«Капитан мародеров. Демон Монсегюра»

Капитан мародеров. Демон Монсегюра (fb2) - Капитан мародеров. Демон Монсегюра 1865K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ольга Евгеньевна Крючкова

Ольга Крючкова Капитан мародеров. Демон Монсегюра

Капитан мародеров

От автора

Эдуард III (годы жизни: 1312–1377)происходил из династии Плантагенетов, был сыном короля Эдуарда II и красавицы Изабеллы Французской, дочери короля Франции Филиппа IV Красивого, которым Морис Дрюон посвятил свой знаменитый исторический цикл «Проклятые короли».

Благодаря Робберу д’Артуа, бежавшего из Франции, Эдуард III начал борьбу за французский престол, права на который получил через свою мать Изабеллу Французскую.

Так в 1337 году началась Столетняя война. При Эдуарде, благодаря военным талантам его сына принца Уэльского, Черного принца, Англия одержала ряд крупных побед во Франции.

Вплоть до 1415 года война шла с переменным успехом: французы терпели жестокие поражения, однако им удавалось контролировать значительную часть страны. Но в 1415 году страной формально правил безумный король Карл VI, а за реальную власть в стране боролись две партии феодалов, каждая из которых пыталась оказывать влияние на королеву Изабеллу Баварскую.

В 1420 году был подписан договор в Труа, согласно которому дофин Карл официально лишался прав на корону. Трон по договору после смерти Карла VI унаследовал Генрих V Английский, обрученный с французской принцессой Екатериной (дочерью Карла VI и Изабеллы Баварской), а за ним – его сын, рожденный от этого брака. Фактически в Труа подписали смертный приговор независимости Франции.

В 1422 году Генрих V умер, и королем Англии и Франции стал его девятимесячный сын Генрих VI, а регентом при малолетнем короле – английский герцог Бедфорд. Теперь англичанам ничего не могло помешать, дабы полностью подчинить Францию…

В этот трагический для Франции момент на политической арене появляется некая Дева из Лотарингии, Жанна д’Арк.

Существует четыре версии происхождения Жанны.

Первая из них, общепринятая, гласит: Жанна родилась в семье крестьян, вторая – девушка никогда не была крестьянкой, а родилась в семье обедневших дворян д’Арков. Однако есть свидетельства, что Жанна никогда не называла себя Жанной д’Арк, а лишь «Жанной Девственницей», уточняя, что в детстве ее называли Жаннеттой. Странное расхождение…

Что касается оставшихся двух версий, те и вовсе на первый взгляд кажутся фантастическими. По одной из них Жанна была дочерью королевы Изабеллы Баварской и одного из ее многочисленных любовников. То есть, состояла в кровном родстве с дофином Карлом VII, будущим королем Франции. Поэтому-то она отлично держалась в седле, владела оружием и словом могла увлечь за собой армию. Кому как не сестре дофин Карл мог доверить столь деликатную миссию – стать Девой Освободительницей?! И уж тем более он никогда бы не отрекся от своей сестры, отдав ее на растерзание инквизиторам.

Последняя, четвертая версия, редко рассматривается историками. У короля Карла VI Безумного была фаворитка Одетта де Шамдивер, дочь королевского конюшего. При дворе Одетта появилась в 1405 году и Изабелла, обратив внимание на юную фрейлину, приставила ее сиделкой и одновременно наложницей к душевнобольному королю.

Спустя два года от их любовной связи родилась девочка. По одним утверждениям ее звали Маргаритой, именно она вошла в историю под именем Жанны д’Арк, а затем благополучно вышла замуж за сеньора де Белльвилля и тихо исчезла с политической арены Франции. По другим – безумный король постоянно боялся покушений. И потому дочь, рожденную от Одетты, приказал воспитывать как воина-телохранителя. Поэтому-то будущая Дева так искусно владела боевым искусством и постоянно носила мужское платье.

По поводу изложенных версий можно долго спорить. Но с уверенностью сказать: кем на самом деле была Орлеанская Девственница, Жанны д’Арк, нельзя.

Вот что писал в своих мемуарах по поводу общепринятой версии кардинал Мазарини:

«Вся история с Орлеанской Девственницей была всего лишь политической хитростью, изобретенной придворными Карла VII… Все, что читается у обыкновенных историографов Орлеанской Девственницы, – всего лишь роман, во всем этом не больше правдоподобия, чем в россказнях о папессе Иоанне…»

Откуда напрашивается вполне естественный вывод: Мазарини, отнюдь не уверовал в общепринятую версию.

Я же отдаю предпочтение третьей альтернативной версии, согласно которой Жанна д’Арк – принцесса крови.

Именно с ней свяжет свою судьбу герой моего романа, бесстрашный наемник Шарль де Кастельмар.

Действующие лица:

Барон Бертран де Баатц де Кастельмар – владелец замка Кастельмар в Гаскони.

Баронесса Франсуаза де Баатц де Кастельмар, урожденная де Монтесью – жена Бертрана.

Шарль де Баатц де Кастельмар – сын Бертрана и Франсуазы, впоследствии наемник-бриганд – Капитан мародеров; граф де Аржиньи.

Итрида – ведьма.

Капитан Роббер де Флок – наемник герцога Бургундского Филиппа Доброго, командир бриганда.

Ла Гир, Потон де Ксентрэй – наемники-бриганды де Флока.

Люси, Аньез, Аделина – маркитантки.

Пейре Кардинале – трувер.

Виконт Понтремоли – командующий войсками князя Туринского.

Графиня Маргарита де Дюфур – племянница герцога Савойского, невеста виконта Пьера де Волан.

Нинет – субретка Маргариты.

Мацетти – торговец тканями.

 Валерии Сконци – вербовщик наемников в Невере, иезуит (иезуат)[1].

Дофин Карл VII – правитель Буржского королевства, впоследствии король Франции.

Жанна д’Арк – дочь Изабеллы Баварской и графа де Труа, сестра дофина Карла.

Герцогиня Иоланда Арагонская – теща дофина.

Жанна Лассуа-Роме – девушка из селения Домреми, возомнившая себя спасительницей Франции.

Капитан Роббер Бодрикур – начальник гарнизона Воленкура.

Жан д’Олон, Жан Новеленпон – оруженосцы Жанны д’Арк.

Маргарита (Мишель) де Шамдивер – дочь короля Карла VI Безумного и его фаворитки Одетты, искусный воин-телохранитель.

Граф Жан Дюнуа, Орлеанский Бастард – полководец, возглавивший сопротивление осажденного Орлеана. Незаконнорожденный сын герцога Орлеанского.

Маркиз де Буленвилье – советник дофина Карла VII.

Отец Бернар – настоятель церкви Нотр-Дам-де-Бермон.

Барон Жиль де Рэ, граф де Бриен де Монморанси-Лаваль – маршал Франции, сподвижник Жанны д’Арк.

Князь Людовик де Шильон-Пьемонт – сеньор обширных земель, расположенных вокруг озера Леман; алхимик.

Княгиня Эльза де Шильон-Пьемонт, урожденная де Мотре – супруга и помощница Людовика.

Ангелика де Шильон-Пьемонт – дочь Людовика и Эльзы, впоследствии гадалка и ведьма.

ЧАСТЬ 1 Солдаты удачи

«Наемник – это профессиональный солдат, который руководствуется в своих действиях не принадлежностью к политическому обществу, а стремлением к наживе. Короче говоря, наемник должен быть профессионалом, человеком без родины и находиться на жалованье».

И. Гарлан, историк

Глава 1

1402 год. Юг Франции. Гасконь.

Замок Кастельмар, что располагался почти на отрогах Пиренеев, в верхнем течении реки Гаронны, едва ли можно было назвать таковым. Ибо это сооружение представляло собой одноэтажный дом, пристроенный к башне-донжону[2][3], увенчанной высокими машикулями[4]. Горел и перестраивался замок несколько раз за последние пятьдесят лет. Земли поместья были истощены, а сервы[5]вели полуголодное существование.

Виной тому была столетняя война Англии и Франции, то затихающая на десять-пятнадцать лет, то разгоравшаяся вновь с безумной жестокостью. Гасконь и Аквитания были лакомыми кусочками, как для Англии, так и для Франции. Договариваться короли не хотели из-за спорных территорий, а в это время гибли люди, горели дома и урожай. В очередную передышку Гасконь немного приходила в себя. Заново отстраивались дома, хозяйственные постройки, подрастало новое поколение воинов, чтобы сгореть и погибнуть в очередной налет англичан.

Владелец замка Кастельмар, pater familias[6] – барон Бертран де Баатц де Кастельмар принимал участие во всех сражениях с англичанами за последние двадцать лет. Его тело и лицо украшало множество шрамов – отметин прошлых битв. Он был храбрым воином, достойным вассалом короля Франции Карла VI.

Единственное, что омрачало барона – так это отсутствие наследников. Его жена, Франсуаза Монтесью, увы, не могла иметь детей. Это печальное обстоятельство стало окончательно очевидным через десять лет супружества. Барон, человек – ferae naturae, крутого и жестокого нрава, всячески унижал свою высокородную жену, вымещая на ней свое недовольство.

Однажды, не выдержав изощренных издевательств на супружеском ложе, оскорбленная Франсуаза заявила, что никогда более не позволит мужу дотронуться до нее. С тех пор почтенная чета Баатц жила по-соседски: спальня барона располагалась на первом этаже башни, баронесса же предпочитала подниматься по винтовой лестнице в свои покои этажом выше.

Встречались они за столом в трапезной, если можно так назвать помещение с дубовым столом, шкафом для посуды, шестью стульями и камином. За столом обычно молчали. Но случалось, что барон пытался уязвить свою супругу.

В последние годы Франсуаза окончательно перестала реагировать на выпады мужа, не придавая им ни малейшего значения. Как говорится: factum est factum[7].

Барон по праву мужчины и сеньора перепортил почти всех молоденьких крестьянок. Девушки исправно беременели от таких «благородных связей», что неоспоримо подтверждало несостоятельность Франсуазы иметь детей.

Последним увлечением сорокадвухлетнего барона стала молодая и очень предприимчивая вдова кузнеца. Она была молода, двадцати семи лет от роду, в меру упитанная, полногрудая, румяная, черноволосая и крайне распущенная. Детей от кузнеца она родить не успела. Вскоре после свадьбы он умер от горячки. За годы своего вдовства, Лили, так звали прелестницу и коварную обольстительницу, не обошла вниманием ни одного мало-мальски приличного мужчину в округе, ибо плачущие вдовы быстро утешаются. Поговаривали, что к ней захаживал даже лекарь и, когда та простыла прошлой зимой, лечил ее бесплатно, разумеется, за соответствующие услуги.

После полугодичной связи с бароном, Лили успешно понесла ребенка. Франсуаза знала и об этом и обо всех других внебрачных детях барона, которых набиралось по скромным подсчетам не меньше десятка. Некоторым побочным дочерям и сыновьям исполнилось уже по пятнадцать лет.

И вот однажды, августовским вечером, барон и баронесса де Баатц собрались отужинать. Это единственное, что они делали вместе в последнее время. Франсуаза обычно завтракала в своей комнате, в зал спускалась только к обеду. Как правило, барон отсутствовал, ибо в это время он предпочитал лежать в объятиях Лили.

К ужину в этот раз барон Бертран явился изрядно пьяным. Он раздраженно зыркнул на свою супругу:

– А, достопочтенная Франсуаза, добрый вечер! – покачиваясь, плюхнулся он на стул.

Служанка подала барону жаркое и маседуан[8] и он с остервенением набросится на мясо косули, разбрызгивая овощной соус, и при этом злобно поглядывая на жену. Франсуаза, как обычно, не реагировала на его выходки.

Барон, настроенный на скандал в почтенном семействе, не унимался:

– Дорогая моя супруга, почему вы не спросите, как я провел день?

Франсуаза поняла: конфликта не миновать и, пытаясь придать голосу спокойствие, произнесла:

– И как же вы провели день, сударь?

Ответ на этот вопрос она знала заранее. Барон встрепенулся:

– Сегодняшний день, впрочем, как и все прочие дни этого года, я провел лежа на своей любовнице, вдове кузнеца. Лежать на ней, надо признаться, одно удовольствие. В отличие от вашей костлявой натуры, мадам, Лили в теле и очень аппетитна. А когда она разводит свои полные ножки, я тут же готов на нее запрыгнуть и предаться плотским наслаждениям.

Барон вызывающе взглянул на Франсуазу: она с равнодушным видом поедала желе. Скандал не получался. Барона такое положение дел явно не устраивало, он хотел окончательно унизить жену, и получить максимум удовольствия за день, как физического, так и морального.

– А, знаете ли вы, баронесса, что Лили в интересном положении? И, между прочим, от меня, – с гордым видом заявил Бертран. Он сознательно наступал на «больную мозоль», рассчитывая тем самым вывести холодную Франсуазу из терпения.

– Ваша Лили, Бертран, обслуживает не только вас, но и всю округу. Возможно, она в положении от конюха или плотника. По крайней мере, mater semper est certa[9], – Франсуаза имела способность к латыни и ловко употребляла острые словечки, половину из которых барон просто не понимал, досаждая тем самым любезному супругу.

Острие попало в цель. Барон закипел, глаза застелила красная пелена:

– Да вы сударыня, даже от конюха забеременеть не можете. Ваш живот – кладбище для всего живого! В постели вы были холодны, как лягушка. Я с вами не получал никакого удовлетворения! Вы не женщина, а монашка!

Франсуаза спокойно расправилась с желе и налила бужуле в кубок. Бертран совершенно взбесился и заорал:

– Знайте, я признаю ребенка Лили законным, а с вами claves uxori adimere[10], разведусь и отправлю в монастырь! Вам там самое подходящее место!!!

Франсуаза прекрасно понимала, что все эти вопли – пустое, а латынь мужа как всегда ужасна и сказана невпопад. Никогда барон с ней не разведется, а тем более не отправит в монастырь. Она – Монтесью по происхождению, и с этим ее отвратительный супруг вынужден считаться. Барон и сам все это знал. Но в данный момент его захлестнула животная ненависть к жене:

– Ах, так, любезная супруга! Вы даже не желаете ответить!

Озверевший пьяный барон подскочил к жене, дыша перегаром прямо ей в лицо. Она не шевельнулась и стояла с гордо поднятым подбородком.

Своим спокойствием она довела барона до бешенства, он уже не соображал, чего хотел больше – унизить ее морально или надругаться физически. Барон выбрал второе. Он схватил жену и, опрокинув на стол лицом, задрал ее многочисленные юбки. Франсуаза закричала:

– Не смейте прикасаться ко мне, грубое животное! Я вас ненавижу! Отпустите! Я вам не крестьянка!

– Да, что вы?! Лучше бы вы были крестьянкой! Я – ваш законный муж, а вы – моя венчанная жена и обязаны мне подчиняться! Вы отказываете мне в том, на что я имею полное право! Nupta virum timeat!!![11]

Он спустил панталоны и принялся выполнять законное право супруга. Прислуга слышала крики и ругань благородной четы, но давно уже никто на них не реагировал. Разгоряченный вином, Бертран выполнял супружеский долг достаточно продолжительное время, стараясь причинить супруге физическую боль. Франсуаза перестала кричать, задыхаясь от слез, боли и унижения. Она думала только об одном: «Не дай бог, войдет служанка и увидит меня в такой скотской позе!»

Сделав свое дело, Бертран натянул панталоны. Он добился того, чего хотел, Франсуаза была унижена и растоптана. Наконец, он показал ей – кто в доме хозяин. Барон обозрел задний экстерьер жены и, решив окончательно уничтожить ее, сказал:

– Да, мадам, ваш зад ни на что не годится. Ваши тощие ягодицы, in cauda venerum[12], ободрали мне все гениталии.

Франсуаза с трудом разогнулась, одернула марлот[13] и, еле-еле переставляя ноги, побрела к себе в спальню. Никогда в жизни она не испытывала такого кошмара. Между ног все болело, она на четвереньках вскарабкалась по винтовой лестнице, вползла в комнату и рухнула на постель.

Когда пришла служанка, приготовить баронессу ко сну, то с удивлением застала ее спящей прямо в одежде. Измученная Франсуаза заснула прямо поверх покрывала. Всю ночь ее мучили кошмары. Снился пьяный барон, насилующий ее снова и снова, в совершенно не допустимых для благородной дамы позах.

Франсуаза очнулась на рассвете, ее трясло от приснившегося ужаса и вечернего унижения. Она с удивлением обнаружила, что одета в платье, кровать не разобрана. «Будь проклят тот день, когда нас обвенчали с Бертраном в местной церкви! Будь проклята эта война, вконец разорившая Кастельмар!» – пронеслось в голове.

Баронесса заплакала от собственного бессилия, понимая, что барон намерен всячески издеваться над ней. По ее мнению: замужняя дама – это та женщина, которая безвозвратно потеряла все самое лучшее в жизни в тот момент, когда предстала перед алтарем в церкви.

– Как найти выход из сложившейся ситуации? Может, пойти и утопиться в Гаронне? – размышляла бедняжка в минуту слабости. Но к счастью Франсуаза была сильной женщиной и быстро взяла себя в руки. – Тогда барон получит долгожданную свободу, и будет творить, что пожелает! Ну, нет, я не доставлю ему такого удовольствия и найду выход! Не будь я – Монтесью!

Неожиданно, она вспомнила о ведьме Итриде, жившей в горах. Местные девушки захаживали к ней погадать, а то и приворожить приглянувшегося парня. Много Итрида не брала, довольствовалась тем, кто что принесет. Но дары были щедрые, ибо девушки понимали: сколько отдашь ведьме, столько и получишь.

Франсуаза, освежила лицо водой из чаши для умывания, причесала растрепанные волосы, собрала в пучок на затылке, отстегнула фрезу[14] от марлота, воротник впивался в горло и мешал дышать. Одеваться не стала – накинула поверх шерстяной плащ. Потихоньку выскользнула из комнаты и, превозмогая боль, спустилась по винтовой лестнице. Баронесса прошла мимо спальни мужа, откуда доносился его раскатистый храп. «Грязное похотливое животное», – подумала она. – Что ж, мужчины умеют ненавидеть, но женщины – испытывать отвращение. И последнее гораздо страшнее…»

Рассвет едва забрезжил. Было свежо и прохладно. Выйдя из замка, Франсуаза направилась в сторону Пиренеев вдоль Гаронны. Лошадь взять она не решилась, после пережитого надругательства, верхом все равно ехать бы не смогла. До хижины ведьмы добиралась часа два. Обычно крестьянские девушки проделывали этот путь гораздо быстрее. Но Франсуаза, медленно переставляя ноги, мелкими шажками двигалась по извилистой тропинке, петлявшей вдоль реки, а затем уходившей в горы. Вскоре она почувствовала усталость, но, увы, не могла даже присесть и отдохнуть на один из многочисленных валунов, разбросанных по воле Создателя вдоль реки, ибо, вставая, она испытывала нестерпимую боль.

Наконец измученная Франсуаза достигла ведьминой хижины, постучала в дверь, силы оставили женщину и она потеряла сознание. Когда же баронесса очнулась, то увидела, что лежит в хижине на плетеной кровати. Около очага хлопотала старуха. Франсуаза никогда воочию не видела Итриду, только слышала о ней рассказы крестьянок.

Итрида, как и положено ведьме, на первый взгляд выглядела сморщенной, совершенно седой старухой. Но, если приглядеться, и не обращать внимания на ее крючковатый нос и многочисленные глубокие морщины, прорезавшие лицо, то можно было заметить темные живые крупные глаза, полные ума и хитрости. Трудно было определить ее возраст: может, сто лет, а может, семьдесят. Облачение старухи выглядело подстать ее внешности: темно-серый балахон из домотканого холста, на шее болтались различные амулеты на все случаи жизни, изготовленные из мелких косточек животных, зубов и птичьих перьев.

Итрида заварила настой трав и дала Франсуазе:

– Пейте, сиятельная госпожа, этот напиток придаст вам сил. Он стар, как мир, его еще использовали друиды[15], – проскрипела она старческим голосом.

Франсуаза беспрекословно взяла глиняную чашку и все выпила.

– Вот и хорошо, – сказала ведьма. – Не говорите ничего, я знаю, зачем вы пришли. Вам сейчас плохо…

– Откуда ты знаешь? – удивилась Франсуаза и подумала: «Прислуга ничего не видела… Но даже, если и догадывается, то, как могла ведьма так быстро об этом узнать?..»

Итрида, словно читая мысли баронессы, пояснила:

– Ваша прислуга тут ни при чем. Я долго живу на свете, чтобы отличить счастливую женщину от несчастной и от той, над которой надругался мужчина. Простите меня за прямоту, сиятельная госпожа.

Франсуаза тихо заплакала, ничего не ответив.

– Я помогу вам, – продолжала ведьма. – Не бойтесь меня, я много повидала на своем веку, и не с таким приходилось сталкиваться. Раздвиньте ноги, я осмотрю вас и обработаю мазью, от нее все заживет в течение нескольких дней.

Как ни стыдно было Франсуазе, но она подчинилась. Итрида внимательно ее осмотрела, наложила мазь; Франсуаза почти сразу почувствовала, как по телу пошел приятный холодок, стало легче.

– Спасибо… мне уже лучше… – пролепетала баронесса.

– Разрывы небольшие, – надо будет обработать еще раз. Я дам вам мазь с собой. Смазывайте утром и вечером дней пять-шесть. И все пройдет. Поверьте мне, сиятельная госпожа…

Итрида вымыла руки в глиняной чаше, обтерла их о холщевую тряпицу.

– Через месяц скажите мужу, что вы в тяжести. А с сегодняшнего дня подсыпайте ему этот порошок в вино. – Старуха протянула баронессе небольшой кожаный мешочек, наполненный снадобьем. – Он безвреден, действует успокаивающе и отбивает у мужчин охоту к любви. Приходите ко мне в середине ноября… а там посмотрим – проскрипела ведьма.

– Но я бесплодна, рано или поздно мой обман вскроется! – возразила Франсуаза.

– Не вскроется, сиятельная госпожа, если будете меня слушать во всем. И ребенок у вас будет, мальчик – наследник. Ваш муж успокоится, и тринадцать лет вы проживете в мире и согласии. – Уверенно произнесла ведьма.

Франсуаза почувствовала, что холод сковал ее сердце…

– А почему тринадцать лет? Ты уверена?.. – охваченная смятением спросила она.

– Да, моя госпожа… В назначенный срок барон умрет, – подтвердила ведьма.

…Франсуаза вернулась в замок. Предсказания Итриды не давали ей покоя: «В конце концов, тринадцать лет нормальной семейной жизни после столь продолжительного кошмара – подарок судьбы. Fata viam invenient[16]…» – подумала она, смирившись.

Не желая изменять своим привычкам, барон отсутствовал за обедом. У Франсуазы было время добавить порошок в бочку с вином. С этого дня она решила пить только морс.

Вечером за ужином Бертран с развязанным видом нагло взирал на дражайшую супругу. Он явно ждал, когда она потребует объяснений по поводу его вчерашнего поведения. Однако баронесса не спешила устраивать семейные разборки. Она спокойно поглощала ужин, явно наслаждаясь этим процессом.

Наконец, барон не выдержал первым:

– Дражайшая супруга, как ваше самочувствие?

– Благодарю, барон… Вполне нормально, – коротко ответила Франсуаза.

Супружество требует самой изощренной неискренности, какая только возможна между людьми – много лет назад уверовала баронесса и потому, держалась уверенно и спокойно.

– И вас ничего не тревожит? – не унимался недоумевающий барон.

– Абсолютно ничего, сударь, благодарю за заботу.

«Какая досада! Ну, что за женщина, ничем ее не проймешь. Может и сегодня повторить начатое вчера? Вот только пропущу пару-тройку бокалов вина и устрою ей «нормальное самочувствие», – размышлял барон, отрезая кусок рыбы. После второго выпитого бокала, его тело охватила сладостная истома. Затем он почувствовал легкость во всех членах. После третьего бокала барон вдруг понял, как сильно устал за день и хочет спать. Он встал и неуверенной походкой отправился к себе в спальню. Через десять минут из нее раздался оглушительный храп. Франсуаза тем временем спокойно отужинала, наслаждаясь тишиной и одиночеством.

В течение месяца барон исправно засыпал вечером после ужина. Иногда он просыпался только к обеду, выходил из спальни заспанным и взлохмаченным и прямо в таком виде садился за стол. После обеда шел на конюшню или в овчарню и проводил там время вплоть до ужина. Каждый день повторялось одно и то же. Франсуаза была довольна – хоть какая-то передышка от унижений. Разговаривали супруги мало, есть предпочитали молча. Барон ходил унылый и невеселый, про беременную вдову и вовсе забыл. Видимо, его стали посещать мысли о мужской неспособности, что отнюдь не способствовало улучшению настроения.

Наступил подходящий момент, и Франсуаза за обедом объявила мужу с торжественным видом:

– Бертран, я хочу сообщить вам потрясающую новость.

Барон напрягся: по имени баронесса не называла его уже много лет.

– Что за происшествие, баронесса? Слуги что-нибудь украли… – предположил он.

– Отнюдь, сударь! Никто ничего не украл. Все гораздо проще, я – в тяжести. У нас будет ребенок. – Спокойно с победоносным видом сообщила Франсуаза.

– Что-о-о? Откуда он возьмется? – недоумевал супруг.

– Бертран, я же сказала достаточно ясно. Повторяю: я беременна, срок примерно месяц, – Франсуаза с довольным видом посмотрела на мужа. Тот сидел, открыв рот, держа ложку с бульоном около рта, не понимая, что происходит. Наконец, он оправился от шока:

– Мадам, если я правильно понял, то вы не могли стать матерью в течение почти восемнадцати лет нашего супружества, а теперь что можете?

– Да, сударь, вы правильно поняли. Теперь я могу родить вам наследника, законного де Баатца де Кастельмара, – подтвердила Франсуаза и добавила непринужденно: – Copi a ciborum subtilitas animi impeditur[17].

Ложка выпала из рук барона и шлепнулась в тарелку, разбрызгав бульон. Барон не решался спросить о самом главном – об отцовстве. Он отпил вина из бокала, пытаясь дрожащей рукой поставить его на стол. Наконец, бокал обрел должное место, и барон поинтересовался:

– Могу ли я, сударыня, узнать имя отца вашего будущего ребенка?

Франсуаза ожидала подобный вопрос и спокойно, не моргнув глазом, солгала:

– Вы, что, любезный супруг, ослышались? Я сказала, что подарю вам законного де Баатца де Кастельмара. Божьи жернова мелют медленно, но дают превосходную муку.

Бертран опять не понял, что, именно хотела сказать жена, и намеревался повторить свой вопрос. Однако Франсуаза опередила его:

– Ребенок от вас, обожаемый супруг. Если вы помните, то месяц назад, именно вы овладели мной на этом самом столе, да еще в грубой, жестокой и извращенной форме.

Барон окончательно растерялся, не зная, что сказать и как оправдаться.

– Сударыня… я был пьян… Вы вывели меня из терпения своим высокомерием. Я не хотел, клянусь вам…

Франсуаза смерила мужа высокомерным взглядом и излишне внимательно начала разглядывать гренки, плававшие в бульоне, дабы тот ненароком не заметил ее ликования. Мало того, что барон поверил в ее беременность, он еще и чувствовал себя виноватым. Такое положение дел Франсуазу очень устраивало. Невольно она вспомнила о ведьме… Вот так, Итрида, вот так ведьма!

…Время до середины ноября пролетело незаметно. Барон притих, на сторону не бегал, проявляя всяческое внимание к жене. Бочка вина, в которую Франсуаза подсыпала порошок подходила к концу. Пришла пора навестить ведьму.

Как и в прошлый раз, Франсуаза проснулась рано утром, оделась, взяла перстень, доставшийся от матери по наследству, и украдкой покинула из замка. Утро было сырым, холодным и мрачным. Баронесса вывела лошадь из конюшни, села верхом (в молодости она отлично держалась в седле) и отправилась к Итриде. Через полчаса она была около хижины. Из отверстия в камышовой крыше вился едва различимый дымок.

Франсуаза спешилась и привязала лошадь к плетеной изгороди. Дверь хижины отворилась, на пороге показалась Итрида, одетая в салоп из шкуры горного козла, посеревший от времени:

– Я знала, сиятельная госпожа, что вы придете… и ждала. Заходите, холодно сегодня…

Франсуаза поспешила принять приглашение, погода была промозглой, ее плащ промок от мороси. В хижине было тепло, пахло дымом и травами, которые свешивались большими лохматыми пучками с деревянных стропил крыши.

– Не побрезгуйте, садитесь, госпожа, – ведьма указала Франсуазе на деревянный табурет, больше похожий на пенек.

– Я сделала все, как ты сказала, Итрида. Порошок подсыпала в бочку с вином. Муж стал спокойным и уравновешенным. Замок почти не покидает… В беременность мою поверил и даже выразил сожаление о своем жестоком отношении, – отчиталась Франсуаза.

– Хорошо, все идет по плану. Вино в бочке кончается, не так ли? Вот вам еще волшебное зелье. Здесь хватит на пару бочек, – Итрида протянула баронессе уже знакомый кожаный мешочек.

– Благодарю, – баронесса взяла мешочек с порошком, и вместо него вложила в руки ведьмы перстень. – Вот возьми, это в знак признательности. В прошлый раз, к сожалению, мне нечего было тебе дать. Извини…

– Не извиняйтесь, ни к чему это знатной даме. Красивый перстень… От матери, наверное, по наследству достался, – Итрида внимательно его рассматривала. – Мать родами умерла, у вас должен быть младший брат. А отца своего не вините в неудачном замужестве, он как лучше хотел…

У Франсуазы перехватило дыхание, об этом не знал никто, кроме Бертрана, а он уж точно сюда не ходок. Перстень действительно был роскошный – серебряный со вставкой из редкого, терракотового граната в виде цветка.

– Заболталась я, старая… Не серчайте на меня, сиятельная госпожа. Это ваш перстень мне все поведал, – Итрида старалась говорить как можно мягче, насколько позволял ее скрипучий голос. – Пришлите за мной как «сроки подойдут», барон возражать не будет.

Франсуаза попрощалась, села на лошадь и направилась вдоль реки к замку, прикидывая в уме, когда должны подойти эти самые «сроки». По всему получалось, что в конце апреля.

Ноябрь пролетел быстро. Франсуаза исправно подкладывала маленькую подушечку, имитируя беременность, всячески подчеркивая выпуклость живота. Она ссылалась на головокружения и тошноту, как и положено порядочной женщине в ее положении. Бертран был очень озабочен здоровьем жены и более того – здоровьем будущего наследника. В его голове крепко засело, что должен родиться мальчик, он и мысли не допускал, что жена может разродиться девочкой.

В очередной раз, когда Франсуаза жаловалась на мнимое недомогание, барон предложил послать за лекарем. Баронесса взвилась:

– Вы хотите, сударь, пригласить ко мне этого нечестивого человека, который мнит себя лекарем? Ему место в постели грязной девки Лили! И он будет хватать меня своими руками, которыми сами знаете, что делал?! Мой стыд не позволяет мне открыто сказать, что именно! Я не приму от него ни одного лекарства!

– Франсуаза, вам нельзя так волноваться. Не ровен час, скажется на ребенке. Будет нервный и дерганый. Прошу вас успокойтесь. Дорогая, если вы против лекаря, больше я о нем не заикнусь, обещаю, – барон был согласен на все, лишь бы угодить жене.

Он даже называл жену не «мадам» или «сударыня» как прежде, а по имени, чем доставлял ей немалое удовольствие. Она не злоупотребляла вновь вспыхнувшими чувствами мужа, не требовала повышенного внимания, но иногда было приятно его помучить – холодная месть приятна на вкус.

Через месяц баронесса привязала подушку побольше. Но возникала одна проблема – служанка, которая обычно помогала ей раздеваться, готовила ко сну и к вечернему омовению в ванной. А вдруг она заметит и проболтается? На каждый роток не накинешь платок. Однако Франсуаза вышла из положения и заказала у портнихи несколько широких марлотов[18] с застежкой спереди. Причем обмерить себя портнихе категорически запретила.

И когда появились новые платья, Франсуаза вполне стала справляться сама, без служанки. Ее поведение домочадцы истолковали как прихоть беременной женщины.

Наступил апрель, приближались положенные сроки. Баронесса всячески жаловалась на недомогание, боль в ногах, вызванную вынашиванием наследника. Единственное, что она позволяла служанке, так это готовить травяные ванночки для ног, снимающие боль отечность ног. Все остальное по-прежнему упорно делала сама.

Примерно за неделю до предполагаемых родов, Франсуаза, лежа на кровати, призвала мужа. Он не замедлил явиться, крайне взволнованный:

– Франсуаза, дорогая, вам плохо?

Барон, как человек многое повидавший за свою бурную жизнь, отлично понимал, что легкие роды бывают лишь у крестьянок, но только не у знатных женщин. Он прекрасно помнил свою мать, которая родила мертвую девочку и металась неделю в горячке после этого – думали, не выживет.

– О, Бертран! Не могу сказать, что хорошо. Впрочем, чем ближе к родам, тем тяжелее… Я прошу вас, Бертран, дать мне обещание…

– Конечно, Франсуаза, все что угодно, – желание барона иметь наследника было столь велико, что он готов был пообещать жене и невозможное, вплоть до того, что не будет изменять никогда. В библейские времена мужчина мог иметь столько жен, сколько в состоянии содержать, и барона до сего времени такое положение дел устраивало. Но все течет, все меняется…

– Тогда, обещайте, что пошлете за Итридой, ведьмой, которая живет в горах, в верхнем течении Гаронны. Говорят, она хорошая повитуха. У меня слишком поздние роды, я могу не разродиться. Тогда и я, и ваш наследник вместе уйдем в Мир Иной, оставив вас одного.

Барон не на шутку разволновался.

– Обещаю! Если вы считаете ее хорошей повитухой, я просто не смею возражать.

Барон сдержал обещание. Как только баронесса «почувствовала» малейшие схватки, он сразу же отправил за ведьмой повозку. Через два часа появилась Итрида, несколько располневшая со времени последней встречи с баронессой. Одетая в серый широкий шерстяной балахон, неизменно увешанная амулетами на все случаи жизни, Итрида с трудом слезла с телеги, и вразвалочку вошла в замок. Служанки при ее появлении испугались и разбежались, кто куда.

Итриду встретил сам барон:

– Если поможешь баронессе, я щедро тебя награжу.

– Не волнуйтесь, ваше сиятельство, я принимала поздние роды. Все будет в порядке. Только прошу в спальню к баронессе не входить, мне не мешать. Если, что понадобится, позову служанок.

Она с важным видом, тяжело дыша, начала подниматься по винтовой лестнице. Вошла в спальню, плотно закрыв за собой дверь.

– Итрида, наконец-то, ты здесь! – волновалась баронесса.

– Все хорошо, сиятельная госпожа, все идет по плану. Смотрите, какой подарок я вам принесла.

Ведьма распахнула свой широченный балахон, и сразу стало ясно, для чего он понадобился. Под животом у нее, словно в люльке, висел привязанный теплой шерстяной шалью, спящий младенец. Итрида развязала шаль и положила его рядом с Франсуазой на кровать. Мальчик был крохотный, еще сморщенный, видимо рожденный на днях.

– Вот ваш сын, сиятельная госпожа. Наследник замка Кастельмар. Красавчик, правда?

Франсуаза, погладив малыша по крохотной головке, разрыдалась. С этими слезами вытекла вся скопившаяся за долгие годы обида и напряжение.

– Да, малыш необыкновенно хорош. Я назову его Шарль, в честь своего отца, – произнесла баронесса, все еще всхлипывая.

– Итрида, а почему он спит так крепко?

– Не волнуйтесь, госпожа, так надо. Я дала ему несколько капель сонного отвара. Ребенок проспит еще часа четыре. Мы же с вами за это время должны родить, – сказала ведьма и хрипло хихикнула. – Вы готовы?

– Да! Что я должна делать? – баронесса готова была стоять на голове, если Итрида велит это сделать.

– Стоните как можно громче, потом кричите. Пусть все слышат как вам тяжело и больно.

Баронесса вошла в роль, стонала с удовольствием, представляя, будто рожает на самом деле. Барона пот прошиб от криков жены, больше всего он волновался за наследника и молился: «Господи, пусть Франсуаза умрет, но только не ребенок!»

Минуло четыре часа. Ребенок открыл глаза, посопел и сделал движение языком, ища сосок груди, он был явно голоден. Итрида специально его заранее не покормила, чтобы при пробуждении младенец кричал погромче, а все обитатели замка, таким образом, услышали бы «первый крик» новорожденного.

– Кричите, госпожа! Кричите изо всех сил, – приказала ведьма баронессе.

Франсуаза послушно издала чудовищный вопль. В этот момент ребенок окончательно проснулся от криков «матери» и, пронзительно завопив, настойчиво потребовал грудного молока. Ведьма взяла малыша и облила его головку кровью кролика, которую принесла с собой предусмотрительно в кожаном бурдюке. Затем перепачкала кровью простыни, рубашку Франсуазы и выставила на видное место чашу с «детским местом», извлеченным из глубокого кармана балахона. В качестве «детского места» ведьма использовала разорванный бычий пузырь, который предусмотрительно обильно облила кровью, то же самое проделала и со своими руками. Для пущей убедительности она испачкала свой балахон и спрятала бурдюк в его бездонном кармане.

Положив младенца на живот баронессы, Итрида открыла дверь и громогласно приказала:

– Теплой воды и пеленки, быстро!!!

Тут же появилась служанка со всем необходимым, теплую воду постоянно меняли и держали наготове. Одна из служанок помогала Итриде обмыть «новорожденного», другая меняла белье баронессе. В такой суете и радости, служанка, меняющая рубашку баронессе, не заметила, что живот ее гладкий и упругий, каким не может быть у только что родившей женщины.

Девушка, обмывавшая мальчика, приговаривала:

– Какой крепыш, истинный барон Кастельмар! А что это на предплечье мальчика? Смотрите!

– Что там может быть? – «удивилась» ведьма.

– Какое-то странное родимое пятно в форме восьмиконечной звезды…

– Да, похоже на звезду. – Подтвердила Итрида, делая вид, что внимательно разглядывает пятно, словно видит его впервые. – Этот знак дается свыше и означает, что мальчик отмечен богатством и удачей. Он еще покажет себя в жизни, вот увидите, – предрекла ведьма. Ребенка помыли и завернули в пеленки. Он не унимался, настойчиво требуя молока.

– Нужна кормилица, – обратилась Итрида к одной из служанок. – У баронессы нет в груди даже малозева. Значит, молока не будет. Ничего не поделаешь – возраст! Да, и приготовьте бутылочку теплого коровьего молока с соской. Вот возьмите, – ведьма вручила служанке самодельную соску из тонкой кишки кролика и приказала: – Как следует промойте ее в теплой воде.

В дверях появился счастливый pater familias. Итрида поднесла к нему ребенка:

– Мальчик, ваше сиятельство. Как я и обещала, все закончилось удачно.

Барон посмотрел на сына, потом на жену и прослезился. Он погладил мальчика по головке, покрытой темными волосиками, поцеловал его в крошечный носик, подошел к жене:

– Благодарю вас, Франсуаза, за сына. Я слышал ваши стоны, нелегко он достался.

Барон сдержал слово и щедро одарил Итриду. Она получила пять золотых салю и осталась очень довольна. В поместье был объявлен праздник в честь счастливого рождения наследника и выпито огромное количество вина.

Глава 2

Шли годы. Шарль рос сильным и подвижным. Франсуаза всячески опекала сына, опасаясь лишний раз, оставлять мальчика без присмотра. Материнская любовь, конечно, прекрасное чувство и Шарлю надо было тогда родиться девочкой и постоянно пребывать подле матери. Но как будущий мужчина и воин, мальчик предпочитал общество барона.

Барон сильно изменился за эти годы, стал внимателен к жене, прислушивался к ее мнению, а если был не согласен, то скандал не устраивал, а просто поступал так, как считал нужным. Он был убежден, что воспитание сына, прежде всего обязанность отца, а лишь потом – матери. Она сделала свое дело – родила сильного здорового отпрыска и на этом ее функция заканчивается. Далее, как мальчик подрос – дело отца.

Бертран прекрасно с этим справлялся. В пять лет Шарль ездил с отцом в седле, затем самостоятельно на маленькой смирной шотландской лошадке-пони (приобретенной бароном посему поводу), метко стрелял из небольшого, специально изготовленного для него лука. Барон позволял сыну играть с крестьянскими мальчишками, тем более, что Шарль в общении с ними всегда проявлял характер и был предводителем. Даже дети постарше шести-семи лет, побаивались сильного малыша.

Как-то раз они компанией развлекались и стреляли из лука Шарля. И как, обычно, мальчишки не поделили очередность, ибо каждому из них с нетерпением хотелось зажать стрелу в руке, натянуть тетиву, прицелиться и поразить цель. Шарль решил вопрос очень просто – залепил кулаком в ухо нарушителю установленного порядка, семилетнему крепышу.

Когда Шарлю исполнилось восемь лет, отец подарил ему облегченный арбалет. Мальчик, тут же не медля, решил его испытать и отправился на пастбище, где паслись овцы. Одной овцы пастухи не досчитались. В девять он на спор переплыл Гаронну, туда и обратно, а течение в верховье реки было достаточно сильным. Барон только посмеивался над выходками сына и никогда его не наказывал. Франсуаза как более тонкая впечатлительная натура очень переживала за сына.

Прошло еще несколько спокойных лет. Шарль обгонял в росте сверстников, был мускулист и бесстрашен. Барон души не чаял в сыне и всячески ему потакал. На двенадцать лет, барон подарил Шарлю отличного першерона рыжей масти. С этого дня подросток почти целыми днями проводил либо на лошади, либо в конюшне.

Единственное обстоятельство вызывало смутное беспокойство – барон и баронесса были светловолосыми и сероглазыми, а Шарль, напротив, темноволос. Его крупные глаза, обрамленные густыми ресницами, напоминали темные вишни. Однако барон не предавал этому ни малейшего значения, ни на минуту не сомневаясь, что Шарль – его родной сын, а темные волосы ребенок унаследовал от предков.

Осенью возобновился конфликт Франции и Англией, виной тому стала Аквитания, и барон как верный вассал короля отбыл со своими людьми к театру военных действий. Шарль остался в замке за хозяина и мужчину, и как подобает истинному де Баатцу, не ударил в грязь лицом. Он был нежен с матерью, строг и требователен со слугами, и никому не приходило в голову ослушаться молодого баронета.

Зиму пережили благополучно. Военные действия затянулись до весны. Подошло время посевных работ, многие здоровые молодые сервы по-прежнему находились на войне в отрядах лучников и пехотинцев. Нелегко пришлось крестьянским женщинам, кроме всего прочего, весна выдалась холодная и дождливая – признак грядущего неурожайного года.

День рождение сына, тринадцатилетее и первое причастие, в замке Кастельмар праздновали без барона. Все прошло тихо и скромно, баронесса решила: грех развлекаться, когда глава семейства на войне. В июле вернулись уцелевшие лучники и пехотинцы, но, увы, без барона – глава семейства пал на поле боя. Возможности захоронить его тело в семейной усыпальнице, к сожалению, не было.

Барон погиб в разгар сражения, прорывая оборону врага, англичане изрубили его тело фактически на куски. Верные слуги похоронили останки барона с почестями, по-христиански, на земле Аквитании. Увы, судьба ничего не дает в вечную собственность, тем более жизнь. Посему Шарль в тринадцать лет стал бароном де Баатц де Кастельмар.

Год выдался неурожайным, сказалась дождливая, холодная весна. Начался падеж домашней скотины. Приближалась зима, старые запасы зерна и овощей были съедены, новые слишком скудны. Взрослое население поместья усиленно занималось рыбной ловлей и охотой. Слава Всевышнему, рыбы в Гаронне, косуль – в окрестных предгорьях было достаточно. Шарль охотился, наравне со взрослыми мужчинами, а порой и превосходил их в смекалке, выносливости и меткости выстрелов.

Однажды, он выследил косулю, погнался за ней и метко сразил из арбалета, подаренного отцом. Юноша взвалил животное на плечи и стал спускаться к реке, где оставил лошадь. Путь был не близким – в пылу охоты, выслеживая добычу, Шарль оказался далеко в горах. Но это его не испугало, с детства ему было неведомо чувство страха.

Но все же усталость взяла свое. Сняв с плеч трофей, Шарль присел на камень передохнуть и утолить жажду из походной фляги с водой. Вдруг молодой барон заметил маленькую хижину, прилепившуюся к горам. Желание узнать, кто живет в таком уединенном месте, оказалось сильнее усталости.

Он перенес косулю поближе к хижине, положил ее на большой плоский камень, недалеко от двери, занавешенной шкурой горного козла, откинул полог и зашел внутрь. В хижине царил холод, по всему видно, очаг давно не растапливался, хотя хвороста было предостаточно. Шарль растопил очаг при помощи огнива и осмотрелся. В углу на плетеной кровати что-то зашевелилось… Шарль направил туда арбалет.

– Не бойтесь, молодой барон… Какое зло может причинить вам старая больная женщина?.. – проскрипело с кровати. Шкура на кровати откинулась, и Шарль увидел сморщенную седую старуху.

– Кто ты? Откуда ты меня знаешь?

– Я – ведьма Итрида. Ну, как же мне не знать вас?! Я помогла вашему сиятельству появиться на свет тринадцать лет назад. У вас есть родимое пятно в виде восьмиконечной звезды на левом предплечье?

– Да. Так это ты! Матушка рассказывала о тебе. Она велела сделать все, что бы ты ни попросила, если мы когда-нибудь встретимся.

– Баронесса добрая женщина… Вы можете оказать мне услугу, юный барон?

– Конечно, весьма охотно, – Шарль знал о своем появлении на свет все (или почти все), в том числе, что именно Итрида помогла матери с поздними родами.

– Я умираю… Пришел мой час… Я достаточно пожила на этом свете… Побудьте со мной. Скоро все кончится, я чувствую… Я знала, что вы придете, хотела посмотреть на вас перед смертью. Обещайте похоронить меня около хижины… – Итрида говорила тихо и сбивчиво, она задыхалась.

Через два часа Итрида умерла. Шарль похоронил ее, как и обещал. Почва здесь была каменистая, и пришлось изрядно потрудиться, прежде чем могила была готова. Крест Шарль поставить не решился: все-таки ведьма! Затем он снова взвалил косулю на плечи и отправился к лошади. Уже темнело. Надо было поторапливаться, чтобы вернуться в замок до полуночи, иначе баронесса будет волноваться.

Наконец Шарль достиг своего родового гнезда. Не успел он спешиться и снять свою добычу с лошади, как услышал:

– Боже мой, Шарль, где ты был так долго? Я сходила с ума! Охотники говорят, развелось много волков. На прошлой неделе хищники напали на овец! – баронесса едва справлялась с волнением. – Ты подстрелил косулю?

Уставший до изнеможения, Шарль, повернулся к матери и сказал:

– Матушка, все в порядке… Умоляю вас, успокойтесь. Я просто далеко забрел в горы. Наткнулся на хижину ведьмы и застал ее при смерти. Я же не мог бросить умиравшую женщину, сделавшую нам столько добра. Я похоронил ее, очень устал и хочу спать, распорядитесь на счет добычи. Умоюсь и лягу, с ног валюсь… Прикажите подать что-нибудь перекусить. Пусть принесут в спальню…

Франсуаза удивилась рассказу сына и подумала: «Надо же Итрида прожила так долго… Я-то думала, она давно умерла. Еще тогда ей было наверное лет сто… Точно она ждала Шарля. Да на нее похоже… Она всегда удивляла меня даром предвиденья. А как она предсказала смерть барона!»

…Зиму перезимовали без хлеба и овощей. Шарль постоянно охотился в горах, и ему не было равных в этом деле. Даже умудренные опытом охотники порой возвращались без добычи, не подстрелив и кролика. Но только не Шарль! Он исправно приносил горных коз и косуль. А когда начались сильные холода, обеспечивал кухарку мелкой дичью.

Глава 3

Наступил 1421 год. Шарль из юноши превратился в молодого мужчину. Природа брала свое. До баронессы доходили слухи о беременности крестьянок от сына. Она не предавала этому значения, считая, что так и положено – от крестьянок не убудет. Пусть мальчик растет, набирается опыта в любовных делах. Шарль, в свою очередь, не разочаровывал матушку.

Времена настали тяжелые. Постоянные военные конфликты с Англией окончательно подорвали экономику Франции. Король в течение последних лет страдал от тяжелой душевной болезни, да еще пытался вести военные действия – все это отнюдь не способствовало процветанию королевства. Дополнительные налоги на содержание армии, легли тяжелым бременем на землевладельцев и bonum avitum[19].

Поместье Кастельмар постепенно приходило в упадок. Сервы едва могли выплачивать установленный шампар[20], барон был вынужден уменьшить его в два раза. Зажиточные вилланы[21] обеднели и сравнялись по благосостоянию с сервами, все стали одинаково нищими. Сервы работали, не покладая рук, но доходов не хватало на покрытие налогов в казну.

Замок ветшал, требовал ремонта, постройки разрушались. Одежда и обувь баронессы и молодого барона износились, вышли из моды, но на обновление гардероба не было средств.

Экономили буквально на всем. Франсуаза давно отказалась от дорогого летнего шелка и муслина, перешла на дешевые ткани. Рубашки для себя и сына шила из домотканого холста. Еще немного и, подобно сервам, пришлось бы шить из него одежду полностью. Привычную обувь заменили деревянными башмаками, совсем не предназначенными для людей благородного происхождения. Шарль постоянно латал сапоги и ботфорты, оставшиеся от отца, но те разваливались на глазах. Седло и упряжь для лошади, вытерлись и совершенно потеряли вид.

Как говорится, paupertas non est vitium[22]. Но надо было как-то выбираться из сложившейся ситуации. Шарль решил отправиться в Бургундию в Безансон и присоединиться к бригандам наемников герцога Бургундского Филиппа Доброго. Наемники участвовали в самых отчаянных военных операциях, нередко помогая англичанам, были опорой герцога в подавлении внутренних мятежей и эти услуги хорошо оплачивались.

Путь был не ближний. Чтобы добраться до Безансона, надо было проехать едва ли не пол-Франции. Шарль, как мог, привел военное снаряжение в порядок, взял скопленные на черный день матерью деньги, и в начале лета отправился в Безансон на поиски удачи и богатства.

Путь Шарля проходил через Лангедок и Прованс, в обход Центрального горного массива Пюи-де-Санси. И всюду – в Тулузе, в Ниме и далее: в Валансе, Лионе и Маконе, он видел не прикрытую ничем бедность. В Маконе Шарль остановился, как обычно, на постоялом дворе. Отужинав, он предался размышлениям о том, что денег осталось только оплатить ночлег. Далее путешествовать придется с пустым кошельком и на голодный желудок, а до крепости Безансон еще надо добраться.

Неожиданно к Шарлю подсела цыганка.

– Дайте руку, благородный сеньор, погадаю. Расскажу, что вас ждет.

– Я бы с удовольствием, да мне нечем будет заплатить за твое гадание, – честно признался Шарль.

– Ничего, рассчитаетесь со мной иначе.

– Это как же?

– Проведете со мной ночь, драгоценный сеньор, – предложила цыганка.

Шарль удивился, но быстро взял себя в руки и внимательно взглянул на цыганку. Она была не молода и не стара. Черные вьющиеся длинные волосы, перехваченные цветным платком, отливали синевой и были необыкновенно хороши. Черные брови сходились на переносице, карие глаза смотрели игриво. Из-под цветной широкой юбки выглядывали стройные ноги.

– Хорошо, – согласился Шарль.

Терять ему было нечего, и если женщина, да еще и хорошенькая, решила таким образом привлечь к себе внимание, почему бы и не провести с ней ночь – carpe diem, пользуйся случаем, как говорится.

– Дайте правую руку, сеньор, – строго сказала цыганка. Усмехаясь, Шарль выполнил требование.

Она взяла руку, внимательно посмотрела, поводила по ладони пальцем и, удивленно вскинула брови:

– А знаете, вы – везунчик. Смотрите, вот линия, глубокая и ярко выраженная, она означает богатство и удачу. Такая линия редко встречается.

– O, si sic omnia![23] – воскликнул Шарль, унаследовавший от матери привычку изъясняться на латыни. – Ты, гадалка, наверное, всем пророчишь богатство, удачу и любовь знатной дамы. Я, без денег, на старой лошади, моя одежда стара и залатана, – буду богат?! Просто сказочно! – он от души рассмеялся.

Они уединились в комнате Шарля. Кровать была узкой даже для одного человека. Цыганка проворно разделась и оседлала обнаженного Шарля.

– Прежде, чем мы начнем предаваться плотским удовольствиям, скажи мне свое имя, – придержал всадницу молодой барон.

Цыганка тряхнула своими роскошными волосами и голосом полным нетерпения и желания вымолвила:

– Женевьева… Для любовников – просто Женэ, так короче.

– Прекрасно, Женэ. Так не будем терять время на разговоры, – и, обхватив цыганку за шею, Шарль резко привлек ее к себе и страстно поцеловал.

…Женщина, не ожидая от партнера такой прыти, покрылась испариной и стонала от удовольствия. Шарль был поистине неутомим. Наконец, доведенная до экстаза, Женэ рухнула на любовника и затихла.

Немного отдышавшись, молодой барон спросил:

– Ну, как я расплатился за гадание?

– Давайте, я погадаю вам еще раз, за ту же плату, – предложила вконец разомлевшая Женэ.

– Я сделаю это бесплатно, ради удовольствия. Только отдохну после бешеной скачки немного, – пообещал Шарль.

– Сколько вам лет, и откуда вы? – Женэ снова села и начала внимательно рассматривать Шарля.

– Мой замок Кастельмар, что на юге Гаскони, почти у Пиренеев. А лет мне восемнадцать.

– Вы так молоды, а выглядите как взрослый мужчина. Я думала вам, лет двадцать пять. А в любви вы хороши. Опытного мужчину за пояс заткнете.

Женэ продолжала изучать Шарля. Вдруг она заметила родимое пятно и встрепенулась:

– Откуда это у вас?

– Матушка подарила, – пошутил Шарль.

– Вы знаете, что это означает?

– Просто родимое пятно. Что оно может означать?

– По магическим законам, человек, отмеченный восьмиконечной звездой, особенный, – Женэ задумчиво водила пальцем по пятну.

– Помилуй, Женэ, что во мне особенного? Я обычный человек, как все.

– Нет, вы не понимаете. Ваши способности могут проявиться, когда угодно.

– Да, какие способности? Говори яснее! – рассердился Шарль.

– Например, удача и везение во всем, неуязвимость, дар предвидения. Достаточно или продолжить?

– Да, вполне. Я отдохнул, и давай, используем мой дар доставлять женщине наслаждение.

После бурно проведенной ночи молодой барон на утро отправился в Безансон. До крепости оставалось приблизительно пятнадцать лье, если поторопиться, то преодолеть их можно за два дня пути с ночлегом на открытом воздухе. Хорошо еще, что стоял теплый сентябрь, исключавший риск замерзнуть и простудиться.

Наконец, на возвышенности, вздымающейся на правом берегу реки Ду, показался Безансон. Шарль пришпорил коня, ему не терпелось добраться до крепости и подкрепить свои истощенные долгой дорогой силы. Правда, денег у него уже не осталось, ни единого денье…

Безансон представлял собой достаточно большую, хорошо укрепленную крепость, довлевшую над окрестными землями, выполняя функции сторожевого гарнизона. Его стены венчали множество дозорных башен-бартизан. Окна, формой напоминали бойницы. В замок, опоясанный рекой, словно петлей, вело так называемое «бутылочное горло» – подъемный мост, окруженный башнями-турелями и укрепленный дополнительными палисадами, за которыми мог спрятаться отряд лучников.

Шарль, потрясенный увиденным, даже забыл об усталости и мучавшем его голоде, проследовал через подъемный мост и приблизился к воротам так называемой Первой линии обороны. Из надвратной башни высунулся стражник:

– Куда? Зачем?

– Хочу присоединиться к бригандам наемников Его светлости герцога Бургундского. Я проскакал для этого пол-Франции…

– Проезжай. Найдешь капитана Роббера де Флока. – Последовал ответ из башни.

Ворота открылись. Шарль миновал Первую линию обороны и въехал в Безансон. Крепость была укреплена не только снаружи, но и внутри. В центре Безансона проходила так называемая Вторая линия обороны. Стены внутреннего замка были чуть ниже внешних, но проникнуть в него, запросто минуя еще одни ворота, не представлялось возможным. Из надвратной башни внутреннего замка выглянул очередной стражник с тем же вопросом. Шарль ответил, что ищет капитана Роббера де Флока. Этого было достаточно, чтобы последовала надлежащая команда и ворота распахнулись – молодой барон оказался в сердце гарнизона.

Капитан, повстречавшийся Шарлю, направил его в зал тренировок. Привязав лошадь к коновязи, соискатель вошел в зал и сразу почувствовал резкий запах пота. Шарль увидел, как плотный рослый рыцарь в нагруднике, сжимая в обеих руках облегченные мечи отбивается от двух воинов, также, облаченных в кожаные нагрудники. Картина завораживала: Шарль, конечно, прекрасно владел и мечом, и топором, луком, арбалетом, аркебузой – всевозможным видами оружия, но такое искусство ему видеть не доводилось.

Шарль невольно засмотрелся и почти забыл о цели своего визита. Наконец устав, рыцари прекратили схватку. Тот, что защищался двумя мечами, отер пот со лба и сказал атакующим:

– Сегодня я вами доволен. Можете быть свободны до следующего занятия.

Молодые воины послушно удалились. Шарль понял, что этот человек именно тот, кто ему нужен:

– Простите, сударь, вы капитан Роббер де Флок?

Де Флок окинул оценивающим взглядом Шарля:

– Да, я. Вы пришли наниматься в мой бриганд?

– Именно для этого я проделал долгий путь из Гаскони, – подтвердил Шарль. Де Флок усмехнулся и бросил один из мечей молодому барону.

– Проверим вас в деле, защищайтесь.

Де Флок ловко наступал на Шарля. Несмотря на то, что он только что провел тренировочный бой с двумя новичками, силы у него не убавилось. Шарль поначалу успешно отбивался, а затем перешел в наступление. Де Флок удивился такой прыти и решил испытать незнакомца до конца. Сражались рыцари до тех пор, пока закаленный в боях де Флок не почувствовал усталость.

– Как ваше имя, сударь? – поинтересовался капитан.

– Честь имею представиться: барон Шарль де Баатц де Кастельмар.

– Наверно, жизнь припекла, если вы, барон, проделали столь долгий и опасный путь, – заметил капитан. – Я тоже граф и, как видите, – в наемниках. Здесь все мы из знатных разорившихся родов Аквитании, Шампани, Нормандии, Бретани. Приглашаю в мой бриганд. Я смотрю, вы крепкий и выносливый. Мне такие воины нужны. Пойдемте, покажу, где вы сможете разместиться и передохнуть.

Они прошли по внутреннему двору к колодцу. Роббер ополоснулся прямо из ведра. Шарль последовал его примеру. Оба мокрые, направились к местной харчевне. Расположившись за одним из столов, капитан заказал бутылку вина и жареное мясо с фасолью для себя и своего новоявленного бриганда.

– Вам необходимо подкрепиться, негоже приступать к службе на голодный желудок. Наверное, несколько дней не ели? – поинтересовался капитан, наблюдая, как Шарль энергично наворачивал, поставленное перед ним блюдо.

– Угу…Два дня, с вашего позволения…

– Да, время летит быстро. Я сам когда-то пришел в Невер без денег, лошадь еле ноги переставляла. Поместье и замок в Нормандии уничтожили англичане. Отец, мать и старший брат погибли. Кроме титула и жажды жизни у меня ничего не осталось… Давно это было, больше двадцати лет назад. С тех пор я участвовал в четырех компаниях под знаменами графа Неверского и в семи – герцога Бургундского. Герцог Бургундский как правящий сюзерен платит больше. Наемники – его опора. Правда, он в бою нас не жалеет, но награда выжившим того стоит. Сейчас засиделись мы без дела. Боюсь, так все люди разбегутся. Нет войны, нет денег… Как говорится, кому беда, а кому – нажива.

Капитан Роббер не ел, пил только вино. Зато Шарль, слушая своего командира, наворачивал за двоих.

* * *

В харчевню вошли двое бригандов и подсели за стол к Робберу и Шарлю. Гарсон тут же принес им вина.

– У нас пополнение? Ест не слабо, значит, так и сражается, – заметил один из вошедших. Шарль обратил внимание, что бриганды были примерно того же возраста, что и капитан. Лицо говорившего украшал шрам.

– Познакомьтесь, – сказал капитан, – это Шарль де Баатц де Кастельмар из Гаскони.

– Я, Ла Гир, – представился бриганд со шрамом. – А это, мой друг Потон де Ксентрэй. Мы оба из Шампани. Далеко же вы забрались де Кастельмар. Что в Гаскони совсем худо?

– Да, несладко… Бедность сплошная, налоги задушили… – ответил Шарль с полным ртом.

– Налоги не только Гасконь задушили, но и Шампань. Мой замок развалился от старости, сервы повымирали от болезней и недоедания, поля заросли. Скоро пятнадцать лет, как я в наемниках. Из них десять лет здесь, в Безансоне, тут мы и встретились с де Флоком и Ксентреэм, – пояснил Ла Гир.

– Кстати, вы слышали новость? – вступил в разговор Ксентрэй. – Согласно указу его светлости герцога Бургундского «О прекращении мародерства» пойман капитан Филипп де Пюи в Нанси. Его ребята так долго разоряли окрестности, что городские власти призвали на помощь регулярные войска сюзерена. Что и говорить: для воевавших война – ремесло, а мародерство – привычное дело. Короче, закончилось это крайне печально: де Пюи и его бригандов зашили в мешки и утопили в Мозеле. Кто бы мог подумать, что де Пюи, прошедший почти пятнадцать компаний, закончит свой жизненный путь так бесславно.

Все слушали де Ксентрэя с повышенным вниманием.

– Господа, что же получается: если нет войны, нам с голода умирать? – возмутился де Флок.

– Ну, с голода, пожалуй, не умрем. На жалованье протянуть можно. Вопрос как? – высказался Ла Гир. – А вы, де Кастельмар, рассчитывали деньжат скопить?

Ла Гир хлопнул Шарля по плечу и рассмеялся.

– Кажется, я не во время вступил в наемники? – огорчился Шарль.

Все дружно загоготали.

– Хорошее у нас пополнение, мне нравится! – Ла Гир опять хлопнул барона по плечу и сделал глоток из чаши с вином.

Барон понял, что панибратские отношения у наемников в порядке вещей.

– Господа! У нас с Ла Гиром есть план, как поправить наше пошатнувшееся финансовое положение. – Ксентрэй посмотрел на компанию с видом заговорщика.

– Говорите, наконец, не томите душу. И так тошно… – де Флок был явно раздражен.

– В соседнем маленьком городишке Бовэзи живет некий трувер[24] Пейре Карденале. Отъявленный мерзавец и пьяница, всех окрестных девиц перепортил. Так вот за свои мадригалы[25] он исправно получает деньги, причем золотом. Недавно в Бовэзи был праздник, так этот проходимец сочинил хвалебную оду в честь отцов города. Она им так понравилась, что «отцы» отвалили ему тысячу салю. Улавливаете мою мысль, господа?

– Мысль улавливаем. Откуда у вас, Потон, такие сведения?

– Названный трувер испортил кузину моей подружки Аньез. Она мне и рассказала про золото, с расчетом, что мы поделимся.

– Великолепно! Идея нравится мне все больше! Что скажете, барон? Вы с нами? – де Флок оживился.

– Господа, я никогда не участвовал в таких предприятиях. Я за деньги, но против убийства трувера, каким бы мерзавцем он не был.

– Ну, право, сударь! Зачем нам его убивать. Мы же не бриганды де Пюи, бургундских горожан не грабим и не убиваем. Тем более быть утопленными в Ду что-то не хочется. Мы этого трувера похитим и потребуем выкуп. А как вам? – Ксентрэй оглядел компанию и выпил вина.

– Я – за! – сказал де Флок.

– А я – тем более! – откликнулся Ла Гир.

Наемники посмотрели на Шарля. Он понимал, что выбора у него нет:

– Я присоединяюсь к вам, господа.

– Теперь надо все спланировать и действовать, пока наш трувер не пропил и не прогулял наши денежки! – воскликнул де Флок.

Глава 4

Шарль расположился в комнате еще с двумя новичками, которых он видел в зале для тренировок. Вечером договорились встретиться в харчевне с де Флоком. Шарль уже ориентировался в замке и знакомую харчевню нашел без труда. Когда же он вошел внутрь, создалось впечатление, что он ошибся дверью и забрел в вертеп разврата. Все столы были заняты подвыпившими наемниками, вино лилось рекой. Между столами разгуливали разряженные вульгарные девицы с полурасстегнутыми лифами, из которых призывно всем на обозрение выглядывали пышные прелести. Время от времени блудницы присаживались на колени к мужчинам, те похотливо заглядывали им в лиф, договаривались о цене за ночь.

Наконец, в этом царстве вина и разврата, Шарль заметил де Флока и его друзей. На коленях Ла Гира сидела раскрашенная девица. Выглядела она несколько приличней, чем другие, мимо которых пришлось пройти барону. Шарль догадался, что это, по всей видимости, и есть Аньез – «мозг» намечавшегося предприятия. Де Флок и Ксентрей также сидели в компании женщин.

– Присаживайтесь де Кастельмар. – Пригласил Ксентрэй и слегка подвинулся на скамье.

Его подруга, уже в сильно подвыпитом состоянии, перегнулась через Потона:

– Какой красавчик! – воскликнула она, бесцеремонно разглядывая молодого барона. – Это и есть Шарль, новый бриганд? Идем, я отдамся тебе бесплатно, за одни твои карие глаза!

– Уймись Люси, веди себя прилично. Живот уже торчит, а ты все кому-то отдаться собираешься, – приструнил ее Ксентрэй. Люси надула губки, изображая обиду и разочарование, и тут же прильнула к своему спутнику. Женщина, не первой молодости, выглядела неопрятно и потаскано. Ее серое невыразительное лицо, бесцветные неухоженные волосы, навели Шарля на мысль, что крестьянки в его гасконских владениях выглядели и то аккуратней и привлекательней. Невольно он вспомнил одну из них, весьма аппетитную на вид.

Подруга Ла Гира, Аньез, белокурая чаровница с ярко красными подкрашенными губами, сидя у своего кавалера на коленях, также оценила внешние данные Шарля и, расстегнув пару пуговиц на лифе из коричневого муслина, томно на него взглянула. Шарль натянуто улыбнулся, ибо как вести себя в подобных ситуациях он еще не знал. Третья дама, видимо, подруга капитана Роббера, выглядела лучше всех. Ее каштановые волосы, убранные в конский хвост, были дивно хороши, отливали медью при свете свечей, в серых глазах угадывался ум, кожа на лице, шее и декольте-карэ, гладкая и упругая, была искусно припудрена. Платье из темно-фиолетовой тафты, сшитое со вкусом, видимо, местной портнихой, плотно облегало стройный стан, спадая далее красивыми складками юбки. По всему было видно, что де Флок дорожит своей подругой и не потерпит соперников.

– Итак, господа, все в сборе, – подытожил Ла Гир, обведя взором всю компанию. – Теперь можно обсудить предстоящее дело. По сведениям Аньез, трувер Кардинале завел очередной роман с молодой женой галантерейщика Ивре Жибо. Он периодически уезжает за товаром в Невер и Шалон. Завтра утром галантерейщик благополучно уедет в Невер за шелковыми чулками. Вечером Кардинале, непременно, посетит «верную» жену. Мы можем перехватить пакостника ранним утром, когда тот будет спускаться из окна второго этажа, где располагается спальня его новой пассии. Оглушим его чем-нибудь тяжелым, натянем мешок голову, и незаметно уйдем задними дворами к дому кузины. Кстати, ее отец содержит небольшую лавку, торгует тканями. Поэтому со двора, у дома есть небольшая пристройка с товаром, где мы сможем разместиться со своей добычей. Далее Симона, кузина Аньез, отправится в дом негодяя, дабы передать написанную им эпистолию, экономке, этой старой ведьме мадам Милош. В записке та найдет распоряжение хозяина: «Выдать подателю сего письма тысячу золотых салю» и подпись «Кардинале».

– Нет, помилуйте! Симону втягивать не будем! – запротестовала Аньез. – У нее и так проблем в избытке из-за этого пройдохи. Еще не хватало, чтобы ее обвинили в вымогательстве. Она, безусловно, поможет нам, а за это ей причитается двести салю, не меньше. Я сама передам письмо мадам Милош, я знаю, как разговаривать с людьми подобного сорта.

Все согласились с доводами Аньез. Дело обсудили и решили хорошенько выпить. Подруга Роббера, Аделина, исчезла ненадолго и вернулась с молоденькой девушкой. По всему было видно – та в Безансоне недавно. Она была явно из крестьянок, о чем говорил яркий здоровый румянец и полное отсутствие косметики. Бесхитростный наряд девушки, черный лиф на шнуровке и полосатая домотканая юбка, еще раз подчеркивал ее происхождение. Бедняжка стеснялась, чувствовала себя сковано, видимо, еще не в совершенстве освоив ремесло шлюхи.

– Познакомьтесь, это – Эмилия, моя новая подруга. Она новенькая, так что не обижайте ее, Шарль. Думаю, вам стоит познакомиться поближе. – Сказала Аделина игривым тоном и подмигнула барону.

Шарль взглянул на девушку и вспомнил свои бесконечные похождения в Кастельмаре. Ему стало жаль бедняжку. Если он продает за деньги свою физическую силу и навыки воина, то она – свое тело. Барон подсел к девушке поближе и, приобняв за талию, спросил:

– Откуда ты, Эмилия, и почему здесь?

– Я из селения горцев, сударь… Рядом горы Юра… – сбивчиво и робко отвечала начинающая шлюха. – Моя матушка умерла давно, я была еще малышкой. Отец относился ко мне крайне жестоко… Как-то раз он напился и попытался меня изнасиловать, хорошо, что мама не дожила до этого дня. Я ударила его по голове глиняным кувшином и убежала в одной нижней рубашке. Идти было некуда… В таком виде я добрела до Безансона. Аделина нашла меня умирающей с голоду, подобрала, накормила, приютила. Теперь я здесь…Не будет же Аделина кормить меня вечно. Лучше здесь, чем в горах…

Эмилия понравилась барону.

– Есть одна проблема… – смущенно сказал Шарль.

– Какая? – удивилась Эмилия. – Неужели у вас, сударь, могут быть проблемы?!

– Могут, дорогуша… Отсутствие денег…

– Эта проблема здесь у всех. Давно не было войны, и наемники на мели. Разве это проблема?!

– Ну, если ты так считаешь, то мы можем хорошо провести время вместе. Ты понимаешь, о чем я говорю? – вкрадчиво поинтересовался Шарль, стараясь не испугать «дебютантку».

Шарль и Эмилия поднялись из-за стола, собираясь уходить.

– Друг мой, вы там особо не увлекайтесь. Завтра вечером отправляемся в Бовэзи. До него часа три пути, – напомнил Ксентрэй. Люси, несмотря на свою беременность, совершенно опьянела и как плеть висела на нем. Похоже, Ксентрэй смирился с этим обстоятельством.

Ранним утром Шарль проснулся в комнатушке новой подруги, голова болела от выпитого вина, мутило.

– Какую дешевую бурду здесь пьют… Нет, лучше война, чем такая головная боль… – проворчал Шарль и посмотрел на лежавшую рядом с ним Эмилию. В постели она была скована и совершенно неопытна. Крестьянки Кастельмара были гораздо темпераментнее и интересней. Барон с трудом оделся и без сожаления покинул мимолетное «любовное гнездышко», добрел до своей кровати, тут же рухнул и заснул мертвецким сном.

По установленным в гарнизоне правилам с десяти утра начинались военные тренировки, так что поспать Шарлю немного удалось. Его соседи уже проснулись и слонялись по комнате без дела, не слишком заботясь о тишине. «Надо вставать, – решил Шарль, – эти медведи все равно не угомоняться…»

День прошел в Безансоне, как обычно, – утренняя тренировка после легкого завтрака, обед, приведение в порядок арсенала, вечером – сплошное безделье. Наемники начинали роптать, некоторые вступали на небезопасный путь де Пюи и грабили окрестное население. Гарнизон Безансона порядком надоел сюзерену, но разогнать он его не решался: в военных действиях наемникам не было равных. За обещанную добычу они могли взять штурмом любую крепость. Население Бургундии завалило жалобами герцога. У него созрел план перепродать своих наемников князю Туринскому, который вел продолжительную войну с герцогом Миланским за Гаттинару и ее окрестности. Конечно, сделать он это собирался, что называется, lucro est[26], для себя. Бургундия обретет покой хоть ненадолго, мародерство закончится, наемники получат возможность убивать и грабить, а в Безансоне разместятся регулярные войска герцога.

Друзья пока не знали о назревающем решении герцога Бургундского одолжить их Туринскому княжеству, поэтому, как и планировали, выехали вечером из Безансона в направлении Бовэзи впятером: де Флок, Ла Гир, Ксентрэй, де Кастельмар и Аньез. Через три часа они добрались до города и постучали в дверь Симоны. Она ждала их с нетерпением и тут же открыла дверь. Разместились «злоумышленники» в небольшой пристройке, заваленной всевозможным товаром. Симона быстро организовала ужин, фактически – ранний завтрак. Немного отдохнув, четверо мужчин отправились на дело.

Светало… Бриганды пробрались к дому галантерейщика и затаились за сараем, как раз напротив лестницы, приставленной к окну спальни. Ждать пришлось недолго, окно распахнулось, показалась нога, затем другая, и вот уже Карденале торопливо спускался по лестнице. Ла Гир приготовил камень и ловко ударил трувера по голове. Тот вскрикнул и как покошенный упал, потеряв сознание. Шарль и Роббер быстро воткнули ему кляп в рот, натянули на голову мешок, связали и поволокли.

Поэт находился без сознания, а следовательно, не оказывал сопротивления, но был весьма увесистым, Шарль и Роббер даже взмокли от натуги. Ксентрэй и Ла Гир на всякий случай обеспечивали прикрытие. Наконец вся компания благополучно приблизилась к дому Симоны. Женщины, бледные от волнения, стояли в дверях.

– Наконец-то! Мы так волновались! Заносите его! – дала команду Симона.

Неудачливого любовника затащили в помещение и бросили на тюк с тканями. Роббер вытер пот со лба:

– Увесистый трувер, ничего не скажешь… Откормили любовницы…

Карденале постепенно начал приходить в себя и задрыгал ногами. Ксентрэй снял мешок с головы трувера и серьезным тоном, словно прево[27], произнес:

– Досточтимый Пейре Карденале, вы обвиняетесь в совращении девиц и отказе жениться на них. Наш орден «Зашиты женской чести» приговаривает вас к смерти. Мы зашьем вас в мешок, и утопим в реке.

Фиглярство Ксентрэя вызвало всеобщее веселье, все давились от смеха, стоя за тонкой перегородкой. Ксентрэй же, войдя в роль, серьезным тоном продолжал:

– Но есть один выход: вы заплатите компенсацию в тысячу салю, которую мы разделим между девушками, которых вы обесчестили.

Карденале, воззрился на «судью» глазами полными ужаса, и закивал в знак согласия. Симона подала Ксентрэю перо и бумагу. Тот приблизился к пленнику и тоном, не терпящим возражений, сказал:

– Пишите: «Мадам Милош, приказываю, выдать подателю письма тысячу золотых салю, которые хранятся…» Кстати, где они хранятся? Я сейчас выну кляп, но если будете кричать, отрублю голову.

Карденале отрицательно замотал головой, судя по всему обещая, что кричать не собирается. Ксентрэй вынул кляп.

Кардинале немного отдышался и затараторил:

– О, сударь, молю вас о пощаде! Я все скажу… Золотые в кожаном мешочке, закрыты в верхнем ящике стола, в кабинете. Ключ у меня на шее… Вот снимите, только прошу вас, не причиняйте мне вреда. Я больше не буду соблазнять женщин… Я женюсь, честное слово. Не убивайте меня!

– Не волнуйтесь, любезный трувер! Мы не будем лишать вас жизни, только немного укоротим ваши мужские достоинства. – Произнес Ксентрэй голосом трагического актера.

Де Флок и компания едва сдерживали смех, стоя за тонкой деревянной перегородкой.

– Не-е-т, только не это! Умоляю!!! – взмолился трувер.

– Будете кричать, отрублю голову, – напомнил Ксентрэй.

Обезумевший от страха и стыда трувер разрыдался, скрючившись на тюке с тканями. Симона просто сияла от удовольствия. Аньез отвела ее в сторону и тихо сказала:

– После того, как мы получим деньги, навести его, как ни в чем не бывало и потребуй жениться. Вот посмотришь, согласится сразу.

– Я право в сомнении… А нужен ли он мне? – ответила кузина.

– Опомнись! – урезонила ее Аньез. – Тебе-то он не нужен. О ребенке подумай, будет незаконнорожденным. Карденале, хоть и мерзавец, зато талантливый. Деньги умеет делать из ничего. Слова Аньез возымели действия, Симона задумалась.

Ксентрэй разрезал веревки кинжалом, освободив руки трувера. Тот дрожащей рукой, currente calano[28], начал писать эпистолию для мадам Милош. После того, как эпистолия была готова, Ксентрэй вновь связал поэта и заткнул ему рот кляпом.

Несколькими часами позже, Аньез привела себя в порядок и отправилась в дом Карденале. Как она и ожидала, дверь открыла мадам Милош. Взору Аньез предстала дама в почтенном возрасте, седая, сухопарая, облаченная в темно-коричневое платье, ее голову украшал пышный накрахмаленный белый чепец.

– Доброе утро, мадам, – произнесла Аньез, старалась быть предельно вежливой, – вам письмо от господина Карденале.

Мадам Милош смерила визитершу придирчивым взглядом, та в ответ мило улыбнулась. Экономка все же взяла письмо, тут же распечатала его и прочитала. Экономка прекрасно знала почерк хозяина и не усомнилась в подлинности записки.

– Следуйте за мной, – сухо пригласила Милож.

Аньез проследовала за экономкой на второй этаж дома, где располагался кабинет трувера. Мадам Милош открыла дверь и вошла первой.

Приблизившись к письменному столу, экономка еще раз смерила холодным взором Аньез и, указывая костлявым пальцем на ящик, надменно произнесла:

– Вот ящик, он закрыт. Надеюсь, ключи у вас есть.

– С вашего позволения, мадам, – продолжая мило улыбаться, ответила визитерша и сняла с шеи ключ. Мадам Милош недовольно фыркнула и ретировалась к двери. Аньез открыла заветный ящик, извлекла из него увесистый кожаный мешочек и положила его в напоясный кошель. Мадам Милош язвительно заметила:

– Надеюсь, вы не взяли ничего лишнего.

– Не волнуйтесь, мадам, я ограничилась только золотыми. – Мило заверила Аньез.

Ла Гир ждал Аньез за углом дома. Она приблизилась к своему «телохранителю», хлопнула по увесистому кошелю рукой, давая таким образом понять, что все прошло удачно.

…Деньги разделили немедленно. Симона получила двести салю. Ла Гир и Аньез – двести пятьдесят салю на двоих. Ксентрэй, де Флок и де Кастельмар – по сто восемьдесят три. Оставшийся салю решили дружно прогулять. Поздно вечером того же дня похитители вывезли трувера за город, развязали его, сняли с головы мешок, вынули кляп изо рта и тут же отпустили, предупредив, что непременно вернутся. Несчастный трувер моментально дал стрекоча в сторону города. Похитители посмотрели ему вслед и дружно рассмеялись.

В Безансон они прибыли на рассвете. Утром посетили банкира-итальянца Джулиано Половичинни, обосновавшегося в крепости. Он давал денег в заем под грабительские проценты, а принимал в рост на хранение под более скромные. Дела банкира шли вяло: военных действий не было давно, деньги в рост не приносили, просили только взаймы. По процентам наемники плптили плохо и нерегулярно. Но у банкира была надежная поддержка в лице коменданта гарнизона Луи де Монферая, который сам не брезговал услугами Половичинни на особых условиях.

Глава 5

В конце июля Луи де Монферай получил приказ от Его светлости герцога Бургундского о выступлении в поход бригандов-наемников. Бриганды должны были присоединиться к войскам виконта Понтремоли в Туринском княжестве недалеко от Гаттинары. Наемники ликовали: наконец-то, война! Можно будет пополнить тощие кошельки. Предполагалось, что после выступления наемников из Безансона, город сразу же займут регулярные войска герцога, и в округе воцарится долгожданное спокойствие.

В крепости началось оживление – готовились к долгожданному походу. Маркитантки закупали припасы, вино, обувь, одежду и загружали в повозки. Аделина, Аньез и Люси на полученные деньги снарядили свою повозку богаче своих товарок. Де Флок осмотрел свой бриганд. Вид, конечно, у наемников был потрепанный, но капитан решил: ничего, в Гаттинаре разживутся.

В Туринское княжество бриганды вступили с территории Лангедока. Через три дня перехода по Туринской территории наемники достигли окрестностей Гаттинары и присоединились к войскам виконта Понтремоли.

Его войска безуспешно вели осаду города уже месяц. Периодически палили из фальконетов[29] и передвижных бомбард[30] по стенам города, но стены были сложены слишком надежно, и маломощная артиллерия не причиняла им существенного вреда. Выход был один – брать Гаттинару штурмом, но княжеские войска, состоявшие в основном из германских наемников, энтузиазма отнюдь не проявляли.

Луи де Монферай поставил условие Понтремоли:

– Виконт! Предлагаю достичь consensu[31]! Мои люди возьмут город штурмом: потери будут большие. Вы должны отдать город на полное разграбление! Иначе, бургунды будут стоять под стенами, так же как и ваши германцы. Обещайте!

Виконт задумался. Он прекрасно понимал, если отдать город на волю бургундских бригандов, то он останется фактически ни с чем. Понтремоли сам жаждал добычи, и упускать ее не собирался. Поэтому он принял решение:

– Хорошо. Выхода у меня нет. Даю вам слово Понтремоли. – Пообещал алчный виконт, а сам подумал: «Пусть возьмут город, а там мои германцы наведут порядок…»

Вскоре была предпринята первая попытка штурма после предварительной артподготовки. Она захлебнулась почти сразу же. Бургунды поняли: Гаттинара – крепкий орешек, просто так наскоком ее не возьмешь. Зализав раны и похоронив погибших, через несколько дней попытку повторили. На этот раз бургунды проявили большее упорство. Осажденная крепость метко отстреливалась из луков, аркебуз[32], бландербасов[33] и метательных машин, атакующие падали со штурмовых лестниц гроздями.

Потери были значительны. Бриганды отважного капитана Ла Гитэна погибли полностью вместе с ним. Ряды наемников существенно поредели. Среди бургундов зрело недовольство. Луи де Монферай прекрасно понимал, еще два-три подобных штурма и воевать будет не с кем. Виконт Понтремоли, напротив же, берег своих людей, предоставив бургундам полную свободу действий. Для него было главным достичь цели – заполучить Гаттинару. На войне все просто, но самое простое в высшей степени трудно.

После недели пребывания бургундов под Гаттинарой, прибыл сам князь с личной свитой. Он возмущался положением дел, сетовал на то, что зря платит наемникам, поскольку от них нет никакого толка. Понтремоли пытался возразить:

– Ваше светлейшество! Стены города непреступны, наши фальконеты и бомбарды маломощны и бессильны перед их толщиной. И так погибла едва не половина бургундов.

– Виконт Понтремоли, я не желаю ничего слышать! – ярился князь. – Если вы не овладеете Гаттинарой через неделю, то я конфискую все ваше имущество и земли. И поверьте вы никогда не получите от меня ни одной инвеституры[34]!

Понтремоли сник, он прекрасно знал: князь слов на ветер не бросает. Выход представлялся только один – пойти на приступ вместе с наемниками и погибнуть, чтобы избежать позора.

…Капитан де Флок пребывал в удрученном состоянии, потеряв половину людей. Хорошо, хоть Ла Гир, Ксентрэй и Кастельмар остались живы.

– Если так дело пойдет и дальше, мы все здесь передохнем. Будь прокляты стены Гаттинары, сколько людей полегло! – возмущался де Флок. При штурме стрела вражеская повредила ему правый наплечник, слегка задев мягкие ткани. Аделина ухаживала за своим возлюбленным, постоянно меняла повязку, рана затягивалась и была не опасной.

– Чтоб они рухнули, черт бы их побрал! – поддержал Ла Гир. Люси протянула ему чашу вина. Он жадно припал к ней, постоянно чертыхаясь.

– Да, точно. Рухнули… А это мысль. Надо, чтобы стены рухнули… – задумался Шарль.

– Ха-ха! Тогда нам придется ждать землетрясения, – засмеялась Аньез.

– Нет, не придется. Я придумал: в бочку заложим порох, к ней привяжем длинный шнур. Когда бочку подкатим к воротам, шнур запалим… ворота взорвутся, – коротко изложил Шарль свою идею.

Все посмотрели на него с нескрываемым изумлением.

– Задумка прекрасная! Только пока вы будете бежать к воротам, дорогой барон, вас расстреляют со стен лучники и арбалетчики. Поверьте мне на слово: вы превратитесь в мертвого ежа, – высказался Ксентрэй.

– Слова ваши вполне благоразумны, – согласился Шарль. – Можно проделать это ночью, когда военные действия прекратятся. А, чтобы не превратится в ежа, я надену нагрудник и сервильэр[35]. В городе опомниться не успеют, как ворота разлетятся на части. В случае чего, прикроете меня, отвлечете дозорных на башнях. – Барон говорил столь убедительно, что его план был принят безоговорочно.

Ночью, когда осажденный город погрузился в сон, Аньез и Аделина разделись догола и в отблесках луны появились на безопасном расстоянии от дозорных лучников крепости.

Они обливали себя вином, призывно кричали:

– Гаттинары, идите к нам! Мы бедные женщины, бургунды нам не платят, мы истосковались по сильным состоятельным мужчинам. Выпейте с нами вина!

Дозорные чуть с башен не попадали от такого зрелища. Вдобавок, к своей наготе, Аделина и Аньез устроили танцы, напевая и бесстыдно виляя бедрами. В то время, пока женщины развлекали гаттинар, Шарль облачившись в латы, подкатил бочку с порохом к воротам, запалил шнур и тут же отпрянул в сторону. Почти сразу же раздался сильный взрыв, ворота разлетелись в разные стороны, дозорная надвратная башня рухнула – путь в Гаттинару был свободен.

Лагерь Бургундов моментально проснулся и был готов к штурму. Храбрые бриганды де Флока ворвались первыми, круша все живое на своем пути. Храбрость – это желание жить, нередко превращаясь в готовность умереть. Шарль никогда не убивал людей и впервые принимал участие в сражении, если не считать предыдущего неудачного штурма города. Но запах крови, и близость добычи подстегнули его. Барон рубил мечом-дуриндарте[36] направо и налево, затем – фальшионом[37], рассекая кольчуги защитников города, не отставая от де Флока, Ла Гира и Ксентрэя.

Шарль сражался на центральной площади города, совершенно озверев от вида крови и смерти, царивших вокруг. Гаттинары оказывали слабое сопротивление. Увы, но покровитель города Святой Петр оказался бессилен перед озверевшими наемниками, и не смог защитить свою паству. Горожане пытались спастись бегством, но тут же погибали, переступив порог дома. Впрочем, не покидая родных стен, они также погибали от рук грабителей, врывавшихся в их дома. Город был обречен…

Де Флок сражался рядом с Шарлем, как вдруг раздался выстрел – Роббер упал. Капитан, опираясь на меч, попытался встать, но тщетно. Пуля пробила нагрудник – он истекал кровью.

Де Кастельмар заметил бландербас, торчавший из окна второго этажа дома, и тут же бросился туда, снедаемый жгучим желанием изрубить стрелявшего солдата на куски. Когда он вбежал на второй этаж, то в богатой гостиной никого не обнаружил. Зато «улов» оказался солидным. Сдернув расшитую серебром скатерть со стола, молодой наемник собрал все, что попалось под руку: серебряную посуду, столовые приборы, изящные часы с камина, подсвечники. Шарль обошел все комнаты, набив полный узел красивой дорогой одеждой.

Зная, что украшения женщины обычно хранят в спальне на туалетном столике, он вошел в комнату с твердым намерением поживиться. Портьера на окне слегка шевельнулась…

Де Кастельмар, не раздумывая, рубанул мечом. Раздался крик, а затем из-за портьеры выпала молоденькая девушка с рассеченной головой, она агонизировала. Шарлю стало не по себе, однако он быстро подавил жалость и волнение, вспомнив истекавшего кровью де Флока, которого достал меткий выстрел умирающей. Он бросил небрежный взгляд на жертву, затем хладнокровно сгреб украшения с туалетного столика, схватил резной ларец и с полным узлом покинул дом.

Очутившись на площади, де Кастельмар увидел страшную картину: все пространство было усеяно трупами гаттинар. Изрубленные в смертельной схватке солдаты, остекленевшим взором взирали на бургундов, снимающих с них амуницию. Раненые горожане, многие так и не успели одеться и покинули свои жилища в ночных рубашках, теперь красных от крови, взывали к милости победителей. Но те, вкусив крови, хладнокровно добивали мужчин и насиловали женщин прямо на площади. Предприимчивый подросток, явно сын какой-то маркитантки, бегал среди трупов и снимал с них все ценное. Пока наемники справляли свою физическую нужду, мальчишка ловко шнырял между ними (вид насилия для него стал привычным делом с раннего детства) и срывал серьги с ушей несчастных женщин, взывавших к помощи. Увы, но помочь им было некому. Насладившись легкой плотской добычей, наемники стилетами убивали своих жертв прямо в горло.

Город пылал… Гарь и дым застилали глаза. Шарль, отягощенный добычей, внимательно оглядел площадь, надеясь найти своих друзей. Вскоре он заметил их в ближайшем переулке. Аделина перевязала раненого Роббера, повязка на груди уже успела изрядно пропитаться кровью. Роббер заметил Шарля и попытался махнуть ему рукой. Но нестерпимая боль пронзила капитану грудь.

Шарль подбежал к друзьям и бросился к де Флоку.

– Как вы, капитан? – участливо поинтересовался он.

– Ничего… Надо подняться… А то всю добычу без нас растащат. – Беспокоился капитан. И, заметив ношу барона, добавил: – Я смотрю, вы не теряли времени даром и кое-что прихватили.

– Да, есть немного… – подтвердил Шарль, окинув взором два изрядно пухлых узла. – Из бландербаса стреляла девчонка…

– Что вы с ней сделали? Надеюсь, использовали ее как положено? – де Флок пытался пошутить, но тут же закашлялся.

– Увы, не успел… – печально ответил Шарль. – Я ее убил.

Де Флок ничуть не удивился – убивать на войне женщин, так же как и солдат, было обычным делом.

– Это ваша первая кампания, барон, и вы проявили себя, можно сказать, как полководец, умудренный опытом. Если бы не вы, гнить нам всем под стенами города еще долго, да неизвестно, чем бы все закончилось… – де Флок с трудом поднялся при помощи Аделины, и положил руку на плечо Шарля.

– Выкарабкаюсь, на мне раны как на собаке заживают… – заверил он.

Вскоре появились Ла Гир и Ксентрэй, нагруженные добычей, в сопровождении своих довольных подруг. На располневшей груди Люси красовались несколько массивных золотых и серебряных цепей и одно жемчужное ожерелье. Аньез помогала Ла Гиру тащить мешки с награбленным добром.

– Отличный урожай! Держите, де Флок, здесь ваша доля. – Ла Гир протянул Аделине увесистый мешок, а затем по-дружески хлопнул Шарля по плечу.

– Не зря, капитан, вы взяли барона к себе в бриганд. Он сегодня герой!

В подтверждение сказанного, Аньез повесила на шею Шарля серебряную цепь, толщиной в палец.

– Барон, вам подарок от отцов Гаттинары, – шутливо сказала она. – Победителю достается самое лучшее!

На площади появились германцы Понтремоли. Они кричали:

– Да здравствует победа! Слава бургундам! Давайте, выпьем вместе!

Наемников-бургундов долго уговаривать не пришлось. Германцы же не унимались:

– Виконт Понтремоли угощает всех! Отличное туринское вино! Присоединяйтесь!

– Нам тоже не мешает выпить, как вы считаете, капитан? – спросил Ксентрэй, мечтавший промочить горло.

– Да, мы заслужили хорошую выпивку. – Подтвердил де Флок.

– Странно, все это… Я бы не пошел с людьми Понтремоли… – задумчиво произнес Шарль. – Не нравится мне их щедрость и внимание.

– Вы просто устали, барон. Слишком много впечатлений на первый раз! – ободрил его Ла Гир.

– Пойдемте, повеселимся!

Вся компания потянулась за бесплатной выпивкой. Наемники были довольны, они тащили поживу, кто мешками, а кто узлами. Вереница бургундов стекалась к городской ратуше. Бургунды не придали значения тому, как миновали ворота ратуши и оказались во внутреннем дворе. Они были сосредоточены только на веселье и дармовой выпивке. Но бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке. И мышеловка захлопнулась…

В первый момент бургунды ничего поняли: за ними затворились ворота, на стенах появились германцы, вооруженные аркебузами и арбалетами. Наконец на балконе ратуши в окружении лучников появился Понтремоли:

– Я хозяин своего слова: захотел дал, захотел взял обратно. – Бесцеремонно заявил он, забыв о своих недавних обещаниях. – Я приказываю бургундам сложить оружие и всю добычу. В противном случае – отдам приказ своим людям уничтожить вас.

Для пущей убедительности лучники натянули тетиву, а германцы прицелились из аркебуз в толпу наемников. Бургунды обомлели от такого предательства и вероломства. Взять город их руками и выкинуть потом ни с чем!

– Где граф Монферай? Подать его сюда! – кричала разгоряченная толпа обманутых бригандов.

– Монферай вас предал! Он получил от меня щедрую награду и благополучно отбыл в Бургундию! – с явным удовольствием сообщил Понтремоли.

Такого наемники не ожидали, их захлестнула волна возмущения. Де Кастельмар сразу понял, что Понтремоли не шутит и, если понадобиться, не раздумывая, прикажет открыть огонь. Словом, asta est fabula[38].

Кому нужны наемники, кроме них самих? Кто будет их спасать? Вряд ли светлейший герцог Бургундский будет разбираться в случившемся, он получил немало золотых пистолей за то, что предоставил опытных воинов. Но остальное – воля Божья (нужно иметь поистине ангельское терпение, дабы быть отцом христиан).

Наемники схватились за оружие. Понтремоли хладнокровно отдал приказ германцам, раздались выстрелы – площадь перед ратушей резко поредела. Де Флока и его людей спасло лишь то, что они стояли почти у ворот, а германцы стреляли в середину толпы. Люси стало плохо, она схватилась за живот. Видимо, от испуга у нее начались схватки.

– Мои люди откроют ворота с одним условием, – продолжил Понтремоли, стоя на балконе ратуши, – при выходе вы сложите оружие и добычу.

Де Флок, опершись на Кастельмара, Ла Гир и Ксентрэй, поддерживающие Люси с двух сторон, Аделина и Аньез, нагруженные трофеями, вышли из ворот одними из первых. Германцы их тщательно обыскали, сорвали все цепи и ожерелья, отобрали добычу и оружие, и не оставив ничего, отпустили. Повозки и лошадей также конфисковали. Люси становилось все хуже, де Флок слабел на глазах, у него начиналась горячка. В завершение всего кошмара, разразился проливной дождь. Создавалось впечатление, что все против них, и новый день не начнется никогда. Недалеко от города около дороги стоял полуразрушенный храм, некогда посвященный Святому Петру, здешнему покровителю. Компания укрылась в его развалинах.

…У Люси начались преждевременные роды. Она лежала мокрая на голой земле, нечего было даже подстелить. Аделина дала ей найденную в развалинах палочку и велела стиснуть зубами.

– Тужься, ну давай, еще! – командовала Аделина.

Люси рычала как раненый зверь. Наконец, она совсем ослабла.

– Тужься, я вижу головку ребенка!

Люси напряглась из последних сил – Аделина приняла ребенка. Родился мальчик, но, к сожалению, мертвым.

– Почему я не слышу детский крик? Что с моим ребенком? – волновалась Люси.

– Люси, он родился мертвым. Извини, но я ничего не могла сделать… Такой холод и сырость убьют кого угодно…

Аньез оторвала кусок от своей нижней юбки и завернула мертвого младенца. Люси, потеряв много крови, совершенно обессилила. По ее лицу вперемешку с грязью и дождем текли слезы.

– Потон, ведь ты не бросишь его… – наконец, вымолвила Люси.

– Мы его похороним, как положено… – заверил он.

Глава 6

Могилу для младенца вызвался вырыть Шарль. Он извлек кинжал из голенища сапога. Проверить сапоги германцы не догадались. Выбрав место посредине развалин, он вонзил кинжал в землю. Сняв верхний слой земли с дерном, Шарль решить вырыть небольшую ямку – много ли надо младенцу. Вдруг кинжал наткнулся на что-то твердое. Шарль решил, что это камень и вонзил лезвие чуть левее. Опять клинок попал во что-то твердое… Тогда Шарль немного отступил от этого места и вновь вонзил кинжал в землю. Как ни странно, но клинок кинжала постоянно попадал в нечто, и это был явно не камень.

Рядом стояла Аньез, держа младенца. Она позвала:

– Ла Гир, помоги барону.

– Что случилось, барон? – поинтересовался Ла Гир.

– Граф! Там явно что-то есть… Прошу вас помогите мне снять верхний слой земли… – попросил Шарль.

Ла Гир начал руками отгребать землю, которую Шарль ловко поддевал кинжалом. Через некоторое время показалась надгробная плита. Ла Гир и Кастельмар переглянулись, действуя все быстрее. Наконец, они очистили ее полностью.

Их взорам предстало надгробие. На старом, выщербленном временем камне, было высечено имя почившего.

– Здесь похоронен в 6612[39] году доблестный рыцарь Танкред, защитник Иерусалимского королевства, – прочитал Шарль едва различимую надпись на надгробном камне.

– Простите мое невежество, барон, а кто такой Танкред? – поинтересовался Ла Гир.

– Если мне не изменяет память, он – племянник Боэмунда Тарентского, короля Иерусалима, героя первого крестового похода. Танкреда называли идеальным рыцарем. Существовала легенда, он якобы один с оруженосцем противостоял семидесяти сарацинам и остался жив. Я что-то читал по этому поводу еще в замке Кастельмар. От отца осталось много книг, особенно о крестовых походах. Танкред хотел умереть на родине в Нормандии, но видимо, судьба распорядилась по-иному…

– Барон, возможно, вы хорошо помните историю крестовых походов. Может быть, в ней сказано, какой нам прок от этой плиты? – разочаровано поинтересовался Ла Гир.

Шарль задумался.

– Полагаю, прок будет. Сделайте одолжение, помогите мне сдвинуть плиту, Ла Гир. Танкред был очень богат, возможно, мы найдем в захоронении что-нибудь ценное. Знаете, как бывает, gutta fortunae adjuvat[40].

Шарль разрыхлил кинжалом землю по периметру плиты и попытался ее сдвинуть при помощи Ла Гира. Плита поддалась с трудом, под ней разверзлась черная пустота. Шарля и Ла Гира обдало застоявшимся запахом плесени.

В этот момент дождь закончился, из-за туч выглянуло солнце, его лучи проникли сквозь развалины и осветили захоронение.

Наемники с удивлением увидели останки Танкреда, облаченные в рыцарские доспехи, сильно пострадавшие от времени.

– Дьявол! Как я и предполагал, одно гнилье! – разочаровался Ла Гир.

– Подождите, граф, рано отчаиваться. Следует осмотреть могилу повнимательней, – Шарль спрыгнул в склеп и исчез в полумраке. Послышался металлический скрежет. Аньез по-прежнему стояла, держа мертвого ребенка. Женщину невольно охватила дрожь. Ла Гир на всякий случай осенил себя крестным знамением.

Наконец, появилась рука Шарля, крепко сжимавшая полуистлевшие ножны меча. Барона подхватил Ла Гир – тот вылез из склепа целым и невредимым.

– Ну, что там? – почти одновременно спросили Аньез и Ла Гир, сгорая от любопытства.

Шарль извлек из кармана старинный хорошо сохранившийся перстень со вставкой из темно-синего сапфира и с гордость надел свою находку на средний палец правой руки.

– Великолепно! В самый раз! – Шарль потер камень о кожаную куртку, и тот предстал во всем своем великолепии. Ла Гир чуть не лишился дара речи.

– Ну, вы Кастельмар, везунчик! Удивительно! Такой перстень отхватили! Эй, скорее все сюда!

На зов Ла Гира прибежали Аделина и Ксентрэй.

– Что еще произошло?

– Смотрите, что Кастельмар нашел в склепе! – возбужденно крикнул Ла Гир.

Шарль с гордостью показал правую руку, украшенную перстнем.

– Потрясающе! Какой камень! Потянет, примерно, на двести золотых салю, не меньше, – воскликнул Ксентрэй, на мгновение забыв, насколько плохо де Флоку. Аделина мельком взглянула на перстень.

– Роскошная вещица, ничего не скажешь… – констатировала она и тут же удалилась обратно к Робберу и Люси.

– А еще что-нибудь нашли, барон? Может, там золото?! – разволновался Ксентрэй.

– Напрасные волнения, дорогой Ксентрэй, там больше ничего нет, только останки доблестного рыцаря. Из всех ценностей – перстень и вот это. – Шарль поднял с земли старинные ножны.

Сделанные когда-то из толстой кожи, они загрубели и потемнели от времени и спертого воздуха. Снять ножны, и узреть их содержимое было делом нелегким. Шарль распорол их острым кинжалом и извлек старинный меч в прекрасном состоянии.

Ла Гир и Ксентрэй взирали на Шарля круглыми от удивления глазами. Первым пришел в себя Ла Гир.

– Умоляю! Дайте хоть посмотреть!

Ла Гир покрутил меч в руках и несколько раз рассек им воздух. Тот выглядел роскошно, его рукоять украшала витиеватая резьба со вставками из желтых прозрачных камней.

– Смотрите, на нем есть надпись! – воскликнул он. – Что-то на латыни, не могу прочесть… Никогда толком ее не знал…

– Bona venia vestra[41], я прочту, – Кастельмар взял свою находку у Ла Гира, не обращая внимания на то, что друг не понял и половины сказанной фразы. – Здесь написано: меч доблести короля Челобелга Каролинга. Потрясающе! Так этому мечу лет семьсот, не меньше! Непонятно только, как он попал к Танкреду. Может, его предки королевского рода? Впрочем, все возможно… Кто теперь правду узнает? Столько веков прошло…

Аньез с укоризной воззрилась на барона. Он, поняв свою оплошность, передал Ла Гиру меч, тот воззрился на оружие с нескрываемым восхищением, а затем принял младенца из рук Аньез.

– Похороним его вместе с прославленным рыцарем. Пусть защищает невинную душу, – сказал Шарль.

Барон спустился в слеп, положил ребенка рядом с останками Танкреда, и тут же выбрался обратно.

– Упокой Господь его невинную душу, – сказала Аньез и перекрестилась. Ла Гир, Ксентрэй и Кастельмар последовали ее примеру. Аньез бросила в усыпальницу горсть земли. Мужчины установили плиту на прежнее место.

…Находку обсуждали довольно долго. Ла Гир и Ксентрэй, держали меч по очереди, передавая друг другу. Кастельмар даже немного возгордился, сейчас он и думать не хотел, что Ла Гир мог вместо него красоваться с мечом.

– Я чувствую, господа, меч принесет мне удачу и богатство. Назову его Каролинг, это благородное имя ему как раз подстать, если вспомнить прежних владельцев, – сказал барон, нежно поглаживая рукоять меча.

– Да он уже принес вам богатство, барон. А про перстень вы забыли! – напомнил Ла Гир.

Подошла Аделина, вся в слезах, едва сдерживая рыдания.

– Робберу все хуже и хуже… Видимо, поврежден жизненно важный орган. Горячка усиливается. Он хочет видеть вас всех…

Роббер лежал на голой земле рядом с Люси. Роженица из-за потери крови пребывала в полудреме, даже поменять окровавленную одежду не было возможности. Роббер мутным взором посмотрел на друзей.

– Аделина сказала, что Шарль… нашел перстень и меч в могиле… – произнес он, задыхаясь.

Барон снял перстень с пальца и протянул де Флоку. Капитан удостоил его лишь мимолетного внимания.

– И вот меч, капитан, – Шарль присел рядом с де Флоком, показывая находку.

Тот из последних сил принял оружие и внимательно осмотрел. Капитан некогда получил приличное образование и в отличие от бригандов хорошо владел латынью.

– Прославленный меч Каролингов… Далеко пойдете, Кастельмар. Я всю жизнь сражался наемником, а богатства не нажил. А вы вонзили кинжал в землю, и вот результат… Просто так такие мечи в руки не даются, это судьба… – Роббер откашлялся кровью. – Я умираю… Ла Гир и Ксентрэй вы были мне верными друзьями на протяжении многих лет. – Прохрипел он. – Я прошу вас, позаботьтесь об Аделине. Мои золотые, которые возьмете у банкира отдайте ей. Я оставил надлежащее распоряжение Половичинни перед походом, так что проблем не возникнет. Слушайтесь Кастельмара, он все правильно говорит и делает… Не смотрите на то, что у вас седина на висках, а он слишком молод. У него дар Божий… Он знает то, что не знают другие. Надо было послушать его в Гаттинаре, сейчас бы мы были с добычей. Теперь он – ваш капитан… Я ухожу в свое ultimum refugium[42]…

Де Флок потерял сознание. Аделина, рыдая, упала рядом с ним. Мужчины молча смахивали слезы. На утро Роббера похоронили в том же склепе, рядом с Танкредом и младенцем.

– Храните благоговейное молчание, – сказал барон и перекрестился.

– Что теперь? – спросил Ксентрэй. – У нас ни денег, ни оружия, даже повозки нет. Люси едва стоит на ногах…

– Надо идти вперед. Иначе, здесь мы умрем от голода. Как известно, голод – учитель всех хитростей и премудростей, – сказал Кастельмар.

– Тогда веди нас, капитан!

* * *

Компания медленно брела по дороге. Ла Гир вспоминал последний ужин, его мутило от голода, почти сутки никто не ел. Люси еле передвигала ноги, ей срочно были нужены отдых и пища. Куда шли, они не знали, лишь бы подальше от города. Дороги везде одни и те же, куда-нибудь выведут, только бы ближе к Бургундии.

Смеркалось… Вдруг де Кастельмар почувствовал запах жареного мяса.

– Впереди жилье, а значит – еда. Если нам откажут в приюте, будут иметь дело с мечом Каролингов!

Барон не ошибся, вскоре, за поворотом дороги, показалась убогая харчевня. Над входом висела старая покосившаяся вывеска «Свинья и петух». По двору харчевни прохаживались десяток кур и один единственный петух. Свиньи, по всей видимости, вдохновившей хозяина, при выборе названия своего заведения, видно не было.

Ксентрэй ударил в дверь ногой, та скрипя, отворилась.

– Эй, почтеннейший хозяин! – позвал Ксентрэй, но ответа не последовало. – Есть кто живой?!

Обессилившая Люси легла на скамейку и тут же заснула. На лестнице, ведущей со второго этажа харчевни, показалась полная женщина.

– О, господа, какая честь для нас! – воскликнула она. – Проходите, располагайтесь! Сейчас подам жареное мясо. – Произнесла, вежливо улыбаясь, хозяйка. Кастельмару она не понравилась: ух больно толстая, слащавое выражение круглого лица с обвисшим подбородком отталкивало. Да и потом, какие они господа, в таком-то виде!

Компания расположилась за столом. Аделина разбудила Люси, с твердым намерением покормить ее хоть силой. Вскоре хозяйка подала мясо без гарнира и вино, кислое и дешевое. Но путники были рады и этому. Мужчины уплетали мясо за обе щеки. Кастельмар же съел кусочек, вкус показался ему несколько странным. Видимо, различные приправы придавали мясу оригинальный привкус.

После ужина на гостей навалилась усталость, им хотелось поскорее упасть и заснуть. Хозяйка разместила женщин на втором этаже, а мужчин на первом – в маленькой комнатушке на грязных тюфяках. Но измученные путники были рады и этому – все лучше, чем спать на голой земле.

Их тотчас же сморил сон. Шарлю приснилось, будто он сидит за столом, а напротив него – ведьма Итрида. Она говорит ему: «Вставай, молодой барон, тебе грозит опасность… Не для того я помогла твоей матушке, чтобы тебя съели…»

Кастельмар резко проснулся, нащупал правой рукой Каролинг, и вынул из голенища сапога кинжал. Он посмотрел на Ла Гира и Ксентрэя, сотоварищи сладко похрапывали во сне. Барон встал и, вооружившись мечом и кинжалом, приоткрыл слегка дверь. Неожиданно он услышал голоса. Женский голос явно принадлежал толстомордой хозяйке.

– Говорю тебе, они нищие, по всему видно. Одна из девок вся в крови, непонятно, что с ней делали. Оружие только у одного, сейчас все спят. Самый подходящий момент, искать их никто не будет.

– Хорошо, уговорила, но имей в виду – это последний раз. Золотишка уже поднабралось, можно перебраться в город и открыть торговую лавчонку. Заниматься этим становится небезопасно. А что, меч приличный? Продать можно? – говорил мужчина.

– Да, меч неплохой, продадим. Кроме меча, я видела у наемника драгоценный перстень на пальце. Бери топор… Первым убей, того, что с мечом, молодого. Уж больно подозрительно он на меня смотрел за ужином, – наставляла хозяйка своего мужа.

Кастельмар прикрыл дверь и затаился. Послышались приближающиеся шаги. Хозяин, открыл дверь, совершенно уверенный, что постояльцы спят непробудным сном. Как только в дверном проеме появился фальшион, служивший хозяину орудием убийства постояльцев, барон, стоявший у стены, ловко вонзил в отвислый живот хозяина свой Каролинг. Тот, ловя ртом воздух, согнулся пополам. Затем для пущей верности, Шарль всадил душегубцу кинжал в грудь по самую рукоятку. Кровь хлынула изо рта хозяина, он упал, корчась в предсмертных конвульсиях. Ла Гир и Ксентрэй даже не проснулись от шума.

Хозяйка, решив, что муж уже расправился с молодым бароном, вбежала в комнату. Когда же она увидела своего окровавленного подельника на полу, то потеряла дар речи. Хозяйку трясло, ее жирный подбородок ходил ходуном от страха.

Кастельмар приставил окровавленный меч к ее бесформенной шее.

– Взываю к вашей милости, не убивайте меня, добрый сеньор! – взмолилась хозяйка. – Это все муж, он заставил меня заниматься душегубством. Он приказывал мне подслушивать разговоры путников, а потом решал, кого можно убить. Это все от бедности, поверьте мне! Не убивайте меня!

Толстуха рыдала, пытаясь разжалобить барона и свалить вину за свершенные злодейства на убитого мужа.

– Так и быть, я не убью тебя – слово дворянина. Но ты скажешь мне, где хранишь награбленное золото. Золото в обмен на твою никчемную жизнь, – едва сдерживая отвращение, предложил барон. – Да, кстати, каким мясом ты нас накормила? Что-то я не видел ни одной свиньи во дворе!

Хозяйку затрясло еще больше.

– Я подала курицу, клянусь вам, сеньор! – пыталась выкрутиться она.

– Интересные у тебя куры. Они, наверное, ростом с человека. Я что-то не припомню ни одной куриной косточки, которая бы попалась мне. Так что же мы ели? – барон слегка надавил мечом на жирный подбородок хозяйки, потекла струйка крови.

– Пощадите меня, сеньор, не убивайте! – снова взмолилась она.

– Я дал тебе слово дворянина… Разве этого не достаточно? Признавайся!

Повисло тягостное молчание. В конце концов, хозяйка призналась:

– Вчера днем к нам зашли два оборванных наемника. Они участвовали в осаде Гаттинары и остались ни с чем. Муж убил их и разделал в подвале. Их все равно никто не будет искать…

У Кастельмара появилось непреодолимое желание отрубить голову толстухе. Та опять заныла:

– Вы дали мне слово дворянина, сеньор!

– Я хозяин своего слова: захотел – дал, захотел – взял обратно! – Кастельмар вспомнил слова Понтремоли. – Ладно, где золото? Обманешь, убью!

– О! Сеньор, оно в подвале в бочонке из-под вина, я все покажу… – засуетилась толстуха.

Она повела барона в подвал. То, что увидел Шарль, напоминало картину преисподней. Посередине подвала стоял стол, красный от запекшейся крови. От стола тянулся желоб, уходивший в небольшой подземный лаз, по всей видимости, служивший для стока крови. В спертом воздухе висел устойчивый запах мертвечины. Рядом со столом на скамейке лежали орудия убийства, два тесака разной величины и здоровенный окровавленный длинный нож. Кастельмар предусмотрительно взял нож и запихнул за пояс. Он осмотрелся, увидев в тусклом освещении факела бочонки, стоявшие в углу.

– Открывай бочонки и ставь на стол! – приказал барон.

Толстуха повиновалась: взяла первый, попавшийся под руку бочонок, поставила на стол и открыла. Кастельмар увидел разделанное человеческое мясо, обильно присыпанное солью. Он подумал: «Убивать на войне врага это одно, а вот избавить мир от таких душегубцев – дело богоугодное».

Шарлю стало не по себе. Даже при штурме Гаттинары, когда барон впервые «вкусил» крови врага, он не испытывал подобных чувств. Война есть война, а здесь в харчевне убивали спящих путников, в том числе и женщин.

Содержание двух следующих бочонков было аналогичным. Толстуха рассчитывала, что молодой барон не выдержит вида человеческой плоти, ему станет дурно, а она, воспользовавшись его замешательством, успеет сбежать. Но Кастельмар стойко перенес это дикое зрелище. Кто бы мог подумать – людоедство в центре Туринского княжества! Кому расскажи, не поверят. Его терпение было вознаграждено с лихвой, в последнем бочонке лежали золотые флорины, серебряные монеты и женские украшения.

– Бери бочонок и пошли наверх. – Коротко приказал барон. Толстуха подчинилась, деваться ей было некуда.

Когда она поставила бочонок на длинный обеденный стол, барон ударил ее рукояткой Каролинга по голове. Женщина обмякла, начала оседать, попыталась уцепиться за деревянный стол, но тщетно, в конце концов, она рухнула.

– Толстая жаба! – презрительно сказал Шарль, с отвращением взглянув на хозяйку, и отправился проведать своих друзей.

Войдя в комнату, он и увидел, что те крепко спят, как ни в чем не бывало. Шарль подошел к убитому хозяину, лежавшему на полу в луже крови, отрезал кожаные завязки от его фартука, затем вернулся в трапезную и крепко связал ими руки и ноги толстухи, так и оставив ее лежать на полу.

После чего Шарль спокойно занялся обследованием содержимого бочонка, вытрясая его на стол. Он насчитал срок два золотых флорина, пятьдесят серебряных монет, три женских колье, семь золотых и четыре серебряных перстня с различными камнями. Урожай выдался неплохой, если взять во внимание их бедственное положение.

Оставив добычу на столе, Шарль решил обследовать постоялый двор. В комнатах для постояльцев он не нашел ничего интересного, кроме грязных соломенных тюфяков и своих спящих друзей и подруг. Спускаться в подвал не было ни малейшего желания, да и вряд ли там можно найти еще что-либо ценное, кроме человеческих останков и зарытых костей.

Проходя мимо кухни, он заметил небольшую дверцу, резко открыл ее, выставив вперед меч. Это оказалась кладовка, в ней стоял сундук, в углу виднелось оружие. Шарль тотчас извлек его и насчитал: три меча, одну аркебузу с запасом пороха и два арбалета.

Закончив осмотр оружия, Шарль открыл сундук, в нем хранилась различная одежда. Она была аккуратно сложена. Женские платья явно не подходили хозяйке по размеру, и были сняты убитых женщин (вероятно, задушенных, ибо на платьях не было пятен крови), имевших неосторожность остановиться переночевать на постоялом дворе. Платья не отличались особой роскошью, но были сшиты из хороших тонких шерстяных тканей и отделаны разнообразной тесьмой по последней моде.

Видимо, их носили жены торговцев, окончивших здесь свой жизненный путь. Мужские наряды, плащи и береты выглядели достаточно прилично, их было достаточно много, есть из чего выбрать. По крайней мере, решил Шарль, можно переодеться, положить деньги в карман и двигаться дальше. Под одеждой, на дне сундука, он нашел напоясные кожаные кошельки, правда, пустые.

Шарль сгреб свои находки в охапку, перенес в трапезную и бросил на стол. К тому времени толстуха пришла в себя и, пытаясь развязаться, извивалась на полу, словно змея.

– Пощадите меня, сеньор… Пощадите… – умоляла она, извиваясь, словно змея.

Шарль бросил на нее равнодушный взгляд.

– Какая гибкость, при такой-то полноте! – съерничал он и направился во двор.

Там он осмотрелся и заметил несколько кур, дремавших на старой телеге, служившей им насестом. Он извлек меч из ножен, и одним ударом отсек курам головы. По крайней мере, он точно знал, что на сей раз будет употреблять в пищу.

Он ловко выпотрошил кинжалом свою «добычу», после чего отправился на кухню, нанизал куриные тушки на вертел и развел огонь в очаге. Ему захотелось пить, но как показывал печальный опыт: употреблять здешнее вино было не безопасно, и он снова вышел во двор, дабы набрать воды из колодца. Утолив жажду, барон разделся до пояса и освежился, затем наполнил водой кувшин и отправился на кухню.

Светало… Друзья все еще спали. Шарль прекрасно позавтракал жареной курицей, запивая ее водой из кувшина. Насытившись, он занялся примеркой нового гардероба. Из множества нарядом он выбрал: панталоны из коричневой шерсти, рубашку из тонкого египетского хлопка, темно-синюю сафьяновую куртку и берет, украшенный черно-красным пером фазана. Облачившись в обновы, Шарль прошелся вокруг стола. Толстуха-хозяйка, по-прежнему лежавшая на полу, промычала что-то невразумительное.

– Что нравится? – едко поинтересовался Шарль. – Мне тоже… Жаль нет зеркала на себя полюбоваться.

Вскоре пробудились Ла Гир и Ксентрэй. Шарль услышал крики Ла Гира, увидевшего мертвого хозяина:

– Ксентрэй, Кастельмар, а это что такое! Кто так напился, что прирезал хозяина?

Наконец друзья вышли из комнаты и, увидев Шарля, облаченного в изысканный наряд, а на столе – целый ворох обнов, обомлели от удивления, даже не обратив внимания на связанную хозяйку.

– Барон, признайтесь, вы ограбили мимо проезжавшего дворянина со свитой, пока мы спали, – предположил Ксентрэй, указав на стол. – Мы, похоже, как всегда, все пропустили.

– Осмелюсь возразить, господа. Я никого не грабил, этим занимались хозяева харчевни. Они долгие годы грабили и убивали постояльцев. – Шарль, опасаясь вполне естественного рецидива, не стал говорить о подвале и о том, какое мясо друзья употребляли за ужином.

Женщины, хоть и потеряли свою впечатлительность вместе с невинностью давным-давно, вряд ли бы отреагировали спокойно.

– Поверьте, я выяснил это случайно, когда хозяин пытался меня убить, а потом – вас и наших прекрасных дам, – продолжил Шарль. – Рекомендую умыться у колодца, а затем подобрать одежду. А то вид у вас слишком непривлекательный.

Друзья с удовольствием последовали доброму совету – умылись и принарядились. Наконец соблаговолили пробудиться дамы. Первой из комнаты вышла Люси, лохматая, с опухшим лицом, в окровавленной рубахе. Когда она увидела сиявших свежестью, одетых во все новое мужчин, она неприлично громко икнула от удивления и вчерашнего вина, присев на скамейку.

– Что это с вами? – выдавила она с трудом.

– О! Прекрасная Люси! – приветствовал свою подругу Ксентрэй, правда, что в ней прекрасного барон и Ла Гир так и не поняли. – Мы нравимся тебе, Люси? – поинтересовался он, красуясь перед ней в зеленом наряде и бежевом бархатном берете.

– Примерь вот это платье, оно тебе непременно подойдет. – Шарль бросил Люси темно-вишневое платье, отороченное золотистой тесьмой по линии лифа. – Только прежде, умойся, причешись и выброси, ты, свою рубашку!

Люси ловко поймала платье и, внимательно осмотрев его, явно осталась довольна.

– Скажите на милость, откуда все это взялось? – поинтересовалась Люси.

– А вот видишь, связанную толстуху? Это ее подарки, – сказал Шарль. Люси удовлетворилась ответом, ибо не привыкла задавать лишних вопросов и отправилась к колодцу, дабы совершить утреннее омовение.

Толстуха попыталась что-то возразить. Шарль подошел к ней:

– Тебе что-то не нравится, старая жаба? – спросил он.

– Мое…Все мое… Отдайте… – задыхаясь шептала она.

– Твое?! – удивился Шарль. – Вы слышали друзья? – те в ответ кивнули.

Шарль громко рассмеялся и со всей силы пнул ногой толстуху прямо в живот. Она, задыхаясь, скорчилась и заныла.

Вскоре вернулась разодетая Люси. Волосы она вообще никогда не расчесывала, не подозревая о существовании такого простого предмета, как гребень. Сегодня она ограничилась тем, что намочила их водой и немного пригладила. Так, что смотреть на нее стало гораздо приятнее. Ксентрэй тут же оценил обольстительный вид своей подруги и тут же схватил ее за зад в порыве благородных чувств.

– Давайте, отнесем хозяйку в кладовку. – Предложил барон. – Ла Гир, помогите мне. Нечего ей портить нам настроение своим нытьем. Получила то, что заслужила. Оттащив с трудом толстуху, друзья прихватили с собой оружие из кладовки.

Наконец появились Аделина и Аньез. Реакция у женщин была примерно такой же, как и у Люси, только без икоты. Вскоре вся вымытая и наряженная компания с отменным аппетитом поедала за столом зажаренных Шарлем кур и запивала водой. Он кратко изложил дамам ночную историю, опустив при этом «людоедские» подробности. В довершение живописной картины, он вынул из бочонка ожерелья и собственноручно надел на шею каждой «дамы». Те пребывали в восторге.

