Поэтому, если я не ошибаюсь, времени еще достаточно. Заметь, матушка, что я не обещаю пока ничего, сначала я должен подумать!

— Да, белый человек, ты сделаешь это, если узнаешь, каково вознаграждение. Но все это я скажу тебе завтра, после того как вылечу тебя от лихорадки. А теперь, пожалуйста, черный человек, укажи мне место, где я могла бы поспать: я очень утомлена!

V. Леонард клянется кровью Аки

На следующее утро Леонард проснулся рано от тревожного сна. Но Соа встала раньше его, и когда Леонард вышел из грота, он увидел, что она стоит, склонившись над котелком, и что-то варит в нем.

— Доброго утра, белый человек! Вот здесь то, что вылечит тебя от болезни, как я обещала! — И она сняла с огня котелок.

Леонард понюхал; жидкость пахла отвратительно.

— Это скорее способно отравить меня, матушка! — сказал он.

— Нет, нет, — ответила она с улыбкой, — выпей половину теперь и половину в полдень, и лихорадка больше не будет тебя беспокоить. Как только жидкость остыла, Леонард выпил половину ее, сильно сомневаясь в успехе лечения.

— Хорошо, матушка, если грязь есть доказательство добродетели, то твое средство окажется хорошим, — проговорил он.

— Оно хорошо, — с важностью заявила Соа, — многие были спасены им на краю смерти!

Благодаря ли средству Соа или по другой причине, но Леонард уже с наступлением ночи стал чувствовать себя гораздо лучше, а дня через два был так же здоров, как и прежде.

— Старуха принесла нам счастье, — говорил карлик. — Кусты опять пополнились дичью. Я едва вышел сегодня, как убил молодую жирную куду, и там их еще много!

Из принесенной Оттером добычи был приготовлен завтрак.

— Матушка, — заговорил Леонард, — прошлой ночью ты просила меня отважиться на великое дело, обещая вознаграждение. Ты говорила, что мы, англичане, можем многое сделать за золото, а я — бедный человек и ищу богатства. Ты просишь меня рискнуть своей жизнью; ну так скажи, что ты предлагаешь за это?

Соа посмотрела на него внимательно.

— Белый человек, слыхал ли ты когда-нибудь о моем народе — детях тумана?

— Нет, только знаю, что он существует. Что же дальше?

— Я, Соа, — дочь верховного жреца этого народа и убежала оттуда много лет тому назад, после того как была назначена для жертвоприношения богу Джалю, который имеет такой же вид, как этот черный человек! — указала она на Оттера.

— Это очень интересно, — сказал Леонард, — продолжай!

— Белый человек, этот народ — великий народ. Он живет в стране тумана, под сенью снежных горных вершин. Мои соплеменники ростом больше других людей и очень жестоки, но женщины их прекрасны. О происхождении моего народа я не знаю ничего; оно затеряно в веках. Он почитает древнюю каменную статую карлика и приносит ему в жертву кровь людей. У подножия статуи находится пруд с водой, а к нему примыкает пещера. В этой пещере, белый человек, живет тот, чье изображение мой народ почитает, — Джаль, и имя его — Ужас!

— Ты хочешь сказать, что карлик живет в пещере? — спросил Леонард.

— Нет, белый человек, не карлик, но священный змей, самый большой змей в целом свете и самый старый, ибо он живет там с начала мира. Этот змей пожирает тела тех, кого приносят в жертву черному существу!

— Все это очень любопытно, — заметил Леонард, — но я не понимаю, какую же выгоду можно извлечь из всего этого.

— Белый человек, жрецы детей тумана приносят в жертву своему богу не только жизнь людей, но и такие безделушки! — и она показала Леонарду рубин необычайной величины и ослепительного блеска.

— У твоего народа много таких камней, Соа? — спросил Леонард. — Где же они находят их?

— Да, белый человек, они часто находят их в сухом ложе реки. Правда, такие большие попадаются редко, в одном месте, известном только жрецам. Вместе с такими находят еще другие камни, голубого цвета!

«Должно быть, сапфиры, — подумал Леонард, — их обычно находят вместе!»

— Они находят их каждый год, — продолжала Соа, — и самый большой из найденных камней привязывают ко лбу женщины, избранной в жены богу Джалю. Затем, еще до жертвоприношения, они снимают камень с ее лба и прячут в тайном месте, где сложены все камни, бывшие у всех жертв за многие годы. Глаза Джаля также сделаны из этих камней. Легенда моего народа гласит, белый человек, что Джаль, бог смерти и зла, убил свою мать Аку в давно минувшие времена. На том месте, где он убил ее, находят красные камни — это ее кровь, и голубые — ее слезы. С той поры кровь Аки приносят в жертву Джалю и будут приносить до тех пор, пока Ака не вернется снова на землю.

— Прекрасный сюжет из мифологии, — проговорил про себя Леонард, — наши старые друзья — мрак и заря в африканской форме, я полагаю.

— Слушай, матушка, — обратился он снова к Соа. — Этот камень, если он драгоценный, стоит несколько унций золота, но есть другие камни, столь похожие на него, что неопытный человек может спутать их, и те камни имеют очень маленькую цену. Конечно, может быть, этот камень, а также и другие, о которых ты говоришь, — настоящие рубины; во всяком случае, я бы хотел достать их. Но скажи мне, как я могу сделать это?

— Белый человек! — отвечала она. — Если ты согласишься помочь мне, я теперь же дам тебе этот камень. Пообещай мне только попытаться освободить мою госпожу! Я вижу по твоим глазам, что ты исполнишь обещание, раз дашь его! — И она смело посмотрела на него.

— Очень хорошо, — сказал Леонард, — но, принимая во внимание риск, я нахожу цену недостаточной. Как я сказал тебе, этот камень может ничего не стоить. Ты должна предложить что-нибудь получше, матушка!

— Верно, белый человек, я судила о тебе правильно, — ответила с усмешкой Соа, — конечно, ты мудро рассудил: за маленькое вознаграждение — малое дело. Вот какую плату я предлагаю тебе. Если удастся освободить мою госпожу из когтей Желтого Дьявола, я от ее имени и своего собственного обещаю привести тебя в страну моего народа и укажу, где достать все другие бесценные камни, спрятанные там!

— Хорошо, — сказал Леонард, — но почему ты обещаешь не только от своего имени, но и от имени своей госпожи?

— Без нее ничего нельзя сделать, белый человек: мой народ великий и сильный, а у нас нет средств покорить его войной. Оружием здесь должна служить хитрость!

— Говори толком, Соа. Я не могу тратить время на распутывание загадок. Как ты хочешь покорить этот народ хитростью, и какое отношение ко всему этому имеет твоя госпожа?

— Ты постепенно узнаешь все, белый человек, после того, как освободишь ее. До тех пор я буду молчать. Скажу тебе только, что у меня есть план, и этого довольно. Если ты откажешься, то я пойду за помощью к другим.

Леонард подумал немного и, видя ее решительность, сказал:

— Хорошо. Но я не знаю, согласится ли твоя госпожа исполнить данное от ее имени обещание.

— Я отвечаю за нее, — сказала Соа, — она никогда не откажется от моего слова. Белый человек, я открыла тебе важную тайну, и если ты отправишься вместе со мной в страну моего народа, то мне грозит смерть, если меня узнают. Я рассказала тебе это и предложила подарок потому, что видела твою нужду в деньгах и была уверена, что, не имея надежды на получение денег, ты не захочешь рисковать жизнью. Но я так люблю мою госпожу, что готова рискнуть своей жизнью, чтобы только спасти ее от позорного рабства. Ну, белый человек, я сказала достаточно. Ты согласен?

— Что ты скажешь, Оттер? — спросил Леонард задумчиво. — Ты слышал все. Дай мне совет: ты — ловкий человек!

— Я слышал все, баас, — отвечал Оттер. — Что касается моей ловкости, то я, может быть, ловок, может быть — нет. Мой народ говорил, что я ловок, и это было одной из причин, почему он не желал иметь меня своим вождем. Если бы я был только ловок или только безобразен — они бы это перенесли, но так как я был ловок и безобразен, то они не захотели такого вождя. Они боялись, что я могу сделать весь народ безобразным!

— К чему ты все это говоришь? — спросил Леонард, понимавший, однако, что карлик говорил так с целью дать самому себе время обдумать свой ответ. — Дай мне совет, Оттер!

— Баас, что я могу тебе сказать? Я не знаю цены этого красного камня. Я не знаю, откуда эта женщина, о которой сердце не говорит мне ничего хорошего; не знаю, правду ли она говорит или лжет о далеком народе, живущем в тумане и почитающем бога такого вида, как я. Нигде еще не поклонялись мне как богу, и если есть такая страна, то я бы хотел отправиться туда. Что касается освобождения ее госпожи из гнезда Желтого Дьявола, то я не знаю, как это сделать.

— Скажи мне, мать, сколько человек Мэвума было взято в плен с твоей госпожой? — обратился он к Соа.

— Человек пятьдесят! — ответила она.

— Хорошо, — продолжал карлик, — если мы освободим этих людей и если они храбры, то мы можем кое-что сделать, но все это не наверное, баас. Впрочем, если ты думаешь, что цена хорошая, то мы можем попробовать. Это будет все-таки лучше, чем сидеть здесь. Никто не может знать, что случится. От судьбы не уйдешь.

— Хорошая пословица! — сказал Леонард.

— Соа! Я принимаю твое предложение, хотя надеяться на успех бессмысленно. Теперь мы заключим с тобой письменное соглашение во избежание каких-либо недоразумений. Возьми немного крови из горла козы, Оттер, смешай ее с порохом и горячей водой — это заменит нам чернила!

Когда Оттер занялся этим, Леонард стал искать бумагу, которой не нашлось ни одного клочка. Последний запас бумаги, оставшийся у него, был унесен бурей в ночь смерти его брата. Тогда он вспомнил о книге, подаренной ему Джейн Бич. Чистый листок, на котором стояла подпись Джейн, он не хотел портить, и поэтому решил писать поперек заглавного листа. Вот что он написал мелкими буквами:

Соглашение между Леонардом Атремом и Соа, туземной женщиной.

I. Означенный Леонард Атрем обязуется употребить все свои усилия для освобождения Хуанны, взятой в рабство Перейрой, работорговцем.

II. В вознаграждение услуг Леонарда Атрема означенная Соа обязуется от своего имени и от имени названной Хуанны Родд, провести его в некоторое место в центре Юго-Восточной Африки, населенное племенем, известным под именем детей тумана, здесь помочь ему завладеть большим количеством рубинов, используемых в религиозных церемониях этим племенем. Соа обязуется, от имени упомянутой Хуанны Родд, что последняя будет сопровождать ее в путешествии и будет исполнять среди народа тумана ту роль, в которой возникнет необходимость для успеха предприятия.

III. Названные лица взаимно обязуются продолжать предприятие до тех пор, пока Леонард Атрем не убедится, что оно невозможно.

Заключено в горах Маника, Восточная Африка,

9 мая 19… года.

Окончив этот документ, Леонард громко прочел его и от всей души рассмеялся.

Передав содержание документа Оттеру, он спросил мнение карлика.

— Очень хорошо, баас, очень хорошо, — ответил тот, — удивительны эти белые люди! Но, баас, как эта старуха может ручаться за других?

Карлик коснулся самого слабого места в документе. Но Соа избавила его от затруднений, сказав спокойно:

— Не бойся, белый человек, моя госпожа в точности исполнит то, что я обещала от ее имени. Дай мне перо, чтобы я могла сделать мой знак на бумаге. Но сначала ты должен поклясться этим красным камнем, что будешь стараться исполнить все, что написано тут!

Леонард улыбнулся, поклялся и подписал документ, а Соа поставила свою метку. Оттер скрепил бумагу в качестве свидетеля, и дело было окончено. Рассмеявшись снова над всем этим, Леонард, написавший документ скорее в шутку, чем из каких-либо других побуждений, положил книгу в свой карман, спрятав также и большой рубин.

Старуха следила, как исчез камень, с выражением торжества на своем злом лице, затем радостно воскликнула:

— А, белый человек, ты взял его, и теперь ты мой слуга до конца. Поклясться кровью Аки — настоящая клятва, и горе тому, кто нарушит ее!

— Да, я взял твой камень, — сказал Леонард, — и выполню свою клятву, но нечего говорить о крови Аки, когда мы рискуем нашей собственной кровью. А теперь давайте лучше готовиться в путь.

VI. Начало приключений

Прежде всего надо было позаботиться о пище. Оттер нарезал ломтями сырое козье мясо и положил его на скалы для сушки под палящими лучами солнца. Затем они рассортировали свое имущество и выбрали то, что можно было взять с собой. Его было мало: по одеялу на каждого, по паре сапог, немного каломели и других лекарств, два самых лучших ружья с запасом зарядов, компас, бутылка для воды, три ножа, гребень и маленький железный котелок — значительная тяжесть для двух мужчин и одной женщины, решивших идти через горы, проходить равнины и болота.

Этот багаж был разделен на три части, причем Соа досталась самая легкая часть, а Оттеру — наиболее тяжелая.

— Ничего, — сказал карлик, — я мог бы нести все в случае необходимости!

Зная силу карлика, Леонард понимал, что его слова — не пустое хвастовство.

Все остальное было спрятано в гроте вместе с горным инструментом. Леонард взял с собой также и все добытое им золото — около ста унций. Одну половину его он спрятал вместе с рубином в своем поясе, а другую отдал Оттеру. Сначала он хотел оставить золото в гроте, но потом вовремя вспомнил, что золото может пригодиться везде, а тем более среди работорговцев.

Вечером Леонард прикрепил свой узел себе на плечи ремнями; Оттер и Соа последовали его примеру. Чтобы избежать дневного зноя и опасности натолкнуться где-нибудь на работорговцев, решено было совершать путешествие ночью, при свете луны.

— Подождите меня несколько минут, — сказал Леонард Оттеру, — я пойду попрощаюсь с могилой брата!

Через четверть часа они тронулись в путь, навстречу новым опасностям, а может быть, и смерти. Мы не будем следовать шаг за шагом за Леонардом Атремом и его спутниками. Целую неделю они шли, совершая путешествие по ночам, как решено было ранее, взбирались на горы, проходили болота, переплывали реки, то голодая, то имея достаточные запасы пищи, которую находили в изредка попадавшихся им бедных краалях.

На восьмую ночь от начала путешествия они остановились на склоне высокой горы. Луна зашла, идти дальше было невозможно; кроме того, они устали от долгого путешествия. Завернувшись в свои одеяла, чтобы защититься от ночного холода, они легли под сенью кустарников, рассчитывая проспать до зари.

На рассвете Оттер разбудил Леонарда.

— Смотри, баас, — сказал карлик, — мы шли правильно. Внизу большая река, а там вдали, вправо, море!

Действительно, в нескольких милях от них по большой равнине, покрытой кустарниками и переходившей постепенно в болото, шел тот рукав Замбези, до которого они хотели добраться.

— Около пяти часов пути отсюда, — продолжал карлик, — горы приближаются к реке. Туда-то нам и надо идти, чтобы достигнуть большого болота, где находится гнездо Желтого Дьявола!

После полудня путники отправились дальше и к ночи, еще до восхода луны, оказались у изгиба горы, примыкавшей к берегу реки. Взошедшая вскоре луна осветила удивительно безотрадную картину. В обширном полукруге, образованном изгибом гор, текла река, усеянная зелеными островами. Низменный берег реки переходил в громадное болото, имевшее в ширину от одной до двадцати миль и заросшее камышом. Запах гнили носился в воздухе над этим местом, наводившим ужас своей пустынностью и разрушением. Однако оно жило своей собственной жизнью. Стаи диких уток летели с моря, чтобы искать здесь пищу; аллигаторы и гиппопотамы плескались в воде; выпь кричала в камышах; отовсюду раздавалось кваканье тысяч лягушек.

— Там проходит дорога работорговцев, — сказал Оттер, указывая на одно место на горном берегу реки, — или, по крайней мере, раньше она проходила там!

— Выйдем на нее, — ответил Леонард. — Мы можем немного пройти по ней и затем расположиться на ночлег.

Путники дошли до указанного карликом места, где Оттер стал, точно гончая собака, рыскать по кустам. Через несколько минут он поднял руку и свистнул.

— Так я и думал, — сказал он, когда его спутники подошли ближе, — тропинка та же, что была и раньше. Смотри, баас!

Оттер раздвинул ногой один из кустов, и под ним оказался разложившийся труп женщины с ребенком.

— Умерла не более двух недель тому назад, — хладнокровно произнес карлик. — Да, Желтый Дьявол оставляет за собой такие следы, что нетрудно найти дорогу!

Соа стала внимательно рассматривать скелет.

— Одна из женщин Мэвума, — сказала она наконец, — я узнаю по костям ног!

Они пошли дальше и часа через два достигли места, где тропинка упиралась в реку.

— Что нам теперь делать, Оттер? — спросил Леонард.

— Здесь рабов сажают в лодки, — отвечал карлик, — перед этим они «выпалывают сорную траву», то есть убивают слабых и больных, чтобы не возиться с ними. Пойдем туда, посмотрим, там, наверное, есть лодки!

Леонард и Соа тотчас пошли по указанному Оттером направлению.

— Есть одна лодка, — сказал карлик, остановившись, — и «сорная трава» лежит по-прежнему!

Леонард, подойдя ближе, увидел ужасную картину. На небольшом открытом пространстве лежали сложенные в кучу тела мужчин, женщин и детей, недавно умерших. Вблизи виднелись кучи костей, белевших при лунном свете, — памятники прежних жертвоприношений. Гора мертвецов лежала вблизи заросшего мхом места, где были видны следы лодок, очевидно только недавно отчаливших отсюда.

При виде несчастных жертв зверства работорговцев в душе Леонарда вспыхнуло сильное желание встретиться лицом к лицу с Желтым Дьяволом, издевавшимся над жизнью беззащитных людей, и отомстить ему.

— Мы должны остановиться здесь до утра, стало уже темно, — сказал Леонард.

Путники расположились на ночлег на этой Голгофе.

Когда ночь прошла и солнце показалось во всем своем блеске, путешественники поднялись, стряхнули ночную росу с волос и принялись за скудный завтрак. Затем они молча направились к лодке, спустили ее на воду, и Леонард с Оттером взялись за весла.

Карлик прекрасно помнил дорогу. Без него нельзя было бы сделать ни одной мили, так как река дробилась на бесчисленные лагуны и естественные каналы, прорезанные течением воды в густой чаще тростника. Не было никакой возможности отличить один канал от другого. Тем не менее карлик уверенно показывал дорогу. Десять лет тому назад он был в этих местах и все же вел Леонарда безошибочно.

По временам попадались новые каналы, не существовавшие раньше, но, подумав немного, Оттер указывал, куда направиться дальше.

Так двигались они вперед большую часть дня, пока к вечеру не достигли места, где канал разделялся на два рукава: один к северу, другой к югу.

— Куда теперь, Оттер? — спросил Леонард.

— Ну, баас, я и сам не знаю. Вода изменила свое течение: здесь прежде была суша, и дорога шла прямо.

Это было серьезное затруднение: один неверный шаг — и они могли бы заблудиться.

После долгого размышления Оттер наконец предложил поехать по левому рукаву, но Соа, все время до сих пор молчавшая, посоветовала взять сначала вправо и поискать в этом направлении. Леонард не соглашался, но она настаивала, и лодка пошла по новому направлению. Пройдя ярдов триста и не видя ничего, Оттер хотел посоветовать повернуть назад.

— Подожди, белый человек, — произнесла вдруг Соа, внимательно оглядывая поверхность воды. — Что это там? — указала она на что-то белевшее в тростниках ярдах в сорока впереди.

— Перья, я полагаю, — ответил Леонард, — однако поедем и посмотрим!

— Это бумага, баас! — сказал Оттер, когда они подъехали близко к заинтересовавшему их белому предмету, — кусок бумаги на тростнике.

— Сними его поосторожнее! — сказал Леонард с невольно забившимся сердцем при виде куска бумаги в подобном месте.

Когда Оттер положил на скамейку лодки снятый им с тростника кусок бумаги, Соа стала внимательно разглядывать его.

— Это лист из книги, которую читала моя госпожа, — уверенно произнесла она наконец. — Я узнаю ее. Моя госпожа вырвала один лист и укрепила на тростнике как знак для того, кто пошел бы по ее следам!

— Очень вероятно, — отвечал Леонард. — С твоей стороны было очень удачной мыслью поехать в этом направлении.

Через час они достигли конца острова, вдоль которого ехали.

— Ага, — сказал Оттер, — теперь я снова узнаю дорогу. Это тот самый рукав. Если бы мы не вошли в него, то, вероятно, так бы и не попали на настоящую дорогу!

— Скажи, Оттер, — спросил Леонард, — как ты убежал из лагеря работорговцев?

— Баас знает, что я силен, а если бы я был так же красив, как ты, но не имел силы, то я был бы теперь или рабом, или мертвым. Со скованными цепями руками я убил того, кто был приставлен стеречь меня, и взял у него нож. Затем я разорвал свои цепи. Смотри, баас, у меня до сих пор остались от них рубцы. Когда другие подбежали, чтобы убить меня, я бросился в воду и нырнул так, что они более не видели меня. После я поплыл этой дорогой, останавливаясь по временам на островах, иногда же бежал вдоль берега, где тростники так густы, что меня никто не мог увидеть. Через четыре дня я был уже в безопасности!

— Чем же ты питался?

— Кореньями и птичьими яйцами.

— А крокодилы не пытались съесть тебя?

— Да, баас, однажды. Но я ловок в воде. Я вскочил на спину водяной змеи и через глаз вонзил нож в ее мозг. Затем, вымазавшись кровью крокодила, я спокойно поплыл дальше, и аллигаторы более не трогали меня, принимая по запаху за своего брата.

— Скажи, Оттер, а теперь разве ты не боишься возвращаться в эти места?

— Немножко, баас, но куда идет баас, туда охотно последую и я. Кроме того, мне хотелось бы взглянуть еще раз на Желтого Дьявола, чтобы убить его этими руками!

И карлик, подняв весла, зарычал в ярости:

— Убить его! Убить его! Убить его!

— Тише, — сказал с досадой Леонард. — Ты хочешь навлечь на нас арабов, что ли?

VII. Гнездо Желтого Дьявола

Солнце зашло, и путешественники, как и в предыдущую ночь, расположились на острове, ожидая восхода луны. Найдя пару диких утят, они хотели развести костер, чтобы приготовить себе ужин, но Леонард запретил:

— Опасно, — заметил он, — огонь могут увидеть издали! Пришлось ограничиться скудным ужином из сушеного мяса и сырых утиных яиц.

И действительно, едва мрак сгустился, послышался шум весел, и несколько лодок проплыли мимо них. Люди, сидевшие в лодках, перекликались по временам на арабском и португальском языках.

— Ложитесь на землю и не шевелитесь! — прошептал Оттер. — Работорговцы пристанут со своими лодками!

Леонард и Соа последовали его совету, а работорговцы, усердно гребя против течения, прошли ярдах в сорока от них и повернули к берегу.

— Дорогу! — кричал один из работорговцев, выезжая вперед. — Место остановки близко, и там есть ром для тех, кто заслужит его!

— Надеюсь, что они не остановятся здесь! — тихо сказал Леонард.

— Тсс… — прошептал Оттер, — они причаливают, я слышу! Действительно, работорговцы пристали к берегу. Вскоре два ярких языка пламени показали, что они развели костры.

— Нам лучше уйти отсюда, — произнес Леонард, — если они откроют нас, то…

— Они не откроют нас, баас, если мы будем лежать тихо! — возразил Оттер. — Подождем здесь. У меня есть другой план. Слушай, баас… — И он зашептал что-то на ухо своему господину.

Леонард согласился с предложением карлика, и они остались на прежнем месте. От костров к ним доносился шум пьяной оргии работорговцев.

Через час Леонард поднялся на ноги, его примеру последовал

Оттер, проговорив:

— Я пойду ближе, баас. Я могу двигаться, как кошка!

— Куда вы хотите идти, белый человек? — спросила Соа.

— Поближе к ним, чтобы подслушать их разговор. Я понимаю по-португальски. Оттер, возьми нож и револьвер, но ружья не бери!

— Хорошо, — сказала женщина, — только будьте осторожны. Они — ловкий народ.

— Да-да, — ответил Оттер, — но баас тоже ловок, да и я также. Не бойся за нас, мать!

Осторожно крадясь по камышам, Леонард и карлик двинулись вперед. Когда они были уже близко от костров, Леонард оступился и попал ногой в болото, произведя при этом сильный шум. Несколько работорговцев, услышав всплеск воды, вскочили на ноги, но Оттер тотчас же зафыркал, подражая голосу молодого гиппопотама.

— Речная корова, — произнес один работорговец по-португальски. — Огонь испугает ее, и она не тронет нас!

Леонард и Оттер, выждав некоторое время, подкрались к кусту, вблизи которого сидели работорговцы. Леонард мог ясно слышать каждое слово из их разговора. Работорговцев было двадцать два человека. Один только их предводитель, по-видимому, был чистокровный португалец, а остальные — мулаты и арабы. Все они пили из оловянных кружек ром, и многие из них уже опьянели, по крайней мере, языки их развязались.

— Проклятие отцу нашему, дьяволу, — произнес один мулат, — что ему вздумалось как раз теперь отправить нас с лодками! Мы можем пропустить потеху!

— Какую потеху? — спросил предводитель банды. — Еще три или четыре дня птиц не будут сажать в клетки: покупателей еще ждут, да и, кроме того, здесь говорят об английском крейсере, — чтоб ему провалиться в преисподнюю! — будто он снует у устья реки!

— Нет, я не про то говорю, — ответил мулат, — не много удовольствия смотреть на продажу вонючих негров. Я говорю о продаже с аукциона белой девушки, дочери англичанина-купца, захваченной нами недавно. Вот красотка для счастливой собаки! Я еще никогда не видел ничего подобного; что у нее за глаза, что за характер!

— Ну, вам нечего думать о ней, — усмехнулся вожак, — она слишком дорога для таких молодцов, как вы; кроме того, глупо тратить много денег на девушку, белую или черную. Когда будет аукцион?

— Он был назначен в ночь перед отправлением партий, но теперь говорят, что он состоится завтра ночью. Скажу вам, почему Желтый Дьявол спешит с этим делом: он боится ее, думая, что она принесет ему несчастье, и хочет скорее отделаться от нее. Ах! Старик — забавник, любит шутки. Все мужчины братья, — сказал он вчера, — черные и белые; поэтому все женщины — сестры. На этом основании он хочет продать ее как негритянку. Ха-ха-ха! Дайте, братцы, рому, дайте еще рому!

— Может быть, он еще отложит этот аукцион, и мы поспеем вовремя, — заметил вожак, — во всяком случае, за здоровье этой девушки! Кстати, догадался ли кто-нибудь спросить пропуск? Я сам забыл это сделать!

— Да, — отвечал мулат, — прежнее слово: «Дьявол»!

Они проболтали около часу, частью о Хуанне, частью о других вещах. Когда работорговцы совершенно опьянели, разговор их стал настолько возмутительным, что, прислушиваясь к нему, Леонард едва мог лежать спокойно. Наконец один за другим все крепко уснули.

Тогда Оттер приподнялся на руках, и его лицо при слабом свете луны загорелось огнем дикого торжества.

— Баас, — прошептал он, — не сделать, ли нам это? — и он провел рукой по горлу.

Леонард задумался. Его ярость была велика, но он содрогался при мысли об убийстве спящих людей, хотя бы и злодеев. Кроме того, можно было вызвать шум. Остальные проснутся, страх отрезвит их, и тогда борьба будет немыслимой.

— Нет, — шепотом отвечал он, — иди за мной. Мы лучше спустим в воду их лодки!

— Хорошо, хорошо! — сказал Оттер.

Крадучись, как змеи, они подползли к тому месту, где к низкому дереву были привязаны лодки — три катера и пять широких плоскодонных барок с оружием и провизией работорговцев. Отвязав лодки, они слегка толкнули их, и флотилия работорговцев двинулась вниз по течению.

Леонард и Оттер пошли назад. Путь их проходил шагах в пяти от мулата, говорившего с вожаком о Хуанне. Леонард посмотрел на него и хотел ползти дальше. Оттер был уже шагах в пяти впереди, как вдруг луна выступила из-за облаков и свет ее упал на лицо работорговца. Он проснулся, поднял голову и увидел Леонарда. Медлить было нельзя, или все пропало; подобно тигру, вцепился он в горло мулата и сильно сжал его в своих руках, прежде чем тот мог вскрикнуть. Произошла короткая борьба, и в руке Леонарда сверкнул нож. Оттер не успел еще подойти к своему господину, как все было кончено так быстро и тихо, что ни один человек из банды не проснулся, хотя один или два из них шевелились и бредили в тяжелом сне.

Леонард вскочил на ноги и вместе с Оттером поспешно направился к тому месту, где осталась Соа.

Женщина, посмотрев на запачканную кровью куртку Леонарда, лаконично спросила:

— Сколько?

— Один! — отвечал Оттер.

— Я бы хотела, чтобы все, — свирепо промолвила Соа, — но вас только двое!

— Скорее в лодку! — сказал Леонард. — Они сейчас погонятся за нами!

Вскоре они уже плыли по реке, удаляясь от острова. Сначала лодка была направлена поперек реки к противоположному берегу, чтобы можно было скрыться в его тени. Когда они приблизились к берегу, Оттер, положив весла, весело рассмеялся.

— Что ты смеешься, черный человек? — спросила Соа.

— Взгляни туда, — ответил карлик, указывая на какой-то предмет, плывший по течению и почти скрывшийся из виду. — Это плывут лодки работорговцев с их оружием и провиантом. Мы пустили их по течению, баас и я. Там на острове спят двадцать два человека, все, за исключением одного. Что они найдут, когда проснутся? Они увидят, что очутились одни на островке среди большой реки, переплыть которую не осмелятся, если бы даже и могли, из боязни перед аллигаторами. Никакой пищи найти на острове они не смогут, не имея ружей; утки ведь не будут дожидаться того, чтобы их схватили голыми руками. У берега будут собираться сотнями аллигаторы, чтобы стеречь их. Мало-помалу они от голода придут в бешенство, станут кричать, но никто не услышит их. Тогда они начнут нападать один на другого и в конце концов погибнут все жалким образом, от рук своих товарищей или от челюстей аллигаторов. Погибнут, погибнут все! — закончил Оттер и снова рассмеялся.

Но вот по тихим водам реки пронесся звук, скоро перешедший в вопль ужаса и бешенства. Очевидно, работорговцы, проснувшись, заметили, что кто-то убил одного из их товарищей. Вскоре крики их перешли в вой», конечно, они увидели, что лодок их нет и они очутились в западне. Леонард и Оттер с противоположного берега реки могли различить тени испуганных людей, бросавшихся туда и сюда в поисках своих лодок. Но последние исчезли и больше не вернутся. По мере того как путники продвигались вперед, крики становились все менее и менее слышными, и наконец стало совсем тихо.

Леонард рассказал Соа то, что они узнали из разговора работорговцев.

— Далеко ли еще нам ехать, черный человек? — спросила старуха.

— На закате солнца завтра мы будем у ворот гнезда Желтого Дьявола! — ответил карлик.

Два часа спустя они нагнали лодки работорговцев; пущенные ими по течению.

— Нам лучше пустить их ко дну! — сказал Леонард.

— Нет, баас, — возразил Оттер, — они могут нам еще понадобиться, если нам удастся благополучно уйти из гнезда Желтого Дьявола. Кроме того, там найдется пища, в которой мы нуждаемся.

Совет был основателен, и Леонард принял его.

Взяв лодки на буксир, на заре трое путников пристали к берегу. Обыскав лодки работорговцев, они, к своей величайшей радости, нашли в них большие запасы пищи: жареное мясо, спиртные напитки, сухари, хлеб и несколько апельсинов и бананов. Только те, кому приходилось в течение нескольких недель обходиться совсем без мучной пищи, могут понять их радость. Они нашли в лодках и другие полезные для себя вещи: ружья, тесаки, боевые припасы и, что всего лучше, ящик с одеждой, принадлежавшей, очевидно, вожаку банды. Между прочим, здесь находилось форменное платье, богато расшитое золотыми шнурами, высокие сапоги и шляпа с пером, несколько длинных арабских одеяний и тюрбанов — парадные костюмы работорговцев. Но самой ценной находкой оказался кожаный кошелек с сотней английских соверенов и пятнадцатью португальскими золотыми монетами — честный заработок предводителя невольничьей партии.

— Ну, баас, — сказал Оттер, — мы должны переодеться в эти платья!

— Зачем это? — спросил Леонард.

— Чтобы работорговцы приняли нас за своих собратьев!

Оба немедленно переоделись. Леонард в платье работорговца, с пистолетами за шелковым поясом вполне мог быть принят за одного из самых свирепых охотников за рабами. Оттер, нарядившись в арабский костюм, который ему пришлось обрезать снизу, тоже выглядел внушительно.

Свое собственное платье они спрятали в камышах вместе с лодками на случай, если им посчастливится вернуться обратно. Кошелек с деньгами Леонард положил в карман. Он не чувствовал никаких угрызений совести, присвоив деньги работорговца, предполагая употребить их не на свои собственные нужды, а для успеха предприятия.

Далее дорога шла вдоль болот и состояла из таких троп, которые мог разыскать только человек, часто бывавший в этих местах. Но Оттер не забыл пройденного пути.

Так как необходимо было к ночи поспеть в гнездо Желтого Дьявола, они продвигались вперед, несмотря на палящий зной. Ни одного живого существа не попалось им навстречу, хотя вдоль дороги, в кустах, и валялись трупы рабов.

Наконец за час до заката солнца они подошли к жилищу Желтого Дьявола. Гнездо было устроено на большом острове, заросшем высокими камышами. Камыши начинались от большой лагуны на северной и восточной окраинах острова и примыкали к ряду низких строений, которые считались достаточно защищенными обширным водным пространством.

На южной и западной сторонах вид лагеря был иной: здесь местность была сильно укреплена не только природой, но и руками человека. Прежде всего кругом шел канал, не особенно широкий и глубокий, но вследствие вязкого дна доступный для переправы только на лодках. На внутреннем берегу канала сооружен был вал, по гребню которого шел крепкий палисад, а бока обсажены кустами алоэ и других колючих растений.

Таков был внешний вид этого места. Внутри же оно разделялось на три главные части. Восточная представляла самое гнездо, длинное деревянное строение с большим мощеным двором впереди.

Кроме него были еще два строения; навес на столбах, примыкавший к тому месту, где выгружались транспорты с рабами. Далее, к северу, почти составляя продолжение самого гнезда, но отдельно от него, стояла крепкая каменная постройка — магазин. Вокруг строений виднелись соломенные крыши хижин туземного типа, занятых, очевидно, работорговцами низшего разряда — арабами и мулатами.

Вторая часть, расположенная к западу от первой, представляла собой лагерь рабов, и единственными зданиями в ней были четыре навеса, подобных тому, в котором продавались рабы, но только большей длины. Здесь рядами лежали рабы, прикованные к железным брусьям, шедшим вдоль навесов. Этот лагерь был отделен от первой части глубоким каналом, футов в тридцать шириной. В одном месте через него перекинут был простого устройства подъемный мост, соединявший лагерь рабов с гнездом. Лагерь рабов, подобно гнезду, был окружен также высоким валом, обсаженным колючими растениями. На валу, вблизи ворот, которые вели к лагерю рабов, и примыкавшей к ним небольшой сторожки, стояла шестифунтовая пушка, дуло которой было направлено на лагерь рабов — грозное предостережение для его обитателей. Вообще при устройстве гнезда были приняты все предосторожности как против восстаний рабов, так и против нападения внешних врагов на гнездо.

Наконец, третью часть владений Желтого Дьявола составлял сад за лагерем рабов. Он также был окружен каналом и земляными валами, но укреплен не так сильно, как первые две части гнезда.

VIII. План Леонарда

Леонард и его спутники пришли к окраине главного южного канала, на противоположном берегу которого виднелись ворота в гнездо. Но Оттер не повел Леонарда к воротам, где их могли бы заметить часовые, на вопросы которых они едва ли могли ответить удовлетворительно, несмотря на свои маскарадные костюмы. Поэтому они, не доходя до ворот, свернули в густой кустарник, покрывавший берег канала. Пройдя через него, они наконец оказались у поверхности воды, почти против юго-западного угла лагеря рабов, под тенью колючих кустарников вала.

— Слушай, баас, — тихо сказал карлик, — путешествие окончено; я привел тебя к жилищу Желтого Дьявола. Остается теперь взять его или освободить оттуда девушку.

Леонард печально посмотрел на гнездо. Возможно ли двум мужчинам и одной женщине взять это укрепленное место, наполненное десятками храбрецов? Удастся ли даже проникнуть туда? Издали это казалось возможным, но теперь все представлялось в ином свете. И тем не менее нужно было предпринять что-нибудь, иначе их труды пропадут даром и бедная девушка, освободить которую они пришли, будет отдана на позор или доведена до самоубийства.

— Оттер, — произнес наконец Леонард. — Я совершил ради этого дела длинный путь и теперь не отступлю назад. Никогда я еще не делал этого; не сделаю и теперь, хотя знаю, что верная смерть грозит мне!

— Все в руках будущего, — ответил Оттер, — но надвигается ночь, и нам пора подумать, как действовать. Смотри, баас, вот большое дерево. Влезем на него, чтобы посмотреть на лагерь!

Леонард согласился и, легко взобравшись на вершину дерева, увидел как на ладони весь лагерь. Оттер указал Леонарду подробности, знакомые ему как прожившему некоторое время пленником в лагере.

На дворе гнезда было видно множество людей разных национальностей в странных костюмах: то были торговцы черной костью различных оттенков. Некоторые гуляли группами, куря и разговаривая, другие забавлялись разными играми. Наконец, одна из групп — вожаки, судя по богатству костюмов, — стояла около магазина. Эти люди старались заглянуть внутрь здания сквозь защищенное решеткой окно, на уровень которого они поднимались, садясь один на плечи другого. Это забавляло их некоторое время, пока наконец любопытных не разогнал какой-то внезапно появившийся толстый старик.

— Это Желтый Дьявол, — сказал Оттер, — а эти люди смотрели на девушку. Она заперта там и выйдет оттуда, только когда наступит час ее продажи. Эти люди — покупатели!

Леонард не произнес ни слова: он изучал местность. Пробил барабан, и появились люди с широкими оловянными мисками, от которых шел пар.

— Это несут пищу для рабов, — снова заметил Оттер. — Сейчас им будут раздавать ее!

Люди, несшие миски в сопровождении нескольких надсмотрщиков с треххвостыми бичами в руках, перейдя двор, подошли ко рву с водой, отделявшему лагерь рабов от гнезда, и велели часовому опустить мост. Когда это было сделано, люди, несшие миски и сопровождаемые каждый еще двумя помощниками, из которых один нес деревянную ложку, а второй воду в большом сосуде, начали обходить навесы. Человек, державший деревянную ложку, захватывал ею порции и швырял рабам пищу прямо на землю, как кидают кость собаке, а раб, несший сосуд, лил рабам воду в деревянные баки.

Вдруг группа людей, обносивших рабов пищей, и надсмотрщики стали о чем-то говорить.

— Раб болен! — пояснил Оттер.

Рослый человек с бичом начал наносить удары какой-то черной массе, лежавшей без движения под навесом; наконец, заметив, что его удары не производят на лежащего раба никакого действия, перестал бить и что-то громко крикнул. Два араба подошли к сторожке и, взяв оттуда инструменты, сняли с ног жертвы кандалы и освободили ее от цепей. Затем они поволокли тело к высокому валу и, взойдя по короткой лестнице на его вершину, сбросили тело в канал.

— Желтый Дьявол хоронит своих мертвых и лечит больных! — произнес Оттер.

— Я достаточно видел, — сказал Леонард и начал поспешно спускаться с дерева.

— Ах, баас, — сказал карлик, когда они спустились на землю, — ты, однако, малодушен; сердца же тех, в лагере, рабов крепки, да и, в конце концов, лучше быть в желудке рыбы, чем в руках работорговцев. Кто делает эти вещи? Разве это не белые люди, твои братья, разве не произносят они много молитв Великому Человеку на небе, творя подобные дела?

— Дай мне вина! — произнес вместо ответа Леонард, не будучи в состоянии защищать блага цивилизации в том виде, в каком она выражалась в Африке. Он с ужасом подумал, что судьба несчастного раба может ожидать и его.

Сделав несколько глотков из бутылки с вином, Леонард некоторое время молча сидел, поглаживая бороду, смотря на сгущавшийся мрак зоркими глазами.

— Иди сюда, Соа! — произнес он наконец. — Мы пришли сюда по твоей просьбе. Посоветуй же теперь, что делать дальше. Как освободить твою госпожу из этого лагеря?

— Освободите рабов, и пусть они убьют своих господ! — лаконично ответила старуха.

— Я сомневаюсь, чтобы у рабов было много мужества! — заметил Леонард.

— Здесь должно быть около пятидесяти людей Мэвума, — возразила Соа, — они будут драться хорошо, если дать им оружие!

Леонард посмотрел на Оттера, ожидая дальнейшего развития плана.

— Мой дух говорит мне, — сказал карлик, — что огонь — надежный друг, когда врагов много. Тростник здесь сух, а морской ветер начнет дуть еще до полуночи. Да еще можно зажечь и все эти дома. Но разве у войска могут быть два предводителя? Ты — наш вожак, баас; говори, и мы исполним твою волю. Здесь один совет так же хорош, как и другой. Пусть судьба говорит твоими устами, баас!

— Хорошо, — сказал Леонард. — Вот мой план. Мы должны войти в гнездо, пока еще довольно темно. Я знаю пропуск — «Дьявол», и, может быть, часовой пропустит нас без малейших расспросов, увидев наши костюмы. Если же он задержит нас, то мы должны убить его, соблюдая полную тишину!

— Хорошо, — ответил Оттер, — но как быть с женщиной?

— Мы оставим ее в кустах. В лагере же она может только помешать нам!

— Нет, белый человек, — прервала его Соа, — я пойду с вами. Моя госпожа там, и я хочу видеть ее!

— Как хочешь! — согласился с ней Леонард и продолжал развивать свой план:

— Проникнув за ворота, мы должны идти по краю канала, отделяющего гнездо от лагеря рабов. Если мост будет поднят и мы не найдем средства опустить его, тогда нам придется переплыть канал, снять часового и проникнуть в лагерь рабов, где мы попытаемся освободить некоторых из них и пошлем их через сад в тростники, чтобы зажечь их. Тем временем я смело войду в гнездо, поздороваюсь с Перейрой, выдав себя за работорговца, прибывшего с товаром к устью реки, скажу, что хочу купить рабов и прежде всего попрошу белую девушку. К счастью, у нас есть порядочно золота. Вот мой план пока, остальное надо предоставить случаю. Если удастся мне купить девушку — хорошо, если же нет, то я постараюсь вырвать ее оттуда каким-либо иным способом!

— Пусть будет так, баас, — сказал Оттер, — а теперь нам надо поужинать: ведь ночью нам понадобится вся наша сила. После этого мы пойдем к воротам и попытаем счастья!

В девять часов они, осторожно крадясь по кустам, вышли снова на дорогу и берегом канала пошли к воротам. Дойдя до того места, где привязывали лодки и барки, они остановились. Из гнезда до них доносился шум пирушки, а из лагеря рабов — стоны несчастных пленников. Мало-помалу небо несколько прояснилось.

— Тут есть лодка, — сказал Леонард, — нам лучше немного проехать в ней; она может облегчить нам возвращение из гнезда.

Едва он успел произнести эти слова, как послышался шум весел и мимо них проехала лодка, направлявшаяся к воротам.

— Кто едет? — раздался окрик часового на португальском языке. Отвечай живей, или я буду стрелять.

— Не спеши так, дурень, — ответил часовому грубый голос. — Самый лучший из друзей, честный купец по имени Ксавье, едущий со своей плантации рассказать вам хорошие новости!

— Виноват, сеньор, — ответил часовой, — в этой темноте не рассмотришь даже и такого рослого человека, как вы. Но какие же у вас новости? Есть в виду покупатели?

— Сойди вниз и помоги нам привязать эту проклятую лодку, потом я расскажу тебе все!

Часовой быстро сбежал по ступенькам лестницы, ведшей от ворот к пристани. Человек, назвавший себя Ксавье, продолжал:

— Да, покупатели есть в виду, но не думаю, что они приедут в эту ночь из-за ветра, а завтра ты увидишь, как будут выгружать черных птиц. Один, впрочем, прибыл из Мадагаскара, капитан-иностранец, здоровый француз или англичанин, точно не знаю, по имени Пьер. Я послал ему свой привет, хотя его самого и не видал. В своей записке я известил его, что сегодня ночью будет очень интересный аукцион, что было очень великодушно с моей стороны, так как этот капитан может быть очень серьезным соперником!

— Он приедет сюда, сеньор? Я спрашиваю об этом потому, что тогда надо пропустить его!

— Не знаю, сказал, что приедет, если будет возможность. Но скажи, как идут дела с английской девушкой? Сегодня ночью она будет продана?

— О да, сеньор, в двенадцать часов будет большое собрание. Как только она будет куплена, патер Франциско повенчает ее со счастливым купцом. Старик настаивает на этом. Он сделался суеверным и говорит, что выдаст ее замуж самым настоящим образом!

Ксавье громко расхохотался.

— Я приехал за этой девушкой, — произнес он, — думаю, что мне удастся купить ее за сто унций золота!

— Сто унций золота за девушку! Это большая сумма, сеньор, но вы богаты, не то что мы, бедняки, подвергающиеся такому же риску, но получающие мало барышей.

Гребцы между тем привязали лодку к пристани и вынули из нее багаж или что-то, чего не мог разглядеть Леонард. Ксавье вместе с часовым поднялся по лестнице, сопровождаемый двумя лодочниками, а ворота сейчас же снова были заперты, как только эти люди прошли в них.

— Хорошо, — прошептал Леонард, — мы кое-что узнали, по крайней мере. Ну, Оттер, я — Пьер, французский работорговец из Мадагаскара, а ты — мой слуга; что касается Соа, то она — наш проводник. Мы пройдем в ворота, но настоящий Пьер не должен проникнуть через них. Поэтому надо устранить часового, который мог бы впустить его. Как ты думаешь, Оттер, кто это сделает лучше, ты или я?

— Мне пришло в голову, баас, что мы можем последовать примеру этого Ксавье. Я могу что-нибудь оставить в лодке, и часовой должен помочь мне взять это оттуда, пока ты будешь в воротах, а затем… я ловок, силен и не люблю шума!

— Ты должен действовать ловко, быстро и без шума. Малейший крик, и все пропало!

Подкравшись к лодке и отвязав ее от пристани, все трое сели в нее и тихо спустились по течению метров на пятьдесят от пристани. Затем они повернули лодку назад.

— Что это, дурак, куда ты едешь? — громко сказал Леонард Оттеру на испорченном арабском языке, слывшем за туземное наречие в этих местах. — Поезжай к берегу, говорю я тебе, к берегу! Проклятый ветер и эта тьма! Стой теперь, безобразная черная собака! Должно быть, это те ворота, о которых говорилось в письме, так или лет, женщина? Зацепи за пристань багром!

Окно в воротах открылось, и раздался обычный оклик часового.

— Друг, друг, — отвечал Леонард по-португальски, — иностранец, приехавший засвидетельствовать свое почтение вашему предводителю, дону Антонио Перейра, и поговорить с ним о деле!

— Как ваше имя? — подозрительно спросил часовой.

— Пьер мое имя, собака — имя моего слуги, а эту старуху можете назвать как хотите!

