«Тайна объекта «С-22»»

Часть 1 Выстрел на рассвете

Петро Меланюк стоял возле соседской клуни [1] , спрятав голову под старый, пахнущий прелым деревом, дармовис [2] . Поздний февральский рассвет еще не наступил, и парня со всех сторон окружала зимняя промозглая мгла. Где-то недалеко звякнула ведерная дужка, стукнул цыберник [3] , и радостно завизжал узнавший хозяина пес. Село просыпалось.

Хлопец собрался переменить позу, но тут послышался приближающийся скрип шагов и Меланюк насторожился. Кто-то остановился за углом клуни, и знакомый голос дядьки Свирида хрипловато окликнул:

– Петро…

– Тут я… – негромко отозвался Меланюк и, откачнувшись от стены, высунулся из-под дармовиса.

– Ну то и добре. – Дядько Свирид разглядел Петра и осторожно покашлял в кулак. – Ось я товарища привел… Що вчора говорили…

Дядько Свирид подался чуть в сторону, и из-за его спины показался человек в городском пальто и рабочей кепке не по сезону.

– Доброго ранку, – поздоровался Меланюк, но дядька Свирид оборвал его:

– Потом побалакаете. Проведешь товарища до станции, как договаривались… И от що. Ты дома шо сказав?

– То що, в первый раз? – обиделся Меланюк. – Я до родичей за грошима йду, а то так…

– Ну-ну, вже набычився, молодой… – Дядько Свирид уловил в голосе Меланюка недовольные нотки и примирительно подтолкнул его в спину. – Ладно, давай Петре, шагай. В сели товарищ сзади пойдет, а там, дальше, можно й разом…

Рассвет застал их за Меланьиными хуторами. Заснеженные поля незаметно перешли в крутые увалы, поросшие лесом, и узенькая дорога, накатанная санными полозьями с чуть желтоватой навозной полосой посередине начала сползать в распадок. Зимний туман еще окутывал все вокруг молочно-иглистой дымкой, но по обе стороны дороги уже явственно проступил лес. Чуть дальше разлапистого молодого ельника, засыпанного рыхлым снегом, угадывались прямые стволы пошедших в рост сосен, а прямо по склону возник ломаный переплет голых ветвей дубового урочища.

Приостановившись на скользкой колее, Петро подождал, пока его спутник подошел ближе, и с интересом поглядывая на мужчину в черном пальто, спросил:

– Называть-то вас как?

– Зови товарищ Иван, – усмехнулся напарник и в свою очередь оценивающим взглядом окинул Меланюка.

– Добре, товарищ Иван. – Меланюк хотел протянуть руку, но не решился и вместо этого зачем-то сказал: – Вы не беспокойтесь, я у нас в КПЗУ [4] на связи был…

– А вот это лишний разговор. – Товарищ Иван строго посмотрел на Петра. – Далеко еще?

– Верст семь, а може й десять. – Пожал плечами Петро. – Пешком оно завсегда дальше…

– Ясно. Пошли тогда. – Мужчина зябко сунул руки в карманы пальто и решительно зашагал по дороге, слегка опережая Петра.

– А ото вы вже зря. – Меланюк укоризненно посмотрел на черную спину, качавшуюся впереди. – КПЗУ пивроку как распустили, только я вам скажу що я з цим не згоден, да и вся наша ячейка тоже не согласная.

– Я знаю. – Товарищ Иван обернулся и в упор посмотрел на Меланюка. – И ты мне об этом не говори, хватит, что твой дядька Свирид полночи душу мотал. Понял?

– Понял. – Петро поскользнулся и неловко взмахнул рукой. – Вы не думайте ничего, товарищ Иван, это я только чтоб вы знали…

– Только я? – Товарищ Иван весело рассмеялся. – А ты, оказывается, дипломат…

Он вдруг оборвал смех и прислушался. Где-то позади раздавался ровный топот лошадиных копыт.

– Что это? – Товарищ Иван вопросительно посмотрел на Меланюка.

– Як що? – пожал плечами Петро. – Конем хтось едет…

– Эх ты! Едет… Строевой конь нас догоняет. Нам бы спрятаться, а?

– Спрятаться?.. – Петро на секунду задумался. – Это можна! Там у развилки сарай ничейный, у ньому лесники сено держать… Може туды?

– Ну давай туды. Только быстренько, товарищ Петро!

Cтарый щелястый сарай спрятался в самом низу распадка под крутым оледенелым косогором. Видать, со времени последнего снегопада никто из лесников не ходил за сеном, и поэтому к воротам пришлось добираться прямо через небольшие сугробы. Товарищ Иван сожалеюще оглянулся на четкую цепочку следов, тянувшуюся от дороги, и, горестно вздохнув, прикрыл за собой створку. В сарае сразу стало темнее, и все щели превратились в мутноватые полосы.

Петро нагреб себе охапку сена побольше и с удовольствием завалился на мягкую подстилку. Он не особенно разделял опасения спутника, тем более что, пока они бежали к сараю, топот стих. Однако и возражать Петро тоже не стал, в конечном счете, лишняя осторожность никогда не помешает.

Глаза постепенно привыкали к темноте, да и снаружи рассвет брал свое, быстро сгоняя туман с дороги. Никакой погони не было слышно, и товарищ Иван, отойдя от ворот, полез в карман за папиросами. Пачка оказалась пустой и он, напрасно пошарив в ней пальцами, отбросил в сторону. Прошуршав по стене, коробка упала в светлую полосу, и Петр увидел бело-синий рисунок «Мевы» с аккуратно надорванным золотистым ярлыком. Петр протянул руку, ощупал пальцами давлено-круглый шифр «ПМТ [5] » на ярлычке и усмехнулся.

– А чого-нибудь с буквами «ПМС [6] » у вас часом нема?

– Ишь, губа не дура! – Напарник Петра весело фыркнул и согласился. – Пожалуй, ты прав, по чарке не помешало б… Морозит.

– Жаль, согрелись бы малость… – Меланюк завозился на своей подстилке. – А скажить, товарищ Иван, коли ж буде тая революция?

– Завтра!

В ответе послышалось что-то странное, показавшееся обидным Петру.

– Смеетесь… А я серьезно! Я той июль 38 го добре запомнил. А теперь думаю, може, ее и вовсе не будет…

– А ты, хлопче, в КПЗУ сколько времени состоял?

На этот раз в голосе товарища Ивана не было и тени насмешки, и Меланюк отозвался с жаром:

– Аж пивтора року!

– Полтора года, говоришь… А я, – начал было товарищ Иван, но сразу оборвал себя и заговорил о другом. – Про львовскую демонстрацию тебе известно?

– Владу червоним? Во, то по-нашому!

– А что вот эти «кресы всходни [7] » красными называют, слышал?

– Це знаю.

– Так не мешает тебе знать, что сейчас февраль 39 го, и революция, может, и раньше будет чем мы с тобой думаем… – Товарищ Иван круто повернулся к Меланюку. – Мне Свирид говорил, тебя в «Сильський господар» [8] пристроили. Там как, все выходит?

– А чом йому не виходити? Там дядько Свирид добре помозговав.

– Ну, там не один Свирид мозговал…

Товарищ Иван внезапно замолчал и прислушался. За стеной сарая снова отчетливо послышался конский топот. Петро с напарником одновременно метнулись к воротам и прильнули к широкой щели между рассевшихся досок. Топот приближался, и через полминуты, к своему удивлению, они увидали лыжника.

Красивый оседланный конь шел машистой рысью, подгибая голову, и, как бы играя, отбрасывал бабки в сторону. К пустому офицерскому седлу был привязан длинный ремень, и, держась за него, элегантный молодой мужчина уверенно скользил по снегу рядом с дорогой. Не обратив ни малейшего внимания на следы у ворот, он круто свернул, объезжая сугроб, и проскочил так близко от стены, что в сарай явственно донеслось шипение его лыж.

Петро приоткрыл створку и, увидав, что лыжник от развилки повернул вправо, позвал спутника.

– Пошли, товарищ Иван. Той пан в лес кататься поехал, а нам в другой бик, до переезду…

Не отвечая, напарник начал пробираться к дороге, стараясь ступать в свои же следы, и тут где-то выше, за косогором, глухо треснул выстрел.

– Что, винтовка?

Товарищ Иван замер и инстинктивно пригнулся, как будто стреляли в него.

– Та чого ви боитесь? – удивился Петро. – Ну и що, що стрельнули?.. Тут в дубняках кабанов до чорта, вот пани по дзикам из карабинов й палять…

– А у вас что, запрета на охоту нет?

– А які у пана запрети?.. У пана тут на все дозвіл…

Они выбрались на дорогу и молча зашагали дальше. Уже на самой развилке, еще раз глянув на лыжню, круто свернувшую в сторону, товарищ Иван вдруг сказал:

– Ты не думай, что я выстрела испугался. Это у меня, брат, привычка такая…

– Не знаю…

– И хорошо, что не знаешь, – негромко отозвался товарищ Иван и зачем-то поглядел на чащу, в которой минуту назад кто-то стрелял из карабина по кабанам…

* * *

Кабинет полковника Янушевского больше напоминал малую гостиную 10 х годов начала века. Сюда не долетали звонки варшавских трамваев, гудки автомобилей, да и вообще шум столичной улицы только угадывался за плотно зашторенными окнами. И только большой трехдиапазонный «Телефункен», что-то мурлыкавший на приставном столике, точно указывал на время, царившее где-то там снаружи. Дневной свет тоже не проникал в помещение, и его заменяла настольная электрическая лампа, сильно напоминавшая зеленоватый стеклянный гриб.

Сам полковник, утонув в глубоком кожаном кресле, только что срезал кончик сигары и, затягиваясь дорогой «Гаваной», внимательно наблюдал за своим визави, плотным майором, который сидел подчеркнуто прямо и быстро просматривал листки тоненькой папки.

– Познакомились, пан майор? – Янушевский положил сигару и, зная, что его собеседник не курит, вежливо разогнал ладонью поднявшуюся над пепельницей струйку дыма.

– Так, пан полковник. – Майор поднял голову. – Но, признаться, пока только уяснил, что поручик Гжельский убит во время лыжной прогулки и не более.

Янушевский откинулся на мягкую спинку и, глядя на дымок, вновь поднявшийся над пепельницей, заговорил:

– Дело в том, что Гжельский отвечал за сохранение тайны на объекте С-22. Это сборочная площадка в шестнадцати километрах от железной дороги. Детали поступают из Варшавы, Львова и Люблина. Руководит работами инженер Брониславский, и факт убийства поручика меня весьма настораживает.

– Но это, так сказать, не мой профиль, – осторожно возразил майор. – Кажется, что-то связанное с пресловутыми «живыми торпедами»?

Последнее время начали ходить слухи о новом оружии под этим интригующим названием. Были даже добровольцы, готовые записаться в «живые торпеды», и сейчас собеседник Янушевского слегка прошелся на этот счет, но полковник не принял иронии.

– Да, связано. – Янушевский наклонился вперед и снизил голос: – И именно здесь мне нужен человек, которому я доверяю безоговорочно.

Майор признательно поклонился, и Янушевский снова откинулся назад.

– Я думаю, знакомить пана майора с обстановкой нет нужды. Скажу только, что считаю необходимым сохранить все детали расследования втайне.

– Но, насколько я понял, о гибели поручика знают все.

– Разумеется. И официальное следствие идет полным ходом.

– Так. Догадываюсь… Значит, в целях сохранения тайны желательно вести два следствия и соответственно иметь два вывода?

– Именно так, – кивнул Янушевский. – Общественность должна быть успокоена, а тайна, по возможности, сохранена.

– Понимаю. Но, боюсь, одному мне…

– Предусмотрено. Вам передается группа офицеров Польской Организации Войсковой.

– Из местных?

– Само собой. Люди проверенные. Так что никаких приезжих.

– Но тогда и мне лучше сохранить инкогнито.

– Именно так, – согласился Янушевский. – Кстати, два года назад здесь, в Варшаве, вы носили имя Казимира Дембицкого и имели связи в журналистских кругах. Как вы на это смотрите?

– Значит, снова пан Казимир… Пожалуй. – Майор задумчиво покачал головой. – А нельзя ли организовать от моего имени две-три статейки, ну, скажем, что-то вроде очерков по родному краю?

– Вполне.

– И еще… Мне кажется, в воеводстве следует намекнуть, что истинная моя цель совсем другая.

– Поясните… – не понял полковник.

– Ну, скажем, анализ общественного мнения и национально-политической ориентации в связи с изменением международной обстановки. Поскольку наша «двуйка» [9] считает, что мы вступили в предвоенный период, это будет убедительно и обеспечит мне полную поддержку в поле деятельности.

– Пан майор верен себе и, как всегда, стремится зарыться поглубже? – полковник дружески улыбнулся и, не выдержав, потянулся за сигарой.

– Что делать? Когда я еще служил у генерала Самойло, один веселый штабс-капитан… – Майор развел руками и шутливо показал на Янушевского. – Называл это системой «луковка», ибо, чем больше шкур на нас напялено, тем труднее нас разоблачить.

Полковник быстро посмотрел на майора, и в глазах у него промелькнули веселые бесики.

– У вас хорошая память… – Улыбка внезапно пропала, и Янушевский перешел на деловой тон. – Дополнительные просьбы есть?

– Да. Я хотел бы детально пересмотреть наш резерв.

– Хотите подыскать для себя еще кого-нибудь? Ну что ж… Не возражаю. – Полковник окончательно отложил сигару и встал. – Желаю успеха… пан Казимир…

* * *

Шеф воеводской полиции пан Зарембо был явно не в духе. Он сидел в своем кабинете и бесцельно крутил в руках карманное зеркальце, время от времени ловя в нем отражение белого орла на красном квадрате, украшавшем за его спиной стену. Дело в том, что вчера пану Зарембо конфиденциально сообщили, что из Варшавы выехал некто Казимир Дембицкий с самыми широкими полномочиями. При этом шеф «коменды» нюхом чуял, как эти самые полномочия распространяются на дело Гжельского, отчего зеркальце в его руке вздрагивало.

Внимание начальника привлек шорох у двери, и пан Зарембо метнул бешеный взгляд на вошедшего чиновника в прилизанной униформе.

– Что?

Пан Зарембо владел собой, и его голос звучал ровно, но белки глаз начальника постепенно наливались кровью, и уж кто-кто, а подчиненные слишком хорошо знали, что это значит.

– Что по делу Гжельского? – с некоторым нажимом спросил Зарембо.

– Версия о случайном выстреле отработана. – Офицер полиции неслышно приблизился. – Опрошены все, кто был в тот день в лесу и кто кого видел.

– Лес большой. – Поджав губы, со знанием дела Зарембо многозначительно добавил: – И нет гарантии, что все говорят правду.

– Учитываем.

– Ну и?..

– Уже есть кое-какой результат.

– Слушаю.

– В Загайчиках политический отдел вел слежку по своей линии. Оказалось, что некто Меланюк вывел за околицу кого-то неизвестного и пошел с ним в сторону леса.

– Это все?

– Нет. В сарае с сеном прятались двое. Остались очень характерные следы.

– Одних следов мало.

Голос начальника звучал так же, однако белки постепенно становились нормальными. Заметив это, подчиненный позволил себе возразить по ходу дела:

– Но лыжня Гжельского делает там странный поворот. Как будто он что-то увидел и вильнул в сторону. Следователь Вальчак считает возможным выстрел из этого сарая.

– Но от сарая до места, где нашли Гжельского, больше ста метров.

– Конь мог испугаться выстрела, а если ремень был перехлестнут через руку, то и тащить тело.

– Логично… – Шеф задумался. – Меланюк арестован?

– Уже.

– Хорошо. И учтите, Варшава заинтересовалась нашей работой.

– Я понял… Да, меня просили передать, что какой-то Дембицкий, литератор из Варшавы, хочет поговорить с вами.

– Кто?.. Литератор? – Зарембо не сумел сдержаться и слишком поспешно спросил: – Где он?

– Здесь.

– Здесь? – Взгляд шефа снова уперся в зеркальце. – Так! Через пару минут… Ко мне.

Офицер понимающе кивнул и неслышно вышел из кабинета.

Против ожидания посетитель появился почти сразу и еще в дверях расцвел лучезарной улыбкой.

– Казимир Дембицкий. Литератор. Из Варшавы.

Зарембо бросил быстрый, оценивающий взгляд на вошедшего, отметил про себя, как тот под нарочитой сутулостью пытается скрыть въевшуюся за года офицерскую выправку, и встал из-за стола.

– Зарембо. – Начальник полиции сдержанно улыбнулся. – Присаживайтесь.

– Благодарю, – посетитель опустился в кресло.

– Чем могу служить? – подчеркнуто вежливо Зарембо сел после гостя.

Некоторое время Дембицкий весьма откровенно рассматривал шефа полиции и вовсе не торопился отвечать. Молчание вот-вот готово было перейти границы приличия, и тут пан Казимир очаровательно улыбнулся.

– Знаете ли, я хочу подготовить ряд очерков под ориентировочным названием «Жизнь на кресах».

– И что, для этого необходима помощь полиции? – в свою очередь Зарембо расцвел прямо-таки голливудской улыбкой.

– Приятно иметь дело с умным человеком. – Пан Казимир наклонился к столу. – Я имею сообщить кое-что доверительно…

– Я весь внимание… – Зарембо наклонился тоже.

– Мне поручено… Тщательно изучить настроение всех социальных слоев воеводства…

Такого Зарембо никак не ждал и от растерянности сам того не желая, проговорился:

– Разве полиция работает недостаточно?

– Я считаю, – многозначительно усмехнулся пан Казимир, – что полиция не может работать плохо, если ее шеф умеет опережать события…

Зарембо понял, что попал впросак и сразу сменил поведение.

– Не так уж у нас и благополучно…

– Пан имеет в виду прискорбный случай с каким-то поручником?

Зарембо уже все уяснил и тут же начал оправдываться:

– Но мы уже напали на след и даже арестовали одного типа…

– К моему заданию это не относится. – Дембицкий неожиданно властно остановил Зарембо. – Должен поставить пана в известность, что это я приказал сообщить о своем приезде.

– Но почему так?.. – Шеф полиции замялся, подыскивая слова.

– Обстановка, – жестко пояснил Дембицкий. – Надеюсь, пан знает, что мы уже вступили в предвоенный период?

– Понял. – Зарембо сразу подобрался. – Что нужно от полиции?

– Информация.

– Все будет сделано. Я сам…

– Ни в коем случае. – Дембицкий сделал предостерегающий жест. – Я думаю, у пана Зарембо найдется доверенный человек?

– Разумеется. Могу рекомендовать доктора Закржевского. – Зарембо вздохнул с облегчением и тут же пустил пробный шар: – Кстати, он привлечен мною как эксперт по делу Гжельского.

– Это не помешает… Где я могу с ним познакомиться?

И тут Зарембо немедленно продемонстрировал тонкое понимание задачи.

– Я могу вызвать пана доктора прямо сейчас, а вечером, в польском клубе организовать все необходимые знакомства…

– Превосходно! – благожелательно кивнул пан Казимир, и Зарембо тут же нажал скрытую кнопку электрического звонка…

* * *

Папка лежала на столе, и следователь Вальчак любовно поглаживал ее пальцами. За четыре дня следственное дело успело обрасти кипой бумажек. Там был добрый десяток фотографий, план дорожной развилки с сенным сараем и следом лыжни, рапорта полицейских, протокол допроса егеря, первым наткнувшегося на тело Гжельского, а еще в ящике стола хранилась на всякий случай приобщенная к делу смятая пачка «Мевы».

Пан Здислав Вальчак уже досконально изучил все имеющиеся бумажонки, и теперь серая невзрачная папка лежала у него под рукой, а перед столом посередине комнаты сидел и первый арестованный по этому делу. Пан следователь специально выбрал для допроса вторую половину дня и теперь не спеша приглядывался к молодому селянскому парню, скованно сидевшему на привинченном к полу табурете.

Выйти на этого селюка помог политический отдел, охотившийся за видным коммунистом, и сейчас пан Вальчак обдумывал, как это использовать. Наконец план допроса окончательно сложился и он, тяжело вздохнув, как бы нехотя начал:

– Меланюк Петро… – Следователь сделал многозначительную паузу и представился. – Я, следователь Вальчак, буду вести твое дело… За что тебя арестовали, знаешь?

– Не знаю, ясновельможный пан, видит бог, не знаю…

– Не знаешь… А третьего дня куда ходил?

– Третьего?.. – переспросил Петро. – А к дядьке ходил в Выселки. Грошей хотив позичити…

Ответ его звучал спокойно, но парень уже понял, что именно интересует следователя, и внутренне напрягся.

– Денег занять, говоришь… – Вальчак тут же уловил волнение Меланюка. – А на что тебе вдруг гроши занадобились?

– Як на що? – искренне удивился Меланюк. – Мени грошей край треба, я ж до «Сильського господаря» вступив…

Бумажки из серой папки связи с коммунистами только предполагали, а вот подтвержденное членство «Сильского господаря» говорило совсем о другом. Вальчак про себя отметил этот важный момент и только после паузы продолжил:

– До «Сильского господаря», говоришь… М-да… Там люди самостоятельные… Ну, а как к дядьке ходил, по дороге никого не встречал?

– Да вроде нет…

Вальчак вытащил из ящика пачку «Мевы» и положил ее на стол. Силуэт чайки сразу бросился в глаза, и Петро против воли вздрогнул.

– Значит, нет? – В голосе Вальчака появился металл. – А точнее?

– Та вроде как був хтось на дороге. – Петро сделал вид, что вспоминает. – Здаеться на станцию йшов… я його не знаю зовсим.

– Не знаешь?.. Хорошо. А выглядел как он? Во что одет был?

– А я хиба помню?.. Такой себе дядько. Пидстаркуватий… А одягнений… Як вси одягнений…

– Так… А говорили о чем?

– Та який же у нас разговор, ясновельможный пане… Так себе, селяньска розмова…

– Значит, так себе… И по дороге ничего интересного не было?

– А що ж по дороге може бути? – успокоился Меланюк. – Дорога як дорога…

Вальчак уже понял, что Меланюк либо умело выгораживает своего спутника, либо говорит правду. И тут следователь, перегнувшись через стол, внимательно посмотрел на обувь арестованного.

– Сапоги на тебе те же были?

– А яки ж? – удивился Петро. – Других не маю…

– Следы ими оставил?!

– Яки слиды?

– Вот эти! – Вальчак выхватил из стола и ткнул Петру под нос фотографию. – Ну?.. Зачем в сарае сидели?

И тут Петро сплоховал. Он уже приготовился отвечать в одном плане, а о сенном сарае даже не думал. Меланюк непроизвольно облизал губы и сбивчиво ответил:

– То так заходили… Дядько перевзувавсь.

– Да?..

Вальчак демонстративно погладил лежавшую на столе пачку «Мевы», но Петро уже овладел собой и с жаром ответил:

– Ну курити хотив! Я гадав, вин й мени дасть, а пачка порожня, от вин и кинув.

– Иш ты, выкинул… А чего тогда бегом бежали?

– Та не бигли ми зовсім… Там же снегу багато.

– Багато… – передразнил Меланюка Вальчак. – А как вышли, что, меньше стало?

– Та не в тому дило. Як виходили, в лесу хтось з ружья пальнув. Так той дядька, що зи мною був, аж присив…

Едва Вальчак услышал о выстреле, как внутри у него что-то дрогнуло, и он еле-еле заставил себя сохранять кажущееся спокойствие.

– Это где ж стреляли-то?

– А десь позаду, за косогором…

Меланюк даже поднял голову, как будто посмотрев на этот самый косогор.

– А чего там стрелять? – деланно удивился Вальчак.

– А я знаю? – пожал плечами Петро. – Може пани дзиков били…

– Кабанов, значит… – Вальчак выдержал паузу. – А лыжника с лошадью ты там не видел?

– Чом ни? – спокойно отозвался Петро. – Проезжав. Як ми в сарае були.

Для внутренне собранного Вальчака ответ показался уж слишком равнодушным, и следователь рубанул с плеча:

– Так вот, Меланюк, ты обвиняешься в тягчайшем преступлении… В убийстве поручника Гжельского!

– Яке вбивство?.. – опешил Меланюк. – Який поручник?..

– Тот самый лыжник и есть поручник Гжельский, – четко, с расстановкой пояснил Вальчак.

– Да вы што, сдурели, пане, чи що?!.. – Меланюк аж подскочил на своем табурете. – Той пан в лис кататись поихав, а ми соби дальше пишли!

И вот тут Вальчак в первый раз по-настоящему удивился. В то, что этот селюк может играть так искренне, он не верил, да и немалый опыт говорил, что Меланюк слышит об убийстве впервые. Следователь ожидал истерики, отрицания, всего чего угодно, но только не возмущения. Оставалось одно – начинать все сначала, и подперев подбородок ладонью, Вальчак тихо сказал:

– Может быть, может быть… Да, похоже, парень, что сам ты и не стрелял, только расскажи-ка мне все с самого начала и правду…

* * *

Если идти по улице Легионов от собора к старому замку, то первый же поворот направо уводил прохожего от городского шума в уютный покой новомодной застройки, где вдоль выложенной дорогой «косткой» проезжей части выстроились в ряд респектабельные дома. Здесь, совсем рядом с центром, буквально в нескольких шагах от него, наслаждались тишиной люди, составлявшие элиту польского воеводства. Именно сюда в эту улочку только что свернул пан Казимир Дембицкий и не спеша зашагал по аккуратным, тщательно очищенным от снега и наледи плиточкам тротуара.

Он дошел до дома № 6, со скучающим видом посмотрел по сторонам и, неторопливо войдя в подъезд, начал подниматься по парадной лестнице. На площадке третьего этажа он остановился. Нажав кнопку электрического звонка, пан Казимир ждал. Через некоторое время дверь распахнулась. Майор ожидал увидеть горничную или лакея. Но перед ним явно стоял сам хозяин. Еще молодой, но уже начинающий полнеть мужчина с пышными великопольскими усами, одетый в домашнюю куртку с бранденбурами.

– Пан Игнаций Мышлаевский? – Дембицкий слегка поклонился.

– Да. С кем имею честь?.. – хозяин гордо вскинул голову.

– Дембицкий. Из Варшавы.

– Прошу… – Мышлаевский сделал широкий приглашающий жест и еще в передней поинтересовался: – Я слышал, пан нумизмат?

– Разумеется.

Пан Казимир достал из портмоне монетку и отдал хозяину. Тот внимательно рассмотрел ее и только теперь вытянулся в струнку.

– С прибытием пан…

– Майор, – закончил Дембицкий и спросил. – Куда?

Мышлаевский провел гостя через всю квартиру в комнату с большим угловым окном, выходившим сразу на две стены. Напротив одной стороны окна полыхал богато украшенный изразцами камин, а против другой стоял диван, покрытый свисающим со стены ковром, на котором висела целая коллекция старинного оружия. Оценив ее по достоинству, пан Казимир скользнул взглядом по корешкам фолиантов, прятавшихся за стеклами стоявшего тут же книжного шкафа, по придвинутым к камину двум новомодным креслам с подлокотниками в виде танковых гусениц и обратил внимание на скромный литографический плакат, висевший чуть сбоку камина. Майор подошел ближе и наклонился.

– «Чудо на Висле», – вслух прочитал надпись пан Казимир и повернулся к хозяину. – Как я понимаю, этот плакат здесь не случайно?

– Да. – Мышлаевский улыбнулся. – Мои знакомые уверяют меня, что я похож на того гарцежа [10] .

– Но вы были в том бою?

– Конечно.

– Еще гимназистом?

– Так, пан майор.

– Ну а теперь вы пан, поручник…. – Пан Казимир в упор посмотрел на Мышлаевского. – Да, кто еще в квартире?

– Никого. Я сам. Не люблю, знаете ли, в доме лишних людей.

– Ну тогда к делу. – Пан Казимир шагнул к креслу. – Вы позволите?

– Конечно, конечно, – спохватился Мышлаевский. – Пусть пан майор чувствует себя как дома.

– Ну если так… – Пан Казимир сел, подтянул ближе второе кресло и непринужденно протянул руки к огню. – Садитесь рядышком, пан поручник, и, ради бога, извините, с самого детства неравнодушен к каминам…

– Понимаю… – Мышлаевский несколько церемонно опустился в кресло. – Я, знаете ли, стою за старинный польский чин…

– Как и все мы… – На какой-то момент пан Казимир ушел в себя, но сразу встряхнулся. – Вы, конечно, о Гжельском слышали?

– Постольку-поскольку…

– Мне тоже известно мало. Ведет дело следователь Вальчак. Вы его знаете?

– Слыхал. Говорят, дотошный.

– Такого и надо. Так вот, он убежден, что задержанный по этому делу Меланюк сам не стрелял, но каким-то боком причастен. Тут еще не все понятно. С одной стороны, вроде связан с коммунистами, с другой, член «Сильського господаря»…

– Националист? – оживился Мышлаевский. – ОУН?

– Не доказано… Этот Меланюк упорно твердит, что там в лесу охотники кабанов гоняют и, стало быть, стреляли из охотничьего карабина.

– Считаете, просто несчастный случай?

– Не исключаю… Тут либо снайпер, либо охотник… Но, считаю для охотника слишком неподходящее время. – Пан Казимир на какое-то время задумался и только потом высказал пожелание: – Вообще-то, неплохо было бы самим посмотреть…

– Никаких проблем. – Поручик сразу понял, что требуется. – У меня собственный автомобиль.

– О, даже так! – Пан Казимир улыбнулся. – Ну, тогда завтра утречком мы с вами едем осматривать эти кабаньи места…

* * *

Аккуратно притворив дверь номера, пан Казимир неторопливо пошел по коридору, помахивая латунным ключом, прицепленным к толстой деревянной груше. Свернув с устланного бобриком коридора на круто загибающуюся лестницу, майор услыхал, как вощеные ступени с медными шишечками над ковровой дорожкой заскрипели на разные голоса. Отель «Бристоль» был достаточно стар и добротно старомоден. Он очень нравился пану Казимиру. Особенно его лестница с ее скрипом рассыхающихся от времени ступенек. Этот скрип и запах обжитого жилья прочно связывали пана Казимира с детством. Такая же скрипучая лестница была в старом дедовском доме, где так же пахло вощеным паркетом, начищенной латунью и еще смесью других, чем-то неуловимо похожих на «Бристольские», запахов.

Лестница кончилась, и, пребывая в самом лучшем настроении, майор очутился в холле. Портье, уже давно услыхавший шаги, выжидательно смотрел на него. Улыбаясь собственным мыслям, пан Казимир положил ключ на стойку. С легким полупоклоном портье перехватил ключ за бородку и, крутнув грушу в воздухе, изящно-небрежным жестом кинул его себе за спину. К удивлению майора, ключ проделал сальто в воздухе и с легким стуком вошел в бархатное гнездо под цифрой номера.

– Недурно, – пан Казимир одобрительно качнул головой. – А нельзя ли еще разок?

Портье с готовностью подхватил несколько ключей, разложил их на стойке и поднял палец.

– Пан может загадать число.

– Нет, нет… – отказался пан Казимир. – На усмотрение пана…

– Алле-гоп!

Рука портье начала описывать круги, и деревянные груши точно влетели каждая на свое место.

– Браво, браво… – Майор беззвучно зааплодировал. – Пан артист!

Портье благодарно поклонился, но тут с улицы долетел автомобильный гудок, и пан Казимир, сделав портье ручкой, вышел на улицу. Перед отелем его ждала роскошная «лянчия», возле которой топтался поручик Мышлаевский. Поздоровавшись, пан Казимир залез в кабину, и машина сразу же тронулась с места. Осваиваясь, пан Казимир некоторое время рассматривал внутреннее убранство салона и наконец восторженно цокнул языком:

– И где это пан раздобыл такой роскошный автомобиль?

– На Краковском предместье.

– Уж не в том ли магазине, что рядом с Генеральным штабом, вроде как напротив «Европейской»?

– Именно там.

– Да, богатая игрушка…

– Это еще что. – Мышлаевский рассмеялся и легко откинул среднюю подушку сиденья: – Смотрите!

В уютной кожаной раковине жемчужиной влажно поблескивал голубоватый фаянсовый унитаз. Пан Казимир громко, от души, рассмеялся.

– Скажите, поручик, а подешевле туалета там не имелось?

– Нет, – в тон ему ответил Мышлаевский и густо захохотал, довольный произведенным впечатлением.

Пока пан Казимир вместе со своим спутником весело обсуждали все мыслимые и немыслимые достоинства итальянки, «лянчия» миновала домишки предместья и, вырвавшись на дорогу, помчалась в сторону Чешских фольварков. На обочине замелькали голые кусты, и в разговоре сам собой наступил перерыв. Потом после довольно долгой паузы, Мышлаевский, поглядывая в окно, уже по-деловому заметил:

– Напрасно едем…

– Почему?

– За эти дни там все затоптали.

– Скорее всего так… – согласился майор и замолчал надолго.

Наконец, проскочив полтора десятка километров, «лянчия» останавливается возле сарая. Майор с Мышлаевским вышли, пан Казимир посмотрел на истоптанный сугроб и вздохнул:

– Не меньше, как стадо слонов прошлось…

Все-таки они оба вошли внутрь сарая, и пан Казимир, внимательно изучив все щели, сделал вывод:

– Нет, отсюда стрелять не могли.

– Зато сигнал дать могли, – возразил Мышлаевский.

– Само собой, – согласился майор и сказал: – Посмотрим дальше.

Они молча прошли вдоль еще кое-где видных следов лыжни и остановились возле покосившегося колышка.

– Здесь…

Пан Казимир, скептически рассматривая вдоль и поперек истоптанный косогор, поинтересовался:

– Скажите, поручик, по вашим представлениям, через сколько времени падает сраженный насмерть?

– Мне кажется, секунды три…

– Допустим… Тогда, скорость лыжника здесь была километров десять-пятнадцать, лыжи скользят по инерции…

– Около десяти метров… – Мышлаевский внимательно посмотрел на майора.

– Тогда пошли назад.

Отсчитав по ходу двенадцать шагов, пан Казимир решительно свернул на обочину. Мышлаевский порывался было идти за ним, но майор остановил его:

– Нет, нет, стойте, пожалуйста, на этом месте…

Пан Казимир начал подниматься на косогор, но, пройдя с десяток шагов, неожиданно выругался. Нагнувшись, он разгреб снег и увидел косо срубленный пенек. Дальше майор поднимался уже строго по прямой, держа в створе пенек и фигуру Мышлаевского.

Пройдя еще метров тридцать, майор обернулся и сделал несколько шагов влево, а потом вправо. Мышлаевский был виден только все в том же створе. Еще через несколько шагов майор наткнулся на толстое дерево с уходящей в сторону веткой. Увидев что-то похожее на следы, пан Казимир встал за ствол и совершенно неожиданно заметил на коре овальную вмятину с едва-едва заметным маслянистым блеском. Майор вздрогнул и впился в нее глазами. Вне всякого сомнения, это был след цевья карабина, резко подавшегося назад при отдаче…

* * *

Сеанс в «Модерне» только что начался, из кинобудки, по прихоти строителей повисшей над самым тротуаром, уже доносилось стрекотание аппарата, и через улицу торопливо перебегали опоздавшие. Стоя чуть в стороне от входа, районовый проводник ОУН Михайло Лемик то и дело демонстративно поглядывал на часы и крутил головой, отчего его смушковая шапка, надвинутая торчком, описывала полный круг.

Районовый был миловиден, розовощек и только обидно маленький рост заставлял его пускаться во все тяжкие, стараясь как-то затушевать этот природный недостаток. Однако пока радикально помогали только башмаки на двойной подметке да шапка, нарочито сдвигаемая на лоб. Кроме того, сохранять душевное равновесие помогал Лемику его давний кумир, фашистский диктатор Бенито Муссолини. По крайней мере, видя его в кинохронике или на иллюстрациях «Экспресса», районовый испытывал подспудное чувство удовлетворения.

Дождавшись наконец, когда из новой украинской гимназии, здание которой было через дом от «Модерна», начали выходить ученики, Лемик притворно вздохнул и не спеша пошел навстречу выбегавшим на улицу школярам.

Районовый прошел уже почти полквартала, когда его догнал Тарас Пилюк, учившийся в последнем выпускном классе. Высокий, по-юношески нескладный Пилюк постоянно сутулился, отчего его голова приходилась вровень с шапкой, тянувшегося в струнку Лемика. И то, что здоровило Пилюк не казался выше, наполняло душу районового некоторой доброжелательностью.

Проходя мимо витрины, Лемик покосился на стекло, еще раз уверился по отражению, что сегодня Пилюк тоже идет с ним вровень, и негромко спросил.

– Ну як, сколько наших адгерениів [11] в гимназии?

– В тих, що я певен, вже девьять… Файни хлопци, друже районовый.

– Дуже добре… Але не забувай – дискреция [12] , дискреция и ще раз дискреція… Питання е?

– Е… Про Украину без контингентив. Кажуть, цього не може буты.

– Так, запамьятовуй… Держава може мати богато своїх прибуткив, зовсим не чипая селянина. Скажимо нефть, уголь та все такое. Основне завдання виховати сознательного, культурного хазяина-украинця на европейский взирець. Ты памьятаеш, друже Кобза, як вимальовуе наше майбутне «Сильський Календар»?

– А як же! – Пилюк энергично затряс головой. – «Просвита», коператива, наша украинська церква, впорядковане хозяйство…

– О, саме воно! – Лемик многозначительно поднял палец. – А тепер до дила, друже Кобза. – Ты з дому ехав, як я казав?

– Саме так, друже провидник.

– Добре… – Лемик осмотрелся и потянул Пилюка в ближайшую подворотню. – А ну дивись… Знаешь його?

Пилюк нагнулся, чтобы получше рассмотреть фотографию, которую Лемик не выпускал из рук.

– Та вроде бы…

– Мусив бачити. Он здешний. Имья Богдан Кальчук. Запамьятай.

– Запамьятав. – Пилюк выпрямился. – А навіщо?

– Завтра зайдеш до полиции и, як добропорядний громадянин, Пилюк Тарас, скажеш, що бачив його в лиси в то утро, як було вбито польского офицера.

– Як я его мог видеть?.. Когда? – недоуменно спросил Пилюк.

– Як з дому вертався, просто на дороге, ну рядом с лесничувкою.

– Але ж…

– Ты що, недовиру проводу виказуешь? – Лемик спрятал фото.

– Не, я просто хотив сказати, що я ж не один був. Со мной дядька за фурмана ехал…

– А-а-а…То друге дило. Не бойся. Дядька, твой теж пидтвердить. И кинь сумнив, я розумею, ти хочешь сказати, що той Богдан теж украинець. Просто тут кожен виконуе свою частку дила. Уразумив?

– Зрозумив… Але ж…

– Знову ти… – Лемик нахмурился. – В чим справа?

– Так, друже провидник, фото воно ж сире, а мене про колер спитають.

– Верне зауваження… Добре маракуеш…

Скрывая досаду за свой промах, Лемик поморщился и опять достал фотографию. На ней Кальчук, держа в руках ружье с оптическим прицелом, улыбался прямо в аппарат, горделиво поставив ногу на тушу только что убитого кабана.

– Дивись. Оце все сире, а от шарф такой себе яскраво-синий. А у гвера на оптичному прицили ободочки таки жовтави, латунні. А все инше как бы-то і не памьятаеш. Так даже краще.

Последнее замечание позволило Лемику показать свое превосходство, и он благожелательно улыбнулся.

– Ну як, дошло?

– Дийшло… Про гвинтивку теж казати?

– Звичайно.

– Все зрозумив, друже провідник…

* * *

Пан Казимир вошел в кабинет Зарембо и прямо с порога начал:

– Витам пана… Мне передали, у вас есть интересные новости?

– Витам, витам… – На этот раз Зарембо вышел из-за стола и самолично усадил Дембицкого в кресло. – Да, действительно есть новости для пана литератора из Варшавы. Ведь пан литератор, не так ли?

– Конечно… – со значением ответил пан Казимир.

Приглашение застало его врасплох, но поскольку оно никак не противоречило планам, майор прибыл немедленно. Теперь, угнездившись в кресле, пан Казимир посмотрел на стол и только сейчас заметил хрустальную вазу с яблоками и мандаринами. Да, прошлый раз ничего подобного на столе не было…

Перехватив взгляд майора, Зарембо придвинул вазу с фруктами ближе и радушно предложил:

– Прошу вас… Угощайтесь!

Не чинясь, Дембицкий взял мандарин, осторожно снял мягкую, брызжущую душистым соком цедру, бросил очистки в пепельницу и, встав с кресла, отошел к окну. Отсюда, с высоты третьего этажа были видны непропорционально короткие фигуры пешеходов, сновавших по грязному зимнему тротуару, разномастье домов на противоположной стороне и снежно-белый квадрат солярия за прямым бетонным парапетом, среди красно-бурых черепичных кровель.

Пан Казимир положил в рот сочную дольку мандарина и посмотрел на хозяина кабинета.

– Ну, так что там у вас для пана литератора?

Зарембо вернулся за стол и сразу перешел на серьезный тон.

– Мы получили сведения, что в тот день в лесу был и некто Богдан Кальчук…

– Ну и что же тут необычного? – Майор отломил себе еще дольку.

– Ничего, если не считать, что вооружен он был карабином с оптическим прицелом.

– Ну-ну! – пан Казимир оживился.

– Вот и я так сказал себе… – Зарембо взял из вазы яблоко. – Спешить мы не стали, тем более что этот Кальчук и так попадал в зону проверки как знакомый Гжельского, правда, не напрямую…

– То есть?

– Как знакомый их общей знакомой пани Яновской, на которую и он, и пан Гжельский, по общему убеждению, имели виды.

– Так что… Выходит банальный треугольник?

– Ну, если берутся за карабин, не совсем банальный…

– А что этот пан Кальчук, этакий местный Отелло?

– Я бы не сказал, что он мавр, но, скажем, излишне нервный.

– И что… есть сложности? – удивился пан Казимир.

– Есть… Но как бы по вашей части…

– Слушаю.

– До некоторой степени я их вижу в том, что Гжельский поляк, а Кальчук украинец… К тому же сообщил нам о Кальчуке, причем добровольно, заметьте, выпускник украинской гимназии Тарас Пилюк…

– Ерунда, не усложняйте до такой степени… Как я понял, при таком раскладе никакой политикой и не пахнет… Осмелюсь дать совет. Я бы, на вашем месте, приказал арестовать этого типа и как следует допросить.

– Приказ уже отдан.

– Прекрасно. Скажу вам откровенно, пан Зарембо, у меня есть чем заняться, и чем скорей будет закончено это щекотливое дело, тем лучше.

Пан Казимир и Зарембо, весьма довольные друг другом, переглянулись, и Зарембо сообщил:

– Основная информация для вас подготовлена, и как только будет завершено дело Гжельского, я думаю, мы закончим.

– Чудесно! – пан Казимир потянулся за вторым мандарином. – Для моего доклада может иметь значение всего одна деталь. Прослеживается ли связь этих Пилюка и Кальчука с ОУН.

– Следователь Вальчак именно так и ориентирован… – На столе зазвонил телефон, и, не договорив, Зарембо взял трубку – Пардон… Слушаю, Зарембо…

На расстоянии пан Казимир не мог слышать доклада, но по тому, как внезапно исказилось лицо шефа полиции, понял, что произошло нечто экстраординарное. Дослушав сообщение, шеф «коменды» беззвучно положил трубку на рычаг, потом поднял глаза на майора и, увидев, что пан Казимр ждет, прерывисто сказал:

– Кальчук оказал сопротивление… Ранил полицейского. При попытке ареста застрелился…

– Ну что ж, это ваши заботы… – Пан Казимир в упор посмотрел на Зарембо. – Мне кажется, сейчас я вам буду только мешать.

– Да, да… – Зарембо не смог скрыть растерянности. – Не смею задерживать… Доктор Закржевский доложит все подробности…

– Не спешите. Если проскользнет нечто заслуживающее внимания, отметим в докладе. В любом случае это лишь эпизод…

Последняя фраза далась пану Казимиру с трудом. Он едва сдержал себя, чтобы не сорваться и не сказать прямо в кабинете всего, что он сейчас думал о пане Зарембо и его полиции. Позже, когда майор сбегал по лестнице злоба, душившая его, не позволяла взвесить все «за» и «против» создавшегося положения. И только выскочив на улицу, где прямо против подъезда уже стоял личный фаэтон пана Зарембо, запряженный парой вороных, перебиравших от нетерпения ногами, майор яростным шепотом выпалил прямо в лошадиную морду.

– Кретин… Фрукт!.. Полицейская харя!

Лошадь согласно взмахнула головой и пан Казимир, неожиданно для самого себя, рассмеялся. В конечном счете, все складывалось не так уж плохо. По крайней мере, за всей совокупностью незначительных улик уже обозначился круг необходимого поиска, в котором так неожиданно всплывшее имя Лидии Яновской пока стояло особняком. В любом случае сеть розыска следовало расширить, и, не откладывая дела в долгий ящик, пан Казимир пустился на поиски нужной ему забегаловки.

* * *

Давняя городская застройка, жавшаяся у подошвы замкового холма, заслужила у местных жителей прозвище «Шанхай». Пан Казимир знал об этом и, тем не менее, имел возможность убедиться в его точности, так как ему пришлось изрядно попетлять путаными улочками, прежде чем он отыскал нужное место.

Пивная «У Менделя» представляла собой довольно невзрачное деревянное строение, одной стороной выпиравшее из общего ряда. Место пивной, с точки зрения коммерции, также оставляло желать лучшего, однако, судя по толпившемуся кругом народу, недостатка в посетителях тут не было.

Забираясь в «Шанхай», пан Казимир даже не подозревал, что очутится в столь людном месте, и сейчас, стоя в дверях и разглядывая битком набитое помещение, колебался. Майор уже собрался уйти, когда его остановил веселый голос, долетевший из-за густого дымного облака:

– Куда же вы, пане?.. Вы же пришли за пивом!

Пан Казимир обернулся и увидел, что толпа, густо осаждавшая стойку, сама собой раздвинулась, а появившийся в просвете толстый бармен, размахивая пивной кружкой, снова позвал:

– Ну что же вы встали? Идите сюда! Берите ваше пиво и не обращайте внимания на публику! Публика подождет! Она понимает, что Мендель должен иметь свою маленькую коммерцию!

В этих веселых выкриках было что-то такое, что заставляло собравшихся громко смеяться, и пан Казимир сам не заметил, как очутился возле стойки с полной кружкой в руках.

Выждав пару минут, пока общее внимание не переключилось на кого-то другого, пан Казимир ухватил бармена за рукав и бесцеремонно подтянул поближе.

– Пан корчмарь… Я имею один вопрос…

Мендель навалился пузом на стойку, и прямо перед собой пан Казимир увидел карие глаза с пляшущими в них смешинками.

– Не известен ли пану некий Розенблюм? – быстро спросил майор, наклоняясь к толстому, густо пахнущему пивом, уху.

– Который, Исаак или Иаков? – улыбка на лице Менделя странно застыла.

– Нет, мне нужен Абрам.

– Тогда пройдите сюда… – шепотом отозвался бармен и громко крикнул: – Шимеле!.. Иди замени меня!

Мендель приоткрыл боковую дверь и протолкнул пана Казимира в маленькую темноватую комнатушку, сплошь заставленную бутылками. Майор огляделся по сторонам и, усевшись на какой-то подозрительно грязный чурбан, небрежно бросил:

– Можешь называть меня пан Казимир.

– Эх-хе-хе… – грустно усмехнулся Мендель. – Разве я думал, слушая в Одессе господина полицмейстера, что это так надолго…

– Да, сначала был полицмейстер. Но полковник Криштофович – это уже контрразведка, не так ли? – уточнил пан Казимир.

– А что? – напускное равнодушие сразу слетело с Менделя. – Дело настолько серьезное?

– Да нет, пока что я здесь в связи с убийством Гжельского.

– То-то я уже третий день слушаю сплетни про поручика и пана Яновскую…

– Третий?.. – Пан Казимир внимательно посмотрел на Менделя. – Это уже интересно… Так вот, мне нужно знать все об отношениях Гжельского, Кальчука и Яновской. Кроме того, некий школяр… Тарас Пилюк.

– Все понял. – Мендель машинально вытер тряпкой руки. – Время?

– Как можно скорее. – Майор поднялся. – Я сам приду сюда. А теперь проводи меня. Здесь, насколько я знаю, должен быть другой выход…

* * *

В это утро пан Казимир долго не выходил из своего номера. Лежа в халате на низенькой оттоманке, он предавался размышлениям. Казалось, дело Гжельского можно было считать законченным, но кое-какие сомнения одолевали майора. Прежде всего, очень шатко в его глазах выглядела концепция с классическим треугольником Гжельский – Яновская – Кальчук. Мало того, что она выплыла словно по заказу только в самый последний момент, но и все другие детали говорили о заранее обдуманном намерении.

Скорее пан Казимир мог поверить в сумасшествие Кальчука. И если бы сейчас майору представили неопровержимые доказательства этому, пан Казимир принял бы их как должное. Принял бы, но не поверил. С самого начала майору не давала покоя одна мысль. Дело в том, что следствие, в тщательности которого майор не сомневался, неизменно натыкалось на преграду, как будто, кто-то специально обрывал концы, подсовывая взамен красивую, во всех отношениях эффектную версию. И хотя пан Казимир внутренне был уже почти убежден в своей правоте, все-таки ему не хватало маленьких, но недостающих деталей. Сейчас майор решал, где их или найти, или ясно доказать самому себе, что таких деталей вообще нет…

От этих невеселых размышлений пана Казимира оторвал дребезжащий телефонный звонок. Раздраженно запахнув халат, майор поднялся и взял трубку.

– Пан Дембицкий? Пшепрашам… – Голос портье был вкрадчиво мягок. – Пана хочет видеть доктор Закржевский…

– Хорошо. Пусть поднимается.

Пан Казимир удивленно уставился на потрескивающую мембрану, как будто неуемный доктор собирался вылезти именно оттуда. Не иначе как Зарембо, опростоволосившийся при аресте Кальчука, выдумал новый трюк. Майор сердито брякнул трубку на рычаг и начал оглядываться по сторонам, прикидывая, что бы ему надеть.

Однако времени на переодевание доктор Закржевский пану Казимиру не дал. Буквально ворвавшись в номер и ничуть не шокированный халатом майора, он прямо от двери выпалил:

– Пан Дембицкий, я заявляю официально, что с версией пана Зарембо не согласен!

Пан Казимир только сейчас услыхал о какой-то особой версии и уже собрался было поставить доктора на место, но вовремя вспомнил про свой халат и принялся молча рассматривать Закржевского, сбросившего пальто внизу и теперь красовавшегося в наряде а-ля «спорт зимний». Пауза становилась неприличной, и майор, все еще поджимая губы, сказал:

– Прошу пана доктора высказаться яснее…

– Пан Зарембо считает, что Кальчук был психически ненормален и потому убил Гжельского и застрелился сам…

Эта версия была как раз тем, о чем только что размышлял пан Казимир, и потому он равнодушно осведомился:

– А разве следствие такой вывод опровергает?

– Нет. – Закржевский энергично мотнул головой. – Не опровергает. Я сам беседовал с врачом Кальчука. Но для меня лично психическое расстройство остается под вопросом. Я убежден, что это дело политическое, а не уголовное, и эта украинская идея…

– Меньше эмоций. – Пан Казимир жестом остановил доктора. – Факты?

– Факты? – Закржевский подозрительно замялся. – Мне кажется, у меня есть факты…

– Ну-ну… – Пан Казимир плотнее запахнул халат. – Я слушаю.

– Когда я говорил с Вальчаком, он сказал, что полицейским показалось, будто отстреливались сразу двое. Одновременные выстрелы, понимаете?

– Пан доктор, это всего лишь предположение…

– Конечно. Но, по-моему, в Кальчука стрелял другой человек.

Мысль, высказанная Закржевским, настолько отвечала подспудным желаниям майора, что он не выдержал и переспросил:

– Это сомнение или уверенность?

– Я берусь доказать, что выстрел в голову Кальчука был сделан с некоторого расстояния. И еще. – Закржевский перевел дух. – Чтобы держать пистолет на линии выстрела, ему нужно было вывернуть кисть. А это для таких ситуаций неестественно.

– Так… – Пан Казимир задумался. – И что, пан доктор кому-то говорил об этом?

– Только пану Зарембо!

– Ну и?..

– Он меня просто высмеял!

– Понятно… – Пан Казимир было отвернулся, но тут ему в голову пришла прекрасная мысль и он снова посмотрел на Закржевского. – Собственно говоря, я должен был об этом молчать, но раз пан доктор сам во всем разобрался, я скажу… Кальчук был застрелен нами!

– Как «нами»? – опешил Закржевский. – А как же суд?

– Который бы оставил убийцу в живых?

– Как же так? – окончательно растерялся Закржевский. – Суд бы все доказал… Это нужно…

– Не нужно! – резко оборвал его майор. – Пану доктору известна суть моего доклада в Варшаву. Сейчас главное – сплоченность, и ради этого мы не остановимся ни перед чем! Эти прохвосты навязывали нам процесс. Процесса не будет! Теперь все убеждены, что убийца сумасшедший, а те, кто его послал, поймут – время шуток прошло!

Пан Казимир импровизировал так убежденно, что порой и сам начинал верить в сказанное, не говоря уже о Закржевском, который во все глаза смотрел на преобразившегося майора.

– Но та же обстановка, а она, я подчеркиваю, жесткая, обязывает меня предупредить пана доктора, что за сохранение тайны, ставшей ему известной по долгу службы, он с этой минуты отвечает головой!

Пан Казимир неожиданно ткнул в Закржевского пальцем.

– Пан понял меня?

– Так точно! – Каблуки зимних окованных ботинок Закржевского оглушительно щелкнули. – Як бога кохам, пан может рассчитывать на меня!

– Не я! – Майор резко, по-строевому, вскинул голову. – Это Польша рассчитывает на пана Закржевского!

* * *

На этот раз пан Казимир нисколько не плутал в старом городе и, проскочив почти незамеченным по закоулкам «Шанхая», оказался в каморке позади пивной. Из общего зала доносился шум, и майор начал было раздумывать, как ему вызвать хозяина, но Мендель сам заглянул во внутреннюю дверь, тут же исчез и, возвратившись, поставил майору стул, после чего вопросительно посмотрел на пана Казимира. Майор кивнул, и Мендель, усевшись на чурбачке, наконец-то заговорил:

– Я имею что сказать, но должен предупредить пана, одно дело – допрос с пристрастием и совсем другое – беседа за кружкой пива с друзьями… Надеюсь, пан Казимир понимает меня?

– Разумеется. Точности меньше, зато информации больше.

– Мне рассказывать все или сразу выводы? – осторожно поинтересовался Мендель.

– Пан Мендель, я же читал вашу аттестацию… – улыбнулся пан Казимир.

– Тогда сразу выводы, – вздохнул Мендель.

– Итак… У нас треугольник. – подсказал пан Казимир.

– И вовсе нет… Посудите сами, Яновская – зубной врач, почти столичная штучка.

– Почему «почти»?

– Она же сюда из Варшавы перебралась…

– Знаю. Дальше.

– Сам Кальчук был, конечно, с тараканом в голове, но заявлял твердо, что женится только на местной. Замечу, правда, на приеме у пани докторши бывал. Что же касается пана поручика, то, смею заверить, он серьезных намерений не имел.

– Так что, треугольником и не пахнет?

– Какое там! – пренебрежительно махнул рукой Мендель и тут же хитро сощурился. – Но вот вы, пан Казимир, имели счастье упомянуть такого себе Пилюка Тараса, так это, я вам доложу, штучка…

– Я догадываюсь… – Майор напрягся. – Националист?

– И таки да, и не просто да…

Это была удача! Наконец-то такая долгожданная зацепочка попала к нему в руки, и если соединить информацию, полученную от Менделя, с тем, что так взволнованно утверждал Закржевский, то выходило совсем интересно. Да, прав был полковник Янушевский – теперь майору пришло время оставить позицию стороннего наблюдателя и, проверяя в последний раз самого себя, пан Казимир переспросил:

– Что, неужто ОУН?