– Видел бы все это наш незабвенный Роббер, как бы он порадовался, – всплакнула Аделина, поглаживая подарок Шарля.

Ей досталось серебряное ожерелье с речным жемчугом, которое очень гармонировало с лиловым платьем и розовой отделкой. Мужчины при упоминании капитана осенили себя крестным знамением.

Золотые и серебряные монеты барон разделил на всех поровну и разложил по кожаным кошелькам. Настало время покинуть постоялый двор и отправиться дальше в Бургундию. Ла Гир и Ксентрэй переловили оставшихся кур и свернули им шеи, куда делся петух, понять не мог никто. В хозяйскую повозку они погрузили все необходимое для длительного путешествия.

Последним вышел из харчевни де Кастельмар. Поехав примерно пол-лье, он оглянулся – постоялый двор пылал ярким огнем. «Туда ей и дорога», – подумал барон. – А то нашла бы себе нового дружка и взялась опять за старое. Горбатого могила исправит… Итак, bonis auspiciis![43]»

Глава 7

Маргарита осиротела рано, в двенадцать лет. Ее мать, урожденная Колетта де Кальмар и ее отец граф Филипп де Дюфур умерли от бубонной чумы пять лет назад, когда эта страшная болезнь выкосила половину Европы. Маргарите остался в наследство замок Дюфур с прилежащими землями, которые приносили солидный доход.

Замок Дюфур располагался на берегу небольшого горного озера на отрогах Альп. Маргарита росла подвижным ребенком, при этом любила читать и много времени проводила в библиотеке. Колетта, как истинно образованная женщина своего времени, дала девочке хорошее образование. Смерть матери, а потом и отца стали трагедией для подрастающей Маргариты. До сих пор остается загадкой, благодаря какому чуду девочка осталась жива, даже не ощутив симптомов болезни.

Дядя Маргариты, могущественный герцог Амадей VIII Савойский, прозванный Миролюбивым[44], отдал ее на воспитание в монастырь Святой Каролины. Маргарита провела в монастыре пять безрадостных лет, полных запретов и предрассудков. Она любила просиживать в монастырской библиотеке все свободное время, зачитываясь французскими или итальянскими фолиантами, самые интересные и захватывающие места в которых были вымараны черными чернилами, дабы не искушать воспитанниц и послушниц.

В это время Амадей полностью прибрал к рукам родовое гнездо Дюфур и подарил его своей молодой любовнице. Наследница осталась ни с чем.

Когда Маргарите исполнилось семнадцать лет, герцог Савойский задумал выдать ее замуж. Маргарита, получив письмо от дяди с этим известием, как уже о деле решенном, была рада, что наконец-то вырвется из этих угрюмых серых стен. За пять лет пребывания в монастыре ей порядком надоели каждодневные молитвы, еженедельные посты и нудные сестры-монахини.

Нельзя сказать, что эти годы она провела в полном одиночестве, у нее были наперсницы примерно того же возраста со схожей историей. Часто, уединившись в монастырском саду, когда предоставлялась такая возможность, девушки предавались бурным фантазиям.

Фантазии Маргариты сводились всегда к одному: встретить красивого и богатого рыцаря, а затем выйти за него замуж, тот же будет исполнять все ее прихоти и желания. Другими словами, избранник Маргариты должен выглядеть как Аполлон, быть страстным, нежным, неутомимым в любовной страсти.

С Бургундией герцога связывали давние узы. Поэтому Амадей Савойский обратил внимание на молодого перспективного полководца виконта де Волана, внебрачного сына графа Неверского. Маргарита и ее жених никогда не видели друг друга, они обменялись лишь миниатюрными портретами, заключенными в золотые медальоны.

Маргарита часами могла рассматривать Пьера, так звали жениха, восхищаясь его красотой. Граф де Волан также был очарован внешностью невесты, ее ангельским лицом, обрамленным золотистыми локонами, и голубыми, словно небо, глазами. И решил, что девушка, обладающая такой внешностью – само совершенство. Как говорится, imago amini vultus[45].

Жених и невеста находились примерно в равном положении, Маргарита – сирота, Пьер – бастард, оба были обделены вниманием и родительской заботой. К тому же, Амадей Савойский был необычайно жаден и давал скромное приданое за племянницей, бесстыдно забыв, что присвоил все ее имущество.

Кортеж из двух повозок с приданным, субреткой[46] и отрядом охраны забрал Маргариту из монастыря и направился к западной границе Савойи на встречу с авангардом жениха. Маргарита, избавившись от ненавистных монашеских одежд, наконец, облачилась в богатое платье из красного бархата, расшитое золотой нитью по лифу, рукавам и передней части юбки.

Она пребывала в девичьих грезах, не выпуская из рук медальона с портретом жениха. Ее субретка, Нинет, постоянно строила глазки одному из сопровождавших кортеж всадников. Солдат был хорош собой, силен физически и прекрасно смотрелся в седле в военном облачении. Повозки двигались медленно, останавливаясь несколько раз за день для отдыха и приема пищи, а ближе к вечеру разбили лагерь.

Отужинав, Маргарита расположилась в шатре. Настроение у нее было меланхолическим, ее постоянно преследовала мысль, что она, по-существу, ничего не знает об истинных отношениях мужчины и женщины.

– Нинет, скажи правду, у тебя был мужчина?

Субретка смутилась, обсуждать такие подробности с госпожой ей вовсе не хотелось.

– Отвечай, я – твоя хозяйка и хочу получить ответ. – Настаивала Маргарита.

Субретка молчала, делая вид, что не поняла госпожу. Маргарита настойчиво продолжала:

– Нинет, расскажи мне, как это бывает. А лучше покажи, – добавила она игриво.

Субретка окончательно растерялась.

– Показать, госпожа, но как?

– Тот солдат, которому ты улыбалась всю дорогу, хорош собой, не так ли? Я хочу, чтобы ты уединилась с ним и показала, как это делается.

– Госпожа, неужели вы будете стоять и смотреть? Он, наверняка, смутится и не сможет ничего сделать, – попыталась робко возразить Нинет.

– Я спрячусь в кустах, он меня даже не заметит. Ну, Нинет, сделай мне одолжение. Иначе я разозлюсь и прикажу тебе! – начала проявлять характер Маргарита. – Обещаю наградить тебя, когда приедем в Бургундию.

Перспектива материального вознаграждения взяла верх над стыдливостью Нинет, и она, выйдя из шатра, направилась к костру, вокруг которого сидели солдаты. Жан, безусловно, ей нравился и будоражил воображение. Солдат чистил лошадь.

Нинет подошла к нему поближе и призывно помахала рукой. Жан быстро сообразил, что от него требуется и тотчас, закончив свое занятие, последовал за Нинет в ближайшую рощицу. Маргарита, наблюдая за этой сценой из шатра, незаметно выскользнула и спряталась в кустах, откуда прекрасно была видна полянка, на которой уединились любовники.

Нинет распустила шнуровку платья и, задрав юбку, обхватила Жана ногами. И парочка без всяких прелюдий предалась плотским утехам. Маргарита была разочарована происходившим, ибо созерцание голого солдатского зада не показалось ей романтичным, все выглядело совсем не так, как она себе представляла.

Однако стоны Нинет и ее партнера подсказывали, что это с виду неэстетичное и неромантичное занятие может быть приятным. Маргарита подумала, что в спальне, без одежд, эта сцена смотрелась бы лучше. Она крадучись, чтобы не вспугнуть голубков, вернулась в шатер.

Час спустя, появилась Нинет, уставшая, растрепанная, но очень довольная. Выпив вина, она упала около Маргариты, и они обе засмеялись. Утром кортеж отправился в дорогу.

* * *

Компания во главе с бароном де Кастельмаром двигалась на запад, преодолев границу Туринского княжества с Савойским герцогством. Настроение у компании было отличным, возвращались с деньгами, хоть и небольшими. На ночлег останавливались всего на несколько часов и снова двигались вперед. За три-четыре дня они рассчитывали добраться до Безансона.

По возвращении Ла Гир, Ксентрэй и женщины решили навестить банкира Половичинни, забрать у него деньги и причитающиеся им проценты, а на них открыть небольшую харчевню около Безансона. Всю дорогу они активно обсуждали эту тему. Барон еще не решил, присоединиться ли к друзьям или вернуться в родовой полуразвалившийся замок, на восстановление такого родового имущества никаких золотых салю не хватит. Он не знал – жива ли матушка, да и жизнь провинциального землевладельца теперь не представляла для него ни малейшего интереса.

Повозкой правил Ксентрэй, он натянул поводья, лошадь остановилась. Впереди простиралось небольшое озеро – не мешало бы пополнить запасы пресной воды. Люси, Аделина, Шарль и Ла Гир вылезли из повозки, дабы наполнить кувшины водой и поразмяться. Аньез не пожелала к ним присоединиться. Она выглянула из повозки и осмотрелась.

Из-за придорожных кустов появились две богатые повозки, крытые плотной темно-коричневой тканью, по бокам которых виднелись гербы рода Дюфур. Повозки сопровождал конный отряд и пехотинцы.

– Какой-то местный вельможа пожаловал… – заметила, зевая Аньез.

Люси и Ла Гир стояли подле повозки, Ксентрэй сидел за кучера, Аделина и Кастельмар спустились к озеру за водой.

Кортеж поравнялся с повозкой наемников.

– Посторонись! Прочь с дороги! – крикнул один из стражников и хлестнул кнутом Ла Гира, удар пришелся наемнику прямо по груди. Тот упал на колени, как подкошенный. Люси закричала…

Ксентрэй и Аньез, схватив мечи и вертела для жарки мяса, выскочили из повозки. В этот момент подбежали Аделина и Кастельмар.

Ксентрэй ловко воткнул вертел в колесо мимо следовавшей повозки, невольно она остановилась. Охрана, не сообразив, что произошло, замешкалась. Получив преимущество во времени, Шарль прицелился из арбалета в командира конного отряда, стрела попала в цель, и тот рухнул на землю. В отряде началась суматоха. Тем временем Аделина (как умудренная опытом маркитантка, умевшая постоять за свое имущество и честь) схватила лежавшую в повозке «кошку», привязанную к веревке, и ловко размахивая ею, разогнала нескольких пехотинцев, отважившихся приблизиться к ее друзьям.

Недолго думая, компания наемников одним махом вскочила в богатую повозку «вельможи» и, выбросив из нее солдата и служанку, помчалась прочь. Трое всадников бросились в погоню. Кастельмар и Ксентрэй ловко отстреливались из аркебузы и арбалета, Ла Гир правил лошадьми. Вскоре преследователи отстали. Сытая, обленившаяся охрана кортежа явно была не в состоянии противостоять наемникам, закаленным в постоянных войнах.

Повозка долго мчались, не разбирая дороги, лошади устали и перешли на шаг.

– Необходимо сделать привал и напоить лошадей, – сказал Кастельмар Ла Гиру. – Здесь, у реки, самое подходящее место.

Ла Гир натянул поводья, лошади остановились. Примерно в полутора лье, от реки виднелся замок. Шарль первым покинул повозку и посмотрел вдаль, на донжон, вздымавшийся на фоне вечернего неба.

Женщины начали разбирать повозку. В ней стоял огромный сундук, доверху набитый богатыми одеждами из темно-красного бархата и тафты, отделанной серебряной и золотой вышивкой, помимо этого в повозке нашлись два бочонка вина, копчености и мешок с веревками, видимо припасенными для хозяйственных нужд.

– Одежда знати! Она любит наряжаться в такой цвет, – сказала Аделина, извлекая аккуратно сложенные наряды из сундука. – А это что такое?

Аделина откинула пышное платье, под которым обнаружила белокурую девушку. Бедняжка была бледна и тряслась от страха.

– Прошу вас, мадам, не причиняйте мне вреда, – девушка умоляюще смотрела на Аделину. В первый момент Аделина растерялась, затем цепко схватила девицу за руку и вытащила из повозки.

– Посмотрите, какого ангелочка я обнаружила! Нам только проблем не хватало!

Мужчины обомлели от такого сюрприза, девица действительно была хороша. Она резко отличалась от грубой и вульгарной Люси и даже от Аделины и Аньез. Чувствовалось воспитание и знатное происхождение.

– Ну, что уставились, благородные господа? – ярилась Аделина. – Она наверняка дочь какого-нибудь графа. Ее будут искать!

– Слова твои благоразумны, – согласился Шарль. – Безусловно, ее следует отпустить, как только мы окажемся в Бургундии. Наверняка, девчонку уже ищут, с другой стороны, в любом случае, даже если мы ее отпустим, за нами будут охотиться. Есть над чем поразмыслить… Заодно и пообщаемся с благородной девицей, – вслух размышлял барон.

– Я готов к общению, – поспешно сказал Ксентрэй, приспуская панталоны.

– Ах, так! Меня уже не хватает, на девочек потянуло! – возопила Люси. – Ну, подожди!

Она подобрала с земли сучковатую палку и начала наступать на Ксентрэя. Никто не ожидал от Люси такого проявления чувств, все дружно засмеялись. Ксентрэй стушевался и спешно ретировался.

– Господа, осмелюсь заметить, в нашей компании только я без женщины, – вмешался Кастельмар. – Да простит меня прекрасная Аделина, – он галантно поклонился в ее сторону, – она старше меня и в трауре по нашему умершему незабвенному другу. Поэтому будет справедливо, если я буду общаться с этим ангелочком, – подвел итог барон. – Возражения есть?

– Нет, нет, вы абсолютно правы, Кастельмар! – тут же подхватили довольные Люси и Аньез. Такая соперница им была не нужна. Ла Гир и Ксентрэй, поставленные перед фактом, вынужденно согласились.

Барон подал руку девушке.

– Как вас зовут, сударыня, и куда следовал ваш кортеж?

– Я – графиня Маргарита де Дюфур, – девушка решили опустить подробности своих родственных связей. – Следую, чтобы встретиться со своим женихом в Мюлузе.

– О! Сударыня, так вы обручены! Magna res est amor[47]! – барон пытался наладить светскую беседу и разговорить девушку.

– Да, уже три месяца. Но мы ни разу не виделись, – Маргарита немного успокоилась: кажется, она попала в приличное общество, где изъясняются вполне пристойно и даже на латыни.

– И кто же ваш счастливый избранник? Если не секрет, конечно.

– Виконт Пьер де Волан, – робко ответила Маргарита.

– Весьма сожалею, сударыня, но лично с ним не знаком. Не имел чести встречать в Безансоне.

– У него замок в предместьях Невера, вы не могли встречаться в Безансоне, – уточнила девушка, немного осмелев.

Окончательно поняв, что ее, по крайней мере, не убьют и не изнасилуют, она начала приходить в себя. Молодой мужчина начинал ей определенно нравиться, он был хорош собой и не дал в обиду. Маргарита понимала, какую услугу он только что оказал ей, и пыталась быть вежливой. Лучше удовлетворять прихоти одного мужчины, нежели троих – решила она.

– Как ваше имя, сударь? – спросила она и смутилась.

– Я Шарль, барон де Баатц де Кастельмар, наемник герцога Бургундского Филиппа Доброго. Эти мужчины тоже благородного происхождения, – барон махнул рукой в сторону друзей.

– Так вы не бандиты! Слава Всевышнему! – Маргарита, как истинная католичка перекрестилась. Сильные видят в Боге доказательство своей силы, слабые – защиту от своей слабости.

– Вам нечего бояться, сударыня, вы будете под моей защитой, – попытался ободрить девушку Шарль.

Компания не сомневалась, что далеко оторвалась от преследователей и решала организовать привал на ночь. В повозке было множество копченых колбас и окороков. Так что пир удался на славу. Женщины оделись в дорогие наряды и позировали друг перед другом.

Изрядно выпив и закусив, Ла Гир, мечтательно созерцал замковый донжон, едва различимый в вечерней дымке.

– Вот бы пожить, как барону, хоть немного. Я помню свой полуразрушенный замок, пострадавший от нескончаемых междоусобных воин. Даже в детстве я боялся то англичан, то соседей-баронов, которые не прочь разжиться грабежом. Что толку от моего титула, если он не кормит и не греет.

– И я желала бы пожить как знатная дама, чтобы меня причесывали, одевали, кормили. Надоело скитаться. Хочется оседлой спокойной жизни, – вздохнула Аделина, поглаживая золотую вышивку на рукаве своего платья.

– Господа! Так в чем же дело! Замок в пределах видимости, рукой подать! Кто помешает нам его захватить?! – пошутил Ксентрэй.

Кастельмар и Ла Гир переглянулись и уставились на Ксентрэя.

– А, действительно, почему бы и нет?! У них есть все, у нас – ничего! Надо их ограбить! – хорохорилась совершенно пьяная Люси.

Маргарита, слушая эту пьяную болтовню, воспринимала все происходящее, как захватывающее приключение. Она слишком долго находилась взаперти, лишенная развлечений. Ее захлестнула волна воображения. «Пограбить» в понимании Маргариты, означало – одолжить на время. А пожить в чужом замке, было верхом ее фантазий. Поэтому, когда она открыла свой прелестный ротик, все оторопели.

– Господа! Осмелюсь высказаться, я знаю, как можно проникнуть в замок совершенно неожиданно для его обитателей, читала об этом в книге в монастырской библиотеке.

Все замерли и уставились на девушку, раскрыв рты от удивления. Первым от шока оправился Шарль:

– Сударыня, я вообще-то предполагал, что в монастырях читают молитвы и хранят девственность, а не готовят монашек к боевым действиям. Конечно, существуют ордена рыцарей-монахов, но вот с женщинами там проблема.

Все дружно загоготали. Маргарита ничуть не смутилась. Она решила использовать возможность насладиться свободой сполна. Жених далеко, ничего не узнает. А здесь рядом Шарль, у него такие красивые глаза и сильные руки! А потерю девственности, в случае чего, можно объяснить чрезвычайными обстоятельствами: дескать, деваться было некуда, иначе бы убили.

– Да, вы абсолютно правы, барон, из нас не делали наемников. Эту книгу я прочла случайно, она повествует о приключениях благородного рыцаря. Все сомнительные места монахини вымарали чернилами. Так вот, главные герои этого произведения проникают в замок для спасения невинной благородной девы через дымоход!

Друзья снова переглянулись. Женщины развеселились.

– Вот так ангелочек невинный! – заходилась от смеха Аньез. – Кто бы мог подумать! До чего доводят монастыри!

– А что, захватить и ограбить замок по пути следования к жениху, это так романтично! – издевалась Люси, не простившая Маргарите поведения Ксентрэя.

Нахохотавшись вволю, женщины опрокинули еще по чаше вина.

– Я хочу пожить в этом замке, – заявил пьяный Ла Гир.

– И я. Как говорится, жареный голубь не залетит тебе в рот[48], – поддержал Ксентрэй.

– А мы уж тем более, – хором поддержали женщины и снова засмеялись.

Глава 8

Настойчивость Маргариты распалила барона. Ему не хотелось ударить в грязь лицом, кроме того, заманчиво провести несколько дней с ангелочком на чистых простынях. Невинность Маргариты не смущала барона, как говорится, casta est, quam nemo rogavit[49], а напротив, распаляла его воображение.

«Обитателей замка придется убить… – подумал он. – Да в общем, как получится. Впрочем, лишняя добыча не помешает, возвращаться в Бургундию приходится налегке…» Кастельмар не колебался, хотя понимал, что название предстоящей операции – разбой и мародерство.

– Предлагаю план действий, господа! Я с Маргаритой проникну через дымоход. Наше преимущество – внезапность. Затем мы откроем ворота замка.

Компания вооружилась, предусмотрительно прихватив с собой веревки. Кастельмар поискал «кошку», но тщетно, в конце концов, решив, что она потерялась во время схватки. Задача проникновения в замок таким образом усложнялась. Но отступать от намеченной цели он не желал.

Приблизившись к замку под покровом ночи, Кастельмар попытался привязать толстую веревку к металлическому болту[50], но, тщетно. Пришлось взять веревку потоньше. Затем он вставил болт в арбалет, прицелился в направлении крепостной стены и выстрелил как можно выше. Металлический болт вонзился в аккурат рядом с дымоходом, крепко засев в расселине между камнями. Шарль с силой потянул веревку на себя, проверяя, надежно ли она закреплена. Затем барон, ухватившись за веревку, опираясь ногами на неровную каменную кладку стены, начал карабкаться наверх. Но веревка не выдержала его веса и оборвалась. Шарль упал с высоты полутора туазов.

Маргарита, стоявшая рядом с женщинами, закрыла глаза от ужаса.

– Господи, неужели он погиб?.. – произнесла юная прелестница, когда барон приземлился на землю. К нему тотчас подбежали Ла Гир и Ксентрэй, дабы оказать помощь.

Шарль благополучно приземлился на ноги.

– Я в порядке… – заверил он друзей.

– Вы напугали нас, Кастельмар. Предлагаю, использовать испытанное средство, – сказал Ла Гир, не желавший вмешиваться в действия Шарля раньше времени. – Из повозки я прихватил с собой «кошку»… Так на всякий случай. Может сгодиться.

Кастельмар сразу же понял замысел Ла Гира, тот не мог простить барону голубоглазого ангелочка и, таким образом, решил свети с ним счеты.

Ла Гир обмотал острые концы кошки тряпками, дабы те не издавали громких звуков при падении о стену, привязал к ней толстую веревку и отошел от стены подальше.

Ксентрэй не раз наблюдал, как Ла Гир проделывал эти действия, вместе они прошли не один поход. Ла Гир держа веревку в руках, начал вращать ее вместе с «кошкой», а затем ловким выверенным движением, отпустил ее, и та устремилась на крепостную стену.

До слуха мужчин донесся приглушенный звук зацепившейся «кошки» за машикуль. Ла Гир подергал веревку.

– Теперь выдержит, не сомневайтесь, Кастельмар… Но, если охота отличиться у вас иссякла, то я могу подняться сам. – Предложил он, не упустив момента поддеть товарища, в отместку за единоличное обладание юной прелестницей.

– Благодарю за заботу, Ла Гир. Я справлюсь сам. – Спокойно заверил Шарль.

Барон на сей раз без труда забрался на стену замка и осмотрелся. Стояла тишина, ни одного стражника не было видно.

Шарль сбросил веревку вниз и скомандовал Маргарите:

– Обвяжи веревку за талию и покрепче. Держись, поднимаю!

Маргарита сделала все, как велел Шарль и воспарили в воздухе, поднимаясь все выше и выше. У нее дух захватывало: «Прямо как в рыцарских романах. Будет, по крайней мере, что вспомнить после свадьбы…» – подумала она, стараясь не смотреть вниз.

Наконец, девушка смогла ухватиться за край машикуля, Шарль подхватил свою помощницу и освободил ее от веревки. Сообщники молча переглянулись и вскарабкались по дымоходу. Погода стояла теплая, и по ночам камины не топили. Дымоход, как правило, выкладывали из крупных плохо обработанных камней, так, что взобраться на него, а затем спуститься вниз, внутрь, Маргарите и Шарлю не составило труда.

Когда они вынырнули из него все перепачканные сажей, престарелый хозяин замка, дремавший около камина в кресле, открыл глаза и с перепугу закричал:

– Дьявол! Черти в камине!

Затем он побагровел и начал задыхаться. Его хватил удар, сердце не выдержало такого испытания. На шум прибежали домочадцы и, увидев черных «пришельцев» из камина, обезумев от страха, с дикими воплями умчались прочь.

Кастельмар и Маргарита немного растерялись, они не ожидали подобной реакции на свое появление. Шарль вообще думал, что придется сражаться, для чего и взял свой Каролинг.

Ла Гир, Ксентрэй и женщины, ожидали развязки «штурма», затаившись недалеко от ворот замка. Неожиданно ворота распахнулись, из них, сломя голову, выбежала прислуга, за ней – несколько вооруженных стражников, затем все затихло.

Вскоре в проеме ворот появились Шарль и Маргарита. Ла Гир первым приблизился к ним и перекрестился.

– Чумазые, как черти!

– Это от вас с перепуга весь замок разбежался? Не иначе, как ангелочка нашего испугались?! – с издевкой поинтересовалась она.

– Прошу в замок, господа! – Шарль отвесил поклон в духе придворного этикета. – Мадемуазель, вашу руку, – обратился он к Маргарите. Та с удовольствием улыбнулась ему в ответ и подала руку. Шарль был рад, что сложилось все именно так, как сложилось. По крайней мере, удалось избежать лишних жертв. А что касается смерти хозяина замка – так на все воля Божья. В данный момент Шарля вовсе не интересовал этический аспект произошедшего, особенно то, что он, сын знатных, пусть и обедневших родителей, опустился до банального грабежа. Его более волновало: какое впечатление он произвел на Маргариту. Та же трепела от малейшего прикосновения барона.

Компания перебралась в замок. Омрачало лишь одно обстоятельство: вся прислуга разбежалась. Ощутив чувство голода, Ксентрэй в поисках съестного решил обследовать кухню. Женщины же в это время изучали замок, заглядывая во все углы, и прихватывая с собой все, что попадало на их завидущие глаза.

Маргарита не отставала от своих новоиспеченных товарок в желании поживиться чужим добром. Она схватила серебряную цепочку и надела на шею. Люси вскипела:

– Дай, сюда! Тебе твой жених подарит! Мне она нужнее!

– Не отдам! Я возьму все, что захочу! – решительно заявила юная особа.

– Великолепно! А ты, прелестный ангелочек, умеешь постоять за себя! – одобрила Аделина, как самая старшая и рассудительная. – Не цепляйся к ней Люси. В дымоход она спускалась, а не ты. Пусть берет.

Женщины зашли в спальню, по всей видимости, она принадлежала старому хозяину, скончавшемуся от страха перед нечистой силой. Маргарита сразу же заметила, что над маленьким угловым камином висел странной формы череп.

– Это что еще за голова? – поинтересовалась Люси, как всегда, демонстрируя свое невежество.

– Люси, ну какая же голова, это череп. Странный… Может, зверя какого-нибудь… – задумчиво предположила Аньез.

– Несомненно, это череп дракона! – уверенно констатировала Маргарита. – Я читала о них и видела на картинках, уж очень похож!

– Все-то ты читала. Слишком, умная! – огрызнулась Люси. – Откуда здесь драконы?! Они давно все передохли!

– Разумеется, этот тоже давно вымер, но череп может очень долго сохраняться, – снисходительно объяснила Маргарита. – Кажется, я знаю, где мы! Это замок Дрейгон!

– И что? – в один голос спросили «дамы».

– Дело в том, что существует легенда, согласно которой первый владелец замка барон Фредерик де Монтуи победил дракона в этих местах. Он завладел его несметным богатством и построил замок, который назвал Дрейгон. Это произошло пятьсот лет назад, если не ошибаюсь, – отчеканила Маргарита, наслаждаясь произведенным впечатлением.

– Графиня, а если мне не изменяет зрение, то здесь нет никаких несметных сокровищ, – констатировала практичная Аделина. – Покойный потомок уж больно был скромен и, к тому же, явно вдовец. Даже обивка мебели вся вытерлась, какие уж тут несметные богатства! Да и не одна дама не потерпела бы такого скупердяйства.

– А вам не пришло в голову, что он их спрятал? – предположила Аньез.

– Ваше предположение весьма интересно и не безосновательно. Обычно в замке множество тайников, в которых хранят сокровища. Вряд ли нам удастся обнаружить их. Об их расположении знал только хозяин, а он, увы, мертв, – подытожила Маргарита.

– А мертв он по твоей милости! – взъярилась Люси, невольно представив, сколько добра пропадет замурованное в какой-нибудь в стене.

Женский мыслительный процесс был прерван шумом, по всей видимости, исходившим из кухни. Женщины устремились вниз и увидели, как Ксентрэй пытается извлечь из-под кухонного стола толстенную кухарку.

– Мамаша, зачем тебя понесло под стол? – удивлялся Ксентрэй.

– Так в замке черти, сударь! Все разбежались, а я спряталась… Тяжело мне бегать…

В этот момент появились Ла Гир и Кастельмар. Они поступили просто: общими усилиями сдвинули стол, и кухарка была освобождена. Женщина с трудом разогнулась, села на скамейку и долго не могла отдышаться. Затем окинула взглядом всю компанию и спросила:

– А кто вы такие, господа? Почему грязные? – указала кухарка на Кастельмара и Маргариту.

– Милейшая, так мы черти и есть! – пошутил барон.

– Вы черти, ха-ха! Вы, право, шутник, сударь! Что я не знаю, какие должны быть черти! А рога у вас есть?

Вся компания дружно рассмеялась.

– Да, твоя правда, рогов я пока не отрастил, – согласился барон. – Сделай-ка нам поесть и приготовь купальню.

Пока кухарка разогревала поздний ужин, он же – ранний завтрак, компания продолжила обследовать замок. Действительно, Аделина оказалась права: в замке царило сплошное скупердяйство. Одежда была изрядно изношенной и давно вышла из моды. Женских украшений почти не оказалось, вероятно, хозяин их продал по причине стесненных обстоятельств, а мужские – аляповатые, безвкусные, грубой работы на вид, выглядели малопривлекательно. Впрочем, «дамы» довольствовались и такой добычей.

Медные подсвечники, стоявшие на каминах и мебели, позеленели от времени. Серебряная посуда, в которой подала еду кухарка, давно не чистилась и потемнела.

Компания уселась за стол и чинно принялась вкушать пищу. Маргарита сидела напротив барона. Она нарезала жаркое мелкими кусочками и вилкой отправляла их в свой прелестный ротик. Смотреть на нее было сплошное удовольствие, несмотря на сажу на лице и декольте. Шарль и Маргарита словно затеяли негласную игру – кто съест кусочек аккуратней.

В это время Люси, сидевшая рядом с бароном, никогда не отличавшаяся хорошими манерами, чавкала, как поросенок, и ела без ножа. Ксентрэй сразу же обратил внимание на разительное отличие поведения Маргариты и Люси за столом. Просто раньше было не с кем сравнивать, так как в гарнизоне эталон женских изысканных манер отсутствовал.

Потон взял нож в правую руку, вилку – в левую и на личном примере пытался научить подругу правильно пользоваться приборами. Все его попытки, как и прежде, потерпели неудачу.

Маргарита сняла под столом туфельку и, продолжая аппетитно поглощать жаркое, направила свою стройную ножку между коленей барона, постепенно углубляясь, достигла его интимного места. Барон сначала встрепенулся, затем, поняв, что это шалости ангелочка, расслабился, и получал удовольствие. Вскоре маленькая проказница достигла цели. Барон поднялся из-за стола:

– Маргарита, как вы отнесетесь к совместному купанию?

Она, сгорая от нетерпения, поднялась из-за стола и проследовала за Шарлем.

– Осторожней с монашкой, барон! Смотрите, а то она вместо занятий любовью вам псалмы почитает! – напутствовала изрядно выпившая Люси.

Шарль и Маргарита вошли в просторную купальную комнату. Купальня, круглой формы, была сделана на итальянский манер и скорее напоминала небольшой бассейн патриция. Она представляла собой достаточно сложную конструкцию с медным дном, под которым в случае необходимости разводился огонь для нагрева воды.

После купания открывалось специальное сливное отверстие, и вода стекала по желобу. По окружности бассейна стояли многочисленные свечи.

Обстановка была романтической. Шарль понимая, что Маргарита смущена, разделся первым и погрузился в теплую воду. Девушка сняла медальон с миниатюрой жениха, украдкой поцеловала его, положила на мозаичный пол, скинула испачканное сажей платье, и резко, не раздумывая, погрузилась в бассейн. Она подплыла к Шарлю, но как вести себя дальше не знала.

Шарль, прошедший школу любвеобильных гасконских крестьянок, привлек Маргариту к себе и страстно поцеловал в губы. Она легко поддалась, вспомнив наглядный урок своей субретки и, расслабившись, обвила любовника ногами, полностью доверившись опытному партнеру. Наконец она познала, что такое быть с мужчиной. Когда все закончилось, уходить из бассейна ей не хотелось, и они еще долго предавались любовным ласкам. Идиллию прервал Ла Гир, слегка приоткрыв дверь:

– Эй, любовники, вы не одни! Мы тоже хотим смыть с себя грязь.

Они поднялись из бассейна и, накинув специально приготовленные простыни, направились в одну из комнат. Гордо шествуя мимо Люси, Маргарита услышала ехидное замечание:

– С почином, тебя ангелочек!

– Сделай такое одолжение, оставь ее в покое! – одернул Люси барон.

– Ах, простите, какая оскорбленная невинность! – продолжала ерничать Люси, пока Ксентрэй не поддел ее локтем в бок.

Маргарита проигнорировала выпады Люси, ей хотелось остаться наедине с Шарлем и пополнить свои любовные познания.

Вскоре ее желание осуществилось. Как только они вошли в комнату и закрыли дверь, Шарль освободился от простыни и помог то же сделать Маргарите. Единственная преграда упала к ногам девушки.

Шарль обхватил Маргариту за ягодицы, она слегка откинулась назад, и он принялся ласкать ее соски языком. У Маргариты возникло страстное желание:

– Возьми меня, Шарль… – пролепетала она, вспомнив слова Нинет, которые та говорила солдату Жану. В бассейне Маргарита действовала так, как требовали того обстоятельства, сейчас же она сама желала близости партнера. Шарль легко поднял девушку и отнес на распахнутое в ожидании любовников ложе.

Она же опять, вспомнив мимолетный урок Нинет, закинула ноги на Шарля, обхватив его с обеих сторон, они начали ритмично двигаться. В этот раз Маргарита испытала совершенно другие ощущения. Ей хотелось слиться с Шарлем в единое целое и не прекращать движения.

Она уже не контролировала происходящее, ее душа и разум пребывали в астрале и не желали спускаться обратно на землю. Обессилев после долгих любовных излияний, Шарль рухнул на Маргариту в изнеможении. Его подкупала и возбуждала невинность любовницы и подаренное ею «первенство ночи». Вскоре, насладившись друг другом, они уснули.

Маргарита проснулась первой. Солнце стояло высоко, время близилось к полудню. Она огляделась. Спальня, в которой они провели бурную ночь, к сожалению, выглядела бедно. Там, где должна размещаться драпировка, над изголовьем кровати и окнах, ничего не было. Постельное белье, на котором они возлежали, также, увы, оставляло желать лучшего.

Платье Маргарита забыла в купальне, к тому же оно было уже не свежим. Она достала из старого массивного сундука несколько нарядов времен «бабушкиной молодости» и примерила их. Видимо, богатство давно обходило Дрейгон стороной. Какие несметные сокровища нашел Фредерик де Монтуи, ей было непонятно, лучше бы он денег у дракона одолжил.

Извлеченные из шкафа наряды, сшитые из недорогих тканей, выглядели чистыми. Маргарита выбрала платье нежно-лимонного цвета.

Здесь же, на туалетном столике, стояла шкатулка, в которой девушка еще днем не обнаружила никаких украшений, зато лежали расческа и шпильки с отделкой из черепахового панциря. Она привела волосы в порядок, заколов на затылке шпильками и выпустив небольшие локоны над ушами. Маргарита ощутила приступ голода и решила спуститься на кухню.

…Аделина лежала в забытьи. Сердце болело, стесненность в груди требовали морального освобождения. Она всплакнула по безвременно ушедшему Робберу, стало немного легче, но сон не шел. На протяжении долгих лет, женщина привыкла делить ложе с капитаном наемников, поэтому заснуть в одиночестве она просто не могла.

Она спустилась в кухню и решила помочь кухарке приготовить завтрак. Сначала кухарка пыталась разговорить Аделину, затем, поняв, что проще вести разговор в одностороннем порядке, не закрывала рта.

Она поведала Аделине, что покойный хозяин рано овдовел, жена умерла родами. Родившийся мальчик был слабым и вскоре умер. С тех пор хозяин не женился и вел затворнический образ жизни. Потом настали нелегкие времена, пришлось заложить украшения жены и все ценные вещи, вернуть их так и не удалось. Постоянные междоусобные воины окончательно разорили хозяина, он уступил часть своих земель молодому воинственному соседу, распустил отряд и совершенно не выходил из гостиной, целые дни, проводя у камина. Он тихо умирал…

– А тут еще черти из камина полезли! Служанки прибегают, а он уже мертвый, только два черта стоят посреди гостиной! Вот страху-то… Все и разбежались. Кому мне теперь служить? Старая стала, ноги постоянно болят… – Причитала кухарка. – Хозяин хоть и не платил ничего, зато кров был над головой и кусок хлеба… А теперь, что делать, ума не приложу. А вы как здесь оказались, госпожа? – не унималась кухарка.

– Мы просто путники, очень устали и хотели попроситься на ночлег. Ворота замка были открыты, вот мы и вошли. Не волнуйтесь, кому служить найдется. Замок и оставшиеся земли захватит молодой предприимчивый барон, или герцог Савойский конфискует в пользу казны, а потом пожалует кому-нибудь, – объяснила Аделина, естественно, опустив, что они и есть те самые черти.

– И то, правда, госпожа.

Вошла Маргарита.

– Аделина, вы уже поднялись!

– Да, я толком и не ложилась.

– Я проголодалась и хочу что-нибудь съесть. – Маргарита оглядела кухню в поисках съестного.

– Конечно, госпожа, сейчас я вас накормлю. – Засуетилась кухарка и подала ей свежевыпеченные булочки с морсом. Маргарите показалось, что ничего вкуснее она в жизни не ела.

– Осторожно, Маргарита, будете объедаться мучным, растолстеете, и от вашей точеной фигурки не останется ничего. – Заметила Аделина.

– Наконец-то я смогу есть все, что захочу. Последние пять лет я ела только то, что положено по монастырскому уставу. Надоело!

Аделина смотрела на то, как юная девушка уплетала булочки за обе щеки и в ее стремлении к свободе и независимости, узнавала себя.

Она вспомнила, как умерла мать, ей тогда исполнилось всего девять лет. Отец, башмачник, известный на всю округу отличными башмаками и крутым нравом, недолго печалился без жены. Он женился второй раз на женщине, гораздо моложе себя. Мачеха всячески унижала Аделину и заставляла делать всю грязную работу. Наконец, когда у Аделины родился сводный брат, а затем через два года – сестра, жизнь стала в отцовском доме совершенно невыносимой. Когда Аделине исполнилось тринадцать, она ушла из дома, чтобы никогда не возвращаться, прихватив с собой все сбережения отца.

Она долго скиталась, всякое пришлось пережить, обидеть беззащитную девчонку проще всего. После нескольких лет скитаний она попала в Невер и встретила Роббера де Флока, отбившего ее у солдат. Роббер был молод, красив, храбр и беден, как все разорившееся дворяне, имел огромное желание разбогатеть. Аделина полюбила молодого наемника, с тех пор они не расставались. Разлучила их только смерть, ее, увы, никто не может избежать. Сердце Аделины сжалось от боли…

Воспоминания Аделины были прерваны появлением Ла Гира и Аньез. Они прекрасно выспались на широкой кровати и пребывали в хорошем расположении духа. Увидев свежие булочки на столе, они накинулись на них, будто неделю не ели.

– Да, мамаша, не зря мы тебя вытащили из-под стола! – одобрил Ла Гир выпечку кухарки.

Следующим появился Шарль. Он сразу же подсел к Маргарите и присоединился к завтраку. Они насытились и удалились обратно в комнату, интригующе шепчась и посмеиваясь.

– Вы только посмотрите, как юная графиня задела нашего барона! Наверное, в постели хороша, раз и утром есть желание. – Позавидовал Ла Гир.

– А что тебе мешает, дорогой? Я всегда готова… – Аньез прильнула к нему.

– Ах, Аньез… Не мешает мне ничего. Просто у нас с тобой нет самого главного, чего у них в избытке…

– И чего же?

– Молодости, моя драгоценная!

Аньез фыркнула.

В дверях появился Ксентрэй, а затем и Люси, как всегда опухшая и лохматая. Кухарка быстро поставила перед ними свежую партию выпечки. Люси, постоянно цеплявшаяся ко всем не могла предаться любимому занятию, так как была в полном изнеможении от избыточно выпитого вечером вина.

Она сидела за столом, подперев голову рукой, и вяло жевала. В конце концов, она упала на стол с торчавшей изо рта булочкой и заснула.

Ксентрэй выгреб ее из-за стола и, подхватив привычным движением, отнес в спальню. Ла Гир и Аньез видавшие Люси еще не в таком живописном виде, продолжали завтрак, не обратив на нее никакого внимания.

День прошел в полном безделье – только и знали, что ели, пили и занимались любовью. Аделина, не имея партнера, да и не очень стремясь к этому, помогала кухарке. Ужинать у компании не было сил, в течение дня и все так постоянно спускались на кухню. Спать улеглись далеко за полночь…

Шарль заснул, обняв свою подругу. Вдруг во сне он увидел старую Итриду, она говорила: «Вставай молодой барон, не до сна… Волан рядом…»

Шарль встал, повинуясь ее приказу. На стене играли отблески огня. Выглянув в узкий проем окна, он и увидел многочисленные огни в форме полукольца недалеко от замка. И это полукольцо постепенно смыкалось – скоро замок будет окружен людьми де Волана. В голове у барона мелькнула единственная мысль: «Ищут Маргариту…»

Шарль быстро оделся, завязал трофеи в покрывало, внутренне он был готов к подобному исходу событий. Тихо, пытаясь не разбудить Маргариту, вышел из спальни. Он заглянул в соседнюю комнату к Ла Гиру.

– Вставайте, к замку приближается отряд де Волана, они ищут Маргариту. Срочно уходим. Я выбираюсь через камин, вокруг замка могут быть люди виконта. Жду вас у излучины реки в лье отсюда. Может быть, повозка еще уцелела.

Ла Гир быстро вскочил, сон как рукой сняло. Веселое приключение закончилось, надо было уходить, и как можно быстрее.

Шарль спустился по веревке со стены замка. Круг огней смыкался. Еще немного и отряд де Волана достигнет замка. Через полчаса барон достиг излучины реки, удивительно, но повозку никто не тронул, видимо отряд пошел мимо.

Лошади мирно паслись и щипали траву, складывалось впечатление, что животные уходить никуда не собирались и ждали именно барона. Он взял лошадей под уздцы и запряг в повозку. Все было готово. В этот момент появились Ла Гир, Ксентрэй и женщины. Каждый из них нес по узлу, прихватили, что смогли.

– Быстро – в повозку! – скомандовал барон.

Все беспрекословно подчинились, взобравшись в повозку и побросав в нее узлы. Ла Гир, как заправский кучер, хлестнул отдохнувших лошадей кнутом, они рванули изо всех сил и понеслись прочь по направлению к Бургундии, оставляя позади себя замок Дрейгон. Сердце Шарля сжималось от тоски, нежная Маргарита пленила его. Жаль, что романтическое приключение закончилось так быстро…

Маргарита проснулась от шума, она встала и машинально накинула на себя пелисон[51], видимо, принадлежавший когда-то хозяйке. Шарля в спальне не оказалось, и она решила, что мужчины устроили потасовку. Девушка открыла дверь с твердым намерением призвать их к порядку.

Перед ней, словно из-под земли вырос солдат.

– Господин, здесь какая-то девушка! – прокричал он.

Маргарита растерялась и не знала, что делать. Единственное, что пришло ей в голову, посильнее запахнуть пелисон. Раздалось бренчание лат, в коридоре появились два рыцаря. Один из них снял барбют[52]. Маргарита обомлела, вне всяких сомнений перед ней стоял сам виконт де Волан. Она узнала его, благодаря миниатюре на подаренном медальоне. Догадку подтвердил герб, изображенный на темно-синем сюрко[53], облачавшем графа поверх лат.

Маргарита обмякла и начала падать, собираясь лишиться чувств. Виконт ловко подхватил свою невесту, ее пелисон распахнулся, обнажив прелестную девичью грудь.

Маргарита была настолько хороша в оригинале, что ему было уже все равно, что с ней случилось за время похищения. Виконт возжелал невесту с первого взгляда и скрылся в спальне. Оруженосец, сообразив, в чем дело, занял позицию около двери с твердым намерением никого не впускать.

Глава 9

Через три дня повозка, управляемая Ла Гиром, прибыла в Безансон. Все были рады, что добрались целыми и невредимыми. Для банкира Половичинни стало полной неожиданностью появление друзей почти в полном составе. Тем более что свою долю де Флок завещал Аделине, и она знала об этом. Ничего не поделаешь, пришлось ему раскошелиться и вернуть все салю сполна, да еще и проценты с оборота, хоть и небольшие, но все же деньги.

Ла Гир, Ксентрэй и женщины не оставили мысли открыть приличную харчевню и занялись воплощением своего плана. Кастельмара одолевала тоска, он сам не знал, чего хотел. Хотя одного он хотел точно и был полностью уверен в своем желании – Маргариту. Любовь, увы, – не болезнь, травами не излечишься…

Он забрал свои золотые у банкира, размышляя, чем бы ему заняться: Безансон заняли регулярные войска герцога, наемникам места, увы, не нашлось. Шарль размышлял: «Деньги можно прожить, а что потом? Опять – в наемники? Конечно, жизнь бригандов полна романтики и montes auri polliceri[54], но с какой стороны посмотреть: Робберу де Флоку на небесах, наверное, так не кажется…»

В одно прекрасное осеннее утро барон де Кастельмар простился с друзьями и направился в Невер, дабы присоединиться к бригандам графа Неверского. Эта версия была для друзей, сам же он в глубине души осознавал, что решил проделать столь не ближний путь ради встречи с Маргаритой. Хотя барон отчетливо сознавал, что Маргарита, наверняка уже не только де Дюфур, но – и де Волан.

Путь от Безансона в Невер был весьма далек, да и торопиться барону было некуда. После двухдневного пути, он ехал, как обычно, предаваясь размышлениям о жизни, ее смысле, потерянной любви, не найденном богатстве и так далее в таком же духе. Неожиданно, на дороге, средь бела дня, он увидел, как двое бандитов пытаются ограбить приличного торговца, следовавшего, по всей видимости, в Невер.

Шарль трезво рассудил, если он поможет бандитам, то возможно, завладев повозкой торговца, они попытаются убить и его, дабы не делить добычу. Если же поможет торговцу, из последних сил защищавшему свою жизнь и имущество, то совершит богоугодное справедливое дело.

Возможно, спасенный торговец его наградит и наймет в качестве охранника. Шарль выбрал богоугодное дело. И через пять минут бандиты истекали кровью и молили о пощаде.

– Благодарю вас, благородный сеньор! – у торговца был легкий итальянский акцент. – Вы оказали мне огромную услугу. Вы спасли мне жизнь. Могу ли я узнать ваше имя?

– Я барон Шарль де Кастельмар.

– Честь имею представиться – Мацетти, торговец тканями. Вы следуете в Невер?

– Да, вы абсолютно правы. Хочу наняться в бриганды графа.

– О, тогда, может быть, благородный сеньор окажет мне еще одну услугу – сопроводите меня до Невера. Я вас щедро награжу за хлопоты. Десять золотых флоринов вас устроят? – скромно предложил торговец.

Шарль несколько оторопел от такого предложения и сразу же согласился. Его кошелек не был пуст, но для десяти золотых флоринов там место найдется.

Весь оставшийся путь барон и торговец проделали вместе без осложнений. За время пути Шарль узнал, чем французские шелка и шерстяные ткани отличаются от итальянских, как определить качественную ткань от дешевой подделки, и смог бы вполне преподать урок любой практичной даме.

В Невер они прибыли ближе к полудню. Шарль огляделся, Невер был гораздо больше и населеннее Безансона, жизнь в городе кипела.

– Барон, вы не передумали присоединиться к бригандам графа? – поинтересовался Мацетти на прощание.

– Нет, не передумал.

– Тогда найдите, Валери Сконци, он мой земляк-туринец, осел в Невере уже давно. Он как раз вербует в бриганды и часто бывает в харчевне «Золотой гусь».

Они простились, Мацетти расплатился, как и обещал, и каждый последовал своей дорогой. Шарль подъехал к харчевне «Золотой гусь», спешился и привязал лошадь к коновязи.

«Золотой гусь» показался ему на первый взгляд вербовочным пунктом наемников. Некий человек, похожий на итальянца, разговаривал с крепкими молодыми людьми, расписывая им прелести жизни наемника. И, как принято в таких случаях, обещал им montes auri polliceri[55]. Шарль послушал излияния вербовщика и усмехнулся, уж он-то все эти прелести испытал сполна, а золотые горы потерял сразу же, так и не найдя их.

Барон подсел за столик к итальянцу.

– Сударь, вы господин Сконци?

– Да, вы не ошиблись. Я – Валери Сконци вот уже почти срок лет Божьей милостью. Чем могу служить, сударь? – итальянец вопросительно взглянул на Шарля.

«Какие глаза, так и лезут внутрь тебя», – отметил барон.

– По дороге в Невер я познакомился с Мацетти, торговцем тканями, и оказал ему некоторую услугу. Он был столь любезен, что посоветовал обратиться к вам по поводу вербовки в бриганды графа Неверского.

– Да, да, Мацетти мой давний друг и земляк. Прошу вас, сударь, расскажите немного о себе… – итальянец все так же буравил Шарля взглядом, видимо, у него выработалась профессиональная привычка.

– С превеликим удовольствием! Я, барон Шарль де Кастельмар, из Гаскони, девятнадцати лет от роду. Служил в бригандах герцога Бургундского, участвовал в осаде Гаттинары. На этом мой послужной список заканчивается.

– Ну и это немало, поверьте, барон. Гаттинару бургунды взяли, насколько мне известно, отличился бриганд капитана де Флока. Другое дело, что виконт Понтремоли повел себя недостойным образом. Хорошо, такие люди, как вы, нам нужны. Я беру вас капитаном седьмого бриганда, несмотря на вашу молодость, с содержанием два салю в месяц. Ведь вы служили у Роббера де Флока, не правда ли? – Сконци впился черными глазами в Шарля.

– Да, у капитана де Флока, земля ему пухом… – подтвердил барон, пытаясь припомнить, когда же он упоминал об этом.

Кастельмар подписал договор на три года, не задумываясь. Через четверть часа он уже располагался на новом месте в гарнизонной крепости. Потекли дни, похожие друг на друга…

Вскоре вновь сформированные бриганды выступили в Шампань, которая пыталась обрести независимость, поход оказался непродолжительным, мятежные области присмирели почти тотчас же, как на землю Шампани вступили бургунды. Наемников-бургундов боялись, как огня. К сожалению, поход не принес им ожидаемой добычи.

Капитан де Кастельмар храбро сражался и проявил себя с наилучшей стороны воина и командира. По окончании похода, он получил денежное вознаграждение за проявленную отвагу при взятии Лангра.

У барона сложилось впечатление, что за ним зрит тайный глаз, которому известно все. Впрочем, это было только предположением, и капитана де Кастельмара вполне устраивала новая служба.

Подчиненные боготворили молодого капитана и беспрекословно выполняли все его приказы. Разве можно ослушаться героя Гаттинары? Откуда стали известны такие подробности, барон не мог даже предположить, ведь об этом знали только друзья, а они пребывали в Безансоне.

Затем бриганды отправились в поход, дабы усмирить мятежный Осер, пытавшийся отделиться от Бургундии и перейти под корону дофина Карла VII, обещавшего городу дополнительные вольности и снижение налогов.

Семь лет постоянных походов в Шампань и Лотарингию пролетели незаметно, в Невер бриганды возвращались лишь для небольших передышек.

Все это время барон не видел Маргариту и старался не думать о ней, недостатка в женщинах он не испытывал и постепенно начал ее забывать.

Затем вновь обострились англо-французские отношения. Капитан де Кастельмар со своим бригандом был переведен в английский гарнизон в Труа, который держали англичане на французской территории вот уже десять лет. Валери Сконци отправился в Компьен.

ЧАСТЬ 2 Две Жанны

Глава 1

Jam redit et vigro!

Вот уже Дева грядет!

Селение Домреми располагалось в бальянже[56] Бассиньи на берегу реки Маас, почти у границы с Лотарингией, подвластной Бургундии и подвергалось постоянным набегам мародеров. Погибали люди, угонялся скот, грабились и сжигались дома.

Жанна, когда ей было одиннадцать лет, чудом осталась жива после такого налета. Мать спрятала ее в специальном лазе, расположенном в плетеной перегородке дома.

Из своего укрытия девочка видела, как ее сильный отец Жак Лассуа пытался защитить домашнее имущество, как ее мать и старшая пятнадцатилетняя сестра были изнасилованы и убиты.

После надругательства и грабежа мародеры подожгли дом. Опять же случилось чудо и, Жанна, задыхаясь, выбралась из огня. Она пролежала обессилившая, без сознания два дня, пока сестра матери, также уцелевшая в этом кошмаре и потерявшая мужа, нашла ее. С тех пор они жили вместе, и Соланж Роме, так звали сестру погибшей матери, считала Жанну своей дочерью.

После этого потрясения Жанна стала не по-детски задумчивой. Когда Жанне исполнилось четырнадцать лет, ее начали посещать видения. С ней разговаривал архангел Михаил[57], который велел ей хорошо себя вести и чаще ходить в церковь. Однажды святой явился в виде воина и сказал Жанне: «Иди на помощь французскому королю и верни ему королевство». Часто девочка общалась со святыми Екатериной и Маргаритой, которые также говорили о том, что она должна пойти на помощь королю.

Жанна любила уединяться, часто уходила в лес или просто бродила по окрестным крестьянским полям. Однажды, когда Жанне исполнилось семнадцать лет, она пропала. Соланж обыскала все селение, прилегающий лес и поле. Когда она окончательно отчаялась найти дочь, девушку привел священник из соседнего села Гре.

Выяснилось, что Жанна отправилась в церковь Нотр-Дам-де-Бермон, но, не дойдя, до ворот буквально несколько шагов, упала – начался припадок падучей. Соланж ничего не слышала от сестры о припадках Жанны и сама ни разу не была свидетелем их проявления, поэтому решила, что это – последствие испуга, который пережила девочка во время налета мародеров.

Священник, отец Бернар, пожалел хрупкую голубоглазую девушку и посоветовал почаще посещать церковь.

Вскоре Жанна пришла в церковь, чтобы исповедаться отцу Бернару. Священник был поражен точностью, с которой девочка описала архангела Михаила. Ибо подобное описание можно было прочесть только в теологических книгах, которых в селении Домреми просто не было, да и Жанна, как все крестьянские дети, не умела читать и писать.

Отец Бернар, озадаченный видениями Жанны, задался вопросом: а если они действительно имеют божественное происхождение? Священник вспомнил пророчество Мерлина, укоренившиеся в умах французов. Оно гласило: Францию от врагов спасет невинная дева. Отец Бернар как истинный католик, поверил Жанне и рассказал ей о пророчестве.

Жанна, наделенная пылкой душой, осознала свое предназначение и не могла больше оставаться в Домреми. Девушка была полна решимости добраться до дофина Карла, и рассказать ему о своей божественной миссии.

Наконец через три года Жанне удалось осуществить задуманное, она покинула дом, ничего не говоря матери, и отправилась в ближайшую крепость Воленкур.

Путешествие до крепости заняло целый день. Жанна шла пешком по безлюдной дороге, но совершенно не боялась, ибо уверовала – Бог все видит и поможет ей достичь цели.

Вечером в лучах заходящего солнца девушка увидела крепость, которая являлась форпостом местного значения и располагалась в излучине реки Маас. Жанна подошла к воротам и постучала медным кольцом. Из смотрового оконца выглянул солдат и, увидев девушку, путешествующую в одиночестве в такое-то неспокойное время, когда по всем дорогам рыщут банды мародеров – сильно удивился.

Пожилой солдат открыл ворота и впустил путницу.

– Откуда ты, дитя, и почему одна? – поинтересовался он.

– Я – Жанна Лассуа-Роме из Домреми, сударь. Следую к дофину Карлу. Я хотела бы попросить охрану, потому как до Буржа далеко и небезопасно.

Солдат удивился ответу крестьянской девушки и тому, как она уверенно держалась. Неожиданно у него мелькнула мысль: вдруг она лазутчица? И выполняет тайную миссию, выдавая себя за крестьянку?

– Идемте, мадемуазель, я провожу вас к капитану Бодрикуру, – сказал солдат, стараясь быть вежливым.

Он провел Жанну по узким лестницам в дозорную башню, где располагался капитан. Жанна послушно последовала за солдатом.

– Господин капитан, осмелюсь вас отвлечь… К вам девушка… Юная особа утверждает, что следует к дофину в Бурж.

Бодрикур нехотя оторвался от чтения письма и взглянул на Жанну. Смерил ее взглядом и скептически спросил:

– Ответь мне правду и не лги: зачем крестьянке понадобился дофин? – недовольным тоном спросил он.

– О, сударь, у меня и в мыслях не было желания солгать! – с жаром заговорила девушка. – Я слышала Глас Божий, и потому должна пойти к дофину и сообщить нечто чрезвычайно важное. Помните ли вы пророчество Мерлина о том, что невинная Дева спасет истекающую кровью Францию?

Бодрикур крякнул и удивленно воззрился на визитершу.

– М-да… с памятью у меня все в порядке. – Подтвердил он. – Я помню эту сказку, россказни менестрелей[58]. Полагаю, не иначе как, ты и есть та самая Дева. Я правильно тебя понял? – Девушка кивнула. – Ха-ха!!! – капитан рассмеялся. – Ничего более веселого не слышал в своей жизни!!! Вот уж не думал, что доживу до пятидесяти лет, и ко мне явится спасительница Франции в крестьянском платье. И чем все это время занимались солдаты и рыцари? А, ждали невинную деву!!!

Однако, несмотря на скептицизм капитана, пожилой солдат смотрел на Жанну с явным восхищением.

– Осмелюсь возразить, господин капитан… – робко начал солдат. – А вдруг, она и есть Дева из пророчества?.. Позвольте проводить ее до Буржа, а там люди дофина разберутся, правду она говорит или обманывает.

– Гийом, опомнись! – вскипел капитан, однако взяв себя в руки, поразмыслил и добавил: – Ладно, раз тебе так хочется поиграть в пророчество, отвези ее к дофину. Кстати, он – не в Бурже, а рядом – в замке Шинон. И если вас казнят вместе, как мошенников, не обижайся, что я тебя не предупредил. Да, и переоденьте ее в одежду воина, не поедет же она верхом в крестьянском платье! Господи, до чего я дожил! Прости меня, Господи… – капитан Бодрикур осенил себя крестным знамением.

Солдат тотчас исполнил приказание капитана и подобрал девушке мужскую одежду. Жанна облачилась, подобно оруженосцу: в легкую короткую куртку-пурпунэ и длинные чулки, шоссы. Затем она надела на голову шерстяной капюшон-воротник, шаперон, накинула на плечи теплую ватную куртку-робе. Одежда пришлась впору, не считая излишне свободной ватной куртки.

Гийом, так звали старого солдата, был сражен красотой девушки. Чудесным образом крестьянка преобразилась и смотрелась как сказочная дева-воин, голубые глаза горели неистовым огнем веры в правое дело. Гийом и Жанна вышли во внутренний двор замка. К ним подошел Жан де Новеленпон, по прозвищу Жан из Меца.

– Гийом, это и есть та юная дева, что следует к дофину? – спросил Жан, внимательно разглядывая девушку. Та нисколько не смутилась и ответила:

– Да, сударь, я следую к дофину Карлу. Я пришла сюда, чтобы молить Роббера Бодрикура о помощи – проводить меня к дофину, но он не обратил внимания на мои слова. И все же мне нужно, чтобы до середины Великого поста я была у дофина, даже если мне пришлось бы ради этого стереть ноги до колен. Поистине никто на свете – ни короли, ни герцоги, ни кто-либо другой не спасет Французское королевство и не поможет ему. Никто, кроме меня! Я предпочла бы прясть рядом с матерью, как подобает девушке моего возраста, но провидение требует, чтобы я сделала то, что хочет мой Господин.

Жанна находилась в состоянии душевного подъема, она верила в свое призвание и эта вера наделяла ее внутренней силой и искренним даром убеждения. Жан с восхищением воззрился на крестьянку.

– Кто же твой господин? – поинтересовался Жан.

– Бог! – не колеблясь, ответила Жана.

Шевалье де Новеленпон проникся доверием к словам девушки и ощутил прилив необъяснимого чувства благоговения и восторга. Обитатели замка Воленкур, ставшие свидетелями этого разговора, не сомневались – перед ними Дева, которая спасет Францию от гибели. Через час Жанна, Гийом и шевалье де Новеленпон покинули Воленкур и отправились в Шинон.

* * *

После того как Жанна в сопровождении охраны оставила Воленкур, предусмотрительный капитан Бодрикур отправил срочную депешу с нарочным в Орлеан графу Жану Дюнуа, внебрачному сыну Людовика I, герцога Орлеанского, и Мариетты д’Энгиен. А до получения графского титула де Дюнуа, его просто называли Бастардом Орлеанским.

Сначала Жан воспитывался в семье своего отца, затем – вместе с дофином Карлом.

Граф Дюнуа возглавлял гарнизон Орлеана и имел влияние на Карла, который часто прислушивался к прозорливым советам графа. В депеше капитан писал:

«Досточтимый граф Дюнуа!

Смею сообщить Вам ошеломительную новость. Третьего дня этого месяца, сентября 6928[59] года во вверенный мне Вашей светлостью гарнизон явилась некая Жанна из местного селения Домреми. Она попросила у меня охрану для следования в Шинон к дофину Карлу. Жанна поведала мне, что слышит божественные голоса, которые призывают ее спасти разоренную Францию и помочь дофину в борьбе против англичан. Она называлась Девой из старинного пророчества Мерлина. Эту сказку знает каждый ребенок, и я не буду утомлять Вас ее повторением.

Я счел сию девицу ненормальной и сумасшедшей и хотел отказать ей в провожатых. Однако, смею заметить реакцию жителей Воленкура на появление этой крестьянки – они были абсолютно уверены, что та говорит правду и является той самой Девой из пророчества.

Жанна из Домреми отправилась в Шинон в сопровождении солдата и шевалье де Новеленпона, моего помощника, пребывавшего до того дня в полном здравии и рассудке. Но после общения с девушкой, шевалье уверовал в ее божественное предназначение и сам вызвался сопровождать ее до Шинона. Сия девица имеет влияние на умы людей своей твердой убежденностью и верой. Излагаю все эти факты для того, чтобы вы приняли меры, если посчитаете таковые необходимыми.

Капитан Роббер Бодрикур».

Граф Дюнуа получил депешу через пять дней после отправки и не придал сообщению особого внимания, посчитав подозрительность и бдительность капитана Бодрикура излишней. Однако через пару дней по Орлеану поползли слухи о появлении Девы из пророчества Мерлина.

Ситуация складывалась непростая, англичане продвигались к Орлеану, Франция была обескровлена как в плане людских ресурсов так и финансовых. При таком стечении обстоятельств граф Дюнуа не мог покинуть Орлеан и доложить дофину о происходящих волнениях в умах подданных.

Он послал дофину письмо, в котором повторил все, что узнал из депеши и выразил пожелание:

«Хотелось бы, чтобы Вы, сир, задумались над данной ситуацией и использовали ее в свою пользу. Потому, как смею Вам заметить, уровень патриотизма в войсках весьма низок, а шотландским наемникам нечем платить. Сделайте из Девы символ объединения Франции, пусть за ней пойдут люди, неважно, что она простая крестьянка, важна цель и ее достижение…»

Через два дня после отправки письма в Шинон, англичане осадили Орлеан и начали строить деревянные укрепления. Жителей Орлеана охватила паника, надежды на помощь не было. В самом гарнизоне города царили упаднические настроения. Французы боялись покидать пределы города и дать отпор англичанам, предпочитая отсиживаться за крепостным стенами.

В то время как гонцы скакали по опасным дорогам Франции, Жанна продолжала свой путь в сопровождении Гийома и шевалье в Шинон. Везде, где бы она ни появлялась, ее ждали и были готовы к встрече. Жанне верили не только простые люди, но и дворяне, предоставлявшие ей ночлег и отдых. Каждый мечтал взглянуть на нее и прикоснуться к ее одежде.

Жанна и ее добровольные телохранители ехали одиннадцать дней, преодолев сто пятьдесят лье[60] большей частью по неприятельской территории. Передвигались они по проселочным дорогам, объезжая города с бургундскими гарнизонами, стараясь избежать встречи с многочисленными разбойничьими шайками мародеров, бродившими повсюду.

Зима выдалась мягкой, и весна наступила рано, Жанне и ее сопровождению приходилось переправляться вброд через вздувшиеся реки. Так они пересекли Восточную Шампань и Бургундию, переправлялись через Марну, Об, Сену и на восьмой день вступили в пределы Буржского королевства. Первым городом, через который открыто проехала Жанна, был Жьен.

Жанна мужественно переносила все тяготы дороги, отказывалась лишний раз остановиться для отдыха. Она торопилась в Шинон. В дороге она была немногословна, ела мало, пила еще меньше.

Под ее прекрасными глазами легли темные тени от постоянного напряжения и усталости. Шевалье восхищался стойкостью девушки и несокрушимой верой в свое предназначение.

За время путешествия в Шинон он страстно полюбил ее, полностью сознавая несбыточность своих надежд. Для шевалье взаимность стала не важна, главное – быть рядом с Жанной и охранять ее. «Когда-нибудь война закончится, Франция встанет с колен, и вот тогда мои мечты осуществятся, а сейчас – вперед, в Шинон», – думал Жан.

Последнюю остановку перед Шиноном Жанна и ее спутники сделали в аббатстве Сент-Катрин-де-Фьербуа. У аббатства была особая слава. Существовало поверье, что святая Екатерина покровительствует воинам, вернувшимся домой на родину. Многие из участников Крестовых походов совершали паломничество во Фьербуа и оставляли там свое боевое оружие и доспехи, отдавая дань святой Екатерине.

Глава 2

В королевской семье Карл VII[61] был пятым сыном и одиннадцатым ребенком. Детство он провел при дворе своей матери Изабеллы Баварской[62], который славился интригами, расточительством и любовью к роскоши. Изабелла, любвеобильная натура, постоянно меняла фаворитов, что впрочем не волновало ее венценосного слабого супруга Карла VI Безумного[63], не имевшего сил не только править, но и уделять внимание красивой молодой жене. Но Карл VI отнюдь не всегда страдал безумием…

В семнадцать лет он был статным и сильным юношей, способным сломать руками подкову. Совет регентов (состоявший из дядьев юного короля) принял решение: молодому королю пора жениться. В качестве невест ему были предложены принцессы: лотарингская, ланкстерская, австрийская и баварская. Совет регентов отверг кандидатуру англичанки, склонялись к дочери герцога лотарингского. Герцоги Беррийский и Бургундский отдали предпочтение немецким принцессам, считая, что такой брак будет выгодным с политической точки зрения и Франция обретет сильного союзника против англичан.

Вскоре ко всем принцессам были направлены художники, дабы запечатлеть их прекрасные лики и затем представить взорам регентов и Карла VI. Самым удачным оказался портрет Изабеллы Баварской. Молодой король проявил характер и настоял на том, что лично желает увидеть Изабеллу, ибо ему предстоит провести с ней в любви всю жизнь.

Для удовлетворения желания молодого короля была устроена специальная встреча в Амьене, куда по официальной версии прибыли для поклонения святым мощам Карл и Изабелла, предполагаемая невеста. Король увлекся немкой с первой же встречи и приказал регентам готовиться к свадьбе. Свадьба состоялась в Амьене, здесь же Изабелла была коронована.

Довольно скоро короля постигло разочарование. Его супруга оказалась особой несдержанной, чрезмерно пылкой и любвеобильной. Так, что ее гарем насчитывал по несколько любовников одновременно. Карл не остался в долгу и обзавелся фавориткой.

Первый приступ безумия произошел с королем спустя восемь лет, когда Изабелла устроила бал-маскарад в честь свадьбы одной из своих фрейлин, овдовевшей несколько лет назад.

По бытовавшим обычаям, накануне свадьбы, вторично выходившей замуж вдовы, устраивался шуточный бал. Гости рядились в нелепые костюмы и всячески дурачились. Король явился на маскарад в сопровождении близких друзей – все как один в костюмах дикарей. Костюм представлял собой льняной мешок, обмазанный воском, с приклеенной к нему растрепанной пенькой, изображавшей шерсть.

Во время танцев костюм одного из дикарей случайно загорелся от свечи, а так как был пропитан воском, то вспыхнул мгновенно и огонь перекинулся на его сотоварищей – пламя пожирало одного дикаря за другим. Гости в панике бросились бежать из зала. Один из гостей, граф де Фуа, поспешил на помощь королю, наряд которого уже занялся огнем. Однако, герцогиня Беррийская опередила графа, повалив короля на пол, и сбив пламя своими многочисленными юбками.

В результате неудачного маскарада многие гости получили сильнейшие ожоги и вскоре скончались.

От пережитого шока рассудок короля помутился. Несколько дней он провел в постели под наблюдением лекарей, не узнавая никого вокруг. Он уверял лекарей, что никогда не был королем, не женат и не имеет детей. Очень раздражался, когда к нему пыталась подойти королева Изабелла, требуя убрать из его покоев женщину, которая за ним следит.

По всей Франции служили мессы во имя спасения короля. Изабелла и министры были крайне обеспокоены состоянием здоровья Карла. Со временем болезнь отступила, но за королем укрепилось прозвище Безумный.

В последующие годы жизни приступы безумия сменялись просветлением, когда ничто не напоминало о болезни. Король даже занимался государственными делами. Затем приступы становились все тяжелее и продолжительнее, во время которых Карла VI изолировали в собственной резиденции.

* * *

У Карла VII было четверо родных братьев, однако все они умерли в юности, оставив ему большое наследство в виде титулов.

Когда дофину исполнилось восемнадцать лет, король Карл VI Безумный (незадолго до своей смерти) под влиянием двора и Изабеллы Баварской отменил его право на Французскую корону. Изабелла открыто утверждала, что Карл – незаконно рожденный ребенок и не имеет право на трон. Своим наследником безумный король провозгласил Генриха VI Английского, тем самым окончательно вверг королевство в хаос.

Изабелла не поддержала сына, а напротив примкнула к вражескому стану, тем самым поселив в душе молодого дофина сомнения и неуверенность в себе, несмотря на то, что тот в юности отличался храбростью и стремлением к лидерству.

Не найдя поддержки у развратной матери, разочарованный и подавленный дофин покинул Париж. Воспользовавшись покровительством герцогини Иоланды Арагонской, номинальной королевы четырех королевств: Арагона, Сицилии, Иерусалима, Неаполя (реальными ее владениями были графство Анжу и Прованс), он укрылся в ее анжуйской резиденции Сомюр. И вскоре женился на Марии Анжуйской, дочери Иоланды и Людовика II Анжуйского[64] ныне почившего в Бозе. Прозорливая герцогиня возлагала большие надежды на зятя и не сомневалась, что он будет править Францией. Она была преисполнена уверенности, что дофин не унаследовал безумия Карла VI, ибо знала о его истинном происхождении из уст самой Изабеллы.

Но дофин – не единственный плод любви Изабеллы Баварской. От связей любвеобильной королевы с ослепительным красавцем маркизом де Труа[65] у королевы родилась дочь, которую назвали Жанной.

Жан Дюнуа – Бастард Орлеанский, также сын королевы, впоследствии блистательный полководец, воспитывался вместе с Карлом VII. Мальчики постоянно предавались совместным шалостям и забавам, чему способствовала небольшая разница в возрасте.

К ним с удовольствием присоединялась Жанна. Девочка была прехорошенькой: большие серые глаза, дивные каштановые локоны… Но при ангельской внешности, характер у нее был явно не девичий. В компании своих братьев, именно Жанна выступала заводилой, а уж если, где-нибудь набедокурить, так в этом ей не было равных. Карл обожал сводную сестру и втайне мечтал на ней жениться, когда вырастет.

Когда Жанне исполнилось двенадцать лет, ее отдали на воспитание в семью благородных, но бездетных д’Арков из местечка Дешан.

Приемные родители обожали свою дочь и старались сделать для нее все, что в их силах. Карл и Жанна постоянно переписывались, но ничего не могло заполнить пустоту после отъезда Жанны, дофин тосковал по сестре. Из писем Жанны он узнал о ее новом увлечении – верховой езде и охоте в компании приемного отца.

После смерти Карла VI, Францию вновь разрывала война, англичане в очередной раз захватили Аквитанию и осадили Париж, Бургундия завоевала Шампань и Лотарингию. Молодой дофин вынуждено перебрался в Шинон, где по-прежнему ощущалось сильное влияние Изабеллы Арагонской. Франция разделилась на две части – северную, с английским наследником младенцем Генрихом VI в Париже, и южную, ниже Луары с центром в Бурже и резиденцией в Шиноне. Вскоре сюда прибыла из Сомюра его супруга Мария Анжуйская (не забыл Карл и о своей фаворитке Агнесс Сорель), его любимая теща – Иоланда Арагонская с многочисленной свитой.

Иоланда Арагонская, умная и прозорливая женщина, оказала огромное влияние на своего зятя. От нее Карл научился терпению, выдержке и осторожности в принятии политических решений.

Его жена Мария не была красива и умна, как ее мать, хотя и не лишена привлекательности, особенно поражали ее темные крупные испанские глаза с поволокой. Но не более того, мудрых советов она дать своему супругу не могла, и он все больше тосковал по сестре. После пяти лет супружества, Карл и Мария жили каждый своей жизнью, соблюдая лишь придворный этикет.

Все это время Карл, не переставал переписываться с любимой сестрой, узнав о ее помолвке с достойным дворянином, а вскоре – и о смерти приемных родителей, которые и были инициаторами помолвки.

После смерти родителей Жанна не торопилась замуж и всячески оттягивала это событие. У нее появилось новое увлечение – фехтование и владение мечом. Она продолжала охотиться в своих обширных владениях, и казалось, совсем забыла об обещании, данном де жениху.

Иногда дофин ловил себя на мысли, что увлекся Агнесс Сорель, фрейлиной Изабеллы Арагонской лишь потому, что та чем-то напоминала ему сестру. Он всячески благоволил к Агнесс. При дворе ее прозвали Дамой де Боте за необычайную красоту, а после того как дофин подарил своей возлюбленной замок Боте-сюр-Марн – Дамой де Боте-сюр-Марн.

Иоланда прекрасно знала о связи своего зятя с фрейлиной и никогда не высказывалась по этому поводу. Она отчетливо понимала, что Карл не только обличен властью, он – еще и мужчина, который имеет право на определенные слабости. А ее дочь, увы, не отличалась ни красотой, ни умом. Агнесс же вела себя безупречно, не злоупотребляя вниманием короля, и никоим образом публично не высказываясь об их связи.

Карлу очень хотелось повидать сестру, но замок Дешан располагался в пятидесяти лье от Шинона, недалеко от Клермона, да и на дорогах было небезопасно. Он и не предполагал, насколько скоро состоится их встреча…

* * *

1429 год, Буржское королевство, резиденция Шинон

Карл имел привычку просматривать почту после завтрака, паж принес множество запечатанных пакетов и удалился. Дофин никому не доверял это занятие и тщательно изучал каждое послание. Этому его научила теща – Иоланда Арагонская. Она всегда говорила, чем меньше осведомлены придворные, тем лучше, и чем больше знаете вы, тем больше власти в ваших руках. Дофин навсегда запомнил ее урок и постоянно убеждался насколько права Иоланда.

Прочитав письмо сводного брата графа Дюнуа о появлении некой Девы, Карл вновь убедился в прозорливости своей тещи. Он всегда говорил своим близким друзьям: «С женой не повезло, зато теща – кладезь мудрости. Ради этого стоит жениться».

Дофин позвонил в колокольчик и срочно отправил пажа за советником Персевалем де Буленвилье. Советник и близкий друг маркиз де Буленвилье не замедлил явиться. Дофин перешел сразу же к делу:

– Прочтите, маркиз, это письмо моего сводного брата… Я желаю услышать ваше мнение. – Карл сделал жест рукой, означающий приглашение присесть.

Маркиз сел в кресло напротив огромного письменного стола, заваленного бумагами, быстро прочитал письмо. По выражению его лица Карл понял – маркиз в недоумении.

Немного подумав, он высказал свое мнение:

– Сир, пророчество Мерлина само по себе ничего не значит. Оно уже много лет как просто одни пустые слова. А, если действительно дать народу Франции то, чего он жаждет, это совсем другое. И «другое» выгодно всем: народу Франции, а значит и правящему дому, то есть вам, сир. Если появилась Дева, и слухи о ее божественном предназначении поползли, их не остановишь. Предлагаю, принять Деву в замке, раз уж она сюда направляется. Посмотреть на нее, побеседовать в присутствии придворного медика Реньо Терри, а далее будет видно. Казнить ее как мошенницу, мы успеем всегда.

– Казнить! – в сердцах воскликнул дофин. – Мы, дорогой маркиз, не сможем ее казнить в любом случае, даже, если она и действительно окажется мошенницей. Народ суеверен, измотан войной и вечными грабежами то англичан, то бургундов. Наконец, казна истощена. А вы говорите, казнить! Нам придется сделать из девы героиню, любезный Персеваль, нравится нам это или нет. Пусть она станет символом, и народ пойдет за ней. Мы примем Деву в Шиноне. Предупредите стражу, как она появится со своим отрядом, пусть мне сразу же доложат.

* * *

На следующее утро, после беседы дофина и маркиза, Жанна из Домреми подъезжала к замку Шинон. Замок поразил Жанну своими величественными башнями в строгом стиле и высокими стенами, возвышавшимися над Вьеной и доминирующими над всеми окрестностями.

В силу своего крестьянского происхождения Жанна не знала, что крепость была основана графом Тибо I де Блуа Мошенником почти четыре столетия назад. Граф не был воином, скорее хитрым политиком, за что и свое столь необычное получил прозвище. Позже Шинон перешел под влияние графов Анжуйских и стал важнейшей стратегической опорой правящего дома.

После Анжуйского дома Шинон принадлежал английской династии Плантагенетов, и лишь два века назад во времена правления легендарного Филиппа Августа замок перешел французской короне. Вскоре в замке начались работы по постройке Сторожевой и Псовой башен, возведение новых стен и отводных каналов. Позже в замке находилась тюрьма, в которой томились тамплиеры, орден которых попал в немилость.

Во время своего заточения тамплиеры подручными средствами выцарапали на стенах узилища символы: пылающие сердца, крест, тройную ограду, карбункулы, поле с квадратами. Возможно, заключенные хотели передать послание тем, кто понимает сакральное значение этих символов.

…Жанна и ее телохранители въехали на широкий каменный мост, ведущий к воротам замка. Стража, предупрежденная о возможном появлении Девы в мужском военном платье и двух сопровождавших ее мужчин, мгновенно доложила дофину. Жанну ждали…

Ее встретил сам маркиз де Буленвилье. Девушка поразила его красотой и выражением лица, похожим на лик святых дев, изображаемых в церковных книгах. Ничего, не говоря, Жанна проследовала за маркизом. Конечно, она не могла знать о том, что дофин предупрежден письмом о ее появлении и приняла произошедшее как следствие того же божественного провидения. Маркиз подвел девушку к дверям кабинета:

– Дофин Карл ждет вас!

Паж распахнул двери. Жанна увидела дофина, сидевшего за письменным столом, справа от него стоял еще один человек, придворный медик.

Карл внимательно посмотрел на Жанну и обомлел. Он даже снял с шеи золотой медальон, который два года назад прислала ему сестра из Дешана, и открыл его, дабы развеять сомнения. Но сомнения не развеялись… Карл растерялся первый раз за много лет.

Он был поражен природным сходством крестьянской девушки Жанны из Домреми и своей сводной сестры, тоже Жанны. Единственным отличием сестры был волевой подбородок и резкое очертания губ, выдавшие решительного человека, имевшего свое суждение. Дофин взял себя в руки и как можно мягче заговорил с девушкой:

– Ты проделала долгий путь, дитя мое, чтобы поговорить со мной. Я готов тебя выслушать.

– Сир, меня послал к вам Бог, чтобы помочь освободить Францию и стать полновластным королем. – Спокойно ответила гостья.

– Расскажи, дитя мое, в каком облике и как являлся к тебе Бог…

Жанна рассказала все о своей жизни, о том, как и где впервые ее посетили видения. Карл, маркиз и медик внимательно ее выслушали. Они были удивлены, как уверенно держалась простая крестьянская девушка.

– Скажи, Жанна, ты говорила еще кому-нибудь о своих видениях? – поинтересовался дофин.

– Да, сир, только священнику, отцу Бернару. Я часто молилась в его церкви в селении Гре, что рядом с Домреми. – Смиренно ответила Жанна.

– И что изрек отец Бернар, узнав о твоих видениях?

– Он поверил мне и рассказал о пророчестве Мерлина… Тогда я поняла свое предназначение… И вот я здесь.

– Мы внимательно выслушали тебя, Жанна и должны подумать над всем, что ты сказала. Тебя подвергнут испытаниям на чистоту и религиозность. Ты готова? – дофин специально сделал ударение на последнем вопросе, чтобы девушка осознала всю серьезность и ответственность своего положения.

– Мне нечего бояться, сир. Я говорю правду и чиста перед Богом и готова к испытаниям.

Дофин дал понять, что разговор окончен, маркиз де Буленвилье проводил Жанну из кабинета и вернулся. В кабинете воцарилось молчание; ни маркиз, ни медик не решались его нарушить.

Первым заговорил дофин:

– Говорите Терри, я желаю услышать ваше мнение как медика.

Почтенный Терри откашлялся.

– Осмелюсь заметить, сир, девушка – странная и легкоранимая. Несомненно, она подвержена чужому влиянию, если вы вспомните ее рассказ о пророчестве Мерлина, поведанный ей священником. Жанна тут же решила, что она и есть сия дева. А если бы ей поведали пророчество о новой молодой королеве Франции или еще бог знает о чем. Она, пожалуй, возомнила бы себя королевой от бога! Мне, кажется, не стоит ей доверять. Мало ли, что взбредет крестьянке в голову.

– Ваша позиция, как медика мне ясна, Терри. Насколько я понимаю, вы считаете Жанну не уравновешенной и сумасшедшей.

– Да, сир. – Терри кивнул в знак согласия.

Дофин посмотрел на маркиза. Маркиз тут же высказался:

– Сир, позвольте обратить ваше внимание на то, как интересно говорит эта дева: «Помочь вам освободить Францию и стать полновластным королем». Это, каким же образом? Мы должны ей дать войска, а куда она эти войска заведет? А может ее англичане подослали, чтобы смутить нас. Англичане уже осадили Орлеан, и, пока мы будем здесь решать от Бога ли ее видения или от Дьявола, они дойдут до Шинона!

– Как я понял, маркиз, из вашей эмоциональной речи следует: Жанна подослана англичанами. Что ж, все возможно… А если учесть мнение господина Терри о ее подверженности чужому влиянию, то напрашивается вывод: Жанну подослали англичане, внушив ей, что она – Дева из пророчества, для того, чтобы затем использовать в своих целях. Не исключено… – дофин впал в задумчивость. – Господин Терри, я вас более не задерживаю.

Терри откланялся и покинул кабинет. Дофин взял медальон, подаренный сестрой, и с нежностью посмотрел на дорогой облик.

– Маркиз, давно ли вы видели мою сестру Жанну?

Де Буленвилье не понял, о какой сестре идет речь, и решил уточнить:

– Сир, вы имеете в виду Жанну д'Арк, баронессу де Дешан, сводную сестру по матери?

– Да, ее…

– Сир, я последний раз видел Жанну еще девочкой в Париже, перед ее отъездом в Дешан.

– Скажите, маркиз, а вы смогли бы узнать ее спустя столько лет?

– Смею предположить, сир, что нет. Прошло слишком много времени. Сейчас она уже взрослая женщина. Позвольте полюбопытствовать, Жанна должна прибыть в Шинон?

– Одна Жанна уже прибыла… – задумчиво произнес дофин и снова посмотрел на портрет сестры. – Вторая, возможно, прибудет… Вот миниатюра моей сестры, посмотрите, Персеваль.

Де Буленвилье взял медальон, взглянул на портрет и оторопел. На него смотрело с миниатюры то же лицо, что и у Девы-Жанны из Домреми. Карл предвидел подобную реакцию советника:

– Да, да, маркиз, не удивляйтесь! На портрете моя сводная сестра Жанна. Одно лицо, не правда ли?! Поразительное сходство! Представьте мое изумление, маркиз, когда предо мной появилась крестьянка с лицом сестры!

– Поразительно! Удивительное сходство… – согласился маркиз, несколько оправившись от шока.

– Хотелось бы знать, что вы думаете по этому поводу, Персеваль?

Маркиз, поняв, что имеет в виду дофин, чуть не задохнулся от волнения:

– Сир… смею предположить, вы хотите пригласить сестру и выдать ее за Деву из пророчества?..

– Вы, как всегда, необычайно догадливы, Персеваль. За что я вас и ценю, как советника. Я, не задумываясь, доверил бы сестре Жанне любое войско, и поверьте, с ее характером, она справится.

– Позвольте, сир, как же быть с крестьянкой?

– Мы подвергнем девушку испытаниям на невинность, ведь она должна быть девственницей. Затем соберем комиссию, которая решит, что означают ее видения. Пусть комиссия вынесет свой вердикт, а потом посмотрим, что делать с крестьянкой. Не могу же я подвергнуть свою любимую сестру столь унизительным испытаниям. Если с крестьянкой все пройдет благополучно, мы провозгласим ее Девой из пророчества и удалим в монастырь на время, пока она не понадобится. Войско же дадим моей сестре, и она как истинная Дева, спасительница Франции, поведет его против англичан.

После беседы с маркизом де Буленвилье, дофин приступил к написанию письма сестре Жанне:

«Дорогая моя сестра!

Мы не виделись с вами много лет, общаясь посредством переписки. Настало время нашей встречи. Я настоятельно прошу вас прибыть в Шинон как можно скорее, этого требуют интересы Франции. Во все подробности столь спешного и важного дела я посвящу вас по прибытии в резиденцию. Посылаю в сопровождение отряд надежных рыцарей.

До скорой встречи, ваш брат Карл».

* * *

Специально экипированный отряд из десяти вооруженных до зубов рыцарей отбыл в Дешан на рассвете. Рыцари, привычные к длительным переходам преодолели пятьдесят лье за четыре дня.

Когда отряд появился около замка Дешан, жители приняли его за нападение бургундов и мгновенно заперли ворота. Нападение бургундов со стороны Макона было обычным делом в Дешане.

Покойный барон Этьен д’Арк де Дешан, хорошо укрепил замок, окружив его глубоким рвом, через который был переброшен подъемный мост. Замок имел четыре угловые оборонительные башни-бартизаны, устроенные таким образом, что жители замка могли отстреливаться сколько угодно. Положение на левом, высоком берегу реки Алье, давало замку Дешан несомненное преимущество.

Стены замка также были хорошо укрепленными и высокими. Лучники и жители замка могли скрываться за каменными машикулями стен, ведя оттуда обстрел неприятеля. Покойный барон с успехом отражал многократные нападения бургундов, Жанна всегда принимала участие в обороне. На сей раз она не растерялась и повела себя, как истинный сеньор.

Покойный граф приучил Жанну к тому, что в замке должен храниться запас провианта и воды, и она четко придерживалась уроков отца. После его смерти три года назад, Жанна приказала вырыть подземный ход, ведущей к реке. В случае осады он позволял в любой момент беспрепятственно пополнять запасы воды, если с внутренним колодцем случится непредвиденное. Как говорил барон д’Арк: «В наше время нужно быть готовым к войне всегда».

Жанна любила своего приемного отца, старалась следовать его урокам и быть готовой отразить нападение неприятеля. Два года назад она даже наняла тренера по фехтованию и владению легким мечом, весьма преуспев в этом мужском деле.

Однажды при нападении мародеров на окрестные селения, молодая баронесса облачилась в отцовские латы, вооружилась мечом и, совершив дерзкую вылазку с небольшим отрядом, перебила всех бандитов.

Словом, Жанна д’Арк успешно справлялась с обязанностями сеньора, и подданные уважали ее за ум, выдержку, рассудительность и защиту, которую она им оказывала.

Единственным, кому претило поведение Жанны, так это ее жениху. Шевалье считал: негоже женщине сражаться подобно мужчине. И неоднократно предпринимал тщетные попытки назначить дату свадьбы, которая откладывалась вот уже три года подряд по ряду причинам.

Сначала Жанна мотивировала промедление со свадьбой своим безутешным горем, умерли ее приемные родители, затем, почувствовав вкус свободы, стала ссылаться на нехватку денег для подготовки приданного.

Шевалье совершенно отчаялся. Он не знал, что и думать. Неопределенность со свадьбой делала его посмешищем в глазах друзей и знатных соседей.

Наконец, в один прекрасный день, накануне приезда отряда из Шинона, он решил объясниться с невестой и получил окончательный отказ, облаченный в вежливую и изысканную форму. Жанна обрела долгожданную свободу от данного ей слова и расторгла помолвку. Она была рада, поскольку чувствовала, что еще не готова к замужеству и рождению детей.

Закрыв ворота перед непрошенным отрядом рыцарей, обитатели замка под руководством Жанны заняли оборонительные позиции. Капитан отряда Ла Фонтэн понял, что их приняли за бургундов, и попытался наладить переговоры. Откинув забрало барбюта, он натужно кричал:

– Сиятельная мадемуазель Жанна!!! Мы посланы к вам с письмом дофина из Шинона! Если вы не хотите нас впустить, то хотя бы прочтите письмо, дабы убедиться, что мы – не мародеры!

Он прикрепил письмо к стреле и лучник, ловко натянув тетиву, «отправил» письмо в деревянную крышу надвратной башни. Из бойницы показалась рука, схватившая стрелу. Вскоре опустился мост, ворота открылись. Отряд Ла Фонтэна беспрепятственно последовал в замок Дешан.

Прочитав письмо брата, Жанна тотчас же засобиралась в Шинон, не задавая лишних вопросов Ла Фонтэну. Она поняла, если брат прислал за ней вооруженный отряд, то случилось нечто важное.

Глава 3

Жанна д’Арк де Дешан в сопровождении военного отряда приближалась к Шинону. Баронессе не довелось ранее побывать в резиденции брата. С первого же взгляда девушку поразило ее величие.

В форме огромного вытянутого прямоугольника выстроились в ряд три замка: Шато де Милье, Шато де Кудрэ и Форт Жорж, разделенные между собой рвами с водой. Крепостные башни, бойницы и подъемные мосты делали их непреступными.

Сразу по прибытии, Жанну проводили к Карлу в Шато де Милье. Она увидела совершенно взрослого мужчину с глубокой печатью забот на лице, отразившихся в ранних морщинах вокруг рта.

Прошло десять лет с тех пор, как ее увезли в Дешан, из юноши Карл превратился в правителя с повседневными проблемами и заботами о Франции. Жанна несколько смутилась, первым ее порывом было броситься на шею брату, теперь же, увидев его, она поняла: соблюдение придворного этикета неизбежно.

– Жанна, дорогая сестра! Как я рад вас видеть в добром здравии! Отдохните с дороги, а потом поговорим о делах. – Карл подошел к сестре и взял ее за руку.

– Отдохнуть успею, сир. Я также счастлива видеть вас. Если вы прислали за мной людей в такую даль, то думаю, дело побудившее вас к этому, весьма неотложное и щекотливое.

– Да, Жанна, вы правы. Узнаю прежнюю вашу напористость. Присаживайтесь, разговор предстоит долгий.

Дофин рассказал сестре в малейших подробностях историю крестьянской девушки, прибывшей в Шинон, а также о своем намерении привлечь ее в качестве Девы из пророчества Мерлина.

Жанна была поражена этой историей и спросила:

– Сир, могу ли я взглянуть на Жанну из Домреми, чтобы убедиться самой в нашем необыкновенном сходстве?

– К сожалению, нет. Вынужден разочаровать вас, дорогая сестра. Я распорядился отправить ее в Пуатье. Комиссия по испытанию Девы на чистоту и истинную веру, возглавляемая канцлером Реньо де Шартр и Иоландой Арагонской должны вскоре прислать письмо с результатами. После этого мы решим, что делать с Девой. В любом случае, я планирую удалить ее подальше, дабы не возникало лишних вопросов и слухов. Но вернемся к главному: вы поможете мне и Франции?

– О, сир! Неужели вы сомневались во мне?! – с жаром воскликнула баронесса.

* * *

Через пять дней гонец привез письмо канцлера из Пуатье. Дофин, как всегда, прочитывал почту после завтрака, уединившись в своем кабинете. В письме кратко излагалось решение комиссии:

«Считаясь с необходимостью короля и королевства, а также с постоянными молитвами несчастного народа, жаждущего мира и справедливости, мы не находим нужным оттолкнуть и отвергнуть Деву. Принимая во внимание, великую добродетель сей Девы, послать ее в Орлеан».

Карл остался доволен решением комиссии, теперь на арену событий должна выйти Жанна д’Арк.

Вспомнив рассказ крестьянки об отце Бернаре, имевшим на нее влияние, дофин счел целесообразным привлечь священника к предстоявшему делу. Карл отвел ему роль наблюдателя и советника, который будет направлять мысли крестьянской девушки и поступки в то русло, которое понадобиться ему и Франции на данный момент.

Немного поразмыслив над сложившейся ситуацией, дофин решил отправить отца Бернара в аббатстве Сент-Катрин-де-Фьербуа, в котором хранился меч Боэмунда Тарентского, героя первого крестового похода и правителя Антиохии. А также поместить в это аббатство крестьянку Жанну под его неусыпный надзор.

Аббатство находилось на безопасном расстоянии от Шинона, и дофин надеялся, что англичане до него не доберутся. Этот мудрый совет дофин получил от своего советника Персеваля де Буленвилье, и полностью согласился с ним.

Подготовка к предстоявшему походу началась в Туре, подвластном герцогине Арагонской. По заказу дофина были изготовлены специальные облегченные доспехи для «Девы-Жанны», украшенные гербом с изображением королевских лилий[66]. Доспехи включали в себя: барбют с забралом, панцирь (непосредственно украшенный гербом), наплечники, налокотники, рукавицы, набедренники и наколенники.

Жанне по воле дофина преподнесли «золотые шпоры», которые могли носить только рыцари, получившие традиционное посвящение в это звание. Для Девы изготовили специальный боевой топор, на нем была выгравирована буква «J» – первая буква ее имени, увенчанная короной.

Из аббатства Сент-Катрин-де-Фьербуа привезли меч первого Крестового похода. Поначалу Жанна хотела сражаться мечом покойного отца, барона д’Арк. Но потом решила, что все в ее облике должно быть торжественно и символично.

Жанна вспомнила свое посещение в детстве аббатства Сент-Катрин-де-Фьербуа, где она видела меч самого Боэмунда Тарентского, правителя Антиохии и Иерусалима, и подумала, что этот меч будет наиболее подходящим для предстоящей миссии. Как рыцари крестоносцы сражались с сарацинами, так Жанна намеревалась сразиться с англичанами-протестантами.

Для меча Боэмунда изготовили двойные ножны из алого бархата и златотканой материи, которые Жанна выбрала сама. Не успели привезти меч из аббатства, как по Буржскому королевству поползли слухи, будто Дева обнаружила в церкви старинный меч, который отмечен девятью крестами. Люди поверили в чудо еще больше.

Карл дал право Жанне иметь личное знамя, указывавшее на божественный характер ее миссии. Художник, шотландец Джеймс Пауэр, нарисовал несколько эскизов знамени и предоставил их Жанне для ознакомления.

Жанна считала, что знамя должно производить впечатление на людей и указывать на ее божественную миссию. Поэтому она выбрала четвертый, последний эскиз: длинное белое полотнище, затканное лилиями с изображением Вседержителя, с двумя ангелами по бокам и девизом «Иисус-Мария».

Карл лично подарил сестре белого коня, на котором она намеревалась предстать перед войском. Во время подготовки к походу, Жанна много времени проводила верхом, объезжая подаренную братом лошадь в манеже Шинона. Она прекрасно держалась в седле и не могла оставить равнодушным ни одного мужчину.

Был также сформирован небольшой отряд, в который вошли два оруженосца: Жан д’Олон и Жан Новеленпон, прибывший с крестьянкой из Воленкура; два пажа, два герольда, духовник монах-августинец Жан Паскераль и несколько солдат, в том числе, и Гийом. Иоланда Арагонская настояла на том, чтобы в отряд включили Маргариту де Шамдивер, дочь короля Карла VI Безумного и его фаворитки Одетты де Шамдивер, в качестве телохранителя.

Маргариту по приказу короля воспитывали, как воина-телохранителя, способного защитить своего господина в любой момент. Помимо того, что Карл VI страдал припадками безумства, он еще и опасался покушения на свою жизнь. В моменты обострения болезни, королю казалось, что всяк, входивший в покои намеревается убить его. Одетта пыталась возразить венценосному любовнику, но тщетно. В итоге девочку с семи лет начали обучать военному ремеслу. В пятнадцать она уже могла дать отпор любому рыцарю.

После смерти короля, Маргарита и Одетта удалились в свое поместье Сен-Жан-де-Лон в Бургундии. Девушка безудержно предавалась охоте и намеренно затевала конфликты с баронами-соседями, удовлетворяя тем самым непомерную жажду битвы. Матушка же неосмотрительно ввязалась в некую политическую интригу, за что чуть не поплатилась своей свободой.

Прозорливая Иоланда Арагонская прекрасно знала о телохранительнице покойного короля и о том, что та покинула Париж, где хозяйничали англичане.

После смерти матери, Маргарита покинула Бургундию, перебравшись в Крейтале, подаренное ей покойным королем. Герцогиня, узнав об этом, тотчас же отправила к Маргарите своего верного человека с предложением перебраться в Сомюр и вступить в ее личную гвардию. Та согласилась и без сожаления покинула Крейтале. В то время девушке исполнилось двадцать лет.

Четыре года Маргарита провела в Сомюре и зарекомендовала себя с наилучшей стороны. Иоланда предпочитала не распространяться по поводу того, что ей служит незаконнорожденная дочь короля. Та же имела настолько мужественный вид, что в резиденции уверовали: Мишель, так звали Маргариту в Сомюре, дабы не порождать лишних сплетен и осложнений с церковью, – молодой шевалье, телохранитель герцогини, к которому та особенно благоволит. Иоланда же обращалась к девушке только как к мужчине и называла ее Мишель. Та смирилась со своей участью.

Теперь же Иоланда была преисполнена уверенности: Мишель должен находиться подле Жанны. Она опасалась, что англичане могут подослать убийцу.

* * *

Особым указом Карл VII предоставил Жанне право помилования, что всегда во Франции являлось привилегией королей. Впервые за все время существования французской короны такой привилегией была наделена женщина, которая даже не исполняла обязанности регента и по официальной версии считалась крестьянкой.

Жанна с благодарностью принимала милости брата, но волновалась: Жан Новеленпон может заподозрить подмену, а простаке Гийома можно не опасаться. Маркиз Персеваль де Буленвилье успокаивал ее:

– Не волнуйтесь, баронесса, держитесь уверенно с высоко поднятой головой. Когда вы появитесь в блестящих латах на белом коне, со знаменем в руке перед войском, ни у кого и мысли не возникнет, что произошла подмена. Крестьянку видели немногие, да и потом, разве может неграмотная крестьянская девушка сравниться с вами в ослепительной красоте.

Жанна успокоилась и сосредоточилась на предстоящем сражении. Она написала послание регенту герцогу Бедфорду:

«Отдайте Деве, посланной Царем Небесным, ключи от всех городов, захваченных и разрушенных вами во Франции. Если, вы король Англии, не сделаете этого, то я, ставшая военным вождем Дева, заставлю волей или неволей удалиться ваших людей из Франции. Дайте мне ответ, хотите ли вы мира в городе Орлеане. Если вы не выполните мои требования, то понесете большие потери».

Послание переписывалось и распространялось в виде листовок по всей Франции. Когда Бедфорд получил письмо, у него случился приступ бешенства. Он негодовал: «Какая-то крестьянка Жанна требует отдать французскую корону! Ведьма! И поступать с ней следует, как с ведьмой!»

* * *

Формирование войска для похода на Орлеан происходило в Блуа. Никогда еще во Франции люди не шли на ратное дело с такой охотой. Солдаты соглашались служить за мизерную плату, поскольку казна дофина была пуста. Капитаны и всадники со всей территории Франции устремились в Блуа. Бедные дворяне, не имевшие средств на покупку боевого коня и доспехов, шли служить простыми лучниками. Дофин и Жанна достигли своей цели – французы начали объединяться против захватчиков, вера в победу крепла с каждым днем.

Войско насчитывало четыре тысячи воинов. К нему присоединились отряды адмирала Кюлана, отважных капитанов де Лоре и Сантрайла. Руководство армией дофин поручил маршалу де Буссаку и молодому полководцу Жилю де Рэ, который к тому же был назначен ментором[67] Жанны.

Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Рэ, считался одним из самых красивых, влиятельных и образованных мужчин Франции. Жанна тотчас оценила достоинства барона, и между ними возникло нечто большее, нежели предусматривалось менторством.

Увы, но Жиль был женат на своей кузине Катерине де Туар. Барон женился на ней в шестнадцать лет по настоянию своего деда, дабы присоединить к родовым владениям огромное поместье в Бретани, приданое невесты. Прошли годы, супруги охладели друг к другу, и Жиль тяготился своим браком. Но, увы… Церковь дала разрешение на бракосочетание, несмотря на близкое родство Жиля и Катерины и расторгнуть его не представлялось возможным.

Жанна это прекрасно понимала и старалась не обнадеживать молодого полководца. Их отношения носили чисто платонический характер.

* * *

Двадцать восьмого апреля 1429 года Жанна на белом коне, в рыцарских доспехах, со знаменем в правой руке, в окружении своего отряда появилась перед войском в Блуа. Армия смотрела на нее как на чудесное провидение и была готова следовать за Девой куда угодно. Жанна поразила воинов, видавших виды тем как она держится. В боевых доспехах она выглядела как заправский рыцарь.

Подъехав к войску на более близкое расстояние, чтобы ее было слышно, Жана произнесла короткую, но пламенную речь:

– Воины Франции, пора встать с колен и изгнать англичан с нашей земли. Все кто верит мне и в победу, вперед на Орлеан! Да здравствует независимая Франция! Да здравствует наш король Карл VII!

Армия двинулась на Орлеан. Впереди шли монахи, несли кресты и пели: «Приди, Создатель!» За ними ехала Жанна, и каждый, кто шел за ней чувствовал себя участником великого и святого дела.

Всю дорогу Жан де Новеленпон не сводил глаз с Лотарингской Девы. Вопреки заверениям Персеваля де Буленвилье, он сразу же почувствовал подмену. Нынешняя Жанна поразила его своей уверенностью, изысканными манерами, решительностью суждений и тем как общалась с маршалом, коннетаблем и их помощниками. Разговор между ними шел не то, что на равных, но с явным превосходством Девы. Шевалье был умным человеком, от его внимания также не ускользнули королевские лилии, украшавшие герб Девы, и золотые шпоры. Приближаясь к Орлеану, он окончательно уверовал: перед ним совершенно другая женщина, отнюдь не крестьянка из богом забытого селения Домреми. Сходство Жанны Лассуа-Роме и нынешней Девы-Жанны д’Арк было ошеломляющим. Новеленпон пребывал в смятении. Несколько раз он порывался поговорить с Девой, затем найти среди латников-пехотинцев Гийома и поделиться с ним своими подозрениями, но так и не решился.

К этому времени англичане заняли все укрепления, прилегавшие к Орлеану, в том числе стратегически важные – Портеро и форт Турель. Сам Орлеан с французской стороны защищали наемники шотландцы и гасконцы. Поэтому они предпочитали находиться в осаде, нежели выйти из города и дать открытый бой англичанам.

Граф Дюнуа негодовал. Он ничего не мог сделать в сложившейся обстановке, принимая во внимание нерегулярную выплату жалованья наемникам. Дюнуа больше кого-либо ждал подкрепления во главе с Девой, потому как знал, кем она является в действительности.

Французская армия подошла к реке Луаре. Выяснилось, что не хватает лодок для переправы. Тогда маршал де Буссак принял решение в первую очередь переправить артиллерию и обоз. Оставшаяся часть армии должна была пройти дальше до следующей переправы и затем присоединиться к авангарду под Орлеаном.

Едва Жанна села в лодку, ветер сразу же переменился на попутный. Авангард, переправлявшийся через Луару, принял это как поддержку свыше.

Новеленпон окончательно уверовал, что к Жанне д’Арк благоволит сам Господь. И после переправы откинул всяческие сомнения и подозрения, дав себе клятву, что будет верно служить Деве, а если понадобиться, то отдаст за нее жизнь.

Благополучно переправившись, французы закрепились на левом берегу Луары. Состоялся военный совет, на котором было принято решение отправить в Орлеан подкрепление с обозом, груженным провизией, а также казной, предназначенной для выплаты жалованья наемникам. Возгласить сей отряд вызвалась Жанна.

* * *

Орлеан представлял собой хорошо укрепленную крепость. Его окружала стена общей длиной в тысячу туазов с пятью воротами: Бургундскими, Паризи, Банье, Ренар и Святой Екатерины. Все они были снабжены металлическими решетками, спускавшимися в случае необходимости.

Орлеанские стены венчали более тридцати башен: Тур-Нев, Аваллон, Сен-Этьен, Шан-Эгрон, Сен-Круа, Жана Тибо … и так далее. Кроме того, внешняя оборонительная линия дополнялась частоколом и земляным бруствером, специальной насыпью, предназначенная для удобной стрельбы, защиты от стрел и снарядов.

Через Луару вел мост протяженностью в двести туазов, состоявший из пролетов разной длины. Часть пролетов поднимались при помощи цепного механизма, что лишало противника переправы в город. Часть охраняли сторожевые башни-бастиды.

Чтобы лишить англичан возможности расположиться вокруг города и добыть материал для строительства осадных машин и укреплений, горожане разорили предместья. Для стрельбы с городских стен Орлеан располагал метательными механизмами и гигантскими арбалетами-скорпионами, а артиллерия – крупнокалиберными бомбардами и более мелкими кулевринами.

Для предотвращения саперных работ со стороны противника, в нескольких местах подле городских стен были врыты в землю специальные медные тазы, доверху наполненные водой. По колебанию ее уровня, осажденные могли судить: ведет ли противник подкоп или нет.

К тому же вокруг фортов граф Дюнуа приказал рассыпать трехгранные заостренные шипы, эффективное оружие против конницы англичан. Шипы впивались в ноги лошадей и те приходили в бешенство, скидывая своих закованных в латы седоков.

Англичане по военному вооружению не уступали орлеанцам. Но их отчаянные попытки овладеть городом не увенчались успехом.

В первый месяц осады англичане окружили город многочисленными деревянными укреплениями. Англичане так и не смогли полностью блокировать город, поэтому осажденные сообщались с внешним миром через Бургундские ворота.

Однако, осада со стороны англичан предполагалась длительной, рассчитанной на то, что провиант в городе рано или поздно закончится. Обозы же с провизией, которые пытались пробиться в Орлеан, часто подвергались разграблению неприятелем. Также город систематически обстреливался из тяжелой артиллерии. В частности, у англичан была пушка, прозванная Воздушным Мостом, стрелявшая огромными каменными ядрами и причинившая немалые разрушения в черте города.

Орлеан являлся фактически последним оплотом французов на севере королевства. С его падением англичане смогли бы беспрепятственно захватить Буржское королевство.

Глава 4

Граф Дюнуа в окружении верных рыцарей встречал авангард Жанны недалеко от города. Наконец, вдалеке, показалось знамя Девы…

Отряд, отягощенный обозом с провизией, двигался медленно. Граф опасался нападения англичан.

Жанна ехала верхом в окружении своих оруженосцев и телохранителя. Она пребывала в спокойствии и уверенности, что отряд достигнет Орлеана без осложнений.

Граф не выдержал, пришпорил коня и с горсткой храбрецов бросился навстречу отряду.

Мишель вгляделся вдаль: навстречу мчались всадники. Профессиональное чутье подсказывало ему – французы.

С тех пор, как Мишель появился подле Жанны в качестве телохранителя, прошло более месяца. Баронесса поначалу отнеслась к нему настороженно. Интуиция подсказывала ей, что Мишель хранит некую тайну. Жанна поделилась своими опасениями с братом, тот заверил, что все волнения напрасны. Но Жанна не могла избавится от внутреннего напряжения и чувства тревоги. Наконец, Карлу пришлось признаться, что Мишель де Шамдивер – девушка и ее настоящее имя Маргарита и она – дочь Карла VI.

Жанна была потрясена. Теперь ей стало понятно, откуда у нее возникло смутное чувство тревоги и… недоверия.

– Отчего вы, сир, скрыли истинное происхождение моего телохранителя? – удивилась она, наконец, расслабившись.

– Оттого, моя драгоценная сестра, что Маргарита носит мужской костюм. – Коротко ответил Карл.

Жанна недоумевала.

– Но я тоже вынуждена носить мужскую одежду. Нельзя ведь воевать в женском платье!

– Разумеется. Но в вашем случае я испросил на то дозволение церкви. И сие не будет считаться грехом. Что же касается Маргариты… – Карл умолк.

Жанна все прекрасно поняла.

– На ношение мужской одежды Маргаритой церковь не давала соизволения. Не так ли?

Карл кивнул.

Жанна прикусила губу. Ее задело: отчего это церковь к ней более снисходительна, чем к Маргарите?

…Граф Дюнуа приблизился к Жанне. Первым порывом у него было: спешиться, броситься к баронессе и заключить ее в объятия. Он едва сдержался.

– Я рад, сударыня, что ваш отряд прибыл. Ибо продовольствие в городе на исходе… – сказал он.

Баронесса улыбнулась, понимая, что на самом деле Жан после стольких лет разлуки хотел бы сказать ей совсем другое.

– Я уверена, граф, что общими усилиями мы отбросим англичан от стен города. – Поддержала она беседу.

Жан смотрел на баронессу, облаченную в латы, украшенные королевскими лилиями, и не узнавал в ней ту девочку, подругу детских шалостей. Он тяжело вздохнул, увы… все проходит и все меняется.

К ним приблизился Жиль де Рэ в сопровождении двух оруженосцев. Он ревностно взглянул на графа, тот сразу же понял: знатный рыцарь охраняет Жанну, подобно коршуну свою добычу. Чем же это вызвано? Чувством долга или … любовью?..

В восемь часов вечера, отряд Жанны д’Арк в сопровождении рыцарей графа Дюнуа вошли в Орлеан через Бургундские ворота.

По левую руку от нее двигался Орлеанский бастард. Рядом с Жанной – ее оруженосцы и телохранитель, за ними – свита барона и латники-пехотинцы. Навстречу им вышли горожане и городские латники, держа в руках факелы, ибо уже сгущались сумерки. Они уверовали, что осада будет снята, англичане потерпят поражение, их мучения, наконец, закончатся.

Началась чудовищная давка, каждый хотел дотронуться до Девы или ее коня. Мишель и оруженосцы окружили Деву плотным кольцом. Но, увы, это не помогло.

Один из факельщиков случайно поджег ее знамя. И тогда Жанна не растерялась и ловко загасила пламя. Солдаты и горожане сочли это за великое чудо.

* * *

Защитники города с большим воодушевлением и радостью встретили прибывшие войска. На следующий же день граф Дюнуа возглавил очередную вылазку защитников.

Тем временем Жанна с небольшим отрядом покинула пределы города, направившись к разрушенному мосту через Луару, где стояла Турель[68], занятая англичанами.

Привязав к копью белый стяг, она приблизилась к английским укреплениям и бесстрашно выкрикнула:

– Я парламентер из Орлеана и хочу говорить с вашим командиром.

Сэру Уильяму Глайсдейлу, в руках которого находилась Турель, передали, что его желает видеть французская девка. Тот, заинтригованный поспешил на встречу, ибо слухи о некой Деве из Лотарингии уже достигли англичан.

Взору сэра Ульима предстала всадница, облаченная в латы и вооруженная не хуже любого заправского воина.

Гласдейл повел себя нагло и самоуверенно, намеренно оскорбляя посланницу:

– А это ты арманьякская[69] шлюха! – возопил он. Его подчиненные загоготали. – Что ты хочешь? Мало тебе французов, ты и англичан решила испробовать! – снова раздался взрыв хохота.

Жанна старалась держаться спокойно, но давалось ей это с трудом. Ибо никто не смел так обращаться с ней.

– Можешь называть меня, как угодно! Но я предлагаю тебе по доброй воле покинуть Турель. Ибо будет поздно.

– Ты, девка, обряженная в мужское платье, угрожаешь мне?! – взревел Гласдейл.

– Нет, я лишь предупреждаю! – ответила Жанна, едва сдерживая слезы.

– Убирайся, ведьма! – рявкнул он.

– Не желаете ли вы сказать, что прольется драгоценная французская кровь?!

– Да! Море французской крови! – ответствовал Гласдейл. Англичане поддержали его слаженным криком, показывая Жанне непристойные знаки. – Возвращайся к своим коровам, потаскуха! Иначе мы сожжем тебя на костре!

Красная пелена бешенства застелила Жанне глаза. Мишель, доселе хранивший молчание, прошептал:

– Госпожа, разговаривать с англичанами бесполезно, их надо убивать.

Жанна усилием воли взяла себя в руки.

– Сожгите, если сможете схватить!

С этими словами всадница пришпорила лошадь и спешно направилась к стенам города.

…В течение всей следующей недели между Жанной, графом Дюнуа и бароном де Рэ проходили горячие споры по поводу наилучшей тактики для снятия осады.

Жанна приказала выплатить жалованье наемникам деньгами, привезенными ее обозом из ставки. После чего боевой дух «солдат удачи» резко возрос.

Граф Дюнуа пытался убедить Жанну и Жиля де Рэ, что сил для снятия осады слишком мало и нужно дождаться подкрепления.

На следующий день он лично в сопровождении небольшого отряда покинул город, направившись в военную ставку, где имел беседу с коннетаблем Ришмоном.

Все это время, не теряя времени даром, в сопровождении охраны Жанна разъезжала по городу, стараясь ободрить жителей и поднять их боевой дух. Затем она покинула пределы Орлеана, дабы лучше рассмотреть укрепления противника.

Через два дня граф Дюнуа вернулся с подкреплением.

В тот же день произошло первое серьезное столкновения между защитниками города и англичанами и предпринята атака на форт[70] Сен-Лу. Хорошо защищенный форт обороняло четыреста английских воинов. Французов же насчитывалось почти столько же, но самым веским аргументом защитников Орлеана была Жанна, Дева из Лотарингии.

Форт был захвачен. Почти половина англичан погибла. Остатки гарнизона попытались укрыться в близлежащей церкви, перебить клириков и переодевшись в их платье пробираться к Парижу.

Жанна со своим отрядом ворвалась в церковь и предотвратила кровавую резню. Она приказала сохранить пленникам жизнь и переправить их в Орлеан.

В этот же день на свой страх и риск, Дева во главе небольшого отряда предприняла штурм форта Огюстен. Французы, вдохновленные успехом, безоговорочно последовали за ней.

При штурме Огюстена Жанна едва не попала в плен. Неожиданно для англичан, она развернула коня и направилась прямо на них.

Англичане не ожидали такой дерзости от Девы и замешкались. В этот момент подоспел передовой отряд Жиля де Рэ. После этого случая французские воины решили, что Дева неуязвима и ничто не может помешать исполнить ей миссию.

Но по прибытии в Орлеан межу Жанной и де Рэ состоялся жесткий разговор.

– Как вы могли так рисковать? – набросился барон на Жанну. – А, если бы вы погибли?

Жанна опустила глаза в долу, понимая, что Жиль прав. Она не раз ловила себя на мысли, что при всей своей природной дерзости и решительности теряется перед бароном де Рэ.

– Но все благодаря Всевышнему закончилось благополучно… – пыталась возразить она. – Я хотела использовать полученное преимущество…

– Все так! – продолжал кипеть де Рэ. – Мне поручено опекать вас! Я в ответе за вашу жизнь! Помните вы – не крестьянка! Эта сказка для народа! Вы – сестра дофина! А значит, должны отвечать за свои поступки!

Жанна вздохнула и, наконец, осмелилась взглянуть на барона. Высокий, статный, темноволосый, с правильными чертами лица… – Жиль притягивал Жанну. Ей хотелось забыться, отбросить все формальности, понятия о чести и утонуть в его объятиях. Девушка едва сдерживалась…

Жиль распалился до такой степени, что лицо его покрылось красными пятнами.

– Я обещаю впредь быть осмотрительнее. – Пообещала Жанна.

Барон приблизился к ней и рывком заключил в свои объятия. Жанна, не ожидая подобной дерзости, тотчас обмякла и припала к его груди.

– Если с вами что-то случиться, я не смогу жить… – прошептал он.

* * *

Легенды о Деве-Жанне мгновенно рождались и распространялись по Франции с необыкновенной быстротой. В одной из них рассказывалось, как Жанна явилась в крепость Воленкур к капитану Бодрикуру и в Шинон к дофину:

«Как только Дева подошла к капитану, он сразу же понял ее предназначение, ему было видение вокруг Жанны в виде белых прозрачных голубей. Он снарядил вооруженный отряд для сопровождения девы в Шинон.

Путь в Буржское королевство был неблизким и опасным. Жанна сама выбирала дороги для следования, ибо ее направлял сам святой Михаил и предупреждал об опасности. При остановке в аббатстве Сент-Катрин-де-Фьербуа Жанне был знак, который указал, где зарыт волшебный меч, в руках с которым Жанна победит англичан. Она извлекла старинный меч, который отмечен девятью крестами из земли и последовала в Шинон. Когда ее привели к дофину, зал был полон рыцарей и придворных. Жанна безошибочно определила среди них дофина и, упав на колени, поведала ему о своих видениях и о том, что именно она приведет Карла в Реймс на коронацию.

Дофин снарядил войско и дал его Жанне. Она на белом коне и с флагом в руках, который вышила сама, увидев до этого его рисунок во сне, повела армию к победе».

На самом деле автором этой легенды был Валери Сконци, который давно уже не вербовал наемников в армию светлейшего герцога Бургундского, а пристально следил за всем происходивим во Франции, находясь в Компьене с бургундским гарнизоном.

Он как истинный иезуит понимал, какой урон может нанести Франции окончательная английская оккупация. Покачнутся устои католической веры, начнется протестантское засилье. Святой престол и преданные ему иезуиты, верно служившие Богу и Папе, не могли допустить такого поворота событий.

И вдруг само провидение даровало Деву-Жанну. Один из членов ордена Святого престола, отец Бернар из Гре писал в своем сообщении Сконци:

«В церковь Нотр-Дам-де-Бермон, вверенную мне как настоятелю, часто приходит некая Жанна, за которой я пристально наблюдаю. Она производит впечатление глубоко религиозной девушки.

Однажды Жанна не дошла до церкви буквально несколько шагов, у нее случился припадок падучей. Я поднял девушку и отнес к себе в дом. После припадка она находилась в странном состоянии и поведала мне, что должна помочь дофину Карлу и освободить Францию.

На следующий день она не помнила о нашем разговоре, и я сопроводил девушку домой. Положение дофина в последнее время отчаянное. Англичане снова активизировались и продвигаются к Буржскому королевству.

Возможно, моя мысль покажется вам бредом, но я предлагаю использовать Жанну в наших целях. Вчера я вспомнил пророчество сумасшедшего Мерлина, который утверждал, что Францию спасет дева. Не выдать ли нам Жанну за деву из пророчества Мерлина, ведь простой народ верит во всякого рода красивые сказки.

Жду ваших распоряжений.

Брат Бернар».

В сообщениях понтифику Сконци подробно излагал свои соображения и получил полное одобрение и поддержку в том, что Жанна нужна Франции и Ватикану, как орудие справедливости в борьбе за истинную католическую веру.

Ватикан слишком потратил много сил и средств, чтобы победить еретические течения катаров на юге Франции в Лангедоке и, наконец, он просто не мог допустить воцарение английского короля на всей территории Франции. Поэтому были задействованы братья иезуиты на благое дело веры и Франции. По мнению Ватикана – никто иной как Карл VII, должен короноваться в Реймском соборе.

После появления Жанны из Домреми в Шиноне, маркиз Персеваль де Буленвилье написал сообщение следующего содержания и отправил нарочным в Компьен:

«Брат Валери!

Спешу сообщить вам, что наши планы несколько меняются. Дева Жанна из Домреми действительно появилась в Шиноне. Я в свою очередь специально, дабы не вызвать подозрений в личной заинтересованности предположил, что она подослана англичанами.

Затем обнаружилось ее удивительное сходство с сестрой дофина. Также Жанной, баронессой де Дешан, которую дофин собирается привлечь как Деву, а крестьянку удалить на время в аббатство Сент-Катрин-де-Фьербуа».

* * *

Первый успех воодушевил французских воинов. Взятие Сен-Лу позволили орлеанцам беспрепятственно контактировать с французскими войсками, разбившими лагерь к югу от Луары.

Жанна вновь написала послание английскому командованию с просьбой снять осаду с города. Письмо было прикреплено к стреле, выпущенной стрелком неподалеку от разрушенного моста. В нем она обещала свободу пленникам, захваченным при Сен-Лу в обмен на орлеанского парламентера, удерживаемого в английском плену. В ответ англичане осыпали ее бранью, снова назвав арманьякской шлюхой.

Вскоре французы выступили из города, намереваясь взять штурмом форт Сен-Жан-Ле-Блан, также удерживаемый неприятелем.

Переправившись через реку, французы вступили на южный берег, однако англичане без сопротивления оставили слабо защищенный Сен-Жан-Ле-Блан и отступили к форту святого Августина и Турели.

Успех операции французы единодушно приписывали одному лишь присутствию Жанны в их рядах. Но вскоре граф Дюнуа получил сведения от лазутчиков, что Джон Фастольф выступил из Парижа со свежими силами, намереваясь нещадно покарать орлеанцев.

В рядах французского командования последовало смятение. Одна лишь Жанна не потеряла присутствия духа, убеждая графа Дюнуа и других полководцев дать бой англичанам. Те колебались…

Воинственно настроенные горожане и солдаты собрались у восточных ворот, полные решимости сражаться с англичанами. Командованию Орлеана ничего не оставалось делать, как дать англичанам бой.