— Какой пропуск? Никто не входит сюда, не сказав пропуска! — сказал часовой.

— Пропуск? Ах, как было в письме дона Ксавье — «Враг»? Нет. Да, вспомнил — «Дьявол». Я из Мадагаскара, где есть еще спрос на ваше добро. Ну, впустите нас, мы не можем сидеть здесь всю ночь и пропустить аукцион.

Часовой начал отпирать ворота, но внезапно остановился.

— Вы не похожи на наших и говорите по-португальски, как проклятый англичанин!

— Да, ведь я сам проклятый англичанин, то есть, собственно, сын англичанина и креолки, родившийся на острове Маврикия. Кстати, попрошу вас быть поучтивее, а то я очень горячий человек!

Наконец часовой, ворча, открыл одну половину ворот, и Леонард стал подниматься по ступенькам лестницы, ведшей от пристани к воротам. Пройдя через ворота, он внезапно обернулся и ударил по лицу сопровождавшего его Оттера.

— Как, собака! — сердито крикнул он. — Ты забыл вынести бочонок с коньяком, мой маленький подарок дону Антонио. Ступай и вынеси его живей!

— Виноват, господин, — отвечал Оттер, — но я мал, а бочонок тяжел для меня одного. Не удостоишься ли ты помочь мне, так как старуха тоже слабосильна?

— Ты, кажется, принимаешь меня за носильщика, предлагая мне тащить по лестнице бочонок?! Вот что, дружище, — продолжал Леонард, обращаясь к часовому, — если вы хотите заслужить маленький подарок и выпить, то помогите ему втащить бочонок. В нем есть кран, и вы можете после попробовать его содержимое!

— Слушаюсь, сеньор! — уже весело ответил часовой и стал спускаться по лестнице к пристани.

Леонард и карлик переглянулись. Затем Оттер пошел вслед за часовым, держа руку на эфесе арабской сабли, а Леонард и Соа остались наверху, томительно ожидая, что произойдет дальше.

— Где же бочонок? Я не вижу его! — донесся до них голос часового.

— Наклонись, сеньор, наклонись, — отвечал Оттер, — он на корме! Позволь, я помогу тебе!

После этого наступила минутная пауза, затем Леонард и Соа услыхали звук удара и шум от падения чего-то тяжелого в воду. Затем все смолкло. Через несколько секунд Оттер был возле них, и при слабом свете фонаря у ворот Леонард мог разглядеть только его блестевшие глаза и раздувавшиеся ноздри.

— Удар был быстрый и сильный, человек тот замолк навеки, — прошептал карлик, — как баас приказывал, так и было сделано!

IX. Геройство Оттера

— Помоги мне запереть ворота! — сказал Леонард карлику.

В следующую минуту большой железный засов был вложен на свое место, и Леонард, повернув ключ, опустил его в свой карман.

— Зачем баас запер ворота? — прошептал Оттер.

— Чтобы настоящий Пьер не мог пройти через них. Второй Пьер был бы лишним.

Крадучись, они прошли вдоль вала, пока не достигли хижины или навеса, обращенного задней стороной ко рву, отделявшему гнездо от лагеря рабов. К счастью, их никто не заметил, а собак в жилище Желтого Дьявола совсем не было.

Конец навеса, за которым они притаились, был шагах в десяти от подъемного моста, представлявшего единственное средство сообщения с лагерем рабов.

— Баас, — сказал Оттер, — позволь мне пойти вперед. Мои глаза видят в темноте, как глаза кошки. Я посмотрю, может быть, мост опущен.

Не дожидаясь ответа, карлик пополз вперед на руках, не производя ни малейшего шума. Несмотря на свое белое платье, он не мог быть замечен издали, скрытый густой тенью от навеса и кустов вдоль канала.

Прошло пять минут, десять минут, Оттер все еще не возвращался. Леонард забеспокоился, не случилось ли с ним чего.

— Пойдем, посмотрим, в чем дело! — шепнул он Соа.

Пройдя к другому концу навеса, они увидели лежавшее на земле платье и оружие Оттера, но самого карлика не было видно.

— Черный человек покинул нас! — в отчаянии воскликнула Соа.

— Никогда! — сказал Леонард, недоумевая, зачем понадобилось Оттеру снять свое платье. — Очевидно, он пошел в воду. Но зачем?

Леонард посмотрел на канал. Он разглядел, что на противоположном берегу его поднимался от воды ряд ступеней, ведших к воротам, а на нижней ступени сидел человек, близ которого лежало ружье. Ноги его находились на расстоянии всего нескольких дюймов от поверхности воды. Очевидно, это был часовой.

Леонард заметил, что под ногами часового на воде появилась рябь, сверкнуло что-то вроде стали и какой-то маленький черный предмет направился к ногам часового, полусонно мурлыкавшего что-то себе под нос. Еще мгновение — и часовой, как бы по волшебству, исчез со ступенек в глубине воды.

Леонард догадался, что Оттер, подплыв под водой к часовому, схватил его за ноги и увлек за собой в глубину. Вскоре Леонард заметил, что карлик поднялся на ступени с ножом в руке и, пройдя через ворота, исчез в сторожке на верху вала. Прошла еще минута, послышался скрип канатов, и подъемный мост опустился, открыв трем смельчакам доступ в лагерь рабов. Черная тень появилась снова, на этот раз на мосту.

— Идем! — прошептал Леонард своей спутнице. — Этот герой Оттер утопил часового и опустил мост. Возьми-ка его оружие и платье!

В этот момент к ним подошел сам Оттер.

— Скорее переходи, баас, пока они не заметили, что мост опущен, — произнес карлик. — Дай мне мое платье и оружие!

— Вот они! — сказал Леонард, и все трое, перейдя мост, остановились на валу.

— Скорей в сторожку, баас, в ней никого нет; там находится ворот! Войдя в сторожку, Оттер схватил рукоять ворота и начал ее вертеть, напрягая свои могучие мускулы, и мост был снова поднят.

— Теперь мы на некоторое время в безопасности, баас, — произнес карлик, — однако мне надо одеться. Извини меня, баас, что я, такой безобразный, появился перед тобой без одежды!

— Оттер, — сказал Леонард, — ты сделал великое дело, но это еще не все. Теперь надо идти к рабам. Посвети мне, покажи дорогу. Здесь мы ведь в безопасности, не правда ли?

— Да, баас, сюда никто не может попасть, разве только после штурма, но там есть большое ружье, которое можно поворачивать кругом. Направим его на гнездо на всякий случай.

— Я не имею никакого понятия о пушках! — сказал с сожалением Леонард.

— Зато я знаю кое-что, белый человек, — вмешалась Соа. — У Мэвума есть в поселении маленькая пушка, и я часто помогала ему стрелять из нее для подачи сигнала лодкам на реке; многие из людей Мэвума, находящиеся здесь, также знают толк в этом деле!

— Отлично! — сказал Леонард.

По тропинке, идущей вдоль гребня вала, они подошли к платформе, где стояла пушка. Это было шестифунтовое, заряжающееся с дула орудие. Леонард, взяв банник, всунул его в дуло.

— Заряжено, — произнес он, — повернем его кругом!

Повернув пушку, они направились к маленькой хижине, стоявшей вблизи. Тут были спрятаны, на случай восстания рабов, боевые припасы — картечь и порох.

— Зарядов достаточно, — заметил Леонард, — этим господам не приходило в голову, что пушки могут стрелять во все стороны. Ну, Оттер, веди нас скорее к рабам!

— Надо сначала взять инструменты для отмыкания оков. Они, наверно, в сторожке! — проговорил карлик.

Взяв необходимые инструменты и фонарь, они подошли к первому навесу с рабами. Посреди его шла дорожка, по обеим сторонам которой стояли железные брусья с прикованными к ним рабами. Под этим навесом было около двухсот пятидесяти человек.

Несчастные пленники лежали на мокрой земле, мужчины и женщины вместе, стараясь забыться во сне; впрочем, большая часть их бодрствовала, и стоны их неслись отовсюду.

Завидев свет, рабы перестали стонать и, как собаки, заползали по земле, ожидая ударов. Они думали, что пришли их поработители. Некоторые, подняв кверху свои закованные руки, умоляли о пощаде, но большинство, не надеясь ни на что, хранили глубокое молчание. Нельзя было без содрогания смотреть на их искаженные ужасом лица и дрожавшие фигуры.

Соа обошла первый ряд рабов, внимательно всматриваясь в их лица.

— Ты не видишь никого из людей Мэвума? — тревожно спросил ее Леонард.

— В этих рядах их нет, белый человек; освободим их и посмотрим следующий навес!

— Не надо делать этого, мать, — сказал Оттер, — эти только выдадут нас!

Тогда они прошли к следующему навесу — их было всего четыре. — И здесь Соа остановилась подле второго человека с краю.

— Питер! Питер! — окликнула его Соа.

Раб проснулся, дико осматриваясь вокруг. Это был красивый парень, лет тридцати.

— Кто зовет меня? — спросил он хриплым голосом.

— Питер, — снова сказала женщина, — проснись, сын Мэвума, это я, Соа, пришедшая спасти вас!

Раб громко вскрикнул и задрожал всем телом, но остальные пленники не обратили на это внимания, думая, что его наказывают» плетью.

— Тише, — сказала Соа, — или мы погибли. Освободи его, черный человек, это старейшина поселения и храбрый человек!

Оковы были сняты с Питера, и он, высоко подпрыгнув от радости, бросился к ногам Оттера, чтобы поцеловать их.

— Перестань, глупый, — сурово сказал карлик, — лучше покажи нам других людей Мэвума, да живее, а то скоро опять окажешься на цепи.

— Здесь их около сорока человек, — сказал Питер, оправившись, — кроме того, несколько женщин и детей. Остальные умерли. Госпожа находится там! — показал он рукой на гнездо.

Пройдя вдоль навеса, Оттер по указанию Соа освобождал от цепей людей Мэвума. Пока карлик снимал с них железные наручники, Соа объясняла план действий Леонарда Питеру, весьма толковому малому. Он быстро понял положение дел и весьма серьезно помог Леонарду в его усилиях сохранить тишину и порядок.

— Ну, — обратился Леонард к Соа, — теперь пора действовать. Я должен уйти. Вы можете освободить остальных людей Мэвума. Теперь половина двенадцатого, и мне нельзя терять ни одной минуты. Оттер, скажи, как послать людей поджигать тростники, через сад?

— Нет, баас, я думаю, лучше их послать той же дорогой, по которой я убежал отсюда. Но для этого надо уметь плавать!

— Они все родились на берегах реки и умеют плавать! — сказала Соа.

— В таком случае четверо из них должны плыть по каналу к тому месту, где я убил часового. Может быть, путь их будет прегражден деревянными сваями, но в мое время они уже были гнилые; наконец, если они крепки, то нужно перелезть через них. Дойдя до того места, где солнце восходит и откуда сильнее всего дует ветер, люди должны поджечь тростники. Сделав это, они могут уйти за огонь и ждать, что будет. Если нам будет сопутствовать удача, они найдут нас здесь; если же мы будем убиты, то они могут убежать. Но захотят ли идти эти люди?

Соа, шагнув вперед, вызвала четырех человек, к которым обратилась со следующими словами:

— Вы слышали слова черного человека? Повинуйтесь ему, и если кто-нибудь из вас не послушается его в самой ничтожной мелочи, то…

— И Соа произнесла такое ужасное проклятие, что Леонард с удивлением посмотрел на нее.

— Да! И если я останусь жив, то перерву тому глотку! — прибавил Оттер.

— Ни к чему угрожать, — ответил один из четверых, — мы сделаем все ради нас самих, вас и нашей госпожи. Мы поняли, что надо делать, но чтобы зажечь тростник, нужен огонь!

— Вот спички! — сказал Оттер.

— Но мокрые спички не загорятся, ведь мы будем плыть.

— Глупый, разве ты будешь плавать головой в воде? Привяжите спички к волосам!

— Хорошо, — продолжал поселенец, — если нам удастся живыми добраться до тростников, то когда их надо зажечь?

— Как дойдете до конца их, а это ведь нелегко. Прощайте, мои дети. Если вы посмеете не исполнить то, что вам поручено, то лучше вам умереть прежде, чем снова увидеть мое лицо! — грозил карлик.

Через две минуты четыре человека тихо плыли по каналу.

— Опусти мост, — произнес Леонард, — пора отправляться!

Оттер опустил мост, объяснив действие его несложного механизма Соа, Питеру и прочим людям Мэвума.

— Ну, матушка, — обратился Леонард к Соа, — освободи остальных людей, кого можно, и зорко смотри, чтобы вовремя опустить мост, как только мы или твоя госпожа приблизимся к нему. Если мы на заре не вернемся сюда — значит, мы убиты или в плену, и тогда действуй сама!

— Слышу, господин, — сказала Соа. — Ты храбрый человек, и удача встретит тебя или неудача, но красный камень уже заслужен тобою!

Перейдя через мост, снова поднятый вслед за ними, Леонард с Оттером вернулись назад к тому же месту, под тень навеса. Затем, пробежав несколько шагов по открытому пространству, они оказались около ворот, откуда не торопясь направились к навесу, где производилась продажа рабов. Под навесом не было никого, но они увидели перед верандой самого гнезда большое и шумное сборище людей.

— Слушай, Оттер, — прошептал Леонард, — мы должны идти к ним. Зорко следи за мной и делай то, что буду делать я; держи наготове свое оружие, и если дело дойдет до борьбы, то убей меня как врага. Нам никак нельзя попадаться в плен!

Леонард говорил внешне спокойно, но сердце его билось сильно. Впереди было сборище всякого сброда: португальцев, арабов, мулатов, различных черных племен, каких Леонард никогда не видывал при всем своем богатом жизненном опыте. Порок и жадность были написаны на лице каждого. Большинство из них были уже пьяны и располагались спиной к ним, смотря на веранду. На ступенях веранды стоял окруженный группой избранных сотоварищей, одетых в роскошные костюмы, человек, в котором Леонард по первому взгляду угадал бы дона Перейру, даже если б Оттер не шепнул ему:

— Смотри, баас, это Желтый Дьявол!

Это был толстый старик лет семидесяти, убеленный сединами. Его маленькие черные глаза, острые, яркие, но холодные, бегали по сторонам. Желтый цвет лица Перейры оправдывал данное ему прозвище; на морщинистых щеках кожа отвисла, рот был широк и груб, а жирные пальцы беспрестанно сжимались, как будто захватывали деньги. Он был роскошно одет и, подобно своим товарищам, почти пьян.

Таков был внешний вид Перейры, главы работорговцев этой части африканского берега. Не видя его лица, на котором лежал отпечаток всевозможных гнусных пороков, трудно было вообразить, в какие бездны зла может опуститься человек. Недаром про Перейру туземцы Африки говорили, что увидеть его — значит, познать дьявола и его дела.

X. Аукцион

Желтый Дьявол уже собирался произнести речь, и глаза всех работорговцев были обращены на него, так что никто из них не слышал шагов двух вновь прибывших людей.

— Дайте, пожалуйста, дорогу, друзья мои, — сказал громко Леонард на португальском языке, — я хочу поздороваться с вашим хозяином.

Десятки людей повернулись кругом, как один человек.

— Кто вы такой? — вздрогнули они, смотря на чужестранца.

— Если вы будете любезны дать мне дорогу, то я буду весьма счастлив объяснить это! — отвечал Леонард, пробираясь через толпу.

— Кто это там? — закричал грубым, жестким голосом Перейра. — Подать его сюда!

— Пропустите нас, вы слышали слова дона, пропустите, друзья! — говорил Леонард.

Толпа расступилась, и Леонард с Оттером прошли вперед, провожаемые подозрительными взглядами работорговцев.

— Привет вам, сеньор! — сказал Леонард, оказавшись перед верандой.

— К черту ваш привет! Кто вы такой, во имя сатаны? — грубо ответил Перейра на обращенное к нему приветствие.

— Ваш скромный собрат по почтенной профессии, — сказал спокойно Леонард, — пришел засвидетельствовать свое почтение и устроить маленькое дельце!

— Так ли это? Вы похожи на англичанина, а кто этот урод? — и он показал на Оттера. — Я полагаю, что вы — шпионы, а если это так, то, клянусь всеми святыми, я еще потягаюсь с вами!

— Вот интересная история, — ответил, смеясь, Леонард, — вообразить, что один человек и черная собака отважились проникнуть в главную квартиру господ, подобных вам, не будучи вашими собратьями. Впрочем, я думаю, среди вас находится благородный дон — я разумею дона Ксавье, — который может поручиться за меня. Разве он не посылал записки капитану Пьеру, прибывшему из Мадагаскара? Ну вот, капитан Пьер имел честь принять это предложение и прибыл сюда, хотя и не без затруднений. Но теперь он начинает думать, что лучше бы ему остаться на своем судне!

— Это правда, Перейра, — сказал Ксавье, громадного роста португалец с примесью негритянской крови и зверским лицом, тот самый человек, следом за которым Леонард с Оттером и Соа прошли в ворота. — Я говорил вам об этом!

— Лучше бы вы оставили его в покое, — прорычал в ответ Перейра. — Мне не нравится вид вашего приятеля. Может быть, он капитан английского военного судна, переодевшийся в наше платье!

Дело принимало серьезный оборот, и Леонард увидел, что надо действовать решительно. Как бы потеряв терпение, он закончил грубо:

— Черт вас всех побери с вашими подозрениями! Говорю вам, что мое судно с товаром стоит в гавани. Я полуангличанин, полукреол и такой же хороший человек, как каждый из вас. Смотрите, дон Перейра, если вы или кто-нибудь из ваших товарищей осмелится сомневаться в правдивости моих слов, пусть выступит вперед, и я живо разорву ему глотку! — и Леонард, грозно нахмурившись, сделал шаг вперед, положив свою руку на эфес сабли.

Эти слова моментально произвели желаемое действие. Перейра немного побледнел под своей желтой кожей, так как, подобно большинству жестоких людей, он был отъявленный трус.

— Полно! Я вижу, что вы — добрый малый. Я хотел только испытать вас. Вы знаете, мы должны соблюдать большую осторожность. Дайте вашу руку, и добро пожаловать! Я вам верю, а старый Антонио ничего не делает наполовину!

— Лучше еще испытать его немного, — заметил молодой человек, стоявший рядом с Перейрой, — пошлите за рабом, и пусть наш гость даст нам обычное доказательство, то есть собственноручно зарежет его, — это самое лучшее!

Перейра было замялся.

— Молодой человек, — закричал Леонард яростно, — я перерезал горло большему числу людей, чем те, которых хлещут бичами. Но вы хотите доказательства, и я могу вам его дать. Идите сюда, молодой петушок, идите! Здесь достаточно светло, чтобы пощипать у вас перья или перерезать вам горло!

Работорговец, видя атлетическую фигуру и смелые глаза Леонарда, остановился в нерешительности, осыпая Леонарда ругательствами.

Перейра поспешил прекратить ссору.

— Тише! — загремел он в бешенстве своим могучим голосом. — Я принял этого человека, и он будет нашим гостем. Неужели моих слов недостаточно для такого молодого горлопана, как ты? Заткни свой рот, или, клянусь святыми, я закую тебя в цепи!

Работорговец повиновался. Возможно, что он сам был рад удобному случаю избежать борьбы с Леонардом; бросив на последнего злобный взгляд, он замолчал.

Перейра подозвал Леонарда, пожал ему руку и приказал рабу принести вина для нового гостя. Затем он обратился к собранию с речью:

— Дети мои, мои дорогие товарищи, мои верные, испытанные друзья! Наступил печальный для меня момент, когда я, ваш старый предводитель, должен проститься с вами. С завтрашнего дня гнездо больше не увидит Желтого Дьявола, и вы должны найти себе другого главу. Увы! Я постарел, а торговля теперь не та, что была прежде, эти проклятые англичане и их крейсеры, шныряющие повсюду в наших водах, чтобы отнимать у честных людей плоды их трудов, довели меня до этого. Пятьдесят лет я занимался этим делом. Думаю, что местные аборигены вспомнят обо мне как об их благодетеле. Ведь разве около двадцати тысяч молодых людей не прошло через мои руки, не было избавлено мною от проклятия варварства и не было послано изучать блага цивилизации и мирные искусства в домах добрых и снисходительных господ? Иногда во время наших маленьких экспедиций проливалась кровь. Я сожалею об этом, но что поделаешь? Этот народ так упрям, что не может понять, как хорошо для него покориться моей власти. Когда нам мешали в нашем добром деле, приходилось сражаться. Мы все хорошо знаем горечь неблагодарности, но должны переносить ее.

Я удаляюсь с теми скромными сбережениями, какие мне удалось собрать за свою трудовую жизнь, удаляюсь, чтобы провести закат дней своих в мире. Но мне надо устроить еще одно маленькое дельце. Во время нашего последнего путешествия, на наше счастье, к нам в руки попала дочь проклятого англичанина. Я привез ее сюда и просил вас собраться здесь, чтобы выбрать между вами ей супруга, как велит сделать мой долг. Я не могу взять ее с собой, так как вблизи Мозамбика, куда я переселюсь, ее присутствие у меня могло бы дать повод к неприятным расспросам. Вот почему я и решил великодушно передать ее другому.

Но кому отдать эту драгоценность, эту жемчужину, эту прелестную, милую девушку? Находясь среди столь уважаемых господ, как вы, разве я могу поставить одного выше другого и объявить его более достойным девушки? Я не могу сделать этого, я должен предоставить все случаю: я знаю, что небо сделает лучший выбор, чем я. Поэтому тот, кто сделает мне самый щедрый подарок, получит эту девушку, чтобы она услаждала его своей любовью. Сделает подарок, заметьте, а не заплатит цену!

Быть может, будет лучше всего установить, что размер подарка будет определен обычным путем, посредством состязания, в унциях золота, если вам угодно?

Еще одно условие, друзья мои. Все должно быть сделано как следует: церковь произнесет свое слово, и тот, кого я изберу, должен обвенчаться с девушкой здесь, в нашем присутствии. У нас ведь есть под рукой священник, и неужели мы не найдем для него дела?

Теперь, дети мои, пора, приступим к делу. Эй, вы, приведите девушку!

Речь Перейры прерывалась возгласами самого иронического свойства, а объявление о предстоящем браке было встречено взрывом смеха.

Через несколько минут показалась фигура в белом. Ее сопровождало несколько человек.

Легкими, быстрыми шагами женщина прошла по открытому пространству, освещенному лунным светом, подошла к веранде, где и остановилась. В первый раз Леонард увидел Хуанну Родд. Она была высокого роста, чрезвычайно стройная. Темные волосы были завязаны узлом на затылке ее прекрасной головы. У нее были необыкновенно тонкие черты и прекрасный цвет красивого лица, но замечательнее всего были глаза — большие, выразительные, со смелым и вместе с тем нежным выражением, цвет которых изменялся от серого до голубого, в зависимости то падавшего на них света. Одета она была в роскошное арабское платье.

Остановившись, Хуанна заговорила чистым, приятным голосом:

— Что вам еще нужно от меня, дон Антонио Перейра?

— Голубка моя, — отвечал Перейра грубым и насмешливым тоном, — не огорчайтесь вашей неволей. Я обещал вам найти супруга, и вот все эти любезные господа собрались здесь для того, чтобы я мог сделать между ними выбор. Теперь ваш брачный час настал, моя голубка!

— В последний раз прошу вас, — заговорила снова девушка. — Позвольте мне уйти, умоляю вас!

— Позволить уйти? Как?! Вы, конечно, уйдете, моя голубка, — сказал Перейра, — я ведь заявил, что хочу отдать вас супругу!

— Я никогда не пойду к избранному вами супругу, дон Антонио, — сказала Хуанна серьезным, твердым голосом. — Будьте уверены в этом вы все! А теперь в последний раз я повторяю свою просьбу, в последний раз предостерегаю вас, дон Антонио, и ваших товарищей также. Прекратите ваше беззаконие. Смерть висит над вашей головой, убийца, а после смерти — мщение!

Она говорила негромко, но с таким убеждением, с такой твердостью и достоинством, что сердца самых отчаянных тревожно забились. В конце своей речи Хуанна впервые взглянула на Леонарда, и глаза их встретились. Он наклонился вперед, слушая ее, и в своей скорби и тоске забыл удержать на лице то беспечное выражение, которое ему следовало сохранить в соответствии с разыгрываемой им ролью. В этот миг у Леонарда было лицо благородное и открытое, хотя немного и суровое.

Во взгляде Леонарда, обращенном на Хуанну, было что-то, заставившее ее остановить свои глаза на молодом человеке. Мягко посмотрела на него девушка, как бы желая заглянуть в его душу, и Леонард вложил в ответный взгляд всю свою волю, все свое горячее сердечное желание показать ей, что она может считать его своим другом.

Они до сих пор никогда не встречались. Она даже не подозревала о его существовании, а в наружности Леонарда, одетого в костюм работорговца, было, по-видимому, мало отличия от окружавших его. Однако ее обостренные отчаянием чувства прочли то, что было написано в его глазах, и прочли правильно. С этого момента Хуанна знала, что она не одна среди этих волков, что есть по крайней мере один человек, который спасет ее, если это будет возможно.

Суеверный ужас овладел Перейрой. Задрожав от страха, он в бессилии опрокинулся на спинку своего роскошного кресла черного дерева с инкрустацией из слоновой кости.

Сцена была такова, что Леонард никогда не мог забыть ее. Луна ярко сияла на небе, и, облитая лунным светом, стояла прекрасная девушка, гордая среди позора, презиравшая своих врагов, даже будучи в их руках.

— Отпустите ее! — раздался наконец голос из толпы. — Она колдунья и принесет нам несчастье!

Эти слова, казалось, пробудили Перейру. С отвратительным проклятием он вскочил со своего кресла и, спустившись со ступенек веранды, подошел к своей жертве.

— Черт вас возьми, проклятая шлюха! — закричал он. — Вы думаете испугать меня вашими угрозами. Желтый Дьявол здесь — сам бог. Вы полностью в моей власти. Пусть все взглянут на то, что хотят купить!

Перейра, ухватив белое платье Хуанны, разорвал его.

Поддерживая одной рукой разорванное платье, молодая девушка начала другой рукой искать что-то в своих волосах.

Ужас охватил Леонарда. Он вспомнил о яде, который имела при себе Хуанна. Неужели она сейчас прибегнет к нему?

Глаза их снова встретились, и во взгляде Леонарда было предостережение. Хуанна распустила свои темные волосы, которые рассыпались вокруг ее плеч, прикрывая ее до пояса. Больше она ничего не сделала. Однако Леонард заметил, что правая ее рука была сжата; очевидно, в ней-то и был скрыт яд.

Указав на разорванное платье, молодая девушка еще раз обратилась к Перейре, проговорив:

— В ваш последний час вы вспомните об этом!

К ней подошли рабы, чтобы исполнить волю своего господина — сорвать платье, но все собравшиеся закричали:

— Оставьте ее! Мы видим, что девушка прекрасна! Рабы отступили.

Перейра вернулся на веранду, стал у своего кресла и, взяв в руки пустой стакан вместо молотка аукциониста, заговорил:

— Сеньоры, я хочу предложить вам прекрасный выигрыш, по своей ценности превосходящий все, что имеется в продаже. Выигрыш этот — белая девушка англо-португальской крови. Она очень хорошо воспитана и набожна! Что же касается ее послушания, то об этом я не могу ничего сказать. Дело будущего супруга научить ее этому. О красоте ее мне нет нужды распространяться: вы сами можете судить об этом. Взгляните на фигуру, волосы, глаза. Видели ли вы что-нибудь подобное? Выигрыш этот достанется тому из вас, кто сделает мне самый щедрый подарок. Он может взять ее вместе с моим благословением. Но я ставлю такие условия: тот, кого я одобрю, должен быть законным образом обвенчан с ней патером Франциско. — И, повернувшись, он указал на стоявшего вблизи человека с несколько меланхолическим взглядом, облаченного в разорванное священническое одеяние.

— Этим я исполняю свой долг по отношению к этой девушке, — продолжал Перейра. — Еще одно слово, сеньоры: мы не будем тратить время на пустяки и начнем состязание прямо с унций!

— Серебра? — спросил какой-то голос.

— Серебра? Нет, конечно! Разве дело идет о продаже негритянки? Золота, братец, золота! Тридцать унций золота, и притом уплата сейчас же!

В толпе послышались разочарованные голоса, восклицавшие:

— Тридцать унций золота! Что же делать нам, беднякам!

— Что вам делать? Работать усерднее и сделаться богатыми! — сказал Перейра. — Неужели вы могли думать, что такие призы — для бедняков? Ну-с, аукцион открыт. Начальная цена тридцать унций. Кто прибавляет за белую девушку Хуанну? Кто прибавляет, кто?

— Тридцать пять, — сказал человек низенького роста, худой, с чахоточным кашлем, годившийся скорее для могилы, нежели для свадьбы.

— Сорок! — вскричал другой, чистокровный араб стройного вида с мрачным выражением лица, желавший, очевидно, прибавить к своему гарему новую гурию.

— Сорок пять! — заявил его противник.

Тогда араб предложил пятьдесят, но маленький человек увеличивал свои ставки. Предложив шестьдесят пять, араб прекратил свои надбавки, решив, очевидно, обождать с гурией.

— Она моя! — закричал чахоточный.

— Подожди немного, дружок, — заговорил гигант португалец Ксавье, — я сейчас только начну… семьдесят пять!

— Восемьдесят, — сказал низенький человек.

— Девяносто, — прокричал третий.

— Девяносто пять, — отрезал Ксавье.

— Сто! — прорычал маленький человек, ломая свои пальцы.

— Сто пять! — торжествующим тоном проговорил Ксавье.

Тогда его противник отступил с проклятием, и толпа зашумела, думая, что выиграл Ксавье.

— Пристукните, Перейра! — сказал португалец.

— Подождите немного, — вмешался Леонард, — теперь начну я. Сто десять!

Толпа снова загудела, состязание становилось интересным. Ксавье посмотрел на Леонарда и сжал от ярости кулаки.

— Ну, — закричал Перейра, облизывая от удовольствия свое губы, так как цена за приз уже превысила намеченную им сумму на двадцать унций, — я пристукну красотку чужестранцу Пьеру. Ксавье, взгляните на девушку и прибавьте еще. Право, она идет очень дешево. Только помните: кредита не будет ни на одну унцию. Уплата сейчас же!

— Сто пятнадцать! — сказал Ксавье.

— Сто двадцать, — ответил спокойно Леонард, хотя он предложил последнюю имевшуюся в его распоряжении унцию и, если бы Ксавье прибавил еще, должен был или прекратить состязание, или предложить в уплату рубин Соа. Конечно, он сделал бы это с удовольствием, но, пожалуй, никто не поверил бы, что камень таких размеров — настоящий рубин.

Тем не менее Леонард спокойно повернулся к слуге, приказал подать себе бутылку с вином и сам наполнил свой стакан. Леонард знал, что его противник следит за ним. Прояви он хоть малейшее волнение — и все пропало.

Перейра подстегивал Ксавье прибавить еще. Одно мгновение португалец колебался, взглянув на Хуанну, которая, бледная, молча стояла, опустив голову на грудь.

Со стаканом вина в руке Леонард повернулся к своему противнику.

— Вы прибавите еще, сеньор? — спросил он.

— Нет, черт с вами! Берите ее! Я не дам больше ни одной унции ни за нее, ни за какую другую женщину на свете!

Леонард только улыбнулся и посмотрел на Перейру.

— Белая девушка, Хуанна, — начал тот медленно, — переходит чужестранцу Пьеру за сто двадцать унций золота. Ксавье, не теряйте ее. Смотрите, пожалеете после. Я спрашиваю вас в последний раз! — И он поднял вверх свой стакан.

Ксавье сделал шаг вперед и хотел что-то сказать. Сердце Леонарда сильно забилось, но португалец раздумал и отвернулся.

— Кончено! — прокричал Перейра, стукнув стаканом о ручку своего кресла с такой силой, что осколки стекла полетели в разные стороны.

XI. Полночный брак

— Кончено! — повторил Перейра. — Теперь, друг Пьер, прежде чем мы узаконим это дело при помощи церкви, быть может, вы отдадите золото. Вы помните, что дело шло на наличные. — Конечно, — сказал Леонард. — Где эта черная собака, мой карлик? А, вот он! Собака, дай золото. Если у тебя его недостаточно, то вот еще! — И, сняв свой пояс, из которого он предварительно вынул рубин, Леонард швырнул его Оттеру.

— А теперь, сеньоры, — продолжал он, — выпейте за здоровье мое и невесты. Надеюсь, что мы еще будем иметь дела с вами. Я заплатил довольно дорого за эту девушку, но что же делать? Люди нашей профессии должны быть готовы удовлетворять свои прихоти, чтобы увеселять нашу краткую жизнь!

— Зато она будет лучшего мнения о вас, а вы о ней, — произнес один голос. — За здоровье капитана Пьера и его невесты! — И они выпили с громкими, пьяными криками.

Между тем Оттер, подобострастно приблизившись к Перейре, стал пригоршнями класть золотые слитки и монеты на чашу весов, которые держал в своих руках Желтый Дьявол. Наконец все золото, имевшееся у Леонарда, было положено на весы блестящей грудой.

— Не хватает до ста двадцати унций, — сказал Ксавье, — я беру девушку!

— Баас, — тихо сказал Оттер, — у тебя есть еще золото? Тут не хватает до полного веса.

Леонард посмотрел беззаботно на чашу с золотом, которая стояла почти вровень с другой чашей весов.

— Сколько угодно, — сказал он, — но сюда будет достаточно и этого!

С этими словами, сняв со своего пальца кольцо с печатью, он бросил его на весы. Исключая рубин, это была последняя ценная вещь, которую он имел при себе. Чаша с золотом опустилась книзу.

— Хорошо, — сказал Перейра, потирая от удовольствия руки при виде такого богатства. — Принесите мне кислоты, чтобы испытать золото. Не обижайтесь, чужестранец Пьер, но ведь есть негодные люди, которые выдают медь за золото!

Исследовав качество золота и найдя его удовлетворительным, Перейра обратился к патеру:

— Ну, отец, приступайте к своему делу!

Патер Франциско выступил вперед. Он был очень бледен и, казалось, сильно напуган. Леонард с удивлением спросил себя, что могло привлечь священника в такую компанию, тем более что лицо его отличалось добротой.

— Дон Антонио, — сказал священник мягким голосом. — Я протестую против вашего приказания. Судьба бросила меня в вашу среду, и я принужден был видеть много зла, но сам его еще не делал. Я напутствовал умирающих, ухаживал за больными, утешал угнетенных, но еще не принимал участия в кровавых подвигах. Я пастырь, и если обвенчаю этих двух лиц, то они будут мужем и женой до самой смерти. Я не хочу призывать благословение церкви на такой позорный акт. Я не хочу делать этого.

— Вы не хотите делать этого, бритый изменник? — прорычал Перейра. — Разве вы хотите последовать за вашим братом? Смотрите, мой друг, или вы исполните мое приказание и повенчаете этих двух людей, или… — Перейра не договорил фразы.

— Нет, нет, — сказал Леонард. — Оставьте его в покое. Что значат молитвы попа? Сеньора и я обойдемся без них!

— Я вам говорю, чужестранец, что вы должны жениться на девушке, а этот плакса повенчает вас. Если вы этого не сделаете, то я удержу и золото, и девушку. Что же касается его, то он может выбирать. Эй, рабы, принесите бич!

Лицо Франциско покрылось розовой краской.

— Я не герой, чтобы перенести это, — произнес он. — Я исполню ваше приказание, дон Антонио, и да простит мне Бог этот грех. Слушайте меня вы, Пьер и Хуанна! Я сделаю вас мужем и женой, соединю вас при помощи таинства, святость которого не уменьшится от тех ужасных обстоятельств, при которых оно будет совершено. Вам, Пьер, я советую оставить ваши злодеяния, любить и оберегать эту женщину. Вы, Хуанна, надейтесь и простите меня.

Патер попросил дать ему воды для освящения и кольцо.

— Вот кольцо! — сказал Перейра, взяв из золотой кучи кольцо Леонарда. — Это — мой свадебный подарок!

Патер предложил Леонарду стать рядом с девушкой и попросил толпу отступить несколько назад. Все это время Леонард наблюдал за Хуанной. Она не произнесла ни слова, и лицо ее было спокойно, хотя глаза полны были ужаса и отчаяния.

Раз или два она подносила свою сжатую правую руку ко рту, но опускала ее, не коснувшись губ. Леонард читал ее мысли и, чтобы предотвратить роковой исход, решился заговорить с ней.

Повинуясь указанию священника, он стал, улыбаясь, рядом с ней. Затем, продолжая улыбаться, он взял в руку волну темных волос молодой девушки, как бы любуясь ею, и нагнулся к ней, сделав вид, что хочет поцеловать ее. Бледная и суровая стояла Хуанна, и рука ее еще раз поднялась к устам.

— Стойте! — шепнул ей Леонард по-английски. — Я пришел освободить вас. Перенесите этот фарс, он не имеет никакого значения. Затем, когда я скажу вам, бегите по подъемному мосту в лагерь рабов!

Она поняла, и рука ее опять опустилась.

— Эй, друг Пьер, что это вы там шепчете? — спросил подозрительно Перейра.

— Я говорил невесте, как она прекрасна! — ответил беспечно Леонард.

У священника был прекрасный, звучный голос, и при свете луны он совершал венчание так торжественно, что все прекратили свои шутки и замолкли. Все было сделано правильно, хотя Хуанна и не ответила на обычные вопросы. Перейра с нахальной любезностью руководил церемонией. Наконец руки новобрачных были соединены, кольцо надето на палец Хуанны, произнесено благословение, и все было кончено.

Леонард стоял, как во сне. Ему казалось, что они действительно обвенчаны. Но когда церемония кончилась, он пробудился от своих мечтаний: фарс был сыгран, теперь надо было уходить.

— Ну-с, дон Антонио, — сказал он Перейре, — теперь я должен попрощаться с вами. Моя лодка…

— Глупости, — перебил его работорговец, — вы останетесь здесь ночевать.

— Благодарю вас, но мне нельзя, — ответил Леонард. — Завтра я могу вернуться, чтобы устроить маленькое дельце. У меня есть поручение купить человек пятьдесят за хорошую цену.

Леонард взглянул на восток и увидел густые массы дыма, поднимавшиеся к небу вдали. Тростники были зажжены. Люди Мэвума сделали свое дело, и пламя скоро будет замечено. Надо было уходить, пока еще не поздно.

— Ну, если вы должны, так нечего делать, — ответил Перейра, причем Леонард заметил, что он как будто даже доволен его уходом. Впоследствии Хуанна объяснила ему, что Желтый Дьявол был напуган ее предсказанием, что тот, кто возьмет ее, погибнет. Суеверно ожидая исполнения этого предсказания, Перейра был рад уходу покупатели: если бы тот умер в гнезде, то могли бы подумать, что он убил его с целью завладеть золотом и девушкой.

Попрощавшись с Перейрой, Леонард повернулся, чтобы уйти в сопровождении Оттера и Хуанны, которую он вел за руку. Леонард хотел сначала идти к воротам, затем быстро свернуть к подъемному мосту, за которым должны были ждать его Соа и люди Мэвума; вместе с ними он предполагал скрыться из гнезда.

Но едва он успел сделать несколько шагов, как гигант португалец Ксавье, стоявший до сих пор в глубокой задумчивости, подошел к ним.

— Я, по крайней мере, должен разок поцеловать ее за мое беспокойство, — сказал он и, схватив Хуанну за талию, притянул ее к себе.

Леонард, забыв всякую осторожность, со сжатыми кулаками бросился на нахала и ударил его по лицу с такой силой, что тот упал на землю, увлекая за собой Хуанну.

Молодая девушка быстро вскочила на ноги и стала возле Леонарда. Ксавье тоже поднялся с земли и с проклятием обнажил свою саблю.

— Следуйте за мной! — сказал Леонард Хуанне и Оттеру и, не прибавив более ни слова, бросился бежать.

Толпа разразилась смехом.

— Вот так храбрец! Это французский фокусник! — кричали работорговцы. — Бьет безоружных, а сам боится сражаться!

— Остановить его! — раздалось несколько голосов, и с десяток людей бросились за ним.

Леонард мог бы убежать от них, так как бегал очень быстро, но ни Хуанна, ни Оттер не могли поспеть за ним. Он замедлил свои шаги и вскоре увидел перед собой работорговцев с ножами в руках.

— Стой, трус! Стой и сражайся! — закричали они, размахивая оружием перед его лицом.

— Хорошо! — ответил Леонард, остановившись и оглядываясь вокруг.

Не далее чем в тридцати ярдах от него был подъемный мост, который, как показалось Леонарду, начал немного колебаться, словно готовый спуститься. Оттер и Хуанна стояли возле Леонарда, на которого уже наскакивал со зверским, окровавленным лицом гигант португалец с саблей наголо.

— Оттер, — быстро проговорил Леонард, вытаскивая свою саблю, — стань сзади меня, чтобы, пока я дерусь с этим, остальные не бросились на меня, а вы, — обратился он к Хуанне, — бегите к мосту, если можно. Соа и ваши люди там!

Едва он успел произнести эти слова, как Ксавье, яростно замахнувшись, хотел нанести удар Леонарду, но последний отпрыгнул назад, и удар пришелся по воздуху. Еще два раза Ксавье пытался ударить своего противника саблей, но оба раза Леонард повторял свой маневр, отступая к подъемному мосту. Но когда португалец бросился на него в четвертый раз, англичанин не мог повторить своего приема, так как сзади него уже были работорговцы.

Ксавье размахнулся, и при лунном свете Леонард увидел, как сверкнула сталь, но парировал удар своей саблей. При ударе стали о сталь посыпались искры и на землю полетели обломки сабель.

— Продолжай, баас, продолжай, — сказал Оттер, — обе сабли сломались!

Леонард увидел, что Оттер говорил правду. Португалец швырнул в сторону свое сломанное оружие и схватился за нож.

У Леонарда не было ножа, а о револьвере в этот момент он не вспомнил. С обломком сабли в руке он бросился на Ксавье. Противники ударились друг о друга, как два ядра. Леонард нанес Ксавье один удар своим обломком сабли, бросив его затем, как бесполезную вещь. Однако этот обломок оказал ему хорошую услугу: попав в правую руку португальца, он парализовал ее на одно мгновение, и Ксавье уронил свой нож. Противники схватились друг с другом без всякого оружия.

Дважды гигант португалец поднимал англичанина с земли, но ему не удавалось бросить его оземь, как он того хотел.

Дав португальцу время истощить себя в усилиях поднять его с земли, Леонард, сделав быстрое движение, поставил свою правую ногу за левой ногой Ксавье и с силой толкнул врага в грудь. Потеряв равновесие, гигант упал на землю с глухим стуком, как срубленное дерево, увлекая за собой Леонарда.

Одно мгновение португалец лежал тихо, тяжело дыша, Леонард повел глазами вокруг: шагах в восьми от них лежал нож, кто сумеет схватить его, тот выиграет эту смертельную игру. Ксавье также видел нож и хотел завладеть им. Чтобы лишить врага такой возможности, Леонард сделал движение и закрыл своим корпусом нож от глаз врага. Но для этого ему пришлось ослабить давление на грудь противника, чем тот и воспользовался, чтобы оторвать свою спину от земли. Толпа, увидев это, возликовала, думая, что чужеземец ослабел.

— Нож! Дайте нож! — прохрипел Ксавье, и несколько человек бросились исполнять его приказание.

Но Оттер с обнаженной саблей загородил им дорогу. Его лицо подергивалось от волнения, глаза сверкали и плечи вздрагивали.

— Кто коснется ножа — умрет, — проговорил он по-арабски, протянув свою длинную руку с обнаженной саблей. — Пусть эти петухи дерутся!

Оттер был так страшен, что никто не смел приблизиться к нему. Ксавье сделал усилие и освободил правую руку, которой и сжал горло противника. Леонард напряг все свои силы, и наконец ему удалось опять повалить Ксавье на спину, но гигант с удивительной силой сжимал его горло. Собрав последние силы, Леонард ударил португальца кулаком правой руки в лоб так сильно, что голова гиганта стукнулась о каменистую почву. Еще один удар, и Леонард почувствовал, что его горло свободно и воздух ворвался в его легкие. Теперь он мог схватить нож, но в нем уже не было надобности. Португалец, широко раскинув руки, судорожно вытянулся и затих.

Зрители с удивлением смотрели на ужасный исход борьбы. Хуанна, помня наставления своего избавителя, повернувшись, побежала к подъемному мосту. Оттер же, подскочив к Леонарду, поднял его с земли.

— Вот хороший удар! — восторгался карлик. — Он мертв, клянусь духом моей матери, хотя сталь и не коснулась его. Очнись, баас, очнись: хотя борова уже нет, но свиньи еще остались!

Леонард пришел в себя. Посмотрев кругом, он увидел Хуанну, стоявшую у моста, по-видимому, в нерешительности — бежать ли ей или стоять на месте.

— Сеньоры, — прохрипел Леонард, обращаясь к окружившим его работорговцам, — я сражался, и победа осталась за мной. Теперь дайте мне спокойно уйти вместе с девушкой. Жив ли этот человек?

Работорговцы обступили тело Ксавье, среди них находился и патер Франциско, который, став на колени, осмотрел португальца.

— Бесполезно ухаживать за ним, он мертв! — проговорил патер, встав с колен.

Работорговцы посмотрели на Леонарда с удивлением, смешанным с ужасом: кто бы мог подумать, что такой силач, как Ксавье, будет убит ударом кулака?

Однако удивление их перешло скоро в ярость. Ксавье был их любимцем, и они не хотели оставить неотомщенной его смерть. С угрозами и проклятиями подступили они к Леонарду.

— Назад! — произнес он. — Дайте мне дорогу. Я честно сражался с вашим другом, видите, я даже не воспользовался вот этим! — прибавил он, внезапно вспоминая о своем кольте, и направил на них дуло револьвера.

При блеске стали пыл работорговцев несколько уменьшился, и они расступились.

— Быть может, вы дадите мне вашу руку? — сказал Леонард, обращаясь к Франциско, стоявшему возле него. — У меня немного повреждена нога!

Франциско исполнил его просьбу, и Леонард направился к Хуанне, а Оттер шел сзади с обнаженной саблей.

Не успели они сделать и десяти шагов, как Перейра, наскоро посоветовавшись с одним из своих помощников, быстро выступил вперед.

— Схватить этого человека! — закричал он. — Он убил уважаемого дона Ксавье, нанеся ему к тому же оскорбление. Он должен поплатиться за это!

Десяток людей бросились вперед исполнять приказание своего вождя, но револьвер и сабля Оттера охладили их усердие. Леонард увидел, что положение становится серьезным.

— Хотите вы убежать отсюда? — быстро спросил он священника.

— Да, — отвечал Франциско, — здесь настоящий ад!

— В таком случае как можно скорее ведите меня к мосту. Я слаб и измучен, но там нас ждет помощь!

В это время подъемный мост, бывший от него не далее десяти ярдов, с треском опустился.

— Бегите туда, Хуанна Родд! — закричал по-английски Леонард.

Девушка немедленно повиновалась. Но взгляд ее, казалось, говорил: как я могу оставить вас?

— Ну, теперь скорей к мосту! — прибавил Леонард и, опираясь о плечо священника, прихрамывая, пошел вперед.

— Измена! — заревел Перейра. — Остановите его! Кто опустил мост?

Один из работорговцев бросился на Леонарда. Это был тот самый молодой человек, которому Леонард предлагал драться перед аукционом. Он замахнулся, чтобы ударить Леонарда ножом в спину, но Оттер, охранявший своего господина, взмахнул саблей, и работорговец рухнул на землю с раскроенным черепом.

— Взять мост и задержать его! — заревел снова Перейра.

— Поднимите мост! Поднимите! — кричал в свою очередь Оттер, с саблей и револьвером в руках отгоняя наседавших на него работорговцев.

Подъемный мост был поднят с такой быстротой, что Леонард и Франциско, которые еще не успели его перейти до конца, покатились на землю и оказались наконец в лагере рабов.

— Оттер! — тревожно позвал его Леонард, быстро вскочив на ноги. — Они убьют его!

Вместо ответа карлик, подобно дикой кошке, подпрыгнул и схватился за железные цепи поднимавшегося моста. Один из врагов попробовал было схватить его, но он с такой силой ударил его ногой по лицу, что тот полетел в воду. В следующий момент он был вне досягаемости врагов и быстро карабкался вверх. Два-три ножа и несколько пуль были пущены ему вслед, но безрезультатно.

— Ага, Желтый Дьявол, — торжествовал карлик, — посмотри назад: там виден другой дьявол, еще желтее тебя!

Перейра со всей компанией обернулся и увидел громадный столб пламени, вырвавшийся из болота. Тростники разгорались, и ветер разносил пламя.

XII. Месть

— Измена! Измена! — заревел Перейра. — Тростники горят… Этот мерзавец погубил нас!

— Ха-ха-ха! — хохотал Оттер в своем воздушном убежище. — Измена! Измена! А что если рабы освобождены, что если ворота заперты?

При этих словах Оттера толпа застыла от ужаса, смотря то на карлика, то на приближавшееся пламя. Наконец раздались крики:

— Это враги! Убить их! На штурм лагеря! К воротам!

Для большинства работорговцев это были последние их слова на земле, так как в тот же момент над валом показалось пламя, сопровождаемое гулом выстрела, и шесть фунтов картечи врезалось в толпу-

Оказавшись в лагере рабов, Леонард и Франциско нашли Хуанну в безопасности около сторожки, среди группы людей ее отца.

— К орудию! — приказал Леонард. — К орудию! Стрелять в них!

Опираясь на Оттера и Франциско, Леонард в сопровождении Хуанны пошел вдоль вала к тому месту, где стояла пушка. У пушки находилась Соа с несколькими из людей Мэвума, державшая в руках фитиль. В момент подхода к орудию Леонарда она только что дернула за шнур и отскочила назад при откате орудия, точно была заправским артиллеристом.

— Ага! — произнес Оттер. — Старуха не ленится. Она искусна, как мужчина!

Соа бросилась на колени перед Хуанной, целуя ее руки.

— Ну, подожди пока! — сказал Леонард, опускаясь на землю от утомления. — Эти дьяволы пошли за своим оружием. Они, вероятно, сейчас атакуют нас. Соа, опусти ниже дуло орудия!

Затем он приказал всем рабам вооружиться кто чем может, так как в сторожке нашлось всего два ружья.

Работорговцы с воем начали наступать, таща за собой длинные доски, с помощью которых они надеялись перейти канал.

— Смотрите, — сказал Леонард, — они хотят открыть огонь. Все за вал! — И, схватив стоявшую вблизи него Хуанну, он потянул ее за вал. Едва он успел это сделать, как посыпался град пуль. Несколько человек, не успевших спрятаться за вал, были убиты или тяжело ранены. Осыпав врагов пулями, работорговцы стали приближаться к лагерю, переходя группами открытое пространство. Заметив это, Леонард дал команду стрелять, и опять картечь произвела опустошение в их рядах. Пораженные ужасом, работорговцы бросили всякую мысль о штурме лагеря, думая только о спасении собственной жизни. Большинство врагов бросилось теперь к воротам, надеясь найти спасение в бегстве. Но ворота были заперты. Работорговцы пытались с помощью бревна разбить ворота. Снова раздался выстрел из орудия в гущу людей, столпившихся у ворот. Большинство их разбежалось, стараясь найти защиту в гнезде, а человек десять после нескольких выстрелов из ружей Леонарда и Оттера отказались от попытки разрушить ворота и последовали примеру своих товарищей.

— Смотрите, смотрите! — воскликнула Хуанна, указывая на восток.

Зрелище было действительно необыкновенное. Горели густые тростники, и море пламени бушевало, уничтожая все перед собой.

— Дома и навес скоро сгорят, и тогда они должны будут выйти на открытое место, где мы и уничтожим их! — сказал Леонард.

— Надо осторожнее, баас, — сказал Оттер, — а то навесы для рабов сгорят со всеми находящимися в них людьми!

— Я забыл об этом! — ответил Леонард. — Если вы хотите, — обратился он к Франциско, — сделать доброе дело, возьмите несколько людей с ведрами и водой и тушите искры, падающие на навесы!

Патер взялся за это дело и, работая без устали в течение двух часов, спас навесы с рабами от пожара.

К восходу солнца от гнезда остались одни развалины, а работорговцы, не находя спасения в горевших зданиях, то бросались в болото, то, подходя к лагерю рабов, просили пощады, но их безжалостно убивал Оттер.

Все были утомлены и нуждались в отдыхе, но Оттер все еще горел желанием мести и, выпросив у Леонарда позволение взять с собой нескольких людей Мэвума, пошел уничтожать тех, кто еще был жив. Леонард и другие, достав воды, помылись и вообще привели себя в порядок, а затем сели завтракать. К концу завтрака вернулся Оттер, цел и невредим, хотя пяти людей из числа взятых им недоставало.

— Все кончено? — спросил Леонард у карлика. Оттер кивнул головой.

— Некоторые убиты, другие убежали, — сказал он, — но последние для нас не опасны, так как не посмеют вернуться сюда. Но это еще не все, баас. Мы взяли одного из них живым. Посмотри на него, баас!

Леонард перешел по мосту через канал и подошел к группе людей. Среди них лежал на земле какой-то белый человек, издававший стоны ужаса и страха. Когда он поднял голову, то Леонард увидел, что это сам Желтый Дьявол.

— Где вы его нашли, Оттер? — спросил Леонард.

— В магазине, баас, твое золото с ним, а также много ружей и пороху. У него не хватило духу поджечь порох и покончить со всем!

Перейра, не замечая Леонарда, попросил воды.

— Дайте ему крови, — мрачно сказал один из освобожденных рабов, — всю жизнь он пил ее, пусть напьется ею и в последний раз!

Леонард попросил Франциско дать ему воды, а Перейра стал молить о прощении.

— Антонио Перейра, — отвечал сурово Леонард, — вы получите только справедливое возмездие, не более!

— Баас! — вмешался Оттер. — Отдайте его нам: он — наш мучитель и принадлежит нам!

— Как! — завыл Перейра. — Я буду отдан этим черным собакам? Пощады! Пощады! Франциско, просите за меня! Я убил вашего брата, но я должен был сделать это. Просите за меня! — И он попытался обнять ноги Леонарда.

Туземцы яростно бросились на Перейру, но Леонард остановил их, сказав:

— Я не допущу здесь ваших диких жестокостей. Пусть этот человек будет расстрелян, но не более!

Очевидно, однако, Перейре не суждено было погибнуть от руки человека, так как едва Оттер коснулся его, он побагровел, всплеснул руками и со стоном рухнул на землю.

Леонард посмотрел на него: он был мертв, умер от страха смерти. Ужас прекратил биение сердца злодея.

— Оттащить его прочь! — сказал Леонард с содроганием и прибавил:

— Оттер, возьми этих людей и освободи остальных пленных, затем забери боевые припасы, ружья и провиант из склада оружия и снеси все к воротам. Мы должны скорее уходить отсюда, а то убежавшие работорговцы могут вернуться со свежими силами!

Такая судьба постигла в конце концов Антонио Перейру, Желтого Дьявола.

XIII. Разочарование

Наступило утро, и путешественники расположились лагерем на том скрытом в тростниках месте, где были спрятаны Леонардом и Оттером лодки, захваченные у работорговцев. Сотни освобожденных рабов были перевезены на другой берег реки, снабжены всем необходимым и затем предоставлены собственной участи, так как взять их с собой не было никакой возможности.

Когда освобожденные пошли своей дорогой, Оттер сказал Леонарду:

— Ну, мы сделали наше дело в гнезде, поговорили с Желтым Дьяволом и его бандой, баас! Что же, пойдем теперь искать золото — настоящего желтого дьявола?

— Я предполагаю, что да, Оттер, — отвечал Леонард. — Если только Соа сдержит свое слово. Но дело идет не о золоте, а о рубинах. Во всяком случае, сначала мы должны отправиться в поселение, отвести этих людей назад и узнать что-нибудь о Мэвуме!

— Так, — сказал, помолчав немного, Оттер. — Девушка желает, конечно, разыскать своего отца. Однако, баас, не желаешь ли ты выкупаться в реке, чтобы печаль оставила тебя?

Леонард последовал этому совету и вернулся с купания совсем новым человеком, так как холодная вода производила на него волшебное действие. Он чувствовал себя вполне хорошо, ибо, за исключением легкого вывиха ноги и царапины на горле, в том месте, где схватил его Ксавье, он не поплатился более ничем в памятную ночь в гнезде Желтого Дьявола. Среди добычи, найденной в лагере, оказалось несколько перемен платья, в которое Леонард и поспешил переодеться, скинув с себя португальскую форму. Теперь он был одет как обыкновенный английский колонист, довольно неуклюже, но удобно.

Хуанна окончила свой туалет с помощью Соа, воспользовавшейся этим временем, чтобы рассказать своей госпоже историю встречи с Леонардом Атремом. Но нарочно или по забывчивости она ни словом не обмолвилась о состоявшемся соглашении.

Окончив одеваться, молодая девушка вышла прогуляться, направившись по узенькой тропинке через тростниковую заросль. Едва она успела сделать несколько шагов, как столкнулась лицом к лицу с Леонардом.

— Доброго утра! — сказала Хуанна. — Надеюсь, что вы хорошо спали и нет никаких недобрых новостей?

— Я провел восемь часов в состоянии совершенного оцепенения, — ответил он смеясь, — а новостей нет никаких, исключая то, что я освободил рабов. Думаю, что наши друзья, работорговцы, достаточно уже наслаждались нашим обществом и едва ли последуют за нами!

Побледнев, она сказала:

— Вероятно. По крайней мере, я достаточно перенесла от них. Я должна поблагодарить вас за ту громадную услугу, какую вы оказали мне.

При этом ее взгляд упал на золотое кольцо, блестевшее на ее пальце.

— Это кольцо принадлежит вам, — прибавила она, — и я должна вернуть его вам!

— Мисс Родд, — сказал медленно Леонард, — мы пережили вместе с вами очень странное приключение. Не сохраните ли вы это кольцо на память?

Первым ее побуждением было отказаться. Пока она будет носить это кольцо, мысль об ужасной сцене ее продажи и еще более ненавистном браке будет постоянно с ней. Однако, когда слова отказа уже были готовы слететь с ее уст, какое-то неизвестное чувство удержало ее.

— Вы очень любезны, — сказала она, — но это ваше фамильное кольцо. Вы не можете отдавать его случайным знакомым.

— Да, это мое фамильное кольцо, но если вы взглянете на герб и девиз, то увидите, что они имеют общее значение. Поэтому я могу дать его даже случайному знакомому, если вы не разрешите мне более задушевного определения. Читайте: «За честь и любовь», — сказал Леонард.

Хуанна при слове «любовь» покраснела, сама не зная почему.

— Хорошо, я буду носить это кольцо, если вы желаете, мистер Атрем, в память о наших приключениях, — смущенно проговорила она, — но в этих приключениях есть одна подробность, — прибавила она другим тоном, — я имею в виду отвратительный и негодный фарс, в котором мы принуждены были принимать участие. Большинство свидетелей этой позорной сцены умерли и не могут говорить об этом. Но вы должны заставить вашего слугу-карлика молчать, я сделаю то же по отношению к патеру Франциско. Пусть это будет забыто нами обоими!

— Конечно, мисс Родд, — сказал Леонард, — если только такая странная вещь может быть забыта. А теперь не угодно ли вам пожаловать к завтраку?

Она наклонила голову и прошла мимо него с красными лилиями в руке.

— Странно! Какую власть она может иметь над Франциско, — пробормотал Леонард, — и как она может заставить его молчать? Что касается меня, то я с удовольствием обошелся бы без его общества. Странная девушка.

Вернувшись на место стоянки, Леонард увидел священника, дружески беседующего с Хуанной.

— Кстати, — внезапно обратился он к патеру, — как вы знаете, я отправил всех рабов по домам, так как взять с собой их было невозможно. Каковы ваши планы? Вы относились к нам до сих пор хорошо, но я не могу забыть, что застал вас в дурной компании. Быть может, вы желаете возвратиться к ней, в таком случае ваш путь на восток. — И Леонард указал рукой по направлению к гнезду.

— Я не удивляюсь, сеньор, что вы не доверяете мне, — сказал Франциско, причем его бледное лицо вспыхнуло румянцем, — так как внешние обстоятельства говорят против меня. Но уверяю вас, что хотя я и угодил в компанию Антонио Перейры по собственному желанию, но не с дурной целью. У меня был брат, который, совершив преступление, бежал из Португалии и вступил в шайку Перейры. С большим трудом я нашел его здесь и был весьма охотно принят в гнезде, так как я могу и ухаживать за больными, и напутствовать умирающих, ведь злодеи, сеньор, в конце концов, — тоже люди. Я убедил моего брата вернуться со мной, и мы составили план бегства, но Перейра узнал об этом и повесил брата. Они не тронули меня, но стали возить с собой пленником в свои экспедиции. Вот и вся история. Теперь, с вашего позволения, я бы хотел следовать с вами, так как у меня нет денег и я не могу идти один по этой пустыне, хоть и боюсь, что по своему слабосилию могу оказать вам мало помощи, а в моих услугах вы едва ли будете нуждаться.

— Очень хорошо, — ответил холодно Леонард, — но поймите, что нам предстоит много опасностей и предательство может погубить нас. Поэтому предупреждаю вас, что в случае, если я открою что-либо подобное, мой суд будет короток!

— Не думаю, чтобы вам нужно было предупреждать патера Франциско, мистер Атрем, — проговорила с негодованием Хуанна. — Я обязана ему многим, если бы не его советы, меня бы не было в живых теперь. Я ему глубоко благодарна!

— Если вы ручаетесь за него, мисс Родд, то, конечно, этого достаточно. Вы имеете передо мной преимущество более тесного знакомства с ним! — отвечал медленно Леонард, мысленно сопоставляя разницу в оценке услуг патера и своих собственных.

Окончив завтрак, наши путешественники стали подниматься вверх по реке в лодках работорговцев. В каждую лодку были посажены лучшие гребцы из поселенцев. Считая с женщинами и детьми, всех было шестьдесят человек.

Вечером они миновали остров, где оставили без лодок компанию работорговцев, но на острове не заметно было ни малейших признаков жизни.

Через час они расположились для отдыха на берегу реки. Сидя около костра, Хуанна рассказала Леонарду о всех пережитых ею ужасах во время путешествия с караваном работорговцев. Она вспомнила, как, вырывая из книги листы, она укрепляла их в тростнике с целью облегчить ее отцу розыски.

— Все пережитое было кошмаром, — говорила она, — а что касается отвратительного фарса с браком, то я не могу спокойно вспоминать о нем.

Франциско, молча сидевший до сих пор, заговорил:

— Вы говорите, сеньора, об этом отвратительном фарсе-браке, подразумевая, вероятно, церемонию, которую я совершил над вами и сеньором Атремом, будучи принужден к тому Перейрой. Мой долг сказать вам обоим, что, как ни необычен был этот брак, однако я не могу считать его фарсом. Я верю, что вы — законные муж и жена до тех пор, пока смерть не разлучит вас, если только, конечно, папа не расторгнет этот брак, так как только он один может сделать это!

При этих словах священника Хуанна вскочила со своего места с пылавшими гневом глазами.

— Невыносимо слышать такую ложь! — сказала она. — Если вы будете снова повторять ее в моем присутствии, отец Франциско, то я совсем не буду говорить с вами… Я отвергаю этот брак. Перед началом церемонии мистер Атрем шепнул мне, что надо проделать этот фарс, — и это был действительно фарс. Если бы я думала иначе, то предпочла бы принять яд. Если правда, что вы говорите, значит, я была обманута и вовлечена в ловушку.

— Виноват, сеньора, — возразил священник, — но вы не должны так горячиться. Сеньор Атрем и я сделали это потому, что не было иного выхода!

— Предполагая, что отец Франциско прав, чему я, кстати, не верю, — сказал саркастически Леонард, — неужели вы, мисс Родд, думаете, что подобный факт устраивал бы меня более, чем вас? Если бы я хотел обмануть вас и вовлечь в ловушку, то сделал бы это, не связывая самого себя, ведь даже такой маленький человек, как я, не возьмет жены после пяти минут знакомства. Говоря откровенно, я предпринял ваше освобождение по побуждению, ничего общего не имеющему с матримониальными соображениями!

— Могу я узнать, что это за побуждение? — спросила Хуанна все тем же оскорбленным тоном.

— Разумеется, мисс Родд! Прежде всего я должен объяснить вам, что я не странствующий рыцарь, а просто бедный искатель приключений, настойчиво ищущий богатства вследствие особенных, лично меня касающихся причин. Когда эта женщина, — Леонард указал на Соа, — пришла ко мне с рассказом о бесценном сокровище, открыть которое она обещала в том случае, если я возьмусь за дело вашего освобождения, и даже уплатила мне вперед камнем значительной стоимости, то, не имея в виду ничего лучшего и находясь в полном отчаянии, я согласился. Мало того, я заключил с ней письменное соглашение, которое она подписала как за себя, так и за вас!

— Я не имею ни малейшего понятия о том, на что вы намекаете, и никогда не уполномочивала Соа подписывать за меня документы. Я хочу видеть этот документ!

— Разумеется, — ответил Леонард и, поднявшись, пошел к своим вещам, откуда возвратился с фонарем и книжкой Джейн.

Хуанна, поставив фонарь рядом с собой, открыла книжку. Первое, что ей бросилось в глаза, была подпись на заглавном листе «Джейн Бич» и внизу торопливо сделанная надпись: «Дорогому Леонарду от Джейн. 23 января».

— Переверните! — сказал он поспешно. — Документ на другой стороне!

Она хорошо заметила и надпись, и смущение на его лице, когда он увидел, что она прочла посвящение. Кто такая была Джейн Бич и почему она называла мистера Атрема дорогим Леонардом? В этот момент — так странно устроены сердца женщин — она чувствовала предубеждение против этой Джейн Бич, кто бы она ни была. Перевернув лист, она прочла текст соглашения, потом, окончив чтение, подняла голову, и на лице ее появилась улыбка.

— Поди сюда, Соа, — произнесла она, — скажи мне, что значат все эти глупости относительно рубинов и людей тумана?

— Госпожа, — отвечала Соа, садясь перед Хуанной, — это не глупости. Язык, которому я научила тебя, когда ты была маленькой, — язык этого народа. Рассказ о сокровищах верен, хотя до сих пор я скрывала его от тебя и твоего отца Мэвума, так как он пошел бы на поиски этих сокровищ и погиб бы из-за этого. Слушай, госпожа!

И она повторила свой рассказ.

— Скажи, Соа, — спросила Хуанна, — чтобы найти это сокровище, необходимо мое путешествие в страну людей тумана?

— Я не вижу другого выхода! — ответила старуха.

— Ну что же, если это так, я помогу вам!

— Мы выступим завтра в путь очень рано, поэтому, с вашего позволения, я вернусь к себе! — сказал Леонард, вскакивая со своего места.

Хуанна с невинным видом наблюдала за ним, и, когда он проходил мимо, она при свете костра заметила, что лицо его было пасмурно и угрюмо.

«Я рассердила его, — подумала она, — и очень рада этому. Что за нужда была освобождать меня за деньги? Но он странный человек. Любопытно, кто такая эта Джейн Бич? Может быть, это ей-то и нужны деньги!»

Затем она повторила громко:

— Соа, поди сюда и, пока я раздеваюсь, расскажи мне снова все о твоей встрече с мистером Атремом, скажи, что он говорил, не пропуская ничего. Ты поставила меня своими словами, Соа, в неловкое положение, этого я тебе никогда не прощу. Расскажи мне также, как я могу помочь ему добыть сокровища людей тумана.

XIV. Недоразумение

После этого разговора отношения Леонарда и Хуанны сильно обострились, хотя им постоянно приходилось сталкиваться друг с другом.

Хуанне очень хотелось узнать, кто такая Джейн Бич. Она стала расспрашивать Оттера, но карлика, по-видимому, вовсе не интересовала Джейн Бич. Он заметил только, что, вероятно, это одна из жен бааса, живущих в большом краале за морем.

Это еще больше заинтересовало Хуанну, а упоминание Оттера о большом краале, где жил раньше Атрем, возбудило ее любопытство, и она стала расспрашивать Оттера о подробностях жизни его господина.

Карлик охотно рассказал ей, что его господин был одним из богатейших и могущественнейших людей во всем свете, но что он потерял свои владения из-за происков негодных женщин, отчего и приехал в эту страну искать счастья.

До последнего дня путешествия Хуанне так и не удалось поговорить подробно с Леонардом. Она понимала, что он нарочно избегал ее, постоянно садясь в первую лодку с Оттером, предоставляя ей с Франциско и Соа вторую. К патеру она относилась весьма любезно, разговаривала с ним по целым часам, словно с подругой. И в самом деле, в характере Франциско было что-то женственное; самая наружность его, нежное телосложение, изящные руки и черты лица еще более усиливали это впечатление. Лицом он немного походил на Хуанну, и если бы переодеть его в ее платье, то в темноте можно было принять священника за нее, хотя она была выше ростом.

Был чудный вечер, и путешественники тихо плыли в лодке мимо поросшего камышом берега.

Хуанна запела весьма распространенную песню, которую хором подтянули гребцы.

— Я не совсем понимаю, — сказал Леонард, — как вы могли изучить музыку!

— Кажется, мистер Атрем, вы принимаете меня за настоящую дикарку, но, живя на Замбези, я могла получать книги и общаться с европейскими торговцами, путешественниками и миссионерами, Мой отец, хорошо воспитанный и очень образованный человек, научил меня многому. Затем я три года училась в школе в Дурбане, где недаром провела время.

— Да, это объясняет все. Вам нравится ваша жизнь среди дикарей?

— До сих пор я жила довольно хорошо и мне все нравилось, но это последнее приключение разочаровало меня. О! Оно было ужасно! Нервная женщина сошла бы с ума на моем месте. Общение с природой есть лучшая подготовка для общения с людьми, если только вы действительно любите природу. Но теперь я хотела бы поехать в Европу, посмотреть цивилизованный свет, а между тем, вероятно, это никогда не случится. Во всяком случае, прежде всего я должна разыскать своего отца! — закончила она, вздохнув.

Леонард не сказал ничего и погрузился в глубокую задумчивость.

— А вы, мистер Атрем, какие надежды возлагаете на эту жизнь?

— Я? — горько воскликнул он. — Подобно вам, мисс Родд, я — жертва обстоятельств. Как я уже говорил вам, я — бедный искатель приключений, домогающийся богатства, и большого богатства!

— Зачем вам это? — спросила она. — Какой смысл рисковать жизнью в поисках богатства?

— Есть! — и Леонард рассказал о разорении его отца, о своем путешествии и о цели, которой он обещал добиться умирающему брату, — выкупить Атрем.

Разговор коснулся и Джейн Бич. Хуанна все старалась выспросить своего собеседника об этой девушке, о ее наружности и наконец прямо спросила:

— Скажите, вы сильно ее любите?

— Да, я ее очень любил!

Хотя громадная разница и существует между словами «люблю» и «любил», но Хуанна не обратила на это внимания. Он сказал ей, что любил Джейн Бич и, конечно, теперь еще любит ее. Откуда она могла знать, что образ этой далекой и ненавистной для нее Джейн Бич давно вытеснен из его сердца другим образом.

Сердце Хуанны сжималось от скорби, и она поняла, что полюбила этого человека с самой первой встречи. Под влиянием этой, хотя и неосознанной еще, любви, она дурно обошлась с ним раньше. Для нее была ужасна мысль о комедии брака. Еще обиднее было узнать, что он взялся за ее освобождение не ради нее самой, а в надежде приобрести богатство. Собрав всю свою энергию, она заговорила твердым голосом:

— Мистер Атрем, я весьма обязана вам, что вы мне рассказали об этом. Ваши слова сильно заинтересовали меня, и я серьезно надеюсь, что рассказ Соа о сокровищах окажется правдивым и что вы приобретете их с моей помощью! А теперь прошу вас простить мою резкость, грубость и мои горькие слова!

Хуанна стала снимать кольцо Леонарда со своего пальца, но тотчас же оставила это намерение. Это был его подарок, единственное звено между нею и человеком, теперь для нее совершенно потерянным. Неужели ей расстаться с кольцом? Оно напоминает ей так много!

Леонард с удивлением посмотрел ей в лицо. Он видел, что она страдает. Он любил ее. Может ли быть, что и она отвечала ему тем же и в этом разгадка ее странного поведения? Он хотел раз и навсегда выяснить этот вопрос, хотел сказать ей, что Джейн Бич для него не более, чем нежное воспоминание и что она, Хуанна, стала для него всем.

Через несколько минут они были на берегу. Во время остановки раз или два он пробовал поговорить с ней откровенно, но она в самом начале разговора делалась холодной и неподвижной, как мрамор. Он не мог понять этого и стал даже несколько побаиваться ее.

XV. Смерть Мэвума

Наконец путешественники прибыли к развалинам поселения. Внутренность домов выгорела, но стены их были целы, а многие хижины туземцев стояли совершенно нетронутые. Леонард с дороги послал вперед людей сказать туземцам о возвращении Хуанны; весть быстро разнеслась по соседним краям, жители которых толпами стекались к месту высадки. С ними были и те люди Мэвума, которые не попали в плен к Перейре. Все они вышли навстречу Хуанне. Прием девушки был самый трогательный. Мужчины, женщины и дети бежали к ней, мужчины приветствовали ее радостными криками, а женщины и дети целовали ее платье и руки.

Нетерпеливо отстранив женщин, Хуанна стала расспрашивать мужчин, не слыхали ли они чего-либо о ее отце. Но те отвечали отрицательно. Некоторые из них отправились вверх по реке на его поиски в тот же самый день, когда Хуанна была захвачена в плен, но до сих пор еще не вернулись.

Освобожденные пленники восторженно рассказали историю взятия и разрушения лагеря работорговцев. Оттер, видя удобный случай воспеть славу своего господина, метался взад и вперед среди толпы, потрясая копьем и распевая по зулусскому обычаю хвалебный гимн Леонарду.

— Слушайте! — говорил он. — Слушайте! Смотри на него, народ, и удивляйся!

Воздайте хвалу тому, кто сокрушил силу угнетателя!

Воздайте хвалу ему, освободителю Хуанны, которую он увел из дома злодея!

Воздайте ему хвалу, дети Мэвума, в его руках жизнь и смерть!

Никогда еще о таких подвигах не было слышно в этой земле!

Воздайте хвалу избавителю, возвратившему вам ваших детей!

— Да, воздайте ему хвалу! — сказала стоявшая подле Хуанна. — Воздайте ему хвалу, дети моего отца, так как без него никто из вас не увидел бы дневного света!

Как раз в это время появился на сцену и Леонард, слышавший слова Хуанны. Все поселенцы бросились к нему с криками, другие туземцы присоединились к ним.

— Хвала тебе! — кричали они. — Хвала тебе, избавитель!

И с этого дня Леонард стал известен у туземцев под именем Избавитель.

Вечером, когда Леонард, Хуанна и Франциско сидели за обедом в доме Мэвума, с беспокойством рассуждая о его судьбе и удивляясь, отчего о нем нет до сих пор никаких известий, они услышали шум во дворе.

В комнату вбежал Оттер с криком: «Мэвум приехал!»

Все выбежали во двор, где шесть человек держали носилки, на которых лежал мужчина, покрытый одеялами.

— О! Он умер! — крикнула Хуанна, прижимая руки к сердцу.

Леонард сначала думал, что она права, но с носилок послышался слабый голос, просивший туземцев нести его осторожнее, и Хуанна бросилась вперед с криком:

— Папа! Папа!

Носильщики внесли мистера Родда в дом и поставили носилки на пол. Леонард увидел перед собой красивого мужчину лет пятидесяти, несомненно близкого к смерти.

— Хуанна, — с трудом произнес мистер Родд, — это ты? Значит, ты спасена? Теперь я могу умереть спокойно!

Мы не будем передавать всех подробностей бессвязного разговора между отцом и дочерью.

По-видимому, мистера Родда постигла неудача в его поисках слоновой кости в намеченном им месте. Не желая, однако, возвращаться с пустыми руками, он решился подняться дальше вверх по реке, но и тут его преследовали неудачи. Уже возвращаясь домой, он встретил людей, посланных Соа, и услышал от них о похищении его дочери Перейрой.

Известие он получил ночью, было слишком темно для продолжения пути, но под влиянием винных паров он решился тотчас же отправиться на поиски дочери, несмотря на темноту. Напрасно его люди указывали на опасность путешествия ночью. Он не обратил на их слова никакого внимания и тронулся в путь. Однако путешествие продолжалось недолго: вскоре люди услышали проклятие и шум, вслед за которыми их господин исчез, и они не могли найти его до самого рассвета. Тогда только они увидели, что находятся на краю небольшой, но крутой скалы, и у подножия ее лежит Мэвум, без чувств, с тремя ранами и со сломанной правой ногой.

Несколько дней они ухаживали за ним там же, пока наконец он не приказал им отнести его домой на носилках.

Франциско осмотрел раны мистера Родда и нашел их смертельными.

На следующее утро умирающий послал за Леонардом. Войдя в комнату, Леонард нашел его лежащим на полу, голова его покоилась на коленях у дочери, а патер Франциско молился подле него.

— Мистер Атрем, — сказал умирающий, — я узнал всю историю взятия лагеря и освобождения вами моей дочери. Это было самое смелое дело, о котором я когда-либо слышал, и только сожалею, что меня не было там в это время!

— Не говорите об этом, — сказал Леонард. — Быть может, вы слышали также, что я сделал это из известного расчета!

— Да, мне говорили об этом, но вас порицать тут не за что. Если бы только эта старая дура Соа посвятила меня в тайну этих рубинов, я сам давно бы отправился в поиски за ними. Ну, по крайней мере, я надеюсь, что вам удастся добыть их. Но у меня нет времени говорить о рубинах, так как смерть уже витает надо мной. Теперь слушайте, что я вам скажу. Я нахожусь в безнадежном состоянии и беспокоюсь не за себя, конечно, — не велика важность, если свет избавится от такого бесполезного человека, как я, — а за свою дочь. Что станет с ней? Я не оставляю ей ни цента. Эти проклятые работорговцы отняли у меня все. Мне остается только поручить дочь вашему попечению. Я слышал, что вы проделали брачную церемонию там, в лагере работорговцев, и не знаю, какие отношения установятся между вами после моей смерти. Но что бы ни случилось, я полагаюсь на вашу честь и могу доверить свою дочь только вам. Дайте мне слово, что вы будете заботиться о ней, а если бы ей угрожало самое худшее, что может случиться, то у нее есть яд для защиты самой себя. Ну, что вы скажете?

Леонард задумался, а умирающий с беспокойством следил за ним.

— Я беру на себя очень тяжелую ответственность, — наконец произнес он, — но пусть будет так. Я буду заботиться о ней так, как если бы она была моей женой или дочерью!

— Благодарю вас! — сказал мистер Родд. — Я верю вам!

В тот же вечер мистер Родд скончался, и на другой день состоялись его похороны, причем Франциско совершал погребение.

Прошло три дня. Леонард не начинал разговора с Хуанной относительно продолжения путешествия, решив и не заикаться об этом, пока она сама не заговорит.

Наконец Хуанна обратилась к нему:

— Мистер Атрем, когда вы предполагаете отправиться в путь?

— Право, не знаю. Я не уверен, что когда-либо отправлюсь. Это зависит от вас. Вы знаете, что я отвечаю за вас, и моя совесть не позволяет мне вовлекать вас в такие похождения.

— Пожалуйста, не продолжайте, — ответила она. — Я должна вам сказать, что сама решила отправиться туда!

— Однако вы без меня не можете отправиться! — сказал он с улыбкой.

— Неправда, — смело возразила Хуанна, — я могу отправиться и одна, и Соа будет указывать мне дорогу. Это вы не можете идти без меня, если только Соа говорит правду. Плохо или хорошо, но мы пока действовали вместе, мистер Атрем, и ни к чему теперь пытаться идти разными дорогами.

XVI. Соа предупреждает об опасности

Прошло три месяца с того дня, когда Хуанна объявила о своем непоколебимом решении сопровождать Леонарда в его путешествии за сокровищами людей тумана.

Был вечер, и караван путешественников-туземцев расположился на отдых на берегу реки, протекавшей по большой пустынной равнине. Среди них было трое белых: Леонард, Франциско и Хуанна. Караван шел под предводительством Питера, того самого, который был освобожден из лагеря Перейры. Кроме того, конечно, присутствовали карлик Оттер и старая нянька Хуанны — Соа.

Три месяца шли они, следуя указаниям Соа и двигаясь постоянно к северо-западу. Сначала они десять дней плыли вниз по течению реки в лодках. Затем, оставив главное русло Замбези, они три недели поднимались по ее притоку Мазоэ, вдоль горной цепи Манг-Анджа. Пороги заставили их продолжать путешествие пешком.

Велики были опасности речного путешествия, но их нельзя было и сравнить с тем, что пришлось им перенести за время долгого пути по неизвестной стране, грозившей самыми разнообразными опасностями. Равнина тянулась за равниной, пустыня за пустыней, и казалось, конца не будет долгому пути.

Климат становился все холоднее: они перешли часть неисследованного плато, отделяющего Южную Африку от Центральной. Местность была так ужасна, так пустынна, что носильщики начали роптать, уверяя, что их ведут на край света, где они встретят смерть. В одном только отношении путешествие было удобно: благодаря высоким местам нечего было бояться лихорадки, и путешественники не рисковали заблудиться, так как, по словам Соа, следуя вдоль берега реки, они непременно должны попасть в страну людей тумана.

Мы не станем описывать бесчисленные приключения, с которыми путешественники сталкивались на каждом шагу, их встречи с дикими животными и дикарями. Все они оканчивались благополучно благодаря огнестрельному оружию, с которым как туземцы, так и животные этих мест не были еще знакомы.

Наконец они достигли границы страны людей тумана. Прямо перед ними возвышался громадный утес, или скалистая стена, шедшая поперек равнины, как гигантская ступень, высотой от восьмисот до десяти тысяч футов. С высоты этого плато водопадами стекали воды реки Замбези.

Едва путешественники поужинали, взошла луна, и при ее свете трое европейцев стали рассматривать грозное естественное укрепление, с удивлением спрашивая себя, неужели они должны взобраться на эту твердыню и какие ужасы ожидают их за ней. В душе они уже жалели, что решились на такое безумное предприятие.

Леонард взглянул направо, где шагах в пятидесяти их черные спутники возились около костра. Они тоже молчали и также были удручены мыслью о предстоящих опасностях.

Соа подошла к ним и сказала:

— Избавитель, несколько месяцев тому назад, когда ты рыл золото у могильной горы, я заключила с тобой условие, обещая привести тебя в страну, где можно достать драгоценные камни, если ты освободишь мою госпожу. Ты спас госпожу, ее отец умер, и теперь настало время исполнить мое обещание. Если бы на то была моя воля, я никогда бы не исполнила его, так как, заключая условие, я хотела обмануть тебя. Но моя госпожа отказывается слушаться меня. «Нет, — говорит она, — то, что ты обещала от моего имени и за себя, должно быть исполнено, иначе, Соа, между нами все будет кончено».

Тогда, Избавитель, чтобы не расставаться с той, которую я любила и воспитывала с детских лет, я уступила. И вот теперь вы стоите у границ страны моего народа. Скажи, Избавитель, ты намерен перейти эту границу?

— Для чего же я пришел сюда, Соа? — ответил он.

— Я не знаю. Ты пришел сюда, чтобы удовлетворить желание твоего сердца. Слушай: то, что я тебе рассказывала, верно, но я тебе еще не сказала всей правды. За горами живет сильный народ, у которого есть обычай приносить иностранцев в жертву своим богам. Идите туда, и они убьют вас!

— Прекрасно! Однако я прошел сотни миль не для того, чтобы накануне достижения цели повернуть назад. Ты можешь даже оставить меня одного, если угодно, но я пойду. Я не хочу быть одураченным!

— Никто из нас не имеет желания быть одураченным, мистер Атрем, — кротко заметила Хуанна, — по крайней мере, я предпочту умереть, чем вернуться назад ни с чем. А ты, Соа, скажи же, наконец, что мы должны сделать, чтобы примирить с собой твоих очаровательных соплеменников? Вспомни, — прибавила она, сверкнув глазами, — что я не позволю шутить над собой, Соа. В этом деле интересы Избавителя сливаются с моими, его гибель — моя гибель!

— Твоя воля — моя воля, госпожа, — ответила Соа, — я люблю тебя одну в целом свете, а остальных ненавижу! — прибавила она посмотрев на Леонарда и Оттера. — Слушай! У моего народа есть закон, по крайней мере был, когда я еще жила среди него сорок лет тому назад. По этому закону всякий иностранец, перешедший границу летом, приносится в жертву матери Аке, а явившийся зимой — ее сыну Джалю, так как жители туманной страны не любят иностранцев. Но моему народу было предсказано, что Ака-мать и Джаль-сын вернутся в страну, которой они некогда управляли, в человеческом образе. Ака будет иметь такой же вид, как ты, госпожа, а Джаль — вид этой черной собаки-карлика, которого я в своем безумии и приняла за божество, увидев его впервые. Когда мать и сын вернутся в страну, короли ее должны будут сложить свою власть, а жрецы Змея будут служить им. С богами в страну вернутся мир и счастье, которые не прекратятся никогда. Госпожа, ты знаешь язык моего народа, в детстве я обучала тебя ему, ты знаешь также песнь, священную песнь возвращения, которую будет петь Ака, когда она вернется в свою страну. Я научу тебя, что нужно делать потом!

На следующее утро Леонарда разбудил шум среди его спутников-туземцев. Подойдя к ним ближе, он догадался о причине его: два бушмена, подкравшись к лагерю путешественников, стащили несколько мелких вещей и пытались скрыться с ними, но были пойманы. Воры выли от страха, пока их не успокоили, подарив им несколько пустых патронов и зернышек бус. Оттер при посредничестве одного из людей Мэвума, знавших язык бушменов, стал расспрашивать дикарей о стране, лежавшей за скалистой стеной. Пленники заявили, что сами никогда не осмеливались проникнуть туда, но слышали о ней от других. По их словам, страна эта холодна и чрезвычайно туманна, в ней живут рослые люди, одевающиеся в звериные шкуры и приносящие иностранцев в жертву Змею, а всех своих красивейших девушек они отдают в жены богу. Вот и все, что они знают об этой стране, так как немногие люди, проникшие туда, никогда не возвращались обратно. Очевидно, это — заколдованная страна.

Видя, что от этих людей больше ничего нельзя добиться, Леонард отпустил их. Затем он приказал поселенцам готовиться к выступлению. Но здесь возникло новое затруднение. Переводчик повторил рассказ бушменов своим товарищам, и носильщики, вместо того чтобы складывать вещи путешественников, после короткого совещания в полном составе подошли к Леонарду.

— В чем дело, Питер? — спросил он вожака.

— Избавитель, мы не хотим идти туда на верную смерть. Правда, и назад трудновато идти, но все же лучше, так как хотя бы немногие из нас смогут тогда вернуться живыми к своим хижинам; а если мы пойдем туда, — указал он на скалистую стену, — то все наверное умрем, принесенные в жертву дьяволу или Змею!

Леонард задумчиво пощипал свою бороду и наконец сказал:

— В таком случае, Питер, мне кажется, ничего более не остается сказать, кроме — прощайте!

Питер поклонился и пошел прочь со сконфуженным лицом. Хуанна остановила его. Вместе с Оттером и другими она молча слушала разговор и теперь впервые заговорила.

— Питер, — кротко сказала она, — когда ты и твои товарищи были в руках Желтого Дьявола, кто освободил вас?

— Избавитель.

— Так. А теперь, должно быть, мои уши обманывают меня, или я действительно слышала, что ты и твои братья, со мной вместе спасенные Избавителем от позора и лишений, хотите покинуть его в минуту опасности?

— Ты слышала верно! — сказал печально Питер.

— Хорошо. Идите, дети Мэвума, моего отца, покиньте меня в нужде, но знайте, что я, белая женщина, пойду одна с Избавителем туда, куда вы боитесь ступить. Идите, дети моего отца, и пусть мир будет с вами, если это возможно. Как вы знаете, я верно предсказала гибель Желтого Дьявола; теперь я предскажу вам, что немногие из вас увидят снова свои краали и ты, Питер, не будешь в числе их. Те же, которые целы и невредимы вернутся домой, будут покрыты позором!

Поселенцы призадумались и затем дружно заявили, что пойдут за Хуанной хоть на край света.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ В стране тумана XVII. На той стороне

Через час путешественники начали восхождение на скалистую стену, оказавшееся на самом деле еще более трудным, чем они предполагали. Дорог не было никаких, ибо люди, жившие за скалистой стеной, никогда не выходили на равнину, а немногие жители равнин почти никогда не отваживались подниматься по ее отвесам. За неимением других дорог путешественники продвигались вдоль реки. Восхождение оказалось настолько трудным, что Леонард хотел уже бросить попытку взойти на скалистую стену и, следуя вдоль ее подошвы, постараться найти какую-либо иную дорогу, но Оттер, с ловкостью кошки взбиравшийся по отвесным скалам, с помощью веревки помог преодолеть наиболее опасные места, и поздно вечером путешественники наконец оказались на вершине стены. Ночь они провели, страдая от холода и ветра, пронизывавшего их до костей. Утром вся равнина была покрыта туманом, который не исчез и к девяти часам, вследствие чего они решились продолжать свое путешествие под руководством Соа, следуя к северу по восточному берегу реки.

Целый день шли они, блуждая в тумане, как привидения, руководствуясь лишь глухим журчанием реки. Ни одно живое существо не попалось им навстречу, за исключением большого стада быков с прекрасной белой шерстью. Один из этих быков был убит Леонардом, ибо их пищевые запасы истощились.

Близилась ночь, и путешественники решили остановиться на ночлег. Во время заката солнца небо несколько прояснилось — по крайней мере, красный диск солнца стал виден сквозь туман, и они внезапно заметили гигантскую фигуру человека, одетого в козью шкуру, с большим копьем в руке и с висевшим на бедре луком. Хуанна первая заметила его и с ужасом указала Леонарду на молча наблюдавшего за ними гиганта. Леонард, держа наготове ружье, бросился к тому месту, где стоял неизвестный, но тот исчез в тумане. Не успел Леонард вернуться к Хуанне, как в воздухе что-то просвистело и ударилось о землю вблизи него; нагнувшись, Леонард увидел большую стрелу с зазубренным острием и красными перьями на конце. Подняв ружье, он сделал выстрел в том направлении, откуда была послана стрела, и приказал своему маленькому отряду приготовиться к защите, но больше никто не появлялся. Ночь путешественники провели без сна, ожидая нападения и дрожа от холода; в довершение всех несчастий пошел крупный град. Настроение их еще более ухудшилось, так как они увидели, что Соа говорила правду и что рассказы бушменов о великанах, покрытых шкурами, — не преувеличенные выдумки дикарей.

Наконец наступило утро, пасмурное и туманное. Путешественники были едва живы от холода. Некоторые из носильщиков были так напуганы, что громко ворчали и думали было вернуться, но теперь никто из них не осмелился бы сделать и шага назад; кроме того, Леонард объявил им, что предаст смерти каждого, кто окажет ему малейшее неповиновение.

Промокшие до нитки, голодные и дрожащие от холода, они продолжали свой путь по неизвестной стране. Соа с каждым часом становилась все злее и с горделивым видом выступала впереди. Целый день шли путешественники, не встретив ни одного человека; наконец надвигавшийся мрак заставил их остановиться. Леонард и Оттер пошли разыскивать подходящее место для ночлега, где бы они могли раскинуть единственную имевшуюся у них палатку для Хуанны. Вдруг Оттер, издав громкий крик удивления, указал Леонарду на что-то видневшееся ярдах в ста перед ними.

— Смотри, баас, там дом, каменный дом, а на крыше растет трава!

— Глупости, — сказал Леонард, — просто куча камней. Впрочем, пойдем посмотрим!

Осторожно подойдя, они увидели, что это был действительно дом или подобие его, построенный из громадных необработанных камней, покрытый стволами маленьких деревьев, а сверху — зеленым дерном. В нем были два оконных и одно дверное отверстие, завешанные бычьими шкурами. Леонард позвал Соа и спросил у нее, что это такое.

— Это, без сомнения, дом пастуха, стерегущего стада короля или жрецов. Очень может быть, что здесь живет тот самый человек, который пустил вчера стрелу!

Убедившись, что внутри постройки никого не было, путешественники вошли в нее. Стены из нетесаных камней, покрытые плесенью, земляной пол и убогая обстановка жилища дикаря имели в себе мало привлекательного, однако путешественники обрадовались возможности провести ночь под крышей. Бесчисленные насекомые беспокоили их, но все это были пустяки в сравнении с неудобствами предыдущих дней.

Прошла и эта тяжелая ночь, и наконец настало утро. Туман рассеялся, и они могли ясно разглядеть местность. Они находились на громадной равнине, мало-помалу возвышавшейся и оканчивавшейся у подножия величественной цепи гор со снежными вершинами. Внизу склоны гор были покрыты лесами.

Оттер взглянул вдаль своими ястребиными глазами и наконец спокойно сказал, обращаясь к Леонарду:

— Взгляни, баас. Старая ведьма не солгала нам. Вон там виден город людей тумана!

Взглянув по направлению, указанному карликом, Леонард разглядел в широкой излучине горной цепи, у ее подошвы, множество домов, построенных из серого камня и покрытых зеленым дерном.

— Да, это, очевидно, крааль великого народа, — продолжал Оттер. — Крепкий крааль. Взгляни, баас, как он превосходно защищен: сзади него такие горы, через которые никто не может перейти, а вокруг стен течет река!

Некоторое время путешественники молча смотрели на открывшееся перед ними зрелище. Им казалось странным, что они достигли этого города. Какой прием они встретят за его стенами?

К полудню они приблизились к городу еще на пятнадцать миль и могли уже хорошо разглядеть его. Дома в городе были сгруппированы в виде улиц и построены так же, как и та хижина, где они провели ночь два дня тому назад. Среди построек выделялись по своей величине два здания, стоявших у самого склона горы. Одно из них своей конструкцией напоминало другие дома, но было обнесено оградой, а другое, расположенное на возвышенности, имело вид римского амфитеатра. На дальнем конце этого амфитеатра стояла громадная каменная масса, имевшая грубое подобие человеческой фигуры.

— Что это за здание, Соа? — спросил Леонард.

— Нижнее — дворец короля, белый человек, а верхнее — храм Глубоких вод, он находится на том месте, где река берет начало в недрах гор!

— А что это за громадный камень по ту сторону храма?

— Это, белый человек, статуя бога, вечно охраняющего город своего народа.

— Должно быть, большой бог! — заметил Леонард, имея в виду размеры статуи.

— Он действительно велик, — ответила она. — И мое сердце наполнилось страхом при одном взгляде на него.