– Здесь, конечно, не суд, и я не прокурор… Но тут, похоже, обрисовался с ним рядом такой себе Лемик Михайло. Приказчик в магазине Кронштейна. Так мне про него такое шепнули, что, я вам скажу, это просто ой-ей-ей! Я, конечно, не смею советовать, но на месте пана я очень бы поинтересовался паном приказчиком…

– Понял, – кивнул пан Казимир и, сделав короткую паузу, спросил: – А у нашей пани Яновской никаких связей с националистами?

– Чего не знаю, того не знаю, но одна зацепочка есть. Пани Яновская – завсегдатай украинского клуба. Есть тут у нас такой… «Ридня хата»…

К удивлению майора, информация оказалась более чем исчерпывающая, а вот насчет украинского клуба, находившегося в самом центре, у пана Казимира мелькнула одна мысль, и он решил здесь не задерживаться.

– Хорошо… Значит, так, – майор хлопнул себя по колену. – К Лемику не соваться, это я сам, а вот докторшу, на всякий случай, попасти надо… У тебя подход к ней найдется? Какой-нибудь Шмальц-Пфальц, фактор по женскому товару?

– Об чем разговор? Все найдется…

– Ну и отлично.

Пан Казимир поднялся, бросил испытывающий взгляд на Менделя, подумал, как же грамотно неизвестный ему одесский полковник Криштофович умел подбирать кадры, и, кивнув на прощанье хозяину, шагнул к двери…

* * *

Понятие «центр» оказалось весьма условным, и пока майор смог добраться по узенькой заснеженной улице до украинского клуба «Ридня хата», он не раз позволил себе чертыхнуться. Поминутно сворачивавший каблуки и щиколотки на весенней наледи нечищеного тротуара, пан Казимир наконец вздохнул с облегчением, разглядев слабоосвещенное крыльцо.

Этот двухподъездный дом вот уже несколько лет считался в городе культурным центром, так как второй вход принадлежал фольклорному украинскому театру, где дважды в неделю шли «выставы».

Последнее время у пана Казимира бывали моменты, когда у него возникало чувство непонятно откуда возникавшей уверенности, и тогда майор всегда действовал, руководствуясь лишь своим вдохновением. Объяснить это было трудно, но пан Казимир не помнил случая, чтобы в такие минуты его подводила интуиция.

Вот и сейчас, воспользовавшись именно таким моментом, пан Казимир легко взбежал по ступенькам, распахнул дверь и очутился в небольшом вестибюле, где сразу перехватил буфетчика, как раз поднимавшегося по лестнице на второй этаж.

– А что, любезный, пани Яновская наверху?

– Так, пан… – Человек угодливо склонил набриолиненный пробор и, видя, что гость не спешит раздеваться, спросил: – Позвать?

– Позови…

Буфетчик убежал, и майор, оставшись внизу, начал с интересом осматриваться. Обстановка была, в общем-то, небогатая, как и во всех клубах такого пошиба. Осмотревшись, пан Казимир хотел присесть на узкий диванчик, но тут по лестнице застучали легкие каблучки и на площадке появилась стройная невысокая девушка, удивительно похожая на киноактрису Франческу Гааль.

– Панна Лидия Яновская?.. – Майор вдруг подумал, что треугольник, возможно, все-таки имел место. – Позвольте представиться, Казимир Дембицкий. Литератор. Из Варшавы.

– Наслышана… – Яновская недовольно нахмурилась. – И как вам местная женщина-вамп?

Пан Казимир обезоруживающе-смущенно улыбнулся.

– Ради бога, простите мне мою бесцеремонность… Просто я подумал, если вы решите послать меня к черту, способ знакомства значения не имеет.

– Пожалуй… Но, как я понимаю, до пана дошли кое-какие слухи?

– В некотором роде…

– Ну что ж… По крайней мере откровенно… – взгляд пани Яновской несколько потеплел. – И что же вы хотите, пан литератор?

– Ну, для начала я хотел бы знать… Вы меня сразу прогоните или немного подождете?

– Подожду… Но учтите, если речь пойдет о Ежи или Богдане, они мне только знакомые, все слухи обо мне – чепуха, и вообще, об этом я не намерена говорить даже с паном литератором.

– Ну, помилуйте, какой я литератор! Так… – Пану Казимиру никак не удавалось взять нужный тон. – Признаться, у меня совсем другие намерения…

– Какие же?

– Ну, если позволите, я хотел бы проводить вас домой…

– Меня? – Лидия понимающе улыбнулась. – Решили идти в обход? Ну что ж… Подождите. Если можно, на улице…

– Хорошо! – немедленно согласился пан Казимир. – Я буду ждать, как гимназист…

Майору недолго пришлось топтаться на тротуаре. По крайней мере, гораздо меньше, чем он предполагал. Лидия вышла на крыльцо и, еще спускаясь по ступенькам, безапелляционно потребовала:

– Возьмите меня под руку. Здесь скользко, и я боюсь, что вы со своими американскими манерами не догадаетесь.

– Как можно, панна Лидия? – пан Казимир ловко поддержал ее за локоток. – Вы не знаете варшавян.

– Ну откуда уж мне? Правда, я пару лет как окончила Варшавскую академию, но припоминаю, что даже на Воле и Охоте таких не встречала.

– Естественно! Я живу на Мокотуве.

– Ну теперь ясно, такие неотесанные типы могут жить только там.

Так, перешучиваясь, они вышли на Ягеллонскую, и пан Казимир рискнул.

– А скажите… Этот украинский клуб, неплох?

– И не спрашивайте! – Лидия с горечью рассмеялась. – А что мне делать? Пан Шеншевский и иже с ним сядут в свои спортивные аэропланы и полетят лечиться в Варшаву… «Респект»… А я держу зубной кабинет и мне тоже нужна клиентура, хоть это и грустная провинциальная проза…

Лидия свернула с Ягеллонской и, увлекая за собой пана Казимира, прошла через темноватый въезд к двери одноэтажного дома.

– Ну вот я и пришла. Спасибо за приятный вечер… – Лидия поднялась на ступеньки и встала вровень с майором. – А чтоб пан литератор на меня не обиделся, я скажу… Я считала, что беднягу Ежи просто случайно подстрелили охотники, но после перестрелки и гибели Богдана я вообще ничего понять не могу и только замечаю, как полгорода смотрит на меня перепуганными глазами…

Майор промолчал. Ему вдруг показалось, что за этими словами кроется обиженное и горькое одиночество. Повинуясь этому чувству, пан Казимир нашел руку Лидии и, склоняясь для поцелуя, уловил сквозь вырез перчатки теплый, опьяняющий запах духов…

* * *

Экспресс прибыл на Варшавский-главный в десять тридцать по среднеевропейскому времени. Переждав поток пассажиров, пан Казимир неторопливо прошел через вокзал и тут же, у бровки тротуара, взял первое попавшееся такси, старенький потрепанный «ситроен».

Сидя вполоборота, шофер выслушал заказ и, опустив флажок, примерно полминуты выл стартером, прежде чем изношенный мотор устойчиво запыхтел. Скрежетнув коробкой передач, «ситроен» выполз из ряда, с шинным гулом пересек брусчатку трамвайной колеи и только после этого влился в общий поток экипажей и авто, кативший по заасфальтированному проезду.

Миновав угол Аллеи Ерозолимске, по Маршалковской таксомотор свернул налево к Саксонскому саду. На плаце Пилсудского возбужденно жестикулировала толпа. Пан Казимир наклонился к окну и, как бы ни к кому не обращаясь, сказал:

– Это что еще за кутерьма?

Вместо ответа шофер притормозил машину и опустил стекло. Сквозь уличный шум до майора долетели выкрики:

– Польша для поляков! Ни гудзика!..

– Ладно, трогай… – Пан Казимир недовольно сморщился.

Заметив его гримасу, шофер вполголоса отозвался:

– Может, ясновельможный пан думают иначе, но только лучше бы мы пустили русских помочь чехам. Может, там сейчас и не кричали бы про коридор и Поморье…

– Польша достаточно сильна, – сухо отозвался пан Казимир.

– Ну да, мы же сильные, сплоченные, готовые…

Шофер замолчал, а пан Казимир повернулся к окну, стараясь через улицу Оссолинских еще раз увидеть площадь. Однако «ситроен» резво помчал дальше, и вместо демонстрантов майор увидел витрину автосалона, в самом углу которой красовался маленький «фиат польский». С непроницаемым лицом пан Казимир откинулся на подушки и уже не раскрывал рта, пока по Медовой и Длугой шофер огибал Старе Място.

На булыжнике Костьольной дряхлый «ситроен» так затрясло, что майор вздохнул с облегчением, когда возле дома № 11 автомобиль остановился. Пан Казимир расплатился с шофером, вылез из машины и, сделав вид, что читает вывеску дантиста, постоял возле наклонного столбика, ограждавшего угол проезда. Затем пан Казимир прошел через браму [13] и еще немного подождал, разглядывая двор, где посреди грязной клумбы торчала водоразборная колонка с длинной выгнутой ручкой и дальше, за вторым проездом, возле каретного сарая, кучер мыл экипаж, макая тряпку в ведро.

Наконец пан Казимир взглянул на часы и начал подниматься по белой мраморной лестнице старого парадного входа, на которой еще кое-где уцелели шишечки крепления ковра. Поднявшись на второй этаж, майор скользнул взглядом по табличке и, нажав ручку в виде птичьей лапы, без стука отворил дверь.

В гостиной Янушевский уже ждал пана Казимира. Коротко поприветствовав майора и отойдя от окна, через которое он разглядывал улицу, полковник облегченно вздохнул:

– Ну, наконец-то… – и сразу перешел к делу: – Я прочел вашу информацию и согласен что здесь скорее всего поработали националисты. Правда, не ясны мотивы.

– Тут кое-что обозначилось… Перед самым моим отъездом сюда следователь Вальчак обнаружил, что опечатанную квартиру Гжельского кто-то тайком обыскивал. Но, я надеюсь, у вас тоже что-то есть, иначе зачем бы вы вызывали меня в Варшаву.

– Интересно… Но сейчас все это отходит на второй план.

– Что? Разве дело Гжельского прекращается?

– Вообще-то, нет, но разве пана майора не удивляет, что встреча назначена здесь на частной квартире, а не у меня в кабинете?

– Думаю, на это есть причины…

По правде, этот факт действительно сильно удивил пана Казимира, но он, как всегда, проявил сдержанность.

– Правильно думаете… Мы с вами, пан майор, старые комбатанты…

– Осмелюсь заметить, пан полковник никогда мне такого не говорил, а это значит…

– Да, да, да! – перебил Янушевский. – Обстановка резко сменилась. Больше, она значительно ухудшилась, и теперь у вас будет еще и другое задание. Пожалуй, более важное. На кресах нужно развернуть агентурную сеть. Причем тайно. Там, в случае войны, могут произойти любые неожиданности… Впрочем, вы все это знаете не хуже меня.

– А как с объектом?

– Там будет ваша главная база.

– Понятно… Значит, надо менять прикрытие?

– Некогда. Как были «литератором», так и останетесь.

– Ну если так, – усмехается пан Казимир, – то мне тогда придется поухаживать за пани Яновской. Это как раз и разъяснит все всем и сразу…

– Да хоть влюбляйтесь! – Янушевский нервно рассмеялся.

– Так, пошутили… – Пан Казимир помолчал. – Кто вместо Гжельского?

– Поручник Вукс. Он и инженер Брониславский ждут нас тут в библиотеке. Я решил, что нам удобнее обсудить все вместе.

– Как, и Брониславский здесь?

Майор прекрасно знал, что инженер днюет и ночует на объекте, и его появление в Варшаве сразу насторожило пана Казимира. Полковник Янушевский понял его и поспешил успокоить:

– Нет, нет, ничего такого. Брониславский просто контролирует изготовление деталей у «Герляха» и «Лильпопа». Пойдемте, я вас познакомлю…

Инженер Брониславский оказался высоким худощавым мужчиной с несколько удлиненным лицом. Возраст его на глаз пан Казимир определить затруднялся. Зато поручик Вукс выглядел именно так, как представил его себе майор. Стройный широкоплечий молодой офицер в щегольском мундире. Но чуть жестковатые волевые черты и взгляд, исподволь брошенный на майора, кое-что обещали.

После обоюдного представления майор первым делом сказал Брониславкому:

– Пан инженер, признаться, я просто горю желанием наконец-то посмотреть на эти «живые торпеды». Это вы их придумали?

– Нет, – Брониславский покачал головой. – Я сам столкнулся с ними уже в готовом виде.

– Пан инженер видел управляемые торпеды?

Брониславский внимательно посмотрел на пана Казимира и обстоятельно пояснил:

– Я не мог их видеть… Они взорвались 1 ноября 1918 года в австрийской гавани Пола. Я был младшим офицером на линкоре «Вирибус Унитис». В тот день итальянцы подорвали его такими торпедами…

* * *

Пан Казимир проснулся от удивительной тишины. Он оторвал голову от подушки и увидел мягкий стул с плетеной кожаной спинкой, на которую кто-то накинул отутюженный майорский мундир. Вчера вечером, когда пан Казимир по прибытии на объект устраивался с ночлегом, мундира на стуле не было. Майор с хрустом потянулся, рывком поднялся с кровати и отправился в ванную.

Покончив с туалетом, пан Казимир не спеша оделся и подошел к овальному зеркалу, вделанному в желтый полированный шкаф. Из зеркала на него глянул строгий офицер, затянутый в ставший чуть тесноватым мундир. Майор принялся внимательно себя рассматривать, но от этого занятия его отвлек осторожный стук в дверь. Решив, что это утренний кофе, не отрываясь от зеркала, пан Казимир сказал:

– Да, да!

Дверь открылась, и, к своему удивлению, пан Казимир увидал инженера Брониславского.

– Прошу меня извинить, я подумал…

Брониславский замялся, но пан Казимир уже догадался в чем дело и добродушно заметил:

– Не обращайте внимания. Не такая уж я кокетка. Просто мундир стал тесен, а выглядеть пугалом желания еще нет.

Больше всего Брониславский, заявившись в такую рань, боялся показаться бестактным, но встретив столь дружеский прием, уже без всяких церемоний предложил:

– Если хотите, мы можем посмотреть самолет прямо сейчас, без помех…

– Самолет? – Майор удивленно посмотрел на инженера. – А я думал оно плавает…

– Вы не ошиблись, – Брониславский улыбнулся. – Оно и плавает, и летает. Пойдемте, я все покажу…

Ангар, в котором размещался самолет, был временным сооружением. Строители просто перекрыли легкой крышей два рядом стоящих дома, а переднюю стену из сборных конструкций цехового остекления отодвинули немного вперед, в результате чего сборочная площадка походила на толстую букву «Т».

Днем свет проникал сюда через сплошную стеклянную стену, но сейчас за окнами еще плыл утренний сумрак, и поэтому Брониславский включил электричество. По стенам и потолку враз вспыхнули десятки плафонов, осветив летающую лодку, опиравшуюся своим сверкающим брюхом на специальные тележки, установленные на рельсах.

Пан Казимир и Брониславский медленно обошли самолет. Перед ними был полутораплан с очень коротким нижним крылом, на концах которого крепились опорные поплавки. Непомерно раздутое днище, как у всякой «гидры», свисало далеко вниз и по форме напоминало глиссер. Моторы, установленные на верхней плоскости, прятались в обтекаемые гондолы, и их трехлопастные винты почти касались крыши ангара.

Задрав голову вверх, пан Казимир восторженно рассматривал самолет. Брониславский тут же заметил восхищение майора и увлеченно начал излагать свои взгляды:

– Видите ли, пан, есть три способа доставки торпеды на позицию. Надводный или подводный корабль, самолет-торпедоносец и управляемая торпеда. У каждого способа свои достоинства и свои недостатки. Есть попытки объединения этих систем. Например, большая подводная лодка «Сюркуф» имеет на борту самолет. Но это не то… Я предлагаю другое. Малая подводная лодка и торпеда в едином блоке. А в качестве носителя и разведчика – вот этот гидросамолет. Он выслеживает противника, садится на воду, выпускает лодку и во время атаки отвлекает вражескую команду… Ну как?

– Да как вам сказать… Я же не моряк… – Пан Казимир заглянул под днище. – А где же ваша лодка будет висеть?

– А она там. – Брониславский стукнул кулаком по редану. – Видите, вот это – стык специального люка. После посадки на воду его можно открыть.

– Значит, лодка там, в середине?

– Конечно! Прошу за мной.

С другой стороны к фюзеляжу была приставлена стремянка, и по ней Брониславский, а за ним и пан Казимир забрались в пилотскую кабину. Спустившись отсюда по лазу вслед за инженером в нижний отсек, пан Казимир увидел миниатюрную подводную лодку, которая втиснулась в фюзеляж, как папироса в машинку.

– Но позвольте, пан инженер… – Майор замялся. – У вашей лодки практически нет подводного хода… От силы час или два…

– А вы неплохо осведомлены. – Брониславский с интересом посмотрел на майора. – Охотно поясню. Видите ли, еще 1904 году в устье Амура действовала «Кета», полуподводная лодка лейтенанта Яновича. У нее был бензиновый двигатель, бравший воздух через люки. Но ведь люк можно заменить трубой, соединенной с перископом. И тогда лодка сможет плыть на том же двигателе и на перископной глубине, ну а запас хода на электромоторе у нее действительно чуть больше часа…

– Вот как… – Майор задумался. – Скажу откровенно, тут я полный профан. А вот по моей части возник вопрос… Скажите, пан инженер, будь здесь, на объекте, шпион, он многое бы узнал?

– Шпион? – недоуменно переспросил Брониславский. – Ах да… Конечно, саму идею… Потом элементы конструкции, мы ж переделываем самолет…

– А лодка?

– Самой лодки здесь нет. То, что вы видели, подгоночный макет. Настоящую лодку должны доставить на днях. Кстати, это и было причиной моей поездки в Варшаву. Что же касается кое-каких идей… – Брониславский весело постучал себе по лбу. – То они только здесь и нигде больше!

Закончив осмотр, Брониславский и пан Казимир через небольшой тамбур вышли наружу и остановились на берегу большого водоема, начинавшегося почти сразу от стены ангара. Выходившие из здания рельсы наклонно спускались прямо в воду. Уже рассветало, и было по-утреннему свежо.

– Слип, – показывая на рельсы, пояснил Брониславский. – И сразу за ним наша водная взлетная полоса.

– Ясно… – протянул пан Казимир и задумчиво уставился на свинцово-серую дорожку плеса…

* * *

С обратной стороны воротной башни резко выделялся желтым цветом нового кирпича свежевыложенный контрфорс. Видимо у здешнего общества любителей старины появились деньги, и они первым делом укрепили въезд. Пан Казимир окинул взглядом уныло-пустой треугольник замкового двора, расстегнул пуговицы зимнего пальто, ставшего в эти предвесенние дни непривычно тяжелым и, обогнув контрфорс, нырнул в арочную дверцу у подножия башни.

Крутые кирпичные ступени винтовой лестницы были страшно неудобны, и майору приходилось подниматься боком, прижимаясь к внешней стене. Кроме того, по мере подъема сквозняки, гулявшие в башне, превратились чуть ли не в ветер, и пан Казимир, спасаясь от холода, поспешил опять застегнуть пальто.

Выбравшись наконец на самый верх, пан Казимир подошел к стрельчатому окну и принялся с интересом рассматривать открывшуюся перед ним панораму. Сейчас, оглядывая с высоты птичьего полета лежащий внизу город, майор поджидал Мышлаевского и заодно обдумывал, как лучше выполнить задание Янушевского и благополучно закончить дело Гжельского.

Эти размышления были прерваны появлением тяжело отдувавшегося Мышлаевского. Увидев пана Казимира, поручик не без сарказма спросил:

– Пан майор считает, что я должен назвать пароль?

– Нет. Сердитое лицо пана поручника отлично заменяет любые пароли, – подыграл ему пан Казимир, но Мышлаевский не принял шутки.

– Я не совсем понимаю, пан майор, зачем было лезть сюда, когда есть квартиры, отели…

– И автомобили… – поддразнил его пан Казимир.

– К тому же… – Мышлаевский никак не желал угомониться. – Весь город и так знает, что пан майор снял себе кавалерку, а тут изволь лезть черт-те куда…

– Да… – Пан Казимир отошел от окна, через которое рассматривал старый город. – Здесь чертовски дует! Пожалуй, вы правы, в следующий раз придется подыскать другое местечко…

– Позвольте, пан майор… – Мышлаевский наконец-то начал догадываться. – Разве наши встречи и дальше будут происходить втайне?

– Насчет наших – не знаю, а вот все остальное… – Пан Казимир помолчал и только после многозначительной паузы продолжил: – Видите ли, пан поручик, задача нашей группы кардинально изменена. Мы с вами в ближайшее время должны создать на всей территории гражданскую сеть военной контрразведки.

– Что? Гражданскую сеть контрразведки? – искренне удивился Мышлаевский. – В первый раз слышу такое…

– Я тоже в первый… Это, знаете ли моя попытка определения… – Пан Казимир грустно улыбнулся. – Надеюсь, пану поручику известна вся сложность ситуации?

– Я догадывался… – Лицо Мышлаевского посуровело.

– Так вот, можно ждать всего… Поэтому нам приказано создать военную сеть, причем конспиративную и в гражданском виде. Такую, какая сможет оставаться на месте при любом, я подчеркиваю, поручик, при любом изменении ситуации…

– Понятно… Значит, теперь, в первую очередь, надо подобрать людей, потом создать базы, наладить связь…

– Само собой. Полная автономия, – вздохнул пан Казимир.

– А как с делом Гжельского? Оставим?

– Ни за что. Заберем Вальчака к себе и пусть продолжает. Кстати, как у него идут дела?

– Неважно. Ничего не может добиться. Лемик исчез. У Пилюка полное алиби, а Меланюк вообще молчит.

– Да, чистая работа… – Майор выругался. – И что, никаких контактов?

– Тут одна Яновская подозрительна. К ней люди каждый день ходят, а зачем – не узнаешь. То ли лечиться, то ли нет, всех не проверишь.

– Да, придется Яновской заняться мне самому…

– Это можно, – Мышлаевский едва заметно ухмыльнулся. – Тут уж никто ничего не заподозрит.

– Дай бог… – пан Казимир помолчал. – Я обосновался здесь, на объекте, но все должны считать, что я наезжаю из Варшавы. Так что придется пану поручику возить меня на своей «лянчии» на вокзал.

– Не понял… – Мышлаевский демонстративно огляделся. – То здесь, конспиративно, а то там, на виду у всех, в машине…

– И не только там. Скоро мы на виду у всех станем друзьями и будем охотиться в самых невероятных местах. А в городе я буду ухаживать за пани Яновской… Ву комперене?

– Понял… Что еще?

– Чуть попозже начнете за глаза надо мной подтрунивать. Называть старым бонвиваном, потерявшим голову от любви…

– Это еще зачем?

– А чтоб никто и мысли не допускал, что я ваш начальник… – и пан Казимир обдал Мышлаевского таким взглядом, что поручик, как по команде, вытянулся, а его каблуки весьма выразительно щелкнули…

* * *

Сегодня пан Казимир прошел город из конца в конец. Он медленно следовал по улице вдоль всех этих еврейских, польских, украинских лавчонок, контор, харчевен, парикмахерских, заявлявших о себе разнобоем рекламы, состоявшей из бесхитростных вывесок, намалеванных прямо на стенах черной краской.

Глядя на этот пестрый обывательский мирок, наивно выставленный напоказ, пан Казимир внезапно испытал чувство отрешенности и какой-то необыкновенной легкости. Скорее всего первый весенний ветер, принесший с собой какой-то прямо-таки опьяняющий аромат, включил скрытый механизм, и освободил мозг майора от разбора всяких вариантов, версий и догадок.

Теперь внимание майора привлекла трехэтажная синагога, торчавшая на самом повороте улицы, выложенной ажурной брусчаткой. Сначала майор не понял, чем привлекло его внимание это неказистое здание, и только повернувшись, он увидел крыльцо, украшенное вазой из искусственного мрамора, и рассмеялся.

Без колебаний пан Казимир завернул в проезд, поднялся по ступенькам и остановился перед дверью, глядя на вделанный в филенку ручной звоночек в обрамлении вежливой надписи «Прошу крутить». Помедлив секунду, пан Казимир вертанул флажок, и тотчас сидевший где-то внутри него веселый дух предсказал ему удачу.

Пани Яновская оказалась дома. Она сама открыла входную дверь и, неожиданно увидев на пороге майора, удивленно подняла брови:

– Это вы? В кабинет?.. Или…

– Никаких «или»! – Пан Казимир улыбнулся. – Если честно, шел мимо и вдруг захотел вас увидеть.

– Ну тогда… – Лидия немного замялась. – Заходите, прошу…

Она провела майора в маленькую уютную гостиную, усадила в кресло и, чтобы как-то начать беседу, сказала:

– Вы знаете, обычно ко мне приходят лечиться, а вы – гость.

– Осталось выяснить, приятный или нет?

Пан Казимир начал с интересом осматриваться.

– Вот так, сразу? – Лидия округлила глаза. – Ну что ж. Прямо – так прямо. Как ни странно, приятный… Вы удивлены? Я, представьте себе, тоже… Хотите чашечку кофе?

– Хочу.

– Тогда посидите чуточку здесь, осмотритесь, а я сейчас…

Пользуясь отсутствием хозяйки, пан Казимир встал с кресла и не спеша обошел гостиную. Обстановка была не ахти. Пара кресел, тахта, столик, шкаф и кабинетный рояль, который заинтересовал майора больше всего. На полированной крышке лежали ноты, были разбросаны женские безделушки и стояли фотографии в резных деревянных рамках.

Эти фотографии и заинтересовали пана Казимира больше всего: он даже взял одну из них в руки и принялся внимательно рассматривать. Снимок запечатлел трех русских офицеров, стоявших на фоне какого-то аляповатого задника. В этот момент в комнату вернулась Лидия и, поставив поднос с горячим кофе на столик, повернулась к майору.

– Что вы там рассматриваете?

– Да вот, странно, лицо молодого человека показалось знакомым… – Пан Казимир поставил фотографию на место.

– Это мой брат. Мы до войны в Киеве жили.

– Вон оно что… – Пан Казимир присмотрелся к штампу на фотографии: «Киев. 1915 г.». – А где сейчас ваш брат?

– Убили. Еще тогда, в шестнадцатом… – Лидия подала майору чашечку кофе. – А вас удивляет, что я русская?

– А почему это должно меня удивлять? Отнюдь… – Майор, смакуя напиток, отпил несколько глотков и попросил: – Расскажите что-нибудь о себе.

– Ну что я могу интересного рассказать? – Лидия мило улыбнулась. – Жили в Киеве. От революции впечатления детские, сумбурные. Но, как теперь понимаю, пострадали мы мало. Мой же отец – врач. Ну, перебрались в Польшу. У отца и сейчас практика, в Голобове. Это недалеко тут, километров тридцать… А я поехала учиться в Варшаву… Поступила в академию, на медицинский. Там встретила одного человека. Хирурга… Знаете, медички почему-то всегда влюбляются в хирургов. Даже в Закопане с ним ездила… И вот здесь, одна. – Лидия как-то по-особому тряхнула волосами. – А, что там… Вы лучше о себе расскажите. А то я успела про вас такого наслушаться…

– Выходит, обо мне тут уже все знают? – Пан Казимир картинно приподнял бровь. – А все же… Что именно?

– Ну, значит, что вы большой бонвиван… Еще все такое прочее… И еще кое-что… Впрочем, весьма лестное для меня… И что? Это все правда?

– Все!

– Не шутите так, прошу вас… – голос Лидии странно дрогнул, и все мучившее ее последнее время выплеснулось внезапной истерикой. – Я и сейчас слышу ото всех: Гжельский, Гжельский!.. А что говорил, а что делал? Как будто я виновата! А он, в последнее время только и говорил об ожидающем его переводе! И ни о чем больше! И вот, получил…

– О переводе? – быстро переспросил пан Казимир, но тут же спохватился и осторожно погладил локоть Лидии. – Ну успокойтесь, это вполне понятное любопытство…

– Куда понятнее, – Лидия подняла голову и, перехватив ладонь майора, сжала пальцы. – Служанка, и та последнее время интересуется, что из вещей мне Гжельский оставил, а на днях спросила, когда я к отцу поеду. Не иначе в квартире рыться начнет, убоина…

– А вы разве едете?

– Да, послезавтра…

От такой новости пан Казимир против своей воли подобрался и посмотрел на окружавшую его обстановку совсем другими глазами…

* * *

По весеннему времени «Шанхай» ожил. На его кривых улочках засновали обтерханные евреи, зашумели батяры [14] , а по темным закоулкам закучковались криминальные типы. И как ни странно, всю эту наволочь объединяло нечто общее. Во всяком случае, ближе к вечеру все они дружно, как сельди в бочку, набивались в пивную Менделя.

Сегодняшний вечер тоже не стал исключением. Народу в пивной было полно. Все они орали, гоготали, хлопали друг друга по спинам, умудряясь при всем этом гаме еще о чем-то договариваться вполголоса. Сам Мендель, как всегда, царил за стойкой, отпуская шуточки, разливая пиво и в то же время остро зыркая по сторонам, наблюдал за происходящим.

Тем временем из общей толпы к стойке протиснулся Изя Пинхас – тощий невзрачный еврей с подбитым глазом. Мендель в обход других немедленно всучил ему кружку и доверительно поинтересовался:

– Пан Пинхас, что… Что-то не так? Или я предложил пану плохой гешефт?..

– О, разве я это говорил? – Изя тронул пальцем свежий синяк под глазом. – И вовсе нет… Кто сказал, что вещи пана Гжельского – плохой гешефт? Нет, это был бы хороший гешефт, чтоб мне не брать в руки пейсахувки [15] . Это, таки да, такой гешефт, что даже эти свинячьи бовдуры решили оставить его себе, хотя они, видит бог, ничего не смыслят в коммерции и поэтому чуть что пускают в ход кулаки…

– Ц-ц-ц… Ай яй-яй-яй… И что же? – посочувствовал Мендель.

– Что? Вы спрашиваете? Я, как пан и советовал, начал интересоваться вокруг квартиры пана Гжельского…

– И что? Неужели полиция помешала?

– Какая полиция? – фыркнул Пинхас. – Они все мне лучшие друзья…

– Тогда кто же? – сощурился Мендель.

– Вчера вечером на Монопольовой меня встретил какой-то криминальный тип и просто себе так засветил мне в глаз.

– А может, это обычный пьяный? Там их… Не мне пану рассказывать.

– О, если бы так, я бы все понял… Но потом этот клятый мишигене [16] берет меня за воротник и очень убедительно объясняет, чтоб я и близко не совался к вещам пана Гжельского… Нет, вы себе такое представляете?

– Ц-ц-ц… Как я вас понимаю, пан Пинхас. Но кто бы мог подумать!

Мендель настолько увлекся рассказом Пинхаса, что на время забыл о своих посетителях, и только их громкие требования вернули хозяина к его обязанностям. Он завертелся втрое быстрее, и вспыхнувшее было возмущение само собой утихло, а тем временем обиженный Изя нашел себе утешение в кружке.

Некоторое время Мендель привычно орудовал у стойки, пока его вниманием не завладел только что появившийся громила. Он хлопнул пудовым кулаком по цинку и заржал, как жеребец.

– Ты, Мендель, смотрю жалостливый! Изю Пинхаса пожалел…

Физиономия Менделя приобрела плутовское выражение.

– Ну что вы, пан Ворон? Мне уж и человека пожалеть нельзя?

– Почему нельзя? Пожалеть можно… Только Изя и сам виноват.

– А что, пан Ворон знает, кто подбил Изе глаз?

– Само собой! Сенька Копыто.

– И что, Сенька хочет устроить погром? – рассмеялся Мендель.

– Хе-хе-хе… Скажешь еще. Просто пан Опалык дал ему на чекушку. Видать, где-то твой Изя ему дорогу перебежал в этих ваших гешефтах…

– Вон оно что… – Мендель воровато наклонился, быстренько влил в бокал с пивом граммов сто водки и подал кружку громиле: – Прошу, пан Ворон, ваше фирменное…

– Благодарствую! – Громила с наслаждением высосал все в один присест. – А ты, Мендель, ух и хитрый… Все знать хочешь…

– Конечно, пан Ворон… В коммерции без этого нельзя!

Какое-то время Мендель еще топтался у стойки, потом, оставив за себя услужающего, незаметно проскользнул в заднюю комнату, где его появления уже давно ждал майор Дембицкий. Увидев корчмаря, пан Казимир даже привстал со стула.

– Ну что, пришли?

– Да, пару минут назад заявились. Один с подбитым глазом, другой пьян, как всегда.

– Это несущественно… Результат?

– Тот самый. За вещами Гжельского следят.

– Кто? – нетерпеливо подогнал Менделя пан Казимир.

– Думаю, некто мещанин Опалык… Батяр Сенька Копыто на него работает, он впрямую Изю Пинхаса вразумлял.

– А это еще что за цабе [17] ?

– Кто, Опалык?.. Хозяин мясной лавки. А что касается цабе, то это еще то цабе! Чую я, тут без пана Лемика не обошлось…

– Доказательства? – резко кинул майор.

– Доказательства?.. – Мендель едва заметно сморщился. – Пан Казимир, я, конечно, дико извиняюсь, но, как говорил когда-то пан Криштофович, главное – это информация…

– Ты меня не так понял. Качество информации… Какое?

– Я за свою информацию ручаюсь.

– Этого достаточно! – и пан Казимир резко встал со стула…

* * *

Вечером, часов около десяти, когда по улочкам затихающего городка идут только одинокие пешеходы, в проезд напротив синагоги свернула серая «лянчия» с полупритушенными огнями. Автомобиль проехал в самый темный угол двора, и там его мотор стих, а фары погасли. Из кабины осторожно выбрались Вукс и пан Казимир.

– Вроде тихо… – Майор прислушался.

– Нормально! – В затылок ему прошептал Вукс.

– Тогда пошли.

Майор проскользнул вдоль стены и боком поднялся на ступени парадного, уходившего своей площадкой в глубь дома. Вукс последовал за ним, и сразу у автомобиля, оставшегося в глубине двора, вспыхнули фары. Яркий свет резко очертил тени, и теперь вольный или невольный наблюдатель не мог видеть, что делается в нише парадного.

Пан Казимир бросился к двери, поспешно вытащил ключ и попробовал вставить его в скважину. С непривычки он сразу не попал в ключевину, и стоявший у него за спиной Вукс забеспокоился:

– Что?.. Не подходит?

– Должен… Сам слепок делал…

Наконец майору удалось отжать ригель. Поручик и пан Казимир нырнули в квартиру, а автомобиль, все это время освещавший фарами двор, сделал круг и выехал на улицу, после чего дом окончательно погрузился в темную весеннюю ночь, напоенную тревожными ароматами и свежестью.

Квартира, состоявшая из вытянутой анфилады комнат, имела два выхода. Едва успев пообвыкнуть и осмотреться, пан Казимир и Вукс пробрались в спальню, примыкавшую к кухонному коридору, и начали устраиваться. Разглядев в углу белую кафельную печь, пан Казимир вспомнил, что там должна быть откидная вентиляционная крышка, и приказал Вуксу:

– Фонарь крепи в вентиляционный канал…

Пока поручик возился с закреплением фонаря в отверстии и протягивал шнурок, привязанный к выключателю через комнату, пан Казимир уже подыскал себе местечко за дверью. Засев в облюбованном углу, майор прислушался. Тикали часы, и в липкой тишине было слышно, как в умывальнике капает вода. Мерные, казавшиеся слишком громкими удары, раздражали. Пан Казимир не выдержал, прошел в ванную, закрутил кран и вернулся на место.

Ждать было утомительно. Плотно зашторенные окна и закрытые ставни создавали в комнате почти непроницаемый мрак, отчего время тянулось еще медленнее. Однако ни майор, ни затаившийся неподалеку Вукс ничем не выдавали своего присутствия.

Светящаяся стрелка на часах майора уже поползла к двум часам, когда у черного хода послышались осторожные шаги. Майор затаил дыхание. Еле слышно щелкнул умело открытый замок, забренчала на кухне случайно тронутая чашка, долетел шорох из коридора, и вот уже неизвестный пересек спальню и приблизился к дверям гостиной. Здесь он остановился и хотя ситуация складывалась не лучшим образом, пан Казимир понял, что ждать больше нельзя. Майор напружинился и, как было условлено, громко щелкнул пальцами.

Ярко вспыхнувший свет на мгновение ошеломил всех. Но уже в следующую секунду произошло то, чего пан Казимир никак не предполагал. Резко хлестнул пистолетный выстрел, слившись со звоном разбитого пулей фонаря, и уже в темноте пан Казимир услышал глухой стук свалившихся на пол тел. Это Вукс, воспользовавшись моментом, кинулся на неизвестного.

Загрохотал стул, опрокинутый на паркет, кто-то из боровшихся зацепил каблуком голень майора и только тогда, отпрыгнув в сторону, пан Казимир включил свой фонарь. В ярко высветившемся световом конусе он увидел, как Вукс, придавив телом левую руку незнакомца, обеими руками намертво перехватил его правый кулак с зажатым в нем пистолетом.

То, что это преимущество временно, майор понял сразу. Еще секунда – и уже сгруппировавшийся незнакомец ногами отбросит поручика в сторону. Нужно было во что бы то ни стало помешать ему, и пан Казимир нанес противнику жестокий удар носком сапога по крестцу. Еще несколько рассчитанных движений – и майор спокойно включил в комнате верхний свет.

Перед ним на полу лежал крепкий мужчина в расстегнутом серяке. Вукс, отбросив пистолет в сторону, крепко связывал ему руки заранее припасенным шнурком. Подняв с пола оружие незнакомца, майор коротко приказал поручику:

– Обыщи.

Пока Вукс добросовестно копался в серяке и рылся в карманах, пан Казимир рассмотрел пистолет и удивленно присвистнул.

– Послушай, у него же совсем новенький «люггер»…

– И ни одной бумажки в карманах, – добавил Вукс, поднимаясь с пола.

– Так… А ну посмотрим здесь…

Пан Казимир быстро отошел к печке и начал разглядывать вентиляционный канал. Пуля влетела в его середину, не зацепив даже крышки. Майор сунул руку в дыру и вытащил деформированный фонарь.

– Да, школа хорошая… – Пан Казимир повернулся к Вуксу. – Наводим порядок – и ходу отсюда!

Через некоторое время связанного незнакомца вывели из квартиры и провели на соседний двор, где был спрятан автомобиль. Тихо заурчал мотор, и серая «лянчия», проскользнув в ворота, начала петлять по городским улочкам, выбираясь на глухое окраинное шоссе…

* * *

На рассвете, с трудом проехав по узкой лесной дороге, «лянчия» въехала на огороженный кривыми жердями двор «лесничувки». Из-за руля, разминаясь на ходу, выбрался Мышлаевский, а пан Казимир и Вукс выволокли из кабины все еще связанного по рукам и ногам пленника. Здорово помятый, он поводил вокруг очумелым взглядом, но лесной воздух быстро привел его в чувство.

Дав ему очухаться, Вукс распустил веревки и повел даже не пытавшего сопротивляться пленника в дом. Там в комнате предупрежденный Мышлаевским лесник уже зажег висевшую под потолком большую керосиновую лампу и истуканом встал у двери.

Теперь, убедившись, что пойманный ими мужик достаточно сбит с толку, пан Казимир толкнул его на стул и прямо в ухо яростно прошипел:

– Ты кто?

– Я?.. Коготь… – пленник уже успел оклематься и теперь вполне осмысленно и даже нагловато смотрел по сторонам.

Признаться, поведение этого самого Когтя удивило пана Казимира, и он, усевшись на стул, сменил манеру допроса:

– Зачем в квартиру залез?

– Як то зачем?.. О, дурне пытання…

И тут Вукс, стоявший сбоку, со всего размаху ударил его кулаком по голове. Кубарем слетев со стула и поняв, что тут шутить не будут, Коготь мгновенно начал скулить:

– Ну чего, начальник, чего? Ну выстрелил я… Да… Але ж не зачепив никого! То ж я с перепугу! Звиняйте, панове…

– Зачем лез, спрашиваю? – рявкнул пан Казимир.

– Та, звичайно ж… Поцупити щось хотів… Взнав, що пани поїхала, ну от я… Так я ж й не взяв нічогісеньки! Але провину свою визнаю, і ладен до кріміналу…

Взгляд Когтя так и метался по комнате, и пан Казимир ни минуты не сомневался, что все это только заранее отработанная игра.

– В криминал хочешь, скотина? – вызверился майор. – Ты что, дурак, за полицию нас принял? Поручик, объясните выродку…

На этот раз Вукс не ограничился кулаком, а пустил в ход свои щегольские «англики».

– Пане поручик, за що?.. – заверещал Коготь, пытаясь спрятаться от так и сыпавшихся на него ударов.

Дав ему напоследок еще пару раз сапогом, Вукс зажал в кулак ворот Когтя и злобно прошипел ему в лицо:

– Мы, пся крев, военная контрразведка, и башка твоя сейчас висит вот на такой тонюсенькой ниточке…

– Панове, панове… – враз севшим голосом залепетал Коготь. – Так я ж не знав! Слово чести, не знав! Я все скажу… Все!

– Отпусти его… – приказал пан Казимир и «добреньким» голосом спросил: – Пистолет у тебя откуда, рвань?

– Купил… Купил на базаре! Нашему брату без оружия нельзя…

– Ладно, – неожиданно улыбнулся пан Казимир. – Где «люггер» взял и где стрелять научился, мы еще выясним. А сейчас отвечай, зачем в квартиру залез? Только правду, а то у нас разговор короткий…

– А за тетрадкою! Зошит [18] такой серенький… Там ще на ньому голубки намалевани… Я, пане, третьего дня с шинка вышел, а до мене пан. Так, пидишов й каже: «Коготь, йди за мною!» Ну и про той зошит… Щоб я, значит, влез до квартиры і знайшов.

– Смотри ты, какой добрый! Его попросили – он и полез…

– Так пан за ту тетрадку сто злотых пообещав!

Теперь Коготь говорил вполне убедительно. Версия с тетрадкой очень походила на истину, и пан Казимир насторожился:

– Да ну? Сто злотых, то гроши. И что ж в той тетрадке такого? Неужто, пан не пояснил?

– А як же! Каже вони с паном Гжельским в карти гралы, и пан Гжельский все у ту тетрадку записував… А теперь той пан побоюеться, що ту тетрадку знайдуть и его обвинят, бо вин грошей програв дуже багато… И ще той пан торочив, будто пан Гжельскій з Яновською в нього за долг усадьбу вимагали…

– Что? – оторопел было пан Казимир, но тут же взял себя в руки. – Ну нашел бы ты ту тетрадку, а дальше?

– А пан мени телефон дав…Каже, знайдеш, позвони и пана Каминского спытай…

– Даже так… И какой номер?

– Номер? Счас… 2—12…Точно, 2—12!

Пан Казимир растерянно переглянулся с Мышлаевским и после паузы повернулся к Вуксу:

– Закончили, поручик. Этого в подвал пока…

Мышлаевский и пан Казимир молча стояли возле крыльца «лесничувки». Мышлаевский курил, а пан Казимир пребывал в некоторой растерянности и, скрывая свое состояние, отмахивался от дыма. Наконец Мышлаевский не выдержал:

– Выходит, тайная страстишка?

– Да, узелочек… – пан Казимир вздохнул.

Из дома вышел довольный Вукс и, видя, что майор не возражает, тоже с удовольствием закурил.

– Ну что, вроде порядок?

– Вроде… – вяло согласился пан Казимир.

– А почему нет? – Вукс уловил недоговоренность. – Проиграл панок весь маеток и за карабин. А нам дружка малахольного подставил и тоже, на всякий случай, кокнул. Так что сдаем дело в полицию и вся недолга… Что? Не так?

– Конечно, так, – скептически согласился Мышлаевский. – Остается только пану Каминскому позвонить…

– А что? – весело отозвался Вукс. – Можно и позвонить.

– А то, – неожиданно жестко ответил ему пан Казимир, – что номер «2—12» – это личный телефон шефа полиции пана Зарембо…

* * *

Пан Казимир задумчиво стучал пальцами по стеклу. Как ни крути, но засада в квартире Яновской не принесла нужного результата, и все, что мог сделать майор, это передать Когтя заботам следователя Вальчака. От этих невеселых размышлений пана Казимира отвлек Вукс, явившийся с очередным докладом.

– Ну что? – майор еще раз взглянул на городскую панораму и отошел от окна.

– Есть! – радостно доложил Вукс. – Многие видели, как Гжельский что-то писал в серой тетради.

– А голубки?

– Тоже… Один жолнеж [19] подтверждает. Сейчас явится.

– Ясно… – Пан Казимир зашагал по комнате, пересекая ее из угла в угол. – А я, признаться, сомневался…

– Выходит, прав был этот самый Коготь, – уточнил Вукс.

– Да версия беспроигрышная, – пан Казимир приостановился. – Ну что, поручик, порассуждаем?

Вукс удивленно воззрился на пана Казимира, и майор понял, что до него поручику никто ничего такого не предлагал.

– Ладно, – пан Казимир усмехнулся. – Я буду рассуждать вслух, а вы – оценивать. Если что, возражайте. Понятно?

– Так точно!

– Тогда начнем. – Пан Казимир снова прошел по комнате, собираясь с мыслями. – Версия у нашего Когтя, как я мыслю, беспроигрышная. Точный выстрел – случайность. Тетрадь есть. Очная ставка с паном Зарембо – глупость. Про Яновскую я и говорить не буду.

– А если, – неожиданно перебил пана Казимира Вукс. – Если позвонить этому пану Каминскому? Вроде как есть тетрадь!

– Мысль! – Пан Казимир поднял палец и, одобрительно посмотрев на поручика, улыбнулся: – Только это не наше дело. Пусть этим пан Вальчак занимается. Наше дело – тетрадь. Найдем, вопросов не будет. Да, вот еще что, поручик… Как по-вашему, почему Гжельский мог говорить о переводе?

– Я так думаю… – польщенный Вукс сразу почувствовал себя увереннее. – Во-первых, это – дыра. У Брониславского тут дело, а нам с вами, простите, в свободное время только лягушек изучать.

– Так… А во-вторых?

– А если деньги большие улыбаются, чего тут сидеть?

– Это верно… Но тогда о переводе как-то надо просить. А вот если там не картежные записи, то… – Майор опять вспомнил о тетради. – Вот тогда нам надо прятать Меланюка и Когтя подальше от пана Зарембо…

Пан Казимир хотел еще что-то сказать, но в дверь постучали и возникший на пороге бравый солдат лихо щелкнул каблуками.

– Жолнеж Стус Збигнев по приказанию пана майора прибыл!

– Вольно, вольно, разговор не по службе… – Майор внимательно посмотрел на солдата: – Что, варшавский?

– Было. – Лицо солдата расплылось в улыбке. – И газетами торговал, и папиросами… А как пан майор догадался?

– Служба. – Пан Казимир подошел к Стусу и доверительно положил ему руку на плечо. – А теперь, серьезно. Расскажи-ка мне про тетрадку…

– Я попробую, пан майор. – Стус наморщил лоб от усердия. – Значит, так… Видел два раза, нет, три… Как по вечерам докладывал. Пан поручник что-то там записывали, а как я входил, закрывали… Это все.

– А голубки? – напомнил пан Казимир.

– Так были и голубки… Похоже, их пан поручник сами нарисовали. Он как закрывал тетрадку, их каждый раз видно было.

– Это хорошо… – Майор прошелся по комнате. – А скажи, ты домой часто пишешь?

– Конечно, пан майор. И отправляю, как положено. Как вы приехали, с этим строго стало.

– При Гжельском полегче было?

– Да… – Стус немного замялся.

– Ну-ну, смелее! – подбодрил его пан Казимир.

– Тут рядом Заяц-почтарь живет. Ну вот… Раньше прямо к нему можно было.

Пан Казимир многозначительно посмотрел на Вукса и вдруг подмигнул Стусу.

– Ну-ка скочь на конюшню, пусть нам лошадей оседлают. Съездим втроем к твоему Зайцу…

К хутору Зайца-почтаря пан Казимир, почувствовавший удачу, гнал карьером. Поскакав к ограде, все трое враз осадили лошадей и спешились. Баба, возившаяся во дворе, с испугом уставилась на направившихся прямо к хате военных.

– Эй!.. Заяц-почтарь дома? – весело окликнул ее Стус.

– Дома, пан, дома… – баба деревянно поклонилась.

Оставив солдата с лошадьми, майор первым взошел на крыльцо и, пнув ногой дверь, вошел в низкую, засиженную мухами горницу. Навстречу ему с лежанки оторопело вскочил нечесаный мужик в домотканых портках. Майор по-хозяйски сел на лавку и строго спросил:

– Ты, Заяц-почтарь?

– Я, пан офицер…

– Тебе поручик Гжельский почту давал? – в лоб рубанул майор.

К вящему удивлению пана Казимира результат превзошел все его ожидания. Баба, тихонько зашедшая в хату, вдруг заголосила, а мужик повалился на колени и начал бессвязно выкрикивать:

– Не губите, пан офицер! Не виноват я!..

Мгновенно оценив ситуацию, пан Казимир рявкнул:

– Молчать!!! – Вопли немедленно прекратились. – Встань!

Мужик мгновенно вскочил и собачьими глазами уставился на майора.

– Значит, поручик Гжельский давал тебе письмо… – внушительно сказал пан Казимир. – А ты его куда дел?

– К куму заезжал по дороге, к куму… – сбивчиво начал пояснять Заяц. – Выпили мы добряче, а до гмины [20] приехал, нема письма…

– А может, то пакет был? – пан Казимир пальцами показал тетрадный размер.

– Письмо, пан офицер, письмо! У конверти… Да я… Виноват, пан офицер, винова-а-а-т!..

– Цыц! – Вопли мужика начали раздражать майора. – К куму часто заезжал?

– Та почитай кожного разу… У кума ж бимбер [21] добрый…

– Ах ты, бимбер, так твою! Где кум живет?

– А нема его, пан офицер, нема! На заробитки поихав, на заробитки…

– Что?!. – Пан Казимир вскочил с лавки. – Какие еще, пся крев, заробитки!

– Виноват, пан офицер!.. Винова-а-ат!..

– Поручик! – Пан Казимир безнадежно махнул рукой. – Уйми его.

Вукс шагнул на середину и вытащил из кобуры «вис».

– Прикажете застрелить?

Заяц-почтарь потерял дар речи. Не сводя глаз с поручика, он задом начал отползать мимо своей вообще остолбеневшей бабы в самый дальний угол. Насладившись этой картиной, пан Казимир медленно и раздельно произнес:

– Подожди… Но если он что-нибудь вякнет, то на месте…

И уже не слушая благодарного бормотания Зайца, пан Казимир повернулся и в сопровождении Вукса не спеша вышел из хаты…

* * *

Стены камеры незаметно переходили в сводчатый потолок, и линии углов плавным загибом соединялись в центре, образуя выгнутый крест. Камеру недавно белили, и известковые полосы, оставленные квачом, тоже тянулись вверх, постепенно сливаясь в ровный белый фон. Вообще-то, рассмотреть такие детали было трудно – узкое зарешеченное окно до половины закрывал прибитый снаружи деревянный щит.

Впрочем, Петро Меланюк уже так хорошо изучил свой квадратный закуток, что особой нужды приглядываться ему не было. Время тянулось медленно, «гранатовый полициант» с точностью часового механизма, гремя заслонкой, заглядывал в камеру, и все изменения были только в небольшом прямоугольничке видимого в окне неба, сначала зимне-белесого, а теперь, по весеннему времени, все чаще радостно-голубого.

Правда то, что его держат в одиночке и почти не вызывают на допросы, несколько смущало Петра, но он был искренне убежден, что всякий борец за свободу должен сидеть за решеткой, и поэтому воспринимал свое состояние, в общем-то, спокойно. Разволновался он только один раз, когда на Великдень в недальнем соборе зазвонили колокола. Петру стало как-то грустно, представился праздничный стол и даже тарелка свежего студня, где из густо-жирной пленки торчат куски свиной шкуры с плохо выпаленной щетиной. Правда, сегодня Петро о холодце не думал, а вышагивая по камере, старательно вспоминал все уловки следователя, пытаясь разобраться, что тут к чему.

От этих мыслей его оторвало щелканье ключа в двери. Петро решил, что снова потянут на допрос, но, к его удивлению, на пороге камеры стоял сам следователь Вальчак.

– Ну что, парень. Надумал?..

– А что холопу думать? – огрызнулся Петро. – Холопу работать надо, а пан следователь меня здесь держит, а в поле работа стоит, и Пасха уже прошла…

– Домой, значит, захотел… – Вальчак вроде как задумался. – А ты скажи мне, кто тот, второй, и иди себе.

– Ну от и на тоби! Знов за рибу гроши! Да я кабы б знав, совсем бы тою дорогою не йшов!

– Ладно, хватит! – Вальчак махнул рукой. – Пошли, парень…

Меланюк покорно замолчал и, сложив руки за спину, вышел из камеры.

К большому удивлению Меланюка, его вывели прямо во двор, где совсем рядом с выходом стоял «форд»-фургон с кузовом из желтой вагонки. Петро не успел осмотреться, как Вальчак втолкнул его в середину и, закрывая двери, угрожающе бросил:

– При попытке бегства стрельба без предупреждения…

Окон внутри фургона не было, и Петро долго трясся на жесткой скамейке, безуспешно пытаясь понять, куда его везут и где сам пан Вальчак. А следователь трясся в машине вместе с ним, только сидя в кабине, и удовлетворенно мурлыкал, время от времени прикладывая к уху слуховой рожок.

Все дело было в том, что арестованный Коготь весьма охотно согласился доложить пану Зарембо все, что угодно. Но когда лично подошедший к телефону шеф полиции услыхал голос Когтя, он пробормотал нечто невразумительное из чего, однако, следовало, что никакого пана Каминского по этому номеру нет и никогда не было.

Впрочем, эта попытка натолкнула несколько обескураженного Вальчака на интересную мысль. Не откладывая дела в долгий ящик следователь приказал оборудовать акустикфоном подходящий автомобиль, замаскировав приемник звука в вентиляционной решетке. И теперь довольный своей выдумкой, Вальчак то и дело слушал, как чертыхается в кузове Меланюк.

Сколько времени его трясло, Петро не понял, но когда двери наконец раскрылись, внутрь хлынул воздух, густо настоянный на запахе леса и свежей хвои. Петро закрутил головой и вдруг к нему на скамейку грубо вкинули еще кого-то, при этом вооруженный охранник, прежде чем закрыть дверь, издевательски фыркнул:

– Полезай, Коготь, напарник прибыл! Прокатитесь напоследок!

Замок щелкнул, и кто-то с самыми зловещими интонациями произнес:

– Как приказано. В буерак, и при «попытке к бегству»…

Ничего не подозревающий Петро воспринял эти слова спокойно и, внезапно почувствовав, как жмущийся рядом с ним человек задрожал мелкой дрожью, удивленно спросил:

– Эй… Що з тобою?

– Чего уставился, не понял? – Голос незнакомца тоже вздрагивал – Вот сейчас завезут в овраг и кончат…

– Як то кончять? За що? – изумился Петро. – Я до дядька йшов, влиз у сарай погритись, а там поручь хтось офицера пидстрелив… От мене и мордують. Кажуть що то я….

– Так ты с Загайчиків? – Незнакомец завозился на скамейке. – А Деранюка Степана знаешь?

– А як же… – недоуменно отозвался Петро, и в кузове фургона надолго повисла напряженна тишина.

Тем временем, судя по всему, автомобиль выехал из леса и, все увеличивая скорость, дробно затрясся. Меланюк начал прислушиваться к гудению шин по брусчатке, и тут незнакомец толкнул его коленом.

– Слышь, ты… Скажи кому надо. Я Коготь.

– Ну то й що? Хиба це имя…

– Ясно що ни. – Было похоже, что Коготь усмехнулся. – Ще скажешь, що той варшавській литератор, знайомий Яновської, майор контррозведки…

– Яка ще Яновська? Який ще майор? – мгновенно насторожился. Петро – Не знаю я ниякого майора!

– А декалог [22] ты знаешь?

– Декалог? – Петро враз ощетинился. – Ось воно що…

Теперь, поняв, с кем имеет дело, Меланюк сжался в комок и замолчал, до самого конца пути так и не сказав ни слова. Когда же «форд» прибыл на место и пленников наконец-то вывели из душной машины, Петро увидел, что они явно находятся во внутреннем дворе какой-то тюрьмы. Какую-то минуту Меланюк разглядывал длинные ряды зарешеченных окон и вдруг решился.

– Меланюк я!!! З Загаачикив!!! За зря саджають!

Отчаянный крик эхом перекатился внутри тюремного двора, но повторить его Петро уже не сумел. Конвоиры с двух сторон навалились на него, заломили руки за спину и, не давая возможности даже раскрыть рот, сноровисто куда-то поволокли…

* * *

Майор был доволен, что поездка выпала на пасмурный день. Молочная дымка, с утра затянувшая горизонт, часам к десяти превратилась в плотную облачную пелену, принеся с собой сыроватый бодрящий холодок. В такую погоду пан Казимир чувствовал себя превосходно. Глубоко утопив затылок в мягких подушках «лянчии», он поглядывал в боковое зеркальце, где отражался раскачивавшийся на ухабах идущий сзади мощный «воксхолл» с Вуксом и Брониславским.

Поездка была результатом совещания, проведенного майором третьего дня. После посещения Зайца-почтаря майор пришел к выводу, что самым радикальным средством обезопасить объект, было перенесение испытаний на какой-нибудь другой водоем, как только будет закончена сборка машины. Конечно, жалко было бросать приспособленный к взлету плес, но соображения безопасности перевесили. К тому же испытания на озере предусматривались. Вдобавок, во время «охотничьих» странствий с Мышлаевским, пан Казимир приглядел подходящее местечко, так что вопрос с перебазированием был решен, и сейчас предстояла окончательная рекогносцировка.

Монотонное покачивание надоело пану Казимиру, и он, стряхивая сонливость, спросил сидевшего за рулем Мышлаевского:

– Скажите, поручик, как вам выдумка Вальчака?

– Остроумно. – Мышлаевский повернулся к майору. – Но вот результат…

– Почему-же… Результат есть.

– А! – махнул рукой Мышлаевский. – Похоже, пан майор, Меланюк и Коготь – тертые калачи….

– Да, ведут они себя достаточно опытно… – пан Казимир умолк, но после паузы снова спросил: – А вы какой версии отдаете предпочтение, бытовой или политической?

– Я? А если предположить, что преднамеренный проигрыш – это попытка вербовки Гжельского? Так сказать, получил денежки – отработай…

– Мысль интересная… – согласился пан Казимир. – Вот только в версиях нет времени разбираться… Вообще-то, я думаю, никаких денег и никаких карт не было вовсе. И пана Зарембо приплели только, чтобы нас запутать. Скорей всего они держали переписку под контролем и что-то пронюхали. Но тетрадь искать будем. А еще я надеюсь, переход на новую базу перекроет все доступы… Кому бы то ни было…

Мощный гудок «воксхолла» прервал рассуждения пана Казимира. «Лянчия» остановилась, второй автомобиль затормозил рядом, и из него вышли Брониславский и Вукс.

Инженер, показав на росшие вокруг вкривь и вкось деревья, раздраженно спросил пана Казимира:

– Ну, и куда дальше? Я об этих местах наслышан. Какая там, к чертям, база! До озера не доехать. Дальше наверняка сплошные болота.

– Не беспокойтесь, – ободрил его пан Казимир. – Одно время там вели торфоразработки, тогда и гать проложили. Она, правда, заросла, но проехать можно.

– А груженые «урсусы» пройдут?

– Пройдут. Мы проверяли. Поехали. Только держитесь за нами след в след…

Впереди действительно была гать. Колеса машин запрыгали по разъехавшимся от времени бревнам, но это продолжалось недолго. Дальше дорога пошла по мягкой колее, устланной почерневшим от воды хворостом, резко выделявшимся на изумрудном фоне мшистого болота. Примерно минут через двадцать «лянчия» и следовавший за ней впритык «воксхолл» выехали на слегка возвышенный берег и остановились.

Озеро было большое, километра четыре в поперечнике. Со всех сторон его окружала сплошная стена леса. Все вышли из машин, и Брониславский, осматриваясь, тут же завертел головой.

– Ну как, пан инженер, находит это яичко? – поинтересовался майор.

– Пасхальное, пан майор, – улыбнулся Брониславский. – Где будем размещаться?

– Вон там. – Майор кивнул на линию пригорков, заросших лесом. – Здесь когда-то был охотничий дом князя Чарторыйского. Он давно сгорел и заброшен, но подвалы, погреба и кое-какие службы сохранились. Подходы затруднены болотом и ямами, оставшимися после выемки торфа, так что с охраной проблем не будет.

– Замечательно! Когда начинаем обустройство?

– Завтра тут будет поручик Рыбчинский с командой, и сразу начинаем отправлять оборудование.

– Так, так, так… – Брониславский был так доволен, что позволил себе шутку: – У вас что, пан майор, в каждом кармане по поручику?

– Конечно, – в тон ему ответил пан Казимир, показывая на Вукса и Мышлаевского. – Вы же видите…

* * *

Стадион бесновался. Несмотря на отчаянное сопротивление команда «ПКС» [23] проигрывала «Шлёнску». Мяч стремительно перелетал то на одну, то на другую сторону поля, но каждый раз оказывался в опасной близости от штрафной площадки «ПКС»-а. Когда в третий раз за последние десять минут шлензаки рванулись на штурм ворот, сосед Пилюка, толстый пожилой украинец в «вышиванке», от досады хлопнул себя по коленям и обиженно выкрикнул:

– Э-эх, «Украину» бы сюда!

– С «Гасмонеей»! – добавил ему в тон какой-то шутник, сидевший на две скамейки сзади, и кругом грохнули смехом. Всему стадиону было известно, что игра команд «Украина» – «Гасмонея» при любом результате заканчивалась мордобоем.

– А что «Гасмонея», что, что?!

Какой-то пейсатый подмастерье не выдержал и, вскочив на ноги, порывался увидеть оскорбителя, явно нарываясь на скандал.

– Э-э-э, Янкель Козе, махт о глувке, само бучте голе [24] ! – презрительно пробасил украинец, вызвав одобрительный регот своего окружения.

Подмастерье снова рванулся, но его ухватили сзади за лапсердак и усадили на место. Сейчас болельщикам было не до драки. Центрфорвард «Шлёнска» прорвался к воротам, и вратарь «ПКС»-а едва отбил мяч кулаком.

Деревянные трибуны, до отказа заполненные болельщиками, заревели от восторга. Воодушевленные их поддержкой игроки «ПКС»-а бросились в атаку, возникла опасная потасовка у ворот «Шлёнска», и в самый последний момент правый защитник, сбив с ног увлекшегося форварда, послал мяч в корнер. Болельщики «ПКС»-а взвыли и кто-то из них разразился отчаянным воплем:

– Цо за гранда [25] ! Цо за гранда!!!

Тут же на другой трибуне добровольный дирижер взмахнул руками, и там дружно проскандировали:

То не гранда, то не гранда!!

То пшиезде Хур Юранда!!!

Но уже никакие отчаянные усилия не могли помочь «ПКС»-у, безнадежно проигрывавшему матч. Теперь, на последних минутах, игроки «Шлёнска», решив оставить счет неизменным, просто наглухо блокировали пятерку нападающих «ПКС»-а, изо всех сил рвавшихся к воротам.

Предрешенный исход помог захваченному игрой Пилюку прийти в себя и собраться с мыслями. Он вспомнил, что находится здесь не только для удовольствия и начал внимательно приглядываться к левому хавбеку «Шлёнска».

Позже, после завершающего свистка, когда все болельщики тучей рванулись к туннельному выходу, чтобы еще разок поглядеть на своих любимцев, Пилюк пошел к выходу, совершенно уверенный, что узнает игрока «Шлёнска» при любых условиях.

Покинув стадион в общем потоке, Пилюк не спеша перешел улицу, подошел к воротам бывшего напротив католического кладбища и, опершись спиной о каменный столб, стал ждать.

Футболист «Шлёнска» появился почти сразу. Теперь, без броской футболки в светло-зеленую вертикальную полоску, хавбек настолько преобразился, что Пилюк признал его лишь тогда, когда тот, скользнув по сторонам взглядом, осведомился:

– Скажите, а выход с другой стороны кладбища есть?

– А вам калитку или ворота? – уточнил Тарас.

– Ворота, и пошире…

Ни о чем больше не спрашивая, Пилюк оттолкнулся от столба и нырнул в кусты на одну из многочисленных тропинок, пересекавших кладбище. Тропинка вывела их к пролому в стене, а дальше, пройдя еще с полквартала, Пилюк свернул во двор доходного дома и уселся на скамейку рядом с крыльцом. Футболист остановился на ступеньках и, глядя куда-то мимо Пилюка, коротко бросил:

– Куда дальше?

– На второй этаж. Там одна дверь…

Пилюк так и остался внизу, а хавбек поднялся наверх в маленькую убогую квартирку. Здесь его встретил беспорядочно метавшийся по комнате худой человек, с длинными космами волос, то и дело спадающих ему на лоб. Откинув в очередной раз волосы, хозяин резко вздернул голову и протянул футболисту половинку фотографии.

– Лэбидь…

Хавбек достал такую же, сложил и, убедившись, что половинки совпали, кивнул:

– Шлензак.

– Пусть пан извинит за обстановку… – Лэбидь развел руками.

– Да, антураж не ахти… – Шлензак сдул пыль со стула и сел. – Пан надрайонный знает, почему я здесь?

– Да! – Лэбидь прямо взвился. – Мы выполняем все, а вы позволяете себе черт те что!

– Короче. – Шлензак поморщился. – И только факты.

– Можно! – Лэбидь рывком подтянул стул и сел. – Мы несем потери! Наш человек погиб!

– Вас удивляют потери? – перебил Шлензак.

– Нет! Борьба без жертв не бывает. Но недоверие… Этот ревизор.

– Какое недоверие? – удивляется Шлензак. – Какой ревизор?

– А такой. Власти взяли Меланюка. Этот Меланюк с кем-то был там, а с кем молчит, как рыба.

– С кем-то еще? Странно… А этот второй?.. Его тоже взяли?

– Почему «взяли»? Он как раз ушел. Считаю, к вам.

– Вы так считаете? Лично я об этом ничего не знаю… Но, допустим, был… Согласен, это несколько странно, и я обо всем доложу. Хотя скорее всего здесь какое-то недоразумение…

Судя по всему, услышанное было для Шлензака весьма неожиданным, и надменная безапелляционность его речи сразу пропала. Уловив изменение интонации, Лэбидь тоже смягчился.

– Надеюсь…

– А теперь по делу. Дневник Гжельского не найден?

– Нет. Человек, посланный за ним к Яновской, исчез.

– Даже так… Тогда это серьезно. Какое было прикрытие?

– Вор. А для мнимой связи – телефон начальника полиции.

– Ловко! – Шлензак усмехнулся. – И все-таки…

– Понимаю… – Лэбидь покачал головой. – Дневник будем искать…

* * *

Архитектор, проектировавший здание городского почтамта, знал свое дело. Трехэтажная коробка с опирающимся на круглую колонну наружным углом и широким входом, утопленным в глубь здания, как нельзя лучше вписывалась в респектабельный ансамбль подчеркнуто строгих домов делового центра.

Треть двухсветного операционного зала отделяла стойка тонированного бетона с низкими прорезными стеклами, позволявшими видеть все, чем заняты служащие. Так что, стоя вполоборота, пан Казимир мог видеть зал и следить за руками чиновника, быстро пересчитывавшего купюры.

Оформив наконец получение перевода, майор небрежно, не пересчитывая, сунул деньги в карман и отошел от стойки. По всему залу тянулся ряд столов, и к выходу удобней было идти не вдоль окошек, где толпились клиенты, а у противоположной стены. И тут, едва миновав проход между столами, пан Казимир неожиданно столкнулся с Яновской.

– О, – майор церемонно поклонился. – Вы кого-то ждете?

– Вас, – задорно улыбнулась Лидия. – Вы разве не знали, что мужчины, не имеющие обыкновения считать деньги, производят на женщин неотразимое впечатление?

– Вот как… – Мимолетная тень пробежала по лицу майора, но он тут же улыбнулся. – Немного прогуляемся? Или дела?

– Да разве это дела? Оформляла заказ…

– Значит… – Пан Казимир взял Лидию под руку. – Через энное количество лет у вас будет своя шикарная клиника.

– Вот как? А если через энное количество лет мне захочется совсем-совсем другого?..

Лидия стояла чуть-чуть впереди и, чтобы посмотреть на майора, ей пришлось положить голову ему на плечо. Пан Казимир улыбнулся и, глядя своей спутнице прямо в глаза, осторожно повел ее к выходу.

Улица встретила их солнцем, теплом нагретого тротуара и легким запахом лошадиного пота в смеси с бензином, висевшим над полосой брусчатки, зажатой между двумя плотными шпалерами домов. Совсем рядом с почтамтом размещалась кондитерская Бляха, и пан Казимир направился было туда, но Лидия решительно запротестовала:

– Не хочу пирожных, пройдемся лучше по дамбе, тут же рядом…

Года два назад магистрат решил за счет речной поймы увеличить городскую площадь и соорудил насыпь, отделившую часть заливного луга. Дамба начиналась у замкового холма и кончалась в городском предместье. Мило болтая, они прошли деловую часть, миновали Подзамче и кручеными закоулками выбрались к лугу.

С широкой, изумрудно-зеленой поймы на них сразу потянуло запахом полевых цветов, луговой травы, и речной свежестью. Тут же с берега, укрепленного толстыми замшелыми плахами, свисала водяная мельница, а чуть дальше от скрытой за деревьями «станции веслярсой [26] » долетал весело-задорный гомон. Пан Казимир хорошо видел, как какая-то экспансивная девица в ярко-синих «али-бабах», стоя на берегу, подбадривала соревнующихся на воде парнишек. Ее восторг был так заразителен, что пан Казимир не выдержал и предложил:

– Может, возьмем напрокат лодку?

– Нет, лучше пойдем по дамбе. Зелень, вода и уходящая дорога… А кругом чистота и простор…

Идти было далековато, но пан Казимир согласился без колебаний. Некоторое время они шли молча, но потом Лидия не выдержала:

– Скажите, а почему вы никогда не говорите о работе? Это же интересно…

– Не знаю… Честно говоря, интересного для меня осталось мало.

– А вот у нас часто говорят о народе… Вы как к нему относитесь?

– К народу? Прекрасно! Народ состоит из людей, и вот вы как представитель народа мне очень нравитесь.

– Нет, нет, не отшучивайтесь! – запротестовала Лидия. – Людей надо объединять в группы. Вот, например, крестьяне…

– Хорошо, пусть крестьяне. – Пан Казимир важно наморщился. – Крестьянин есть завершающее звено природного цикла, ибо не волен в свих поступках, каковые диктуются велениями природы…

– Фу какой! – притворно надулась Лидия. – Все говорят, что крестьяне настроены революционно, а вы… Вы… Бундючный [27] пан!

– Пусть я бундючный, – вздохнул пан Казимир. – Но мужик не революционер… Просто он живет от земли и может обойтись без власти, а она без него – нет. А власть мужик терпит только на случай войны и смуты.

– И вы о том же… – Настроение Лидии мгновенно изменилось. – Все сейчас говорят о войне… А мужиков снова заберут в армию?

– Обязательно. Мы, бундючные, все такие. И мужиков, и лошадей тоже… – Пан Казимир скорчил «военную» физиономию.

– Дразнитесь, да? – Лидия посмотрела на спутника и быстро переменила тему. – Кстати, о лошадях… Когда в прошлом году Рыдзь-Смиглы принимал у нас тут парад войск, наши солдаты ехали не на лошадях, а на автомобилях, вот.

– Значит, да здравствует прогресс, а генерал пусть садится верхом на грузовик! – Пан Казимир не выдержал и взмолился: – Ну я все понимаю, вам хочется услышать нечто оригинальное… А я такой же, как все, и рад, что вы привели меня сюда. Вы только посмотрите, какая красота кругом!

Они незаметно прошли до конца дамбы, и вдруг пан Казимир заметил скромную церквушку в окружении домиков предместья. Увидев ее, пан Казимир удивленно присвистнул:

– Дела… Так я же был здесь! В шестнадцатом. Там, возле церкви штаб стоял, и я на своем «рено» до него еле добрался…

– Значит, вы уже и тогда были офицером? – Веселье Лидии сразу пропало, и она, прикрыв пальцами уголок рта, негромко спросила: – Скажите, если опять начнется, вас тоже возьмут?

– Разумеется… – и майор долгим взглядом посмотрел на Яновскую…

* * *

Через Варшаву проходили войска, а по Вольской, в сторону Познани, они и вовсе шли сплошным потоком. Обособленные рельсы не мешали этому движению, и трамваи ехали вровень с машинами. Прямо перед окном, в которое время от времени выглядывал пан Казимир, долго полз большущий автофургон с аккумуляторной станцией на прицепе. Потом, позванивая, трамвай прибавил скорость, и грузовик остался позади.

Доехав до костела Святого Вавжинца, пан Казимир выскочил из вагона и, вернувшись немного назад, остановился возле костельных ворот, врезанных в заросший кустарником вал бывшего форта Совиньского. Отсюда противоположную сторону было видно плохо, и майор перешел чуть дальше, к каменному столбу, отделявшему ворота костела от ворот православного кладбища.

Наискосок через улицу, по Вольской, 151, на углу длинного здания, в маленькой заплеванной кнайпе [28] у пана Казимира была назначена встреча с полковником Янушевским. Улучив момент, через разрыв в военной колонне, майор перебежал мостовую и, пройдя запущенным палисадником, вошел в закусочную.

Посетителей в кнайпе было мало. В одном углу сидела пара пьяниц, тупо глядевших друг на друга, да какая-то заскочившая перекусить проститутка, не обратив внимания на майора, что-то сосредоточенно жевала, в то время как сам хозяин, по привычке перетиравший стаканы, смотрел в окно на бесконечную воинскую колонну.

Янушевского еще не было, и пану Казимиру не осталось ничего другого, как взять себе кусочек подозрительно темной ветчины и заняться едой. Честно говоря, на этот раз вызов в Варшаву сразу вселил тревогу, а теперь, когда майор огляделся и понял, что маленькая «кнайпа» никак не могла служить местом встреч, он всерьез забеспокоился.

Полковник все не приходил, и пан Казимир украдкой поглядывал на часы, в который раз прикидывая, о чем нужно будет сказать прежде всего.

Когда Янушевский наконец появился, опоздав на целых двадцать минут, майор не скрыл удивления и позволил себе взглядом упрекнуть его за неточность.

Полковник понял молчаливый упрек и, поздоровавшись, криво усмехнулся.

– Так вышло, пан майор… Докладывайте, что там у вас?

– У нас тихо. А у вас что?.. Уже началось?

– Для нас с тобой, да. А для них… – полковник не договорил и красноречиво кивнул на окно. – Думаю, вот-вот…

– Ясно… – пан Казимир вздохнул.

Янушевский подозвал хозяина и заказал пиво. Когда две кружки появились на столе, он молча выпил, по-простецки обтер губы тыльной стороной ладони и только тогда в упор посмотрел на пана Казимира.

– По приказу ты занят делом Гжельского. Для посвященных, опекаешь Брониславского, а про главное поручение, знаю только я…

– Все та же система «луковка»? – улыбнулся майор.

– Она самая… – полковник зачем-то отодвинул пустую кружку. – Да, твои документы я на всякий случай из картотеки изъял и вместо них счет в Швейцарии открыл, на тот же шифр, а то сам понимаешь, теперь всякое может быть…

Крякнув, Янушевский повернулся к стойке и щелкнул пальцами:

– Водки и закусить!

Дождавшись, пока хозяин, вернувшись на место, снова начал флегматично перетирать стаканы, полковник выпил водку по-русски, залпом, и вздохнул:

– Ладно, докладывай…

– По делу Гжельского глухо. Никаких концов, а эпистолярного интереса вообще не пойму… То ли письмо, то ли дневник…

– А может, все-таки карты?

– Нет. – Майор сделал резко отрицательный жест. – Не верю!

– Ладно, это не основное. Дальше.

– Базу готовим. Через пару недель можно перебираться.

– Добро… Но главное – агентурная сеть.

– А как?.. Как союзники?

– Могут задержаться… И тогда удар с трех сторон…

– Значит, надежды удержать коридор нет?

И вот только теперь, задав этот, в общем-то, совершенно ясный вопрос, пан Казимир испытал самый настоящий страх. Если бы еще не эта кнайпа… Она была последней точкой, говорившей об истинном состоянии дел…

Янушевский понял состояние майора и покачал головой.

– Удержаться бы на линии Варшавы… Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю… – Пан Казимир вздрогнул. – А как же это, мы сильные, сплоченные, готовые… Блеф?

– Хватит! Мы все-таки солдаты!

Полковник явно вспылил, и у него на лице заиграли желваки. Пан Казимир молчал. Ситуация, открывшаяся перед ним, была далеко не из приятных, и выдержке Янушевского еще можно было позавидовать. И уже полной неожиданностью для майора было то, что полковник вдруг взял пана Казимира за рукав и, наклонившись к самому уху, доверительно прошептал:

– Для нас в данной ситуации есть только один реальный союзник – русские… Несмотря ни на что!

Пан Казимир резко выпрямился на стуле. Он очень хорошо понимал, что значили для Янушевского эти слова и, отбросив колебания, ответил сразу:

– Мы всегда тянули одну лямку… И раньше, и впредь…

* * *

Малевич привычно размеренным шагом мерил наискось длинную кишку камеры от закрытой крышки параши до откидного столика у окна, на котором лежала свежая газета с аккуратными окнами цензурных вырезок. Трое его сокамерников напряженно ждали.

Уже вторую неделю тюрьма глухо волновалась. В передачах с «воли» один за другим шли «грипсы [29] », а по ночам заключенные торопливо стучали в стены камер или, намотав шнурок на ручку швабры, перебрасывали от окна к окну «коня», так что тюремной цензор зря трудился, кромсая газету ножницами.

Сутки назад стало известно, что Германия начала войну, и этих суток коммунистам, сидевшим за решеткой, оказалось достаточно. Всю ночь шел сплошной перестук, а днем, перед прогулкой, сбившись в кучу при выходе, заключенные торопливо шептались между собой. И даже на самой прогулке, шагая привычной цепочкой вокруг трубы, торчавшей посередине тюремного двора, то один, то другой быстро кидал товарищу несколько слов.

Решение было принято, и теперь председатель тюремного комитета Малевич напоследок продумывал все еще раз. Наконец, перестав шагать, он остановился возле двери и, обведя взглядом товарищей, негромко сказал:

– Значит, стучим…

Малевич резко повернулся и забарабанил кулаками по оббитой железом двери. Тотчас в конце кафельного коридора загромыхали тяжелые сапоги надзирателя. Загремел замок и «отделовый», войдя в камеру, окинул всех взглядом из-под окованного козырька.

– Пане отделовый, – начал Малевич, и его товарищи немедленно встали. – Мы просим передать пану начальнику, что часть денег с нашего депозита надо передать на ЛОПП [30] .

– Добже… – Отделовый зачем-то поправил свою круглую фуражку и кашлянул. – Скажу…

Надзиратель еще возился с замком, а в дверь противоположной камеры уже застучали требовательно и громко.

– Ну, кажется, пошло… – Малевич отошел к столу и, опустившись на табуретку, вслух сказал самому себе: – Интересно, как они это воспримут?

Начальник тюрьмы пришел неожиданно быстро. Снова лязгнул замок, дверь распахнулась настежь, и в камеру, оставив отделового на пороге, уверенно вошел высокий сухощавый майор, затянутый в ящеричный мундир.

– Дзень добрый… Мне передали, что вы хотели меня видеть.

– Так, пан начальник! – Малевич зажал тюремную бескозырку в кулак и вышел на середину. – Я и мои товарищи просим администрацию принять от нас по одному злотому на противовоздушную оборону.

– Дзенькую…

Начальник кивнул и выжидательно посмотрел на Малевича. Судя по всему, он уже догадался, что заключенные-коммунисты позвали его не только за этим.

– Еще мы просим, если будет необходимость, взять все деньги с нашего депозита в фонд обороны. – Малевич выждал несколько секунд и закончил: – И еще, пан начальник. Мы просим разрешить нам с оружием в руках защищать Ржечь Посполиту от фашизма.

– Дзенькую… – с лица начальника исчезла настороженность. – Я с радостью принимаю от вас заверения в верности. Ваш денежный взнос будет принят. Что касается армии, то это решаю не я, но просьбу вашу передам. Обязательно.

Начальник коротко вздернул голову и, уже шагнув к выходу, задержался.

– Как я понял, в других камерах мне скажут то же самое… Пан Малевич, если вашу просьбу удовлетворят, это будет рота? Две?

– Батальон, пан начальник!

– Ого, – на губах тюремщика мелькнула двусмысленная улыбка. – Пан Малевич, не могли бы вы немного проводить меня?

Малевич удивленно посмотрел на товарищей, потом на сразу вытянувшееся лицо отделового и, коротко кивнув, шагнул к двери.

В конце коридора, на площадке, майор неожиданно остановился и замер, глядя невидящими глазами в лестничный проем, забранный мелкой стальной сеткой. Малевич, шедший следом, застыл в ожидании. Наконец начальник повернулся к нему и глухо спросил:

– Пан Малевич, это ведь вы – председатель комитета?

Малевич сразу насторожился и выжидательно протянул:

– Не понимаю, пан начальник…

– Значит, вы… Вы слышали, что кричал во дворе арестованный Меланюк? – На лице тюремщика появилось странное выражение. – Мне куда его причислять? К вам?.. Или…

Майор поднял палец вверх и показал на третий этаж, где сидели только националисты. Малевич замер. Всего четыре дня назад он получил «грипс», касавшийся только Меланюка, и теперь тщетно пробовал догадаться, как начальник смог об этом пронюхать. Да, вопрос был задан явно неспроста, и Малевич решил состорожничать.

– Пан начальник, в камере я много сплю…

– Значит, слышали. Пока он сидит в одиночке, но могу и перевести… – Начальник бросил на Малевича быстрый, испытывающий взгляд. – Например, к вам.

– Ну что ж… – Малевич наконец решился. – Нас на нарах четверо, найдем место и пятому…

– Значит, признаете своим?

– Пан начальник, вы же умный человек…

– Боюсь ошибиться… Если бы не ваше заявление… – Майор в упор посмотрел на Малевича. – Поймите, Меланюк проходит по делу, которое сейчас может стоить ему головы…

* * *

Хотя война не явилась для пана Казимира неожиданностью, однако мысль о ней сначала не укладывалась у него в мозгу. Тем более, с самого начала стали поступать неутешительные известия, и даже обещанное вступление в войну Франции и Англии ожидаемого перелома в ход боев не принесло. Ко всему прочему майор не получил еще ни одного сообщения или приказа. Оставалось форсировать работу на объекте, но инженер Брониславский и без вмешательства пана Казимира делал все возможное.

Монтажные работы вот-вот должны были быть закончены, вовсю шла подготовка к перебазированию, и пан Казимир решил сам отправиться на рекогносцировку. Взяв «воксхолл» и прихватив с собой Вукса, он отдал все необходимые распоряжения и выехал в город.

Пана Казимира неприятно поразила обстановка на улицах. Какие-то люди, судя по всему, беженцы, теснились в самых неподходящих местах. Куда-то неслись навьюченные чемоданами автомобили с испуганными пассажирами, и, как показалось майору, в самой атмосфере чувствовалась близость военного поражения. Везде виднелись следы недавних бомбежек, и даже к дому Мышлаевского проехать не удалось – переулок засыпала рухнувшая стена, которую вроде никто не собирался разбирать.

Бросив автомобиль в ближайшем дворе, майор с Вуксом перелезли через завал и с черного хода поднялись в квартиру Мышлаевского. Поручик был дома. Войдя в комнату, пан Казимир сразу увидел расстеленную на столе крупномасштабную карту и первым делом кинулся к ней.

– Откуда это?

Мышлаевский был на удивление спокоен, похоже, паника, царившая в городе, его совершенно не касалась. Во всяком случае, он совершенно буднично пояснил:

– Мне позвонил товарищ. Из госпиталя. Его сегодня привезли сюда. Он штабной и рассказал, что участвовал в подготовке к наступлению. Вот и обстановка, что на карте, с его слов…

– Наступления? – переспросил пан Казимир. – Рассказывайте!

Мышлаевский шагнул к карте и быстро заговорил:

– Десятая армия должна наступать в обход Варшавы, чтобы снять угрозу окружения. Пограничная оборона прорвана по всей линии, а коридор отрезан полностью. У Кутно тоже, кажется, очень плохо, но точных данных нет. Здесь, на карте, данные более-менее достоверные…

– А это?

Майор показал на стрелку у границы Восточной Пруссии.

– Наши уланы пытались прорваться на их территорию, но неудачно. Похоже, сейчас бои идут на линии Нарева.

– А правительство? – оторвался от карты пан Казимир.

– Ходят слухи, что перебралось во Владимир-Волынск…

– Вот как? – Пан Казимир оживился и посмотрел на Мышлаевского. – Тогда, поручик, немедленно поезжайте во Владимир и добейтесь указания, куда перегнать машину. Эвакуация группы Брониславского развяжет нам руки. Я буду ждать вас прямо на объекте…

Когда Вукс с паном Казимиром, выйдя от Мышлаевского, остановились возле «воксхолла», от реки с визгом вырвались два «пулавчака» и понеслись дальше на бреющем. Майор поднял голову и увидел как выше, почти под облаками, разворачивается в сторону аэродрома остроносый «лось».

После визита к Мышлаевскому пан Казимир смотрел на все гораздо оптимистичнее и потому ободряюще кинул:

– А что, поручик, может, все и не так плохо, а?

– Может, – односложно отозвался Вукс и сел за баранку, – Куда?

– К Яновской… – приказал майор, усаживаясь рядом.

Ничему не удивляющийся Вукс молча кивнул и, запустив мотор, начал сдавать задним ходом, чтобы вкруговую добраться до проезда у синагоги.

На крыльцо с мраморной вазой пан Казимир взбежал первым и начал нетерпеливо крутить флажок звонка. Лидия открыла почти сразу и, видимо, не ожидая увидеть пана Казимира в форме, несколько секунд во все глаза смотрела на него, а потом испуганно ухватилась за рукав мундира.

– Что? Мобилизация? Отступление?

– Все нормально… Я потом объясню, потом… – Пан Казимир высвободил рукав. – Я по делу. За вещами Гжельского никто не являлся? Или, может, кто про тетрадь спрашивал?

– Вещи?.. Тетрадь?.. – Лидия перевела взгляд на Вукса, возникшего за спиной майора. – Не понимаю…

Сейчас майору меньше всего хотелось что-либо объяснять. Но там, у карты, он ощутил какой-то странный подъем и, как по наитию, решил воспользоваться последней возможностью:

– Мы ищем дневник Гжельского. Нам очень надо его найти!

– Так вот, что вам нужно… – голос Лидии стал отчужденным. – Ищите в скрытке [31] . У него скрытка в «Банке Земи Польской». Он как-то зашел туда. Я еще смеялась, что он миллионер…

– Ах ты… В банк! – крикнул Вуксу майор и, рванувшись вслед за поручиком, вдруг приостановился. – Лида, я не знаю, что ты подумала, но если я выйду из этой катавасии живым, я приду к тебе…

«Воксхолл» с визгом затормозил возле помпезного здания, и майор вместе с Вуксом буквально ворвались в холл. Едва увидав офицеров, банковский охранник загремел ключами.

– Пана управляющего нет…

– Где управляющий? – резко бросил пан Казимир выскочившему ему навстречу тщедушному чиновнику в вытертых до блеска нарукавниках.

– Не знаю, пан майор, но я могу дать все справки…

– Скрытку поручика Гжельского! Живо!!

– Пан Гжельский… – начал было чиновник, но майор ткнул ему под нос свое удостоверение.

– Скрытку и ключ!

– Хорошо, хорошо, идемте…

Они спустились вниз и оказались возле длинного ряда индивидуальных сейфов. Отыскивая на связке нужный ключ, чиновник оглянулся и торопливо зашептал, проглатывая окончания слов:

– Пусть пан майор поймет меня правильно… Здесь, в банке, остались ценные бумаги! Пан управляющий неизвестно где, а все может быть…

– Так спрячьте их где-нибудь! – Майор просто сгорал от нетерпения, и лепет чиновника вывел его из себя. – Да открывайте же, в конце-то концов!!!

Чиновник поспешно сунул ключ в скважину, дверца открылась, и в глубине сейфа пан Казимир увидел одну-единственную серую тетрадь. Еще не веря в удачу, майор протянул руку, взял тетрадку, открыл и, разглядев на первой странице нарисованных акварелью голубков, обложил сам себя по-русски в три этажа…

* * *

Начальник тюрьмы был измучен и смотрел на мир воспаленными глазами. Ему казалось, что толстые, сложенные на совесть стены все еще сотрясаются от мощных разрывов. Длиннотелые, зловеще-черные бомбовозы, проходя в сторону карпатских нефтепромыслов, то и дело высыпали на город свой страшный груз. И хотя за все время в здание тюрьмы не угодило ни одной бомбы, ежесекундное ожидание гибели заставляло нервы натягиваться до предела.

Начальник впервые попал под массированную бомбежку, и его мужества едва хватало на то, чтобы оставаться на месте, но откуда ему было знать, что люди, мнение которых о себе он считал решающим, давно удрали, бросив город на произвол судьбы?

Последний налет был особенно страшным, и едва он закончился, начальник понял, что так больше продолжаться не может и надо принимать какое-то решение. Он схватил трубку и застучал по рычагу. В мембране что-то потрескивало, но в конце концов телефонная станция отозвалась.

– Барышня, барышня! – Обрадовался майор. – Говорит начальник тюрьмы. Соедините меня со штабом!

В ответ в трубке задрожал девичий голос:

– Я не могу. Они сняли линию и ушли… Еще вчера…

– Тогда с полицией… Магистратом…

– Там никто не отвечает… Говорят, оттуда все убежали…

Старший надзиратель, прослуживший в тюрьме лет двадцать, появился на пороге, и начальник опустил бесполезную трубку на рычаг.

– Ну? Как там?

– Осмелюсь доложить… Смена к сроку не прибыла.

– Ну и правильно… – Начальник уперся глазами в стол. – Пройди везде, скажи, пусть уходят…

Надзиратель недоуменно попятился к выходу и тут через дверь протолкнули человека в растерзанной форме польского офицера. Вместе с ним разом втиснулись и два вооруженных солдата.

– Военные… Наши! – обрадовался надзиратель.

Один из солдат, видимо, старший, поддернул винтовку с примкнутым штыком к плечу и громко, по-кадровому, щелкнул каблуками.

– Пан начальник! По приказу подхорунжего Ольшевского захваченный шпион доставлен!

– Шпион?.. – Взгляд начальника посуровел. – Где взяли?

– Километров семь отсюда. Немцы прямо нам на головы десант бросили. Этого живым взяли, так в нашей форме и прыгал… Пан подхорунжий решил, допросить надо. Важно, наверное…

Начальник выпрямился и, уже приняв какое-то решение, рявкнул на надзирателя:

– Ты еще здесь? Малевича ко мне! Живо! Бегом! – и, едва надзиратель умчался, начальник повернулся к парашютисту. – Ну что скажешь?

– А что говорить? – Шпион гордо закинул голову. – Ваши бегут от вермахта. Но, если тут еще есть войска, могу принять капитуляцию…

– А чего тогда прыгал? – начальник едва сдержал вспышку ярости.

– Военная тайна!

– Вот что, ребята… – начальник посмотрел на солдат, замерших по обе стороны двери. – Тащите эту падаль во двор и пристрелите.

– Не имеете права!

– А ты про Гаагскую конвенцию слышал, дурак? – сердито бросил начальник и повернулся к солдатам. – Давайте, ребята, вам еще подхорунжего догонять…

Солдаты разом вцепились в парашютиста, и тут, решивший было, что приказ о расстреле – всего лишь уловка, шпион рванулся к столу.

– Подождите! Подождите… Я скажу! Я знаю!.. – закричал он, упираясь. – Я послан к руководству ОУН с приказом отменить восстание!

– Поздно… – Начальник отвернулся к окну.

Солдатам повторять приказ не пришлось. Они разом рванули шпиона на себя и одним махом выволокли в коридор.

Начальник так и остался стоять у окна и повернулся только после того, как запыхавшийся надзиратель привел Малевича.

– Какие будут приказания? – Надзиратель замер у двери.

– Ключи на стол…и… Счастливого пути, старина…

Малевич, с удивлением наблюдавший как надзиратель, оставив связку, ужом выскользнул за дверь, встрепенулся:

– Пан начальник, я вам зачем-то понадобился?

– Немцы вот-вот будут здесь… – с трудом, каким-то отрешенным тоном выговорил майор.

– А мы? – едва сдерживая себя, негромко спросил Малевич.

– А для вас ключи… – Начальник показал на связку. – И не спрашивайте, почему я так сделал. Открывайте и уходите. Охрану я снял.

В эту минуту за окном хлопнули два выстрела. Начальник сморщился и закончил:

– Да, не забудьте своего Меланюка. Камера семь, первый этаж.

– Спасибо вам…

– Да ладно… – Начальник махнул рукой и отвернулся.

Малевич едва успел прикрыть за собою двери, как в кабинете хлопнул выстрел. Малевич рванулся обратно и увидел, как тело начальника бессильно съехало вдоль оконного косяка, а вокруг его головы, такой же лысой как у Малевича, начала растекаться лужа крови. Уже понимая, что все кончено, Малевич подбежал, нагнулся и, постояв так с полминуты, совершенно машинально поднял выпавший из руки начальника, револьвер…

* * *

Пан Казимир пробежал глазами последнюю строчку, мягко закрыл толстую серую тетрадь и вопросительно посмотрел на сидевшего напротив него Вукса.

– Ну, что ты теперь скажешь?

– Да, жаль… – Вукс сжал кулак. – Жаль, что она не попала к нам в руки месяц назад!

– Ничего… Хорошо, что вообще попала. Вот только, как оно все было? – Майор забарабанил пальцами по тетради. – Похоже, он в чем-то заподозрил техника Кацияна и начал следить за ним… Или нет?

– Почему нет? Там, правда, не совсем ясно, но я понял, что его знакомства и встречи показались подозрительными…

– А как ты думаешь, из-за чего он прекратил записи и почему сунул дневник в скрытку?

– Не знаю. – Вукс пожал плечами. – Только после этого он послал куда-то письмо через Зайца… А его перехватили, прочли и… Может, так, а может… Не знаю…

Сейчас пан Казимир не знал, соглашаться ли ему с поручиком. Он просто, как и Вукс, принялся рассуждать вслух.

– Одно не пойму… Почему они за ним охотились?

– За кем? – не понял Вукс. – За дневником или Гжельским?

– С Гжельским, пожалуй, ясно… Ты прав, что-то в его письме было. Причем такое, что… В общем, вопрос ребром. А вот дневник…

Майор положил подбородок на сложенные кулаки и задумался. Как он и надеялся, тетрадь Гжельского объясняла многое, но теперь предстояло во всем разобраться до конца. Пан Казимир поднял голову и хлопнул ладонями по столу.

– Ладно, придется брать этого Кацияна за жабры!

– Правильно, – так и загорелся Вукс. – Я думаю его надо тихонько в кабинет Брониславского пригласить, а уж там я…

– А там… – пан Казимир недобро усмехнулся. – Я сижу за столом и дневничок Гжельского почитываю…

– Верно! – Поручик с готовностью вскочил. – Так я пошел?

– Давай!..

Против ожидания инженер Брониславский был не возле машины, как думал пан Казимир, а у себя. Склонившись над столом и близоруко щурясь, он что-то быстро-быстро писал. Увидев майора, положил ручку, отодвинул кипу мелко исписанных листков и обрадованно поприветствовал пана Казимира.

– А, это вы! Очень кстати. Я и сам хотел вас видеть.

– Что, какая-то неурядица? – насторожился пан Казимир.

– И да, и нет, – Брониславский откинулся назад и с удовольствием размял плечи, затекшие от долгого сидения. – У вас найдется для меня пара минут?

– Конечно.

Пан Казимир подумал, что, пожалуй, непринужденная беседа больше подойдет для встречи Кацияна и, не дожидаясь приглашения, сел на стул.

– А я вот… Засиделся… – Брониславский улыбнулся и захрустел пальцами. – Решил, знаете, кое-что записать. Раньше все без исключения держал в голове, но сейчас… Говорят, можно попасть под бомбежку, а там стукнет по башке чем-нибудь, вот мыслишки и повылетают…Ищи их потом!

– О каких мыслях речь? – деловито спросил пан Казимир.

– Сейчас… – Брониславский прикрыл глаза и только потом заговорил: – Видите ли, как я догадываюсь, вы уже вникли в суть нашей работы и потому поймете меня правильно. Конечно, идея заманчива, но при ближайшем рассмотрении картина выходит совсем иной. Во-первых, тактический радиус нашей лодки предельно мал. И это ставит под вопрос скрытность посадки, не говоря уж об обратном возвращении. Кроме того, и двигателю, и пилоту нужен запас жизнеобеспечения, иначе говоря, топливо и воздух.

– Но пилот, выполнив задание, может просто-напросто сдаться в плен, – быстро возразил пан Казимир.

– Но тогда, – Брониславский как-то странно посмотрел на майора. – Наша лодка – всего лишь снаряд одноразового действия.

– Ну да «живая торпеда», – ни капельки не удивился пан Казимир.

– Вот-вот, – криво усмехнулся инженер Брониславский. – Короче, я считаю это направление абсолютно бесперспективным.

– Что? – изумился пан Казимир. – Но вы же им занимаетесь!

– Только в виде эксперимента. И это я говорю только вам…

– Мне? – сейчас майор был совершенно сбит с толку.

– Именно вам. – Брониславский накрыл ладонью густо исписанные листки. – На основе проведенных экспериментов мне удалось разработать, пока в принципе, единый двигатель.

– Это что… Лодке больше не будут нужны аккумуляторы?

– Да! – Брониславский гордо вскинул голову. – И тогда мы будем иметь на Балтике свой, но не дредноутный, а подводный флот!

– Понял. – Майор облизнул губы и, судорожно сглотнув, быстро спросил: – Что требуется от меня?

– Много… Сохранить второй комплект моих записей.

Брониславский не договорил, но майор и так понял, что тот имел в виду. Теперь, когда все стало на свои места, мысли пана Казимира сами собой вернулись в привычное русло. Поэтому его вопрос был предельно четок:

– Кто и в каком объеме мог знать об истинном назначении работ?

– У вас что, еще есть подозрения? – удивился Брониславский.

– Они у меня всегда есть, – ушел от ответа пан Казимир.

– Ну, если так… – На какую-то минуту инженер Брониславский задумался. – Что ж… Ближайший круг сотрудников был хорошо ориентирован… Пожалуй, кое-кто мог…

– А конкретней?

– Да говорите вы прямо! – Похоже Брониславский начал догадываться в чем дело. – Кого именно вы подозреваете?

Пан Казимир прикинул: сейчас Брониславский так и так все узнает и уж лучше подготовить его заранее. Майор вздохнул и сказал:

– Техник Кациян.

– Чепуха! – Брониславский сердито хлопнул ладонями по столу. – Он никогда не лез ни в какие дела. Ни о чем не расспрашивал, не интересовался. Выполнял свою работу и знал не больше других.

– Тем лучше… – Майор услышал в коридоре шаги и подобрался. – Сейчас он придет сюда, и мы сможем кое-что проверить…

Дверь с треском распахнулась, и на пороге появился растерянный Вукс.

– Пан майор!.. Техника Кацияна на объекте нет! Он исчез!..

* * *

Истребитель с тонким фюзеляжем и малюсеньким хвостом носился над луговиной, стреляя из пулемета по копнам. Собственно, Меланюк даже не успел его толком разглядеть, он только увидел, как его товарищи, до этого шедшие гурьбой, вдруг начали разбегаться во все стороны, прячась под убранное сено.

На Меланюка как-то все навалилось сразу. В первый момент, когда на пороге его одиночки вырос не надзиратель, а лысый крепкий мужчина в тюремном бушлате, Петро удивился. Потом, когда здоровяк назвал его по имени и, звеня огромной связкой ключей, приказал выходить, Петро ничего не понял. Когда же уже на ходу он услыхал от лысого о войне, увидел возле распахнутых тюремных ворот толпу арестантов, то и вовсе растерялся.

От свежего воздуха у Меланюка закружилась голова, и все, что он пока смог сделать, это спросить своего освободителя:

– Как вы про меня узнали?

– А кто на весь двор орал? – Лысый, который был гораздо старше Меланюка, видно, здорово набегался и теперь едва смог отдышался. – Я Малевич. Ты за меня держись, а то тут такой гармидер…

Приближающийся гул очередного налета заставил освободившихся арестантов броситься во все стороны. Меланюк с Малевичем выскочили за ворота и вместе с другими, оказавшись на открытой луговине, сразу попали под внезапный обстрел.

Забившись в самую середину стожка, пряно пахнувшего подсыхавшей травой, Меланюк скрючился и прикрыл голову руками. Особого страха он не испытывал. Петро просто не допускал мысли, что после столь чудесного освобождения можно так нелепо погибнуть.

Обстрел кончился, и Меланюк, выбравшись из стожка, увидел пронзительно-синее небо с плывущими по нему подушечками облаков. Рядом развалилась другая копна, и оттуда вылез улыбающийся Малевич. К грубому ворсу его куртки густо нацеплялась трава, и сейчас он больше всего походил на лешего.

– Жив? – Малевич весело подмигнул Меланюку и, оглядевшись по сторонам, неожиданно громко закричал, подзывая кого-то из своих: – Э-ге-гей, хлопцы! Бегом! До лясу!!!

Сентябрьский лес благоухал перестойной травой, хвоей, грибами, и Меланюк, захваченный такими родными запахами вкупе с пьянящим чувством свободы, даже не заметил, что кроме него вслед за Малевичем идет еще человек пять. Кто они, Меланюк не знал, сам Малевич, упорно вышагивающий впереди, ничего не говорил, и Петро отложил все расспросы на потом. Сейчас надо было уйти как можно дальше.

В лесу Малевич, молчаливо признанный старшим, первым делом отыскал накатанную колею и, ускорив шаг, бросил через плечо:

– Ребята, нам, главное, хуторок найти надо, переодеться…

Дорога огибала поросший лесом пригорок, и Малевич повел всех прямиком, но едва они поднялись на половину склона, как в распадок ворвалось до десятка всадников. Рассмотрев их получше, Малевич коротко бросил:

– Седла у них нестроевые…

Всадники, несмотря на общий полувоенный вид, были одеты кто во что горазд, и только черные автоматы с торчащим книзу рожком у всех были одинаковые. Заметив людей на косогоре, всадники вразнобой начали осаживать и живописной группой съехались на дороге. Потом один из них, судя по болтавшемуся на шее новенькому «шмайсеру», атаман, махнул рукой и повелительно крикнул:

– А ну сюды сходь!

Подождав, пока Малевич с товарищами спустились, старшой важно откинулся в седле и строго спросил:

– Хто такие? Арестанты, чи шо?

– Так, пане, так… – Малевич поспешно снял бескозырку, которой он прикрывал от солнца свою лысину. – Тюрьму бомбили, охрана разбежалась, мы и ушли…

– А ты за что сидел? – Старшой ткнул Малевича арапником и недоверчивым взглядом окинул сбившихся в кучку беглецов.

– Я? – Малевич пожал плечами. – В мене крамнычка вдома, а прошлого року жид сусидний дом видкупыв и тоже лавку завел. Ну не стерпел я… В аккурат на Пасху так жидку вризав… Так что пивроку далы…

– Ги-ги-гы! – заржал старшой, бурно поддержанный своим воинством. – Жида побил! А не брешешь?

Всадник перегнулся, и на шапке блеснул штампованный алюминиевый трезубец.

Тем временем Меланюк прикидывал, как поступить. Петро понимал, что сейчас скорее всего начнут спрашивать всех и, пользуясь моментом, пока Малевич широко, по-православному, крестился, шагнул вплотную к лошадиному боку. Взявшись за стремянную пряжку, требовательно потянул ремень вниз.

– Пане сотник! Конче потрибна допомога…

Старшой вряд ли когда-то был хотя бы унтером и такое повышения в чине ему явно польстило. Атаман подбоченился и гордо посмотрел на своих подчиненных. Заметив, что обращение произвело должное впечатление, он милостиво спросил:

– Ну, що треба?

– Слава Украине! – вполголоса сказал Меланюк.

– Героям слава! – привычно отозвался старшой, резко выпрямился и совсем по-другому посмотрел на арестантов.

– Добре, друзи…Йдить туды. – Он махнул арапником в конец распадка. – Дойдете до хутора, скажить, Лемиш прислав. Там одежу дадуть… Да и ось ще…

Лемиш повернулся к другому всаднику с толстой кожаной сумкой через плечо.

– Друже Смерека, видай кожному по пьять злотих!

– Слухаю!

Смерека ловко отстегнул потертый клапан, помусолил в сумке пальцами и вытянул тоненькую пачечку.

– Держить… Тут усим…

Меланюк принял деньги и вытянулся.

– Щиро дякуемо, пане сотник!

– Нема за що…

Лемиш махнул арапником, конь рванулся с места, и через минуту на дороге через распадок висело только облачко пыли да замирающий топот терялся между деревьев…

* * *

Стоя на краю бетонной дорожки, пан Казимир смотрел, как солдаты разводят высокие воротные створки. Их полотнища медленно расходились, и солнце, впервые попав в ангар через ворота, зажгло на остеклении пилотской кабины сотни веселых зайчиков. Покончив с воротами, солдаты заторопились к самолету и, упираясь руками в фюзеляж, поставленный на рельсовые тележки, начали выталкивать его к слипу. По мере движения машина наклонялась все больше, и наконец вода, подступив под самый редан, приняла на себя тяжелую «гидру».

Инженер Брониславский, хлопотавший вокруг, начал для чего-то приседать на корточки, придирчиво рассматривая спущенный на воду гидроплан. Пан Казимир хотел было подойти к нему, но из-за угла выскочил Вукс и, подбежав ближе, коротко доложил:

– Пан майор! К нам кто-то едет.

Пан Казимир удивленно посмотрел на Вукса и, не говоря ни слова, пошел от слипа к воротам. Поручик не ошибся: над дорогой, ведущей к объекту, был виден быстро приближающийся столб пыли.

Ставшая серо-желтой от сплошь покрывшей ее пыли «лянчия» остановилась вровень с паном Казимиром, и из окошка выглянул такой же серый и осунувшийся Мышлаевский.

– Пан майор… Все… – потухшим голосом произнес Мышлаевский. – Наступления союзников нет… Организованного сопротивления нет… Правительства во Владимире нет… Говорят, они бежали через Залещики…

– Бежали?

– Да… Там все бегут…

– Что значит – бегут?! Почему?

– Русские перешли границу. С востока наступает Красная Армия…

На срочное совещание в кабинете Брониславского кроме инженера майор позвал Мышлаевского и Вукса. Глядя на разложенную карту, майор долго молчал и только потом негромко как бы спросил сам себя:

– Да, какие же все-таки у них цели?

– Цель ясна… – Брониславский криво усмехнулся. – Освободить трудящихся от гнета эксплуататоров.

– Да уж…

– Там кое-кто считает, – вступил в разговор Мышлаевский, – что русские выступили нам на помощь…

– А что, исходя из опыта, в некотором роде так… Только вот к нам с вами это вряд ли относится, – саркастически заметил пан Казимир и продолжил рассуждения вслух: – Пожалуй, тут реальны три варианта… Или Советы о чем-то договорились с Гитлером, или они просто воспользовались моментом, или Сталин пошел на Европу.

– И какой же вариант предпочтительнее? – Все с той же кривой усмешкой Брониславский посмотрел на майора.

– Никакой… – Пан Казимир потупился. – Уходить нам надо, вот только куда уходить?

– Конечно, к союзникам… – Мышлаевский по очереди посмотрел на присутствующих.

– Я думаю, через день-два русские будут здесь, – внешне бесстрастно заключил Вукс.

– Если не немцы… – Пан Казимир выругался и повернулся к Вуксу. – Поручик, пригласите сюда командира экипажа.

После минутного, никем не прерываемого молчания в комнату в сопровождении Вукса вошел первый пилот.

– Слушаю, пан майор!

– Скажите, капитан, куда может долететь ваша «гидра»?

– Если не собьют по дороге, хоть в Африку.

– Оптимистично! – пан Казимир улыбнулся. – К союзникам долететь сможете?

– Так точно!

– Других вариантов нет? – майор оглядел присутствующих.

– Нет… Это наше единодушное мнение.

– Сколько можете взять пассажиров?

– Одного-двух… – Капитан по очереди посмотрел на Брониславского, потом на майора. – Вы же знаете…

– Конечно, – пан Казимир кивнул. – Когда лучше лететь?

– Хотелось бы сегодня. К вечеру. Так безопаснее…

– Да, ночью лучше… – пан Казимир опять кивнул. – Значит, с машиной решено… Идите, капитан, готовьтесь.

Пилот вышел. Пан Казимир посмотрел на Брониславского.

– Пан инженер. Вы меня поняли?

– Понял. Но никуда я не полечу. Найдутся и другие. А с меня этих пертурбаций довольно. Хочу уяснить, во что все это выльется…

– Разумно… – майор склонился к карте. – Сейчас готовимся и как только отправим самолет, выступаем колонной в сторону границы. К нейтралам… Возражения есть?

– Нет. – Брониславский поднялся. – Вы тут решайте военные дела, а я побежал, боюсь, до вечера не управимся.

Как только дверь за Брониславским закрылась, Вукс пожал плечами.

– Чего готовиться? Подорвать все и уходить.

Пан Казимир снова принялся изучать карту.

– Теперь наши дела… Приказываю… Поручику Мышлаевскому добраться в Лондон или Париж. Туда, где будет организован центр польского сопротивления. Дальше – по обстоятельствам. Канал связи и остальное вам известно.

– Ясно, пан майор! – Мышлаевский привычно вытянулся.

– Поручик Вукс… – повернулся к молодому офицеру пан Казимир.

– Пан майор! – Вукс вскочил и вытянулся. – Я подобрал здесь пригодных для нас людей. Предлагаю собрать их и под видом кавалерийского отряда увести по другому маршруту. На наши точки.

– Согласен… Я доведу колонну Брониславского до границы и вернусь. Явки все установлены, в общем… – Пан Казимир медленно свернул карту. – Надеюсь, мы хорошо подготовились…

* * *

Готовая к отлету «гидра» тихо покачивалась, зачаленная к крохотной пристани. Инженер Брониславский, стоя рядом с майором, еще раз окинул самолет взглядом и повернулся к пану Казимиру.

– Ну что, разлетаемся?

– Да… В разные стороны. Так надежнее…

– Вот и я про то же… – Брониславский зачем-то оглянулся и вытащил из кармана тщательно запечатанный и довольно пухлый конверт. – Возьмите, пан майор. Это дубликат, как договаривались…

– Ясно. – Пан Казимир с трудом засунул конверт во внутренний карман и посмотрел на Брониславского. – Вы тут заканчивайте, а я отправлю Вукса.

Небольшой кавалерийский отряд поручика выстроился у ворот, готовый к выступлению. Освещенные предвечерним солнцем всадники отличались хорошей выправкой, но лучше всех выглядел сам поручик Вукс, красовавшийся на чистокровном жеребце.

– Ну что ж, пан поручик… – остановившемуся у стремени майору пришлось по-мальчишески задрать голову вверх. – Давай прощаться. И будьте внимательны, кто знает, что нас всех ждет…

Это совсем не уставное обращение странным образом повлияло на Вукса. Он дернул щекой, натянул повод и наклонился с лошади.

– Пан майор, я тут подумал… Если что… Ну, на всякой случай, я буду искать вас у пани Яновской.

Взгляд пана Казимира встретился со взглядом Вукса, а больше ничего не требовалось. Майор прикрыл глаза и, отступив на шаг, все так же молча, приложил пальцы к конфедератке. Жеребец под Вуксом дал свечку, картинно рванувшись с места, и сразу же за ним, рысью, мимо отдающего отряду честь командира понеслись всадники. Майор посмотрел вслед уходящей колонне и заспешил к пристани.

Рядом с трапом, еще соединявшим причал и люк самолета, пана Казимира дожидался Мышлаевский. Рядом с ним стоял инженер Брониславский и переминался с ноги на ногу помощник Брониславского – инженер Длугий. Пан Казимир заметил его беспокойство, но оно не было для него удивительным. Наоборот, скорее естественным, поскольку Длугий отвечал за двигатели «гидры» и, конечно же, волновался, так как экипажу вместо контрольного облета предстояло перебазирование практически в никуда.

При появлении майора Мышлаевский первым отдал честь.

– Пан майор, экипаж к вылету готов! Мы отправляемся…

– В Африку! – пошутил пан Казимир и, чтобы окончательно снять напряжение, добавил: – Ни пуха вам, ни пера!

– К черту! – в тон ему отозвался Мышлаевский и со смехом полез по трапу.

Майор шагнул в сторону и, глядя на хвост «гидры», машинально отдал честь. Он хорошо понимал, что хотя возможные маршруты обсуждались на совещании, куда удастся долететь и вообще удастся ли, никто даже не загадывал.

Люк глухо чавкнул, и почти сразу начали проворачиваться винты. Минут пять пилоты еще прогревали двигатели и только потом, когда солдаты отцепили расчалки, самолет медленно двинулся. Уже на открытом плесе моторы заревели во всю мощь, гидроплан присел и, набирая скорость, заскользил по воде, оставляя за собой тройной пенистый след.

Было видно, как машина оторвалась от воды и, сделав круг, легла на курс в сторону заходящего солнца. Инженер Брониславский, не отрываясь, следил за взлетом и, только убедившись, что все нормально, повернулся к пану Казимиру.

– Ну что ж, пан майор… Думаю, пора и нам.

Третьим отрядом была автоколонна. Первым стоял «воксхолл», за ним «лянчия» и следом – три груженых «урсуса». Перебегая от машины к машине, солдаты закидывали в кузова еще остававшийся скарб. Когда все наконец расселись по машинам, к пану Казимиру, наблюдавшему за посадкой от «воксхолла», неожиданно обратился инженер Брониславский:

– Пан майор… Может, все-таки не стоит все тут взрывать?

Колебания инженера были более чем понятны, но пускаться в объяснения у майора не было ни времени, ни желания. Поэтому ответ пана Казимира был сух и стандартен:

– Сожалею, пан инженер, но у меня приказ.

– Да, да, конечно… – Что-то, видимо, весьма беспокоило Брониславского. – И еще… Мне кажется… Нам надо ехать в разных машинах.

Некоторое время пан Казимир и Брониславский в упор смотрели друг на друга и в конце концов майор согласился:

– Думаю, вы правы…

– Вот и хорошо! – Бронислаский облегченно вздохнул. – Вам как, «лянчия» привычнее?

– Конечно. Признаться, последние дни я замотался и, если не возражаете, пока немного вздремну. Дорога тут все равно одна… А после полуночи поменяемся, и первым поеду я.

– Договорились…

Майор повернулся, взмахнул рукой и зычно скомандовал:

– По машинам! Приготовиться к движению!

Пан Казимир сел в следующую второй «лянчию», чуть позже захлопнул дверцу своего авто Брониславский. «Воксхолл» дал протяжный гудок, и машины сначала медленно, а потом, постепенно набирая ход, все быстрее начали удаляться от объекта. Когда уже поднялись на возвышенность, пан Казимир, непрерывно смотревший в заднее стекло, увидел, как с запоздалым рокотом, в ярких вспышках вспухли, рассыпаясь по земле грудой обломков, дома объекта…

* * *

Колонна медленно ползла через освещаемое фарами редколесье. Под монотонное гудение моторов на заднем сиденье «лянчии» дремал пан Казимир. Временами он поднимал голову, смотрел на красные огоньки шедшего впереди «воксхолла» и снова погружался в полусон. Зато у сидевшего рядом инженера Длугого сна не было ни в одном глазу. Скорее всего от скуки, выждав, когда пан Казимир в очередной раз поднял голову, Длугий весьма дружелюбно заметил:

– Я думаю, пану майору все-таки следовало бы ехать в первой машине…

– А что бы это меняло? – сонно отозвался пан Казимир. – Так, по крайней мере, пан Брониславский избавлен от пыли.

– Да, пожалуй, вы правы… В принципе, ничего…

Инженер Длугий вроде как тоже собрался вздремнуть и сполз на сиденье как можно ниже. В машине снова воцарился монотонный гул, пан Казимир опустил голову, и тут под колесами «воксхолла» грохнул взрыв. Майор вскинулся и перед его недоуменным взором мелькнул подскочивший кверху задний фонарь заваливающегося в кювет автомобиля.

Тормоза взвизгнули, всех кинуло вперед, и в ту же секунду грохот послышался сзади. Резко обернувшись, майор увидел, как по капоту заднего «урсуса» разливается ярко-оранжевое пламя. Пан Казимир хотел что-то сказать, но тут с обочины раздались выстрелы, и шофер «лянчии» ткнулся лицом в баранку.

Инженер Длугий, сидевший слева, выскочил первым. Майор выпрыгнул следом и, оказавшись по другую сторону автомобиля, увидел, как к Длугому с обочины шоссе, освещенного ярко горящим грузовиком, бросились какие-то тени. Пока пан Казимир рвал «вис» из кобуры, эти люди уже окружили инженера. И тут майора буквально поразил злобный крик Длугого:

– В передней машине, идиот!!!

Одновременно из кузова дальнего «урсуса» захлопали выстрелы пришедших в себя солдат. Люди на шоссе сыпанули в разные стороны, и стихшая было перестрелка разгорелась с новой силой.

Пан Казимир метнулся в темноту, но на него кто-то бросился, и сцепившиеся противники покатились в кювет. Каким-то образом майору удалось вырваться. Наконец-то рассмотрев нападавшего, пан Казимир вскрикнул от удивления:

– Кациян?!!

Вскинув так и не выпущенный из руки пистолет, майор без колебания нажал спуск. Техник рухнул навзничь, а пан Казимир, не обращая внимания на грохотавшие кругом выстрелы и гранатные разрывы, бросился к автомобилю Брониславского.

Взрыв отбросил его в кювет, но пламя еще не успело разгореться. Подскочив к окну, майор увидел, как Брониславский пытается изнутри раскрыть заклинившую дверь. Майор изо всех сил рванул ручку, и инженер, толкавший дверь изнутри, вывалился в кювет прямо под ноги пану Казимиру. Только теперь, оценив ситуацию, майор шлепнулся рядом и крикнул Брониславскому:

– Это засада! Надо уходить!

Толкнув инженера вперед, майор выскочил из кювета и сразу угодил в кустарник на обочине. Согнувшись за низенькими ветками, пан Казимир попытался оглядеться.

На дороге ярко пылали две машины, Третья стояла между ними с распахнутыми во все стороны дверцами. Из-под колес грузовика еще отстреливался какой-то жолнеж. Чуть в стороне тоже раздавались одиночные хлопки «маузеров», но они уже явственно перекрывались автоматными очередями. Разгром был полный. Уяснив это, майор перекатился на обочину и вслед за Брониславским побежал в темноту…

Довольно скоро пан Казимир услыхал топот, и между деревьев промелькнула тень инженера. Майор бросился следом, но откуда-то сбоку послышался невнятный крик, и по бегущим ударила длинная автоматная очередь.

Пан Казимир прижался к толстому стволу и, не целясь, пальнул по вспышке. Автомат сразу смолк и там послышался треск сучьев. Выстрелив еще пару раз, майор, петляя, как заяц, помчался дальше.

Брониславского он догнал через несколько минут. По тяжелому, прерывистому дыханию было ясно, что инженер ранен и бежит из последних сил. Внезапно Брониславский захрипел и повалился на землю лицом вперед. Не раздумывая, майор подхватил инженера, тяжело взвалил его себе на спину и упрямо пошел вперед в темную чащу…

Ранним утром 17 сентября в лесу, возле перекрестка лесной дороги с вымощенным шоссе, сидел пан Казимир в своем майорском мундире, испятнанном бурыми пятнами крови. Все оказалось напрасным.

Напрасно он тащил раненого Брониславского. Напрасно метался по незнакомому лесу, пытаясь отыскать хоть какое-нибудь жилье. Напрасно старался хоть как-то помочь умирающему. Все напрасно…

Перед рассветом, украв на отыскавшемся маленьком хуторке лопату, он зарыл уже холодное тело инженера на травянистом клинышке лесной поляны. Обложенный дерном узенький холмик, это было все, что он мог для него сделать…

Сейчас пан Казимир еще не знал, что напрасным было не только это. Напрасно командир улан швырял на землю свой полевой бинокль и в припадке бессильной ярости топтал лакированными сапогами замшевые перчатки. Напрасно усачи-кавалеристы мчались рубить саблями танки. Напрасно польские «7 ТР» схватывались насмерть с немецкими «Марк-2». Напрасно офицеры, собиравшие разрозненные части в кулак и дравшиеся до конца, ждали помощи. Все напрасно…

Внезапно зазвучавшая разухабистая гармошка заставила майора замереть, а потом осторожно выглянуть из-за куста. Услыхав конский топот, пан Казимир скользнул в кусты и прикрылся ветвями. Оттуда он увидел, как на шоссе показался кавалерийский разъезд. На всадниках были фуражки с синими околышами и мятые, но такие знакомые гимнастерки цвета хаки. Передний, завалившись в седле и наяривая на гармошке, во все горло распевал русскую матерную частушку…

Часть 2 Тихая квартира

Танковые пулеметы секли свинцовым струями заросли лещины. Меланюк видел, как толстые ветки, срезанные пулями, отлетали в стороны и осенние, начинающие желтеть листья, ковром сыпались на землю. Передний танк с радиоантенной вокруг башни ревнул мотором и, пустив сизое облако дыма, осторожно пополз к опушке. Остальные, не прекращая обстрел орешника, двинулись следом.

Меланюк приподнялся и, выставив вперед ствол «маузера», полез на четвереньках по глубокой колее, оставленной танковой гусеницей. Краем глаза он видел, как рядом полз с длинной русской винтовкой черноглазый парубок, а чуть дальше, Малевич, привстав на колено, размахивал револьвером, поднимая отставших.

Три минуты назад их вооруженный отряд обстреляли беглым огнем из зарослей орешника. Танки, шедшие по дороге, немедленно свернули на луговину и теперь огнем и гусеницами утюжили предательскую опушку.

Весть о подходе частей Красной Армии застала группу Малевича в маленьком местечке, где настороженная тишина немедленно сменилась бурно-восторженным водоворотом событий. Меланюк вместе со спутниками Малевича оказался членом отряда «Рабочей Гвардии», и они сразу же, неумело построившись, пошли занимать паровую мельницу, угодив по пути под внезапный обстрел.

Танки вломились в орешник и, послав в глубь леса несколько длинных очередей, остановились. Однако в кустах, вдоль и поперек исхлестанных пулями, никого не было. Отряд Малевича, надежно прикрытый танками, обшарил заросли, но ничего, кроме двух десятков стреляных гильз, не обнаружил. Правда, Меланюк, прошедший по кустам дальше всех, нашел брошенную польскую пилотку с пришпиленным к ней алюминиевым трезубом.

Отыскав Малевича, не отходившего от танков, Меланюк показал ему свою находку, и тут люк ближайшего танка приоткрылся.

– Эй, папаша! – танкист в ребрастном шлеме подмигнул Малевичу. – Кто это нас пугать вздумал?

– Да так… – Малевич отцепил трезуб и кинул пропахшую потом пилотку в кусты. – Сволочь буржуйская…

– Теперь не будут! – танкист сверкнул белозубой улыбкой и нырнул в люк, а Малевич принялся зычно скликать своих людей, разбредшихся по орешнику.

Преследовать нападавших не было смысла, и Малевич собрал отряд, чтобы идти дальше, но тут на опушке появились примчавшиеся на подмогу два десятка рабочегвардейцев. Их начальник, здоровенный пожилой дядька, едва отдышавшись, затряс Малевича:

– Що тут сталося?.. Що за стрелянина?

– А ось це бачив? – Малевич показал трезуб.

– Знову вони… У, свинячи рила, рожи куркулячи! – Рабочий сжал огромный кулак и затряс им в воздухе. – Допомоги не треба?

– Нет, там прошли наши танки, – Малевич вдруг подмигнул рабочему. – Ты понимаешь, товарищ, наши танки!

– Ти кому це говориш, товарищ!.. – Рабочий перекинул винтовку в другую руку и неожиданно сгреб Малевича под мышку. – Конец панам! Конец!.. Власть наша!

– Да пусти ты, медведь! – Малевич высвободился из объятий. – Ты на своих хлебах сидел, а я на казенных, сам понимаешь…

Все кругом грохнули смехом, а рабочий, отпустив Малевича, серьезно сказал:

– Ты, здаеться, Малевич. Так тут звьязковий щойно прибиг… Тоби з хлопцями до комитету скорише треба.

Отряд немедленно зашагал обратно и через полчаса был уже возле здания комитета. На крыльце толпились люди, и Петро, отошедший переобуться, внезапно узнал среди них «товарища Ивана». Меланюк бросился вперед, но товарищ Иван, не обратив внимания на Петра, ко всеобщему восторгу, заключил в объятия подошедшего к крыльцу Малевича. Два мужика молча стояли на ступеньках и от избытка чувств колотили друг друга по спине и плечам. Петро деликатно отступил в сторону, но товарищ Иван уже заметил его.

– Постой, постой, хлопец… Ты? – Товарищ Иван повернулся к Малевичу. – Он что, у тебя?

– Ну да… Мы же сидели вместе. Только, похоже, его за члена ОУН приняли. И вроде как очную ставку ему делали…

– Как это? Я ж тебе ясно писал, – товарищ Иван посмотрел на Малевича. – Ты что-нибудь понимаешь?

– Пожалуй… – Малевич почесал лысину. – Похоже, карты у них спутались… Меня начальник тюрьмы впрямую спрашивал…

– Дела… – покачал головой товарищ Иван. – Ну-ка, пойдем…

Они прошли в здание комитета и, к удивлению Меланюка, оказались совсем одни в какой-то комнате. Через дверь из коридора слышались голоса, топот, веселые выкрики, но тут, оказавшись как бы отделенным от всей этой метушни, Петро понял, что разговор предстоит серьезный.

Товарищ Иван усадил всех за стол и испытывающе глянул на Петра.

– Это точно, что тебя в тюрьме за националиста приняли?

– Ага, – Меланюк энергично кивнул.

– Ты, хлопче, не удивляйся. – Товарищ Иван дружески подмигнул Петру. – Помнишь, как ты меня в том сарае про революцию спрашивал?

– Товарищ Иван! Я заради нашого дила на все згодный! – Меланюк вскочил и, понимая, что разговор имеет какое-то второе значение, четко доложил: – Освита, четире класса. Земли обмаль. И завжди з комунистами був. Це тильки тоди як дядько Свирид сказав, треба, то я до «Сильского господаря» пишов…

– «Сильский господарь» – это неплохо… – Товарищ Иван внимательно посмотрел на Меланюка. – Ну а всерьез националистом прикинуться бы смог?

– Сможет, сможет! – засмеялся Малевич. – Он у меня на глазах по дороге у какого-то трезубного Лемиша нам всем по пять злотых выцыганил.

– По какой еще дороге? – не понял товарищ Иван.

– А ты что думал, мы из тюрьмы по воздуху летели?

– Да не думаю я так, не думаю. Вот ведь… – товарищ Иван обнял Малевича за плечи. – Это ж сколько лет прошло, как мы в Первой конной с тобой служили и на Львов шли, а?..

– Ну служили… Пусти. Не до воспоминаний еще… – Малевич высвободился. – Эти трезубные нас чуть ли не у тюрьмы с автоматами встретили, а сейчас вообще их танками гонять пришлось…

Он полез в карман и вытащил снятую с пилотки эмблему.

– Вот… Можешь полюбоваться.

– Полюбуюсь… – Товарищ Иван взял трезуб и протянул Меланюку. – Бери, парень… Пригодится.

– Зачем? – не понял Петро.

– А затем, друг ситный, что тебе особое задание будет…

* * *

Гусеницы тяжелых многобашенных танков с ревом и искрами выковыривали булыжник на повороте шоссе, и танкисты, высунувшись из люков, внимательно следили, чтобы стальные громадины не зацепили какой-нибудь из домишек предместья. Вслед за грохочущими танками пошли артиллерийские запряжки и грузовики с солдатами. Короткорылые гаубицы подпрыгивали на выбоинах, и ездовые, чтобы не отстать от машин, дружно подгоняли своих рослых, подобранных в масть коней. Урчанье и фырканье моторов сопровождалось звонким цокотом копыт и мерно-тяжелым шагом густых пехотных колонн.

Население восторженно встречало входившие в город войска. На улицах, с тротуарами заполненными жителями, командиры колонн молодцевато подтягивались, а улыбающиеся солдаты без команды начинали петь. Тем временем на боковых улочках собирались небольшие колонны рабочих и тоже с пением, но уже «Интернационала» куда-то шли, подняв над рядами красные флаги и кумачовые лозунги. Этих кое-кто провожал настороженными взглядами, потому что очень многие из стоявших густыми шпалерами по обе стороны мостовой понимали, что войска, двигавшиеся рядом, несут им совсем новую жизнь…

Стараясь держаться незаметнее, через толпу пробирался небритый дядька в домотканом серяке и стоптанных сапогах. Его утомленное лицо казалось равнодушным, и только глаза временами вспыхивали любопытным блеском, провожая взглядом группу военных или колонну машин. Он не выделялся в толпе, и вряд ли кто признал сейчас в этом затрепанном мужике всегда элегантного майора Дембицкого.

Пан Казимир как раз собирался завернуть в проулок, когда кто-то, метнувшийся из толпы, внезапно схватил его за рукав.

– Казик!.. Неужто ты? Ты?..

Испугавшись в первую секунду, майор растерянно улыбнулся. Перед ним, появившись неизвестно откуда, стояла Лидия Яновская.

– Какое счастье! – Женщина прижалась к серяку пана Казимира. – И что ты живой, и то, что нашелся, и вообще все…

– Даже это? – Майор показал на воинскую колонну.

Ехавший верхом впереди нее капитан, с рубиновыми «шпалами» в петлицах, улыбаясь, поворачивался во все стороны, сохраняя на лице настороженно-каменное выражение…

– Конечно! – Лидия решительно взяла пана Казимира под руку. – У меня такое ощущение, что пришли наши…

– Наши? – изумился пан Казимир.

– А ты что, хотел видеть здесь немцев?

– Немцев?.. – Майор растерялся. – Да нет… Немцев, пожалуй, нет.

– Вот видишь… А мы уже думали, что будут немцы, а тут неожиданно идут русские парни, поют русские песни, а я русская…

– Эти русские парни – еще не всё, – пробормотал майор. – Есть и другие…

– Все равно. Будь, что будет! – Лидия махнула рукой и сразу переменила тему: – Это просто удивительно, что я встретила тебя на улице, ведь ты бы сейчас пришел ко мне, а меня нет…

– К тебе?

Пан Казимир заколебался, но Лидия, не отпуская его руку, так решительно начала протискиваться через толпу, что ему оставалось только повиноваться. А когда, пройдя дворами, он вслед за Лидией переступил порог такой знакомой квартиры и за его спиной мягко щелкнул английский замок, майора охватило чувство покоя и безопасной расслабленности.

Оно не оставляло его и тогда, когда он, непонятно почему вдруг обессилев, остановился, прислонив голову к прохладному косяку ванной. Хлопотавшая вокруг Лидия ласково увлекла его ближе к умывальнику, и майор снова замер, завороженно глядя на медные, до блеска начищенные краны. Дверь открылась, и в ванную заглянула Лидия.

– Вот я тебе тут принесла…

Повесив у косяка махровый халат, Лидия протянула пану Казимиру безопасную бритву с непропорционально толстой ручкой.

– Что это? – спросил майор, с интересом рассматривая торчащий из ручки электрический шнур.

– Чешская бритва. Электрическая.

Рука майора, потянувшаяся было за бритвой, замерла в воздухе.

– Что… Закопане?

– Не совсем… – Лидия встряхнула головой и сказала, как о чем-то давно отболевшем и не имеющем значения. – Я тогда ждала, думала, что подарить… А потом… Потом приехала сюда и назло всему купила, и вот видишь, пригодилось…

– Теперь ясно, – пан Казимир улыбнулся.

– А раз ясно, одежду брось под ванну, халат тут, ароматическая соль на полочке… Да, может, тебе помочь?

Теперь Лидия говорила уже без тени смущения.

– Нет, я сам, спасибо…

Майор сунул штепсель в розетку и услышал, как в ручке уверенно загудел вибратор…

Из ванной, проплескавшись там чуть ли не час, пан Казимир вышел бодрым и посвежевшим. Настроение, как по мановению руки, изменилось, и сейчас, блаженно рассевшись в кресле, он начал зевать, поглядывая на свои голые ступни, уютно покоящиеся на ковре.

В комнату вошла отлучавшаяся куда-то Лидия и улыбнулась.

– Да ты, никак, спишь?

– Извини… Как накатило… – Пан Казимир опять сладко зевнул, одновременно пытаясь прикрыть ноги халатом.

– Ты не будешь возражать, если я выброшу твое тряпье?

– Выбросишь? – Пан Казимир замотал головой, стряхивая сонливость, накатившую после купанья. – А как же… А как же мне?

– А тебе я принесла все новое. И уже никаких Закопане… – Лидия лукаво стрельнула глазами на пана Казимира.

– Как, новое? – На этот раз майор пропустил «Закопане» мимо ушей.

– Очень просто. Пошла в соседнюю лавчонку и сказала хозяину, что ко мне приехал муж из Варшавы…

– Послушай… Значит, ты хочешь… Хочешь…

Майор вскочил, едва удержав норовивший распахнуться халат, посмотрел на свои голые ноги и окончательно стушевался. Сразу поняв его состояние, Лидия взялась обеими руками за отвороты злополучного халата и посмотрела майору прямо в глаза.

– Ты же обещал мне вернуться… Обещал?

– Да…

– Ты вернулся?

– Да…

– Тогда молчи…

Лидия все ближе наклонялась к пану Казимру, он вздрогнул и, наконец-то отпустив полы халата, осторожно обнял прильнувшую к нему женщину…

* * *

Бывшего домоправителя пани Мечулковской, Пиёнтыка, происшедшие перемены коснулись мало. Правда, сама пани Мечулковская, испугавшись большевиков, сбежала в Румынию, бросив шестиквартирное здание и верного Пиёнтыка на произвол судьбы.

Опустевший дом сразу облюбовали военные, а сам Пиёнтык, когда-то учившийся в гимназии и не забывший русского языка, по этой причине был так и оставлен в своей должности. И вот теперь пан Пиёнтык, ожидая новых квартирантов, обходил дом и сосредоточенно принюхивался.

Дело в том, что пани Мечулковская кроме приятной благосклонности к пану Пиёнтыку имела один маленький недостаток. Она обожала кошек, и добрый десяток этих тварей наполнили дом неистребимым запахом.

Правда, прежним жильцам с этим пришлось смириться, так как пани Мечулковская по своей природной доброте брала весьма умеренную квартплату, а что же касается Пиёнтыка, ненавидевшего кошек, то будь его воля, уж он бы…

Пока пан Пиёнтык размышлял, как бы исхитриться, чтобы получше исполнить давнее желание, дверь внизу хлопнула и на лестнице появился молодой военный.

– Чем могу?.. – Управляющий потянулся носом к петлице со «шпалой» и, распознав звание, закончил: – Пан капитан…

– Правильно, соображаешь! – Командир усмехнулся. – Капитан Усенко. Ордер у меня, на вселение.

– О, прошу, прошу… – управляющий гостеприимно отступил.

– А ты кто будешь? – принюхиваясь, Усенко пошел к лестнице.

– Пиёнтык… К вашим услугам… Управляющий… Пшепрашам, по новому – уп-рав-дом…

– Управдом, говоришь… – капитан сморщил нос. – А что ж у тебя тут за гадюшник такой? И запах, как в сортире…

– Осмелюсь заметить, это все пани Мечулковская… Хозяйка дома… Бывшая… Чудесная женщина. Красавица… Но вот, слабость, обожает кошек… Но она уехала, и вот я…

– Ясно. – Усенко строго посмотрел на Пиёнтыка. – Здесь наши командиры жить будут, а у вас весь дом котами пропах.

После отъезда Мечулковской управляющий из осторожности ничего не менял, но теперь, поняв, что ликвидацию кошек можно будет списать на большевиков, Пиёнтык с готовностью осклабился:

– Прикажете изничтожить?

– Всенепременно! – Усенко брезгливо фыркнул и начал оглядываться, явно прикидывая где тут и что.

– Слушаюсь! Брысь, падаль! – Пиёнтык пнул подвернувшегося кота и тут же, от избытка благожелательности сгибаясь в поклоне, забежал вперед. – Позвольте предложить пану капитану одну квартирку… «Люкс-цимес»!

– Ну, предлагай… – и не обращая больше внимания на котов, Усенко вслед за Пиёнтыком пошел по лестнице вверх…

Небольшая квартирка, предложенная так и лучившимся от благожелательности домоуправом, была и впрямь хороша. Прекрасно оборудованная кухня, крохотная спальня и уютная гостиная как нельзя больше устраивали Усенко и казались ему верхом благополучия.

Удовлетворенно хмыкая, капитан осмотрел квартиру, заглянул во все углы, зачем-то пощупал обивку кресел и, остановившись возле окна, выглянул на улицу. И тут его внимание отвлек куда-то исчезавший и вновь появившийся управляющий.

– Эт-то еще что за бандура?

Усенко воззрился на старомодный приемник, который Пиёнтык едва удерживал на руках.

– Осмелюсь заметить, пан капитан, это вовсе не бандура…

Пыхтя, Пиёнтык водрузил свою ношу на тумбочку.

– Радиоаппарат «Дорожовец и Затей»! Конечно, я понимаю, пан капитан поставит себе «Телефункен» или «Бляупункт», а пока пусть стоит этот…

Усенко подошел к тумбочке и начал рассматривать диковинный аппарат. Ему, начальнику особого отдела, приходилось сталкиваться с новейшей аппаратурой, и капитан изучал приемник вполне профессионально. Да, два симметричных яйцеобразных лимба обещали вполне приличную избирательность, и только выносной динамик со шнуром, походящий на поставленную торчком вазу, был старомоден.

– И за что мне такая честь? – Усенко понял, что управляющий почему-то изо всех сил хочет угодить ему.

– Коты, пан капитан… – вздохнул Пентык. – Признаться, ненавижу котов! А вы приказали их убрать…

– Понимаю! – рассмеялся Усенко. – А скажи, чего терпел их тогда? Чего не ушел, а?

– Видите ли, пан капитан… Пани Мечулковская… Все она…

Мужики с пониманием и симпатией посмотрели друг на друга, после чего Пиёнтык проявил еще большую заботливость.

– Я перепрошую, когда пан капитан привезет вещи?

– Какие у меня вещи! – рассмеялся Усенко. – Один чемодан. Я его вечером и сам принесу.

– Вечером? – удивился Пиёнтык. – А разве пан капитан…

– Да, да, у меня еще дел по горло! – Отмахнулся Усенко. – Я сейчас только за ключом зашел.

– О, не извольте беспокоиться, ключ сей момент будет. – Пиёнтык полез в карман. – Я только хотел спросить…

– Что еще? – назойливость Пиёнтыка начала раздражать Усенко.

– Я понимаю, у пана капитана служба, он из похода и все такое… Так, может, пан капитан разрешит, я распоряжусь, тут все приберут…

– Да ладно уж, прибирай, – махнул рукой Усенко и, забрав у домоуправа ключ, пошел к двери.

* * *

Покинув пропахший котами дом, Усенко узеньким проходом выбрался на смежную улицу и, никого не спрашивая, пошел по неширокому тротуарчику, уже посыпанному желтыми осенними листьями. Видимо, весь прилегающий район был застроен в одно и то же время, отчего соседние здания поражали единообразием непривычно плоских крыш и европейски-широких окон, создавая у капитана впечатление чего-то чужого и настораживающего. Однако по мере приближения к окраине дома становились все ниже, город начал терять свой чопорный облик и все больше походил на какой-нибудь Проскуров или Жмеринку.

Наконец, миновав мелочную лавку с крыльцом, нахально выпиравшим прямо на тротуар, Усенко посмотрел на номер и решительно свернул к дому. Пошарив глазами по облезлой двери, капитан собрался стучать, но, заметив ржавый хвостик, торчавший из косяка, осторожно крутнул его. Звонка Усенко не расслышал, но тем не менее дверь тотчас открылась. Капитан шагнул в прихожую и, пытаясь рассмотреть в ее прохладном сумраке плотную фигуру хозяина, громко спросил:

– Это у вашего дома танк развалил боковую стенку?

– Нет, это на три дома дальше…

Встречавший распахнул дверь, ведущую во внутренние комнаты, и капитан оказался на свету. Хозяин немного подвинулся, но, все еще оставаясь в тени и как бы стесняясь, поинтересовался:

– А документик можно?

– Можно. – Усенко расстегнул клапан накладного кармана.

– Ты, хлопче, не обижайся. – В голосе хозяина послышался смешок. – Понимаешь, все пароли да пароли. Уж и наши здесь, а все по паролю…

Полюбовавшись удостоверением, он провел Усенко в дальнюю комнату, где им навстречу поднялись двое: весь в добрых морщинках пожилой селянин и молодой парень с тюремно бледным лицом.

– Ну, товарищ Усенко, давай знакомиться. – Две резкие морщинки на лице хозяина расправились. – Я – товарищ Иван, а это товарищи из Загайчиков. Дядько Свирид и Меланюк Петро.

Обеими руками пожимая руку Усенко, дядька Свирид весь так и светился радостью, а Меланюк почему-то грустно улыбался.

– Ну вот, познакомились, и хорошо…

Товарищ Иван усадил всех вокруг стола, а сам, расхаживая по комнате, начал говорить, обращаясь к Усенко.

– Кто такие националисты тебе объяснять не надо. Сам знаешь, куркулям советская власть – нож острый. Значит, должны мы знать, что они замышляют… У нас тут случай подходящий вышел, в суматохе нам один гусь попался, а с ним еще один человечек. А когда мы копнули поглубже, выяснилось, что человечек-то этот особо доверенный, и в лицо его никто другой не знает… Сам понимаешь, нам такая их конспирация только выгодна, потому как этих мы изолировали, а вместо доверенного человечка можно другого направить… Вот его…

Товарищ Иван показал на сосредоточенно молчавшего Меланюка.

– Парень он наш, ему ура кричать хочется, а мы его в кубло посылаем. – Товарищ Иван сочувственно вздохнул и продолжил: – Так получилось, что Петро в тюрьму вроде как националист угодил, а там зацепочка вышла и для нас, главное, сейчас вот что…

Товарищ Иван остановился и поднял палец.

– Первое. Ему некто Коготь при личном контакте на такого себе Деранюка выход дал. Правда, Свирид говорит, там дело неясное. Так что придется почти вслепую контакт нащупывать. Ну и может статься, если Петро где засветится и к нашим влипнет, его вытащить надо будет. Он твою фамилию назовет тогда.

– Та кажу, мелочь той Деранюк… – вмешался было дядько Свирид, но товарищ Иван жестом остановил его и продолжил:

– Второе. Нам надо, чтоб он у них вверх пошел. Мы прикинули, выходит, надо как бы арест организовать, но чтоб Петро по твоей оплошности ушел… Смекаешь?

– Смекать-то смекаю, но почему именно по моей? – попробовал возразить Усенко.

– А ты, капитан, на виду… Значит, и весу больше, а как сам приедешь, Петру и сигнал не нужен, а то сейчас всякое быть может.

– А что про связь думаете? – спросил Усенко. – Связь же нужна.

– Само собой. – Товарищ Иван согласно кивнул. – Вот мы и поставим дядьку Свирида на связь. Он активист явный, со встречами затруднений не будет, а уж с Петром в селе переговорить ему вообще запросто…

– От, ти ж дивись! – Дядька Свирид вдруг рассмеялся и хитро замотал головой. – Бачь, Петре, яке все перевертаеться… То ти в мене на звьязку був, а зараз, виходить, навпаки…

– Ну что ты, старый хрыч, смешки строишь?

Товарищ Иван укоризненно посмотрел на Свирида.

– Ну мовчу, Иване, мовчу… – Дядька Свирид затряс руками. – Все розумію, важлива справа, а на души ж радисть!

– То-то, что справа… – Товарищ Иван дружески усмехнулся, но, повернувшись к Усенко, сразу же посерьезнел: – Тут еще вот дело какое… Был здесь при поляках тип один. То ли литератор, то ли еще кто. Возле врача Яновской крутился. И так он оуновцам досадил, что они аж из тюрьмы с Петром весть передают, что не литератор он вовсе, а майор польской контрразведки. Во как…

– Интересно… – Усенко пристально посмотрел на товарища Ивана.

– То-то, что интересно… Надо будет пощупать. Найдем – и нам польза, и Петру, может, чего подкинем для солидности.

– Займусь. – Усенко коротко кивнул и спросил: – Это все?

– В общем все. – Товарищ Иван пододвинул стул и сел. – Теперь, хлопче, с твоей стороны все утрясти надо…

– Утрясем… Это я беру на себя.

И капитан положил обе руки на стол, как бы прикрывая свои собственные секреты…

* * *

На другой день после возвращения Меланюка в село въехала воинская автоколонна. Пропылив шляхом, машины свернули возле ставка и остановились на школьном дворе. Когда сгоравшие от любопытства селяне начали собираться, бойцы уже без всякого строя, составив винтовки под деревья, шумно толпились перед крыльцом, с которого им что-то говорил молодой и розовощекий командир.

Едва первые любопытные головы замаячили над забором, как бойцы призывно замахали руками, и один, видимо, весельчак и сорвиголова, весело крикнул:

– Эй, люди! Давай сюда, мы вам про все расскажем!..

Несколько гармонистов дружно растянули меха трехрядок, и под разухабистую плясовую боец, сорвав с головы пилотку, пошел выделывать невиданные кренделя. Услышав такое, селяне валом повалили на школьный двор, а мальчишки сразу полезли на деревья, чтоб из-за спин взрослых видеть, как пляшут удивительные солдаты.

Пляска кончилась, собравшиеся одобрительно зашумели, и тотчас же их гомон перекрыл молодой и чистый голос командира, вставшего на самую верхнюю ступеньку крыльца.

– Товарищи! Мы пришли к вам, чтобы освободить от засилья эксплуататоров-буржуев, от панов и помещиков, от ненавистных вам угнетателей! Вы теперь полновластные хозяева своей земли. Вам принадлежат луга, пашни, леса. Вы будете пользоваться ими без панов-кровопийц, и дети ваши будут расти, не зная панского гнета!..

Толпа замерла, и сразу одни радостно зашумели, другие скептически закрутили головами, и кто-то из таких, неверящих, сдавленно выкрикнул:

– То що… теперь до панського лясу можна без «квита» ходить?

– Никаких «квитов»! – Командир резко взмахнул рукой. – Хватит платить пану за ягоды и грибы! Он их не сажал!..

Толпа всколыхнулась, потом наступила относительная тишина, и кто-то из селян, стоявших ближе к крыльцу, солидно спросил:

– А скажить нам пане-товаришу… Як воно з землей буде?

– С землей? – Командир оглядел толпу и твердо сказал: – Будет земля. Чтоб каждый мог досыта накормить и себя, и детей, и жинку…

– То що… Виходить, ви нам усю панську землю дасте?

– Дадим! А так чтобы всю… – Теперь командир говорил спокойно и рассудительно. – Ну… Вы и сами понимаете, всю землю при вашем тягле не поднять. Поэтому будут созданы и большие, образцовые хозяйства.

– А с тяглом як? Робити хто там буде?

– Трактор!

– А на тракторі вчити будете? – озорновато спросил Мефодий, молодой мужик, стоявший рядом с женой.

– Будем! – поощрительно улыбнулся ему командир.

– Вид трактора земля гине! – неожиданно выкрикнул Деранюк.

– Кто так говорит? – удивился командир.

– Заец… Вин в Румунии був…

– Пане-товажищу… Степка Деранюк бреше! Не казав Заец того, – громко, на весь майдан, заявил Мефодий, а его молодая жена тут же испуганно дернула мужа за рукав.

– Не вилазь, Мефодю! Не треба…

Командир громко рассмеялся и, выждав паузу, заявил:

– А мы сейчас самого Зайца спросим! Здесь он?

– Тута я… – отозвался Заец и вышел вперед к крыльцу. – Так, був я в Румунии и бачив, як сама нафта землю псуе… Це я казав…

– Во! А трактор гас-карасину потребляе! И не губыть ничого! Я знаю! – снова не выдержал Мефодий, несмотря на то, что жена опять пыталась угомонить его.

– Хотите еще что-то сказать? – обратился командир к Зайцу.

– Хочу… – Заец стянул с головы капелюх и повернулся к толпе. – Люди!.. Я вже старий. Усе життя по ризних кутках микався. Мени, може, ни земли паньской, ни лису не треба… Я вже одного хочу… Як я народився украиньцем, то хочу на Украине й вмерти и щіро вдячний червоним солдатам, за те, що вони усіх нас звильнили з-пид той Польщи та приеднали до батькивщини…

И при всем честном народе Заец махнул поясной поклон красноармейцам под одобрительный гул односельчан…

Едва митинг закончился, как несколько гармонистов растянули меха своих трехрядок. Вскоре слаженный топот каблуков то выбивал невиданные коленца, то дробно сыпал, приглашая к танцу приглянувшуюся молодку.

И тут Петро увидел, как Деранюк боком-боком начал выбираться из толпы. Меланюк заторопился вслед и, отойдя подальше, в проходе между хат, остановил соседа.

– Гей, Степане… А ты чого биля школи не остався?

– А ти чого?

Деранюк обернулся и подозрительно посмотрел на Петра.

Петро покосился по сторонам.

– Слухай сюди… Коготь тоби привет передавав. Казав, литератор, знайомий Яновськой, майор контрровідки…

– Який-такий Коготь? Не знаю такого… Ты чого верезешь?

– Я верезу?.. Нас вдвох розстрилюваты везли!

– Що?

– Те, що чув… Я передав и забув. Мое дило – сторона.

– Як то? – растерялся Деранюк. – Слухай, Петре… Я щось не розумію… В тебе земли обмаль, так що тоби биля школи буты зараз, а ти мени щось таке говоришь…

– Зараз, зараз… – передразнил его Меланюк. – Як би не той арешт, в мене, мабуть, земли не стильки б було! А то москали… Землю вон обіцяють, а як воно буде, то дидько його знае… Що до мене, то знайшлись люди, пояснили, що до чого, я тепер знаю, що треба.

– Погодь-но, погодь… В нас чутка пройшла ниби ти з коммунией плутався…

– Ты краще слухай, що про тебе говорять…

– Брешешь, чи ни? – Деранюк недоверчиво посмотрел на Петра.

– Чого гадаты… – Меланюк намешливо хмыкнул. – Кабы не друже Лемиш, мене б й тут не було. Ты ничого не чув, я ничого не казав…

Петро повернулся и, оставив недоумевающего Деранюка стоять под хатой, пошел, нарочито загребая пыль носками сапог…

* * *

Тяпка легко вошла в землю и, вывернув темно-влажный ком, едва не задела стебель цветка. Пан Казимир осторожно, уголком тяпки, разбил комок и от удовольствия замурлыкал.

– Белз, коханый Белз, мала месчина, где моя дивчина и дом мой был…

Крошечный цветничок, защищенный глухими стенами соседних домов, сплошь заросшими диким виноградом, был открыт солнцу только с одной стороны, и даже сейчас, несмотря на позднюю осень, в нем цвели хризантемы. Сюда, в уютный дворик выходили окна квартиры Яновской, и этот изолированный мирок очень полюбился майору.

Он никогда не думал, что простая работа с землей может доставлять человеку столько приятного. Свободного времени у пана Казимира теперь было более чем достаточно, и он с наслаждением возился на цветнике, приводя в порядок три его клумбы.

Лидия уже давненько ушла в город, а пан Казимир так увлекся, что не сразу расслышал осторожное звяканье колокольчика. Обратив наконец внимание на звонки, пан Казимир сморщился. Бросать работу не хотелось, но настырный посетитель не уходил, и с сожалением отставив тяпку, майор пошел открывать.

Прежде чем оттянуть ригель замка, майор мельком глянул на себя в висевшее тут же зеркало и неопределенно хмыкнул. Вид у него был достаточно пролетарский. Приоткрыв дверь и увидев на крыльце маленького, беспокойно оглядывающегося человечка, майор принял его за очередного болящего.

– Если вы к пану доктору, то ее пока нет, она ушла.

– Я знаю… Нет, я видел… – Человечек начал путаться от волнения. – Я перепрошую, но я к пану…

– Ко мне? – Пан Казимир удивленно пожал плечами и отступил в сторону. – Прошу.

Оказавшись в передней, странный посетитель засуетился.

– Я из банка… Вот, я перепрошую, мои документы…

– А при чем здесь я? – еще больше удивился пан Казимир.

– Но, я перепрошую… Разве пан майор забыл скрытку пана Гжельского? Как только я увидел пана майора и пани Яновскую…

Лицо пана Казимира вытянулось, а недавнее благодушие исчезло бесследно. Открещиваться от всего было бесполезно и, поколебавшись секунду, майор жестом пригласил посетителя пройти в гостиную.

– Так вот в чем дело… У пана прекрасная память.

– Да, да, не жалуюсь… Это, знаете, профессиональное…

Бывший чиновник польщенно улыбнулся, но тут же, спохватившись, начал снова совать майору документы.

– Я перепрошую, пусть пан майор посмотрит, у меня такое дело, такое дело…

– Так, я слушаю вас, пан… – майор взял документ и посмотрел фамилию. – Пан Пирожек.

– Да, да… Пирожек. – Чиновник кивнул. – Пан майор, конечно, помнит, я говорил о бумагах. Они все ценные. Их можно учесть в ангийских, французских, швейцарских банках… Так, я перепрошую, я пришел спросить как мне быть дальше? Я бумаги забрал, они у меня, а как теперь… Теперь я не знаю…

Пан Казимир потер пальцами лоб и одновременно прикрыл ладонью глаза. Только сейчас он окончательно узнал этого человека. Именно он провожал их с Вуксом к скрытке Гжельского. Майор даже вспомнил, как раздражала тогда его болтовня об этих самых бумагах.

– И что же пан намерен предпринять? – Пан Казимир испытывающе посмотрел на Пирожека и показал на стул. – Да вы садитесь, садитесь…

– Я перепрошую, пан майор шутит? – Пирожек машинально уселся. – Конечно, я понимаю, может, их владельцев и нет, но я честный человек, я не могу взять бумаги себе, а пан майор приказали…

– Значит, пан хочет, чтобы их присвоил я? – Пан Казимир пустил пробный шар.

– Как «присвоил»? Я думал… Я перепрошую, пан майор… – Пирожек наконец овладел собой. – Я все понимаю… Понимаю! Пан майор хочет знать, можно ли Пирожеку верить… Я понимаю… Наша Родина… Наша Польша!..

Голос Пирожека странно дрогнул, он запнулся, не зная, как выразить нахлынувшее на него чувство, и пан Казимир увидел, как по щеке чиновника покатилась одна-единственная слеза. И майор принял решение.

– А пан понимает, чем ему это грозит?

– Так, пан майор! – Пирожек вскочил. – Если надо, я пойду охотником…

Да, вне всякого сомнения, Пирожек не был жуликом. Проберись он сейчас с этими бумагами за кордон, что помешает ему сразу разбогатеть? Нет, скорее всего долг и совесть патриота заставили его прийти именно сюда. Майор отбросил колебания и вытянулся по стойке «смирно».

– Слушай приказ! Я, майор Войска польского, данной мне властью, зачисляю пана Пирожека на должность военного казначея. Приказываю хранить имеющиеся у него ценности втайне, никому о них не сообщать и не передавать до нового приказа.

– Спасибо, пан майор… – Пирожек радостно шмыгнул носом. – Я могу идти?

– Да… – от такого оборота майор даже сам несколько опешил.

– Я живу по Монополевой, 14, собственный дом. Если нужно…

– Я понял… Когда потребуется, я сам найду вас. Ждите приказа.

Пан Казимир улыбнулся и, подчеркнуто выказывая уважение, пошел провожать своего новообретенного военного казначея к двери…

* * *

В коридоре вновь образованного присутственного места было сумрачно. Возле двери, с прикнопленной к ней бумажкой, где можно было прочитать сделанную от руки надпись: «Фининспектор», тихо переговаривалась небольшая очередь. Яновская стояла первой и, слушая вполуха общий говор, ждала вызова. Люди в очереди неплохо знали друг друга, поэтому разговор на самые животрепещущие темы шел общий.

– Вы слышали?.. Дом пани Мечулковской заняли красные офицеры…

– Да, да… Мне управляющий говорил, что они приказали всех кошек вывести!

– И правильно. А то не дом был, а кошачий приют.

– Нет, я понимаю, если, скажем, кошка ангорская…

– А кота сибирского не хотите?

Замечание остряка вызвало понимающие усмешки, но продолжения разговора Лидия не слыхала, ибо сидевший где-то там фининспектор громко произнес:

– Следующий!

Она вошла, разминувшись в дверях со своим предшественником.

В почти голой комнате было невероятно грязно и накурено. За столом, в пальто и шапке, перед ним – чернильница с воткнутой туда ручкой, сидел финиспектор. Под рукой у него кроме пухлой папки, была хрустальная розетка, полная окурков. Фининспектор поднял голову, и Лидия назвала себя:

– Яновская. Зубной врач.

– Яновская… Яновская… – Фининспектор полез в папку. – Где тут ваша бумаженция? Ага… Вот она.

Он передал листок Лидии, и она внимательно изучила его.

– Вопросы есть? – спрашивает инспектор.

– Нет. Все ясно.

– Хорошо… На собрании медработников были?

– Да.

– Вопросы не возникли?

– Возникли… – Лидия усмехнулась. – Зачем на собрании еще и песни петь? Там сначала по делу говорили, а потом хором петь начали.

– А вам что, наши песни не нравятся?

– Почему же не нравятся? Отнюдь… Некоторые даже очень нравятся.

– Да? Очень хорошо! Нам, знаете ли, песня строить и жить помогает. У нас и песня такая есть. Из кинофильма «Веселые ребята». Очень рекомендую!

– Посмотрю обязательно… Я могу идти?

– Да, идите… – и он, сложив папку, заученно выкрикнул: – Следующий!

Облегченно вздохнув, Лидия вышла из финотдела и заторопилась – возле городского сквера ее уже давно поджидал пан Казимир. Увидев улыбающуюся Лидию, он заспешил ей навстречу.

– Что, были сложности? – заботливо спросил пан Казимир.

– Нет, все в порядке. Я, как и раньше, могу держать кабинет, злотый и рубль уравняли. А долго, потому что в очереди сидела.

– Это же так утомительно… – посочувствовал пан Казимир.

– Да нет… Все ж свои. Сидели болтали…

– И о чем же? – Пан Казимир взял Лидию под руку, и они вместе неторопливо пошли по тротуару.

– О чем?.. – вспоминая, Лидия смешно наморщила нос. – А, Пастушаку, это тот, у которого я костюм для тебя брала, вместо денег облигации – бумаги такие заемные – всучили, так он от огорчения, распродажу устроил.

– Ясно! Бывает… – Пан Казимир хмыкнул и, улыбнувшись, спросил Лидию: – Так куда пани желают пойти?

– Пани желает пойти в кино.

– Я догадываюсь, пани еще раз хочет посмотреть «Вжес». Так, где он идет?.. «Модерн»? «Солейль»? «Новые чары»?..

– Браво, Казик! Только «Новые чары» закрыты, «Модерн» перестраивают под городской театр, и в «Солнце» идет не «Вжес», а «Веселые ребята». Кстати, этот фильм мне рекомендовал сам фининспектор.

– Даже так? М-да… Ну и шут с ним! Идем на «Веселых ребят». Тем более что я уже взял билеты…

И пан Казимир, хитро подмигнув, увлек за собой весело смеющуюся Лидию…

Возле кинотеатра «Солейль», уже переименованого в «Комсомолец», стояла густая толпа. Здесь преобладали жители окраин, предместий и рабочих слободок. Люди весело перекликались, то и дело слышался непринужденный смех, и даже паршивая погода не могла испортить висевшую в воздухе праздничную атмосферу.

Объявление, висевшее над кассой, сообщало, что перед сеансом состоится митинг, и по этому поводу, пан Казимир, уже сидя в зале, шепнул Лидии:

– Интересно… У тебя по работе собрание, здесь собрание…

– Подожди, – в тон ему отозвалась Лидия. – Вот увидишь, они еще и песни хором петь будут.

– Ну-ну… – пан Казими замолчал и начал смотреть на подиум.

На возвышении перед экраном стоял длинный стол, накрытый кумачом, и рядом с ним ярко-красная трибуна. За стол президиума сели несколько человек в шапках и длинных мещанских пальто. Лица их были решительны, а неулыбчивые глаза осматривали зал как-то уж слишком внимательно и строго.

К трибуне вышел докладчик и глухо откашлялся. Речь его не блистала правильностью оборотов и округлостью фраз, но, как удивленно отметил пан Казимир, обладала очень важным преимуществом – она была убедительна. Чувствовалось, что человек, обращавшийся к залу, верил каждому своему слову, и эта вера как-то передавалсь слушателям – даже не формой, а скорее духом каждой фразы.

Наконец оратор, громко выкрикнув:

– Пролетарии всех стран соединяйтесь! – взмахнул рукой и сошел с подиума.

Разношерстная публика зашумела, местами зааплодировала, а на балконе и впрямь запели «Интернационал». Однако пение было нестройным и, едва в зале погас свет, сразу оборвалось.

После такого сурового вступления пан Казимир решил, что и фильм, несмотря на игривое название, окажется ему подстать, но все вышло наоборот.

Заиграла музыка, замелькали первые кадры, а когда на экране появились коровы и началась веселая перекличка, пан Казимир наклонился к Лидии.

– По-моему, тут тоже собрание…

– И, кажется, тоже будут петь песни… – в тон ему ответила Лидия и тихонько рассмеялась, прижимаясь к майору…

* * *

Время шло, и постепенно пан Казимир приспосабливался к своему новому положению. Буря, поднятая войной, вроде утихла, и над бывшим воеводством снова повисла призрачная пелена мира и спокойствия. Но майор никак не мог избавиться от ощущения, что это всего лишь вступление, или, как он сам думал, – пролог к надвигающейся драме.

И тем не менее, несмотря ни на что, пан Казимир был счастлив. Казалось бы, с военным разгромом все рухнуло, но то ли уж так устроен человек, что, спасаясь от большой беды, он ищет утешения в маленьких радостях, то ли просто до этого любовь оступала перед чувством долга.

Говорят, с возрастом чувства проявляются сильнее, но кто же возьмется объяснить любовь во всех ее проявлениях? Просто пан Казимир стремился все время быть рядом с Лидией, а если она, сверх ожидания, где-то задерживалась, майор слонялся по квартире и не находил себе места.

Видимо, и Лидия испытывала нечто подобное, скорее всего чувство заботы, так свойственное женщинам, до этого сдерживаемое одиночеством, наконец-то вырвалось наружу, и не было случая, чтобы Лидия, возвращаясь из города, не принесла что-нибудь для своего Казика.

Вот и сегодня она вернулась с аккуратным пакетом. Ловко развернув бумагу, извлекла оттуда новенький серый макинтош и встряхнула.

– Ну-ка примерь…

Посмеиваясь про себя, пан Казимир безропотно натянул обнову.

– Что, опять дешевая распродажа?

– Ты же знаешь, частную торговлю постепенно сворачивают… – Лидия старательно застегнула пуговицы и ладонями начала расправлять складки.

Пан Казимир посмотрел в зеркало на макинтош, от пелерины которого нестерпимо пахло резиной, и, чтобы отвлечь Лидию от грустных мыслей, сказал:

– Знаешь, Лидуся, я, пожалуй, прогуляюсь, заодно и дух этот выветрится.

– Ну иди, – согласилась Лидия. – Но чтоб через полчаса был дома! Я ужин готовлю, пальчики оближешь…

Майор не случайно не захотел поддерживать разговор о распродаже, так как знал больше. Их сосед, владелец мясной лавки Опалык, тот самый, о котором упоминал Мендель, был арестован, и теперь майор ломал голову, что послужило причиной. То ли Опалык засветился как член ОУН, то ли просто попал под набиравшую силу гребенку с таким зловеще-обыденным названием, как «вывоз»…

Минут через десять пан Казимир, остановившись возле невзрачной пристройки со сдвижным люком в низкой односкатной крыше, постучал в окно. Дверь отворилась, на стук высунулся Мендель и, воровато оглянувшись, потащил майора в глубь дома.

В комнате Мендель молча достал бутылку «Водки звыклей» и, налив полную «пейсахувку», подал майору. Пан Казимир выпил, поставил рюмку на стол и покачал головой.

– Не узнаю я тебя…

– А разве я сам себя узнаю? Раньше был комиссионер, маклер, а теперь что? Конечно, и Кронштейн и Аппельбаум давно удрали и под этот гармидер доберутся до самой Америки, а дурачок Пинхас собрался за коммерцией. И куда, к немцам…

– Ему что, облигацию вместо денег сунули?

– Пхе… облигация! Торговля – всегда немножко обман. И при царе у «Скорохода» был товар, а у Виленского гешефтмахера один пшик… Одно дело – фирма, и другое – мелкая коммерция…

– Но ты-то свернул торговлю? – быстро спросил майор.

– А я что, Ротшильд? Ясно, свернул… Конечно, я не только коммерсант, я еще немножко агент, но я вас спрошу, разве Советам нужен такой агент? Теперь агент будет Рабинович, у которого троюродный племянник его двоюродной сестры из Бердичева стал комиссар и имеет на воротнике целых два «кубаря»…

– Да, швах дело… – согласился майор. – Торговлю, конечно, свернут.

И хотя пан Казимир высказал полное сочувствие, сейчас он думал не о предстоящем запрете на частную торговлю, а сожалел о пивной, из которой Мендель так ловко выкачивал нужные сведения.

– Да что говорить! – запричитал Мендель. – Эх!.. Это ж надо… Второе государство разваливается на глазах!

– Третье, Мендель… Ты забыл Австро-Венгрию.

– Э, пан майор, я считаю только те обломки, что летят мне на голову…

– Ну что ж… Ты, по крайней мере, не потерял чувство юмора.

– А что остается бедному еврею?

– Как что? Голова.

– Да разве у меня сейчас голова? – Мендель постучал себе кулаком по лбу. – От этих мыслей у меня тухес, а не голова!

– Ладно… Ты, помнится, как-то упоминал Опалыка.

– Так что?

– Арестован.

– Ясненько… По-моему, такое уже было… В Одессе.

– Так вот, собирай манатки и дуй в какое-нибудь глухое местечко. А не то, – пошутил пан Казимир, – отправят тебя в Сибирь и придется тогда торговать с белыми медведями.

– Значит… затаиться? – Мендель не принял шутки и заговорил серьезно: – Пан майор, как я понял, все остается по-прежнему?

– Именно. Устроишся, дашь знать, как обычно. – Пан Казимир дружески подмигнул Менделю. – А теперь проводи меня…

* * *

Дом был построен давно, и за добрых полвека река, сменив русло, подмыла фундамент. Днем вокруг плавали жирные домашине гуси, и шла обычная жизнь, а к ночи все замирало, с воды полосами наползал туман, и до утра несуразная постройка темной химерой висела над белесым маревом.

В одну из таких ночей по реке, излучиной огибавшей город, плыла лодка. Гребец, сидя на корме, правил по течению, а пассажир, ежась от пронизывающей сырости, настороженно поглядывал на прячущиеся в тумане глинистые откосы.

Человек, ловко управлявшийся с веслом, был пан Шлензак, а пассажиром – не кто иной, как инженер Длугий. Три дня назад на резиновой лодке они переплыли ставший пограничным Буг и только теперь добрались до данной им явки.

– Что это так мерзко воняет? – Длугий закрутил носом.

– Выше по течению бойня, – пояснил Шлензак и усмехнулся. – Нервничаете, пане Длугий?..

Тогда, осенью, блестяще задуманная операция позорно провалилась, и начальство так добре намылило шею Длугому, что он до сих пор испытывал глухое раздражение. И хотя вопрос Шлензака не имел никакого отношения к тем событиям, Длугий огрызнулся:

– Будешь нервничать… Если бы командир танкового батальона не заблудился, объект можно было взять целиком и тепленьким.

– Подстраховаться надо было получше…

Шлензак вздохнул. Пожалуй, и он не был рад от того, что пришлось снова ввязываться в это мутное дело. Тем временем разозленный Длугий, не собираясь успокаиваться, проворчал:

– Уж куда лучше! Кациян с людьми в засаде был. И надо ж так опростоволоситься…

– Да, бывает… – Шлензак сделал энергичный гребок. – Теперь из-за этой оплошности приходится миазмы нюхать.

– Как думаете, удастся найти Брониславского?

– Надо найти. Нам с вами, пане Длугий, теперь деваться некуда…

Впереди, сквозь туман, прорисовался силуэт нависающего над водой дома. Вдоль светящихся окон шла наружная галерея, заканчивавшаяся лестницей.

– Похоже, приплыли… – опять завертел головой Длугий.

От стены на галерее отделилась фигура, и едва тупой нос плоскодонки ткнулся в осклизлые кирпичи, сверху спросили:

– Кто?

– Свои, Лэбидь… Свои… – Шлензак подтянул лодку к перилам и помог Длугому выбраться на ступеньки.

– То, я перепрошу, вы, пане Шлензак? – Лэбидь свесился с галереи, стараясь получше рассмотреть прибывших.

– Ну я, я! – рассердился Шлензак. – Скажите лучше, куда идти?

– Да сюда, сюда, я же вас жду… – Лэбидь приоткрыл дверь, и на мокрые доски галереи легла гостеприимная полоса света…

Обстановка жалкого помещения, куда они вошли, никак не способствовала улучшению настроения. Ни Шлензак, ни Длугий не могли и подумать, что Советы за такой короткий срок загонят Лэбидя в эту крысиную нору. Приглядываясь к убогой комнатенке, освещенной пятилинейной керосиновой лампой, Шлензак удивленно присвистнул:

– Послушайте, Лэбидь, что это еще за «шлёс» на болоте?

– А де ж мені бути? – Лэбидь вздернул голову, привычно откидывая волосы. – Так, тут погано, навкруги болото, але я вирос у цих болотах, й не мені их цуратись, а як буде треба, то я й загину тут за неньку Украину!

– Да, да, понимаю… – сочувственно закивал Длугий.

– Вже почалися арешти, – Лэбидь заговорил тише, – бо Совіти хочуть позасилати нас до Сибіру, а то й далей…

Длугий посмотрел на Шлензака, который, будто его ничего и не касалось, сначала по-хозяйски подбросил в топившуюся печурку пару поленьев, а потом весело спросил:

– Скажите, Лэбидь, а фотографию для будущей хрестоматии вы уже сделали?

– Шуткуете, пане Шльонзак… А ми ж для вас все зробили! Скильки наших хлопцив загинуло! Так, мы гадали, що ви несете нам вільну Украину, а вы принесли нам Советы…

Шлензак выпрямился и с какой-то наигранно-театральной патетикой сказал:

– Здесь еще будет Самостийная Украина, и не надо понимать мои слова только как шутку. Народ еще воздаст по заслугам своим героям. И я знаю, что вы, Лэбидь, будете среди них!

– Спасибо вам на добром слове… – Лэбидь перешел на проникновенный шепот. – Я розумию, ненька Украина знову вимагае від нас жертв. Але я не нагадую, я кажу, ми завжди були верными и николи не зраджували друзей…

– Мы знаем… – эхом отозвался Шлензак.

– Добре! – Лэбидь, явно переходя к делу, снова откинул волосы. – Що треба зробити зараз?

– Нужно найти инженера Брониславского… – воспользовавшись моментом, Длугий сразу выложил главное:

– Ясна рич, ми вам допоможемо, – Лэбидь кивнул и со значением сообщил: – Поки що можу сказати, того пана Дембицького вже знайдено…

– Прекрасно! – обрадовался Длугий.

– И ще… – Лэбидь самодовольно усмехнулся. – Нами встановлено, що пан Дембицький – майор польської контррозвідки.

– Даже так? – Длугий и Шлензак переглянулись. – И где же он?

– Там, де и був… У пани Яновськой.

Лэбидь не добавил больше ни слова, но все трое и так понимали смысл сказанного. Выходило, что Длугий, руководивший всем, с самого начала играл вслепую…

* * *

Майора контрразведки, пана Дембицкого, капитан Усенко установил довольно быстро. Он был варшавским литератором, он был знакомым Яновской, в таком качестве его знали многие, и заминка вышла только пока разобрались, что майор-литератор и ее теперешний муж, пан Казимир Дембицкий, одно и то же лицо.

Сначала Усенко спешить не собирался. Признаться, его озадачило само поведение пана майора. По разумению капитана, такой человек должен был удрать из этих мест куда подальше, а не жить совершенно открыто. У капитана даже возникло сомнение, нет ли здесь какой ошибки, тем более что Усенко взял на себя труд перелистать журналы, в которых время от времени печатался Дембицкий.

В конце концов было принято самое простое решение, однажды ночью на крыльцо квартиры Яновской прибыл наряд, и старший, приказав предварительно перекрыть черный ход, позвонил в дверь…

Последнее время глухое беспокойство, которое почему-то испытывал пан Казимир, гнало сон, и когда полночные визитеры подняли его с постели, он испытал странное облегчение. Глухой стук в дверь черного хода развеял все сомнения. Пан Казимир легонько встряхнул Лидию за плечо и, накинув халат, отправился в прихожую.

Еще на подходе, услыхав новый звонок, майор сердито пробурчал:

– Не тарахтите. Открываю…

Под сильным нажимом дверь распахнулась, какие-то военные навалились на майора, и один из них, высокий, в потертом кожаном реглане без знаков различия, бесцеремонно спросил:

– Вы будете Казимир Дембицкий?

– Я.

– Вы арестованы!

– Однако…

Что-то такое, прозвучавшее в голосе майора, заставило владельца реглана посмотреть на пана Казимира долгим, изучающим взглядом.

– Стреляный воробей… – Он поднял руку и махнул своим. – Приступайте…

Майор уже рассмотрел красноармейскую форму, знаки различия и, отлично понимая, что все это значит, тут же крикнул вслед ринувшимся в квартиру военным:

– Лида, не волнуйся, пожалуйста!

– Молчать! – рявкнул оставшийся возле майора боец.

Услышав окрик, владелец реглана повернулся.

– Спокойно, товарищ Симочкин, не нервничайте…

Потом он обратился к пану Казимиру.

– Оружие есть?

– Нет.

– Одевайтесь…

Один из красноармейцев подождал, пока майор обуется, потом, предварительно вывернув карманы, передал ему пальто и шапку. Пан Казимир не торопясь облачился и сопровождаемый двумя бойцами пошел к выходу.

У самых дверей майор на секунду задержался. Пану Казимиру хотелось попрощаться с Лидией, но понимая, что это прощание только добавит горечи им обоим, он горестно крякнул и шагнул за порог. Правда, бойцам показалось, что майор сделал это слишком медленно, и они, то ли выполняя инструкцию, то ли по своей инициативе поторопили его:

– Ну… давай!

На дворе было совсем темно, и вместо того чтобы ускорить шаг, пан Казимир вообще приостановился.

– Да шагай, шагай! – задний конвоир слегка поддал ему прикладом винтовки.

– Куда шагать-то, не видно ни черта… – беззлобно огрызнулся пан Казимир и пошел, почти упираясь в серошинельную спину.

Майор не мог заметить, что двое неизвестных, притаившихся у забора, как только пан Казимир и с ним оба бойца сошли со ступенек, крадучись двинулись следом. В узком проходе эти люди неслышно кинулись на конвоиров, последовала короткая схватка и никак не ожидавшие нападения оглушенные солдаты повалились на булыжники.

В первый момент пан Казимир ничего не понял и пришел в себя только тогда, когда его освободители, ловко пристроившись с двух боков, крикнули ему в ухо:

– Бежим! – и потянули за собой в глубь двора.

Перебегая световую полосу, майор бросил быстрый изучающий взгляд на своих неожиданных спутников и сразу же, сделав вид, что не может отдышаться, коротко, на одном выдохе, подозрительно спросил:

– Кто вы?

– Люди… – отозвался один и подтолкнул майора. – Ходу, ходу!

– Бегу! – Пан Казимир деланно засопел. – Куда теперь?

– Сюда…

Так втроем они дружно перебежали двор и остановились возле высокого забора. Один из сопровождавших легко вскочил наверх и, сидя верхом на досках, ждал, пока перелезут и майор, и напарник. Подозрения пана Казимира все усиливались, и он нарочно замешкался, делая вид, что не может влезть. Тогда его второй спутник сначала попробовал подсадить майора, а потом, убедившись, что так не получается, тоже вскарабкался на забор и, перегнувшись вниз, принялся помогать пану Казимиру.

Улучив момент, майор внезапно дернулся, вывернулся из их рук и, прихватив своих спасителей, сидевших на заборе, за ноги, резко рванул. Оба не удержались на гребне и с шумом перевалились на другую сторону, а пан Казимир метнулся вдоль забора, выскочил через другой ход на улицу и тут же нырнул в ближайшую подворотню, убегая прочь от уличных фонарей, от света, туда – в спасительную темноту проходных дворов и путаных закоулков городских окраин…

* * *

Типичное еврейское местечко встретило вконец измученного пана Казимира противной утренней моросью. Вдоль плохо вымощенной мостовой двумя рядами, вкривь и вкось, тянулись низкие домики с множеством облепивших их пристроек. В крышах этих пристроек, каждая из которых была чуть выше головы майора, легко просматривался закрытый сдвижной крышкой люк. Судя по всему, Ротшильдами, как любил говаривать Мендель, тут и не пахло.

Прежде чем очутиться в этом забытом Богом месте, пан Казимир прошагал полевыми дорогами почти два десятка никем не мерянных верст. Странное освобождение от ареста было настолько неожиданным, что майор решил не рисковать и убраться из города немедленно, не дожидаясь утра.

Конечно, идти на вокзал было глупостью, а искать неизвестно у кого среди ночи какой-нибудь транспорт было вообще безумием. Какое-то время пан Казимир подумывал не угнать ли ему грузовик или взять что подвернется, но по зрелом размышлении майор эту мысль отбросил и, решив добираться на своих двоих, зашагал к товарной станции.

По дороге мысли майора перескакивали с одного на другое, но в причине своего ареста он даже не сомневался. При сложившихся обстоятельствах рано или поздно нечто подобное должно было произойти, и подспудно пана Казимира грызла только одна мысль: что будет с Лидией? Что же касается тех, кто вступил с ним в столь странную игру, то все это как-то должно было выясниться…

Отыскав нужный ему номер, пан Казимир остановился. Замызганный двор, покосившиеся сараи и дощаной сортир на задворках. Да, картина была не ахти… Впрочем, можно было пройти в дом и разбудить обитателей, но пан Казимир откинул эту сооблазнительную мысль. Если он здесь засветится, то через несколько часов о его появлении будет знать все местечко. Нет, приходилось ждать. Хотя натруженные за ночь ноги с непривычки гудели, майор не позволил себе расслабиться и спрятался за поленницей у дровяного сарая.

Правда, ждать долго не пришлось. Просыпавшиеся обитатели начали по утреннему времени наведываться к сортиру, и, как и предполагал пан Казимир, Мендель появился одним из первых. Майор убедился, что он один, и осторожно окликнул:

– Эй!

– Пан майор? Вы?..

Увидев высунувшегося из-за дров пана Казимира, Мендель сперва опешил, потом воровато оглянулся и, сходу сообразив, что надо делать, тайком провел майора в свои «апартаметы» – такую же, как у всех здесь, пристройку.

Пока намерзшийся под сараем пан Казимир блаженствал в теплой комнатушке, Мендель, сноровисто переставляя какие-то тарелки, суетился у кухонного стола.

– Сейчас, сейчас, сейчас… Рыба-фиш по-еврейски… Яишенка с салом… Водочка…

Все это немедленно появлялось перед паном Казимиром, и только когда он, выпив за раз с полстакана водки, откинулся на стуле, Мендель спросил:

– Что случилось?

– Арестовывали… – водка сняла напряжение, и пан Казимир наконец-то расслабился.

– Когда?

– Вчера вечером.

– За что?

Вопросы Менделя были на удивление коротки и точны.

– Понятия не имею… – Пан Казимир взялся за яичницу.

– И что… Отпустили?

– Как же! – Пан Казимир хмыкнул. – Сбежал… Когда выводили. И сразу на станцию, на товарняк. Проехал два перегона на тормозной площадке, а потом еще двадцать верст, пешедралом…

– И как… дальше? – Мендель пододвинул пану Казимиру щуку по-еврейски. – Пусть пан майор поймет меня правильно… Местечковые жители очень любопытны…

– Нет, нет. – Пан Казимир взялся за рыбу. – Лежбище у меня есть. Вот только добраться туда… Сам понимаешь, обыск. В карманах, хоть шаром покати. Так что выручай, старина…

– Так… – Мендель поджал губы. – Лежбище лежбищем, а пока я бы посоветовал пану майору посидеть с недельку здесь, взаперти.

– Пожалуй, было б неплохо, – пан Казимир благодарно посмотрел на Менделя. – Кажется, ты меня понял…

– Понял, все понял, – Мендель снова засуетился. – Так… Деньги, деньги… Это есть. Теперь документ…

Мендель открыл ящик комода, вывернул оттуда кучу всякого барахла и, вытащив какие-то бумаги, посмотрел на пана Казимира:

– Пан майор не возражает, если пока что он будет немножко еврей?

– Нет, конечно…

Пан Казимир выпил еще водки. Теперь, когда вроде все устроилось, оставалось одно, и майор внимательно посмотрел на хозяина.

– Тогда все есть… Все есть… – Мендель, вернувшись к столу, деловито спросил: – Что еще нужно?

– Нужно?.. – Пан Казимир чуть помедлил и попросил: – Но это по возможности… Что с пани Яновской? Она… там осталась…

– Какой вопрос? Разве у евреев не болят зубы? – и Мендель, как наседка, снова захлопотал у стола…

* * *

По четвергам окрестные селяне съезжались в город. С утра по улице, ведущей к рынку, цокотали подковы, фыркали кони, и ладные возы на железном ходу выбивали по булыжнику мелкую дробь. И хотя перемен кругом было множество, базар, как и раньше, слитно гудел, казалось бы, не имея никакого отношения к происходящему.

Где-то во второй половине дня, ближе к концу торговли, по рядам с самым независимым видом прохаживался инженер Длугий. За мясным павильоном, возле подземного туалета, он останавился, и через какую-то минуту к нему подошел неизвестно откуда взявшийся Лемик.

– Ну? – коротко бросил Длугий. – Как с нашим майором?

– Сорвалось… – Лемик подчеркнуто смотрел в сторону. – НКВД его взяло у ту саму нич. Тоди наши хлопци на енкаведистив напали. Хотели отбить, а клятый майор пид час стычки чкурнув десь…

– Вот как… – Длугий с трудом подавил раздражение. – И что дальше?

– Наказано зникнути з города. Мы боимось що можуть буты облави, бо ж то, согласитесь, такий напад – наглисть…

Оценивая ситуацию, Длугий на какой-то период задумался и, поняв, что принятое решение правильно, спросил:

– Когда уходим?

– Сейчас… Сегодня четверг, базарный день. Добра нагода незаметно разом з селянами уехать.

– Согласен. Как практически?

Судя по всему, другого решения Лемик и не ждал. Он едва заметно кивнул головой, и высокий парень, который только что, стоя у туалета, разминал папиросу, подошел к ним.

– Пшепрашам, панове, чи не можна у вас пшепалиц?

– Ось, рекомендую… – Лемик с готовностью чиркнул спичкой и дал подошешему закурить. – Тарас Пилюк, цим литом закончив гимназию. Вин довезе вас куды треба.

– Вы сами, пане гимназиаст, за возницу или как? – дружески поинтересовался Длугий и тоже вытащил папиросу.

– Нет, с возчиком, – коротко ответил Пилюк.

– Прекрасно… Идите вперед, а я пойду следом и как все попрошу довезти. Годится?

– Воно-то годится… Только… – Пилюк немного замялся. – Тильки е затруднение…

– Яке ще утруднення? – так и взвился Лемик.

– Так з нами Ицек ехать навязался. Симпатик червоних.

– Що? Ицек? – враз обозлился Лемик. – Геть того жида!

– Тихо, тихо… – остановил его Длугий и спросил Пилюка. – Этот Ицек, что, тоже из села?

– В тим-то й справа… З Меланчиних хуторов вин. В город за инструкциями приезжал.

– Ну и отлично! – обрадовался Длугий. – Он нам не помешает, наоборот, подозрений меньше. Вперед.

Пилюк согласно кивнул и, не оборачиваясь, пошел к павильону, а за ним, так же кивком попрощавшись с Лемиком, двинулся Длугий…

Топкий луг, примыкавший к базарным рядам, был сплошь занят подводами, на которых визжали свиньи, вытягивали шеи гуси и бестолково кудахтали куры. Выбиравшие живность покупатели, переходя от воза к возу, еще старательно толкли луговую грязь, а мужики уже обихаживали коней, собираясь ехать домой.

Здоровый, степенный дядька снял с лошадиных морд торбы и разобрал вожжи, пока крутившийся вокруг его подводы Ицек, молодой, чернявый еврей, поглядывал по сторонам, всячески изображая нетерпение. Он даже собирался напуститься на только что вынырнувшего из толпы Пилюка, но у того был такой вид, что Ицек все-таки воздержался.

Все трое взгромоздились на подводу, и в тот момент, когда повозочный начал заворачивать коней, чтобы выехать с луга, его остановил Длугий.

– Эй, дядьку, вам в какую сторону?

– На Меланчини хутори… – равнодушно отозвался повозочный и, только увидев едва заметный кивок Пилюка, повернулся. – А вам куди, добродию?..

– На лесопилку Клембовского. Подбросите?

– Та то ж трохи крюк…

Возчик довольно натурально колебался, и Длугий подмигнул ему:

– Ну так и что? На крюк и накинуть можно…

– Накинуть? – Дядько полез пятерней в потылыцю [32] . – А що, добродию, як на пивмишка овса дадите, то сидайте…

Подвода выехала с топкого луга и покатилась по мостовой. Ицек, все время беспокойно оборачивавшийся, наконец круто повернулся к сидевшему с другой стороны Длугому.

– А вы кто такой будете?

Пилюк, сидевший рядом с возницей и одним глазом все время косившийся на Ицека, тут же вмешался:

– Прошу вас, пане, сидайте на мое мисце, тут краще…

Однако, к удивлению Пилюка, Длугий отрицательно покачал головой, оценил полупролетарский вид попутчика и, улыбаясь, ответил:

– А я, молодой человек, инженер. Из… – он достал из кармана удостоверение и, посмеиваясь, нарочно по складам прочитал: – как тут… «Обл-лес-пром-союза»… Никак не могу запомнить. Это, знаете, лесопилки, деревоообработка, мебель…

– Инженер… – уважительно протянул Ицек и тут же задорно тряхнул курчавой головой. – Ничего! Теперь мы тоже можем на инженера выучиться. Вон, Эстер Гликман помошницей машиниста стала, не слыхали? Про нее даже в газете писали!

– Нет, про нее не слышал, а вот что учиться хотите, это хорошо! – Длугий поощрительно кивнул головой и обратился к Пилюку: – Вы, молодой человек, где учились?

– Тут… – Пилюк повернулся и недоуменно посмотрел на Длугого. – Я ж украинськую гимназию закінчив.

Длугий мечтательно прищурился.

– Ах, как я вам завидую! Вы, молодые люди, поступите в «политехнику», станете инженерами. Да, а вы что кончали?

Он благожелательно посмотрел на Ицека.

– Что кончал?.. Я подмастерье. – Ицек недовольно нахмурился, но тут же уверенно заявил: – Но ничего, я все равно выучусь!

– И правильно, молодой человек, и правильно! Я сам учился на медные гроши…

Колеса тарахтели по булыжнику, молчаливый повозочный жался боком, Пилюк, вывернувшись на сиденье, удивленно слушал Длугого, и все пассажиры мелко тряслись на подводе, тащившейся к городской окраине в общем потоке разъезжавшихся с базара селян…

* * *

Десять километров от железнодорожной станции до Голобова, Вукс прошагал пешком. Идти по скользкой, промерзшей за ночь колее было трудно, и поручик все время жался к обочине. Тогда, расставшись с майором, Вукс со своим отрядом проскочил слишком далеко и уже за демаркационной линией, шедшей по Бугу, попал в «халепу [33] ». Какое-то время Вукс выжидал и наконец, решив, что благоприятное время пришло, сам отправился на связь с паном Казимиром.

Когда показались первые домишки Голобова, Вукс внутренне подтянулся. Он понятия не имел, где находится дом Яновских, куда, как он выяснил, перебралась Лидия. Уже на окраине, уловив вдруг нестерпимо желанный запах, Вукс остановился. Рядом, у хлебной лавки, разгружали свежевыпеченные батоны. Неожиданно один из грузчиков бросил лоток и кинулся к Вуксу.

– Не узнаете, пане поручнику? Я же Стус… Жолнеж Стус Збигнев, не помните?

Вукс сразу узнал его, но опасаясь, довольно холодно произнес:

– А зачем мне помнить? Ты ж и присягу, наверное, забыл…

– Как можно, пане поручник!

Каблуки жолнежа сами собой щелкнули, и Вукс милостиво кивнул.

– Ну ладно, ладно… Как здесь очутился?

– А я у коханки живу. Вон наш домик… – Стус махнул рукой в сторону приземистой хатки. – А тут, в лавке, подрабатываю. А вы сюда, я извиняюсь, надолго?

– Да нет… – Вукс испытывающе посмотрел на Стуса. – На пару дней.

– Тогда, может, у меня остановитесь? Нас только двое там. И к нам не ходит никто. Я ж понимаю…

– У тебя, говоришь? – Вукс заколебался. – А что ты такое понимаешь?

– Ну вы… Тогда… С отрядом… Я и сам… Боюсь, как начнут спрашивать, кто да что, так и отвечать не поспеешь…

– О чем речь, жолнеж? Ты, часом, не дезертировал из колонны?

– Пане поручнику! Что вы такое говорите? Нас же разбили!

– Как «разбили»? – ахнул Вукс. – Где?

– Да там же, почти сразу, как выехали… Я на последней ценжарувке сидел. А впереди как рванет! И стрельба сразу… Я тоже пальнул пару раз, а команды нет, пана майора тоже нет… – Стус замялся. – Ну, тогда я, значит, в кусты и…

– Так… – Поручик остановил его. – Похоже, нам с тобой поговорить надо…

Ища местечко поукромнее, Вукс огляделся, и Стус, сразу поняв, в чем дело, настойчиво предложил:

– Идемте ко мне, пане поручнику, идемте…

Стус махнул напарнику, чтобы тот закочил работу сам, и повел Вукса к низенькой хатке с обведенными синькой, окнами.

Безусловно, эта встреча была большой удачей, но, признаться, рассказ Стуса ошарашил Вукса, и он довольно долго сидел в гостеприимной хатке, решая искать ли теперь Яновскую. По всему выходило, что искать надо, и Вукс, обстоятельно расспросив подружку Стуса, выбрался в город.

Центральная улица Голобова встретила его аккуратными одно– и двухэтажными домиками, незатейливыми витринами и маленькими магазинчиками. Однако теперь, не в пример утру, Вукс знал куда идти и уверенно вышагивал по узкому плиточному тротуару.

Раздумывая по дороге, как его встретят у Яновских, он не забывал поглядывать по сторонам, и тут ему повезло во второй раз. По другой стороне прогулочным шагом, то и дело засматриваясь на витрины, шла Лидия.

Конечно же, в таком городишке только прогулка могла быть хоть каким-то развлечением, и поручик без колебаний перешел улицу. Услашав позади твердый стук «англиков», Лидия тут же обернулась, и тогда Вукс громко, так, чтоб все слышали, произнес:

– Я перепрошую, а почему така пенькна паненка гуляет сама?

– Поручик? Откуда?

Лидия сразу узнала Вукса и, радостно улыбнувшись ему, глянула кругом, подспудно ожидая увидеть где-то рядом пана Казимира. Но майора нигде не было видно, к тому же она заметила, что взгляд Вукса так и остался холодно-настороженным, и ей не осталось ничего другого, как спросить:

– А пан майор где?.. Он с вами?

– Нет, – коротко ответил Вукс. – Я только что из-за Буга и хотел…

– А я думала вы от него… – Яновская перебила Вукса.

– Он что… Вообще не появлялся?

– Нет, нет, – Лилия догадалась, что имел в виду Вукс. – Он был. И жил у меня… Но месяц назад за ним пришло НКВД…

– Пан майор арестован? – испугался Вукс.

– Хотели… Но он вырвался и убежал. Там вообще было что-то непонятное… Вроде напал кто-то посторонний и освободил Казика. Я даже решила, что это кто-то из вас…

– Могло быть, могло быть… – Вукс покачал головой и спросил: – А что дальше?

– Что дальше? – Лидия вздохнула. – Меня долго расспрашивали, все допытывались, кто мог это сделать. Перерыли всю квартиру и, конечно, ничего не нашли… Я боялась, что меня тоже арестуют, но они почему-то оставили меня в покое. Тогда я подумала-подумала и на всякий случай перебралась сюда, в Голобов…

– Ясно… – Вукс зачем-то осмотрелся по сторонам и быстро сказал: – Мне известно, где вы живете. Вы поняли? А пока, извините, я должен идти…

Ошеломленная внезапной встречей Лидия еще долго следила за финской шапочкой Вукса и только потом в глубокой задумчивости пошла к дому.

Из этого состояния ее вывели льстиво-сочуственные причитания.

– Ой, добрий день, панночко! Пробачьте, що я вас зупинила… Може яка новина е? Як там вашого чоловіка, ще не отпустили? А то ж самой так погано, так погано…

Лидия повернула голову и увидела свою соседку – разбитную одинокую бабенку, чей дом от особняка Яновских отделял только забор. Такая словоохотливость удивила Лидию, она перевела взгляд и приметила на пороге соседкиного дома незнакомого здоровенного мужика, который, стоя в дверях, нахально рассматривал их обеих. Появление мужчины в доме одинокой женщины так поразило Лидию, что она не смогла сдержать своего любопытства:

– Кто это у вас?

Соседка мигом умолкла и обернулась. Мужчина, заметив, что на него обратили внимание, криво улыбнулся и нырнул в дом.

– А це, це… – Соседка на секунду смутилась. – Це ж квартирант мій! Квартируе у мене…

Судя по всему, она собралась продолжить беседу, но Лидия, вежливо улыбнувшись, сказала:

– Пани Стефа, извините, я очень спешу, – и прошла дальше, чтобы обогнув участок, зайти через тыльную калитку в свой сад…

* * *

Полуторка лихо заверещала тормозами, пошла юзом, забрасывая кузов в сторону, и, окатив тротуар потоком холодной мартовской грязи, остановилась. Пан Казимир открыл дверцу и, став ногой на подножку, осмотрелся. Потом вытащил из кармана красную, хрустящую тридцатку, сунув ее благодарно ухмыльнувшемуся шоферу, спрыгнул на грязный, в остатках наледи, тротуар.

Мотор зарычал, машина рванула с места, и когда пан Казимир оглянулся, то подпрыгивающий на выбоинах кузов грузовика уже исчезал за поворотом. После долгого сиденья майор слегка размялся, надвинул на уши облезлый треух и быстро пошел по направлению к центру.

Выйдя к дому Яновских, пан Казимир никуда заходить не стал, а вместо этого пошел вокруг дома, обходя сад с другой стороны. Смеркалось. На улице уже почти никого не было, и только за смежным забором какой-то «впертый» мужик окинул равнодушным взглядом майора, кончая подрезать дерево.

Пан Казимир еще немного погулял по накатанной колее, вившейся вдоль выходивших сюда оград, и, когда наконец достаточно стемнело, открыл калитку и пошел через сад к веранде.

У застекленной двери пан Казимир остановился, еще раз тщательно огляделся и только после этого осторожно постучал в филенку.

За дверью было тихо, но занавеска, прикрывающая стекло изнутри, слегка колыхнулась. Пан Казимир наклонился и негромко спросил:

– Могу я видеть панну Яновскую?..

Тотчас дверь распахнулась и Лидия повисла на шее у пана Казимира.

– Они тебя отпустили!

– Нет, нет, меня не отпустили… Я сам… – Пан Казимир мягко остранился. – Я узнал, что ты здесь, и приехал узнать, как ты…

– Ну заходи…

Лидия поправила на плечах пуховый платок и отступила на шаг. Однако пан Казимир отрицательно покачал головой.

– Нет… Потом… Лучше отойдем туда, в сад. Сначала там поговорим…

Даже не взяв пальто, а только закутавшись в платок, Лидия вышла на веранду и так, полуобнявшись, они прошли в сад под деревья. Майор молчал, и Лидия, догадавшись о его состоянии, заговорила сама:

– После того как ты сбежал, они обо мне чуть не забыли… Потом расспрашивали, обо мне вкользь, больше о тебе. Не угрожали. Наоборот, старший их был даже вежлив. К утру ушли…

– А что дальше? – сейчас майора интересовали подробности, но с расспросами он не торопился.

– Что дальше? Бродила по квартире, как потерянная, потом приехала сюда, вот и все. Ты лучше расскажи, как у тебя?

– А как у меня? – майор коротко, с какой-то горчинкой, усмехнулся. – Пересидел у знакомых, потом узнал стороной, что ты у родственников, и вот, рискнул приехать.

Пан Казимир говорил почти правду. Он только умолчал о подробностях побега и о риске, которому подвергался, приезжая сюда.

– Да, чуть не забыла! – спохватилась Лидия. – Тут же твой поручик объявился, как его… Ну, тот самый, с которым вы тогда приходили…

– Что, Вукс? – обрадовался пан Казимир.

На такую удачу майор даже не рассчитывал.

– Как он?

– Все о тебе спрашивал, когда, мол, появишься…

Эта новость отвлекла внимание майора, и он не заметил, как в глубине сада одна за другой промелькнули три тени. Свет из окон дома туда не доставал, и, видимо, поэтому, кто-то из крадущихся неосторожно наступил на ветку. Услыхав шорох, пан Казимир схватился за рукоять «виса», и тут же, из темноты, донеслось сдержанно-властное:

– Гражданин Дембицкий!.. Подойдите сюда!

Лидия испуганно замерла, а пан Казимир, пытаясь разобраться в ситуации, начал напряженно вглядываться. Неожиданно с дороги послышался нарастающий шум мотора. Свет автомобильных фар, идущий от поворота, мазнул по саду, на какое-то время высветив троих вооруженных мужчин. Один из них, одетый в реглан, угрожающе выкрикнул:

– Не вздумайте бежать, как в прошлый раз! При первом резком движении стреляем на поражение! Ну, идите!

Наклонившись, пан Казимир тихо шепнул Лидии:

– Стой спокойно… Их только трое… Я попробую выкрутиться… – и, приподняв руки до уровня плеч, начал приближаться к неизвестным.

Едва майор подошел, как владелец реглана чуть ли не безразлично бросил человеку, стоявшему за деревом справа:

– Если рыпнется, бей его бабу наповал…

Пан Казимир опешил от неожиданности, кинул взгляд на повернувшийся в сторону Лидии ствол, и тут кто-то третий, на секунду выпавший из сферы внимания майора, ударил его рукояткой пистолета в затылок.

Двое потащили сразу обмякшего майора к садовой калитке, а третий, отступая следом, пригрозил Яновской:

– Не вздумайте шуметь, гражданка! Ваш муж арестован…

* * *

Пан Казимир сделал глубокий вдох и, ощутив терпкий запах нашатыря, дернул головой, сразу же ощутив режущую боль в затылке. Медленно-медленно майор приподнял веки и, постепенно приходя в сознание, попробовал осмотреться.

Комната, в которой он очутился, казалась типично сельской, однако с потолка свисал шнур городской электропроводки. Выключатель, вмонтированный прямо в патрон, ясно выделялся белым рожком на фоне потемневшей латуни. Сам пан Казимимр распластался на какой-то лежанке, и прямо перед ним на стуле сидел человек. Свет падал на него сзади, и кто это, майор определить не мог.

– Что, не узнаете?..

Вопрос прозвучал насмешливо, с некоторой долей ехидства. Потом сидевший подвинулся, чтобы лампочка осветила его.

– Вы?..

Майор глухо застонал. Чего-чего, а этого он ожидать не мог. Перед ним на стуле сидел не офицер НКВД, как предполагал пан Казимир, а инженер Длугий.

– Ну что, со свиданьицем, пан майор? – Длугий коротко рассмеялся. – Вижу, вы такого оборота не ожидали…

Пан Казимир беспокойно заворочался, хотя каждое движение отдавалось болью в голове. Поняв это, майор затих. Сразу утихла и боль. Теперь пан Казимир мог сосредоточиться и, помолчав с минуту, сказал:

– Так вы не инженер…

– Не удивляйтесь, – Длугий покрутил в руках документы пана Казимира. – Вы ведь теперь тоже не майор… а Ривкин Наум Лазаревич, зам по сбыту артели «Заря»! Надо сказать, неплохо устроились… Может, еще и в комиссары выйдете, а?

– Почему нет? – Пан Казимир лег поудобнее. – Вы же теперь, я думаю, сотрудник НКВД?

– Нет, нет! – весело замахал руками Длугий. – Не бойтесь, к этому ведомству я не принадлежу.

– А к какому?

– Это не важно.

– А что важно?

– Пан майор, оставим эти игры. – Бывший инженер чуть ли не дружески улыбнулся. – С момента нашего расставания роли несколько переменились, и теперь вы у меня в руках.

– Да я-то вам зачем? – искренне удивился пан Казимир.

– А затем, что мне очень важно знать… – Длугий наклонился к майору. – Где сейчас инженер Брониславский?

– Вон оно что! Так, так… – К удивлению пана Казимира, внутреннее напряжение у него сразу спало. – Как я теперь понимаю, вы работали вместе с Кацияном? Может быть, даже были старшим…

– Возможно… – вежливо согласился Длугий.

– Тогда мне не ясно… Ну техник Кациян, ладно… Но вы-то были в курсе всех разработок.

– Конечно. Потому-то мне нужны и Брониславский, и самолет.

Несмотря на боль пан Казимир отрицательно покачал головой.

– А вот это нереально. Самолет полетел в Англию…

– Реально, реально… – Длугий как-то странно рассмеялся. – Если вы помните, я инженер по двигателям. Так вот, моторы должны были заглохнуть почти сразу. Думаю, они улетели максимум километров на пятьдесят.

– Тогда зачем вы меня спрашиваете? – перебил его пан Казимир.

– А затем, что мне нужен точный маршрут. Теперь понятно?

По голосу Длугого было слышно, что он начал терять терпение.

– Понятно… – Пан Казимир бессильно откинулся.

– Ну тогда вернемся к нашим баранам. Где Брониславский?

– Не знаю. Он пропал тогда, ночью…

– Врете, пан майор, врете… – Длугий скривился. – Я же сам видел, как вы сбежали следом за ним.

– Правильно, – согласился пан Казимир. – Когда все потеряно, каждый думает о себе. Я нарвался на вашего автоматчика и сам еле ушел. Думаю, тогда мы с Брониславским и побежали в разные стороны.

– М-да, пан майор… Кажется, с вами придется еще поработать… – Длугий пристально посмотрел на пана Дембицкого и резко приказал кому-то из своих: – Наркоз!

Откуда-то взявшиеся двое мужиков навалились на пана Казимира, и он почувствовал, что ему крепко охватили голову, а нос и рот заткнули мокрым платком, от которого несло тошнотворным запахом эфира. Майор рванулся, попробовал задержать дыхание, но, не сумев, судорожно глотнул воздух раз, другой, ощутив после второго вдоха, как его тело плавно поплыло в воздухе…

Минут через двадцать завернутого в одеяло пана Казимира вынесли наружу и положили на стоявшую во дворе подводу. Молча, видимо, хорошо зная, что делать, люди Длугого накрыли пленника соломой, уселись сами, и кони, выгибая шеи, едва выехав на плохо различимую по ночному времени колею, пошли бодрой рысью…

* * *

По утреннему времени прохожих на улочках Голобова почти не было. Во всяком случае, по переулку, с двух сторон сжатому деревяннными заборами, Вукс шел в одиночестве. Сегодня поручик, ежедневно проходивший по этому маршруту, как всегда, миновал штакетник, скользнул взглядом по угловому окну дома Яновских и вдруг замер, едва не споткнувшись на ровном месте. Нет, зрение Вукса не обманывало: на подоконнике, за предупредительно сдвинутой занавеской стоял цветочный горшок с геранью.

Для проверки Вукс тряхнул головой и, убедившись, что цветок не исчез, поспешил к парадному. Это был давно обговоренный и ожидаемый сигнал, который сообщал, что пан Казимир наконец-то дал о себе знать.

Дверь ему открыла служанка.

– Вам кого?

– Панну Лидию.

– Вы… – служанка явно колебалась. – пан Вукс?

– Да.

– Тогда проходите. Панна Лидия наверху…

С каким-то радостным предчувствием Вукс, еле сдерживаясь, чтоб не прыгать через три ступеньки, поднялся на второй этаж и увидел Лидию, сидевшую у окна.

– Целуем ручки!

Поручик громко поздоровался и посмотрел по сторонам, явно ожидая увидеть где-то здесь пана Казимира.

– Это вы…

Вукса поразил ее явно убитый вид и, сообразив, что что-то случилось, поручик неуверенно произнес:

– Как я понял, пана майора сейчас нет, но я надеюсь…

– Не надейтесь! – Лидия безнадежно машет рукой. – Сегодня ночью Казика опять арестовали…

– Как это? – опешил Вукс. – Он что, жил здесь?

– Он вчера только-только пришел, еще даже в дом не входил… А они прямо из сада… Забрали…

На лице Вукса выкатились желваки, но он взял себя в руки и, посмотрев по сторонам, спросил:

– Обыск давно кончился?

– Обыска не было…

– Как «не было»? – изумился Вукс.

– Так, не было… Мы с Казиком стояли в беседке, они подошли, чем-то его ударили и уволокли, а я так и осталась стоять…

– И что, даже ничего не сказали?

– Почему – не сказали? Сказали… Один такой, в реглане, он еще уходил последним, приказал мне помалкивать…

Нет, в рассказе Лидии явно было какое-то несоответствие.

Даже если все действительно так, и пана Казимира на самом деле арестовали, то, Вукс был убежден в этом, энкаведешники ни за что не отказались бы, по крайней мере, от обыска в доме Яновских.

– Вы их запомнили? – быстро спросил Вукс.

– Одного… Он у нашей соседки, тетки Стефы, недавно квартиру снял… Машина ехала, подсветила немножко, и я узнала…

– Недавно снял, говорите?

– Думаю, недавно… Знаете, я его в тот самый день, как мы с вами встретились, впервые увидела…

Вукс про себя выругался. Он нисколько не сомневался, что НКВД следило за Лидией, ожидая, когда пан Казимир даст о себе знать. Поручик был так расстроен, что позволил себе упрекнуть Яновскую:

– Послушайте, пани Лидия, я же вас спрашивал, нет ли кого подозрительного…

– Ну какой же он подозрительный? Квартирант… Я, наоборот, за тетку Стефу обрадовалась… Подумала, если повезет, может, и замуж выйдет…

– Ну, логика… Я ж говорил!.. – Вукс едва сдержался. – Найти этого квартиранта можно?

– Наверное… – Лидия пожала плечами. – Он целыми днями во дворе возится или деревья подрезает…

– В каком еще дворе? – Вукс подошел к окну. – Отсюда видно?

– Да… – Лидия поднялась с кресла и тоже подошла к окну. – Вон их дом. А забор у Стефы с нашим садом общий…

– Идеальная точка… – пробормотал Вукс.

Из комнаты Лидии, со второго этажа, был хорошо виден двор тетки Стефы, а через голые ветки сада просматривалась и дальняя ограда с идущей вдоль забора накатанной колеей.

– Скажите, там, на дороге… – Вукс повернулся к Лидии. – Никакой машины не было?

– Не знаю… – Лидия начала присматриваться. – Вроде нет.

– А та, что фарами осветила, не их?

– Нет, та сразу мимо проехала… Мотор хорошо слышно было.

– Так… А кони, подвода?

– Подвода?..

Лидия, уже начиная догадываться, к чему клонит Вукс, еще раз посмотрела в окно и вдруг громко сказала:

– Да вот же он едет!

– Кто? – не понял Вукс.

– Да квартирант этот Стефкин…

Упряжка, рысившая по колее, приостановилась и начала круто заворачивать в соседский двор. На минуту стало хорошо видимым обличье здорового, мордатого мужика, взгромоздившегося на сиденье, и Вукс, глядя на Лидию, отрывисто спросил:

– Тот самый? Точно?

– Он… – едва слышно выдохнула Лидия и вновь без сил опустилась в кресло…

* * *

Фрамуга большого полукруглого окна казалась красной и явно качалась из стороны в сторону. Пан Казимир чувствовал, что если сейчас не откроет это окно, его захлестнет подступающая откуда-то вода, но в то же время майор понимал, все это ему только снится и, пытаясь избавиться от мучившего его кошмара, ворочался изо всех сил. Однако тело, налитое свинцовой тяжестью, не повиновалось, ватные руки бессильно упирались в преграду, а сознание не возвращалось, душный кошмар продолжался, красное стекло куда-то плыло, и с ним плыл пан Казимир, преследуемый плеском близкой воды…

Майор с трудом приходил в себя. Сначала появилось ощущение присутствия в реальном мире, потом сознание заработало яснее, и пан Казимир понял, что он все-таки очнулся.

Кругом было тихо и, хотя воздух отдавал запахом сырой плесени, плеск близкой воды исчез. Еще не открывая глаз, майор осторожно пошевелил головой. Затылок ныл, но вполне терпимо, и пан Казимир медленно приподнял веки.

Перед глазами висел непроницаемо-плотный мрак. Мозг пронизала мысль, что он слеп и охваченный животным ужасом майор забился на своем твердом ложе. Со страху он даже не мог кричать, а только беспомощно тыкался из стороны в сторону, попадая руками на влажные кирпичи.

Наконец пан Казимир догадался, что скорее всего находится в каком-то погребе, и эта мысль вернула ему способность соображать. Он начал методически ощупывать стены, а когда посмотрел вверх, то с трудом заметил едва различимые световые полоски, очерчивавшие потолочный люк.

Облегченно вздохнув, пан Казимир лег и снова куда-то как провалился. Зато через какое-то время он уже точно проснулся и, чувствуя себя немного лучше, сел на своем топчане и первым делом посмотрел вверх. Люк был очеречен гораздо четче, и сверху явственно доносилась приглушенная возня.

Неожиданно люк с треском распахнулся, оттуда хлынул поток света, и пан Казимир зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел покачивающийся конец неуклюже сколоченной лестницы. Вскоре он уперся в земляной пол, и на верхней перекладине показались подошвы сапог.

Одетый в «серяк» мужик спустился в подвал, поставил на стол дохнувшую керосином «летучую мышь» и молча отступил в сторону, в угол. Лестница сразу же снова вздрогнула, и по ней спустился второй «посетитель», в котором майор без труда узнал все того же инженера. Понимая, что именно сейчас и начнется главное, пан Казимир подобрался, а между тем инженер, спустившись вниз, весьма дружелюбно поинтересовался:

– Ну?.. Как себя чувствуете, пан майор?

– Вашими молитвами… – заставил себя усмехнуться пан Казимир.

– Уже неплохо…

Длугий улыбнулся, развернул принесенный с собой сверток, выложил на доске, приткнутой к стене наподобие стола, какую-то снедь и радушно пригласил:

– Вы, наверное, проголодались, кушайте…

– Еще успею, – пан Казимир уловил запах свежевыпеченного хлеба и против воли сглотнул слюну. – Вы, надо полагать, по делу?

– Да дело-то у меня одно… Хочу найти Брониславского.

– А самолет? Не нашли?

– Это успеется! А вот Брониславский…

– Ничем не могу помочь. Слово чести, с той ночи я его не видел.

– Верю… Тогда сумели скрыться шестеро жолнежей, инженер Брониславский и вы, пан майор.

– Вот видите…

Чувство голода пересилило, и пан Казимир, плюнув в душе на все, схватил с импровизированного стола сначала хлеб, а потом, счистив наскоро шелуху, разгрыз луковицу, держа ее за сухой шелестящий хвостик.

– Пан майор, давайте поговорим откровенно… – Длугий подсел на топчан. – После бегства от НКВД вам деваться некуда, а я, как вы понимаете, могу помочь весьма существенно.

– За какие коврижки? – пан Казимир с наслаждением хрумкал луковицей.

– Ну, пан майор, в вашем положении говорить о каких-то «коврижках» несерьезно… Но я готов вести деловой разговор. У вас есть интересующая меня информация.

Похоже, Длугий действительно заговорил серьезно, но майор тут же перебил его:

– Откуда? Это же полный разгром… Полный! – в голосе пана Казимира послышался искренний надрыв.

– Понимаю… Но эта неразбериха кончится, и тогда…

Пан Казимир поднял голову и посмотрел на Длугого.

– Вопрос можно?

– Ради бога!

– Почему застрелили Гжельского?

– Узнал много.

– Про Кацияна?

– А может, и больше… – Длугий посмотрел вверх. – Варшава.

– Ого! – Пан Казимир искренне удивился. – Значит, потому и письма в обход, а Заяц-почтарь у вас под контролем, так?

– Именно! – Длугий рассмеялся. – Очень уж «бимбер» любил, сердешный…

– Так… – Пан Казимир помолчал. – Время подумать у меня есть?

– Разумеется! Но немного, дня три, не больше…

Длугий поднялся, жестом приказал молчаливому мужику в «серяке» следовать за ним и, оставив фонарь на столе, полез по лестнице наверх, к люку…

* * *

Мартовский лес был еще по-зимнему гол, но между деревьев уже виднелись проталины, а на открытых полянах, особенно там, куда днем доставали солнечные лучи, земля начинала понемногу парить, наполняя воздух пронзительной весенней свежестью.

Но лесная дорога еще не поплыла грязью, и поэтому Стус, торопившийся за широко шагавшим впереди Вуксом, то и дело подскальзывался на чуть подтаявшей, но пока что заледеневшей колее. На плече Стуса болталась длинная веревка, а у Вукса за пояс был заткнут топор, так что их вполне можно было принять за мужиков, вышедших в лес за хворостом.

– Он точно, здесь поедет? – внезапно спросил спутника Вукс.

– Точно! – уверенно отозвался Стус. – Я проверил.

Некоторое время они шли молча, потом Вукс спросил уже совсем о другом:

– А скажи, почему ты идешь со мной?

– Ну и вопросы у вас… – Стус хитро прищурился. – А пан поручик, я перепрошую, почему идет?

– Хитер! – рассмеялся Вукс и тут же насторожился: – О, кажется, едет…

Позади них действительно стал слышен стук колес, и через некоторое время показалась парная упряжка. Заметив «лесорубов», мужик, правивший бестаркой, зычно остерег путников:

– По-о-бережись!

Вукс с готовностью сошел с колеи, а Стус, сделав вид, что оскользнулся, задержался и, когда лошади оказались рядом, ухватился за недоуздок.

– Эй вы там!.. – заорал возница. – Геть з дороги!

Ловко очутившись у передка, Вукс неожиданно вежливо попросил:

– Прошу… Пидвезить нас, пане…

– А на кой це мени? Не по дорози! – рассердился мужик и гаркнул на лошадей: – Вье-о!..

Но тут Вукс, неожиданно прыгнув на него, свалил на солому и придавил, а Стус вскочил на сиденье и перехватил вожжи.

Пока Вукс несколькими рассчитанными ударами «успокаивал» вздумавшего было брыкаться возницу, Стус завернул упряжку, и, подпрыгивая на корнях, бестарка прямиком покатилась в лес. На ближайшей поляне Вукс приказал Стусу:

– Стой, а то очухается…

Упряжка остановилась. Вукс вместе со Стусом выволокли начавшего приходить в себя мужика из бестарки, связали ему ноги, а потом и руки, предварительно завернув их назад. Затем Стус размотал остаток веревки, перекинул ее через сук и, завязав один конец на руках пленника, потянул на себя. Вукс помог ему, и вскоре едва пришедший в себя мужик стоял в нелепой позе, едва доставая ногами до земли.

– Ви що робите, сволото? – яростно захрипел пленник. – Видпустить!

– Сейчас, сейчас… – усмехнулся Вукс и рявкнул: – Где майор?!

– Який ще майор?

– Тот самый, кого вы схватили в саду у Яновских, – Вукс ткнул ему в лицо ствол пистолета. – Говори!

– Ви що, пане, з НКВД?.. – в голосе пленника послышался испуг.

– Мы, пся крев, польская военная контрразведка, понял? – сам того не замечая, скопировал пана Казимира поручик Вукс.

– Яка така контррозвідка? – мужик вытаращил глаза. – Нічого я не знаю…

– Сейчас узнаешь… – Вукс спрятал «вис», достал выкидной нож и, щелкнув лезвием, приказал Стусу: – Снимай с него штаны.

– Що? Що? Що ви робіть збираетесь? – задергался пленник.

– Яйца тебе отрежем, – спокойно сказал Стус, берясь за ремень.

Расцепив пряжку, Стус потянул ее на себя и вдруг, удивленно присвистнув, вытащил из падающих брюк пленника, пистолет.

– Смотрите, пане поручник, тоже «вис»!

Вукс взял пистолет и, едва глянув на номер, присвистнул:

– Это же пана майора! – Он протянул нож Стусу и злобно крикнул: – Режь!

– Не треба! Не треба! – заверещал пленник. – Я все скажу!

– Ну?.. – Вукс демонстративно придержал Стуса.

– Ваш пан майор на хуторе! У леху запертий! Я саме туди еду!

– Покажешь?.. – вроде как смягчился Вукс.

– Так, так… Я все покажу. Тильки не вбивайте!

– Кто на хуторе?

– Двое там! – мужик испуганно завертел головой. – Двое…

– Так… – Вукс протянул «вис» пана Казимира Стусу. – Бери. И снимаем этого…

Они отпустили веревку, потом передвинув назад сиденье бестарки, освободили передок и усадили туда пленника. Ни рук, ни ног ему развязывать не стали, только прикрыли веревки соломой. Потом Стус взялся за вожжи, Вукс уселся на сиденье с ним рядом и, развернувшись на полянке, бестарка покатилась между деревьями…

* * *

Пан Казимир бездумно смотрел на ровное пламя свечи, которую ему принесли вчера, любезно заменив нестерпимо вонявшую керосином «летучую мышь». Неожиданно сверху послышался какой-то странный шум, и бывший до этого совершенно спокойным огонек ощутимо качнулся. Майор настороженно прислушался.

Нет, судя по звукам, наверху определенно что-то присходило. Треск пистолетного выстрела, отдавшись гулом в тишине погреба, заставил пана Казимира вскочить с топчана. Майор, ожидая чего угодно, напрягся, но в тот же самый момент люк распахнулся, и в светлом квадрате навис четко очерченный силует.

– Пан майор!.. Вы здесь?

Едва разглядев лицо спрашивающего, пан Казимир потряс головой, дернул себя за ухо, как бы проверяя, не сон ли это, и только потом изумленно выдохнул:

– Владек?.. То ты?

– Я, пан майор, я…

Вукс на секунду исчез, и тотчас сверху к ногам ошеломленного пана Казимира начала спускаться все та же лестница-«драбина».

Медленно, пробуя на ощупь каждую перекладину, майор выбрался из своего узилища и огляделся. Над подвалом был обыкновенный селянский погреб, заставленный глечиками и кадушками. К выходу, через открытую дверь которого лился поток дневного света, вела крутая лестница, а на ней, застряв под перилами, висел труп охранника.

– Владек! – майор затряс Вукса за плечи. – Откуда ты взялся, Владек? Как нашел?.. И вообще, где я? Они ж меня усыпили…

Поняв, что майор еще полностью не пришел в себя, Вукс начал:

– Это лесной кордон…

– А нашел-то как? – сразу перебил его пан Казимир.

– Когда вас схватили, пани Яновская своего соседа узнала. Он следил за вами. Остальное…

– Остальное ясно! – Пан Казимир сумел овладеть собой. – Ты здесь один или с отрядом?

– Со мной один Стус, – пояснил Вукс – Я его в Голобове встретил. Когда вас у пани Яновской искал…

– Тот самый Стус? – удивился майор. – А как же отряд?

– Какой там отряд? – Вукс безнадежно махнул рукой. – За Устилугом на немцев наскочили… Со мной четверо жолнежей осталось, остальные неизвестно где. Самого меня ранило… Аж под Казимежем на чердаке отлежался. Ну и через Буг, к вам… А тут, вот…

– Понятно…

Пан Казимир взялся за перила и, вдыхая вливавшийся через распахнутую дверь чистый воздух, сказал Вуксу:

– Подожди, отдышусь после погреба…

Пан Казимир глубоко втянул лесной, такой пьянящий после духоты погреба воздух и огляделся. Хуторок был маленький, с хатой, до половины обложенной на зиму палыми листьями и добротными дворовыми постройками, несколько не вязавшимися с убогим жильем. Под стеной одного из сараев виднелась наполовину израсходованная поленница, возле которой совсем недавно возился второй охранник. Он так и остался лежать за старой иззубренной колодой возле кучки только что наколотых дров…

Равнодушно посмотрев на застреленного, пан Казимир спросил:

– А где же Стус?

– Там, за хатой. Коней стережет и этого… – Поручик зло хмыкнул. – Соседа…

– Ну пойдем, глянем…

Но едва пан Казимир и Вукс сделали всего по паре шагов, как за домом послышался бешеный крик:

– Вье-о!!!

И следом за ним другой, явно растерянный, но такой же громкий:

– Стой! Куда?!

Один за другим хлопнули два выстрела, и когда майор с Вуксом выскочили к воротам хутора, все было кончено, Видимо, испугавшись выстрелов, неуправляемые кони загнали упряжку в кусты, а рядом, держась за край чуть не опрокинувшейся бестарки, стоял Стус и смотрел на свесившегося с сиденья мертвого мужика.

Увидев выбежавших с хутора майора и поручика, Стус бросился им навстречу и сбивчиво доложил:

– Пан майор, пан поручник… Я не виноват! Он сам развязался и коней погнал! И тогда я… Он убегал… Я выстрелил…

– Короче! – оборвал его Вукс. – Попал, нет?

– Да, сюда… – Стус растерянно показал себе на затылок.

– Ну и молодец, хвалю! – Вукс повернулся к пану Казимиру. – Это он соседа Яновской ухлопал. Того, что за вами следил.

– Так пан поручник, он же нам правду сказал… – не понял Стус.

– Ну, бывает, не переживай… – Вукс похлопал его по плечу. – Во-первых, он убегал, а во-вторых, нам тоже могло не повезти.

– Оно-то так… – протянул жолнеж и странно заморгал.

Видя, что солдат все еще не в себе, Вукс приказал:

– А ну бегом во двор! Там в льох спустись, забери себе наган у охранника, а то ж «вис» пану майору отдать надо.

– Да, да, я мигом!

Стус сорвался с места и помчался к погребу.

Пан Казимир проводил солдата взглядом и как-то приглушенно спросил:

– Владек, что делать будем? – майор окинул двор взглядом.

– Как – что? Сигнала ждать.

– Откуда? – пан Казимир недоуменно посмотрел на Вукса.

– Думаю, из Лондона… Я под Казимежем капитана Свирчевского встретил, знаете его?

– Подчиненный Янушевского?

– Он самый, – кивнул Вукс. – Капитан должен был пробраться в Англию, и если там есть центр польского сопротивления, дать сигнал.

– Так… Тогда пусть здесь НКВД разбирается, а мы осмотрим все наскоро – и ходу…

– Да, пустить по их следу НКВД, это – мысль…

* * *

Будильник, купленный два года назад в Москве, больше всего походил на поставленную на бок эбонитовую кастрюльку, пришлепнутую сверху грибком никелированного звонка. Вставать и ложиться приходилось в самое неподходящее время, поэтому часы заняли прочное место среди немногочисленных личных вещей капитана. Вот и сейчас, слыша, как у стола полковник разворачивает принесенный с собой сверток, Усенко предусмотрительно заводил часы, поставив стрелки на семь утра.

Полковник, возившийся у стола, прибыл из самой Москвы, и Усенко, не без умысла зазвал его ночевать к себе. Капитан прекрасно понимал, служебный разговор – это одно, а беседа за столом – совсем другое. Полковник, понимая все не хуже Усенко, тем не менее принял предложение и теперь продолжил чисто деловой разговор:

– Скажи, капитан, лично на твой взгляд, здесь как, враждебного элемента много?

Полковник, нарезая аккуратными ломтиками московскую колбасу, хитровато посмотрел на Усенко.

– Хватает… – Усенко поставил на тумбочку заведенный будильник. – Простой люд за нас, а вот националисты – дело другое…

– Да, враг в подполье… – полковник вздохнул и, покончив с колбасой, взялся за сыр.

– Какое подполье, вон, под Серховом Явтух и Клим объявились, «зелеными» себя называют. Перекрасились… – Усенко вздохнул и деловито спросил: – Ничего, если я вас на диван положу?

– Годится! Я, брат, у себя в Москве на диване чаще, чем дома, ночую… – рассмеялся полковник.

– Конечно, работы много… – Капитан сочуственно вздохнул и поинтересовался: – Вы, говорят, и на финской были?

– Ну был… – полковник испытывающе посмотрел на капитана.

– И как оно там?

– Что, со здешней сравнить хочешь? – Полковник усмехнулся и немного погодя ответил: – Там, брат ты мой, сначала голым пузом по снегу, потом на пулемет грудью, а если дойдешь, так до белофинна, туды его в качель, еще метр бетона пополам с броней…

– Ясно… – Усенко запнулся, но после короткой паузы все же спросил: – Значит, пехота наша кровью умылась?

– Там все умылись…

– Я слышал еще, там техника…

– А вот про технику не надо. Я сам новый танк «СМК» видел. Подошел через надолбы к доту, как врезал, так от финнов только ошметки полетели, понял?

– Понял! – Усенко радостно улыбнулся.

Полковник кончил возиться с пакетом, и теперь на столе было невиданное для этого дома изобилие. Капитан восхищенно цокнул языком и отправился на кухню, где у него была припасена пара бутылок водки. Когда Усенко вернулся к столу, гость с интересом изучавший диковинный радиоприемник, посмотрел на хозяина.

– Ну, аппарат… Откуда он у тебя, капитан?

– Хозяйский… – Усенко разложил на столе вилки и нож. – Домоуправ у меня поставил, на сохранение.

– Можно включить?

– Конечно…

Пока Усенко включал и настраивал приемник, полковник, ловко выбивши пробку из бутылки «Московской», налил два полных стакана.

– Ну, капитан, для начала, по русскому обычаю, до дна. Финская война кончилась, так что, с победой нас!

Они чокнулись, выпили и дружно навалились на закуску. В этот момент, как по заказу, из приемника донеслось танго, и полковник повернул голову.

– Что это они играют?

– Айн таг фюр ди либе, – безошибочно определил Усенко и перевел: – Один день для любви.

– Понимаешь, капитан?

– Немного. Стараюсь учить, для пользы службы.

– И правильно! Думаю, пригодится… Немцы верно поют, очередная передышка заканчивается, а Франция с Англией – это тебе, брат, не фунт изюму…

Они снова выпили, и неожиданно полковник спросил:

– У тебя, как я понял, из рук польский контрразведчик ушел?

– Было, – Усенко насторожился. – Ловкий черт, двух конвоиров с ног сбил…

– Да ты не напрягайся… – Полковник ободряюще посмотрел на капитана. – Ну и что дальше? Он тут вроде как с женой жил, или нет?

– Вроде…

Полковник понял состояние капитана и дружески положил руку ему на плечо.

– Я тебе сказал, не напрягайся! У меня, понимаешь, по этому поводу мыслишка имеется, так ты уж, будь другом, просвети малость, а то бумага – она бумага и есть… Что ты сам думаешь-то, а?

– Вы, товарищ полковник, – преодолевая себя, начал Усенко, – как я понимаю, сводку по этому делу прочли внимательно?

– Само собой, иначе б и разговора не было.

– Так вот… Мы эту Яновскую, жену его, задерживать не стали. Молодая, красивая, вдруг этот майор к ней вернется?

– Правильно… – полковник согласно кивнул.

– Хотя я, признаться честно, до Голобовской закавыки думал, что майор сразу за Буг смылся. Потому и слежки толковой не было…

– Да не оправдывайся ты! Об этой закавыке давай подробнее…

– Яновская эта, значит, в Голобов укатила, и все вроде тихо. А тут на тебе! На лесном кордоне три трупа и схрон в погребе оборудован. Мы сразу всполошились. Кто да что опознали быстро. И что интересно, один убитый – сосед Яновской, причем недавний, улавливаете?

– Ну-ну? И что? – оживился полковник.

– Что? К Яновской с вопросом, а она нам в лоб: чего вы, мол, от меня хотите, если сами мужа и арестовали? Он в дом войти не успел, а его кто-то хвать – здрасте, вы арестованы!

– Под НКВД сработали… – выругался полковник.

– Именно! И я убежден, там на хуторе этот майор был.

– И у меня мысль такая, капитан, и у меня… Ох, не зря эта каша вокруг майора, не зря… Как думаешь, капитан?

– А что тут думать? Схватим и спросим.

– Нет, не то… Надо, чтобы он сам пришел. Тогда и разговор будет…

– Как это – сам? – изумился Усенко.

– А так. Деваться этому майору некуда. Думаю, раз он за Буг не удрал, то к жене все равно вернется. А мы ему крючочек с наживочкой…

– Какой наживочкой?

– А простенькой… Майор, я так думаю, тоже жить хочет… – Полковник немного подумал. – Вот и пошлешь человека к Яновской, так мол и так, во всем разобрались, никто вашего мужа арестовывать не будет, наоборот, мы вас защитить готовы. Так что как он даст знать о себе, вы нам позвоните, и мы сей момент все уладим, а там живите с миром…

– Все, понял! – Усенко принялся снова наполнять стаканы. – Ох и голова у вас, товарищ полковник…

– Ну уж! Ты подожди, это успеется, нам с тобой еще все варианты обсудить надо, – и весьма польщенный полковник решительно отодвинул в сторону стакан с водкой…

* * *

На краю бывшего панского поля, еще по осенней разверстке отошедшего к совхозу, в окружении селян попыхивал мотором новый «универсал». Под взглядами собравшихся Мефодька, закончивший зимой курсы трактористов, влез на сиденье. Торжествующе косясь на односельчан, он потянул тягу акселератора, и тогда дядько Свирид, все время топтавшийся возле прицепленного к трактору плуга, махнул рукой:

– Ну, Мефодю, рушай!..

Трактор фыркнул, рванул шпорами землю, и тут стоявшая до этого в стороне жена Мефодия кинулась к колесу «универсала».

– Не йдь, Мефодю, не йдь! Землю попсуешь, щастя порушиш…

Все заволновались, дядько Свирид смущенно крякнул, а сельский баламут Гараська Патынок заорал дурным голосом:

– Отскочь, баба! Таперь усюды родить будет! И де мий батинок, тоже!.. – и он высоко задрав ногу в опорке с ощерившейся подметкой, принялся топтать пашню перед колесами трактора.

Ярый активист Ицек дернул Мефодия за штанину:

– Уведи жинку, сам уведи, чуешь?..

Мефодий спрыгнул с трактора и полуобнял жену.

– Слухай, я теж щастя хочу. А без трактора його в нас не буде! То куркули хочуть, щоб ти, жинка и я з тобою по их дворах хрип гнув, або жебрачив… – голос молодого мужика зазвенел и неожиданно громко, он выкрикнул. – Не буде цього! Не буде!!!

Заботливо отстранив жену, Мефодий впрыгнул на сиденье. Мотор заревел, и зазевавшийся Патынок едва успел выскочить из-под двинувшегося вперед трактора, налетев при этом на дядьку Свирида, который тут же наподдал баламуту коленкой под зад. Трехкорпусной плуг осел и пошел в след «универсалу», оставляя за собой широкую полосу маслянисто-черных отвалов.

– Ур-р-ра-а-а!.. – восторженно закричал Ицек и одним махом вскочил на бочку с горючим. – Товарищи! В Чешском фольварке теперь МТС! Там уже пять «ХТЗ» и два «универсала». Вы видите, как трактор пашет совхозное поле, но если захотите, он вспашет и ваше. Долой межу на полях! У нас уже есть колхоз имени товарища Сталина! В него вступило триста человек! Объединяйтесь в колхоз, товарищи!..

Мужики враз заволновались, зашумели, а старый Заец первым поддержал Ицека:

– То велике дило працювати разом! Як хату один будуешь, то роботи майже не видно, а як гуртом взялися, то тая хата за один день встане! Дивіться, люди, скільки по тому полю ходить треба, щоб стільки зьорати… А трактор, он тільки гуде! Ни, люди мои мыли, ви соби як хочете, а я перший до колгоспу пиду!

– Давай, давай! – вмешался Деранюк. – За трактор та карасину платиты треба! Всеньке лито проробиш, а що мати будешь, га?..

– А зуски не хцешь? – так и взорвался Заец. – То-то як в тебе працювати, то дійсно, шиш заробиш, а як на колгосп то там трудодни! Що заробиш, то й маешь! А решту держава нехай соби бере! Он у Росии колгоспи, то як вийсько сюди йшло, то пид танками брук трусився, а пан пихатий тильки й мав що гонор засратий!

Заец в рифму закончил свою тираду и под общий хохот показал Деранюку мастерски сложенную дулю…

Во все это время Петро Меланюк, тоже пришедший сюда, подчеркнуто держался чуть в стороне. Когда трактор двинулся на второй круг, а селяне, проверяя вспашку, кучками разбрелись по полю, к Петру подошел так и кипевший злобой Деранюк.

– Ти чого влез? – поддел его Петро. – Знайшов, кого агитуваты…

– Правду кажешь… У, голодранци чортовы! – Деранюк всей пятерней оттянул ворот. – Бачиш, Петро, Совети зараз землю дають, а прийде час, вони усих хазяив знищать. Двое коней маешь, то вже куркуль! Але ж Советы усих голодранцив лядащих до колгоспу силком загонять, а мужика, що себе обдуриты не дасть, того до Сибиру… – Деранюка несло без удержу. – Чув, що той жид Ицек з бочки горлав? Гей, мои гречаники, все жиди начальники! А що жиденята ихни спивають, не чув?

– Ни, не чув… – Петро внимательно посмотрел на Деранюка.

– А я чув! Мужик гой, мужик гой, а ми комунисты, мужик буде жито сеять, а ми будем исты… Ось що вони спивають, друже!

– Ти б сам, друже, язика придержав! – рассердился Петро.

– Чого це, Петре?.. – не понял его Деранюк.

– А те, що тебе, за твои балачки, першого до Сибиру спровадять!

– Ой, холера ясна, мабуть, ти правий… – Деранюк посмотрел по сторонам и вздохнул. – Ладно, пошли, здаеться пора.

Стараясь остаться незамеченными, они отошли к кустам и, прячась за ними, тропкой вышли к перекрестку полевых дорог. Рядом, на взгорбке виднелась небольшая башенка со старательно выбеленной скульптурой святого. Возле башенки кто-то прогуливался. Увидев его, Деранюк толкнул Петра.

– Бачишь, Пилюк вже тут…

Пилюк тоже их заметил и, оглядевшись вокруг, спустился с взгорбка.

– Ось, друже, – еще издали обратился к нему Деранюк. – Це Меланюк Петро. Привел як наказано…

– Добре… – Пилюк посмотрел на Петра. – Знаешь мене?

– Звичайно, – кивнул Петро. – Ти Тарас. С Пилюкова хутора. Ще казалы, що ти посля гимназии до политехники збыравсь вступыты…

– Е справи важніши! Тепер до дила… Звьязок твий урвався. Видсьогодни ти на звьязку в мене. Я «Кобза»…

– Зрозумів… Яки будуть накази?

– Виртшено що ти маешь увтйти до колгоспного активу.

– Чому саме я?

– Чому?.. – Пилюк снисходительно усмехнулся. – А тому, що в тебе земли обмаль у свий час до комунии був прихильный, так?

– Так, було. Але ж то…

– Не треба. Нам все видомо… Наказ ясний?

– Так! Все виконаю слушно… – и подобравшись, Петро старательно вскинул голову…

* * *

Лодка тихо скользила по воде. Было раннее утро, солнце еще только вставало по-над берегом озера, за камыш цеплялись белесо-серые клочья тумана. Сидя на корме плоскодонки, поручик Вукс то энергично греб, то наоборот, клал весло поперек и, заглядывая через борт, пытался что-то рассмотреть в воде.

Наконец лодка кончила свои выкрутасы и подгоняемая резкими гребками выскочила носом на берег. Поручик сердито кинул весло. Мокрое днище отозвалось глухим стуком, но влажный утренний воздух как бы проглотил звук.

Поручик встал и, балансируя руками, выбрался на песчаный урез. Оставив лодку на месте, он быстро прошел кустами и оказался на поляне, посреди которой сидел на колоде пан Казимир, внимательно изучавший карту. Вукс подошел к майору и молча сел на другой конец бревна.

– Ну что, пусто? – повернулся к Вуксу пан Казимир.

– Пусто… – Поручик покосился на карту. – Пан майор, ну допустим: они пошли на вынужденную, удобней садиться на воду. Но почему вы считаете, что они могли утонуть?

– Не утонуть, Владек, – поправил его пан Казимир, – а затопить машину специально. Видишь ли, Брониславский сказал мне, что там есть кингстон для заполнения воздушных емкостей, на всякий случай.

– Думаете, они могли спрятать машину в озере?

– Надеюсь…

– Нет тут никого и, похоже, не было, – поручик вздохнул.

– Да-а, задачка еще та… Поиски пропавшего самолета и поручика Мышлаевского… – Пан Казимир развернул карту на коленях. – Вот смотри, Владек… Если эта сволочь Длугий не врал, самолет мог сесть только тут. Я убежден, из-за аварии они повернули на Румынию.

– Мог и свалиться в лес где-то здесь… – Вукс ткнул пальцем в карту. – Поспрошать надо бы… Может, кто что и видел.

– Правильно, Владек! Вот только Длугий тоже должен искать машину. Но, надеюсь, про Румынию он не подумает…

– Ему, пожалуй, не до нас. НКВД точно село им на хвост! Стус сообщает: в Голобове и там, на хуторе все перерыли.

– Хорошо, нам спокойнее… Последнее место, где они могли упасть, то, что ты показал, Владек. Значит, должны мы, пока есть время, лесочек тот прочесать…

Задумавшись, пан Казимир взялся рукой за подбородок, и карта соскользнула в траву.

– Когда едем? – Вукс поднял ее и, перегнув пополам, положил на колено майору.

– Сейчас Владек… – Пан Казимир кивком поблагодарил поручика. – Прямо сейчас…

– У вас что, уже зацепочка есть?

– Есть. Там с краю хутор некоего пана Голимбиевского. Панок этот как-то с медициной связан, ну вот пани Яновская нам рекомендательное письмишо и организовала. Так что лечиться будем мы с тобой, Владек!

– Не помешает… Да, а приемника часом у этого пана нет?

– Откуда в лесу приемник? – пан Казимир усмехнулся и внимательно посмотрел на Вукса. – А ты что, еще надежду не потерял?

– Еще нет. Если Свирчевский добрался, сигнал будет!

– Ну дай бог, нашему теляти да волка зьисты… – и пан Казимир, акккуратно сложив карту, решительно встал.

Оставляя на мокрой от росы траве двойной след, они перешли поляну, за которой, в мелком кустарнике их ждал удобный помещичий шарабан. Бойкая чалая лошадка помахивала головой, каждый раз дергая вожжи, предусмотрительно подвязанные за крепкую ветку.

Пока пан Казимир залезал на сиденье, Вукс снял с морды лошади торбу с овсом, вдел удила и, гикнув на чалую лошаденку, некоторое время шел рядом, запрыгнув в шарабан уже на ходу.

Развернувшись на поляне, они с километр ехали лесом, в конце-концов выбрались на опушку и, перевалив канаву, покатили накатанной полевой дорогой.

Пыль на колее за ночь осела, застоявшаяся лошадка шла резвой рысью, и было слышно лишь, как мягко хлопают копыта, позванивает сбруя да скрипит разъезженый шарабан. С одной стороны проплывали поля, с другой – стеной стоял густой лес. Кругом никого не было видно.

Монотонная дорога успокаивала, Вукс только изредка подгонял лошадь, и майор, которому надоело молчать, спросил:

– Владек… а что там у нас на общем фоне?

– Паршиво, пан майор…

Вукс вытащил из-за голенища сложенную вчетверо газету.

– Что это у тебя? – заинтересовался пан Казимир.

– «Вильна праця»… – Вукс показал заголовок майору и, не выпуская вожжей из рук, начал читать специально отчеркнутый абзац: – «Кроме помещиков, польский уряд насаждал свою агентуру, верных псов-осадников, получивших 24 943 гектара лучшей земли…»

– Ах ты ж!.. – выругался вполголоса пан Казимир. – У нас же расчет на военное противостояние был, а тут на тебе, явная политическая чистка. Так нам ни одной базы не останется!

– А на что нам теперь базы, пан майор? – Вукс спрятал газету. – Франция разбита, Англию бомбят, еще немного – и вся Европа под Гитлером. Тогда что?

Пан Казимир ответил не сразу. Чувствовалось, он и сам еще не уверен в правильности того, что думает. Как бы предлагая Вуксу решать этот вопрос вместе, майор сказал:

– Остается еще Россия, Владек, Россия…

– Ага! То-то она нам против Гитлера помогла…

– Не скажи, Владек, не скажи… Вот увидишь, сцепятся Гитлер со Сталиным, ой как сцепятся… Это ж два медведя в одной берлоге…

– Тогда что выходит? – Вукс посмотрел на пана Казимира. – Наш союзник – Россия?

– Выходит… Сам понимаешь, одной Англии не устоять.

– А как же Америка?

– А ей мы на что? Она, Владек, за океаном…

– А если Япония и Россия опять передерутся?

– Да, Владек, расклад… – и пан Казимир снова замолчал.

Им было над чем подумать. Дорога впереди предстояла неблизкая, и оба «путешественника», пригреваемые все выше поднимавшимся солнышком, замолчали…

* * *

На всякий случай пан Казимир и Вукс избегали битого шляха и потому долго добирались до места. Убедившись, что они наконец приехали, Вукс придержал лошадь, а пан Казимир начал осматриваться.

Низкая корчма пряталась под деревьями. Добротная, сложенная из желтого кирпича, она заметно выделялась среди белых сельских мазанок. Корчма действовала, но над вторым, явно хозяйским крыльцом, висела новенькая вывеска сельсовета.

Посетителей, правда, видно не было, да и сельская улица пустовала, но у входа, на скамейке, сбитой из потемневших от времени досок, сидел дедок, поставив между колен толстую суковатую палку.

Пан Казимир вылез из шарабана и, пройдя к корчме, спросил любопытно поглядывавшего на приезжих деда.

– Слышь, служивый, не скажешь, как к Голимбиевскому проехать?

– А на что он тебе, мил человек?

– Э, служивый, много знать будешь, скоро состаришься.

– Эх-хе-хе! – дед рассмеялся дребезжащим смешком. – Да меня почитай годков двадцать дедом Степаном зовут, куда ж мне стариться?

– Прямо уж двадцать? – подмигнул деду пан Казимир.

– А ты из каких будешь? – сощурился дед Степан.

– Из русских я, дед, из русских…

Пан Казимир насторожился и, отвечая таким образом, стремился понять, куда клонит, судя по всему, непростой собеседник. Он по опыту знал, что такой вроде ничего не значащий разговор может подсказать многое. Сейчас для них с Вуксом было важно выяснить, на какие вопросы будет напирать хитрый дедок. Но тот, к вящему удивлению майора, ожидавшего совсем другого, вдруг ударился в «политику».

– Во, я ж по разговору чую! А Россия, вона зараз ого-го…

– Это какое же ого-го? Хорошо оно или плохо?

– Да чур тебя, скажешь тоже! – Дед Степан фыркнул. – Я есть старый русский солдат. Я под Мукденом был. А зараз мы япошкам по роже, финнам – по сопатке! Я вон в той Финляндии постоем стоял, а теперь, вишь, и государство чужое…

– А как же Польша, дед? – серьезно спросил пан Казимир.

– Польша? – дед Степан крякнул. – Хай бы тоже при России была, а то все ф-р-р да ф-р-р, вот и выйшов пшик.

– Да, генеральская у тебя, дед, голова, – майор достал пачку «Казбека» и с хрустом разорвал склейку. – Закуривай, служивый.

– Дякую… – Дед Степан ловко вытянул папиросу из коробки. – Умеешь ты, мил человек, с солдатом поговорить! А к Голимбиевскому лучше стежкой ехать. Ваша таратайка пройдет. Вон за корчму ливоруч и паняй соби до лису…

– Ну бывай, служивый! Спасибо, – и пан Казимир, усмехнувшись, полез в шарабан…

Хутор Голимбиевского стоял на лесной поляне, недалеко от опушки. Внутри ограды белел аккуратный домик, к которому вела, деля пополам цветничок, чистая, посыпанная желтым песком дорожка.

Едва шарабан подъехал к воротам, как на крыльце появился сам хозяин. Было ему явно за пятдесят, на носу поблескивало пенсне со шнурком, а «чеховская» бородка придавала вид старомодный, благодушный и благожелательный.

Вукс с паном Казимиром подошли к крылечку и, поздоровавшись с хозяином, майор спросил:

– Если не ошибаюсь, пан Голимбиевский?

– Именно… С кем имею честь?

Пан Казимир церемонно вручил рекомендательное письмо.

Голимбиевский разорвал конверт, быстро пробежал глазами текст и поднял голову.

– Так это вы муж пани Яновской? Очень, очень приятно! Смею вас заверить, народная медицина делает чудеса, и я гарантирую, что за две недели ваша нервная система будет в полном порядке.

– Пан Голимбиевский, вы нас так обнадежили, что сразу захотелось приступить к лечению, но, видите ли, нам еще надо обустроиться и вообще… – начал было пан Казимир, но Голимбиевский сразу же перебил его:

– Нет, нет, нет! Вы будете жить у меня. Да, спрашиваю уже как пациентов… Вы воевали?

– Впрямую не довелось. – Пан Казимир предостерегающе посмотрел на Вукса. – Нас мобилизовали, но все так быстро кончилось и вот мы…

– Понимаю, понимаю… И убежден, все ваши нервы и все остальное оттуда… Прошу!

Голимбиевский широко распахнул двери и вошел в комнату только после гостей. Обстановка внутри оказалась вполне городская. Пан Казимир начал осматриваться, но незаметный знак Вукса заставил майора повернуться. В углу на подставке, застланной вышитым рушником, стоял радиоприемник. Квадратная шкала отсвечивала справа, рядом с закругленным краем блестела эмалированная табличка, а чуть ниже из-под свесившегося рушника выглядывала электрическая батарея с синим и красным обозначением полюсов.

– Это что же? Неужели радиоаппарат?

Пан Казимир повернулся к хозяину и всем своим видом выразил удивление и восторг.

– Да, да… Вы не ошиблись, – Голимбиевский был явно польщен. – Знаете, когда все это началось, почел своим долгом… Это «Электрит», у него автономное питание, так что сегодня вечером приглашаю вас слушать музыку.

Вукс и пан Казимир понимающе переглянулись и тут же начали рассыпаться в благодарностях…

* * *

Капитан Усенко пришел на обед с небольшим опозданием. Обычно он старался быть точным, но служба редко позволяла ему такую роскошь. Поэтому, когда капитан вошел в ресторан, зал был уже наполовину пустым.

Усенко не спеша огляделся. Знакомые учрежденцы заканчивали обед. Кое-кто кивал капитану, поднимаясь из-за стола. Перспектива сидеть одному его никак не устраивала, и, вздохнув, Усенко прошел в небольшую выгородку с плюшевыми портьерами, громко именовавшуюся «кабинетом».

Капитан привычно окинул взглядом уютный закуток. Официант, уже давно изучивший вкусы Усенко, сопроводил его к месту, и так же привычно Усенко попенял ему:

– И что вы так со мной каждый раз возитесь?

– Как можно-с… – Официант склонился в поклоне. – Вы ж у нас каждодневно обедаете. Сейчас все сготовим и подадим в лучшем виде.

Он неслышно исчез, и Усенко остался один. Признаться откровенно, капитану здесь страшно нравилось. Может, за последнее время, незаметно для него самого, изменились привычки, а может, ресторанчик компенсировал ему неустроенность холостяцкого быта, но в любом случае капитан чувствовал себя здесь комфортно и, сидя за столом, часто обдумывал то, что недосуг было решить из-за служебной нервотрепки.

Сегодняшний день не был исключением, и капитан так был погружен в свои мысли, что даже не обернулся, когда кто-то вошел в кабинет. Неожиданно вошедший, а это был представительный мужчина, явно из местных, не спрашивая разрешения, сел напротив капитана.

– Вы кто? – раздраженно спросил Усенко.

– Майор Дембицкий.

– Кто? – изумился капитан.

– Майор Дембицкий, – повторил пан Казимир и добавил: – Вы дали номер телефона, но я, как видите, предпочел личный контакт.

– Вон оно что… – протянул Усенко и, услыхав за спиной шорох, обернулся.

Позади него, прикрываясь портьерой, стоял поручик Вукс.

– Так… – Усенко сердито крякнул и в упор посмотрел на пана Казимира. – Этот молодец, как… в спину стрелять не будет?

– Конечно, нет!

Со странной усмешкой пан Казимир едва слышно барабанил пальцами по столу и молча смотрел на капитана.

Усенко тоже молчал. Ситуация была острой, но раз уж так вышло, то ею надо было воспользоваться, и капитан, спеша проверить то, о чем догадался только сейчас, спросил:

– А это не он вас из подвала на хуторе вызволил?

– О, отличная работа, капитан! – искренне похвалил пан Казимир. – Да, он. Подстраховывал меня, когда я к Яновской зашел.

– Ясно… – Усенко помолчал. – Так с чем пришли?

– Для начала хотел бы знать, за что арестовывали?

– А что такого? – криво усмехнулся Усенко. – Узнали про вас и побеседовать захотели…

– Не слишком ли резко?

– А вы б на моем месте как?

– Да, пожалуй… – согласился пан Казимир. – Но, признаться, теперь я для вас интереса не представляю.

– А для тех… Что в подвал затащили?

– То история старая… Полагаю, счеты сводят. Я тут еще до войны убийством нашего офицера занимался…

Усенко был далек от того, чтобы вот так на слово, поверить майору, хотя то, что он говорил, выглядело весьма убедительно. И чтобы намекнуть на это, капитан скептически усмехнулся.

– И все-таки?

– Вот поэтому я и здесь. Вы меня, как я понял, обнадежили, а они в покое не оставят…

– Кто… Они?

– Да вот… – Пан Казимир достал из кармана толстый конверт и протянул Усенко. – Я для вас полный списочек приготовил. Думаю, эти личности весьма вас заинтересуют…

– Ну что ж, посмотрим…

Усенко попробовал конверт на ощупь и положил на скатерть. Выходило, что польский майор вроде как пошел на сотрудничество, но вот причины, побудившие его к этому, были для Усенко совершенно неясными. Все это надо было выяснить, и капитан пустил пробный шар:

– И, конечно, что-то от меня требуется, так?..

– Так… Прошу вас, разрешить пани Яновской жить дома.

– Разрешить? – удивился Усенко. – Ей никто ничего не запрещал.

– Не надо, капитан, – неожиданно жестко сказал пан Казимир. – Мы оба отлично знаем, что я имел в виду.

– Ладно, не беспокойтесь, сделаем. – Усенко понял, что майор знает достаточно много, и, отбросив экивоки, предложил впрямую: – Я полагаю, теперь и вы у нее жить будете?

– Поостерегусь пока, ну а как только вы справитесь…

– А где, если что, искать вас?

– Я сам вас найду. – Пан Казимир улыбнулся и встал. – А теперь, пан капитан, всего наилучшего…

Плюшевая портьера неслышно откинулась, и оба визитера исчезли. Усенко недоуменно посмотрел на все еще колышащиеся складки, на лежащий поверх стола пухлый конверт, покачал головой и машинально развернул салфетку, вложенную в кольцо…

* * *

Стоя на середине школьного двора, Ицек энергично показывал на сколько еще нужно подтянуть транспарант. Мефодька, зацепившись ногами за водосток, молча следил за жестикуляцией Ицека и вытянутой рукой, насколько возможно, подтягивал матерчатый угол.

Наконец все складки разгладились, и настойчиво добивавшийся этого Ицек радостно закричал:

– Хорош!.. Прибивай!

Несколькими ударами забив давно приготовленный гвоздь, Мефодька перевалился прямо через карниз и, секунду повисев на руках, спрыгнул на землю.

Ицек ревниво покосился на мужиков, по складам читавших только что вывешенный лозунг. По красному кумачу шла броская надпись:

...

ПО БИЛЬШОВИЦЬКИ ЗУСТРИНЕМО ПЕРШИ КОЛГОСПНИ ЖНИВА!

Этот лозунг Ицек взял из газеты, сам написал разведенным мелом большие печатные буквы и сам поставил в конце жирный восклицательный знак. Вот только, прибивая его к стене, Ицек малость оплошал, и транспарант пришлось перетягивать с Мефодькиной помощью.

Сам Мефодька, ставший после окончания курсов при МТС ярым активистом, все дни обхаживал свой новый «универсал» и сейчас, глядя на вывешенный транспарант, сосредоточенно нюхал руки, вымытые от керосина и масла, наверное, только по случаю собрания.

Тем временем Ицек, оставив Мефодьку, подошел к школьной ограде и посмотрел в сторону сельсовета, размещенного в доме сбежавшего войта [34] . Над цинковой крышей в предвечернем мареве торжественно колыхался красный флаг. Возле крыльца стояли новоизбранные члены правления колхоза, и оттуда Ицеку помахал рукой дядька Свирид. Бывший староста жил наискосок от школы, и члены правления отлично видели лозунг.

Убедившись, что его работа одобрена, Ицек стремглав помчался назад в школу и через минуту соскочил с крыльца, держа под мышкой свернутый рулон бумаги. Сегодня, перед началом общего собрания, специально приуроченного к жатве, Ицек решил удивить односельчан еще и «анонсом».

При новой власти кинопередвижка стала в селе частым гостем, и все знали, что вечером она обязательно будет. Ицек же не поленился сбегать на почту, дозвонился до райцентра и узнал, что механик должен привезти новый фильм «Степан Разин». Дополнительными расспросами Ицек установил содержание картины и, не пожалев труда, во весь лист, как умел, намалевал чернобородого казака в красных шароварах.

Едва Ицек развернул афишу и начал прикалывать ее кнопками, сельчане одобрительно загудели. Собираясь по важному делу на школьный двор, они уже издалека видели лозунг, и встретивший их еще и красочный плакат как нельзя лучше отвечал праздничному настроению.

Толкавшийся здесь же Гераська Патынок, первым делом пролез поближе к афише.

– Слухай, Ицек, що то за козарлюга?

Гераська бесцеремонно ткнул заскорузлым пальцем прямо в красные разинские шаровары.

– Шо ты тычешь?! Шо ты тычешь? – всполошился Ицек и предусмотрительно отпихнул Гераську подальше. – Не можешь так спросить, да?

– Так я ж ентих буквов не разгляжу…

Гераську так заинтересовал казак в шароварах, что он даже забыл обидеться на Ицека.

Ицек посмотрел на Патынка и насмешливо покачал головой. Все село прекрасно знало, что Гераська из всех печатных знаков различал только цифры, да и то лишь на мелких денежных купюрах, так что слова о буквах были явным бахвальством. Однако Ицек добросовестно записал на афишу все, что ему сказал в телефон киномеханик, и теперь, воспользовавшись случаем, старательно прочитал вслух:

– «Союзкинопорокат». Звуковой художественный фильм «Степан Разин». В этом фильме зрители познакомятся с борьбою селян против феодального ладу бояр и помещиков. Авторы сценария: Правов, Чапыгин, Преображенская. В главных ролях артисты-орденоносцы Абрикосов, Жаров, Глазунов».

Хотя Гераська не понял доброй трети услышанного, он с жаром набросился на Ицека:

– Що ж ты мени раньше не сказав? Я б людей жбурнув, як воно треба, а то що воно так…

– Ладно, кончай!

Всерьез сердиться на Гераську было просто смешно, но Ицек не упустил случая отчитать Патынка:

– Чого це ты, дурню, будешь людей жбурляты? Люди и без тебе прийдуть!

Увидев, что Гераська начал обиженно пыжиться, Ицек поспешно отошел в сторону. Ему вовсе не хотелось, чтобы Патынок, в любую минуту готовый учинить дурацкий скандал, портил настроение людям, сходившимся на собрание…

* * *

Члены правления ждали возле «Сільради» не зря. Райкомовская «эмка» подъехала минут за двадцать до начала собрания. Среди вышедших из машины дядька Свирид сразу приметил капитана Усенко. Пока все собравшиеся дружно приветствовали гостей, дядько Свирид не лез вперед, а вместо этого напряженно следил за капитаном. В какой-то момент их взгляды встретились, и капитан Усенко резко кивнул. Дядько Свирид непроизвольно вздрогнул и боком-боком подался в сторону.

В укромном местечке Свирида ждал Петро Меланюк. Едва увидев запыхавшегося дядьку, Петро бросился к нему.

– Ну що, починаем?..

– Так, Петре… Ти тильки не хвилюйся, – попробовал успокоить его дядька Свирид, хотя сам так и дрожал от возбуждения. – Пистоль не забув?

Вместо ответа Петро хлопнул себя по выпущенной поверх пояса рубахе. Дядька Свирид кивнул и принялся напоследок инструктировать Меланюка:

– Ти, Петре, не бойся… Там тильки холости патроны. Усенко сам наказував шмаляти побольше. А першому, хто на тебе кинется, просто у грудь, не забув?

– Та не забув я, не забув…

Петро нащупал на поясе рукоять пистолета и поправил напуск рубахи.

– Ти памьятай Петре… Весь час памьятай… – Дядька Свирид сам никак не мог успокоиться. – Треба бигты як домовлялись! Тильки через перелаз, а дали за домом бестарка чекати буде, бо без коней втекти не можна… Я того воза туды сам поставил…

– Та памьятаю…

– И ще… – дядька Свирид взял Петра за руку. – Останнего раза капитан казав, що як выйде, то бійци кровью мазатысь будуть, ну щоб уси повирилы, що ти, той, взаправду стреляв… Так, щоб ти не лякався…

– Добре… – кивнул Меланюк. – Так я пишов?

– Давай, Петре! И хай щастыть тоби…

Оставив дядьку Свирида в завулке, Петро боковой стежкой вышел к школе и тут во дворе как назло к нему неожиданно пристал ко всем цеплявшийся Ицек:

– Слухай, Петро, хочу тебе спросить…

– Що?

– Ти за Польщи в криминале чего сидел?

– А тоби яке дило? – окрысился Петро, которому сейчас было плевать на Ицека. – Сам би поседив, так, може б, й знав щось, а то хто сидить, а хто только языком мелет!

В словах Петра была доля правды. Что ни говори, а Меланюк сидел при поляках в тюрьме, а Ицек крутился у портного в подмастерьях…

Пока Ицек собирался с мыслями, из-за церкви показался небольшой конный разъезд, рысью направлявшийся к школе. Поъехав к ограде школы, конники спешились, и часть из них прошла во двор, а вторая как бы сама собой рассредоточилась вдоль улицы. Одновременно с ними к воротам подошли капитан Усенко и сопровождавший его дядька Свирид.

Всерьез обеспокоенный предстоящим бегством, Петро напряженно следил за ними, забыв про Ицека и не подозревая, что это волнение сразу же, как в зеркале, отразилось у него на лице.

Уже с середины двора, не дойдя еще шагов пятнадцать, дядька Свирид вскинул руку и закричал, показывая на Меланюка:

– Вот он!..

Внутренне готовый к этому, Меланюк сразу кинулся бежать, и тут неожиданно Ицек, не спускавший с него глаз, бросился наперерез.

– Стой! Стой, подлец!.. – заорал Ицек, загораживая перелаз.

Петро попробовал прорваться, но Ицек, не переставая орать, обеими руками вцепился в рубаху Меланюка. Едва Петро понял, что непредвиденное вмешательство активиста путает так тщательно отработанный план, откровенная злость исказила его лицо. Ицек испуганно отшатнулся, а Петро, получив наконец свободу, метнулся назад.

Стараясь в считанные секунды найти решение, Меланюк выхватил из-под рубахи «парабеллум» и, размахивая им, заметался по двору. Увидев, что он вооружен, селяне кинулись кто куда, и только оставшиеся на месте красноармейцы своим видом напомнили Петру что надо делать.

Почти не целясь, Меланюк принялся палить во все стороны. Красноармейцы тут же отшатнулись, а один, наверное, тот, в кого по плану должен был стрелять Петро, рванул гимнастерку и, обнажив красную, как от крови, грудь, начал хватать руками товарищей.

Петро сорвался с места и, еще пару раз пальнув на бегу, буквально налетел на шарахнувшегося оседланного коня, задранной головой испуганно натягивавшего привязь. Рванув со столба поводья, Петро вскочил в седло и, еще не попадая носками сапог в стремена, послал строевого коня вперед.

С улицы вразнобой загремели выстрелы, но Петру было уже не до них. Нещадно колотя каблуками и гикая, он заставил коня карьером вылететь на пустопоросль, отделявшую школу от леса. Теперь конь прямиком мчался через кусты и рытвины, так что пригнувшийся к передней луке Петро видел только стоявшие торчком конские уши да стремительно приближавшиеся деревья. Тем временем гремевшие сзади выстрелы не стихали, а только вроде переместились чуть-чуть в сторону.

Внезапно уши коня провалились далеко вниз, и вместо деревьев, прямо перед носом Петро увидел откос, покрытый жухлой травой. Выронив пистолет, он кубарем вылетел из седла, едва успев немного смягчить удар вытянутыми вперед руками.

Приподнявшись на четвереньки, Петро лихорадочно отыскивал глазами пистолет и, заметив в траве вороненый ствол «парабеллума», одновременно понял, почему оказался на земле. Его конь, перемахнув через кустарник, передними ногами угодил в водомоину и только чудом не придавил Петра.

Зажав пистолет в левую руку, Меланюк, прикрываясь кустами, на карачках добрался до опушки и, вскочив, стремглав помчался между деревьев к той самой поляне, где по уговору должен был бросить бестарку…

* * *

Шкала «Электрита» светилась мягким зеленоватым светом. Положив пальцы на ручку, пан Казимир медленно вращал верньер. Красная стрелка ползла справа налево, пересекая деления и цифры. Приемник то шептал ласковые мелодии, то взрывался маршевым громом, сотрясая декоративную ткань.

Едва майор нашел нужную станцию, как позади хлопнула дверь и в комнату вошел Голимбиевский.

– Ну, что там нового?

– Все то же. Война… – Пан Казимир отпустил ручку. – Похоже, нам остается надеяться только на патриотизм англичан.

– Патриотизм? – Голимбиевский хитро прищурился. – Он имеет двойственную структуру. У высшего слоя это одно, а вот у низшего…

– Что вы имеете в виду? – не понял пан Казимир.

– А то, что патриотизм низших слоев общества – это всего лишь привычка к месту, быту, языку, и если этой основы не трогать, то, в принципе, возможна замена всего верхнего слоя…

Подобные заявления майору приходилось слышать частенько. Обретя в лице пана Казимира хорошего слушателя, хозяин порой обрушивал на него странные сентенции, которые неведомыми путями попадали ему в голову. О себе он не говороил ничего, но по всему чувствовалось, что Голимбиевский не всегда жил в этом забытом Богом углу.

– Но ведь жизненный уровень меняется, – осторожно возразил пан Казимир, – а с ним…

– Ничего не меняется, вы уж поверьте, – безапелляционно возразил Голимбиевский.

Внезапно музыка превалась, и где-то далеко диктор, четко выговаривая слова, проникновенно сказал по-польски:

– Увага, панове, а сейчас вы все услышите нашу добрую песенку «Грай, скшипко, грай»…

Из динамика послышался такой знакомый голос Яна Кепуры, пан Казимир вздрогнул, а Голимбиевский удивленно протянул:

– И чего это им по-польски говорить вздумалось?

– А, сейчас все перепуталось… – сдержанно заметил пан Казимир и отошел от приемника.

Услыхав наконец-то долгожданный сигнал из Лондона, дальше находиться в комнате он просто не мог. Теперь надо было как можно скорей увидеть Вукса, и майор пожалел, что отправил поручика осматривать самый дальний конец леса.

Под благовидным предлогом пан Казимир оставил хозяина и, не спеша, зашагал прямиком к дороге. Над головой успокаивающе шумели кроны деревьев, а толстый слой пожелтевшей хвои мягко пружинил под сапогами, удивительно напоминая ковер. Здоровенный мухомор торчал на самом видном месте и, проходя рядом, майор поймал себя на желании по-мальчишески сбить пинком его красно-пегую шапку.

У межевого столбика пан Казимир остановился. Кто-то быстро шел просекой, и довольно скоро майор увидел, что это не кто иной, как сильно запыхавшийся дед Степан.

– Ось вы де… – Дед Степан посмотрел на майора и вытер залитое потом лицо. – А то я вас шукав, шукав…

– Это еще зачем? – удивился пан Казимир.

– Машина енкаведистів у село приехала. Люди кажуть, пана Голимбиевського забирати мають, однак, може, и… Так що берить свого хлопця и тикайте швидче! Ваше благородие…

– Что? – вздрогнул пан Казимир. – Почему… благородие?

– Да ви що?.. Щоб я, старий солдат, офицера б не взнав?

– Значит… поэтому?

– Так… Я не знаю, хто ви за чином, але прошу не берить дурного в голову и тікайте, бо, як кажуть, пан оно конечно, поганий, але з хама пан во сто раз хуже!

– Встречался, значит, с ними… – пан Казимир в упор посмотрел на деда Степана – А как же пан Голимбиевский?

– Пана лікаря я только что попередив, и то вин сказав, що вас треба в лесу шукати.

– Вон оно как… – покачал головой пан Казимир. – Ну, спасибо тебе, старый солдат!

– От й добре… – дед Степан облегченно вздохнул. – Бувайте!

Пан Казимир еще долго смотрел вслед скрывшемуся за кустами деду и только потом, как бы встряхнувшись, решительно зашагал дальше…

Очутившись на опушке, пан Казимир выбрал местечко в тени под кустиками и, улегшись на траву, принялся ждать.

Майор полагал, что сидеть ему здесь придется долго, но, к его удивлению, примерно через полчаса за полем на дороге поднялся столб пыли. Пан Казимир отшвырнул травинку, которую жевал, коротая время, поднялся и, приложив ладонь козырьком ко лбу, стал всматриваться. Весьма скоро он углядел чалую лошаденку и знакомый шарабан. Пан Казимир подождал, пока они не окажутся совсем близко, и только тогда выскочил из кустов на дорогу.

Внезапное появление майора так удивило обычно невозмутимого Вукса, что он рывком натянул вожжи и обеспокоенно спросил:

– Что случилось?

– НКВД в село нагрянуло. Бежать нам надо, Владек… – Пан Казимир встал ногой на спицу и влез на сиденье. – Мужики Голимбиевского предупредили, а он меня… Еще повезло, что я тебя на дороге перехватил.

– Ну, дела!..

Вукс потянул вожжи и развернул шарабан почти на месте. Некоторое время они ехали молча, потом Вукс удивленно сказал:

– Интересно… Как это они на нас вышли? Не мог же тот Усенко от ресторана нам хвост прицепить.

– Все может быть, – пожал плечам пан Казимир.

– Может… – согласился Вукс и прикрикнул на лошадь. – Жаль, сигнала не дождались.

– Да был сигнал, был! С этой катавасией забыл совсем.

– Какой?

– Какой, какой… Все та же песня: «Грай, скрипка, грай»…

– Пан майор… – Вукс запнулся. – Вы что, в лондонский вариант не верите?

– Верю, не верю… Пустое, Владек! Скажи лучше, хоть какой-нибудь след самолета есть?

– Ничего нет… – Вукс резко осадил лошадь. – Смотрите-ка, пан майор!

Впереди, на железнодорожном полотне, пересекавшем полевую дорогу, показался состав. Натужно пыхтя, два «ФД» цугом тащили длинную вереницу платформ, на которых легко угадывались прикрытые брезентом танки. Через равные промежутки на открытых площадках маячили вооруженные часовые. В ритмичном стуке колес и клочьях паровозного дыма через переезд, не сбавляя хода, шел длинный воинский эшелон…

* * *

Во Львове, на Высоком замке и в Стрыйском парке желтые осенние листья бесшумно падали с веток, устилая дорожки золотистым ковром. Город медленно отдавал накопленное за лето тепло, и в нем нежились каменные рыцари старинных фасадов, дворцы, отделенные от улиц кованым ажуром оград и даже брусчатка, прорезанная трамвайными рельсами, по которым, весело звеня, катились полуоткрытые вагоны.

Кроме трамваев по цетральным улицам лился сплошной поток автомобилей, экипажей и ломовиков с их длинными тормозными рычагами. По плиткам старинных тротуаров деловито сновали прохожие, и среди них, старясь держаться понезаметнее, шел инженер Длугий.

Изрядно попетляв вокруг Святоюрской горы, университета и дворца Радзивилла, пан Длугий внезапно нырнул в неприметную браму. Проскочив открытые на день ворота, Длугий очутился в квадратном дворике с насыпным цветником и галереей, обходившей двор изнутри на уровне первого этажа.

Не колеблясь, инженер поднялся на ступеньки, позвонил в массивную резную дверь, выходившую прямо на галерею, и очутился в сумрачной комнате, где дневной свет не отражался от стен, а терялся на мрачных, потемневших от времени дубовых панелях. Другой мебели, кроме ломберного столика и пары полукресел, в комнате не было.

Не садясь, Длугий остановился посередине и прикрыл глаза, стараясь быстрее приспособиться к полумраку. Почти сразу за его спиной в одной из панелей открылась потайная дверца, искусно скрытая декоративными швами, и в комнату вошел худой, высокий человек в штатском костюме. Вынужденный нагнуться в низком проеме, он сразу же привычно вскинул стриженую бобриком седую голову.

Почувствовав его присутствие, Длугий резко, по-армейски повернулся, едва слышно щелкнув каблуками ботинок.

– Я рад встрече, герр оберст!

– И я рад, Вилли… Впрочем, пока ты еще – пан Длугий…

Оберст скупо улыбнулся и, поздоровавшись с гостем за руку, показал на ближайшее полукресло, приглашая садиться. Опустившись на тугое сиденье и с наслаждением вытянув натруженные беготней ноги, Длугий с удовольствием огляделся. Тем временем оберст сел рядом и, положив локоть на ломберный столик, спросил:

– Ну, как твои дела, Вилли?

– Неважно… – Длугий вздохнул. – На инженера Брониславского выйти не удалось, а захваченный нами майор Дембицкий сумел уйти. Думаю, с помощью людей из своей команды.

– Похоже, недооценили вы этого майора… – оберст сухо пожевал губами. – А как с самолетом?

– Безрезультатно… Мы с людьми Лэбидя обшарили весь район возможного падения. Никакого намека.

– Скажи мне, Вилли… – Оберст сухо пожевал губами. – А была ли возможность запустить двигатели после вынужденной посадки?

– В принципе, да. Если им подвернулось озеро для приводнения и у них было время, то… А почему вы спрашиваете?

Уловив в голосе собеседника какие-то новые нотки, Длугий подобрался.

– Видишь ли, Вилли… – в интонации оберста явно прорезался дружелюбный оттенок. – Абвер располагает сведениями, что люди из экипажа появились в Лондоне, а румыны заполучили себе какой-то опытный польский самолет.

– Румыния… Румыния… Выходит, они просто изменили маршрут полета? Ах ты, черт, там же озеро… – Длугий не смог скрыть досаду.

– Не переживай, Вили! – Благожелательность оберста распространилась так далеко, что он даже похлопал Длугого по плечу. – Что мог, ты сделал, и тебе приказано возвращаться, тем более что планы на этот год изменились. Есть приказ переправить обратно всех нелегалов.

– Я знаю. – Длугий кивнул. – Двоих я даже забираю с собой.

– Вот это правильно, нам очень нужны верные люди из их среды, а у тебя, как мне сказали, давние связи.

Только теперь поняв, откуда исходит такая странная благожелательность оберста, Длугий облегченно вздохнул и уже совершенно по-деловому сказал:

– Да, там мне доверяют.

– А те, что с вами… Кто они? – поинтересовался оберст.

– Один работал со мной, второй был у него на связи. Думаю, их можно использовать, особенно второго.

– Откуда такая уверенность?

– Его провалили, а он при аресте отстреливался, ранил двух энкаведистов и ушел.

– Ну что ж… – оберст немного подумал. – Я не возражаю. Дашь своим людям явку у «Жоржа», а тебя я с первой же партией фольксгеноссе через свою репатриационную комиссию переправлю в генерал-губернаторство. Вот, держи, это твои новые документы.

Оберст протянул Длугому запечатанный конверт. Инженер принял пакет и, заметив, что его визави поднимается, вскочил первым.

– Яволь, герр оберст!

– Ну ладно, ладно… – оберст встал и снова вполне дружески потрепал Длугого по плечу. – До встречи, Вили!

После такого приема у Длугого, ожидавшего в связи с провалом миссии самого худшего, как гора с плеч свалилась, тем более что оберст, до конца демонстрируя свое благорасположение, лично проводил его к выходу…

* * *

Петро Меланюк ждал Длугого на «Рыцажской». Похожий сейчас на отдыхающего «люмпена» он грелся на солнышке, подпирая стенку рядом с каким-то парадным. Мимо то и дело проходили люди. Петро, переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо посматривал на угол. Однако Длугий неожиданно появился совсем с другой стороны. Бросив косой взгляд вдоль улицы и вытащив папиросу, он обратился к Меланюку:

– Извините, прикурить не найдется?

Петро не спеша достал зажигалку и начал лениво, без стремления высечь пламя крутить колесико. Держа папиросу у рта, Длугий наклонился и быстро зашептал:

– Пойдете оба к «Жоржу». Это ресторан. «Кобза» покажет. Внизу спросите кельнера Генека. Пароль: часы швейцарские, фирмы «Лонжин». Контрольная цифра – семь. Запомнил?

– Угу… – Петро в конце концов высек искру, и фитиль вспыхнул. – Той «Лонжин» де брати?

– Обойдешься пока… – Длугий улыбнулся. – Кельнер устроит вам переход границы. И насчет «Кобзы»… Или он там – живой, или здесь – мертвый… Это приказ, понял?

– Зроблю…

Длугий испытывающе посмотрел на Меланюка, пыхнул ему в лицо дымом и, как ни в чем не бывало, пошел дальше. Петро проводил его взглядом, оттолкнулся от стены и тоже зашагал улицей, старательно вспоминая, где ему надо повернуть, чтобы не заблукать в этом непривычном городе.

После бегства из Загайчиков к Петру никаких вопросов не возникло. Уж очень точно легли факты его подлинной биографии на легенду, тщательно разработанную «товарищем Иваном». Больше того, Петро вместе с Пилюком получил категорический приказ уходить за кордон. Вместе они немедленно выехали во Львов, где их и встретил пан Длугий.

Как показалось им обоим, этот пан Длугий был сверхосторожен, но Петро безоговорочно подчинялся всем его требованиям. Только последний приказ зародил у Меланюка кое-какие подозрения. Первый раз ему самому нужно было выбрать линию поведения. Впрочем, пока для него главным было не заблудиться, и Петро облегченно вздохнул, благополучно выйдя в условленное место и увидев там Пилюка.

«Кобза» торчал возле богатой брамы и мял в руке букетик фиалок, как обычный «студиозус», прибежавший раньше времени на свиданье. Заметив Меланюка, Тарас демонстративно выбросил буктик и так заспешил, что Петро догнал его только через полквартала.

– Ну что?.. – напряженно спросил Пилюк.

– Наказано до «Жоржа» ити… – Рядом с Плюком Петро враз перестал бояться города и, сам удивляясь своему спокойствию, добавил: – Це ресторан такой…

– Знаю. Там що?

– Там кельнер Генек скаже куди и як…

– Що «як»?.. Та поясни ти докладніше… – рассердился Пилюк.

– Пароль той самый, часы «Лонжин», контрольна цифра семь. И ще… – Так не дававшееся решение будто само собой выскочило, и Петро, подсунунувшись к самому уху «Кобзы», прошептал: – Мы с тобой за кордон уходим, и Длугий наказав, щоб я тебе за всяку цену туди довел… Щоб ни волоса! Но то тильки между нами, чуешь?

Откровенность Петра много значила, и Пилюк оценил это.

– Так, чую… Спасибо! Ти теж можешь покластись на мене…

Рядом появились прохожие, и Петро нарочито громко спросил:

– Слухай, а ти сам вступив до «політехникі»?

– Сам! Ти знаешь, як воно добре студиювати… – Прохожие отдалились, и Пилюк, понизив голос, закончил: – Але зараз важко… Того й гляди «схидняки» зловлять, або своя голота видасть.

– Вони можуть… – поддакнул Петро и вернулся к их разговору. – Так коли до «Жоржа»?

– Та… давай зараз! – согласился Пилюк и, махнув рукой на иструкции Длугого, они вместе зашагали по тротуару.

Всю дорогу Меланюк откровенно жался к напарнику и, заметив это, Пилюк, которому тоже было не по себе, малость приободрился. Уже у самого ресторана он скептически посмотрел на спутника и, уже чувстствуя себя старшим, заметил:

– Да-а, вигляд в тебе не для «Жоржа»… Чекай тут, я сам пойду.

– Добре… буду чекати… – Петро обегченно вздохнул: идти в такое место ему было просто боязно.

Ресторан «Жорж» располагался в двух уровнях. Внизу шла оживленная торговля пивом, а во втором ярусе, этажом выше, сидела «чистая публика», а между столиками сновали хорошо видимые снизу официанты.

Немного освоившись, Пилюк решил не рисковать и останавил кого-то из ресторанной обслуги.

– Мне бы пана Генека…Кельнера…

Бросив на него оценивающий взгляд, половой указал на столик.

– Присядьте! Сейчас позову…

Кельнер появился неожиданно быстро. Его лицо, украшенное полоской усиков, и вся фигура, выражали угодливость.

– Что закажете? – первым делом осведомился Генек.

– Це потим. Скажить краще, котора година? – Кобза похлопал себя по карману. – А то мий «Лонжин» бреше…

– Не может быть… – брови Генека картинно полезли вверх. – Я только раз слышал, что часы «Лонжин» опоздали на две минуты…

– А мий запизнюеться на пьять! От и рахуйте…

– Ну, два да пять, хорошая цифра – семь, – Генек наклонился к Пилюку. – Я перепрошую, пан?..

– Студент… Нас двое. Ми з дороги.

– А где второй?

– Там… – Пилюк показал на выход. – В нього вигляд, не той.

– Понимаю. Сейчас все организуем…

Генек исчез, и Пилюк, облегченно вздохнув, начал осматриваться…

* * *

Немцы бомбили Лондон почти ежедневно. Сотни бомбардировщиков, налетая на город, сыпали свой груз на доки у Темзы, на правительственные здания и просто на жилые кварталы. Бывало, что пожарные сутками не могли справиться с огнем, и тогда здания выгорали дотла.

«Битва за Англию» продолжалась, и чем она становилась упорнее, тем яснее было поручику Мышлаевскому, который после всяческих злоключений сумел-таки вместе со своей командой попасть в Лондон, что главные события этой войны еще впереди.

И вот сегодня Мышлаевский получил давно ожидаемый вызов. Его направление в действующую армию по каким-то неясным ему причинам все время откладывалось, но, как надеялся поручик, теперь-то уж все позади.

Во всяком случае, вызов в штаб мог быть связан только с этим, и поручик не сомневался, что в ближайшие дни он скорее всего направится в Африку. Правда, как с удивлением определил Мышлаевский, ему пришлось явиться не в сам штаб, а в один из его отделов, занимавший совсем неприметный дом, но в конечном счете это ничего не меняло.

В сумрачном вестибюле сидел подхорунжий и, поскольку больше здесь никого не было, Мышлаевский обратился к нему.

– Поручник Мышлаевский, по вызову.

– Да, да, я знаю! – Подхорунжий вскочил. – Идемте, я проведу вас к капитану Свирчевскому…

– К капитану? – удивленно переспросил Мышлаевский. – Но мне сказали…

Поручик вовремя поймал себя за язык. Он почему-то решил, что начальником отдела должен быть как минимум полковник, и такой малый чин некоего Свирчевского несколько разочаровывал.

Однако вышколенный подхорунжий сделал вид, что не слыхал реплики, и, проведя Мышлаевского совсем уж темным коридором, предупредительно распахнул дверь.

– Прошу, пан поручник, вам сюда…

Мышлаевский вошел в небольшой кабинет и, увидев поднимающегося из-за стола офицера, представился:

– Поручик Мышлаевский!

– Капитан Свирчевский. Прошу садиться…

Усадив Мышлаевского перед столом, Свирчевский сел сам и сразу перешел к делу.

– Ваша информация признана очень важной, особенно в свете последних событий. Сам командующий примет вас, как только освободится, а все детали поручено согласовать мне.

Заявление капитана предельно удивило Мышлаевского. Уж чего-чего, а возвращения к тому самому рапорту, который он отправил по команде, едва добравшись до места, поручик не ожидал.

– Но там же… – Начал было Мышлаевский, но капитан жестом остановил его.

– Тем более, что ваш товарищ, поручник Вукс, имеет со мной связь, только пока, к сожалению, одностороннюю. Вам же будет поручено наладить двустороннюю связь по радио.

– Так значит, поручик Вукс жив?

– Надеюсь. По крайней мере, я лично встречался с ним уже после конца боевых действий.

– Даже так? – обрадовался Мышлаевский. – А майор Дембицкий?

– О нем сведений пока нет, но, я полагаю, с вашей помощью…

– Да, да, я сделаю все возможное!

Показав всем своим видом, что другого ответа он и не ожидал, Свирчевский снова заговорил:

– Тогда продолжим. Вам предлагается следующее. Первое. Созданную вами агентурную сеть нужно переориентировать на сбор информации. Второе, машина не должна попасть к противнику. И третье, надо найти инженера Брониславского и переправить его сюда.

– Ясно. – Мышлаевский кивнул. – Надеюсь, мы полетим самолетом?

– Да. Только без посадки. Придется прыгать с парашютом. Вам, как, приходилось?

– Нет. Но если надо, прыгну.

– Отлично! Кого планируете взять на кресы?

– Нужны все, кто был со мной и, конечно, кого дадите…

– Прекрасно. Тогда обсудим детали…

Свирчевский встал из-за стола, подошел к стене и, отдернув шторки, скрывавшие карту Польши, жестом пригласил Мышлаевского подойти ближе…

* * *

Свет проникал из соседней комнаты, и поэтому голубой кружок казался почти черным, а вот золотистая надпись «Бляупункт» выделилась еще ярче. Облокотясь на ящик приемника, пан Казимир внимательно слушал. Легкая музыка перемежалась английской речью, но майор оставался безразличным и с одинаковым вниманием слушал и то, и другое.

Последнюю зиму Вукс и пан Казимир прожили трудно. После событий на хуторе о легализации пришлось забыть, а возвращаться к Яновской пан Казимир даже не собирался, понимая, что это просто поставленная на него ловушка. Ко всему этому заранее созданные базы почти все провалились, звенья информационной сети распались, а обстановка на кресах сложилась так, что майор и поручик, расходуя последние средства, метались с квартиры на квартиру, пока в конце концов не оказались у Менделя.

Менделю укрыться в своем местечке тоже не удалось, и теперь он жил в маленькой невзрачной квартирке, куда еще осенью, для пущей надежности, пан Казимир определил его, накрепко приказав забыть обо всех «гешефтах».

Со своего места пан Казимир хорошо видел Вукса, который, сидя за столом во второй, проходной, комнате, с помощью Менделя мастерил самодельную плечевую кобуру для «виса». Свет падал на поручика сбоку, отчего лицо его наполнялось мрачной решимостью, Мендель же, наоборот, выглядел пришибленым и в тон настроению говорил, не переставая:

– Я не знаю, сколько времени пан майор будет держать нас в этой дыре… Пан поручник… Позвольте… – Мендель примерил ремешок к плечу Вукса. – Вот так… Сейчас вы оденете свою новую сбрую и, ясное дело, начнете где-нибудь делать «пиф-паф», а что делать мне, бедному еврею?.. Что, я вас спрашиваю?..

– Как – что? – поддел его Вукс. – Начинать новый «гешефт».

– Да?.. Я уже по совету пана майора был сапожником… И что?.. Эти мишигене прознали про мою пивную, и вот я здесь, сижу, как мышь под метлой… Повернитесь, пане поручник… – Мендель еще раз приложил ремешок. – Так, хорошо… И что, я спрашиваю, будет теперь?.. Я знаю, что будет теперь… Меня, как паршивого кота, возьмут за шкирку и повесят…

– За что тебя вешать, Мендель? – весело отозвался из своей комнаты пан Казимир.

– Как за что?.. Конечно, за шею! Как шпиона всех разведок, какие только найдутся…

– Это да! – рассмеялся пан Казимир. – За это стоит…

Вукс, неумело орудовавший толстой «цыганской» иглой, наконец кончил пришивать дополнительную шлейку, приладил кобуру и, встав посередине комнаты, попробовал выхватить пистолет. Глядя на его «ковбойские» выкрутасы, Мендель не удержался и скептически покачал головой:

– Э-хе-хе, пан поручник сейчас похож на наших местечковых олим…

– Это чем же? – поинтересовался Вукс.

– А зачем пану поручнику эти хлопоты? У нас евреи тоже хлопочут… Один мацой торговать собрался, другой еще что задумал, а из Польши пишут, что там сплошной праздник, только Йом Кипур…

– Что, плохо там? – майор на секунду оторвался от приемника.

– Да уж не сладко! Болтают, Германия на Союз нападать будет.

– Вот оно что… – пан Казимир усмехнулся. – А я-то думаю, чего у нашего Менделя голова кругом?

– А, что голова, что тухес… Все едино. Мендель кончил свои гешефты и теперь на жалованье у пана майора, а это такой верный доход, что ему не о чем беспокоиться…

– Ты с кем это снюхался, старый пройдоха? – насторожился пан Казимир.

– А я виноват, что пан майор велит нюхать всякую дрянь? Наша местечковая рвань – это, понятно, – одно, гешефтмахеры, это, само собой, – другое, а вот «Поалей Цион», я должен сказать вам, это уже – третье…

– А нанюхал все-таки что?

– А разве пан майор и сам не понимает? Я, например, ума не приложу, чем кончится это лето…

Пан Казимир хотел что-то ответить, но тут польская речь, зазвучавшая из приемника, заставила его повернуться к «Бляупункту».

– «…Увага, панове, увага. Сейчас вы услышите нашу добрую песенку, которая заставит пенькных паненок посмотреть на часы и вспомнить…»

И почти тотчас популярнейший Ян Кепура проникновенно запел:

– «…Умувилем сён на девёнту…»

Пан Казимир стукнул кулаком по столу и повернулся к Вуксу.

– Нет, Владек, ты понимаешь?

– Конечно, пан майор. – Вукс невозмутимо поправил кобуру. – Лондон выслал к нам эмиссара…

– Так, значит, «почтовый ящик»… – Пан Казимир задумался.

В сетке, созданной позапрошлым летом, квартирка занятая Менделем, где они с Вуксом сейчас укрывались, играла важную роль. Она была узлом, связывающим участки, и Вукс, случайно встретивший капитана Свирчевского, дал ему «почтовый ящик», ориентированный именно на нее.

Кроме Вукса и пана Казимира о квартире и «почтовом ящике» знал только улетевший на «гидке» поручик Мышлаевский. Поэтому и человек Мышлаевского, и посланец Свирчевского могли появиться только здесь, у «почтового ящика», о чем четко, голосом Яна Кепуры, какую-то минуту назад сообщила парольная фраза…

* * *

То, что его ждут трудности, Мышлаевский знал, но то, с чем ему пришлось столкнуться почти сразу по приземлении, превзошло его ожидания. И хотя сам перелет и даже высадка прошли удачно, дальше потянулась полоса сплошного невезенья. Правда, его группа была хорошо подготовлена к автономным действиям, но, как известно, ресурс любой автономности имеет предел. Им еще повезло, что база у озера осталась нераскрытой.

Тогда, в сентябре, несмотря на спешку и общую неразбериху, Рыбчинскому удалось-таки все хорошо замаскировать, и вряд ли кто из окрестных лесовиков, проходя здесь по своим делам, мог о чем-либо догадаться. Чтобы тут что-то найти, надо было искать специально, зная где и что скрыто. Конечно, любая случайность не исключалась, но, как первым делом убедился Мышлаевский, на бывшей базе все осталось нетронутым.

Другая задача оказалась посложнее. Мышлаевский весьма скоро понял, что система «вывоза» нанесла им непоправимый ущерб. Людей, на которых они с Дембицким расчитывали, закладывая систему связи и баз, просто не было. Видимо, часть из них, быстро разобравшись что к чему, постаралась исчезнуть, другая… Об их судьбе Мышлаевский мог лишь строить догадки.

Поскольку весь расчет строился на ближайшем начале военных действий, о легализации речь не шла. Вернее, считалось, что удастся воспользоваться якобы имевшимися опорными пунктами. Но, увы, опереться Мышлаевскому было не на кого, и поручик решился на отчаянный шаг.

Он отдавал себе ясный отчет, что Вукс, встретившийся со Свирчевским, никак не мог предполагать такого развития событий, и поэтому надеяться на «почтовый ящик» не приходилось. Оставалось одно – если где-то что-то уцелело, то скорее в городе, и поэтому надо было идти туда, на узловую квартиру.

Знал о ней только сам Мышлаевский, пароли вообще отсутствовали, а значит, посылать кого-то другого было бесполезно, да, по большому счету, и некого. Следовательно, нужно было идти самому. Без связи, без прикрытия и документов…

Тщательно разработав маршрут, Мышлаевский, надеясь только на везение, лесными дорогами и тропками добрался-таки до города. Оставалось главное: пройти улицами. Поразмыслив, поручик решил идти ближе к полуночи. По крайней мере, в это время последние пешеходы еще не вызывают подозрений, а в случае чего есть шанс уйти от погони.

Куда идти, Мышлаевский знал прекрасно, вдобавок ему снова повезло, так как на пешеходном мосту, соединявшим поросший кустарником район Гребли с собственно городом, не оказалось милицейского поста.

Очутившись в таких знакомых проулках, Мышлаевский воспрянул духом и вскоре задворками вышел к нужному дому. Первым делом поручик огляделся, прислушался и, толкнув незапертую дверь, очутился в темном, пахнущем помоями, коридоре.

Он сделал шаг, другой и вдруг случайно сброшенный им с табуретки таз, наполнил закуток плеском, звоном и грохотом. Мышлаевский рванулся вперед, через вторую дверь ввалился в хорошо освещенную комнату, и тут его остановил знакомый голос, громко воскликнувший:

– Поручик?! Вы? Откуда, черт побери?

– Из Лондона… – машинально ответил Мышлаевский.

Поручик протер глаза, тряхнул головой и увидел стоящего перед ним пана Казимира, выглядывающего у него из-за плеча Вукса и за столом какого-то пожилого еврея со странно знакомым лицом.

– Вы здесь… – только и смог произнести Мышлаевский.

Скорей всего Мендель поленился вылить ополоски из злополучного таза, и теперь правая сторона щегольских галифе Мышлаевского темнела от выплеснутой воды, а по кавалерийским леям и голенищам офицерских сапог скатывались сероватые капли.

Удивление, радость и недоумение одновременно отразились на лице пана Казимира, и в результате все вылилось в насмешливую тираду, мгновенно разрядившую обстановку:

– Вот видите, панове, что бывает, когда вваливаются не глядя!

– И не предупредив, – добавил поручик Вукс.

– Как – не предупредив? – опешил Мышлаевский. – Разве сигнала не было?

– Был, был… – подтвердил пан Казимир, внимательно наблюдая за Мышлаевским, смущенно стряхивавшим со штанов воду.

Теперь майору многое стало совершенно ясно, и он, перейдя на деловой тон, уточнил:

– Выходит, пан поручик и есть… эмиссар?

– Да… Это я.

– Ну дела… – Майор подошел к Мышлаевскому, радостно потряс его за плечи и первым делом спросил: – Когда отказали двигатели?

– Вы знаете? – Мышлаевский сразу посерьезнел. – Первый почти сразу…

– И вы повернули на Румынию?

– Нет, на новую базу… Хотели отремонтировать. А на посадке второй мотор обрезало, ну мы и плюхнулись. Потом машину спрятали, все замаскировали и дальше пешком. Но дошли все, как приказано…

– Ну молодцы! – обрадовался пан Казимир и быстро спросил: – Машину где спрятали?

– На бывшей торфоразработке. Там яма огромная водой залита.

– Ясно… – майор облегченно вздохнул. – Ну а в Лондоне что?

– Сначала вроде как никто ничего… А недавно собрали нас всех, проинструктировали и на парашютах сюда… Высадились в районе базы, и я почти сразу сюда.

– Кто еще прилетел?

– Экипаж самолета, поручик Рыбчинский и я.

Почувствовав, что Мышлаевский что-то недоговаривает, пан Казимир задал вопрос в лоб:

– Про меня речи не было?

– Была… – Мышлаевский забыл про штанину и подтянулся.

– Ну!

– Мне поручено передать пану майору… – Мышлаевский окинул всех взглядом. – Война между Россией и Германией вот-вот начнется!

– Так… – пан Казимир посмотрел на будто проглотившего язык еврея и неожиданно севшим голосом сказал: – Ну вот, старина, а ты еще как-то спрашивал, чем кончится это лето…

* * *

Последнее время Усенко редко бывал свободен и потому особо ценил возможность прогуляться по вечернему городу. Жара уже давно спала, и только отдающие тепло камни брусчатки напоминали о дневном зное. Где-то неподалеку магазин запирали на ночь, и грохот длинных гофрированных жалюзей, спускавшихся до самого тротуара, далеко разносился в предсумеречной тишине затихающей улочки.

Усенко не спеша свернул в переулок, миновал двухэтажный особняк, странно похожий на два спичечных коробка, поставленных друг на друга, и едва сошел с тротуара, собираясь перейти улицу, как из ближайшей подворотни его окликнул голос, показавшийся знакомым.

– Капитан, на минуточку…

Усенко замер на месте. Затем медленно вернулся на тротуар, бросил пару взглядов по сторонам и только тогда обернулся.

Спрятавшись в тени дворового проезда и опираясь плечом на слегка выпиравший подкос, пан Казимир безмятежно улыбался. Усенко заглянул в браму, убедился, что больше там никого нет и, подойдя почти вплотную, спросил:

– Где пропадали, майор?

– В бегах, пан капитан, в бегах…

Несмотря на шутливую фразу глаза пана Казимира вовсе не улыбались. Напротив, он весьма настороженно присматривался к своему собеседнику.

– Зачем? – криво улыбнулся Усенко. – Вам же ясно сказали: арест – недоразумение…

– Если бы… Я, знаете, на хутор к доктору Голимбиевскому уехал, нервишки хотел подлечить, а за мной НКВД – шасть! Ну, я – снова в бега…

– Голимбиевский? Голимбиевский… – Усенко наморщил лоб. – Нет, не припоминаю… Хутор-то его где?

– У Княжьего леса.

Усенко напряг память. Да, кажется, в какой-то сводке мелькнуло это название «Княжий лес», но с чем оно было связано, капитан не мог вспомнить. На всякий случай подтвердил:

– А-а-а, да-да, было такое… Ездили, но исключительно по своим делам, так что вы, пан майор, зря драпанули.

– Правда? – в голосе пана Казимира прозвучала ирония.

– А если сомневались, раньше спросить могли… И жили бы у своей пани Яновской, припеваючи.

– Ой, не верится…

Усенко немного помедлил с ответом. Похоже, майор или что-то знал, или догадывался. Прошлой осенью мнение руководства разделилось, и капитан не получил одобрения за свой контакт с паном Казимиром. От Усенко даже требовали немедленного ареста поляка, а тут еще пан Казимир своим исчезновением весьма усугубил положение. Однако сейчас, с повторным появлением майора, дело приобретало иной характер, и Усенко после паузы продолжил разговор:

– И напрасно. Тем более что информация ваша, та, что вы в ресторане передали, как здесь говорят, «першои клясы».

– Ну я все же профессионал…

– А если профессионал, то я вас слушаю… – Усенко понял, что появление майора вызвано чем-то важным, и спросил напрямую: – С чем пришли?

– Серьезное дело, капитан. Имею сведения, что в ближайшее время Германия нападет на вас.

– Ишь ты… – Усенко качнул головой. – Не из Лондона ли слушок, а, пан майор?

– Не совсем…

– Что? Неужели своя агентурная сеть имеется?

– Я бы не сказал…

Усенко замолчал, рассматривая пана Казимира в упор. В словах майора, по местному выражению, «була рація». Капитан хотел верить поляку, но в то же время сильно опасался подвоха. После полупризнания связи с Лондоном такие слова выглядели двояко, и капитан, отбросив всякую дипломатию, сказал:

– Слушай, майор, давай уж начистоту. Как профессионал с профессионалом… Твое сообщение, что? Провокация?

– Нет. Но как професионал профессионалу скажу… Значит, мои сведения для тебя не новость… Впрочем, так и должно быть… Выходит, капитан, воевать собираетесь?

– Не знаю… Не капитанского ума это дело. Вот с тобой могу говорить на равных.

Хотя такая откровенность была рискованной, Усенко сознательно обострял розговор. Для себя он решил точно, если что – отсюда майора не выпустит.

Скорее всего о чем-то подобном думал и пан Казимир. Во всяком случае, в его вопросе было явно прозвучавшее недоверие.

– В агенты вербуешь? Или… в союзники?

– Выбирай…

– Тогда дай срок. Неделю.

Не отвечая, Усенко поднял голову и долгим, тяжелым взглядом посмотрел майору прямо в глаза. Капитан понимал: от того, что он сейчас скажет, зависит многое, и заколебался.

– Неделю, говоришь? И будем договариваться?..

Усенко снова замолчал, подумал и наконец решился:

– Ну лады, майор! Меня как, опять сам найдешь?

– Конечно, сам…

Пан Казимир инстинктивно дернул руку вверх, как будто хотел отдать честь, отступил на шаг и скрылся в проезде, а Усенко еще долго стоял на месте, повторяя в памяти их непростой разговор…

Часть 3 Тайна озера «С»

Ветер врывался в открытый десантный люк «юнкерса», остервенело рвал завязки полотняного шлема и изо всех сил мешал Петру вытолкнуть застрявший грузовой тюк. Вся группа уже прыгнула, и в самолете оставался еще только напарник Меланюка, бестолково суетившийся рядом.

Здоровенный немец в летном комбинезоне без знаков различия, командовавший выброской, увидел задержку и немедленно вмешался. Сердито отпихнув Петра в сторону, он рывком втянул мешок обратно, единым махом поставил его на-попа и легко вытолкнул в черное отверстие люка.

В свете синих самолетных лампочек Петру было видно, как немец что-то злобно кричит ему в лицо, но все слова тонули в рычании близкого выхлопа. Но это уже не имело значения, и Меланюк, перевалившись через дюралевую закраину люка, полетел вниз.

Отсчитав положенные три секунды и добавив еще одну для верности, Петро дернул за кольцо. Негромкий хлопок наполнившегося воздухом купола почти совпал с рывком подвесных лямок, и Петро неслышно поплыл в ночном сумраке, прислушиваясь к гулу моторов удалявшегося «юнкерса».

После противно-мелкой вибрации фюзеляжа, рева двигателей и специфично-авиационной вони, пахучая волна, в которую все больше окунался Петро, быстро снимала напряжение, еще так недавно бившее в виски тупыми иголочками.

Удачно шлепнувшись на болотисто-мягкую поляну, Петро первым делом погасил купол. Потом отстегнул подвесную систему и начал не спеша, по-мужицки обстоятельно, складывать парашют, с наслаждением вслушиваясь в знакомое с детства дыхание ночного леса.

Проверив по компасу ориентировку, Петро закинул снаряжение на плечи и уверенно зашагал через поляну, все больше забирая в сторону, чтобы по краю обойти болото, откуда уже тянулись серые, слабо различимые полосы зарождающегося предутреннего тумана…

Сейчас Петро был собою доволен. В Кракове, как и предполагал Усенко, его и Пилюка прибрал к рукам Украинский комитет, их поселили в скромном отеле и даже позволили ознакомиться с городом. Потом Пилюк куда-то исчез, и какое-то время Петро жил один.

Из наставлений Усенко Меланюк знал, что его обязательно будут проверять, и потому имевшуюся у него возможность дать знать о себе, несмотря на желание, использовать не смог, так как вскоре его отправили в лагерь, на обучение. Это была, как он потом выяснил, диверсионная школа второго спецотдела абвера.

Петро по крупицам собирал сведения, ожидая момента, когда он сможет их передать, но момент этот так и не наступил. Темной июньской ночью их группу из шести человек погрузили в трехмоторный «Ю-52» и благополучно выбросили сюда, на низкий заболоченный лес…

Местом сбора был маленький полузаброшенный лесной хутор. Понаблюдав из зарослей за его усадьбой, огороженной кривыми жердями, и убедившись, что все спокойно, Петро прямиком пошел к низкому, плохо выбеленному дому.

На дворе сыто помахивали хвостами лошади, запряженные в ладный воз на железном ходу, а его хозяин, топтавшийся здесь же, разглядев за спиной Петра свернутый парашют, без всяких расспросов пригласил Меланюка в дом.

Откинув рядно, закрывавшее вход в чистую половину, Петро вошел в комнату и увидел остальных членов группы, которые, удобно расположившись на грузовых мешках, аппетитно закусывали.

Командир группы, немецкий лейтенант, как раз отрезавший розовый ломтик сала, сделал себе бутерброд с куском свежевыпеченного хлеба и только после этого, не переставая жевать, добродушно поинтересовался:

– Ты где шлялся?

– Заблукав у болоти, гер лейтенант…

Сейчас Меланюк нагло врал. Это болото он при желании мог пройти и вдоль, и поперек. Дело было в другом. Там, в лесу, Петро долго сидел на замшелой колоде и думал, как ему быть. То ли, немедленно бросив все, бежать к Усенко, то ли идти на хутор и выяснить, чем же намерена заниматься их группа. По зрелом размышлении Петро решил идти к месту сбора и сейчас, скинув тюк парашюта на пол, смотрел на герра лейтенанта преданными глазами.

Немец аккуратно дожевал бутерброд, посмотрел на грязный тючок и уже гораздо строже спросил:

– А почему парашют не зарыл?

– И добре, що не зарыв… – неожиданно властно вмешался мужик, до сих пор молча маячивший за спиною Меланюка. – Давай сюда! Файна материя, у хазяйстви знадобиться.

Меланюк недоуменно глянул на лейтенанта, тот пожал плечами, и Петро ногой оттолкнул тючок в угол. Признаться, немец сейчас удивил Меланюка. И сам тон фразы, и поведение командира – все говорило об иных отношениях, весьма отличных от тех, к которым Петро привык в Кракове.

Тем временем немец доел бутеброд, вытер о грузовой мешок пальцы и, поднимаясь на ноги, приказал:

– Закончили! Всем грузиться.

– Яволь, герр лейтенант!.. – и парашютисты послушно начали собираться.

Уже во дворе Петро выругал себя за задержку в лесу. Он явно пропустил что-то важное, так как вся группа, вшестером разместившись на возу, споро покатила едва заметной лесной колеей, а грузовые мешки так и остались в хате вместе с ее чересчур властным хозяином…

По давно усвоенной привычке спрашивать Петро ничего не стал. Лишние расспросы всегда вызывают подозрение, а все что нужно – ему и так скажут. Он только еще раз ругнул себя, поскольку теперь предстояло все детали операции выспрашивать исподволь…

* * *

В сумерках кованые колеса загрохотали по городскому булыжнику, и бестарка с шестью парнями покатила кривыми улицами окраины. Здесь, по обе стороны мостовой криво выстроились низкие мещанские домики, спрятавшиеся за зелеными палисадниками, сквозь листву которых едва проглядывали слабоосвещенные окна.

Как и все, Петро молча сидел на возу, свесив ноги, за край до отказа набитой соломой бестарки. Меланюку было о чем подумать. То, что он узнал по дороге, заставило отбросить самую мысль об уходе. Наоборот, сейчас-то и открылась возможность узнать еще больше…

Из одного проулка доносились музыка еврейского оркестра и почти перекрывавший его шум свадьбы. К удивлению Меланюка, бестарка завернула прямо туда и остановилась, не доехав до развеселого двора метров двадцать, как раз позади кучки любопытных обывателей, толпившихся у забора.

Через какую-то минуту от толпы отделилась одна их темных фигур, и, подойдя к бестарке, крупный мужик спросил у возницы:

– Ну як?.. Все в пожонтку?

Судя по всему, они хорошо знали друг друга, потому что «фурма» совершенно спокойно ответил:

– Так… Все гаразд, – и поинтересовался: – А у вас?

Подошедший мужик цепким взглядом окинул приехавших и с каким-то двойным подтекстом, чуть растягивая слова, ответил:

– У нас теж…

Сборный оркестр за забором грянул «Семь-сорок», во дворе радостно завизжали, и теперь уже командир-немец, демонстративно морщась, спросил:

– Места определены?

– Угу… – отозвался мужик.

– Люди готовы, чтоб этой ночью?

В первый раз в голосе командира послышалась тревога.

– Можна… – так же невозмутимо ответил дядько.

– Гут, – немец задержал дыхание. – Посылай людей…

То ли собираясь отдать честь, то ли просто поправляя картуз, дядька приложился к шапке и, отступив от бестарки, нырнул в калитку.

Такая степень организации поразила Петра. Но времени на размышление не было. Бестарка уже проехала с полквартала, и немец, спрыгнув на землю, жестом приказал Петру следовать за ним. Меланюк послушно соскочил на мостовую, и воз, как ни в чем не бывало, покатил дальше, развозя неизвестно куда оставшихся в нем четверых диверсантов.

К еще большему удивлению Меланюка, немец знал, куда идти. Какой-то заштатной улочкой они неожиданно вышли на окраину и начали спускаться по заросшему кустарником косогору. Увидав, как внизу блеснула узкая полоска воды, Петро догадался, где они находятся. Это был район так называемой Вульки, пересекавшийся мелкой речонкой, на одном из берегов которой начали разбивать новый городской парк.

Косогор кончился, и, сориентировавшись по ему одному известным приметам, командир вывел Меланюка к самодельной кладке. Было ясно видно, что на ней кто-то маячит, и, подойдя ближе, немец негромко окликнул:

– Эй! Вам не кажется, что сегодня отличный вечер?

– Вери гуд вечер, – отозвался неизвестный.

– Зер гут вечер, – явно парольной фразой ответил немец и без колебаний шагнул на кладку. За ним и Петро ступил на две толстые доски, перекинутые через речонку, и остановился в шаге от командира.

Тем временем немец закурил, дал закурить незнакомцу и, так и оставшись стоять на кладке, спросил:

– Где?

– Тут, на цвинтаре. Там стежка йде кущами от городка. Саме те, що треба. Пойдемте, я проведу.

Незнакомец швырнул в воду недокуренную папиросу. Потом, поднявшись по крутой каменной лестнице, они перебежали плохо освещенную улицу и через пролом в стене попали на территорию католического кладбища. Кругом, у заброшенных могил, образовались густые заросли, но от пролома в глубь кладбища вела хорошо натоптанная стежка. Незнакомец махнул рукой.

– Там дальше казармы и штаб. А там… – проводник показал на пролом, за которым угадывались контуры черепичных кровель целой группы домов. – Житло командиров. Тут для них само найкоротшій шлях.

– Хорошо! – кивнул немец. – Можешь идти…

Проводник неслышно исчез, а командир, явно довольный местом, выбранным для засады, перешел на неметкий:

– Руссише официриен! Унд айн, цвай, гроссе официрен, плен, допрос, информация…

– Так, герр лейтенант! – быстро согласился Петро и осторожно заметил: – Але, я перепрошую, тут рядом солдаты, НКВД… Может быть, гроссе капут.

– Не бойся! – рассмеялся немец. – Нихт зольдатен, нихт НКВД… Морген дер криг! Ферштейн?

– Ферштейн, герр лейтенант! Когда?

– О, ты есть глупый… Утро. Три часа…

Немец приник к пролому, а Петро, стоя у него за спиной, обалдело молчал. Он никак не предполагал, что все будет развиваться так стремительно, и тех двух-трех дней, на которые он так расчитывал, пробираясь в город, у него просто нет…

Еще не осознавая, что делает, Петро медленно присел, наощупь подобрал выпавшую из пролома половинку кирпича и, резко выпрямившись, изо всей силы ударил немца в затылок…

* * *

Кто-то осторожно, но очень настойчиво стучал в дверь. Сначала капитан подумал, что это ему кажется, однако стук повторился и, помотав головой, как бы стряхивая остатки сна, Усенко сел на кровати.

Ночная темень скрадывала очертания, и в сумраке выступали только серые силуэты предметов, на их фоне резко выделялся прямоугольник окна. Был тот час ночи, когда душное дневное тепло отступает, и между ним и бодрящим холодком летнего утра наступает недолгое равновесие.

Бесшумным рывком капитан поднялся с постели, не включая света, нащупал галифе с вечера брошенное на спинку стула, надел и, прошлепав босиком к двери, строго спросил:

– Кто?

– Це я… Меланюк… – донесся сдавленный голос.

– Кто?! – капитан рывком распахнул дверь. – Ты откуда?

– Оттуда… Погані справи, товаришу капітан…

– У тебя что, провал? – Усенко отступил в сторону.

– Немае ниякого провалу… – Петро быстро зашел в квартиру.

Усенко закрыл дверь, прошел за Меланюком в комнату, пододвинул ему стул и приказал:

– Все о себе, коротко и ясно.

– Счас… – присев на краешек, Петро собрался с мыслями. – Значит, прибув у Люблин, а там послали до школи. Диверсийной. Там конспирация и ниякого звьязку. А той ночи з литака кинули. Шесть парашутистів и зброя в мешках. Зибрались на хуторе, там банда мае бути…

– Банда? – насторожился Усенко. – А ну подробнее!

– Та про що ж ви мене питаете, товаришу капитан!.. – Петро сорвался со стула. – То ж банда, то так… Нимецьке вийсько сьогодни ранком кордон переходыть… Война, товаришу капитан!

– Ты что, ты что это…

Усенко подался назад и, не замечая, что стул придавил штрипки галифе, задергал ногой. Наконец он справился с волнением и спросил:

– Ваше задание?

– Наказано блокуваты штаб пятой армии. Як буде тревога, почнуть командиров стреляты… Я сам вже з такой засады утик.

– Засада? Стрелять? Из чего?.. – растерялся Усенко.

Не отвечая, Петро стянул с себя пиджак и брякнул на стол, висевший у него за спиной «эльма-фольмер». Увидев автомат, Усенко странным образом успокоился.

– Сколько вас в засаде?

– В моей никого… Зи мною командир тильки був. Немець. Я його цеглиною гепнув и там у кущах на цвинтари заховав. А сам сюды…

– Убил?

– Не знаю… – пожал плечами Петро. – Мабуть…

– Так… – Усенко начал лихорадочно одеваться, одновременно ухватив трубку телефона. – Станция… Станция! Да что за черт?

Поняв, что телефон не отвечает, Меланюк кинулся к Усенко.

– Та кидайте ви того аппарата, товаришу капитан! Скориш за все провод вже переризано…

– Перерезано, говоришь?

Бросив бесполезную трубку на рычаг, Усенко метнулся к двери. Петро, подхватив со стола «эльма-фольмер», кинулся следом…

На нижней площадке капитан остановился и требовательно постучал. Через минуту в дверях возник полуодетый командир.

– Что случилось, товарищ капитан?

– Связь не работает. Давай бегом к дежурному. В город проникла группа диверсантов. Засады в районе католического кладбища. Возможны нападения на военнослужащих и повреждение связи. На линии выслать вооруженных связистов. Немедленно!

– Есть!

Командир метнулся одеваться, но Усенко остановил его.

– Подожди… – Капитан подумал и медленно, через силу, сказал: – На границе тоже что-то может начаться… Предупреди!

Командир посмотрел на Усенко, потом перевел взгляд на Петра и кивнул головой.

– Понял! Разрешите выполнять?

– Действуй! – приказал Усенко и, как только командир скрылся за дверью, повернулся к Петру. – Идем, глянем на твоего немца…

К католическому кладбищу Усенко повел Меланюка совсем другой дорогой. Не выходя на улицу, они вышли на тропинку, спускавшуюся прямо к речушке. Путь берегом оказался намного короче, и через считанные минуты запыхавшийся от быстрого бега капитан коротко бросил:

– Где?

– Тут…

Меланюк выволок на тропинку тело. Усенко первым делом убедился, что диверсант действительно мертв, потом тщательно обшарил его карманы и, не найдя ничего, чуть сожалеюще, заключил:

– Да… Хорошо приложил!

– То вже як вышло… – Меланюк сокрушенно вздохнул и спросил: – А мени тепер що робить?

– Что? – Усенко повернулся к Меланюку и резко махнул рукой. – Кончать их! Где только можно! Но чтоб самому не засыпаться, понял?

– То як?.. – не понял Петро. – Мени знову туды, до диверсантив?

– А ты как думал? Пойми, парень, если все, что ты сказал, правда, тебе сейчас цены нет… Пойдешь к ним, доложишь как есть. Главное, я тебе говорил, – войти в доверие. А связь?.. Пускай тот канал, что я давал, так за тобой и останется…

Где-то далеко послышался выстрел, за ним второй. Усенко прислушался и встал.

– Похоже, начали… Пошли, Петро, тебе здесь задерживаться расчета нет.

Капитан подхватил автомат немца и полез в пролом, а следом, зачем-то оглянувшись по сторонам, перебрался через стену и Меланюк…

* * *

Старая лежневка изменилась мало. Она только глубже ушла в болото, и вдоль темных полос цвета гнилого дерева на месте провалившейся колеи густо выросли желтоголовые цветы, названия которых пан Казимир не знал. Однако вода и время брали свое, и там, где позапрошлым летом легко проходили колеса «лянчии», ноги то и дело погружались в болотную жижу.

Воспоминание о комфортабельном автомобиле увели мысли майора далеко в сторону и, выбравшись на еще прочный участок гати, пан Казимир приостановился и посмотрел на шедших за ним след в след Вукса и Мышлаевского.

– Помните, как мы тут на вашей «лянчии» ехали? И где-то она теперь?..

Мышлаевский, несмотря на невзгоды так и не расставшийся со своей панской дородностью, сердито сопя, отозвался:

– Чего вспоминать? Валяется где-то или, если цела, прихватил какой-нибудь комиссар… Нам, пан майор, не о «лянчии» думать надо…

– Верно… – пан Казимир уловил недоговоренность. – Я надеюсь, в случае русско-германской войны генерал Сикорский пойдет на сотрудничество с Советами? Или пан поручник сказал не все?

– Не знаю, как Англия… – Мышлаевский замялся. – Правда, среди наших в Лондоне разговоры были…

– Какие? С кем? – спросил пан Казимир.

Мышлаевский, собираясь с мыслями, немного помолчал.

– Наши офицеры говорили между собой, что после войны Польша могла бы снова войти в состав России.

– А что… это многих пугает?

– Не это главное, пан майор… Россия теперь другая!

– А Германия, выходит, та же? – криво усмехнулся пан Казимир. – К сожалению, платит всегда проигравший, а пану поручику известно, почему мы проиграли?

– Если бы Советы не поддержали Германию…

– Может быть, может быть… – Пан Казимир задумался и некоторое время шел молча. – Одного я не пойму… Почему Англия и Франция выжидали?

– Возможно, они что-то знали?

– Не думаю… Скорее всего расчет был на столкновение Сталина и Гитлера. Хотели остаться в стороне, по крайней мере, я так думаю…

– В Лондоне есть и другое мнение… – отозвался Мышлаевский.

– Ну конечно, Англия сделала все, что могла! Эх, пан поручик, – майор безнадежно махнул рукой. – Я не политик, но, по-моему, сейчас у англичан один шанс, и он здесь!

Пан Казимир сердито топнул сапогом по грязи и обратился ко все время отмалчивавшемуся Вуксу:

– А ты, Владек, что по этому поводу думаешь?

– Что? Меня не надо спрашивать, пан майор, я тащу воз туда же, куда и вы…

Мышлаевский не сразу понял, что именно хотел сказать Вукс, и недоуменно посмотрел на товарища. Потом повернулся к пану Казимиру и быстро, глотая окончания слов, заговорил:

– Пан майор должен понять меня правильно! Я готов отдать все, понимаете, все!..

Пан Казимир жестом остановил его.

– Я понимаю… О нас речи нет. Пойдемте… – и он упрямо зашагал дальше по полупритопленной гати…

Сейчас, шагая под слитное чавканье трех пар сапог, пан Казимир пытался до конца додумать мысль, вскользь брошенную Мышлаевским. Нет, если бы речь шла о старой России, майор не колебался б ни минуты, но эта новая, пугающая его страна, была сейчас единственной державой, способной противостоять Германии, начавшей, судя по всему, свой захватнический поход…

Пан Казимир был так поглощен своими невеселыми размышлениями, что совершенно не замечал дороги, и остановился, только когда Мышлаевский тронул его за рукав.

– Пан майор, мы пришли… Вон они!

Пан Казимир обернулся. Со склона холма к ним навстречу бежали трое. Узнав в них экипаж самолета, майор приветственно замахал рукой, но едва схлынула первая радость встречи, как он обеспокоенно спросил:

– Подождите… А где поручик Рыбчинский? Где люди?

– С утра самолеты летали, и гул слышался, – доложил первый пилот. – Рыбчинский со своими людьми помчался выяснять, а мы вас здесь ждем.

– Ясно, – майор кивнул. – Тогда пошли.

В приподнято-радостном настроении все поднялись на холм. Открывшаяся отсюда озерная идиллия способствовала взрыву восторга, но пан Казимир тут же прервал ее и, опять обратившись к первому пилоту, перешел к делу:

– Ну, пан капитан, показывайте, где вы спрятали машину, а то мы с поручиком Вуксом, как только узнали про аварию, тут все облазили…

– Да это рядом совсем. Пойдемте, я покажу…

Пилот вывел всех на самую вершину холма, откуда было видно не только озеро, но и огромные ямы бывших торфоразработок.

– Ну, где тут наш самолет? – пан Казимир улыбнулся.

– Мы вон оттуда на одном моторе шли, – капитан показал в сторону озера. – А как второй обрезало, садиться пришлось. Нас на посадке вынесло на торфяник. Мы б, может, и не додумались, да машина сама в старую торфоразработку угодила. Нам осталось только самое ценное снять.

– Маскировка бункеров целая?

– Конечно! Еще и кустиками заросла. Да мы ее и не трогали. Вон там старый подвал нашелся, туда все и сложили, а потом землей засыпали.

– Так… – пан Казимир помолчал. – Как вы его затопили?

Бортинженер повернулся к пану Казимиру.

– Поручик говорил, что мы при посадке пропороли редан?

– Да, говорил… Но меня интересует, сможем ли мы его поднять?

– Это-то сможем. Оборудование завезли еще тогда, а вот летать…

Не договорив, бортинженер напряженно замер. Из леса выскочил человек и заспешил к ним.

– От Рыбчинского… – негромко сказал Мышлаевский.

Еще не доходя добрый десяток шагов, посланец крикнул:

– Поручник Рыбчинский приказал передать, что сегодня на рассвете герман перешел границу. Советы двинули навстречу им полевые войска!

Офицеры переглянулись, и бортинженер быстро спросил:

– Пан майор, машину поднимать будем?

– Будем!.. – коротко бросил пан Казимир и резко, как клинком, рубанул ладонью по воздуху…

* * *

Бывшая улица Легионов полыхала третьи сутки подряд. Пожар то затихал, то вспыхивал с новой силой. Дымное пламя жадно лизало закопченные стены, с ревом вырывалось из разлетавшихся вдребезги окон, а там, где оно наконец утихало, оставались обгорелые стены и груды щебня. Но именно эта улица выводила к мостам через реку и к дамбе, проложенной через пойму, и лишь потом разделялась на два стратегических шоссе.

Поэтому, несмотря на жесткую бомбежку, воинские колонны, брошенные к границе, рвались через город, используя короткие промежутки затишья и прикрываясь от очередных налетов огнем немногих зениток и мобильных, установленных в кузовах грузовиков, счетверенных пулеметов.

Именно в один из таких перерывов полуторка с красноармейцами и сидящим в кабине капитаном Усенко вырвалась из города и, миновав развилку, помчалась по узкому, плотно обсаженному деревьями шоссе. Здесь дорога была относительно свободна. Серая лента асфальта, монотонно стлавшаяся под колеса, как-то успокаивала, и убаюканный ровным гудением мотора Усенко, начав клевать носом, в конце концов задремал.

Последние дни капитану приходилось спать урывками. Поступавшая информация становилась все тревожнее, обстановка стремительно ухудшалась, а внезапное появление на колонных путях диверсионных групп и вовсе лишило Усенко сна, заставляя его в пожарном порядке мчаться то в один, то в другой конец.

Проснулся Усенко от внезапного толчка в бок.

– Товарищ капитан!..

Усенко вскинулся, когда полуторка, заверещав тормозами, уже встала поперек дороги. Лес плотно зажал в этом месте шоссе с двух сторон, и там, дальше, на пугающе пустой асфальт выскакивали из-за поворота один за другим черные немецкие танки.

– Разворачивайся! Назад!! – заорал Усенко и, распахнув дверцу, высунулся как можно дальше из кабины, пытаясь хоть как-то сориентироваться.

И тут пушка головного танка пыхнула огнем. Вспышку капитан еще видел, но потом все сразу погрузилось в непроглядную тьму.

Когда Усенко поднял голову, то с удивлением обнаружил, что лежит далеко на обочине, под кустами. Полуторка, завалившись в кювет, полыхала, как факел, а из искореженной кабины вывалился труп шофера. Его разможженная голова свешивалась с подножки, и от нее к земле сползала кроваво-серая масса. Бойцов не было видно, а по шоссе один за другим проносились немецкие «Т-2», не обращая никакого внимания на подбитый грузовик.

Постепенно до капитана дошло, что его бойцы или разбежались, или ушли в лес. Как он сам очутился на опушке, Усенко понять не мог, но сейчас было не до размышлений, и он осторожно отполз подальше в кусты, а там, с трудом поднявшись, побежал по едва накатанной колее какой-то лесной дороги…

Примерно через час капитан уже не бежал, а едва брел, напряженно прислушиваясь. В голове начинался противный звон, все тело болело, но руки-ноги пока слушались, и Усенко остановился, только когда услыхал все приближающийся шум автомобильного мотора. Сейчас здесь мог ехать кто угодно, и на всякий случай капитан оступил в густые заросли лещины.

Все сомнения Усенко развеял армейский «ЗИС-5», тяжело ползший по узкой, явно тележной колее. На диверсаната одинокий водитель не походил. Какое-то время капитан еще колебался, но понимая, что пешком ему далеко не уйти, вышел из кустов и поднял руку.

– Стой!

«ЗИС» послушно затормозил, и шофер, явно обрадованный внезапной встречей, поспешно высунулся из кабины.

– Товарищ капитан, это какая часть?

– Нет здесь никакой части… – Усенко подошел к грузовику и устало взялся рукой за полуоткрытую дверцу. – Я один…

– Как это? – не понял шофер.

– А так… Грузовик наш снарядом шарахнуло, а когда я очнулся, нет никого. – Усенко тряхнул головой и, взяв себя в руки, строго спросил: – Ты откуда?

– 57 я артбригада, – с готовностью доложил боец. – Взвод боепитания. Заблудился я, товарищ капитан… Мне б на шоссе…

– Нельзя на шоссе… – Усенко тяжело плюхнулся на подножку грузовика и начал тереть лицо ладонями. – Немцы там. Танки. Я сам едва ушел…

– А как же… – начал было шофер, но Усенко оборвал его:

– Не дрейфь, боец! Вместе выбираться будем. У меня карта есть, да и места эти я знаю. Выберемся, давай, разворачивайся…

Усенко встал, обошел машину кругом, и уже взялся за ручку второй двери, когда шофер неожиданно остановил его:

– Товарищ капитан… Вы не подумайте чего такого, только вам лучше в кузов.

– Это почему? – Усенко недоуменно посмотрел на водителя.

– Следить, как бы немецкие самолеты не налетели, они, гады, везде рыщут! Я ж оттуда еду…

– Верно говоришь. Нам грунтовками выбираться, но там, точно, как на ладони…

Усенко вслух выматерился и, став ногой на колесо, полез через борт в кузов…

* * *

Внезапно вырвашийся из-за угла серо-голубой «Kfz-15» заставил Меланюка отпрыгнуть с проезжей части на тротуар. Запасное колесо на борту вездехода еще вращалось, и значит, он прорывался к шоссе буераками. Меланюк посмотрел на торчавшие в открытой машине офицерские фуражки, перевел вазгляд на номер «вермахт-люфтваффе» и присвистнул. Было ясно, что немцы, еще только входившие в город, уже выслали команду к аэродрому.

Петро задержал взгяд на догоравшем у газона зеленом связном броневичке и заторопился к центру, куда вместе с ним спешили какие-то усатые дядьки в «вишиванках». Передний усач, самый дородный и представительный, нес яркий рушник и каравай, с предусмотрительно запеченной в нем солонкой.

У разбомбленного обувного магазина, проскочив мимо застрявших из-за завала «штейеров» и «опель-блицев», Меланюк свернул на боковой спуск, зашел во двор углового дома и постучал в неприметную боковую дверь.

На явочной квартире, к удивлению Меланюка, его встретил одетый в явно европейский костюм Пилюк. Петро, не видевший Тараса от самого Кракова, замотал головой и восхищенно выдохнул:

– Ух ты… Ото зустрич! Це ж надо! И хто ты теперь?

– Повитовий референт кульосвитний… – Пилюк гордо задрал голову и покосился на пятнистый комбинезон Петра. – Мени до проводу треба, допоможешь?

– Ни. – Петро покачал головой. – Воны майже уси загинули.

– Як – загинули? – Пилюк испуганно опустился на стул.

– А так… Советы шли мимо хутора. От командант й наказав по них з «кольта» очередь дати. А червони танк розвернули та з орудия як бахнули! Так що ни хутора, ни команданта, ни проводу…

– Як – з танка?.. З якого?

– З ловецького. В них знаешь яки танки? З пушки не пробьешь.

– Не може буты… – голос Пилюка дрогнул.

– Може…

Говоря так, Петро отвел взгляд. Он терпеть не мог этих чистоплюев-панычей, так любивших болтать о казаках и шаблюках. Явно струхнувший «Кобза» показался ему вдвойне противнее. Но сейчас надо было прятать такие чувства подальше, и Меланюк сказал:

– Тут, друже, не балачки. Тут справжня война!

– Тоди… Тоди… – Пилюк явно колебался. – Мени в одне дуже важне место попасть треба! Допоможешь?

– Так. Якщо знаеш куди, то йдем. Бо й дийсно, Совети ще наскочиты можуть!

Пилюк с благодарностью посмотрел на него и в сопровождении Меланюка первым вышел на улицу…

Примерно через полчаса, миновав предместье, они выбрались на окраину, где убогие дома тянулись редкой цепочкой по берегу речной старицы. Здесь было по-настоящему опасно. За рекой шел бой, время от времени батарейная очередь накрывала луг, и тогда на противоположном болотистом берегу с чавканьем рвались снаряды, далеко разбрасывая жужжащие осколки и комья грязи.

Крайний дом, куда им надо было попасть, и вовсе почти висел над водой, ко входу вели хлипкие мостки, качавшиеся при каждом разрыве. Петро думал, что Тарас испугается идти дальше, но Пилюк первым бросился бежать по настилу, и Петро догнал его только в полутемном коридоре. Скорее всего по незнанию Тарас решил, что ветхий домишко – достаточная защита от обстрела.

Отдышавшись, Пилюк, похоже, почувствовал себя в безопасности и принялся командовать:

– Стой тут, а я нагору! Там сам надрайонный мае бути…

Петро молча кивнул, и Пилюк по скрипучей лестнице поднялся на второй этаж. Сверху натужно скрипнула открываемая дверь, и через какое-то время «Кобза» позвал Меланюка:

– Друже сотник! Йдить-но сюди!

Петро, который вовсе не был офицером, недоуменно пожал плечами и тоже поднялся наверх, в маленькую, бедно обставленную, комнатушку. Увидев хозяина, Петро не сдержал удивления и спросил:

– А вы що, хиба сами тут?

Меланюк выжидательно посмотрел на худого человека, молча метавшегося из угла в угол. Услышав вопрос, тот резко остановился и, мотнув головой, откинул назад спадавшие ему на лоб космы волос.

– Ви прийшлы до мене в вызначный час!.. Щойно тильки Совети перейшлы ричку… Вси повтикалы звидси, и тильки я Лэбидь, як надрайонний провидник, чекав на вас и ви прийшлы! Тепер ми встановимо тут свою владу, яка звеличить нашу неньку-Украину!..

Поняв, что они тут одни, Петро вспомнил приказ Усенко и медленно-медленно потянул с плеча автомат.

Надрайонный внезапно замолчал и начал всматриваться в окно. Петро тоже машинально глянул туда и, не увидев ничего, кроме воды, повернулся к Пилюку. В руке «Кобзы», скользнувшей под полу пиджака, мелькнул «парабеллум». Медлить было нельзя, и Петро, вскинув автомат, нажал на спуск.

Выбив из стены трухлявые щепки, длинная очередь догнала метнувшегося было в угол надрайонного, прошла чуть дальше и, немного не дойдя до «Кобзы», иссякла. Петро, напрасно нажимая на гашетку, понял, что это все – рожок его «эльма-фольмера» был пуст…

Осознав, что перезарядить автомат он не успеет, Меланюк посмотрел на странным образом медлившего Пилюка. К вящему удивлению Петра, тот вовсе не собирался стрелять, а наоборот, опустив пистолет, каким-то севшим голосом спросил:

– Ти що?.. Теж отримав такий наказ?

Петро только пожал плечами, и тут Пилюка прорвало:

– Я все розумію, Петре, все! Я мав це зробити, а ти узяв все на себе… Спасыби тоби! Тепер я розумію, чого надано цього наказу… Ти бачишь, Совети пройшлы, а вин остался й нихто його не чипав! Розумиешь, Петре?..

Но Меланюк ничего не понимал. Вздрагивающей рукой он, бессмысленно улыбаясь, пытался вставить в автомат новый рожок. И уже совсем неожиданно «Кобза» попросил Меланюка:

– Слухай, Петре, а може, ти не будешь доповидати [35] ?

– Як то?.. – щелкнув, рожок наконец встал на место, вернув Меланюку способность рассуждать здраво.

– Ну, ты ничого не знаешь, а все зробыв я…

Неожиданная просьба сбила Меланюка с толку. И тут, внезапно, он понял, что, сам того не зная, оказал Пилюку услугу. И вот эта-то мысль, несмотря на приказ Усенко, заставила его, опустив автомат, сказать то, чего говорить минуту назад он даже не собирался:

– Як накажешь, друже «Кобза»! Я мужик, мое дело – выконуваты, а ти – елита нации…

Услышав такое, Пилюк расцвел и в порыве благодарности принялся жать Меланюку руку…

* * *

Хотя и считалось, что озерная база размещается в бывшей княжеской усадьбе, но на самом деле ее развалины были довольно далеко от места торфоразработок. Небольшие холмы, на которых прежде были постройки, прятались в густой чаще, довольно далеко от воды. Скорее всего раньше усадьба, а точнее – охотничий замок, действительно была на берегу, но со временем, озеро отступило, и на месте заболоченной поймы поднялись заросли.

Тогда, в сентябре, неудачно плюхнувшись в озеро и вылетев на торфяник, Мышлаевский, понявший, что лететь дальше нельзя, принялся искать какое-нибудь укромное место. И именно тогда Рыбчинский, к тому времени облазивший все окрестности, подсказал ему спрятать все в сохранившихся подвалах.

Мысль оказалась удачной. Все ценное оборудование базы снесли сюда, тут же разместили снятое с самолета оборудование, и старые, вросшие в землю подвалы замаскировали. На всякий случай перед уходом Мышлаевский приказал сжечь полуразрушенные бараки на месте торфоразработок, и это пожарище надежно скрыло следы так и не развернутой базы…

Теперь, прибыв сюда, пан Казимир первым делом организовал разведку. Результаты ее были не слишком утешительные. Осадников (а именно на них в первую очередь и рассчитывал майор) в округе не осталось, но и хуторов близко не было, точнее, с их стороны базу прикрывало легко конторолируемое болото, а большое украинское село находилось и вовсе далеко за лесом.

Приказав Рыбчинскому и Мышлаевскому начать оборудование временной стоянки, пан Казимир вместе с Вуксом предпринял личную рекогносцировку, и сейчас, по возвращении, майор, вместе со всеми офицерами, стоял возле откопанного и уже оборудованого входа в замаскированный бункер.

Глянув на выглядывавшую из земли кирпичную арку, пан Казимир хмыкнул и, ни к кому, собственно, не обращаясь, сказал:

– Ну, показывайте, что тут у вас есть? – и, не дожидаясь ответа, первым начал спускаться по свеженьким земляным ступенькам.

В середине бункер оказался довольно просторным, да и Рыбчинский со своими людьми поработал на славу. Энергии хранившихся тут аккумуляторов хватало на питание автомобильной лампы, и, подвешенная к сводчатому потолку, она довольно прилично освещала помещение.

Пан Казимир огляделся, и его настроение сразу улучилось. В центре, на подставках, стояла маленькая подводная лодка, в одном углу было сложено оборудование, в другом, на упаковочном ящике, установлена рация и рядом приткнут стул.

– Так… Связь с Лондоном устойчивая? – майор кивнул на светящийся глазок рации.

– Да, – коротко ответил Мышлаевский.

Пан Казимир, с интересом оглядываясь, обошел лодку кругом, увидел за ней стол с двумя самодельными лавками, зачем-то проверил его крепость и только после этого спросил:

– Ну, и что Лондон?

Одновременно он жестом пригласил офицеров садиться, сел сам и только тогда, Мышлаевский, усевшийся рядом с майором, ответил:

– Интересуются Брониславским, машиной, но в основном запрашивают обстановку.

– Понятно… – Пан Казимир положил на стол кулаки. – Ситуация такова: реально машина может попасть или к русским, или к немцам.

– Скорее к немцам… – вставил реплику Вукс.

– Согласен. К тому же они о ней знают, и она их очень интересовала. Значит, если этот интерес не угас, рано или поздно они ее найдут. Отсюда наша задача: машину поднять, хотя бы для того, чтобы уничтожить. Это ясно?

– Я предлагаю с уничтожением не спешить, – возразил первый пилот. – Мы тогда не успели снять отдельные узлы, а они могут пригодиться, ведь, насколько я знаю, чертежи сохранить не удалось?

– Дельное замечание, – согласился пан Казимир. – Но это по обстановке… Кстати, оборудование для подъема цело?

– Цело, – ответил бортинженер. – Я уже проверил.

– А как же редан? – неожиданно вмешался Мышлаевский. – Мы ж при посадке днище пропороли…

За столом возникла пауза, пан Казимир вопросительно посмотрел на бортинженера, и тот после короткого раздумья ответил:

– Конечно, о том, чтобы поставить на поплавки, нечего и думать, но оторвать от грунта, если, конечно, система продувки уцелела, думаю, удастся.

– А не удастся – и под водой взорвем, – пробурчал Вукс. – Взрывчатки-то хватит?

– Хватит, – подтвердил бортинженер и обстоятельно пояснил: – Для испытаний успели завезти четыре буксируемые мины и две торпеды, полностью снаряженные.

Пан Казимир, так и державший сжатые кулаки перед собой, наконец-то разжал их, как бы кончая дискуссию, хлопнул ладонями по столу и твердо сказал:

– Прекрасно. Значит, мы все занимаемся подъемом машины, на Мышлаевском связь с Лондоном, а Рыбчинский со своими людьми обеспечивает безопасность. Загадывать дальше не хочу, все будем решать по ходу дела. Вопросы есть?.. Нет. Тогда начинаем подготовку.

Майор резко поднялся, за ним немедленно вскочили и остальные. Оставаться в бункере и еще что-то обсуждать смысла не было. Каждый из бывших здесь отлично понимал: что и как будет дальше, решается совсем не ими…

* * *

Мотор «ЗИСа» ревел на предельных оборотах. Шофер, чью скрюченную спину Усенко время от времени видел через заднее стекло кабины, изо всех сил жал на акселератор, и грузовик прямиком через поле мчался к лесу. Колеса машины то попадали на накатанную колею, то срывались в пропахшую душным солнцем пшеницу, и тогда капитана бросало по платформе от борта к борту, и он судорожно пытался удержаться, цепляясь каблуками за выщербины досок.

Минуту назад на них спикировал неизвестно откуда взявшийся «мессершмидт», и вместо того чтобы остановиться, шофер дал полный газ.

Правда, первые очереди прошли мимо, возможно, рывки машины из стороны в сторону сбили прицел, но сейчас, слыша надрывный вой, капитан понял, что немец начал решающую атаку.

Может, это сообразил и шофер, а может так совпало, но «ЗИС» в очередной раз резко вильнул в сторону, пилот опять промахнулся, и грузовик, с ходу перескочив противопожарный ровик опушки, влетел под густые спасительные кроны, чудом не зацепившись за стволы.

Неловко скользнув подковами сапог по гладким доскам, Усенко выбрался из кузова и тяжело сел на подножку рядом с распахнутой шофером дверцей. Некоторое время оба облегченно молчали, и только потом, когда затих гул улетевшего истребителя, Усенко спросил:

– Слушай, а ты почему не остановился?

– Это в поле-то? Он бы нас как перепелов… А лес рядом…

– Отчаянный ты парень! Я б на твоем месте встал, и в кювет…

– Ну эт ежели пехоту везти, тогда да! А у нас в артиллерии как? Снаряды накидали, и налет – не налет, дуй Ваня, пушки без боекомлекта не оставишь. Вот и приспособился…

– Опыт-то где набирал?

– С Халхин-Гола. Да и тут пришлось… Наша артбригада до вчерашнего дня Владимирский тракт держала.

Усенко хотел спросить еще что-то, но тут их разговор оборвался.

Ломая сучья и бренча плохо пригнанной амуницией, к ним подбежал прятавшийся где-то в лесу пехотный дозор.

– Что за машина? – гаркнул младший лейтенант, но, разглядев петлицы Усенко, сбавил тон. – Попрошу документы, товарищ капитан…

Усенко расстегнул клапан кармана и, подавая удостоверение, попросил:

– Проводите мня в штаб, лейтенант. – Потом, перехватив подозрительный взгляд офицера, недоуменно рассматривавшего фотографию, провел по осунувшемуся, небритому лицу ладонью и пояснил: – Я не спал двое суток…

Штаб корпуса, куда в конце концов проводили Усенко, располагался на лесной поляне. Радиомашина, в опасении налетов вкопанная до половины в землю, и камуфлированная «эмка»-вездеход жались с одной стороны, а с другой, рядышком были натянуты две штабные палатки. Из-за брезентовой стены меньшей из них доносился стук печатной машинки.

Капитан без колебаний зашел в большую палатку и представился. В палатке, несмотря на остегнутые клапаны, было душно. Генерал-майор, командир стрелкового корпуса, стоял, опершись руками на стол с расстеленной на нем картой, и, едва дослушав рапорт Усенко, кивком подозвал его к себе.

– Показывай, где тебя носило…

Такое обращение не удивило Усенко. До войны они часто встречались и знали друг друга, но вот тон фразы заставил капитана еще раз взглянуть на генерала. На первый взгляд, он изменился мало. Та же выбритая голова, то же солдатски-мужицкое лицо и та же чуть мешковатаая, начинающая полнеть фигура. Правда, теперь плечо перехлестнул туго натянувшийся ремень полевой сумки, а плотно набитые карманы гимнастерки странно топорщились. Но с момента их последней встречи в корпусном штабе дней за шесть до войны и без того маленькие глаза генерала провалились, а из-под коротко подстриженных, седеющих усов далеко вниз поползли две горькие складки.

Видимо, промедление Усенко не понравилось генералу, и он напоминающе зашелестел картой. Усенко встряхнулся, шагнул к столу и то, что он увидел, заставило его начисто забыть об облике генерала. Густо заштрихованная стрела, слегка изгибаясь, ползла от Владимира-Волынского в сторону Житомира.

Не в силах оторвать взгляд от синей стрелы, Усенко начал:

– Значит, отсюда… – палец капитана пополз по карте. – Потом большак проскочили в разрыв между колоннами. Примерно тут…

Генерал изучающе посмотрел на Усенко.

– Скажите, капитан, вам не кажется, что немцы идут по основным магистралям, а в стороны высылают только разъезды?

– Утверждать не берусь, но точно знаю, что часть этого пространства они контролируют с помощью банд из местного кулачья.

– Согласен. – Генерал кивнул. – Но в целом через полосу немецкого наступления пройти можно.

– Конечно. – Усенко еще раз посмотрел на карту. – Я же прошел.

– Правильно. Поэтому я хочу послать вас делегатом связи. – Генерал вскинул голову и уперся глазами-буравчиками в лицо Усенко. – Пойдете? После отдыха? Но если есть другие причины…

Усенко посмотрел на жирную стрелу немецкого наступления, четко прорисованную на карте, и твердо сказал:

– Других причин нет. Я согласен.

Генерал удовлетворенно кивнул и показал на карте зеленый масив, густо перемежавшийся болотной штриховкой.

– Здесь немцы мне не страшны. Их основная ударная сила, танки, тут не пройдут. Они наступают узким клином. Ось клина – магистраль. Ее можно и нужно перерезать. Я получил приказ наступать, и я буду наступать. Но ниже… – генеральский карандаш сполз с зеленого пятна. – Местность открытая. Оттуда, под дых немцам, должны наносить удары наши мехкорпуса. Но у нас плохо со связью. Ваша задача: дойти до наших передовых частей и сориентировать их. Если там будут точно знать, где наш корпус, мы перережем немецкий танковый клин!

Генерал перевел дух и сменил интонацию:

– Поймите, капитан, перед наступлением у меня нет свободных командиров, а вы, если что, сумеете объясниться…

– Я все понял, – Усенко посмотрел на генерала. – В начале июня я был во Львове, на совещании. Знаю людей из мехкорпуса в лицо.

– Именно это я и имел в виду! – обрадовался генерал.

Потом командующий помолчал, давая время Усенко все осознать, и дальше заговорил сухо, по-деловому:

– Перейти шоссе лучше здесь. – Карандаш генерала уткнулся в перекрестие линий. – Это урочище «Джерела». Дальше – имение Радзивилла и старая рокада. Надеюсь, проскочите незаметно…

Теперь генерал говорил, не глядя на карту, и Усенко на всякий случай переспросил:

– Старая рокада?..

– Не удивляйся, капитан, я тут еще в ту войну воевал… Удачи!

Командующий улыбнулся воспоминаниям и в крепком рукопожатии сжал ладонь капитана…

* * *

Ицек, как ему и сказали, подошел к группе красноармейцев, собравшихся возле прикрытого свежесрублеными ветками грузовика, и, не решаясь заговорить первым, остановился. Так продолжалось с минуту или две, потом рослый сержант, судя по всему – старший команды, повернулся к нему и довольно пренебрежительно спросил:

– Это ты, что ли, Цвилер будешь? Прикомандированный…

– Я, – с готовностью кивнул Ицек и подошел ближе.

– Местный? – сержант глазами как бы ощупывал Ицека.

– Местный. Комсомолец! – торопливо добавил Ицек.

– Ладно, – в глазах сержанта иглисто сверкнули две льдинки.

Но Ицек уже почувствовал себя своим и бесцеремонно ткнул пальцем в диск сержантского ППД.

– А мне теж такого дадуть?

Вместо ответа сержант только презрительно хмыкнул, а плотный, ухватистый боец хлопнул себя по ляжке и рассмеялся:

– От дали новеньких, а, командир? Одному пушку подай, другому автомат требуется. Воя-я-ки-и, страсть!

Дверца укрытого ветками «ЗИСа» мгновенно распахнулась, и сидевший в кабине водитель сердито огрызнулся:

– Ты чего шебуршишься, цыплак несчастный? – Шофер смерил весельчака уничтожающим взглядом. – Сказано же: мое дело снаряды к пушкам возить. А с вами, видать, нахлебаешься…

– А ты откажись! Скажи, бздю…

Переждав общий смех, шофер невозмутимо заключил:

– Во-во! Ржать-то оно – милое дело. Видать, совсем еще зеленый…

Перепалка явно разгоралась, но ее прервал окрик сержанта:

– А ну, ша! Командиры идут…

Быстро, без команды бойцы выстроились вдоль борта «ЗИСа», а Ицек, не зная куда себя деть, отступил за кузов грузовика.

В сопровождении лейтенанта к строю подошел капитан Усенко, и сержант, сделав шаг навстречу, четко доложил:

– Товарищ капитан, разведгруппа к выступлению готова.

Их командир, лейтенант, придирчивым взглядом окинул строй и, адресуясь не сколько к Усенко, сколько к своим бойцам, сказал:

– Вот это и есть мои орлы. Ребята обстрелянные, проверенные, так ежели на переходе что и будет, то не сомневайтесь, не подведут. – Лейтенант показал на выглядывавшего из-за кузова Ицека. – Это проводник. Местные товарищи рекомендовали. Водитель, как говорили, ваш.

Усенко оценивающе посмотрел на красноармейцев, потом шагнул к грузовику, постучал кулаком по капоту и кивнул водителю.

– Ну как лошадка, не подведет?

– Так проверил все. – Шофер обиженно показал на бойцов. – Товарищ капитан, скажите хоть вы, а то разбудили и ржут…

– Ржут, говоришь?.. Это неплохо! – Усенко повернулся к строю. – Могу подтвердить, водитель – ас. У меня на глазах от «мессершмидта» ушел. Со мной вместе, между прочим. А еще до этого мы с ним сутки по немецким тылам раскатывали…

Бойцы одобрительно загудели, и тут из-за их спин высунулся Ицек.

– Товарищ капитан, а меня вы не помните? Я ж с группой актива, от района… Вот товарищ лейтенант сказали, человек нужен, а мне и говорят, иди…

– Постой, постой, – Усенко остановил Ицека. – Я вспомнил. Это ж ты год назад на вооруженного бандита с голыми руками кинулся?

Ицек покраснел от удовольствия и смущенно пробормотал:

– Да что там, если б он мне снова попался, то я б сам…

– А вот этого не нужно. – Усенко покачал пальцем. – Бандит Меланюк для меня живой важен. Очень важен! Особенно сейчас…

В разговоре возникла пауза, и ею тотчас воспользовался лейтенант.

– Ну вот и хорошо, вот и ладненько, вот колечко и замкнулось…

– Какое еще колечко? – не понял Усенко.

– А такое, доверия… – командир разведчиков очертил круг ладонью. – Я своих знаю. Генерал вас, вы – их. Так что все чудненько…

– Да, хорошее колечко, – согласился Усенко, глянул на небосклон и посерьезнел. – Время, лейтенант…

Шелестя пожухлой за день листвой, маскировочные веки попадали на землю, мотор тихо заворчал, разведчики полезли в кузов, и сержант дружелюбно подтолкнул замешкавшегося было Ицека. Усенко, проследив за посадкой, полез в кабину, и тут командир разведчиков протянул ему свой новенький ППД.

– Держите, товарищ капитан, генерал приказал вооружить вас.

– Спасибо, – Усенко поставил автомат на боевой взвод и коротко бросил: – Ну, как говорится, за все, про все, в общем, поехали…

«ЗИС-5» осторожно тронулся и по слабо накатанной колее начал выбираться к опушке. Когда через пару минут посаженный у самой кабины Ицек обернулся, никаких бойцов он уже не увидел…

Против ожидания помощь корпусных разведчиков не понадобилась. Грузовик тихо проехал линию передовых постов и спокойно покатил полевой дорогой, словно ни немцев, ни войны кругом не было. Шоссе тоже миновали благополучно. Где-то в районе «Джерел» шины коротко прогудели по брусчатке мощеного съезда, и колеса «ЗИСа» снова окунулись в мягкую пыль проселка.

Спустя полчаса старая рокада вывела к селу, и грузовик, рыча мотором, под лай собак промчался улицей, по обе стороны которой мелькали серые по ночному времени хаты без единого огонька в черных прямоугольниках окон.

Сразу за селом «ЗИС» остановился, разведчики попрыгали на землю и словно растворились в ночном сумраке. Усенко подождал с минуту и только тогда, встав на ступеньку, обратился к Ицеку:

– Слушай, как ты считаешь, на хутора к вам заехать можно?

– Можно. – свесился через борт Ицек. – Только там мост…

– Что, не выдержит? – Усенко подумал. – Ладно, проверим…

Капитан опустился на сидень, и грузовик тихо, словно крадучись, покатил дальше. К реке подъехали через полчаса. Мост серой полосой висел над парившей по ночному времени водой. Тишина показалась Усенко подозрительной, и он, едва Ицек спрыгнул, коротко бросил:

– Пойдем вместе посмотрим… – и тоже вылез из кабины.

Их шаги гулко отдались по настилу. Где-то на середине капитан остановился, постучал ногами по доскам и приказал Ицеку:

– Сбегай, глянь, как там выезд…

Ицек с готовностью перебежал мост, но едва он выскочил за поворот дороги, как на него из кустов, густо разросшихся по всему берегу, бросились двое. Один всей тяжестью придавил пленника к пню, а второй зло прошипел в ухо:

– Ти, жидюга, мовчи, а то враз кончим!

Вместо этого Ицек, рванувшись изо всех сил, отчаянно заорал:

– Тикайте, товаришу капитан!

По пню что-то чвакнуло, и прежде чем Ицека сумели ткнуть лицом в землю, он успел увидеть рвущееся пламя автоматной очереди…

* * *

На этот раз война зацепила краем и Меланьчины хутора. Разрывы вывернули деревья в школьном саду, перепахали дорогу и вышибли церковные ворота. Петро Меланюк, только что подъехавший к сельсовету, остановил свою пароконную бричку у школьной ограды и, глядя на весь этот разор, принялся зло постукивать кнутовищем по сапогам.

Ничего хорошего от своей поездки сюда Меланюк не ждал. Ему было известно все, что происходило кругом, и лишь страстное желание сделать хоть что-нибудь заставило его помчаться сюда, в Загайчики.

Улица села была пустынной, и напрасно Петро сердито смотрел то в одну, то в другую сторону. Неожиданно где-то за церковью послышался пьяный гогот, и на дорогу вывалилась шумная вооруженная ватага. Впереди важно шествовал Степан Деранюк и развлекался, по-ребячьи щелкая откидной крышкой, украшавшей дуло его карабина.

Эта дурацкая забава так взбесила Меланюка, что едва Деранюк с компанией подошел ближе, Петро не выдержал и сорвался в крик:

– Ты шо соби дозволяешь, сучий сыну, га?.. Я до нього у справи, а вин пьянюга по селу вештаеться та крисом грае! Зараз як врижу по потылыци!

Меланюк и в самом деле замахнулся кнутом, да так, что испуганый Деранюк шарахнулся в сторону.

– Да ты що, Петре, здурив? Мы вже все выконалы!

– То доповідай як слид!.. – Петро опустил кнут.

– Виконую слушно! – гаркнул Деранюк и доложил: – Друже Петро, Бильшовизию в сели ликвидовано! Тильки Мефодька, сучий сыну, втик. Як Советы тикали, з ними поихав, на трактори…

Петро вздрогнул и опустил глаза. Слова Деранюка означали именно то, чего он больше всего боялся. Дядьки Свирида нет в живых…

А Деранюк как ни в чем не бывало «докладал» дальше:

– И останне, мы ж Ицку-комсомолиста злапалы, того самого…

– Як то? – машинально переспросил Петро.

– Наши ж хлопци вночи биля мосту чатувалы, на випадок якщо втече хтось… А з того боку як ценжарувка подъехала, двое пошли моста перевиряты… От ми одного, Ицека того, и злапали! А вин до того другого як заверещить: «Товаришу капитан!.. Товаришу капитан!»

– И що? Того капитана теж взяли? – насторожился Петро.

– Ни, не взяли… – Деранюк сокрушенно «почухал потылыцю». – Тут я тоби, Петро, видверто скажу. Як той клятий совит почав з «еркаема» садити, то уси мы у грязюку носом позарывались… От воны и поехали соби тильки мотор заваркотив…

– Эх вы! – Петро плюнул под ноги. – Гнатысь треба було!

– Воно й добре що не гналися… – неожиданно твердо возразил Деранюк. – Мы до Пидгайчикив заходили. Там бачилы, що у тий ценжарувци повно солдатив ехало. Зато Ицек тепер у льоси сидит. Мы его одразу хотилы кончиты, а потим решил, хай сначала розкаже усе…

Петро внимательно посмотрел на Деранюка и кивнул:

– Гут, молодець! Так й треба. Пишлы, подывимось…

Петро спрыгнул с брички и зашагал к сельсовету. Остальные молча потянулись следом и только Деранюк никак не умолкал:

– Я чув у Львови нашу украинську владу проголошено, то правда?

– Може, й так, але нимци официйной обьяви ще не давали…

– А що нам нимци, у нас, Петре, буде свое файне життя! Вильна Украина без москалив, жидив та полякив!

Под Деранюково «базікання» Петро свернул за угол и остановился возле дверей погреба, запертых на амбарный замок. Тотчас сбоку услужливо подали ключ, и Деранюк сам отодвинул засов.

– Прошу, тут клятый комсомолист сидит!

С тех пор как хату солтыса отдали под сельсовет, погребом никто не пользовался, и оттуда несло гнилью, вонью и тухлым огуречным рассолом. Петро сунулся было к открытой двери, но нюхнув спертый воздух, закрутил головой.

– Не полезу. Тягнить жида сюди!

Через минуту Ицека вытащили из погреба и кинули на траву. Комсомольца держали связанным, и сейчас руки его, стянутые веревкой, посинели, а сам он весь был в грязи и кровоподтеках. Меланюк придал лицу зверское выражение и ткнул Ицека сапогом.

– Що, доскакався, зараза? – Петро повернулся к Деранюку. – Слухай, Степане, зроби ласку, віддай жида мені, бо ж то через нього мене ледь не схопылы…

– Да яка мова, Петре? Бери!

– От спасыби тоби, Степане! Я його з собою визьму. Ми з ним по дорози десь у гайку побалакаемо…

Петро подмигнул Деранюку и жестом показал, что он на самом деле сделает с Ицеком. Степан понимающе заржал. Петро взял Деранюка за рукав и отвел в сторону.

– Тут, друже, таке дило… Тепер мы влада и мий интерес, то так… Зате скильки совитив з его допомогою зловити можна? Так що, все, може, бути, зрозумив?

– Зрозумив! Ох и голова в тебе, Петре! Обицяю, якщо навить и сюды прийде, чипаты не буду. Все одно с его рожей не сховатись, га?

– Ото в точку… – Петро важно кивнул. – А зараз, Степане, мени ехать треба. И ще, скажи хлопцям, хай воны того клятого жида до мене в бричку кинуть.

По-прежнему неотступно сопровождаемый Деранюком, Петро вернулся к ограде, подождал, пока приволокли Ицека, и, приложив два пальца к «мазепинке», медленно покатил битым шляхом…

Отъехав километра три от Загайчиков, Петро остановил бричку под лесом, на всякий случай свернув с дороги в кусты. Потом, повернувшись к Ицеку, Меланюк тихо, со значением спросил:

– Слухай, а куда вы з тем капитаном ехали?

– А куда надо! – Ицек вдруг выругался по-еврейски.

– Я тебя про капитана спытав, а по-жидовски дома лаятысь будешь, – с тихой угрозой сказал Петро.

– Дома? Про капитана? А зуски! – Ицека уже понесло. – А ты того капитана знаешь! Он и меня про тебя спрашивал! Если б ты ему попался, ого! Он сам говорил, ты для него живой важен!..

– А ну цыть!.. – прикрикнул Меланюк. – То що, сам Усенко був?

– Да, он, он! Он тебя ловить ехал!

Вместо ответа Петро достал нож. Ицек забился в истерике, и тогда Меланюк, перерезав связывавшую пленника веревку, рявкнул:

– Кончай репетовать! Слазь с брички и дуй на четыре ветры…

Ицек ошарашенно заморгал глазами, вывалился под куст, сделал пару шагов и вдруг, повернувшись, исступленно крикнул:

– Не бреши! Хочь тут не бреши!! Стреляй, зараза!!!

– Катись ты до бисовой матери! – Петро разобрал вожжи. – На Деранюка раптом наскочишь, кажи, що я тебе послав Совитив шукать…

Меланюк еще раз ругнулся, тряхнул вояжами, и бричка, круто взяв влево, выкатилась на дорогу, оставив в кустах недоумевающего Ицека…

* * *

Инженер натянул маску и, легко оттолкнувшись, поплыл на середину озера. За ним поплыли оба пилота. Они немного побултыхались на месте, затем инженер смешно дрыгнул ногами в воздухе и исчез под водой. Отсутствовал он долго. Вода почти успокоилась, когда его голова в противогазной маске с круглыми лягушачьими глазами, вынырнула на поверхность. Высунув руку из воды, он помахал ею в воздухе, давая знак пану Казимиру.

– Есть! Давайте шланг!

Майор, все это время нервно расхаживавший по самому краю водоема, в последний раз взвешивал, правильно ли он поступил, приказав, не смотря ни на что, поднять машину. Обстановка вокруг складывалась совсем не так, как он расчитывал, русские отступали, и тут вот-вот могли появиться немцы. Но как бы там ни было, задача оставалась прежней, и пан Казимир решился. Он повернулся к Рыбчинскому, возившемуся со своими людьми возле поставленной на салазки воздушной помпы, и кивнул:

– Бросай!

Подняв полосу брызг, длинная резиновая кишка с медным фланцем плетью шлепнулась на воду и зазмеилась по поверхности, уходя вслед за тонущим наконечником. Ловко перехватив фланец, инженер снова нырнул, потом появился и медленно поплыл к берегу. Устало выбравшись из воды, он отдышался и сказал:

– Фланец закрепился. Можно качать…

Люди, копошившиеся возле салазок, тут же ухватились за рукоятки помпы и начали раскручивать маховики. Помпа запыхтела, отдельные толчки перешли в равномерное сопенье, и шланг, уходящий в воду, начал ритмично подрагивать.

– А выйдет? – глядя на все еще плавающих посреди водоема летчиков, неуверенно спросил пан Казимир.

– Должно… – как бы уверяя самого себя, отозвался инженер. – Если резервуары целы, всплывет.

Все напряженно вглядывались в поверхность, но на темной глади не возникало ни единого пузырька.

– Похоже, воздух не травит, – облегченно вздохнул инженер.

– Смотрите, смотрите же… Двинулся! – неожиданно крикнул Рыбчинский, тыча пальцем в сторону появившейся водяной ряби.

На поверхности четко обозначились растекающиеся струи, потом середина водоема вспучилась, образовавшаяся волна с шумом выплеснулась на берег, и из воды показалась длинная плоскость с выступающими полукружьями моторных гондол. Всплывшее крыло неустойчиво поколыхалось на месте, и вдруг конец плоскости приподнялся, из-под него свистящими брызгами начал вырываться воздух, и крайняя гондола опять стала медленно погружаться.

– Лебедку! Скорее! – заорал Рыбчинский и бешено завертел рукой в воздухе, приказывая интенсивнее качать помпу.

С громким всхлипом помпа захватывала воздух, ерзавший в грязи шланг вздувался и дергался, а крыло, словно дразня, угрожающе раскачивалось, норовя снова уйти на дно.

– Рым ловите! Рым! – поддавшись общему азарту, майор заметался по берегу.

Но оба пилота и без команды знали, что делать. Быстро подплыв к самолету, они дружно уцепились за край плоскости. Пузырение на какой-то момент уменьшилось, и инженер, самолично тащивший трос лебедки, снова бросился в воду, чтобы зацепить крюк за буксировочный рым.

Через минуту трос натянулся, от лебедки донеслось характерное пощелкивание храповика, и едва выступающее из воды крыло, придерживаемое теперь всеми пловцами, медленно двинулось к берегу.

Полностью вытащить самолет из воды так и не удалось. Хотя грунт был скользский и корпус летающей лодки, защелкнутый крюком за буксировочный рым, сначала шел довольно легко, по мере отрыва верхнего крыла от воды, движение стопорилось все сильнее. Наконец трос натянулся до стального звона, деревья, чалившие лебедку, угрожающе пострескивали, а гаргрот все еще оставался полупогруженным.

Опасаясь разрыва троса, инженер остановил подъем, и самолет, вытянутый больше чем на треть, завалился на одну сторону, почти касаясь земли концом крыла. В разом установившейся тишине послышалось многоголосое журчание струек. Вода, еще остававшаяся внутри, искала себе всевозможные лазейки и, скопившись внизу, широкой лентой выливалась наружу через дыру редана.

Водяной плен для когда-то сверкающего красавца не прошел даром. Вся поверхность самолета потемнела, во многих местах появились бесформенные кучки какой-то дряни, и казалось, побывав на дне, «гидра» заросла шерстью. А установленный сверху «блистер» почему-то весь покрылся сеткой трещин и вообще потерял прозрачность.

Вода, вытекая из всяческих дыр, монотонно журчала, и офицеры, сгрудившись возле все больше заваливавшегося на бок самолета, угрюмо молчали. Никто из них (а они были здесь все, за исключением Мышлаевского, обеспечивавшего охранение, и Вукса, отосланного майором в глубокую разведку) не думал, что «гидра» предстанет перед глазами в столь плачевном виде.

Молчание затянулось, и пан Казимир, стремясь показать, чье мнение сейчас главное, обратился к бортинженеру:

– Ну, так что же мы можем еще сделать?

– Видите ли, пан майор, сейчас состояние машины таково, что целая она или в кусках, значения не имеет… – Бортинженер помолчал, еще раз оценивающе посмотрел на «гидру» и закончил: – Я предлагаю разобрать самолет и до выяснения обстоятельств кое-что спрятать.

– А как разбирать? – Первый пилот не смог сдержать досаду и взвился. – Болты раскручивать?

– Зачем же раскручивать? Теперь это значения не имеет. Заложим пиропатроны – и все… – невозмутимо парировал бортинженер.

– А что тогда целым оставить? – спросил пан Казимир.

– Главная ценность – кабина и лодочный отсек. Их и сохраним.

– Собственно, если частями, можно и все сохранить, – заметил молчавший до сих пор Рыбчинский. – Затащим по кускам в лес…

– Правильно! На это сил хватит, – согласился бортинженер.

– Вот и решили… – со вздохом подытожил пан Казимир и махнул рукой. – Начинайте!

Не доверяя никому, инженер топором начал рубить дюралевую обшивку. При каждом ударе металл поддавался, отсвечивая по краю свежим алюминиевым блеском. В каждой проделанной дыре инженер тщательно закреплял динамитный патрон с торчащим наружу кусочком бикфордова шнура.

Первой подорвали крыльевую связку, и едва багровый всплеск вырвался наружу, пан Казимир отчетливо понял, что он и его маленький отряд обречены на долгое пассивное ожидание…

* * *

Над старой городской площадью, у бывшего монастыря Бригидок, позже перестроенного под тюрьму, висело скорбное молчание, время от времени прерывавшееся плачем и причитаниями. Через открытые тюремные ворота собравшиеся могли видеть усыпанную цветами общую могилу, занявшую почти весь центр тесного дворика.

Три дня назад, при оставлении города, тюремная охрана начала здесь тотальный расстрел узников и не смогла уничтожить всех лишь потому, что внезапно налетевший немецкий самолет случайно разбомбил сторожевую вышку, позволив уцелевшим арестантам сбежать через полуразрушенную ограду.

Новая, установленная немцами власть, первым делом собрала горожан сюда, на площадь, и теперь всхлипывания спасшихся и рыдания близких не помешали главному ее верховоду – Михайле Лемику, стоявшему на импровизированной трибуне, закончить свою речь энергичной эскападой.

– Шановне товариство! Мы вси е свидками жорстокой масакры, що вчиненена бильшовицькими катами! Тут загинулы безневинни, кращи из кращих, ти хто дийсно бажав щастя своему народу, справжнього, а не колгоспного добробуту, ти хто прагнув Вильной Украины!

Выкрикнув последнюю фразу как можно громче, Лемик соскочил с трибуны. Люди заволновались, послышались выкрики.

– Кляти кати!.. За що людей повбывалы?

– За що? Ну, нехай до криминалу, але нащо вбываты?

В толпе почувствовалось движение, а выкрики, причитания и плач сменились слаженным пением церковного хора…

По окончании похорон Лемик, чувствуя странную опустошенность, заторопился домой. Признаться, последнее время «пан провидник» чувствовал себя препаршиво. Состояние эйфории сменилось неуверенностью, постепенно перераставшей в тревогу.

А казалось, все так замечательно складывается! Какие перспективы, какие планы! И вот финал. Первое «самостийное» правительство пана Ярослава Стецька, торжественно заявившее во Львове о своем существовании, господа немцы просто-напросто разогнали…

Именно так Лемик понимал недавние события, полностью отдавая себе отчет об их действительном значении. Лично для него они означали полную перестановку сил, при которой (и это больше всего бесило Лемика) с таким трудом отвоеванный пост почти что воеводского ранга, уплывал неизвестно куда…

Под эти невеселые размышления «пан провидник» миновал предместье Хмельник, по каменному мосту перешел старицу, игравшую раньше роль крепостного рва, и поднялся на холм Нового города.

Тут, на главной улице, срочно переименованной новыми хозяевами в «Гитлерштрассе», размещались все прибывающие немецкие тыловые службы и здесь же находился четырехкомнатный особняк, отведенный Лемику.

Дом, как бы с соблюдением субординации, стоял во втором порядке, и его фасад выходил не на центральную магистраль, разрезавшую холм точно по гребню, а на зады новых, респектабельных зданий, теснившихся ближе к официальному центру.

Пройдя мимо вдребезги разнесенного бомбой здания бывшего «Ювелирторга», Лемик с непозволительным ранее чувством собственного превосходства покосился на пронырливых типов, ковырявшихся в развалинах с явным стремлением отыскать не принадлежавшие им ценности, и по недавно расчищенной мостовой спустился к калитке своего дома.

Здесь, по уже входившему в привычку обыкновению, Лемик слегка задержался, глядя на особняк как бы со стороны. Да, разве мог раньше он, недоучившийся сын прогоревшего лавочника и сам, так недавно всего лишь приказчик из еврейского магазина, расчитывать на такой, утопающий в зелени дом с ванной и ватерклозетом?

Нет, Лемик, конечно, мечтал о чем-то подобном, и мечтал страстно, но теперь он твердо решил пробиться на самый верх. Туда, где к подъездам роскошных вилл подают бесшумные лимузины и где по одному движению бровей выполняются любые распоряжения…

А пока неизменно высокие каблуки, специально окованные медной дужкой, властно процокали по ступенькам парадного входа и выскочившей навстречу прислуге Лемик бросил заранее отрепетированную фразу:

– Меня… ждут?

Смазливая, полногрудая девчушка, подобострастно заглядывая в лицо хозяину, тут же ответила:

– Так, був пан! Той, худорлявий. Але вин пишов…

Лемик недовольно сморщился.

– Знову ты так говоришь… Ну сколько тебе можна вчыты? Зважь, дурепа, сюды мають пидьизджати авта, будуть поважни люди, а ты так говоришь…

– Але ж пане, я вчуся! Старанно вчуся! И вдень, и…

Она стрельнула глазами, явно намекая на их особые отношения, и районовый слегка стушевался.

– Ну ладно, ладно… Той пан не сказав, колы прийде?

– Ой, звычайно ж сказав! Блыжче до вечора.

– Гут, – Лемик благосклонно кивнул прислуге. – Приготовь мне ванну и можешь идти…

– А що, пану бильш ничого не нужно? – прислуга скромно потупилась.

– Ни, – отмахнулся Лемик и, уже не глядя на девчушку, зачем-то спрятавшую испачканные руки под фартук, с новым для него чувством собственного достоинства прошествовал в комнаты…

* * *

Пилюк, как и обещал, пришел перед вечером. Лемик лично встретил гостя и, явно стараясь продемонстрировать свою значимость, провел его анфиладой комнат, после чего через другой вход вывел в сад, разбитый на склоне холма сразу за домом.

Они молча зашли в вычурную, правда, уже изрядно облезшую беседку, и только тут Лемик неожиданно холодно, стараясь соблюсти дистанцию, спросил:

– Ну, то як справы, пане референт?

Несколько удивленный таким холодным приемом, Пилюк с готовностью доложил:

– Добре. Вже пидготоване урочисте видкриття нашого власного украинського театру. Починаемо выставой «Запорожець за Дунаем». Я з дорученням вид громады. Запрощуемо на премьеру.

Пилюк то ли забыл, то ли специально опустил обращение «пан провидник». Такая фамильярность очень не понравилась Лемику, и он поджал губы.

– Навряд чи зможу, пане референт… Державни справы!

Лемик явно рисовался своей занятостью и тут же, не удержавшись похвастался:

– Ось-ось мае приехать представник из Львова. Будемо з ним обговорюваты подальши кроки…

Пилюк с готовностью изобразил полное понимание, и тут Лемик, стремясь разом покончить с мучившим его беспокойством, решился.

– Миж иншим, друже Кобза, я часто згадую нашого Лэбидя. Це дуже велика втрата, що вин не дожил до цих днив…

Пилюк явно опешил. Лемик точно знал о полученном приказе, если не сказать больше, и такой внезапный «финт» просто сбил Пилюка с толку.

– Так був же наказ… – начал было он, но «пан провидник» тут же пербил его:

– Який наказ? – брови Лемика картинно полезли вверх. – Ты що, щось знаешь про це?

Сейчас Лемик явно издевался над недотепистым Кобзой, который никак не мог уразуметь, как ему реагировать на столь неожиданный поворот.

А тем временем мысли Пилюка понеслись в разные стороны. Он ровным счетом ничего не мог понять. И вдруг, совершенно потеряв голову, Пилюк ляпнул правду:

– Це не я! Я в нього не стриляв…

Пилюк ждал, что Лемик сейчас обрушится на него, но «пан провидник», казалось, вообще пропустил эту фразу мимо ушей.

– Без всякого сумниву. – Лемик довольно кивнул. – Так и видповидай, але…

– Та ни, пане провидник! – Пилюк был совершенно растерян. – Такий наказ був… Я, навить, бачив як його виконали…

– Як то – бачив? – испугался Лемик. – То що, був не один?

Вот теперь Лемик струхнул всерьез. Вот оно, мучившее его все это время предчувствие! Выходило, что обе группировки уже жестко столкнулись, и теперь Лемик лихорадочно решал, как ему поступить, чтобы, сманеврировав должным образом, не вылететь из игры. Он даже побледнел, но ничего не замечавший Пилюк продолжал оправдываться:

– Мы вдвох. Вин представник абверу, а може, й гестапо… Я не знаю…

Недоумение Пилюка было так заметно, что Лемик, опасавшийся было с его стороны какой-либо каверзы, понял, что стоявший перед ним в полной растерянности Тарас – всего лишь пешка в начавшейся игре, взял себя в руки и спросил:

– А хто вин?

– Так то ж мий односельчанин. – Теперь полностью сбитый с толку Пилюк выкладывал все, что знал. – Вин заради мене усе зробить…

– Дийсно? – несколько успокоился Лемик и, пожевав губами, осторожно предложил: – Ну то приводь його сюды, до мене. Мы побалакаемо… Тильки поспытай спочатку, а то тут щось на недовиру схоже… Здаеться, мене, та й тебе теж, хтось перевиряе…

– Так, пане провидник, – Пилюк преданно посмотрел на Лемика. – Все буде виконано.

– Добре! – Лемик немного подумал. – Тоди одразу писля выставы удвох до мене…

– А як служныця?

Этот вопрос снова заставил Лемика насторожиться. Похоже, Пилюка следовало прощупать поосновательнее, чтобы потом при ночной беседе, не угодить впросак. И сразу превратившись из холодного начальника в радушного хозяина, «пан провидник» пообещал:

– Видишлю, вона й так не кожнои ночи тут ночуе… – Лемик прижмурился и, улыбнувшись своим мыслям, неожиданно предложил: – Пидем, поимо щось… А там й до справы…

Лемик совсем по-дружески взял Пилюка под локоток, и они, оставив беседку, вместе пошли через сад, назад к дому…

* * *

Владелец украинского театра, бывший петлюровский сотник, подавшийся на безвременье в слуги Мельпомены, заполучивши под свою антрепризу кинотеатр «Модерн», постарался на славу. Было сделано все возможное, и сегодня, в день открытия, хозяин сам встречал зрителей на контроле, а для Пилюка, явившегося на спектакль в сопровождении ражего молодца, собственноручно придержал створку парадной двери.

Вообще-то, Меланюк (а это именно он шел вместе с Тарасом) поначалу идти в театр не хотел. Но Пилюк, решив, что нет смысла искать Петра в толпе, просто потащил его за собой. К тому же «Кобзе» как «референту культосвітньому» и, значит, лицу официальному было просто неприлично явиться на спектакль в одиночку.

С удовольствием окунувшись в атмосферу фойе, наполненную говором, смехом, запахами буфета и долетавшим сюда уханьем оркестра, уже разместившегося под сценой, Пилюк почувствовал себя, как рыба в воде. Растерянность, охватившая его в саду Лемика, ушла внутрь, и сейчас «референт культосвитний» щедро расточал улыбки сверстницам, знакомым еще с «гимназиальных часив».

«Дивчата», все как одна в «вишиванках», лентах, «плахтах и спидныцях», радостно вспыхивали и, словно сговорившись, тут же стреляли глазами на такого неулыбчивого спутника Пилюка. Заметив их интерес, Пилюк полуобернулся и сказал державшемуся несколько скованно Меланюку.

– Ты бачь, Петре, як воны на тебе дывляться!

Они задержались перед огромным, во всю стену, театральным зеркалом, и с некоторым удивлением Петро принялся рассматривать свое отражение. Вообще-то, одетый в офицерские сапоги, бриджи и френч без знаков различия, к тому же туго перетянутый полевыми ремнями, он, возмужавший за два года, выглядел превосходно.

Пока Петро, поворачиваясь то одним, то другим боком изучал свое отражение, Пилюк, скользнув взглядом по любителям горилки, уже толпившимся возле буфета, безошибочно выделил группу представительных, пожилых мужчин, стоявших особняком и со словами:

– Ты, краще, туды дывись… – потянул Петра к ним.

Завидев Пилюка, «добродии» гурьбой двинулись ему навстречу, а один из них, сильно смахивающий на провинциального адвоката, с готовностью улыбнулся:

– О-о-о, кого я бачу! Молоди, мое шанування… – Он восхищенно уставился на крутые плечи Меланюка. – Пане референт, може, ви скажете нам, хто цей файний добродий?

– Це один з наших майбутних достойникив… – Пилюк выдержал паузу и, не представляя Петра, многозначительно сказал: – Миж иншим, це з ним мы вдвох переходили червоный кордон.

– О-о-о… – недоговоренность была немедленно оценена должным образом. – А чи можна взнаты, де добродий був до цього часу?

– В Кракове, – односложно ответил Петро.

– Дуже добре, дуже… але… – «добродий» хитро сощурился. – Я перепрошую, на Зеленой или на Бемськой?

Петро тяжелым взглядом посмотрел на «адвоката», и Пилюк поспешил вмешаться:

– Мий товарищ проходыв особистий вишкил…

– О-о-о, я розумию… – «Добродий» еще раз улыбнулся и, явно возвращаясь к прерванной беседе, спросил: – Панове, а як ви оцинюете повединку Ярослава Стецька?

«Добродии» понимающе переглянулись и дружно загалдели:

– Львов це не Киев, треба чекати Киева!

– А чому Стецько, а не, скажимо, Андрей Левицький, чи, взагали, хтось инший?

– Панове, панове, буд-мо чемни… – принялся урезонивать своих спутников «адвокат». – Поки що, «keine politik»…

Напористый треск новинки, электрического звонка, вовремя утихомирил не в меру разбушевавшиеся страсти, и, настороженно поглядывая на каменно молчавшего Меланюка (Пилюк таких опаснеий не вызывал), «добродии» с достоинством направились ко входу в партер…

В зале привлеченная зрелищем молодежь шумно рассаживалась на балконе в то время как «опецькувате» усачи в обязательных украинских сорочках, заняв первые ряды, всем своим видом стремились показать, что присутствуют при выдающемся событии. Однако здесь, перед подрагивающим занавесом, шли уже сугубо театральные разговоры. К Меланюку то и дело долетали явно рассчитанные на чужие уши громкие реплики:

– Вы чулы, панове, Андрия взявся петь Дударев?

– Це той, що був вратарем у футболистов?

– Хиба не можна було знайты справжнього украинця?

– Панове, панове… – чей-то баритон перекрыл разнобой. – Це ж таки голос! И, до речи, Дударев походить вид Дударя, тоб то це цилком украинське походження…

Занавес, дрогнув последний раз, пополз в стороны, и представление началось…

Петро вместе со всеми не спускал глаз со сцены, удивляясь в душе почти полному равнодушию сидевшего рядом Пилюка. А тем временем «Кобзе» было не до спектакля.

Разговор в фойе явился странным продолжением слов Лемика об отсутствии приказа, и перед Пилюком постепенно начала проясняться подлинная картина. Уж не собрался ли «пан провидник» переметнуться на другую сторону, сознательно прикрывшись им «Кобзой» и свалив всю ответственность за гибель Лэбидя только на него одного?

Под музыку легко думалось, и постепенно в голове у Тараса начал прорисовываться план дальнейших действий…

* * *

В антракте, спасаясь от духоты переполненного зала, все дружно повалили в фойе, но вечер жаркого летнего дня и здесь давал о себе знать. Тогда хозяин приказал распахнуть все двери, и только после этого по всему театру загуляли благодатные сквозняки.

Петро маялся в тесном френче, и когда Пилюк вместо курительной комнаты, где дым стоял коромыслом, предложил выйти наружу, Меланюк с готовностью согласился. На узенький тротуар у театрального подъезда наползала вместе с сумерками спасительная прохлада от реки.

Петро сразу же расстегнул тугой воротник френча и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Но Пилюк вытащил его на улицу совсем не за этим. Отведя Меланюка в сторонку и воровато поглядывая на вышедших вслед за ними, Тарас быстро заговорил:

– Слухай, Петро, ты памятаешь, як то з Лэбидем було?

– Ну? – мгновенно почуяв опасность, Петро разом забыл о тугих ремнях и надоевшем френче.

– Але в тебе наказ теж був?

– А вжеж… – лениво отозвался Петро и с наигранным безразличием поинтересовался: – А чого це ты вдруг пытаешь?

– Та Лемик, ну той, що тут зараз найстарший, я знаю, сам наказ дав! А зараз каже, так нибы ниц не було… Я йому тоди про тебе сказав, а вин каже, я з ним, тобто з тобою, побалакати хочу…

Петро вздрогнул и, чтобы скрыть охватившее его волнение, отвернулся. Потом взял себя в руки и медленно, словно рассуждая сам с собой, заметил:

– От и маешь… Як бы ранишь про це знати, могли б взагали инакше доповисты. Сказалы б, що невидомо хто и край. А ты ще навмисно просыв, дай я доповим.

– Вирна була думка… – Пилюк сокрушенно покачал головой.

– Ты кажешь, що той Лемик тут найстарший… – Петро помолчал и только после паузы осторожно закончил: – Про Сциборського чув?

– Чув… А тоби що видомо?

– Це тоби мае буты видомо! – рассердился Петро. – Ти хииб не зрозумив, чого той, перед выставою, допытувавсь звидки я з Зеленой чи з Бемськой? Там в них, наверху, Тарасе, свои справы, а наша справа, наказ виконуваты…

– Гадаешь, що из-за цього… – Такая мысль не приходила Пилюку в голову, и он растерялся. – Я зараз не знаю що и думать…

– А чого тут думаты? Просто той Лемик з якихось причин хоче виглядаты непричетным.

– Може, решил на другий бик перекинутысь?

– Може, й так… – пожал плечами Петро. – Тильки я вважаю за доцильне самим пана Лемика запытаты…

– Так вин нас як раз писля выставы запрошував, – вспомнил Пилюк.

– Писля выставы? А вин де мешкае?

– Та он-до дом… – Пилюк показал через улицу. – Як раз навпроты театру.

– Це добре… А в дома хто в нього?

– Та никого! – обрадовался Пилюк. – Вин сказав, що представник из Львова подъехать мае, а так вночи и служныци нема…

– Ну то зайдем… Зрозумив?

– Так… – сразу догадался Пилюк.

Прозвенел звонок, и они, заговорищически поглядев друг на друга, пошли ко входу в фойе. Сейчас, шагая чуть позади Пилюка, Петро наконец-то смог немного задуматься. Ах, как пожалел он сейчас о той давней осечке! Как все просто решалось тогда и насколько сложным оно выглядело теперь. Но отступать было некуда и, соглашаясь на сумасбродное предложение «Кобзы», Петро сознательно делал шаг навстречу опасности…

Перед самым началом действия Петро решительно потребовал пересеть ближе к выходу. Поймав его мысль на лету, «Кобза» немедленно согласился. Внимательно осмотревшись и заприметив пожилую интеллигентную пару, сидящую с краю у самого выхода, Пилюк подошел к ним и как можно вежливее осведомился:

– Я перепрошую, добродии, мне кажется, вам тут погано видно…

– Ну так и что из этого? – мужчина неприязненно посмотрел на Пилюка.

– Хочу предложить вам два кресла в партере…

Тем временем Меланюк обратил внимание на то, что места, на которые хотел пересесть Пилюк, вдобавок находятся под нависающим боковым балконом и, значит, во время спектакля мало кому видны. Сразу оценив предусмотрительность напарника, Петро встал с ним рядом и, улыбнувшись как можно приятнее, добавил:

– Як бачите, мы теж вдвох, а ваши места, ну як би то понятней висловити…

Меланюк замялся, не зная что бы еще придумать, мужчина недовольно пробормотал:

– З якого такого дива… – и тут Петро, наконец сообразивший как быть, стрельнул глазами на двух симпатичных девчушек, весело щебетавших на ряд впереди.

Его взгляд тут же перехватила молчавшая до сих пор женщина и, немедленно догадавшись, в чем дело, потянула супруга за рукав.

– Але ж, любый, то е дуже добра пропозиція! Для хлопцив тут зручнише, а нам, звычайно, там… Де ваши мисьця, добродии?

– О прошу, прошу… – согнулся в поклоне Пилюк и быстро провел пожилую чету в центр зала.

Вернувшись к моменту открытия занавеса, он прикинул расстояние до двери и, наклонившись к Меланюку, прошептал:

– Файни места! Звидси можна ранишь чкурнути…

В этот момент оркестр заиграл вступление, и поэтому Петро в ответ только молча кивнул…

Сбоку сцену было плохо видно, но Петро почти не смотрел спектакль, а только беспокойно ерзал, дожидаясь антракта. В конце второго действия бывший вратарь, артистично раскинув руки, бросил в зал сакраментальное:

– «Мы Дунай переплывем!..» – и зрители тут же взорвались прочувственными аплодисментами.

Истолковав эти слова по-своему, многие в партере поднялись со своих мест. С разных сторон послышались возгласы:

– Слава! Слава! – и кто-то, совсем уж экзальтированный, громко, на весь зал, выкрикнул:

– Мы Днипро переплывем!!!

В зале началось нечто невообразимое, и Петро, воспользовавшись моментом, потянул Пилюка к выходу…

* * *

К тому моменту, когда большинство зрителей только вставали со своих мест, Петро и Пилюк перебежали плохо освещенную улицу, задворками миновали людные места и, прямиком поднявшись на холм, торопливо перелезли ограду Лемикового сада. Окна возле бокового входа светились, и Пилюк уверенно направился туда.

Наверное, уходя, служанка не защелкнула замок, а может, его вообще до поры не закрывали, но только Пилюк беспрепятственно вошел в кухню и остановился, жмурясь от света. Идя следом, Петро тщательно притворил дверь и настороженно прислушался, ловя шорохи в глубине дома. В кухонный коридор из дальних комнат падала полоса света, но ничего, похожего на розговор, оттуда не доносилось.

Лемик появился неожиданно. Одетый в мягкий домашний халат и меховые шлепанцы, он неслышно возник в неосвещенном проеме второй кухонной двери. Похоже, хозяин услыхал их раньше. По крайней мере, как отметил Петро, на лице «пана провидника» не отразилось ни страха, ни удивления.

– Що сталося? – спокойно спросил Лемик и шагнул к столу.

– Це мы… – бежавший всю дорогу Пилюк никак не мог взять себя в руки. – Це мы прийшлы…

– Вижу, – насмешливо усмехнулся Лемик. – А що хиба выстава вже скинчилася?

– Ни, мы ранише… – разгоряченный Пилюк дернул плечом.

– То слухаю… В чим справа? – спросил Лемик, решив, видимо, что случилось нечто важное.

– Як то? – возмутился Пилюк. – Було домовлено, мы пришли. Ось вин подтвердит, наказ був…

Пилюк явно нервничал, и похоже, весь его запал, словно выброшенный еще первыми словами, внезапно кончился. Лемик, наоборот, был слишком спокоен, и, уже понимая, что вечер добром не завершится, Петро, отступив немного за шкаф-ледник, незаметно опустил руку в карман и взялся за рукоять пистолета.

Тем временем Лемик сделал недоуменное лицо.

– Друже «Кобза», про який наказ мова?

– Про Лэбидя! – Пилюк кивнул на Петра. – В нього теж був…

– Який в нього наказ був, я не знаю… – Лемик выжидательно посмотрел на Петра. – И хто вин я теж не знаю, а сказаты з цього приводу я можу тильки одне. Никому, николы я нияких наказив стосовно пана Лэбидя не давав.

– То що? Выходит я все це сам вигадав? – и тут, никак не ожидавший такого поворота Пилюк сорвался: – Ни, я сам за це видповидаты не буду! А як не домовимось, то я… Я…

Пилюк не стал договаривать, а неловко, цепляя стволом за карман, вытащил пистолет и неуверенно навел его на «пана провидника».

Однако Лемик вовсе не испугался. Он слишком хорошо знал Пилюка, и все его внимание поглощал Петро, так и закаменевший у входа. Скорее всего «пан провидник» недооценил серьезность положения. Его сбила с толку нервная болтливость Пилюка, а вот то, что Петро опасней, он оценил правильно.

Прикрывшись на всякий случай дверцей ледника, Лемик истерически выкрикнул:

– Що? Мени погрожуваты? Да за це!..

Нерешительность Пилюка сыграла с Лемиком злую шутку. Увидев пассивность противников, он внезапно решил действовать сам. Рванувшись в сторону, Лемик распахнул халат, и в его руке неожиданно появился пистолет. Он судорожно дернул стволом, явно целясь в Петра, и Меланюк, бывший все время настороже, тут же метнулся за спину «Кобзы».

Что произошло дальше, Петро понял не сразу. Грохот внезапного выстрела оглушил Меланюка и заставил отпрыгнуть дальше за шкаф. Отсюда было видно, как, цепляясь скрюченными пальцами за край стола, Лемик валится на пол, а выронивший пистолет Пилюк забился в истерике.

– Я не хотив! Я не хотив!! – все громче выкрикивал он, глядя на Меланюка дико вытаращенными глазами.

Испугавшись, что на крик кто-нибудь прибежит, Петро обхватил одной рукой голову Пилюка и начал гладить ее ладонью.

– Ну, заспокийся, заспокийся… То бувае, то ничого…

Вторая рука Петра расслабилась, он отпустил рубчатую рукоять, и пистолет, который он все время держал наготове, скользнул обратно в карман.

– Я не хотив… – Пилюк, затихая, всхлипнул и уже совершенно осмысленно сказал: – Ты знаешь, Петро, ким вин для мене був?

– Того не знаю… – сейчас Петру было не до сантиментов. – Я тильки поняв, що вин тебе забыты хотив. Тримайся, друже, так сталося. Нам зараз назад до театру треба, поки выстава не кинчилася…

– А?.. Ага… Да, да! – Пилюк сразу заторопился.

– Не метушись! – подбодрил его Петро. – Пишлы…

Подчиняясь приказу, Пилюк машинально шагнул к двери. Чуть задержавшись, Меланюк заглянул в начинающие стекленеть глаза Лемика, деловито подобрал пистолет Пилюка и щелкнул выключателем. Кухня сразу погрузилась во тьму и, подталкивая «Кобзу» перед собой, Меланюк осторожно пошел по полуосвещенному коридору…

Примечания

1

Клуня – строение для молотьбы хлеба.

2

Дармовис – длинное выступление крыши на боковой стене, под которым хранили хозяйственную утварь.

3

Цыберник – шест, с помощью которого журавль поднимает из колодца ведро.

4

КПЗУ – Коммунистическая партия Западной Украины.

5

ПМТ – Польская монополия табачная.

6

ПМС – Польская монополия спиртовая.

7

Кресы всходни – польское название западно-украинских территорий.

8

«Сильський господар» – общество сельских хозяев.

9

«Двуйка» – Отдел Польского Генерального штаба.

10

Гарцежи – молодежная организация скаутского типа.

11

Адгеренты – сторонники.

12

Дискреция – секретность.

13

Брама – проезд во двор через здание.

14

Батяры – молодой мещанин из предместья.

15

Пейсахувка – праздничная рюмка для водки.

16

Мишигене – сумасшедший.

17

Цабе – здесь: чудик.

18

Зошит – тетрадь.

19

Жолнеж – солдат.

20

Гми́на – наименьшая административная единица Польши.

21

Бимбер – самогонка.

22

Декалог – десять пунктов правил поведения националистов.

23

ПКС – Полицейский клуб спортивный.

24

«Янкель Козе, махт о глувке, само бучте голе» – Янкель Козе головой сам себе гол забил.

25

Гранда – банда.

26

Станция веслярса – лодочная станция.

27

Бундючный – напыщенный, надутый.

28

Кнайпа – забегаловка, закусочная.

29

Грипс – тайная записка.

30

ЛОПП – Лига обороны противовоздушной.

31

Скрытка – индивидуальный сейф.

32

Потылыця – затылок.

33

Халепа – неприятность.

34

Войт – староста.

35

Доповидати – докладывать.

Оглавление