…Переправившись через Луару, французы атаковали английский форт святого Августина напротив Турели. Бой шел с утра до вечера, но, в конце концов, французы захватили укрепление и освободили многочисленных пленников. Защитники укрепления погибли, сам форт был сожжен дотла. Тогда же Жанна в пылу сражения наступила на один из железных шипов, разбросанных вокруг форта. Рана была не серьезной, но болезненной.

Англичане укрылись в Турели.

Седьмого мая французское войско предприняло штурм Турели. Он длился почти неделю. Жанна находилась впереди штурмующих, совершенно не обращая внимания на увещевания телохранителя и оруженосцев.

Она взяла штурмовую лестницу, приставила ее к стене с криком: «Кто любит меня, за мной!», начала подниматься к гребню укрепления. Жан д’Олон первым последовал за Жанной, понимая, что взывать к ее благоразумию бесполезно.

Жанна преодолела несколько ступеней, как вдруг зашаталась и упала в ров – стрела арбалета вонзилась ей в ключицу. Увы, д’Олон не успел подхватить Жанну. Мишель вместе с Новеленпон отнесли Деву в сторону и положили на траву.

– Шевалье! Помогите мне снять панцирь… – распорядилась Жанна. Новеленпон выполнил ее требование.

Тут же к Жанне подбежал военный лекарь, распорол ножом власяницу на плече, шерстяная ткань опала, обнажив белое округлое плечо с родимым пятном в виде восьмиконечной звезды. Он приложил к ране тряпицу, смоченную жиром, останавливая кровь.

– Жанна, я же просил вас быть осторожней, – пытался воззвать к благоразумию Девы в очередной раз Мишель. – Вы забываете, что принадлежите не только себе, а всей Франции. Люди верят вам, идут за вами. А если вас убьют, что тогда?

– Вы взываете к моему благоразумию, как священник. Французов теперь не остановить. Преимущество на нашей стороне. Не беспокойтесь, меня не убьют. Я знаю, что буду жить долго.

– Откуда?

– Просто знаю и все… – коротко ответила Жанна.

– Осмелюсь вам напомнить, что я обещал герцогине Арагонской и лично дофину оберегать вас. Но как я могу это сделать, когда вы не слушаете меня и постоянно рветесь вперед, презирая опасность.

– Да, иду вперед… на врага. И пойду опять, мне уже лучше… – Жанна прижала тряпицу к плечу, надела панцирь и поднялась. – Идите смело! У англичан нет сил защищаться!

Французы ворвались на баррикаду и оттеснили англичан на деревянный мост. Одновременно они подожгли специально приспособленную барку, наполненную оливковым маслом, и пустили по течению Луары. Барка ударилась о мост и деревянный штурмовой настил, и вскоре Турель пылала – англичане сгорели в огне.

8 мая 1429 года армия Жанны д’Арк сняла осаду Орлеана. Буржское королевство было спасено. Военное руководство и граф Дюнуа настаивали на том, что людям нужен отдых. После долгих споров Жанна была вынуждена согласиться с ними.

Предстоящая операция готовилась тщательно и имела цель захватить английские укрепления на Луаре. Наступление развивалась стремительно: французы штурмом взяли бастионы Жаржо, Мен-сюр-Луар, Божанси.

Английская армия под командованием лучшего английского полководца Джона Тальбота и сэра Джона Фастольфа, посланные из Парижа, приближалась к Луаре, стремясь остановить стремительное французское наступление.

Английская армия продвигалась достаточно осторожно, намереваясь застать французов врасплох. Однако французской разведке заблаговременно удалось обнаружить неприятеля.

Французы решили атаковать сразу, не дав англичанам подготовиться к битве. Состоялся военный совет, на котором было решено ударить по англичанам тяжелой конницей. Авангард армии возглавлял Этьен де Виньоль. В основной части армии находились Жанна д’Арк, герцог Алансонский, граф Дюнуа и коннетабль Ришмон.

Английская армия также использовала традиционное для себя построение: впереди отряд лучников, за ним авангард под командование Тальбота и отряд Фастольфа. Англичане заняли позиции на старой римской дороге, ведущей на Жанвилль, в местечке Патэ. Англичане не ожидали нападения французов и потому не успели полностью развернуть линию лучников и авангард.

Первым же ударом конница французов опрокинула лучников. После короткого боя с авангардом под командованием Тальбота, англичане были разбиты, а Тальбот попал в плен. Фастольф бежал с поля боя с кучкой солдат.

В этой битве англичане потеряли половину своей армии.

Франция была воодушевлена победами Девы. Жанна находилась на гребне славы и популярности.

Глава 5

После победы при Орлеане и Патэ двор дофина переместился в Сент-Эньян. Военная ставка разместилась неподалеку в селении Сель. После напряженного месяца боев, Жанна отдыхала и залечивала раны. Оруженосцы приводили в порядок ее военное снаряжение. Дофин прислал записку Жанне:

«Дорогая Жанна!

Предлагаю встретиться в аббатстве Сен-Бенуа-сюр-Луар, до которого как мне, так и тебе – рукой подать…».

Жанна, как всегда, облачилась в военное платье, села на любимого белого коня, подаренного братом, и в сопровождении телохранителя, оруженосцев и отряда из пяти рыцарей отправилась в аббатство Сен-Бенуа-сюр-Луар. Жанна приехала первой, затем появился маршал Буссак и дофин. Карл сдержанно поприветствовал сестру, назвав ее просто Жанной. Маршал Буссак не был посвящен в тайный замысел дофина.

– Осмелюсь высказать свое мнение: в данный момент патриотизм французов на подъеме. Надо немного отдохнуть и двигаться на Париж, иначе мы упустим момент, и к городу подтянутся дополнительные войска бургундов и англичан, – говорил маршал.

Жанна была совершенно с ним согласна.

– Целиком и полностью поддерживаю вас, маршал. Считаю, что действовать надо быстро и решительно.

– У меня же другое мнение по сему вопросу. – Сказал дофин, вызвав крайнее удивление маршала и Жанны. – Я думаю, что для начала нужно усмирить бургундов, которые представляют не меньшую опасность, чем англичане, и могут развязать войну на приграничных территориях Лотарингии и Шампани. Тогда Буржское королевство не выдержит и рухнет. Казна пуста, кругом нищета и голод. Поход на Бургундию принесет добычу и пополнит казну, а затем можно идти и на Париж.

Итак, было решено: после кратковременного отдыха, в первых числах июля, армия Девы выступает в Шампань, подвластную Бургундии.

* * *

– Жанна, я знаю, как вы любите лошадей. Поэтому решил сделать вам подарок. – Дофин взял сестру под руку и вывел во двор аббатства, где оруженосец Жанны, Жан Новеленпон, держал под уздцы роскошного коня цвета воронова крыла с длинной шелковистой гривой. – Но учти, Жанна, его надо объездить, конь слишком норовист.

Жанна с восхищением смотрела на длинноногого жеребца:

– Спасибо, сир. Для меня это самый лучший подарок, конечно, если не считать моего верного боевого коня, подаренного вами ранее.

Она подошла к коню и посмотрела в его миндалевидные карие глаза.

– Подведите коня к кресту. – Распорядилась Жанна.

Крест стоял при въезде в аббатство у дороги. Новеленпон повиновался. Конь встал как вкопанный и не шелохнулся, пока Жанна его оседлала.

Дофин был в восторге. Да, он не ошибся в своем решении привлечь сестру, ну как за ней можно не пойти в бой?! Это просто невозможно! «Вся в покойного маркиза Труа», – подумал дофин, вспомнив любовника своей матери Изабеллы Баварской.

Второго июля армия под предводительством Жанны двинулась на Осер. Денег на оплату военной кампании в казне не было совсем, но все рыцари, простолюдины, солдаты готовы были служить бесплатно и следовать за Девой. Jam redit et vigro![71]

…Войско осадило Осер, принадлежавший Филиппу Доброму. Эшевен и многочисленные прево пребывали в панике и предложили сдать Осер без боя, предоставив армии Девы провиант и все необходимое в обмен на обещание не разорять город.

Жанна согласилась, пополнила провиант и двинулась дальше, на Труа. С этим городом у нее были личные счеты. Жанна прекрасно помнила: кто ее настоящий отец и как бургунды изгнали его из собственного города, и была полна решимости отомстить за маркиза де Труа.

Она села на черного коня, подаренного братом в аббатстве Сен-Бенуа-сюр-Луар, взяла в руки жезл и разъезжала вдоль городских стен. Вскоре она отдала приказ готовиться к штурму.

Солдаты изготовили фашины[72], чтобы заполнить рвы. Приносили все, что могли найти в брошенных домах: мебель, двери, изгороди. Жанна обнаружила удивительную сноровку, как будто провела на войне всю жизнь.

Наблюдая за этими приготовлениями, жителей Труа охватил ужас. В довершении ко всему кому-то из впечатлительных горожан померещились белые бабочки над знаменем Девы, это стало последней каплей – эшевен направил парламентера.

В роли парламентера выступил епископ Жан Ленц. Он подошел к Жанне, быстро достал из-под одежд небольшой сосуд со святой водой и окропил ее, словно нечестивицу. Мишель де Шамдивер рванулся вперед и хотел отрубить руку епископу за неслыханную дерзость, но Жанна жестом остановила телохранителя:

– Подходите смело, святой отец, я не улечу… – заверила Жанна.

– Дева-Жанна! Эшевен и прево готовы сдать Труа без боя. Прошу вас даровать горожанам прощение. Ведь они не виноваты, что в городе размещен англо-бургундский гарнизон. Гарнизон же покинет Труа, сложив оружие.

Жанна милостиво согласилась и лично присутствовала при разоружении англо-бургундского гарнизона.

…Барон де Кастельмар цепким взором окинул свой бриганд. Они вместе пережили многое: усмирение Лотарингии, Шампани, походы в так и не покорившуюся Фландрию. Год назад его бриганд в составе небольшого гарнизона перевели из Невера в Труа. Барону было все равно, где служить, лишь бы платили, а платил Филипп Добрый исправно.

Пока англичане раздирали Францию на куски, герцог Бургундский предпочитал иметь Англию в союзниках, нежели врагах. Он исправно торговал с Англией шерстью и винами, снабжал всем необходимым войска английской короны на континенте.

Капитан де Кастельмар волновался, не зная, как начать речь. И, наконец, решил: «Начну, как придется… Какая теперь разница…»

– Мой, отважный бриганд! – начал барон. – Вот уже почти восемь лет как мы вместе бок о бок воюем, защищая интересы Бургундии. Но сегодня мы потерпели поражение по вине отцов города. Они решили сдать Труа без боя, дабы сохранить жизни горожан и имущество. Да, безусловно, это жестокая необходимость, но смириться с ней придется. Все вы слышали о непобедимой Деве, противостоять ее войску невозможно. Мы слагаем оружие перед ней, покидаем город и направляемся в Компьен – таков приказ коменданта гарнизона сэра Джеймса Уориша.

Бриганды стояли понурые, перспектива разоружения ничуть их не прельщала. Не радовала она и капитана де Кастельмара. Он посмотрел на свой верный Каролинг – сердце разрывалось от одной мысли, что какой-то француз будет владеть им.

Разоружение гарнизона происходило на центральной площади Труа. Англичане сложили оружие. Многие из них в адрес Жанны шипели:

– Придет наше время, и мы сожжем тебя на костре, ведьма…

Кастельмар, как капитан, решился сложить оружие к ногам Орлеанской Девы первым. Жанна восседала на вороном жеребце, контролируя процесс разоружения. Барон был поражен, сколь хорошо она держалась в седле. Уж он-то повидал крестьянок на своем веку и не мог припомнить, чтобы хоть одна из них выглядела бы, как заправский рыцарь.

Барон извлек меч из ножен и опустился перед Жанной на правое колено:

– Сиятельная Дева-Жанна! Выслушайте меня!

Жанна удивилась такой смелости наемника.

– Говори бургунд, я слушаю тебя.

Капитана поразил ее приятный голос.

– Благодарю вас за оказанную милость. Этот меч мне очень дорог. Он когда-то принадлежал французским королям Каролингам, а затем – легендарному рыцарю Танкреду. Я прошел с ним множество сражений, и он никогда не подводил меня. Я прошу вас: примите меч, и он будет верно служить вам! – произнес Шарль пламенную речь, поднялся с колен и протянул Деве меч.

Та, пораженная необычной просьбой наемника, протянула руку для принятия меча. Меч был действительно хорош, Жанна провела латной рукавицей по лезвию и увидела надпись.

– Меч доблести Челобелга Каролинга… – едва слышно произнесла Жанна, зачарованно рассматривая меч, совершенно не обратив внимания на свою оплошность.

Барон де Кастельмар был поражен не меньше. Ему и в голову не могло прийти, что простая крестьянка может знать латынь! Жанна, увлеченная мечом, не заметила реакции барона. Он тем временем поклонился и, уступив место следующему бургунду, быстро ретировался.

Капитана де Кастельмара одолевали сомнения: «Неужели она – крестьянка? Однако вид у нее благородной дамы… А голос! Волосы, конечно, острижены под «пажа», но на войне некогда прически сооружать… И где это она латыни выучилась? Неужели в родном селении?.. А держится, с каким достоинством! Сомнительно, чтобы дофин Карл доверил простой крестьянке командование армией. Если так, то крестьянки у него больно уж способные: ведут воинов на штурм крепости, города берут без боя – моим гасконским красавицам далеко до них. Что-то здесь не так!»

Остаток дня барон де Кастельмар размышлял по поводу Девы-Жанны. Его бриганд полностью разоружился, наемники верхом на лошадях покидали город.

Разоруженный гарнизон следовал в Компьен…

* * *

Город Шалон сдался через несколько дней на тех же условиях, что и Труа. Шестнадцатого июля армия Жанны вступала в Реймс. Накануне англо-бургундский гарнизон покинул город без боя. Поход французов в Шампань превратился в триумфальный марш.

В воскресенье семнадцатого июля Карл был коронован в Реймском соборе. Церемония происходила скромно, без пышности и особых торжеств. Жанна стояла рядом с братом в боевом снаряжении, держа свое знамя. Она вполне заслужила такой чести, и все присутствующие на церемонии понимали, если бы не Дева-Жанна, то неизвестно, что стало бы с дофином и Буржским королевством. Для знатных горожан, присутствующих на церемонии, она была простой крестьянкой, Девой, посланной самим провидением, которая выполнила свою миссию.

Карл, облаченный в синюю бархатную мантию с меховой отделкой из белого горностая, расшитую золотыми лилиями, восседал на троне, сжимая в правой руке золотой жезл – символ королевской власти. Епископ Реймский собственноручно возложил на голову Карла корону, принадлежавшую еще его отцу Карлу VI.

Франция обрела, наконец, единственного и законного короля Карла VII.

Здесь в Реймсе был вручен еще один жезл – маршальский, его обладателем стал барон Жиль де Рэ, отныне маршал Франции.

Из Реймса войска во главе с королем Карлом VII и Жанной двинулись на Париж. Триумфальный марш продолжался – многие города были освобождены от англичан. Казалось, что освобождение столицы – дело нескольких дней. Карл VII настолько был уверен в победе, что уже видел себя прогуливающимся по Лувру в окружении пышной свиты.

…Военная ставка короля расположилась недалеко от Парижа в Сен-Дени. Маршалы де Буссак и де Рэ, а также коннетабль разрабатывали план штурма столицы. Париж был хорошо укреплен, он фактически находился в двойном кольце обороны. Тем более в последнее время в город подтянулись гарнизоны из Компьена, Санлиса и Шато. Умудренные опытом полководцы понимали: взятие Парижа – задача не из легких.

Восьмого сентября, в день рождества Богородицы, французы предприняли штурм западной стены и ворот Сент-Оноре. Они легко преодолели земляной вал и первый ров, в котором не было воды, но второй, наполненный водой, остановил наступление. Жана приказала заполнить ров фашинами и обратилась к воинам:

– Мы у стен Парижа! Заветная цель близка! Неужели ров с водой может сдержать нас и стать непреодолимым препятствием? Вперед!

Штурм был долгим и упорным. Надрывались бомбарды и кулеврины – последний довод королей, отовсюду летели стрелы. Осажденный город применял метательные орудия. Огромные каменные ядра падали на французов, превращая их в кровавое месиво. Кроме того, англичане использовали специальные вращающиеся мечи, которые выпускали со стен. И те, подобно «жерновам мельницы» налетали на штурмующих французов, кромсая их в клочья. Стены города и предместья были усыпаны изуродованными трупами и залиты кровью.

Жанна бесстрашно увлекала за собой штурмующих. Когда ее знаменосца сразила стрела, знамя подхватил Новеленпон, сама Жанна была ранена в бедро. Мишель де Шамдивер умолял Жанну покинуть поле боя:

– Вам нужен лекарь! Иначе рана может воспалиться, и дело закончится горячкой!

– Нет, я не уйду, пока мы не прорвем оборону англичан! – решительно отрезала Жанна.

Битва длилась до захода солнца и, когда никаких надежд не осталось, наконец, Новеленпон и д‘Олон силой вернули Жанну в Сен-Дени.

Французы понесли огромные потери. Карл VII отчетливо понимал: еще пара таких штурмов и он остался бы без армии. Жанна намеревалась возобновить штурм, однако Карл приказал ликвидировать наплавной мост, соединявший Сен-Дени с парижским берегом Сены. Армия отступила от стен столицы. Жанна была все себя от ярости.

– Сир, позвольте спросить! – гневно начала она, врываясь в апартаменты Карла. – Что означает ваш приказ о ликвидации наплавного моста? Вы хотите сдаться в такой решающий момент?

– Дорогая Жанна, война – это не только поле боя, но и политика. Поверьте моему жизненному опыту, sunt certi denique fines[73]. Посмотрите, сколько людей мы потеряли, оборона англичан безупречна, мы всех людей положим под стенами Парижа. Мы добились своей цели: я коронован, освобождены многие города. Ваша миссия увенчалась успехом. Надо остановиться, periculum in mora[74]. Не забывайте о Бургундии, которая только и ждет, когда мы сделаем неверный шаг, и Филипп завладеет нашими территориями.

Жанна была вынуждена согласиться с братом. Разумом она понимала, что Карл прав, но не могла уже остановиться. Она должна была идти дальше! Именно в этом заключался теперь смысл ее жизни. Жанна расплакалась.

– Сестра, успокойтесь, вы просто устали и ранены. Вы в детстве никогда не плакали, а теперь слезы – слишком большая роскошь для вас, моя драгоценная! Не забывайте, на вас смотрят французы. – Карл протянул Жанне кружевной платок. – Завтра отступаем.

Глава 6

Двадцать первого сентября армия вернулась на берега Луары, в Жьен и была сразу же распущена. Первое время Жанна оставалась не у дел и мучалась от безделья. Она попросила брата разрешить ей вернуться в замок Дешан. Конечно, король, отказал в просьбе, поскольку прекрасно понимал, борьба за власть еще не закончена, в настоящий момент наступила лишь короткая передышка.

В октябре Королевский совет решил по предложению Ла Треймуля, одного из советников короля Карла, отвоевать близлежащие крепости: Козн, Ла-Шарите и Сен-Пьер-ле-Мутье, расположенные на Луаре. Все три крепости находились в руках Перине Грессара, ловкого авантюриста и предводителя наемников, наводившего ужас на всю округу.

Особенно важное стратегическое положение имела крепость Ла-Шарите, откуда Грессар предпринимал грабительские набеги, держа в постоянном страхе несколько провинций. Карл был полон решимости уничтожить разбойничье гнездо, которое в любой момент может стать плацдармом для наступления англичан или бургундов.

Во главе небольшого войска, специально сформированного для этой цели, поставили сводного брата Ла Треймуля Шарля д’Альбе и маршала де Буссака. Жанна настояла на своем участии в походе и отправилась с войском. В начале ноября французы взяли штурмом Сен-Пьер-ле-Мутье, а затем и Ла – Шарите. Грессар был пленен отрядом Жанны. Жан д’Олон лично взял в плен кровожадного авантюриста. Грессар вел себя крайне дерзко:

– Война еще не закончена. Подождите, англичане до вас доберутся, в особенности до тебя, ведьма!

Жанна знала, что англичане называют ее ведьмой, поэтому резонно возразила:

– Со мною Бог! И посему я не могу быть той, которой вы меня считаете! Повесить!

Жан д’Олон не ожидал от Жанны подобного приказа. Грессара повесили в присутствии Шарля д’Альбе и маршала де Буссака.

Зимой произошло то, чего больше всего пытался избежать Карл – обострились франко-бургундские отношения, возобновилась война с Бургундией.

Карл был полностью поглощен обороной Осера, Шалона, Труа. Однако мысль о том, что королевская резиденция должна вернуться в Лувр не покидала Жанну.

В конце марта Жанна оставила замок Сюлли, в который перебрался двор на время военных действий с Бургундией, где собрала отряд для похода на Париж. Небольшой отряд отправился в Иль-де-Франс, куда стекались французы, верные идеи освобождения страны, для которых целью был Париж.

Однако уже в пути, узнав, что бургунды осадили Компьен, Жанна бросилась на выручку.

В осаде Компьена участвовал англо-бургундский гарнизон под руководством полковника Джеймса Уориша, выбитый Жанной из Труа осенью. Когда Уориш узнал, что на подходе военные силы Девы, он снял осаду и удалился во временный военный лагерь, расположив его недалеко от города.

Капитан де Кастельмар, возмущенный маневром полковника негодовал:

– Опять эта мнимая крестьянка! Так все наемники герцога Филиппа останутся не у дел! Бежать при приближении девицы! Вот, уже, Дева грядет! И пусть себе «грядет»! Бегство – это неслыханно!

Утром двадцать третьего мая 1430 года Жанна вошла в город.

От коменданта Компьена Гильома де Флави она узнала, что военный лагерь полковника Уориша находится всего лишь в полутора лье от города и приняла решение вечером совершить вылазку и разгромить англичан.

В то же самое время в лагере Уориша капитан де Кастельмар планировал совершить набег со своим бригандом на окрестности Компьена.

Как известно, в военных делах наибольшую силу имеет «Его величество случай». И именно он не замедлил вмешаться. Отряд Жанны наткнулся на бриганд де Кастельмара примерно в пол-лье от города. Французы легко опрокинули бургундов. Де Кастельмар пришел в бешенство, видя, как его, закаленные в боях бриганды, готовы бежать, подобно последним трусам.

– Держать оборону! – взревел капитан. – Вы, что собрались бежать от крестьянки?!

Последние слова привели бригандов в чувство, заставив вспомнить: кто они и зачем здесь находятся. В единодушном порыве бриганды решили умереть на поле боя, нежели спастись бегством от девицы.

Неожиданно появился отряд англичан, вероятно решивших поживиться в окрестностях города. Он-то и пришел на помощь наемникам. Преимущество оказалось явно на стороне бургундов. Жанна и ее отряд отчаянно бился, прикрывая отступление основных сил. Де Кастельмар врубился в авангард Жанны, он был готов собственными руками уничтожить Деву, вспоминая свой позор при сдаче Компьена. Капитан рубил направо и налево, продвигаясь к намеченной цели.

Жанну прикрывали Мишель де Шамдивер (никому и в голову прийти не могло, что это девица-рыцарь), сражавшийся Каролингом и Жан де Новеленпон. В руках одного из них барон узнал свои меч. Кровь прилила к голове капитана:, Жанна пожаловала Каролинг одному из своих телохранителей!

Капитан, полный решимости вернуть свой меч, схватился с Мишелем и сразу же почувствовал достойного соперника. Де Шамдивер достойно сражался, но Шарль, прошедший немало военных походов, имел явное преимущество.

Наконец, меч де Кастельмара обагрился кровью, телохранитель обмяк и припал к шее своего коня. Шарль ловко подхватил вожделенный Каролинг, выпавший из рук врага, и продолжил битву.

Жанна, увидев, что ее телохранитель сражен, прокричала:

– Отступаем в город! Шамдивер, Новеленпон держитесь!

Но Жан Новеленпон уже не слышал Жанны, он был мертв.

Отряд Девы отступал, до ворот города оставалось совсем немного, как вдруг Жанна увидела, что мост поднят, а решетка опущена. Она поняла, что это конец и была готова биться на смерть. Она прокричала:

– Нас предали, ворота закрыты! Умрем, но не сдадимся!

Но капитан де Кастельмар был другого мнения: «Как бы не так – умереть для тебя, это слишком простой выход! Предстанешь перед судом, моя милая!» Он пробился к Жанне, подоспели еще несколько лучников и стащили ее с коня.

За пленение Орлеанской Девы капитан де Кастельмар был представлен к награде самим полковником Уоришем. Жанна была заключена под стражу и отправлена в военную крепость Экхард[75], что недалеко от Руана. Охрану Девы и ее оруженосца Жана д’Олона, также попавшего в плен, поручили храброму капитану де Кастельмару и его доблестному бриганду.

Карл, получив известие о пленении сестры от коменданта Компьена, пребывал в растерянности. Немного собравшись с мыслями, он вызвал маркиза де Буленвилье.

– Маркиз, полученная новость повергла меня в полное отчаянье. – Карл протянул депешу маркизу. – Жанна, моя сестра, пленена бургундами. Я чувствовал, в последнее время, должно произойти что-то роковое! Пока я уделял внимание политическим проблемам с Бургундией, она вопреки моей воле, покинула Сюлли и оправилась в поход на Париж, а затем – на Компьен. Моя сестра всегда отличалась упрямством, но с годами эта черта переросла в одержимость. Не сомневаюсь, что Филипп затеет политический процесс над Жанной, дабы доказать, что я имел дело с ведьмой, как ее называют англичане. И целью его будет, прежде всего, опорочить меня как помазанника Господа. Мы должны предпринять меры, причем быстро и решительно. Конечно, Жанна не скажет ничего лишнего, но я не желаю подвергать испытаниям свою сестру, пусть даже одержимую идеей освобождения Франции. Если бы все французы думали, как она, мы бы давно изгнали англичан.

Де Буленвилье внимательно выслушал короля. Он прекрасно понимал, что ситуация сложилась весьма щекотливая, и без иезуитов ее не разрешить.

– Сир, смею предположить – еще не все потеряно. Надо попробовать договориться с Филиппом Добрым, возможно, пойти на некоторый компромисс. Подумайте, чем вы готовы пожертвовать ради сестры!

– Дорогой, маркиз! Если я скажу, что готов пожертвовать ради Жанна всем, то солгу. Боже мой! Я в ситуации, что называется между молотом и наковальней! Отчасти, я готов на некоторые уступки бургундам. Остается только решить, какими именно, они будут.

– О! Понимаю вас, сир, подобное решение дается нелегко. Прошу вас, позвольте мне все обдумать в течение нескольких дней. Я уверен, с Божьей помощью мы найдем выход из сложившейся ситуации. – Заверил маркиз.

После беседы с Карлом, маркиз вернулся в свой кабинет и тут же написал короткое письмо:

«Брат Валери!

Жанна в плену у бургундов. Настоятельно прошу вас принять все меры для ее освобождения. Используйте свое неоспоримое влияние при дворе герцога Бургундского, дабы достичь цели. Король Карл не может бросить сестру, которая так много сделала для него и для Франции, на растерзание недругов. Держите меня в курсе событий.

Персеваль».

Маркиз отправил письмо с верным человеком в Компьен и тут же написал еще одно:

«Отец Бернар!

Мы получили печальные известия о сестре короля. Подготовьте Деву, порученную вашей опеке, к исполнению своего предназначения. В вашем распоряжении несколько дней, не больше.

Персеваль».

Последнее письмо маркиз отправил с нарочным в аббатство Сент-Катрин-де-Фьербуа. Оставалось только одно, ждать…

* * *

Отец Бернар получил письмо маркиза с нарочным поздно вечером. И прочитав его, уверовал: настал его час.

Бернар понимал, насколько важным и опасным является задуманное предприятие и, как человек честолюбивый и амбициозный, начинавший свою карьеру священнослужителя в далеком селении Гре, лелеял тайную надежду стать никем иным как самим аббатом де Фьербуа и был готов сделать все для достижения своей цели. И вот такая возможность представилась.

Бернар нащупал ключ, висевший на шее – вот он путь к аббатству! Священник шел длинными мрачными коридорами и, наконец, достиг двери, за которой вот уже почти год содержалась крестьянская девушка Жанна Лассуа-Роме из Домреми. Бернар всегда был ласков и терпелив с несчастной, понимая, что она, сама того не желая задействована в опасной политической игре, цель которой – власть. Но что такое жизнь простой крестьянки, по сравнению с благородными побуждениями политиков! Одной крестьянкой больше, одной меньше… А сколько их погибает каждый день от рук мародеров!

Бернар открыл дверь. Жанна сидела за столом и вышивала. Она даже не подняла головы и никак не прореагировала на появление святого отца. Ее чувства и реакция притупились. Сказывалось длительное употребление настоя, приготовляемого им по рецепту Валери Сконци.

Да, иезуиты многого достигли, и многое познали, особенно, в отношении различных ядов и настоев, способных развязать язык кому угодно или заставить умолкнуть навсегда. В данном случае применялось зелье, парализующее волю и мысли человека.

После подобных процедур человек делал все, что от него требовалось, будучи уверен, что решения принимает самостоятельно и совершает действия по своему разумению, не подозревая даже, что и он является всего лишь инструментом тайных сил для достижения ими определенной цели.

– Дитя мое… – обратился Бернар к девушке.

Та очнулась и посмотрела на него отсутствующим взглядом.

– Отложи свое вышивание. Мы должны поговорить о более важных вещах…

Жанна послушно отложила пяльцы и внимательно взглянула на настоятеля. Он продолжал:

– Ты помнишь, как ты вошла в Орлеан через Бургундские ворота? А позже штурмом взяла Турель?..

– Да, святой отец, помню. Потом я была ранена в ключицу при взятии Турели, и у меня остался шрам на теле… – подтвердила девушка.

– Хорошо, Жанна. А помнишь ли ты победоносный поход в Бургундии?

– Да, святой отец, как сейчас. Моя армия взяла Труа, Осер, Шалон и Реймс без боя. Они сдавались сами при моем приближении. Слава шла впереди меня… – снова подтвердила узница.

– Скажи мне, Жанна, как ты была ранена второй раз? – продолжал Бернар.

– Меня ранили в бедро при взятии Парижа. Город был хорошо укреплен, мы понесли огромные потери и приняли решение отступить на Луару.

– Прекрасно, – настоятель был явно удовлетворен результатами своей работы, теперь оставалось получить дальнейшее распоряжение Валери Сконци.

– Покажи мне свое плечо, Жанна, – попросил Бернар.

Жанна, не задумываясь, стянула просторное одеяние, обнажив плечо. Рана порядком зажила и казалась застаревшей, теперь никто не заподозрит, что девушка была ранена не на поле боя, а настоятелем Бернаром в стенах аббатства. Сходство с сестрой короля должно быть максимальным, так распорядился Сконци, а уж он-то знает, что делает.

Распоряжения от Сконци настоятель получил спустя пять дней:

«Отец Бернар, будьте готовы в любой момент переправить крестьянку в Экхард. Ждите дальнейших указаний».

В тот момент Бернар уже знал, что в Экхарде бургунды содержат сестру короля Жанну. Он понял гениальный замысел Сконци.

Сконци же подключил все свои связи при дворе герцога Филиппа и достиг желаемого результата: суд над Жанной был отложен на неопределенный срок. Теперь получив выигрыш во времени, он намеревался совершить подмену баронессы Жанны д’Арк де Дешан на Жанну Лассуа-Роме из Домреми.

Глава 7

Крепость Экхард являлась оплотом бургундов в предместьях Руана. Хорошо укрепленная, снабженная секерами[76] и кулевринами она представляла непреодолимое препятствие на пути Карла к Руану.

Король прекрасно это понимал, и не собирался брать непреступную крепость штурмом, даже ради собственной сестры. Он решил пойти другим путем. Маркиз де Буленвилье доложил Карлу, что полным ходом идет подготовка по вызволению Жанны д’Арк из плена, но на это потребуется еще некоторое время.

Валери Сконци, получив по своим каналам разрешение на беседу с капитаном де Кастельмаром, приближался к Экхарду. Его одолевали сомнения, правильно ли он замыслил пожертвовать невинной, совершенно беззащитной девой, ради спасения другой. Он гнал эти мысли прочь, но угрызения совести все же терзали его.

Валери, как всякий, кто служил могущественному Святому престолу, считал, что делает все на благо Бога. И даже жертва юной крестьянки, подразумевает собой digitus die est hie[77], послужит богоугодному делу – она станет героиней в глазах всей Франции, что еще больше объединит французов против протестантов-англичан. Сконци не сомневался, что герцог Бургундский рано или поздно передаст девушку в руки англичанам, а те уж не упустят возможность поквитаться с ней за Орлеан.

Сконци, предаваясь раздумьям, не заметил, как въехал на мост и оказался подле надвратной башни Экхарда. Из башни показалась голова стражника:

– Пароль!

– Возмездие, – последовал ответ Сконци.

Ворота открылись, и иезуит проследовал в крепость. Далее его ждала вторая линия укреплений с воротами. Из надвратной башни, размером поменьше, появилась голова очередного стражника с таким же точно вопросом:

– Пароль?

– Бургундия! – отчеканил Сконци.

Вторые ворота открылись, и он въехал в сердце цитадели. К нему тут же подошли двое часовых с лаконичным вопросом:

– К кому? По какому делу?

– К капитану де Кастельмару с посланием от маршала де Вержи.

– Следуйте за мной в комендантскую… – вызвался один из часовых.

Вскоре в комендантскую вошел де Кастельмар и чуть не упал от удивления. Он прекрасно помнил Валери Сконци и подозревал, что именно ему обязан своим стремительным продвижением по службе. Все эти годы, от барона никто ничего не требовал, Сконци потерялся из виду и постепенно подозрения канули в Лету. Сейчас де Кастельмар отчетливо понимал: визит бывшего вербовщика не случаен.

– Капитан! Удивление ваше столь велико, что вы не рады меня видеть? – Валери попытался придать своему голосу дружелюбный радушный тон.

Де Кастельмара, такой тон визитера сразу же насторожил.

– Да нет… я, безусловно, рад… Но, право, я несколько смущен, мы не виделись столько лет и вдруг вы решили меня навестить. Я, честно говоря, не ожидал подобного проявления повышенного внимания с вашей стороны.

– Сейчас, вы удивитесь еще больше, дорогой барон, прочитав это письмо.

Сконци извлек письмо из кожаной походной сумки и протянул капитану. Кастельмар сразу же по виду определил печать маршала де Вержи. Он надломил сургуч и вскрыл письмо:

«Капитан де Кастельмар!

Прошу Вас оказывать всяческое содействие моему другу Валери Сконци. С момента получения письма, я обязываю Вас выполнять все указания выше названного человека и хранить их в тайне.

Антуан де Вержи граф де Даммартен»

– Ну что ж, если таков приказ главнокомандующего, я готов помогать вам. Вопрос, в чем заключается моя помощь?

– Дело весьма деликатного свойства и государственной важности. Обещайте все услышанное от меня хранить в тайне, – сказал Сконци почти шепотом.

– Конечно, сударь, слово дворянина!

– Вот и славно. Мы можем поговорить с вами наедине в тихом месте? – поинтересовался Сконци.

– Да, следуйте за мной, прошу вас в мою комнату. Она хоть и похожа на келью монаха по размерам и обстановке, зато точно будет тихо и без лишних ушей. Идемте!

Капитан и иезуит уединились.

– Итак, вы охраняете плененную вами Деву-Жанну. Надо отдать должное вашим боевым заслугам. Англичане только и мечтают, чтобы Дева оказалась у них в руках.

Капитан насторожился, разговор принимал неожиданный оборот. Сконци продолжал:

– Скажите, капитан де Кастельмар, а что вам известно о сей Деве?

– Да, собственно то, что знают все! Дева из селения Домреми, отправилась в Шинон, потому, как возомнила себя освободительницей Франции и святой из пророчества Мерлина. Конечно, надо отдать ей должное, сия крестьянка не лишена способностей, смогла сплотить французов и повести за собой. О ее подвигах в Орлеане, Труа, Осер, Реймсе всем известно.

– По всему вижу, капитан, вы скептически относитесь к Жанне из Домреми. – Заключил Сконци.

– Честно, говоря, да. Ну, не может простая неграмотная крестьянка совершить столько дел! Впечатление такое, что о ней больше рассказывают, нежели есть на самом деле! Либо она вовсе не та, за кого себя выдает.

– Вы удивительно прозорливы, дорогой барон. Еще тогда, в Невере, когда я увидел вас впервые, понял, что предо мной – умный человек. Я хорошо разбираюсь в людях, поверьте, служба обязывает.

– Прозорлив, в чем? – барон насторожился.

– Да, в том, дорогой мой, что Дева-Жанна, которую вы пленили, никакая не крестьянка, – Сконци впился в барона своими черными, проникающими в глубь сознания, глазами.

Кастельмар было открыл рот, чтобы высказаться, но не смог, настолько сильным было потрясение. Наконец, он пришел в себя:

– Я чувствовал это… Еще после взятия Труа я заподозрил, что эта Дева не та, за кого себя выдает.

– И что же вас насторожило?

– Припоминаю, когда нас разоружали, я преподнес ей свой меч. Он очень старинный, принадлежал еще королю Челобелгу Каролингу… с надписью на латыни. Дева так увлеклась мечом, что, забывшись, прочла латинскую надпись вслух. Тогда я понял – никакая она не крестьянка! А как она держится в седле, а говорит! Помилуйте, откуда же такие крестьянки могут взяться?

– Вы абсолютно правы, барон. Никакая она не крестьянка. – Подтвердил Сконци.

– А кто же?

– Сводная сестра короля Карла VII, баронесса Жанна д’Арк де Дешан.

У Кастельмара округлились глаза, и вытянулось лицо.

– Кто-о-о? Вы, шутите?

– Отнюдь, барон. Мне сейчас не до шуток.

Барон пребывал в оцепенении. Сконци понимал, что капитану нужно время, чтобы прийти в себя и осознать происходящее. Поэтому, взяв инициативу в свои руки, продолжил:

– Несомненно, капитан, вы, как умный и наблюдательный человек, почувствовали в Деве знатную даму. Ибо искоренить это невозможно, так как это дается женщине от рождения. Действительно существует Жанна из Домреми. Сейчас она находится в аббатстве Сент-Катрин-де-Фьербуа. Почти год назад, она появилась в Шиноне перед дофином, заявив, что ниспослана Богом для помощи ему и Франции. Дофин был поражен природным сходством простой крестьянской девушки и сводной сестры Жанны де Дешан. Поползли упорные слухи, что крестьянка и есть Дева из пророчества Мерлина, явившаяся для спасения Франции. Таким образом, родился план выдать сестру за Деву. Все военные подвиги совершила Жанна, сестра короля Карла, а никакая не крестьянка, но ни у кого сомнений не возникло по этому поводу. Вы все поняли и докопались до истины, поскольку слишком умны, мой дорогой капитан.

Кастельмар пришел в себя и внимательно слушал Сконци, начиная понимать, в чем дело. Да, разыграно талантливо, ничего не скажешь!

– Я все понял, сударь, кроме одного. В чем заключается ваша роль, Сконци? Только умоляю, не говорите, что по-прежнему вербуете наемников и безвозмездно решили помочь баронессе де Дешан.

Сконци засмеялся.

– Убеждаюсь в очередной раз, я не ошибся в вас, капитан. Отчасти вы правы, я – не вербовщик, и никогда, по сути, им не был, лишь – по воле обстоятельств. Я служу на благо Святого престола и Всевышнего. Моя цель – Франция без англичан-протестантов.

Капитан покрылся мелкими каплями пота от такого известия, он прекрасно знал, кто служит Святому престолу, а главное как! Сидеть рядом с иезуитом, да еще и разговаривать с ним, в то время, когда вся Европа боится их, как чумы! Дело принимало серьезный оборот.

– Что от меня требуется? – решительно спросил барон.

– Вот таким вы нравитесь мне больше, капитан. Мне нужна ваша помощь в организации подмены Жанны д’Арк на крестьянку Жанну из Домреми, а затем – при выкупе ее оруженосца Жана д’Олона из плена. Финансами я вас обеспечу, не волнуйтесь. Да, кстати, возможно, я не упомянул, ваша услуга французской короне будет щедро вознаграждена. Две тысячи золотых флоринов вас устроят?

Такого щедрого предложения капитан не ожидал.

– Да, вполне устроят.

– Склонен считать, что все формальности решены, и мы договорились. – Подытожил Сконци. – Теперь согласуем детали. Ровно через три недели я приеду в Экхард под видом торговца вином и привезу с собой крестьянку, выдав ее за вашу невесту. Вы должны придумать, как произвести подмену. Крестьянку оставим в тюрьме, баронессу переоденем в платье девушки и, воспользовавшись их сходством, выведем из крепости. Далее – моя забота. Через некоторое время я пришлю денег для выкупа оруженосца. Но прошу вас, он ничего не должен знать о подмене, для него Дева остается в тюрьме. Да, и небольшое пожелание, за эти три недели будьте повнимательнее к Жанне, обеспечьте ее всем необходимым.

– Обещаю обеспечить баронессе сносное пребывание в крепости…

Глава 8

После отъезда Сконци, барон собирался с мыслями еще какое-то время. Затем он спустился в подземелье крепости, дошел по узкому коридору, освещенному факелами даже днем, до темницы, где содержалась Жанна д’Арк. Часовой вытянулся по струнке, завидев капитана в подвальном полумраке.

Капитан открыл тяжелую дубовую дверь, ключ от которой носил всегда с собой. Во мраке помещения барон едва смог разглядеть несчастную Жанну. Он почувствовал страшный спертый запах, из-под ног с отвратительным писком метнулась стайка крыс. Жанна сидела, не шелохнувшись на соломенном тюфяке в углу, склонив голову на руки. Вот уже четыре недели, как она находилась в этих страшных условиях, не всякий мужчина способен выдержать, но только не она.

Барон откашлялся.

– Мадемуазель, есть ли у вас жалобы или пожелания?

Жанна, удивленная мягким тоном капитана и заданным вопросом, подняла голову.

– Да, и оно неизменно – хочу освободить Париж и изгнать англичан из Франции.

– Ваши чувства мне понятны, мадемуазель. Но я имею в виду условия вашего содержания, – барон старался говорить как можно спокойней и мягче.

– Все прекрасно, чего можно желать в заточении. Не волнуйтесь, капитан, содержание мое вполне сносно, если не считать крыс, грязной одежды, омерзительного запаха, которым я пропиталась и отвратительной еды, которую мне дают один раз в день.

«Железная сила воли», – подумал барон и продолжил уже вслух:

– Мадемуазель, я как лицо, ответственное за вашу охрану и содержание, считаю необходимым перевести вас в другое помещение с более приличными условиями. Думаю, это можно сделать сегодня вечером.

Жанна молчала. Барон немного постоял и, понимая, что пленница не намерена разговаривать, удалился и закрыл за собой дверь на ключ. Такие формальности, как перевод важного заключенного, необходимо согласовать с комендантом крепости Ришаром Дидье – лихорадочно думал он.

Кастельмар, выйдя из подземелья, вдохнул свежий воздух полной грудью и отправился к коменданту.

Дидье, толстый и ленивый, с огромным животом, сидел развалившись в кресле в помещении комендатуры. Он был настолько бездеятелен, что всячески перекладывал свои обязанности на других. Дидье очень уважал капитана де Кастельмара и в какой-то мере побаивался, думая, что у барона есть сильные покровители, впрочем, чутье не обмануло ленивца и бездельника.

– А, наш храбрый капитан! Рад вас видеть! Нечто срочное привело вас ко мне в этот обеденный час?

Капитан знал, что для Дидье обеденный час – это все время после полудня и до вечера.

– Извините за беспокойство, господин комендант, вы абсолютно правы – я к вам по делу, не требующему отлагательства. Проведя инспекцию содержания вверенной мне заключенной Жанны д’Арк, я пришел к неутешительному выводу, что сии условия, в которых она пребывает, не приемлемы для девушки, пусть даже крестьянки. Так и до чумы недалеко.

Комендант встрепенулся, пузо заходило ходуном.

– Боже правый! Чума! Да, что вы говорите, капитан, какой ужас! Мы все здесь перезаражаемся!

– Вот поэтому, достопочтенный господин комендант, чтобы ничего подобного не произошло, следует перевести заключенную в чистое помещение, помыть ее, выдать смену одежды, тем более, что она носит военное платье. Да и этого д’Олона, ее оруженосца, тоже надо бы привести в порядок. А то, не дай бог, нагрянет маршал де Вержи, собственной персоной, вы ведь знаете популярность этой девицы…

– Да, да, капитан, делайте, как считаете нужным. Вы совершенно правы! Сделайте одолжение, сами найдите, куда их перевести… Скажите, я разрешил.

Кастельмар был удовлетворен беседой, своим нежеланием ничего делать Дидье развязал ему руки.

Вообще, крепость Экхард, строилась шесть веков назад, как оборонительное сооружение, совершенно не предусматривая помещения для тюрьмы. В дальнейшем для подобных нужд были приспособлены цокольные пространства, выложены дополнительные стены и навешаны тяжелые дубовые двери с решетчатыми окошками для раздачи скудной тюремной пищи.

Шарль понимал, что перевод Жанны и ее оруженосца из темницы в другое место создаст определенные проблемы. Необходимо было таким образом разместить Жанну, чтобы в последствии иметь возможность совершить подмену, но, в то же время нельзя выказывать особого радения, дабы не вызвать подозрений у обитателей Экхарда. И в довершение всего, новое узилище должно надежно запираться. Где же его найти?

Кастельмар, терзаемый раздумьями, бродил по крепости. Он мысленно проклинал тот день, когда взял Жанну в плен. Ну, кто же мог знать, что она – сестра короля! «Вот теперь расхлебывай, нечего проявлять чрезмерное рвение! Хотя, конечно, две тысячи золотых монет, скрасят мои хлопоты», – думал капитан. Наконец он остановился около небольшой двери на втором этаже крепости в западном крыле.

Место было малопосещаемым, крыло неоднократно перестраивалось. Впрочем, неудивительно – крепость была построена бездарно, зато укреплена на совесть.

Хитросплетение внешних галерей и переходов соединяло восточное крыло с северным и южным. Но западное крыло отчего-то стояло обиняком, соединенное лишь с кордегардией[78], где располагалась скромное жилье капитана, одним единственным переходом. То ли градостроители времен графа Экхарда не посчитали нужным соединить его с основным замком, то ли деньги в казне Его сиятельства резко закончились. Замысел архитектора, жившего шесть столетий назад, совершенно не понятен человеку прогрессивного пятнадцатого века. Впрочем, крепость всегда имела военное назначение и, вероятно, деньги попросту осели у архитекторов в карманах, причем немалые!

Помещением давно не пользовались, в нем хранился различный хлам. Шарль попытался открыть дверь, та натужно заскрипела в ответ. Барон окинул придирчивым взором помещение: кругом царили грязь и разруха. Он решил, что для временного содержания Жанны здесь самое подходящее место. По крайней мере, сюда можно попасть незамеченным по переходу, а грязь и хлам уберут солдаты.

Оруженосцем Кастельмар решил заняться позже. В конце концов, он не принадлежит королевской семье и может содержаться где угодно.

Капитан привлек к хозяйственным работам двух молодых наемников из своего бриганда. Люди томились от безделья и были рады хоть какому-то занятию. В течение дня они вытащили из каморки весь хлам и сожгли его во внутреннем дворе, затем занесли кровать, стол, два табурета и свежий чистый соломенный тюфяк. Помещение приняло жилой вид.

Кастельмар отправился на склад и выбрал чистое платье для Жанны. Оставалась последняя сложная задача – раздобыть большую бочку и организовать купание Жанны. Бочку нашли через час, недавно торговец привозил вино, и теперь она стараниями наемников была полностью опустошена.

Оставался нерешенным еще один щекотливый вопрос. И посему капитан направился к маркитанткам. Он предпочитал обжаться с Виолет. Женщина была чистоплотной и весьма рассудительной, и чем-то напоминала ему Аделину.

– Виолет, мне нужна твоя помощь, – тотчас сообщил Шарль, обхватив Виолет за талию.

– Все, что хотите дорогой, капитан. Разве вам в чем-нибудь отказывала? – проговорила маркитантка томным голосом.

– Нет, Виолет, сейчас я не об этом… Будь добра, помоги искупаться нашей пленнице. Она дурно пахнет. Поверь, крестьянки в поле и то гораздо чище.

– Капитан, неужели вы обнюхивали ведьму на близком расстоянии?! – искренне удивилась маркитантка.

– Да, нет же, Виолет. Я зашел в ее камеру и чуть не задохнулся от смрада!

– Хорошо, я искупаю ведьму, при условии, что вы навестите меня вечером и останетесь до рассвета… – Виолет томным взором посмотрела на красавца капитана.

…Вскоре Жанну перевели в новое помещение, искупали и переодели в чистое платье. Кастельмар был удовлетворен, часть обещания, данного Сконци, он выполнил. Вечером же, он направился к Виолет, дабы насладиться ее прелестями.

После страстных любовных излияний Виолет прильнула к капитану, нежно скользя рукой по его левому плечу. Вдруг, она встрепенулась, вспомнив нечто важное:

– Шарль, я совсем забыла вам сказать! Сегодня, когда я помогала ведьме купаться, то увидела у нее на плече точно такое же родимое пятно, как у вас.

Для капитана это известие стало полной неожиданностью. Он прекрасно помнил слова цыганки Женэ об истинном смысле этого пятна. Значит, и баронесса д’Арк де Дешан отмечена таким же знаком? А может быть их встреча предначертана судьбой?! Мысли начали путаться…

– Что с вами, Шарль? Мои слова расстроили вас?

– Да, нет, Виолет, все в порядке… А ты уверена, что родимое пятно у крестьянки точно такое же?

Виолет пожала плечами.

– Не уверена… Но очень похоже…

Шарль понимал, что попал в щекотливое положение. Не хватало только, чтобы по крепости поползли слухи, что у него и ведьмы одинаковые родимые пятна на теле, так и до инквизиции недалеко!

– Виолет, я прошу тебя никому не говорить об этом. Иначе меня могут обвинить в связи с ведьмой, и отдать вместе с ней инквизиторам. А тебя привлекут как основного свидетеля.

При упоминании об инквизиции, Виолет не на шутку испугалась.

– О, Шарль! Я ничего никому не скажу, можете не сомневаться. Ну, мало ли у кого какие пятна на теле…

Капитан не мог заснуть, его мучили тягостные размышления: «Почему именно я пленил Жанну? Да еще и сестру короля?! А в Компьене я отдал ей свой Каролинг… И меч вернулся ко мне… Кто бы мог подумать?! Теперь эта подмена… Как все пройдет?..»

Он заснул только под утро.

На следующий день де Кастельмар был полон решимости навестить Жанну, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. В глубине души капитан понимал, что истинная цель его посещения – родимое пятно, которое он желал увидеть собственными глазами. Он еще не знал, как принудить Жанну обнажить плечо.

Капитан открыл дверь ключом. Жанна сидела за столом, сложив руки «замком», и, по всей видимости, молилась.

Капитан не стал отвлекать ее от важного дела и решил подождать, присев на маленький деревянный табурет около двери. К своему вящему удивлению, он заметил, что Жанна чрезвычайно хороша собой. После того, как девушку привели в порядок, ее волосы приняли дивный каштановый оттенок и завивались крупными локонами.

Шарль попытался представить, как будет выглядеть Жанна с модной прической в женском платье – картинка получилась весьма соблазнительная. Он взглянул на нее совершенно по иному, будто увидел впервые. Тогда, в Труа, она показалась ему чрезмерно надменной и уверенной в себе, облаченная в рыцарские латы, восседая на вороном жеребце. Теперь же она больше напоминала девушку, попавшую по воле судьбы в трудное положение и пытавшуюся сохранить достоинство в плену среди мужчин.

Жанна закончила молитву и посмотрела на Шарля.

– Благодарю вас, капитан, за предоставленные мне условия.

Шарль несколько замешкался, не зная, как начать столь деликатный разговор.

– Я отдал распоряжение, чтобы вас нормально кормили. Постараюсь посещать вас, как можно чаще… И прошу: не стесняйтесь высказывать свои пожелания. И по возможности, я максимально их удовлетворю.

Жанна кивнула в знак согласия. Капитан набрался смелости и продолжил:

– Мадемуазель Жанна, осмелюсь поговорить с вами о весьма щекотливом обстоятельстве. Вчера женщина по имени Виолет помогала вам искупаться… И обнаружила у вас на плече родимое пятно в виде восьмиконечной звезды. Я хотел бы знать, действительно ли у вас имеется названное пятно, или отнести это к фантазиям маркитантки Виолет.

Жанна удивленно посмотрела на капитана и ответила не сразу.

– Пятно, о котором вы говорите, действительно есть. Но, я не понимаю, капитан, что в нем предосудительного?

– Прошу вас, Жанна, покажите мне ваше плечо.

Баронесса совершенно растерялась, ее глаза округлились.

– Зачем? Отчего обычное родимое пятно вызвало у вас столь бурный интерес? Насколько я помню, оно у меня с рождения…

Капитан старался быть максимально спокойным и вновь повторил:

– Прошу вас, Жанна, покажите плечо. Поверьте мне, это слишком важно.

Жанна расстегнула одежду и обнажила левое плечо. Знак восьмиконечной звезды красовался на том же месте, что и у Шарля, и был в точности такой же. Он опустился на табурет в полном недоумении.

– Что с вами, капитан? Неужели мое родимое пятно произвело на вас столь неизгладимое впечатление? – насмешливо произнесла Жанна.

– Вы правы, неизгладимое… И сейчас поймете, почему.

Шарль, в свою очередь, снял наплечник и стянул власяницу с левого плеча. Пред глазами Жанна показалась точная копия ее родимого пятна. Жанна присела на соломенный тюфяк, потеряв дар речи.

– И что это, по-вашему мнению, означает? – спросила она, немного придя в себя.

– Да, то мадемуазель, Жанна, что подобные пятна вовсе не родимые, а ни что иное, как знаки судьбы, данные нам свыше. И, именно, они свели нас вместе. Вопрос для чего?

Жанна пожала плечами.

– Теперь мне ясно, для чего: я вас пленил и обязан освободить, потому как знаю, кто вы на самом деле.

Жанна не нашлась, что и сказать. Капитан продолжал:

– Можете не волноваться, слово дворянина! Никто в крепости не узнает вашего истинного происхождения. Я помогу вам бежать из крепости. Единственное, о чем прошу, дайте обещание слушаться меня во всем, иначе нас казнят вместе.

– Даю вам такое обещание.

Жанна разрыдалась, слезы ручьями текли из ее прекрасных глаз, сказалось напряжение последних недель. Жанна уже не ждала помощи, она думала, что брат отрекся от нее, используя в своих политических целях, как разменную монету между Бургундией и Буржским королевством. Она приготовилась к смерти, как вдруг появился проблеск надежды.

* * *

В это время маршал де Рэ пребывал в смятении. Узнав о пленении Жанны, он укорял себя за то, что позволил ей совершить опрометчивый шаг – покинуть Буржское королевство и отправиться в Компьен с малым числом людей.

Сам же маршал не мог покинуть Шинон, находясь короля. Наконец, он не выдержал и испросил аудиенцию у Карла. Тот принял маршала неохотно, потому, как понимал о чем пойдет речь.

Де Рэ представ перед Карлом, вопреки правилам светского этикета, сразу же приступил к делу:

– Меня беспокоит судьба Жанны, сир. Бургунды схватили ее, и я опасаюсь, что ее передадут в руки англичан.

Карл понимал, что происходило в душе барона, но не мог сказать ему всей правды.

– Уверяю вас, барон, я делаю все возможное, чтобы освободить сестру. Вас же прошу сохранять хладнокровие. Ибо в данный момент мои доверенные люди ведут переговоры по поводу освобождения сестры. Все слишком хрупко…

Жиль де Рэ выслушал короля с напускным спокойствием. На самом деле, в душе у него кипели страсти.

– Я обещаю, сир, вести себя, как вы говорите, хладнокровно… Но до определенного момента. Если освобождение Жанны затянется, то я вырву ее из рук бургундов силой!

Он резко развернулся и покинул покои короля. Карл понял: барон может выйти из-под контроля и стать опасным. У него и Жанны в армии слишком много приверженцев.

Глава 9

Через три недели Сконци, как и планировал, приближался к крепости Экхард на телеге с бочкой вина под видом торговца. Рядом с ним сидела безучастная ко всему происходившему вокруг Жанна из Домреми. Она была облачена как зажиточная горожанка в темно-красную юбку и дорогую рубашку из тонкой ткани (ее подхватывал черный бархатный лиф), волосы стягивал белый кружевной чепец. Горожанка, да и только!

Незадолго до планируемой подмены Сконци передал капитану весточку с надежным человеком, следовавшим в Руан. Человек не представился и на словах передал, что все идет по плану и в назначенный день торговец вином Пьер и девушка Жоссалин непременно прибудут в крепость.

Капитан понял, что надо быть готовым к появлению гостей и предупредить Жанну д’Арк.

Жанна спокойно выслушала капитана и задала один единственный вопрос:

– Что станет с девушкой?

Шарль не знал, что ответить и сказал первое, что пришло на ум:

– Ее выкупят вместе с оруженосцем… – хотя сам глубоко сомневался в этом. Наверняка, герцог Бургундский затеет инквизиционный процесс в угоду англичанам, а чем он закончится, можно только гадать.

И вот торговец Пьер достиг крепости. Из надвратной башни высунулся стражник:

– Пароль!

На этот раз Сконци не знал пароля, да и, простой торговец не мог его знать.

– Храбрый воин! Я простой торговец вином и не знаю ваш пароль. Достопочтенный капитан де Кастельмар заказал у меня бочку отличного бужуле. Да и потом невеста капитана, Жоссалин, не видела его почти год, с тех пор как та еретичка устроила заварушку в Бургундии.

– Хорошо, проезжай!

Стражник отлично знал Кастельмара и, чем все может закончиться, задержи он невесту капитана у ворот. После награждения Кастельмара самим Уоришем, никто не решался с ним связываться.

Телега миновала внутренние ворота. К повозке приблизился стражник.

– Храбрый воин! – взмолился Сконци голосом бедного торговца, замученного жизнью, долгами и семьей. – Как мне найти доблестного капитана Кастельмара? Я привез ему вино и невесту, которая страсть как соскучилась.

Девушка сидела на повозке, скромно потупив глаза, пышный чепец откидывал тень на лицо, так что разглядеть ее было делом непростым. Да и стражник не рискнул фамильярно рассматривать невесту самого капитана.

Через мгновенье появился де Кастельмар и первым делом бросился к мнимой невесте:

– Жоссалин, дорогая, как я рад тебя видеть!

– Я тоже, Шарль, ты совсем забыл меня, – вяло отреагировала Жоссалин.

– Ну, что, ты! Я только и думаю о тебе и о нашей свадьбе.

Затем капитан переключил внимание на торговца и подивился актерским данным Сконци. Иезуит совершенно перевоплотился в другого человека.

– Господин капитан, распорядитесь разгрузить мою телегу. Да, я понес дополнительные убытки по дороге, так что вино будет немного дороже.

– А ты – плут, Пьер! Хорошо, сегодня я заплачу тебе столько, сколько просишь, но в следующий раз закажу вино у другого торговца.

Сконци начал ныть и причитать, какой он бедный, надо кормить пятерых детей, и так далее и тому подобное. Капитан подумал: «Если Святой престол откажется от его услуг, то Сконци без проблем найдет себе место в бродячем театре».

Капитан проводил Жоссалин в свою комнату. Она спокойно, без эмоций села на предложенный табурет.

– Подожди меня здесь, – попросил Шарль.

Тем временем, он по винтовой лестнице поднялся на второй этаж кордегардии, а затем по переходу прошел в западное крыло замка, осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, вернулся за своей «невестой».

Шарль глубоко вздохнул, собрался с духом и взял девушку за руку:

– Пойдем, Жоссалин.

Девушка встала и беспрекословно подчинилась.

Кастельмар поднялся по винтовой лестнице на второй этаж и еще раз осмотрелся. В переходе было тихо и пусто, «влюбленные» быстро миновали его. Шарль открыл ключом дверь помещения, в котором содержалась баронесса, быстро втолкнул внутрь свою спутницу, и затворил ее.

Перед ним стояли две Жанны, каждая из которых должна была сыграть свою роль в истории Франции. Но об этом капитану думать было некогда. Он приказал «невесте»:

– Быстро раздевайся!

Девушка послушно распустила шнуровку у корсажа, сняла чепец и совершенно равнодушно продолжила свое дело. Капитан для приличия отвернулся. Баронесса с нескрываемым любопытством разглядывала ее. Капитан понял, что та удивлена поведением девушки. И поспешил заверить:

– Не волнуйтесь, мадемуазель Жанна, с девушкой все в порядке.

– Эта девушка и есть та самая Жанна Лассуа-Роме из Домреми? – поинтересовалась баронесса. – Я столько слышала о ней от брата, но вижу первый раз. Действительно, мы очень похожи…

«Невеста» разделась…

Теперь баронессе предстояло перевоплотится в горожанку. Она ловко скинула надоевшую мужскую одежду и облачилась в платье «невесты». Та же, напротив, – в военное облачение. Итак, девушки были готовы, каждая – в своем костюме, каждая – для выполнения отведенной ей роли. Капитан открыл дверь.

– Сударыня, умоляю, – обратился он к баронессе, – после того, как минуете переход, быстро спускайтесь вниз по винтовой лестнице. Запомните, вы – Жоссалин, моя невеста.

Жанна кивнула в знак согласия. Капитан бросил прощальный взгляд на бедную крестьянскую девушку (дурные предчувствия переполняли его) и закрыл за собой дверь на ключ. Жанна уже спустилась вниз в кордегардию, как вдруг барон услышал:

– Ах, какой аппетитный кусочек! И чья ты такая?

Капитан мгновенно преодолел переход, и слетел вниз по винтовой лестнице:

– Этот аппетитный кусочек – моя невеста Жоссалин! Она приехала меня навестить! – Кастельмар обнял Жанну за талию и нежно поцеловал в шею. Солдат тут же ретировался:

– Извините, господин капитан, я не имел в виду ничего плохого. Просто невеста ваша – красавица, мимо не пройдешь.

– А ты иди мимо, своей дорогой, – посоветовал барон. Жанна и Шарль, наконец, достигли его комнаты и закрылись. Баронессу трясло, капитан покрылся испариной от волнения. Шарль налил воды в чашу и подал ей. Жанна жадно припала к ней.

– Еще воды, – попросила Жанна. – Зачем вы меня поцеловали?

– А что мне оставалось делать! Раз вы моя невеста, и мы год не виделись! Придется играть роль до конца.

– Капитан, объяснитесь, прошу вас! – с негодованием воскликнула баронесса.

– Мадемуазель, когда влюбленные встречаются через такой промежуток времени в уединенном месте, никто не подумает, что они читают «Отче наш». Вероятнее всего, они страстно предаются любви.

Жанна растерянно посмотрела на капитана и поставила чашу на стол.

– Безусловно, вы мой спаситель! Но неужели вы, дворянин, воспользуетесь ситуацией для того, чтобы лишить меня чести?!

– О, нет! На сей счет не волнуйтесь, это не входит в мои планы. Вы, безусловно, не лишены привлекательности. И я был бы счастлив, провести всю свою жизнь с такой красавицей, как вы, но сейчас не время. Просто придется устроить инсценировку: поохать, покричать, постонать от удовольствия хотя бы пару часов.

Жанна посмотрела на Шарля, поправила кружевной чепец и хихикнула.

– Какая глупость! Ну, хорошо, раз это необходимо. Просто я не знаю, какие звуки издают в подобных случаях.

– Ничего, я вас научу.

Барон и баронесса так увлеклись своей игрой, что под дверью собралось несколько любопытных солдат.

– Ну, как он ее! – завистливо вздыхал один из них. – Говорят, она – красотка. Нашему капитану везде везет и в бою, и в любви. А мы довольствуемся одними шлюхами, все они одинаковые…

– О-о-о, я больше не могу это слушать, пойду к маркитанткам, – не выдержал второй солдат.

Баронессе понравилась игра, и она совершенно забыла, что находится в военной крепости в шаге от побега. Настонавшись вволю, барон и баронесса перекусили лепешками с вином. Жанну и вовсе разморило.

– Мадемуазель, Жанна, мы должны выйти из комнаты правдоподобно.

– Это как?..

– Простите, баронесса, но вы должны прильнуть ко мне и всем своим видом показывать, что получили неизгладимые впечатления от нашей встречи. – С видом знатока поучал Шарль.

– Хорошо, я готова…

Жанна обняла капитана, нежно прильнув к его плечу. Шарль к своему вящему удивлению, ощутил прилив желания… Он не удержался и привлек Жанну к себе, запечатлев на ее пухлых губах страстный поцелуй. Удивительно, но она не сопротивлялась, а напротив, еще сильнее прильнула к капитану.

Шарль почувствовал, что теряет контроль над ситуацией и, сжимая Жанну в объятиях, сказал:

– Мы должны идти, хотя мне совершенно не хочется это делать.

– И мне… – Жанна окончательно попала под обаяние капитана и припала к его груди. Затем она сняла с шеи цепочку с золотым изящным распятием, – вот возьмите, это на память. Благодарю, что не отобрали его раньше. Распятие принадлежало моей приемной матери, оно мне очень дорого…

Капитан позволил Жанне одеть себе на шею цепочку.

– Теперь мы выйдем точно, как после двух часов бурной любви, – капитан открыл дверь и, обняв Жанну, направился во внутренний двор к повозке Сконци, маскирующегося под «торговца вином Пьера». Наемники, находившиеся во дворе крепости, взирали на Кастельмара с чувством глубокой зависти.

– Ну, наконец-то, любовнички! Я уж думал одному в Руан придется ехать. – Засуетился Сконци около повозки.

Капитан посадил Жанну на повозку с чувством, будто от него отрезают кусок тела и увозят в неизвестном направлении.

– До встречи, дорогая. – Он поцеловал баронессу в щеку.

– Да, и встреча состоится в полдень, через три дня в Руане, в харчевне «Жареная куропатка»… – шепотом, едва слышно произнес Сконци. Повозка тронулась. Иезуит увозил девушку и зарождающееся чувство любви. Кастельмар вздохнул: «Hoc erat in fatis[79]…»

* * *

Капитан де Кастельмар сидел за столом в «Жареной куропатке» и с удовольствием поедал блюдо, давшее название харчевне. Он уже заканчивал свою трапезу, как появился Сконци и подсел к нему за стол. Сконци быстрым движением извлек из дорожной сумки бумагу, увенчанную громоздкой печатью.

– Вот расписка на предъявителя, подтверждающая, что банкир Арнофини получил сегодня утром вклад в размере двух тысяч золотых флоринов. Сия бумага дает право получения золота либо в Руане, либо в любом другом городе, где есть представительство банка «Арнофини и сыновья».

Капитан внимательно изучил документ и сунул за пазуху, на данный момент его интересовал совершенно другой вопрос:

– Скажите, Сконци, как Жанна?

– С ней все благополучно. Сегодня на рассвете она отбыла из города с верными людьми. Да, на днях появится мнимый брат оруженосца с целью выкупа его из плена. Так что подготовьте шевалье д’Олона, дабы новый родственник не стал для него неожиданностью. Я думаю, ста салю будет вполне достаточно.

– Сконци, сделайте одолжение, скажите мне правду, куда направилась Жанна? – не унимался Шарль.

Иезуит много повидал на своем веку и сейчас безошибочно определил: бравый капитан влюблен в свою бывшую пленницу. Он немного поразмыслил и, решив, что от этой любви вреда ни Франции, ни Ватикану не будет, сказал:

– Баронесса следует в свой родовой замок Дешан, что в десяти лье от Клермона.

– А в Клермоне есть представительство банка «Арнофини и сыновья»? – поинтересовался Кастельмар.

– Несомненно.

– Благодарю за честность, Сконци. В наше время редко, кто держит слово и выполняет обещания.

– Да, не за что, капитан. Жизнь штука сложная и непредсказуемая, еще сочтемся.

Барон усмехнулся и подумал: «Избавь меня, Господи, от верных слуг твоих, именуемых иезуитами…»

– Позвольте, последний вопрос. Как баронесса будет жить с таким известным на всю Францию именем.

– Очень просто, капитан. В родных местах она просто баронесса Жанна де Дешан.

Глава 10

Кастельмар вошел в помещение, где томился оруженосец Девы. Шевалье сильно похудел, под глазами легли черные тени. Капитан понимал, ему есть о чем переживать.

– Шевалье, я принес вам хорошую новость.

Жан лежал на тюфяке и никак не прореагировал на слова капитана. Кастельмар предпринял еще одну попытку:

– Шевалье, вас не интересует освобождение из крепости Экхард?

В глазах шевалье появился интерес, он приподнялся и сел.

– Интересует. Но каким образом? Я давно потерял всякую надежду и приготовился к смерти…

– Поверьте, сударь, вам рано думать о вечном. На днях появится ваш «брат» и выкупит из плена, а я, в свою очередь, помогу ему в этом благородном деле.

Шевалье, совершенно опешив, смотрел на капитана.

– Почему вы помогаете мне? Кроме того, у меня нет никакого брата…

– Ну, как же нет! Вы просто запамятовали, шевалье. Да и у меня есть одно условие… Когда освободитесь, постарайтесь устроить побег Жанне. Она томиться здесь, в крепости. К сожалению, я не смогу это сделать, потому как решил подать в отставку.

– Вы благородный человек, капитан.

– Наверное, если не брать во внимание, что именно мой бриганд пленил Жанну и вас, – заметил барон и вспомнил слова Сконци: – Жизнь штука сложная и непредсказуемая, еще сочтемся.

В этот же день капитан написал прошение маршалу де Вержи об отставке и отправил с депешами в Невер. Капитан пребывал в смятении, он не хотел заходить к Жанне Лассуа-Роме, прекрасно понимая, что эта ни в чем не повинная девушка стала заложницей в сложной политической игре.

В последнее время он стал чувствительным, постоянно терзали воспоминания о разоренных селениях в Шампани и Лотарингии: «Как знать, может быть, селение Домреми сжег вверенный мне бриганд… Разве теперь упомнишь, сколько их было уничтожено за прошедшие годы…»

Через неделю после выкупа оруженосца (в июле 1430 года), Жанну перевели в замок Болье-ле-Фонтен, а еще через месяц в – Боревуар, где она содержалась вплоть до конца года.

Главный викарий инквизитора по делам веры из Парижа написал герцогу Бургундскому, требуя передать Жанну церковному суду. Епископ Бове обратился к герцогу Бургундскому, прося от лица короля Англии и Франции Генриха VI передать Жанну инквизиции, обещая солидную денежную компенсацию. И в начале 1431 года под усиленной охраной Жанну Лассуа-Роме перевезли в Буврейский замок в Руане, где англичане готовили процесс по делу ведьмы и еретички.

Из новостей, поступавших из Руана, капитан узнал, что Жанна пыталась бежать из Буврейского замка дважды (оба побега ей пытался организовать верный оруженосец Жан д’Олон), но безуспешно. После чего ее неусыпно охраняли пять английских солдат.

На суде инквизиции девушка назвалась по фамилии приемной матери – Жанной Роме. Она не воспринимала себя как д’Арк и, вообще, не была уверена в своей фамилии. Девушка отвечала, что на родине в Домреми ее называли просто Жаннеттой, а во Франции – Жанной. Но англичан совершенно не устраивало такое положение дел.

Инквизиционный суд отождествил фамилию д’Арк с английским «dark», что в переводе означает «темный», и нарекли Жанну «дочерью сумерек», поставив ей в вину, что она самовольно ушла из дома при греховных обстоятельствах, и сделала это тайно, облачившись в мужской костюм.

Инквизиторы постоянно заставляли Жанну рассказывать о ее видениях с целью доказательства их дьявольского наваждения. Она либо отказывалась отвечать, либо отвечала уклончиво. На многие вопросы, требующие четкого ответа «да – нет», Жанна отвечала «не помню».

На одном из заседаний священного суда было зачитано обвинение:

«Итак, следует теперь, чтобы вы, названные судьи, объявили и провозгласили ее ведьмой или гадалкой, вещуньей, лжепророчицей, заклинательницей злых духов. Суеверной, приверженной и пристрастившейся к магическим искусствам, злоумышленницей и – относительно католической веры – схизматичкой, сомневающейся и заблуждающейся по поводу догмата об Unam Sanctam etc, кощунствующей относительно многих других положений оной веры. Она подозревается в идолопоклонстве, вероотступничестве, сквернословии и зловредном хулении Бога и его святых. Она является смутьянкой, мятежницей, возмущающей и нарушающей мир, подстрекательницей к войнам, злобно алчущей крови людской и понуждающей к ее пролитию, полностью и бесстыдно отринувшей приличия и сдержанность своего пола, принявшей без стеснения позорное одеяние и обличье воинское. Посему, и по многим иным причинам, мерзким Богу и людям, она является нарушительницей божественных и естественных законов и церковного благочиния, искусительницей государей и простонародья. Она позволяла и допускала, в оскорбление и отвержение Бога, чтобы ее почитали и преклонялись ей, давая целовать свои руки и одежды, пользуясь чужой преданностью и людским благочестием; она является еретичкой или, по меньшей мере, сильно подозреваемой в ереси …»[80]

И после полугодичного расследования Жанне Роме предъявили двенадцать пунктов ее заблуждений:

Слова Жанны о явлениях ей ангелов и святых – либо выдумки, либо исходят от дьявольских духов.

Явление ангела, принесшего корону королю Карлу – вымысел и посягательство на ангельский чин.

Жанна легковерна, если считает, что по благому совету можно распознать святых.

Жанна суеверна и самонадеянна, считая, что может предсказывать будущее и узнавать людей, которых раньше не видела.

Жанна нарушает божественный закон, нося мужскую одежду.

Она побуждает перебить врагов, причем утверждает, что делает это по воле Божьей.

Покинув родной дом, она нарушила завет о почитании родителей.

Ее попытка бежать, спрыгнув с башни Боревуар, была проявлением отчаяния, ведущим к самоубийству.

Ссылка Жанны на заверение святых, что она неминуемо попадет в рай, если сохранит девственность, безрассудна и противоречит основам веры.

Утверждение, что святые говорят по-французски, ибо они не на стороне англичан, кощунственно по отношению к святым и нарушает заповедь любви к ближнему.

Она – идолопоклонница, вызывающая демонов.

Она не желает положиться на суд Церкви, особенно в вопросах об откровениях[81].

На площади аббатства Сент-Уэн, согласно документам процесса, Жанна обещала подчиниться всему, что прикажет Церковь, после был оглашен приговор: нести покаяние в вечном заточении «на хлебе страдания и воде скорби». И Жанна переоделась в женское платье…

Однако на следующий день Жанна снова облачилась в мужскую одежду.

Судьи подтвердили факт рецидива ереси и постановили передать Жанну светскому правосудию, на котором был принят окончательный приговор об отлучении ее от Церкви как вероотступницы и еретички. Прево Руана огласил приговор на площади Старого Рынка. В тот же день последовала казнь.

… Жан д’Олон смешался с возбужденной толпой, жаждавшей увидеть, как взойдет на костер ведьма. Жанну привезли к месту казни на простой телеге. Облаченная в балахон из серого холста и высокий головной убор с изображением чертей на обритой голове, она сошла с телеги и в сопровождении инквизитора и двух помощников прево, ожидавших ее, направилась к кресту, обложенному сухим хворостом. Жанна не кричала, не молила о помощи, она молчала…

Жан д’Олон почувствовал, что сердце его готово покинуть тело, что он готов броситься к Жанне, заслонить ее своим телом… Возопить на всю площадь о ее невиновности… Но он стоял и смотрел, как Жанну привязывали к столбу.

И вот один из инквизиторов горящим факелом запалил хворост. Огонь разрастался, языки пламени уже лизали ноги Жанны. Она издала душераздирающий крик… Бывший оруженосец закрыл глаза и прошептал:

– Господи, я так истово молился, чтобы ты защитил Жанну… Но ты оставил ее, точно также как и король…

– Крест! Принесите мне крест! – причала Жанна, объятая пламенем.

Инквизитор сквозь пелену дыма и огня протянул Жанне крест…

…Жиль де Рэ, презрев предупреждения короля, покинул Шинон, с горсткой преданных людей отправившись в Руан, дабы освободить Жанну. Увы, маршал опоздал всего лишь на несколько часов – Жанна была уже сожжена. Барон был уверен, что король предал сестру, и Жанна д’Арк де Дешан погибла на костре, как ведьма.

Более он не вернулся ко двору, отправившись в свой родовой замок Тиффож, где вскорости увлекся черной магией и алхимией.

Карл VII был крайне опечален смертью Жанны, но, разумеется, не сестры, а крестьянки из Домреми. В душе он жалел ее, но верил: так уж сложились обстоятельства, и жертва невинной Девы была не напрасной.

Правда, положение новоявленного короля несколько пошатнулась, но ненадолго. В народе поползли слухи, что Карл намеренно не пожелал спасти Деву-Жанну, ибо она своими деяниями завоевала сердца людей и превзошла его в популярности.

На помощь Карлу VII пришла умудренная опытом Иоланда Арагонская. Она посоветовала зятю совершить яркий акт милосердия. Король долго размышлял: что бы такое сделать, дабы вернуть расположение народа?..

Неожиданно он вспомнил про Мишеля де Шамдивера, который был серьезно ранен под Компьеном, до последнего момента защищая Жанну д’Арк. Карл поспешил посоветоваться с герцогиней. Та одобрила идею зятя…

Вскоре король объявил во всеуслышание, что Мишель де Шамдивер – на самом деле Маргарита, дочь Карла VI. О ее матери он умолчал, впрочем, все итак поняли, что речь идет об Одетте де Шамдивер. Ради этого был организован праздник в Шиноне, на который съехалось множество гостей.

Карл прилюдно расцеловал Маргариту, после чего произнес пламенную речь, из которой явствовало, что он специально приказал Маргарите, как сведущей в боевых искусствах, охранять Деву-Жанну, но, увы, обстоятельства оказались сильнее желания женщины-телохранителя спасти жизнь героини Франции.

Затем он объявил о том, что дает за Маргаритой достойное приданное и подходящая партия уже имеется – сеньор де Белльвилль. И в заключении сего представления король сказал, что отныне считает Маргариту своей сестрой.

Гости умилились…

* * *

Почти полгода барон де Кастельмар ждал своей отставки, и, наконец, получив ее, покинул крепость Экхард без сожаления. Все это время он следил за ходом инквизиционного процесса в Руане.

Сожжение еретички не радовало капитана в отличие от коменданта крепости Экхард и наемников. Все это время он старался сохранять показное спокойствие и равнодушие, но это давалось Шарлю с трудом.

…Кастельмар двигался тем же путем, что и Жанна де Дешан, ведя за собой французскую армию, только в обратном направлении: Компьен, Суассон, Реймс, Шалон, Труа, Орлеан, Бурж. Ехал барон не торопясь, спешить было некуда, дорога до Буржа заняла почти месяц. Многое пришлось переосмыслить за это время. Де Кастельмар прослужил в наемниках у герцога Бургундского почти десять лет, ни разу не послав весточку матери в Гасконь. Жива ли она? Что стало с замком?

Ведь почти сразу, как Шарль покинул родовое гнездо, Гасконь полностью заняли англичане. Отец, барон Бертран де Баатц де Кастельмар всю жизнь защищал Гасконь от англичан и погиб как герой. Шарль же формально служил все эти годы Бургундской короне, но последние полтора года фактически сражался бок о бок с англичанами против соотечественников. На душе было тяжело. Воспоминания о Жанне из Домреми глодали, как червь яблоко.

В Бурже он сделал кратковременную остановку и сразу же направился в Клермон, а оттуда уже в Дешан. Перед отъездом из крепости Экхард Шарлю вновь приснилась Итрида. До этого она не являлась ему много лет.

Ведьма сидела за столом и говорила:

– Молодой барон, Жанна ждет тебя, иди к ней…

Поначалу Шарль испугался, какая Жанна его ждет? Баронесса или несчастная крестьянка? Но, здраво рассудив, что ничего общего с крестьянкой у него нет, решил, что – баронесса. Как встретит его Жанна де Дешан, Шарль не знал и очень переживал по этому поводу.

Посетив в Клермоне представительство банка «Арнофини и сыновья» и получив заверения, что может забрать свое золото в любой момент по предъявленному документу, де Кастельмар отправился в Дешан к Жанне.

К вечеру, в осенних сумерках, появился долгожданный замок. Барон ехал вдоль изгибистой Алье и вскоре достиг цели, но мост уже был поднят, ворота затворены. Тогда де Кастельмар снял с себя распятие, подаренное Жанной и, привязав его к стреле арбалета, выстрелил в крышу надвратной башни. Появилась рука стражника и стрела исчезла во мраке бойницы.

По всей видимости, подобный способ передачи посланий был привычным в замке. Вскоре опустился мост, ворота открылись, из них выбежала Жанна в меховой лисьей накидке:

– Я верила, что вы придете, капитан!

– Вы видите перед собой просто барона, сударыня, прибывшего сюда, чтобы посвятить вам свою жизнь.

– Вот и хорошо, – просто сказала баронесса. А затем, нежно посмотрев на Шарля, и взяв его за руку, добавила: – Идемте в замок, барон де Кастельмар де Дешан, уже холодно.

ЧАСТЬ 3 Талисман Гуальбареля

Глава 1

Шильонский замок, резиденция князя де Шильон-Пьемонт, возвышался на скале, вздымающейся из воды озера Леман[82].

Замок представлял собой укрепление из нескольких стен и башен, изрезанных бойницами. Самая высокая из них – донжон доминировала над окрестностями, и была видна на многие лье.

Со стороны суши замок защищали две параллельные стены, между которыми пролегала естественная насыпь. Северная сторона Шильона, обращенная к дороге, имела три полукруглых башни. На южной стороне располагались жилые помещения князя и шамбеллана. Восточная сторона была укреплена Часовой башней, слева от нее находился подъемный мост, соединявший замок с берегом. При осаде неприятеля стража приводила в движение подъемные механизмы моста, он поднимался – Шильон превращался в остров, окруженный со всех сторон водой.

Шильонский замок принадлежал князьям Пьемонта на протяжении почти трех столетий. Его основатель Томас II, потрясенный красотой озера Леман, решил воздвигнуть на его берегу свою резиденцию.

Сыновья Томаса II, Амадей V и Томас III всячески соперничали за обладание родовым гнездом. В итоге длительной междоусобной войны Амадей V получил титул графа д’Альбон Савойского и, породнившись с влиятельным родом д’Альбон, – резиденцию Монкальери в Сузе, раскинувшейся в долине Валь-де-Суза.

Томас II окончательно закрепил свою власть в Шильоне и окрестных землях, сохранив за собой титул князя Пьемонта.

Страсти улеглись почти на три столетия, но потомки Томаса III, князь Людовик де Шильон-Пьемонт и герцог Амадей VIII, прозванный Миролюбивым, возобновили соперничество за земли Шильона. Вернее, герцог Савойский решил захватить Шильон. И тому было немало причин. Первая и главная из них – зависть, которую он испытывал по отношению к Людовику.

Мало того, что князь удачно женился на красавице Эльзе де Мотре, он еще и прославился, как искусный алхимик, постигший тайну процесса получения золота из свинца. Возможно, именно по этой причине Шильон богател с каждым днем. А Людовик постоянно пребывал в своей лаборатории…

Эльза охотно помогала мужу в лаборатории и вместе супружеская чета достигла немалых успехов. Поговаривали, что княгиня владеет магией.

Герцог Савойский всячески пресекал сии слухи, дабы отцы инквизиторы не заинтересовались Шильоном и его обитателями. Ибо он сам намеревался стать его полновластным хозяином.

На протяжении последних лет князь перестаивал замок. За счет этого жилая часть Шильона стала более просторной. По приказу Людовика была возведена специальная пристройка, в которой он устроил лабораторию, где страстно предавался своим изысканиям.

Стрельчатые окна покоев графини, украшенные цветными витражами в свинцовых переплетах, выходили на озеро Леман. И перед взором Эльзы открывался живописный вид, сквозь мутное стекло она даже могла различить животных, оленей, медведей, кабанов, бредущих по берегу. К спальне княгини прилегала часовня Святого Георгия, где она порой любила уединяться и предаваться размышлениям. Она не считала, что увлечение алхимией и магией в разумных пределах противоречит церкви.

Убранство рыцарского зала, выполненного с особой роскошью, подчеркивало богатство хозяина замка. Высокие сводчатые потолки поддерживали мраморные колонны. Его стены украшали росписи из повседневной жизни, в том числе и охоты, а также гобелены. Потолок был расписан гербами рода Шильон-Пьемонт – белый равноконечный крест на красном поле, издревле принадлежавший Шильону и очень похожий на него герб Пьемонта, с той лишь разницей, что его верхнюю часть украшала синяя замковая стена с тремя машикулями. Камин же поражал воображение гостя своим великолепным убранством и огромным размером, казалось в нем можно зажарить целого вепря. Оружие и доспехи, давшие название залу, напоминали гостю о том, что предки князя снискали неувядаемую военную славу. Рыцарский зал при помощи винтовой лестницы сообщался с судебным залом, где князья де Шильон-Пьемонт творили правосудие на протяжении трехсот лет.

Нижний этаж жилых помещений занимала комната шамбеллана, далее располагалась кухня и большая столовая, разделенная рядами из четырех колонн из резного дуба.

….Герцог не раз пытался подкупить кого-нибудь из слуг кузена, и вот, наконец, это удалось. Людовик, несмотря на тягу к наукам и искреннюю любовь к жене, питал слабость к женскому полу. Последним его увлечением стала юная дочь шамбеллана. Она благополучно понесла ребенка от князя, в положенный срок у нее начались роды. Но, увы, ребенок лежал неправильно и девушка умерла. Ребенок так и не родился. Шамбеллан затаил ненависть… Герцог, наводнивший окрестности Лемана своими шпионами тотчас попытался использовать это обстоятельство.

Семейство де Шильон-Пьемонт пробудилось летним утром 1418 года, как обычно. Князь даже не подозревал, что войско его кузена Амадея Миролюбивого, изрядно пополненное наемниками-ломбардийцами приближалось к Леману.

Приграничные гарнизоны княжества, а они были немногочисленны, были полностью уничтожены по приказу герцога. Но командиру одного из них удалось выбраться из кровавого месива живым, но израненным, и он попытался пробраться в резиденцию князя.

Замки вассалов, что повстречались на пути герцога, были преданы огню. Увы, они не имели должных укреплений, подобных Шильону.

Князь и княгиня по-обыкновению позавтракали вместе и затем направились в лабораторию. Они так увлеклись совместными опытами, что не мыслили жизни без них.

Их дочь, Ангелика шести лет, похожая на пухленького ангелочка, порученная попечению фрейлинам княгини, предавалась детским шалостям в обществе детей вассалов, которых княжеская чета в соответствии с царившими нравами в благородных семьях приняла на воспитание по достижении четырнадцатилетнего возраста. Словом, девочка росла в компании сверстников.

К полудню в замок примчался капитан одного из разгромленных гарнизонов и сообщил страшную весть: еще накануне войска герцога Амадея VIII вторглись в пределы княжества и сметают на своем пути все живое.

Людовик недоумевал: отчего ему не сообщили о нападении?

Но израненный капитан не смог дать объяснений, ибо силы оставили его и он потерял сознание.

Князь понимал, что время упущено, войско уже не собрать. Он приказал принять всех, кто искал в замке убежища, поднять мост и быть готовыми к обороне.

Через два дня ломбардийцы приблизились к Шильону и осадили его. Асмодей понимал: штурм непреступного Шильона – авантюра. Он потеряет как своих людей, так и наемников, и потому, он решил ждать, надеясь, что шамбеллан подкупленный его верным человеком сделает то, что обещал.

…Людовик, облаченный в кольчугу и красное сюрко с изображение белого креста, стоя на замковой стене, наблюдал как неприятель разбивал лагерь вокруг озера. В этот момент он осознал, что слишком много времени уделял алхимии, но отнюдь не обороне замка, надеясь на то, что родственные узы, связующие его с Асмадеем – не рушимы. Он жестоко просчитался…

Предатель сделал свое черное дело – отравил колодцы замка. Он считал, что таким образом он поквитался с князем за смерть дочери. Сам же он предусмотрительно запасся вином, воды не пил совсем.

Княжеская чета также употребляла по большей части вино. Первой недомогание почувствовала прислуга. Но Людовик не придал сему обстоятельству значения. Но когда заболела их дочь и дети вассалов, он не на шутку обеспокоился.

Эльза, владевшая навыками врачевания и умевшая изготавливать несложные лекарства, лечила их. Ангелика пошла на поправку, но дети, увы, умерли. Но к тому времени в муках скончалось еще пять человек из прислуги и стражи.

Князь в очередной раз прозрел: колодцы отравлены, в замке предатель. Пока он терялся в догадках, прислуга схватила предателя-шамбеллана.

Перед тем, как предать негодяя казни, Людовик пожелал говорить с ним:

– Как ты мог замыслить такое против меня, твоего сеньора? – возмущался князь.

Шамбеллан, утер тыльной стороной ладони окровавленное лицо (прислуга изрядно потрепала его) и спокойно ответил:

– А как вы могли соблазнить мою дочь, пользуясь своим правом?.. Она умерла из-за вас… Вы причина ее смерти…

– Причем здесь я? – негодовал Людовик. – Смерть женщины при родах – обычное дело!

– Для Вашей светлости, может, и обычное… – ответил шамбеллан. – А я лишился самого дорогого в жизни.

Людовик не знал, что ответить… В чем-то шамбеллан был прав. По его убеждению князь лишил его дочери, и он же решил отплатить тем же.

Вечером, после того, как в часовне Святого Георгия отслужили вечерню, шамбеллана повесили на смотровой площадке одной из башен, дабы герцог и его люди могли видеть, что предатель наказан.

Но сие обстоятельство не отнюдь не расстроило Амадея. Судьба шамбеллана была ему безразлична. Главное, что тот успел отравить колодцы.

Эльза, благодаря своим зельям, спасла жизни многих домочадцев. По приказу герцога воду в колодцах не черпали, а под покровом ночи, пополняли ее запасы прямо из озера. Постепенно внутренние колодцы заполнились новой свежей водой.

…Осада длилась уже несколько месяцев. Наемники изнывали от безделья и разграбили все окрестности. Герцог понимал, что просчитался: большая часть обитателей замка осталась в живых. Теперь он мог надеяться только на то, что в Шильоне начнется голод. Но его обитатели решили и эту задачу: слуги смастерили длинные удочки и начали ловить рыбу прямо со стен замка.

Но с приближением холодов, когда лед сковывал поверхность озера, обитатели Шильона лишились последнего пропитания. Однако, смельчаки выбирались из замка, по льду добирались до берега, обходили дозоры герцога, дабы в лесу добыть дичь. Увы, никто из них не вернулся обратно.

Людовик решился на отчаянный шаг: отправиться на переговоры с кузеном. Но Эльза была категорически против, потому как считала: Амадей только это и ждет. Если Людовик покинет замок, то герцог прикажет схватить его и умертвить.

Князь пребывал в отчаянии: что же делать?

Наконец, первым не выдержал герцог. Он письменно изложил свои требования и передал их с парламентером князю. Тот безотлагательно ознакомился с ними.

Герцог предлагал: безоговорочную передачу Шильона и всех окрестных земель в его владение. За это он обещал сохранить жизнь князю и его семье.

Людовик принял решение защищать свое родовое гнездо до конца. Жене и дочери он приказал покинуть замок, прихватив с собой самое необходимое.

Эльза негодовала:

– Не успеем мы достигнуть берега, как нас схватят люди герцога!

– Пусть так… По крайней мере, вы останетесь живы. Потом, вы можете сказать, что бежали из Шильона намеренно… – возразил Людовик.

Эльза долго не решалась на бегство. Наконец, когда от голода слегла почти вся прислуга, она поняла: другого выхода спасти дочь просто нет.

Эльза и Ангелика оделись, как можно теплее, прихватили с собой драгоценности и немного вяленой рыбы, и под покровом ночи покинули замок, намереваясь по льду, сковавшему озеро, добраться до берега.

Им это удалось. Ночь выдалась холодной и обленившиеся дозорные герцога спали около костров. Эльза и Ангелика, словно мышки проскользнули мимо них и скрылись в лесу.

Эльза пребывала в отчаянии, она боялась заблудиться; боялась, что она нее и дочь нападут волки или грабители…

Мысленно она обратилась к Деве Марии за помощью, и она не преминула последовать: утром они выбрались из леса целыми и невредимыми, и встретили бедную повозку, направлявшуюся к границе Миланского маркграфства.

На следующий день Амадей Савойский, окончательно озверевший под стенами Шильона, к тому времени большая часть наемников покинула его войско, решился на штурм. Надеясь на то, что силы защитников Шильона истощены, он приказал приблизиться по льду к замку и бефроем[83] выбить ворота. Применять штурмовые лестницы и перебраться через стены не представлялось возможным, ибо они были слишком высоки. А штурмовые башни, по его мнению, были слишком тяжелы и могли уйти под лед.

Сия операция не увенчалась успехом, под весом людей и осадного орудия лед дал трещину. Пехотинцы бросили бефрой на лед и разбежались. Не успели они бесславно покинуть «поле брани», как бефрой погрузился в воды Лемана.

Герцог пребывал в бешенстве, понимая, что замок достанется ему не раньше, когда в нем умрет последний защитник.

После захвата замка людьми герцога, беглянки обосновались на окраине Милана в небольшом домике. Спустя четыре года Эльза умерла и Ангелика осталась сиротой в десять лет. К тому времени, драгоценности, прихваченные из замка, иссякли, и девочка побиралась около городских стен и ей хорошо подавали.

И вот однажды мимо проходили цыгане. Старая цыганка посмотрела на нее и сказала:

– Идем дитя, негоже знатной девочке питаться на милостыню.

Так Ангелика попала в цыганский табор, научилась гадать на картах, предсказывать судьбу, смотреть в магический кристалл. У нее хорошо получалось, видимо, она унаследовала способности матери. Ангелика скиталась с цыганами по итальянским королевствам. Когда Ангелике исполнилось пятнадцать, табор добрался до Вероны.

Верона – богатый торговый город, многие торговцы с удовольствием платили за предсказание судьбы и исхода деловой сделки. У Ангелики скопилась приличная сумма серебром. Юная гадалка начала задумываться над тем, что она уже взрослая и могла бы оставить табор.

Но судьба распорядилась по иному: именно в Вероне произошла ее встреча с бароном Жилем де Рэ.

Глава 2

После трагической смерти Жанны д’Арк маршал Франции, барон Жиль де Рэ, граф де Монморанси-Лаваль де Бриен покинул королевский двор и удалился в свой замок Тиффож, расположенный в Бретани, где скуки ради вел междоусобные войны с соседом-бароном де Буэлем.

Впоследствии он занялся прославлением Жанны д’Арк и заказал написание «Орлеанской мистерии», которая шла с неизменным успехом на территории Бретани. Это обошлось ему в огромную сумму, так как за каждую серию представлений мистерии он тратил на актеров и богатые декорации по восемьдесят тысяч золотых экю.

В 1432 году король призвал барона ко двору, и тот даже участвовал в военных действиях против англичан и бургундов.

Затем отношение к Жилю де Рэ при дворе короля Карла VII резко изменилось. Первой проявила недовольство Иоланда Арагонская, болезненно отреагировав на слухи о распущенном поведении маршала, никак не согласующимся с католическими представлениями о нравственности. При дворе упорно ходили сплетни о его пристрастии к однополой любви, растлении малолетних, жестокости в обращении с любовницами и любовниками.

Прислушавшись к настояниям герцогини и своих советников, король приказал маршалу удалиться в родовое поместье и не покидать его без особой надобности.

Жиль де Рэ спешно покинул королевский двор, не испытывая при этом особого сожаления и по настоянию Карла отправился в родовое гнездо Тиффож в Бретани. Здесь он жил как король, охраняемый двумя сотнями рыцарей, обзавелся личной церковью с тридцатью канониками, и продолжил пополнять свою библиотеку редкими рукописями. Словом, он почувствовал себя свободным от придворных ограничений и мог предаваться своим увлечениям. Именно с той поры в свите маршала начали появляться разного рода толкователи снов, маги, чародеи и алхимики…

Последние, используя щедрое финансирование своего хозяина, вели поиски философского камня, эликсира молодости, технологии превращения недрагоценных металлов в золото. Жиль де Рэ исправно оплачивал их исследования, ибо жаждал постичь запретные тайны бытия. Понять: что такое жизнь? и что ждет человека после смерти? Можно ли общаться с душами умерших? Можно ли продлить жизнь и победить немощную старость?..

Под алхимическую лабораторию были переоборудованы большие помещения в подвалах Тиффожа. Барон не скупился на расходы. Его торговые агенты скупали в огромных количествах необходимые для опытов ингредиенты: акульи зубы, ртуть, мышьяк и многие другие.

Презрев требование короля, он покинул Тиффож и отправился путешествовать по итальянским королевствам не только, дабы развеяться, но и обрести новые полезные знакомства. Так он встретил Франческо Прелати, монаха-минорита, однако духовный сан не помешал ему считать себя некромантом. Прелати, умевший внушать людям уверенность в своих неограниченных магических возможностях, вошел в доверие к барону. И по возвращении в Тиффоже организовал магические сеансы, на которых вызывал демона по имени Барон. Де Рэ был потрясен способностями Прелати и тот вскорости стал главным алхимиком при дворе маршала. А затем сумел при помощи интриг и даже угроз избавиться от конкурентов, убедив Жиля де Рэ в своих исключительных способностях и собственной незаменимости.

Прежние алхимические советники маршала были по своему образованию католическими священниками. Прелати же цинично заявлял: я – колдун и мне служит демон по имени Барон, благодаря которому я могу общаться с Миром мертвых и повелевать им.

Все эти годы де Рэ преследовал лишь одну цель: при посредничестве Прелати связаться с Миром мертвых, в частности с Жанной д’Арк. Монах-мошенник ловко использовал любовь барона к Орлеанской Деве. Он якобы входил с ней в контакт и разговаривал с бароном женским голосом, отвечая на его вопросы.

И вот барон снова покинул Тиффож, отправившись сначала в принадлежавшую французской короне Бургундию, затем Лангобардию, а после – многочисленные итальянские королевства. Ибо уверовал, что только под южным солнцем родятся маги, подобные Прелати.

Придворный алхимик не испытывал восторга по поводу путешествия барона и особенно по поводу того обстоятельства, что тот стал рассеянно слушать его многочасовые излияния. Однако, не желая оставаться в Тиффоже, вдали от своего благодетеля, отправился вместе с ним.

* * *

…Прогуливаясь в окружении свиты по Вероне, Жиль де Рэ заглянул в шатер Ангелики. С первого же взгляда он определил: юная прелестница вовсе не походила на цыганку, хоть она и подкрашивала брови и глаза сурьмой, а волосы – хной, на манер восточных красавиц.

Густые волосы гадалки перехватывал цветастый платок, завязанный на затылке. Внезапно из глубин памяти вспыхнули воспоминания: он обнимает Жанну в Орлеане, она прижалась к его плечу… Невольно он ощутил запах ее волос, каштановых с медным оттенком…

Жиль приблизился к гадалке и коснулся рукой ее волос. Та от неожиданности отпрянула и строго произнесла на местном диалекте:

– Сударь, я – гадаю на картах, но не обслуживаю мужчин, будь они знатными и красивыми как вы.

Барон, не ожидая подобного отпора от простолюдинки, рассмеялся.

– А ты умеешь постоять за себя! – и немного помолчав, спросил: – Неужели я еще красив и привлекаю молоденьких прелестниц?

Ангелика кокетливо улыбнулась. Знатный визитер, хоть был в летах, по разумению Ангелики – он перешагнул свой тридцатилетний рубеж – притягивал ее.

– Вы пришли, дабы узнать будущее, сеньор? – спросила гадалка, дабы не отвечать на поставленный гостем вопрос.

– Все хотят его узнать… – неопределенно ответил барон.

– Тогда присаживайтесь… – Ангелика жестом пригласила барона присесть в мягкое кресло, стоявшее подле круглого отшлифованным от постоянных гаданий поверхностью столом.

Жиль последовал приглашению и с любопыством воззрился на девушку.

– Признайся, ведь ты не цыганка…

Та покачала головой.

– Нет, я из Савойского герцогства… Но это длинная история.

Ангелика уже собралась разложить флорентийскую колоду карты, доставшуюся в наследство от одной старой цыганки, как визитер перехватил ее руку.

– Держу пари, это рука отнюдь не простолюдинки…

Девушка замерла и смутилась.

– Неужели я попал в цель?.. – барон ощутил прилив уверенности. Да и потом, гадалка нравилась ему все больше. И он намеревался провести с ней предстоящую ночь.

Девушка резко высвободила руку.

– Я же сказала, сеньор, это длинная история… И в ней нет ничего интересного.

Она переключила внимание на карты и начала раскладывать их полукругом, как это делала обычно, когда находился посетитель.

Жиль глазами пожирал девушку. Он заметил, как на ее прелестной шейке блеснул камень необычайной красоты.

– Не видел ничего подобного. – Произнес он, указывая глазами на грудь девушки. Та смутилась. – Я о твоем украшении… Что это за камень?

Ангелика невольно прижала правую руку к камню.

– Это все, что осталось от моей матушки. Камень служил ей талисманом и оберегом, перед смертью она передала его мне. Я же поклялась не расставаться с ним ни при каких обстоятельствах. А называется он александритом, а еще – камнем гипербореев…

– Не бойся, я не собираюсь, отнимать твое сокровище… – заверил барон.

Ангелика тем временем оживилась и приступила к гаданию. Она цепким профессиональным взором окинула карты…

– М-да… Сеньор, карты легли столь необычно… Право я не знаю, с чего начать… – растерялась она.

– Говори как есть! – приказал барон.

– Но, сеньор, вам это может не понравиться! Все, кто входит в этот шатер жаждут услышать от меня, что станут богатыми, проживут долгую жизнь… Но…

– Говори, что ты видишь! – настаивал Жиль.

– Хорошо… Вы сами того хотели… – Ангелика тяжело вздохнула и начала говорить: – Любовь из пошлого погубит вас… Вы умрете, также как и та, которую любили…

Жиль насторожился.

– И как же?

Ангелика указала пальчиком на карту, где был изображен крест, объятый огнем.

– Вы сгорите в огне, сеньор[84]… – произнесла гадалка и испуганно посмотрела на посетителя.

Тот отреагировал на редкость спокойно.

– Значит, я, наконец, воссоединюсь с ней… – пошептал он. – Ты умелая гадалка… Как тебя зовут?

– Ангелика… – ответила девушка.

– А теперь назови мне свое полное имя! – жестко произнес Жиль.

– Ангелика де Шильон-Пьемонт, сеньор… – полепетала она.

– Я же сказал: ты не похожа на цыганку. Тебе не место на рыночной площади в этом шатре. Я намерен забрать тебя с собой во Францию.

Глаза Ангелики загорелись: неужели ее муки закончились? И она встретила благородного сеньора? Увы, в тот момент девушка не знала, что с этой встречи ее муки только начались…

* * *

Жиль де Рэ, не желая лишних осложнений, выкупил Ангелику у вождя табора, заплатив ему солидную сумму. Барон и его свита еще какое-то время пребывали под ласковым аппенинским солнцем, путешествуя от королевства к королевству. После чего к ним во Флоренции присоединились какие-то люди, напоминавшие Ангелике фокусников с ярмарки, а затем направились во Францию в родовой замок графа, Тиффож. Прелати явно нервничал и выказывал барону свое крайнее недовольство, опасаясь новых конкурентов. Но некромант явно утомил де Рэ и он пригрозил, что откажется от его услуг. Прелати помрачнел и умолк…

Девушка пребывала в сладостных грезах, она не только вырвалась из бедности, но и познала мужчину. Барон был умелым любовником.

По возвращении в Бретань, первый месяц в замке Тиффож прошли для Ангелики безоблачно. Она наблюдала за роскошной жизнью, бесконечными балами и охотами. Все это время Жиль посещал ее скромную спальню… Ангелика почти смирилась с положением наложницы, ибо в первые же дни узнала – барон женат. Впрочем, супруги жили по разным замкам и долгое время не общались.

Но вскоре барон изменился, стал жестоким, ему доставляло удовольствие причинять боль Ангелике на ложе. Девушка плакала, молила о милосердии, но де Рэ ничего не желал слышать.

Однажды он цинично заявил ей:

– Неужели ты наивно полагала, что я женюсь на тебе лишь потому, что ты – де Шильон-Пьемонт? Да знаешь ли ты, сколько во Франции разорившейся знати? Многие семейства с готовностью отдадут мне своих дочерей, лишь бы они были сыты.

Ангелика отерла слезы… Тем временем барон продолжил:

– Или ты будешь делать то, что я велю… Или прикажу выбросить тебя вон из замка и ты окончишь свои дни на одной из многочисленных дорог Бретани.

Жиль де Рэ склонился к обнаженной Ангелике и укусил ее за сосок. Она вскрикнула…

– Да, буду делать все, что вы скажите, мой господин… – всхлипывая, пролепетала она.

– Вот и славно… Я знал, ты умная девочка… Иди ко мне… – барон привлек к себе Ангелику и страстно впился ей в губы.

Впоследствии Жиль де Рэ неоднократно заставлял Ангелику подсыпать знатным гостям различные порошки в вино и наблюдать за их поведением, а затем описывать во всех подробностях увиденное. А порой барон не гнушался и подглядывал за поведением своих гостей сам через специальный вмонтированный в стену спальни глазок. Иногда, порошки вызывали чудовищное возбуждение и гости, принявшие его, кидались на Ангелику, подобно голодным волкам. Всю ночь они предавались неистовым страстям со своей партнершей, доводя ее до исступления. С наступлением утра они ничего не помнили…

После таких оргии Ангелика не могла подняться с постели в течение нескольких дней.

Однажды в Тиффож прибыл гонец, он сообщил Жилю де Рэ, что объявилась некая женщина, которая выдает себя за Жанна д’Арк. Барон тотчас покинул замок и направился в Нант, где объявилась чудом избежавшая костра Орлеанская Дева. Но напрасно барон лелеял надежду: перед его взором предстала некая Жанна Феррон, зарабатывавшая на жизнь ярмарочными фокусами. Она пыталась убедить толпу, что является Девой-Жанной, чудом спасшейся от костра. Но при проверке оказалось, что та совершенно не умеет держаться в седле, поэтому подверглась осмеянию. По приказу епископа города ее публично высекли около позорного столба. К вящему удивлению городского прево барон изъявил желание увезти лже-Жанну с собой.

Прево и предположить не мог, какая участь ожидала несчастную. Барон и Жанна Ферран, уверенная в своем спасении, в сопровождении телохранителей Анри Гриара и Этьена Корило направились в Машикуль, замок, расположенный на территории графства Нант, принадлежавший де Рэ. Там они совершили кровавую казнь над самозванкой: сначала отрубили ей руки, затем ноги, а уж после – голову.

Возвращаясь в Тиффож, Жиль поклялся себе, что расправится с любой женщиной, осмелившейся назваться именем Жанны д’Арк.

Но со второй самозванкой, Жанной-Клотильдой д’Армуаз, появившейся в Меце, Жиль де Рэ расправиться не смог. Ибо Мец находился слишком далеко от Тиффожа. И слухи до Бретани о воскресшей Орлеанской Деве дошли слишком поздно – правосудие состоялось без его вмешательства.

Лже-Жанна появилась в местечке Гранд-оз-Орм в сопровождении двух мужчин, якобы ее братьев, которые всем и каждому утверждали – перед ними Жанна д’Арк, Орлеанская Дева, спасительница Франции.

В сопровождении братьев мнимая Жанна – впрочем, это не мешало братьям называть настоящим именем Клотильда – отправилась в Мец, а затем – в Марвиль и Арлон, ко двору герцогини люксембургской. Позднее она появилась в Кельне. И привлекла внимание местного инквизитора, который приказал самозванке явиться на допрос, подозревая ее в колдовстве и ереси. Та же, предпочитая не искушать судьбу, спешно вернулась в Арлон.

В том же году она вышла замуж за сеньора Роббера д’Армуаза, чью фамилию носила в дальнейшем, и впоследствии родила ему двух сыновей.

Но Жанна-Клотильда, будучи авантюристкой по натуре, на этом не успокоилась. Через своих братьев она установила переписку с жителями Орлеана и королем Карлом, который, впрочем, не спешил отвечать на ее письма. В конце концов, при попытке посетить Париж Жанна-Клотильда д’Армуаз была арестована по приказу парижского парламента и после допроса признана самозванкой.

… Прибыв из Машикуля, барон в порыве чувств признался Ангелике:

– Я любил Жанну д’Арк… И теперь грязные шлюхи пытаются замарать ее светлое имя…

Ангелика слышала про Орлеанскую Деву, несмотря на то, что повела свою юность вдали от Франции и боевых действий французов и англичан.

– Вы преклоняетесь перед простой крестьянкой?.. – искренне удивилась она и тотчас испугалась своей смелости.

Но барон, растерзав самозванку в Машикуле, и удовлетворив свою жажду крови, спокойно ответил:

– Она не была крестьянкой. Простолюдинка не может вести армию в бой…

Ангелика округлила глаза.

– Но так считают все во Франции… – робко заметила она.

Жиль кивнул.

– Да, это сказка для черни… Жанна была баронессой… – признался он. – Она объединила солдат и повела за собой армию. Они верили в нее как в чудо. Я восхищался Жанной, преклонялся перед ее смелостью и красотой… И не только я… Жан де Новеленпон умер, защищая ее в последнем бою… А шевалье Жан д’Олон боготворил Жанну.

Ангелика, успевшая возненавидеть барона за время пребывания в Тиффоже, неожиданно прониклась его горем.

– Неужели на костре сожгли баронессу?.. – спросила она.

Жиль злобно взглянул на нее. Но Ангелика почему-то не испугалась.

– Да… Ее предал король и Господь Бог…

Отныне Ангелика начала понимать, что побудило барона обратиться к Дьяволу – разочарование и опустошение.

– А шевалье д’Олон… Он остался жив?.. – неожиданно поинтересовалась Ангелика.

– Да… Кажется он получил в наследство замок… Кажется Аржиньи в бальянже Рона… Впрочем, я могу ошибаться… – ответил барон.

Он взял себя в руки и, отогнав дорогие сердцу воспоминания, связанные с Жанной и ее сподвижниками, произнес приказным тоном:

– Я решил, что с завтрашнего дня ты будешь помогать Прелати. У тебя есть некий дар, надо развивать твои способности. Возможно, они мне пригодятся…

Ангелику охватило смятение. Помощь магу-некроманту пугала ее. Однако, это было куда лучше, нежели предаваться оргиям с одурманенными гостями барона.

– Как прикажите, господин. – Кротко ответствовала девушка.

Барон обожал, когда ему безропотно подчинялись. Он обнял Ангелику, увлекая ее на ложе…

* * *

Ангелика проявила себя прилежной ученицей. Поначалу Прелати не желал обучать девчонку и делиться с ней своими профессиональными секретами. Но барон пригрозил магу расправой и тот стал на редкость сговорчивым. Ангелика при помощи Прелати (впрочем, и по личной инициативе) изучила множество трудов по магии. Все они были запрещены церковью и доверенные люди барона разыскивали их и скупали по всей Европе.

Наконец она предприняла попытку самостоятельно вызвать демонов из Мира мертвых. Прелати был преисполнен уверенности, что у девчонки ничего не получится и барон оставит всю эту затею обучения. Однако, ученица превзошла все ожидания, впрочем, как и своего учителя. Она вызвала дух своей покойной матушки, и тот посоветовал ей поскорее покинуть Тиффож… Прелати, понимая, что услышанное им при вызове духов может вызвать гнев барона, доложил тому об успехах Ангелики, опуская излишние подробности.

Барон решил лично поверить подготовку Ангелики и приказал ей вызвать дух Жанны д’Арк, но почему-то вестник смерти, явившийся из Потустороннего мира, исчез и больше не появлялся. Прелати истолковал это по-своему:

– Я же говорил вам, господин, девчонка еще слаба, чтобы действовать самостоятельно! Хотя следует признать, что определенные успехи имеются!

Барон согласился с его доводами.

– Тогда лучше занимайся с ней! – приказал он.

Маг-некромант поспешил исправить допущенный промах и с еще большим усердием взялся за подготовку Ангелики.

Вскоре после этого Жиля де Рэ обуяла безумная страсть. Он по всей округе нанимал молоденьких мальчиков в пажи, а затем совращал их и убивал медленной смертью, получая от этого удовольствие. Убийства он превратил в свое развлечение, растягивая удовольствие, наблюдая за агонией жертвы. Подобно вампиру, припадал он к ней, чтобы лучше ощутить предсмертную дрожь тела, а стоны умирающих ласкали его слух.

Барон, потерявший рассудок, решил привлечь Ангелику к своим «вампирским оргиям».

Однажды де Рэ заставил ее смотреть, как он издевается над юным пажом. Во время кровавой расправы Ангелика не выдержала чудовищного зрелища и душераздирающих криков жертвы и потеряла сознание, а затем прометалась в горячке несколько дней. Барон решил, что девушка слишком чувствительна. И не желая губить молодой талант, все-таки она преуспела в установлении контакта с Миром мертвых, решил использовать ее в других ритуалах.

Примерно через полгода после этого случая де Рэ пригласил в замок лишенного сана священника Гибурга для свершения Черной мессы. Ангелику раздели и положили на стол, застеленный черным бархатом. Гибург взял серебряную чашу и поставил ей между ног, так началась Черная месса. Гибург читал молитвы, но наоборот, начиная с ее окончания, затем благословлял человеческий прах, как хлеб жизни. После этого сподручные барона принесли в жертву младенца, украденного из близлежащей деревни. Его невинную кровь слили в чашу, находившуюся между ног девушки.

Гибург отпил из нее и заставил Ангелику сделать то же самое. После чего придя в неистовое возбуждение овладел ею прямо на столе.

…Барона постоянно посещали подозрительные личности. Однажды к нему явился некий маг, облаченный в яркий восточный наряд. Де Рэ и маг уединились в подвале и долго оттуда не выходили. Вокруг Тиффожа творилось нечто невообразимое – теплым летним вечером стало пронзительно холодно, сумерки резко окутали замок. Затем грянул гром, но дождь так и не начался…

Спустя несколько часов, де Рэ вышел из подвала в диком состоянии. Его трясло мелкой дрожью, глаза его горели дьявольским огнем, волосы были всклокочены.

Ангелика, увидев своего повелителя в таком состоянии, испугалась. Прелати же решил: что-то в ритуале пошло не так. Пришлый маг допустил оплошность при вызове Дьявола и потому умер. А барон был тому свидетелем и испугался.

После этого случая де Рэ превратился в сумасшедшего, испытывая постоянную жажду крови. Однажды он принес своим сподручным чью-то отрубленную голову, сердце, глаза, а свежую кровь несчастной жертвы заставил их выпить под страхом смерти. Ангелика окончательно убедилась: в Жиля де Рэ, некогда героического маршала Франции, вселился Дьявол.

…Спустя два месяца, не выдержав издевательств и ужаса, царившего в Тиффоже, Ангелике удалось бежать. Вспомнив, что де Рэ рассказывал о Жане д’Олоне, она решила отправиться в бальянж Рона, в поместье Аржиньи.

Глава 3

1436 год

Прошло пять лет. Но все события, связанные с Жанной из Домреми, Жан д’Олон так и не смог забыть. Etiam sanato vulnere cicatrix manet[85].

Все эти годы ему не давали покоя воспоминания о двух неудавшихся побегах Жанны, которые он пытался организовать. После первой попытки к ней приставили английских солдат, неусыпно находившихся рядом. После второй, она выбросилась из окна в зале инквизиционного суда, когда охрана отвлеклась. Но Господь оставил Жанну в живых, видимо, для того, чтобы она выпила чашу своих мучений до дна.

Пять лет назад всеми забытый и нищий шевалье Жан д’Олон получил в наследство от своего бездетного дяди графа Франсуа де Боже замок Аржиньи, который был потомком Гийома де Боже[86], магистра тамплиеров.

Аржиньи – замок с многочисленными башнями, сводчатыми входами и глубокими рвами располагался в бальянже Рона, построенный примерно четыреста лет назад. Когда молодой наследник вступил в свои права и прибыл в Аржиньи, его поразил почтенный возраст поместья, а более всего то, что самая высокая башня замка, имевшая название Башни восьми блаженств, испещрена некими таинственными знаками.

Жан, наделенный живым и пытливым умом, постоянно размышлял о смысле жизни и смерти. Он был уверен, что смерть – это всего лишь другая жизнь, отличная от земной. Но где и как найти ключ, позволяющий проникнуть туда? Возможно ли, общаться с теми, кто уже там, в другом мире?

Последние пять лет Жан не молился, не причащался и не посещал ближайшую церковь Сент-Жэн-де-Боже, построенную его предками.

Аржиньи, безусловно, окружал ореол таинственности, и граф д’Олон де Аржиньи решил разобрать архивы, находившиеся в замке.

Много воды утекло с тех пор, как он пытался постичь тайные знаки Башни восьми блаженств, увы, все его попытки приоткрыть завесу тайны остались тщетными. Многочисленные бумаги, находившиеся в родовом архиве, носили в основном, финансовый и юридический характер. Также архив содержал обширную переписку между членами ордена и зарубежными прецепториями.

Но однажды в одной из бумаг Жан обнаружил запись, которая гласила:

«Молодой граф де Боже, член ордена тамплиеров, верный магистру де Молэ, посетил крепость Тампль в Париже. Он нижайше попросил разрешения короля Филиппа Красивого о переносе праха его дяди, магистра де Боже, из крепости в родовой замок Аржиньи. Король дал разрешение, совершенно, не подозревая об истинном содержании захоронения. В могиле магистра де Боже нет, и никогда не было его останков, там хранились архивы ордена и реликвии – корона Иерусалимских царей и четыре золотые фигуры евангелистов, которые украшали Гроб Христа и, которые не достались мусульманам».

Эта находка придала новый импульс изысканиям и Жан, в который раз тщательно обследовал весь замок, каждый каменный выступ, в надежде обнаружить тайник. Он верил, что подлинные, тайные архивы тамплиеров хранят магические знания, позволяющие перемещаться между миром живых и мертвых. Вопрос: где их найти? Храмовники умели хранить свои тайны.

Жан превратил замок Аржиньи в алхимическую лабораторию. Здесь кипели в ретортах[87] неведомые снадобья, по углам громоздились человеческие скелеты и свешивались чучела экзотических животных, привезенные из дальних стран.

Доверенные лица, отправленные графом д’Олоном де Аржиньи в Италию (он пошел тем же путем, что и барон де Рэ), пытались разыскать самых опытных магов. В конце концов, поиски увенчались успехом, и в замок некий прибыл магистр оккультных наук. Однажды глухой осенней ночью в башне Восьми блаженств собрались: граф, магистр магии и слуги – Андре, Пуату, Рене. Они погасили свечу, и в кромешной тьме зазвучал голос мага, взывающий к демонам:

«О, всесильные духи, открывающие смертным клады, науку и философию, явитесь! Явитесь на мой зов, и я отдам вам все, кроме жизни, если вы дадите мне тайные знания и власть!»

Духи не вняли просьбам, и граф де Аржиньи выгнал магистра магии с позором.

Следующим магистром оккультных наук, посетившим замок Аржиньи, стал Арман Барбо. Он втайне хранил свои заклинания и произносил их едва слышно. В результате одного из таких сеансов, сопровождавшегося специальным постукиванием, удалось вызвать духов одиннадцати тамплиеров.

Они согласились ответить на поставленные вопросы, однако, говорили бессвязно, а сказать, где спрятан архив и сокровища, отказались и исчезли. После этого сеанса Армана Барбо постигла та же участь, что и его предшественника.

* * *

Вставать Жану не хотелось, он лежал, закрыв глаза. Дневной свет пробивался сквозь ставни, освещая комнату струйками света. Ночью Жана опять мучили сны. Ему снилась она, его Дева, которой он поклонялся, любил и был верен. Она приходила во снах живой и прекрасной, в блестящих латах на боевом коне. Затем снился костер, Жанна сгорала в муках, она умоляла дать ей крест, чтобы помолиться перед страшной смертью…

Граф поднялся с постели и дернул шнур с колокольчиком:

– Рене, иди сюда, бездельник!

В спальню вошел слуга, держа в руках одежду, и с покорностью взирая на своего молодого господина. В последнее время Жан проявлял излишнюю раздражительность и срывал дурное настроение на слугах, и те боялись лишний раз и рот открыть. Единственным исключением, из всего штата слуг был Рене, прошедший хорошую школу при старом покойном графе, который взял его в замок еще мальчишкой. И с тех пор, вот уже пятьдесят лет, Рене служил семейству Боже. Он умел быть немногословным и предугадывать желания хозяев.

– Как почивали, ваше сиятельство? – поинтересовался Рене.

– Как всегда… Сплошные ночные кошмары… – пожаловался граф, одеваясь при помощи слуги.

– Я понимаю вас, господин. Вы молоды, а время, как известно, лечит, все забудется.

– Пять лет уже ты мне толкуешь об этом. Однако легче не становится и ничего не забывается. Напротив, сны становятся все отчетливей. Скоро я не буду разбирать, где сон, а где явь. – Сетовал молодой хозяин. – Впрочем, оставим это… Скажи мне лучше, что слышно от егерей?

– Один из загонщиков сообщил, что выследили крупного вепря. И если господин барон желает…

– Вепрь, прекрасно! – перебил граф. – Это как раз то, что нужно. Вели седлать лошадей!

– Господин граф, а как же завтрак?

– Вина и кусок ветчины! – Коротко приказал граф. – Сегодня мне хочется с кем-нибудь жестоко сразиться! Я жажду крови! А вепрь не отдаст свою жизнь без сопротивления.

Не прошло и получаса, как Жан в сопровождении двух слуг мчался к логову вепря. Гнедой конь, предчувствуя кровь, скакал, бешено раздувая ноздри. Ему, словно передался охотничий азарт хозяина.

В это время стал приближаться гон и Жан весь обратился в слух. Почти тут же из чащи показался вепрь и пронесся мимо графа, за ним – штук двадцать борзых. Вслед за собаками появились верхом три выжлятника, один из которых трубил в рог и натравливал собак на зверя.