После двухчасовой остановки путешественники снова тронулись в путь и скоро убедились, что их движение замечено. На дороге показались люди, одетые в козьи шкуры, с копьями в руках, луками и рогами. Подпустив путешественников ярдов на шестьсот, один из этих людей пустил в них стрелу и, протрубив в рог — по-видимому, это был сигнал, — исчез. Подойдя еще ближе, они ясно заметили вооруженных людей, переправляющихся в лодках и на плотах через реку. Вскоре все эти люди выстроились четырехугольником, пустым внутри, и весь полк, приблизительно тысяча вооруженных людей, двинулся им навстречу.

Положение становилось опасным.

XVIII. Возвращение Аки

Леонард обернулся и вопросительно посмотрел на своих спутников.

— Что делать? — спросил он.

— Мы подождем, пока они не подойдут ближе к нам, — ответила Хуанна, — затем я и Оттер пойдем одни им навстречу; я знаю песню, которой меня научила Соа. Не бойтесь, я хорошо выучила свой урок, и если все пойдет правильно, то они подумают, что мы — их исчезнувшие боги; по крайней мере, так говорит Соа!

— Да, если все пойдет правильно… А если нет?

— Тогда прощайте, — сказала Хуанна, пожав плечами. — Во всяком случае, мне надо приготовиться к эксперименту. Соа! Отнеси мой узел за те камни! — показала она рукой. — Да! Я забыла: мистер Атрем, вы должны дать мне ваш рубин!

Леонард отдал ей рубин, подумав, что, вероятно, он никогда уже больше не увидит его. Но теперь, когда дело шло о спасении жизни, нечего было думать о рубинах.

Взяв драгоценный камень, Хуанна побежала за груду скал на равнине, Соа пошла вслед за ней, неся узел.

Через десять минут Соа вышла из-за скал и окликнула путешественников. Подойдя к ней, они увидели интересное зрелище. За камнями стояла Хуанна в белом арабском одеянии, с открытыми шеей и плечами. Прекрасные волосы ее были распущены, доходя почти до колен, а над ее лбом, сверкая, как красный глаз, сиял большой рубин, искусно прикрепленный Соа с помощью ленты.

— Взгляните на богиню и воздайте ей божеские почести! — сказала Хуанна, улыбаясь, но Леонард видел, что она дрожала от волнения.

— Я не совсем понимаю, что вы хотите сделать, но к своей роли вы очень подходите! — заметил он, ослепленный блеском ее красоты.

Хуанна покраснела, увидев восхищение в его глазах, и, обратившись к карлику, проговорила:

— Ну, Оттер, ты также должен приготовиться. Помни, что Соа говорила тебе. Что бы ты ни увидел и ни услышал, не открывай своего рта. Иди рядом со мной и делай то же, что и я, — вот и все!

Оттер, проворчав что-то, стал готовиться. Ему пришлось снять свою куртку и панталоны и остаться совсем нагим, исключая пояса, прикрытого умутшей — набедренной повязкой, местным костюмом жителей тумана.

— Что это значит? — спросил Питер, дрожавший от страха.

— Это значит, Питер, — сказала Хуанна, — что Оттер и я представляем собой богов этого народа. Если они признают в нас богов — хорошо, если же нет — тогда мы погибли. Если мы будем признаны, остерегайтесь выдать нас малейшим неосторожным словом. Будьте благоразумны и молчаливы и делайте то, что мы время от времени будем говорить вам, если хотите остаться в живых!

Питер с удивлением отступил назад, а Леонард и Франциско обратили внимание на приближавшихся воинов людей тумана.

Медленно и в молчании приближались они, их мерные шаги глухо отдавались в воздухе. Наконец шагах в полутораста они остановились. Леонард разглядел, что среди них не было ни одного человека ниже шести футов. В наружности их не было ничего отталкивающего, а большие глаза выражали странное спокойствие, спокойствие статуй. Все они были, по-видимому, хорошо дисциплинированы. У командиров кроме оружия в руках были еще трубы из рогов дикого быка.

Полк стоял молча, смотря на группу чужеземцев, или, скорее, на груду камней, за которыми они спрятались. В центре полка, построенного в виде пустого внутри четырехугольника, стояла группа людей, среди которых особенно выделялся могучей фигурой молодой воин. Леонард принял его за вождя или короля. Сзади него стояли советники, а впереди — три пожилых человека с жестким выражением лица. Эти люди были обнажены до пояса и не имели при себе иного оружия, кроме ножей, прикрепленных к поясу. На груди их была вытатуирована голубой краской голова гигантского змея. Очевидно, это были жрецы.

Пока путешественники наблюдали за ними, король, или вождь, отдал какой-то приказ, и командиры, приложив к губам трубы, подали какой-то сигнал.

Полк все еще продолжал стоять спокойно, смотря на камни, а три жреца приблизились к королю, или вождю, и стали с ним совещаться.

— Теперь пора! — сказала взволнованно Хуанна. — Если только они атакуют нас, все погибло: пустив только раз тучу своих стрел, они убьют всех нас. Пойдем, Оттер!

— Идите, Хуанна, — произнес Леонард. — Если что-нибудь случится, я постараюсь отомстить за вас прежде, чем буду сам убит. Идите и простите меня!

— За что мне вас прощать? — спросила она, глядя на него сияющими глазами. — Разве вы не подвергались величайшей опасности ради меня?

— Да, иди, — заметила Соа, до сих пор чрезвычайно внимательно смотревшая на трех стариков в середине полка. — Здесь нечего бояться, если только этот глупец карлик будет держать язык за зубами. Я знаю свой народ и скажу тебе, что если ты споешь ту песню, то они объявят тебя и черного человека богами своей земли. Но торопитесь: солдаты скоро будут стрелять!

Соа была права: раздалась команда, и солнце засверкало на остриях тысячи стрел, направленных на путешественников.

Хуанна вскочила на большой камень и встала на нем во весь свой рост, освещенная яркими лучами солнца. При виде ее по рядам воинов пронесся шепот смущения. Громкий голос снова произнес команду, и стрелы воинов опустились к земле.

Тогда Оттер, прикрытый только умутшей, вскочил на камень и стал рядом с Хуанной, и шепот солдат перешел в громкий крик удивления и страха.

Одно мгновение плохо подходящая друг к другу пара стояла вместе на камне, затем Хуанна соскочила с него, ее примеру последовал Оттер, и они вместе направились к воинам. Шагов двадцать Хуанна прошла в молчании, держа карлика за руку, а затем внезапно запела дикую, но мелодичную песню:

Я спала: плакали ли вы обо мне?

Я спала, но проснулась, мой народ.

Я не умерла, ибо никогда не могла умереть.

Теперь я вернулась назад.

Взгляните на меня, восставшую от сна;

Взгляните на странницу, долгожданную вами.

Повторите имя мое — Рассвет!

Воины со страхом и удивлением прислушивались к пению прекрасной женщины, приближавшейся к ним легкими шагами.

Подойдя к первым рядам, Хуанна остановилась, прекратив пение.

— Что же вы не приветствуете меня, дети детей моих? — громко спросила она.

Солдаты с ужасом смотрели один на другого, и Хуанна увидела, что ряды воинов вдруг раздвинулись и из-за них показались три старика, сопровождаемые вождем. Остановившись перед Хуанной в нескольких шагах, старший из них, которому было, по-видимому, лет девяносто, заговорил среди воцарившегося кругом молчания, обращаясь к молодой девушке:

— Кто ты? Женщина или дух?

— Я женщина и дух в одно и то же время! — ответила она.

— А тот, кто с тобой? — продолжал трепещущий жрец, показывая на Оттера. — Он бог или мужчина?

— Он бог и мужчина вместе!

— А те, — указал жрец на спутников Хуанны, — кто они?

— Это наши доверенные и слуги, люди, а не духи!

Три жреца стали совещаться между собой, а вождь с восхищением смотрел на прекрасную девушку. Старший из жрецов заговорил снова:

— Ты сказала нам на нашем собственном языке о таких вещах, которые долго были скрыты, хотя, быть может, о них еще помнят. Или, прекраснейшая, ты лжешь, и в таком случае вы все будете отданы на съедение Змею, против которого вы богохульствовали, или вы действительно боги, и тогда вам следует воздать божеские почести. Скажи нам твое имя и имя твоего карлика!

— Среди людей я слыла под именем Небесной Пастушки, а его звали Оттером, живущим в воде, но кроме этих мы имеем другие имена!

— Скажи нам их, Пастушка!

— В далеком прошлом я называлась Блеском, Зарей, Дневным светом, он — Молчанием, Ужасом, Мраком. Но в самом начале мы имели другие имена. Быть может, вы знаете их, служители Змея?

— Быть может, знаем! — ответили те. — А знаете ли вы?

— Эти священные имена в течение многих лет произносились изредка в полном мраке и с покрытой головой, — смело ответила Хуанна, — а теперь, в час возвращения, их можно произносить громко, при свете дня. Слушайте, дети Змея, наши первоначальные имена: Ака — мое имя, мать Змея; Джаль — имя того, кто сам Змей! Ну, узнаете теперь нас?

Когда эти слова слетели с ее уст, вопль ужаса раздался в толпе воинов, и старший из жрецов закричал громким голосом:

— Падите ниц, дети Змея! Копьеносный народ, живущий в тумане! Ака, бессмертная королева, вернулась к нам. Джаль, бог, облекся в человеческую плоть. Олфан! Сложи власть: она принадлежит ему. Жрецы, раскройте перед ними двери храмов. Воздайте почести матери и честь — богу!

Все воины пали ниц, как один человек, громко крича:

— Ака, мать жизни, вернулась; Джаль, мрачный бог, облекся в плоть. Воздадим божеские почести матери и честь — богу!

Хуанна и Оттер одни стояли на ногах, все остальные лежали, распростершись на земле, за исключением, впрочем, вождя, по-видимому не обнаруживавшего желания сложить свою власть в пользу карлика, независимо от того, был ли он богом или человеком. Оттер, с изумлением следивший за тем, что происходило перед его глазами, и не понимавший ни слова, обратил внимание Хуанны, что вождь стоял на ногах. Великан, заметив, что карлик указал на него копьем, принял этот жест за изъявление гнева новоявленного божества. Суеверие взяло верх над гордостью, и он, подобно другим, опустился на колени.

Когда приветственные клики замолкли, Хуанна заговорила снова, обращаясь к старейшему из жрецов:

— Встань, дитя мое, — (дитя это, надо сказать, могло быть ее прадедом), — и вы все встаньте, копьеносные воины и слуги Змея, и слушайте мои слова. Вы признали меня теперь по моему лицу, священному имени и красному камню. В давние времена моя кровь пролилась и превратилась в такие камни, которые вы ежегодно приносили в жертву тому, кто мой сын и кто убил меня. Теперь его царствование кончено. Конечно, он бог, но он снова любит меня как сын и с почтением преклоняет колени передо мной! Теперь проводите меня в город!

Хуанна медленно и важно стала отступать вместе с Оттером назад к куче камней, за которой стояли ее спутники, и пела все время, пока шла.

XIX. Безумие Оттера

Хуанна и Оттер вернулись к своим спутникам, которые, лежа за камнями, с изумлением наблюдали за всем происходившим. С души их упало тяжкое бремя, когда они увидели, что целый полк рослых людей пал ниц перед молодой девушкой и карликом.

— Что случилось? — спросил быстро Леонард, когда Хуанна вернулась. — Ваш замысел, кажется, имел успех?

— Отошлите этих людей назад, и я скажу вам! — ответила Хуанна.

Когда Леонард исполнил это, молодая девушка разразилась истерическим смехом, ее напряженные нервы в конце концов не выдержали.

— Вы все должны с большим почтением относиться к Оттеру и ко мне, — сказала она наконец, — потому что мы действительно боги. Не возмущайтесь, Франциско, я начинаю сама верить в это. Уверяю вас, что это факт. Они вполне признали нас за богов, и это — после пятиминутного разговора. Слушайте! — И она рассказала обо всем происшедшем.

Пока она говорила, полк начал двигаться уже не четырехугольником, а по отрядам. Отряд за отрядом проходили они мимо путешественников мерным шагом. Хуанна с Оттером опять стали на камне, и воины, проходя мимо них, бросали в воздух копья с криками: «Слава матери! Слава Змею!» Наконец последний отряд скрылся из глаз.

— Прекрасно, — сказал Леонард, — чем дальше, тем лучше, Хуанна! Вы — самая смелая и ловкая девушка в целом свете. Большинство молодых женщин на вашем месте забыли бы все и в критическую минуту упали в обморок!

— Я только, как попугай, повторяла то, чему меня научила Соа, — скромно сказала Хуанна, — я знала, что при малейшей ошибке с моей стороны буду убита, а это обостряет память. Скажу также, что если тот змей, о котором они так много говорили, хоть немного походит на изображенных на груди жрецов, то я не имею желания ближе познакомиться с ним. Я ненавижу змей. Если кого и надо благодарить, так это Соа!

— Я с удовольствием сделаю это, — сердечно сказал Леонард, пришедший в самое лучшее настроение, — Соа, ты сказала нам правду и хорошо сделала свое дело, благодарю тебя!

— Разве ты принимал меня за лгунью? — ответила старуха, устремив свои мрачные глаза в лицо Леонарда. — Я говорила тебе правду, Избавитель, что мой народ примет Хуанну и твою черную собаку за своих богов. Но разве я не говорила тебе также, что остальным угрожает смерть? Если не говорила, то скажу теперь. Тебя не назвали богом, Избавитель, как и этого Плешивого, — так туземцы звали Франциско из-за его тонзуры, — и твоя черная собака предаст вас своим тявканьем. Когда ты увидишь челюсти Змея, ты вспомнишь, что Соа говорила тебе правду, Избавитель. Быть может, белый человек, в его желудке ты найдешь те красные камни, которые ищешь!

— Молчать! — сказала с негодованием Хуанна, и Соа отступила назад, как побитая собака.

— Проклятая старуха! — произнес с содроганием Леонард. — Это настоящий дьявол в юбке, но если мне суждено попасть в желудок Змея, то, надеюсь, я встречу и тебя там!

— Я, право, не знаю, что с ней сделалось. Воздух ее родины, очевидно, оказывает на нее плохое влияние! — воскликнула Хуанна.

— Все в руках будущего, а пока мы должны сами принять меры к тому, чтобы исход дела был для нас благоприятен. Оттер, слушай меня! — сказал Леонард и дал подробные указания карлику, как себя вести в роли бога.

Затем, позвав Питера и его товарищей, он сказал им, что замысел удался, Оттер и Хуанна приняты народом тумана за богов и для спасения всех необходимо не подавать ни малейшего повода к сомнению в божественности Хуанны и Оттера.

Поселенцы быстро усвоили рассказ Леонарда и поняли, как им надо держаться.

Затем все направились к городу. Впереди шли двое белых мужчин, затем Хуанна с Оттером, сопровождаемые Соа, и, наконец, поселенцы. Через час они были на берегу реки, против города, к которому были подвезены на лодках. На другом берегу реки их ждали жрецы с двумя носилками, приготовленными для Хуанны и Оттера. Тысячи жителей толпились здесь, и когда божественная чета вступила на городскую землю, все распростерлись ниц, разразившись криками приветствия.

Хуанна и Оттер не обратили на это никакого внимания. С подобающим достоинством они сели на носилки, и шествие тронулось. Сзади шли Леонард, Франциско и другие.

Солнце уже клонилось к закату, но путешественники могли еще достаточно ясно разглядеть город и население. Улицы были крайне грубо вымощены, дома стояли отдельно один от другого, окруженные садами. В городе имелась большая торговая площадь. Женщины были гораздо красивее мужчин, с прекрасными большими глазами и величественной походкой.

Перейдя торговую площадь, шествие подошло к воротам нижнего из больших зданий, виденных с равнины; у дверей здания стояли жрецы с факелами. На дворе бил фонтан, и все здание отличалось грубой роскошью отделки. Судя по трону, стоявшему на дворе под навесом и сделанному из черного дерева и слоновой кости, здесь должно было быть жилище короля, как и оказалось впоследствии. Жрецы указали помещение для вновь прибывших: поселенцам в одном углу, Леонарду, Франциско и Соа — в другом; Хуанне и Оттеру отвели две отдельные комнаты во внутренней части дворца. Такое размещение было неудобно в том отношении, что они были отделены друг от друга, но пришлось покориться.

После ужина Леонард, прежде чем идти спать, заглянул на двор и встревожился, увидев у каждой наружной двери, ведущей в помещение, занятое путешественниками, часовых; перед дверьми Хуанны и Оттера стояли жрецы с факелами в руках. Когда Леонард хотел пройти мимо них, чтобы навестить Хуанну, они молча загородили ему дорогу своими большими копьями, и он вынужден был оставить свою попытку.

— Зачем стоят жрецы перед дверьми Хуанны, Соа? — спросил Леонард.

— Они охраняют богов! — ответила та. — Без воли богов никто не может войти!

— Скажи, Соа, — спросил снова Леонард, — ты не боишься, что тебя узнают здесь?

— Много лет прошло с той поры, когда я убежала отсюда, Избавитель, поэтому и думаю, что меня забыли, разве только жрецы откроют мою тайну посредством волшебства!

На следующее утро Леонард поднялся на заре и в сопровождении Франциско вышел на двор. Часовые уже не останавливали его, но жрецы по-прежнему стояли перед дверью Хуанны; Хуанна, услышав шум, вышла и приказала впредь беспрепятственно пропускать к ней ее спутников.

Путешественники вошли, и за ними закрылся занавес двери.

— Я так рада видеть вас, — сказала Хуанна. — Вы не знаете, как страшно мне было одной пробыть всю ночь в этой большой комнате. Я боюсь этих величественных жрецов, стоящих у дверей. Женщины, принесшие мне вчера пищу, все время бродили около и выли, как собаки. Это было ужасно!

— Очень жаль, что вы оставались одни, — сказал Леонард. — Но вы должны попытаться устроить иначе. Соа, по крайней мере, может спать с вами. А где Оттер? Надо навестить его! Я хочу посмотреть, как чувствует себя бог.

Хуанна подошла к двери и сказала жрецам, что она со своими слугами желает быть допущена к Змею. Они после, некоторого колебания дали ей дорогу, и все четверо вошли во дворик, в котором не было видно ни одного человеческого существа. Войдя в примыкавшую к нему комнату, они увидели любопытное зрелище. В громадном кресле под балдахином сидел Оттер с самым яростным выражением лица. Четыре жреца, распростершись ниц перед ним, беспрестанно бормотали молитвы.

— Здравствуй, баас! — вскричал он, вскакивая со своего места при виде Леонарда. — Здравствуй, Хуанна!

— Идиот! — сказал по-голландски Леонард, говоря самым смиренным тоном и преклоняя колени. — Если ты не вспомнишь, что ты бог, то я отплачу тебе за это, когда мы останемся одни. Вышли этих людей. Хуанна переведет им твои слова!

— Вон, собаки, — закричал на них Оттер, — вон и принесите мне пищи. Я хочу говорить с моим слугой, имя которого баас, и с моей матерью!

— Вот слова Змея, которые он произнес на священном языке! — сказала Хуанна, переведя слова Оттера жрецам.

Четверо дикарей встали и, низко нагнувшись, попятились задом из комнаты. Как только они ушли, Оттер оставил свой трон с восклицанием бешенства, заставившим прочих разразиться смехом.

— Смейся, баас, смейся, если хочешь, — сказал карлик, — ты никогда не был богом и не знаешь, что это такое. Что ты думаешь, баас? Всю ночь я просидел на этом большом стуле, а эти проклятые собаки жгли под моим носом вонючие курения и что-то бормотали. Еще час — и я бросился бы на них и убил бы их, так как ничего не ел и голод делает меня безумным!

— Тс-с… — сказал Леонард, — я слышу шаги. Живее на свой трон, Оттер! Хуанна, станьте рядом с ним, а мы опустимся на колени!

Едва они успели сделать это, как занавес был откинут и вошел жрец, неся деревянный сосуд, покрытый материей. Медленно подполз он к трону с головой, почти касавшейся его колен.

Затем, внезапно выпрямившись, он протянул сосуд, провозгласив громко:

— Мы принесли пищу, о Змей! Ешь и будь удовлетворен!

Оттер взял сосуд и, сняв покрывало, жадно взглянул на его содержимое, но был страшно разочарован.

— Собачий сын! — возмущался он на своем собственном языке. — Разве такую пищу надо подавать мужчине?

И, нагнув вниз сосуд, он показал его содержимое.

Там находилось немного овощей и водяных растений в сыром виде. В середине их был помещен прекрасный рубин, согласно какой-нибудь религиозной традиции или для украшения — неизвестно. Леонард с удовольствием посмотрел на драгоценный камень, но карлик под влиянием голода, забыв о том, что его господин совершил далекое путешествие в поисках таких камней, пришел в ярость и, схватив рубин, швырнул его в лицо жрецу.

— Разве я угорь, — заревел он, — чтобы питаться травой и красными камнями?

Жрец, испуганный странным поведением божества, поднял рубин и убежал вон из комнаты.

Хуанна и Франциско разразились неудержимым смехом, и даже Соа улыбнулась, только Леонард не смеялся.

— О осел! — горько сказал он. — Что ты сделал? Ты швырнул жрецу в лицо драгоценный камень, и он уже никогда не будет приносить их опять!

Оттер пришел в такое уныние и был так жалок, что Леонард простил его, заставив только съесть принесенную пищу.

Едва Оттер покончил с едой, как за дверьми раздались шаги, и в комнату снова вошли жрецы, во главе со стариком, с которым Хуанна говорила при первой встрече с людьми тумана. Его звали Нам.

Леонард стоял в это время возле Соа и заметил, что она, взглянув в лицо старого жреца, с трепетом отступила назад за трон.

Нам распростерся ниц перед богами и затем стал произносить речь, содержание которой Хуанна постепенно переводила своим спутникам. Жрец изъявил горькое сожаление, что Змею было нанесено оскорбление поднесением среди пищи красного камня, известного под названием «кровь Аки». Сделавший это человек должен был поплатиться своей жизнью. Он должен был понимать, что после того как мать и Змей примирились между собой, подносить Джалю эти камни — значит, напоминать ему о совершенном некогда грехе. Такой безумный поступок мог навлечь проклятие на всю страну. Пусть Змей будет спокоен. Уже отдано приказание спрятать эти камни в самое сокровенное место, и это сделал тот самый человек, который совершил преступление. Если он вернется живым оттуда, то будет убит, но он не вернется из места, куда его послали, и в стране нельзя будет найти ни одного камня, который бы напоминал матери о прошлом.

— О Оттер, мой друг, — произнес про себя Леонард, — если я не заплачу тебе за это, то имя мое тогда не Атрем!

— Но довольно говорить о камнях, — продолжал Нам, — я пришел сообщить о более важной вещи. Этой ночью в храме будет собрание всего племени, за час до восхода луны, чтобы мать и Змей могли принять бразды правления над страной в присутствии всего народа. В надлежащее время жрецы проводят в храм богов и их слуг!

Хуанна наклонила голову в знак согласия, и жрец повернулся, чтобы уйти, но прежде чем сделать это, он спросил снова, все ли идет так, как боги желают.

Хуанна велела ему выдавать всем ее слугам пищу и, кроме того, приказала принести рубины, так как «Змей прощает нанесенное ему оскорбление», а она хочет «посмотреть на свою кровь», пролитую много лет тому назад.

— Увы! Это невозможно, матушка! — отвечал тоном сожаления жрец. — Все камни, красные и голубые, сложенные в кожаных мешках, скрыты вместе с оскорбителем в таком месте, откуда их невозможно достать. Других же в это время года нельзя добыть, так как они лежат глубоко в земле, покрытой теперь снегом. Летом, когда солнце растопит снег, их можно найти, если только ваши глаза желают видеть их блеск!

Хуанна не ответила ничего, и жрец вышел. Леонард громко выругался, да и все были в унынии. Оттер заплакал от горя.

— Кто же мог знать это, баас?! — простонал он. — Вид зеленой пищи привел меня в бешенство. Теперь все погибло, и я должен еще несколько месяцев быть богом, если только они не откроют, кто я на самом деле!

— Ничего, Оттер, — сказал Леонард, почувствовав сострадание к карлику при виде его искреннего горя. — Ты потерял эти камни, ты и найдешь их потом как-нибудь. Соа, отчего ты спряталась, когда вышел старый жрец?

— Оттого, что это мой отец, Избавитель! — ответила она.

Леонард свистнул: возникло новое осложнение. Что если Нам узнает ее?

XX. Храм Джаля

В большом смущении Леонард простился с Хуанной, обещая вскоре вернуться, и пошел навестить поселенцев.

Он нашел их в довольно хорошем помещении, причем они были обильно снабжены пищей и находились в тепле. Однако настроение их было подавленное, и они умоляли Леонарда не оставлять их одних, говоря, что каждую минуту ожидают, что их убьют. Он успокоил их как мог, обещав скоро вернуться и напомнив, что жизнь их зависит от поддержания веры в божественность Хуанны и Оттера.

Остаток дня прошел довольно грустно. После первого возбуждения, вызванного их странным положением, наступила реакция, и все чувствовали себя в угнетенном состоянии духа. Молча сидели все в большой комнате, часам к десяти погрузившейся в полнейший мрак. За дверями слышались монотонные голоса жрецов, бормотавших молитвы. Наконец Леонард, на которого эта картина навеяла тоску, встал, объявив, что он пойдет погулять. Подойдя к большим воротам во дворе дворца, он стал смотреть сквозь них.

Туман немного рассеялся, и шагах в ста он увидел двери храма и его стены, футов в пятьдесят высотой. Там шли приготовления к церемонии, и кучки народа толпились у дверей. Больше он ничего не разглядел, так как ворота дворца были заперты и часовые не пропустили его. До захода солнца стоял он и наблюдал, а затем вернулся к своим спутникам.

Прошел еще час. Занавес над входом в комнату был внезапно отдернут, и появились двенадцать жрецов со свечами в руках во главе с Намом. Простершись ниц перед Хуанной и Оттером, они молча лежали на полу.

— Говорите! — сказала наконец Хуанна.

— Мы пришли, о мать и о Змей, — сказал Нам, — вести вас в храм, чтобы народ мог взглянуть на своих богов!

— Хорошо, веди! — ответила Хуанна.

— Но сначала надо облачить тебя, матушка, — сказал Нам, — так как вне храма созерцать тебя никто не должен, кроме жрецов!

Он подал ей платье, вынутое одним из его помощников из большого кожаного мешка. Платье спереди застегивалось на пуговицы, сделанные из рога, и соткано было из мягкой шерсти черного козла. Платье было с рукавами и глухим капюшоном с двумя отверстиями для глаз и одним для рта.

Хуанна удалилась, чтобы одеться, и вскоре появилась снова в облике средневекового монаха. Жрецы дали ей в руки по белой и красной лилии, и весь ее туалет был, по-видимому, окончен. Затем они подошли к Оттеру и повязали ему лоб бахромой из шерсти, закрывавшей его глаза, а в руки дали скипетр из слоновой кости, очевидно весьма древней работы, в виде змея, стоявшего на своем хвосте.

— Все готово! — сказал Нам.

— Ждите нас, — ответила снова Хуанна. — Но пусть с нами пойдут все наши слуги, кроме этой женщины, которая будет ждать нашего возвращения здесь!

Соа просила не брать ее в храм, на что Хуанна согласилась, посоветовавшись с Леонардом, заметившим, что, вероятно, она имеет свои основания для этой просьбы.

— Они пойдут также, — сказал Нам, — и для них все приготовлено! — И усмешка скривила его сморщенное лицо.

Леонард встревожился, спрашивая самого себя, что такое могло быть для них приготовлено?

Все вышли во двор, где уже ждали вооруженные воины и двое носилок. Здесь же были и поселенцы с оружием в руках, испытывавшие сильный страх, так как их окружало около пятидесяти вооруженных воинов.

Хуанна и Оттер заняли места на носилках; позади носилок Леонард построил свой маленький отряд, став во главе его вместе с Франциско. У обоих в руках были ружья и револьверы за поясом; никто не отнял у них оружия, не зная его употребления. Затем они тронулись в путь, окруженные жрецами, размахивавшими зажженными факелами и распевавшими гимны, а сзади процессии шли ряды воинов, на копьях которых также горели факелы. Пройдя ворота дворца, процессия вступила на площадь, перейдя которую, подошла к широко распахнутым дверям храма.

Здесь Хуанна и Оттер сошли со своих носилок, и все факелы были потушены.

Леонард почувствовал, что его взяли за руку и повели неизвестно куда. Он не мог даже разглядеть лица ведшего его жреца, настолько темно было кругом. По доносившемуся до него шуму он догадался, что и остальных вели подобным же образом. Раз или два он слышал голоса поселенцев и восклицания ужаса или жалобы, за которыми следовал шум борьбы, произведенный, без сомнения, жрецами или солдатами, принуждавшими к молчанию нарушителей тишины. Вскоре Леонард догадался, судя по спертому воздуху, что они вступили в какое-то закрытое помещение.

— Должно быть, мы в туннеле! — прошептал он Франциско.

— Молчи, собака, — прошипел ему на ухо жрец. — Молчи, здесь священное место!

Они не поняли значения слов, но в тоне голоса совершенно ясно слышалась какая-то угроза. Леонард замолчал и только крепче сжал ружье. Что это за место, куда их вели, быть может — тюрьма? Они скоро узнают это; казалось невероятным, чтобы эти варвары причинили какой-либо вред Хуанне. По туннелю или коридору они шли шагов полтораста. Сначала пол коридора постепенно понижался, затем стал ровным и, наконец, перешел в подъем, имевший ступени. Этих ступеней Леонард насчитал шестьдесят одну, высотой дюймов в десять каждая. Поднявшись на верх лестницы, они через семь шагов вступили опять в туннель, настолько низкий, что, проходя его, должны были нагибать головы. Выйдя через узкое отверстие, они оказались на платформе, сделанной также из камня, и почувствовали веяние холодного ночного воздуха.

Мрак был так густ, что Леонард не мог бы сказать, где он находится, но где-то далеко под ногами слышалось журчание воды и смешанный гул, как будто шепот тысячи людей. По временам доносился также шелест, напоминавший шум листьев в лесу или шуршание платьев многочисленных женщин. Ощущение, что он находится неизвестно где, шум воды и громадной толпы народа казались до такой степени странными, что ему представлялось, будто бесчисленный сонм духов окружил и следовал за ними.

Леонарду хотелось громко крикнуть, так велико было напряжение его нервов, обычно крепких, и он не один испытывал такое желание. Вдруг он услышал снизу истерические голоса нескольких людей и сердитый возглас жреца, приказывавшего молчать. Рыдания и смех перешли в страшный визг, за которым послышался шум борьбы, падение чего-то тяжелого, стон, и снова невидимые толпы народа шептались и шуршали платьями.

— Кого-то убили, — пробормотал Франциско на ухо Леонарду. — Кого только?

Леонард вздрогнул, но не успел ответить, так как рука жреца угрожающе закрыла ему рот.

Наконец тягостное молчание было нарушено, и послышался голос старого жреца Нама. Среди царившей тишины могло быть слышно ясно каждое слово, но слова жреца доносились откуда-то издали, и звук их был тих и слаб. Вот что он говорил, как сообщила им после церемонии Хуанна:

— Слушайте меня, вы, дети Змея, древний народ тумана! Слушайте меня, Нама, жреца Змея! Прошло много поколений с начала времен, — так говорит легенда, — как мать-богиня, которую мы издревле почитаем, спустилась к нам с неба вместе со Змеем, своим сыном. Пока она была в стране, совершилось страшное преступление, мрак убил дневной свет, и свет ушел отсюда; мы не знаем, как и куда. С этого времени страна стала землей тумана; народ ее начал блуждать в тумане, и тот, кому имя Мрак, стал править им, отвечая смертью на его молитвы. Но в наказание за преступление Змей должен был лишиться человеческого вида и удалиться в священное место, где, как знаем мы и знали наши отцы, его вечный символ обитает в воде, требуя себе в жертву людей!

Но еще до убийства мать дала обещание своему народу.

«Я умру от руки того, кого родила, так назначено судьбой, — сказала она, — но оставлю вас не навсегда, и не вечно Змей будет нести наказание. Много поколений пройдет, и наконец мы вернемся править нашей страной снова. Занавес тумана будет снят с вашей страны, и вы будете велики на земле. До тех пор избирайте себе королей и пусть они управляют вами. Не забывайте почитать меня и наблюдать за тем, чтобы алтарь Змея был постоянно влажен от крови и чтобы он не терпел лишений. А вот знак, по которому вы узнаете, что час забвения наконец наступил!

Я вернусь к вам в виде прекрасной белой девушки, а Змей из-за своего греха — в виде черного, отвратительного лицом карлика, фигура которого находится в нашем храме. Так мы вернемся к вам снова и вы узнаете нас, тогда мы скажем вам наши священные имена, которые отныне и до часа нашего возвращения не должны произноситься громко.

Но берегитесь, чтобы лживые и обманчивые боги не появились среди вас, так как тогда на вас обрушатся несчастья и солнце скроет свое лицо».

Так, дети тумана, говорила мать тому, кто был ее главным жрецом в те отдаленные времена. И вот теперь наступило назначенное время, и мне, его преемнику, в своем старческом возрасте удалось увидеть исполнение обещанного. Народ тумана! Бессмертные боги, имена которых священны, снова явились править своими детьми. Они пришли вчера, и вы сами слышали, как они громко назвали священные имена.

Леонард некоторое время стоял молча на одном месте, затем быстро шагнул вперед, чтобы узнать, где он находится. Но едва он успел сделать один шаг, как почувствовал, что его правая нога встретила пустое пространство, и он чуть-чуть не свалился неизвестно куда.

Удержавшись, однако, он придвинулся назад к Франциско, шепнув ему, что при каждом неосторожном движении он рискует своей жизнью. Ночной мрак начал немного проясняться, взошла луна, и ее лучи осветили небо и верхушки гор.

Теперь Леонард мог различить, что влево от него высоко поднималась в воздухе черная масса и что далеко внизу виднелось что-то вроде тени на поверхности бурлившей воды. Некоторое время он смотрел на эту воду, пока глухое восклицание Франциско не заставило его снова взглянуть вверх. Луна вышла из-за стен храма, и открылось удивительное зрелище.

Перед ним, глубоко внизу, стояло громадное здание без крыши, открытое с востока, занимавшее около двух акров пространства и окруженное громадной стеной, футов пятьдесят высотой. Здание это имело вид римского амфитеатра, все ступени которого были заняты сотнями людей, мужчин и женщин. На западной стороне храма возвышалась громадная статуя, имевшая в высоту футов семьдесят или восемьдесят, сделанная, вероятно, из массива скалы. За этим колоссом, не далее ста шагов от него, поднимались высокие горы, вершины которых были покрыты вечными снегами.

Колосс имел вид громадного карлика с безобразным лицом, сидевшего с протянутыми вперед руками, но с согнутыми локтями. Статуя стояла на платформе, выделанной из скалы; не далее как в четырех шагах от ее основания внизу виднелся круглый бассейн, в котором кипела и бурлила, как в котле, вода. Откуда она шла и куда направлялась, этого разглядеть было нельзя, но Леонард узнал впоследствии, что здесь-то и брала начало река, берегом которой они шли так много дней.

Выйдя из бассейна подземными ходами, пробитыми водой в скалах, она двумя потоками окружала городские стены, снова соединяясь на равнине. Между ступенями, расположенными рядами вокруг бассейна, и подножием статуи стоял алтарь, или жертвенный камень. На передней стороне этого алтаря, занимавшего поверхность целой комнаты, лежал связанный человек, в котором Леонард узнал короля Олфана, а сбоку алтаря стояли жрецы, вооруженные ножами. Среди них была видна кучка поселенцев, дрожавшая от страха. Опасения их были небезосновательны, так как один из них был уже мертв. Это был тот человек, нервы которого не выдержали, и он издал вопль ужаса в темноте и за это был задушен.

Все это Леонард разглядел постепенно, но первое, что осветили блестящие лучи луны, скользнув по амфитеатру, была громадная голова идола, и на ее поверхности, на высоте семидесяти футов от земли и около ста от уровня бурлившей в бассейне воды, сидела на троне из стеновой кости Хуанна. С нее был снят черный балахон, вместо которого было надето белоснежное платье, низко вырезанное на груди и перетянутое в талии поясом. Темные волосы были распущены, и в каждой руке она держала лилии, белую и красную, а на лбу блестел, как красная звезда, рубин. Она сидела спокойно, но глаза ее были широко раскрыты от ужаса. Сначала лунный луч блеснул на драгоценном камне, потом осветил ее бледное, прекрасное лицо, затем белоснежные руки и грудь, белое платье и, наконец, подножие ее трона.

Когда луна осветила нижнюю часть статуи, Леонард увидел и Оттера. Карлик, не имея другой одежды, кроме пояса и бахромы на лбу, сидел тоже на троне, держа в руке скипетр из слоновой кости. Трон его, сделанный из черного дерева, был расположен на коленях колосса, футов на сорок ниже того места, где сидела Хуанна.

Наконец Леонард разглядел и место, где находились они с Франциско. Место было ужасное. Они стояли вместе с двумя жрецами на кисти правой руки идола, образовавшей маленькую площадку, поверхностью не более шести футов, на которую они взошли, пройдя через туннель, сделанный в руке идола. Никакой ограды вокруг не было, а перед ними и с обеих сторон на глубине девяти-десяти футов виднелась поверхность воды, а в пятидесяти футах — скалистая платформа. Вначале Леонард чуть не потерял сознание, но, сделав над собой необыкновенное усилие воли, устоял на месте, опершись на ствол ружья.

Внезапно он вспомнил о Франциско и поспешил открыть свои закрытые было глаза, чтобы не глядеть на зиявший в глубине водяной бассейн. Взглянув, он увидел, что священник уже потерял сознание от ужаса и, опустившись на колени, качался взад и вперед. Леонард проворно схватил Франциско за его одеяние и таким образом удержал от падения.

Два жреца Змея, спокойно стоявшие на площадке, как будто под ногами их была твердая земля, увидав все происходившее, не пошевельнулись. Леонард заметил только, что на их лицах сверкнула злобная радость, и сердце его тоскливо сжалось. Что если они ждут сигнала сбросить его вниз? Это могло случиться. Он уже видел их обряды и понял, что религия, исповедуемая ими, требовала крови и человеческих жертвоприношений.

XXI. Как Хуанна покорила Нама

Еще царило молчание, и луна поднималась все выше и выше, освещая все большее и большее пространство; наконец ее лучи скользнули по поверхности воды, и весь амфитеатр оказался освещенным луной. Тогда снова раздался голос Нама, стоявшего вместе с тремя помощниками на площадке левой руки колосса.

— Слушайте, вы, живущие в тумане дети Змея! Вы видели ваших древних богов, ваших отца и матерь, вернувшихся назад, чтобы управлять вами и вести всех вас к миру, богатству, могуществу и славе. Вы видите их теперь. Скажите, верите ли вы в них и принимаете ли их? Отвечайте все до единого, громким голосом!

Могучий рев раздался в ответ на слова жреца:

— Верим и принимаем!

— Хорошо! — сказал Нам, когда шум затих. — Слушайте, вы, высокие боги, Ака и Джаль! Удостойте выслушать вашего жреца и слугу, говорящего от имени ваших детей, народа тумана. Царствуйте и управляйте нами! Примите власть и жертвы и живите в жилище королей. Мы возвращаем вам управление над всей землей, жизнь каждого человека в ваших руках, вам принадлежат все стада скота, город и его войско. В вашу честь алтари будут обагряться кровью, крики жертв будут музыкой для ваших ушей. Вы будете смотреть на того, кто издавна сторожит страшное, таинственное место, и он будет ползать под вашими ногами. Как вы правили нашими отцами, так управляйте и нами согласно издревле установленным обычаям. Слава тебе, о Ака, и тебе, о Джаль, наши бессмертные боги!

Все собрание загудело вслед за жрецом:

— Слава тебе, Ака, и тебе, Джаль, наши бессмертные боги!

Затем Нам заговорил снова:

— Выведите вперед прекрасную девушку, назначенную для Змея, чтобы он мог посмотреть на нее и взять себе в жены. Выведите также и ту, которая двенадцать месяцев тому назад была обручена с каменным изображением, чтобы она простилась со своим господином!

Около идола послышался шум, и с каждой стороны его показалось по одной женщине, которых жрецы вели за руку к небольшому пространству между подножием статуи и краем бассейна. Девушки были поставлены одна по правую сторону алтаря, а другая — по левую. Обе они были высоки ростом и отличались несколько устрашающей красотой женщин народа тумана. Одна, поставленная справа от алтаря, была совершенно обнажена; только пояс из козьей шкуры и роскошные распущенные волосы прикрывали ее наготу. На голове ее был надет венок из красных лилий. Стоявшая слева от алтаря была, наоборот, одета в черное платье с вышивкой, изображавшей кроваво-красного змея, голова которого находилась на ее груди. Леонард заметил, что лицо женщины было искажено ужасом и вся она дрожала, тогда как вид другой, с венком на голове, был веселый и надменный.

Одно мгновение обе женщины стояли неподвижно у алтаря. Затем по знаку Нама увенчанная цветами была выведена вперед и трижды склонила колени перед идолом или, правильнее, перед Оттером, молча смотревшим на девушку, решительно не понимая значения происходившей на его глазах церемонии. Как оказалось впоследствии, он не мог бы действовать более мудро, по крайней мере, в интересах невесты, так как молчание служило знаком согласия.

— Взгляните, бог принимает ее! — воскликнул Нам. — Красота девушки приятна для его глаз. Стань в стороне, Сага благословенная, чтобы народ мог посмотреть на тебя. Привет тебе, жена Змея!

Торжествующе улыбаясь, девушка отошла назад к своему месту у алтаря. Толпа загремела:

— Привет тебе, невеста Змея! Привет тебе, благословенная избранница!

Потом вывели и другую женщину, одетую в черное платье, и она тоже совершила обряд преклонения перед идолом.

— Долой ее, чтобы она могла найти своего господина в его жилище! — яростно кричал Нам.

— Долой ее, ее дни кончены! — заревела толпа.

И не успела Хуанна вмешаться, не успела произнести хоть одно слово, как два жреца стащили с несчастной платье и одним взмахом швырнули ее далеко в бассейн с бурлившей водой. С криком упала несчастная в воду, и тело ее стало швырять из стороны в сторону бурными волнами. Вся толпа, наклонившись вперед, наблюдала за ней. Леонард, нагнувшись вперед, также смотрел вниз.

Вода под ногами идола зашумела, и показалась голова громаднейшего крокодила. Глаза чудовища были величиной с кулак, желтые челюсти подобны пасти льва, и с нижней из них свешивались клочья белого мяса, придававшие ему вид бородатого козла. Кожа гигантского пресмыкающегося, имевшего в длину не менее пятидесяти футов, а в толщину четыре, была покрыта огромными наростами. Действительно, по внешнему виду чудовище, видимо, было очень старо.

Услышав шум в воде, пресмыкающееся выползло из пещеры под ногами идола, где оно скрывалось, чтобы найти свою обычную пищу из человеческих жертв, время от времени бросаемых ему. Подняв отвратительную голову и посмотрев вокруг, чудовище наконец нашло девушку и в одно мгновение исчезло с ней в глубине бассейна.

Пораженный ужасом, Леонард откинулся назад и взглянул вверх на Хуанну. Она согнулась в своем кресле, и ее глаза были закрыты, оттого ли, что она была без сознания, или просто сомкнуты, чтобы не видеть ужасного зрелища. Затем Леонард взглянул на Оттера. Карлик, пристально смотря на воду, спокойно сидел, подобно каменному изображению, поддерживавшему его.

— Змей принял жертву! — вскричал снова Нам. — Змей взял ту, которая была его невестой, чтобы жить с ней в его священном жилище. Продолжим дальше жертвоприношение. Возьмите Олфана, бывшего короля, и принесите его в жертву. Сбросьте белых слуг матери. Схватите рабов, которые стояли перед ней на равнине, и принесите их в жертву. Выведите вперед пленных и принесите их в жертву. Совершим жертвоприношение, установленное обычаем при короновании королей, чтобы бог, имя которому Джаль, был успокоен, чтобы он мог слушать просьбы своей матери, чтобы солнце светило нам, чтобы земля наша была плодотворна и чтобы мир был внутри наших стен!

Так кричал жрец, и Леонард почувствовал, что кровь стынет в его жилах и волосы на его голове поднимаются дыбом, так как, не понимая слов жреца, он догадывался об их значении. Он взглянул на двух жрецов, стоявших возле него, и мужество снова вернулось к нему. По крайней мере, у него есть ружье, и он будет сражаться за свою жизнь. Жрецы внизу уже схватили Олфана, чтобы положить его могучее тело на жертвенный камень, но вдруг Хуанна заговорила в первый раз, и глубокое молчание воцарилось в храме.

— Слушайте, дети тумана! — начала она, и ее звучный голос, хотя слабо, но совершенно ясно был слышен среди ночной тишины. — Слушайте меня, народ тумана и вы, жрецы Змея. Ака и Джаль возвратились на землю, и вы вернули им бразды правления; в их руках находится теперь жизнь каждого из вас. Как было сказано в древнем предании, мать оделась красотой, символом жизни и плодородной земли; сын — чернотой и безобразием, символом смерти и зла, рассеянного по земле. Теперь вы хотите принести жертвы Джалю согласно старому обычаю, чтобы он успокоился и слушал просьбы своей матери, чтобы земля была плодородна. Не это успокоит Джаля и не из-за жертвоприношения людей Ака будет упрашивать его, чтобы счастье царствовало в стране!

Слушайте! Старый закон уничтожается, и мы даем новый закон. Настал час примирения, теперь жизнь и смерть должны идти рука об руку, и после долгих лет сердца Аки и Джаля сделались кроткими; они уже не жаждут людской крови как жертвоприношения своему величию. Отныне вы будете приносить им плоды и цветы, а не жизнь людей. Смотрите, я держу в руке зимние лилии: одна бела, как снег, другая — цвета крови. Красную, выросшую на крови жертв, я бросаю прочь, а белый цветок любви и мира кладу себе на грудь. Он уничтожен, старый закон. Смотрите, он падает в жилище Змея, его родину; а новый закон расцветает над моим сердцем и внутри него. Так ли, мои дети, народ тумана? Принимаете вы или нет мое прощение и любовь?

Толпа смотрела, как красный цветок упал на поверхность воды. Затем, как один человек, толпа взглянула вверх и увидела на груди Хуанны белый цветок. Движимые общим побуждением, тысячи людей встали со своих мест с криком:

— Прошел день крови и жертв, настал день мира! Благодарим тебя, мать, и принимаем твое прощение и любовь!

Затем все снова смолкли и уселись на своих местах.

Верховный жрец Нам был уничтожен. В первый раз в течение всей своей жизни он должен был признать над собой господ в лице тех самых богов, которых он провозгласил.

— Пусть будет так! — сказал он. — Старый обряд уничтожается и вводится новый!

Его помощники развязали бывшего короля Олфана, и он поднялся с камня смерти.

— Олфан, — закричала сверху Хуанна, — мы, взявшие у тебя власть, отдаем тебе жизнь, свободу и честь. В оплату за это служи нам верно, или ты будешь лежать снова на этом камне. Клянешься ли ты нам в верности?

— Навеки! Клянусь! — ответил Олфан.

— Хорошо. Мы поручаем тебе командование войском наших детей. Прими под свою власть снова всех. Прикажи тем, кто привел нас сюда, отвести нас обратно в наше жилище и поставь около нас стражу, чтобы никто не побеспокоил нас. А вы, наш народ, пока прощайте. Идите с миром и спокойно живите под сенью нашего могущества.

XXII. Рассказ Олфана о рубинах

Выйдя на свежий воздух, Леонард увидел, что Хуанна и Оттер, заняв свои места на носилках, уже направлялись к дворцу.

У ворот дворца их встретил Олфан с сотней солдат, поднявших копья в знак приветствия при их приближении.

— Олфан, слушай наше приказание! — сказала Хуанна. — Не позволяй ни одному жрецу Змея войти в ворота дворца. Мы даем тебе власть над их жизнью и смертью. Поставь стражу у каждой двери и войди с нами!

Бывший король поклонился и отдал несколько приказаний, услышав которые, мрачные жрецы с ропотом отступили назад. Затем Хуанна и ее спутники прошли двор и вступили в комнату, где Хуанна провела предыдущую ночь. Здесь для них была приготовлена пища. Соа внимательно осмотрела всех вошедших и особенно Леонарда и Франциско, как будто она не ожидала увидеть их снова.

— Слушай, Олфан, — сказала Хуанна, — сегодня ночью мы спасли тебе жизнь, и ты поклялся нам в верности, не так ли?

— Да, королева, — ответил воин, — и я буду верен своей клятве. Это сердце бьется для тебя одной. Жизнь, которую ты мне возвратила, — твоя, и для тебя я живу и умру за тебя!

Олфан смотрел на нее с таким выражением, что, по-видимому, как показалось Хуанне, к его суеверному чувству обожания примешивалось другое чувство — восхищения мужчины перед женщиной. Не начал ли он подозревать, что она совсем не богиня? Время покажет все, но пламя, горевшее в его глазах, встревожило Хуанну.

— Не бойтесь, — продолжал Олфан, — тысяча человек будет охранять вас днем и ночью. Могущество Нама сокрушено, и теперь все ваши слуги могут спать спокойно!

— Хорошо, Олфан! Завтра утром ты снова придешь ко мне, так как нам надо о многом поговорить с тобой. А пока зорко смотри!

Олфан, поклонившись, ушел, и они наконец оказались одни. После ужина по просьбе Леонарда Хуанна перевела все, что было сказано в храме. Внимательнее всех отнеслась к ее рассказу Соа.

— Скажи, Соа, — обратился к старухе Леонард, когда Хуанна окончила свой рассказ, — ты не ожидала, что мы вернемся?

— Нет, Избавитель! — согласилась она. — Я думала, что все вы будете убиты; это бы и случилось, если бы не Хуанна. Но я осталась здесь потому, что тот, кто хоть раз видел Змея, не захочет смотреть на него снова. Много лет тому назад я была невестой Змея, и если бы я не убежала, Избавитель, то моя участь была бы такой же, как участь той, что умерла сегодня ночью!

— Теперь я не удивляюсь, что ты не пошла, — сказал Леонард.

— О баас, зачем ты не застрелил главного колдуна? Тогда это легко было сделать, и теперь он не был бы жив. Он сошел с ума от ярости, и я скажу тебе, что он погубит нас всех, как только будет в состоянии это сделать! — заявил Оттер.

— Да, лучше было бы сделать это, — сказал Леонард, пощипывая свою бороду, — но я не мог этого сделать. Кстати, Оттер, на будущее время помни, что имя твое — Молчание. Счастье, что этот народ не понимает тебя. Что такое, Соа?

— Ничего, Избавитель, — ответила Соа, — только я думаю, что Нам — мой отец и что ты хорошо сделал, не застрелив его, как советует эта черная собака!

— Я должна лечь, — произнесла Хуанна слабым голосом, — у меня кружится голова.

* * *

На следующее утро Леонард проснулся около девяти часов, так как заснул не раньше четырех часов утра. Франциско уже встал и был одет. Когда Леонард оделся, они пошли в комнату Хуанны, где был приготовлен завтрак. Здесь они нашли Оттера, чем-то весьма расстроенного.

— Баас, баас, они пришли и не хотят уходить! — сказал он.

— Кто?

— Женщины, баас! Та, которую называли моей женой, и с ней много других женщин, ее служанок. Их больше двадцати, и все рослые. Ну что я с ними буду делать, баас?

Леонард стал успокаивать беднягу. Хуанна, бледная, вышла из своей комнаты, и все сели за завтрак. Но не успели еще они окончить его, как Соа доложила о приходе Олфана.

— Все благополучно, Олфан? — спросила Хуанна.

— Все, королева! — ответил он. — Нам и триста его приверженцев сегодня на заре держат совет в жреческом доме. В городе большое смущение и много толков, но сердца народа легки, так как к нему вернулись его старые боги, принесшие с собой мир!

— Хорошо! — сказала Хуанна и стала искусно задавать Олфану вопросы, из ответов на которые мало-помалу узнала много подробностей о народе тумана.

По-видимому, это был очень древний народ, издавна живший в этом месте. Он жил не совсем изолированно, так как по временам вел войны с соседними племенами. Но с представителями этих племен дети тумана никогда не заключали браков, а пленных приносили в жертву при совершении религиозных церемоний. Управление общиной сосредоточено было в руках общества жрецов Змея, звание которых переходило по наследству — исключения из правила были крайне редки. Совет жрецов избирал короля, а когда они были недовольны одним королем, то приносили его в жертву богам и избирали другого. Таким образом, отношения между властями — государством и церковью — были довольно натянуты, но до сих пор, как заявил со скрытой яростью Олфан, церковь одерживала верх.

Король в руках жрецов представлял простое орудие, орган исполнительной власти. Если он не умирал естественной смертью или не погибал в бою, то конец его был почти всегда один: короля приносили в жертву, если погода была плоха или Джаль гневался.

Страна была обширна, но крайне редко населена. Способных носить оружие людей в ней насчитывалось всего около четырех тысяч, из которых примерно половина жила в большом городе, а остальные — в деревнях, по склонам гор. Причиной малонаселенности страны был обычай человеческих жертвоприношений, сделавший власть жрецов неограниченной, а их самих — богатейшими людьми по всей стране, так как они избирали жертвы из богатых семей для заклания на алтаре богов, а имущество их обычно конфисковывали «на нужды храма».

Дважды в год устраивались торжественные празднества в храме Джаля: одно — в начале весны, другое — осенью, после снятия урожая. И в каждое празднество приносили много человеческих жертв, половину закалывали на камне, а половину бросали в бассейн на съедение Змею. Весенний праздник посвящен Джалю, а осенний — матери Аке. В праздник Джаля приносились в жертву одни женщины, а в праздник матери — одни мужчины. На съедение Змею поступали также и преступники. У жрецов есть еще много других обрядов, говорил Олфан, и они могут увидеть их во время весеннего праздника, который наступит через день.

— Его не будут праздновать! — сказала горячо Хуанна.

На вопрос Леонарда, куда делись красные камни и тот, кто оскорбил бога, принеся ему один из камней, Олфан ответил:

— Большинство из них брошено в реку, и оттуда их никто не может вытащить. Таких было три полных кожаных мешка. Но самые лучшие камни, — продолжал Олфан, — положенные в маленький мешок, были привязаны на шею согрешившего человека и вместе с ним опущены на веревках туда, где живет Змей, чтобы он вечно сторожил их. Этот человек, конечно, уже съеден Змеем.

Олфан ушел, но после полудня вернулся снова, чтобы доложить о приходе Нама и двух старших жрецов. Хуанна приказала впустить их, и они вошли. Вид у них был самый смиренный, головы низко опущены, но маска смирения не обманула Леонарда, зам жившего мрачный огонь их глаз.

— Мы пришли, — сказал Нам, обращаясь к Хуанне и Оттеру, сидевшим рядом на креслах, — мы пришли спросить ваших повелений, ибо вы дали нам новый закон, которого мы не понимаем. Через два дня будет праздник Джаля, к которому приготовлено пятнадцать женщин, дабы принести их ему в жертву, чтобы утихла его ярость и чтобы души их он мог считать в числе своих слуг и отвратил свой гнев от народа тумана, дав ему хорошую погоду. Этот обычай существует в стране уже много лет, и, как только его нарушали, солнце не светило, хлеба не росли и скот не плодился. Но теперь вы дали новый закон, и я, который все еще ваш слуга, пришел сюда спросить ваших приказаний. Как будет идти празднество, и какие жертвы должны быть принесены вам?

— Празднество пройдет таким образом, — ответила Хуанна, — вы должны нам принести в жертву по быку и по козлу каждому; та же жертва должна быть принесена Змею, но не кровь людей. Кроме того, мы назначаем празднество днем, а не ночью!

— Хорошо! — сказал смиренно Нам. — Ваше слово — закон! — И, поклонившись до земли, старик вышел, сопровождаемый своими спутниками.

— Этот дьявольский жрец меня бесит! — сказала Хуанна, переведя присутствующим слова Нама.

— О баас, баас, — подхватил Оттер, — зачем вы не убили его сегодня ночью? Теперь он наверное бросит нас Змею!

Соа вышла из-за кресел, где скрывалась, пока в комнате находился Нам.

— Нехорошо собаке, выдающей себя за бога, угрожать жизни того, кого она обманула! — произнесла угрожающе старуха. — Быть может, настанет час, когда истина отомстит лжи рукой своего верного слуги, которому ты угрожаешь смертью, подлый карлик! — И прежде чем кто-нибудь успел ответить, Соа оставила комнату, бросив злобный взгляд на Оттера.

— Эта ваша старуха с ума меня сведет, Хуанна, — сказал Леонард. — В одном я уверен, что мы не должны позволять ей проникать в наши планы; она и так знает довольно!

— Я не могу понять, что стало с Соа, она так изменилась! — печально ответила Хуанна.

— Вы заметили это только теперь, Хуанна; что касается меня, то я не думаю, чтобы она изменилась. Вид ее любезного родителя разбудил ее скрытые добродетели, вот и все!

XXIII. Новый закон

Наступил день праздника Джаля. Согласно приказанию Хуанны, празднество должно было происходить днем, а не ночью. В сопровождении жрецов и воинов Хуанна и Оттер прежним порядком прибыли в храм. По-прежнему амфитеатр наполняла тысячная толпа, но на этот раз боги заняли место не на своих высоких тронах, а у подошвы идола, почти на краю бассейна. Леонард, Франциско и поселенцы стояли сбоку. День был пасмурный и холодный, и снег падал крупными хлопьями со свинцового неба.

Нам открыл праздник речью.

— Народ тумана! — начал он. — Вы собрались здесь, чтобы чествовать праздник Джаля по древнему обычаю, но боги вернулись к нам, как вы знаете, и в своей мудрости изменили обычай. Пятнадцать женщин были приготовлены для жертвоприношения. Сегодня утром они встали, радуясь и ликуя, что назначены Змею, но их радость обратилась в печаль, потому что боги не хотят принимать их, выбрав новые жертвы для принесения себе. Привести их сюда!

Помощники жрецов вывели из-за идола двух упиравшихся быков и двух козлов. Они были убиты, за исключением одного козла, который, вырвавшись из рук своих преследователей, с громким блеянием бросился вниз к амфитеатру и стал скакать с одной скамьи на другую. Эта сцена была настолько комична, что даже мрачные и молчаливые дикари начали смеяться.

Праздник потерпел полное фиаско.

— Кончено, народ тумана, — сказал Нам, указывая на убитых животных, — жертвоприношение совершено, праздник Джаля прошел. Пусть мать молит Змея, чтобы солнце сияло и плодородие благословило землю!

Празднество окончилось всего через десять минут, прежде же оно занимало большую часть ночи, каждую жертву убивали с известными церемониями. Ропот неодобрения раздался с заднего конца амфитеатра, ропот, перешедший вскоре в рев. Народ, приученный жрецами к кровавым зрелищам, жаждал крови.

— Вывести женщин! Пусть их принесут в жертву Джалю по старому обычаю! — вопила яростно толпа в течение десяти минут.

Тогда Нам лукаво проговорил:

— Народ тумана! Боги дали нам новый закон, по которому следует вместо мужчин и девушек приносить в жертву быков и козлов, и вы сами приняли этот закон. Отныне это священное место должно обратиться в скотобойню. Пусть будет так, дети мои!

Возбужденная его словами толпа закричала: «Крови, крови!» Послышался шум и угрожающие крики. Король заявил, что Хуанне и ее спутникам лучше удалиться. Поднявшись со своего места, девушка подошла к туннелю в скале.

Не всем удалось беспрепятственно достичь входа в туннель, так как толпа разъяренного народа, руководимая двумя жрецами, прорвав цепь солдат, ворвалась на платформу и смешалась с маленьким отрядом спутников Хуанны.

Вход в туннель защищался дверью, которую Олфан и Леонард поспешили закрыть, как только все прошли, оставив за ней завывающую от ярости толпу. Затем все поспешили ко дворцу, исключая Олфана, оставшегося около двери, чтобы наблюдать за движением толпы.

— Что это такое? — слабо спросила Хуанна, но в этот момент, откинув занавес, в комнату вошел Олфан с печальным лицом.

— Говори, Олфан! — сказала она.

— Народ приносит жертвы по-прежнему, королева! — отвечал он. — Не все мы прошли через ворота, двое из ваших черных слуг, смешавшихся с толпой, были схвачены, и теперь их приносят в жертву Джалю и других с ними!

Леонард выбежал на двор и сосчитал поселенцев. Действительно, двух недоставало.

На обратном пути он встретил уходившего Олфана.

— Куда он идет? — спросил Леонард у Хуанны.

— Охранять ворота. Он говорил, что не ручается за солдат. Поселенцев нет?

— Увы, да. Двух не хватает!

Хуанна закрыла лицо руками.

Теперь началось для них самое страшное испытание, продолжавшееся около пяти недель.

Приближалась весна, время таяния снега. В этой холодной, туманной стране от более или менее раннего или позднего наступления теплой погоды зависела жатва. Стоило только весне запоздать на несколько недель, и жителям грозил голод. Праздник Джаля и устраивался для того, чтобы обеспечить раннее наступление весны и хорошую жатву. Хуанна и Оттер уничтожили отвратительные церемонии праздника, и народ тумана, возбуждаемый жрецами, мрачно следил за результатами нового закона. Если погода улучшится, тогда хорошо, но если она ухудшится, тогда…

Леонард и Хуанна с беспокойством следили за погодой, но не было ничего утешительного: каждое утро густой туман висел над землей, а ночью дул холодный ветер.

Озлобление жителей выражалось в их отношении к спутникам Хуанны, становясь все более резким; они уже совсем не осмеливались выходить из своих помещений. К Хуанне и Оттеру пока еще относились с почтением.

Это была ужасная жизнь. Они ничего не могли делать, им нечего было читать. Большую часть дня Леонард и Хуанна проводили в разговорах на языке народа тумана с целью практики. Когда тема разговоров истощалась, они рассказывали друг другу о различных событиях своей прошлой жизни или даже сочиняли сказки, как дети или пленники. Да и на самом деле они были пленниками, которым грозила смерть.

Они хорошо узнали друг друга за эти пять недель, но ни одного нежного слова не было произнесено ими. Леонард не забывал, что Хуанна вверена его попечению покойным отцом ее, и тщательно скрывал от нее свои чувства.

Хуже всего чувствовала себя Соа. Она видела, что Хуанна больше не доверяет ей. День за днем она со все возраставшей ревностью наблюдала за Леонардом.

Оттер тоже считал, что час смерти для всех близок, но не особенно беспокоился. Наоборот, несмотря на увещевания Леонарда, он стал частенько прикладываться к сосуду с пивом. Когда Леонард предостерегал его, карлик отвечал сердито:

— Сегодня я — бог, баас, а завтра могу быть падалью! Пока я бог, дай мне пить и веселиться. Всю мою жизнь женщины проклинали меня за мое безобразие, а теперь моя жена считает меня великим и прекрасным. К чему же горевать? Скоро и так наступит конец. Нам уже точит нож для наших сердец. Пойдем, баас, со мной и будем веселиться, если только Ака позволит!

— Ты принимаешь меня за такую же свинью, как ты сам! — сказал сердито Леонард. — Хорошо, делай как хочешь, но берегись пива и вина. Теперь ты стал говорить на их языке, а когда пьян, то становишься болтлив. Сага — внучка Нама, и ты одурел от нее. Будь осторожен, а то ты будешь виноват в смерти всех нас!

— Это все равно случится, баас, так будем же пока смеяться, — мрачно возразил Оттер. — Неужели же я должен сидеть здесь, ничего не делая, до тех пор, пока не умру?

Леонард, пожав плечами, ушел. Он не мог порицать карлика, смотревшего на вещи с точки зрения дикарей.

В течение первой недели поселенцы, испуганные участью двух своих товарищей, не отваживались выходить за ворота дворца, но мало-помалу им наскучило однообразие жизни, и они приняли приглашение нескольких туземцев и без позволения Леонарда вышли на улицу. Вернулись они в свое помещение ночью пьяные, и двоих не оказалось между ними. Когда они протрезвели, Леонард стал расспрашивать их об участи пропавших товарищей, но они не могли ничего толком ему объяснить. Два пропавших поселенца так и не вернулись, а товарищи их на этот раз уже не принимали приглашений туземцев. Но все эти предосторожности не привели ни к чему. Вскоре ночью пропали неизвестно куда еще три человека, исчезли сквозь запертые и охраняемые двери. На том месте, где они спали, лежали их ружья и вещи, но сами они исчезли без следа. Олфан, узнав об этом, крайне встревожился и заметил, что во дворце есть тайные ходы, известные одним только жрецам. Возможно, что людей утащили этим путем.

XXIV. Последний из поселенцев

В день исчезновения трех поселенцев Нам пришел «воздать честь богам», что он делал еженедельно, и Леонард, успевший уже достаточно освоиться с местным языком, спросил у него, куда девались пропавшие слуги.

Жрец со свирепой улыбкой ответил, что боги, конечно, знают, куда девались их собственные слуги, и что, вероятно, они нашли нужным устранить их.

Затем, обратившись к Хуанне, он спросил, когда матери будет угодно войти в соглашение со Змеем, чтобы солнце светило и можно было сеять; народ ропщет, опасаясь голода.

Конечно, Хуанна не могла дать удовлетворительного ответа на этот вопрос.

Поселенцев на ночь разместили в другое место. Несколько ночей они провели спокойно, но на третью ночь двое из них были похищены прежним таинственным образом. Один из оставшихся поселенцев клялся, что, проснувшись ночью, он увидел, как в их комнате раскрылся пол и из образовавшегося отверстия просунулись чьи-то длинные руки, схватившие одного из его товарищей. Леонард внимательно осмотрел каменный пол комнаты, в которой спали поселенцы, но ничего не обнаружил. После этого ни один из них, за исключением Оттера, не обращавшего ни на что внимания, не мог спать, опасаясь, чтоб его не утащили в темноте невидимые враги. Леонард и Франциско поочередно охраняли сон друг друга, лежа у дверей в комнату Хуанны. Что касается поселенцев, то невозможно описать охвативший их ужас. Горько упрекали они Леонарда, заведшего их в эту дьявольскую землю, и проклинали тот час, когда они впервые увидели его лицо. «Гораздо лучше было бы, — говорили они, — оставаться в руках Желтого Дьявола, так как это был все же человек, а здесь живут колдуны, злые духи в человеческом образе».

Вожак поселенцев, Питер, которого они все любили, сошел с ума от ужаса и бегал взад и вперед по дворцу, выкрикивая проклятия Леонарду и Хуанне. Бывшие во дворе солдаты и женщины с любопытством наблюдали за ним. Так продолжалось несколько часов, товарищи его не хотели вмешиваться, думая, что он одержим духом. В конце концов несчастный покончил с собой. Напрасно Леонард просил остальных воздерживаться от спиртных напитков и быть всегда настороже — они не послушались его совета и один за другим исчезли таинственным образом.

Никогда Леонард не мог забыть чувства, овладевшего им, когда на пятый день их заключения, войдя утром в комнату поселенцев, он нашел помещение пустым. На полу лежали два одеяла и заботливо положенные неизвестной рукой крест-накрест два жреческих ножа. Оцепенев от ужаса, Леонард вернулся в комнату.

— Что такое? — спросила Хуанна, уже вставшая. Глаза молодой девушки выражали ужас, губы ее дрожали.

— Только что, — ответил он печально, — двое последних из ваших слуг исчезли, и вот что осталось вместо них! — показал он найденные им ножи.

Хуанна не выдержала.

— О Леонард, Леонард! — сказала она, горько плача. — Ведь это были слуги моего отца, которых я знала с детства, и я довела их до этого страшного конца. Не можете ли вы придумать, как бы уйти из этих мест, иначе я умру от страха?! Я больше не могу спать. Я чувствую, что за мной ночью следят, хотя не могу сказать — кто. Прошлой ночью мне казалось, что кто-то двигался вблизи занавеса, где вы с Франциско спали. Соа говорит, что это фантазия!

— Это невозможно, — сказал Леонард, — Франциско караулил. Да вот и он сам!

Франциско вошел в комнату с растерянным лицом.

— Утром, — едва мог произнести он, — очевидно, кто-то входил в комнату, где мы спали прошлой ночью. Все ружья исчезли, наши и поселенцев.

— Как! — ужаснулся Леонард. — Ведь вы же караулили ночью!

— Должно быть, меня усыпили на некоторое время; это ужасно, мы теперь без оружия!

— О! Неужели нет выхода отсюда? — спросила Хуанна.

— Нет никакой надежды! — мрачно ответил Леонард. — У нас здесь нет друзей, кроме Олфана, но у него мало власти, ибо жрецы склонили на свою сторону воинов. Да если бы нам и удалось бежать отсюда, что мы будем делать без оружия, без слуг? Все, что нам остается, это — скрепя сердце надеяться на лучшее. Конечно, правы те, кто говорит, что от поисков сокровищ не бывает добра, но я все-таки надеюсь остаться в живых и приобрести их!

— Как, Избавитель, — раздался сзади него насмешливый голос, — ты все еще хочешь получить красные камни? Ты, чья кровь скоро сделается красной, подобно этим камням?! Поистине, жадность белого человека велика!

Леонард оглянулся. Соа, слышавшая их разговор, смотрела на него с выражением дикой ненависти в своих мрачных глазах. Внезапная мысль пришла ему: не этой ли женщине они были обязаны своими несчастьями? Каким образом из всех слуг Хуанны только она одна уцелела?

Он стал расспрашивать Соа, и та не могла удержаться от выражения ненависти к нему, похитившему любовь ее госпожи, хотя и сказала, что неповинна в исчезновении поселенцев. Наконец она заявила, что госпожа должна выбирать между ней и Избавителем.

— Пусть госпожа предоставит его жрецам и вверится ей, Соа, и она спасет ее!

Одна мысль о таком спасении возмутила девушку, и она стала упрекать Соа. Но старуха была непоколебима. Леонард уже вытащил уцелевший у него револьвер и хотел убить ее, но Хуанна остановила его. Тогда он велел Франциско принести веревку, чтобы связать Соа.

Франциско вышел и тотчас же вернулся в сопровождении Оттера. Месяц беспутства наложил свою печать даже на железную натуру карлика. Его блестящие черные глаза были красны, руки дрожали, и он даже не мог твердо держаться на ногах.

— Ты опять пьян! — сказал Леонард. — Ступай прочь, мы здесь в горе и не хотим иметь дела с пьяницами. А теперь, Франциско, дайте мне эту веревку.

— Да, баас, я был пьян, — смиренно отвечал карлик, — надо выпить перед тем, как идти на смерть.

— Слушай, — сказал Леонард, — пока ты веселился, последние из людей Мэвума исчезли, и вот что осталось вместо них! — И он указал на ножи.

— Вот как, баас, — ответил Оттер, — ну, мы от этого немного потеряли, на них было мало надежды. Однако я хочу стать снова мужчиной, чтобы собственноручно задушить этого колдуна Нама!

— Скоро тебя самого задушат, Оттер, — сказал Леонард. — Смотри, перестань пить, а то я буду бить тебя!

— Я уже трезв, баас, в самом деле. Прошлой ночью я был пьян, но сегодня ничего не осталось, кроме сильной боли здесь! — И он хлопнул рукой по своей большой голове. — Зачем ты хочешь связать эту старую корову Соа, баас?

— Она грозит нам, Оттер. Она говорит, что предаст нас. Слушай, — продолжал Леонард, — мы должны сторожить эту женщину днем и ночью. Твоя очередь начнется с этой ночи — авось, это удержит тебя от пьянства!

Связав Соа самым надежным образом, они положили ее в угол комнаты, и весь день Франциско и Леонард сторожили ее. Старуха не оказала никакого сопротивления, когда ее связывали, и не произнесла ни одного слова. Очевидно, после взрыва бешенства наступила реакция, и, утомленная, откинув голову назад, она заснула или сделала вид, что спит.

День прошел спокойно, без всяких происшествий. Олфан посетил их и сообщил, что волнение в городе все усиливается. Невиданная ранее продолжительность холодной погоды приводила народ в суеверную ярость, которая, несомненно, должна вскоре вылиться в ту или иную форму насилия. Жрецы прилагали все усилия к тому, чтобы разжечь страсти, но непосредственной опасности еще не было.

После заката солнца Леонард и Франциско вышли на двор посмотреть на состояние погоды, но ничего утешительного не было: небо было так же, как и прежде, пасмурно, и дул пронизывающий, холодный ветер.

Возвратившись во дворец и строго наказав Оттеру наблюдать за Соа, они завернулись в свои одеяла и легли спать. Хуанна была уже в постели, поставленной непосредственно по другую сторону занавеса, у которого спали они, так как Хуанна боялась спать одна.

Среди ночи Леонард открыл глаза, услышав чьи-то шаги, и тотчас же протянул руку к занавесу, чтобы убедиться в безопасности Хуанны. Она была там, и ее пальцы инстинктивно сжали его руку. Тогда он взглянул в другую сторону и увидел причину своего беспокойства. В дверях комнаты стояла невеста Змея, Сага, с зажженным факелом в одной руке и сосудом в другой. Красивая молодая женщина выглядела чрезвычайно живописно при свете факела, озарявшего ее благородную фигуру.

— В чем дело? — спросил Леонард.

— Все благополучно, баас, — ответил Оттер, — старуха под крепким надзором. Сага принесла мне воды, вот и все. Я просил воды, ибо внутри меня бушует пламя, и голова сильно болит. Не бойся, баас, пока я на часах, я не буду пить пива!

— Держись подальше от твоей жены, — ответил Леонард. — Скажи ей, чтобы она ушла прочь!

Леонард снова заснул, на рассвете его разбудил Оттер, громко окликнувший его печальным голосом:

— Баас, иди сюда!

Леонард, вскочив с постели, побежал к тому месту, где находился Оттер, и увидел, что Соа исчезла. Веревка, которой она была связана, валялась на полу.

— Негодяй! — рассвирепел Леонард, схватив Оттера за плечи. — Ты заснул, и она убежала. Теперь мы погибли!

— Да, баас, я заслужил это. Однако мне совсем не хотелось спать, пока я не выпил этой воды. Я никогда не спал на часах, баас!

— Оттер, — сказал Леонард, — твоя жена опоила тебя сонной водой?

— Может быть, баас. Но куда же ушла старуха?

— К Наму, своему отцу! — ответил Леонард.

XXV. Отец и дочь

Пока Леонард и Оттер говорили о внезапном исчезновении Соа, интересный разговор происходил ярдах в трехстах от них, в секретной комнате храма. В комнате были Нам, Соа и Сага. Нам в это утро проснулся рано, задолго до рассвета. Сидя один в маленькой комнате, он предавался размышлениям. Действительно, ему было о чем подумать.

Боги, служению которым он посвятил свою долгую жизнь, явились в образе людей и разрушили весь религиозный церемониал, без которого его должность лишается ореола, а его могущество становится мифом, да и сами они враждебно относятся к нему. И действительно ли это боги? По виду в них нет ничего божественного: Хуанна — просто прекрасная женщина, а Оттер, видимо, — обыкновенный карлик, довольно разнузданного характера. Против божественности этих лиц говорило и то обстоятельство, что с прибытием их в стране вовсе не водворилось благополучия; напротив, погода установилась такая дурная, какой уже давно не было.

Так размышлял Нам. Вдруг его мысли были прерваны стуком в дверь.

— Войди! — сказал он, накидывая на плечи козью шкуру. Вошел жрец с зажженным факелом в руке, а за ним две женщины.

— Кто это? — спросил Нам, указывая на вторую женщину.

— Это служанка Аки, отец! — ответил жрец.

— Отведи ее в сторону и наблюдай за ней. Ну, Сага, рассказывай. Во-первых, какова погода?

— Очень пасмурно, отец, солнца не видно из-за густого тумана!

— Я догадывался об этом потому, что мне холодно даже здесь! — И он плотнее закутался в свое платье. — Еще несколько дней, и… — жрец остановился и затем продолжал: — Скажи мне о Джале, твоем господине!

— Джаль такой же, как и раньше: весел и немножко пьян. Он говорит на нашем языке плохо, но в последний раз, выпив, запел песню о подвигах того, кого они называют Избавителем. В песне говорилось о том, как он избавил богиню Аку от плена. Так, по крайней мере, поняла я эту песню!

— Может быть, ты неверно поняла? — спросил Нам. — Скажи, внучка, ты все еще почитаешь этого бога?

— Я почитаю бога Джаля, а мужчину, жителя вод, ненавижу! — пылко проговорила Сага.

— Вот как! Всего два дня тому назад ты говорила мне, что любишь его и что нет такого бога, как этот мужчина, и нет такого мужчины, как этот бог!

— Это правда, отец, но теперь, когда он оттолкнул меня, сказав, что я надоела ему, и стал ухаживать за моей собственной служанкой, я требую жизни этой служанки!

Нам мрачно улыбнулся.

— Быть может, ты требуешь также жизни бога?

— Да, — ответила она без всякого колебания, — я хотела бы видеть его мертвым, если это возможно!

Нам опять улыбнулся.

— Однако, внучка, у тебя характер совсем такой же, как у твоей бабки, моей сестры. Та заставила принести в жертву трех мужчин, возбудивших ее ревность. Ну, а что нужно этой женщине?

— Она была связана по приказанию Аки, и Джаль стерег ее. Но я напоила сонным питьем Джаля и, развязав ее, секретным ходом привела сюда, так как она желает говорить с тобой.

— Но ведь я не понимаю ее языка!

— Она, отец, понимает наш. Если бы она родилась в нашей земле, и то не могла бы говорить лучше!

Удивленный Нам позвал жреца и приказал ввести чужестранку.

— Ты хочешь говорить со мной? — спросил он Соа.

— Да, господин, но наедине. То, что я скажу тебе…

Нам рассмеялся.

— Не бойся, — сказала Соа, читая его мысли. — Видишь, я безоружна.

Нам приказал всем уйти и, когда дверь за ними закрылась, вопросительно посмотрел на Соа.

— Скажи мне, кто я такая? — начала она, снимая покрывало со своей головы и поворачивая лицо к свету факела.

— Как я могу знать, кто ты, чужеземка? Похоже, правда, на то, что ты нашей крови.

— Я действительно вашей крови. Обрати свой ум назад и подумай, не припомнишь ли ты дочь, которую ты любил много лет тому назад и которая по проискам твоих врагов была выбрана в невесты Змею! — И Соа остановилась.

— Продолжай! — сказал Нам тихо.

— Быть может, ты припомнишь, что, побуждаемый любовью и состраданием, ты в ночь жертвоприношения помог этой дочери избегнуть челюстей Змея.

— Я припоминаю кое-что, — ответил осторожно жрец, — но мне говорили, что та женщина подверглась мщению бога и умерла во время своего бегства.

— Это неправда. Я твоя дочь, а ты не кто иной, как мой отец. Я узнала тебя, как только увидела твое лицо!

— Докажи это и берегись, если ты лжешь! — сказал он. — Покажи мне тайный знак и шепни мне на ухо секретное слово.

Соа подошла к нему и сделала несколько движений рукой по столу, а затем, наклонившись вперед, прошептала что-то на ухо Наму. Едва она кончила, как старик поднял голову и на его глазах выступили слезы.

— Здравствуй, моя дочь! — сказал он. — Я думал, что одинок и никого из моих близких нет на земле. Здравствуй! Твоя жизнь была обещана Змею, но, забывая свои обеты, я буду покровительствовать тебе, хотя бы это стоило мне жизни!

И отец с дочерью обнялись с видимой нежностью, — зрелище, которое поразило бы всякого, кто знал характеры обоих.

Выйдя на минуту из комнаты и отпустив Сагу и жреца, Нам вернулся к своей дочери и просил объяснить ему, почему она явилась сюда с Акой.

— Прежде всего, отец, ты должен дать мне клятву, иначе я не скажу тебе ни слова. На крови Аки ты должен поклясться, что не сделаешь ничего против жизни той женщины, с которой я прибыла сюда. С другими можешь делать, что тебе угодно, но ее не должен трогать, потому что та, которую ты любишь, любит ее, а также потому, что этим ты достигнешь еще больших почестей!

— Разве я мог бы поднять руку против богов, дочка? Клянусь тебе кровью Аки: если я нарушу свою клятву, пусть Джаль поступит со мной так же, как поступил некогда с Акой!

Соа, хорошо знавшая, что подобную клятву невозможно нарушить, рассказала отцу всю свою жизнь: свой побег из страны тумана, описала свою жизнь с Хуанной, пленение последней работорговцами и историю освобождения молодой девушки Леонардом.

Старый жрец, выслушав эти необычайные разоблачения, был не то что поражен ими как громом он — был совершенно убит. Наконец он разразился гневом и хотел немедленно предать смерти обманщиков, но Соа уговорила его быть осторожнее.

— Лучше сегодня явись к ним и смиренно проси их изменить погоду, чтобы солнце сияло. Затем скажи им, что до твоих ушей дошли странные слухи через Сагу и других женщин, слышавших слова бога Джаля: оказывается, что он вовсе не бог, но что ты этому не веришь. Наконец, скажи, что если завтра утром небо не прояснится, то поверишь слухам, и в таком случае они должны быть приведены в храм для суда над ними по народному обычаю.

Затем она посоветовала умертвить карлика и Избавителя и отдать Хуанну в жены королю, который с этих пор станет послушным орудием в руках Нама. Во время же суда народного, когда ярость народа обратится против обманщиков, нужно заменить Хуанну Франциско, одев его в ее платье: народ издали не признает обмана. А затем спрятать и выдать ее замуж.

— Замысел хорош, дочка! Однако все в руках судьбы. Пусть же все идет так, как назначено ею. А теперь следуй за мной, я тебе укажу место, где ты с удобством сможешь расположиться. После обеда я пойду говорить с этими богами, которых ты напустила на нас!

* * *

Утро прошло довольно тяжело для четырех пленников во дворце. В течение нескольких часов они сидели вместе в комнате, почти не говоря ни слова, подавленные несчастьем и ужасом. Леонард и Хуанна, сидя рука об руку, тихо говорили, а Оттер, словно беспокойный дух, бродил взад и вперед, проклиная Соа, Сагу и всех женщин. Наконец он исчез за дверьми.

Но карлик думал о мести, а не о пьянстве. Спустя несколько минут после его ухода Леонард, услышав шум и визг на дворе, выбежал из комнаты и увидел курьезное зрелище. На земле окруженная группой других женщин, смеявшихся над ее положением, лежала стройная Сага, невеста Змея. Над ней стоял ее повелитель и господин — Джаль; запустив левую руку в ее длинные волосы, в правой он держал ременную плеть и наносил ей жестокие удары.

— Что ты делаешь? — спросил Леонард.

— Учу свою жену, баас, — ответил, тяжело дыша, Оттер, — что нехорошо опаивать сонным питьем бога. — И нанеся последний жестокий удар своей жертве, добавил: — Пошла вон, ведьма! Чтобы я не видел больше твоей безобразной рожи!

Женщина встала и ушла с плачем, произнося проклятия, а карлик вернулся вместе с Леонардом в комнату.

Здесь они застали посланного от Нама, пришедшего просить аудиенции.

— Пусть войдет, — сказала, вздохнув, Хуанна.

Войдя в комнату и склонившись смиренно перед Хуанной и карликом, Нам заговорил:

— О боги, я пришел от имени народа просить у вас совета. Неизвестно почему, но несчастья готовы обрушиться на страну: солнца не видно, и народ боится, что будет голод. Мы просим вас утешить нас от избытка вашей мудрости.

— А если мы этого не сделаем, Нам?

— Тогда народ просил вас соизволить прибыть в храм завтра, через час после восхода луны, чтобы он мог говорить с вами моими устами.

— А если нам надоел ваш храм и мы не пойдем туда, Нам? — спросила Хуанна.

— Тогда по приказанию народа, Ака, мы приведем вас туда. Такое приказание не может быть не исполнено! — ответил медленно верховный жрец.

— Берегись, Нам, — сказала Хуанна. — Здесь происходят странные вещи, которые вопиют о мщении. Наши слуги исчезли, подобно теням, а на их месте мы находим ваше оружие. — И она указала на ножи жрецов. — Завтра ночью мы придем в храм, но я снова повторяю тебе — берегись, ибо нашему долготерпению может прийти конец.

— Вы лучше нас знаете, куда делись ваши слуги. О Ака, — сказал жрец, молитвенно простирая вперед руки, — такие великие боги, как вы, сами могут охранить своих слуг! Мы благодарим вас, о боги, за ваши слова и молим пощадить нас, так как угрозы богов ужасны. А теперь мне надо вам сказать еще об одной вещи. Я прошу у вас правосудия, о боги. Моя внучка, Сага, невеста Змея, была жестоко избита каким-то злодеем здесь, во дворце; я встретил ее избитую и плачущую. Прошу вас наказать этого злодея смертью или плетьми. Прощайте, о высокие боги!

Леонард смотрел на смиренно склонившегося жреца, и его охватило желание последовать совету Оттера и убить его, ибо он знал, что жрец пришел с целью звать их к суду, а затем, может быть, к гибели. У него оставался еще револьвер, а широкая грудь жреца была слишком заметной целью, чтобы можно было промахнуться; но стоило ли проливать кровь? Место Нама займут другие и отплатят насилием за насилие. Нет, пусть он уйдет спокойно, а там видно будет.

XXVI. Хуанна кривит душой

День клонился к вечеру; погода была пасмурная и туманная, даже выпал град. После полудня туман был рассеян сильным ветром, дувшим с гор, но никакой перемены погоды к лучшему нельзя было ожидать.

После захода солнца Леонард подошел к воротам дворца и взглянул на храм, около которого уже собралась толпа народа. Некоторые из толпы, заметив его, подошли к воротам и, сжав кулаки, посылали ему проклятия.

— Вот предзнаменование того, что ожидает нас сегодня ночью, — сказал Леонард Франциско. — Дела наши очень плохи, дружище! Я не особенно беспокоюсь за себя, но у меня разрывается сердце при мысли о Хуанне. Чем все это кончится?

Возвратившись в комнату, они увидели, что Оттер, в течение последних двадцати четырех часов совершенно трезвый, сидел скорчившись на полу, а Хуанна, погруженная в размышления, ходила взад и вперед по комнате.

— Что нового, Леонард? — спросила она, когда они вошли.

— Ничего, только там идут большие приготовления, — он кивнул по направлению к храму, — и толпа воет у ворот.

Последовало продолжительное молчание, прерванное приходом Олфана с встревоженным лицом.

— Что случилось, Олфан? — спросила Хуанна.

— Королева, — печально ответил тот, — в городе большое волнение, народ жаждет вашей крови. Нам сказал вам, что вас просят прийти в храм для переговоров с народом. Увы! Я должен вам сообщить иное: сегодня ночью состоится суд над вами перед советом старейшин.

— Мы догадывались об этом, Олфан. Ну, если приговор будет против нас, тогда что?

— Тогда, королева, все вы будете брошены в бассейн на съедение Змею.

— Не можешь ли ты защитить нас, Олфан?

— Не могу, королева! Солдаты действительно находятся под моей командой, но они не послушаются меня, так как жрецы нашептали им, что если солнце не покажется, то следующей зимой они все умрут с голоду. Извините меня, королева, но раз вы боги, то зачем вам нужна моя помощь? Ведь я простой человек. Разве боги не могут сами защитить себя и отомстить своим врагам?

Хуанна безнадежно посмотрела на Леонарда,

— Я думаю, вам лучше открыться ему! — сказал он по-английски. — Наше положение безнадежное. По всей вероятности, через несколько часов он узнает, что мы — обманщики. Пусть лучше он узнает правду из наших уст. Он — человек честный. Кроме того, нам он обязан жизнью, хотя его жизнь подвергалась опасности также из-за нас. Мы должны довериться ему и попытать счастья. Если нас постигнет неудача, то все равно мы имели их уже много.

Хуанна поникла головой и некоторое время раздумывала; затем, подняв голову, она спросила:

— Олфан, мы одни? То, что я хочу сказать, не должно быть подслушано никем.

— Мы одни, королева, — ответил он, оглядевшись кругом, — но эти стены имеют уши.

— Олфан, подойди ближе!

Он подошел, и Хуанна, нагнувшись вперед, заговорила с королем почти шепотом:

— Ты не должен меня звать более королевой! Я не богиня, а только смертная женщина; этот же человек, — указала она на Оттера, — не бог, а просто черный карлик.

Она остановилась, ожидая эффекта, который должны были произвести ее слова. Выражение удивления пробежало по лицу короля, но оно было вызвано скорее смелостью, чем содержанием речи Хуанны. Затем он улыбнулся.

— Быть может, я и раньше догадывался об этом! — ответил он. — Однако я все еще должен звать тебя этим именем; ты — королева всех женщин. Разве есть другая столь прелестная и смелая? По крайней мере, здесь таких нет! — И король склонился перед ней с такой изысканной любезностью, которая была бы впору европейцу.

— Я очень рад узнать из твоих собственных уст, королева, — продолжал Олфан, — что ты не богиня, а смертная женщина, так как богини от нас далеки и мы должны почитать их издали, а смертных женщин мы можем любить! — И он снова поклонился.

— Честное слово, — сказал Леонард сам себе, — король выступает в качестве моего соперника!

Что касается Хуанны, то она вскочила, и лицо ее покрылось румянцем. Появилось новое осложнение, но теперь нельзя было обнаруживать свое недовольство.

— Слушай, Олфан, — сказала она, — теперь некогда заниматься разговорами, так как еще до рассвета я могу умереть и очутиться далеко от всякой любви и почитания. Мы пришли в вашу страну за теми красными камнями, которые вы называете кровью Аки и которые у белых людей имеют большую цену и служат для украшения женщин. Вот почему я как женщина побудила Избавителя предпринять это путешествие, а теперь из-за моего безумия наша жизнь в опасности.

— Извини меня, королева, — сказал смущенно Олфан, — но прежде чем ты окончишь свой рассказ, я хотел бы спросить, кто для тебя этот белый человек?

— Он — мой супруг! — смело сказала она.

Олфан печально поник головой, но искра сомнения закралась в его душу, так как образ жизни Хуанны, до мелочей известный ему, противоречил ее ответу. Видя, что он не верит ей, Хуанна прибавила:

— Он мой супруг, и этот человек, — указала она на Франциско, — исполняющий у нас обязанности жреца, повенчал нас согласно нашим обычаям шесть месяцев тому назад, а Оттер был свидетелем брака.

— Ты говоришь, что Избавитель твой супруг, королева, и эти люди подтверждают это, исключая его самого. Скажи мне: ты любишь его и стала бы сожалеть, если бы он умер?

Хуанна вспыхнула, как рубин, украшавший ее лоб, но ответила:

— Да, я люблю его, и если бы он умер, то и я бы умерла!

Леонард с трудом подавил восклицание, готовое сорваться с его губ.

— Я слышал твой ответ, королева, — сказал Олфан тоном глубокого разочарования, — не угодно ли тебе окончить свой рассказ?

— Дальше остается недолго рассказывать, — сказала Хуанна, подавив вздох облегчения, когда затруднительный допрос был окончен, — женщина Соа, моя служанка, принадлежит к вашему народу. Она — дочь жреца Нама и убежала отсюда сорок лет тому назад, после того, как была избрана в невесты Змею.

— Где же она теперь? — спросил Олфан.

— Мы не знаем: прошлой ночью она исчезла, подобно прочим нашим слугам.

— Быть может, Нам знает, где она, и тогда вы скоро увидите ее, — высказал предположение Олфан. — Продолжай, королева!

— После того как Избавитель и я были обвенчаны, Соа, бывшая моей нянькой много лет, рассказала нам о великом народе, своих братьях, среди которых она желала бы умереть.

— Пусть ее желание исполнится! — вставил Оттер.

— Она и научила нас, что добраться до красных камней можно будет, разыграв роль богов.

Король закрыл глаза, как бы не желая созерцать красоту, принадлежавшую, как теперь он узнал, белому чужестранцу.

— Разве я не говорил, что власть моя мала, королева? — сказал он мрачно. — И потом, как я могу помогать тем, кто пришел в эту страну, чтобы обманывать нас, и навлек гнев богов на их детей?

— Но ведь мы спасли твою жизнь, Олфан, и ты поклялся нам в верности.

— Если бы вас не было, королева, то моя жизнь и не подвергалась бы опасности, а в верности я поклялся богам, а не смертным, которым отомстят истинные боги. Как же я буду помогать вам?

— Но мы были друзьями, Олфан. Ты поможешь нам ради меня!

— Ради тебя, королева, — горько сказал он, — ради той, которая говорит, что этот человек — ее муж и что она любит его! Нет, это значит просить слишком многого. Если бы ты не была замужем и захотела благосклонно взглянуть на меня, короля этой земли, тогда, конечно, я умер бы за тебя в случае нужды. Но теперь?! Нет ли у тебя других причин, по которым я, по-твоему, должен был бы рисковать своей жизнью для тебя и этих людей?

— Во имя дружбы, которую ты должен считать священной, кроме того, помогая нам, ты победишь Нама, иначе он, погубив нас, погубит и тебя!

Олфан, подумав несколько, ответил:

— Поистине твой ум велик, королева, и смотрит далеко во мрак вещей! Ты могла бы быть королевой! Я человек иной расы, чем ты; я — дикий вождь дикого племени, имеющий весьма мало мудрости. Однако я научился следующим вещам: никогда не нарушать обещания, никогда не покидать друга и никогда не забывать оказанной услуги. Итак, королева, хотя ты не можешь для меня быть чем-либо, пока этот человек жив, я все-таки готов отдать за тебя свою жизнь. Что касается других, то скажу только, что не трону и не предам их. А теперь я пойду, чтобы поговорить с некоторыми из вождей, моих друзей, которые ненавидят жрецов, чтобы, если дело дойдет до суда, иметь их голоса в вашу пользу, так как без хитрости ничего нельзя сделать. Скоро я вернусь, чтобы проводить вас в храм. Пока прощайте.

И, поклонившись, король вышел.

После его ухода несчастные искатели приключений решили на всякий случай поделить между собой яд Хуанны. Все взяли, только карлик отказался.

— Сбереги это для себя, баас, — сказал он. — Как бы ни умереть, но только не так. Я не люблю этих средств, от них люди корчатся и делаются зелеными. Нет, нет. Лучше встретиться с челюстями Змея.

Тогда Леонард и этот кусочек взял себе.

XXVII. Испытание богов

Едва Хуанна успела спрятать остатки ада, как в комнату вошел Нам. После приветствий, на этот раз еще более многословных, чем раньше, он вкрадчиво заметил, что луна взошла на небе.

— Значит, нам пора отправляться! — угрюмо сказал Леонард.

Хуанна одела свое монашеское платье, а Оттер — красную бахрому и шапку из козьего меха, и они вышли из дворца; у ворот они встретили Олфана и воинов, а также большое число жрецов, которые должны были идти впереди и сзади них. Заняв свои места, все двинулись с большой торжественностью к храму, куда вошли через другие двери. На этот раз Хуанна и Оттер должны были занять места на удаленной от идола площадке, вблизи бассейна. На той же площадке было поставлено полукругом еще около тридцати сидений, предназначенных, очевидно, для старейшин.

Когда Хуанна и Оттер сели, а Леонард и Франциско разместились позади них, Нам выступил вперед и обратился со следующей речью к совету старейшин и народу:

— Старейшины народа тумана! Я передал ваши желания священным богам, удостоившим некоторое время тому назад облечься в человеческую плоть и посетить свой народ; милостивые боги согласились явиться сюда, чтобы поговорить с вами о беде, угрожающей стране. Вот они лицом к лицу с вами и со всем большим собранием своих детей. Сообщите богам, чего вы хотите от них, чтобы они могли ответить вам своими собственными устами или через меня, их слугу.

Нам замолчал, и послышался сердитый ропот народа. Наконец поднялся один из старейшин и обратился к Хуанне и Оттеру:

— Мы хотели узнать у вас, о Ака и о Джаль, почему лето покинуло эту страну. Теперь нам предстоит печальное будущее, ибо вместе с зимним снегом к нам придет голод. Некоторое время тому назад, о Ака и о Джаль, вы изменили нашу религию, запретив жертвы весеннего празднества, и с тех пор весна не приходила. Мы спрашиваем у вас об этом потому, что народ, посоветовавшись, просил сообщить вам нашими устами, что он не хочет иметь богов, убивающих весну. Скажите, о боги, и ты, Нам, говори также, чтобы мы могли узнать причину этих бед; а у тебя, Нам, мы хотим узнать, как ты провозгласил таких богов, чье дыхание убивает солнечный свет?

— Вы спрашиваете меня, о народ тумана, — ответила Хуанна, — почему зима мешает пробуждению весны, и я отвечу вам на это в немногих словах. Это случилось из-за вашего непослушания и жестокости ваших сердец, о мятежные дети. Разве вы не принесли в жертву кровь людей, вопреки нашему запрещению? Разве наши слуги не были тайно похищены и преданы смерти для удовлетворения вашей страсти к убийству?

Тогда старейшина снова поднялся со своего места и проговорил:

— Мы слушали твои слова, о Ака, и они очень неутешительны, так как жертвоприношения — в обычаях страны, и до сих пор от этого с нами не происходило ничего дурного. Если же здесь было оскорбление вам, то в нем виноваты жрецы, а не народ. Это дело их рук. Что касается ваших слуг, то мы не знаем ничего о них и о постигшей их судьбе. Теперь, Нам, отвечай на обвинение богов и вопросы народа, так как ты — глава жрецов и провозгласил этих богов истинными, поставив их управлять нами.

Нам выступил вперед, чувствуя себя довольно тревожно, так как хорошо знал, что его обвинители не будут церемониться с ним и что его жизнь, во всяком случае власть, висит на волоске.

— Дети тумана, — начал он, — ваши слова остры, но я не жалуюсь на это, так как вы узнаете, что моя ошибка была очень серьезной. Совершенно верно, что я — глава слуг богов, равно как слуга народа. По-видимому, оказывается, что я обманул как богов, так и народ, хотя и против моей воли. Слушайте! Вы знаете, как явились к нам воплощенные боги, как мы приняли их. К крайнему своему стыду, после долгих наблюдений я — увы! — убедился, что они не истинные боги, а негодные обманщики, вздумавшие занять места богов.

Он остановился, и рев ярости и удивления пронесся над амфитеатром.

— Вот, наконец, развязка! — шепнул Леонард на ухо Хуанне.

— Да, развязка, — ответила она, — но я ожидала этого, а потому смело встретим ее.

Когда шум утих, оратор из старейшин снова заговорил, обращаясь к Наму:

— Это очень важные слова, Нам, и если только ты докажешь их правдивость, мы можем поверить, что могут быть настолько преступные люди, которые осмелились назвать себя богами. Но, быть может, Нам, тебе бы хотелось устранить богов, которые грозили тебе смертью и не любят тебя?

— Я был бы слишком смел, если бы решился возвести ложное обвинение на этих чужестранцев, не имея на то достаточных оснований! Слушайте, вот правда о тех, кого мы почитали как богов. Имя прекрасной женщины — Хуанна, как она сама нам говорила. Она — жена белого человека по имени Избавитель, а карлик, именуемый Оттером, — их слуга, вместе с другим белым человеком и прочими. Живя в дальней стране, эти люди и женщина случайно узнали историю нашего народа, — как, я вам скажу сейчас, — узнали, что мы находим на нашей земле красные и голубые камни и пользуемся ими в наших священных церемониях. Среди белых людей эти камни ценятся очень высоко. Эти люди жаждали богатства, и они решили украсть их. С этой целью Хуанна изучила наш язык и разыграла роль Аки, а собака-карлик осмелился принять священное имя Джаль. Я буду краток: они совершили свое путешествие, а остальное вы знаете. Но ни одного из камней они не получили, так как и тот камень, что носит на лбу Хуанна, был принесен ею самой.

Затем, о дети тумана, когда у меня возникли сомнения относительно богов, я послал шпионов наблюдать за ними во дворце. Такими шпионами были женщина, данная в жены карлику, и ее служанки. Кроме того, я приказал схватить их черных слуг и бросить Змею, полагая, что если они имеют власть, то смогут защитить своих слуг. Но, как известно, эти люди не нашли защиты. Тем временем женщины донесли мне, что карлик вел себя, как подлая собака, и когда напивался пьяным, что случалось очень часто, то распевал о своих подвигах, совершенных вместе с Избавителем в других странах, хотя всего, что он говорил, они не могли мне сообщить, так как он еще плохо говорит на нашем языке.

Когда эти рассказы дошли до моих ушей, о народ тумана, то у меня исчезли последние сомнения, но все-таки у меня не было бесспорных доказательств обмана этих людей. Тогда я попросил богов просветить меня, и они исполнили мою просьбу. Среди спутников этих людей есть женщина, вчера она пришла ко мне и призналась во всем. Сорок лет тому назад она убежала из нашей страны, я не знаю по какой причине, унеся с собой наши тайны. Она рассказала этим людям легенду о наших богах и научила их, каким способом можно обмануть вас и достать красные камни. Но сердце ее теперь раскаивается в совершенном зле, и я представлю ее вам, чтобы вы были судьями между мною и этими лжецами, навлекшими на меня позор. Вывести вперед эту женщину!

Наступило молчание, и вся масса народа стала нетерпеливо ждать появления свидетельницы. Два жреца вывели Соа и поставили ее перед судьями.

— Говори, женщина! — сказал Нам.

— Я происхожу из народа тумана, — заговорила Соа, — о чем вы можете судить по моему виду и выговору. Я — дочь жреца, и сорок лет тому назад, когда я была молода и прекрасна, убежала из этой страны по причинам, касающимся только меня. Направившись к югу отсюда, я шла три месяца, пока не пришла в одну деревню на берегу могучей реки, где и прожила двадцать лет, зарабатывая себе пропитание как знахарка. В это время в деревню прибыл белый человек, жена которого, родив дочь, умерла. Я сделалась воспитательницей этой девочки. Моя воспитанница сидит теперь перед вами, и ее зовут Хуанна.

Прошло еще двадцать лет, и я захотела вернуться на родину, чтобы умереть среди своего народа, для чего рассказала о моей стране и ее богатствах Хуанне и ее мужу Избавителю, так как боялась идти одна. Затем я преступно объяснила им, как они могут выдать себя за вернувшихся на землю богов народа тумана. Будучи жадными, они согласились на это, надеясь достать красные камни.

Соа закончила, и Леонард, наблюдавший за толпой, шепнул Хуанне:

— Говорите скорей, если думаете что-либо сказать. Теперь они поражены и молчат, но в следующую минуту зашумят и тогда…

— Народ тумана, — закричала Хуанна, воспользовавшись минутой наступившего за словами Соа молчания, — вы слышали слова Нама и той, что была моей служанкой! Они осмелились говорить, что мы не боги. Мы не снизойдем до оправданий перед вами. Но смотрите, небо накажет вас голодом, мором и междоусобной войной, и они будут свирепствовать среди вас до тех пор, пока не исчезнет весь народ. Вы умертвили наших слуг, оказали нам неповиновение, вот почему солнце не светит и лето не приходит. Довершите ваши преступления до конца, если хотите, и заставьте богов пойти по той же дороге, по которой прошли их слуги!

Что касается слов этой низкой женщины, то она не сказала главного, что она — дочь Нама и убежала отсюда потому, что сорок лет тому назад была избрана в невесты Змею, а потому достойна смерти. Еще одно слово о Наме, ее отце. Если его рассказ верен, то он сам себя осудил, так как, несомненно, он знал все с самого начала из уст своей дочери. Да, зная правду, он осмелился поставить над страной богов, которых считал ложными, надеясь этим увеличить свою славу и власть, а когда это не удалось ему, то не постыдился громко заявить о своем бесстыдстве. Я сказала все, народ тумана! Теперь судите нас, и пусть судьба завершит ваш приговор, так как мы отказываемся от вас.

Хуанна закончила свою речь и отвернула свое лицо, пылавшее негодованием. Сила ее красноречия и красоты была настолько велика, что гробовое молчание водворилось после ее слов, между тем как Соа отступила назад, а Нам, видимо, струсил.

— Это ложь, народ! — крикнул он голосом, дрожавшим от ярости и страха. — Моя дочь призналась мне только сегодня утром!

Его слова вывели толпу из оцепенения; тотчас же поднялся невообразимый шум.

— Его дочь! Он говорит, что это — его дочь! Нам сознается в своих преступлениях! — кричали одни.

— Долой ложных богов! — ревели другие.

— Не трогать их: это истинные боги, они могут наслать на нас несчастья! — говорила третья партия, и среди них Леонард заметил Олфана.

Наконец, когда шум стал мало-помалу затихать, старейшина снова обратился к народу:

— Народ тумана! Успокойтесь и слушайте меня! Вы избрали нас в судьи этого дела и потому должны подчиниться нашему приговору. Мы не скажем ни слова о том, боги или нет эти чужестранцы, назвавшие себя Акой и Джалем. Но если они ложные боги, то, конечно, Нам виновен вместе с ними.

Слушатели громко выразили свое одобрение, и Леонард заметил, что верховный жрец задрожал от страха.

— Однако они сказали нам устами той, которая сидит перед вами, что солнце перестало светить по их приказанию, из-за нанесенного им оскорбления. Значит, по их приказанию оно может и снова показаться. Поэтому пусть они нам дадут знамение или умрут, если они смертные, потому что бессмертных мы не можем убить. Знамение это следующее: если завтра на заре туман рассеется и солнце покажется из-за той горы, тогда мы будем почитать их. Если же утро завтра будет снова холодное и туманное, то, истинные боги они или ложные, мы свергнем их с вершины статуи в бассейн, чтобы Змей рассчитался с ними или они рассчитались со Змеем. Вот наш приговор, народ тумана, и Нам приведет его в исполнение, после чего его самого будут судить.

Большинство народа громко изъявляло свое одобрение приговору, а меньшинство, не согласное с первыми, молчало, не смея выразить свое собственное мнение.

Хуанна поднялась со своего места и твердо проговорила:

— Мы слышали ваши слова и обсудим их. Завтра на заре вы увидите нас здесь! Но помните, мы жестоко отплатим за ваше неверие! Олфан, уведи нас отсюда!

Олфан выступил вперед со своими воинами, и процессия двинулась обратно во дворец при полном молчании народа. Во дворце они были в десять, как заметил Леонард по своим часам.

— Теперь давайте есть и пить, — сказал Леонард, когда они очутились одни в комнате, — нам надо скопить силы на завтра!

— Да, — отвечала Хуанна с печальной улыбкой, — давайте есть и пить, так как завтра мы умрем.

XXVIII. Искупительная жертва Франциско

— Как вы думаете, можно ждать благоприятного исхода? — спросила Хуанна, когда они кончили свой ужин.

— Если солнце не покажется завтра, то мы умрем! — ответил Леонард, покачав головой.

— На это мало надежды, баас, — простонал Оттер. — Сегодняшняя ночь такая же, как и все ночи за эти пять недель. Неудивительно, что народ, живущий в таком климате, жесток и кровожаден.

Хуанна закрыла свое лицо руками и затем сказала:

— Они не говорили ничего о вас, Франциско, и о вас, Леонард, так что, может быть, вы уцелеете.

— Сомневаюсь в этом, — ответил Леонард, — да и, откровенно говоря, я предпочту умереть, если вы погибнете.

— Благодарю вас, Леонард. Но ведь это не поможет никому из нас. Что они сделают с нами? Столкнут с вершины идола?

Хуанна вздрогнула.

— Кажется, таково их любезное намерение, но, по крайней мере, нам незачем подвергаться этому, оставаясь в живых. Сколько времени действует ваш яд, Хуанна?

— Самое большее полминуты, я думаю, даже меньше. Ты решительно отказываешься от него, Оттер? Подумай, другой конец ужаснее.

— Нет, — сказал карлик, ставший теперь, в ожидании неизбежной опасности, снова храбрым, решительным и спокойным, каким он был всегда, — нет, когда наступит время, я спрыгну в воду добровольно и попробую еще справиться с великаном, живущим в воде. А теперь пойду приготовить оружие, которым буду сражаться.

Он встал и отправился на то место, где спал.

Франциско последовал его примеру и тоже направился спать. Леонард и Хуанна остались одни.

Несколько минут Леонард смотрел на ее прекрасное лицо, выражавшее глубокую печаль и раздумье, освещенное светом факела, и стыд и раскаяние овладели им. Кровь этой девушки была на его руках, и он ничем не мог помочь ей; благодаря своему эгоизму он увлек ее за собой в это несчастное предприятие, — и вот теперь наступает неизбежный конец. Он — ее убийца, убийца девушки, вверенной его попечению ее отцом.

— Простите меня, — сказал он наконец голосом, похожим на рыдание, положив свою руку на ее пальцы.

— За что мне вас прощать, Леонард? — ласково спросила она. — Теперь, когда все кончено, я, оглядываясь назад, на прошедшие месяцы, вижу, что мне надо просить у вас прощения, так как я часто обижала вас.

— Глупости, Хуанна! Из-за моего преступного безумия вам угрожает смерть в расцвете молодости и красоты. Я ваш убийца, Хуанна! — И он хрипло рассмеялся, а затем продолжал: — Теперь мне надо высказаться, время коротко, хотя я часто клялся не говорить вам об этом. Я люблю вас!

И Леонард признался, как с первого взгляда у него в сердце вспыхнула любовь к Хуанне и заглохла любовь к Джейн Бич.

Едва он кончил, Хуанна медленно повернулась к нему, протянула свои руки и положила свою голову на его грудь.

На один момент Леонард остолбенел.

Затем, придя в себя, он нежно поцеловал ее.

Тогда Хуанна, выскользнув из объятий, сказала:

— Слушайте, Леонард, скажите, все ли мужчины слепы или вы один составляете исключение? Неужели то, что мне доставляло столько мучений в последние пять или шесть месяцев, оставалось незамеченным вами? Леонард, вы не один почувствовали любовь в лагере работорговцев. Но вы быстро охладили мое безумие, рассказав мне историю Джейн Бич, и, конечно, после этого я стала скрывать мои чувства и, по-видимому, с большим успехом. И хотя вы и говорите, что Джейн Бич умерла и похоронена в вашем сердце, — в один прекрасный момент она может воскреснуть. Я не верю, что люди забывают свою первую любовь, хотя и стараются по временам убедить себя в противоположном.

— Нельзя ли оставить Джейн в покое, моя дорогая? — ответил он с некоторым нетерпением.

— Хорошо, я готова не вспоминать о ней никогда!

И она зарыдала на груди Леонарда, как испуганное дитя, а затем впала в глубокий сон или обморок, он не знал точно. Поцеловав ее в лоб и положив на постель, он вышел в соседнюю комнату, где находились Франциско и Оттер.

— Посмотри, баас! — сказал карлик, вынимая из-под своего платья какой-то предмет.

Это был удивительный инструмент, составленный из двух жреческих ножей. Ручки этих ножей Оттер укрепил неподвижно при помощи ремней, причем получилось оружие около двух футов длины, отточенные части которого были направлены в противоположные стороны.

— Что это такое, Оттер? — спросил Леонард, думавший о другом.

— Это кушанье для крокодила, баас; я прежде видел, как его братья ловились на эту удочку в болотах Замбези, — ответил карлик.

— Конечно, он захочет съесть меня, но я приготовил для него другое блюдо. Да! В одном я уверен: если он пойдет на меня, то будет хороший бой, кто бы ни остался победителем.

Оттер прикрепил длинный ремень к рукояткам ножей, затем намотал его вокруг своего тела, спрятав концы ремня, имевшего в длину около тридцати футов, и нож под своим платьем.

— Теперь я снова мужчина, баас, — сказал он решительно, — я покончил с пьянством и прочими глупостями, которыми занимался в часы моего безделья, а теперь пришло время сражаться. И я останусь победителем, баас. Вода — мой дом, и я не боюсь крокодилов, как бы велики они ни были, так как раньше убивал их. Вот увидишь, баас, увидишь.

— Я боюсь, что не буду в состоянии сделать это, Оттер, — ответил печально Леонард, — но желаю тебе, мой друг, удачи. Если ты выйдешь невредим из бассейна, то они будут думать, что ты действительно бог, и, если ты только сумеешь отказаться от пьянства, можешь управлять ими до глубокой старости.

— Мне это не доставит удовольствия, если ты умрешь, баас, — сказал карлик с тяжелым вздохом. — Клянусь тебе, баас, если я останусь жив, то отомщу за тебя. Не бойся, баас. Если я буду снова богом, то убью их всех, одного за другим, и когда они будут все мертвы, то убью себя и приду к тебе.

— Это очень любезно с твоей стороны, Оттер! — сказал Леонард с легким смехом, но вдруг занавес двери раздвинулся и появилась Соа в сопровождении четырех жрецов.

— Что тебе надо, женщина? — вскричал Леонард, инстинктивно бросаясь к ней.

— Назад, Избавитель, — сказала она, подняв руку и обращаясь к нему на диалекте сизуту, которого ее спутники не понимали. — Меня охраняют, и за моей смертью быстро последует твоя. Кроме того, тебе ни к чему убивать меня, так как я приношу надежду на жизнь той, которую ты любишь, и на твою собственную. Слушай: солнце завтра утром не покажется; уже теперь туман сгущается и будет держаться до тех пор, пока Хуанну и карлика не свергнут с вершины статуи; ты же и Плешивый будете оставлены в живых до осеннего жертвоприношения, когда вас принесут в жертву вместе с другими.

— Зачем ты рассказываешь нам все это, женщина? — сказал Леонард. — Мы сами знаем обо всем кроме отсрочки нашей смерти, которой я не желаю. Если у тебя нет ничего лучшего сказать, то уходи вон, предательница, чтобы мы не видели более твоего ненавистного лица.

— Мне надо еще кое-что сказать тебе, Избавитель. Я люблю Хуанну, как ты, также как тот, Плешивый, любит ее. Но вот что я думаю: двое должны умереть на заре, но среди этих двоих Хуанны не будет. Утро будет туманное, статуя высока, и только немногие жрецы увидят жертву, закутанную в черное платье. Что если ей найти заместителя, похожего на нее фигурой, ростом и чертами лица? Со стороны никто не заметит обмана.

Леонард остолбенел.

— Кого же найти? — спросил он.

Соа медленно протянула руку и указала на Франциско.

— Вот человек! — сказала она. — Если его одеть в платье Аки, то кто отличит его от Хуанны? Река и Змей не возвращают тех, кого они поглотили.

Леонард, пораженный этим ужасным предложением, взглянул на Франциско, который стоял, не понимая ни слова из разговора Соа с Леонардом, не зная наречия сизуту.

— Скажи ему! — проговорила Соа.

— Подожди немного, — печально ответил Леонард. — Положим, что все уладится, что будет дальше с Хуанной?

— Она будет спрятана в темнице храма в его платье и под его именем, — указала Соа на Франциско, — пока ей не удастся убежать или вернуться и снова править народом. Мой отец посвящен в этот план и не будет препятствовать его исполнению из любви ко мне, а также, если говорить откровенно, потому, что он сам находится в опасности и надеется посредством Хуанны спасти свою жизнь, так как, пережив жертвоприношение, она будет скитаться народом бессмертной богиней.

— И ты думаешь, что я доверю ее тебе одной, злодейке и клятвопреступнице, а также нежным чувствам твоего отца? Нет, лучше ей умереть, покончив раз навсегда со всеми страхами и мучениями!

— Я этого не говорила, Избавитель! — спокойно ответила Соа. — Ты будешь взят вместе с ней, и если она будет жить, то ты не умрешь. Разве этого мало? Эти люди пришли взять тебя и Плешивого в темницу, они возьмут тебя и Хуанну, вот и все. Теперь поговори с ним. Может быть, он согласится.

— Франциско, подойдите сюда, — сказал серьезным голосом Леонард по-португальски и рассказал священнику все. Патер побледнел, но не успел еще Леонард закончить, как он пришел в себя.

— Я согласен, — сказал он твердо. — Таким образом мне дано будет спасти жизнь сеньоры и искупить мой грех!

— Франциско, — пробормотал Леонард, который от волнения не мог говорить громко, — вы герой! Я с радостью очутился бы на вашем месте, но это невозможно.

— Кажется, здесь два героя, — кротко сказал Франциско, — но к чему говорить об этом? Обязанность каждого из нас — умереть за нее, и я думаю, что будет лучше, если я один умру, оставляя вас живым, чтобы любить и утешать ее.

Леонард задумался на одно мгновение.

— Кажется, иного выхода нет, — сказал он наконец. — Но как я могу довериться этой женщине? — указал он на Соа. — Если же ей не довериться, то Хуанна умрет.

— Вы не должны беспокоиться об этом, — сказал Франциско, — в конце концов, она любит свою госпожу; она предала нас только из ревности к ней.

— Затем, другой вопрос, — сказал Леонард, — как мы поступим с Хуанной? Если она угадает наш план, то все погибнет. Соа, поди сюда.

Леонард передал ей, что Франциско согласен, но что Хуанна, конечно, ни за что не согласится содействовать их плану.

— Я взяла с собой то, что устранит все затруднения, Избавитель, — ответила Соа, — так как предвидела их. Вот здесь, — она показала маленькую бутылочку, которую вынула из кармана, — та самая вода, которую Сага дала пить твоей черной собаке в ночь моего бегства. Смешай немного воды с вином и попроси Хуанну выпить. Она впадет в глубокий сон, который будет продолжаться не меньше шести часов.

— Это не отрава? — подозрительно спросил Леонард.

— Нет, это не отрава. Какая нужда отравлять того, кто будет мертв на заре?

Леонард согласился.

Приготовив сонное питье, он вошел в комнату Хуанны и застал молодую девушку крепко спавшей на большой постели. Подойдя к ней, он нежно коснулся рукой ее плеча, проговорив:

— Проснись, дорогая!

Она приподнялась и открыла глаза.

— Это вы, Леонард? — спросила она. — Мне снилось, что я снова девочка и учусь в дурбанской школе и что пора вставать. О! Разве уже рассвет?

— Нет, дорогая, но скоро будет, — ответил он, — выпейте, это вам придаст мужества.

Она взяла питье и машинально выпила его.

— Какой неприятный вкус у этого вина! — сказала она и снова крепко заснула.

Леонард подошел к занавесу и позвал Соа и других. Они все вошли в комнату Хуанны, исключая жрецов, которые остались близ двери, тихо разговаривая между собой и, по-видимому, не обращая внимания на происходившее.

— Снимите это платье, Плешивый, — сказала Соа, — я дам вам другое.

Он повиновался и, пока Соа одевала крепко спавшую Хуанну в платье священника, вынул из кармана своего платья дневник, на чистой странице которого поспешно написал несколько строк. Затем, закрыв книжку, он подал ее Леонарду.

— Пусть сеньора прочтет то, что я написал здесь, — сказал он, — но лишь после моей смерти.

Леонард взял книжку, положил ее в карман и затем, быстро повернувшись к Оттеру, наскоро объяснил ему значение всего происшедшего.

Соа надела на Франциско черное платье Аки. Белого платья, носимого Хуанной при церковных церемониях, он не надел; оно осталось на молодой девушке, совершенно скрытое от взоров его рясой.

— Кто узнает со стороны, что это не она? — торжествующе спросила Соа и затем, подавая Леонарду большой рубин, снятый со лба Хуанны, прибавила:

— Это, Избавитель, принадлежит тебе. Не потеряй камня, ты много перенес, чтобы заслужить его.

Леонард, взяв камень, хотел сначала швырнуть его в лицо усмехнувшейся старухи, но затем, сообразив о бесполезности такой выходки, спрятал его в карман.

— Пойдем! — продолжала Соа. — Ты должен нести Хуанну, Избавитель. Я скажу, что это Плешивый, которому стало дурно от страха. Прощай, Плешивый. В конце концов, ты — храбрый человек, и я уважаю тебя за этот поступок. Закрой капюшоном свое лицо и, если ты хочешь, чтобы Хуанна была жива, не отвечай ни слова, о чем бы тебя ни спрашивали; старайся также не кричать, как бы ни был велик твой страх.

Франциско подошел к постели, на которой лежала Хуанна, и, прошептав несколько слов прощания, обернувшись, сжал Леонарда в своих объятиях и поцеловал.

— Прощайте, Франциско, — сказал Леонард дрожащим голосом.

— Не плачьте, мой друг, — ответил священник, — я надеюсь встретить вас и ее в загробной жизни.

И они расстались.

XXIX. Белая заря

Взяв Хуанну на руки, Леонард вышел из спальни в комнату, где остановился в нерешительности, не зная, что делать дальше. Соа, шедшая впереди него с факелом в руке, в сопровождении четырех жрецов, подошла к стене комнаты, у которой она лежала связанной в ту ночь, когда Оттер был усыплен Сагой.

— Плешивый в обмороке от страха, он трус, — сказала она жрецам, указывая на ношу в руках Леонарда. — Откройте тайный выход.

Один жрец выступил вперед и нажал на камень в стене, который подался, открыв достаточно широкое отверстие, чтобы просунуть руку и нажать на скрытый механизм. Стена повернулась как на шарнире, открыв ряд ступеней, ведших в узкий коридор. Соа спустилась первая, держа в руке факел таким образом, чтобы оставить Леонарда с ношей в тени. За ней шли жрецы, за жрецами следовал Леонард. Когда последний очутился в коридоре, один из них опять нажал секретный механизм, и тайный выход был заперт.

— Так вот как исчезли поселенцы! — подумал про себя Леонард, тщательно наблюдавший за процедурой открывания и запирания секретного входа.

Оттер, следовавший за Леонардом, видел все это также, хотя и издали.

Когда стена снова стала на свое место, он обратился к Франциско:

— Я видел, как они открыли отверстие в стене и прошли через него. Конечно, наши товарищи-поселенцы тоже прошли этой дорогой. Не попытаться ли и нам сделать это?

— К чему это приведет, Оттер? — откликнулся священник. — Этот выход ведет только в храмовую темницу; если мы пойдем через него, то все будет открыто и, главным образом, этот обман! — указал он на одетое на него платье Аки.

— Это верно, — сказал Оттер. — Ну, в таком случае сядем и будем ждать, пока они придут за нами.

Усевшись в большие кресла, они стали ждать. Франциско думал о прошлом, а Оттер стал петь о своих подвигах, главным же образом о взятии лагеря рабов, чтобы «оживить свое сердце», как он объяснил Франциско.

Через четверть часа занавес раздвинулся и в комнату вошла толпа жрецов во главе с Намом.

— Теперь молчи, Оттер! — прошептал Франциско, нахлобучив на лицо капюшон.

— Здесь сидят боги, — проговорил Нам, махнув факелом в сторону двух спокойно сидевших людей. — Сойдите, о боги, чтобы мы могли отнести вас в храм, где вы сядете на возвышенном месте, откуда можете наблюдать сияние восходящего солнца, — закончил иронически жрец.

Оттер и Франциско, не говоря ни слова, встали и заняли места на носилках. Тотчас же их понесли со значительной быстротой. Когда они были вне дворца, Оттер взглянул из-за занавеса носилок, надеясь заметить какую-нибудь перемену в погоде, но тщетно: туман был гуще обыкновенного. У подземных ворот их встретил Олфан с воинами.

— Прощайте, королева, — шепнул король на ухо Франциско, — я бы отдал свою жизнь, чтобы спасти вас, но мне не удалось. Я отомщу за вас Наму и всем его слугам.

Франциско не ответил ничего, но, поникнув головой, поспешил вперед. Вскоре они очутились на голове идола, где раньше еще не бывал ни один из них. Поверхность головы идола имела в окружности около восьми футов и не была ничем защищена с краев. Трона из слоновой кости, на котором сидела некогда Хуанна, не было. Вместо него стояли два деревянных стула, на них должны были сесть жертвы. За ними стали Нам и три других жреца. Нам стал таким образом, чтобы его товарищи не видели фигуры Франциско, которого они принимали за Хуанну.

— Держи меня, Оттер! — прошептал Франциско. — Силы покидают меня, я упаду.

— Закрой глаза и откинься назад; тогда ты не будешь ничего видеть. Приготовь также свое средство, так как уже пора.

— Оно готово, — сказал священник.

Оттер ничего не ответил и принялся наблюдать за тем, что происходило внизу. Храм был окутан туманом, точно дымом, сквозь который он едва мог различить черную движущуюся массу собравшегося народа, в течение целой ночи ждавшего развязки трагедии. Говор народа доходил до него подобно журчанию воды. За ним стояли четыре жреца, в торжественном молчании, устремив глаза на серую мглу.

Положение было ужасно, и даже неустрашимый карлик почувствовал себя жутко.

Так прошло около пяти минут. Затем снизу из тумана раздался голос, произнесший следующие слова:

— Наверху ли те, кто называл себя Акой и Джалем, жрец?

— Наверху! — откликнулся Нам.

— Час рассвета пришел, Нам? — продолжал тот же голос.

— Нет еще! — ответил Нам, всматриваясь в снежный пик, возвышавшийся сзади храма на тысячу футов.

Весь народ, вместе с Намом, стал с напряженным вниманием смотреть на восток, ожидая разрешения мучившей всех загадки, истинные ли боги были перед ним или ложные; эти минуты напряженного молчания были настолько ужасны, что Оттер, не выдержав, запел зулусскую военную песню. Громче и громче раздавался его голос, причем он стал притопывать своими босыми ногами по каменной платформе, тогда как народ с суеверным ужасом смотрел на него.

— Конечно, он бог, — думали некоторые, — если поет так громко перед тем, как попасть на зубы Змею.

— Он бог! — закричал один голос снизу, и его повторили во многих местах, пока наконец не водворилось молчание. Тогда и Оттер перестал петь и взглянул на небо. Увы, рассвет наступил, но снега, покрывавшие горы, остались бледными, как лица мертвецов.

— Белая заря! Белая заря! — закричали в толпе. — Долой ложных богов! Бросить их Змею!

— Все кончено, — прошептал Оттер на ухо Франциско. — Ну, принимай средство и прощай, друг!

Снизу опять раздался прежний голос:

— Красная или белая заря, скажите вы, стоящие наверху!

— Теперь совсем рассвело, и заря белая! — ответил Нам.

— Скорей! — шепнул Оттер Франциско.

Тогда священник поднес к своим губам руку, но спустя мгновение опять опустил ее, со вздохом шепнув Оттеру: «Не могу, пусть они убьют меня, а я сам не могу!»

Но прежде чем карлик успел что-либо сказать, природа сделала для Франциско то, что он не решался сделать сам. Внезапно он впал в бесчувственное состояние: лицо его покрылось смертельной бледностью, и он медленно откинулся назад. Нам поспешил поддержать его.

— Заря белая! Вы видите это вашими глазами! — раздался голос снизу. — Вы, стоящие наверху, столкните вниз ложных богов, согласно приговору народа тумана.

Оттер, услышав это, понял, что настала пора действовать. Быстро оглянувшись, он увидел, что Нам и другой жрец схватили бесчувственное тело Франциско, готовые сбросить его вниз, а два другие жреца протянули руки к нему самому. Едва они успели коснуться карлика, как он, схватив ближайшего из жрецов за туловище своими могучими руками, прыгнул вместе с ним вниз со словами: «Пойдем вдвоем!»

Жрец издал отчаянный крик, и толпа с удивлением увидела, как карлик и его жертва исчезли в бушующей воде. Вслед за ними безжизненное тело Франциско, столкнутое вниз Намом, полетело в воду, где и исчезло навеки.

Оттер выпустил жреца из своих железных объятий и, плывя под водой, направился прямо к северной стороне бассейна, где, как он заметил, было менее быстрое течение и где скалистый берег, свешиваясь над водой, скрывал его от взоров сидевших вверху людей. Схватившись за выступ скалы, он перевел дыхание и осмотрелся: все было хорошо, он не был ранен. Жрец, который был тяжелее его, первый встретил поверхность воды и предохранил его от последствий падения с высоты.

— Здесь, — сказал сам себе Оттер, — я могу пробыть несколько часов, и меня никто не увидит. Но придется еще иметь дело со Змеем. — И он, поспешно схватив свое оружие, сделанное им из двух ножей, распутал часть ремня около своего пояса. В самом центре бассейна, где вода образовала водоворот, еще было видно кружившееся тело жреца, но Франциско он нигде не заметил.

— Ну, если отец крокодилов проснулся, то сейчас он возьмет свою добычу, — подумал Оттер. — Надо ждать здесь и посмотреть, что будет.

В это время сверху раздался такой оглушительный шум, произведенный толпой, занимавшей амфитеатр, что на некоторое время он заглушил даже рокот бушевавшей воды.

— Что это там произошло? — подумал Оттер.

Шум поднялся оттого, что внезапно белая заря сменилась красной и пики гор окрасились в пурпур. Видя это, многие из народа стали кричать, что казненные боги были истинными богами. Но Нам ловко уверил их, что чудо оттого и произошло, что теперь, когда казнены обманщики, настоящие боги сняли проклятие с народа тумана и дают свет.

С этим объяснением одни из народа согласились, другие — нет, но открытого протеста не было, и собрание разошлось в беспорядке. Только жрецы и несколько любопытных остались у краев бассейна, чтобы посмотреть, что произойдет в глубине вод.

Тем временем Оттер увидел то, что заставило его забыть о странном шуме наверху. Обведя глазами окружность скалистой стены бассейна, он увидел круглое отверстие пещеры, расположенной непосредственно под основанием идола и имевшей в диаметре около восьми футов. Нижний край этой пещеры возвышался над уровнем воды в бассейне дюймов на шесть; оттуда лилась тонкая струйка воды. Из отверстия пещеры показалось ужасное гигантское пресмыкающееся — предмет поклонения народа тумана. Нырнув с необыкновенной быстротой в глубину, оно снова появилось на поверхности воды близ тела жреца, который готов был уже пойти ко дну. Подняв над водой свою страшную голову и разинув ужасную пасть с могучими челюстями, чудовище схватило жертву за середину туловища и исчезло под водой. Затем Оттер увидел, как пресмыкающееся вползло со своей добычей в пещеру.

XXX. Как Оттер сражался со Змеем

Тщательно прячась за выступами скалистых стен бассейна и держа наготове в руке двойной нож, Оттер подплыл к отверстию пещеры. Здесь он по течению воды определил, что главный поток входил в бассейн ниже пещеры, а последняя была второстепенным каналом, через который воды реки катились лишь во время разлива.

Поднявшись на руках к устью пещеры, Оттер быстро скользнул внутрь нее, чтобы не быть замеченным со стороны амфитеатра. Впрочем, так как его одежда почти вся была смыта водой, его черное тело трудно было заметить на темном фоне скалы.

Очутившись внутри пещеры в совершенной темноте, Оттер благодаря своей способности видеть в темноте, нередко встречающейся у дикарей, вскоре мог вполне сносно ориентироваться. Пещера имела вид трубы, пробитой течением воды в твердой скале. Как далеко шла пещера, он пока не мог разглядеть, а также не заметил и ее страшного обитателя, хотя на песчаном дне пещеры отпечатались громадные следы пресмыкающегося. Воздух в пещере был спертый, и стоял отвратительный запах.

— Куда же этот дьявол ушел? — подумал Оттер. — Он должен быть где-то поблизости, а между тем я не вижу его. Быть может, он лежит где-нибудь дальше. — И, продвинувшись вперед, он начал всматриваться в мрак пещеры.

Теперь он заметил кое-что, сначала ускользнувшее от его глаз.

Это был столообразный камень, лежавший на дне пещеры футах в восьми от ее входа и имевший высоту футов в шесть над ложем ручья, протекавшего по дну пещеры.

— Должно быть, здесь крокодил спит! — размышлял Оттер, продвигаясь немного вперед и разглядывая камень, а в особенности какой-то треугольный предмет, лежавший на нем, и еще что-то под ним.

— Должно быть, это другой камень, — подумал опять Оттер, — но отчего же он не унесен водой и что это под ним? — И он сделал еще шаг вперед.

Оттер всматривался в занимавший его внимание предмет и чуть не упал от ужаса, когда увидел, что то, что он принимал за второй камень, оказалось головой жителя вод, на которой светились мрачным и меняющимся огнем два страшных глаза. Под головой чудовища лежало тело жреца.

— Может быть, я подожду, пока он съест его! — размышлял карлик, знавший привычки крокодилов. — Потом я нападу на него, так как он заснет после еды. — И, остановившись на этой мысли, он продолжал стоять, наблюдая за зеленым огнем, вспыхивавшим и угасавшим в глазах чудовища.

Сколько времени стоял так Оттер, он сам не знал, только после нескольких минут ожидания он стал сознавать, что эти глаза приобрели над ним власть, притягивая его к себе какой-то неведомой силой.

Пораженный ужасом, он хотел убежать, чтобы скрыться от этих дьявольских глаз. Увы! Было слишком поздно!

В отчаянии Оттер упал на песок и со стоном закрыл свое лицо руками.

— Это дьявол с колдовством в глазах! — подумал он. — Как мне, простому карлику, сражаться с царем дьяволов, принявшим вид крокодила?

Даже теперь, когда он не смотрел на крокодила, Оттер чувствовал, что глаза чудовища притягивали его к себе. Однако мужество и рассудок снова вернулись к карлику.

— Оттер, — сказал он сам себе, — если ты будешь лежать так, то колдовство скоро сделает свое дело. Этот дьявол проглотит тебя, и его желудок будет твоей могилой. Это неподходящий конец для того, кого называли богом. Подумай только: если бы твой господин, Избавитель, увидел тебя скорчившимся здесь, как жаба перед змеей, как он стал бы смеяться: «О, я считал храбрым этого человека; он сам говорил много о том, как он будет сражаться с жителем вод, а теперь я вижу, что он — подлая собака и трус».

Карлику показалось, что эти слова действительно говорил ему Леонард, смеявшийся над его трусостью.

Вскочив на ноги, Оттер крикнул так громко: «Никогда, баас!» — что эхо отразило его слова в пещере. Сердце Оттера наполнилось мужеством, и с ножом в правой руке он бросился на своего врага.

Крокодил, ждавший, что человек упадет без чувств подобно всем жертвам, на которых он устремлял свой ядовитый взгляд, услышав этот крик, пробудился от оцепенения. Он поднял голову, и огонь запылал в его мрачных глазах, длинное туловище начало шевелиться. Все выше и выше он поднимал свою голову, наконец сполз с камня и двинулся навстречу карлику.

Оттер снова громко закричал, наполовину от злобы, наполовину от страха, и этот звук, казалось, привел животное в еще большую ярость.

Оно разинуло свою гигантскую пасть и двинулось вперед, по-видимому, чтобы схватить карлика, но последний сделал быстрый прыжок и всунул двойной нож прямо в раскрытую пасть чудовища, направив один конец своего оружия в сторону мозга крокодила, а другой вонзив в язык. В ту же минуту Оттер почувствовал, что челюсти гигантского пресмыкающегося сомкнулись, не причинив, впрочем, вреда его руке, так как между его зубами были большие промежутки, в один из которых и попала рука Оттера. После этого Оттер бросился на песок и лег, оставив нож в пасти чудовища.

Оно затрясло своей страшной головой, за чем Оттер наблюдал еле дыша, причем от смрадного дыхания чудовища его чуть не стошнило. Дважды крокодил открывал свою пасть, но тотчас же вынужден был сомкнуть свои челюсти.

— Ну, теперь он раздолбит меня на куски своим хвостом! — подумал Оттер, но чудовище, казалось, забыло о существовании своего врага. Оно билось на полу пещеры, тяжело дыша, и наконец быстро кинулось из пещеры, увлекая за собой карлика, у которого к поясу был прикреплен один конец длинного ремня, привязанного, как мы уже говорили, к рукояткам ножей. При этом движении крокодила весь ремень распутался, и карлик, несколько раз перевернувшись и ударившись о стены пещеры, бывшие, к счастью, гладкими, очутился вместе с крокодилом в бассейне.

Если бы на месте карлика был другой человек, то, конечно, он бы погиб, но карлик плавал, как рыба — или, лучше сказать, как то животное, именем которого он был назван.

Раненое чудовище дважды опускалось на дно бассейна, увлекая карлика за собой. Кровь била ключом изо рта и ноздрей пресмыкающегося, окрашивая воду.

Крокодил нырнул в третий раз к устью одного из подземных русел реки, и Оттер обрадовался, что был привязан к крокодилу, так как, будучи утомлен, он бы сам не смог преодолеть силы течения.

Наконец животное снова показалось на поверхности воды, и Оттер имел случай взглянуть наверх, где увидел массу народа, в большом волнении наблюдавшего за ним. Впрочем, у Оттера не было возможности долго заниматься этим наблюдением, так как крокодил впервые сообразил, что человек вблизи него был причиной его страданий. Своими челюстями он не мог кусать, поэтому старался ударить карлика хвостом, но Оттер нырнул, избегая удара. Дважды карлику удался этот маневр, но на третий раз он почувствовал, будто его тело разлетелось на куски от страшного удара и глаза выскочили из орбит; вслед за тем он потерял сознание.

Очнувшись, Оттер увидел себя на дне пещеры, но не одного, так как рядом с ним лежал мертвый Змей, скорчившийся в страшных предсмертных судорогах. Очевидно, при последнем издыхании крокодил устремился в пещеру, где он жил в течение многих лет, и увлек за собой Оттера.

Карлик взглянул на мертвое чудовище, и сердце его забилось гордостью: перед ним лежал распростертым ужас народа тумана, его действительный бог, убитый благодаря ловкости и отваге Оттера.

— Если бы баас мог видеть это! — подумал карлик. — Увы! Он не может этого сделать!

Затем Оттер, оторвав почти перетертый между челюстями крокодила конец ремня, захватил с собой последний, оставив ножи в пасти чудовища, откуда их невозможно было вытащить — так глубоко они вошли в кости и мускулы головы пресмыкающегося. Обмыв свои раны в воде, Оттер решился пойти вперед, в поисках другого выхода из пещеры; он стремился выйти на свежий воздух, где бы можно было отдышаться после удушливого воздуха в пещере и дождаться наступления вечера. Первым выходом он побоялся воспользоваться, опасаясь, что люди, толпившиеся у краев бассейна, увидят его и закидают стрелами. Сообразив, что вода в пещере должна иметь какой-то выход, Оттер пошел в глубь пещеры, руководствуясь журчанием воды. На своем пути он беспрестанно натыкался на груды костей, остатки многочисленных жертв, пожранных чудовищем в течение многих лет. Среди этих груд оказались останки жреца. По-видимому, человек этот умер несколько недель тому назад. Увидев вблизи совершенно целый костюм из козьего меха, Оттер, дрожавший от холода, поспешил надеть его на себя. Под платьем скелета лежал какой-то мешок, сделанный из бычьей кожи.

— Быть может, он прятал здесь свою пищу, — подумал Оттер, — хотя вряд ли кто-нибудь, собираясь посетить жителя вод, стал бы запасаться пищей. Однако теперь она, конечно, испортилась, и мне лучше уйти отсюда. Только коршун может оставаться дольше в этом жилище смерти! — И Оттер поспешил вперед, держась рукой за стенки пещеры, в которой царил совершенный мрак. Карлик боялся двух вещей: во-первых, упасть в какую-нибудь расщелину, а во-вторых, опасался встречи с другим крокодилом, так как «без сомнения, — думал Оттер, — дьявол был женат».

Но Оттер не попал в расщелину и не встретил другого крокодила. Очевидно, житель вод был старый холостяк.

После получасовой ходьбы карлик заметил перед собой свет, на который и бросился и вскоре очутился на противоположном от входа конце пещеры, почти совершенно загроможденном глыбами льда. Проползши между льдинами, он очутился на краю непроходимой пропасти позади города, а перед ним поднимался к небу громадный ледник, в котором ярко отражалось солнце.

XXXI. В западне

Пока Оттер боролся с крокодилом, Леонард также переживал невеселые минуты.

Пройдя через ряд туннелей и многочисленных поворотов, которые Леонард старался запомнить, они с Хуанной, следуя за Соа, в конце концов очутился в комнате, пробитой в скале и, очевидно, предназначенной служить им помещением, так как в ней стояла кровать, покрытая меховыми одеялами, и стол, на котором стояли кушанья. По знаку Соа Леонард положил Хуанну на постель, а старуха поспешила закрыть ее лицо от посторонних взоров одеялом. В то же время Леонард почувствовал, что его схватили сзади. И в то время как два жреца держали его за руки, третий по указанию Соа отбирал у него револьвер и охотничий нож.

— Ты, подлая собака, — сказал Леонард Соа, — берегись, я тебя убью!

— Убить меня, Избавитель, значило бы убить себя самого и кое-кого другого. Эти вещи взяты у тебя потому, что такие игрушки не для капризных детей.

— Обыщи его карманы! — прибавила она, обращаясь к четвертому жрецу.

Тот исполнил ее приказание и выложил все, что имел при себе Леонард, на стол: часы, дневник Франциско, большой рубин, и, наконец, кусочек яда, завернутый в лоскуток козлиной кожи. Соа взяла последний предмет и, осмотрев его, произнесла:

— Как, Избавитель, и ты запасся лекарством, которое приносит мало счастья тем, кто примет его?

Подойдя к маленькой нише, сделанной в стене комнаты, она взяла что-то оттуда, и Леонард узнал маленький мешочек, который Хуанна прятала в своих волосах.

— Теперь ты не сможешь причинить себе вреда! — сказала Соа по-португальски. — Позволь мне сказать тебе одну вещь: пока ты будешь спокоен, все пойдет хорошо. Но если ты сделаешь попытку убежать или причинить кому-то из нас вред, тогда тебя свяжут и поместят отдельно, и этим ты навлечешь смерть на Хуанну. Остерегайся же этого, белый человек, и веди себя смирно; вспомни, что теперь пришел мой черед и ты полностью в моей власти!

— Я понимаю это, мой почтенный друг! — с яростью ответил Леонард, стараясь овладеть собой. — Но не знаю, на что ты намекаешь, да я и не забочусь ни о чем, лишь бы известная особа находилась в безопасности!

— Не беспокойся, Избавитель, она в безопасности. Как тебе хорошо известно, я ненавижу тебя и если и оставила в живых, то только потому, что без тебя она могла бы умереть. Поэтому не опасайся за нее. Не делай никаких попыток к насилию в отношении меня или моего отца, когда мы одни будем посещать тебя, так как все устроено таким образом, что местонахождение Хуанны не может быть никем открыто и, если ты поднимешь на нас руку, она погибнет. А теперь я должна оставить тебя, чтобы посмотреть, что делается в храме. Если она проснется, постарайся не пугать ее. Прощай.

И Соа оставила комнату вместе с жрецами. Тяжелая дверь закрылась за ними.

Леонард взял со стола отобранные у него вещи и снова положил их в свои карманы. Револьвер, яд и нож Соа унесла с собой. Затем, отвернув одеяло с лица Хуанны, он стал смотреть на молодую девушку. Она спала глубоким и безмятежным сном, даже улыбка играла на ее лице. Тяжело вздохнув, Леонард стал рассматривать комнату. В ней были две двери: одна, через которую они вошли, и другая — такой же прочности. Единственным открытым местом была та ниша, из которой Соа взяла яд. В сущности, это была не ниша, а сквозное отверстие в скале, имевшее вид амбразуры, обращенной узкой частью внутрь комнаты. Это отверстие привлекло внимание Леонарда потому, что через него доносились какие-то звуки. Прежде всего Леонард различил шум текущей воды; затем до него донеслись голоса толпы, то усиливавшиеся, то замолкавшие. Наконец он понял, где они находились. Они были спрятаны в стене храма, в непосредственной близости от бассейна, а крики, доносившиеся до него, были криками народа, следившего за судьбой Оттера и Франциско.

В течение часа раздавались голоса, а затем наступило молчание, прерываемое только журчанием воды.

Леонард понял, что Оттер и Франциско погибли, и с тяжелым сердцем, полный самых мрачных дум, взял стул и сел около Хуанны.

Молодая девушка еще спала под влиянием сонного питья. Наконец бледное лицо ее покрылось краской, она открыла глаза и села на своем ложе.

— Где я? — спросила она, недоумевающе оглядываясь кругом. — Это не моя постель.

— Успокойтесь, дорогая, я с вами! — сказал Леонард, взяв ее за руку.

— Я это вижу. Но где же другие и что это за ужасное место? Разве мы заживо похоронены, Леонард? Это место похоже на могилу.

— Нет, мы только в плену. Идите сюда, съешьте и выпейте сначала что-нибудь, тогда я расскажу вам все!

Она встала и впервые обратила внимание на свое одеяние.

— Что это? Это платье Франциско! Где же он сам?

— Ешьте и пейте! — повторил он.

Она машинально исполнила его просьбу, смотря в его лицо удивленными и испуганными глазами.

— Теперь, — произнесла она, — скажите мне. Я не могу выносить дольше неизвестности. Где Франциско и Оттер?

— Увы, Хуанна, они умерли! — ответил он торжественно.

— Умерли! — простонала она, ломая свои руки. — Франциско умер! Но почему же мы еще живы?

Леонард рассказал весь план спасения, придуманный Соа. Хуанна вскочила на ноги и устремила на собеседника свои сверкающие глаза.

— Как вы смели сделать это? — выкрикнула она. — Кто дал вам право на это? Я считала вас мужчиной, а теперь вижу, что вы трус!

— Хуанна, — сказал Леонард, — нам ни к чему говорить так. Все это было сделано ради вас, а не для кого-то другого!

— О, конечно, вы так должны говорить, но я думаю, что вы сговорились с Соа умертвить Франциско с целью спасти вашу собственную жизнь. Между нами все кончено! Я больше никогда не буду разговаривать с вами!

— Вы можете сделать это, если вам будет угодно, — запальчиво сказал Леонард, приведенный ее словами в состояние крайнего раздражения, — но я буду говорить с вами. Вы бросили мне слова, за которые, будь вы мужчиной, я постарался бы отомстить вам, но так как вы женщина, то я могу только ответить на них, а затем умываю руки. Когда к вам вернется рассудок, то вы поймете, что я с радостью занял бы место Франциско. Но это было невозможно, так как если бы я вздумал надеть на себя платье Аки, то был бы тотчас же узнан, и вы поплатились бы за мое безумие. Мы все хорошо понимали это, почему, посоветовавшись, решили сделать так, как я уже вам говорил. Я согласился, чтобы вас перенесли сюда только при том условии, что я буду сопровождать вас для вашей безопасности. Ну, а теперь я сожалею об этом: лучше было пойти вместе с Франциско. Тогда, быть может, я нашел бы покой вместо обидных слов и упреков. Впрочем, не бойтесь, вероятно, я скоро последую за ним. Я знаю, что вы любили этого человека, этого героя; знаю также, что вы, случайно или намеренно, сделали все, чтобы нарушить покой его души. Поэтому я извиняю ваше поведение.

Он замолчал и посмотрел на нее, сидевшую на краю кровати с закушенными губами и поглядывавшую на него с выражением любопытства на прекрасном лице, в котором попеременно отражались то скорбь, то гордость и гнев. Даже в этот момент Хуанна думала не о Франциско и его жертве, а о человеке, которого она никогда так не любила, как теперь, когда он говорил с ней так горько, отплачивая ей ее же монетой.

— Я не могу состязаться с вами в резкости и грубости, — сказала Хуанна, — и не стану возражать вам. Однако, быть может, вы вспомните, что моя жизнь касается только меня и что я никому не давала права спасать за ее счет другой жизни!

— Что сделано — сделано! — мрачно ответил Леонард. — В другой раз я не буду делать ничего подобного без вашего согласия. Кстати, мой бедный друг просил вам передать эту вещь! — И он подал ей дневник. — Он написал кое-что для вас на последней странице книжки и просил вас, если вам удастся избежать смерти, взять это на память о нем и не забывать его.

Хуанна взяла дневник и, повернув его к свету, открыла наугад. Первое, что бросилось ей в глаза, было ее собственное имя, так как в дневнике в действительности излагалось увлечение священника Хуанной со дня их первой встречи и старания преодолеть свою слабость. Поспешно перелистав дневник, она открыла наконец последнюю страницу, где Франциско признавался в своей любви к ней, которую он должен был скрывать.

Хуанна расплакалась, читая предсмертные сроки несчастного. Но открылась дверь, и в комнату вошли Нам и Соа.

— Избавитель, — сказал престарелый жрец, лицо и смущенные глаза которого носили на себе отпечаток различных волновавших его чувств, — и ты, Хуанна, я пришел, чтобы поговорить с вами. Как вы видите, я один, исключая этой женщины, — указал он на Соа, — но если вы совершите какое-либо насилие в отношении ее или меня, это послужит сигналом для вашей смерти. С большим трудом и немалым риском для самого себя я спас жизнь Хуанны, устроив так, что вместо нее был принесен в жертву белый человек, ваш спутник.

— Жертвоприношение было совершено? — прервал его Леонард.

— Я буду откровенен с тобой, Избавитель, — ответил верховный жрец, которому Соа перевела вопрос Леонарда. — Я знаю теперь, что Хуанна и карлик не боги, а такие же смертные, как и мы; ты знаешь, что я осмелился оскорбить истинных богов, подменив избранную ими жертву. Жертвоприношение было совершено, но с такими знамениями, что я был поставлен в тупик. Народ тумана также поражен, и никто не знает, что и думать обо всем этом. Белый человек, твой спутник, был сброшен в бесчувственном состоянии в воду, когда показалась белая заря; карлик же, твой слуга, не дожидаясь того, чтобы его столкнули, сам прыгнул вниз, захватив с собою одного жреца!

— Браво, Оттер! — радостно воскликнул Леонард. — Я знал, что он умрет молодцом!

— Он умер действительно молодцом, Избавитель! — сказал со вздохом Нам. — Таким молодцом, что многие клянутся, что он — действительно бог, а не человек. Едва они исчезли в воде, — продолжал жрец, — как произошло такое чудо, о котором никогда не было слышно в кашей стране; белая заря превратилась в красную, быть может потому, что я крякнул для успокоения народа, что ложные боги встретили свою гибель.

— В таком случае истинные боги должны быть удивительно слепыми, — заметила Хуанна, — садя, что я, которую ты осмеливаешься назвать ложной богиней, еще жива!

Этот аргумент заставил Нама замолкнуть на одно мгновение, но он нашелся что ответить Хуанне.

— Да, ты еще жива, — сказал он со странным ударением на слове еще. — И если вы не будете безумствовать, — продолжал он, — то долго останетесь в живых оба, так как я вовсе не желаю вашей крови, стараясь провести в мире свои последние дни. Слушайте же конец моего рассказа. Пока народ с изумлением наблюдал за изменением зари, выяснилось, что карлик, твой слуга, Избавитель, не был мертв в воде. Да! Можно было видеть, Избавитель, как громадный житель вод носился туда и сюда по бурлившей воде, а вместе с ним карлик, которому Змей не причинил никакого вреда. Как этот человек мог плавать вместе со Змеем, этого никто не может сказать!

— Браво, Оттер! — снова сказал Леонард, обдумывая про себя объяснение чуда, которого он, конечно не хотел открывать Наму. — Ну, чем же это все кончилось?

— Этого никто не знает наверно, Избавитель, — сказал в недоумении жрец. — Житель вод опустился на дно вместе с карликом, но затем снова всплыл и вполз в пещеру, свое жилище. Изо рта его шла кровь. Но был ли карлик вместе с ним или нет, этого я не могу сказать, так как никто не мог этого разглядеть, а отважиться войти в пещеру, чтобы узнать правду, не смеет никто!

— Хорошо, мертв он или жив, но он храбро сражался! — воскликнул Леонард. — А теперь, Нам, что тебе надо от нас?

Этот вопрос, казалось, смутил жреца.

— Я пришел сюда, Избавитель, — ответил он, — рассказать вам, что случилось!

— То есть, — заметил Леонард, — сказать мне, что ты умертвил моего лучшего друга и того, кто у вас был ранее богом? Благодарю тебя, Нам, за эти новости. А теперь я беру на себя смелость спросить, каковы твои дальнейшие намерения относительно нас?

— Поверь мне, Избавитель, я хочу спасти вашу жизнь. Если другие были принесены в жертву, то это не моя вина: в настоящее время страна в смятении и полна самых тревожных слухов. Я не знаю сам, что может случиться в течение ближайших дней, а пока вы должны оставаться здесь. Это — жалкое место для жилья, но зато тайное и безопасное. Впрочем, здесь есть еще одна комната, которой вы можете пользоваться; быть может, ты уже видел ее? — И, положив руку на что-то, казавшееся задвижкой, Нам открыл вторую дверь, которая вела в комнату одинакового вида с той, в которой они были, но несколько больших размеров.

— Посмотри, Избавитель, — продолжал жрец, делая шаг вперед, чтобы войти в комнату, и затем отступая назад, как бы желая из учтивости дать пройти вперед Леонарду. Леонард почти машинально вошел в комнату, совершенно забыв о характере своего хозяина и о назначении этого жилища. Когда он вспомнил об этом и, быстро повернувшись, хотел уйти назад, тяжелая дверь с шумом захлопнулась перед самым его лицом, и он оказался в западне.

XXXII. Последний аргумент Нама

Одно мгновение Хуанна стояла в безмолвном изумлении: проделка Нама была совершена так быстро, что она едва могла опомниться.

— Теперь, Хуанна, — вкрадчиво начал Нам, — мы можем свободно поговорить, ибо не годится слушать посторонним ушам то, что я тебе скажу!

— Мерзавец! — ответила она с негодованием, но затем, понимая бесполезность упреков, прибавила: — Говори, я слушаю тебя!

Нам рассказал свой план ее выхода замуж за короля.

— Народу мы объявим, — закончил он, — что ты была богиней, но из любви к Олфану отказалась на время от своей божественности и облеклась в плоть, чтобы провести немного лет с тем, кого ты полюбила!

— В самом деле, — сказала Хуанна, — а что, если я откажусь подчиниться этому плану, который, как я думаю, мог выйти только из мозга женщины?! — И она указала на Соа.

— Ты права, — ответила Соа, — я составила этот план, чтобы спасти тебя и отомстить, — прибавила она пылко, — тому белому вору, который любит тебя; пусть он увидит тебя отданной дикарю!

— Но разве ты никогда не думала о том, Соа, что я могу иметь в этом отношении свои собственные желания?

— Конечно, но даже прекраснейшая из женщин не может всегда иметь то, что ей случится пожелать. Знай, что все должно быть сделано как ради тебя самой, так и ради моего отца. Олфан любит тебя; в эти смутные времена отцу и жрецам необходимо иметь поддержку в лице короля, расположение которого будет нами приобретено в тот день, когда он получит надежду получить тебя в жены. Наконец, для тебя самой, хотя бы ты и желала выйти замуж за человека твоего племени, лучше стать королевой, чем погибнуть жалким образом!

— Я думаю иначе, Соа, — спокойно ответила Хуанна, понимавшая, что ни жалобы, ни просьбы не помогут ей, — я предпочту умереть! — И она протянула руку к своим волосам, но остановилась, не найдя там яда.

— Ты предпочитаешь умереть, — сказала с холодной усмешкой Соа, — но это не так-то легко сделать — я отобрала у тебя яд во время сна.

— Я могу уморить себя голодом, Соа, — сказала с достоинством Хуанна.

— На это потребуется какое-то время, а сегодня ты станешь женой Олфана! Необходимо, конечно, чтобы ты сама дала согласие на брак с ним, так как он в своем безумии объявил, что может жениться на тебе, только получив согласие из твоих уст и в присутствии свидетелей!

— В таком случае я боюсь, что этот брак не состоится! — сказала Хуанна с горьким смехом, чувствуя омерзение к этой негодной женщине, которая в своей необузданной любви хотела спасти жизнь своей питомицы ценой ее позора.

Между тем Соа сказала ей, что если она не выполнит указанного плана, то умрет Избавитель.

Жрец и его дочь оставили Хуанну одну. Несколько долгих часов провела молодая девушка в мрачной комнате, в которую, кроме журчанья воды, не доходило никакого звука.

В эти часы перед ней пронеслись все приключения, испытанные ею в течение последних шести месяцев; но ужас всего перенесенного бледнел перед тем, что ждало ее впереди. День проходил для нее с томительной медленностью; наконец, когда начали сгущаться ночные тени, снова пришли Нам и Соа.

— Мы пришли за ответом! — произнес жрец, вставляя в стенную скобку принесенный им светильник. — Соглашаешься ты или нет взять в супруги Олфана?

— Не соглашаюсь! — ответила Хуанна.

— Подумай еще!

— Я думала, и вот мой ответ!

Нам схватил руку Хуанны, говоря:

— Иди сюда, я тебе покажу кое-что! — И он подвел ее к двери в следующую комнату. Соа, погасив светильник, вышла из комнаты, заперев за собой дверь, так что Нам и Хуанна остались в полном мраке.

— Хуанна, — сурово сказал Нам, — ты сейчас увидишь того, кого ты называешь Избавителем, но помни: если ты крикнешь или даже скажешь громко одно слово, он умрет!

Хуанна ничего не ответила, хотя сердце ее тревожно забилось. Внезапно в верхней части двери, ведшей в комнату Леонарда, образовалось отверстие, через которое Хуанна могла видеть то, что делалось в соседней комнате, не будучи сама видима оттуда, так как там было светло, а она находилась в полном мраке. Хуанна увидела, что в соседней комнате вблизи отверстия в полу лежал связанный Леонард, окруженный жрецами. Шагах в двух от двери стояла Соа, на которую жрецы устремили свои глаза, видимо, ожидая ее приказаний.

Едва только Хуанна успела посмотреть на эту сцену, отверстие в двери опять закрылось, и Нам проговорил:

— Ты видела, что Избавитель связан; видела отверстие в полу тюрьмы. Тот, кого бросят в это отверстие, попадет в пещеру Змея, откуда нет возврата ни для кого. Через отверстие мы бросаем пищу жителю вод, пока нет жертвоприношений. Выбирай одно из двух: или добровольно выйди замуж за Олфана сегодня ночью, или на твоих глазах Избавитель будет брошен Змею. В последнем случае ты все равно выйдешь замуж за Олфана, хочешь ты этого или нет. Что ты скажешь?

Хуанна решила еще немного сопротивляться, думая, что вся сцена была проделана только для того, чтобы испугать ее.

Тогда Нам, открыв отверстие в верхней части двери, шепнул одно слово на ухо Соа, а та отдала какое-то приказание жрецам. Хуанна увидела, что связанного Леонарда положили вблизи отверстия в полу так, что его голова свесилась внутрь этого отверстия, и одного движения было достаточно, чтобы сбросить его вниз, в пещеру Змея.

— Развяжите его, — слабо произнесла Хуанна, — я выхожу замуж за Олфана!

Нам снова шепнул что-то Соа, и та приказала жрецам оттащить Леонарда в сторону, что те и исполнили с видимой неохотой. В то же время дверное отверстие опять закрылось.

— Я сказала «развяжите его», — повторила Хуанна. — А он лежит на полу, как срубленное дерево, не имея возможности пошевелиться!

— Нет, — возразил Нам, — быть может, ты раздумаешь, и тогда придется его снова связать, а это сделать не так-то легко, так как он силен и отважен. Слушай, когда Олфан придет просить твоей руки, ты не должна говорить ему ничего о том человеке, он его считает мертвым. Если же ты скажешь о нем хоть слово, то он умрет. Ты поняла меня?

— Понимаю, — ответила Хуанна, — но, по крайней мере, надо снять повязку с его рта!

— Не бойся, это будет сделано после того, как ты поговоришь с Олфаном. А теперь скажи, когда тебе будет угодно принять его?

— Когда хочешь. Чем скорее все будет кончено, тем лучше!

— Хорошо! Дочь моя! — обратился Нам к Соа, только что вошедшей в комнату. — Зажги, пожалуйста, огонь и попроси короля Олфана.

Соа пошла исполнять приказание своего отца, а Хуанна, будучи не в силах совладать с охватившим ее ужасом, опустилась на кровать, закрыв руками лицо. На мгновение в комнате водворилась тишина; затем дверь снова открылась, и перед Хуанной появился король Олфан, сопровождаемый Соа.

— Берегись, — шепнул Хуанне Нам, — одно слово, и Избавитель умрет!

XXXIII. Будь благородным или низким

Некоторое время Хуанна молча смотрела в лицо Олфана, на котором, однако, не могла прочесть ничего, так как король, подобно всем своим соплеменникам, привык скрывать свои чувства под маской торжественного спокойствия. Он стоял перед ней, опершись о древко копья, со слегка опущенной головой, устремив темные глаза на ее лицо, бесстрастный, неподвижный, являя собой картину дикого достоинства. Свет факелов падал на него, освещая его стройную богатырскую фигуру. Он отражался на его ожерелье из слоновой кости — символе королевской власти, запястьях и кольцах, на глянцевитой шерсти его платья из козьего меха и блестящих локонах черных волос, подвязанных узкой белой лентой.

— Говори, Олфан! — произнесла наконец Хуанна.

— Мне сказали, королева, — начал Олфан низким, звучным голосом, — что ты хочешь говорить со мной. Я, как и всегда, повинуюсь тебе. Королева, я узнал, что твой супруг умер, и, поверь мне, сожалею об этом. В этом постыдном деле я не принимал участия. Смерть его, а также и другого белого человека и карлика произошла по вине этого жреца; он клялся, что был вынужден так поступить, ибо народ криками требовал их смерти. Королева, они все ушли, а ты, как слабая голубка, прилетевшая издалека, из южного края, сделалась добычей орлов народа тумана!

Но всего несколько часов тому назад я вместе с тысячами людей и тебя считал мертвой и думал, что твое прекрасное тело было сброшено Намом на заре с вершины статуи. Скажу тебе, что, видя это, я, воин, плакал и проклинал самого себя за то, что, хотя я и король, но был лишен возможности спасти тебя. Потом этот человек, верховный жрец, пришел ко мне и рассказал всю правду, а также сообщил придуманный им план для спасения твоей жизни, для упрочения моей власти и его собственной безопасности. Выйди за меня замуж, королева! — закончил Олфан.

Хуанна быстро оценила свое положение. Оно было отчаянным. Нам и Соа стояли по обеим сторонам, причем последняя держалась близ двери, за которой лежал связанный Леонард. Она знала, что стоит ей сказать одно слово правды королю, и Леонард умрет. Поэтому оставалось одно — согласиться для виду сделаться женой Олфана. Хотя ей казалось постыдным обманывать этого честного человека, единственного их друга среди народа тумана, но обстоятельства вынуждали ее к этому.

— Олфан, — сказала она, — я выслушала тебя, и вот мой ответ: я согласна взять тебя в супруги. Ты знаешь мою историю, знаешь, что тот, кто был моим господином, умер сегодня, — (Соа одобрительно улыбнулась на эту ложь), — и что я любила его. Надеюсь, что ты будешь настолько добр, что предоставишь мне несколько недель, чтобы я могла оплакать свое вдовство, прежде чем перейду от него к тебе. Больше я ничего не скажу тебе, но, конечно, ты поймешь скорбь моего сердца и все то, чего я не высказала.

— Пусть будет так, как ты желаешь, королева! — ответил Олфан, целуя ее руку, причем его хмурое лицо засияло от счастья. — Ты перейдешь ко мне тогда, когда будет угодно тебе, но я боюсь, что одну вещь ты должна будешь проделать сейчас же!

— Что, Олфан? — спросила с беспокойством Хуанна.

— Только то, королева, что обряд должен быть совершен сейчас же. Это необходимо по многим причинам, о которых ты узнаешь завтра. Кроме того, таково было мое соглашение с Намом, закрепленное клятвой на крови Аки, а такой клятвы я не могу нарушить!

— О нет, нет! — сказала Хуанна в отчаянии. — Подумай, Олфан, как я могу. Муж мой умер всего только шесть часов тому назад. Дай мне хоть несколько дней!

В разговор вмешался Нам.

— Королева, — сказал он, — теперь нечего терять время в пустых разговорах. От этой церемонии зависит больше, чем ты думаешь, — жизнь многих людей, быть может, наша собственная и особенно жизнь того, о ком мне теперь не годится говорить! — И как бы случайно Нам повел глазами на дверь соседней комнаты.

Олфан подумал, что жрец намекает на его собственную жизнь, но Хуанна и Соа хорошо понимали, что речь идет о Леонарде.

— Ты слышала эти слова, королева, — сказал Олфан, — они верны. Теперь опасные времена, и если наш замысел будет выполнен, то я должен дать клятву вождям и совету старейшин, что ты вернулась на землю снова, чтобы стать моей женой!

— Хорошо, — в отчаянии ответила Хуанна, — но неужели я, будущая королева этого народа, буду обвенчана тайно? Я желаю иметь, по крайней мере, свидетелей. Позови нескольких вождей, которым ты доверяешь, Олфан, иначе может наступить время, когда меня не станут считать за настоящую королеву и не будет никого, кто бы мог восстановить мою честь!

— Этого нечего бояться, королева, — ответил Олфан с легкой улыбкой, — однако твое желание вполне законно. Я позову трех из моих вождей, людей, которые не предадут нас! — И он повернулся, чтобы пойти за ними.

— Не оставляй меня, — удержала его Хуанна, — я верю тебе, но этим двум — нет. Я боюсь быть одна вместе с ними!

— Здесь ни к чему свидетели! — воскликнул Нам угрожающим голосом.

— Королева просит свидетелей, и они будут! — ответил Олфан. — Старик, довольно ты играл мною, до сих пор я был твоим слугой, а теперь хочу быть твоим господином. Несколько часов тому назад твоя жизнь была в моих руках, когда белая заря превратилась в красную! Я пощадил тебя потому, что ты поддел меня на эту приманку, — указал он на Хуанну. — Ну, нечего класть руку на рукоять ножа, ты забываешь, что у меня есть копье. Твои жрецы за дверьми, я это знаю, но там и мои вожди, которым я сказал, где нахожусь; если я исчезну, как исчезали многие здесь, то за мою жизнь ответишь ты, Нам, так как власть поколеблена. А теперь повинуйся мне. Прикажи женщине позвать того, кто стоит на страже у двери; нет, не шевелись, — прибавил он, направляя острие своего копья на обнаженную грудь жреца. Прикажи ей подойти к двери и позвать жреца. Я сказал — к двери, а не за нее, или берегись!

Нам струсил: его орудие сделалось его господином.

— Повинуйся! — сказал он Соа.

— Повинуйся, но не более! — повторил Олфан.

Рыча, как волчица, женщина подошла к двери и, приоткрыв ее, свистнула.

— Спрячься, госпожа! — сказал Олфан.

Хуанна отошла в неосвещенный угол комнаты, и в тот же момент раздался голос у открытой двери, произнесший:

— Я здесь, отец!

— Теперь говори! — сказал Олфан, приближая копье на дюйм ближе к сердцу Нама.

— Сын мой, — сказал жрец, — пойди ко входу, которым вошел король, ты найдешь там трех вождей, позови их сюда!

— И смотри, не говори ни с кем по пути! — шепнул Олфан на ухо Наму.

— И смотри, не говори ни с кем по пути! — повторил Нам.

— Слушаю, отец! — сказал жрец и ушел.

Минут через десять двери снова отворились, и чей-то голос произнес:

— Вожди здесь!

— Позови их сюда! — сказал Нам.

Трое рослых, вооруженных копьями вождей вошли в его комнату. Один из них был брат короля, а двое других — его избранные друзья.

— Братья, — обратился Олфан к вновь вошедшим, — я послал за вами, чтобы сообщить вам о тайне и просить вас быть свидетелями брачной церемонии. Богиня Ака, брошенная сегодня в бассейн Змея, вернулась на землю женщиной и хочет сделаться моей женой. Не спрашивайте ни о чем, — прибавил он, заметив удивление на лицах вождей. — А теперь, жрец, делай свое дело!

Впоследствии Хуанне все происшедшее казалось сном, которого она даже не могла в точности припомнить. Кажется, она стояла рядом с Олфаном, причем Нам бормотал молитвы и заклятия, призывая имена Аки и Джаля. Больше она ничего не могла припомнить. Ей на память пришла другая брачная церемония, совершенная Франциско в лагере работорговцев над ней и Леонардом. Странная ирония судьбы: ей пришлось принимать участие в двух драмах, в одной из которых Леонард должен был подвергнуться церемонии брака, чтобы спасти ее, а во второй — она должна была сделать то же самое для его спасения.

Наконец все было кончено, и еще раз Олфан склонился перед ней, поцеловав ее руку.

— Да здравствует королева народа тумана! — воскликнул он. Вожди повторили его слова.

Хуанна очнулась как бы от сна. Что теперь делать? Что можно было сделать? Казалось, все было потеряно. Но внезапно ее осенило вдохновение.

— Правда, что я королева, Олфан?

— Да, госпожа!

— И как королева народа тумана имею власть, не правда ли, Олфан?

— Даже над жизнью и смертью! — ответил тот важно. — Впрочем, если ты присудишь к смерти кого-либо, то должна сказать мне и совету старейшин. Все в этой стране твои слуги, и никто не смеет ослушаться тебя ни в чем, исключая религиозные дела!

— Хорошо! — сказала Хуанна и, обратившись к вождям, повелительно произнесла:

— Схватить этого жреца, по имени Нам, и эту женщину!

Олфан удивленно посмотрел на нее, а вожди стояли в нерешительности, но Нам не медлил и сделал быстрый прыжок к двери.

— Подожди немного, Нам, — сказал король, преграждая ему путь копьем, — конечно, у королевы есть свои причины, и ты, очевидно, узнаешь их. Держите их, вожди, раз королева приказала так!

Три человека бросились на Нама и Соа. Старый жрец, выхвативший было свой нож, скоро покорился, но с Соа сладить было не так легко: она визжала и кусалась, как дикая кошка, порываясь подойти к двери комнаты Леонарда и крикнуть находившимся внутри жрецам.

— Не позволяйте ей подходить к этой двери, — крикнула Хуанна, — сейчас я вам все объясню.

Тогда брат короля схватил Соа и, бросив ее на кровать, стал рядом, приставив острие своего копья к ее горлу.

— Теперь, королева, — сказал Олфан, — твоя воля исполнена, и, быть может, ты объяснишь нам все?

— Слушай, король, слушайте вы, вожди! — ответила Хуанна. — Эти лжецы сказали вам, что Избавитель умер, не правда ли?! Он не умер, а лежит связанный в соседней комнате, но если бы я сказала вам хоть слово об этом, он бы умер. Олфан, знаешь ли ты, как было получено мое согласие стать твоей женой? В этой двери открылось отверстие, сквозь которое я увидела своего мужа, связанного, с закрытым ртом и положенного над отверстием в полу тюрьмы, которое ведет в неизвестное мне место.

«Соглашайся, или он умрет!», — сказали они, и я, ради моей любви, согласилась. Вот в чем состоял их замысел, Олфан: женить тебя на мне отчасти потому, что та женщина, бывшая моей нянькой, не желает моей смерти, отчасти потому, что Нам хотел воспользоваться этим, чтобы спасти самого себя от народного гнева. Не думай, однако, Олфан, что ты бы удержал меня надолго; после того как ты послужил его цели, ты бы умер тайным образом как человек, знающий слишком много!

— Это ложь! — сказал Нам.

— Молчать! — ответила Хуанна. — Отворите эту дверь и вы увидите, лгала ли я!

— Подожди немного, королева! — сказал Олфан, казавшийся крайне удрученным всем происшедшим. — Если я понял тебя правильно, твой супруг жив. А потому ты говоришь, что слова и клятвы, которыми мы обменялись, не значат ничего и ты не жена мне?

— Это так, Олфан!

— В таком случае я готов сделаться злодеем и допустить его смерть, — медленно сказал король, — знай, госпожа, что я не могу отказаться от тебя!

Хуанна побледнела как смерть, поняв, что страсть этого человека, раз ей дали волю, ускользнула из-под ее контроля.

— Я не могу отказаться от тебя! — повторил он. — Разве я поступил нехорошо с тобой? Разве я не говорил тебе: согласись или откажи? Но согласившись, ты не должна брать своих слов назад! Королева, ты обручена со мною. Те клятвы, которые ты произнесла, не могут быть нарушены. Теперь слишком поздно: ты моя, и я не позволю тебе уйти к другому, хотя бы этот другой был твоим мужем до меня!

— А Избавитель? Неужели я должна сделаться убийцей своего супруга?

— Нет, я буду защищать его и найду средство выслать его из страны.

Хуанна, пораженная отчаянием, молча стояла, как вдруг резкий смех Соа подействовал на нее, как удар бича, и молодая девушка заговорила снова:

— Король, до сих пор ты хорошо поступал со мной. Останься же благородным до конца. Ты говоришь, что любишь меня. Скажи же, если бы моя жизнь зависела от одного твоего слова, разве ты не сказал бы его? То же самое произошло и со мной. Я сказала это слово и на один только час обманула тебя. Неужели ты, столь великодушный, свяжешь меня этой клятвой, данной мною для того, чтобы спасти моего возлюбленного от власти этих собак? Если так, то, значит, я ошиблась в тебе, думая, что ты скорее погибнешь, нежели будешь настолько низок, что заставишь беспомощную женщину быть твоей женой, женщину, единственное преступление которой состоит в том, что она обманула тебя ради спасения жизни своего мужа!

Хуанна остановилась и, молитвенно сложив руки, умоляющими глазами смотрела на смущенное лицо короля, но видя, что он молчит, прибавила:

— Скажу тебе еще одно, король. Конечно, ты сильнее меня и можешь взять меня силой, но тебе не удержать меня при себе, и тот час, когда ты захочешь овладеть мною, будет моим последним часом, а ты будешь иметь запятнанную честь и мертвую невесту!

Олфан хотел ответить, но Соа, беспокоясь, что жалобы Хуанны преодолеют его страсть, заговорила:

— Не давай себя одурачить, король, пустыми речами женщины или ее фальшивыми угрозами. Она не убьет себя, я знаю ее слишком хорошо. Когда ты женишься на ней, то она скоро полюбит тебя, так как мы, женщины, относимся с почтением к тем, кто властвует над нами. Избавитель — ее супруг только по имени: я жила с ними несколько месяцев и знаю все. Возьми ее, король, теперь же, или будешь всю жизнь оплакивать ее потерю и собственное безумие.

— Я не хочу отвечать на лживые слова этой рабыни, — сказала, гордо выпрямившись, Хуанна, — и будет более достойно тебя, король, не слушать их. Я сказала все. Теперь делай, что ты хочешь. Будь велик или ничтожен, будь благороден или низок, как научит тебя твоя душа!

И, внезапно опустившись на пол, она принялась горько плакать, причем ее длинные волосы закрыли ей лицо и руки.

Дважды король взглядывал на нее и дважды отворачивался, как бы не смея более смотреть. Наконец он заговорил, устремив свои глаза на стену:

— Встань, королева! — печально сказал он. — Перестань плакать, тебе нечего бояться меня. Я всегда исполнял твою волю, но спрячь свое лицо от меня, мое сердце разбито, и я не могу смотреть на то, что я потерял!

Все еще плача, но полная удивления перед тем, что дикарь мог быть так великодушен, Хуанна поднялась с полу и несвязно заговорила слова благодарности, в то время как вожди с изумлением смотрели на нее, а Соа издевалась и проклинала всех.

— Не благодари меня! — кротко сказал Олфан. — Ты, которая читаешь в сердцах всех, верно прочла в моем сердце. Ну а теперь, покончив с любовью, пойдем воевать. Женщина, в чем секрет этой двери?

— Найди его сам! — прорычала Соа. — Зная ключ, ее легко открыть, Олфан, так же, как и женское сердце. Если не найдешь ключа, то надо овладеть входом силой, так же, как и женской любовью. Конечно, ты, столь искусный в добывании невест, не нуждаешься в моих советах для открытия двери, потому что ты не слушал моих слов относительно женщин, Олфан, и размягчился при виде женских слез, а ты мог бы смыть их поцелуями!

Хуанна, слыша это, в первый раз сказала себе, что у нее с Соа все покончено, что бы ни случилось впоследствии. Действительно, немногие женщины могли бы простить то, что она перенесла из-за нее.

— Направь-ка на нее копье! — сказал Олфан одному из вождей.

Только почувствовав прикосновение стали, Соа перестала смеяться и открыла секрет двери.

XXXIV. Как Оттер вернулся из пещеры Змея

Очутившись на краю ледника, Оттер осмотрелся кругом.

Он стоял на краю пропасти, опускавшейся тремя террасами, общая высота которых составляла не менее трехсот футов. Насколько он мог видеть, было совершенно невозможно спуститься ни на одну из этих террас без помощи веревки. Рассмотреть ближе Оттер не мог, так как шагах в четырехстах от отверстия, ведшего в пещеру, склоны гор, покрытые снегом, были так круты, что он не отважился довериться им.

Усевшись на землю, карлик стал обдумывать свое положение.

Оттер понимал, что было бы безумием пытаться ускользнуть через бассейн до наступления темноты. Перед ним круто поднималась гора, склоны которой были покрыты глыбами льда. Однако кое-где виднелись полоски земли с росшими на них деревьями, кустарниками и даже цветами. Проголодавшись, Оттер пошел искать себе какой-нибудь пищи среди этой бедной растительности.

Взобравшись на склон горы, он вскоре нашел знакомые ему растения, которые когда-то были принесены ему в пищу жрецами.

Подкрепившись этой жалкой пищей и найдя большой сук, заменивший ему палку, он продолжал карабкаться по склону горы, пока наконец не достиг перевала, где и остановился в изумлении: сзади него глубоко внизу лежал город тумана.

Над его головой могучий пик на тысячи футов возносился вверх, оканчиваясь на самой вершине чем-то похожим на человеческий палец, обращенный к небу. Перед ним зрелище было еще страннее: снежные поля, прерываемые черными расщелинами скал, лежавшие одно ниже другого и переходившие постепенно в поля, покрытые растительностью.

Первое из этих снежных полей лежало в полумиле от того места, где стоял Оттер, и ниже его на несколько сот футов.

Между краем перевала и этим полем простиралась громадная пропасть с такими стенами, что ни одно животное не могло бы ступить здесь ногой. Со дна этой пропасти поднималась скала, служившая ложем для ледника, соединявшего обе стены пропасти и служившего своего рода мостом через нее.

Поверхность этого моста местами была довольно отлога, а местами довольно крута. Однако Оттер не мог разглядеть, прерывался ли ледяной мост в каком-нибудь месте на ширину хоть нескольких ярдов. Желая узнать это, карлик взял один из осколков скалы, выглаженной от постоянного трения об лед, и столкнул его вниз по гладкой поверхности ледяного моста. Камень быстро покатился вниз, изменяя свою скорость в зависимости от крутизны склона, по которому он проходил, но нигде не останавливаясь. Приблизившись к самой узкой части моста, он понесся вниз со страшной быстротой, и в одном месте, очевидно, встретил пустое пространство, о ширине которого трудно было судить. Камень как бы повис в воздухе, но через одно мгновение продолжал свой путь по снежному полю и наконец остановился, представляясь издали в виде мошки на белой скатерти.

— Вот, если человек сядет на такой камень, то ему можно безопасно перейти через этот мост! — сказал сам себе Оттер. — Однако немногие согласятся на такое путешествие, разве что верная смерть будет позади них!

Решив сделать вторую пробу, он взял второй камень, более легкий, чем первый, и пустил его вниз по ледяному мосту. Достигнув самого узкого места, камень исчез.

Карлик повторил свой опыт в третий раз, выбрав самый тяжелый камень, какой только он мог сдвинуть. На этот раз камень, подобно первому, благополучно миновал расщелину моста. «Странное место, — подумал Оттер, — лучше, если мне не придется ехать на таком каменном коне!»

С этими словами Оттер пошел обратно в пещеру, где решил провести ночь, чтобы с рассветом попытаться найти выход через горы, примыкавшие к противоположному концу туннеля.

Он отошел на несколько шагов от входа в пещеру и сел вблизи хвоста мертвого крокодила. Он пытался заснуть, но не мог. Ему казалось, что глаза мертвого крокодила смотрят не него из глубины и что мертвецы, жертвы чудовища, шепчут один другому рассказы о своей страшной гибели. Ужас все более и более овладевал Оттером.

Чтобы успокоить себя, Оттер начал громко говорить сам с собой. Вдруг он испуганно вскочил, волосы на его голове встали дыбом, зубы застучали, и самый нос, как он говорил впоследствии, похолодел от ужаса — он услышал, или ему показалось, что сверху раздался голос его господина, звавшего его по имени.

Карлик задрожал при звуке этого голоса. Только громкое «дурак», которым его обозвал Леонард, несколько привело его в себя. Однако из осторожности он все-таки спросил:

— Если это ты, баас, то отчего ты говоришь из воздуха? Подойди ближе ко мне, чтобы я мог коснуться тебя и успокоиться!

— Я не могу этого сделать, Оттер, — отвечал тот, — я связан и нахожусь в тюрьме над тобой. Здесь в полу есть отверстие, и, быть может, ты взберешься ко мне!

Карлик встал на ноги и, подняв свою палку, достал до потолка пещеры, на котором он скоро отыскал и отверстие.

Поспешно привязав ремень к средней части палки и сделав в ремне петлю, достаточную для того, чтобы поставить ногу, карлик швырнул палку в отверстие и стал дергать за ремень.

— Готово, ремень держится крепко! — прошептал сверху Леонард. — Взбирайся!

Через полминуты карлик был уже возле Леонарда.

— У тебя есть нож, Оттер?

— Да, баас, есть, но маленький, больших уже нет!

— Оттер, мои руки связаны за спиной. Разрежь узлы и дай мне нож, чтобы я мог освободить ноги!

Оттер повиновался, и Леонард вскочил на ноги, с облегчением выпрямившись.

— Где госпожа, баас?

Леонард рассказал Оттеру о коварной проделке Нама.

— Не лучше ли нам убежать, баас? Я нашел выход в горы!

— Убежать, оставив Хуанну?! Лучше, когда жрецы вернутся сюда, схватим их и завладеем их ножами. А затем подумаем, что дальше делать. Мы можем взять у них ключи!

— Да, баас, сделаем так. Ты возьмешь палку, она крепка!

— А что же будет у тебя? — спросил Леонард.

— Я в две минуты сделаю себе оружие! — И, отвязав ремень от палки, Оттер начал копошиться над ним. — Я готов, баас! — произнес карлик. — Где мы станем?

— Здесь! — ответил Леонард, подведя его к двери. — Мы спрячемся за дверью и, когда они войдут и, закрыв дверь, станут смотреть, где я, набросимся на них. Только, Оттер, все это надо сделать без шума!

Когда они стали по местам, Оттер шепотом рассказал Леонарду о своем бое с крокодилом.

Едва карлик успел кончить свой рассказ, как открылась дверь, и в комнату вошли двое жрецов, из которых один нес в руке светильник. Ничего не подозревая, он повернулся, чтобы закрыть дверь. В это время Леонард, выйдя из тени, ударил его палкой по голове с такой силой, что жрец был оглушен, если не убит, и, не издав ни звука, повалился на пол. В то же время Оттер, искусно накинув петлю на шею второго жреца, крепко затянул ее, и жрец также упал на пол.

После этого они завладели ножами и ключами жрецов.

Почти вслед за этим вторая дверь в комнату открылась, и через нее вошли Хуанна, Олфан, Нам, Соа и трое других мужчин.

На одно мгновение воцарилось молчание. Затем один из спутников Олфана воскликнул:

— Смотрите: бог Джаль вернулся и уже требует себе жертв! — указал он на лежавших на полу жрецов. На лицах вошедших отразилось сильное смущение, даже Олфан и Нам были поражены тем, что казалось им чем-то вроде чуда. В то время как Леонард и Хуанна смотрели друг на друга, три вождя глядели на Оттера как на духа. Однако одно лицо в этой компании не растерялось — то была Соа. Пользуясь тем, что вождь, под надзором которого она находилась, зазевался, она молча отступила в тень и исчезла в ту же дверь, через которую вошли все. Через минуту Оттер, услышав шум за той дверью, в которую вошли двое жрецов, подошел к ней, чтобы открыть ее. В то же время Олфан хватился Соа.

— Где женщина, дочь Нама? — спросил он.

— Кажется, она ушла и заперла нас здесь, король! — ответил спокойно Оттер.

Подойдя к дверям, все убедились, что они заперты.

— Это ничего не значит, здесь есть ключи! — сказал Леонард.

— Они не помогут нам, Избавитель! — ответил Олфан. — Эти двери запираются толстыми каменными засовами, толще моей руки. Теперь эта женщина ушла за жрецами, которые скоро будут здесь, чтобы убить нас, как крыс в клетке!

— Скорее! Нечего терять времени! — сказал Леонард. — Взломаем двери!

— Да, Избавитель, — насмешливо сказал Нам. — Бейте их вашими кулаками, пронизывайте камни вашими копьями, они, конечно, ничего не значат перед вашей силой!

XXXV. «Я вознагражден, королева»

Соа ушла, конечно, для того, чтобы позвать на помощь своему отцу жрецов и отомстить Леонарду, Оттеру и, наконец, Олфану. Верная смерть угрожала всем запертым в комнате. Необходимо было поскорее выбраться из нее. В течение часа они пытались взломать двери, но безуспешно: их ножи и копья только царапали двери, не поддававшиеся их усилиям. Также безуспешной была и попытка разрушить их огнем; не достигнув ничего, они сами чуть не задохнулись в дыму.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил наконец Леонард. — Если так, то наша игра, кажется, проиграна!

— Баас, — сказал Оттер, — мы можем спуститься вниз, в отверстие, через которое я поднялся сюда. Житель вод мертв, я собственноручно убил его, и теперь его нечего бояться. Внизу же идет туннель, ведущий на склон горы. На вершине этого склона начинается ледяной мост, по которому можно достигнуть прекрасной страны.

— Пойдем туда! — вмешалась Хуанна.

— Я видел этот мост, — сказал Олфан, между тем как его вожди изумленно смотрели на человека, победившего Змея, — но никогда не слыхал, чтобы кто-либо осмелился поставить на него свою ногу!

— Через него можно переправиться, хотя и с большим риском, — возразил Оттер. — По крайней мере, лучше сделать эту попытку, нежели оставаться здесь, чтобы нас убили колдуны!

— Я думаю, нам лучше отправиться туда, Леонард! — сказала Хуанна. — Если суждено умереть, то лучше на открытом воздухе. Только что же делать с Намом? Может быть, Олфан и вожди предпочтут остаться здесь?

— Нам в любом случае пойдет с нами, — ответил сурово Леонард, — мне надо свести счеты с этим господином. Что касается Олфана и его вождей, то они должны сами решить этот вопрос.

— Что ты собираешься делать, Олфан? — спросила Хуанна.

— Кажется, королева, — ответил он, опустив глаза, — я поклялся защищать тебя до последней крайности и сделаю это с тем большей готовностью, что теперь моя жизнь имеет для меня весьма малую цену. Мои же товарищи, я думаю, подобно тебе, предпочтут умереть на воздухе, нежели ожидать здесь смерти от рук жрецов.

Все три вождя утвердительно кивнули головами в знак согласия со словами короля. После этого, захватив с собой запас пищи, в изобилии оказавшейся в комнате, все спустились в пещеру Змея.

— Оттер, — спросил у карлика Леонард, оказавшись в пещере, — ты не видел здесь рубинов?

— Там, возле жителя вод, лежит какой-то мешок, баас, — ответил беспечно карлик, — но я не позаботился заглянуть в него. Что за нужда теперь для нас в красных камнях?

— Теперь нет, но они могут пригодиться впоследствии, если мы уйдем отсюда.

— Да, баас, если мы уйдем отсюда, — ответил Оттер, думая о ледяном мосте, — мы можем захватить его по пути!

Как раз в это время Олфаном и его вождями вниз был спущен Нам, озиравшийся не без некоторого ужаса, так как до сих пор ни он, ни кто другой из его собратьев не осмеливался посетить священное жилище бога Змея. После него спустились вожди и, наконец, сошел вниз Олфан.

— Нам надо спешить, Избавитель, — сказал король, — дверь сейчас будет открыта!

И действительно, все услышали сильный треск наверху. Оттер стал дергать за ремень, пока наконец палка не скользнула по отверстию в полу и не упала к его ногам.

— Нечего им оставлять это, чтобы они могли последовать за нами, — сказал он, — да и ремень еще может нам пригодиться!

В это время голова одного из жрецов показалась над отверстием. Нам, воспользовавшись этим, поспешно крикнул:

— Ложные боги убежали через туннель в горы, вместе с ними и лжекороль. Преследуйте их и не бойтесь: житель вод мертв. Не думайте обо мне, Наме, и убейте их!

С восклицанием ярости Оттер, ударив его по лицу, повалил навзничь, но зло было уже сделано, и голос сверху ответил Наму:

— Мы слышим тебя, отец! Сейчас возьмем веревки и спустимся вниз!

Все двинулись вперед. Проходя мимо мертвого крокодила, все на одно мгновение остановились посмотреть на гигантское пресмыкающееся.

— Этот карлик — действительно бог! — сказал один из вождей. — Ни один человек не мог бы сделать ничего подобного!

— Вперед, — сказал Леонард, — нам нельзя терять времени!

Пройдя мимо крокодила, они наткнулись на груду костей.

— Где же мешок, Оттер? — спросил Леонард.

— Здесь, баас! — ответил карлик, вытащив что-то из-под разложившегося трупа несчастного жреца, оскорбившего новоявленного бога и опущенного за это в пещеру к Змею.

Леонард взял мешок и, развязав ремень, которым он был перевязан, посмотрел внутрь его. Оттер держал над ним светильник. В глубине мешка сверкали красным и голубым цветом драгоценные камни.

— Это целое сокровище! — сказал Леонард с восторгом. — Наконец-то счастье вернулось к нам!

— Сколько весу в мешке? — спросила Хуанна, когда все поспешили вперед.

— Около семи-восьми фунтов, я думаю! — ответил Леонард, все еще полный восторга.

— Семь или восемь фунтов драгоценных камней, прекраснейших в целом свете! В таком случае отдайте мне мешок. Мне нечего нести, а вам надо иметь теперь обе руки свободными!

— Верно! — ответил Леонард, отдавая ей мешок.

Вскоре они достигли устья туннеля и, пройдя между глыбами льда, очутились на склоне горы. Но в это время облака закрыли луну, и при наступившей темноте было бы безумием начать восхождение на гору, рискуя заблудиться и сломать себе шею среди бесчисленных расщелин и пропастей.

Посоветовавшись, они решили закрыть вход в туннель оказавшимся под рукой материалом: кусками мерзлого снега, щебнем и немногими большими камнями, которые, к счастью, удалось найти вблизи. Вскоре в туннеле послышались голоса жрецов, становившиеся все громче и громче. Надо было каждую минуту ждать нападения, однако его не последовало и голоса жрецов замолкли.

— Что же они решили делать? — спросил Леонард. — Взойти на гору по другой тропинке и отрезать нам путь?

— Не думаю, Избавитель! — ответил Олфан. — Я не знаю такой тропинки. Они пошли за тяжелыми брусьями и хотят сломать ледяную стену!

— Нет, тропинка есть! — сказал один из вождей. — В дни моей молодости я часто лазил по ней, разыскивая подснежные цветы.

— Вот что, королева, — сказал Олфан, подумав немного, — мы должны взять этого человека в проводники и вернуться через горы в город, где можем найти друзей среди воинов и дать битву жрецам!

— Нет, нет! — страстно воскликнула Хуанна. — Я скорее умру, чем вернусь назад в то страшное место, где все равно не избежать конца. Иди туда, если хочешь, Олфан, и предоставь нас нашей судьбе!

— Этого я сделать не могу, королева, я поклялся! — гордо ответил он. — Но слушай, мой друг, — обратился король к одному из вождей. — Ступай по той тропинке, если можешь сделать это в темноте, и приведи помощь. Поскорее, мы постараемся продержаться до твоего прихода. Но если ты не найдешь нас в живых, то я поручаю тебе: говори везде, что боги оставили нашу страну из-за того, что с ними дурно поступили, и подними народ против жрецов. Только тогда можно будет покончить с ними раз и навсегда!

Не сказав ни слова, вождь пожал руку Олфану и двум своим товарищам, поклонился Хуанне и исчез в темноте. Все опустились на землю у входа в туннель и ждали, что будет. Оттер благоразумно захватил меховые платья жрецов, и это сильно помогло им справиться с холодом.

— Леонард, — сказала Хуанна, — вы еще не знаете, что произошло после того, как Нам запер нас в отдельную комнату?

И она рассказала ему все.

Когда она окончила, Леонард встал и, взяв за руку Олфана, произнес:

— Король, благодарю тебя! Пусть судьба отнесется к тебе так же, как ты отнесся ко мне и моим близким!

— Не говори больше ни слова, Избавитель, — ответил поспешно Олфан. — Я исполнил только долг и мою клятву, хотя это мне и тяжело!

Взглянув вверх, они заметили, что снежные вершины гор начали краснеть от приближающейся зари, и в туннеле снова послышались голоса, а сквозь щели в грубом ледяном сооружении, заграждавшем вход, заблестели огни. Очевидно, жрецы, запасшись необходимыми орудиями, явились снова.

Вскоре действительно раздались глухие удары в ледяную стену.

— Скоро рассветет, Избавитель, — спокойно сказал Олфан. — Я думаю, что вы можете теперь вполне безопасно начать восхождение на гору!

— А что же делать с этим человеком? — указал Леонард на Нама.

— Убить его! — проговорил Оттер.

— Нет, нет пока! — сказал король. — Возьми это, — и Олфан протянул Леонарду копье третьего вождя, оставленное им, — и захвати с собой жреца. Если нас одолеют, то вы можете купить свою жизнь ценой его жизни, если же мы отбросим жрецов и вам удастся уйти, то сделайте с ним что вам будет угодно!

— Я хорошо знаю, что сделаю! — пробормотал Оттер, сверкнув глазами на жреца.

— А теперь прощайте! — продолжал Олфан тем же спокойным тоном. — Принесите еще льду или камней, если можно, стена трещит!

Леонард и Оттер молча пожали руку короля, но Хуанна не могла расстаться с ним таким образом. Ее сердце было переполнено благодарностью за его доброту.

— Прости меня, — пробормотала она, — я причинила тебе горе, за которым, боюсь, последует смерть!

— Сожаление не поможет ничему, королева, а смерть я охотно встречу, поверь мне. Отправляйся же, и пусть счастье сопутствует тебе. Желаю тебе уйти безопасно с теми блестящими побрякушками, которых ты хотела. Да будешь благословенна ты со своим Избавителем долгими годами взаимной любви. Когда же состаришься, то вспоминай иногда дикого человека, любившего тебя, когда ты была молода, и отдавшего свою жизнь для твоего спасения.

Хуанна слушала, и слезы полились из ее глаз. Затем, внезапно обняв гиганта за шею, она поцеловала его.

— Я вознагражден, королева, — нежно воскликнул он, — и, может быть, твой супруг не приревнует. А теперь — скорее отправляйтесь!

Пока король говорил, небольшая часть стены под ударами жрецов обрушилась, и из отверстия показалось лицо жреца. Олфан с криком поднял копье и метнул его. Жрец упал назад, а в это время пришли вожди с камнями, которыми и заложили отверстие.

Леонард и Хуанна, повернувшись, побежали вверх по склону горы, причем Оттер с проклятиями гнал перед собой Нама, наделяя его ударами кулака, пока наконец тот не свалился со стоном на землю. Никакими усилиями Оттер не мог заставить его встать на ноги.

— Вставай, подлая собака! — сказал Леонард, угрожая ему копьем.

— В таком случае ты должен развязать мои руки, Избавитель, — ответил жрец, — я очень слаб и не могу идти по горам со связанными за спиной руками. Конечно, вам нечего бояться старого и безоружного человека!

— Я думаю, что теперь нечего бояться, — пробормотал Леонард, — хотя в прошлом нам доводилось сильно опасаться тебя! — И взяв нож, он разрезал связывавшие руки Нама веревки.

Хуанна обернулась и посмотрела назад. Далеко внизу она могла различить фигуры Олфана и его товарищей, стоявших плечом к плечу один возле другого, и даже блеск лучей солнца на остриях их копий. Еще ниже она увидела поросшие травой крыши земного ада, города тумана, бесконечную равнину за ним и реку, извивавшуюся змеей. Там же виднелись и громадные стены храма, и черный колосс, на верху головы которого она сидела в тот страшный час, когда тысячи людей приветствовали ее как свою богиню, и откуда ее друг Франциско был свергнут вниз на ужасную смерть.

Нам, шепча проклятия, шел впереди, награждаемый неутомимым Оттером ударами в спину. Хуанна, потеряв из виду Олфана и его товарищей, присоединилась к своим спутникам, и все они продолжали в полной безопасности свой путь, пока наконец не достигли края перевала и не увидели ледяной мост, ведущий к снежным полям.

XXXVI. Торжество Нама

— Куда же мы пойдем? — спросила Хуанна. — Неужели мы должны спуститься в эту пропасть?

— Нет, госпожа, — ответил Оттер. — Посмотри, перед тобой мост! — И он указал на ледяную ленту, соединявшую оба края бездны.

— Мост?! — проговорила с ужасом Хуанна. — Как, эта скользкая и крутая, как крыша дома, полоса льда — мост? Да на нем не может устоять и муха!

— Оттер, — сказал Леонард, — ты или шутишь или сошел с ума! Как мы можем перейти через это место? Не успеем мы сделать и десяти шагов по этому мосту, как упадем и разобьемся вдребезги!

— Вот как, баас: мы должны сесть, каждый из нас, на один из этих плоских камней и тогда камень перевезет нас на противоположную сторону пропасти. Я знаю, я однажды пробовал это!

— Ты хочешь сказать, что переходил через пропасть?

— Нет, баас, но я послал вниз три камня. Два пролетели благополучно, а третий исчез в середине пути. Я думаю, что там, в мосту, разрыв, но мы должны рискнуть. Если камень достаточно тяжел, то он перелетит через провал, если же нет, тогда мы полетим вниз и навеки успокоимся!

— Неужели нет другого пути?

— Я не вижу, баас, я думаю, что нам лучше перестать разговаривать и приготовиться, а то ведь жрецы за нами. Если ты посторожишь на верху перевала, чтобы не было внезапного нападения, я пойду за камнями.

— А что делать с этим человеком? — спросил Леонард, указывая на старого жреца, лежавшего лицом вниз в снегу, по-видимому, в полном изнеможении.

— О, мы должны задержать его еще немного, баас; если жрецы придут, то он может быть нам полезен. Если же они не придут, то я поговорю с ним потом. А теперь он не может убежать!

Леонард пошел на вершину перевала, находившуюся ярдах в двадцати от того места, где они стояли, а Оттер стал искать нужные ему камни.

Хуанна, повернувшись спиной к ледяному мосту, на который она едва отваживалась взглянуть, села на камень, чтобы отвлечь свои мысли от предстоящего ей нового и ужасного испытаниями, развязав мешок, стала любоваться драгоценными камнями. Она выбрала наиболее крупные камни и разложила их на обломке скалы возле себя. Вскоре перед ней лежало такое сокровище, которое никогда не снилось ни одной белой женщине.

Созерцая это сокровище, Хуанна забыла обо всем на свете, кроме необычайной красоты и бесконечной ценности камней, добытых для Леонарда при ее помощи.

Старый жрец поднял голову и некоторое время смотрел на нее с холодным и жестоким выражением лица, затем стал медленно перекатываться по снегу по направлению к ней, избегая малейшего шума.

Полюбовавшись на свое сокровище, Хуанна стала снова складывать камни в мешок и, крепко завязав его, хотела надеть себе на шею. В этот момент чья-то сухая старческая рука мелькнула перед ее глазами и вырвала у нее мешок. С громким криком молодая девушка вскочила на ноги и увидела, что старый жрец, захватив мешок, с необыкновенной быстротой побежал прочь. Оттер и Леонард, услыхав ее крик и думая, что жрец хотел убежать, поспешили наперерез ему. Но он и не думал убегать. Шагах в сорока от того места, где стояла Хуанна, над пропастью нависал маленький выступ скалы. К этому-то месту и направился Нам. Остановившись на краю выступа над пропастью, он обернулся лицом к своим преследователям.

— Если вы сделаете еще шаг, — закричал он, — то я брошу этот мешок туда, откуда вам никогда не достать его. На этих скалистых стенах нельзя поставить ноги, а на дне пропасти — вода!

Леонард и Оттер остановились, дрожа за судьбу драгоценных камней.

— Слушай, Избавитель, — продолжал Нам, — ты пришел в нашу страну за этими вещицами, не правда ли? Найдя их, ты хотел бы уйти с ними? Но прежде чем уйти, ты хотел бы убить меня из мести за то, что я разоблачил ваш обман и хотел принести вас в жертву оскорбленным вами богам. Но ведь красные камни теперь у меня в руках, и если я выпущу их из своих рук, то они исчезнут для тебя и всего света навеки. Скажи теперь, поклянешься ли ты оставить мне жизнь и позволишь ли мне мирно вернуться домой за то, что я отдам тебе назад эти камни?

— Да, да, клянемся тебе в этом! — сказал Леонард, не будучи в состоянии скрыть своего беспокойства. — Иди сюда, Нам, и мы дадим тебе спокойно уйти, но если ты бросишь камни вниз, то и сам последуешь за ними!

— Вы клянетесь! — сказал презрительно жрец. — Ты дошел до того, что соглашаешься пожертвовать местью в угоду твоей жадности, о белый человек с благородным сердцем! Ну, я выше тебя; хотя я и не благороден, но хочу пожертвовать своей жизнью для того, чтобы обмануть ваши желания. Как? Неужели можно допустить, чтобы священное сокровище народа тумана было украдено двумя белыми ворами и их черной собакой? Никогда! Я хотел убить вас всех, но мне это не удалось, и теперь я очень рад этому, видя, что могу нанести вам удар сильнее, чем сама смерть. Да разразится над вами проклятие Джаля и Аки, бездомные собаки! Живите изгнанниками, умрите в нищете, и пусть ваши отцы, матери и дети плюнут на ваши кости, как я это делаю. Прощайте!

И он плюнул по направлению к ним, а затем внезапным движением опрокинулся и полетел в пропасть, унося с собой сокровище.

Некоторое время все трое, пораженные происшедшим, молча стояли на месте, устремив свои глаза на выступ скалы. Наконец Хуанна, рыдая, упала на снег и стала упрекать себя, что по ее вине Леонард сделался нищим.

Леонард, хотя и был огорчен этой потерей, стал утешать ее. В это время Оттер прикатил два камня: один, побольше, для девушки и Леонарда, другой, поменьше, для себя.

Но теперь — другая беда. Хуанна ни за что не соглашалась сесть на камень, чтобы совершить опасный переход. С большим трудом спутникам удалось убедить ее.

— Послушай, госпожа, — говорил карлик, — я свяжу тебя и Избавителя веревкой для безопасности и сам покажу вам дорогу!

С этими словами Оттер оттащил оба камня на самый откос пропасти и, связав веревкой по талии Леонарда и Хуанну, стал готовиться к своеобразному переходу через ледяной мост.

— Ну, Избавитель, — проговорил он, — когда я перейду через мост, вы оба должны лечь на камень и слегка оттолкнуться копьем. И прежде чем вы успеете опомниться, вы уже будете возле меня!

Оттер лег на камень лицом книзу с легким смехом, хотя Леонард заметил, что и он дрожал.

— Теперь, баас, — сказал карлик, схватившись своими длинными руками за края камня, — когда я скажу, толкни слегка камень и тогда увидишь, как может лететь черная птица. Нагнись ко мне, баас!

Леонард повиновался, и карлик шепнул ему:

— Я хотел только сказать, баас, на тот случай, если мы больше не встретимся, так как несчастные случаи бывают и на самых безопасных дорогах, что я очень сожалею о том, что вел себя словно свинья в городе тумана, но пьянство и женщины портили и лучших людей, чем я. Не отвечай мне, баас, а толкни камень, а то я уже начинаю бояться!

Положив свою руку на заднюю часть камня, Леонард дал легкий толчок. Камень начал двигаться, сначала очень медленно, затем все скорее и скорее и наконец со свистом понесся по скользкому ледяному пути. Достигнув подошвы первого склона, он поднялся на легкий подъем следующего, но так медленно, что Леонард подумал, что он остановится. Однако камень перевалил через хребет и исчез на несколько секунд в неглубокой впадине, образованной поверхностью льда, откуда опять вылетел на вершину второго, более длинного поля с весьма крутым спуском. Отсюда камень понесся с быстротой стрелы, пока не достиг самой узкой части ледяного моста, показавшейся издали серебристой нитью, затем, внезапно поднявшись на воздух, через несколько секунд продолжал свое движение по ледяному пути, пока наконец не остановился.

Леонард посмотрел на свои часы — время, занятое переходом, не превышало пятнадцати секунд, а расстояние было не менее полумили.

— Посмотрите, — сказал он Хуанне, все время сидевшей с закрытыми рукой глазами, чтобы не видеть страшного путешествия карлика, — он на той стороне, цел и невредим! — И он показал на фигуру, казалось, весело танцевавшую на снежном поле и кричавшую:

— Поезжай, баас, это легко!

— Я рада, что он цел, — слабым голосом сказала Хуанна. — Теперь мы должны отправиться вслед за ним. Возьмите, Леонард, мой платок и завяжите, пожалуйста, мне глаза, я не могу иначе!

Затем она призналась, что часто дурно поступала с Леонардом, и чистосердечно попросила прощения. Конечно, ее спутник от души простил ее.

Леонард повел девушку к плоскому камню, но по дороге споткнулся и упал, потащив за собой Хуанну. По счастью, падение было далеко от края пропасти и потому оказалось безопасным. Вставая, он заметил какие-то красные пятна на снегу. Присмотревшись внимательнее, он увидел три великолепных рубина, а немного подальше и четвертый. Очевидно, когда Хуанна укладывала камни в мешок, эти откатились и, по счастливой случайности, уцелели от зорких глаз Нама. Леонард с радостью поднял их и спрятал в карман. Хуанна ничего не заметила, так как очищала лицо и волосы от снега, засыпавшего ее при падении.

Леонард дал время Хуанне оправиться, а затем снова повел ее к камню, но вдруг сзади них раздался глухой звук чьих-то шагов по снегу, и, обернувшись, он увидел бежавшую к ним Соа, почти нагую, с раной от копья в боку и с выражением безумия в глазах.

— Ступай прочь или… — И он поднял выразительно свое копье.

— О Хуанна, — умоляющим голосом воскликнула старуха, — возьми меня с собой, я не могу жить без тебя.

— Скажите ей, чтобы она шла прочь, — сказала Хуанна, узнав голос Соа, — я не хочу ее больше видеть!

— Слышишь, Соа, — сказал Леонард. — Подожди! Как дела там? — указал он рукой в направлении туннеля. — Говори правду!

— Я не знаю, Избавитель, когда я была там, Олфан и его брат еще держались у входа в туннель и не были ранены, а один вождь был мертв. Я пробежала мимо них и вот что получила! — показала она на рану в боку.

— Если они еще немного продержатся, к ним может подоспеть помощь! — проговорил про себя Леонард.

Затем, не говоря ни слова, он лег вместе с Хуанной на широкий камень лицом книзу.

— Сейчас мы отправимся, Хуанна! — проговорил он. — Держитесь крепче за край камня правой рукой и не отнимайте руки, а то мы оба можем соскользнуть с него!

— О, возьми меня с собой, дитя мое, возьми с собой, я не стану больше злобствовать, а буду служить тебе по-прежнему! — отчаянным голосом закричала Соа, и крик ее гулко отозвался в горах.

— Держитесь крепче! — сквозь зубы проговорил Леонард и, отняв свою правую руку от талии Хуанны, с помощью копья слегка оттолкнулся от выступа скалы сзади него. Камень вздрогнул и медленно и величественно начал свой путь вниз по льду.

Сначала он, казалось, еле-еле двигался, затем, в следующую секунду, когда движение его сделалось более ощутимым, Леонард услышал шум за собой и почувствовал, что за его ногу ухватилась человеческая рука. Произошел толчок, вследствие которого они чуть не слетели с камня, но Леонард крепко ухватился за передний край камня, и рука почти перестала тащить его за ногу, хотя он все еще чувствовал ее на своей щиколотке.

XXXVII. Переправа по ледяному мосту

Осторожно приподняв голову, Леонард взглянул через плечо, и ему стало все ясно. В своей безумной любви к Хуанне, которую она предала и оскорбила, Соа хотела броситься на камень, чтобы отправиться вместе с ними, как только камень начал двигаться. Но было слишком поздно, и, почувствовав, что она скользит вперед, Соа в отчаянии ухватилась за то, что подвернулось ей под руку, а именно — за ногу Леонарда. Теперь она должна была сопровождать их в ужасном путешествии, но тогда как они катились вниз на камне, ее волокло за ними по ледяному скату.

Искра сострадания вспыхнула в груди у Леонарда, когда он заметил ее странное положение, но делать было нечего, к тому же мысли его были заняты опасностью, угрожавшей Хуанне и ему самому. Со все возраставшей быстротой они мчались вниз по длинному скату, приближаясь к первому подъему, ярдах в десяти от вершины которого движение их замедлилось гораздо больше, чем у Оттера, так что Леонард ожидал остановки камня. Но этого не случилось, и они достигли верхушки подъема, спустившись с которого попали в ледяную выемку. Затем они наконец очутились в начале склона ярдов в четыреста или пятьсот длиной, настолько крутого, что человек не мог бы стоять на нем, если бы даже поверхность склона и не была скользкой. Ширина ледяного моста здесь быстро уменьшилась, и при приближении к противоположному краю пропасти он казался длинной белой иглой, а вскоре, по-видимому, и совсем прерывался.

Они продолжали мчаться вниз, рассекая воздух. Уже была пройдена половина, чуть не две трети пути. Наконец Леонард взглянул, и мороз пробежал у него по коже. Ширина моста в том месте, где они находились, не превышала размеров небольшой комнаты, ярдах в шестидесяти далее она сужалась до того, что камень почти покрывал ее, а с обеих сторон под ними зияли безграничные пропасти. Но это было еще не все: в самом узком месте ледяная лента прерывалась на ширине десяти-двадцати футов, а затем продолжалась дальше на более низком уровне, круто поднимаясь к снежному хребту, где цел и невредим сидел Оттер.

Холодный пот прошиб Леонарда. Вот уже перед его глазами провал, вот уже камень, оставив ледяной путь, понесся по воздуху. Но прежде чем они достигли противоположного края провала, Леонард услыхал нечеловеческий крик и почувствовал такой сильный толчок, что не мог удержаться за камень, который выскочил из-под него, а он, ударившись о лед, продолжал нестись по его гладкой плоскости. Леонард почувствовал, что ледяная поверхность жжет его, как раскаленное железо, но его ногу уже выпустила державшаяся за нее человеческая рука, а дальше он ничего не помнил, так как впал в бесчувственное состояние.

Придя в себя, он услышал голос Оттера, кричавшего ему: — Лежи спокойно, баас, не шевелись, ради своей жизни, я приду к тебе!

Леонард совсем очнулся и, слегка приподняв голову, увидел, в каком отчаянном положении находится.

Им оставалось преодолеть всего около пятидесяти футов ледяной поверхности, но на протяжении этих пятидесяти футов лед был так гладок и поверхность его так круто подымалась вверх, что ни один человек не мог бы взобраться по ней. Под ними склон продолжался на тридцать-сорок ярдов вниз, пока наконец не встречал соответствующего подъема, ведущего к разрыву моста.

На этой ледяной поверхности они и лежали, распростершись, как орлы. Сначала Леонард удивился, отчего они не соскользнули назад на дно откоса, где бы они, конечно, погибли, так как выбраться оттуда было невозможно без особых приспособлений. Но их спасла счастливая случайность.

Когда бесчувственные тела Леонарда и Хуанны по инерции вынеслись вверх по подъему, то, конечно, стали скользить назад, в соответствии с законами тяжести, и разбились бы вдребезги, если бы их не задержало копье, рукоятка которого была соединена с обвязывавшим их талии ремнем. Острие этого копья застряло в расщелине льда.

Все это Леонард осознал постепенно, он увидел также, что Хуанна была мертва или без чувств, он не мог пока сказать точно.

— Что ты хочешь делать? — спросил он Оттера.

— Подожди, баас, дай мне время подумать! — И на минуту Оттер, присев на льду, задумался.

— Нашел! — сказал он затем и, сняв с себя платье из козьего меха, стал резать его на куски дюйма в два шириной. Связав крепкими узлами эти куски, он получил довольно сносную веревку достаточной длины.

Затем, заострив конец своей палки, он глубоко укрепил ее в земле и снегу на краю ледяного поля, привязал к ней импровизированную веревку и по ней быстро спустился к Леонарду.

— Разве госпожа умерла, баас? — спросил он, посмотрев на побледневшее лицо Хуанны и ее закрытые глаза. — Или она только спит?

— Я думаю, она только в обмороке, — ответил Леонард. — Но ради неба, Оттер, действуй проворнее, а то я замерз на этом льду. Что ты хочешь делать?

— Вот что, баас: обвязать около твоего пояса сделанную веревку, затем развязать ремень, связывающий тебя с госпожой, и вернуться на вершину склона, откуда я могу поднять ее наверх, так как ремень очень прочен и она будет легко скользить по льду, а ты последуешь за ней!

— Хорошо! — сказал Леонард.

Когда все это было сделано, держась одной рукой за ледяную скалу, другой — за древко копья, Оттер с большим трудом взбирался наверх по льду, держа в зубах ремень. Замерзшему на льду Леонарду казалось, что прошли часы, прежде чем Оттер поднялся на вершину склона и велел ему отпустить Хуанну.

Леонард повиновался, и карлик, сидя на снегу и упершись ногами в край ледяного моста, стал тянуть девушку кверху. Леонард с облегчением вздохнул, когда увидел ее распростертой на снегу.

Затем Оттер, поспешно отвязав ремень от талии Хуанны и сделав петлю, кинул ее Леонарду, а тот надел ее на свои плечи. Вынув копье из расщелины, в которой оно стояло, он начал свое восхождение. Первые движения причиняли ему мучительную боль, и неудивительно, так как кровь из ран, полученных им при путешествии по льду, заморозила его члены. Собрав всю энергию, он стал подниматься по самодельной веревке, а Оттер тащил его за ремень.

Хорошо, что карлик бросил Леонарду ремень, так как вдруг палка, к которой была прикреплена веревка из кусков платья, выскочила из того места, где она была закреплена, и покатилась вниз вместе с веревкой. Карлик, громко вскрикнув, чуть было не бросился вперед, но удержался и стал крепко держать длинный ремень, на котором и повис Леонард, раскачиваясь как маятник на гладкой поверхности льда.

— Мужайся, баас, — сказал Оттер, крепко державший ремень, — когда я буду тянуть кверху, старайся подняться! — И он потянул вверх ремень, причем Леонард старался зацепиться за ледяную поверхность коленями, пятками и свободной рукой.

Увы! Держаться было не за что, он был словно на глади стекла с наклоном в шестьдесят градусов.

— Подожди немного, баас, — сказал карлик, изнемогавший от усталости, — постарайся сделать острием копья маленькое гнездо во льду и, когда я потяну, помогай мне тянуть тебя, опираясь на копье!

Леонард сделал это, не говоря ни слова.

Медленно, с огромными трудностями Оттер поднял Леонарда вверх по скату на два фута. Этот процесс пришлось повторить несколько раз. Наконец Леонард поставил свою левую ногу на нижнюю ступень, вырубленную Оттером во льду. Еще одно последнее усилие — и Леонард, дрожащий, как испуганное дитя, лежал на краю ледника.

Испытание было кончено, опасность миновала, но ценой каких усилий!

Нервы Леонарда были совершенно расшатаны; он не мог держаться на ногах, лицо было окровавлено, ногти обломаны, и одна из костей на ноге обнажилась от трения об лед, не говоря уже об ушибах. Состояние Оттера было немногим лучше: руки его были изрезаны веревками, и он был совершенно без сил. Меньше всех пострадала Хуанна, бывшая в обмороке с начала движения по ледяному мосту; она не получила даже ушибов после падения с камня, так как, будучи легче Леонарда, упала на него. Кроме того, толстая одежда из козьего меха предохранила ее от ранений, исключая небольшие царапины и ушибы. Об их страшном положении в то время, когда они повисли на копье, она не знала ничего, равно как и о смерти Соа.

— Оттер, — пробормотал Леонард дрожащим голосом, — ты не потерял бутылки с вином?

— Нет, баас, она цела!

— Поднеси ее к моим губам, если можешь!

Карлик дрожащей рукой протянул ему бутылку, и Леонард сделал несколько глотков.

— Что случилось с Соа, Оттер?

— Я не мог точно разглядеть, баас, я был слишком испуган, даже больше, нежели катясь сам на камне. Но я думаю, что ноги ее задели за край пропасти и она свалилась. Это хороший конец для нее, злой старой коровы! — прибавил он довольным тоном.

— А для нас был очень близок худой конец, — сказал Леонард, — но все-таки мы избежали его. За все рубины на свете я не хотел бы пройти опять этой дорогой!

— И я тоже, баас. Да, это было ужасно! А теперь, — прибавил он, — не пора ли нам разбудить госпожу и уходить отсюда?

— Да, — сказал Леонард, — хотя я не знаю, куда мы пойдем. Во всяком случае недалеко, я еле двигаюсь!

Подойдя к Хуанне, Оттер влил ей в рот несколько капель туземного вина, а Леонард стал растирать ей руки, вскоре после чего она быстро очнулась, присела и, видя лед перед собой, закричала:

— Возьмите меня отсюда, возьмите, я не могу этого сделать, Леонард, не могу!

— Все уже кончено, дорогая! — ответил он со слабой улыбкой.

Оттер собрал их небольшой багаж, состоявший главным образом из ременной веревки и копья, и они побрели вверх по снежному склону. В двадцати-тридцати ярдах впереди них и почти бок о бок лежали два камня, на которых они ехали по мосту, а возле них — те два, которые были пущены раньше Оттером.

Когда они достигли вершины склона, Оттер, обернувшись назад, сказал:

— Взгляни, баас, на той стороне стоят люди!

Он был прав. На далекой окраине пропасти виднелись фигуры людей, которые, казалось, махали оружием и что-то кричали. Были ли это жрецы, осилившие сопротивление Олфана и преследовавшие их, или солдаты короля, победившие жрецов, — этого за дальностью расстояния нельзя было рассмотреть.

Путешественники начали спускаться с одного ледяного поля на другое, и только большой пик над ними напоминал им о близости страны тумана. После частых остановок, вызванных усталостью, они к вечеру оказались наконец ниже снеговой линии, в мягком и теплом климате.

— Я должна остановиться, — сказала Хуанна, когда солнце начало садиться, — я не могу больше идти!

Леонард в отчаянии посмотрел на Оттера.

— Вот там большое дерево, баас, и вода около него! — сказал карлик. — Это хорошее место для ночлега: здесь тепло, и мы не будем страдать от холода. Да, нам везет. Подумайте, как мы провели прошлую ночь.

Они подошли к дереву, и Хуанна в полном изнеможении опустилась на землю, прислонившись спиной к его стволу. Леонарду с трудом удалось уговорить ее съесть кое-что из скудных запасов и глотнуть вина, после чего она впала в сон, скорее похожий на оцепенение.

XXXVIII. Прощание Оттера

Нечего говорить о том, что наступившая ночь была одной из самых ужасных, какие только доводилось провести Леонарду. Несмотря на свою крайнюю усталость, он не мог спать: нервное потрясение было слишком велико, да и раны сильно беспокоили его. Хотя климат был мягок, но со снежных гор дул холодный ветер, и они даже не могли развести огня, чтобы согреться и прогнать диких животных, завывавших невдалеке от них.

Едва ли когда-либо беглецы оказывались в более отчаянном и безнадежном положении, чем Леонард и его спутники в эту ночь: безоружные, выбившиеся из сил, без пищи и почти без одежды, находившиеся в неизвестной им местности среди пустынь Центральной Африки. Если не подоспеет к ним откуда-нибудь помощь, на что было мало надежды, то они должны погибнуть от голода в челюстях львов или от копий туземцев.

Наконец ночь прошла и засияла заря, но Хуанна проснулась только тогда, когда солнце стояло уже высоко в небе. Леонард, подползши к ней на близкое расстояние — ходить он уже не мог, — увидел, что она блуждающими глазами посмотрела на него и сказала что-то о Джейн Бич. Она была в бреду. Что же можно было сделать? Как двинуться в путь с женщиной в горячке среди пустыни? Оставалось только ждать смерти.

Несколько часов Леонард и Оттер провели в безмолвном ожидании. Наконец Оттер, лучше всех перенесший невзгоды предыдущего дня, взяв копье, подарок Олфана, сказал, что пойдет на поиски дичи. Леонард кивнул ему головой, хотя трудно было ожидать успеха от охоты человека, вооруженного только копьем.

К вечеру карлик вернулся с пустыми руками, заявив, что хотя дичи и попадалось много, но убить ему ничего не удалось, как и ожидал его господин. Страдая от голода, провели они ночь, поочередно ухаживая за Хуанной, все еще бредившей. На заре Оттер опять ушел, оставив Леонарда, который не мог заснуть и лежал, скорчившись, подле Хуанны, закрыв лицо руками.

До полудня карлик вернулся к Леонарду, радостно сообщив ему, что, кажется, есть надежда на спасение.

— Что такое, Оттер? — спросил он.

— Там идет какой-то белый человек и с ним более сотни слуг, баас! — сказал карлик. — Они поднимаются на склон горы.

— Ты, должно быть, сошел с ума, Оттер! — возразил Леонард. — Скажи во имя Аки и Джаля, что здесь делать белому человеку? Только я и Франциско были настолько глупы, что забрались в эти места! — И Леонард, закрыв глаза, замолк и вскоре от усталости заснул.

Оттер смотрел на него некоторое время, затем, хлопнув себя рукой по лбу, снова отправился вниз по склону. Спустя час Леонарда разбудил звук многих голосов и чья-то рука сильно встряхнула его.

— Проснись, баас, — говорил карлик, расталкивая своего спавшего господина, — я привел сюда белого человека!

Леонард, подняв голову, увидел перед собой окруженного вооруженными носильщиками и другими слугами англичанина средних лет с круглым, добродушным лицом, загоревшим на солнце, с большими темными глазами. Незнакомец с состраданием смотрел на Леонарда.

— Как вы поживаете, сэр? — спросил он приятным голосом. — Насколько я мог узнать от вашего слуги, вы не в блестящем положении. Ба! Да тут есть женщина!

Леонард вместо ответа произнес несколько бессвязных фраз.

— Ахмет, — сказал тогда незнакомец, обращаясь к стоявшему рядом арабу, — пойди к первому мулу и возьми хинина, шампанского и лепешек из овсяной муки, они, кажется, нуждаются в этом, вели также носильщикам разбить мою палатку здесь, возле воды, да живей!

Прошло сорок восемь часов, и благодушный незнакомец сидел на походном стуле возле входа в палатку, внутри которой лежали две фигуры, обе закутанные в одеяла и сладко спавшие.

— Должно быть, они скоро проснутся! — проговорил про себя незнакомец, вынув изо рта трубку. — Хинин и шампанское хорошо подействовали на них. Но что за бессовестный лгун этот карлик! Одну вещь он хорошо делает — это ест. И что они делали здесь? Я знаю пока одно, что не видел более благородного вида мужчины и более прекрасной девушки! — И, набив снова свою трубку, незнакомец начал курить.

Десять минут спустя Хуанна внезапно села на своем ложе. Дико оглядевшись кругом и наконец увидев Леонарда, лежавшего у другой стенки палатки, она подползла к нему и, принявшись целовать его, заговорила:

— Леонард! Вы живы! Мне снилось, что мы оба умерли!

Мужчина, к которому она обратилась с этими словами, также проснулся и ответил ласками на ее поцелуи.

— Это довольно трогательно! Должно быть, они супруги или собираются пожениться. Во всяком случае, пока мне лучше на время уйти! — пробормотал незнакомец, заглянув в палатку.

Когда через час путешественник вернулся, он нашел их уже вполне бодрствующими, сидевшими на солнце у входа в палатку. Оба помылись и оделись в то платье, которое они нашли в палатке. Приподняв свой шлем, он подошел к ним. Леонард и Хуанна встали при виде его.

— Позвольте представиться! — произнес незнакомец. — Я английский путешественник, совершающий маленькую экспедицию за свой счет, за недостатком других занятий. Мое имя — Сидни Уоллес!

— Меня зовут Леонард Атрем, — ответил Леонард, — а эта молодая леди — мисс Хуанна Родд!

Мистер Уоллес снова поклонился.

«Итак, они не были женаты!» — подумал он.

— Мы очень обязаны вам, сэр, — продолжал Леонард, — вы спасли нас от смерти!

— Вовсе нет, — отвечал мистер Уоллес, — вы должны благодарить вашего слугу, карлика, а не меня: если бы он не увидел нас, мы прошли бы значительно левее вас. Меня привлек к себе этот большой пик над нами, кажется, высочайший во всей цепи гор Биза-Мушинга. Я хотел подняться на него, прежде чем вернуться домой через озеро Ньяса, горы Ливингстона и Келимане. Но, быть может, вы не откажетесь сообщить мне, как вы очутились здесь? Я слышал кое-что от вашего карлика, но его рассказ несколько фантастичен!

Леонард передал вкратце историю своих приключений мистеру Уоллесу, который, по-видимому, не поверил ни одному его слову.

Впрочем, спокойно выслушав рассказ Леонарда до конца, Уоллес поднялся со своего места, сказав, что пойдет немного поохотиться.

До захода солнца он явился снова и, подойдя к палатке, попросил извинения у Леонарда и Хуанны за свою недоверчивость.

— Я был там, — сказал он, — на той дороге, которой вы шли, видел ледяной мост и камни, рассмотрел ступени, сделанные во льду карликом. Все нашел так, как вы мне говорили, и мне остается только поздравить вас, что вам удалось благополучно перенести самые ужасные опасности, о которых я когда-либо слыхал!

— Кстати, — прибавил путешественник, — я послал людей исследовать пропасть на протяжении нескольких миль, но они донесли мне, что нет ни одного места, по которому можно было бы спуститься в нее, и я боюсь, что драгоценные камни потеряны навеки. Сознаюсь, что я хотел бы проникнуть в страну тумана, но мои нервы недостаточно крепки для перехода через ледяной мост, да и камни не могут скользить вверх по скату. Кроме того, вы уже достаточно натерпелись всего и, должно быть, ждете не дождетесь возможности вернуться в цивилизованные страны. Поэтому, отдохнув здесь дня два, мы можем отправиться в Келимане, до которой отсюда, не принимая во внимание неблагоприятные случайности, три месяца пути!

Вскоре они отправились в путь, но описывать подробности этого путешествия не входит в нашу задачу.

* * *

Наконец они благополучно прибыли в Келимане. На следующее утро мистер Уоллес отправился в почтовую контору, где его ожидали письма, а Леонард и Хуанна вышли погулять, пока солнце еще не особенно жгло. Наступило время, когда им неудобно было больше пользоваться любезностью мистера Уоллеса, а между тем у них не было в кармане ни одного пенни. Когда они медленно подвигались вперед по обширным африканским пустыням, питаясь в изобилии попадавшейся дичью, любовь и поцелуи заменяли им все на свете. Но теперь они приближались к цивилизованным странам, где без денег было невозможно жить.

— Что нам делать, Хуанна? — спросил печально Леонард. — У нас нет денег на то, чтобы добраться до Наталя, и нет кредита, чтобы занять где-нибудь!

— Мне кажется, мы должны продать большой рубин, — сказала она со вздохом, — хотя мне очень жаль расставаться с ним!

— Никто здесь не купит такого камня, Хуанна, да он, может быть, и не настоящий!.. Может быть, Уоллес даст мне под него безделицу, хотя мне и не хотелось бы просить у него. Я, впрочем, должен признаться вам, что у нас не один рубин, а целых пять!

— Откуда, Леонард? Ведь Нам захватил все!

— Нет, кое-что, по счастью, уцелело!

И Леонард рассказал Хуанне о своей находке, достав рубины из своего полого пояса.

Хуанна с восторгом рассматривала камни.

— Знаете, Леонард, больше всего удручало меня сознание, что из-за моего легкомыслия мы лишились сокровищ, из-за которых пришлось перенести столько мук. Теперь у меня свалилась с души огромная тяжесть. Эти камни так прекрасны, что, наверно, мы получим за них много денег. Покажите их мистеру* Уоллесу и посоветуйтесь с ним, как лучше поступить. Он так хорошо относится к нам.

— Да, вы правы, я, пожалуй, так и сделаю.

После прогулки они сели за завтрак, к концу которого вернулся из города мистер Уоллес.

— Я могу сообщить вам хорошие новости, — проговорил он. — Через два дня здесь будет пароход, так что, расплатившись с моими людьми, я могу отправиться на нем в Аден, а оттуда домой. Конечно, вы также поедете со мной. Здесь несколько номеров «Тайме», просмотрите их, мистер Атрем, пока я буду читать свои письма.

— Мистер Уоллес, мне совестно злоупотреблять вашей добротой, но у нас нет ни гроша. Все наше богатство заключается в этих камнях, причем я не уверен, что это действительно настоящие рубины.

Говоря это, Леонард разложил на столе пять великолепных рубинов.

Мистер Уоллес с удивлением смотрел на камни.

— Но ведь это нечто невиданное! Я никогда в жизни не видал таких прекрасных камней такой чистой воды и таких чудовищных размеров. Да вы богатый человек! Вам стоит только приехать в Лондон и появиться среди наших ювелиров, как они заплатят вам бешеные деньги.

— Да, но до Лондона надо доехать, — печально заметил Леонард.

— Так вы находите, что камни настоящие! — радостно воскликнула Хуанна. — Леонард все время сомневается.

— Ну конечно же, настоящие, разве возможна такая подделка? Я не знаток в рубинах, мистер Атрем, но все же понимаю, что такая подделка невозможна. Вы можете считать себя обеспеченными. Хорошо, что среди всех злоключений вам удалось спасти хоть это. Конечно, мы едем вместе в Лондон продавать ваши камни! И продадим их там хорошо, за дорогую цену.

Через два дня из города им сообщили, что прибыл идущий на север пароход.

Оттер, все последнее время не говоривший ни слова, торжественно приблизился к Леонарду и Хуанне с протянутой вперед рукой.

— Что такое, Оттер? — спросил Леонард, помогавший укладывать Уоллесу его охотничьи трофеи.

— Ничего, баас! Я пришел сказать «прости» тебе и госпоже, вот и все. Я хочу уйти прежде, чем увижу, что паровая рыба увезет вас прочь!

Леонард и Хуанна так сроднились с Оттером, что даже во время приготовлений их к отъезду в Англию никому из них в голову не пришла мысль о возможности расстаться с ним.

— Почему же ты собрался уходить? — спросил Леонард.

— Потому что я — безобразная, старая собака, баас, и не могу быть полезен вам там! — кивнул карлик по направлению к морю.

— Кажется, ты намекаешь на то, что не хочешь оставить Африку даже на время? — спросил Леонард с плохо скрытым огорчением и тревогой. — А я взял тебе билет на пароход.

— Что говорит баас? — медленно спросил Оттер. — Баас взял мне место на паровой рыбе?

Леонард утвердительно кивнул головой.

— В таком случае я прошу прощения, баас! Я думал, что ты покончил со мной и хочешь бросить меня, как сломанное копье!

— Значит, ты хочешь ехать с нами, Оттер? — воскликнул Леонард с оживлением.

— Хочешь ехать?! — с удивлением воскликнул карлик. — Разве ты не мой отец и моя мать, и разве то место, где будешь ты, не мое место? Знаешь ли, баас, что я собирался сделать? Я хотел влезть на вершину дерева и следить за паровой рыбой, пока она не исчезнет на краю света, затем я взял бы эту веревку, так хорошо послужившую мне среди народа тумана, накинул бы ее себе на шею и повесился бы на том дереве. Ведь это самый лучший конец для старых собак, баас!

Леонард отвернулся, чтобы скрыть слезы, выступившие у него на глазах. Привязанность карлика тронула его больше, чем он хотел это показать.

XXXIX. Конец приключений

Спустя шесть недель к подъезду лучшего ювелирного магазина Лондона подкатил экипаж, из которого вышли Леонард, Хуанна и мистер Уоллес. В магазине было довольно много народа, но навстречу Уоллесу из-за прилавка вышел, извинившись перед покупателями, пожилой человек.

— Вы, вероятно, хотите видеть мистера Бартлета? Он здесь, сэр, пожалуйста, я провожу вас.

Пожилой человек повел мистера Уоллеса и следовавших за ним Хуанну и Леонарда в глубь магазина, где за тяжелой плюшевой портьерой скрывалась дверь в контору крупной ювелирной фирмы.

Пройдя контору, они вошли в небольшой, но очень уютно обставленный кабинет. В глубине за столом сидел знакомый мистера Уоллеса, мистер Бартлет, глава фирмы.

Увидев мистера Уоллеса, он быстро встал и приветливо поздоровался с ним, поздравляя его с приездом.

— Альфред, позвольте вам представить моих приятелей — мистера Леонарда Атрема и его жену. Им нужно поговорить с вами по делу о драгоценных камнях.

Ювелир пригласил всех присесть.

Леонард вынул из портфеля продолговатую коробку, открыл ее, и на зеленом сукне стола ярко засияли кровавым блеском пять громадных рубинов людей тумана.

Ювелир и его помощник остолбенели от удивления при виде редких камней.

— Какая красота! По окраске — настоящие восточные корунды! — воскликнул ювелир.

Мистер Бартлет осторожно взял один из рубинов, отошел к противоположной стене, где стоял продолговатый узкий высокий стол, уставленный различными принадлежностями ювелирного дела, проделал ряд опытов, результатов которых Леонард и Хуанна дожидались, затаив дыхание, затем медленно вернулся к столу.

— Да, рубины превосходные, настоящие, поразительной красоты. Я не встречал таких ни разу. Вы владеете редким сокровищем, сэр Атрем. Можно мне спросить вас, откуда они?

Не успел Леонард ответить, как вмешался мистер Уоллес.

— Это длинная история, сэр Альфред, я как-нибудь на досуге расскажу вам, а сейчас вкратце сообщу, что они привезены из глубины Африки, из далеких, недоступных мест. И, что самое важное, больше их оттуда достать невозможно. Оцените их.

— Оценить их сейчас невозможно. Оставьте их у меня на два дня. Я приглашу некоторых специалистов, и мы оценим их. Вы хотите продать их?

— Да, — ответил Леонард.

— Камни настолько ценны, что я один вряд ли буду в состоянии купить их. Придется с кем-нибудь сообща купить ваши сокровища, мистер Атрем.

Рубины были оставлены у ювелира, а Леонард и Хуанна, полные радости, отправились осматривать Лондон. Леонард с удовольствием знакомил молодую жену со всеми достопримечательностями старинной столицы Англии.

Через два дня ювелир купил у Леонарда его рубины, причем один из них, самый большой, Леонард оставил для Хуанны. За четыре остальных рубина он получил колоссальную сумму, обеспечивавшую его на всю жизнь.

* * *

Таким образом, путешествие в страну тумана оказалось не напрасным. Леонард стал богатым человеком и отправился, согласно данному умирающему брату обещанию, выкупить свое родовое имение.

Однако выполнить это ему не удалось, замка он не нашел. На месте старинной мрачной усадьбы новый владелец успел построить машиностроительный завод. Вокруг завода вырос целый рабочий поселок, кипела оживленная промышленная жизнь, и от прежней дворянской усадьбы не осталось никаких следов. Выполнение обещания, таким образом, отпадало само собой.

* * *

Жизнь в Англии не понравилась ни Хуанне, ни Леонарду, ни тем более Оттеру. Привычка к свободной, интересной, полной приключений жизни в Африке сделала из Леонарда другого человека. Жизнь в Англии казалась прекрасной издалека, она была слишком однообразна, монотонна, стеснительна.

Через год такой жизни Леонард и Хуанна охотно простились с Англией и снова вернулись в Африку, где на одном из притоков Замбези построили себе, по выражению Оттера, «просторный каменный крааль».

Оглавление

ЛЮДИ ТУМАНА ЧАСТЬ ПЕРВАЯ У работорговцев I. Два брата

II. Похороны

III. Встреча с незнакомкой

IV. Рассказ Соа

V. Леонард клянется кровью Аки

VI. Начало приключений

VII. Гнездо Желтого Дьявола

VIII. План Леонарда

IX. Геройство Оттера

X. Аукцион

XI. Полночный брак

XII. Месть

XIII. Разочарование

XIV. Недоразумение

XV. Смерть Мэвума

XVI. Соа предупреждает об опасности

ЧАСТЬ ВТОРАЯ В стране тумана XVII. На той стороне

XVIII. Возвращение Аки

XIX. Безумие Оттера

XX. Храм Джаля

XXI. Как Хуанна покорила Нама

XXII. Рассказ Олфана о рубинах

XXIII. Новый закон

XXIV. Последний из поселенцев

XXV. Отец и дочь

XXVI. Хуанна кривит душой

XXVII. Испытание богов

XXVIII. Искупительная жертва Франциско

XXIX. Белая заря

XXX. Как Оттер сражался со Змеем

XXXI. В западне

XXXII. Последний аргумент Нама

XXXIII. Будь благородным или низким

XXXIV. Как Оттер вернулся из пещеры Змея

XXXV. «Я вознагражден, королева»

XXXVI. Торжество Нама

XXXVII. Переправа по ледяному мосту

XXXVIII. Прощание Оттера

XXXIX. Конец приключений Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg