Сергей Бортников Брусиловская казна
© Бортников С.И., 2015
© ООО «Издательство «Вече», 2015
© ООО «Издательство «Вече», Электронная версия, 2015
Сайт издательства
Брусиловская казна
Книга первая
Глава 1 Стоходская мясорубка Российская империя, Волынская губерния, 1916–1917 годы
1
Стоход…
Несмотря на громкое название, это небольшая река, начинающая и заканчивающая свой бег в пределах одного территориального образования: губернии, воеводства, области – в зависимости от того, какому государству в то или иное время принадлежали не самые плодородные, но от этого никак не менее ценные волынские земли: Российской империи, Речи Посполитой, СССР или же, как теперь, независимой Украине.
Коварная, резвая, с крутыми, обрывистыми берегами и шальным, часто меняющим направление течением, образующим на водной поверхности гигантские воронки, уходящие корнями в непроглядную бездну, она стремительно, но очень грациозно несёт свои небесной чистоты воды по тихому, нетронутому, девственному Полесью, обеспечивая живительной влагой всех его обитателей – простых, скромных, удивительно трудолюбивых, дружелюбных и щедрых душой людей, которым в двадцатом веке волей судеб пришлось дважды оказаться в эпицентре страшных братоубийственных событий.
Странно, но именно эта не самая выдающаяся водная артерия дала название одному из самых кровавых в истории человечества побоищ – «Стоходской мясорубке», в которую умудрились загнать свои народы руководители противоборствующих сторон, сошедшихся в смертельной схватке во время Первой мировой или, если хотите, Великой войны, чей огонь поглотил две величайшие империи: Австро-Венгерскую и Российскую…
Но пока ещё их благородные правители ничего не знали о печальной участи своих государств.
На левом берегу засели в окопах австро-венгерские войска, между которыми тот тут, то там, по приказу командующего ударной группировкой Альфреда фон Линзингена вкрапили самые боеспособные немецкие подразделения.
На правом берегу Стохода – элитные российские части, в том числе гвардейцы Особой армии генерала Владимира Михайловича Безобразова и кавалеристы конного корпуса Гусейна Хана Нахичеванского. Направление главного удара определено давно: крупный железнодорожный узел Ковель, куда сходятся пути, ведущие в Брест-Литовский, Люблин, Холм, Ярослав, Раву-Русскую, Сокаль, Владимир-Волынский[1].
Этот населённый пункт во все века и времена считался воротами Полесья, ключом к болотистой и труднопроходимой здешней местности.
Враг не хуже русских понимал значение Ковеля. И поэтому в последних числах мая 1916 года стянул к нему части немецких генералов Бернгарди, Марвица, других видных военачальников. К 1 июня там был полностью сосредоточен 10-й армейский корпус Вальтера фон Лютвица, игравший на Восточном фронте роль «пожарного соединения».
Особой стойкостью отличалась его 20-я брауншвейгская пехотная дивизия. Еще в начале войны, в ходе боев на Западном фронте, она была полностью окружена в Вогезах[2]Французы предложили немцам сдаться, но те отказались. И предприняли в ответ яростную штыковую атаку, которая, по идее, должна была непременно привести к гибели всего личного состава, но, как ни странно, увенчалась успехом! За этот подвиг дивизия получила наименование «стальной» и право ношения на фуражках и касках черепа («Адамовой головы»). Ранее такой привилегии удостаивались только «гусары смерти»[3].
К середине лета на фронте установилось позиционное равновесие. Поначалу чрезвычайно успешный прорыв российских войск на Луцк, получивший в народе название Брусиловский (по фамилии командующего Юго-Западным фронтом генерала Алексея Алексеевича Брусилова), плавно перерос в уже упомянутую Стоходскую мясорубку и закономерно закончился Ковельским тупиком.
Бросаться в новые кровопролитные бои воины обоих императорских армий явно не торопились. Может, слишком много знали об участившихся случаях братания солдат по всему фронту и копили силы для того, чтобы повернуть вверенное им оружие против общих угнетателей – помещиков и капиталистов, а может, просто устали проливать вражескую кровь.
По утрам они развлекались редкими артиллерийскими залпами в сторону неприятеля, а после обеда и вовсе предпочитали дремать в окопах и пулемётных гнёздах, лишь изредка (и то после очередного нагоняя от резко утратившего авторитет командования) предпринимая неуклюжие попытки форсировать реку, чтобы ненадолго закрепиться на её противоположном берегу и вскоре бежать обратно под натиском противника, бросая оружие и боеприпасы, оставляя тела погибших и раненых товарищей…
Правда, 15 июля 1916 года русские воины всё же решились «сходить» в очередное наступление. И – о чудо! – к вечеру им удалось преодолеть все три линии, казалось бы, неприступных оборонительных сооружений врага в районе сёл Тристень – Ворончин[4].
Легендарный «мёртвоголовый» корпус фактически прекратил своё существование. Кто выжил – предпочёл сдаться. Всего лишь за один день в плену оказались свыше 20 000 доблестных немецких воинов. При этом русским достались солидные трофеи. Только орудий разного калибра – больше полусотни…
А ниже по течению реки ещё больше года всё оставалось без изменений.
Оккупированные противником Яновка, Литогоще, Корсини, Арсеновичи, Углы[5] на левом берегу Стохода, как ни чём не бывало, продолжали жить мирной крестьянской жизнью, извлекая из трудностей военного положения все мыслимые и немыслимые выгоды. Австрийцы, мадьяры и немцы чистым золотом расплачивались за постой, стирку-глажку, а также сено и продовольствие, поставлявшиеся им в огромном количестве.
Те же самые услуги (и за неменьшие деньги) предоставлялись воинам Российской Императорской армии, обосновавшимся на правобережье – в Духче, Соколе, Грузятине и, простите, Навозе.
А некоторые сёла, как, например, Кашовка[6], в то время оказались вообще в уникальном положении.
Половина – там, половина здесь.
То есть одна часть деревни занята австро-венгерскими или немецкими войсками, а вторая – русскими!
2
Гриб – это только белый или, как говорят на Волыни, справжний[7]. Даже подосиновики, называемые здесь красноголовцами, местный люд собирает крайне редко и неохотно. Не говоря уже о бабках (подберёзовиках), опенках или маслюках.
Впервые после «зимней спячки» на тихую охоту полещуки выходят уже в конце весны. Те грибы так и называют – майскими. А ещё – колосовиками, ибо появляются они тогда, когда в полях начинает колоситься рожь (по-украински – жито).
Иван Ковальчук в свои двенадцать лет слыл в деревне Кашовка чуть ли не главным грибником. Вставал, как и все крестьянские дети, очень рано, ещё до рассвета, выпивал кружку любимого кислячка[8] и бежал в берёзовую рощу, где знал каждый кустик, каждую ложбинку…
Теперь она оказалась на другом, занятом австрийцами, берегу. А единственная переправа, ведущая туда, давно рухнула под перекрёстным огнём.
Ничего не поделать… Придётся искать новые грибные места!
Июль – не самый подходящий для любимого занятия месяц. В прошлую неделю Ваня исколесил вдоль и поперек всю округу, а собрал – с гулькин нос, ведро – не более.
Что ж… Сегодня придётся идти ещё дальше – в сторону Софьяновки[9], до которой даже напрямик не меньше десяти вёрст!
Подросток постучал в окно соседней хаты, где жил родной брат отца – Василий – и разбудил его семилетнего сыночка Колю, которого вечером пообещал впервые взять «на грибы». А потом, увлекая за собой ещё не проснувшегося как следует мальчишку, рванул в избранном направлении.
Впереди уже виднелся купол походной православной церкви, не так давно срубленной на Поповом поле[10], когда утреннюю тишину разрезал громогласный крик испуганной лесной птицы. За ним последовали одиночные выстрелы и мощный взрыв гранаты.
Ваня плюхнулся в придорожную канаву и накрыл собой двоюродного брата.
Как раз вовремя!
Спустя несколько секунд из лесной части донеслось поскрипывание колёс. Ещё мгновение – и на единственной укатанной лесной дороге появилась ухоженная лошадь, тянущая за собой тяжёлый воз с громоздким сундуком и двумя местными жителями, с началом боевых действий обосновавшимися в полевом стане 4-го кавалерийского корпуса русских. В селе поговаривали, что их наняли для ведения каких-то вспомогательных работ за немыслимые, по здешним меркам, деньги.
За возом следовали двое казаков: угрюмого вида вахмистр – немолодой, но ещё довольно крепкий бородач с шашкой в ножнах и нагайкой в руке, и хорунжий – высокий, ладный, с мужественным бледным лицом, на котором выделялись узкие усики.
– Быстрее, братцы, быстрее! – подгонял он. – И откуда только они здесь взялись? Да ещё с самого утра?
– Мамка говорили, что вчера мадьяры[11] весь день метались по пристани[12], – прояснил ситуацию дядька Миша – один из двух аборигенов. – Ладили и клепали баржу, смолили лодки…
– У меня в Пидрижжи[13] кум живёт, – поддержал товарища второй Ванюшкин сосед – Степан. – В их хате давеча странные немцы поселились. Пьют, жрут и в бинокли зырят – явно что-то затевают!
– Что же это вы, голубчики, ничего мне раньше не говорили? – укоризненно покачал головой хорунжий. – Забыли мою настойчивую просьбу: немедленно докладывать обо всём увиденном и услышанном! Не упуская самых ничтожных, на ваш взгляд, фактов… А просьба командира – это приказ, который не выполнить нельзя, ясно?
– Так точно, ваше благородие!
– Вот выбьют нас из деревни? Что будете делать?
– Не выбьют! – поспешно заверил Михаил.
– А если?!
– Уйдём с вами…
– А семьи, дети?
– Заберём с собой.
– Эх, братцы, для всех у нас в обозе места не хватит… Так что молите Бога, чтобы мы их скорее назад погнали…
– Слушаюсь, Павло Алексеевич! – растерянно пробормотал Степан.
– Не Павло, а Павел, сколько можно повторять? – обиженно фыркнул офицер.
Слева снова раздались выстрелы.
– А, чёрт, – выругался хорунжий и прижал к губам указательный палец, таким нехитрым образом призывая своих спутников соблюдать тишину.
– Похоже, окружают нас! – недовольно пробурчал унтер. – А ну, давайте правее, олухи…
Михаил натянул поводья.
Повинуясь его команде, лошадь свернула с «главной» дороги.
– Лежи здесь и не шевелись! – тихо наказал Ваня брату, а сам рванул в глубь леса.
– Я с тобой… – заплакал тот и пополз следом.
В это мгновенье гораздая на выдумки офицерская головушка выдала очередной план, доселе не единожды прокручиваемый в мозгах…
– А ну-ка, братцы, давайте его сюда! – тихо велел Павел Алексеевич, направляясь к зияющей неподалёку артиллерийской воронке. – Живей, живей!
Михаил и Степан схватили сундук, опустили на дно ямы и быстро забросали его землёй.
Хорунжий незаметно подморгнул вахмистру. Тот выхватил шашку и отработанным ударом снёс головы обоим вольнонаёмным, после чего преданно уставился в глаза своего командира.
Офицер зловеще ухмыльнулся и… выстрелил бородачу в грудь.
Эти глаза Ванечка не забудет до самой смерти.
«За что?» – словно кричали они, прежде чем навсегда потухнуть…
Когда всё было кончено, Павел Алексеевич слез с коня, привязал его к дереву и осмотрелся…
Нигде. Никого.
Как вдруг…
Где-то в вышине, прямо над его головой, раздался резкий, отвратительный свист, за которым вскоре последовал страшный взрыв, с корнем вывернувший молодую берёзку всего в десятке саженей от места, где несколько мгновений тому назад нашли свою смерть трое невинных людей – это сбился с курса очередной вражеский снаряд.
Однако ни хорунжего, ни отчаянных крестьянских детей, продолжавших следить за ним (точнее, следил только один – Ваня, второй – Коля – лежал в канаве лицом вниз и боялся поднять голову), его осколки не задели.
Две лошади, оставшиеся без своих владельцев, с испугу рванули куда глаза глядят. Офицерский скакун тоже собирался последовать за ними, но сделал круг вокруг сосны и остановился, намотав на ствол дерева поводья.
Павел Алексеевич нежно погладил его гриву:
– Успокойся, Буран… Всё будет хорошо…
Гнедой жизнерадостно заржал, будто соглашаясь с хозяином.
Но тот пока не спешил избавлять его от пут.
Сначала поднял вырванное взрывом дерево и, сделав на нём какую-то засечку, воткнул в рыхлую землю над свежей братской могилой. Затем поднял мох на соседней поляне и выстлал им местность вокруг берёзы.
– Вот теперь всё!
Он отвязал поводья, ловко вставил в стремя левую ногу, а правую забросил на спину своего четвероногого друга.
– Вперёд! Ну же!
Сметя всё на своём пути, Буран устремился вперёд – напролом через лещину, за которой начинался редкий сосновый лес.
Ваня уже не видел, как одинокого всадника окружили со всех сторон враги и предложили сдаться.
Хорунжий не стал испытывать судьбу – протянул старшему по званию своё личное оружие: шашку, самовзводный наган и спокойно последовал в указанном направлении.
3
«Одиннадцать казачьих войск – одиннадцать жемчужин в блистательной короне Российской империи, – такое меткое определение в скором будущем даст знаменитый атаман Краснов. – Три городовых казачьих полка – три бурмицких зерна Белого Царя. Донское, Кубанское, Терское, Уральское, Сибирское, Астраханское, Оренбургское, Забайкальское, Семиреченское, Амурское и Уссурийское казачьи войска – у каждого своя история, – у кого, уходящая в даль веков, к истокам земли Русской, у кого еще недолгая, молодая жизнь искусственно продвинутых “на линию” полков, – все покрыты неувядаемой славой походов и боев, сражений и побед».
В составе 4-го кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Якова Фёдоровича фон Гилленшмидта также воевали казачьи дивизии: 2-я сводная и 3-я Кавказская.
Тревожным летом 1917 года и в среде этих прирождённых воинов начались революционные, как тогда говорили, «брожения». Казаки и приказные, украсив свои головные уборы – картузы и черкески – красными полосками, с утра до ночи предавались пьянству, не чистили и не кормили лошадей, а на справедливые упрёки командиров отвечали отборным матом, мол, идите к чёрту, господа, мы сами с усами…
В это смутное время и случилась лихая контратака мадьяр, закончившаяся пленением русского офицера. Правда, никаких других дивидендов врагу она не принесла.
И уже к вечеру ситуация вернулась в прежнее русло.
Противник был отброшен за Стоход, и Яков Фёдорович, соизволивший лично прибыть на место недавнего боя, в штабной землянке начал подводить его итоги.
– Итак, наши потери – четверо убитых и пятеро раненых. Ещё двое пропали без вести: хорунжий Казанцев и вахмистр Пушнов. Что вы скажете по этому поводу, Василий Семёнович?
Командир полка Слепов, в котором служили названные лица, огладил бороду.
– Полагаю, вскоре они найдутся.
– На чём базируется ваша уверенность?
– С ними были двое местных жителей… Михаил Ткачук и Степан Ивашко. В лесу они знают каждую тропинку.
В это время адъютант что-то шепнул на ухо генералу.
– Как мне только что сообщили, – возмущённо продолжил Гилленшмидт, – исчезла полковая казна! Почему вы не сочли нужным немедленно доложить командованию о чрезвычайном происшествии?
– Считаю, что пока рано делать какие-то выводы – суток не прошло.
– Но как… Как такое могло случиться?
– Утренняя вылазка неприятеля стала для нас полнейшей неожиданностью… Хорунжий Казанцев, который руководил доставкой денег в часть, ничего не знал ни о количестве нападавших, ни о их цели… А враг уже рвался к полевому штабу! Вот Павел Алексеевич и принял единственное, как мне кажется, правильное решение: вместе с казначеем эвакуировать в безопасное место вверенные им ценности.
– А вы? Вы где были?
Слепов покраснел, но правды всё равно не сказал, скромно промолчав вместо ответа.
– Значит, так… Пока я ничего не буду докладывать начальству… Даю вам трое суток. Или вы находите этого…
– Казанцева, – подсказал кто-то.
– Да-да, Казанцева… – повторил генерал. – С казной! Или же остаётесь без погон! Вам всё ясно?
– Так точно! – промямлил полковник.
4
О происшествии, невольными свидетелями которого они стали в лесу, мальчишки не говорили никому – даже родителям.
Впрочем, маленький Коля, если бы и хотел, не смог рассказать ничего.
Он видел только воз с сундуком и двух казаков верхом. Да местных жителей рядом с ними. Всё.
Однако и об этом не обмолвился ни словом.
Ваня знал намного больше.
Но тоже упрямо продолжал держать язык за зубами.
Даже когда жители Кашовки всем миром вышли на поиски Степана и Михаила.
Более того, узнав об этом, он быстро побежал к месту, где закончился земной путь двух его односельчан, и на всякий случай выдернул из грунта берёзку, о чём впоследствии не раз сожалел.
Но мы слишком увлеклись и забежали вперёд…
5
Для выяснения обстоятельств пропажи казны и двух казаков в помощь начальнику контрразведки полка из Рожище[14], где располагался штаб дивизии, в Кашовку был направлен подполковник Олег Петрович Хрусталёв, слывший в войсках лучшим специалистом по расследованию подобных дел.
И вот что ему удалось установить.
Обычно казначеи под любыми предлогами отказывались брать жалованье золотом, предпочитая бумажные ассигнации – с ними меньше мороки.
Но в тот день вахмистр Пушнов почему-то долго не упрямился – сразу согласился на непопулярные в войсках червонцы!
Сумма, предоставленная ему, впечатляла.
Здесь – и денежное довольствие казаков и офицеров за несколько месяцев службы, и средства на агентуру, и продовольственные (столовые, приварочные, чайные), и даже на «личные нужды командования полка». Именно эта графа расходов поначалу более всего смутила Хрусталёва, но Слепову удалось быстро убедить контрразведчика, что её вводят в смету практически все его коллеги-командиры. Мол, это деньги на непредвиденные обстоятельства. Ими расплачиваются за услуги наёмных работников, гастролирующих артистов и даже местных православных священников, иногда идущих в атаку впереди русских войск. Да мало ли какой форс-мажор ещё может случиться на войне?
В команде, призванной охранять казну и знамя, состояло около 50 человек. Половина роты – как и положено по уставу.
Казанцев отвечал за безопасную доставку средств и всегда лично сопровождал ценный груз, беря себе в помощь двух-трёх подчинённых. То есть ничего необычного в его поведении в тот день не было.
Если бы не одно «но»…
Напрямик от Рожище до Кашовки – вёрст двадцать, не более. Верхом по извилистым лесным тропам – часов шесть, а то и семь пути.
А Павел Алексеевич оказался в расположении части уже в восемь утра! Как раз в то время, когда началась атака мадьяр. А в тёмное время суток особо на лошадях не погарцуешь! Да и ни к чему это.
Значит, где-то поблизости казаки останавливались на ночлег… Где?
«Скорее всего – в Соколе, – пришёл к выводу подполковник. – Тамошние евреи держат в деревне две лавки. Может, в одну из них и заглянули Казанцев с Пушновым? Попили, погуляли, а после инсценировали исчезновение заметно “похудевшей” казны, а?»
Такое предположение выглядело вполне логичным.
Только куда девались сами казаки?
На этот вопрос ни Хрусталёв, ни его непосредственный подчинённый – начальник контрразведки полка Никитин, никак не могли найти ответ.
6
Ещё до начала полноценных военных действий царское правительство эвакуировало несколько тысяч своих подданных, проживавших на западе империи, в более безопасные места. То есть в основном в Сибирь.
Когда началась война, количество беженцев с занимаемых врагом территорий резко возросло.
Однако большинство волынян всё равно упрямо не желали покидать насиженные места.
Да, мало пахотной земли, да, грохот снарядов и свист пуль над головой, да, бетонные доты[15] на полях и лётки[16] в огородах, но ведь это их, обильно политая потом и кровью Родина!
Какие только программы по переселению не придумывала власть с начала двадцатого века, а волыняне тупо держатся за свои малопригодные для выращивания хорошего урожая, мизерные наделы.
В начале века Столыпин начал одаривать переселенцев из Малороссии огромными участками в бассейне Амура и на Севере Казахстана, живи, хозяйствуй – ан нет!
Впрочем, после того как бесследно исчезли Ивашко и Ткачук, многие жители Кашовки стали с интересом поглядывать на доселе мало интересовавший их Дальний Восток, где к тому времени уже обосновалось более 2 миллионов малороссов.
В начале тревожной осени 1917 года отец Ванечки продал собранный урожай, корову и отправился покорять неизведанные края.
А вот его брат – Василий Ковальчук – остался в Кашовке.
Расставаясь, оба плакали и клялись, что вскоре найдут друг друга.
Вот только закончится эта проклятая война!
Их дети прощались без слёз. Можно даже сказать, по-деловому.
– Ты запомнил, Колюня, того охвицера, что скакал позади воза?
– Ага…
– Как только он объявится в наших местах – дай знать мне.
– Хорошо… Но как?
– Придумаешь что-нибудь, ладно? У взрослых помощи попросишь – кто-то же будет знать наш новый адрес.
– Договорились! Но ты должен в подробностях рассказать мне обо всём, что тогда произошло.
– Он убил своего товарища и двух наших мужиков. Степана и Михаила. Ясно?
– Так-то оно так, только куда делись их тела?
– Они лежали на возу. Куда повез их офицер – я уже не видел! – не моргнув глазом, соврал Ваня.
7
Сокол – некогда княжий город, ещё в Средние века наделённый магдебургским правом (чем-то вроде разрешения на свободную экономическую деятельность). Испокон веков здесь жили искусные мастера: кузнецы и каменщики, художники и плотники… Коренные жители и сейчас называют между собой его улицы по профессиям ранее населявших их лиц: Бондарская, Гончарная…
В начале девятнадцатого века местечко облюбовали евреи. Среди семисот соколян более двух третей являлись представителями этого древнего народа. А там, где они, главное ремесло всегда – торговля. С тех пор в центре поселения появились торговые ряды. Два раза в год стали проводиться ярмарки. Открылись питейные заведения.
К ним-то и держали свой путь два контрразведчика: подполковник Хрусталёв и штаб-ротмистр Никитин.
Чтобы быстрее втереться в доверие к местным иудеям, штаб направил им в помощь поручика кавалерии Израэля Апфельбаума, свободно владевшего идиш. Кстати, в переводе с этого языка его фамилия означала «Яблоня».
Встретились офицеры, как и было условлено, – в корчме, где, кроме них, к слову сказать, больше никого не оказалось. Местный люд среди бела дня в кабаках отродясь не сиживал!
– Пить будешь? – спросил Олег Петрович, возле которого стоял уже наполовину порожний штоф водочки.
– Нет! – резко отказался поручик, но подумал и добавил: – Не знаю…
В это мгновение рядом с ним выросла стройная фигурка дочери корчмаря – именно она оставалась на хозяйстве в неприбыльное время, пока отец что-то ладил на подворье. Вышитая сорочка еле сдерживала напор мощных грудей, от которых офицеры долго не могли отвести глаз.
– Шо будете, панове? – на привычной в этих местах смеси русского, польского и украинского языков поинтересовалась она.
– Пиво есть? – не отрывая похотливого взгляда от очевидных женских прелестей, пробормотал Апфельбаум.
– Да! Свеженькое… «Зэман»! Только что из Луцка привезли.
– Как тебя звать?
– Соня.
– Значит, Софья?
– Хай[17] будет так!
– Налей мне одну кружку. Будь ласка…
– Добре!
– Слушай, Изя, что значит будь ласкова? – поинтересовался штаб-ротмистр, когда девушка ушла выполнять заказ. Он прибыл на фронт недавно и совсем не понимал украинской «мовы».
– Будь ласка, значит, «пожалуйста», – пренебрежительно фыркнул Израэль и начал сдувать с напитка густую пену. – Кстати, рекомендую, господа! Луцкое пиво – лучшее в мире. Это подтверждено дипломом Всемирной выставки в Париже.
– А вы что подумали, Андрей Семёнович? – рассмеялся Хрусталёв. – Что здесь можно к любой бабе подойти, сказать «будь ко мне ласкова», и она ответит взаимностью?
– Ну, приблизительно так, – уныло согласился Никитин.
– За «так» корова молока не даёт! Погладить надо, сена поднести, – поучительно изрёк подполковник и хлопнул по округлой плотной попке девушку, как раз подоспевшую для того, чтобы в очередной раз наполнить его опустевшую чарку. – Правильно я говорю, красунька?
– Так точно, господин генерал! – зарделась Соня.
– Не льсти… Не генерал я. Всего лишь подполковник. А ты хочешь быть?..
– Под полковником? – догадалась краля, давно привыкшая к сальным армейским шуткам.
– Ага!
– Смотря за какое вознаграждение…
– Приличное, – вытер пот с чела бывалый контрразведчик, чувствуя, что хмель начинает ударять ему в голову, значит, пора прекращать застолье!
– Знаю я вас… Обещаете золотые горы, а как дойдёт до дела – полкопейки жалеете!
– Где же ты таких скупых кавалеров встречала, а? Мы, русские, – люди щедрые… Вот, гляди, это – николаевский червонец, – он выложил на стол одну монету – точную копию той, что в изобилии были получены вахмистром Пушновым. – За него можно купить семнадцать бутылок великолепнейшей «Смирновской» водки.
– А наша горилка чем плоха?
– За вашу и говорить не буду… Десять вёдер – а то и более. Всю округу напоить можно!
– Дадите попробовать? – мигом посерьёзнела красотка.
– Конечно…
Она отошла в сторону, отвернулась и впилась зубами в штампованный кругляк. Тот не поддался!
– Ух ты, – настоящая! – прокомментировала Соня, не без сожаления возвращая Хрусталёву монету. – Можно я отца позову? Нехай тоже полюбуется…
– Зови! – охотно согласился подполковник. Чем больше людей удастся опросить – тем больше шансов на успех.
8
Хозяин заведения – Иосиф Шабат – старый толстый еврей с добродушным, но несколько плутоватым лицом был одним из немногих, кто женился на украинке и принял православие, для чего ему пришлось окреститься в местной церкви. По-русски он говорил плохо. Зато в золоте, в отличие от дочери, разбирался отменно. При виде царского червонца у него загорелись глаза.
– И много у вас таких, господа офицеры?
– Достаточно.
– То, может, обменяете пару штук на ассигнации?
Хрусталёв толкнул в бок Апфельбаума.
– Один получишь в подарок, если выяснишь, кто ещё в здешних местах расплачивался золотом, – на идиш предложил Изя.
– Спасибо… Спасибо, господа…
– Потом благодарить будешь. А сейчас – за работу!
– Есть! – по-военному отрапортовал старик. – Сколько времени вы мне отводите?
– До захода солнца.
– Но…
– Никаких «но». Чтобы к двадцати ноль-ноль необходимая информация была у меня. Иначе плакали твои денежки! – вогнал суть задачи в жёсткие рамки Олег Петрович.
– Где вас искать?
– А мы отсюда никуда уходить и не собирались, правда, Сонечка? Открою секрет: нам здесь очень понравилось!
9
Иосиф справился намного раньше обозначенного срока, уж больно ему хотелось получить обещанное вознаграждение.
Нет, золотом в округе в последнее время не расплачивался никто.
Но… Но господа, но…
Если вас интересует русский офицер, у которого таких монет недавно был полный сундук – вам в Духче. Там живёт одна вдовушка, у которой он уже не один раз останавливался на постой. Звать её Мария. Фамилия – Наумец.
– За мной! – громко распорядился Олег Петрович и, демонстративно оставив на столе звонкую монету, устремился прочь из кабака, увлекая за собою своих спутников.
Вдогонку им полетела длинная тирада на языке, очень напоминающем немецкий, которым Хрусталёв упорно пытался овладеть с детских лет, но сути сказанного всё равно понять ему не удалось.
– Что он ещё хочет? – раздражённо спросил контрразведчик, отвязывая своего скакуна.
– Ничего. Просто благодарит. И желает преподнести вам бутыль горилки, – пояснил Апфельбаум.
– Ну, это можно! – с удовольствием согласился подполковник. – Приказываю принять бесценный дар, Израиль Эдуардович, и хранить его, как зеницу ока.
– Есть!
Троица в благодушном настроении поскакала вдоль молодого сосняка, двигаясь всего в нескольких сотнях метров от главного русла реки Стоход, по которому, как уже говорилась, проходила линия фронта.
Ничто не напоминало о войне.
Не рвались снаряды, не свистели пули.
Напротив – ярко светило солнце, как будто не собиравшееся садиться за горизонт, весело щебетали птицы, в буйной траве мирно стрекотали какие-то диковинные насекомые…
Вскоре слева появилась первая хата.
Чисто выбеленная, ухоженная.
Хрусталёв уже бывал в ней – там жил батюшка Авраамий, не раз благословлявший на подвиги русское воинство.
Жаль, не всем помогло…
В полукилометре от этого места – свежее кладбище. На нём спят вечным сном несколько десятков казаков, артиллеристов, гвардейцев-пехотинцев. И немало врагов. Таких же христиан. Только неправославных. Их похоронили с надлежащими почестями. Отпели. Поставили бетонные плиты с фамилиями, датами рождения и смерти. Список погибших передали командованию противника, чтобы сообщили родителям, где нашли последний приют их безвинные чада.
– Ау, батюшка, вы дома?
Отец Авраамий быстро откликнулся на зов – вышел из-за дома с вязкой сена за плечами. Босой. Неопрятный.
– Здравствуйте, господа… Чего желаете?
– Я – подполковник Хрусталёв. Помните такого?
– А как же, Олег Петрович. Помню, конечно… Мы с вами на Воскресение Христово, кажись, в последний раз встречались.
– Так точно! Подскажите, где живёт Мария Наумец?
– Следуйте прямо. В центре повернёте налево. Третья хата справа – её будет… Только зачем вам понадобилась эта блудница? – хитро прищурил глаз священник и распрямился, наконец поставив наземь свою габаритную, но отнюдь не самую тяжёлую ношу.
– Дело есть, – вздохнул подполковник.
– На всю ночь?
– Нет. На несколько минут.
– Так быстро вы с нею не управитесь. Даже втроём!
– Она нам не нужна. Мы ищем одного казака.
– Павла Алексеевича?
– Его, батюшка!
– Что он натворил?
– Пока ничего. Просто пропал. Без вести. Вот я и подумал…
– Нет его у Маньки.
– А когда был?
– Позавчера. Сначала командир его прискакал…
– Слепов?
– Не знаю, Слепов али ещё как. Василий Семёныч звать… кажется…
– Стало быть – он.
– Тот уже неделю проводит у нас реког… реког…
– Рекогносцировку?
– Её… А Павел Алексеевич ему помогают…
– Какой он человек, отец Авраамий? Вы же всех насквозь видите!
– Хороший. Сердобольный, отзывчивый и… богобоязненный. За год пожертвовал на церковь сто рублей – больше моего жалованья за это время.
– Золотом?
– Нет. Ассигнациями.
– А Слепов?
– Полная ему противоположность. Антихрист! Где, говорит, Бог, куда он смотрит?
– Давно с ним такое?
– С февраля месяца. Запил Василий Семёнович крепко… На службу махнул рукою. Только жрёт водку и богохульствует!
– А Манька?
– Ей-то чего? Горилку подливать и поддакивать ума много не надо. Зато мужик в хате. И не какой-нибудь. Полковник!
– Спасибо, батюшка.
– Не за что!
– Вы так подробно обо всём рассказали, что нет никакого смысла заезжать к ней. Прощайте!
– Езжайте с Богом. А впрочем, куда вы на ночь? Оставайтесь у меня. Утро вечера мудренее…
10
До утра бутыль не «дожила». Офицеры при активном участии священнослужителя кончили её уже за полночь и только тогда, когда осознали, что ни капли горилки больше не осталось, – легли наконец спать.
Апфельбаум, не привыкший к таким бурным возлияниям, встал раньше всех, тайно опохмелился любимым пивом, которым предусмотрительно заполнил свою баклажку в корчме Шабата и неуверенно погнал коня в южном направлении – разрешение на отбытие подполковник Хрусталёв, понимавший, что поручик уже выполнил свою миссию, дал ещё вчера.
Никитин проснулся, как обычно, в семь утра. Не без сожаления убедился, что из бутыли больше ничего выжать не удастся, и пошёл на двор.
Отец Авраамий махал косой за сараем.
– Бог в помощь, батюшка!
– Присоединяйтесь! Труд – лучшее средство от похмелья, – буркнул тот, не отрываясь от работы.
– Да я, кроме шашки, отродясь ничем больше не орудовал.
– Что же ты за казак, ежели на покосе ни разу не бывал?
– Городской я. Из самого Питера!
– Как же так? А форма?
– Прикомандировали меня. По линии контрразведки.
– Тогда ясно… Держите… Ничего сложного в этом нет! Прижимайте к земле. Ниже… Ниже… И раз. Раз. Резче!
Штаб-ротмистр быстро положил несколько ровных рядов травы и остановился, чтобы вытереть пот с чела.
– Коси коса, пока роса! – не давал ему спуску неугомонный священник. – Ещё полчасика – и вы огурчик!
– А третьей косы в хозяйстве не найдётся? – вдруг донесся издали хорошо поставленный голос подполковника Хрусталёва, потягивающегося на пороге в одном исподнем.
– Отчего же нет? Возьмите в сарае, – посоветовал батюшка и затянул:
Вышли в поле косари, Косят вранци[18] до зари…Олег Петрович неожиданно поддержал его:
Эй, нуте, косари, Бо нерано почали; Хоч не рано почали, Та багато утяли![19]– А вы откуда наши писни знаете? – удивился поп.
– Мамка моя с Черкащины, – хитро улыбнулся подполковник.
– Выходит, мы земляки? Это полагается обмыть! К счастью, есть у меня НЗ[20], как говорят в армии…
– Спасибо, отец Авраамий. Но нам пора в дорогу.
– Так по пятьдесят на коня ещё никому не повредило.
– Не положено. Служба! – не без сожаления констатировал контрразведчик. – Седлай коней, Семёныч. Есть у меня кое-какие задумки, пока голова свежа…
– Что ж, бывайте здоровы, господа офицеры!
– И вам того же!
11
В лесу всадники повернули направо и, держа путь строго на север, лихо поскакали по хорошо укатанной лесной дороге. Её не развозило даже тогда, когда на Полесье обрушивались длительные проливные дожди – песок впитывал всё.
– Стой, кто идёт? – вдруг раздалось из кустов.
– Свои!
– Кто «свои»?
– Подполковник Хрусталёв, – представился Олег Петрович, забыв, что его фамилия в войсках известна далеко не всем.
– Не знаю такого.
– И штаб-ротмистр Никитин! – поспешно добавил Андрей Семёнович.
– Пароль?
– Новгород.
– Можете идти!
– Спасибо, голубчик, – пробормотал полковой контрразведчик, вертя головой по сторонам. Но обнаружить того, кто с ним разговаривал, ему так и не удалось. Что-что, а маскироваться на местности казаки-характерники умеют, как никто другой.
– А теперь рассказывайте всё, что вам удалось узнать, – приказал подполковник, направляя коня в лесную чащу – прямиком к братской могиле, о которой он ничего не знал.
– Но ведь я уже не раз докладывал лично вам!
– Ничего. Давайте с самого начала. Кто? Что? Когда? И будем думать. Вместе. Одна голова – хорошо, две – лучше.
– Значит, так, – устало вздохнув, начал Никитин. – Утром Казанцев и Пушнов прибыли в полк и сразу же отпустили на отдых сопровождавших их казаков. Как вдруг… Выстрелы, взрывы… Видимо, поддавшись панике, Павел Алексеевич схватил двух попавшихся под руку мужиков, выполнявших хозяйственные работы, и велел им указать безопасное место для временного хранения казны… С тех пор ни о тех, ни о других – ни слуху ни духу. Спустя сутки лошадь вахмистра Пушнова сама вышла в распоряжение части, вторую, запряжённую возом, наши разведчики обнаружили прямо на берегу Стохода, где она мирно жевала траву. А Буран хорунжего Казанцева исчез вместе с хозяином.
– Фамилии мужиков установили?
– Так точно. Михаил Ткачук и Степан Ивашко. Их, как вам, должно быть, известно, искали всем селом. Но безрезультатно.
– Понял! – задумчиво бросил Хрусталёв. – Я понял, что ничего не понял… Если их взяли в плен мадьяры, почему они не опустили местных?
– Чтобы те ничего не рассказали нам.
– А что такого они могли бы рассказать?
– Ну, не знаю… Например, допросив их, мы можем установить, какие отношения были между нападавшими и казаками.
– Логично… Логично, – припомнил своё любимое словцо подполковник. – Значит, вы намекаете, что противник действовал в сговоре с кем-то из нашей четвёрки?
– Похоже на то.
– А что, если это агент? Вражеский лазутчик! И утренняя атака – всего лишь прикрытие основной цели операции, связанной с его возвращением?
– Вряд ли. Любой их них свободно передвигался по прифронтовой зоне!
– И то правда…
– Да и причин для такой экстренной эвакуации я не вижу. Ни Казанцев, ни Пушнов не делали опрометчивых шагов, не злоупотребляли пьянством, не имели несанкционированных контактов с противником – одним словом, никогда не попадали под подозрение.
– Следовательно, неприятель здесь ни при чём. К тому же он забрал бы всех лошадей, – продолжал размышлять вслух Хрусталёв.
– Точно.
– Выходит, казаки сговорились между собой похитить казну, а местных взяли в сообщники, чтобы те помогли схорониться в здешних лесах до лучших времён? Так?
– Не знаю.
– Но им бы тоже кони не помешали…
– Как вы выражаетесь – логично.
– Нет. Всё-таки главный подозреваемый один – Казанцев! Ведь только его Буран не найден до сих пор.
– Ну, и голова у вас Олег Петрович… Не голова, а Учредительное Собрание, Дума!
– На то она и дума, чтобы думать… В Кашовке всех опросили?
– Так точно.
– Никто? Ничего?
– Лето, господин подполковник. Жара. Черника-земляника прошли, а грибы ещё не начались. Так что народ по лесам не шибко шастает. И если что-то случайно увидит, то предпочитает хранить в тайне – время-то смутное, сами понимаете-с…
– Вот, ребус! Но, если окажется, что всё это безобразие затеял Павел Алексеевич, остальных, в том числе и вахмистра Пушнова, придётся искать уже на том свете. А там у нас с вами, к сожалению, осведомителей пока нет. Или есть? Как там у вас на этот счёт, Андрей Семёнович?
– О чём вы, господин подполковник?
– Агенты у вас есть?
– Конечно!
– И та том свете – тоже?
– Что значит «на том свете»? На той стороне – есть.
– Как вы с ними связываетесь?
– По-всякому. Чаще всего – старинным дедовским способом.
– Фонариком?
– Так точно.
– И когда у нас следующий сеанс связи?
– Сегодня вечером. В двадцать один ноль-ноль…
12
Никитин засел в прибрежных кустах и направил луч фонарика на противоположную сторону реки. Оттуда в тот же миг поступил условленный знак.
– Всё в порядке, Олег Петрович. Что вы хотите узнать?
– Спросите насчёт пленных.
– Есть!
Андрей Семёнович не медля выдал череду длинных и коротких сигналов. Азбуку Морзе Хрусталёв, конечно же, хорошо знал, но понять всё равно ничего не мог – радиообмен вёлся на зашифрованном коде.
– Был один казак. Офицер, – получив ответ, «перевёл» штаб-ротмистр.
– Пускай узнают о нём, как можно больше! – приказал подполковник.
Никитин продублировал его распоряжение светом фонаря. После чего добавил: «Конец связи».
13
– А как он поступает в случае срочной надобности? – спросил Хрусталёв, укладываясь спать. – Когда, например, нужно немедленно сообщить о перегруппировке сил или же атаке газами?
– А… Тогда Фриц пишет мне письма.
– Как он их передаёт?
– Обычной лодкой.
– Не понял.
– Кладёт на дно шифрованное послание и отталкивает лодку подальше от берега. Остальное – дело времени. Течение неминуемо прибьёт её к нашему берегу.
– А если нет?
– Поможем. За тем местом мои люди следят и днём, и ночью. Если что – они её баграми.
– Вот теперь – понял, – с облегчением вздохнул Хрусталёв и в очередной раз мысленно похвалил своего младшего коллегу за предусмотрительность.
14
После того как казакам удалось пронюхать, что в пропавшей казне находились их приварочные и чайные деньги, которых они ждали целый год, в полку опять началась смута.
Офицеры вслух недовольства пока не выказывали, но мысленно давно солидаризовались с младшим составом.
Средства-то немалые!
Младшие офицеры во всех родах войск получали на столование 96 рублей в год. Начальники пулеметных команд и старшие офицеры артиллерийских батарей – 180 рублей. Командиры рот, эскадронов, учебных команд – 360 рублей. Командиры отдельных сапёрных рот и отдельных сотен – 480 рублей. Командиры батальонов, помощник командира полка, командиры рот крепостной артиллерии, младшие офицеры артиллерийских бригад – 600 рублей. Командир артбатареи – 900 рублей. Командир отдельного батальона, артдивизиона – 1056 рублей. Командир полка, командир не отдельной бригады – 2700 рублей. Командир артбригады – 3300 рублей. Начальник отдельной стрелковой, кавалерийской бригады – 3300 рублей. Начальник дивизии – 4200 рублей. Командир корпуса – 5700 рублей.
Есть, точнее, было на что разгуляться!
Страсти улеглись только тогда, когда Олег Петрович на общем собрании личного состава клятвенно пообещал в течение недели произвести выплату всех задолженностей. Что, в конечном итоге, и было сделано после его обращения к командующему фронтом – генералу Брусилову – они были знакомы ещё с тех пор, когда Алексей Алексеевич командовал Железной дивизией.
Вот только честно воевать за деньги не заставишь никого.
Казаки бурно отметили день полка, по случайному совпадению пришедшийся на конец июля, и уже на свое собственное усмотрение принялись праздновать дни отдельных рот (точнее, сотен), когда им по закону полагались так называемые винные порции.
Слава богу, хоть в наряды и караулы ходили трезвыми!
И только контрразведчики не знали ни сна, ни отдыха.
Понимая, что на все 100 процентов он не может доверять никому, Никитин старался лично за всем уследить, всё проконтролировать, осмыслить и, сделав на основе полученной информации соответствующие выводы, исправить.
До следующего контакта с осведомителем оставалось ещё несколько дней, но штаб-ротмистр свято верил: агент не станет дожидаться намеченной даты. Поэтому он практически не выпускал из рук бинокля, наблюдая за местом в ста метрах ниже пристани, где река Стоход резко сужается и делает очередной крутой поворот.
Его предположения вскоре подтвердились.
В один из вечеров, когда кромешная тьма ещё не накрыла полностью грешную землю, Никитин заметил, как на той стороне блеснул фонарик и что-то тяжёлое плюхнулось в воду.
– Олег Петрович, вы со мной? – спросил он, зная наперёд, каким будет ответ, и понесся к реке по болотистой долине, рискуя оставить сапоги в зловонной жиже.
Хрусталёв еле поспевал за коллегой.
Казаки из охранения, накануне тщательно проинструктированные контрразведчиками, уже вытащили нос лодки на берег.
Андрей Семёнович прытко бросился к не успевшему намокнуть пакету, разорвал его и, подсвечивая фонариком, пошёл в сторону, что-то бурча себе под нос.
Как вдруг ударил выстрел.
Штаб-ротмистр прижал руку с клочком бумаги к пробитому сердцу, обвёл прощальным взором окружающую местность, своего старшего друга – подполковника и рухнул замертво.
Один из казаков пальнул на всякий случай несколько раз по тому месту, откуда исходила огненная вспышка. Второй в это время ползком добрался до уже испустившего дух Никитина и поволок его тело за собой по болоту в сторону чернеющего впереди леса.
Остальные, в том числе и Хрусталёв, так же по-пластунски последовали за ним.
15
Личный агент – святое дело! Его берегут, лелеют, тщательно шифруют и конспирируют, совершенно забывая о том, что все люди смертны и когда-нибудь неминуемо наступает конец жизни. Или тайного информатора, или его куратора. Как потом связываться с осведомителем? Как читать его послания?
Хрусталёв метался по комнате, в которой лежал ещё не отпетый штаб-ротмистр, и искал глазами книгу, текст которой мог являться ключом к шифру. Пушкин, Лермонтов, записки какого-то путешественника под названием «Хождение за три моря»…
«Стоп! Их автор – тверской купец Афанасий Никитин… Никитин! Как я сразу не догадался?»
Олег Петрович взял в руки старинный фолиант и раскрыл его. Между пожелтевших страниц лежал листок белой бумаги, исписанный ровными буквами!
«Уважаемый коллега! Когда Вы найдёте эту книгу, моя грешная душа будет уже далеко. Простите, не могу больше смотреть, как гибнет, захлёбываясь в крови, моя матушка Россия – страна, которой верой и правдой служили многие поколения Никитиных. Надеюсь, теперь найти ключ к шифру Вам не составит труда…»
Оказывается, Андрей Семёнович давно собирался свести счёты с жизнью! Вот почему он так упрямо лез на рожон, иногда бросаясь голой грудью на «колючку», хотя по долгу службы не был обязан это делать. Он искал смерти! Что ж, спи спокойно, дорогой товарищ. Твоё дело – в надёжных руках!
Подполковник сопоставил тексты и быстро прочитал секретное послание:
«Во время вылазки был взят в плен хорунжий Казанцев, при котором было только личное оружие. На следующий день его отправили в немецкий город Баден-Баден».
16
Поиски казны решили прекратить.
Что деньги одного полка, когда на кону существование великой страны?
Обстановка в России между тем продолжала резко осложняться.
Солдатские комитеты сами избирали себе командиров и сами решали где, как и с кем воевать. А с кем – нет!
Война всё больше напоминало кем-то режиссированное шоу.
Низы не хотели, верха не могли…
В ночь с 24 на 25 октября 1917 года (по старому стилю) свершилось то, что одни назвали Великой социалистической революцией, а другие – большевистским переворотом.
В это тревожное время Яков Фёдорович Гилленшмидт вывел свой четвёртый корпус на юг и обосновал штаб в Ростове-на-Дону.
В январе 1918 года он сдал командование Африкану Петровичу Богаевскому и присоединился к Добровольческой армии. В апреле 1918 года, отступая, попал в окружение и при попытке прорыва из него погиб.
Хрусталёв же подался в эмиграцию.
За границей он долго искал следы Казанцева, а когда наконец нашёл, хорунжий вдруг взял и отбыл в теперь уже социалистическую Россию…
Глава 2 Человек без родины Германия – РСФСР – СССР, 1917–1922 годы
1
На первых порах Павел Алексеевич Казанцев обосновался в Баден-Бадене, где уже тогда существовала достаточно крупная православная община.
Вернуться на Родину и откопать наконец драгоценную казну, ради владения которой он загубил несколько жизней, не было ни малейшей возможности.
Многострадальная Волынь бурлила и пылала в огне!
Сначала – война, за ней – давно назревавший бунт, переворот, в предчувствии которого он и решился на такой отчаянный шаг (мол, «в новой России будущего у меня не будет, а в Европе без средств к существованию какая жизнь?»), затем неизбежный крах империи, независимая украинская держава, петлюровщина… Одним словом – смута!
И Казанцев решил терпеливо дожидаться своего часа, до поры до времени не предпринимая никаких активных действий.
Однако осенью 1920 года произошли события, заставившие его ускорить осуществление заранее намеченного плана.
Сначала он заметил, что за ним следит худощавый мужчина лет двадцати пяти, скуластое, с азиатскими чертами лицо которого показалось знакомым.
Филлер? Шпик? Полицейский?
Нет. Вряд ли. В здешних государственных структурах хватает профессионалов, способных обеспечить качественную и незаметную для подопечных слежку.
А этот…
Увяжется тупо следом, а стоит повернуть голову назад, смущается и прячется за ближайшим углом.
Или сядет за соседним столиком в кафе и сверлит его взглядом, мол, не узнаёте, ваше благородие?
Такое поведение незнакомца раздражало и наталкивало на размышления, поэтому хорунжий решил усилить бдительность. С разрешения хозяина поменял замки в квартире, которую он арендовал в центральной части города-курорта. Поставил закладки в дверях, шкафу, выдвижных ящичках стола. И таким образом быстро установил, что в его апартаментах кто-то регулярно устраивает обыск.
Это привело Казанцева в бешенство, и он решил проучить негодяя.
В одно из воскресений Павел Алексеевич, никак не реагируя на наглого преследователя, подался с друзьями в православную церковь Преображения Господня, где по обыкновению простаивал всю службу, но, по договоренности с настоятелем, выскользнул через служебный вход и уже спустя пять минут вернулся к себе домой.
Через приоткрытую дверь хорошо был виден молодой человек, хозяйствовавший в его апартаментах.
Казанцев навёл на него наган.
– Ау, господин хороший, что вы ищите в моей квартире?
Тот, ни слова не говоря, полез во внутренний карман.
«За оружием», – подумал Казанцев и не медля нажал на спусковой крючок.
Мужчина упал на пол и раскинул в стороны руки.
Его пальцы сжимали вовсе не пистолет, а пожелтевший клочок бумаги, на котором было написано: «Опись средств полковой казны»…
2
О происшествии Павел Алексеевич сразу же доложил в полицию.
Та нашла у «вора» оружие и не стала выдвигать уважаемому русскому офицеру официальных обвинений в убийстве, квалифицируя его действия как «необходимая самооборона». Но уголовное дело всё же открыла.
А уже наутро один из высокопоставленных правоохранителей, щедро «подогретый» русским золотишком, целую пригоршню которого Казанцев успел рассовать по карманам ещё до попадания в плен, а в дальнейшем умело скрывал от посторонних глаз, зашив под подкладку своего мундира, сообщил Павлу Алексеевичу, что личность погибшего установлена.
Им оказался некто Илья Лохматов, красный офицер, ожидавший интернирования в Россию. После недавней советско-польской войны, закончившейся полным провалом Тухачевского и компании таких, как Лохматов, в Германии было немало: теснимый безжалостными рубаками Пилсудского, в поисках спасения прусскую границу пересёк отрезанный от основных сил 3-й кавалерийский корпус Гайка Бжишкяна, больше известного как Гай Дмитриевич Гай.
Чуть позже Казанцев вспомнил – обладатель этой смешной фамилии служил в знамённой команде соседнего полка, более того, они даже встречались с Лохматовым несколько раз в штабе, получая деньги для своих подразделений.
Осталось только выяснить – по личной инициативе Илья взялся за его поиски или по заданию красного руководства?
Но как сделать это, хорунжий не знал.
Поэтому в очередной раз взвесив все «за» и «против», он принял решение покинуть гостеприимную Германию. Однако ещё почти год не мог этого сделать, связанный подпиской о невыезде.
Да и куда податься Казанцев пока не определился.
В Париж?
Так в нём полно нашего брата, и некоторые из них явно хотят задать ему несколько пренеприятных вопросов!
Мол, куда девалась казна, Павел Лексеич? Жалованье всего полка, столовые, приварочные?
И где вахмистр Пушнов с двумя местными мужиками?
Свалить всё на австрийцев вряд ли удастся…
На Балканы? В православную Сербию?
Но и там русских в избытке!
А слухи среди эмигрантов распространяются ох как быстро!
Что делать? Что?
Умотать за полярный круг, к шведам или норвежцам?
Или, может быть, примазаться к красным, чтобы вместе с ними интернироваться в Страну Советов?
Казанцев всё чаще стал склоняться к последнему варианту…
3
Едва утихнул скандал, связанный с убийством Лохматова, как на отставного хорунжего свалилось новое испытание.
В один из последних осенних вечеров, когда Казанцев в одиночку ужинал в любимом ресторанчике, к нему за столик подсел поджарый мужчина лет тридцати пяти, и без всякого на то разрешения затянувшись сигаретой, пустил в лицо целое облако едкого дыма.
Никогда не куривший и всегда ведший здоровый образ жизни, Павел Алексеевич неслыханно возмутился и уже собрался заехать по багровому лицу наглеца, но тот упредил неминуемое справедливое возмездие и тихо произнёс:
– Вам привет от Хрусталёва.
– Спасибо… – еле выдавил Казанцев, прекрасно осознавая, что его спокойная жизнь подошла к концу. Прошлое, которое он так тщательно скрывал от теперешних друзей и коллег по несчастью, настигло его и в этом курортном раю!
– Не угодно ли вам проехаться в Париж? – после очередной затяжки вежливо и деловито поинтересовался незнакомец.
– Зачем? Мне и здесь неплохо…
– Господин подполковник и его теперешний покровитель – небезызвестный вам барон Врангель – планируют создать в столице Франции некое русское братство, офицерский, если хотите, союз для борьбы с большевиками. Они надеются, что и вы примкнёте к этому благородному делу!
– Не много ли чести для простого хорунжего?
– Нет. И Олег Петрович, и Пётр Николаевич ныне стеснены в средствах, и не без оснований, – он подчеркнул последнее слово, повысив голос. – Надеются, что вы возьмёте на себя часть обязательств по финансированию РОВСа – таково предполагаемое название нашей организации.
– Хорошо. Подумаю… Простите, как вас?..
– Это не имеет никакого значения.
– Но… Кому сообщить о своём решении?
– Я сам вас найду. Когда сочту нужным… Всё ясно?
– Так точно, господин хороший…
4
После той вечерней встречи Казанцев попытался замести следы и всю зиму жил инкогнито в Белграде. Но однажды утром с ужасом заметил, что и за его новым пристанищем кто-то ведёт чуть ли не круглосуточное наблюдение.
А уже на следующий день Павел Алексеевич приметил «красномордого курильщика» – прямо напротив булочной, где он раз в неделю покупал знаменитые сморгонские баранки. Впрочем, к продукции небольшого белорусского городка тамошние кондитерские изделия не имели никакого отношения, так, дешёвая подделка под известную торговую марку.
В съёмную квартиру Казанцев возвращаться не стал – рванул на вокзал и сел на первый поезд до Берлина.
А там – сразу же помчался в посольство РСФСР в Германии и написал заявление с просьбой посодействовать в возвращении на Родину.
5
В марте 1921 года руководство Страны Советов подписало позорный Рижский мир, согласно которому к Польше отошли обширные территории, находящиеся к востоку от Линии Керзона – Западная Украина и Западная Белоруссия.
Кроме того, советская сторона согласилась возвратить соседям все военные трофеи, научные и культурные ценности, вывезенные с территории Польши, а также обязалась уплатить в течение года 30 миллионов золотых рублей.
Такой пакости от красного руководства Павел Алексеевич никак не ожидал. Он рвался домой, чтобы завладеть наконец вожделенной казной, а Волынская губерния, на территории которой она захоронена, вдруг оказалась в составе ненавистной Речи Посполитой!
Зачем тогда он покидал Европу?
Но это были только цветочки…
Ягодки пошли, как обычно, в начале лета.
Кто-то донёс на Казанцева, что тот убил в Германии красного офицера.
Как только хорунжий не юлил, как только не изворачивался (мол, я же не знал, кто он; полагал – обычный воришка!), его арестовали и поместили в Холмогорский концентрационный лагерь. Выйти оттуда живым удавалось немногим.
Но Павлу Алексеевичу вдруг повезло!
Его разыскал один из тех, кто ещё надеялся найти золото – Израэль Эдуардович Апфельбаум, точнее теперь – Сергей Яблоков, начальник одного из подразделений только что созданного разведывательного управления штаба РККА.
Правда, до тех пор когда они вместе доберутся-таки до места захоронения казны, пройдут ещё восемнадцать долгих лет.
Глава 3 Уссурийский тигр Дальний Восток России, 1917–1939 годы. (С 6 апреля 1920 года по 15 ноября 1922 года – независимая ДВР, позже – Дальневосточная область в составе РСФСР)
1
Осваивать Дальний Восток русские начали много лет назад.
А вот первые крупные этнические колонии в его южной части, нижнем течении Амура и у Тихого океана появилась лишь в конце девятнадцатого века. Тогда на огромную площадь (свыше миллиона квадратных километров) добровольно переселились сотни тысяч уроженцев юго-западных губерний. Руссов, русичей, русинов или, если хотите, украинцев. Территории, освоенные ими, стали называть Зелёным Клином…
Пока родители добирались до таёжного города Никольска, к названию которого в быту люди неизменно добавляли слово «Уссурийский», Ивану Ковальчуку исполнилось тринадцать лет.
Он вытянулся, посерьёзнел и с этих пор, не жалея сил, всегда и во всём старался помогать отцу-матери. Строил вместе с ними дом, рыл ставок-пруд, сажал фруктовые деревья.
Но главной его обязанностью было всё же следить за малышнёй. Как-никак два брата и три сестры. Василий, Николай, Анна, Мария и Галина – в то время с именами не шибко мудрствовали.
Коренные жители Дальнего Востока – орочоны[21], называвшие себя удээ, относились к переселенцам уважительно и дружелюбно.
Иван легко сошёлся с ними.
Начиная с лета 1918 года он всё свободное время проводил на лоне природы, быстро перенимая от туземцев такие необходимые для землепашцев знания о тамошнем животном и растительном мире – уникальном, специфическом.
Собирал грибы-ягоды, ловил рыбу и раков. Правда, местная речушка, хоть и называлась Раковой, не изобиловала ими так, как Стоход. Чтобы поймать ведро членистоногих, приходилось несколько часов подряд нырять и шарить по норам, но Ваня любил это занятие и вскоре привлёк к нему чуть ли не всю соседскую детвору. Счастливые родители захлёбывались смехом, когда какой-то очередной мальчуган с округлым жёлтым лицом и раскосыми глазами поутру прибегал к ним домой и на чисто украинском предлагал сыну:
– Пишлы печеруваты, Иван![22]
Как бы в знак благодарности за это, аборигены стали всё чаще брать его с собой в тайгу и даже научили добывать целебные корни женьшеня, за бесценок массово скупаемые китайцами.
Приобщили они парня и к своему любимому промыслу – охоте, на которую отправлялись целыми семьями, исключая, конечно, женщин и маленьких детей.
Обращаться к орочонам по имени почему-то было не принято, а фамилий они и вовсе не имели. Лишь престарелого вожака все называли Суанка – скорее всего таким был род, к которому принадлежал он и его многочисленные потомки.
Однажды во время охоты подростки, среди которых оказался и наш герой, выгнали на основной отряд крупную кабаргу. Лучники натянули тетиву, собираясь поразить стрелами бедное животное, когда тайга вдруг наполнилась собачьим лаем, за которым в глубине лесной чащи раздался грозный звериный рык.
Ещё мгновение – и на цветущей лесной поляне появился красавец-тигр. Не зная что делать дальше, он застыл в напряжении. Спереди враги и сзади – враги!
Что ж… Умирать – так умирать!
Хищник оскалил зубы и уже собрался совершить прыжок на онемевшую ребятню, но Ваня, случайно оказавшийся ближе всех к зверю, не растерялся. Улыбнулся и, всем своим видом демонстрируя мирные намерения, уступил дорогу хозяину тайги, после чего принялся отгонять наседавших на него собак.
Подоспевшие русские охотники были очень недовольны поступком мальчишки…
А вот Суанка, никогда не охотившиеся на священных животных, ещё больше стали уважать своего юного друга.
И даже присвоили ему прозвище – Уссурийский тигр.
2
Отца Ванюшки тоже звали Иваном. Как деда. Как прадеда.
Традиция! Сто, двести лет назад, какое поколение Ковальчуков ни возьми, где ни копни – кругом найдётся свой Иван Иваныч. Простой работящий мужик. Дремучий, малограмотный, но в то же время предельно чистый душой, искренний (как говорят в Украине – щирый) и, часто более порядочный, чем какое-нибудь высокомерное «благородие»!
В далёкий Никольск-Уссурийский Иван Иванович вывез свою семью, убегая от войны, которая длилась на родной земле уже несколько сотен лет.
С кем только не приходилось воевать его предкам!
Иногда – с пришлыми людьми (турками, татарами, немцами, австрийцами, поляками), но гораздо чаще со своими родными русами, русичами, русинами!
Теперь вот новая бойня.
Красные против белых…
Белые против красных…
А ему, потомственному землепашцу, по большому счёту, должно быть всё равно, в какие цвета станет рядиться очередная власть. Ибо кушать надобно всем. А чтобы взять и съесть, сначала надо посадить-посеять, а затем – собрать и сберечь!
Когда вокруг льётся кровь, кто станет заниматься этим самым нужным для всего человечества делом?
Первый год на Дальнем Востоке стал крайне удачным для трудолюбивых переселенцев. Щедро уродились пшеница, рожь, овёс. Часть Ковальчуки выгодно продали, часть – оставили для скотины. Десяток свиней, три коровы да пара лошадей – чего ещё желать? Будет свежина и на Рождество, и на Великдень![23]
Но главным своим достижением Иван Иванович считал фруктовый сад.
Саженцы диковинных для Дальнего Востока деревьев хорошо принялись и быстро пошли в рост, обещая за год-другой отменный урожай.
Однако и здесь, казалось бы, в глухих таёжных местах, Ковальчуков догнала война!
В начале мая 1918 года с территории соседнего Китая набеги на территорию Южного Приморья начали осуществлять казачьи отряды атамана Калмыкова.
Моряки и рабочие Владивостока и Никольска-Уссурийского, а также прибывшие им на помощь отряды интернационалистов, среди которых были чехи, венгры, австрийцы, немцы, развернули против белых Гродековский[24] фронт, на котором успешно действовали красные казаки во главе с дальневосточным Чапаевым – Даниилом Матвеевичем Шевченко, бывшим вахмистром Уссурийского войска.
Но в помощь атаману Калмыкову из Харбина 1 июня срочно начал выдвижение отряд полковника Николая Васильевича Орлова – кадрового офицера Заамурского округа пограничной стражи.
Дальневосточные краевые власти обратились к китайцам с требованием разоружить отряды белогвардейцев на их территории. Но те ответили отказом, заявив о своём нейтралитете.
Впрочем, красные не сильно огорчались: враг был слаб и терпел поражения практически по всему фронту.
Но после организованного странами Антанты чехословацкого переворота 29 июня 1918 года обстановка на Дальнем Востоке резко изменилась.
Поддерживая мятежников, свой десант во Владивостоке высадили англичане и японцы. Чуть позже к ним присоединились французы. 4–5 сентября 1918 года отряды атамана Калмыкова при помощи союзников взяли Хабаровск. А 18 сентября японцы и казаки заняли Благовещенск. Советская власть на Дальнем Востоке была свергнута.
Старший Иван Иванович по этому поводу не шибко беспокоился. Тем более что среди инициаторов бунта – белочехов – было множество земляков – уроженцев Волыни.
А вот его сын, сохранивший тёплые отношения с орочонами, целиком и полностью поддерживающими красных и охотно служащими проводниками для их разрозненных отрядов, расценил падение Советов как личную драму.
Так щупальца Гражданской войны добрались и до дружного семейства Ковальчуков.
3
6 апреля 1920 года Учредительный съезд трудящихся Прибайкалья объявил о создании Дальневосточной республики со столицей в Верхнеудинске[25].
Советская Россия первой и единственной официально признала ДВР уже 14 мая 1920 года и почти сразу же начала предоставлять ей посильную финансовую, дипломатическую, кадровую, хозяйственную и военную помощь, что позволило Москве полностью контролировать внутреннюю и внешнюю политику ДВР.
Более того, РСФСР всячески способствовала становлению Народно-революционной армии (НРА), главной задачей которой стал предстоящий разгром несоветских республик, возникших на территории Забайкалья и Приамурья; в первую очередь – Зелёного Клина!
Да-да…
В это смутное время лидеры украинского национального движения решили бороться за создание независимого Украинского государства… на Тихом океане и даже утвердили свой государственный флаг с излюбленными цветами: вверху – синяя полоса, символизирующая небо, внизу – жёлтое поле, а справа, как вы, должно быть, догадались, – зелёный клин тайги!
Основную часть «державотворческой» работы возложили на Краевой секретариат во главе с Юрием Глушко-Мовой[26]. Начали собирать и собственные вооруженные силы под общим руководством царского генерала Бориса Хрещатицкого.
Правда, эта идея нашла поддержку только в Японии, великороссы – и красные, и белые – встретили её в штыки.
Но дело вдруг пошло!
На дальнем Востоке открылись десятки украинских школ, стали выходить книги, газеты («Щире слово», «Ранок», «Засив»[27]), в театрах начали ставить спектакли по произведениям классиков национальной литературы!
Ранее всегда нейтральный и, в общем-то, безразличный к перипетиям общественной жизни, глава семейства Ковальчуков тоже не удержался от искушения и, проигнорировав необоснованные, как ему казалось, опасения супруги, с головой окунулся в политическую борьбу, что было равносильно, по его же собственному признанию, сделанному в более позднее время, окунанию в дерьмо!
Правда, сначала он только дал денег на «национальное возрождение», а уже потом поддался на уговоры соратников и стал делегатом 3-го Украинского дальневосточного съезда, на котором и были приняты все упомянутые выше «исторические решения».
Такие шалости большевики не прощали никому.
Поэтому, когда конец авантюры с независимостью стал очевидным, Иван Иванович собрал пожитки и рванул вместе с остальными опальными деятелями национального движения в Маньчжурию.
А его восемнадцатилетний сын остался в Уссурийске.
Он впервые влюбился!
Отчаянно. Бесповоротно. Навсегда.
4
Избранницей Ивана Ковальчука стала черниговская казачка Екатерина Степаненко, которой только-только исполнилось шестнадцать. Она пленила юношу не столько красой (точнее, не только, ибо с внешностью у девушки всё было в порядке!), сколько незаурядным умом, на удивление крепкими знаниями в разных областях науки, культуры и искусства, а также недюжинными творческими способностями (Катя плела, вязала, вышивала, делала обереги).
Жили Степаненко на другом конце Никольска, где, собственно, и селились первые переселенцы с Украины, в большинстве своём бывшие черниговчанами, и влюблённому юноше приходилось по несколько раз на дню преодолевать пешком немалые расстояния. Коня у него не было – всё имущество конфисковали красные, а на автомобилях тогда разъезжали только высокопоставленные представители новой власти.
Некоторые из них поначалу косо поглядывали на отпрыска «видного деятеля националистического движения», но никаких претензий ему не предъявляли. Может, потому что Ваня покаялся, прилюдно отказавшись от родителей; может, потому что за него поручились лояльные к Советам граждане, в том числе и многие орочоны.
А через год и вовсе случилась неожиданность – отец Кати возглавил губотдел ЧК и, пользуясь служебным положением, пристроил на работу кандидата в зятья.
Тот не отпирался.
5
В 1924 году, когда на Дальнем Востоке наконец наладилась более-менее спокойная мирная жизнь, Иван сделал Катюше предложение. Свадьбу сыграли в лучших малороссийских традициях. Множество гостей, перепой, «запорожцы», песни, танцы, обряды. На таком сценарии празднества настаивала многочисленная родня Степаненко, целиком и полностью перебравшаяся в Приморье ещё в прошлом веке.
А вот со стороны жениха гостей было крайне мало.
Несколько друзей, сослуживцы из ЧК – и ни одного родственника!
Ваня страшно скучал по своей семье, но виду никогда не подавал.
И во всех анкетах с недавних пор стал писать, что он – сирота. Иметь родственников за границей становилось небезопасно. Особенно, если хочешь сделать карьеру на ниве борьбы с контрреволюционерами, врагами народа. А в иной ипостаси он себя к тому времени уже не видел…
Глава 4 Искатели сокровищ СССР (Москва – Волынская область УССР), 1939–1941 годы
1
Накануне очередного освободительного похода РККА (теперь уже на запад), на Лубянке состоялось закрытое совещание с участием первых лиц государства, на которое были приглашены руководители почти всех подразделений центрального аппарата и региональных структур НКВД.
Нет, о том, что к СССР вскоре будут присоединены новые территории, им ничего не говорили. Так, общие пожелания: «усилить и углубить», «пресечь и прекратить».
Одним из делегатов этого форума стал наш герой – Иван Ковальчук, к тому времени зрелый 35-летний отец семейства, начальник ЧК недавно образованного Приморского края.
Прошло всего 10 месяцев, как они с Катюшей и двумя сынишками (Ивану уже 13, Василию – 9 лет) переехали во Владивосток из ставшего родным Уссурийска, пардон, теперь города Ворошилова…
По окончании совещания его участники, как это всегда бывает, пожелали сделать общую фотографию.
Соседом слева на ней оказался седеющий пятидесятилетний мужчина с хитрыми проницательными глазками – майор госбезопасности Яблоков – один из основателей ИНО ГУГБ НКВД[28]. Разговорились. Оказалось, что он служил в царской армии, принимал участие в Брусиловском прорыве и неоднократно бывал в Кашовке!
– Вот и выходит, что мы почти земляки! – подытожил суть разговора Сергей Эдуардович.
Ковальчук промолчал. В последних анкетах было написано, что он родом из Уссурийска.
– А как вы смотрите на то, чтобы ненадолго вернуться в родные места? – настойчиво продолжал старший майор.
– Положительно, – решил не упрямиться Иван, догадавшийся, что Яблокову известно о нём гораздо больше, чем сообщается в официальных документах.
– Не волнуйтесь, забрасывать вас на территорию враждебной страны мы пока не планируем, – заметив тень тревоги, пробежавшую по лицу собеседника, выдавил ехидную улыбку Сергей Эдуардович.
– А с чего вы взяли, что я волнуюсь?
– По глазам вижу… Значит, согласны?
– Так точно! – по-военному заверил Ковальчук.
2
После совещания Яблоков заперся в своём кабинете и, немного поразмышляв наедине, решил вызвать капитана Казанцева, подчинённого и вроде как лучшего друга. Хотя нет… Товарищей в спецслужбах быть, по определению, не может – так, коллеги, соратники, единомышленники, а если точнее – сообщники или, как говорят в криминальной среде, – подельники.
Спустя мгновение в дверном проёме выросла знакомая фигура, несколько погрузневшая в последнее время, но ещё не утратившая гибкости.
– Вызывали?
– Вызывал, Павел Алексеевич. Вызывал… Только что имел разговор с Иваном Ивановичем. Серьёзный малый!
– А я что говорил?
– Сколько ещё уроженцев Западной Украины служит в наших органах?
– Немало…
– Составь список и предоставь мне. Вместе с характеристиками.
– Есть!
– Да, кстати, напомни, почему Ковальчук скрывает своё происхождение?
– Его отец – видный представитель украинского националистического движения. Сейчас он живёт в Маньчжоу-Го, марионеточном государстве, с которым у нас недавно был конфликт.
– Знаю, знаю… – тяжело вздохнул Сергей Эдуардович и принялся измерять шагами периметр своего кабинета. – Значит, так. Вскоре он нам понадобится…
– Понял.
– А пока… Пошли, что ли, прогуляемся?
– Я не против!
2
– Завтра наши войска перейдут границу и освободят Западную Украину, – тихо начал Яблоков, как только они с Казанцевым оказались на улице.
– Наконец-то… Ну, слава богу, слава богу!
– Думай, что говоришь.
– Ах да, слава партии большевиков!
– Вот это правильно. Главное, что ничего выдумывать не придётся. Инстанция[29] сама дала указание: мобилизовать всех чекистов, уроженцев тамошних мест, и направить их в родные края с целью установления доверительных отношений с местным населением. Кстати, как ты его вычислил?
– Да очень просто! Поднял списки переселенцев и сопоставил. Потом связался с уссурийскими товарищами. Те подтвердили…
– В шестнадцатом году Ковальчук находился в Кашовке?
– Так точно!
– Посвящать в тайну мы его не станем…
– Понятное дело.
– Подумай ещё раз хорошенько. Может, всё-таки справишься один?
– Вряд ли. Слишком много воды с тех пор утекло.
– И без Ковальчука никак не обойтись?
– Скажем так, без помощи местных товарищей – нет.
– Какие задачи поставим перед ним?
– Пускай пообщается с односельчанами, узнает, не находил ли кто клад, не разбогател ли случайно, в одно мгновение. Чтобы не тратить даром усилия и лишний раз не подвергать себя опасности. А что-то пронюхает – мы в любой момент найдём способ от него избавиться…
– Согласен. Ты войдёшь на Волынь с передовыми частями Красной Армии, соответствующее распоряжение я уже подготовил.
– Есть!
– А я присоединюсь к тебе после завершения освободительной операции. Только не вздумай хитрить, вилять хвостом!
– Ну что ты, Изя…
– Не называй меня так.
– Хорошо, Сергей Эдуардович. Я, конечно, попробую найти казну сам, но успеха гарантировать не могу.
– Ясно… Пришлёшь мне телеграмму на рабочий адрес. Или позвонишь. Так, мол, и так, справляюсь сам. Или «надеюсь на помощь», понял?
– Ну, как тебе не стыдно? Кого ты учишь, а?
– Не забывай, я старше тебя не только по возрасту, а по званию и должности…
– Ну, ладно, ладно. Не будем ругаться в такой ответственный момент, – миролюбиво промурлыкал Казанцев, хотя поучительный и высокомерный тон майора его давно раздражал.
3
17 сентября 1939 года, как и предполагал Сергей Эдуардович Яблоков-Апфельбаум, войска РККА перешли границу СССР и один за другим стали освобождать украинские города и веси, отошедшие к полякам по Рижскому договору.
Только тогда Ковальчуку стал ясен смысл разговора с Яблоковым. И он стал ждать вызова в Москву. А его всё не было и не было…
4
В начале октября Казанцев прибыл в Ковель, откуда до Кашовки рукой подать, и уговорил командира части, к которой он был прикомандирован, съездить на автомобиле в Голобы[30]. Впрочем, долго упрашивать комдива не пришлось: тот прекрасно знал о принадлежности своего гостя к НКВД, а значит, был обязан всячески содействовать ему и помогать; к тому же населённый пункт, до которого хотел добраться чекист, находится по пути в Луцк, где он давно мечтал побывать. Удобный случай осуществить мечту!
Через полчаса Павел Алексеевич попросил остановиться. Теперь ему налево. Через Велицк, Сильце, Пидрижжя…
Когда он тут бывал, эти сёла были заняты противником.
Выбить его оттуда в Первую мировую русским так и не удалось!..
Неожиданно на дорогу, вымощенную грубым чёрным камнем, с правой стороны, вдоль которой находилось бескрайнее поле, выползла ухоженная лошадка, тянущая за собой воз, до краёв наполненный сахарной свеклой.
– Добрый день! – расплылось в благостной улыбке немолодое крестьянское лицо, приветливое, дружелюбное.
– Здравствуйте.
– Вам куды?
– До Кашовки.
– Сидайте, панэ, пидвезу! А то вам ще топать и топать.
– Спасибо.
Казанцев уселся на свободное место рядом с извозчиком и погрузился в раздумья. Но говорливый старик и не собирался оставлять его в покое:
– Вы до нас по работе али как?
– По работе.
– Звидки[31], если не секрет?
– Из Киева! – не моргнув глазом соврал чекист.
Впрочем, отчасти это было правдой. В столицу советской Украины он прибыл поездом, там, в республиканском НКВД, и оставил на хранение своё удостоверение вместе с офицерским мундиром. Так что теперь на нём был элегантный штатский костюм.
– О! Из самого Киева?! И без охраны.
– Зачем она мне? Я простой человек. Детский доктор, – изложил свою тщательно продуманную легенду Павел Алексеевич.
Кожаный чемоданчик с белым халатом и необходимыми медицинскими принадлежностями, применение которых Казанцев в срочном порядке осваивал всё последнее время под руководством одного из самых известных советских педиатров, покоился у него на коленях.
– То, может, посмотрите моего внука?
– А что с ним?
– Не знаю. Два года, а он до сих пор не разговаривает.
– Но…
– Христом-Богом прошу, панэ дохтурэ…
– Говорите лучше «товарищ». Теперь у вас новая, истинно народная власть. Которая бескорыстно будет заботиться о своих гражданах. А о панах можете забыть. Навсегда. Они остались в том ужасном прошлом, которое больше никогда не вернётся на ваши земли!
– А как вас величать, товарищ…
– Семёнов. Павел Алексеевич.
– Ясно. А я – Тимофей. По батюшке Данилович.
– Очень приятно.
– Значит, заедете к нам в Велицк?
– Непременно.
– А после я отвезу вас прямо в Кашовку.
– Вот и славно!
5
Мальчишка страдал глухотой – это можно было понять и без медицинского образования. Казанцев прочистил ему уши, закапал в них раствор, предоставленный его наставником в числе других эксклюзивных препаратов, и с чувством выполненного долга стал собираться в дальнейший путь.
Благодарные родители пытались всучить ему пару серебряных польских монет, но «дохтур» отказался их принимать, дабы не пятнать светлое имя советских эскулапов.
А вот от предложенного обеда отказываться не стал.
С удовольствием выхлебал миску красного «бурякового»[32] борща и даже выпил несколько чарок прекрасной хлебной водки.
После чего Тимофей Данилович, как и обещал, повёз его к месту назначения.
Только Павел уже не сидел с ним рядом – дремал в предусмотрительно разгруженной телеге, дно которой было заблаговременно устлано соломой; видно, заботливые хозяева прекрасно знали, какое воздействие на организм оказывает их горилка.
6
– Тпру, приехали! – скомандовал извозчик, и пара лошадей застыла у моста, под которым бурлило одно из русел Стохода.
– Что, уже? – потягиваясь, переспросил Казанцев.
– Так точно, товарищ дохтур. Спасибо вам за всё.
– Не за что, Тимофей Данилович. Да, кстати… Не могли бы вы порекомендовать мне какого-нибудь своего знакомого, у которого я мог бы остановиться на дня два-три?
– Зайдите в любую хату, представьтесь, скажите, что вы врач, присланный бесплатно лечить детей, и вас с радостью примут хоть до конца жизни.
– Серьёзно?
– Серьёзней не бывает. Вон там, слева, Леонтий живёт. Бутремчук. У него – пятеро малышей. Погодки. И все болеют… Помогите хорошему человеку – он в долгу не останется.
– Посмотрим.
– Если хотите – можете остановиться у батюшки. Отец Серафим никому из подорожных не отказывает! А может, вам какую вдовушку посоветовать? Ганьку или Параску?
– Нет. Спасибо. Сам разберусь.
– В общем, – не стесняйтесь. В наших домах двери на ключ не запирают. Смело идите в любой из них. А если ещё скажете, что вы от Тимофея Демидюка из Велицка, то вас к тому же напоят и накормят. Меня в Кашовке каждая собака знает, – похвастал напоследок старик. – Я здесь лесником служил у пана!
– Ясно. Ну, до свидания. Как говорится, будьте здоровы.
– Прощевайте, Павло Лексеич!
7
Вечерело. Но в селе бурлила жизнь. Народ праздновал долгожданное освобождение из-под панского гнёта. Из клуба, открытого в господской усадьбе, доносилась народная музыка. Однако Казанцев проигнорировал очаг культуры, отдав предпочтение рассаднику мракобесия – православной церкви, возвышающейся на противоположном берегу Стохода, том, что в Великую войну был занят русскими войсками.
– Добрый вечер, батюшка!
– Здравствуйте, мил человек, – нараспев ответил грузный мужчина в рясе.
– Я доктор. Семёнов Павел Алексеевич. Приехал осмотреть и взять на медицинский учёт всё детское население Кашовки.
– Отрадно. Отрадно. Милости прошу…
– Примете на постой?
– Конечно, сын мой… Будем вместе делать одно дело!
– Какое?
– Лечить. Я душу, вы – тело! Заходите, дорогой товарищ, так, кажется, к вам надобно обращаться?
– Так точно.
– Отужинаете?
– С удовольствием…
Священник резко развернулся через левое плечо, что, конечно же, не ускользнуло от внимания кадрового офицера Казанцева, и пошёл в погреб, находящийся за его хатой в отдельном помещении. Вскоре он вернулся с плетёной корзиной в руке, где помимо ожидаемой картошки было ещё множество всякой вкуснятины, в частности – солёные грибочки, при виде которых у Павла Алексеевича потекли слюни.
– Вы займитесь клубнями, а я в это время приправлю зеленушки…
– Договорились! – Казанцев взял в руки предложенный нож и склонился над полным воды ведром. – Зеленушки – это грибы?
– Да. У нас в России они практически не растут. Да и тут их не каждый знает. Полещуки только один гриб признают – белый. Зайдите в лес – там груздей столько, что можно набрать не одну подводу. Но никто их не берёт. Кроме меня, разумеется.
– А вы неместный?
– Нет. Из-под Новгорода. Слыхали такой город – Старая Русса?
– Не только слыхал, но и бывал там неоднократно.
– Давно?
– Последний раз – два года назад. Красивый город. Настоящий заповедник русского зодчества.
– А что господа-большевики? Сильно набедокурили на моей малой родине?
– Что вы имеете в виду?
– До революции в Старой Руссе был двадцать один православный храм…
– Спасо-Преображенский монастырь, Георгиевская церковь, церковь Великомученика Мина. Все они на месте. Правда, некоторые используются не по назначению, но это ничего – исправим.
– Когда?
– Когда руки дойдут. Не всё сразу, простите, как вас величать, а то я сразу не полюбопытствовал.
– Отец Серафим. В миру – Антон Иванович Новгородцев.
– Да… Фамилия у вас соответствующая. Простите, а Фёдор Иванович, случаем, не ваш родственник?
– А вы его знаете?
– Имел честь!
– Брат это мой. Меньший. Как он, живой?
– Живее не бывает.
– Вы уже почистили картошку?
– Да.
– Ставьте её на печь и садитесь рядом. Добрую весть замочить надобно!
8
– Давайте, по пятьдесят, а потом поговорим.
– Согласен.
– За Старую Руссу, за Россию, за веру православную!
– Давайте. Ох, и хороша же зараза… На чём вы её настаивали, батюшка?
– На клюковке! Здесь её называют журавлиной. Красиво, не правда ли?
– Очень.
– Ещё по единой?
– С удовольствием!
– Зеленушки не игнорируйте, Павел Алексеевич.
– Слушаюсь!
Казанцев специально ответил по-военному, чтобы проследить за реакцией священника, который, как ему было известно, в Первую мировую командовал ротой гвардейцев, но тот никак не отреагировал. Пока. И принялся снова наполнять маленькие серебряные стопочки, по всей видимости, состоящие в перечне предметов церковной утвари.
– Ну, по третьей. Согласно христианскому обычаю.
– Давайте, – «доктор» наколол на вилку гриб и следом за самогоном отправил его в рот. – Ох, и вкуснота! Только песку многовато.
– Так зеленушки в основном под землёй и растут. Три раза воду менял, а результат, как говорится, на зубах.
– А сейчас они в лесу есть?
– Полно! До первых морозов не переводятся.
– Так я завтра поутру их тоже немного накошу. Засолите?
– Непременно! Ну, хватит лирики… Выкладывайте всё, что вам известно о моём брате.
– Сейчас, дорогой Антон Иванович… Сейчас ещё пару этих, как их…
– Зеленушек.
– Вот-вот… Ещё пару зеленушек – и поговорим. Пока картошечка поспеет!
9
– Значит так, – заученно начал заранее подготовленную исповедь Казанцев. – Лет пять тому назад у меня неожиданно открылась язва. Тогда я работал в Москве. И директор нашего исследовательского учреждения – Спиридон Филиппович Петренко, – он сознательно назвал имя профессора, готовившего его к врачебной практике – тот был всемирным светилом, пользовавшимся известностью во многих кругах, в том числе и церковных, – посоветовал съездить в Старую Руссу, на один из старейших российских курортов.
– Наши грязи многим помогают! – прокомментировал его монолог отец Серафим и нетерпеливо добавил: – А брат мой Федька тут при чём?
– Погодите, батюшка. Не всё сразу! Так вот… Петренко дал мне рекомендательное письмо, с которым я должен был явиться к одному из лучших его учеников – профессору Новгородцеву.
– Ух, ты… Федька – профессор?
– Так точно! Профессор! Начальник санаторно-лечебного управления Леноблисполкома.
– Ох, ёшкин кот! – не выдержал священник. – Братец мой – и такая величина!
– Потом я перевёлся на Украину, в один из институтов педиатрии, но ещё два раза бывал на том курорте.
– А язва ваша как?
– Язва прошла! Наливайте, батюшка, картошечка-то уже готова!
10
– А вы знаете, я воевал в этих местах, – в очередной раз наполняя стопочки, подтвердил догадку Павла Алексеевича святой отец. (Впрочем, на этот раз выдающаяся проницательность разведчика оказалась ни при чём – просто Казанцев ещё в Москве от «а» до «я» изучил жизненный путь своего нынешнего сотрапезника, которого Апфельбаум, то есть Яблоков, предложил использовать вслепую, сыграв на его родственных чувствах. О том, что Федьку Новгородцева расстреляли ещё в 1937 году, распространяться Израиль Эдуардович, естественно, не рекомендовал.) – Когда в России вспыхнул пожар, все мои друзья ушли на Дон. Рубили красных с утра до ночи; те, как водится, отвечали взаимностью… Слава богу, мне в этом безобразии участия принимать не довелось. До сих пор благодарю Господа, что вовремя надоумил, отвёл уже занесённую над братом руку! Сначала просто прислуживал в церкви, а после 1920-го был рукоположен на сан. Теперь вот содержу приход, имею благодарную паству из всех окрестных сёл… А вы на чьей стороне тогда воевали?
Этот неожиданный вопрос чуть не выбил Казанцева из колеи. Ответить на него честно – означало раскрыть свои планы, чего он делать не собирался, а врать почему-то не хотелось…
– Я врач, – наконец промямлил Павел после довольно длительного раздумья, связанного с переосмыслением своей легенды. – В Великую войну был мобилизован. Получил звание, служил в одном из госпиталей. Но чем может помочь раненым детский доктор? Резать руки-ноги меня не учили! Поэтому в шестнадцатом меня отправили в отставку. Работал, как я уже говорил, в Москве, а в тридцать пятом перевёлся в Киев – новоназначенную столицу советской Украины[33].
– К нам надолго?
– Нет. Вот только поставлю на учёт всю малышню в деревне – сразу и вернусь в свой институт.
– А что же вам в помощь никого не определили?
– Да была у меня сестра. Была. Но неожиданно заболела и слегла.
– Что это вы вдруг рифмами заговорили?
– Да так… Балуюсь иногда стихами!
– Я тоже.
– Заметно.
– А где она сейчас? – проигнорировав реплику собеседника, недоверчиво покосился бдительный служитель культа.
– Осталась в Ковеле, – спокойно разъяснил ситуацию гость. – Однако там не оказалось нужных специалистов, и её должны были отправить в Луцк. Но сделали это или нет – мне не известно.
– Понятно… Ну, давайте по заключительной – и спать! Мне вставать ни свет ни заря.
– Мне тоже, – согласился Казанцев. – Пойду в лес за зеленушками. Мы ведь договорились, не правда ли?
– Ну, да… Похоже на то!
11
На следующий день, согласно церковному календарю, приходился какой-то православный праздник. Отец Серафим встал рано и принялся готовиться к утренней службе.
Павел поднялся вместе с ним.
– Доброе утро, батюшка!
– Доброе… Как спалось?
– Отлично.
– Похмелиться не желаете-с?
– Нет. Не злоупотребляю – поэтому не мучусь.
– Похвально! И куда вы в такую рань?
– По грибы… Забыли наш вчерашний уговор?
– Ах, да, точно… Не заблудитесь?
– Никак нет. Вы только скажите, куда идти.
– Значит, так… Сначала – на центральную площадь. Там будет развилка. Одна дорога ведёт направо…
– По ней я приехал.
– А две другие – в противоположную сторону.
– Мне по какой?
– По левой. И вперёд, никуда не сворачивая версты три-четыре… С радостью составил бы вам компанию, но не могу – служба.
– Понял! Вы там слишком не усердствуйте, побыстрей закругляйтесь – будем солить грибы.
– Слушаюсь, господин… товарищ доктор, – добродушно улыбнулся священник.
12
Грибы росли кругом: в лесной чаще и на открытых полянах, под мхом и в придорожной канаве. Вскоре Казанцеву надоело однообразное занятие, и он стал наклоняться только тогда, когда обнаруживал под бугорками, усеянными сосновыми иголками, очередную колонию зеленушек. Быстро срезал самые крупные экземпляры и отправлял в плетёное лукошко, предоставленное заботливым отцом Серафимом. Вскоре оно было полно.
Теперь можно сосредоточиться и на главной цели своего приезда.
Павел быстро разыскал место, где стоял штаб его полка – там в Первую мировую русские срубили православную церковь, позже уничтоженную австрийцами, – её расположение выдали ещё оставшиеся следы некогда бушевавшего тут пожара.
Оглянулся. И ничего больше узнать не смог.
Окружающая местность сильно изменилась. Даже лес стал иным. Часть высоченных сосен вырубили, остальные – проредили, лещина выросла и уже не представляла собой труднопреодолимой чащи.
Куда идти?
Ах, да… Вот – просёлочная дорога. По ней он скакал за возом рядом с вахмистром Пушновым. Но и она теперь стала шире, просторнее.
Казанцев ускорил шаг.
Вот, вот моя берёзка…
Нет. Слишком мала.
За двадцать три года – почти четверть века! – она должна была вымахать до небес. Да и засечки на стволе нет.
Павел потыкался то налево, то направо, припадая то к одному дереву, то к другому, но определиться окончательно с местом нахождения казны так и не смог.
А если б и определился – что дальше?
Брать лопату и раскапывать пол-леса?
Увидят, донесут.
НКВД – это вам не какая-то дефензива[34], церемониться не станет. И всесильный Яблоков не поможет.
Нет, спешка в его случае подобна смерти.
Лучше немного потерпеть. Чтобы позже придать хоть какую-то видимость законности своим изысканиям. Для этого надо дождаться момента, когда окончательно будут сформированы все институты, все органы новой власти.
И уже потом, заручившись поддержкой этих самых органов, приступить к решающей фазе намеченного мероприятия…
13
Яблоков прибыл в Луцк как раз в канун очередной – двадцать второй по счёту, годовщины Великого Октября и сразу занял одну из самых высоких должностей в недавно образованном управлении НКВД в Волынской области.
Главной своей задачей он видел не только становление Советской власти на новых землях, но и всяческое содействие «красному разведчику» Казанцеву, законспирированному в системе под псевдонимом Доктор. О его секретной миссии больше не знал никто, даже начальник управления Иван Митрофанович Белоцерковский, недавно ставший старшим майором. Такое условие хитрый Сергей Эдуардович поставил перед высшим руководством в Москве накануне своего назначения, мол, поеду на «западенщину» только в том случае, если мой личный агент получит полную свободу действий. На вопрос: «Зачем это вам?» ответил: «Павел Алексеевич служил в царской контрразведке и хочет привлечь к работе на советскую власть свою старую агентуру». Понятное дело, такой благородный порыв не мог не получить благословения высокого начальства.
Седьмого ноября заговорщики наконец встретились в Луцке. Казанцев вкратце обрисовал положение дел в Кашовке и с сожалением заметил, что раньше весны там делать нечего – вчера на Волыни выпал первый снег, вот-вот ударят крепкие морозы и добраться до казны, даже если удастся установить её местонахождение, будет невозможно.
А вот для миссии Ковальчука зима – самое подходящее время года. Работы в селе нет. Народ сидит по домам и чешет языки. Только успевай записывать – нет, лучше всё-таки запоминать!
Яблоков сделал всё, чтобы Иван вернулся в родные места, как можно раньше. Но бюрократическая машина решила по-своему.
Поэтому на Волынь тот попал только в начале января 1940 года.
14
Это может показаться странным, но ранее Ковальчук никогда не покидал пределов Кашовки.
Впрочем, не только он.
При панской власти такая судьба была уготована чуть ли не каждому украинцу: всю жизнь горбатиться в одном селе.
И вот он идёт по Луцку.
Ладный, ухоженный.
При деньгах, при положении.
Всё это только благодаря Советской власти! Она сделала его Человеком. Воспитала. Дала образование. Наконец, принесла долгожданную свободу на родную землю.
«Я обязан ей по гроб жизни, – думал Иван по дороге в областное управление. – Вот найду клад – и верну его государству. Пусть строит школы и больницы для рабочих и крестьян!»
15
– Капитан Ковальчук для дальнейшего прохождения службы прибыл! – сначала бодро отрапортовал Иван и только затем бросил пристальный взгляд на лицо заместителя начальника управления, медленно поднимающегося из-за письменного стола, установленного в тёмном углу длинного и узкого кабинета. «Чёрт возьми, это же Яблоков!»
– День добрый, дорогой Сергей Эдуардович!
– Здравия желаю, товарищ капитан.
– Вы уж простите моё штатское обращение… Я это от радости, без злого, так сказать, умыслу…
– Устав, субординацию (Яблоков умышленно выделил и подчеркнул голосом последнее слово, намекая, что не допустит и малейшего панибратства) чекисту необходимо соблюдать и в радости, и в горе.
– Есть соблюдать, товарищ майор!
– Ну, ничего… Отдел сегодня примите или немного отдохнёте с дороги?
– Я не устал. Путь домой всегда лёгок и приятен.
– А Кашовку, не медля, посетить не желаете?
– Зачем?
– А зачем ездят в родные места? Повидаться с роднёй, друзьями детства… Кроме того, не скрою, у меня будет к вам небольшое поручение…
– Ну, ежели так…
– Хотя… До пятнадцатого января там, как я понимаю, делать нечего – праздники!
– До двадцатого, товарищ майор. Наш народ пока водохреще не отгуляет – не угомонится.
– Водохореще – это…
– По-русски – Крещение Господне.
– Понятно… Что ж, о сути моего особого задания поговорим чуть позже.
– Понял. Разрешите идти?
– Идите!
16
В далёком детстве Луцк виделся Ивану сказочным гигантским мегаполисом, а на деле оказался компактным, уютным, ухоженным местечком, в основном с одноэтажной застройкой. И кто только удумал придать ему статус областного центра?
Хотя, как Ковальчук успел заметить, любой, даже небольшой, здешний город мог запросто дать фору крупному советскому, в том числе – дальневосточному. В плане богатства и оригинальности древней архитектуры, разнообразия культовых сооружений, но – главное – по уровню культуры населения.
Незнакомые люди были учтивы и жизнерадостны, они приветствовали друг друга, даже не состоя в знакомстве, и искренне желали доброго дня каждому встречному, невзирая на чины, служебное положение или социальное происхождение.
Единственный недостаток: украинская речь была слышна крайне редко – почти все лучане, более половины которых считали себя евреями, отдавали предпочтение русскому языку.
Ничего… Вот-вот он отправится в Кашовку и сполна насладится певучей и мелодичной «мовой». Невозможность общения на родном языке угнетающе действовала на него все эти годы.
А пока…
Надо использовать каждый час, каждое мгновение, чтобы насытиться дыханием древнего города, вдоволь намиловаться его достопримечательностями.
И осуществить свою давнюю мечту – тщательно изучить подземелья Луцка, о которых ходили тысячи легенд.
С ними любознательного сынишку ещё в раннем детстве познакомил отец, слывший рьяным любителем истории родного края.
При воспоминании о близких не в первый раз заныло и защемило сердце.
Интересно, как они там, в чужой, далёкой Маньчжурии? Папа, мама… Василий, Николай, Анна, Мария, Галина…
Нет, надо гнать от себя подальше все мысли о родне.
Они сами избрали такой путь. Путь борьбы и лишений.
А он будет верен власти рабочих и крестьян.
Как его тесть, как супруга, как дети.
«Надо при первой же возможности забрать их на Волынь, – решил Ковальчук. – Не то хандра сожрёт меня с потрохами!»
17
Система подземных лабиринтов Луцка могла поразить воображение любого, самого требовательного, исследователя.
Иван включил электрический фонарь, доставшийся ему в числе другого имущества по соответствующей описи, и, пригнувшись, решительно юркнул под одну из башен Луцкого замка.
Старожилы поговаривали, что именно здесь начинался подземный ход, ведущий в славный город Дубно, некогда осаждаемый легендарным Тарасом Бульбой. А защищал тамошнюю крепость вместе с поляками влюблённый в полячку казак Андрий, которого Бульба породил и которого в конце концов убил.
Вдруг луч света вырвал из темноты тонкое лицо с узкими аристократическими усиками.
Именно они в первую очередь представали перед глазами, когда он пытался восстановить в памяти самое значительное событие своего детства…
– Оперуполномоченный госбезопасности Ковальчук! – представился Иван и на всякий случай положил руку на кобуру, в которой покоилось табельное оружие – он, по обыкновению, был в форме. – Ваши документы!
– Но не здесь же, – бледное лицо озарила тень улыбки. Наглой, самоуверенной и вместе с тем отчаянно-решительной. (Именно она окончательно убедила бдительного чекиста в том, что перед ним – хорунжий Российской Императорской армии и убийца двух его земляков.) – Давайте выйдем на воздух. Тем более что я уже добрый час блуждаю по этому проклятому подземелью.
– Давайте! – согласился Иван Иванович. – Следуйте впереди меня и не предпринимайте никаких резких движений.
– Ну, зачем так грубо, капитан? Я доктор. Семёнов Павел Алексеевич. Из Киева.
– И документ соответствующий у вас есть?
– А как же. Командировочное удостоверение.
– Предъявить изволите?
– Конечно. Держите.
– Всё правильно. Извините, товарищ доктор, – отряхиваясь от пыли, пробурчал Ковальчук. – Ошибочка вышла.
– Ничего. Бывает.
– А что вы делали в замке, если не секрет?
– Отдыхал. Знакомился со здешними достопримечательностями. Вам, должно быть, известно, что этот город – первый в мире по площади подземных коммуникаций.
– Впервые слышу.
– Ну, тогда знайте, что замок Любарта[35], в котором мы сейчас находимся, имеет сообщение с крепостями, находящими в сорока-пятидесяти, а то и семидесяти километрах отсюда!
– А вы откуда знаете?
– Я давно увлекаюсь устройством фортификационных сооружений. Фортов, крепостей, дотов.
– Странное увлечение для штатского человека.
– Ну… Я же не всегда был штатским!
– С этого момента, пожалуйста, подробнее.
– В Первую мировую мне пришлось служить в госпитале, который располагался в одном из фортов.
– И с тех пор вас потянуло на всестороннее изучение наших оборонительных объектов, да?
– Бывших.
– Что «бывших»?
– Объектов. В современной войне их использование вряд ли целесообразно.
– Почему?
– Механизированные подразделения врага просто обойдут очаги организованного сопротивления, оставив все эти крепости и доты на «съедение» артиллеристам.
– У вас глубокие познания в области военного искусства…
– Не скрою. Интересуюсь.
– Зачем?
– А разве это запрещено?
– Нет.
– Мне кажется, ВКП(б), напротив, всячески поощряет стремление советских людей к изучению военного дела, не так ли?
– Так.
– Скажу больше… У меня есть много единомышленников среди руководящего состава области, в том числе и НКВД… Некоторых товарищей я даже консультирую по интересующим вопросам.
– Фамилии назовёте?
– Это не секрет. Белоцерковский, Яблоков… Их очень волнует состояние фортификационных сооружений на новых границах.
– Положено!
– А я как незаинтересованное лицо могу способствовать формированию объективного мнения о нашем оборонительном потенциале. Я ясно изъясняюсь, молодой человек?
– Так точно! – Ковальчук хотел добавить «ваше благородие», но сдержался и прикусил язык.
18
С тех пор они стали чуть ли не друзьями. Внешне, во всяком случае.
По вечерам долго спорили, неизменно что-то доказывали друг другу, обменивались мнениями…
«Добро» на такие близкие отношения и одному, и другому дал сам товарищ Яблоков, поэтому вскоре Ковальчук стал подозревать, что он тоже «в доле».
Его опасения подтвердились уже через несколько дней.
При очередной встрече ничего не подозревающий Сергей Эдуардович перестал «вилять хвостом» и вполне откровенно рассказал о сути своего необычного задания:
– Ты должен выяснить, что знают люди о пленении русского офицера в Первую мировую. Разузнать, что думают твои земляки о пропаже двух односельчан в 1916 году. А также установить, не разбогател ли кто случайно за годы польской оккупации, и составить списки всех, кто по тем или иным причинам покинул деревню в этот период. Доложить лично мне.
– Есть! – отчеканил Иван Иванович.
19
Итак, Ковальчук понял, что на Волыни действует белогвардейское подполье, имеющее широкие связи в высших эшелонах власти.
По Уставу в таком случае следует немедленно доложить руководству. То есть начальнику управления товарищу Белоцерковскому.
А вдруг и он заодно с преступниками?
Нет, Иван Митрофанович не такой. Всю свою жизнь он боролся с врагами Советской власти. Был заместителем начальника Винницкого управления НКВД, избирался депутатом Верховного Совета УССР…
Нет, не может настоящий чекист ни с того ни с сего вдруг взять и предать идеалы родной рабоче-крестьянской власти!
Да и в шестнадцатом году ему было всего семь лет.
То есть ничего общего с Семёновым или Яблоковым он иметь по определению не может.
Хотя… Кто знает, кто знает… Шальные деньги сводят с ума и не таких преданных бойцов.
Недаром ведь золото называют жёлтым дьяволом…
Сатана, дьявол движет его старшими коллегами.
Но ничего, и на них можно найти управу!
Ковальчук посомневался-посомневался и, когда его вызвал Белоцерковский по какому-то маловажному поводу, неожиданно даже для самого себя пошёл ва-банк:
– Довожу до вашего сведения, что в нашей области зреет контрреволюционный заговор! Один из его инициаторов некто Семёнов – бывший царский офицер, вахмистр казачьих войск. Нынче он прикрывается мандатом детского доктора.
– Знаю, – недоверчиво покосился Иван Митрофанович. – Павел Алексеевич – известный педиатр. Направлен к нам непосредственно Министерством здравоохранения для организации массового обследования детей. О военном прошлом в его документах нет ни слова.
– Ваш заместитель – Яблоков, его покровитель.
– Сергей Эдуардович? Да… Он служил когда-то в царской контрразведке. И не скрывает этого. А Семёнов… Нет. Не верю.
– Яблоков работал в центральном аппарате НКВД. Убрать компромат из личного дела сообщника ему было раз плюнуть.
– Оно-то так… Но… Какова их цель?
– Не знаю, – неуклюже соврал Ковальчук. Открывать сразу все карты не входило в его планы. Если заговорщики вдруг узнают о том, что он был свидетелем захоронения полковой казны и убийства двух невинных людей, ему не жить. А так – ещё можно будет выкрутиться.
О том, что в районе его родного села спрятаны немалые деньги, Иван узнал много лет тому назад из архивных материалов, когда только-только начинал свою работу в госбезопасности.
Открываясь Белоцерковскому, капитан знал на что идёт.
Но риск был оправдан.
Если Иван Митрофанович в сговоре с врагами народа, завтра его арестуют. Или предпримут попытку убить.
А если нет, они вместе быстро изобличат и обезвредят эту бандитскую шайку!
20
– Похоже, ты был прав, – сообщил Иван Митрофанович Ковальчуку уже на следующий день, столкнувшись с ним в обед лицом к лицу на территории католического кладбища, – бродить по его ухоженным дорожкам, как по парку, в свободное от работы время обожали многие сотрудники управления. – Семёнов ещё тот гусь! Кстати, настоящая фамилия его – Казанцев.
– Вот видите…
– Не перебивай! Во время войны он попал в плен, околачивался в Германии, затем вернулся в Советскую Россию, был пределён в Холмогорский лагерь, откуда его вызволил царский контрразведчик Израэль Апфельбаум – так звали раньше знакомого тебе Сергея Эдуардовича Яблокова.
– Вот это номер! – удивлённо и в то же время радостно выдохнул Иван Иванович. Радостно от того, что Белоцерковский не оказался предателем. Ему даже на миг стало неловко из-за того, что подозревал своего начальника в сговоре с преступниками.
– Но сюда он прибыл по заданию руководства с какой-то особой миссией. Да-да… Никакой Павел Алексеевич не врач, а наш с тобой коллега. Капитан. Так что добраться до него я пока не могу…
– Жаль!
– А вот зачем они решили вовлечь в свою схему ещё и тебя – ума не приложу! – продолжил размышлять вслух старший майор.
– Я местный. Из Кашовки.
– Знаю.
– Яблоков просил меня съездить на родину и кое-что узнать, – всё же не решился предъявлять сразу все козыри Ковальчук.
– Что именно?
– Не разбогател ли кто случайно…
– Понятно. Значит, и в этом деле следует искать денежный след, финансовую, так сказать, подоплёку?!
– Похоже на то.
– Теперь мне ясно, почему к Казанцеву в своё время проявляли настойчивый интерес руководители печально известного РОВСА. Золото! Где-то в районе Кашовки спрятано золото. Может, в легенде о брусиловской казне, которая распространена в здешних местах, есть частица правды? Как ты думаешь, Уссурийский тигр?
– Всё может быть, – с напускным равнодушием согласился капитан.
Время рассказать всё ещё не наступило.
Впрочем, и не наступит никогда.
Он ведь не дурак, чтобы подписать себе путёвку в далеко не оздоровительный лагерь, а то и смертный приговор.
«Почему скрывал правду все эти годы? Почему не доложил куда следует, как только стал работать в ЧК?»
Ответов на эти неприятные вопросы у него не было и нет…
21
15 января Иван наконец прибыл в родную деревню. В бестарке[36], установленной на подсанках, запряжённых парой породистых лошадей. Одет он был как барин, в полушубок из натурального меха, шапку из молодого северного оленя, тёплые рукавицы. На ногах – авиационные унты, вызвавшие у земляков восхищение и неподдельный интерес. Точнее, наоборот, сначала любопытство, затем – восторг.
– И где это ты такую шикарную обувку раздобыл? – более остальных усердствовал один из дядьёв – Григорий, старший брат его матери, которому недавно стукнуло шестьдесят пять.
– На Дальнем Востоке.
– И что, все советские люди могут себе позволить эти, как их…
– Унты?
– Ага…
– Ну, почти, – в очередной раз покривил душой капитан, дабы не выдавать своего высокого положения при новой власти, а значит, и возможности получать выгоды при распределении материальных благ, хотя, по легенде, специально разработанной для односельчан, он тоже не последний человек – крупный учёный, аграрий…
– И отец с мамой? – не унимался старик.
– Да.
– Кстати, как они?
– Хорошо. Привет вам передают.
– А у нас тут разные слухи ходят…
– Какие именно?
– Мол, все Ковальчуки давно выехали в Америку.
– С чего бы это?
– Василий, брат твоего батька, писал, что скоро они с Иваном свидятся в Чипаго!
– Может, Чикаго?
– Может.
– А он-то как оказался за океаном?
– Три семьи из нашего села туда переселились. Ещё в двадцать втором.
– Понял…
– И вот однажды в деревню пришло письмо… Так, мол, и так, живём хорошо, дружно… Ждём в гости Ивана и его семью.
– Неправда… Вы же знаете, наш Васька всегда прибрехать любил.
– Точно. А ты женат?
– Да.
– И дети имеются?
– Двое…
– Где они сейчас?
– На Дальнем Востоке.
– А ты, стало быть, здесь с нами…
– Да… Буду поднимать урожайность в вашем… нашем колхозе.
22
Иван Иваныч собирался остановиться в родительской хате, но та за прошедшие годы сильно покосилась и практически вросла в землю, вследствие чего старая печь не выдержала и дала трещину. Топить её было небезопасно, и, чтобы не замерзнуть и не подвергать себя риску отравления угарным газом, Ковальчук отправился искать ночлега в… местной православной церкви.
Конечно, принять его счёл бы честью каждый односельчанин, но недремлющая интуиция настойчиво толкала опытного чекиста именно в Божий храм. Тем более, что отец Серафим сам звал его в гости. Ещё утром – сразу после общего собрания, на котором присутствовали все жители Кашовки от мала до велика. Ну, как же, земляк, простой крестьянин, а выбился в такие люди!
– Доброго вечера, батюшка.
– И вам того же!
– На постой примите?
– Милости прошу!
– Вы один?
– Да.
– А матушка где?
– Я холост.
– Чего так?
– Долго объяснять… Вечерять[37] будете?
– Нет. Сами знаете, наш народ в большинстве своём щедр и гостеприимен. В каждой хате гостю наливают чарку и подают хлеб. А до хлеба: сало, грибы, картошечка – все деликатесы земли Волынской!
– Следовательно, вы сыты?
– Так точно!
– И даже сто грамм горилки со мной за компанию не соизволите?
– Никак нет. Не употребляю.
– Совсем?
– Совсем.
– Это ваше личное решение или Советская власть не поощряет?
– Нет, власть здесь ни при чём!
– Я тоже так думаю. До вас у меня врач один гостил. По фамилии Семёнов…
– Батюшки святы… Павел Алексеевич…
– Вы знакомы?
– А как же!
– Так вот… Они до выпивки гораздо охочей вас. Особенно под грибочки!
– Ну, не все ведь люди одинаковы.
– Согласен, – пробурчал священник и с сожалением окинул взглядом почти полную бутыль, наполненную вожделенной мутной жидкостью.
– А что он делал, в наших-то краях? – повернул беседу в нужное русло Ковальчук.
– Малышню на диспансерный учёт ставил.
– Ясно. Как это происходило?
– Да очень просто… Семёнов выписал из церковной книги фамилии тех, кому не исполнилось шестнадцати, и поспешил откланяться!
– А зачем ему и дальше в нашей глуши торчать? Как говорится, сделал дело – гуляй смело! – сухо прокомментировал важное сообщение Иван Иванович.
– Осень на дворе стояла. Он ещё за зеленушками сбегал, – добавил поп. – Я кадушку присолил, а Павел от неё отказался… Мол, вернусь весной и заберу.
– Что ж, хозяин – барин!
– У вас на всё поговорочка за пазухой.
– Есть такой грех…
– Почему грех? Очень правильная манера. Речь шибко украшает.
– А вы, как я погляжу, не равнодушны к русскому слову?
– Нет. Дневник веду, стихи иногда пописываю. С Семёновым приятно было общаться – он много знает. И с вами тоже.
– Спасибо.
– Не за что.
– Значит, не такая и паршивая Советская власть, ежели таких грамотных людей воспитывает и на руководящие места расставляет?
– Хорошая власть, народная…
– Вот и я о том же… Деток лечит, о земле, об урожайности печётся… Не скрою, некоторые опасались её прихода…
– Честным людям бояться нечего.
– Один недостаток: все нынешние начальники уж больно военной лексикой щеголяют…
– Да? Не замечал.
– Да вы сам «так точно» через два слова вставляете…
– Виноват, исправлюсь… Но и вы, говорят, в своё время тоже в армии служили, а?
– Кто вам такое сказал? – хитро улыбнулся Антон Иванович.
– Сорока на хвосте принесла.
– Я этой сороке все перья повыдёргиваю!
23
Уже на следующее утро Ковальчук составил полный список земляков, по тем или иным причинам покинувших Кашовку после революции. Нуворишей, на которых вдруг свалилось неслыханное богатство, среди них не оказалось. Но некоторые лица всё же вызывали подозрение. И в первую очередь родной брат отца – Василий… Как-то слишком неожиданно пришло к нему решение вывезти семью в далёкую Америку.
К тому же такое путешествие стоит немалых денег.
А он гол, как сокол…
Так, может, Коля что-то видел в то утро и разболтал об этом отцу? Нет, вряд ли, слишком мал он был тогда. И от страху чуть не наложил в штаны…
Теперь они оба в Чикаго. И неизвестно когда вернутся на родную землю. А может, и не вернутся вовсе.
Жаль. Честные, трудолюбивые люди сегодня ох как бы пригодились советской Украине!
24
Ещё две семьи в середине тридцатых сменили место жительства.
Одна из них, польского происхождения, была обязана этим младшему сыну, с ранних лет проявившему небывалый интерес к науке.
Он выучился в Варшаве за деньги какого-то мецената и потянул за собой многочисленную родню, как только получил первую серьёзную должность в столице.
Другая переехала в соседний район – дочь вышла замуж за жителя посёлка Киверцы[38].
До первых уже не добраться, а вторые особого интереса для НКВД не представляли, так как всё их богатство составляла одна ободранная корова.
Обо всём этом Ковальчук доложил по отдельности и Белоцерковскому, и Яблокову, как только прибыл в Луцк.
О том, что он пытался самостоятельно найти место захоронения казны и с этой целью долго бродил по зимнему лесу, Иван, естественно, не сказал никому из них ни слова. А те и не настаивали. Ведь им ничего не было известно о сокровенной тайне своего подчинённого.
Да, кстати, землякам Ковальчук сообщил, что идёт на повышение и приедет в родное село уже весной, на посевную, с новым агрономом.
Назад, в областной центр, его провожали всей Кашовкой.
25
В последнее время Яблоков косо смотрел на Ковальчука. Слишком много времени тот стал проводить в кабинете начальника управления.
Но самому Ивану Ивановичу старый контрразведчик не говорил ни слова.
Жаловался только своему «другу» – Казанцеву, с которым часто встречался на конспиративной квартире в центре города.
Вот и в тот долгий январский вечер между ними состоялась откровенная длительная беседа!
– Не нравится мне этот упырь…
– Кого имеешь в виду?
– А то ты не знаешь? Тигра уссурийского… Что-то он замышляет, а что – ума не приложу!
– Может, ему известно больше, чем мы думаем?
– Откуда? Да, в Кашовке ходит легенда, что неподалеку деревни в Первую мировую пропала казна. Как считают местные жители, – брусиловская. Ни суммы средств, ни места захоронения никто, кроме тебя, не знает.
– А может, кто-то всё же видел, как я закапывал сундук?
– Исключено. Тогда бы они давно нашли золото и перезахоронили своих земляков. Или ты забыл, что у тебя кровь на руках?
– А то ты чист, как утренняя роса!..
– Чист или не чист, не твоя забота.
– В чужом глазу пылинку видишь, а в своём бревно не замечаешь!
– Отставить!
– Есть!..
– Ковальчук доложил, что резкого обогащения ни с кем из его односельчан не случилось.
– Это обнадёживает.
– Но две семьи всё равно остаются под подозрением.
– Давай я займусь ими.
– Ишь, разогнался… Одна из них теперь под Варшавой, вторая – в Чикаго!
– И что, никак нельзя пробить, как они живут, чем занимаются?
– Почему нельзя? Я же не сижу, как ты, без дела… В Америку выехала семья родного дяди Ковальчука. Его двоюродный брат – Николай Васильевич, можно сказать, наш коллега, шериф в эмигрантском поселении. Шериф – это….
– Да знаю я, знаю!
– Достатка среднего. Не роскошествует, но и не бедствует.
– Уже хорошо!
– Другие – Пясоцкие – люди побогаче. И всё – благодаря сыну, теперь известному учёному. Его вытащил из дерьма некто Чарторыйский.
– Ничего себе некто! Чарторыйские – великий княжеский род. Потомки Гедеминовичей… Они с давних лет благоволили развитию науки и искусства на здешних землях.
– Ага… Благоволили… Только не среди украинцев, которых всегда считали быдлом.
– А разве «Пясоцкий» украинская фамилия?
– Да шут из разберёт. Вот у нас – всё понятно. Иванов, Сидоров, Семёнов…
– Белоцерковский, Апфельбаум… – с издёвкой продлил ряд Казанцев.
– Забудь эту фамилию! – жёстко отреагировал Сергей Эдуардович и вполне миролюбиво продолжил: – Ничего, скоро мы и до Пясоцких доберёмся…
– Каким образом?
– А ты думаешь, наше руководство на этом остановится?
– Не знаю.
– Под Польшей находится ещё много русских городов. Холм, Перемышль, Ярослав… Да, кстати, откуда пошло название «Волынь»?
– Не знаю.
– Был такой летописный город. Теперь – Грудек Надбужный, вблизи Грубешова… Поляки его переименовали, чтобы мы и думать забыли о том, что Волынь – Русская земля!
26
Весна началась поздно. Долго раскачивалась, преодолевая частые наскоки стремящейся вернуть своё могущество матушки-зимы, но в конце марта наконец взяла своё. Зацвели-забуяли вишнёвые сады, налились слащавым липким соком белоснежные берёзки, размёрзлась песчаная полесская почва.
Этого-то и ждали Яблоков с Казанцевым.
Накануне отправки последнего в Кашовку между ними состоялся очередной серьёзный разговор.
– Как ни крути, без Ковальчука наша авантюра обречена на провал. Придётся ввести его в курс дела, – настаивал Павел Алексеевич.
– Я – категорически против, – отпирался поначалу Сергей Эдуардович. – Сдаст он нас… как стеклотару в приёмный пункт!
– Не сдаст. Ты сам говорил, что отец Ивана – враг народа. Разбуди в нём сыновьи чувства. Передай привет от родителей… Да, кстати, где они?
– В Америке.
– Пригрози. Скажи, что капнешь наверх о его происхождении. Ну, чего молчишь?
– Думаю…
– Думай голова, картуз куплю!
– С одной стороны, ты прав, без содействия туземцев никак не обойтись. А нам с тобой они ничего не скажут. Мы ведь оба москали, оккупанты… Другое дело – Ковальчук. Тот и мову знает, и местные обычаи. Но, с другой… Иван никогда не выказывал вслух недовольства Советской властью, напротив, всегда всячески декларировал свою к ней лояльность… Склонить на свою сторону его будет непросто.
– Те, кто открыто выражал несогласие с методами большевиков, поголовно лежат в земле… А он не идиот. Умеет делать выводы.
– Согласен…
– Давай пообещаем ему какую-то часть. Десять червонцев. Двадцать. А потом – голову с плеч!
– Нет. Не поведётся. Умнее надо быть, изворотливее… Ты представишься, скажешь, что тоже служишь в органах госбезопасности, а на Волыни выполняешь особое поручение партии и правительства, о котором не знает даже начальник управления. Только товарищ Яблоков. А я, если надо, подтвержу.
– Браво, господин майор!
– Товарищ… Когда мы были господами, майоров не было. Упразднили в 1884 году.
– Не учи учёного! – в очередной раз возмутился высокомерностью своего подельника Казанцев.
27
Ковальчук выбрался из подземелья и пошёл в направлении величественного костёла Петра и Павла, поблескивающего куполами на весеннем солнце через площадь от Луцкого замка.
По пути остановился у коллегиума иезуитов и принялся рассматривать художественную лепку, украшавшую его фасад.
– Доброе утро, Иван Иванович! – вдруг раздался сзади голос, который он сразу узнал.
– Здравия желаю, Павел Алексеевич.
– Что новенького нарыли?
– С научной точки зрения – ничего.
– А с материальной?
– Она меня совершенно не волнует.
– Да полно вам! Подземелье просто усеяно польскими монетами. Серебром, медью…
– Сказано ведь – не вызывает интереса.
– А золото?
– И золото тоже, – уже не так уверенно подтвердил Ковальчук, нутром чувствующий, что Казанцев-Семёнов начинает какую-то хитрую игру, которую ему необходимо принять. Хотя бы для видимости.
– Хотите, друг мой, я расскажу вам одну историю, случившуюся с моим приятелем? – продолжал безмятежно щебетать Павел Алексеевич.
– Валяйте.
– Во время Великой войны он служил в здешних местах. Состоял в знамённой группе, обеспечивающей сохранность полкового знамени и казны. Во время контратаки противника их пришлось эвакуировать в укромное место. Офицер до конца выполнил свой долг, но вернуть ценности своему народу не успел.
– Слишком гладко поёте. Может, имеете непосредственное отношение к тем событиям?
– Никак нет. Я по первому образованию – военный врач. И вам хорошо это известно.
– Известно-то известно… Только зачем вам понадобилось вводить меня в курс дела?
– События, о которых шла речь в моём рассказе, произошли под деревней Кашовка, из которой вы родом.
– У нас в селе каждому известно, что рядом в лесу зарыта брусиловская казна.
– А теперь слушайте внимательно… Я действую по заданию Инстанции.
– И мандат соответствующий имеете?
– Нет. Сами понимаете, – нелегальное положение.
– И как прикажете, мне проверить, что вы говорите правду?
– Это может подтвердить товарищ Яблоков. Знаете такого?
– Так точно.
– Именно он настоял на том, чтобы вас как уроженца здешних мест привлекли к работе в нашей секретной группе.
– Теперь мне многое становится ясным… Во всяком случае, мотив для моего перевода, как говорится, налицо.
– В ближайший понедельник вы официально будете откомандированы в Кашовку для проведения посевной компании.
– Есть!
– О сути своей основной задачи – никому ни слова.
– Даже Митрофановичу?
– Тем более.
– Почему?
– Его надёжность вызывает сомнения у некоторых лиц из высших эшелонов власти!
– Но…
– Никаких «но»! Все инструкции – через Сергея Эдуардовича. Вам ясно?
– Так точно, товарищ…
– Я, как и вы, капитан, – улыбнулся напоследок Казанцев.
28
Беседа с Яблоковым становилась формальностью, но проигнорировать её, значит, накликать подозрения, и Ковальчук решил не испытывать судьбу.
Как только явился в управление – прямиком направился в кабинет заместителя начальника.
– Разрешите?
– А… Иван Иваныч… Входи… Входи…
– Докладываю: вчера товарищ Семёнов сообщил мне о своей секретной миссии…
– Ну и…
– Вас ничего не удивляет?
– Нет. Как видишь, я в курсе всех его дел…
– Понял.
– Скажу больше: мы вместе очень долго искали по всему Союзу сотрудника органов госбезопасности, который был бы родом из здешних мест. И в конце концов остановились на твоей кандидатуре. Ты рад?
– Конечно. Я давно мечтал попасть на родину.
– Так благодари же начальство… Чего стоишь, как вкопанный?
– Спасибо, Сергей Эдуардович…
– Не за что. Бессрочную командировку тебе я уже выписал. Получай аванс – и в Кашовку.
– Есть!
– Вместе с тобой поедет товарищ Прохоренко, один из лучших специалистов по сельскому хозяйству. Так что не оплошай.
– В каком смысле?
– Ты же его коллега, аграрий… Смотри, не перепутай овёс с гречкой!
29
Казанцев быстро нашёл место, где стояла его часть и дорогу, по которой он уходил от преследования врага. А дальше началась путаница.
Лес всюду был одинаков. Высоченные сосны с наполовину голыми стволами, между которыми то тут, то там – тоненькие, не так давно посаженные, берёзки. И бесконечные окопы, а также поросшие мхом воронки от снарядов как напоминание о прицельной работе вражеских артиллеристов.
Что здесь можно найти?
Только гильзы и шрапнель…
– Значит так, – наконец набрался смелости Павел Алексеевич. – Вы были правы. Я – один из тех, кто принимал непосредственное участие в захоронении полковой казны.
– Я это давно понял…
– О ситуации было доложено высшему руководству страны, и оно приняло решение создать поисковую группу, в которую включены и вы. Пришло время вернуть народу его достояние.
– Правильное решение. Советская власть остро нуждается в деньгах. За них на моей родной земле возведут школы и больницы, купят сельскохозяйственные машины для облегчения труда простых землепашцев.
– А ты, оказывается, ещё и философ!
– Есть такой грех… В каком направлении вы двигались?
– Строго на юг.
– А теперь? Направо, налево или прямо? – спросил Ковальчук, остановившись у развилки дорог, хотя точно знал, по какой из них последовали тогда казаки.
– Точно не скажу, – тяжело вздохнул Казанцев, поражённый собственной неспособностью воспроизвести те давние события. – Скорее всего прямо…
«А надо – направо!» – в мыслях ухмыльнулся Иван, а вслух спросил:
– И сколько минут скакали лесом?
– Пять-семь, не более.
– С какой скоростью?
– Пешего хода… Впереди шёл воз с сундуком, так что перейти на рысь или галоп мы не могли…
– Понятно.
– Там были рвы. Канавы. И слева, и справа.
– Здесь они повсюду…
– Воронка… Мы её забросали землёй, но не до конца!
– Мы – это кто? – ухватился Ковальчук.
– Не всё ли равно? – горячо возмутился Казанцев. – Остальные давно мертвы.
– Понял… Вот, вы говорите, воронка… А вы знаете, сколько их здесь?
– Я не считал!
– Сотни, а может быть, и тысячи.
– Я посадил там молодую берёзку… Вот такую, – Павел Алексеевич провёл рукой по груди.
– Помилуйте… Четверть века позади! Теперь это не берёзка – берёзище! Десяти метров высотой.
– И что нам делать?
– Прекращать поиски… Доложим Белоцерковскому…
– Я сам доложу. Кому следует, ясно?
– Так точно, товарищ капитан!
30
В середине апреля на Волынскую землю наконец-то пришло долгожданное тепло.
Вода в Стоходе прогреться, конечно же, ещё не успела, но Ковальчука, уже много лет начинавшего утро под ледяными струями, это не страшило.
Оглядевшись по сторонам, он разделся донага и прыгнул в воду. Головой вниз.
Опустившись под обрывистый левый берег, начал вслепую шарить по норам. Первый рак был с икрой, пришлось отпустить. Второй и третий оказались самцами. С короткими хвостами и мощными широкими клешнями. Чёрт, куда бы их положить?
– Что вы там мечетесь, как окаянный? – раздался из камышей бас Казанцева, засевшего с удочкой на деревянном помосте, сооружённом крестьянами для баб, привыкших полоскать в реке бельё.
– А, Павел Алексеевич… Доброе утро!
– Доброе… Повторяю: что вы ищите?
– Какую-то ёмкость, желательно – ведро.
– Зачем, если не секрет?
– Раки. Мы с вами сегодня будем лакомиться раками.
– О! Уважаю!
– Тогда быстрее… Вода, сами понимаете, ещё свежевата.
– Берите моё.
– Хорошо. Давайте сюда. Я буду печеровать, а вы – собирать.
– Слушаюсь!
Когда Казанцев подобрался поближе к ныряльщику, мозолистые руки Ивана с трудом удерживали чуть ли не десяток панцирных тварей, жаждущих вырваться на волю.
Ковальчук бросил их в принесённое ведро и нырнул в очередной раз. Аккуратную норку под травой посреди размывшего дно русла он заметил давно, однако проверять её с занятыми конечностями – не рискнул. И правильно!
По ладони скользнуло змеевидное тело. Налим!
Сейчас важно схватить его и придушить.
А кислород на исходе…
Ковальчук поворачивал туловище и так, и сяк, но в конце концов сумел занять удобное положение и, загнав рыбу в тупик, впиться пальцами в приплюснутую голову.
– Я думал, вы уже утонули, – равнодушно заметил Павел Алексеевич, когда над водой появилась макушка его младшего коллеги.
– Не дождётесь! – еле выдохнул Ковальчук и жестом показал Казанцеву, чтобы тот наклонил ведро поближе к воде.
Бултых!
И «недодушенный» налим заметался по замкнутому кругу.
– Что это?
– Единственная рыба семейства тресковых, которая водится в наших водоёмах…
– Ну и тварь! Килограмм – не менее… Как вы её взяли, ума не приложу?
– Кто на что учился!
– Как звать это чудовище?
– По-нашему – минёк, по-русски – налим. Слыхали?
– А как же? До войны я несколько лет служил на Севере… Там этой гадостью собак кормят.
– И зря… Вкуснее рыбы в наших реках не найти. А печень, печень!.. Пальчики оближете.
– Лучше осетринки всё равно ничего нет.
– Согласен…
– Да, кстати, Иван Иванович, вам Сабанеева читать приходилось?
– Нет. Кто это такой?
– Русский натуралист. Он путешествовал по стране, рыбачил и описывал свои приключения в путевых заметках.
– Понял.
– Недавно в Москве наконец переиздали его главный труд «Жизнь и ловля пресноводных рыб»…
– И что?
– Леонид Павлович утверждает, что раньше в здешние воды заходила даже белуга.
– Ерунда!
– Иначе бы вы её поймали?
– Ну, хотя бы слышал о такой. Всё же тонна-полторы – это вам не килограммовый налим.
– Я тоже об этом думал… В Великую войну мы одно время долго стояли на реке Икве.
– Знаю. Под Луцком она впадает в Стырь, который течет параллельно Стоходу всего в нескольких километрах от того места, где мы сейчас находимся.
– Так вот. Тамошние рыбаки называли белугой жереха. Как по мне, Сабанеев просто перепутал… Cлышал звон да не знает, где он.
– Вполне возможно, – согласился Ковальчук, переваливаясь через деревянный мосток, который он наметил в качестве конечного пункта своего утреннего развлечения.
31
– Да, Иван Иваныч, угодил – так угодил! – причмокивал Казанцев, луща хвост самого крупного представителя отряда членистоногих из числа пойманных Ковальчуком.
– Знатный спец. Настоящий мастер! – поддакивал Новгородцев, вытирая руки полотенцем, прикрывавшим на всякий случай богатую рясу. – Такой вкуснятины я давно не едал.
– Спасибо на добром слове, – довольно мурлыкал капитан.
– Стало быть, – за раколовов! Вы к нам не присоединитесь?
– Никак нет. Не употребляю. Мы уже говорили на эту тему.
– Похвально. Похвально. Ну, давайте, Павел Алексеевич. С Богом!
– С Богом, батюшка… Жаль, ехать надо… Не то б мы её всю… под корень!
– Куда торопитесь? Погостите ещё недельку-другую.
– Некогда.
– Работа?
– Ага.
– Всё детишками опекаетесь?
– Так точно.
– Богоугодное дело… Ну, значит, за молодёжь, за нашу, как говорится, смену!
– Не гоните так, Антон Иванович. Дайте отдышаться.
– Берите-берите… Когда ещё мою клюквенную пить будете?
– Не знаю. Вот Иван Иванович говорит, что всё, аллес – больше в Кашовку ни ногой!
– Это правда? – недоверчиво покосился священник.
– Опять вы, Павел Алексеевич, перекрутили мои слова, – обиженным тоном прокомментировал известие Ковальчук. – Это ему здесь нечего больше делать. Медпункт обустроен, фельдшер сам справится. Ежели чего – есть районная больница, областная… А у меня работы непочатый край!
– Значит, доктор едет, а вы остаётесь. Я правильно понял?
– Да.
– Ну, нет уж… Вместе приехали, вместе и уезжать будем! – возмущённо пробасил Казанцев.
– Лады, – согласился капитан. – Завтра и отбудем!
32
Докладывать «товарищу» Яблокову о результатах поездки решили не в управленском кабинете, а на лоне природы. Тем более что на календаре было 1 Мая – День международной солидарности трудящихся, повсеместно отмечаемый советскими гражданами на свежем воздухе под сто грамм и нехитрую закусочку.
Гуляли в лесу, под Луцком.
Руководство даже выделило для этой цели транспорт – новенький автобус ЗИС-16, только что полученный из Москвы. В нём было 27 сидячих и 12 стоячих мест, как раз по числу желающих принять участие в маёвке. А вот шофёра дядю Колю такое решение обидело до глубины души. Все пьют, а ему, как говорят на Украине, зась!
После первых трёх тостов отдыхающие разделились на «кружки по интересам». Одни гоняли мяч, другие засели за шахматную доску, а искатели сокровищ уединились в гуще леса.
– Всё. Пора сворачивать нашу деятельность, – уныло пролепетал Казанцев.
– Как ты себе это представляешь? – резонно возмутился Яблоков. – Заварил кашу – расхлёбывай! Начальство ни за что не поверит, что мы не нашли казну, и устроит допрос с пристрастием, после которого нас объявят врагами народа и отправят на Соловки.
– В лучшем случае, – добавил жару дискуссии Ковальчук, принимая навязанную ему игру.
– Что вы предлагаете? – засопел Павел Алексеевич.
– Есть у меня на примете один потомственный ведьмак. Ясновидец и лозоходец, – вытер пот с чела Сергей Эдуардович. – Сейчас он, кстати, содержится под стражей. Предоставим ему возможность искупить вину?
– Пускай попробует. Ведь это наш последний шанс…
33
Старик переминался с ноги на ногу и долго не понимал, что хотят от него трое высокопоставленных чекистов. А когда наконец понял, то неслыханно обрадовался: теперь его не только не расстреляют, а может быть, даже отпустят на волю. Если, конечно, удастся найти для Советской власти, которую он и его многочисленная родня, кстати говоря, действительно люто ненавидели, какой-то клад, проще говоря – золото.
В долгий ящик дело откладывать не стали и уже на следующее утро отбыли в Кашовку.
По дороге Свириду Степановичу Онышко (так звали арестанта) завязали глаза. Сняли повязку только в заброшенном саду Ковальчуков, где лозоходец первым делом выбрал на старой вишне сук, напоминающий по форме латинскую букву «V». Вырубил развилку с отростками по пятьдесят сантиметров и отправился к дороге, указанной Иваном Ивановичем.
Павел Алексеевич шёл чуть позади них с двумя длинными металлическими штырями, предусмотрительно заготовленными для того, чтобы вогнать их в почву в указанном стариком месте и, если они уткнутся во что-то твёрдое, начать копать.
Лопата же пребывала в крепких руках Ковальчука.
У развилки дорог Степаныч долго не задержался и на всех парах погнался прямо, как несколько недель назад Казанцев. Остановился точно там, где раньше задержались его теперешние спутники. Может, он читал их мысли?
На месте Онышко недолго поколдовал со своей вилкой и решительно указал на поросшую мхом впадину у подножия высоченной и широченной берёзы:
– Здесь!
Подоспевший Павел Алексеевич вонзил хорошо заточенный штырь в землю, да так, что тот вошёл в грунт чуть ли не на половину своей длины и явно наткнулся на какое-то невидимое препятствие.
– Есть! – заорал Казанцев. – Есть!..
Иван Иванович, по понятной причине не разделявший его оптимизма, нехотя взялся за лопату…
34
Мечты сбываются!
Вскоре он станет богатым человеком и через плохо охраняемую (пока!) новую границу рванёт за Буг.
Чтобы там, в сытой и холёной Европе, начать новую, достойную дворянина, жизнь…
Без скучных лекций, без надоевших собраний, без репрессий, без страха за своё дальнейшее будущее.
Без Сталина, без Берии.
Без Яблокова, которого он давно решил «кинуть». Без Ковальчука и Онышко, участь которых была предрешена заранее.
Казанцев расстегнул кобуру и принялся искать глазами старика.
Того нигде не было. На то он и провидец!
– Свирид Степанович! – лихорадочно озираясь по сторонам, заорал Павел Алексеевич.
Онышко не отзывался.
Только вдалеке, между деревьями, мелькала его льняная сорочка.
– Я мигом!
Это верноподданный Иван, положив лопату к ногам совершенно оторопевшего сообщника, бросается вдогонку за беглецом.
Расстояние между ними быстро сокращается. Куда немощному старику до Уссурийского тигра!
Вскоре он схватит свою жертву, приволочёт назад, и они двое сами предстанут перед обличьем Смерти. Так что суетиться нечего… Лучше спокойно продолжать начатое дело.
Чтобы быстрее осуществить задуманное!
Опустившись в вырытую почти по пояс яму, Казанцев вонзил острие лопаты ещё глубже и явственно услышал скрежет металла.
Всё. Ещё несколько секунд – и сокровища у него в кармане. Впрочем, никакого кармана на них не хватит.
Тяжёл сундук.
Одному не управиться.
Придётся по частям носить золото в машину!
Он вытер пот с чела и, занеся черенок над головой, с силой вонзил штык в землю.
В тот же миг раздался страшный взрыв.
Подоспевший Ковальчук уложил ведьмака наземь и прикрыл его своим телом: как-никак, свидетель, за которого он отвечает головой.
Будь он ясновидящим, как его подопечный, непременно бы заметил, как уносится в пекло подлая, мелочная душонка бывшего царского офицера.
Но никакого сверхъестественного дара у Ивана не было.
Была только ненависть к врагам родной Советской власти.
Власти, которая сделала его Человеком.
Как говорят в народе – с большой буквы!
Книга вторая Волынь, начало XXI века…
1
Портреты. Рисованные и фото… Цветные и черно-белые… Профессиональные и дилетантско-любительские. Разные по размеру и качеству, технике исполнения и смысловой нагрузке. Без них просто немыслимо представить сегодняшний интерьер любого сельского домика.
Бабушки-дедушки, папы-мамы, братья-сестры и, конечно же, дети. Грустные и веселые, озорные и дисциплинированные, симпатичные и не очень… Лица, лица, лица…
В годы моей юности мало кто держал дома или на рабочем месте иконы. Вместо них стены украшали пламенные лица классиков марксизма-ленинизма, без которых не обходился ни один кабинет начальника. Будь то апартаменты секретаря парткома или председателя сельсовета.
Шло время…
Певцы и певички, актёры и шоумены вытеснили из киосков членов Политбюро. Стриженые и волосатые особи среднего рода с серьгами в ушах, носах, губах (и, поговаривают, даже на интимных местах) стали кумирами современной молодежи. Им пишут письма, признаются в любви, посвящают первые неотёсанные строки…
Впрочем, мы тоже были подвержены этому пороку.
Я и сам однажды влюбился в анонимное изображение, хранившееся среди бабушкиных вещей. Портрет средневековой красавицы впечатлял и звал на подвиги. Изящная тонкая талия, высокая грудь, длинные смоляные волосы. И глаза… Две бездонные коричневые пуговицы под тонким челом.
Кто эта изумительная женщина, удалось установить только много лет спустя. Оказалось – королева Бона! Дочь миланского герцога Ивана Галеаццы Сфорцы и племянницы Карла Пятого, Изабеллы Арагонской. Выйдя замуж за правителя Польши Сигизмунда Первого Старого, она получила в дар целый ряд «восточных территорий», в том числе и Ковельскую волость моей родной Волыни. Может, не зря бабушка хранила исторический портрет, может, в моих жилах тоже течет голубая кровь?
Я перерыл все музейные фонды, но никаких материалов, подтверждающих знатное происхождение нашего рода, не нашел. Зато заработал прозвище – Боников (сокращенно – Боник), созвучное с именем своей любимицы.
На этом сюрпризы не закончились. Личность королевы почему-то выпала из поля зрения научных исследователей. О ней не упоминает даже Большая советская энциклопедия. Род Сфорца закончился в шестнадцатом веке – и баста! Документов, проливающих свет на жизнь и деятельность Боны, в архивах тоже было немного. Только манускрипты, подтверждающие её права на владения землями под Луцком и Ковелем. И портрет кисти Данкерса де Рия. На котором она совсем не похожа на запавшую мне в душу юную аристократку. Усталая старуха с хитрыми глазами, снискавшая славу стяжательницы и интриганши… В конце своей полной приключений жизни королева, прихватив огромные богатства, вернулась в Италию. Часть денег (420 тысяч дукатов!) она опрометчиво одолжила испанскому монарху Филиппу Второму. Поговаривают, поляки до сих пор тщетно пытаются «выбить долги».
Такая «расточительность» как-то не вязалась с мифами о её патологической жадности, и я с новыми силами бросился в мир научных изысканий – восстанавливать доброе имя своей виртуальной пассии. Мне удалось собрать десятки легенд, передаваемых волынянами из поколения в поколение. И – что удивительно! – ни в одной из них Бона не выглядит скупердяйкой! Напротив, она щедро награждала за службу, за собственные деньги возводила церкви, без всякой корысти даровала Магдебургское право городам, среди которых оказались Ковель и Выжва[39]…
Находить и сберегать для потомков всё, связанное с жизнью и деятельностью этой неординарной женщины, стало целью моей жизни. Особенно я пытался установить местонахождения её замка, по преданиям, возведенного в полесских землях. И только в нынешнем году мне наконец повезло…
2
Родной город встретил меня огромным рекламным плакатом «страны Марльборо» и крупными, но редкими каплями дождя. «Ну вот, так и знал: по всей Украине сухо, и только в Луцке – всё не по-людски!» – не успел подумать, как нещадное июльское солнце мощным лазером пробило и раздробило на куски единственную серую тучку, напоминающую мочалку, изредка выжимаемую чьей-то могущественной рукой.
Грибной дождь. К удаче!
Асфальт мгновенно высох.
Я вышел из машины и, оглядываясь по сторонам, пошел вдоль длинных цветочных рядов. Ну, где здесь любимые мамины герберы?
Как вдруг… Все тело пронизал чей-то горячий взгляд.
Так могла смотреть только она… Наш роман длился долгих восемь лет. После чего она окончательно решила предпочесть… законного супруга.
– Здравствуй, Серёжа…
– Извините, вы обознались, – небрежно бросаю в ответ и спешу укрыться в салоне автомобиля. Спустя секунду «Калина» резко стартует с места и мчит прочь, обдавая свинцовыми парами стройную фигурку в кожаных шортах.
Именно так представлялась мне наша встреча. Но я не мог и подумать, что она случится в первые же минуты моего пребывания в родном городе!
«Извините, вы обознались»… Скольких бессонных ночей стоила мне такая, казалось бы, невинная фраза? Сколько раз я мысленно бросал её в глаза этой прелестной женщине, сломавшей мне жизнь!
По сколько же нам было, когда она впервые затащила меня в свою постель? Двадцать два, двадцать три? Мы ведь почти ровесники. Но… она уже имела мужа, двухлетнего сына и невероятный сексуальный опыт, а я оставался тюфяком, романтичным мальчиком, помешанным на восточной поэзии…
Тьфу, чёрт, цветов не купил… Пришлось дать круг до нового базара. Гербер там почему-то не оказалось. Пришлось взять розы. Любимые цветы этой… Почему мысли так навязчиво продолжают вращаться вокруг её персоны? Неужели я до сих пор влюблён?
Нет, все-таки когда мы познакомились, двадцать три мне уже исполнилось… Позади истфак университета. Впереди – аспирантура, интересная научная работа… Зима… Длинные вечера в читальном зале… Я листаю страницы старинной итальянской книжки и небрежно поднимаю глаза, реагируя на скрип библиотечной двери!
Черт побери, это же Бона! Легкая, не по сезону, дублёнка широко распахнута, грудь, плотно обтянутая свитером грубой ручной вязки, высоко вздымается при каждом дыхании, из нежных уст идёт пар… Смоляные локоны разметались по плечам, глубокие карие глаза с вызовом глядят прямо мне в переносицу. Ведь я один в читальном зале! Все библиотекари уже ушли одеваться.
– Ой! Мне только на секунду! – пропела она. – Хочу заглянуть в энциклопедию… Можно?
Поднявшись с места, как под гипнозом, иду к книжному стеллажу.
– На какую букву?
– Даже не знаю… «К»… Или «Б»… Польская королева Бона.
– Что?
– Мы поспорили всей группой, кто быстрее решит исторический кроссворд. Я всё разгадала. Остался только «знатный миланский род, из которого происходит королева Бона».
– Сфорца.
– Точно! Точно! – она радостно захлопала в ладоши и… чмокнула меня в щеку холодными губами. – У меня так и выходило, что на «С». Из шести букв! Вы просто гений!
– Все гораздо проще. Я пишу кандидатскую именно на эту тему.
– Вот как? – в бездонных глазах промелькнула искорка интереса. – Тогда будем знакомы. Лена.
– Можно я буду называть вас Боной?
В ответ раздался задорный смех…
Увлекшись разговором, мы не обращали внимания, что две закутанные в шубы пожилые дамы давно поджидают нас у двери.
– Молодые люди, время! – вернула меня на землю одна из них.
…В тот же вечер всё и свершилось. Её муж был в дальней командировке, ребёнок находился у бабушки, и нам никто не мешал… Спустя много лет Валентина – ближайшая Ленкина подружка, приняв изрядную дозу любимой «Кадарки», признается, что тогда они заключили на меня нечто вроде пари. Мол, поведётся – не поведётся.
Повёлся, как последний лох!
За воспоминаниями чуть было не пропустил поворот. Вот она родная улица, низкий, словно вросший в землю, домишко на перекрестке двух тихих улиц…
Родители оказались дома. В начале восьмидесятых они предприняли попытку разбежаться, отец даже получил отдельную малогабаритную квартиру, которую мы с Ленкой часто эксплуатировали в собственных нуждах, но вскоре вернулся в лоно семьи.
Пир в честь моего прибытия был устроен на славу.
Заметив припаркованный у родительского дома автомобиль с российскими номерными знаками, слетелись на огонёк живущие неподалёку братья. Все спиртные и съестные запасы стариков были реквизированы и мгновенно уничтожены.
Во время трапезы кто-то несколько раз звонил нам, но не успевала мама произнести «алло», как в трубке раздавались короткие гудки.
Я знал, что это она. Знал. И упрямо не подходил к телефону. От любви до ненависти – один шаг!
3
На следующий день, понедельник, у нас с братьями была запланирована рыбалка. Это раньше, при социализме, выходные приходились исключительно на субботу-воскресенье! А ныне большинство граждан трудятся где? Правильно, на рынке! И отдыхают только в первый день недели…
У меня в багажнике – разборная рыболовецкая снасть, напоминающая ворота для мини-футбола. Здесь ее называют кловней. Потаскать кловню по одной из самых чистых речек в Европе, гордо именуемой Стоходом, – неописуемое удовольствие. Однако доступно оно далеко не каждому индивидууму. Во-первых, нужен автомобиль, чтобы добраться до девственного Полесья, начинающегося где-то километрах в восьмидесяти от областного центра. Во-вторых, грубая физическая сила, чтобы таскать сие нелегкое изделие через речные водоросли (ею мы, слава богу, не обделены). И, в-третьих, значительная сумма денег. Украинских гривен. Чтобы в случае необходимости было чем откупиться от доблестных рыбинспекторов, не дающих спуска «браконьерам».
Последнее слово я умышленно взял в кавычки. В августе прошлого года у деревни Кашовка, где мы обычно рыбачим, в реке погибло все живое. Такого природного катаклизма не мог вспомнить ни один старожил.
Оказалось, что под воздействием солнечного тепла стала разлагаться водная растительность. «Процесс гниения проходил с поглощением кислорода», – пояснили по «телеку» местные санэпидемиологи. Рыба попыталась уйти на ямы, но лето выдалось жарким и вода прогрелась до самого дна. Сначала – окуни, плотва, а за ними – щуки, налимы стаями поперли на мель; следом поползли раки. Но… Никто из губителей природы тогда не сел в тюрьму, никого даже не оштрафовали! Хотя ущерб окружающей среде был нанесен колоссальный. А вот если б «браконьерам» вовремя разрешили тягать свои кловни, неводы, бредни – глядишь, и очистилось бы речка от лишней растительности.
Обо всём этом мне рассказал в дороге сидевший спереди Андрей. Каждую свою фразу он запивал недавно возрождённым луцким пивом «Земан», целый арсенал которого был заготовлен ещё с вечера. Полные бутылки весело позвякивали в пластмассовом ящике на задней сидушке, но с каждым километром звуки становились всё слабее и слабее – пустая тара просто вылетала «за борт». Как оказалось, младший из нас – Олег – ни в чём не уступал братьям по скорости поглощения пенящегося напитка. Правда, он делал это молча…
Скорее бы местечко под названием Голобы! Там съедем с автострады, и я тоже приложусь к горлышку… Голова после вчерашнего гудит немилосердно.
А, помнится, в былые годы мы ездили на рыбалку вдвоем с Ленкой. Она загорала на берегу, а я шарил по норам и бросал добытых раков прямо ей на спину. Визгу было – немерено! Нет, всё кончено. У неё – семья, муж и наверняка новый любовник. Может быть, даже не один… Пускай и пудрит им мозги…
Наконец поворот.
– Братан, подай пивка!
Олег, как всегда, молча протягивает бутылку.
– Ну-ка, откупорь, – прошу Андрея и резко бросаю руль вправо, сознательно не включая «поворотник».
Сзади раздаётся визг тормозов. Это водитель «ауди», преследовавшей нас чуть ли не от самого Луцка, не успевает вовремя совершить нужный маневр. Именно для него предназначались мои «зигзаги». Неужели «хвост»?
Останавливаю машину. Выхожу на дорогу. Жадно глотаю пиво прямо из горлышка бутылки и внимательно вглядываюсь в салон пролетающего мимо автомобиля. Через лобовое стекло можно кое-как разглядеть лишь лицо водителя. Остальных пассажиров, разместившихся на заднем сиденье, надежно скрывают тонированные боковые стекла. Если они нас «пасут» – мы скоро выясним это. Впереди – перекресток. Прямо – асфальт на Велицк, налево – «булыга» на Мельницу[40]. Пусть попробуют своей каракатицей угнаться за нами по ямам и ухабам!
…«Ауди» стояла на обочине у развилки двух дорог. Какой-то мужчина наклонился и делал вид, что меняет колесо. Точнее, уже поменял и теперь закручивает гайки. В салоне угадывались ещё чьи-то силуэты. «Эй, ребята, нам в Мельницу. А вам?!»
В Кашовку лучше ехать прямо, по асфальту, но я поворачиваю налево. Преследователи тоже срываются с места. И напрасно! По булыжнику «Калина» легко идет под сотню. Иномарка с низкой посадкой попыталась было подхватить предложенный темп, но ввалилась передней подвеской в первую же яму и заглохла.
– Похоже, это за нами… – пробурчал Олег.
– Тебе знаком кто-то из них?
– Нет.
– А тебе? – адресую тот же вопрос среднему брату. Он у нас знает всех и вся.
– Как я понимаю, существует три варианта: КГБ, теперь они называются СБУ, менты или бандиты… Последние, впрочем, отпадают: их рыла у меня в «картотеке», – Андрей постучал себя по черепушке. – Остаются две родственные организации. С кем-то из них мы имеем дело… Однако быстро они пронюхали о твоём приезде!
– На кой ляд я им дался?
– Забыл, как задал обеим конторам пару в «Криминальной Волыни»? Такие вещи они не прощают… Телефон стариков – на постоянной «прослушке». И как только ты позвонил из Москвы…
– В том-то и дело, что я не звонил – хотел сделать сюрприз.
– Странно… Значит, кому-то ты успел попасться на глаза.
– Только одной старой знакомой.
– Алёнке? (Братья были в курсе всех моих амурных дел).
– Ага.
– Она, конечно, сука ещё та, но к спецслужбам, насколько мне известно, никакого отношения не имеет.
– У неё другая спецслужба, – разразился смехом Олег.
Я смерил его недобрым взглядом, и младший осёкся.
– Стоп. Я звонил родителям, – продолжал размышлять вслух Андрей. – Как только увидел из окна твою тачку. Спросил: «Че, Серега приехал?» Кормилица ответила: «Да!» Они все слышали и сразу прислали «наружку».
– Что-то не вяжется в этой истории… Когда мы утром отъезжали от родительского дома, «ауди» и в помине не было рядом. Она увязалась за нами уже за городом, в районе населенного пункта с истинно совдеповским названием Маяки[41].
– Кажется, я начинаю что-то понимать, – пробормотал средний. – Олег, ты звонил своей?
– Ага!
– Когда?
– Как только пить кончили… Сергей предложил расписать «тысчонку», мы с тобой его поддержали… Я понял, что домой не попаду, вот и позвонил, чтобы не волновалась…
– Что ты ей сказал?
– Ну… Братан из Москвы приехал – буду ночевать у стариков… Утром едем на Стоход.
– Вот! Вот в чём разгадка, – лицо Андрея стало таким важным, будто ему удалось раскрыть государственную тайну. – Они знали, куда мы поедем. Добраться туда можно только с одного направления… Поэтому нас ждали на перекрестке главной и объездной дорог.
– Вспомни дословно всё, о чем ты говорил, – насел я на меньшенького, как называет его отец.
– Сергей приехал… Буду ночевать у стариков… Завтра едем в Кашовку… Всё…
– Точно?
– Сто пудов!
– Значит, в какое конкретно место мы направляемся, они не знали. Вот почему тупо ехали за нами следом… Но все равно не справились – потеряли из вида нашу машину. Как бы теперь ты действовал на их месте, Андрюша?
– Я бы начал с Велицка и пошёл вниз по течению Стохода – до «бетонки»…
– Правильно… Доехать до реки можно всюду?
– А то ты не знаешь? Где не доедешь – берег все равно как на ладони, не заметить автомобиль просто невозможно!
– Если только не укрыть его надежно…
– И то правда! – согласился средний.
– Вот что, братья, – продолжаю нагнетать обстановку. – Из Мельницы, в которую мы сейчас въехали, всего два пути на Кашовку. Если пойдём прямо – попадём во всё тот же Велицк, где нас наверняка будут ждать. Может быть, даже в другой машине, не в «ауди». А если уйдём налево, то через Крывлин прорвёмся на «бетонку» и уже оттуда через Сытовичи[42] вернёмся в Кашовку. К Лёне.
– Да это же все равно, что в Москву через Волгоград! – возмущенно пробасил Андрей.
– Зато надежно. У него во дворе и спрячем «Калину»… Вы хоть проведывали моего друга, пока я был на чужбине?
– Ну, даёшь? Ежемесячно! – весело откликнулся с заднего сиденья разомлевший Олег.
4
Населенный пункт Мельница (ударение на втором слоге) – одно из самых интересных мест Волыни. В предвоенные годы здесь мирно сосуществовали словаки и евреи, украинцы и поляки. Развивались ремёсла, процветала торговля (одних только магазинов было шесть штук!), перенимая все лучшее у соседей, взаимно обогащались национальные культуры.
Теперь это обыкновенное украинское село. Неухоженное и грязное. О его славном прошлом напоминает только величественное культовое сооружение, на котором сохранилась неизвестно когда сделанная надпись: «За Родину! За Сталина! 1941–1945», никем не исследованные валы древнерусского городища, заброшенное кладбище с разрушенными склепами членов родовитой польской семьи да песчаный карьер, в котором немцы расстреливали евреев… Вместе с читателем мы ещё вернёмся в сюда, а пока машина несёт нас всё дальше на север через Крывлин, Мырин[43] к трассе Киев – Варшава, прозванной в народе «бетонкой»… Где-то здесь в Средние века находился замок прелестной Боны, впоследствии разделивший участь большинства деревянных собратьев…
Наконец песчаная дорога вливается в бетонную. Поворачиваю направо и на всех парах мчу до указателя «Озёрное – 3 км», чтобы там повернуть в обратный путь. Слева по борту несет свои воды красавец-Стоход. Сто ходов – это, конечно, слишком, но два-три русла реки можно насчитать чуть ли не у каждой деревни… Оставляя позади себя огромный столб пыли, пролетаем через Сытовичи и гоним дальше на Кашовку. Там живёт мой старый приятель Леонид Ткачук. Зимой он присматривает за лесом, летом принимает от населения грибы, ягоды, прочие дары щедрой матушки-природы. Рыбак и охотник, он с первого знакомства произвёл на меня впечатление человека надёжного и твердого – такому можно доверять…
За мостом скатываемся вниз, в просторный двор, и я направляю автомобиль в широко распахнутые ворота крестьянского амбара. Всё. Здесь нас не найдут никакие спецслужбы…
Хозяин уже спешит нам навстречу. На его устах играет искренняя улыбка:
– Серега?! Какими судьбами?
– Да вот… Истосковался по родине…
– А может, москали тебя того… Выперли, как нежеланного гостя?.. Говорят, в Москве менты звереют, если выявляют кого-то без прописки или регистрации…
– Не знаю. Ко мне относятся вполне дружелюбно. За три года паспорт ни разу не показывал…
Это была чистая правда. Хотя многие в Украине мне не верят. Дам им один совет: помойтесь, прилично оденьтесь и спокойно отправляйтесь в Москву. Никто просто так придираться к вам не станет… А то ведь наши люди как привыкли: вырядятся в рваньё, обуют кирзовые сапоги, обвешаются мешками – и вперёд, покорять российскую столицу. Глаз у тамошних стражей правопорядка, что и говорить, наметан. «Торбешников» и нелегалов-строителей они вычисляют безошибочно. И немедленно взыскивают дань… Так что, если мордой удался в малоросского крестьянина – лучше сразу заплатить деньги за временную регистрацию. Не то замучаешься платить мзду.
Впрочем, я немного отвлёкся… Как всегда, Леонид и его супруга Ольга обеспечили самый радушный приём. Столы ломились под тяжестью разнообразной снеди. Домашняя колбаска, дичь, рыба, голубцы, винегрет и, конечно же, хлебная горилочка. Слегка мутноватая, но исключительно мягкая… Андрей с Олегом добавили знаменитого луцкого пивка, в 1914 году на выставке в Париже признанного лучшим в мире – и пошло-поехало!
– Сергей, я хочу выпить с тобой! – неустанно повторяет мой друг, перед тем как принять очередную дозу спиртного, но я упрямо отказываюсь. Мне ведь предстоит еще вести машину обратно.
Заметив, что братья уже никуда не спешат, решаю идти на Стоход один.
– Вы гуляйте, а я пока поныряю. Маски хоть взяли?
– В бардачке! – запихивая в рот тонюсенький малосольный огурчик, отвечает меньшенький.
Раздеваюсь, беру всё необходимое и спускаюсь к реке.
На моих коронных местах размахивают длинными самодельными удочками из лещины несколько местных пацанов. Чтобы не мешать им и не пугать рыбу – отправляюсь влево, против течения, перехожу через деревянный мосток на второе русло и сразу же бросаюсь в воду. Свежая прохлада обжигает распаренное тело, но мне не привыкать.
Выбравшись на мостик, натягиваю маску, предварительно смочив стекло, чтобы не запотевало, и вниз головой опускаюсь под обрывистый берег. Сколько же здесь нор? Десятки, сотни, тысячи? Вон из одной торчит клешня… Пытаюсь аккуратно схватить её двумя пальцами, но рак, почуяв неладное, успевает уползти в глубь пещеры. Запихиваю руку чуть ли не по плечо и наконец ощущаю под рукою панцирь. О, господи, мне не хватает кислорода! Давлюсь и надуваю щеки, но добычу не выпускаю…
Наконец всплываю. Тяжело дыша, вываливаюсь на берег и аккуратно кладу первенца в полиэтиленовый пакет. Немного передохнув, снова ухожу под воду. Сразу натыкаюсь на несколько сообщающихся нор. Около одной из них на подводном растении, напоминающем обычный лопух, лежит гигантский рак. Нет, не рак – самый настоящий лобстер. Хоп… И я накрываю его ладонью… Тьфу, чёрт, он ничуть не больше первого! Просто казался таким огромным под водой…
Двигаясь против течения, я ныряю снова и снова, иногда добывая за один раз по два, а то и три панцирных существа. Как вдруг… Вода становится мутной, вскоре в ней невозможно разглядеть не то что подводных обитателей, но и дно. Впереди шарит по норам ещё кто-то!
– Эй, ребята, неужели вам реки мало?
– Пошёл вон… Это наше место! – грубо отвечает с берега атлетически сложенный малый лет двадцати пяти.
Вскоре из воды появляется его напарник. Этот, с виду, мой ровесник. Среднего роста, нормального телосложения – короче, ничем не примечательный мужчина с открытым, несколько простоватым лицом.
Странная парочка. На местных не похожи – городские. Наверняка тоже из Луцка. Или Ковеля. Но машины нигде не видно… Не пешком же они шли? Ан, нет, вон вдали, под берёзовой посадкой блестит на солнце перламутровый «очкарик-мэрс». Ничего не скажешь – крутые ребятишки. Что ж, мы и не с такими справлялись.
Отбросив в сторону маску, угрожающе приближаюсь к атлету. Сзади подпирают подвыпившие братья. Андрей уже почти поравнялся со мной, сразу за ним бежит с перекошенной физиономией Олег. Одного его вида можно испугаться. Сейчас мы покажем наглецам, где раки зимуют! Нашу мощь «посчастливилось» испытать на себе даже иностранцам. Популярный киевский журнал «Футбол», подводя итоги одного международного футбольного матча, писал: «Весь день Милан напоминал город, завоёванный немецкими армиями. Повсюду – и особенно в центре города, на Пьяцца дель Дуомо – бродили, сидели, лежали и, конечно, пили немытые и нечёсаные фаны “Шальке”. Один из нашей делегации попытался было рявкнуть: “Динамо!!!” Какой-то биквадратный “ариец”, покрытый татуировками и не мывшийся по крайней мере полгода, запустил в него луковицей и собрался перейти к более активным действиям. Конфликт уладили братья (крутые такие братки) Бортневы из Луцка, сумевшие объясниться с фаном…»
Не без улыбки вспомнив былые похождения в Италии, я уже собрался столкнуть нахала в реку, как подоспевший Андрей заорал сзади: «Володя!» и с разгона плюхнулся в Стоход. Прямо в «лапы» ныряльщику. Там они крепко обнялись.
– Да это же Клёва! Ты писал о нём в своей книге… Знакомься, Григорьевич, – мой брат Сергей.
– Тот, который прославил меня на весь СНГ? – недовольно бурчит Кливанский.
Да-да, это был именно он. Известный лидер криминалитета, в своё время державший в узде мой родной город. Да что там город! В середине девяностых на Украине сравниться с ним по влиянию и размаху мог разве что только львовский авторитет Зенек по прозвищу Седой… Однако после тяжёлого огнестрельного ранения Владимир завязал с преступностью и быстро превратился в крупного бизнесмена, связанного сотрудничеством с высокопоставленными представителями правящей элиты. Даже банкет в честь прибытия первого президента Украины на Волынь организовывали не официальные власти, а лично он. К сожалению, встретиться и поговорить мы тогда так и не смогли. Клёва наотрез отказался беседовать с моими милицейскими консультантами (понятия всё-таки обязывают), а наша личная встреча постоянно срывалась, пока я не уехал в Москву…
Когда конфликт был окончательно улажен, к нам с тяжёлой кловней в руках подоспели дети Леонида и Ольги, доселе, видимо, наблюдавшие за развитием событий из-за прибережных зарослей. Нехитрая рыбацкая снасть окончательно примирила «враждующие стороны». Теперь раков хватит на всех! Сначала сетку таскали мои братья, затем мы с Кливанским. Пройдешь десять метров – и вытряхивай. Есть двадцать, а то и тридцать членистоногих тварей.
Всё это время глаза Вовкиного спутника рыскали по округе, не упуская из виду ни одного человека, ни одной машины на виднеющемся вдалеке мосту. Такая сверхбдительность выдавала в нем телохранителя. Кого же так боится некогда всемогущественный Клёва?
…Раков варили уже в Луцке. Манюня – шашлычник из «Околицы» по этой части большущий мастер. Андрей с Олегом, похлебав немного юшки, отправились по домам, к заждавшимся женам, а мы с Кливанским лакомились деликатесами до позднего вечера. Старым холостякам торопиться некуда!
Около полуночи оба слегка перебрали норму, и Вована потянуло на «разборы».
– Скажи, зачем ты приезжал в Кашовку? – спросил он и в ожидании ответа уставился на меня любознательными, непрестанно бегающими глазами.
– Ну… Понырять, порыбачить.
– И всё?
– В принципе, да. Хотя сам по себе для меня этот регион интересен и с научной точки зрения.
– Поясни!
– Королева Бона. Слыхал про такую?
– Конечно.
– Так вот. По одной из легенд она поставила замок на Полесье в честь несчастной любви к какому-то бедняку… Хотя на неё это не похоже.
– Да кто их, баб, знает? Они только для одного дела хороши… Знаешь какого?
– Догадываюсь!
Владимир громко рассмеялся.
– Самое время и нам рвануть в бордель! Славик загонит твою «Калину» в гараж, а мы на «Мерсе» отправимся к девкам…
– Извини, но я устал. После водных процедур спать хочется чертовски.
– Дурак, ты не понимаешь, от чего отказываешься… Я тебе такую тёлку выставлю! Сплошная эрогенная зона. От ушей до пяток!
– Нет, Вова, я видел разных. Такой, как мне надо, у тебя всё равно нет.
– Это ж какой?
– Чтобы у неё была только одна эрогенная зона – душа!
После такого «обмена мнениями» мы с Клёвой распрощались. Очередное рандеву назначили на завтра. В шесть часов вечера в ресторане «Ройял Дайч». Мой новый «кореш» предлагал «набить стрелу» уже на девять утра, но в это время я запланировал не менее ответственное мероприятие – встречу со своими милицейскими консультантами. Хотя правильнее было бы назвать их информаторами…
5
Я проснулся в половине седьмого и, потягиваясь, окинул взором уютную комнатушку. За три года в ней ничего не изменилось. Грубый ковёр во всю стену, двухдверный шкаф, диван «Малютка» и две иконки в уголке. Матерь Божья, прижимающая новорожденное дитя к груди, и сам Исус Христос со Священным Писанием в руке… Да, ещё старенький компьютер… К технике у меня никогда не лежали руки. И я попросил Андрюшу Черняка по кличке Электроник сделать так, чтобы программа «Редактор» включалась при нажатии одной-единственной кнопки «F2». Кто бы мог подумать, что спустя всего несколько лет мне удастся худо-бедно овладеть компьютером новейшего поколения и еще массой всякой оргтехники, как то факсы, принтеры, ксероксы…
Первым, ровно в девять, пришел Миша. Хотя для других он давно… Впрочем, не буду раскрывать настоящего имени этого человека, о функциях которого в Конторе знает один шеф. И… я. Миша руководит агентурой СБУ. Собирает донесения сексотов и отправляет в столицу. Через его руки прошли горы компромата на всех этих мэров-губернаторов, депутатов-делегатов и прочих «воров в законе». Поседев и обозлившись от бессилия что-либо изменить, полковник доверился мне. Думаю, вдвоём мы составили довольно опасный для местного начальства тандем. Поэтому меры предосторожности во время личной встречи нами предприняты нешуточные.
Михаил ещё в дверях упредил мои приветственные возгласы, прижав к губам указательный палец. Недвусмысленным кивком подбородка предложил выйти. Накинув халат, я в тапочках последовал за ним. Только во дворе мы обнялись.
– Ну, как жив, старина? – «забросил удочку» полковник.
– Потихоньку.
– Что нового пишешь?
– Ничего.
– Выдохся?
– Похоже на то.
– Тебе, наверное, показалось странным моё поведение?
– Не скрою.
– Твой дом прослушивают.
– Догадываюсь… «Жучки»?
– Нет… Всё гораздо проще. Через микрофон телефонной трубки.
– Постараюсь меньше болтать по телефону…
– Ты ничего не понял… Наши технари слушают все разговоры внутри дома. Даже когда трубка лежит на рычаге.
– Фи-ив, – присвистнул я. – Это мне совсем не нравится… Что будем делать?
– У нас нет выхода. Неужели ты не «догоняешь», что всё идет через обычный, подчеркиваю – обычный микрофон? Если ты его выкрутишь и поставишь другой – ничего не изменится!
– Молодцы, ребята! В машине хоть еще не напаскудили?
– Насколько мне известно – пока нет. Постарайся не оставлять её без присмотра. Не бросай на улицах города… Даже ненадолго.
– Хорошо. Я, пожалуй, перейду на общественный транспорт.
– Правильно. Маршруткой и дешевле, и безопаснее… А «Калину» закроешь в гараже. И будешь пользоваться ею только в случае крайней необходимости. Например, для дальних поездок, вылазок на природу.
– Ты уже знаешь о нашем вчерашнем приключении?
– Нет.
– Меня преследовала «ауди». Сотка. Красного цвета. Номер 56–18. Ваша?
– Номеров у нас – вагон. Но я об этой истории ничего не знаю. Так что давай, выкладывай…
– Мы с братьями ездили на Стоход. Кто-то увязался за нами от самого Луцка. У поворота на Мельницу я от них оторвался… Рванул по бездорожью на «бетонку» и уже оттуда добирался в Кашовку.
– Их больше не видел?
– Нет. Зато встретил… Вовек не угадаешь!
– Не томи душу!
– Вована Кливанского.
– Он там бывает чуть ли не через день, – спокойно констатировал Миша, и его интеллигентное лицо расплылось в широкой улыбке. – Теперь Клёва не бандит, а главный кладоискатель.
– То есть как? – ошарашенно пробормотал я.
– Твой прогноз «Из волков – в ягнята» оказался на редкость точным. Кливанский полностью порвал с преступным миром и сосредоточился в своей деятельности на трёх названных тобой направлениях. Новые методы психологического воздействия на личность – раз. Он даже собрался защитить кандидатскую на эту тему. Всяческая поддержка монархических движений и самопровозглашённого короля Украины-Руси по имени Орест – два. Наверное, для тебя будет в диковинку сообщение, что Клёве дарован титул князя. Как ранее президенту Кучме… Помнишь ту нашумевшую статью в «Комсомолке»?
– А то как же! Значит, он всё-таки добился своего?
– …И сейчас Владимир Григорьевич не просто аристократ, титулованная особа, но и представитель, наместник короля на Волыни.
– Ого! – только и смог выдавить я.
– Не так давно ему вручили орден Святого Станислава, – как ни в чём не бывало, продолжал Миша.
– Ну и дела!
– Вместе с орденом, которым, кстати, награждают лишь после утверждения документов самим папой римским, Клёва получил паспорт гражданина мира и право свободного выезда во многие страны.
– Чем он не преминет воспользоваться, если его начнут прессовать органы.
– Точно! Теперь третье направление. Помощь осужденным и их семьям. Владимир не раз осуществлял «грев» Луцкого СИЗО, Маневичской колонии, оказывал адресную помощь многим узникам. Хотя, если честно, зачастую такие деяния напоминали обычные понты.
– Да, но при чём здесь клады?
– Не торопи события, дружище… Сейчас ты услышишь историю, похожую на сказку… Генерал Брусилов, слыхал такую фамилию?
– Обижаешь! Брусиловский прорыв. Уникальная военная операция. Она проходила на территории Волыни.
– Я чуть не забыл, что ты историк по специальности.
– Скажу тебе больше. В районе тридцатого километра трассы Луцк – Ровно есть кладбище воинов Брусилова. Рядом с ним находится так называемая лыжная база «Динамо». В застойные годы туда меньше майора не пускали. Дичь лушпарили в любое время года прямо из окон. Рыбку в озере ловили чуть ли не с крыльца. Я не говорю уже о таких мелочах, как специально обученные горничные… Клинтон позавидует…
– Сейчас «лыжное» хозяйство пришло в упадок. Но я не об этом… Начало прорыву положили затяжные бои за территории вдоль русла реки Стоход. Между населёнными пунктами Маневичи[44] и Ковель. Когда-нибудь мы вместе съездим туда и я покажу тебе фортификационные сооружения времён Первой мировой, передний край австрийской обороны, так называемую Польскую Горку, где стояли легионеры во главе с Пилсудским. Последнего, кстати, чудом спасла от плена одна местная жительница. Поляки выплачивали ей пенсию до очередного прихода Красной Армии! Интересно?
– Еще как!
– Кроме Пилсудского здешние края помнят также генерала Деникина.
– Антон Иванович воевал под началом Брусилова и дважды освобождал Луцк. Я читал его мемуары.
– Всё правильно… Так вот… Слушай и запоминай… Один из русских полков вел затяжные бои северо-восточнее деревни Кашовка. Господствующие высоты переходили из рук в руки. Как вдруг… Противник перешёл в молниеносную контратаку. Натиск неприятеля оказался настолько неожиданным, что нашим пришлось спешно отступить. Дабы избежать окружения, они бросили обозы, технику, некоторое снаряжение и казну – полный сундук золота! Его зарыли где-то в наших лесах.
– Не может быть.
– Может, дружище, может! Царские полководцы не грабили местное население, а закупали у него продукты, скот, инвентарь, расплачиваясь самым настоящим золотом. Для этих целей в распоряжении каждого из них был, скажет так, мини-банк на колёсах… На месте захоронения казны установили крест, срубив его, к сожалению, из мягкого дерева – берёзы. Видимо, надеялись скоро вернуться. Но история распорядилась иначе. Поступила команда сменить направление главного удара. Войска были брошены в многокилометровый прорыв западнее линии Цумань – Олыка[45]. Как раз в направлении лыжной базы, о который ты упоминал. Казна осталась в волынских лесах. А крест быстро сгнил…
– И сейчас уже никто не может указать на то место?
– Почему же? Там, где подолгу стояли русские солдаты, ставили временные деревянные церкви. Местонахождение той, что находилась в районе села Кашовка, известно достаточно точно. Хотя австрийцы и сожгли её. Но… Искать золото следует в радиусе многих сотен метров, а это непросто даже при нынешнем, весьма высоком, уровне технической оснащённости. Хотя, скрывать не буду, зацепка всё же была…
– Ну-ка, ну-ка, – засуетился я.
– Не нукай… Закапывали казну под присмотром русских офицеров несколько местных жителей. Всех их, конечно же, расстреляли. Но накануне Великой Отечественной войны в Кашовке произошли события, заставившие иначе посмотреть на всю историю с казной.
– Ну-ка, ну-ка!
– Тогда в наших краях одновременно объявились сразу несколько авантюристов, пытавшихся найти золото. Но не получилось. И тогда один из них обратился в органы. Сначала его рассказу не поверили. Затем изучили документы и убедились: было дело! Но к широкомасштабным поискам так и не приступили – началась война. Уже в первый её день немцы бомбили соседний Велицк, где располагался один из красных аэродромов…
– С тех пор утекло немало воды! – безжалостно констатировал я, но это не убавило энтузиазма моего собеседника.
– После войны следы заявителя где-то затерялись. Но… Его сынок еще много лет приезжал на Волынь из Кировограда[46], чтобы побродить с металлоискателем по лесу, и даже хвастал, что нашел клад.
– В это трудно поверить.
– Я тоже скептически относился к подобным сообщениям. До поры до времени.
– Интересно, что повлияло на изменение твоих взглядов?
– Как всегда – агентурные донесения. Один из моих парней, которому я полностью доверяю, недавно сообщил, что шведы переправили на Запад большое количество золотых монет.
– Откуда здесь взялись скандинавы?
– На границе Украины с Белоруссией в Ратновском районе есть бар «Викинг». Им владеют граждане Швеции. Муж и жена. По нашим сведениям, бизнесом супруги занимаются только для отвода глаз. Основное их занятие – поиски сокровищ. А металлоискатель им дал наш общий знакомый…
– Кливанский?
– Точно. Однажды супруги с ним не поделились. Володя узнал об этом и решил забрать прибор. Сейчас он ведёт поиски один. Но конкурирующая фирма не угомонилась и уже с собственной аппаратурой прочесывает Полесский регион. Ничего поделать ни с Кливанским, ни с ними мы не в состоянии – не хватает оперативников. Да и документы у них в порядке. Например, Клёва заручился поддержкой самого президента. Разве можно отказать наместнику короля в археологических изысканиях?
– Да… Но ведь монархические союзы, психологические методы воздействия и кладоискательство – всегда были прерогативой твоей Конторы! – не удержался я.
– Вот и делай выводы! – кисло улыбнулся полковник.
6
Попросив составить подробное досье на Кливанского, сделав ударение на его деятельности в последние три года, я провёл Михаила до остановки и вернулся домой. Уже на подходе должен быть Евгений – один из руководителей службы внутренней безопасности Волынского УМВД. С ним мы договаривались на десять.
Чтобы не вести беседу в основательно прослушиваемом доме, заранее выставляю в саду пластмассовый столик, приобретённый лет пять тому назад в некогда дружественной Венгрии. Тщательно протираю запылившиеся бокалы, подаренные Ленкой к очередной годовщине Советской Армии – любимому празднику трудящихся СНГ, до сих пор повсеместно отмечаемому в качестве дня мужской солидарности. Они пригодятся для домашнего вина, ежегодно в больших количествах изготавливаемого отцом из винограда, вишен, шелковицы, терна и прочей витаминной продукции, растущей на деревьях и кустах как в нашем дворе, так и в пригородных посадках. Жека всегда был большим ценителем этих напитков.
Вот и он. Как прежде, прям, подтянут. С все теми же пышными усами на бледном, вытянутом лице. Когда-то они приводили в трепет немалую толику женского населения нашего древнего городка. Как-то оно сейчас?
Заметив копошащуюся в саду фигуру, Евгений направляется прямиком к столу.
– Здравствуй, Серёня… (Такое обращение меня часто раздражало, но я никогда не подавал вида).
– Привет!
– Вызывали?
– Приглашал… Присаживайся… С какого начнём?
– Ты о чём?
– Нюх, что ли, потерял? Естественно, о вине!
– А… Не пью я. Уже полгода…
Вот это номер!
– Завязал… С тех пор как начались разборки по поводу твоего опуса, – устало пояснил Жека. – Шума было – не меряно. Шерстили нас, словно пацанов. Но, как видишь, обошлось.
– Кто шерстил-то?
– Будто ты не знаешь! Наши конторские кураторы. Быстро сообразили, что основная утечка информации шла из моего отдела. Всех поодиночке вызывали. И сразу на понт: «Предаёшь интересы службы, сука!» Но моих орлов на мякине не проведешь…
– А как реагировало милицейское начальство?
– Этим всё по фиг… Одного зама уволили, некоторых руководителей райотделов сменили – и дальше жируют. За опытом то во Францию, то в Германию наведываются. Суточные больше моего месячного оклада… И нет на них управы. Сейчас, перед выборами, все беспредельничают. Знают: если к власти придёт другая команда – сразу начнутся кадровые перестановки. Вот и спешат обеспечить себе безоблачное будущее.
– Ты хоть в этом не участвуешь?
– Сомневаешься?
– Нет.
Мы оба рассмеялись и, словно по команде, одновременно протянули через стол руки. Однако Жека, вместо того чтобы, как обычно, крепко сжать пальцы очередной жертвы, просто хлестнул своими «граблями» по моей вовсе неписательской ладошке и рявкнул:
– Ладно, наливай… Сегодня я раскодируюсь!
С удовольствием наполняю бокалы вишнёвой наливочкой.
И Михаилу, и Жеке я очень обязан. Именно они являлись основными поставщиками компромата на многих руководителей города, области, страны. Компромата, пока не использованного мною. Компромата, который каждый разумный человек приберегает в качестве последнего аргумента на чёрный день. Чтобы вынуть тогда, когда его загонят в безвыходный угол.
Сейчас эти бесценные компьютерные дискеты находятся у моих друзей в Киеве и Москве. Если со мной случится что-нибудь скверное – они сразу приступят к выпуску второй части «Криминальной Волыни»…
Так что некоторые начальнички и подконтрольные им службы должны быть кровно заинтересованы, чтобы я жил как можно дольше.
7
«Ройал Дайч» гудит, как растревоженный улей. Чьё это заведение в самом сердце луцкого «Арбата» – не известно даже мне. Кто-то утверждает, что оно принадлежит голландцу, кто-то – чечену…
Честно говоря, меня всегда удивляло и раздражало диаметрально противоположное отношение властей к мелким и крупным бизнесменам. Первые, торгуя даже с лотков нехитрым крамом, обязаны выставить табличку, на которой должно быть указано имя предпринимателя. И, упаси господи, если её не окажется на месте. Сразу оштрафуют по полной программе. В принципе – всё правильно, покупатель вправе знать, у кого приобретает товар: Иванова, Петренко или Оппельбаума.
Но если бизнесмен стоит чуть выше в табели о рангах и владеет уже каким-то магазином или рестораном – соблюдать такое правило вовсе необязательно. Что тогда говорить о крупных фирмах с многомиллионным оборотом? Если повезёт – вы узнаете только фамилии подставных лиц, на которых оформлены документы! А банки? Кому на самом деле принадлежат «Аваль», «Княжий» или «Украина»? Кто истинный владелец «Приватбанка»? Из каких средств формировали его уставный фонд? Ни на один из этих вопросов вы не получите ответа.
…Кливанский в сопровождении незаменимого телохранителя сидел за одним из столиков на уютной террасе, потягивая какой-то прохладительный напиток. Он приветливо махнул рукой, и спустя мгновение я составил ему компанию.
Небрежно (и даже пренебрежительно!) кивнув подбородком, Славик уступил мне своё место и, испросив у шефа разрешения, убрался восвояси.
– Что будем пить? – спросил Володя, когда мы остались одни.
– Колу…
– И только?
– Жара… С утра треснул немного вишнячка – чуть не околел…
– Ясно. У меня – деловое предложение… Может, поработаем вместе, пока ты здесь? Тебя интересует Бона, меня – памятники истории Первой и Второй мировых войн…
– Говори конкретнее – брусиловская казна!
Люблю в начале разговора вот так ошарашить собеседника, выпалив ключевую фразу, до которой он собирался подводить меня еще как минимум четверть часа.
Зрачки Владимира расширились от удивления. Но, как оказалось, совсем по другому поводу!
– Какая-какая казна?
Неужели Миша выдал мне недостоверную информацию?
– Брусиловская… – повторяю уже не так уверенно. – Точнее, одного из полков, воевавших на Юго-Западном фронте.
– Казну я ищу, что правда, то правда! Только бери выше. Не полковую, а государственную, польскую! Когда русские войска в 1916 году перешли в наступление – поляки, воевавшие в составе австрийских подразделений, бросили всё и отступили. Даже казну вывезти не успели. Зарыли где-то возле Стохода. Я уже прошел по их следу от Грузятина чуть ли не до Кашовки, осталось совсем немного!
Боже мой, как глубоко он заблуждается! Но переубеждать собеседника я не тороплюсь. Время для торгов ещё не настало. Вот продаст мне что-нибудь интересненькое про Бону – тогда посмотрим.
Кливанский словно читает мои мысли:
– Я тебе помогу найти то место, где стоял замок королевы Боны, а ты, соответственно, посодействуешь в поисках казны.
– Каким образом?
– Во-первых, архивы. Мои люди, к сожалению, совершенно не умеют работать с ними. Во-вторых, твои связи в СБУ, тамошние ребята осведомлены дай боже. И третье, может быть самое важное… Ты человек местный, много путешествовал, людей знаешь, умеешь с ними общаться… Я же украинским владею слабо – детство провёл в Карелии… Поездим вместе, порыбачим, заодно и дело сделаем, а?
Здесь Владимир совершенно прав. Долгое время работая сначала в фондах, а затем в отделе охраны памятников Волынского краеведческого музея, я объездил самые отдаленные сёла, вместе с коллегами перемерял и взял на учёт сотни, нет – тысячи памятников истории, познакомился со многими краеведами, имеющими в запасниках прелюбопытнейшие документы. Ну а о моих связях в органах читатель уже знает…
В данный момент наши планы действительно совпали. Поэтому, немного поколебавшись для приличия, я поднялся и молча протянул Кливанскому руку. Григорьевич решительно потряс её.
– Завтра и начнём. Приходи в девять к въездной башне замка Любарта. Мне пришлось взять нового человека для работы с металлоискателем. Утром хочу испытать его способности…
– Что, не сработался со шведами?
– Ты знаешь больше, чем я думал, – спокойно «проглотил» он.
8
Любарт – литовский князь, правивший Луческом в четырнадцатом веке. Замок, который он начал возводить, – одна из главных достопримечательностей моей малой родины. Да… Наш город имеет древнюю историю… Первое упоминание о нём в Ипатьевской летописи датировано 1085 годом. Уже тогда это был довольно крупный укреплённый центр с развивающимися ремёслами и процветающей торговлей. Поэтому некоторые утверждают, что заложен Луцк гораздо раньше, чуть ли не одновременно с Киевом, и получил свое название не от излучины реки Стырь, как считает большинство историков, а от имени предводителя дулебов Луки, жившего в VII веке. Но это только предположение…
В 1429 году по предложению правителя Священной Римской империи Сигизмунда в Луческе Великом состоялся съезд монархов европейских стран, на который съехалось более 15 000 гостей. Коронованные особы одолели 700 бочек медовухи, закусив её 700 быками и 1500 баранами. Такое пиршество и не снилось даже не склонным к воздержанию нынешним правителям…
По площади подземных коммуникаций наш город занимает первое место в Европе. Почему мы решили проводить свои исследования именно в замке, а не в синагоге или кирхе, не в Крестовоздвиженском монастыре и не в католическом костёле Петра и Павла? Каждое из этих сооружений имеет подземные этажи… Думаю, не последнюю роль сыграла легенда, изложенная краеведом-астрологом по фамилии Синкевич в местной газете «Вісник»…
Сюжет её незатейлив.
Князь Любарт влюбился в молодую мещанку по имени Оксана. Не сумев по-доброму добиться ее благосклонности, велел заточить девицу в Стырьевую башню замка и держать там до тех пор, пока она не наберётся ума-разума. А её родителей, чтобы не поднимали шума, приказал утопить в болоте.
Но та всё равно оставалась неприступной. И тогда князь отдал упрямицу трём своим воинам. Обесчещенная красотка поседела и сошла с ума. Испугавшись содеянного, злодеи ее убили и, четвертовав, сбросили, как сейчас говорят, «фрагменты тела» в реку Стырь.
Вскоре после этого Любарт неожиданно умер. Не остались безнаказанными и трое его прихвостней. Одного придушили замковые ворота, второго затоптали кони, третий бесследно исчез во время несения караульной службы. На том месте осталась только вытоптанная копытами трава…
С тех пор жители окрестных сёл часто слышат, как из-под земли доносятся два голоса: мужской и женский. Это горемычные родители кличут свою не погребенную по христианским обычаям дочь.
Сама Оксана тоже частенько бродит по старому городу.
Для штатских граждан встреча с призраком проходит без последствий, а вот для военных… Синкевич на полном серьёзе утверждает, что в тридцатых годах прошлого столетия бесследно исчезли многие воины польского гарнизона, временно расквартированного в замке. Мол, затем их тела вылавливали в реке со следами невероятного ужаса в глазах…
Думаю, статейка оказала надлежащее впечатление на Клёву, который, как я успел заметить, склонен к мистицизму и оккультным наукам.
Вот почему он решил начать именно с замка!
9
Металлоискатель нового поколения фирмы «Кarrett» представляет собой небольшую коробочку с двумя антеннами (передающей и принимающей), наушниками для получения звуковых сигналов и миниатюрным дисплеем, по которому бегает стрелка, показывающая оператору, что он обнаружил в земле: золото, серебро или простое железо. Над дугообразной шкалой – надпись на английском языке: «Gold», «Silver» и «Iron».
Все было именно так – сначала я осмотрел прибор и лишь затем бросил взгляд на прячущееся за старомодными очками лицо мужчины лет тридцати пяти. Оно показалось мне до боли знакомым. «Чёрт возьми, это ведь Яшка из оперативно-технического отдела УВД!» – ударила по мозгам лихая догадка.
Интересно, знает ли об этом Кливанский?
Ровно в девять мы встретились у центральных ворот замка Любарта и через несколько минут при полном попустительстве музейного персонала спустились в подземелье через одну из башен.
Похоже, Клёва читает мои мысли!..
– Я вижу, вы знакомы, – выдавив хитрющую улыбочку, процедил Владимир и спокойно принялся следить за реакцией обеих сторон. Она была одинаково любезной. Мы жестами поприветствовали друг друга. Но руки оператор не подал – он весь в работе.
По такому поведению ментовского технаря совершенно невозможно было определить: хочет он, чтобы его нынешний «папа» знал о наших былых контактах или нет.
Ответ на этот вопрос предвосхитил сам Клева:
– Яша больше не работает в «мусарне», – с явным наслаждением произнес он, всем своим видом давая понять, что уже отомстил мне за вчерашнюю информированность по «шведским» делам.
Что ж, признаю: один – один!
В дальнейшем ничего интересного не случилось. Ну, нашли несколько польских серебряных монет. Подумаешь… В конце шестидесятых мы собирали их целые пригоршни без всяких металлоискателей!
Зато Кливанский воочию убедился в способностях своего нового оператора.
Сие событие решили «замочить» в соседнем ресторане «Корона Витовта».
– Знаешь, я тебе сказал не всю правду, – взволнованно бормотал Вован, основательно набравшись. – Мне знаком человек, который точно знает, где стоял замок Боны!
– Не волнуйся, у меня тоже есть кое-что на десерт… Ты не то ищешь… И не там… Два – два!
Это было последнее, что я запомнил.
Рассчитавшись, непьющие телохранители (к Славику присоединился Саша) погрузили нас в «мерседес» и развезли по домам…
10
Ожил я только на следующее утро. Часов в пять или шесть… Точно не знаю… Ибо ещё долго не мог оторвать голову от подушки, чтобы посмотреть на часы. Эх, сейчас бы в бассейн, да с пивом! Надеюсь, читатель понимает, о чём я говорю: не с пивом в бассейн, а в бассейн, наполненный пивом. И глотать, глотать, глотать…
Минут через двести после пробуждения дверь скрипнула, и в образовавшуюся щель осторожно просунулась мамина голова.
– Ну, проспался наконец?
– Н-не знаю… – искренне признался я.
– Мы с отцом тебя таким ещё не видели!
– И б-больше никогда н-не у-ви-ти-ти… (Язык еле поворачивается.)
– Я тебе сейчас рассольчику…
– Давай, ро-родимая…
Кормилица мигом вернулась с трехлитровой банкой. Её содержимое вошло в меня за считанные секунды. Но легче не стало. Только сильно захотелось по-малому. С десятой попытки попав ногами в тапочки, я вышел в коридор. Возле телефона лежала тоненькая папка. Вчера её здесь не было.
– Ма… Ко мне кто-то заходил?
Наверное, мой голос настолько слаб, что его никто не слышит.
– Ты что-то хотел, сыночек? – наконец отзывается кормилица.
– Чья это папка?
– А… Мишка был… Принёс какие-то бумаги… Потом забегал Евгений, оставил чёрную штуковину… Я её в середину положила.
– Что ещё за хрень?
– Ну, маленькая такая, десять на десять, тоненькая, как грампластинка…
– А… Дискета, – догадался я. – Ничего на словах не передавал?
– Нет… Хотя – стой… Он просил временно не звонить ему… Велел больше сидеть дома, читать-писать и меньше рыбачить…
Интересно, что хотел сказать этим мой старый приятель? Может, ответ следует искать на «чёрной штуковине»?
Возвращаюсь в свою комнату, долгие годы одновременно служившую мне и кабинетом, и спальней; вставляю дискету в компьютер. Блин, одно и то же… Коррупция, взяточничество, воровство… Ответа на вопрос: «Почему не следует ездить на рыбалку?» здесь нет. Звонить Женьке тоже нельзя… Может, кто-то засёк наш контакт? Эх, мне бы пива! Ну не бассейн, так хотя бы бидончик!
Стоп… Что за подозрительный звон доносится из кухни? Так и есть… Андрюха! Спаситель ты мой!
– Здравствуй, братишка.
– Привет…
– Что, тяжело после вчерашнего?
– Лучше не спрашивай.
– Я принёс тебе лекарство…
– Неужто «Зэман»?
– Точно!
– Спасибо. От смерти спас. Хотя мог бы сделать это на несколько часов раньше.
Смеёмся. И мигом откупориваем несколько бутылок моего любимого напитка. Торопливо выпиваем по первому стаканчику. Оживают руки, вспоминают свои функции мозги, наконец начинает шевелиться язык.
– Где ты так отличился? – интересуется средний.
– Отобедал слегка в «Короне…»
– С кем?
– С Клёвой!
– Что, скентовались?
– Похоже на то…
– Поверь мне – он славный малый… И всякую шпану ненавидит не меньше нашего.
– С каких пор?
– Наверное, после покушения… Знаешь, как его называют теперь некоторые бывшие соратники?
– Откуда?
– Больной! – выпалил Андрей, с опаской оглядываясь по сторонам. А вдруг кто-то услышит? Но нет, мы одни в родительской кухне…
– Да, дела… Я и раньше отмечал, что Клёва не похож на обычного вора или бандита. Те никогда не бросят жилу, приносящую доход, пока не выработают её до конца… А он… Начал с напёрстков… Стали прессовать – перекинулся на базар, таскать баулы у поляков. Когда и это дело перешло под контроль ментов – ушел на авторынок. И нигде не вступал в драку, не защищал шкурные интересы, хотя сил для этого имел предостаточно.
– Вот видишь… С его заточением в СИЗО и последующим ранением ясно тоже далеко не все. Ты сам писал… Помнишь?
– Похоже, это была обычная заказуха. В прокуратуру и УМВД пришло новое руководство. Им очень хотелось отличиться, раскрутить громкое, показательное дело… А чьё имя было тогда у всех на слуху? Правильно – Кливанского, вот его и закрыли на 15 месяцев. А суд дал Владимиру только год.
– Но подельников-то прессовали по-взрослому! Двое погибли во время следствия. Случай небывалый даже для нашего криминального государства.
– А вскоре после освобождения Клёву поджидала новая напасть, – продолжил я, игнорируя реплику брата. – На него совершили покушение. Три пули калибра 5,6 попали в тело. Так что Володьке просто повезло… Вероятность выживания составляла всего лишь 5 %.
– А в правоохранительных органах ходит другая версия, – перешел на шепот Андрей. – Что киллер был суперпрофи и специально стрелял не на поражение…
– Ну, нельзя же так кощунствовать! – искренне возмутился я. – Человеку удалили селезёнку, часть легкого, а они: не на поражение… Когда хотят напугать, то не маскируются. Взять хотя бы случай с Патроном. Подошли в центре города, прострелили ноги – и точка. А здесь… Киллер поджидал Клёву в мусорном баке. Как только тот вышел из машины – откинул крышку и открыл стрельбу. Ты бы стал сидеть в вонючем ящике для того, чтобы кого-то просто попугать?
– Нет.
– Вот видишь… И я такого же мнения. Наливай!
В это время зазвонил стационарный телефон. Я поднял трубку.
– Алло!
– Это ты, Серёга?
– А то кто же…
– Что делаешь?
– Похмеляюсь с Андрюхой… Третьим будешь?
– Ты еще спрашиваешь? Лечу…
И пошли короткие гудки…
Звонил, как вы уже, наверное, догадались, Владимир Григорьевич Кливанский.
11
Не успели мы с братом «приговорить» несколько бутылок, как с улицы донесся визг тормозов. Выглянув в окно, я увидел знакомый «мерс». Оставив телохранителя за рулем, Кливанский уже спешил к нашему столу.
Выходим ему навстречу, долго обнимаемся в дверях. Разве ему не хочется пива?
– Что-то ты слишком свеженький… И на свиданье с дядюшкой «Зэманом» не очень торопишься, – недоверчиво покосился я. – Может, подсыпал мне вчерась какого-то «озверина», а сам только прикидывался пьяным?
– Да ты что? – обиделся Клева. – Я еле живой был. Наташка, моя подруга, со вчерашнего дня не разговаривает.
– Давай присоединяйся, – приглашая гостя в кухню, предложил Андрей.
– Нет, ребятки, я вам не соратник. У меня на похмелку другое средство имеется. Маски дома?
– А то где же! Ласты брать?
– Нет… Они нам не понадобятся. Поедем на Сарновку[47]…
– Далёко?
– Ближе не придумаешь. Пятнадцать километров от Луцка. А раки там… – Вовка растопырил пальцы и выпучил глаза. – Ну, вот такенные! Не чета стоходским креветкам.
Андрей в сопровождении Клёвы пошел собирать по закуткам необходимое снаряжение, а я под благовидным предлогом выскочил в спальню. Выхватил из папки текст и быстро пробежал глазами.
«Владимир Кливанский – один из учредителей фирм… владелец магазинов… автостоянок… Закончил Луцкий педагогический институт, работал тренером по боксу…
Среди его воспитанников – многие мастера спорта, призеры первенств СССР, России, Украины, чемпионы спартакиад!»
Старо, как мир… Просил же Мишу – последние годы! Ага, вот… «Один из основателей так называемой “Королевской Академии”, глава фонда “Реабилитация”»…
Это уже кое-что, хотя в прошлый раз были сведения покруче. Например, о встрече Кливанского с президентом Кравчуком в ресторане «Зеленый Гай» и его патронатом над регентом короля (а теперь и королём!) Украины-Руси Орестом, вручившим в своё время титул князя Кучме. Вот и здесь об этом:
…«Князь… Наместник короля в Волынской области, кавалер ордена Святого Станислава первой степени, организатор ряда филиалов общества “Белый Лотос” («Что-то новенькое, надо бы выяснить!»), гражданин мира…» Совсем «тепло»!
…«В настоящее время четко прослеживаются контакты Кливанского с президентским окружением, а также с людьми, близкими к Пустовойтенко, Кузьмуку, Азарову, Волкову, Табачнику. Имеются сообщения о его связях с видными представителями военной разведки, специалистами по диверсионной и антитеррористической деятельности, людьми из охраны президента…» А вот это именно то, что мне и надо! Теперь можно спокойно ехать на рыбалку. Не слишком ли долго я переодевался?
12
До Сарновки добирались минут десять-пятнадцать. Признаюсь, наблюдая с невысокого моста бушующий внизу ручей, я испытывал жуткое разочарование, ибо следов какой-либо живности, кроме стайки колючек, в нем разглядеть мне не удалось.
– Какие, к черту, раки? Здесь воды по колено.
– А ты померяй! – полушутливо-полусерьёзно предложил Андрей.
Сбросив шлёпанцы, рубашку, шорты, я спустился к речке-невеличке.
– Левее! – скомандовал Кливанский.
Не замечая подвоха, иду в указанном направлении.
– Теперь заходи за камыш и ныряй? – уж очень ироничным тоном добавляет мой брат.
Раздвигаю заросли, наслаждаясь чистотой бурного потока. Дно совсем рядом. Чистое, ровное, усыпанное мелким белым песочком. На противоположной стороне – многочисленные водоросли, цветы, из которых я знаю только белые и желтые лилии; с моего же берега – никакой растительности нет: обрыв. Именно здесь должны быть в изобилии раки.
– Что же ты медлишь? Прыгай! – нетерпеливо орут мои «проводники».
Шлеп! И я проваливаюсь куда-то в бездну. Ох, и холодна же вода! По пояс, по грудь, с головой… Наконец ноги нащупывают дно. Вытягиваю руки. Наверху остаются только ладошки. Вот тебе и Сарновка! Метр шириной, два глубиной…
Маску я, как вы понимаете, оставил в машине. Ничего, попробую ловить вслепую. Вынырнув, набираю побольше воздуха и опускаюсь под обрыв головою вниз. Начинаю шарить под берегом. Да здесь нора на норе! Выбираю отверстие пошире и вставляю в него руку. Кто-то начинает щипать меня за палец. Рак! Нет, теперь не уйдёшь… Конечность уходит всё глубже и глубже, а пещере нет ни конца, ни края. Всё… Вошел по плечи. И тут мой длинный средний палец во что-то уперся… Панцирь… Я знаю это по опыту! Но воздуха уже не хватает.
Выныриваю без добычи и кричу:
– Давайте быстрей сюда! И не забудьте маски!
Инфантильный телохранитель Славик по обыкновению остается в машине. Мы «босса» не утопим. Он это прекрасно понимает и не упускает случая покемарить за рулем. Володя бросает мне в руки «орудие труда» и, улюлюкая, летит в воду, поднимая фонтаны брызг.
Стокилограммовый Андрей входит в прохладную реку осторожно, покряхтывая и матерясь.
– Откуда здесь взялись раки? – интересуюсь, когда они оба оказываются рядом.
– Раньше они были тут всегда! – весело отзывается Клёва. – Но временно пропали в эпоху развитого социализма. Помните программу КПСС? Химизация и механизация сельского хозяйства… Плюс мелиорация… Вся живность в Сарновке исчезла… А в прошлом году как поперло! И рыба, и раки, и бобры…
– И бобры? – недоверчиво гляжу в такие невинные синие глаза.
– Ага! – спокойно подтверждает Владимир.
Значит, охотясь за членистоногими, в норе можно нарваться и на нечто более клыкастое! Или он снова подтрунивает надо мной?
– Теперь давайте рассредоточимся, – как ни в чем не бывало, продолжал Кливанский. – Я возьму на себя пологий берег, писателя пустим под обрыв…
– А я? – вопит братишка.
– Твоя лапища ни в одну дырку не влезет. Вставай посередине между нами и смотри на дно – раки уже выползают греться на солнце. И айда против течения… Но предупреждаю: вперёд не должен вырываться никто, чтобы не мутить воду…
Не успел я нырнуть, как средний заорал:
– Вижу!!!
Он только приложил маску к поверхности, как заметил на дне огромного рака.
– Тихо! Не вспугни, – предостерёг Володя.
Андрей опустил руку, чтобы поднять гиганта, но не тут-то было – его тяжелая задница никак не хотела уходить под воду, однако спустя мгновение мы все же услышали победный крик:
– Есть! Е-е-есть!!!
Такого выдающегося экземпляра я не встречал давно. Клешни – как мои пальцы. Хвост длинный, широкий, толстый. «Объём груди» – надцать сантиметров! Иди в пакет, красавчик…
Все трое опускаемся под воду. Мой берег, что решето: дыра на дыре. Вон справа кто-то чуть взмутил воду. Так и есть – из пещеры торчит клешня. Аккуратно вставляю в нору ладонь и накрываю панцирь…
И в это время откуда-то сверху снова донеслись дикие вопли. Я чуть не упустил свою добычу!
– Ты чего орёшь, дурень? – вынырнув, набрасываюсь на братца.
– Смотри… Смотри, какой крокодил, а?
– Ты что, впервые видишь рака?
– Нет, не впервые. Только ловить их руками раньше не приходилось… Мы ведь с тобою, как бурлаки на Волге. Схватили кловню – и вперед! А это – совсем другое дело! Самый настоящий кайф…
– Ты только радуйся потихоньку. Да другим не мешай, – встал на мою защиту Григорьевич.
И пошло-поехало!
За полчаса каждый из нас поднял по несколько десятков членистоногих. Мелких не брали, только крупняк. Одного пакета не хватило, и Андрею как самому младшему пришлось сбегать в машину за вторым. К обеду он тоже был полон. Красота! И хмель как рукой сняло!
13
– Ну, что, понравилось? – спросил Кливанский, когда мы упаковались в машину.
– Ещё бы! – радостно поблескивая глазами, ответил за двоих Андрей.
– Похмеляться больше не желаете?
– Нет.
– А я думал – посидим на природе, выпьем…
– Всё, завязали.
– Нам с Серегой надо поболтать тет-а-тет. Ты не возражаешь?
– Нет, конечно. Мне выйти?
– Побудь со Славиком, а мы немного прогуляемся, хорошо?
– Ноу проблем…
Они остались в машине, а мы с Владимиром как были – в плавках – направились вверх по течению в сторону деревянной церквушки, сверкающей куполами на ближайшем холме. То тут, то там на пути встречались родники, полноводными потоками вливающиеся в Сарновку. Так вот почему, запуская руку в нору, я чувствовал биение холодных струек. Вот почему так прозрачна и чиста здешняя водица. Ее пить можно!
Но не любоваться же природой мы спустились в пойму реки!
– Ну, что ты нёс вчера насчет моих поисков? – наконец начинает серьёзный разговор Кливанский.
– А что ты – о замке?
– Я первый спросил…
– Ты ищешь польскую казну. А нужно искать брусиловскую. Понял?
– Мы уже говорили на эту тему! Русские перешли в контрнаступление, и поляки, воевавшие в составе австрийских войск, были вынуждены зарыть золото где-то в районе деревень Грузятин[48] – Кашовка. Один бывший легионер еще лет пять тому назад искал могилу неизвестного солдата, подле которой растут дуб и береза… Перед смертью он рассказал мне, зачем ему то место…
– Эх, Володя-Володя… Если бы там была зарыта польская казна, неужели бы её не откопали до 1939 года? Ведь Волынь всё время пребывала под властью Речи Посполитой!
– Вот чёртовы шведы… И тут объегорили! – гневно пробасил Клёва. – Подставили старика, а я и рад стараться!
– Скажу тебе больше, – окончательно добиваю его. – У меня есть достоверная информация, что совсем недавно твои бывшие компаньоны вывезли из страны большую партию золотых монет.
– Брусиловская казна?
– Точно не знаю… Но, если они ещё не нашли её, то тебе следует кардинально изменить концепцию поиска.
– Это ты о чём?
– Искать следует не выше Кашовки, а чуть ниже по течению Стохода.
– И тут надули!
– Объясни…
– После того как мне подставили того старого пердуна, я был уверен, что казна находится возле Грузятина, и когда мы стали делить территории после «развода»…
– И ты настоял на том, чтобы тебе отвели участок Грузятин – Кашовка?
– Точно! Умеешь мыслить. Не зря я взял тебя в свою команду… Что будем делать?
– Во-первых, все усилия нужно направить на организацию поиска в районе ниже деревни Кашовка. Во-вторых, пора наконец разобраться с этими интервентами. Чем они заняты сейчас, не знаешь?
– Скорее всего, ищут бандеровские схроны… Когда мы разделились, я оставил им эту весьма перспективную тему, – растерянно пробормотал Кливанский. – А они сначала разработали мою! И как хитро всё обтяпали!
– Погоди. Горевать ещё рано… Зачем им эти схроны?
– После окончания сопротивления бойцы УПА оставили целый ряд тайников, в каждом из которых имеется небольшой «золотой запас» и оружие. Говорят, в конце сороковых по сёлам массово били свиней, топили сало и заливали смальцем новенькие автоматы и пулемёты. На этом сейчас тоже можно неплохо заработать…
– Пулю в лоб?
– Ну, зачем так откровенно? Знаешь, сколько нынче стоит ствол?
– Знаю! А что ты недоговорил насчёт Боны?
– Есть у меня один краевед в Мельнице… Он точно знает, где стоял замок… Ты посиди-поработай пару дней в архивах, может, найдешь что по интересующей меня теме, а?
– Посижу, а потом мы вместе прочешем весь регион. От Голоб до Кашовки. Через Мельницу – Крывлин – Мырин… Идёт?
Вместо ответа он просто протянул мне ладонь…
14
Варили членистоногих на родительском подворье. В крапиве и укропе. С добавлением листьев плодовых деревьев. Весь процесс занял минут десять – не больше. Покраснели – и хватит. Некоторые полещуки едят раков сырыми – и еще никто не отравился. А если кипятить дольше положенного – мясо не будет держаться кучи и прямо во рту начнет разваливаться на мелкие части. Что касается перчика и соли – это по вкусу. Для меня: чем больше – тем лучше. И обязательно подержать минут двадцать в отваре, чтобы набрались сока. Готово?
Остаётся только купить побольше пива.
Но мы переусердствовали вчера. Поэтому сегодняшнее застолье протекает вяло, с редкими вливаниями «Зэмана» и «Ловенбрау». На приобретении последнего настоял именно я. Этот сорт пива любил кумир моей юности – небезызвестный Джеймс Бонд…
Разговор почему-то не клеится. Вовка всё чаще клюёт носом, игнорируя мои навязчивые просьбы. Иногда приходится повторять их по несколько раз.
– Расскажи подробнее про «Белый лотос».
– А?
– «Белый лотос»…
– Что?
– Ты открыл его филиалы.
– Ну и?
– Что это за общество?
– Школа боевых искусств. По подготовке монахов-воинов…
– Кто ее основал?
– Владимир Иванович Скубаев, доктор философских наук… Это он заложил в Черкассах[49] буддийский храм… Я был там недавно. Привёз видеокассету, на которой его воспитанники сражаются с американскими пехотинцами…
– И как результаты?
– Янки не выиграли ни одного боя.
Заметив, что я недоверчиво качаю головой, Клёва пробурчал: «Не веришь? Приходи ко мне – посмотрим», и снова впал в молчанку.
Приходится тормошить его. Уж больно интересна тема.
– Сколько у него монахов?
– Много.
– Сотни?
– Больше…
– Тысячи?
– Надо будет – он и сто тысяч выставит, не бойся.
– Ну, это уже слишком!
– Поехали со мной в Черкассы. Увидишь, сколько их там… Все вежливые, смиренные, воспитанные на личной преданности к Учителю… Ходят и кланяются. А надо будет оторвать кому-то башку – глазом не моргнут.
И снова пауза!
– Да не спи ты! Зачем ему столько воинов?
– Спроси у Владимира Ивановича…
– Где он хочет применять их бойцовские качества?
– Уже применяет…
– Где?
– Многие работают телохранителями. Лучшие – у персидских шейхов…
– А в Украине?
– Недавно Скубаев получил мандат Министерства обороны на формирование элитных подразделений морской пехоты… Всё, я хочу домой… Устал чертовски…
Владимир торопливо попрощался и направился к машине…
Если то, о чём он говорил, правда – нам всем должно быть страшно. Отслужат такие ребята положенное, вернутся домой и по заданию Учителя пойдут работать в силовые ведомства. А там, глядишь, и всю страну заставят кланяться и безропотно повиноваться…
Вскоре ушел домой и Андрей.
Я остался один и решил несколько часов поработать. Внёс в компьютер компромат от Жеки, записал материалы, предоставленные Мишей, после чего сжег его депешу. Восстановил по памяти свои беседы с Кливанским… Всё это пригодится в работе над новой книгой.
Дискета сегодня же будет переправлена в Москву. Как? Рассказываю…
В десять вечера выгоняю машину из гаража. Поворачиваю направо и рулю в сторону центра. В зеркале заднего вида постоянно мелькают одни и те же фары. Пока мы ели раков, возле соседского дома неподвижно стоял видавший виды «Фольксваген-пассат». Но как только «Калина» показалась из ворот – иномарка последовала за ней.
Что ж, в родном городе за мной не угонится никто. Даже на «порше», не то что на этой кляче…
Впереди – путепровод, под который можно заехать только справа. Слева – полоса встречного движения. Пока на ней никого нет. Сбавляю скорость до минимума. Моргнув правым поворотом, показываю, что буду останавливаться. «Фольксваген» плетётся в ста метрах сзади. Но вот на встречной полосе появляется тяжёлый КамАЗ. Включаю дальний свет и через сплошную линию мчу в лобовую…
Водитель грузовика просто опешил от такого нахальства. Но все же принял вправо. И, повернув голову мне вслед, покрутил пальцем у виска. А как только он снова занял проезжую часть, навстречу вылетел «пассат». На сей раз КамАЗ долго не уступал дорогу. Легковушке пришлось даже выехать правыми колесами на бордюр. А это – драгоценные секунды. Я успел оторваться на добрых полкилометра и свернуть на улицу с грунтовым покрытием… Когда-то здесь мне была знакома каждая ямка. Впрочем, за три года ничего ни изменилось. По крайней мере, ни одну из них так и не залатали.
Когда сзади снова блеснул свет знакомых фар, между нами была целая пропасть. Я спрятался за одинокую пятиэтажку и погасил свет…
Постоял полчаса и спокойно поехал на вокзал. Так, где здесь медпункт? Ага, на том же месте!
Девушка в белоснежном халате стройна и мила лицом.
– Здравствуйте.
– Добрый вечер, – улыбаясь, отвечает медсестра.
– Когда-то здесь работала Оксана…
– Она в другую смену.
– А вас как зовут?
– Валя.
– Окажите мне мелкую услугу.
– Какую?
– Знаете ли, московский поезд приходит поздней ночью. А мне хотелось бы поспать. Вы же всё равно бодрствуете?
– Да…
– Передайте на Москву обычный конвертик.
– С наркотиком?
– Нет-нет… Глядите… Он не запечатан. И, кроме обычной компьютерной дискеты, в нем ничего нет. Вот это для проводников (кладу на стол коробку конфет), а это – для вас. (Достаю из пакета загодя припасённую бутылку шампанского.) Когда вы меняетесь?
– Хотите выпить со мной?
– Нет. Хочу узнать, в каком вагоне вы отправили конверт.
– Я вам позвоню.
– У меня нет телефона.
– Можете не беспокоиться. Такие вещи мы передаём только в штабном вагоне. Сегодня он под четырнадцатым номером.
– Точно?
– Я похожа на обманщицу?
– Конечно же нет. Когда вы дежурите в следующий раз?
– Через день…
– Думаю, мне ещё не раз понадобится ваша помощь… Спасибо и до свидания!
– Пока!
Дело сделано.
Обратно добираюсь не таясь, кратчайшей дорогой. Никто меня не преследует. И у дома никто не дежурит. Остается поставить машину в гараж и спать, спать, спать…
15
Следующие два дня я провёл в государственных учреждениях: архиве, музее, университете… Однако ничего сенсационного обнаружить мне не удалось. Весьма полезной оказалась только встреча с тёзкой по фамилии Панышко – когда-то мы трудились в одном отделе. Теперь же Сергей Дмитриевич – заместитель декана истфака Волынского университета. По специальности и зову души он – археолог. Если бы наше обанкротившееся государство выделило ему необходимые средства – Сергей такое бы откопал! Ан нет… Торчит в кабинете, занимаясь рутинным бумаготворчеством, вместо того чтобы рыть землю… Я вытащил его в ближайший бар буквально на десять минут…
– Ну, рассказывай, какими судьбами? – Панышко не терпится узнать причину моего неожиданного появления.
– Просто отпуск…
– Так я тебе и поверил!
– Честно.
– И чем занимаешься?
– Рыбачу, развлекаюсь, иногда разъезжаю по сёлам в поисках следов своей любимой Боны…
– Ну и?
– Ноль по фазе.
– Может, не там ищешь?
– Почему же? Круг очерчен довольно точно… Помнишь, как мы колесили по тому району?
– А как же! У тебя тогда был «Запорожец»…
– Теперь – «Калина». А задачи – те же… Вот и мотаюсь от Голоб до Кашовки… Попутно помогаю одним людям искать клады…
– Какие?
– Брусиловскую казну, бандеровские схроны… Ты о них ничего не слыхал?
– Только то, что известно всем. Да, есть ещё законсервированные бункеры. И казну вроде бы пока никто не обнаружил. Хотя, быть может, это всего-навсего красивая легенда… Я вот о чём подумал. Раньше мы с тобой высматривали что?
– Места, напоминающие древнерусские городища. Чтобы валы были, рвы – и всё такое прочее… Ты же сам нацеливал на это.
– Правильно. Но в последние годы моя точка зрения кардинально изменилась… Просмотрев чертежи аналогичных строений, я пришёл к выводу, что на том месте в первую очередь должны остаться не валы, а очень ровная, слегка возвышенная площадка, словно плато…
– Но ведь это в корне меняет концепцию поиска! И может быть, правы были жители Крывлина, утверждавшие, что замок находился в поле сразу за их селом?
– А мы упрямо игнорировали их свидетельства…
– Вот-вот!
– Когда ты снова туда поедешь?
– На днях, а то и раньше…
– Возьми меня с собой – попробуем копнуть на равнине.
– Идёт!
– Только заранее позвони в деканат – предупреди. Надо будет кого-то оставить вместо себя. Так сказать, «на хозяйстве».
– Договорились!
– Ну что, до скорой встречи?
– Да! Беги. И жди звонка!
И ещё. Интересную новость сообщила мне наша бывшая руководительница. Елена Чемерис. В четверг мы столкнулись лицом к лицу в центре Луцка и оба были несказанно рады случайной встрече.
– Привет, заведуйчая! (Я её иначе не называю.)
– Привет, Боник! Где пропадаешь?
– В чужих краях. А ты?
– На месте.
– Ой, не знаю… В музее уже забыли, как ты выглядишь.
– За мной оставили лишь полставки, и я там редко появляюсь.
– Но работу проводишь?
– А то как же? Пашу, как пчёлка. На днях снова надо в район, а не на чем. То ли дело – когда был ты…
– Не так я тебе нужен, как мой «Запорожец».
– Точно!
Смеемся…
Та старенькая машина частенько выручала наш отдел. Сколько раз её вытаскивали из болота более тяжёлые собратья, сколько километров непролазных дорог намотали её колёса!
– А помнишь Любохыни?[50] Как мы форсировали ров, и Панышко потерял один туфель? Всем отделом ковырялись в иле, но так и не нашли!
– А Любомль?[51] Когда нам среди ночи приспичило ехать в режимную зону. Чуть границу не проскочили… Или еще круче! Когда твой «запор» сел брюхом на могильную плиту!
– Шёл дождь и я хотел подъехать как можно ближе к памятнику. К счастью, мимо проезжал рейсовый автобус. Мужики подняли легковушку и на руках вынесли на трассу!
…Словно вернувшись на десять лет назад, мы шли по центральной улице и громко хохотали. Некоторые прохожие даже оглядывались на нас.
Так и добрались до магазина, в котором теперь подрабатывает Елена.
– Очень приятно было встретиться, заведуйчая… Давай звони, телефон у меня всё тот же, может, и свожу тебя куда по старой памяти…
– А что, это идея! Давай мотнем в Колодеже[52].
– Зачем?
– Если раньше мы с тобой замеряли Ленина и могилы советских воинов, то теперь – новая струя. Ставить на учёт всё, так или иначе связанное с национально-освободительным движением во время Второй мировой войны.
– С этого места, пожалуйста, подробней…
– Могилы воинов УПА, курени, бункеры…
– Э, подруга, чего ж ты раньше молчала? Что в Колодеже?
– Схрон! И непростой.
– Давай. Колись!
– В том селе существовала довольно мощная ячейка УПА. Энкаведисты неоднократно преследовали бандеровцев, но те добегали до кладбища – и как сквозь землю проваливались. Секрет удалось раскрыть лишь много лет спустя. Оказывается, над одной из могил вместо памятника был установлен муляж, скрывавший вход в подземное укрытие. Газета «Волынь» давно писала об этом, но у нас никак не доходили руки.
– Ну, Леночка, удивила! Когда выезжаем?
– В субботу. И то не раньше четырёх.
– Значит, послезавтра мы у тебя. В шестнадцать тридцать. Я буду не один. С Серёгой Панышко и Вовкой Кливанским. Таких знаешь?
– Издеваешься?
16
Я сижу на задней сидушке «мерседеса» и вслух читаю «Волынь». Рядом со мной – Елена, за ней – Панышко. Кливанский как аристократ занимает переднее сиденье. Славик никуда не помещался, и его пришлось оставить дома. За рулём вместо него – Яша, без которого с металлоискателем никто не управится.
…«Ещё недавно на столбце был крест, а под ним – надпись, кто тут похоронен. На самом деле надпись была вымышленной и могилы никакой не было. Под муляжным надгробием, которое можно приподнять рукою, маскировалось убежище колодеженских борцов за самостийну Украину.
Говорят, этот необычный памятник специально изготавливали во Львове. Сделан он под мрамор из цинковой жести так искусно, что ничей бдительный глаз не обнаружит фальши…
Не раз, бывало, гоняясь за неуловимыми упашниками, энкаведисты причмокивали: “Ну, бандёра, погоди!” А “бандёра” добежит до кладбища – и как в могилу провалится!
Прочешут всё кладбище – дзуськи![53]»
В мыслях я уже представлял, как через подземный ход проникну в бункер, с помощью прибора обследую его. Не беда, если не найду оружие или золото. Зато выясню принцип устройства схрона. Узнаю, где могут располагаться вентиляционные люки и смотровые щели, запасные выходы и тайники. Эти сведения непременно пригодятся в дальнейших поисках.
Но «не так сталося, як гадалося».
Колодеже лежит километрах в десяти левее трассы Луцк – Львов. Дорога такая, что по ней без последствий можно передвигаться только трактором. И то желательно – гусеничным. А никак не иномаркой. Яша мастерски объезжает глубокие лужи. И откуда только они взялись? Дождя не было несколько недель!
Где находится кладбище – не знает никто из нас. Чтобы выяснить это – берём «на борт» местную девчушку лет шестнадцати, голосующую у поворота на Сенкевичёвку[54], через которую лежит наш путь.
Бесстыдница забралась ко мне на колени и стала распоряжаться, как заправский штурман:
– Прямо… Здесь возьмите правее… Снова прямо…
Мы уже давно выехали за село, а Некрополя всё не видать! Может, таким образом она надеется заехать как можно дальше?
Но нет…
– Теперь вам налево, а мне надо выходить. Ещё топать и топать, – с сожалением констатирует малышка. – Спасибо, что подвезли!
Колодеженское кладбище находилось в чистом поле. Вблизи не было ни леса, ни посадки. Это сразу насторожило меня. Куда же ведет подземный ход? Газета утверждает – за территорию кладбища. К одиноко растущей старой липе. А дальше? Вся местность – как на ладони. И спрятаться негде!
Жестяное надгробие валяется в дальнем уголке среди неухоженных могил середины прошлого века. Такой роскошный памятник явно не гармонирует с атрибутикой других захоронений. Он в первую очередь должен был привлечь внимание чекистов!
Опять же, чтобы отличить мрамор от цинка – ума много не надо. Достаточно просто постучать по столбцу! В НКВД служили ушлые парни, которым приходилось сталкиваться и не с такими фокусами противника. Неужто не раскусили б элементарную подделку?
Дальше – больше. Если много раз поднимать и опускать такую громаду, на стыках обязательно должны появиться следы трения. В виде потёртостей или ржавчины. Ничего подобного на колодеженском надгробии нет и сейчас!
И, наконец, самое главное: неужели на всю деревню не нашлось ни одного стукача? В такое верится с трудом! Сочувствующие коммунистам граждане (которых, кстати, было немало) моментально донесли бы властям, что под памятником никто не лежит…
Связав воедино все эти факты, мы пришли к выводу, что сие надгробие – всего лишь часть какого-то культового сооружение гораздо более позднего периода. По образному выражению Кливанского – просто «фуфел». А статейка в газете – не более чем досужая выдумка падких на сенсации журналистов.
Поэтому металлоискатель мы даже не доставали.
А «заведуйчая» отказалась брать такой «памятник» под охрану.
Да… Совсем забыл… Никаких следов слежки в последние дни я не замечал. Ни когда передвигался пешком по городу. (Из архива в музей. Из музея – в университет). Ни во время поездки в Колодеже.
Что бы это значило?
17
О событиях, происшедших в воскресенье, можно было бы вообще не упоминать, если б не одно чрезвычайное происшествие, нежданно-негаданно всколыхнувшее размеренный уклад моего провинциального бытия, заставившее совершенно по-иному взглянуть на не известных пока противников, ещё раз убедиться в их недюжинных способностях и возможностях.
Но обо всём по порядку.
Выходной мы решили провести на природе. Конечно, нетронутые места можно найти и совсем рядом с областным центром, но после московских «каменоломен» хотелось настоящей девственности, тишины, спокойствия и абсолютной безлюдности.
Всем этим требованиям в полной мере отвечало Бенедиктовое озеро. До него – километров восемьдесят асфальтом и двадцать минут по бездорожью…
Отправились рано, в шесть утра, двумя машинами. Андрей и его супруга Вера взяли в салон БМВ Олега с Инной. Моя «Калина» приняла маму и отца. В семь ноль-ноль мы уже въезжали в деревню Пересика Турийского района Волыни. Теперь направо через бескрайнее поле и четыре километра лесным массивом, в котором прячется целый каскад карстовых озёр. Чистых, как слеза, глубоких и… рыбных. Некоторые из них получили свои названия от мужских имён. Зощиное, Даниловое… «Виноват» в этом господин Столыпин, выселявший крестьян на хутора. Отошел участок земли, например к Бенедикту, а на нём оказался водоем. Вот и нарекли его соответственно – Бенедиктовым.
Вдали, за берёзовой просекой, подпирает небо огромная сосна, служащая маяком для таких же, как я, горе-туристов, не слишком хорошо ориентирующихся на местности, – за ней следует принять влево: лишь тогда взору откроется небольшое озерцо, подойти к которому можно только в одном-единственном месте. Именно там срублен деревянный мосток, уходящий далеко в воду. Чуть-чуть оступишься – и угодишь в трясину. Однажды мы с друзьями уже пробовали измерить ее глубину. Четырёхметровый шест вошёл в ил, как в нож в масло. Поэтому брать с собой в здешние места детей я не рекомендую.
Зато для дайверов тут самое настоящее раздолье. Как и для ценителей «тихой охоты». Правда, июль – глухое время: первые грибы уже прошли, а осенние – ещё не начались, но десяток-другой боровичков из-под хвойных иголок можно наколупать всегда. Не говоря уже о подберёзовиках, а тем более – сыроежках.
Опять же – ягоды. Черникой, земляникой «усеяно» все побережье. В изобилии – малина и ежевика. Пока продерёшься через колючую плантацию – исцарапаешь все руки и ноги. Но в погоне за лесной вкуснятиной на такие мелочи никто не обращает внимания.
На роскошной поляне, посреди которой заботливые полещуки срубили длинный дубовый стол, мы и остановились. Загнали автомобили в тень. И разделились. Мама, Вера и Инна – отправились собирать ягоды, а бездельники-мужчины – купаться. Нет ничего лучше, чем поутру голышом окунуться в бодрящую, богатую серебром водицу.
Пирс еле выдерживал четверых. Еще бы! Все ребята, как на подбор – под сотню килограммов! Первым столкнули отца. За ним добровольно ринулся я. А братья еще минут пять толкались на мостике, пока самый массивный из нас – Андрей – не сбросил в воду меньшенького. Батя к тому времени был уже на середине озера.
Я по привычке отправился налево: проверять ятера и раколовки. Один из местных жителей – Александр Сидорович – ещё лет пять тому назад выдал мне их расположение. Знает – снасти я не трону. А рыбы и раков возьму ровно столько, сколько можно съесть за один присест…
Вон один деревянный бочонок, за ним – второй. Ближе к камышу виднеются несколько сплетённых из лозы ятеров. А вот и фирменная сеть из шелковых ниток, с длинными, хорошо натянутыми рукавами…
Братья тем временем почти одновременно перемахнули на другой берег и уже возвращаются обратно. Но отца им не догнать… Многие завидуют его бодрости и силе духа. Секрет здесь прост. Ранний подъем, длительная (в любую погоду) пробежка, индивидуальная система физических упражнений, ежедневные обтирания холодной водой.
В нашем дворе – собственный турник. Батя на нём такое вытворяет! Куда мне с Олегом, не говоря уже про семипудового Андрея…
Вдоволь накупавшись, возвращаемся в лагерь. Скидываемся на пальцах, кому разводить костёр. «Везет», как всегда, среднему. Недовольно бурча, он отправляется за сухими ветками. Остальные под моим чутким руководством начинают готовиться к предстоящей «операции». Сначала надувают резиновую лодку, затем волокут её на пирс…
Спустя минут двадцать семья в полном составе снова соберется на берегу. Женщины – с ягодами, мужчины – с десятком превосходных линей и двумя щучками. Как их тут называют – «ножичками»… Раков взяли всего штук тридцать, для Веры с Инной. Мы ими на неделе объелись!
«Буду ехать обратно, обязательно зайду к Сидоровичу, скажу, что выпотрошил пару ятеров, и поставлю ему бутылочку».
Юшка получилась на славу. Жирная, пряная… На столе – «как в лучших домах Парижа»: колбаса, отбивные, огурчики-помидорчики, зелень… И ни грамма спиртного – таков уговор! Слегка отдохнув после сытного обеда, все отправились по грибы. Кто за чем, а я – за чёрными груздями. Мамка их посолит – пальчики оближешь!
Домой стали собираться только около восьми вечера. На прощание устроили массовые купания с визгами и воплями. Нет, всё-таки классно иметь большую и дружную родню!
Так, может, и себе завести жену, детишек?
После Ленки я долго никого не пускал в своё черствеющее сердце. Только в квартиру. И то на день-другой, не более. Почувствую, что начинаю привыкать или замечу, что очередная пассия собирается «качать права» – расстаюсь с ней без всякого сожаления. Лишь одной стерве удалось диктовать мне свою волю… Дал слабинку. Теперь пожинаю плоды!
Назад доехали ещё быстрее.
Ужинать не хотелось. И я расположился у компьютера. Хотя вносить в него вроде бы и нечего. Что ж, просмотрю на всякий случай старые программы. Может, и найду что-нибудь неординарное.
Заученными движениями включаю компьютер, монитор. Нажимаю кнопку F2. На экране вспыхивают знакомые английские буквы. Но программа не идёт…
Придётся вызывать Черняка!
Торопливо набираю номер телефона своего юного приятеля-электронщика.
– Привет, Андрей…
– Кто это?
– Бортнев.
– А… Здравствуй… Ты откуда взялся?
– Да вот, приехал, понимаешь ли, в отпуск, а тут компьютер забарахлил. Не мог бы ты подскочить ко мне?
– Запросто!
Транспортное сообщение у нас в городе, благодаря маршруткам, на пять баллов. Заплатил таксу – и вперед через весь город. Поэтому я не удивился, когда минут через пятнадцать Черняк, живущий на противоположном конце Луцка, позвонил в мою дверь.
Время на разговоры он зря не тратил – сразу приступил к делу. Открутил несколько болтов и снял крышку.
– Да здесь нет винчестера! – воскликнул он удивлённо.
– Это что ещё за хрень?
– Самая ценная часть компьютера. Именно там хранится накопленная информация.
Только тогда я заметил, что также исчезли и все дискеты. Записанные и чистые.
Сразу вспомнился Евгений. «Больше сиди дома, меньше езди на рыбалку». Что-то пронюхал, старый волчара! И хотел предупредить друга. Однако на личный контакт пойти побоялся… Почему? Скорее всего, Жека заподозрил, что информацию, касающуюся меня, ему подбросили сознательно, чтобы проверить, побежит он «сдавать» мне новость или нет. В органах такой приём применяется достаточно часто. Всем подозреваемым в «продаже интересов службы» сообщают разные, но непременно важные и конфиденциальные сведения. По тому, какой вариант защиты изберёт интересующее их лицо, в данном случае я, легко вычислить сотрудника, виновного в измене.
И Женька затаился!
Целый вечер я размышлял, чем может грозить исчезновение винчестера. Ну, снимут с него всю информацию! А толку? Источник ее происхождения там не указан. Как по мне, то даже лучше, что отныне они будут знать уровень моей осведомлённости. Пусть знают и трепещут!
Правда, им невдомёк, что дискеты уже ушли в Москву… Ещё вздумают убрать меня, пока я не воспользовался компроматом. Нет, вряд ли… Мы же цивилизованные люди! Сначала попробуем договориться…
Как бы там ни было – подставлять родителей я не имею права. Завтра же переселюсь в отцовскую малосемейку!
18
Сложнее всего было объяснить маме, почему я ухожу. Про взломанный компьютер рассказывать нельзя. Остается нести что-то о необходимости личной жизни, но старушку непросто обвести вокруг пальца…
Зато отец меня сразу поддержал.
– И точно! Чего пустует зря квартира? Отдыхай, развлекайся… Только как ты там без компьютера?
Неужели он что-то заподозрил?
С собой беру только кейс с наборными замками, который буду использовать в качестве приманки для неизвестного пока противника. Пусть думает, что в нём – важные документы. Авось не вытерпит и предпримет попытку выкрасть их. Уж тогда я разберусь с похитителем!
Это не пустая бравада. Физической силой Господь меня не обделил. И личное оружие – на уровне мировых стандартов. Разрешение на него мне выдали по личному указанию бывшего начальника РУОПА, а ныне – большущей шишки в руководстве СНГ. Со дня знакомства мы испытывали друг к другу уважение. Может быть, из-за того, что оба никогда не разделяли правоохранительные системы двух стран, выступая за сохранение единого пространства для поимки воров, грабителей, убийц и прочей сволочи…
Чтобы обойти закон, боевой пистолет оформили как подарок от МВД…
Мощную «Беретту М-92Ф» с утолщённым спусковым крючком и съёмным магазином с двухрядным расположением пятнадцати усовершенствованных девятимиллиметровых патронов израильской фирмы «ИМИ», специально выпускаемых под эту модификацию и отличающихся от обычных большей длиной гильзы, я держу дома и беру только в поездки.
А вот безобидный «Супер-П», на который разрешение не требуется, держу при себе всегда. По инструкции, первый заряд в нём должен быть газовым, но я забил весь магазин свинцовыми дробинками. С небольшого расстояния они свободно пробивают кожаную куртку, ну а если попадают в незащищённое тело… Глаза, например, сразу вытекают.
Под старым резиновым ковриком у двери устанавливаю датчик нажимного действия. Если кто-то наступит на него – в наушниках, в которых я отныне буду спать, раздастся звуковой сигнал. Не думаю, что кейс станут вырывать у меня из рук прямо на улице – скорее всего, явятся за ним домой.
Весь понедельник мыл, чистил и убирал. Устал безбожно. Чтобы как следует отдохнуть перед запланированной поездкой, решил лечь спать пораньше и уже в восемь вечера начал принимать ванну, но как только погрузился в мыльную пену, услышал телефонный звонок. Голышом пробрался в комнату, влажной рукой схватил трубку старомодного немецкого аппарата.
– Слушаю.
– Аллё, это я… (Звонит, конечно же, Ленка. Интересно, как она узнала о моем переезде?)
– Кто «я»?
– Ну, я!
– Среди моих знакомых нет женщины, которой позволено разговаривать со мной.
– Ты до сих пор не женат?
– Женат. И у нас шестеро детей.
– Я приеду к тебе.
– Извините, но я не один!
Бросаю трубку и снова забираюсь в ванну. Вдоволь накупавшись, сушу волосы и наконец укладываюсь спать. И тут в наушниках раздается звуковой сигнал! Спустя мгновение кто-то вкрадчиво звонит в дверь. Раз – второй – третий… Я знаю – это она и не подаю признаков жизни. Хотя – не скрою – чертовски хотелось вскочить с постели и провернуть в замке ключ.
Где-то после десятого нажатия на кнопку ее терпение лопнуло. По лестнице застучали каблучки. Ленка прошмыгнула мимо моих окон, бросив в их сторону презрительный взгляд, и скрылась за сплошной стеной близлежащей остановки.
Спустя несколько мгновений маршрутка унесет прочь ее стройную фигурку, сполна удовлетворив моё некогда уязвленное самолюбие. И я спокойно усну… Рано утром предстоит дальняя дорога. Все «заинтересованные лица» уже предупреждены. Панышко и редактор газеты «Десятый квартал» Николай Комаровский будут ждать у главного корпуса университета…
19
Владимир заехал, как и договаривались, в семь. Остановил «мерс» под окнами и громко посигналил. К тому времени у меня всё было готово. Кейс, диктофон и оба пистолета. Газовый – в кармане брюк. Боевой – за поясом. Закрываю квартиру и выхожу во двор. Плюхаюсь на заднее сиденье автомобиля, улыбаясь, протягиваю руку сначала Кливанскому, затем – его верному слуге. Устроившись, небрежно достаю беретту и прошу положить ее в бардачок.
Синие Клёвины «моргалы» чуть не выскочили из глазниц.
– Ну, ты даёшь, писатель! «Ксиву» хоть имеешь?
– Конечно.
– Как тебе это удалось?
– Премирован за вклад в развитие дружественных отношений.
– А меня в тот список включить нельзя?
– Нет!
…Панышко с Комаровским ждут в условленном месте. Серега – плотненький, кругленький, с мощной головой, вросшей в мясистые плечи. Коля – поджарый, щуплый. Встретившись впервые, они сразу нашли общий язык. Пришлось долго сигналить, чтобы прервать их беседу.
Забрав свежеиспеченных компаньонов, выезжаем на Ковельскую трассу и плавно набираем скорость. 70, 90, 120… Странно, но нас никто не преследует! Что за чертовщина? Стоит отправиться куда-нибудь на собственной «Калине», как следом обязательно увяжется ещё кто-то. Но как только я оказываюсь в машине Клёвы – заметить «хвост» невозможно.
До Голоб домчали за полчаса. Сейчас повернем направо, затем, через несколько километров, – в противоположную сторону, на булыгу… Первую остановку совершим, не доезжая села Мельница. Там, посреди поля, находится огражденная каменным забором территория, поросшая густым колючим кустарником. Это старинное заброшенное кладбище, однажды уже взятое под охрану отделом охраны памятников.
Я выхожу первым и веду за собой компанию через непролазные чащи к небольшому зданию а-ля Некрополь. И слева, и справа попадаются вскрытые могилы, но мы не обращаем на них внимания. Нас интересуют только склепы, до которых еще шагать и шагать.
Часовня наполовину разрушена. Вместо крыши над головой – бездонное синее небо. Каменный пол пробит в нескольких местах. Глубина подземных пустот – более двух метров. Наверняка отсюда шли ходы к некоторым захоронениям… Вот, кстати, одно из них.
MARIJA ORANSKA
11 stycznia 1823 roku – 15 marca 1880 roku[55]
В земле зияет огромная дыра. Кругом валяются обломки мрамора и декоративного ограждения. Говорят, часть этого дорогостоящего материала нашла достойное применение в некоторых художественных мастерских Луцка…
Следующий склеп разрушен, как в большевистской песне, до основания. Я прыгаю в яму. Кроме догнивающих гробовых досок и ржавых железных конструкций, на которых устанавливался гроб – здесь ничего нет.
Мы идем еще дальше. И находим в правом углу несколько гранитных скульптур. Комаровский старательно фиксирует их на фотоплёнку…
В ста метрах отсюда, в песчаном карьере гитлеровцы расстреляли всё еврейское население Мельницы. К сожалению, у нас нет времени, чтобы заглянуть туда.
Маршрут поездки тщательно разработан наперёд. И всё надо успеть. После Мельницы – Крывлин, затем Кашовка… Десятки километров по бездорожью, лесными партизанскими тропами. Конечно, можно ехать в объезд, как в прошлый раз – через бетонку. Но в том и смысл, чтобы посетить наиболее глухие места!
– Ну, что ты скажешь по этому поводу? – спросил Владимир, когда мы снова оказались в машине.
– Ты о чем? – удивился я.
– Стоит походить здесь с металлоискателем или нет?
– Если можешь пойти на такое кощунство – пожалуйста. До нас тут копали явно непрофессионалы. Скорее всего – простые сельские мальчишки…
– К тому же последний раз достаточно давно, – поддержал меня археолог Панышко. – Но я бы не советовал тревожить память мёртвых.
На нашего предводителя, приверженного к мистике, такое предостережение должно подействовать!
– Здесь можно делать бабки быстрее и проще, – встрял в разговор Комаровский.
Кливанский удивлённо уставился на него.
– Как?
– Всем известно, как ревностно относятся поляки к своему культурному наследию. Ты можешь возить их сюда на экскурсии. Спонсоры из-за Буга найдутся всегда…
Я вижу, что предложение журналиста пришлось Клёве по нраву. Он хитро улыбнулся и начал прокручивать в своей щедрой на выдумки башке какие-то новые варианты…
20
Следующую остановку совершили в центре Мельницы возле церкви, стоявшей на берегу узенькой речушки, в прозрачных водах которой чёрными тенями шмыгали крупные караси.
– Может, затянем? – предложил я. (Кловня, конечно же, лежит в багажнике.)
– Первым делом – самолеты, – назидательно изрек Вован, воспользовавшись словами из песни военных лет.
– Понял! Слушаю и повинуюсь…
Сергей, не медля, побежал к видневшимся на горизонте валам древнерусского городища, Николай принялся фотографировать окрестности, а мы с Клёвой, обогнув величественное культовое сооружение, оказались на простом крестьянском подворье с перекошенной избой посередине.
– Здесь живёт Жуковский[56]. Краевед-любитель. Он точно знает, где стоял замок, – на ходу пояснил Кливанский.
Двери домов в здешних сёлах на ключ не запирают.
– Добрый день! – крикнул я с порога.
На звук вылетела резвая бабулька с веником в руке.
– Вы к кому?
– К Виталию Михайловичу.
– Ой-ёй-ёй, – вдруг запричитала она. – Беда у нас… Дед после инсульта плохо слышит. И часто не понимает, чего от него хотят.
Нет, чтобы приехать на полгода раньше!
– И всё же, можно его увидеть? – настоял Кливанский.
– Конечно-конечно… Проходите в комнату.
Высокий мужчина с длинными седыми усами смотрел на нас без тени настороженности. Его лицо светилось неземной благодатью, добром и теплотой.
– Цэ до тэбэ! – бросила хозяйка.
«Присядьте!» – жестом пригласил ветеран.
– Я был у вас в прошлом году, – издалека зашел Владимир. – Вы мне показывали могилу неизвестного солдата четвёртого полка легионов польских в урочище «Березина»…
– А! – вспомнил Жуковский и, выдвинув ящик стола, достал из него несколько листов писчей бумаги, соединённых между собой канцелярской скрепкой.
Положил их прямо передо мною.
Матерь божья, да это же полный список бойцов УПА из деревни Мельница! За такое при коммунистах можно было схлопотать лет пятнадцать… А при Сталине – и вовсе пулю в лоб. Что-то перемкнуло старика!
Принимаюсь лихорадочно переписывать бесценные сведения в блокнот. Загурские, Демидицкие, Жуковские, Шевчуки, Ткачуки, Стрижевские… Всего 69 фамилий. А коммунистическая пропаганда утверждала, что движение сопротивления на Западе Украины не было массовым!
Мобилизационно-организационный отдел, идеолого-организационный, хозяйственный, боевая группа самообороны. Здесь же связные, медсёстры… Рядовые, подстаршины, старшины. Четкая военизированная структура, иерархия!
Мой авторитетный товарищ совершенно не понимает, какая сенсация попала нам в руки. Зачем ему реестр повстанцев? Вот если бы карта с указанием места, где хранятся драгоценности.
– Может, вы подарите этот список писателю?! Я заплачу! – предложил Владимир и сразу же обрёл союзника в лице шустрой бабульки.
– Отдай им бумаги, Виталичку, – ласково промурлыкала старушка. – На кой ляд он нам сдался?
– Берите, – улыбнувшись, прошептал краевед.
На радостях Григорьевич «отстегнул» им несколько червонцев и, довольный собой, приступил к дальнейшему «допросу»:
– Вы про казну ничего не слышали?
Хозяйка усекла, что дело пахнет деньгами, и, сориентировавшись в обстановке, взяла на себя роль переводчика:
– Про казну спрашивають! – закричала она прямо в ухо супругу.
– Какую? – тихо выдавил тот.
– То ли брусиловскую, то ли польскую…
– Польскую! – следом за Клёвой повторила старуха. Фамилию Брусилова она, по-видимому, слышала впервые.
– Не знаю.
– А замок… Замок где был?
– Про замок спрашивають…
– Боны?
– А то кого же!
– Да как вам сказать? В поле. Между Мельницей и Крывлином. С левой стороны. Между прудами…
– Понял? – Кливанский победно взглянул на меня.
Задерживаться дольше мы не стали.
Позвали Комаровского и попросили сфотографировать на память стариков.
Как раз поспел и Панышко!
– Это фантастика! Здесь столько работы… Копать и копать… Но где взять средства? – несвязно бормотал он.
21
Возле телеграфного столба, на котором свили гнездо аисты, поворачиваем налево.
– До Крывлина – километров пять. Через поле, – вполголоса сообщает Кливанский. Неизвестно только кому. Любой из нас знает этот регион не хуже его!
«Мерс» лихо бежит по извилистой дороге, щедро усыпанной крупным гравием. Некоторые камушки из-под наших колес отлетают далеко в сторону… Хорошо, что нет встречных машин, иначе б мы непременно разбили кому-то стекло.
– Гляди! – Панышко вдруг ткнул пальцем в сторону двух небольших холмиков, рядом с которыми располагалась ровная площадка, напоминающая футбольное поле. – Здесь я уже искал… Может, предпринять еще одну попытку?
Мы вышли из машины и принялись кружить по болоту. Может быть, когда-то здесь ступала нога самой королевы Боны… Чтобы начать раскопки, нужны хоть какие-то ориентиры, точные показания свидетелей. А их-то у нас и нет! Не принимать же всерьёз утверждения тяжело больного Жуковского…
На поле пасут коров сельские пацаны.
– Эй, поди сюда! – позвал Панышко одного из них.
Курносый паренёк с гладко выбритой головой, не робея, приблизился к нам.
– Что это за место, знаешь?
– Поле!
– А что здесь раньше было?
– Поле!
– Про замок ничего не слышал?
– Не-а…
– И дедушка с бабушкой ничего не рассказывали?
– Нет…
«Так нам никогда не добраться до истины. Лучше переговорить с оставшимися в живых фигурантами списка. Эти в основном национально сознательные люди, жадно схватывающие всё, связанное с историей родного края. Соберу их всех вместе и выведу на поиски», – решил я.
Спустя мгновение мы заняли места «согласно купленным билетам», и «мерс», ведомый крепкой Славкиной рукой, рванул вперёд к уже показавшейся на горизонте деревне Крывлин.
Впрочем, такие населённые пункты уже и деревней называть как-то неудобно. Несколько покосившихся изб вдоль одной-единственной улочки…
Работая в архиве, я установил, что где-то здесь должны располагаться фортификационные сооружения австрийской армии периода Первой мировой войны. Сообщение об этом не вызвало энтузиазма у Кливанского, зато Панышко проявил бурный восторг.
Всего мы нашли четыре дота. Все они в нынешнее время находятся на огородах местных жителей и служат в качестве… овощехранилищ.
Бетонные бункера и сейчас выглядят внушительно. Прорвать оборону врага было совсем непросто… Гонимые на убой простые русские крестьяне, облачённые в воинскую форму, со слезами на глазах (исторический, между прочим, факт) раз за разом штурмуют укрепрайон. Строчат пулемёты. Ряды нападающих заметно редеют… Сколько их полегло в наших широтах! Сколько юных жизней с обеих сторон поглотила та бессмысленная бойня! Воздать бы всем должное… Но наше обанкротившееся государство не в состоянии сберечь оставшиеся памятники, не говоря уже о том, чтобы поставить новые…
«Минуту молчания» прерывает мощный сигнал клаксона. Князю Кливанскому не терпится в дорогу. Что ж, у него в этом регионе свой, узкий, специфический интерес! И мы вынуждены считаться с этим.
22
Теперь «мерседес» летит в направлении бетонки, чтобы за деревней Мырин юркнуть направо в густой смешанный лес, через который лежит прямая (и самая короткая) дорога на Кашовку – конечный пункт нашего сегодняшнего путешествия.
Минут двадцать петляем среди берёз, дубов и елей. Периодически останавливаясь для того, чтобы срезать очередной гриб. Летом они предпочитают расти вдоль просёлочных дорог. Может быть, потому, что именно там собирается наибольшее количество тепла и влаги?
Проходит еще четверть часа – и мы паркуем авто во дворе моего друга Леонида.
Поздоровавшись, выкладываем подарки: несколько бутылок «Кагора», парочку арбузов да с пол-ящика «Зэмана». Вино – для Ольги, прислуживающей батюшке в местной церкви, пиво – гостеприимному хозяину.
На часах – 11.00. Сейчас нам, как всегда, предложат завтрак, плавно переходящий в обед. С горилкой и нудными разговорами про «лыху селянську долю». Отмазаться на сей раз будет непросто – за рулём ведь не я, а Славик.
Что ж… Помирать так с музыкой! Вот только поболтаю с другом, пока мы оба трезвы – и за стол.
Отзываю Ткачука в сторону, и мы вдвоём, сопровождаемые настороженными взглядами Кливанского, не спеша, спускаемся к Стоходу.
– У меня к тебе большая просьба, Лёнь…
– Говори!
– Помоги установить имена всех воинов УПА.
– Зачем?
– Меня интересуют бандеровские схроны…
– В наших сёлах остались только те, кого в сорок четвёртом мобилизовали в Красную Армию, или же те, кто после войны получил срок и, отмотав его, вернулся на родину… «Непримиримые» прекратили сопротивление гораздо позже, в середине пятидесятых. Большинство из них сумели уйти на Запад, остальные полегли. Так что и расспрашивать, в принципе, некого. Хотя… Есть один дедок в соседней деревне. По кличке Ворошилов. Может, он что-то знает?
– Устрой нам встречу.
– Запросто. Но, мне кажется, никакого проку от нее не будет…
– Поясни…
– Сейчас только и слышно: схроны, схроны… А кто их видел? То-то же – нет таких людей.
– Ну, не скажи!
– Как ты думаешь, за годы вооружённой борьбы энкаведисты нашли хоть один бункер?
– Конечно!
– И где он?
– Обнаруженные схроны сразу взрывали.
– Давай зайдём с другой стороны… Нынче борцы за вильну Украину – в большом почёте. Почему же никто из них не показал, где он прятался в послевоенные годы, а?
– Те, кто и по окончании войны продолжал бороться с Советами, или погибли, или слиняли за границу – ты сам об этом говорил.
– Вот мы и пришли к общему знаменателю… – торжествуя, подытожил Ткачук. – Айда, накатим по соточке. Сегодня я тебя живым не выпущу!
– Погоди… Успеем ещё… Скажи, про замок Боны тебе ничего не известно?
– Ты ещё пять лет назад об этом спрашивал.
– А про брусиловскую казну?
– Не знаю, Брусилова она или ещё чья-то, но слухи в деревне ходят. А дыма без огня, как известно, не бывает…
– Вот и я о том же. Найди нужных людей, побалакай с ними…
– Поговорить нетрудно…
– Все расходы беру на себя…
– Что я бутылки самогона не найду?
– Вот-вот… Водки не жалей. И денег тоже. Мы компенсируем!
– Оставь! – решительно рявкнул Леонид, заметив, что я полез в карман. – Дружбу деньгами не измерить… А мы с тобой кто?
– Самые первые кореша!
– Так-то оно лучше… Оставайся ночевать – утро вечера мудренее. Завтра все вопросы и порешаем.
– Забыл? Нас много!
– Ничего, места всем хватит…
– Ладно, я перетру с Володей…
– Что это за тип?
– Князь. Наместник короля на Волыни.
– Да ну?
– Точно!
– А с виду такой простак… Он пусть тоже останется. Народ разговорчивее становится в присутствии титулованной особы… Ну, пошли завтракать, а то Ольга обидится!
23
Как оказалось, не один я хотел поболтать с Леонидом. Кливанский тоже намеревался задать ему несколько вопросов. Он уже давно выглядывал нас, нетерпеливо прохаживаясь по просторному крестьянскому двору…
– Что вы замышляете? – спросил он, насупив брови.
– Переворот! – улыбнулся я.
– Не люблю, когда вокруг меня плетут интриги…
– Никто ничего не плетёт! – огрызнулся Леонид.
– Тебя никто не спрашивает! – грубо оборвал Клёва. (Что на него нашло?) – Думаю, у компаньонов не должно быть секретов друг от друга? (Это уже в мой адрес!)
– Никаких секретов нет и быть не может. Я просил Леонида познакомить меня с ветеранами УПА. Может, они посодействуют в наших поисках.
– Это правда? – Владимир пристально посмотрел в глаза моего товарища.
– А то как же…
– Тогда – прошу прощения. Не хотел вас обидеть…
– Ничего…
– Жизнь нонче пошла такая… Вокруг – одни подонки и предатели. Только и жди подвоха…
– Может, не в тех кругах вращаешься? – поддел Ткачук.
– Наверное, – миролюбиво согласился Кливанский. – Больно многие ищут выгоды от дружбы со мной…
– К нам это не относится!
– Согласен… Недавно мне доложили, что в вашем районе проживает один бандеровец, которому известно местонахождение некоторых схронов.
– Кто?
– Безногий.
– Не знаю такого…
– Найди!
– Попробую. Оставайтесь ночевать у нас…
– А что, я – за! Только как на это посмотрят Серёгины друзья?
– Отпусти их домой. На машине. Утром водитель вернётся, – быстро нашёл выход из положения Леонид.
…Часа в три дня окосевшие Комаровский и Панышко отбыли со Славиком в Луцк, а мы с Владимиром отправились… на Стоход. Сколько ни говори, что пьяному нельзя лезть в воду – на нашего брата это не действует.
К счастью, никто не утонул. Зато оба протрезвели. Так что от нарушения правил бывает не только вред, но и… польза.
Вдоволь накупавшись, устало плюхаемся на жёлтый песочек. Я гляжу на живот Кливанского и подсознательно начинаю считать шрамы. Их явно больше трёх!
– Эй, Григорьевич, можно один нескромный вопрос?
– Валяй!
– Сколько пуль выпустили в тебя?
– Семь.
– И все попали в цель?
– Так точно… Вот смотри: одна – в руку, вторая – в…
– Стоп… Стоп, – недипломатично перебиваю его. – Сейчас не этот вопрос меня волнует. По ментовским материалам, у тебя три ранения. Понял? Всего лишь три! И то из мелкокалиберки.
– Так вот почему они запустили в обиход «утку», что киллер стрелял не на поражение!
– Тебе тоже известно об этом?
– А то как же… Но ты не сомневайся, Серёга – семь… Семь дырок девятого калибра.
– Как «девятого»? 5,6!
– Это тебе тоже «мусора» сказали?
– Да.
– Странно… В прокуратуре мне показывали гильзы. От «макарова». Можешь проверить…
– Тогда почему у ментов другие сведения?
– А ты у них спроси…
Мать моя! Спортивный пистолет калибра 5,6 (например, «марголин») и боевая девятимиллиметровая «пушка» – всё равно, что земля и небо! В те годы, когда наша страна (я имею в виду СССР) не без успеха боролась за утверждение коммунистических идеалов во всём мире, на Острова Зелёного мыса поставили крупную партию пистолетов Макарова… Тамошние полицейские без раздумий применяли огнестрельное оружие, и в стране резко возросло число жертв среди гражданского населения. До такой степени, что даже видавшие виды аборигены стали требовать перевооружения стражей правопорядка. И тогда ПМ заменили мелкокалиберными вальтерами производства ГДР. Количество пострадавших резко пошло на убыль…
Что из этого следует?
А то, что кому-то было выгодно приуменьшить опасность, грозившую Кливанскому в результате покушения. Кому? Зачем? На этот вопрос мы оба по сей день не нашли ответа.
24
Вернувшись с реки, стали искать хозяина. Его нигде не было.
– Леня пошёл в Пидрижжя, по вашим делам, – пояснила Ольга, выпекавшая пирожки с маком.
И мы решили покемарить. Для этих целей лучше всего подходит горыще[57], имеющееся в каждом приличном сельском доме… Одевшись, зарываемся с головою в сено. Засыпаем, как сказал бы дедушка Ильич, надолго и всерьёз.
…Ткачук вернулся только в семь вечера и сразу принялся нас тормошить.
– Подъем, лежебоки! Ночь впереди!
– Ну что, выходил? – потягиваясь, спросил я.
– Ворошилов придёт сам. В девять утра.
– Спасибо.
– Вставайте. Пора вечерять…
Стол уже был накрыт. При виде горилки мы с Вованом чуть не лишились дара речи. Попросили заменить её молочком. Хозяева, к счастью, не возражали.
Пироги получились пышными, румяными и чрезвычайно вкусными. Мы долго не могли оторваться от них. А когда все же оторвались, то решили снова пойти на Стоход, чтобы поставить на ночь путанку – так здесь называют сеть, ударившись в которую один раз, рыба уже не в состоянии самостоятельно выбраться из нее. Как и кловня, это чисто браконьерская снасть. Но, полагаю, щедрая матушка-природа не останется в особом накладе, если мы лишим ее нескольких крупных представителей класса водных позвоночных. Мелкая рыбка не пострадает – она спокойно пройдёт через трёхсантиметровое очко…
На берегу возле мостика какие-то люди колдуют с мощным аккумулятором. Рядом с ними уже готова к плаванию двухместная резиновая лодка.
– Снова эти подонки! – грозно зарычал Леонид.
– Ты чего? – недоумённо переспросил Кливанский.
– Да вот… Повадились к нам одни ковельчане. С электроудочкой. После них не остаётся даже колючки. А если и уцелеет какая особо шустрая рыбина – давать потомство уже не сможет никогда…
Он прислонил к одиноко растущему деревцу мешок с сетью и решительно направился к приезжим. Я хотел пойти с другом, но Володя удержал меня. До потенциальных противников – метров тридцать, не более. Чуть что – мы успеем прийти на помощь.
Сначала разговор шёл на полутонах, но вскоре участвующие в нём стороны стали срываться на крик. Живой украинский язык сменили ругательства. И вот уже один из чужаков набросился на Ткачука.
Пора!
Я взял на себя правого, более крупного губителя природы. Схватил его за патлы, нагнул голову до уровня своего пояса и несколько раз прошелся коленом по фейсу. Кливанский тем временем с одного удара вырубил второго, тощего, как черноморская тюлька, рыбака и швырнул недвижимое тело поперёк моста. Да так, что свисавшая с него башка почти полностью ушла под воду. Благодаря чему тощий довольно быстро пришёл в себя. А мой ещё продолжал рыпаться. И даже, захватив меня за талию, попытался провести классический борцовский приём.
Э, парень, тут тебе не татами!
Не выпуская из рук густой загривок, запрокидываю голову назад и с правой наношу резкий удар в тяжёлый подбородок. Мужик начинает медленно оседать на землю. Тогда я разворачиваю его и даю сочный пинок под зад. Незнакомец сваливается в реку и начинает беспомощно махать руками.
– Забирай аккумулятор. В хозяйстве пригодится, – обращаясь к Ткачуку, властно распорядился Клёва, когда всё было кончено.
Тот схватил мощную батарею и, тяжело дыша, попёр её в свой двор.
Благодаря благодатному воздействию воды оба браконьера быстро оклемались и теперь о чём-то шептались на противоположном берегу. И тут я заметил еще два силуэта, отделившихся от автомобиля, припаркованного на горке в полусотне метрах от нас. «Сообщники!» – мелькнула в голове мысль. Владимир наверняка подумал то же самое.
Итак, мы взяты в тиски. С тыла наступают два уже получивших сполна рыбака, спереди – двое из «резерва». Как быть? Заняться «свеженькими», оставив Клёве битых? Или сначала вместе проучить знакомую парочку, а затем взяться за вторую?
В руках одного из новоприбывших что-то блеснуло. О ля-ля, это же лезвие ножа! Его напарник вооружён обрезом охотничьего ружья. А сзади нас подпирают их уже однажды поверженные товарищи!
Не сговариваясь, бросаемся к мосту. Хватит церемониться! Теперь наши действия будут предельно решительными и жёсткими. Чёткий болевой приём – и крепыш ползает на коленях. Перехватываю его горло и толкаю впереди себя. Ту же самую процедуру проделывает со щуплым Владимир. Бедняга корчится от боли в его крепких руках. Так и движемся на двух вооружённых людей, укрывшись за живыми щитами.
Не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы в тот миг над лугом не раздался громкий голос Леонида:
– Ну-ка, бросайте оружие, ребятишки!
В руках моего товарища грозный ижевский карабин, предназначенный для охоты на кабана. Чтобы подтвердить серьёзность своих намерений, он дважды стреляет в воздух. Язык силы понятен даже более отмороженным типам, не то что этим лохам. Сначала нам под ноги летит нож, за ним – обрез. «Заложники» по проторенной дорожке возвращаются в воду. Два их агрессивно настроенных «подельника» тоже получают сполна.
– Я Кливанский! Слыхали такую фамилию? – на прощанье интересуется Владимир.
Браконьеры дружно кивают головами.
– Так вот, ещё раз встречу на своем пути кого-нибудь из вас – яйца оторву, ясно? А сейчас валите отсюда как можно быстрее, пока мы добренькие!
Второй раз повторять просьбу не пришлось. Спустя мгновение непрошеные гости, стараясь опередить друг друга, скрылись в салоне автомобиля. За ними бежал Ткачук с ножом и обрезом.
– Забирайте свои цацки. Ещё не хватало из-за них иметь неприятности, – приблизившись к машине, сказал он.
– А лодку взять можно? – полюбопытствовал один из браконьеров.
– Берите и проваливайте.
Двое ковельчан, опасливо постреливая испуганными глазами, принялись складывать резиновую лодчонку. Через пять минут мы остались на берегу одни…
Начинало темнеть. Я разделся и вошёл в воду. Метров пятнадцать путанки протянул вдоль дальнего левого берега, оставшийся хвост перекинул поперёк речушки.
– Сеть снимем в пять утра, – сообщил Леонид. – Кто со мной?
– Пойдём все вместе, – пообещал Кливанский.
25
Ольга постелила в самой лучшей комнате, но мы отказались. Опять полезли на чердак. В маленькое окошко хорошо была видна часть звёздного небосвода, с улицы не доносилось ни звука, только где-то совсем рядом жужжали и стрекотали неизвестные ночные насекомые… Лепота!
Я, наверное, смог бы моментально отключиться, если б не Кливанский, который постоянно переворачивался с боку на бок.
– Чё, старина, не спится?
– Сколько можно?
– Давай поговорим.
– На какую тему?
– Про житьё-бытьё.
– Чьё?
– Твоё и моё.
– Давай.
– Почему ты до сих пор один?
– А то не понимаешь? Найти бабу – не проблема, детишек наплодить – ещё проще. Но где гарантия, что завтра меня не настигнет пуля? Это не жизнь, это хождение по лезвию ножа!
– Несчастье может случиться с каждым.
– Да… Можно упасть на ровном месте и отдать Богу душу. Или погибнуть в автокатастрофе. Но это совсем не то… У нашего брата каждый день – как последний. В одном только Луцке скольких грохнули! Скольких посадили! Да и у оставшихся покоя нет. Тому прострелили ноги, того взорвали в автомобиле. Конкуренты не дремлют! Но есть ещё и правоохранительные органы… С ними тоже надо держать ухо востро. Иначе пару патронов или вязку соломки подбросят непременно. Опять КПЗ, СИЗО, допросы, побои, издевательства… Разве это жизнь?
– Насколько мне известно, ты давно отошел от дел?
– По теории – да! А на практике… Люди по привычке идут за помощью ко мне. Приходится набивать стрелки, назначать разборки… А ты почему до сих пор холост?
– Сам понимаешь, моя работа тоже довольно рискованна. Это раз.
– А два?
– Один из героев писателя Луи Буссенара предупреждал: «Никогда не доверяйся самкам. Ни человеческого рода, ни животного»… Была у меня долгие годы одна подружка. Водила за нос, крутила мною как могла. Теперь жду подвоха от каждой юбки.
– Лично я не против семьи и брака. Давно пора завести детишек, вести спокойную, размеренную жизнь.
– Так в чём дело?
– А жить на что буду? Питаться, одеваться? Все ниши в легальном бизнесе забиты. Бывшей номенклатурой и подконтрольными ей лицами… Если какая-то фирма процветает – значит, за ней стоит кто-то из начальства. Плодить на свою голову конкурентов их не заставит никто. Вот недавно в Луцке продавались уксусный и макаронный цеха. Как водится, провели аукцион. Стартовую цену назначили – курам на смех. Но перед началом торгов один депутат Верховной Рады предупредил участников: «Если кто-то вздумает подымать планку – будет иметь проблемы!» Естественно, оба цеха вскоре отошли под его крылышко. Уксусный за 2500 гривен, макаронный – за 3600. Кто же за такие деньги не купит?
– Эх, Володя, Володя… Любое решение украинского парламента или правительства нынче следует рассматривать сквозь призму личных материальных интересов…
– Как ты думаешь, когда они нажрутся? – тихо спросил Клёва и тут же сам дал ответ: – Да, наверное, никогда! Сначала нужно обеспечить свои семьи, затем – товарищей, компаньонов, кумовьев… Одного не понимают ребятишки: их власти всё равно придёт конец! И, если сейчас не утвердить в стране верховенство закона, кто-то более сильный вскоре обберет их родственников, разорит друзей, пустит по миру детей и внуков… А, давай спать. А то от этих разговоров один головняк…
– Давай!
26
Скрип лестницы, ведущей на чердак, раздался одновременно с пением первых петухов.
– Подъём! – заорал Леонид.
В распахнутую им дверцу ворвались ранние солнечные лучи. Вдали открылась роскошная панорама, затмить которую не мог даже густой туман, висевший над поймой. Зелень деревьев и кустов, растущих по обоим берегам реки, казалась особенно чистой, даже яркой. Воздух быстро наполнялся разнообразными звуками. Нет, не металлическими, искусственными, как в городе, а натуральными, живыми!
Мы трусцой побежали на Стоход. Путанка была на месте. Но несколько её поплавков ушли глубоко под воду. Неужели крупняк?!
Я первым переправился на противоположный берег, наклонился, отвязал от коряги конец нейлонового шнура и потянул на себя. Медленно начал выбирать сеть… Как там меня учили? Грузы к грузам, поплавки к поплавкам…
Спустя мгновение на поверхности реки показалась огромная щука. Пытаясь освободиться, она извивалась и била хвостом, но это приводило только к еще большему ее запутыванию. Подоспевший Леонид «пожалел» беднягу, умело свернув ей голову… Больше ничего крупного не попалось. Так… Несколько линей да десяток красных карасиков граммов по триста-четыреста, на фоне матёрой серой хищницы они выглядели чуть ли не килькой.
До визита Ворошилова оставалось немало времени. Отправив Ткачука с добычей домой, мы с Вовкой сначала искупались, затем совершили лёгкую пробежку до ближайшего лесного массива. Посреди берёзовой просеки стоял полноприводный «мицубиси» с киевскими номерами, в салоне которого спали двое крепких парней. «И зачем они приперлись в такую даль?» – подумалось мне. На лице Кливанского тоже промелькнула тень тревоги. Впрочем, она быстро исчезла. Люди, как люди, где хотят – там гуляют, у нас ведь демократическая страна, гарантирующая свободу передвижения! Побродив часок по молодому сосняку, мы набрали на завтрак немного лисичек и наперегонки рванули домой.
27
Ровно в девять утра на подворье Ткачуков ступил седовласый мужчина с очень приятным и достаточно холёным (для сельской местности) лицом. В голубых глазах, не утративших задора и блеска, не было ни красных прожилок, ни болезненной слезливости. Опрятный костюм и свежевыглаженная сорочка с неброским галстуком только усиливали впечатление.
– Знакомьтесь, Василий Сафронович Пархотюк, – сияя, как майская роза, представил гостя Леонид.
– Здравствуйте. Я Бортнев. Сергей Иванович. А это – Владимир Григорьевич – князь, наместник короля Украины-Руси в Волынской области.
– Очень приятно! – лицо ветерана на мгновение озарила сдержанная улыбка. – Ворошилов. Чем могу быть полезен?
– Сейчас я работаю над серией репортажей под общим названием «Повстанческие судьбы», – начинаю импровизировать на ходу. – И горю желанием записать ваш рассказ.
– Что ж, спрашивайте…
– Откуда у вас такой экзотический псевдоним?
– А в нашем отряде были и Ленин, и Берия – почти всё Политбюро…
– Как это могло случиться?
– Когда в 1939-м пришли первые Советы, на Полесье наконец стала поступать периодика. Естественно, пропагандистской направленности. Одна острая на язык девушка увидела портрет Ворошилова на первой странице «Правды» и ляпнула, мол, вылитый Пархотюк! С той поры и прилипла ко мне кличка…
– Значит, особой ненависти к коммунистам вы не питали?
– Нет, конечно… Кстати, Советы назначили мне пенсию – 56 рублей, а незалежная ненька расщедрилась поначалу аж на 47 гривен… Нет, не за такую Украину мы боролись.
– А за какую?
– За свободную, демократическую страну, в которой главенствует закон! Между прочим, мы без солтыса[58] даже иголку взять не могли. И если б наш командир – Рудый – который, по некоторым данным, был советским полковником, узнал, что кто-то из его подчиненных грешит мародерством – расстрелял бы на месте!
– Кто были ваши главные враги?
– Гитлеровцы и полицаи… Мы защищали местное население, не давали угонять людей в Германию, отбивали конфискованный у крестьян скот. А советских партизан не трогали. Поймаем, отберём оружие, дадим копня в дупу – и отпустим на все четыре!
– Какие сражения запомнились более всего?
– Бой возле села Яновка. Уж больно много моих друзей там полегло… Но и немчукам дали неслабо. Одного из них даже в плен взяли. Славный такой малый, он нам в походах кушать варил. Позже обменяли его на двух наших…
Кливанскому не терпелось немедленно перейти к более материальным вещам – казне и схронам, но я настолько увлёкся, что не давал старику передышки…
– За участие в УПА вы преследовались Советской властью?
– А то как же! Получил положенные двадцать пять плюс пять. Отбывал наказание в Норильске. Много работал на лютом морозе, но зла на русских не держу…
– Когда освободились?
– В 1956-м… Как говорится, откинулся по «половинке»…
– В то время только-только сложили оружие некоторые непримиримые. Они проведывали вас?
– Бывало – заходили, но никаких новых идей не предлагали…
– Не звали резать учителей, библиотекарей?
– Может, кто и резал, только не наши парни! Некоторых из них рекрутировали в 1944-м, некоторых выслали в Сибирь, так что против мирных жителей даже физически воевать они не могли. Террор вершили в основном бывшие полицаи. Жаль, что порою нас ставят в один ряд с ними. Возьмите, например, меня… Разве б вернулся я домой, если б на моих руках была кровь односельчан?
– С кем из ветеранов УПА вы поддерживаете сегодня связь?
– А это пусть они сами скажут.
– Безногого, безногого знаете? – не выдержал Владимир.
Пархотюк лукаво улыбнулся и дал отрицательный ответ. Может, из-за того, что Клёва говорил с заметным русским акцентом?
– Ещё нас интересуют схроны, – попытался направить разговор в нужное русло Леонид.
– Зачем? – насторожился Василий Сафронович.
– Мы хотим взять их под охрану короля Ореста! – неуклюже пояснил Владимир Григорьевич.
– Нет. Не знаю, – вдруг пошёл в отказ Ворошилов.
Я прострелил Клёву презрительным взглядом и снова взял инициативу в свои руки:
– Кроме творческой мы занимаемся еще и поисковой деятельностью. Устанавливаем памятные исторические места, связанные с событиями Первой и Второй мировой войн, организацией повстанческого движения в Украине. В ваших местах ходит легенда о брусиловской казне. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Говорят, что казна зарыта на Поповом поле.
– Что? – вскрикнул Кливанский и… окончательно вспугнул старика.
– Пусть Лёня вас туда сводит. А мне пора до дому…
– Погодите… Сейчас будет машина. Мы вас отвезём…
Но ветеран почувствовал подвох и уже спешил со двора.
28
Через пару минут в наш двор через распахнутые ворота, громко сигналя, въехал знакомый «мерседес». Рядом со Славиком сидел ещё кто-то. Приглядевшись, я узнал Яшу.
– Он прибыл по моей просьбе, – пояснил Клева. – Воспользуемся гостеприимством хозяев и поживём недельку на горыще…
– Моего согласия уже не требуется?
– Тебе здесь не нравится?
– Нет, почему же… Но с каких пор ты всё решаешь за меня?
– Извини.
– И вообще… Мне надо предупредить родных…
– Мы это предусмотрели. Яша, принеси мобильник, – наслаждаясь произведенным эффектом, распорядился Владимир.
Я набрал код, домашний номер и вскоре услышал в трубке мамин голос:
– Алло.
– Привет, мамуля!
– Ты откуда? Звонок вроде как междугородний…
– Из Кашовки. Отдохну, покупаюсь-порыбачу… пока погода…
– Ты с кем?
– Не переживай… Нас целая банда.
– Хоть не пейте…
– Тут одни трезвенники.
– Когда вернетесь?
– Денька через два-три…
– Сразу позвони.
– Непременно, мам…
– Целую!
И в трубке раздались короткие гудки.
– Ну, как, уладил проблему? – то ли спросил, то ли констатировал факт Князь Кливанский.
– Да, спасибо…
– Теперь – по коням, и на Поповое поле! Лёня, ты готов?
– Какой там, – пробурчал Ткачук. – Я без завтрака – ни шага!
– Знаем мы ваши завтраки!
Но в этот раз горилку на стол даже не ставили. Только колбасу и травяной чай.
После чего все пятеро стали упаковываться в автомобиль.
– Давай на Софьяновку! – громко приказал наш проводник, оккупировавший переднее сиденье.
– Куда-куда? – повернув лицо к шефу, спросил Славик.
– Не знаю, слушайся его.
– Направо… У второй развилки – налево… Теперь километров пять только прямо!
«Мерс» еле полз по ухабистой лесной тропе, время от времени бросаясь то влево, то вправо, чтобы объехать очередное неожиданное препятствие: то ров с водой, то поваленное дерево… Как вдруг дорога расширилась и разделилась на два потока, огибающих островок с длинным рядом стройных берёзок. На нем стояли какие-то каменные глыбы…
– Стоп! – заорал я.
Как оказалось, это были могилы русских воинов, погибших в Первую мировую. Сразу вспомнился Комаровский. Как мы не догадались хотя бы оставить его «Кеннон»?
– Яша, сфотографируй памятники, – в очередной раз прочитав мои мысли, распорядился Владимир. – А то писатель умрёт от горя.
29
Мы проехали ещё с полтысячи метров и, когда лес остался позади, остановились посреди голой равнины.
– Вот оно, Попово поле! – торжественно сообщил Леонид. Только почему-то шёпотом.
Даже такому специалисту, как Яша, не хватит, пожалуй, и лета, чтобы отыскать золото на этих бескрайних просторах.
– Собери стариков, пусть точно укажут место, где стояла церковь, – наставлял Клёва Ткачука, когда мы отправились в обратный путь. – И узнай, появлялись в Кашовке шведы или нет?
– Какие ещё шведы? – только и спросил тот.
– А… Конкурирующая фирма, – отмахнулся Князь.
Домой вернулись в начале первого.
После сытного обеда с неизменным украинским борщом и горой разнообразного мяса хозяин отправился выполнять поставленное задание, бросив гостей на произвол судьбы. Благо в бардачке «мерса» нашлась новая колода карт… Играли и в «тысячу», и в «преферанс», и в «кинга». Поочередно выигрывали то я, то Кливанский. Остальные не отличались ни особым умением, ни везением, ни азартом.
Собирать грибы или таскать кловню не хотелось никому. Где-то ближе к вечеру Володя отправил Славика и Яшу в Голобы («Сколько можно жрать на халяву?»), а мне предложил посостязаться в добывании раков.
Мы взяли маски и пошли на Стоход. Конечно, он победил…
Привезённые продукты отдали хозяйке; Ольга сразу снесла их в погреб. Раков сварили и мигом уничтожили под пиво. Затем… снова взялись за карты.
Леонид вернулся ближе к ночи. Он был сердит и зол.
– Ничего конкретного узнать не удалось, – бросил он разочарованно и отправился спать.
Расспрашивать его я не решился. Сразу полез на чердак. Утро вечера мудренее!
30
В четверг при помощи старожилов удалось более-менее точно установить местонахождение сгоревшего русского собора. Яша обследовал искомый участок, но, конечно же, ничего ценного на нем не нашёл.
Следов жизнедеятельности шведов обнаружить также не удалось. И я принял решение целиком переключиться на поиски инвалида.
– Есть один такой. В Крывлине, – обнадёжил Ткачук.
Но, как оказалось, тот не имел никакого отношения к УПА. Зато он вспомнил, что в селе Мырин живёт еще один безногий старик. И назвал фамилию – Чабан.
Поблагодарив, мы рванули в соседнюю деревню. Быстро разыскали нужную хату. К сожалению, хозяина на месте не оказалось.
– Василий Тимофеевич поехал в Шкурат[59], – доверительно сообщила его супруга. – У нас белый «Запорожец». Может, встретитесь в пути?
– Как туда добраться? – рявкнул Князь, почувствовав «запах крови».
– Дорогу на бетонку знаете?
– Да.
– Километров через десять в сторону Ковеля будет автозаправочная станция – она принадлежит нашим детям. За ней повернете налево. Только будьте внимательны – указателя там нет.
– Ну, хорошо… Найдем мы этот Шкурат… А дальше?
– Подниметесь на горку и увидите усадьбу нашего старшего – Степана. Младший только начинает строиться в километре от него…
Ничего сенсационного в сообщении хозяйки мы с Лёней не находили, зато Кливанский аж подпрыгивал от нетерпения.
– Нутром чую – это то, что нам надо! Заправка, фазенда… Откуда бабки? Почистил схрон дедуля! Не зря руховец утверждал, что у него есть карта, – добавил он и осёкся, поняв, что сболтнул лишнее.
Уже темнело, но Владимир настоял на немедленном отъезде. Ткачук умело и точно вывел нас сначала на нужное село, затем – на фермерское хозяйство. Славик направил фары на маячившие впереди строения. Индивидуальный мощный трансформатор, специально подведённая линия электропередач, телефонные провода, несколько новых тракторов, теплица – всё это, конечно, впечатляло.
– Круто! Ну, очень круто! – вслух восхищался Клёва. – Один такой трансформатор тянет на десятку зелени… И потом, смотрите: цветочки возле дома вместо картошки и пшеницы, никаких тебе телятников или свинарников. Достал дед рыжье, ей-богу достал!
Лучи автомобильных фар бегло ощупали всю округу и остановились на белом «Запорожце». Рядом с ним стояла какая-то иномарка, очертаниями напоминавшая лёгкий джип… В это время из дома вышли двое мужчин. Они о чём-то шептались, указывая в сторону горы, на которой торчал наш автомобиль. Спустя мгновение незнакомцы скрылись в салоне минивена, и мы стали готовиться к неизбежной скорой встрече.
Я со взведенной «Береттой» стал справа от «Мерса», Славик с какой-то разрешённой пухкалкой – слева. Кливанский с моим «Супер-П» уселся на капот. Из-под горы на всех парах летел «Мицубиси». Тот, что ночевал в берёзовой посадке!
Увидев отряд вооружённых людей, иномарка дала задний ход и, лихо развернувшись, быстро рванула в обратном направлении. Однако на ферму она больше не заезжала. Свернула направо в густой лес и скрылась за горизонтом. Мы даже не предпринимали попыток догнать ее. Куда «мерсу» до джипа на пересечённой местности!
– Всё. На сегодня хватит, – довольно потирал ладони Владимир. – Завтра утром снова наведаемся в Мырин. Но тачку придётся поменять. Надеюсь, Леня подыщет для нас какую-то клячу…
– У моего брата есть «Волынянка», – отозвался наш верный помощник. – Остаётся только заправить её бензином.
31
Десять литров горючки выцедили из бака «мерседеса». До Мырина хватит, а если придётся опять ехать в Шкурат – заправимся на бетонке.
Для наших дорог – машины лучше нет. Особенно в сезон дождей, когда в полесские сёла можно добраться разве что вертолётом. Или «Волынянкой». Она садится на брюхо, визжит, но упрямо ползет вперёд!
Нынешнее лето выдалось засушливым. Поэтому ЛуАЗ летит по бездорожью со скоростью шестьдесят километров в час.
Вот и Мырин. «Запорожец» во дворе, значит, хозяин дома!
Яша со Славиком остаются в салоне иномарки. Я, Клева и Ткачук неспешно бредём в просторную селянскую хату.
Василий Тимофеевич[60] сидит на кровати, опёршись на самодельный костыль. В углу комнаты, увешанной портретами украинских гетманов, покоится самодельный протез…
Чабан, как и Ворошилов, не похож на заурядного сельского труженика. Обычно сгорбленного и спитого. Он крепок, подтянут, суждения его здравы и мудры. Забегая вперед, скажу, что именно этому скромному и мужественному человеку было суждено перевернуть все мои представления о повстанческом движении на западе Украины. Может, его искренний рассказ, записанный мною на диктофон, переубедит ещё кого-то?
– Родился я в 1920 году в селе Мырин Велицкой гмины Ковельского повета Волыни, в то время пребывавшей под властью панской Польши. Наш край – Голобщина – представлял собой образец единения разных народов: евреев и словаков, поляков и украинцев, чехов и караимов… Простые люди всегда терпимо относились к представителям другой национальности. А вот господа нас иначе как быдлом не называли. Даже «ридну мову» запрещали преподавать. Чтобы украинская молодёжь и думать забыла о самостоятельном государстве…
Но был и позитив… Чтобы внушить уважение к чужой истории, для нас организовывали многочисленные экскурсии. Водили к месту, где стоял замок королевы Боны, возили в деревню Костюхновка, где располагалась крупнейшая польская колония – та местность так и называется «Польская гора». Когда-то, во время Первой мировой войны, одна из тамошних крестьянок спасла от плена самого «маршалека Пилсудского», который в 1926 году стал фактически диктатором Речи Посполитой и ныне чествуется как национальный герой.
Наша семья была довольно большой и дружной. Отец – Тимофей Флорович, мать – Евдокия Васильевна, девятеро детей (четыре мальчика и пять девочек). Жили не бедно, но тяжёлый крестьянский труд познали с малых лет… Уже тогда на Голобщине ощущалось мощное влияние коммунистов. Более двадцати односельчан открыто призывали к воссоединению с СССР… Но мой отец, верой и правдой служивший идеям вильной Украины, сумел привить детям любовь к Родине. Ещё в 1919 году, возвращаясь домой с империалистической бойни через голодный Саратов, он собственными глазами наблюдал «большевистский рай» и не желал такой судьбы своему народу.
В 1939-м пришли первые Советы. И сразу развернули массированное наступление на позиции так называемых кулаков, которых тысячами высылали в Сибирь. Нас спас отец, предпринявший «стратегический ход», – он первым вступил в колхоз. Власти по достоинству оценили его поступок. Меня в двадцать лет назначили бригадиром…
Что запомнилось? Танцы. С утра до ночи. Точнее, наоборот: с ночи до утра. Для этих целей приспособили помещичью усадьбу. Сейчас там не найти и кирпичика… Против тех, кто не хотел хозяйствовать коллективно, применяли бойкот. С ними не разговаривали, не приглашали на танцы. То есть уже тогда коммунисты поощряли не «пахарей», а «песняров-танцюристов». Такой линии они придерживались всегда. Оттого и сгинули!
22 июня 1941 года началась самая страшная в истории человечества война. Сами немцы на Полесье появлялись крайне редко. «Новый порядок» обеспечивали добровольцы, которых набирали из числа антисоветски настроенных украинцев. Они помогали оккупантам реквизировать у населения скот, продукты питания, составляли списки «остарбайтеров». Погнали в Германию и одну из моих сестёр. В то время УПА уже стала реальной силой и могла достойно противостоять агрессорам. Одну из самых ярких операций мы провели осенью 1943 года. К тому времени немцы по неизвестным причинам расформировали отряды полиции и стали сами осуществлять набеги на сёла. Голобщину боронил курень Голубенко, состоявший из трёх сотен бойцов. Фашисты двигались со стороны Рожище. Возле Яновки[61] мы остановили их пулемётным огнём. Скольких убили и ранили – точно не знаю, немцы забрали их с собой. А вот одного фрица посчастливилось взять в плен… К сожалению, серьёзно поредели и наши ряды. На моих глазах слепая пуля угодила в голову сотенному Берновскому…
Это был мужественный и справедливый человек. В возглавляемом им подразделении царила строгая воинская дисциплина. Конечно, для нужд войска иногда приходилось брать у крестьян коней, свиней, коров, но это делалось в присутствии солтыса, под расписку! Последнего имущества мы никогда не трогали. Напротив. Не один раз возвращали законным хозяевам скот, реквизированный у них советскими партизанами! А те лишь горько улыбались в ответ: «Оставьте себе, хлопцы… Всё равно завтра придут красные – и всё отберут!»
Ещё запомнился такой эпизод. Случился он тогда, когда фашисты уже драпали на запад. Наш отряд контролировал мост через Припять. А немцы надеялись пройти по нему без боя. И, чтобы избежать кровопролития, предложили откупной – машину сахара! Мы, естественно, согласились. Дефицитный продукт опять же раздали малоимущим.
25 декабря 1943 года три куреня (Голубенко, Орлика, Мазепы) принимали участие в акции, направленной против польских боевиков, в то время вырезавших целые украинские сёла. Преимущество в вооружении было на нашей стороне, но на подмогу противнику неожиданно подоспели немцы. В неравном бою у села Засмыки[62] полегло немало моих товарищей.
После того разгрома меня и ещё нескольких молодых парней направили в деревню Карпиловка Камень-Каширского района, где из нас стали готовить младших командиров – подстаршин УПА. Руководил подготовкой Рудый. В новогоднюю ночь (с 1943 на 1944-й) он выступил с речью:
«Друзья! На нас снова надвигается коммунистическое иго! Мы должны разойтись и оказывать сопротивление небольшими группами!»
Коммунистическая пропаганда долгие годы утверждала, что между руководителями УПА и фашистской верхушкой якобы существовали какие-то тайные договорённости. Мол, гитлеровцы бандеровцев не трогали, чтобы в тылу большевиков осталась хоть какая-то вооружённая оппозиция. Как бы не так! Перед тем как отступить с Волыни, оккупанты осуществили целый ряд репрессивных мероприятий против нашей организации. В ночь с 1 на 2 января 1944 года в лагерь УПА в Карпиловке ворвались немецкие танки.
Многих убило на месте. Остальные разбежались кто куда. Я же предпочёл вернуться в родное село. Вскоре в него вступили советские войска. Тех, кто был в УПА, сразу сдали «органам» сочувствующие граждане. Меня вызвали на допрос в НКВД. Конечно же, от всего отказывался. Говорил, что не принимал участия в боевых действиях, что был в Карпиловке на подготовке и не успел доучиться…
Не помогло!
Собрали нас 120 человек и перебросили под Ковель. Случилось это накануне Воскресения Христова. Вот мы и стали умолять командира, чтобы отпустил на праздник домой. Мол, завтра же вернёмся в расположение с горилочкой и харчами. Такой приём всегда действовал безотказно. Пришёл я в Мырин, вычесал вши, сижу, думу думаю… А тут врываются контрразведчики и кричит: «Сдавай, гад, оружие!» Оказалось, кто-то из наших по дороге домой нарвался на патруль и выдал меня. Я стал говорить, что никакого оружия не имею, что уже призван в Красную Армию и отпросился только на Пасху – но разве можно им что-то доказать? «Пошли с нами, бандера!» – и всё тут!
Погнали меня в Рутку Миринскую[63]. Как водится, избили, забрали хромовые сапоги. Трижды принуждали рыть яму под собственную могилу – но пронесло! Самой страшной оказалась «последняя попытка». Дали мне лопату и в сопровождении хозяйки повели в сарай.
«Тут копай!» – велела женщина.
Мысленно попрощавшись с жизнью, стал выгребать землю, пока не наткнулся на ящик с зерном. Вот что, оказывается, было нужно красноармейцам!
На следующий день таких, как я, арестантов, собрали на железнодорожной станции Повурск[64]. Погрузили в вагоны для скота и повезли в Людинов, что в Орловской губернии… Там нас судили за антисоветскую деятельность. Срок давали один – десять лет. Либо штрафбат. На выбор.
Тем, кто соглашался «кровью искупить позор», обещали не трогать родню. А держать слово коммунисты, следует признать, умели! Поэтому большинство парней, в том числе и я, сразу согласились. Погнали нас аж под Финляндию. Из 200 человек в живых осталось только 25. Я получил пулю в живот и осколок в ногу. Вот какой кровью брались безымянные высоты. Вот каким образом зарабатывалось «прощение».
После мытарств по госпиталям попал в 123-ю гвардейскую артиллерийскую дивизию. Воевал на Карельском перешейке. Там и оторвало ногу. Сначала лечился в Сланцах под Ленинградом, потом в Вологде. Окончательно поправился после ранения уже в Нижнем Тагиле. Домой вернулся в памятном сорок пятом. По дороге стал свидетелем того, как в российских сёлах женщины пахали землю, запрягшись в плуг вместо скотины. Рассказал об этом односельчанам. За что и удостоился чести познакомиться с уполномоченным НКВД. «Не распространяй сплетни!» – сказал он мне. На что я ответил, что это не сплетни, а чистая правда. Мол, собственными глазами видел.
– Скажи, какого цвета эта стена? – спросил тогда чекист.
– Белая!
– А я утверждаю, что она чёрная. Понял?
– Понял! – послушно согласился я.
Так и закончилась моя вооружённая борьба…
Бывшие соратники частенько наведывались в Мырин. Помогал им чем был богат. А вот уйти в леса, безногий, уже не мог. Со слезами на глазах наблюдал за тем, как красные добивали боевых побратимов. Мало кто из них давался живым… Последним пустил себе пулю в висок окруженный «ястребками» Володя Щур. Случилось это в лесу, на территории которого сейчас находится фермерское хозяйство моего младшего сына. Похоронить бы вояка по христианскому обычаю, но до сих пор не могу найти его могилу…
В послевоенные годы КГБ меня не трогало. Статус инвалида Великой Отечественной войны служил оберегом от многих неприятностей… Социалистическая держава обеспечила «Запорожцем» с ручным управлением, он служил односельчанам за «скорую помощь». Кого в роддом, кого в поликлинику – всегда пожалуйста… Не отказывал никому и никогда… Бензин-то копейки стоил! А сейчас? Не дай бог, схватит сердце, кто согласится бесплатно везти меня в Ковель?
Сегодня многие вдруг стали участниками «национально-вызвольных змагань». Кричат о своих подвигах по радио и телевидению. Однажды я тоже, грешным делом, попытался оформить статус ветерана УПА. Оказывается, для этого нужно собрать целый ворох документов и явиться с ними в Ковельское отделение СБУ. Если всё подтвердится – к моей пенсии добавят аж 4 гривны! Как по мне, то борцам за свободу Украины просто унизительно бегать в КГБ за такой прибавкой…
Мы, ветераны, не можем смотреть спокойно на то, что творится сейчас на Украине. Национальная культура – в загоне. «Ридна мова» забыта, все общаются на каком-то страшном суржике, крестьяне по-прежнему без земли, фермеров душат непомерными налогами. А тем временем польские суды завалены исками бывших землевладельцев, которые требуют вернуть им восточные провинции, небывалую по масштабам деятельность на территории Волыни развернула польская контрразведка…
Неужели наши правители не замечают этого?
32
Я спокойно выслушал откровения ветерана. Ибо многое из того, о чем он говорил, уже знал. Моё сердце ёкнуло один-единственный раз – когда речь зашла о замке королевы Боны. А вот мой авторитетный кореш проявил интерес совсем к другому эпизоду – гибели Щура. Кстати, эту фамилию мы уже встречали в списке Жуковского. «Если был вояк – значит, был и схрон!» – наверняка подумал Клёва.
Как только Чабан закончил свою исповедь, Вова предложил немедленно выехать в Шкурат и приступить к поискам останков.
– Что же вы ещё вчера не приступили? – рассмеялся Василий Тимофеевич.
– Не успели засветло, – таким же шутливым тоном ответил Князь. – А как вы догадались, что это были мы?
– Меня давно предупредили…
– Кто?
– Ребята из «мицубиси»… Они повсюду сопровождают одну пару…
– Опять шведы?!
– Да.
– И что они наговорили?
– Оказывается, вы – страшные люди. Ездите по сёлам и разводите людей, отбирая у них антиквариат и драгоценности. Один представляется писателем, второй – наместником короля. А на самом деле оба – заурядные бандиты.
– И после этого вы согласны иметь с нами дело?
– Они немного переусердствовали. И назвали фамилии. А я вашу книжечку читал… Про Волынь криминальную. Не будет такой человек водиться с преступниками, правильно?
– Спасибо, Василий Тимофеевич, за доброе слово, за доверие… Ну, так как? Едем на фазенду или нет?
– Давайте, лучше в воскресенье. Сегодня там уйма народу. Зачем нам лишний ажиотаж?
– Согласен.
– Только если вы серьёзно верите в существование сокровищ, якобы хранящихся в схронах, то спешу вас разочаровать, как уже разочаровал шведов… Знаю, ходят слухи, что я копнул где-то золотишка… Только чепуха всё это! Нам крепко бывший представитель президента в Ковельском районе помог. Тот, что погиб несколько лет тому назад в аварии на железнодорожном переезде возле поселка Голобы.
– Было такое дело, – подтвердил Кливанский.
На его лице читалось разочарование и усталость. Я знаю эту породу людей. Пока есть надежда – они работают без устали, как заведённые. Отличаясь завидным упорством и оптимизмом. Но стоит им осознать тщетность своих усилий – как оптимизм сменяется чёрным пессимизмом. Энтузиазм мгновенно улетучивается; опускаются руки, и, кажется, что вся жизнь была напрасной…
– А где стоял замок королевы Боны – покажете? – несмело спросил я.
– Почему бы нет? – добродушно согласился старик.
Лицо Владимира при этом продолжало оставаться совершенно безучастным. Оно словно говорило: «Делайте, что угодно. Мне теперь всё равно!»
33
Чабан подтвердил версию Жуковского, указав на земляную насыпь, возвышающуюся над изрезанной мелиоративными каналами равниной между деревнями Мельница и Кривлин… Я попросил его составить подробный список односельчан, вместе с ним ходивших на экскурсии к месту, где якобы стоял замок королевы Боны, после чего Славик с Яшей повезли Василия Тимофеевича домой. А мы с Клёвой остались в чистом поле одни.
– Ну, что, ты наконец доволен? – мрачно поинтересовался Владимир.
– Да. Очень. А ты?
– Сам знаешь… (Он тяжело вздохнул.)
– Не переживай… Мы найдём ещё много-много золота! – с плохо скрываемым сарказмом заметил я.
– Эх, Серёга, Серёга… Так ты ничего и не понял. Мне не ценности, мне сам процесс важен. Я давно решил, что все найденное «рыжье» отдам детям-сиротам. Но не через какой-то там фонд, а напрямую… Построю для них дом, куплю в него все необходимое…
– Да не огорчайся ты так, Володя! Щур погиб в начале пятидесятых. Где-то же он прятался? Где-то отсиживался в холодные зимы…
– Вот и я об этом подумал!
– Был схрон. Точно. Вот увидишь! В воскресенье приедем – и найдём его.
– Ты думаешь?
– Стопроцентно! С чего бы это Чабан там строился? Разве вокруг свободной земли мало?
– И то правда! – Клёва начал постепенно «оживать». – Вот ты бы поставил дом на месте, где погиб твой друг?
– Нет, конечно.
– Значит, не хотел он по каким-то причинам, чтобы эта земля попала в чужие руки? Значит, что-то скрывает, старый лис?
– Может, и так…
– Мужик он классный. Найдём схрон, выделим ему долю. На развитие.
– Я – за.
– Значит так. Возвращаемся домой. Завтра отдыхаем. – (К нему явно вернулось былое расположение духа!) – А в воскресенье, в шесть утра, снова валим к Чабанам… Идет?
– О’кей. Кого берём с собой?
– Только Славика и Яшу!
– Договорились.
В этот момент подъехал «мерс», и мы рванули в Луцк. Всю дорогу Клёва был весел и смешлив.
34
Высадили меня прямо у родного дома. Ну, где мои доблестные старички? Ага, отец рвёт вишни в саду, мама копошится на кухне – это прекрасно видно через распахнутую настежь дверь.
– Привет, мамуля!
– Здравствуй, сыночек!
– Как вы здесь без меня?
– Да по-старому…
– Никто не заходил?
– Только Миша.
– Он ничего не оставлял?
– Кассету.
– Может, дискету?
– Нет, именно кассету… Для магнитофона… Извини, но мы с отцом её послушали…
– И что там?
– Разговор между одними высокопоставленными людьми. Когда это закончится, Серёжа?
– Не знаю, мам, – честно признался я.
Старый добрый «Маяк» стоит на полке под телевизором. Включаю его в сеть, вставляю кассету. По голосу сразу же узнаю одного из волынских авторитетов. Двое мужчин, как я догадался, – руководители региональной структуры одной спецслужбы – просят его навести порядок на таможне. С удовольствием вспоминают совместную операцию по вывозу за рубеж икон пятнадцатого века, цветных металлов и сигарет.
Переставляю кассету на другую сторону. Это, по всей видимости, репортаж с закрытого заседания координационного комитета по борьбе с коррупцией! Вот мэр распекает главного милиционера; как всегда бестолковые и противоречивые указания даёт прокурору губернатор… Пока они будут руководить правоохранительными органами, сами оставаясь «вне обстрела», порядка в стране будет!
Что ж, очередная порция компромата сегодня же уйдет в Москву…
Я подхожу к компьютеру, включаю его в сеть, нажимаю кнопку F2.
«Тьфу, ты, черт, – у меня ведь стибрили винчестер!»
Однако на экране монитора неожиданно вспыхивают знакомые буквы…
Пошла загрузка!
– Мама, иди сюда!
– Что, сынок?
– Кто был у нас в гостях?
– Ой, совсем забыла… Андрюша приходил. Черняк. Он сейчас в коммерческой фирме работает. Её руководители узнали о том, что у тебя сломался компьютер, и предложили помощь…
Спасибо, ребята! Никогда не забуду вашей доброты!
Я включаю диктофон и начинаю работать…
35
Отец вошёл в комнату, когда я заканчивал обрабатывать воспоминания Чабана. Молча встал за моей спиной и уставился в монитор.
– Над чем трудимся, Сережа?
– Над мемуарами бывших воинов УПА.
– Не за ту тему ты взялся, сынок… Бандиты убили мою маму, твою бабушку…
– Разве это были воины УПА?
– Какая разница? Полицаи! Одна шайка-лейка… От их рук на Волыни погибло больше народа, чем от немцев. Я знаю об этом не понаслышке – всю войну провёл на оккупированной территории.
– Ты не прав, папа. Они, как и твой отец, боролись с немцами, охраняли местных жителей, не давали угонять в Германию людей и скот. Полицаи, кстати, были их злейшими врагами!
– Не верю… Можно почитать?
– Конечно…
Я вставил в принтер чистый листок. Вышел в «Печать» и нажал «Enter». Быстро отпечатал воспоминания Жуковского, Пархотюка, Чабана…
Отец взял листы и ушёл с ними в другую комнату. Ко мне он вернулся только через полчаса.
– Не знаю, кому и верить, – пробормотал он растерянно.
– Мне…
– Ворошилов утверждает, что ими командовал советский полковник. Это правда?
– Не знаю… Но кличка Рудый мне уже встречалась не раз. В одно и то же время он неожиданно появлялся то в Ковельском, то в Локачинском, а то и во Владимир-Волынском районе… Вот и Чабан вспоминает, что Рудый руководил подготовкой младшего командного состава в Карпиловке…
– Значит, правы те, кто утверждает, что у истоков УПА стоял НКВД?
– Не думаю… Но что они контролировали процесс – это точно. Ещё твой товарищ рассказывал, как организовывалось партизанское движение на Украине.
– Граховский?
– Да…
Хоть я и был тогда подростком, историю ту запомнил слово в слово… В начале войны немцы отпустили по домам пленных красноармейцев – уроженцев Западной Украины. В том числе и моего деда, совравшего, что его фамилия Бортниченко. Так вот… Наши разошлись по селам и думать забыли про сопротивление фашистам. И тогда советское командование решило забросить на Волынь отряд переодетых в немецкую форму спецназовцев, в составе которого оказался и папин друг. Они заходили в дома, где отсиживались советские воины, и просто отстреливали их со словами: «Руссиш партизан». Вот и потянулся ручеёк в леса…
Граховский просил никому не рассказывать об этом. «А то меня и сегодня достанут!» А когда Украина объявила о своей независимости, он выехал на ПМЖ в Молдавию…
Это был весомый аргумент в моём споре с отцом, но тот всё равно не хотел сдаваться.
– Как хочешь, а я останусь при своём мнении. И очень обижусь, если ты не расскажешь правду о событиях тех дней…
Правда в его изложении выглядела так:
– Мой папа – Дмитрий Терентьевич – родом с Урала. Всё имел: землю, скотину, пчелиные ульи – борти. Может, оттуда и пошла наша фамилия… Его родители рано умерли, и он вынужден был жениться: одному с таким хозяйством не управиться… Вскоре на зажиточных крестьян начались гонения, и батя принял решение поступить в военное училище. Закончил его, быстро дослужился до капитана. В 1939 году пехотный полк, в котором он был начальником штаба, направили на Волынь в местечко Олыка. Сейчас всякое пишут, но тогда народ встречал советские войска с цветами и музыкой – я свидетель…
22 июня 1941 года стоял тёплый и солнечный день. Мы собирались провести его на природе, поэтому проснулись чуть раньше обычного. Мама приготовила завтрак, посмотрела в окно и промолвила: «Что-то Митя задерживается!» Как вдруг небо закрыла армада самолётов с крестами на борту. Началась бомбёжка. Мне было девять лет, сестричке Тамаре – пять. Но мама не растерялась и велела бежать к реке, что и спасло нам жизни…
Просидев более двух часов в воде, мы вернулись в дом Кашевских, где снимали комнату. Вскоре пришел отец.
– Настя, собирай детей! Началась война! Сейчас сюда прибудет повозка и два солдата. Они отвезут вас в Киев. Оттуда будете добираться на Урал…
И действительно, через минут пять под нашими окнами остановилась запряжённая лошадьми телега… Попрощавшись с отцом, мы направились в сторону Ровно. От самой Олыки до Цуманского перекрёстка под непрерывным авиационным обстрелом стояла шестикилометровая колона тяжелых танков. Наши воины разбежались кто куда…
На рассвете 24 июня просёлочными дорогами добрались до города Острог. Шли в хвосте уходящей на восток вереницы военной техники. Вдруг небо стало чёрным от самолётов. Посыпались бомбы. Сопровождавшие нас солдаты бросились в рожь; больше мы их никогда не видели. Спустя несколько минут к нам подошли два эсэсовца с автоматами в руках и скомандовали: «Вэк!» С повозки не разрешили взять даже куска хлеба. Сами сели на неё и укатили. Нам не оставалось ничего другого, как вернуться в Олыку. Хозяин дома нас назад не принял… Пришлось жить в костёле, там осталась целой одна комнатка, в которой когда-то переодевался ксёндз. Мама устроилась на работу санитаркой в больницу. Денег ей не платили, зато обеспечили продуктами питания… Что вытворяли эти бандиты – тебе не передать.
Однажды в больницу в шоковом состоянии привезли пациентку из села Жорнище[65], у которой вырезали всю семью… Жаль, не помню ее фамилии. Мама часто брала нас с собой на дежурство, чтобы не оставлять одних, и мы случайно стали свидетелями расправы…
В палату ворвались трое здоровых мужчин, я еле успел юркнуть за штору. Кричат: «Где здесь такая-то?» Мама смолчала, а медсестра указала на ту женщину. Один бандит сбросил ее с кровати и наступил ногой на спину. Второй принялся колотить деревянным молотком по куску жести, как по барабану. После чего раздались выстрелы…
Чтобы ты представил, какой была обстановка в те годы, придётся немного забежать вперёд… Зимой 1943–1944 годов в замке Радзивилла в Олыке располагался немецкий гарнизон. Вокруг него через несколько метров стояли часовые. Так вот… Поляки брали матрасы и целыми семьями ложились им под ноги. Иначе вырежут всех! От мала до велика! Местные бандиты оказались страшнее фашистов…
Но вернёмся в 1942 год. Однажды весной в дверь к нам кто-то постучал. Я посмотрел в окно и увидел соседа с ещё одним крепким молодым мужчиной.
– Открывай, полиция! – кричал он.
Мы отперли дверь.
– Ваша власть закончилась! – сказал здоровяк.
– Я жена простого советского офицера. И никакого отношения к власти не имею, – ответила мама.
Бандит снял с плеча немецкую винтовку и с размаха ударил её в лицо. Я бросился к нему с криком:
– Дяденька, не убивайте мою маму, пожалуйста…
И получил в голову кованым сапогом. Сразу потерял сознание. Когда очнулся, дотронулся рукой до лица. Оно было липким от крови. Мама лежала на полу. Изо рта и носа её текли красные ручейки. Я принёс воды и начал вытирать кровь, но она не реагировала и только хрипела.
Утром побежал к врачихе, живущей неподалёку, и стал умолять её осмотреть раненую. Но та отказалась. На третий день, не приходя в сознание, мама умерла. Соседи похоронили её в общей могиле… Где именно – до сих пор не знаю!
С того дня я стал взрослым человеком. Взял сестричку за руку и повёл её по сёлам просить милостыню. Жили в трубе. Одну сторону её заткнули соломой, чтобы не дуло….
В 1943 году с тяжелым ранением в грудь вернулся из плена отец. Нам он ничем не мог помочь, ибо был сильно истощён, рана постоянно кровоточила. Но когда в 1944 году в Олыку вступили советские войска, папа счёл своим долгом вернуться в строй. Пришёл к командиру и говорит:
– Я капитан Бортнев. Начальник штаба пехотного полка.
На что тот ему ответил:
– Знаю. Только теперь ты не капитан, а старший лейтенант, командир штрафного батальона…
Твой дед дошёл с боями до Будапешта. Там его снова тяжело ранили. Лечился в госпиталях Москвы, Коломны, Зарайска. Домой вернулся только в 1947 году…
В тот вечер мой компьютер работал допоздна. Подготовленный материал (дискету, кассету) я упаковал в бумажный конверт и заклеил его. Выгнал из гаража «Калину» и рванул на вокзал. Кто-то попытался было увязаться следом, но мне удалось легко оторваться от хвоста…
Ночевал у родителей. В отцовские апартаменты выбрался лишь утром.
36
Уезжая из дому, я прижал дверью к коробке несколько собственных волосков. Их на месте не оказалось – значит, в отцовской квартире успел кто-то похозяйничать.
Датчик нажимного действия соединен с записывающим устройством. Включаю магнитофон и слышу чёткий сигнал… Неужели поклёвка? Или приходил кто-то знакомый, немного потоптался на коврике и, не застав хозяев, убрался восвояси? Тогда почему сдвинута закладка между газетами, почему провалилась на самое дно картонка, мастерски заложенная посередине внутреннего кармана висящего в шкафу пиджака?
А может, всё гораздо проще, и здесь побывал отец? Полистал газеты, что-то поискал в своём кармане?
Сейчас позвоню ему и выясню это…
– Привет, папа…
– Здравствуй!
– Докладываю о прибытии на базу, чтобы мама не волновалась.
– Она вышла в магазин… Что-то передать?
– Скажи, что я буду не раньше понедельника. Завтра снова едем на Стоход.
– Это всё?
– Нет. Можно тебе один нескромный вопрос?
– Говори…
– Ты не заходил к себе, пока мы гастролировали?
– Нет. Что-то пропало?
– Да где-то задевалась одна бумажка с адресом… Ага, вот она, упала под стол. Как сразу не заметил? Извини, что побеспокоил…
– Ничего…
– Пока!
Я кладу трубочку и, усевшись в древнее мягкое кресло с недавно отреставрированными подлокотниками, включаю мозги…
Итак, за мною следят. Пытаются сопровождать мою машину. Что-то ищут в квартире. Клюнули на чемоданчик? Но ведь они должны были видеть, как я выносил его из подъезда… Видеть-то – видели, но всё равно надеялись, что дома осталась хоть какая-то зацепка, например, кассета или клочок бумаги, которые приведут к разгадке тайны… Не мучьтесь, господа хорошие, приходите – покажу! Но нет… Пытаются обтяпать дельце без законного хозяина.
Конечно, можно встретить «объект» в тёмном переулке и не мудрствуя лукаво вырвать кейс из рук. Только противник знает, что я вооружен и легко могу сделать лишнюю дырку в голове. Поэтому рисковать не станет. Скорее всего – попытается выманить меня из дома. Но как? Пришлет соседа с мелочной просьбой? Передвинуть мебель, подтолкнуть автомобиль… Так я душу из него вытрясу, а заставлю признаться, кто его подвиг на такую авантюру. Явится ко мне под видом электрика или сантехника? Не поведусь и двери не открою… Остаётся только вломиться в квартиру ночью, во время сна…
Целый день я валяюсь на диване, листая старые книги. Здесь и мемуары пленённых в годы войны немецких генералов, и щедро иллюстрированный каталог подводных лодок стран северо-атлантического блока, и «Люди русской науки»… Первые две – с грифом «Для высшего командного состава Советской Армии». Интересно, где батя раздобыл такие раритеты?
Несколько раз с тайным умыслом ненадолго покидаю свое пристанище. Чтобы ещё больше раззадорить потенциальных похитителей. Кейс, естественно, беру с собой. Но следов слежки обнаружить не удаётся. Ибо противостоят мне настоящие профессионалы. Несколько проколов с «Калиной» – не в счёт, так как заметить автомобиль преследования опытному человеку не слишком трудно. А попробуйте вычислить филёра? Ведь им может оказаться парень в шортах и бейсболке, лениво потягивающий пивко на скамье у остановки, и даже длинноногая красотка, сексуально облизывающая мороженое, неожиданно улыбнувшаяся мне на перекрёстке…
Ко сну начал собираться сразу после вечернего выпуска новостей. Зачем нервировать противников и жечь свет до глубокой ночи? Приходите пораньше, друзья-товарищи!
И они услышали мои мольбы…
Где-то около полуночи сработал датчик. Я тихо поднялся и, вытащив из-под подушки беретту, осторожно пошёл к двери. В «глазок» хорошо был виден парень лет двадцати пяти, среднего роста, худощавый с большой круглой родинкой на левой щеке. Он осмотрел замок и… начал спускаться по ступенькам вниз.
Я вихрем полетел на балкон. Перемахнул через перила и мягко опустился босыми ступнями на зелёную траву. Хорошо, что отцовские покои только на втором этаже. Впрочем, лет пятнадцать тому назад во время службы в ВДВ мы отрабатывали приземление и не с таких высот…
Оббежав дом, притаился за кустами у входа в подъезд. И вскоре услышал несколько голосов.
Первый:
– Помни, Юра, твоя задача – открыть дверь и взять «дипломат»…
Второй:
– Заметано, Никифорович.
Первый:
– Ты, Мартын, не должен допустить, чтобы клиент оказал сопротивление…
Третий:
– Да я его в порошок сотру!
Первый:
– Остынь! Никакого насилия. Если он проснётся – приставишь к башке пушку… Не бойся, это макет. Кто доверит тебе настоящую «волыну»?
Третий:
– Понял!
Первый:
– Жду вас за железной дорогой. Чтобы всё выглядело как обычное ограбление – возьмите в придачу магнитофон и видик…
Второй:
– Ясно!
Первый:
– Ну, всё… Ни пуха ни пера…
Третий:
– К чёрту!
Когда исполнители исчезли в подъезде, их идейный вдохновитель неспешно направился в сторону проходящей неподалёку железнодорожной магистрали. Я направился следом. Классная картина: впереди широкоплечий молодой человек в нарядном летнем костюме (светлые брюки-рубашка). За ним – взрослый мужчина с небольшим брюшком, на котором лишь фирменные трусы с лейблом «DoReMi». И пистолет в крепких руках!
На рельсах он остановился, достал сигарету. Обернулся. И сразу узнал своего «клиента»… Я стоял в трёх метрах от него с взведённой береттой наготове и пытался острить:
– Эй, друг, закурить не найдётся?
Заказчик оторопел. Не мог вымолвить и слова. Пришлось продолжать самому:
– Ладно… Не суетись. Я ведь не курю…
– Знаю, – сердито сплюнул тот.
– А теперь поворотись-ка, сынку. И не забудь поднять руки!
«Никифорович» повернулся ко мне спиной, и я обыскал его карманы. Посмотрел за поясом и под мышками. Нигде. Ничего. Ни пистолета, ни удостоверения. Что ж, этого и следовало ожидать!
– Теперь поворачивай налево и дуй вперед по шпалам. Только без фокусов…
– А иначе что? Пристрелишь? Не смеши меня! Не в цирке.
– Пожалуй, ты прав, – охотно согласился я. – Ну что, поболтаем?
– Давай…
Мы подошли к деревянному мостику, перекинутому через ров, тянущийся вдоль железнодорожного полотна, и удобно расположились на его перилах.
– Покажи игрушку, – попросил он.
– Держи…
Парень бережно взял пистолет в руки, осмотрел его со всех сторон, даже дунул в ствол.
– Хор-ро-ша дура! – бросил он восторженно.
– Да… Это не «Континенталь», не «Титаник». И даже не «макар»… По убойной силе с береттой может сравниться разве что бельгийский «Хай пауэр дабл экшн»… По-нашему, «высокой мощности двойного действия»… А ты чего пустой? И «рексам» своим макет подсунул…
– Ты всё слышал?
– Да.
– Каким образом?
– ДНД!
– А… Датчик… Ты оказался хитрее, чем мы думали…
– Кто мы?
– Не все ли равно?
– Согласен.
– Лично я против тебя ничего не имею. Но таков приказ. Не выполнить его – нельзя.
– Понял… Откуда «растут ноги»?
– А то не знаешь! Власти опасаются, что ты начнёшь писать вторую часть «Криминальной Волыни», и принимают меры.
– Ясно…
– Нам поставили задачу: выведать, какой информацией владеет «объект» и не передавал ли чего в Москву.
– Ну и как?
– Сообщили, что не передавал.
– Но я ведь дважды отрывался от вас…
– Хочешь, чтоб мы сами себя высекли? Мол, не знаем, он всё время избавляется от слежки!
Он рассмеялся и продолжил:
– Извини, но мне пора, а то ребята уже заждались… Что хоть в чемоданчике?
– А ничего! (Теперь уже я залился смехом.)
– Значит, так и доложу… Насчёт видика и магнитофона можешь не беспокоиться, верну сегодня же. А вот с кейсом придётся проститься навсегда…
– Если ты его не предъявишь, начальство поймёт, что задание провалено, не так ли?
– Молодец, соображаешь.
– Зайди, выпьем по сотке.
– Не употребляю.
– Тогда давай прощаться.
– Давай.
– Да… Еще… Скажи, почему я не могу заметить слежку, как только сажусь в машину Клёвы?
– Если повезёт – вскоре вы узнаете это, – почему-то перешёл на официальный тон мой новый знакомый. – Прощайте, Сергей Иванович!
– Пока! – ответил я тем же, и мы разбежались в разные стороны.
Через полчаса он оставит аппаратуру у дверей, нажмёт на звонок и удалится. Я выйду на балкон и приветливо махну ему рукой. «Никифорович» сдержанно улыбнётся краешком губ и неспешно двинет в сторону центра…
37
Воскресенье, три часа дня. Ровно две недели моего пребывания на Волыни. Под руководством Чабана мы уже пять часов прочесываем с металлоискателем лесной массив, но ни останков Щура, ни тем более схрона обнаружить пока не удаётся. Говорят, надежда умирает последней! Наверняка кто-то из нас – либо я, либо Кливанский, сгинет раньше.
Стрелка прибора постоянно замирает на отметке «Железо». Славик с Яшей сразу хватаются за лопаты и начинают копать землю. Они уже нарыли тонну металлолома. Здесь и гильзы от снарядов, и колхозная борона, и солдатская каска периода Первой мировой…
Мы ищем золото и оружие, поэтому приходится реагировать на все металлы, не только на драгоценные. Это сильно осложняет поиск. Тем более что дальность действия прибора ограничена всего лишь несколькими метрами…
Василий Тимофеевич с явным сочувствием на небритом, но вполне свежем для его возраста лице наблюдает за нашими потугами.
– Пишлы, пообидаемо, хлопцы…
А что? Пора! Но от предложения откушать с сыновьями вежливо отказываемся – дорога каждая минута.
Славик раскладывает на траве одеяло и вытряхивает на него из дорожной сумки тушёнку, сало, свежие помидорчики. Режет хлеб, разливает по пластиковым стаканам водку. Мне, Вовке и Чабану. Он и Яшка – вроде как на работе. Можно подумать – остальные отдыхают!
Ветеран перекинул стопку, слегка перекусил и собрался уходить.
– Пойду к Степану, проведаю внуков, – пояснил устало.
От младшего до старшего – километра два. И то если напрямик. Замучаешься топать на протезе. Видимо, это понял даже Клёва.
– Погодите секунду… Славик вас отвезёт.
– Спасибо…
Но в голову авторитета пришла ещё одна идея.
– Грех в такой денёк и без юшечки… Где можно купить рыбки или раков?
– Раков здесь вы не найдете, Стоход далековато. А рыбку можете поймать сами в одном из моих ставков, – гостеприимно предложил Чабан.
– Что же вы раньше молчали? – ожил Владимир. – Серёга, бери кловню – и за дело. Ведите, Василий Тимофеевич!
Мы спустились с пологой горки к бегущему внизу ручейку. От него было прокопано несколько каналов к небольшим котлованам прямоугольной формы. Собственный пруд – это, конечно, круто, но зачем старику аж три?
Выбираем самый маленький по размерам и с разбега плюхаемся в него. Вода доходит до глаз! Приходится высоко запрокидывать подбородок, чтобы не захлебнуться. В такой позе мы ничего не поймаем.
– Эй, дядь Вася, здесь кругом такая глубина?
– Да. Рыли экскаватором. Попробуйте зайти под дальний берег – там должно быть мельче…
Фыркая и тяжело дыша, волочём кловню через весь ставок. Ноль по фазе! Удар мы бы почувствовали сразу.
– Эй, батя, а что здесь водится?
– Я запустил карпа.
– И больше ничего?
– Из ручья зашли караси, окуни… Говорят, даже щук по весне брали.
Уже неплохо. Ибо добывать таким способом карповых – самое что ни на есть неблагодарное занятие. Они легко перепрыгивают через любую снасть. Я, кажется, уже упоминал об этом.
Взад – вперед! Вперед – назад! Хоть бы какая тюлька!
– Переходите на второй ставок, – советует Чабан. – Там вам максимум по грудь будет…
– Нет, хватит, – выбираясь на берег, недовольно бурчит Кливанский. – Сейчас Славик отвезёт вас домой, а сам сгоняет в Кашовку. Наберёт у Лёни всякой всячины, и мы такой пир закатим!
– Григорьевич, можно со мной поедет Яша? – взмолился верный телохранитель.
Минут сорок в одну сторону трястись по ямам и ухабам ему одному не очень хочется!
– Хорошо… Действуйте… А мы с Серёгой пока покемарим…
Нет, дружище, ещё не родился человек, который меня уложит спать средь белого дня. «Будешь, как миленький, таскать кловню, пока не посинеешь!» – подумал я и улыбнулся.
– Чего зубы скалишь? – удивился Клёва.
38
Отправив Яшу со Славиком в Кашовку, Кливанский улегся в тени под кустиком и задремал. А я рыскал по округе, не зная, что предпринять дальше. Лучше рыть землю или перекидывать тяжести, чем, как он, без толку пялить очи в бездонное синее небо.
– Эй, Володя, хорош заниматься ерундой… Пошли прочешем второй пруд…
– Отстань!
– Ты что, так и будешь лежать, пока наши не вернутся?
– Ага…
Нет, это не входит в мои планы!
К счастью, на поляне остались и лопаты, и пластмассовое ведёрко, в которое мы собирали добытые из-под земли железки, чтобы затем свалить их в одну большую кучу…
Спускаюсь к ручью, наполняю ведро водой и, стараясь не поднимать шума, пробираюсь к спящему авторитету.
Плюх!
Клёва подпрыгнул так, будто его ужалила оса, и рванул вдогонку за мной. Я быстро домчал до пруда, на берегу которого осталось наше орудие лова, и лишь тогда повернулся лицом к преследователю.
– Все, приехали… Бери кловню, дальше побежим вместе!
– Ну, ты и хитрый! – рассмеялся Владимир. – Словно росомаха.
Второй водоём и вправду уступал первому по глубине. Мы быстро поймали несколько крупных карасей, десяток окуньков и плотвиц.
– Если так и дальше пойдёт – сварганим юшечку ещё до приезда этих оболтусов! – довольно констатировал мой друг.
И тут я почувствовал удар.
Вернее, это был слабый толчок. Знаю: так себя ведет крупная рыба: сначала легко ткнёт в сеть носом и лишь затем, когда не найдёт выхода, врежет со всей силы.
– Подъём!
Владимир зазевался и не успел вовремя поднять снасть. Громадный карп выпрыгнул из воды прямо у него под носом, перелетел через каркас кловни и ушёл под противоположный берег.
Упустили! Прошляпили!
– Разворачивайся! Назад! – отрывисто командовал Кливанский. – Быстрее! Быстрее! Свободной рукой бей по воде! Шевели ногами! Больше шума!
Но было уже поздно.
– Вставляй под обрыв! Толкай до упора! Дальше! Он наверняка там! – он все ещё не верил в фиаско.
Снасть полностью вошла в ил под сильно размытым берегом.
– Всё… Тяни на себя… Свалил карпуша… А какой крупный был! Килограммов шесть, не меньше… (В нём явно заговорил рыбак!)
Мы подняли снасть и бросили её в траву.
Надо бы передохнуть, смыть с лица грязь…
Но что это? Прямо посередине между нами вдруг образовалась воронка! Она вела под обрыв, из-под которого взамен наружу вырывались пузырьки воздуха… Похоже на то, что вода куда-то уходит!
– Володя, принеси маску.
– Она осталась в бардачке.
– А, чёрт… Тогда вырубай шест метра на три-четыре.
– Есть!
Клёва выбрался на берег и помчал под горку. Через несколько минут вернулся с длинным осиновым шестом, будто собирался «мочить» вампиров. Я вставил шест под берег, но не до конца – впереди оказалось какое-то препятствие. Оттянув назад, резко толкнул вперёд. До ушей донесся какой-то слабый глухой звук. Или это мне примерещилось?
– Ну, что там? – нетерпеливо пробасил Владимир.
– Похоже, дерево или железо…
– А может, старик чем-то укреплял берега, чтобы не размыло?
– Вряд ли… Сбегай-ка ты лучше за лопатой…
Кливанский быстро принес необходимый инвентарь и с остервенением стал рыть яму в указанном мною месте. Где-то на глубине в один метр острие лопаты наткнулось сначала на прогнившие доски, затем – на кладку.
– Мать родная, что это? – еле пролепетал Князь.
– Расчищай площадку, сейчас посмотрим!
– Уж больно ты раскомандовался… Бери вторую лопату – и за дело!
Как вскоре выяснилось, это был подземный ход, обложенный деревом и кирпичом. Может, даже с помещичьей усадьбы, о которой упоминал Чабан… Нет, неспроста он рыл здесь пруды! Знал, шельма, что один из тоннелей ведёт от бункера к ручью, вот и тыкался наугад. Ему не хватило совсем немного!
Вдвоём мы довольно быстро раскидали землю над кладкой. Взломали доски. Ход был почти целый. Вода только-только подошла к нему… Сколько времени пройдёт, пока стихия довершит начатое: дни, месяцы, годы? Впрочем, полностью разрушить тоннель не так и просто – он всё время ведёт под гору… Повстанцы были хитры на выдумки. Я уже неоднократно отмечал это.
Кливанский надел рубашку, опустился на четвереньки и полез под землю.
– Останься наверху! – наказал он строго. – Во-первых, здесь темно, как у негра в заднице, во-вторых, впереди могут быть завалы… Если я через четверть часа не вернусь – дождёшься ребят, возьмёшь у них фонарик, обмотаешься верёвкой – и только тогда полезешь следом.
Нет уж, извините, на вторые роли я не согласен!
– Они и так поймут, куда мы с тобой девались, когда увидят наши «раскопки».
– Яша и Славик – люди неопытные… Останься – проинструктируешь!
– Лучше написать записку.
– Ох, и упрям же ты! Ладно… Идём вместе… Только держись в двух метрах от меня… Ну, с Богом!
39
Кливанский пёр, как танк. Я еле успевал за ним. Далеко впереди сквозь кладку пробивался тусклый солнечный лучик. Может, не все вентиляционные щели забились землёй?
У подножия горы, на которой совсем недавно состоялась обеденная трапеза, ход стал ещё шире. Мы решительно рванули вперёд и вскоре очутились в уютном помещении.
Владимир чиркнул невесть откуда взятой спичкой, и нашим взорам открылась срубленная из бруса избушка. В противоположном направлении от нее вёл ещё один ход. Мы попробовали немного проползти по нему, но вскоре отказались от своей затеи. Огромные корни какого-то лесного исполина проросли через кладку и перекрыли нам путь…
Карабкаемся назад в избушку. «Подельник» снова «зажигает свет». Успеваю заметить слева громоздкий деревянный сундук и уже в потёмках нащупываю его. Приподымаю крышку. Пальцы скользят по липкой смазке. Ствол… Приклад…
– Нашёл! – заорал я.
Эхо мгновенно разнесло мой крик подземными казематами. Загорелась очередная спичка.
– Я тоже, – бережно прижимая к груди небольшой свёрток, отозвался Клева.
– Что у тебя?
– Монеты, коронки, зубы… А у тебя?
– Автоматы-пулемёты…
– Тоже неплохо. Кто что нашёл – тот то и тащит.
Чёрт, я до сих пор не понимаю, когда он шутит, а когда говорит серьёзно!
Нет, конечно же, Князь просто подтрунивает надо мной. В этом убеждает следующая фраза:
– Ладно, оставь! Хватит с нас «рыжья»! Ну, давай на воздух. Теперь ты первый.
Я привычно опустился на четвереньки и пополз в сторону виднеющейся вдали полоски света.
Как только моя башка показалась из тоннеля – в висок упёрлось что-то холодное и железное. Крепкий парень не старше тридцати лет держал в руке тяжёлый пистолет, скорее всего ТТ, жестом приказывая молчать. А что мне оставалось делать? Вовку всё равно выкурят из схрона, даже если я успею поднять крик…
Клёву «принял» другой мужчина. Плотный, коренастый, выглядевший, пожалуй, старше любого из нас.
– Что, допрыгались, мальчики? – ворчал он, забирая свёрток из рук моего кореша. – Теперь не рыпайтесь – бегом в машину!
«Мицубиси» стоял на берегу пруда. Положение было чуть ли не безнадёжным. Употребить «чуть ли» позволяла слабая надежда на то, что вернутся Славик с Яшей и «уладят дело».
– Ваш «мерс» – у выезда на бетонку… У него прострелено два ската, – словно читая мои мысли, ехидно сообщил младший по возрасту.
Значит, помощи ждать нам неоткуда.
Натягиваем штаны и обречённо садимся в салон минивена. Кливанский – впереди, рядом с шофёром, курносым полещуком лет двадцати. Я сзади, между двумя здоровяками.
– Сейчас приедут наши хозяева и решат, что делать с вами, – вполне дружелюбно сообщил старшой. – Но не думаю, что вам подарят жизни. Слишком много от тебя, Князь, мелкой шкоды… Суёшься на нашу территорию, требуешь долю. Разве мы тебе что-то должны?
– Нет-нет, ничего, – поспешил заверить Владимир, но это не никак не повлияло на поведение противника.
– Похоронят вас в глухом лесу. В братской могилке. Хотя писаку, может, и помилуют еще… Смотря как он будет себя вести.
– Нет уж… Обоих, так обоих! – спокойно бросил я, чем только рассмешил оппонентов.
– Смотри, какой герой, ха-ха-ха-ха! – держась за живот, залился смехом младший. – Добровольно на тот свет просится!
– Чего ржёшь, придурок? – решительно оборвал его Клёва. – Отпусти Серегу… Он здесь ни при чём!
– Ну, не скажи, – возразил старшой. – Сам бы ты никогда не додумался искать казну на Поповом поле. И до схрона не добрался б… Ну-ка, давай посмотрим, что вы там надыбали?
Он развернул старое тряпьё. Десятки золотых зубов, царские червонцы, какие-то польские монеты. И статуэтка. Обнажённая женщина тянет обе руки то ли к небу, то ли к солнцу, то ли к Богу… В ней одной до килограмма благородного металла.
– «Рыжьё»! – восхищённо рявкнул младший. – Слышь, кент, я о чём думаю… Может, не стоит показывать добычу шведам? Порешим обоих, раз они так жаждут этого, а золото пустим на нужды организации, а?
И он с мольбой уставился на своего более опытного товарища.
– А что? Это идея! – сразу согласился тот. – Феликс будет нам благодарен…
– Феликс – ваш шеф? – навострил уши Клёва.
– Идиот. Сказано тебе – организация! – не упустил случая отомстить за придурка младший. – Трогай, Саня…
Шофёр провернул ключ в замке зажигания. Но автомобиль не завёлся!
– Тьфу, чёрт, опять клеммы окислились! – сплюнул он, покидая машину. – Слышь, Кент, новый аккумулятор купить надо.
Значит, Кент – это кличка. Работает он на какого-то Феликса… Стоп – «Феликс»! Спецподразделение «Ф». Боже мой! Секретная группа, созданная ещё в 1991 году по инициативе 60 высших офицеров спецслужб, многие из которых трудились по части организации диверсионно-террористических актов в управлении «А» Комитета госбезопасности. Так вот кого наняли для охраны шведы!
Помнится, в Москве я брал интервью у их руководителя. Как же его звали? А… Координатор… Сейчас я удивлю вас, ребята!
– Вы и вправду из группы «Ф»? – обращаюсь к старшому, уставившись прямо в его мутные глаза.
– У нас не принято афишировать свою принадлежность к организации, но вам эти сведения больше не понадобятся. (Он, видно, уже решил что-то для себя.) Да. Мы из «Феликса».
– Будете в штаб-квартире в Севастополе, передайте привет Координатору…
Младший от такого нахальства подпрыгнул на сидушке. А Кент наградил меня убийственным взглядом. Чёрт возьми, что я натворил? Признавшись в знакомстве с их руководителем, я подписал себе смертный приговор! Ведь парни уже решили присвоить золото… В свёртке – килограмма три, как они говорят, «рыжья». Даже если сдать на лом – выйдет не одна штука «зелени». Монеты вообще оцениваются по особой шкале. А статуэтка имеет ещё и художественную ценность. За такие бабки нас грохнут без раздумий…
40
Саня тем временем уже зачистил клеммы и запустил двигатель. Машина резко рванула с места и лихо помчала по накатанной дорожке, проложенной посреди пшеничного поля. Но метров через триста снова остановилась. Прямо на нашем пути вдруг возник комбайн. Возле него копошился смуглый мускулистый парень. Вперёд дороги нет! И назад нельзя – ручей.
– Иди, узнай, что там случилось, – приказал Кент.
Младший схватился с места и, что-то насвистывая, пошёл к механизатору.
Я взглянул налево и вдруг заметил среди спелых колосков знакомую физиономию… Да это же «Никифорович»… Откуда он здесь взялся?
– Слышь, Кент, окно открыть можно?
– Валяй!
Опустив стекло, я выставил наружу руку. То же самое сделал и старшой, откровенно нервничавший оттого, что его напарник не спешил возвращаться… Нервозность усугубил… автомат Калашникова, ствол которого был направлен прямо в открытое окно. Кент повернул голову в другую сторону. Оттуда на него смотрело не менее грозное оружие – штурмовой пистолет-пулемет.
– Выходите, приехали…
Лицо второго мужчины я видеть не мог, но голос узнал мгновенно. Он принадлежал моему другу Мишке!
Кент молча швырнул пистолет к его ногам, потом, положив руки на затылок, покинул салон автомобиля и чуть не столкнулся лоб в лоб со своим помощником, которого сопровождал лжекомбайнер. Сама сельхозмашина быстро исчезала из вида. Скорее всего, настоящий её водитель даже не покидал кабины.
«Феликсовцев» разоружили и… отпустили.
За руль минивена сел Михаил. Остальные двое заняли места предшественников, затиснув меня своими телами на заднем сиденье. Ничего не понимавший Клёва остался сидеть на прежнем месте.
Ситуация накалилась до предела. Мишка не имеет права афишировать своё знакомство со мной. «Никифоровичу» тоже лучше не признаваться – иначе придётся рассказывать о ночном проколе!
«Мицубиси» быстро пересекла пшеничное поле и затерялась в густом лесу, где нас вывели из машины и поставили между двумя берёзками.
– Где «рыжье»? – приступил к делу «Никифорович». Чёрт возьми, откуда ему известно о нашей находке?
– Было у Кента. Но из машины он ничего не выносил….
«Никифорович» кивнул «механизатору».
Тот юркнул в салон и принес свёрток.
– Можете оставить его себе, мы никому не… – торопливо пообещал Кливанский.
– Это не вам решать! – перебил его Миша.
– Не кипятись, Майкл… Давай сначала объяснимся с нашими друзьями…
– Давай!
– Всё началось прошлым летом, когда Владимир Григорьевич выбивал мандат на проведение поисковых операций… Некоторым руководителям спецслужбы был обещан процент от стоимости найденных сокровищ… Так сказать, за содействие в получении необходимых разрешений.
– Что правда – то правда, – подтвердил Клёва.
– Но прошёл год, а денег как не было, так и нет. Начальство стало подозревать, что Кливанский ведёт нечестную игру. И приказало установить за ним слежку…
– Но я ведь ещё ничего не нашёл!
– У нас есть другие сведения.
– Это всё происки шведов! Они самостоятельно находили ценности и переправляли их за границу, а мне подсунули бесперспективный регион! Благодаря писателю удалось конкретизировать поиск. Наконец обнаружен первый схрон. Золото. Оружие. Которое вы можете забрать в счёт уплаты моих долговых обязательств…
– Надеюсь, всё уладится, и отныне вы будете чётко выполнять свои обещания, – наконец вклинился в беседу Михаил. – Но среди нас затесался человек, способный погубить всю операцию.
– Вы имеете в виду Серёгу?
– Да. У него есть одна очень нехорошая черта. Всю полученную информацию доводить до ведома читателей… Нам поставлена задача: не допустить, чтобы сведения об участии органов в поисках сокровищ и последующей реализации их за рубежом просочились в печать. Украинскую прессу мы полностью контролируем, но этот засранец имеет выход на Москву.
Ну, погоди, Мишка, конспирация – конспирацией, а за засранца ты ответишь!
Теперь я был уверен на все сто, что благополучно выкарабкаюсь из этой передряги. Пора переходить в атаку!
– Значит, основная ваша задача – не допустить утечки информации?
– Да! И предотвратить новые попытки дискредитации руководства города и области… Средства и методы для пресечения «враждебных выходок» мы должны выбрать сами. Среди них и психотропное воздействие, и недолговременная изоляция, и даже ликвидация.
– Поздно, милые мои… Компромат давно ушел в Москву. И, если со мной что-то случится, его немедленно опубликуют.
– Не блефуй!
– Это не в моих правилах. Дискеты отправлены в штабном вагоне московского поезда через Валюшу, работающую в медпункте. (При этих словах Мишка восхищенно взглянул на меня и даже, как мне показалось, незаметно для остальных поднял вверх большой палец правой руки.) На девчонку можете не наезжать. Она не знала, что находится в конверте…
«Никифорович», который один был в пиджаке, тут же достал из под полы переносную радиостанцию и прошипел:
– Толя, свяжись с базой… Пусть срочно найдут на станции Луцк медсестру по имени Валентина. И узнают, передавала ли она в Москву компьютерные дискеты… Да… Да… В последние две недели… Немедленно доложить!
Следовательно, где-то неподалёку у них есть автомашина с мобильной радиостанцией…
– Может, поболтаем, пока поступит ответ на наш запрос? – предложил Михаил.
– Давайте, – согласился я.
– Мы знаем, что в бункере было оружие… (И опять – откуда?)
– Да. Автоматы, пулемёты… Кстати, вы могли бы побеспокоиться об их сохранности. Раскопанный ход могут обнаружить сельские ребятишки. А то и «феликсовцы» вернутся, чтобы хоть как-то возместить убытки…
– Не беспокойся, там уже работают наши люди. После чего схрон будет взорван. И никто не узнает о его существовании. Даже Василий Тимофеевич.
– Вам не жаль? Такой памятник истории…
– Жаль, но что поделать? Конечно, можно проинформировать общественность, что нами обнаружено убежище воинов УПА. Но, представь, под каким огнём тогда окажемся мы. Ведь никто не поверит, что в нём ничего не было. Начнутся проверки… Кривотолки различные пойдут… Нет, так проще… Ничего не нашли – и баста!
Минут десять мы ещё трепались на различные темы, пока под пиджаком Никифоровича не зазвучал сигнал.
– Второй вызывает первого.
– Слушаю!
– Девчонка на работе. Да, какой-то незнакомец совсем недавно что-то передавал через неё в запечатанном конверте…
– Что было написано на нем?
– К. от Б.
– Вот, блин, конспиратор… Конец связи!
Конечно же, ребята не желали мне вреда. Просто такая у них работа. Велели припугнуть – припугнули, сказали – не допустить утечки, старались – не допускали. Но я их просто перехитрил. Остаётся доложить руководству, что информация уже ушла в Москву. И попробовать договориться с «писакой»!
«Никифорович» расцвёл широкой добродушной улыбкой и предложил:
– Но ты ведь можешь пообещать, что не станешь затрагивать интересующие нас вопросы?
– Конечно, я же не самоликвидатор.
– Слово чести?
– Да. Никаких документальных произведений на базе наших общих приключений я писать не буду…
– А что будешь?
– Беллетристику… Небольшой остросюжетный детективчик с историческим уклоном, в котором найдется место и для Владимира Григорьевича с компанией, и для меня лично, и для сотрудников спецслужб. Без афиширования фамилий, чинов и званий. Можно?
– А что, пиши. Всё равно тебе никто не поверит.
– Значит, по рукам?
– Договорились!
Они втроём подошли по очереди сначала ко мне, затем – к Кливанскому и пожали нам руки.
– Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему не мог заметить хвост, находясь в его машине? – забросил тест на сообразительность «Никифорович».
– Конечно. В автомобиле Князя установлен маяк. В таком случае заметить слежку практически невозможно. Вы ведь не приближались к нему ближе чем на километр.
– Гм… Верно, – хмыкнул Мишка. – Ты достойный противник! (Хочет отмыться за засранца?)
– Я другого никак не могу понять… Как вы узнали, что мы нашли золото и оружие?
– Напряги мозги!
– Нет… Это выше моего понимания.
– Что, Майкл, продадим секрет? – засуетился «Никифорович».
– Валяй! Лезвие имеешь?
– Нет, только нож…
Он подошёл к Владимиру и, вспоров воротник его рубахи, извлёк из него миниатюрную вещицу, с виду напоминающую обычную спичку.
– Это микрофон. На редкоземельных металлах. Очень дорогостоящая штука. Работает на расстоянии триста метров. Благодаря ему мы с Майклом слышали все ваши разговоры в схроне.
– Значит, именно этой игрушке мы обязаны жизнями?
– Выходит, так.
– Как вам удалось незаметно зашить его в рубаху? – ошарашенно пролепетал Кливанский.
– Ты снял её, как только два раза копнул лопатой… И бросил на кусты. А специально обученный человек, болтавшийся возле вас под видом пастуха, мгновенно сделал своё дело…
– Не гони подливу! – засомневался Клёва. – Не было никакого пастуха… Предатели! Кругом одни предатели! Ну, признавайся, кого приставили ко мне? Славика, Яшку? А может, Наташку? Она мне по утрам чистую одежку подаёт…
– Не гадай, сказали тебе, пастух – значит, пастух…
– Как бы там ни было, он нас спас, – быстро успокоился Владимир. – Но впредь я буду во сто крат осторожнее и когда-нибудь запроданца вычислю!
– Твоё право, – трезво рассудил Михаил. – Приятно было с вами работать… Признаюсь, сначала перед нами стояли разные задачи. «Никифоровичу» поручили опекать Сергея Ивановича, мне – господина Кливанского. Когда вы встретились и решили сообща заняться поисками кладов – мы тоже предпочли скооперироваться… Всё… Прощайте…
– Не бросите же вы нас посреди леса! – возмутился Владимир.
– Нет-нет, – улыбнулся Миша. – Поедем навстречу вашим ребятам, им наверняка понадобится помощь. Сколько шин продырявили эти шведские прихвостни?
– Вроде как две…
– Запасное колесо имеете?
– Да… Одно…
– Второе сбортируем на ваш диск с запаски «мицубиси».
41
Одно колесо Яша со Славиком уже заменили. И, усевшись на обочине, печально глядели на беспомощный «мерс», вместо четвёртой «ноги» которого стоял домкрат. Заметив приближающейся автомобиль, они принялись голосовать. Но узнав «мицубиси», бросились врассыпную.
Каково же было их удивление, когда из джипа вылезли мы с Клёвой. Следом чья-то рука выкинула запаску.
– Вы помирились со шведами? – промямлил Славик, бросившись к своему боссу.
– Нет. Мы разделались с их бандой, а тачку взяли в качестве трофея, – не без сарказма заметил я.
Телохранитель недоверчиво покосился в мою сторону:
– Как вы управились с ними без оружия?
– Молча! – коротко отрезал Клёва.
– А кто в машине? – скромно поинтересовался Яша.
– А… Наши друзья, – успокоил его Владимир. – Ставь колесо – пора в дорогу.
– За рыбкой заедем?
– Конечно… Только варить уху будем уже в Луцке.
Яша со Славиком с энтузиазмом взялись за работу.
А мы с Кливанским решили немного побродить по берёзовой аллее.
– Вот и закончились наши приключения! – грустно констатировал Князь. – Скажи, чем теперь ты будешь заниматься?
– Вернусь в Москву. Напишу новую книгу. Надеюсь, она получится интересной… А ты?
– Я? Я брошусь в очередную авантюру… Известный тебе Синкевич утверждает, что в районе Шацких озёр когда-то существовал Некрополь – город мёртвых. Он нашёл эмигранта-волынянина, который свидетельствует, что во время немецкой оккупации спускался с гитлеровским офицером в глубокий шурф, напичканный драгоценностями и какими-то кристаллами…
– Извини, Вова, но это похоже на бред сумасшедшего…
– Ой, не скажи… Один знакомый признался мне, что его дед обнаружил на Свитязе пещеру, из которой вынес целую сумку золота!
– Я бы не советовал тебе ударяться в мистику… История нашего края и без того насыщена всякими тайнами. О них сложены тысячи легенд, в каждой из которых есть рациональное зерно.
– Например?
– Например, существует легенда, согласно которой моя любимая королева Бона забрала в Италию далеко не все свои сокровища…
– Да ну? И куда она их девала?
– Зарыла на территории Волыни… Я слышал десятки вариаций этой байки, но во всех – слышишь, во всех! – называется один и тот же населённый пункт.
– Какой? – глаза моего товарища лихорадочно заблестели.
Я сделал паузу и выпалил:
– Деревня Датынь Ратновского района!
– Слышь, писатель, – хитро прищурился Владимир. – Тот клад мы обязательно найдём. Вместе. Следующим летом. Ты, надеюсь, приедешь в отпуск, а?
Я оставил без ответа риторический вопрос.
И так ясно – приеду!
Проклятые сокровища
1. Весна 1946 года
Петро Гордына отдавал Богу душу. Чекистская пуля нестерпимо пекла в левом боку, казалось, вот-вот лопнет чрево и кишки вывалятся наружу.
– Пить, пить… – прошептал Влас, как его называли соратники по бандеровскому подполью.
Кто-то из рядовых бойцов мгновенно поднёс горлышко фляги к пересохшим губам сотника.
– Позовите сыновей…
Вдруг ему явилась родительская хата, супруга Василина с младенцами-близнецами на руках.
Ох, и славно же жилось им тогда!
Хоть не паном был, а зарабатывал столько, что за месяц мог купить две коровы.
Потом пришли Советы. Скот не тронули. А вот пашню – укоротили. Ещё тогда Пётр поклялся отомстить за «поруганную честь».
Власть голодранцев долго не просуществовала. Растоптал немец кованым сапогом красные знамёна и вывесил свои – со свастикой.
Гитлеровцев Гордына тоже не любил. Конечно, лучше, чем Советы, хозяйничать не претят, но уж больно те фрицы самоуверенные, наглые. Ведут себя так, словно находятся не на берегах Стохода и Стыря, а Рейна или Майна.
Бил Влас со своей сотней фашистов не хуже, чем красных. На четвёртый год войны подросли дети, стали помогать отцу в ратном деле.
До сих пор в его подчинении и Василий, и Павел.
Только немцев уже нет.
Прогнали их за бугор краснопузые воины.
Закончилась война для всех, даже для Василины, которая продолжала мирно жить в глухом полесском селе, а они и дальше сражаются за «вильну Украину». Подолгу отсиживаются в тёмных, смрадных схронах, месяцами не пробуют горячей пищи, а по ночам стреляют, вешают, душат закрутками.
В основном – таких же украинцев.
Только с другими убеждениями.
Вот и настигла его кара Господняя!
– Звали, тату? – словно с того света доносится зычный голос Павла.
Он на четверть часа раньше Василия появился на свет, поэтому считает себя старшим. И главным в семье.
Похожи дети, как две капли воды, а он безошибочно определяет, кто есть кто. Каким-то особым чувством, свойственным только родителям двойни.
– Всё, умираю я, сынку…
– И что вы, тату, такое себе надумали? Всю войну прошли, ничего с вами не случилось – и сейчас одужаете[66]!
– Нет, Павлик, смерть стоит у моих ног. Сдал кто-то нас, заманил в мышеловку и захлопнул её.
– Да я эту иуду собственными руками!..
– Хорошо. Только, может, достаточно уже крови? Советы по лесам листовки разбрасывают, кто придёт с повинной, тому прощение.
– Ни, тату… Мы доведём ваше дело конца. Победного конца!
– Добре, сынку… А где Василий?
– Скоро будет.
– Ох, не дождусь я!
Превозмогая боль, Влас оторвал голову от нар и, опёршись на локоть, неожиданно сильным голосом произнёс:
– Всем выйти!
Когда последний боец покинул подземное укрытие, сотник прошептал:
– Наклони ухо, сынку… У дома моих родителей, твоих деда и бабы, есть старый заброшенный колодец. В его кирпичной кладке, – тайник с золотом. Вот, – непослушной рукой Влас протянул сыну маленький, но довольно увесистый мешочек, затянутый тесёмкой. – Там таких много!
Павел вытряхнул на ладонь сначала швейцарскую монету, затем – небольшой, но тяжёлый слиток. Солнечный лучик, случайно проникший в бункер через одну из вентиляционных щелей, задел своим краем драгоценности, и они заиграли жёлтым неземным светом.
В этот момент лесную тишину разрезали выстрелы.
С каждой секундой они приближались, становясь более громкими.
– Нам надо уходить, тату! – это младший сын Василий кричит прямо в открытый лаз.
Пётр Иванович попробовал подняться. Да где там!
– Подойди ближе, сынку… Павел тебе всё расскажет. Прощайте!
Неожиданно резким движением, на которое, он, казалось, уже не способен, Влас выхватил из-за пазухи трофейный вальтер и молниеносно нажал на спуск.
Братья даже не успели испугаться.
Прижавшись друг к другу, они молча наблюдали, как бьётся в предсмертных судорогах тело их отца, ещё достаточно молодое и крепкое на вид.
– Всё, нет больше тата!.. – констатировал Павел так холодно, как это может делать только врач, повидавший на своём веку немало смертей. Более эмоциональный Василий всхлипнул и снял шапку.
А выстрелы звучали уже совсем рядом.
– Уходите, хлопцы!
Павел сбросил на пол керосиновую лампу, которую они практически никогда не зажигали, и достал спички.
– Что ты затеял, брат?
– Не хочу, чтобы тело отца досталось Советам.
Через несколько секунд в бункере полыхало пламя.
* * *
«Ястребки» и несколько кадровых военных взяли в плотное кольцо остатки сотни Власа. Скоро придёт конец ещё одному бандитскому гнезду.
Но командовавший операцией опытный чекист Латышев почему-то не чувствовал особого удовлетворения.
Может быть, потому, что в области действовало ещё немало вооружённых формирований?
Год назад закончилась самая кровавая в истории человечества война, а люди продолжают гибнуть. И какие люди!
Майор Гребенюк, прошедший с боями от Москвы до Берлина, переводчица Ганнуся, сержант Клименко, которого призвали на военную службу уже после Великой Победы. Да разве всех упомнишь?
«Пока жив – буду давить эту бандеровскую сволочь!» – мысленно дал себе клятву подполковник.
Слева мелькнули чьи-то тени.
– Лейтенант Сидорук, ко мне!
– Товарищ…
– Отставить! Возьмите трёх бойцов и обезвредьте группу прорыва.
– Слушаюсь! Макарчук, Скавронский, Белялов – за мной!
Повинуясь приказу, воины покинули засаду и растворились в надвигающейся темноте. В неглубоком овраге остались только Латышев и рядовой Гонта.
Как вдруг…
Глаза солдата как-то странно расширились, он вздрогнул, неуклюже развёл руки, набирая в последний раз полную грудь свежего лесного воздуха, и рухнул на свежую весеннюю траву.
Ещё секунда – и подполковник увидел прямо перед собой блестящие глаза. Совершенно не злые, можно сказать даже – озорные. Всего лишь одно мгновение – а память зафиксировала все мельчайшие детали.
Совсем ещё мальчишка. Лет семнадцать-восемнадцать. Среднего роста, тощий, но жилистый. Ямка на подбородке… Стоп! Да это же Василий. Или Павел. Кто-то из детей Петра Гордыны!
Офицер быстро нащупал в кобуре пистолет, но юноша первым нажал на спуск.
Чекист повалился на бок и застонал…
* * *
Расправившись с противником, Василий и Павел рванули в глубь лесной чащи. Хотя в темноте густой смешанный лес повсюду напоминал непроходимые джунгли.
Только к утру парни наконец остановились и смогли перевести дыхание.
Погони не было.
Утомлённые, они легли в маленькую ложбинку, прижались друг к другу и забыли обо всём на свете.
Куда-то вдаль отступили боевые побратимы, сражающиеся за самостийную неньку, отец, получивший в этой борьбе смертельное ранение, рано поседевшая мать, и днём и ночью напрасно выглядывающая своих сыновей на окраине родной деревни с милым сердцу названием Дубки.
Тревожный сон был непродолжительным.
Павел услышал скрип колёс и толкнул в бок Василия:
– Вставай, братику, фура едет…
Тот мигом вскочил на ноги, сладко зевнул, потянулся и начал медленно вертеть головой, намереваясь установить, откуда доносятся звуки. Наконец выбрал нужное направление, резво бросился вперёд прямо через колючие кусты, до крови исцарапавшие ему руки, и чуть ли столкнулся с крестьянским возом, запряжённым одной худосочной лошадёнкой.
Извозчик дрогнул от прикосновения металла к спине.
– Тпру, приехали!
Мужик повернул голову на голос. Он уже успел поднять вверх руки, и Василий отчётливо видел, как дрожат его пальцы.
– Не бойся, мы не бандиты, мы воины повстанческой армии!
– Свой я, хлопцы… Сидор Пилипчук. Пожалейте, не убивайте!
– Слазь! – грубо распорядился подоспевший Павел.
Крестьянин медленно сполз с воза, обвёл прощальным взглядом сухорёбрую кобылу, лес, пушистые облака. Бедняга хорошо знал, чем заканчиваются такие встречи.
– Иди… Хотя нет – стой! Скажи, где мы находимся?
– В десяти километрах от Устилуга.
– А граница где?
– Вон там, – Сидор махнул рукой в неопределённом направлении.
– Иди! – щёлкнув затвором, повторил Павел.
Пилипчук обречённо сделал шаг, другой.
Василий тем временем улыбнулся брату и отвёл в сторону ствол его автомата.
– Тебе смертей мало?
– Сдаст ведь. Сам видишь – беднота, значит, за Советы!
Пользуясь нерешительностью повстанцев, крестьянин сначала ускорил шаг, затем перешёл на бег и в конце концов скрылся в лесу.
Павел с грустью погладил свой новенький шмайсер, словно сожалея, что не удалось в очередной раз испытать его.
* * *
До границы доехали быстро.
Кобылу отпустили за несколько сот метров до неё – последние шаги по родной земле приходилось делать украдкой, без шума.
Но в тот день фортуна явно отвернулась от близнецов.
– Стой! Стоять! Бросай оружие! – угрожающе прозвучала чья-то команда.
«Пограничный наряд», – одновременно догадались братья.
Два на два… В таких переделках они оказывались не раз. И вот уже хрипит, захлёбываясь кровью, их ровесник, русоволосый мальчишка с добрым веснушчатым лицом.
Но второй пограничник, более опытный, бывалый, отстреливаясь короткими очередями, бьёт наверняка, и пули свистят в непосредственной близости от Гордын.
– Беги! – оттолкнул брата Василий. – Я его задержу…
Павел, не медля, бросился в спасительную даль.
Он бежал и ощущал, что теперь нескоро, а может быть, уже никогда не увидит родимой матушки, не поклонится отцовскому праху.
«Даже не похоронили тата по-христиански», – больно кольнуло мозг недавнее воспоминание, и по небритому лицу скользнула солёная слеза.
* * *
Василий не мог поднять головы, а красноармеец всё стрелял и стрелял, не давая опомниться и открыть прицельный огонь в ответ. Казалось, целая вечность прошла с момента ухода Павла. Где теперь они встретятся? Да и встретятся ли? Интересно, что сказал отец ему перед смертью? Может, поведал о сокровищах, которыми не раз бахвалился?
Но что это?
Автомат пограничника вдруг смолк.
«Закончились патроны, и солдат меняет магазин», – догадался Василий.
Выскочив из своего временного укрытия, он, на всякий случай, пальнул несколько раз в сторону красного бойца и попятился к реке.
Но недаром они с братом отмечали хорошую подготовку пограничника.
Когда казалось, что спасение совсем рядом и осталось сделать только один последний шаг, слепая пуля догнала младшего Гордыну и впилась ему в плечо.
«Вот Павел – счастливчик! Будет упиваться заморскими винами, ласкать чужестранных баб, а мне, видно, суждено сгинуть здесь, на клятом перешейке между своей и чужой землёй…»
– Не хочу!!! – заорал парень и, собрав в кулак последние силы, ускорил шаг, оставляя за собой окровавленный след.
2. Год 1976-й
Участковый инспектор, капитан милиции Николайчук, родом из этих мест. Крестьяне его иначе как Трофимовичем не кличут. Есть в таком обращении что-то гражданское, сугубо мирное. И в самом деле, когда этот увалень с вечно красным, обветренным лицом «забывает» надеть форму, узнать в нём стража правопорядка практически невозможно.
Без малого двадцать пять лет служит в милиции Иван. Десять последних – в Ольховском сельсовете, включающем в себя помимо деревни, давшей ему название, ещё несколько: Мельники, Тетерев, Городище и Дубки.
Несмотря на кажущуюся неповоротливость, дело своё капитан знает отменно. Правда, ничего сверхъестественного на его участке давно не происходит. То кто-то клочок земли поделить не может, то самогонщики начинают торговать своим зельем налево и направо – вот и весь криминал!
Трофимович не только хорошо знает, но и обожает свою работу. Ежедневно в каждом из пяти сёл бывает. То пешком, то на попутках – как уже получится! А вот в тёплое время года щеголяет на мотоцикле. К-750 – любимое детище советских милиционеров! Местный люд издалека узнаёт его по звуку мотора. «Участковый едет!» Для одних это сигнал, предупреждение (надо прятать горилку!), для других надежда на помощь да и просто радостное, неординарное событие: слишком уж хороший собеседник Трофимович. А сколько анекдотов знает!
Погожим летним днём Иван прибыл в самое отдалённое «своё» село Дубки, зашёл в клуб, отпер пористым ключом замок на дверях с табличкой «Участковый инспектор Николайчук, среда с 9.00 до 13.00; суббота – с 14.00 до 17.00» и удобно примостился за круглым столом, накрытым скатертью с ярким восточным орнаментом.
Была суббота, 14.00.
В дверь постучали. Тихо и вкрадчиво.
«Кто-то немолодой», – предположил капитан.
И точно. За миг порог его кабинета переступила баба Горпина – старушка, и сама точно не знавшая, сколько же ей лет. В Дубках поговаривали, что девяносто восемь, а может быть, и все сто.
– Здравствуй, Ивасику, – пробормотала еле слышно.
– Здравия желаю, Горпина Семёновна. Что вас привело ко мне?
– Соседа вторую неделю не видать. А он один мне всё время помогает. То дров наколет, то воды принесёт. И вот – исчез! Как теперь без него – ума не приложу?
Василия Гордыну Иван знал давно. Ещё с довоенных пор. Тогда они ходили в одну школу. А вот позже – пути их разошлись. Тринадцатилетним, Иван начал помогать партизанам, был связным, разведчиком, а Василий пошёл по стопам отца – ярого буржуазного националиста. В 1946-м – получил срок 25 плюс пять, сидел в Коми АССР и лишь совсем недавно вернулся в родное село.
Помнил капитан и Павла Гордыну, о судьбе которого в Дубках никто ничего не знает. Зла на братьев он не держал: что было, то прошло. Своё они получили. Правда, в деревне поговаривали, что Павлу удалось избежать возмездия, скрыться за океаном, но какая жизнь на чужбине?
Погрузившись в воспоминания, он на миг забыл про бабу Горпину, терпеливо дожидавшуюся решения участкового.
Но только на миг.
– Пошли! – велел Николайчук, после чего поднялся из-за стола, придерживая дверь, вежливо пропустил вперёд старушку и уже позади неё поплёлся по единственной асфальтированной улице.
Возле полуразрушенной хаты, больше напоминающей хлев, чем жилое помещение, они остановились.
– За горилкой некогда, бедному, заняться ремонтом, – осуждающе пробормотал участковый.
Баба Горпина промолчала, может быть, потому что подсознательно ощущала и свою часть вины за спаивание соседа, которому никогда не жалела чарки за «доброе дело».
Двери были распахнуты настежь, но в Дубках никто не запирается на ключ.
Николайчук несколько раз обошёл вокруг дома, обследовал сарай, погреб, летнюю кухню. Нигде ничего подозрительного. На всякий случай решил заглянуть в колодец – и сразу отпрянул назад: в нос ударил едкий, смрадный запах!
Преодолевая тошноту, капитан наклонился и заглянул вниз. На дне отчётливо виднелось чьё-то тело.
– Беги, Семёновна, к Мамчукам. Скажешь Володьке, что я велел взять у клуба мой мотоцикл и съездить в Ольховку. Оттуда пускай позвонит в район и доложит, что участковый обнаружил в колодце труп.
Бабка перекрестилась, что-то неразборчиво пробурчала, еле шевеля бледными узкими губами, и торопливо пошкандыбала в центр села.
А уже через несколько минут к обители Гордын начал стягиваться окрестный люд.
«Чёртова старуха по пути всем рассказывает о происшествии», – догадался Трофимович.
Когда через три часа возле ворот дома затормозил милицейский УАЗ, там уже было полно народу.
Труп достали из колодца. Сельчане единогласно признали в мёртвом Василия Гордыну.
* * *
На следующий день начальство отрядило из области в помощь районной прокуратуре следователя Андрея Козия – молодого человека, внешне больше похожего на студента или музыканта.
Высокий, сутулый, с маленьким скуластым лицом, чуть ли не половину которого закрывали стёкла круглых, давно вышедших из моды, очков, он откровенно недолюбливал прокурорскую форму. Широкий китель небрежно висел на щуплых плечах, брюки трепыхались на длинных тощих ногах.
Из документов Козий уже знал, что гражданин Гордына был убит топором ударом сзади, нанесённым крепкой мужской рукой – череп треснул, как орех. Произошло убийство дней пять-шесть тому назад в непосредственной близости от колодца – об этом свидетельствовали многочисленные пятна крови и следы ног на песке. Последними Василия видели баба Горпина и семнадцатилетний Сашка Роговский. Ничего необычного в поведении соседа они не заметили: бродил, как всегда, пьяный по собственному подворью, что-то бормотал себе под нос.
Подозрительные незнакомые граждане на прошлой неделе в селе не появлялись, заявлений о каких-либо конфликтах Гордыны с односельчанами в милицию не поступало.
Следователь присел с блокнотом на пенёк старого дуба и записал:
«Возможные причины убийства:
1. Ссора с собутыльниками.
2. С целью ограбления.
3. Месть родственников граждан, замученных бандеровцами в войну».
Вторая из них практически исключалась – никаких ценностей у Василия не было, денег на пьянку хронически не хватало. Даже мебель пропил, не говоря уже про скот и птицу.
А вот первая и третья причины требовали детальной отработки. Сам Андрей больше склонялся к последней версии. Но кто мог отомстить бывшему повстанцу за события тридцатилетней давности? Местные жители утверждали, что братья не принимали участия в расстрелах евреев или акциях по массовому уничтожению поляков. Да и односельчан они не трогали. Конечно, Гордыны небезгрешны, на их руках – кровь энкавэдистов, «ястребков», советских воинов, на то она и война!
Один только тракторист Малышенко не раз прилюдно угрожал Василию расправой за то, что тот в 1945-м убил его родного брата Аркадия, тогдашнего председателя сельского совета.
«Как бы там ни было, придётся осуществить экскурс в историю!» – подвёл итог своих внутренних раздумий Козий.
Первым из тех, с кем он решил встретиться для того, чтобы восстановить события 30-летней давности, стал отставной полковник Григорий Афанасьевич Латышев.
* * *
Старого чекиста Андрей нашёл в пригородном коттедже неподалёку от областного центра.
Латышев сладко дремал в плетеном из лозы кресле посреди роскошного сада, высаженного собственными руками. На его накрытых пледом коленях лежала толстая книга, энциклопедия, а может, и справочник по садоводству-огородничеству, которым он увлёкся на пенсии.
– Здравствуйте!
Старик широко открыл глаза, словно удивляясь, что какой-то юный нахал посмел прервать его послеобеденный сон, и отложил в сторону книгу.
– Слушаю вас…
– Мне нужен полковник Латышев.
– Я!
– Следователь прокуратуры Козий.
– Чем могу быть полезен?
– В сорок шестом вы командовали оперативной группой по уничтожению сотни Власа.
– Было дело… Только зачем ворошить прошлое? Война закончилась тридцать лет тому назад.
– Но ведь бандеровцы ещё лет десять оказывали ожесточённое сопротивление Советской власти…
– Что правда, то правда. Только зачем вам, молодому человеку, эта грязь? Ну-ка, признавайтесь!
– Убили Василия Гордыну.
– Ясно… Как говорят в Украине, «катюзи – по заслузи»[67].
– Расскажите подробнее, что вы знаете о нём?
– Банда Власа впервые дала о себе знать ещё в сорок втором. Сотник – Пётр Гордына – был из тех, кто не хотел мириться ни с поляками, ни с немцами, ни с Советами, признавал только свои – националистические – идеалы. Сказать по правде, поначалу мы мирились с деятельностью этих, как они сами себя называли, украинских партизан. Даже пытались вступить в контакт с их предводителем – Тарасом Бульбой. Но между различными националистическими течениями вдруг вспыхнула междоусобная война. Вскоре представители Бандеры прибрали к своим рукам название «УПА» – Украинская повстанческая армия, добавили к нему – ОУНа и начали уничтожать всех, кто не хотел мириться с их главенствующей ролью. Не пожалели даже супругу Бульбы. Сам же атаман был вынужден эмигрировать сначала в Германию, затем – за океан. Я вас не утомляю своим рассказом?
– Никак нет.
– Пётр Гордына, в отличие от многих своих собратьев, сразу принял сторону нового руководства. А в конце войны заразил своими идеями и родных детей – близнецов Василия и Павла. Правда, особо отличиться они не успели. А вот у их отца – руки в крови по локоть! Он лично распинал младенцев в польских поселениях во время так называемой Волынской резни…
В апреле 1946 года я получил задание ликвидировать сотню Власа. Один из его подчинённых по кличке Сокира помог провести спецоперацию, заманив бандитов в ловушку. Раненый Пётр Гордына застрелился. А его дети сумели вырваться из окружения. При этом кто-то из них успел всадить пулю мне в живот. Уже потом, в госпитале, стало известно, что Павел и Василий пытались уйти за границу, но нарвались на пограничный наряд. Один ушёл, а второго взяли в плен.
Прямых доказательств его преступлений не было, и Василию впаяли обычные двадцать плюс пять: десять лет заключения, десять – ссылки и ещё пять так называемого «поражения в правах». Выходит, он уже на свободе?
– Так точно. Отсидел своё, вернулся на родину, в каких-то антисоветских акциях замечен не был… Только пить шибко начал.
– Хотел водкой смыть свой позор – так часто бывает. Говорите, его убили?
– Да. Труп сбросили в колодец.
– Они сами часто так делали… Может, кто-то решил отомстить за старые, так сказать, грехи?
– Возможно.
– А может, Василий узнал кого-то из лесных братьев, избежавшего наказания, и решил шантажировать его?
– И такой вариант нельзя сбрасывать со счетов. Спасибо, вы мне очень помогли.
– Не за что… Вы приходите, информируйте меня о ходе расследования, ладно? Приятно быть хоть чем-то полезным людям!
– Хорошо.
* * *
Такого прокола у майора Сазонюка не было за все двадцать лет службы в КГБ.
Поляк по происхождению, Ян Косинский приехал в СССР из США в составе одной из «первых ласточек» – туристических групп, сформированных после переговоров на самом высоком уровне. Утром вместе со всеми позавтракал в отеле «Украина», после чего сел в «икарус», но вдруг вспомнил, что забыл в номере деньги и документы, попросил минутку подождать и… больше его никто не видел!
За группу отвечал лейтенант Трегубенко, недавний выпускник школы КГБ, совершенно не имевший опыта работы с иностранцами. В своё время именно майор Сазонюк привлёк его, тогда студента пединститута, к работе в органах, и на первых порах по-отечески опекал молодого сотрудника. Теперь они оба в дерьме по самые уши!
– Эх, Лёша, Лёша, скажи мне, как такое могло случиться?
– Извините, Сергей Степанович, недоглядел…
– Ладно… Давай обо всём по порядку.
– Я сидел в автобусе, рядом с гидом и водителем. Согласно программе группа должна была выехать во Львов, на экскурсию. Туристы вышли из отеля в сопровождении младшего лейтенанта Костюка и стали рассаживаться по местам. Лёня посчитал свою миссию выполненной и пошёл в «Лакомку» пить кофе. Мы тронулись… Как вдруг Косинский вспомнил, что забыл в номере документы и деньги… Ну, не мог же я внаглую увязаться следом за ним?
– Обхитрил нас Ян, обвёл вокруг пальца, объегорил! Ничего он не забывал. Персонал гостиницы со всей ответственностью заявляет, что в номер Косинский не возвращался.
– Виноват, товарищ майор…
– Конечно, виноват! Я это и без тебя знаю… А вдруг он сейчас где-то закладывает взрывное устройство или встречается с резидентом, а? Молчишь… – Сазонюк замахнулся и со всей силы врезал по столу огромным кулаком. – Да и этот Коссинский, скажу тебе, сволочь ещё та… Ловко вывернулся! Точно – разведчик или эмиссар ОУН. Мы просто обязаны выяснить, с какой целью его забросили. И кто. Понял?
– Так точно!
– Что предпримем?
– Первым делом нужно усилить охрану секретных объектов, перекрыть все возможные каналы связи с агентурой, предупредить пограничников о возможном нарушении границы.
– Правильно, сынок, – похвалил майор, у которого вся семья погибла от рук повстанцев – сам он чудом избежал тогда бандитской пули. – Ладно, не унывай, берись за работу. Первым делом проштудируй оперативные сводки за последние сутки – авось, удастся что-то выловить.
– Есть! Разрешите идти?
– Иди.
Лейтенант развернулся и поспешно покинул кабинет начальника, мысленно радуясь, что всё закончилось относительно благополучно, но радость эта была недолгой: любой, самый страшный, нагоняй руководства – ничто по сравнению с муками совести! Если она есть, конечно.
А Сазонюк ещё долго сидел за столом один, внимательно вглядываясь в фотографию Косинского. Где-то он уже видел похожее лицо. Где? Когда?
* * *
Андрей Козий не спеша брёл по аллее воинского кладбища, направляясь в областное управление КГБ. По пути «переваривал» беседу с полковником Латышевым.
Возле КПП – невысокой застеклённой будки, остановился и спросил дежурного:
– Трегубенко на месте?
– А вы кто будете?
– Следователь прокуратуры Козий.
– Предъявите удостоверение.
– Вы что, новенький?
– А какое это имеет значение?
– Никакого. Вот, пожалуйста, смотрите.
– Хорошо. Проходите. Алексей Витальевич у себя.
– Спасибо.
Однако нужный кабинет был заперт.
Андрей огляделся по сторонам и заметил в конце коридора знакомую фигуру.
– Привет, Лёша!
– Здравия желаю.
– Что это ты такой кислый, братец?
– А… Клизму получил с утра. Без мыла!
– Ничего, бывает…
– А ты здесь что делаешь?
– Да вот… Возникла необходимость немного покопаться в вашем архиве.
– Зачем?
– Я убийство расследую. Некоего Василия Гордыны, в прошлом – активного участника ОУН-УПА.
– Это к Сазонюку. Он их лично почти всех помнит.
– Понял!
– Шеф тоже поначалу этим делом занялся, но вскоре выяснилось, что нашей спецификой там и не пахнет. Обычный криминал. Эх, лучше б я уехал в Дубки… Тогда б не было никаких проблем с этими долбаными иностранцами!
– А что случилось?
– Оно тебе надо?
– Нет, в принципе, своих забот – выше крыши…
– Ладно, полюбуйся, – Трегубенко развернул огромную тетрадь и вынул фотографию, доселе покоившуюся меж её страниц. – Это Ян Косинский, американец.
Реакция друга была неожиданной.
– Ха-ха, американец… А говорил – обычный криминал… Значит, одним делом занимаемся?!
– Ты чё, Андрюха? С твоей головой всё в порядке?
– У меня – да. А у тебя?
– Я на свою башку не жалуюсь.
– Я тоже. Это Гордына, Лёша. Василий Гордыина.
– Сказано тебе – Косинский. Ян Вацлович, Чикаго, штат Иллинойс!
– Гражданин Гордына. Василий Петрович. Деревня Дубки, – не сдавался следователь.
Наверное, они слишком громко доказывали свою правоту, ибо дверь одного из кабинетов распахнулась и наружу показалась лысая голова Сазонюка.
– Прекратить базар! Оба немедленно ко мне…
– Есть!
– Ну, чего митингуем?
– Сбой пошёл по нашей службе, – начал оправдываться Трегубенко.
– Какой такой сбой?
– Вот, – он положил на стол начальнику вызвавший конфликт снимок. – Криминалисты, как всегда, что-то напутали, и в деле Гордыны, по необъяснимым причинам, оказалось фото Косинского.
– Блин! Одно лицо… – вспыхнул майор. – А я-то, дурень, целый день думал, где видел эту рожу! Итак, наш Ян Вацлавович оказался Павлом Петровичем. На старости лет его снова потянуло в родные места… Зачем? Думаем… Думаем вместе!
– Навестить брата, проведать могилу матери, – несмело предположил Трегубенко.
– Неубедительно. Для такого визита должно быть более веское основание.
– Может, золото, драгоценности? – наугад бросил Козий.
– Похоже… И он должен быть уверен, что никто до клада не добрался.
– А брат? – пожал плечами следователь. – Ведь Павел думал, что тот мёртв. А он выжил. И мог запросто прибрать ценности к рукам.
– Павел – не дурак. И наверняка перед отлётом интересовался судьбой брата. А значит, и знал, что у него всё в порядке… Срочно пробейте все телефонные номера в Дубках, может, на какой-то из них поступал звонок из-за границы.
– Разрешите, я этим займусь? – несмело предложил прокурорский работник.
– Хорошо. Но если тайник оказался нетронутым за столько лет, то в таком случае выходит, что какая-то семейная тайна была известна лишь одному брату. Павлу. Кстати, мы ведь точно не знаем, кто из них погиб. Как проводили опознание?
– Как обычно. Перевернули труп на спину… Василь? Василь!.. И на экспертизу.
– Понятно. Что будем делать дальше? Как думаешь, Алёша?
– Во-первых, надо объявить Гордыну во всесоюзный розыск, распространить его портрет среди сотрудников правоохранительных органов, расклеить по всем городам и весям.
– Правильно. Во-вторых, следует немедленно провести эксгумацию тела, пригласив на эту процедуру гражданку США Эльзу Косински. Обязательно!
– Будет сделано!
* * *
В Дубки ехали очень долго, не менее четырёх часов. Служебный УАЗ натужно полз по глубокому песку, шофёру время от времени приходилось включать оба ведущих моста. Иногда и это не помогало. Тогда Трегубенко и Козий покидали кузов и толкали тяжёлый автомобиль.
Наконец они добрались до места. Вышли в сад, сели, закурили.
– Давай бросим монету, – вдруг предложил Алексей. – Будет орёл – я полезу в колодец, решка – ты!
– Хорошо! – согласился Андрей. – Только подбрасывать буду я.
Сказано – сделано.
Козий достал из кармана пятак, положил его на средний палец и щёлкнул большим. Монетка взвилась вверх и, проделав множество оборотов, упала в высокую траву.
Трегубенко накрыл её ногой и начал медленно отрывать ступню.
А Козий, лёжа на земле, с нетерпением заглядывал под его каблук. Всё равно ему не повезло: копейка лежала цифрой вверх.
– Значит, судьба! Зови понятых, – с плохо скрываемой грустью в голосе прокомментировал случившееся следак и решительно полез в колодец.
Воды в нём не было. Стены поросли липким зелёным мхом. Смрад ещё не выветрился, и Андрей с трудом сдерживал накатывающуюся тошноту.
– Держи фонарь! – донесся сверху грубый голос лейтенанта.
– Спасибо. Положи его в ведро – и опусти.
Спустя мгновение шахту колодца озарил яркий свет.
В левой руке Козий держал фонарь, а правой шарил по грязным стенам.
– Попробуй дедовским методом, – наставлял Трегубенко. – Стучи по кладке, может, таким образом обнаружишь в ней пустоты.
– А сам не хочешь попробовать? – огрызнулся следователь.
– Нет.
– Лучше в навозе ковыряться… О боже, за что мне такое наказание? Ладно, бросай молоток!
«Тук… Тук… Тук…» – звонко повторяло эхо.
И вскоре до Алексея донесся радостный крик:
– Нашёл!
Кирпичина, за которой прослушивалась пустота, легко вышла из кладки, и взгляду Козия открылась камера сорок на сорок сантиметров. К сожалению, она была пуста…
* * *
На следующий день возле легендарной хаты Гордын опять собралось всё взрослое население Дубков.
В этот раз – поглядеть на живую американку.
– Вы только посмотрите, бабоньки, какое у неё платье! Как будто ей двадцать, а не полсотни лет! А какой перстень, какая цепочка! – шептались сельские красотки.
– Не может быть, что ей уже пятьдесят, как моей Оксане… Нет, точно она паспорт подделала, чтоб на пенсию раньше выйти! – доносилось из мужского круга.
Переводчик сочувственно тараторил по-английски, а Эльза… спокойно потягивала длиннющую сигаретку.
Скоро странная процессия из советских офицеров в мундирах и без, сотрудников американского посольства и украинских крестьян двинулась в сторону деревенского кладбища.
Никто из богобоязненных жителей Дубков раскапывать могилу не согласился. Пришлось брать лопаты Козию, Трегубенко и Николайчуку. Чуть позже их сменили парторг местного колхоза и председатель сельсовета. Впрочем, почва была мягкой и податливой – только недавно рыли.
Вскоре лопаты упёрлись во что-то твёрдое. Сазонюк собственноручно обкопал гроб со всех сторон и продел под него верёвки.
Трегубенко при помощи гвоздодёра сорвал крышку.
Эльза что-то пробормотала по-своему.
– У Яна недавно был перелом левой ноги, – пояснил переводчик. – К тому же на его спине должен быть след от немецкого осколка.
Эксперт Куценко задрал штаны у покойника. Чуть ниже колена виднелась ярко выраженная костная мозоль.
– Василий переломов не имел! – загудели крестьяне.
Милиционеры перевернули труп лицом вниз, и все присутствующие смогли увидеть неровный длинный шрам.
Только после этого Эльза тяжело вздохнула и пустила скупую слезу. Больше – для приличия, чем с горя. С Яном они не жили уже два года.
* * *
Андрей Козий ежедневно держал на контроле «дело гражданина Гордыны».
Василия искали на всём пространстве огромной державы: от Карпат до Дальнего Востока, от Заполярья до Кушки, но всё было напрасно.
Тем временем Страна Советов отметила Новый, 1977 год.
15 января исполнялось тридцать лет Ивану Пугачу – самому близкому другу Козия.
Андрей первым, чуть ли не на час раньше назначенного времени, пришёл поздравить именинника. Вручил ему букет роз, по большому блату приобретённый в «Зелёном хозяйстве», Толковый словарь Ожегова, о котором Иван давно мечтал, и вызвался добровольно помогать хозяйке, которая никогда не успевала вовремя накрыть на стол.
Нина ловко доставала из серванта тарелки и хрустальные салатницы, протирала их полотенцем, перекинутым через плечо, а Козий расставлял посуду на столе, время от времени обмениваясь с подругой новостями.
Вот та и решила пожаловаться ему на житьё-бытьё.
– Скажи, Андрюша, за что меня Господь покарал? Такую красивую фамилию имела – Кравчина, а вышла замуж и стала – Пугач.
– Надо было настоять, чтобы Иван взял твою, – посоветовал следователь.
– Для любого мужчины такая фамилия – не очень! Вот и мой брат – Тима – всю жизнь мучается. Он у нас начальник, персональный кабинет имеет. На дверях – табличка: «В.К. Кравчина». Все думают, что написано по-русски и, настраиваясь на встречу с дамой, постоянно раздражают брата вопросом: «А где товарищ Кравчина?» Иван не вытерпел бы такого издевательства, непременно б заехал кому-нибудь по мордам!
Если бы Нина была хоть чуть-чуть более наблюдательной, она непременно бы заметила, что её собеседник сразу изменился в лице.
В его голове рождалась гениальная идея!
Её простота настолько поразила следователя, что тот зазевался и уронил на пол очередную партию посуды.
– Ниночка, ты – золото! – ничуть не огорчаясь от того, что доставил хозяевам столько неприятностей, он чмокнул подругу в щечку и… умчался прочь.
* * *
Андрей выбежал из подъезда дома, в котором жили его друзья, осмотрелся и, не заметив поблизости ни одного автомобиля с «шашечками» на кузове, помчался в сторону автобусной остановки – на неё как раз заезжал рейсовый ЛАЗ. Однако перед самым носом следователя двери захлопнулись.
Козий хотел затормозить, но не тут-то было – ноги попали на хорошо утоптанный лёд, и его понесло вперёд с такой скоростью, что Андрей ненадолго поравнялся с кабиной тронувшегося автобуса. Водитель, конечно же, заметил отчаянно жестикулирующего незнакомца, призывавшего его остановиться, но, даже если б он захотел повиноваться, то не смог бы этого сделать – гололёдица!
Не успел следак как следует огорчиться, как на горизонте появился автомобиль с таким желанным зелёным огоньком на стекле. До такси было ещё довольно далеко, а он уже начал размахивать руками, для пущей убедительности время от времени проводя ладонью по горлу.
Машина остановилась.
– Я в таксопарк, – сообщил водитель.
– А я – в горотдел милиции! – спокойно отреагировал Козий.
Как ни странно, шофёр спорить не стал, молча развернулся и на большой скорости погнал свою тачку в противоположном направлении.
Напротив трёхэтажного здания на одной из прилегающих к центру улиц «Волга» остановилось.
Козий рассчитался за проезд; хотел дать и на «чай», но таксист категорически отказался брать лишние деньги. Однако и на «спасибо» почему-то не ответил.
В фойе горотдела не было никого, только дежурный – сержант Редько, усталый пятидесятилетний мужчина, дослуживающий до пенсии после бурной молодости в патрульной службе.
– Привет. Из розыска есть кто-то?
– Один Гриня…
Среди оперативников не нашлось ни одного, кто бы не имел «погоняла». Кличка – только у собаки! Карпюка звали Карпом, Фролова – Фролушкой. Гриней стал соответственно Семён Грицишин.
Андрей взлетел на третий этаж и условленным сигналом постучал в дверь.
Семён находился в кабинете один, а накурено в нём было так, будто чадила целая рота.
– Здоров, Гриня!
– А, это ты… Проходи, садись.
– По Гордыне есть что-то?
– Никак нет.
– Его дело у тебя?
– Нет. У начальника. В сейфе. А что?
– Мы как его в розыск объявили?
– Обычно. «Разыскивается гражданин Гордына, на вид лет пятьдесят»… Ну и так далее, и тому подобное.
– А где ему выдали паспорт?
– Какое это имеет значение?
– Большое, Гриня. Я бы сказал даже огромное!
Козий пододвинул к себе перекидной календарь и вырвал из него один листок.
– Вот смотри… В русской транскрипции его фамилия пишется через «и» – Гордина. Примеров – хоть пруд пруди. Кравчына обязательно будет Кравчиной, Панышко – Панишко, Павэлко – Павелко. Ничего не поделаешь, такое кацапское правописание!
– Что ты хочешь этим сказать?
– А вот что. Берём ластик и вытираем последнюю букву. Выйдет – Гордин… Именно под такой фамилией следует искать преступника!
– Точно! Ты гений, Андрюха. Придётся вызывать шефа…
Семён набрал номер на дисковом телефоне и затарахтел в трубку:
– Алло, Виктор Прокофьевич, ты? Чего хрипишь? А… Мороженого наелся. Так я и поверил. Козий заходил, знаешь такого? Никогда бы не подумал, что в головах этих белоручек могут возникать дельные идеи. Слышишь, что он предлагает. Искать не Гордыну и не Гордину, а Гордина. Говоришь, переписать розыскное дело. Виноват… Слушаюсь!
Грицишин положил трубку на рычаг и достал очередную сигарету:
– Представляешь, он ещё и обматерил меня!
– За что?
– За то, что не проверил, как фамилия написана в паспорте. Умный, блин. А тогда что думал?
– У него и спросишь.
– Как думаешь, найдём мы убийцу? В противном случае одним выговором я вряд ли обойдусь.
– Найдём, Гриня… Уже через неделю я буду допрашивать этого ублюдка! Хочешь пари?
– На что?
– На бутылку шампанского. Или коньяка. Водки я не пью.
– Принимается!
* * *
На следующий день в прокуратуру пришёл официальный ответ американского представительства:
«Ян Вацлавович Косинский, 1926 года рождения, переехал в США из Польши в 1946 году. Родился в селе Бища Люблинского воеводства. Проведённая проверка показала: документы подлинные».
Как Павел Гордына стал поляком? На этот вопрос не мог ответить никто, даже госпожа Эльза, взявшая его фамилию. Впрочем, если бы она собственными глазами не увидела труп, никогда бы не поверила в то, что её муж не Ян, а украинец Павел. Супруг поддерживал тесные контакты с польской диаспорой, учил детей польскому языку…
Когда Эльза поинтересовалась, зачем же он тогда едет в Украину, Ян ответил, что там находится имение его родителей.
Трегубенко поспешил связаться с властями ПНР. Оказалось, настоящий Ян Вацлавович умер ещё в 1969 году. В 1946 году он обращался в полицию с заявлением о пропаже документов и ему выдали новые.
Послевоенные годы в Бище почти никто не помнил. И всё же польским коллегам удалось разыскать важного свидетеля, некоего Роберта Шишку. Тот рассказал, что в 1946-м у Яна гостил двоюродный брат, который исчез так же неожиданно, как и появился.
Скорее всего, Павел просто купил документы и с ними выехал в Америку. Работал сначала грузчиком, затем – каменщиком, пока не сколотил кое-какой капитал и не открыл собственное дело. Только тогда зажил более-менее богато. И вот надумал выбросить на ветер не одну тысячу долларов только для того, чтобы вернуться ненадолго на родную землю. Рискуя, кстати говоря, свободой, а то и жизнью!
Что же так манило его в Дубках?
Неужто тайник в колодце?
Почему тогда родной брат ничего не знал о нём?
* * *
Василий Гордына не догулял срока, отведённого ему следователем Козием. Уже через три дня на столы начальников областных управлений КГБ и МВД легли одинаковые по смыслу телетайпограммы: «В селении Хатыннах Якутской АССР обнаружен разыскиваемый вами гражданин Гордин Василий Петрович, 1927 года рождения, уроженец деревни Губки»…
Оказалось, что преступник подделал не только фамилию, но и место рождения!
В Якутск были срочно откомандированы оперуполномоченные КГТ Трегубенко и угрозыска Грицишин.
Перелёт Львов – Якутск получился довольно изнурительным. С большим количеством посадок. В Челябинске, Новосибирске, ещё бог знает где. А дальше… Дальше пришлось добираться вертолётом – других путей сообщения с Хатыннахом не было.
На «аэродроме», роль которого исполняла небольшая ровная поляна на окраине посёлка, куда Трегубенко и Грицишин добрались за час до полуночи, украинских коллег встречал главный кузнец этой маленькой победы – участковый Блатов. Именно он проявил бдительность при обычной проверке документов у группы людей, прибывших работать на валке леса. Фамилия «Гордин» была знакома милиционеру по ориентировке. Сверил фотографию на ней с оригиналом – совпало! Заниматься самодеятельностью Блатов не стал – сразу сообщил кому следует. Начальство решило с арестом подозреваемого не торопиться и вызвало опергруппу с Украины.
Откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, оперативники не стали и сразу направились к дому Марфы Калашниковой – сорокалетней вдовы, приютившей Василия Петровича.
Её хижина была заперта изнутри. На крючок.
Блатов воткнул в щель между дверью и коробкой тонкое лезвие заранее приготовленного для этой цели ножа, и сбросил его.
После чего все трое ворвались внутрь дома и бросились к кровати, на которой спали «молодожёны».
– Где золото? – заорал Трегубенко.
– Я-я ничего не знаю! – дрожащим голосом сообщила Марфа.
– Тебя это не касается… Василий Петрович, ну же!
Гордына молчал.
Даже теперь, когда не осталось ни одного шанса на спасение, он не хотел отдавать проклятый металл, ради которого пошёл на убийство родного брата.
Да и, честно говоря, не мог он знать, что убивает Павла…
Случайно увидел через окно какого-то фраера в светлом костюме, разглядывавшего ларец, доверху набитый золотом, может быть, даже тем, о котором ему не раз пытался рассказать отец, и такая злость его охватила, такая зависть.
Взял лом, ударил незнакомца по голове…
И только потом понял, что убил брата, о котором ничего не слышал тридцать лет.
Хотел сразу сдаться органам, но испугался. Пустился в бега, начал запутывать следы…
Эх, знать бы тогда, что побег из дома не принесёт ему желанного счастья, не излечит израненную душу, что Павел теперь будет мерещиться в каждом встречном, будить по ночам, звать к себе – укоризненно и тоскливо…
Примечания
1
Ковель – город, административный центр одноименного района Волынской области Украины. Брест-Литовский – теперь просто Брест, город в Беларуси. Люблин – город в Польше, центр одноимённого воеводства. Холм – старинный русский город, теперь Хелм (Республика Польша). Ярослав – старинный русский город (теперь в Подкарпатском воеводстве Республики Польши). Рава-Русская – город во Львовской области Украины, один из самых известных пограничных пропускных пунктов. Сокаль – город, райцентр Львовской области Украины. Владимир-Волынский – старинный княжий город, теперь – райцентр Волынской области Украины, как сейчас утверждают некоторые историки, «столица первого независимого украинского государства».
(обратно)2
Вогезы – горный массив на северо-востоке Франции.
(обратно)3
Впервые эту эмблему использовали в ударных гусарских полках прусской армии Фридриха Великого («гусары с мертвой головой» – «Totenkopfhusaren»).
(обратно)4
Тристень (Трестень, Тристань), Ворончин – деревни в Рожищенском р-не Волынской области Украины.
(обратно)5
Яновка (теперь Ивановка), Литогоща, Корсини, Арсеновичи, Углы – деревни Волынской области Украины, первые три – в Рожищенском р-не, остальные – в Ковельском.
(обратно)6
Духче, Сокол (по-украински – Сокил, в Средние века – Сокуль), Навоз (Навиз) – сёла Рожищенского р-на Волынской области Украины. Кашовка (в украинской транскрипции – Кашивка) – деревня Ковельского р-на этой же области.
(обратно)7
Справжний – настоящий (укр.).
(обратно)8
Кисляк – так в украинских (да и в российских) деревнях называют кислое молоко.
(обратно)9
Софьяновка – деревня теперь в Маневичском р-не Волынской области Украины.
(обратно)10
Попово поле – местность неподалеку от Кашовки.
(обратно)11
В районе Кашовки русским войскам противостояли в основном венгерские дивизии.
(обратно)12
Когда-то Стоход был судоходным. Место, где причаливали речные суда, местные жители до сих пор называет пристанью.
(обратно)13
Пидрижжя (скорее всего, это название переводится на русский как Подрожье, но во многих мемуарах и документах Первой мировой почему-то «Подрыже») – деревня в Ковельском р-не Волынской области Украины на противоположном от Кашовки берегу Стохода.
(обратно)14
Рожище (во многих документах почему-то «Рожице») – теперь административный центр одноименного района Волынской области.
(обратно)15
Дот – долговременная огневая точка (воен.).
(обратно)16
Лётки – шрапнель.
(обратно)17
Хай – пусть (укр.).
(обратно)18
Вранци – утром (укр.).
(обратно)19
Дословно: «Эй, давайте, косари, потому что поздно начали. – Хоть не рано начали, но много сделали!» (укр.)
(обратно)20
НЗ – неприкосновенный запас (воен.).
(обратно)21
В отдельную этногруппу их выведут только через пятнадцать лет – в 1930-е – и нарекут удэгейцами.
(обратно)22
Пишлы – пошли (укр.); печера (пещера) – нора, в которой живёт рак; соответственно «печеруваты» – ловить раков в норах.
(обратно)23
Великдень – так на Украине называют праздник Воскресения Христова.
(обратно)24
Станица Гродековская (в честь приамурского губернатора, Георгиевского кавалера, генерал-лейтенанта Николая Ивановича Гродекова) – столица Уссурийского казачьего войска. Теперь – посёлок Пограничный, центр одноимённого района.
(обратно)25
Верхнеудинск – теперь Улан-Удэ.
(обратно)26
Мова – язык (укр.), некоторые так и пишут: Глушко-Язык, но это неправильно.
(обратно)27
«Щире слово» («Искреннее слово») издавалось во Владивостоке, «Ранок» («Утро») – в Хабаровске, «Засив» («Засев») – в Харбине.
(обратно)28
Иностранный отдел Главного управления государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел СССР.
(обратно)29
Инстанция – на сленге спецслужб – высшее руководство страны.
(обратно)30
Голобы – некогда районный центр, а сейчас – посёлок городского типа в Ковельском р-не Волынской области Украины.
(обратно)31
Звидки – откуда (укр.).
(обратно)32
Буряк – свекла (укр.).
(обратно)33
До 1934 года столицей УССР являлся город Харьков.
(обратно)34
Дефензива – польская контрразведка и политическая полиция в 1918 – 1939 годах.
(обратно)35
Любарт Гедеминович (1300 – 1383) – русско-литовский князь, последний правитель единого Галицко-Волынского княжества, начавший строительство Луцкого замка.
(обратно)36
Бестарка – телега с кузовом в виде ящика для перевозки сыпучих грузов, например зерна.
(обратно)37
Вечерять – ужинать (укр.).
(обратно)38
Киверцы – сегодня посёлок городского типа, административный центр самого большого по территории района Волынской области Украины.
(обратно)39
Ковель – железнодорожный узел, райцентр, второй по величине (после Луцка) город Волынской области Украины; Старая Выжва – административный центр одноименного р-на Волынской области.
(обратно)40
Велицк, Мельница – деревни раньше Голобского, теперь Ковельского р-на Волынской области Украины.
(обратно)41
Маяки – село в Луцком р-не Волынской области.
(обратно)42
Сытовичи (Ситовичи), Крывлин (Крывлын, Кривлин) – деревни в Ковельском р-не Волынской области Украины.
(обратно)43
Мырин (Мырын) – деревня в Ковельском р-не.
(обратно)44
Маневичи – посёлок городского типа, райцентр Волынской области Украины.
(обратно)45
Цумань, Олыка – некогда райцентры, а нынче посёлки городского типа в Киверцовском р-не Волынской области.
(обратно)46
Кировоград – один из областных центров Украины, раньше – Елиcаветград.
(обратно)47
Сарновка, Сарна, Серна и даже Сёрна – левый приток реки Стырь.
(обратно)48
Грузятин – деревня в Рожищенском р-не Волынской области Украины.
(обратно)49
Черкассы – областной город в Украине.
(обратно)50
Любохыни (Любохини) – деревня в (как у нас пишут) Старовыжевском (хотя правильнее, наверное, – Старовыжвовском) р-не Волынской области.
(обратно)51
Любомль – административный центр одноименного р-на Волынской области.
(обратно)52
Колодеже – село в Гороховском р-не Волынской области Украины.
(обратно)53
Авторский перевод с украинского.
(обратно)54
Сенкевичёвка (Сенкивечёвка) – деревня в Гороховском р-не Волынской области Украины.
(обратно)55
«Мария Оранская 11 января 1823 года – 15 марта 1880 года» (польск.).
(обратно)56
К сожалению, В.М. Жуковского уже нет среди живых. Мои искренние соболезнования всей его семье.
(обратно)57
Горыще – чердак (укр.).
(обратно)58
Солтыс – юрист, нотариус.
(обратно)59
Шкурат – деревня в Ковельском р-не Волынской области Украины.
(обратно)60
Через несколько месяцев после нашей встречи Чабан умер. Светлая ему память!
(обратно)61
Польское название: теперь Ивановка Рожищенского р-на Волынской области Украины.
(обратно)62
Засмыки – польская колония возле Любитова (Ковельский р-н); теперь слилась с деревней Грушевка.
(обратно)63
Рутка Миринская – деревня в Ковельском р-не Волыни.
(обратно)64
Повурск – деревня в Ковельском р-не Волыни.
(обратно)65
Теперь в Киверцовском р-не Волыни.
(обратно)66
Одужать – выздороветь, поправиться (укр.).
(обратно)67
Дословно: палачу – по заслуге (укр.).
(обратно)
Комментарии к книге «Брусиловская казна», Сергей Иванович Бортников
Всего 0 комментариев