Наступил самый увлекательный момент охоты. Гончие, подстрекаемые звуками рога, кинулись на вепря. Глаза зверя налились кровью, он готов был оказать отчаянное сопротивление. Жан снял с седельного крюка аркебузу и поджег фитиль. Загонщики приготовили охотничьи ножи с длинными лезвиями.

Вепрь отчаянно защищался: в стороны отлетело несколько борзых с распоротым брюхом. Граф пришел в бешенство, и в то же время картина крови действовала на него возбуждающе. Вскоре половина собак выбыла из строя. Один из выжлятников спустил двух бордоских догов, одетых в специальные панцири Они мгновенно вцепились в уши зверя, и тогда один из выжлятников, взяв копье, приблизился к вепрю.

Зверь неожиданно рванулся в сторону, и один из догов отлетел с откусанным ухом, торчавшем в пасти. Ситуация выходила из-под контроля… Жан взвел аркебузу, прицелился и точным выстрелом сразил вепря. Тот взревел и упал на зеленую траву, обагряя ее красной горячей кровью.

– Отличный выстрел, господин! – восторженно заметил один из выжлятников.

Оставив егерей и выжлятников подле убитого вепря, граф де Аржиньи отправился обратно в замок в сопровождении слуг. Охота улучшила его настроение, вид крови придал сил. В глубине души, граф жалел зверя – тот дрался, как настоящий воин, до конца.

Философские размышления о вепре прервала небольшая группа сервов, вооруженных палками. Они что-то кричали и размахивали руками, явно пребывая в возбужденном состоянии. Земля, по которой следовал граф, принадлежала ему, следовательно, и сервы также являлись его собственностью. А значит, с крикунами надлежит разбираться ему, по праву bonum avitum.

Де Аржиньи направил коня к сервам.

* * *

Приблизившись к своим возбужденным подданным, граф остановил коня. Сервы тут же смолкли, потупив взоры в долу, сдернули шапки и поклонились. Никто не решался заговорить первым, крутой нрав молодого де Аржиньи был хорошо известен.

Граф окинул взглядом сервов, вооруженных палками. Кое-кто, стушевавшись под строгим взором хозяина, пытался неловко спрятать свое примитивное оружие за спину. Мужчины стояли плотным кольцом, окружив молодую связанную девушку. По всему было видно, ей крепко досталось: платье было изодрано в клочья, обнажая прелестные части тела. Сквозь лохмотья виднелись ссадины и кровоподтеки. Лицо девушки пострадало не менее ее наряда, правый глаз заплыл и превратился в сплошной синяк. Каштановые волосы были взлохмачены, из них торчали в разные стороны сухие травинки, видимо, несчастная пыталась укрыться на сеновале.

Телесные повреждения виднелись не только на девушке, но и на сервах. У нескольких на лицах виднелись свежие царапины явно от ногтей жертвы. Молчание затянулось, граф не торопился его нарушать. Он с нескрываемым интересом рассматривал пленницу, заметив, что она взирает на него с явным вызовом, единственным глазом, уцелевшим в драке.

Граф смутился… Почувствовав силу своего взгляда, девушка улыбнулась разбитыми губами, отвернулась и посмотрела на одного из крестьян. Он сразу же начал креститься и читать молитву.

– Что здесь, черт возьми, здесь происходит? Почему совершается самосуд на моей земле? А я ничего не знаю? – возопил недовольный граф. Хорошее настроение после охоты мгновенно улетучилось.

Крестьяне все разом загалдели, пытаясь объяснить происходившее. В этот момент они были похожи на стайку трясогузок.

– Молчать! Говори ты! – Граф указал кнутом на рыжеволосого серва, лет сорока.

Он поклонился, поблагодарив за оказанную честь, и запинаясь, периодически осеняя себя крестным знамением, начал рассказ.

– Господин граф! Эта девушка – ведьма. Она появилась в нашем селении и поселилась у старухи Перрины Мартен, старой знахарки. По первости-то ничего дурного за ней не водилось. Она помогала Перрине готовить разные снадобья. Мы даже обрадовались: Перрине будет, кому передать свои знахарские навыки и секреты. Но вскоре в деревне стали происходить странные дела. На две семьи навели порчу, явно дело рук девчонки, больше некому. Но и это не все… Три дня назад в еловой роще, недалеко от селения, нашли мертвую девочку. Что за дите не знает никто, но все видели ее растерзанной. Не приведи Господи, такое увидеть…

Жан взбеленился:

– Есть свидетели, которые могут поклясться на Библии, что видели, как именно эта девица убила ребенка и навела порчу? А вы не думали, что на девочку мог напасть голодный одинокий волк или медведь?

– Нет, господин, никто ничего такого не видел… – смущенно отвечал серв. – Но мы нашли у нее в доме красное зелье и склянки с кровью. Настоятель церкви приказал склянки закопать в землю, а ведьму отвести к вам, на суд сеньора. Ей самое место на костре, мы уж и хворост приготовили!

– А почему вы решили, что в склянках кровь убитой девочки? А не какого-нибудь животного? Например, курицы?

Рыжий мужик что-то невнятно промямлил, явно не найдя, что ответить.

– Мне все ясно! Ничего не видели, не слышали! Но девку надобно сжечь, как ведьму! На всякий случай! А ведьма она или нет, Господь разберется сам! – граф в крайнем раздражении зыркнул на безмолвных подданных. – Прочь бездельники!

Те, поняв, что сейчас огребут от господина сполна за свою излишнюю бдительность, быстро натянули шапки, пятясь и кланяясь, отправились восвояси. Девушка так и осталась стоять со связанными руками.

– Ну, а ты, что скажешь в свое оправдание? – обратился граф к девушке.

Она молчала. «Какая гордячка! Не хочет говорить связанной», – догадался граф.

– Развяжите ее! – приказал Жан слугам. Те переглянулись, явно не торопясь выполнять распоряжение. – Я, что недостаточно ясно выразился? Развязать девушку!!!

Пуату соскочил с коня, выхватил кинжал из ножен. Девушка сама полоснула веревками по лезвию, освободив затекшие руки. Она с минуту растирала кисти рук, затем попыталась улыбнуться в знак благодарности и вынула что-то изо рта.

– Так вот почему ты не могла отвечать мне! – догадался Жан. – Какое сокровище ты прячешь во рту?

– Мой талисман и оберег – камень, меняющий цвет… – ответила она.

Ловким движением она накинула цепочку на шею, камень переливался розово-фиолетовым цветом. Жан невольно засмотрелся, камня такой красоты и удивительной огранки он не встречал.

– Однако от побоев он тебя не уберег, – заметил Жан.

– Синяки и ссадины заживут. Главное – я жива, – резонно заметила та.

– Откуда такая уверенность, что я сохраню тебе жизнь, а не прикажу сжечь на костре?

– Я знаю, господин граф, вы не любите костров.

Де Аржиньи встрепенулся: «Откуда она может знать? Казнить я ее всегда успею, но что-то мне подсказывает, что пока не стоит…»

Графа поразили не только последние слова девушки, но и ее уверенная манера держаться, которая дана далеко не каждой крестьянке. Своей дерзостью она напомнила Жанну, и граф несколько смягчился.

– Как тебя зовут?

– Ангелика.

– Садись впереди меня. Возвращаемся в замок! – приказал де Аржиньи, помогая Ангелике взобраться на лошадь и, пришпорив безотказное животное, поскакал по направлению к замку.

Глава 4

По прибытии в замок, граф приказал слугам привести Ангелику в порядок, а затем проводить к нему. Через час девушка была вымыта, причесана и одета в темно-коричневое платье прислуги.

Граф сидел в гостиной за столом, с удовольствием поедая ароматное, отлично прожаренное мясо вепря, подстреленного утром на охоте. Он оценивающе взглянул на вошедшую Ангелику. Девушка выглядела гораздо лучше, если не считать заплывшего глаза.

– Садись, отобедай со мной, – жестом приглашая девушку за стол. – Еще прибор для моей гостьи!

Через мгновенье вышколенный слуга поставил обеденный прибор перед Ангеликой, отрезал приличный ломоть мяса и положил в тарелку. Она взяла вилку и нож для мяса и начала ловко управляться с куском вепря. Граф был поражен:

– И где ты научилась так ловко пользоваться вилкой и ножом? Только не говори, что твои родители – вилланы!

– Не скажу, сиятельный господин… Они вовсе не вилланы, – ответила девушка, осторожно отправляя в рот маленькие кусочки мяса. Разбитые губы болели, она едва могла жевать.

– Тогда я велю тебе рассказать свою историю, – граф отпил вина из серебряного кубка и настроился слушать.

– Воля ваша, слушайте, господин… – и Ангелика начала рассказывать графу о своей жизни. И вот она дошла до того момента, как познакомилась с бароном де Рэ.

– Ты сказала с Жилем де Рэ, маршалом Франции? Я не ослышался? – де Аржиньи был поражен.

– Да, ваше сиятельство, так я и сказала, именно с ним. В то время он путешествовал по Италии, пытаясь забыть ту, которую любил. Де Рэ также интересовался магией и быстро определил мои способности, выкупил у табора, заплатив большие деньги. Мы еще какое-то время путешествовали, а затем направились во Францию в родовой замок графа, Тиффож. Сначала я была очень рада, что знатный сеньор обратил на меня внимание… Но потом…

Ангелика поведала Жану о том, как жила в Тиффоже и что там происходило. О том, как обучалась у мага Прелати, как вызывала духов, как барон издевался над пажами. Граф, пораженный поведением бывшего героя англо-французской войны, воскликнул:

– Кто бы мог подумать! Ведь де Рэ – маршал, закаленный в боях. Мы вместе брали Орлеан, Турель, Осер, Труа! Граф храбро сражался, солдаты уважали и боялись его. Сам король Карл VII наградил маршала за боевые заслуги перед Францией!

– Да, маршал де Рэ рассказывал мне о своих военных походах, особенно о Деве-Жанне… – как бы невзначай заметила Ангелика.

Де Аржиньи насторожился:

– И что же он поведал тебе о Жанне?

– То, что Жанна д’Арк объединила солдат и повела за собой армию. Они верили в нее как в чудо. Де Рэ восхищался Жанной, преклонялся перед ее смелостью и красотой, даже любил…

– Не может быть! Де Рэ любил Жанну?! Этот гордый отпрыск древнего знатного рода! Впрочем, ничего удивительного… я тоже ее любил…

– Я знаю об этом, – сказала Ангелика.

Граф встрепенулся:

– Откуда?

– Де Рэ догадывался о ваших чувствах. Простите меня за дерзость, она действительно была виновна в деяниях, предъявленных инквизицией?

– Нет, это все отвратительная ложь. Жанна никогда не была ведьмой. Просто англичане не могли простить своих поражений, нанесенных французами под предводительством Девы. Каким-то образом, надо было объяснить свою слабость…

– Я так и думала.

– М-да… Что время делает с людьми… – задумчиво произнес граф, все еще потрясенный ужасающими подробностями развлечений маршала. И немного помолчав, спросил: – Как ты полагаешь, почему Жиль де Рэ превратился в чудовище?

– Не знаю, ваше сиятельство… Возможно, его обуял Дьявол…

Граф осушил чашу с вином.

– Ты сказала, что умеешь вызывать духов…

– Да, господин граф… Я рассказывала вам, как пыталась вызвать дух Жанны д’Арк… Но, увы, у меня ничего не получилось. Но дух моей матушки явился ко мне…

* * *

Жизнь графа де Аржиньи с появлением Ангелики изменилась, девушка своим появлением внесла живую струю в скучную жизнь замка. Раны на ее теле заживали, лицо приобретало былую красоту, да и наряды, подаренные Жаном, довершили превращение избитой оборванки в приличную даму.

Прошел месяц с тех пор, как девушка поселилась в замке. Она полностью освоилась и повелевала слугами как настоящая графиня де Аржиньи, истинное происхождение брало верх над жизненными обстоятельствами, в которых ей пришлось побывать.

Правда, в намерения графа, вовсе не входило сделать Ангелику графиней де Аржиньи, он был к этому не готов, а она, как девушка умная, не настаивала. Ангелике было достаточно того, что давал ей граф: крова, пищи, одежды и физического удовлетворения. Разделить ложе с графом Ангелика согласилась в первую же ночь пребывания в замке, без излишнего женского жеманства и кокетства. В любовных играх она проявляла умение и неуемную фантазию, видимо, уроки де Рэ пошли ей на пользу. Иногда Ангелика вводила де Аржиньи в смущение своими откровенными желаниями и готовностью любым способом доставить ему удовольствие.

Граф искренне привязался к девушке. Он даже тосковал, когда она уходила в лес за травами, которые сушила перед очагом на кухне. Вот и сейчас, Ангелика верхом уехала в лес, де Аржиньи прохаживался по смотровой площадке Башни восьми блаженств, всматриваясь вдаль в надежде увидеть возвращавшуюся любовницу.

Наконец, на дороге появилась всадница, граф покинул свой наблюдательный пункт и тут же приказал подавать обед. Ангелика, раскрасневшаяся после верховой езды, была необычайно хороша. Граф подумал: может быть лучше провести время в спальне? А затем приступить к обеду… Так он и поступил, увлекая любовницу на ложе.

Ангелика никогда не отказывала своему господину, прекрасно понимая: один неверный шаг с ее стороны или каприз, и она отправится ночевать под открытым небом. Насытившись друг другом, любовники почувствовали усталость, спальню покидать не хотелось.

– Помнишь, Ангелика, ты призналась мне, что можешь вызывать дух умерших, – граф попытался начать разговор.

Разморенная Ангелика не нашла в себе сил ответить, а лишь кивнула в знак согласия.

– Ты сделаешь это для меня? – вкрадчиво спросил граф.

– Любое ваше желание, господин. Но я дерзну предупредить – занятие весьма опасно. Вы желаете поговорить с Жанной?

– Да.

– Нижайше прошу вас, слушаться меня во всем во время магического обряда. Обещаете? – сказала Ангелика с некоторой настойчивостью.

– Обещаю… Сегодня вечером. Ты готова?

– Как прикажите, господин, всегда к вашим услугам.

Граф был удовлетворен любовницей во всех отношениях, его очень устраивала ее сговорчивость и покладистость. Он отлично сознавал свою власть сеньора, но не злоупотреблял ею без необходимости.

После обеда, прошедшего в абсолютной тишине, Ангелика начала подготовку к обряду. Для этого она выбрала самую высокую смотровую башню, Башню восьми блаженств, и распорядилась вынести из нее все содержимое.

Смотровая башня, испещренная магическими символами тамплиеров, была, по мнению Ангелики, самым подходящим местом. Она несколько раз пыталась разобраться в начертанных символах, но безуспешно. Видимо, это была высшая магия избранных, не подвластная ни ей, ни магистрам оккультных наук, посетившим прежде замок Аржиньи.

Ангелика взяла большой кусок угля и очертила круг – охранительный барьер, который нельзя переступать, иначе можно попасть во власть потусторонних существ, призванных на сеанс магии. Ангелика верила, что человек, находившийся под магической охраной круга, – в безопасности. Затем она разделила его двумя параллельными линиями. В точках пересечения линий с кругом Ангелика положила заранее запасенные атрибуты колдовства: рог быка, мертвую летучую мышь, жабу и змею. Охранительный барьер был готов.

Затем Ангелика отправилась на кухню и потребовала, чтобы в большой чаше смешали кровь животного, например, коровы, овцы или козы с молоком или оливковым маслом. Кухарки посмотрели на девушку круглыми глазами, но перечить не осмелились – они прекрасно знали, что про нее судачат по всей округе.

Через час чаша с молоком и кровью козленка была готова. Ангелика собственноручно забрала ее и поставила в центр магического круга. Можно было приступать к ритуалу вызова духов…

На закате дня Ангелика и де Аржиньи зажгли свечи, расставленные по кругу. Они вошли в пределы охранительного барьера, встали напротив друг друга, по обеим сторонам чаши, и взялись за руки.

– Умоляю вас, господин, что бы ни случилось, и что бы вы ни увидели, не покидайте пределы магического круга. – Предупредила Ангелика графа. – Вы готовы?

– Да, – ответил граф, он никогда не общался с духом тьмы и немного нервничал.

Ангелика начала произносить заклинание:

– Призываю тебя силой круга: Бараланеизис, Балдахиензис, Паумахиа и престолом Аполоджиа, могущественными князьями Женио, Лиашидае. Призываю тебя силой высшего могущества, которой я обладаю и приказываю именем того, кому повинуются все создания, неизреченным именем Тетраграмматона, при произнесении которого стихии распадаются, воздух колеблется, море убегает, огонь потухает, земля дрожит, все армии небесные и адские содрогаются. Устремись сюда, чтобы дать ответы на все мои вопросы. Приди с миром, видимый и при доброй воле, как я того желаю. Явись предо мною демон тьмы, Аднахиэль!!!

Неожиданно налетел сильный ветер, загасив часть свечей. Чаша с кровавой смесью начала вибрировать, смесь испарилась прямо на глазах графа. Когда кровь с молоком полностью исчезли и вибрация прекратилась, чаша начала вращаться вокруг своей оси. Она быстро набирала обороты, наконец, ее вращение стало настолько быстрым, что человеческий глаз не успевал его воспринимать. Все слилось в единый, туманный, расплывчатый диск. Тело пронзила невероятная боль, Ангелика и де Аржиньи, буквально вцепились друг другу в руки. Талисман Ангелики ярко вспыхнул – розовый свет поглотил девушку и графа.

Вдруг все прекратилось: и вращение, и ветер – казалось, что существует лишь свет талисмана… На северной стороне башни возникла едва различимая прозрачная фигура, напоминавшая человеческий силуэт в длинном плаще с капюшоном.

– Кто из смертных посмел потревожить меня? – прошипел силуэт с такой силой, что у графа зазвенело в ушах.

Оставшиеся свечи тотчас погасли… Мрак окутал башню. Выделялся лишь бледно-фиолетовый силуэт демона.

– Я, Ангелика! – девушка отвечала смело, будто общение с потусторонними силами для нее было обыденным делом. После жизни в замке Тиффож, она уже ничего не боялась.

– Что ты хочешь узнать, Ангелика?

– Могу ли я поговорить с Жанной д’Арк, умершей пять лет назад мучительной смертью?

– Жди! – ответил демон, его силуэт приобрел бесформенную расплывчатую форму светящегося пятна. Через какое-то время он вновь приобрел прежний вид и произнес:

– Ангелика, ты не можешь говорить с Жанной д’Арк!

– Почему? Вы отказываете мне?!

– Да, отказываю… Ее нет в царстве тьмы… Она – в мире живых! – демон произнес последние слова и исчез.

Ангелика и де Аржиньи стояли в центре круга, потрясенные увиденным и услышанным. Разжать руки они смогли не сразу. Ладони запечатлели глубокие следы ногтей…

Глава 5

Шарль парировал удар дюрандалем[88], зажатым в левой руке, затем отбил удар Каролингом правой рукой. Отскочив в сторону, скрестив мечи на уровне пояса, взмокший от боя, барон посмотрел на своих противников. Они, одетые в кожаные шлемы и нагрудники, переминались с ноги на ногу, явно утомленные затянувшейся тренировкой, утирали обильный пот. Но барону все было нипочем, он с удовольствием продолжил бы это милое сердцу занятие.

– Что же вы, не нападайте? Ленивые трусы! – подзадоривал своих «противников» Шарль.

Ленивые трусы тяжело дышали и мечтали о глотке холодной воды.

– Прекрасно! Значит, не желаете! – барон был крайне разочарован. – В бою вас бы давно убили.

Барон сделал выпад на одного из соперников, тот вяло, из последних сил, отразил рубящий удар. И вдруг он скорчился и запричитал:

– Господин барон! О-о-о, моя поясница…

– Ладно, все на сегодня, – барон сложил мечи и вытер рукавом рубашки пот, струившийся со лба. В последнее время его одолевала скука, и явно не хватало острых ощущений.

– Шарль, дорогой, мы так останемся без слуг. Посмотрите, на Планше, он не может разогнуться. – Жанна была обеспокоена здоровьем слуги.

Она, расположившись на специальном балконе для наблюдателей, с интересом следила за поединком, происходившем в тренировочном зале. Когда-то баронесса могла охотно сразиться с учителем, но в последние месяцы ей было не до этого. Она была уже третий раз в тяжести, ее живот сильно округлился, ребенок в утробе постоянно брыкался и переворачивался.

Екатерина, старшая дочь четы Дешан, родилась в первый же год их семейной жизни. Спустя два года появился наследник, Франсуа. Первое, что сделал барон, когда ему показали наследника, развернул пеленки и тщательно осмотрел его. Никаких пятен на теле сына он не обнаружил. Ибо Господь наградил его и Жанну странными отметинами в форме восьмиконечной звезды. Барон несказанно радовался рождению сына и устроил в поместье праздник, вино лилось рекой. Шарль приказал поить всех без разбора, даже сервов соседа-барона. И вот теперь Жанна снова была в тяжести…

Пять лет супружеской жизни пролетели незаметно. Барон и баронесса были созданы друг для друга, жили в любви и согласии, следуя наставлениям священника, который их обвенчал.

Барон и баронесса де Дешан почти не покидали замка, и поединки стал почти единственным их развлечением. Барон боялся надолго отлучаться из замка, он даже перестал охотиться в собственных угодьях.

Увы, ему не хватало ощущения свободы, кровавого боя, зова боевого рога. Надо отдать должное, что самочувствие жены было для барона превыше всего. А тягу к различного рода авантюрам можно будет удовлетворить потом, после рождения ребенка. Словом, барон вошел в роль образцового pater familias. Жанна понимала состояние мужа, старалась не давить на него и даже в моменты плохого самочувствия хорохорилась и улыбалась.

…Настало время обеда. За столом Шарль вел себя безупречно, он старался оказывать внимание жене, развлекая ее различными разговорами: о соседях, урожае винограда, проданном вине, охоте, банке «Арнофини и сыновья», где чета Дешан хранила свои доходы, правда, несколько истощившееся за последние годы. Не быть жадным – это богатство, не быть расточительным – доход. Но это изречение не относилось к чете Дешан, тяготеющей ко всему прекрасному, роскошному и увеселительному. Правда, в последнее время с увеселениями приходилось повременить, Жанне было не до выездов в роскошной карете с гербом, и не до праздников.

Жанна закончила трапезу и удалилась в свои покои отдохнуть. Барон развалился в огромном кресле в гостиной около камина. Лето было теплым, даже жарким камин почти не топили. В первые же дни своего появления в замке жены, барон приказал кузнецу изготовить прочные решетки и установить их в дымоходах всех каминов. Он прекрасно помнил свою бурную молодость и вовсе не горел желанием узреть «чертей», явившихся из камина.

Барон любил проводить послеобеденное время в кресле с бокалом вина, изготовленным в его поместье. В такие минуты, настроение его становилось философским. Он предавался размышлениям о смысле жизни, добре и зле, приходя к заключению – у него все-таки отличная жизнь, красавица жена, замок, богатые земли, свое производство вина… Что человеку надо для счастья?! Beati possidentes[89]!

Размышления барона прервал слуга:

– Господин барон, простите, что беспокою… К вам посетитель, с виду похожий на торговца. Утверждает, якобы вы его знаете и непременно примете. Но он назваться не пожелал. Я сказал, что вы отдыхаете, но тот слушать ничего не желает! Очень самоуверенный господин! Прикажете выкинуть его взашей?

– Пока, не надо… Проводи его в библиотеку, Жюльен… – барон насторожился, умиротворенное настроение мгновенно улетучилось и он подумал: «Странный знакомый даже имя не назвал… Кого еще черти принесли?!»

* * *

Барон на всякий случай вооружился арбалетом, извилистыми коридорами достиг маленькой тайной комнаты, прилегавшей к библиотеке. Он отодвинул задвижку специального глазка, расположенного в портрете одного из славных предков приемного отца Жанны, откуда отлично просматривалась почти вся библиотека. И, увидев незваного гостя, успокоился – арбалет оказался явно излишней предосторожностью.

Шарль вошел в библиотеку.

– О, любезный барон, приветствую, вас. Отлично выглядите! Сколько лет прошло! – радостно произнес Сконци и расплылся в улыбке.

– Да, Сконци, давно мы не виделись… – барон взглянул на иезуита, постаревшего и изрядно поседевшего.

Сконци уловил взгляд Шарля.

– Да, мой дорогой друг, седею и старею. Мне уже минуло пятьдесят…

Барон и Сконци сели за круглый инкрустированный итальянский столик из вишневого дерева. Слуга принес вина. Сконци пригубил напиток из чаши…

– О, отличное вино! Я слышал, вы поставляете вина в Клермон, ко двору графа Клермонского. А позвольте спросить: не урожай прошлого года никак не отразился на ваших виноградниках?

– Да, что вы, Сконци! Отразился и еще как. В «Арнофини» это обстоятельство почувствовали сразу. – С печалью в голове признался Шарль.

– Как чувствует себя сиятельная госпожа Жанна?

– Спасибо, беременность проходит вполне сносно. Теперь, когда все светские формальности соблюдены, говорите без обиняков, Сконци, о цели вашего визита.

Иезуит рассмеялся.

– Вы, барон, как всегда, проницательны. Я проделал столь не ближний путь действительно по очень важному делу, в котором требуется ваша помощь.

Барон насторожился и заинтересовался.

– Говорите, Сконци! Не тяните, – проявил свое нетерпение Шарль.

– Барон, помните ли вы маршала Жиля де Рэ?

– Кто же его не помнит?! Герой Франции, сподвижник моей дражайшей супруги!

– Так вот, дорогой барон, то, что я сообщу вам должно остаться в тайне. По моим сведениям, достопочтенный Жиль де Рэ занимается черной магией и поклоняется Дьяволу, со всеми вытекающими последствиями: Черными мессами, человеческими жертвами, употреблением крови жертв и распутством. Нам известно, что в его замке Тиффож жила некая девушка по имени Ангелика, исполнявшая роль наложницы и участвовавшая в дьявольских обрядах. Так вот Ангелика бежала из замка Тиффож…

Мы проследили ее путь. Сейчас она находится в замке Аржиньи у графа Жана д’Олона де Аржиньи, получившего поместье в наследство. Мы располагаем сведениями, что она обладает способностью вызывать духов и общаться с ними. Для установления контакта с потусторонним миром она использует «нечто», но что, именно, наш человек сообщить не успел, его убили у стен замка, якобы приняв за разбойника.

Девица вызывает демона тьмы и даже не представляет, чем все это может закончиться, сделай она один неверный шаг. Итак, мне нужна девица и это «нечто», предположительно – талисман Гуальбареля. Правда, никто не знает, как он выглядит…

Сконци закончил длинную тираду и утолил жажду вином. Барон пребывал в смятении…

– Все, что вы рассказали, повергает меня в ужас. Я, лично, не был знаком с маршалом… В голове не укладывается, как уважаемый человек, маршал Франции, наконец, католик, способен на такие чудовищные вещи?! И вы хотите, насколько я понял, чтобы я со своими людьми взял штурмом Аржиньи и пленил Ангелику? Ваши люди плохо лазают по крепостным стенам?

– Барон! Вы, право, шутник. Замок не надо брать штурмом. Мы до конца не уверены в способностях девчонки, поэтому действовать придется тайно и хитро. Вы, как человек, в прошлом способствовавший выкупу графа из плена бургундов, приедете к нему в качестве гостя. Его замок расположен в бальянже Рона.

– Я!!! Вы с ума сошли, Сконци! Что я ему скажу?

– Скажите, что по обыкновению говорят в подобных случаях: жизнь тяжела, нужны деньги, вы на гране разорения. Были по делам в Лионе, случайно узнали о замке Аржиньи. Попросите помочь, как говорится, услуга за услугу…

– Ну, хорошо, а Жанна? Я очень волнуюсь за нее…

– Похвально, барон, что вы примерный pater familias. Не волнуйтесь, я приставлю к замку тайную круглосуточную охрану, а для сиятельной Жанны пришлю отличного акушера. Он по пятам будет за ней ходить. Насколько мне известно, он принимал роды у королевских особ, особенно в тех случаях, когда огласка не требовалась. Я оплачу все ваши дорожные расходы, акушер – также за мой счет.

– Простите, Сконци, но что я скажу жене? – не унимался барон.

– На этот случай, версию я продумал. Скажите, что я – представитель мастерской из Лиона, производящей специальные прессы для выжимки винограда. Один такой пресс заменяет пятерых работников, а производит виноградный сок быстрее в десять раз, поэтому машина весьма выгодна для изготовления вина. Вы отправляетесь посмотреть на новейшее чудо и, возможно, приобрести его. Отсутствовать будете, примерно, недели две…

– Помилуйте, разве есть такие прессы? – удивился Шарль.

– Увы, пока нет. Я лишь читал о них в трудах итальянского ученого Винетти. Да, я видимо, упустил жизненно важный вопрос: все ваши старания будут щедро вознаграждены. Замок Аржиньи и его предместья вас устроят?

Последняя фраза, произнесенная Сконци, была гораздо интереснее всех предыдущих.

– Замок?! Разумеется, устроит! Только не говорите мне, Сконци, что вас интересует только Ангелика и ее «нечто». Они, по всей вероятности, более интересуют Ватикан! Вас же занимает в этом замке совсем иное, стали бы вы передавать его в мое распоряжение!

Сконци рассмеялся.

– Узнаю вас, барон. Острота вашего ума не пострадала от спокойной жизни. Действительно, вы правы, лично меня интересует сам замок. Если вы станете его владельцем, то не откажете мне в просьбе погостить.

– Возможно, не откажу… Если поделитесь: чем для вас так интересен Аржиньи? – Шарль почувствовал скрытую тайну.

– Видите ли, мой проницательный друг, замок Аржиньи принадлежал старинному роду Боже, один из них был магистром ордена тамплиеров. Возможно, в замке спрятаны важные документы ордена.

– Вы, уверены, что молодой граф их не нашел? – поинтересовался Шарль.

– Уверен, иначе бы я знал о его находке одним из первых. Вы забываете, кто я, дорогой барон! Наши люди – повсюду. Считаю, мы договорились: замок – вам, а все найденные документы – мне. Как говорится, manus manum lavat[90].

– Пожалуй, договорились. Позвольте полюбопытствовать, что же станет с графом де Аржиньи?

Сконци пожал плечами и равнодушно ответил:

– То, что обычно в подобных случаях. Он помогал ведьме, принимал участие в ее ритуалах. Его ожидает конфискация имущества, инквизиционное расследование и длительное тюремное заключение.

Глава 6

Через два дня барон де Кастельмар, его двое слуг Жюльен и Луи, оседлали лошадей и отбыли по направлению к Лиону. Жанна отнеслась к поездке мужа спокойно, решив, пусть развеется.

Август выдался жарким и душным. Солнце стояло в зените. Раскаленный воздух давил на плечи. Барон изнемогал от духоты, снял бархатную куртку и ехал в одной рубашке. Такая погода была на пользу лишь винограду, по крайней мере, барон рассчитывал на хороший урожай, что позволило бы ему поправить финансовые дела.

Размышления барона об урожае и вине постоянно прерывалось монотонным пением Луи. Ему, еще будучи в колыбели, медвежонок наступил на ухо, но Луи об этом не догадывался, с завидным постоянством изводил окружающих своими жуткими руладами. Наконец, барон не выдержал:

– Луи, если ты замолчишь, и не будешь открывать рот до самого вечера, обещаю подарить тебе охотничий кинжал.

Перспектива получения кинжала показалась слуге заманчивой, и он послушно умолк. «Спасибо тебе, Господи, за маленькие радости», – подумал де Кастельмар. К вечеру он благополучно добрался до постоялого двора.

Барон, наученный жизненным опытом, вошел в харчевню и сразу же огляделся. За столом сидели два торговца и производили вполне приличное впечатление. Их обслуживала молоденькая девушка, весьма аппетитная на вид. Барон решил тряхнуть стариной – в конце концов, он имеет право развлечься!

– Красавица! – окликнул ее барон. – Принеси мне и моим людям что-нибудь поесть и выпить.

– Сию минуту, сеньор, – девушка удалилась на кухню и вскоре принесла целый поднос еды, а затем и кувшин отменного вина.

– Мы останемся на ночлег. Приготовь комнату мне и отдельно слугам на сеновале, – распорядился барон.

– Как прикажите, сеньор.

– Как тебя зовут, красавица? – ласково спросил барон, приобняв девицу за талию.

– Я, Жоржета, дочь хозяина заведения.

«Покладистая девица», – подумал Шарль, разглядывая ее задний экстерьер, когда девушка убирала посуду со стола торговцев. – Интересно, в постели она также сговорчива?..»

Барон сладко спал. На его груди живописно расположилась хозяйская дочь Жоржета. Вдруг раздался страшный душераздирающий крик. Барон и Жоржета вскочили одновременно и растерянно переглянулись.

Барон быстро натянул панталоны, схватил свой верный Каролинг и бросился во двор, откуда раздавался душераздирающий крик. Выбежав из харчевни, он обнаружил собственного слугу в весьма щекотливом положении. Очевидно, Луи проснулся по нужде и вышел во двор, в то время как он справлял свое дело к нему сзади подошел слон и начал «ласкать» своим длинным хоботом. Луи был страшно перепуган, он отродясь не видел такого страшилища, и потому орал как ненормальный, совершенно забыв натянуть панталоны на нужное место.

Почти одновременно из конюшни, с сеновала выбежали ночевавшие там владельцы общительного животного. Увидев голый зад вопящего Луи, а рядом с ним слона, обвившего хоботом шею несчастного, они надрывались от смеха. Барон был готов сквозь землю провалиться, предварительно изрубив слугу на мелкие кусочки.

Дрессировщик отвел слона на прежнее место, в загон, откуда он, по всей видимости, сумел выбраться, решив пройтись и ознакомиться с местностью. Как выяснилось, этого слоненка приобрел граф Клермонский на потеху своего двора. Животное и люди, его сопровождающие достаточно поздно, почти ночью, добралась до постоялого двора, когда все уже спали. И, конечно, Луи, вышедший на двор по малой нужде, был насмерть перепуган экзотическим животным, обвившим своими «кольцами» его шею. Он решил, что это гигантский змей, посланный нечистой силой.

Барон пребывал в ярости, отчитывая слугу:

– Болван, ну какой нечистой силе ты нужен! Стоит тебе только затянуть песню, как вся нечисть сразу же передохнет от производимых тобой звуков!

– Простите меня, господин… – скулил Луи. Ему было стыдно, но более того страшно – вдруг барон устроит ему выволочку.

Кастельмар махнул рукой.

– Черт с тобой! Надо бы тебя выдрать, да нет времени. Одевайтесь и – в путь.

«Дал Бог безмозглых слуг, а других, к сожалению, нет…» – подумал барон.

* * *

После совершенного обряда в башне граф де Аржиньи долго не мог прийти в себя, не каждый день приходится встречаться с демоном тьмы. Но более всего, его поразил ответ демона: Жанны нет в мире мертвых. Значит, она жива! Голова пошла кругом, он не мог поверить. Как такое могло случиться? Получается, что тогда в Руане, на костре сгорела совершенно другая девушка? Но она была так похожа на Жанну! Де Аржиньи понял, что был пешкой в политической игре, его просто использовали.

Он стал лихорадочно вспоминать последние дни, проведенные в крепости Экхард, но ничего необычного тогда не происходило: «Разве что выкуп из плена… Кому в действительности могла понадобиться моя свобода? Капитану, который организовал освобождение? Возможно… Ведь он взял с меня обещание, что я помогу Жанне бежать, стало быть, он ничего не знал о подмене. Но с какой стати человек, бриганд которого пленил меня и Жанну, вдруг решил помочь? Вероятно, его мучила совесть, в итоге он подал в отставку… Нет, капитан, ничего не знал. Подмена произошла позже… Возможно, когда Жанна выбросилась из окна в зале суда и разбилась на смерть. Инквизиторы испугались и, чтобы судилище было «достоверным» нашли подходящую по возрасту и фигуре девушку, выдав ее за Жанну. Но почему тогда демон заявил, что Жанна жива? Может, она просто сильно покалечилась, инквизиторы, испугавшись англичан и, не желая осложнений, спрятали ее, совершив подмену. Да, скорее всего, так все и было… Искалеченная Жанна доживает свой век в каком-нибудь монастыре… Но как найти ее?..»

Де Аржиньи испытал некоторое облегчение, все встало на свои места. Все эти годы графу снилась Жанна и пылающий костер, поглотивший ее… А он стоял и смотрел, как она горит, и ничего не мог сделать… «Теперь я обрету покой, и ночные кошмары закончатся», – подумал граф и глубоко вздохнул.

Был далеко за полночь, сон не шел. Граф украдкой посмотрел на Ангелику, но она тоже не спала.

– Вы довольны, мой господин, тем, что узнали? – спросила девушка.

– Не знаю… И да, и нет. Мне нужно время, чтобы разобраться в себе. Расскажи мне поподробней, как ты научилась вызову демона? Насколько мне известно, это черная магия высшего класса.

– Благодарю, господин, что вы оценили мои скромные способности. В замке Тиффож меня обучал маг-некромант Прелати, затем я нашла манускрипт под названием «Тарраги» ученого Раймонда Луллия. Книга оказалась очень сложной и запутанной. Видимо, де Рэ приобрел ее для своих опытов, но так и не смог в ней разобраться. Длительное время я изучала книгу. Первый месяц не понимала ничего, затем постепенно что-то начало проясняться… В ней я и нашла заклинание, которое вызывает демона тьмы. Но Прелати ничего не сказала. Еще тогда, во время обучения мне показалось, что сам многого не знает и пытается скрыть это своей напускной самоуверенностью.

В манускрипте было описано, как сотворить талисман Гуальбареля, который дает свет, освещающий путь духу, и тот знает, куда следовать. Талисман служит как бы мостом между двух миров – нашим, Миром живым и потусторонним, Миром тьмы. Без правильного применения талисмана вызов демона не возможен. Поэтому под руководством Прелати я потерпела неудачу…

В книге указывалось, что для создания талисмана пригоден любой драгоценный камень. Я решила использовать свой амулет из александрита, превратив его в талисман Гуальбареля, наложив на него заклинание, которое отыскала в «Тарраги». Вызов демона первым совершил человек по имени Гуальбарель, живший в Персифлоне, почти шестьсот лет назад. Он и оставил подробные рукописи, которые попали к ученому Луллию…

– И ты смогла сама разобраться в такой сложной книге?! – воскликнул граф, не скрывая восхищения. – Ангелика – ты настоящая ведьма!

Глава 7

После нескольких дней пути, барон де Кастельмар миновал Лион, затем Валанс и достиг владений графа Валь де Круа, лежащих на пути следования в Аржиньи. На дороге, принадлежавшей графу, стояла, своего рода застава, где стражник собирал дорожную пошлину со всех, проезжавших через здешние земли.

Барон, скрепя сердцем, заплатил и спросил стражника:

– Далеко ли до замка Аржиньи?

Стражник округлил глаза.

– Господин, сразу видно, вы – издалека. Аржиньи все стороной объезжают.

– Почему? – заинтересовался барон.

– Там живет граф со своей ведьмой. Она с самим Дьяволом знается!

– Откуда тебе известно? – спросил Кастельмар, понимая, что Сконци был прав.

– Да, у меня там свояченица в кухарках служит. Уйти хочет от графа, да больно уж гнева ведьмы боится. А зовут ведьму Ангеликой. Каково! Ангельское имя… – стражник охотно разговорился, особенно после того, как барон протянул ему серебряную монету.

– Продолжай! Что тебе еще известно? – тон барона стал более повелительным.

– С вашего позволения, господин, – продолжил стражник, – приблудная-то ведьма. Пришла в Аржиньи, никто точно не знает откуда. Сервы ее сжечь хотели, да сиятельный граф не позволил, забрал к себе в замок и наложницей сделал. Ее все в замке боятся, слово поперек никто не скажет. А вдруг возьмет и заколдует или порчу напустит!

– И кого же она заколдовала? – допытывался барон.

– Да, не иначе, как графа. Он с нее глаз не сводит, все любуется. Красивая, говорят, ведьма. Она, черная душа, этим и пользуется. А еще моя свояченица сказывала, что ведьма в башне устроила шабаш, самого Дьявола пригласила. И что ж вы думаете! Он явился на ее зов. Такие молнии сверкали, и страшный вой стоял, на кухне пол ходуном ходил. Кухарки выбежали с перепуга во двор, а там ужасы творятся. Они потом всю ночь проплакали. А пожаловаться-то не кому…

– Ну, ничего, Господь нам поможет! – сказал барон и хлестнул лошадь.

Немного отъехав от стражника, Луи начал подвывать:

– Господин барон, я боюсь ведьмы… Не поеду я туда…

– Это что бунт?! – рявкнул Кастельмар.

Луи начал еще больше гнусавить:

– Лучше убейте меня прямо здесь! Не поеду!!!

– Будь, по-твоему, сам просил, – барон, окончательно потерявший терпение, обнажил Каролинг и замахнулся на слугу.

Луи перепугался еще больше и вовсе упал с лошади. Жюльен сохранял спокойствие. За долгие годы службы семейству Дешан он привык подчиняться любым приказам. Раз сказано ехать к ведьме, значит, господину так угодно и он знает, что делает.

Барон, понимая, что от Луи в Аржиньи будут одни проблемы, приказал:

– Луи, трус и бездельник, отправляйся к стражнику и жди нашего возвращения. Если через три дня не вернемся, обращайся за помощью к графу Валь де Круа.

Дважды Луи повторять не пришлось. Он подхватил лошадь под уздцы и рванул впереди нее по направлению к заставе.

Проехав примерно пол-лье, барон задумался: что он скажет де Аржиньи о цели своего визита? История должна быть правдоподобной:

«Если сказать, что я знаю графа Валь де Круа… Был, мол, у него в гостях и узнал, что д’Олон получил замок Аржиньи в наследство и решил навестить. Вряд ли д’Олон общается с Валь де Круа, так что проверить меня не сможет…» – размышлял Шарль.

За раздумьями время в дороге пролетело быстрее. На горизонте, в дымке августовского марева, появился замок Аржиньи. По мере приближения к ведовскому гнезду, барона все сильнее охватывало смятение, и тяготили дурные предчувствия. Наконец, он достиг ворот и сказал стражнику:

– Доложите графу, что прибыл барон де Кастельмар, бывший капитан бриганда, расположенного в крепости Экхард.

Вскоре ворота открылись, барон и Жюльен въехали во внутренний двор замка. Кастельмар огляделся, с первого взгляда все говорило о приличном достатке хозяина.

Барона проводили в зал, на него произвела впечатление добротная, старинная дубовая мебель, видимо, принадлежавшая не одному поколению рода Боже. Вошел граф Жан д’Олон де Аржиньи. Кастельмар заметил, что за пять лет из пылкого юноши Жан превратился в солидного хозяина.

– Глазам своим не верю, капитан! Какими судьбами?! – казалось, граф был искренне рад нежданному гостю.

– Если быть точным, то я давно оставил военную службу… Я гостил у вашего соседа графа Валь де Круа и узнал, что вы получили приличное наследство. Искренне рад за вас! – сказал барон, стараясь сохранять спокойствие и выглядеть как можно естественнее.

– Что и говорить, барон, наследство действительно хорошее. Я о таком и мечтать не мог! Расскажите: а как ваши дела?

– Дела мои оставляют, откровенно говоря, желать лучшего. – Шарль начал действовать по ранее задуманному плану. – В Клермоне, а потом в Лионе я пытался наняться на службу, все бесполезно. Никто не хочет иметь дело с бывшим наемником бургундов. Вот решил из Лиона заехать к графу Валь де Круа, попросить по старой памяти денег взаймы. Так граф, скупердяй, не дал! – в бароне проснулись незаурядные артистические способности. И речь его выглядела на редкость убедительно.

– Прошу вас, барон, погостите у меня. Отдохните. Перед отъездом я ссужу вас необходимой суммой. Я прекрасно помню, как вы помогли мне в Экхарде выкупиться из плена. Долг платежом красен – не так ли?! К сожалению, я не смог ничего сделать для Жанны, мои попытки организовать побег потерпели неудачу.

Де Аржиньи налил вина в кубок и подал барону.

– Да, тяжело предаваться воспоминаниям – жалко девушку, сожгли ни за что. Инквизиторам только попади в лапы, сразу обвинят во всех смертных грехах. И Карл VII, бросил ее на произвол судьбы, не помог, – барон был очень убедителен, ему действительно было жаль невинную Жанну Лассуа-Роме из Домреми.

Шарль смахнул слезу с щеки – с годами он стал чувствительным, чем сильно растрогал графа де Аржиньи. Тот же не ожидал такого проявления чувств от де Кастельмара и решил его ободрить:

– Знаете, барон, в последнее время я пришел к выводу, что Жанна жива.

Барон чуть не поперхнулся вином и от удивления округлил глаза. В голове вихрем пронеслось: «Кто сказал? Откуда знает? Каким дураком я выгляжу!»

– Предполагаю, что Жанну подменили после того, как она выбросилась из окна в зале инквизиционного суда.

Барон постарался взять себя в руки:

– Почему, вы так думаете? У вас есть для этого веские основания?

– Есть… Наверняка, она сильно покалечилась и не могла отвечать на каверзные вопросы инквизиторов. Подумайте только – скандал в змеином гнезде! – высказал свою догадку де Аржиньи.

Де Кастельмар перевел дух и подумал: «Слава тебе, Господи! А я уж испугался!»

– Граф, вы совершенно уверены в своем предположении? Кто сообщил вам эту новость? – барон пытался докопаться до сути дела.

– Мне сообщили свыше, – граф показал указательным пальцем на небо.

– Неужели, сам Господь? – не унимался Кастельмар.

– Нет! Демон тьмы!

«Вот оно, началось…» – подумал барон.

– Весьма интересно! Сейчас, знаете ли, все больше верят в Дьявола, нежели в Бога, служат Черные мессы. Может быть, в этом есть определенный смысл? Как вы думаете, граф?

Де Аржиньи внимательно посмотрел на барона, тот постарался, как мог придать своему лицу выражение искренней заинтересованности. И вдруг де Аржиньи убежденно заговорил:

– Иоанн сказал в первом писании: «Бог есть свет, и нет в нем тьмы». Следовательно, тьма возникла не из него. Ибо тьма не была создана непосредственно изначально. Есть вещи, которые были сотворены без Бога. Они сотворены Дьяволом. «Бог знал в совершенстве, что ангелы его станут в будущем демонами по причине той организации, которую он сам придал им вначале, и потому, что все причины, по которым эти ангелы должны были стать демонами, наличествовали в его Провидении. С другой стороны, верно, то, что Бог не хотел сотворить их иными, чем сотворил, отсюда неизбежно следует, что ангелы не могли избежать превращения в демонов. Они тем более не могли этого избежать, поскольку Бог знал будущее, а оно не может быть изменено». Это написал Иоанн фон Луджио, известный богослов, в «Книге о двух началах». Добро и зло, барон, они рядом. И порой трудно отличить одно от другого. И даже ангел, когда попадает под влияние Дьявола, становится демоном. А что же Бог? Он заранее знает об этом и не хочет изменить будущее. Значит, так надо! В этом и есть весь смысл! Надо уметь пользоваться злом!

Де Кастельмара потрясли слова графа. Он подумал: «Вот так, добропорядочные католики наслушаются всяких опасных речей и становятся слугами Дьявола…»

– Несомненно, граф, то, что вы процитировали заставляет серьезно задуматься.

– Уверяю вас дорогой барон, вы задумаетесь еще более, если узреете то, что узрел я, – де Аржиньи был явно вдохновлен заинтересованностью барона.

– Так что же я должен узреть? – Кастельмар понимал, что подбирается все ближе к разгадке.

– Демона!!! – воскликнул граф.

* * *

Де Кастельмар потерял дар речи. Он, совершенно, не был готов к встрече с демоном, пусть даже с первоначальным ангельским происхождением.

Де Аржиньи, войдя в состояние полной экзальтации, продолжал:

– Поверьте, барон, вы можете узреть то, ради чего стоит жить на этом свете. После этого вы поймете, что смерть не страшна, она – та же жизнь, но в другом мире. У вас будет возможность поговорить с умершими, задать им интересующие вас вопросы. Не сомневайтесь, вы получите самые правдивые ответы.

– Я в вашем распоряжении, граф, – лаконично согласился барон и подумал: «Поговорить с Итридой и задать ей несколько вопросов не повредит…»

– Немного терпения, барон, прежде я познакомлю вас с Ангеликой. Она ни что иное, как проводник между нашим миром и тем другим, – граф удалился не надолго и вскоре появился с девушкой.

Наконец-то, барон увидел Ангелику, «ведьму с черной душой», как выразился стражник на заставе. Она действительно поражала красотой: черные волнистые волосы с медным оттенком; крупные карие глаза, тонкие губы, подчеркивающие тем самым решительный подбородок; великолепная фигура, облаченная в темно-зеленое шелковое платье, расшитое золотой нитью. Да, Шарль хорошо понимал де Аржиньи – против такой женщины нет никаких шансов устоять, кем бы она ни была.

– Барон, познакомьтесь, это Ангелика, моя возлюбленная, – представил девушку граф, называя все своими именами.

Де Кастельмар удивился такой откровенности. Хотя, перед кем скрывать свои отношения, барон относился к подобному положению спокойно с пониманием. Ангелика улыбнулась и взглянула на барона, проникающим в физическую суть мужчины взглядом. Де Кастельмар почувствовал ее силу, но устоял. Видимо, что-то было в нем сильнее соблазна прекрасных глаз. Ангелика сразу же поняла: перед ней – человек, наделенный незаурядными способностями.

– Редко, кто выдерживает мой взгляд, – заметила Ангелика, обращаясь к барону. – Вы занимаетесь магией?

– Почти нет. Иногда я вижу пророческие сны, но не предаю этому особого значения.

Ангелика улыбнулась обворожительной улыбкой.

– Вы просто не знаете своих способностей, господин барон, они таятся в вас и готовы вырваться наружу, я их вижу. Из вас мог бы получиться прекрасный прорицатель.

– Ангелика, барон пожелал задать вопросы умершим. Кому вы говорили? – уточнил граф, совершенно не помня, что Кастельмар ничего не успел сказать по этому поводу.

– О! Сентиментальная история, в юности я был знаком с ведьмой Итридой, она жила недалеко от нашего замка в Пиренеях. Когда я видел ее первый и последний раз в жизни, она умирала. Затем с течением времени у меня накопились вопросы, на которые я хотел бы получить ответы. Надеюсь, Итрида смогла бы удовлетворить мое любопытство.

Ангелике понравился ответ барона: поговорить с ведьмой! Не с отцом или матерью, а с ведьмой!

– Как вам угодно, господа. Можно организовать обряд сегодня ночью, после полуночи. Я все подготовлю, – сказала Ангелика и удалилась.

После полуночи Ангелика, де Кастельмар и де Аржиньи вошли в магический охранный круг. Барон с подозрением посмотрел на атрибуты колдовства, лежавшие на круге, затем на чашу с розовой густой жидкостью. Он и предположить не мог, что это кровь ягненка, смешанная с молоком. Ангелика предупредила барона о том, что покидать круг нельзя, чтобы ни случилось.

Они встали вокруг чаши и взялись за руки, Ангелика произнесла заклинание, призывающее демона тьмы. Произошло все, как и в первый раз, ветер задул свечи, чаша неистово крутилась, у барона создалось впечатление, что вращается его голова. Испарялась смесь крови и молока, тело пронзила невероятная боль. Талисман Гуальбареля вспыхнул ярким розовым светом и окутал неофитов призывавших демона. Волосы на голове у барона зашевелились: появился демон…

– Я хочу говорить с ведьмой Итридой! – громко и отчетливо произнесла Ангелика.

– Жди! – демон исчез.

Через мгновенье де Кастельмар уловил очертания ведьмы рядом с демоном тьмы. Она была едва различимой, прозрачной, как и ее повелитель, только светилась по-иному, зеленоватым оттенком.

Настал черед барона.

– Итрида, я – барон Шарль де Баатц де Кастельмар. Ты помнишь меня?

– Конечно, мальчик мой, ведь я помогла тебе появиться на свет в вашем мире.

– Прошу тебя, расскажи мне о восьмиконечной звезде на моем плече, – попросил барон.

– Весьма длинная история. Постараюсь быть краткой. Твоя мать, баронесса Франсуаза, была бездетна. Однажды, баронесса попросила помощи. Я обещала, что у нее будет сын, а у барона – наследник. Вскоре ко мне пришла молоденькая крестьянка, беременная от твоего отца с просьбой избавить от последствий. Я уговорила девушку родить и отдать малыша мне. Когда она была на пятом месяце, я совершила над ней обряд, дающий младенцу здоровье, силу, удачу и богатство. Я обращалась к ангелу Цафкиэлю и духу Аратрону, покровителю звезд, и они наложили на тебя печать ангела стихий Ейнахиэля, который охраняет тебя в жизни. Одно могу сказать, все, что сделано – белая магия.

Итрида исчезла, и почти сразу за ней – и демон тьмы. Барон не мог прийти в себя. Ангелика попыталась разжать его руку и освободить свою, но безуспешно. Граф, державший барона за правую руку, разомкнул круг, завершая обряд.

Глава 8

На следующее утро де Кастельмар засобирался в обратный путь. Граф не пытался его удержать, понимая, чтобы понять и осмыслить увиденное нужно время. Как и обещал, де Аржиньи вручил барону мешочек с золотом, в нем было ровно столько, сколько заплатили за него выкуп в Экхарде.

Барон попрощался с графом и покинул замок Аржиньи. Отъехав, примерно, лье он перевел дух. Жюльен, понимая состояние хозяина, ни о чем не спрашивал. Де Кастельмара мучили противоречивые чувства, потрясения и сожаления одновременно.

Шарль понимал: де Аржиньи не верит в Бога, он дьяволопоклонник. С другой стороны, он испытывал сожаление, ибо души графа и Ангелики были загублены, и свой земной путь они могли закончить на костре инквизиции.

Оставив позади земли де Аржиньи, Шарль приблизился к владениям графа Валь де Круа. Вдруг, словно из-под земли перед ним появился Сконци. Иезуит занял выжидательную позицию, надеясь, что барон первым начнет разговор.

– Мое почтение, – поприветствовал иезуита Кастельмар и спешился, тот лишь кивнул в ответ. – Не ожидал увидеть вас так быстро.

– Как ваши успехи, барон? – поинтересовался иезуит.

– Успехи впечатляют! Я точно выяснил, что сия молодая женщина умеет вызывать демона.

– Это я и так знаю. Дальше, что еще? – Сконци находился явно в удручающем настроении, видимо, получил нагоняй от своего духовного начальства за нерасторопность.

– Самое интересное, что я принимал непосредственное участие в ритуале вызова демона тьмы. Убедился, что он есть, и даже знаю, как выглядит.

Смуглое лицо иезуита вытянулось от удивления.

– Умоляю, не надо на меня так смотреть, Сконци! Как на врага Святой церкви! А, как я, по-вашему, должен был узнать о талисмане Гуальбареля? Мне, что должны были поведать о нем в светской беседе? – возмутился барон. – Думаете, мне доставило большое удовольствие общение с силами тьмы?

– Извините, барон, не хотел вас обидеть. Вы точно определили, где они хранят талисман?

– Несомненно, точнее не бывает. Я сам видел его действие и не сомневаюсь, что это, именно, он. Девчонка носит его на шее, похоже это драгоценный камень, но я раньше такого никогда не встречал. Камень розово-фиолетовый и меняет цвет в зависимости от времени суток.

– Этот камень – александрит, восточный камень гипербореев, встречается крайне редко. Я видел подобный один раз, более двадцати лет назад в замке Шильон, когда общался с его хозяином, князям и алхимиком Людовиком де Шильон-Пьемонт. Камень принадлежал его жене… Что ж, вы отлично поработали, барон. Мое обещание по-поводу Аржиньи остается в силе. Приезжайте месяца через два, я как раз улажу все юридические формальности, получу инвеституру, и – замок ваш.

Сконци и де Кастельмар попрощались. Каждый отправился своей дорогой, один – защищать веру в Господа, другой – к любимой жене.

Жанна встретила мужа, будто они не виделись целую вечность. Барон не стал ничего рассказывать об Аржиньи, сочтя, что лишние впечатления жене ни к чему. Баронесса же, как умная женщина, не расспрашивала ни чем: был муж в Лионе по делам, значит, так оно и есть.

Живот Жанны стал еще больше. Акушер, любезно предоставленный Сконци, не отходил от жены ни на шаг. Де Кастельмар, наконец, пришел в себя, вернувшись к привычному образу жизни. Одно грызло его совесть – золото, которое он взял у графа. Барон ощущал себя Иудой с тридцатью серебряниками. Единственным успокоением было то, что Иуда предал святого человека с чистой душой, а барон отдал в руки инквизиции дьяволопоклонника и совершил, таким образом, богоугодное дело.

Через два месяца, в начале декабря, Жанна благополучно разрешилась девочкой. Ее нарекли Констанцией. Пришло время собираться в Аржиньи. Сконци, как человек, умудренный опытом в подобных делах, прислал в замок Дешан официальную бумагу, в которой сообщалось, что дальний родственник барона скончался, а поскольку он был бездетным, барон де Кастельмар получает в наследование замок Аржиньи с прилегавшим к нему обширным поместьем. Жанна удивилась, но была рада наследству, плодородные земли на берегу Роны отнюдь не помешают.

Шарль, теперь уже барон де Кастельмар де Дешан граф де Аржиньи, отправился в свои новые владения, дабы разобраться со всеми формальностями и оставить в замке надежного управляющего. Для этой цели барон взял с собой Жюльена, спокойного, уравновешенного, преданного семье и, что немаловажно, грамотного. В свое время, приемный отец Жанны отбирал способных слуг, обучая их письму и счету.

Барон, приближаясь к владениям Аржиньи, обратил внимание на то, что земля вокруг замка перерыта тщательным образом – явно что-то искали. Может быть клад? «Интересно, что Сконци нашел на моей земле?» – подумал новоявленный граф де Аржиньи.

Прислуга встретила де Кастельмара со свитой, как спасителя и нового долгожданного хозяина. Кухарки, прачки, горничные утирали слезы умиления и целовали руку избавителю от ведьмы. Неведомо откуда появилась легенда о том, что новый граф де Аржиньи собственноручно изрубил бесстыжую ведьму, наводившую ужас на всю округу.

После церемонии знакомства с прислугой, новый граф представил нового управляющего замком Жюльена. Особенно, этому была рада кухарка, еще в прошлый раз, положившая глаз на спокойного рассудительного слугу.

Наконец, появился Сконци. Де Кастельмара поразил его запущенный вид: небритый, оборванный, весь в грязи, изрядно похудевший. Это он с маниакальной методичностью изуродовал всю землю вокруг замка.

– Дорогой Сконци, вы ли это? Не иначе, как помогали каменщикам строить конюшню? – съерничал Шарль.

– Нет, дорогой барон, ныне – граф де Аржиньи, ваша проницательность в данном случае спит. Я искал сокровища тамплиеров! – отрезал раздраженный Сконци. – Перерыл в течение двух месяцев все возможные места, и что же – все безуспешно! Я пытался также расшифровать таинственные знаки в Башне восьми блаженств… Увы, с тем же успехом… O fallacem hominum spem![91]

– Не отчаивайтесь, Сконци, давайте объединим наши усилия. Одна голова – хорошо, а две – еще лучше. Не так ли? – предложил Кастельмар.

Сконци посмотрел на Шарля своими черными пронзающими глазами и кивнул в знак согласия.

– Идемте, барон, я вам кое-что покажу.

* * *

Сконци и барон вошли в кабинет. Иезуит снял с шеи ключ и открыл ящик старинного письменного стола, за которым еще работал сам магистр де Боже, и достал нечто, похожее на карту.

– Вот, смотрите, барон. Этот пергамент нашли монахи-доминиканцы в Монсегюре после его падения, резиденции тамплиеров в Лангедоке. Почти сто лет никто не мог разгадать его тайну. Но я это сделал!

Кастельмар увидел перед собой пожелтевший пергамент. Сверху листа были изображены два человека с непокрытыми головами, сидевшие у подножия дерева, ствол и ветви которого выглядели несколько странно. Короткие ветви, отходившие от него, имели сияющие концы, лишенные листьев. Трава, на которой сидели эти два человека, и холмы, изображенные на пергаменте, также схематично излучали свет. С дерева падали листья.

Эти человечки со скуластыми лицами, раскосыми глазами, изображенные в просторных одеждах, выпуклыми животиками, подхваченными поясами, были похожи на представителей востока. И вот эти восточные человечки держали в руках карту, украшенную непонятными закорючками и звездами.

– Что означают эти замысловатые знаки? – поинтересовался Кастельмар, поглощенный пергаментом..

– Поверьте, барон, нужно не только овладеть мудростью, но и уметь пользоваться ею. Перед вашим взором китайские иероглифы, которые во Франции никто не знает. Более надежного шифра и придумать нельзя. Тамплиеры специально их использовали, дабы запутать непосвященных. Мои предшественники безуспешно пытались постичь смысл изображения людей и дерева, пойдя неверным путем. Истинный же интерес представляет карта, которую держат человечки. Она также содержит иероглифы, и мне пришлось отправлять пергамент в католическую миссию в Китае. Это заняло почти год. Когда я получил перевод, то мне стал понятен смысл рисунка. Карта разделена на две части. В результате долгих размышлений я пришел к выводу: на ней изображена Франция, и линия раздела проходит по реке Луаре, каждая из частей в свою очередь, повернута под определенным углом. А теперь смотрите! Видите пятиугольник на карте? Это Аржиньи, никакого сомненья!

– Помилуйте, Сконци! Вы хотите сказать, что сокровища тамплиеров здесь? – барон чуть не задохнулся от волнения.

– Да, барон, вы прозорливы как всегда. Остается лишь разгадать последнюю загадку. Смотрите, Аржиньи отмечен пятиугольником, – Сконци пальцем водил по пергаменту, – но замок, судя по схеме, имеет и шестую стену. Видите, две параллельные линии? Двойную стену можно увидеть только на карте. Вот она отмечена маленьким крестиком на пятиугольнике. Иероглифы указывают, что от шестой стены надо проделать путь на восток, пока не встретишь Сына Бога, под его ногами и будет то, что ищешь. Я всю землю перерыл этом направлении, но никакого присутствия «Сына Бога» не нашел. Все равно я найду сокровища тамплиеров! Если даже мне придется перерыть ногтями все поместье Аржиньи и пропустить землю через сито для муки!

– Не горячитесь, Сконци, надо все обдумать. Мы непременно найдем разгадку, – попытался приободрить иезуита барон.

* * *

После огромного количества впечатлений Шарль мгновенно заснул. Ему приснилась Итрида: «Мальчик, мой! Тамплиеры – орден Храма Соломона…» – прошептала ведьма.

Утром, очнувшись ото сна, Шарль попытался постичь слова Итриды. «Да, тамплиеры – орден Храма, иначе их называют храмовниками. Увы, это знает каждый француз! Тамплиеры-храмовники, а парижская резиденция Тампль и есть Храм», – рассуждал Кастельмар. – В свитке говорится: иди на восток, пока не повстречаешь «Сына Бога»… Возможно, не точность перевода, точнее сказать: Сына Божьего. А где может находиться Сын Божий, Иисус? В церкви, в часовне, в храме!»

Барон ворвался в кабинет, как вихрь. Перепуганный Сконци вскочил из-за письменного стола, отбросив пергамент:

– Что случилось?

– Сконци, вспомните, где вы искали сокровища?

– Насколько я помню, обследовал старинное кладбище, оно как раз на востоке от шестой стены и даже весь замок.

– Помните ли вы, что тамплиеры – рыцари Храма Соломона?

– И что это дает? Вы, барон, на Святую Землю собрались? – съехидничал иезуит.

– Отнюдь! Сконци, церковь Сент-Жэн-де-Боже вы не обследовали?

– Помилуйте, барон! Как я могу вторгаться в Храм Божий с такими намерениями! – возмутился иезуит.

– Вот, именно, Сконци, в храм! Идемте, помолимся и попросим помощь у Сына Божьего.

Сконци и Кастельмар вошли в церковь Сент-Жэн-де-Боже и приблизились к распятию. Сконци упал на колени и начал горячо молиться. Кастельмар сразу понял – это надолго. Он перекрестился перед распятием: «Прости меня, Господи, за все грехи мои прошлые и будущие…»

Взгляд барона остановился на постаменте распятия, он снова вспомнил надпись с пергамента: «Под его ногами и будет то, что ищешь….» Он извлек кинжал из ножен кинжал и аккуратно поддел им мраморную крышку постамента, та легко поддалась. Перед глазами барона предстала деревянная шкатулка старинной работы.

Сконци встрепенулся, выйдя из молитвенного экстаза.

– Вы, что делаете, барон?! Вы – в Храме Божьем!

– Уймитесь, Сконци! Покоя от вас нет… Лучше посмотрите…

Кастельмар извлек шкатулку из мраморного хранилища, она прекрасно сохранилась. Создавалось впечатление, будто ее положили в тайник вчера.

– Спасибо тебе, Господи. Я знал, что ты не оставишь меня! – Сконци перекрестился.

– Нас, Сконци. Господь не оставил нас! – поправил барон иезуита, открывая шкатулку.

На дне шкатулки лежал свиток пергамента, увенчанный массивной печатью. Руки Сконци затряслись от волнения. Он сразу же обратил внимание на печать.

– Личная печать магистра де Молэ, вне всяких сомнений. – Констатировал он.

Шарль, державший свиток, развязал алую ленту, сохранившую цвет, несмотря на свой почтенный возраст, развернул свиток и начал читать:

«Я, магистр ордена тамплиеров, Жак де Молэ, данной мне властью, приказываю:

Парижской прецептории: вывезти все сокровища ордена из Тампля. Погрузить их на корабли в Ла-Рошели и отбыть с верительными грамотами в Шотландию, в замок Лох-Свэн, под покровительство магистра Уолтера де Клифтона. Организовать в Шотландии новую прецепторию, с целью сохранения обычаев нашего ордена.

Прецептории замка Шинон: вывезти все фолианты, привезенные со Святой земли, за территорию Франции и обосноваться в замке Инвернесс на озере Лох-Несс, продолжив свои изыскания.

Финансы европейских прецепторий перевести в банки Англии[92].

Финансы азиатских прецепторий перевести в Москву под покровительство князя Московского[93].

Оставаться верными нашему истинному Ордену Богоматери Сиона, сохраняя в тайне все знания, полученные в аббатстве Нотр-Дам-дю-Мон-де-Сион – аббатстве Богоматери на горе Сион. Свято хранить Ковчег Завета и Таблицы Закона[94].

7 июля 6807[95] года».

Сконци и де Кастельмар многозначительно переглянулись, понимая, что именно, этот документ будоражил умы французов вот уже более ста лет.

Демон Монсегюра

КНИГА 1 БАФОМЕТ

Nitimur in vetitum semper, cupimusque negata.

Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного.

латинское изречение

Пролог

59 год от Рождества Христова

Тропа виляла среди гор самым непредсказуемым образом, то уходила вниз, то взбиралась так круто верх, что приходилось карабкаться на четвереньках. Отряд, постоянно рискуя сорваться в бездонную пропасть, медленно продвигался к намеченной цели.

Руфус шел вслед за проводником, постоянно поминая Юпитера, Марса и прочих богов, обещая в случае благополучного возвращения принести им щедрые дары. Кроме того, его мысли непроизвольно обращались непосредственно к виновнику этой опасной экспедиции – командиру четырнадцатого легиона Цессию Лонту. На его голову Руфус обрушивал всевозможные проклятия.

Руфус оглянулся на спутников, устало бредущих по горной тропе, смирившись с тем, что любой из них может сорваться в бездонную пропасть.

– Великий Юпитер, ну где же этот проклятый храм?! – взмолился Руфус, теряющий силы от долгого перехода, продолжающего вот уже трое суток.

Мулов, купленных в деревне на равнине, пришлось оставить почти сразу же, два дня назад под охраной двоих человек. По такой тропе груженому мулу не пройти, разве что горному барану, да и то с трудом. Спустя сутки пешего перехода, Руфус ощущал себя почти этим животным, карабкаясь по тропе, опасаясь оступиться, сделай он хоть один неверный шаг. И вот неверный шаг был сделан – один из людей Руфуса сорвался в пропасть и никто даже не успел протянуть ему руку помощи.

Руфус, понимая, настроение отряда, проревел:

– Вперед! Мы найдем храм, или я – не Руфус Плиний! Или вы забыли, какая награда ожидает вас в Риме?

Все прекрасно помнили о тысячи серебряных сестерциях[1], обещанных каждому, кто вернется с находкой, ради которой, собственно, и был снаряжен поход. Люди зашевелились и начали медленно продвигаться вперед. Все они – гвардейцы когорты претора[2], каждый участвовал во многих битвах и походах. Лорики-гаматы[3] римлян скрывали многочисленные шрамы, которые могли бы красноречиво рассказать об их прошлом.

Итак, из отряда уцелели трое гвардейцев, не считая проводника. Руфус оглянулся и вперил взор в опытных ветеранов, которым был не ведом страх на поле боя. Но только не здесь…

Легионер в очередной раз помянул Цессия Лонта недобрым словом: «Сидит, небось, в тенистой галерее своего дома на берегу Тибра и пьет виноградное вино! Что б тебе захлебнуться!!!» Руфус облизал иссохшие от волнения и напряжения губы, откупорил флягу и глотнул немного воды. Кто знает, сколько еще идти, ведь карта Цессия весьма не точна!

«Если бы не две тысячи сестерций (именно эта сумма была обещана Руфусу, как предводителю отряда), никогда бы не отправился в этот забытый Юпитером край!» – подумал он, медленно ступая вперед по горной тропе, и пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей: «Неужели Цессий не знал, что именно представляет собой эта магическая вещица? Да и есть ли она на самом деле? А карта, которой он меня снабдил – лишь рисунок, каракули. Разве можно им верить?..»

Руфус вспоминал, как он лично, набирал отряд из шести человек, вызывая недовольство центуриона Флавия, но против приказа Цессия не пойдешь! И вот они, соблазнившиеся обещанными сестерциями, здесь – ползут теперь по горам неизвестно куда! А главное, неизвестно зачем…

* * *

Четыре месяца назад легат Цессий Лонт вызвал Руфуса к себе. Легат доверял Руфусу, они воевали вместе еще со времен, когда Цессий был центурионом. Но по воле судьбы, а может, – воле богов, Руфус спас жизнь своему центуриону, и тот проникся к молодому воину доверием и благодарностью. С этого момента удача начала сопутствовать молодому легионеру.

Поэтому у Цессия не было другой кандидатуры, кроме Руфуса, для выполнения столь опасной и тайной миссии. Когда легионер явился к Цессию, тот вел оживленную беседу с неким седовласым старцем. Руфус узнал его, это был сенатор Марк Сегноций. При появлении легионера собеседники замолчали. Сегноций смотрел на Руфуса изучающе, словно пытаясь проникнуть в его самые сокровенные мысли. Затем сенатор одобрительно кивнул Лонту, и тот широким жестом пригласил Руфуса возлечь на подушки у небольшого стола, накрытого всевозможными яствами, и присоединиться к дружеской трапезе.

После обильных возлияний и приятной беседы Цессий, наконец, поведал Руфусу, ради чего пригласил его. Из длинного туманного рассказа Руфус понял только одно: сенатор располагает некой древней картой, на которой обозначен путь к высокогорному храму, посвященному божеству Бафомету*. Монахи храма поклонялись статуе божества, в которую временами вселялся первородный дух Бафомета. Задача перед Руфусом стояла предельно ясная и на первый взгляд простая – завладеть статуей и доставить ее в Рим. Что собой представляла статуя, зачем она понадобилась сенатору и легату, сказано не было, да и Руфус как старый солдат, привык не задавать лишних вопросов.

* * *

Наконец, на четвертый день блужданий по горным тропам, перед взором Руфуса открылась ровная площадка, на которой возвышался каменный храм, возведенный руками монахов много веков назад. Перед его входом стояла огромная каменная статуя, изображающая четырехрукого божества, вероятно, Бафомета.

Руфус достал карту, сверяясь с рисунком: место вроде бы совпадало – вот нарисован четырехрукий маленький человечек. «Похоже, мы достигли нужного места!» – легионер оглянулся, намереваясь уточнить некоторые детали с проводником, но того и след простыл.

Руфус недоумевал: проводник только что стоял здесь. Куда он мог деться?

Легионер приказал своим людям спрятаться за камнями и затаиться. Сам же Руфус занял выгодную позицию для наблюдения за храмом. Предстояло решить непростую задачу: как с малым числом воинов захватить храм? – надо было правильно рассчитать свои силы.

Легионер отчетливо видел вход в храм, несмотря на то, что солнце светило сбоку. Он, как и гвардейцы, устал и мечтал об отдыхе, силой воли подавляя желание расположиться тут же на камнях и заснуть. Монахи входили и выходили из храма. Руфусу они показались все на одно лицо из-за однообразных оранжевых одежд и бритых голов. Наконец, к вечеру легионер научился различать монахов и определил их приблизительное число.

Смеркалось… Солнце, отправлялось на покой, лениво лаская снежные вершины, последними лучами, когда Руфус пришел к выводу: в храме находится шесть-семь монахов.

Гвардейцы были измотаны длительным переходом по горным тропам, и кратковременный дневной отдых не восстановил их силы. Но они помнили о том, что в Риме их ждет награда и немалая, каждый должен получить по тысячи сестерциев.

… Отряд ворвался в храм, монахи, облаченные в яркие оранжевые одежды, сидя на полу и взявшись за руки, предавались медитации. Они даже не успели выйти из транса, когда отточенные гладиусы[4] римских воинов обезглавили их. Бойня закончилась мгновенно: посереди храма лежали шесть обезглавленных тел. Руфус перевел дух, вытерев меч об одежду одной из жертв. В тот момент ему показалось: цель достигнута, и все закончилось. Но как жестоко он ошибался!

Руфус осмотрелся. Вот она вожделенная статуя Бафомета! Она стояла на каменном постаменте, окруженная зажженными свечами, образующими магическую пентаграмму. Рубиновые глаза Бафомета таинственно поблескивали. Руфус прошел внутрь магического круга и обеими руками схватил статую. Она оказалась достаточно легкой и скорее напоминала статуэтку размером в три пяди[5]. Легионер снял походную кожаную сумку и затолкал в нее фигурку божка.

Руфус приказал обыскать весь храм: никто их монахов не должен остаться в живых! Гвардейцы, изнемогая от усталости, выполнили приказ своего командира. Они были измотаны до предела и мечтали только об одном: упасть и заснуть.

– Отдыхать до рассвета! – Приказал Руфус и затем добавил: – Завтра в обратный путь! На горных тропах не безопасно, придется быть предельно осторожными, ибо рассчитывать нам не на кого – проводник сбежал.

Но известие о бегстве проводника не произвело впечатления на гвардейцев. Они закрыли деревянные ворота на мощную задвижку и расположились на ночлег рядом с обезглавленными трупами.

Руфус заснул, ему снился Бафомет. Он двигал своими многочисленными руками, словно паук, в каждой из них был зажат меч, лицо его отливало синевой, кроваво-красные рубиновые глаза зловеще блестели, рот издавал леденящие душу звуки.

Неожиданно Руфус проснулся. Он сел и огляделся. То, что предстало перед его взором, было ошеломляющим – римские воины из когорты самого Цессия Лонта лежали обезглавленными рядом с монахами. Руфус обомлел от ужаса, его, бесстрашного воина, сражающегося вот уже десять лет, охватил животный страх.

Неожиданно ворота храма заскрипели и открылись сами по себе, ибо сделать это было просто некому. Руфус, охваченный страхом, схватил походную сумку и, закинув ее за спину, поспешно покинул зловещее место.

… Над горами занялся бледно-розовый рассвет. Руфус, обезумев от страха, уже не опасаясь оступиться и сорваться в пропасть, бежал что есть сил, полз, карабкаясь по горным тропам. Он ел прямо на ходу, извлекая из походной сумки оставшиеся куски вяленого мяса, и запивал водой из кожаной фляги, запасы которой спешно пополнял пару раз в горных источниках. Воина не покидало чувство, что его преследует некто, и этот некто – дух самого Бафомета. Руфус сознавал, что против духа он бессилен и, если тот захочет, шутки ради, то сбросит его в пропасть. Но Бафомет приготовил легионеру другую участь…

* * *

Наконец Руфус достиг предгорья, там, где по его расчетам были оставлены мулы под присмотром двух легионеров и проводников. Странно, но ни проводников, ни легионеров в условленном месте не оказалось. Руфус решил, что ему некогда задумываться над подобными мелочами, быстро спустился в долину: до ближайшего населенного пункта было примерно пять лиг[6], не меньше. Он, как натренированный солдат, проведший последние десять лет в бесконечных походах, преодолел это расстояние к полудню. Миновав маленькое селение Эрбиль и, пополнив флягу водой, Руфус продолжил путь.

Руфус, измученный и голодный, достиг к вечеру Мосула, что на реке Тигр. Увидев реку, он ринулся к ней из последних сил, и, не снимая лорики-гаматы, калиг и балтеуса[7] с мечом, с наслаждением погрузился в живительную влагу. Тело, омытое прохладной водой, ибо Тигр берет начало в здешних горах, испытало блаженство – чувство, забытое легионером в течение трех месяцев, с тех пор как он покинул благодатный Рим и пробирался по чужим, неизведанным землям в поисках храма.

Неожиданно Руфуса схватили за ноги и резко потащили ко дну. Легионер, захлебываясь, брыкался, пытаясь отшвырнуть противника, подкравшегося столь коварным образом. Наконец, его взор затуманился, легкие заполнились водой…

* * *

Руфус очнулся. Перед ним стоял Бафомет, скрестив на груди нижнюю пару паукообразных рук. Он хищно улыбался, глаза переливались различными оттенками красного цвета.

– Ты в моей власти смертный! И я могу делать с тобой все, что пожелаю! – надменно произнес Бафомет.

Руфусу не приходилось воочию разговаривать с богами, но он не растерялся:

– Кто ты такой, чтобы угрожать мне?! Я нахожусь под покровительством Юпитера! Ты ничего не значишь в моей жизни!

– Неужели! А кто утопил тебя? Ты же мертв!

– Как я могу быть мертв, если говорю с тобой!

– Очень просто, ты в Нирване. И могу сделать с твоим духом все, что пожелаю! Что ты вообще, знаешь о богах, несчастный смертный! Твои боги скоро падут, останется лишь воспоминание о них. Я же буду всегда, пока существует мир!!!

– Неужели? – с сарказмом заметил Руфус. – И кто же ты такой?

– Я, Бафомет, властитель соблазнов. Если захочешь, я могу сделать тебя необыкновенно богатым! Тем более, что ты освободил меня…

– Освободил? – удивился легионер. – А разве в высокогорном храме монахи не поклонялись тебе?

Бафомет громко рассмеялся.

– Как ты глуп, смертный! Монахи держали меня в заточении при помощи древней магии. Теперь же я свободен! И это благодаря тебе…

Внезапно Руфус вспомнил обезглавленных гвардейцев.

– Зачем ты убил моих людей?

Глаза Бафомета окрасились в алый цвет. Легионеру показалось: еще мгновение и из них начнет сочиться кровь.

– Они нам не нужны… – ответил Бафомет. – Я награжу тебя одного.

– И как же?.. – осторожно поинтересовался Руфус, опасаясь подвоха.

– Очень просто: в твоей походной сумке лежит статуэтка. Наполни своей кровью чашу, которую та держит в руке, а затем призови меня и попроси что пожелаешь!

– Хорошо, я готов!

Спустя мгновенье Руфус сидел не берегу Тигра. Солнце, стоявшее в зените, палило нещадно. Легионер встал и направился прочь от реки. Но, сделав несколько шагов, услышал голос:

– Помни, тебе лишь надо наполнить чашу кровью!

Руфус извлек статуэтку из сумки, затем – гладиус из перевязи и рассек руку его острым лезвием. Кровь наполняла чашу…

– Я желаю золота! Много золота! Бафомет, я призываю тебя!

Кровь в чаше забурлила и испарилась…

* * *

Через два дня пути Руфус, ведомый Бафометом, достиг местечка Таль-Афар. Это была невзрачная деревенька, состоявшая из десяти глинобитных домов.

Бафомет, паривший в воздухе, изрек:

– Мы достигли цели! Здесь!

– В этом захолустье – несметные сокровища?! – удивился Руфус.

– Да, недалеко есть забытый оазис с развалинами древнего дворца, он помнит времена династии Селевкидов[8]. Следуй за мной!

Спустя некоторое время, Руфус достиг оазиса. Он наполнил флягу из едва заметного источника, рядом валялся брошенный кем-то старинный глиняный кувшин.

– Наполни кувшин водой, он еще понадобится тебе! – посоветовал Бафомет.

Руфус послушно погрузил в изрядно обмелевший источник кувшин, наполняя его живительной влагой.

Бафомет углубился в развалины дворца и завис в центре ровного участка, напоминающего внутренний двор.

– Здесь, подо мной, тайный ход в сокровищницу династии Селеклидов! – Бафомет протянул к Руфусу свои паучьи руки. – Иди – и ты будешь богат!

– Как я смогу проверить, не обманываешь ли ты меня? – усомнился Руфус. – Почему я должен верить тебе, бог соблазна?!

– У тебя нет другого выбора: либо веришь, либо нет.

Руфус достал меч из ножен и энергично начал снимать землю слой за слоем. И вот его гладиус уперся во что-то твердое, это была круглая плита, закрывавшая ход. Очистив плиту, Руфус различил на ней изображения растений и животных, в центре виднелось углубление, похожее на чашу.

Поднатужившись, он сдвинул каменную плиту с места, перед ним открылся подземный ход, из которого пахнуло плесенью и сыростью.

Легионер спустился в узкий проход по каменной лестнице, прихватил с собой торчавший из стены смоляной факел и, достав из походной сумки два кремния, высек искру и поджег его.

Перед взором Руфуса открылась древняя сокровищница. На полу стояли открытые сундуки, наполненные золотом, серебром, украшениями, дорогими чашами и кубками. Легионер подошел к одному из сундуков и зачерпнул горсть золотых монет, затем перешел к следующему, удивляясь, что драгоценные украшения совершенно не тронуты временем.

Руфус набил походную сумку золотом, украшения брать не стал. «В Рим не вернусь! На свете так много интересных мест, в конце концов, не все они принадлежат империи!» – решил он.

Затем он направился к каменной лестнице и осветил факелом то место, где, по его разумению, должен находиться ход, ведущий наружу. Но над его головой царил полный мрак. Ничего не говорило о том, что некоторое время назад здесь был лаз, через который проникали лучи солнца.

Бафомет сдержал обещание: Руфус получил несметное богатство, наверняка ему хватит до конца жизни. Если принять во внимание, что жизни осталось ему на две пинты воды во фляге да еще немного – в старом глиняном кувшине!

* * *

Почти тысячу лет спустя, караван из семи верблюдов приближался к развалинам дворца Селеклидов. Местные жители местечка Таль-Афар были так же бедны, как и тысячу лет назад, в их жизни мало что изменилось. Камни, некогда составляющие развалины дворца, они перетаскали в селение, соорудив из них хозяйственные постройки.

Мужчина в белых одеждах, слез с верблюда, послушно опустившегося на колени. Его примеру последовали спутники, прибывшие с ним. Человек, возглавлявший караван, прошелся по развалинам, вернулся к своему верблюду, вытащил из вьючного мешка свиток пергамента и, развернув, быстро пробежал по нему глазами, а затем изрек на арабском:

– Здесь! Все верно! Приступим!

…Взорам искателей сокровищ предстал зал, уставленный открытыми сундуками. Люди бросились к ним в надежде увидеть то, ради чего они проделали столь долгий и утомительный путь, но, увы, их постигло разочарование – сундуки были пусты!

Один из искателей сокровищ заметил скелет мужчины. На его останках хорошо сохранилась римская лорика-гамата, кожаные калиги, почти не пострадавшие от времени, костлявые пальцы все еще сжимали меч, рядом валялась фляга, осколки разбитого глиняного кувшина и полуистлевшая походная сумка. Из нее торчала голова статуэтки с красными рубиновыми глазами.

Глава 1

1101 год, Пафлагония*[9]

Раймонд IV Тулузский* стоял рядом с походным шатром в окружении свиты и наблюдал за озером Туз, появившемся на горизонте. Раскаленное солнце опалило его лицо, губы растрескались, в горле пересохло, нательная власяница взмокла от пота и прилипла к телу.

Вот уже две недели сарацины* шли по пятам за крестоносцами, совершая постоянные набеги: силы рыцарей таяли на глазах. Их путь был усеян трупами павших лошадей. Крестоносцы пускали кровь умирающим животным, дабы напиться, жажда доводила их до безумия. Далее они продолжали поход пешими.

Раймонд IV недоумевал: «Отчего визирь Чикмей не переходит к открытому бою, ведь сил у него более чем достаточно, а предпочитает довольствоваться мелкими стычками?» – Но граф не находил ответа. – «Вот оно долгожданное озеро – теперь можно будет пополнить запасы воды. Длительно отдохнуть, увы, не удастся…»

Менее чем через час перехода крестоносцы достигли озера Туз. Обессилившие воины, не первый день страдавшие от жажды, голода и нестерпимой жары, спешились и бросились к воде.

И о, ужас! Первые из них, омывшие лицо, и сделавшие по глотку спасительной жидкости, поняли: вода не пригодна для питья – она соленая!

«Так вот почему визирь гнал нас именно в этом направлении», – догадался Раймонд IV. – «Он не желал тратить лишних сил, зная, что все мы и так умрем от жажды».

Раймонд собрав последние силы, произнес:

– Братья мои! Визирь Чикмей уверен – все мы умрем на берегу озера от отчаянья и жажды! Соберите последние силы, призовите на помощь Господа, ибо не допустит он гибели крестоносцев – с нами святыни: копье, найденное в Антиохии* и рука Святого Амвросия. Впереди Аскарай, славящийся своими богатствами и роскошью. Чикмей и предположить не может, что мы сразу же двинемся в путь. Да поможет нам Бог! Вперед на Аскарай!

Изможденные рыцари, почти потерявшие веру в Бога, уже готовые к смерти в иссушенных степях Пафлагонии, двинулись на Аскарай.

* * *

Лазутчики сообщили визирю, что крестоносцы внезапно исчезли: куда делись неизвестно.

Визирь возлежал на подушках в походном шатре, дарующих живительную прохладу.

– Глупцы! Что значит: неизвестно?! – Чикмей в гневе вскочил с удобного ложа. – Что, несколько тысяч крестоносцев испарились, не оставив следов, словно вода в знойный день? Прикажу всем отрубить головы!

Один из советников визиря упал на колени и смиренно произнес, как и подобает верному слуге:

– О, мудрейший из мудрых! Позвольте сказать мне, недостойному Вашего внимания!

Чикмей прошелся по шатру и, брезгливо взглянув на своего советника, стоявшего на коленях, приказал:

– Говори! И как можно короче!

– Мы – Ваши покорные слуги и нашего Владыки султана Ахмада! И в Вашей власти казнить нас или миловать!

– Я же приказал – короче! – терял терпение Чикмей.

– Думаю, что крестоносцы двинулись дальше на Аскарай, о мудрейший! А ведь всем известно, что город богат и славится драгоценными камнями на всю Пафлагонию. Но, увы, он плохо укреплен. Для крестоносцев не составит труда захватить город.

– Я прикажу вас всех казнить, если таковое случится! Горе советники – пустое место, недостойное внимания! – снова закипел визирь.

Но хитрый вельможа продолжил:

– Все в Вашей власти, мудрейший! Пусть неверные возьмут Аскарай. Пусть ощутят вкус победы, хотя бы ненадолго. И вот тогда…

– Мы захлопнем ловушку! – завершил мысль визирь, довольный собой.

* * *

Остатки армии крестоносцев стояли у стен Аскарая. Раймонд IV опытным взором окинул стены города, тотчас подметив все недостатки обороны. В лучшие времена штурм города закончился бы в считанные часы, но, увы, не сейчас, ибо крестоносцы истощены и измотаны длительным переходом.

Желая избежать лишних жертв, граф Тулузский призвал отцов города на переговоры. И, когда те предстали перед его очами, сказал:

– Я – граф Раймонд IV Тулузский – предводитель армии крестоносцев, предлагаю городу сдаться. В обмен на покорность обещаю сохранить жизни его жителям. В противном же случае всех ожидает смерть.

Достопочтенные мужи Аскарая, посовещавшись, пришли к выводу, что лучше жизнь, чем смерть: в конце концов, сокровища Аскарая столь велики, что можно откупиться от врагов, а там и подоспеет мудрейший визирь Чикмей со своими славными воинами. Главное – выиграть время!

Вскоре ворота города отворились, и глава Аскарая собственноручно передал ключи графу Раймонду.

Граф был доволен, наконец-то он получил долгожданную добычу после полугода сплошных неудач – ведь потеряна почти половина войска.

* * *

Граф Раймонд расположился в самом богатом доме Аскарая, наслаждаясь давно забытым комфортом.

Возлежа на мягких шелковых подушках, по обычаям Пафлагонии, он принимал подношения поверженного города. Граф с удовольствием созерцал прекрасные ювелирные изделия, прославившие Аскарай на весь Восток.

– Ваше сиятельство, к вам пришел странный человек и просит нижайше принять его. Если бы мы сейчас пребывали в Лангедоке, то я подумал бы, что он – маг, – доложил Раймонду сенешаль*.

– Что ж, пусть войдет! Я не верю магам, но посмотреть на незнакомца весьма любопытно.

Перед Раймондом предстал человек, одетый в балахон, на его голову был накинут капюшон, так что окружающие графа воины были лишены возможности разглядеть лицо незнакомца. Отчего-то Раймонда вовсе не удивил его внешний вид, а напротив, граф ощутил непреодолимый интерес к этому человеку.

Речь незнакомца лилась плавно и медленно, завораживая слушателей.

– Сиятельный граф Раймонд, – промолвил он. – Я хочу преподнести вам драгоценную вещь в знак признательности, ибо вы исполнили свое обещание и сохранили жизнь жителям города. Много лет назад я путешествовал по странам Востока, повидал различные чудеса, в том числе встречались мне и необъяснимые вещи. В одном из городов Сирии я приобрел вот эту редкость, – он извлек сверток из-под черного плаща и развернул его.

Взорам Раймонда и его свиты предстала статуэтка старинной работы.

– Посмотрите на нее, разве она не прекрасна? – продолжил незнакомец.

– Интересная восточная вещица, – согласился граф.

– Это не просто статуэтка, сиятельный господин. Это Бафомет… Согласно древнему преданию он был сыном красавицы Наины, которая соблазнила Энлиля, верховного бога земли, плодородия и воздуха. Бафомет вырос коварным, жестоким и порочным. В наказание боги превратили его в маленькую статуэтку. Но бог Энлиль пожалел сына и оставил ему часть магической силы. Я слышал, что Бафомет может исполнять желания хозяина, правда за это придется заплатить слишком высокую цену. – Произнес незнакомец и поклонился.

Четырехрукий Бафомет держал небольшую табличку, испещренную таинственными значками, его рубиновые глаза завораживающе блестели.

– На пергаменте, привязанном к руке божка, перевод магического заклинания, изображенного на табличке, – продолжил незнакомец и протянул статуэтку сенешалю, который передал ее графу Тулузскому.

– Божок! – с интересом произнес Раймонд, внимательно рассматривая необычную четырехрукую статуэтку. В последнем крестовом походе вера его в Господа пошатнулась, как и многие крестоносцы, выходцы с Лангедока, он перенял учение катаров, но все же не был готов уверовать в некоего восточного божка. – Рубиновые глаза статуэтки, пожалуй, потянут пистолей на триста – четыреста. Отнесите ее в мою сокровищницу, – приказал Раймонд Тулузский.

Пока Граф Тулузский и его свита разглядывали статуэтку, загадочный гость исчез.

* * *

1204 год, Лангедок*, резиденция Тулузов замок Монсегюр

Шевалье* Клермону де Монсегюр исполнилось пятнадцать лет. Жизнь в замке Монсегюр, одной из резиденций графа Раймонда VI Тулузского, была однообразной и единственным развлечением для юноши с пытливым умом, а Клермон, несомненно, таковым и являлся, было чтение. Он перечитал все фолианты, принадлежавшие старшему брату. Но граф Раймонд VI Тулузский не был поклонником литературы и философии и держал лишь небольшую библиотеку, как того требовал его статус и происхождение.

С раннего детства Клермон слушал рассказы старшего брата Раймонда VI и его жены Беатриссы о своем славном предке Раймонде IV, участнике Первого крестового похода. Юноша прекрасно знал, что сундуки прадеда хранятся в чердачном помещении замка. И вот в один из холодных февральских дней, когда в библиотеке Раймонда VI не осталось ни единой непрочитанной им книги, Клермон решил подняться на чердак, дабы разобраться в сундуках легендарного предка: вдруг в них есть что-нибудь интересное, например, старинные фолианты или походные записки.

Поднявшись по узкой винтовой лестнице, Клермон сразу же заметил сундуки, покрытые толстым слоем пыли, и немедленно принялся их обследовать. И его любопытство было вознаграждено с лихвой: в одном из них он обнаружил военный дневник и фолианты, не нашедшие своего места в библиотеке замка.

Внимание Клермона, конечно же, привлек дневник. Выглядел он старым и потрепанным, его обложка из телячьей кожи затерлась, тонкий дорогой пергамент высох, а сам рукописный текст выцвел, так что витиеватые буквы были едва различимы. Клермон попытался вчитаться, и записи так увлекли его, что юноша, не отрываясь от повествования, спустился в свою комнату, где с увлечением прочел о событиях Первого крестового похода.

Из дневника графа Раймонда IV Тулузского, участника Первого крестового похода, сюзерена королевства Лангедок

6597 года[10], месяца марта, третьего дня

Призыв Римского Папы Урбана II к борьбе за освобождение гроба Господня из рук сарацинов был встречен в Лангедоке рыцарями поистине с великим воодушевлением и готовностью тотчас же выступить в поход. Началась подготовка к походу, каждый жаждал не только увидеть гроб Господень и поклониться ему, но и поправить свое материальное положение. Чего уж греха таить! Рыцарей в королевстве немало, каждый из них мечтает о военной славе и богатстве. Возможность, предоставленная призывом Папы Урбана, всколыхнула в наших душах не только религиозный пыл, но и откровенную жажду власти и наживы. Ведь, как известно, сарацины владеют богатствами легендарного Иерусалима, и такое обстоятельство не может не будоражить воображение славных воинов, пребывающих порой в унизительной нужде. Некоторым из них не на что экипироваться, они довольствуются старыми ржавыми латами, доставшимися по наследству, а мечи их порой сомнительны как оружие, на них столько зазубрин, что оно более напоминает терку для овощей, которыми питаются сервы[11], нежели предмет для праведного боя с сарацинами.

Я, как сюзерен королевства Лангедок, мечтаю не только о славе освободителя Иерусалима, что вполне естественно для человека моего положения, но и о собственном королевстве на Святой земле. Возможно, эта перспектива весьма призрачна и дерзка на первый взгляд. Но не будь я потомком славного Фульгуальда[12] и Раймонда I Сан-Жиль де Монсегюр, если я не добьюсь того, что задумал!

Месяца марта, одиннадцатого дня

Войска славного Лангедока, насчитывающие пять тысяч рыцарей, присоединились к воинам Боэмунда Тарентского в окрестностях бургундского Лиона. Да, конечно, граф Тарентский честолюбив и связывает с походом огромные надежды. Мне стало известно, что он продал почти все свое имущество, чтобы снарядить войско, превосходящее мое по численности, как ни прискорбно признать. Рыцари графа Тарентского экипированы отлично, особенно в сравнении с рыцарями скуповатого графа Клермонского, а уж про моего племянника графа Барселонского и говорить нечего, его люди будут сражаться на одном энтузиазме, поддерживать который, несомненно, будет вера во Всевышнего. Но помимо веры в Господа нашего, неплохо бы иметь достойные мечи и доспехи, смею предположить, что сарацины, отличающиеся крайней жестокостью и воинственностью, добровольно не расстанутся с христианскими реликвиями. Сарацины не видят духовной ценности сих реликвий и не могут оценить их по достоинству в силу своей веры, для них лишь привлекательны – серебро, золото и драгоценные камни. Поэтому долг каждого истинного католика освободить Святые места от засилья людей чуждой нам веры и восстановить порядок и спокойствие в сих землях.

Месяца апреля, восемнадцатого дня

Лагерь под Лионом разрастается с каждым днем все более. Окрестности превращаются в сплошное живое море людей из блестящих лат, курше*, кольчуг и котэ-макле*. У всех имеется отличительный знак похода – крест на одежде или плаще. Вооружение этого моря, не иначе как живого, различно: от примитивных луков и флэ-дармес, фрамей, изготовленных в незапамятные времена, до алебард, фальшионов[13], входящих в экипировку рыцарей из северных земель Реймса. Да, эта волна захлестнет сарацинов, нет сомнений! Вера в победу сильна, она вдохновляет!

Священники и епископы Апский и Оранжский, прибывшие в лагерь, дабы поддержать воодушевление рыцарей и укрепить их словом Божьим, подвержены столь высокому религиозному порыву, что он передается всем окружающим, еще более укрепляя веру в правое дело.

Наконец, прибыли граф Гуссье Латурский и барон Беарнский с семью тысячами воинов. Завтра выступаем в Италию, далее – в королевства Хорватия и Сербия. Да будет так!!!

Месяца июня, двадцать второго дня

После двух месяцев продвижения по Италии, Сербии и Хорватии мы достигли, наконец, крепости Шкодер, расположенной на границе Сербии и Византии.

Людям требовался отдых, несмотря на наш религиозный порыв, мы валимся с ног от непрерывного почти трехдневного перехода. Лошади изнурены, люди тоже.

В Шкодер двумя днями раньше прибыли рыцари из Неаполя, Барии и Бринзиди. После отдыха, который займет пару дней, не более, мы двинемся в Фессалонику, далее в Константинополь.

Месяца августа, четырнадцатого дня

Константинополь прекрасен! Нет города красивее! Ничто не может сравниться с собором Святой Софии, поражая воображение простого смертного! Храмы моей родной Тулузы, взять хотя бы Сен-Сернен или Монферан, они, безусловно, великолепны, но в то же время слишком обыденны. Возможно, я привык к их виду и убранству, посещая столь часто. Но одно я знаю верно – после посещения Софийского собора, вера в нашего Господа только крепнет. Несмотря на некоторые разногласия священных обрядов византийской и римских церквей, нельзя не признать величие и красоту Софийского собора. Красота и размах, с которым сооружен собор, его убранство, святые лики на иконостасе приводят в священный трепет. И этот трепет напоминает о нашей миссии.

Месяца августа, девятнадцатого дня

Мои переговоры с Константинопольским императором Алексием увенчались успехом. Я, как предводитель войска крестоносцев, достиг всех необходимых договоренностей. В обмен на присягу верности императору и обещание части военной добычи за оказанную поддержку, я получил провиант и корабли. К сожалению, не все поняли мой тактический ход с принесением присяги. Германские рыцари, присоединившиеся к моему войску уже здесь, в Константинополе, не пожелали ее принести. Бог им судья! Начинать поход с внутренних разногласий опасно и опрометчиво. Поэтому присягу верности принесли все французские и итальянские феодалы, что вполне достаточно для единства нашего святого дела.

Германцы держатся особняком, признают только своего князя, не прислушиваясь к моим разумным словам. Весьма напрасно! Их германское тщеславие и непомерные, ничем не подтвержденные амбиции невыносимы! Но мы свершаем единое дело, где нет место личной неприязни. Я усмиряю свой гнев, ведь я прекрасно знаю, что германцы бесстрашные опытные воины и это важнее всего. Их вера в Господа нашего сомнительна, похоже, что они не истинные христиане, а привержены некому ответвлению общепринятого учения. Но, несмотря на это обстоятельство, германцы вступили под знамена крестоносцев, дабы сразиться за гроб Господень.

6598 года, месяца июня, десятого дня

Писать еще тяжело, рука едва держит перо после сразившей меня лихорадки. Войска крестоносцев под моим предводительством двинулись вглубь Сирии. Нестерпимая влажность и жаркий климат повергли нас страшным испытаниям. Лихорадка косила ряды крестоносцев, как бубонная чума. К несчастью, отвратительная изматывающая болезнь сразила и меня. Я не прикасался к дневнику почти год. Сначала напряженная осада Никеи, затем – ее штурм не способствовали стройным записям мыслей. При штурме Никеи мы одержали победу, но какой ценой! Сарацины, бесстрашные воины, одержимые чуждой нам верой, бросались на воинов-крестоносцев подобно безумным. Они выкрикивали свои боевые кличи, страх им неизвестен!

Помимо рыцарей под предводительством своих сеньоров, на поиски богатства и удачи в Святую землю хлынули отряды крестьян-крестоносцев. Они примыкали к нам повсюду и в Бургундии, в Италии, Хорватии и Сербии. Если французские свободные крестьяне были вооружены, по крайней мере, луками, копьями или флэ-дармес, то сербы и хорваты – только луками, и то в лучшем случае. Их вооружение крайне примитивно – лишь одни дубинки.

Религиозное воодушевление и жажда наживы достигли своего апогея, крестьяне шли в поход, не имея ничего кроме холщевой сумки с грубой пищей. Бой под Никеей* был страшен. Сарацины налетали полчищами, как пешими, так и конными. Их кривые мечи сносили головы беззащитных крестьян. Поле битвы было усеяно изуродованными трупами в холщевых рубахах. На многих даже отсутствовали кожаные панцири, до такой степени они были бедны, надеясь на сказочное богатство в Святой земле.

После Никеи мы двинулись в Антиохию и осадили ее. Осада продолжалась почти семь месяцев, пока в городе была вода и провиант. Мы перекрыли все подходы к городу. Климат здесь влажный, но может сопровождаться и сильными засухами. Подобная засуха случилась при осаде Антиохии. Сарацины умирали от жажды уже через полгода осады. Наконец мы вошли в Антиохию – перед нами предстал умирающий город. Колодцы были иссушены, люди погибали на наших глазах от боевых ран, голода и жажды. Так крестоносцы заняли изнуренную солнцем и осадой Антиохию.

Я дал обет, что не умру ни от ран, ни от болезней, пока не узрею Иерусалим и не припаду к подножию гроба Господня.

Месяца сентября, шестнадцатого дня

Пишу урывками. Город осажден султаном Мосулом, затем ему подошел на помощь сам султан Кеборги, известный своей жестокостью и кровожадностью. Мы остались без провианта. Слава Богу, жара несколько отступила. Колодцы на дне наполнились мутной водой. Ее моментально вычерпывают и выпивают. У людей началась болезнь живота от нечистой воды, царящей повсюду грязи и ужасающей первобытной еды. Мы едим подобно дикарям. Если сарацины, бывшие обитатели Антиохии съели всех крупных домашних животных, так что нам остались только собаки и крысы. Но и они вскоре иссякнут, поскольку крысам также надо чем-то питаться. Они попросту передохнут в своих норах.

Месяца сентября, двадцать третьего дня

Крестоносцы умирают каждый день примерно по сто человек. Еще немного и мы умрем все, если не случится чудо. Господи, молю тебя, ниспошли нам чудо! Помоги нам!

Пишу с трудом, к горлу подступает тошнота. Мы доведены до отчаянья. Раздолье лишь уцелевшим крысам, я был не прав, говоря, что они передохнут в норах от голода, они наслаждаются мясом умерших крестоносцев и плодятся с невероятной быстротой.

Вчера вечером рыцари графа Клермонского, их легко можно отличить по красно-желтым сюрко[14], разделывали умерших собратьев, жарили их разрубленные тела на костре, подобно дичи на охоте, нанизанной на вертела, и запивали свою страшную трапезу мутной водой из колодцев.

Когда я попытался призвать их с уважением относиться к телам умершим, мой отряд из пяти человек окружили клермонцы, вооруженные фальшионами, сказав, что если мы хотим умереть, то это наше дело, но они собираются вернуться во Францию с богатством и славой, а не передохнуть здесь от голода. Самое ужасное в этой истории, что мои люди отнеслись с пониманием к варварским действиям клермонцев. По виду своих людей, могу убежденно сказать, что они были готовы примкнуть к их дикой трапезе. Мы ушли, клермонцы остались наслаждаться своим чудовищным ужином. Позже я узнал, что мои люди промышляют тем же. Еще немного и мы превратимся в животных, питающихся падалью!

Не знаю, сможет ли простить нас Господь за подобные деяния! В кого мы превратимся, если будем заниматься поеданием мертвечины?

Утешает лишь одно – богатая добыча, полученная в Никеи и здесь, в Антиохии. Но сможем ли мы ей воспользоваться?

Месяца сентября, двадцать седьмого дня

Запасы моего личного провианта закончились. Сегодня утром трапезничать было совершенно нечем. Когда Жульбер, мой верный оруженосец, принес мутной воды из колодца, меня затошнило от одного ее вида, и я отказался испить из чаши. К полудню меня начала мучить нестерпимая жажда, казалось, я готов выпить все что угодно, даже мочу лошади. Но лошадей всех съели еще две недели назад. На обед мне подали жаркое, у меня возник естественный вопрос: из чего оно изготовлено? Жульбер замялся, сказав, что об этом знает только повар Леон. Я склонен подозревать, что подали зажаренного герольда Кристиана, которого я не вижу вот уже несколько дней.

Я стоял перед выбором, либо гордо умереть от голода, не отведав жареной мертвечины, либо стать поедателем человеческой плоти. Мне горько признаться в своем малодушии, но жажда жизни во мне слишком велика, я выбрал второе. Прости меня, Господи! Смогу ли я искупить свой грех?!

Месяца октября, третьего дня

Вчера вечером ко мне пришел священник Петр-Варфоломей. Он рассказал, что видел чудесный сон. Будто апостол Андрей явился ему и поведал, где зарыто копье, которым римлянин пронзил Господа на кресте. Вот оно – чудо! Господи, благодарю тебя! Ты услышал мои мольбы и ниспослал священнику провидение! Теперь мы спасены!

Петр-Варфоломей вел меня темными закоулками города, изрыгающими запах нечистот и разложения человеческой плоти. Следуя через рыночную площадь, я вновь видел костры, на вертела была нанизана зажаренная человеческая плоть. Крестоносцы вгрызались в нее с остервенением. Боже, я не перестаю ужасаться, до чего можно дойти! Но ведь и я дошел до этого!

Мы вошли в небольшую бедную церковь на окраине города. Петр– Варфоломей остановился и с уверенностью сказал: «Здесь». Он вооружился кинжалом и начал раскапывать земляной пол прямо за алтарем. Я ждал, обуреваемый сомнением и нетерпением. Но вот священник изрек: «Оно здесь, я не ошибся». Он припал к копью губами.

Вот оно, провидение Господа!

Месяца октября, четвертого дня

Весть о чудесном копье облетела весь город. Петр-Варфоломей с гордостью показывал его крестоносцам. У дома, где разместился я со своей охраной и свитой, собралась толпа желающих узреть копье. Священник поставил скамью, накрыл ее последней холщевой скатертью и положил на нее реликвию. Крестоносцы входили в дом, падали ниц перед копьем и, оросив его слезами восторга, в приливе религиозного экстаза освобождали место для следующего вошедшего. Вера в победу окрепла. Боэмунд Тарентский*, герцоги: Вильгельм Сабранский, Элизар Монтредорский, граф Клермонский и я приняли решение прорвать осаду противника на рассвете, когда сарацины менее всего ожидают нашего появления за стенами города, думая, что мы на последнем издыхании.

Месяца октября, седьмого дня

Сарацины бежали от стен Антиохии. Боэмунд Тарентский, возглавивший дерзкую вылазку крестоносцев стал героем. Нормандцы решили провозгласить его правителем Антиохии. Меня они в расчет не взяли! Я, к сожалению, слишком ослаблен перенесенной лихорадкой, дабы сражаться. Я не преминул напомнить нормандцам, что все города, взятые на Святой земле, согласно присяге, принадлежат императору Константину. Они осмеяли меня, сказав, что я хочу заполучить их руками княжество Антиохия, и этому не бывать. Какая черная неблагодарность! Тогда я напомнил им про копье, но нормандцы подняли меня на смех, сказав, что Петр-Варфоломей сам зарыл копье в церкви, и никакое оно не святое, а взятое у погибшего крестоносца. Какая клевета! Погоня за славой затмила их разум. А каков Боэмунд Тарентский, сиятельный граф! Конечно, ведь он продал все свое имущество во Франции, другого выхода у него просто нет, как говорится, – все или ничего! Завтра утром я со своими верными вассалами покидаю Антиохию и направляюсь в Иерусалим.

* * *

Здесь записи Раймонда IV прерывались, некоторые страницы дневника были сильно повреждены и размыты водой. Клермон пытался вчитаться, но безуспешно и, пролистав поврежденные листы, продолжил увлекательное путешествие в прошлое.

Клермон так увлекся чтением, что потерял счет времени и давно опоздал к обеду. Его старший брат Раймонд VI слыл человеком обязательным и пунктуальным, ибо всякое нарушение установленных этикетом правил претило его натуре.

Выждав положенное время за обеденным столом, Раймонд понял, что младший брат, увы, к обеду не торопится, и по настоянию своей супруги отправил за ним слугу.

Слуга застал Клермона за чтением.

– Шевалье, смею напомнить вам, что время обеда. Граф и графиня ожидают вас в трапезной зале… – напомнил он.

Клермон оторвал взор от дневника.

– Обед… – рассеянно промолвил он, все еще находясь под впечатлением записей, в которых подробным образом описывалось людоедство. – Мне что-то не хочется… Передайте сиятельному графу: я не голоден и приношу свои извинения за то, что не могу в надлежащее время явиться к столу.

Слуга поклонился и покинул комнату юного шевалье. Тот же снова углубился в чтение…

* * *

6599 года, месяца июня, седьмого дня

Вот он, город Иерусалим! Мы стоим под его величественными святыми стенами, с которых на нас взирают сарацины. Они считают, что город непреступен и может выдержать почти годичную осаду. Об этом сообщил нам пленный сарацин, взятый нами под Акрой* два месяца назад. Достаточно изнурительных осад, продолжающихся месяцами. Они изматывают крестоносцев, способствуют бездействию и расхолаживают.

Вчера прибыли три осадных орудия – требуше. Одина из генуэзских каракак[15] пробилась через заслон кораблей сарацинов недалеко от Акры. Славные генуэзцы приняли бой, три каракки были потоплены сарацинами, но им тоже досталось.

Теперь, используя требуше, мы сломим сопротивление сарацин, дело времени. Перед началом боевых действий мы предпримем крестный ход вокруг стен города, без оружия, босиком с пением священных гимнов.

Да поможет нам Господь! Все во славу его!

Месяца июня, шестнадцатого дня

Требуше сделали свое дело, пробив стены города. Оборона сарацинов захлебнулась. Они сражались за каждый дом, каждый колодец, словом, за каждую пядь Иерусалимской земли. Кровь текла рекой. Узкие улочки города до сих пор усеяны окровавленными изуродованными телами. Мои вассалы сражались, как львы. Добыча обещает быть богатой.

Жены и дети сарацинов укрылись за стенами мечети Омара*. Но, применив по моему совету, все те же требуше, разрушив стену, крестоносцы под предводительством Болдуина Буйонского, младшего брата Готфрида, ворвались в их последний религиозный оплот. Я не принимал участия в побоище, но видел, как из мечети вытекала багряная река крови, и слышал, как раздавались душераздирающие крики женщин.

Мы свершили правое дело, освободив Иерусалим, священное место для каждого христианина от сарацинов, осквернивших наши реликвии, построивших свои мечети на фундаментах христианских церквей и храмов.

Господь с нами!

Месяца июня, двадцатого дня

Сегодня утром на соборе, проходившем на центральной площади города, королем Иерусалима был избран Готфрид Буйонский* герцог Нормандский. Оказывается, для этого вполне достаточно первому ворваться в город, дождаться, когда стены рухнут под мощным обстрелом требуше, образуя проход в них, чрез который можно мечом проложить себе дорогу не только в Иерусалим, но к его короне.

Все мои заслуги были несправедливо забыты. Братья Готфрида, Болдуин и Евстафий, столь рьяно ратовали за него, что иные феодалы, такие как Гуссье Латурский и Раймонд Лилльский поддержали их лишь по одной причине, лишь бы заткнуть рты моим людям и мне, пытающимся объяснить, что мои заслуги вовсе не менее заслуг светлейшего герцога.

Господи! Почему ты так несправедлив ко мне? Отчего все – слава и богатство – достаются выскочкам? Отчего Ты отвернулся от меня? Разве я недостаточно молился, причащался или исповедовался епископу Оранжскому? Или все мои молитвы, исходящие от сердца, были напрасны?

Разве не я вдохновил крестоносцев на прорыв осады в Антиохии? А, если вспомнить ранее, благодаря кому крестоносцы получили корабли, провиант и поддержку Константинополя?

Все забыто!!! Никому не нужна скрытая доблесть, нужны лишь громкие слова, размахивание мечами, обагренными кровью. Тогда почему бы не сделать королем Иерусалима графа Вильгельма Сабранского? На мой взгляд, он более достоин, чем его светлость Готфрид Буйонский!

Мне же в утешение предложили крошечное графство Триполи. И ради этого я столько выстрадал! Дабы владеть клочком земли! Я был вне себя от ярости и унижения. Не знаю, как бы я поступил, если бы не мой сын Бертран, который сопровождал меня на протяжении всего крестового похода и не раз отличался военной доблестью. Он настоял, чтобы я дал согласие на владение графством Триполи, а затем передал ему на законном основании, как прямому наследнику. Я внял его просьбе.

На память приходят слова: «Paulum sepultae distat inertiae celata virtus»[16]. Завтра утром я покину Иерусалим и направлюсь в Константинополь.

Из византийских записей Раймонда IV Тулузского

6600 год, месяца августа, второго дня

Жизнь в Константинополе не так уж и плоха. Особенно хороши женщины. Их лики, словно сошедшие со стен храмов, прекрасны и утонченны. Их волосы отливают черной ночью, будоража воображение мужчины. Их стройный стан под легкими одеждами вызывает желание. Но главная их прелесть в том, что они сговорчивы, ценят золото и украшения, которых у меня немало. Стало быть, я могу наслаждаться полнокровной жизнью с местными красавицами.

Мой новый знакомый, Евгений, византийский вельможа, человек богатый и словоохотливый, большой любитель приключений. Не далее, как вчера, мы отправились в некое злачное место на окраине Константинополя, где, по словам Евгения, танцовщицы чудо как хороши.

Что ж, доверившись своему новому спутнику, я в окружении небольшой свиты отправился на поиски приключений. Как только мы зашли в это сомнительное место, Евгений тут же не замедлил увлечься одной из красавиц, сидевшей на подушках и курившей кальян. Он удалился, а я, предоставленный сам себе и своим печальным мыслям о несправедливом прошлом, нехотя реагировал на царящее веселье, предпочел присесть в отдалении на раскиданные атласные подушки.

Неожиданно ко мне подсела гадалка, предлагая предсказать судьбу. Я рассмеялся, ибо никогда не верил предсказаниям, придерживаясь мнения, что судьба дается каждому свыше, и никто, кроме Бога, не в силах изменить ее.

В руках гадалки появились кости, напоминающие игральные. Она положила их в серебряный кубок, встряхнула им и выбросила кости на стол. Лицо ее выражало задумчивость, женщина странно посмотрела на меня, сказав, что я даже не предполагаю, какой магической силой буду владеть в ближайшее время.

Я рассмеялся в ответ: ведь единственная сила, в которую я верую, не смотря ни на что, даже на предпочтение катарского вероучения – это сила Всевышнего.

Из пафлагонских записей Раймонда IV Тулузского

6601 год, месяца июня, десятого дня

Войска крестоносцев заняли Аскарай. Теперь у меня появилось время хоть что-то наспех черкнуть в дневнике, ведь я не прикасался к нему почти три месяца.

Я наслаждаюсь богатством и роскошью трофеев. Наконец-то я сказочно богат. А, как известно, власть есть продолжение богатства. Сейчас у меня в избытке того и другого. Я не планирую долго задерживаться в Аскарае, хотя мы ловко оторвались от визиря Чикмея, все же он рано или поздно догадается, куда двинулись крестоносцы. Но мы готовы дать ему достойный отпор, несмотря на то, что рыцарей осталось почти в два раза меньше, чем в начале похода, многие умерли, не выдержав тягот здешнего климата, либо погибли в постоянных стычках с сарацинами.

Вчера мне преподнесли любопытную вещицу – статуэтку старинной восточной работы. Меня посетил некий незнакомец, желавший отблагодарить за сохраненные жизни жителей Аскарая.

Незнакомец поведал мне, что статуэтка – четырехрукий бог Бафомет, обладающий магической силой и исполняющий желания хозяина.

Я не принял всерьез этого божка, да еще и наделенного магической силой, но с познавательной точки зрения проявил интерес. Притом обладать древней реликвией Востока не возбраняется, даже Святой церковью, в которой я все более разочаровываюсь. Мне ближе чистота и аскетизм катарского вероучения, утверждающего, что Бог един, что молиться ему можно где угодно, что Иисус – сын человеческий. Единственное, что поразило меня в этой восточной вещице – кроваво-красные рубиновые глаза, их блеск завораживает.

* * *

Глава 2

Прочитав записи, Клермон понял, отчего его предок разуверился в Божьей силе, что может быть страшнее крушения мечты и надежд, разве, что смерть близких людей. Потомки Раймонда IV уже не были верными католиками, строго соблюдающими обедню, причастие и исповедь. Этому способствовали душевное состояние предка, его слепая вера пошатнулась, он искал ответы на свои вопросы в учении катаров[17], привезенного с Ближнего Востока.

Но многого юный Клермон так и не узнал, ибо последние годы жизни Раймонд IV Тулузского были овеяны тайной, которую нельзя доверять дневникам.

После возвращения из Пафлагонии Раймонд IV вернулся в Тулузу, столицу своего королевства Лангедок. Мечты графа почти сбылись: его резиденция получила славу самого богатого города не только Лангедока, но и соседствующих с ним Аквитании и Франции. Но, не смотря на это, граф пребывал в душевном смятении. Согласно новому катарскому учению, он не посещал церковь, но отнюдь не истязал себя аскетизмом.

Новое вероучение не дало графу то, чего он так жаждал: ответы на мучающие его вопросы. Почему крестоносцы терпели столько поражений? Или Всевышний не хотел освобождения христианских святынь от мусульман? Но почему? Неужели он в равной степени благоволит как к христианам, так и к мусульманам? А может сии святыни ничего не значат?.. Если Иисус согласно катарскому учению – сын человеческий, а отнюдь не божий, как учит библия, то значит, что Дева Мария – простая женщина и не было никакого непорочного зачатия. Значит, церковники просто все выдумали, дабы манипулировать сознанием верующих, держа их в постоянном страхе перед гневом Господним и перед адскими муками. И что тогда в действительности Ад и Рай? И существуют ли они вообще? Или это тоже вымысел церковников? А копье, которое нашел Петр-Варфоломей в Антиохии, является ли оно священным? Пронзил ли им римлянин тело Христа? Или это просто подделка или ловкое мошенничество священника? Почему оно не объединило крестоносцев, а привело лишь к расколу и так их не крепких рядов?

Увы, вера катаров не давала графу Раймонду исчерпывающих ответов.

Помимо душевных мук, Раймонд IV по возвращению из крестового похода страдал бессонницей. Едва он закрывал глаза, как к нему являлся четырехрукий Бафомет, его рубиновые глаза светились. Однажды граф не выдержал, встал с постели, накинул пелисон[18] и отправился в сокровищницу, где среди множества золота и украшений хранилась статуэтка божка.

– Что ты хочешь от меня? – обратился он к статуэтке, словно к живому человеку. – Почему ты преследуешь меня?

Разумеется, Бафомет, безмолвствовал. Граф вспомнил, как несколько лет назад некий незнакомец в Аскарае преподнес ему в подарок сию статуэтку, заметив, что та обладает магической силой и может выполнять желания хозяина.

Раймонд покрутил статуэтку в руках.

– И как же стать твоим хозяином, Бафомет? И что ты сможешь мне дать? – разговаривал он сам с собой. Его внимание привлек небольшой свиток, привязанный к верхней руке божка. – Возможно ответ здесь… Кажется, незнакомец упоминал что-то о заклинании… Но я не придал его словам ни малейшего значения.

Раймонд снял свиток, развязал шелковую нитку, коим он скреплялся, и прочитал:

«Властью мне данной престолом Бальдашие* и именем Примематона*, перед которыми трепещут все воинства: небесное, земное и адское, призываю: «Появись Бафомет для исполнения моей воли, иначе прокляну тебя и лишу всякой службы, лишу своих кровавых приношений. Исполни мое желание».

Заклятие поразило Раймонда, но он продолжил чтение:

«Далее надо сделать Бафомету приношение: надрезать свою плоть в любом месте, чтобы чаша наполнилась кровью до краев. Как только чаша будет наполнена, вы еще раз призываете его. После этого между вами возникнет незримая магическая связь: вы напоили его своей кровью, он стал вашим слугой, и с этого момента всегда будет рядом в незримом состоянии, готовый выполнять любые приказания в обмен на кровеприношение. Но связь с духом Бафомета не безопасна, его магическая сила огромна, вплоть до подчинения вашей души. Чем чаще вы будете просить помощи у Бафомета, тем вероятнее, что это может произойти».

Дочитав заклинание, граф замер, размышляя: что же ему делать? Уничтожить этот свиток или все же призвать Бафомета? А вдруг получится? А, если он действительно явится? Возможно после этого граф обретет сон… А, если нет?..

Раймонд IV, как человек, наделенный богатым воображением, представил, как перед ним появится огромное четырехрукое чудовище… А это уже скорее демон, а не безобидная статуэтка-божок. От такого предполагаемого зрелища по телу графа пробежали «мурашки», внутри все похолодело…

– Если ты отнял у меня сон, значит, жаждешь моей крови! – воскликнул граф. – Я совершу этот языческий обряд, или ты сведешь меня с ума! Но что мне попросить у Бафомета?

Граф задумался… «Богатства у меня достаточно. Моя вторая жена, Эльвира Кастильская, некогда считалась самой прекрасной женщиной Кастилии и Лангедока, да и с возрастом она не утратила своей красоты. Я познал любовь многих красавиц… Сыновья: Бертран, Альфонс выросли отважными, дерзкими, умными – моя кровь! А уж красоту унаследовали от своих матерей… Что же мне пожелать? Власти? Присоединить к Лангедоку земли Арагона*? Или захватить владения графа Клермонского, что граничат с моим королевством? Но граф Клермонский – вассал французской короны… И тогда мне придется сражаться с Францией… А, если этот Бафомет – лишь игра моего больного воображения? И он вовсе не наделен магической силой? А человек, который преподнес его – всего лишь проходимец?.. А может быть, начать с малого и пожелать, чтобы непокорный Гренобль добровольно присоединился к Лангедоку*? Вот и проверю магическую силу Бафомета…»

Граф огляделся, заметив восточный кинжал в открытом сундуке, из которого он только что извлек статуэтку Бафомета. Затем взял кинжал, откинул рукав пелисона и ловким движением рассек себе руку.

Прочитав еще раз заклинание и, подождав, когда чаша наполнится кровью, Раймонд призвал: – Бафомет, исполни мое желание: пусть граф Этьен де Гренобль явится ко мне со свитой и принесет вассальную клятву, признав во мне сюзерена.

Не успел Раймонд произнести свое желание, как рубиновые глаза статуэтки загорелись ярким огнем и потухли, кровь в чаше забурлила и исчезла. Раймонд взглянул на руку, надрез удивительно быстро затягивался. Вскоре на руке виднелась лишь красная черта.

Граф потерял счет времени, сколько он простоял, сжимая статуэтку в руках, он не знал, ибо все произошедшее произвело на него неизгладимое впечатление. Правда, Бафомет не предстал перед ним в полупрозрачном демоническом облике, но исчезновение крови в чаше, вселило в его душу страх, и он почти поверил в магическую силу бога соблазна.

Наконец Раймонд IV очнулся. Он еще раз изучающе воззрился на статуэтку и решил, что ей место в его спальне на камине, а отнюдь не в сокровищнице.

Остаток ночи граф провел спокойно, видения Бафомета его более не беспокоили, а на утро он пробудился в прекрасном расположении духа. Первым, что увидел граф, встав с постели – это статуэтка Бафомета, стоявшая на камине. Ее глаза отливали демоническим блеском, словно напоминание о той сделке, которую Бафомет и Раймонд IV заключили минувшей ночью.

… Через несколько дней в сопровождении многочисленной свиты в Тулузу прибыл граф Этьен де Гренобль. Он преподнес Раймонду IV Тулузскому щедрые дары и молил защитить его от посягательств графа Клермонского, коему некуда было потратить свой военный пыл, ибо нового крестового похода не намечалось, разве что на соседние графства.

Раймонд ликовал: все произошло, как он того и желал – Бафомет действительно обладал магической силой. После отъезда Этьена де Гренобль граф Тулузский серьезно задумался: а не вернуть ли ему под свою длань графство Руссильон? Ибо он считал земли Руссильона, бывшее графство Барселонское, своим законным наследством: отец Раймонда IV, граф Раймонд III Тулузский вступил в законный брак с Эрменгардой, виконтессой де Безье Барселонской. Земли, принесенные Эрменгардой в приданое своему супругу, были обширными и богатейшими. И впоследствии получили название Маркизата Готия*. Но пока граф Раймонд IV Тулузский воевал на Святой земле вместе со своим верным вассалом-племянником графом Барселонским, земли Барселоны захватил Арагон, переименовав их в графство Руссильон*.

Раймонд IV пришел в бешенство, узнав о вероломстве Арагона. Он тотчас же хотел отправиться в поход и вернуть свои законные земли, если бы не вмешательство его младшего сына Альфонса, который не участвовал в крестовом походе в силу своего юного возраста. Ему едва минуло четырнадцать лет, и он, увы, не мог противостоять силе арагонцев, ибо все доблестные воины Тулузы отправились на Святую землю.

Теперь же Альфонс достиг того возраста, когда мог высказать свое мнение отцу. Несмотря на свою юность, он мыслил, как истинный стратег: надо собраться силами, ибо на помощь Руссильону придут не только арагонцы, но и графство Прованс, жаждавшие освободиться от власти дома Тулузов. Раймонду IV оставалось лишь согласиться с вескими доводами сына.

С принятием Гренобля вассальной клятвы, ситуация стала менее напряженной и Раймонд IV все чаще стал подумывать о том, чтобы отправиться в поход против Барселоны. Тем более, что он был преисполнен уверенности: Бафомет поможет достичь желаемого. Остается всего-то малость – наполнить его жертвенную чашу своей кровью.

Перед тем как отправиться в поход против Руссильона, граф Тулузский решил перебраться в замок Монсегюр, сделав его своей резиденцией. Монсегюр занимал выгодное стратегическое положение, был не преступен, хотя и менее приспособлен для жизни. Но отсутствие привычного комфорта не смущало графа. Помимо неприступности замка его прельщала еще и близость к Пиренеям, ведь Монсегюр располагался на северных предгорьях, что было весьма удобно для организации предстоящего похода.

Покуда вассалы постепенно стекались к Монсегюру в сопровождении своих военных отрядов и обозов с провиантом, Раймонд IV Тулузский, облюбовав одну из близлежащих укромных пещер, превратил ее в храм поклонения Бафомету. Мало того, он привлек к кровавым обрядам своего младшего сына Альфонса.

Как только все вассалы прибыли в Монсегюр, граф Тулузский, не мешкая, выступил в поход. Раймонду сопутствовала удача: его войско штурмом взяло Перпеньян, который также некогда принадлежал Маркизату Готия. Затем один за другим пали города Фигерас, Олот, Вик, Манреса, Жерона.

Военному опыту графа Раймонда, полученному в крестовом походе, не могла противостоять ни одна крепость Руссильона. Когда же его войска вторглись в Таррасу, Сабадель и Бадалону, предместья Барселоны, граф Хуан Руссильонский отправил в ставку неприятеля своих переговорщиков, дабы обсудить условия сдачи своей столицы. Граф Раймонд ликовал, ибо победа была полной.

… По возвращении из похода, у графа Раймонда начались видения, ему казалось, что Бафомет повсюду преследует его и требует крови. Облик Бафомета возникал перед графом совершенно неожиданно, будь он за обеденным столом, за разговором с вельможами, на охоте, конной прогулке, словом, где угодно.

Однажды, ужиная в окружении сыновей и супруги, граф побледнел, затем схватил со стола серебряный кубок и запустил его в пустоту. Кубок упал, красное вино разлилось по полу, подобно крови.

– Прочь, демон! Прочь! – неистово возопил граф.

Обеспокоенная графиня и младший сын бросились к мужу:

– Что с вами, ваше сиятельство? Может быть, послать за лекарем? – предложила заботливая графиня.

– Бесполезно… Все бесполезно… Он повсюду… – лепетал граф, уставившись в пустоту.

– Боже Всевышний! Помоги нам! – взмолилась графиня. – Граф сошел с ума!

И лишь один Альфонс знал истинную причину безумия своего отца. Помутнение рассудка – это была слишком дорогая плата за сделку с Бафометом.

Увы, но лекарь не смог облегчить душевные муки своего господина. Граф постепенно терял рассудок. Однажды он покинул замок, воспользовавшись одним из потайных ходов, и устремился в пещеру, где поклонялся Бафомету.

Граф, вооружившись мечом, в приступе безумия бросился к статуэтке, и попытался разрубить ее на части. Но безуспешно.

– Будь ты проклят! Я не хочу, не хочу подчиняться тебе! Оставь меня в покое! – бесновался граф.

Статуэтка лежала на каменном полу, ее глаза ловили отблески многочисленных свечей и отсвечивали кроваво-красным огнем.

… В замке почти сразу же заметили исчезновение Раймонда. Графиня выказала крайнее беспокойство, подозревая, что ее безумный муж тайно покинул Монсегюр. Она тотчас приказала разыскать его, ибо тот пешком вряд ли успел далеко уйти.

Альфонс с отрядом стражников покинул замок и тотчас, отделившись от них, свернул на малоприметную тропу, ведущую в горы. Вскоре ему пришлось спешиться, ибо тропа круто вела вверх. Альфонс прекрасно ориентировался, не раз проделывая этот путь вместе с отцом. Наконец он достиг тайного убежища.

Войдя в пещеру, минуя несколько природных извилистых коридоров, взору Альфонса открылось свободное пространство, подобное залу – необыкновенное творение природы. С потолка свисали многочисленные сталактиты, придавая горному храму еще большей таинственности.

Альфонс хорошо ориентировался в полумраке, ибо свечи едва горели вокруг алтаря, на котором по обыкновению стояла статуэтка Бафомета. Приблизившись, он увидел своего отца, он лежал перед алтарем, раскинув руки, рядом с ним – Бафомет и меч.

Альфонс склонился над графом:

– Отец! Что с вами? Отец…

Но Раймонд IV Тулузский безмолвствовал, ибо он был мертв.

Альфонс сел рядом с отцом, слезы душили его.

– Ты слишком много желал отец… – произнес он, сдерживая рыдания. – Ты хотел власти…

Альфонс поднялся и приблизился к статуэтке. Она притягивала его и манила…

– Я уничтожу тебя! – воскликнул он и взял ее в руки. Но как только Альфонс прикоснулся к ней, то подумал: «Еще пригодится… спрячу в замке… на чердаке…»

… Раймонда IV Тулузского похоронили в семейной усыпальнице в Тулузе, где он обрел вечный покой рядом со своими предками. Законным наследником Лангедока стал Альфонс Тулузский, но правил он недолго.

Вскоре он покинул королевство, передав всю полноту власти регенту, направившись на Святую землю. Там он посетил Триполи, где правил старший брат Бертран, а затем отправился в Иерусалим, надеясь обрести душевный покой.

Но прошлое не хотело отпускать Альфонса. Он заказал у иерусалимского ювелира чашу, вылитую из серебра, в форме головы Бафомета с рубиновыми вставками вместо глаз. Из нее Альфонс вкушал красное вино, подобие крови, считая, что таким образом может задобрить Бафомета и избежать безумия.

В Иерусалиме он сошелся с неким французским рыцарем Гуго де Пейном*, а затем, спустя десять лет, вступил в орден рыцарей Храма Соломона, впоследствии более известного, как орден тамплиеров.

Спустя год скончался Бертран Трипольский. Альфонс простился с Гуго де Пейном, подарив ему на прощание чашу в виде головы Бафомета. Гуго де Пейн, склонный ко всякого рода мистификациям, обрадовался подарку, ибо давно хотел узнать о происхождении сей чаши. Но Альфонс предпочитал отмалчиваться. Но теперь, перед тем как покинуть Иерусалим, и отправиться в Триполи, Альфонс рассказал своему другу историю Бафомета. Де Пейн пришел в неподдельное волнение.

– А что стало с настоящим Бафометом? – с жаром вопрошал он.

– Вы имеете в виду, со статуэткой?.. – переспросил Альфонс и усмехнулся. Альфонса насторожил живой интерес де Пейна к Бафомету, он подумал: не стоит говорить о том, что статуэтка цела и хранится в Монсегюре.

– Я уничтожил ее, – солгал Альфонс.

Де Пейн сник.

– Напрасно, мой друг… Разве можно уничтожать магические предметы?..

Альфонс пожал плечами.

– Что сделано, то сделано… Ничего нельзя изменить.

… Альфонс отбыл в Триполи и через год женился на виконтессе Файдиве д’Юзес, которая в положенный природой срок родила ему сына, коего нарекли Раймондом. Покуда Альфонс правил на Святой земле своим крошечным графством, власть в Лангедоке захватил Гильом Аквитанский.

Как не взывала Файдива к самолюбию своего супруга, он не проявлял ни малейшего желания вернуть утраченные земли. Лишь спустя двадцать лет его сын Раймонд V, проявив твердость характера и недюжинные военные способности при поддержке крестоносцев и рыцарей-тамплиеров, с коими Альфонс Иорданский не утратил связи, сверг Гильома Аквитанского и вернул Лангедок под длань Тулузов.

Вскоре после этого он женился на Констанции Французской, сестре короля Франции Людовика XII.

Его отец Альфонс Иорданский так не вернулся на родину, найдя вечный приют на земле Трипольского графства.

…Гуго де Пейн, получив столь необычную чашу в подарок, стал вкушать из нее красное вино. В такие моменты он мысленно молил Бафомета сделать орден тамплиеров самым могущественным. Вскоре Гуго де Пейн стал магистром и возглавил еще не многочисленный орден. Почти двадцать лет он находился у кормила власти. За это время орден тамплиеров существенно набрал силу. Многие рыцари почитали за честь вступить в его ряды. Магистр даже придумал специальный ритуал, во время которого неофит[19] должен испить из чаши красного вина, а затем воззвать к Бафомету. В тот момент, заботясь лишь о напускной мистификации, дабы поразить воображение неофита, он и предположить не мог, что эта чаша может впоследствии погубить орден[20].

* * *

Клермон уже дочитывал дневник, как дверь его комнаты открылась, вошел граф Раймонд VI Тулузский*. Увидев брата, сидевшего в кресле и увлеченного чтением, он спросил:

– Клермон, скажите, где вы пропадали весь день, да еще и не явились к обеду? Я в вашем юном возрасте не позволял подобного из уважения к близким людям.

Клермон встал и поклонился, как и подобает воспитанному человеку.

– Я приношу вам свои извинения, граф Раймонд. Виной всему мое любопытство: разбирал на чердаке старые сундуки и нашел в них много интересного.

– Позвольте, шевалье, вы обследовали сундуки графа Раймонда IV? – поинтересовался граф.

– О, да! В одном из сундуков я нашел записи нашего легендарного пращура, – Клермон указал на открытый дневник, – в котором он описывает события крестовых походов. Весьма увлекательно и познавательно.

– Да, безусловно, полезно прочесть походный дневник, узнав об испытаниях, пережитыми нашим предком, – кивнул старший брат. – Я ничего не имею против ваших изысканий в сундуках нашего прадеда, но прошу, дорогой брат, не нарушайте установленный распорядок в замке.

– Обещаю, ваше сиятельство, что буду во время спускаться в зал, – произнес Клермон, глубоко раскаявшийся в своем поведении.

Раймонд VI, удовлетворенный выговором, учиненным своему младшему брату, удалился.

Клермон с увлечением дочитал дневник и, решив продолжить обследование сундуков, он вновь отправился на чердак.

Помимо, записей о самом военном походе крестоносцев, Клермон обнаружил заметки, посвященные пребыванию Раймонда IV в Константинополе. Для того чтобы заглушить обиду, нанесенную ему нормандцами, отдавших корону Иерусалима Готфриду Буйонскому, славный предок вел активную жизнь, ни в чем себе не отказывая.

Он посещал всевозможные злачные места в Константинополе, был не воздержан с женщинами и вине. Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы не Второй крестовый поход.

Но, к сожалению, и этот поход закончился крахом. Не помогли ни копье, найденное в Антиохии, ни рука Святого Амвросия, обладателем которой был епископ Миланский. Легендарный предок вернулся в Лангедок, где умер при весьма таинственных обстоятельствах спустя четыре года в возрасте шестидесяти четырех лет. О безумии, охватившем Раймонда IV незадолго до смерти, в семье Тулузов предпочитали не упоминать. Ибо сие прискорбное обстоятельство ложилось несмываемым пятном на весь правящий дом.

После смерти Раймонда IV все его сундуки с военными записками и увесистыми фолиантами были перенесены слугами по приказу Альфонса на самый верхний ярус замка, на чердак. Сундуки с книгами на латинском, греческом и итальянском языках, а их было три, никогда не разбирались.

Именно в одном из них Клермон и нашел дневник легендарного предка. Далее, разбирая фолианты, он увидел продолговатый сверток из ткани, перевязанный золотистыми нитками. Юношу охватило любопытство.

– О! Что это?! Интересно!

Он тут же не замедлил разорвать нитки и развернул хорошо сохранившуюся темно-зеленую ткань. Перед ним предстала статуэтка четырехрукого божка с рубиновыми глазами. Клермон, вспомнив соответствующее место в рукописи, сразу же догадался – это и есть Бафомет.

Из крестовых походов Раймонд IV привез дорогие украшения, ткани, золотую и серебряную посуду. Из тканей сшили наряды, которые давно изношены. Украшения и посуда бережно сохранялись в Монсегюре и передавались из поколения в поколение. Статуэтка же почти сто лет пролежала в сундуке с дневником и старинными фолиантами – никто ею не заинтересовался. Даже граф Раймонд VI ничего не знал о ней.

Клермон внимательно изучил свою находку: размером четырехрукий божок был примерно в три пяди, сделан из бронзы, местами металл позеленел и выщербился. В верхней правой руке божок держал чашу, примерно с ладонь младенца; в левой – табличку, испещренную таинственными значками. Голова божка выглядела несоразмерно большой по отношению к телу. Разрез его глаз напоминал восточный, вместо зрачков красовались крупные красные рубины. На нижней левой руке божка висел свиток, потемневший от времени. Клермон отвязал его, развернул и прочитал заклинание, то самое, что и Раймонд IV много лет назад.

В первый момент Клермон испугался и хотел бросить свиток, ибо прекрасно осознавал опасность магии. Неожиданно им овладело совершенное спокойствие: он свернул пергамент, привязал его обратно к руке статуэтки, тщательно завернул божка в ткань, затем убрал свою находку на самое дно сундука, завалив ее многочисленными фолиантами. В голове пронеслась мысль: «Время еще не пришло…»

Глава 3

Дворяне и духовенство Франции только и ждали повода для объявления крестового похода против еретиков Лангедока, которых называли катарами, а чаще – альбигойцами. И такой случай им представился. Римский Святой престол давно проявлял недовольство Лангедоком. Правящий Папа Иннокентий III агрессивно относился к катарскому вероучению. Оно же набирало силу, распространившись в Испании, Германии (учение так называемых вальденсов), Италии.

В это время король Франции Филипп Август II пребывал в затруднительном финансовом положении – казна была истощена. Франция была настолько мала, что не могла противостоять английской Аквитании*, все более распространяющей свое влияние на соседние земли. Непомерная тяга к роскоши, разного рода балам и праздникам, охотам, маскарадам и молодым любовницам сделала свое дело, финансы Франции таяли на глазах. Королевство Лангедок давно не давало покоя Филиппу. Богатство Раймонда VI Тулузского вызывало в короле жгучую зависть, а его независимое поведение, ни в грошь не ставящее авторитет Франции, а соответственно и его, помазанника Божьего, – ненависть.

Во время своего паломничества в монастырь Сито, которому король Франции всячески покровительствовал, он обсудил проблему зарвавшегося Лангедока с аббатом Арнольдом*, рьяным католиком и алчным до чужого добра. Во время из одной бесед, а их отличало всегда удивительное взаимопонимание, король заметил:

– Дорогой аббат, не кажется ли вам, что с Тулузами надо поступить жестко? Они совершенно не уважают Святую церковь, мне докладывают, что в церквях годами не служатся мессы. Рыба, как известно, гниет с головы, и вот эта самая голова способствует распространению ереси, которая пытается проникнуть и во Францию, – возмущался Филипп. – Насколько мне известно, в Лангедоке существует четыре катарских церкви: Альбижуа, Аженуа, Тулузская и Каркассонская. Как доложили мои верные люди, по инициативе Тулузской и Каркассонской общин состоялось их совместное собрание в Сан-Фелисе. Там они избрали себе епископов. Также, на катарском соборе в Сан-Фелисе присутствовал епископ Франции Роберт д’Эпернон, представлявший катаров Шампани, Бургундии и Фландрии, а именно общины из Реймса, Везелэ, Шарите-сюр-Луар, Лилля и Невера. Эта зараза глубоко проникла на землю Франции! Граф Раймонд V еще пытался обуздать еретиков, но его сын Раймонд VI при поддержке ярых еретиков Транкавелей и де Фуа и вовсе не намерен считаться с католической церковью.

– Сир, совершенно с вами согласен! – рьяно поддакнул аббат. – Раймонда VI надо призвать к уважению Святой церкви. А если это не поможет, то объявить крестовый поход против Лангедока.

– Да, святой отец, меня тоже посещают подобные мысли. Лангедок слишком хорош, богат и плодороден. Королевство должно стать протекторатом Франции и платить налоги, причем немалые. Если же возникнут волнения, их следует подавить. Вассалов, преданных Тулузам, уничтожить, а их земли разделить между нашими баронами, на которых можно будет опереться при необходимости. Следует связаться с Римом, дабы Папа Иннокентий III принял эдикт, обязывающий Тулузов выплачивать специальный церковный налог. Мы задушим Раймонда VI налогами и недовольство Римом в Лангедоке станут неизбежными. И вот тогда, наступит ваша очередь, дорогой аббат, из ваших уст должен прозвучать пламенный призыв к крестовому походу против еретиков Лангедока, оскверняющих своими вымыслами истинную католическую веру. Эти вероотступники осквернили все! Они считают Иисуса простым смертным и отвергают непорочное зачатие Девы Марии! Неслыханное святотатство!

– Именно святотатство, сир! – с жаром поддержал короля священнослужитель. – Они отвергают крещение младенцев, таинство исповеди и брака! Мало того, катары считают святое распятие орудием казни! – брызгал слюной Арнольд, задыхаясь от праведного гнева. – Отлучение от церкви их не пугает! Остается только один способ пресечь эту заразу: уничтожить еретиков в их же логове.

– Прекрасно сказано, аббат. Мы так и поступим, – согласился Филипп.

Аббат Арнольд подобострастно поклонился в знак того, что готов изречь своими устами в Риме все, что пожелает Филипп. Его богатое воображение тут же нарисовало горы золота, полученного в качестве налогов с Лангедока.

* * *

1208 год, январь

Папа Иннокентий III направил в Лангедок одного из своих легатов Пьера де Кастельно, который намеревался сделать внушение графу Раймонду VI и передать послание, подписанное понтификом. Достигнув Каркасона, легат отправил в Монсегюр гонца, дабы предупредить графа о своем визите.

Этим известием, по сути официальным, Раймонда поставили перед фактом: легат пребывает и его надлежит встретить подобающим образом. Граф тотчас отдал соответствующие распоряжения, касающиеся принятия высоких гостей. Из подвалов достали бочки с самым лучшим вином, охотники отстрелили нескольких косуль, рыбаки наловили в реках Гаронна и Арьеж огромное количество рыбы.

В назначенный день де Кастельно в сопровождении свиты, появился под стенами Монсегюра.

– Вот оно, гнездо еретиков. Управы на Тулузов нет! – изрек легат, завидев замок, возвышающийся на отрогах Пиренеев. – Никогда они не станут верными слугами Святого престола, их можно только либо устрашить, либо уничтожить. А земли здесь весьма плодородные… Хорошо бы подучить владения где-нибудь недалеко от Каркасона или Авиньона, в награду на преданную службу, – размечтался де Кастельно.

– Да, да, господин легат. Тулузы – еретики. Земли очень хороши, – дружно подхватила свита.

… Раймонд и его жена Беатрисса приняли легата с полагающимися почестями в замке Монсегюр. Одетые в красные одежды из бархата, расшитого золотом, они встретили де Кастельно в парадном зале. Он вошел со своей свитой с гордо поднятой головой, будто в собственный замок.

– Мое почтение, господин легат! – Раймонд VI старался быть предельно вежливым. – Вы проделали неблизкий путь, дабы навестить нас. Это большая честь для меня и моей семьи. Поверьте, мы ценим внимание, которое оказал нам понтифик, направляя вас в Лангедок.

Де Кастельно поклонился. Он прекрасно понимал, что за светскими любезностями Раймонда VI скрывается еретический дух катара.

– Да, ваше сиятельство, я преодолел столь нелегкий путь от Ватикана до Монсегюра, дабы передать вам послание, – легат указал графу на свиток, который держал его секретарь.

– Почту за честь, господин легат, принять послание из ваших рук, от человека облеченного высоким доверием самого Ватикана. – Заверил граф и добавил: – Прошу вас, господин легат, отдохнуть с дороги и оказать честь отобедать с нами.

Раймонд жестом пригласил легата следовать за ним и лично проводил в отведенные покои. В замке началась суматоха, обычно предшествующая приготовлению праздничного ужина.

За праздничным столом, накрытым в честь высокого гостя, легат преподнес послание Папы Иннокентия, и граф, приняв его с поклоном, развернул свиток с деланным уважением и восхищением.

Послание содержало следующее:

«Сын мой, граф Раймонд Тулузский, сюзерен королевства Лангедок!

Я позволяю себе столь снисходительное обращение к вам в личном послании, только лишь потому, что все истинные католики, как Франции, так и Лангедока, мои духовные дети. В последнее время меня беспокоят постоянные сообщения о том, что в Лангедоке активно распространяется учение катаров. Мало того, что эта неслыханная ересь, отрицающая все наши католические духовные ценности, расползлась по королевству Лангедок. Она еще и просочилась в соседнюю Испанию, Германию и Ломбардию. Катарская ересь призывает людей не посещать церковь, не платить ей положенные подати. Женщины занимаются самоистязанием, становятся, как говорится у еретиков, «совершенными», отказываясь тем самым от деторождения в миру, не принимая монашеского сана, что само по себе противоречит не только здравому смыслу, но и всем основам католической церкви. По Лангедоку беспрепятственно гуляет сирвент Вильгельма Фигвейреса, который имеет наглость проклинать Рим, как он выражается, «за разврат и ложь». Исходя из выше указанных фактов, я настоятельно советую:

– для укрепления католической веры обязывать каждого четырнадцатилетнего мальчика и каждую двенадцатилетнюю девочку давать клятву исповедовать только католическую веру, ненавидеть и преследовать еретиков;

– запретить мирянам читать Библию, так как они ее могут истолковывать неверно, идя на поводу у еретиков-катаров;

– право чтения Библии оставить только за священнослужителями;

– обязательное посещение церквей и храмов, присутствие при обрядах богослужения для всего населения королевства, принявшего первое причастие.

Настоятельно прошу Вас, сиятельный Граф Тулузский, не забывать, что вы лично в ответе перед Святым престолом за все происходящее в королевстве Лангедок, особенно в отношении католической веры.

5 января месяца, года 6708[27]»

Послание, хоть и названное личным, содержало скорее неукоснительные указания. Раймонд понял: теперь, чтобы он ни делал или говорил, все будет известно Иннокентию через его многочисленных шпионов, вычислить которых просто немыслимо, погрязнув в недоверии к собственной семье.

Раймонд натянуто улыбнулся:

– Господин легат, уверяю вас, что приму все меры, дабы укрепить католическую веру в королевстве и всячески буду пресекать катарское учение. Что касается сирвента Вильгельма Фигвейреса, я прикажу наказать всех, кто его читает и всех, кто его распространяет.

Здесь Раймонд слукавил, так как наказание он должен был начать с самого себя, ибо один из вариантов сирвента хранился в его письменном столе. Раймонд любил его перечитывать, особенно ему нравилось место:

«Моя надежда и утешение в одном, Рим, что ты скоро погибнешь; пусть повернется счастье к германскому императору, воюющему с тобой. Пусть он победит тебя, и тогда посмотрим, Рим, как сокрушиться твое могущество. Боже, владыка мира, соверши это скорее!

Рим, ты так хорошо забираешь в свои когти, что у тебя тяжело отнять то, что захватил ты. Если ты вскоре не лишишься своей силы, то это значит, что мир подчинен злому року и что он погиб окончательно…»

…Легат со свитой пробыли в замке несколько дней, упиваясь великолепным лангедокским вином. Беатрисса пребывала все это время в постоянном напряжении. Она, как женщина умная и красивая, чувствовала на себе раздевающие взгляды легата и была очень рада, когда гости собрались в обратный путь. Утром, когда легат и его свита, нагруженные провиантом и дорогими подарками отбыли по направлению к Каркасону, Беатрисса с облегчением вздохнула.

* * *

Убийство было для Оливье привычным делом. Если кто хотел избавиться от недруга – так это пара пустяков. Оливье был готов прийти на помощь за соответствующее вознаграждение. Вот уже много лет он не подводил своего хозяина, аббата Арнольда. Много подобного рода поручений давал ему святой отец за пошедшие годы.

«Кого только убивать ни приходилось, но платил святой отец справно, ничего не скажешь… И в этот раз отвалил серебряных су[28], не поскупился… Да еще дал понять, чтобы свидетелей не осталось. Понятное дело, не оставлю… Иначе, проведают монахи-доминиканцы* и сожгут нас, достопочтенный аббат, на одном костре! Они все доложат Папе Римскому, а уж тогда – держись, нигде не скроешься. Да и мыслимо ли, убить самого легата со свитой, посланца Святого престола! Не иначе, как аббат, связался с самим Сатаной! Да, и ладно, мне-то что – заплатил и все. А со своей душой пусть сам разбирается, кому он ее продал», – думал Оливье, сидя в кустах.

Он постоянно посматривал на переправу через Рону, а для верности посадил наблюдателя на дерево. У этого парня зоркий глаз, недаром охотник. Людей Оливье набрал что надо: трех отъявленных негодяев, жадных до денег – вот и погубит их любовь к ним.

За что уважал и боялся Оливье аббата, так это за прямоту. Вызвал его аббат к себе две недели назад и спросил:

– Оливье, ты мой верный слуга?

– Конечно, святой отец, отчего же вы сомневаетесь? – удивился Оливье.

– Я, пожалуй, нет. Главное, чтобы эти сомнения не появились у тебя, сын мой, – аббат по-отечески взглянул на своего преданного слугу.

– А с чего бы им появиться? Вы же знаете, святой отец, если надо чего, я всегда сделаю, – подтвердил свою готовность Оливье.

– Вот и хорошо. Тогда к делу. Примерно, через десять дней к графу Тулузскому прибудет легат от самого Папы. Он погостит в Монсегюре пару дней не более, затем отправится в обратный путь. Так вот, до Рима он не должен доехать. Где-нибудь, недалеко от Монсегюра, на земле Лангедока, с ним и его людьми должна случиться серьезная неприятность, – аббат многозначительно посмотрел на Оливье. – Желательно, чтобы про нее никто не знал, кроме нас с тобой. Вот возьми, – Арнольд протянул слуге увесистый мешочек с серебром.

– Все понятно, хозяин. Сделаю, как нужно! – Оливье поклонился. – Я ваш верный слуга, – еще раз подтвердил он.

…Оливье привлек проверенных людей – не один раз вместе дело проворачивали. И теперь на душе у него скребли кошки – жаль избавляться от таких молодцов: мать родную к праотцам отправят, не пожалеют, да и меткости им не занимать. Придется искать других людей.

Оливье лежал в кустах, подстелив шкуру волка: земля холодная, не ровен час, простудиться можно. Редкий голый кустарник плохо скрывал засаду, поэтому приходилось лежать на мерзлой земле. И как назло выпить нельзя – рука должна быть твердой, а глаз ясным. Он внимательно смотрел на Рону, в этом месте река была мелкой и неширокой, проехать можно даже зимой.

– Едут! – крикнул наблюдатель, спрыгнул с дерева и лег на землю рядом с Оливье.

На том берегу показался кортеж легата.

– Вот люди, – почти шепотом сказал Оливье, – ничего не боятся! Какая самоуверенность! Думают, раз легат, то смерть его обойдет стороной. А стреле-то, ей все равно – легат, граф или крестьянин, плоть у всех одинаковая.

Кортеж вошел в воду Роны, впереди ехали два охранника, дальше де Кастельно в бархатной шубе и еще три сопровождающих лица.

– Цельтесь в легата, рыцарей будем добивать потом! – отдал приказ Оливье.

Бандиты натянули тетиву луков, мгновенье – и посланник Папы взревел, как раненый медведь.

– Интересно, а кровь у него какого цвета? – поинтересовался подручный.

– Голубая… – съерничал Оливье.

В кортеже началась паника, легат рухнул в воду с лошади, остальные, побоявшись ехать вперед, развернули лошадей. Вот тут и началось! Из кустов с противоположного берега тоже полетели стрелы, и трое сопровождающих легата также оказались в воде. Остались одни рыцари, они метались по мелководью между трупами. Оливье пронзительно свистнул, подав условный знак, все четверо разбойников выскочили из укрытия, развернув рыболовные сети. Вскоре отважные итальянские рыцари барахтались в них как огромные блестящие рыбины. Оливье достал стилет, подаренный самим аббатом, за удачно выполненное прошлое задание, и добил несчастных. Он даже дал звучное название своему оружию – «последняя милость».

Переправа обагрилась кровью. Подручные Оливье снимали с вельмож украшения, цепи, срезали кошельки с добротных кожаных поясов.

– Жаль, одежда подпорчена: лисья шуба легата хороша, – пожалел один из них.

– Ничего, его золотой цепи тебе хватит с лихвой, – сказал Оливье, понимая, что вскоре этот трофей станет его собственностью, как впрочем, и все остальные. – Лошадей соберите, пока не разбежались, продадим хозяину харчевни.

Отъехав от места засады и дождавшись темноты, Оливье и его подручные двинулись в харчевню, расположенную примерно, в двух лье[29] к востоку от Роны. Обычно, все путешественники, следующие через переправу, останавливались в «Жирном кабане».

Хозяин харчевни Анжэр, давний подельник Оливье, охотно скупал лошадей и золотишко, когда выдавалась такая возможность. На этот раз он ждал Оливье с нетерпением, зная, что добыча будет отменной. Нетерпение он проявлял и по другой причине: поскорей хотелось закончить опасное дело. До сегодняшнего вечера, Анжэр не подозревал, кто будет жертвой Оливье, но когда вечером в харчевне появился торговец и сообщил, что на переправе убиты итальянские вельможи, он понял: добыча будет богатой.

Оливье постучал в дверь «Жирного кабана» условным стуком, и хозяин тут же впустил подельника.

– Дай что-нибудь поесть, умираю с голода и с ног валюсь от усталости. Мои стрелки тоже голодные и хотят обмыть удачную охоту. Лошадей посмотри на заднем дворе – о цене потом договоримся. Замерз, как собака, не май месяц на дворе!

– Да, все готово, – засуетился Анжэр, – еда и вино стоят на столе.

Оливье и Анжэр многозначительно переглянулись.

Бандиты накинулась на еду, обильно запивая крепким вином. Оливье тоже ел с аппетитом, но делал вид, что пьет. Голодные подельники, довольные удачным окончанием дела, не обратили на это ни малейшего внимания. Они активно обсуждали, что купить на вырученные деньги, и не заметили, как осоловели и начали засыпать прямо на столе, под конец дружно захрапев.

– Телега у тебя есть? – спросил Оливье.

– А, телега?.. Да, конечно… – растерялся Анжэр, понимая, что сейчас произойдет. – Прошу тебя только не здесь! Вдруг кто увидит…

– Это ночью-то! – Оливье явно издевался, поигрывая в руках «последней милостью». – Ладно, лошадей смотрел?

– Да…

– Чего – да? Денег за них давай! – рявкнул Оливье, упиваясь страхом Анжэра.

– Сейчас… – Анжэр ушел и принес мешочек с серебром.

– Сколько там? – указал Оливье стилетом на мешок.

– Как обычно, из расчета пять серебряных монет за лошадь. Я же тоже должен заработать.

– Ну, да! Тебе бы только на всем готовеньком! Знаю я, сколько ты заработаешь. Небось, по двенадцать монет серебром загонишь?

Анжэр замялся. Довольный Оливье осклабился.

– Ладно, поехали, поможешь.

– Нет-нет, я не смогу убивать! Я сделал все, как ты просил, но от убийства уволь.

– Да, ладно, я на это и не рассчитывал. Факел подержишь, ночь на дворе.

* * *

Весть о том, что легат Пьер де Кастельно и вся его свита перебита при переправе через реку Рона, разнеслась мгновенно. Рассказывали, что засада на другом берегу реки хладнокровно расстреляла кортеж из луков, убийцы ограбили вельмож и украли лошадей. Не помогли даже рыцари. Они были найдены запутанными в сети и заколотыми в горло.

На самом деле то, что это были люди аббата Арнольда, страстно проникнувшегося к словам Филиппа и видящего под своим крылом новые монастыри и земли, понимали только Тулузы. Раймонд VI догадывался, что Арнольд задумал хитрую провокацию: убить легата и свалить все на коварных еретиков Тулузов, – путь в Лангедок открыт, и крестовый поход обеспечен. После потери доверенного лица, Папа Иннокентий III непременно поддержит поход, да еще и поспособствует ему, лично благословив на борьбу с вероотступниками и убийцами.

В Монсегюре все пребывали в ужасе, особенно женщины. Теперь руки у французов были развязаны.

Вассалы Раймонда также понимали: никто из лангедоков никогда бы не решился на такой шаг, так как это – открытый конфликт с Римом, который приведет к войне. Раймонд был уверен, что война выгодна, в первую очередь, французской короне для пополнения казны, а во вторую очередь – Святому престолу, ненавидевшему все, идущее в разрез с католицизмом.

Призывы аббата Арнольда организовать крестовый поход против Тулузов поддержали все дворяне Франции. Его активно пропагандировал королевский двор Филиппа II Августа, особенно усердствовал граф Симон де Монфор*.

Начались военные приготовления. Аббат Арнольд приказал уничтожать еретиков, не принимать в расчет ни пол, ни возраст, ни занимаемое положение.

Весной 1208 года грянула война. Войска Папы Иннокентия высадились в Нарбоне, опустошив город, двинулись к Каркасону. Каркасон и прилегающие к нему территории принадлежали вассалу графа Раймонда VI – графу де Фуа[30]. Де Фуа гордился своим древним родом, иногда даже не в меру, отказывая всем претендентам на руку дочери Элеоноры. Его непомерная гордыня и доблесть позволила надолго задержать папские войска под Каркасоном.

Перед вступлением врага на его земли, де Фуа предусмотрительно решил переправить дочь в Монсегюр. Он призвал в кабинет Элеонору:

– Дорогая дочь, ты знаешь, как я люблю тебя. Папские войска высадились в Нарбоне, они как саранча опустошают все, грабят, насилуют и убивают всех подряд – и крестьян и дворян. Я написал письмо своему сюзерену Раймонду Тулузскому, где прошу позаботиться о тебе в случае моей гибели. Возьми с собой все необходимое и немедленно уезжай.

– Отец, неужели все так серьезно? – Элеонора разрыдалась и бросилась на шею отцу. – Я не хочу уезжать и оставлять вас здесь! Уедем вместе!..

– Нет, дорогая дочь, остаться – мой долг перед памятью твоей матери, моих предков, построивших наш замок, и перед сюзереном. Я должен задержать наемников, чтобы ты успела укрыться в Монсегюре. Он непреступен, там ты будешь в безопасности. Собирайся сейчас же!

Де Фуа поцеловал прильнувшую девушку в щеку, крепко обнял ее и отстранил.

– Не теряй время, Элеонора! Я не хочу, чтобы моя дочь стала добычей осатаневших убийц!

Элеонора, вытирая слезы, отправилась в свои покои и выехала из замка через два часа. К вечеру она в сопровождении небольшого отряда достигла Монсегюра.

Беатрисса встретила Беатрисса, как родную:

– Дорогая! Я всегда уважала вашего отца, верного вассала графа Раймонда. Наемники разоряют Нарбону и ее предместья. Помоги, господь, графу де Фуа! Вы будете чувствовать себя, как дома, обещаю вам. Я приказала приготовить для вас комнату и отнести в нее вещи. Если вам понадобится что-либо, прошу, не стесняйтесь!

– Благодарю вас, графиня, вы так добры… Отец просил передать письмо графу Раймонду, прошу вас, возьмите.

В этот момент Клермон спустился в зал посмотреть, кто же приехал в такой поздний час. Он увидел милую белокурую девушку, всю в слезах.

– Элеонора, познакомьтесь, – кивнула Беатрисса, – брат графа Раймонда Тулузского, шевалье Клермон де Монсегюр. Надеюсь, он станет вашим верным рыцарем на протяжении всего пребывания в замке.

Клермон поклонился. Элеонора растерянно посмотрела на него, понимая, что не в лучшем виде для знакомства с молодым шевалье, и улыбнулась.

– Я счастлив, видеть вас, Элеонора. Я наслышан о вашей красоте, и теперь абсолютно убежден, что люди не лгут. Вы еще красивее, чем говорят! – изрек Клермон светскую вежливость и поклонился. На самом деле, он подумал, что небольшая ростом Элеонора, похожа скорее на растрепанного несчастного воробья.

– Я тоже рада, встрече с вами, шевалье. Но лучше бы она произошла в более подходящее и спокойное время.

– Идемте, Элеонора, я провожу вас. Вам надо отдохнуть с дороги. Я прикажу подать вам ужин прямо в комнату, – вмешалась Беатрисса на правах хозяйки.

– Благодарю вас, ваше сиятельство, но я не голодна….

– Ничего, вы отдохнете, и аппетит появится. Молодой организм свое потребует.

Беатрисса обняла за плечи уставшую и растерянную девушку и увела. Клермон остался один в гостиной. «Если бы Элеонора была чуть повыше и более статной, я, пожалуй, поухаживал бы за ней. Но, увы, она не в моем вкусе», – с такими мыслями Клермон отправился в свои покои, где его ждал очередной захватывающий фолиант.

…Раймонд, сидя за письменным столом, развернул письмо графа де Фуа:

«Мой сиятельный сюзерен!

Приношу извинения, за то, что пишу наспех. Отправляю свою дочь Элеонору под Вашу защиту и покровительство. Прошу Вас, Ваше сиятельство, позаботьтесь о ней. Наемники приближаются к Каркасону. Город просто так не взять, поэтому я предполагаю мучительную осаду, после которой, как Вы понимаете, исход один. Я до последней капли крови буду защищать свой город. Укрепляйте Монсегюр, пока есть время, он и так непреступен, но будет вообще неуязвим. Постараюсь задержать неприятеля как можно дольше.

Преданный Вам граф де Фуа».

Прочитав письмо, Раймонд понял: крестовый поход против Лангедока начался. Он невольно почувствовал себя обязанным графу де Фуа за его преданное самопожертвование. Об Элеоноре де Фуа он, конечно, позаботится: выдаст замуж, обеспечит приданным – все как положено. Если сам останется жив…

* * *

Каркасон был разорен после двухмесячной изнурительной осады. Ворвавшись в город, враги убивали всех подряд, включая женщин и детей, не разбирая, католиков или катаров – Всевышний сам на небе разберется.

Незадолго до падения города, Раймонд Тулузский получил голубиной почтой письмо от графа де Фуа. В нем говорилось:

«Мой сюзерен!

Я посылаю вам это письмо, возможно последнее, чтобы сообщить Вашему сиятельству: Каркасон осажден папскими войсками. Защитники крепости сразу же отбили у наемников предместье Грайвеон, расположенное перед Тулузскими воротами. Здесь же мои люди обнаружили запасы древесины, которая пришлась весьма кстати для устройства дополнительных палисадов[31].

Но в тот же день враги перекопали дороги и, укрывшись за рвами, выставили многочисленных арбалетчиков, которые уничтожали всех, кто пытался покинуть город. Поэтому, не рискуя гонцом, я отправил Вам послание голубиной почтой.

Обосновавшись около Тулузских ворот, враги направили на наш барбикан[32] баллисту и начали обстрел городских стен. Мы же в свою очередь установили на барбикане турецкий камнемет, снаряды которого причинили вражеской баллисте немало вреда.

Испугавшись, паписты бросили метательную машину, вырыли рвы и соорудили палисады. После чего, ваше сиятельство, они начали рыть подкоп под барбиканом Нарбонских ворот. Начальник городской стражи услышал шум, исходящий из-под земли, и тотчас доложил мне. Я в свою очередь приказал рыть встречный подкоп и уничтожить вражеских минеров.

Точно такие же действия враги предприняли и со стороны Родезских ворот, и я приказал принять незамедлительные ответные меры.

Вскоре паписты попытались взять город штурмом, но наши искусные арбалетчики, горевшие желание защитить Каркасон, не позволили им это сделать, причинив весьма существенный урон.

Наконец неприятель собрался с силами и предпринял штурм главного барбикана, расположенного на реке Од. Мы спустились туда и забросали наемников камнями и стрелами из луков и арбалетов. Так, что они вынуждены были прекратить штурм.

В этот же день паписты подожгли все дома в предместьях Каркасона. С высоты городских стен жители наблюдали, как гибнет их добро…

Не знаю, сколь долго мы сможем удерживать город. Возможно, на помощь папистам придут французы, тогда дело плохо.

Я не ропщу на свою судьбу. Еще раз заверяю вас, что мы постараемся, как можно дольше сдерживать обезумевшего от жажды крови врага. Прошу вас об одном: поцелуйте от меня Элеонору и скажите, что я умру с ее именем на устах.

Ваш преданный вассал, граф де Фуа».

* * *

Пока папские войска опустошали восточную часть Лангедока, с севера подошли французские рыцари во главе с Симоном де Монфором и осадили крепость Монреаль. Граф Эмерик де Монреаль защищал свой замок из последних сил, на голову осаждающих летели стрелы, лилось кипящее масло, сыпался град камней. Но защитников замка было слишком мало, стрелы закончилась, все масло было вылито на головы неприятеля. Тогда французы пробили бефроем[33] ворота и ворвались в крепость. Сражались все, кто мог держать оружие, даже девочки.

После взятия крепости де Монфор приказал повесить Эмерика де Монреаля и всех оставшихся в живых рыцарей-катаров. Первым такой «чести» удостоился барон де Монреаль. Его, истерзанного, подвели к Монфору.

– Что скажешь, еретик? Твое предсмертное пожелание, – де Монфор решил поиграть в снисходительность.

– Чтобы Бог обрушил свой гнев на твою голову! – не колеблясь, ответил де Монреаль.

– Повесить! – коротко приказал де Монфор.

Следом подвели еще нескольких рыцарей, подданных барона.

Когда несчастных вздернули, столбы виселицы, неплотно вбитые, закачались и рухнули. Тогда Монфор приказал просто прирезать всех осужденных. Де Рондо, правая рука де Монфора, рыцарь с явными садистскими наклонностями, собственноручно проткнул кинжалом горло каждому осужденному. Барон де Монреаль, захлебываясь кровью, хотел что-то сказать, но лишь возвел глаза к небу и испустил дух.

Затем де Рондо, схватив Гироду, сестру Монреаля, сорвал с нее одежду и изнасиловал под дикие вопли французских рыцарей прямо рядом с трупом брата. Девушка, не выдержав издевательств и унижения, плюнула насильнику в лицо. Он взревел и с остервенением начал избивать несчастную. Кровь залила лицо Гироды, но она, собрав последние силы, прокричала:

– Будь, ты проклят, де Рондо вместе с Монфором! Бог покарает вас!

Де Монфор спокойно подошел к истерзанной девушке, истекающей кровью, схватил за волосы, протащил почти через весь внутренний двор замка и бросил в колодец. Ее последний крик эхом донесся из колодца.

Замок Монреаль был разграблен, мужчины, защищавшие его, обезглавлены, женщины осквернены и поруганы. Так проходил крестовый поход против Лангедока.

Аббат Рожэ, ярый соратник Арнольда, сопровождал войска де Монфора, наблюдая за зверствами и жестокостью, которую чинили французы, считая, что все делается во благо Господа, и всячески поощрял расправы над лангедоками. Если бы Господь знал, что творят Его именем люди, он бы ужаснулся. Вскоре в Лангедоке слово «француз» стало синонимом – убийцы, бандита и насильника.

Жуткое известие о семье де Монреаль принес крестьянин, чудом спасшийся и сумевший во всем этом кошмаре добраться до Монсегюра. Графа Раймонда трясло от ненависти к французам. Он понимал: если Монсегюр падет, то их ждет та же участь, что и Монреалей.

…Весной 1209 года папские войска подошли первыми к Тулузе и осадили ее. Рыцари Тулузы, преданные Раймонду VI, держались отважно и дерзко. Расположенная очень выгодно в военном отношении на слиянии двух рек Гаронны и Арьеж, на возвышенном месте, крепость не позволяла взять городские стены с наскока.

Вскоре был осажден и Монсегюр. Замок стоял на одной из отрогов Пиренеев, высотой в двести туазов[34]. На гору Монсегюр к замку вела лишь одна дорога, которая находилась под постоянным контролем. Замок окружал ров, к единственным воротам вел подъемный мост.

Каждый день в осаде начинался одинаково: Раймонд лично проверял посты, дозорных на башнях, контролировал расход провианта. У Монсегюра было огромное преимущество: к замку вели тайные тропы, известные только местному населению, осажденные в замке имели возможность незаметно уходить и приходить, добывая дичь на склонах Пиренеев.

С высоты дозорных башен замка каждый день Тулузы наблюдали, как враги разоряют их земли.

Глава 4

Раймонд VI Тулузский, как правитель королевства, вместе с баронами де Кастр, де Бокер, де Памье, а также виконтами де Альби, де Ним, де Ферран, де Сент-Этьен, укрывшимися в Монсегюре со своими немногочисленными отрядами, уцелевшими в жесточайших схватках с врагом, держал военный совет. Шевалье Клермоном де Монсегюр на правах младшего брата также присутствовал на совете. Вот уже несколько дней с высоты замка они наблюдали, как французы, следуя призывам фанатичного аббата Арнольда, разоряют окрестные земли.

– Господа, хочу напомнить вам, что Монсегюр неприступен – история Лангедока тому свидетельствует. Мы выдержим любую затяжную осаду. Даже если иссякнет продовольствие, то мои люди, зная все потайные тропы, смогут охотиться в горах, добывая, таким образом, хоть какое-то пропитание. Предлагаю дождаться момента, когда французы сами устанут от осады, и тогда предпринять вылазку.

Раймонд обвел взглядом союзников, присутствующих на совете.

– Предложение верное! – высказался барон де Кастр. – Мы не настолько сильны, чтобы вступать с французами в открытую схватку. Я потерял половину рыцарей, защищая свои земли. Умереть проще всего, но кто тогда защитит сюзерена?

Граф де Альби закивал в знак согласия. Но барон де Бокер возразил:

– Сиятельный наш сюзерен и вы, милостивые господа! Измотать противника длительной осадой, предложение, безусловно, заманчивое. Но что в это время станет с подданными нашего королевства? Осада может затянуться на месяцы. А в это время французы будут чувствовать себя безнаказанно и творить бесчинства. Думаю, вы все знаете о печальной судьбе графа Монреаля и его несчастной сестры Гироды.

– Прошу, барон, изложите ваши предложения, – Раймонд прекрасно понимал, что имел в виду де Бокер, произнеся столь пламенную речь.

– Ваше сиятельство, мои предложение очень простое: устраивать постоянные вылазки небольшими группами и не давать покоя французам, особенно ночью. Пусть они боятся спать на нашей земле!

Мнения вассалов сюзерена разделились. Графы де Альби, де Ферран и де Ним были за то, чтобы держать длительную осаду, как и предлагал сюзерен. Но бароны де Кастр, де Памье и граф де Сент-Этьен придерживались плана барона де Бокера. Ситуация складывалась весьма щекотливая – четыре голоса против четырех, принимая во внимание, что голос сюзерена решающий.

Клермон, до тех пор хранивший молчание, произнес:

– Ваше сиятельство, граф Раймонд! Я, как ваш верный слуга и, наконец, как брат и как лангедок, преданный своему королевству, прошу принять предложение барона де Бокер. Оно весьма разумно в сложившейся ситуации. Мы не можем просто запереться на вершине горы в Монсегюре, в то время как враг разоряет наши земли, оскверняет женщин и убивает ни в чем не повинных мужчин, только за то, что они – катары, а не католики! Позвольте совершить вылазку небольшим отрядом этой ночью и выяснить обстановку вокруг замка. Затем можно определиться, как и когда лучше нанести внезапный удар.

Раймонд внимательно выслушал брата. Он молчал, пауза затянулась. Сюзерен пребывал в раздумье, прекрасно понимая, что бездействие порой хуже опрометчивости.

– Да будет так, как вы говорите, шевалье, – произнес он, наконец. – Решено! Ночью следует произвести вылазку и разведать обстановку во вражеском лагере. Благодарю, господа, совет закончен. Шевалье, прошу вас задержаться.

Вассалы удалились. Раймонд встал со старинного кресла, на котором восседал еще его легендарный прадед. Он подошел к шевалье, положил ему руку на плечо и изрек:

– Дорогой брат, вы проявили сегодня на совете зрелость мужа и талант убеждения. Я хочу открыть вам тайну подземных ходов замка, позволяющих беспрепятственно покидать Монсегюр в случае осады или захвата замка неприятелем. Вы, Клермон – шевалье де Монсегюр, а значит, единое целое с замком и должны владеть всеми его тайнами. Мой сын, Раймонд VII, пока слишком мал, чтобы оказать помощь советом или поступком. Поэтому, если со мной случится непоправимое, вы – в ответе и за семью, и наше древнее родовое гнездо – Монсегюр.

– Но позвольте, ваше сиятельство, ведь Монсегюр неприступен!

– Да, безусловно. Я не сомневаюсь в этом, но в жизни может случиться все. Поэтому будьте готовы к самому худшему.

– К худшему? Что вы имеете в виду?

– К сожалению, дорогой брат, предательство погубило многие замки и города.

– Помилуйте, ваше сиятельство, вы питаете недоверие к своим вассалам или ко мне?!

– О, нет, дорогой Клермон, что вы! Только не к вам! Но порой у вассалов жажда жизни бывает сильнее чувства долга.

– Уверяю вас, ваше сиятельство, все сомнения напрасны. Вспомните отца барона де Бокер. Он был благородным человеком, таков и его сын нынешний барон Рамбаль де Бокер. А граф Сент-Этьен – сама доблесть! Я, конечно, плохо знаю баронов де Кастра и де Памье, графа де Ферран, но убежден, что они тоже достойные и благородные вассалы, преданные своему сюзерену.

– Дай Бог, если именно так, как вы говорите, мой дорогой Клермон. Поверьте, я руководствуюсь не сомнением, а осторожностью. В такие минуты надо доверять своим людям, ничем не выказывая подозрений и сомнений, чтобы не оскорбить их, но надо быть готовым ко всему. А поэтому, следуя доводам разума, я запрещаю вам рисковать и принимать участие в сегодняшней ночной вылазке.

– Но, ваше сиятельство!

– Никаких возражений, шевалье! Я вам приказываю как старший брат, как граф Тулузский и, наконец, как сюзерен королевства. Я уважаю, ваше желание проявить отвагу и разделяю ненависть к врагу, но вы в ответе за графиню и племянника. Так что оставим ваше благородное рвение до лучших времен.

– Помилуйте, ваше сиятельство, как можно проявить подобное рвение в лучшие, мирные времена?!

– Клермон, вы слышали меня? Вы остаетесь в замке. Я настаиваю! Иначе я прикажу взять вас под стражу по законам военного времени, как человека ослушавшегося моего приказа!

– Да, ваше сиятельство, я повинуюсь вашей воле… – Клермон вздохнул. – Вы позволите откланяться?

– Да, Клермон, можете идти. Когда стемнеет, спускайтесь во двор, я покажу вам потайные ходы.

* * *

Вечером, как только Монсегюр окутала тишина и сон, Клермон накинул плащ и спустился во внутренний двор. Раймонд не заставил себя ждать.

– Идемте, Клермон, – граф запахнул плащ плотнее, вечер был прохладным.

Клермон без лишних вопросов последовал за братом. Раймонд, держа зажженный факел в руке, подошел к каменному колодцу, расположенному во дворе, откуда прислуга брала воду для домашних нужд. Был еще один колодец, более старый, почти у стены замка, из него обычно черпали воду для лошадей и охраны.

Возле колодца стояла резная каменная скамья в итальянском стиле. Кухарки обычно ставили на нее небольшие чаны, которые затем наполняли водой и по двое переносили на кухню. Раймонд встал около скамьи. Клермон был несколько удивлен: неужели граф решил предаться созерцанию небесных светил, присев на скамью?

Но вдруг Раймонд наступил на небольшую, украшенную смальтой[35] плиту, расположенную под скамьей. Тут же одна из ног скамьи сдвинулась в сторону. В образовавшийся проем граф вставил увесистый ключ и его повернул его трижды. Плита, на которой располагалась сама скамья, заскрипела и сдвинулась со своего привычного места. Перед Клермоном разверзлась кромешная пустота, идущая во чрево земли. Раймонд осветил черный проем факелом.

– Этот подземный ход сделал еще твой прадед Раймонд IV. Для этого он пригласил известных мастеров из Италии. Им последний раз пользовался мой отец, Раймонд V, почти тридцать лет назад, когда мятежные вассалы барон де Монферей и граф де Кастелль, имели дерзость окружить замок. Здесь они и их люди бесславно закончили жизнь предателей и обрели свои безвестные могилы… Я пойду первым, вы же, Клермон, следуйте за мной.

Раймонд осветил узкие ступени, теряющиеся в темноте подземного хода. Клермон осторожно ступил правой ногой на каменную ступень лестницы, выбитую в здешней горной породе, будто пытаясь удостовериться, насколько она прочна. Раймонд уверенно шел вперед, лестница закончилась, мужчины вошли в сам тоннель. Клермон огляделся, насколько позволяло скудное освещение факела, отблески которого выхватили стены, выложенные грубым камнем, добытым когда-то в Пиренеях. Сквозь камни сочились подземные воды, стены были влажными, местами покрыты плесенью. Воздух подземного тоннеля, пропитанный прелостью и гнилью, был спертым и неприятным. У Клермона закружилась голова. Он представил себе, что находится в подземном царстве Плутона, отчего возникло тягостное ощущение безысходности.

Но вот Раймонд остановился, осветив факелом небольшую деревянную дверь, с правой стороны которой располагался рычаг.

– Необходимо потянуть рычаг вниз, и дверь откроется. Но этого сейчас мы не сделаем, поскольку не ведаем, кто затаился под стенами замка. Насколько мне известно, выход из подземелья расположен в небольшой природной пещере, в лесу, за рвом с водой, в восточной части горы. Так что, людей можно вывести незаметно для неприятеля, а если потребуется, то они смогут укрыться в пещере на какое-то время. Она хоть и небольшая, но в состоянии вместить человек двадцать. Есть еще один ход, который я покажу вам, как только выберемся отсюда…

Клермон с наслаждением вдохнул апрельский прохладный ночной воздух, подумав, что только крайние обстоятельства заставят его вновь спуститься в это подземное царство Плутона.

Раймонд направился в замок, он вернул факел на его прежнее место за ненадобностью, поскольку все внутренние переходы и коридоры были и так прекрасно освещены. Братья поднялись в зал. Раймонд подошел к камину, его боковины украшали две небольшие каменные виверны[36]. Раймонд встал лицом к камину и запустил руку в пасть правого дракона. Декоративная плита, украшенная замысловатой шпалерой из жизни лесной богини Дианы[37], отодвинулась, обнажив мрак потайного хода.

– Ход ведет на западную сторону горы. Дверь, ведущая наружу из замка, подобна той, которую вы уже видели в колодце. Теперь, пожалуй, все…

– Ваше сиятельство, могу я задать один вопрос?

– Слушаю вас, Клермон.

– Простите за дерзкое любопытство, но кого вы отправляете в ночную вылазку?

Раймонд, не усмотрев ни малейшего подвоха в вопросе, ответил:

– Армана де Лакура, Клода Жэри и Жосса д’Остона – рыцарей из личной охраны. Я доверяю им и уверен, что получу достоверные сведения.

Клермон отлично знал де Лакура и не сомневался в его преданности дому Тулузов. Однако, несмотря на свою преданность, у того был серьезный недостаток. Де Лакур постоянно попадал в различные истории, особенно, если дело касалось молоденьких девушек. Он страсть как любил дочерей зажиточных вилланов, пару раз его любовные приключения закончились столь не удачно, что пришлось ему откупаться от назойливых отцов пассий, один из которых пригрозил дойти до самого графа.

Раймонд же был щепетилен в подобных вопросах, считая, что дочери вилланов также имеют право беспокоиться о своей чести. Последним увлечением де Лакура была уже не молоденькая девушка, а зрелая вдова по имени Моник. Де Лакур сошелся с ней почти два года назад, решив более не испытывать судьбу, так как служба своему сеньору для него была превыше семейного счастья и домашнего очага.

* * *

Как только Раймонд удалился в свои покои почивать, Клермон надел облегченный панцирь котэ-макле, повесил короткий меч на перевязь, дабы было удобно передвигаться по горным тропам, накинул плащ и взял арбалет. Затем он проследовал в зал и запустил руку в пасть виверне. В зеве мифологического создания он нащупал небольшой рычаг. Клермон, не раздумывая, нажал на него, шпалера сместилась со своего привычного места, обнажив темный проход.

Клермон снял факел, висящий на стене около камина, и ступил во тьму подземного хода. Свет факела выхватил из темноты узкую винтовую лестницу. Он быстро спустился по ней, очутившись в подземном коридоре. Клермон уверенно двинулся вперед, отгоняя прочь прежние мысли о царстве Плутона. Для него было важно покинуть замок незамеченным, занять удобную позицию недалеко от ворот и дожидаться отряд де Лакура, ведь он не знал, какой именно горной тропой проследует отряд.

Клермон достиг двери, ведущей наружу из подземного хода. Он нажал на рычаг, как и объяснял ему Раймонд. Тяжелая дверь со скрипом отворилась. Клермон ощутил дуновение свежего ночного ветерка. Выйдя из подземелья, шевалье огляделся и увидел вокруг себя плотно разросшийся кустарник, который прекрасно скрывал его от посторонних глаз.

Осмотревшись, он заметил, что дверь, выпустившая его из чрева Монсегюра, оставалась открытой. Поэтому Клермон вернулся и, осветив ее факелом, попытался найти некое устройство, позволяющее затворить ход.

Устройство, к счастью, обнаружилось. Это был небольшой рычаг, торчавший из стены и напоминавший по форме сухую ветвь. Клермон нажал на него, обе части двери сомкнулись в единое целое, ничем не напоминая о своем предназначении. Клермон сразу же загасил факел, чтобы не привлекать внимание многочисленных стражников на смотровых башнях.

Он притаился недалеко от того места, где обычно опускался через ров Большой подъемный мост. В Монсегюре был еще один, так называемый Малый мост. Последний не привлекал к себе внимания лязганьем механизмов, которыми был оснащен тяжелый мост и выдерживал человек сто одновременно.

В отличие от Большого моста, Малый оправдывал свое название: по нему одновременно мог пройти отряд не более чем из десяти пеших человек. Причем небольшие крепостные ворота находились высоко над землей, примерно в два человеческих роста, поэтому воины на откидной мост спускались по веревочной лестнице, которая тут же исчезала в чреве стены.

Клермон слышал о нем из рассказов Раймонда, а также сенешаля, помнящего еще сражения тридцатилетней давности. На этот раз Клермон мог воочию наблюдать, как телохранители брата покидают замок. Неожиданно Малый мост ожил, приведенный в движение почти бесшумным итальянским механизмом, и опустился через ров. Малые ворота распахнулись. При свете луны Клермон различил, как люди спускаются по веревочной лестнице, перебегают по мосту и скрываются в лесу. Несомненно, это проследовал отряд де Лакура.

* * *

Арман замер, прислушался, взвел арбалет, нацелив его на кусты, откуда доносился едва различимый шорох. Клод и Жосс переглянулись, они всегда восхищались осторожностью Армана. Кто это: французские лазутчики или лесной зверь?

«Лазутчик», он же – лесной зверь, неожиданно заговорил человеческим голосом:

– Арман! Это я, Клермон!

Арман чертыхнулся.

– Любезный шевалье, что за шутки по ночам? Я подстрелил бы вас, как куропатку! И как бы это происшествие мы объяснили графу Раймонду?

Клермон молчал, понимая, что де Лакур абсолютно прав. А если бы он действительно выстрелил?

– Шевалье, вы наблюдали за лагерем французов? – спросил Клод.

Клермон утвердительно кивнул, решив, что небольшая ложь во благо дела не помеха.

– Вы возвращаетесь в Монсегюр? – не унимался де Лакур.

– Нет, я иду с вами! – заявил Клермон решительным тоном.

– Хорошо, раз вам угодно, – согласился де Лакур, – но при одном условии: я – командир отряда, и вы выполняете все мои приказы. Вылазка в тыл французам – не увеселительная прогулка, а чрезвычайно опасное мероприятие.

– Да, капитан де Лакур, я согласен.

– Хорошо, тогда – за мной, вперед. Переговариваться жестами, в крайнем случае – шепотом. Арбалеты держать наготове.

Отряд из четырех человек долго петлял горными тропами, пока не достиг подножья горы Монсегюр. Лазутчики затаились в небольшой природной лощине, из нее открывался великолепный вид на лагерь французов. Были видны часовые, костры, вокруг которых сидели и спали люди, многочисленные военные шатры белели в ночи. Маркитантки бесстыдно оказывали интимные услуги французам прямо в повозках, на своем незамысловатом товаре. Обстановка в лагере французов была спокойной и расхоложенной, враги пребывали в абсолютной уверенности безнаказанности своих действий и беспомощности Монсегюра.

Клермон переглянулся с Арманом, они поняли друг друга без слов. Если французы так беспечны, то напасть на них – сам Бог велел. Внимание Клермона привлекли два дерева на окраине лагеря, их очертания были едва различимы при свете луны. И вот облако, закрывающее ночное светило, отогнал прочь ветер, и храбрые лазутчики увидели привязанных к деревьям растерзанных женщин, едва прикрытых лохмотьями.

Арман кивнул Клермону в сторону дерева, Клоду и Жоссу подал знак оставаться на месте. Клермон скинул плащ, чтобы он не стеснял его движения, и покинул лощину вслед за Арманом, осторожно пробираясь за кустами к привязанным женщинам.

Шевалье и капитан залегли недалеко от деревьев, прижавшись к земле. Арман прицелился из арбалета и снял часового своим коронным выстрелом прямо в горло. Клермон много слышал о меткости капитана, но в деле видел его впервые и был чрезвычайно поражен его меткостью и хладнокровием. Часовой, захрипев и захлебываясь кровью, упал, ничем не привлекая к себе внимания. Неожиданно из-за дерева появился француз, видимо, он удовлетворял свою похоть с одной из несчастных пленниц. Клермон, не раздумывая, прицелился и спустил крючок арбалета. Болт[38] с легким свистом пронзил воздух, впившись французу прямо в пах. От неожиданности тот согнулся и упал, не успев издать ни единого звука. Тут же подскочил Арман и отсек насильнику голову мечом.

Измученные, избитые, окровавленные женщины даже не поняли, что происходит. Когда шевалье и капитан приблизились к несчастным пленницам, те приняли их за очередных французов, пришедших насиловать и издеваться. Женщины не издали ни звука, чтобы не доставлять ненавистным врагам дополнительного удовольствия своим и так явным бессилием.

Шевалье и капитан испытали шок, увидев, как именно, были связаны девушки. Они полулежали-полусидели, их руки, скрученные грубыми веревками, задранные кверху были привязаны к дереву; ноги же растянуты в разные стороны, насколько позволяли их мышцы и привязаны все теми же ужасными веревками к колышкам, вбитым в землю. Да, о своем удобстве французы побеспокоились!

Лишь когда, Клермон и Арман перерезали веревки, пленницы (а все они были очень молоды, даже юны – младшая выглядела лет на двенадцать) поняли, что Бог услышал их молитвы и пришли ангелы-спасители, ниспосланные с небес в облике двух рыцарей-лангедоков.

Получив долгожданную свободу, девушки тут же бесшумно отползли в кусты, как ни тяжело им было передвигаться после перенесенных издевательств и побоев. За ними последовали Арман и Клермон. Достигнув лощины, Арман обратился к одной из девушек постарше:

– Как тебя зовут?

– Я – Нинет, ваша милость…

Она, схватив руку избавителя, поцеловала ее, обильно оросив слезами. Арман, несколько растерялся, не ожидая подобного проявления женской благодарности.

– Скажи мне, Нинет, все те дни, которые вы провели в лагере французов, он охранялся также беспечно?

– Да, господин… Они напивались, как свиньи, насиловали нас и издевались. Трех девушек замучили насмерть несколько дней назад. Кажется, их даже не похоронили. Французы говорят, что еретичек не принимает земля.

– Нинет, а что стало с твоим селением? – спросил Клермон.

– Я из Сен-Филиппе, это в пяти лье отсюда. Его неделю назад разорили французы. Они увели весь скот, перебили всех мужчин и мальчиков, изнасиловали всех женщин и девочек, нас забрали с собой и гнали, как скотину, привязав веревками к повозкам, нагруженным нашей же домашней живностью и добром!

Нинет тихо, почти беззвучно плакала, размазывая слезы по грязному личику.

– Клод, сопроводи девушек в Монсегюр. Там окажут им помощь и накормят. А мы еще задержимся здесь, – приказал Арман.

Клод, сопровождая несчастных, скрылся на горной тропе. Арман, зарядил арбалет болтом.

– Предлагаю взять пленного француза. И не просто француза, а как минимум капитана, чтобы он рассказал о численности войска, более точном расположении сил противника, слабых местах и так далее.

Клермон и Жосс кивнули в знак согласия.

– Простите де Лакур, но мне кажется, что отсутствие убитого часового вскоре станет явным, и тогда в лагере неприятеля начнется переполох. Может, стоит взять пленного в другом месте, скажем, пройти по тропе несколько восточнее, а уже там осуществить свой план?

– Слова ваши, Клермон, вполне разумны. Так мы и сделаем.

Трое лазутчиков скрылись в кустах, бесшумно передвигаясь в ночной тишине, и прислушиваясь к каждому шороху. Главное, не терять бдительность! Наконец они обогнули гору и спустились к ее подножью с восточной стороны. Картина, открывшаяся их взору, была приблизительно такой же, что и с южной стороны – костры, вокруг которых валялись перепившиеся французы, походные шатры, виднелся продовольственный обоз какого-то предводителя, в стороне стояли повозки маркитанток. Вокруг них шло бурное ночное веселье. Кто-то неумело мучил смычком струны виолы, ей так же фальшиво вторила ротта[39]. Наигрывали, по всей видимости, какую-то французскую песенку. Маркитантки дружно подпевали охрипшими пьяными голосами и, задрав многочисленные цветные юбки, пускались в пляс.

Трое храбрецов залегли за деревьями. Корявые корневища, извивавшиеся по земле, словно огромные змеи, служили надежным укрытием. Лангедоки замерли, ожидая подходящего момента, недалеко от веселившихся маркитанток. Наконец, их терпение было вознаграждено с лихвой. Один из любвеобильных французов, по виду экипировки явно офицер, чрезмерно нагрузившись вином, уединился по естественной нужде недалеко от того самого дерева, за которым, вжавшись в землю, притаились Арман, Клермон и Жосс. Пока француз отливал, пошатываясь, оперевшись свободной рукой на дерево, Арман и Жосс подкрались к нему сзади. Арман ударил француза слегка камнем по голове, тот покачнулся и осел, облокотившись на корень дерева. Жосс тут же накинул ему на голову плащ Клермона и скрутил веревкой, начиная с шеи вплоть до колен. Вскоре француз напоминал упакованный квинтал[40] шерсти, приготовленный для продажи.

Арман и Жосс, ловко подхватили его, взвалили на плечи и в сопровождении Клермона, обеспечивающего прикрытие, направились в замок настолько быстро, насколько позволяла их увесистая ноша.

* * *

Обратный путь в замок занял гораздо больше времени, нежели путешествие вниз налегке. Лангедоки благополучно добрались до замка, их уже ждали с нетерпением. Клод благополучно доставил девушек в замок, и прислуга оказывала им всяческую помощь и утешение. Раймонд, обнаруживший под утро отсутствие Клермона, был взбешен его непослушанием, но, выслушав рассказ Клода, несколько охладил свой пыл и сменил гнев на милость, решив ограничить свое недовольство по отношению к брату лишь словесным выговором.

Стражники в надвратной башне были предупреждены о возможном появлении Армана, Клода и Жосса. С высоты башни они внимательно вглядывались в подлесок, окружавший замок. Уже давно рассвело, когда, наконец, по направлению к малому подъемному мосту из подлеска появилась долгожданная троица. Двое несли некую увесистую ношу на плечах.

Малый мост опустился, из ворот появилась веревочная лестница и огромная корзина для принесенного груза. Арман и Жосс погрузили свою нелегкую ношу в корзину, ее ловко, подхватили стражники и втянули через распахнутые ворота, внутрь крепостной стены. Затем поднялись Клермон, Жосс, замыкал процессию капитан де Лакур.

Раймонд с нетерпением поджидал разведчиков. Ему уже доложили о девушках, прибывших с Клодом, и обо всех тех ужасах, которые, увы, пришлось им пережить.

Арман прямо с дороги, не приводя себя в порядок, проследовал к графу и доложил обо всем, что пришлось увидеть и услышать. Раймонд был удручен рассказом де Лакура, прекрасно понимая, что вскоре от процветающего края не останется ничего. Французы сожрут и уничтожат все что можно. А посему он еще раз убедился в правильности решения принятого на военном совете: не давать покоя французам постоянными вылазками, уничтожая врага.

* * *

Спустя два дня к вылазкам снарядили четыре отряда, по количеству сторон света: первый отряд – на южные отроги горы, второй – на северные, третий и четвертый соответственно – на восточные и западные отроги. Каждый отряд состоял из пяти человек, учитывая, что, имея небольшую численность, он будет незаметным и более мобильным. Южный отряд возглавил Арман де Лакур, северный – шевалье Клермон де Монсегюр, восточный – Амильен де Амбьяле, западный – Жосс д’Остон. Воины облачились в котэ-трелиз, облегченные сетчатые панцири, вооружившись кинжалами, арбалетами, фушартами* и треугольными тарчами*.

Отряд Жосса спустился в предрассветной дымке с горы к лагерю французов. Лагерь безмолвствовал, наемники спали около костров. Жосс подкрался к часовому сзади и ловко перерезал ему горло кинжалом. Часовой обмяк и упал на землю, корчась в агонии.

Отряд Жосса прокрался в расположение лагеря. Лангедоки, приготовив фушарты к бою, тут же отсекли ими головы спящих французов близ тлеющего костра. Французы отправились к праотцам, не успев издать ни звука. То же самое отряд лангедоков проделал и у следующего костра. Но вдруг появились два француза, видимо, совершавших дозорный обход лагеря. Жосс и его люди упали рядом с обезглавленными телами. Жосс видел, как теплая кровь сочилась из шеи убитого, орошая поруганную многострадальную землю Лангедока.

Дозорные благополучно миновали засаду, ничего не заметив – ведь едва начало светать. Лангедоки поднялись и направились к очередному костру, недалеко от которого стояла маркитантская повозка.

Неожиданно из нее вылезла полупьяная хозяйка, дабы справить естественную нужду после вечерней обильной попойки с наемниками. Она задрала свои многочисленные юбки и присела рядом с повозкой.

Жосс замер, лангедоки последовали его примеру. Он выхватил на всякий случай арбалет и сделал жест рукой всем присесть. Маркитантка же, ничего не заметив, забралась обратно в повозку.

Внутри произошла кратковременная возня, и на землю спустился, видимо, ее дружок с той же целью. Сделав свое дело, он достал из повозки бурдюк вина, откупорил его, но, увы, в его пересохшее горло не пролилось ни капли. Тогда наемник направился к одному из костров, надеясь разжиться живительной влагой у своих сотоварищей. Когда же он подошел к костру, то вмиг протрезвел, увидев окровавленные тела и отдельно лежащие головы, в этот момент Жосс выпустил болт из арбалета. Она нашла свое пристанище в груди наемника. Тот захрипел и рухнул прямо на тлеющие угли костра.

– Уходим! Самое время для этого, – приказал Жосс.

Они бегом направились к горному лесу. В этот самый момент за их спинами раздался рев:

– Еретики в лагере, бей их!

Вслед лангедокам засвистели стрелы. Двое из них упали, посседэ[41] настигли их и легко пронзили легкие панцири.

* * *

В это время отряд Армана рубил фушартами спящих французов с южной стороны горы Монсегюр. Откуда ни возьмись, появился небольшой отряд наемников, вернувшийся в лагерь только с рассветом. Они сразу же опознали в людях около костра лангедоков.

Французы издали боевой клич:

– Дени монжуа![42] – и бросились на Армана и его людей.

Лангедоки, увидев наступающих французов, посчитали ниже своего достоинства спасаться бегством и заняли круговую оборону, прикрывая спины друг другу.

– Умрем за Лангедок и Монсегюр! – воскликнули лангедоки и одновременно вонзили фушарты в приблизившихся французов.

Бой для лангедоков был последним, они не намеревались отдавать свои жизни задешево. Вскоре горстку храбрецов окружила разъяренная толпа врагов, буквально изрубив их на куски.

* * *

Осада Монсегюра продолжалась три месяца. Все это время горстки храбрецов совершали вылазки, не давая покоя врагам на земле Лангедока.

Элеонора де Фуа практически не покидала своей новообретенной комнаты. Она занималась чтением, вышиваем, если необходимо помогала кормилице с маленьким Раймондом VII. Беатрисса была старше Элеоноры, но обрела в ней верную подругу и родную душу. Она невольно задумывалась, что когда-нибудь война закончится, жизнь войдет в нормальное русло, и Клермон с Элеонорой смогут стать прекрасной парой. Хотя Беатриссе было бы разумней беспокоиться о своем младшем брате шевалье Амильене де Амбьяле.

Старший брат графини, Раймонд II Альби, унаследовал земли покойного виконта Рожера II де Транкавеля, а они были немалыми. Беатрисса также не была обижена, получив богатое приданное. Амильен же, как младший сын унаследовал лишь коня и доспехи и потому жаждал проявить себя.

Он бредил военными подвигами, мечтая об очередном крестовом походе на Святую землю, дабы вернуть графство Триполи, некогда принадлежащее Раймонду IV и его сыновьям, ибо там правил Боэмунд IV Антиохский, происходивший из знатного аквитано-нормандского рода. О женитьбе Амильен даже не помышлял, проводя большую часть времени за военными упражнениями, охоте или участии в рыцарских турнирах, проходивших во Франции, Аквитании и Бургундии. Поэтому в Монсегюре он бывал не часто. Но как только французы вторглись на землю Лангедока, Амильен присоединился к отряду своего старшего брата Раймонда де Альби.

…Шло время, запасы продовольствия в замке иссякали, наемники взяли в двойное кольцо гору, и пробираться лангедокам в замок для пополнения провизии стало практически невозможным. Арнольд, вконец озверев от трехмесячной осады и постоянных набегов лангедоков из Монсегюра, был готов на любые решительные действия.

Арнольд прекрасно понимал, что Тулузы каждый день с высоты птичьего полета наблюдают за своими землями и тем, что на них происходит. Тогда он предпринял устрашительные меры. Мало того, что вся окрестность была полностью разграблена, не осталось ни одной девственницы старше десяти лет, он задумал сломить волю Тулузов, приказав собрать всех женщин с окрестных селений, выкопать огромную яму, развести в ней огонь, и каждый день сжигать по десять еретичек. «Пусть горят. Они не женщины, а еретички, породят себе подобных, нечего их жалеть», – высказался аббат Арнольд.

На следующий день наемники вырыли яму таким образом, чтобы ее было прекрасно видно с самой высокой дозорной башни Монсегюра, и развели в ней огонь. Арнольд решил сыграть в благородство и, для начала, приказал привести десять старух. Наемники в качестве разминки и утреннего развлечения столкнули несчастных в огонь. В замке не слышали душераздирающих криков, но видели все.

Раймонд понимал, что Арнольд на этом не остановится, и был готов первым начать переговоры. Но аббат предложил перемирие сам. Он прислал в Монсегюр письмо со своими требованиями:

«– графу Раймонду VI, бывшему сюзерену королевства Лангедок, принести публичное покаяние с бичеванием розгами;

– присягнуть на верность французской короне и Святому престолу;

– выплатить контрибуцию в размере 50 тысяч экю золотом;

– навсегда отречься от катарской ереси и всячески пресекать ее распространение в Лангедоке…»

Далее шел список Лангедокских земель, подлежащих конфискации в пользу короля Франции Филиппа II Августа. Конфискации полежали практически все земли. Итог подписания этого грабительского договора заключался в том, что семье Тулузов гарантируют жизнь. Оставляют во владении: замок Монсегюр, Тулузу, Сан-Жилье и Мотоблан.

Раймонд VI направил к Арнольду парламентеров с письмом, в котором выразил согласие со всеми предъявленными требованиями:

«Я, граф Раймонд VI Тулузский, соглашаюсь со всеми предъявленными требованиями, в том числе и с публичным покаянием. Взамен я прошу жизнь и свободу для моей семьи и если таковое возможно, для себя».

Арнольд, прочитав письмо Раймонда VI, понял: цель крестового похода против катаров-альбигойцев достигнута, Тулузы сломлены.

В полдень он и его люди верхом на лошадях, ведомые проводником, проследовали к стенам Монсегюра. Сиятельный Раймонд и Беатрисса вышли из замка на подъемный мост, чтобы лично встретить кортеж аббата.

Наконец, произошло то, чего Раймонд VI боялся так же, как и смерти близких ему людей – передача ключа от ворот Монсегюра лично аббату Арнольду в знак покорности. С этого дня в Монсегюре хозяйничали люди аббата.

* * *

В июне 1209 года в Сан-Жилье, пригороде Тулузы, совершился торжественный обряд церковного покаяния графа Раймонда VI Тулузского. Король Лангедока, кровный родственник французской и арагонской короны, смирился перед силой Святого престола. На церемонию согнали всех крестьян и горожан, оставшихся в живых. Присутствовали также шестнадцать вассалов графа. Все они стали свидетелями публичного унижения своего сюзерена.

Раймонд находился в замке под домашним арестом. В это время наемники не теряли времени даром, они опустошили все, до чего смогли добраться. Особо ценное имущество Арнольд оставил для себя и папского престола, представителем которого был легат Милон.

Раймонда вывели рано утром из комнаты в сопровождении двух стражников, которые намеревались препроводить его к месту публичного покаяния.

Для проведения церемонии соорудили специальный помост, возвышающийся на центральной торговой площади Сан-Жилье. Впереди папской делегации восседал ликующий и довольный собой легат Милон – представитель Папы и исполнитель наказания. Рядом с ним устроился сияющий Арнольд. Вокруг стояли жители – невольные свидетели позора их сюзерена.

Раймонд VI, обнаженный до пояса, со свечей в руке, опустился на колени перед помостом, моля о пощаде.

– Я молю вас, легат Милон, как представителя Святого престола и вас аббат Арнольд как представителя французского духовенства о пощаде. Признаю свои грехи и каюсь в том, что способствовал попустительству ереси, охватившей королевство, поглотившей население, приведя его на путь дьявольский, отрицания католических святынь и церковных обрядов.

– Обещаете ли вы, граф Раймонд, стать благочестивым католиком, иметь чистые благородные помыслы, верно служить церкви и выплачивать все требуемые налоги? – спросил легат.

– Да, я обещаю, – четко ответил Раймонд.

– Обещаете ли вы признать короля Франции Филиппа II своим сюзереном со всеми вытекающими для вас обязательствами? – подключился аббат Арнольд.

– Да, я признаю короля Франции своим сюзереном, – подтвердил Раймонд.

Нет слов для описания чувств, которые в этот момент испытывала Беатрисса, ее братья Амильен де Амбьяле и Раймонд де Альби, Клермон и верноподданные вассалы. Их уничтожили, растоптали, надругались в самой жестокой форме. Беатрисса стояла прямо, слезы застилали ей глаза. Клермон и Амильен поддерживали ее.

Граф принес клятву на верность королю Франции Филиппу II Августу и Папе Иннокентию III по специально подготовленному документу. Он, стоя на коленях, зачитал:

– Я, граф Раймонд VI Тулузский, бывший сюзерен королевства Лангедок в присутствии представителя короля и Святого престола клянусь в верности королю Франции. В подтверждение моих слов добровольно передаю все земли в его владение и обязуюсь выплатить контрибуцию в размере двадцати пяти тысяч экю моему сюзерену Филиппу II и столько же Папе Иннокентию III на благо Святого престола.

Беатрисса всхлипнула и осела, Клермон и Амильен вовремя ее подхватили. Это был конец всему: власти, богатству, независимости. Их ждала безрадостная жизнь на гране нищеты.

Но и это завоеватели сочли недостаточным. Легат Милон приблизился к Раймонду.

– Я хочу преподать вам урок, чтобы вы, граф, запомнили навсегда, каково идти против веры. Если вы истинно раскаялись, не только на словах, но в своих помыслах, обряд послужит вам очищением и возрождением.

Милон своими руками накинул веревку на шею графа, протащил его через площадь подобно животному, не переставая стегать плетью. Легат стегал с остервенением, мало того, он специально выбрал плеть с металлическими крюками на концах. Они раздирали в кровь кожу и плоть. По лицу Раймонда текли слезы. Такова была цена за жизни семьи и вассалов, Монсегюр и Тулузу.

Наконец, насладившись вволю падением семьи некогда могущественных и богатейших Тулузов, Милон бросил плеть. Раймонд упал посередине площади, обессилив от боли и унижения. Милон и Арнольд бросили презрительный взгляд на поверженного Раймонда, а затем на его семью. Довольные свершившимся ритуалом, они удалились с площади по направлению к ратуше, где собирали награбленное добро и ценности для отправки во Францию и Рим.

Вассалы, верные Раймонду, пережившие унижение вместе с ним, как свое собственное, осторожно положили его на плащ, дабы переправить в Монсегюр. Раймонд истекал кровью и вскоре он потерял сознание. Беатрисса испугалась, бросилась к мужу, думая, что он умирает. Но при приближении к замку, Раймонд открыл глаза и произнес еле слышно:

– Пить…

Беатрисса кинулась к нему с флягой воды, аккуратно поднеся к растрескавшимся и искусанным от боли губам.

– Пейте, Раймонд, пейте осторожней, не напрягайтесь.

Раймонд даже не смог поднять головы, такая боль пронзала его спину. Плащ, на котором его переносили, весь пропитался кровью. Раймонда начало трясти от пережитого. Он снова потерял сознание.

…Его донесли до постели и под чутким руководством Беатриссы переложили на живот. Спина представляла собой сплошное кровавое месиво, рубашка была вся изодрана, кожа висела лоскутами.

– Срочно лекаря! – приказала Беатрисса.

– Я здесь, сиятельная графиня! – лекарь уже стоял около кровати. – Я следовал за вами сразу же, как только вы вошли в замок. Сделаю все, что от меня зависит, как возможное, так и невозможное! – заверил он.

Лекарь достал маленькие острые ножницы, обрезал куски ткани и занялся спиной Раймонда. Графиню затошнило, голова закружилась.

– Дорогая, Беатрисса, идемте. Вам надо отдохнуть, – Клермон пытался призвать свояченицу к здравому смыслу.

– Нет, я никуда не пойду. Мое место здесь, подле мужа, пока он не поправится, – отрезала она.

Две недели Раймонд пролежал в лихорадке. Спина была настолько изуродована, что, казалось, не заживет никогда. Все это время Беатрисса проводила около постели мужа. Она спала в большом кресле, подставляя под ноги маленький пуфик, ела здесь же в комнате, если это возможно назвать едой. Служанки как приносили поднос с едой, так и уносили почти не тронутый.

Клермон бесцельно ходил по замку, наблюдая, как упаковывают золотую и серебряную посуду, привезенную еще прадедом из Первого крестового похода; шелка и украшения Беатриссы, подаренные ей мужем и перешедшие ей по наследству от Констанции Французской. Все это добро пойдет на уплату контрибуции. Клермон понимал, что они разорены.

Он созерцал, как обитатели Монсегюра и специально присланные люди аббата Арнольда занимались каждый своим делом. Ни к кому не подойдешь, ничего не спросишь. Копошатся, чего-то завязывают, завертывают, чистят, моют, стирают, готовят к отправке в Рим. Даже лекарь выплывал из комнаты Раймонда с таким достоинством и чувством своей востребованности, что Клермону хотелось его прирезать.

Со всеми этими хлопотами совершенно забыли про Элеонору де Фуа. Она не присутствовала на отвратительной церемонии «покаяния». Большую часть времени девушка проводила в своей комнате за чтением книг и вышиванием, стараясь никому не мешать и быть незамеченной. Элеонора прекрасно понимала, в каком состоянии находятся Тулузы, ведь она недавно потеряла отца и весь Каркасон.

Клермон вспомнил о «растрепанном воробышке». Он зашел к ней в комнату, девушка, отложив книгу с каким-то рыцарским романом, вопросительно посмотрела на него. Да, этот взгляд достоин графини де Фуа, хоть теперь и без графства – прямой, открытый, строгий, прекрасный. И глаза голубые, как небо над Монсегюром. Клермон почувствовал некоторое волнение, все пережитое за последнее время сразу куда-то унеслось. Перед глазами стояла Элеонора: стройная, небольшого роста, похожая на девочку-подростка, чем на девушку восемнадцати лет, одетая в темно-синее шелковое платье, прекрасные золотистые волосы гладко зачесаны и стянуты на затылке лентой.

– Добрый день, Элеонора, как вы себя чувствуете? – поинтересовался Клермон, как и положено воспитанному человеку.

– Благодарю вас, Клермон, почти хорошо. Время хороший лекарь, чем быстрее оно идет, тем лучше лечит. Как ваш брат граф Раймонд?

– Несколько лучше, благодарю за заботу. Горячка до сих пор еще держится, но спина начала заживать. Дай бог, все обойдется, организм у Раймонда сильный. Беатрисса не выходит из его комнаты, так что я ее почти не вижу, а лишний раз заходить не стоит. Графиня и так напряжена, она устала от бессонных ночей и даже не следит за тем, что упаковывают слуги.

– Да, шевалье, увы, настали тяжелые времена для всех! И виной тому жадность короля Франции и Иннокентия III. Богатство Лангедока никогда не давало им покоя, – вздохнула Элеонора и смахнула набежавшую слезу.

– Элеонора, вы почти не покидаете комнаты.

– Просто, стараюсь не докучать никому своим присутствием.

– Вы, напрасно беспокоитесь. Все относятся к вам с уважением как к члену нашей семьи. Что вы читаете, если не секрет?

– Рыцарский роман – «Прекрасная Эскламонда». В жизни осталось так мало красоты и любви, пытаюсь восполнить их из книг.

– Может, мы пройдемся с вами вокруг замка, вы могли бы подробней рассказать мне о «Прекрасной Эскламонде». Поверьте, я тоже люблю читать.

Элеонора немного смутилась, ее нежные щечки зарделись. Она действительно засиделась в замке и была очень рада предложению Клермона.

– С удовольствием, шевалье, составлю вам компанию.

Клермон протянул девушке руку, и она робко вложила в его ладонь свою – маленькую, почти детскую.

В процессе общения, Элеонора сразила Клермона умом и образованностью. Она долго и складно рассказывала о гордячке Эскламонде, сгубившей своей красотой и холодностью не одного рыцаря. Но и с ней случилось чудо, холодная красавица влюбилась в заезжего трубадура. Девушка была готова бросить все ради любви, бежать из замка с любимым, правда, совершенно не думая, как и на что они будут жить. Но в рыцарском романе главное – не здравый смысл, а любовь и красивые описания действа.

После прогулки Клермон и Элеонора встречались каждый день, и шевалье с нетерпением ждал этих свиданий. Однажды, его поразила мысль: «Я желаю Элеонору и хочу жениться на ней…» Но что он мог ей предложить при настоящем положении дел? Шевалье Клермон де Монсегюр был просто нищим. Получалось как в рыцарском романе: люблю и все, а остальное неважно. С милой Рай и в шалаше. Клермон был преисполнен уверенности, что милую Элеонору не соблазнит жизнь в шалаше. И даже она согласится, то насколько хватит ее терпения? По разумению Клермона ненадолго.

Хотя Элеонора также лишилась всего, кроме своего древнего и знатного имени, Клермон, как мужчина, не мог не думать об их будущем, которое, увы, представлялось без крова и денег.

Его чувства боролись с разумом, и он неожиданно вспомнил о содержимом сундуков прадеда. Улучив момент, когда поздно вечером замок готовился ко сну, он незаметно вышел из комнаты и поднялся на чердак. Клермон давно не заглядывал сюда. Скопилось столько паутины и пыли, что сундуки казались еще более серыми и древними, чем прежде. Он безошибочно нашел и открыл нужный сундук, разгреб книги, и вот он – вожделенный сверток из темно-зеленой ткани!

Разум подсказывал ему не трогать сверток – опасное занятие, но чувства бунтовали – мутили разум, рвались наружу, требуя любви и ласки. Наконец, чувства взяли верх, побежденный разум умолк.

Лихорадочно Клермон освободил статуэтку от ткани, она предстала пред ним точно такой же, как и в дни его юности. Только рубиновые глаза горели как-то странно, и выражение лица статуэтки показалось ему зловещим. Клермон тряхнул головой и усмехнулся: как статуэтка может меняться? Она же из бронзы!

Клермон решил, что все это могло привидеться – уже стемнело, и старое помещение окутал сумрак. Не раздумывая, он снял пергамент, развернул его и достал из ножен кинжал, закатал рукав и рассек острым лезвием предплечье. Кровь начала заполнять чашу. Клермон, не теряя времени, прочитал заклятие.

Подождав, пока чаша наполнится до краев, шевалье призвал Бафомета и попросил, во-первых, избавить Тулузов от нищеты; во-вторых, чтобы Элеонора приняла его предложение руки и сердца, и они могли бы с ней безбедно жить.

Рубиновые глаза статуэтки полыхнули ярким огнем и потухли, кровь в чаше забурлила и исчезла. Клермон взглянул на руку, надрез удивительно быстро затягивался. Вскоре на руке виднелась лишь розовый шрам.

Глава 5

На следующее утро, после описанных событий, Клермон решительно вошел в комнату к Элеоноре. Его взволнованный вид озадачил девушку.

– Что-то случилось, Клермон?

– Случилось! – Клермон опустился перед Элеонорой на колено, взял ее руку. – Я люблю вас, Элеонора и прошу стать моей женой! Конечно, я беден, мне нечего предложить вам, кроме руки и сердца. Но поверьте, мое сердце принадлежит вам! Прошу вас, Элеонора, подумать, прежде чем вы дадите ответ.

Элеонора выслушала его с достоинством.

– Клермон, безусловно, вы мне приятны. Я не могу не замечать вашей красоты, образованности, ума. Но я здесь под покровительством его сиятельства, графа Раймонда, и только он может решать, когда и за кого я могу выйти замуж. Я полностью под его опекой, согласно последней просьбе моего отца.

Клермон понял, что ее речь вовсе не отказ, а ответ, достойный графини де Фуа. Не мешкая, он направился к старшему брату. Раймонд принял Клермона, сидя в кресле. Ему стало намного лучше, но он заметно постарел и поседел. Беатрисса не отходила от него на протяжении двух недель болезни, стоически пережила потерю имущества и, несмотря на это, выглядела просто несгибаемой.

– Доброе утро, ваше сиятельство. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, дорогой брат, лучше. То, что случилось со мной, не самое худшее в жизни. Главное, что с вами все в порядке. А спина заживает и почти не беспокоит. Кости целы, как говорится, мясо нарастет, – Раймонд засмеялся своей собственной шутке. Беатрисса и Клермон его поддержали. Если больной шутит, то, действительно, дело идет на поправку.

Наконец Клермон решился сообщить о цели своего визита:

– Ваше сиятельство, я хотел бы с вами поговорить об одном важном для меня деле.

– Слушаю вас, Клермон, – Раймонд сел в кресле поудобней, Беатрисса подложила ему небольшую подушку под спину.

– Сегодня утром я осмелился просить руки Элеоноры де Фуа.

Глаза Раймонда округлись, но потом, когда удивление прошло, он спросил:

– И что же прелестная Элеонора?

– Она, как истинная де Фуа, дала мне вежливо понять, что я ей не противен, но без вашего согласия она не может принять решения.

– Дорогой брат, Элеонора поступила именно так, как того требует приличие в сложившейся ситуации. Я фактически опекун Элеоноры и отвечаю за нее перед Богом и людьми. Ваше признание, Клермон, несколько удивило меня. Хотя, отнюдь! Молодость, есть молодость, жизнь должна продолжаться, несмотря на то, что мы разорены. Элеонора ведь тоже потеряла все. Думаю, что граф де Фуа одобрил бы ваш союз, будь он жив. Конечно, он безумно любил дочь и отказывал всем, считая, что не родился еще мужчина достойный его Элеоноры. Но вы, Клермон – мой брат, а значит, принадлежите к семейству Тулузов. Даже де Фуа, со своей гордыней, не смог бы отказать вам в руке дочери. Итак, я ободряю ваш союз. Тем более что и вы, и Элеонора происходите из катарских семей, вы просто созданы друг для друга. И быть посему!

Беатрисса улыбалась все время, пока говорил граф. Она еще по приезде Элеоноры вынашивала мысли, выдать ее замуж за Клермона, и была удовлетворена принятым решением.

– Надо сообщить всем домочадцам о предстоящей свадьбе. А теперь я хочу поговорить с графиней. Оставьте нас, Клермон.

Спустя некоторое время, граф прислал за Клермоном слугу. Войдя в комнату брата, он увидел Элеонору. Раймонд взял ее за руку, и тяжело ступая (боли в спине еще давали о себе знать), подвел к Клермону.

– Я рад предстоящему союзу двух катарских семей. Объявляю вас, шевалье Клермон де Монсегюр, и вас, графиня Элеонора де Фуа, помолвленными. Церемонию проведем незамедлительно, как только найдем катара-монаха, имеющего право совершать обряд.

Клермон держал Элеонору за руки, она, смутившись, опустила глаза. Он чувствовал себя самым счастливым человеком, готовым горы свернуть ради любимой! О том, что финансовое положение критическое, никто не вспоминал. Беатрисса любовалась молодой парой.

– Ах, ваше сиятельство, а помните ли вы нашу первую встречу? – на Беатриссу нахлынули сентиментальные воспоминания.

– Конечно, дорогая графиня. Я приехал к вашему отцу барону Рожеру де Транкавель по важным делам королевства. Он всегда помогал мне мудрым советом, а если надо, то и военной силой. Вам было пятнадцать, когда я обратил на вас внимание. Поверьте, вы были очаровательно скромны и стыдливы. И тогда я решил, как только в королевстве наступит мир и покой, я женюсь на вас. Что я и сделал через два года, благодарю, что вы приняли мое предложение. Надеюсь, что вы не сожалеете об этом.

Беатрисса совершенно расчувствовалась.

– Ах, граф, я люблю вас так же, как и в первый год нашего брака! Даже сильнее, все мои поступки тому подтверждение…

Теперь настал черед расчувствоваться Раймонду. Он с обожанием посмотрел на жену и поцеловал ей руку. Наблюдая за всей это семейной идиллией, Клермон и Элеонора, подумали, что постараются сохранить свои чувства подобно графу и графине.

На следующий день, за обеденным столом, Раймонд сообщил всем домочадцам:

– Я еще раз с удовольствием объявляю всем, что Клермон и Элеонора помолвлены, – новостью это стало только для Амильена и Раймонда-младшего, – кроме того, посоветовавшись с графиней, мы и приняли решение – нанести визит кузену Беатриссы, графу Филиппу де Плессье*. С нами поедут: Клермон, Элеонора в качестве его невесты, Раймонд-младший и Амильен.

Все искренне обрадовались, особенно Амильен, считавший своего кузена человеком весьма незаурядным, с огромными связями. Ибо деятельность графа де Плессье (Амильен подозревал, что кузен принадлежит к некоему ордену) охватывала Францию, Аквитанию, Папский протекторат и Палестину. Да и потом для Амильена до сих пор оставалось загадкой: каким образом Филипп де Плессье (кузен по линии матушки, урожденной де Плессье) заполучил во владение замок Бланшефор? Беатрисса никогда не задавалась этим вопросом, когда посещала новые владения кузена, но только не Амильен. Ибо он прекрасно знал, что замком и прилегающими к нему обширными землями ранее владел Жильбер Эраль, а Эрали и Плессье не состоят в родстве. А последний из рода Бланшефоров, граф Бертран де Бланшефор, умер почти пятьдесят лет назад, так и не оставив наследников.

Клермону же, напротив, было мало, что известно о графе де Плессье, из отрывочных воспоминаний детства всплывал лишь непреступный замок в глубине Пиренеев, о котором рассказывала Беатрисса. Элеонора тоже знала о замке Бланшефор понаслышке, ибо он находился южнее владений де Фуа в Каркасоне, по верхнему течению реки Од. И она понятия не имела о его владельцах – ни нынешних, ни прошлых.

Основательно подготовившись к путешествию, отряд графа Раймонда направился из Монсегюра в Бланшефор на рассвете. В начале августа ночи на юге Лангедока теплые, а воздух насыщен ароматами горных трав.

Путь проходил по нижним отрогам Пиренеев, отряд соблюдал массу предосторожностей, чтобы не напороться на французов. К вечеру путешественники достигли верхнего течения реки Од, вскоре показалось поместье Ренн-ле-Шато* и холм Ле-Безу с возвышающейся сторожевой башней.

– Гарнизон Ле-Безу охраняет путь из Лангедока в королевство Арагон, идущий через Пиренеи на Сантьяго-де-Капостеллу, где находится гробница святого апостола Иакова, небесного покровителя христиан Испании, – пояснила Беатрисса своим спутникам.

– Позвольте полюбопытствовать, графиня, мы уже во владениях вашего кузена графа де Плессье? – поинтересовалась Элеонора.

– Да, дорогая Элеонора, они начинаются от холма Ле-Безу и простираются далее вплоть до Пиренеев, – уверенно ответила Беатрисса. – Последний раз я была здесь лет пять назад. Но я хорошо помню замок. Граф не любил роскоши, но все у него в замке было рационально. Помню, как я поднималась на башню и любовалась открывающимися горными пейзажами. Захватывающее зрелище!

И вот на расстоянии примерно четверти лье путешественники увидели очертания замка Бланшефор. Неудивительно, что французы и паписты сюда не добрались. По мере приближения стало возможным лучше разглядеть замок. Издалека он походил на орлиное гнездо, прилепившееся к горам. Фронтальная часть замка была сложена из местного камня: высокие стены, три массивные сторожевые башни, надвратная башня, расщелина вместо рва в сгущающихся сумерках производили сильное впечатление. Уставшие путешественники, измученные длительным переходом, полные надежд на отдых и ужин вошли в старинные почти двухсотлетние ворота замка.

Навстречу вышел хозяин – граф Филипп де Плессье. Не молодой уже мужчина, лет сорока, совершенно седой, по-военному подтянутый, в красивом коричневом одеянии, отделанном золотой тесьмой, производил впечатление строго и умного хозяина, интересного, образованного и в то же время таинственного человека.

– Приветствую вас, сиятельный граф и графиня, а также всех ваших спутников в замке Бланшефор! Надеюсь, что путь прошел без осложнений.

– Благодарим вас, граф де Плессье, все прошло благополучно, – ответил Раймонд, раскланиваясь.

Беатрисса, питающие теплые нежные чувства к своему кузену, попросту расцеловала его, несмотря на нарушение светского этикета, но, похоже, она никого не смутила. Де Плессье расплылся в улыбке.

– Ах, моя дорогая кузина, вы стали настоящей графиней. Вы всегда были красавицей, но с годами ваши красота приобрела еще более яркий блеск.

– Все эти годы я вспоминала Бланшефор, как сказочный замок в горах. Завтра непременно поднимусь на башню и буду наблюдать за полетом птиц и горными козами! А сейчас хочу представить вам Элеонору де Фуа, невесту моего шурина шевалье Клермона де Монсегюр.

Элеонора учтиво поклонилась.

– Да, граф де Фуа был храбрым, смелым и верным вассалом нашего сюзерена. Упокой Господь его душу! – сказал де Плессье, перекрестившись. – А теперь прошу вас, располагайтесь! Чувствуйте себя, как дома! Я очень рад видеть вас вместе.

В большом просторном зале гостей ожидал ужин, затем – долгожданный отдых и сон. Элеонора и Беатрисса ушли сразу после ужина в приготовленную для них комнату, вслед за ними удалилась няня с младшим Раймондом.

Клермон ощутил прилив сил после обильной и вкусной еды так же, как и Амильен. Поэтому беседа после трапезы затянулась и приняла совершенно неожиданный оборот.

Инициативу в свои руки взял граф Филипп.

– Король Франции слаб, его казна истощена постоянными войнами. Под реальной властью французской короны находятся достаточно небольшие территории. Помимо Парижа, под его контролем находится Орлеан, следовательно, среднее течение реки Луары, далее – Шартр и Фонтенбло. Филиппу II Августу нужны новые территории и деньги. Поэтому Лангедок слишком лакомый кусок для него. Из тех налогов, которые будут выплачиваться Лангедоком, часть пойдет Святому престолу, а часть Филиппу, жадность и расточительство которого непомерны.

– Да, дорогой граф, и последние события тому мрачное свидетельство. Лангедок разграблен и разорен. Потребуются годы, чтобы все восстановить, – поддержал разговор Раймонд.

– Согласитесь, ваше сиятельство, что слишком большие французские территории под властью Англии: Аквитания, Нормандия, Бретань, Гасконь. Для ведения войн за эти земли нужны деньги и немалые! Филипп сначала задушит Лангедок налогами, а затем, когда ваше терпение закончится, поднимется восстание против французов. Королю Франции восстание только развяжет руки, его войска снова придут для разграбления того, что чудом уцелело во время первого похода.

Все замерли, слушая де Плессье.

– Но как быть, как бороться с французами? Мы, Тулузы, и наши вассалы сейчас слабы и бедны, погибло много крестьян и горожан, силы восстановятся не скоро, – сказал Раймонд, в его голосе чувствовалось отчаяние.

Де Плессье, словно, читая мысли собеседников, продолжал:

– Ваше сиятельство, мне, как и вам, нужен независимый и сильный Лангедок. Я дам вам золото и серебро на его восстановление, но будьте осторожны – папские шпионы повсюду. Мы связаны кровным родством, более того, наши предки и мы – катары. Поэтому, предлагаю вам присоединиться к ордену, магистром, которого я являюсь. Покровитель тамплиеров легендарный Гуго Шампанский* присоединился к ордену в 6624 году. Первым магистром ордена стал один из его вассалов, Гуго де Пейн. В число тамплиеров входил могущественный Фульк Нерра – герцог Анжуйский. На первом ордена был принят монашеский устав. Однако тамплиеры* стали воинами-монахами. До них ордена госпитальеров* и Святого Иоанна* были только монашескими.

Амильен внимал каждому слову своего кузена. Наконец-то его догадки подтвердились: Филипп де Плессье – магистр воинствующего ордена! Теперь он сможет проявить себя.

Тем временем хозяин замка продолжил свою речь:

– Наш орден активно расширялся. Мы быстро нашли поддержку в Испании, Португалии, Германии, Англии, Италии. Орден принимал участие во всех крестовых походах на Святую землю. Но, увы, в последнее время христиане теряют влияние и территории в Палестине. Поэтому сейчас, как никогда раньше, паломники активно посещают Антиохию. Орден перевозит их на своих кораблях, заходя во все крупные порты Средиземного моря. Перевозя паломников, орден не забывает об организации новых прецепторий[43] и о полнении казны. Для этих целей выгодно заниматься морскими перевозками и торговлей шерстью, шелком, ювелирными поделками и украшениями.

В настоящий момент замок Бланшефор является моей резиденцией и центральной прецепторией. Гарнизон в крепости Ле-Безу целиком состоит из людей, верных ордену. Я планирую организацию центральной резиденции ни Кипре, где вот уже десять лет правит Амори де Лузиньян*, ибо остров занимает выгодное стратегическое и торговое положение в Средиземном море. С него удобно вести контроль за всеми прецепториями. Строительство и организация резиденции на Кипре займет много сил и времени, возможно, годы.

Обстановка в Лангедоке сложная, я не могу рисковать архивом и казной ордена. Надеюсь, что французы доберутся до замка очень нескоро. Хоть я и родился на земле Франции, в Анжу, сердцем я – лангедок, а по вероисповеданию – катар.

А посему, подведу черту своей длинной речи. Клермона и Элеонору поженим в замке, в Ренн-ле-Шато есть монах-диакон. Я перед отбытием на Кипр отпишу бумагу, заверю ее своей подписью и печатью, в которой укажу о передаче управления замком и всеми прилегающими территориями, Ренн-ле-Шато и Ле-Безу, шевалье Клермону де Монсегюр, родному брату графа Раймонда VI Тулузского. Все доходы от земель, продаж шерсти шевалье де Монсегюр может использовать по своему усмотрению. Амильена я заберу с собой на Кипр. Он образован и сможет стать моим помощником и доверенным лицом. Взамен, я прошу от Клермона одного: охранять архивы и казну ордена, которая спрятана в одной из пещер близ замка. После того, как резиденция на Кипре будет отстроена, я пришлю за казной и архивом верных людей.

Амильен ликовал: он отправиться на Кипр, станет помощником кузена, магистра ордена тамплиеров! Шевалье де Амбьяле о таком повороте судьбы и мечтать не смел.

Клермон был поражен не менее своего родича. Вот он, Бафомет, рядом – невидимый, исполняющий желания! Из речи де Плессье он понял, что получает замок в управление, следовательно, ему есть, где жить с Элеонорой, а главное – на какие средства.

– Благодарю вас за доверие, граф де Плессье. Для меня это великая честь. Казну и архивы сберегу, можете не сомневаться, и дела вести буду на совесть, – пообещал Клермон.

Амильен также не замедлил заверить кузена в своей преданности.

Клермон разволновался настолько, что кубок вина, стоявший рядом, он выпил залпом, не поперхнувшись. Все складывалось замечательно, о Бафомете думать не хотелось.

Раймонд несколько оправился от шока. Он считал, что все потеряно и вдруг проблеск надежды возвратил ему уверенность в завтрашнем дне: финансовое положение спасено, Амильен пристроен, Клермон и Элеонора будут обвенчаны, их будущее обеспечено. О таком можно только мечтать! Разве мог Раймонд предположить о такой удаче, покидая замок Монсегюр и направляясь в Бланшефор?! Он рассчитывал разве что на скромную финансовую поддержку, а здесь такая щедрость! Наконец Раймонд собрался с мыслями и сказал:

– Я готов вступить в орден и оказывать ему всяческую поддержку, на какую буду способен.

– И я готов, – присоединился Клермон.

– И я, – заверил Амильен.

– Решено! Я внесу вас троих в списки членов ордена. Рад, что вы присоединились к нам! Завтра обсудим ритуал принесения клятвы.

– Дорогой граф, орден тамплиеров всегда может рассчитывать на мой замок Монсегюр, – заметил Раймонд.

Так Монсегюр стал оплотом ордена в Лангедоке.

После столь долгой беседы и массы впечатлений, Клермон и Амильен отправились в спальню, где им постелили на двоих. Клермон мгновенно заснул, едва голова коснулась подушки. Снилась Элеонора, в том самом темно-синем платье, голова украшена полевыми цветами, она шла через поле к залитому красным сиянием горизонту…

Утром, проснувшись, Клермон не придал значение сну, ощущая себя молодым, красивым, счастливым, предвкушающим свадьбу. Он представлял Элеонору в своих объятиях, фантазия разыгралась до такой степени, что пришлось охлаждать разгоряченные чувства холодной водой, которой была наполнена чаша для умывания.

– Вы уже пробудились? – вежливо поинтересовался граф де Плессье, вошедший в спальню Клермона и Амильена. К тому времени молодые люди уже успели умыться и привести себя в порядок. Граф окинул их придирчивым взором. – Итак, вы готовы вступить в ряды нашего ордена? – еще раз уточнил он.

– Да, монсеньор! – подтвердили оба шевалье.

– Что ж, прекрасно… Тогда вам надлежит позавтракать и отправиться со мной в Ренн-ле-Шато. Ритуал свершиться ровно в полночь в церкви Марии-Магдалины.

Гости многозначительно переглянулись.

Магистр понял причину их столь неоднозначной реакции.

– Господа, вас смущает, что ритуал пройдет в церкви?..

Те кивнули в знак согласия. Граф де Плессье таинственно улыбнулся.

– Уверяю вас, предстоящий ритуал ни в коей мере не имеет отношения к римско-католической церкви. Вас никто не заставит исповедоваться или причащаться. Церковь Марии-Магладины выбрана не случайно, ибо возведена она на месте древней часовни еще построенной арианами[44]. Они также, подобно катарам, отвергали божественное происхождение Иисуса Христа, считая, что он, как и все смертные, имел жену и детей. И культ его жены Марии-Магдалины тому подтверждение.

Клермон, подавив волнение, задал вопрос, который на данный момент волновал его гораздо больше, чем вступление в ряды ордена тамплиеров:

– А как же Элеонора?..

Граф поспешил заверить:

– Не волнуйтесь шевалье, я скажу женщинам, что мы мужской компанией отправимся осматривать мои владения, теперь, можно сказать, – уже ваши и будем поздно. Возможно, заночуем в Ренн-ле-Шато. Тем временем в замке приготовления к вашей свадьбе, Клермон, будут идти полным ходом.

В полдень мужчины покинули замок Бланшефор и верхом на лошадях направились в Ренн-ле-Шато.

Клермон с интересом созерцал окрестности, ибо вскоре этим землям предстояло стать его собственностью. Шевалье увидел несколько исправных селений, обширные пастбища со множеством домашней скотины, ухоженные виноградники. Все это вселяло в его сердце надежду: замок Бланшефор станет его родовым гнездом, и они с Элеонорой будут обеспечены.

Наконец всадники достигли Ренн-ле-Шато, небольшого селения, основанного еще арианами много веков назад вокруг часовни Марии-Магдалины. Здесь они обосновались, дабы избежать преследования римско-католической церкви, которая провозгласила арианство ересью. Арианских селений, подобных Ренн-ле-Шато, в те времена на землях южного Лангедока было множество. Теперь же потомки ариан стали называться катарами, но суть их веры почти не изменилась.

Магистр распорядился разместить Раймонда, Амильена и Клермона в отдельно стоявшем доме на окраине селения, где они должны будут предаваться размышлениям и соблюдать кратковременный пост до полуночи.

Взору неофитов открылась просторное помещение с простой обстановкой: посередине стоял стол, вокруг него – табуреты, около стен лежали несколько тюфяков, набитых свежей соломой. При входе стояла деревянная бадейка, наполненная водой. Окно было закрыто ставнями, через них проникал скудный солнечный свет.

Амильен тотчас снял облачение, утолил жажду из бадейки с водой, расположился на одном из тюфяков и прикрыл глаза. Мысли его унеслись далеко от Ренн-ле-Шато – на Святую землю, а затем на Кипр, где было суждено возникнуть центральной прецептории ордена.

Раймонд и Клермон последовали его примеру.

Едва Клермон лег и прикрыл глаза, как перед ним появился облик Элеоноры…

Раймонда же одолевали, отнюдь, не любовные помыслы. Бремя власти заставляло его размышлять о более насущный проблемах. А их было предостаточно: как удержать баронов в повиновении? Как избавиться от папских шпионов, наводнивших Лангедок? В частности доминиканцев, которые были уполномочены понтификом проводить, недавно утвержденное специальной буллой, инквизиционное расследование. Как лучше распорядиться финансовой поддержкой магистра де Плессье?..

…Солнце клонилось к закату. В доме, где расположились неофиты, стемнело. Раймонд поднялся с тюфяка, зажег свечу при помощи огнива, предусмотрительно оставленных магистром и сел за стол.

Амильен также очнулся и присоединился к свояку.

Они в полголоса обсуждали события последних дней, стараясь не разбудить Клермона. Тот же пребывал в стране грез. Юному жениху снилась Элеонора, с которой он предавался любовным наслаждениям. Но неожиданно появился Бафомет и сладострастная истома, в которой пребывали влюбленные, внезапно оборвалась…

Клермон открыл глаза, осмотревшись, он поднялся с тюфяка, его мучила жажда. Напившись, из бадейки, он начал мерить шагами комнату, размышляя: почему в столь ответственный момент ему приснился Бафомет? Может, он хотел напомнить о своем существовании? Как знать, а если, действительно, Клермон именно магии обязан неожиданно свалившемуся богатству?

Наконец Раймонд не выдержал:

– Что с вами, брат мой? Вы нервничаете?.. Напрасно… Все складывается прекрасно.

Клермон остановился и воззрился на старшего брата, размышляя признаться ли ему в том, что обнаружилось в сундуке прадеда? Или не стоит?

– Орден тамплиеров сосредоточил в своих руках огромную власть, – заметил Амильен. – Для рыцаря – честь вступить в его ряды. И мы нежданно-негаданно ее удостоились! Так стоит ли терзаться сомнениями?!

– Несомненно, вы правы… – согласился Клермон, ощущая все большее волнение с приближением полночи.

– Держитесь, брат мой. Не пристало шевалье де Монсегюру проявлять слабость, ведь вам предстоит в скорости управлять замком Бланшефор и его землями. А это потребует от вас силы воли и самообладания. Уж можете мне поверить… – наставительно произнес Раймонд.

Клермон усилием воли взял себя в руки сел на табурет подле брата.

… Неофиты провели в ожидании еще несколько часов, прежде чем дверь дома открылась, и на пороге появился Филипп де Плессье. В руках он держал какие-то одежды.

– Как вы себя чувствуете, друзья мои?.. – вкрадчиво поинтересовался он.

Раймонд согласно старшинству ответил за всех троих:

– Отлично, магистр! Мы готовы следовать за вами в церковь Марии-Магдалины и принять посвящение.

Де Плессье кивнул.

– Хорошо, в таком случае – вот наденьте поверх своих одежд. – Он протянул неофитам ритуальные одеяния. Те тотчас облачились в белые просторные плащи и с нетерпением воззрились на магистра. Он окинул неофитов придирчивым взором. – Согласно ритуалу, я должен завязать вам глаза, – сказал он и подошел к Раймонду с широкой лентой в руке.

Раймонд беспрекословно подчинился. Затем магистр завязал глаза Амильену и Клермону.

Неофиты услышали, как в дом вошли несколько человек. Тамплиеры подошли к неофитам, каждый из них взял новообращенного брата за руку и увлек за собой. Их путь, освещаемый лишь светом луны, лежал к церкви Марии-Магдалины.

… Неофиты вошли в церковь. Тамплиеры провели их на середину небольшого сводчатого помещения, практически без библейской атрибутики, так что новообращенные оказались в центре звезды Давида, выложенной мозаикой на полу. Ибо орден тамплиеров также назывался орденом Рыцарей Храма Соломона. А символом царя Солома и являлась звезда его отца Давида.

Глаза неофитов были по-прежнему завязаны. Вокруг них – полукругом тамплиеры во главе с магистром де Плессье, в белых плащах с символом ордена, красным равноконечным крестом.

Один из тамплиеров приблизился к неофитам и по знаку магистра развязал им повязки, дабы те могли лицезреть происходящее и чувствовать себя свободнее.

… Клермон огляделся, осознав, что стоит в центре некоего магического знака. Затем его взор упал на статую Марии-Магдалины, выполненную из черного итальянского алебастра, стоявшую на том месте, где обычно в католический церквях располагался алтарь.

Братья тамплиеры, окружавшие Клермона, его брата и свояка, показались ему в свете многочисленных пылающих свечей мистическими существами. Он попытался взять себя в руки и упокоиться, сосредоточившись на предстоящем ритуале.

Неофиты замерли в ожидании таинства. Наконец магистр де Плессье начал задавать им вопросы в соответствии с ритуалом, утвержденным еще Гуго де Пейном.

– Назовите ваши имена! – отчетливо прозвучал его голос.

– Я – граф Раймонд VI Тулузский.

– Я – шевалье Клермон де Монсегюр.

– Я – шевалье Амильен д' Амбьяле.

– Для чего вы пришли сюда? – продолжал вопрошать магистр.

– Дабы вступить в орден тамплиеров… – ответствовал Раймонд, а за ним и оба шевалье.

Магистр удовлетворенно кивнул.

– Что вы готовы сделать во имя ордена?

Раймонд на миг задумался и произнес:

– Отдать жизнь, если того потребуют обстоятельства.

Амильен и Клермон вторили графу, подобно эху, повторяя его слова.

К магистру приблизился тамплиер, державший в руках серебряный поднос, сокрытый прозрачным покрывалом, под которым угадывались очертания чаши.

– Согласно ритуалу вы должны пожертвовать своей кровью, дабы скрепить узы нашего братства.

Сказав это, де Плессье резким движением руки сдернул прозрачную ткань, до сего момента скрывавшую ритуальную чашу. И каково же было удивление Клермона, когда он увидел перед собой голову Бафомета! Его кроваво-красные рубины пылали в отблесках свечей, жаждая крови неофитов.

Клермон ощутил головокружение, слабость в ногах и был готов лишиться чувств. Он недоумевал: каким образом голова Бафомета оказалась у тамплиеров? Немного успокоившись, он, наконец разглядел, что перед ним всего лишь чаша, весьма схожая с головой божка, который остался лежать в сундуке на чердаке Монсегюра. Но для Клермона оставалось загадкой: откуда у тамплиеров появился такой странный ритуал? Что они знали о Бафомете?

Магистр де Плессье заметил неоднозначную реакцию неофитов на появление ритуальной чаши. Он взял чашу, наполнил ее из кувшина красным вином, и произнес:

– Чаша сия принадлежала первому магистру ордена Гуго де Пейну. Она изображает голову Бафомета, бога дающего власть и богатство. Почти на протяжении ста лет, начиная со дня образования нашего ордена, неофиты вкушают из нее вино с кровью. Это означает, что все члены ордена связаны… Таковы правила ритуала.

Магистр с чашей в руках и его помощник – с небольшим восточным кинжалом, приблизились к неофитам.

Раймонд первым закатал рукав одеяния, обнажив правую руку. Помощник магистра приблизился к нему и сделал небольшой надрез кинжалом. Кровь тонкой струйкой сбежала с руки графа и закапала на мозаичный пол. Де Плессье поднес чашу к ране, собирая в нее кровь, которая тотчас же растворялась в красном вине.

Затем магистр и тамплиер приблизились к Амильену. Тот без тени волнения также обнажил руку, готовый беспрекословно выполнить ритуал посвящения.

Клермон, наблюдавший за происходящим действом, пребывал в смятении. Он не мог понять: то ли появление чаши в виде головы Бафомета просто совпадение? То ли злой рок?.. И восточное божество будет преследовать его до скончания века…

Когда тамплиеры приблизились к шевалье, он растерянно воззрился на них. Де Плессье показалось, что юноша напуган.

– Это всего лишь ритуал, Клермон, – спокойно произнес он, пытаясь подбодрить будущего владельца замка Бланшефор.

Шевалье немного успокоился и машинально обнажил левую руку. Если бы тамплиеры пригляделись к ней более внимательно, то они бы без труда заметили небольшой розовый шрам – последствие заключенного договора между Бафометом и Клермоном.

После того как кровь последнего неофита растворилась в чаше, наполненной вином, магистр произнес:

– Теперь каждый из нас должен отпить из чаши. Кровь скрепит наши ряды…

Он первым пригубил ритуальный напиток и протянул неофитам. Раймонд и Амильен сделали по глотку и передали чашу Клермону. Тот принял ее дрожащими руками. Клермону казалось, что рубиновые глаза Бафомета смотрят на него как-то странно, словно желая сказать: теперь ты принадлежишь мне и с эти ничего нельзя поделать…

Пересилив себя, Клермон пригубил вина и протянул чашу магистру. Тот пустил ее по кругу тамплиеров, наблюдавших за ритуалом. Они также отпили вино из чаши.

Когда чаша снова вернулась к магистру, он произнес:

– Граф Раймонд VI Тулузский, шевалье Клермон де Монсегюр и шевалье Амильен д' Амбьяле вы посвящены и с этого момента являетесь полноправными членами нашего ордена.

Невольно из груди Клермона вырвался вздох облегчения: утром он вернется в Бланшефор, увидит Элеонору, к вечеру они уже станут супругами, а этот ритуал забудется, как страшный сон.

* * *

Между тем в парадном зале замка Бланшефор шли приготовления к бракосочетанию. Колонны и лестницу украсили местными полевыми цветами. На кухне повара готовили праздничный обед.

Клермон испытывал сильное волнение: покидая Лангедок, он почти не взял с собой вещей, в том числе и праздничной одежды, поэтому пришлось надеть, то, что есть. Элеонора также переживала за свой скромный, мало соответствующий событию наряд.

Над прической невесты хлопотала сама Беатрисса. Понимая, в каком Элеонора состоянии, графиня старалась ее подбодрить.

– Не волнуйтесь, дорогая, все пройдет тихо и скромно, в семейном кругу. При таком положении дел даже пригласить некого. У дворян денег не то, что на подарки, на пропитание не хватает. Да и погибли многие… Как вспомню вашего отца или де Монреаля, слезы наворачиваются… Ну, не будем говорить о печальном! У нас сегодня праздник. Я не спрашиваю вас Элеонора, любите ли вы моего шурина, это было бы бестактным, – Беатрисса лукаво посмотрела на невесту.

– Да, я люблю Клермона. Разве можно его не полюбить, он так красив и благороден!

– Вот и хорошо. Я боялась, что вы считаете себя обязанной нашей семье, и поэтому согласились на предложение Клермона, – продолжала Беатрисса, собирая шпильками локоны на макушке Элеоноры, вплетая в них желто-фиолетовые цветы лесного ириса.

– Конечно, я очень благодарна вам! Вы стали моей семьей. И чувство обязанности присутствует, но Клермон – это другое. Мне кажется, я всегда его любила, просто не знала об этом! – Элеонора звонко засмеялась. – Я сама запуталась. Так волнуюсь, что не понимаю, чего говорю!..

– Вот готово! Взгляните на себя, – Беатрисса приладила последний цветок к золотистым волосам невесты и поднесла зеркало. – Нравится? – полюбопытствовала она, слегла, распушив распущенные волосы сзади.

Элеонора оглядела внимательно свою прическу и осталась довольна.

– Да, очень, благодарю вас, графиня!

В дверь постучали. Открыла служанка. На пороге показался Амильен:

– Прекрасные дамы, все собрались и ждут вас. Вы готовы?

– Вполне, сударь, – Элеонора встала со стула.

Следом вошел Раймонд. Граф окинул Элеонору придирчивым взглядом:

– Вижу, все в порядке, – удовлетворенно заметил он и протянул невесте руку. Девушка счастливо улыбнулась и охотно вложила в нее свою. – Я всегда мечтал, что у меня будет такая прекрасная дочь, и я поведу ее к венцу. Мои мечты почти сбылись. Элеонора, я хочу, чтобы вы знали: вы для меня – дочь. А я – ваш отец, со всеми вытекающими обязательствами.

– Вы так добры ко мне, ваше сиятельство! – поблагодарила Элеонора и зарделась.

– Граф, если вы мечтаете о дочери, то еще все впереди, – вставил Амильен.

Раймонд строго взглянул на родственника, по сути, понимая, что тот прав, и можно успеть произвести на свет и не одну дочь…

На правах отца Раймонд подвел невесту к жениху и передал ему тонкую руку девушки. Пальчики Элеоноры затрепетали, когда Клермон страстно сжал ее ладонь. Присутствовавший монах-диакон залюбовался молодой парой. Он давно уже никого не сочетал браком.

В два часа пополудни в большом зале замка он благословил Клермона и Элеонору. Невеста была обворожительна: платье из нежно-бежевого муслина, собранные на макушке и распущенные, по катарскому обычаю, волосы струились по плечам, отливая золотом; голову венчал венок из лесных ирисов. Молодые дали клятву любви и верности друг другу. Свидетели обряда стали: магистр де Плессье, сиятельный Раймонд VI, Беатрисса и ее брат Амильен д' Амбьяле. Свидетели умилились, прослезились и поздравили молодоженов с важным событием в жизни. Затем все сели за праздничный стол. Клермон не сводил глаз со своей жены, она то и дело смущалась, опуская прекрасные голубые глаза, обрамленные роскошными густыми ресницами.

Обед прошел чинно, спокойно, как и подобает, в высшем обществе. Молодые не пили вина, как и требовал свадебный обряд катаров, только – фруктовую воду.

Филипп де Плессье мог быть спокоен: его замок оставался в надежных руках молодой четы.

– Думаю, что молодым стоит после свадьбы остаться в замке, – сказал магистр, ловко управляясь с мясом куропатки. – Нет нужды, проделывать опасный путь в Монсегюр, а затем снова возвращаться. Как вы считаете, ваше сиятельство?

– Действительно, почему бы Клермону, Элеоноре и Амильену сразу не остаться в Бланшефоре?! – согласился Раймонд. – Не вижу смысла в лишних переездах! Беатрисса пришлет из Монсегюра необходимые вещи со слугами и камеристкой Элеоноры.

Все охотно согласились с таким решением. Клермон был доволен собой и счастлив, о магической статуэтке Бафомета и о ритуале посвящения он не вспоминал. Его распаленное воображение уже рисовало сцены первой брачной ночи. Предвкушения полностью оправдались: они с Элеонорой были просто созданы друг для друга, и казалось, их жизнь и любовь вечны.

Через два дня граф и графиня Тулузские с эскортом отправились в обратный путь, в Монсегюр. Еще через три дня они прислали сундуки с вещами и камеристку.

Спустя неделю магистр де Плессье отвел Клермона в горы и показал тайник, в котором хранилась казна ордена. Затем по возвращению в замок, он передал Клермону бумагу, увенчанную громоздкой печатью, подтверждающую право шевалье управлять замком и его окрестностями. На следующий день после этого магистр и Амильен в сопровождении отряда тамплиеров, отбыли по горной дороге через Пиренеи в Арагон. В арагонском порту, в Барселоне, их ждал корабль, принадлежащий ордену. Корабль взял курс на Кипр.

Глава 6

Жизнь текла своим чередом. Клермон и Элеонора наслаждались семейным счастьем. Не прошло и года после их свадьбы, как супруги де Монсегюр де Бланшефор получили печальное известие: Беатрисса скончалась родами[45]; Раймонд был безутешен; новорожденная девочка, которую нарекли Клеменцией, слава Всевышнему, родилась здоровенькой. Но, увы, ее мать не удалось спасти – она умерла от потери крови.

Это известие произвело на Элеонору удручающее впечатление, ибо она сама была в тяжести. Клермон старался всячески успокоить жену и поддержать, он даже пообещал не покидать замка, покуда она не разрешиться от бремени. Это немного успокоило Элеонору, но все равно она была сильно опечалена, ибо испытывала к Беатриссе теплые чувства. Она, не мешкая, написала письмо Раймонду, в котором от имени своей семьи выказала ему соболезнования. Клермон же – Амилену на Кипр, ибо изредка поддерживал с ним переписку.

Ничто не могло успокоить Раймонда. Он твердо решил покинуть Монсегюр, где все напоминало о жене и перебраться в Тулузу, как только новорожденная окрепнет должным образом, и переезд не сможет ей повредить.

Вскоре скончался король Кипра Амори I (де Лузиньян), а вслед за ним – магистр де Плессье. Об этом Клермон узнал из письма Амильена, а также о том, что четырнадцатым магистром ордена избран Гильом де Шартр*, а трон Кипра унаследовал Гуго, сын Амори де Лузиньяна. Сестра Гуго Кипрского, Бургонь де Лузиньян, покинула остров, не желания более там оставаться, в сопровождении свиты погрузилась на корабль с намерением достичь Марселя, затем Тулузы, а после отправиться в Париж, дабы затмить красотой королевских фавориток.

Раймонд, хоть и пребывал в печали после смерти жены, все же нашел в себе силы принять госпожу Бургонь с надлежащими почестями, подчеркивающими статус сестры кипрского короля.

Бургонь оказалась женщиной молодой и привлекательной, умеющей вести светские беседы, а если и понадобиться, то и увлечь мужчину. Последнего не избежал граф Раймонд и увлекся заезжей красавицей.

Граф даже намеревался на ней жениться, если бы не английские послы, прибывшие в Тулузу, которые привезли послание от короля Англии Иоанна, прозванного Безземельным, с предложение скрепить брак с его сестрой Иоанной Английской, дочерью Генриха II Плантагенета и Элеоноры Аквитанской. Несмотря на свое увлечение, Раймонд трезво оценивал ситуацию и понимал, что при помощи брака с Иоанной Английской он сможет противостоять Филиппу II. Раймонд дал послам согласие. Его возлюбленная Бургонь де Лузиньян была оскорблена, ибо сама рассчитывала стать графиней Тулузской. Она спешно покинула Тулузу, лелея надежду, что ее ум и красоту оценят при дворе Филиппа Августа.

Иоанна Английская была уже немолода, познав горечь утрат и разочарований. Она была женой короля Сицилии Вильгельма II Доброго, но, увы, так и не смогла подарить ему наследников. Овдовев, она вернулась в Винчестер, где некогда располагался двор ее матери. Иоанн Безземельный, унаследовав королевство после смерти своего старшего брата Ричарда Львиное сердце, тотчас начал подыскивать выгодную партию для своей сестры. И лучше, чем Раймонда VI Тулузского, к тому времени овдовевшего, ему было не найти.

… Послы Тулузы и Англии долго обсуждали условия брачного договора, по которому Раймонд VI получал земли Керси и Ажене в качестве приданного будущей жены. После чего по настоянию Иоанны они обвенчались по католическому обычаю в тулузском храме Сен-Сернен. На церемонии присутствовали представители английской короны, тулузская знать, а также Клермон и Элеонора де Монсегюр де Бланшефор. Элеонора к тому времени удачно разрешилась от бремени девочкой.

Известие о новой женитьбе Раймонда Тулузского обеспокоило короля Филиппа II. Ибо он узрел в этом брачном союзе, прежде всего, военный союз Англии и Тулузы против Франции.

Он тотчас связался с понтификом, выказывая свои опасения. Иннокентий III согласился с королем Филиппом – тулузский дом возрождается и становится опасным. И еще больше наводнил Лангедок соглядаями.

Раймонд Тулузский, прекрасно помнил осаду Монсегюра, разорение Лангедока французами, истребление катаров и непомерную контрибуцию, которую он заплатил французской казне и лично понтифику. Поэтому он старался быть предельно осторожным, дабы не вызывать раздражения Рима.

Но, увы, это продлилось недолго, ибо бароны Лангедока выражали все большее недовольство властью французского короля, который задушил их поборами. Да и от учения катаров лангедоки отрекаться не намеревались. Церкви по-прежнему пустовали, мессы не служились. Доминиканцы хватали еретиков, явно выказывающих недовольство римско-католической церковью, подвергали допросам и регламентированным пыткам. Некоторых публично сжигали на костре. Но устрашающие меры так и не возымели должного действия.

Наконец терпение Иннокентия III иссякло. Он призвал Раймонда VI в Рим, дабы тот предстал перед конклавом кардиналов. Понтифик наделся вразумить графа, дабы избежать очередного крестового похода против катаров, на котором так настаивал Филипп Август.

Раймонд простился с женой Иоанной и детьми, отправившись в Рим с тяжелым сердцем. Вскоре один из придворных сообщил графине, что бароны Ле Кассе и Ла Монте замышляют заговор с целью свержения правящего дома Тулузов. Они намереваются войти в город, захватить резиденцию графа, убив Иоанну и наследника Раймонда-младшего. А затем избавиться и от самого Раймонда VI, подослав к нему наемных убийц, когда тот будет возвращаться из Рима в Лангедок.

Графиня, напуганная предательством, спешно покинула Тулузу с детьми в сопровождении верных слуг и укрылась в Монсегюре. Едва она достигла непреступного замка, как сразу же отправила Клермону де Бланшефор гонца с мольбой о помощи.

Буквально на следующий день мятежные бароны, не желавшие мириться с поражением, осадили Монсегюр, надеясь на то, что граф далеко, в Риме, многие бароны не довольны сложившейся ситуацией, и на помощь Иоанне никто не придет.

Но они просчитались. Клермон, получив от гонца прискорбное известие, отправил почтового голубя виконту де Комменж, с которым Тулузов скрепляли родственные узы. Ответ с тем же голубем вернулся незамедлительно: виконт был крайне возмущен предательством баронов Ле Кассе и Ла Монте и был готов присоединиться к отряду де Бланшефора, дабы поквитаться с изменниками, которые вознамерились воевать с женщиной и детьми.

На следующий день отряды шевалье и виконта встретились в условленном месте и спешно направились к замку Монсегюр. Они появились под стенами Монсегюра неожиданно для мятежников и застали их врасплох, потому как те, будучи уверенными в своей безнаказанности, наспех разбили военные шатры, даже не окружив их вагенбургом, и подобно французам занимались бесчинствами.

Расправа с предателями была жестокой. Клермон, помня ужасы прошлого крестового похода против Лангедока, не щадил никого, и лично расправился с бароном Ле Кассе.

Когда все было закончено шевалье и виконта окружали бездыханные тела мятежников и залитая кровью многострадальная земля. Клермон отер меч об одежду одного из убитых, мысленно пожалев, что вот так пять лет назад он не смог расправиться со всеми французами, осквернившими землю Лангедока.

Клермон отдал приказ захоронить трупы, опасаясь чумы. Сам же поспешил в замок, дабы увидеться с графиней.

Шевалье застал ее в удручающем состоянии. Он узнал, что сразу же по прибытии в Монсегюр у графини началась горячка. Подле больной постоянно находился придворный лекарь, который признался Клермону:

– К сожалению, шевалье, я бессилен… Ибо не могу определить причину недуга госпожи графини.

Клермон приблизился к больной, она вся пылала, губы пересохли и растрескались. Неожиданно она открыла глаза и отчетливо произнесла:

– Я умираю… И хочу, чтобы вы выполнили мою последнюю волю: передайте Раймонду, что я была ему верной женой… Чтобы он, когда придет время, устроил судьбу нашей дочери и дал за ней подобающее приданое… Мое тело перевезите в аббатство Фонтерво, ибо я хочу покоиться рядом с матерью, отцом и братом Ричардом… Позовите моего священника, я хочу исповедаться…

Клермон хотел возразить, сказать графине что-нибудь ободряющее, вселяющее надежду на будущее. Но она закрыла глаза и впала в забытье. Шевалье понял: Иоанна Английская – на пороге смерти.

В этот момент он подумал о старшем брате: увы, нелегко потерять трех жен. Он вспомнил Эрмессинду де Пеле, первую жену Раймонда, которая умерла родами, ребенок так и не появился на свет. Затем – Беатриссу де Транкавель, давшую жизнь Клеменции, дабы покинуть этот бренный мир. И вот теперь Иоанна умирает от горячки…

На мгновение Клермон представил, что его горячо любимая Элеонора умирает… Ему стало страшно, холод сковал его внутренности, сердце сжалось от боли. Нет, только не Элеонора!

Клермон спешно покинул покои графини. Он стремительно шел по узкому замковому коридору, направляясь комнату, в которой он жил в юности, до того как покинул Монсегюр.

Шевалье толкнул дверь, она со скрипом отворилась, видимо шомбеллан[46] давно не смазывал петли. Оно огляделся – при скудном дневном свете, проникающем через стрельчатое окно, помещение казалось унылым и запущенным.

Клермон ослабил ремни металлического панциря и лег на кровать. Невольно на него накатила череда воспоминаний о том, как он нашел в сундуках прадеда военные записки и с увлечение читал их… Как извлек из одного из сундуков статуэтку Бафомета, как принес ему в жертву свою кровь, как на ритуале посвящения магистр де Плессье протянул ему чашу в виде головы бога соблазна…

Клермон отчетливо увидел перед собой рубиновые глаза Бафомета, горящие дьявольским огнем. Они манили, Клермон почувствовал непреодолимое желание подняться на чердак, открыть сундук, извлечь из него статуэтку и наполнить ее чашу кровью…

Он резко встал с кровати и подумал: «А, если принести кровавую жертву Бафомету в обмен на жизнь Иоанны?..» Но что будет потом?.. Клермон помнил предостережение, написанное на пергаменте.

Дверь отворилась, в комнату вошел шомбеллан и поклонился.

– Сударь, всех нас постигла тяжелая утрата: графиня умерла[47].

Клермон пребывал в смятении: если бы он меньше рассуждал и воспользовался статуэткой, то возможно бы Иоанна была жива! Но он этого не сделал… Неужели нельзя изменить ход земных событий и предотвратить смерть дорогого человека?..

Шевалье отдал распоряжения по поводу захоронения графини и спешно отбыл в Бланшефор. На протяжении всего пути его не покидало чувство, словно он оставил в Монсегюре часть своей души.

… В это время в Риме скончался Папа Иннокентий III. Кардинал-камерлинго официально объявил о его смерти и принял временную власть, согласно обычаям Ватикана, покуда не соберется конклав.

В Риме кипели страсти: на Священный престол претендовало сразу несколько кандидатов. Они сулили кардиналам, от коих зависело избрание понтифика, различные блага и привилегии в случае своей победы. Словом, за этой предвыборной суетой и подкупом кардиналов все забыли о Раймонде Тулузском и он, воспользовавшись ситуацией, отбыл в Тулузу, даже не подозревая, что произошло за время его отсутствия.

* * *

1218 год

Жизнь текла своим чередом. Элеонора и Клермон растили двух дочерей – Изабеллу и Жанну. Девочки получились прехорошенькие с голубыми мамиными глазами и золотистыми кудряшками.

Дело Филиппа де Плессье продолжил Гильом Шартрский и достиг цели: на Кипре появилась центральная резиденция – замок Лимасол.

Примерно два года назад по поручению магистра Гильома Шартрского в Бланшефор прибыл отряд тамплиеров, дабы забрать архивы и казну ордена и переправить их на Лимасол.

Клермон отвел посланцев магистра в горы к так называемому «висячему камню», напротив которого и находилась потайная пещера. Клермон хорошо помнил все, что объяснил ему в свое время де Плессье, но о содержимом пещеры было ведомо только посланцам.

Де Плессье, как предельно осторожный человек, разделил тайну на две части. И лишь знание обеих смогут позволить завладеть казной ордена. Клермон хорошо ориентировался в горах и проводил посланников до места назначения. Отпускать их без провожатого было опасно – могли заблудиться и выйти где-нибудь в Арагонском королевстве. Когда посланники вышли из пещеры, нагруженные увесистыми кожаными мешками, у Клермона возникло чувство, что взято не все золото. Возможно, у магистра ордена были свои соображения на сей счет.

* * *

Амильен редко писал в последние годы. Но недавно Клермон получил от него письмо с заезжим купцом:

«Дорогой Клермон!

Простите, что так долго не писал вам. Не думайте, я не забыл о вас. Просто я пребывал в постоянных разъездах. Я вполне доволен жизнью. Выполняю поручения магистра, недавно с инспекцией посетил замки Крак-де-Шевалье* и Маркаб* в Антиохии, которые принадлежат ордену тамплиеров на Святой земле.

Центральная прецептория на Лимасоле, наконец, построена. Крепость хорошо укреплена, имеет высокие стены из местного желтого камня, в ее центре – резиденция магистра в виде высокой капеллы, которая похожа на замок.

К Лимасолу постоянно причаливают суда, принадлежащие не только ордену Храма, но и орденам госпитальеров, иоаннитов, тевтонских рыцарей*. Резиденция контролирует прецептории во всем Средиземноморском бассейне и неустанно богатеет. Но, к сожалению, христиане теряют свои позиции на Востоке. Множество рыцарей осталось не у дел.

Прошу вас, дорогой Клермон, принять в Ле-Безу на службу отряд из пятнадцати рыцарей. Шевалье Амильен д’ Амбьяле».

Клермон написал ответ и переправил его с паломниками, идущими через Пиренеи в Сантьяго-де-Капостеллу, где находится гробница святого апостола Иакова, небесного покровителя христиан Испании. Многие из них, поклонившись святым мощам, садились на корабли тамплиеров и отправлялись на Святую землю. Корабли часто причаливали на Кипре, дабы пополнить запасы провианта и пресной воды.

В письме говорилось:

«Дорогой, Амильен!

Я очень рад Вашему письму и то, что Вы в добром здравии и в ордене дела идут успешно. Здесь, в Бланшефоре, жизнь протекает тихо и спокойно. И если вы когда-либо вернетесь сюда, то найдете ее без изменений. Единственное, что омрачает: мы с Элеонорой не молодеем. Зато наши дочки растут и хорошеют с каждым днем.

Я с удовольствием выполню вашу просьбу и приму на службу рыцарей, тем более опытных и закаленных в боях. Их прибытие будет весьма кстати, в последнее время французы активизировались, и теперь жди новых потрясений. Раймонд пишет редко, у него своих забот более чем достаточно, но знаю точно, что с его новой женой Элеонорой Арагонской, Раймондом-младшим и остальными детьми все в порядке.

В одном из писем Раймонд сообщал, что король Франции окончательно задавил налогами, постоянно наезжают легаты из Рима с проверками на католическую лояльность, увозя с собой обратно золотые монеты, дорогую посуду, украшения… Да что говорить, плата за лояльность немалая. Вассалы и народ недовольны, ненависть к Парижу растет, а уж про Рим лучше не говорить. Графу Раймонду приходится очень тяжело. В последнем письме он писал, что Папа Гонорий III требует его прибытия в Рим. Чем закончится поездка – одному Богу ведомо…»

Примерно через месяц в Бланшефор прибыл отряд из пятнадцати тамплиеров. Они принесли клятву верности шевалье Клермону де Монсегюр де Бланшефор, после чего были приняты на службу и размещены в гарнизоне Ле-Безу.

* * *

Позже Клермон узнал, как Раймонда VI вновь подвергли унижению на папском Соборе в Риме. Папа Гонорий III, приемник Иннокентия, был прекрасно осведомлен о происходящем в Лангедоке через сеть своих шпионов. Граф Тулузский пытался оправдаться, тем самым не усугублять и так сложную ситуацию, дабы не навлечь на разоренное королевство очередной крестовый поход. Но все доводы графа Папа Гонорий III проигнорировал:

– Если Святая церковь тебя осудит, ты можешь надеяться на милосердие, дабы сам Бог надоумил тебя покаяться. Все злые отступники, пропавшие и погрязшие в грехе, должны быть приняты Церковью, если она сочтет, что их души находятся в смертельной опасности, если они чистосердечно покаются и сделают все, что им прикажут.

В очередной раз Святой престол требовал беспрекословного подчинения.

…Ранней весной 1218 года граф Тулузский пересек границу Бургундского королевства и въехал на территорию своих владений в Маркизате Готия. Авиньон устроил восторженный прием своему сюзерену. При въезде в Авиньон кортеж встречал граф Ги де Кавальон. Он умолял Раймонда VI от имени всего края спасти их от разорения, бесчинств и унижений французов и графа де Монфора. Слух о визите Раймонда мгновенно разлетелся по городу, на улицу выбежали все жители с криками: «Тулуза! Отныне с нами Бог!» Люди опускались перед графом Тулузским на колени со словами: «Христос, Господь Славы, дай нам власть и силу вернуть Раймонду наследство!»

В воскресенье утром, на центральной площади Авиньона, аристократы и вилланами принесли клятвы графу:

– Законный и любимый сеньор наш! Не бойтесь ни давать, ни тратиться. Мы дадим Вам деньги и предоставим самих себя в Ваше распоряжение, пока Вы не вернете себе свои земли или пока мы не умрем за Вас.

– Сеньоры, – сказал в ответ граф, – велика будет награда, и вы будете иметь больше власти и над Богом, и надо мной.

Момент добровольного принесения клятвы Авиньоном графу Тулузскому, побежденному, лишенному своих земель, показал, до какой степени люди проникнуты ненавистью к французам и верой в возрождение Лангедока. Лангедок кипел, назревало восстание.

…Филиппу II Августу доложили о том, что в Лангедоке назревает недовольство. Он тотчас призвал своих советников, которые не замедлили высказаться посему поводу. Более всех ратовал граф Симон де Монфор. Его, как всю французскую знать, безмерно привлекали земли Лангедока. Но он во время Первого альбигойского похода, увы, не получил желаемой Тулузы, временно умерев свой аппетит землями Безье и Каркасона. Симон де Монфор предложил раз и навсегда покончить с Тулузами, потопив Лангедок в крови еретиков. Король, внимательно выслушав графа, поручил именно ему возглавить Второй альбигойский поход и уничтожить Тулузу, гнездо еретиков.

Вскоре король Педро II Арагонский прислал на помощь своему родственнику графу Тулузскому отряд пехотинцев из двухсот человек. Воины были отлично экипированы в иберийские панцири[48], вооружены алебардами, копьями и щитами с закрепленными на внутренней стороне дротиками. Клермон заблаговременно знал о прибытии арагонского подкрепления: вокруг Ле-Безу был разбит дополнительный лагерь из палаток. Тамплиеры, арагонцы и лангедоки, объединенные одной целью, – противостоять уничтожению Тулузы, с нетерпением ждали гонца от Раймонда VI, готовые выступить в поход в любой момент.

Вскоре прискакал взмыленный гонец и передал шевалье короткое послание брата. Клермон простился с семьей, поцеловав Элеонору и девочек. На прощание он сказал:

– Я вернусь, дорогая, обещаю! Береги дочерей.

– Умоляю, Клермон, будь осторожен! Если с тобой что-то случиться, я умру от горя, – взмолилась Элеонора.

Она старалась держаться, понимая, на какое опасное предприятие отправляется муж.

* * *

После пятичасового перехода, отряд Клермона достиг предместий Тулузы. К этому времени войска графа Симона де Монфора уже осадили мятежный город.

Но шевалье де Бланшефор не вступил сразу в бой. Воинам, измученным переходом при полной экипировке, требовался отдых. Клермон приказал выставить часовых, окружить лагерь вагенбургом и отдыхать до утра. На рассвете лазутчики шевалье доложили, что де Монфор весь предыдущий день готовился к штурму, который должен начаться в ближайшие часы.

Клермон решил выждать, чтобы французы первыми начали боевые действия и как следует увязли в них. Эффект неожиданности удара станет весомым преимуществом: неприятель попадет в двойное кольцо – между городскими стенами и отрядом шевалье.

Сигнал боевого рожка разбудил лагерь де Бланшефора. Быстро утолив голод, воины построились в боевой порядок. И вовремя – де Монфор приказал начал штурм города.

Арагонцы, напавшие с тыла, забросали неприятеля копьями, а затем и дротиками. Они врубились в его ряды, расчищая путь смертельными ударами алебард. Отряд оказался в выигрышном положении: свежие силы и внезапность атаки были на их стороне. Арагонская пехота упорно пробивалась к французским рыцарям через месиво изрубленных тел лучников и пехотинцев, в то время как те сражались с передовым отрядом тулузцев, предпринявшим дерзкую вылазку за стены города. Арагонцы цепляли закованных в латы французов крюками алебард, стаскивали их с лошадей и добивали топорами. Конных рыцарей у шевалье было немного – всего пять человек. Прибывшие же ранее в замок Бланшефор тамплиеры преимущественно были лучниками и пехотинцами. Но и они сразу же вступили в схватку с неприятелем.

И ряды французов дрогнули. Граф де Монфор никак не ожидал внезапного нападения арагонских пехотинцев и рыцарей де Бланшефора. Он был уверен, что падение Тулузы предрешено, и он лично расправится с Раймондом VI и его верными вассалами, засевшими за стенами города. Когда де Монфор понял, что он зажат в кольцо и ситуация складывается не в его пользу, то взревел как раненый зверь.

– Вперед, мои храбрые воины! Отдаю вам город на разграбление полностью!

Боевой дух французов несколько воспрял, ощутив близкую добычу, до которой вот-вот можно добраться, всего лишь преодолев крепостные стены!

Изготовив фашины[49], французы переправились через ров, наполненный гнилой водой, и слаженно устанавливали штурмовые лестницы у стен крепости. Жители Тулузы метали в осаждающих стрелы и камни. С мушараби[50] на головы неприятеля лилось раскаленное масло и смола.

Клермон верхом на коне яростно отбивался мечом от французских пехотинцев, пытавшихся вытащить его из седла. Вдруг раздался страшные вопли. Клермон не сразу и понял, что издаваемые крики могут принадлежать людям. Раскаленное масло окатило лица штурмующих французов. Кожа несчастных вздулась пузырями, слезла чулком и обнажила трепещущее мясо. Солдаты, ослепнув и дико крича, падали со штурмовых лестниц вниз прямо на фашины, агонизируя от боли. Многие, ничего не видя, натыкались на металлические острые колья вокруг рва, которые пронзали их тела насквозь, избавляя от невыносимых мук.

В этот момент на шевалье налетел конный французский рыцарь и сильным боковым ударом тарча вышиб из седла. Шевалье упал, утратив преимущество конного всадника, но быстро поднялся, поскольку облачение его составлял сравнительно легкий сетчатый панцирь, кольчужная юбка и армэт[51]. Тут же на помощь де Бланшефору пришли два арагонца, ловко зацепив француза крюками алебард и стащив из седла на землю. Шевалье успел заметить на сюрко француза герб в виде медведя с бычьим хвостом. Поняв, что перед ним отпрыск из древнего рода де Шательро, Клермон извлек из ножен длинный тонкий стилет и пронзил рыцарю горло. Тот захрипел, изо рта хлынула кровь.

Шевалье огляделся: бой был в разгаре. Рядом огромного роста француз, в красном сюрко, расправился с одним из тамплиеров Клермона и уже наступал на него.

Клермон быстрым ударом, лезвием вниз, отразил нападение француза и успел разглядеть на тарче его герб – изображение вздыбленного белого льва на красном поле, увенчанного фигурой с тремя зубцами[52], – и похолодел. Он схватился с самим шевалье Ги де Монфором, старшим сыном жестокого и коварного Симона де Монфора! С первых же мгновений, Клермон четко осознал: преимущество на стороне француза. Последние годы Клермон провел в своем замке Бланшефор, а, увы, не на поле боя.

Ги де Монфор атаковал яростным фойном[53], пытаясь нижней заостренной частью тарча достать правую руку Клермона. Шевалье парировал удар мендритте[54], чувствуя, что слабеет. Монфор теснил шевалье, используя преимущество своего веса и роста. Он ударил тарчем настолько сильно, что Клермон почти потерял равновесие и чуть не упал.

Наконец Ги де Монфор, беспрестанно атакуя слабеющего шевалье, изловчился и ударил щитом по мечу противника, повредил кольчужную рукавицу, поранив нижней секущей кромкой его руку, и выбил меч. Клермон, не чувствуя боли и не обращая внимание на кровоточащую рану, тут же выхватил висевший за спиной фушарт. Монфор, оценив преимущество боевого топора, также извлек из-за спины свой.

Шевалье отчаянно пытался достать француза, но тот мастерски отражал их тарчем. И сам не отставал. Мощными ударами фушарта он изуродовал Клермону весь тарч, изрыгая при этом оскорбления и издавая отвратительные боевые вопли. Они продолжали наносить удары друг другу, прикрываясь щитами, уже едва стоя на ногах.

Наконец, совершенно обессилив в схватке, оба бросили тарчи на землю и сняли армэты, решив освободиться от лишней тяжести. Из последних сил сошлись противники, нанося фушартами рубящие удары друг другу, изрядно помяв нагрудники и наплечники. Неожиданно выпущенная кем-то стрела, вонзилась в правую руку Ги де Монфора, чуть выше локтя. Француз взревел от боли, инстинктивно схватившись за стрелу левой рукой, попытался избавиться от нее, на секунду потеряв бдительность.

В этот момент металлическое острие фушарта Клермона достигло цели, пробив нагрудник Монфора. Хлынула кровь, заливая латы. Смертельно раненый Ги де Монфор застонал и рухнул на истоптанную землю. Клермон тоже упал на колени, ему не хватало воздуха.

Кое-как отдышавшись, шевалье огляделся: ничего более зловещего, даже при осаде Монсегюра он не видел. Арагонцы хорошо поработали своими алебардами. Всюду лежали изуродованные тела французов, земля вокруг Тулузских стен приобрела красноватый цвет. Не отставали от арагонцев и тамплиеры, закаленные в битвах с сарацинами.

Монанконы[55] тулузцев продолжали стрелять и осыпали врагов градом камней. Теряя силы, французы штурмовали стены, понимая, что попали в окружение, из которого выход лишь один – захватить город. Горожане из мушараби поливали их кипящим маслом, забрасывали камнями, лучники метко стреляли, укрываясь за зубцами стен. Покалеченные французы гроздями сыпались с штурмовых лестниц в ров на металлические колья. Клермон увидел небольшой отряд французов у ворот, пытающихся выбить их боевым бефроем из бревен. Невдалеке на коне возвышался сам граф Симон де Монфор в окружении вассалов, прикрывающих его и себя тарчами от летящих со стен города камней и стрел.

Клермона захлестнуло чувство дикой ненависти, он начал прорубаться сквозь ряды противника к старшему Монфору. И вдруг камень, пущенный из монанкона, стоявшего на надвратной башне, попал прямо в цель – графа Симона де Монфора. Клермон увидел только одно, как армэт графа разнесло в клочья, брызнули в разные стороны куски черепа и кровавые ошметки. Все это месиво попало на окружавших его французов.

Клермона затошнило, он отвернулся. Но долго в себя приходить не пришлось. На него наступал обезумевший от крови и смерти французский рыцарь. Он рубил мечом как заведенный. Клермон, не в силах более оказывать сопротивление, опустился на колени, француз нанес сильный удар по левому плечу, отчего латный наплечник раскололся пополам, и шевалье, почувствовав резкую пронзающую боль, упал. Рыцарь, собираясь добить противника, занес меч для удара и неожиданно рухнул. Последним, кого увидел Клермон, прежде чем потерять сознание, был тамплиер, пронзивший француза своим мечом.

* * *

Клермон пробыл без сознания почти до позднего вечера, пока дело дошло до раненых. Очнулся уже в Монсегюре. Открыв глаза, он увидел, что лежит в комнате, в которой провел юность.

Рядом сидела Элеонора. Когда муж очнулся, она заплакала, начала целовать его глаза, щеки, губы.

– Ах, Клермон, не пугайте меня так больше! Если вы умрете, что мне останется на этом свете?! Я не смогу жить без вас!

Глаза Клермона увлажнились, у него не было сил даже языком пошевелить.

– Вы три дня метались в горячке, – продолжала Элеонора. – Лекарь не отходил от вас ни на шаг. Вы звали в бреду некоего Бафомета. Кто это, ваш новый друг?..

Клермон ничего не ответил, он попытался ощупать раненое плечо и застонал от боли.

– Вам нельзя делать резких движений. – Элеонора поправила покрывало, которым был накрыт Клермон. – Лежите спокойно… Лекарь обработал и зашил рану, сказал, что она глубокая и может плохо заживать.

Вскоре явился лекарь.

– Прекрасно, дорогой шевалье, вы пришли в себя! Вообще, просто чудо, что вы еще живы. После такой потери крови обычно отправляются в мир иной.

– Зачем вы так говорите? – возмутилась Элеонора.

Но лекарь, навидавшийся смерти в ее самых мерзких обличиях, продолжал, ничуть не смутившись:

– Да, рана заживает плохо… Но тут я ничего не могу сделать. Плечевая кость сильно повреждена, возможно, что рука будет обездвижена. Но ничего, главное – вы живы!

Элеонора опять возмутилась бестактности лекаря:

– Однако, сударь, вы умеете сказать приятное человеку, чудом оставшемуся в живых.

– Простите меня, госпожа. Я – лекарь, а не трубадур, говорю, что думаю. Делаю, что умею, для спасения жизни людей… Хорошо бы покормить шевалье жидким бульоном. Это восстановит его надломленные силы.

Лекарь откланялся и ушел. Вслед за ним явились Раймонд и его супруга Элеонора Арагонская.

– Слава богу, Клермон, вы живы. Мы всю ночь молились за вас. Победа наша! Оба Монфора убиты, один из них – лично вами. Мы получили небольшую передышку, но все равно необходимо копить силы. Король Франции не простит нам пережитого позора.

Раймонд пожал здоровую руку Клермона.

– Поправляйтесь, дорогой брат. Я буду вас навещать. Как почувствуете себя лучше, будете мне помогать наводить порядок в предместьях Тулузы.

Графиня, молча, поцеловала Клермона в щеку и удалилась вместе с супругом.

Перспектива потерять руку подвергла шевалье в уныние. Пытаясь успокоиться, он подумал: «Главное – я жив… Тулуза выстояла… Французы разбиты… Вернемся с Элеонорой в Бланшефор и заживем долго и счастливо. Родим пару мальчиков, две девочки уже есть… Как же я хочу их увидеть!»

Служанка принесла жидкий бульон. Элеонора подложила под голову Клермона еще одну подушку и начала ловко отправлять ему ложку за ложкой в рот. Накормив мужа, она промокнула ему губы салфеткой.

– Элеонора, дорогая, не уходи, посиди со мной, – еле слышно попросил Клермон.

– Я никуда не собираюсь и буду рядом, пока вы не поправитесь!

– Как девочки?

– Когда я покидала Бланшефор, с ними было все в порядке.

– Как зовут того тамплиера, который спас мне жизнь?

– Кажется, Готье. Он уже справлялся о вашем самочувствии. Прекрасный рыцарь… За такого можно выдать Изабеллу не раздумывая.

– Подожди, дорогая, ей только десять лет… – сказал Клермон и подумал: «Вот женщины!..»

– Дорогой супруг, возраст не помеха! Готье примерно лет двадцать. Прекрасная разница в возрасте, взять, например, вашего брата, графа Раймонда и его бывшую жену Беатриссу. Пройдет лет шесть и можно Изабеллу выдавать замуж. Изабелла молода, а Готье умудрен жизненным опытом. Чем они не пара?..

Утомленный беседой Клермон задремал.

Неожиданно к вечеру ему стало хуже, появился жар. Клермона начало трясти, тошнило, перед глазами все плыло. Лекарь, осмотрев очередной раз рану, развел руками:

– Простите меня, госпожа, но смею огорчить вас – медицина здесь бессильна, надо надеяться только на Господа.

– Да что вы, сударь, такое говорите! Сделайте же что-нибудь, вы же – лекарь! – возмутилась Элеонора.

– Вот именно, сиятельная госпожа, что лекарь, а не Господь Бог! Извините, но чудеса творить не обучен.

Элеонора, не выдержав напряжения последних дней, разрыдалась. Только муж вернулся к ней, можно сказать с того света и вот опять находится между жизнью и смертью. Надежда только на Господа Элеонору и Клермона, слышавшего весь разговор, совсем не вдохновила.

В полночь, когда Элеонора заснула в кресле около камина, Клермон попытался встать, но безуспешно. Он с трудом поднялся и тут же упал обратно на постель. Шевалье охватило отчаяние, умирать не хотелось… Он пробовал сосредоточиться. Приходила только одна мысль – Бафомет. Да, но до чердака еще надо дойти и достать статуэтку из сундука. Клермон подумал: «Может, попросить Элеонору принести статуэтку?.. Нет, незачем ей знать… Не поймет, испугается… Господи, как хочется жить… Я еще слишком молод и многое не успел в жизни…»

Клермон колебался, но недолго – жажда жизни взяла верх над страхом перед возможными последствиями. Ибо он прекрасно помнил предостережение, начертанное на старинном пергаменте, висевшем на руке статуэтки.

В голове шевалье совершенно ясно пронеслась надпись из пергамента: «Между вами возникает незримая магическая связь: вы напоили его своей кровью, он подчинился и с этого момента всегда будет рядом в незримом состоянии, готовый выполнять приказания в обмен на кровеприношение…»

Клермон сделал над собой усилие и мысленно попросил: «Бафомет, если ты рядом незримый, услышь меня! Помоги дойти до твоего образа и обещаю, я отдам тебе свою кровь!» Неожиданно, Клермон почувствовал прилив сил и встал с кровати, прихватил столовый нож из вазы с яблоками и твердым шагом вышел из комнаты. В коридоре он снял со стены горящий факел. Клермона не покидало ощущение, будто его поддерживает нечто, и помогает идти.

Как и много лет назад, он вошел в чердачное помещение, осветив его факелом. Здесь мало что изменилось, только пыли и паутины стало больше. Не без труда Клермон нашел тот самый сундук и открыл его. Пыль с крышки разлетелась во все стороны, из-под книг шевалье извлек не изменившийся за прошедшие годы сверток и, не раздумывая, развернул ткань – перед ним предстал Бафомет. Клермон проделал все необходимые действия: развернул пергамент, прочел заклятие, сделал ножом надрез на руке по старому рубцу, наполнил чашу кровью и попросил Бафомета спасти ему жизнь. Кровь закипела в чаше и исчезла, глаза-рубины засияли дьявольским огнем, и сознание Клермона рухнуло в темноту.

…Элеонора проснулась неожиданно, будто ее толкнули. Она взглянула на кровать – мужа не было. «Боже мой, куда он мог деться, да еще и в горячке?» – недоумевала она.

Элеонора выбежала из комнаты. В коридорах и на лестнице было тихо, замок спал. Женщина совершенно растерялась и помчалась в спальню к Раймонду. Заколотила в дверь и закричала срывающимся от слез голосом:

– Раймонд, ваше сиятельство, умоляю вас, проснитесь! Клермон исчез!

Граф вскочил с кровати как ужаленный и накинул пелисон. Графиня спросонья не могла понять, в чем дело.

– Как пропал?

– Его нет в постели, не представляю, как он мог встать в горячке… – пыталась объяснить Элеонора, задыхаясь от рыданий.

По приказу Раймонда весь замок был поднят на ноги. Обыскали все, начиная от подвала и заканчивая чердаком. Слуга, вошедший с факелом на чердак, сразу же увидел человека, лежащего около открытого сундука. Это был Клермон. Правой рукой он сжимал странную статуэтку.

«Брат хозяина сошел с ума… Зачем его сюда понесло, да еще и раненого?» – подумал слуга и закричал:

– Все сюда, я нашел шевалье!

На чердак поднялись Раймонд, Элеонора, лекарь и еще несколько слуг. Лекарь тщательно осмотрел Клермона.

– Жар спадает… Он просто спит, ничего страшного. Видимо, он зашел на чердак в бреду. Такое бывает, что-то вроде «лунатизма» – хождения во сне.

– Перенесите его в спальню немедленно, – приказал Раймонд.

Слуги положили Клермона на одеяло и аккуратно снесли больного вниз по лестнице. Вскоре он лежал в своей кровати, Элеонора сидела рядом.

Кризис миновал. На утро Клермону стало легче, рана начала заживать. Лекарь был чрезвычайно доволен собой, ведь он приписывал скорейшее выздоровление шевалье своим медицинским талантам. Как впрочем, и все обитатели Монсегюра кроме Элеоноры. Умная женщина заподозрила, что своим чудесным выздоровлением ее муж обязан таинственной статуэтке…

Когда Клермону стало намного легче, она с видом заговорщицы подсела к нему на кровать и сказала:

– А теперь расскажи мне всю правду: что ты делал на чердаке? И почему тебя нашли со статуэткой в руках? И только не говори мне, что с тобой случился приступ лунатизма.

Клермон задумался: рассказать ли жене все, что ему известно о Бафомете? Или не стоит?

Элеонора, словно прочитав мысли супруга, заметила:

– Мне ты можешь доверить любую тайну.

Клермон облегченно вздохнул.

– Хорошо, тогда слушай и не перебивай. Это случилось давно. Еще до того, как понтифик Иннокентий объявил крестовый поход против Лангедока…

… Спустя две недели шевалье вернулся в Бланшефор, прихватив с собой старые сундуки прадеда. Раймонд не возражал, истолковав желание брата, как тоску по ушедшей юности, когда тот зачитывался военными записками легендарного предка. Самой же статуэтке с рубиновыми глазами, граф не придал должного значения, посоветовав брату поставить ее на камин в одном из залов Бланшефора.

КНИГА 2 ЗОЛОТО ТАМПЛИЕРОВ

Глава 1

Лимасол, 1307 год

Шевалье Огюст де Кавальон, тридцати двух лет от роду, рыцарь ордена тамплиеров, потомок древних, знатных и легендарных родов графов Тулузских, де Фуа, де Комменж, де Кавальон, де Монсегюр, проснулся рано утром, едва забрезжил рассвет над морем. Причиной раннего пробуждения послужил необычный тревожный сон. Огюсту приснилось, как будто он принимает участие в жестоком сражении. Он храбро бился с неким рыцарем, но силы, увы, оставили его.

Его не покидало ощущение, словно все это произошло наяву. Огюст постарался вновь заснуть. Как только сон овладел им, опять – битва у той же крепости, он ранен, нестерпимо болит левое плечо. Затем шевалье увидел замок, в котором он и был и не был – им овладело двойственное чувство. Вот он лежит на постели, рядом – женщина, очень похожая на бабушку, Жанну де Комменж. Огюсту очень плохо, он чувствует боль и приближение смерти…

Шевалье вновь проснулся с неприятным и тревожным чувством, словно заглянул в глубины сознания. Заснуть он больше не смог, встал, умылся из серебряной чаши, привел волосы в порядок. Волосы он унаследовал от матери – такие же вьющиеся и золотистые. Глаза Огюсту достались от прабабушки, Элеоноры де Монсегюр, голубые, обрамленные густыми ресницами. Вообще, шевалье выглядел безупречно: высокий, хорошо сложенный, физически крепкий, с правильными чертами лица. Девочки, а позднее девушки, замков Бланшефор и Комменж, куда он часто приезжал с матерью в детстве и юности (из своего фамильного замка Кавальон, расположенного в предместье Авиньона) втайне влюблялись в красивого мальчика, превратившегося затем в молодого ослепительного шевалье.

Маргарита де Кавальон де Комменж, рано овдовев, полностью посвятила себя сыновьям. Она воспитала мальчиков в духе славных предков, постоянно защищавших свои земли от французов, привила им учение катаров, дала хорошее образование и достойные манеры. С французами вступать в конфликт стало не безопасно, власть французской короны и инквизиции с каждым годом укреплялись, еще жили в памяти воспоминания о разорительных воинах в Лангедоке. К двадцати годам Огюст с трудом переносил все французское и принял решение вступить в орден тамплиеров и покинуть родовое гнездо…

… День прошел как обычно, дурной сон забылся за повседневными заботами. Утром Огюст разбирал почту, деловые бумаги и документы, пришедшие с последними кораблями из Испании, Англии, Италии, Германии. Он составлял еженедельный отчет о состоянии дел лично для магистра ордена Жака де Молэ. Проблем хватало, приходилось решать и финансовые дела и торгово-хозяйственные, участились юридические вопросы по совместному владению собственностью с орденами госпитальеров и иоаннитов.

Огюст с искренним благоговением относился к магистру де Молэ. Магистру месяц назад исполнилось шестьдесят три года, он происходил из древнего бургундского рода, отличался твердостью характера, решительностью и способностью находить решения в любой сложной ситуации. Его прецептории на Кипре подчинялись магистры Англии, Шотландии, Италии, Испании, Португалии, Германии. Титул магистра давал де Молэ огромную власть и могущество. Он вел независимую политику, не подчиняясь королю Франции Филиппу IV Красивому и Папе Клименту V.

В двадцать четыре года молодой тамплиер из Бургундии Жак де Молэ принял пост магистра в Англии, бессменно занимая его более двадцати лет. Затем единогласным решением совета магистров, он встал во главе кипрской прецептории Лимасол. В это же время молодой шевалье Огюст де Кавальон отправил на Кипр прошение о принятии в орден. Прошение прочел сам де Молэ. Магистру понравилась убежденность Огюста в решении посвятить себя ордену и, учитывая, принадлежность его предков к тамплиерам, дал распоряжение принять в свои ряды молодого шевалье.

И вот в течение уже двенадцати лет Огюст де Кавальон – член ордена рыцарей Храма, тамплиер, а затем – и личный секретарь великого магистра.

После вечерней трапезы уставший Огюст направился в свою комнату, расположенную в отдельной двухэтажной постройке, отведенной специально для рыцарей. Комнатки были невелики с одним стрельчатым окном. Внутри размещались кровать, стол, два стула, туалетный столик с чашей для умывания и сундук с вещами. Огюст расстегнул кожаный пояс, снял рясу из тонкой светлой шерсти, лег и мгновенно заснул. Ему опять снился тот же сон, а вернее его продолжение…

Огюст видел во сне некую женщину, сидевшую в кресле подле его ложа. Вот он встал с кровати, взял нож, вышел в коридор и снял со стены факел… По узким мрачным коридорам он поднялся по лестнице, зашел на чердак и открыл старый сундук. Из него шевалье извлек статуэтку, ее голова с красными рубинами вместо глаз напомнила ему ритуальную чашу, из коей он вкушал красное вино, разбавленное кровью неофитов, когда давал клятву верности ордену Храма. И чаша сия называлась Бафомет…

Огюст отчетливо видел, как он рассек руку ножом и наполнил чашу, что держала в четырехрукая статуэтка, своей кровью. Рубиновые глаза статуэтки вспыхнули демоническим огнем…

Огюст очнулся и сел на кровати. Голова болела, страшно хотелось пить. «Причем здесь статуэтка прадеда? – подумал Огюст. – Я прекрасно помню, как она стояла на камине в парадном зале Бланшефора… Но почему она так похожа на ритуальную чашу ордена?.. Я никогда не задумывался над этим сходством… Странно, все это…»

В какой-то момент Огюсту показалось, что он – шевалье Клермон де Бланшефор, тот самый человек из сна, его прадед.

Огюст почувствовал слабость, снова лег и попытался заснуть. Сон навалился быстро и тяжело…

Очнулся шевалье оттого, что его сильно трясли. Он открыл глаза, надо ним склонился сержант.

– Брат Огюст, что с вами? Уже полдень? Вы пропустили утреннюю молитву и завтрак. Вы больны?

В первый момент, Огюст воспринял сержанта, как продолжение сна и закрыл газа. Но тот испугался еще больше и побежал за помощью, с душераздирающими криками:

– Брат Огюст умирает!

Вот тут-то шевалье встрепенулся: «Как?! Почему я умираю?»

В комнату вбежали два рыцаря.

– Брат Огюст, вы живы! Слава Всевышнему! Брат Франциск испугался, что вы умерли.

Наконец Огюст понял, все происходящее – наяву. Просто он не до конца очнулся ото сна.

– Что-то я действительно плохо себя чувствую. Голова болит…

Братья-тамплиеры отнеслись к недомоганию Огюста с должным вниманием, принесли еды и прислали лекаря. Лекарь с умным видом осмотрел шевалье, и не найдя причин болезни, предположил:

– Вы слишком много работаете, достопочтенный брат Огюст. Работа с документами – ответственное занятие, требующее большого количества умственных и физических затрат. Вы переутомились, отдохните сегодня и завтра, а я пришлю вам специальные капли и напишу, как их принимать.

– Благодарю за заботу, брат Моравиа, – поблагодарил Огюст, понимая, что головная боль вызвана вовсе не переутомлением, а странным сном.

Он лег на кровать и попытался вспомнить сон во всех подробностях. И окончательно пришел к выводу, что ему приснился прадед – шевалье Клермон де Бланшефор. Огюст отчетливо вспомнил его портрет в парадной зале замка Комменж. Да и матушка любила рассказывать про своих предков. О прадеде в их роду прочно утвердилась легенда, будто он имел связь с потусторонними силами, помогавшими ему на протяжении всей жизни.

Несколько раз он выжил, когда обычный человек просто бы умер. Да и дела в Бланшефоре при жизни прадеда шли удачно, несмотря на то, что вся окрестность была разорена французами. Но Бланшефор французы не трогали, будто бы и не было его вовсе. Только после смерти прадеда замок и его окрестности пришли в упадок.

«Прадед никогда не снился мне… Что он хочет сказать? – недоумевал молодой тамплиер. – И эта статуэтка… Зачем я, а вернее прадед, наполнял ее чашу своей кровью? Что это значит? Я помню, рассказы матушки о том, что шевалье де Бланшефор владел магической силой, потому-то и замок его процветал… Словно некая сила охраняла Бланшефор от французов. Но расплата за тайное знание была жестокой: мой прадед на склоне лет лишился рассудка…»

Дочери прадеда удачно вышли замуж: старшая Изабелла за преданного семье рыцаря-тамплиера Готье, младшая Жанна – за благородного графа де Комменж.

Жанна де Комменж и была бабушкой Огюста. Она всегда рассказывала про отца с восторгом и уважением, которые унаследовала ее дочь Маргарита де Кавальон де Комменж, мать Огюста.

Он снова вспомнил о бронзовой восточной статуэтке, что стояла на камине в парадном зале Бланшефора. Бабушка Огюста, Жанна де Комменж, приписывала ей магические свойства. Она не раз рассказывала историю о том, как Клермона де Бланшефора нашли с ней на чердаке Монсегюра, когда тот в бреду, весь израненный после сражения под Тулузой находился между жизнью и смертью. Придворные лекари призывали его жену уповать только на Господа, ибо медицина была бессильна. Но случилось чудо – Клермон выжил. Виной тому вера в Господа или магию? Жанна де Комменж была убеждена в последнем. Мало того, Клермон вернулся в Бланшефор и умер только через сорок лет, уже после падения Монсегюра.

«Странно, почему мне стал сниться прадед и эта статуэтка из Бланшефора?» – снова подумал Огюст.

* * *

Папа Климент V направил магистру де Молэ на Кипр послание, в котором просил прибыть во Францию, дабы посоветоваться по поводу нового крестового похода на Святую землю. К тому времени позиции христиан на Ближнем Востоке были практически утеряны. Разумеется, послание использовалось как предлог. Филипп IV намеревался заманить магистра в Париж. Король Франции, обуреваемый жадностью и коварством, использовал понтифика как пешку в своей игре. В 1307 году резиденция святого престола располагалась на землях Лангедока в Авиньоне[56], и Папе приходилось исполнять все приказания Филиппа Красивого.

В мае этого же года тамплиеры снарядили восемнадцать кораблей – весь флот ордена на Кипре. Великий магистр и рыцари везли с собой сто пятьдесят тысяч флоринов золотом и двенадцать лошадей, навьюченных серебром. Жак де Молэ решил плыть через Гибралтарский пролив до порта Ла-Рошель в Аквитании, которая постоянно переходила то к англичанам, то к французам. В настоящий момент Ла-Рошель принадлежала английской короне. Орден тамплиеров имел огромное влияние в Англии, владел богатыми прецепториями, многие из которых жаловал им сам король Эдуард. Поэтому расположение флота ордена в Ла-Рошели гарантировало его безопасность и сохранность. Часть рыцарей намеревалась отправиться с магистром в Париж, а часть остаться в Ла-Рошели, поближе к флоту.

Шевалье Огюст де Кавальон, сопровождал эскорт великого магистра от порта до Парижа. Он добросовестно выпил капли, прописанные лекарем, – и как следствие обрел душевный покой и крепкий сон.

В Париж тамплиеры въехали со стороны южных предместий. Его обитатели от мала до велика высыпали посмотреть на легендарных рыцарей. Их взорам предстало зрелище достойное кисти живописца: сорок рыцарей в доспехах верхом на прекрасных породистых лошадях, украшенных попонами с тамплиерским крестом, впереди кортежа – магистр де Молэ на арабском скакуне. Справа от магистра ехал знаменосец со штандартом ордена – белым прямоугольным знаменем с красным равноконечным крестом.[57] Все рыцари и великий магистр были облачены в белые атласные плащи с символом. Горожанки теряли головы в порыве романтических чувств. Под всеобщее ликование жителей тамплиеры проследовали в город и, миновав мост через Сену, направились в центр города. Собор Парижской Богоматери остался справа, эскорт повернул ко дворцу, около которого пестрела толпа придворных. Впервые Огюст де Кавальон увидел столько красивых женщин в элегантных дорогих одеждах.

Король Филипп IV Красивый лично встретил великого магистра и поприветствовал рыцарей. Они обменялись светскими любезностями.

– Я счастлив приветствовать вас в Париже, монсеньор, – почтительно произнес король. – Надеюсь, путешествие было приятным. Как только расположитесь в Тампле, я жду вас. У меня недавно родился сын, и мне бы хотелось, чтобы именно вы стали его крестным отцом.

– Это великая честь для меня, сир! Осмелюсь внести свой скромный вклад на благо и процветание Франции. Нижайше прошу принять его, сир!

Де Молэ махнул рукой, и два рыцаря преподнесли королю Филиппу сундук, наполненный золотыми флоринами. После поклонов, обещаний видеться как можно чаще, тамплиеры проследовали в свою резиденцию, замок Тампль.

Хорошо укрепленный, с дозорными башнями, он скорее походил на военную крепость, нежели на резиденцию. Внутреннее убранство резиденции свидетельствовало о финансовом достатке хозяина, в роли которого выступал орден. Итальянская мебель из вишни и груши поражала изяществом форм, в то же время успешно сочеталась с английской резной работой. Замок был прекрасно спланирован. Если внешне он казался военной крепостью, то внутри все предусматривало удобную и комфортную жизнь.

Рыцарей разместили в восточном крыле Тампля, специально рассчитанного на прием большого количества гостей. С шевалье де Кавальоном в комнате разместились: граф Гофруа де Мюррей, виконты Анри де Монпелье и Готфрид Каркасонский. С Готфридом Каркасонским Огюст был приблизительно одного возраста, поэтому оба искренне обрадовались соседству. Они сошлись еще на корабле, на пути во Францию, постоянно беседуя о Лангедоке. Конечно, Огюст уже абсолютно не представлял, чем живет Лангедок. Он столько лет не был на родине, а Готфрид прибыл из Лангедока недавно. Огюст не знал множества вещей, которые для Готфрида казались простыми и обыденными.

* * *

Филипп посылал за советами к магистру по любому поводу. Такое повышенное внимание к своей персоне, насторожило де Молэ. Он чувствовал, что тучи сгущаются, и король задумал уничтожить орден, с единственной целью – захватить богатство тамплиеров.

Магистр де Молэ, как человек умный и предусмотрительный, предпринял определенные действия, ограждающие орден от возможного вероломства короля. Еще двадцать лет назад обстоятельства сложились таким образом, что де Молэ спас человека, попавшего в опалу Святого престола. Брат Диметрий пропагандировал учение, совершенно не вписывающееся в римское понятие о благочестии и воздержании. Своей резкой критикой Святого престола на территории Папского протектората Диметрий навлек на свою голову отлучение от церкви и обвинение в ереси. Затем начались преследования, Диметрию грозило аутодафе.

Именно тогда, де Молэ посещал прецептории Италии, и судьба свела его с Диметрием. Магистр предоставил ему защиту, увез с собой в Англию, а затем и на Кипр. Но сделал это магистр не столько из-за милосердия и любви к ближнему, что также усматривались в его поступке, а скорее по причине более прагматичной – Диметрий был, как близнец, похож на де Молэ…

И вот настало время платить за проявленное милосердие. Диметрий был безгранично предан великому магистру, он прекрасно понимал, что именно, де Молэ подарил ему двадцать лет жизни и избавил от аутодафе.

Великий магистр, прежде чем покинуть Лимасол, специальным указом назначил своего приемника – рыцаря Джона Марка Лармениуса, находящегося на Кипре, с правом принятия соответствующих его новому положению решений. Лармениус состоял в ордене почти пятнадцать лет, был сравнительно молод, умен, напорист. Он проявил себя при осаде крепости Макраб, как доблестный и бесстрашный воин. Де Молэ, хорошо разбиравшийся в людях, доверял ему. Шаг с приемником магистр предпринял своевременно, чтобы обезопасить орден от безвластия или же, напротив, от борьбы за нее. Он прекрасно понимал, случиться может все, что угодно и от Филиппа Красивого можно ожидать любой подлости.

* * *

В начале июня 1307 года Жак де Молэ созвал в одном из залов Тампля особо доверенных рыцарей, в их число также входил и шевалье де Кавальон, дабы держать совет.

– Братья мои! – обратился к ним великий магистр, восседавший на резном деревянном кресле в центре зала. Рыцари же стояли вокруг него, внимая каждому слову. – Я собрал вас в этот поздний час, дабы поделиться своими опасениями… Для ордена наступают трудные времена… Казна Филиппа Красивого истощена и он, разумеется, не удовольствовался, нашим подношением – сундуком, наполненным золотыми флоринами. Король мечтает заполучить все наше золото, ибо жадность его и расточительство непомерны… Я уже отписал командору Нормандии Жоффруа де Шарне, дабы тот был предельно острожен и позаботился об обширном имуществе командорства. – Де Молэ сделал паузу и внимательно воззрился на рыцарей Храма. Те безмолвствовали, терпеливо ожидая окончания речи великого магистра. – Посему я принял решение, – наконец продолжил он, – тайно перевести золото и серебро ордена в Ла-Рошель, погрузить на корабли и отправить их в Шотландию. Для этого я списался с Уолтером де Клифтоном, магистром Шотландии и своим давним другом… Он же в свою очередь в ответном письме обещал всяческое содействие и поддержку французским тамплиерам.

Великий магистр умолк. Тамплиеры по-прежнему безмолвствовали, пораженные коварством короля Франции. Де Молэ тем временем собрался с мыслями и продолжил:

– За Тамплем наверняка следят шпионы короля, так что будьте осторожны и не выказывайте беспокойства. Иначе Филипп нанесет удар раньше, чем я предполагаю. Готовьтесь к длительному и опасному путешествию. Через три дня вы получите золото и серебро ордена, погрузите их на лошадей и покинете пределы Парижа. Не сомневаюсь, за вами последуют соглядаи…

– Пусть только осмелятся! – воскликнул кто-то из рыцарей. – Многие из нас воевали с сарацинами и не разучились убивать!

Тамплиеры с жаром поддержали своего собрата и заверили великого магистра, что ни один шпион не сможет помешать им доставить казну ордена по назначению.

– Я не сомневался в вашей отваге и преданности ордену, – с удовлетворением произнес де Молэ. – А теперь идите и готовьтесь к отъезду…

Рыцари один за другим покидали зал, Огюст – одним из последних.

– Шевалье де Кавальон! – окликнул его магистр.

– Да, монсеньор! – с готовностью отреагировал тамплиер. – Вы желаете составить документ?.. – уважительно поинтересовался он.

– М-да… – неопределенно ответствовал великий магистр. – Помогите мне подняться с кресла и проводите меня в кабинет…

Огюст приблизился к великому магистру, его в последнее время в силу преклонного возраста мучили боли в спине, но он старался не показывать своих страданий. Де Молэ оперся на предложенную тамплиером руку и тихо произнес:

– Идемте… Для вас будет отдельное поручение…

Огюст не придал значения словам магистра, думая, что они уединяться в кабинете и займутся написанием очередного послания. Возможно, оно будет предназначаться командору Испании либо Португалии, с которыми де Молэ в последнее время вел активную переписку.

Войдя в кабинет, де Молэ приблизился к массивному письменному столу, немного постоял подле него, еще раз что-то обдумал, и наконец произнес:

– Вы помните клятву, которую приносили, вступая в орден?

– Разумеется, монсеньор…

– А ритуальную чашу?..

Невольно Огюста охватило смятение: ритуальная чаша, символизирующая Бафомета… Того самого божка, изваяние которого принадлежало его предку Клермону де Бланшефору… Бафомета, в которого верил Гуго де Пейн, первый магистр ордена, считая что тот покровительствует тамплиерам, наделяя их все новыми богатствами и властью.

От цепкого взора великого магистра не ускользнуло замешательство секретаря.

– О чем вы думаете, шевалье?

Огюст потупился, не зная, что ответить де Молэ.

– Не знаю, монсеньор… Возможно, то что я скажу, покажется вам странным… – нерешительно произнес шевалье.

– Говорите, сейчас каждая мелочь имеет значение! – Уверенно потребовал великий магистр. – Не говоря уже о странностях!

– Дело в том, что моему прадеду Клермону де Бланшефору принадлежала некая статуэтка… И она имеет некоторое сходство с ритуальной чашей Бафомета.

Седые брови великого магистра поползли вверх от удивления.

– Это еще раз подтверждает правильность моего выбора… – с придыханием прошептал он. – В течение двенадцати лет вы верно служили ордену, шевалье, – уже более уверенно произнес де Молэ. – Я всегда доверял вам… Вот и сейчас я хочу подтвердить свое доверие…

Великий магистр приблизился к стене, на которой виднелась картина, изображавшая библейскую сцену. Он отодвинул ее… Огюст отчетливо различил тайник, умело вмонтированный в стену.

Великий магистр открыл его и извлек ритуальную чашу.

– Бафомет, дающий власть и богатство… – сказал он, задумчиво рассматривая чашу, которую видел неоднократно. Затем он перевел взор на тамплиера. – Сохраните ее, шевалье… Я чувствую, во Франции начнутся смутные времена… Орден могут обвинить в чем угодно, даже в поклонении Дьяволу. Но, прибегая к различным ритуалам, мы никогда не отрекались от веры в Христа.

Де Молэ протянул чашу Огюсту. Тот с волнением принял ее.

– Сохраните и передайте чашу моему приемнику, который будет избран после меня, если, разумеется, орден уцелеет… – продолжил великий магистр.

Огюст взглянул на чашу, та ответила ему таинственным блеском рубиновых глаз. Невольно шевалье ощутил страх… В голове у него рождались вопросы: почему магистр передал чашу именно ему? А может, он что-то знает про статуэтку Клермона де Бланшефора? Или это просто совпадение?.. Не потому ли ему снились странные сны? Возможно, прадед хотел его предостеречь? Но отчего? – от соблазна или от жажды власти?..

– А как же Джон Марк Лармениус? – удивился Огюст, с трудом оторвав взор от чаши. – Разве он не ваш приемник, монсеньор?

Великий магистр печально улыбнулся.

– Нет, шевалье. Я очень ценю преданность Джона Лармениуса ордену, но он не сможет стать великим магистром и объединить многочисленные прецептории под своей дланью. Он всего лишь возглавляет центральную прецепторию на Кипре…

Огюста удивил ответ де Молэ, но он не стал больше задавать вопросов.

* * *

Спустя несколько дней группа из пятнадцати рыцарей, в том числе и шевалье де Кавальон, в предутренний час благополучно покинули Париж, отправившись в Ла-Рошель. Золото и серебро рыцари разделили таким образом, что у каждого на седле висел вьючный мешок. У Огюста – еще и седельная сумка с ритуальной чашей ордена.

Отряд передвигался, соблюдая осторожность, избегая оживленных трактов, предпочитая им лесные дороги.

На исходе первого дня, когда солнце ласкало землю своими последними лучами, уставшие тамплиеры расположились на ночлег, наскоро разбили лагерь на лесной поляне и договорились поочередно нести дежурство.

Первыми в дозоре стояли Огюст и виконт Каркасонский. Обычно, любившие поговорить о родном Лангедоке, в эту ночь они были немногословны, стараясь не уснуть из последних сил, преодолевая усталость. Тамплиеры прислушивались к каждому звуку, доносившемуся из леса, покуда их собратья отдыхали.

… До Огюста донесся едва уловимый шорох, он встрепенулся и со стыдом осознал, что задремал. Виконта Каркасонского также сморила усталость, он сидел около тлеющего костра, смежив веки и оперевшись обеими руками на меч.

– Вы слышали, виконт? – едва слышно произнес Огюст.

Его собрат тут же очнулся.

– Что случилось? Нас окружают королевские гвардейцы? – спросил он, сжимая в правой руке меч.

– Тише, тише, виконт… – снова пошептал Огюст. – Думаю, у нас гости… Не вспугните их…

Виконт с пониманием дела кивнул, извлек из ножен кинжал и сделал вид, что спит. Огюст последовал его примеру.

Притворившись спящими, тамплиеры с трудом различили как при скудном свете луны, из леса, крадучись вышли двое, и, стараясь никого не разбудить, направились к лошадям.

– Они решили, что мы спим… – одними губами произнес шевалье.

– Покажем королевским шпионам, на что мы способны… – вторил ему виконт.

Не успели шпионы вскрыть один из седельных мешков, дабы узнать о его содержимом, как на них сзади набросились тамплиеры и вонзили кинжалы им прямо в горло. Шпионы, захлебываясь кровью, обмякли, выскользнули из рук нападавших и забились на земле в предсмертных конвульсиях.

– А что, если мы окружены? – предположил виконт, вытирая окровавленный кинжал о плащ одного из лазутчиков.

Огюст огляделся и прислушался.

– Вряд ли… Если бы за нами по пятам шел вооруженный отряд гвардейцев, то мы бы непременно его заметили. Это шпионы… Им было поручено проследить за нами, выяснить, что мы перевозим и сообщить ближайшему королевскому гарнизону.

– В таком случае, следует обыскать их… – виконт брезгливо кивнул на окровавленные тела. – Возможно, у них есть надлежащие бумаги, скрепленные королевской печатью.

Огюст тот час начал тщательно обыскивать одного из шпионов. Виконт принялся за его собрата по ремеслу.

– Ненавижу копаться в чужих карманах… – заметил он. – Это недостойно дворянина…

– Увы, мой друг, но того требуют сложившиеся обстоятельства. – Подбодрил его шевалье и нащупал за подкладкой камзола некую бумагу. – Я что-то нашел! – Он ловким движением кинжала разрезал одежду и извлек документ, увенчанный печатью.

– Позвольте взглянуть… – попросил виконт. Огюст протянул ему находку. – Печать Ангеррана де Мариньи*… – со знанием дела констатировал виконт и зачитал содержимое: – Подателю сего, повелеваю оказывать всяческую помощь как финансовую, так и военную, ибо это воля короля Франции…

Тамплиеры встревожено переглянулись.

– На нас объявили охоту, шевалье! Что будем делать?

– До утра отдыхать. А завтра снова отправимся в путь и будем еще осторожнее. А эту бумажку следует припрятать – вдруг возникнуть непредвиденные обстоятельства и она понадобится. – Резонно заметил Огюст.

… Не смотря на то, что Ангерран де Мариньи разослал по всем дорогам Франции шпионов, расстояние от Парижа до Ла-Рошели в сто лье тамплиеры преодолели за пять дней. Они избегали остановок на постоялых дворах, разбивая лагерь в лесу, поочередно неся дежурство. Питались скудно, по-походному.

Слова шевалье де Кавальона о том, что бумага, скрепленная печатью де Мариньи еще пригодиться, оказались пророческими. На третий день перехода, тамплиеры переправились через полноводную Луару и случайно наткнулись на заградительный отряд, выставленный на дороге, позволяющей миновать стороной предместья Сомюра, а затем Туара.

Граф Безье, возглавлявший отряд тамплиеров, не выказывая ни малейшего волнения, предъявил королевскому сержанту документ с печатью де Мариньи. Тот прекрасно зная, что подобные бумаги просто так не раздаются, отдал приказ беспрепятственно пропустить всадников.

Как только отряд тамплиеров прибыл в Ла-Рошель, то спешно погрузился на один из восемнадцати кораблей ордена и покинул крепость. Все рыцари, пребывавшие в порту, покинули Аквитанию вместе с ними. Флот тамплиеров взял курс на Шотландию, – страну, с которой тамплиеры поддерживали теплые отношения. Страну, чей король – Роберт Брюс – был отлучен от церкви и нуждался в опытных воинах.

Миновав Бискайский залив, караван кораблей вошел в Ирландское море, проследовав мимо острова Мэн, далее – к полуострову Кинтаре. Обогнув Кинтаре с западной стороны, минуя остров Айлей, флот тамплиеров вошел в пролив Джура и, наконец, достиг конечной цели – шотландского замка Лох-Свэн.

Замок Лох-Свэн показался шевалье Огюсту де Кавальону угрюмым, холодным, настороженным. Его стены почти не имели окон, по четырем углам замка стояли бартизаны*, увенчанные машикулями[58]. Замковые ворота располагались между двумя мощными дозорным башнями, возвышающимися на высокой и непреступной стене. Северной частью Лох-Свэн примыкал к массиву Грампианских гор, поэтому замок казался их естественным продолжением. Путь к замку лежал через причал, а затем – перешеек, далее по тропе, петлявшей по невысоким скалам. Глубокий ров отделял замок от перешейка. Мощный подъемный мост соединял перешеек и замок. Ворота охранялись надвратной башней, которую украшали скульптуры кельтских богов, богини плодородия, и особенно часто встречалась бородатая голова с маленькими рожками – бога растительности, «зеленого человека»*.

Тамплиеров встретил приор шотландской прецептории – Жофрей де Мюи. Небольшого роста, сухонький, седой, он походил на сказочный кельтский персонаж.

– Приветствую вас, славные рыцари Храма на земле Шотландии. Да, благословит вас Господь! По договоренности с магистром де Клифтоном, я готов оказать вам любую помощь и содействие. Я лично знаком с монсеньором де Молэ и высоко ценю его заслуги перед орденом. Все мы – рыцари Храма и обязаны помогать друг другу в трудную минуту. Тем более я считаю, опасения монсеньора де Молэ небеспочвенны. Его величество, Филипп Красивый, способен на все – лишь бы пополнить истощенную казну.

Тамплиеры разместились в замке, по несколько человек в каждой комнате. Точнее, кельях, где постоянно стоял полумрак, даже днем. Окна маленькие, словно, бойницы располагались высоко под потолком, давая скудное освещение. Крепость Лох-Свэн, прежде всего, предназначалась для военных целей. Из нее хорошо контролировался пролив Джура и остров с одноименным названием виднелся в легком тумане на противоположной стороне пролива. Внутри крепости лестничные проходы терялись в сумрачном лабиринте, поэтому по замку вновь прибывшие тамплиеры предпочитали передвигаться по двое.

Тамплиеров накормили жареной рыбой, приправленной солью и тмином. Впервые рыцари попробовали карригин – салат из морских водорослей. Еда подавалась в простой глиняной посуде, по форме напоминающей чашу с ручкой. Разделывали рыбу и вкушали, пользуясь кинжалами, поскольку столовые приборы отсутствовали.

На следующий день приор де Мюи собрал прибывших рыцарей в главном зале замка:

– Магистр Шотландии, монсеньор Уолтер де Клифтон, посвятил меня во все тонкости вашего прибытия, и я принял решение передать вам во владение местечко Килмартин с прилегающим к нему озером Лох-О. Права владения названой землей закреплены в инвеституре*, согласно которой ваша группа выделяется в прецепторию во главе с графом Антуаном де Безье, с правом самостоятельного ведения всех финансовых и хозяйственных дел.

Он достал свиток, увенчанный личной печатью магистра Уолтера де Клифтона, закрепляющий права инвеституры. Его сиятельство граф Антуан де Безье принял решение – часть рыцарей со своими оруженосцами останутся в Лох-Свэн охранять казну ордена, пока в Килмартин не будет создано надлежащих условий.

Тамплиерам предстояло обрести в Шотландии фактически второй дом. Они понимали, что жадность короля Франции безгранична, и он, со временем, будет всячески преследовать французских тамплиеров. В прецептории на Лох-О им предстояло провести долгие годы, а может быть, и остаток жизни.

* * *

После однодневного перехода тамплиеры подошли к гористой местности Аргайл и вскоре увидели озеро Лох-О. Озеро продолговатой формы, длиной примерно в одно лье, показалось им очень живописным. По поверхности мать-природа разбросала множество маленьких живописных островков. На северной оконечности Лох-О возвышался замок Кемпбеллов, местных землевладельцев и соратников короля Роберта Брюса. Замок почти все время пустовал. Владения Кемпбеллов обширно раскинулись от Аргайла до Ковала. Это был всего лишь один из их многочисленных замков, который они посещали крайне редко. Прецептории предстояло разместиться на южной оконечности озера, около местечка Килмартин.

– Вот она, земля обетованная! – воскликнул граф Антуан де Безье, спешившись с лошади и окинув взором местность.

Перед ним, дополняя пейзаж, из зарослей камыша и низкорослых кустов по берегам озера выглядывала деревушка Килмартин, состоящая из круглых рыбацких домов, построенных из местного камня, с крышами, покрытыми все тем же растущим в обилии камышом. Рыбаки высыпали из своих домов, поглазеть на гостей. Здешние места дикие и малонаселенные, и вдруг пожаловал целый отряд из двадцати рыцарей да еще с оруженосцами и лучниками! Рыбаки со спокойным любопытством восприняли появление отряда тамплиеров, заранее предупрежденные управляющим замком Кемпбеллов. Женщины и дети держались настороженно, едва выглядывая из домов. Разговаривать с местными обитателями было бесполезно, гаэльского наречия рыцари не знали, а посему объясняться пришлось при помощи знаков.

Тамплиеров поразила одежда рыбаков – клетчатая юбка в складку (на мужчине-то!) и домотканая рубаха. Позднее, рыцари узнали, что клетчатая юбка на гаэльском наречии называется «килт», шьется она из мягкой шерстяной ткани тартрана и его носят все уважающие себя кельтские мужчины, за исключением аристократов, имеющих родственные связи с англичанами, придерживающихся европейской моды.

Тамплиеры разбили палаточный лагерь, вбили жерди, натянули на них пологи, зафиксировав на растяжках. После длительной дороги мужчины проголодались. Конечно, у них были в запасе вино и вяленое мясо, но хотелось отведать чего-то свежего и существенного.

Рыбаки, видя, что пришельцы вполне обустроились и разводят костры, наловили для них рыбы, которая оказалась как нельзя кстати. Тамплиеры, нажарив ее на костре, аппетитно перекусили, добавив к трапезе еще и вяленого мяса. Затем граф Антуан де Безье, шевалье Огюст де Кавальон и еще несколько рыцарей отправились в замок Кемпбеллов. Предстояло решить множество вопросов, и прежде всего: где взять строительный камень и умелых каменщиков?

Управляющий замка Уоррик встретил гостей радушно. Он отлично владел английским и потому легко изъяснялся с гостями.

– Приветствую вас в замке Кемпбеллов, господа! Честь имею представиться – управляющий имением лорда Кемпбелла, Уоррик.

– Граф Антуан де Безье, – граф слегка поклонился Уоррику. – Отвечаю за землю около озера Лох-О, вверенную инвеститурой, и за людей, прибывших со мной.

– Так значит, ваше сиятельство и ваши люди будут жить в Килмартин? И много вас?

– Да, сударь, в том-то и дело, что много. Поэтому мы и пришли к вам за советом. Нам необходимы каменщики для строительства домов. Вероятнее всего, мы здесь надолго, возможно, до конца своих дней.

Уоррик многозначительно хмыкнул, немного подумал и изрек:

– Хороших каменщиков можно найти в городке Обан, в двух часах езды от замка. Через два дня состоится совет местной кельтской знати в Обане. Он всегда совпадает с ярмарками, на которых провозглашаются новые законы и указы, устраиваются конные состязания, идет бойкая торговля. Я как раз собираюсь туда отправиться. Так что, ваше сиятельство, непременно помогу вам, не беспокойтесь. Но сразу хочу предупредить, не говорите с кельтами на английском языке, лучше я буду переводить.

– Отчего же, сударь? – удивился Безье.

– Его считают языком завоевателей и проанглийской аристократии, и поэтому он не пользуется уважением у горных кельтов.

Тамплиеры последовали мудрому совету всезнающего Уоррика. Через два дня рано утром энергичный управляющий забрался в повозку, запряженную приземистой лохматой кобылкой шотландской породы, и в сопровождении графа де Безье и шевалье де Кавальона верхом отправился в Обан. Огюст даже и предположить не мог, чем закончится для него предстоящее путешествие.

Глава 2

Шотландия разительно отличалась как от Лангедока, так и от Кипра. Заброшенные судьбой на маленькое озеро в Грампианских горах, тамплиеры постепенно приспосабливались к суровой жизни кельтов. Здесь чуждо было все: климат не баловал даже летом, кругом возвышались скалистые отроги гор, некоторые из которых поросшие редкой растительностью, другие представали во всей грозной красоте. Кельты были малочисленным, суровым, немногословным народом. Питались тем, что предоставляла им в изобилии природа – жареной и вяленой рыбой, мясом кабанов и оленей. Разводили кельты и домашнюю скотину – овец, коров, быков. Хлеб, слишком дорогой в этих местах, вкушали только аристократы. Молоко же и пахтанье[59] пили с удовольствием наравне с местным хмельным напитком, элем.

Обо всем этом шевалье и граф узнали в Обане. Сборища на открытом воздухе простого сельского населения, напомнили Огюсту подобные сходки в Комменже на центральной торговой площади. Все поражало его: и круглой формы каменные дома, покрытые камышом или вереском, а более всего – одежда. Мужчины-кельты носили килт из шерстяной ткани в клетку, причем по цветовой гамме можно было безошибочно определить родовую принадлежность человека. У каждого рода или клана использовались свои сочетания цветов. К примеру, встречались два незнакомца и по юбкам безошибочно определяли кто ты: Мак Кунди, Монбоддо или Мак Кумал.

Кельты, кто побогаче, носили рубашки из тонкой оленьей кожи, но чаще всего – из холста, а также брогги[60] на двойной подошве из бычьей кожи. С плащом из тонкой шерстяной ткани той же расцветки, что и килт, кельты никогда не расставались, даже летом. Его закалывали брошью-фибулой с изображением кланового герба. Широко применялись и мужские украшения: ожерелья из крученого серебра, у знати – из золота, различные браслеты. Особенное внимание шевалье и графа привлекли прически кельтских мужчин. У большинства волосы были настолько густы и красивы, что напоминали гривы коней, порой завязанные на затылке в форме «конского хвоста». «Гривы» и «конские хвосты» встречались по большей части двух цветов – золотистые или светло-рыжие.

Женщины одевались подстать своим мужчинам: клетчатые юбки с клановой расцветкой, холщевая рубашка, заправленная в юбку; клетчатый или однотонный плащ, застегнутый красивой замысловатой брошью. Шею украшала масса ожерелий. Женские прически не поражали разнообразием: туго заплетенные косы, укладывались на голове тем или иным образом. В качестве обуви кельтские женщины использовали кожаные сандалии или башмаки на деревянной подошве.

Торговля на ярмарке шла бойко: домашним отбеленным холстом, различными ювелирными украшениями, деревянными фигурками кельтских богов, обувью, кожанами поясами с большими медными бляхами, кошельками, бочонками с элем, домашними чашами и котлами для приготовления пищи. Шевалье и графа охватил азарт покупателей, они с удовольствием и интересом рассматривали все подряд. Пришельцев, в свою очередь, рассматривали с не меньшим любопытством – странные люди, одеты чудно, да еще и говорят на неведомом здесь языке. Тамплиеров выручал Уоррик, выступая в качестве переводчика, объясняя всем, что благородные и прославленные рыцари из далекой заморской страны – гости в замке лорда Кемпбелла.

Уоррик провел графа де Безье и шевалье дальше к небольшой группе кельтов, стоявшей несколько поодаль. Они как раз и оказались нужными каменщиками, подыскивающими работу на подобных ярмарках.

Разговор начал граф де Безье.

– Нам нужно построить двадцать домов и церковь прецептории. Работы много, и займет она продолжительное время, – сказал граф.

Уоррик перевел. Кельты внимательно слушали и закивали головами, мол, работы много – хорошо, не каждый день бывают такие подряды.

– Они заинтересованы, – подтвердил Уоррик.

Один из кельтов, судя по всему, старший каменщик, что-то спросил у Уоррика, указывая на свой кожаный напоясный кошель. Уоррик перевел:

– Старший каменщик спрашивает, чем вы будите расплачиваться?

Граф понял вопрос и без перевода, достав из кармана золотой флорин.

– Это устроит уважаемых мастеров?

Кельты-каменщики посмотрели на пришельцев с нескрываемым восторгом и уважением. В Шотландии в ходу были свои деньги, но золотая монета, особенно флорин, ценилась в любой европейской стране. Каменщики оживились и начали торговаться.

Старший кельт показал де Безье на пальцах «пятнадцать» и ткнул пальцем в каждого кельта, что означало «каждому каменщику – по пятнадцать монет». Перевод не требовался.

Безье сделал отрицательный жест и показал на пальцах «десять». Кельты посовещались и закивали в знак согласия. Старший кельт протянул руку графу де Безье, по местным обычаям, у кельтов рукопожатие на ярмарке означало, что договор состоялся. Представители заинтересованных сторон пожали друг другу руки.

– Работу необходимо начать без промедления, хотелось бы успеть до осенних холодов.

Уоррик перевел, кельты опять закивали, старший что-то спросил.

– Ваше сиятельство, старший мастер интересуется, строительный камень у вас есть? Они им не обеспечивают.

Камня, конечно, не было, Безье еще не думал об этом. Он спросил Уоррика:

– Любезный Уоррик, подскажите, как решить эту проблему?

– Насколько мне известно, ваше сиятельство, местные рыбаки добывают его для хозяйственных нужд в Гримпианах и знают все пригодные для этого места. Можно перевести, что камень будет примерно через неделю.

– Благодарю вас, Уоррик, так и переведите.

В итоге, граф де Безье и кельты договорились начать работу без промедления через неделю, как только камень будет доставлен к озеру.

Компания после удачных переговоров с каменщиками проследовала к торговцам элем. Уоррик, выбрав напиток, закупив сразу три бочонка. Здесь же эль разливали по чашам и угощали за умеренную плату. Уоррик достал из напоясного кошеля две медные боби[61] и оплатил налитый в чашу напиток.

– Попробуйте! Это крепкое шотландское пиво. Привыкайте!

Безье и Кавальон решили последовать совету Уоррика. Кавальон первым отхлебнул из чаши.

– О! Густой, но приятный на вкус.

Безье с опаской тоже сделал глоток.

– Сравнить, безусловно, с бургундским вином его нельзя, но пить вполне можно. Вы согласны со мной шевалье де Кавальон?

Огюст кивнул в знак согласия и снова припал к чаше.

Уоррик прикупил подарки жене и дочкам, загрузил бочонки с элем в повозку, приготовившись в обратный путь.

В это время начались конные состязания, но компания решила на них не оставаться.

Мимо повозки прошла стройная светловолосая девушка в пестром плаще в клетку, заколотом большой золотой брошью в виде луны. Огюста поразила ее светлая кожа и овальное лицо с большими серыми глазами. Три пряди рыжих волос обвивали голову прелестную голову красавицы, четвертая – вилась по спине до икр.

Обомлевший Огюст замер на месте, провожая ее глазами. Такой необычной красоты он не встречал, да и где было встретить, ведь на Лимасоле в прецептории его окружали лишь одни братья. Так шевалье и стоял в оцепенении, пока Уоррик не окликнул его.

С этой встречи начались все приключения Огюста в стране кельтов.

* * *

Все последующие недели тамплиеры занимались хозяйственными работами. Перед тем как основательно заняться строительством прецептории, на совете составили и обсудили ее будущий план. Выбрали на озере места, где предполагалось возвести дамбы, чтобы соединить острова между собой и с берегом. На самом крупном острове Иннис Шилд, ближайшем к Килмартин, решили построить резиденцию и храм. Остальные – застроить домами привычной для рыцарей прямоугольной формы и хозяйственными постройками, в том числе, на одном из них поставить баню. На том и остановились.

Молодой виконт Монпелье, немного поднаторев в гаэльском наречии, научился кое-как объясняться с рыбаками – наполовину словами, наполовину знаками. За умеренную плату двое из них согласились показать место в предгорье, где вся округа добывает камень для строительных нужд.

Одевшись по-походному, полегче и попроще, взяв на всякий случай оружие, Монпелье, Брисак и Кавальон отправились в путь через живописные отроги, удаляясь от Лох-О в западном направлении к заливу Лох-Ит. Вскоре им встретился камень, скорее – стела, явно поставленная для каких-то целей человеком. Камень, высотой примерно, в человеческий рост, гладкий, был ровно обработан с обеих сторон. В верхней части стелы виднелось изображение лежащего полумесяца, на который, была наложена надвое переломленная ветка в виде «V»; ниже – изображение двойного диска, похожего на два колеса, соединенных между собой. Двойной диск украшала ветка в форме «Z. В центре камня – угадывались высеченные фигуры всадников. Рядом с каменной стелой лежал круглый плоский камень, по виду, языческий алтарь с изображениями оленя, быка и лошади. Кельты, сопровождавшие рыцарей, подошли к камню и что-то забормотали на своем языке, вероятно, молитву.

– Скажите, в чем предназначение этого камня? – пытался выяснить Монпелье.

Кельты молчали, продолжая что-то бубнить.

– Смею предположить, виконт, перед нами ритуальный камень. Весьма похож на тот, что стоит в предместьях Комменжа. Да, несомненно, поразительное сходство! – шевалье внимательно рассматривал камень, подавляя желание, дотронуться рукой: мало ли как отреагируют кельты. – Возможно, этот камень – их святыня. Вероятнее всего, на нем приносились жертвы. Видите, виконт, изображение животных? Кельты в большинстве своем язычники. В Обане даже церковь закрыта.

– Какое варварство, приносить кровавые жертвы! Не правда ли, господа? – заметил Брисак.

Огюст безуспешно пытался припомнить, что ему говорил учитель по истории и мифологии в замке Кавальон. Знак луны показался шевалье знакомым, у него в голове пронеслось: «Ну, конечно, я его видел! Золотая брошка на плаще рыжеволосой красавицы в Обане!»

Он задержался возле древнего камня, заметно отстав от спутников, затем догнал их, убыстрив шаг.

Отряд миновал отдаленное селение гайлендов*, в центре которого возвышалась высокая круглая башня-брох, а вокруг тянулось множество все таких же круглых домов, покрытых вереском. На холме паслись овцы. Селяне не обратили на отряд никакого внимания, видимо, привыкнув, что окрестные жители ходят за строительным камнем.

Следуя дальше, тамплиеры увидели в стороне несколько прямоугольных камней стоявших и, лежавших на земле, с изображением крестов, обвитых орнаментальным рисунком. Камни находились за земляной насыпью. Решив, что это надгробия кельтского кладбища, тамплиеры поторопились за проводниками.

Потратив примерно час на переход, они достигли цели – перед ними была каменоломня. Осмотрев ее и окружающую местность, рыцари решили перевозить добытый камень на повозках, запряженных лошадьми, а их в лагере насчитывалось восемь штук. Оставалось лишь достать кирки и можно приступать к работе.

Тамплиеры возвращались на Лох-О тем же путем.

– Господа, возможно, мне кажется, но на камне с перевернутой луной появилось две чаши, одна с водой, другая по внешнему виду, с творогом, – заметил Монпелье.

Де Брисак перекрестился на всякий случай. Шевалье задумчиво посмотрел на Гримпианы:

– Да, виконт де Монпелье, что и говорить, таинственный языческий край – горная Шотландия. Вероятно, языческие приношения привиделись нам, всем троим одновременно. Как знать, с чем здесь еще придется встретиться. Меня, дорогие друзья, преследует ощущение, словно, я вырван из привычного мира и отправлен на службу миссионером в далекие неизвестные земли к язычникам. Думаю, мы станем свидетелями еще и не таких мистических проявлений.

* * *

Скупив все кирки у рыбаков в округе, тамплиеры занялись добычей камня. В первую очередь к работам привлекли оруженосцев и лучников, а их насчитывалось восемнадцать человек. Оруженосцы, крепкие ребята, лихо орудовали кирками. Лучники отваливали камень и с помощью рыцарей перевозили на Лох-О.

Вопрос еды решили просто, по-походному: каждый день в лагере оставались четверо, которые ловили рыбу, охотились, готовили пищу и с освободившимися от камня повозками отправлялись в горы за новым грузом. Неделя пронеслась мгновенно, в Килмартине, на берегу озера выросла огромная гора камня.

Согласно договоренности в Обане, пришли каменщики. Граф Безье и виконт Каркасонский, как самые опытные, организовывали процесс работы. Часть людей добывали камень, оставшиеся помогали каменщикам на озере, как могли, все хотели успеть до холодов.

Шотландия – не Лимасол, на земле осенью не поспишь, замерзнешь, и палатки не спасут. За два месяца изнурительных работ построили почти все. В конце сентября тамплиеры заселились в новые постройки. Получилось двадцать домов – по одному на каждом острове, то есть у всех рыцарей появился собственный дом. Все разрозненные острова, в соответствии с принятым планом, соединили между собой дамбами. На самом большом острове Иннис Шилд еще продолжались работы, резиденция пока не была закончена.

Каменщики прекрасно справлялись со своей работой, честно отрабатывая золотые флорины. Тамплиеры, наконец, занялись обустройством быта.

* * *

Стоял конец сентября, трава местами пожелтела, листья приобрели желто-красный оттенок. Воздух был насыщен запахом трав. Вымотанные постоянной работой, едой на бегу, сном в палатках у костров, тамплиеры, наконец, смогли перевести дух.

В один из погожих сентябрьских солнечных дней, Уоррик посетил Килмартин. Увидев новые строения, он пришел в неописуемый восторг:

– Удивительно, как вы быстро отстроились! Еще недавно на островах росли камыши и гнездились дикие утки. А теперь – город на воде!

Уоррик вращал круглыми от удивления глазами:

– Дорогой граф, признайтесь, французские рыцари во всем такие упорные?

Граф Антуан де Безье засмеялся, его поддержали стоявшие рядом тамплиеры.

– Да, любезный Уоррик, мы, действительно, во всем добиваемся цели, – подтвердил он. – Прошу вас! Пройдитесь по островам, как видите, все они связаны дамбами.

Уоррик с удовольствием принял приглашение. Посмотрел постройки, и у него возник вполне естественный вопрос:

– Позвольте полюбопытствовать, отчего ваши дома не круглые?

– Дело в том, сударь, что во Франции не строят круглых домов, – ответил де Безье.

– Право же, напрасно, сударь! Видимо, у вас там тепло.

– Да, с уверенностью могу утверждать – намного теплее, чем в Шотландии, уж точно. На юге Франции, и в Лангедоке в сентябре еще тепло, как летом.

– Отчего вас, сударь, удивила форма домов? – полюбопытствовал виконт де Монпелье, присутствующий при разговоре.

– Все просто, дорогой виконт! Круглый дом легче отапливать и он дольше держит тепло. Так строили еще наши предки пикты много веков назад, – охотно ответил управляющий.

– Посоветуйте мне, любезный Уоррик, где возможно купить все необходимое для дома и нормального быта. Право же, поверьте, походная жизнь утомила, хочется благоустроенности, тепла и покоя, – спросил Безье.

– По этому поводу, ваше сиятельство, могу подсказать, что первого октября в Обане состоится Айстеддфор. Это своего рода поэтический праздник, на который собираются барды со всей округи, соревнуясь в рассказе мифов и легенд. Весь праздник сопровождается потреблением эля в больших количествах и торговлей безделушками, но там можно купить и котел для дома, посуду, шкуры волков, оленей и быков, которые можно повесить на дверные проемы и использовать вместо одеял. Молодые кельты в этот день признаются в любви своим избранницам. Это очень любопытный обычай. Для этого нужно войти в специально сложенный круг из камней, он называется «теменос»: посередине его – алтарь Маэн Горседд, на котором лежит обнаженный меч. Влюбленный должен сначала поклониться публике, а затем изливать чувства девушке, но непременно – в стихах. Бард, признанный лучшим, получает меч в награду. Советую посетить праздник, поверьте увлекательное зрелище! А сколько красоток из местных кланов можно увидеть!

Уоррик многозначительно подмигнул. И Огюст сразу же вспомнил девушку с брошью в виде луны, подумав: «Вот бы вновь ее увидеть!»

С интересом, выслушав рассказ Уоррика, вся прецептория решила отправиться в Обан.

Глава 3

Наступило первое октября 1307 года, праздник Айстеддфор по кельтскому календарю. Рыцари прецептории Лох-О пробудились, привели себя в надлежащий вид, перекусили тем, что не доели вечером, приказали оруженосцам почистить лошадей, а затем отправились на праздник в Обан.

Отряд рыцарей в военном облачении, верхом на отличных лошадях, въехал в город. Замыкали процессию две повозки для складирования покупок, которыми правили оруженосцы. Прибытие в Обан тамплиеров произвело неизгладимое впечатление на собравшееся общество, особенно его женскую часть.

Рыцари лихо спешились, оставив лошадей на попечение оруженосцев. Вся местность только и говорила, что о богатых иноземцах, расплачивающихся золотыми монетами и поселившихся во владениях лорда Кемпбелла. Наконец все они предстали перед любопытными взорами кельтов. Если шевалье де Кавальон и граф де Безье выбирались в Обан на совет местной знати, то остальные рыцари знали единственную дорогу от озера до каменоломни и обратно, поэтому им все было ново и интересно.

При вторичном посещении города Огюст понял, что Обан таковым можно считать лишь формально. Он скорее напоминал большую деревню со множеством круглых домов и несколькими сторожевыми башнями-брохами. У зажиточных кельтов и местной знати дома были двухъярусные, обнесенные каменной стеной, с лужайкой перед входом. Шевалье подумал: «Увы, не Тулуза, не Каркасон, не Авиньон или Нарбона, тянет всего лишь на предместье Комменжа, да и то с трудом…» На площади Обана стояла небольшая католическая часовня, она была закрыта и пребывала в явном запустении, к ней местные жители не проявляли должного интереса.

Рыцари успели к началу Айстеддфора. Как раз состязались барды. Один из бардов, похожий на молодого жеребца рыжей масти, вошел в теменос. Он певучим голосом передавал легенду о Боудикке, королеве древнего кельтского племени иценов. Виконт Монпелье, доморощенный толмач, переводил через слово:

– Господа, менестрель[62] повествует о том, как на древнее племя иценов напали римляне, их королева после смерти мужа возглавила войско, храбро сражаясь с врагами. Погибли две ее юные красивые дочери, в итоге, на поле брани остались лежать мертвые непокоренные ицены со своей королевой… Приношу извинения, но эту фразу менестреля, не понимаю вовсе. Ага – оставшийся в живых друид при помощи волшебного зеркала перенес душу одной из дочерей в будущее… Не могу сообразить… Так, понятно. Он ее перенес, чтобы продлить род славной королевы Боудикки…

– Великолепно, виконт де Монпелье! Ваша способность к языкам просто поражает, – заметил виконт Каркасонский.

Толпа оценила легенду, одобрительно зашумев. Второй, уже довольно пожилой бард с седой гривой волос, вошел в теменос. Он поведал легенду о первом короле древних пиктов Куитне. Виконт Монпелье, опять же выступая в роли толмача, переводил:

– Почтенный менестрель повествует о том, что у короля Куитне было шесть сыновей: Фиб, Фуах, Фолтах, Кайтт, Кейтнесс и Киркин. Пришло время, и Куитне разделил землю между сыновьями. Далее перевести не могу, очень жаль, но идут местные названия земель, которые мой язык, воспроизвести не в состоянии. Вот, отсюда более понятно – сыну Кейтнессу достался Аргайл с горой Беннахи, вершина которой Ке. Далее, увы, не понимаю вовсе…

– Да, дорогой виконт, всем нам стоит потратить время на то, чтобы выучить гаэльское наречие, и как можно скорее, – сделал вывод Огюст.

Третий соискатель занял место в теменосе. Он плавно, нараспев посвятил собравшихся в тайны коронации кельтских королей.

Виконт де Монпелье, изрядно устав от переводов, зачастил:

– На реке Тей, что берет начало на восточных отрогах Грампианских гор, есть древнее место Скона. Сюда съезжались главы кланов и в присутствии посвященных в таинство обряда друидов-жрецов, короновали достойного. Если король таил черные замыслы в душе, то камень издавал крик, предвещающий беду. Если же претендент был достоин короны, то камень издавал одобрительный возглас.

– Дорогой, виконт, не кажется ли вам, что ваш перевод изрядно сокращен? – поддел его ехидный граф де Мюррей.

– Если вам не нравится, граф, то искреннее сочувствую, переводите сами, если сможете. Я же лучше пойду чего-нибудь выпью. Шевалье де Кавальон, вы должны знать, какие напитки популярны у кельтов.

– Эль – приятный напиток. Я пробовал его прошлый раз на ярмарке, – блеснул знанием местных напитков де Кавальон.

Дослушав, третьего барда до конца, оценив прелести кельтского фольклора, рыцари решили прервать усладу слуха и заняться более приятным делом – испить эля. Опрокинув по чаше хмельного напитка, они почувствовали, как внутри разливается желанное тепло и воцаряется долгожданная гармония. После второй чаши, рыцарей обуяло желание поговорить.

Первым начал виконт де Монпелье:

– Господа, оглянитесь! Как мы живем! Сидим на озере отшельниками, занимаемся изнурительным трудом, а настоящая жизнь – вот она, идет рядом, но мимо нас!.. Обратите свое драгоценное внимание, господа, какие прекрасные девушки вокруг, особенно те, что слушают бардов у теменоса.

– Виконт, так здесь все девушки прелестны, и все они, кстати, в клеточку, только разную! – вставил изрядно подвыпивший граф де Мюррей.

– Господа, насколько мне известно, в горной Шотландии по цветам клетки определяют принадлежность к клану, – снова блеснул эрудицией шевалье де Кавальон.

– Принадлежность к чему? – не понял граф де Мюррей.

– Дело в том, граф, что клан подобие большой семьи, где все связаны родственными узами и общими интересами, – объяснил де Кавальон.

– Поражаюсь вашим познаниям, шевалье! Право же, когда вы успели столько постичь, если припомнить, то прибыли мы вместе на одном корабле! – удивился де Мюррей, опустошая очередную чашу с элем.

Граф де Безье первым понял, куда понесло его подопечных. Конечно, в прецептории на Лимасоле проживали одни братья тамплиеры. Женщины же, к сожалению, не произрастали на лозе с гроздями винограда. Потом граф вспомнил Францию – напряжение, чувство опасности, переход от Парижа до Ла-Рошели… Да и по приезде в Шотландию тамплиеров ожидала голая земля, озеро, кишащее утками и дикими гусями, и каждодневный каторжный труд.

– Настоятельно прошу вас, господа, никакой самодеятельности! Мы не знаем местных обычаев. Не знаем, как здесь принято обращаться с кельтскими дамами, так и до неприятностей недалеко, – осадил де Безье распалившихся рыцарей. – Вопрос это серьезный и весьма щепетильный. Согласитесь, господа, нам нужны не просто женщины, а жены. Иначе мы на этом озере через год одичаем, тем более, что обстановка тому способствует – рядом рыбацкая деревня, и до Обана – ни души. Для начала следует освоиться, завязать знакомство с одним из кланов. Как положено в таких случаях, приглядеться к девушкам, а затем поделиться своими намерениями с главой клана. Родственные связи поспособствуют сближению нашей прецептории с одним из кланов, который в случае необходимости окажет помощь. Только так можно выжить в чужой стране!

– Вы, как всегда, правы, ваше сиятельство, – поддержал его виконт Каркасонский.

– Да, да, граф, мы тоже так считаем! С вашими доводами невозможно не согласиться! – загалдели тамплиеры.

В это время очередной бард заливался соловьем в теменосе, но публика реагировала вяло, и его место занял следующий соискатель. Не дослушав очередного сладкоголосого рассказчика, публика потеряла к нему всякий интерес и начала постепенно расходиться.

Несколько рыжеволосых красавиц толпились у одной из многочисленных ярмарочных палаток и оживленно обсуждали украшения из серебра. Девушки выглядели очаровательно – замысловато уложенные рыжие косы, кокетливо выглядывали из-под капюшонов; на теплых клетчатых плащах, подбитых мехом лисицы, красовались увесистые броши, а стройные ноги прелестниц облачали теплые башмаки. Огюст узнал красавицу, которую видел на совете знати в августе. Девушка показалась ему еще прекрасней, шевалье отметил, что ее плащ украшала все та же золотая фибула с изображением луны. Красавица обратила внимание на Огюста, и, по-видимому, тоже узнав, улыбнулась.

Увы, шевалье не был знаком со здешними нравами и не решался оказывать знаки внимания незнакомке. Этот сложный и деликатный вопрос тревожил его. Девушки, заметив пристальное внимание рыцарей, намеренно защебетали громче, затем дружно засмеялись, одаривая их ослепительными улыбками.

Мудрый граф де Безье, заметив эту «перепалку» пламенными взорами, поспешил напомнить:

– Господа! Поступим благоразумно, как принято во Франции – будем просить руки и сердца понравившейся красавицы у родителей или у главы клана. Так мы избежим неприятностей, рисковать делом ради прекрасных глаз нельзя.

Компания с явной неохотой оставила приятное занятие и дело, наконец, дошло до покупок. Рыцари скупили все котлы для приготовления пищи, почти всю посуду, холсты, огромное количество волчьих, оленьих, бычьих шкур, а также бычьи пузыри для окон. Расплачивались серебром, французскими су. Кельты смотрели на них с нескрываемым восхищением и уважением. Графу де Безье оказывали особое внимание и почтение, безошибочно определяя в нем главу рыцарского клана. Зарекомендовав себя состоятельными и приличными людьми в глазах местного населения, погрузив приобретенное имущество на повозки, рыцари отправились в обратный путь, оставив Обан в полном смятении.

* * *

Весь следующий день рыцари посвятили обустройству домов на озере. Они затянули бычьими пузырями маленькие, напоминающие бойницы окна. Дневной свет пузырь пропускал слабо, зато исчезли сквозняки. Двери, в которые мог протиснуться лишь один человек, да и то, нагнувшись, завесили бычьими шкурами.

Оруженосцы лихо орудовали иглами, сшивая холсты для матрацев, затем набивая их соломой.

Антуан де Безье перебирал волчьи шкуры. Серый мех, густой и жесткий, отливал серебром и пах недавно убитым хищником.

– Жаль такое великолепие использовать как одеяла. Как вы думаете, виконт?

– Да, ваше сиятельство, шкуры удивительно хороши. Смею предложить оставить эту роскошь до зимы и носить поверх плащей для тепла, – предложил Готфрид Каркасонский. – Укрываться можно и оленьими шкурами, они большого размера, мягкие и с хорошей выделкой, вполне заменят одеяла.

В середине каждого дома соорудили очаг из камней, установили треножники для подвески котлов. Посуду распределили по количеству человек, проживающих на каждом острове. Хозяйственными делами руководил неутомимый Антуан де Безье, виконт Каркасонский помогал ему в меру возможностей.

Наконец-то начал складываться нормальный быт. Все остались довольны распределением закупленного имущества, перенесли сундуки и имеющийся скарб в новое жилье. Дома приобретали жилой вид. Граф де Безье прошелся по островам, заглянув в каждый дом.

– Следует что-то решить с элементарной мебелью. Не сидеть же нам, право, на полу! Мы же не сарацины. – Высказался граф, навестив скромное обиталище шевалье де Кавальона, который пытался хоть как-то разместиться около нового очага вместе с виконтом де Монпелье.

– Безусловно, ваше сиятельство! Стулья, столы, да и кровати просто необходимы, – согласился шевалье де Кавальон.

– Однако, любезный шевалье, вы желаете устроиться, как в родовом замке! Стульев захотели? Стулья, дорогой мой Огюст, у шотландских аристократов, у нас – скамейки, – поправил де Безье. – Вопрос, где бы найти плотников? Виконт де Монпелье, окажите услугу, – обратился граф к своему собрату по ордену, – поговорите с каменщиками, может быть, что присоветуют, они же всех в Аргайле знают. Должен ведь кто-то в этих диких краях делать мебель, хотя бы примитивную!

Деловой виконт де Монпелье на ломаном гаэльском наречии поговорил с каменщиками – они еще достраивали резиденцию на Иннис Шилд – и выяснил, где найти хороших плотников.

– Если ехать южнее Аргайла к замку Крэг Фадриг, то попадете в городок Беннахи у подножья одноименной горы. Найдете Кеймса Мак Кумала, он приходится мне свояком. Скажите, что от каменщика Кулмана. Он сделает все как надо, не сомневайтесь! Кеймс хороший плотник, – присоветовал один из каменщиков.

На следующий день, рано утром, когда холодный туман еще стелился по земле вокруг озера, виконт де Монпелье и шевалье де Кавальон, изрядно утеплившись, отправились верхом на лошадях в сторону Беннахи.

* * *

Тамплиеры ехали неспешно почти час. Холмы с пожухлой травой сменялись один за другим. Виконт де Монпелье вспоминал родной дом во Франции:

– Знаете, шевалье, ведь я происхожу из древнего и славного рода, известного в Маркизате Готия, правда, обедневшего. Я был третьим сыном в семье. А посему, рассчитывать мне было не на что. К тому времени, как мне исполнилось семнадцать лет, замок и его предместья пришли в упадок. Некогда прекрасный замок Монпелье разрушался прямо на глазах. Налоги задушили всю округу: Ним, Сет, Экс-ан-Прованс, Арль постепенно нищали, денег не хватало даже прокормиться, не то, что на одежду. Положение ухудшилось, особенно после того, как отец, не выдержав наглого господства французов, слег и умер. Матушка пребывала в отчаянии. Старший брат стал главой семьи, но совершенно не знал, как поправить дела, а они шли хуже некуда. И вот тогда начитавшись романов о крестовых походах, я решил отправиться на Святую землю, на поиски рыцарских приключений. На Святой земле оказалось все не так, как написано в романах, а гораздо сложнее. В замке Крак-де-Шевалье я вступил в орден тамплиеров, о чем не жалею. По крайней мере, у меня есть вера, смысл жизни и друзья. И вообще не все так плохо! Как вы считаете, шевалье?

– Да, вы правы, виконт, не так уж все и плохо, можно даже сказать, хорошо. Казна ордена в безопасности, мы получили во владение прецепторию, строительство почти закончено. Сиятельный Антуан де Безье прав, необходимо жениться, иначе наша прецептория будет привлекать ненужное внимание, а у короля Филиппа длинные руки и крепкие родственные связи, – высказался де Кавальон.

– Вы же из Лангедока, шевалье?

– Да, виконт, моему семейству принадлежат замки Комменж, Кавальон, Бланшефор и ныне разрушенный Монсегюр. Впрочем, какой теперь Монсегюр замок?.. Он давно разрушен, одни развалины, да и те растащили сервы на хозяйственные постройки. Кто только не рылся в руинах Монсегюра – и французы и доминиканцы. Хотя я не видел Монсегюра и никогда в нем не был – он уже был уничтожен к моменту моего рождения – я много слышал о нем от матери. Она рассказывала, что замок был оплотом Тулузов, выдержав несколько длительных осад, а когда был разрушен, то доминиканцы, верные псы Папы Римского так ничего и не нашли, – предался воспоминаниям Огюст.

– Позвольте полюбопытствовать, шевалье, о цели их поисков? – поинтересовался Монпелье.

– Скорее всего, их целью были святыни тамплиеров, которым приписывалась магическая сила. Ведь один из моих предков был магистром ордена, а впоследствии его замок Бланшефор, а затем и Монсегюр стали оплотом тамплиеров в Лангедоке. Мой прадед шевалье Клермон де Монсегюр де Бланшефор был легендарной личностью и активно помогал ордену. У него на службе состоял отряд тамплиеров. Моя двоюродная бабушка Изабелла – земля ей пухом! – вышла замуж за тамплиера. Так что я, дорогой виконт, тамплиер от рождения. Поэтому, я и вступил в орден, не мысля иного пути в жизни.

– Интересная у вас история, шевалье. Я слышал, что в Монсегюре тамплиеры действительно занимались магией. Это правда?

– Кто же теперь об этом знает наверняка! Столько лет прошло, может, и занимались. Говорят, мой прадед владел магией, но точно никому ничего неизвестно. В семье жива лишь легенда, утверждающая, будто прадеду помогал дух, заключенный в статуэтку. Припоминаю, когда мне было лет пятнадцать, мы с матерью навещали дядюшку в Бланшефоре, она стояла на камине в гостиной. Весьма странная статуэтка: голова непропорционально большая, в руках – маленькая чаша, вместо глаз – рубины. Но, увы, ничего магического я в ней не заметил, уж больно она походила на старинную безделушку восточной работы.

– Вы не верите в магию, шевалье? – не унимался Монпелье.

– Отнюдь, виконт. Но, право же, нельзя во всем видеть магическое начало, это неправильно и опасно. Вы очень любознательны, дорогой де Монпелье. А вы не знакомы с трудами по магии?

– Увы, нет. Разве в Маркизате можно было читать подобные вещи? Тут же донесут инквизиторам! В последнее время на кострах сжигали всех подряд – и бедных, и дворян, не разбирая…

Прошло еще часа два. Шевалье де Кавальон и виконт де Монпелье за беседой не заметили, как преодолели почти весь путь. Впереди показалась высокая гора – Беннахи, а дальше, чуть ниже, в дымке угадывались очертания Крэг Фадриг. Кавальон вспомнил свое первое детское впечатление от замка Бланшефор. Но сейчас чувство было совсем другим. Крэг Фадриг завораживал, он вырастал из горы, его высокие стены так и рвались в небо. Де Кавальон пожалел о том, что не птица и не умеет летать, его охватило желание осмотреть замок с высоты птичьего полета.

Путешественники подъехали к городу, раскинувшемуся у подножья горы, давшей ему одноименное название. Окрестные горы, как и гора Беннахи, заросли столь густыми лесами, что шевалье и виконт могли сказать с уверенностью – здесь живут плотники. Ведь древесины тут – куда ни глянь. Кавальон заметил, что Беннахи практически ничем не отличался от Обана по внешнему виду.

Увидев незнакомых людей, к ним сразу подошли двое вооруженных кельтов. Виконт де Монпелье попытался вежливо объяснить:

– Господа, мы прибыли с озера Лох-О, что близ Килмартин. Я – виконт де Монпелье, а мой спутник – шевалье де Кавальон. На островах озера мы строим дома и хотели бы обзавестись мебелью. Один из каменщиков, кажется Кулман, был так любезен, что посоветовал нам отправиться в Беннахи к плотнику Кеймсу.

Кельты внимательно его выслушали.

– О, так вы к Кеймсу! Да, он отличный плотник, мы вас проводим.

Кельты подошли к дому Кеймса, такому же круглому, как и все остальные.

– Эй, Кеймс, выходи! К тебе гости.

Откинув бычью шкуру, на пороге дома появился хозяин – здоровенный рыжеволосый детина, лет двадцати пяти.

– Проходите, – пригласил он Монпелье и Кавальона в дом.

Гости сели на табуреты за стол.

– Так вы и есть те самые чужестранцы с озера Лох-О? Говорят, вы скупили всю ярмарку в Обане, а расплачивались французским золотом. Богачи, ничего не скажешь! – заговорил Кеймс.

– Да, сударь, мы рыцари не бедные. Занимаемся торговлей, в нашем распоряжении небольшой флот, осуществляющий морские перевозки, – попытался удовлетворить любопытство кельта виконт.

– О! Так вы торгуете с размахом! – удивился Кеймс. – А что вас привело в наши края?

– Видите ли, дорогой Кеймс, Шотландия очень выгодно расположена географически. Отсюда удобно делать рейсы в Ирландию, Англию, Испанию и Францию. Поэтому торговая уния приняла решение обосноваться именно здесь для пользы торгового дела, – де Монпелье сочинил более-менее правдоподобную версию появления тамплиеров на земле кельтов. Хотя, никто из кельтов и не подозревал, что рыцари, поселившиеся на озере, никто иные, как тамплиеры.

Кеймс был вполне удовлетворен объяснением. Последние дни только и разговоров про богатых красивых рыцарей, девушки прямо с ума посходили. Они занимались тем, что шили новые наряды, примеряли украшения, и обсуждали между собой подробности – кто из рыцарей, кому и как улыбнулся в Обане на ярмарке. Кеймс остался доволен, что, наконец, лично познакомился с возмутителями спокойствия, убедившись, что гости из Килмартина – люди серьезные и обстоятельные, а это весьма благоприятно для дела. Кеймс наполнил чаши вересковым медом и подал их гостям. Теперь можно было перейти к главному: к цели их визита.

– Какое дело привело вас в Беннахи, достопочтенные рыцари?

– Слава о вашем плотницком мастерстве, Кеймс, достигла Килмартина, и мы хотели бы сделать вам большой заказ, – де Монпелье старался изложить суть в меру своих скудных познаний гаэльского языка.

Кеймс оживился и отпил из чаши. Гости последовали его примеру. Он выдержал паузу и спросил:

– И какие же у вас пожелания?

– Очень простые. У нас двадцать домов, а посему, хотелось бы обзавестись всем необходимым: скамейками, столами и кроватями.

Подобный размах порадовал Кеймса, он сразу представил, во что обойдется обстановка такого количества домов. И у него захватило дух! Таких серьезных заказов у Кеймса никогда не было. Конечно, заказывали помаленьку, но чтобы столько и сразу! Плотник одним махом осушил чашу с медом.

Пока Кеймс пребывал в несколько ошарашенном состоянии, шевалье де Кавальон осматривался. Ему понравилось, что дом чист и просторен, везде лежали шкуры волка – на кровати и рядом с ней, на земляном полу. Посредине дома находился очаг с котлом, точно такой же, какой рыцари купили в Обане. Дым выходил через круглое отверстие в крыше, копоти не было видно. Вокруг очага стояли маленькие скамеечки. «Да, приятно посидеть вечером у огня семьей», – подумал де Кавальон.

Возле окна стоял стол, за которым шевалье и виконт не без удовольствия пили с хозяином опьяняющий напиток богини Медб, покровительницы меда. Рядом с кроватью висели деревянные полки, где нашли место множество предметов: посуда, зеркальце, украшения, гребень, горшочки с травой. Во всем угадывалась рука плотника, но чувствовалась также и женская – уж слишком все выглядело ухожено и аккуратно.

Зная, по рассказам очевидцев о высокой платежеспособности чужестранцев, Кеймс еще раз наполнил чаши гостей медом:

– Итак, господа, когда все должно быть готово? И сколько вы платите?

– Чем быстрее вы сделаете, тем лучше. А платим серебром. Вот задаток, – Монпелье вынул из напоясного кошелька десять серебряных су.

Кеймс расплылся в довольной улыбке. Ему в этот момент казалось, что более приятных людей он в жизни не встречал.

– Сделаю к празднику Самайн, первого ноября. Праздник считается у нас концом пастушеского года, – пояснил плотник. – Если понадобится, возьму в помощники двух своих братьев.

Гости распрощались с хозяином, собираясь уходить, в этот момент в дом вошла девушка.

– Приветствую дорогих гостей! – улыбнулась она.

– Хочу представить вам мою жену Этильтриду! – с гордостью произнес Кеймс. – Дорогая, это наши новые соседи с Килмартин, те самые рыцари-чужестранцы – виконт де Монпелье и шевалье де Кавальон.

Кавальон сразу же узнал Этильтриду. Тогда в Обане она покупала украшения с подружками. Он тут же сделал вывод, что сероглазая красавица с брошью-луной тоже из Беннахи, клана Мак Кумал.

Гости раскланялись и отправились восвояси, на Лох-О.

* * *

Как и обещал Кеймс Мак Кумал, работа была выполнена к концу октября. Он вместе с двумя братьями, такими же крепкими и здоровыми, доставили в Килмартин на повозках все, что заказывал виконт де Монпелье. Оруженосцы и лучники помогли разгрузить повозки и расставить плотницкие изделия по домам. Граф де Безье остался доволен и открыл свой кошель:

– Отличная работа, мастера, а главное вовремя! Вот возьмите, здесь пять золотых монет.

– Благодарю вас, лорд Безье, – Кеймс поклонился, он обращался к графу подчеркнуто уважительно, с благоговением, понимая, что де Безье – главный у рыцарей. А раз уж он глава этого клана и владеет Лох-О – значит, лорд.

– Лорд Безье, глава нашего клана лорд Каэльт Мак Кумал приглашает всех вас в Беннахи на праздник Самайн. Для всех нас будет честью ваше присутствие. Скажу по секрету, молодые девушки Беннахи потеряли головы из-за ваших молодцов. Так что они будут ждать с нетерпением, не разочаровывайте их.

– Благодарю за приглашение, Кеймс. Передайте лорду Мак Кумалу мою искреннюю благодарность за приглашение, мы непременно прибудем. Как можно, не уделить внимание вашим прелестным дамам!

– Да, что и говорить, девушки клана Мак Кумал славятся своей красотой на всю горную Шотландию. Так, что ждем вас, достопочтенный лорд!

Безье не оставлял мысли породнится с сильным и влиятельным кланом, и приглашение последовало очень кстати.

К этому времени тамплиеры обжились на новом месте. Прецептория на Иннис Шилд стояла во всей красе. Хотя получилась она небольшой, но всем своим видом напоминала христианский храм, перед входом которого установили каменный крест тамплиеров. К храму примыкала небольшая пристройка для заседаний ордена.

Наконец Безье решил, что пришло время перевезти казну из замка Лох-Свэн и разместить на Иннис Шилд под постоянной охраной. За ней он отправил отряд под командованием виконта Каркасонского.

Флот, пришвартованный в Лох-Свэн, по-прежнему осуществляя перевозки товаров и людей в Ирландию, Англию, к побережью Шотландии, Исландии, Скандинавии. Казна тамплиеров неустанно пополнялась.

Отряд с казной вернулся уже на следующий день. Виконт Каркасонский также привез письмо от приора де Мюи. Безье безотлагательно прочел его и тут же собрал всех рыцарей на Иннис Шилд.

Зал для собраний по размерам был невелик, но уместились все – кто, сидя, кто стоя. Граф де Безье откашлялся.

– Славные рыцари Иннис Шилд! Я получил послание от приора де Мюи. Послание содержит прямо-таки ошеломляющие новости. Достопочтенный приор сообщает, что великий магистр ордена монсеньор де Молэ схвачен людьми короля в замке Тампль тринадцатого октября, в пятницу. Все тамплиеры парижской прецептории арестованы. Замок Шомон осажден, в нем укрылись рыцари верные ордену. Мало того, по всему королевству идут аресты тамплиеров, уже принявшие форму охоты на диких зверей. Хватают всех подряд и передают инквизиторам. Филипп Красивый отписал письма королю Англии Эдуарду и королю Шотландии Роберту Брюсу с настоятельной просьбой арестовать всех тамплиеров, находящихся на их землях.

Рыцари зашумели, они были сражены низостью и подлостью Филиппа. Граф де Безье поднял руку, успокаивая рыцарей и призывая их к тишине.

– Хочу заметить, господа, надо отдать должное прозорливости магистра де Молэ. Лишь благодаря этому, мы здесь, в Шотландии, и казна ордена у нас, а не в руках презренного Филиппа. Но возникает другая опасность: Филипп требует от Роберта Брюса, короля Шотландии, карательных мер по отношению к тамплиерам, укрывшимся на его землях, то есть, к нам. Хотя, мы не рассказывали всем подряд, что являемся членами ордена тамплиеров, у короля Филиппа шпионы есть везде. Посему, предлагаю слиться с местным населением и обзавестись семьями. Если понадобится носить килт, значит, будем его носить. Лучше в килте и на свободе, чем в Эдинбургской тюрьме. На днях я получил приглашение от лорда Каэльта Мак Кумала. Он приглашает нас на праздник Самайн. Считаю просто необходимым принять его предложение и посетить Беннахи.

Собрание опять загудело, активно обсуждая новости.

– Все, это очень хорошо, достопочтенные рыцари! Женщины, килты, кельты и тому подобное! Но я считаю своим долгом помочь нашему магистру и предпринять марш-бросок на Париж! – виконт Каркасонский был все себя от ярости и, видимо, не понимал, что говорит.

Де Безье дипломатично постарался возразить, понимая, что прозвучавшее предложение – чистое безумие и сплошные эмоции.

– Дорогой виконт, мы, конечно, сможем высадиться в Ла-Рошели. Я даже допускаю, что мы достигнем предместий Парижа. Но в городе мы окажемся в ловушке, нас слишком мало. В результате, попадем в лапы к Филиппу, чем доставим ему огромное удовольствие. Тогда мы точно не выполним того, что поручил нам магистр – сохранить казну ордена.

Виконт Каркасонский понимал, что погорячился, но не мог успокоиться. Он весь кипел. И не он один.

– Да, господа, еще хочу отметить, что в данном случае помощи ждать нам неоткуда и не от кого, рассчитывать следует только на свои силы. У шотландского ордена достаточно своих проблем. В сложившейся ситуации опасность грозит всем: и нам, и шотландцам.

– Позвольте мне высказаться! – вмешался говорливый неугомонный де Монпелье. – Считаю, совершено правильным предложение графа де Безье, раствориться в местном населении и срочно обзавестись женами. Приглашение на кельтский праздник Самайн принято. Клан Мак Кумал – один из самых богатых и влиятельных в Аргайле. Его девушки красивые и крепкие. Мы тоже не последние нищие, не кривые, не горбатые, да и пригласили нас не просто так. Кланы часто берут жен из другой местности, чтобы избежать кровосмешения. Чем мы не подходим?

– Правильно, виконт! – поддержали граф де Мюррей и виконт де Брисак, а за ними уже все рыцари.

– Предлагаю каждому женившемуся рыцарю выдавать из казны по двести золотых флоринов подъемных, – внес еще одно предложение Безье. – Это не пустая растрата золота ордена, а жизненная необходимость.

Все одобрительно зашумели. На празднике Самайн решили действовать по ситуации. На этом шумное собрание на Иннис Шилд закончилось. Тамплиеры, переполненные эмоциями, разошлись по своим островам.

Глава 4

Вечером тридцать первого октября, оставив оруженосцев охранять прецепторию, тамплиеры отправились в Беннахи. Холмы, мелькающие по обеим сторонам дороги, затянуло дымкой, сильно похолодало, от лошадей и от людей шел пар. Быстро темнело, но вот впереди появились огни Беннахи и Крэг Фадриг.

Рыцари въехали в город, спешились, заметив встречающих.

– Приветствуем вас, доблестные рыцари Килмартин! – к ним подошли мужчины клана Мак Кумал.

Гостей проводили в самый большой дом, похожий на амбар, специально построенный для проведения праздников и совета старейшин клана. В доме жарко горел очаг. За накрытым длинным столом сидело много народа. Появление рыцарей вызвало бурю эмоций, подошел Кеймс с женой и братьями.

– О! Господин Монпелье! Кавальон!.. Рады вас видеть на Самайн! Как мебель?

– Благодарим вас, Кеймс, работа выполнена на славу!

Рыцари скинули плащи с волчьими шкурами и сели за стол. Перед ними сразу же появились чаши. Дом был битком набит людьми, непонятно, как всем удалось разместиться, такого скопления народа рыцари давно не видели.

Кавальон глазами поискал рыжеволосую красавицу из Обана. Она сидела в окружении многочисленных подружек на противоположной стороне стола и, заметив шевалье, лукаво улыбнулась. За столом каждый занимал свое место: старейшины и глава клана лорд Каэльт Мак Кумал – во главе стола, мужья с женами с одной стороны, незамужние девушки и молодые мужчины с другой. Виконт де Монпелье шустро наводил мосты между рыцарями и кельтскими девушками, те реагировали весело и оживленно. Граф де Безье разговаривал с Каэльтом Мак Кумалом на английском языке. Тот, видимо, сделал исключение богатому соседу, учитывая ситуацию, изъясняясь на языке оккупантов.

Вскоре в дом влетела шумная группа девушек в клетчатых теплых плащах. Кавальон сравнил расцветку узора на плащах девушек с клеткой на килтах молодых мужчин клана Мак Кумал, они явно отличались. Пока он производил свои наблюдения, молодые мужчины клана резво ухаживали за только что прибывшими девушками. Кавальон сделал вывод: эти красавицы – потенциальные невесты из другого клана. Все встало на свои места, шансы рыцарей, а значит и его, выросли. Наконец все гости расселись. Каэльт Мак Кумал объявил о начале праздника. Перед де Кавальоном, де Брисаком, и де Мюррем стояло аппетитное блюдо – рыба, запеченная с медом и травами, совладать с соблазном, и не отведать угощение было трудно.

– Шевалье! Посмотрите, какая великолепная рыба! – изумился Мюррей.

– Мне кажется, это лосось, – предположил Кавальон.

– Предлагаю, установить истину опытным путем, – Брисак уже разрезал дар моря кинжалом, – выбирайте господа, кому какой кусок.

– Мне – вот этот, с вашего позволения. Он смотрит прямо на меня и умоляет его откушать, – Кавальон подцепил кусок кинжалом и откусил. – Бесподобно! Пахнет травами и медом. Давно не вкушал ничего подобного!

Вересковый мед богини Медб лился рекой и делал свое дело. Мосты между кельтскими девушками и рыцарями Килмартин наводились особенно энергично. Все были довольны и веселы от выпитого вереска и эля. Молодые кельты рассказывали истории о былых военных походах и славных победах, искусно вплетая в них легенды о боге солнца Руте, о богинях – неба Мидире и природы Флидас. Рыцари тоже не отставали. Виконт де Монпелье, несмотря на свою молодость, участвовавший в отражении осады сарацинов замка Тартус, не жалея красок и подробностей, от которых кровь стыла в жилах, живописал эту героическую историю. Особенно, оценила рассказ мужская половина кельтов.

Достаточно наговорившись и наслушавшись героических сказаний, кельты решили, что мед и эль – это слишком слабо, гости должны отведать иарнгуал[63]. Что за иарнгуал рыцари не имели понятия, но отказаться было невозможно, не обидев хозяина праздника – лорда Мак Кумала, а посему, решили рискнуть. После первой чаши, Кавальон решил, что плывет по штормовому морю. Напиток оказался настолько крепкий, что рыцари окончательно потеряли ориентиры, затрудняясь найти ему французский аналог.

После чаши иарнгуала шевалье заметил, что молодые кельтские девушки вовсе не так и стыдливы, как положено в их возрасте. Они смело разговаривают с мужчинами, смотрят прямо в глаза, не стесняясь признаться в своих желаниях. Да, видимо, представление о достойном женском поведении претерпели в Шотландии сильные изменения. Шевалье махом осушил еще одну чашу с иарнгуалом и, явно не рассчитав свои силы, на некоторое время – отплыл в неизведанные дали.

Каэльт Мак Кумал объявил:

– Друзья, мои! Уже за полночь и нужно умилостивить бога Аннуина[64]. Друид ждет нас в святилище!

За столом возникло явное оживление. Обозначились явные симпатии. Шевалье де Брисак ухаживал за рыжеволосой голубоглазой красавицей с красивым дорогим ожерельем на шее. Монпелье вился около другой – совершенной копией красавицы Брисака. Кавальон сначала подумал, что у него в глазах двоится от выпитого иарнгуала. Две чаши такого смертоубийственного напитка оказалось слишком много для первого раза, хотя кельты, видимо, воспитанные на нем с юных лет, чувствовали себя прекрасно.

– Шевалье де Брисак, простите, мне кажется или нет, ваша дама и дама Монпелье – на одно лицо? – решил прояснить ситуацию Кавальон.

– Да, они сестры! Хороши, неправда ли?

– Слава богу, я еще соображаю, и перед глазами пока все по одному. Больше не буду пить этот, как его… иарнгуал, – решил Огюст, едва удержавшись на ногах.

Он накинул плащ, поверх на плечи – шкуру волка и вышел из дома. Глоток свежего воздуха привел его в чувство, стало легче, предметы больше не расплывались, постепенно приобретая четкие очертания.

Молодая пышная девушка с роскошными золотыми волнистыми волосами, собранными несколькими серебряными гребнями на затылке, откровенно проявляла интерес к графу де Безье, теперь уже по шотландским понятиям, лорду. И судя по всему, ему нравились ухаживания пышки, он прямо-таки млел под ее взглядами. Шевалье наблюдал за всей этой картиной и диву давался: «Ну, кто бы мог подумать, что почтенный сиятельный граф Антуан де Безье может увлечься женщиной?!»

Де Мюррей, де Сен-Женье и де Монсюлон, приобняв за талию своих избранниц, с таинственным видом увлекли прелестниц в направлении лесного алтаря.

Кавальон заметил красавицу из Обана, она явно кого-то ждала. Рыжеволосая чаровница вдруг подошла к нему и, положив себе руку на грудь, сказала:

– Федельм…

Шевалье понял, что это имя красавицы, затем взял ее руку и, поцеловав кончики пальцев, представился:

– Огюст…

Она поняла знак внимания и заулыбалась, ведь у кельтов не было принято целовать даме руку. Шевалье галантно предложил Федельм руку, как и подобает рыцарю, она вложила в нее свою, и они последовали за всеми к жертвенному алтарю.

Процессия вошла в лес, покрывающий подножье горы Беннахи. Кавальон увидел камень, в человеческий рост, с изображением множества животных. Нечто подобное, он уже видел в предгорьях Гримпиан. Под ним стоял жертвенник в виде круглого плоского камня, почерневшего то ли от времени, то ли от крови, пролитой на нем за долгие века. Привели овцу, кельт-друид в белом плаще, стоял возле алтаря с жертвенным ножом, напоминавшим серп луны. Бедное животное связали и положили на камень, блеяние обреченной овцы нервировало Огюста. Но рядом стояла Федельм, и он непроизвольно сильнее сжал ее руку. По выражению лица девушки было видно, насколько важно для нее происходящее действо. Для шевалье же, как и для других рыцарей, все это напоминало скорее театр языческих богов.

Друид возвел руки к небу, а затем обратил взор к земле. Он полоснул ножом животное по шее, и кровь залила весь алтарь. Кельты одобрительно зашумели. Затем друид подставил жертвенную чашу под бьющий алый фонтан крови и наполнил ее. У кельтов считалось, что жертвенная кровь животного оградит их от злых духов. Все по очереди подходили к чаше, обмакивая в нее руки, затем шли к источнику, что находился невдалеке, и совершали ритуальное омовение рук и лица.

– Неужели мы тоже должны пачкаться кровью? – зашипел виконт Каркасонский, обращаясь к Безье. – Мы же не язычники!

– Увы, что делать, виконт! Мы приглашены на праздник и находимся здесь в гостях. Жертвоприношение – часть их религии и культуры. Если мы откажемся, то вероятнее всего, дальнейшее общение с кельтами будет затруднительным. Советую, виконт, не усердствовать, когда будите опускать руки в сосуд с кровью. Придется потерпеть!

Рыцарям пришлось проделать то же, что и кельтам. Некоторые воспринимали происходящее скорее, как забаву, и с напускным серьезным видом совершали необходимые действия. К чаше подошел виконт Каркасонский и чуть смочил кончики пальцев. Видя такое дело, друид, следивший за соблюдением обряда, резко поднял чашу, и руки виконта полностью погрузились в кровь. Глаза несчастного наполнились ужасом, но он промолчал и быстро направился к священному источнику омовения.

Федельм подошла к чаше, погрузив нее руки, и так же медленно извлекла их. Кровь капала с ее маленьких пальчиков, а лицо девушки неожиданно приобрело хищное выражение. Лишь мгновение длилось происходящее, и Кавальон подумал, что слишком много выпил иарнгуала. Вслед за Федельм он и тоже погрузил руки в чашу. Его охватил необъяснимый трепет, голова закружилась, тошнота подкатила к горлу. Он рывком вынул руки и торопливо, не чувствуя под собой ног, направился к источнику. Вымыв руки и освежив лицо, почувствовал облегчение, но голова слегка кружилась.

Федельм властно взяла шевалье за руку и повлекла вглубь леса. Он безропотно подчинился ее воле. Шли недолго, она подвела Огюста к лесному святилищу, округлой формы в виде подковы с камнем в центре. На камне виднелись ритуальные изображения меча и щита. Рядом валялось множество костей животных. Позже Огюст узнал, что это святилище – медионеметон, Кольцо правды. Друиды-жрецы предсказывали в нем судьбу.

На камне лежал маленький связанный кролик, видимо, приготовленный заранее. Федельм извлекла из-под плаща нож, очень похожий на нож друида, но меньший по размеру, ловким взмахом рассекла животное пополам. Наполнив кровью чашу, она сняла с пояса маленький кожаный мешочек, высыпала его содержимое в кровь и сделала глоток.

Кавальон пребывал в оцепенении, ощущение сна и нереальности происходящего не покидало его. Федельм протянула ему чашу, требуя, чтобы он тоже пригубил жертвенный напиток. Шевалье воспротивился:

– Пить кровь животного! Федельм, это уж слишком! Я – не язычник!

Федельм, угадав, происходящую в нем внутреннюю борьбу, взяла чашу левой рукой, а правой, обняв шевалье за шею, привлекла его к себе. Поцелуй, долгий и страстный, перевернул все внутри, шевалье ощутил подъем дикой необузданной страсти и перестал понимать, что делает. Он был готов выпить всю чашу до конца, лишь бы обладать красавицей.

Девушка поднесла чашу к губам Огюста. Не задумываясь, он сделал глоток.

Видения начались не сразу, уже после того, как они слились в поцелуе. Он четко видел себя, одетым в кельтский килт и кожаную рубашку, рядом с Федельм. Они сидели за столом, полным всевозможных яств, в окружении большого числа кельтов. Затем шевалье увидел себя и Федельм обнаженными в постели. Они отдавались друг другу с животной страстью. После этого он плыл на корабле по морю, тайно пробирался по знакомому замку, и вот он – Бафомет. Его красные рубиновые глаза взирают из темноты…

Шевалье встрепенулся и очнулся.

Он лежал на плетеной кровати обнаженный, на его груди, накрытая волчьей шкурой, спала Федельм. Не в состоянии разобраться, где сон, а где явь, он закрыл глаза и заснул.

Видения продолжались. Теперь Огюст видел прадеда, точно таким же гордым красивым и уже седым, как на портрете в зале в бабушкином замке Комменж. Он улыбался, его глаза отливали красным светом, как у статуэтки, которая по семейному преданию обладала магической силой. Шевалье Клермон де Монсегюр де Бланшефор говорил своему правнуку:

– Посвящаю тебя в тайну… Золото тамплиеров до сих пор спрятано в Пиренеях, в пещере, недалеко от Бланшефора… Найди его, я укажу тебе путь. Смотри!

Огюст казалось, что он поднимается от замка Бланшефор в горы. Он прекрасно помнил эту тропинку, ибо в детстве и юности любил ходить к «висячему камню», который называли так из-за его причудливой формы. Основание камня, зажатого среди скал, было истончено ветрами и потому казалось, что он висит в воздухе.

Огюст подолгу бродил по горам, иногда стрелял горных коз из лука. Выходит, он находился рядом с золотом магистра де Бланшефора, даже не ведая об этом.

Когда Огюст проснулся, уже светало, стало ясно, что ночь он провел в плетеной хижине. Федельм рядом не оказалось. На правой руке шевалье появился серебряный витой браслет. Было холодно, от дыхания шел пар, он быстро встал, оделся и вышел. Хижина выглядела ухоженной, видимо, ее часто посещали. «Странно, – подумал Огюст, – но я не ощущал холода. Провести ночь в хижине, пусть даже с женщиной, и не замерзнуть, такое объяснить трудно…»

Недалеко от хижины стоял подковообразный медионеметон, шевалье заметил, что на алтаре алела свежая кровь. Он потрогал браслет на руке. Мысли путались… В сознании начали всплывать сцены прошедшей ночи. В нем боролись два сознания, одно – Огюста де Кавальона, а второе – первобытное и животное, неведомое, поднимающееся откуда-то из потаенных тайников души.

Огюсту было трудно поверить, что подобные вещи он смог проделывать с Федельм, не испытывая неловкости или стыда. Она же всячески поощряла фантазии партнера и подталкивала к ним. Голова закружилась, Огюст прислонился к стене святилища. Ему казалось, он претерпел некое перерождение этой ночью.

Шевалье дошел до Беннахи, вывел лошадь из конюшни. Судя по всему, рыцари еще не покинули город, их лошади стояли в стойлах. На улице не было ни души. Он сел верхом и отправился домой, на Лох-О.

Глава 5

Шевалье де Кавальон упал на кровать и почти сразу же заснул. Оруженосец не стал ничего спрашивать, и так все было ясно – крепкое застолье, бешеная ночь с женщиной.

Проснулся Огюст ближе к вечеру, самочувствие было, мягко говоря, неважное.

– Гийом, сделай одолжение, приготовь что-нибудь поесть!

– Я уже приготовил вашей милости жареную рыбу с тмином. Сейчас подам на стол.

Шевалье с трудом встал с кровати, умылся, привел себя в надлежащий вид и сел за стол. На новой кровати спалось хорошо, если бы не последствия бурной ночи, отдававшиеся в голове безумной пульсирующей болью, было бы просто волшебно. За новым столом удобно и приятно трапезничалось. Шевалье принялся за рыбу, немного поковырял ее кинжалом, придя к выводу, что, в общем-то, он не так и голоден. Во время еды шевалье постоянно посматривал на браслет. В голове опять поднялся беспорядочный рой мыслей. Душу раздирали сомнения и противоречия. Попытавшись от них отмахнуться, он и налег на рыбу.

Шкура на дверном проеме откинулась, вошел Монпелье.

– Приятного аппетита, шевалье! Вы, в курсе последних новостей?

– Каких именно, виконт? Не желаете ли разделить со мной трапезу? – предложил де Кавальон.

– Благодарю вас, шевалье, но я только что откушал жареной куропатки. Все понятно, вы не знаете ничего. Пока вы мирно почивали – утекло столько воды! Все вернулись из Беннахи не раньше полудня, изнуренные бурной ночью. Ну, это понятно, девушки и иарнгуал сделали свое дело. Самое интересное, что наш сиятельный Антуан де Безье потерял голову от своей золотоволосой «пышки» и собрался жениться. Шевалье де Брисак и граф де Мюррей отхватили себе сестер-двойняшек и приехали, пьяные и счастливые, позже всех. Остальные тоже не отставали, а многие и вовсе не вернулись!

– Да, виконт, двойняшек я видел еще вчера. Подумал, сначала, что в глазах двоится от этого шотландского напитка. Господи, как голова болит! – Кавальон отодвинул блюдо с рыбой, подперев голову рукой.

– Интересный браслет, шевалье, не припоминаю его у вас ранее, – полюбопытствовал Монпелье.

– Подарок, – кратко пояснил Огюст. – Виконт, умоляю, не надо столько вопросов! Честное слово, мне худо, я сейчас упаду прямо на стол.

– Извините, шевалье, но барон де Тревэль, к примеру, еще в более плачевном состоянии, чем вы. Граф де Сен-Этьен вообще с кровати встать не может, и оруженосец Жак, прикладывает ему к голове мокрое полотенце и отпаивает морсом. Шевалье де Монсюлон не смог спешиться с коня, а упал прямо на руки своему оруженосцу. Так и тащил, бедняга своего господина до острова. Барон де Сен-Женье совсем ума лишился, машет кинжалом и требует чашу жертвенной крови…

– Да, дорогой виконт, куда уж хуже, – вяло согласился Кавальон и принялся через силу доедать рыбу. – Знаете ли, скоро из рыцарей-тамплиеров мы превратимся в кельтов-язычников с рыжеволосыми женами и кучей детей… Все, нет больше прецептории ордена в Килмартин, есть клан-община. Назовите, как хотите, но только не рыцарский орден! Представьте рыцарей, одетых в килт. Живописное зрелище! Особенно, если по истинно шотландскому обычаю, не надевать штанов. А каково? Граф де Безье или виконт Каркасонский в килтах! Видел бы нас магистр де Молэ. Он со стыда бы умер. Община язычников!..

– Но, шевалье, вы же понимаете, рано или поздно килт все равно придется носить, иначе нас арестуют в угоду Филиппу Красивому. А так мы – кельты, и к французским тамплиерам не имеем никакого отношения, – попытался деликатно возразить Монпелье. – Собственно, чем плохо быть кельтом? Они живут полнокровной жизнью, не стесняются своих естественных желаний.

Шевалье де Кавальон, на все его доводы только махнул рукой.

После ухода Монпелье, мелькнула мысль: «Вот женюсь на Федельм, и буду каждую ночь утопать в ее объятиях и предаваться страстному безумию…»

К вечеру, когда головная боль, наконец, отступила, Огюст попытался собраться с мыслями: «Отчего мне снова привиделся прадед? Хотел поделиться со мной тайной ордена?.. Неужели часть казны была некогда забыта в пещере Пиренеев?.. Странно… Хотя сейчас деньги были бы весьма кстати… А Бафомет? Опять я видел его огненно-красные глаза…»

Неожиданно Огюст ощутил непреодолимое желание извлечь ритуальную чащу из походного мешка, который он хранил в плетеной корзине под кроватью. Дождавшись, когда оруженосец выйдет из дома, он достал мешок из корзины, развязал кожаные ремешки, и, обхватив чашу руками, еще долгое время не решался взглянуть на нее.

Опять его захлестнули размышления: как статуэтка Бафомета и ритуальная чаша могут быть связаны между собой? Ведь чаша еще со времен Гуго де Пейном тоже называлась Бафометом. Неужели первый магистр ордена имел какое-то отношение к статуэтке? Владел ею? А уж потом она попала в руки Клермона де Бланшефора…

Шевалье не находил ответов на многочисленные вопросы. Но он знал одно: ему хотелось испить красного вина из ритуальной чаши… Причем с кровью…

* * *

Шевалье де Кавальон уже две недели не видел Федельм и совершенно извелся. Она снилась ему обнаженной, лежащей на волчьей шкуре. Наконец, он решил прекратить внутреннюю борьбу и отправился в Беннахи.

Знакомые холмы быстро привели к нужному месту. Да, но Кавальон не зная, где, именно, находится дом Федельм, направился к Кеймсу. Его встретила Этильтрида, хлопоча у очага. Он сразу же перешел к делу и сказал на скудном гаэльском:

– Я ищу Федельм.

Этильтрида выпрямилась, как струна, пристально посмотрев на Кавальона:

– Знаете ли вы, что Федельм – дочь нашего главы, лорда Каэльта Мак Кумала?.. Найдете ее в замке Крэг Фадриг.

Огюст понял речь женщины: неужели Федельм живет в том самом сказочном замке на вершине горы? Он был полон решимости ее увидеть, даже если бы пришлось взять замок штурмом.

Огюст сел на лошадь и направился в сторону замка. Дорога петляла по отрогам Гримпиан, пытаясь запутать и сбить его с пути, но шевалье упрямо продвигался к цели. Наконец показался замок. Вскоре Кавальон достиг рва, проехал подъемный мост и остановился перед воротами.

Вблизи замок казался еще выше. Он состоял из трех огромных башен. Самая высокая башня-донжон* – в центре, две башни-турели[65], увенчанные машикулями, пониже, – по бокам. Окна располагались столь высоко, что из них, вероятно, обитатели замка могли наблюдать лишь за полетом птиц. Кавальон рассмотрел старую древнюю кладку камней внизу, выше – относительно свежую, светлую. «Видимо, старому замку лет триста, а то и больше. Наверно, он был разрушен в постоянных межклановых войнах, затем заново отстроен», – подумал Огюст.

Из надвратной башни высунулась огромная рыжая говорящая грива:

– По какому делу?

– Я хотел бы видеть госпожу Федельм, – вежливо на ломаном гаэльском объяснил шевалье.

Грива кивнула и исчезла, ворота открылись. Шевалье въехал во внутренний двор замка. По двору важно ходила огромная свинья, привязанные лошади, накрытые попонами, стояли под навесом и жевали сено. Шевалье спешился, гилли[66] взял лошадь под уздцы и отвел к коновязи. Огюста провели в башню-донжон, где все тонуло в полутьме даже ясным днем, горели лишь несколько факелов, освещая лестницу. Слуга поднимался все выше и выше, шевалье следовал за ним, наконец, они прошли по узкому коридору и оказались перед тяжелой дубовой дверью.

Слуга открыл дверь и на мгновение исчез.

– Прошу вас, господин, входите.

Огюст вошел в комнату и огляделся. Комната была достаточно просторной, с камином в углу, щедро задрапированная светло-зеленой тканью: полог кровати, накидки на столе, стульях и креслах, занавеси на окнах. Все выглядело богато и обстоятельно.

Федельм сидела в кресле напротив камина, жестом руки пригласив Огюста расположиться напротив. Он послушно опустился в кресло, которое оказалось не очень удобным и жестким.

Огюст смотрел на девушку, не зная с чего начать. Федельм мило улыбалась, ее серые глаза блестели и казались еще глубже от шелкового платья того же цвета, которое было на ней. Она сидела прямо с достоинством аристократки, Огюст даже засомневался, что в хижине они были вместе и предавались плотским неистовствам.

Федельм, выдержав паузу, пришла на помощь:

– Рада вас видеть, рыцарь из Килмартина. Наши девушки, клана Мак Кумал, собираются замуж за рыцарей с озера Лох-О. Мой отец, лорд Каэльт, дал согласие. Полагаю, что свадьбы скоро состоятся.

Огюст собрался с духом, напрягая все скудные познания гаэльского:

– Федельм, я прошу вашей руки! Выходите за меня замуж!

Она отреагировала так, как будто ждала этого.

– Известно ли вам, рыцарь, что кельтские девушки вольны выбирать себе мужчину по собственному усмотрению?.. Наличие замка у жениха желательно, но необязательно.

Шевалье смутился, соображая, отказали ему или нет. Федельм протянула руку для поцелуя, и он страстно припал к ее хорошеньким пальчикам, понимая это как знак согласия.

* * *

Гонения на тамплиеров, наконец, достигли Шотландии. Король Роберт не горел рвением услужить Филиппу Красивому и пересажать всех тамплиеров подряд в эдинбургскую темницу. Но магистр Уолтер де Клифтон все же был арестован и заключен в тюрьму в Эдинбурге.

Это послужило серьезным поводом для беспокойства. Сиятельный де Безье собрал рыцарей на Иннис Шилд:

– Господа! Как мне ни прискорбно, но вынужден, сообщить вам неприятную новость – арестован магистр шотландской прецептории Уолтер де Клифтон!

– Надо срочно жениться! – высказались одновременно несколько рыцарей.

– Хорошо! – Безье поднял руку, призывая к тишине. – Именно об этом я и хотел с вами поговорить. Я уже обсуждал с лордом Мак Кумалом такую возможность, еще на празднике Самайн. Он не возражал. Напротив, полностью одобрил мое предложение. Наша прецептория, должен заметить, считается по шотландским меркам состоятельной, особенно, когда я поведал лорду о подъемных в двести флоринов золотом. Предлагаю, жен приводить в прецепторию на Лох-О, что позволит нам хоть как-то сохранить наши обычаи, окончательно не превратиться в кельтов.

– Разумно! – одобрили рыцари.

– Но, господа, существует другая проблема, девушки по большей части, христианки лишь формально. Но сути своей, они – язычницы, частично перенявшие христианское учение, которое с трудом здесь приживается. Да и священника в Аргайле найти не так просто! Увы, но Обан – не Эдинбург и не Абердин, да и церковь закрыта уже много лет. Где настоятель неизвестно никому…

– Что же делать? – заволновались обеспокоенные рыцари.

Граф де Безье предложил простой выход.

– Разумнее всего переговорить с Каэльтом Мак Кумалом и провести церемонию около церкви на Иннис Шилд самим, без священника, тем более, что горные кельты не тяготеют к христианству. Главное, церемония состоится при свидетелях, пригласим филида-юриста для составления брачных договоров. Единственным нерешенным вопросом остается – срок заключения брачного договора. По кельтским законам, брак может быть как постоянным, так и временным. Какое решение мы примем?

– Ваше сиятельство, смею высказаться, временный брачный союз не по-христиански! – сказал виконт Каркасонский. – А если появятся дети! Они что тоже будут временным явлением? Раз мы не хотим окончательно слиться с кельтами, то должны воспитывать детей в христианских традициях.

– Заключаем постоянные договора! – поддержали все рыцари.

– Итак, остается назначить время бракосочетания. Лучше провести церемонию первого декабря. У кельтов все праздники начинаются с первого числа. Думаю, Мак Кумала это устроит, – подытожил Безье.

* * *

Рано утром первого декабря рыцари стояли в Килмартин в боевой готовности, ждали невест, свидетелей и местного филида. От них валил пар, воздух был холодный, на остатках желтой травы лежала изморось.

Наконец, появился конный кортеж. Рыцари замерли в напряжении и волнении – не каждый день женишься! Гости спешились. Каждый рыцарь взял за руку свою невесту и проследовал с ней на Иннис Шилд, к церкви.

Огюст де Кавальон подошел к Федельм. Она стояла рядом с отцом, лордом Мак Кумалом. Огюст поклонился лорду, тот оценивающе взглянул на своего будущего зятя, потому как на Самайн, не обратил на него особого внимания.

Любимая дочь поставила условие своему высокородному родителю – либо голубоглазый рыцарь Огюст, либо – обет безбрачия. Мак Кумал, конечно, понимал, что это бесстыдный шантаж, но перечить не стал. Рыцарь, так рыцарь, главное – красивый, здоровый воин. Да и про прецепторию на Килмартин говорят, что золота там достаточно. Кто его видел, неизвестно, но сообщали кельты друг другу это как истинный факт.

Мак Кумал взял дочь за руку и передал ее жениху. Сердце шевалье затрепетало, снова вспомнив ночь в хижине. Федельм поняла его мысли и обворожительно улыбнулась. Шевалье окончательно потерял голову и был готов сочетаться браком хоть в лесу около языческого алтаря Кольца правды лишь бы с Федельм.

Все новобрачные встали парами. Сиятельный де Безье не мог руководить церемонией, он с обожанием взирал на свою золотоволосую пышную невесту. Поэтому процесс бракосочетания взял в руки лорд Каэльт и его старейшины. Получилась смесь христианско-языческого обряда. Лорд Каэльт произнес торжественную речь:

– Дочери клана Мак Кумал и рыцари клана Килмартин! Мы сегодня собрались здесь, на острове Иннис Шилд, в церкви, перед лицом господа нашего Иисуса Христа, ранним утром первого декабря, чтобы сочетать вас законным браком. Призываю вас любить друг друга, жить в мире и согласии, рожать детей, помогать друг другу и в радости, и в горести, преумножать материальное богатство наших кланов. В знак свершения обряда бракосочетания по древнему кельтскому обычаю, невесты наденьте венки на головы своих женихов и теперь уже мужей.

Невесты достали из-под плащей венки из сухих цветов, и увенчали ими своих суженных. Сами же девушки были уже в венках, кто побогаче – в серебряных диадемах. На голове Федельм красовалась перевернутая золотая луна.

– Прошу по очереди каждую пару подписать брачные договора.

Подошла первая пара – граф де Безье и златовласка. Они с обожанием переглянулись и подписали договор.

– Прошу теперь свидетелей, – продолжал филид.

Роль свидетелей с удовольствием выполняли плотник Кеймс с женой Этильтридой. Кеймс также поставил свою подпись, Этильтрида – просто росчерк, ибо она не владела грамотой.

Потянулась вереница пар. Наконец, подошла очередь Огюста и Федельм. Они расписались в договоре – сначала Огюст, как мужчина, рука его от волнения слегка была неточной в подписи, но оплошности не заметил никто. Затем уверенным жестом расписалась Федельм. С этой минуты они стали законными супругами.

После того, как с формальностями было покончено, и филид заверил договора своей подписью, счастливые пары с брачными договорами, свидетелями и участниками церемонии сели на лошадей и отправились пировать в Беннахи.

Когда новоиспеченные супружеские пары прибыли в Беннахи и вошли в дом для праздников и пиршеств, длинный стол прогибался под обилием жареного оленьего мяса, свинины, дикой птицы, рыбы, карригина, пшеничного хлеба, пудинга из красных водорослей, различных сыров, бочонков эля и верескового меда.

Запиликала шотландская волынка, исполняя мелодию «стратсней», приветствуя молодоженов, за ней заныла гью. Шевалье, слышавший звуки волынки в Килмартин, наблюдая, как играют на этом инструменте местные рыбаки, никак не мог понять, как можно считать музыкальным инструментом бурдюк из овечьей шкуры с трубочками, который издает кошмарные звуки. А гью – подобие скрипки, с конским волосом вместо струн! Одним словом, языческие инструменты.

Настроение царило отличное: все были довольны и счастливы, ведь каждый достиг желанной цели. Рыцари обрели жен, домашний уют, поддержку клана, растворились в гайлендах. Девушки же – сильных и здоровых мужей, умудренных жизненным опытом, а главное – вполне состоятельных. Флот тамплиеров под флагом Шотландии бороздил моря и океаны, казна неустанно пополнялась, стесненные жизненные обстоятельства явно не грозили прецептории Килмартин на озере Лох-О.

* * *

Вечером, в разгар пира и всеобщего веселья, Федельм изъявила желание выйти на воздух. Кавальон подал ей плащ, оделся сам, и они покинули праздник. Огюст старался не злоупотреблять хмельными напитками, и был совершенно трезв. Федельм направилась к конюшне и отвязала двух лошадей.

– Едем в Крэг Фадриг, – коротко сказала она и поцеловала Огюста.

Он беспрекословно ей подчинился, его мужская суть затрепетала, предвкушая брачную ночь. Огюст помог жене сесть на лошадь, и они направились в Крэг Фадриг. Ехали медленно и долго, смеркалось в это время года рано, а посему, на горной дороге следовало соблюдать осторожность. Наконец появился силуэт замка. В вечерней зимней дымке замок вновь показался шевалье таинственным убежищем волшебников.

Ворота открылись сразу же, супруги де Кавальон въехали во внутренний двор. Слуги помогли им спешиться и увели лошадей в конюшню. Молодожены поднялись по лестнице башни-донжона и проследовали в комнату Федельм. Служанка помогла им снять плащи и сразу удалилась. Наконец супруги остались одни…

Федельм сняла золотую луну-диадему, положила ее на туалетный столик, ослабила шнуровку на лифе, сняла верхнее платье из небесно-голубой тафты и начала расплетать косы. Огюст принял это как приглашение возлечь на постель и не заставил себя ждать.

Он разделся, откинул шелковое покрывало и утонул в перине из утиного пера. Федельм продолжала свой вечерний туалет. Наконец, сбросив с себя шелковую сорочку, обнаженная подошла к столу, налила из кувшина вина в чашу и протянула ее мужу:

– Выпей, это придаст тебе сил.

Огюст сделал глоток, вкус вина был странным и необычным… Но несмотря на это у него возникло желание выпить его до последней капли. Он осушил чашу и отбросил ее в сторону, – послышался звон серебра, сосуд упал на пол. Огюст притянул к себе жену, и она возлегла рядом с ним.

Их тела сплелись, как губы в поцелуе. Федельм громко стонала от удовольствия. Огюст пребывал на вершине сексуального блаженства. Вдруг его глаза застелила красная пелена. Он почувствовал, что обладать Федельм, как женщиной ему мало. У него появилась острое желание ощутить вкус ее крови, и он как безумный впился ей в плечо. Федельм закричала и взвилась от боли, пыталась высвободиться. Он налегал на нее всем своим весом, не выпуская, и слизывал кровь с раны. Она же не на шутку испугалась таких любовных игр и начала звать на помощь. Огюст закрыл рот жены страстным поцелуем, едва не откусив ей губы. Наконец она обессилила и обмякла. Огюст с неистовой силой продолжал исполнять долг супруга. Жена уже не кричала и не звала на помощь, потеряв сознание.

Придя в себя после возбуждения и жажды крови, Огюст обнаружил, что по-прежнему лежит на Федельм. Он прислушался к дыханию жены, ее прелестная грудь мирно вздымалась и опускалась. На плече жены пламенел след от его укуса. Огюст взял салфетку с туалетного столика, смочил ее в чаше для умывания и промокнул рану. Она чуть побледнела, он повторил процедуру еще раз и еще. Федельм повернулась на бок, дыша спокойно и равномерно. Огюст накрыл жену одеялом, не испытывая более не малейшего желания спать.

Он пребывал в смятении, не находя объяснений своему поведению. Как такое вообще могло произойти? Он вел себя жестоко, обуреваемый животной страстью. «Может быть, дело в вине? – подумал Огюст. – Ведь Федельм его не пила. Похоже на возбуждающее действие напитка, но зачем ей это понадобилось?..»

Неожиданно на него навалился сон, подхватив и унеся в страну сновидений. Огюсту снился портрет прадеда, тот самый, из замка Комменж. Прадед смотрел на Огюста с высоты и улыбался. Огюст чувствовал себя маленьким и ничтожным по сравнению с ним.

«Я хочу передать тебе свою магическую силу, дорогой Огюст, – говорил Клермон де Монсегюр де Бланшефор. – К сожалению, я не смог сделать это раньше, ведь мои дочери всего лишь женщины, они слишком наивны, доверчивы и эмоциональны. Мой внук, Луи де Бланшефор – существо слабое, лишенное амбиций и стремлений в жизни. Ты же – совсем другое дело. Теперь у тебя – молодая жена, у нее множество желаний и их нужно удовлетворять. Бафомет поможет тебе их исполнить, он по-прежнему в Бланшефоре. Луи хранит его, как статуэтку восточной работы и семейную реликвию. Приди и возьми его. И не забудь о золоте тамплиеров…»

Огюст проснулся. Федельм пристально смотрела не него и гладила по щеке.

– Милый, тебе приснился тревожный сон? – поинтересовалась она.

– Да, прадед… Давно не снился, и вот опять… К чему бы это?

– Возможно, он что-то хочет от тебя. Его дух пытается установить с тобой контакт и передать послание, – предположила Федельм.

– Послание… Но зачем?

– У каждого есть свои тайны при жизни, есть они и после смерти. Может быть, он хочет посвятить тебя в одну из них? – Федельм внимательно посмотрела на мужа.

– Да, какие там тайны! В семье сохранилась легенда, якобы прадед обладал магической силой и служил ему некий дух Бафомета, заключенный в статуэтке. Кто это придумал, не знаю. Бафомет стоит в Бланшефоре на камине и никаких чудес отчего-то не происходит. Насколько мне известно, замок Бланшефор разорен, мой дядюшка Луи – никчемный хозяин. Отчего же тогда магический Бафомет не помогает ему?

– Дорогой, вполне возможно, что Луи слишком слаб, и отсюда все его проблемы. Ведь духи служат сильным и смелым людям. А ты, именно такой! Или я ошиблась в тебе? – и Федельм прильнула к мужу в страстном поцелуе.

Когда уста Огюста освободились от прелестных пухлых губ жены, он сказал:

– Нет, ты не ошиблась во мне…

– Тогда завладей этим Бафометом!

– Зачем, я даже не знаю, что с ним делать? – удивился Огюст.

– Сначала добудь его, а я уж разберусь, как его можно использовать. Это мое желание.

Федельм снова поцеловала мужа, и они слились единое целое. Когда все закончилось, Федельм нежно нашептывала мужу на ухо:

– Сейчас не время для морских путешествий, придется ждать до весны… Вот тогда ты сможешь отправиться в Бланшефор. Ты обещаешь мне?

– Да, все, что хочешь, любимая…

Глава 6

История рода Мак Кумал уходила корнями вглубь веков. Первое упоминание о предках Мак Кумалов относилось к временам короля пиктов Кеннлата, почти девять веков назад. В те времена король Аргайла Кеннлат постоянно враждовал с родом Габрана, поселившимся на полуострове Кинтаре.

Пикт Габран постоянно нападал на Аргайл и грабил владения Кеннлата. Однажды, во время одного из таких набегов Кеннлат захватил Комгалла, сына Габрана. Но не казнил его, а заключил в своем замке под стражу, собираясь использовать его как веский аргумент при следующем набеге.

Пикт Габран любил своего единственного сына, но не знал, как его освободить, ведь если он вновь вторгнется в Аргайл, король Кеннлат казнит Комгалла.

Недалеко от Кинтаре, на маленьком острове поселился монах-отшельник Иона, проповедующий учение Христа. Габран отправился на остров к Ионе и попросил совета, ибо Иона был человеком, умудренный жизненным опытом.

Иона, внимательно выслушав Габрана, спросил:

– Есть ли у короля Кеннлата дочь?

Удивленный Габран ответил:

– Да, есть… И она очень красива.

Тогда Иона дал ему совет:

– Если дорог тебе сын, жени его на дочери Кеннлата. Ты обретешь покой и сильного союзника. После вашей смерти два королевства объединятся, и не нужно будет вести разорительные войны.

Габран, последовав мудрому совету, так и сделал, отправив к Кеннлату в Крэг Фадриг послов, с предложением поженить их детей.

Кеннлат принял предложение Габрана, и они породнились. В итоге Комгалл унаследовал Аргайл и Кинтаре, а в результате своей дальновидной политики, он породнился с королями Ковала и Лорна. Укрепив затем замок Дуннад, он перенес в него свою резиденцию. Крэг Фадриг Комгалл оставил своему сыну Маэлгуну. Так возникло первое сильное королевство на территории будущей Дал Риады*.

Спустя двести лет, к власти пришел потомок Маэлгуна – жестокий и коварный король Энгус. Он раздирал землю пиктов постоянными воинами и интригами. Наконец короли пиктов Эгфрид, Алфрид и Освальд объединились против Энгуса. Энгус потерпел поражение и укрылся в своем замке Крэг Фадриг. Но высокие стены замка не спасли его от ненависти королей. Короли пиктов так ненавидели Энгуса, что, убив его, смели замок с лица земли, оставив на его месте лишь руины.

Прошло время. Пикты уходили на север, оттесненные кельтами, новыми более сильными племенами, пришедшими на землю Кумбии[67]. Вожди кельтских племен вели непрерывные разорительные воины и часто прибегали к услугам наемников. И вот, один из таких вождей, Фотренн, нанял галльских копьеносцев-гезатов. Гезаты наводили ужас на противника, сражаясь обнаженными до пояса. Они не признавали ни кольчуг, ни лат, ни поражений. В одном из жестоких сражений вождь племени пал на поле боя, не оставив после себя наследников. Его место занял отважный гезат Брид, который подчинил все племена на западном побережье и создал первое королевство кельтов – Дал Риаду.

По преданию, замок Крэг Фадриг был заново построен на месте руин во времена гезатов триста лет назад и принадлежал впоследствии самому Бриду. Он неоднократно подвергался нападениям со стороны пиктских племен, не входивших в королевство Дал Риада. После одного из таких набегов, замок сильно пострадал и вновь был обречен на разрушение.

* * *

Мак Кумалы всегда считали, что ведут свой род от Эгеррида, сына Брида и его второй жены Роатикки. Молодой лорд Каэльт свято верил в королевское происхождение своего рода. Перейдя в наследование землями клана Мак Кумал, он, прежде всего, начал восстановление замка Крэг Фадриг, как символа королевской власти Дал Риады. Восстановление заняло десять лет. За это время он женился на дочери не менее могущественного и влиятельного лорда Мак Кунди. Поговаривали, что она унаследовала тайные знания друида Кефина, известного во всей горной Шотландии. От их любви родилась единственная дочь Федельм. Когда Федельм исполнилось девятнадцать лет, мать умерла при загадочных обстоятельствах. Шептались, что ее отравили. Но кто и зачем – никто не знал.

На территории Ирландского королевства в монастыре Бангор сохранилось множество записей о генеалогии кельтских королей Дал Риады.

Мак Кумалы не раз пытались оспорить право Роберта Брюса на престол. Роберт Брюс происходил от известного нормандского рыцаря де Брюса, входившего в свиту кельтского короля Давида I, правившего Дал Риадой двести лет назад, что на сто лет позже правления Брида. Де Брюс женился на племяннице Давида I и унаследовал трон по женской линии, что считалось в Дал Риаде в порядке вещей.

Лорд Каэльт направил доверенного сенешаля, знатока генеалогических древ известных шотландских родов, в монастырь Бангор. Сенешаль – ловкий и умный человек, хорошо понимал последствия своей экспедиции. При повороте событий в сторону лорда Каэльта, он возвысился бы еще более. Поэтому после трех месяцев генеалогических изысканий древо предстало перед глазами Мак Кумала.

Последний король Шотландии Александр III умер, не оставив наследников. Король Англии Эдуард I тут же не замедлил вмешаться в дела Шотландии. Эдуард I уничтожал все, что касалось кельтского королевства. Особенное внимание он уделил камню Сконы – священному талисману кельтов. Эдуард I считал себя поборником христианской веры и приказал уничтожить языческую святыню. Камень Сконы перевезли в Лондон, сбив с него все кельтские письмена.

После этих печальных событий король Эдуард тяжело заболел. Среди кельтов активно распространилась легенда, утверждающая, что после смерти Эдуарда кельтские народы объединятся и создадут государство на обоих берегах Ирландского моря.

В этот момент на политическом горизонте появился Роберт Брюс, своевременно возглавивший восстание на юге Шотландии. Время и политический момент для клана Мак Кумалов и их сторонников были потеряны.

Роберт Брюс, увенчанный славой героя-освободителя, короновался в Сконе. Вместо древнего камня поставили старинный деревянный трон, по преданию принадлежавший кельтским королям. Роберту Брюсу присягнули все могущественные семьи Шотландии: Кемпбеллы, Фрезеры, Линдсей, Сетоны, Монтгомери, Хеи.

После коронации Роберт Брюс женился на Элизабет де Бург, дочери графа Ольстера Ирландского, который был верным сторонником английского короля. Теперь он заручился поддержкой не только внутри страны. Как истинный король он основался в древней резиденции Холируд около Эдинбурга.

В горной Шотландии были недовольны браком Брюса и тем, что его поддерживали не истинные кельтские кланы, а аристократы, разбавленные английской кровью.

Лорд Мак Кумал и его сторонники лорды Монбоддо и Мак Кунди не теряли надежды. Они заняли выжидательную позицию.

* * *

Капитан Джон Харрисон возвращался на своей бригантине из Шотландии в Ирландию, домой в Каррикфергус*. Бригантину бросало на волнах, она, изрядно потрепанная, скрипела, но упорно шла вперед по фордевинду*. На ней находился слишком ценный груз, чтобы пойти ко дну – прецептор Пьер д’Омон* и его рыцари, чудом избежавшие ареста во Франции.

Недавно Харрисону исполнилось сорок пять лет. Тридцать, из которых он провел в море, сначала юнгой, затем жизнь свела его с прецептором Оверна Пьером д’Омоном. И вот уже более десяти лет, он был членом ордена тамплиеров, активно выполняющим поручения д’Омона, который назначил Харрисона капитаном бригантины «Святая Маргарита». Судно было простое и малозаметное, в общем, что д’Омону и было надо: капитан мог выполнять под видом гражданских перевозок на своей неприметной бригантине любые тайные поручения ордена.

Прецептор доверял Джону Харрисону, щедро награждая за каждое удачно выполненное задание. Харрисон был вполне доволен жизнью, денег хватало. Он знал, что д’Омон не бросит старого преданного капитана в щекотливой ситуации. И так уже случалось, когда в Марселе, бригантину арестовали за контрабанду итальянским шелком. Правда, Харрисон две недели провел в городской тюрьме, но вскоре его выпустили, извинившись за ошибку, оформив пошлину задним числом.

В середине ноября «Святая Маргарита» прибыла в Нант из Ла-Коруньи с партией отменной испанской кожи. Капитан рассчитывал пробыть в порту не более недели, пополнить запасы пресной воды, провианта и отплыть в Ирландию. В последнее время, уже почти год, капитан неизменно ходил, именно, по этому маршруту Ла-Корунья – Нант и обратно. Поэтому рассчитать его прибытие не составляло труда.

В день прибытия, под вечер, к кораблю подошла группа доминиканских монахов, все в серых монашеских одеждах, подпоясанных светлыми кожаными ремнями, капюшоны надвинуты на лица. Харрисона передернуло, он прекрасно знал, что доминиканцы – цепные псы Папы, он натравливает их на всех, кто ему не угоден, и хватка у них, как и маалосских охотничьих догов. Капитан занервничал: чем это он так провинился?

Один из монахов поднялся на корабль и приблизился к капитану.

– Капитан, я хорошо заплачу! Выходим в море! Курс на Ирландию.

Харрисон обомлел: несомненно, голос д’Омона, он не мог ошибиться.

– Да, святой отец, я прикажу отчаливать, как только пополню запас питьевой воды.

– Быстрее! – приказал святой отец и сделал знак своим людям подниматься на бригантину.

Матросы Харрисона шустро заполнили бочки водой, бригантина покинула Нант и взяла курс на Ирландию. Когда берег Бретани скрылся на горизонте, д’Омон слегка откинул капюшон с лица. Харрисон не знал, что и сказать, решив – промолчать будет вернее. Лжедоминиканцы молчали до самой Ирландии. Бригантина вошла в порт Каррикфергус, монахи расплатились и покинули судно. На прощанье д’Омон спросил капитана:

– Твой дом все там же, около озера?

– Да, – подтвердил капитан.

– Жди, гостей.

Д’Омон снова закрыл капюшоном лицо, и вся «святая доминиканская братия» степенно удалилась. Харрисон перевел дух, но ненадолго.

Ближе к вечеру, когда уже стемнело, и над Каррикфергус повис густой туман, в дверь капитана постучали. Он приоткрыл дверь, – на пороге стояла вся монашеская братия в полном сборе, десять человек. Харрисон пропустил их внутрь. Дом капитана не был большим, но производил впечатление достаточно просторного рационально устроенного строения. Он, как и все ирландские дома, в Каррикфергус был круглым, с отверстием для дыма в крыше, единственной роскошью был второй ярус, где размещалась спальня его и жены и отдельная – дочери. Дочь год назад вышла замуж и перебралась к мужу, в доме помимо Харрисона, присутствовала только жена Рут.

– Кто в доме? – спросил д’Омон, откидывая капюшон.

Харрисон сглотнул, решив, что его сейчас убьют. Немного подумав, все же решил, что убить его могли и раньше, если бы захотели.

Д’Омон вопросительно смотрел на капитана.

– Я и жена, – промямлил тот.

– Хорошо, вот деньги. Организуй нам ужин, да не говори никому, что мы здесь.

– Как прикажите, господин. Как вас называть?

– Имя я не изменил, зови меня просто Пьер. А спутники мои просто братья.

Харрисон отозвал жену в сторону.

– Умоляю, Рут, никаких вопросов! И собери ужин, неси все, что есть в закромах.

– Не волнуйся, не первый год на свете живу. Накормлю гостей и прикинусь слепой и глухой.

Харрисон одобрительно кивнул, Рут всегда отличалась понятливостью. Он собрал все скамейки, табуреты и принес к столу. Но все равно всем места не хватало.

– Не хлопочите, Джон. Сядем как-нибудь, – сказал Д’Омон, присаживаясь на табурет.

Харрисон устроился напротив д’Омона, сверля последнего взглядом, требующим разъяснений сложившейся ситуации.

– Понимаю вас, Джон, вы растеряны и ни о чем не спрашивали нас во время плавания. Правильно сделали. Дело в том, что великий магистр ордена Жак де Молэ арестован людьми короля. Думаю, нас тоже ищут: отсюда и маскарад.

– Боже, что же будет с орденом! – Харрисон пришел в ужас, понимая, что полная чаша более его кормить не будет.

– Многие рыцари ордена арестованы, но часть скрылась в Испании и Германии. Я знаю, что у Молэ были дружеские отношения с магистром Шотландии Уолтером де Клифтоном. Предполагаю, что часть рыцарей отправилась именно под его крыло. Прошу вас, Харрисон, отправляйтесь на остров Кинтаре, в замок Лох-Свэн, он принадлежит шотландскому ордену, выясните все, что возможно. Здесь мы тоже не можем долго оставаться. Я напишу послание приору де Мюи.

Рут накрыла на стол. Братья-монахи, изголодавшись по нормальной домашней еде, смели все до крошки. Кое-как, разместив гостей, Харрисон сел за стол призадумался: «Если д’Омон отправляет меня в замок Лох-Свэн к приору де Мюи, значит не все уж плохо. Шотландия – это не Франция, в ней правит Роберт Брюс, а не Филипп Красивый, хватать магистров и приоров никто не будет. Ничего еще поживем, буду выполнять задания шотландской прецептории ордена». Харрисон не заметил, как задремал, и голова его опустилась на стол. К нему неслышно подсел д’Омон. Харрисон встрепенулся, почувствовав рядом движение, спал он чутко.

– Джон, у вас есть пергамент, перо и чернила? – спросил д’Омон.

– Да, конечно, сейчас принесу.

Через пять минут д’Омон писал письмо приору де Мюи:

«Досточтимый приор де Мюи!

Не буду писать о тяжелых для нас с вами событиях. Скажу только одно: я, прецептор Оверна, Пьер д’Омон и еще девять рыцарей Ордена тамплиеров, бежали из Франции благодаря отваге и преданности человека, который передаст Вам это письмо. Мы находимся в Ирландии, в Каррикфергусе.

Мне известно, что монсеньор де Молэ поддерживал личные связи с Вами и магистром де Клифтоном. Поэтому обращаюсь именно к Вам, приор де Мюи, с просьбой о помощи. Мы потеряли все, остались только наши жизни. Хотелось бы посветить их служению ордена рыцарей Храма – Бедных рыцарей Храма Соломона.

С уважением, преданный ордену Пьер д’Омон».

Рано утром бригантина «Святая Маргарита» покинула Каррикфергус и взяла курс на Кинтаре.

* * *

– Господин приор! Извините, что отрываю вас от дел, – секретарь открыл дверь и вошел в кабинет де Мюи.

– Что еще!? Вы же видите Чарльз, сколько у меня дел. Я весь погряз в бумагах. Кстати, вам не мешало бы быть порасторопней. Вы приготовили документы, о которых я просил?

– Да, господин приор, я все сделал. Вот они, – секретарь протянул свеженаписанные документы, – и еще письмо.

Приор взял документы, бегло их просмотрел и остался доволен.

– От кого? Прочитайте его сами и дайте ответ, – приор вопросительно посмотрел на секретаря.

– Дело в том, господин приор, прибыл некий капитан Харрисон владелец бригантины «Святая Маргарита», он утверждает, что письмо лично для вас и дело, в нем изложенное, не требует отлагательства.

– Интересно, что же может такого важного написать капитан бригантины? Дайте, почту.

Приор распечатал письмо. Его содержание несколько удивило де Мюи, но он не подал вида при секретаре. «Бесспорно, письмо от прецептора. В конце тайный вензель, о нем знали только доверенные люди…»

– Срочно ко мне этого Харрисона. Прямо сейчас!!!

Секретарь подпрыгнул от неожиданности, де Мюи всегда такой спокойный и вдруг столь резкое проявление эмоций и нетерпения. Вскоре перед приором стоял капитан Харрисон. Приор взглянул на него оценивающим взглядом – обычный капитан, весь просоленный от постоянного пребывания в море. «М-да… Д’Омон умеет подбирать людей, на такого и не подумаешь, что везет тайное послание», – подумал приор.

– Из письма прецептора д’Омона я узнал, что он и его рыцари находятся в Каррикфергусе. – Произнес он как можно спокойнее.

– Истинная правда, ваша милость, в Каррикфергусе, в моем доме, – подтвердил Харрисон.

– Пребывание большого количества людей в доме может вызвать ненужные толки и подозрения, – де Мюи отложил письмо и сверлил взглядом капитана. – Рыцарей необходимо переправить в Лох-Свэн и как можно скорее.

– Я понял, ваша милость. Как можно скорее. Чего же тут не понять!

* * *

Через четыре дня бригантина «Святая Маргарита» вновь появилась у причала Лох-Свэн. С нее на сушу по сходням спустилась группа рыцарей, направившаяся к замку.

Из надвратной башни высунул голову стражник:

– По какому делу?

– Я, прецептор Пьер д’Омон из Франции, к приору Жофрею де Мюи.

– Вас ждут, – сказала голова, ворота открылись.

Де Мюи лично встретил д’Омона.

– Дорогой прецептор, рад вас видеть. Просто чудо, что вы здесь!

– Да, господин приор. Если бы не помощь людей, преданных ордену, нас также бы арестовали.

– Понимаю ваши чувства, дорогой прецептор. Теперь и у нас неспокойно. Филипп, не получив желаемого золота тамплиеров, отписал королю Роберту Брюсу и своему кузену Эдуарду Английскому письмо с требованием ареста тамплиеров, находящихся на их территориях, – де Мюи прояснил политическую обстановку. – Думаю, вам следует отправиться к вашим соотечественникам.

– Значит, я не ошибся, и они действительно здесь! – обрадовался д’Омон.

– Да, рыцари получили инвеституру на земли озера Лох-О и близлежащего местечка Килмартин. Граф Антуан де Безье – прецептор.

– О, де Безье – доблестный рыцарь! Я знаю графа лично, – д’Омон решил, что все не так уж плохо складывается.

– Я дам проводника, он проводит вас до Лох-О.

– Благодарю вас, господин приор, я хотел бы выдвинуться немедленно, если вы не возражаете.

– Конечно, прецептор.

* * *

Поздним вечером того же зимнего дня, группа из десяти рыцарей, налегке, подошла к озеру Лох-О. Сумерки окутали озеро, но рыцари прекрасно разглядели дома и церковь посередине озера.

– Удивительно! Да, здесь целый город!

Рыцари зашумели, делясь впечатлением.

Откуда ни возьмись, прямо из-под земли вырос отряд дозорных с обнаженными мечами.

– Кто вы такие, что вам надо в Килмартин?

– Мы тамплиеры из Франции, сегодня прибыли в Лох-Свэн. Я, Пьер д’Омон, с визитом к его сиятельству Антуану де Безье, – совершенно спокойно сказал д’Омон. – Передайте прецептору, что вы задержали мой отряд.

Через десять минут появился сам прецептор де Безье. Вид у него был достаточно живописный, поверх кожаных штанов надет килт, завернутый наподобие римской тоги.

– Боже правый! Граф д’Омон, вы! Опустите мечи, все в порядке – это рыцари Храма! Какое счастье видеть вас вновь!

Безье и д’Омон обнялись. Д’Омон еще раз посмотрел на странную одежду прецептора. Безье, уловив его пытливый взгляд, сказал:

– Идемте, граф, надо вас разместить. Мы теперь женатые люди, дорогой д’Омон, так-то вот… Думаю, нам есть, что рассказать друг другу.

Вновь прибывших рыцарей разместили с оруженосцами и лучниками, они были рады и этому. По крайней мере, хозяйственные постройки, где обитали оруженосцы, были вполне добротны и просторны, так что места хватило всем. Оруженосцы тут же оживились, общаясь с героями, вырвавшимися из когтей короля Филиппа.

Д’Омон вошел в дом прецептора де Безье и сразу же обратил внимание на уютную обстановку. Около очага хлопотала жена Антуана.

– Ингрид! – обратился он к златовласке. – Собери нам на стол. Познакомьтесь граф, моя жена Ингрид, – пояснил присутствие женщины Безье.

Д’Омон совершенно растерялся. У него было чувство, будто он попал в старинное шотландское поселение, возникшее много веков назад на Лох-О.

Безье и д’Омон сели за стол и выпили по чаше эля.

– Вы прекрасно все здесь устроили, дорогой граф, – наконец, обрел дар речи д’Омон.

– Да, не могу не согласиться – неплохо. Летом здесь было безлюдное озеро, одни утки гнездились. Все построено за три месяца. Жизнь продолжается, любезный д’Омон, во Францию теперь дорога закрыта навсегда. Магистр де Молэ арестован, да и де Клифтон тоже.

– Как и де Клифтон?! Ведь я только утром разговаривал с приором де Мюи, он не сказал ничего по сему поводу! – возмутился д’Омон.

– Дорогой граф, прошу, успокойтесь, у вас и так хватало впечатлений. Потому господин приор и промолчал, зная, что я все вам расскажу, – пояснил Безье. – После ареста магистра де Клифтона, мы сразу приняли решение жениться и раствориться в местном населении. Ваше появление очень кстати, граф д’Омон. Во-первых, я рад, что вы на свободе. Во-вторых, десять рыцарей для прецептории на Лох-О – огромная сила! Ведь нам нужно охранять казну ордена.

– Так значит, казну ордена вывез ваш отряд! – воскликнул д’Омон, – Кто бы мог подумать, что казна, за которой гоняется король Филипп, здесь, на озере!

Глава 7

В январе 1308 года Джон Комин, соратник Брюса, он же лорд Лохабер, Баденох и Тайндейл, осадил замок Стерлинг, в котором размещался английский гарнизон. Крепость Стерлинг защищала дорогу, ведущую на север и северо-запад Шотландии, в Аргайл. Осада крепости неожиданно затянулась.

Не желая тратить силы, Джон Комин выдвинул условие: если перед замком до лета не появятся англичане, то гарнизон сдастся на милость победителя.

Такого вызова Эдуард Английский стерпеть не смог. Против Комина король Англии выдвинул двадцать тысяч пехотинцев и три тысячи рыцарей. Узнав обо всем, Роберт Брюс пришел в ужас. Он прекрасно понимал, что с такими силами Эдуард Английский снимет не только осаду со Стерлинга, но и легко продвинется вглубь страны и захватит большую часть земель, о чем он так мечтал несколько последних лет.

Необдуманные военные действия Комина Брюс объяснял лишь невостребованными амбициями человека, рвущегося к власти и претендующего на трон Шотландии. Но в данный момент не было времени на выяснение отношений с лучшим другом и соратником, надо было срочно собирать силы, которых почти не было.

Роберт Брюс отлично знал, что лорды горной Шотландии не питают к нему теплых чувств и постоянно плетут заговоры. Брюс отбросил все обиды и забыл про все разногласия с лордами гайлендов, он отправил к ним гонцов с просьбой о помощи. И помощь пришла.

Первым откликнулся лорд Каэльт Мак Кумал, тем самым стремясь усыпить бдительность Брюса и не вызывать подозрений о своих притязаниях на трон Шотландии. Получив письмо Брюса, он тут же вызвал к себе зятя:

– Дорогой, шевалье! Настало время послужить Шотландии – стране, на земле которой вы обрели второй дом. Если мы не предпримем решительных мер и не придем на помощь королю Роберту Брюсу, то последствия могут быть самыми печальными. Его соратник, Джон Комин, совершил непростительную ошибку, погубив все то, чего добивался Брюс, а именно, независимости Шотландии. Теперь она под угрозой. Эдуард Английский покарает Шотландию огнем и мечом, он оставит за собой выжженное пепелище. Я напишу послание лорду Антуану де Безье, отвезите его и убедите помочь нам.

– Сделаю все от меня зависящее, лорд Мак Кумал. Прецептория Килмартин – часть Шотландии, мы женаты на ваших дочерях. Считаю, что мы обязаны присоединиться к войскам Брюса и дать сражение Эдуарду. Я немедленно еду на Лох-О.

Через час быстрой езды по мерзлой зимней дороге, Огюст достиг Килмартина. Он спешился, оставил лошадь около дамбы и направился на остров прецептора де Безье. Когда он откинул шкуру быка на дверном проеме, сиятельный де Безье мирно обедал.

– О, шевалье, рад видеть вас в добром здравии! Прошу к столу, откушайте со мной, вы как раз пожаловали на жареную рыбу с медом. Вы чувствуете, какой запах? Ингрид удивительно готовит.

Огюст поклонился Ингрид, она в ответ тряхнула своими золотыми кудрями, что, по всей видимости, было ответным приветствием.

– Благодарю, ваше сиятельство, с великим удовольствием присоединюсь к вашей трапезе, – Огюст сел за стол.

Ингрид поставила перед ним тарелку и положила рыбу. Она выглядела очень аппетитно. Но сначала Огюст достал письмо лорда Мак Кумала, решив, что сначала дело, а потом желудок.

– Ваше сиятельство, вам письмо от лорда Мак Кумала. Смею просить вас прочитать безотлагательно!

Безье посмотрел на письмо, предчувствуя плохие новости, но делать нечего: надломил печать лорда и начал читать. По мере того как он читал, лицо его приобретало багровый оттенок.

– Сукин сын, этот Комин! Щенок бестолковый! Простите меня, шевалье, за резкость выражений. Хотел показать себя и наделал бед. Надо срочно трубить военный сбор и выступать вместе с лордом Мак Кумалом. Если Эдуард захватит Аргайл, нас он прикончит первыми, чтобы угодить Филиппу Красивому, да еще пару наших отрубленных голов ему отправит в качестве подарка.

Ингрид, про которую мужчины совершенно забыли, вскрикнула от ужаса и выронила чашу, которую наполняла элем из небольшого бочонка. Шевалье де Кавальон и граф де Безье переглянулись, поняв, что попросту перепугали бедную женщину.

– Антуан! Что же это! Опять война? – Ингрид села на скамейку и расплакалась.

– Мы победим англичан, обещаю тебе, Ингрид! Успокойтесь, дорогая!

– А вдруг вас убьют! Как же я одна?!

Ингрид бросилась на шею мужу. Безье выразительно посмотрел на Кавальона: мол, извини – женщина, что поделать, у тебя самого такая.

…Прецептор де Безье собрал рыцарей на острове Иннис Шилд. Стояли плечом к плечу, места не хватало, даже бычьи пузыри на окнах запотели от дыхания.

– Дорогие братья! Пришло время проявить наши боевые навыки. Завтра в полдень выступаем на помощь войскам Роберта Брюса под Стерлингом. Раз мы живем на земле кельтов, то просто обязаны ее защищать! Не допустим англичан в Шотландию, защитим Килмартин и наших жен!

– Защитим! – поддержали рыцари, стосковавшиеся по ратному делу.

– Готовьте снаряжение! Завтра выступаем с людьми Мак Кумала.

Остаток дня рыцари провели в подготовке к походу. Женщины украдкой плакали, хотя понимали, что рыцари Килмартин – закаленные в боях храбрецы, и англичанам придется сильно постараться, чтобы одолеть их.

Кавальон вернулся в Крэг Фадриг проститься с женой перед походом, пока оруженосец Гийом производил необходимые приготовления экипировки. Огюст влетел в спальню на крыльях любви. Федельм в одной шелковой рубашке сидела перед зеркалом. Шевалье скинул одежду и кинулся к жене.

– Федельм, я не хочу думать о завтрашнем дне, поцелуй меня!

Она удовлетворила его желание с особой страстью.

– Будь храбрым и смелым. Вернись ко мне героем! Я хочу гордиться тобой.

– Если ты хочешь, чтобы я стал героем, то так тому и быть.

Эта ночь была одной из самых страстных и сравнима лишь с той, что они провели в хижине на празднике Самайн.

Огюст проснулся на рассвете. Открыв глаза, он увидел обнаженную Федельм, стоявшую подле супружеского ложа. В руках она держала ритуальную чашу ордена.

Шевалье резко поднялся с кровати, намереваясь устроить жене, пусть и дочери всесильного лорда, выволочку. Но не успел…

Федельм, словно предвидя реакцию мужа, улыбнулась и произнесла:

– Прости меня, Огюст… Эту чашу случайно обнаружила служанка, когда разбирала твои вещи… Когда я увидела ее, то сразу же почувствовала в ней некую силу. Почему ты ничего не говорил о ней?

Огюст пребывал в смятении. Теперь он не знал выговаривать ли жене, или напротив – оправдываться.

– Эта чаша многое для меня значит, поверь… – произнес он.

Федельм кивнула.

– Поэтому я приготовила тебе напиток друидов, который пили воины перед тем, как отправиться на битву. Он оградит тебя от врагов и принесет победу. Верь мне…

Федельм протянула мужу чашу, наполненную темным напитком, распространяющим аромат трав.

Огюст принял чашу и сделал глоток. Напиток друидов оказался приятным на вкус.

– Из чего он сделан?.. – поинтересовался он.

– Не важно… Пей… Я же не спрашиваю у тебя: откуда чаша? Ты же не стал посвящать меня в свои тайны… – как бы невзначай упрекнула Федельм.

Огюст почувствовал укол совести. Но у него было оправдание: чаша принадлежит ордену. Он получил ее из рук великого магистра и должен передать достойному приемнику… Но когда тот появится при нынешних-то обстоятельствах?..

Огюст осушил чашу до дна и невольно впился в нее пристальным взором. Рубиновые глаза чаши ярко вспыхнули. Огюст невольно зажмурился. От внимания Федельм это не ускользнуло…

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?.. – вкрадчиво спросила она.

Огюст с сомнением воззрился на супругу и произнес:

– Нет, прости я не могу… Но прошу тебя, если меня убьют, передай чашу лорду Безье.

Федельм удивленно вскинула брови.

– Тебя не могут убить, ты испил священный напиток Морриган, богини войны.

– Но все же… – попытался возразить Огюст.

Федельм приблизилась к мужу и обняла его за шею. Тот же по-прежнему держал чашу в правой руке.

– А почему я должна отдать эту чашу лорду Безье?.. – с придыханием спросила она. – Чаша – твое имущество. Значит, я наследую ее после твоей смерти…

– Все не так просто, Федельм… – простонал в ответ шевалье.

– М-да… А я думала, что я – твоя жена, и ты доверяешь мне. Или ты уже передумал отправиться за Бафометом? – спросила Федельм и заглянула мужу прямо в глаза.

Огюста покинули сомнения. Он прекрасно помнил, как в пылу страсти обещал жене отправиться в Лангедок, в Бланшефор, дабы завладеть статуэткой прадеда.

– Разумеется, я доверяю тебе. Но это тайна принадлежит не только мне, но и другим людям. Ты же не хочешь, чтобы твой муж стал клятвопреступником?

– Нет, – уверенно ответила Федельм. – Но я хочу знать: кого изображает эта чаша? Бафомета?..

Огюст растерялся.

– Как ты догадалась?..

Федельм улыбнулась и отстранилась от мужа.

– Все очень просто, милый… Я же владею тайными знаниями друидов. Отправляйся в поход против англичан, и ты вернешься героем.

* * *

В середине января к замку Стерлинг двинулось английское войско, насчитывающее двадцать тысяч пехотинцев и три тысячи рыцарей в тяжелых доспехах. Роберт Брюс смог противопоставить почти в два раза меньше – семь тысяч пехоты и пятьсот рыцарей, причем доспехи их были менее тяжелыми, чем у англичан.

Англичане и шотландцы стояли друг против друга, по древней традиции, перед боем должен был состояться пеший поединок сильнейших рыцарей, представляющих враждующие стороны.

Со стороны Эдуарда Английского на поле боя выехал Генрих де Бохум, известный своими богатыми землями, древним знатным родом и необыкновенной жестокостью. В рядах шотландцев пробежало легкое замешательство.

Роберт Брюс собирался сам принять вызов, но лорды Кемпбелл и Фрезер были категорически против этого:

– Вы не можете так рисковать, ваше величество! – возразил Кемпбелл. – А если вас ранят?! Исход битвы будет предрешен не в нашу пользу!

– Надо привлечь гайлендов, они рвутся в бой и храбрости им не занимать! У нас в королевских войсках каждый рыцарь на счету! – предложил лорд Фрезер.

– Да будет так, господа, вы убедили меня. Я уступаю, но только по политическим соображениям, – согласился Брюс.

Лорд Фрезер направился к отряду лорда Мак Кумала, одному из самых многочисленных и хорошо экипированных гайлендов. Рядом с отрядом Мак Кумала стоял отряд прецептора Антуана де Безье, как положено в полном снаряжении и белых плащах с символом ордена, красным равноконечным крестом. Лорду Фрезеру не надо было объяснять значение этого символа, он прекрасно знал о шотландских тамплиерах, единственное, что он не мог предположить – перед ним французские рыцари, обосновавшиеся в Килмартин. Роберт Брюс подписал инвеституру на земли Лох-О и Килмартин, ничего не говоря об этом своим советникам.

– Рыцари Храма! – обратился Фрезер к тамплиерам. – По древнему обычаю мы должны предоставить для поединка перед сражением достойного рыцаря. Думаю, вы справитесь с этой задачей, не посрамив честь своих штандартов.

Де Безье понял, что король Брюс не желает рисковать своими доверенными людьми, перекладывая всю ответственность на тамплиеров.

– Что ж быть посему, – сказал Безье и обратился к своим рыцарям. – Братья по ордену! Пришло время показать, на что способны тамплиеры. Сразиться с английским рыцарем, должен храбрейший и сильнейший из нас.

Не успел де Безье договорить, как шевалье Огюст де Кавальон выехал на лошади из строя вперед:

– Ваше сиятельство, я хочу сразиться с англичанином!

Лорд Мак Кумал, наблюдая за этой сценой, обомлел, решив, либо его дочь останется вдовой, либо его зять вернется героем, увенчанным славой. И то, и другое его в принципе устраивало. Зятя можно найти другого, но вот славу рыцаря – нет!

Антуан де Безье, достал меч из ножен, перевернул его навершием вверх, острием вниз, изобразив из него крест, произнес:

– Сохрани вас Господь, шевалье!

И перекрестил Кавальона импровизированным крестом.

Шевалье, пришпорив лошадь, подъехал к Генриху де Бохуму. Рыцари спешились. Оруженосцы увели лошадей с поля боя.

Тридцать тысяч воинов затаили дыхание, наблюдая за началом поединка.

Шевалье стиснул в руке свой дюрандаль[68], понимая, что возможно этот поединок последний в его жизни. В памяти молниеносно пролетел рассказ бабушки Жанны де Комменж о том, как прадед сражался под стенами Тулузы и был тяжело ранен. «Ну что ж, значит, не вернусь к Федельм героем», – подумал шевалье, видя перед собой отточенный меч англичанина. Де Бохум сделал выпад фойн, шевалье ловко отразил его и попытался наступать. Англичанин, полжизни проведший в боях за расширение владений английской короны, ловко отразил удар и осклабился:

– Я изрублю тебя на куски, шотландский ублюдок!

Кровь прилила к голове, шевалье почувствовал безумную ярость, он сбросил плащ и приготовился отразить очередной удар. Рыцари бились, не переставая почти час, совершенно измотав друг друга. Тридцать тысяч человек безмолвствовали…

Шевалье почувствовал, что слабеет. Англичанин усмехнулся, Обнажив свои «лошадиные» зубы:

– Что, шотландский ублюдок, скоро твои сородичи будут петь коронах[69]?!

– Как бы ни так!

Шевалье собрал последние силы и устремился на противника, глаза вновь застелила красная пелена ярости. Не желая, чтобы Федельм пела коронах, шевалье отчаянно нападал на английского лорда, нанося удары мендритте. Англичанин посмеивался в усы с проседью, играл с шевалье, будто кошка с мышкой, легко отражая при помощи реверсе[70] все удары и, периодически пытаясь нанести страмезоне – вертикальный удар в голову.

Невольно шевалье подумал, что пришел его смертный час. Умирать не хотелось. В голове пронеслась вихрем вся жизнь. Почему-то вспомнился замок Бланшефор и статуэтка прадеда с красными рубиновыми глазами, стоявшая на камине. Затем ритуальная чаша ордена, наполненная напитком друидов, приготовленным Федельм. Перед глазами вспыхнули огненно-красные глаза Бафомета…

Вдруг на глазах де Бохум начал слабеть. Лорд не понимал, что с ним происходит, руки не слушались, он задыхался.

Используя временное преимущество, шевалье из последних сил нанес дюрандалем удар фойн, де Бохум слабо отразил удар. Понимая, что лорд уже не в стоянии оказать сильного сопротивления, шевалье уверенно наступал, нанося рубящие удары мандритте по его латам. Наконец де Бохум упал, задыхаясь. Шевалье отшвырнул ногой его меч, достал персемэ[71] и добил противника.

Кровь капала с персемэ на мерзлую пожухлую траву. Шевалье обтер его о кольчужную рукавицу, и вложил в ножны. Шотландцы разразились восторженными криками. Когда шевалье подъехал к отряду тамплиеров, граф де Безье хлопнул его по плечу, передав приказ Брюса:

– Остаемся в резерве! На случай, если англичане сомнут шотландцев. Силы слишком не равны, противника больше почти в два раза. Вооружение у пехоты Брюса – пики да боевые топоры. Нам приказано ждать. Я не сомневался в вас, шевалье де Кавальон! Теперь вы – герой! Мак Кумалам есть чем гордиться!

Отряд Антуана де Безье в окружении рыцарей-тамплиеров, лорда Мак Кумала и его соратников наблюдали за ходом битвы с пригорка. Рядом в лощине расположился отряд лорда Мак Кумала, также находившийся в резерве.

Им с возвышенности открывался прекрасный обзор. Они видели, как Роберт Брюс приказал построить пехотинцев в квадрат «schilltrom», воины уперлись тупыми концами пик в землю, выставив острие наружу. К шотландцам приближалась тяжелая английская конница. Немногочисленная шотландская конница не дрогнула, но не смогла выдержать мощного натиска англичан, ибо силы были явно не равны, с английской стороны они превосходили в шесть раз – три тысячи отлично экипированных рыцарей против пятисот. Доспехи Королевской гвардии Роберта Брюса оставляли желать лучшего.

– У конницы и пехотинцев Брюса нет ни единого шанса выжить… – мрачно заметил Мак Кумал.

Граф де Безье безмолвствовал, ибо понимал: лорд совершенно прав и вскоре начнется кровавое побоище.

Тамплиеры и Мак Кумал видели, как английская тяжелая кавалерия смяла шотландскую, а затем всей мощью обрушилась на «schilltrom», его построение с флангов нарушилось. Наконец, тяжелая конница Эдуарда пробила брешь в «schilltrom» и после непродолжительного сопротивления разметала шотландскую пехоту. Началась сумятица, уцелевшие пехотинцы обратились в бегство. Лавина, закованная в железо, сминала шотландцев, и они погибали под копытами английских лощадей, которые довершали то, что не смог сделать меч и боевой топор.

Поле было усеяно убитыми и ранеными. Безье, как опытный воин, принимавший участие в сражениях на Святой земле, хладнокровно наблюдал за ходом битвы, ожидая приказа. Тамплиеры роптали.

– Ваше сиятельство, отчего вы медлите?! Мы должны прийти на помощь шотландцам, часа через два на поле останутся только англичане! – Пьер д’Омон рвался в бой.

– Мы выступим только по приказу Брюса, – спокойно ответил де Безье. – Прошу вас, умерьте пыл, займите свое место в строю, граф д’Омон, и не сейте паники. В бою главное – использовать нужный момент. А он еще не наступил.

Ряды шотландцев редели на глазах. Наконец из-за пригорка появился отряд, состоящий из йоменов[72], подростков, маркитантов. Добровольческий отряд, вооруженный самодельным оружием, и знаменами из простыней, ринулся в гущу сражения. Тамплиеры со своей позиции наблюдали, как погибают добровольцы.

Пьер д’Омон, не выдержав, кровавого зрелища, опустил глаза.

– Вы думаете, мне доставляет удовольствие смотреть, как гибнут люди?! – возопил де Безье.

Положение на поле боя становилось критическим, не в пользу Роберта Брюса. Наконец к Безье подъехал шотландский рыцарь, едва держась в седле:

– Король Роберт Брюс приказывает вам выступать!

Передав приказ, он упал на шею своей лошади, истекая кровью.

Настал черед рыцарей Храма.

– Вперед, на англичан! – крикнул Безье. – С нами Бог!

– Vae victic![73] – граф Пьер д’Омон прокричал свой боевой девиз и ринулся на врага.

К тамплиерам присоединились воины клана Мак Кумал.

Англичане, уже, можно сказать, празднующие победу, вдруг увидели стремительно приближающийся большой отряд шотландцев. Впереди скакали всадники: часть под штандартом лорда Мак Кумала, а часть, облаченная в белые плащи с красным крестом, под так называемым Босеаном*, знаменем тамплиеров. За ними бежала многочисленная пехота.

Ошарашенные англичане, измотанные сражением, попытались оказать свежим шотландским силам отпор. Но тщетно. Так и не сумев построиться в боевой порядок, английские воины спасались бегством, не обращая ни малейшего внимания на гневные окрики своих командиров.

Началась всеобщая паника. Остатки английской конницы спешно отступали, остановить ее было невозможно. Тамплиеры и шотландцы преследовали и добивали англичан.

Король Эдуард пережил шок: мало того, что ему пришлось покинуть поле боя, он был устрашен тамплиерами, которые казалось, обладают необъяснимой волшебной силой.

Шотландцы, понесшие большие потери, выиграли битву, благодаря правильно использованному моменту. Роберт Брюс недолюбливал лорда Мак Кумала и решил прежде лично поблагодарить командира тамплиеров. Он верхом приблизился к Безье.

– Благодарю вас, лорд! Назовите свое имя!

– Лорд Антуан де Безье Килмартин, ваше величество!

– Вы получили от меня в прошлом году инвеституру на земли в Аргайле, не так ли?

Присутствующие рядом Фрезер и Линдсей переглянулись, один лишь лорд Кемпбелл знал, о чем идет речь, ведь его замок стоит на северной оконечности Лох-О.

– Точно так, ваше величество! – подтвердил Безье.

– Просите, что пожелаете – любые казенные земли в Гэлоуэй! Расширяйте свои владения. Да и не беспокойтесь, я не собираюсь потворствовать королю Франции и арестовывать верных мне людей, только лишь потому, что они оказались умнее его и обвели вокруг пальца! – Брюс засмеялся, довольный своей шуткой. Лорды подхватили и также засмеялись.

– Да, и магистра де Клифтона я прикажу освободить. Ни к чему пожилому знатному человеку сидеть в Эдинбургской тюрьме.

– Благодарим вас, ваше величество! Всегда к вашим услугам! – отчеканил де Безье.

– Уточните по поводу земель с моим секретарем Брайеном, он в курсе, что еще осталось.

Роберт Брюс проводил мудрую политику, отбирая в казну земли и замки у неугодных и тяготеющих к Англии лордов и жалуя их поместья своим соратникам, тем самым, укрепляя границу с Англией.

Пьер д’Омон спешился, сделав знак графу де Безье. Безье последовал его примеру.

– Вы что-то хотите мне сказать, граф д’Омон?

– Да, и весьма интересную вещь. Три года назад граф Филипп Эльзасский показал мне документы, датированные 6365 годом от сотворения мира. Они хранились в одном из монастырей на территории подвластной ему Фландрии. Так вот, в них говорилось, что ничем не примечательные замки Каледонии[74], а именно, замки Аннан и Карлаверок охраняют так называемые «ворота в Гэлоуэй». Во времена Давида I и Малькома IV эти земли заселяли переселенцы из Фландрии.

– Позвольте, граф, что же, в этом примечательного? – удивился Безье.

– Примечательно то, господин лорд, что в документах говорится, якобы эти ворота охраняют чашу Грааля, – пояснил Пьер д’Омон.

Лицо Безье вытянулось от удивления.

– Послушайте, дорогой д’Омон, чаша Грааля – всего лишь красивая легенда, не имеющая подтверждений. Если помните, после падения Монсегюра, доминиканцы перерыли там все, каждый камень перевернули, но чаши Грааля не нашли. А сколько существует документов ссылающихся на Монсегюр! Мало того много лет считалось, что чашу со Святой земли привез из первого крестового похода, именно его владелец Раймонд IV.

– Лорд Килмартин, вам известно, что доминиканцы нашли некоторые интересные документы в Монсегюре, касающиеся, между прочим, сокровищ нашего ордена?

– Откуда вы знаете, граф?

– Не все доминиканцы жаждут крови еретиков, есть и трезвомыслящие люди. Просто их слишком мало. Думаю, если нам выпала такая возможность получить во владения земли в Гэлоуэй, необходимо воспользоваться случаем и узнать про Аннан и Карлаверок.

– Слова ваши разумны… Вы убедили меня, граф. Проследуем же к Брайену, – предложил Безье.

Они направились к походному шатру Брюса. Молодой человек в строгой темно-синей одежде сидел в шатре, за небольшим столом, и выправлял какие-то бумаги.

– Мое почтение! Сударь, вы королевский секретарь Брайен? – поинтересовался Безье.

– Да, господа. Что вам угодно? Чем могу быть полезен? – не поднимая головы, справился молодой человек.

– Я, лорд Антуан де Безье Килмартин из Аргайла. Его величество, Роберт Брюс, милостью своей пожаловали мне земли в Гэлоуэй, посоветовав, именно с вами обсудить все детали.

Брайен достал какой-то документ, как ни странно в нем значился лорд Антуан де Безье.

– Да, конечно, лорд, вы в списке. Вот, пожалуйста, прошу вас ознакомиться с картой земель Гэлоуэй. Остались замки Аннан, Карлаверок и Думфрис. Но смею предупредить, Карлаверок – плачевное зрелище.

– Ничего, сударь, это обстоятельство не пугает меня. Возможно ли к нему присовокупить еще и Аннан? – поинтересовался лорд де Безье.

– Да, вполне, сударь. Так я выправляю вам инвеституру на два замка с прилегающими к ним землями? – секретарь оторвался от карты и взглянул на тамплиеров.

Безье и д’Омон, не ожидая, что все так легко разрешится, переглянулись.

– На два замка, – подтвердил де Безье.

– Тогда придется немного подождать, ваша светлость, я оформлю бумаги, и все формальности будут завершены. Прошу вас назовите полное имя будущего владельца?

– Граф Антуан де Безье, лорд Килмартин из Аргайла.

– Через полчаса все бумаги будут готовы. Да и главное, ваша светлость, не забывайте вовремя выплачивать хегалеф[75]. Он составит… – секретарь не надолго задумался, – примерно пятьдесят мерк[76] за земли Аннана и Карлаверока в совокупности.

* * *

Наконец у Роберта Брюса выпала свободная минута. Теперь он мог собраться с мыслями и подумать о Джоне Комине: «Джон Комин – друг и соратник, отпрыск знатного рода, да такого знатного, что решил сам взобраться на трон Сконы, а затем и Шотландии. Ясно, что он становится опасен… Но что с ним делать?.. У него слишком сильная поддержка, в тюрьму не заключишь, будут серьезные осложнения с его родней всеми этими Лохаберами, Сетонами и так далее… Остается только одно решить проблему мирным путем, указав лорду Комину, что он окончательно зарвался».

Размышления Брюса прервал лорд Фрезер, откинувший полог шатра.

– Я не помешал, ваше величество?

– Заходите, Фрезер. Говорите, что случилось.

– Ваше величество, дело в том, что лорд Джон Комин нагло утверждает, якобы вы украли у него победу, отдав ее каким-то разряженным иноземцам. Сожалею, но у него находятся сторонники.

– Стало быть, решить проблему мирным путем не получится, – понял Брюс. – Ваши предложения, Фрезер.

– Ваше величество, возможно, я категоричен, но считаю, что Комин зарвался и ведет себя слишком нагло и самонадеянно. Своими безответственными и бездумными высказываниями он подрывает ваш авторитет, как законного правителя Шотландии. Какое он имеет право?! Право вашего друга, который попросту злоупотребляет вашим именем и доверием?! – возмущению Фрезера не было конца. – Его проступок заслуживает смерти!

Роберт Брюс пребывал в состоянии, близком к бешенству. Он понимал, что Фрезер прав во всем. Комин действительно перешел все границы, став опасным.

– Решено, лорд Фрезер! Назначьте Комину встречу от моего имени! Скажите, якобы я хочу поговорить с ним по очень важному вопросу, не требующему отлагательства! – Брюс метался по шатру, как раненый зверь.

– Да, ваше величество, будет исполнено! Где вам угодно назначить встречу?

– Не знаю, думайте сами, я не в состоянии!

– Тогда с вашего позволения, смею предложить, назначить ее в церкви братьев францисканцев недалеко от Стерлинга.

– Пусть будет церковь! Главное уберите монахов, чтобы не мешали разговору! – в крайнем раздражении согласился Брюс.

* * *

В церковь братьев францисканцев Комин прибыл первым в сопровождении свиты из пяти человек и кузена лорда Сетона, посвященного во все его тайны и интриги.

– Да, любезный Уильям, не забудьте переговорить лично с лордами Мак Кумалом и Монбоддо. Они давно втайне вынашивают планы избавиться от нашего безродного Брюса – побочной ветви королей Далриады, – Комин засмеялся, смех эхом отозвался от стен церкви.

– Даже церковь поддерживает вас, дорогой кузен, – поддакнул Сетон.

– Припоминаю, что иноземцы с красными крестами – выскочки, укравшие мою победу, пришли с Мак Кумалом! Не так ли? Как вы считаете, дорогой кузен, ведь их также можно привлечь, наобещать всяких привилегий или пожаловать земли? Да вы сами поразмыслите, как лучше сделать.

В этот интересный момент беседы появился Роберт Брюс в окружении лордов: Кемпбелла, Линдсея, Фрезера и отряда личной охраны. Охрана тут же перекрыла вход в церковь.

Король Роберт встал напротив лорда Комина, пожирая его уничтожающим взглядом.

– Ваше величество, что с вами? Вы право же выглядите уставшим! – вызывающе поинтересовался Комин.

Брюс, молча, подошел к алтарю и истово перекрестился:

– Господи, помоги мне! – взмолился он.

– Ваше величество, вы же сами пригласили меня для разговора и молчите. Позвольте, что происходит? – не унимался Комин.

– А вот что!!!

Брюс в приступе бешенства выхватил кинжал и нанес несколько ударов в грудь Комину. От такой неожиданности все присутствующие просто оцепенели. Комин схватился за раненую грудь и, не в состоянии не вымолвить ни слова, упал прямо на алтарь лицом вниз. Лорд Сетон рванулся на помощь кузену, но Кемпбелл остановил его, схватив за плащ:

– Настоятельно не советую, лорд Сетон, или вы хотите присоединиться к своему кузену именно сейчас? – Кемпбелл многозначительно посмотрел на Сетона. Тот сразу же отступил и опустил глаза. Остальная свита лорда Комина замерла, понимая – один неверный шаг, и они окажутся там же на алтаре, истекающие кровью.

Брюс поднял кинжал, обагренный кровью бывшего друга и соратника, медленно проследовал к свите убитого, демонстрируя орудие возмездия каждому из них. Остановившись около лорда Сетона, Брюс взял край его щегольского темно-зеленого атласного плаща и вытер окровавленный кинжал, давая тем самым понять, что Сетон следующий. Ноги Сетона подкосились: воздуха не хватало. Он начал оседать под жестким взглядом короля, проклиная Комина, его непомерные амбиции и жажду власти.

После этого Брюс и его люди, молча, покинули церковь. Как только король скрылся из вида, следующим из церкви, как ужаленный выскочил Сетон, совершенно забыв про смертельно раненного кузена. Он прыгнул в седло и умчался в свой шатер.

Оставшаяся свита последовала его примеру, покинув церковь, даже не удостоверившись, что Комин мертв.

Когда храм опустел, появились два монаха-францисканца. Один из них перевернул раненого вверх лицом, увидев, что вся его грудь и алтарь в крови. Комин захрипел.

– Брат Доминик, он жив! Давайте перенесем его в келью и обработаем рану.

Брат Доминик колебался.

– Брат Александр, вы же видели, кто это сделал. Видимо, у него были веские причины. Тем самым мы навлечем на себя его гнев.

– Тогда я перенесу раненого один. Если вы помните, брат Александр, в уставе нашего монашеского ордена есть строки: «Помогать и утешать всех, кто нуждается в этом». Своим поведением вы нарушаете данную ордену и Господу клятву.

– Да, вы правы, брат Доминик. Простите меня, я просто испугался…

Монахи взяли Комина, один под руки, другой за щиколотки ног, и перенесли несчастного в келью, где, освободив от одежды, обработали раны.

* * *

Уильям Сетон, сгорбившись, сидел на маленькой походной скамейке у себя в шатре, обхватив голову руками. Шотландские войска, выигравшие битву, а вернее, их уцелевшая малая часть, готовилась покинуть Стерлинг. Англичане, отступавшие в панике, побросали все свои обозы, так что добыча была приличной, не считая оружия и снаряжения.

Но лорда Сетона не радовала победа родной Шотландии, его занимал более важный вопрос: как спасти свою голову и выпутаться из сложившейся ситуации? Он не мог собраться с мыслями, перед глазами стоял Комин с окровавленной грудью. После некоторых размышлений Сетон засомневался: а мертв ли Комин? Ведь никто не удостоверился в этом, в страхе покинув церковь.

– Оссин! – Сетон позвал оруженосца.

– Да, ваша светлость. Что прикажите?

– Отправляйся в здешнюю церковь францисканцев, что южнее Стерлинга примерно в пол-лиги[77]. Узнай у монахов, что стало с раненым человеком, который лежал на алтаре. Да вот возьми, – Сетон кинул мешочек с серебряными мерками, – отдай монахам, если вдруг начнут страдать забывчивостью.

Оссин поклонился и отправился выполнять поручение. Прибыв в церковь, он вошел внутрь и увидел залитый кровью алтарь. Оссин дотронулся до нее – кровь была свежей. За спиной Оссина неслышно появился брат Доминик.

– Вы ищите своего раненого друга, сударь? – осведомился он.

– Да, – подтвердил Оссин.

– Он в келье, я провожу вас.

Комин с перевязанной грудью, в забытьи, лежал на соломенном тюфяке брата Доминика.

– Как вы думаете, он выживет? – поинтересовался оруженосец.

– Возможно, все в руках Господа нашего. Лучше ему побыть здесь, он не вынесет дороги, откроется кровотечение.

– Вот возьмите, здесь небольшая награда за ваши хлопоты, – Оссин протянул монаху мешочек серебра.

– Благодарю, сын мой, что вы беспокоитесь о друге и Святой церкви.

* * *

Оссин вернулся в шатер лорда Сетона почти через час.

– Ваша светлость, тот человек жив. Уж очень он похож на лорда Комина. Монахи перевязали его, брат-францисканец сказал, что «мой друг», как он выразился, может выжить. Деньги я отдал монаху как вознаграждение за хлопоты.

– Я удовлетворен, Оссин, ты сделал все правильно. Я напишу записку королю, передай ее срочно. Ты понял?

– Понял, чего же не понять, мой господин?!

– И не болтай о том, где ты был и кого видел, – Сетон многозначительно посмотрел на оруженосца.

– Да я вообще никого не видел! Клянусь, я не отходил от вашего шатра ни на шаг!

Через пять минут записка была готова:

«Спешу сообщить вам, что Комин жив и находится у францисканцев в келье.

Преданный вам лорд Уильям Сетон».

Примерно, час спустя, человек в темном плаще, с надвинутым на глаза капюшоном, так, что лица почти не было видно, вошел в церковь францисканцев. Он решительным шагом направился в кельи братьев. В это время францисканцы находились в трапезной.

Без труда человек в плаще нашел раненого лорда и, подойдя к нему, извлек из-под одежды трехгранный стилет с длинным узким лезвием, который, не раздумывая, вонзил Комину прямо в горло. Джон Комин, некогда могущественный и влиятельный лорд, правая рука короля, испустил дух.

Глава 8

Килмартин и Беннахи, да что там, весь Аргайл говорил о рыцарях в белых плащах с красными крестами, как о героях. Особенно, охотно передавалась история о поединке доблестного рыцаря из Килмартин с кровожадным англичанином. Постепенно она обросла мифическими дополнениями, превратившись в полулегенду. Отцы с удовольствием рассказывали своим подрастающим сыновьям:

«…И достал тогда доблестный рыцарь Огюст свой волшебный дюрандаль, который ему подарила верховная богиня войны Морриган, желающая свободы для Кумбии. И взмахнул рыцарь мечом: затрепетали несметные полчища англичан, и поселился в их темных душах страх. Взмахнул доблестный рыцарь мечом во второй раз и сразил английского лорда прямо в сердце. И брызнула кровь врага, оросив дюрандаль…»

Герой, оросивший кровью свой славный дюрандаль, пребывал в объятиях жены. Он был искренне убежден, что жизнь прекрасна, а жизнь героя к тому же увековечена в сказаниях, и, стало быть, будет продолжаться, пока гайленды помнят о нем. Шевалье вернулся к красавице Федельм, увенчанный неувядаемой славой, почестями и, что немало важно, признанием тестя лорда Мак Кумала.

К предложению перебраться на Лох-О, Федельм отнеслась без интереса, ей вовсе не хотелось расставаться с привычным уютом и комфортом в Крэг Фадриг. Федельм в вежливой, но категоричной форме отказала мужу, несмотря на все его заслуги перед Шотландией. Огюст не очень расстроился по этому поводу и окончательно обосновался в замке. Из рыцарей Килмартин никто не осуждал его выбор, все поняли – желание жены, да еще дочери влиятельного лорда – ничего не поделаешь, даже герой не сможет противостоять такой женщине.

* * *

Время бежало быстро. Наступила весна. Огюст стал подумывать о Бланшефоре. Со дня первой брачной ночи прадед Клермон де Монсегюр больше не снился Огюсту. Но Бафомет снился часто. Огюст просыпался по ночам и ему везде мерещились его красные рубиновые глаза. Жена чувствовала его внутреннее беспокойство, объясняя это тем, что муж еще не привык к новой обстановке, людям и кельтским обычаям. Она окружала его заботой и вниманием. Сны стали приходить каждую ночь, Бафомет преследовал шевалье. Огюст пребывал в состоянии постоянного внутреннего напряжения.

Федельм, видя страдания мужа и желая помочь ему, приготовила специальный напиток.

– Ты должен испить его из своей чаши. Иначе он не возымеет силу. – Настаивала она.

Огюст не в силах сопротивляться, позволил жене достать чашу из сундука, в котором та хранилась, и наполнить очередным напитком друидов.

Действительно, зелье возымело действие. Огюст обрел спокойствие на какое-то время.

В одно хмурое дождливое утро, в конце марта, он поставил Федельм перед фактом:

– Время пришло, любимая, я отправляюсь на юг Франции.

Федельм обняла его:

– Береги себя, Огюст. И поскорее возвращайся.

– Да, дорогая, если кто из прецептории Килмартин вдруг будет меня искать, скажи, что я отбыл по делам твоего отца. Тогда не возникнет лишних вопросов. В замке же скажи, напротив, что я отправился в Лох-Свэн, далее в Дуннад и Доннаверт, на полуостров Кинтаре.

– Когда ты едешь? – спросила Федельм.

– Через два дня.

– И сколько займет путешествие по времени?

– Недели три не меньше, возможно, даже месяц, – прикинул Огюст.

– Ах, как долго! Я буду скучать без тебя! – Федельм прильнула к груди мужа.

– Тогда, не будем терять драгоценное время, – Огюст повлек жену в спальню.

Прошло два дня. Почти все это время молодые супруги не покидали постели. В назначенный день, рано утром шевалье пробудился, встал с кровати, стараясь не разбудить жену, умылся, оделся, взял приготовленную с вечера дорожную кожаную сумку и покинул Крэг Фадриг.

* * *

В течение этого же дня, к вечеру, Огюст добрался до Дуннада. Переночевал на постоялом дворе.

– Хозяин, – обратился шевалье к корчмарю, расплатившись за ночлег и завтрак, – как здесь можно нанять шебеку[78]?

– Спросите, сударь, у рыбаков про капитана Финбоу. Я видел вчера его шебеку в порту. Он старый морской волк, берет недорого, слово держит, – ответил корчмарь.

Огюст направился в порт. Двое рыбаков несли на плечах свернутую сеть.

– Рыбаки! Где мне найти капитана Финбоу?

– Господин, да вон он стоит со своей командой!

Огюст подошел к морякам. Вид у них, скажем прямо, был бандитский и устрашающий. Одеты они были в кожаные вытертые куртки, такие же видавшие виды шапки со следами разводов от соленой морской воды, на правом боку каждого висел длинный нож, словом, прирежут и имени не спросят. Лицо одного из них, пожилого шотландца, украшал шрам, видимо, полученный в поножовщине. Огюст, пытаясь придать лицу благодушный вид, спросил:

– Вы, сударь, капитан Финбоу? – обратился он к самому свирепому, со шрамом на лице.

– Да, я! – капитан зыркнул на клетчатый плащ Огюста, сообразив по расцветке, что незнакомец из клана Мак Кумалов.

– Я хотел бы зафрахтовать вашу шебеку, – пояснил Огюст.

– Отлично, господин, мы сейчас как раз без работы. А куда вы желаете следовать?

– Юг Гаскони, за Биаррицем, ближе к Пиренеям. В течение двенадцати дней команда должна будет меня ждать. Если не возвращаюсь в условленный срок, выходите в море без меня.

– Идет. Знакомый маршрут. За все возьму, пожалуй, двадцать мерк серебром. Деньги вперед!

Огюст не возражал и отсчитал из кошелька названную сумму. Финбоу остался доволен, давно так щедро, не торгуясь, не платил никто, обычно, все пытались сбить цену, а «Мак Кумал» – раз и вот вам – двадцать монет без разговоров.

Капитан Финбоу никогда не задавал лишних вопросов. Надо во Францию – хорошо. Высадиться на побережье ближе к Пиренеям – тоже хорошо. Рейсы до Франции и Испании ему были привычны.

Плыли почти молча, подобные рейсы не располагают к общению. К концу первого дня Огюста начало мутить, но он старался держаться. В марте в Ирландском море еще сильные ветры, шебеку бросало, как щепку. Капитан Финбоу выглядел невозмутимо, поэтому шевалье решил, что все идет по плану, и успокоился.

До берегов Франции добрались без приключений. Высадились, как планировали, почти у отрогов Пиренеев, шевалье с радостью вступил на землю Гаскони. Место выбрали безлюдное, шебеку вытащили на берег, разбили лагерь на скорую руку.

Огюст подошел к капитану:

– Вот вам два золотых флорина. Дам еще столько же, когда вернусь.

Финбоу посмотрел на шевалье и усмехнулся:

– Знал я, что клан Мак Кумалов богат, но чтоб настолько, и не предполагал!

– Почему, капитан, вы решили, что я Мак Кумал? – спросил Огюст.

– Странный вы, право, господин, так клетка на вашем плаще говорит сама за себя! Вы недавно стали принадлежать к клану?

– Да, сравнительно недавно, я женился на леди Федельм, дочери лорда Мак Кумала.

– А, так вы из тех самых рыцарей, которые приплыли в Шотландию отсюда, из-за моря! Наслышан про ваши подвиги, говорят, благодаря вам король Брюс разбил англичан. Да и в Лох-Свэн постоянно приходят ваши корабли.

Огюст удивился осведомленности Финбоу.

– Не удивляйтесь, господин. Не каждый день в Шотландии появляются рыцари на восемнадцати кораблях, да еще выигрывают сражения. Все восточное побережье от Кинтаре до Килвиннинга и замка Эйр знают об этом.

Огюст заплатил два золотых флорина, на том они с капитаном и расстались.

…Он шел горными тропами, соблюдая предосторожность. Останавливался ненадолго – немного отдохнуть и перекусить, предусмотрительно захватив с собой вяленое мясо, запеченное в ржаном тесте, оно долго хранится и хорошо утоляет голод. В горных источниках шевалье пополнял запас воды.

Погода стояла теплая и сухая для конца марта, не то, что в Шотландии. Костры Огюст не разводил. Ночью хоть и холодало, но теплый шерстяной плащ хорошо спасал от холода. Деревни на пути не встречались, места слишком малонаселенные.

Наконец, измученный пятидневным переходом, Огюст увидел очертания развалин замка, возвышающихся на горе. Он предположил, что это Монсегюр. Огюст никогда здесь не был, лишь слышал о его героическом прошлом замка, которое закончилось лет пятьдесят назад. По мере приближения Огюст разглядел, что Монсегюр разрушен практически до основания, превращен из величественного непреступного замка, о котором рассказывала бабушка Жанна де Комменж, в груду камней. Он, обессилев, присел на камень, едва справляясь с эмоциями. «Французы, будь они прокляты! – в гневе подумал Огюст. – А ведь я один из прямых наследников Монсегюра. Вот оно былое величие моих предков Тулузов! Все уничтожено!»

Кто-то тронул Огюста за плечо. Он пришел в себя, прервав размышления, на него сочувственно смотрел пастух-горец, дружелюбно протягивая бурдюк с молоком.

– Благодарю, – Огюст с жадностью отхлебнул молока.

«Вот оно молоко родного Лангедока! Даже вкус другой!» – подумал Огюст.

– Вы, господин, наверное, давно не были в здешних краях, – предположил пастух, принимая его за отпрыска знатного рода, возвращающегося из изгнания. – И плащ на вас странный, в клетку.

– Возвращаюсь из Шотландии. Вообще, я родом из Лангедока, его восточной части, из замка Кавальон.

– Стало быть, вернулись из чужих краев, видно там, тоже не сладко, – предположил пастух.

– Да, пастух, ты прав – везде хорошо, где нас нет, – попытался пошутить Огюст.

Огюст достал из кошелька медную монету.

– Вот возьми, за молоко.

– Благодарю, ваша милость! Я уж и забыл, как выглядят монеты. Кругом нищета, королевские налоги просто непомерны! Его величество Филипп, наверное, думает, мы здесь монеты с деревьев собираем!

Огюст решил немного передохнуть.

– Расскажи мне, пастух, что ты знаешь о Монсегюре.

Пастух откашлялся, посмотрел на гору с развалинами замка.

– Да, ваша милость, что говорить, величественный был замок. Мне родители о нем рассказывали. Сам я родился, когда Монсегюр уже был разрушен. Ну, воля, ваша господин. Слушайте…

Пастух сел на землю, подстелив шкуру козла, свисавшую с плеч, вместо плаща и неторопливо начал свой рассказ:

– Много лет назад Лангедоки, притесняемые французами и инквизиторами, покидали свои дома, бросали последнее имущество и разбегались по лесам и горам. Единственным безопасным местом стал замок Монсегюр. Его владелец, граф Раймонд VII умер в абсолютной нищете, не оставив после себя наследников.

После его смерти, в замке засел доблестный рыцарь барон Рожер Мирпуа. Он не выносил французов, восстал против инквизиторов, защищал катаров и давал им кров и пищу. Сеньор Рожер, по праву потомка старинного и знатного рода, не склонял головы ни перед королем, ни перед Папой.

Монахи-доминиканцы, верные псы Папы Гонория III, называли Монсегюр крепостью еретиков и ненавидели барона. Но никто не мог взять замок штурмом, он был непреступен. Однажды сеньор Рожер с небольшим отрядом предпринял вылазку в местечко Латуэрс, там проездом остановились одиннадцать инквизиторов. В живых не осталось ни одного, всех одиннадцать членов трибунала нашли изрубленными. В отместку сенешаль Каркасона с отрядами провансальских и французских баронов осадили Монсегюр. Замок держался очень долго, по горным тропинкам подвозилось продовольствие. Овладеть им удалось только с помощью предательства. Сенешаль Каркасона уничтожил замок, а сеньора Рожера и его соратников сожгли на костре. Вот такая история, господин. У нас все ее знают. Я родился на пятнадцать лет позже этих событий, о них мне поведали родители.

– Да, печальная история… Нечто подобное я уже слышал, но о Мирпуа ничего не знал. Скажи мне, пастух, что случилось за последние годы с замком Бланшефор?

– С Бланшефором все в порядке, – сказал пастух. – Я слышал, что старый граф Луи жив, хоть и ходит еле-еле, да и разорился вконец.

– Вот возьми, – Огюст достал из кошелька серебряную монету и протянул пастуху.

Тот смутился, не ожидая такой доброты от незнакомого господина.

– Возьми, не смущайся. Все эти земли и замок когда-то принадлежали моим предкам Тулузам. Смотреть на все это больно!

– Так сиятельный граф Раймонд VII ваш предок?! – пастух просто оторопел от удивления.

Он бросился целовать Огюсту руку. – О, молодой господин, сохрани вас Господь!

– Перестань, ни к чему мне такие почести! – Огюст убрал руку и сунул пастуху монету.

Они простились, Огюст двинулся в путь, времени у него оставалось мало. Следуя по направлению к замку Бланшефор, он представлял, как встретит его дядюшка Луи.

«Скажу, пожалуй, что пробираюсь через Пиренеи из Арагона в замок Кавальон, – размышлял он. – Давно не получал вестей из дома и все такое… А вас решил навестить по дороге. На словах получается складно. А что получится на деле?..»

Глава 9

С наступлением весны граф Пьер д’Омон со своими рыцарями засобирался в дальнюю дорогу, в Гэлоуэй. Сборы не заняли много времени, все, что рыцари имели, было надето на них и умещалось в кожаной походной сумке. Лорд Антуан де Безье отписал бумагу, что, мол, передает права на собственность графу Пьеру д’Омону на замки Аннан и Карлаверок, заверив ее, как положено, у филида в Обане. Все формальности были соблюдены и, простившись с прецепторией Килмартин, Пьер д’Омон со своими рыцарями отправился в Лох-Свэн, чтобы погрузиться на корабль ордена и отплыть в Гэлоуэй.

К вечеру того же дня отряд добрался до замка Лох-Свэн. Пьер д’Омон решил, что не стоит отправляться в дальнее морское путешествие поздно вечером, отложив это мероприятие до утра. Рыцари переночевали в Лох-Свэн, преподобный приор де Мюи поделился и ними новостью, что магистр де Клифтон освобожден из Эдинбургской тюрьмы и следует в замок. Зашел разговор о Гэлоуэй.

– Король Брюс пожаловал прецептории Килмартин земли в Гэлоуэй?

– Да, господин приор, замки Аннан и Карлаверок, – подтвердил Пьер д’Омон.

– Да, множество тайн хранят эти замки. Говорят, якобы переселенцы с Фландрии, еще много веков назад, спрятали там некую христианскую реликвию.

Пьер д’Омон насторожился, тема для него была животрепещущей.

– А что-то о ней известно, господин приор?

– Да, граф, чего только не говорят. Существует легенда, будто Карлаверок был заложен первыми поселенцами из Фландрии, примерно шестьсот лет назад. Якобы один священник привез с собой распятие Христа, которое насчитывало уже тогда чуть ли не несколько столетий, судя по всему, одно из первых изображений Спасителя. Затем время шло, шотландские барды сочинили множество поэм про таинственные ворота Гэлоуэй. Одина из них утверждает, что ворота охраняют чашу Грааля.

– А вы, господин приор, верите в существование чаши Грааля?

– Конечно, дрогой мой д’Омон. В нее верит каждый добропорядочный христианин! Вопрос в другом – ее местонахождении.

* * *

На следующее утро отряд Пьера д’Омона погрузился на корабль и отплыл, обогнув Кинтаре с юга, взяв курс на остров Малл, далее через Северный пролив к заливу Ферф, омывавшему Гэлоуэй, на берегу которого возвышался легендарный Карлаверок.

Рыцари высадились в шлюпки и достигли берега. Перед ними возвышался Карлаверок, его бартизаны были разрушены. Пьера д’Омона поразило отсутствие ворот и надвратной башни, пострадавших при штурме, видимо, от применения осадных орудий. По-прошествии нескольких лет на развалинах начала пробиваться робкая растительность.

В стратегическом отношении Карлаверок располагался идеально. С одной стороны его омывал залив Ферф, с другой – огибала река Клайд. Сам замок возвышался на отрогах Южных Шотландских гор.

Рыцари прошли через мост, оставляющий желать лучшего, вошли через выломанные ворота и огляделись. Башня-донжон, пристроенная к замку, почти не пострадала, по винтовой лестнице, расположенной в ее толстой стене, рыцари проследовали в сам замок.

Оглядев свое имущество, Пьер д’Омон понял, что восстановительных работ хватит с лихвой и надолго. В зале из мебели сохранился лишь один деревянный стол, и то, скорее всего, сделанный в незапамятные времена переселенцев. Он был настолько велик, что при разграблении замка просто не прошел ни в одну из дверей, посему и был оставлен за ненадобностью. Видимо, плотник, изготовивший его когда-то, мастерил прямо на месте, в зале, выполняя пожелание бывшего господина – сделать стол большим и крепким.

Пройдя дальше, д’Омон обнаружил, что в некоторых комнатах сохранились кровати, явно по той же причине, что и стол в гостиной. В общем, замок был запущен и захламлен, на окнах отсутствовала слюда, сохранились лишь ее фрагменты, наводящие на мысль, что они были когда-то цветными. Камины пребывали в удручающем состоянии, они не чистились несколько лет, и в одном из них поселились птицы, в других – летучие мыши, которые мирно спали днем, опрокинувшись вниз головой, уцепившись за каминные решетки.

Пьер д’Омон понимал, что отступать некуда, придется решать множество хозяйственных проблем. Рыцари были немногословны, они думали о том же, что и д’Омон. После полученных впечатлений от замка, они решили проинспектировать земли, или, по крайней мере, что от них осталось.

Земли оказались менее запущенными. На пастбищах паслись овцы, козы и коровы. Пастухи, понимая, что пожаловал новый хозяин со свитой, низко кланялись, словом, стараясь выказать максимальное почтение. Крестьяне восстановили свои жилища после военных действий, проходивших здесь несколько лет назад, жили в ожидании нового лорда, нехотя платя уоттл[79].

После поместья Карлаверок отряд сразу же двинулся в Аннан, решив осмотреть и его для полноты картины и далее принимать решения. Проехав примерно две лиги, рыцари увидели замок, расположенный на холме в живописной долине Шотландских гор. Аннан производил впечатление крепкого исправного замка, бартизаны и турель были на месте, деревянные ворота, обшитые металлом – в сохранности, виднелась крепкая надвратная башня. Как и полагается, мост был переброшен через ров. Рыцари подъехали к воротам – д’Омон дернул за медное кольцо – они оказались запертыми изнутри. Все удивленно переглянулись, неужели кто-то прежде их получил инвеституру? И королевский секретарь что-то не отметил в бумагах?

Вдруг из надвратной башни появилась всклокоченная светлая голова:

– Ну, кто тут еще? – голова широко зевнула, обнажая редкие зубы. – Замок казенный! В нем никто не живет!

– Теперь здесь живу я, граф Пьер д’Омон лорд Карлаверок, и мои рыцари. Вот бумаги, подтверждающие право собственности, – д’Омон показал свиток с печатью короля.

– Ваша милость! Какая честь для нас! Какая радость, новый господин! Сейчас я отворю ворота, – затараторила голова и тотчас пропала из окна надвратной башни.

Ворота открылись, охранник, не переставая, кланялся. Отряд въехал во внутренний двор, постройки были целы, видно, что здесь следили за порядком. Рыцари спешились. Охранник подскочил, уводя в конюшню поочередно по паре лошадей.

– Ты кто такой? – обратился к нему д’Омон.

– Я, ваша светлость, Ховард – охранник. Три года назад господин из королевского казначейства поручил мне охранять замок и следить за порядком, пока не пожалует новый господин. В замке все цело, не извольте беспокоиться! Англичане обошли замок стороной, и он остался цел и невредим, в отличие от Карлаверока.

– В Карлавероке мы были, только что оттуда. Он тоже подвергался осаде?

– Да, ваша светлость, покойный лорд Карлаверок помогал англичанам. Глупец!!! За что и поплатился.

– Ну, показывай, мои владения.

Д’Омон поднялся по лестнице в замок, создавалось впечатление, что хозяин здесь и вот-вот выйдет из покоев. В зале добротная дубовая мебель хорошо сохранилась. В комнатах драпировка на окнах и кроватях была не тронута, лишь потеряла первоначальный цвет от пыли, скопившейся за несколько лет. Посуда, столовое серебро, подсвечники были описаны и сданы в казну, не говоря уже о предметах роскоши – вазах, картинах, украшениях, дорогом оружии – конфисковано все полностью. На подобные вещи д’Омон и не рассчитывал. Замок и так был вполне пригодным для жилья.

– Скажи Ховард, ты здесь всех знаешь?

– Конечно, ваша светлость!

– Тогда назначаю тебя дворецким. Будешь отвечать за порядок в замке. Набери прислугу и организуй все, как положено.

– Благодарю за доверие, ваша светлость! Вы не пожалеете о своем решении, я сделаю, как прикажите. – Ховард был на седьмом небе от счастья. Еще два часа назад он и не мечтал, что станет дворецким нового лорда.

– Да, и еще вот что. Нужны каменщики и плотники для восстановления замка Карлаверок.

– Вашей светлости и Карлаверок принадлежит? – Ховард был удивлен размахом нового лорда: ведь это земли – от побережья Ферф до реки Туид, вдоль границы с англичанами.

Д’Омон взглянул на новоиспеченного дворецкого.

– Много вопросов задаешь, – отрезал он.

Ховард, поняв свою оплошность, откланялся и поспешил приступить к своим новым обязанностям.

* * *

Ховард оказался сметливым и деловым малым, нашел плотников и каменщиков, которые были рады услужить новому лорду Карлавероку. Через неделю начались восстановительные работы в замке. Д’Омон лично контролировал строительный процесс. Список работ набрался приличный: ворота, надвратная башня, восстановление подъемного механизма и моста, строительство бартизан, восстановление восточной стены замка, разрушенной осадными орудиями. Спасибо лорду де Безье, который дал подъемные на восстановление новых замков, иначе пришлось бы тяжело. Помимо активных занятий по восстановлению замка д’Омон назначил в помощники шевалье Анри де Бельфлера и барона Эжена де Монси, которые занялись сбором уоттла с крестьян.

За несколько лет отсутствия лорда население вверенных д’Омону земель забыли о порядке и обязанностях. Де Бельфлеру и де Монси постоянно приходилось напоминать об этом. Несколько раз они заставали крестьян с поличным за вырубкой деревьев, за которую не был уплачен хокхен[80]. Пришлось принимать меры. На первый раз вольнолюбивые потомки фландрийцев отделались предупреждением, во второй раз к ним применили наказание в виде двойной уплаты хокхена и обещанием в следующий раз заключить под стражу. Постепенно крестьяне присмирели, почувствовав жесткую руку хозяина, а д’Омону опыта было не занимать, ведь он много лет занимал должность прецептора, и в бытность сию приходилось решать многочисленные финансовые и хозяйственные вопросы.

Поэтому через месяц после появления графа д’Омона лорда Карлаверока на побережье Ферфа все встало на свои места. Д’Омон начал привыкать к жизни в замке Аннан, рыцари были вполне довольны – кров над головой есть, содержанием и питанием они были обеспечены. Рыцари активно помогали д’Омону наладить нормальный быт, поддерживать порядок и законность на принадлежавших ему землях.

Граф д’Омон решил, что помимо, восстановления Карлаверока, необходимо построить дома для рыцарей, чтобы они могли независимо жить и обзаводиться семьями, если того пожелают. Первые дома заложили около полуразрушенной церкви недалеко от замка Карлаверок, также пострадавшей от военных действий, от нее остались только каменные стены. Крыша, деревянные перекрытия и алтарь сгорели три года назад. Поэтому д’Омон, посовещавшись с рыцарями, пришел к выводу, что церковь будет восстановлена в строгом стиле в соответствии с духом ордена – только тамплиерские каменные кресты при входе и внутри церкви.

* * *

Д’Омон трудился над письмом лорду де Безье, как вдруг в его новый кабинет в замке Аннан, ворвался Ховард.

– Господин! Господин! Ваша светлость!!!

Д’Омон смерил дворецкого строгим взглядом.

– Надеюсь, причина, по которой ты позволил себе ворваться и отвлечь меня, действительно серьезная.

– Очень, серьезная, ваша светлость, уверяю вас! В разрушенной церкви под каменными остатками алтаря нашли сундук.

Д’Омон встрепенулся, первое, что пришло в голову: «Грааль!» Он метнулся из-за стола и выскочил из кабинета. Через пять минут он уже скакал по направлению к Карлавероку. Ховард едва успевал за хозяином, постоянно погоняя лошадь.

Д’Омон сразу же заметил, что все работы прекращены, каменщики и плотники терпеливо его дожидались. Он спешился, кинув поводья первому попавшемуся работнику.

– Где сундук? – спросил он, сгорая от нетерпения.

– Мы оставили его в церкви, ваша светлость, – сказал один из каменщиков. – Я покажу! Он там же, где его нашли.

Д’Омон перебрался через груду свежих камней и бревен, оказавшись перед алтарем, вернее местом, которое некогда им было. Прямо перед ним в углублении стоял кованый сундук, достаточно внушительных размеров. У д’Омона перехватило дыхание от волнения.

– Вытаскивайте! – дал он команду.

– Мы только вас и ждали, господин. Без вас боялись его трогать. Ведь по закону, все, что найдено на земле лорда, принадлежит ему, то есть вам.

Каменщики, не торопясь осторожно, достали сундук и поставили к ногам лорда. Д’Омон внимательно рассмотрел сундук. Он был деревянным, обитый медью, позеленевшей и местами пострадавший от времени. Для полноты картины, его украшал увесистый замок, который можно было только выломать, но не снять. По виду сундука было сложно сказать, сколько именно он пролежал в тайнике: сто лет, а может, и больше.

– Ломайте! – Пьер жаждал увидеть содержимое.

– Осторожней, такой красивый сундук! Пригодиться еще, – попросил рачительный Ховард плотника.

Плотник взял инструмент и, немного поковырявшись возле находки, показал лорду замок в руке. Д’Омон присел на корточки и открыл крышку сундука. Все, кто находился рядом, издали возглас удивления и восхищения. Перед ними лежали золотые и серебряные монеты, имевшие хождение несколько веков назад, а также женские украшения с драгоценными камнями.

У Пьера сердце защемило от разочарования. Он был единственным из присутствующих, кто остался равнодушным к этому сказочному богатству. Он машинально перебрал монеты, и, отсчитав серебряные по количеству каменщиков и плотников, наградил их за честность.

– Благодарим вас, господин! Вы очень щедры, ваша светлость! – загалдели работники, каждый, рассматривая свою монету.

… Уже вечером, когда де Монси и де Бельфлер разбирали клад и пересчитывали его содержимое, они неожиданно увидели распятие на дне сундука. Оно было сделано из серебра и выглядело очень старинным. Аккуратный и внимательный де Монси, рассмотрев распятие, высказал предположение:

– Мне кажется, этому изображению Христа не менее пяти веков, но я могу ошибаться. Вполне возможно, что и больше. Нечто подобное я видел на острове Самофракия[81]. Владелец распятия утверждал, что ему чуть ли не восемь веков.

Глава 10

Шевалье Кавальон подошел к окрестностям Ренн-ле-Шато и к своему изумлению и разочарованию увидел чахлые виноградники и бедные, полуразвалившиеся дома с потемневшими от времени крышами. Трудно поверить, до чего можно довести благодатный край. На ближайшем холме паслись четыре облезлые козы и три овцы, в еще более плачевном состоянии.

Недалеко располагалось крестьянское кладбище, часто уставленное крестами. «Здесь что мор был?» – подумал шевалье. Кресты покосились, некоторые упали, за кладбищем толком никто не следил. На пороге ближайшего дома сидела сморщенная старуха, клоки седых волос выбивались из-под старого выцветшего чепца, узловатые руки лежали на залатанном переднике. Шевалье направился к ней. Старуха посмотрела на него выцветшими прозрачными глазами, полными тоски и безнадежности.

Сердце Огюста сжималось от боли. Французы добрались даже до Пиренеев, кого не сожгли на кострах инквизиторы, тех задушили налогами и довели до голодной смерти. Огюст достал серебряную монетку и положил старой женщине на передник. Она посмотрела на него, а потом на монетку, как на чудо, схватила шевалье за руку, пытаясь ее поцеловать.

Огюст совершенно опешил, высвобождая руку, не понимая, почему все стараются, именно сегодня ее поцеловать.

– Добрая женщина, я прихожусь племянником графу Луи и много лет его не видел. Что с ним?

Старуха оживилась:

– Со старым графом все в порядке, но вас, молодой господин, я что-то не припомню.

– Я – шевалье Огюст де Кавальон, сын Маргариты.

Старуха всплеснула руками начала причитать:

– Как же, как же, молодой шевалье Огюст! Ваша милость, мальчиком еще приезжали в замок с матушкой-красавицей!

Шевалье удивился такой памяти, столько лет прошло, кивнул старухе и направился к замку.

Чем ближе он приближался к Бланшефору, тем хуже ему становилось. Увидев холм Ле-Безу, шевалье обомлел – сторожевая башня разрушена до основания. Камни, видимо, растащили крестьяне для хозяйственных построек. Под впечатлением увиденного, он уже приготовился на месте замка увидеть руины.

Но этого не случилось, замок показался в утренней дымке. Подойдя поближе, Огюст обнаружил полнейший упадок. Надвратная башня обрушена, изуродованные ворота, непонятно теперь, для чего предназначенные, пропускали всех желающих войти в замок. Что он и не замедлил сделать.

Во внутреннем дворе виднелись обломки от деревянных построек. Крыша конюшни обвалилась, да и лошадей Огюст не увидел. И среди всей этой разрухи гордо вышагивал петух с пятью курами, видимо, их не успели съесть или украсть.

Он вспомнил былое величие замка, рассказы бабушки и матери про графа Бертрана де Бланшефора, одного из магистров ордена тамплиеров. В довершение этой удручающей картины, появился пожилой слуга, одетый в старую ливрею непонятного цвета с оборванными пуговицами и поинтересовался:

– Господин, вы к его сиятельству, графу Луи де Бланшефору? Как о вас доложить?

– Я – шевалье Огюст де Кавальон, внучатый племянник, по пути своего следования из Арагона в Кавальон.

Они вошли в замок, кругом царило запустение, от былой роскоши не осталось и следа. В одной из комнат на втором этаже Огюст увидел графа Луи. «А вот и мой дядя, совершенно седой, старый, сморщенный, в старой залатанной одежде», – подумал шевалье.

Луи долго смотрел на племянника, собираясь с мыслями, затем прослезился, вспомнив Огюста, совсем маленьким.

– Дорогой мой мальчик! – прошамкал дядюшка. – Как я счастлив тебя видеть! Сколько лет прошло со дня твоего последнего посещения Бланшефора! Вот видишь, во что он превратился. На имущество наложен арест за неуплату налогов, и со дня на день меня выгонят из замка умирать под открытым небом.

– Как выгонят?! – возмутился шевалье. – Сколько надо уплатить?

– Два золотых флорина. У меня нет таких денег, – граф прослезился.

Огюст подумал: «По всему и так видно, что старик живет впроголодь. Прислуга разбежалась, остался один, и тот – в старой ливрее, наверное, ему просто некуда идти…»

Шевалье забыл о цели своего визита, проблемы старого графа захватили его. Недолго думая, Огюст вытащил кошелек, где лежали еще десять золотых флоринов, три из которых придется отдать капитану Финбоу, а остальные сейчас были просто не нужны.

– Вот, ваше сиятельство, возьмите, здесь семь золотых флоринов, – Огюст достал деньги и высыпал их на стол. – Я, как родственник, не могу оставаться в стороне от ваших проблем и просто обязан помочь. Да и потом, я не хочу, чтобы в Бланшефоре хозяйничал барон-француз.

Граф растрогался и прослезился.

– Дорогой мой мальчик, ты всегда был добрым и славным, как Марго! Я уже настроился покинуть свой родовой замок и умереть в пещере в горах. Этих денег хватит на уплату долгов, да еще и налогов надолго вперед. Рене, приготовь нам в честь такого праздника курицу из тех, что остались.

– Ваше сиятельство, они же все дохлые – одна кожа да кости, стыдно угощать таким мясом молодого гостя!

– Что поделать, Рене, других ведь нет.

Пока Рене и граф решали хозяйственные вопросы, Огюст попросил дозволения пройтись по замку, вспомнить детство. Граф не возражал.

Картина, представшая взору, была удручающей: все поросло пылью и грязью, в замке давно не убирались. Мебели в комнатах явно поубавилось, а некоторые были просто пусты. Видимо, она пошла на растопку камина зимой. Статуэтки Бафомета шевалье не нашел ни на одном из комнатных каминов, в парадном зале ее тоже не было. «Может, старик продал статуэтку или ее вообще потеряли, подарили кому-нибудь? То, что Бафомет снился мне, еще ничего не значит», – размышлял Огюст. Наконец, отчаявшись найти статуэтку, он вернулся в комнату графа.

– Да, постарел Бланшефор.

– Все стареют, мой мальчик, и люди, и замки.

– Скажите, ваше сиятельство, у вас на камине в зале стояла интересная статуэтка восточной работы, говорят, она принадлежала еще нашему славному предку Раймонду IV.

– А да, была такая… Не помню, что с ней стало… – граф пошамкал, напрягая память. – Так я приказал ее убрать – от греха подальше. Ценная вещь, а сейчас времена неспокойные.

– Так значит, она цела? – Огюст не поверил своим ушам.

– Цела, цела, мой мальчик… – граф опять пошамкал. – Должна быть на чердаке, но там разве найдешь…

– Как же я забыл про чердак! – воскликнул шевалье. – В детстве я очень любил туда забираться. Там было так много интересного!

– Чего уж! Один хлам, лет пятьдесят не убирали.

Огюст тут же сорвался с места и, мигом пролетев по коридору, поднялся по винтовой лестнице на чердак. Дядюшка не преувеличивал – здесь не убиралось лет пятьдесят точно. С деревянных стропил спускались кружева пыли, всюду – куча хлама, вытертые до дыр ковры, старые прохудившиеся кастрюли, лошадиная упряжь, изуродованные временем башмаки. Огюст никогда не видел такой свалки.

В самом дальнем углу, под обрывками какой-то серой рваной рогожки, он заметил два сундука. Огюст сбросил с них рогожку, пыль не разлеталась, а, слежавшись от времени, отвалилась лохматыми кусками. Он открыл ближайший сундук, сверху лежали книги французских, греческих и итальянских авторов. По всей видимости, граф Луи читал их в молодости. В этом сундуке были только книги. Какое разочарование!

Огюст открыл второй и машинально схватил книгу. «О! Да, это дневник графа Раймонда IV о Первом крестовом походе! Какое плачевное состояние! Обложка отвалилась, пергамент замусолен до дыр. Кто-то читал его слишком часто, возможно граф», – размышлял про себя шевалье. Он разбирал дальше, попадались все больше фолианты на латыни.

И вдруг в руки попался холщевый сверток, Огюст и развернул его и обомлел: «Неужели?! Бафомет!!! Глазам не верю!!!» Статуэтка была в полном порядке, на руке божка болтался какой-то свиток. Огюст развернул пергамент и прочитал заклинание.

Невольно шевалье объял ужас:

– Наполнять чашу статуэтки кровью! О, Господи… Ладно, разберусь позже, как с ней обращаться. Главное – я нашел Бафомета! И могу возвращаться…

Он тщательно завернул статуэтку в холстину и убрал в сундук, решив, что заберет позже, когда отправится в обратный путь. Огюст поспешил к графу Луи на званый обед, приготовленный из тех тощих птиц, которых он видел, въезжая в замок. Курица, как и предупреждал Рене, была жесткой и костлявой. Но Огюст проголодался и с удовольствием сгрыз всю порцию, любезно сервированную Рене. После обеда старый граф и племянник долго предавались воспоминаниям. Огюсту не хотелось обижать старика, и он вежливо выслушал излияния дядюшки, как и подобает воспитанному племяннику.

Граф Луи вспоминал золотые времена Бланшефора, закончившиеся семьдесят лет назад. Его мать, Изабелла, правила замком твердой рукой после смерти мужа. Этьен Готье, отец графа Луи, был простым рыцарем. Он прибыл в замок с отрядом рыцарей-тамплиеров с Кипра и поступил на службу к деду графа, то есть к прадеду Огюста. Когда отряд тамплиеров появился в Бланшефоре, Изабелле исполнилось десять лет, Готье уже тогда был сильным и взрослым мужчиной. Когда же Изабелла в шестнадцать лет вышла замуж, Готье было примерно лет тридцать. Граф Луи рассказал, что отец погиб при защите Тулузы в 6732 году. В том году окончательно разорили Раймонда VII, после чего он умер. «Сколько же лет графу Луи? Восемьдесят пять? Девяносто?» – в голове Огюста все начало путаться, он сбился в расчетах и, перестав слушать графа, окунулся в свои мысли. «Главное, я достиг цели – Бафомет найден… Возникает другая проблема: куда его спрятать в замке Крэг Фадриг?.. Впрочем, об этом позаботиться Федельм… Кто бы мог подумать, что я женюсь на женщине, обладающей тайными знаниями друидов! Здесь бы ее сочли ведьмой и сожгли на костре. А в Шотландии все иначе…»

Неожиданно шевалье вспомнил о тайнике ордена в горах. Перед глазами отчетливо всплыла тропинка, ведущая к «висячему камню». Конечно, Огюст давал себе отчет в том, что о тайнике в горах он услышал во сне от своего прадеда. За минувшие сто лет его мог найти кто угодно. Да и вообще существовал ли этот тайник в действительности? А не являлся плодом его воспаленной фантазии. Огюст решил, что проверить не помешает, это не займет много времени, к капитану Финбоу он доберется без опозданий.

Наговорившись с дядюшкой вдоволь, он не заметил, как наступил вечер. На ужин перекусили незатейливыми хлебными лепешками, более похожими на крестьянские – одна мука и вода.

Откусывая пресный хлеб, Огюст сказал:

– Мне очень жаль, ваше сиятельство, но я больше не смогу остаться и погостить у вас. Мне нужно продолжать свой путь. Я поднимусь завтра засветло, прошу не беспокоиться, я соберусь и отправлюсь дальше в родовой замок Кавальон.

– Как жаль, мой мальчик, ты покидаешь меня! Гости так редко заглядывают ко мне в Бланшефор. Последний раз это было много лет назад. Рене, зажарь моему племяннику в дорогу курицу, до замка Кавальон путь неблизкий и напеки лепешек побольше.

– Ваше сиятельство, муки осталось немного… – печально произнес Рене.

– Значит, напеки из всей муки, которая есть, – не унимался Луи.

– Хорошо, как прикажете! Через два часа все будет готово. – Рене удалился на кухню.

Огюста разместили в комнате для гостей, если так можно ее назвать. На старой столетней кровати лежал тюфяк с жесткой соломой и нечто наподобие покрывала. Проделав длительный путь по морю, а затем отрогам Пиренеев Огюст вообще забыл, что такое кровать, поэтому лег и быстро заснул с намерением встать на рассвете.

Шевалье проснулся, едва забрезжил рассвет весеннего утра. Граф Луи и Рене еще спали. Несмотря на скрипучую кровать и грязный тюфяк, Огюст выспался, был полон сил и решимости добраться до тайника в горах, хотя бы для того, чтобы убедиться, правдив ли сон.

Шевалье оделся, ополоснул лицо в чаше, предусмотрительно наполненной водой с вечера, и прямиком отправился на чердак. Он достал статуэтку, попытался положить сверток в походную сумку, но тот предательски торчал, привлекая внимание. Огюст увидел старые кожаные подпруги для лошади, отрезал от них нужную длину, привязал статуэтку к спине крест-накрест и надел широкий просторный плащ, отлично скрывший привязанный сверток.

Шевалье покидал замок с чувством сожаления и глубочайшего разочарования. Во внутреннем дворе стояла тишина, да и кому было шуметь. Он вышел через полуразвалившиеся ворота и направился в горы, а через час уже достиг нужного места. Теперь было важно правильно сориентироваться. Вот качающийся или «висячий камень», как называли его в Бланшефоре, – шевалье встал к нему спиной. Ветры придали камню форму перевернутой пирамиды, а дожди подмыли нижнее основание так, что камень едва заметно покачивался, словно детская качалка. Огюст прошел, как делал это во сне, десять шагов наискосок вправо, по направлению к большому камню, закрывающему вход в пещеру, затем напрягся и отвалил камень плечом. В пещере стоял полумрак, свет проходил лишь через проделанное им отверстие. Он огляделся, убедился, что маленькая природная пещера пуста. Огюст был разочарован: неужели тайник – только легенда? И все-таки, прежде чем покинуть пещеру, он решил тщательно обследовать ее еще раз. Огюст внимательно осмотрел стены, ощупывая все имеющиеся выступы, даже самые незначительные. Но все безуспешно – тайника не было.

Шевалье страшно устал, ему захотелось пить. Он присел на каменный пол с намерением хлебнуть из фляги воды, как вдруг камень, лежащий рядом, показался ему неестественно черного цвета.

Огюст, утолив жажду, с новыми силами приступил к обследованию необычного камня. При ближайшем рассмотрении, он понял, что перед ним нечто вроде небольшого сундука из керамики, имитирующего форму и поверхность камня. Огюст аккуратно вставил кинжал в едва заметный зазор и вскрыл крышку. Действительно, «камень» оказался своего рода хранилищем, в котором лежали кожаные мешочки, затянутые серебряной тесьмой.

Огюст ослабил тесьму и высыпал содержимое одного из мешочков на крышку «камня». Перед ним лежали золотые византийские монеты времен императора Михаила III. Каждый мешочек содержал тридцать монет. Он насчитал двадцать таких мешочков – шестьсот золотых монет в разоренном Лангедоке – сказочное богатство.

Золото не вызвало радости, шевалье побросал мешочки в сумку, она провисла под их тяжестью. Сундук он закрыл, вышел из пещеры и привалил камень на его прежнее место. Получилось так, как сказал дух прадеда во сне – он нашел золото.

После утомительной прогулки с тяжелой сумкой, Огюст подошел к замку Бланшефор, поднялся в комнату графа Луи, тот еще спал. Шевалье оставил десять мешочков с золотом на самом видном месте, и покинул замок с чувством выполненного долга перед своим родственником.

Обратный переход к морю проходил не гладко. Огюст быстрее уставал, статуэтка сковывала движения и натирала спину; сумка, отяжеленная золотом, больно била по бедру. С такой ношей приходилось быть начеку. Несколько раз шевалье натыкался на пастухов-горцев и старался обходить их стороной. Конечно, он в состоянии защитить себя, но зачем лишние проблемы?! Огюст не чаял, когда доберется до побережья.

Во время последней ночевки под открытым небом, ему снова явился прадед.

– Ты получил и Бафомета, и золото… – произнес он. – Признаюсь, ты не разочаровал меня… Но хочу предупредить тебя: не доверяй своей жене… Не отдавай ей статуэтку…

Огюст проснулся, во рту пересохло, несмотря на то, что ночь была прохладной. Он жадно припал к бурдюку с водой.

– Что значит: не доверяй жене? Почему? Как я могу не доверять Федельм? – не понимал он.

На следующий день Огюст, измученный опасным путешествием, добрался до лагеря шотландских моряков.

Сидевшие вокруг костра моряки жарили рыбу. Один из них прикрыл ладонью глаза, щурясь от солнца.

– Смотрите-ка, наш Мак Кумал идет! Живехонек! Не зря мы здесь на солнце загорали!

– Я сразу сказал: Мак Кумалы держат слово… – довольно проворчал капитан, всматриваясь вдаль. Финбоу было все равно, что Огюст урожденный Кавальон, а не Мак Кумал: раз носишь цвета клана, то и зовись его именем.

Вся команда приветствовала Огюста. Жаренная на костре рыба показалась ему необыкновенно вкусной после чахлой курицы и пресных лепешек. Шевалье ни о чем не расспрашивали, соблюдая золотое правило – не хочешь говорить, дело твое, но денег заплати. Что Огюст и сделал, порывшись в кошельке, достал три золотых флорина, обещанных Финбоу.

Капитан остался доволен. После трехдневного пути по морю показался остров Мэн. Теперь пара дней и шебека будет на Кинтаре, в Дуннаде. Огюст пребывал в смятении: как вести себя в Крэг Фадриг? Доверять ли жене? Или все же проявить осторожность?.. Да путешествие по родному Лангедоку произвело на него удручающее впечатление. Развалины Монсегюра и обветшалый Бланшефор оставили на сердце незаживающий рубец.

Глава 11

К вечеру шевалье добрался до Беннахи и решил спрятать статуэтку и сумку с золотом под стеной плетеной хижины недалеко от Кольца правды. Он вырыл кинжалом неглубокую яму, поместил в нее сумку, засыпав землей и прелой прошлогодней листвой.

Огюст еще раз осмотрел место тайника, – листья лежали естественно, скрывая содержимое в земле, – после чего направился в Крэг Фадриг. По дороге его беспокоили мысли: «Зачем жене Бафомет? К чему это может привести? А если семейное предание не вымысел, и статуэтка действительно обладает магической силой? Я не знаю, насколько Федельм сильна в магии… Ведь тогда под Стерлингом у меня почти не было шансов победить де Бохума, и что в результате получилось! Почему перед отъездом в Лангедок Бафомет снился мне почти каждую ночь?..»

Несмотря, на тревожные мысли и сомнения, сердце у шевалье забилось чаще от предвкушения увидеть жену после долгой разлуки. Он прибыл в Крэг Фадриг. Гилли, как обычно, взял под уздцы лошадь и отвел в конюшню. Огюст поднялся по винтовой лестнице донжона, вошел в замок и направился в комнату жены. Мимо прошел управляющий и почтительно поклонился, не проронив ни слова.

… Федельм сидела около камина за рукоделием. Увидев мужа, она воткнула иголку в канву[82] и поднялась ему навстречу.

– Наконец-то, ты вернулся, дорогой! Я так скучала по тебе! Ты нашел то, что хотел?

– И, да и нет… Поговорим, позже… Я хочу тебя…

Федельм обняла мужа и увлекла на ложе. Огюст скинул с себя одежды и возлег, изнемогая от любовного нетерпения. Но Федельм не торопилась в объятия мужа. Она подошла к столу и наполнила чашу вином из кувшина.

– Выпей. Это придаст тебе сил. Дорога утомила тебя… – произнесла Федельм, протягивая чашу Огюсту.

Тот с жадностью осушил ее.

– Раздевайся! Я не могу больше ждать! – воскликнул он, снедаемый страстью.

Огюст с неистовой страстью овладел женой и явно переусердствовал: на него накатила усталость и сон. Снился опять Бафомет, его красные глаза вспыхивали в ночной темноте. … Посреди ночи Огюст проснулся и ощутил острый приступ голода. Невольно он пошарил рукой по подушке жены, но как, ни странно, Федельм рядом на постели не было.

Огюста обеспокоило отсутствие жены, но ненадолго. Чувство голода взяло верх. Он подумал, что жена – не иголка в стоге сена, найдется в собственном замке, оделся и направился вниз, на кухню.

Огюст спустился по винтовой лестнице. Из небольшого хозяйственного помещения, расположенного рядом с кухней, донесся приглушенный шепот. Разговаривали двое: мужчина и женщина. Огюст замер и прислушался – несомненно, женский голос принадлежал Федельм.

Первым его побуждением было уйти. Но затем овладело любопытство: в конце концов, он имеет право знать, что делает его законная жена в ночной час в хозяйственной каморке! да еще с мужчиной! Огюст притаился около кухни, откуда прекрасно слышались голоса.

– Родерик, прошу тебя, не торопи события. Все не так просто… – мягко говорила Федельм, словно оправдывалась.

– Не понимаю, в чем проблема, любимая? Тряхнуть его как следует, и сразу все расскажет. Наверняка, он ее спрятал. Скажи отцу – и делу конец, – настоятельно требовал мужской голос, в котором Огюст узнал молодого лорда Лаверока из замка Дунстаднейдж.

– Я не могу просить об этом отца, это было бы просто неразумно. После Стерлинга лорд Мак Кумал гордится своим зятем и слышать ничего не захочет. Сам подумай, что я скажу отцу, что муж привез из Франции магический предмет и не хочет мне его отдавать. Начнутся расспросы, что за предмет, зачем он мне, почему я скрыла от него, а не рассказала все сразу. А как я могу рассказать, признаться в том, что хочу править вместо отца, используя право перехода власти по наследству дочери! А затем выйти за тебя замуж и подчинить всю горную Шотландию! Отец убьет нас обоих, как только узнает, и не посмотрит, что я его дочь. Власть для него – все, ради этого он живет! Смысл его жизни – править и быть лордом.

– Так что же делать? – встревожено спросил Родерик.

– Ничего, ждать. Он сам все расскажет. Я дам ему напиток «правды Кефина» и он во сне откроет все свои тайны. Я уже так делала на празднике Самайн. Как ты думаешь, почему я вышла за него замуж? Только потому, что он – сильный мужчина или у него слишком голубые глаза? Вздор! После ночи в лесной хижине я знала все его сокровенные мысли и тайны. Его прадед владел сильной магией. Просто так такие способности не пропадают, они передаются по наследству!

Огюст стоял, прислонившись к холодной каменой стене. Он чувствовал себя униженным и преданным. Внезапно он осознал, что все страстные ночи с женой – ложь и грубое удовлетворение. Понял, что является пешкой в хитрой и опасной игре Федельм и лорда Лаверока в борьбе за власть. О притязаниях на корону Шотландии лорда Каэльта знали все, но тайное желание Федельм и Родерика были для него потрясением. Вряд ли сам Мак Кумал мог предположить предательство собственной дочери.

Первым побуждением Огюста было пойти, рассказать все Мак Кумалу, но тогда придется отдать и статуэтку, и чашу. Мысль о чаше привела его в неподдельное волнение. Что с ней? Ведь он так доверял жене и оставил чашу в Крэг Фадриг! Ему и в голову не могло прийти, что Федельм замыслила такое коварство!

Огюст пребывал в смятении: измена жены, магия, борьба за власть, – в голове все перепуталось. Сойти с ума можно! Огюст вспомнил, как Федельм ловко заманила его в свои сети, а он, как глупец, попался и запутался в них, пребывая в счастливом неведении. «Ну, конечно, именно на Самайн в Кольце правды Федельм напоила меня жертвенной кровью! После чего и начались видения! Может, я говорил что-то лишнее в тот момент, или она смогла увидеть мои видения при помощи магических чар Кефина. Федельм подтолкнула меня к путешествию за Бафометом. Она поняла – у меня с ним есть некая связь, и решила использовать нас обоих!»

Тем временем разговор Федельм и Родерика продолжался.

– Огюст должен остаться моим мужем, пока мы не добьемся своей цели. Не забывай, что он и рыцари с озера Лох-О помогли Брюсу. Неужели храбрые воины не помогут своему соратнику и его жене? Устраним его, когда я приду к власти. Отец нам тоже не нужен, но об этом я подумаю позже. Чтобы избавиться от него, помощь мне не нужна…

– И тогда ты будешь моей? Обещай мне! – потребовал Родерик, сгорая от вожделения.

– Обещаю…

Огюст стоял, вжавшись в стену и затаив дыхание, решив прояснить все до конца.

– Федельм, я хочу тебя прямо сейчас! – Родерик схватил женщину за грудь, не в силах более противостоять соблазну.

Федельм попыталась остановить своего союзника.

– Подожди, еще не время. Не забывай, что мы на кухне, а не в спальне. Я – не девка, чтобы меня брали среди кастрюль и сковородок на скамейке. Успеем, тем сильнее будет желание!

– Я не могу больше ждать, я только и думаю о тебе! – Родерик схватил Федельм и привлек к себе.

– Хорошо, пойдем наверх… – Федельм уступила.

– А как же твой муж?

– Он спит крепким сном, ни о чем не подозревая. Я добавила ему в вино сон-траву. Он проснется только утром.

«Кто бы мог подумать, что мой голод окажется сильней вашей сон-травы! – подумал Огюст, спешно возвращаясь в спальню. – Что же делать? Я нахожусь в ее замке, кругом люди клана. Какая предусмотрительность! Я даже сбежать не могу!»

Едва Огюст успел лечь в постель и накрыться одеялом, как дверь отворилась, вошли Федельм и Родерик. Первым побуждением Огюста было схватить меч и прикончить этого наглого Лаверока, но к счастью оно быстро прошло. «Не хватало, чтобы они еще любовью здесь занялись, рядом со мной на постели», – подумал Огюст с отвращением.

Лаверок страстно целовал Федельм. Огюст, не выдержав его присутствия, отвернулся, зарывшись с головой в мягкую подушку. Любовники никак не прореагировали. Тогда Огюст застонал и пошарил по пустой подушке жены.

– Федельм… – позвал он, будто сквозь сон.

Она в страхе отпрянула от Лаверока.

– Уходи, Родерик, вдруг он проснется…

– Не может быть, что после сон-травы?.. – усомнился Лаверок.

– Я не знаю его способностей, все может быть… Уходи… Обещаю прислать гонца в случае надобности… В Крэг Фадриг больше не приезжай, небезопасно.

«Какая, заботливость!» – думал Огюст, скрепя зубами от бешенства.

На прощание Лаверок привлек Федельм к себе, и они слились в страстном поцелуе.

– Я жду, не дождусь, когда все закончится… И ты будешь принадлежать только мне… – произнес лорд, задыхаясь от неудовлетворенной страсти.

Последней любовной сцены Огюст не выдержал, перевернулся на другой бок и снова позвал «во сне»:

– Федельм…

Лаверок ушел.

Федельм разделась и потихоньку юркнула в постель. Огюст мирно «спал», обдумывая свои дальнейшие действия: «Если Родерик беспрепятственно вошел ночью в замок и также легко его покинул, значит, у него везде свои люди. Следовательно, меня обложили со всех сторон».

Утром Огюст вел себя, как прежде – мило и нежно с женой. За завтраком его одолевали тяжелые мысли, внутри все клокотало от злости, особенно когда он смотрел на жену: «Испорченная дрянь! Девка! Шлюха! Смотрю, у тебя хорошее настроение! Еще бы, нашла доверчивого глупца, голову любовью заморочила. Ну, мы посмотрим, кто кого!»

Завтрак прошел, как обычно: довольная собой жена улыбалась, слуги вели себя почтительно, старались быть предупредительными.

После вина с сон-травой, шевалье с опаской стал пить и есть, присматриваясь и принюхиваясь к пище, понимая, не отравят, но опоить какой-нибудь гадостью могут, под действием которой сам все и расскажет. «Мать Федельм была жрицей у могущественного друида Кефина, который передал ей свои знания. Наверняка дочь унаследовала от матери магические способности и знание зелий», – размышлял Огюст уже за обедом.

Место укрытия статуэтки стало небезопасным, шевалье решил ее перепрятать, но для этого надо было незаметно покинуть замок. Но как? Он понимал, наверняка, его одного не выпустят, а если и удастся выйти из Крэг Фадриг, то за ним, скорее всего, будут следить.

Решение пришло неожиданно – устроить пожар в спальне, в этом гнезде продажных чувств и разврата.

После обеда жена отправилась в светелку, где служанки занимались шитьем. Она любила контролировать их работу и давать различные указания.

Огюст же поспешил в спальню. Он плотно закрыл дверь, приперев ее столом, достал из бельевого сундука простыни, с помощью кинжала разрезал их на полосы. Затем связал эти полосы между собой, закрепил на спинке кровати и перебросил получившуюся «лестницу» в окно.

– Чаша! – вспомнил Огюст и бросился к сундуку, в котором хранились его вещи. К счастью Федельм не перепрятала чашу, та лежала в кожаной сумке поверх плаща. Огюст перекинул кожаную сумку через плечо, и надел простой серый плащ.

Затем он свалил на стол подушки, покрывало, одежду, которая попалась под руку. При помощи металлических щипцов извлек из камина горящее полено и бросил его поверх всего этого – шелковое покрывало моментально занялось. Огюст сорвал с руки браслет, некогда подаренный Федельм, бросил его на пол, вылез в окно и начал спускаться по импровизированной лестнице.

Ждать долго не пришлось, послышались крики прислуги: «Пожар! Горим!» Из-под двери комнаты пошел дым, началась паника. Слуги пытались открыть дверь и затушить огонь.

Спускаться с такой высоты Огюсту не приходилось, он старался не смотреть вниз. В результате «лестница» оказалась короткой, и ему пришлось прыгать. Ноги болели после приземления, но, пересилив боль, Огюст поднялся и поспешил прочь от замка.

Темнело. Огюст двигался по направлению к Беннахи. Наконец он достиг святилища. Кинжалом разрыл землю, извлек статуэтку и золото из тайника. Затем в Беннахи взял первую попавшуюся лошадь и прискакал на Лох-О спустя два часа.

* * *

Гийом, оруженосец шевалье, чуть не подавился ужином, когда его господин откинул шкуру, висевшую при входе, и влетел весь взмыленный в дом. Он обжился на месте хозяина и чувствовал себя прекрасно. Огюст сделал вид, что ничего не заметил, не став выговаривать оруженосцу, ибо ему было не до того.

– Гийом, сходи за его светлостью, лордом Антуаном де Безье.

Гийом, парень смышленый, сразу понял: что-то случилось. И без лишних вопросов побежал выполнять поручение своего господина.

Сверток со статуэткой, сумку с золотом и чашей Огюст положил под кровать, сел на скамью, попытавшись собраться с мыслями. Вошел лорд де Безье.

– Боже мой, шевалье! Вы здесь! Что случилось?

Огюст поведал ему как другу и как человеку с огромным жизненным опытом обо всем, что случилось, опуская, конечно, историю Бафомета. Безье не пришлось объяснять дважды. Он согласился с выводами Огюста по поводу жены и решительно заявил:

– Я никому не позволю использовать рыцарей Храма в своих целях! Да, ситуация сложилась щекотливая. Лорд Мак Кумал скорее поверит небылицам дочери. Вы правильно сделали, шевалье, что покинули Крэг Фадриг. Думаю, продолжения следует ожидать завтра утром. А пока вам следует отдохнуть.

На следующее утро со стороны Беннахи показалась группа всадников. От нее отделился герольд самого лорда Мак Кумала:

– У меня письмо для графа Антуана де Безье лорда Килмартина от лорда Каэльта Мак Кумала. Ответ он желал бы получить тотчас же.

… Безье развернул свиток, и чем дольше он читал, тем больше мрачнел. В письме лорд Каэльт сообщал, что шевалье Огюст де Кавальон оскорбил его единственную дочь и наследницу леди Федельм Мак Кумал Кавальон. И если рыцари с озера Лох-О не выдадут вышеназванного человека для свершения справедливого суда по законам Аргайла, то лорд Мак Кумал будет вынужден прибегнуть к силе.

«Ну, вот вооруженного конфликта только нам и не хватало», – подумал Безье.

* * *

Ситуация казалась безвыходной. Шевалье подвергал опасности всю прецепторию на Лох-О. Решение приходило лишь одно – надо срочно уходить, спрятаться, исчезнуть. Но как? Выбраться с озера незамеченным представлялось маловероятным. Наверняка везде люди Мак Кумала.

Огюст отправился на остров де Безье. Как только шевалье вошел в дом, граф, желая спокойно переговорить с гостем, тут же обратился к жене:

– Дорогая, сделайте одолжение, сходите в замок Кемпбеллов и передайте Уоррику записку.

Безье быстро что-то начертал на пергаменте, свернул его и перевязал шнурком. Ингрид ушла.

– Ваша светлость, я решил не подвергать прецепторию опасности. Нельзя забывать, что здесь еще и женщины. Я постараюсь выбраться с Лох-О, – сообщил Огюст о своем решении.

– Да слова ваши разумны, шевалье. Пожалуй, это единственный выход из сложившейся ситуации. Вот возьмите, – Безье снял с шеи золотой медальон с изображением тамплиерского креста, вложив его в руку Огюста. – Медальон принадлежал монсеньору де Молэ. Перед нашим марш-броском в Ла-Рошель, монсеньор одел его мне шею, сказав, если будет совсем трудно, пробираться на восточное побережье Шотландии в замок Инвернесс, что на озере Лох-Несс. В замке же показать медальон и спросить отца Леопольда. Там окажут помощь всегда.

– Благодарю, ваша светлость! Я покину Лох-О вечером, как стемнеет.

– Да будет так! Я же напишу ответ лорду Мак Кумалу и передам его герольду, выразив понимание и сожаление о недостойном поведении шевалье Огюста де Кавальона, идущего вразрез с интересами прецептории Лох-О. А посему, пообещаю заключить вас под стражу, дорогой Огюст, и передать людям лорда завтра утром, когда и след ваш простынет. Утром же выяснится, что вы сбежали. Мы, рыцари прецептории Лох-О, выразим лорду Мак Кумалу посему поводу сожаление и негодование, даже окажем помощь в «поисках». Тем временем вы будете далеко отсюда.

* * *

Огюст вернулся в свой дом. Его тревожила лишь одна мысль: как выбраться с озера незамеченным для соглядаев своего тестя? Наверняка за каждым кустом уже сидит по кельту! Все только и ждут светловолосого, голубоглазого мужчину. «Ну и пусть себе ждут, – решил Огюст. – Почему бы мне не переодеться женщиной? А еще лучше старухой!»

Вопрос женской одежды шевалье решил просто: взял домотканое покрывало с кровати, подвязал его ремнем, получилось нечто похожее на юбку. Затем взял золу из очага, растер по рукам, лицу, присыпал ею волосы, из его великолепных кудрей получились седые, серые, облезлые патлы.

Холщевым полотенцем Огюст обвязал голову, выпустив на лицо «седые» космы. Статуэтку же привязал к спине, как проделывал в Лангедоке на обратном пути и надел плащ. Сумку с золотом и чашей надел на плечо, прикрыв плащом. А также собрал еще одну, простую холщевую сумку, куда положил еду и флягу с водой. Медальон, данный графом де Безье, надел на шею, спрятав на своей «старческой» груди. Не забыл шевалье прихватить и пару кинжалов, заткнув их за пояс импровизированной юбки. Теперь «старуха» была полностью экипирована.

Огюст вышел из дома. Весенние сумерки сгущались… Лошадь он решил не брать, подобный способ передвижения для старой женщины явно не подходил, отдав предпочтение пони оруженосца.

Под покровом сумерек шевалье покинул Лох-О. Не успел он выехать на дорогу, ведущую в Обан, как из кустов появились два кельта. Они подозрительно посмотрели на «старуху» и спросили:

– Кто ты и откуда?

Шевалье, не моргнув глазом, сочинил:

– Я – гадалка из Обана. Гадаю по руке, приезжала на Лох-О погадать господам и их женам, одному из них выпала смерть.

Говорить Огюст старался спокойно и уверенно. Кельты многозначительно переглянулись.

– А смерть ты, часом, не блондину голубоглазому нагадала? – поинтересовались они.

– Точно, ему… А вы откуда знаете, господин?

– Да, мы его и ждем, чтобы твое гадание сбылось! – заржали кельты, словно жеребцы.

Огюст тоже захихикал, стараясь подражать старческому смеху, даже закашлялся для правдоподобности.

– Советуем быть осторожней, уже сумерки, – посоветовали кельты.

Огюст хрипло рассмеялся:

– Ну, кому интересна бедная старая гадалка?!

Его беспрепятственно пропустили.

Когда совсем стемнело, Огюст добрался до Обана и остановился на постоялом дворе, не вызвав ни малейших подозрений своим видом. С рассветом он двинулся дальше в путь. Задача стояла нелегкая – преодолеть почти пятьдесят лье до Инвернесса по чужой стране, не зная дороги.

Дорога вилась среди холмов, кое-где попадались кельтские кресты. Путники почти не встречались. Останавливался Огюст в маленьких придорожных деревушках. Когда его спрашивали: куда держит путь? то он отвечал, что на озеро Лох-Несс. После этого на него посматривали как-то странно, с недоверием. Шевалье старался не обращать на это внимания, убеждая себя в чрезмерной подозрительности. Но чем ближе он приближался к озеру Лох-Несс, тем сильнее становилась его подозрительность.

* * *

К вечеру погода резко испортилась. Небо заволокли черные тучи, подул сильный ветер, в воздухе запахло дождем. Огюст плотнее завернулся в плащ и устроился под деревом. Вскоре он задремал. Проснулся оттого, что дождь хлестал как из ведра, и он промок до нитки и замерз. Бедный пони стоял, понурив голову, по его густой гриве ручьями стекала дождевая вода.

Укрыться от непогоды было негде, разве что под деревом, ибо вокруг постирался лес. Дождь усиливался и даже не собирался останавливаться. Огюст поворачивался и так, и сяк, пытаясь просушить внутренним теплом тела то один бок, прижимаясь к стволу дерева, то другой, но безуспешно.

Наконец его начало трясти мелкой дрожью, что зуб на зуб не попадал. Он попытался прижаться к пони, но бедное животное тоже замерзло и промокло.

В голове промелькнула мысль: «Хорошо бы сейчас чашу иарнгуала или хотя бы эля…» Статуэтка за спиной мешала как никогда. «Вот магический предмет, толку от тебя чуть, одни неприятности! Ни еды от тебя, ни тепла, только спину натер до мозолей… Помоги, Бафомет, что ли, согреться, раз ты такой всемогущий! Даже моя жена за тобой охотиться… А она просто так ничего не делает, уж в этом я убедился…»

Вдруг впереди забрезжил робкий огонек. Огюст протер глаза, подумав, померещилось. Пригляделся – нет, действительно, мерцает огонь в жилище!

Огюст через силу усмехнулся и произнес, выбивая зубами дробь:

– Неужто проделки Бафомета?.. Да нет, не может быть… Просто совпадение – стемнело, и хозяин зажег огонь…

Огюст поднялся из последних сил, одежда казалась чудовищно тяжелой, прилипала к телу, хотелось ее как можно скорее снять и погреться у костра. Он, спотыкаясь, поплелся в направлении мерцающего огонька. Пони покорно шла за ним, еле-еле передвигая ноги. Вскоре Огюст достиг одинокой башни, стоявшей среди развалин старинного замка.

Трясущейся рукой шевалье постучал в дверь. Никто не открыл. Он постучал еще раз и попросил:

– Умоляю вас, пустите обогреться! Я мирный путник и не причиню вам зла! Я замерз, могу упасть прямо перед дверью и умереть от холода!

За дверью послышалось движение, затем скрежет металлического засова. Дверь открылась, на пороге стоял старик, держа перед собой масляный факел. Он ткнул факелом прямо в лицо Огюсту:

– Ты один?

– Да, только с пони…

– Заходи, вместе с лошадью, – пригласил старик.

Огюст поспешно вошел. В нос ударил запах сухих трав, сушеных грибов и конского сушеного помета, который хозяин, видимо, использовал для растопки очага. В центре помещения горел очаг, огонь буквально манил в свои объятия. Огюст снял промокший плащ, отвязал статуэтку, положив ее рядом.

– Эй, путник, повесь одежду поближе к огню, иначе не просохнет! – посоветовал старик.

Огюст удивился, что его маскарад не сработал, и хозяин безошибочно определили в нем мужчину, несмотря на тщательный маскарад. «Ну и ладно… Здесь это ни к чему», – подумал Огюст, разделся до пояса и подсел к очагу. Приятное тепло начало растекаться по телу, шевалье постепенно согревался. Пони, привязанный у двери, в стойле рядом с лошадью хозяина, обсох и тыкался мордой в сено соседки, пытаясь урвать хоть клочок.

– Странно ты как-то одет, – пытался завязать разговор хозяин башни. – Хоронишься от кого?

Огюст удивился проницательности старика. Впрочем, ничего удивительного, живя в одиночестве, поневоле приходится быть бдительным.

– Да, можно сказать и так… – неопределенно ответил Огюст.

Старик взглянул на сверток и подумал: «Мерзавец! Ограбил кого-то, видать прилично поживился…»

Огюст сидел на маленькой скамеечке, подставляя поочередно бока к огню. Старик достал кувшин, налил какой-то бурды в глиняную чашу и протянул гостю:

– Выпей, согреешься.

– Благодарю, – Огюст взял чашу и понюхал прежде, чем пить, запах иарнгуала он теперь не спутает ни с чем. Он сделал глоток, гортань обожгло, по телу разбежались теплые ручейки. Допивать напиток не стал, ибо хозяин не вызывал доверия и Огюст понимал, что это взаимно.

– Хорошо бы тебе поесть, – хозяин взглянул на гостя. – Небось, изголодался в пути?

Огюст был голоден и при одном упоминании о еде, сразу подвело живот.

– Да, если можно… Я хорошо заплачу за твое гостеприимство, – пообещал гость.

– Тогда сходи на чердак, у меня там хранятся вяленые заячьи тушки. Сними одну из них, поедим на славу! Я – старый человек, да и поясницу прихватило от сырости – тяжело подниматься по лестнице.

Огюст, не подозревая подвоха, встал, поправил кинжалы, заткнутые за кожаный пояс, и отправился на чердак за вяленой тушкой. Винтовая лестница, ведущая на чердак, была очень старой и явно давно не ремонтировалась – под ногами все скрипело, ступени предательски шатались.

Дождь пошел на убыль. Огюст слышал, как редкие капли барабанили по крыше. Неожиданно на его лицо упало несколько дождевых капель…

«Наверное, крыша прохудилась», – подумал шевалье, невольно посмотрев наверх. Вдруг его взору открылась луна, осветив своим скудным светом наполовину обвалившуюся крышу. Огюст остановился, недоумевая: «И как же в такой сырости можно хранить мясо?! Да и потом через такую крышу на запах могут проникнуть лесные животные…»

Луна скрылась за проплывающими облаками, затем появилась снова. Отливая таинственным фиолетовым светом, она выхватила лестницу, а вернее сказать, полное ее отсутствие перед доверчивым гостем. Шевалье с ужасом увидел, что лестница под ногами обрушена, сделай он хотя бы шаг, и тот бы возможно стал последним шагом в жизни.

От неожиданности и страха он издал душераздирающий крик. Стоя на последней ступени, перед черной бездной, Огюст понимал, еще бы минута – и он был бы там, внизу! Шевалье пытался сбалансировать руками, но, не удержав равновесия, покатился вниз, хватаясь за прогнившие ступени.

«Гостеприимный» хозяин, услышав шум наверху, подумал: «Вот и славно! Завтра утром закопаю труп в лесу…» Он взял сверток гостя и развязал его, перед ним предстала бронзовая статуэтка с рубиновыми глазами.

– Вот так улов! Каков я молодец! Правильно, что отправил этого ряженого проходимца за мясом! Ха-ха! Одни рубины, подумать страшно, стоят целого состояния!

Затем хозяин принялся за кожаную сумку Огюста. Развязав ремешки, он увидел блеск золота и окончательно обезумел от счастья, даже не заметив драгоценной чаши.

– Не рано ли ты присваиваешь мое имущество? – поинтересовался Огюст, неожиданно появившись за спиной добряка-хозяина.

– А-а-а! – закричал в ярости хозяин, уверенный, что гость свернул себе шею, схватил нож и замахнулся на Огюста. – Не отдам, мое!

Огюст вынул из-за пояса кинжал, второй он обронил при падении с лестницы:

– Старик, ты что, совсем рехнулся? Я же зарежу тебя, как зайца, которым ты собирался меня угостить. Брось нож!

Хозяин обмяк, опустил руку, заскулил, как побитый щенок. Огюст опустил кинжал.

– Положи статуэтку! И вытяни руки.

– Зачем тебе мои руки?.. – жалобно поинтересовался хозяин.

– Свяжу. Пока еще дел не творил.

Хозяин положил нож, послушно вытянул руки и, когда Огюст потянулся за кожаными подпругами, которыми привязывал статуэтку к спине, старик сделал резкий выпад, схватил нож и замахнулся на Огюста. Но молодость, есть молодость, реакция шевалье была мгновенной, он всадил кинжал старику в грудь по самую рукоять.

* * *

Огюст приближался к озеру Лох-Несс. Оставался примерно день пути, и путешественник достиг бы цели – замка Инвернесс, поэтому он решил более не прибегать к маскировке. Вряд ли влияние клана Мак Кумала простиралось столь далеко, и опасаться Огюсту было уже нечего.

Хозяин дома, где шевалье попросился на ночлег и обмолвился, что следует в направлении Лох-Несс, посмотрел на него, как на сумасшедшего и отправил спать в сарай.

Утром за умеренную плату хозяйка завернула в дорогу лепешек и налила молока во флягу. Огюст продолжил свой путь.

Наконец среди холмов показалось озеро Лох-Несс. Замок Инвернесс располагался в северной его оконечности. Огюст направил пони к озеру, по едва заметной, теряющейся в кустах тропинке.

Ранней весной Лох-Несс выглядело живописно. Шевалье, наконец, смог расслабиться, неприятности оставались позади, и насладиться здешними пейзажами.

Ближе к полудню Огюст сделал привал, поел лепешек с тмином, запив молоком из кожаной фляги. Насытившись, он подошел к озеру. Вода была прозрачной и отливала синевой. Шевалье сполоснул лицо и провел влажными руками по волосам, пытаясь привести их в порядок.

Затем он сел на пони и, напевая песни родного Лангедока, направился к северной оконечности озера, в замок Инвернесс.

* * *

Озеро Лох-Несс выглядело нешироким, отчетливо просматривался противоположный гористый берег, покрытый редким кустарником. Огюст предавался безмятежному созерцанию, как вдруг посередине озера появилась длинная шея с драконьей головой. Голова на достаточном расстоянии возвышалась над водой, чтобы шевалье мог понять: перед ним живое существо. Шевалье так растерялся и испугался, что чуть не упал с пони.

«А вдруг оно не только плавает, но и бегает по суше? Я про таких драконов читал в книжках и всегда считал глупым вымыслом. Вот тебе и вымысел…» – подумал он и, понукая пони, помчался прочь. Несчастное животное бежало, как могло, перебирая коротенькими ножками. «Ох, надо было взять нормальную лошадь, а не трястись на коротышке! Сожрет меня чудовище вместе с пони!»

Драконья голова исчезла под водой, и больше не появлялась. Теперь Огюст прозрел: вот почему на него так странно смотрели здешние жители, когда он упоминал про озеро Лох-Несс. Кто же пойдет на Лох-Несс по доброй воле?! Не иначе, как сумасшедший…

За размышлениями шевалье достиг замка. Инвернесс с одной стороны омывало озеро Лох-Несс, с другой – река Несс, впадавшая в залив Мори-Ферт. Замок, окруженный горами Моналиа, располагался на одном из отрогов, омываемый с трех сторон водой.

– Да, пожалуй, Крэг Фадриг по сравнению с Инвернесс, просто карлик! – не удержавшись от восторга, воскликнул Огюст и попытался пересчитать дозорные башни. Их оказалось восемь штук. По стратегическому расположению Инвернесс чем-то напомнил шевалье замок Монсегюр, увы, ныне разрушенный.

Он, извилистой тропой, вздымающейся вверх, поднялся к замку и достиг подъемного моста. По всему было видно, замку несколько веков, не меньше. Строительный камень потемнел и позеленел, во многих местах покрылся мхом и плесенью от постоянной влаги. Ворота выглядели огромными и массивными, способными пропустить небольшую армию. Огюст ощутил себя перед ними маленьким и ничтожным. Преодолев замешательство, возникшее от переизбытка впечатлений, шевалье приблизился к воротам и, обхватив правой рукой медное кольцо, видневшееся около небольшой калитки, постучал им.

Глава 12

Магистр де Клифтон просматривал свою ежедневную почту. Рано утром корабль, пришедший с Кипра, доставил послание из центральной прецептории Лимасол. В нем говорилось:

«Досточтимый магистр де Клифтон!

Я, Джон Марк Ларвениус, приемник монсеньора магистра де Молэ, официально распускаю орден тамплиеров и данной мне властью утверждаю новый рыцарский «Древний и Суверенный Военный орден Иерусалимского Храма». Делаю это ради всеобщего блага, ибо участились нападки на орден тамплиеров во Франции со стороны короля Филиппа Красивого и католической церкви, преследующих и передающих членов ордена в руки инквизиции. Многие из арестованных рыцарей, дают показания, задевающие честь ордена тамплиеров и ставящие под сомнение дальнейшее его существование. Некоторые из них утверждают, что в ордене отвергали Христа и поклонялись некоему божеству Бафомету!

Все мы прекрасно знаем, что это ложь. Ибо любой неофит проходил посвящение, в котором использовалась чаша, стилизованная под голову восточного божества. Но это не значит, что члены ордена – идолопоклонники, отвергающие основы христианства. Еще несколько лет назад я имел смелость высказаться монсеньору де Молэ, что следует упразднить этот опасный ритуал, утвержденный еще первым магистром ордена Гуго де Пейном. Но, увы, великий магистр не внял моим советам.

Поэтому считаю принятое решение по упразднению ордена единственно правильным в сложившейся ситуации.

Прошу Вас письменно подтвердить согласие присоединиться к новому ордену, а также разъяснить членам шотландской прецептории целесообразность данного решения.

При отбытии во Францию весной прошлого года, магистр де Молэ вывез с собой казну ордена. По моим сведениям казна исчезла, не попав в руки короля Филиппа, из чего я осмеливаюсь сделать вывод, что преданные монсеньору рыцари успели ее переправить за пределы Франции.

Зная о вашей давней дружбе с монсеньором де Молэ, смею предположить, где именно находится казна теперь уже бывшего ордена тамплиеров. Настоятельно прошу Вас оказать содействие для ее возвращения на Лимасол, где она и должна находиться. Также меня волнует мнимое исчезновение флота ордена, который также по праву принадлежит центральной прецептории».

Де Клифтон прочитал письмо с особым вниманием и тут же написал краткий ответ:

«Магистр Джон Марк Лармениус!

Хочу сообщить Вам, что монсеньор де Молэ, не оставлял мне никаких указаний по поводу казны ордена, а посему, я не ведаю о ее местонахождении. Вы можете предполагать, что угодно, это Ваше право. Однако я оставляю за собой и за членами шотландской прецептории право сохранения и поддержания ордена рыцарей Храма, именуемый «Тамплиерами», и не планирую вступления в какой-либо другой орден, а также не признаю создания нового от имени всех рыцарей и упразднения уже существующего.

Если магистр де Молэ имел честь избрать Вас преемником, это не означат наделения Вас полномочиями принятия поспешных решений. Насколько мне известно, большая часть французских рыцарей нашла опору и поддержку при дворе королей Арагона, Кастилии и Португалии, организовав новые прецептории, либо пополнив уже существующие.

Также не считаю поводом для упразднения ордена показания неких тамплиеров, оговоривших наше дело, сделавших признания под пытками, они – просто малодушные люди, не заслуживающие нашего сожаления. Большая же часть тамплиеров верна нашим традициям. Повторюсь: по поводу нахождения флота, весьма сожалею, но не могу ответить ничего определенного, так как не я уводил его от берегов Франции. И в каком именно направлении он отплыл, не имею ни малейшего понятия».

После этого сухого официального ответа, магистр де Клифтон написал еще одно письмо:

«Прецептор граф Антуан де Безье, лорд Килмартин!

Вынужден сообщить Вам печальную новость. Магистр Лармениус взял на себя смелость, а точнее сказать, наглость, упразднить наш орден рыцарей Храма и утвердить неорыцарскую организацию с другим названием, не имеющую ничего общего с тамплиерами. Он отписал мне послание, выразив настойчивое желание, более подойдет слово – назойливое, дабы мы единодушно в нее влились, забыв свои прежние корни. Мало того, он жаждет возвращения на Кипр казны тамплиеров, под флаг нового ордена, намекая мне, что якобы знает о ее местонахождении.

Поэтому, прецептор, призываю Вас к осмотрительности, прежде чем принимать решения, и к бдительности, чтобы Ваше имущество не попало в чужие теперь уже руки».

На следующий день гонец из Лох-Свэн доставил письмо магистра де Клифтона прецептору Безье. Прочитав его, граф пришел в крайнее раздражение и незамедлительно собрал рыцарей на Иннис Шилд:

– Братья-тамплиеры! Я пригласил вас, чтобы поставить в известность – нашего ордена более нет. Его упразднил магистр Лимасола, Джон Марк Лармениус, коего монсеньор де Молэ наделил некоторыми полномочиями. Но в них явно не входило право упразднения ордена.

– Как! Зачем? Монсеньор де Молэ не умер, он – в тюрьме! А значит, по-прежнему является великим магистром ордена! – шумели рыцари. – С какой стати мы должны подчиняться Лармениусу?!

– Новый магистр организовал свой орден «Древний и Суверенный Военный орден иерусалимского Храма», – раздраженно продолжал де Безье, – и предлагает, вернее настойчиво нам указывает вступить в него. Я хорошо помню этого Лармениуса. Увы, его всегда интересовало лишь продвижение по иерархической лестнице. И вот этот выскочка Лармениус достиг желаемого: монсеньор поручил ему временно возглавить прецепторию Лимасола, наделив лишь хозяйственными и финансовыми полномочиями. Но после ареста монсеньора де Молэ, новоиспеченный магистр видимо решил, что получил всю полноту власти не только над Лимасолом, но и другими прецепториями. То есть над всем орденом!

– Лармениус не вправе указывать нам, как поступать! – с жаром высказался виконт Каркасонский. – Капитул ордена не избирал его великим магистром! Да и с какой стати? Монсеньор жив! Я не сомневаюсь, что вскоре он окажется на свободе! Мы не знаем никаких суверенных военных орденов! И не желаем знать!

– Слова виконта Каркасонского весьма разумны! Пусть Лимасол сам состоит в этом новоявленном ордене, но без нас! – поддержал виконта де Монпелье.

– Может Лармениусу еще и казну отдать? – поинтересовался граф де Мюррей.

Все зашумели, возмущенные полученным посланием.

– Кстати, по поводу казны! – продолжил граф де Безье. – Насколько я понял из послания, Лармениус точно не знает о ее местонахождении, но предполагает, что она в Шотландии.

– Ваше светлость, пусть Лармениус докажет, что казна у нас! – предложил виконт Каркасонский. – Мы найдем для нее надежное место на Иннис Шилд, да такое, что никто и через сто лет не найдет!

* * *

Привратник замка Инвернесс выглянул в маленькое смотровое окошко на уровне глаз.

– Я – шевалье Огюст де Кавальон. Сделайте одолжение, передайте этот медальон отцу Леопольду, – шевалье снял с шеи медальон и протянул привратнику.

Ему тот час же открыли.

– Проходите.

Привратник, еще не старый, седой подтянутый монах, одетый в рясу темно-синего цвета, жестом пригласил шевалье следовать за ним. Крошку-пони принял на попечение конюх, также облаченный в темно-синие одежды.

Затем появился еще один монах. Привратник передал ему медальон гостя. Тот покрутил его в руках, а затем перевел взор на шевалье. Огюсту не понравился его холодный проницательный взгляд, и он невольно ощутил холод в груди…

Монах вернул медальон шевалье, резко повернулся и бросил через плечо:

– Следуйте за мной!

Огюста вели по бесконечным замковым коридорам. Преодолев винтовую лестницу, он подумал: «Да, одному по замку лучше не ходить, заблудишься…» Мимо него, быстро по-военному, прошла группа монахов, облаченных в синие и зеленые рясы. На шеях монахов, что в зеленых одеяниях, шевалье успел заметить серебряные медальоны.

Наконец Огюст и сопровождающий его монах достигли цели. Монах открыл дверь и исчез за ней.

Огюст осмотрелся по сторонам. В какой-то момент замок казался ему пустым…

Но вот дверь снова отворилась, появился монах.

– Отец Леопольд примет вас, – произнес он.

Огюст вошел в небольшой кабинет. За столом сидел мужчина в летах. Огюст с неподдельным интересом про себя отметил, что ряса его была терракотового цвета. А на шее высокопоставленного монаха виднелся золотой медальон. Хозяин кабинета оторвался от документов, лежащих на столе, и устремил взор на гостя. Монах, сопровождавший Огюста, плотно закрыл дверь и встал подле нее, скрестив руки на груди.

Отец Леопольд, а это был именно он, и Огюст воззрились друг на друга с нескрываемым взаимным интересом. Все монахи, которых успел увидеть Огюст, здесь в Инвернесс, включая и самого отца Леопольда, были как братья-близнецы похожи друг на друга: седые, потянутые, с военной выправкой.

Отец Леопольд улыбнулся.

– Покажите мне ваш медальон.

Огюст положил медальон на стол перед «терракотовым» монахом. Тот внимательно рассмотрел его и утвердительно кивнул.

– Вне всяких сомнений, именно этот медальон я подарил монсеньору Жаку де Молэ более двадцати лет назад, в бытность его магистрата в Англии.

Шевалье мысленно удивился: «Как можно определить принадлежность медальона великому магистру де Молэ? На нем же изображен только тамплиерский крест и больше ничего! Может быть, отец Леопольд видит то, что не видят другие?»

Отец Леопольд опять улыбнулся. У Огюста возникло чувство, что он читает его мысли.

«Терракотовый» монах не задавал лишних вопросов. Медальон де Молэ, был своего рода паролем. Если человек предъявил его, значит, нуждался в помощи и убежище.

Огюста разместили в небольшой комнате с окном, выходящим на озеро Лох-Несс, из которого открывался живописный вид. Шевалье разложил свои нехитрые пожитки. Статуэтку, сумку с золотом и чашей он убрал в сундук, прикрыв их сверху плащом. Обстановка комнаты в замке Инвернесс в точности напоминала ему обстановку в замке Лимасол, с одной лишь разницей, что там внизу у стен замка плескалось море, а здесь – озеро.

Шевалье с наслаждением освежился из чаши водой, после чего надел темно-синюю рясу. Отец Леопольд позволил новоиспеченному монаху оставить золотой медальон, но предупредил, что на его уровне обучения медальон носить не положено. Из чего Огюст сделал вывод: монахи в синем одеянии занимают низшую ступень иерархии в Инвернессе.

…Распорядок в замке был простым. Подъем на рассвете, утренняя молитва, затем завтрак. После чего каждый обитатель Инвернесса занимался своими обязанностями, положенными по статусу. Колокола замковой часовни отзванивали сексту[83], призывая к обеду. После обеда монахи снова приступали к своим обязанностям.

Монахи, носившие сини одежды, вроде шевалье, занимались перепиской и переводом старинных фолиантов с разных языков в скриптории[84]. Многие старинные труды находились в плачевном состоянии, поэтому и нуждались в обновлении. Фолиантов было множество: по медицине на арабском языке, по истории на латыни и иврите, по астрологии на фарси, по литературе на греческом. Познания же Огюста, увы, ограничивались латынью и греческим.

Ему дали увесистый философский греческий фолиант для переписки и перевода на французский язык. Он добросовестно выполнял задание. Писал аккуратно разноцветными чернилами, первые буквы глав выделял замысловатыми цветными завитушками. Старший монах, брат Эдвард, следил за работой в скриптории. Посмотрев на переводы шевалье, сделанные в первый день, он остался доволен.

После того, как колокола часовни отзванивали вечерню, монахи собирались в специальном зале на молитву. После ее завершения шли на ужин.

После ужина монахи расходились по своим кельям и предавались личным занятиям. В это время никто никого не тревожил. После нескольких дней пребывания в замке, Огюст начал понимать куда попал. Он предположил, что Инвернесс принадлежал ордену тамплиеров и был своего рода отделом, который собирал редкие древние фолианты, некоторые экземпляры были очень старинными, времен Первого крестового похода.

На основании своих наблюдений, шевалье сделал вывод: Инвернесс своеобразный энциклопедический отдел, в котором приводили в порядок интеллектуальное наследие, возможно, готовили для последующего использования. Но у него возникал естественный вопрос: «Какого именно? «Синие» монахи переписывали и переводили труды, которые можно просто прочитать для общего развития образованному человеку. Что же тогда переводили «зеленые»? И чем вообще они занимались? По иерархической лестнице они стояли на ступень выше «синих», значит, их работа была связана с более редкими или даже магическими фолиантами. О «терракотовых» Огюст пока не думал, – не все сразу. Для начала, он решил прояснить ситуацию с «зелеными» братьями-монахами. У шевалье возникло чувство, что в замке не все так просто, как кажется на первый взгляд новичка.

* * *

Огюст уединился в своей крошечной келье. Из окна подул свежий весенний ветерок. Шевалье машинально посмотрел в окно:

– О, нет! Опять эта длинная шея с головой дракона прямо у подножья горы!

В тот же момент голова и шея нырнули, по воде пошла крупная рябь. Огюсту показалось, что водяной дракон движется к горе, на которой стоит замок. По воде что-то ударило, возможно, хвост чудовища.

– Может оно живет в пещерах под горой? – предположил Огюст. – Надо бы расспросить брата Эдварда… Он в замке давно, и наверняка многое знает…

На следующее утро после завтрака, шевалье принялся за перевод вверенного его трудам увесистого греческого фолианта. Когда мимо проходил брат Эдвард, новичок, набравшись дерзости, спросил:

– Скажите, брат Эдвард, в озере живет водяной дракон?

Монах отреагировал на вопрос спокойно:

– Да, действительно, в озере Лох-Несс живет водяной дракон с незапамятных времен. Откуда он взялся, никто не знает, он совершенно безобидный и еще никого из монахов не съел. Но в озере лучше не купаться и на лодке не плавать.

Огюст вполне удовлетворился ответом старшего монаха и вернулся к прерванному переводу.

…В начале лета шевалье переместился наверх по иерархической лестнице. Ему выдали одежду зеленого цвета. Огюст недоумевал, чем было вызвано такое скоропалительное повышение. Возможно, медальон де Молэ сыграл решающую роль. Теперь он с полным правом его носил, несмотря на то, что у остальных «зеленых» братьев медальоны были из серебра.

Брат Огюст приступил к выполнению новых обязанностей. Старший брат Катберт выдал ему фолиант на древнем аккадском языке. Разумеется, Огюст его не знал. Внешне фолиант выглядел вполне прилично, его надо было просто скопировать. Шевалье с усердием принялся за работу, тщательно копируя все значки и завитушки в новом экземпляре, совершенно не понимая их смысла и оставляя место для иллюстраций, которые изображали развитие драконов от зародышевого состояния в яйце до взрослой особи.

Древний фолиант был посвящен различным драконам: и с одним рогом на носу, и с тремя рогами на голове; крупно и мелкочешуйчатых, с крыльями и без, похожих на змей и на водяных угрей. Через несколько дней копирования фолианта, Огюст дошел до иллюстрации с точным изображением дракона, что обитал в озере Лох-Несс. Правда, Огюст дважды видел только шею с головой, но такое не забывается! На искусном рисунке обитатель озера более напоминал крупночешуйчатую змею с головой дракона, увенчанной перепончатой короной, изо рта которой торчал змеевидный язык. Шевалье искренне сожалел, что не в состоянии ничего прочесть, прекрасно понимая, что именно поэтому ему и дали переписывать фолиант. Вышестоящим братьям можно было не опасаться, что новичок постигнет смысл записей.

В течение месяца брат Огюст корпел над фолиантом с драконами. Работа шла медленно, да и торопиться особо было некуда. Затем еще месяц брат Себастьян, одаренный художественным талантом, копировал иллюстрации. Огюсту в это время дали для переписи другой фолиант с изображением различных замысловатых колб и реторт, видимо, в этом научном труде содержались рецепты приготовления неких веществ. Шевалье полностью переключил внимание на новый химический трактат и забыл о драконах.

…Перепись химического трактата близилась к концу. Уставший, но умиротворенный добрым ужином и интеллектуальной работой, Огюст предавался философским размышлениям в своей келье. Нахлынули воспоминания о Монсегюре, Бланшефоре, Крэг Фадриг, жене, смысле жизни.

Вдруг размышления брата Огюста резко оборвались. По вечерам он имел привычку любоваться у окна пейзажами окрестностей озера Лох-Несс, и вот эту картину оживила знакомая драконья голова, вынырнувшая из воды. И почти сразу рядом появилась еще одна, поменьше. Изумленный Огюст воскликнул:

– Матерь божья! Детеныш! Поразительно! А он откуда взялся?! Ведь для появления детеныша на свет нужно как минимум две взрослых особи!

В озере, как сказал отец Эдвард, с незапамятных времен появлялся один дракон. В голове шевалье промчался вихрь мыслей. Как у человека умного, наблюдательного, склонного к анализу ситуации, у него созрела догадки, что братья-монахи в Инвернесс занимаются не только редкими и ценными фолиантами.

– Этим трактатам здесь находят применение! Ставят опыты! – с жаром воскликнул Огюст и испугался своей неосторожности и порывистости. Успокоившись, он прислушался: замок хранил вечернюю тишину. Монахи предавались различным занятиям в кельях: кто молился, кто читал, кто сам писал трактаты.

Теперь шевалье был убежден, «терракотовые» монахи – высшая ступень братьев в Инвернесс занимается тем, что находит применение восстановленным фолиантам. Он никогда не посещал замковые подвалы, ибо вход для «синих» и «зеленых» братьев туда был строго закрыт. Но догадывался: в подземных тоннелях замка могут находиться тайные лаборатории. В них и проводят время «терракотовые» братья.

Шевалье продолжал рассуждать: «Чем занимаются высокопоставленные монахи? Если изысканием философского камня, эликсира молодости, получением золота из свинца, то это банально и неинтересно…» Насколько было известно брату Огюсту, орден тевтонских рыцарей занимался нечто подобным. Изыскания продолжалось до тех пор, пока Папа Урбан III не прознал через своих шпионов и не объявил все это ересью и преступлением против Святой церкви.

«Вероятнее всего, занятия в Инвернесс гораздо серьезнее поисков философского камня, например, изучение и разведение невиданных мифических существ. На мысль об этом наводит появление детеныша-дракона… Но каким образом его вывели?» – в голове брата Огюста царил хаос.

С такими мыслями шевалье заснул. Ему приснился кошмар, будто его разбудили крики. Он встал и открыл дверь и выглянул в коридор, прямо на него ползло чудовище, изрыгающее пламя. Огюст проснулся весь в холодном липком поту. По сравнению с монстром из сна, водяной дракон Лох-Несса показался ему просто очаровательным созданием.

…День начался, как обычно, с утренней молитвы, затем прима[85] возвестила о начале дня. После чего братья отправились на завтрак. Огюст вошел в трапезную в положенное время, «терракотовые» и «зеленые» монахи отсутствовали в полном составе. Да и те, кто из «синих» братьев сидел за столом, лишь делали вид, что вкушают пищу. Они были явно чем-то обеспокоены.

Позавтракав, брат Огюст отправился в скрипторий и занял надлежащее место, собираясь приступить к работе. К своему вящему удивлению, он не увидел брата Катберта. Каждое утро тот приходил первым, встречал братьев-монахов и распределял работу.

Огюст заточил перо, обмакнул его в чернильницу и преступил к работе… В скрипторий вошел досточтимый брат Катберт, облаченный в терракотовую рясу. Шевалье, как впрочем, и все присутствующие братья, был поражен.

Брат Катберт сообщил:

– Братья! Я переведен на следующий иерархический уровень и старшим у вас с сегодняшнего дня будет брат Ромуальд.

Брат Ромуальд, занимавшийся перепиской трактатов, поднялся со своего привычного места и поклонился. Брат Катберт передал ему дела и быстро удалился.

Все утро Огюст чисто механически занимался копированием трактата. В голове пульсировала одна и та же мысль: «Что случилось с высшим составом Инвернесс?»

Обед прошел в напряженном молчании, «терракотовых» братьев по-прежнему не было… Монахи окончательно пришли к выводу: с руководством Инвернесс что-то случилось, возможно, нечто страшное и непоправимое.

Вечером, после ужина, всех братьев, независимо от статуса, собрали в скриптории. Перед ними выступило новоиспеченный «терракотовый» брат Климентий:

– Братья! Я вынужден взять на себя нелегкую обязанность по руководству замком Инвернесс и работами, в нем происходящими, в связи с безвременной кончиной брата Леопольда и его помощников в результате неудачно проведенного опыта.

Еще недавно Огюст видел на Климентие зеленую одежду. Вывод напрашивался простой – действительно высший состав Инвернесс погиб полностью. О подробностях неудачного опыта новоиспеченные «терракотовые», разумеется, низшему составу не сообщили. О похоронах погибших, вообще, не упоминалось. Все это настораживало Огюста и «синих» братьев…

* * *

Монахи разошлись по кельям. Огюсту хотелось с кем-нибудь поговорить, поделиться своими соображениями, но за четыре месяца пребывания в замке, он толком ни с кем не сошелся. Возникло острое желание докопаться до сути происходящего, а потом покинуть замок. «Золото есть, можно купить дом в горах, развести овец, жениться на крестьянке, – думал шевалье, – хватит с меня благородных шотландских леди. Мак Кумалы не вечность же будут меня искать… Да, и вряд ли они доберутся до Лох-Несс…»

Время перевалило за полночь, Огюсту не спалось. Ему во чтобы то ни стало хотелось проникнуть в подвал замка и воочию увидеть: что там произошло. Он взял два кинжала (с которыми ране проделал путь от Лох-О до Инвернесс), заткнул их за монашеский пояс, и выскользнул из кельи. В коридоре стояла тишина, несмотря на последние события, обитатели замка спали. Огюст решил, что сейчас наилучший момент, дабы осуществить свой план – проникнуть в тайные лаборатории.

Он спустился вниз по винтовой лестнице на первый этаж, вышел во внутренний двор, пересек его и подошел к двери, куда имели право входить только «терракотовые» братья. Огюст внимательно ее осмотрел, не увидев ни ручки, ни замка. Достав из-за пояса кинжал, он попробовал вскрыть дверь, но, увы, ничего не получилось.

– А дверь-то с секретом… – констатировал он сам себе, внезапно в голове пронеслось воспоминание о казне ордена, спрятанной в Пиренеях. – Уж тамплиеры, мои братья, мастера на различные механизмы…

Огюст тщательно обследовал кладку стены, в надежде найти скрытый рычаг. Один из камней поддался, но дверь так и не открылась.

Шевалье, сознавая свое бессилие, прохаживался около двери. И, о чудо, потайной механизм сработал! Дверь щелкнула и слегка приоткрылась.

– Значит, секрет двойной: сначала надо нажать на камень в стене, а затем встать на определенное место… Поистине, правду говорят, везет дуракам и новичкам. – С такими мыслями брат Огюст шагнул в подвальное помещение. Дверь тотчас затворилась, за его спиной раздался громкий щелчок. Шевалье оказался в темном подвале…

В нос ударил тошнотворный запах. Огюст попытался всмотреться в темноту.

– По истине, глупец! Даже факел с собой не взял! Нечего обижаться, если в этом подвале меня растерзают монстры!

Неожиданно впереди забрезжил едва различимый свет факела. Огюст, крадучись, со всей осторожностью, двинулся вглубь подвала.

Когда шевалье вошел в слабо освещенное помещение, его взору предстала страшная картина: на полу лежали изуродованные, истерзанные и обугленные человеческие останки. Только по уцелевшим фрагментам одежды можно было догадаться – это все, что осталось от «терракотовых» братьев. Даже их золотые медальоны расплавились, потеряв форму. Огюст обратил внимание на пол, красный от крови, засыпанный спекшимися остатками стеклянных колб и сосудов.

Невольно напрашивался вывод: новый «терракотовый» состав Инвернесс здесь не был. Огюст нашел этому простое объяснение: страх нового руководства перед неизвестностью.

На огромном столе лежали странные белые куски, напоминавшие гигантскую скорлупу, сплошь пронизанную коричневыми прожилками.

Огюст побоялся прикасаться к ним руками.

– Кого же здесь создали?.. Что это за монстр, способный растерзать и зажарить пятерых взрослых мужчин? – ужаснулся шевалье.

Недалеко от остатков скорлупы он заметил аккадский фолиант, обугленный и забрызганный кровью, тот самый, который он не так давно копировал. Фолиант был открыт на иллюстрации, изображавшей трехрогого дракона, изрыгающего пламя. Огюста охватил животный страх. Он понимал: теперь это исчадие Ада свободно перемещается по подвалу. А, если оно выберется на свободу? Что тогда будет? Оно сожрет и спалит всех в замке…

Повинуясь инстинкту самосохранения, Огюст поспешил к выходу, нащупал рычаг, нажал на него – механизм сработал и дверь приоткрылась.

– Никогда, даже за все золото мира, не спущусь в этот подвал! – решил Огюст, покидая страшное место.

Он вернулся в келью никем не замеченный и в изнеможении упал на кровать. Его одолевали тягостные мысли.

– Господи Всемогущий! Монстры в наше время! Кому расскажи, просто засмеют! Скажут, что сказок начитался… Надо бежать отсюда! Да, но как? Ведь ворота замка надежно охраняются! Наверняка новое руководство приказало никого не выпускать. Иначе работы, проводимые в Инвернесс, могут приобрести огласку. Орден и так подвергается гонениям, не хватало еще и новых проблем. Вывод напрашивался один: организовать охоту на чудовище и убить его. Но для этого я должен признаться, что посещал подвал, а значит, ослушался.

* * *

В смятении Огюст пребывал до утра. За завтраком аппетит отсутствовал, шевалье преследовал запах крови и обугленной человеческой плоти. Он хотел посоветоваться с братом Катбертом или отцом Климентием, но их, увы, в трапезной не было. Огюст поковырялся в еде для вида и, сославшись на недомогание, удалился в келью.

Брат Огюст принял решение: во что бы то ни стало поговорить с отцом Климентием. Он долго блуждал по коридорам и винтовым лестницам замка, прежде чем достиг кабинета, который некогда занимал отец Леопольд. Шевалье собрался с духом и постучал в дверь. Ему открыл прислужник.

Отец Климентий сидел за письменным столом, радея над какими-то бумагами. Невольно Огюст сравнил его с отцом Леопольдом.

– Отец Климентий, весьма сожалею, что отвлекаю вас от дел… Но я должен сказать вам… – взволнованно начал Огюст.

Климентий внимательно воззрился на брата-монаха.

– Говорите, брат Огюст. Думаю, если бы ваше признание не затрагивало интересы Инвернесс, вы бы не побеспокоили меня. Не так ли? – спокойно произнес отец Климентий, давая понять визитеру, что в сложившейся ситуации важны любые сведения.

– Ночью я был в лаборатории, в подвале замка, и воочию видел, что произошло. Высший состав Инвернесс постигла страшная смерть… От жара расплавились даже их золотые медальоны… Мало того, я нашел нечто, напоминающее скорлупу. Для кур, гусей и всякой прочей домашней живности, скорлупа слишком велика. Да в дикой природе я, пожалуй, не могу припомнить птицу подобного размера. Вывод только один – эта скорлупа от драконьего яйца!

Реакция Климентия была неожиданной:

– Брат Огюст, вы совершили смелый поступок, ибо никто не решался спуститься в лабораторию. Теперь мы доподлинно знаем о причинах гибели наших братьев и о возможной опасности.

Рассказ брата Огюста явно потряс отца Климентия, но он старался держаться спокойно. Видимо, до настоящего момента имелись лишь догадки и предположения об опытах, проходивших в лабиринтах подвалов.

Огюст поклонился.

– Отец Климентий, я могу идти?

– Да, конечно, брат Огюст… – отрешенно ответил отец Климентий. И неожиданно добавил: – Я тоже хочу вам кое-что показать, а вернее, кое-кого… Идемте со мной.

Отец Климентий провел Огюста галереей, ведущей в западное крыло замка, где жили «терракотовые» монахи. Он подошел в двери, обитой резными медными пластинами.

– Здесь! Заходите, брат Огюст, прошу вас.

Огюст вошел в просторное помещение. За столом сидел седой монах в терракотовом одеянии, склонившись над бумагами. Он оторвался от своего занятия и взглянул на вошедшего гостя. От потрясения Огюст потерял дар речи. Затем, опомнившись, он воскликнул:

– Магистр де Молэ! Монсеньор! Так вы не арестованы во Франции!

– Нет, дорогой шевалье, не арестован. Перед вами действительно я, не сомневайтесь, – заверил великий магистр, жестом приглашая Огюста присесть на стул.

Шевалье не преминул воспользоваться приглашением, ибо от пережитых впечатлений почувствовал слабость в ногах.

– У вас, наверняка, возникает вопрос: а кто же тогда арестован в Тампле? – магистр предвосхитил естественный вопрос своего бывшего секретаря.

– Да, действительно, монсеньор. Кто же? Ведь прецептор Антуан де Безье, теперь лорд Килмартин, получил письмо от приора де Мюи, где тот сообщал о вашем аресте. Может, приор ошибся? – предположил Огюст.

– Нет, брат мой, почтенный де Мюи не ошибся. Он и сам не знал, что я на свободе, а вместо меня арестован двойник, брат Диметрий.

– Ах, да! Брат Диметрий, я помню его, он всегда старался быть незаметным, но его природное сходство с вами, монсеньор, удивительно! Если сам король Филипп, лично знакомый с вами, не заподозрил подмену.

– Трудно сказать, возможно, и заподозрил, но слишком поздно. Я делаю все, от меня зависящее, чтобы вызволить Диметрия из застенков инквизиции. – Де Молэ помрачнел и замолк.

Огюст не решался нарушить молчание. Наконец великий магистр справился с нахлынувшими эмоциями и спросил:

– А как вы попали в Инвернесс? Я вижу на вас знакомый медальон…

Огюст тотчас снял медальон и протянул де Молэ.

Тот покрутил его в руках.

– М-да… Сомнений нет, медальон мой… – подтвердил великий магистр. Его дал вам граф Антуан де Безье?

– Да, монсеньор, перед тем как я покинул Лох-О. Со мной произошла извечная история: женщина, измена, предательство, жажда власти. Я имел неосмотрительность жениться на дочери одного из лордов Аргайла, после чего и начались неприятности.

– Все ясно, дорогой мой Огюст, не продолжайте… Забудьте все, как кошмарный сон. Вы знаете о гибели высшего состава Инвернесс?

– Да, монсеньор, я имел дерзость проникнуть в лабораторию и застал там страшное зрелище…

– Как я раскаиваюсь, что не смог предотвратить гибель своих собратьев… – сокрушенно произнес де Молэ. – Я неоднократно предупреждал отца Леопольда: подобные опыты опасны и до добра не доведут. Поверьте мне, шевалье, последствия опытов еще дадут о себе знать. Увы, но доподлинно неизвестно, что за существо блуждает по подземельям замка.

Великий магистр тяжело вздохнул. Невольно Огюст подумал о многочисленных испытаниях, выпавших на долю его патрона – не каждый их сможет выдержать. Де Молэ сильно постарел, его белые, как лунь волосы изрядно поредели, местами обнажив кожу головы. Руки его, которые он имел привычку скрещивать на груди, напоминали узловатые ветки дерева. Глаза поблекли, кожа на лице стала похожа на старинный пергамент. Но при всем этом он сохранил ясность ума и силу воли.

Де Молэ пристально воззрился на Огюста и тихо спросил:

– Что с ритуальной чашей ордена?

– Она в целости и сохранности, монсеньор, ибо так и не появился достойный приемник… Она здесь, в Инвернесс, хранится среди моих вещей.

Де Молэ удовлетворенно кивнул.

– Принесите ее мне. Я хочу ее видеть…

Огюст поднялся и откланялся, поспешив выполнить пожелание великого магистра и как можно скорее вернуть ему чашу. По пути в свою келью, он размышлял: может быть показать патрону статуэтку Бафомета? Возможно, тогда де Молэ объяснить ему: отчего чаша и статуэтка так схожи?.. И обе имеют одинаковое название – Бафомет…

Но вскоре, возвращаясь в покои великого магистра, держа чашу в руках, Огюст решил все же умолчать о статуэтке.

Вернувшись, шевалье невольно обратил внимание на то, что монсеньор всецело поглощен чтением некоего старинного фолианта с изображением карты материков.

* * *

Работа в скриптории не клеилась, братья лишь создавали вид занятости. Даже брат Ромуальд вяло реагировал на происходящее, погруженный в свои мысли. Никто ничего не обсуждал, все хранили напряженное молчание.

После обеда всех братьев собрали в зале одной из библиотек. Отец Климентий поведал собравшимся:

– Братья! Хочу сообщить вам решение высшего состава Инвернесс. Мы единодушно пришли к выводу, что прежние опыты будут полностью прекращены. Вход в подвал замка строго запрещен, ибо подобные посещения не безопасны для жизни, и мы не знаем, что за существо там обитает. По замку советую перемещаться по двое-трое человек, на ночь двери келий прочно запирать, в арсенале всем без исключения получить оружие и кольчуги. Мы должны быть готовыми ко всему!

Братья внимательно выслушали отца Климентия, не задавая лишних вопросов. Все прекрасно понимали, что имеют дело не просто с врагом, а с неизвестным врагом. Монахи замка в прошлом были рыцарями и при встрече врага лицом к лицу на поле боя могли дать достойный отпор, но в данном случае столкновение может произойти с «нечто», и как оно себя поведет, не знал никто. Братья договорились ночевать в кельях по двое в целях безопасности: один спит, другой дежурит с оружием наготове. Замок Инвернесс перешел на военное положение.

…Прошло почти пять месяцев. Наступила зима. Над озером по утрам висел густой туман. Инвернесс жил в постоянном напряжении. Монахи спали, ели, работали с оружием в руках. Настораживало и то, что драконы в озере не появлялись. Обитатели замка недоумевали: куда те могли деться?

У Огюста созрела своя теория на этот счет. Он пришел к выводу, что водяные драконы перебрались в пещеры, расположенные под горой, вероятно, и «трехрогий», что расправился с отцом Леопольдом и его помощниками, там же. Питались монстры, наверняка, рыбой, ведь ее в озере более чем достаточно. «Трехрогий», возможно, плавать не умел, но водяные драконы в состоянии приносить ему пищу. Если же монстры разнополые, то вероятность появления потомства велика. И тогда – жди беды.

Своей теорией Огюст ни с кем не делился, дабы не сеять смятение в души собратьев. Но был уверен, что настоящие проблемы еще впереди.

В середине декабря, сильно похолодало, и озеро Лох-Несс покрылось толстым слоем льда. Таких морозов не помнил никто из братьев-монахов. Отец Климентий прожил в Инвернессе тридцать лет, озеро никогда полностью не замерзало за эти годы. Огюст понимал: теперь монстрам станет холодно и голодно. Все складывалось крайне неудачно…

В келье Огюст ночевал один, отказавшись от компании, ибо опасался, что собрат может ненароком увидеть Бафомета. Ему хотелось избежать лишних объяснений, тем более при такой нервной и напряженной обстановке.

В конце декабря по решению отца Климентия выставили вооруженную охрану во дворе около входа в подвал. За дверью явно что-то происходило, слышались страшные протяжные, леденящие душу, звуки. Затем последовали периодические удары в дверь. Охрана была готова к тому, что «нечто» вырвется наружу, и задешево свои жизни никто отдавать не собирался. Обстановка накалялась…

Все это время Огюст не виделся с монсеньором де Молэ, к сожалению, не было времени. Постоянное напряжение и военное положение в замке не способствовали общению и между братьями. Они почти не разговаривали, каждого одолевали тревожные мысли.

Наконец, «терракотовые» братья приняли решение замуровать дверь. Но чем? Нужен камень! Для того, чтобы его добыть необходимо время и люди. Части монахов придется покинуть замок и заняться добычей камня в горах, а затем и его перевозкой. Установившиеся холода значительно замедлят работы, а за это время может случиться в замке все что угодно.

По распоряжению отца Климентия, двадцать монахов ушли в горы добывать камень. В замке осталось пятнадцать монахов. В скриптории фолиантами никто не занимался, работа была окончательно заброшена.

Дверь, ведущую в подвал, монахи охраняли постоянно, сменяя друг друга через каждые четыре часа. А за дверью росла неведомая сила, пытаясь освободиться и обрести свободу.

В восемь часов вечера караул из шести человек сменился. Брат Огюст отправился в келью, дабы немного передохнуть. Он упал на кровать и сразу же заснул. Сквозь сон он услышал крики и шум, но настолько устал за последние дни от постоянного ожидания беды, что у него просто не было сил встать. Вдруг все замолкло… Огюст, пребывая в состоянии дремы, решил, что причина постоянный страх и напряжение.

Вдруг замок потряс дикий крик, от которого кровь застыла в жилах. Сон, как рукой сняло. Огюст вскочил с кровати, схватил меч и выбежал из кельи, ощутив запах гари и жареного мяса.

* * *

Огюст опрометью спустился по винтовой лестнице в галерею, с которой хорошо просматривался внутренний двор.

Он увидел, как четвероногие монстры, ростом с овцу, сметали все на своем пути. На месте конюшни виднелись растерзанные трупы лошадей и пони, которую поедали два маленьких чудовища. Рядом лежали изуродованные тела нескольких монахов.

Разъяренные монстры кидались на братьев-монахов, мечи которых были бессильны. Несколько монахов, расположившись на галерее, пытались уничтожить чудовищ при помощи металлических болтов, выпущенных их арбалетов, но те лишь отскакивали от чешуи чудовищ, как горох.

Огюст, объятый ужасом, заметил, что в облике монстров явно просматривалось смешение трехрогого и водяного драконов. Многочисленные чудовища, были их потомством. Таким образом, он получил подтверждение своей теории.

Шевалье понимал, что человеку справиться с чудовищами, увы, не под силу. Если монстры выберутся из замка, то опустошат всю округу. Противостоять монстрам не сможет никто, и вскоре они расплодятся по всей Шотландии, а затем и Англии. А, если они умеют плавать и достигнут берегов Франции?..

Внезапно, подобно стреле, Огюста пронзило:

– БАФОМЕТ!!!

Он бросился назад в келью, открыл сундук и извлек статуэтку.

– Я всегда боялся тебя… – прерывисто, задыхаясь от волнения и страха, произнес шевалье. Глаза Бафомета в ответ блеснули кроваво-красным огнем. – Мой прадед закончил свои дни безумцем… Уж не было ли это расплатой за твою помощь?.. Но другого выхода у меня нет…

Огюст снял пергамент с руки Бафомета, развернул его, прочитал заклинание… Собравшись с силами, он надрезал руку кинжалом, чтобы наполнить жертвенную чашу Бафомета. Желание у шевалье было только одно: избавить замок от монстров и остаться живым.

Кровь в жертвенной чаше забурлила и испарилась. Надрез на руке Огюста быстро затянулся, от него остался едва различимый шрам. Он покинул келью и выбежал во двор.

Маленькие монстры вяло передвигались по двору. Монахи остерегались к ним приближаться, даже не пытаясь добить. Наконец один из драконов упал, издал звук, напоминающий плач, дернул лапами и околел. Остальные монстры через некоторое время также испустили дух.

– Удивительно, что это с ними случилось?! – не понимал брат Катберт, тыча копьем в одного из монстров. – Они мертвы!

– Видимо, сожрали что-то непригодное для своей природы, – предположил один из братьев-монахов.

– Да, брата Дамиана, – съерничал один из братьев. – Царствие ему небесное, конечно, вредный был человек, везде совал свой длинный нос. В последнее время он постоянно хворал. Монстры растерзали его первым. Он любил лошадей и постоянно ухаживал за ними, теперь видите, что осталось от конюшни и от него. – Монах жестом указал на обугленную конюшню и окровавленные трупы лошадей.

Огюст насчитал восемь мертвых монстров, картина, мягко говоря, малопривлекательная.

– Надо облить их маслом и сжечь. Мало ли что еще может произойти! – предложил он, спускаясь с галереи во внутренний двор. – Только сделать это надо за пределами замка, чтобы никто не видел.

Оставшиеся в живых монахи согласились с доводами шевалье.

… Забрезжил рассвет. Монахи погрузили мертвых монстров на телеги и покинули пределы замка, направившись в горы.

В горах он нашли подходящую пещеру, сбросили в нее останки чудовищ, облили маслом и подожгли.

* * *

Прошел почти месяц после происшествия с драконами. Монахи старались избавиться от пережитого страха.

Отец Климентий занимался астрономическими фолиантами, проявляя большой интерес к теориям Пифагора о характере Вселенной, Аристотеля – о Земле, как центре мироздания и Птолемея, утверждающей, что, именно, солнце вращается вокруг Земли.

Великий магистр, теперь уже брат Жак де Молэ пошел дальше отца Климентия, он изучал все возможные астролябии[86] материков, созданные когда-либо человеческим умом. Проанализировав все фолианты на эту тему, имеющиеся в Инвернессе, а также, изучив творчество древних скандинавских скальдов[87], брат де Молэ сделал вывод, согласно которому новые неоткрытые земли за океаном – не миф, а реальность.

Если герои поэм скандинавских скальдов, заблудившись в тумане Исландии, проплывали мимо нее и затем достигали неизведанных земель, то почему нельзя повторить этот путь. Тем более, сказания воспевали несметные богатства новых земель. Но более всего поражало де Молэ, что золота там было в достатке, но оно не ценилось, как нефрит, камень зеленого цвета.

Де Молэ, тщательно изучив множество трудов, пришел к твердому убеждению: для того, чтобы поправить финансовые дела ордена и достичь былого могущества, необходимо снарядить экспедицию в новые земли.

Он поделился своими соображениями с отцом Климентием, но тот как человек осторожный и нерешительный, отклонил такую возможность.

* * *

Шли годы. Отец Климентий старел. Брат де Молэ так же не молодел, пережив свою семидесятую весну. В последнее время бывший великий магистр пребывал в расстроенных чувствах и даже слег от сердечного приступа. Это случилось после того, как отец Климентий получил послание из замка Лох-Свэн, в котором сообщалось, что «великий магистр де Молэ» сожжен на костре. Брат Диметрий выполнил свою миссию до конца, утверждая, что именно он – великий магистр де Молэ, и именно он отдал приказ спрятать сокровища тамплиеров и вывести корабли из Ла-Рошели. Все попытки де Молэ освободить Диметрия потерпели неудачу, его как великого магистра, хоть и мнимого, слишком хорошо охраняли, не помогло и предложенное охране золото.

В Инвернессе прекрасно знали о том, что де Молэ питает теплые чувства к своему бывшему секретарю. И вот через семь лет шевалье, а теперь уже отец Огюст, надел терракотовую одежду. Много времени проводил отец Огюст в общении с братом де Молэ, беседуя о тайнах новых земель и дальних странах, в итоге мысль об экспедиции полностью овладела им. Он несколько раз предлагал отцу Климентию отправить несколько кораблей в поисках новых земель, руководствуясь имеющимися картами. Но верховный монах Инвернесса был по-прежнему непреклонен, считая это пустой затеей.

Огюст не отчаивался, рассудив, что время еще не пришло. Наступило оно лишь через пять лет, когда отец Климентий и брат де Молэ почти одновременно покинули этот бренный мир, оставив Инвернесс на попечение еще молодого сорокачетырехлетнего отца Огюста.

Он приказал навербовать шотландских моряков в местечке Кэтболл и непременно объяснить, что экспедиция рискованная, гарантий никаких, но в случае успеха, моряки смогут обеспечить не только своих детей, но и внуков. И желающие нашлись. Отец Огюст смог снарядить три корабля: «Святую Екатерину», «Босеан» и «Филомат[88]».

Утром 16 апреля 1319 года корабли под белыми парусами с изображением красного равноконечного креста покинули бухту Нэрн, что близ Инвернесс и взяли курс на запад. Ожидание возвращения экспедиции затянулось почти на три года. Все в замке считали корабли и экипажи погибшими. Все, кроме отца Огюста. В течение трех лет он с маниакальным упорством поднимался на самую высокую смотровую башню замка и вглядывался в морскую синеву.

Наконец и его надежда пошатнулась, но он не сетовал на судьбу. Однажды, когда на душе стало тяжело, отец Огюст взял статуэтку Бафомета, надрезал старый едва заметный шрам на руке, наполнил жертвенную чашу божка и попросил возвращения хотя бы одного корабля.

На следующее утро он, как всегда, поднялся на башню и долго стоял, всматриваясь в морскую даль. Осенний ветер трепал его длинные поседевшие волосы.

Корабль «Босеан», изрядно потрепанный в многочисленных штормах, чудом уцелевший, проследовал между мысом О’Гротс и Оркнейскими островами, лег на фордевинд. Еще немного и он достигнет долгожданной цели – бухты Нэрн, что недалеко от Инвернесса.

Отец Огюст, стоявший на башне замка, решил, что ему мерещится парус с красным крестом, приближавшийся к бухте. Он тряхнул головой, закрыл глаза и снова открыл, но видение не исчезало. Судно с белым парусом и красным крестом упорно держало курс на бухту Нэрн. Возвращался один из кораблей экспедиции.

Эпилог

Обитатели Инвернесс с распростертыми объятиями встретили вернувшихся моряков. Многие из них признались, что не верили в благополучный исход экспедиции.

Капитан «Босеана» поведал отцу Огюсту о том, что все три корабля благополучно достигли новых земель[89]. И земли эти богаты золотом и серебром. В подтверждение своих слов капитан приказал принести с корабля сундук, наполненный причудливыми золотыми и серебряными изделиями, некоторые из них были украшены горным хрусталем, изумрудами и нефритом.

Отец Огюст с нескрываемым интересом рассматривал содержимое сундука и слушал рассказ капитана. Он узнал, что корабли благополучно достигли цели. Команда шотландцев высадилась на новой земле и разбила лагерь. Вскоре в лагере появились местные жители, краснокожие люди, одетые в странные одежды, головы их украшали разноцветные перья. Их вооружение показалось шотландцам весьма примитивным, лишь луки да копья, редко у кого из них были длинные охотничьи ножи из бронзы.

Местные аборигены не проявляли агрессивности, лишь чрезмерное любопытство. Шотландцы, воспользовавшись этим обстоятельством, предложили им в подарок некоторые вещи, от которых краснокожие пришли в неподдельный восторг.

На следующий день краснокожие принесли в лагерь различную пищу, а затем одежду, примитивную кожаную обувь и украшения, многие из золота и серебра. Так между моряками и обитателями местных земель завязался взаимообмен.

Через несколько месяцев шотландцы уже охотились на территории, прилегающей к лагерю, добывая себе пропитание. Капитан же тем временем стался освоить язык местных жителей, дабы узнать: можно ли в их землях добывать золото и серебро?

Впоследствии капитан выяснил, что эти драгоценные металлы, столь почитаемые в Европе, не имеют для краснокожего населения ни малейшей ценности, ибо они владеют ими в избытке.

Внимательно слушая рассказ капитана, Огюст подумал: жаль, что великий магистр де Молэ не дожил до этого момента. Ибо теперь орден сможет восстановить свое былое могущество.

Капитан еще долго рассказывал отцу Огюсту о новой земле. Их разговор длился несколько часов. Затем капитан признался, что привез с собой краснокожего колдуна. Тот выразил желание совершить дальнее путешествие, пообещав умилостивить своих богов, дабы те сопутствовали удачному плаванию.

Действительно, путешествие от берегов новообретенной земли до мыса Нэрн прошло успешно. Но перед тем, как пришвартоваться к причалу, колдун подошел к капитану и сказал, что хочет поговорить с седым человеком, живущим в высокой башне.

Отец Огюст удивился словам капитана.

– А почему вы решили, что этот человек именно я?

Капитан пожал плечами.

– Мне в точности вас описал колдун. Поверьте, я при нем ни разу не упомянул о вас или о том, что вы возглавляете Инвернесс.

– Хорошо, я приму этого краснокожего колдуна. – Согласился отец Огюст, снедаемый любопыством, не каждый день можно увидеть человека, живущего за океаном.

И вот перед взором отца Огюста предстал колдун. И шевалье воочию увидел, почему капитан называл заокеанских обитателей краснокожими. Ибо кожа колдуна действительно имела красноватый оттенок. Лицо его открытое и даже красивое, выдавало незаурядный ум и гордый нрав. Огюст, не скрывая удивления, воззрился на чужеземца. Тот же в свою очередь вперился в хозяина Инвернесса своими цепкими темными глазами.

Огюст с интересом разглядывал одежду колдуна. Тот был облачен в просторную хламиду, чем-то напоминающую шерстяное одеяло, расшитое различным орнаментом и украшенное серебряными бляхами с причудливыми изображениями.

Колдун также внимательно изучал шевалье. И, наконец, что-то произнес на странном гортанном наречии. Капитан поспешил перевести его речь.

– Мудрый змей, так зовут нашего гостя, говорит, что вы владеете страшной силой, и она уничтожит вас.

После таких слов Огюст почувствовал, как холод сковал его члены. Немного придя в себя, он спросил:

– А почему Мудрый змей так думает?

Капитан перевел вопрос. Чужеземец сделал странный жест рукой и ответил:

– Он говорит, что ему поведали об этом боги. – Пояснил капитан. – И он не вправе ослушаться их и поэтому просит тебя, Человек из высокой башни, отдать ему эту страшную силу.

Шевалье окончательно растерялся. Он понимал, что Мудрый змей говорит о Бафомете. Но откуда он знает о магической силе статуэтки?..

– Если вы не отдадите Мудрому змею страшную силу, то она лишит вас разума. – Снова перевел капитан.

Огюст обмяк, ему показалось, что мозаичный пол уходит из-под ног. Он вспомнил семейное предание, в котором говорилось, что Клермон де Монсегюр де Бланшефор прожил долгую жизнь, но на склоне лет лишился рассудка. Уж не Бафомет ли тому виной?

– Переведи нашему гостю, что я отдам ему страшную силу… Тотчас же…

Колдун понял ответ Человека из высокой башни без перевода. И удовлетворенно кивнул.

Неожиданно Огюста пронзила резкая боль в груди, он упал и начал задыхаться. Перед глазами стоял Бафомет, его кроваво-красные рубины блестели демоническим огнем.

Капитан и колдун бросились к шевалье. Тот, теряя сознание, лишь успел произнести:

– Там… В моих покоях… В сундуке… Отдайте статуэтку и чашу колдуну…

… Огюст очнулся и открыл глаза. Первым кого он увидел, был один их братьев-монахов, сидевший подле его ложа.

– Отец Огюст! – воскликнул монах. – Вы пришли в себя!

– Пить… – произнес шевалье.

Монах тотчас подал чашу. Огюст сделал несколько глотков и закашлялся.

– Что это за гадость?..

– Напиток чужеземного колдуна… – пояснил заботливый монах. – Он лечил вас все эти дни. Наш лекарь, увы, оказался бессилен и предрекал вам смерть.

– Сколько же я находился без сознания?.. – поинтересовался Огюст.

– Почти десять дней вы прометались в бреду. Все звали Бафомета…

Монах, бывший тамплиер, прекрасно знал о существовании Бафомета, ведь он проходил ритуал посвящения, а значит пил вино с кровью из ритуальной чаши ордена.

– Где колдун?.. – спросил шевалье.

– Он отплыл на «Босеане» обратно в свои земли. И просил передать вам, что вы теперь свободны…

Огюст удивился.

– Свободен… Отплыл…

– Да, отец Огюст. Колдун убедил ваших братьев-советников, что ему следует как можно быстрее вернуться обратно. С ним отправилась группа монахов, она будет контролировать добычу золота и серебра, – пояснил брат-монах.

Неожиданно Огюст ощутил легкость во всем теле и желание подняться с кровати.

* * *

1521 год, полуостров Юкатан, северо-восточная окраина империи ацтеков

Испанские конкистадоры окружили древний храм ацтеков. Жрецы пытались оказать им сопротивление, но стрелами, копьями и бронзовыми ножами нельзя противостоять пороховым аркебузам и мечам из иберийской стали.

Испанцы жестоко расправились со жрецами-ацтеками, ворвались в храм, круша все на своем пути, срывая золотые украшения с мертвых священнослужителей.

– Ищите сокровищницу! – приказал офицер. – Наверняка она хорошо спрятана! А это что такое? – удивился испанец, указывая на огромную голову, стоявшую на постаменте, вероятно выполнявшего в храме роль алтаря.

– Матерь Божья! – воскликнул его оруженосец. – Господин, так это ж – золото!

– Сам вижу! – рявкнул конкистадор. – Что у этой головы вместо глаз? Неужто изумруды?.. – Удивленный их размерами, офицер приблизился к алтарю и дотронулся до камней. – Точно изумруды, размером с кулак… Голову переплавим на слитки.

В это время два его подчиненных не поделили добычу.

– Отдай, она моя! – настаивал один.

– Нет! Я первый ее схватил! – защищал свои интересы другой, обнажая меч против своего собрата.

– А ну хватит! Все, что в этом храме – принадлежит испанской короне! – гаркнул офицер. – Что за дележка?! Дайте сюда!

Солдаты сникли и протянули своему командиру четырехрукую статуэтку, которую они не смогли поделить. Офицер внимательно воззрился на нее.

– Хм… – он повертел ее в руках. – Где-то я ее уже видел… – Неожиданно его осенило, он повернулся к алтарю. – Ха! Так вот же она! Только одна голова! А вместо рубиновых глаз – огромные изумруды. А это что такое?

Испанец снял с руки статуэтки пергамент и попытался прочитать, но безуспешно.

– Хм… Каракули ацтеков… – разочаровался он и тут же подумал: «А, если пергамент указывает на клад? Надо бы показать его толмачу…»

– Командир! Мы нашли сокровищницу! – раздались восторженные крики солдат.

Офицер воззрился на своих подчиненных.

– Так выносите из нее все подчистую! – распорядился он.

Вскоре перед ним стояли сундуки, наполненные золотом, серебром, нефритом. В одном из них хранилась серебряная чаша со вставками из рубинов, внешне весьма схожая с золотой головой, которая стояла на алтаре.

– Отличная добыча! – воскликнул испанский офицер и подумал: «Кое-что можно будет и утаить от казны… Например, эту статуэтку…Рубины, пожалуй, хороши…»

Невольно испанец взглянул на нее. В ответ глаза Бафомета вспыхнули кроваво-красным огнем…

Толковый словарь

Аббат Арнольд – ярый противник катарского вероучения, вдохновитель крестового похода против Лангедока, религиозный фанатик, отличавшийся необыкновенной циничностью и жестокостью.

Ангерран де Мариньи – был оруженосцем графа де Бувилля, затем оказался при дворе королевы Жанны, супруги Филиппа Красивого. В 1298 году стал комендантом замка Иссудан, затем в 1304 году – шамбелланом, был возведен в дворянство. Получил должность интенданта финансов и зданий, потом коадьютора-распорядителя и ректора королевства. Принимал активное участие в создании королевского ордонанса об упразднении ордена тамплиеров и передачи их имущества в государственную казну. Казнен в 1315 году по обвинению в многочисленных злоупотреблениях.

Аквитания – западные земли Франции, унаследовавшие название еще с римских времен.

Акра – город-порт на Ближнем Востоке.

Амори де Лузиньян – в 1179 году отправился на Святую землю, где присоединился к крестоносцам. Да Доблесть и отвагу был назначен коннетаблем Иерусалима. В битве при Хаттине попал в плен к сарацинам. В 1194 году стал королем Кипра. После его смерти Кипром правил его сын Гуго I Кипрский.

Арагон – королевство на территории северной Испании во времена средневековой раздробленности.

Аргайл и Ковал – название местностей в Западной Шотландии.

Бальдашие – могущественный маг древнего Шумерского царства, упоминается в трудах египетского алхимика Гермеса Трисмегиста.

Бартизаны – сторожевые башни, расположенные по углам замка.

Бафомет – египетский алхимик Гермес Трисмегист (IV век н. э.) писал в труде «Изумрудные скрижали»: «Бафомет или Бахмит – арабское божество. Его имя означает: «пугало страшного суда». Есть другое предположение: «бафо» – крещение, «мете» – смесь, полукровка. У шумеров и аккадов он фигурирует как бог Бафос (Бафомете), действительно полукровка. По преданию он был сыном коварной красивой женщины Наины, которая соблазнила Энлиля, верховного бога земли, плодородия и воздуха. Бафос вырос коварным, жестоким и порочным. В наказание боги превратили его в маленькую статуэтку. Но бог Энлиль пожалел сына и оставил ему часть божественной магической силы, чтобы он хотя бы изредка обретал тело человека.

Бог растительности, «зеленый человек» – кельтское божество. Его голову украшали небольшие рожки, он имел следка раскосые глаза и козлиную бороду. Часто изображение «зеленого человека» приписывают Бафомету. Но это совершенно два разных божества.

Босеан – главное знамя ордена Храма.

Боэмунд Тарентский – один из предводителей первого крестового похода, нормандский герцог, правил Антиохией.

Гайленды – горные жители Шотландии.

Герцог Готфрид Буйонский – один из героев первого крестового похода, затем правил Иерусалимским королевством.

Гильом де Шартр – четырнадцатый магистр ордена тамплиеров (1210–1219)

Граф Бертран де Бланшефор – шестой магистр ордена тамплиеров (1156–1169). Ему принадлежал одноименный замок Бланшефор, который стал при его жизни резиденцией ордена. Граф умер не оставив наследников, поэтому замок переходил к последующим магистрам, как собственность ордена.

Граф Симон де Монфор – возглавил крестовый поход Франции против Лангедока, рьяный католик, отличался особой жестокостью и коварством, погиб при штурме Тулузы.

Гуго де Пейн – первый магистр ордена тамплиеров.

Гуго Шампанский – один из первых членов ордена тамплиеров, был известен своей авантюрной политикой на Ближнем Востоке.

Дал Риада – государство кельтов в западной части горной Шотландии в VI–X веках.

Доминиканцы – монашеский орден, поклоняется Святому Доминику, призывавшему к чистоте помыслов, аскетическому образу жизни, служению богу. Позднее орденом завладели религиозные фанатики-католики, направив его на службу инквизиции. Монахи исполняли роль папских шпионов. В настоящее время мирный и безобидный орден, имеет прецептории по всему миру.

Донжон – башня, прямоугольной формы, вздымающаяся прямо из земли. Часто размещалась во внутреннем дворе замка, имела винтовые лестницы, ведущие в замок, но иногда сама выполняла его роль. При осаде замка являлась линией обороны.

Замки Крак-де-Шевалье и Маркаб – располагались на Ближнем Востоке, находились в совместной собственности орденов тамплиеров и иоаннитов.

Инвеститура – символический обряд передачи земельного владения, как следствие вассального подчинения сеньору.

Каррикфергус – город-порт на побережье Ирландии в период Средневековья.

Котэ-макле – панцирь, состоящий из кожаных полос, скрепленных заклепками.

Курше – панцирь из дубленой кожи.

Лангедок – королевство на юге Франции в IX–XV веках.

Легат Милон – сподвижник аббата Арнольда, рьяный католик, направленный Папой Римским в Лангедок.

Ломбардия – государство до XV века на территории северной Италии.

Маркизат Готия – земли, расположенные на юге Франции, историческая область королевства Лангедок. В состав Маркизата входили города: Нарбона, Агд, Безье, Ним, Юзес.

Мечеть Омара в Иерусалиме – возведена во время правления мусульман на фундаменте христианского храма.

Никея, Антиохия – города Малой Азии, завоеванные крестоносцами в первом Крестовом походе, где затем были созданы христианские королевства.

Орден госпитальеров – монашеский орден, занимался благотворительностью в средние века.

Орден иоаннитов – монашеский Орден, названный в честь святого Иоанна, помогал паломникам на Святой Земле в средние века. Владел совместной собственностью с иоаннитами и тамплиерами.

Орден тамплиеров (храмовников) – название происходит от французского тампль, что означает – храм. Влиятельный рыцарский орден до XIV века.

Орден тевтонских рыцарей – принимал участие во всех Крестовых походах. Воинствующий орден германцев. После потери владений в Малой Азии обратил внимание на Чехию, Словакию, Прибалтику.

Пафлагония – так называлась Турция в период Средневековья.

Примематон – могущественный маг древнего Египта, упоминается в трудах Гермеса Трисмегиста.

Пьер д’Омон – прецептор Оверна (провинция на территории Франции), преданный ордену тамплиеров. Бежал из Франции с группой рыцарей во времена гонений на орден. Предположительно укрылся в Англии.

Раймонд IV Тулузский – сюзерен королевства Лангедок, участник и один из предводителей Первого крестового похода. Получил во владение графство Триполи на Священной земле (Палестине). Сыновья: Бертран (Трипольский) и Альфонс (Иорданский). Бернар и Альфонс правили графством Триполи вплоть до 1148 года. Сыновья Раймонда IV были рождены от разных жен: Матильды де Готвиль и Эльвиры Кастильской соответственно.

Раймонд V Тулузский – сын Альфонса Иорданского и виконтессы Файдивы д’Юзес. Вступил во владение королевством Лангедок после узурпатора Гильома Аквитанского.

Раймонд VI Тулузский – потомок Раймонда IV, сюзерен королевства Лангедок. Сын Раймонда V. Придерживался катарского вероучения, чем вызвал недовольство Рима и Парижа.

Ренн-ле-Шато – поместье, принадлежавшее графу Бертрану де Бланшефор, магистру ордена тамплиеров.

Руссильон – историческая область на юге Франции между Пиренеями и Средиземным морем. Первой столицей графства Руссильон был Перпеньян. Затем графство перешло в вассальную зависимость от Барселонского графства. Руссильон на протяжении веков представлял собой лакомый кусок как для Лангедока и Испании, так и впоследствии – Франции.

Сарацины – так в средние века называли арабов-мусульман.

Святой Амвросий – епископ Милана, проповедник, богослов. Ярый поборник христианства. Жил в IV веке н. э.

Сенешаль – управляющий, доверенный слуга.

Тарч – щит треугольной формы, нижняя кромка которого затачивалась и являлась дополнительным режущим оружием, известен со времен франков.

Филипп де Плессье – тринадцатый магистр ордена тамплиеров (1200–1210). Происходил из древнего анжуйского рода. Простым рыцарем отправился на Святую землю в 1189 году в Третий крестовый поход. Там сошелся с тамплиерами. Основатель центральной прецептории на Кипре.

Фордевинд – курс парусного судна прямо по ветру.

Фушарт – топор на укороченном древке, обитом полосками металла, предназначался для ближнего боя, аналог алебарды.

Шевалье – титул во Франции, в переводе означает «рыцарь», присваивался второму или третьему сыну в семье.

1

Сестерции – серебряная римская монета.

(обратно)

2

Когорта претора – гвардейцы полководца, отборные воины, иногда опытные ветераны.

(обратно)

3

Лорика-гамата – римская кольчуга.

(обратно)

4

Гладиус – римский короткий меч.

(обратно)

5

Пядь – средневековая мера длины. Расстояние от большого до указательного пальца руки навытяжку.

(обратно)

6

Римская лига – примерно 4 км.

(обратно)

7

Калиги – римские сандалии легионеров. Балтеус – перевязь для меча.

(обратно)

8

Селевкиды – могущественная династия правителей Востока, правившая до рождества Христова

(обратно)

9

Значение слов, отмеченных * см. в «Толковом словаре». Значение нумерованных сносок – в «Примечаниях».

(обратно)

10

6597 год соответствует 1097 году по современному летоисчислению (т. е. к современной дате прибавлялось 5500 лет). В XI веке в Европе пользовались летоисчислением, берущим начало от божественного сотворения мира, к современному летоисчислению пришли на соборе в Лозанне в 1449 году.

(обратно)

11

Сервы – крестьяне, прикрепленные к земле.

(обратно)

12

Фульгуальд – чиновник, живший в примерно в IX веке в Лангедоке, от него вели свой род графы Тулузские.

(обратно)

13

Флэ-дармес – боевой бич с деревянным яйцом в металлической оковке на конце.

Фрамея – копье с широким наконечником.

Фальшион – специальный топор, способный разрубить кольчугу.

(обратно)

14

Сюрко – цветная одежда по типу туники, одевалась на латы или кольчугу, спереди отображался герб рыцаря.

(обратно)

15

Генуэзская каракка – трехпалубное судно, вместимостью примерно 1200 человек, рассчитано на длительное плавание

(обратно)

16

Скрытая доблесть мало, чем отличается от могильной бездеятельности (лат.).

(обратно)

17

Катары – от греческого «чистые». Считали, что можно вступать в контакт с Богом в любое время, не посещая церковь; вели аскетический образ жизни. Учение катаров (альбигойцев) получило широкое распространение в Лангедоке. Особенно оно усилилось после Первого крестового похода.

(обратно)

18

Пелисон – средневековая одежда свободного покроя, подбитая мехом. Использовалась как верхняя одежда и как халат.

(обратно)

19

Неофит – новообращенный, только что принявший какую-либо веру.

(обратно)

20

В материалах инквизиционного расследования против ордена тамплиеров часто фигурирует некий Бафомет, которому те поклонялись. Но описание сего божества не дается. Упоминается также чаша в виде головы с рубиновыми вставками вместо глаз. По мнению инквизиторов, сия чаша использовалась во время обрядов идолопоклончества, в коих обвинялся орден. Также ордену вменялось отрицание Христа. Вероятно, многие тамплиеры придерживались учения катаров, которое отрицало не самого Христа, а его божественное происхождение.

(обратно)

27

6708 год от сотворения мира соответствует 1208 году от Р.Х.

(обратно)

28

Су – французская средневековая денежная единица, эквивалентна примерно 25 граммам серебра.

(обратно)

29

Лье – мера расстояния в средневековой Франции, примерно 4000 метров.

(обратно)

30

Де Фуа в переводе с французского, буквально означает «верный делу или присяге».

(обратно)

31

Палисад – дополнительное деревянное ограждение, за которым могли спрятаться лучники или арбалетчики.

(обратно)

32

Барбикан – специальная деревянная дополнительная конструкция, защищающая ворота крепости. Так называемая, первая линия обороны. Чтобы осаждавшие могли достичь городских (крепостных) ворот, прежде должны были преодолеть барбикан. Далеко не все крепости оснащались барбиканами.

(обратно)

33

Бефрой – таранное орудие.

(обратно)

34

Туаз – мера высоты в средневековой Франции, примерно 2 метра. Дести туазов примерно 400 метров.

(обратно)

35

Смальта – мелкая цветная итальянская декоративная плитка.

(обратно)

36

Виверна – мифическое существо в виде дракона с хвостом ящерицы.

(обратно)

37

Шпалера – грубо вытканный гобелен.

Диана – богиня леса (рим.)

(обратно)

38

Болт – стрела арбалета, отлитая из металла, пробивала металлические рыцарские доспехи с 50 шагов.

(обратно)

39

Виола – струнный инструмент.

Ротта – щипковый инструмент, подобие скрипки.

(обратно)

40

Квинтал – мера веса в средневековой Франции. Эталон веса определялся из расчета, сколько может перевести вьючное животное, например, груженый осел.

(обратно)

41

Посседэ – стрела с плоским наконечником.

(обратно)

42

Дени монжуа – боевой клич французских воинов, означает «Святой Денис».

(обратно)

43

Прецептория – представительство и владения Ордена в той или иной стране

(обратно)

44

Арианство – теологическое учение, возникшее в IV–VI в.в. н. э. в поздней Римской империи, получило название по имени своего зачинателя – александрийского священника Ария. Ариане отрицали божественную суть Христа и верили в Бога-отца, Логоса. В 325 году был собран Никейский собор, на котором римские священники провозгласили арианство ересью. Однако арианство еще долго сохранялось в Европе, в частности в южном Лангедоке. После Первого крестового похода оно трансформировалось в катарское учение, приняв догматы, привезенные рыцарями с Востока. Но суть осталась прежней.

(обратно)

45

В действительности судьба Беатриссы де Транкавель сложилась по иному, граф Раймонд VI Тулузский с ней развелся, дабы жениться на Иоанне Английской (прим. авт.)

(обратно)

46

Шомбеллан – смотритель комнат.

(обратно)

47

Действительно Иоанне Английской пришлось противостоять заговору. Но события развивались несколько по-другому, она не искала убежища в Монсегюре (прим. авт.)

(обратно)

48

Иберийские (испанские) панцири, изготовлялись из так называемого иберийского металла, который считался одним из лучших.

(обратно)

49

Фашина – пучок хвороста, перевязанный гибкими прутьями или мягкой проволокой. Применялся для преодоления рвов при штурме крепостей.

(обратно)

50

Мушараби – закрытые сверху, выступающие из крепостных стен балконы.

(обратно)

51

Армэт – рыцарский шлем, сферической формы с забралом, типа «лягушачьей морды».

(обратно)

52

Фигура с тремя зубцами, изображенная на гербе, означает – старший сын.

(обратно)

53

Фойн – классический прием нападающего вперед с опусканием корпуса вниз под приходящий клинок.

(обратно)

54

Мендритте – горизонтальный удар, наносимый ударом вверх боевым лезвием меча, справа налево.

(обратно)

55

Монанкон – метательное орудие, своего рода камнемет.

(обратно)

56

Так называемое «Авиньонское сидение пап», продолжалось почти семьдесят лет, когда папский престол размещался не в Риме, а в Авиньоне во Франции.

(обратно)

57

Так называемый «лапчатый крест» тамплиеров.

(обратно)

58

Машикули – прямоугольные зубцы на башне.

(обратно)

59

Пахтанье – молочная сыворотка, остающаяся в результате приготовления творога.

(обратно)

60

Брогги – шотландская обувь.

(обратно)

61

Боби – мелкая шотландская монета.

(обратно)

62

Менестрель – в XII–XIII веках – певец, поэт и композитор на службе феодалов во Франции.

(обратно)

63

Иарнгуал (инаргуал) – скорее всего, кельтский ячменный самогон, полученный путем горячей перегонки из бродила.

(обратно)

64

Аннуин – бог потустороннего мира в мифологии кельтов.

(обратно)

65

Турель – оборонительная башня, почти без окон.

(обратно)

66

Гилли – мужская прислуга в Шотландии.

(обратно)

67

Кумбия – древнее название Шотландии.

(обратно)

68

Дюрандаль – длинный обоюдоострый меч.

(обратно)

69

Коронах – погребальная песня горных шотландцев.

(обратно)

70

Реверсе – горизонтальный удар клинком слева направо.

(обратно)

71

Персемэ – протыкатель кольчуги, кинжал с узким лезвием

(обратно)

72

Йомен – зажиточный крестьянин в Шотландии.

(обратно)

73

Vae victic – горе побежденному (лат.).

(обратно)

74

Каледония – одно из древних названий Шотландии.

(обратно)

75

Хегалеф – налог на землю.

(обратно)

76

Мерк – шотландская серебряная монета.

(обратно)

77

Лига – шотландская мера расстояния, идентична французскому лье и римской лиге составляет примерно 4000 метров.

(обратно)

78

Шебека – длинное, узкое парусное судно.

(обратно)

79

Уоттл – налог с населения.

(обратно)

80

Хокхен – плата за вырубку деревьев.

(обратно)

81

Самофракия – остров около берегов Византии

(обратно)

82

Канва – ткань для вышивания с редким плетением нитей.

(обратно)

83

Секста – полдень.

(обратно)

84

Скрипторий – специальное место (зал) для переписки книг.

(обратно)

85

Прима – звон колоколов на рассвете или рано утром, возвещала о начале дня.

(обратно)

86

Астролябии – так назывались карты материков в Средневековье

(обратно)

87

Скальды – скандинавские певцы-сказители в раннюю эпоху Средневековья

(обратно)

88

Филомат – любитель наук (греч.)

(обратно)

89

Существует предположение, что тамплиеры достигали полуострова Юкатан (Карибский бассейн), где добывали золото и серебро еще задолго до официального открытия Америки. Затем Христофор Колумб воспользовался картами тамплиеров, совершив экспедицию к неизведанным богатейшим землям на кораблях, увенчанных красным крестом тамплиеров.

(обратно)

Оглавление

Капитан мародеров

  От автора

  ЧАСТЬ 1 Солдаты удачи

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

  ЧАСТЬ 2 Две Жанны

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

  ЧАСТЬ 3 Талисман Гуальбареля

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

Демон Монсегюра

  КНИГА 1 БАФОМЕТ

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  КНИГА 2 ЗОЛОТО ТАМПЛИЕРОВ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

  Эпилог

  Толковый словарь Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg